«Династия Тюдоров»

Династия Тюдоров (fb2) - Династия Тюдоров 1357K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Татьяна Купер

Татьяна Купер Династия Тюдоров

Вступление

Согласитесь, есть что-то магическое в том, чтобы неспешно пройтись по средневековому дворцу и ощутить оставленную здесь энергетику, представить, как жили его обитатели сотни лет назад, почувствовать их радость от взлетов судьбы и боль от горечи поражений, и прислушаться к молчанию стен, которые невольно стали свидетелями бесконечной жизненной драмы. Но можем ли мы до конца раскрыть их секреты, или только осторожно к ним приблизиться, слегка приоткрыв густую вуаль времени?

На берегу Темзы в богатом предместье лондонского Ричмонда расположился один из самых удивительных и хорошо сохранившихся средневековых дворцов Англии – Хэмптон Корт, служивший главной королевской резиденцией в течение 235 лет (с 1525 по 1760 гг.) и ставший свидетелем правления трех британских династий – Тюдоров, Стюартов и Ганноверов.

Сегодня сюда нескончаемым ежедневным потоком устремляются тысячи туристов. Но что интересно, как только вы вливаетесь в эту огромную реку людей, вы ее уже не замечаете – ваше внимание целиком приковано к архитектурной роскоши и грандиозности поистине королевского сооружения. Пройдя через огромные ворота из металлических кружев, вы тут же попадаете в совершенно другой мир – некий симбиоз мрачного средневекового зодчества, перпендикулярного готического стиля эпохи Тюдоров, итальянских палаццо с украшениями эпохи Ренессанса, а также стиля Барокко, в котором был построен французский Версаль.

Но кто стоял у истоков этого уникального архитектурного творения? Кто здесь жил и создавал эти величественные формы? Я приглашаю вас пройти вместе со мной сквозь толщу веков и через замочную скважину заглянуть в загадочное историческое прошлое.

В 1514 году эти земли, принадлежащие Ордеру Святого Джона Иерусалимского, скупил могущественный английский кардинал Томас Уолси (1473-1530), который в течение семи лет, потратив 200 тысяч золотых крон, превратил обычный дом в самый изящный дворец в Англии. Но только затем, чтобы еще через четыре года подарить его королю Генриху VIII. Но зачем и почему? Эта история столь же замечательна, сколь и трагична, и наверняка достойна вашего драгоценного внимания.

Одно то, что Уолси сделали сначала архиепископом Йоркским (второе по важности кресло в английской церкви), а затем кардиналом и представителем Римской католической церкви в Англии, отдав ему старшинство даже над архиепископом Кентерберийским, уже является необычайным фактом. Не говоря уже о том, что он стал главным министром, лордом-канцлером, а также другом и любимцем короля Генриха VIII. Трудно себе представить, что такого стремительного восхождения по королевской служебной лестнице мог добиться сын простого мясника из Ипсуича. Но тем не менее это так, и случилось это благодаря интеллекту, организационным талантам, трудолюбию, амбициям, а также взаимопониманию Томаса с королем.

Начал Уолси с того, что после школы отправился в Оксфорд изучать теологию и дослужился там до декана богословского факультета. Затем он работал секретарем у одного из самых влиятельных эпископов – Ричарда Фокса, который уже тогда отмечал его служебное рвение, незаурядный ум и готовность выполнять сложнейшие задачи. А в 1507 году он получил должность королевского капеллана при дворе Генриха VII. Ему повезло – в то время король пытался обуздать власть родовой знати, и отдавал предпочтение людям более простого происхождения.

Но только при следующем короле, Генрихе VIII, Томаса Уолси ожидал настоящий карьерный взлет – от королевского альмонера, ответственного за благотворительность, до кардинала и лорд-канцлера страны. Уже к 1514 году он контролировал практически все внутренние и церковные дела королевства. Но почему? Да просто потому что молодой Генрих совершенно не интересовался делами управления государством, и его больше занимали пиры, охота и рыцарские походы во Францию. Благодаря этому Уолси получил такую неограниченную власть и свободу действий, что иногда его даже называли вторым королем. Правда, многие дворяне были возмущены тем, что к власти пришел человек низкого происхождения, который монополизировал королевский двор и больше не считался с мнением Тайного Совета.

Именно тогда за деньги, полученные от взяток, Уолси скупил земли для постройки своего будущего дворца, который и стал выражением всей его сути – простой английский церковник пытался показать иностранным послам, что он умеет жить не хуже любого римского кардинала. И когда через десять лет строительные работы были закончены, ему действительно было что показать. Был готов первый Главный Двор с 44-мя комнатами для гостей, затем второй внутренний двор с домом-воротами, часовней-башней и его личными комнатами, а также государственные апартаменты для королевской семьи, где и останавливался Генрих VIII во время своих визитов.

Но по иронии судьбы, как только ворота замка открылись для гостей, Уолси попал в немилость. Впервые за 16 лет он не смог выполнить очередную прихоть короля – на этот раз договориться с Папой Римским об аннулировании его брака с первой женой Екатериной Арагонской. И вот, в предчувствии безнадежного дела, Уолси подарил свое любимое детище Генриху. Но даже этот щедрый и благородный жест ему не помог, и вскоре он потерял абсолютно все – титулы, должности, владения, и даже был объявлен изменником английской короны. Но как случилось, что его лучший друг, добрый король, оказался таким жестоким и неблагодарным после стольких лет его верной службы, рвения и усилий?

История Генриха VIII – самая волнующая и кровавая мыльная опера из всех, разыгранных на европейской сцене, и Генрих на ней – один из самых выдающихся монархов, когда-либо восседавших на английском троне. Ибо человек, стоящий за многовековым мифом, до сих пор является истинной психологической загадкой.

Английские и испанские архивы хранят множество документов, в которых Генрих предстает перед нами верным супругом, прекрасным атлетом, ученым и защитником католической веры. Но эту историю давно уже все позабыли – благородный принц-воин должен был уйти в тень и поблекнуть, чтобы на свет появился легендарный кровожадный тиран. Как же случилось, что смышлёный и очаровательный мальчик-принц превратился в тирана Генриха VIII, сладострастного многоженца, запятнавшего себя кровью многочисленных казней? Ответ на этот вопрос следует искать в исторических перипетиях династии Тюдоров.

Династия Тюдоров – единственная из английских королевских династий, получивших трон в результате войны и свержения законного короля. И хотя она правила сравнительно недолго – только трем поколениям Тюдоров удалось взойти на английский престол, ни одной другой английской династии не удалось произвести такой сильный эффект на дальнейшее развитие страны и самосознание английского народа. Ни одна другая династия не узурпировала власть в стране до такой степени, доведя ее до абсолютной – вся высшая аристократия была практически истреблена, Хартия Вольностей забыта, и даже церковь была передана в руки королю. И только через много лет последующие английские монархи поняли, что для того, чтобы выжить, им нужно поделиться этой властью с Парламентом и народом…

Часть 1 Генрих VIII

У истоков династии

К моменту рождения Генриха Тюдоры были новой и еще не укоренившейся династией, основанной его отцом – Генрихом VII. Но ее наследство предназначалось вовсе не для Генриха, который был всего лишь запасным вариантом, а для его старшего брата Артура, принца Уэльского. Артур воспитывался отдельно от остальных королевских детей – в шестилетнем возрасте его отправили в уэльский замок Ладлоу, где для него был организован собственный двор. Здесь началась его подготовка к будущему управлению государством, и он получил образование, достойное принца эпохи Возрождения и наследника короны. В то время как маленький Генрих рос в лондонском дворце Элтон и получил современное, но не королевское воспитание – отец готовил сына к принятию духовного сана. Мать Елизавета и сестры Маргарита и Мария просто боготворили его, а бабушка, леди Маргарет Бофорт, следила за его воспитанием. И тут нужно сказать, что именно любовь окружающих его женщин сделала Генриха романтиком, проложив путь к большим страстям и злодеяниям в будущем. Именно семья и женское окружение сформировали его характер, столь необычный для монарха XVI века. Даже став королем, Генрих будет ставить любовь выше всех других приоритетов и ценностей, что и приведет к всемирно известным роковым последствиям.

Но мир, в который пришел маленький Генрих, был наполнен не только женской любовью – он был также пропитан жестокостью, насилием и предательством. Кровопролитная гражданская война, получившая название Алой и Белой Розы и длившаяся целых 32 года, была уже позади, но ее отголоски до сих пор имели трагические последствия. После смерти последнего короля из многовековой династии Плантагенетов, Ричарда II, борьбу за английский трон вели две королевские ветви – Йорки и Ланкастеры, ведущие свою генеалогию от младших сыновей короля Эдуарда III – Джона Гонта, герцога Ланкастерского, и Эдмунда Лэнгли, герцога Йоркского.

Но каким образом на историческую сцену вышли Тюдоры, которые к королевской династии Плантагенетов имели довольно отдаленное отношение? Ведь именно Генриху VII предстояло положить конец войне Алой и Белой Розы и основать новую великую династию. В крови его деда Оуэна Тюдора не было ни капли королевской крови – он был всего лишь сыном разбойника, прятавшимся в горах Уэльса. Сам Оуэн служил солдатом во время столетней войны с Францией, которую возобновил ланкастерский король Генрих V. Воспользовавшись слабоумием французского короля, Генрих заявил свои права на французский престол, и привез с собой не только победу, но и жену – принцессу Екатерину де Валуа. Однако он все не унимался, и во время осады одного из французских городов неожиданно, в возрасте 36 лет, умер от дизентерии. Это после его смерти знаменитая Жанна д’Арк возглавила французское сопротивление против английского засилья в стране.

А тем временем вдовствующая королева Екатерина де Валуа обратила внимание на очень красивого молодого человека, получившего место слуги у ее сына – ланкастерского инфанта Генриха VI. Этим человеком и был Оуэн Тюдор. Королева была так очарована этим амбициозным уэльцем, что родила ему шестерых детей. И хотя все они являлись единоутробными братьями и сестрами короля-инфанта, эта линия считалась незаконной, так как доказательства брака Екатерины и Оуэна никогда не были найдены. Несмотря на это, все будущие претензии Тюдоров на английский престол зиждились именно на заявлениях Оуэна Тюдора, что они были женаты. Тюдоры потом также претендовали и на французский престол – по линии бабушки Екатерины де Валуа, но французы с тех пор крепко за него держались.

Когда в 1437 году Екатерина умерла, ее сыну Генриху VI было всего 13 лет, и страной от его имени правили бароны. Чтобы избавиться от конкуренции, они упрятали возлюбленного королевы, Оуэна Тюдора, в тюрьму. Но через 5 лет, когда король достиг совершеннолетия, он вернул отчима ко двору и сделал своих сводных братьев Эдмонда и Джаспера Тюдоров не только своими советниками, но и даровал им замки и титулы – граф Ричмонд и граф Пембрук, соответственно. Однако для честолюбивого Оуэна этого было недостаточно и он позаботился о том, чтобы породниться с Ланкастерами еще раз – женив своего сына Эдмонда на 13-летней Маргарите Бофорт. Правда, Маргарита тоже была нелегитимным потомком Ланкастеров и исключена из списка возможных наследников английского престола – ее дедушка, Джон Бофорт, был незаконнорожденным сыном Джона Гонта и его любовницы, королевской фрейлины Екатерины Суинфорд. Правда, кого это волновало? Главное – иметь причины для захвата трона!

Но Маргарита быстро овдовела – после женитьбы Эдмонд попал в плен к представителям фракции Йорков и умер от бубонной чумы. К счастью для всех Тюдоров, Маргарита в свои 13 лет успела забеременеть, и 28 января 1457 в замке Пембрук появился мальчик, который и стал впоследствии первым тюдоровским королем Генрихом VII. А пока его ждали сплошные напасти. В возрасте 4-х лет ему пришлось бежать со своим дядей Джаспером во французское герцогство Бретань, где они стали пленниками герцога Франциска. А его деда Оуэна Тюдора поймали и обезглавили на рыночной площади.

Но почему? Что случилось? Да просто многолетняя удача отвернулась от Ланкастеров. Значительная часть английского общества стала проявлять недовольство неудачами в Столетней войне и политикой, проводимой Генрихом VI и его женой Маргаритой Анжуйской. Именно она возглавляла фракцию Ланкастеров и была одной из главных фигур в серии династических войн, в то время как ее муж страдал частыми приступами безумия.

Война Алой и Белой Розы

Все началось с того, что в мае 1455 года Маргарита Анжуйская потребовала от Большого Совета исключить из него фракцию Йорков во главе с Ричардом, герцогом Йоркским, и тем самым зажгла искру гражданского конфликта. Но этим она только накликала беду на всю свою семью. В ответ Ричард Йоркский потребовал для себя сначала регентства над недееспособным королём, а позже и английскую корону. Основанием для этой претензии послужила сомнительная легитимность всей династии Ланкастеров – ведь дед короля Генрих IV Боленброк захватил престол в 1399 году незаконно. Он насильственно принудил последнего короля династии Плантагенетов (и своего кузена) Ричарда II к отречению, отправив его в далекий замок и заморив его там голодом.

Противостояние быстро перешло в стадию открытой войны. В первой же битве при Сент-Олбансе йоркисты праздновали победу, и английский Парламент объявил Ричарда Йоркского протектором королевства и наследником Генриха VI. Однако через пять лет он погиб в другой битве при Уэйкфилде, и фракцию возглавил его сын Эдуард. В результате последующих военных действий основные силы ланкастеров были разбиты, а король Генрих VI со своей женой Маргаритой бежали из страны. Йоркисты праздновали победу коронацией 17-летнего короля – Эдуарда IV.

Однако три года спустя Эдуард сделал нечто такое, что в будущем проложило Генриху Тюдору зеленую улицу к английскому трону. Он попался в силки, расставленные привлекательной 25-летней вдовой, пытавшейся вернуть себе собственность покойного мужа. Она вскружила голову высокому красавцу-королю и уговорила его заключить с ней тайную помолвку. Звали ее Элеонора Батлер. С этого и началась цепочка событий, изменивших всю историю Англии.

Спустя год, в 1464 году, другая молодая и привлекательная вдова провернула такое же дельце, и Эдуард снова попался в сети. Даму звали Елизавета Вудвиль, и на сей раз это была уже не помолвка, а женитьба. А так как она была простолюдинка, то ее коронация в Вестминстерском аббатстве вызвала скандал на всю Европу – ведь «жениться по любви не может ни одни король», а тем более на простолюдинке. В те времена это считалось чем-то мерзким и отвратительным. А когда Эдуард начал осыпать родственников Елизаветы почестями, богатствами и титулами, то в ярость пришла уже вся английская знать. Хорошо еще, что они не знали про обещание Эдуарда жениться на Элеоноре Батлер, которую вовремя упрятали в монастырь, где она вскоре благополучно умерла.

В итоге, после десяти лет правления, женский соблазнитель Эдуард потерял всякую поддержку, и в 1470 году активные боевые действия между представителями Алой и Белой Розы возобновились. Младший брат Эдуарда, герцог Кларенц, вместе с графом Уорриком переметнулись в клан Ланкастеров и вернули на престол Генриха VI, который к тому времени уже был выжившим из ума стариком. Королю Эдуарду пришлось бежать в Бургундию.

Однако через несколько месяцев, благодаря сильной поддержке лондонских купцов, которым он задолжал много денег, ему удалось вернуться и возвратить себе корону. Правда, еще большую поддержку ему оказывали жены и дочери купцов, находившие его романтически привлекательным, чего нельзя было сказать о безумном старике Генрихе. Во время последующих сражений Генрих был схвачен и упрятан в Тауэр, а его единственный сын Эдуард был убит. Больше Генриха никогда не видели, хотя в официальном докладе было упомянуто, что он умер «от чистого недовольства и меланхолии». Это стало концом ланкастерской династии, не считая тоненькой ниточки – Маргариты Бофорт и ее 15-летнего сына Генриха Тюдора…

А наш красавец король Эдуард мирно царствовал еще 12 лет, после чего неожиданно для всех умер в 1483 году от неизвестной болезни, оставив безутешной не только вдову Елизавету Вудвиль, родившую ему десятерых детей, но и трех любовниц с еще одним десятком нелегитимных детей. В завещании умершего короля был назван преемник – его старший сын Эдуард, 12-летний принц Уэльский, который будет править с помощью опекуна и регента королевства. Этим человеком был назначен брат и вице-регент короля – Ричард Глостерский, живший тогда в Йорке.

Однако Елизавета сочла, что для управления королевством есть более подходящий человек – она сама, и потому незамедлительно послала членов своего семейства в замок Ладлоу, где по традиции жил принц Уэльский. Тот должен был приехать в Лондон и занять престол, прежде чем Ричард заподозрит о смене планов. Но законный регент тоже не сидел сложа руки и отправился перехватить принца, который в сопровождении родственников, как ему сообщили, должен был проезжать через Нортхэмптон. Только по прибытии Ричард понял, что его обманули – принца там не оказалось, а в багаже родственников обнаружили оружие и доспехи. Неужели попытка переворота? Нет, он должен задушить это в зародыше! Срочно были организованы поиски, и когда наследник был найден в фамильном доме вдовствующей королевы, Ричард торжественно препроводил племянника в лондонский Тауэр для подготовки к коронации.

И тут взорвалась бомба! Открылся маленький секрет умершего короля – его помолвка с Элеонорой Батлер. Пришло время заговорить священнику Роберту Стиленгтону, перед которым тот давал обещание жениться. И если это правда, то женитьба короля на Елизавете Вудвиль была явным двоеженством, из чего следовало, что молодой принц Эдуард был незаконнорожденным и не мог стать королем. Роберт Стиленгтон был не простым священником – он был доверенным лицом короля, архиепископом, хранителем печати и лордом-канцлером Англии. Но он совершил одну маленькую оплошность, подружившись с амбициозным братом короля – Георгом, герцогом Кларенцом. Тем самым, который переметнулся к ланкастерам. И хотя «блудный» брат покаялся и вернулся обратно, Эдуард был неумолим. Он казнил его за предательство без всякого суда и следствия, хотя в отчете написали, что «герцог Кларенц утонул в бочке сладкого вина».

Стиленгтон, которого на год отправили в Тауэр, после освобождения держал рот на замке – возможно вспоминая о губительной силе вина. И вот теперь, после смерти Эдуарда, он заговорил, а Парламент ему поверил. Поскольку дети Эдуарда оказались незаконнорожденными, а герцог Кларенц «утонул», Ричард становился единственным законным наследником. 25 июня 1483 года он неохотно согласился взойти на престол. Да, именно так: он «неохотно согласился», после чего своим актом Titulus Regius объявил всех детей Эдуарда IV незаконнорождёнными, а сам короновался под именем Ричарда III.

Теперь для принца Уэльского и его младшего брата Ричарда лондонский Тауэр превратился в тюрьму, а вскоре мальчики вообще бесследно исчезли. Убил ли их Ричард? Что с ними случилось, до сих пор никто достоверно не знает. Но впоследствии на него свалят все дворцовые убийства – о нем скажут, что он, расчищая себе дорогу к трону, лично убил ланкастерского короля Генриха VI и его сына (на вдове которого он кстати женился), затем убил своего брата герцога Кларенца, не говоря уже о родных племянниках. Дошедшее до нас изображение Ричарда III – горбатого, зловещего и безжалостного тирана, на самом деле является карикатурой, нарисованной после его смерти и увековеченной величайшим пропагандистом Тюдоров – Уильямом Шекспиром. Он также изобрел и название «Война Алой и Белой Розы», которое не использовалось во время самой войны – розы были простыми отличительными значками двух враждующих фракций.

Но теперь война Алой и Белой Розы превратилась в войну внутри Белой Розы. Среди сторонников Йорков нашлось немало разочарованных его правлением – Ричард раздавал посты, богатства только тем, кому доверял и с кем познакомился на севере Англии, оставив в стороне многих южан. Но его главным соперником был мальчик, живший по другую сторону Ламанша, вернее теперь уже не мальчик – 26-летний Генрих Тюдор, граф Ричмонд. А так как у Ричарда не было детей, то тот по существу оказался единственным наследником великой династии Плантагенетов. Как писал французский писатель Филипп де Коммин в своих «Мемуарах»: «Господь очень быстро послал королю Ричарду врага, у которого не было ни гроша за душой и, как кажется, никаких прав на корону Англии – в общем, не было ничего достойного, кроме чести; но он долго страдал и большую часть жизни провел пленником…».

Свержение Ричарда III

Уже через четыре месяца народ восстал против нового короля. Циничное исчезновение малолетних детей королевской крови настолько всех потрясло, что между разгневанными Йорками и Ланкастерами возник неожиданный союз. За спиной у Ричарда и его жены Анны Невилль плелся заговор. Мать Генриха, Маргарет Бофорт, и вдовствующая королева Елизавета Вудвиль, чьи дети пропали в Тауэре, решили обручить своих детей – Генри Тюдора и Елизавету Йоркскую. Такой брачный союз должен был привлечь поддержку как Ланкастеров, так и Йорков, а также залечить раны опустошенной и раздираемой династическими распрями страны – ведь теперь в жилах их сыновей будет течь кровь обеих соперничающих фамилий.

Прослышав об исчезновении королевских наследников, Генрих Тюдор согласился на это предложение, и в конце 1483 года публично поклялся в Ренне, в случае захвата английского трона, жениться на Елизавете Йоркской. Но первый его поход с французскими наёмниками на Англию закончился неудачно. Ещё на корабле, узнав о поражении и казни Генри Стаффорда, 2-го герцога Букингемского, поднявшего восстание против Ричарда III, он отменил высадку и вернулся в Бретань. Только через два года Генрих повторно набрал французское войско численностью в 2 тысячи человек, и 1 августа 1485 года высадился в Уэльсе, где, воспользовавшись валлийским происхождением своего рода, набрал еще 3 тысячи сторонников.

Ричард прибыл на поле битвы как законный король Англии – перед этим он провел церемонию коронации, тем самым подтвердив свое право на наследование престола. И вот 22 августа 1485 года на Босвортском поле, в центральной Англии, сошлись два претендента на английский трон – Ричард III, известный как король-горбун, и нелегитимный ланкастерский отпрыск Генрих Тюдор.

Ричард сам повел вперед свою 8-тысячную армию, чтобы поскорее разбить ланкастеров и самолично убить их лидера. Он уже был от Генриха буквально на расстоянии вытянутого меча, когда его лошадь неожиданно увязла в грязевой жиже, а его самого стащили на землю и буквально забили насмерть. Один из ударов алебардой оказался таким сильным, что железный шлем пробил ему голову. Затем Ричарда, пробывшего королем всего один день, бросили в канаву и засыпали землей, где он пролежал ни много, ни мало 500 лет. Его останки нашли только в 2012 году на парковке одного из супермаркетов – они лежали под большой белой буквой R, что означает «reserved». По иронии судьбы с этой же буквы начинается и его имя…

Ученые провели исследования останков – его череп был пробит 11 раз. И кстати он не был никаким горбуном – у него был обычный сколиоз позвоночника. ДНК найденных останков сравнили с двумя ныне живущими потомками сестры Ричарда – Анны Йоркской. Получилось полное совпадение! Этими двумя потомками оказались лондонский плотник родом из Канады Майкл Ибсен и Уэнди Дулдинг из Австралии, которые встретились на похоронах своего предка впервые. Что интересно, что именно Майкл изготовил гроб для погребения – вернее специальный ящик из английского дуба, в которых раньше и хоронили королей. После чего, в 2015 году, в городе Лестере состоялись похороны останков Ричарда – ровно через 530 лет после его ужасной смерти. Что интересно, Ричард – единственный король, у которого есть свой собственный клуб фанов. И члены этого клуба до сих пор пытаются отбелить его имя!

Итак, корону Англии нашли буквально лежащей под кустом, после чего благополучно водрузили ее на голову Генриху, который стал королём Англии по праву завоевания, подобно нормандскому герцогу Вильгельму I Завоевателю. Именно так и было положено начало новой династии Тюдоров, которая в будущем принесла стране могущество и богатство.

Затем в Лондоне парламентским постановлением Генрих утвердил престол за собой и своими потомками, причем безо всякого специального обоснования. Чтобы закрепить свою победу и основать новую династию, он женился на сестре пропавших принцев Елизавете Йоркской и взошел на английский престол под именем Генрих VII. Его жена принадлежала к роду Плантагенетов, а их будущие сыновья уже становились законными наследниками трона по всем стандартам. Красная и белая розы соединились и стали единой, красно-белой розой Тюдоров.

Генрих быстро понял, что нужно делать, чтобы успешно править Англией – так как вся знать к тому времени была уничтожена, нужно было завоевывать общественное мнение. Перо значительно могущественнее, чем меч, и он выбрал перо. Во-первых, нельзя было допустить, чтобы его обвинили в убийстве короля, и поэтому Генрих датировал свое восхождение на престол днем раньше. Таким образом, это Ричард сражался против короля, а не Генрих. Это Генрих был королем, а Ричард – предателем. Во-вторых, нужно было уничтожить все доказательства того, что брак Эдуарда IV и Елизаветы Вудвиль был незаконным, и что его жена Елизавета была их незаконнорожденной дочерью. Все документы были изъяты из архивов и сожжены, включая Акт Парламента о передаче короны Ричарду. Приказы Генриха были выполнены так безупречно, что впоследствии был найден один единственный документ, который и пролил свет на эту тайну.

Генрих VII и самозванцы

За эти три года ученые провели исследования и сравнили митохондриальную ДНК найденных останков с двумя ныне живущими потомками сестры Ричарда – Анны Йоркской. Получилось полное совпадение! Этими двумя потомками оказались лондонский плотник Майкл Ибсен из Канады и Уэнди Дулдиг из Австралии, которые вскоре впервые встретились. Что интересно, именно Майкл изготовил гроб для своего королевского предка, вернее специальный ящик из английского дуба, в которых раньше и хоронили королей.

Хотя считается, что Генрих VII объединил Алую и Белую Розу и остановил гражданскую войну, на самом деле война продолжалась еще долго, так как Генрих нажил себе много врагов. Да, вся йоркская знать была перебита, их обширные земли на Севере конфискованы – вместе с замками и фамильными домами. Но теперь к власти рвались их дети – многочисленные племянники Ричарда III (у него было 3 брата и 3 сестры). И они считали, что имеют на трон полное право. Ведь они – наследники великой династии Плантагенетов! А кто такой Генрих Тюдор? Правнук уэльского разбойника? Но этот правнук держался за трон мертвой хваткой, и на протяжении всего своего правления подавлял любой бунт когда хитростью, а когда с помощью казней…

Уже через два года вернуть корону Йоркам попытался старший сын Елизаветы Йоркской, сестры Ричарда III – Джон де ла Поль, граф Линкольн. В последний год правления Ричарда именно он был объявлен следующим претендентом на трон, как ближайший совершеннолетний родственник короля. Ему были пожалованы крупные земельные владения и доходы от Корнуоллского герцогства. Он также участвовал в битве при Босворте – конечно же на стороне своего дяди Ричарда, но после поражения ему пришлось примириться с новым королем, который даже даровал ему прощение, хотя остальные сторонники Ричарда были объявлены изменниками. Его кузену, Эдуарду Плантагенету, графу Уорвику – 10-летнему сыну герцога Кларенца, якобы утонувшего в вине, повезло меньше. Законный наследник Йорков был слишком опасен для Генриха, и поэтому его просто отправили в Тауэр.

Джон де ла Поль не оценил милость короля, и через два года поднял против него восстание. Все началось с того, что ирландский священник Ричард Саймон познакомил его со своим 10-летним воспитанником Ламбертом Симнелом, очень похожим на юного Уорвика (позже поговаривали, что Симнел мог быть сыном любвеобильного короля Эдуарда IV). Сторонники Йоркской партии решили выдать Симнела за Уорвика, чтобы затем посадить его на престол. Очевидно, йоркисты рассчитывали, что Генрих уже казнил мальчика, и теперь не сможет предъявить доказательства его существования. Но они ошиблись. Граф Уорвик был жив…

До сих пор не совсем ясно, почему Джон де ла Поль не стал требовать английскую корону для себя, а воспользовался услугами самозванца. Возможно, в случае поражения он надеялся снова быть помилованным? Или просто предпочитал быть «серым кардиналом» и управлять страной с помощью марионетки? А возможно, просто на чужой спине въехать на трон, а затем отодвинуть сообщника? Так или иначе, мальчика хорошо подготовили для этой роли – он грамотно изъяснялся, имел хорошие манеры и был обучен правилам придворного этикета. Один из современников даже заметил: «Если бы ему довелось править, он правил бы как просвещенный государь».

В начале 1486 года йоркисты переправили Симнела из Англии ко двору герцогини Маргариты Бургундской, сестры покойного Ричарда III, являвшейся в то время фактическим главой йоркской партии. Маргарита, ненавидевшая Генриха Тюдора, немедленно признала за Симнелом титул графа Уорвика, несмотря на то, что прекрасно знала герцога Кларенца и его сына. Поэтому графу Линкольну не стоило труда убедить свою тетку поддержать и профинансировать экспедицию против английского короля.

Однако Генрих, благодаря отлично организованной службе оповещения, получал исчерпывающие сведения о подготовке к восстанию. В виде предупредительных мер он отдал приказ арестовать и заключить в монастырь вдову Эдуарда IV – Елизавету Вудвилл. Существовали доказательства, что она помогала священнику Саймону в период подготовки претендента-самозванца. А в феврале 1487 года подлинного Эдуарда, графа Уорвика, было приказано доставить из Тауэра и весь день показывать жителям Лондона, чтобы они могли самолично убедиться, что он жив, и следовательно человек, назвавшийся его именем – самозванец. Однако такая демонстрация не возымела желаемого эффекта.

Намечавшееся вторжение на Британские острова должно было начаться из Ирландии, где у йоркской партии было достаточно много сторонников. Весной 1487 года граф Линкольн и самозванец Ламберт Симнел с двухтысячным отрядом немецких наёмников высадились в Ирландии, благополучно миновав английские сторожевые корабли. А 24 мая в Дублинском кафедральном соборе Симнел уже был коронован как Эдуард VI. Акт коронования был торжественно подтверждён парламентом, и был начат выпуск монеты «Эдуард VI, король Англии и Ирландии».

Затем, увеличив свои силы за счёт ирландских добровольцев, граф Линкольн высадился в графстве Ланкашир и направил свои войска в город Йорк, который раньше был оплотом сторонников Ричарда III. Однако Йорк отказался сдаваться, и расчеты мятежников на пополнение своей армии местными жителями, недовольными королевским правлением, не оправдались. Ланкаширцы в большинстве своём либо присоединились к королевскому войску, либо остались сидеть по домам.

Известие о высадке йоркистов застало Генриха в городе Ковентри, и у него было достаточно времени, чтобы подготовиться к отпору. И вот 16 июня у деревеньки Стоук-Филд произошло решительное сражение. Численное превосходство опять было не на стороне Генриха (6 тысяч против 9), однако солдаты Симнела были куда хуже вооружены и в большинстве своем не обучены.

Королевское войско, разделившись на три части, первым вступило в бой. Но авангард, возглавляемый графом Оксфордом, получил сильный отпор. Считается, что от полного уничтожения его спасла только помощь основных сил. В течение трёх часов ни одна из сторон не могла добиться решительного перевеса, но затем ирландцы не выдержали и обратились в бегство. Этим и была решена участь всего дела. Со стороны королевской армии потери составили 2 тыс. человек, повстанцы же потеряли 4 тыс. убитыми и ранеными, остальные были захвачены в плен, причём всех лиц недворянского происхождения король немедленно приказал повесить. Исключение делалось только для иностранцев, так как их невозможно было обвинить в «государственной измене». Сам граф Линкольн был убит в этом сражении вместе с большинством других йоркистов. Но у него осталось два брата – Эдмунд и Ричард, которые тоже предъявят в будущем свои права на английский престол.

Ламберт Симнел и его неизменный опекун, священник Ричард Саймон, были захвачены в плен. Как духовное лицо, Саймон не мог быть подвергнут смертной казни, и посему был приговорён к длительному тюремному заключению. Что касается Ламберта, то, прекрасно понимая, что десятилетний мальчик никак не может угрожать его власти, Генрих предпочел его помиловать. Он отправил его на работу в королевскую кухню, где бывшему претенденту на трон отныне приходилось поворачивать вертела с жарящимся на них мясом. Позже он был «повышен» в должности до стольника и обслуживал трапезы короля. С тех пор сохранился интересный рассказ. Однажды, когда юный Ламберт преподносил вино ирландской делегации, Генрих издевательски заметил: «Мои ирландские дворяне! Так вы дойдете и до того, что скоро будете короновать обезьян!» Ирландцам ничего не оставалось, как молча проглотить королевскую шутку. Симнел так и остался до конца своих дней при королевском дворе, в конечном счете дослужившись до сокольничьего. Он пережил короля и ещё несколько лет служил его сыну-преемнику.

Но он был не единственным самозванцем во времена правления Генриха. В ноябре 1491 года на улицах ирландского города Корк появился таинственный, богато одетый молодой человек, в котором местные жители сразу же признали важную персону. А двое приверженцев йоркского семейства даже признали в нем младшего принца Ричарда, пропавшего в Тауэре восемь лет назад. На самом же деле это был никто иной, как 18-летний фламандец Перкин Уорбек, приехавший в Корк продемонстрировать привезенную фламандскими купцами одежду. Но те, кто стоял за его спиной, планировали сделать из него принца-марионетку, собрать под его знаменами оставшихся сторонников дома Йорка и возобновить войну Роз. Его также поддерживали некоторые европейские монархи, а король Франции Карл VIII даже принимал его при дворе. И конечно же не обошлось без фламандской тетушки Маргариты Бургундской, которая с уверенностью признала его «своим родным племянником».

В связи с этим Генрих VII быстро понял, что к этой угрозе нужно относиться довольно серьезно – при военной поддержке иностранных государств английский трон мог захватить любой, даже самый карикатурный претендент. Ведь именно так в свое время поступил он сам! Но как разоблачить этого зарвавшегося самозванца? И тут Генрих находит мудрое решение – несмотря на бедственное положение страны, он назначает за поимку Уорбека вознаграждение в 13 тысяч фунтов, а своего трехлетнего сына Генриха делает принцем Йоркским!

И вот уже в Вестминстерском дворце (нынешнем здании Парламента) началась сложная церемония посвящения маленького Генриха в Рыцари Ордена Бани. С наступлением темноты его ввели в Палату Парламента, где вокруг богато украшенной ванны собрались доблестные рыцари. Сначала принца раздели и погрузили в ванну, а затем, когда вошел отец-король, ему прочитали перечень требований, предъявляемых к настоящему рыцарю: «Будь крепок и верь в святую церковь. Защищай вдов и обиженных дев. Но превыше всех земных благ люби короля, нашего суверенного господина, и уважай его право распоряжаться твоей жизнью». Когда граф Оксфорд закончил чтение, свершилось второе крещение принца – король медленно погрузил руку в воду, начертал на плече Генриха крест и поцеловал его, после чего принца облачили в одеяния отшельника и заставили бодрствовать всю ночь.

Торжественная церемония на этом не закончилась. На следующее утро Генрих в присутствии короля проехал верхом на боевом коне по огромному залу Вестминстерского дворца, и отец дотронулся до него мечом. Да, рыцарство всегда поражало воображение мальчишек, но в тот день для крохотного принца эта фантазия стала реальностью – теперь он стал настоящим рыцарем! Сколько раз он слышал от своей няни волнующие истории о рыцарских победах, о прекрасных девах и молчаливых отшельниках, об этом доблестном мире романтики, поселившемся в детских грезах. А теперь он стал частью этого мира наяву. Эта церемония произвела на него такое неизгладимое впечатление, что всю свою жизнь, даже свершая самые жестокие и подлые деяния, Генрих будет считать себя именно таковым – благородным рыцарем.

Но это не остановило лже-Ричарда – уже через год он высадился с небольшим вооружённым отрядом в английском графстве Кент и выпустил там прокламацию, в которой критиковалась политика короля и народу обещались всевозможные блага. Но так как среди сторонников самозванца были одни только чужеземные разорившиеся гуляки и воры, народ Кента испугался возможных грабежей и решил остаться под покровительством короля. В результате отряд самозванца был перебит, все пленные для устрашения повешены, а сам Перкин бежал сначала в Ирландию, а затем в Шотландию.

Там его принял с распростертыми объятиями шотландский король Яков IV – в то время отношения между двумя британскими государствами были напряженными: на море шла необъявленная пиратская война. Самозванцу даже было позволено жениться на дальней кузине Якова – леди Екатерине Гордон. И хотя шотландцы не могли оказать серьезного сопротивления сильной английской армии, Генрих опять нашел оригинальное решение – он решил предложить Якову в жены свою старшую дочь Маргариту, тем самым заставив его прекратить поддержку лжепринца.

Надо сказать, что королевские дочери в те времена были важным политическим инструментом. К тому же Генрих надеялся, что такой династический брак станет первым шагом к объединению английской и шотландской короны. Некоторые советники пытались отговорить короля, так как в будущем Стюарты могли претендовать на английский трон, на что Генрих ответил: «Ну и что? Если даже это случится, я предполагаю, что наше королевство не пострадает от этого, так как Англия никогда не будет поглощена Шотландией, а скорее Шотландия будет поглощена Англией, каковая является благороднейшим главой на всем острове». В конце концов, так и случилось, но своим решением Генрих VII обрек своих внуков и правнуков на непримиримую борьбу. Его внучка Елизавета отправит внучку Маргариты Марию Стюарт на плаху, и только бездетность Тюдоров позволит в конце концов Стюартам взойти на английский престол.

А пока 30 сентября 1497 года с Шотландией был заключен длительный мир, и через пять лет подписано брачное соглашение, гарантировавшее этот мир. После чего 13-летняя Маргарита, в сопровождении Екатерины Гордон (тогда уже вдовы Перкина Уорбека), отправилась в Шотландию знакомиться с мужем…

Но что же случилось с самим Перкином? Потирая руки от многообещающей сделки, шотландский король тут же выслал его обратно в Ирландию. Но и оттуда Перкину пришлось бежать – с оставшимися 120 солдатами на двух кораблях, преследуемых мощной английской флотилией. Все же, несмотря на полное поражение, он не желал сдаваться и 7 сентября 1497 года высадился на юго-западе Англии, в графстве Корнуолл. Там он принял королевский титул Ричарда IV и обратился к крестьянам с обещанием снизить высокие налоги, после чего с шестью тысячами присоединившихся к нему крестьян направился к Эксетеру – самому сильному и богатому городу в тех краях. А так как основные военные силы короля были переброшены на север, армия корнуольцев почти беспрепятственно прошла по южной территории страны и даже подошла к Лондону. Королева-мать в спешке убегала с маленьким Генрихом и дочерями из Элтонского дворца – под защиту крепостных стен лондонского Тауэра. Великий страх обуял городом, повсюду слышались крики: «К оружию! К оружию!» Ведь в Англии мог быть только один принц Йоркский. Так кто же из них – Генрих или Перкин?

Королю пришлось в спешке стянуть все свои военные силы, и когда измученные корнуольцы были всего в нескольких милях от Элтона, он нанес им сокрушительное поражение. Сам Перкин был схвачен и отправлен в Тауэр. Но затем началось нечто странное – его выпустили и даже стали приглашать вместе с женой Екатериной ко двору. Неужели Генрих и его жена Елизавета признали в нем племянника, настоящего принца Ричарда? Как бы то ни было, на всякий случай его держали поближе к себе. Но тщеславному самозванцу все не сиделось, и через два года, после двух неудачных попыток к бегству его все-таки вернули в Тауэр и 14 ноября 1499 года повесили. На этом злосчастная одиссея лжепринца Перкина Уорбека и закончилась.

А через две недели, после 14-летнего заключения казнили и Эдуарда Плантагенета, единственного сына герцога Кларенца. Его обезглавили, так как был раскрыт заговор его побега вместе с «кузеном» Перкином Уорбеком. С ним и пресеклась прямая законная мужская линия Плантагенетов.

Теперь король Генрих окончательно перестал кому-либо доверять – он повсюду рассылал шпионов и допускал к себе только небольшой круг проверенных людей. В своем кабинете, как паук в центре паутины, он занимался финансовыми делами, писал указы и хранил золото. Но через год запахло новой изменой и королю пришлось столкнуться с очередным претендентом на престол – на этот раз с братом Джона де ла Пола – Эдмундом, герцогом Суффолка. В 1501 году он сбежал за границу и обратился к римскому императору Максимилиану I Габсбургу, чтобы тот помог ему захватить английский престол. Но император отказал, и Эдмунд уехал сначала во Францию, а затем в Нидерланды, где попал в плен к сыну императора – Филиппу Красивому, герцогу Бургундскому. Неудача как будто шла за ним по пятам, и когда корабль герцога потерпел крушение у берегов Англии, Филипп вынужден был передать Эдмунда в руки Генриха, который тут же заключил его в Тауэр. На этот раз казнить последнего члена королевской династии Плантагенетов он не решился, поручив эту грязную работу сыну Генриху VIII, что тот и сделал через семь лет. 30 апреля 1513 года, опальный герцог Эдмунд де ла Поль, согласно завещанию короля, был обезглавлен.

Сыновья

Не считая подобных отдельных случаев, Генрих VII в основном проводил политику мира и поэтому искал надежных союзников на континенте. Его взоры были прежде всего обращены к Испании, которая в результате брака двух монархов Фердинанда и Изабеллы стала могущественной державой. Чтобы укрепить позицию Англии в Европе, Генриху нужно было обеспечить династический брак своего сына с иностранной принцессой. Здесь нужно понимать, что вопросы политики и семьи для наследных правителей XVI века были практически неразрывны. Отношения между супругами, а также между родителями и детьми являлись в основном отношениями власти, а брачное ложе становилось самым мощным дипломатическим инструментом.

И вот в 1489 году английские послы прибыли в Испанию, чтобы заключить брачный договор между младшей дочерью Фердинанда и Изабеллы, Екатериной Арагонской, и отпрыском английской королевской семьи. Но испанская принцесса предназначалась в жены не Генриху, который к тому времени еще даже не родился, а его старшему брату Артуру. Жениху и невесте тогда было всего по три года, поэтому со свадьбой пришлось подождать. И только когда им исполнилось 15 лет, в ноябре 1501 года, в лондонском соборе Святого Павла состоялось пышное венчание, и уже в декабре молодожены прибыли в резиденцию принца Уэльского – замок Лудлов, который не ремонтировался вот уже 150 лет.

Это было совсем не то, что ожидала испанская принцесса Екатерина. Мало того, что она оказалась в тысяче миль от родного дома и не говорила по-английски ни слова, теперь еще ей пришлось жить вдали от столицы – в сыром угрюмом замке на вершине холма. Она к этому не привыкла, так как выросла в великолепных испанских дворцах, утопающих в роскоши. Но то, что происходило в их супружеской кровати под одеялом, а вернее не происходило, в будущем навсегда изменит историю Англии. Через несколько лет Екатерина на Библии будет клясться, что осталась девственницей. А она была очень набожной, и гневить Бога не могла…

Очень скоро сырой и холодный замок подорвал здоровье молодой четы, и через 4 месяца оба серьезно заболели неизвестной тогда болезнью – английской потливой горячкой, которую тогда называли «злостные пары из воздуха». Эта болезнь буквально шла по пятам Генриха VII, который вместе с французскими наемниками привез ее из Европы. Принц Артур долго томился в лихорадке и кашлял, пока не скончался 1 апреля 1502 года, а его молодой жене Екатерине удалось преодолеть болезнь и выжить. Но она не находила себе места от горя – ведь они были женаты всего пять месяцев. Минуту назад она была следующей королевой Англии, а теперь стала 16-летней вдовой, оказавшейся на чужой земле, да еще в полном одиночестве.

Отец Генрих VII был убит горем при этом известии – ведь он возлагал на любимого сына все свои надежды на будущее. Он тут же послал за королевой, чтобы та разделила его скорбь, о чем кто-то из близких записал в дневнике: «Войдя и увидев, в какой печали пребывает ее августейший супруг, она обратилась к нему со словами утешения, призывая его величество вспомнить, что Господь даровал им еще одного прекрасного принца, и что они оба еще довольно молоды, чтобы иметь детей. Но позднее в собственных покоях, утрата повергла ее в такое горе, что придворным пришлось уже посылать за королем – чтобы тот утешил ее». Но утешения не было. Пытаясь восполнить утрату, 37-летняя Елизавета опять забеременела, но, к несчастью для всей семьи, умерла при родах в том же году.

Как повлияла смерть матери на 11-летнего Генриха, который так с ней был близок? На сей раз источники молчат, но так или иначе, его жизнь перевернулась. Теперь он стал единственным наследником династии Тюдоров, и этот тяжелый политический урок буквально впечатался в мозг юного принца – судьба династии зависит от того, сколько наследников к трону будет обеспечено. Но этот новый статус был для мальчика совершенно неожиданным. Беззаботная жизнь кончилась, и летом 1504 года он покинул свой родной и привычный Элтон, отправившись ко двору. Кавалькада из 600 придворных и слуг непрерывным потоком следовала вдоль долины Темзы между великолепными королевскими дворцами в Ричмонде, Вестминстере и Гринвиче.

Юному Генриху были присвоены титулы принца Корнуолла, принца Уэльского и графа Честерского, но, несмотря на все эти высокие звания, он не мог пользоваться всеми прелестями своего положения. Отец не позволял Генриху появляться на публике, тренироваться на ристалище наравне со сверстниками и даже носить оружие. А когда происходили настоящие рыцарские поединки, юному принцу приходилось сидеть и наблюдать со стороны, в то время как его друзья храбро дрались между собой.

Но король заботился не только о физическом благополучии наследника. Его весьма беспокоило, что товарищами принца на ристалище были те самые йоркисты, которым он доверял меньше всего. Станут ли они настраивать сына против отца, который уже давно прижал этих мятежников с помощью финансового террора и непомерных штрафов, висевших дамокловым мечом над их головами? Ведь тогда все ходили в должниках у казны, о чем велась специальная книга, а в стране крепло ощущение, что правление становится все более и более несправедливым.

Да, король неистово оберегал единственного сына, понимая, что будущее Тюдоров всецело зависит от него. Согласно донесениям испанского посла, юный Генрих «был в полном подчинении у отца и бабушки, и никогда не открывал рот в присутствии посторонних, разве только в ответ одному из них». Он не имел права выбрать себе невесту. Даже это сделал за него отец, возобновив попытки укрепить династический союз с Испанией, и предложив 11-летнему сыну жениться на вдове брата Артура – 17-летней Екатерине Арагонской. Генрих ответил полным молчанием. Но было ли это молчание проявлением послушания или скрытого недовольства? Об этом документы тоже молчат. Известно только, что 23 июня 1503 года был подписан брачный контракт, и через два года пара должна была обвенчаться. Папа Юлий II выдал диспенсацию – специальное разрешение на вторичный брак Екатерины.

Но для Екатерины все оказалось не так просто. Да, ей представился еще один шанс стать будущей королевой Англии, но на этом ее ждало много препятствий. Когда в ноябре 1504 года умерла ее мать, испанская королева Изабелла, в Кастилье начались проблемы с наследством. Жадный к деньгам Генрих VII стал требовать оставшуюся часть огромного приданого, полагавшегося еще по первому брачному договору. Еще он ждал приданое в размере 100 тысяч крон по второму брачному договору, а также в качестве залога – украшения и монеты. Но к 1505 году наследство так и не было получено, и поэтому свадьба не состоялась. Начались трения с Фердинандом, и Генрих приказал сыну расторгнуть помолвку, после чего юридический и дипломатический статус невесты стал весьма неопределенным.

Екатерина по-прежнему оставалась в Англии – в полной неизвестности и томном ожидании, к тому же без денег и средств к существованию. Тем временем ее домашнее хозяйство начало залезать в долги. И вот в отчаянии она написала отцу письмо, в котором попросила о помощи. Она сообщила, что ей пришлось продать некоторые браслеты, чтобы купить новое платье, потому что она совершенно раздета, и дальше еще больше – у нее нет денег даже на еду. Это была невероятная ситуация! Принцесса одного из самых богатых домов Европы должна была продавать свои украшения, чтобы купить одежду и еду. Генрих VII, со своей стороны, тоже не давал ей ни копейки, не говоря уже о каких-либо обещаниях. И такая ситуация продолжалась целых 3 года. Екатерина находилась в таком отчаянии, что даже рассматривала самоубийство. Но ее спасала набожность – в глубине души она продолжала верить, что воля Господа исполнится, и она обязательно выйдет замуж за английского принца. И действительно, ждать осталось совсем недолго.

Сразу после рождества 1508 года король заболел и слег от туберкулеза. Его уже много недель не видели при дворе, хотя однажды объявили, что он вроде пошел на поправку, и к нему для беседы вызван архиепископ Кентерберийский. На самом же деле Генрих VII уже предстал перед Высшим Судом, скончавшись 21 апреля 1509 года за закрытыми дверями своего кабинета. Такой возможности сторонники династии Йорков дожидались долго! Теперь они планировали устроить государственный переворот, свергнув всех членов Тайного Совета, обвиняемых в политике фискального террора. Сокрытие факта смерти короля помогло им выиграть время – в течение двух суток неугодные советники были арестованы и заключены в Тауэр.

Усопшего короля с воинскими почестями похоронили 9 мая в усыпальнице Вестминстерского Аббатства. Похороны были торжественными и очень символичными – сначала Генриха в полном вооружении занесли в Аббатство, а затем монахи медленно сняли с него доспехи, возложив их на алтарь и как бы освободив его от рыцарской ноши. Он так и лежит там, рядом со своей женой Елизаветой, в окружении символов средневекового рыцарства, которое, по мнению современников, он предал, забыв о воинской доблести и погрязнув в непомерной алчности.

Новый король Генрих VIII

А что же наш принц Генрих? Он тоже жертва? Как бы нет так! Он был одним из заговорщиков, и поэтому его воцарение на престол прошло на редкость гладко. Это была первая бескровная передача власти в Англии за последние сто лет, со времен кончины Генриха IV. Война Роз завершилась раз и навсегда! Больше у йоркистов не будет причин бунтовать – ведь мать Генриха Елизавета и его дед Эдуард IV были из семейства Йорков, а его друзья по ристалищу – цветом Йоркского рыцарства. Одним словом, в отличие от своего отца, пришедшего к власти под знаменем Ланкастеров, Генрих был одним из «своих».

Царствование 18-летнего короля началось при всеобщем ликовании. Ни один король до него не внушал таких радостных надежд – он был здоров, отлично сложен, считался прекрасным наездником и первоклассным стрелком из лука. Ученые и реформаторы любили Генриха за свободный и просвещенный ум – он говорил по-латыни, по-французски, по-испански и по-итальянски, хорошо играл на лютне. По характеру веселый, общительный и романтичный, он был полной противоположностью меланхоличному и болезненному отцу.

Знаменитый философ и писатель-гуманист Томас Мор написал в те дни цикл стихов, посвященных новому королю. В них он представил Генриха как мессию, который вытрет слезы со всех глаз и вместо долгов и скорби принесет чистую радость. «Сегодняшний день знаменует конец рабства и указывает путь к свободе. Это прекращение страданий и начало счастливой жизни». Его меч наносит самые сильные удары, его копье не знает усталости, его стрелы разят без промаха, он обладает острым умом. Какие цели не по плечу такому человеку? Другой современник описал это так: «Кончина Генриха VII – свершившийся факт, ибо Генрих VIII объявил всеобщую амнистию, освободил множество заключенных и арестовал всех, виновных в мздоимстве и тирании в царствование его отца. Все счастливы, мало кто оплакивает Генриха VII – наоборот, народ ликует, будто его выпустили из тюрьмы». Еще один современник, барон Уильям Блаунт, написал: «Небеса смеются, земля ликует, все полно молока, меда и нектара. Тирания изгнана, свобода раздает блага щедрой рукой. Нашему новому королю, в отличие от его скупого отца, не нужны золото и серебро. Он страстно стремится к более возвышенным целям – добродетели, славе и бессмертию». Добродетель, слава и бессмертие. Как же эти слова мало вяжутся с тем Генрихом, который предстал перед ними позже…

Но Блаунт не так уж ошибся в своей оценке. И хотя юношеская чистота и жгучее желание быть добродетельным, возможно, увяли так же быстро, как летние цветы, но амбиции и стремление оставить след в истории никуда не делись. Поиск популярности стал для Генриха такой же навязчивой идеей, как у современных знаменитостей, и этот поиск со временем завел его в такие области, куда прежде не отваживался вторгаться ни один английский король. Никто, ни один человек не мог тогда предположить, насколько радикальным и даже революционным окажется его правление. Даже когда Генрих бахвалился, что знает всё, начиная от богословия и кончая военными науками, никто не заметил первые зарождающиеся черты деспотизма. Тем временем в его руках была сосредоточена неограниченная власть! Отец оставил ему полную до краев казну, которую делить было уже не с кем – вся знать была полностью уничтожена, а Парламент и мировое судейство состояли из людей, зависящих от королевской благосклонности.

А пока новый король был завален прошениями о милости – землях, должностях, титулах, и он с радостью подписывал все, о чем его просили, может быть даже с излишней радостью. Тайному Совету, без которого он не мог управлять, пришлось быстро принять меры к обузданию такой необдуманной щедрости – они прибегли к помощи печатей, которые придавали королевским пожалованиям законную силу. Это была долгая бюрократическая процедура: сначала король подписывал документ, секретарь делал его копию и ставил на ней королевскую личную печать. Затем эта копия передавалась лорду-хранителю малой печати, который делал вторую копию и ставил на ней свою печать. Эта копия в свою очередь поступала к лорду-канцлеру, который делал третью окончательную копию и ставил на ней большую государственную печать. Генрих, привыкший во всем подчиняться своему отцу, смирился с таким положением вещей. Но правил ли он сам или от его имени правили другие люди, пока оставалось непонятным.

Первая жена: Екатерина Арагонская

Но вот он принял свое первое самостоятельное решение – теперь он был свободен выбрать себе любую жену, какую только пожелает. А он желал королеву, которая принесет славу его стране, и жену, которая родит ему здоровых сыновей. В его глазах такой была только одна женщина – Екатерина Арагонская, жена его умершего брата Артура. И вот 10 мая 1509 года он неожиданно для всех объявил, что женится на Екатерине, при этом настаивая, что это было завещание умирающего отца. Правда это или нет, никто не знает, но это, видимо, всех устраивало. Уже через месяц, 11 июня, молодая пара обвенчалась в церкви Гринвича, а через две недели молодой муж привез жену в Вестминстерское аббатство, где у главного алтаря была проведена их совместная коронация. Это было поистине шикарное зрелище: дорога для королевской пары была вся драпирована гобеленами, а после церемонии был устроен грандиозный банкет в Вестминстерском Холле, о чем Екатерина потом напишет отцу: «Мы проводим время в постоянных банкетах». Она была так счастлива, что даже выразила отцу благодарность – за то, что он нашел ей такого прекрасного мужа.

После семи лет трудностей, неопределенности и препятствий, она, наконец, стала королевой Англии, и ее ожидание было оплачено сторицей. Прошли те дни, когда ей нужно было продавать драгоценности, чтобы купить себе еду. Теперь весь мир был у ее ног! Она обожала своего красивого, сильного мужа, и эта любовь была взаимной. Чего еще можно было пожелать?

Но что было причиной такой спешки? Желание упрочить союз с Испанией или любовь Генриха к Екатерине? Почему Генрих выбрал именно ее? Да, он был ею увлечен – она была красивой женщиной, но еще за последние семь лет он мог убедиться в том, что она – именно то, что ему было нужно. А что же ему было нужно? Ему нужна была настоящая королева, которая бы помогала ему в управлении государством, так как он был совершенно неопытным. И еще он мечтал о славе, которую могла ему принести наследница великой испанской империи. В те дни он писал Фердинанду Арагонскому, своему тестю: «Что до любви, которую мы питаем к королеве, нашей супруге, то день ото дня ее бесценные добродетели сияют все ярче, расцветают и увеличиваются, поэтому будь мы еще свободны, мы, тем не менее, выбрали бы ее в жены прежде остальных».

И действительно, у супругов много общих интересов. Королевская чета с жаром предавалась интеллектуальным диспутам, покровительствовала художникам и занималась коллекционированием. Екатерина получила великолепное образование и обладала тонким художественным вкусом, которому Генрих отдавал должное. Позже она покровительствовала интернациональному сообществу гуманистов в Англии, и с ее прекрасными греческим и латынью она была хорошим собеседником и критиком для Эразма Роттердамского, Томаса Мора, Вивеса, которые не раз посвящали ей свои труды.

После свадьбы Генрих со своими друзьями, молодыми, знатными и образованными, превратил свой двор в новый Эдем, второй Камелот, и жизнь казалась бесконечным праздником – буйным, веселым и ярким. С первых дней при дворе беспрестанно устраивались балы, маскарады и турниры, так что состоявшие при короле графы жаловались на громадные расходы при покупке бархата, драгоценных камней, лошадей и театральных машин. Генрих писал сценарии для театральных представлений, делал эскизы декораций и костюмов и сам играл главные роли. Однажды он ворвался в покои королевы в костюме Робин Гуда и в сопровождении ватаги веселых разбойников. В другой раз, размахивая ятаганом, он явился в образе турка, одетого в богатый экзотический костюм. А в промежутках между этими эскападами он охотился, танцевал, писал музыку и стихи. Как писал он в одном из своих стихов: «Юность правит мной».

Они были счастливы, как никогда! И счастье казалось абсолютно полным, когда через несколько месяцев Екатерина забеременела. Но в январе 1510 года это счастье сменилось скорбью – у нее преждевременно родился мертвый ребенок. Она была раздавлена горем и мучавшим ее стыдом и написала отцу, чтобы он не злился на нее, так как это была воля Господня… Генрих также был убит горем, но не обвинял жену, мало того – он был с ней ласков и мягок.

Это известие тогда держалось в большом секрете – об этом знали, помимо супругов, всего 4 человека. Королева не появлялась при дворе, и вела жизнь затворницы – пока не забеременела опять. К рождеству того же года у нее начались роды. Теперь все ее благополучие зависело от того, сможет ли она обеспечить сына-наследника, и она не могла потерять второго ребенка. Генрих тоже молился, и на этот раз, 1 января, у них родился здоровый ребенок. К огромному облегчению королевы это был мальчик, которого назвали тоже Генрихом. В Тауэре гремели пушечные залпы, на улицах вино лилось рекой – народ праздновал рождение наследника, а радости родителей не было предела. Они были женаты всего полтора года, и у них уже был наследник. В тот момент Генрих пожалуй был влюблен в свою жену, как никогда раньше. Наконец, он оправдал все возложенные на него надежды отца!

К сожалению, их счастье продлилось недолго – меньше чем через 8 недель их драгоценный сын Генрих умер. Но для Генриха это было больше, чем смерть сына – это был удар по его королевскому престижу. И чтобы поднять этот престиж, он начал искать другие пути…

Генрих-воин

Всего через месяц после коронации из Венеции пришла секретная депеша: «Сенат Венеции дает инструкцию своему послу в Англии сыграть на тщеславии Генриха и склонить его к войне с Францией». Дело в том, что между Папой Юлием II и королем Франции Людовиком XII началась война. Людовик уже давно вел захватнические войны на севере Италии, и теперь направил все свои усилия на расширение своего владычества. Папа отлучил его от церкви и сформировал для крестового похода против вероломной Франции священную Лигу из сочувствующих государств. Чтобы заманить в эту лигу Англию, он послал Генриху несколько бочек итальянского вина, золотую розу и сто головок сыра Пармезан. Одновременно в своих письмах перепуганные итальянские сенаторы молили Генриха о помощи, при этом не подозревая, что ломятся в открытую дверь – ведь Франция всегда была заклятым врагом Англии, и Генрих с детства мечтал о военных походах под знаменами святой матери церкви! Теперь пробил его час, и он желал стать тем, кем никогда не был его отец – благородным рыцарем, который добьется неувядаемой славы своими ратными подвигами.

Но венецианский посол, получивший секретную депешу, вскоре понял, что все не так просто. В Англию только что прибыл специальный французский посланник – поблагодарить Генриха за то, что тот в своем письме обещал поддерживать мир между двумя странами. Правда, это оказалось новостью и для самого Генриха, на которую он отреагировал весьма бурно: «Кто написал это письмо? Я прошу мира у короля Франции, который даже глаз на меня поднять не смеет, не то, что воевать против меня?!»

Венецианский посол сделал вывод, что иностранными делами все еще занимается Тайный Совет в лице Ричарда Фокса, епископа Винчестерского, и Уильяма Уоррема, архиепископа Кентерберийского. Они были партией мира и возражали против всякой войны, объясняя это затратами, риском и причинами морального плана, и считая, что последствия войны могут быть оправданы только в крайних обстоятельствах. Однако приближенные Генриха не разделяли таких взглядов. Они уже много лет демонстрировали свои боевые таланты в потешных боях на ристалище, и теперь жаждали настоящей войны.

Сначала Фокс и Уоррем рассчитывали на поддержку Томаса Уолси – «своего» человека среди близкого окружения короля. Они были уверены, что только он сможет усмирить Генриха – ведь тот был не только его духовным наставником, но и близким другом и советником. Но станет ли Уолси это делать? Вначале он и правда действовал в интересах своих духовных покровителей, но, будучи тонким психологом, он быстро понял, что жажда войны у Генриха вызвана не давлением со стороны молодых горячих друзей, а его собственным страстным желанием. И, таким образом, будущее Уолси зависит не от обуздания Генриха, а совсем наоборот – от освобождения его от опеки советников.

И предприимчивый советник быстро нашел способ, как это осуществить. Он посоветовал молодому королю отменить требование трех печатей на королевских указах, мотивируя это тем, что это всего лишь традиция, а не закон. И вот последовал первый удар. Он лично вручил Уильяму Уоррему документ, в котором давалось указание выполнить приказ на основании одной подписи короля, без трех печатей. Архиепископ отказался, на что Уолси спокойно ответил, что такова воля короля. На это возразить было нечего, и все что себе мог позволить Уоррем, это сделать язвительную приписку внизу документа: «Так сказал вышеупомянутый господин Уолси».

С этого момента он становится главным лицом в церкви и государстве. Но этот факт не должен вводить нас в заблуждение относительно его реальной власти. Он возвысился только потому, что предложил Генриху славу и войну, и мог в дальнейшем оставаться на плаву, только выполняя очередные королевские прихоти. А сегодняшней прихотью короля была война с Францией. При поддержке Уолси Генрих быстро получил одобрение Совета, и тут же перевооружил английскую армию. Впервые за последнее столетие, со времен битвы при Азенкуре, Парламент согласился проголосовать за значительные военные налоги, в результате чего английская армия стала самой крупной и организованной в Европе.

Во время первой военной кампании 1512 года король во главе боевой флотилии отплыл к берегам Франции на флагмане «Мэри Роуз» и одержал победу в морском сражении. В июне 1513 года началась вторая кампания. На этот раз Генрих прибыл с Екатериной в Довер, где они вместе провели ночь и нежно попрощались. Королева полностью поддерживала его амбиции, хотя и опасалась за жизнь мужа. Но за ее опасениями угадывалось также беспокойство о судьбе династии – ведь Генрих отбывал во Францию, так и не оставив наследника.

Но именно теперь сбывалась их заветная мечта! На следующий день, переправившись через Ламанш, король начал свой первый сухопутный поход против французов, а через несколько дней его лучники уже осадили французский город Теруан. Для спасения города французы прислали лучшие силы своей армии, но они оказалась бессильными перед ураганным огнем стрел. Тут надо заметить, что Генрих был не только сам отличным лучником, но также издал указ, согласно которому каждый англичанин должен был один час в субботу посвящать упражнению в стрельбе из лука.

Для Европы это была совершенно новая военная стратегия. И поэтому неудивительно, что французские солдаты обратились в беспорядочное бегство, а кавалеристы, нещадно пришпоривая лошадей, бросали оружие и доспехи на поле боя. Для Франции это было сокрушительное поражение, тем более обидное, что англичане дали ему насмешливое название «битва шпор». Следующей военной целью англичан был французский город Турне, который тоже был захвачен почти без сопротивления. Восторгу Генриха не было предела, и он послал своей жене захваченные французские знамена.

Но Екатерине тоже пришлось воевать, и она проявила не меньший энтузиазм. Дело в том, что на время своего отсутствия Генрих назначил ее регентом Англии, объявив подданным, что они должны слушаться и подчиняться этой женщине. Это было величайшим знаком доверия и уверенности в своей жене. В свое время мать Екатерины, Елизавета Кастильская, королева одной из самых могущественных держав того времени, учила дочь, что женщина может быть такой же сильной, могущественной и мудрой, как и мужчина, и может управлять государством наравне с ним. Екатерина никогда не забудет этот урок.

И вот уже через два месяца после отплытия Генриха во Францию ее способности управлять страной были подвергнуты тесту. На Англию напал их сосед – шотландский король Яков IV, который был женат на старшей сестре Генриха – Маргарите Тюдор. Тысячи шотландских солдат перешли границу и заняли несколько северных английских замков. Но это не испугало Екатерину – она готова была драться и защищать свою территорию и корону своего мужа! Собрав войска и взяв командование в свои руки, она сама отправилась с ними на север. В то время она писала Генриху: «Битва под Теруаном стала для вашего величества величайшей победой. Король не забудет возблагодарить за нее Господа. Но Вы не так заняты войной в Теруане, как я здесь в Англии. Мы все очень рады нападению шотландцев, ибо воспринимаем это как развлечение. Я весьма довольна, у меня много дел, я вышиваю штандарты, знамена и эмблемы».

В сентябре 1513 года королевские войска встретились с шотландцами на поле боя в местечке Флоден. Командовал английской армией граф Суррей, а шотландской – сам король. Сначала побеждали шотландцы, и среди английских солдат началась паника, но затем в бой вступили знаменитые английские лучники, которые обрушили на противника дождь стрел. Одна из них попала прямо в челюсть короля Якова, после чего он скончался на месте. С английской стороны погибло полторы тысячи солдат, но за эти потери шотландцы были жестоко наказаны – их полегло более 12 тысяч. Победа Екатерины была полной!

Празднуя свою первую военную победу, она писала мужу: «Посылаю герб короля Шотландии для вашего знамени. Таким образом, ваше величество убедится в том, что я выполняю свое обещание. Я подумывала о том, чтобы послать вам его тело, но сердца наших англичан могут этого не выдержать». К письму был приложен окровавленный плащ Якова. Никого, видимо, в тот момент не смущало, что они убили мужа Маргариты, и та осталась с годовалым сыном-наследником на руках. Для них он был заклятым врагом Англии.

Генрих наверняка завидовал своей жене – ведь она достигла большей победы, чем он сам. Несомненно, они были одной командой, но теперь не было сомнений, кто здесь был главным. Она поистине была его настоящей королевой, которая показала ему, что значит быть королем-воином, равным своим великим предкам Генриху V и Эдуарду III.

Да, Генрих стал королем-воином, он восстановил репутацию английского оружия и вновь сделал Англию одной из крупнейших держав – наравне с Францией и могущественной империей Габсбургов. Мало того, он так уверовал в свою несокрушимую силу, что даже мог небрежно бросить: «Захочу – Людовик XII перейдет черед Альпы, не захочу – не перейдет». Но сделал ли он это все один? Конечно, нет. Организатором его побед был все тот же Томас Уолси. Именно он и спланировал всю французскую кампанию, за что был соответственно вознагражден, став сначала епископом, а затем архиепископом и кардиналом. Как папский легат, он был полномочным представителем Папы в Англии, а как лорд-канцлер – незаменимым другом и советником короля.

Вести о победах Генриха и Екатерины разнеслись по всей Европе, но такое усиление Англии оказалось неприятным сюрпризом для ее союзников Максимилиана и Фердинанда, которые сделали ход конем и заключили мир с Францией. О, Генрих долго не мог простить им такого вероломства! В будущем он будет поступать со своими союзниками точно также. Его затянули в войну, которая обошлась ему в 2 миллиона фунтов и поглотила все унаследованное от отца состояние, а теперь, когда он был так близок к победе, они отказывались нанести последний решающий удар. Чего стоило Генриху победить свою ярость, известно только небесам, но теперь ему ничего не оставалось делать, как тоже заключить мир с Людовиком XII, вернув при этом большую часть завоеванных земель.

А в довершение ко всем неудачам, Екатерина никак не могла подарить ему наследника. Это была бесконечная цепь потерь. В конце 1513 года, через несколько часов после рождения, у них умер еще один сын, и через год – еще один. Но почему дети Екатерины такие нежизнеспособные? Генрих все больше впадал в отчаяние, и теперь это была только ее вина. Ему больше не нужна была королева-воин – ему нужна была жена, которая подарит ему сына-наследника. Точка.

В феврале 1516 года Екатерина рожала уже в 6-й раз! И только на этот раз у нее родился здоровый ребенок. Она была вне себя от радости, и новости тут же были отосланы Генриху, но это было совсем не то, что он хотел услышать. Тем не менее он попытался проглотить разочарование: «На этот раз девочка. Значит следующим будет мальчик. Мы все еще молоды». У власти было только второе поколение Тюдоров, и если не родится сын, то это будет означать конец династии. Принцесса его совершенно не устраивала. Он хорошо помнил, что только три королевы пытались править Англией, и это каждый раз заканчивалось гражданской войной.

Генрих-миротворец

К тому времени Генрих уже понял, что не все победы одерживаются на поле брани, и есть другие способы заполучить политические дивиденды – например, династические браки, которые так ловко использовал его отец. Для королей тех времен дочери и сестры были обычным политическим товаром, который можно было обменять на государственный союз с европейскими королями. И вот Генрих решил выдать за французского короля свою 18-летнюю сестру Марию Тюдор, которая считалась тогда самой красивой принцессой в Европе. Свадьба Марии с Людовиком, который был на 30 лет ее старше, состоялась 9 октября 1514 года, а уже 5 ноября ее короновали королевой Франции. Правда, сидеть на французском троне ей пришлось совсем недолго – через три месяца Людовик умер, не оставив после себя наследника. По слухам, он потратил слишком много сил на молодую жену в королевской спальне.

После такой неудачи Генрих тут же начал думать, за какого бы еще европейского вассала выдать свою сестру, но этим мечтам так и не суждено было сбыться, так как Мария давно уже питала чувства к 1-му герцогу Суффолка Чарльзу Брэндону. Зная об их взаимной любви, Генрих тем не менее послал его за Марией во Францию, при этом взяв с него слово, что тот не сделает ей предложение. Но молодая пара ослушалась и тайно обвенчалась во Франции. Технически это была измена, и тайный совет предложил арестовать и обезглавить Брэндона, но тут вмешался Томас Уолси и назначил молодой паре выплатить большую сумму штрафа. И хотя король был в ярости от подобного непослушания, он все же любил сестру и своего близкого друга, и потому разрешил им вернуться и даже официально пожениться в Гринвичском дворце. Затем своевольная Мария отправилась жить в поместье герцога, где родила ему четверых детей и умерла в возрасте 37 лет. В Англии ее до конца жизни называли французской королевой, а никак не графиней Суффолк. Это ее внучка, Джейн Грей, впоследствии станет «королевой девяти дней».

Но сестра была не единственным политическим товаром. Незавидная участь принцессы ждала и его собственную дочь, крещенную как Мария – в честь любимой сестры. Когда ей было всего лишь два года, Генрих выбрал ей в мужья французского дофина, только что родившегося сына Франциска I, который унаследовал трон после смерти своего кузена и тестя Людовика XII. Но тот быстро раскусил блеф Генриха, отказался от брачного контракта, а затем вторгся в Италию и вынудил Папу к переговорам.

Для Генриха это было полное фиаско! Не имея денег на последующую войну, он больше не мог изображать из себя арбитра Европы. Теперь перспективы казались такими неясными, что он просто потерял всякий интерес к войне и политике. В конце концов, существовало множество других развлечений – таких как охота, рыцарские турниры и бесконечные пиры. Похоже, что Генрих, при всем своем уме и способностях, часто предпочитал роль бабочки, порхавшей с одного цветка на другой.

Как отмечал венецианский посол Джостиниани в одном из своих донесений: «Король-воин опять превратился в беззаботного принца. Генрих намного красивее короля Франции, он хорошо образован, прекрасный музыкант, сочиняет музыку, отличный наездник, весьма преуспел в рыцарском деле, бегло говорит по-французски, по-латыни и по-испански, любит охоту и теннис. Дни и ночи он проводит в ученых занятиях и развлечениях. Больше он ничем не занимается, предоставив все дела кардиналу Йоркскому». Посол не забывает и о заносчивости кардинала, совмещающего теперь две высшие должности в Англии: «Уолси управляет и королем и всем королевством. Когда я впервые прибыл в Англию, он говорил – его величество сделает то-то и то-то, затем он стал говорить – мы сделаем то-то и то-то. А теперь он достиг такого могущества, что говорит – я сделаю то-то и то-то».

Несомненно, Уолси был самоуверен, но он никогда не забывал, что его власть всецело зависит от того, сможет ли он обеспечить Генриху вожделенную славу и почет. Война оказалась Англии не по карману? Но можно ли сделать мир таким же привлекательным и престижным, как и победу в войне? Уолси и тут нашел гениальный ход – если Генрих не в состоянии победить врагов, значит, ему нужно обрести славу миротворца и заставить все страны подписать договор о всеобщем мире. И вот уже Генрих сделал широкий жест и возвратил Франции город Турне, а в 1520 году состоялась кульминация мирного процесса – знаменитая встреча королей на Поле Золотой Парчи, увековеченная на картине из королевского собрания во дворце Хэмптон Корт. На ней можно увидеть, как Генрих верхом на коне прибывает с Уолси на подписание вечного мира со своим заклятым врагом – королем Франциском I. Оно состоялось на продуваемой всеми ветрами нейтральной территории между английским владением Кале и Францией, и главным моментом была личная встреча Генриха с французским королем.

Это была одна из самых первых встреч в верхах, которая стала прообразом современных саммитов. Также это было нечто вроде Олимпийских игр – там проводился международный рыцарский турнир и некое подобие Диснейленда в Европе, где конкурировали выставленные на обозрение удивительные павильоны. Здесь был возведен целый город с парчовыми шатрами, фонтанами с вином, ристалищем и главной достопримечательностью – роскошным временным дворцом. Окрашенный под кирпич, с окнами из прозрачного муслина, он разбивал в прах все потуги французов на роскошь. И хотя это мероприятие обошлось Генриху в копеечку, это было все же дешевле войны, к тому же оно укрепило репутацию Генриха и Уолси, как повелителей Европы. Но долго ли будет продолжаться вечный мир или Поле Золотой Парчи окажется очередной иллюзией? Венецианский посол не питает никаких сомнений: «Между этими государями нет мира – они смертельно ненавидят друг друга».

Новый союзник

А вскоре на европейской сцене к ним присоединился третий актер – новый испанский король Карл V, сын герцога Бургундского Филиппа Красивого и Хуаны (сестры Екатерины Арагонской). Поначалу Карл казался всем бедным родственником – по сравнению с величественными королями Англии и Франции он выглядел застенчивым, неуклюжим, некрасивым подростком. Но зато у него появилось огромное преимущество – ему досталось самое большое наследство в Европе! От отца – Австрия, Нидерланды, большая часть Италии и титул императора Римской империи (правда, пока еще занятый), а от матери Хуаны – Испания и ее огромные владения в Новом Свете.

Правда, у Карла была одна небольшая проблема – его как иностранца ненавидели в Испании, и там тотчас вспыхнуло восстание, на подавление которого у Карла не было средств. Ему пришлось обратиться за помощью к своему дяде и другу отца – Генриху, который с готовностью помог, ссудив деньгами и обеспечив безопасные пути сообщения. Но в качестве ответной услуги Генрих рассчитывал на помощь этой новой европейской сверхдержавы в войне против Франции. Екатерине такой союз с племянником Карлом тоже давал надежду – теперь ее брак с Генрихом оправдывал свою династическую функцию. Если она не смогла родить ему сына и наследника, то, возможно, ей удастся преподнести гораздо больший подарок – престол Франции?

И вот в 1522 году новый государственный союз скреплен брачным договором между 22-летним Карлом и 6-летней дочерью Генриха и Екатерины – принцессой Марией. В июне император прибыл к английскому двору, и в честь помолвки были устроены пышные празднества. Нужно заметить, что Карл воспринимал этот союз исключительно как дипломатический шаг, в то время как маленькая Мария испытывала к жениху весьма романтические чувства. Она посылала ему небольшие подарки и была крайне огорчена, когда через несколько лет Карл расторг эту помолвку.

Но это будет потом, а пока Генрих начал осуществлять свой амбициозный план нападения на Францию. Английские войска под командованием графа Сюррея нанесли французам молниеносный удар и продвинулись на юг до Ажанкура, но, не получив поддержки со стороны бургундской армии Карла, вернулись домой ни с чем. Генрих был вне себя от ярости, но в ответ Карл спокойно пообещал, что в следующей кампании он обязательно предоставит ему значительные военные силы.

В следующем году Чарльз Брэндон, герцог Суффолк и герой Битвы Шпор, снова вихрем прошелся по северу Франции и даже довольно близко подошел к Парижу. И снова Карл не сделал ничего, пообещав Генриху, что на будущий год все изменится. Испанский посол докладывал о разочаровании Генриха: «Легат Уолси перечислил значительные нарушения существующих договоров, якобы допущенных императором, как например, своевременно не выплаченные займы, и добавил: «У короля, моего господина, имеется еще больше причин для жалоб, ибо потратив столько средств и усилий, он получает такую награду».

Полностью потеряв доверие к Карлу, Генрих отказался от дальнейших военных действий. Но вскоре выяснилось, что это было ошибкой. Утром 9 марта 1525 года короля разбудил прибывший гонец от Карла и сообщил, что тот одержал победу при Повои и даже взял в плен самого Франциска. Ликующий Генрих ответил гонцу: «Вы как святой Гавриил, принесший весть о пришествии Христа», а затем направил посла к Карлу с требованием окончательно уничтожить Францию: «Следует опасаться, что Господь разгневается на французов и обратит против них свой карающий меч. Что до Франциска, то его род должен быть пресечен и стерт с лица земли».

Наконец, сбывалась его мечта – предъявить древние права на французский престол и добиться вечной славы. На протяжении многих веков английские короли называли себя королями Франции и брали в жены французских принцесс. Но согласится ли Карл на раздел Франции? Нужно сказать, что бывший протеже Генриха теперь твердо стоял на ногах и проводил собственную политику, согласно которой ему невыгодно было делать Англию мощной континентальной державой. Он назвал идею Генриха блефом и с сарказмом заявил: «Если вы хотите получить свою долю Франции, то должны завоевать ее сами».

Но на новую войну опять нужны были деньги, а Парламент отказывался голосовать за дополнительные военные налоги. Тогда хитрый политик Уолси предложил дополнительные сборы в обход Парламента, дав им более мягкое название – «дружеский дар». Надо сказать, что этот маневр оказался таким непопулярным, что вызвал в стране новые бунты – волна протестов прокатилась по всему юго-востоку Англии. В Лондоне бунтовщики выдвинули конституционные возражения против нового налога, а в процветающем городе ткачей Лэвенхеме (графство Суффолк), четыре тысячи протестующих заполнили улицы, требуя покончить с нищетой и поклявшись умереть в своей борьбе. Таким образом, перед угрозой дальнейших протестов правительству пришлось отказаться от «дружеского дара», а также и от самих планов вторжения во Францию.

Именно тогда, чтобы смягчить удар, Уолси предложил Генриху в подарок свой любимый дворец Хэмптон Корт. Такой щедрый дар сгладил чувство поражения, и король смилостивился до такой степени, что даже разрешил Уолси там жить, в то время как сам приступил к расширению дворца. Двор короля Генриха состоял из тысячи человек и располагался в 60-ти домах и дворцах. Но только немногие из них могли вместить все это собрание, и поэтому первое, что начал делать король, чтобы превратить дворец в главную резиденцию, это строить огромные кухни – к 1929 году они стали в 4 раза больше первоначальных. Предполагалось, что замок будет служить для охоты и развлечений, но никто не предполагал, что здесь будут проживать последующие пять жен короля…

В 1530-х годах Генрих добавил Большой Холл (последний средневековый большой холл, построенный для английских монархов) и Королевский Теннисный Корт. Во времена правления Тюдоров Большой Холл был самой важной комнатой во дворце – здесь король восседал на возвышении за столом и давал официальные обеды. Понадобилось целых пять лет, чтобы завершить его строительство. В период его возведения Генрих был так нетерпелив, что даже заставлял работать плотников по ночам, при свете свечей.

Тем временем испанский король Карл полностью отказался от союза с Генрихом, расторг помолвку с его малолетней дочерью Марией и восстановил на французском престоле Франциска I. Генрих и тут не растерялся и предложил свою дочь Марию на этот раз не малолетнему дофину, а самому королю Франциску, которому не терпелось войти в союз с Англией. Опять был подписан брачный договор, по которому Мария должна была выйти либо за Франциска, либо за его второго сына – Генриха, герцога Орлеанского. Но вскоре от договора отказались, так как кардинал Уолси подписал союз с Францией без всяких условий.

Но дальше Генриха ждал очередной удар. Карл и Франциск развязали новую войну – на этот раз за контроль над итальянским полуостровом. При этом они не спешили допустить к разделу добычи Англию, которая была недостаточно сильна, чтобы вступить в борьбу. Для Екатерины это было полной катастрофой – она не сумела ни родить сына, ни даже обеспечить стране верного союзника. В отчаянии она писала своему племяннику Карлу: «Я уверена, что не заслуживаю подобного отношения, ибо моя преданность и готовность услужить вашему величеству достойна лучшей награды».

Итак, Генриху так и не суждено было стать королем-воином, и казалось, время его славы безвозвратно ушло. Если бы он тогда умер от какой-нибудь потливой горячки, свирепствующей в 20-е годы XVI века, он так бы и остался в человеческой памяти очередным английским королем, которому не удалось встать вровень с такими великими средневековыми завоевателями Франции, как Эдуард III и Генрих V. Но дальнейшие события приняли неожиданный оборот – Генрих все-таки предпринял собственную осаду Рима. Но только он воевал не луком и мечом, а пером и бумагой, и не как воин, а как мужчина-теолог, изменивший мир и Англию ради любви к женщине.

Королеве Екатерине, к которой Генрих давно уже охладел, не суждено было стать этой женщиной. Начала сказываться разница в возрасте. Сам Генрих, которому тогда было 34 года, сохранил довольно моложавый вид, в то время как Екатерина в свои 40 лет быстро постарела, ее некогда стройная фигура располнела, такое симпатичное прежде лицо округлилось, обрюзгло и покрылось пятнами. И неудивительно – ведь она почти постоянно была беременной, хотя после десяти беременностей выжил только один ребенок – дочь Мария. А женщина, которая потеряла красоту, вышла из детородного возраста и не смогла родить наследника, была крайне уязвимой. К тому же Екатерину все больше стали занимать дела благочестия – она носила под своими платьями францисканскую власяницу, и современные хроники были заполнены упоминаниями об ее паломничествах, раздачах милостыни и постоянных молитвах. В то время, как Генрих продолжал пировать, развлекаться и охотиться.

Генрих-любовник

Неудивительно, что любвеобильный Генрих имел множество любовниц. Это всплыло еще в 1510 году, когда он завел роман с одной из сестер Эдуарда Стаффорда. Но самой известной его любовницей в те годы стала Елизавета Блант, родившая королю в июне 1519 года сына. Значит, это не его вина, что Екатерина не смогла родить ему сына. Другие же смогли!

Уже через шесть лет юного отпрыска Генри Фитцроя сделали герцогом Ричмондом, что некоторые рассматривали как первый шаг к его легитимации. В 1533 году Фитцрой женился на Марии Говард, и через три года Парламент издал Закон о вторичной преемственности, который бы позволил ему стать королем. Но его многообещающая карьера неожиданно подошла к концу. 23 июля 1536 года он умер – то ли от туберкулеза, то ли от другой болезни легких, не оставив после себя наследников. Странно, но все мальчики семьи Тюдоров вымерли именно из-за этой болезни – его брат Артур, теперь его сын, и в будущем другой его сын – Эдуард.

Правда, Генрих рассматривал и другие варианты династического наследия. Можно было выдать замуж дочь Марию, но та была таким хрупким созданием, что вряд ли могла забеременеть. Еще можно было развестись с Екатериной и жениться на молодой женщине, которая могла еще родить. И этот третий вариант казался ему наиболее привлекательным…

Все началось с увлечения Генриха Марией Болейн, фрейлиной Екатерины. Мария и ее сестра Анна были дочерями Томаса Болейна – удачливого придворного, который одно время был послом во Франции, где девочки и получили великолепное образование. 4 февраля 1520 года, после возвращения в Англию, Марию Болейн выдали замуж за Уильяма Кэри – богатого и влиятельного придворного, фаворита Генриха, который милостиво посетил их свадьбу. Будучи джентльменом личных покоев короля, Кэри сопровождал короля на охоте, прогулках, занятиях спортом, прислуживал ему во время одевания и приёмов пищи, а также исполнял поручения.

Это не помешало Генриху вскоре сделать его жену Марию своей фавориткой и любовницей, в то время как Кэри должен был не только проглотить свою гордость и молчать, но еще и гордиться предоставленной честью! Он был щедро вознагражден за подобное «неудобство» и назначен смотрителем ряда поместий и замков, в то время как остальные члены семьи Болейн получили в дар земли, денежные субсидии и назначения на выгодные должности. Глава семьи, Томас Болейн, ставший графом Уилтшира и Ормонда, наверняка жалел, что у него только две дочери.

Генрих нередко наведывался в родовой замок семьи, Хивер Касл в графстве Кент, неподалеку от Лондона, куда в январе 1522 года вернулась сестра Марии Анна Болейн – его следующая фаворитка, жена и будущая королева Англии. А пока Мария, находясь в законном браке, родила двоих детей – Кэтрин и Генри. Уже тогда ходили слухи, что их отцом мог быть сам король, однако Генрих так и не признал их официально, как признал первого сына Генри Фитцроя. Можно только с уверенностью сказать, что особо крупные пожалования в виде поместий и выгодных постов Уильяму Кэри хронологически совпадали с моментом появления на свет детей Марии…

Но, видимо, Кэри так и не смог воспользоваться выгодами грехопадения своей жены, так как после своей смерти, во время очередной эпидемии потницы в 1528 году, не оставил жене ничего, кроме долгов. Через шесть лет Мария тайно вышла замуж за простого солдата Уильяма Стаффорда, что обнаружилось только после того, как она забеременела. Ее родные когда-то легко простили ей любовную связь с королем, но теперь не могли простить замужество с неравным. Она доверительно сообщила Томасу Кромвелю, тогдашнему госсекретарю и главному министру, что могла бы выбрать более знатного и богатого мужа, но она никогда бы не нашла более любящего и честного. «Лучше я буду с ним нищенкой и попрошайкой, чем самой великой королевой в мире. И я верю, что он бы тоже не оставил меня ради королевского престола». Однако король и семья Марии остались безучастными к ее мольбам. Генрих отлучил ее от двора, не назначив никакого содержания, что было необычным в те времена. Единственным человеком, который сжалился над ней, была сестра Анна, которая послала ей великолепную золотую чашу и деньги. Больше сестры не виделись никогда. Мария пережила сестру на семь лет, живя с мужем в полной безвестности и родив ему двух детей, которые не дожили до зрелого возраста. После смерти родителей она унаследовала поместья семьи в графстве Эссекс и прожила остаток жизни в комфорте.

Что касается первых двух детей Марии, Генри и Кэтрин, то они были приняты ко двору только после коронации Елизаветы I, дочери Генриха и Анны Болейн. Генри стал бароном Хансдоном и Рыцарем Подвязки, а Кэтрин – сначала фрейлиной 4-й и 5-й жен Генриха, а затем особо приближенной фрейлиной королевы Елизаветы I. Были ли они кузинами или сводными сестрами, до сих пор установить не удалось. Хотя, судя по портретам тех времен, и Генри и Кэтрин, и даже их дети, имели удивительное сходство с Генрихом и Елизаветой.

Развод

После пятилетнего романа с Марией Генрих увлекся ее сестрой Анной, тоже фрейлиной королевы. В библиотеке Оксфордского университета хранятся записи человека, бывшего свидетелем начала этой истории – Джорджа Кавендиша, слуги кардинала Уолси: «Внешностью и поведением она превосходила остальных настолько, что король воспылал к ней любовью, о которой не знал никто, в том числе она сама».

В то время Анна была увлечена молодым лордом Перси, наследником большого герцогства Нортумберленд. Вот что пишет об этом Кавендиш: «Лорд Перси часто проводил время в покоях королевы, где любезничал с фрейлинами. Особенно продолжительные разговоры он вел с Анной Болейн. Со временем между ними возникла такая тайная приязнь, что они решили пожениться. Это обстоятельство дошло до короля и привело его в чрезвычайный гнев. Он больше не стал скрывать своей любви, открылся лорду-кардиналу и попросил его составить предварительный брачный контракт».

Уолси не усмотрел в этом ничего особенного – когда королю надоедали его любовницы, они обычно выдавались замуж за покладистых придворных. Почему, думал кардинал, Анна должна быть какой-то особенной? Жена Екатерина тоже все это уже видела. К тому же он никогда не был бабником, и за все эти годы имел только пару любовниц. Поэтому она подумала: когда он добьется Анны и удовлетворится, она ему наскучит, и он снова вернется к ней. Никогда еще любовницы не становились английскими королевами! Но на этот раз все было иначе…

В сравнении с другими придворными дамами, Анна действительно была особенной. Во Франции она научилась хорошим манерам и французскому языку, много читала и увлеченно коллекционировала книги, а также производила сильное впечатление своей живостью, непосредственностью и неподдельным французским шармом. Легкая, изящная и стройная, уверенная в себе, она на равных могла поддержать беседу с любым мужчиной.

Генрих и Анна словно были созданы друг для друга – оба умные, образованные и воспитанные, обоих увлекали богословские споры, хотя здесь у Генриха был более консервативный вкус, в то время как Анна сочувствовала реформации. Но тогда Генриха больше интересовало ее тело, нежели образ мыслей, и, чтобы его заполучить, нужно было убрать с дороги Перси. И вот, по воспоминаниям Кавендиша, кардинал Уолси устроил молодому человеку жесткую выволочку: «Меня немало удивляет ваше неразумное увлечение Анной Болейн, этой глупой придворной девицей. Разве вам неведомо истинное предназначение, ради которого Господь призвал вас в этот мир? По смерти вашего батюшки вы унаследуете один из достойнейших титулов королевства. А теперь посмотрите, что вы натворили своим упрямством – вы не только оскорбили родного отца, но и своего милостивого господина – короля». Сопротивление бедного Перси было быстро сломлено, он разразился слезами и затем быстро женился на другой богатой наследнице. Правда, после многочисленных конфликтов они вскоре развелись, так и не оставив наследников для богатых владений герцогов Нортумберленда.

А что же Анна? Очевидно, она действительно была влюблена в Перси, так как, по словам Кавендиша, поклялась отомстить Уолси за его вмешательство. «Если это будет в ее власти, она доставит кардиналу столько же неприятностей, сколько он доставил ей». Таким образом, Уолси нажил себе нового врага – он и представить себе не мог, до какой степени опасного.

А для Генриха дорога оказалась свободной, и он без промедления начал любовную охоту. Однако Анна оказалась крепким орешком и не захотела стать очередной королевской любовницей, какие бы блага и почет это не сулило. Она хорошо помнила горький опыт своей сестры, а также участь ее нелегитимных детей. Наученная французским тонкостям соблазнения мужчин и уверенная в своей власти над Генрихом, она метила выше, и теперь меньше, чем на английский престол, не соглашалась. Скорее сексуальная, нежели красивая, она не была похожа ни на одну из его прежних любовниц.

И хотя было весьма рискованно вести игры с таким необузданным человеком, как Генрих, результаты оказались ошеломительными! Начался бесконечный период галантных ухаживаний, вздохов, томления и уверений в любви. Генрих забрасывал Анну письмами и добивался ее любви целый год! Но даже тогда она не прыгнула в королевскую постель, а сделала хитрый ход – пообещала ему родить сына, но с одним условием: если он бросит свою жену, а ее сделает женой и королевой. Сопротивление Анны все больше распаляло страсть не привыкшего к слову «нет» Генриха, и хотя он так и не смог ее склонить к сожительству, любовная страсть вырвала у него судьбоносное обещание – да, он разведется с женой и женится на ней. Нужно только найти законные основания для расторжения брака.

Но у воительницы-королевы не было ни малейшего желания отказываться от своего мужа и английской короны. Она была замужем вот уже 17 лет, и научила Генриха, как быть настоящим королем. Но дело в том, что ему больше не нужен был учитель. Все эти уроки для него уже ничего не значили, если она не могла родить ему сына. Какую бы любовь они не разделяли в прошлом, Екатерина должна быть уйти со сцены. Теперь его ждала женщина, которая могла ему это дать.

Будучи увлеченным теологом, Генрих обратился к Библии, чтобы понять, почему его брак не выдержал испытаний, а заодно и найти доводы для развода. Пока он изучал Библию, он наткнулся на место из Левита 20:21 (третьей книги Моисея), которое как будто было написано для него: «Если кто возьмет жену брата своего, это гнусно. Он открыл наготу брата своего – бездетны будут они». Это было доказательством того, что его брак на Екатерине с самого начала был нелегальным.

Теперь Генрих был уверен, что Бог на его стороне, и решил попросить Папу Римского аннулировать этот брак. В то время Англия, как и многие другие страны Западной Европы, была католической, хотя уже тогда началось зарождаться новое движение Реформации. Его возглавил молодой немецкий богослов Мартин Лютер, который в 1517 году яростно обвинил католическую церковь в коррупции, а также указал на то, что в Библии нет никаких упоминаний о Папе, подвергая тем самым сомнению законность папской власти.

Генрих в то время был непреклонным католиком и даже получил от благодарного Папы титул «Защитника веры». Распираемый гордостью, Генрих отчеканил эти слова на монетах, и до сих пор каждый английский монарх является «защитником веры». Вместе с кардиналом они объединили усилия в борьбе против еретических нападок Лютера на церковь. Уолси организовал грандиозное сжигание трудов Лютера в соборе Святого Павла, а Генрих написал книгу под названием «Защита семи таинств», которая энергично защищала власть Папы над церковью. Правда, тогдашний друг Генриха, ведущий английский интеллектуал Томас Мор, предостерег короля, что, мол, теперешние хорошие отношения с Римом могут со временем измениться, в чем оказался совершенно прав. Отношения с Римом действительно кардинально изменились, когда Генрих захотел развестись с опостылевшей ему женой и жениться на молодой женщине, к которой он воспылал безумной страстью.

Но осуществление этого желания оказалось далеко не простым делом. Во время первого секретного заседания 17 мая 1524 года Уолси должен был объявить брак Генриха и Екатерины Арагонской расторгнутым – причем быстро, тихо и с минимальной оглаской. Вместо этого, к огромному удивлению короля, кардинал объявил дело слишком сложным и отложил заседание суда, чтобы проконсультироваться со знающими людьми. Это заявление произвело эффект разорвавшейся бомбы. Теперь уже невозможно было устроить развод без лишнего шума внутри Англии, и приходилось на глазах у всей Европы обращаться за разрешением в Рим. Все надежды Генриха и Анны на быстрый развод рухнули, и месяцы растянулись на долгие годы.

Почему Уолси, обязанный Генриху абсолютно всем, не выполнил пожелание короля, осталось неизвестным. Боялся ли он, в случае успешного развода, могущества Анны Болейн как королевы? Или его правовые сомнения были реальными, и он считал, что в решении такого вопроса должен участвовать Папа? Что бы то ни было, но отсрочка была для него жизненно важной, хотя и роковой.

А Генриху пришлось искать другие пути и он дал кардиналу новое ответственное поручение – собрать епископов и законников королевства и вынести суждение о юридической несостоятельности решения папы Юлия II, в соответствии с которым ему было разрешено жениться на Екатерине. Генрих сам лично выбрал и проинструктировал главного судью трибунала, чтобы обеспечить быстрое и успешное разрешение проблемы. Процесс состоялся в мае 1527 года и был построен на единственном библейском стихе 20:21 из книги Левита. А так как за 19 лет брака Екатерине и Генриху не удалось произвести на свет сына, юрист на суде доказывал, что брак неугоден Богу.

На следующий месяц король решился сообщить жене, что их брак противозаконен в глазах Господа, и что все эти годы они жили в большом грехе. Поэтому ей нужно покинуть двор, и теперь у них будут разные спальни и даже обеденные столы. И что все это к лучшему. Екатерина конечно же могла принять это предложение и покинуть двор, но это было не в ее характере. Она сказала, что была его верной женой в течение 20 лет, любила его и поддерживала, воевала ради него на войне, и поэтому еще поборется за него и за свою корону! Генрих настаивал на том, что она была вдовой его брата. Но у Екатерины был свой контраргумент: да, 26 лет назад они с Артуром делили постель, но все что они там делали, это спали. В переводе на язык легальных документов это означало, что они по-настоящему не были женаты.

Генрих был в ярости – сопротивление Екатерины расстраивало все его планы. Он вообще не ожидал никакой оппозиции, а тут такое сильное и бесстрашное сопротивление! Хорошо, если она хочет с ним воевать, она получит войну, и при этом он ее дискредитирует ее опозорит. Потом он так и сделает. Уолси даже написал папе, что Екатерина больна венерической болезнью, и что у нее огромный сексуальный аппетит. Все это конечно же было ложью, но Генрих был готов на все. Целый год его адвокаты буквально преследовали жену, чтобы та подписала аннуляцию брака, но каждый раз она отказывалась.

Тем временем Генрих отправил своего секретаря Уильяма Найта с апелляцией к Папе Клименту VII. Но тут ему опять не повезло. Папа в тот момент прятался от оккупационных войск в неприступном замке Святого Ангела, практически оказавшись пленником испанского короля Карла V. В этой ситуации принимать решение о разводе предстояло не столько Папе, сколько императору Карлу – племяннику Екатерины. И вполне понятно, чью сторону он поддерживал.

Но была еще одна проблема – в распоряжение Ватикана попали частные письма Генриха к Анне Болейн. Это была самая разоблачительная корреспонденция во всей истории Англии, доказывающая, что причиной развода были не угрызения совести по поводу нарушения Библейского закона, а желание короля жениться на Анне Болейн. В одном из писем Генрих умоляет Анну стать его официальной фавориткой: «Умоляю вас всей душой сказать мне откровенно, любите ли вы меня. Необходимость вынуждает меня вновь и вновь просить у вас ответа, ибо вот уже больше года, как меня пронзила стрела любви, а я все еще не знаю, нашлось ли для меня место в вашем сердце. Но если вы соблаговолите согласиться на роль верной возлюбленной и друга, отдаться мне душой и телом, обещаю сделать вас своей единственной фавориткой, выбросить из головы всех других женщин и служить единственно вам». Но вот он делает последнее предложение – «либо это, либо ничего», под словом «это» подразумевая женитьбу. Далее Генрих обещает впредь воздерживаться от секса с Анной до заключения брака. «Отныне мое сердце принадлежит только вам, и мое тело жаждет присоединиться к нему, если будет на то воля божья. Написано рукой того, кто душой и телом вечно будет вашим верным и преданным слугой. Г любит только АБ».

Только теперь кардинал Уолси понял, что его будущее всецело зависит от успешного завершения развода, и поэтому решительно взялся за дело. Его план состоял в том, чтобы убедить Папу издать так называемую декреталию, дающую кардиналу право провести бракоразводный процесс у себя в стране. В это время ситуация в Италии начала меняться в пользу Англии – в декабре 1527 года Папа, переодетый садовником, бежал из замка Святого Ангела в свою укрепленную резиденцию Орвиетта, а французы, со своей стороны, начали одерживать в Италии одну победу за другой. Осмелевший Климент издал необходимую декреталию, но в ней была одна уловка – право ведения процесса предоставлялось не только Уолси, но и папскому легату кардиналу Кампеджо.

Страдавший подагрой Кампеджо начал медленное путешествие в Англию через всю Европу, и его продвижение отслеживалось в нетерпеливых письмах Генриха и Анны. Спустя почти шесть месяцев, он, наконец, прибыл в Лондон и был принят ко двору. Генрих был так обрадован, что, отступив от протокола, даже спустился с трона, чтобы поприветствовать гостя. После пышной церемонии, во время которой император Карл V был назван тираном и врагом Папы и христианства, Генрих и оба кардинала удалились в личные королевские покои. Но дальнейшее поведение Кампеджо не сулило ничего хорошего – в течение нескольких месяцев он оттягивал переговоры, постоянно жалуясь на подагру.

Тем временем Анну, живущую за городом из соображений благопристойности, начали одолевать сильные сомнения. Действительно ли приезд Кампеджо и папская декреталия принесут успех или папа просто тянет время? Ей внушали беспокойство также и события в самой Италии, где Карл снова одерживал победы. Вдруг Кампеджо перейдет на сторону императора Карла? А за ним и сам Папа? И хотя Генрих писал Анне успокоительные письма, на всякий случай он посулил папскому легату огромную взятку – место эпископа Даремского. Но кто окажется прав в оценке политики Папы? Король или его любовница? К большому сожалению влюбленных, права оказалась Анна. Кампеджо все-таки оказался сторонником императора Карла и перенес слушания в Рим, из чего стало понятно, что дело никогда не будет возобновлено. Впервые Уолси как министр не справился с поставленной перед ним задачей и, несмотря на всю свою самоуверенность, так и не смог убедить Папу отменить особое разрешение, выданное его предшественником.

В апреле 1528 года, когда напряжение достигло предела, Екатерина опять вступила в игру, решив серьезно поговорить с Генрихом. Она пришла в его зал и представилась как «королева, твоя жена», на что Генрих отреагировал довольно ожесточенно – он вскочил с места и закричал: «Ты не моя жена! И мои адвокаты это подтвердят!». Тогда Екатерина смиренно попросила его, чтобы он дал ей право защищать себя в публичном суде. А так как Генриху хотелось поскорее все это закончить, он согласился. Правда с условием, что все будет сделано в ближайшем будущем и без всякой задержки. Для него это была война за династию, которую основал его отец. Для Екатерины же это было «все или ничего»! На одной чаше весов был шанс спасти свою корону и любимого мужчину, а на другой, в случае проигрыша – постыдный позор.

И вот 21 июня 1529 года в лондонском Блэкфрайер Холле состоялись, наконец, публичные слушания, на которых Екатерина предстала перед судом по делу о разводе. Зал был забит до отказа – публика хотела услышать сенсационное дело. Сначала слово предоставили адвокатам Генриха, защита которых держалась на одном единственном факте: Екатерина была замужем за его умершим братом, что запрещалось Библией. Затем наступила очередь Екатерины. Согласно правилам, она должна была давать свои свидетельства, стоя рядом со стулом. Но она отказалась следовать инструкциям, и вместо этого сделала несколько шагов вперед, встав на колени перед Генрихом. Она вела себя как униженная жертва, и тот не ожидал такого поворота. Как он ни просил ее встать, она повторяла: «Сэр! Я умоляю вас. Позвольте мне получить справедливость. Двадцать лет я была вам верной женой. Вспомните, сколько я дала вам детей, и это не моя вина, что Бог их забрал у меня».

Эти слова совершенно вывели Генриха из равновесия, и он в нетерпении попытался поднять ее с пола, что выглядело довольно грубо. Но затем Екатерина вынула свой главный козырь: «Бог мой свидетель, что когда вы меня получили в первый раз, я была девственницей, и никто меня не тронул до вас». Она настаивала на том, что 26 лет назад, хотя они с Артуром и спали в одной постели, но за все пять месяцев совместной жизни ни разу не занимались сексом. По закону церкви это означало, что они не были женаты. Генрих понимал, что если суд ей поверит, то его планы развестись и жениться на Анне Болейн просто рухнут. Теперь его задачей было продержать Екатерину в суде как можно дольше – чтобы его адвокаты смогли оспорить все ее заявления. Но королева вынула свой последний козырь: она поднялась с колен и гордо покинула зал. Таким образом, бракоразводный процесс был остановлен, и технически они по-прежнему оставались супругами. Вместо того, чтобы нанести жене окончательный удар, он сам получил от нее пощечину. Она показала Генриху, что такое быть настоящей королевой!

Единственное, чему она его не учила, так это быть жестоким. Этому он научился у следующей жены, которая помогала Генриху уничтожить Екатерину – у Анны Болейн. Но ее надежды тоже были разбиты, и теперь она ждала объяснений. И если он ждал от кого-либо сочувствия, то он его здесь не найдет. Разве она не предупреждала его, что каждый раз, когда он будет оспаривать свои права, слово Екатерины будет последним? О, она ждала слишком долго – целых три года, верила его обещаниям, и все напрасно! К тому времени Анне было уже 30, и в тюдоровские времена это означало средний возраст. Все большее отчаяние одолевало ее, и теперь она перешла к открытым действиям, посылая шпионов к Екатерине и распространяя слухи. Она дралась как львица и не собиралась выпускать из своих когтей самый большой приз своей жизни – любовь короля и английский трон. Да, она была безжалостна! Еще даже не сев на трон, она уже контролировала весь королевский двор.

В то время как Анна нападала на Екатерину в своей стране, Генрих организовывал атаки на международной сцене. Его наваждение не знало границ – движимый яростью, он готов был свернуть горы, чтобы жениться и заполучить свою возлюбленную. Но раз Папа Римский отказался аннулировать их брак, то для него и это не помеха. И вот он принимает историческое решение, которое разделит английскую церковь надвое и изменит судьбу всей Англии. Он отделится от Папы и сам станет главой английской церкви, а затем заставит архиепископа даровать ему развод. Да, это было невероятное решение, после которого тысячелетняя традиция католицизма в стране была попросту уничтожена.

Нигде не следили за развитием этих событий так пристально, как при императорском дворе – информация приходила к Карлу в виде регулярных зашифрованных донесений от послов. В августе 1529 года, когда бракоразводный процесс окончательно провалился, в Лондон прибыл его новый посол – Юстас Шепуи, юрист из Савойи. Хорошо воспитанный, остроумный и проницательный, он быстро вошел в доверие к королю и королеве. Он быстро сориентировался и понял, что Анна Болейн имела зуб на Уолси и желала ему отомстить. В своем докладе он писал: «Любовь короля к госпоже Болейн с каждым днем все сильнее. Если упомянутая леди Анна, его наложница, пожелает, кардинал будет скоро смещен и его власть закончится, ибо она ненавидит его больше всех в королевстве и всячески вредит ему словом и делом».

Но кардинал, несмотря на провал стратегии с разводом, все еще имел влияние на Генриха – недаром он 20 лет управлял всеми делами королевства, и король называл его своим другом. И хотя теперь Уолси не подпускали ко двору, ему по-прежнему разрешали жить в апартаментах его бывшего дворца Хэмптон Корт. Отчаянно пытаясь вернуть благосклонность Генриха, он сел за написание длинного письма, в котором изложил новый подход к проблеме развода. Со слов слуги Кавендиша, «он поднялся очень рано, в 4 часа утра и сел писать письма королю. За этим занятием он просидел до 4 часов пополудни, ни разу не встав – ни помыться, ни помочиться, ни поесть, и все писал без передышки собственноручно, оставаясь в ночном колпаке и шарфе».

Генрих и Анна в это время развлекались охотой, хотя вскоре удостоили Уолси приглашением. Но кто победит? Канцлер или фаворитка? Придворные тут же заключили пари – откажется король разговаривать с ним или нет. Но, похоже, что обаяние кардинала вновь сработало, и король готов его простить. Вот еще одно свидетельство посла Шепуи: «В палату вошел король, и милорд, стоявший под балдахином, преклонил пред ним колено. Король взял милорда за руки, помог ему встать и обратился к нему с ласковой речью. Стоило посмотреть на выражение лиц тех, кто делал ставки против милорда. Это было забавное зрелище. Король в тот же день ужинал с Анной в ее покоях, подобающих более королеве, чем простой фрейлине. И как я слышал от тех, кто прислуживал за столом, госпожа Болейн была сильно обижена на короля за то, что тот так мягко обошелся с милордом. Она сказала: «Он навлек на вас столько позора и бесчестья, что если бы кто-то другой совершил хотя бы половину того, что совершил он, не сносить бы ему головы». «Насколько я понимаю,– сказал король,– вы не являетесь другом кардинала». На том разговор и закончился. Теперь, как вы изволите видеть, старые обиды выплыли наружу».

На следующий день Генрих снова встретился с Уолси, но аудиенция была короткой – Генриха и Анну позвали на охоту. Король в последний раз обнял своего друга и помощника, как бы прощаясь с ним, так как уже сделал свой окончательный выбор. Через несколько дней кардинала лишили всех титулов и милостей и сослали в дальнее захолустье исполнять обязанности архиепископа Йоркского – пост, который он занимал только на бумаге. Но и это еще было не всё. Вскоре его обвинили в измене и вызвали в Лондон на дознание, что было обычным делом для попавших в немилость министров. Оказалось, что кузен Анны Френсис Брайан, будучи английским послом в Риме, сумел добыть «секретное письмо» кардинала к Папе, в котором тот советовал не спешить с согласием на развод Генриха. Над головой Уолси замаячил топор…

Теперь ему ничего не оставалось делать, как отправиться в Лондон и ответить перед судом. Но, к счастью или несчастью, по дороге он тяжело заболел и 29 ноября 1530 года в возрасте 57 лет скончался в городе Лестер. На своем смертном одре он дал характеристику человеку, которому так долго и верно служил: «Генрих настоящий король и у него королевская душа. Он скорее подвергнет опасности полкоролевства, нежели поступится хоть частью своих желаний и прихотей. Уверяю вас, я нередко стоял перед ним на коленях – час, а то и два, умоляя отказаться от желаний и прихотей, но ни разу не сумел отговорить его от задуманного». А перед самой смертью кардинал с сожалением проговорил: «Если бы я служил Господу хотя бы с половиной того усердия, с которым я служил королю, Он бы не пустил меня по миру в таком преклонном возрасте – на радость моим врагам».

Имея великолепный вкус к архитектуре, Уолси планировал создать для себя величественную гробницу в Оксфорде, но вместо этого был похоронен в Лестерском Аббатстве даже без памятника. Правда, почти 500 лет спустя, в 2011 году благодарные жители Ипсуича, в котором он родился, а потом основал колледж, все-таки увековечили «сына мясника» и воздвигли в его честь большую бронзовую статую, изображающую его сидящим с книгой и котом, лицом к Церкви Святого Петра. Его именем также назвали местный театр и улицу.

После смерти Уолси Генрих взял дела правительства в свои руки – лордом-канцлером и главным министром был назначен Томас Мор, а место кардинала занял Томас Кромвель, который и предложил Генриху развестись с Екатериной без папского разрешения.

К этому времени терпение Генриха кончилось. Потратив три года жизни, огромное количество денег и усилий, он оказался у разбитого корыта. Приходилось начинать все сначала и испробовать другую тактику. Посол Шепуи был первым, кто это почуял, когда стал свидетелем неприятной сцены за столом – Екатерина обвинила короля в том, что тот ее игнорирует. «Король сказал, что не может посещать покои королевы, так как он не является ее мужем. Он консультировался с учеными-теологами, и те единодушно считают их брак недействительным. Он сказал, что соберет свидетельства и пошлет их Клименту. Генрих заявил: «Если Папа не согласится с мнением ученых и не объявит наш брак недействительным, я назову его еретиком и женюсь, на ком пожелаю». Но Екатерина решительно побила теологию теологией: «На каждого богослова-юриста, который будет свидетельствовать в вашу пользу против меня, я представлю тысячу, которые признают наш брак законным и нерасторжимым». Но Екатерине пришлось жестоко поплатиться за эти слова – с ней стали грубо обращаться, а затем вообще выгнали со двора, предоставив ее комнаты Анне Болейн.

Этому разговору предшествовала случайная встреча с двумя знакомыми по Кембриджу, которая привлекла внимание Генриха и Анны к малоизвестному преподавателю богословия Томасу Кранмеру. В результате этой встречи изменилась не только его судьба, но и судьба всей Англии. Кранмер рассматривал бракоразводный процесс Генриха не с юридической стороны, а с моральной. Он указывал на то, что Библия дает абсолютно все ответы, и в ней не упоминаются никакие папы, а только цари или короли. Именно они и являются помазанниками Божьими, именно им Господь предписал управлять церковью на земле. Почему, говорил Кранмер, король не хочет последовать примеру немецких князей и, при содействии парламента, объявить себя главой национальной церкви?

Доводы прозвучали для деспотичного короля как музыка, и очень скоро он дал себя уговорить. Ведь эта идея позволяла ему разрубить гордиев узел развода! И вот уже в Риджент Хаус, руководящем органе Кембриджского университета, открылись дебаты по поводу развода короля. И хотя Кранмер обещал, что все будет решаться благородно и открыто, на самом деле обе стороны использовали любые наукообразные приемы политической борьбы – такие, как специально подобранные комитеты, выборочные ссылки, откровенные запугивания и подкуп. Кембридж оказался на стороне династии Тюдоров, и после двух дней дебатов вынес решение в пользу Генриха.

Однажды имперский посол Шепуи услышал, как шурин и собутыльник Генриха, герцог Суффолк, стукнул кулаком по столу и воскликнул, что ни один легат, ни один кардинал не принес Англии ничего хорошего. В своем донесении Карлу он написал: «Не подлежит сомнению, что если подобные настроения герцога укоренятся в сознании короля и народа этой страны, лютеранская вера беспрепятственно вползет в Англию. Я глубоко убежден, что если бы не боязнь отлучения от церкви и папского проклятья, то в этой стране нашлось бы бессчётное количество людей, которые последовали бы совету герцога и сделали короля Папой».

Но Генриха все меньше пугает угроза отлучения: «Даже если его святейшество решит отлучить меня от церкви, мне это уже не страшно. Мне нет дела до всех его отлучений. Пусть распоряжается у себя в Риме, а я здесь буду поступать так, как считаю нужным». Теперь перед ним стояла следующая задача – подвергнуть сомнению саму власть Папы. В связи с этим в 1530 году для Генриха был составлен сборник цитат из различных источников (книг по истории Англии, англо-саксонских законов, Ветхого завета), которые утверждали, что папство узурпировало власть над некогда независимой национальной церковью. После внимательного прочтения этого труда Генрих не только поверил, что римский Папа не имеет законной власти в Англии, но также, что английский король является единственным главой церкви и страны. Он отметил на полях книги: «Касательно раскола. По мнению достойных ученых мужей, при том, чем сейчас является Римская католическая церковь, порвать с ней, оставаясь при этом верным божескому слову, вовсе не является расколом. Житие Христа и жизнь Папы противоположны друг другу, и следовать за Папой значит отдаляться от Христа».

Генрих-богослов и ученый-дилетант убедил самого себя, но теперь Генриху-политику предстояло убедить других. Книга «Зерцало истины», изданная в 1531 году придворным печатником, была частью массированной пропагандистской кампании, с помощью которой король старался убедить английский народ отвергнуть любую иностранную власть – императорскую и в особенности папскую.

Также на континент были отправлены королевские посланники, задачей которых было распространить аргументацию английского короля против власти Папы. Они подкупали, льстили и угрожали университетским теологам, чтобы те приняли «правильное» решение. И по мере того, как их мнение склонялось в пользу Генриха, тот становился все наглее и самоувереннее. Теперь он утверждал, что по Божьему велению король Англии является императором, и поэтому не подвластен никому в мире, в том числе Папе Римскому. Генрих, некогда самый яростный сторонник папской власти, теперь видел в ней только врага, который стоит между ним и его любовной страстью. Недаром Мор писал: «Хотя король по натуре добр и великодушен, эта Анна так изменила его, что он кажется другим человеком». И действительно, Анна постоянно подливала масла в огонь и ковала характер Генриха, делая его более твердым, холодным и жестоким.

Следующей задачей было провести решение короля через английский Синод, который собрался 19 января 1531 года в помещении Вестминстерского аббатства. Перед ним стояла беспрецедентная задача – признать короля единственным покровителем и главой англиканской церкви. В течение следующих двух недель эпископы и аббаты бурно обсуждали это заявление, борясь за каждое слово и букву. Наконец, поддавшись чрезвычайному давлению со стороны короля, Уильям Уорхэм, архиепископ Кентерберийский, предложил считать Генриха VIII светским главой англиканской церкви, но с оговоркой: «насколько это позволяет сам Бог». Его заявление было встречено гробовой тишиной, которую архиепископ счел нужным принять за согласие. Но в следующем году избавились и от этой оговорки. Эпископы и аббаты ничего не смогли противопоставить своеволию короля и согласились на неслыханные требования.

Далее Парламент принял ряд постановлений, разрывающих связи Англии с Римом и передающих папские подати королю, а также запрещавших любые обращения к Папе. А в 1534 году был принят «Акт о супрематии», по которому Генрих провозглашался главой англиканской церкви, в то время как отказ от его признания считался государственной изменой. Таким образом, новое законодательство вознесло Генриха на беспрецедентную в христианском мире вершину власти, которую ни один из его подданных не смел ни оспаривать, ни даже подвергнуть сомнению. Неважно, что при этом король нарушил Великую Хартию вольностей и первый пункт данной им при коронации клятвы в том, что англиканская церковь должна быть независимой от государства. В течение тысячи лет подданные принадлежали монарху телом, а Папе – душой. Теперь Генрих заявил свои права на то и другое.

Вторая жена: Анна Болейн

И вот через шесть лет наступил долгожданный момент! Будучи совершенно уверенной в том, что они скоро поженятся, Анна, наконец, отдалась Генриху в королевской спальне! Она получила своего короля, а он получит своего сына-наследника. И Анна вскоре забеременела, как и обещала. На частной церемонии бракосочетания в Лондоне 25 января 1533 года присутствовали только близкие и друзья. В тот день английский король стал двоеженцем. Это был неординарный шаг – ведь в глазах Европы он все еще был женат на Екатерине Арагонской. Но его мало волновало, что думали другие. А через 4 месяца Томас Кранмер провозгласил брак между Генрихом и Екатериной Арагонской аннулированным, а брак с Анной легитимным, после чего она была сразу коронована. Согласно «Закону о наследовании 1533» ее будущие дети были объявлены прямыми наследниками престола.

Это был настоящий триумф Анны Болейн! До этого самого момента ни одна любовница не становилась женой короля Англии, а тем более королевой. Генрих тоже ликовал – ведь он получил в жены женщину, в которую был влюблен шесть долгих мучительных лет. В его глазах новый брак был свободен от налета инцеста, ставшего проклятием для его первого союза, и теперь он был абсолютно уверен, что получит долгожданного наследника. Поэтому когда посол Шепуи бросил ему в лицо, что он вряд ли сможет зачать не то что сына, а вообще ребенка, реакция Генриха была весьма бурной: «Разве я не такой же мужчина, как другие? Я не мужчина? Не такой, как другие?» В данном случае в короле говорил именно мужчина, который хотел отстоять свое мужское достоинство. Хотя Шепуи частично оказался прав.

В сентябре 1533 года королева у Анны начались роды. Генрих с нетерпением ждал сына и даже приготовил пригласительные письма и пышные празднества в честь рождения мальчика. Тем более, что астрологи обещали, что родится мальчик, и в честь этого Генрих даже собирался провести рыцарский турнир. Но вместо ожидаемого сына 7 сентября на свет появилась дочь. Но в королевской семье уже была одна дочь, 17-летняя принцесса Мария, и появление ещё одной девочки вызвало у импульсивного короля скорее гнев и печаль.

Рыцарский турнир отменили, а пышные торжества, подготовленные для принца, пришлось проводить в честь рождения принцессы. Ее крещение прошло в Гринвиче 10 сентября, а свое имя она получила от своих бабушек – Елизаветы Йоркской и Елизаветы Говард. Крестными родителями были архиепископ Томас Кранмер, маркиз Экзетер, герцогиня Нолфолк и маркиза Дорсет. Весь клан родственников Болейн и Говардов был на торжествах – в тот день сбывались все их заветные мечты. Никогда раньше они не были так близки к трону.

Каждая деталь крещения была продумана до мелочей и все прошло идеально, но были и некоторые осложнения. Например, римский посол отказался участвовать в мероприятии и признать Анну Болейн женой Генриха. Вместо этого он походя назвал ее «шлюхой», а ее дочь – побочным продуктом. Испанский посол Шепуи тоже не остался в долгу и с тенью злорадства отметил в своем донесении: «Крещение девочки, как и коронация ее матери, было весьма прохладно принято и при дворе, и в городе, никто и не помышлял о праздничных огнях и веселье, обычных в таких случаях». Даже один из церемониальных священников на вопрос, была ли вода для крещения холодной или горячей, ответил: «Горячей, но недостаточно». Сам король-отец отсутствовал на церемонии, но даровал малютке титул принцессы Уэльской. И вскоре все благополучно о ней забыли.

Несмотря на первоначальное разочарование, рождение девочки не было полной катастрофой. Анна доказала, чтобы может рождать здоровых детей, и вскоре Генрих начал привязываться к девочке. Самое главное, что они были вместе и были счастливы – ведь они так долго этого добивались! И теперь они собирались этим насладиться.

Но пока они наслаждались своей любовью, жизнь Екатерины Арагонской становилась все более невыносимой. Новоиспеченная супружеская пара лишила ее всякой финансовой поддержи, денег и друзей, и ее постоянно переводили из одного дома в другой. Одной из ее последних резиденций был Бактон Хаус в графстве Кембридж, но даже там Генрих пытался затоптать ее последние попытки сопротивления. Тем не менее Екатерина не сдавалась, и когда в декабре 1533 года ее посетил герцог Суффолк, она заперлась в одной из комнат и громко прокричала через двери: «Если вы хотите меня опять увезти, вам придется сломать эту дверь!»

Но ее время уже ушло. Наступил трагический момент одной из самых великих любовных историй в английской истории. В молодости Екатерина прожила затворницей в ожидании своей участи, и теперь она опять стала той же затворницей. Но что удивительнее всего, она до последней минуты не теряла надежды, и посылала Генриху любовные письма. В одном из них она писала, что превыше всего в жизни ценит любовь, которую они разделяли.

Тем временем Папа Климент очень внимательно наблюдал за всеми этими событиями и не верил своим ушам. Как случилось, что его ярый защитник, только недавно восхваляющий его абсолютную власть, мог так подло ее растоптать? Он потребовал от Генриха явиться в Рим с повинной, а когда тот ответил надменным молчанием, отлучил его от церкви, объявив брак с Анной незаконным, а их дочь Елизавету – незаконнорожденной. Словно издеваясь над святейшим Папой, Генрих выпустил встречный указ, в котором назвал свой первый брак недействительным, а Екатерину – лишенной титула королевы. Теперь она опять стала «вдовствующей принцессой Уэльской» и была отправлена в монастырь. А их дочь Мария была объявлена незаконной дочерью короля и лишена всех прав на престолонаследие. Теперь ее называли «леди Мария» вместо «принцесса Мария», ее двор был распущен, а вся прислуга уволена. В конце концов, отношения между дочерью и отцом ухудшились настолько, что они вообще перестали разговаривать. Тем не менее Генрих использовал ее как средство давления на бывшую королеву, не позволяя им видеться, хотя обе женщины были очень больны. А когда сердце Екатерины было окончательно разбито и она умерла, то дочери даже не разрешили поехать на похороны. Ей пришлось оплакивать мать в одиночестве.

Новости о смерти Екатерины Арагонской, которая до последней минуты считала себя «королевой Генриха», дошли до двора 8 января 1536 года. И что же Генрих? Он был на седьмом небе от счастья! Не только был аннулирован их брак, но и бывшей жены больше не существовало, так что одной проблемой меньше. Они с Анной оделись в желтые наряды и устроили большой пир в ознаменование двух важных для них событий – смерть первой жены и новую беременность Анны.

А затем в Гринвиче был устроен рыцарский турнир – Генрих был буквально помешан на этом опасном виде спорта. 24 января он посетил турнирные бои, но проиграл – его противник сбросил его с лошади с такой силой, которой было достаточно, чтобы убить любого человека. В ту минуту судьба всей династии Тюдоров висела на волоске… Целых два часа Генрих пролежал на ристалище, и никто уже не надеялся, что он придет в себя. Но он был сильным и выносливым, и судьба даровала ему еще один шанс. Это был не просто несчастный случай, это было напоминанием о том, как хрупка их династия, будущее которой теперь целиком зависело от Анны.

Но какая ирония! Екатерина как будто послала на них проклятие даже с того света… В день ее похорон, 29 января, Анна, узнав о падении Генриха, упала в обморок и потеряла ребенка – из ее спальни в окровавленных простынях унесли 15-недельного мальчика. Возвратившись во дворец, Генрих только и нашел что сказать: «Вижу, Господь не желает давать мне сыновей». Еще недавно он преподносил неспособность Екатерины родить мальчика, как доказательство небогоугодности этого брака, но теперь неудачи Анны наталкивали его на то же заключение. Что если история опять повторяется? Екатерина потеряла пятерых детей, а вдруг то же самое произойдет и с Анной?

Несмотря на глубокую привязанность, вскоре они стали проявлять недовольство друг другом. Оживленность, своенравие и умение отстаивать свое мнение, которые делали Анну такой привлекательной в роли возлюбленной, делали ее слишком независимой для церемониальной роли королевской жены – ведь Генрих ожидал абсолютного послушания от всех без исключения. Анна, со своей стороны, упрямо отказывалась играть роль подчиненной, которая ее раздражала и возмущала. И вот уже королевская страсть, подогреваемая многолетним отказом, начала быстро остывать. Вот что записал посол Шепуи в своем донесении: «Мне сообщили, что король под большим секретом как на исповеди сказал, что вступил во второй брак под действием колдовства, по каковой причине считает его недействительным. Это очевидно, так как Господь не дал ему ребенка мужского пола, и посему он подумывает о новой жене».

Почва под ногами Анны зашаталась. Первые знаки немилости включали новую любовницу короля Джейн Сеймур (ее уже переселили в помещение дворца), а также отказ брату Анны, Джорджу Болейну, в присуждении Ордена Подвязки, который вместо этого был отдан другому претенденту. И хотя семья Болейн все еще занимала важные посты в Тайном Совете, Анна нажила там много врагов, включая герцога Суффолка и ее собственного дяди герцога Норфолка, а также сторонников леди Марии, которая к тому времени достигла зрелого возраста. Это было обычным явлением – придворные боролись за влияние, образовывали альянсы и фракции, чтобы потом расправляться с теми, кто может им повредить.

Анна уже была крайне уязвимой, но скоро она сделает одну фатальную ошибку, вызванную именно тем, что привлекло Генриха в самом начале – кокетством. Двор Генриха был буквально рассадником сексуального возбуждения – придворные постоянно дразнили друг друга. Такое кокетство, получившее название «изысканная любовь», рассматривалось всего лишь как невинное развлечение, и двусмысленность игры делало ее довольно волнующей. И Анна Болейн была ее величайшим игроком! Она не могла остановиться даже тогда, когда стала королевой. Совсем наоборот, как королева, она стала еще более желанной для мужчин, которые буквально роились вокруг нее. Но как принимать комплименты, не оскорбив при этом короля? Это была скользкая дорожка, и Анна конечно же поскользнулась…

29 апреля 1536 года она находилась в своих личных апартаментах, и, то ли от скуки, то ли по привычке, дразнила окружающих ее мужчин. В тот день ее внимание было обращено на придворного музыканта Марка Смиттена. «Почему ты такой грустный? Ты хочешь со мной поболтать?»– спросила она, пытаясь его смутить. Похоже, он был в нее влюблен, и чтобы еще более насладиться игрой, она заявила: «Я тебе не по зубам!»

Затем она перевела взгляд на следующий объект – Генри Норриса, который был джентльменом апартаментов короля и его старым ближайшим другом. Он был красив, богат, и служил воплощением мужественности. Анна начала прощупывать почву: «Скажи мне, Генри, почему ты все еще не женился на Мадж Шелтон?» «Всему свое время»,– ответил тот уклончиво, после чего Анна и произнесла свои роковые слова: «Ты приходишь сюда больше ради меня, чем ради Мадж. Я думаю, ты хочешь унаследовать туфли мертвого короля. Если с ним что-нибудь случится, ты наверняка захочешь мною овладеть».

Даже если это и было невинным кокетством, можно было легко сделать вывод, что Анна представляла себе, что король умрет, а Норрис после смерти короля пожелает жениться на Анне. А это уже пахло государственной изменой! Норрис был крайне умен и, видимо, осознав оплошность королевы, с испугом ответил: «Если я буду иметь такие мысли, мне отрубят голову», и быстро вышел вон из комнаты. Но вот уже вскоре острые языки начали болтать…

Очень быстро слухи достигли ушей главного министра Генриха – Томаса Кромвеля, который был безжалостным политиком и не останавливался ни перед чем, чтобы стать еще могущественнее при дворе. Он сразу же увидел возможность «послужить своему королю». Посол Шепуи, ненавидящий Анну как распутницу и еретичку, с видимым удовольствием расширил брешь, предупреждая Кромвеля: «Ударьте первым или ударят вас!». Он запишет потом в своем послании: «Я умолял его принять более действенные меры к своей защите, чем это делал кардинал. Кажется, Кромвель внял моим словам. Он стал извиняться за то, что способствовал женитьбе короля на Анне. Видя, как король желает этого брака, он всячески ему поспешествовал. Хотя король ухаживал и за другими дамами, все полагали, что в будущем он станет вести жизнь более добродетельную, нежели до этого, оставаясь верным супругом нынешней королевы. Кромвель сказал мне это таким холодным и безразличным тоном, что я заподозрил как раз обратное. Действительно, я заметил, что говоря это и не зная, какое выражение придать своему лицу, он прислонился к окну, возле которого мы стояли, и прикрыл рот рукой – дабы скрыть улыбку».

Да, Кромвель хорошо помнил, как неспособность кардинала Уолси добиться расторжения королевского брака привела к его падению, и как Анна буквально добила его учителя и предшественника. Нет, он не повторит такой ошибки и нанесет удар первым, как посоветовал ему римский посол. И вот он уже пришел к Генриху и сообщил, что королева вела себя довольно фривольно в своих апартаментах. В ответ Генрих назначил полное расследование, о котором Анна не должна была знать. Ведь если она ему изменила, то легитимность их будущих детей будет крайне спорной.

Кромвель не заставил себя долго ждать и начал поспешно составлять список подозреваемых. Первым был допрошен музыкант Марк Смиттен, забавлявший Анну игрой на лютне. Кромвель спросил его, пользуется ли тот особым расположением королевы, на что тот ответил, что не будет это обсуждать ни с кем. Что случилось дальше, не совсем ясно, но некоторые доклады говорят о том, что Смиттена пытали. Правда это или нет, но он сделал удивительное признание: «Королева затянула меня в свою кровать и отдалась моей страсти три раза». И даже если признание было получено с помощью пыток, Кромвель уже имел на руках свидетельство неверности королевы. Страх прошелся по спинам придворных, когда в конце апреля 1536 года было арестовано еще шесть человек, включая брата Анны – Джорджа Болейна, и ближайшего друга короля – Генри Норриса. Мужчинам были предъявлены обвинения в предательском прелюбодеянии и сексуальных отношениях с королевой, и начались пытки и допросы. Но заведенное на Анну дело все еще было слишком слабым. Кроме Смиттена никто не признался, а свидетелей, естественно, не было.

В тот же самый день была арестована и брошена в Тауэр и сама Анна Болейн. Можно себе представить, какой она испытывала ужас. Только вчера она была самой могущественной женщиной в Англии, а сегодня она в Тауэре, разлучена с мужем и не имеет ни малейшего представления, в чем ее обвиняют. Но затем дело приняло для нее ужасный оборот – она сама стала тем человеком, который подпишет себе смертный приговор. Пытаясь понять причины своего ареста, Анна начала вспоминать, что она могла сказать или сделать оскорбительного для своего мужа. Она вслух вспоминала свой диалог с Норрисом, не подумав о том, что была в апартаментах не одна – ей прислуживали несколько женщин, которые на самом деле были шпионками, передававшими Кромвелю каждое сказанное ею слово. Вот ему и передали: «Я думаю, ты хочешь унаследовать туфли мертвого короля. Если с ним что-то случится, ты наверняка захочешь мною овладеть». После этого дело против нее становилось более определенным.

А что же Генрих? Он был так потрясен идеей, что Анна могла быть ему неверна, что поверил всему! Он помнил, с какой страстью он желал Анну, и теперь мысль о том, что кто-то еще может ее желать, сделала его безумцем – его воспаленное воображение перешло все пределы. Он уже был совершенно уверен, что Анна переспала с сотней мужчин, и даже подозревал, что его хотели отравить. По крайней мере, он искренне верил, что Анна его обманывала. В своих глазах он был жертвой, а Анна – злодейкой. Мало того, он готов был пойти еще дальше и использовать некоторые физические деформации Анны (ходили слухи, что у нее было шесть пальцев на одной руке и три груди) для обвинений в колдовстве, что в средневековье практиковалось довольно часто. Но до этого так и не дошло…

15 мая 1536 года королевский холл в Тауэре был местом одного из самых знаменитых судебных разбирательств в истории Англии. Перед судом предстала сама королева! Судьей был ее собственный дядя, герцог Норфолк, а суд присяжных состояла из 26 мужчин. Сам Генрих отсутствовал – он помнил, как семь лет назад он был унижен Екатериной во время бракоразводного процесса, и не собирался повторить эту ошибку. Он надеялся на своих юристов, которые должны были добиться сурового приговора.

Анна все еще не имела представления, в чем ее обвиняют. Об этом она узнала только когда судебный клерк поднялся и прочитал против нее обвинения: ненасытный сексуальный аппетит, интимные отношения с приближенными, неоднократный секс с Норрисом, заговор выйти замуж за него после смерти короля, а также секс с ее братом Джорджем. Были даже предоставлены даты и мельчайшие детали ее развлечений. Это все должно было очернить ее до такой степени, чтобы отмыться было уже невозможно. Надо сказать, что настоящие преступления Анны были менее экзотичными – ей просто не удалось перейти от роли волнующей воображение фаворитки к покорной супруге, а также подарить Генриху сына и наследника. Но в атмосфере всеобщей паники и истерии никто и не думал о правдоподобности обвинений.

После зачитывания обвинительного заключения ее спросили: «Признаете ли вы себя виновной?» Она подняла руку и уверенно произнесла: «Не признаю». Теперь была очередь за присяжными. В обычном суде Анну несомненно бы оправдали – благодаря отсутствию доказательств. Но это не было судебным разбирательством вообще – каждый член суда присяжных был верен королю и состоял у него на службе, и поэтому они были уверены, что выполняют его волю. У Анны не были ни малейшего шанса. После трех лет замужества, за какие-то три недели, ее мир рухнул, и она оказалась на краю пропасти.

Всех ее «сообщников» признали виновными и приговорили к смертной казни – они были казнены 17 мая 1536 года. В тот же день приговорили к смертной казни и Анну – следственная комиссия из двадцати пэров признала королеву виновной в государственной измене, предательском прелюбодеянии и инцесте, а также в покушении на жизнь короля. Среди тех, кто судил Анну, был ее прежний возлюбленный и жених Генри Перси, теперь герцог Нортумберлендский. Он произнес «Виновна!» в унисон с остальными судьями, но это решение ему далось нелегко – впоследствии он тяжело заболел, пережив Анну всего на один год.

Затем герцог Норфолк зачитал приговор своей племяннице: «Вы будете сожжены здесь, в Тауэр-Грин, за измену нашему суверену, или вам отрубят голову. Вы желаете что-нибудь сказать?» Ему пришлось повторить эту фразу дважды, так как Анна была в состоянии глубочайшего шока. Но в самую трудную минуту своей жизни она все-таки проявила силу, медленно поднялась и произнесла следующее: «Мои лорды! Я невиновна во всех грехах, в которых меня обвиняют. Я всегда была верной и преданной женой королю. Я признаюсь, что ревновала его и подозревала, но Бог мой свидетель, я никогда его не предавала». Это был удивительный момент! Ее только что приговорили к смерти, а она признается в своих недостатках – в ревности и упрямстве. Многие историки это забывают, но в мире лжи, которая ее окружала, она пыталась по крайней мере остаться честной до конца, даже если это ее не спасет, и она станет первой казненной королевой. Все повторялось – для того, чтобы Анна вышла замуж за Генриха и стала королевой, понадобилось много крови. Для того, чтобы избавиться от нее, опять должна была пролиться кровь.

19 мая Анна Болейн взошла на эшафот лондонской крепости Тауэр, решив принять свою участь с достоинством. Она оглядывалась кругом, вероятно ожидая какого-то знака милости от Генриха. Но единственным знаком последней милости был палач с мечом, выписанный из Франции. Лишение головы мечом считалось менее болезненным способом умереть по сравнению с топором, так как часто палачу не удавалось убить жертву с первого удара. Это было также связано с тем, что королева не могла преклонить голову перед чернью, которая в тот день до отказа заполнила Тауэр.

В то утро Анна стояла на коленях, с гордо поднятой головой, устремив взгляд в вечность. Ее последние слова были обращены к королю Генриху VIII, супругу, который приговорил ее к смерти по сфабрикованному обвинению в адюльтере и инцесте. При таких обстоятельствах, то, что она сказала, кажется невероятным: «Я молю Господа и короля о прощении, и прошу народ молиться за короля, ибо он добрый, благородный, великодушный и милостивый правитель. Вы, Ваше Величество, подняли меня на недосягаемую высоту. Теперь Вам угодно еще более возвысить меня. Вы сделаете меня святой». Ей завязали глаза, и тут палач, уже державший обоюдоострый меч в руках, выкрикнул: «Подайте мне меч!», тем самым избавив ее от мучительного ожидания…

Вот уже спустя 500 лет после описываемых событий историки спорят о том, действительно ли Анна изменяла Генриху, или она пала жертвой кампании, организованной ее недругами. Могло ли ее падение быть результатом измены, колдовства и заговора? Несомненно, ее поведение было далеко не безукоризненным. Но давайте посмотрим, как ведут себя участники драмы перед лицом смерти. Ведь именно в такие моменты у верующего человека появляется желание покаяться перед Богом и использовать последнюю возможность, чтобы покаяться в грехах, ибо, в глазах верующих, отказ от покаяния являлся прямой дорогой в ад. И вот тут у обвиняемых наблюдаются противоречия. Марк Смиттен до последней минуты не оспаривал свою вину, а вот Анна даже на последней своей исповеди говорила о верности королю. Но кто из них прав? Зная крайнюю амбициозность Анны, можно предположить, что у нее была серьезная причина скрывать правду, и этой причиной могла быть ее дочь Елизавета. Признай она свою неверность королю, и Елизавете не видать королевского престола. Никогда. Могла ли амбициозная мать осознанно отправить себя в ад за лжесвидетельство на исповеди – в обмен на английский престол для своей дочери? Эту тайну она унесла с собой в могилу…

Реформация церкви

В галерее Уокера в Ливерпуле находится лучший портрет человека, который так озадачивал Шепуи и его современников. Он был написан Гансом Гольбейном в 1537 году – примерно через год после казни Анны. К тому времени Генрих сильно растолстел, но гений Гольбейна превратил полноту короля в образ сокрушительной мощи. После реформации церкви сила Генриха стала действительно сокрушительной – в его руках были ключи и от неба, и от земных благ. И хотя брак с Анной не принес ему сына, он дал ему нечто большее – место в истории. Став единовластным главой церкви и государства, наподобие какого-то языческого короля-жреца, он превзошел всех своих предков и стал самым могущественным монархом Англии. Гольбейн изобразил Генриха именно таким, каким тот хотел предстать перед миром.

В нем не осталось и следа от того стройного, обаятельного, образованного молодого человека, милостивого и великодушного, которым он некогда был. На своей коронации в Вестминстере 18-летний Генрих Тюдор клялся перед Богом уважать древние свободы своих подданных и защищать независимость церкви. Он совершенно искренне верил в мир христианства, в котором образы, реликвии и святые дары обладали магической силой. 25 лет спустя он уже думает совершенно иначе: «Отныне вселенской церковью считается англиканская церковь, а ее древние свободы теперь подчинены верховенству английской короны». И да помогут небеса всякому, кто осмелится встать у него на пути!

Да, с ним произошла необычайная трансформация. Железная решимость развестись с первой женой и жениться на Анне сделали его грубым и жестоким. Это история мужчины, изменившегося под влиянием страстной любви и тяжелого развода. И это история короля, который готов был рискнуть всем – троном, королевством, бессмертной душой – ради того, чтобы жениться на любимой женщине. Однако все свидетели этой драмы, от советников до иностранных послов, больше всего были удивлены, потрясены и озадачены тем, как быстро король отправил свою возлюбленную на плаху, а затем женился на другой женщине. Многие его современники теперь видели в нем только чудовищного тирана, внушающего ужас, и желали ему одного – долгой и мучительной смерти.

Это был самый серьезный захват власти во всей истории английской монархии. Генрих возложил на себя поистине имперскую власть над церковью и государством, и даже захватил больше земли и денег, чем мечтал его скупой отец Генрих VII. И сделал он это за счет церковных богатств. Всего в Англии насчитывалось около 500 монастырей, многие из которых хорошо управлялись и соблюдали более чем тысячелетнюю традицию богослужения, труда и обучения. Веками монахи занимались землепашеством, пасли овец, собирали арендную плату, пели псалмы. Их было немного – всего около 10 тысяч по всей стране, но людей, зависимых от них, было в десять раз больше. Однако король и его помощники быстро поняли, что здесь таится неиссякаемый источник богатств, который может мощным потоком политься в королевскую казну.

Хотя вначале Реформация была заявлена только как реформа церквей, вскоре она обернулась их полным уничтожением. Генрих спешил наполнить казну и позволить успешным торговцам стать классом благодарных союзников короля. После принятия закона о секуляризации церковных земель в 1536 году монастырские земли были по дешевке распроданы, все церковное имущество конфисковано, а монахи отправлены на пенсию. С церковных крыш снимали свинцовые покрытия, с усыпальниц – золото и драгоценности, а сами церкви были оставлены на произвол судьбы. Только немногие сохранились как приходские соборы. Мощи святых вскрыты, ограблены и осквернены. Не пощадили даже Томаса Бекета – самого популярного святого Англии, принявшего мученичество за защиту церкви. Генрих приказал больше не считать его святым, и человека, пролежавшего в земле 360 лет, судили за государственную измену, его мощи сожгли, а пепел завеяли по ветру. Давняя борьба между церковью и монархами успешно завершилась.

А тем временем Реформа набирала обороты. Богатства монастырей, и даже их камни, использовались королем для перестройки страны. Так как Англия оказалась один на один со всей католической Европой, угроза ее завоевания, низложения Генриха и возвращения английского народа в лоно Римской католической церкви была вполне реальной. Ответ Генриха соответствовал этой угрозе как по масштабу, так и фантазии – он намеревался превратить свою страну в остров-крепость. Осмотрев самолично всю береговую линию Англии и укрепив каждую бухту, где мог высадиться противник, он с вдохновением руководил самым грандиозным строительным проектом в истории страны. Сначала по его указанию на карте отмечалось место нового укрепления, после чего к работе приступали инженеры, снабженные деньгами и строительными материалами. Всего было построено 20 фортов и крепостей.

Но форты были только одной линией обороны – на воду спускались новые корабли, впервые вооруженные тяжелыми пушками. Генрих создавал королевские военно-морские силы, в задачу которых входило перехват всех вражеских судов и контроль над близлежащими морями. Пролив Ламанш теперь стал огромным крепостным рвом – Англия отделялась от Европы и собиралась идти своим собственным, независимым курсом, которого она будет придерживаться во все последующие века. Некоторые крепости, построенные при Генрихе, давали отпор врагам и во время второй мировой войны. Но сегодня это не просто крепости. Каждая из них – это гигантский след, оставленный Генрихом на английской земле.

Итак, Реформация принесла самое жестокое разорение монастырей со времен Вильгельма Завоевателя. Это было осквернение и святотатство в крупнейших масштабах, и вызвало в стране шок, возмущение и открытое неповиновение. Для многих речь шла не об алтарях и святынях, а о бессмертной душе, и ради ее спасения люди готовы были сражаться и умирать. Число казнённых, сожженных на кострах и умерших в темницах за время Реформации достигло 72 тысяч человек. Это не считая нищих, которых, согласно закону о бродяжничестве, просто истребляли.

Сопротивление королевской реформе оказали также и некоторые высшие государственные сановники и советники. Среди были даже родственники и друзья короля – одни ненавидели Анну, другим нравилась прежняя церковь. Правда, пока они держали свои взгляды при себе, им ничто не угрожало, но если они отходили слишком далеко от королевской линии, им предъявляли обвинения в измене или ереси. Даже близость к королю не служила защитой – исключения не делались ни для кого.

По иронии судьбы самым молчаливым оказался тот, кто предостерегал Генриха от излишнего усиления папской власти. Это был Томас Мор, старый друг и советник Генриха. Он осознавал всю опасность несогласия с королем: «Акт о супрематии как обоюдоострый меч. Один ведет к потере души, другой к потере жизни», и поэтому покинул государственную службу и ушел в тень. Но отсидеться ему так и не удалось – все ждали, что скажет по поводу реформации этот видный и прославленный писатель гуманист. Ждали и его враги, ярые протестанты, благодаря которым он вскоре попал в Тауэр.

Король не торопился его казнить и дал ему целый год на то, чтобы тот подчинился и подписал Акт о супрематии. Но, в конце концов, Мор, написавший знаменитую «Утопию», в которой изобразил своё собственное представление об идеальной системе общественного устройства, так и не смог подписать документ, утверждающий тоталитарный режим. Чего тогда стоили бы все его идеи, если бы он сам, своим примером, не постарался сделать этот мир лучше?

Когда его привезли на заседание суда в Вестминстер Холл, он заявил, что не может быть виновен, так как английский парламент не в состоянии назначить Генриха верховным главой церкви – этот титул был дарован Папе, при всеобщем согласии христианского мира, еще тысячу лет назад. Суд оцепенел. И только лорд Верховный Судья нарушил молчание, заявив, что английский закон – это то, что скажет английский парламент. Его осудили не за деяния, и даже не за слова, а за одну только мысль, что король не должен быть главной церкви. Таким образом Томас Мор сохранил душу, но потерял жизнь – его обезглавили 6 июля 1535 года. По тогдашним варварским законам его голову отварили, насадили на шест и выставили на обозрение на Лондонском мосту. Говорят, его дочь подкупила стража моста, и тот «случайно» сбросил голову в воду, после чего она ее выловила и принесла домой. Через несколько лет ее так и похоронили с этой головой…

Восстание Роберта Аска

Осенью 1536 года Генрих столкнулся с наихудшим кризисом своего правления – восстанием под названием «благодатное паломничество». Первый мятеж начался в Линкольншире и быстро распространился по всему северу Англии. Под знаменем Пяти Ран Христа дворяне объединились с крестьянами, требуя восстановления монастырей, прекращения реформ Кромвеля и смерти самого министра, а также возвращения к прежней религии. Генрих узнал образы на одном из штандартов повстанцев – гвозди в руках и ступнях, и сердце, пронзенное копьем центуриона. Это изображение пяти ран Христа было в молитвенном свитке, перед которым некогда преклонял колено юный принц Генрих.

Некоторые монахи и священники играли в этом восстании главенствующую роль, читая зажигательные проповеди и даже одев на себе доспехи. Среди них выделился лидер в лице йоркширского землевладельца и юриста Роберта Аска, написавшего бескомпромиссный манифест: «Пойти походом на Лондон к королю, заставить его удалить из совета всю дурную кровь и вернуть кровь добрую, восстановить веру в Христа и все божьи законы, возместить ущерб, нанесенный самой церкви». Хотя Аск и называл восстание «благодатным паломничеством», ему удалось собрать огромную и дисциплинированную армию в 30 тысяч человек, которая отправилась на юг и достигла города Донкастера. Еще 12 тысяч воинов стояли в резерве в городе Понтекрафт. И эта крупнейшая армия со времен войны Алой и Белой Розы не подчинялась королю!

Увидев превосходящие силы повстанцев, командующий королевской армией Томас Говард, герцог Норфолк, отправил Генриху письмо, в котором с тревогой сообщал, что бунтовщиков не удастся одолеть силой оружия и нужно как-то выиграть время. Генрих согласился и предоставил герцогу полномочия на переговоры. Он также написал письмо мятежникам, по пунктам отвечая на их требования: «Во-первых, касательно незыблемости веры. Мы заявляем, что мы всегда готовы умереть и жить в чистоте оной. Нас немало удивляет, что невежественные люди берут на себя смелость учить нас, что есть истинная вера. Касательно выборов советников: я никогда не читал, не слышал и не знаю о том, чтобы советники и прелаты государя назначались грубыми и неотесанными мужланами». Тем не менее король предлагал им и пряник: «Мы желаем показать вам, нашим подданным Йоркшира, что в нашем монаршем сердце есть жалость и сострадание к заблудшим, а не желание отомстить за их дурные дела. Если же вы раскаетесь в своих преступных деяниях и впредь не будете совершать подобного, вам будет даровано прощение за участие в бунте».

Хотя мятежникам противостояла всего лишь 8-тысячная королевская армия, они предпочли переговоры, убедив себя в том, что атака на церковь была делом рук бессовестных советников вроде Томаса Кранмера, а не самого короля. Обещание помилования и созыва специальной сессии Парламента для удовлетворения всех их требований оказалось достаточным, чтобы мятежники разошлись по домам. Самого предводителя Роберта Аска даже пригласили на рождество в Гринвич, где ему при дворе были оказаны всевозможные почести – Генрих пожаловал ему кафтан из алого атласа с заверениями, что заседание парламента состоится в Йорке (впервые за 200 лет). Это было виртуозное представление! Аск попался на удочку и поспешил на север с радостной вестью. Таким образом, оппозиция была разоружена и разобщена.

Поэтому когда в феврале самые рьяные мятежники подняли новое восстание, большинство сторонников Аска не пошли за ними. На этот раз Генриху не составило труда подавить бунт и отомстить, посчитав себя свободным от всех предыдущих обещаний. Аску устроили ловушку – вызвали в Лондон, а затем арестовали и предали суду. В ответ на все обвинения он пламенно провозгласил: «Лучше умереть, нежели жить калекой!», с чем Генрих полностью согласился и с садистским наслаждением приговорил Аска к повешению в цепях. Наверняка, пребывая в многочасовой агонии, тот думал только о быстрой смерти…

Но Аск был не единственной жертвой – за ним последовали сотни других. Все руководители восстания были арестованы и отправлены в лондонский Тауэр, а затем обезглавлены. Остальные сполна испытали ужасы пыток, повешения и четвертования. На сей счет был выпущен Королевский указ: «Повелеваем казнить жестокой смертью большую часть жителей города, деревни и поселка, запятнавших себя участием в бунте. Пусть они будут повешены на деревьях и четвертованы, а их головы и другие части тела выставлены на всеобщее обозрение во всех городах, больших и малых, равно как и в других местах – дабы они служили предостережением всем, кто дерзнет повторить подобное. Все сие должно быть исполнено без всякой жалости и почтения».

Третья жена: Джейн Сеймур

А что же наш Генрих-любовник? Какое-то время он уже искал замену Анне, и, как обычно, далеко идти не пришлось – его внимание привлекла 24-летняя Джеймс Сеймур, которая была сначала фрейлиной Екатерины Арагонской, а затем и Анны Болейн. Все ее описывали как очень добропорядочную и честную девушку, и что важнее всего, скромную и непритязательную. Сначала Генрих послал ей письмо с предложением стать его любовницей, но она отправила его обратно нераспечатанным, объясняя это тем, что хочет выйти замуж чистой и нетронутой. Это произвело впечатление на короля, который привык к тому, что женщины готовы на все ради того, чтобы его заполучить. Тогда он начал ухаживать за ней со всей серьезностью. Король снова был безумно влюблен!

Генрих и Джейн обручились всего через 24 часа после того, как топор палача опустился на шею Анны Болейн. Не существует никаких записей, как реагировала Джейн на эту казнь. Но очевидно только одно – она не проявила ни тени сомнений, переступив через труп его обезглавленной жены. Возможно, она и выглядела наивной тихоней, но тут проявилась стальная твердость ее характера. Через 11 дней они уже поженились, после чего был выпущен «Второй Закон о Наследовании 1536», провозглашавший детей Генриха от Джейн наследниками престола, а дочерей Марию и Елизавету – нелегитимными.

Но не все разделяли высокое мнение Генриха о его королеве. Испанский посол Шапуи, например, был совершенно озадачен таким выбором. Он писал в одном из своих писем, что Джейн относится к среднему классу и не обладает ни красотой, ни остротой ума. Но почему Генрих видел в ней великолепную жену? Особенно после того, как дважды был женат на красивых и очень умных женщинах. Но в том-то и дело, что она подходила ему именно потому, что была полной противоположностью тем двум. Ему не нужна была опытная жена, какой была Екатерина, и умная, как Анна. Они постоянно были для него испытанием, он устал от жен, постоянно вмешивающихся в его дела. К тому же возраст и неограниченная власть делали его все более нетерпимым к любым возражениям и несогласию. От Джейн ему нужны были только две вещи – сын и повиновение. Повиновение немедленное, абсолютное, безоговорочное. Но если он думал, что Джейн будет именно такой женой, то его ожидало удивление. Мягкая снаружи, внутри у нее была твердая начинка.

Джейн была набожной католичкой, и некоторые подданные даже надеялись, что со временем новая королева сможет убедить Генриха вернуться к старой вере. И она действительно использовала все свое королевское влияние, чтобы преследовать направление, которое высоко ценила. Однажды она упала перед ним на колени с мольбой восстановить монастыри. Но говорить такое Генриху было очень опасным делом – он ненавидел, когда кто-то на него давил, особенно женщины. Поэтому его реакция была однозначной: «Встань! Не смей вмешиваться в мои дела! Вспомни Анну!» Этого оказалось достаточно, чтобы приструнить Джейн и заставить ее замолчать. Больше она никогда не возвращалась к этой теме.

В другой раз она попросила Генриха вернуть статус принцессы его дочери Марии и пригласить ее ко двору. Он сразу предупредил ее, чтобы она не совала нос не в свои дела. Но она настаивала, так как желала королю счастья и примирения. Она опять бросилась перед ним на колени, но последнее слово было за королем: «Джейн, не будь глупой! Я предупреждаю тебя. Ты помнишь, что последняя королева, которая вмешивалась в мои дела, умерла по этой причине. Поднимись! Это мое последнее предупреждение!»

Да, Джейн понимала, как рискованно выражать свое мнение – она была свидетелем того, как он разобрался со своими предыдущими женами. Так почему же она поставила себя в такое положение ради девочки, которая была даже не ее дочерью? Возможно, мы никогда не узнаем, почему Джейн совершила такой бескорыстный поступок, но это говорит о том, что она действительно была доброй и заботливой душой. Она любила королеву Екатерину и ее дочь, и поэтому судьба последней ей была небезразлична. К тому же она верила, что поступает справедливо, и поэтому пренебрегла последствиями, которые могли оказаться самыми непредсказуемыми.

Но этот поступок все-таки принес свои плоды, и 16 июля 1536 года Генрих согласился встретиться с дочерью. Их встреча оказалась очень трогательной – ведь они не виделись целых пять лет! Отец обнял и прижал к себе дочь, а затем извинился, что так долго держал ее вдалеке и причинил ей столько боли. Джейн тоже была рада этой встрече и приняла Марию с распростертыми объятиями, как родную дочь. Да, именно она научила его семейным ценностям, и Генрих был с ней абсолютно счастлив.

Но удача вскоре снова отвернулась от него – одно несчастье следовало за другим. Он вернул дочь, но потерял своего нелегитимного сына Генри Фитцроя. Его смерть была большим ударом для Генриха – ведь он думал о нем, как о наследнике престола. Итак, после 27 лет правления и трех жен, у него все еще не было сына-наследника. Они были женаты с Джейн всего два месяца, а Генрих уже терял надежду продлить свою династию. Он признался об этом своему лучшему другу и советнику Томасу Кромвелю, который писал, что «король чувствовал себя очень уязвимым, его здоровье ухудшалось, а его мужской статус был не раз дискредитирован». Он походил на злого, ворчливого старика, которому казалось, что все потеряно.

Но через семь месяцев, к его величайшей радости, Джейн забеременела. Это была новость, которой он так долго ждал! В сентябре 1537 года ее перевезли в Хэмптон Корт, чтобы она могла там родить, и ее распоряжении была целая армия прислуги – Генрих предоставил ей все, что только можно было купить за деньги. Доктора и астрологи с уверенностью предсказали, что будет мальчик. И вот 8 октября начались роды, которые оказались очень тяжелыми – после двух дней схваток Джейн все еще не могла разродиться. Генрих начал волноваться все больше и больше и молил Бога только об одном – чтобы ребенок пережил роды и история не повторилась… На третий день, 12 октября, в 2 часа ночи, Джейн, наконец, разродилась. Она была вне себя от радости, так как это был здоровый мальчик. Да, она подарила Генриху то, что он хотел – долгожданного и единственного наследника, и для нее это означало защиту и власть. Теперь она могла делать и просить все, что пожелает, зная при этом, что король ей ни в чем не откажет.

В честь рождения принца пушки в Тауэре дали две тысячи залпов, в церквях пели песни и повсюду были устроены фейерверки. Маленького Эдуарда провозгласили герцогом Корнуоллом и графом Честером, а во дворце Хэмптон Корт были устроены крестины. Его родители, Генрих и Джейн, не принимали в них участие, так как король не хотел затмевать присутствием королевской четы главного виновника торжества – тюдоровского наследника. Только он должен был быть центром всеобщего внимания!

Инсценировка именно этого события стала фокусом празднования 500-летия дворца Хэмптон Корт в 2014 году. В спектакле приняли участие около ста сотрудников и смотрителей, по старым эскизам и картинам для них были изготовлены великолепные одеяния. Для крохотного «принца» (использовали настоящего младенца!) также был сшит костюм – со шлейфом в несколько метров, который несли его «ближайшие родственники». Принца несли под золоченым балдахином, и вся эта процессия направлялась в Королевскую Часовню, в которой была сооружена специальная конструкция для крещения. В процессии также принимали участие «сестры» принца – 3-х летнюю Елизавету несли на руках, а подросток Мария с гордостью шагала впереди.

Все тревоги и проблемы закончились. Наконец, Генрих получил сына и легитимного наследника, а Джейн называл своей настоящей любовью и настоящей женой. Династия Тюдоров будет продолжена, и если Джейн родила одного сына, то сможет родить и еще. Он уже строил планы возвращения Джейн в Лондон как матери будущего короля Англии. Но эти планы тут же пришлось отложить – через три дня после рождения сына Джейн стало плохо. Никто точно не знает, что произошло, но предполагают, что она либо подхватила инфекцию, вызванную низким уровнем гигиены, либо оставшаяся часть плаценты начала разлагаться, вызывая абсцесс. Королева боролась за свою жизнь целых девять дней, но эту борьбу она проиграла и около полуночи, 24 октября, скончалась. Эйфория, сопровождавшая рождение Эдуарда, сменилась горем. Историки до сих пор задают вопрос, почему ее не спасли, сделав небольшую операцию. Но наверно тут нужно учитывать недостаточный опыт королевских акушеров, которые к тому же не смели заглядывать в чрево Ее Королевского Величества слишком глубоко…

Итак, королева Джейн Сеймур пробыла на троне всего 17 месяцев, и хотя ее правление было коротким, оно оказалось довольно успешным. Тюдоровский двор недооценил ее, но она была единственной королевой, которая смогла подарить Генриху наследника и помирить его с дочерью. И вот теперь величайшая любовь его жизни была вырвана у него из рук жестоким поворотом судьбы. Казалось бы, теперь, когда он должен праздновать и наслаждаться жизнью, еще один удар в самое сердце. Покинув двор, Генрих заперся у себя в комнатах, чтобы оплакивать жену. Он был совершенно безутешен – только ел, пил и молился. Впервые он был совершенно один, без следующей жены на подходе. Мало того, ему не хотелось больше жениться вообще. И каким бы он ни был беспощадным тираном, в этой ситуации трудно ему не посочувствовать.

И было только одно утешение – у него был сын-наследник, и династия Тюдоров была продолжена. Рождение сына разрешило еще одну проблему – поводы для споров с Римом исчезли. Но почему тогда консервативный Генрих не вернулся в лоно католической церкви? Ответ можно найти в портрете 1537 года, висящем возле Королевской часовни во дворце Хэмптон Корт. На переднем плане можно увидеть гордого отца Генриха VIII со своей женой Джейн Сеймур, позади родители Генриха, а посередине – стихи по латыни, которые вопрошают: «Кто более велик – отец или сын?» И далее ответ – «Генрих VII был великим, так как положил конец войне Алой и Белой Розы, но Генрих VIII еще более велик, так как при его правлении была восстановлена истинная религия, а власть Папы Римского уничтожена».

Таким образом, он убедил себя в том, что право верховенства над церковью – это залог его славы в глазах будущих поколений. Он видел себя царем Давидом. Только тот убил великана Голиафа, а Генрих свалил Папу Римского, не менее страшного монстра. Оба монарха разбивали идолов и восстанавливали «истинную веру». Правда, Генрих не учел одного обстоятельства – он выпустил из бутылки джин протестантизма, который всего через 100 лет бросит первый вызов монархии, свергнув с престола и обезглавив короля Англии. По иронии судьбы, это сделает потомок казненного Генрихом Томаса Кромвеля – Оливер Кромвель. Он как будто отомстит за смерть своего далекого предка…

Четвертая жена: Анна Клевская

А пока над головой ближайшего советника Томаса Кромвеля тучи только начинали сгущаться. После смерти Джейн Сеймур Томас считал само собой разумеющимся, что король снова женится, и поэтому тут же начал стратегический поиск королевской невесты на Европейском континенте. Вопрос был не только в еще одном наследнике – Англии нужны были союзники, и брак был политической необходимостью. Папа Римский, самый могущественный человек в Европе, не только сделал Генриха своим врагом номер один, но и призывал других монархов завоевать Англию и уничтожить ее короля.

Поэтому Кромвель попытался убедить Генриха жениться опять: «Время не на нашей стороне. Мы слабы перед нашими врагами на континенте. С вашими инструкциями, я уверен, что найду вам подходящую жену». Генрих неохотно согласился, но найти подходящую королеву оказалось нелегкой задачей – он уже не был таким привлекательным женихом, как раньше. Растолстевший, недовольный, со вспыльчивым характером и списком жен, которым никак не удавалось остаться в живых. К тому же с открытой гноящейся раной после тяжелого ранения на ристалище, которая теперь источала ужасный запах.

И вот после долгих поисков Кромвель остановился на маленьком, но потенциально успешном графстве Клев на северо-западе Германии, которым правил герцог Клевский. Генрих мог скрепить союз с германскими протестантскими князьями и французским королем Франциском против Карла V, а также обеспечить себе дальнейшее наследство. Правда, сначала речь шла о том, чтобы выдать за герцога принцессу Марию, которая была его одногодкой, но это брачное предложение оказалось безуспешным. И тогда Кромвель обратил свои взоры на 22-х летнюю сестру герцога – Анну. Он был уверен, что такой брак даст Англии сильного союзника, в котором она так нуждалась.

Однако, к несчастью для Кромвеля, в вопросе женитьбы Генрих руководствовался больше личными мотивами, чем политическими – он хотел молодую красивую девушку, достойную его любви. Тем не менее 4 октября 1539 года Кромвель отправился к графу Клевскому, чтобы начать переговоры по поводу брачного контракта, и написал оттуда королю письмо, в котором описывал Анну как необыкновенную красавицу. Это возбудило интерес Генриха и он заказал ее портрет, что было обязательным условием брачного контракта. В Клев был направлен художник Ганс Гольбейн-младший. И только после того, как портрет был доставлен ко двору, а также дополнен комплементарными описаниями Анны, король согласился на ней жениться. Заочная помолвка, которая затем стала самой большой ошибкой Генриха, состоялась.

В канун нового года невеста прибыла во дворец Рочестер в Кенте, где должна была несколько дней отдохнуть перед тем, как отправиться в Лондон. Но король не мог дождаться встречи, особенно после того, как Кромвель расписал ее необычайные красоты, и, в порыве страсти вскочив на коня, поскакал в Рочестер. Там проходила новогодняя вечеринка и было много народу. Анна стояла одна, вдали от всех, и смотрела в окно. А так как Генрих был страшным романтиком, он решил ее удивить, представ перед ней незнакомцем. Он обожал развлечения и был уверен – если Анна действительно предназначена для него, она сразу его узнает, а поцелуй в губы скрепит их союз.

Но когда он приблизился и сказал: «У меня для вас подарок от короля», она с испугом отпрянула, пробормотала что-то на своем языке и попыталась от него избавиться. Любая женщина при английском дворе знала, что делать, когда Генрих делал подобные жесты. Но Анна была простой девушкой, которая никогда не жила жизнью двора, и вела замкнутую жизнь. Ее образование было сведено к необходимому минимуму – читать и писать на родном языке. Ее не обучали ни латыни, ни французскому, ни петь, ни танцевать, ни играть на музыкальных инструментах, «ибо в Германии укоряют дам в легкомыслии, если они знают музыку». Ее единственными достоинствами были кроткий нрав и умение рукодельничать.

Итак, Анна не прошла любовный текст Генриха, который теперь был вне себя от ярости. Увидев ее своими глазами, король был раздосадован и разочарован – по его словам, она была толстая и уродливая. Настоящая фламандская кобыла! Да его просто заманили в ловушку! И виноват был кто? Конечно же Томас Кромвель. Когда Томас спросил, что король думает о леди Анне, тот ответил: «Она совсем не такая, как вы мне ее описали. Я шокирован, что такой мудрый человек, как вы, мог делать такие заявления. А теперь найдите мне решение проблемы. Меня не волнует, как вы это сделаете и какие средства употребите. Но только остановите этот брак!»

До королевской свадьбы оставалась всего неделя, и поэтому Кромвелю нужно было действовать быстро. Это было нелегко, тем более, что легальное брачное соглашение уже было подписано. Юристы должны были проявить истинное хитроумие, чтобы не оскорбить брата Анна – Англии не нужен был еще один враг.

А тем временем слухи о предстоящем браке начали распространяться с большой скоростью. При дворе любили пикантные скандалы, и вскоре уже весь двор сплетничал и смеялся за спиной у Анны. И только она одна оставалась в полном неведении. Ей удалось избежать огромного унижения благодаря тому, что она не говорила ни слова по-английски. Но был еще один человек, которому было не до смеха, так как он так и не смог найти ни одной легитимной причины, по которой брачный контракт мог быть расторгнут. Его хозяину Генриху придется жениться на «фламандской кобыле», нравится это ему или нет. В душе Кромвель надеялся и наверняка молился всем святым, чтобы король изменил свое решение и не отверг новую жену.

И вот 6 января 1540 года Генрих уже стоял в маленькой приватной часовне Гринвичского дворца и ждал свою невесту Анна Клевскую, которая опаздывала на два часа. Это только добавило соли на раны Генриха, и когда он произносил брачную клятву верности, его кровь буквально закипала! В то время как Анна по-прежнему не имела ни малейшего представления, что происходит. И когда Генрих одел на ее палец великолепный перстень, для нее это стало моментом триумфа! Да, ее жених был толстым, старым и непривлекательным, но он – один из самых могущественных королей Европы, а сама она станет королевой изысканного двора, что значительно превышало ее предыдущий статус.

Но в постели ее ждала совсем другая история – первая брачная ночь оказалась полной катастрофой! Утром, на вопрос Кромвеля, как его новая жена, Генрих ответил: «Вам разумеется известно, что и раньше она мне не больно нравилась, а сейчас и того меньше, ибо я прикоснулся к ее животу и груди, и мог судить, что она не девица. Сия мысль столь сильно поразила меня, что я уже не имел ни желания, ни смелости продолжить. Я оставил ее такой, как она была». После этого стало совершенно ясно, что этот брак долго не продлится, и Анна Клевская должна получить отставку. Вопрос был только в том, как.

Прошло всего шесть месяцев в тех пор, как король женился на Анне, как по двору разнеслись слухи, что он готов восстановить свою жизнеспособность, но не в постели жены, а в постели ее фрейлины. Он был решительно настроен доказать, что у него нет никакой импотенции, и что он не собирается оставаться мужем Анны ни одной минуты! К счастью, нашелся способ сделать это в рамках закона, а не обоюдоострым мечом. Летом того же года король велел провести расследование, и, как и следовало ожидать, королева «оказалась» не девственницей. Выяснилось, что Анна в возрасте 12 лет была помолвлена с герцогом Лотарингским. Помолвка носила неофициальный характер и была отменена через семь лет. Но бумаги, подтверждающие, что свадьба не состоялась, исчезли. Этим и воспользовались адвокаты Генриха, чтобы доказать нелегитимность этого брака, который к тому же так и не был скреплен постелью.

Только теперь Анну известили о том, что происходит. 6 июля 1540 года к ней прибыли Чарльз Брэндон и Стивен Гардинер и подали ей бумагу, в которой объяснялась сложившаяся ситуация – их брак с Генрихом будет аннулирован, так как в прошлом она была помолвлена с герцогом Лотарингским. Сначала она пыталась оспорить – нет, она не пыталась обмануть короля, она была совершенно свободна, когда выходила за него замуж. Но затем ей была предложена очень привлекательная сделка – вместо того, чтобы быть женой Генриха, она будет считаться его сестрой, и поэтому станет важнее всех остальных дам при дворе. Фактически ее избавляли от унижения возвращаться домой в качестве отверженной жены. И какой бы она ни была простушкой, она быстро сообразила, что роль королевской сестры намного лучше, чем роль Екатерины Арагонской или Анны Болейн.

11 июля она написала королю, что принимает все его условия, и даже подписалась по-новому: «ваша преданная сестра и слуга Анна Клевская», при этом выражая большое сожаление – ведь она любила короля и благодарна ему за то, что он принес в ее жизнь столько престижа. Письмо было отослано Генриху вместе с обручальным кольцом, которое она просила разбить на мелкие кусочки, так как оно больше не несло никакой символики, ценности или смысла.

Для Генриха такое быстрое подчинение было немного удивительным – он ожидал хоть какой-то борьбы. Ведь для того, чтобы избавиться от первой жены, ему понадобилось целых семь лет, а тут мгновенный успех за какие-то три недели! В благодарность он «с радостью признал её своей любимой сестрой», назначил ей солидный ежегодный доход в четыре тысячи фунтов и пожаловал в дар несколько богатых поместий, в том числе Хивер Касл – фамильный замок семьи Болейн, доставшийся ему после смерти отца Анны. Анна Клевская удалилась туда с тем же невозмутимым флегматизмом, с каким пошла под венец. А 9 июля Совет высшего духовенства объявил брак недействительным, после чего Анна осталась в Англии и пережила не только Генриха, но и всех его последующих жён.

Но если для Генриха этот брак оказался унизительным, то для Томаса Кромвеля – буквально фатальным. Теперь он впал в немилость и стал врагом королевского двора, хотя не совсем ясно почему – изменений во внутренней и внешней политике не наблюдалось, и ему не было предъявлено никаких обвинений по поводу неудавшегося королевского брака. Можно только предположить, что, лишившись покровительства короля, Кромвель пал жертвой консервативной фракции, на которую он так долго наводил страх. В результате этих интриг, 15 июня 1540 года он был арестован и признан виновным в государственной измене и ереси. Его также обвинили в продаже экспортных лицензий, выдаче паспортов и создании комиссий без разрешения короля. Его лишили всех прав и привилегий и приговорили к самой страшной казни – быть подвешенным, выпотрошенным и четвертованным.

В отчаянии, как когда-то его покровитель, кардинал Томас Уолси, он писал Генриху из Тауэра: «Ваше величество! Мой великодушнейший король и милосерднейший правитель, никогда в своей жизни я не думал о том, чтобы вам не угодить. Молю о милосердии. Милосердии. Милосердии». Он обращал эти слова к человеку, который был его ближайшим другом за последние семь лет. Но все было напрасно. 28 июля 1540 года Кромвеля вывели к месту казни в Тауэр-Хилл. Генрих проявил некоторое «милосердие» и заменил медленную и мучительную смерть на более быструю – отсечение головы топором. Но смерть не оказалась такой уж быстрой и безболезненной – по наущению врагов Кромвелю послали неопытного палача, которому только с третьего раза удалось отрубить несчастному страдальцу голову…

Потом король пожалеет, что отдал своего советника на растерзание фракции – ведь тот проделывал для него всю бюрократическую рутинную работу. Теперь, когда на Генриха навалились все бумаги, он запишет в своем дневнике: «министр был самым трудолюбивым и верным в моем окружении». Кстати, именно Кромвелю принадлежит введение английского перевода Библии, когда каждому приходу вменялось в обязанность приобрести один экземпляр.

Теперь Генрих стремился к религиозному единству, и чтобы оправдать этот средний путь, он приказал повесить и четвертовать трех католиков и сжечь на костре трех протестантов. А затем реорганизовал Совет, который впервые в истории Англии вынужден был ежедневно заседать и заниматься делами каждой деревни. Это революционное решение дало начало новому кабинету, который существует и по сей день, заседая примерно в том же месте – всего в нескольких метрах от современной резиденции премьер-министра на Даунинг Стрит, 10.

Пятая жена: Екатерина Говард

Генриху было уже 48 лет, он был трижды вдовцом и в разводе с нелюбимой женой. И хотя у него уже был один сын, в тюдоровской Англии, где детская смертность была очень высокой, этого было недостаточно. Ему нужен был еще один наследник. Буквально через пару месяцев после женитьбы на Анне он уже искал ей замену. Как всегда, далеко ходить не пришлось. В 1539 года 17-летняя девушка по имени Екатерина Говард прибыла ко двору в качестве фрейлины королевы, и вскоре стало очевидным, что Генрих в нее влюблен.

Екатерина была кузиной Анны Болейн и племянницей Томаса Говарда, 3-его герцога Норфолка. Таким образом, тот пытался пристроить в жены королю вот уже вторую племянницу – в надежде на возвращение влияния семьи Говардов. Она была из богатой аристократической семьи – ее отец Эдмунд был третьим сыном 2-го герцога Норфолка. Но так как все богатство и высокий титул по традиции перешли к первому сыну – Томасу Говарду, то Эдмунду, чтобы прокормить семью из 11-ти детей, частенько приходилось побираться у своих богатых родственников. Екатерина была десятым ребенком, и ни о каком наследстве не могло быть и речи. Надежда была только на удачное замужество. И тут ей действительно сказочно повезло!

Весной 1540 года, когда брак Генриха с Анной Клевской трещал по швам, она стала его любовницей. Король посещал дом Екатерины каждый день и каждую ночь. Одна мысль о ней делала его молодым и жизнеспособным, а сама она казалась ему идеальной – молодая, красивая, добродетельная… Она была восхитительно уступчива в постели, и он называл ее «моя роза без шипов», хотя никогда не задавал себе вопроса, почему 17-летняя девственница так хорошо владеет языком любви в постели.

Уже через две недели после аннуляции брака Екатерина стала его пятой королевой. Это произошло 28 июля 1540 года – в день казни Томаса Кромвеля, что не помешало Генриху отпраздновать венчание и предаться страстной любовной неге. Генрих был так счастлив, что даже подарил ей земли Томаса и огромное количество драгоценностей и одежды. А затем, во время охотничьей экспедиции, представил ее ко двору. Час Екатерины пробил! Она получила все, о чем только можно было помечтать. Необычайная роскошь, к которой она не привыкла, буквально вскружила ей голову, и она, подобно ребенку, радовалась всем подаркам «Его Величества», проводя все дни в развлечениях и танцах и ни в чем себе не отказывая.

А что же Генрих? Он был не просто увлечен – его обуревала огненная страсть. Все его проблемы в постели мгновенно исчезли, и теперь молодожены в уединении наслаждались 10-дневным медовым месяцем. Это было лучшее время его жизни, бабье лето любви! Но, как и всякое бабье лето, оно оказалось коротким. Тень казненного Кромвеля с первых минут как будто нависла над головой молодой жены, предвещая ей ту же участь. И это неудивительно – для Генриха кровь и страдания всегда шли рука об руку с вехами счастья.

Репутация Екатерины была всем хорошо известна, и поэтому решение Генриха взять ее в жены вызвало у многих подданных неподдельное недоумение. При дворе начались распространяться слухи – люди шептались о прошлом молодой королевы. Оказалось, что у нее были грязные секреты. И вот уже вскоре некто Джон Лешлье представил донос на королеву (на основе ее любовного письма, которое якобы видела его сестра Мария), обвиняя ее в распутстве как до брака с Генрихом, так и после.

В день всех усопших, 1 ноября 1541 года, Генрих посетил мессу в королевской часовне Хэмптон Корт, где на своем кресле нашел письмо от Томаса Кранмера, архиепископа Кентерберийского. Тот быстро увидел возможность удалить неугодную католичку «легкого поведения». Содержание письма было сенсационным. В нем говорилось, что королева Екатерина – девушка с богатым прошлым, и до свадьбы с Генрихом переспала по крайней мере с двумя мужчинами – с Генри Мэноксом, учителем музыки, и Франциском Даремом.

Все началось в Чезвос Хаус в Сассексе, в 1532 году, когда Екатерине было всего 11 лет. После смерти матери ее прислали сюда на воспитание к бабушке, вдовствующей герцогине Норфолк, чтобы научить ее всему, что нужно было знать девушке при дворе – писать, читать, вышивать, петь и играть на лютне. Много времени такое скудное образование не занимало, и поэтому воспитанницы искали, чем бы себя занять. Герцогиня смотрела на «шалости» девушек с равнодушием, однако понятия не имела, как далеко ее внучка преуспела в «любовной науке». По ночам в спальне ее посещали молодые люди…

Архиепископ Кранмер ожидал, что когда Генрих прочтет письмо, он будет вне себя от ярости. Но, к его удивлению, король просто отказался этому верить: «Кто-то пытается очернить имя моей жены. Как вы думаете?» Тот ответил: «Я тоже сначала думал, что это всего лишь сплетни. Но я думаю, что стоит провести расследование». Генрих согласился: «Тогда любое расследование должно быть проведено в строжайшем секрете, чтобы не вызвать скандала вокруг королевы». И хотя такая реакция покажется странной для короля с таким вспыльчивым нравом, но после истории со второй женой, Анной Болейн, Генрих подумал, что происходит то же самое – придворные в очередной раз интригуют. Но почему? Почему ему так не везло?

Но откуда Кранмер узнал об аморальности, происходящей в Чезвоз Хаус? Оказывается, существовал свидетель – Маргарет Беннетт. Ее немедленно привели на допрос, на котором она поведала, что через дыру в стене видела все происходящее – к Екатерине приходил молодой человек по имени Франциск Дарем, и они лежали в кровати обнаженными. Это все, что нужно было знать для расследования. Теперь Кранмер имел все необходимые доказательства, что Екатерина была не девственницей, когда выходила замуж за короля. Дело в том, что девственность была необходимым условием для брака с королем, или, по крайней мере, невеста должна была сообщить о своих предыдущих сексуальных связях. Причиной этого был страх заполучить нелегитимных детей.

Итак, наихудшие слухи подтвердились, и Кранмер предоставил на рассмотрение королю свидетельства предыдущего романа и помолвки Екатерины с ее личным секретарем Франциском Даремом, который поведал, что не единожды «плотски познавал ее». Мало того, он сознался, что после смерти короля собирался жениться на Екатерине. А предсказывать смерть короля считалось государственной изменой!

Теперь Кранмеру предстояло рассказать на собрании совета все детали прелюбодеяний любимой жены Генриха. Это известие так расстроило короля, что он, как простой смертный, упал на колени от рыданий. Снова его нагло предали! На минуту этот большой, властный и «сверхмогущественный» человек сделался крайне уязвимым и хрупким. Затем, правда, он быстро взял себя в руки, обвинил во всем своих советников и отправился на любимую охоту.

Екатерина тем временем даже не подозревала, что ее грязные секреты вывернуты на изнанку. Она узнала об этом только 7 ноября, через год после свадьбы, когда Кранмер пришел в ее апартаменты и сообщил, что ее обвиняют в супружеской измене с Франциском Даремом. Сначала она пыталась все отрицать, но архиепископ, чтобы добиться признания, предложил ей помилование: «Скажите мне всю правду. Я уверен, что король решит в вашу пользу». Она поддалась на эту уловку и призналась: «Он действительно меня поцеловал, и иногда ложился со мной в постель, 2-3 раза даже голым». Несмотря на свое легкомыслие, она все же понимала, что эти слова могут стоить ей жизни, как в свое время Анне Болейн. И вот чтобы избежать плахи, Екатерина делает отчаянный шаг и пишет полное признание, оставив решать Генриху – помиловать ее или казнить. Но поможет ей это или нет?

Когда Генрих прочитал это признание, его сердце было окончательно разбито, и он приказал до конца расследования посадить королеву под домашний арест во дворце Хэмптон Корт. Но даже тогда он не собирался лишать ее жизни, а только наказать – он любил Екатерину и поэтому успокаивал себя тем, что все эти события произошли задолго до их встречи. Но если Генрих удовлетворился признанием Екатерины, то Кранмер – совершенно нет. Он не верил, что роман с Даремом было делом прошлого, и был намерен узнать правду любыми способами. Во время допроса Екатерина не отпиралась, хотя заявила, что Дарем изнасиловал ее и принудил к внебрачным отношениям. Это было роковой ошибкой, так как если бы она чистосердечно призналась в предыдущей помолвке, ее брак с королем был бы просто аннулирован. Да, она была бы опозорена и отправлена в ссылку, но по крайней мере, осталась бы жива.

Но спираль расследования раскручивалась все больше. В ноябре Дарема арестовали и посадили в Тауэр – ему предстояло ответить на трудные вопросы. Но, несмотря на невероятные пытки, он продолжал отрицать, что их связь продолжалась в настоящем. С другой стороны, он не собирался оставаться единственной жертвой в этом деле, и на очередном запросе поведал, что знает, кто имеет связь с королевой сегодня! Уже после свадьбы, во время поездки королевской четы на север, у нее было любовное свидание с неким Томасом Калпепером. По уверениям Дарема, Екатерина уже давно перескочила от него к Томасу, и даже рассматривала его как кандидата в мужья, хотя тот был ее дальним родственником по матери. Дарем пошел еще дальше и раскрыл организатора свиданий любовной парочки. Это была не кто иная как Джейн Болейн, виконтесса Рочфорд – вдова Джорджа, казненного брата Анны Болейн. Признание Дарема было подобно взрыву бомбы!

И неудивительно – ведь Томас Калпепер был одним из самых близких доверенных советников Генриха. Будучи джентльменом королевских покоев, он заботился о личных потребностях короля – одевал его и даже спал у его кровати. Как же так? Неужели он крутит роман с королевой прямо под носом у короля? Его комнату тут же обыскали, и среди его пожитков было найдено письмо, которое явно было написано любящей его женщиной. В нем было признание, что когда она его не видит, то не находит себе места, ее сердце разрывается от тоски, и она скучает за ним и ужасно волнуется за него. Подпись гласила: «навеки твоя, до конца жизни Екатерина». Да, это было письмо от королевы Екатерины Говард, жены Генриха, и оно вполне годилось в качестве смертного приговора.

Но неужели Екатерина рисковала своей жизнью только ради секса? Скорее всего, ее детское увлечение переросло в настоящую страсть, к тому же ей нужен был близкий доверенный человек, с которым можно было поговорить. А возможно, ей было просто скучно, так как у старого Генриха уже не было сил удовлетворять все потребности молодой бестии. В любом случае, было необычайно глупо писать письмо мужчине, который был пажом ее мужа, и особенно, когда муж – Генрих VIII!

Томаса Калпепера немедленно арестовали, и он был допрошен с пристрастием, то бишь с применением пыток. Вначале он отрицал всякую связь с королевой, затем говорил, что к этому его подстрекала леди Рочфорд, а затем в протоколе допроса перед нами разворачивается настоящий роман: Томас и Екатерина встретились на тайном свидании, проговорили всю ночь и признались друг другу в любви. И хотя Томас отрицал секс с королевой, он признался: «Я намеревался согрешить с королевой, а она намеревалась согрешить со мной». Он надеялся, что, признав вину частично, он получит прощение от Генриха, но вместо этого он тоже подписал себе смертный приговор.

В протоколе содержится еще одно откровение: «Королева просила его быть осторожным, и на исповеди никогда не говорить о том, что происходило между ними, ибо король, будучи главой церкви, непременно узнает об этом». Но чего боялась Екатерина? Что священник нарушит тайну исповеди и сообщит мужу о ее неверности? Или, что став главой церкви, Генрих получил какие-то сверхъестественные способности, и мог слышать исповеди своих поданных? Думали ли так другие? Если да, то это говорит об огромной значимости верховенства короля в средневековую религиозную эпоху, когда в сознании своих подданных Генрих стал фигурой почти равной Богу!

1 декабря 1541 года Фреанциск Дарем и Томас Колпепер предстали перед судом, а уже 10 декабря были казнены. Придворному Томасу отрубили голову, а бывшего жениха Франциска подвесили, выпотрошили и четвертовали. Это было стандартной казнью для изменников короны – беднягу подвешивали, кастрировали, вырезали внутренности и потом четвертовали, а затем, согласно традиции, его голову вываривали и выставляли для устрашения на Лондонском мосту. Сегодня возле замка Тауэр можно найти паб, название которого сохранило эту средневековую варварскую традицию, кстати официально отмененную только в 1870 году. Паб так и называется – «Подвешенный, выпотрошенный, четвертованный» и является еще одним маленьким экспонатом истории великой британской империи.

Екатерину тем временем лишили титула королевы. Перед тем, как ее перевезли из дворца Хэмптон Корт в Сионское Аббатство, ей удалось вырваться из-под стражи и добежать до Королевской Часовни, где Генрих в это время слушал молебен. Она пала на колени и начала слезно молить о пощаде, в то время как ее муж неподвижно стоял наверху, в королевской ложе, не говоря ни слова, только подарив ей полный ненависти взгляд…

Больше двух месяцев она ожидала решения Парламента, который признал ее виновной, так как, согласно закону, в течение 20 дней ее брака с королем она не сообщила о своем сексуальном прошлом. Приговор был быстрым– ей даже отказали в праве защищать себя в суде, а просто приговорили к смерти актом Парламента. Примерно в это время Генрих отметил в своей библии, книге притчей Соломоновых, следующие слова: «Ибо мед источают уста чужой жены, и мягче елея речь ее, но последствия от нее горьки как полынь, остры как меч обоюдоострый». Для него это было одним из самых сокрушительных предательств, и теперь он чувствовал себя старым, злобным и подозрительным.

10 февраля 1542 года Екатерину отвезли на лодке в Тауэр. По дороге туда она наверняка видела отрубленные головы своих возлюбленных, когда флотилия проплывала под Лондонским мостом. Затем ее провезли через тауэрские «Ворота изменников» и поместили в тюремную камеру. Казнь была назначена на 7 часов утра 13 февраля, и на плахе ее ждал обыкновенный топор. Ввиду этого она изъявила довольно странную просьбу – чтобы ей в камеру принесли деревянный блок. Она хотела произвести хорошее впечатление в свой последний день и умереть с достоинством. Ей не отказали, и, вместо последнего покаяния, королевская распутница всю ночь практиковалась, как лучше уложить свою грешную головку на неумолимую деревянную поверхность…

Ранним морозным утром Екатерину вывели во двор Тауэра. Она взошла на эшафот с относительным достоинством, хотя выглядела бледной и потрясенной, но затем силы оставили ее, и стражам пришлось помочь ей подняться по лестнице. Она произнесла короткую речь, в которой признала, что ее наказание справедливо, а затем попросила пощадить ее семью и помолиться за ее душу. Она была всего лишь молодой девочкой, но своими предсмертными словами она выказала достоинство, которое было явно не по годам: «Я умираю королевой, но предпочла бы умереть женой Калпепера». Затем, заплатив палачу золотой суверен, она встала на колени, после чего ее голова слетела от первого же удара топора…

За ней тут же последовала казнь вдовы Джорджа – Джейн Болейн, которая к тому моменту сошла с ума и уже ничего не соображала. Оба женских тела были захоронены в необозначенной могиле в ближайшей часовне Святого Петра. Там же лежали тела Анны и Джорджа Болейн, казненных всего несколько лет назад. Как гласит легенда, привидения Екатерины Говард и Джейн Сеймур до сих пор бродят по коридорам замка Хэмптон Корт.

Не поздоровилось и дяде Екатерины – 3-ему герцогу Норфолку, а также его старшему сыну – известному поэту Генри Говарду, графу Сюррею. Несмотря на услуги, оказанные ими в удачных экспедициях против Шотландии и Франции, они были арестованы и заключены в Тауэр. Дело в том, что после казни Екатерины клан Сеймуров снова взял верх при дворе, и, воспользовавшись болезнью короля, Эдуард Сеймур обвинил Сюррея в попытке захвата власти в стране и реставрации католичества. Его казнили 19 января 1547 года, за девять дней до смерти Генриха.

Через неделю, 27 января, приговорили к смерти и его отца, могущественного герцога Норфолка, а его огромные поместья конфисковали. Но ему повезло – на следующий день Генрих умер, и Сеймур, став лордом протектором, не рискнул начинать правление своего племянника Эдуарда с кровавых казней. Норфолк просидел в Тауэре целых шесть лет и был освобожден, помилован и даже восстановлен в звании герцога и в Совете следующей королевой – Марией I, старшей дочерью Генриха. Но ему недолго пришлось наслаждаться жизнью на свободе – через год он умер, оставив своим наследником внука Томаса Говарда, ставшего 4-м герцогом Норфолка. Тот тоже сыграет немалую роль в истории Англии и закончит жизнь на плахе, как и его отец граф Сюррей. Но об этом позже.

Война с Шотландией

К 50-ти годам Генрих начал совсем сдавать. Его талия достигла 140 см, и ему все труднее было ходить. По своим бесконечным дворцовым галереям он передвигался в специальном кресле на колесах, а также пользовался лифтом. Рана, полученная во время падения с лошади еще в 1536 году, все время гноилась и превратилась в глубокую неизлечимую язву. Из-за постоянной боли у Генриха наблюдались частые смены настроений, что наложило драматический отпечаток на его характер. Теперь его частенько характеризовали, как сладострастного, эгоистичного, грубого и неуравновешенного короля. Но несмотря на это, Генрих сохранял удивительную физическую выносливость и подумывал о том, как бы жениться еще раз. Он даже считал это своим королевским долгом – ему нужен был еще один наследник. Но найдет ли этот серийный убийца жен еще одну жертву, и если да, то останется ли ее голова на плечах? С его репутацией шансы найти женщину, которая бы преданно и заботливо его любила, были крайне малы. Но такая женщина вскоре нашлась. И как обычно, Генрих не ходил далеко, чтобы ее отыскать…

А еще он провел свою последнюю войну с Шотландией, несмотря на то, что страной тогда правил его родной племянник – король Яков V (сын Маргариты Тюдор). Яков и раньше недолюбливал своего дядюшку, но в последние годы англо-шотландские отношения резко обострились. Этому способствовали разрыв Генриха с Папой римским, жестокие преследования католиков в Англии и династические союзы Якова c Францией (принцессой Мадлен Французской, а затем Марией де Гиз).

Однако Генрих решил пойти на примирение, и в сентябре 1541 года по его предложению была организована встреча двух королей в Йорке. Однако Яков, подозревая ловушку, на переговоры не прибыл, чем вызвал бурный гнев Генриха, которому впервые пришлось совершить столь далекое путешествие. Он тут же объявил о мобилизации английских вооруженных сил, и в августе 1542 года английская армия вторглась на территорию Шотландии. Но планы мести Генриха были разбиты в пух и прах, как и его армия в битве при Хаддон-Риге.

Мало того, Яков был так вдохновлен победой, что, собрав 20-тысячную армию, решительно двинулся к английской границе. Однако тут его постигло множество неудач – большинство шотландских дворян, недовольные внутренней политикой короля, отказались участвовать в наступлении, а 4 ноября небольшой шотландский отряд под командованием фаворита короля Оливера Синклера был разбит при Соллуэй-Моссе. Потери шотландцев были незначительными, однако поражение вызвало массовое дезертирство и переход некоторых баронов на сторону англичан. Разочарованный и покинутый всеми король отправился в Фолклендский дворец, используемый для соколиных охот, где 14 декабря 1542 года и скончался, оставив трон своему единственному легитимному ребенку – дочери Марии Стюарт, которой было всего шесть дней отроду…

Война закончилась 1 июля 1543 года подписанием Гринвичского Соглашения, скрепляющего мир помолвкой принца Эдуарда и 7-месячной шотландской королевы Марии Стюарт, которую, по требованию Генриха, должны были прислать в Англию на воспитание. Но только Генрих почувствовал вкус своей мечты – объединить два королевства, как в декабре 1543 года шотландцы разорвали соглашение и возобновили союз с Францией. Мария Стюарт досталась в жены французскому дофину Франциску. Что интересно, что какой бы выбор за нее ни сделали, ей все равно было суждено вернуться в Шотландию. Оба ее суженых принца, впоследствии ненадолго ставшими королями – и Эдуард IV, и Франциск II – умрут в 15-летнем возрасте. Проклятие династии Стюартов было начертана на ее маленьком лобике черными вензелями…

Генрих был опять взбешен, и в апреле 1544 года приказал Эдуарду Сеймуру завоевать Шотландию: «все сжечь и изрубить, сжечь город Эдинбург, чтобы он навсегда остался в памяти наказанием Господним за их обман и предательство». Сеймур провел самую безжалостную карательную операцию, какую когда-либо предпринимали англичане против шотландцев. Война продолжалась и после смерти Генриха, и получила название «The Roug Wooing». И только в 1548 году, после вступления на французский престол Генриха II, англичане, с помощью французских войск, были вытеснены из страны. А вот мечту Генриха объединить два королевства предстоит осуществить через полвека, и сделает это сын Марии Стюарт – Яков VI.

Шестая жена: Екатерина Парр

В конце 1542 года ко двору прибыла 30-летняя женщина по имени Екатерина Парр. Умная и привлекательная, она получила хорошее наследство после смерти двух мужей и теперь могла себе позволить выйти замуж по любви. Она давно уже была безумно влюблена в Томаса Сеймура, и они планировали вскоре пожениться. Но у Сеймура появился соперник в лице Генриха VIII, который пристально наблюдал за Екатериной, и которому все больше и больше нравилось увиденное. Его стало сильно тянуть к этой зрелой, опытной и привлекательной женщине.

Ее назвали Екатериной в честь Екатерины Арагонской, которая была ее крестной матерью, и она обладала многими ее достоинствами. Генрих как будто возвращался опять к своему первому браку – ведь именно такую женщину он выбрал в самом начале своего правления. Часто думают, что он искал себе сиделку, но это не так. Скорее всего он опять искал себе равного партнера. Очевидно также, что он больше не гнался за молодыми красавицами, а искал тихую гавань, в которой можно было спокойно провести остаток жизни. И вот, наконец, он решился и сделал ей предложение.

Для Екатерины это был большой удар – ведь она так любила Томаса Сеймура! У нее не было мечты стать королевой, и тем более сложить голову на плахе, и она могла отказаться. Но в то время это было совершенно немыслимым – каждое решение короля было королевским приказом. Она не знала, что ей делать, и тогда решила обратиться к Богу. Ответ пришел незамедлительно, и был совершенно ясным – Бог хочет, чтобы она стала королевой, а ее миссией убедить Генриха закончить начатые много лет назад реформы и навсегда избавить страну от католицизма. Реформация церкви в то время еще не завершилась, и Англия зависла между католичеством и протестантизмом. И да, Екатерина была ярой протестанткой. Она даже написала и опубликовала две книги, в которых резко подвергла критике папское правление. Это были первые работы, написанные и опубликованные женщиной под ее собственным именем.

Итак, решение было принято, и 12 июля 1543 года, через полтора года после казни предыдущей жены, в небольшой приватной церемонии в Хэмптон Корт Екатерина вышла замуж за Генриха. Правда, король не имел ни малейшего представления о сильных протестантских убеждениях своей очередной жены. Мало того, экстремистский протестантизм считался в те времена ересью, и за него часто казнили. Поэтому верования новой королевы должны были оставаться в тайне, по крайней мере до определенного времени…

А пока их брак был довольно успешным – Екатерина выполняла роль хозяйки двора и заботилась о здоровье мужа, особенно за его старой раной на ноге. У нее было доброе сердце и богатый опыт ухаживания за капризными стариками. Она также способствовала сближению короля с его дочерями Марией и Елизаветой, и новый парламентский закон опять утвердил их по линии наследования трона (после сына Эдуарда), хотя они по-прежнему оставались в статусе нелегитимных королевских детей. Давно уже так король не был счастлив и спокоен! Он так безгранично доверял своей новой жене, что даже оставил ее регентом королевства на время своего отсутствия, когда был объявлен очередной военный поход на Францию.

Но оправдает ли Екатерина его доверие? Пока Генриха не было в стране, она начала собирать в своем дворце кружки протестантов и повсюду распространять свои идеи и убеждения. А когда к лету 1546 года Генрих вернулся из Франции, она решила, наконец, с ним поговорить. Возможно, она думала, что сумеет убедить короля, пока он чувствует себя слабым и больным. В любом случае это была крайне рискованная стратегия. Это оскорбило Генриха до глубины души. Опять производить чистку церкви и навеки отказаться от Рима? Но уже в достаточной степени почистил церковь и не собирался опять браться за реформы, к тому же он ненавидел экстремизм в любой форме. Нет, она зашла слишком далеко! Никто не мог ему указывать, что нужно делать.

Но, к несчастью для Екатерины, ее слова были подслушаны Стефаном Гардинером, епископом Винчестерским и ближайшим советником Генриха. А он ненавидел протестантские идеи Екатерины, и желал только одного – чтобы король привел Англию к ее католическому прошлому. У королевы появился враг, который хотел во что бы ни стало ее уничтожить. А тут еще после неприятного разговора с женой Генрих пожаловался Гардинеру: «Вот дождался! Теперь женщины стали учителями. Не думал, что доживу до того дня, когда жена будет говорить, что мне делать». Епископ отлично знал, как нужно манипулировать королем, и поэтому ответил: «Я думаю, что королева забылась. Ни у кого нет причин, чтобы спорить с вами». И затем начал заполнять фантазии короля-параноика мыслями о том, что Екатерина ему не совсем предана, и что за распространение экстремальных протестантских идей нужно наказывать только одним средством – «смертью». Уже две его королевы сложили головы на плахе, теперь та же участь замаячила над головой его шестой королевы.

У Генриха уже не оставалось никаких сомнений – его опять предали! И если Екатерина Говард предала его с другим мужчиной, то Екатерина Парр – перед Богом. И за это ее нужно арестовать! С помощью Гардинера был составлен обвинительный акт, но тут ей несказанно повезло – добрые люди успели его показать Екатерине. Увидев подпись мужа под своим приговором, она была крайне шокирована и даже лишилась чувств, но затем собрала всю волю в кулак и отправилась в покои короля. Она помнила, что обычно случалось с его женами, когда их заключали в Тауэр. Правда, у нее было одно огромное преимущество, которого не было у тех несчастных двоих: она была предупреждена, и у нее был выбор – остаться верной своей вере и умереть как мученица, или отказаться от веры, но остаться живой. И она выбрала жизнь.

Когда она вошла в комнату, Генрих насмешливо сказал: «Ну продолжай, что ты там не закончила на днях. Очевидно, ты имеешь ясное представление о религии». Он был уверен, что расставляет ей силки, в которые она обязательно попадет, повторив свои радикальные убеждения, и тем самым подписав себе смертный приговор. Но она не поддалась на эту уловку. Лучше всех остальных жен она поняла, что от нее королю нужно только одно – послушание. Она также понимала, что если пойдет на плаху, то все равно не сможет продолжать свои реформы. И хотя это было большое самопожертвование, Екатерина произнесла слова, от которых зависело ее будушее: «Мой лорд, если мне понадобится иметь мнение, то Бог назначил вас как главу церкви. Вы меня не совсем правильно поняли. Было бы абсолютно нелепым давать указания или учить своего мужа. Я говорила о своих воззрениях только для того, чтобы услышать ваши». Это была открытая ложь, но ей необходимо было разыгрывать перед ним слабую и покорную жену. Но будет ли этого достаточно, чтобы спасти ей жизнь?

Да, этого было достаточно. «Мы опять друзья?» – спросил Генрих, после чего супруги скрепили свое примирение нежным поцелуем. И когда стражники явились ее арестовать, король указал им на дверь. Слова Екатерины действительно произвели сильное впечатление на стареющего короля, ведь его предавали столько раз – друзья, советники, жены, любовницы. И теперь узнать, что все это время королева была ему верна, для него означало все. Единственный раз, когда его никто не предал! Теперь он свято верил, что нашел идеальную жену. Правда, он прожил недостаточно долго, чтобы насладиться этим в полной мере.

К концу их 4-х летнего благополучного брака могучий организм Генриха не выдержал, и в ночь на 28 января 1547 года у него началось заражение крови. Ему было 55 лет, и он умер в полной уверенности, что Господь даровал ему спасение – ведь он был с Ним в таких близких отношениях! Это случилось во Дворце Уайт-холл, в день 90-летия его покойного отца, Генриха VII. Говорят, последними его словами были: «Монахи! Монахи! Монахи!» Но что это означало? Угроза непокорным монахам, или сожаление о роспуске монастырей? Он не успел это уточнить…

14 февраля гроб с Генрихом простоял всю ночь в Монастыре Сван, а затем был отправлен на погребение в Часовню Св. Георгия замка Виндзор – рядом с погребением Джейн Сеймур. Из всех своих жен возлежать в объятиях вечности он пожелал именно с ней…

А 4 месяца спустя Екатерина, наконец, вышла замуж за мужчину, которого так страстно любила – Томаса Сеймура, хотя окончательного хэппи-энда для последней королевы Генриха так и не произошло – она пережила Генриха всего лишь на 18 месяцев.

Не сбылись и амбиции Генриха воздвигнуть себе грандиозный памятник. Уже были отлиты металлическая статуя и великолепные подсвечники, вытесан мраморный саркофаг, готовый принять тело короля, но гробница еще не была закончена. При следующем короле, радикальном протестанте Эдуарде VI, церковные статуи сбрасывались, а не воздвигались. А во время правления его дочери Марии, когда Англия временно обратилась к католицизму, Генрих вообще стал неудобным напоминанием. Окончательный удар по этому проекту был нанесен республиканцем Оливером Кромвелем – надгробие Генриха было переплавлено, а канделябры проданы заграницу. В результате от грандиозного проекта осталась простая мраморная плита на полу. Он хотел остаться в памяти потомков как великий церковный реформатор, но вместо этого судьба его надгробья повторила судьбу реформации – страна получила многолетний религиозный конфликт, который привел к разрушению абсолютной монархии. Сохранился только саркофаг – он до сих пор находится в крипте собора Святого Павла, но покоятся в нем останки не Генриха, а другого великого англичанина – адмирала лорда Нельсона.

Дальнейшая судьба Хэмптон Корт

А что же случилось с Хэмптон Корт после смерти Генриха? Дворец оставался основной резиденцией английских монархов в течение еще полутора столетий. Из всех многочисленных резиденций Генриха VIII уцелели только две – дворцы Хэмптон Корт и Сент-Джеймс.

После смерти сына Генриха, Эдуарда VI, его старшая сестра, королева Мария I, провела здесь свой медовый месяц с испанским принцем Филиппом. Она также выбрала этот дворец местом рождения своего будущего ребенка, так как он мог вместить в себя весь королевский двор, да еще и гостей в придачу, однако беременность оказалась фантомной. Когда в ноябре 1558 года на смену пришла ее сводная сестра Елизавета I, она построила восточную кухню, которая сейчас является столовой для посетителей.

Нужно заметить, что сколько бы раз Генрих ни женился, видимо, католическое проклятие продолжало оставаться в силе – ни один из его детей не смогли продолжить род Тюдоров, который подошел к концу после смерти Елизаветы в 1603 году.

На смену Тюдорам пришли Стюарты, пробывшие на английском троне 111 лет – до 1714 года. Новый король Яков I был заядлым охотником, и при Хэмптон Корт было предостаточно земель для его любимого занятия. Дворец также служил для многочисленных банкетов, маскарадов, спектаклей и танцев. Среди знатных гостей здесь можно было увидеть Уильяма Шекспира, ставившего свои спектакли для королевской публики. Поэтому дворец ремонтировался постоянно – особенно перед осенним заездом всего королевского двора.

Пришедший на смену Якову его обреченный сын Карл I постоянно занимался реставрацией дворца, поддерживая его популярность как места отдыха, развлечений и представлений. Здесь он провел свой медовый месяц с 15-летней Генриеттой Марией. Будучи заядлым коллекционером картин, он, после визитов в Европу, постоянно пополнял свою коллекцию. Однако Хэмптон Корт стал не только местом его отдыха и развлечений, но и, в течение долгих трех месяцев, его тюрьмой. Карла привезли сюда как узника в 1647 году, когда в Англии вспыхнула революция и гражданская война. Предводителем и лордом протектором Республики стал Оливер Кромвель (правнук племянника Томаса Кромвеля – как мы помним, казненного советника Генриха VIII). Бедному королю удалось бежать из заключения, но затем его опять схватили, и в 1649 году, как это обычно делается во время революций, отрубили голову.

Парламентские власти захватили дворец еще в 1645 году и сделали его собственностью Республики. Все его содержимое было поставлено новыми правителями на аукцион, а сам дворец Кромвель оставил для своего личного пользования и развлечений. Он проводил здесь уикенды, и уподобляясь прежним королям, наслаждался охотой, музыкой и представлениями. Свадебная церемония его дочери Марии проходила именно здесь – в Королевской Часовне. Но затем он короновал себя новым правителем Англии, всецело узурпировав власть и фактически реставрировав монархию. После чего настоящий наследник престола – Карл Стюарт, сын казненного короля, находящийся в изгнании во Франции, с готовностью заявил о своих правах.

После полной Реставрации монархии в 1660 году Карл II часто навещал Хэмптон Корт, но предпочитал жить в другом месте – в Виндзорском замке. По текущим французским стандартам дворец был слишком старомоден, что не помешало Карлу устроить там небольшое гнездышко для своей любовницы Барбары Вильес, герцогини Каслмейн, и их шестерых нелегитимных детей (кстати, один из них, Генри Фитцрой, был прародителем Дианы, принцессы Уэльской). Всего король нажил 15 детей от 8 различных женщин, и прославился как большой ловелас. Тем не менее рядом с ним на троне была только одна королева – Екатерина (дочь португальского короля Джона IV), тоже горячо любимая, хотя и бездетная. По этой причине следующим наследником английского престола стал его брат Яков II, которого он перед смертью попросил заботиться о его многочисленных любовницах и детях. Он умер неожиданно от апоплексического удара в возрасте 54 лет и был похоронен в Вестминстерском аббатстве.

Следующая королева Мария II, дочь Якова II, и ее муж Вильгельм Оранский III сочли дворец Хэмптон Корт не отвечающим современным вкусам и решили в 1689 году обновить его в модном тогда стиле Барокко. К тому времени французский двор Людовика XIV окончательно переселился в Версаль, и короли тех времен не могли себе представить ничего другого, кроме Версаля. С первых же месяцев своего правления королевская чета приступила к большому проекту перестройки. Начертать планы был приглашен лучший архитектор страны – сэр Кристофер Рен. Планировалось постепенно снести всю Тюдоровскую часть дворца, оставив только Большой Холл Генриха VIII, а затем построить огромный дворец, состоящий из двух больших внутренних дворов. Предлагалось также отказаться от этих планов, если сходство с Версалем не будет полным и достаточным. Однако сходство все-таки было: несмотря на то, что фасады были не такими длинными, они передавали повторяющиеся горизонтальные ритмы французского дворца.

В результате перестройки парадные комнаты Генриха VIII и его личные апартаменты были навечно утеряны, в то время как построенные крылья вокруг дворика с фонтаном получили новые роскошные комнаты с большой парадной лестницей, а также личные апартаменты для короля и отдельно для королевы – дабы отразить уникальный статус Вильгельма и Марии, как двух равных суверенов. Апартаменты были соединены галереей – еще одним образчиком Версаля, хотя более скромных пропорций и декора. Лестница короля была украшена фресками Антонио Веррио и тонкими изделиями из железа.

Однако пять лет спустя, после смерти Марии, король потерял всякий интерес к перестройке дворца, и свернул перепланировку, а затем, упав с лошади и получив тяжелые травмы, умер. После его смерти в 1702 году на английский престол взошла сестра Марии – королева Анна, которая продолжила работы по завершению парадных комнат. А после смерти королевы Анны в 1714 году династия Стюартов закончила свое существование – все 18 беременностей королевы закончились неудачно (7 выкидышей, 5 детей родились мертвыми, а остальные не дожили до двух лет). Пожалуй, это была самая трагичная история женщины, так желающей стать матерью! Только теперь сбылось предсказание отца Марии Стюарт, шотландского короля Якова V. После рождения дочери он промолвил: «Это все началось с девочки и это закончится девочкой». Напомним, что династия была образована дочерью шотландского короля Роберта Брюса – Маргаритой Брюс, вышедшей замуж за Уолтера Стюарта в 1315 году, и прекратила свое существование ровно через 400 лет.

К моменту смерти королевы Анны протестантство уже давно стало утвердившейся религией государства и, согласно Акту о престолонаследии от 1701 года, престолы Англии и Шотландии больше не могли занимать католики. Но в Англии не осталось ни одного наследника протестанта! И тогда взоры англичан обратились на ближайшую протестантку – принцессу Софию Ганноверскую, внучку Якова I, занимавшую 50-е место по кровной линии наследования. Благодаря этому право на британскую корону получил ее сын – принц Георг Людвиг, ставший Георгом I. Так на смену Стюартам пришла династия Ганноверов.

Во время правления Георга I были завершены шесть комнат дизайна Джона Ванбруга. А его сын Георг II со своей женой Каролиной Ансбах были последней королевской четой, жившей во дворце. При них были осуществлены дальнейшие ремонтные работы – с помощью архитектора Уильяма Кента была заменена обстановка и декор. Пришедший им на смену Георг III не захотел здесь жить и прямо заявил: «Моей ноги не будет в этом дворце!» Парадные комнаты вызывали у него ассоциации с унизительной для него сценой, когда дедушка Георг I однажды ударил его по лицу за совершенно невинную ремарку. После этого Хэмптон Корт пришёл в полное запустение. Но затем в эпоху романтизма покои Генриха VIII и Большой Холл были отремонтированы, а в 1838 году внучка Георга III, королева Виктория, открыла дворец для публичного посещения.

С тех пор здесь царит удивительная атмосфера средневекового празднества. Как только вы заходите через ворота в первый дворик резиденции и служитель ставит на вашу руку чернильную печать в виде короны, вас приветливо встречают мужчины и женщины в костюмах времен Тюдоров, а указатели услужливо показывают дорогу в различные апартаменты, построенные вокруг четырех внутренних дворов. Несмотря на всю грандиозность сооружения, внутри оно очень уютное. Для осмотра открыты огромные помещения средневековых кухонь, Большой зал Генриха VIII, покои Тюдоров, Галерея королевы и удивительная Королевская часовня.

В королевских покоях можно увидеть антиквариат и старинные картины, наиболее значительные из которых принадлежат Монтене, Рафаэлю и Брейгелю Старшему. Хэмптон Корт также славится знаменитым собранием гобеленов и мебели. Всего у Генриха было около 3 тысяч гобеленов, каждый из которых был расшит золотом, причем на изготовление одного гобелена уходило столько же денег, сколько на строительство одного боевого корабля! Также поражает воображение огромная коллекция оружия – мушкеты, пистолеты, мечи, кинжалы и другие военные атрибуты, развешанные на стенах огромного холла-приемной в виде причудливого орнамента. Но самым примечательным местом во дворце является королевская Часовня – одна только лепка потолка считается в Британии образцом уникальности и неповторимости. Алтарь часовни обрамлен массивной дубовой рамой в стиле Барокко, изготовленной во времена правления королевы Анны. На уровне второго этажа находится ложа, которую королевская семья посещала во время службы – отдельно от общей конгрегации, расположившейся внизу.

Но когда, казалось бы, вы уже осмотрели все многочисленные апартаменты и выбились из сил, снаружи вас ожидает прогулка по великолепному парку, обрамляющему дворец с трех сторон. Здесь вы можете увидеть фруктовые сады и цветники, фонтаны, плац для турниров, а также самый старинный в мире теннисный корт. Доминирующей чертой парка является величественная схема знаменитого архитектора Кристофера Рэна – от дворца идут три прогулочные дороги, разветвляющиеся в форме вороньей лапки, и окаймленные аккуратно подстриженными деревьями. Центральная авеню продолжена каналом, известным под названием Длинная Вода, который был вырыт во времена правления Карла II в 1662 году. Такой дизайн считался довольно радикальным, и в нем можно узнать еще одно влияние Версаля. Каждый год в начале июля по обеим сторонам канала проводится самая большая в мире выставка цветов, на которой посетители могут купить растения, цветы и садовые аксессуары.

Справа от дворца – официальный французский парк, окруженный позолоченными воротами из сварочного железа. Он был разбит для Вильгельма Оранского по образцу голландского Хет Лу (полностью восстановлен только в 1992 году) – с ухоженными остролистами и тисами вдоль дорожек геометрической формы. Еще одной достопримечательностью сада является виноградное дерево, посаженное еще в 1769 году и растущее в парнике под названием «Большой виноград» (он действительно считается самым большим в мире). К 1968 году его ствол достиг более 2 метров в ширину и более 30 метров в длину, и он все еще плодоносит – 270-380 кг десертного черного винограда в год! Корзинки с виноградом можно купить в сентябре, когда собирается урожай.

Слева от дворца находится знаменитый живой лабиринт, спроектированный в 1689 году Джорджем Лондоном и Генри Вайзом по заказу Вильгельма Оранского. Считается, что он построен на месте еще более раннего варианта времен кардинала Уолси. Это в нем блуждали герои известного романа «Трое в лодке не считая собаки» Джерома К. Джерома.

На территории парка ежегодно, в июне месяце, проводится музыкальный фестиваль, на котором выступали такие знаменитые певцы и музыканты как Элтон Джон, Эрик Клэптон, Том Джонс, Андреа Бочелли, Лайза Минелли и другие. Но даже если вы не попадете на фестиваль музыки и выставку цветов, то праздничная атмосфера вам гарантирована в любой день! Помимо кафетериев и ресторанов в самом дворце, летом тут выставляют сотни палаток, в которых различные производители предлагают свою продукцию – от сыров, колбас и устриц до автомобилей! Многие продукты вам дадут попробовать бесплатно, а вот желающим купить они обойдутся в копеечку. А если вам захочется повысить градус, то обаятельные ребята угостят вас рюмочкой дорогого джина или ликера, тем самым побуждая вас купить бутылочку-две. Про музыку здесь тоже не забыли – прямо посреди парка расположена небольшая веранда, где играют музыканты в различных стилях – от рока до джаза, в то время как повсюду вас ждут удобные шезлонги, услужливо расставленные на траве. Танцуйте, расслабляйтесь и получайте удовольствие!

На этом рассказ о замечательном дворце подошел к концу, и пришла пора попрощаться с нашими главными героями – кардиналом Томасом Уолси и Генрихом VIII, которые сыграли огромную роль в истории своей страны. Двумя колоссами, которые по всем параметрам не должны были править страной, но которым судьба все же доверила такую почетную и ответственную миссию. Порвав с Римом, Генрих создал новую английскую нацию, осмелившуюся противопоставить себя всей Европе. Возможно несговорчивую, даже страдающую ксенофобией, но уверенную в себе, построившую сильное королевство и мощный военно-морской флот. Какая-то часть Генриха живет в англичанах и сегодня, и в каком-то смысле они все похожи на него.

Часть 2 Елизавета I

Благая весть

17 ноября 1553 года из Лондона, отчаянно пришпорив коня, выехал гонец. На скамейке под огромным дубом, распластавшим свои могучие ветви в глубине парка Хэтфилд Хаус, его с нетерпением ожидала молодая женщина. Всего только шесть часов назад гонец был слугой ее величества Марии I, а теперь он вез судьбоносное известие об ее смерти новой королеве. Быстро и ловко спрыгнув с лошади, он положил в протянутую ладонь Елизаветы королевское кольцо, а затем упал перед ней на колени. Длинными пальцами она крепко сжала этот долгожданный и заветный символ власти и, тоже опустившись на колени, произнесла слова из 118 Псалма: «Все в божьих руках, он велик в наших глазах».

То, что раньше казалось совершенно невероятным, теперь сбылось – протестантка Елизавета, незаконное дитя Генриха VIII, получила право взойти на английский престол. Ей было всего 25, но сколько уже выпало испытаний на ее долю! Ни одному из претендентов на английскую корону не приходилось ранее так упорно бороться за ее обладание, как ей – большинство из них получало ее практически на тарелочке. Не говоря уже о том, что женщин в то время не сильно жаловали, и если они не могли произвести на свет сына-наследника, их просто пускали в расход. Принцессы в лучшем случае могли рассчитывать на удачное замужество и благоволение со стороны заморского принца или короля.

«Все в божьих руках…» Да, Бог действительно заботился о Елизавете. После смерти старшей сестры Марии, с того самого момента, как заветное кольцо оказалось в ее руке, удача будет сопутствовать ей всегда, на каждом шагу. И Елизавете нужна была эта удача как воздух – ведь ей предстояло взвалить на себя огромную ношу управления страной. Страной, расколотой религиозными распрями на два лагеря, а также окруженной могущественными державами, готовыми как акулы впиться в ее горло…

Но все это будет завтра. А сегодня она собиралась с мыслями в своем любимом Хэтфилд Хаус, в котором провела счастливое детство. Она гуляла по саду, оглядываясь назад в прошлое – вспоминая каждый камень, о который судьба заставила ее споткнуться, и каждую неожиданную удачу, спустившуюся на нее, как благословение с небес. Хотя до сих пор камней было значительно больше…

Счастливое детство

Отец Генрих VIII отправил ее сюда совсем еще малюткой. В свои неполные три месяца Елизавета уже имела свой собственный королевский дворец, обслуживаемый целой армией прислуги – няньками и воспитателями, придворными и учителями, слугами и казначеем. Королевский дворец Хэтфилд был построен на месте конфискованного в годы Реформации дома Илийского епископа Джона Мортона, который одно время был министром короля Генриха VII. Усадьба удобно располагалась недалеко от Лондона, в сельской местности города Хэтфилд, графство Хартфордшир.

С маленькой Елизаветой прибыла во дворец и ее опальная 17-летняя сестра Мария – в наказание за отказ признавать религиозные реформы отца, а Анну Болейн – королевой. Что было неудивительно – мачеха, казалось, находила особое удовольствие в том, чтобы унизить падчерицу при любой возможности, отняв у нее все оставшиеся от матери драгоценности и требуя оказания королевских почестей. Все это больно ранило Марию и вовсе не способствовало пробуждению родственных чувств к сводной сестре. И как бы Мария ни избегала встреч с «испорченной протестантской девчонкой», из-за которой она лишилась отцовской любви, они неизбежно с ней сталкивались в коридорах дворца или аллеях парка. Одним из первых образов, запечатлевшихся в памяти маленькой Елизаветы, должно было быть упрямое, бледное лицо рыжеволосой девушки, во взгляде которой сквозили обида и неприязнь.

При штате прислуги в тридцать два человека маленькой принцессе вполне хватало внимания и заботы, но можно ли утверждать, что ей доставало подлинной любви и ласки? В первые полгода ее жизни каждый из родителей навестил Елизавету дважды, и всего лишь один раз они приехали вместе, задержавшись на целых два дня. Ее мать Анна была слишком занята попытками удержаться на троне и родить сына-наследника, и поэтому постоянно боролась за внимание короля. К тому же у королевских особ не было принято отвлекаться от государственных дел и придворных развлечений, что ни в коей мере не было проявлением черствости или нелюбви к ребенку, но лишь заведенным порядком.

Помнила ли Елизавета туманный образ матери? Удлиненный овал лица, тонкие нежные пальцы, ласкавшие ее, большие темные глаза, в которых сквозило одно беспокойство? Помнила ли она сцену, разыгравшуюся между ее родителями во внутреннем дворике? Когда Анна с наигранной веселостью поднесла мужу их крошку-дочь, безуспешно стремясь вызвать у него улыбку, в то время как король, подобно грозному судье, хранил холодное молчание. Или как однажды отец, схватив маленькую Елизавету на руки, носил ее из зала в зал, умиленно целуя и расхваливая придворным. Что послужило поводом? Оказывается, король радовался смерти своей первой жены Екатерины Арагонской, и все складывалось для него как нельзя лучше – у него на руках лепетало живое подтверждение тому, что у них с Анной может вскоре появиться наследник.

Но наследника не последовало, и в жизни Елизаветы наступил самый трагичный период, который и определил всю ее дальнейшую судьбу. Но кто мог объяснить трехлетней девочке, что ее родной отец казнил ее мать как «изменницу и шлюху», а саму девочку признал незаконнорожденной и лишенной прав престолонаследия? И что ее постигла участь сестры Марии. Теперь вместо титула Их Высочество Могущественные принцессы и наследницы английской короны, они обе стали просто «леди Елизавета» и «леди Мария». Только после этого события сердце Марии оттаяло и она стала называть Елизавету сестрой, а не бастардом. В одном из писем к отцу она даже признавалась, что не может не испытывать радости при виде «такого смышленого ребенка».

Сам Генрих больше не хотел видеть дочь «изменницы Болейн» и общался с ней только с помощью посланников. Статус Елизаветы был непонятен даже ее ближнему окружению, и тогда ее воспитательница леди Брайан обратилась за советом к главному министру Томасу Кромвелю: «Как нужно обращаться с девочкой? И кстати, можно ли выслать побольше новой одежды, ибо она полностью выросла из старой? И где ей принимать пищу? Достаточно ли она взрослая, чтобы кушать в Большом Холле, или пусть она продолжает кушать в своих апартаментах, где будет легче держать ее подальше от обильной еды, которая плохо влияет на ее зубы и пищеварение?». Дело в том, что хитрецы придворные специально заказывали поварам тяжелые, сытные и изысканные блюда, которые в буквальном смысле были не по зубам ребенку. Они торжественно выставляли их на стол, а затем уносили нетронутыми, чтобы после полакомиться самим.

Но каковым бы ни был статус Елизаветы, никто не забывал, что она королевская дочь, и для того, чтобы жениться на ее матери, Генрих порвал с Римом и сделал себя главой английской церкви. Несомненно, как всякий «королевский бастард», она стояла на социальной лестнице неизмеримо выше остальных, и ее грядущую судьбу можно было легко предсказать: девочке предстояло стать одной из разменных фигур в политических играх короля-отца с другими монархами. Ей скоро подыскали бы подходящую партию при одном из европейских дворов, и, предварительно дав ей надлежащее образование, научив музицировать, вышивать гладью, грациозно танцевать и говорить по-французски, отдали бы в уплату за дипломатические уступки, чтобы скрепить нарождающийся политический союз.

Жизнь сестер также зависела от того, какие отношения складывались у них с новыми жёнами отца, которых он довольно часто менял. Когда следующая жена Генриха, Джейн Сеймур, умерла после родов, маленького наследника Эдуарда отправили в тот же Хэтфилд Хаус. Теперь сестры стали няньками для наследника престола, а у Елизаветы даже отняли воспитательницу леди Брайан, назначив ее смотреть за принцем. Эдуард, по словам Генриха, был «самой большой драгоценностью во всем королевстве», и поэтому от домашней челяди требовали высокие стандарты безопасности и чистоты. Принца окружала поистине королевская роскошь – в комнате были развешаны дорогие гобелены, а его одежда, книги и даже столовые приборы были инкрустированы драгоценными камнями и золотом. У него были даже свои собственные певцы и музыканты, не говоря уже о бесчисленном количестве игрушек.

Это необычное семейство, состоящее из сводных сестер и брата, поистине наслаждалось в Хэтфилде деревенской жизнью. У них были сады для размышлений, парки для охоты и наставники для обучения. Обе сестры были внимательны к брату и часто его навещали. По воспоминаниям леди Брайан, Елизавета была «нежна по отношению к ребенку, как никто другой», и однажды подарила ему рубашку, которую сшила сама. Эдуард тоже любил компанию сестер, и в одном из писем признался Марии: «Я люблю тебя больше всех». Правда, этой любви не хватило в будущем на то, чтобы допустить ее к королевскому трону. Между ними мрачной тенью встанут религиозные разногласия…

А пока бедную Марию заставляли признать Генриха главой англиканской церкви, отказаться от папской власти и признать брак своих родителей незаконным. Она сопротивлялась до тех пор, пока Генрих в бешенстве не пообещал отправить ее на плаху как государственную преступницу. Но тут вмешался в дело ее кузен император Карл, который был с нею одно время обручен. Он наказал испанскому послу убедить упрямицу, чтобы та ради спасения жизни подчинилась. Глотая слезы, Мария, в конце концов, подписала документ, в котором согласилась на все требования, правда с полной уверенностью, что совершает тяжкий грех. Тем не менее жизнь ее стала намного легче – Генрих снова допустил дочь к себе, приказал восстановить ее двор и позволил жить в королевских дворцах.

Обучение королевских детей

Обучение и воспитание придворных детей в XVI-м веке наиболее точно выразил один из королевских учителей: «Никогда не отводите палку от спины мальчишки. И особенно не жалейте дочерей». Дети должны были присоединиться к накрахмалено-корсетному взрослому миру как можно скорее, и поэтому от них ожидали, что они будут выглядеть и вести себя, как их родители. Даже малейшее непослушание наказывалось крайне жестоко.

Но Елизавете повезло. Ее наставниками были люди новой волны – лучшие преподаватели Кембриджа, приверженцы Реформации, молодые и свободомыслящие ученые. Они считали, что с помощью доброты можно добиться большего, чем с помощью палок. Но принцессе и не нужны были палки – она была примерной ученицей, и очень рано начала проявлять природные способности. Государственный секретарь Томас Райзли, посетивший Елизавету в замке Хартфорд в 1539 году, провидчески заметил: «Если ее образование будет не хуже, чем ее воспитание, она станет украшением всего женского рода». А итальянский посол после встречи с Елизаветой умилялся тому, как шестилетний ребенок держит себя с важностью и достоинством сорокалетней матроны.

Первым наставником Елизаветы стал Уильям Гриндэл – талантливый и опытный учитель, под руководством которого она научилась писать по-английски, по-латыни, по-итальянски, а также продвинулась в знании французского и греческого языков. Её латынь была безупречна – на этом языке она не только читала сочинения римских историков, но и писала пространные письма своей последней мачехе Екатерине Парр. Ее учили новым прогрессивным методом двойного перевода. Чтобы добиться абсолютной точности, сначала текст нужно было перевести с английского на латинский, а затем обратно на английский. Для многих детей это было абсолютной пыткой, но не для Елизаветы. Казалось, она обладала мозгом компьютерного программиста! Причем любовь к переводам осталась у нее на всю жизнь, и делала она это не только для тренировки мозга, но и ради развлечения. К концу жизни она также освоила уэльский, шотландский, ирландский и корнуоллский, причем, по словам венецианского посла, «овладела этими языками в таком полном объеме, что они казались ее родными языками».

Помимо иностранных языков, она также изучала историю и философию, занималась верховой ездой и стрельбой из лука. А когда в 1548 году Гриндэл умер, ее обучением занялся Роджер Ашам, обладавший буквально энциклопедическими знаниями. К концу формального обучения Елизавета была одной из самых образованных женщин своего времени.

Ее старшая сестра Мария тоже была развита не по годам. Ее план воспитания был составлен еще матерью, Екатериной Арагонской, которая заказала испанскому гуманисту Жану Луи Вевису написание трактата о христианском воспитании девочек. В июле 1520 года, когда ей было всего четыре с половиной года, она развлекала французскую делегацию игрой на клавесине. К 9 годам Мария могла читать и писать по-латыни, изучала французский и испанский языки, освоила грамматику, училась музыке и танцам, а в свободное время занималась верховой ездой и соколиной охотой. Огромное значение в ее обучении уделялось творчеству христианских поэтов, а ради развлечения ей рекомендовали читать рассказы о женщинах, пожертвовавших собой – христианских святых и античных девах-воительницах.

Однако в образовании королевских дочерей было одно упущение – их совершенно не готовили к управлению государством, так как по английским законам королем мог быть только мужчина. К управлению государством готовили только их брата Эдуарда. Его формальное обучение Генрих поручил Ричарду Коксу и Джону Чику, а главными предметами были языки, философия и либеральные науки. Дополнительно его учили геометрии и игре на музыкальных инструментах – лютне и клавесине. Он был не по годам развитым и образованным ребенком – свободно владел греческим, латинским и французским языками, а также писал подробный дневник своего правления под названием «Хроники».

Эдуард обучался вместе с сыновьями знати, которые составляли его миниатюрный двор. Но принц больше других посвящал себя школьным занятиям, мотивируя это своим «долгом», и всегда опережал друзей в учебе, соревнуясь в академических достижениях даже со старшей сестрой Елизаветой. Он очень серьезно относился к своей будущей роли короля – живо интересовался всеми государственными делами, собирал глобусы и карты, а также изучал денежные вопросы, что свидетельствовало об очень высоком умственном развитии наследника. Вслед за Генрихом Эдуард проявил также горячий интерес к военному искусству, и на многих портретах можно увидеть, как он, подражая отцу, держит в руке золотой кортик с украшенным драгоценными камнями эфесом.

Примирение с отцом

В 1543 году Генрих неожиданно пригласил своих детей на рождество – в ознаменование примирения с дочерями, которых он ранее сделал нелегитимными и отстраненными от трона. Говорят, этому воссоединению способствовала его последняя жена Екатерина Парр, не имевшая своих собственных детей. Но так как ей пришлось вырастить и воспитать двоих детей своего предыдущего мужа, теперь она быстро нашла путь к сердцу детей Генриха. Маленький Эдуард так полюбил свою новую мачеху, что называл ее «моя самая дорогая мама», а однажды даже написал: «Я получил от вас столько хорошего, что мой мозг не в состоянии это охватить».

В тот рождественский вечер 12-летняя Елизавета преподнесла отцу необычный подарок – текст, переплетенный красной материей, на которой опытной вышивальщицей были золотом вышиты инициалы Генриха и его жены. Но внутри вся работа была выполнена только Елизаветой. И какая это была работа! Написанная идеальным курсивом сначала на латинском, а затем французском и итальянском языках, со вступительным словом, в котором дочь обращается к отцу с удивительной фразой: «Несравненный и самый великодушный из отцов». Тут нужно заметить, что боготворя отца и намереваясь стать подражательницей его добродетелей, она еще больше боготворила саму идею абсолютной монархии.

Семейное примирение не прошло даром – Генрих восстановил статус обеих дочерей как своих наследниц, издав последний Третий Акт о Наследовании. По этому поводу он пригласил их 26 июня 1544 года на грандиозный пир во дворец Уайт-холл, где принцессы были официально представлены ко двору. Там король и объявил порядок наследования: первым будет править сын Эдуард, затем Мария, и только потом – Елизавета. Находясь третьей в этом списке, у Елизаветы было мало шансов стать королевой, так как трон в первую очередь был бы передан детям Эдуарда или Марии.

Это было время, когда Елизавета чувствовала себя наиболее защищенной – она буквально купалась в любви и внимании со стороны отца. В королевском семействе установилась относительно спокойная атмосфера – Генрих был вполне счастлив с Екатериной Парр, у него подрастал принц-наследник, а его дочери, хотя бы внешне, смирились со своим положением «незаконнорожденных». Но эта безмятежность длилась недолго. Казалось, только недавно, 10 января, Эдуард написал из Хартфорда своему отцу и мачехе письмо, поблагодарив за новогодний подарок – последние королевские портреты, а уже 28 января 1547 года короля не стало. Для его умных и милых детей беззаботная жизнь навсегда закончилась и началась кровавая и безжалостная борьба за английский трон!

Интриги братьев Сеймур и их падение

Пока Генрих умирал в своей спальне дворца Уайтхолл, брат его третьей жены Эдуард Сеймур, в окружении советников, нервно шагал туда и обратно по коридору. В голове его вызревал дерзкий план: как взять власть в свои руки при новом короле, его родном племяннике. И когда в два часа ночи Генрих, держа за руку архиепископа Кранмера, испустил последний дух, Сеймур тут же помчался на лошадях за Эдуардом. Принца отвезли в охотничий дом Энфилд к сестре леди Елизавете, где детям и объявили о смерти отца. Они бросились друг другу в объятия и начали безудержно рыдать. И неудивительно – ведь они потеряли отца, перед которым благоговели. Елизавете было 13, а Эдуарду всего 9…

Затем им зачитали завещание, в котором говорилось, что король оставляет престол сыну Эдуарду, а в случае его смерти (при отсутствии наследников) его наследует Мария и ее будущие дети, и только затем Елизавета и её дети. А если дети Генриха не оставят наследников, то трон должен быть передан внукам его младшей сестры Марии Тюдор – Джейн, Екатерине и Марии. По неизвестным причинам Генрих исключил из завещания детей своей сестры – «любимых племянниц» Френсис и Элеонору, а также потомков своей старшей сестры Маргариты Тюдор, выданной замуж за шотландского короля. Итак, своим последним проявлением монаршей воли Генрих VIII не только подтвердил Третий Акт о Наследовании 1544 года, но и дал своим дочерям надежду если не на корону Англии, то по крайней мере на достойный брак с принцем любой европейской страны.

Чтобы обеспечить плавное наследование престола, договорились не объявлять о смерти короля в течение трех дней. И только 31 января 1547 года лорд-канцлер Томас Райзли сообщил в Парламенте о новом престолонаследнике Эдуарде, который должен был взять на себя роль управления Англией. Перед коронацией юный принц по традиции был перевезен в лондонский Тауэр, а уже оттуда в воскресенье 20 февраля он, во главе пышной процессии, выехал верхом на лошади в Вестминстерское аббатство. Огромные толпы лондонцев шумно приветствовали нового сюзерена, который в такой торжественный и ответственный момент чувствовал себя самым обыкновенным ребенком. Ему хотелось смеяться и наслаждаться этой веселой игрой, и, проезжая мимо Собора Св. Пола, он остановился, чтобы поглазеть на испанского канатоходца, который смешно качался и жонглировал различными предметами.

Дабы не утомлять малолетнего короля, церемония в Вестминстере была немного сокращена – Томас Кранмер подтвердил королевскую супрематию и назвал Эдуарда вторым Исайей, сыном царя иудейского, призывая его продолжать реформацию англиканской церкви, «избавляясь в своем правлении от тирании римских епископов, и уничтожая их изображения». Вся знать королевства приняла присягу новому королю Эдуарду VI, а вечером он восседал на банкете в Вестминстер Холле, о чем сделал трогательную детскую запись в своих Хрониках: «Весь вечер я сидел во главе стола с короной на голове».

Но не была ли эта роль слишком обременительной для девятилетнего мальчика, который мог стать разменной монетой в игре королевских советников? Мудрый отец предусмотрел и это. Дабы избежать узурпации власти в одних руках, он назначил 16 регентов, которые должны были исполнять роль Совета при молодом короле до тех пор, пока тому не исполнится 18 лет. Генрих хотел, чтобы Совет регентов управлялся коллективно, большинством голосов и на равных правах, и потому отказался от назначения лорда-протектора.

Но, несмотря на четкие королевские указания, Эдуард Сеймур быстро договорился с исполнителями завещания, которые в обмен на ложные свидетельства получили от него большие взятки, лакомые куски земли и почетные звания. Уже 4 февраля Совет регентов наделил Сеймура почти королевской властью – 13-ю голосами из 16-ти (остальные отсутствовали) его назначили лордом-протектором. Мало того, в марте того же года Сеймур получил специальный патент от короля, дающий ему почти монархическое право назначать членов Совета и консультироваться с ними по своему желанию. С этого момента автократическая власть Сеймура стала полной! Теперь Совет ему нужен был только для того, чтобы ставить сургучную печать на его решения.

Итак, захват власти Эдуардом Сеймуром прошел гладко. Но у него был противник в лице собственного брата Томаса, который очень завидовал его успехам, особенно после того, как тот стал герцогом Сомерсетом и лордом-протектором. Тот самый Томас Сеймур, в которого была так влюблена Екатерина Парр. Томас начал планировать восхождение к власти из своего замка Судли в Глостершире, и в его планы входило жениться на одной из дочерей Генриха – Елизавете или Марии. Но когда Совет наложил на эту идею вето, Сеймур сделал предложение вдове Генриха Екатерине Парр. Конечно же она сразу приняла предложение, и весной 1547 года они поженились.

Затем у него родился новый план – дабы приблизиться к трону, ему нужно было заполучить на воспитание в свой дом двух королевских наследниц – леди Елизавету и леди Джейн Грей. Последняя была внучкой Марии Тюдор и Чарльза Брэндона. И вот амбициозный Томас Сеймур предложил Генриху Грею отдать свою дочь на воспитание в его дом. Воспитание детей в семьях, стоящих выше по своему общественному положению, было тогда в порядке вещей: ребёнок приобретал связи и опыт светской жизни, а воспитатели – возможность выгодно устроить свои собственные матримониальные планы. Сначала Грей решительно отказался передавать дочь, но когда Сеймур посулил ему кредит в две тысячи фунтов, тот уступил, и Джейн переехала во дворец супружеской пары в Челси.

Выгодной мишенью для Сеймура была и богатая леди Елизавета, которую супружеская пара тоже взяла на воспитание. Его план удался – теперь у них в доме воспитывались уже две наследницы престола. Причем 40-летний Сеймур стал для Елизаветы не только отчимом, но и опекуном, а эта роль обычно предполагает полное доверие. Это доверие он вскоре вероломно нарушил, затеяв с 14-летней Елизаветой довольно странные игры. Поначалу его жена Екатерина старалась не видеть в этом ничего особенного, и ее вовлечение в эти игры делало их вполне невинными. Но со временем они становились все более неприличными – Сеймур заполучил ключ от спальни Елизаветы и начал приходить туда полуодетым по утрам, чтобы пощекотать или шлепнуть падчерицу по мягкому месту. Та была крайне смущена не только его «ухаживаниями», но и своей собственной реакцией на них – иногда она играла с ним в прятки и скрывалась за шторами спальни, а иногда вставала рано, чтобы полностью облачить себя в одеяния и быть для него недоступной. Да, Томас Сеймур казался ей интригующим, красивым и сексуальным мужчиной, но ей не только льстило, но и пугало такое внимание.

Наставница Кэт Эшли, понимающая, что происходит на самом деле, записала в своем дневнике: «Он шумно играл с ней в саду и порезал ее платье на тысячи кусочков». В то время как его жена Екатерина держала Елизавету и безудержно смеялась. А когда Эшли упрекнула Сеймура в том, что он портит репутацию принцессы, тот с вызовом отверг обвинения и заявил, что не имеет ни малейшего намерения останавливаться, так как в этих играх нет ничего порочного.

Но вскоре у Екатерины Парр тоже отпали всякие сомнения – после того, как она застала мужа в объятиях леди Елизаветы. Последовали долгие расспросы, во время которых девочка большей частью отмалчивалась, и, несмотря на материнскую любовь к падчерице, в мае 1548 года Екатерина отослала её в поместье Чешант, графство Хартфордшир. Это был последний раз, когда они виделись. Елизавета чувствовала себя пристыженной, и от сильных переживаний у нее случился первый нервный срыв. Эти срывы потом будут повторяться довольно часто, оставляя после себя долгие мучительные мигрени.

К тому времени Екатерина Парр, впервые за свои 35 лет, забеременела, и когда она отправилась рожать в замок Судли, Елизавета написала ей письмо с пожеланиями удачи. Но удача на этот раз изменила Екатерине – 5 сентября, через шесть дней после родов, она умерла от послеродовой горячки – точно также, как несколько лет назад сестра Томаса, королева Джейн Сеймур. Хотя поговаривали, что ее мог отравить и собственный муж – чтобы осуществить свои амбициозные планы и жениться на леди Елизавете. Новорожденную девочку назвали Марией – в честь Марии Тюдор.

Процессию на похоронах Екатерины Парр возглавляла леди Джейн Грей, после чего ее отец, Генри Грей, попытался вернуть дочь домой. Но Сеймур продолжал проявлять к ней интерес и сумел оставить девочку при себе еще на два месяца – контроль над ней был теперь его важнейшим политическим активом. Сама же Джейн, судя по сохранившейся переписке, предпочитала свободный режим дома Сеймура жёстким правилам отцовского дома.

Но центром внимания Сеймура по-прежнему оставалась Елизавета и его заветное желание стать королем Англии. Поэтому вскоре после смерти жены он послал ей письмо с предложением о женитьбе. На этот раз он даже заручился поддержкой ее наставницы Кэт Эшли. Но когда та спросила юную леди, вышла бы она замуж за Томаса Сеймура, ведь он великолепная партия, то в ответ услышала: «Он умен, но ему не хватает рассудительности». Да, Елизавета очень повзрослела за год своей ссылки. И хотя она была очарована красивым и харизматичным графом, ее прежняя робкая влюбленность сменилась трезвой оценкой. К тому же, согласно завещанию отца, ей не разрешено было вступать в брак до смерти брата Эдуарда без разрешения Совета, а она еще не готова была идти против отцовской воли.

Томас Сеймур, как всегда, опрометчивый, нетерпеливый и пылкий, не мог больше ждать. Ему было мало близости к трону клана Сеймуров, ему нужна была полная и абсолютная власть! Сначала он пытался уговорить короля Эдуарда назначить его главным управляющим при королевском дворе. Но когда тот отказался и предложил ему вместо этого титул барона и место в Совете, Сеймур попытался подкупить его карманными деньгами, которые, по их общей договоренности, подкладывал под ковер. Затем он начал настраивать короля против своего брата – мол, тот держит всю казну в своих руках и делает короля попрошайкой, нужно скинуть лорда-протектора и «установить свои правила, как это делают другие короли». Но Эдуард, воспитанный в подчинении Совету, не захотел даже слушать своего дядю.

И тут нетерпение и вспыльчивость Томаса Сеймура перешли все границы – одним январским утром 1549 года его застали в комнате короля с мечом в руке! Нет, он не собирался убивать Эдуарда – он просто проткнул мечом его любимую собачку, которая начала безудержно лаять после того, как он открыл королевскую спальню своим ключом. Поднялся невообразимый шум, в комнату ворвались люди и Томас был тут же арестован. Это переполнило чашу терпения и юного короля, и лорда-протектора, и Совета.

Когда всплыли детали поведения Томаса Сеймура в прошлом, ему был предъявлен ряд обвинений, включающих попытку свержения его брата с должности лорда-протектора и хищения с Бристольского монетного двора. Король тоже внес свою лепту и обличил его в деле с карманными деньгами. Но главное обвинение заключалось в следующем – Сеймур якобы ворвался в королевские покои с целью привести священника и осуществить двойной тайный обряд бракосочетания, предложив леди Джейн Грей в качестве невесты королю, а самому жениться на принцессе Елизавете.

Не избежала подозрений и сама Елизавета, хотя до сих пор ее отношения с братом были вполне доверительными, и она пользовалась всеми выгодами этого родства (брат даровал ей большие имения, включая Хэтфилд Хаус). Но теперь команда следователей во главе с Робертом Тирвитом прибыла в этот самый Хэтфилд, чтобы выяснить, была ли она в заговоре с лордом-адмиралом Сеймуром. Допрос затянулся на несколько дней, но на все вопросы Елизавета отвечала упорным «нет». Она защищала свое поведение с большим остроумием и пренебрежением, отказываясь признать вину и покаяться, и не поддаваясь на обещания защиты быть прощенной. Ее упрямство так выводило из себя следователя сэра Роберта, что ему пришлось заявить: «Есть основания полагать, что вы носите ребенка Сеймура». Елизавета была вне себя от возмущения и потребовала: «Пусть они обнародуют эти обвинения. Пусть меня вызовут в суд, чтобы весь народ увидел, что я не беременна. Я хочу видеть тех, кто меня обвиняет!»

Тем временем ее наставницу Кэт Эшли и слугу Перри арестовали и отправили в Тауэр, где под страхом пыток у них вырвали признание в скандальных событиях прошлого лета и даже в помолвке принцессы с Сеймуром. Когда поздней ночью Елизавета читала показания своих слуг, к ней прокрался ее придворный Уильям Сесил, который и посвятил ее в тонкости закона. Он объяснил, что ее могут обвинить в государственной измене только в том случае, если она лично планировала самовольное вступление в брак с Сеймуром, и тем самым тайно действовала против решения Совета.

И вот уже на следующий день в Елизавете взыграло упрямство, достойное ее отца-деспота. Она прямо заявила Роберту Тирвиту: «Вы, вероятно, приняли сплетни моих слуг за чистую монету. А что касается моего отчима Сеймура, то он глупый и недальновидный человек, и все его разговоры о браке не вызывали у окружающих ничего, кроме смеха, и воспринимались как очередная глупость». На что следователь возразил: «Когда вчера я вам показал признания, вы были в ужасе». Елизавета тут же отпарировала: «Да, это правда – я была в ужасе оттого, что мои глупые слуги, которые плохо понимают, что произошло, страдают из-за моих мнимых грехов. Я просто испугалась за них, так как Тауэр – не самое лучшее место». В результате Тирвиту не оставалось ничего другого, как доложить Совету: «Я видел по ее лицу, что она виновна. У нее очень острый ум и ничего невозможно вытянуть из нее без больших ухищрений».

Тем временем Уильям Сесил, ее будущий пожизненный советник, посоветовал Елизавете написать письмо в королевский Совет с отрицанием всех предъявленных обвинений. Будучи на волосок от смерти, она так и сделала, послав лорду-протектору дерзкое письмо, в котором потребовала вернуть ей любимую воспитательницу: «Она была со мной в течение долгого времени, многие годы и положила немало сил и трудов, чтобы воспитать меня в честности, поэтому мои обязанность и долг вступиться за нее, ибо святой Григорий учит, что мы более привязаны к тем, кто нас вырастил, чем к собственным родителям. Родители делают только то, что естественно для них, то есть приводят нас в этот мир. Те же, кто воспитывает нас, по-настоящему дают нам возможность чувствовать себя в нем хорошо!» Обращаясь к тому, от кого зависела ее судьба, Елизавета подписалась с истинным достоинством королевской дочери: «Подследственная. Ваш убежденный друг, насколько это в моих силах».

Это сработало, и через некоторое время Сесил принес ей хорошие известия – Кэт Эшли и Перри выпущены на свободу, невиновность Елизаветы доказана, и ее репутация не запятнана. Это была победа! Впервые в жизни она была на волосок от эшафота, но теперь могла облегченно вздохнуть…

Чего нельзя было сказать о Томасе Сеймуре, чья вина была более чем очевидной. И когда молодому королю доложили, что дядя Томас и не думает раскаиваться, он спокойно произнес: «Ну тогда он должен умереть». Этим тут же воспользовался лорд-протектор Эдуард Сеймур. И хотя обвинения в измене остались недоказанными и до суда дело не дошло, он лично подписал родному брату смертный приговор. Томаса заклеймили позором и 20 марта 1549 года «за многочисленные преступления против короны» отрубили голову на Тауэрском холме.

Как рассказывает один из наследников Томаса – Джон Сеймур, проживающий сегодня в своем наследном замке Берри Померой: «Томас был очень амбициозной, яркой личностью и он просто воспользовался предоставленными возможностями. Несомненно, он был упрямым и не продумал до конца, чем могут закончиться его интриги. Но он думал только о своей выгоде и намеревался взять от жизни все».

И действительно, Томас даже не подумал, что случится с его единственной дочерью Марией, которая теперь осталась круглой сиротой. Все его хозяйства и имения были проданы один за другим, а сбережения конфискованы короной – даже те, которые оставила ему в наследство жена Екатерина Парр. Девочку передали графине Суффолк, которая была крайне недовольна, так как это не сулило ей ничего, кроме лишних хлопот. Но после 1550 года Мария полностью исчезла из всех исторических записей. А так как она никогда не подавала исков по поводу своего наследства, историки пришли к заключению, что она не дожила до двух лет…

Смерть Сеймура поразила Елизавету до глубины души, хотя на людях она произнесла только одну фразу: «Сегодня умер человек больших запросов и мелкого ума». Это стало ее первым знакомством со взрослым миром грубой политики, а также жестоким уроком близких отношений – ведь даже дружба может означать опасность или смерть. Именно тогда она осознала все политические преимущества безбрачия, сделав однозначный вывод – если мужчина хочет с ней сблизиться, его глаза больше направлены на трон, чем на нее.

Когда страсти поутихли и Елизавету, наконец, оставили в покое, она вернулась в свой любимый Хэтфилд. Но этот труднейший экзамен, который потребовал от нее проявления стойкости, изворотливости и хитрости, обошелся ей дорогой ценой – у нее началось тяжелое нервное истощение. Вернулись головные боли, которые мучали ее во время недавних допросов, и которые еще часто будут к ней возвращаться в минуты горьких испытаний. Но чистый воздух Хэтфилда пошел ей на пользу – она много ездила верхом и охотилась, и физические нагрузки стали хорошим лекарством.

Отношения короля Эдуарда со своей второй сестрой Марией тоже не были гладкими. Так как регенты короля опасались, что Мария выйдет замуж и с помощью супруга попытается захватить престол, ее старались держать подальше от двора и всячески настраивали малолетнего короля против сестры. Но основной причиной для трений было нежелание Марии переходить в протестантскую веру, которую исповедовал король. Эдуард неоднократно требовал от нее полного религиозного повиновения, и каждый раз Мария отказывалась подчиняться. Она оставалась верной римскому католичеству – религии своей матери Екатерины Арагонской, и продолжала служить традиционную мессу в своей часовне. Она даже обратилась в своему кузену Карлу V, чтобы тот с помощью дипломатического давления вытребовал для нее право исповедовать католицизм.

Религиозные противоречия между братом и сестрой продолжали расти, и потому она редко появлялась при дворе. Поводом для одного из таких визитов послужило приглашение на рождество 1550 года – Эдуард пожелал провести его вместе со своими сестрами. Но праздник был совершенно испорчен, когда 13-летний король публично, на глазах у всего двора, осудил Марию за игнорирование его законов богослужения, чем довел до слез не только ее, но и самого себя.

Через полгода после казни Томаса Сеймура такая же печальная участь постигла и его брата Эдуарда. Последовательность событий, приведших к падению лорда-протектора, можно назвать «государственным переворотом». Члены Совета уже давно под него копали, используя его собственные ошибки и промахи. Сначала он был изолирован в Совете за излишнюю либеральность – он не сумел эффективно подавить восстание торговца Роберта Кетта на востоке страны, вспыхнувшее вследствие возмущения населения Норфолка против огораживания (насильственной ликвидации общинных земель). Протестующие верили в легальность своих действий, так как лорд-протектор посылал на места слишком либеральные комиссии, тем самым подавая людям неясные и противоречивые сигналы. Подраставший Эдуард VI записал в дневнике, что восстания начались потому, что «некоторые комиссии были посланы искоренять огораживания». Таким образом, восстания рассматривались как колоссальное фиаско правительства, и как бы ни был популярен Сеймур, Совет возложил ответственность именно на него.

Тут следует упомянуть, что единственным неоспоримым достоинством Эдуарда Сеймура было умение воевать, что он и доказал своими карательными экспедициями в Шотландии еще при Генрихе VIII – после того, как шотландцы не выполнили своего обещания обручить короля Эдуарда с Марией Стюарт. Сеймур одержал победу в битве при Пинки в 1547 году и организовал военные гарнизоны на оккупированной территории, но идея объединить два государства с помощью захвата земель оказалась крайне нереалистичной. Случилось обратное – шотландцы объединились с французами, которые в следующем году послали подкрепление. Таким образом, и тут Сеймур потерпел полное фиаско.

Все эти события были восприняты обществом как личная неудача протектора, и к концу сентября 1549 года Тайный совет решил выступить против него единым фронтом. Его предупредили, что его правлению грозит конец, после чего 1 октября Сеймур силой увёз короля в Виндзорский замок и оттуда издал прокламацию, в которой говорилось, что король и государство в опасности. Король Эдуард коротко отметил это событие в своих Хрониках: «Думаю, что меня заключили в тюрьму». А так как военные действия в присутствии короля были неприемлемыми, то 11 октября он заключил соглашение с членами Совета и сдался. 12-летний король сам «руководил» его арестом и отправкой в Тауэр, подведя краткий итог преступлений Сеймура в своем дневнике: «Честолюбие, тщеславие, объявление необдуманных войн, небрежность в Ньюхэйвене, обогащение за счет моей казны, преследование своих собственных интересов, мол делаю что хочу и проч.»

Совет тоже не остался в долгу и опубликовал многочисленные детали того, как правительство Сеймура нарушило завещание Генриха и назначило его протектором. Но дальше этого дело не пошло. Через четыре месяца, в феврале 1550 года, новый лидер Тайного совета Джон Дадли, герцог Уорвик, освободил Сеймура из Тауэра, вернул его в Тайный совет и, в знак примирения, даже породнился с ним – его третий сын, тоже Джон Дадли, женился на старшей дочери Сеймура Анне. Они с давних пор были друзьями и соратниками, вместе воевали в Шотландии и вместе сидели в регентском Совете молодого короля. Их обоих считали лидерами Совета, и, по словам вышедшего на пенсию имперского посла Юстаса Шепуи, «в королевстве нет более титулованных дворян, которые бы годились для этой роли».

Но к реальной власти Сеймура уже никто не подпускал, и поэтому он начал плести интриги против своего благодетеля, после чего терпение членов Совета достигло предела. В октябре его снова арестовали по обвинению в заговоре и попытке вернуть власть, осудили за «нелицензионное собрание вооруженных людей» и лишили герцогского титула, а утром 22 января 1552 года его казнили на Тауэрском холме. Позже, когда Дадли сам оказался в Тауэре за государственную измену, перед лицом смерти он признался, что ничто так болезненно не мучило его совесть, как эта махинация против Эдуарда Сеймура, герцога Сомерсета.

И опять краткое и бесстрастное упоминание в Хрониках Эдуарда: «Сегодня, между 8-ю и 9-ю часами утра, в Тауэре отрубили голову герцогу Сомерсету». В мире королевской тирании этот ребенок держал в своих руках страшную власть, и с детским безразличием и беспечностью подписывал любые смертные приговоры.

Восхождение Джона Дадли

На этом правление клана Сеймуров закончилось, и началось правление клана Дадли. И хотя новый лидер Совета не мог похвастаться королевским происхождением, как его предшественник Сеймур, Джон Дадли отлично понимал, что для полноты власти ему тоже нужен полный процессуальный контроль над Советом. Для этого он начал продвигать туда собственных ставленников и избавляться от оппонентов, а затем, заручившись поддержкой членов Совета в обмен на титулы, полностью взял правление в свои руки. Сам он также обзавелся новым титулом и стал герцогом Нортумберлендом.

После всех этих пертурбаций его, наконец, провозгласили лордом-президентом Совета и главой королевского дома, куда он ввел многочисленных членов своей семьи. Его сильная позиция в Совете базировалась на его личном влиянии на короля – Джон Дадли сделал все возможное, чтобы очаровать Эдуарда. А чтобы держать в узде народ и предотвращать будущие восстания, он направил в местные советы постоянных представителей короны, которые командовали военными силами и отчитывались перед правительством. Дадли также смог решить проблемы королевских финансов, и к 1552 году была восстановлена и сильно укрепилась английская монета, а с ней улучшилась торговля и упали цены.

Он также взялся за решение международных проблем, хорошо понимая, что Англия больше не может себе позволить затраты на войну с Шотландией – содержание огромных армейских гарнизонов оказалось непосильной финансовой ношей. Именно Дадли подписал с Францией мирное соглашение в 1550 году, по которому английские войска были выведены из Болоньи и Шотландии. Правда, это открыло зеленую дорогу французскому королю Генриху II, который воспользовался трудным положением англичан и закрепил победу двумя династическими браками – в 1551 году его дочь Елизавета Валуа была обручена с английским королем Эдуардом, а старший сын Франсис – с шотландской королевой Марией Стюарт. Таким образом, в будущем французы намеревались претендовать как на английский, так и на шотландский трон.

В том же году Эдуард пригласил ко двору Елизавету, с которой не виделся со времен заговора Сеймура, устроив смотрины одной из вероятных наследниц престола. Елизавета предстала перед двором скромной девицей-пуританкой – ей все еще хотелось реабилитировать себя после скандала с Сеймуром. Среди разряженных и усыпанных драгоценностями придворных дам она выглядела их полной противоположностью – в строгом платье, без всякой косметики и украшений, с прямыми распущенными волосами, чем совершенно очаровала брата и даже вызвала сенсацию при дворе. Но это было нечто большее, чем имидж – ее охватил новый дух протестантизма, который так поддерживался королем.

Герцог Нортумберленд тоже оценил ее по достоинству. Ходили слухи, что поначалу этот далеко не молодой государственный муж сам подумывал жениться на принцессе, чтобы вместе с ней взойти на престол. Но после личной встречи он изменил свои планы – возможно, Елизавета показалась ему слишком самостоятельной и хитрой, и он не был уверен, что сможет превратить ее в послушное орудие своего правления. Так или иначе, он больше никогда не допустит ее к королю. Даже когда Эдуард заболеет, Нортумберленд вышлет навстречу спешившей к брату Елизавете гонца с подложным письмом, предписывающим ей от имени короля возвратиться в Хэтфилд.

Завещание и смерть короля Эдуарда

Да, в феврале 1553 года король заболел, и свадьба с французской принцессой становилась все более отдаленной перспективой. В апреле у него наступило временное улучшение и он даже вышел прогуляться по парку Вестминстера, но к концу месяца опять ослабел. Пришло время подумать о завещании. Эдуард вместе с Советом составил проект документа под названием «Мои предложения по наследованию», которые полностью противоречили Третьему Акту Престолонаследия от 1543 года и завещанию его отца Генриха.

Его сестра Мария полагала, что воля их отца восторжествует, но Эдуарду удалось найти лазейку – он воспользовался тем, что когда-то Генрих официально объявил своих дочерей незаконными. А Эдуард был убежден, что английский монарх обязан быть законным наследником, и более того – протестантом. К тому же у него были опасения, что Мария восстановит католицизм и отменит все его реформы. А об этом даже страшно было подумать! Поэтому он исключил из списка претендентов своих близких родственниц – католичек сестру Марию и кузену Марию Стюарт, а заодно и протестантку Елизавету. Так как советники предупредили, что он не может лишить права преемственности только одну из сестер.

Среди легитимных наследников остались лишь три внучки младшей сестры Генриха Марии – Джейн, Екатерина и Мария Грей, которые разделяли протестантские идеи короля. Однако в новом документе Эдуард поставил совершенно новое условие – унаследовать трон должен будет только мужчина, и наследниками престола объявлялись будущие сыновья Джейн Грей и ее сестер.

И тут, в связи со стремительным приближением к королевскому трону леди Джейн Грей, которая уже давно была представлена ко двору и неоднократно участвовала в дворцовых церемониях, Джон Дадли стал подумывать о другой свадьбе – леди Джейн и его сына Гилфорда. Тем более, что ее отец Генри Грей был совсем не против – после падения лорда-протектора ему удалось избежать больших неприятностей и удачно присоединиться к партии Джона Дадли, а также получить доходные должности при дворе.

И вот 24 апреля, когда возможность выздоровления короля Эдуарда ещё не ставилась под сомнение, Джон Дадли и Генри Грей заключили соглашение о помолвке своих детей. В тот день состоялись еще две помолвки – Генри Грей выдавал среднюю дочь Екатерину за лорда Герберта, старшего сына графа Пембрука. А Джон Дадли – свою дочь Екатерину за Генри Хастингса, наследника герцога Хантингдона.

Но в начале мая королевские доктора потеряли последнюю надежду на выздоровление короля – его мучили температура и постоянный кашель, и состояние ухудшалось с каждым днем. И тогда срочно 25 мая, на Троицу, сыграли тройную свадьбу, которая удивила французского и итальянского послов неслыханной роскошью и демонстративным отсутствием в списке приглашённых имперских послов. В тот же день Генри Грей обручил и свою младшую дочь, 9-летнюю Марию, с ее дальним кузеном, 18-летним лордом Артуром Греем. С этого дня семьи Дадли и Греев объединили свои усилия в борьбе за власть. Все три дочери Генри Грея стояли первыми в очереди к королевскому трону, и нужно было срочно произвести на свет наследников мужского пола. Хотя, как показало время, все эти усилия оказались напрасными…

До сих пор остаются неразгаданными многие моменты тех событий. Был ли брак Джейн и Гилфорда частью заранее составленного плана или это просто «удачное» стечение обстоятельств? Боялся ли Джон Дадли прихода к власти католички Марии, и поэтому убедил смертельно больного короля отрешить от престолонаследия своих сестер? Во многих работах ХХ века историки описывают Эдуарда не как марионетку в руках Дадли, а самостоятельного политика, первым предложившим назначить наследниками, в обход Марии и Елизаветы, ещё не рождённых детей Джейн Грей. И скорее всего, так и оно есть.

А как относилась сама Джейн к браку с Гилфордом? Это известно лишь из отчетов венецианских посланников. Сначала, якобы предчувствуя опасность, она противилась браку, но родители угрозами и уговорами вынудили её согласиться. Дальнейшая совместная жизнь молодожёнов описана источниками противоречиво. По сообщению имперского посла, сначала супруги жили раздельно – якобы из-за «незрелого возраста» мужа, а в середине июня, после двух или трёх проведенных вместе ночей, Джейн, под предлогом «отравления», уединилась в загородном доме в Челси и оставалась там до провозглашения ее королевой 10 июля.

В последний раз король появился на публике 1-го июня. Выглядывая в окно из замка Гринвич, он приходил в ужас от мысли, что народ видел его таким «худым и истощенным». После этого толпы народа прибывали еще несколько дней – в надежде снова увидеть короля, но 3-го июня им сказали, что ему нельзя выходить, так как для его больных легких погода слишком прохладная.

Практически на смертном одре, уже не вставая с постели, Эдуард вновь взялся за перо – он лично следил за составлением адвокатами последней версии своего документа, на котором поставил подпись «в шести местах». У него не было другого выхода, как назвать своим наследником женщину, так как у сестер Грей не оставалось времени на то, чтобы родить сыновей. По последней версии, строка закона о передаче короны «сыну леди Джейн» была исправлена на следующую: «леди Джейн и ее сыну». Правда, с оговоркой, что это будет исключением, но ни в коем случае не правилом. Все эти изменения к тексту превратили Джейн в наследницу престола Англии.

15-го июня Эдуард собрал возле своей постели высочайших судей и приказал им подготовить на основе последнего документа грамоту, которую он собирался представить на рассмотрение Парламенту. Затем король попросил ведущих адвокатов в его присутствии подписать обязательство, в котором они соглашались исполнить это завещание после его смерти. Но через несколько дней, когда главный судья Эдуард Монтагю и его коллеги выразили правовые сомнения по поводу этой грамоты, Джон Дадли, герцог Нортумберленд, «даже затрясся от гнева и заявил, что будет бороться голыми руками с любым, кто захочет вступить с ним в схватку». Монтагю также услышал, как кто-то из стоявших позади лордов тихо сказал: «Если они откажутся это сделать, значит они предатели».

Нортумберленд делал все возможное, чтобы переворот прошел по плану и даже отправил свои военные корабли патрулировать Темзу. И вот через неделю грамота была подписана сотней вельмож, включая советников, членов палаты лордов, архиепископов, епископов и шерифов. Многие из них потом заявят, что их принудил к этому герцог Нортумберленд, хотя в момент подписания все молчали, не проявив ни малейшего сопротивления.

6 июля 1553 года разразилась небывалая буря, погрузившая Лондон в кромешную тьму. А в это время в роскошном дворце Гринвич умирал 15-летний мальчик – Эдуард VI, единственный сын Генриха, ради которого тот развелся с одной женой и казнил вторую. Он обещал быть достойным преемником короля, но теперь страшная болезнь превратила его в слабую, одинокую фигурку, борющуюся за жизнь на золоченой кровати. Вот уже долгое время он лежал на спине – у него больше не было сил ни бороться с болезнью, ни даже двигаться, и его последними словами были: «Бог мой! Теперь я буду жить вечно. Пусть мне будет так хорошо, как мне было плохо раньше»…

Вскрытие показало, что причиной смерти была болезнь легких. Возможно, речь шла о туберкулёзе или пневмонии, но ходили также слухи об отравлении. Некоторые верили, что герцог Нортумберленд приказал отравить короля, чтобы побыстрее посадить своего сына на трон. Была и другая версия – что Эдуарда отравили католики, чтобы потом привести на престол принцессу Марию. Но версия об отравлении никогда не была доказана, и многими историками была принята официальная версия – смерть от туберкулеза.

Эдуарда похоронили 8-го августа в часовне Вестминстерского аббатства, где его отпевал английский реформатор Томас Кранмер. На похоронной карете, оббитой золотой материей, стояло изображение Эдуарда, а рядом его корона, скипетр и подвязка, а во главе процессии шла большая группа детей, за которой следовала толпа рыдающих лондонцев…

Эдуард был крайним радикалом-протестантом, активно участвующим в религиозных вопросах. И хотя он правил всего шесть лет, его правление сделало прочный вклад в английскую реформацию. В то время как английская церковь стала исключительно протестантской, многие аспекты романо-католической практики (включая статуи и витражи) были уничтожены, браки между священниками разрешены, а службу вместо латинского начали вести на английском языке. Архитектором этих реформ был все тот же Томас Кранмер, архиепископ Кентерберийский, чья «Книга Молитв» используется в церквях до сих пор.

Междуцарствие

Смерть Эдуарда стала не только страшной трагедией, но и обернулась серьезнейшим политическим кризисом – впервые со времен нормандского завоевания в стране не осталось ни одного королевского наследника мужского пола. Все претенденты на тюдоровский трон оказались женщинами. А женщины у власти принимались в средние века не самым лучшим образом – право на престол завоевывалось в кровавой битве, и власть мужчин воспринималась как данность. Полученная по наследству или завоеванная силой корона Англии всегда принадлежала мужчине. За последние четыре столетия горстка женщин, пытавшихся унаследовать власть, заслужила славу противных природе существ. Мужчины верили, что прекрасный пол просто не создан для управления страной – женщины слабее, менее рациональны, более греховны, не могут сражаться и устанавливать законы.

Тем не менее три последующих английских монарха все же будут женщинами, и каждая из них обнаружит, до какой степени трудно королеве править страной. Эти благородные дамы заслужат как осуждение, так и порицание. И наверно отношение к ним можно выразить одним словом – «волчицы». Дальнейшая история Англии после смерти Эдуарда – это история трех волчиц: Джейн, Марии и Елизаветы. И пока перед Советом стояла только одна задача – которая из них?

Однако будущие королевы Англии еще не знали, что их час настал. Нортумберленд собирался держать в секрете смерть короля до тех пор, пока рычаги власти полностью не окажутся в его руках – ему нужно было подготовиться к решительному наступлению. Для этого он вызвал в столицу обеих принцесс – якобы навестить умирающего брата, но на самом деле взять их под стражу. Но Елизавета предусмотрительно осталась в Хэтфилде – её предупредил об опасности все тот же лорд Уильям Сесил, который был тогда государственным секретарем Совета. Возможно, своим рискованным поступком он спас ей жизнь, и это доказывало, что он хорошо разбирался в политической конъюнктуре и сделал верную ставку. Кто-то успел предупредить об этой ловушке и Марию. Вместо Лондона она немедленно отправилась в Восточную Англию, где владела огромными личными поместьями. Роберт Дадли, посланный отцом арестовать Марию, опоздал…

События развивались стремительно. Уже 8-го июля, находясь вне досягаемости семьи Дадли, Мария запустила механизм вооружённого мятежа. 9-го июля она обратилась к Тайному Совету с приказами о провозглашении себя преемницей Эдуарда. Хотя она и считалась нелегитимной дочерью Генриха VIII, но все же была законной наследницей престола. Ведь именно так гласило завещание их отца!

Семья Дадли и Греев так не считали, и, пока в Лондоне царил кризис престолонаследия, они готовились возвести на престол леди Джейн Грей. Но прежде чем представить ее народу, нужно было сначала убедить ее в этом! Узнав от свекрови о смерти Эдуарда и об изменении порядка престолонаследия, она не придала известию большого значения – вероятно, предположив, что та всего лишь манипулирует ею в семейном конфликте. Волноваться она начала только тогда, когда ей привезли приказ Тайного Совета: немедленно отправиться в пригородный дворец Сион-Хаус, чтобы «принять то, что было назначено королём».

Когда лодка с женщинами добралась по Темзе до места назначения, недостроенный дворец был еще пуст, но вскоре туда пожаловали Джон Дадли и все высшие сановники. Они торжественно сообщили Джейн о смерти Эдуарда и его решении передать ей корону. Она в недоумении смотрела, как дворяне опустились перед ней на колени, поклявшись в верности новой королеве Англии. Ее горе после смерти кузена сменилось ужасом, и она наотрез отказалась: «Корона не принадлежит мне по праву, и я не рада ей. Истинная наследница – леди Мария». Но когда к переговорам подключились ее родители и муж, она, на свою погибель, дала согласие. Ее воля была совершенно сломлена, и она больше не могла противиться властным родственникам. Несмотря на это, ее стойкости и уму можно только позавидовать. Ведь ей было всего 15 лет…

Королева девяти дней Джейн Грей

10 июля жителям Лондона сообщили, наконец, о смерти короля и восхождении на престол королевы Джейн. Герольдам пришлось зачитывать длинный текст, объясняющий подданным, кем была их новая королева. Но лондонцы встретили новость гробовым молчанием. Для англичан и народов других стран это известие оказалось подобно грому среди ясного дня. Император Карл V даже приказал своим послам прислать ему генеалогическое древо, чтобы понять притязания Джейн на престол.

В сопровождении мужа и родителей Джейн снова села в лодку и по обычаю, как это делалось перед коронацией, отправилась по Темзе в Тауэр, где уже были обустроены временные королевские апартаменты. Пока они плыли вниз по течению, был получен первый ультиматум от Марии, которой тотчас послали ответ: леди Джейн Грей является королевой по завещанию Эдуарда, а Мария, нелегитимная дочь Генриха, может рассчитывать только на поддержку «нескольких непристойных и примитивных людей».

Угроза со стороны Марии еще больше ускорила действия партии Дадли – к концу дня Совет составил и сдал в печать прокламации от имени Джейн, в которых она обращалась к народу с открыто протестантской позицией, обвиняя соперницу в намерении вернуть страну в лоно римского папства. Но прокламации не возымели никакого действия – народ Лондона по-прежнему хранил молчание. Изолированная от мира и не имевшая рычагов реальной власти, Джейн только теперь поняла, что стала пешкой в руках Джона Дадли и его партии.

Поддержка Марии тоже была неопределенной. Да, ее основным союзником был самый могущественный монарх Европы – ее двоюродный брат Карл V, испанский король и император священной Римской империи. Но посол убедил Карла, что Мария проиграла, и вся военная сила находится в руках герцога – ей не удастся собрать достаточно людей, чтобы разбить его. Мария была удивлена! Почему мнение законной наследницы престола никого не интересовало? Неужели только потому, что она не могла повести за собой войско?

Но ее враги не учли одного – самой личности принцессы Марии, и эта ошибка им дорого стоила. Дочь Екатерины Арагонской тоже оказалась доблестным воином, и так просто отдавать свое право на престол не собиралась. Она разослала множество писем знати и нетитулованному дворянству, призывая их встать на защиту законной наследницы престола. Удача на этот раз оказалась на ее стороне – на этот призыв откликнулись тысячи людей. Это были знатные люди и представители английских ведущих семей, которые приходили сами и приводили с собой в замок Кеннингсхолл тысячи бойцов, одетых в военные камзолы и вооруженных мечами. Среди них были прежде всего католики, которые остались верными прежней религии и свято верили в справедливость своей миссии. Но там были и протестанты, считавшие, что трон должен быть унаследован дочерями Генриха VIII. Под своими знаменами Мария собрала значительную армию, насчитывающую уже 10 тысяч человек, и это количество с каждым днем все больше росло.

Против этой армии Дадли направил королевские войска, но, пораженные мощью противника, они остановились у Кембриджа. 12-го июля он начал лихорадочную вербовку наёмников для военной операции, одновременно отправив кавалькаду кораблей к побережью Норфолка – для того, чтобы континентальный флот не пришел Марии на помощь. Но вскоре Дадли понял, как он ошибся! Посланный им флот тут же взбунтовался, а присягнувшие королеве Джейн аристократы один за другим перешли на сторону Марии. Ее поддержка оказалась значительно больше и сильнее, чем он предполагал. Таким образом, непопулярный герцог Нортумберленд переоценил свои возможности. То, что он провозгласил Джейн королевой, вовсе не означало, что страна ее примет с распростертыми объятиями.

Тогда 14-го июля он решил лично возглавить военную операцию, оставив Лондон на попечение Генри Грея. Собрав три тысячи человек, уже на следующий день он был в Кембридже, готовясь решительно разбить сопротивление оппозиции. Но тут ему сообщили, что его сын Роберт, отправившийся с войсками в Норфолк, был схвачен и отправлен в замок Фремлингем, где под знаменами Марии собралось уже 20 тысяч человек.

Поддержка Дадли таяла с каждым днем, а Тайный совет становился всё менее решительным – оставшиеся в Лондоне лорды ударились в панику, обвиняя герцога в том, что он помешал им присягнуть на верность Марии. И тогда, подозревая советников в готовящейся измене, Джейн взяла под личный контроль стражу Тауэра и 18-го июля объявила набор собственного войска. Командовать им должны были «наши верные и любимые кузены» – Генрих Фитцалан, граф Арундел, и Уильям Герберт, герцог Пемброк. Им предстояло собрать все имеющиеся силы и в долине Темзы ударить c запада по «мятежникам». Но королева ещё не знала, что в тот день Дадли отступил к Кембриджу, и что именно «любимые кузены» тайно готовили в Лондоне переворот в пользу Марии.

Уже на следующий день граф Арундел и герцог Пемброк, заручившись поддержкой Тайного Совета и лондонского самоуправления, провозгласили Марию королевой. Джейн осталась в полном одиночестве и ее 9-дневное правление, наконец, подошло к концу. Стражники получили приказ немедленно арестовать всю семью – ее саму, мужа Гилфорда, его мать и всех их спутников. Не покидая Тауэр, бывшая королева стала пленницей. Даже ее родному отцу пришлось сложить оружие и присягнуть Марии, после чего он спешно поехал к герцогу Пемброку вымаливать прощение. Это не помогло и его все равно отправили в Туаэр. Вскоре туда же попал и главный заговорщик – могущественный Джон Дадли, которому по приказу Совета тоже пришлось провозгласить Марию королевой.

Народ Лондона ликовал! 3-го августа огромная армия поддержки, в которую входили восемьсот знатных господ и дворян, с триумфом направилась в Лондон во главе с новой королевой Марией и ее сестрой Елизаветой. Затем, как того требовала традиция, у ворот Лондонского Сити Мария и Елизавета оставили процессию позади и, под восторженные крики толпы, въехали в Сити верхом на лошадях. Перед лицом такой мощной поддержки оппозиция рухнула в одночасье, и вскоре Парламент провозгласил Марию законной королевой, отменив при этом все претензии леди Джейн Грей на узурпацию власти.

Первые шаги королевы Марии I

Мария I Тюдор стала первой женщиной-королевой Англии и Ирландии, унаследовавшей трон напрямую от отца, а не благодаря своему браку с королем. Ей досталась страна, которую необходимо было возрождать буквально из нищеты. И после того, как приближенные к Эдуарду кланы Сеймуров и Дадли полностью разворовали государственную казну, это было нелегкой задачей.

К тому же Марии настоятельно советовали не действовать чересчур самостоятельно и быть доброй англичанкой. Такой совет дал ей сам император Карл, ее кузен, всего через три дня после ее восхождения на престол, отправив ей послание, призывающее во всем соответствовать роли, которую она должна исполнять. Ни один король до этого не потерпел бы такого ущемления прав! Но Мария как будто подчинилась этому совету. После коронации она опустилась на колени перед членами Тайного Совета и произнесла пространную речь о своей ответственности перед Богом и ее людьми. Новая королева умоляла лордов о том, чтобы они помнили свой долг советников, потому что она доверяет им свои обязанности и саму себя. Посол императора доложил, что великие мужи были растроганы до слез и поражены скромной и смиренной речью, столь не похожей на все, что произносилось здесь ранее. Но что было в этом выступлении искренним порывом, а что стратегией?

Как все Тюдоры, Мария была умной и своевольной. Верила ли она, что женщина может править страной самостоятельно или нет, но эта демонстрация женской слабости оказалась эффективным средством объединения вокруг нее расколотого Совета. Заручившись его поддержкой, Мария достигла того, что раньше не удавалось ни одной женщине – 30 сентября 1553 года она стала первой законно коронованной правительницей Англии. Она, подобно предшественникам, появилась в Вестминстерском аббатстве в королевском пурпуре и получила державу, скипетр, кольцо, шпоры и меч – символы королевской власти. Как и других монархов, Марию помазали на царствие, перед тем как возложить на голову корону.

В праздничной процессии по этому случаю за королевой в открытых носилках следовали Анна Клевская и, одетая во все белое, принцесса Елизавета. Мария не без удовольствия взирала на бледную, присмиревшую сестрицу, вспоминая, как в свое время ее саму силой заталкивали в носилки, чтобы заставить следовать в эскорте Елизаветы. Но были в тот день и неприятные для нее моменты. От ее слуха не укрылось, как французский посол де Ноаль, когда Елизавета поправляла золотую корону на голове, многозначительно заметил: «Подождите, ваше высочество, придет время и корона не будет так тяжела для вас». Ее царствование еще не началось, а французы уже плели интриги! Не понравилось ей и то, как толпа на улицах Лондона радостно принимала ее сестру. Подозрительность и раздражение Марии начали расти с каждым днем.

Тем не менее ее звездный час настал! Двадцать лет унижений и страданий, страха смерти и запретов исповедовать ее религию – все было позади. Теперь она восстановит католичество и добрые отношения с Папой римским, оживит поруганные отцом церкви, вернув в них не покорившихся Генриху священников, а также иконы, распятия и мощи святых – чтобы снова можно было служить торжественные мессы. Церковная доктрина действительно была восстановлена в форме «Шести статей» 1539 года, при которой возвращался обет безбрачия для церковников, а женатые священники теряли все свои доходы. Началась реконструкция монастырей. Именно за это Марию больше всего и помнят – за восстановление римского католичества после короткого протестантского правления ее сводного брата.

Первым делом, как королева, Мария приказала освободить из Тауэра всех своих приближенных католиков – герцога Норфолка, Эдварда Кортинея и Стефана Гардинера. Последнего она сделала эпископом Винчестерским и лордом-канцлером. 3-й герцог Норфолк, Томас Говард, был, как мы помним, дядей двух жен Генриха VIII: Анны Болейн и Екатерины Говард, который играл ведущую роль в этих брачных махинациях, что и стало причиной его опалы и заключения в Тауэр. Но почему Мария его простила? Мало того, она восстановила его герцогство, назначила его в Совет, сделала графом Маршаллом на своей коронации, и даже одарила его землями в счет компенсации тех земель, которые у него отобрали. Но почему? Ведь он всегда открыто выступал против интересов ее матери, Екатерины Арагонской. Оказывается, он помог ей укрепиться на троне, отстранив от своей католической семьи протестантскую линию, к которой принадлежала принцесса Елизавета.

В самом начале своего восхождения к власти Мария выпустила прокламацию о том, что не будет принуждать своих подданных следовать ее религии. Но уже после коронации она отказалась от своих слов. Были арестованы и заключены в Тауэр такие ведущие реформаторы как Томас Кранмер, Джон Роджерс, Джон Хупер и Хью Латимер. А в октябре она собрала Парламент, на котором провозгласила брак своих родителей действительным и отменила все религиозные законы Эдуарда, как тот в свое время и предполагал.

Но как вписалась в эту новую политику ее сестра Елизавета, которая во время борьбы за престол поддержала сестру и проявила солидарность? Этот союз продлился недолго, так как ревностная католичка Мария видела в протестантке Елизавете потенциального врага. В первый месяц нового правления Елизавете удавалось избегать посещений католической мессы, которая была ей совершенно чуждой – ведь она была воспитана в другой вере. Протестанты интерпретировали идеи Библии в свете их собственного понимания, а не со слов Папы Римского, который сам объяснял им латинский текст книги. Но вскоре Мария предъявила сестре ультиматум, настаивая на том, чтобы та посетила мессу по их усопшему брату. Сначала Елизавета сопротивлялась, объясняя это тем, что служит в первую очередь Богу, а затем уже королю, и стала умолять королеву оставить ей право выбора. Но ответ Марии был неумолимым: «Моя сестра не имеет права быть еретичкой!» И когда Елизавета предъявила еще один аргумент: «Я не могу прийти на мессу без веры…», ее просто выгнали со двора.

Но затем Елизавета поняла, что быть в опале – не самая лучшая стратегия, и бросилась во дворце Ричмонд на колени перед королевой со словами: «Я много размышляла и сожалею. Когда я не могла заснуть ночью, я услышала ваш голос: «моя вера истинна и я с радостью умру за нее». Если моя любимая сестра-королева могла бы умереть за свою веру, тогда и я, Елизавета, должна прислушаться к голосу истины», после чего попросила дать ей священника, чтобы тот ей все объяснил. И да, конечно, она посетит мессу. Ей принесли гору книг, тексты Священного Писания, и, проведя над ними в уединении несколько дней, она вышла якобы просветленная с заявлением, что искренне готова принять ту веру, которую теперь считает истинной. Ведь в борьбе за жизнь лицемерие всегда было самым эффективным и доступным оружием.

Мария была вне себя от счастья – после всех колебаний между католицизмом и протестантизмом их отца Генриха, «наш Бог привел мою сестру к пониманию истинной веры!» Но ее восторги длились недолго. После мессы королеве доложили, что «Елизавета не отнеслась к мессе с должным уважением – она зевала, кашляла, разговаривала, переминалась во время причащения, смеялась со своим французским другом». И хотя такое трудно было простить, Мария все же оставила сестру при дворе – чтобы следить за ней и иметь возможность предотвратить заговор. Так что обе благополучно продолжали притворяться и разыгрывать из себя любящих сестер.

Но пока еще главной проблемой королевы была не сестра. В первые недели правления гнев Марии был направлен в основном на семью Дадли и Греев, а также лондонских чиновников. Причем ее возмущала не столько попытка захвата власти, сколько оскорбительные прокламации о её «незаконном рождении». Тем не менее, преследовать Греев она не собиралась. Генри Грей уже через три дня купил себе прощение за двадцать тысяч фунтов, а большинство сторонников Дадли отделались имущественными санкциями. К концу августа в Тауэре осталась лишь горстка узников. Мария намеревалась проявить милосердие, и из всех участников «заговора» были казнены только три человека, одним из которых был сам Джон Дадли, герцог Нортумберленд. 22 августа ему отрубили голову на той самой зеленой лужайке в Тауэре, где сложили головы Анна Болейн, Екатерина Говард и Эдуард Сеймур, которого он казнил всего лишь полтора года назад. Они и по сей день лежат все вместе – два обезглавленных герцога между двумя королевами, у алтаря часовни Святого Петра, под мраморным полом красно-зеленого цвета, цвета травы и крови…

Тогда же Мария была готова помиловать и леди Джейн Грей, но тут в дело вмешались послы испанского короля Карла V, требовавшие немедленной расправы. Находясь под их влиянием, королева оставила Джейн под стражей и 12 августа подписала акт обвинения в государственной измене, что в XVI-м веке означало неизбежный смертный приговор. Однако приводить его в исполнение Мария не собиралась и активно искала способы освободить Джейн, что вполне устроило бы английское общество, которое верило в ее невиновность. Режим ее содержания в Тауэре был относительно мягким – Джейн жила в доме коменданта в полном комфорте, окруженная родителями и слугами. Она вела переписку, принимала гостей и свободно беседовала с ними о религии и политике, и единственным неудобством был запрет на прогулки, однако она была совершенно уверена в скором помиловании.

Третий по счету суд над Джейн, ее мужем Гилфордом Дадли и его четырьмя братьями, а также над архиепископом-реформатором Томасом Кранмером состоялся 13 ноября. Он проходил в зале Гилдхолла под председательством сэра Томаса Уайта, мэра Лондона, и Томаса Говарда, герцога Норфолка. Осуждение стало лишь юридической формальностью – обвиняемые уже были лишены всех гражданских и политических прав и не отрицали своей вины. Все они были приговорены к смерти: мужчины к традиционному «подвешиванию, потрошению и четвертованию», а Джейн – к «сожжению заживо или обезглавливанию, на усмотрение королевы». Главным ее преступлением было то, что она подписывала документы как «Джейн, королева».

Восстание Томаса Уайетта-младшего

В момент восхождения на престол Марии было уже 37 лет. Время неумолимо подстегивало ее, и она пожелала выйти замуж и родить детей, таким образом оставив после себя католического наследника и отстранив от прямого престолонаследия протестантку Елизавету. Теперь она была самой выгодной невестой в Европе и могла выбрать себе кого пожелает. Именно вопрос замужества будет доминировать в течение первого года ее правления, вынося на обсуждение вопрос, может ли женщина быть и правителем, и женой. К тому же до сих пор оставался нерешенным баланс власти королевы и ее будущего мужа. Если Мария выйдет замуж, появится ли в Англии король? С этим вопросом страна еще не сталкивалась никогда.

16 ноября 1553 года, всего через месяц после коронации, лорд-канцлер Стефан Гардинер от имени Палаты Общин обратился к Марии с ходатайством, чтобы она выбрала себе мужа среди англичан, так как аристократов пугала зависимость Англии от иностранного принца или короля. Поэтому парламентская делегация пространно объяснила Марии все недостатки, трудности и опасности брака с иностранцем. Перспективными претендентами, подходящими по вере и происхождению, были упомянуты англичане Эдуард Куртене, граф Девон, правнук английского короля Эдуарда IV, и Реджинальд Поул – кардинал, потомок английской королевской династии Плантагенетов, католический архиепископ Кентерберийский.

И тут в королеве взыграла тюдоровская строптивость. «Никогда раньше Парламент не обращался так к королю,– огрызнулась она. – Такая манера неприемлема и неуважительна». Больше всего ее разозлило то, что ей предложили выбрать в мужья своих подданных. Ведь добрая христианка должна любить мужа и полностью ему подчиняться. Как же королева может подчиняться своему собственному подданному? Только брак с иностранцем позволит ей отделить обязанности жены от долга королевы Англии, и тогда она сможет любить супруга и полностью подчиниться ему – правда, с одним уточнением: «Я не позволю ему вмешиваться в дела королевства». К тому же Мария подчеркнула, что государству и королеве нужен не брак с англичанином, а династический союз с мощной дружественной державой.

Тут следует рассказать более подробно о первом английском женихе, так как он сыграет немалую роль в планах будущего восстания. Эдуард был сыном Генри Куртене, 1-го маркиза Экзетера, казненного в 1539 году Генрихом VIII – за поддержку католического восстания во времена Реформации. Его жену, Гертруду Блаунт, маркизу Экзетера, вместе с двенадцатилетним сыном Эдуардом бессрочно заточили в Тауэр, лишив всех земель и титулов. Маркизу, правда, выпустили уже через год, в то время как мальчик, будучи правнуком Эдуарда IV, считался серьезной угрозой трону. После довольно счастливого и благополучного детства он долгие годы оставался за решеткой, так и не получив набора навыков поведения, считающимися нормой для молодых людей его круга, хотя матери было разрешено нанимать для него частных преподавателей.

19 февраля 1547 года юный король Эдуард VI помиловал всех узников, осужденных при его отце – кроме шестерых «особо опасных» преступников, в числе которых оказался и кузен короля, двадцатилетний Эдуард. Его считали если не будущим вождём, то по крайней мере будущим знаменем католической оппозиции. В действительности, хотя и воспитанный в католичестве, он не имел твёрдых религиозных убеждений, прагматически следуя тому вероучению, которое навязывалось в текущий момент. В поисках путей к освобождению Куртене даже предпочёл открыто примкнуть к партии протестантов, и средством такой декларации стали его переводы итальянских протестантских книг. Но даже это ему не помогло, и его продолжали держать в Тауэре – династическая политика оказалась сильнее духовной конформации.

Но теперь, при новой власти, его мать Гертруда Блаунт ходатайствовала об освобождении сына из тюрьмы. Так как она была близкой подругой Марии, та выполнила просьбу и уже 22 июля, буквально через три дня после возвращения Марии в Лондон, тот был освобожден. Эдуард был на 10 лет младше королевы, и вскоре она сделала его своим фаворитом, подарив ему титул графа Девона и произведя в рыцари Бани. На ее коронации он торжественно нес государственный меч и уже видел себя в роли мужа королевы.

Однако его мечтам не суждено было сбыться – Мария с возмущением отвергла все петиции Парламента. Она наметила для себя более подходящего кандидата – своего кузена, овдовевшего императора Карла V, который однажды уже был ее женихом. Однако 53-летнего мужчину, страдающего подагрой, катаральным воспалением и геморроем, не интересовал новый брак, и вместо себя он предложил своего единственного сына Филиппа, правящего Испанией от его имени. Филипп был ревностным католиком и маниакально-одержимым гонителем протестантов, и впоследствии снискал себе славу самой одиозной и мрачной фигуры в европейской истории тех времен. Однако для королевы, нуждавшейся в муже, который бы не покусился на правление страной, среди немногих существующих кандидатов Филипп был наилучшим. Начались брачные переговоры, и в сентябре 1553 года Мария получила портрет будущего мужа работы Тициана.

Итак, Мария пошла по стопам собственного отца, заключив союз с Испанией – одной из самых могущественных держав Европы. Брак ее родителей, Генриха и Екатерины Арагонской, был элементом политической стратегии, и Мария подошла столь же прагматично и к собственному замужеству.

Однако реакция народа на выбор испанского кандидата оказалась совершенно иной. Как только слухи о предстоящем браке с Филиппом просочились из дворца на улицы, вся лондонская чернь и дворянская оппозиция взбудоражились. Народ не доверял испанцам, а дворяне-протестанты к тому же опасались преследований. Появилось много недовольных, на что королева отреагировала резким заявлением, что Парламент «не привык слышать такие разговоры в отношении английских королей», а что касается ее брака, то «она выберет того, кого вдохновит для нее Господь».

Но недовольство росло и вскоре возник тайный заговор, получивший название «восстание Уайетта». Его предводителем был Томас Уайетт-младший, сын известного поэта и посла Томаса Уайетта, дальнего родственника Анны Болейн, когда-то в нее влюбленного. Вообще-то Уайетт-младший ничего не имел против самой Марии – он даже поддерживал ее в борьбе с герцогом Нортумберлендом, когда тот пытался протолкнуть на престол свою невестку леди Джейн Грей. Но свадьба Марии с испанским принцем меняла многое. Дело в том, что несколько лет назад он, в составе делегации, сопровождал своего отца в Испанию, где на него неизгладимое впечатление произвела испанская инквизиция. Поэтому он понимал, что испанское правление не сулило английскому народу ничего хорошего.

Ядро заговора составили некоторые депутаты Парламента, среди которых выделились четыре главных лидера – сам Томас Уайетт-младший, имевший обширные владения в Кенте, сэр Джеймс Крофт из графства Херефордшир, и сэр Питер Кэрю из Девона, а также Генри Грей – в надежде вернуть корону своей дочери Джейн. Все, кроме Томаса, принадлежали к высшему классу английского общества. Хотя крупнейшие деятели времён Генриха VIII и его сына Эдуарда VI, дожившие до ноября 1553 года, благоразумно предпочли остаться в тени. Заговорщиков также поддержал французский посол Антуан де Ноаль, который понимал, что возведение испанского принца на английский престол тоже не сулило Франции ничего хорошего.

Роль Эдуарда Куртине в организации восстания так и осталась неизвестной, но он бесспорно был посвящен в планы заговорщиков и даже должен был стать «знаменем» девонского мятежа. Существуют свидетельства, что он регулярно встречался с Питером Кэрю и накопил в своем лондонском доме целый склад оружия. Но заговорщики понимали, какой риск представляет опора на слабого духом, легко поддающегося на уговоры человека. Французский посол Ноаль не раз предупреждал их об этом риске и настаивал, чтобы они держали свои оперативные планы в тайне от него.

Впервые заговорщики встретились в окрестностях лондонского замка Бейнерд 26 ноября 1553 года, чтобы обсудить возможность переворота, а через месяц определилась тактика восстания. Мятеж должен был вспыхнуть на Пасху, 18 марта 1554 года, одновременно в четырёх графствах, где мятежники имели наибольшее влияние: в Херефордшире, Лестешире, Кенте и Девоне. Именно Девон – вероятный плацдарм для высадки испанцев – считался первоочередной целью. Затем они планировали соединить свои силы, чтобы двинуться на Лондон, свергнуть Марию и посадить на трон ее сестру Елизавету, выдав ее замуж за Эдварда Куртине, графа Девона. Тем временем французские корабли преградят путь испанскому принцу Филиппу и не дадут ему высадиться на побережье Англии. Мятежники намеренно избегали твёрдых заявлений по вопросам веры, и Уайетт даже инструктировал своих сторонников: «Вы не должны даже упоминать религию, ибо это отвратит от нас сердца многих».

Но выполнение этих планов было предотвращено, когда имперский посол Саймон Ренар заподозрил что-то неладное и поспешил предупредить об этом королеву. То же самое подтвердил и лорд-канцлер Стефан Гардинер, который узнал о предстоящем восстании от самого Куртене. И тогда Тайный Совет решил пойти на беспрецедентный шаг и опубликовал 14 января условия брачного контракта между Марией и Филиппом. Правительство открыло свои карты, приглашая мятежников сделать ответный ход. Это сработало, и 18 января 1554 года они начали действовать. Но все пошло не по плану.

20 января сэр Джеймс Крофт, который должен был поднять восстание в Херефордшире, доставил послание Елизавете в охотничье поместье Эшридж, безуспешно пытаясь ее убедить уехать подальше от Лондона, а сам вышел из игры, так как понял, что в новой ситуации их планы обречены на провал. Он был арестован 13 февраля и признан виновным, но затем благодушно прощен.

Сэр Питер Кэрю начал первым и 17 января открыто объявил о начале мятежа в Девоне. Он имел там прочную поддержку, так как местное население было всерьез встревожено слухами о высадке испанцев. Но бедняки Девона были в большинстве своем католики, к тому же у них была еще свежа память о «заслугах» Кэрю в подавлении восстания 1549 года. Знатные протестанты тоже не были готовы совершить государственную измену. К тому же шериф графства, католик Томас Деннис, перехватил инициативу и взял под свой контроль стратегический город и порт Экзетер. Туда 19 января и был доставлен ордер на арест Кэрю, когда новость достигла королевского двора. Его успели предупредить, и, будучи опытным солдатом, он быстро понял, что переломить ситуацию в свою пользу ему не удастся. Его удалось арестовать только после того, как он сбежал на пиратской шхуне через пролив в Нормандию. Он тоже почему-то избежал наказания и вскоре был выпущен на свободу.

Что касается Генри Грея, герцога Суффолка, то 25 января он тоже попытался поднять восстание в Лестершире. Оказалось, что он не был популярен в своем родном графстве, где народ придерживался католицизма и был равнодушен к заклинаниям об «испанской угрозе». Знакомые феодалы тоже отказались его поддерживать, и ему удалось собрать всего 140 человек – вероятно из своих собственных слуг. Но и этот отряд ему пришлось распустить и отказаться от борьбы, когда 30 января он получил известие, что город Ковентри отказался открывать ворота мятежникам. Уже 2 февраля он был арестован – его нашли прячущимся в дупле огромного дуба близ Эстли-Холл.

Наиболее удачными были действия Томаса Уайетта-младшего, который вовлек в свой заговор около тридцати кентских дворян. 22 января он собрал друзей на военный совет в своем замке Аллингтон, где было решено начать восстание. По всем английским графствам были разосланы гонцы с прокламациями, и слухи о возмущении в Кенте быстро дошли до Марии. Она послала Уайетту примирительное письмо с предложением начать переговоры о мирном выходе из кризиса, но тот изгнал ее гонцов из своего графства. Утром 25 января в деревнях, находившихся под влиянием заговорщиков, зазвонили церковные колокола, и завербованные крестьяне потянулись в города. И хотя первая попытка мобилизовать местных дворян сорвалась – все они «вдруг» куда-то уехали, Уайетту все же удалось собрать армию из четырех тысяч человек, с которой он и направился в Лондон.

Мария оказалась в серьезной опасности, так как ее Тайный Совет, погрязший в интригах, не собирался ей помогать: возможно, сильная королева казалась членам Совета бо́льшим злом, чем вооружённый мятеж. Однако она вновь доказала, что даже во время кризиса женщина может оставаться сильным лидером. На этот раз ее оружием была не война, а переговоры, и она отправилась в самое сердце Лондона, чтобы воззвать к своим подданным. В Ратуше Мария заявила о преданности родной стране, обыгрывая свою двойную роль монарха и женщины и показав людям коронационное кольцо, которое, по ее словам, она никогда не снимала. Выполняя долг матери нации, она произнесла следующие слова: «Если король может также сильно и нежно любить свое королевство, как мать любит дитя, то будьте уверены, что я, ваша владычица, действительно сильно люблю вас и благоволю вам».

В ответ Муниципалитет собрал карательный отряд в 800 ополченцев во главе с престарелым герцогом Норфолком. Но оказалось, что все его офицеры и большая часть ополченцев сочувствовали мятежникам, и поэтому 29 января правительственный отряд потерпел полное поражение. Тем временем Уайетт окружным путём привёл своё войско к стенам лондонского Сити, население которого открыто склонялось на его сторону. Историки считают, что если бы в тот день Уайетт, как советовали ему офицеры, немедленно пошёл на незащищённый город, исход восстания мог сложиться в его пользу. Но он потратил время на второстепенные цели, дав Марии возможность завоевать общественное мнение и организовать сопротивление.

Навстречу Уайетту были посланы гонцы со вторым предложением о перемирии. Но тот выдвинул абсолютно неприемлемые встречные условия: королева должна сдать восставшим ключи от Тауэра и стать их заложницей. Теперь возмущенная такой дерзостью Мария была решительно настроена только на военный разгром мятежа. 1 февраля, отказавшись от посредничества неработоспособного Тайного Совета, она напрямую обратилась за поддержкой к лондонцам. Прибыв в сопровождении верных лордов в Гилдхолл, королева разъяснила положение дел лондонскому купечеству. Процитировав издевательские условия Уайетта, Мария признала, что «испанский брак» расколол бы общество, и предложила решить этот вопрос через Парламент. Общественное мнение, ещё утром склонявшееся на сторону мятежников, изменилось в пользу королевы.

Тем временем, утром 3 февраля, мятежники уже дошли до предместья Лондона на правом берегу Темзы. На военном совете они решили переправиться через реку и идти к западным воротам, которые, по заверениям Уайетта, распахнут его местные союзники. Но он ошибся. Люди из лондонского ополчения заняли позиции на Лондонском мосту и преградили мятежникам вход в город, а перед городской стеной Сити уже стояли правительственные отряды. В этой ситуации Уайетт так и не решился на штурм, и около пяти часов вечера, после нескольких стычек, его войско отступило на запад, а сам он вскоре сдался на милость победителей.

В западных предместьях Лондона начались массовые аресты. Лишь немногим удалось бежать, и почти все видные участники этого похода были арестованы и доставлены в Тауэр. Кентские тюрьмы тоже быстро переполнились, и каратели только ждали сигнала из Лондона. Но готова ли Мария к массовым казням, или же она предпочтёт помиловать рядовых мятежников? Ее кузен Карл V призывал Марию проявить к ним милость, но жёстко покарать зачинщиков. Она тоже склонялась к этой мысли. Ведь народ ее всё-таки поддерживает, и восстание Уайетта – дело немногочисленных «еретиков и агитаторов». Поэтому когда к Марии под конвоем привели около шестисот осужденных, скованных по двое и по трое, она, к восторгу лондонцев, отпустила их на свободу.

А главного организатора восстания Томаса Уайетта-младшего казнили 11 апреля 1554 года в Тауэр-Хилле. Перед смертью ему позволили произнести речь, в которой он защищал невиновность Елизаветы и Эдуарда Куртене. Палач сумел обезглавить его с первого удара, а затем его четвертовали. Тело казнённого зачинщика проволокли по улицам Лондона, а голову выставили на шесте. Вместе с ним было казнено еще 90 человек, многие из которых были подвешены, выпотрошены и четвертованы. Восстание оказалось совершенно губительным для всей семьи Уайеттов – они потеряли все титулы и земли, включая фамильный замок Аллингтон. И только когда протестантка Елизавета, их дальняя родственница, взошла на престол в 1558 году, все титулы и земли были возвращены.

Сам же Эдуард Куртене, граф Девон, которого прочили в короли, так и не принял в заговоре активного участия. По мнению его биографа Джеймса Тейлора, проживший половину жизни в тюремной камере Куртене вряд ли рискнул бы своей долгожданной свободой. Он окончательно выбыл из борьбы 21 января, когда Стефан Гардинер вызвал его к себе и учинил ему жёсткий допрос. Епископ убедил Куртене разорвать все связи с заговорщиками и затаиться, а затем уничтожил компрометирующие его документы. Однако в «черный понедельник» 12 февраля (в день казни леди Джейн Грей) он все-таки был арестован и отправлен в Тауэр. В его доме были найдены «подозрительные облачения» – оружие и одежды, но следствие так и не сумело собрать убедительных доказательств его виновности. Тем временем на улицах Лондона нарастало недовольство карательными действиями Марии, и содержание Куртене в Лондоне стало для нее чересчур опасным. В ночь на 25 мая 1554 года его перевезли из Тауэра в замок Фотерингей в Нортгемптоншире, а через год была проявлена очередная «королевская милость» – его отправили в изгнание за границу, обеспечив за ним постоянный полицейский надзор. Он стал единственным эмигрантом периода Марии Тюдор, высланным из страны.

В ноябре того же года он написал письмо из Брюсселя, в котором умолял разрешения вернуться в Англию – для того, чтобы выразить свое уважение Марии и своей матери Гертруде Блаунт. Женщины по-прежнему были близкими подругами, но Девон окончательно потерял доверие своей бывшей покровительницы, и в просьбе ему было отказано. Он все еще оставался графом Девоном и сохранил все свои права и земли, но потерял единственно ценное право – ступить на английскую землю.

Вначале Куртене жил в Брюсселе и неотлучно находился при дворе Карла V. Правда, выполнять какие-либо серьезные поручения он не мог: усилившаяся болезнь ног требовала немедленного лечения, в чем ему отказали. Его по-прежнему боялись как потенциального наследника английской короны, и брюссельские испанцы даже начали его открытую травлю. Он всерьез опасался за свою жизнь, но покинуть Брюссель ему было дозволено только в ноябре 1555 года, да и то под надзором имперских чиновников.

Затем Куртене пытался жить в Венеции частной жизнью эмигранта, но стал фокусом внимания нескольких английских протестантов, как их называли «ссыльных Марии», живущих в республике. И когда весной 1556 года правительство Марии раскрыло очередной заговор, слуги Эдуарда были арестованы и подвергнуты допросам и пыткам, а за ним самим была устроена слежка. Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы в конце августа в Венеции не вспыхнула чума. Куртене решил покинуть город и отправился в наёмном экипаже в Падую. Но так как накануне он неудачно упал с лестницы и повредил больную ногу, в Падую он приехал уже серьезно больным, и 18 сентября умер. Там его и похоронили. Из тридцати лет своей недолгой жизни он шестнадцать лет провел в тюрьме и более года в изгнании. Ему так и не суждено было жениться ни на одной из английских королев, которые теперь не желали с ним иметь ничего общего. Елизавета считала его виновным за свое заключение, и терпеть не могла, когда при ней упоминали даже его имя.

Расправа с Джейн и ее семьей

Но настоящей трагедией восстание обернулось для «королевы девяти дней» Джейн Грей и ее семьи. Само существование девушки делало ее центром любого протестантского сопротивления, хотя она не имела к восстанию никакого отношения. Но, под давлением агентов папы Юлия III, Мария решила от нее все-таки избавиться. Казнь Джейн была назначена на 9 февраля 1554 года, но посланный к ней проповедник Джон Фекенхэм выпросил три дня отсрочки, рассчитывая вернуть Джейн в католичество и «спасти ее душу». Однако бедная женщина, уже простившаяся со всем земным, спасать душу отказалась, что не помешало ей подружиться с проповедником и позволить ему сопровождать ее на плаху. Утром 12 февраля первым на Тауэр-Хилл сложил голову ее муж. Когда его останки перевозили в телеге мимо тюремных апартаментов Джейн, она, увидев это жуткое зрелище, с горечью прошептала: «О Гилфорд, Гилфорд!».

Затем настала ее очередь. Перед выходом на казнь во дворик Тауэр Грин она написала на страницах молитвенника своё последнее письмо – посвящение коменданту Тауэра, заканчивающееся словами: «как сказал Проповедник, время рождаться, и время умирать, и день смерти лучше, чем день рождения. Ваш друг, Бог свидетель, Джейн Дадли». В последние минуты, когда ее привели на плаху, Джейн потеряла ориентацию и не смогла самостоятельно подняться по лестнице. Никто из ее спутников не рискнул приблизиться, и тогда ей помог случайный человек из толпы. В предсмертной речи к немногочисленным присутствующим она отказалась признать свою вину: «Добрые люди, я пришла сюда умереть, так как была осуждена по закону. Но этот приговор против меня, Ее Величества королевы, противозаконен и не согласован со мной. Перед Богом и перед вами, добрые христиане, я невиновна и по сей день». Затем она прочитала псалм 51: «Помилуй меня, Господи» на английском языке, и передала перчатки и носовой платок своей горничной.

Традиционно палач попросил у нее прощения, которое она немедленно даровала, изъявив последнюю просьбу: «Я молюсь, чтобы вы это сделали быстро». И затем неожиданно спросила: «Отрубите ли вы мне ее перед тем, как я склонюсь над плахой?», на что тот ответил: «Нет, мадам». Она медленно одела повязку на глаза и затем, не найдя деревянный блок, неожиданно закричала: «Что мне делать? Где он?» На помощь ей подоспел заместитель лейтенанта Тауэра, сэр Томас Бриджис. Свои последние слова Джейн произнесла, уже положив голову на плаху: «Господи, в руки твои предаю дух мой!»

Когда все закончилось, «королеву девяти дней» и ее мужа похоронили в часовне Святого Петра, в северной части Тауэра. Ее отец Генри Грей, герцог Суффолк, был казнен 11 дней спустя, 23 февраля. Он вошёл в историю как «глупейший из пэров Англии», хотя при жизни слыл остроумным и образованным человеком, и был самым титулованным аристократом своего времени. У него было абсолютно всё – карьера, богатство, жена королевских кровей и три чудесные девочки, но жажда власти толкнула его на многочисленные авантюры, за что в свои 37 лет он и сложил голову.

Его жене, Френсис Грей, герцогине Суффолка и «любимой племяннице» Генриха VIII, королева даровала полное прощение и позволила жить при дворе, так как была ее крестной матерью и подругой детства. А ее оставшиеся дочери, 14-летняя Екатерина и 9-летняя Мария, вошли в число особо приближенных к королеве, которая всегда выказывала им щедрую благосклонность.

На этот раз Френсис выучила свой урок, отбросив прежние честолюбивые планы, и в марте следующего года вышла замуж за своего камергера Адриана Стоукса. Такой брак был совершенно безопасным, так как ее будущие дети были бы слишком низкого происхождения, чтобы предъявлять свои права на престол. Но супружеской паре не удалось избежать трагедии – двое их детей родились мертвыми, а единственная девочка не дожила до 7 месяцев. Френсис умерла через 4 года после свадьбы, в возрасте 42 лет, и, в соответствии с рангом члена королевской фамилии, была похоронена в Вестминстерском аббатстве.

Также повезло четырем оставшимся сыновьям Джона Дадли, которые сначала тоже были приговорены к казни, а затем осенью 1554 года выпущены на свободу. За них хлопотала их мать, леди Джейн Гилдфорд, которая подружилась с некоторыми испанскими дворянами, приближенными к Филиппу II. Братьев Дадли даже стали допускать ко двору, но правда только во время визитов Филиппа, в остальное же время их продолжали подозревать в связях с оппозицией. Братья Дадли были полностью реабилитированы после участия в Битве Святого Квентина под флагами испанского короля, хотя самый младший из них, Генри, погиб во время осады при разрыве пушечного ядра. Один из них, Роберт Дадли, впоследствии станет пожизненным фаворитом Елизаветы.

Трагедия леди Джейн Грей заняла в английской культуре место, несопоставимое с её скромным историческим значением. Легенда начала складываться сразу после ее казни: для преследуемых Марией протестантов она стала мученицей и первой жертвой английской контрреформации. А во время правления Елизаветы ее история вошла в круг духовного чтения, «высокую» светскую литературу и народные предания. Затем популярные в XVI—XVII веках темы мученичества со временем отошли на второй план, и в многочисленных сочинениях XIX века Джейн Грей стала совершенным идеалом женщины викторианской эпохи. Ее история приняла легендарные пропорции в поп-культуре, породив романтические биографии, романы, пьесы, картины и фильмы.

Но что интересно, внешний облик Джейн так и остался неизвестным. В качестве королевы её показывали народу всего один раз – при въезде в Тауэр. Традиционные авторы словесных описаний – иностранные дипломаты и купцы – до кризиса 1553 года ею не интересовались. Не сохранилось и каких-либо сведений о раннем детстве Джейн, так как частная жизнь молодой семьи, фактически находившейся в опале, современников не интересовала. Она – единственный английский монарх за последние 500 лет, от которого не осталось ни одного портрета.

Заключение Елизаветы

В список опасных врагов Марии в те дни попала и ее собственная сестра Елизавета. Архиепископ Стефан Гардинер требовал её немедленного ареста, так как был уверен, что мятежники хотят привести ее к власти. Но было ли это настоящей, тайной целью Томаса Уайетта и остальных заговорщиков? Возможно, они изначально и планировали передать корону Елизавете, однако следователи Марии так и не смогли выбить из пленников свидетельств против нее. Да, некоторые из них навещали ее. Да, она получала письмо от джентльмена по имени Томас Уайетт, в котором тот сообщал о своем намерении поднять мятеж и предотвратить «испанский брак». Но Елизавета ему не ответила, по крайней мере в письменном виде. Вместо этого она с большой неопределенностью сообщила его посланнику, что поступит так, как ее направит Господь. Но этого было достаточно, чтобы заподозрить измену.

А тут еще в святую субботу испанский посол Саймон Ренар напомнил Марии, что для нее и принца Филиппа опасностью являются две «важные персоны», и заявил, что ноги Филиппа не будет на английской земле, пока Уильям Куртене и Елизавета не будут осуждены, казнены или обезврежены. Поэтому она должна сделать все необходимое, чтобы обеспечить его безопасность. А Мария не могла дождаться прибытия жениха…

С Куртене было проще – она его просто выслала из страны. Но что делать с сестрой Елизаветой, наследницей престола по завещанию их отца? Мария согласилась ускорить судебное разбирательство, но твердых доказательств того, что Елизавета принимала участие в восстании, по-прежнему не было. И тогда, в отчаянии, Мария приказала сестре явиться в Уайтхолл, на что та отказалась по причине плохого самочувствия. В Хэтфилд были посланы доктора, которые подтвердили болезнь, но сообщили, что путешествовать она может. Тем не менее Елизавета тянула время и добралась до Лондона, который находился всего в 23 милях, только через 11 дней. К тому времени восстание Уайетта уже захлебнулось и все его участники были арестованы.

Вначале Елизавету допрашивал архиепископ Гардинер, пригрозив отправить ее на следующий день в Тауэр, если она во всем не сознается. Она, со своей стороны, требовала суда со свидетелями и присяжными, которые докажут ее невиновность. У нее была только одна ночь на размышления, и ей опять нужно было выиграть время – ведь речь шла об ее жизни. И тогда Елизавета написала сестре письмо: «Я смиренно умоляю Ваше Величество, чтобы меня не осудили без права слова и надлежащих доказательств, что происходит в данный момент. И теперь меня без всяких доказательств отправляют в Тауэр – место, более подобающее для изменников, чем для верных подданных. Что до изменника Уайетта, то он, возможно, и писал мне, но, клянусь спасением души, я не получала от него никаких писем».

Это письмо написано Елизаветой в момент глубочайшего отчаяния и в полной уверенности, что ей осталось жить всего несколько дней или даже несколько часов – ее наверняка казнят, как совсем недавно казнили кузину Джейн Грей. Тем более, что ей дали понять, что у королевы открылись глаза и предателям больше не будет прощения.

Ее почерк был неконтролируемым, она делала много ошибок, и когда уже больше нечего было сказать, она вдруг обнаружила, что остановилась вначале второй страницы. И тогда, чтобы никто не смог дописать за нее детали «преступления», она нарисовала длинные диагональные линии, заполнившие страницу до конца. И только внизу оставила немного места для постскриптума, который подводил итог всему письму: «Я покорно жажду от вас только одного слова», а затем поставила подпись: «Самая верная подданная Вашего Высочества с самого начала, и так будет до самого моего конца. Елизавета».

На следующее утро, 18 марта 1554 года, Елизавету отвезли в Тауэр на лодке, опасаясь, что в Лондоне возбужденная толпа может прийти ей на помощь. Она с ужасом всматривалась в приближающийся силуэт крепости, так как знала – тот, кто сюда попадает, обычно не возвращается. Двадцатилетняя принцесса была абсолютно уверена, что видит дневной свет в последний раз.

Шел бесконечный дождь – река буквально набухла от прилива. А лодка уже приблизилась к воротам, которые когда-то захлопнулись за ее матерью (позднее они получили название «Ворота изменников»). Елизавета с трудом поднялась по скользким ступенькам, но еще труднее было контролировать охвативший ее страх. Наверху стояли солдаты – ее тюремные стражники, которым вверено было заключить ее в толстые, глухие стены Тауэра и лишить права на свободу.

И тогда она остановилась, гордо выпрямилась и обратилась к ним со словами: «Я – самая невинная из всех обвиненных, поднимающихся по этим ступеням, и я никогда не думала, что приду сюда как узник. Я молю Бога, чтобы он лишил меня вечной жизни, если я была в заговоре с Томасом Уайеттом. Я умоляю вас всех, будьте свидетелями того, что я пришла сюда не как изменница, но как верная подданная Ее Королевского Величества». Солдаты, растроганные обращением молодой принцессы, упали перед ней на колени и воскликнули: «Да здравствует Ваше Высочество!», и только затем Елизавета, в сопровождении верной Кэт Эшли, с молитвенником в руках и мольбой на губах, отправилась в приготовленные для нее апартаменты.

За спиной она услышала страшный звук засовов, от которого содрогнулось все ее существо, как будто она почувствовала запах собственной смерти. Ее комнаты находились всего в нескольких метрах от места казни ее матери, а из окна можно было увидеть эшафот, на котором казнили леди Джейн Грей – в устрашение остальным заключенным его оставили неразобранным. Как часто случалось в моменты психологического кризиса, она опять почувствовала себя больной, хотя и неустанно повторяла: «Я выдержу, я выдержу!»

Так она провела три долгих месяца, предаваясь мрачному отчаянию, изредка прогуливаясь по внутреннему дворику и постоянно умоляя о встрече с королевой, ее «доброй сестрой» – она только хотела попросить, чтобы в виде особой милости ее, как и мать, обезглавили не грубым топором, а мечом. Но ей не давали ни чернил, ни бумаги, и присылали неизменный отказ. Ее дни в Тауэре скрашивали только знаки искренней симпатии со стороны других узников и йоменов-стражников, которые преклоняли перед ней колени и шептали: «Господь спаси вашу милость», а маленький сын одного из стражей даже носил ей цветы.

Тогда она была не единственной узницей крепости. В одной из башен находились в заключении братья Дадли – сыновья герцога Нортумберленда, среди которых был и друг ее детства Роберт. Елизавета подолгу разговаривала с ним во время прогулок во внутреннем дворике крепости, и это стало началом их будущей любви.

А тем временем в Тайном Совете решалась ее судьба. С одной стороны, ближайшие советники Марии – имперский посол Саймон Ренар и лорд-канцлер Стефан Гардинер – пытались убедить королеву, что ее трон будет в опасности до тех пор, пока ее сестра жива. Расследование еще не закончилось, а они уже в один голос требовали от Марии казнить Елизавету, ибо «эта протестантка опасна и исполнена духа неповиновения» и всегда будет знаменем всех мятежных антикатолических сил. С другой стороны, сторонники Елизаветы в Тайном Совете убеждали Марию сохранить ей жизнь. И хотя королева была уверена, что сестра была вовлечена в заговор и умело заметала следы, без явных доказательств она все же не осмеливалась казнить наследницу престола. Обсуждение так ничем и не закончилось, и приговор не был вынесен.

На окончательное решение Марии повлияла предсмертная речь Томаса Уайетта, в которой были слова: «миледи Елизавета никогда не знала о заговоре… Мы восставали только против испанского брака королевы». И хотя ему предлагали прощение в обмен на лжесвидетельство, он, несмотря на жестокие пытки, гордо отказался.

В день казни Уайетта Елизавета все еще находилась в апартаментах Тауэра и была в полном неведении. Поэтому когда утром 19 мая 1554 года сэр Генри Бедингфелд, верный сторонник Марии, прибыл к ней с сотней мужчин, она была совершенно уверена, что час ее смерти настал… Но тут сэр Генри объявил, что прибыл для того, чтобы тайно перевезти ее во дворец Вудсток близ Оксфорда, так как в Англию прибывает испанский принц, и в стране не должно быть никаких волнений. После двух месяцев заключения она была, наконец, спасена!

Когда королевская баржа с Елизаветой отошла от Тауэра и повезла ее вниз по Темзе к королевскому дворцу Ричмонд, прослышавшие об этом лондонцы высыпали на берег, чтобы посмотреть на принцессу Елизавету и поздравить ее с чудесным избавлением. Сердобольные хозяйки приносили цветы и провизию в таких количествах, что вскоре баржа стала напоминать плавучий склад. А из Стил-Ярда – торговой резиденции ганзейских купцов протестантов, раздавался салют в ее честь.

Но и в Вудстоке Елизавета продолжала чувствовать себя узницей – сэр Генри всегда носил с собой связку ключей и запирал ее в комнатах, что неимоверно ее расстраивало, и тогда в пылу возмущения она называла его «мой тюремщик». Ворота сада были тоже заперты, и если она хотела пойти погулять, ее повсюду сопровождали вооруженные охранники. Елизавета часто жаловалась на нездоровье, приступы мигрени и слабость, но когда Мария присылала к ней собственных врачей, она предусмотрительно отказывалась от их услуг, опасаясь быть отравленной.

Ей не разрешали писать и получать письма, и даже книги привозились только по строго утверждённому списку. Но друзья и верные слуги не покинули ее, превратив расположенный неподалеку постоялый двор под названием «Бык» в свой штаб. Туда часто наведывались преданные Елизавете дворяне, передавая последние новости через прислугу, выходившую за ворота ее тюрьмы. Так она прожила целый год…

Замужество Марии

А через два месяца после освобождения Елизаветы Мария вышла замуж за своего двоюродного племянника – испанского принца Филиппа, который был на 12 лет ее моложе. Чтобы поднять сына до высокой позиции английской королевы, Карл передал Филиппу корону Неаполя, а также право на трон в Иерусалимском Королевстве. Таким образом, после свадьбы Мария становилась также королевой Неаполя и титулованной королевой Иерусалима.

Народ сразу же невзлюбил нового мужа королевы – прибывшая с ним свита вела себя вызывающе, а он сам – напыщенно и высокомерно. Но несмотря на кровавые уличные стычки между англичанами и испанцами, грандиозное венчание в Винчестерском Соборе все-таки состоялось. Пара выглядела довольно странно – 27-летний элегантно одетый и загадочный Филипп с узким лицом и 38-летняя невеста, маленькая и худая, с лицом, испещренным тревожными морщинами. В тот день, 25 июля 1554 года, английская королева Мария получила в мужья наследника самой могущественной империи на земле.

Выйдя замуж за иностранца, она полностью сохранила все свои королевские полномочия, а ее будущие дети становились наследниками английского трона. Но что ждало Англию в условиях, когда муж королевы – король другой страны? Сложностей и противоречий оказалось так много, что договор, устанавливающий условия брака, предотвращал какое бы то ни было вмешательство Филиппа в правление Англией – Британия не будет участвовать в войнах Испании, Мария не покинет страну, а Филипп не имеет право претендовать на престол после смерти королевы. Он также не имел права принимать решения без согласия жены и назначать иностранцев в английский кабинет. Более того, Парламент отказал королеве в ее прошении считать Филиппа равным сувереном и, в случае преждевременной смерти королевы, он должен был вернуться назад в Испанию.

Таким образом, номинально являясь королем Англии, Филипп не обладал реальной властью. Естественно, он был не в восторге от этих условий, но ради заключения брака согласился. В конце концов, это была всего лишь «неприятная ответственность» и не более, которую он незамедлительно выполнил, так как уже в сентябре 1554 года, через два месяца после свадьбы, у Марии прекратилась менструация, она начала набирать вес и ее тошнило по утрам. По этим причинам весь двор, включая ее докторов, заключили, что она беременна. Парламент тут же выпустил документ, по которому ее муж, в случае смерти Марии во время родов, назначался регентом наследника. На самом же деле Филипп, по словам венецианского посла Джованни Мичиели, в случае смерти жены планировал жениться на ее сестре Елизавете. По крайней мере, его приближенные советовали ему пригласить принцессу-наследницу ко двору и подружиться с ней. А почему бы и нет? Она была молода, красива и умна, и любима народом. Наверняка Мария будет не против…

И вот по его приказу 17 апреля 1555 года, после годового домашнего заключения, Елизавету вызвали ко двору как свидетеля рождения наследника, которого вот-вот ожидали. Филипп даже пригрозил жене, что если она хочет, чтобы он вернулся из своей поездки в Испанию, она должна обращаться с сестрой как подобает. Ради любви к мужу Марии пришлось проглотить свою гордость и подчиниться, но она все же не удержалась и приказала Елизавете не показываться ей на глаза. Так глубока и сильна была ее ненависть к сестре – дочери «колдуньи и еретички» Анны Болейн…

Для Елизаветы появление ребенка означало конец всем ее надеждам унаследовать престол, и теперь вся ее дальнейшая жизнь виделась лишь жалким прозябанием, наполненным каждодневным притворством, религиозным лицемерием, заискиванием перед сестрой и вечным страхом за свою жизнь. Она тем не менее принялась собственноручно вышивать подарок будущему племяннику или племяннице – детский набор с чепчиком из белого атласа, шелка и кружев (он и по сей день хранится в ее родовом замке Хивер). Одному Богу известно, какие мысли теснились у нее в голове, когда она склонялась с иглой над этим шитьем. Или дьяволу?

Так или иначе, ее вернули ко двору и поселили во дворце Хэмптон-Корт рядом с покоями кардинала Реджинальда Пола – очевидно, для острастки. Ее скромный двор начал привлекать молодых аристократов. И неудивительно! Она была самой образованной женщиной в стране, свободно говорила на шести языках, и унаследовала от обоих родителей острый ум, решительность и проницательность.

Филипп справедливо полагал, что лучше не делать из Елизаветы религиозную мученицу, а склонить ее к принятию католической веры и получить очки в политической борьбе с протестантами. К тому же ему не хотелось портить отношения с наследницей престола и будущей королевой, и в его лице она неожиданно обрела адвоката. При дворе даже поговаривали, что принцессе удалось пробудить в нем особую симпатию – если этот Габсбург с вяло текущей кровью вообще был способен кем-то увлечься. По крайней мере, он испытывал к ней гораздо большую симпатию, нежели к своей собственной хмурой жене. Филипп убеждал Елизавету, что он ее самый преданный и любящий друг, и пел ей дифирамбы – как он счастлив видеть такую красавицу и умного собеседника, в котором собрались все таланты.

С другой стороны, его волновало, что при отсутствии наследников следующей претенденткой на престол после Марии и Елизаветы станет Мария Стюарт. Поэтому он предложил Марии выдать замуж сестру за своего друга и кузена Эммануэля Филиберта, герцога Савойского, тем самым обеспечив католическое наследие и сохранение влияния габсбургских интересов в Англии. Но Елизавета всеми силами сопротивлялась планам Филиппа – она, наследница престола, не собиралась быть ничей марионеткой!

А тем временем в епархии Лондона был отслужен сервис благодарения в честь пасхи 1555 года, и вся страна с нетерпением ждала королевского наследника. Мария удалилась во дворец Хэмптон Корт, где у ее кровати уже стояла колыбель, украшенная утонченной резьбой. А 30 апреля по Лондону разлетелись слухи о том, что у нее родился мальчик. Столица буквально взорвалась ликованием. Но так как никаких официальных объявлений не последовало, по городу пошли совсем другие слухи. Оказывается не было никакого ребенка! Нет, возможно, это было своеобразной беременностью, но ложной, фантомной, вызванной страстной любовью к мужу и жгучим желанием иметь ребенка.

Для Марии это означало не только личную трагедию, но и политическую уязвимость. Теперь она рассматривала невозможность зачать ребенка как «наказание Господне» – за то, что она терпела еретиков в своем королевстве, в то время как придворные за ее спиной называли это «дурной наследственностью». А итальянский посол Джованни Микеле вообще превратил это в анекдот: «Беременность закончилась всего лишь выпусканием газа».

А что же Филипп? Оказывается, все это время он сомневался в том, что его жена беременна, о чем и написал своему родственнику. Тем не менее, и для него это было постыдным унижением. Для чего он терял время рядом с этой «старой, страшной и сумасшедшей женой», брак с которой все равно не позволил бы ему стать полноправным английским королем? В таких раздумьях он покинул Англию и отправился во Фландрию командовать войсками. Сердце Марии было разбито, и она впала в глубокую депрессию. На этот раз посол Микеле, несмотря на предыдущую иронию, смягчился – он был тронут горем королевы и записал в своем дневнике, что она была безумно влюблена в своего мужа и была безутешна в связи с его отбытием.

Елизавета тоже решила покинуть двор. От нее по-прежнему требовали принятия католичества, и отношения между сестрами накалились до предела. Ей хотелось быть подальше от двора – от его ядовитой атмосферы интриг и слежки. И тогда, испросив королевского позволения, осенью 1555 года Елизавета отправилась в свой любимый Хэтфилд Хаус, где ее ждал мир, защита и покой.

Ее двор в Хэтфилде стал весьма притягательным местом – молодые дворяне буквально рвались к ней на службу. Сама атмосфера жизни во дворце изменилась, приобретя налет светского шика: здесь устраивали медвежьи бои, приглашали актеров и ставили любительские пьесы, много музицировали. При этом сама Елизавета аккомпанировала на клавикордах Максимилиану Пойнсу – в будущем известному певцу и музыканту. Возмущенная Мария в одном из своих писем распорядилась прекратить это фривольное времяпрепровождение, но она уже не могла остановить тех, кого манила новая восходящая звезда. По описанию итальянского посла Микеле, «миледи Елизавета – дама весьма утонченная и наружностью и умом. У нее красивые глаза и превыше всего – прекрасные руки, которые она любит демонстрировать… Она очень гордится своим отцом, и все говорят, что она больше напоминает его, чем королева».

Расправы с протестантами

А тем временем королева, униженная ложной беременностью и отъездом любимого мужа, явно сорвала свою злобу на протестантах. В конце 1554 года в стране был восстановлен Акт о Ереси, которая теперь рассматривалась как религиозное и гражданское преступление. Было возобновлено папское верховенство, возвращены романо-католические епископы, монашеские ордена и старые законы. В церкви вернулись алтари, иконы и статуи. Королеве с Папой пришлось сделать только одну уступку: монастырские земли, конфискованные Генрихом, не возвращались церкви, так как аристократы, купившие монастырские поместья во времена их расформирования, теперь отказывались их возвращать.

После реформ Эдуарда многих обрадовала приверженность Марии прежним религиозным обрядам. Но новая королева пошла еще дальше – она жаждала полного искоренения протестантской веры и ритуалов. И вскоре многие богатые протестанты выбрали ссылку и покинули страну. Например, шотландец Джон Нокс, служивший священником при протестантском дворе Эдуарда, в ужасе наблюдал из Женевы, как Мария сводит на нет всю Реформацию. В 1558 году он опубликовал книгу «Трубный глас против чудовищного правления женщин». В ней он не ходит вокруг да около и утверждает следующее: «Ставить женщину на любой руководящий пост над любой областью нации или города – отвратительно и, естественно, богохульно. Это наиболее всего противоречит божьей воле и здравому смыслу, и в конечном счете извращает добрый порядок, все добро и справедливость».

Нокс считал, что правление женщины чудовищно, противно природе и омерзительно. По божьему закону и закону природы женщина подчинена мужчине. А духовное разложение и распутство Марии сделало ее страшнейшей из кар господних. Эта книга была на редкость женоненавистническим трактатом, однако за напыщенными словами Нокса лежало гораздо более глубокое культурное неприятие самой идеи концентрации власти в руках женщины. Сложилась непреодолимая парадоксальная ситуация. Слабый пол не мог править, однако сильная женщина казалась не равной мужчине личностью, а чудовищем и преступлением против природы!

Итак, в стране запылали костры. На протяжении четырех лет в стране было сожжено около 300 человек, за что королеве дали прозвище «Кровавая Мэри». Именно жестокость первой королевы Англии стало поводом для отчаянного порицания женского правления как такового. Сожжения были настолько непопулярны, что даже один из испанских церковников, Альфонсо ву Кастро, осудил эти меры, а советник Филиппа предупредил, что такое «жестокое давление может привести к восстанию». Но Мария продолжала свою политику, тем самым обострив антикатолические и анти-испанские настроения среди англичан. Каждая жертва преследований потом была записана в список мучеников, что делало переход Англии к католичеству довольно трудным и почти невозможным.

Первые казни прошли в феврале 1555 года – казнили Джона Роджерса, Лоуренса Сондерса, Роуланда Тэйлора и Джона Хупера, а в октябре на костре сожгли епископов Ридли и Латимера. Это жуткое зрелище заставили смотреть главу протестантов Томаса Кранмера, архиепископа Кентерберийского и крестного отца Елизаветы. Но сам он, очевидно, не был готов умирать за свои убеждения, и через два месяца после казни епископов полностью отрекся от протестантства. Он даже признал Папу Римского главой английской церкви, и после двух лет заключения был выпущен из Бокардовской тюрьмы.

Несмотря на все его отречения, в феврале 1556 года его снова посадили в тюрьму, назначив казнь на 7 марта. К тому времени он выпустил свое пятое по счету покаяние, в котором полностью признал католическую теологию и даже заявил, что нет спасения души за пределами католической церкви. Он объявил о своей радости возвращения в католическую веру, попросил и получил сакраментальное отпущение грехов и принял участие в литургии, после чего его казнь была отложена.

По заведенному обычаю Томас Кранмер должен был быть прощен, но Мария жаждала крови! Она хорошо помнила, как он своей «ересью» помог разводу ее родителей, и поэтому вскоре заявила в Совете, что больше не должно быть никаких отлагательств с его сожжением на костре: «Его вина и упрямство против Бога и церкви были настолько велики, что ваше милосердие и милость тут совершенно неуместны».

В день казни, 21 марта, ему предложили публично зачитать свое последнее раскаяние во время службы в университетской церкви. Томас Кранмер, совсем еще недавно могущественный архиепископ Кентерберийский, взошел на кафедру, помолился и призвал к повиновению королю и королеве, но затем неожиданно отошел от сценария и отказался от всех покаяний, подписанных его собственной рукой, которая «за этот грех должна быть сожжена первой!» Когда же он добавил: «А что касается Папы, я отрекаюсь от него как от врага Христа, как от Антихриста со всей его ложной доктриной», его тут же стащили с кафедры и отвели на место, где шесть месяцев назад были сожжены Латимер и Ридли. Он– таки выполнил свое предсмертное обещание, выставив «эту ничтожную руку» вперед, навстречу огню, а его последними словами были: «Господи Иисусе, прими мою душу… Я вижу, как распахиваются небеса, и Иисус стоит по правую руку от Господа».

Война с Францией

В январе 1556 года Филипп, наконец, дождался своего часа – его отец, 56-летний испанский король Карл V, отрекся от престола в его пользу. Он окончательно разочаровался в идее строительства единой европейской империи и удалился в монастырь Юсты близ Касереса, где через два с половиной года умер от малярии. Он был последним императором, официально коронованным Папой Римским и отпраздновавшим в Риме своей триумф.

Теперь королем Испании, Нидерландов и обладателем всех заморских испанских владений стал Филипп II, а Мария Тюдор – его королевой-супругой. Они все еще были в разлуке – Филипп не спешил к нелюбимой жене и проводил все свое время на континенте. Но когда в марте 1557 года ему понадобился военный союзник, он решил вернуться в Англию. Оставшись до июля, он пытался убедить Марию поддержать Испанию в возобновившейся войне с Францией. Но советники Марии предъявили несколько серьезных причин для возражений: во-первых, поддержка Испании в войне противоречила брачному соглашению, во-вторых, из-за войны пострадает торговля с французами (как это знакомо и в наши дни!), а в-третьих, вследствие тяжелого экономического положения и нескольких неурожайных сезонов, у Англии не было ресурсов для такой войны.

Тем не менее в июне война была все же объявлена – после того, как Томас Стаффорд, сбежавший племянник кардинала Реджинальда Поула, вторгся с французскими солдатами в Англию. Он давно затаил обиду на Марию, которая отказывалась вернуть ему титул герцога Букингемского, хотя за него хлопотал польский король Сигизмунд II Август. Этот титул был отобран еще у его деда, Эдварда Стаффорда, который был казнен в 1521 году при Генрихе VIII за оппозицию кардиналу Томасу Уолси.

Это было его второе участие в заговорах против Марии. В первый раз Стаффорд присоединился к восстанию Томаса Уайетта в январе 1554 года, выступая против брака Марии и Филиппа. Когда восстание провалилось, Томаса поймали и посадили в тюрьму, но ему удалось сбежать во Францию, где он сошелся с другими английскими ссыльными, при этом продолжая заявлять свои права на английский престол – его дедушка был племянником королевы Елизаветы Вудвилл (жены короля Эдуарда IV).

И вот 18 апреля 1557 года, на Пасху, Томас Стаффорд отправился в Англию из нормандского городка Дьепп с 30-ю французскими солдатами на двух кораблях. Прибыв в Скарборо 25 апреля, они захватили незащищенный замок, после чего Томас провозгласил себя Протектором королевства. Затем он попытался спровоцировать новый бунт, пообещав вернуть корону «истинной английской крови нашей собственной страны». Играя на анти-испанских настроениях, он заявил, что видел в Дьеппе письма, в которых принцу Филиппу было обещано 13 замков, в том числе замок Скарборо, и что там перед коронацией Филиппа будет размещено 12 тысяч испанских солдат. Но все его воззвания не возымели никакого действия, и через три дня граф Вестморланд отвоевал замок, арестовав Стаффорда и его сообщников. Их всех отправили в лондонский Тауэр, предъявив обвинения в измене, а затем казнили. Томаса обезглавили в Тауэр-Хилле 28 мая.

На эту успешную операцию англичан французы ответили захватом в январе 1558 года порта Кале – последним оплотом английских владений во Франции со времен Уильяма Завоевателя. Хотя эта территория была для Англии тяжелым финансовым бременем, факт ее потери сильно подорвал престиж Марии. Через 10 месяцев, уже будучи при смерти, она скажет: «Когда я умру и меня вскроют, вы найдете там Филиппа и Кале – они будут находиться прямо в моем сердце».

Таким образом, династический союз с Испанией не принес Англии ничего хорошего. Он только ввергнул ее в очередную войну с Францией и испортил отношения с Папой Полем IV, союзником французского короля Генриха II. К тому же Англия не получила свою долю в испанских торговых монополиях в Новом Свете – испанцы рьяно охраняли свои морские торговые пути. А так как Мария по рукам и ногам была связана браком с испанским королем, она не могла себе позволить нелегальную торговлю в форме пиратства, как это сделает в будущем ее сестра Елизавета.

Этот династический брак также не выполнил свою основную функцию – произвести на свет наследника английского престола. После очередного короткого визита Филиппа в июле 1557 года Мария опять «забеременела», изменив свое завещание и назначив своего мужа регентом. Об этом она с радостью объявила в январе. Столь длительное промедление было объяснено тем, что королева хотела быть абсолютно уверенной в своем состоянии. Однако все повторилось – никакого ребенка не последовало, а к маю о нем уже не упоминали…

Болезнь и смерть королевы Марии

В XVI веке в Европе бушевала самая страшная эпидемия того времени – «вирусная лихорадка», пик которой пришелся в Англии на урожайную осень 1558 года. На южном побережье страны лихорадкой переболело более половины населения. Многие так и не поднялись с постелей. Болезнь была длительной и вялотекущей, а её исход – непредсказуемым. В августе от лихорадки слегла камеристка королевы Джейн Дормер, а когда она выздоровела, пришел черёд Марии.

С первыми проявлениями болезни она удалилась во дворец Сент-Джеймс, где начала медленно и неотвратимо угасать. Ее горячо любимый супруг Филипп помочь Марии не спешил – он был занят похоронами своего отца Карла V и войной во Фландрии. К тому же его интересовала лишь бескровная передача английской короны Елизавете и сохранение дружественных с ней отношений.

Несмотря на упадок сил и вражду с сестрой, Мария тоже беспокоилась за судьбу страны, но все же сопротивлялась назвать Елизавету своей преемницей. Она предпочитала видеть своей преемницей на троне католичку Марию Стюарт – внучку Маргариты Тюдор, старшей сестры Генриха VIII. Филипп, однако, отклонил эту кандидатуру, так как та была замужем за наследником французского престола Франциском, и испанский король вовсе не собирался преподносить Англию в подарок своим заклятым врагам и собственными руками создавать франко-шотландско-английскую унию.

28 октября, по просьбе Совета, Мария утвердила завещание в пользу пока не названной преемницы, не желая официально назначать наследницей свою сестру-протестантку. Но уже через неделю, под давлением Филиппа, ей пришлось признать Елизавету своей наследницей, так как в противном случае страна могла погрузиться в хаос гражданской войны. При этом Мария отчаянно умоляла сестру сохранить прежнюю религию. Ее устное благословение Елизавета получила 8 ноября, когда Филипп направил в Хэтфилд своего посла, герцога де Фериа.

Кончину Марии англичане ожидали с затаенной радостью и день недели среду, накануне ее ухода, окрестили «средой надежды». Рано утром 17 ноября 1558 года Мария ненадолго пришла в сознание, отслушала католическую мессу и вскоре тихо скончалась. Ее муж Филипп, находящийся в тот момент в Брюсселе, написал два письма: одно своей сестре Джоан со словами: «Я чувствую некоторое сожаление по поводу ее смерти», а второе Елизавете – с предложением руки и сердца.

А пока в Лондоне состоялась тщательно спланированная и организованная церемония похорон, стоившая казне 7763 фунта. Гроб с телом королевы захоронили 14 декабря в капелле Генриха VII в Вестминстерском аббатстве, несмотря на то, что в своем завещании Мария просила захоронить ее рядом с матерью Екатериной Арагонской.

Она была самой нелюбимой правительницей за всю историю Англии, и ликование по случаю ее смерти было таким же, как и пять лет назад, когда она прибыла в Лондон на белом коне. Ей нравилось все, что не нравилось англичанам – папство, Испания и насильственное принятие религиозных убеждений под страхом смерти. Ее имя ассоциировалось только с сожжением 287 протестантов. Казалось бы, ничто по сравнению с 75 тысячами католиков, замученных ее отцом Генрихом. Тем не менее прозвище «кровавая Мэри» досталось именно ей, а не отцу. Протестанты так и не смогли ей простить расправы и поэтому создали в памяти народа этот немеркнущий образ кровавого тирана. По этой причине на родине ей до сих пор так и не поставили ни одного памятника.

Только в середине ХХ столетия историки начали более скептически относиться к заявлениям протестантов и нашли много позитивного в правлении Марии. При ней начались финансовые реформы, расширение военно-морского флота и колониальные походы, хотя позже все эти достижения были целиком приписаны Елизавете.

Считается, что если бы Мария прожила дольше, ее католические реформы имели бы больший успех, так как протестантство еще не сильно утвердилось в стране. И тогда правление Эдуарда, а не Марии, считалось бы исторической ошибкой и отклонением от основной линии страны. Но она пробыла на троне всего пять лет, и после ее смерти в страну вернулась Реформация.

Теперь в руках Елизаветы было заветное кольцо, а ее фраза «Все в божьих руках, он велик в наших глазах» осталась в истории как повелительный и ликующий крик женской победы. Правда, позже испанский посол де Фериа покровительственно заметил Елизавете, что она обязана своим троном не Господу, а королю Филиппу, на что получил от нее жесткий отпор: «Народ, и никто другой, поставил меня на это место».

В своем донесении в Испанию уязвленный посол точно выразил суть Елизаветы: «Она очень тщеславна, заносчива и умна. Она стала такой значительной только благодаря людям, которые привели ее к трону, но она не признает, что Ваше Величество или знать королевства приложили к этому руку. Она не намерена терпеть никого над собой. Она очень привязана к своему народу и твердо уверена, что он на ее стороне». И это было правдой. Но кому бы она ни была обязана троном, она села на него крепко и надолго – на целых 45 лет. Мало того, с тех пор короли-католики больше никогда к нему не подпускались…

Первые шаги королевы Елизаветы

В ссылке Елизавета готовилась к этому дню, и теперь быстро взяла бразды правления в свои руки, созвав всех своих доверенных советников в Банкетный холл Хэтфилда на первый Совет. Она произнесла речь, в которой впервые за все средневековье были даны определения «двух тел» суверена – тело природное и тело политическое:

«Мои лорды! Закон природы заставляет меня горевать о моей сестре, и упавшее на меня бремя потрясло меня, но так как я являюсь творением Господним, мне предписано подчиниться Его назначению, и, желая от всего сердца быть полезной Его милости, я буду министром Его божественной воли в предоставленном мне кабинете. И мне нужно учитывать не только свое природное тело, но и, для управления государством, тело политическое, потому я желаю, чтобы вы все помогали мне, чтобы я своим правлением и вы своей службой оправдали доверие Всемогущего Господа и тем самым оставили наследие своим потомкам на земле. Для своих действий я намереваюсь использовать ваши добрые советы и планы».

Как никто другой, Елизавета понимала, что для своего выживания ей придется еще побороться за свой трон, и поэтому закончила свою речь словами: «Я конечно не лев, но мне выпала львиная доля, и у меня львиное сердце!»

Она также понимала, что в мире мужчин ей потребуются мужчины, готовые ей помогать, и поэтому с большой политической проницательностью выбирала свое окружение. Попросив прощения у тех, с кем ей придется расстаться, Елизавета щедро вознаградила всех, кто оказывал ей услуги в период опалы, среди которых были члены Совета, служившие еще при ее отце. Верный слуга Томас Перри стал казначеем двора, а Кэт Эшли – первой леди спальной. Всего новая администрация насчитывала около 600 официальных лиц в высших офисах, плюс такое же число ответственных за управление на местах.

Но главная роль досталась Уильяму Сесилу, который пожизненно стал ее государственным секретарем и главой Совета. Это был 38-летний политик и прагматик, невероятно преданный королеве, серьезный и блистательный, обладающий великолепной интуицией, а также человек незаурядной скромности – в век утонченной роскоши он одевался во все черное и ездил на муле. Он был единственным человеком, получившим разрешение возражать королеве – Елизавета попросила его быть ее личным судьей в любом разладе между ее желаниями и благом страны. «Забудьте о моей гордости,– говорила она ему,– вы должны указывать мне путь, который сочтете наилучшим, и давать мне советы, которые вам по вкусу. Но вы должны быть неподкупны, верны государству и уважать мою волю». Это небывалое сотрудничество длилось 40 лет – до самой смерти Сесила. И какое это было сотрудничество! Ему удалось взять контроль над финансами короны, стать лидером Тайного Совета и создать эффективную разведку под руководством Френсиса Уолсингема.

У них было много общего. Также, как и Елизавета, Уильям Сесил прошел долгий и тернистый путь к власти, ловко лавируя между протестантским и католическим правлением предыдущих королей. При Эдуарде VI он служил лорду-протектору Сеймуру, оказывая услуги личного секретаря, чем подверг себя опасности во времена его падения и даже попал на три месяца в Тауэр. Но уже через год он стал одним из двух государственных секретарей короля, и в этом качестве, по настоянию умирающего Эдуарда, подписал несколько документов – акт о новом порядке престолонаследия, договор между конспираторами леди Джейн Грей и письма Совета к Марии от 9 июня.

Много лет спустя он утверждал, что ему пришлось подписать эти документы только как свидетель, но перед Марией он не осмелился использовать такое хлипкое оправдание и поэтому просто переложил всю вину и ответственность на плечи своих друзей. К тому же он посетил католическую мессу и исповедался. Несомненно, Сесил быстро понял, куда дует ветер, и что планы Джона Дадли, герцога Нортумберленда, могут скоро провалиться, но в тот момент ему не хватило мужества сказать об этом герцогу в лицо. А когда стало очевидно, что Дадли теряет своих сторонников, Сесил тут же стал его ярым противником, свалив на него всю вину и получив полный иммунитет от преследований. Еще хорошо, что он не участвовал в деле о разводе родителей Марии, а также в ее публичном унижении во время правления Генриха. Тогда бы ему точно ничего не помогло…

Но как же после всего этого Елизавета выбрала его своим первым министром и даже личным советником? Ему опять повезло – в свое время герцог Нортумберленд направил Сесила в администрацию владений принцессы Елизаветы. Таким образом, еще до смерти Марии он стал членом «старой гвардии Хэтфилда», на которую Елизавета опиралась с самого начала.

Коронация

Но вот пора было покинуть любимый Хэтфилд и отправиться в Лондон – чтобы вступить в свои законные права. Это путешествие было поистине триумфальным! 23 ноября 1558 года королевская процессия прибыла в Лондон, и Елизавета по традиции, верхом на коне, проехала через ворота Чартер Хаус в сопровождении длинного кортежа, состоящего из нескольких тысяч лордов и дворян, а также огромных восторженных толп, собравшихся поглазеть на ее прибытие. Не юным неопытным созданием, которым она была несколько лет назад во время триумфального путешествия Марии в Лондон, а хозяйкой и победительницей направлялась во дворец Уайт-холл вторая дочь Генриха VIII. Она выиграла в долгой игре со смертью. И выигрыш был больше, чем трон, – сама жизнь.

На этот раз кандидатура нового монарха была бесспорной, и никто не стал возражать против того, что это женщина. Члены королевского совета поняли, что имеют дело с трезвым политиком уже после первых ее речей, полных зрелых суждений. Но даже они не подозревали, что перед ними – гениальная актриса с врожденным трагическим темпераментом и потрясающим «чувством зала». Елизавета не могла позволить себе ошибок сестры Марии и отгородиться от своих подданных узким кругом двора и ближайших сторонников. Ей были необходимы широкая поддержка и опора на все слои общества. Надо помнить, что она вступала на престол в самых неблагоприятных для себя обстоятельствах: умирая, Генрих VIII не позаботился отменить акт парламента, объявлявший ее незаконнорожденной, и, согласно папской булле, она по-прежнему оставалась бастардом. В этой ситуации любой из претендентов королевских кровей мог выдвинуть встречные права на престол, и она всю жизнь со страхом этого ожидала.

Елизавета выбрала днем своей коронации воскресенье 15 января 1559 года, предварительно посоветовавшись с астрологом д-ром Джоном Дином. Этот день наступал сразу после рождественских праздников – ей хотелось подарить своим подданным ещё несколько выходных дней. Праздник состоял из четырех основных частей, растянувшихся на два дня: королевской процессии в Тауэр, торжественного проезда через Сити, церемонии коронации в Вестминстерском аббатстве и грандиозного банкета.

Чтобы избежать однообразия, Елизавета на этот раз отправилась в Тауэр по реке. Под звуки флейт и лютен длинные, устланные малиновым бархатом королевские баржи с загнутыми носами медленно плыли от дворца Уайт-холл вниз по Темзе. Серебро и золото костюмов придворных дам соседствовали с багряными мантиями кавалеров ордена Подвязки и полосатыми одеждами джентльменов. В огнях фейерверков баржи казались фантастическими цветами, брошенными в суровые серые воды реки.

Проезд через Сити в Вестминстерское аббатство состоялся 15 января. Ворота Тауэра распахнулись и из них медленно выехала процессия, в которой участвовали тысячи и тысячи людей. Открывали ее королевские посыльные, гонцы и караул, следом шли слуги, джентльмены-привратники, личная охрана и олдермены Лондона, а затем государственные чиновники. Их сменял цвет английского дворянства, рыцари и пэры, а далее – послы иностранных держав, лорд-казначей, лорд-хранитель печати, лорд-адмирал и другие члены королевского совета, вереницу которых замыкал Уильям Сесил.

И наконец, она. На массивном помосте, который везли два сильных мула, под великолепным балдахином Елизавета восседала на троне в золотом платье и парчовой мантии, подбитой горностаем. За повозкой королевы гордо выступали два скакуна: белый для нее и вороной со всадником. Это был ее верный конюший и фаворит Роберт Дадли. За ними – стражники, алебардщики, знатные дамы верхом на лошадях, фрейлины в трех повозках, и снова стража. Все это помпезное зрелище сопровождалось громом канонады и звуками оркестров, которыми встречали Елизавету в каждом квартале Сити. Вдоль улиц были устроены деревянные перила, увешанные коврами, гобеленами, вышивками и шелками. Новая королева Англии была встречена восторженным ревом толпы, фанфарами и звоном колоколов. По словам одного из очевидцев, казалось, что настал конец света.

Но Елизавета наслаждалась столь шумным приветствием, резко контрастируя со своей изможденной предшественницей. По словам очевидца, «ее милость поднимала руки и приветствовала тех, кто стоял далеко, и в самой мягкой и деликатной манере обратилась к тем, кто был поблизости от нее, заявив, что она принимает добрые пожелания от ее народа с благодарностью не меньшей, чем та любовь, с которой они ей этого желают».

А в Вестминстере состоялся спектакль величайшего королевского размаха, который нельзя было сравнить ни с чем – даже ее собственное крещение в Гринвиче не было таким роскошным и театрализованным. Сначала Елизавета в королевской мантии прошла по золотисто-голубой дорожке, проложенной от Вестминстерского Холла до входа в Вестминстерское аббатство, которую толпа, следующая за ней, буквально порезала на сувениры. За ней представители высшей аристократии со всеми возможными почестями несли многочисленные знаки королевского достоинства. В этой процессии шли бок о бок смертельные враги, пострадавшие от религиозных и политических гонений в дни правления Генриха, Эдуарда и Марии. И каждый гадал, какую судьбу ему готовит новое правление.

Когда Елизавета вошла в помещение аббатства, подданные громко ее поприветствовали и торжественно присягнули на верность. Епископ Оглсорп четырежды – на все стороны света – огласил ее имя, а затем Елизавету подвели к алтарю и сняли с нее верхние облачения. После проповеди епископа, которая читалась на латыни, Елизавета поднялась и произнесла торжественную клятву охранять законы и обычаи Англии, мир для ее народа, быть милостивой и приверженной справедливости. Ее обрядили для миропомазания в сандалии, подпоясали, сверху накинули белый плащ, на голову водрузили белый кружевной чепец, чтобы пролить сквозь него миро. По традиции им помазали в семи местах – плечи, грудь, ладони и макушку. Только после этого она была посажена на трон, и ей в руки вложили скипетр и державу, на голову возложили по очереди три различных короны, а на палец – особое кольцо, символизирующее мистический брак Елизаветы и английского королевства. Умирая, она прошепчет, что он был ее единственным обручальным кольцом…

Да, Елизавета получила заветную корону и стала королевой Англии, Франции и Ирландии, хотя ни одна пядь французской земли больше не находилась под английским правлением. Но она довольно быстро ощутила всю тяжесть этой ноши. За пределами роскошных процессий она столкнулась с теми же острыми проблемами, что и ее сестра Мария – религия страны, замужество и необходимость быть одновременно королевой и королем. Король должен быть сильным и уверенным, решительным лидером в войне и в мирное время, а королева воплощать в себе женственные стороны – благочестие и щедрость, но прежде всего обязанность стать матерью и произвести на свет как можно больше королевских наследников. В состоянии ли она будет опровергнуть два широко распространенных мифа о том, что ни один монарх не может превзойти достижения ее отца Генриха VIII, и ни одна женщина не может быть успешным правителем? Сможет ли доказать, что справится со всеми трудностями, сопровождающими правление Англии тех времен?

Проблема английской религии тоже оставалась прежней, так как этот вопрос, по мнению советников, определяла не Елизавета, а национальность ее будущего мужа. Но королева ясно дала понять, что вопросы религии страны будет решать она сама, а не ее муж. Ей досталась страна, расколотая, как и вся Европа, на два непримиримых лагеря – католиков и протестантов. Сама Елизавета была умеренной протестанткой, хотя хранила некоторые католические символы (к примеру, нательный крест). Она не разделяла категоричность веры своих брата и сестры, и поэтому искала новое политическое решение, которое бы не слишком оскорбляло католиков, и одновременно удовлетворяло желания протестантов.

Но когда 25 января 1559 года открылся первый елизаветинский Парламент, и на нем разгорелись жесточайшие споры между католиками и ярыми протестантами, Елизавете через несколько недель пришлось объявить в работе сессии перерыв. Когда 3 апреля 1559 года она вновь созвала Парламент, оказалось, что королева не склоняется ни в одну сторону. Она решительно отказалась «прорубать окно в душу человека» и разработала сугубо английский вид реформаторской церкви. Ее целью было объединить вокруг себя как можно больше людей, и поэтому был принят Акт о Единообразии, который стал образцом британского компромисса между Римским католичеством и протестантизмом.

В отличие от своей сестры, Елизавета не пошла по пути репрессий и преследования инакомыслящих и настаивала только на внешнем подчинении – были даже отменены законы против ереси. Но все государственные деятели должны были принести клятву верности монарху как Верховному правителю церкви. За непризнание верховенства королевы советники лишались офиса, а церковники – прихода. Католическим священникам разрешалось служить мессу за закрытыми дверями, но при условии, что они принимали королевскую супрематию. Теперь они были не только отрезаны от Рима, но и теряли свои должности, власть и авторитет. Их прихожанам тоже приходилось все делать украдкой, и они больше не могли публично поклоняться своим святым мученикам.

Пока католицизм загнали в подполье, новой английской религии придали дерзкий публичный имидж, а всех епископов постепенно заменили протестантами. Согласно Акту о Единообразии посещение церкви стало обязательным, была возвращена английская версия Книги Общих Молитв 1552 года, но в новые церковные законы были включены и многие католические элементы. Все изображения и скульптуры Христа и Девы Марии были убраны, так как рассматривались как идолопоклонничество, и вместо них использовался гигантский королевский герб. Теперь, когда прихожане молились на коленях, они обращались не только к Богу, но и к английской нации, которую представляла королева-девственница.

Брачные игры

Но религиозный раскол Англии оказался не самой насущной проблемой, с которой столкнулась Елизавета – она унаследовала от Марии экономически обанкротившуюся нацию, слабую в военном отношении и зажатую в кольце врагов. На жаргоне того времени, страна была «костью между двумя собаками» – могущественными Францией и Испанией, и поэтому ей нужен был надежный союзник. Самым прямым и очевидным способом его приобретения был по традиции союзный брак, который к тому же предоставлял королеве возможность произвести на свет наследника и избежать риска потери власти.

Уже через четыре дня после смерти Марии испанский посол с уверенностью писал Филиппу: «Чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь в том, что все зависит от мужа, которого выберет эта женщина. И если кандидатура окажется подходящей, проблема религии решится. Если же нет, все будет испорчено». И вновь все посчитали, что королеве придется выйти замуж, и что окружающие ее мужчины сыграют ключевую роль в выборе мужа.

И вот 6 февраля 1559 года в Вестминстерском дворце парламентская делегация во главе со спикером Палаты Общин подала Елизавете прошение о том, чтобы она выбрала себе иностранного супруга, продолжила династию Тюдоров и обеспечила английский трон наследником. Это, по словам спикера, единственная и всеобъемлющая молитва всех англичан. Но Елизавета не намеревалась делить власть с мужчиной, и через три дня дала ответ, который стал шедевром ораторского искусства. В нем она выказала свое твердое намерение быть и королевой, и правителем. Если она и выйдет замуж, то найдет мужа, который будет заботиться о ее королевстве так же, как она. Если же она не станет женой, то Бог наверняка найдет наследника, который позаботится о будущем Англии. Наконец, она заявила: «Теперь, когда на меня возложены заботы о народе и управление государством, привлекать мое внимание к заботам о супружестве кажется опрометчивой глупостью. Чтобы удовлетворить вас, я уже воссоединилась в браке с мужем по имени королевство Англии. И когда я испущу свой последний вздох, для меня будет вполне достаточно, если на моей мраморной плите будут выгравированы слова: «Здесь лежит Елизавета, которая правила как девственница и умерла как девственница».

Это было невероятное заявление! Еще ни один король не отказывался от брака, лишая себя возможности получить наследника. Правда, никто из подданных Елизаветы не принял ее слова всерьез. В отличие от Марии, у 25-летней королевы еще было время, чтобы решить этот вопрос, и ее речь не остановила многочисленных претендентов на ее руку, которым только и оставалось, что выслушивать ее кокетливые и уклончивые ответы.

Тем временем королева вела себя далеко не как девственница, что тут же заметил испанский посол: «За последние дни сэр Роберт попал в такой фавор, что может делать все, что захочет. И даже говорят, что Ее Величество вхожи в его апартаменты днем и ночью». А к концу апреля он доложил, что «королева влюблена в Роберта и не отпускает его от себя ни на шаг». Из Лондона в Париж потянулись слухи об их связи.

Да, это был тот самый сын пресловутого «изменника» Джона Дадли, герцога Нортумберленда – Роберт Дадли, которого Елизавета совсем недавно произвела в должность шталмейстера, хозяина королевской конюшни, чем вызвала огромное удивление при дворе. Он был известен своей уничижительной кличкой «Цыган», которую получил за свою смуглую кожу, обаяние и плутовство. Казалось, после казни отца и брата репутация семьи была испорчена навсегда. Но елизаветинские придворные понимали, что должны принимать во внимание его «выдающиеся» способности, амбиции и стремления. Как заметил лорд Суссекс: «Его преимущество – это умение управлять лошадьми». Но, как говорят англичане, умение управлять лошадьми означает умение управлять женщинами, а королева была женщиной…

Елизавета и Роберт знали друг друга с детства. Это ему она дала детское обещание, что никогда не выйдет замуж, что впоследствии обернулось реальностью. Они также встречались при менее благоприятных обстоятельствах – в Тауэре, где оба были в заключении во время раннего правления Марии. Дадли не только стал свидетелем того, как были казнены его отец и брат с женой, но и сам был приговорен к смерти. Оба познали тюремное заключение и ожидание смерти, что и стало основой инстинктивного, неразрывного союза королевы и ее фаворита. И если она выбрала Уильяма Сесила в интересах страны, политики и чувства долга, то Роберта Дадли – исключительно на основе дружбы, взаимного сопереживания и любовного вожделения.

Однако вскоре ее отношения с Робертом стали национальным скандалом. Дело в том, что вот уже пять лет, как он был женат на Эми Робсарт, дочери богатого фермера из Норфолка. На его свадьбе еще присутствовал молодой король Эдуард, выросший в кругу богатых отпрысков вместе с Робертом. Но с тех пор, как Дадли стал королевским фаворитом, супруги виделись редко. И хотя до Эми доходили различные слухи, она ничего не могла поделать. Какая жена могла запретить своему мужу служить королеве Англии и видеться с ней? К тому же у нее был рак груди, что только добавляло к ее неимоверным страданиям. Но Елизавета даже слышать о ней не желала и как-то открыто заявила, что в случае смерти жены Дадли, пожелала бы выйти за него замуж.

Придворные еще могли терпеть заносчивого Роберта как коллегу, но в роли потенциального короля он был совершенно неприемлем. Больше всех волновался по этому поводу Сесил, который видел в таком браке большую угрозу как национальному процветанию, так и его собственному положению при дворе. Возможно, он ревновал Елизавету. Ведь только подумать – какой-то легкомысленный человек встал между ним и его обожаемой королевой. Нет, он этого не допустит, тем более, на него было возложено такое право. Об этом докладывал испанский посол: «Я встретил секретаря Сесила, и он сказал, что королева ведет себя так странно, что он собирается подать в отставку. Он настаивал, что самая большая опасность, грозящая королеве, исходит от ее близости с лордом Робертом. Он сделал себя хозяином государственных дел и юридическим лицом королевы, к огромному вреду королевства намереваясь жениться на ней. В дополнение он сообщил, что существует заговор убить жену лорда Роберта».

И действительно, 8 сентября 1560 года Эми нашли бездыханной в супружеской резиденции близ Оксфорда у подножия лестницы. Был ли это несчастный случай, самоубийство или убийство? Свидетелей не оказалось, так как прислуга была отпущена на целый день на местную ярмарку. Сам Роберт находился с Елизаветой в замке Виндзор, но, несмотря на это, на него тут же упали подозрения. Его первой реакцией был страх за свою репутацию. Что подумают при дворе и в остальной Англии? Фаворит убивает жену, чтобы расчистить себе путь к королевской спальне и, возможно, к трону!

Елизавета тоже немало заботилась о своей репутации – она не могла позволить, чтобы ее имя вываляли в грязи, и потому тут же назначила тщательное расследование всех обстоятельств дела. К ее счастью, следователи установили, что это был определенно несчастный случай – упав с лестницы, Эми сломала себе шею и получила травмы головы. Возможно, смертельно больная, она все-таки решила освободить мужа от тяжкой ноши. Или ей просто невыносимо было одиночество? Эту тайну она унесла с собой в могилу. И хотя невиновность Дадли была доказана, в народе ещё долго витали слухи о возможной организации убийства.

При дворе разразился большой скандал, который сыграл на руку тем дворянам и политикам, которые противились браку Елизаветы и Дадли. Некоторые члены Парламента, такие как Уильям Сесил и Николас Трокмортон, а также консервативные пэры, прямо и безапелляционно заявили о своем неодобрении. Ходили слухи, что в случае бракосочетания родовая знать даже собиралась поднять восстание. А Елизавета ценила власть и расположение народа гораздо больше, чем самую пылкую страсть, и поэтому выгнала своего фаворита со двора. Его враги торжествовали! Наконец, репутация заносчивого «цыгана» разрушена навсегда, и он больше не посмеет возобновить отношения с королевой. Но как это было далеко до истины…

В октябре 1562 года Елизавета тяжело заболела – в то время в Европе бушевала эпидемия черной оспы, которая наполняла кладбища покойниками, терзая постоянным страхом всех тех, кто еще не был болен, и оставляя на лицах тех, кого она пощадила, безобразные знаки, как клеймо своего могущества. По словам профессора Иммермана: «Оспа не щадила никого – ни знати, ни черни; она распространяла свою губительную силу также часто в хижинах бедных, как и в жилищах богатых, она проникала во дворцы государей и не раз угрожала европейским династиям».

Теперь под угрозой была тюдоровская династия. Пока Елизавета лежала в коме, в соседней комнате члены Тайного Совета находились в полной растерянности. Прошло всего три года с момента ее восхождения на престол, а королева все еще не вышла замуж и не назвала наследника. Если она умрет, то может наступить конституционный кризис и, возможно, даже гражданская война.

Но Бог всегда был на стороне Елизаветы, и ей опять повезло – кризис миновал. Когда она пришла в себя, ее первыми словами были указания Совету назначить на случай ее смерти лорда-протектора королевства. Она уточнила, что его зарплата должна быть 20 тысяч фунтов в год (что кстати превосходило сумму, затраченную на ее коронацию), и когда ее спросили, кому будет предназначаться эта сумма, она спохватилась и назвала его имя – Роберт Дадли. При этом заявив, что между нею и сэром Робертом «никогда не было ничего вульгарного». Надо сказать, что скандал, связанный со смертью его жены, к тому времени уже поутих. И вот он уже с триумфом вернулся ко двору, его репутация (в который раз!) опять восстановлена, а через два года он даже получил от королевы титул графа Лестера. Любовные игры с фаворитом доставляли Елизавете слишком большое удовольствие, чтобы навек от них отказаться.

Через три месяца после выздоровления сопротивляющуюся королеву опять заставили решать проблему престолонаследия. В январе 1563 года был назначен Парламент, который открывался в Вестминстерском аббатстве проповедью Александра Ноуэлла, главы собора Святого Павла. Ему и выпало произнести следующие слова: «Все самые величественные предки королевы обычно имели отпрысков, которые могли их наследовать, а Ее Величество не имеет. Если бы не было ваших родителей, где бы вы были? Увы, что бы стало с нами?»

Неизвестно, подговорили ли Ноуэлла политические советники Елизаветы, или он высказывался от себя, но такое прямолинейное заявление было крайне рискованным. Тем более, что год назад королева отчитала его за идолопоклонничество, когда он преподнес ей молитвенник с изображениями святых. На этот раз, хотя его резкие слова и задали тон Парламенту, на Елизавету это не возымело никакого действия, и она заявила непослушной Палате: «Господу было угодно смилостивиться надо мной, когда моя жизнь висела на волоске. Я не боюсь смерти – у меня такое же храброе сердце, как и у моего отца. И если бы не та огромная любовь, которую я питаю к народу, я бы давно уже с радостью умерла. Я повторяю, что я выйду замуж только тогда, когда мне это будет удобно. Если конечно Господь не заберет меня или того, за кого я намереваюсь выйти, или не случится что-либо еще. Что касается наследников, то с той же безграничной любовью, с какою я взяла заботу о своих подданных, я позабочусь и об этом, когда придет время». И, во избежание дальнейших разговоров о замужестве, она отменила все заседания Парламента, который больше не созывался до 1566 года, когда ей понадобилось повысить налоги.

Слышали, как однажды она сказала имперскому посланнику: «Если я буду следовать зову природы, то скорее стану незамужней женщиной-попрошайкой, чем замужней королевой». Но Елизавета преувеличивала – ей никогда не придется быть попрошайкой у мужчин. Стоило ей только поманить Роберта Дадли пальцем, как он опять был у ее ног. Правда, это породило серьезную фракционную борьбу. Томас Говард, 4-й герцог Норфолк, самый могущественный дворянин королевства и ближайший родственник королевы (внук уже известного нам дяди Анны Болейн и Екатерины Говард), тут же возглавил кампанию против ненавистного фаворита. Герцога всегда возмущало восхождение к власти этого выскочки Дадли, а теперь это возмущение усилилось тем, что сам он не получил высоких постов в Совете.

Их соперничество разделило королевский двор – сторонники Дадли носили фиолетовые ленточки, а сторонники Норфолка – желтые. И эти две фракции, вооруженные и обозленные, бродили с вызывающим видом по коридорам королевских дворцов. Но последнее слово всегда было за Елизаветой, которая быстро поставила на место недовольных мужчин. Когда Дадли позволил себе высказаться по поводу ее флирта с молодым и красивым придворным, она набросилась на него и громко, на весь двор, отчитала: «Здесь будет править только одна повелительница, и не будет никаких других повелителей! Убирайтесь вон! Хотя нет. Вы мне нужны вместо собачонки – когда люди видят вас, они знают, что я где-то поблизости».

Герцогу Норфолку досталось не меньше. Когда на заседании Тайного Совета он опять поднял вопрос о замужестве королевы и назначении преемника, Елизавета буквально взорвалась от ярости, назвав его предателем и пригрозив для убедительности арестом. Она добавила при этом, что не желает быть похороненной заживо и поэтому не назовет преемника. Но ничто уже не могло разрядить обстановку при дворе, так как за этими перепалками сквозила реальная проблема – престолонаследие.

Дадли какое-то время еще надеялся на положение принца-консорта, но с каждым годом его шансы уменьшались. Тем временем королева продолжала морочить ему голову и сводить с ума. То она приказывала: откажись от меня и не мешай моим брачным переговорам с принцами и королями, а в утешение возьми себе немецкую или французскую принцессу, то бросала очередную кость надежды – да, он будет первым кандидатом в мужья, если она захочет выйти замуж за англичанина. И хотя Дадли саботировал все попытки его женить, со временем он сделал правильную догадку – Елизавета никогда не выйдет замуж ни за него, ни за кого-либо другого. Ведь она сама сказала ему об этом, когда им было всего 8 лет…

И вот, потеряв всякое терпение, в 1569 году Дадли завел свой первый серьезный роман. Предметом его любовных возлияний стала Дуглас Шеффилд, молодая вдова из семьи Говардов, которая через пять лет родила ему сына. То ли эта любовь была недостаточно сильной, то ли он еще не потерял надежду стать принцем-консортом, но с самого начала Дадли заявил Дуглас, что не может на ней жениться даже ради наследника – ввиду того, что последует его «полное свержение» при дворе. Он даже письменно предложил ей свою помощь в поиске мужа, если конечно она того пожелает, закончив свое письмо словами: «Я все еще люблю тебя, как в самом начале».

А в 1573 году у Дадли появилась новая любовница – Летиция Ноллис, жена графа Эссекса Уолтера Деверё, который в тот момент находился в Ирландии. Там он с помощью небольшой армии в 1200 человек пытался завоевать и колонизировать Ольстер, причем делал это за собственный счет – только чтобы доказать королеве свою преданность и полезность. В то время, как королевский фаворит положил глаз на его любимую жену…

Летиция была внучкой Марии Болейн и приходилась Елизавете племянницей. Дадли начал флиртовать с ней еще летом 1565 года – в отместку за многочисленные флирты самой королевы. Но это вызвало только очередной приступ ревности: «Видит Бог, что вы слишком далеко зашли. Это я сделала вас тем, что вы есть. Одного моего слова достаточно, чтобы уничтожить вас навсегда». Да, она по-прежнему была его повелительницей и могла поставить его на место, отказать в браке, запретить ревновать. Но она не могла одного – запретить ему встречаться с другими женщинами. И тут дикая ревность делала ее совершенно бессильной.

На этот раз скандал по поводу его возобновившегося романа с Летицией назревал с двух сторон. Ходили разговоры, что когда ее муж вернется, им обоим не поздоровится. Правда, Уолтер Деверё вернулся только через два года – по настоянию королевы и после крайне неудачной ирландской кампании. На следующий год Елизавета предложила ему должность графа-маршала Ирландии, и он опять туда вернулся – только для того, чтобы через две недели после прибытия умереть от дизентерии. И опять поползли слухи, что Роберт Дадли подослал кого-то, чтобы отравить графа. Полиция опять провела официальное расследование, во время которого не было найдено никаких признаков насильственной смерти, а только подтвержден диагноз «болезни, от которой в этой стране умерло много людей». Тем не менее слухи продолжали витать в воздухе.

Теперь, когда у Роберта Дадли появилась перспектива жениться на графине Эссекс, он окончательно расстался с Дуглас Шеффилд. Они пришли к соглашению об опеке их сына Роберта – тот воспитывался в доме Дадли и домах его друзей, но мог регулярно навещать свою мать. А в 1579 году Дуглас вышла замуж за сэра Эдварда Стаффорда и вскоре, забрав сына, уехала в Париж ко двору Генриха III, куда ее муж был направлен английским послом. Надо отметить, что Дадли очень любил своего сына – он дал ему отличное образование, часто посещал его на континенте, и в своем завещании оставил ему часть своих поместий.

Много позже, после смерти Елизаветы в 1603 году, Роберт Дадли-младший будет безуспешно доказывать, что его родители были женаты. В этом случае он мог требовать себе титул отца – герцога Лестера, и титул дяди – герцога Уорвика. Но его требования не были удовлетворены, и всю оставшуюся жизнь он прожил в Италии, при этом называя себя герцогом Лестером, Уорвиком, и даже Нортумберлендом (по своему деду), что в чужой стране ему вполне сходило с рук. Он женился, вырастил 13 детей и стал знаменитым итальянским ученым, кораблестроителем и картографом. Он был первым, кто начертил морские пути на мировой карте.

А пока его отец, граф Лестер, после 20-летнего романа с королевой Елизаветой, наконец, осмелился жениться! Секретная брачная церемония с Летицией Ноллис состоялась 21 сентября 1578 года в его загородном доме в Уонстеде, в узком кругу родственников и друзей. А вскоре осуществилась и мечта Дадли иметь легитимного наследника – в 1581 году на свет появился еще один Роберт Дадли, на этот раз с титулом лорда Денби. Правда, ребенок умер в возрасте трех лет, оставив родителей безутешными. Как ни странно, граф оказался хорошим мужем и отцом для четырех детей своей жены от первого брака. Но что самое интересное, один из этих детей, Роберт Деверё, через несколько лет станет последним фаворитом Елизаветы – несмотря на то, что приходился ей внучатым племянником. Но об этом позже.

А пока королева не подозревала ни о какой свадьбе. Сам граф не удосужился ей сообщить, и она узнала об этом от его недругов только через девять месяцев. Как же она негодовала! Нет, она не могла его простить – это было настоящее предательство! И хотя в эти минуты ею управляла оскорбленная женщина, она воспользовалась положением королевы и приказала отправить графа Лестера в Тауэр. Члены Совета немедленно заступились за него, напомнив, что все эти годы граф служил ей верой и правдой, и что жениться на ком-либо не является преступлением, хотя и не совсем благородно делать из этого тайну. К тому же такое решение могло принести ей непоправимый ущерб.

Но брак фаворита так сильно ранил сердце Елизаветы, что она прониклась к Летиции пожизненной ненавистью, хотя та была дочерью ее кузины (а возможно и сестры), ближайшей подруги и компаньонки Екатерины Кэри. Однажды при послах королева назвала ее «волчицей», а самого Лестера «предателем» и «рогоносцем». Неудивительно, что после таких заявлений социальная жизнь ее племянницы была сведена к нулю, а любые ее телодвижения создавали политические проблемы. Временами граф умолял своих коллег заступиться за нее, а иногда с горькой иронией жаловался: «Все мои известные и величайшие падения были объявлены устами ее Величества. Она пользуется каждой возможностью, чтобы лишить меня всего». Да, каким-то странным образом Роберт Дадли продолжал оставаться в центре эмоциональной жизни Елизаветы. Она все еще любила его, любила как никогда…

Иностранные претенденты

Несомненно, в те годы Елизавета была самой лучшей партией в Европе, и поэтому недостатка в кандидатах на ее руку не было. Список иностранных претендентов открывал испанский король Филипп II, бывший муж ее сестры Марии. Был ли Филипп влюблен в нее или ему просто не хотелось расставаться с английской короной – бриллиантом в его собственной короне – так и осталось неизвестным. По крайней мере, слышали, как он однажды сказал, что сделать это предложение его заставила «забота о спасении католических душ».

У испанского посла не было никаких сомнений и он уверенно писал Филиппу: «Если она захочет выйти замуж за иностранца, то обязательно остановится на Вас, Ваше Величество». И вскоре он передал Елизавете точные указания Филиппа по поводу переговоров и условий заключения брака. В присутствии всех придворных он сказал: «Король Филипп желает быть вам больше чем другом и больше чем братом, и я имею честь преподнести его дражайшую любовь и предложение брака Вашему Величеству». Королева притворилась, что сильно шокирована, и тут же дала крайне туманный и мало обнадеживающий ответ: «Я не могу дать вам ответ немедленно. Я должна обдумать это с моими советниками, и посмотреть, что будет лучше для королевства. Я – королева, и я не имею права следовать своим личным желаниям, как это позволяет себе обычная женщина. Можешь передать мое послание своему королю: если я когда-либо буду рассматривать возможность брака за пределами этого королевства, то я буду думать о короле Испании Филиппе».

После этого тон писем испанского посла изменился: «Королева просто обожает споры. Все уверены, что она не выйдет замуж за иностранца, но не могут понять, кому она отдает предпочтение. Почти каждый день появляются новые претенденты». В конце концов Филипп понял, что Елизавета никогда не станет доброй католичкой, и в 1559 году, потеряв терпение, женился на французской принцессе. На что Елизавета колко заметила: «Если он не смог подождать всего четыре месяца, значит его любовь была не так уж сильна». Однако все ее любовные заявления были лишь частью политической игры.

Следующим на очереди был Карл IX – король Франции из династии Валуа, третий сын почившего Генриха II. «Но ему же только 16!»,– воскликнула Елизавета на очередное предложение советника Сесила. К тому же посол доносил, что Карл был очень болезненным мальчиком, как и его старший брат Франциск, рано оставивший Марию Стюарт вдовой. Помимо прочих «недостатков», почти все претенденты на руку английской королевы были католиками, и она не была уверена, как протестантская Англия отреагирует на католика-консорта.

Еще Елизавета рассматривала предложение шведского короля Эрика XIV, который несколько лет забрасывал ее восхитительными любовными письмами, а также щедрой рукой отсылал золото и лошадей, чтобы наверняка добиться успеха. Затем она серьезно вела брачные переговоры с кузеном Филиппа – австрийским эрцгерцогом Карлом, кстати самым многообещающим кандидатом. Но тут у нее возник спор с имперским послом, который настаивал на одном условии: Карл приедет в Англию только в качестве будущего мужа, на что Елизавета ответила: «Если он приедет на условиях будущего мужа, то ему лучше вообще не приезжать к нам. Он пожелал приехать к нам в гости, хотя я его совсем не приглашала. Я никогда не говорила, что выйду за него замуж. Никогда!» Она не желала выходить замуж вслепую, не познакомившись с мужем до свадьбы и не убедившись, что он ее действительно любит. Но оговоркой все время служило слово «если». Если она решит выйти замуж.

К 1569 году отношения с Габсбургами окончательно испортились, и Елизавета вернулась к списку сыновей французского короля Генриха II. Она по очереди рассматривала брак с герцогами Анжуйскими – сначала с Генрихом (будущим королем Генрихом III), а затем с его младшим братом Франсуа – единственным из претендентов, прибывшим в Англию самолично. Но об этом позже.

Еще одним иностранным претендентом на руку Елизаветы был царь всея Руси Иван Грозный. Примечательно, что оба правителя короновались в январе, только в разные годы. Елизавета была коронована 15 января 1559 года, а Иван Грозный – 16 января 1547 года, за 12 дней до смерти ее отца Генриха VIII, что тоже примечательно.

Елизавета была единственной женщиной, с которой Иван Грозный вёл переписку. Доля посланий Ивана Грозного к Елизавете Тюдор составляет 1/20 всего сохранившегося эпистолярного наследия Ивана Грозного. Первое письмо датируется 1562 годом, в котором царь предлагает английской королеве вступить с ним в брак – в надежде на предоставление политического убежища в случае смуты или иного непредвиденного обстоятельства. Елизавета как будто ответила отказом, хотя английские историки утверждают, что она вообще не удостоила его ответом. Но следующее письмо Ивана Грозного написано в таком грубом тоне, что будь он обычным англичанином, ему не избежать было плахи: «Мы думали, что ты правительница своей земли и хочешь чести и выгоды своей стране… А ты пребываешь в своем девическом чину как есть пошлая девица».

После этого переписка естественным образом прекратилась и возобновилась только через 20 лет, когда царь намеревался вступить в брак с племянницей королевы Марией Гастингс, графиней Хоптингтон. Это очередное сватовство тоже ни к чему не привело, однако переписка Ивана Грозного с Елизаветой продолжалась еще два года – до смерти царя в 1584 году.

Итак, Елизавета кокетничала с поклонниками, играла роль неприступной крепости, используя брачные переговоры как политический инструмент в своей внешней и внутренней политике. При этом в своих решениях она руководствовалась прежде всего головой, а не сердцем, постоянно борясь и подавляя свои чувства. Но шли недели, месяцы и годы, предложения сменяли друг друга, а шанс королевы родить ребенка уменьшался. Неизвестно, интересовал ли брак королеву когда-либо вообще. С одной стороны, она боялась, что если выберет в мужья иностранца, он начнет использовать Англию в своих интересах, как это сделал Филипп. А с другой, она хотела избежать незавидной участи жен своего отца, от которых требовалось только одно – родить мальчика-наследника, иначе их отправляли в отставку или на плаху. Именно инстинкт выживания и самосохранения подсказывал ей не выходить замуж совсем. И чем дальше, тем больше девственность казалась ей полной гарантией власти и залогом стабильности страны.

Однако цена такой единоличной власти слишком высока и всегда требует жертв – править нужно в одиночестве. Чтобы стать женой и матерью королевства, нельзя быть женой и матерью более никому. Но став королевой-девственницей, Елизавета отказалась от права повлиять на будущее своей страны. К 1570 году высокопоставленные лица в правительстве окончательно смирились с тем, что она никогда не выйдет замуж и не назовет преемника, за что ее часто обвиняли в безответственности. Но только она одна знала: пока она не называет наследника, ее трон неуязвим к любым переворотам. Она отлично помнила, как сама была «вторым человеком», которого использовали в заговорах против Марии и Эдуарда. Тем не менее этот «второй человек» вскоре появится и на ее горизонте…

Соперница Мария Стюарт

19 августа 1561 года высокая, довольно эффектная женщина сошла с корабля на берег возле шотландского города Эдинбург. Она не была дома уже 13 лет, и вот через девять месяцев после смерти мужа, французского короля Франциска II, вернулась в свою родную Шотландию как законная королева. Ее звали Мария Стюарт, и ей было всего 18 лет. В то утро над морем стоял густой туман, и некоторые узрели в этом дурной знак – ее возвращение может принести Шотландии горе, мрак и религиозные распри. Но Марию мало печалили проблемы родного королевства, в котором правил регентский совет лордов-протестантов при поддержке Елизаветы. Ее взор был устремлен на другое, более великое королевство – Англию.

Именно с этого дня началась многолетняя вражда двух женщин – Марии и Елизаветы. Мария считала себя королевой шотландской, французской и английской, и включила все три герба этих стран в свой королевский герб. Но почему? Ведь Генрих VIII в своем завещании исключил шотландское семейство Стюартов из списка наследников английского престола – чтобы они даже не думали получить Англию на тарелочке. Этот факт мало обескураживал Марию – ведь она была законной правнучкой Генриха VII, и с самого детства ей внушили, что у неё гораздо больше прав на английский престол, нежели у «бастарда» Елизаветы. К тому же многие католики в Англии и за её пределами считали законной и желательной властительницей именно её – в противовес «еретичке» Елизавете.

Теперь она представляла двойную угрозу для английской королевы – как католичка и как двоюродная племянница. И если Елизавета останется не замужем, не родит детей, заболеет или умрет, то возможность прихода к власти Марии была очень высока. А еще Елизавета втайне завидовала Марии – та получила титул королевы Шотландии без всяких усилий, когда ей было всего лишь шесть дней отроду, а в 16 лет была уже законной королевой Франции. Елизавете же пришлось ждать долгие 25 лет, пока не расчистился путь к английскому трону. И сколько ей пришлось пережить за это время!

Их часто противопоставляли друг другу: с лёгкой руки Фридриха Шиллера Мария представлялась невинной жертвой, а Елизавета – кровавым деспотом. В реальности всё было не так однозначно. Компромисс был возможен, если бы Мария отказалась от претензий на английскую корону, и в обмен на это Елизавета признала бы ее своей наследницей. Однако ни Мария, такая уверенная в своих надеждах и правах, ни Елизавета, отказывающаяся решать вопрос наследования, не желали идти на сближение. Мало того, эти две близкие родственники так никогда и не встретились лицом к лицу!

Тем временем, прибыв в Шотландию, овдовевшая Мария начала поиски нового мужа. На её руку претендовало множество европейских монархов, однако наиболее вероятным женихом долгое время считался Дон Карлос – сын испанского короля Филиппа II. Елизавета явно забеспокоилась – брачный союз Марии с заклятым врагом Англии мог привести к катастрофе, и в 1563 году запросила дипломатические переговоры с Шотландией.

Целых девять дней она развлекала шотландского посла сэра Джеймса Мелвила, который вспоминал: «Она все пытала меня, чьи волосы лучше – моей королевы или ее, и у кого лучше был цвет лица. Я сказал, что она самая прекрасная королева в Англии, а моя – самая прекрасная королева в Шотландии. Она допытывалась, кто из них выше ростом, и я ответил, что моя королева. И тогда она сказала: «В таком случае она слишком высокая, в то время как я ни высокая, ни низкая».

Но когда наступил последний раунд дипломатической игры, Елизавета предложила в мужья Марии английского кандидата – своего фаворита лорда Роберта Дадли. Мелвил опять свидетельствует: «Ее Величество назвала его своим братом и лучшим другом, за которого могла бы выйти замуж сама, если бы когда-нибудь решилась завести мужа, но так как она намерена прожить всю свою жизнь девственницей, она желает, чтобы королева, ее сестра, вышла за него замуж». Елизавета прямо заявила послу: «Если королева Мария будет повиноваться мне во всем, то со временем к ней перейдет все, чем владею я».

Но действительно ли Елизавета намеревалась отдать Марии Стюарт своего возлюбленного? Или она была уверена, что Роберт не воспримет ее предложение всерьез и сорвет ее планы? Или у нее были другие политические расчеты? Несомненно, это решило бы вопрос, что делать с фаворитом дальше – он мог стать принцем-консортом шотландской королевы, легко управляемым и контролируемым из Англии. Заодно Мария Стюарт оказалась бы вне досягаемости иностранного союза. К тому же это решило бы проблему престолонаследия, так как дети от этого брака безусловно становились наследниками английского престола. Они все могли бы благополучно жить при английском дворе, и она не потеряла бы из виду своего любимого Роберта.

Мария сначала поинтересовалась, до какой степени это предложение серьезно, и каковы ее реальные шансы на наследование английской короны. В январе 1565 года Елизавета направила своего посла Томаса Рандолфа в Шотландию с официальным сообщением, что она готова «приступить к рассмотрению ее права и титула наследницы», но с одним условием – если Мария выйдет замуж за Роберта Дадли. Именно тогда она и сделала Дадли графом Лестером – чтобы приблизить его по статусу к шотландской королеве.

Мария ответила послу, что принимает предложение. Однако вскоре этот план с треском провалился. Сначала заупрямился жених – он уже давно дал знать шотландцам, чтобы они вычеркнули его из списка кандидатов в мужья их королевы, а тут и вовсе проявил настойчивое сопротивление, послав Марии секретное послание с отказом, что привело шотландскую королеву в крайнее возмущение. Что он себе позволяет, этот «Елизаветинский смотритель лошадей»? И в сердцах тут же написала письмо: «Моя дражайшая кузина Елизавета. Ваше желание выдать меня за графа Лестера, этот подарок с вашей стороны – знак особого расположения ко мне. Тот, кого любите вы, безусловно должен быть любимым мною. Но должна признаться вам откровенно, что в вопросах любви и брака я не могу воспользоваться ни вашим расположением, ни советом, кого бы вы мне ни посоветовали».

Провалился и проект испанского брачного союза Марии с Доном Карлосом, так как к концу 1563 года стало ясно, что его душевное здоровье сильно ухудшилось. Дело в том, что он с детства страдал умственной отсталостью, что явилось следствием кровосмешения родителей – его мать, Мария Португальская, была двоюродной сестрой Филиппа как по отцу, так и по матери. Дон Карлос умер через пять лет после брачных переговоров, когда Филипп посадил его под домашний арест в одну из отдаленных комнат дворца – после попытки бегства в Нидерланды. 23-летний наследный принц великой Испанской империи подверг себя там длительному голоданию и тяжелым запоям…

Тем временем у Марии появились свои любовные планы. В феврале 1565 года, буквально через месяц после переговоров с английским послом, в Шотландию прибыл англичанин Генри Стюарт, лорд Дарнли – 18-летний высокий красавец, ее кузен по бабушке, шотландской королеве Маргарите. Несмотря на родство, Мария с первой же встречи в него влюбилась, и после 4-месячного бурного любовного романа, 29 июля они поженились. Венчание состоялось в Королевской Часовне Холирудского дворца в Эдинбурге. При этом они нарушили католическое правило, не испросив специального папского разрешения, необходимого в случае бракосочетания двух кузенов. Не спросили они и разрешения Елизаветы, которая пришла в ярость от этого известия – ведь Дарнли был не только ее двоюродным племянником, но также ее подданным.

Но больше всех досталось графу Лестеру, который получил большую нахлобучку от Елизаветы: «Я ваша королева и вы мой подданный, и я не давала права писать к ней. Вы не можете ее любить? Можете, если я приказала! Как вы смеете вмешиваться в мои планы? Вы должны были стать соединяющим звеном между Англией и Шотландией. А теперь, когда она вышла замуж за Дарнли, это еще большая угроза. Вы предатель! И так будет назван каждый, кто после этого не отвернется от вас!»

Но счастье Марии Стюарт, несмотря на пылкую любовь, длилось совсем недолго. Первоначальная эйфория замужества исчезла, когда она увидела настоящую суть Дарнли – жестокого и заносчивого выпивоху, хама и психопата. Недовольный своей позицией принца-консорта, он начал требовать матримониальную корону, которая давала бы ему право править Шотландией после смерти жены. Мария ему в этом отказала, и их отношения начали портиться.

Она забеременела уже в октябре, но муж начал безумно ревновать королеву к ее итальянскому секретарю Давиду Риччио – ходили слухи, что королева была с ним в любовной связи и даже забеременела от него. Шотландские лорды протестанты тоже ненавидели итальянского католика и вступили в секретный заговор с Дарнли. Ночью 9 марта 1566 года они ворвались в покои беременной королевы, которая проводила свои обычные полуночные тет-а-тет со своим фаворитом, вытащили его из комнаты и нанесли 57 ножевых ран, преднамеренно оставив в животе жертвы кинжал Дарнли. В это время сам он держал жену за руки, чтобы она не побежала за помощью. Однако через два дня он предал заговорщиков и перебежал на сторону жены – ей не стоило большого труда опять соблазнить и очаровать глупого пьяницу.

И вот 19 июня 1566 года для нее наступил долгожданный день. В крохотной комнатке Эдинбургского замка Мария выполнила свой долг женщины и королевы и родила здорового мальчика, которого окрестили Яковом. Теперь Шотландия получила наследника, а Мария Стюарт – усиленную позицию в своих амбициях заполучить английскую корону. Когда несколько дней спустя посол Мелвил доложил Елизавете о рождении шотландского принца, «она разразилась гневной тирадой в присутствии своих леди, что шотландская королева стала матерью белокурого принца, в то время как она сама – высушенное бревно».

Но Мария Стюарт, родив сына от Дарнли, не могла ему простить предательства и забыть той кровавой ночи, и в ее голове зарождался план мести. Ее ненависть к нему была настолько сильна, что она не видела другого выхода, как только избавиться от мужа. Для этого у нее нашелся подходящий помощник – Джеймс Хепберн, граф Ботвелл, который был полной противоположностью Дарнли. К своему несчастью, королева до безумия влюбилась в этого мужчину – мужественного и решительного, но грубого и жестокого.

Уже через восемь месяцев после рождения сына в Кёрк-о’Фильде, пригороде Эдинбурга, при таинственных обстоятельствах взорвался дом, в котором Дарнли накануне остановился на ночлег. Его самого нашли убитым во дворе – задушенным при попытке бегства из горящего дома. Все подозрения тут же упали на графа Ботвелла, и Государственный совет обвинил его в убийстве, однако путём силового нажима графу удалось добиться снятия обвинений. Но что хуже всего, подозрение падало и на саму королеву, о чем написала Елизавета в своем письме: «Мадам, я не могла поверить своим ушам, и мое сердце так сжалось от страха, когда я услышала об этом ужасном убийстве вашего бывшего мужа и нашего общего кузена, что у меня едва хватило настроения писать. Но я не могу скрыть, что я больше опечалена за вас, чем за него».

И тут действительно было о чем печалиться – мало того, что Мария не сделала ничего, чтобы доказать свою невиновность, она, чтобы покрыть свою преступную любовь к графу Ботвеллу, согласилась на новую аферу. В тишине королевских покоев они договорились, что граф «силой» перевезет ее в Донбар, и они распустят слухи, будто он ее изнасиловал. Таким образом, чтобы скрыть свой «позор», она должна будет выйти за него замуж. И действительно, в конце марта 1567 года Ботвелл развёлся с женой, и уже 15 мая, через три месяца после убийства принца-консорта, состоялось бракосочетание Марии и графа Ботвелла, получившего к тому времени титул герцога Оркнейского. И опять неодобрение со стороны Елизаветы: «Вы не могли сделать худшего выбора для своей чести, чем в такой спешке выйти замуж за субъекта, который помимо других пресловутых недостатков, обвинен в убийстве вашего мужа, что в какой-то мере бросило тень и на вас, хотя мы верим, что эти обвинения ложны».

Но Мария получила не только неодобрение – она потеряла всякую поддержку в своем королевстве, чем немедленно воспользовались практически все бароны Шотландии, включая ее сводного брата Джеймс Стюарта, графа Морея, незаконнорожденного сына Якова V, на которого она возложила руководство администрацией.

Морей давно уже был недоволен самостоятельной политикой возвратившейся королевы. В начале 1560-х годов ему удалось добиться определенной стабилизации в стране и провести умеренные протестантские реформы. Однако неожиданный брак Марии и лорда Дарнли разрушил хрупкое равновесие в стране, так как означал крах политики сближения с Англией. Граф Морей был вынужден уйти в отставку, и после неудачного заговора против Марии сбежал в Англию. В Шотландию он смог вернуться лишь в 1566 году, после убийства Давида Риччио. А летом следующего года он с шотландскими баронами создал союз конфедератов, имеющий даже свою армию. Для Марии настал час заплатить за необдуманный выбор, основанный на безумной страсти. Ее войска встретились 15 июня с конфедератами на поле битвы у Карберри, но через несколько дней просто дезертировали, оставив Марию на милость баронов, которые отправили ее в заключение на остров-крепость Лохливен.

Ее муж граф Босвелл сначала бежал в свои владения на Оркнейские острова, а затем в Норвегию, чтобы попросить военной помощи у короля Дании и Норвегии Фредерика II. Но там ему крайне не повезло – он попал в руки родственников девушки Анны, которую он совратил семь лет назад. Теперь Анна требовала возмещение за причиненный моральный ущерб. Возможно, граф благополучно бы выкрутился из этой пикантной ситуации, но тут король Фредерик получил известие из Англии о смерти лорда Дарнли, мужа Марии Стюарт, а так как он был не уверен, что делать дальше со сбежавшим лордом, он решил отправить его в датскую тюрьму. Там Босвелла держали на протяжении 10 лет, до самой его смерти, в полной темноте, закованным в цепях, доведенным до полного умопомешательства. Но это был не последний раз, когда король Фредерик сыграл решающую роль в судьбе дома Стюартов – фактически убив мужа Марии, он в 1589 году выдаст свою дочь, Анну Датскую, за ее сына – молодого шотландского короля Якова VI, с которой они вместе взойдут на английский престол после смерти Елизаветы.

А пока сломленную физически и морально Марию Стюарт заставили насильно отречься от престола – в пользу годовалого сына, которого она больше никогда не увидит. Нового короля, Якова VI, поместили в замок Стерлинг, чтобы потом воспитать как протестанта, а регентом Шотландии был провозглашен всей тот же граф Морей, родной дядя короля.

Теперь Мария потеряла практически все! Своего горячо любимого мужа и крохотного сына, шотландский трон и корону, а самое главное – бесценную свободу. И ко всем несчастьям в крепости у нее произошел выкидыш двух близнецов… Тем не менее можно только позавидовать мужеству этой женщины. Чего она никогда не теряла, так это надежды, и после десяти месяцев заключения, 2 мая 1568 года, ей удалось сбежать из-под стражи с помощью барона Джорджа Дугласа, брата владельца замка. Говорят, он был в нее безумно влюблен…

На сторону Марии немедленно перешли несколько крупных аристократов, которым удалось собрать крупную армию. Но удача улыбнулась ей всего лишь раз. Уже 13 мая собранная под ее знаменами армия в 6 тысяч человек была разбита войсками регента Морея в битве при Лангсайде. Оставив позади своих сторонников, Марии опять удалось бежать, но ее поражение в Шотландии было окончательным. Ей ничего не оставалось делать, как отправиться в Англию – единственное место, где она могла себя чувствовать в безопасности. У нее, правда, был выбор – отправиться во Францию под защиту французского короля, или обратиться за помощью к своей «дорогой кузине» Елизавете I. Она выбрала второе, и это была ошибка, ставшая впоследствии для нее роковой. Переправившись через залив в Ирландском море на обычной рыбацкой лодке, Мария остановилась в Уоркингтон Холле, расположенном в английском графстве Камберленд, а на следующий день местные власти взяли ее под свою защиту и отвезли в Замок Карлайл.

Там Мария обратилась за поддержкой к своей тетушке-кузине, ожидая, что та поможет ей вернуть трон. И действительно, первым инстинктом Елизаветы было восстановить свою племянницу на престоле, но затем, обсудив эту тему со своим Советом, она решила остаться в стороне. Ей совершенно не хотелось воевать с Шотландией из-за родственницы, которая претендовала на ее собственный престол. И поэтому вместо того, чтобы отправить Марию в Шотландию во главе английской армии или во Францию – в объятия своих католических врагов, Елизавета назначила расследование.

Комиссии предстояло обсудить поведение шотландских лордов-конфедератов и выяснить степень вины Марии в убийстве ее мужа Дарнли. Графу Морею, благодаря публикации так называемых «Писем из ларца», удалось убедить Елизавету в законности переворота, после чего Англия признала правительство Морея и даже предоставила ему достаточно крупный кредит. Однако в стране оставалась значительная и влиятельная группа – так называемая «партия королевы», один из сторонников которой 23 января 1570 года убил регента Морея. В него стреляли из карабина из окна дома, когда он верхом на лошади проезжал со своей кавалькадой по центральной улице города Линлитгоу. Это было первое зарегистрированное убийство из огнестрельного оружия. Смерть Морея стала сигналом к началу гражданской войны в Шотландии, которая продлилась целых три года.

А тем временем, пока проводилось расследование, Марию было решено держать под домашним арестом. В июле ее перевезли в замок Болтон – подальше от шотландской границы, но и достаточно далеко от Лондона, а хозяину замка барону Генри Скроупу было приказано «обращаться с ней со всеми почестями». Но в реальности она стала узницей, за которой захлопнулись тяжелые засовы тюрьмы. Правда, тюрьмой в обычном понимании слова это трудно было назвать. Марии предоставили личные апартаменты хозяина замка, в ее свите было более 50 человек – рыцари, фрейлины и прислуга, включая поваров, конюхов, парикмахера, вышивальщицы, аптекаря, личного врача и хирурга. Мало того, так как замок Болтон не вполне подходил для королевской особы, у владельцев ближайших богатых домов были одолжены мебель, ковры и гобелены. Даже сама Елизавета сделала собственный вклад и послала кузине оловянные сосуды и медный чайник.

Марии разрешалось гулять по прилегающим к замку полям и ездить на охоту. Но она предпочитала проводить свое время с подругой Мэри Сетон, которая целыми днями помогала ей сооружать прически. В то время как сэр Френсис Ноллис (кстати, отец Леттис Ноллис, жены Роберта Дадли) учил ее английскому языку, так как она разговаривала только на французском, латинском и шотландском. Иногда она встречалась с местными католиками, за что Ноллис и Скроуп неоднократно получали строгие выговоры. Все 18 лет домашнего заключения Марию перевозили с места на место, из замка в гостиницы, из гостиниц опять в замки, не давая ни минуты покоя, забирая у нее все больше и больше привилегий и сжимая кольцо вокруг ее благородной шеи, по которой однажды все-таки ударит грубый топор палача…

Северное восстание 1569 года

Для Елизаветы прибытие в Англию Марии стало со временем крайне неудобным. Дело в том, что до сих пор она держала английских католиков под контролем, но теперь буквально сделала им подарок – теперь у них был номинальный лидер, вокруг которого они могли объединяться, восставать и плести заговоры против нее. Елизавета все еще надеялась, что умеренность ее правления сделает варварские наказания за измену короне давно забытым прошлым. Спустя десять лет после ее восхождения на престол эти надежды улетучивались. Мария Стюарт стала той единственной искрой, которая буквально взорвала английский католицизм.

Северные графы-католики не собирались больше быть лояльными по отношению к протестантке королеве, которая находилась где-то далеко в Лондоне. Они готовы были мириться с ней только в одном случае – если она оставляла их в покое. Но она слишком долго, как и ее отец Генрих VIII, угрожала и запугивала графов, отбирала по кусочкам, год за годом, их независимость, тем самым доведя их терпение до предела. Теперь они стояли перед выбором – патриотизм или католицизм.

Все началось с того, что в июне, через месяц после прибытия Марии в Англию, Томас Говард, 4-й герцог Норфолк, получил от ее посланника необычайное предложение – жениться на ней, стать королем Шотландии и взять правление страны в свои руки, в то время как их общие дети станут законными наследниками английского престола. Тут надо напомнить, что герцог был кузеном Елизаветы (они оба были правнуками Томаса Говарда, 2-го герцога Норфолка), и рассматривался в католическом мире как наиболее достойная кандидатура на английский престол. Но тут было одно маленькое «но»: и Норфолк, и Мария Стюарт уже три раза побывали под венцом. И хотя Папа Пий был готов аннулировать ее последний брак с заключенным в тюрьму мужем, графом Босвеллом, сама идея трижды женатых короля и королевы, желающих привести Англию обратно к католицизму, казалась довольно проблематичной. А если еще учесть, что Норфолк был не католиком, а протестантом, что он скрыл во время переговоров, то это совсем не делало его идеальным кандидатом.

Но почему тогда обратились именно к Норфолку? Оказывается, все дело было в его титуле – он был единственным уцелевшим герцогом в Англии, в то время как все остальные были казнены во время правления Генриха VIII и его детей Эдуарда и Марии. Он также был самым богатым землевладельцем, значительно увеличившим свое состояние за счет трех удачных браков. Но странное дело – в течение короткого времени он трижды стал вдовцом и отцом пяти детей. От первой жены Марии Фитцалан, которая умерла через год после свадьбы, он получил замок Арундел. Вторая жена Маргарет Одли умерла через 5 лет после свадьбы, оставив ему детей и замок Одли Энд. А третья жена, вдова богатого барона Елизавета Лейбурн, умерла во время родов через семь месяцев после свадьбы.

Но 33-х летний герцог Норфолк не сдавался и подумывал о четвертом браке. Предложение от посланника Марии показалось ему довольно привлекательным, хотя и опасным – у него в кармане лежала полномочная королевская бумага, в которой говорилось, что всякий, кто женится на Марии Стюарт, будет тут же осужден за измену. Герцог не был природным бунтарем, к тому же он не сомневался в справедливости обвинений против Марии в убийстве и прелюбодеянии. Но большие амбиции создают странные союзы…

Слухи об этом предложении быстро достигли Елизаветы, и она тут же вызвала кузена в суд, предоставив ему два шанса на чистосердечное признание, но оба раза он отверг все обвинения. И тогда у королевы закрались подозрения: а вдруг это нечто большее, чем тайный план женитьбы? Вдруг это заговор… свергнуть ее с престола? Ее подозрения еще больше усилились, когда Норфолк, совершенно неожиданно, покинул королеву во время ее летней поездки по стране, а вместо этого вернулся в свою лондонскую резиденцию Чартер Хаус.

Интуиция и на этот раз ее не подвела – в стране действительно плелся заговор. И центром паутины были две богатые северные дамы-католички – Анна Сомерсет, графиня Нортумберленд, и Джейн Говард, графиня Вестморленд, которые знали о королевском дворе не понаслышке и были связаны с ним кровными узами. Джейн Говард была родной сестрой герцога Норфолка, а мать Анны Сомерсет, Люси Невилл, была не только фрейлиной Анны Болейн, но и любовницей Генриха VIII. В то время как муж Анны, Томас Перси, был племянником того самого Генри Перси, 6-го графа Нортумберленда, который был женихом Анны Болейн.

И вот теперь эти две женщины намеревались поднять весь север. Их главной целью было освободить Марию Стюарт из заточения, выдать ее замуж за герцога Норфолка, а затем возвести их обоих на английский престол. Анна даже убедила своего мужа, Томаса Перси, 7-го графа Нортумберленда, возглавить восстание. Он долго сопротивлялся, пока слуги не убедили его, по наущению Анны, что его окружают враги. Затем супружеская пара отправилась в дом Джейн Говард и ее мужа Чарльза Невилла, 6-го графа Вестморленда, и убедили графа взять в руки оружие. Именно с этого момента и началось знаменитое Северное Восстание. И хотя Анна Сомерсет была беременна пятым ребенком, она, по свидетельству барона Хансдона, возглавлявшего королевские войска, «была крепче и отважней своего мужа, и скакала на лошади среди повстанцев как угорелая».

Обе семьи могли иметь прекрасную и безоблачную жизнь. Томас Перси был достаточно богат, чтобы беспечно жить в своем графстве Нортумберленд с красавицей-женой и четырьмя прелестными детишками. Чарльз Невилл и Джейн Говард имели пятеро детей. Оба графа вышли из богатейших благородных кланов Перси и Невиллов, которые играли ведущую роль в войне Алой и Белой Розы – еще до прихода к власти Тюдоров. И вот теперь эти две родовые семьи решили поставить на карту все свое благополучие, и все это ради высшей власти, о которой они были наслышаны из своих семейных преданий, и на которую, по их убеждению, они имели полное право. Амбиции так сильно их подстегивали, что им даже не хватило терпения дождаться ответа от Папы Римского, к которому они обратились за советом.

Герцог Норфолк сначала согласился на участие в заговоре, но в последний момент испугался и отправил Томасу Перси письмо, в котором слезно умолял отменить восстание. Но было уже поздно. В полночь 9 ноября 1569 года церкви по всему северу Англии начали звонить в колокола, что послужило знаком для заговорщиков. Со знаменами Пяти Ран Христа и крестами на доспехах они начали свой крестовый поход, объявив Елизавете священную религиозную войну. Уже на следующий день восставшие графы вошли в город Дарэм, взломали двери главного кафедрального собора и совершили акт преднамеренного неповиновения, разорвав и бросив в костер протестантские Библии и молитвенники, а затем отслужили католическую мессу. Их следующим шагом было освободить Марию Стюарт из замка Тутбери, и, если им будет сопутствовать удача, в их руках будет не только половина Англии – у них будет вторая королева.

Для Елизаветы потеря Дарэма была полной катастрофой – город был главной крепостью против нашествия со стороны Шотландии, и поэтому действовать надо было быстро и решительно. Она в очередной раз перевела свою кузину поближе к югу – в город Ковентри, который был центром протестантизма и потому вне досягаемости восставших, а затем организовала быстрое развертывание войск на севере. Возглавлял войска Генри Кэри, 1-й барон Хансдон, племянник Елизаветы. Тот самый Генри, сын Марии Болейн, которого Генрих VIII отказался признавать своим сыном…

Тем временем восставшие графы уверенно продвигались на юг, планируя захватить город Йорк и ожидая, что к ним присоединится местная знать. Но тут пришли плохие новости – южные лорды под предводительством графа Суссекса сплотили против них свои ряды и теперь двигались вместе с войсками барона Хансдона из Йорка. Соотношение сил было неравным – 7-тысячное королевское войско плюс следовавшие за ними еще 12 тысяч человек под командованием барона Клинтона против плохо организованной 4-х тысячной армии восставших. Под натиском такой мощной силы северная армия просто разбежалась, а графы Перси и Невилл направили своих коней в Шотландию.

Елизавета ликовала! И хотя она не собиралась преследовать восставших католиков за такое неслыханное неповиновение, но тут, на горе им, Папа Римский Пий V в своей булле «Regnans in Excelsis» от 25 февраля 1570 года объявил королеву Англии еретичкой, отлучил ее от церкви и дал свое благословение всем верным католикам: они должны делать все возможное, чтобы сбросить ее с престола. Елизавета не могла такое потерпеть и дала свое «благословение», в жестокости наказаний превзойдя своего отца Генриха. На север полетели приказы: «Не оставляйте ни одного человека безнаказанным. Тела должна быть выставлены на обозрение и оставаться там до тех пор, пока полностью не сгниют». Всего было казнено 750 человек, и на севере не осталось ни одной деревни, в которой не пострадал хотя бы один человек.

Предводитель восставших Томас Перси был схвачен шотландским графом Мортоном, одним из регентов юного короля Якова VI, который через три года продал его английскому правительству за две тысячи фунтов. Его перевезли в Йорк и предложили жизнь в обмен на покаяние и отказ от католицизма, но Перси предпочел умереть, и 22 августа 1572 года ему отрубили голову. Все его земли были конфискованы и переданы верным протестантам Елизаветы. И только через 300 лет, 13 мая 1895 года, Томас Перси был причислен Римским Папой Львом XIII к лику святых, и ежегодно 14 ноября в трех северных графствах, включая его родной Нортумберленд, проходит фестиваль, целиком посвященный графу.

Его жена Анна Сомерсет, последовавшая за ним в Шотландию, в июне 1570 года родила в Абердине дочь, которую назвала Марией. Но когда ее мужа выдали шотландскому регенту Мортону, она с ребенком бежала на континент, оставив трех старших дочерей в Англии на попечении брата ее мужа – Генри Перси, ставшего впоследствии 8-м графом Нортумберлендом. Прибыв 31 августа в бельгийский город Брюгге, что в провинции Западной Фландрии, Анна попросила денег у Папы Пия V и испанского короля Филиппа II для выкупа мужа. Папа дал ей 4 тысячи британских золотых крон (крона приравнивалась к 5 шиллингам, а фунт – к 20 шиллингам), а король Филипп выслал ей 6 тысяч кёльнских марок (одна марка равнялась полфунта). Но все было напрасно – ее мужа все равно казнили. Анна осталась в изгнании до конца жизни, получая пенсию от короля Филиппа, и умерла в октябре 1596 года от черной оспы в одном из монастырей города Намюра. Но даже в изгнании она вела кипучую деятельность – встречалась с католиками, писала прокламации и даже пыталась организовать замужество узницы Марии Стюарт с Доном Хуаном Австрийским, незаконным сыном Карла V и сводным братом Филиппа.

Их сообщник Чарльз Невилл, граф Вестморленд, какое-то время прятался в шотландском замке у лорда Керра, но когда Нортумберленда схватили и выдали Елизавете, он тоже сбежал во Фландрию (тогда Испанские Нидерланды), где и жил до конца жизни в изгнании, на крохотную пенсию от испанского короля. Оттуда он продолжал участвовать в заговорах против Елизаветы, а в 1588 году командовал эскадроном в 700 английских беглецов в составе огромной армии герцога Пармы, которая собиралась воссоединиться с испанской Армадой. Ему так и не суждено было больше увидеть жену Джейн Говард и детей, его огромное состояние было конфисковано короной, а сам он умер в ноябре 1601 года, забытый всеми, без единого пенса в кармане. Его жену Джейн Говард тоже постигла несладкая участь. Несмотря на активное участие в северном восстании, она почему-то ожидала, что королева ее простит. Но вместо прощения ее пожизненно посадили под домашний арест и выдали годовую пенсию в 200 фунтов. Она умерла раньше своего мужа – в июне 1593 года, и была похоронена в Кеннингхолле, графство Норфолк. При новом короле Якове ее дочерям, Екатерине и Анне, тоже были назначены пенсии.

А что же наш единственный английский герцог, который был центром всего заговора? Норфолк был арестован и отправлен в Тауэр, но доказать его измену короне так и не смогли, поэтому через десять месяцев его выпустили и посадили под домашний арест. Доказательства его вины появились только через три года.

Заговор Ридолфи 1571 года

Герцог Норфолк так и не выучил свой урок и, находясь под домашним арестом, дал себя вовлечь в новый заговор, разработанный итальянским банкиром и ярым католиком Роберто Ридолфи. У участников заговора была все та же задача – свергнуть королеву Елизавету и посадить на английский трон католичку Марию Стюарт. Ридолфи, который давно уже осел в Лондоне, работал на Папу Римского, французское и испанское правительство, а также имел обширные связи с английскими католиками. Будучи банкиром, он имел хороший предлог для поездок и конспиративных встреч.

После провала северного восстания Ридолфи пришел к выводу, что для успешного осуществления плана необходимо иностранное вторжение. Заручившись поддержкой советника Марии Стюарт, епископа Росса, он собирался уговорить герцога Альбу, испанского наместника в Нидерландах, вторгнуться в Англию с армией в 10 тысяч человек. Он также намеревался поднять очередное восстание знати на севере и собрать еще 39 тысяч человек, так как весьма оптимистично прикинул, что половина английских лордов были католиками.

Он обсудил свой план с Марией и Норфолком, которые так мечтали освободиться из-под домашнего ареста, что тут же согласились. Затем Ридолфи отправился на континент – получить поддержку герцога Альбы, папы Пия V и испанского короля Филиппа II. Но он оказался таким болтливым, что вскоре английская разведка об всем доложила Елизавете. После этого сообщения начали поступать со всех сторон. Английский адмирал Джон Хокинс, войдя в доверие к испанскому послу и узнав все детали заговора, сообщил правительству имена заговорщиков. Великий герцог Тосканский также узнал о заговоре и послал Елизавете секретное предупреждение. А 12 апреля 1571 в Довере арестовали с компрометирующими письмами посыльного Ридолфи, Чарльза Бэйли, которого под пытками и с помощью тюремных информаторов заставили раскрыть шифр посланий.

И только 29 августа появились улики против самого герцога Норфолка. Его секретари Баркер и Хайфорд однажды сильно прокололись, когда поручили драпировщику Томасу Брауну отвезти мешок с серебряными монетами чиновнику на север Англии. Брауну показался подозрительным вес мешка, и когда он его открыл, там оказались зашифрованные письма и 600 золотых фунтов от французского посла, предназначенных для Марии Стюарт. Зная, что Норфолк был под подозрением, он доложил о находке государственному секретарю Уильяму Сесилу, после чего Баркера и Хайфорда допросили, а письма частично расшифровали. Поиск шифра привел их в Говард Хаус, один из домов Норфолка, где под дверным ковриком нашли зашифрованное письмо от Марии Стюарт. Этого было более чем достаточно, чтобы решить судьбу герцога.

Сначала были арестованы его слуги, у которых пытками были вырваны признания. Затем к Норфолку были посланы следователи с вопросами о происхождении захваченных денег. Еще не зная об аресте и признании слуг, и что его поручение сжечь письма не было выполнено, Норфолк продолжал врать, что деньги были исключительно для его личного пользования. Свою вину в пересылке денег и переписке со сторонниками Марии Стюарт он признал только в лондонском Тауэре, и в январе 1572 года его осудили по трем пунктам в государственной измене.

Но королева никак не могла решиться на казнь последнего английского герцога, к тому же бывшего ее ближайшим родственником. Три раза она подписывала смертный приговор и три раза отзывала обратно, порвав его на клочки. Целых пять месяцев королева колебалась, пытаясь отсрочить неизбежное, но наконец все же подписала вердикт: «Томаса, герцога Норфолка, решением суда назначено отвести с места осуждения в лондонский Тауэр, и там его тело должно быть выпотрошено и четвертовано, его голова отрезана, а затем его голова и четыре части тела выставлены на обозрение для нашего удовольствия… Но мы, движимые жалостью, c радостью меняем такой вид казни – достаточно того, если его голова полетит с плеч в Тауэр Хилл – обычном месте для казней. Вестминстерское аббатство. Елизавета R».

Утром 2 июня 1572 года герцога Норфолка привели к месту казни. Привередливый до последней минуты, он расправил перед собой солому на эшафоте и встал на колени, вытянув шею. И когда толпа прошептала: «Господи Иисусе, пощади его душу», палач одним ударом топора отрубил ему голову. Титул герцога Норфолка был отменен, и восстановлен только через четыре поколения, в 1660 году. И кем? Правнуком Марии Стюарт – королем Карлом II. Титул достался наследнику великих герцогов – умственно отсталому Томасу Говарду, который большую часть своей жизни просидел в сумасшедшем доме… А так как он никогда не женился и не произвел на свет наследников, то титул перешел к его брату Генри.

А что же случилось с главным конспиратором Роберто Ридолфи? Ему повезло больше. Когда заговор раскрыли, он был в Париже, и поэтому, в отличие от остальных участников, избежал наказания. Он больше никогда не вернулся в Англию, и большую часть жизни прослужил сенатором во Флоренции, где и умер в феврале 1612 года.

Герцог Анжуйский

Итак, Елизавета торжествовала победу над своими врагами – испанским королем Филиппом и Папой Римским Пием, чьи заговорщические планы были расстроены. Но до полной победы было далеко. Теперь опасность исходила от католических соседей – габсбургских Нидерландов, которые были самым большим рынком сбыта английской шерсти, и без этой торговли Англия не могла существовать. Народ Нидерландов тоже не любил испанское правление и в 1576 году объединился под знаменами протестантского принца Оранского, Вильгельма Молчаливого. Принц был в ужасе от жестокости испанских наместников и обратился к Елизавете за помощью. Но королева не хотела помогать слишком открыто, и высылала ему золото только тогда, когда Филипп одерживал преимущество в стране.

И тут на сцене появился Франсуа де Валуа, герцог Анжуйский, который после восхождения на трон старшего брата Генриха III, стал следующим наследником французского трона. В 1579 году, по призыву Вильгельма Оранского, Франсуа поддержал восставших фламандцев в борьбе против испанского правления, а 29 сентября 1580 года, в Плесси-ле-Тур, Генеральные Штаты Нидерландов подписали с герцогом конвенцию, по которой тот получал титул «Протектора Свободы Нидерландов» и становился их сувереном. Елизавета быстро поняла, что он может стать идеальной марионеткой для борьбы с Филиппом в Нидерландах, и разыграла свою дипломатическую козырную карту, к этому времени довольно потертую и изношенную, но все еще работающую – брак с герцогом.

Мать герцога Анжуйского, Екатерина Медичи, предлагала его английской королеве в качестве мужа еще шесть лет назад, когда ему было всего 18. Тогда он был слабым и тщедушным полу-ребенком, со следами оспы на лице, и 39-летнюю Елизавету такая брачная перспектива не заинтересовала. К тому же после страшной Варфоломеевской ночи Елизавета не хотела себя связывать с французским домом Валуа. Но однажды все изменилось, и резня гугенотов католиками осталась в прошлом. Екатерина Медичи убедила слабовольного сына, что у него появилась возможность стать королем Англии, Нидерландов и Ирландии, а так как в результате многолетних гражданских войн в казне не осталось денег, то Франция только выиграет от такого союза.

Новый раунд дипломатической игры начался с того, что герцог Анжуйский написал Елизавете несколько писем, так как его амбиции в Нидерландах требовали денег. Свою просьбу он начал издалека, и вместо упоминания о деньгах использовал язык любви – она была его «красавицей-королевой», а он – ее преданным и страстным рабом. Затем Франсуа послал в Англию своего близкого друга Жана Симье – чтобы продолжить соблазнение, ну и заодно от его имени вести финансовые переговоры. Жан Симье был выбран не случайно – он был известен как «самый большой льстец, изысканный в любовных играх и дворцовых флиртах». От имени герцога он преподнес королеве «безделицу в знак своего искреннего восхищения» – роскошную брошь, которую посоветовал прикрепить на груди, ближе к сердцу, и затем добавил: «Мой господин сказал, что будет ревновать вас к этому камню, потому что камень находится там, где ему самому хотелось бы быть. И я клянусь, что он узнает, как прекрасно место, где он хотел бы оказаться». Елизавета, еще ни разу не увидев его хозяина, была уже почти влюблена!

Франсуа прибыл в Гринвич рано утром 17 августа 1579 года. Его первой мыслью было немедленно явиться в личные апартаменты королевы, но вместо этого Симье убедил его сначала отдохнуть, а сам тем временем написал Елизавете письмо, которое было почти таким же захватывающим, как если бы герцог действительно пробрался в покои спящей королевы: «Я хотел прибежать к вам на прием прямо с дороги – весь в грязи и дорожной пыли, но Симье отговорил меня и уложил в постель. Я представлял, как забрался под простыни и, о Боже, вы тоже были там. Теперь я с большей легкостью мог бы вам передавать свои мысли, так как ему было бы намного легче все объяснить, чем мне».

Елизавета приготовила себя к тому, что встретит маленького уродливого мальчишку, каким она его помнила по портретам, но вместо этого увидела перед собой взрослого и привлекательного мужчину. Испанский посол Мендоза написал об этой встрече: «Королева, очарованная и влюбленная, несмотря на некоторые трудности, смогла принять герцога. Она сказала, что еще никогда не встречала мужчину, поведение и природа которого так бы ей подходила». Похоже, что Снегурочка растаяла и королева-девственница возжелала превратиться в застенчивую невесту.

Герцог Анжуйский застал Елизавету в тот момент, когда она узнала, что ее фаворит Роберт Дадли тайно женился на ее племяннице. Несомненно, она искала утешения и поэтому обратила на Франсуа свое внимание. Но помимо этого, она действительно была очарована герцогом – его необычным лицом, выразительными руками, французскими манерами и очарованием. К тому же он был единственным заморским женихом, который сам лично приехал в ее королевство добиваться ее любви!

Да, герцог Анжуйский действительно отличался от англичан, которые ее окружали. Томас Сеймур и Роберт Дадли, несомненно, были отважными и сильными мужчинами, но преследовали ее слишком уж настойчиво и бесцеремонно, скорее бросаясь на амбразуру и думая только о своих амбициозных целях, нежели о рыцарском покорении женского сердца. Он же осыпал ее бесконечными комплиментами: «Меня обманули! Мне сказали, что вы красивы, но вы выше красоты – как ангел выше людей. Многие женщины красивы, но вы – это воплощение совершенства! Я бы на всю жизнь остался перед вами на коленях и чувствую, что это место идеально мне подходит».

Для Елизаветы это было нечто новое, и, вопреки разнице в возрасте, они немедленно нашли общий язык. Она называла его «моим лягушонком» (римляне использовали лягушек для любовных чар – они вызывали пыл и постоянство), а он прислал ей сережку в форме лягушки, которую она потом долго носила. Когда он заболел, она по утрам носила ему говяжий бульон. А однажды подарила ему расшитый драгоценностями берет – чтобы он носил его, пока она не наденет на его голову английскую корону. Было очевидно, что она испытывала к нему самые нежные чувства, в глубине души понимая, что скорее всего это ее последняя страсть.

Но всего через две недели любовники были разлучены. Герцога срочно вызвали в Париж – он получил известие о том, что его друг был убит на дуэли. И перед тем как покинуть Англию, он передал королеве три любовных письма, перевязанных розовыми ленточками и полных сладчайших комплиментов и признаний в любви: «Слезы застилают мне глаза, и я не могу дальше писать. Моя любовь к вам бесконечна, и я навсегда останусь вашим самым преданным и любящим рабом, который когда-либо рождался на этой земле. Находясь на грани бед и бурь, я целую вашу ножку».

Елизавета, опьяненная таким вниманием, не могла дождаться его возвращения. «О, Франсуа, когда вы вернетесь, мои глаза ослепнут от слез»,– писала она ему. Но не сошла ли она с ума? Предполагалось, что это будет всего лишь международная политика, а вовсе не любовный роман с католиком-французом, который только злил ее подданных. А так как основой ее правления всегда была народная любовь, то сейчас переступить через нее означало уничтожить свое королевство. А тут еще слезы и уговоры фрейлин, и недовольство фаворитов. Особенно был разочарован Роберт Дадли, о чем написал один из современников: «Лестер определенно был отстранен, а его близкий друг сказал мне, что тот проклинает француза и молит Бога, чтобы королева прислушалась к голосу разума».

В поисках баланса и равновесия Елизавета поручила Тайному Совету взять на себя обязанность обсудить этот брак. Старый Сесил настаивал на браке, восклицая «Да славится Господь!», в то время как остальные члены совета боялись повторения Варфоломеевской ночи и разгула религиозных страстей. К концу дня мнения разделились, и Совет не смог предложить королеве однозначного официального решения. Она была искренне удивлена. Как? Все эти 20 лет министры убеждали ее выйти замуж, и теперь, когда она нашла для себя идеального жениха, они отказались его утвердить! «Я рассчитывала на большее, господа. Вы называете себя моим советом, и не даете советы, когда они мне нужны. Как же я сожалею, что совершила страшную глупость, разрешив вам рассматривать вопрос о браке. От вас нет никакой пользы! Только разборки и пререкания. Я рассчитывала получить единогласную и всеобщую просьбу продолжить переговоры о браке, а не ваши колебания и сомнения».

Это был замкнутый круг! Члены Совета ответили ей, что они все единодушно ее поддерживают, как бы она ни решила поступить, если только она согласится им сказать, действительно ли она готова сочетаться браком с герцогом. Но Елизавета настаивала: «Как я могу вам это сказать, если вы не даете мне совета? Кроме того, я считаю неуместным сообщать вам о своих чувствах. Это вы должны были требовать и умолять меня выйти замуж. А поскольку вы скрыли от меня свои чувства, я не намерена открывать вам свои». Как докладывал посол: «Она оставалась очень опечаленной после этого разговора, и была так рассержена и меланхолична, что это заметили все, кто к ней обращался. Она была этим очень озабочена».

Несмотря на это, брачный договор все же был составлен, и Совет согласился со всеми концессиями, предъявленными герцогом Анжуйским, включая разрешение проводить католическую службу в личной часовне. Однако в договоре появился еще один пункт – его подписание должно быть отложено на два месяца в связи с возможными препятствиями. Елизавете нужно было не только время, чтобы народ согласился на этот брак, но и полная гарантия, что, в случае нападения на Англию Испании, французы придут на помощь. По этому поводу для переговоров в Париж был послан начальник разведки Френсис Уолсингем, которому разочарованная Екатерина Медичи сообщила: «Конечно, я уважаю чувства королевы, но боюсь, что наш союз может быть узаконен лишь у алтаря! Это удержит Испанию от объявления войны обеим нашим странам. Так что передайте королеве, что я с нетерпением жду дня, когда смогу ее назвать своей дочерью».

А тем временем английский народ был резко настроен против этого брака и общественное мнение начало выражать крайнюю ксенофобию. Раздавались громкие голоса протеста против католического вероисповедания жениха: «сердце английского народа будет уязвлено таким браком… каждый знает, что этот человек – сын Иезавели наших дней…», а на улицах можно было услышать крики: «Эй, лягушки! Скачите подальше отсюда!»

На улицах Лондона даже появился ядовитый памфлет, в котором говорилось, что Елизавету затягивают в католическое «логово идолопоклонства», и что если она умрет при родах, то герцог Анжуйский может стать королем Англии. Кроме того, в нем было сделано предположение, что «француз вероятно болен сифилисом». Прочитав сей возмутительный документ, Елизавета буквально накалилась от гнева и приказала, чтобы автору, Джону Стаббсу, отрубили правую руку. Прежде чем это сделали, бедняга долго и безуспешно пытался доказать свою преданность королеве.

В конце концов, Елизавета запуталась – она уже не понимала, нужен ли ей этот брак или нет, и никто не мог ей в этом помочь. А еще ей было страшно! И даже сама мысль о браке начала вызывать у нее отвращение. В результате долгой агонии она написала герцогу Анжуйскому письмо, в котором объясняла, почему общественное мнение никогда не примет этот брак. Она прощалась со своим «лягушонком», со своим очаровательным принцем, которого, как она думала, больше не увидит никогда …

Но ситуация в Нидерландах заставила Елизавету продолжить дипломатическую брачную игру с французами. Ей хотелось показать испанскому королю Филиппу, что у нее все еще есть союзники, и она готова на все, чтобы защитить Англию от нападения.

И вот после двухлетнего отсутствия Франсуа вновь прибыл ко двору королевы – на этот раз с одной единственной просьбой: дать ему денег на кампанию против испанцев в Нидерландах. При этом он осмелился повторно предложить свою руку и сердце, и когда Елизавета повернулась к французскому послу, ее ответ ошеломил всех присутствующих: «Вы можете написать вашему королю, что герцог Анжуйский будет моим мужем». С этими словами она надела на руку герцога кольцо и поцеловала его в губы. Это уже была официальная, публичная помолвка при свидетелях. И вскоре по всей Европе были разосланы с этой удивительной новостью курьеры, а в Антверпене звонили колокола.

Но почему в возрасте 48 лет Елизавета опять решила обручиться? Ведь еще два года назад она оставила всякие серьезные намерения выйти замуж за герцога Анжуйского. Да, он был полезен с политической точки зрения, к тому же она находила его общество вполне привлекательным. Но стала ли она жертвой собственной политической игры или любовной фантазии, осталось неизвестным.

В тот же вечер противники этого брака проинструктировали фрейлин королевы красочно обрисовать ей все ограничения замужней жизни и ужасы деторождения, в результате чего королева провела бессонную и ужасную ночь. Только на одну единственную минуту ее сердце взяло верх над разумом и она позволила себе представить, что все могло быть по другому. Но и эта минута, к сожалению, длилась недолго. На следующий день при холодном свете разума романтическое видение улетучилось, и Елизавета с большим сожалением отказалась от возлюбленного своей мечты. Уже утром она объявила герцогу, что не может выйти за него замуж, так как благополучие ее подданных для нее важнее, чем личное счастье. После чего тот в отчаянии снял кольцо и швырнул его на пол… Это было величайшее поражение герцога Анжуйского! Он лишился сразу двух корон – английской и ирландской, в Париже его ждала разочарованная мать Екатерина Медичи, а в Нидерландах – «сборище алкоголиков», как он называл голландцев. Помимо этого, он так и не сумел создать дом, куда можно было бы вернуться…

С этого момента Елизавета больше не могла дергать за ниточки своего принца-марионетку. Но хотя она и выбросила своего «лягушонка» обратно в воду, он уплыл не слишком далеко, и остался еще на три месяца, запросив за свое унижение 60 тысяч фунтов, причем половину наличными перед отъездом. В результате переговоров Уильям Сесил предложил ему выплатить 10 тысяч сразу, а остальное – в течение 100 дней. На прощание королева сказала своему возлюбленному: «Я бы отдала миллион фунтов, чтобы моя лягушка резвилась на берегах Темзы, чем гнила в болотах Нидерландов». Это была их последняя встреча…

В честь этого события Елизавета написала грустную и нежную поэму «На отъезд моего господина»: «Я пребываю в горе и не смею показать, как я терзаюсь. Я влюблена и не могу признаться, что не испытываю ненависти. Я притворяюсь и не выдаю своих намерений. Кажется, что слова навсегда застряли в горле, но я веду беседу сама с собой. Я есть и меня нет. Я холодею и горю с тех пор, когда я отвернулась от себя и превратилась в себя другую. Моя вторая жизнь, как тень от солнца, она летит и впереди бежит, она везде со мной. Она в моих поступках, и я слежу за ней, она – за мной. Нет способа, чтоб вырвать двойника из сердца. Пока с закатом жизни не погибнем оба. Господь, пошли мне более легкую жизнь, иначе я умру, забыв о смысле слова «любовь».

А ее возлюбленный Франсуа, получив отступные отправился на поиски счастья в другое королевство – Нидерланды. 10 февраля 1582 года он прибыл в Флиссинген, но вместо того, чтобы на полученные деньги помогать народу Нидерландов бороться с испанцами, он попытался установить в стране абсолютную власть. Когда провинции Зеландия и Голландия отказались признать герцога своим сувереном, он решил силой взять Антверпен, Остенд и другие голландские города. Взятием Антверпена он командовал лично, и когда 18 января 1583 года его отряды вошли в город, ворота захлопнулись, и горожане принялись из окон и с крыш осыпать французов камнями, палками и прочими тяжелыми предметами, а городской гарнизон открыл по неприятелю смертоносный огонь. Свыше полутора тысячи солдат погибли от рук разъяренных жителей Антверпена, и только нескольким французам, включая самого Франсуа, удалось бежать.

Это событие положило конец военной карьере герцога Анжуйского, и в июне того же года он покинул страну. Его мать, Екатерина Медичи, написала ему тогда: «Лучше тебе было умереть в юности. Тогда бы ты не стал причиной смерти стольких отважных благородных людей», но, несмотря на это, все же помогла ему вернуться в Париж, где он в феврале 1584 года помирился с братом, королем Генрихом III. Тот после долгих лет отчуждения даже заключил в объятия свою «le petit magot» («обезьянку»), как он дразнил Франсуа в детстве.

А вскоре герцог ощутил серьёзное недомогание и 10 июля скончался в Шато-Тьерри в возрасте 29 лет, так никогда и не став французским королем, в отличие от своих старших братьев. Елизавета была искренне опечалена этим известием, и написала его матери: «Если бы видели картину моего сердца, вы бы увидели тело без души». Больше она уже никогда не будет притворяться, что собирается выйти замуж…

Потеря союзника

По странному стечению обстоятельств, в день смерти Франсуа, 10 июля 1584 года, Елизавета потеряла еще одного, последнего союзника в гибридной войне против могущественной Испании – принца Вильгельма Оранского. К тому времени восстание в Нидерландах начало захлебываться под ударами испанского оружия, и так как король Филипп не мог себе позволить поражение от каких-то голландских мятежников, он объявил принца вне закона и пообещал за его голову награду в 25 тысяч крон.

И тогда некий Бальтазар Жерар, католический фанатик из Бургундии, считающий Вильгельма предателем католической веры, решил отправиться в Нидерланды и совершить убийство. Там он представился принцу Оранскому французским протестантом, после чего Вильгельм решил отправить с ним во Францию кое-какие письма, а заодно и дал ему денег на одежду. Но тот потратил их совсем на другое – он купил пистолеты, с которыми вскоре вернулся обратно.

В полдень 10 июля принц обедал со своей семьей во дворце Принсенхоф в Делфте. Он уже пережил несколько покушений, и по стандартам XVI-го века его охрана была довольно сильной – по крайней мере в своем собственном доме он чувствовал себя в полной безопасности. Примерно в два часа дня он вышел из столовой и направился по лестнице в свой кабинет, где его ожидал недавний знакомый. Именно на лестнице они и встретились – Жерар выстрелил три раза подряд, а затем быстро покинул дворец. Принц умер через несколько минут, успев сказать всего несколько слов: «Господи, помилуй мою душу, и помилуй этих бедных людей». Так Вильгельм Оранский стал первым в мировой истории главой государства, которого убили из огнестрельного оружия. Первым в длинной череде других политических убийств…

А убийца Жерар даже не успел покинуть город – его быстро поймали и посадили в тюрьму. Перед судом, назначенным на 13 июля, его пытали, а затем приговорили к страшной казни – варварской даже по стандартам того времени. Магистрат предписал, «чтобы Жерару с помощью раскаленного железа отняли правую руку, чтобы с помощью клещей его плоть была вырвана с костей в шести различных местах, чтобы его выпотрошили живьем и четвертовали, чтобы его сердце было вырвано из груди и брошено в лицо, и, наконец, чтобы его голова была отрублена». Так расправлялись с убийцами и изменниками, покусившимися на жизнь важных особ…

Смерть Вильгельма Оранского была ужасной новостью для Елизаветы – теперь она осталась единственным протестантским монархом в Европе. К тому же до Лондона дошли слухи о сдаче нескольких голландских городов испанскому наместнику Нидерландов – Алессандро Фарнезе, герцогу Пармскому, который начал осаду Антверпена. Это известие вынудило англичан и голландцев как-то реагировать, и в августе 1585 года между ними был подписан Нонсачский договор, по которому Елизавета обещала военную поддержку – 6,4 тысячи солдат и 1 тысячу кавалеристов для защиты Антверпена, а также 600 тысяч флоринов в год. В обмен на это голландцы отдавали ей стратегические порты Брилл и Флашинг.

Елизавета, как женщина, терпеть не могла войны, но она также понимала, что в мире мужчин они совершенно неизбежны. Ей пришлось действовать, и вместе с семитысячным войском она направила в Нидерланды своего старого друга Роберта Дадли. Но даже в этой ситуации она не могла решиться на открытое объявление войны, избегая лобового столкновения с Испанией. Поэтому она запретила Лестеру идти в наступление и, в надежде, что демонстрации силы будет достаточно, чтобы отпугнуть испанцев, отдала приказ «избегать всеми способами решительных действий против врага». По этой же причине она отказалась от должности генерал-губернатора Провинций, предложенного голландцами по договору.

Каково же было ее удивление, когда своевольный граф Лестер, вопреки подробным инструкциям королевы, принял эту должность от голландского парламента. Это было уже слишком! Заставить ее принять суверенитет Нидерландов, в котором она до сих пор им отказывала! И кто? Ее любимый фаворит! В бешеной ярости она написала Дадли письмо: «Мы никогда не могли себе представить (если бы не увидели это своими глазами), что человек, которого мы возвысили и которому чрезвычайно благоприятствовали, как никакому другому подданному в этой стране, в такой презренной манере нарушил наш приказ в деле, которое касается нашей чести… И потому наше соизволение и приказ – чтобы вы, отложив все задержки и оправдания, из чувства долга и верноподданства подчинились и выполнили все, что предъявитель этой бумаги скажет вам сделать от нашего имени. Если вы не подчинитесь и будете делать наоборот, вашей жизни грозит опасность».

«Приказом» Елизаветы было зачитать ее письмо публично перед голландским Государственным Советом, где Дадли пришлось только молча стоять и слушать. Это публичное унижение «генерал-губернатора» необратимо подорвало его авторитет среди голландцев, после чего он был отозван домой. Но ошибки Дадли как политического и военного лидера были не единственной причиной провала кампании. Этому способствовала также фракционная борьба самих голландцев, неготовность Елизаветы поддержать соседей и обеспечить свою собственную голодающую армию.

Печальную участь в будущем постиг и Нонсачский дворец, в котором было подписано это соглашение. Выстроенный еще Генрихом VIII в 1538 году, этот роскошный дворец, символ силы и величия династии Тюдоров, был подарен королем Карлом II (правнуком Марии Стюарт) одной из своих многочисленных фавориток – Барбаре Палмер, графине Кливленд и Каслмейн, от которой у него было пятеро незаконнорожденных детей. А та, в свою очередь, разобрала этот «символ величия» буквально на кирпичи, которые ушли на уплату ее картежных долгов…

А тем временем Филипп II воспринял Нонсачский Договор между Англией и Нидерландами как объявление войны, и его лучший генерал, герцог Пармский, без колебаний начал наступление. Его войска поглощали Нидерланды одну область за другой, и теперь только море разделяло Англию от испанского вторжения. А в самой Испании началась интенсивная подготовка к созданию могущественной испанской Армады, на которую Филипп потратил 10 миллионов дукатов. Теперь его единственной целью было завоевать Англию и свергнуть своевольную протестантку Елизавету!

Заговор Бабингтона 1586 года

В английском королевстве был по меньшей мере один человек, который радовался намечавшемуся испанскому вторжению. И этим человеком была Мария Стюарт. До сих пор она содержалась в замках богатых вельмож и вела довольно роскошную светскую жизнь, но убийство Вильгельма Оранского за границей и серия заговоров внутри Англии делали Марию опасной. В январе 1585 года ее перевезли в замок Татбери в Стаффордшире, который стал ее настоящей тюрьмой. У нее был свой тюремщик – грубый и безжалостный пуританин сэр Эмиас Поулет, ее охраняли вооруженные солдаты, и ей больше не разрешалось получать почту. Она чувствовала себя изолированной, скучающей и возмущенной. Но дьявол в лице сэра Френсиса Уолсингема вскоре нашел работу для ее бездеятельных ручек!

Дело в том, что начальник разведки Уолсингем отвечал за обеспечение безопасности Англии и уже давно определил публичного врага номер один, о чем неоднократно говорил королеве: «В стране не будет мира, пока жива Мария». И он был прав. Из докладов своих шпионов он узнал о новом заговоре против Елизаветы. В марте 1586 года английский иезуитский священник и агент Римской церкви Джон Баллард, заручившись поддержкой северной католической знати, встретился с бывшим солдатом Джоном Сэведжем, пообещавшим убить Елизавету. Затем он получил заверения в помощи от испанского посла в Париже, Дона Бернардино де Мендоза, а вернувшись в Англию, уговорил Энтони Бабингтона, молодого католика и идеалиста из богатой семьи, возглавить восстание, освободить Марию Стюарт и возвести ее на английский престол. Сначала Бабингтон колебался, так как не был уверен, что военное вторжение будет успешным, но после долгих обсуждений с друзьями все-таки согласился. Возможно, потому, что ранее находился в свите Марии Стюарт и тайно был в нее влюблен.

Уолсингем несомненно мог быстро раскрыть заговор и арестовать всех его участников, и тогда Мария Стюарт, не имевшая связи с внешним миром, так бы и умерла от болезни или старости, в полной безвестности – о ней никто никогда бы не вспомнил. Но у него была своя миссия – втянуть Марию в намечающийся заговор, доказать ее активное участие в нем, а затем уничтожить. И вот начальник елизаветинских шпионов устроил для Марии коварную ловушку, а затем начал терпеливо ждать, когда она в нее попадет.

Все началось с того, что однажды слуга предложил Марии тайно переправлять ее письма в пивной бочке, которую доставляли во дворец из местной пивоварни. Она несказанно обрадовалась, не подозревая о том, что слуга и пивовар были заранее проинструктированы и проплачены Уолсингемом. А каждое письмо, которое она получала или отправляла, было перехвачено и раскодировано его частным секретарем – Томасом Филипсом. Было ли этичным загонять в угол уже сломленную и отчаявшуюся женщину, это уже другой вопрос, но Уолсингему контроль над перепиской Марии был просто необходим.

Через шесть месяцев рыбка, наконец, попалась на крючок. 28 июня 1586 года Мария Стюарт, по совету своего наперсника и шпиона Томаса Моргана, написала Бабингтону письмо, выражая ему свое полное доверие и поддержку. 7 июля он послал ей ответ, в котором сообщал, что он и его друзья намереваются «свергнуть узурпаторшу» Елизавету с помощью Джона Сэведжа. Тем временем испанский король Филипп и Католическая Лига Франции, насчитывающая 60 тысяч человек, начнут завоевание Англии.

Бывшая королева Франции и Шотландии в тот момент была в очень удрученном состоянии, так как недавно узнала об очередном предательстве: ее 20-летний сын Карл VI подписал 6 июля Бервикский договор о мире и дружбе с Елизаветой, по которому Англия и Шотландия гарантировали друг другу военную поддержку в случае иноземного вторжения. Якову была назначена ежегодная английская пенсия в сумме 4 тысяч фунтов, и он получал высокий шанс наследования английского престола после смерти Елизаветы. Зачем ему нужна была мать, которая только мешала, и которая бросила его, крохотного ребенка, после убийства его отца?

17 июля Мария написала Бабингтону длинное письмо, в котором изложила подробный план своего побега, подчеркнув при этом, что если они хотят успешно осуществить этот план, необходимо убить Елизавету и получить иностранную помощь. «Поймите, что если невозможно выполнить именно эту задачу (побег), прошу все силы приложить к тому, чтобы довести дело до конца. Если вы не сможете организовать побег из Тауэра, так как он неприступен для вас, не медлите с самым главным делом. Действуйте, да поможет вам Бог!»

Таким образом, Мария не только соглашалась на убийство, но также была готова принимать в нем активное участие. Она к тому времени возненавидела свою тюремщицу Елизавету, и ее единственным желанием было освободиться из заключения, казавшимся ей сущим адом. Ей было всего 44 года, но из высокой стройной женщины она превратилась в грузную недовольную старуху. У нее были больные ноги, и поэтому большую часть времени она проводила в постели, в холодной сырой комнате с зарешеченными окнами. Мало того, под ее комнатой находилась канализационная система, от которой исходила страшная вонь. Неудивительно, что она готова была убить кого угодно – лишь бы покинуть это жалкое место, не достойное истинной королевы!

Письмо Марии было в очередной раз перехвачено и расшифровано Филипсом, и теперь эта комедия подходила к концу. Священник Джон Баллард был арестован 4 августа 1586 года, и под пытками во всем признался. Следующим был арестован Бабингтон и остальные конспираторы. Все они были осуждены за измену и тайный сговор против короны и приговорены к подвешиванию, потрошению и четвертованию. 20 сентября Бабингтона, Балларда, Сэведжа и еще четверых участников провезли в телеге через весь Лондон и затем исполнили приговор. Но это варварское зрелище имело такой отрицательный публичный резонанс, что следующую группу заговорщиков из семи человек пришлось просто повесить, а уже после смерти выпотрошить.

Полгода до этих событий Бабингтон считал план убийства Елизаветы геройством, и даже приказал написать групповой портрет, на котором под лозунгом «Мы товарищи, объединенные опасностью» были изображены все заговорщики. Теперь этот лозунг оказался надписью на их могильной плите…

Теперь у полиции было достаточно доказательств, чтобы отправить на эшафот и саму Марию – в их руках было письмо, в котором она давала свое полное согласие на действия заговорщиков. Как Елизавета ни сопротивлялась, но под давлением Совета ей все же пришлось согласиться на судебное разбирательство. В октябре 1586 года началась тщательная подготовка к суду – Уильям Сесил самолично определил состав судейства, в которое вошли 46 лордов, епископов и графов. Однако первое заседание в замке Фозерингей (графство Нортгемптоншир) чуть не сорвалось – Мария решительно отказалась принимать его юрисдикцию, заявив присутствующим: «Я не являюсь подданной этой страны, и прежде чем признать это, предпочла бы тысячу раз умереть». К тому же она была иностранным сувереном и, таким образом, отвечала только перед Богом.

Но Елизавета не растерялась и в своем очередном письме пристыдила кузину: «С трудом верю в ваш замысел лишить меня жизни и залить мое королевство кровью. Я бы никогда не подумала, что вы способны на такое. А ведь я никогда не вела себя так жестоко по отношению к вам. Как раз наоборот – я поддерживала вас и охраняла вашу жизнь. Теперь моя воля, чтобы вы ответили перед лордами моего королевства и перед народом нашей страны, как передо мной. Факты будут представлены и все будет объяснено. Требую ваших объяснений, хотя мне сказали, что вы все отрицаете. Я хочу получить ответы и жду их».

В конце концов была найдена нужная формулировка, и судебное заседание состоялось. Марии не позволили иметь адвоката или свидетелей, и поэтому она защищала себя сама, объявив все письма Бабингтона подделкой и давая уклончивые ответы на самые инкриминирующие вопросы. Но ее все равно загнали в угол. Что бы она теперь ни утверждала, ничто уже не могло растопить сердца ее обвинителей. Когда судьи после обсуждения вернулись в зал, вердикт был вполне предсказуемым – шотландская королева была признана виновной в государственной измене против Англии. И только один лорд из 46 проголосовал «не виновна»…

Когда-то католичка Мария Тюдор заключила в Тауэр по обвинению в измене свою сестру, протестантку Елизавету, но затем, по различным причинам, пощадила и отпустила. Теперь религиозные роли поменялись – перед Елизаветой стояла другая католичка Мария, тоже считавшая ее кровным врагом, но жизнь которой была на этот раз в ее руках. Будет ли Елизавета такой же милосердной, как ее сестра Мария? И не создаст ли она вопиющий прецедент и крайне нежелательный пример, если прикажет отрубить Марии голову? Ее политическое чутье оказалось верным – через 60 лет, во время английской революции, на плаху уже потащат английского короля, внука Марии Стюарт…

Целых три месяца агонизировала Елизавета и все никак не могла решиться подписать приговор. Нет, она определенно не хотела нести ответственность за казнь иностранного суверена, и в поисках другого выхода даже попросила тюремщика Марии Эмиаса Поулета взять убийство на себя – ну например, отравить ее или задушить. Но тот решительно отказался, и тогда Елизавета сделала то, что она делала всегда – начала выжидать. А тем временем по стране расползались слухи, что испанцы вот-вот вторгнутся в Англию и Лондон будет сожжен. Под давлением этих угрожающих событий все сомнения были отметены в сторону, и 1 февраля 1587 года Елизавета все-таки подписала кузине смертный приговор.

Вечером 7 февраля Марии сообщили, что казнь назначена на следующее утро. Она раздала все свои оставшиеся пожитки слугам, составила завещание и написала письмо французскому королю, а затем провела свои последние часы в молитвах, тщательно готовясь к казни. Она желала умереть так, как жила – в духе яркого театрализованного представления.

Когда утром она вошла в Большой Холл замка Фозерингей, там ее ждали 300 свидетелей. Медленно поднявшись по ступенькам на эшафот, она великодушно обратилась к палачу и его ассистенту, которые встали перед ней на колени: «Я прощаю вас от всего сердца, а теперь надеюсь, что вы принесете конец моим мучениям». Заплаканные фрейлины сняли с нее верхнюю одежду, обнажив нижнее белье пурпурно-алого цвета, олицетворяющего католическое мученичество. Затем ей, как предателю, связали руки за спиной. Но ей не везло даже перед лицом смерти – палач неумело сделал свою работу, и только с третьего удара ее голова слетела с плеч. И что еще ужаснее, когда палач попытался поднять ее для всеобщего обозрения, в его руках оказался один парик, в то время как сама голова, седая и коротко остриженная, громко катилась по настилу…

Вся Англия праздновала и ликовала по случаю смерти Марии Стюарт, и только Елизавета была в ужасе от содеянного. Нет, она по-прежнему не хотела нести ответственность за это убийство и поэтому устроила целое представление перед иноземными послами. Ах, это ее министры и приближенные во всем виноваты, а она самолично давала указания не приводить приговор в исполнение, когда секретарь Уильям Дэвисон принес его на подпись. Именно его и сделали козлом отпущения – заключили в тюрьму, присудили высокий штраф и даже угрожали повесить. Но в глубине души Елизавета прекрасно понимала, что это была и ее вина, и что, благодаря натиску Совета, она явно поспешила со своей подписью…

Война с Испанией

Новости о казни Марии буквально взорвали католический мир. Наконец, у Филиппа II появились все основания, чтобы окончательно проучить еретичку Елизавету, занимавшую, по его мнению, английский трон не по праву. Религиозные разногласия превратили их в злейших врагов. К тому же он не забыл, как она с презрением отвергла его предложение.

Первый раунд подковерной игры этих двух европейских монархов закончился вничью. Хотя заговор против Елизаветы провалился и привел к казни Марии Стюарт, зато Филипп задушил восстание в Нидерландах и навел там порядок, подготовив себе надежный плацдарм для вторжения в Англию.

А Елизавета, хотя и потерпела военное поражение в Нидерландах и потеряла своего союзника герцога Оранского, но нанесла Испании огромный материальный ущерб – ее адмирал и лидер морских экспедиций Френсис Дрейк успешно совершал пиратские атаки на испанские и португальские корабли, отнимая у испанцев вывезенные из южной Америки богатства по принципу «грабь награбленное!» Это вполне соответствовало внешней нечистоплотной политике Елизаветы – она покровительствовала разбойникам, лично спонсируя пиратство и даже получая от него львиную долю прибыли, а с другой стороны, пытаясь ослабить хватку Филиппа и с помощью пиратства уменьшить приток золота, предназначенного для испанских войск в Нидерландах.

На протяжении десятков лет на морских просторах велась необъявленная война против самой могущественной империи на земле, и английские приватиры грабили и топили испанские суда, постепенно отвоёвывая у Испании авторитет «главной морской державы». Официальные же представительства Мадрида и Лондона предпочитали закрывать глаза на эти «частные войны» и ограничивались формальными протестами. В политике, как всегда, главенствовал принцип: кто сильнее, тот и прав.

Теперь наступил второй раунд. В ответ на казнь Марии Стюарт и пиратские набеги англичан Филипп сделал свой следующий ход. Он построил «непобедимую» Армаду, огромную флотилию военных кораблей, и этим собирался решить три проблемы – расширить свою империю, установить католицизм во всей Европе, и избавиться от английского пиратства в Новом Свете. Он считал завоевание Англии богоугодным делом, которое принесет пользу всему католическому миру. Филиппа поддерживал Папа Сикст V, пообещавший щедрые субсидии – для него вторжение в английское королевство было крестовым походом.

Англичане, со своей стороны, тоже питали надежду на решающую победу, которая могла сломать монополию Испании на торговлю с Новым светом, открыть им путь к свободному пользованию морями и океанами, а также способствовать распространению протестантской мысли в Европе.

Но Елизавета противостояла самому могущественному человеку на земле. Несмотря на то, что 60-летний Филипп был четырежды вдовцом и тяжело болен, его интересовали только две вещи – его империя и его религия. Он прожил всю свою жизнь под девизом «И целого мира мало», владел половиной Европы, Африкой, Северной и Южной Америкой, и над испанскими владениями никогда не заходило солнце! Этой огромной империей Филипп руководил из своего маленького кабинета-кельи мадридского дворца как паук паутиной, состоящей из бесконечных бумаг и писем. Это было его любимое занятие и единственное средство, с помощью которого он общался с миром. Он почти ни с кем не разговаривал, не принимал послов или просителей, а отдавал приказы или ответы в письменном виде. После своей смерти он оставил более трех тысяч писем. Человек, у ног которого лежал весь мир, был скучным, неразговорчивым, одиноким стариком! К тому же всегда одетым в черное, с единственным украшением на шее – орденом Золотого Руна. Филипп был набожным, много молился и до конца дней верил, что Бог и фортуна на его стороне.

Но фортуна в лице английского адмирала сэра Френсиса Дрейка явно стала отворачиваться от испанского короля, пытаясь его остановить. Дрейк был послан Елизаветой к испанским берегам, чтобы нанести превентивный удар, и в его задачу входило: проинспектировать испанские военные приготовления, перехватить запасы провианта, атаковать испанские корабли и при возможности испанские порты. Английский флот в составе четырех королевских морских галеонов и 20 торговых и военных баркасов поднял паруса в Плимуте 12 апреля 1587 года. Но Елизавета не была бы Елизаветой, если бы не передумала. Через семь дней она отправила вдогонку судно с совершенно противоположным приказом: не начинать военных действий против испанского флота. Но фортуна распорядилась по-своему, послав сильные ветры, не позволившие легкому суденышку достичь флотилии Дрейка, после чего оно вернулось к родным берегам ни с чем…

Так и не узнав о новом приказе королевы, сэр Френсис Дрейк совершил успешный набег на главные испанские порты Кадис и Коруну, уничтожив более 100 кораблей испанской флотилии и захватив значительные запасы провианта. Затем он осуществил рейд вдоль португальского побережья, во время которого захватил испанский корабль с сокровищами, привезенными из Индии. Его огромное богатство, состоящее из золота, специй и шелка, оценивалось в 108 тысяч фунтов (из которого 10% полагалось Дрейку, а 50% – Елизавете). А через три месяца английская флотилия, нагруженная драгоценностями и провизией, возвратилась в Плимут. Эта победоносная операция вошла в историю как «опаливание бороды испанского короля», а урон, нанесенный англичанами, отсрочил завоевательские планы испанцев более, чем на год.

Испанская Армада

Нападение на Кадис стало последней каплей для раздраженного Филиппа, и теперь уже ничто не могло его остановить. Холодная война закончилась, и на следующий год против протестантской Англии начался настоящий крестовый поход. Из Испании, Италии, Германии и Бургундии перебрасывались войска. В Лиссабон стекались добровольцы, желающие принять участие в войне под лозунгом «Нас поведет сам Господь Бог, чьё дело и святейшую веру мы защищаем». Филипп разработал свой собственный план, казавшийся ему абсолютно безупречным. По его замыслу, корабли Армады должны были войти в Ламанш и добраться до Фландрии (испанские Нидерланды), чтобы там объединиться с 30-тысячной армией Алессандро Фарнезе, герцога Пармского. Эти объединённые силы должны были пересечь Ламанш и высадиться в английском порту Маргейт, после чего герцог Пармский должен был прикрывать корабли Армады, чтобы те беспрепятственно вошли в устье Темзы и двинулись на Лондон. Филипп также рассчитывал на английских католиков, которые перейдут на его сторону.

Однако этот план был не до конца продуман и не учитывал двух важнейших обстоятельств: мощь английского флота и мелководье у берегов Фландрии. Некоторые командующие с самого начала сомневались в успехе этого предприятия. Герцог Пармский, например, был удивлен, что такое крупномасштабное наступление организовано без учета непредвиденных обстоятельств. Также будучи озабоченным огромными расходами, он советовал Филиппу отложить или вообще остановить наступление.

К тому же создатель и организатор Армады – 62-летний Альваро де Базан, маркиз Санта Круз, лучший адмирал Испании, умер за четыре месяца до начала операции. Вместо него Филипп назначил неискушенного в мореходном деле Алонсо Переса де Гусмана, герцога Медина Сидония. Правда, тот был самым родовитым придворным в Испании, послушным католиком и искушенным организатором. Филипп боялся независимых и отважных мореплавателей и предпочитал отдавать командование послушным бюрократам. У Медины Седонии тоже был свой «Френсис Дрейк» – адмирал Хуан Мартинес де Рикальде, второй главнокомандующий Армады и самый опытный капитан. Совместными усилиями командиры снабдили флот провизией, оснастили всем необходимым, а также разработали систему сигналов и команд для своего многонационального войска. 25 апреля 1588 года на палубах новой Армады было собрано 180 священников для освящения испанских знамен и причащения каждого завербованного солдата и матроса. Когда же все было готово, 20 мая «непобедимая Армада» вышла в открытое море из лиссабонской гавани.

Но главнокомандующий Медина Сидония тоже имел серьезные сомнения по поводу запланированной кампании, о чем написал Филиппу через девять дней после выхода в море. Неожиданный шторм загнал Армаду в один из северо-западных портов Испании, и, обеспокоенный недостаточными запасами продовольствия и болезнями среди моряков, он писал, что сомневается в успехе всего предприятия. Он также подчеркнул, что не имеет военного опыта и достаточно информации о противнике и его военных планах, и его мучает морская болезнь. Но придворные скрыли это письмо от короля, будучи уверенными, что Господь позаботится об успехе. Поистине никогда не знаешь, на чьей стороне Господь…

И вот 12 июля, почти через два месяца, огромный и неповоротливый испанский флот, наконец, добрался до Ламанша. Шесть мощных эскадр, состоящих их 125 военных и транспортных судов, буквально набитых 23 тысячами матросов, солдат и офицеров, в боевом порядке двигались вперед с полной уверенностью в легкой победе. Казалось, объединившись, армия и флот будут непобедимы! Разве англичане смогут оказать серьезное сопротивление?

Но Бог и удача были на стороне той, которая ненавидела войны всей душой. Елизавета считала их не только дорогостоящими, но и чрезвычайно опасными для ее правления. Потеря Кале в свое время разрушило репутацию ее сестры Марии, и она знала, что подобная катастрофа может подорвать ее усилия в управлении государством. Она также избегала войны, потому что была женщиной и не могла повести в бой войска. Вместо этого ей приходилось поручать командование разгоряченным мужчинам, которые не только не слушали приказов, но и могли направить войска против нее самой. А теперь сбылись ее самые потаенные страхи – она лицом к лицу оказалась перед угрозой открытой войны. За все четырнадцать лет правления это испытание было для нее самым тяжелым и угрожающим. А последствия завоевания Англии могли оказаться самыми плачевными не только для Елизаветы и протестантов, но и для всей Европы.

В те дни она отменила все аудиенции, и королевский двор переехал во дворец Ричмонд – загородную королевскую резиденцию, ласково прозванную ею «теплой норкой», в которую Елизавета всегда отправлялась в дни опасности. Она скрывалась в Ричмонде в окружении своих фрейлин и старой компаньонки Бланш Перри, которая отчасти заменила ей в детстве мать. Но даже в любимом дворце жизнь Елизаветы была в опасности. Ведь Папа Римский не только одобрял ее убийство, но даже призывал добрых католиков ее уничтожить.

Уже с весны английское командование готовилось к вторжению, и Елизавета разослала по всему миру своих шпионов, чтобы узнать как можно больше о передвижениях испанского флота. Тем временем более 100 кораблей собрались в Плимуте под командованием лорда-адмирала Чарльза Говарда, кузена ее матери Анны Болейн, не имеющего никакого морского опыта. Когда-то он работал послом во Франции, и поэтому привык командовать только за письменным столом. Также как и испанец Медина Сидония, он получил эту должность только благодаря своему аристократическому происхождению. К счастью, в команде у Говарда был самый отважный пират Англии, его помощник сэр Френсис Дрейк. Недавно он совершил кругосветное путешествие и был посвящен в рыцари за «заслуги перед отечеством», а вернее за то, что наполнил королевскую казну испанским золотом и серебром.

Но флот собрался в гавани Плимута после неудачной экспедиции – корабли Дрейка во время поиска испанской Армады попали в сильный шторм, и теперь на пристани царил полный хаос – корабли поспешно ремонтировали, в трюмы загружали провиант, а половина команды слегла с лихорадкой. К тому же численное преимущество было явно не на стороне англичан – у них были две отдельные флотилии, восточная и западная, состоящие из 135 легких суденышек с экипажем в 15 тысяч человек. А впереди было 12 знаменательных дней, наполненных неожиданными поворотами, когда судьба Англии висела на волоске.

День первый. 29 июля небольшое парусное судно, патрулирующее берега юго-западного графства Корнуолл, прибыло в Плимут. Капитан Томас Флеминг в то утро увидел паруса испанских кораблей и решил оповестить командование о приближении. Используя заранее уговоренный сигнал, на крыше церкви на горе Майкл разожгли костер. Огонь заметили на соседнем наблюдательном посту и разожгли еще один костер. Так по цепочке новость о вторжении дошла до всех морских баз, а также до Лондона.

Это известие застало англичан врасплох – они еще не закончили все приготовления, к тому же в тот день они обнаружили еще одну опасность, способную привести к катастрофе. Как назло, ветер дул из гавани в сторону города, и им ничего не оставалось делать, как ждать попутного ветра и течения. Королевство практически осталось без защиты! Если бы испанцы это знали, они могли разгромить англичан прямо в гавани – стоило только Армаде войти в порт и нанести один мощный удар. Именно это и предлагал опытный капитан Рикальде: «На счету каждая минута. Лучше задушить змею в зародыше». И если бы этот дерзкий план молниеносной атаки был осуществлен, история Англии была бы совершенно другой…

Но Медина Сидония и другие капитаны оспорили предложенный план – гавань слишком узкая, пролив таит в себе опасности, к тому же никакой информации о состоянии флота противника. Поэтому было принято решение плыть вперед. Рикальде, почувствовавший себя обманутым, написал адмиралу: «Не понимаю, почему мы не вошли в гавань. Мне неприятно, что мы выглядим трусами перед менее опытным противником. Вы совершаете ошибку! Короля здесь нет, а война – дело непредсказуемое». Но Медина Седония не мог рисковать, так как король требовал выполнения грандиозного плана до мельчайших деталей, не оставляя места для импровизаций.

Тем временем сам Филипп даже не подозревал, что между двумя командующими назрел серьезный конфликт. В тот день два заклятых врага – Елизавета и Филипп – готовились ко сну, и оба молились о том, чтобы выиграть сражение. Филипп находился в собственной часовне в Мадриде, окруженный всевозможными католическими реликвиями и мощами святых. Он не мог проиграть с таким подспорьем и не выполнить свою историческую миссию – освободить английских католиков и отомстить за всех мучеников, отправленных на плаху английскими королями. А тем временем во дворце Ричмонд, в окружении фрейлин, Елизавета читала свои молитвы – в надежде на послушание своего народа и на то, что Бог на ее стороне, а на стороне Филиппа – только дьявол.

День второй. На рассвете 30 июля, после утренней молитвы, испанцы продолжили свое путешествие по Ламаншу. Вокруг было спокойно, и на горизонте – ни одного английского корабля. Но испанцы насторожились – возможно, что англичане уже вышли из гавани, и в любой момент могли атаковать. Те действительно покинули порт – за ночь ветер сменил направление и корабли могли выйти в море. Но идти на лобовое столкновение они не собирались – ведь огромную флотилию без огромных потерь так просто не возьмешь. Вместо этого у них созрел более хитрый план: чтобы помешать испанцам занять глубокие и удобные береговые порты, они просто будут гнать их по течению, а при удобном случае вцепятся в них мертвой хваткой. Это был их единственный шанс.

Тем временем погода испортилась, и Чарльз Говард долго всматривался сквозь дождевую завесу в туманный горизонт. Когда в 3 часа дня впереди появились корабли Армады, он приказал проверить оружие и амуницию, и приготовиться к сражению. Тут нужно упомянуть, что англичане имели одно сильное преимущество – новую, высокую для того времени технологию изготовления оружия. Традиционно пушечные ядра изготавливались вручную из камня, которому придавали нужную форму. Англичане же, благодаря индустриальной революции, начали отливать их из чугуна в специальных формах. Пушки тоже были высокого качества – более мощные, точные и дальнобойные, чем в любой европейской стране тех времен. Но будет ли этого достаточно для того, чтобы рассеять корабли Армады, не говоря уже о том, чтобы ее разбить? Или Армада успеет соединиться с огромной испанской армией и вторгнется в Англию?

Пока английский флот готовился к первому сражению, гонец из Плимута во весь опор скакал во дворец Ричмонд, где верные советники Уильям Сесил и Френсис Уолсингэм первыми получили это устрашающее известие – враг у ворот, испанцы приближаются к берегам Англии. Оба советника вошли в покои Елизаветы и сообщили: «Вы молились о мире, но напрасно. Пришло время для священной войны», на что королева лаконично промолвила: «Я этого не хотела, но ожидала». Обычно Елизавета была крайне осторожна и больше склонялась к консервативной внешней политике секретаря Сесила, который теперь в бессилии разводил руками: «У нас ничего не получится, нам нечем атаковать». Но Елизавета понимала, что пора прислушаться к Уолсингему, который твердил: «Мы не можем сидеть, сложа руки. Пора нанести им удар. Ваше Величество, Вы должны принять бой ради Англии и ради себя». Да, время для раздумий прошло, и только английские корабли, эти деревянные стены, защищавшие Англию, были ее единственным спасением. И она отдала приказ: «Пусть Англия узнает вкус победы!»

День третий. В 9 часов утра 31 июля испанский впередсмотрящий заметил первые английские корабли, но они были совсем не там, где их ожидали. Под покровом ночи англичане разделились на две группы и обошли испанцев сзади, чтобы взять их в клещи. Испанский адмирал Медина Сидония поднял королевский штандарт, и по этому сигналу Армада построилась в боевом порядке в форме полумесяца, растянутом на две мили. С какой бы стороны ни подошёл противник, корабли могли развернуться и отразить атаку. Эту тактику они использовали при перевозке золота из Нового Света.

Чарльз Говард, со своей стороны, решил бросить испанцам перчатку в духе старой кавалерии – он послал вперед небольшой корабль под названием «Призрак», который дал один залп по испанцам и затем вернулся в строй. Этот залп положил начало первому морскому сражению с испанской Армадой. Затем Говард разделил английский флот на два отряда, которые должны были поочерёдно обстреливать испанские корабли. Англичане избегали абордажный бой, и было решено уничтожать противника из пушек на расстоянии.

И вот битва началась! У обеих сторон было одинаковое количество кораблей, но испанский флот состоял из высокобортных судов с пушками малой дальнобойности, напоминающими плавучие крепости, хорошо приспособленные к абордажному бою. В то время как английские корабли были ниже, легче и манёвреннее и оснащены большим количеством дальнобойных пушек, к тому же у них был еще один козырь в рукаве – необычная тактика боя, которая в этом сражении произвела настоящую революцию. За два часа англичане произвели 2 тысячи выстрелов по испанскому «полумесяцу», получив в ответ от испанцев только 750. И хотя они израсходовали все боеприпасы и не потопили ни одного испанского короля, главная задача была выполнена – отогнать Армаду от южных английских портов и не дать им пришвартоваться.

Испанские моряки не ожидали такого поворота событий – ведь они рассчитывали на традиционный абордажный бой и рукопашную схватку, и теперь, застрявшие на своих судах, могли только выкрикивать оскорбления в сторону англичан, так как с дальнего расстояния не могли причинить им никакого вреда.

Жители, наблюдающие за битвой на берегу, еще никогда не слышали такой оглушительной пушечной канонады. Самыми громкими звуками в их жизни были звон церковных колоколов или удар молнии. Но самый громкий взрыв произошел в 4 часа дня, когда испанский галеон «Сан Сальвадор» взлетел на воздух (есть версия, что один из недовольных моряков поджег порох, а сам выпрыгнул за борт), в результате чего погибло 200 человек. Другой галеон по имени «Розарио» был брошен на произвол судьбы – он столкнулся с другим кораблем, получил повреждение рулевого управления и вышел из строя.

И только один испанский командующий немедленно уловил новую английскую тактику. Это был опытный Рикальде, который опять был в ярости из-за того, что они не вернулись и не спасли корабль. Он выразил свои чувства в письме к Медине Сидония, убеждая его остаться, немедленно начать преследование и нанести англичанам быстрый лобовой удар. Будучи отважным моряком, он был уверен в победе. Но Медина Сидония опять проигнорировал его совет и, не догадываясь о затруднениях англичан с боеприпасами, отдал приказ двигаться дальше к берегам Фландрии, где его со своей армией ждал герцог Пармский. Хотя в душе он начал понимать, что планы короля Филиппа, хотя и выглядели безупречными на бумаге, оказались бесполезными во враждебных водах Ламанша.

Тем временем Чарльз Говард и Френсис Дрейк подводили итоги. У них тоже не было поводов для радости – лишь теперь они осознали, на сколько велики силы противника. «Мы устанем щипать их перышки»,– заметил Дрейк. Той же ночью Говард срочно написал Уолсингему отчаянное письмо с просьбой прислать ему больше боеприпасов, правда с полным пониманием, что его призыв может остаться без ответа. Состояние финансов в стране было плачевным, и Елизавете не хотелось обращаться к Парламенту с просьбой о повышении налогов на войну. Она и так уже потратила огромную сумму на постройку современных кораблей, и теперь надеялась, что потопить Армаду удастся без дополнительных затрат.

В ту ночь Говард приказал Дрейку зажечь факел на своем корабле, чтобы показывать флоту путь к берегу, но у того были совсем другие планы. Старый пират не забыл об экипированном испанском галеоне «Розарио», который был для него слишком большим искушением. И, нарушив приказ адмирала и бросив английский флот на произвол судьбы, он затушил факел и отправился на поиски трофеев. Дрейку несказанно повезло! Когда ночью в одиночку он поднялся на борт брошенного галеона, там его ждали бесценные сокровища – 50 тысяч золотых дукатов (2.5 миллиона современных фунтов), оружие и огромные запасы пороха. К этому можно было прибавить 20 тонн чистого чугуна, из которого сделан корабль и который можно было переплавить в пушечные ядра. Но на борту «Розарио» Дрейк обнаружил еще кое-что. Проверив палубные батареи, он заметил одну особенность – скорострельность испанских пушек была хуже английских в 5 раз. Но поможет ли эта информация в предстоящем сражении с самой мощной флотилией в мире?

День четвертый. 1 августа. Грабеж «Розарио» отнял время, и теперь английский флот существенно отставал от кораблей Армады. Но допустить захвата южных гаваней и портов было нельзя, и поэтому англичане бросились в погоню. Их быстроходные корабли догнали испанцев уже утром, при этом не зная, что Медина Сидония испытывает большие трудности – он по-прежнему не имел представления о том, где, как и когда они объединят свои силы с голландцами. Он каждый день писал герцогу Пармскому и извещал его о своем продвижении на восток, но ни разу не получил ответа. Оказывается, письма просто не доходили – дислокация флота постоянно менялась и получать сообщения оказалось просто невозможным.

Тем временем Елизавета вела свою привычную жизнь королевы, беспомощно наблюдая за тем, как разворачивались события в Ламанше. Война оставалась прерогативой мужчин, а ей нужно было выглядеть молодой, решительной и полной сил – чтобы предстать перед народом наместницей Бога на земле, земным воплощением девы Марии. Каждое утро из стареющей 54-х летней женщины лепили образ молодой, здравствующей, могущественной правительницы. Но за этой маской полубожества скрывался обычный человеческий страх. Теперь Елизавету мучали ночные кошмары – ей снились окровавленные женщины и дети, плывущие по реке, и она просила леди Бланшет остаться в ее спальне и даже спать с ней в одной постели. Чем дольше Армада находилась в проливе, тем больше возрастала угроза ее жизни – ведь ее могут посадить в Тауэр, или даже убить на месте. Только один вопрос не сходил с ее уст: «Что нам делать? Что нам делать?»

День пятый. 2 августа. А в это время в 150 милях к югу испанская флотилия приближалась к глубоководному порту Веймут. К сожалению англичане не знали, что Медина Сидония не собирался захватывать порт или даже входить в его гавань, так как следовал четко разработанному плану. Поэтому они приготовились ко второй битве – чтобы помешать кораблям Армады высадиться в порту. Один из самых опытных командиров, Мартин Фробишер, направился с шестью кораблями к небольшому острову, как бы приглашая испанцев напасть. Он знал эти воды как свои пять пальцев, и поэтому пытался спровоцировать и заманить испанцев в ловушку из быстрого течения, которое было просто могильником для кораблей. План сработал, и испанцы потеряли здесь четыре корабля.

А в это время Дрейк и Говард зашли с тыла и открыли сокрушительный артиллерийский огонь. В испанские корабли полетели их же собственные ядра весом в 12 тонн, добытые с корабля «Розарио»! В то время как тяжелые и устаревшие пушки Армады не позволяли им ответить тем же. Наверняка испанцы сожалели, что не уничтожили английский флот еще в Плимуте. Но вот после пяти часов непрерывного обстрела англичане прекратили преследование и сделали передышку, добившись своей главной цели – отогнать испанцев от гавани Веймута.

День шестой. 3 августа. В то время как Филипп получал известия от Армады раз в две недели, и ему оставалось только молиться о победе, Елизавета принимала послов от главнокомандующего Говарда каждый день – они добирались до Ричмонда всего за 12 часов. Но новости были неутешительными. Адмирал докладывал, что хотя испанцы и были довольно потрепаны, они по-прежнему сильны, и для того, чтобы сражаться дальше «во имя Господа нашего и во славу нашей страны», он просил прислать снаряды для пушек и немного пороха. Но Англия не была готова к отражению захватчиков – казна была пуста, вместо регулярной армии в стране существовали только разрозненные милицейские подразделения, не имевшие даже оружия. В то время как испанская армия была хорошо подготовлена, оснащена и вооружена, и имела многолетний военный опыт удержания европейских стран под испанской короной. Если бы эта армия вступила на английскую землю, ей ничего бы не стоило завоевать страну в рекордно короткие сроки.

Но Елизавета боялась не только вторжения Армады, но и восстания католиков внутри страны, которые могли видеть с берегов Англии свое спасение. Эти потенциальные изменники, так называемая пятая колонна, составляющая половину населения страны, уже не раз проявляли свое недовольство, плетя против нее бесконечные заговоры. Она ужасно боялась смерти, и поэтому теперь соблюдала осторожность, граничащую с паранойей – фрейлин даже заставляли пробовать еду из ее тарелки.

В тот вечер Армада подходила к самому уязвимому и незащищенному из всех Британских островов – острову Уайт, который был отделен от большой земли проливом Солент. Если испанцы захватят беззащитный остров и бросят якорь в проливе, то все английское королевство может пасть к их ногам. И если не остановить их здесь, то другой защитной линии уже не будет. И тогда Дрейк, увидевший первые испанские корабли в проливе Солент, решил сменить тактику. Так как потопить движущийся корабль можно только с близкого расстояния, нужно было подходить ближе к вражеским галеонам и вести прицельный огонь. Дрейк начал практиковать стрельбу из пушек с различных дистанций, установив при этом, что самым близким расстоянием, с которого можно эффективно стрелять и избежать абордажного боя, было 33 метра. Он был готов на все, чтобы помешать испанцам бросить якорь в удобной бухте.

День седьмой. 4 августа. А в это время Медина Седония начал волноваться – ему все еще не удалось установить связь с герцогом Пармским. До этого момента он в точности следовал планам короля Филиппа, но когда на горизонте показался остров Уайт, Медина Седония решил отойти от генерального плана и бросить якорь в проливе. Несмотря на огромный риск – ведь англичане могли использовать свои знания местного побережья в свою пользу, он решил ждать известий от герцога Пармского именно здесь.

Английские главнокомандующие впервые разгадали планы противника. Мартин Фробишер попытался повторить свой недавний трюк и преградил испанцам дорогу – в надежде, что коварный пролив Солент помешает им добраться до цели. Испанцы клюнули на эту приманку и атаковали его корабли. Битва за остров Уайт началась. Англичане, в отчаянной попытке защитить свой остров, атаковали испанцев со всех сторон. Адмирал Говард, воспользовавшись советом Дрейка, направил корабли к центру испанской флотилии, чтобы мощным огнем артиллерии поразить ее в самое сердце, и тем самым разбить ее боевой порядок. А в это время Дрейк приближался к испанским галеонам с другой стороны, учитывая оптимальное расстояние для прицельного огня – достаточно близкое, чтобы повредить корпус противника, но не ввязаться в рукопашную схватку.

Испанцы оказались в центре ураганного смерча. И тут, вдобавок ко всему, ветер начал гнать Армаду на мелководье – к восточному краю острова Уайт. Во время отлива воды там обычно по колено, и можно себе представить, что было бы с огромными галеонами на таком мелководье. Выбора не было – пришлось отступать. Медина Седония дал три условных выстрела, как сигнал к отступлению, после чего испанские корабли развернулись и направились на середину Ламанша. План Дрейка удался – остров был спасен! Все ликовали, и повсюду в церквях слышался колокольный звон.

Но решение Медины Сидония отступить опять привело Рикальде в ярость. Для него это была война, которую нужно было выиграть, и он считал, что они упустили лучший шанс пришвартоваться в безопасной английской гавани. Медина Сидония оспорил его возражения тем, что спас свой флот и вернулся к первоначальному плану короля. Приказ прежде всего!

День восьмой. 5 августа. Узнав о том, что испанцы изменили направление и теперь движутся в порт Кале, Елизавета еще больше запаниковала. Она отлично понимала, что ее правлению придет конец, если Армада объединится с герцогом Пармским. До сих пор она полностью полагалась на решения своих командиров и терпеливо ждала вестей от Говарда, но в тот день ее терпение кончилось и она решила вмешаться в ход событий. Совершенно не разбираясь в военном деле, Елизавета отправила на помощь флоту 3 тысячи солдат и мушкетеров. Для адмирала Говарда это было последней каплей. Ведь он просил ядра и порох, а не мушкеты, луки и стрелы, которые на море абсолютно бесполезны. К тому же сухопутные войска, состоящие из разношерстного сброда, не имели ни малейшего шанса в борьбе с мощной и опытной испанской армией.

День девятый. 6 августа. После двух дней пути по Ламаншу, испанцы, наконец, бросили якорь во французском порту Кале. Какое огромное облегчение, должно быть, почувствовал Медина Седония, оказавшись в этих водах! Кале был католическим городом, и губернатор приветствовал корабли Армады, предложив им провиант и пресную воду. К тому же до места, где их ждал герцог Пармский со своей 27-тысячной армией, было рукой подать – всего 21 миля на запад.

Тем временем английский флот следовал за ними по пятам, следя за каждым их движением. Но Говард и Дрейк понимали, что «отщипывать перья» и впустую гоняться за врагом больше нельзя. Чтобы спасти Англию, нужно было разбить Армаду полностью, не дав ей встретиться с голландскими войсками. Настало время для решительных действий.

День десятый. 7 августа. Елизавета с нетерпением ждала новостей, но министры сообщили, что до вторжения остались даже не дни, а часы. После чего она решила как можно скорее покинуть Ричмонд и перенести свой двор в самый центр столицы – в Сент-Джеймский дворец. Там, в окружении военной охраны, она могла себя чувствовать в большей безопасности. Но ни она, ни ее окружение не подозревали, что испанский флот тоже столкнулся с серьезными проблемами.

Гавань в порту Кале оказалась слишком маленькой для такого огромного флота, и испанской Армаде пришлось бросить якорь прямо в открытом море, под прикрытием береговых батарей. К тому же теперь, когда они уже почти достигли цели, из Пармы прибыл гонец с плохим известием. Герцог Пармский писал, что хотя все 300 барж для переброски его армии были готовы, он еще не погрузил на них провиант, и так как военные приготовления не закончились, он будет готов соединиться с ними только через неделю.

Медина Седония был крайне расстроен. Он проделал весь этот путь из Испании в Кале – только для того, чтобы услышать, что объединение войск пока невозможно! Теперь Армада попала в ловушку, в которой ей приходилось только сидеть и ждать. Без поддержки голландской армии их план просто разваливался – у испанцев не хватало людей для вторжения в Англию, а герцог Пармский не мог захватить Лондон без корабельных пушек. Король Филипп предполагал, что обе армии сумеют сами договориться о месте и времени встречи, но во вражеских водах Ламанша это оказалось не так то просто. В тот день Филипп получил письмо от герцога Пармского и, наконец, узнал о возникшей проблеме. Его это крайне расстроило, и он написал на полях: «О Господи! Хоть бы все это не оказалось ошибкой!»

Любопытно, что обе стороны конфликта считали положение противника более выгодным, но вскоре ситуация изменилась. Находясь всего в двух милях от Армады, Говард понимал, что атаковать корабли, стоящие в строе на якорях, было не только бессмысленно, но и опасно. И тогда в штабе руководства родился отчаянный план – напугать противника, вызвать панику на кораблях, а затем на следующий день ударить по нему тяжелой артиллерией.

Для этой цели англичане приготовили испанцам «маленький подарок от Дрейка» – секретное оружие под названием «Поджигатели ада». Этот метод использовали с древних времен, а также в недавней войне в Антверпене. Дрейк решил скопировать и повторить предыдущий успех. Принцип был очень простым – с корабля снимали все ценное, обмазывали мачты и такелаж смолой, а затем начиняли взрывчаткой пушки, которые от жары начинали стрелять. Если подожженный брандер сталкивался с деревянным кораблем, на нем тут же вспыхивал пожар, а это для моряка самое страшное– либо утонешь, либо сгоришь.

Только морской волк Дрейк, обладающий безрассудной решимостью, мог бросить такой вызов Армаде. И вот в полночь его команда подожгла восемь брандеров, отправив их навстречу стоящим на якоре испанским кораблям. Медина Седония ожидал от англичан подобных действий и выставил караул из маленьких суденышек, но они смогли отвести от Армады только два брандера. Остальные шесть горящих кораблей поразили ее в самое сердце!

Испанцы в ужасе следили за приближением охваченных пламенем «адских машин». Не теряя ни минуты, Рикальде и Медина Седония отдали приказ поднять якоря, и, уворачиваясь от брандеров, отвести корабли подальше. Благодаря этому флот удалось спасти, но какой ценой? Пытаясь избежать столкновения, матросы в панике перерубали якорные канаты, отрезав для себя возможность бросить якорь снова, что было тактической катастрофой. В итоге пострадавшим от столкновения друг с другом кораблям Армады все же удалось сохранить боевой строй и отступить, а часть из них пришлось бросить на произвол судьбы у берегов Фландрии.

День одиннадцатый. 8 августа. В тот день состоялась одна из крупнейших в истории морских битв – Гравелинское сражение, названное в честь небольшого городка на побережье Фландрии. Ставки были высоки – на кону стояли судьба английской королевы, господство Испании в Европе и будущее христианства. Это сражение решало все!

Англичане впервые получили численное превосходство – к ним присоединились 35 кораблей лорда Сеймура с запасами ядер и пороха. Теперь они собирались уничтожить испанскую Армаду раз и навсегда. Сражение началось в 6 часов утра с оглушительного залпа по испанским галеонам из бортовых пушек флагманских кораблей. Затем в бой вступили остальные корабли флотилии – впервые они подошли к неприятелю так близко. Корабль Дрейка шел прямиком на флагман Медины Седонии, чтобы его потопить. Испанские галеоны тоже двинулись навстречу неприятелю, искусно маневрируя и перестраиваясь.

Погода мешала всем – небо закрывали облака, дул сильный ветер, а клубы порохового дыма сводили видимость к нулю. Но битва была ожесточенной и изнурительной, и каждая из сторон использовала свою излюбленную тактику. Англичане по-прежнему избегали абордажных схваток, обстреливая испанские корабли-крепости тяжелой артиллерией с близкой дистанции и причиняя им значительные разрушения. Испанцы же пытались брать на абордаж, так как их чугунные ядра даже не пробивали обшивку неприятельского корабля. Скорострельность испанских пушек была ниже английских в 5 раз – испанцы могли произвести из одной пушки только один выстрел в час. И поэтому ситуация складывалась не в их пользу.

Целых восемь часов англичане вели по испанским галеонам непрерывный огонь. Они нападали с удвоенной энергией и подходили все ближе и ближе, разбивая неприятельский строй. Это была настоящая бойня! Испанские суда едва держались на плаву – пушечные залпы приносили им значительные разрушения, а корабельные щепки и доски впивались в тела испанских матросов и солдат, причиняя страшные раны с неровными краями. 85 испанских докторов работали без остановки, пытаясь оказать помощь раненным.

К пяти часам дня испанская Армада была близка к капитуляции, и, казалось, вот-вот падет под градом пушечных ядер. Но тут у англичан опять закончилась амуниция, и Чарльзу Говарду пришлось остановить атаку, так до конца и не уничтожив врага. У Медины Сидонии запас пороха и ядер тоже подходил к концу, и поэтому он тоже не решился атаковать дальше.

Итог Гравелинского сражения для испанцев был плачевным. По официальным данным, они потеряли 16 кораблей, 600 человек убитыми и 1000 ранеными, хотя считается, что эти цифры занижены, и ранения могли получить более 6 тысяч человек. Англичане со своей стороны не потеряли ни одного корабля, а потери личного состава составили 100 человек.

День двенадцатый и последний. 9 августа. В 11 утра, несмотря на предыдущие потери, Армада выстроилась в виде полумесяца и приготовилась к очередному сражению, но тут опять вмешалась фортуна, которая с самого начала была не на их стороне. Ветер изменил направление, и морское течение понесло испанские корабли на песчаные берега голландской провинции Зеландия. Катастрофа казалась неминуемой, но затем ветер опять переменил направление и погнал Армаду к Северному морю, все дальше от голландских берегов и армии герцога Пармского. Ветер сделал то, чего не смог добиться английский флот – испанцы покинули Ламанш. Трое суток английские корабли преследовали противника, а затем повернули назад – у них на борту заканчивались вода и провиант, но еще много дней они находились в полной боевой готовности. Ведь им не были известны намерения испанцев – те могли пополнить запасы у берегов Норвегии и вернуться.

Долгое время считалось, что именно это положило конец планам Армады – корабли не могли вернуться в Ламанш против ветра. Но недавно в дневниках Рикальде была найдена удивительная запись – после Гравелинского сражения он настаивал на второй попытке, выразив свое мнение на военном совете: «Наш долг вернуться в Ламанш и выполнить приказ. Мы должны еще раз сразиться с врагом». Но Медина Седония ответил, что они обязаны спасти корабли короля, даже если тот будет в ярости. На что Рикальде только и мог сказать: «Будь проклят тот, кто так решил!» И хотя Медина Седония пишет в своих дневниках, что решение пойти на север, а затем вернуться в Испанию, было принято военным Советом единогласно, было ли оно на самом деле таковым, если Рикальде пишет: «Я возражал, спорил, но меня не поддержали»? Так или иначе, опасаясь новых атак со стороны английского флота в проливе Ламанш и не предупредив об этом герцога Пармского, Медина Седония объявил 10 августа, что уцелевшие корабли Армады возвращаются домой, а сам наглухо закрылся в своей каюте.

Обогнув Шотландию, 21 августа Армада вышла в Атлантический океан. Но возвращение домой было непростым. Все, что могло пойти не так, пошло не так. У испанских моряков не было навигационных карт, многие корабли еле держались на плаву, продовольствие кончалось, бочки протекали, воды не хватало. К тому же у берегов Ирландии флот попал в сильный двухнедельный шторм, в результате которого разбилось 40 кораблей, и погибло 12 тысяч человек, в том числе половина личного состава, включая старших офицеров. Матросы тонули, умирали от голода и от рук англичан и ирландцев. В то время как уцелевшие корабли в полном беспорядке продолжали путь домой. Уже 600 лет Испания не видела подобной трагедии!

Филипп все еще не знал о печальной судьбе своей Армады, хотя прошло больше трех недель со дня решающей битвы. Он по-прежнему верил в победу и, стоя на коленях, молился по три часа в день. Его надежды сильно пошатнулись, когда 31 августа он получил послание от герцога Пармского, в котором тот сообщал, что вторжение так и не состоялось, поскольку армия и флот не смогли объединиться. А еще через три дня король узнал, что «непобедимая» Армада возвращается домой. Он никого не обвинял и только с горечью заметил: «Я посылал Армаду против людей, а не против Господних морей и ветров».

Наконец, 23 сентября, после долгих мытарств, первые уцелевшие корабли достигли города Сантандер на севере Испании. Всего вернулось 65 кораблей с 10 тысячами человек на борту. Но даже для тех, кому все-таки удалось вернуться на родину, испытания не закончились: уже встав на якорь в испанских портах, экипажи кораблей умирали от голода. А в порту Ларедо один корабль сел на мель, поскольку у выживших матросов не было сил спустить паруса и бросить якорь…

Герцогу Медине Седонии повезло – его корабль вернулся в Испанию целым и невредимым, после чего король освободил герцога от обязанностей, позволив ему вернуться домой, чтобы восстанавливать силы. Но дома его ждал жгучий позор. Когда он проезжал по Кастилии, люди бросали ему вслед обидное прозвище «герцог Куриц», а ночью ломились в ворота его резиденции с криками: «Дрейк идет! Дрейк идет!» Но зато он выжил, и, несмотря на полное отсутствие опыта, показал себя в боях мужественным и мудрым командиром, хотя в английской литературе его и описывают как «труса прячущегося под кроватью каюты». В последующие 20 лет он служил испанской короне в разных должностях (адмирал океана и капитан-генерал Андалузии) и умер в возрасте 64 лет, пережив и Филиппа, и Елизавету.

Для Хуана Мартинеса де Рикальде, измученного и больного тифом, этот поход оказался последним. Он умер от тифа и боевых ранений через три дня после того, как его команда пришвартовалась в порту. Даже в свои последние минуты он горевал о том, что Армада повержена и многие корабли разбились о скалы. Перед смертью, в надежде опорочить Медину Сидонию, он отправил свои дневники королю. Тот прочел записи и сделал пометку на полях: «Я сожалею об этом. Читать это слишком больно», а затем положил в ящик. Долгие 400 лет их никто не читал…

Победа

А пока в Англии никто еще не ведал о трагической судьбе Армады. Повсюду собирались силы народного ополчения, порывавшиеся перекрыть дорогу испанским захватчикам. По Лондону ходили беспокойные слухи и при дворе боялись беспорядков. Всех волновал один вопрос: сможет ли королева защитить Англию от непобедимой Армады? Ведь рядом с ней не было короля, который мог бы возглавить войска. Да, возможно женщины слабы в военном деле, но Елизавета хотела доказать своим подданным, что она исключение, так как избрана Богом, который сделал ее королем и королевой в одном лице. Для этого ей нужно было устроить показательное выступление.

И вот 19 августа, под звон церковных колоколов, в сопровождении почетного караула, тысячи кавалеристов и двух тысяч пехотинцев, королева отправилась из своего Сент-Джеймского дворца в Тилбери, где ее ждал командующий армией, фаворит Роберт Дадли. Нет, она не собиралась укрываться в безопасных замках! Она приехала, чтобы провести осмотр войск и остаться со своими солдатами, напуганными и плохо обученными. В эту решающую минуту своего правления она призвала все свое красноречие и произнесла легендарную речь, ставшую эталоном пропаганды. Даже Шекспир не смог бы создать подобную сцену! На белом коне, одетая в латный нагрудник поверх белого бархатного платья, с серебряным нагрудным знаком, она обратилась к солдатам:

«Мой возлюбленный народ! Мы были убеждены теми, кто заботится о нашей безопасности, остеречься выступления перед вооруженной толпой из-за страха предательства; но я заверяю вас, что я не желаю жить в недоверии к моему преданному и любимому народу. Пусть тираны боятся, я же, видит Бог, всегда доверяла свою власть и безопасность верным сердцам и доброй воле моих подданных. Как видите, в это трудное время, когда нам всем не до отдыха и развлечений, я нахожусь среди вас, и я полна решимости в разгар сражений жить и умереть вместе с вами. За моего Бога, за мое королевство и мой народ, за мою честь, я готова превратиться в прах. Я знаю, что у меня тело слабой и беспомощной женщины, но в нем таится сердце и отвага короля, короля Англии, и пусть только отважится гнусный и презренный Парма или любой другой европейский принц приблизиться к границам моего королевства! Прежде чем бесчестье падет на меня, я сама возьму в руки оружие, я сама стану вашим генералом… Без сомнения, вашим послушанием и согласием в лагере, и вашим умением на поле боя, мы вскоре одержим славную победу над врагами моего Бога, моего королевства и моего народа!»

Но вскоре, когда все поняли, что никакого вторжения не будет, нация возликовала! Процессия Елизаветы к благодарственному молебну в Соборе Святого Павла в Лондоне по своей грандиозности могла сравниться разве что с ее собственной коронацией. В честь победы была выпущена памятная медаль, на которой изображен разбившийся о скалы испанский галеон и выгравированы слова: «Дыхание Божье развеяло их». И в этом была своя правда – только Божественное вмешательство помогло англичанам справиться с флотом, который, по словам современника, «было тяжело нести ветру и под тяжестью его стонал океан». Теперь они считали себя избранной расой – Божьим протестантским народом.

Самая страшная минута царствования Елизаветы миновала, уступив минуте ее величайшей славы. Победа над Испанией стала символом нерушимости английской нации под властью королевы-девственницы, с именем которой отныне связывалось национальное сознание англичан. Королева получила титул владычицы морей и протестантской героини, разгромившей непобедимый флот и защитившей Англию от католического вторжения. Она доказала, что женщина может быть вдохновенным лидером не только в мирное время, но и во время войны. В этом и есть суть всех легенд о Елизавете, ключ к пониманию ее успешного правления.

Это был переломный момент и в становлении Англии как мировой державы. Если бы она проиграла, история сложилась бы иначе, и мощь испанской империи продолжала бы расти. Но после поражения Армады Испания начала постепенно сходить с мировой арены, а Англия, наоборот, стала восходящей звездой. На одном из портретов Елизавета держит руку на глобусе, касаясь пальцами американского континента. Предвидение художника сбылось – в последующие десятилетия Англия при помощи своего флота построит самую грандиозную колониальную империю в мире.

Но какой ценой была одержана победа над Армадой? За пышными торжествами Елизавета забыла тех, кто принес ей эту победу, спас ей жизнь и обеспечил вечную славу. Когда английские моряки, истратившие все ресурсы и обессилевшие после сражений, вернулись домой, они должны были больше всех купаться в лучах славы, но Елизавета не спешила восхвалять свой морской флот. Мало того, у нее хватило цинизма критиковать командиров: почему, мол, они не разграбили испанские суда и не пополнили казну английской короны? Равнодушие же королевы по отношению к отважным матросам поражало еще больше. Она наотрез отказалась оплачивать лечение выживших после сражений и жуткой эпидемии тифа. Статистика просто ужасает. Англия не потеряла в Гравелинском сражении ни одного корабля, но от голода и болезней погибло столько же англичан, сколько испанцы потеряли в боях. Если бы командиры не тратили собственные деньги на лекарства и еду для своих людей, смертность была бы еще выше. Эти факты остались несмываемым пятном на репутации королевы. Хотя впрочем для XVI-го века такое отношение к простым людям было обычным явлением, а королева была человеком своей эпохи – одинокой женщиной в мире мужчин, которой приходилось быть жестче, чем остальным. И в которой к тому же текла кровь Тюдоров…

Сэр Уолтер Рейли позже заявлял, что в войне против Испании немало препятствовала осторожность королевы: «Если бы почившая королева доверяла своим воинам также, как своим секретарям, мы бы еще при ее жизни разбили эту огромную империю на маленькие кусочки и сделали их помещиков королями инжира и апельсинов, как в старые добрые времена. Но ее Величество все делала наполовину, и мелкими вторжениями научила испанцев, как защищать себя и видеть свои собственные слабости». Однако у Елизаветы были веские причины для того, чтобы не слишком доверять своим командирам – как только у них появлялась возможность действовать, как «они сразу вставали в позу тщеславия».

Смерть фаворита Роберта Дадли

В войне с Испанией участвовал и любимый фаворит королевы Роберт Дадли, граф Лестер, который был назначен лейтенантом и капитаном-генералом королевской армии. После победы над Армадой граф Лестер верхом на коне, впереди великолепного шествия, по-королевски въехал в Лондон, после чего Елизавета милостиво пригласила его на череду праздничных обедов. Но 4 сентября по дороге в Бакстон, куда он направлялся, чтобы принять лечебные ванны, 56-летний граф неожиданно скончался. Говорили, что последнее время его здоровье сильно пошатнулось – он страдал то ли от малярии, то ли от рака желудка.

Елизавета была потрясена. Всего лишь неделю назад он попрощался с ней! А теперь самый близкий из мужчин, которых она когда-либо любила, был мертв. Она заперлась в своих апартаментах и несколько дней не отвечала на стук в дверь. Весь двор был в панике. И когда государственный секретарь Уильям Сесил приказал сломать двери, придворные застали ее рыдающей над письмом, которое Дадли прислал ей за шесть дней до своей кончины. Ее фаворит, давний друг и советчик писал: «Я смиренно умоляю Ваше Величество простить вашего старого слугу за то, что он посмел написать это послание – чтобы узнать, как поживает моя милостивая леди. Что касается меня, то я все еще принимаю ваше лекарство, и оно лечит намного быстрее, чем любое другое предложенное мне лекарство. Продолжая свою обычную молитву о сохранении счастья для Вашего Величества, я покорно целую ваши стопы. Самый верный и послушный слуга Вашего Величества. Р.Лестер». А внизу письма – две буквы «оо», символизирующие слово «глаза». Это было его нежное прозвище, данное ему королевой. Он был ее глазами…

Елизавета хранила это письмо в шкатулке с остальными «сокровищами», сделав на нем трогательную пометку «его последнее письмо». Оно все еще было там, в шкатулке возле ее кровати, когда 15 лет спустя умерла она сама…

Вслед за Робертом, в последующие два года, в могилу последовала целая плеяда дворцовой знати: сэр Френсис Уолсингем – государственный секретарь и глава шпионской сети, сэр Кристофер Хаттон – лорд-казначей, Эмброуз Дадли, граф Уорвик, брат Роберта. Из старой гвардии Елизаветы остался лишь один Уильям Сесил, лорд Бёргли. Он по-прежнему был ее «Альфой и Омегой», и даже когда он превратился в глухого и высохшего старика, она не позволяла ему уйти на покой.

Опустевшие места при дворе и в Совете нужно было кем-то заполнить. Но королева ненавидела перемены, и вместо того, чтобы обновить кровь, она заменила отцов сыновьями. Самыми знаменитыми из них были Роберт Деверё, граф Эссекс, и Роберт Сесил, второй сын лорда Бёргли.

Роберт Деверё был пасынком фаворита Роберта Дадли. Он появился при дворе, когда ему был всего 21 год, и стареющей королеве льстило внимание молодого человека, а при дворе ему предрекали большое будущее. Он был по-своему талантлив и высказывал более грандиозные и радикальные идеи по поводу государственного устройства, чем его отчим граф Лестер, но был таким же неуправляемым, горячим и нетерпеливым.

Его соратнику Роберту Сесилу было 25, и он тоже стремился следовать роли своего отца. Над ним часто посмеивались, так как он был неказистым, маленьким и сутулым, а Елизавета вообще называла его «мой пигмей». Но внешность может быть обманчива – его ум был острым как бритва, а сам он был осторожным, хитрым и коварным. Елизавета ценила его политический инстинкт и сделала его тайным советником и членом парламента, хотя никогда полностью не доверяла. Она чувствовала, что он больше предан государственным интересам, чем ей самой.

Эти два таких разных молодых человека, Роберт Сесил и Роберт Деверё, были новым поколением, а новое поколение, в отличие от старого, имеет совершенно другие идеи. Прежде всего это поколение ждало, когда стареющая королева уйдет с их дороги, но пока им придется подождать…

Продолжение войны с Испанией

Война с Испанией не закончилась после поражения Армады. Король Филипп продолжал контролировать Нидерланды, и поэтому угроза завоевания Англии все еще оставалась. В следующем, 1589 году, кабинет Елизаветы решил организовать «симметричный ответ», отправив к берегам Испании собственную «Армаду» под предводительством сэра Френсиса Дрейка и сэра Джона Норрейса. Перед ними были поставлены три задачи: найти и уничтожить оставшиеся испанские корабли, отстраивающиеся в портах Сантандер, Коруна и Сан-Себастьян, поддержать восставших против короля Филиппа в Лиссабоне и вернуть португальский престол изгнанному Антонио, а также захватить Азорские острова. Однако эта попытка завершилась сокрушительным поражением и разгромом английского флота – было потеряно 20 кораблей и 12 тысяч человек. Сам же Дрейк умер от дизентерии через семь лет – 28 января 1596 года. Это случилось во время еще одной неудачной экспедиции в Вест-Индию. По его желанию, его одели в тяжелые доспехи и похоронили в океане неподалеку от панамского порта Портобело в свинцовом гробу, который до сих пор ищут ныряльщики…

Надо сказать, что Филипп извлек уроки из своих неудач, отказавшись от тяжёлых, неповоротливых кораблей в пользу более лёгких судов, оснащённых дальнобойными орудиями. Он построил новую гордость своего флота – двенадцать огромных галеонов под названием «Двенадцать Апостолов», оказавшихся намного эффективнее предыдущих. Через два года испанцы разгромили английских пиратов в Атлантическом океане и в течение 1590-х годов привезли в Испанию в три раза больше серебра, чем в предыдущее десятилетие.

Король Филипп не сдавался, по-прежнему веря, что Бог на его стороне, и продолжал войну с Англией до самой смерти. Несмотря на ухудшающееся здоровье (он страдал от малярийной лихорадки, подагры и артрита), он собирался отправить к берегам Англии еще одну Армаду. В апреле 1596 года испанцы захватили французский порт Кале, который находился всего в 20 милях от берегов Англии, а потому был идеальным местом для создания военно-морской базы. Французскому протестантскому королю Генриху IV Наварскому, также воевавшему с Филиппом, срочно понадобилась помощь, и он поставил Елизавете ультиматум – либо она ему поможет, либо он подпишет мирный договор с Испанией. А этого никак допустить было нельзя! И хотя Елизавета считала Францию своим вечным врагом, она все же предпочитала видеть Кале в руках французов, чем испанцев.

В результате был создан Тройной Союз между Англией, Францией и Республикой Объединенных Нидерландов, которые тоже конфликтовали с Испанией много лет. По этому договору Нидерланды отправили во Францию 4 тысячи солдат, а Елизавета – 2 тысячи. Правда, Генрих IV вскоре нарушил договор и за спиной своих союзников начал тайные переговоры с Испанией, которые через два года завершились подписанием мира.

А пока в испанском порту Кадиз Филипп собирал новую Армаду, англичане следовали своей обычной тактике – они собирались нанести превентивный удар и уничтожить испанские корабли еще до того, как те успеют покинуть порт. Но время было не совсем подходящее – английский флот находился в Вест-Индии, и Елизавете не хватало кораблей. И тогда она обратилась за помощью к своему голландскому союзнику – государственному деятелю Йохану ван Олденбарневелту, который для постройки нового флота послал в Англию военного адмирала. Также были усилены патрули в Ламанше и Северном Море, и введен запрет на продажу зерна в Испанию.

И вот совместный англо-голландский флот, состоящий из 120 кораблей, отправился в порт Кадиз, чтобы в очередной раз уничтожить Армаду в их собственном порту. Командующим экспедицией был назначен Роберт Деверё, граф Эссекс, давно уже рвавшийся себя проявить, а финансистом и организатором – Роберт Сесил, которого в день отправления Елизавета также сделала своим первым секретарем. Новое поколение очутилось у руля!

Воскресным утром 20 июня 1596 года, английские и голландские корабли напали на порт Кадиз, уничтожили почти весь испанский военный флот и оставили город на разграбление. И хотя испанцев застали совершенно врасплох, они успели отправить на дно гавани корабли с награбленными в Новом Свете сокровищами. Испания опять, в который раз, была унижена, а ее планы завоевания Англии отложены практически навсегда.

Как и во времена разгрома предыдущей Армады, Англия торжествовала и праздновала триумф, а граф Эссекс стал национальным героем, новым идолом, которого даже стали сравнивать с Юлием Цезарем. Во время благодарственного молебна в кафедральном соборе Святого Пола проповедник восхвалял Эссекса до небес, и прихожане встретили его слова бурными аплодисментами, что явилось для Елизаветы неожиданным и тревожным предзнаменованием. В этой войне могла быть только одна «Глориана» – она сама! Народная популярность была фундаментом всей елизаветинской монархии, и ее никак нельзя было разделять с подданными. Тем более с мужчиной, которого она сама возвысила. В связи с этим, она тут же запретила все празднования по поводу взятия Кадиза.

Более мудрый человек, будучи на месте Эссекса, постарался бы успокоить королеву и заверить ее, что она единственная «Глориана» во всей вселенной. Но его амбиции и тщеславие взяли верх, и вместо того, чтобы уйти в тень, он начал вести себя довольно вызывающе. Он даже заказал гравировку своего изображения в стиле римского императора, что могло рассматриваться как прямое притязание на королевскую власть. Мало того, Эссекс взял за привычку возражать королеве каждый раз, когда она чествовала одного из своих придворных. А когда она отказала ему в прошении начать еще одну экспедицию в Испанию, он зашел еще дальше и начал собирать народную поддержку.

Конфликт между Елизаветой и Эссексом достиг своей кульминации, когда при дворе обсуждалась кандидатура лорда-представителя в Ирландии. Елизавета презрительно отбросила все доводы графа, который мечтал получить эту должность, и когда тот в знак протеста осмелился встать к ней спиной, она в раздражении ударила его ладонью по уху. В ответ граф с горячей поспешностью выхватил меч из ножен. Нужно напомнить, что за посягательство на кого-либо в пределах двора обычно отрубали правую руку, а посягательство на королеву могло означать только одно – государственную измену. Но перед тем, как могло случиться непоправимое, между ними встал лорд Адмирал. Графу ничего не оставалось делать, как покинуть двор и отправиться в свой загородный дом, оставив Елизавету в глубоких размышлениях по поводу того, как она могла создать у себя под боком такого монстра…

9-летняя война с Ирландией

Вскоре в англо-испанскую войну включилась и Ирландия. Хотя остров был частью Британского королевства, Елизавете пришлось столкнуться с крайне враждебными католиками, игнорировавшими королевскую власть и участвовавшими в заговорах с ее врагами. Они давно уже возмущались оккупацией их страны протестантской Англией, но каждый раз королевские войска жестоко подавляли их восстания, используя тактику выжженной земли и убивая мужчин, женщин и детей. Например, во время восстания в Мунстере в 1582 году погибло от голодомора около 30 тысяч ирландцев. И хотя Елизавета давала указания своим командующим, чтобы они хорошо обращались с «этой грубой и варварской нацией», но когда насилие и кровопролитие признавались необходимой мерой, она не проявляла ни капли сожаления. Ее политика в этом королевстве сводилась к тому, чтобы дарить земли своим придворным и мешать повстанцам предоставить Испании военные базы для нападения на Англию.

Но когда в 1594 году короли независимых ольстерских королевств Тирона (Хью О'Нил) и Тирконнелла (Ред Хью О'Доннелл) восстали против английских оккупационных войск, началась настоящая война, получившая название «девятилетней войны». Вначале, правда, Хью О'Нил был на стороне англичан – в надежде получить должность лорда-президента Ольстера. Но Елизавета не доверяла ему – он мог узурпировать власть и стать слишком независимым, и поэтому назначила на эту должность маршала английской армии в Ирландии Генри Багенала. Тогда Хью О'Нил решил присоединиться к остальным ольстерским лордам, и в 1595 году они подняли открытое восстание, атаковав английский форт на реке Блэкуотер. Параллельно лорды заручились поддержкой испанского короля Филиппа II, написав ему письмо с предложением быть его вассалами, на что тот с готовностью ответил согласием.

Чтобы отомстить за разгром Кадиза, Филипп приказал помочь ирландским повстанцам в борьбе против английской короны и немедленно нанести контрудар. Открывая второй фронт, он надеялся, что английскому командованию придется перебросить часть войск из Франции и Нидерландов, тем самым ослабив там свои позиции. Но главным событием на этом этапе была вторая испанская Армада, целью которой была очередная попытка завоевать Англию или Ирландию.

Армада, на этот раз под командованием конкистадора Мартина де Падилья, была отправлена в октябре 1596 года из портов Лиссабона, Виго и Севильи. Но даже родные испанские берега мешали грандиозным планам Филиппа! Возле мыса Кинистерре корабли опять попали в сильный шторм, который разбросал их в разные стороны и нанес огромный ущерб – 38 утерянных кораблей и 5 тысяч погибших моряков. Остатки флота вернулись домой, и ирландская экспедиция была отложена на неопределенное время. Эти материальные и финансовые потери окончательно добили Испанское королевство. Филиппу больше нечем было покрывать кредиты, и той осенью он объявил третье по счету банкротство своей страны.

Но даже несмотря на это, он не оставил планы завоевания Англии или Ирландии, и потому занял деньги из своих итальянских вкладов. Осенью следующего, 1597 года, к английским берегам была отправлена третья Армада. И опять шторм! Только нескольким кораблям удалось добраться до английских берегов и даже высадить войска в Корнуолле и Уэльсе. Но этого было далеко не достаточно, чтобы завоевать Англию, и главнокомандующий Мартин де Падилья приказал вернуться кораблям в Испанию.

А тем временем английские власти, после безуспешных переговоров с ольстерскими лордами, решили подавить бунт и в 1597 году попытались ввести в Ольстер войска, но те наткнулись на хорошо вооруженную и тренированную армию ирландцев. А 14 августа 1598 года разразилось настоящее сражение, получившее название Битва при Йеллоу Форд. Ирландские повстанцы напали из засады на колонну английских солдат и порезали их буквально на куски. Около 2 тысяч воинов полегли убитыми, включая маршала Генри Багенала, а попавшие в окружение начали вести переговоры о безопасном коридоре. Это было наихудшее военное поражение елизаветинского правления, после которого война приняла полномасштабный характер – восстания прокатились по всем провинциям Ирландии.

А тут еще серьезно заболел главный советник Елизаветы – Уильям Сесил, лорд Бёргли. Она забрасывала его письмами и лекарствами, но уже ничем не могла ему помочь, и 4 августа 1598 года он скончался. Елизавета пришла навестить его перед самой смертью. С каким, должно быть, страхом эта старая женщина в парике и бриллиантах, с толстым слоем белого грима на лице, смотрела на этого тяжело дышащего старика, который был уже почти без сознания. Ее сердце разрывалось от одной мысли, что она потеряет своего лучшего советника и близкого друга, который фактически заменил ей отца. Он мудро направлял Елизавету в дни ее бурной молодости, и позже, когда она уже стала зрелой женщиной.

Сорок лет он нес тяжелую административную ношу ежедневного государственного правления, которая была не менее почетна, чем высокая военная должность. Поэтому бюрократа Сесила положили в гроб в меховой мантии и позолоченных военных доспехах, символизирующих роль титулованного вельможи – роль, которую он с достоинством выполнял при жизни. Теперь его заботливая и направляющая рука исчезла для Елизаветы навсегда. Ей больше не на кого было положиться, и она должна была принимать решения сама.

А через месяц, 13 сентября 1598 года, умер от подагры и ее злейший враг – испанский король Филипп II. Итог его жизни был довольно печальным – он привел Испанию к обнищанию и полному банкротству. Вместо расширения империи, как завещал ему отец Карл V, он вел бесконечные войны, почти всегда неудачные, а также варварски преследовал трудолюбивое торговое население за религиозные убеждения. Он оставил пришедшему к власти сыну, Филиппу III, огромный государственный долг в размере 140 млн дукатов, который постепенно возрастал, и в то время как двор утопал в безумной роскоши, народ все больше беднел. Инертный и суеверный, Филипп III окружил себя бездарными министрами, думавшими только о своём обогащении за счёт казны и народа. И хотя он довел свою страну до крайнего упадка и политического бессилия, он все же унаследовал от отца рвение отомстить за поражение Армады и Кадиза. Он тоже планировал высадить войска на ирландские берега, тем самым поддержав мятежного лидера Хью О'Нила и угрожая Англии со стороны Ирландского моря.

Весной 1599 года Елизавета приняла решение окончательно подавить мятеж, и послала туда своего наполовину разжалованного фаворита Роберта Деверё, графа Эссекса. Тот давно уже надоедал королеве, чтобы она ему пожаловала должность командующего в Ирландии, которую когда-то занимал его отец. Ему так хотелось реабилитировать себя в глазах королевы и показать, что он способен поднять меч не только на нее саму, но и на ее врагов.

Под бурные одобрительные возгласы подданных 16-тысячная английская армия, самая крупная времен правления Елизаветы, покинула Лондон и отправилась на восточное побережье Ирландии. Предполагалось, что мятеж будет подавлен незамедлительно, но Эссекс, вместо того, чтобы поднять свой меч на врагов королевы, первым делом узурпировал королевские привилегии и, вопреки четким указаниям Елизаветы, произвел в рыцари 38 своих капитанов.

Что же касается врагов, то Роберту так и не хватило мужества столкнуться с лидером повстанцев О'Нилом. Вместо этого он отвел свои войска на юг Ирландии, провел там серию непонятных операций и расположил армию в нескольких гарнизонах. Мало того, возле Каррикмакросс он встретился с О'Нилом и начал с ним вести тайные переговоры. В итоге, после шестимесячного пребывания в Ирландии, Эссекс потратил 300 тысяч фунтов и потерял 12 тысяч человек больными и дезертирами. Это было не просто фиаско, это попахивало государственной изменой!

При этом он отмалчивался месяцами, и Елизавету начала раздражать неспособность графа поставить ее заклятых врагов на место. Но известие, что граф не только отказался воевать с О’Нилом, но еще и вошел с ним в тайный сговор, привело ее в необычайную ярость. Она тут же написала Эссексу письмо, строго запрещая ему возвращаться, подчеркнув при этом, что если бы она желала отказаться от Ирландии, она вряд ли его туда посылала.

Каково же было удивление Елизаветы, когда утром 28 сентября 1599 года, вопреки всем ее приказам, граф Эссекс, покрытый грязью, объявился в ее Нонсачском дворце! Поспешно поднявшись по ступеням парадной лестницы, он прошел через охрану, минуя встревоженных швейцаров и возмущенных фрейлин, и ворвался без доклада в королевскую спальню. Там он нашел королеву, только что вставшую с постели – все еще в ночной рубашке, без парика, косметики, высокого воротника и других аксессуаров Глорианы. Надо сказать, что последние 30 лет ни один мужчина не видел ее в таком виде…

И хотя подобная пикантная ситуация могла послужить необычайным оскорблением для королевской чести, Елизавета тем не менее оставалась совершенно спокойной и даже назначила ему частную аудиенцию. Позже эта аудиенция превратилась в допрос. Елизавета хотела знать, почему Эссекс покинул Ирландию без ее разрешения, и почему он произвел в рыцари столько воинов. И, что важнее всего, почему он заключил перемирие с этим мятежником и изменником Хью О’Нилом. Эссекс всеми силами пытался себя оправдать – он в панике и отчаянии, изможден и болен, потерял рассудок и вообще убежден, что Роберт Сесил роет ему яму. Но королева была неумолима и к 10 часам вечера приказала посадить графа под домашний арест.

Через 9 месяцев, 5 июня 1600 года, граф Эссекс предстал перед комиссией из 18 человек. После того, как он провел 11 часов на коленях, и список всех его проступков был зачитан перед приглашенной публикой, комиссия приняла вердикт – его перемирие с О'Нилом было непростительным, а побег из Ирландии приравнивался к дезертирству. Но вместо того, чтобы окончательно уничтожить опального фаворита, королева оставила его в полной неопределенности. Она приказала ему не появляться в Тайном Совете и при дворе, а заодно отказалась продлить его прибыльную монополию на сладкие вина, сказав при этом: «У непокорного зверя нужно отбирать корм».

Итак, Эссексу опять повезло – мало того, что он был отправлен в свое собственное поместье Йорк Хаус, но через три месяца королева уже готова была его простить и опять даровать ему свободу. Такое послабление также было связано с тем, что его должность командующего была передана лорду Маунтжою, который более успешно справился с заданием. Правда, для окончательного разгрома ирландских мятежников ему понадобилось целых три года.

А тем временем, испанский король Филипп III послал в 1601 году к ирландским берегам последнюю Армаду. И опять неудача! Три тысячи испанцев, вошедших в город Кинсэйл, тут же были окружены английскими войсками. После недолгой осады город пал и испанцы приняли условия капитуляции. Опозоренные в который раз, они опять вернулись домой, в то время как ирландцы продолжали борьбу вплоть до смерти Елизаветы в 1603 году. Вскоре сдался и их главный предводитель Хью О'Нил.

Положил конец англо-испанско-ирландской войне взошедший на английский престол Яков I, мать которого, Мария Стюарт, и была одной из главных причин этих войн. Яков желал выступить как европейский миротворец и поэтому его первым шагом стали мирные переговоры с испанским королем Филиппом III. В результате Лондонского договора 1604 года было восстановлено «status quo ante bellum» (положение, существовавшее до войны). Англия согласились прекратить военное вмешательство в дела испанских Нидерландов, а Испания – в дела английской Ирландии. Англичане также обещали прекратить пиратство в больших водах, но при этом отказались от требований Испании быть толерантными к английским католикам.

Падение фаворита Роберта Деверё

Но вернемся к нашему фавориту. Граф Эссекс вернулся в свою лондонскую резиденцию Эссекс Хаус, в надежде вернуть милость королевы, но тут у него возникла другая проблема. Так как монополия на сладкие вины была источником его основных доходов, теперь, когда ее отобрали, его дела сильно пошатнулись, и граф начал переходить «от печали и раскаяния к возмущению и бунту». В его горячей головушке родился совершенно абсурдный и дерзкий план: захватить Лондонский Сити и Тауэр, заставить королеву собрать Парламент и объявить Роберту Сесилу импичмент, в то время как себя провозгласить лордом-протектором Англии.

Для успешного осуществления этого плана Эссекс в первую очередь заручился поддержкой своих военных последователей, а также одного из лондонских шерифов и пяти других недовольных пэров. Затем он начал искать помощь за пределами Англии – в Ирландии и Шотландии. Ирландский бунтовщик О'Нил, в обмен на сохранение своей власти, согласился его поддержать, и они подписали договор. Шотландский король Яков был более осторожным. Когда он получил письмо от Эссекса, то вместо открытой поддержки послал графу закодированное послание, в котором назначил ему встречу со своими доверенными лицами.

Но больше всего Эссекс надеялся на свою огромную популярность среди жителей Лондона. Чтобы призвать лондонцев к оружию, один из его приверженцев подговорил шекспировскую группу поставить на сцене театра Глобус пьесу «Ричард II», которая описывала неудачного и слабого, но уверенного в божественности своей власти правителя, поручающего власть алчным фаворитам. Актеры даже согласились сыграть запрещенную сцену, в которой любимый народом аристократ Генрих Болингбрук свергает своего кузена, развращенного и самонадеянного монарха Ричарда II, став после этого королем Генрихом IV. Отец Генриха, Джон Гонт, умирающий во время мятежа сына, олицетворял английский патриотизм и противопоставлен как честолюбивому сыну, так и слабому племяннику. Патриотический монолог Гонта вскоре приобрёл популярность, отдельную от пьесы.

Премьера спектакля состоялась 7 февраля 1601 года. Зрительская толпа в театре была разношерстной – искатели приключений, бывшие солдаты, паписты, оппозиционеры. Но их всех объединяло общее недовольство Елизаветой и Робертом Сесилом, а также общая лояльность к единственно возможной альтернативе – Роберту Деверё, графу Эссексу.

Елизавета любила театр, но подобные пьесы были не только развлекательными, но и политическими, и несли новые и довольно опасные идеи. Она проводила прямую параллель между собой и свергнутым королем, так как понимала, что вокруг нее развелось слишком много потенциальных болингбруков. Так оно и было.

На следующее утро после премьеры спектакля к дому Эссекса пришли лорд-хранитель печати, главный судья, граф Вустерский, сэр Уильям Ноллис и именем королевы потребовали от него воздержаться от необдуманных поступков. Эссекс захватил их и оставил заложниками. Вскоре Елизавете уже докладывали, что Эссекс покинул дом и уже марширует с группой дворян по Флит Стрит, призывая народ Сити к оружию. Впервые ей угрожали в ее собственной столице! Когда восставшие были всего в двух милях от королевского дворца, она приказала войскам заблокировать путь на Черинг Кросс баррикадами. Одновременно по городу были разосланы королевские глашатаи, возвещавшие о том, что Эссекс объявлен государственным изменником. Появление королевских войск и крики глашатаев об измене заставили лондонцев призадуматься, и они предпочли остаться за запертыми дверями.

Однако всё пошло не так, как он ожидал: обещанного шерифом оружия не было, в результате стычки с войсками лондонского епископа трое бунтовщиков были убиты, а остальные начали отступать, пряча в темноте под мантиями свои лица, чтобы уйти неузнанными. Эссекса охватила паника и он счел наилучшим выходом вернуться под защиту стен своего особняка, где забаррикадировался и начал лихорадочно уничтожать все инкриминирующие его документы, включая закодированное послание короля Якова. И только когда к его дому подкатили королевские пушки, и лорд-адмирал пригрозил взорвать дом, Эссекс окончательно сдался. Вместе с ним было арестовано еще 85 конспираторов, включая покровителя Шекспировского театра графа Саутгемптона. Но актёры труппы «Chamberlain’s Men» и сам Шекспир, насколько известно, никак не были наказаны за это представление, и накануне казни Эссекса даже играли спектакль перед самой королевой.

Через несколько дней, 19 февраля, граф предстал перед судом. Он сознался во всём, назвав себя «самым большим, самым подлым и самым неблагодарным предателем из всех, когда-либо живших на земле» и просил казнить его тайно. Решение было предсказуемым – признан виновным в измене и приговорен к смертной казни.

Но по закону смертный приговор могла подписать только королева, и она опять, как всегда, колебалась. Чтобы показать себя перед международным сообществом толерантной и либеральной, она заявила французскому послу, что с готовностью даровала бы жизнь своему опальному фавориту, так как частично винила себя в том, что позволила ему быть таким дерзким. Да, она много раз назначала его на военные посты, несмотря на его все возрастающую репутацию безответственного человека, и ее собственная переоценка этого человека привела к плачевным результатам. Но с другой стороны, заметила она, опасность от него так велика, что ему придется умереть.

Да, Эссекс был единственным мужчиной, который бросил вызов Елизавете публично прямо в лицо, а также был единственным из ее подданных, кто попытался соревноваться с ней в популярности. «Нам двоим было слишком тесно в одном небольшом государстве»,– подвел итог сам граф во время допроса.

Но все эти события принесли тяжелые воспоминания из прошлого. Елизавета вспоминала, как она агонизировала месяцами, прежде чем подписать смертный приговор своему кузену герцогу Норфолку, а затем годами раздумывала над приговором Марии Стюарт. Нет, на этот раз она будет более решительной! «Агония подписания» на этот раз длилась всего лишь две недели, и Эссекс был казнен в пепельную среду (первый день поста), 25 февраля 1601 года. Ему было всего 35 лет. Понадобилось три удара топором, чтобы его мятежная голова слетела с плеч, и он стал последним, кому отрубили голову в лондонском Тауэре.

Это правда, что когда-то Елизавета влюбилась и поддалась обаятельному, но дерзкому молодому графу, прощая ему любые вольности. Мало того, она с удовольствием играла эту романтическую роль, и даже поверила в то, что это ее последняя любовь, и другого шанса у нее уже больше не будет. Теперь же, по свидетельству приближенных: «Она любила сидеть в темноте и иногда пускать слезу, оплакивая графа Эссекса». Этим она, вероятно, оплакивала свою собственную слабость…

Безутешными он оставил еще трех женщин – свою жену Фрэнсис Уолсингем (дочь начальника разведки Уолсингема) с тремя детьми и любовницу Элизабет Саутвелл с сыном, а также мать Летицию Ноллис, которую Елизавета так и не смогла простить, несмотря на все попытки фаворита Роберта вернуть матери былую благосклонность королевы. Последняя продолжала отказывать ей даже в аудиенции.

Но опальная Летиция потеряла в этом восстании не только сына, но и третьего мужа – Кристофера Блаунта, который был тоже казнен как соучастник. На 13 лет моложе Летиции, он был для неё чем-то вроде эликсира вечной молодости и своеобразным утешением. Теперь, после стольких потерь, ей только и оставалось, что вернуться домой в Старфордшир, чтобы воспитывать внуков и помогать бедным. Подлинным триумфом для нее стал момент, когда после смерти Елизаветы, с приходом к власти нового короля Якова I, ее внук, сын Роберта, был восстановлен в правах и вернул себе титул графа Эссекса. Она прожила довольно долго и умерла в возрасте 91 года. Ее похоронили рядом со вторым мужем Робертом Дадли в часовне соборной церкви Святой Марии в Уоррике, около могилы их сына, маленького барона Денби. Летиция является предком многих знаменитостей, таких как Чарльз Дарвин, Уинстон Черчилль, Диана, принцесса Уэльская, и Сара, герцогиня Йоркская.

Последние годы правления Елизаветы

Образ елизаветинского правления всегда излучал триумф и успех. В поэзии и портретной живописи ее изображали как девственницу или богиню – «прекрасную Диану» или Астрею (богиню справедливости), а после победы на Армадой – как Глориану (по имени вечно молодой «Королевы Фей» в поэме Эдмунда Спенсера). Ее рисовали снова и снова – всегда ослепительной, всегда прекрасной, всегда торжествующей. Даже когда ей было за 50, ее лицо на портретах по-прежнему выражало вечную молодость королевы-девственницы и напоминало загадочную икону. Правда, Елизавета сама сделала девственность своим главным достоинством, как только взошла на престол, и только позже поэты и писатели подхватили эту тему и превратили ее в иконографию королевы.

Елизавета тщательно культивировала этот образ, разъезжая по графствам своего королевства верхом на лошади, в дорогой одежде и украшениях, и нанося региональные визиты, известные под названием «проезды». Это был древний обычай средневековых королей, в котором она безошибочно угадала эффективное средство пропаганды, еще одну возможность контакта с подданными, когда она могла показать себя и покорить сельских сквайров, фермеров, крестьян и их жен, чтобы потом они без конца рассказывали детям и внукам, как через их деревню, «вот по этой самой дороге», проезжала «добрая королева Бет». За время своего правления она совершила по крайней мере 25 таких «проездов». Так как она жалела деньги на построение дворцов, то обычно останавливалась в резиденциях своих придворных, которые с целью повышения своего социального статуса охотно ее приглашали. Королева любила развлекаться за чужой счет, и говорили, что монарший визит был разновидностью наказания, так как ее приезд грозил разорить рачительных хозяев.

Но какой бы образ она ни культивировала во время своих проездов, от природы не скроешься, и в свои 68 лет Елизавета была далеко не привлекательна. После перенесенной оспы ее кожа покрылась шрамами, она наполовину облысела, а из-за сильного увлечения сладким её зубы попросту сгнили. Но она научилась умело отвлекать внимание от лица дорогими, богато украшенными нарядами, причём чем старше она становилась, тем более грандиозными они становились. На утренние косметические процедуры, грим в полдюйма, туалет и парики тратилось огромное количество сил и времени. Елизавету одевали в тончайшие шелка и искусно вышитые одеяния, а заканчивали картину бесчисленные драгоценности – рубины, сапфиры, бриллианты и жемчуг, символизирующий девственность и невинность. Это был одновременно и восхитительный, и пугающий образ, но она и не хотела выглядеть обычной женщиной. Она была избранной Богом женщиной, которая смогла подняться выше ограничений своего пола.

Уолтер Рейли дал ей меткое определение: «Леди, которую время застало врасплох». Но королеву застало врасплох не только время, но и новые трудности. В стенах построенного ею королевства наметились глубокие трещины. Семь лет неурожаев и эпидемия оспы ввергли страну в глубокую экономическую депрессию – цены росли, а жизненный уровень падал. Сорок процентов населения жило за чертой бедности, города наводнили нищие, а в отдаленных областях свирепствовал голод. Налоговое бремя тоже становилось все тяжелее – годами королева награждала своих придворных специальными грантами под названием «монополии». Это были налоги, которыми облагалось абсолютно все – вплоть до игры в карты и мыла. Подорвали экономику и военные расходы – только на одну войну с Испанией было потрачено 5 миллионов фунтов (по тем деньгам), в то время как государственный доход составлял всего 392 тысячи фунтов в год. И хотя Елизавета старалась строго контролировать государственные расходы, ее преемнику все же достались огромные долги.

Неудивительно, что популярность королевы начала падать, а ее политика все больше вызывала бурное негодование среди обнищавшего населения. Да, народ охладел к своей любимой королеве. И даже Парламент не желал больше подчиняться и был настроен изменить ненавистную систему монополий. Да, она находилась у власти слишком долго – целых 45 лет, а это было дольше, чем любой другой правитель, до сих пор сидящий на английском троне. Теперь начальные лозунги Елизаветы, провозгласившие стабильность в таком переменчивом мире, были препятствием на пути необходимых реформ.

И вот чтобы спасти ситуацию, стареющую королеву вынудили сделать обращение к Парламенту. 30 ноября 1601 года 140 членов Палаты общин столпились в Приемном Зале и, когда их повелительница вошла в зал, встали перед ней на колени. Ее доклад о финансах обещал быть довольно скучным, но она сумела обратить его в историческую «Золотую речь Королевы». Эта речь воспроизводилась каждый раз, когда Англия оказывалась в опасности – вплоть до XVIII века. О, Елизавета умела говорить!

«Не существует жемчужины, пусть даже самой дорогой на свете, которую я бы предпочла ради этой. И я имею ввиду вашу любовь… Поэтому я радуюсь не столько тому, что Господь сделал меня Королевой, сколько тому, что я Королева такого благодарного народа. Ни для чего иного я не желаю жить долго, чем для того, чтобы увидеть ваше процветание. Все, что вы подарите мне, я не буду припрятывать, но я приму это, чтобы подарить вам снова.

…Неужели вы думаете, что те, кто угнетал вас и не уважал свой долг, и не считался с нашей честью смогут уйти безнаказанными? Я желаю, чтобы эти ошибки, беды, неприятности и притеснения, совершенные этими негодяями и распутными людьми, недостойными быть подданными, не остались без заслуженного наказания. И сейчас, если мои по-королевски щедрые подарки были обесчещены и мои дары обернулись в сердце моего народа противоположностью моему желанию и намерению, и если кто-либо под моим управлением пренебрегал и извращал то, что я поручила им, я надеюсь, что Бог не возложит их вину и проступки на мою ответственность.

…Я знаю, что титул Короля – это славный титул, но я заверяю вас, что сияющая слава монаршей власти не ослепила своим блеском глаза нашего понимания, но что мы хорошо знаем, что мы также должны дать отчет о наших действиях перед великим судьей. Носить корону – вещь более славная для тех, кто ее видит, чем для тех, кто ее носит. Никогда на моем месте не будет сидеть Королева с большим усердием по отношению к своей стране и своим подданным и с большей готовностью рисковать своей жизнью ради вашего блага и безопасности, чем я».

Члены Парламента так прониклись этой речью, что в очередной раз изъявили глубокую благодарность королеве и даже проголосовали за повышение парламентских налогов. Это было ее последнее публичное обращение, поэтому еще его называют «прощальным».

Вопрос наследника

Оставался неразрешенным последний вопрос – престолонаследие. Елизавета до сих пор не назвала своего преемника, и даже запретила при дворе любое упоминание о нем. Человеком, который взял на себя опасную ответственность решения этой проблемы, стал Роберт Сесил. Теперь, после смерти своего главного соперника графа Эссекса, он был несомненно самым могущественным человеком в стране. Но чтобы обеспечить себе долгую карьеру при дворе, он решил проложить путь на английский престол шотландскому королю Якову VI. С первого взгляда, это могло показаться странной идеей – Англия и Шотландия были застарелыми врагами, а Елизавета подписала смертный приговор матери Якова, Марии Стюарт, к тому же семейство Стюартов было исключено из завещания Генриха VIII и Акта о Престолонаследии. Тем не менее Яков казался самым очевидным наследником – ведь он был ближайшим родственником Елизаветы мужского пола, ее внучатым племянником, опытным правителем и протестантом, к тому же имеющим двух сыновей.

Закулисный план Роберта Сесила постепенно созревал – он давно уже вел с Яковом секретную переписку, в которой использовались зашифрованные послания. Дело требовало особой осторожности, так как королева в любой момент могла узнать о переписке, и в лучшем случае его уволить, а в худшем – обвинить в измене. А его враги только этого и ждали! В своих посланиях Сесил сообщал Якову, что если тот примет его совет и поддержку, то сможет обеспечить себе мирную передачу английского трона. Он даже наставлял короля, как именно ублажить Елизавету и «завоевать сердце наивысочайшей особы». Тот последовал совету, и вскоре результаты дали о себе знать. Вежливый тон Якова обрадовал Елизавету, и хотя она и не объявила открыто о своих намерениях, но сделала их «в завуалированных фразах безошибочными»: «Пусть у вас не останется сомнений, что ваши последние письма приняты мною с благодарностью».

Яков был благодарен Сесилю и в ответ пообещал, что после передачи короны тот может ожидать от него даже большей благосклонности, чем та, которой он пользуется при Елизавете. Яков сдержит свое слово и действительно отблагодарит Роберта за оказанные услуги, пожаловав ему титулы барона Эссиндена, виконта Кранборна и графа Солсбери. Но за эти блестящие титулы он взвалит на него столько государственной работы, что тот не выдержит и через 9 лет умрет.

Надо сказать, что Яков был не единственным родственником королевы и возможным наследником английского престола. На сцене по-прежнему фигурировали легитимные наследники: три внучки Марии Тюдор и Чарльза Брэндона – Екатерина и Мария Грей, младшие сестры «королевы девяти дней» Джейн, а также Маргарет Клиффорд. После смерти их тетки, королевы Марии I, они утратили свои высокие позиции при дворе, а когда к власти пришла Елизавета, она снисходительно позволила им остаться, но только в качестве простых фрейлин. Ее прохладное отношение к семейству Грей объяснялось тем, что те никогда не признавали её мать законной женой Генриха VIII, а ее саму считали бастардом. А кроме того, их могли использовать с целью ее свержения! Таким образом, совершенно невольно Екатерина Грей стала для бездетной Елизаветы опасной претенденткой на корону Англии. Однако последующие события привели к крушению планов Екатерины когда-либо занять английский трон. Естественно, что Елизавета приложила к этому свою ручку и сделала все возможное, чтобы этого никогда не произошло.

Екатерина считалась самой красивой из сестёр Грей, и ее первая свадьба состоялась в тот же день, что и свадьба её старшей сестры Джейн с Гилфордом, которых затем казнили. 13-летнюю Екатерину выдали замуж за Генри Герберта, сына графа Пембрука. Но после того, как семья Грей впала в немилость, свёкор Пембрук, пытаясь всячески откреститься от новых родственников, выставил невестку из дома и добился аннулирования ее брака с Генри.

Но вскоре она влюбилась. Будучи фрейлиной ещё при дворе королевы Марии, Екатерина познакомилась с сыном бывшего (читай: казненного) лорда-протектора – Эдуардом Сеймуром, графом Хартфордом. Между ними завязались романтические отношения, и в марте 1559 года Эдуард попросил у леди Френсис Грей руки её дочери. Она дала согласие на их брак, но с условием, что будет получено разрешение от королевы Елизаветы. Однако молодые решили действовать самостоятельно, и в следующем году в доме Эдуарда состоялась тайная церемония бракосочетания, проведенная католическим священником при единственном свидетеле – сестре жениха Джейн Сеймур.

Некоторое время спустя Елизавета отправила Сеймура и Томаса Сесила, старшего сына Уильяма Сесила, во Францию в целях улучшения образования. Уезжая, Эдуард оставил беременной жене документ, удостоверяющий законность их брака, а также предоставляющий ей право на наследство в случае его смерти. Но вскоре она его потеряла.

Тем временем Екатерине в принудительном порядке было предписано сопровождать королеву в летнем «проезде» по Англии. В полном отчаянии, будучи на восьмом месяце беременности, она тайком наведалась в покои всесильного фаворита королевы Роберта Дадли, умоляя о помощи. Однако тот, из страха быть скомпрометированным её ночным визитом, тут же доложил обо всём Елизавете, которая была вне себя от гнева. Брак Екатерины, как представительницы династии Тюдоров и потенциальной наследницы престола, считался вопросом государственной важности, и поэтому она не имела права выйти замуж без королевского дозволения. Незамужняя и бездетная Елизавета также опасалась, что если у той родится сын, это может спровоцировать государственный переворот. Нет, она не могла этого допустить и тут же приказала заключить Екатерину в Тауэр, куда позже к ней присоединился вернувшийся из Франции муж, Эдуард Сеймур.

В целях выяснения обстоятельств все участники этой драмы – Екатерина, Эдуард и вся их прислуга – были допрошены. Супруги не смогли предоставить никаких доказательств законности их брака: у них не было ни официальных записей, удостоверяющих брак, ни следов обвенчавшего их священника, ни свидетелей, так как леди Сеймур к тому времени умерла.

А пока шли разбирательства, 21 сентября 1561 года Екатерина родила в Тауэре своего первенца, названного Эдуардом – традиционным для семейства Сеймур именем. После долгих споров архиепископ Кентерберийский вынес окончательное решение: брак не был узаконен по церковным канонам, и следовательно недействителен и подлежит аннулированию, а сын леди Грей и Сеймура является незаконнорожденным. Помимо этого, Эдуарду предписали внести в казну штраф в размере 15 тыс. марок за «соблазнение девственницы королевской крови». Но несмотря на все запреты, влюбленные продолжали сожительствовать как супруги, и в феврале 1563 года Екатерина родила второго сына – Томаса, названного в честь некогда казнённых родственников Томаса Сеймура и Томаса Грея.

Узнав об этом, королева окончательно потеряла терпение и по ее приказу пара была разлучена: Эдуард вместе со старшим сыном отправился под домашний арест к своей матери герцогине Сомерсет в Ханворт, а Екатерина с малюткой Томасом – к своему дяде Джону Грею в Эссекс. Но несмотря на опальное положение, Екатерина продолжала оставаться главной претенденткой на престол, а рождение двух здоровых сыновей только укрепило её позиции, обеспечив преемственность наследия. Но и тут Елизавете повезло – 26 января 1568 года леди Екатерина Грей умерла от туберкулёза в возрасте 26 лет – видимо, заключение в Тауэре не прошло для нее бесследно. На протяжении всей своей жизни ее муж Эдуард Сеймур подавал прошения о признании его сыновей законнорождёнными, а также о восстановлении их в правах наследников английского престола, за что однажды был еще раз отправлен в Тауэр. По иронии судьбы, его ходатайство было удовлетворено только в 1606 году, когда уже было слишком поздно – Елизавета к тому времени умерла и к власти пришла династия Стюартов.

После смерти Екатерины следующей по линии престолонаследия стояла Мария Грей. Не отличавшаяся ни красотой, ни талантами, она никогда не выказывала серьёзных притязаний на корону. По дошедшим до нас описаниям она была очень маленького роста (чуть выше 120 см), горбатой и безобразной. Елизавета нелестно называла ее «коротышкой, карлицей и уродиной». Тем не менее в 1565 году Мария, как и ее сестра, тайно вышла замуж, также не испросив королевского разрешения, но, правда, заручившись тремя свидетелями. Её мужем стал вдовец Томас Кейес, королевский привратник, который был старше ее в два раза и имел семеро детей. Но узнав об этом браке, Елизавета быстро справилась и с этой угрозой, отправив Томаса во Флитскую тюрьму, а племянницу под домашний арест – вплоть до смерти ее мужа в 1572 году. Овдовевшей Марии разрешили переехать в дом её отчима Адриана Стоукса, а также позволили иногда бывать при дворе. Она умерла бездетной 20 апреля 1578 года в возрасте 33 лет, пережив и своих родителей, и обеих сестёр.

В живых оставалась третья и последняя легитимная претендентка на английский престол – Маргарет Клиффорд, дочь Элеоноры Брэндон. В июне 1553 года ее собирались выдать замуж за Эндрю Дадли (брата Роберта), но когда после прихода к власти Марии I семья Дадли стала непопулярной, она обвенчалась с Генри Стэнли, 4-м графом Дерби. Отношения у них не сложились, и после серии скандалов муж покинул дом, оставив ей кучу долгов и четверых детей, двое из которых умерли в раннем возрасте, а двое, Фердинанд и Уильям, стали поочередно графами Дерби. Еще одна потенциальная угроза елизаветинскому трону!

Маргарет ждала та же судьба, что и предыдущих преемниц. В 1579 году Елизавета посадила ее под домашний арест, а затем обвинила в целой цепочке «преступлений»: она посмела обсуждать предполагаемый брак Елизаветы с герцогом Анжуйским, обращалась к колдуну с целью узнать день смерти королевы, что тогда считалось тягчайшим преступлением, а также планировала ее отравить. В отчаянии Маргарет писала Френсису Уолсингему, что она совершенно невиновна, и что так называемый «колдун» – всего лишь ее личный врач Уильям Рендэлл, который помогал ей избавиться «от болезни и слабости в теле». Несмотря на все ее заверения, врача казнили, а Маргарет просто выгнали со двора. Но она не успокоилась и постоянно жаловалась Елизавете, что находится «в черной темнице горя и отчаяния… обуреваемая потерей милости вашего величества и нуждающаяся в снисходительном сочувствии».

Она умерла в 1596 году, так и не вернув королевскую милость и пережив своего старшего сына Фердинанда. Старшая дочь Фердинанда, леди Анна Стэнли, заняла ее место предполагаемой наследницы престола. Стоит ли удивляться, что Анну, ее сестер и детей так никогда и не допустили к английскому трону?

Смерть королевы

Избавившись от всех возможных наследниц, Елизавета могла расслабиться. К тому же дела в ее стране начали налаживаться – восстание в Ирландии было подавлено, а экономика и торговля, вследствие хороших урожаев, улучшились. Она почувствовала себя опять молодой! Несмотря на свои 69 лет, Елизавета однажды проскакала на лошади 10 миль и затем отправилась на охоту, после чего похвалилась, что лучше себя чувствует, чем десять лет назад. Это было ее бабье лето – великолепное и короткое.

Но затем известия о смерти нескольких ее близких друзей повергли королеву в полное уныние. Особенно ее подкосила потеря племянницы Екатерины Говард, графини Ноттингем, которая умерла 25 февраля 1603 года. Она была старшей дочерью того самого Генри Кэри, сына Марии Болейн, которого считали нелегитимным сыном Генриха VIII.

Екатерина Говард примкнула ко двору Елизаветы еще во времена правления Марии, а когда Елизавета взошла на престол, то она и ее младшая сестра Филадельфия стали ее первыми фрейлинами. С годами Екатерина стала близкой поверенной королевы и прослужила ей целых 45 лет. А теперь ее не стало, и Елизавета осталась одна, совсем одна в своем любимом дворце Ричмонд, пребывая в «постоянной и не проходящей меланхолии». Именно в этом дворце она обычно уединялась в дни скорби и печали, волнений и страхов. Обычно она переезжала сюда с самыми близкими фрейлинами, которым могла полностью доверять, и любимыми питомцами – собачками, обезьяной и др. Но на этот раз она его больше не покинет…

Елизавета сгорела буквально за месяц – ее беспокоили больное горло, лихорадка и плохой аппетит, и она не могла ни есть, ни спать. Роберт Сесил настаивал на том, что Ее Величество должны лечь в постель, но она даже слушать не хотела: «Слово «должна» нельзя применять к королям. Ты ведешь себя так дерзко только потому, что знаешь, что я скоро умру. Если бы ты видел в своей постели то, что вижу я в своей, ты бы не убеждал меня туда идти». Какие же призраки и ужасы преследовали состарившуюся королеву в те дни? Об этом можно только догадываться. Но даже в эти минуты она пыталась отдалить тот момент, когда королевство останется без нее, и отказывалась составить завещание и назвать наследника. Однако Глориана не была бессмертной – ее не смогли спасти никакая лесть и лживые портреты.

После двух недель пребывания на полу в гостиной в окружении подушек, в одной и той же одежде, Елизавета попросила своих слуг помочь ей подняться на ноги, при этом все еще отказываясь идти в постель. Она осталась стоять посреди гостиной целых 15 часов – в полном молчании, прикусив согнутый палец и уставившись в пол, и только потом позволила себя перенести на кровать.

Был вызван архиепископ, который встал на колени у ее изголовья и задал ей последние вопросы, а под конец заключил: «Хотя Вы долгое время были королевой здесь на земле, вскоре Вы уступите свое правление Королю Королей – Господу Богу». Она еле отвечала, держа руку в воздухе и время от времени приподнимая тяжелые веки, в то время как ее ближайшие советники в последний раз пытались вырвать из ее молчаливых уст имя королевского преемника. Но она уже не могла говорить и только указала на корону у своего изголовья. Этот жест был истолкован как указание на Якова – короля Шотландии.

А в это время во дворе, под окнами умирающей королевы, из угла в угол шагал молодой человек по имени Роберт Кэри – племянник королевы (родной брат ее любимой фрейлины Екатерины), который решил не упускать возможности разбогатеть при следующем короле. Он заранее написал Якову о своем намерении первым сообщить ему о смерти Елизаветы и предложил тому не покидать Эдинбург, а пока наблюдал и ждал вместе с остальными.

В 10 часов вечера, 23 марта 1603 года, Елизавета погрузилась в глубокий сон, из которого уже больше не вышла. Она умерла в 2 часа ночи, и вместе с ней прекратилась династия Тюдоров, ради продолжения которой ее отец Генрих готов был идти на все что угодно. И вот теперь, стоило Елизавете испустить последний вздох, как с ее пальца сняли кольцо с сапфиром и бросили его в окно гонцу Роберту Кэри, который тут же вскочил на лошадь и отправился в Шотландию – к следующему королю Великой Британии. Его действительно потом отблагодарили, и он стал управителем дома семилетнего наследника Карла, который в 1925 году унаследовал английский трон от отца.

Уже через несколько часов после смерти Елизаветы глава Совета Роберт Сесил начал приводить в исполнение свои планы. А через три дня в Холирудском Дворце города Эдинбурга Яков VI был провозглашен преемником Елизаветы и английским королем Яковом I. Впервые Англия и Шотландия объединились под одной короной, что и входило в планы Генриха VII сто лет назад.

Гроб с Елизаветой в ту же ночь был отправлен на барже в Уайтхолл, где он простоял пять недель в окружении королевских фрейлин. А в день похорон, 28 апреля, его покрыли черным бархатом и перевезли на катафалке, запряженным четырьмя лошадьми, в Вестминстерское аббатство. Летописец тех времен Джон Стоу писал: «Вестминстер был переполнен – чтобы увидеть похороны, люди стояли на улицах, выглядывали из домов и окон и даже висели на проводах и водостоках. А когда над гробом водрузили ее статую, послышались такие вздохи, стоны и плач, каких еще не знала память человеческая».

Елизавета была похоронена в одной гробнице со своей сестрой Марий. С тех пор сёстры так и лежат под одним надгробием, на котором установлена только одна статуя – Елизаветы. Латинская эпитафия на могиле гласит: «Союзницы на троне и в могиле, сёстры Елизавета и Мария лежат здесь в надежде на воскрешение». А вскоре к ним в часовню прибыла их кузина и вечная соперница Мария Стюарт. В 1612 году, по приказу ее сына, короля Якова I, ее останки были перевезены из собора Питерборо в Вестминстерское аббатство и захоронены напротив гробницы Елизаветы и Марии. Только смерть примирила этих трех выдающихся женщин эпохи Тюдоров…

Дальнейшая судьба Хэтфилд Хаус

А что же случилось с Хэтфилд Хаус, в котором Елизавета провела детство и юность, и который был так близок ее сердцу? Новому королю Якову дворец пришелся не по вкусу, и он отдал его своему главному министру Роберту Сесилу. Взамен король получил семейный дом Сесила под названием Теобальдс в городе Броксбурне. Роберт любил все перестраивать и живо принялся за работу. В 1608 году он разобрал три крыла бывшего королевского замка, использовав их в качестве стройматериалов для постройки нового дома, который вот уже на протяжении 400 лет служит фамильным гнездом графов и маркизов Солсбери из семейства Сесилов. Этот наиболее значительный, сохранившийся до нашего времени, пример якобинской архитектуры и сегодня является семейным домом Роберта Гаскоен-Сесиля, 7-го маркиза Солсбери. А старое, сохранившееся крыло королевского дворца на протяжении 300 лет использовалось как конюшня, и только в 1915 году было восстановлено 4-м маркизом Солсбери.

Сегодня Хэтфилд Хаус – популярное место для туристов, так как здесь находится множество вещей, связанных с Елизаветой, включая пару перчаток и шелковые чулки, в то время только появившиеся в Англии. Королева с вниманием относилась к моде и впервые появилась в перчатках, удлиненных до локтей, в 1566 году на официальном мероприятии в Оксфорде. В библиотеке Хэтфилда можно также увидеть пергамент длиной в 6.7 м, отображающий родословное древо королевы вплоть «до Адама и Евы», а в Мраморном Холле – «горностаевый» портрет Елизаветы под названием «Радужный портрет» кисти миниатюриста Хиллиарда.

Залы для приемов украшают картины известных мастеров, дорогая мебель, доспехи и оружие. Здесь есть много подлинных элементов эпохи короля Якова I – парадная дубовая лестница с подходящим названием Большая лестница, украшенная резными фигурами, а также редкое витражное стекло в часовне. Дети обычно в восторге от Национальной коллекции солдатиков, насчитывающей более 3 тысяч миниатюрных фигурок, выстроенных в боевые порядки.

Огромная прилегающая территория площадью 1620 га представляет собой чудесный английский парк с фруктовыми садами и пахучими травами, фонтанами и прудами, живыми изгородями, дорожками и дикими зарослями для исследований. Травяной и Душистый Сады, старейшие в Англии, были высажены еще в XVII-м веке автором проекта Традескантом-младшим – он специально ездил в Европу, чтобы привезти оттуда деревья и растения, которые прежде не росли на этой земле. Но в XVIII-м веке сады заросли и были забыты, пока маркиза Солсбери не начала их восстановление во времена королевы Виктории. А в годы Первой мировой войны на территории Хэтфилда проходили испытания первых танков. В парке были вырыты траншеи и кратеры, покрытые колючей проволокой и символизирующие линию западного фронта. Дворец и прилегающий сад также много раз служили постановочным интерьером для фильмов.

Тайны Елизаветы

Елизавета, несомненно, является легендой своего времени и самым прославленным британским монархом. Она правила Англией твердой рукой долгих 45 лет, и была властной, хитрой, чувственной, безжалостной и женственной одновременно. Но сколько секретов и нераскрытых тайн кроется за этой славой? Почему она никогда не вышла замуж и не обеспечила наследника? Как она смогла одержать победу в мире мужчин? Как получилось, что она осталась «девственницей»? Было ли это ее выбором и основным рычагом власти, или вызвано каким-то физическим дефектом? Так или иначе, несмотря на многочисленные просьбы парламента, Елизавета отказалась стать обыкновенной домохозяйкой, и многие начали спрашивать почему. Это стало самой большой тайной ее правления и причиной для слухов, историй и дальнейших предположений.

Некоторые объяснения можно получить из свидетельств ее ранней молодости. Девятилетнюю Елизавету очень потрясла казнь пятой жены отца – Екатерины Говард, причем гораздо больше, чем смерть собственной матери, которую она почти не помнила. Так как ее родители не были хорошим примером для подражания, возможно, Елизавета получила ценный урок – жизнь в тюдоровской Англии может быть жестокой, особенно для женщин. Предполагают, что именно тогда у нее сформировалось стойкое неприятие брака. О своем странном решении никогда не выходить замуж молодая принцесса призналась в своей переписке шестой жене Генриха, Екатерине Парр.

Существует другая, «романтическая», версия – якобы Елизавета сказала своему другу детства, Роберту Дадли, что никогда не выйдет замуж, так как для неё любое подчинение мужчине отныне ассоциируется со смертью. Это упорство вовсе не было её странным капризом или, как склонны считать многие романисты и историки, следствием её тайной физической или психической ущербности. Ведь в свои 9 лет она не могла знать о какой-либо ущербности…

Историки считают, что отвращение к будущим сексуальным отношениям у 13-летней Елизаветы мог также вызвать ее опекун Томас Сеймур, который домогался ее тела и руки. Но достаточно ли было одной любовной истории, чтобы отвратить ее от замужества? Ведь многие люди преодолевают подобные обстоятельства и затем продолжают нормально функционировать в дальнейшей жизни. А Елизавета была молодой, физически крепкой женщиной, независимой и сильной, к тому же очарованной Сеймуром. Почему же она отказалась выходить замуж и рожать детей? Вступив на престол в свои 25 лет, Елизавета могла выбрать себе в супруги любого заморского принца или английского дворянина, родить наследника и продолжить династию Тюдоров. Ведь именно об этом мечтал ее отец.

Другой загадкой являются слова, произнесенные Робертом Сесилом и которые будут повторять еще многие столетия: «Она больше, чем мужчина, но меньше, чем женщина». Это правда, что Елизавета порой выказывала больше храбрости и упорства, чем любой мужчина ее возраста. Но что скрывалось за словами «меньше, чем женщина»? Врач однажды предупредил Елизавету, что родить ребенка ей будет нелегко. Имел ли он ввиду обычные опасности беременности, или же подозревал что-то еще?

Ходили слухи, как дома, так и при европейских дворах, что Елизавета была наделена физической аномалией – непроницаемая пленка делала ее неспособной к половому акту и зачатию ребенка. В апреле 1559 года испанский посланник граф Фериа писал: «Если мои шпионы не лгут, а я считаю, что они этого не делают, по определенной причине, которую они недавно поведали мне, я понял, что она (Елизавета) не будет иметь детей». Но достоверно это, конечно же, никому неизвестно.

Странными для нравов двора были и близкие взаимоотношения Елизаветы с гувернерами, которые были приставлены к ней еще с детства. Елизавета держала их рядом и всячески осыпала милостями даже после того, как перестала нуждаться в их опеке. Сэр Роберт Тэрвитт писал Эдварду Сеймуру в 1549 году: «Я уверен, что есть тайна между Леди, госпожой Кэт Эшли (гувернанткой Елизаветы), сэром Томасом Перри и Бланш Перри, в которой они до самой смерти не признаются».

Но дальше еще больше. Поговаривали, что королева вообще не была женщиной. Этот слух родился в одной из тихих деревень под названием Бисли, расположенной в 85 милях от Лондона и не изменившейся с тех времен. Здесь располагалось одно из охотничьих поместий Генриха VIII – Оверкорт, куда, согласно легенде, увезли десятилетнюю Елизавету подальше от чумы, которая свирепствовала в Лондоне. Но это якобы не спасло принцессу – она слегла с высокой температурой, и через несколько часов умерла.

Перепуганные гувернантки, ожидая прибытия Генриха, опасались, что за такое известие жестокий и импульсивный король бросит их в темницу. Спрятав тело девочки, слуги бросились в окрестные деревни в поисках похожей на нее юной сельчанки. Они рассчитывали на время подменить Елизавету другим ребенком и только после отъезда короля сообщить ему об этом печальном событии. Тогда, возможно, гнев монарха не будет таким сильным и им удастся избежать сурового наказания. Однако подходящей девочки не нашлось, и в роли умершей принцессы было решено представить ее ровесника – мальчика, с которым она жила в одном доме и с которым дружила.

Выбор хитрых гувернанток был не случаен. В то время многочисленные королевские бастарды принимались в семьи и воспитывались вместе с законными детьми монарха, хотя были лишены прав на престол. Существует мнение, что Невилл (так звали мальчика) был внебрачным сыном Генриха VIII и имел внешнее сходство с Елизаветой – рыжие волосы, одинаковый рост и возраст. Мешало только одно обстоятельство – он был мальчиком, хотя в такой критической ситуации и это уже не казалось помехой. Итак, подмена была ловко осуществлена. Но остается один вопрос: как король мог этого не заметить?

Может показаться удивительным, но он действительно мог ничего не заметить. Ведь последний раз Генрих видел свою младшую дочь в трехлетнем возрасте. Мало того, после казни ее матери он вообще хотел о ней забыть! План сработал столь хорошо, что король до конца своих дней не узнал о подмене. Правда это или нет, но история с Бисли Бой продолжала передаваться из поколения в поколение на протяжении 400 лет, и многие жители до сих пор в нее верят. В деревне даже установилась традиция – в майские праздничные дни мальчиков наряжают в одеяния принцессы.

В 1870 году эта история получила новое подтверждение – в то время как очередные владельцы поместья Оверкорт решили избавиться от старых камней и плит в запущенном саду. Когда рабочие подняли верхний камень поросшего мхом саркофага, перед ними предстали останки девочки-подростка, и после тщательного осмотра было сделано заключение, что она жила в эпоху Тюдоров, и на момент смерти ей было примерно 11 лет. Примечательно, что каменный гроб стоял в саду под окном комнаты, в которой принцесса обычно спала. Присутствовавший при его вскрытии преподобный Томас Кэбл, человек не склонный к шуткам и розыгрышам, был уверен, что их глазам открылся прах настоящей дочери Генриха VIII. Священник перезахоронил останки, но со временем новая могила «подлинной Елизаветы» затерялась. Сохранились лишь фрагменты одежды из тонкого шелка и парчи.

Эту версию совсем недавно решил проверить археолог из Бристоля, прибывший в Бисли для того, чтобы осмотреть пустой гроб. Он установил, что тот действительно был средневекового происхождения, но был изготовлен за 200-300 лет до рождения Елизаветы. Тут нужно заметить, что во времена Генриха VIII гробы могли валяться повсюду – монастыри были разрушены, а кладбища разрыты. Если Елизавета умерла неожиданно, то вполне вероятно, что для ее тайного захоронения могли использовать чужой гроб.

В 1910 году история с Бисли Бой получила новую огласку, когда ирландский писатель Брэм Стоукер опубликовал свою книгу «Знаменитые самозванцы», в которой посвятил этой теме целую главу. Все началось с того, что он вместе со своим другом, актером Генри Ирвингом, подыскивал на лето дом в живописных местах Котсуолла, что в графстве Глостершир. Приехав в деревню Бисли для осмотра очередного коттеджа, друзья попали на театрализованный праздник «День королевы», где роль юной принцессы играл мальчик, одетый в костюм елизаветинской эпохи. Заинтересовавшись юным исполнителем, гости стали расспрашивать жителей о причине такого странного перевоплощения и услышали интригующую историю.

Стоукер никогда не утверждал, что эта история правдива, но полностью не исключал такой возможности. Он считал, что к разгадке этой тайны существует много ключей, но чтобы докопаться до истины, нужно принимать во внимание все факты и свидетельства. Стоукер, например, заметил, что после «подмены» литературный стиль Елизаветы совершенно изменился. Сохранилось письмо Роджера Эшема, ее педагога и наставника, ректору Страсбургского университета, датированное 1550 годом. Он писал, что ум принцессы удивительным образом освободился от женской слабости, и теперь она всем образом своей жизни скорее напоминает юношу, чем девушку, проявляя полное равнодушие к украшениям и внешнему блеску.

После смерти Елизаветы и восшествия на престол сына Марии Стюарт в народе родилась поговорка: «Елизавета была королем, а Джеймс стал королевой». Мужественность его предшественницы, ее волевые решения, острый ум, неженская хватка, категорический отказ выходить замуж и рожать детей, действительно дают веские основания думать, что королева Англии Елизавета I Тюдор не была представительницей слабого пола.

Но возможно ли, что приверженцы «истории о подмене» просто пытались доказать «невозможность» женского правления? Дело в том, что в те времена королем мог быть только мужчина, и такое понятие, как «могущественная женщина», было малопонятным и даже неприемлемым. А то, что могущественная женщина осознанно отказывалась продлить королевскую династию и оставить корону своему наследнику, было вообще немыслимым!

Книга Стоукера вызвала нешуточный резонанс и возбудила новые слухи и сплетни, основанные больше на внешности королевы – она выглядела слишком мужественной и даже мужеподобной и имела слишком длинные пальцы, что подтверждает статуя на ее могиле, а также картины и ее оставшиеся перчатки, выставленные на дисплее в Хэтфилд Хаус. Она использовала толстый слой грима на лице, чем могла прикрывать грубую кожу и следы от бриться, в то время как другие утверждают, что она просто скрывала шрамы после перенесенной оспы. Она рано облысела и носила парики. Потеря волос к сорока годам – обычное явление для мужчин, но большая редкость для женщин. А почему она всегда носила высокие воротники, состоящие из множества складок и прикрывающие шею? Не прикрывало ли это модное новшество обычный мужской кадык? А ее любовь к охоте и скачкам? Ведь она так уверенно держалась в седле и могла обогнать любого мужчину.

В 1911 году газета «Нью-Йорк таймс» опубликовала разгромную рецензию, обвинив Стокера в популяризации чепухи. Однако немногие спешили согласиться с мнением обозревателя газеты – уж слишком много было тайн в жизни королевы Англии. Раздавались голоса с требованием эксгумировать ее прах, покоящийся в Вестминстерском аббатстве, чтобы провести соответствующую экспертизу. Однако королевская семья категорически запретила любые исследования, оставив широкое поле для слухов и домыслов. Придет время и тайна, возможно, откроется, но пока все эти измышления воспринимаются историками как скандальный вымысел.

Но если принцессу не подменили на мальчика, то чем иным можно объяснить поведение Елизаветы? Научное исследование, опубликованное в 1985 году, дает возможное биологическое объяснение. Психолог Р.Бакан сравнил некоторые черты Елизаветы с генетическим состоянием под названием «синдром нечувствительности к андрогенам», который служит причиной «мужского псевдогермафродизма». Люди с этим синдромом имеют как мужские, так и женские половые органы. При рождении ребенка видны только женские половые органы, а неопущенные яички находятся внутри. Они производят тестостерон, который организм почему-то не узнает, и поэтому ребенок развивается как девочка. Разница обычно заметна только в период полового созревания.

Возможно, именно это и случилось с принцессой. Королевские акушеры определили, что родилась девочка, но затем в подростковом возрасте Елизавета заметила половые изменения и решила избегать физической близости. Да, она определенно обладала физическими признаками, присущими людям с «синдромом нечувствительности к андрогенам» – она была высокого роста, сильная, с длинными руками и пальцами. Не потому ли в своем завещании она потребовала, чтобы ее тело не вскрывали и ни под каким предлогом не бальзамировали?

И все-таки, что же она пыталась скрыть? И как объяснить ее любовные романы с мужчинами? И особенно ее «единственную настоящую любовь» к Роберту Дадли? Ведь существовала еще одна загадочная история, согласно которой Елизавета тайно родила от Роберта сына. И что интересно, косвенные доказательства этой теории существуют!

В бумагах испанского министра Френсиса Энгелфилда, который долгие годы был шпионом при английском дворе, были найдены три письма, направленные им в 1587 году испанскому королю. В них сообщалось, что на борту корабля, пришедшего в Испанию из Франции, был задержан подозрительный англичанин. Во время допроса он признался, что его зовут Артур Дадли и что он является незаконнорожденным сыном Роберта Дадли и английской королевы Елизаветы. По его словам, он родился между 1561 и 1562 годами, и сразу же после рождения няня королевы Кэтрин Эшли отдала его на воспитание в семью Роберта Саузерна, которого Артур считал своим отцом. Но тот только на смертном одре открыл сыну тайну его рождения. В британском государственном архиве хранится завещание Роберта Саузерна, и на нем в качестве свидетеля расписался Джон Смит. Таким образом, эти люди – совершенно реальные исторические личности.

Эту теорию поддерживают также и другие факты. Во многих письмах иностранных послов, работавших при английском дворе, достаточно часто встречаются упоминания о том, что приблизительно в 1560 году королева заболела «скорее всего, водянкой», ибо её «невероятно раздуло, особенно в области живота». В письменных молитвах Елизаветы после 1562 года начинают появляться слова, которых до того времени не было и которые не поддаются объяснению. Так, например, она просит Бога простить ее грех (без указания на характер греха), и это совпадает по времени с предположительным рождением Артура.

Так кем же был Артур Дадли? Незаконным сыном или самозванцем? Вопрос о его подлинной личности до сих пор продолжает оставаться открытым. И если предположить, что он действительно был незаконным сыном, это означает, что королева была далеко не девственницей. Так или иначе, она забрала все свои секреты с собой в могилу и вошла в историю как самая загадочная женщина всех времен и народов…

Наследие Елизаветы

За всю историю Англии ни одного монарха так не любили и не обожали, как Елизавету. Она доказала, что женщина не только может править страной, но и править успешно, и выжила благодаря тому, что тщательно продумывала все свои слова и поступки. Именно так она справлялась со своими монаршими обязанностями. Она была первым Тюдором, который понял, что монарх управляет страной с помощью народного согласия, и поэтому всегда работала с парламентом и советниками. Их отношения строились на полном доверии и открытом высказывании своего мнения – стиль правления, которому преемники Стюарты перестали следовать.

Если Генрих VIII создал национальную идею Англии, то его дочь стала ее живым воплощением. С приходом Елизаветы нация обрела новую уверенность и чувство национальной идентичности и суверенитета. И хотя королева следовала в основном оборонительной внешней политике и одним из ее лозунгов было: «video et taceo» («Вижу, но молчу»), ее правление повысило статус Англии и сделало ее ведущей европейской державой. Даже ее злейший враг, Папа Римский Сикст V, отдал должное Елизавете: «Она всего лишь женщина, всего лишь хозяйка половины острова, и все же она заставила Испанию, Францию, Империю и всех остальных бояться себя. Мы все ее боимся».

Да, она была чудом истории. Поэтому этот отрезок истории Англии назван в ее честь – елизаветинской эпохой. В эту эпоху английские корабли совершили несколько кругосветных путешествий, разбили непобедимую Армаду и спасли Англию от испанского вторжения. Шекспир писал свои драмы, а Спенсер свои поэмы. Английская знать и заморские принцы предлагали ей свою руку и сердце. В то время как она, королева-девственница, отдала свою любовь самому верному любовнику – английскому народу. Она не смогла сделать только одного – того, что каждый король считал своим неотъемлемым правом – передать корону наследнику своего рода.

Залогом своего успеха Елизавета считала Бога, честный совет и любовь своих подданных, при этом гордясь тем, что она «просто англичанка». В молитвах она благодарила Бога: «Когда войны и мятежи с лютыми гонениями досаждали почти всем королям и странам вокруг меня, мое правление было миролюбивым, и мое королевство являлось вместилищем твоей страдающей церкви. Любовь моих людей осталась непоколебимой, а заговоры моих врагов расстроенными».

Многие подданные оплакивали Елизавету, но некоторые при известии о ее смерти почувствовали облегчение. Хотя с приходом короля Якова ожидания были высокими, со временем они сошли на нет, и к 1620 году началось ностальгическое возрождение культа Елизаветы. Годфри Гудмэн, епископ Глостерский, вспоминал: «Когда мы познали, что такое шотландское правительство, тогда Королева, казалось, возродилась. И затем память о ней приумножилась».

Триумфальный образ, который Елизавета культивировала в конце своего правления, несмотря на военные и экономические трудности, теперь принимался за чистую монету и ее репутация начала раздуваться. Ее правление идеализировалось как время, когда корона, церковь и парламент работали в конституционном единстве. Ее расхваливали как героиню протестантизма и правителя золотой эры.

В предисловии к Библии короля Якова ее описывали как «яркую западную звезду королеву Елизавету, прославленную на века». И в какой-то степени это было правдой. Она осветила ярким светом как свою нацию, так и остальной мир, и ярко светит до сих пор. И если обычно свет многих звезд быстро угасает, то достижения Глорианы продолжают жить и вдохновлять ее соотечественников на протяжении вот уже четырех столетий.

Сегодня правление страны королевой кажется привычным. Елизавете II удалось взойти на престол, избежав сложнейших проблем, с которыми четыре века назад столкнулась ее тезка. Однако, в отличие от ее предшественников из средневековья и тюдоровской эпохи, теперешняя королева не правит, а только властвует. Открывая заседание Парламента в Палате Лордов Вестминстера, она произносит не свои собственные слова, а слова правительства. Женщина, обладающая реальной властью, до сих пор является исключением, а не правилом, и со времен средневековья суть власти практически не изменилась…

Оглавление

Вступление

Часть 1 Генрих VIII

  У истоков династии

  Война Алой и Белой Розы

  Свержение Ричарда III

  Генрих VII и самозванцы

  Сыновья

  Новый король Генрих VIII

  Первая жена: Екатерина Арагонская

  Генрих-воин

  Генрих-миротворец

  Новый союзник

  Генрих-любовник

  Развод

  Вторая жена: Анна Болейн

  Реформация церкви

  Восстание Роберта Аска

  Третья жена: Джейн Сеймур

  Четвертая жена: Анна Клевская

  Пятая жена: Екатерина Говард

  Война с Шотландией

  Шестая жена: Екатерина Парр

  Дальнейшая судьба Хэмптон Корт

Часть 2 Елизавета I

  Благая весть

  Счастливое детство

  Обучение королевских детей

  Примирение с отцом

  Интриги братьев Сеймур и их падение

  Восхождение Джона Дадли

  Завещание и смерть короля Эдуарда

  Междуцарствие

  Королева девяти дней Джейн Грей

  Первые шаги королевы Марии I

  Восстание Томаса Уайетта-младшего

  Расправа с Джейн и ее семьей

  Заключение Елизаветы

  Замужество Марии

  Расправы с протестантами

  Война с Францией

  Болезнь и смерть королевы Марии

  Первые шаги королевы Елизаветы

  Коронация

  Брачные игры

  Иностранные претенденты

  Соперница Мария Стюарт

  Северное восстание 1569 года

  Заговор Ридолфи 1571 года

  Герцог Анжуйский

  Потеря союзника

  Заговор Бабингтона 1586 года

  Война с Испанией

  Испанская Армада

  Победа

  Смерть фаворита Роберта Дадли

  Продолжение войны с Испанией

  9-летняя война с Ирландией

  Падение фаворита Роберта Деверё

  Последние годы правления Елизаветы

  Вопрос наследника

  Смерть королевы

  Дальнейшая судьба Хэтфилд Хаус

  Тайны Елизаветы

  Наследие Елизаветы Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg