«Таежные отшельники»

Таежные отшельники (fb2) - Таежные отшельники 7200K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Игорь Павлович Назаров

Игорь Павлович Назаров Таежные отшельники: Лыковы и мы

Об авторе:

Игорь Павлович НАЗАРОВ, 1938 года рождения, заведующий кафедрой анестезиологии и реаниматологии ФУВ КрасГМА, д.м.н., профессор, академик РАЕН и МАНЭБ, главный анестезиолог-реаниматолог Красноярского края, президент регионарной Ассоциации анестезиологов-реаниматологов, член Президиума и почетный член Всероссийской Федерации анестезиологов-реаниматологов, член Редакционных советов журналов «Вестник интенсивной терапии», «Сибирское медицинское обозрение», «Актуальные вопросы интенсивной терапии». Автор более 1160 печатных работ, 44 монографий, 22 патентов на изобретения по России, свыше 170 рационализаторских предложений. Под его руководством успешно выполнено 34 кандидатских и 4 докторских диссертации. Награжден нагрудным знаком «Почетный работник высшего профессионального образования Российской Федерации», серебряной медалью Ивана Павлова Российской Академии естественных наук «За вклад в развитие медицины и здравоохранения», почетной медалью «Российский император Петр 1» Международной Академии Наук о Природе и Обществе «За заслуги в деле возрождения науки и экономики России». «Почетный профессор» Красноярской государственной медицинской академии. Стаж работы в анестезиологии-реаниматологии 46 лет, врач высшей категории. В течение многих лет посещал и лечил известную семью староверов Лыковых, обосновавшихся в глухой Саянской тайге. Посещал он и староверов северной тайги. Суровая и завораживающая красота природы Красноярского края так же отражена в путевых записках путешественника и врача.

Глава первая Лыковы и мы (путевые заметки врача)

В первый раз я посетил семью старообрядцев Лыковых, долгие годы проживших в глухой Саянской тайге в полной изоляции от людей, в октябре 1980 года. В чрезвычайно тяжелых условиях, почти с «голыми руками», они выстояли, выжили. Жизнь поставила жестокий, но очень интересный с многих точек зрения, эксперимент, который еще раз подтвердил огромные возможности и резервы человеческого организма и духа. В то время в семье Лыковых было пять человек. Прошло три года. Из публикаций В. М. Пескова в «Косомольской правде» весь мир узнал о необычной и во многом трагичной судьбе этой семьи. В их жизни за последние годы произошло много перемен. Самое печальное то, что трое из Лыковых (Дмитрий, Саввин и Наталья) быстро, один за другим, скончались. Что произошло? Отчего? Как сохранить жизнь остальных Лыковых? Эти и многие другие вопросы волновали тысячи людей. И вот мы вновь отправляемся к Лыковым, в глухой Саянский уголок — «таежный тупик», как не очень удачно назвал это место Василий Песков. Второе наше пребывание у Лыковых было более продолжительным, чем первое в 1980 году. Оно составило две недели — с 17 по 30 августа 1983 года. О некоторых впечатлениях, вынесенных из этой и последующих экспедиций, и рассказывается в заметках, сделанных мною в пути.

Трагедия в Саянах

13 августа 1983 года. Выехали на поезде из Красноярска до города Абакана. Состав экспедиции: писатель Лев Степанович Черепанов (наш руководитель), художник Эльвира Викторовна Мотакова, врач Николай Михайлович Гудыма и автор этих заметок. В поезде разговор все время возвращался к Лыковым, и нам с Львом Степановичем, уже побывавшим у них в 1980 году, приходится отвечать на многие вопросы наших товарищей. Николая Михайловича, как врача, в первую очередь интересовали медицинские проблемы. Вспоминаю, что в то время меня очень удивил факт не использования Лыковыми в рационе питания поваренной соли. А ведь известно, что хлористый натрий принимает активное участие в жизнеобеспечении, и его недостаток может привести к тяжелейшим сдвигам в организме, вплоть до нарушения психики, потери сознания, острой сердечно-сосудистой недостаточности и гибели человека. Медицинское обследование Лыковых в прошлый раз было затруднено нашим коротким пребыванием у них (два дня) и, конечно, тем, что их вера (старообрядничество) резко ограничивает контакт с «мирскими» людьми. Поэтому те методы исследования, которые обычно применяют врачи (пальпация, перкуссия, аускультация, не говоря уже об инструментальных методах и взятии анализов крови и мочи), были не применимы в данной обстановке. Пришлось ограничиться чисто внешним восприятием и выяснением анамнеза (история жизни и болезни). В то время семья Лыковых состояла из пяти человек: отец — Карп Осипович, 84 лет; сыновья — Саввин, 55 лет; Дмитрий, 44 года и дочери — Наталья, 50 лет и Агафья, 39 лет. Этот возраст был записан мною со слов самих Лыковых. По внешнему же виду все они выглядели на 10–15 лет моложе. Рост у всех ниже среднего: самый высокий — Карп Осипович (примерно 156–158 см), самая низкая — Агафья (148–149 см). Телосложение правильное, пропорциональное, каких либо врожденных и приобретенных уродств и дефектов не определялось. Отмечалась быстрая подвижность и повышенная эластичность движений всех Лыковых (как гимнастов или акробатов). Например, Карп Осипович в его солидном возрасте свободно доставал с земли упавший предмет, не сгибая ноги в коленях. Походка у всех свободная, раскованная, несколько (особенно у дочерей) семенящая: вероятно, так легче ходить по горам, среди которых они живут. Клинических признаков гипонатриемии (пониженного содержания натрия), которую можно было предположить, учитывая отсутствия в диете поваренной соли, не отмечалось. Передние зубы у всех Лыковых были сохранены, на них — отложение камней (чистить зубы у них привычки не было). Речь у Карпа Осиповича правильная, понятная, у остальных Лыковых речевая артикуляция несколько нарушена, что связано не с наличием каких-либо дефектов челюстно-лицевого и дыхательного аппаратов, а, вероятно, с отсутствием большой разговорной практики и длительным чтением молитв в определенном стиле и ритме. В психическом состоянии Лыковых отклонений не отмечалось. Они уравновешены, приветливы, доброжелательны, разговорчивы, любознательны, рассуждают логично. Непосредственны, как дети (за исключением Карпа Осиповича), смешливы (особенно Дмитрий и Агафья). Память у всех хорошая, особенно у Агафьи. Отмечается хорошая приспособленность Лыковых к суровым условиям сибирской тайги. При нас они ходили босиком при температуре -3–5 С, свободно чувствовали себя при этой температуре в легкой одежде из конопляной ткани, копали картошку голыми руками из-под снега.

Из рассказов выяснено, что Лыковы болели в основном от травм и «надсады», иногда бывали «нарывы» (вероятно, связанные с повреждением кожи и загрязнением) и «простуды», болели зубы. Лечатся Лыковы травами: живолозник (жимолость), черника — «от живота», брусничник — «от головы», крапива — «от надсады и ударов», подорожник и «желтоцвет» — «от нарывов».

Физическая тренированность и выносливость у Лыковых высокая. Об этом свидетельствует огромный объем работы, проделываемый ими, и отдельные наши наблюдения. Так, например, когда Карп Осипович сопровождал нас из нижней избы в верхнюю — дорога шла почти все время в крутую гору — он свободно разговаривал, тогда как участники нашей экспедиции обливались потом (при минусовой температуре воздуха) и из-за одышки не могли произнести ни слова.

Питались Лыковы дважды в сутки, принимая довольно много пищи за один раз. Пища их обычно состояла из картошки, вареной «в мундирах», похлебки из горстки пшеницы, репы и нечищеной картошки. Рыбу (хариус) употребляли нечасто, вареную и сушеную; мясо очень редко (когда в ловчую яму удавалось поймать марала или лося). Широко применяли кедровый орех в натуральном виде или кедровый сок — толченый кедровый орех с водой. Хлеб — смесь муки и толченой картошки. Чай не пили, воду употребляли не кипяченую. Табак и спиртные напитки у них не в ходу — под запретом. Бани не имеют, мыла не знают, лишь иногда споласкивают руки водой (больше чисто символически).

14 августа. Прибыли в Абакан. В тот же день на автобусе уехали в с. Таштып (155 км). Ночевка в гостинице «Тасхыл» (в переводе с хакасского — «Гора»).

15 августа. С утра сразу на аэродром и в 10 ч.44 мин. самолетом АН-2 вылетели на Волковский участок, где геологи ведут разведку железорудного месторождения.

Под крылом самолета величественная картина безбрежной Саянской тайги. Постепенно горы увеличиваются по высоте и вот уже местами сверкают гольцы, покрытые снегом. Видны озера, маленькие и большие. Но самое красивое и самое большое, конечно, «Черное озеро», богатое рыбой. За время полета (более часа) селений практически нет, промелькнули только несколько домиков на «Горячем ключе» — минеральном источнике с лечебной водой и грязью, про который рассказывают легенды. Целительная сила его давно известна, однако добраться до него трудно и строительство курорта на нем, вероятно, дело далекого будущего.

В 11 ч. 50 мин. самолет приземляется на аэродроме геологов, устроенном на косе р. Абакана. По прямой до Таштыпа это около 200 км. Встретил нас Анатолий Иванович Ломов, буровой мастер, наш старый знакомый по экспедиции в 1980 года.

Воспоминания, обмен новостями и, конечно, спешим узнать, как дела у Лыковых. Из рассказа Анатолия Ивановича выясняем, что Дмитрий, Саввин и Наталья умерли в октябре-декабре 1981 года. Похоронили их в «колодах», выдолбленных из дерева. Причину их смерти, очевидно, нам еще предстоит уточнить в личной беседе с Лыковыми, оставшимися в живых. Когда геологи предложили дать таблетки больны Саввину и Наталье, дед сказал, что каждый живет столько, сколько ему отпустил бог и отказался от лечения. На похороны приезжал племянник Карпа Осиповича со своим сыном. Уговаривали Карпа Осиповича переехать в Алтайский край, в лесхоз, где они живут. «Кто хочет, работает в лесхозе, а кто не хочет — занимается свои хозяйством. Власти не притесняют», — говорил племянник. Однако Карп Осипович отказался уезжать.

По словам Агафьи, Дмитрий перед смертью отказался от причастия. Что это? Протест? В последнее время в семье Лыковых появились разногласия. Дед жаловался, что его не слушаются сыновья. Новую избу в основном делали сестры. По словам А. И. Ломова, при посещении геологов Дмитрий затягивал время ухода — не хотелось ему уходить от людей. У геологов все Лыковы уже спали на кроватях, а не на полу, как три года назад. Свободно ходили по поселку, даже в одиночку. Дмитрию особенно нравилось смотреть, как работает лесопилка. При очередном посещении геологов, Карп Осипович посмотрел цветной телевизор, махнул рукой и сказал: «Баловство одно, однако!»

По рассказу Ломова, у Лыковых за последние годы побывали уже многие люди: группа туристов из Алтайского края, три раза приезжали родственники (племянник пенсионного возраста с сыном), свояк (около 75 лет), какой-то богомольный, три человека из Казанского университета (записали их говор и сказали, что это выходцы из северного Урала — о речи деда), группа школьников пришла пешком через хребет, и еще было несколько человек. В июле 1983 года Лыковых навестил журналист В. М. Песков, пробыл два дня.

Кто-то в посылке прислал Лыковым «Сикстинскую мадонну» Рафаэля (вырезка из журнала). Агафья внимательно посмотрела, и сказала: «Однако не нашей веры», — и не взяла. Мадонна до сих пор висит на стене в одном из домиков геологов.

А. И. Ломов рассказывает: «Жду Карпа Осиповича в его избе. Наконец он появляется. Идет, несет полкуля паданки (упавшие кедровые шишки) и ворчит: „Вот привязался, целый день за мной ходит“». Это он про медведя. Дед собирает шишки в кучу и идет к другому кедру собирать следующую, чтобы потом все сразу сбросать в мешок. А медведь тут как тут. Лапами сгребает шишки и с удовольствием их лопает.

Или еще один эпизод. Дед идет в валенках по талому снегу, лужам и воде. А под крышей у него стоят 4 пары резиновых сапог (подарок геологов). Его спрашивают: «Почему же в валенках, а не в сапогах?» Отвечает: «А так мягче».

По словам Ломова, родственники Карпа Осиповича осуждают его за то, что он ушел из мира и дети его не имеют семей.

16 августа. Ждали на Волковском участке вертолет, чтобы он подбросил нас поближе к Лыковым. Вертолет не прилетел. Пробовали рыбачить в р. Абакане на удочку и на «санки». Ничего не поймали. По словам геологов, в этом году в реке совсем нет рыбы. Ночевали в доме геологов.

17 августа. Утром прилетел вертолет МИ-8. Загружаем рюкзаки, спальные мешки, получаем последние наставления от Анатолия Ивановича, как идти к Лыковым от «болота», места посадки вертолета. С нами летит еще один человек — Вячеслав, археолог из Одессы, у которого есть несколько свободных дней и он непременно хочет побывать у Лыковых.

МИ-8 раскручивает свои 10-метровые винты и берет курс вверх по р. Абакану. Через 10 минут за иллюминатором мелькают «пашни» и избы Лыковых, сначала нижняя, а затем и верхняя, к которой мы должны будем идти. Запоминаем направление. Вертолет вскоре зависает над болотом, снижается до полутора-двух метров. Бесконечные кочки, между которых видна вода. Сбрасываем наши вещи и выпрыгиваем сами. Вихрь от винтов пригнул траву, срывает с нас шапки. Вертолет взмывает вверх и по каньону р. Абакан уходит назад. Сразу наступает оглушительная тишина. Прыгая по кочкам, перетаскиваем свои вещи на опушку леса возле болота, делим груз на две части. Одну развешиваем повыше на деревьях, чтобы не достали звери (медведь), другую — берем с собой и отправляемся к Лыковым по едва заметной тропочке. Шли около часа и вышли к верхней избе в «Золотую долину» (так мы ее называли в октябре 1980 года, когда впервые увидели залитую солнцем в золоте осенней лиственницы). Из избы выглянуло любопытное лицо Агафьи и исчезло.

Новая встреча с Лыковыми была радушной. Агафья вспомнила, что мы были у них «осенью». Карп Осипович запомнил Льва Степановича, как «писаря Леонтия», а меня, как врача по имени Георгий (они не знают имени Игорь — нет в их святых писаниях, поэтому называли меня Егор или Георгий — «Георгий Победоносец», как в шутку говорила Агафья). Как три года назад, сразу нас начали потчевать картошкой, кедровым орехом. Карп Осипович указал на место, где можно остановиться и развести костер. На этом месте уже останавливались В. М. Песков и трое лингвистов из «Казанского города», как сказал Карп Осипович.

Разбили одну палатку, сложили в нее вещи и отправились вновь на болото за оставленными вещами. Вернулись к 16 часам.

Разговаривали с Лыковыми, читали письма, которые присылают со всех концов Союза. Интересны адреса, по которым приходят эти письма. Например: Юг Сибири, Красноярский край, г. Абакан, село Абаза, Таежный тупик (из «Комсомольской правды»). Лыкову Карпу Осиповичу. Или: г. Абакан — 662 600. Поселок геологов, геологу Ерофею. Передать Таежный тупик. Лыкову Карпу Иосифовичу.

На письма отвечает Агафья, выводя крупным почерком старославянские буквы. Прошу ее написать что-нибудь мне в записную книжку. Берет шариковую ручку и четко выводит: «Игорь Павлович Назаров месяца августа 4 день от Адама лета 7491 писава Агафья». Буквы, конечно, старославянские, цифры написаны буквами, как было раньше принято (например, цифра 4 писалась буквой Д), а летоисчисление старое. Говорю: «Великая благодарность!» — и хвалю за красивый почерк. Агафья от удовольствия зарделась и по просьбе остальных членов нашей экспедиции старательно выводит свой автограф в записных книжках, делая везде одну и ту же ошибку — вместо «писала» выводя «писава».

Анисий, племянник Карпа Осиповича, прислал им «Семидесятник». Агафья, а затем и Карп Осипович читали из него молитву про Георгия Победоносца, желая, чтобы он спас нас от медведя. Подарили Карпу Осиповичу большой нож, свечи. Взял. Поблагодарил: «Благодарствую!».

Вечером хозяева приходили к нашему костру, угощали кедровым орехом. Когда несколько орешек упало на землю, Карп Осипович собрал их все до единого (тяжело они им достаются). В обращении с нами у Лыковых уже нет той настороженности, которая была заметна в прошлый приезд. Они стали проще, спокойнее. Вероятно, уже привыкли к людям и многим новым вещам, сведениям, и это не вызывает у них состояние «стресса», а только пробуждает любопытство и заинтересованность. Уже свободно берут из наших «мирских» рук различные предметы. У Агафьи сохраняется детская непосредственность, хотя ее несколько поубавилось. Она очень критично все оценивает. Например, говорит о ненужном упрямстве Саввина: «Выкорчевывает пень и тащит его один, а это никому не нужно. Когда он уже еле ходил, говорила ему: не копай картошку, надорвешься, преставишься (умрешь) и ничего не надо будет. Не послушался. По земле ползал, а копал. Вот и плохо получилось!» По словам Лыковых, Дмитрий, или как они говорят — Димитрий, болел не долго, около недели, и умер 19 сентября 1981 года от простуды. Саввин болел тяжело около двух месяцев и умер 7 декабря. В это время он не мог даже выйти из избы, болела спина, был стул с кровью. Наталья «простыла», перед смертью у нее было удушье («ее давило, душило, очень мучилась»), умерла 17 декабря 1981 года (по старому летоисчислению).

Рассказывая о болезни и смерти братьев и сестры, Агафья уходит в себя, затормаживается, речь ее замедляется, слова тихие, более четкие, чем обычно, равномерные, с паузами, глаза смотрят «в себя», сидит неподвижно, мимики на лице никакой — она вся в воспоминаниях, в тех тяжелых днях, переживает заново все. Рассказ обстоятельный, со многими подробностями. Изредка Карп Осипович дополняет короткими фразами печальное воспоминание Агафьи. Внимательно слушаю, стараюсь ничего не упустить, анализирую.

Точно судить о характере болезни и причинах смерти Лыковых не представляется возможным, так как никто из медиков в это время их не видел и «истории болезни» как документа не существует. Поэтому мои заключения основываются на рассказах Лыковых, оставшихся в живых. Основные моменты, которые я выделил, были следующие. Заболели Лыковы в конце сентября, практически все в одно время. Первым, после длительного охлаждения в воде, заболел Дмитрий. По словам Агафьи, он страдал от одышки, испытывал затрудненное дыхание, жар, озноб. Как можно заключить, у Дмитрия было тяжело воспаление легких, от которого он через неделю скончался. В эти же дни заболели все остальные Лыковы, у них так же отмечались явления поражения дыхательной системы: слабость, одышка, чувство удушья, кашель, жар. Вероятно, легче всех болел Карп Осипович, тяжелее — Наталья, у нее отмечалось кровохарканье. Как рассказывают Лыковы, после самостоятельного лечения отваром крапивы, ревеня и «кровавика» (чистотела) состояние их несколько улучшилось. Однако тяжелая работа на холоде (копка картошки из-под снега, заготовка дров, похороны Дмитрия) вновь привела к ухудшению состояния здоровья Лыковых. У Саввина присоединились явления воспаления кишечника и кровотечение из него (вероятно геморрагический энтероколит). При явлениях полного истощения и упадка сил он умер. Во время болезни Саввина за ним ухаживала, стирала белье в основном Наталья. Кстати, после смерти Саввина все его грязное белье, и верхняя одежда, были унесены подальше от избы и сожжены (похоже, Лыковы понимали, что это могло быть источником заразы). После Смерти Саввина состояние Натальи вновь катастрофически ухудшилось и через 10 дней она умерла. В это же время тяжело болела Агафья и легче Карп Осипович. У них так же отмечались признаки воспаления легких. Только к концу зимы Агафья почувствовала облегчение, более молодой организм справился с болезнью.

Из сказанного напрашивается вывод, что причиной болезни и смерти Лыковых явилась какая-то инфекция, развитию которой способствовали охлаждение, тяжелая изнурительная работа и, конечно, ослабление или отсутствие специфического иммунитета. Более легкое течение заболевания у самого старшего Карпа Осиповича, вероятно, объясняется большей «тренированностью» его иммунных систем, так как он вырос и жил многие годы «в миру», при контакте со многими людьми, а значит и со многими инфекциями.

По моим наблюдениям, Карп Осипович несколько сдал, прибавилось морщин, согнулась спина. Уже нет той легкой, летящей, бравой походки, хотя он по-прежнему выглядит моложе своих лет, быстр, подвижен, физически достаточно силен. Дед предъявляет жалобы на частые боли в спине и внизу живота, ослабление слуха. Последнее, вероятно, является только маленькой уловкой старика, так как проверка слуха показала его хорошее состояние (на расстоянии около 15 метров он хорошо слышит легкий щелчок фотоаппарата). Видит Карп Осипович по-прежнему хорошо, свободно читает свои книги даже в условиях недостаточного освещения. Цветоощущение у него так же как у Агафьи, не нарушено, цвет различает правильно. Лицо у Карпа Осиповича отечно, особенно под глазами, что, вероятно связано с укусами комаров и мошки. При волнении у него начинают трястись руки, появляется одышка до 28 раз в минуту, набухают вены на шее. Однако явных признаков легочной и сердечно-сосудистой недостаточности нет. На вопрос: «Сколько вам лет?», ответил — 82. Три года назад говорил — 84. Почему? По моим подсчетам, Карпу Осиповичу должно быть 87 лет.

Агафья несколько пополнела. Отмечается небольшая отечность век, возможно, как результат изменения солевого режима питания. (А глаза у Агаши, оказывается, серо-зеленые). Она отмечает, что зимой 1981 года было сильное удушье («и душит, и душит, так тяжело»), в последнее время поубавилась сила, стала быстро уставать, мешает работать больная рука. Жалуется она на боли и припухлость в нижней трети левого предплечья, мышечную слабость в этой руке, нарост на кости. Наблюдается у Агафьи также небольшая припухлость суставов на кистях. Она чувствует в них, больше по утрам, ломоту, онемение. Рассказывает: «Вижу бересту на полу, беру — чувства-то нет, руки терпнут, ломота в них». Это от тяжелой работы на холоде, в земле и сырости у нее развились явления полиартрита (воспаление суставов). Однако от обследования и нашей помощи отказалась.

Одежда на Лыковых уже не домотканая. На Карпе Осиповиче сначала был халат светло-коричневой окраски (как больничный), темные брюки из простой материи и валенки. Затем, когда он пришел к костру, то был уже переодетый — шляпа серая войлочная, куртка почти черная, штаны и резиновые сапоги «бродни». На Агафье была темно-серая рубаха, штаны и модные резиновые сапожки.

Агафья увидела лежащий на пне фотоаппарат и не пошла к нашему костру. Карп Осипович подошел и сказал, что Агафья боится нашего фотоаппарата. Мы убрали его, Карп Осипович позвал Агафью.

Ночевали в избе у Лыковых на полу (так радушно приглашали, что неудобно было отказаться). Агафья спала уже на лавке, а не на полу, как три года назад. Карп Осипович спал на «гобчике» (лавке у печи). Встали Лыковы в 7 часов утра. Между делом помолились, затем завтракали.

Накануне Лыковы варили картошку и суп (картошка-сыроежки-рисовая крупа). Съели все, из чашки выливали все до капли в ложку. Картошку макали в соль (может отсюда отечность на лице?).

Агафья учила нас, как добывать огонь. На кремень кладут трут и кресалом (кусок напильника) выбивается искра. Когда трут затеплится, его кладут между двумя угольками и раздувают огонь, а в щель между угольками вставляется лучина и она загорается. Это у Агаши загорается, а наши попытки оказались безрезультатными.

18 августа. Лыковым нужно идти в нижнюю избу сушить ягоду, добывать кедровый орех. Мы собираемся с ними.

Подарил Карпу Осиповичу голубой фонарик. Старик был рад несказанно. Глаза загорелись, заулыбался. Попросил показать, как зажигать. Попробовал сам, понравилось! Сказал: «Это от солнца, как солнце!» Спросил цену. Я сказал: «2–3 рубля». «Так не очень дорого» — констатировал дед. Оказывается, он уже в ценах разбирается! Объяснил деду, что когда «сядут» батарейки, свет будет плохой и совсем погаснет. «Как долго гореть будет, как сделать, чтобы снова горел?» — последовал вопрос. Подробно объяснил и показал. Дед остался доволен. Агафья, как бы в обмен, подарила мне пару своих старых «мокасин» из маральей кожи. Дружеский обмен состоялся, все остались довольны.

В 15 часов ушли все вместе в нижнюю избу, оставив половину наших вещей. Путь занял до перевала 35 минут, а затем спуск вниз еще 1,5 часа.

Физическую нагрузку Лыковы переносят вполне хорошо. Так, при подъеме в крутую гору в течение 30 минут с грузом за плечами частота дыхания у Карпа Осиповича составляла 32 раза в минуту, у Агафьи — 24, а учленов нашей экспедиции колебалась от 36 до 40. Пройдя двухчасовой путь по горам, Карп Осипович, не останавливаясь, тут же принялся за другую тяжелую работу, в то время как членам экспедиции требовался отдых.

По пути Агафья показала место, где в прошлом году они двое суток тушили пожар, боялись, что он пойдет до верхней избы. Тушили «до потери пульса», потом долго болели. По словам Агаши, только «дождь заостанавливал огонь».

Тропа все время идет по черничнику, брусничнику, постоянно попадаются кусты жимолости. Агафья показала нам естественные плантации бадана с удивительно крупными листьями, как у капусты. В голодные годы они собирали бадан, варили корень «в 7 водах» и ели. Используют бодан они и для покраски одежды («лопатины»).

Агафья идет по тропе метрах в 30 от Вячеслава, который курит, и выражает неудовольствие: «Дурной какой запах, дышать нечем. Бесовское занятие это!»

После перехода в нижнюю избу, Агафья угощала нас красной смородиной, орехом. Лыковы к нам совсем привыкли, держатся непринужденно, свободно беседуют. Рассказали, что Дмитрий перед смертью отказался от причастия. Лыковы трактуют это как «не хотел умирать, молодой был, жить хотел». Саввин перед смертью попросил свежей несоленой рыбы и белого хлеба с маслом. Рыбы дали, а масло с хлебом от геологов принести не успели. Наталья перед смертью завещала Карпу Осиповичу и Агафье жить в нижней избе: «ближе к людям и лучше пашни». Дмитрий похоронен возле нижней избы за ручейком, Саввин и Наталья у верхней, вместе с матерью, которая умерла 22 года назад от голода. «Жуткий был год, неурожай страшный, даже звери все ушли» — рассказывал Карп Осипович.

Утро у Лыковых начинается со слов Агафьи: «Тятенька, благослови!» — и начинается молитва.

Едят Лыковы уже рис, гречку, особенно любят и считают полезной овсянку. Крупу присылают единоверцы и родственники. Едят 2 раза в день. Когда тяжело работают, то в обед еще едят «картошечку». Крыша избы покрыта «желобами». В расколотом пополам бревне выдалбливают посередине желоб и покрывают крышу, укладывая бревна попеременно то вверх, то вниз желобом.

Наблюдали, как Агафья пекла хлеб. В него входит сушеная картошка с кукурузой, истолченная до муки и пшеничная или ржаная мука в соотношении, примерно, 6:1. Хлеб у Лыковых бывает насущный (обычный, каждодневный) и праздничный, он белее насущного и сделан бубликом.

«Баской» — новое слово, услышанное от Лыковых, означает «хороший» в превосходной степени.

К вечеру Вячеслав собрался идти к геологам. Уговаривали на ночь не ходить, но, ссылаясь на недостаток времени, он все же ушел. На душе что-то неспокойно — до геологов километров 20, а светлого времени осталось часа четыре. Да и одному без оружия по незнакомой тайге ходить совсем не безопасно. Как-то дойдет?

Ночь спал с Львом Степановичем в палатке (стараемся отделиться от Лыковых, чтобы не занести им инфекцию), которую мы установили недалеко от избы, в 4–5 метрах от обрыва скалы. Почти весь вечер и ночь лил дождь.

19 августа. После завтрака члены нашей экспедиции пошли в верхнюю избу за оставшимися вещами. Карп Осипович благословил нас в дорогу. Сами Лыковы остались в нижней избе.

Идти налегке было не так тяжело, несмотря на почти беспрерывный подъем в гору. Да, вероятно, и мы уже втягиваемся в нагрузки. Погода с переменным дождем весь день и вечер. Но мы, кажется, уже привыкаем к мокрым ногам и одежде. Идя налегке, хорошо видишь, какая первозданная красота вокруг!

Прейдя в избу, фотографировали ее интерьер, предметы и одежду. В избах Лыковых прорезаны новые дополнительные оконца. По середине избы стоит палка с металлическим трезубцем на конце — это приспособление для лучины, называется «светлец». Труба на избе деревянная, выдолбленная колода, обмазанная изнутри глиной. На глаза попадается стамеска Лыковых еще дореволюционных времен с клеймом какого-то Петрова.

В избе я насчитал 18 священных книг. Есть совсем старые, буквально истлевшие по краям. Какая-то толстенная старая книга стоит на «божнице» и, вероятно, много лет не открывалась — вся в пыли, почернела. Две иконы очень запыленные: на одной изображен Христос, другая настолько темная, что не разберешь, что там нарисовано. На большинстве книг нет года издания, но вот на двух находим: «Псалтырь» в кожаном переплете напечатан в Московской старообряднической книгопечатне в лето 7423 года; «Лицевая книжицы» (рассказывает о том, что и как будет после смерти) — напечатана в 7419 году.

В избе все вперемешку — старые, сделанные Лыковыми, вещи и подаренные «цивильные» (7 топоров, много ножей, ножниц, свечей, напильников, проволоки, эмалированной посуды, несколько пар резиновых сапог и др.). Агафье подарили цветной зонтик, а он ей совсем и не нужен — лежит под крышей. На окне в берестяном туесе растет какой-то цветок — Агафья посадила.

Под крышей висят прекрасные камусовые лыжи, сделанные Агафьей из ивы и ели.

Представляю, как волнуются сейчас Лыковы, что мы одни в их избе — еще наделаем «богу неугодных дел». Но, мы, конечно, стараемся ничего не трогать руками и не менять заведенный порядок вещей.

Вспоминаю, как вчера утром Агафья вышла из избы, с умилением посмотрела на огромный бардовый мак и сказала: «За нось светок вырос!» За ее спиной Карп Осипович солидно, на низкой ноте, констатировал: «Баской!»

Эльвира Викторовна сегодня нарисовала этюд «Усадьба Лыковых». Здорово!

Ночевали в избе Лыковых, затопив печку «железку». Под утро проснулся из-за того, что вся изба в дыму — в печке осталась головешка. Повторилась история трехлетней давности, когда мы чуть не задохнулись. Странная печка!

20 августа. Как всегда, встали с Львом Степановичем в 7 часов. Костер, чай, разговоры. Остальные спят. В 8 ч.30 минут Эльвира Викторовна забегала вокруг, ищет место для рисования. Нашла, не стала даже завтракать, с головой ринулись в работу.

К вечеру ушли в нижнюю избу. Шли с грузом, но довольно легко. Привыкаем к нагрузкам. Поясной ремень уже застегнут на последнюю дырку.

Вечером Лыковы пришли к костру. Интересный разговор про медведя, полеты на Луну. Держатся свободно, раскованно. В разговоре слышим непривычные для нас слова и фразы. Например: «убрался, преставился» — умер; «погаркай» — позови; урядник; ящик; сходить куда-нибудь «обыденком» — пройти путь за один день туда и обратно; «крыльце» — низ спины; «эдак» — да, так. «Понудилась (была нужда) — принесла воду из ручья» — говорит Агаша. «Пограна (пограничники) все дома сожгла» — Карп Осипович рассказывает о насильственном выселение их с Лыковской заимки (первоначальное их место жительство на р. Абакан) «На честь поставили» — хорошо угощали и встречали, слова Карпа Осиповича о посещении поселка геологов. «Скляница» — бутылка. «Женимый» — женатый. «Мутят к своему» — продолжают говорить неправду. «Покусились на рыбу, а пришли ни с чем» — хотели поймать рыбу, но не вышло. «Льгота была» — легкая жизнь была. «Смертная одежда» — ткань, запасенная на случай смерти. «Огненная дурь» — водка. Карп Осипович рассказывая о хорошем человеке, говорит: «Водкой не зашибается, художеств за ним нет». Карп Осипович объясняет: «Спасибо говорить не надо, так как раньше был идол Бо, а поклоняться идолу не гоже!» По словам Карпа Осиповича, однажды, когда он ругал детей, Дмитрий сказал: «Каков учитель, такие ученики!» Какая дерзость! Протест?!

Днем мы занимались капитальным устройством: поставили еще одну палатку, соорудили навес, а под ним стол, чтобы было где хранить продукты, поесть и посидеть-поболтать в дождливую погоду.

На пашню Лыковы набросали веток березы и кедры. Спрашиваем: «Для чего?» — Отвечают: «Для удобрения». Вероятно, это не плохой способ удобрения. Например, одни и те же семена картошки Лыковы садят уже более 40 лет, а картошка такая же хорошая, как и раньше.

У Лыковых живут две кошки и один кот (подарок геологов). Они им очень рады. Раньше очень большую часть урожая растаскивали мыши и бурундуки, несмотря на то, что для них постоянно сооружали различные ловушки («плошки»). Сейчас этих грызунов успешно уничтожают кошки. Я вспоминаю, как три года назад мы ночевали в избе Лыковых, так ночью мыши буквально ходили по нам, а сейчас их не слышно. Интересно, что две кошки самостоятельно путешествуют из одной избы в другую, а ведь это около 8 километров по глухой тайге через горы. Причем, часто эти путешествия они совершают ночью. Кошки часто остаются одни, когда Лыковы уходят в другую избу, и, судя по всему, не страдают от голода — выглядят гладкими и сытными. Лыковы очень нежно относятся к ним, играют с ними как дети, гладят, ласкают, спят с ними. В общем, это равноправные члены их семьи.

Агафья сама шьет «лапатину» на осень из серого магазинного материала, присланного родственниками. Шьет быстро, умело, кроила тоже сама. Хвалим за хорошую работу — смущенно улыбается, но заметно, что очень довольна.

Агафья подарила Эльвире Викторовне крестик из белого металла, чуть больше, чем подаренный мне три года назад Натальей. Агафья и Карп Осипович уговаривают Эльвиру Викторовну остаться у них: «Будем картошку копать, шишковать».

Николай Михайлович просил Агафью показать больную руку. Рассмеялась и отказалась. Потом говорит Эльвире Викторовне: «Был бы Николай Михайлович христианским врачом, я бы показала». Вероятно, это надо понимать так, что помощь крещенного врача одной с ними веры они бы приняли. В разговоре выясняется, что Лыковы не признают знахарей и волхвов. Агаша говорит: «Какая польза от волхования? Тело целит, а душу губит!» Узнав, что у меня разболелся зуб, Агаша мягко подтрунивает надо мной, изрекая: «Врач, да исцелится сам!» Какие фразы! Сразу чувствуется, что Агаша многое помнит наизусть из святого писания.

21 августа. Воскресенье. Лыковы отдыхают. Агафья надела черный платок с яркими цветами, на голове укрепила лестовку (предмет для молитвы, вроде четок, сделанный ею самой из позвонков хариуса). Яркое, солнечное утро. Нашел очень красивое место. Сразу за избой Лыковых отвесная скала и с нее открывается чудный вид на каньон Абакана. Между камней положил дощечку, за спиной две рядом стоящие березы — сижу как в кресле. Сегодня собираемся на рыбалку, а пока есть свободное время, записываю некоторые свои наблюдения и впечатления.

Агафья говорит, что они пришли на место нижней избы (там, где мы сейчас находимся) 38 лет назад. Агафье тогда было 2 года, родилась она 29 марта, а крестили ее 3 апреля. Пришли они со стоянки, которая была у них на речке Еринат (она впадает в р. Абакан выше «Щек» километрах в шести в семи). Из избы на реке Еринат ушли потому, что их там кто-то обнаружил. Перебирались на новое место уже зимой. Весь свой скарб и запасы продовольствия (картошки хватило на три года, пока не возделали новые пашни и не получили хороший урожай) перевозили на нартах. Почти всю первую зиму, пока не срубили избу, жили в шалаше. Это надо только представить! В условиях жестокой зимы, в тайге, с маленькими детьми жить в шалаше!

Родители Карпа Осиповича были большими путешественниками. Они побывали в Казахстане, Монголии, Китае, Туве, а на р. Абакан они пришли из Алтайского края. Далее путь Лыковых был таков: «Лыковская заимка» (150 км ниже по р. Абакану на речке Кануй, напротив «Горячего ключа»), прииск «Лебедь» (на границе с Алтайским краем), затем «Каир», развилка «Еринат» и теперешнее место («Лыковка», как мы его в шутку называли).

Рыбу Лыковы раньше ловили «запрудами» и «мордами», сейчас им двоим это не по силам — ловят удочкой на червя. Кедровые шишки чистят руками, а затем откатывают валиком в лотке.

Спрашиваю Агашу: «Что значит причаститься?» — отвечает: «Это нужно взять в рот три ложки богоявленой воды. Вода берется из родника после вечерней службы и оставляется в берестяном туеске на „божнице“ или в пути, можно молиться на Восток, откуда пришел Христос». По словам Агафьи, существует молва «на сохранение» (например, от медведя) — «господь своей силой отвратит!». В одной из молитв Агафьи улавливаю слова: «Девицей прожить помоги, замуж не желаю!» Агафья говорит: «У каждого человека есть душа, у животных — нет! Кто смешался с такими-то людьми (понимай — с „мирскими“), например, съел сгущенку, нужно замаливать грех 6 недель. Самый большой грех — убийство, блуд, прелюбодеяние. За убийство человека „лежит покаяние 20 лет“». Спрашиваю: «Агаша, почему лес зеленый, береза белая?» Отвечает: «Бог сотворил на потребу!»

Объясняя свои позиции, Карп Осипович изрекает: «Надо крепко держать душу среди соблазнов, поэтому нельзя выйти в мир» (вероятно, не так уж крепки эти позиции, если боится соприкосновения с миром!).

Агафья рассказывает, что обутки берестяные (обувь) ее научил делать «тятя», но их очень тяжело шить («руки надсадила»). Сейчас их уже не делают — «тяжело очень ходить, на лыжах не уйдешь». Ходят сейчас в «пимах» — валенках, на руках катанных.

Сооружение, при помощи которого долбят сухую картошку для хлеба, называется «пест на очипе». Однажды нам разрешили на нем поработать, но только после того как мы вымыли руки в ручье. Нелегкая это работа!

Во втором часу дня пошли на рыбалку к р. Абакану по новой тропе. Три года назад ее совсем не было. Спуск очень крутой, особенно в начале. Через 25 минут мы у Абакана, там, где впадает ручей ниже «Щек». Эльвира Викторовна начала рисовать «Щеки», а мы с Николаем Михайловичем пробовали рыбачить в разных местах. Совершенно ничего не поймали, река как мертвая. Только набродились по холодной воде, я даже зачерпнул в сапоги, и утопил большую новую спиннинговую катушку. Около 9 часов вечера, с пустыми руками вернулись в нижнюю избу. Подъем к ней занял 27 минут, почти столько же, как и спуск. Путь дается уже значительно легче — сказывается тренировка. Кругом величественная первозданная красота! День был солнечный и даже жаркий.

Вечером Агафья услыхала наш разговор, что у нас мало хлеба и тут же принесла несколько ломтиков своего. Вчера она тоже угощала нас хлебом. Съел полтора кусочка кисловатого, с вкрапинами картошки, хлеба. Не очень вкусно, но есть можно! Несколько напоминает по вкусу наш ржаной.

Агафья переписывает «Канон» голубым фломастером. Красиво выводит буквы, с удовольствием читает и показывает нам. При нас «Канон» пишет по памяти. Из шести подаренных фломастеров («пишущие палочки»), Агафья выбрала два — голубой и красный. Красным пишет заглавные буквы, остальные голубым. Карп Осипович смеется над тем, что люди сочинили, будто бы Агафья и Дмитрий не его родные дети, а его брата Евдокима. «Но ведь Евдокима убили раньше, чем родились Агафья и Дмитрий», — говорит он. По словам Агафьи, Наталья была ее старше на 8,5 лет, Дмитрий — на 2,5 года, а Саввин — больше чем на 10 лет. Получатся, что 3 года назад, когда мы спрашивали Лыковых о возрасте, он был завышен у всех на 3–5 лет. Почему?

По рассказу Лыковых, Ксения, жена Евдокима, умерла на Каире. Она собиралась в гости к Лыковым, вышла на крыльцо, присела на завалинку и тут же умерла. Когда Лыковы пришли их проведать, то обнаружили Ксению на завалинке уже всю разложившуюся. Дочь Марфу они нашли в ягоднике полуживую от голода. Через несколько дней Марфа умерла. В с. Верх-Таштыпе у Лыковых есть дальний родственник, который жил с ними на «Лыковской заимке» (километров 150 ниже по Абакану, откуда их выселили насильно) — Федор Иванович. Он на два года младше Карпа Осиповича и знает все про жизнь Лыковых. Наталья родилась на «Лебеде» — это прииск в Алтайском крае. Но сами Лыковы говорят, что золота не мыли, а занимались земледелием.

По словам Лыковых в тайге водиться рысь, но в последнее время ее стало мало. Одно время жили четыре волка, одного Дмитрий поймал на рысью ловушку, и все Лыковы долго гадали, что это за диковинный зверь такой. Потом Карп Осипович вспомнил, что этот зверь похож на волка, о котором ему когда-то кто-то рассказывал.

Лыковы рассказывают, что зимой у них жил человек, Анатолий Павлович Ромашов, который выдавал себя за верующего. А вероятнее всего это был самый настоящий шизофреник, по крайней мере, это явствует из рассказа Агафьи и Карпа Осиповича. Про этого человека Карп Осипович сказал: «Однако не нашей веры!» — и не допустил его читать вместе молитвы.

Наблюдаю за хлопотами Агаши по хозяйству, как она все быстро и ловко делает, я пытаюсь понять, кого она все время мне напоминает. Вот она в своем рубище и башмаках-мокасинах возиться у костра, что-то помешивая в котелке самодельной деревянной ложкой на длинной ручке. Лицо спокойно-отрешенное, руки, перепачканные сажей, быстро и ловко делают свое дело. И в памяти вдруг всплывает картинка из сказки Шарля Пьеро. Да ведь Агаша «Золушка» и по одежде, и по виду, и по нескончаемой работе, которую она так умело и безропотно выполняет и, конечно, по внутренней доброте своей.

Агафья, рассказывая о посещении поселка геологов, говорит: «На Каире дух-то от трактора шибко нехороший». Беседую с Агафьей о том, чем они лечатся. Выясняю, что она знает более трех десятков лечебных растений, способы их приготовления и применения при тех или иных состояниях и заболеваниях. Но лучше всех, по словам Агафьи, знала лечебные травы Наталья.

Вот некоторые травы, которые употребляют Лыковы. При рвоте можно пить «крововик» (чистотел). При запорах употребляют ревень («шибко проносит» — Агафья) и варенный «орешный сок» (способ приготовления: в ступе толкут кедровый орех, заливают водой из ручья и варят). После приема ревня нужно «беречься» — неделю ничего не делать («сильно распускает» — Агафья). Полезно пить также «лапушник» (вероятно, репейник) голубой и беленький, лучше голубой, он растет только на высоких горах. Крапиву пьют от удара, увечья, надсады, испуга и многого другого. Лыковы признают крапиву как одно из самых лучших средств при различных заболеваниях, но считают, что после ее приема также надо «беречься» в течение трех дней.

«Папороть» (папоротник) — отвар пить от испуга, можно положить смоченную им тряпочку на голову. После этого нужно спать и чтобы никто не мешал.

«Бодан» — пьют отвар корня или сухого листа от расстройства кишечника. Его можно употреблять и в пищу, отваренный «в семи водах» или вымоченный в ручье около месяца. Агаша рассказывала, что в голодные годы съедали почти всю «плантацию» бодана, расположенную недалеко от их избы. Когда нечего есть, то можно «Марьин корень», предварительно отварив его «в четырех водах».

На островах Абакана много костеничника — отвар его пьют при «надсаде» (по словам Агафьи, «надсада» — это «когда делаешь через силу»). На речке же есть трава «от грыжи» — круглый лист, желтый цвет. От грыжи можно применять также «порфовки» (грибы-дождевики) — смочить пыльцу и пить. «Порфовками» лечили маленького Дмитрия от грыжи. По словам Агафьи, это ему помогло. Но нужно опасаться — «если пыль попадает в глаза, плохо будет со зрением».

«Пуповник» — лечебная трава, применяется, «если пуп с места уйдет, жилы не на месте, или совредены, если тяжело поднимать». Растет на горах. Эту траву можно есть сырую или бросить в кипяток и напиться. Если много есть, то могут быть «колотья в жилах». После приема «пуповника» нужно месяц «беречься».

Раны или порезы хорошо смазывать или заливать смолой ели, пихтовой серой. Агафья: «Ольховые шишки — от простуды, зверобой — полезен при многих болезнях, жимолость — употребляем при болезни живота».

Чай Лыковы не употребляют. Как говорит Агафья: «Ране пили холодную ключевую воду, теперя с травами — смородник, брусничник, пихтач». Пихтач пьют при тяжелой работе, при болях в спине и пояснице.

Зимой воду у верхней избы набирают из речки, она не везде замерзает — несется среди камней с крутой горы, в нижней избе — рубят прорубь в ключе. Бани у Лыковых нет, но они признают ее целесообразность.

Спрашиваем Агашу, играла ли она когда-нибудь в куклы. Смотрит со смущенной улыбкой — не понимает о чем идет речь. Поясняем. Отрицательно качает головой. Потом, вспомнив, радостно улыбается: «Клубок…» (нужно понимать так, что играла с клубком конопляных ниток). Комок жалости подкатывается к горлу. Ведь это только представить надо, что ребенок никогда не играл в детские игры и не имел своих кукол и игрушек. Жутко подумать — детства-то и не было!

22 августа. Утро яркое, солнечное, просто чудесное! После завтрака вытаскиваем из-под скалы лесоматериал для пристройки к избе. Лыковы согласились перебраться в нижнюю избу, но она заставлена различными коробами и туесами, поэтому нужна пристройка, чтобы все это перенести туда и тогда в избе будет не так тесно. Лесоматериал заготовили лесники, но вертолет сбросил доски, брус, заготовки к окнам, дверям не на пашне, а на крае скалы и все это улетело вниз под скалу. Больше половины переломалось. Работали почти до двух часов, изрядно устали, но вытаскали все.

На ручейке выкопали яму, вернее не выкопали, а руками вытащили много камней. Помылись по пояс холодной водой. Какое удовольствие! А день яркий и жаркий, как в разгаре лета. Как умиротворяюще-жутковато кругом, только где-то вдалеке шумит ручей. Первозданная величаво могущественная природа!

Сегодня Агаша, так мы ее сейчас все зовем, и это ей нравится, вновь рассказывала мне про лечебные травы, которые они употребляют. Слышу названия: золотой корень, медуник, шиповник, черника, ручанки, можжевельник, багульник и др.

Около трех часов дня с Каира (речка Каир-су впадает в р. Абакан напротив поселка геологов на Волковском участке, поэтому сам поселок называют «Каир») пришли двое геологов, одна студентка-практикантка и мастер Абазинского рудника Николай Петрович Пролецкий, 30–32 лет. Опять гостям устроен радушный прием, угощение кедровыми орехами.

В конце дня Карп Осипович повел нас к скале, в расщелине которой зимой жил медведь. Он наделал им много бед — разорил лабаз, поел много продуктов, приходил даже в избу. Медведя этого они в следующее лето подстрелили, а не убили, из самострела, настороженного на тропе. Геологи Лыковым подарили старую берданку, вот они и использовали ее против медведя, а то «не было никакого спасу». Раненого медведя загрыз другой медведь. Расщелина эта совсем не далеко от избы, выше в гору. «Пещерный медведь» зимовал в этой расщелине, закрытой с тыла, как в крепости. Николай Петрович и Лев Степанович тайно фотографировал деда. Он или действительно не замечал фотографов или делал вид, что не замечает.

После посещения медвежьего логова, Агаша повела нас через верхнюю пашню, показывая яму для ловли марала, лося или сохатого. По горам Агаша идет быстро и как-то очень ловко, едва за ней поспеваешь. Мы уже тоже чувствуем себя на тропе лучше. На самой вершине горы, на перевале вырыта большая яма (глубина 3 м, ширина и длина около этого). И это на скальной породе! Стенки ямы укреплены тоненькими бревнышками, очевидно, чтобы зверь не мог зацепиться за камни, торчащие из стены и вылезти из ямы. Сверху яма застилается прутьями и мхом. Когда в яму попадает сохатый, то его убивают сверху ножом, привязанным к длинной палке. Яму рыли Агаша и Наталья в течение трех дней. Представляю эту адскую работу для хрупких, маленьких существ! Агаша говорит, что братья им в хозяйстве мало помогали. А сама она молодец! Все умеет делать: шить лопатину, обутки, ставить плашки (капканы), собирать ягоду и травы, копать картошку, лазить за шишками на кедр, делать лыжи, прясть ткань, читать, писать и многое, многое другое.

Агаша очень боится фотоаппарата. Говорит, что это большой грех и разубедить ее невозможно. Рассказывает, что когда они были у геологов в гостях на Каире, то на коленях просили не фотографировать их, иначе они ничего не будут есть и умрут в искуплении этого греха. По словам Агаши, геолог Галина их все-таки тайно сфотографировала, за что они на нее в большой обиде. «А один затаился в кустах, в чаще и тоже нас сфотографировал. А ведь из чащи на человека нападает только зверь!» — рассказывает Агаша, имея ввиду известного корреспондента. С нами к яме ходил мастер из Абазы Николай Петрович, пытался фотографировать Агашу (возможно, он еще не совсем уловил, что она этого очень боится и по ее мнению фотографирование является тяжелым грехом). Она так волновалась, пряталась, закрывалась платком и даже падала на землю вниз лицом. Пришлось все попытки получить фотографию оставить до лучших времен.

Агафья, поясняя, почему она боится фотоаппарата, говорит: «Фотография — вражья хитрость. Святые пророки все описали и предвидели все». В унисон Агафье дед рассказывает: «У кошки родились котята, пять штук. Василий Михайлович сфотографировал котят — они и померли!» Агафья продолжает: «Опасаться надо трех вещей: карточек (понимай — фотографии), присяги звериного образа, наипаче всего — душегубной печати». Насколько я понял, душегубная печать это, к примеру, трудовая книжка или паспорт — «от них нет спокояния, они отнимают свободу».

Николай Михайлович подарил Агаше красный платок с крапинками. Она его выстирала в ручье и обещала носить.

Агаша показала грибы «решетники», которые они варят и пекут. Я собрал ей штук пять и попросил взять их. «Из чужих рук нельзя» — был ответ. Тогда говорю ей: «Помой их в воде, в ручье и тогда их можно есть». Она согласилась, но пока грибы лежат разложенные на тряпице у двери избы. Будет варить или нет?

Агаша говорит, что они пили отвар золотого корня. Кто-то на Каире им сказал, что его нельзя принимать, когда человек сильно болеет. А они давали его Дмитрию незадолго до смерти. Это сильно смущает Агашу: «Не сделали ли хуже?». Я, как мог, успокоил ее.

К вечеру один геолог и студентка ушли назад на Каир, один (Павел Михайлович) остался до завтра. Николай Петрович собирается пожить с нами несколько дней. Оставшийся геолог, оказывается, из семьи староверов, и Карп Осипович сразу нашел с ним общий язык.

С Агашей у нас сложились самые сердечные отношения. Это дитя природы очень многое знает и помнит, она добрая и отзывчивая. Все время нас чем-нибудь угощает. Сегодня к обеду вновь принесла хлеб. Невольно рождается к ней симпатия и большая жалость. Агаша логична, критична в своих рассуждениях. Свою правоту мягко отстаивает, используя логически правильные предпосылки. Иногда спорит даже с «тятей». У обоих Лыковых, особенно у Агафьи, хорошо развито чувство юмора. У Карпа Осиповича сохраняется хорошая память, а у Агафьи она просто великолепная. Поразительно, сколько она помнит! Например, она называет по имени и отчеству всех людей, которые когда-либо к ним приходили или которых они видели у геологов в поселке. Толстенные «святые» книги она помнит почти наизусть.

Вечером подул ветер, потянули тучки. Вероятно, погода вновь испортится. Лев Степанович читает Лыковым «Таежный тупик» В. М. Пескова и статьи Журавлева, написанные о них. Карпа Осиповича очень взволновало предположение о том, что он убил своего брата, и взял его красавицу-жену. Карп Осипович с волнением сказал: «Под виной мы не были, это неправда, а в верхнем Таштыпе есть свидетель, как убили Евдокима и у него уже наводили справки». Дед так разволновался, что у него тряслись руки и прерывалась речь. Пришлось его успокаивать.

Вечером, уже в первом часу ночи, к костру подошла Агаша, а затем Карп Осипович и рассказали нам, что Павел Михайлович (рабочий геологической партии) просил остаться у них на осень и зиму. Обещает помочь им шишковать и копать картошку, заготовить дрова. «Хочу с вами посоветоваться» — сказал Карп Осипович. Приятно было отметить, что Карп Осипович обращается к нам как к своим близким людям. Мы, конечно, посоветовали присмотреться к этому Павлу, «испытать» его (говоря словами Карпа Осиповича). «Надо посоветоваться со Львом (он уже спал),» — сказал Карп Осипович и мы пожелали друг другу спокойной ночи. Но, вероятно, для Карпа Осиповича ночь была не очень-то спокойной — уж так он был взволнован. Как только рассвело, он проскользнул в палатку Льва Степановича, чтобы посоветоваться.

23 августа. Утром у меня состоялся интересный откровенный разговор с Павлом Михайловичем. Вероятно, он не плохой парень (34 года), не женат, водку не пьет, наверное, искренне хочет помочь Лыковым, а так же подзаработать на орехах и охоте (об этом он прямо говорит). С практической, крепкой мужицкой хваткой он уже даже прикинул, что и как будет делать, где ставить капканы, где прокладывать охотничьи «путики». Вероятно, он, так же, как и Лыковы, старообрядческой веры.

Почти весь день, с перерывом на обед, валили березы (более десяти штук) и пилили их на дрова. Павел Михайлович уважительно распоряжался. Чувствуется у него крепкая крестьянская закваска. К вечеру он ушел на Каир к своему начальству за разрешением остаться у Лыковых.

В обед Агаша принесла нам сваренные «решетники», которые я вчера собрал и отдал ей. Угостила нас и по моему настоянию часть оставила себе. Все-таки она приняла их из «мирских» рук! При варки грибы превратились из желтоватых в красно-коричневые. На вкус очень хороши! Хотя я довольно неплохо знаю грибы и люблю их собирать, но до сих пор «решетники» мне не попадались. Нужно посмотреть в книгах, может быть, официально они называются и не так.

Агаша сегодня показала, а вернее выполнила обычную работу, как собирают шишки. Она подошла к кедру, сняла свои «макасины», осталась в толстых, плетеных из конопляных ниток, носках и за несколько секунд оказалась на верхушке кедра. Скорость была просто ошеломляющая! Специальной палкой с рогулькой она начала сбивать шишки. Так же мгновенно она спустилась с кедра, как по гладкому шесту. Вот это класс! За день Агаша слазила более чем на пятнадцать кедров и набрала два мешка шишек, и это, не считая многой другой работы.

Два дня назад облюбовал себе место на краю скалы за избой Лыковых. Отсюда открывается величественная панорама каньона Абакана. Могущество и необъятность, красота первозданная! Здесь хорошо думается, здесь и пишу эти заметки.

Вечером Агаша разожгла небольшой костерок возле входа в избу. Он устроен между камней и на нем Агаша варила «пихтач», чтобы напоить деда, у того разболелась спина. Пока пихтач и еще какое-то варево готовилось на костре, начались «медвежьи» рассказы Карпа Осиповича и Агаши. Десятки случаев встреч с этим зверем рассказаны были с неподдельным народным юмором, живо и интересно. Из этих рассказов следовало, что медведь — это умный, очень сильный, коварный и злой зверь, не останавливающийся ни перед чем.

24 августа. У Николая Михайловича отпуск подходит к концу. Сегодня ему нужно выходить из тайги к геологам. Около двух часов дня ушли на Каир с ним и Николаем Петровичем (последний любезно согласился сходить со мной «за компанию» — об этом его попросил Лев Степанович).

Путь занял 2 часа 50 минут. Тропка идет по каньону Абакана, несколько раз приходится вброд переходить реку. Местами на каменистых россыпях («курумниках») и косах тропа теряется, но заблудиться трудно — кругом горы, в сторону не уйдешь, путь один — вниз по реке. Горы состоят из туфов и порфиритов, сланцев и песчаников. Местами попадаются следы маралов — то отпечаток копыта на земле, то объеденные и сломанные ветки. На песчаных косах видны и следы хозяина тайги — медведя. Вода в Абакане очень красивая, прозрачная с чуть матовым оттенком, на мелких местах слегка зеленоватая, а на глубоких ямах почти малахитовая. Кругом красота! В конце пути небо затянуло тучами, громыхнул гром, полил дождь — разразилась гроза! Промокли, но поселок геологов уже близко.

Вечером у геологов баня! Ломаем свежие березовые и пихтовые веники — и в парную! Завтра Н. М. Гудыма остается здесь, чтобы улететь первым же попутным самолетом или вертолетом, а мы с Николаем Петровичем уйдем обратно к Лыковым. А сегодня после бани спим в чистых постелях на панцирных сетках. Блаженство!

25 августа. После завтрака мы с Николаем Петровичем, прихватив пять булок хлеба, три банки тушенки, 1 кг сахара и трое «верхонок» (работы у Лыковых хватает, а руки у нас «нежные»), отправляемся в обратную дорогу. Вновь идем по песчаным и каменистым косам, прыгаем по камням и курумникам, бредем вброд через Абакан. Тропа временами теряется (три года назад ее совсем не было), находим, идем вперед. С нами увязалась лайка геологов по кличке «Каир», чему мы очень рады. С собакой в тайге, конечно, спокойнее. Через три часа мы вновь у Лыковых.

Весь день ремонтируем лабаз, а вернее пристраиваем еще один отсек к уже имеющемуся. Агаша, как заправский прораб-мастер, руководит нами. Удивительна ее практическая хватка! Она все знает и умеет — и как разметить, и как построить, как пилить и как гвоздь забить, и все остальное. Требует только высокое качество работы, конечно, мягко и в вежливой форме. Вот бы ее контролером на какой-нибудь завод или начмедом в больницу, а нашим студентам бы хоть немножко ее практической хватки и умений. Вечная проблема — как научить студентов практическим навыкам? А здесь сама жизнь, борьба за существование принудили Агашу, как и остальных Лыковых, овладеть всем необходимым на практике.

Агаша четко реагирует на любую шутку и тут же отвечает улыбкой или заливисто смеется, прикрыв рот платочком. Например, строим лабаз, говорю Агафье: «Давай напишем объявление для медведя красным или голубым фломастером — Не влезай, убьет!» Хохочет взахлеб, понимая всю абсурдность данного предложения. Потом отвечает: «Дак не грамотный!» И вновь заливисто смеется.

Лыкова младшая очень отзывчива. Увидев, что я расстроился, потеряв крестик, подаренный мне три года назад Натальей, она пошла в избу и вернулась с новым крестиком. Тут же сделала гайтан (веревочку) из конопляной нитки для крестика и надела мне на шею. А в придачу дала запасной клубок ниток из конопли, чтобы можно было сделать гайтан, когда сотрется старый. Надпись на крестике гласит: «Царь славы ИЕСУС ХРИСТОС — сын Божий. Да воскреснет Бог и разыдутся врази его и да побежат от лица его».

Во время работы над лабазом Агаша как-то сблизилась с нами и даже дала осмотреть больную руку. При обследовании в области сухожилий лучевого сгибателя кости и плечевой мышцы отмечается припухлость, здесь же при движении мышц, появляется крипитация (хруст). Поставлен диагноз: крипитирующий тендовагинит (воспаление сухожильных влагалищ). Наложена тугая иммобилизирующая повязка. На нее Агаша согласилась после того, как сама вымочила бинт в ручье и высушила его. Это принесло ей некоторое облегчение. Вероятно, данный факт, а также наша практическая помощь Лыковым (пилка дров, постройка лабаза и др.), вызвали доверие Агафьи к нам, к «нехристианскому» доктору и вечером мы уговорили Агашу полечить руку (невероятно, но факт!). Растопили на костре в жестяной баночке свечи и сделали стеариновые аппликации на руку. Боялась Агаша очень-очень, но все-таки дала наложить повязку. Но вначале нам пришлось долго убеждать ее, что растопленные в жестяной баночке и «прожаренные» на костре свечи «чистые», еще «лучше, чем мытые в ручье». Попутно я подсчитал пульс у Агаши, он вначале был 84 удара в минуту (вероятно, она волновалась), а затем стал реже — 70 уд/мин., ровный, хорошего наполнения, не напряжен.

Всю ночь тайга тревожно шумит, по каньону Абакана дует сильный ветер. Осины шелестят, как будто идет дождь. Ночью было довольно холодно. После ухода Николая Михайловича, мы с Львом Степановичем имеем по персональной палатке. «Каир» устроился у меня в ногах у палатки.

26 августа. Утро довольно холодное. Уже явные приметы осени: много красного и желтого на земле, кое-где желтеют осины и березы. С каждым днем все краснее брусника, утром поел ее с удовольствием, благо ходить никуда не надо — она под ногами. Комаров почти не стало, но много мошки.

После завтрака снова строим лабаз. Валим лес, пилим, таскаем на своих спинах, подтесываем и подгоняем бревна. Одним словом, осваиваем смежные специальности лесоруба, плотника, грузчика и др.

Дед второй день занимается, на наш взгляд, ненужной работой — выкорчевывает пни, убирает камни возле избы. В нашу работу он практически не вмешивается. Присматривает за нами Агаша. На лабазе полно запасов сухой картошки, сухариков и хлеба, кедровых орехов. Имеющихся запасов, по-моему, хватит на несколько лет. В хозяйстве Лыковых довольно много беспорядка и нецелесообразности, часто заметна безалаберность — то, что достается с таким трудом, гниет и пропадает.

В своих решениях Карп Осипович упрям, даже когда это явно нецелесообразно. Агаша же дельные предложения принимает как надо и даже спорит с «тятей». Агаша рассказывает: «Когда делали лобаз у ручья, тятя одну доску выстругал, да и та косая, еле приладила».

Эльвира Викторовна и Лев Степанович спросили разрешение у Карпа Осиповича нарисовать его портрет красками. Он вежливо, чисто дипломатически, отказался: «Здоровье-то у меня плохое. Сегодня здесь, а завтра там».

Сегодня Агаша долго рассказывала нам, почему нельзя фотографироваться и когда будет конец света. По ее словам, 9 лет еще будут спокойными, а дальше не известно, что будет. Восьмитысячного года вообще не будет (сейчас по их летоисчислению 7491 год).

Весь день достраивали лабаз. С утра Агаша даже не подходила к нам. Вероятно, молилась, делала свои дела, обедала. Обед — это они едят первый раз, он может быть и в 11 и в 15 часов. После обеда Агаша пришла посмотреть на нашу работу и осталась довольной: «Добре, добре!» К вечеру похолодало. Когда мы уже заканчивали крыть крышу лабаза, пошел град! Пришлось укрыться от его ударов под крышу. Чуть позже стало так холодно, что изо рта шел пар. Вот они какие, Саяны! Лабаз закончили строить к вечеру полностью.

Замечаю, что твердого распорядка дня у Лыковых не существует, он меняется в зависимости от конкретных условий (праздничные или будние дни, необходимость проведения какой-либо работы и др.). Встают Лыковы около 7 часов утра. Начинают необходимую работу по хозяйству (затапливают печь, варят еду и т. д.). Одновременно мимоходом и с перерывами читают утреннюю молитву «Благодарение богу». Ужин начинают готовить не ранее 7 часов вечера, часто значительно позднее. Затем читают вечернюю молитву и ужинают (в пределах от 9 часов вечера до I часу ночи). Таким образом, они едят только два раз в день. Спать ложатся поздно, не ранее 12 часов ночи, а иногда и в два часа. Получается, что спят они мало, 5–7 часов.

Рацион питания Лыковых стал более разнообразным. Широко используют варенный в мундирах картофель, при еде макают его в соль. В суп кладут картофель, по-прежнему не чищеный, а только мытый, крупы (овсянка, рис, гречка), грибы (сыроежки, решетники). Варят кашу овсяную, гречневую. Хлеб заквашивают накануне из ржаной или пшеничной муки и толченой сухой картошки в соотношении I:6. Получается темный, кисловатый, по вкусу напоминающий ржаной, хлеб. Рыбы и мяса у них в последнее время нет. Употребляют также репу, редиску, горох, лук репчатый и зеленый. Пищу уже всегда подсаливают. Едят за один раз довольно много (досыта). В последнее время часто стали использовать отвары брусничника, смородины, пихты, шиповника. На «десерт» щелкают кедровый орех (5–6 шишек) или пьют его «сок». Заготавливают грибы, солят их и сушат; собирают ягоды: красную и черную смородину, бруснику, шиповник, чернику и жимолость. Бруснику сохраняют в натуральном виде, остальные ягоды сушат. В воскресенье и в праздничные дни Лыковы не работают, отдыхают и молятся более обычного. Такие передышки, конечно, целесообразны при их большой и тяжелой работе в будние дни. На молитвы у Лыковых уходит довольно много времени. Однако нельзя не признать, что они для Лыковых являются своеобразным аутотренингом, позволяющим сохранить душевное равновесие и работоспособность.

Сегодня Карп Осипович, как и накануне, возился у избы, что-то чистил, что-то выковыривал из земли. Делал явно ненужное дело. В тоже время, пока не копают картошку, можно было бы ему хотя бы заготавливать мох для будущей пристройки к избе. Невольно ловлю себя на том, что с каждым днем у меня прибавляется уважение к Агафье и убывает к Карпу Осиповичу.

Вечером у костра Агаша рассказывала, как ее мать учила грамоте. «Неграмотному-то плохо! Нас всех мама-то выучила» — говорит Агафья. Начали обучать ее азбуке с 4-х лет, а к 7-ми годам она уже хорошо читала Псалтырь. Показала нам эту старую-престарую, всю истлевшую книгу и кое-что от туда почитала. Получается у нее даже красиво, звучно, нараспев. Даже как-то невольно втягиваешься в этот ритм. По аналогии вспоминается, что одной из книг, по которой учился Михаил Васильевич Ломоносов, был «Псалтырь» в переводе Семена Полоцкого, первого профессионального поэта России. В семье Лыковых труднее всего училась Наталья (крестная — как зовет ее Агаша). Остальным грамота давалась легко. Агаша к семи годам Псалтырь могла уже читать наизусть, а ведь это толстенная книга. Способности у нее явно большие. Николай Петрович написал и показал ей арабский счет до 10, который она совершенно не знает — у них цифры изображаются буквами, — так она тут же это выучила.

На ночь вновь сделал Агаше парафиновую повязку в присутствии деда, который молчал, поглядывал и не проронил ни слова. Поверх аппликации для сохранения тепла Агаша повязала шерстяные чулки, присланные Лыковым в одной из многочисленных посылок, идущих к ним со всего Союза. Свечи, кстати, взяли тоже из присланных. Уже после первой аппликации боли в руке и припухлость уменьшились.

Ночь сегодня была очень холодная, с дождем. Чуть раскроется спальник, сразу замерзаешь.

27 августа. Утро холодное, росистое, какое-то затянутое, медленно разгорающееся. Но потом проглянуло солнышко — потеплело. Сегодня как-то особенно много певчих птиц, которые заливаются на все голоса. Как все же в Саянах все переменчиво! То была жара, как в разгар лета, то вдруг град и холод!

После завтрака мы с Львом Степановичем отбрасываем землю с камнями от лабаза, что бы он стал выше и в него не смог бы забраться медведь. Агаша, Эльвира Викторовна и Николай Петрович пошли в верхнюю избу. Эльвире Викторовне там надо еще что-то нарисовать, а у Агаши свои заботы по хозяйству.

День сегодня солнечный и теплый, но какой-то задумчивый по-осеннему. Вниз бежит-журчит ручей. Иногда кажется, что это вовсе не ручей поет, а переговариваются люди. Тишина и благодать! И удивительное рядом. Утром под скалой нашел несколько кустов крыжовника. Откуда? Что-то в других местах Саянской тайги я его не встречал, хотя хожу по тайге уже не первый год. В нескольких шагах от избы растут малина (на которой есть еще ягоды), черемуха, черника, рябина и даже крыжовник. В одно время можно собирать столько сортов ягод, обычно вызревающих в разное время. Удивительно! А кедрач обступает избу со всех сторон и все мы в свободное время беспрерывно, как бурундуки, грызем шишки или кедровый орех. Агаша все время заботится, чтобы наши запасы в кармане не убывали.

Несмотря на удивительный таежный воздух, обилие ягод и вполне сносное питание, все участники экспедиции отмечают вялость, апатию, неважный аппетит, разбитость, иногда даже одышку. В разные дни отмечались значительные колебания артериального давления. В чем причина? С непривычки много работали или сказывается смена климата и высокогорье, около 1500–2000 м над уровнем моря? Нужно будет узнать у геологов, какое барометрическое давление в этих местах. Может быть, этот уголок не такой уж и райский?

Дед до 3-х часов дня сидел в избе, не показывался. Потом вышел и спрашивает: «Может, мох заготовить? Как вы думаете? Пристройку-то к избе будут делать?» Отвечаю: «Думаю, раз лесники обещали, то сделают. А мы на обратном пути напомним». Тогда Карп Осипович отправился за мхом, а по пути заглянул на сделанный нами лабаз. До этого он не проявлял к нему никакого интереса, хотя лабаз для них первая необходимость, ведь пришла пора сбора кедрового ореха и его нужно куда-то складывать. Создается впечатление, что Карп Осипович зашел на лабаз только потому, что было по пути. Отсутствие интереса к лабазу непонятно. Или он полностью доверяет Агаше, а она ему все рассказывает (это мы уже знаем точно), или это его совсем не волнует. Посмотрев лабаз, дед, кажется, остался доволен: «Премного благодарен, много потрудились». Работы там действительно сделали немало, даже сегодня, когда выбирали грунт из лабаза. Расчищать таежные завалы, снимать дерн, весь проросший корнями деревьев и трав, выскребать камни — это не очень-то легкая работа.

Весь день пьем «таежный чай» — это смесь смородины, брусничника, черники, рябины и багульника. Какая прелесть!

Уже скучаю по дому, мысли все чаще возвращаются к нему. Как там мои девочки? Здоровы ли?

Замечаю, что Карп Осипович не очень-то все принимает на веру. Проверяет, переспрашивает одно и тоже то у одного, то у другого. Словарный запас у деда и Агаши довольно большой, но в значительной степени книжный. Они свободно говорят обо всем, образно и живо.

Вчера у костра рассказал деду и Агаше об успехах медицины. В частности, сказал им, что можно оживить умершего человека. Дед спросил: «Всегда?» Я пояснил. Он задал еще пару вопросов и явно не поверил тому, что я ему рассказал. А Агаша долго сидела глубоко задумавшись. О чем она думала? Может, об умерших братьях и сестре? Может, о том, что их можно было еще спасти? Но, вероятно, ход ее мыслей нам так и не узнать.

Агаша показала нам «складень» (переносная икона), на нем изображены все божественные праздники. Завтра «Успенье» — Богородицу кладут в гроб. Перед этим был две недели пост — нельзя было есть пищу животного происхождения. «Преображение» было в прошлую пятницу. Складень Агаша принесла сегодня из верхней избы на речке. Он старый-престарый, весь закопчен. Агаша говорит, что его можно очистить, Если опустить в воду с замоченными груздями. Принесла Агаша складень, держа его в чистом полотенце. А затем, рассказывая, увлеклась и взяла его руками. Я спросил ее: «Можно брать руками?» Спохватилась, сразу перехватила полотенцем, сказала: «Чистыми-то можно». Затем принесла икону святого Николы, сохраняющего людей от утопления и еще чего-то, и увлеченно рассказывала о нем.

28 августа. Сегодня праздник «Успенье», делать ничего нельзя. Лыковы все утро, дольше обычного, читают молитву, «поют» на разные голоса. День серый, временами накрапывает дождь.

Часов в 12 отправились мы своей честной компанией (Эльвира Викторовна, Николай Петрович и я) к озеру. Сначала крутой спуск по скалам к р. Абакан минут двадцать, затем сворачиваем вверх по Абакану и минут через десять между двумя горами замечаем озеро. Продираемся к нему сквозь дебри, идем по сплошному черничнику и брусничнику, даже как-то неловко ступать. По дороге поглощаем красную и черную кислицу, крупную-прекрупную жимолость и, конечно, чернику и бруснику. А на курумнике вокруг озера удивительно красный и сладкий шиповник. Набираемся витаминов на весь год и долгую зиму. Вышли к озеру и обалдели! Такая ошеломляющая, величественно-суровая красота! Озеро небольшое, примерно, 150х300 метров, зажато между скал. Прозрачность воды необыкновенная, кажется, что её совсем нет. На дне видны все камни, ил и дорожки следов каких-то зверей, вероятно, медведя и сохатого. Очевидно, в жаркую погоду они приходят сюда утолить жажду и охладиться. Вода такой прозрачности, какой я не видел даже на Байкале. У края озера разбросаны огромные валуны, на которых растут небольшие кедры и ели. Особенно красив один треугольный камень, далее других углубившийся в озеро. Он как кораблик. На его спине высится ровный пушистый кедр, как мачта и парус корабля. Вода в озере очень холодная, как в роднике. Рыбы в нем нет, копошатся только какие-то мелкие мурашки — таких я видел на озере Сватиково в Туве, известного своими целебными свойствами. Может, и это озеро целебное? Глубина небольшая (1,5–3 м), хотя это очень трудно определить из-за невероятно прозрачной воды.

Пока Эльвира Викторовна, выбрав место повыше на курумнике, рисует «Агашино озеро» (так мы решили его назвать), мы с Николаем Петровичем обследуем его берега. Я, как мальчишка, переходя и перепрыгивая с камня на камень, засучив свои бродни, стараюсь добраться до «Кораблика». Однако прозрачная вода обманчива — зачерпнув холоднючей воды в сапог, ни с чем возвращаюсь на берег. И сразу на глинистом берегу натыкаюсь на отпечаток, вероятно, очень свежий (вечером и утром был дождик, но все трещинки в глине нисколько не размыты), медвежьей лапы. По ширине этот след в две мои ладони. Зову Николая Петровича, чтобы сфотографировать этот автограф «хозяина тайги». Чуть дальше находим еще один более старый медвежий отпечаток, но значительно меньших размеров — наверное, медвежонок. Вновь встречаем крыжовник, а рядом уже спелая рябина. В низинке нам попадалась малина. Вот чудеса! Нашли еще какой-то кустарник с краснеющими небольшими продолговатыми ягодами. Похоже на барбарис, но никто из нас точно не знает, что это такое. А кругом высоченные горы, дикая ошеломляющая красота! Прыгая по камням как козлы, взбираемся на скалы. Отсюда озеро видно как на ладони — зеленое, презеленое! И вдруг под ногами среди камней обнаруживаю крапиву. Откуда здесь на крутых каменистых склонах крапива? Вновь загадка Саян! Бросаю взгляд влево и вижу, что метрах в десяти от нас примостился какой-то зверек, очень похожий на малюсенького зайчика. Николай Петрович фотографирует его. Попытка подойти ближе заканчивается неудачно — зверек исчезает.

Только что было тепло и солнечно, и вот уже потемнело, с верховьев Абакана надвигаются черные тучи. Кажется, быть дождю и грозе. Доносится шум Абакана, вдали несколько раз пролаял «Каир», который почему-то убежал от нас часа два назад. В природе все замерло, чувствуется ожидание перемен… Все в ожидании, происходят какие-то таинства. Но, покапал небольшой дождик и тучи рассеялись.

Пока наш художник рисует, вспоминаю, как утром Агаша подарила мне сделанный из полотна литовки нож. Хотела подарить лестовку для чтения «Богородицы», но спросила, знаю ли я эту молитву. Я ответил, что не знаю, но, надеюсь, она мне ее расскажет. Агаша обещала написать молитву, а лестовку не дала — вероятно, до тех пор, пока я не выучу молитву. Думаю, что подарки эти не случайны, ведь сегодня «Успенье» — большой праздник для Лыковых. Вот Агаша и решила нас порадовать. Сама она с утра щеголяет в новой лапатине и красном платке, подаренном ей Николаем Михайловичем.

В шестом часу вечера этюд «Агашино озеро» закончен и мы отправляемся в обратный путь. Спускаемся к Абакану и идем вниз по течению. По пути пробуем рыбачить на спиннинг и на «мушку», но все безуспешно. Даже у «Щек», где огромные зеленые ямы и валуны и по всем рыбацким приметам должны быть таймени, ленки и хариус, рыбы не слышно и не видно. Река как мертвая! Почему? Неужели и здесь, в этой глуши, успели потешиться браконьеры?

Решаем идти к избе нижней дорогой. Для этого обходим правую «Щеку» сверху. Взбираемся на скалу, глядим вниз и замираем от восхищения. Несущаяся внизу река вся зеленая, от бледно-зеленоватого цвета на мелких местах, до малахитового — в ямах. Хорошо и далеко просматривается река, зажатая в высоченных скалах и горах. Спускаемся к тропинке и замечаем в кустах тщательно укрытую лодку Лыковых. Делали ее еще братья, когда были живы и мы ее видели еще три года назад. Лодка эта не совсем достроена и, конечно, теперь уже не будет достроена. Она давняя затаенная мечта Лыковых. Это длинная пирога (около 10 метров), выдолбленная из огромного кедра, спиленного неподалеку. Пень этого кедра мы видели — он просто невероятных размеров. Возможно, этому кедру было не менее 500 лет, а может и более. Какой же огромный труд был вложен в эту Саянскую пирогу! И все без пользы! Жаль, искренне жаль этих людей!

Недалеко от лодки на песке замечаем вновь следы медведя, очевидно, не очень крупного. Выходим на тропу и начинаем длинный подъем в гору. Пройдя метров триста, наталкиваемся на свежеразвороченную колоду, кругом следы медведя и его когтей на поваленных деревьях. Увиденное придает нашим уставшим ногам силы, и длинный, трудный подъем к избе мы преодолеваем довольно быстро.

А «Каир» наш куда-то пропал, у избы его нет, не пришел он и к ночи. С реки я захватил с собой букетик белых, неизвестных мне, цветов, по форме напоминающих цветы пижмы, но более крупных. Вернувшись к избе, я преподнес их Агаше, поздравив с божественным праздником. Она смущенно заулыбалась, покраснела. Еще бы! Вероятно, это был первый букет, который ей дарили. Сказала, не зная, принимать его или нет: «Никого не знаем. Завянут». Я пояснил, что если поставить в баночку с водой, то цветы простоят довольно долго. Принес баночку с водой и мы поместили букет в неё. Далее для Агаши вновь возникла трудная задача — куда поставить букет? Кто-то из наших посоветовал на стол. Однако это предложение было отвергнуто, как кошунство. По разумению Лыковых, на стол ставить что-либо, кроме пищи, «не можно». Смущенная Агаша ушла с букетом в избу. А утром я увидел свой букетик с улицы, она поставила его на подоконник.

Всю ночь ревел ветер и тревожно стонала тайга. Шум такой, что, лежа в палатке, невольно думаешь: если придет медведь, то его и не услышишь, даже если он подойдет вплотную. Ночь на удивление теплая, в спальнике даже жарко. К утру разразился дождь. Кругом мгла, горы закрыты тучами. Под ударами капель дождя листья осин стучат, как железные.

29 августа. Утро проходит довольно скучно. Сидим под навесом и ведем светские разговоры о Третьяковке, Русском музее, выставке Киренского и Гуассамина и прочих «мирских» делах. Сегодня, хотя и понедельник, но вновь какой-то Христовый праздник и работать нельзя. По словам Карпа Осиповича, в этот день Царь послал к Христу своего посланника, чтобы разузнать, какой он из себя. Христос накинул на себя поаток и на нем отпечатался его лик (Чем не современная фотография!?). С тех пор этот лик Христа стали отображать в церквах на иконах. По этому поводу хозяева опять затеяли длинную молитву.

Часа через два дождь перестал и Карп Осипович, несмотря на то, что сегодня праздник и делать ничего нельзя, разрешил нам выкорчевать два огромных камня у лабаза. Дело в том, что эти камни лежали так, что медведь мог встать на них, дотянуться до лабаза и залезть туда. С помощью различных ваг, ломов и трех человеческих сил камни успешно скачены под гору.

К 12 часам дня проглянуло солнышко, трава обсохла. Эльвира Викторовна собралась идти рисовать Абакан у «Щек», который так поразил нас вчера окраской воды в ямах и величием всего пейзажа. С ней идут Лев Степанович и Николай Петрович, ведь в этой дремучей тайге в одиночку не ходят даже Лыковы. Я остаюсь «дома», сегодня я дежурный «на кухне». Остаюсь один. Обед быстро сварен на костре. Кругом тишина прямо-таки осязаемая. Проблескивает солнышко, тепло. А вдали, где-то у гольцов погромыхивает гром, раскаты его многократно отражаются от гор и катятся долгой канонадой. Если сидеть тихо-тихо, то сразу начинаешь видеть, какая большая жизнь идет в тайге. Вот выглянул бурундук и с любопытством уставился на мир. А где-то чуть дальше завела долгий стон-плачь какая-то птица. Но длится все это недолго. Вновь все темнеет вокруг, блеснула молния, и уже совсем близко ударил гром. Гроза в горах! Это трудно передать словами. В городе мы говорим «удар грома», а здесь это «удар по голове». Кажется, что от него раскалывается горы, а долгое эхо только подчеркивает всю грандиозность происходящего! Сразу начинаешь как-то по-другому осознавать и чувствовать слово «стихия». Гром смолк, все кругом замерло, не слышно ни звука и вот, постепенно набирая силу, хлынул ливень!

Но как переменчива погода в Саянах! Не прошло и 10 минут, как тучи разорвало, проглянуло голубое небо, блеснуло солнце. И сразу все засверкало, заискрилось в каплях прошедшего дождя, вновь защебетали птицы. А где-то вдали еще погромыхивает гром. Высветившее все кругом солнце явственнее обнаружило и приметы быстро наступающей осени. Видны охваченные легкой желтизной листья и ярко-красные гроздья ягод рябины, на березах уже есть полностью желтые ветви, черничник побурел и покрылся коричневыми пятнами. Сколько желтизны на кедрах! А земля уже — разноцветный ковер!

Часа в три из избы вышла Агаша и со словами: «Богородица избави от муки вечные» — принесла мне лестовку с написанной молитвой «Архангельское поздравление присветей Богородице». Из ученической тетрадки она сделала маленькую книжечку, прошив ее черными нитками, и в ней красным (заглавные буквы) и синим (прописные буквы) фломастером написала молитву. Прежде чем отдать мне эти ценные вещи, Агаша сама прочитала написанное, а я повторил. Она разъяснила, когда её читать и как сочетать с бобышками на лестовке, где делать поклоны и где креститься. «Береги, никому не давай! Это моя была лестовка», — напутствовала она. Я ответил: «Великая благодарность тебе, премного потрудилась!» — и был искренне рад доверию, проявленному ко мне, хорошим дружеским отношениям, установившимся между нами.

Через несколько минут Агаша, видя, что я уже сварил обед, принесла четыре краюхи своего темного, кислого хлеба, а затем и горячей печеной картошки. И все это с добро-застенчивой улыбкой… Дитя природы! Кстати, я иногда ловлю себя на том, что разговариваю с ней как с симпатичным мне, все понимающим ребенком. «Поешь горяченького-то», — говорит она и я с удовольствием принимаюсь за печеный картофель.

Когда Агаша с фанатичной верой говорит об аде и рае, загробной жизни, то, честное слово, не хочется разубеждать её в этом. Представляю, как невыносимо тяжко ей будет, если она потеряет эту веру. Ведь столько мук и лишений уже перенесено, столько отдано сил и здоровья ради веры в прекрасное будущее. Разрушить эту веру сразу, в одночасье было бы бесчеловечно! Ведь это хрупкое душой и телом существо не перенесет крах своих устоев, верований и привычек…

И вновь каньон Абакана заполняется белым туманом, исчезают вершины гор, вдалеке гремит гром, начинает накрапывать дождь. Бегу к костру заваривать таежный чай — листья и ягоды рябины, черники, брусники, багульника и, конечно, смородины, ведь ушедшие рисовать этюд (последний из намеченных десяти), вероятно, промокли и продрогли. Почти весь день дождь. К вечеру прояснило, похолодало, подул ветер.

По словам Агаши, «медунки» останавливают кровотечение из ран. Нужно «пошаркать» это растение до появление сока и им залить ранку. При зубных болях нужно корень «ручанки» держать на зубах.

Сегодня выяснили, что Агаша один раз в месяц моется теплой водой без мыла («По женской потребе», — как сказала она). Для этого она нагревает воду в ведре на костре и уходит мыться в лес. «Неловко одной-то. Ране-то с Натальей друг друга мыли, ловчее было», — говорит Агаша.

Сегодня, наконец удалось осуществить то, к чему я долго подходил. Лыковы позволили подсчитать у них пульс и измерить артериальное давление. Невероятно! Но факт! Честно говоря, я даже не надеялся, что это удастся сделать. У Агаши артериальное давление оказалось 110/55 мм рт. ст., пуль 84 уд/мин. У Карпа Осиповича артериальное давление 140/80 мм рт. ст., пульс 48–50 уд./мин. с единичными экстрасистолами. Как видно, несмотря на солидный возраст, гипертонией он не страдает.

Вечером в пятый раз накладываю стеариновую повязку на руку Агаше. Эффект явно положительный: припухлость значительно уменьшилась, стала мягкой, исчезла крипитация и болезненность. Сама Агаша отмечает облегчение. Даю ей наставление, как наложить самой эту повязку. Нужно сделать хотя бы раз десять, а мы, вероятно, завтра уйдем. Оставляю все необходимое (свечи, бинты, вату) для аппликаций, даю гигиенические рекомендации: туго бинтовать руку при работе и не охлаждать ее, копать картошку только в рукавицах и т. д.

Вечером у костра Агаша говорит: «Пожили бы еще. Уйдете — одни будем!» За этой скупой фразой явно чувствуется искреннее сожаление. Конечно, она привыкла к нам, к человеческому обществу и представляю, как ей тоскливо будет вновь остаться без людей в этом заброшенном уголке земли. Что может быть хуже одиночества!?

Вечер очень холодный, изо рта валит пар. Глухо шумит тайга. Сон ночью тревожный, беспокойный. И невольно вспоминается, как однажды, в последнюю ночь похода на Красноярское море, к нам пожаловал «хозяин тайги» и учинил полный разгром. От нашей палатки остались одни лохмотья, а сами мы едва унесли ноги. Только мой верный пес Акбар, да не поднятая с воды байдарка спасли нас.

30 августа. День рождение мамы. Если бы она была жива, то ей было бы уже 79 лет. Мама, мама! Вечный пример для меня доброты, ума, мужества, силы характера, выдержки и справедливости.

Утро началось, как обычно, с зарядки. Однако сегодня она явно не на пользу. Присел и замираю от сильной боли в спине. Старая история — радикулит. С каждым часом боль нарастает. Тороплю Льва Степановича со сборами в дорогу. Не исключено, что к вечеру я не смогу двинуться, так уже было весной. Сложил рюкзак — оказался полный. Как пойду? Страшно подумать! Пока Лев Степанович и Николай Петрович собирают палатки и спальники (я уже нагнуться не могу), я веду беседу с Карпом Осиповичем и Агашей. Агаша одаривает нас орехами, шишками, просит взять картошку. Карп Осипович расспрашивает, есть ли у меня семья и говорит: «Поклон им низкий передай». Агаша на прощанье передает Эльвире Викторовне и мне бумажку, на которой красным фломастером написано: «Господи Иесусе Христе сын божий, помилуй мя грешного». Вероятно, Агаша полагает, что эта бумажка с молитвенными словами сбережет нас от многих неприятностей.

Конечно, мы говорим ей искреннее спасибо. Видно, что она переживает, жаль ей расставаться с нами. Карп Осипович и Агаша заготавливают для нас посохи в дорогу. При этом дед приговаривает: «Христианину нужно бороду, крест, лопатину длинную под поясом и посох». Агаша плетет из конопли веревки, а Карп Осипович чинит ими лямки, чтобы навьючить Николая Петровича. Наконец, все собрано. Обмениваемся последними фразами. Николай Петрович незаметно из-за угла избы фотографирует Карпа Осиповича, беседующего со мной. Едва слышен щелчок фотоаппарата, но Карп Осипович это сразу улавливает (вот тебе и плохо слышит!). Мгновенно лицо напряженное, взгляд, брошенный на Николая Петровича, пронизывающий. Но фотоаппарат уже спрятан и мы успокаиваем деда. Кстати, в письме, написанном родственникам, Агафья называет отца не Осипович, а Иосифович — новая загадка!

Все готово. Прощаемся. Слышим предложение еще приезжать и слова: «Спаси вас Господь!» Карп Осипович и Агаша провожают нас до спуска с горы. Оглядываюсь и вижу на пригорке две фигурки, стоящие рядом с наклоненными друг к другу головами, как на старинных фотографиях. До свиданья, добрые люди! Встретимся ли еще?

Спуск вниз очень крутой, скользко на камнях, покрытых мхом. В глазах темнеет от боли в спине. Спуск идет минут 20, но к концу его от напряжения (все приходится делать медленно, щадя спину) трясутся руки и ноги, пот заливает глаза. Дальше путь по тропе вдоль Абакана — по ровной идти легче. Через некоторое время начинается самый трудный для меня участок пути длиной около одного километра. Идет он по крутому склону берега, по камням, по мху, колдобинам, через валежник и коряги, то с подъемами, то со спусками. Местами просто ползу на четвереньках, поднять ноги или прыгнуть не позволяет дикая боль в спине. К концу этого участка выдохся, кажется, до конца. Боль в спине невозможная, а идти ещё часа три. Глотаю очередную дозу анальгина и снова в путь. Дальнейшая дорога просто кошмар. Временами перестаю замечать все вокруг, просто машинально переставляю ноги за впереди идущим, стараюсь не отстать. Очень труден последний участок пути — много поваленных деревьев поперек тропы. А каждая колода такая для меня почти непреодолимое препятствие. Наконец, впереди сквозь деревья мелькает аэродром геологов, а затем и домики Волковского поселка. Навстречу несутся несколько лаек, а впереди всех — наш «пропавший» Каир. Метров за 200 до домиков грянул гром и хлынул ливень. Но промокнуть мы уже не успеваем — спасительная крыша над головой! Теперь отдых! С наслаждением растягиваюсь на кровати, хотя найти безболезненное положение все-таки не удается.

Вечером истопили баню, паримся с наслаждением. Беру пихтовый веник и ожесточенно хлещу по пояснице, но облегчения не наступает. Спим в чистых постелях — как приятно! Только вот по-прежнему спина болит, трудно лежать, трудно повернуться. Утром с трудом встаю, но, кажется, не хуже вчерашнего. Это уже хорошо. Ходить можно.

31 августа. Самолета нет. Сидим у геологов. Делимся впечатлениями. Узнаем у геологов много новых историй, высказываний и даже явных небылиц. Например, есть версия, что у Карпа Осиповича была вторая жена, от которой родились Дмитрий и Агафья. Сейчас якобы жена и сестра Карпа Осиповича живут в Тувинском монастыре. Вторая жена Карпа Осиповича будто бы бросила о нем фразу: «Попользовался он нагайкой!» Кажется, историю эту рассказал геологам и Абазинским знакомым Анатолий Павлович, тот человек со странностями, который жил у Лыковых зиму. Однако этот факт никак не вяжется с годами рождения детей Карпа Осиповича и многими другими фактами.

Со слов Марии Семеновны Шмаковой (поварихи геологов), тот же человек, который жил у Лыковых зимой, говорил: «Провожала меня Агафья до нижней избы. Прошли метров 10, оглянулся, а она исчезла. Испарилась! Святая!» и еще: «Агафью-то я люблю. За руки-то возьму и уведу куда хочу!» Вероятно, это продукция экзальтированного мозга данного «странного» человека, которую он выдает за правду.

Мария Семеновна рассказывает, что когда она говорила Агафье: «Береги себя, Карп Осипович уже старый, умрет скоро» — Карп Осипович услышал и говорит: «Я не умру, а если умрем, так вместе!» Страшная фраза! Если, конечно, она действительно была сказана Лыковым.

К вечеру снова баня с пихтовым веником. Затем смотрим телевизор, чешим языки.

Мои товарищи и геологи интересуются, как я нахожу здоровье Карпа Осиповича и Агафьи. Отвечаю, что в настоящее время в целом здоровье Карпа Осиповича и Агафьи следует признать вполне удовлетворительным, а способность их организма приспосабливаться к тяжелым, зачастую экстремальным, условиям жизни — удивительной, демонстрирующей огромные биологические и психологические возможности человека. Лыковы не имеют, на сколько я могу судить, болезней, широко распространенных в цивилизованном мире (гипертоническая болезнь, атеросклероз, ишемическая болезнь сердца, аллергия), но у них другие проблемы. Определенную опасность для них представляет смена рациона питания, в первую очередь, включение в него поваренной соли; огромный поток новой информации и плохая психологическая совместимость с «мирскими» людьми. Но главный для них вопрос, вопрос жизни и смерти — как устоять против «новых» микробов и инфекций, невольно заносимых им людьми и даже через идущие к ним посылки и письма.

Ночью небо изумительное! Звездное-звездное! Кажется, что это не оно над нами, а мы бродим в космосе среди ярких звезд — такое оно объемное и близкое!

1 сентября. Ждем самолет. Все мысли уже дома. Светланка, наверное, уже пошла в школу. Утро сегодня было солнечное. Затем погода быстро менялась, несколько раз шел дождь. К 17 часам прилетел АН-2, но еще целый час не могли вылететь, т. к. подул сильный ветер в каньоне Абакана. В 18 часов 8 минут взят курс на Таштып. Минут через 10 полета слева по курсу появилась синяя мгла — грозовой фронт. Справа — освещенные солнцем горы с белыми гольцами на самых высоких вершинах. Мы идем по середине. Самолет беспрерывно бросает из стороны в сторону, вверх-вниз. Слева сверкают молнии, а справа видна величественная панорама бесконечных гор. Самая высокая гора на нашем пути, по словам летчиков — 2400 м над уровнем моря. Около 30 минут идем вдоль грозового фронта. Наконец горы стали более плоскими, появились дома селений (д. Матур), пашни и вот мы уже садимся на поле аэродрома в Таштыпе. Лесники подают к самолету автобус и мы снова в гостинице «Тасхыл».

2 сентября. На автобусе лесхоза отправляемся из Тоштыпа в Абакан. Там берем билеты на поезд и, мысленно благодаря всех, помогавших нам в этой экспедиции, в 15 часов 35 минут отбываем в Красноярск. Несколькими минутами раньше, также в Красноярск, уехал одессит Вячеслав, тот самый, который ходил с нами к Лыковым. Как все-таки бывает в жизни странно — за полмесяца с человеком ранее тебе совсем не известным, встречаешься дважды, в местах, отдаленных друг от друга на сотни километров, причем без предварительной договоренности. Бывают же такие совпадения! Вячеслав рассказал как он, уйдя с нашей стоянки у Лыковых, шел к геологам. Дорожка была не совсем гладкая! Сначала он, переходя вброд Абакан, оступился на камнях и изрядно искупался, едва не погубив свою фотоаппаратуру. Потом он увидел лосиху и решил подобраться к ней поближе, чтобы сфотографировать. Едва он взвел затвор фотоаппарата, как из чащи выскочил могучий лось и попер прямо на него. Только молодые ноги спасли незадачливого фотографа от могучего защитника лосихи! Далее, идя по тропе, Вячеслав вдруг обнаружил, что потерял топорик. Решил пройти назад по тропе и поискать его. Действительно, пройдя несколько десятков метров, он обнаружил свой топорик, лежащий возле большой колодины. Нагнулся, взял его, а когда разогнулся, то в нескольких метрах от себя увидел медведя, выходящего из леса. На миг оба замерли, а затем бросились в разные стороны. Вероятно, медведь шел по следу Вячеслава (так же, как в 1980 году в этих же местах он шел по нашему следу), но не ожидал, что человек вернется. Впрочем, что было у него на уме, мы можем только предполагать! Для Вячеслава же эта встреча была мощным стимулом, позволившим ему в скором времени очутиться в поселке геологов. Вот она, матушка-тайга! Одному в ней бывает неуютно.

За окном проплывают поля и леса Минусинского района — красивые осенние картинки. Но как отличается этот пейзаж, красивый, но какой-то окультуренный, цивильный, от могучей, резкой и «непричесанной» горной Саянской тайги! Однако, через несколько часов картина за окном вагона начинает меняться, она становиться более суровой, мрачнеет. Уже нет желтизны осенних полей, светло-веселых березовых перелесков. Пространство за окном заполняется зеленым цветом хвойной тайги. Поезд втягивается в Саянские горы. И вот мы уже ползем вдоль одной из красивейших рек Саян — Кизира. Его зеленовато-синие воды поблескивают среди гор, и кажется он тихим и спокойным. Но это только из окна вагона! Вспоминаю, как несколько лет назад я путешествовал по нему в лодке. Вблизи Кизир воспринимался совсем по другому. Как и все реки Саян, он был разный: то спокойный и мирный, то быстрый, стремительный по шиверам и угрожающе ревущий на порогах. Вот впереди показалась знакомая гора, клином вдающаяся в реку. Кизир ударяется в каменный лоб горы и, выгнувшись стремительной дугой, летит дальше. А на «обочине» этого стремительного пенистого потока, под прикрытием скалы, образуется огромный водоворот и бездонная яма. Вспоминаю, как на этом месте, спинингуя с лодки, я с нетерпением и каким-то замиранием и холодком в груди все ждал, что вот сейчас из мрачно-зеленоватых глубин омута вынырнет огромный таймень и схватит золотисто-красную блесну. Ведь не может же быть, чтобы в этой бездонной яме не было многопудовых рыбин! Однажды, правда на другой реке Саяна — Чуне, мне уже приходилось тащить такую рыбину, примерно из такой же ямы под порогом. Сначала я подумал, что блесна зацепилась за камень или корягу, но затем «коряга» медленно пошла на меня. Чувствуя, что тащу необыкновенную рыбину, я позвал на помощь своего друга Юрия. Тот подошел к самой воде и приготовился помочь. Но как только я подтащил тайменя к берегу, он ударил хвостом, окатив нас с головы до ног водой, леска зазвенела и тут же ослабла. Выкрутив леску и блесну, мы разинули рты от удивления. На двух тройниках 12 и 14 (!) номера 5 жал крючков не было! Их срезало как ножом! Представляю, что это за таймень был!

Поезд все выше взбирается в горы, начинаются тоннели. Едем по трассе «Мужества». Мелькают станции, названные по имени первопроходцев трассы — Кошурникова, Стофато, Журавлева. Уже к вечеру, когда почти стемнело, впереди появляется «Чертов мост», или, как его еще называют, мост «Мужества». Он перекинут между двумя скалами через ущелье. Поезд подбирается к мосту на тихом ходу с крутого поворота. Вот он втягивается в тоннель и, выйдя из него, уже оказывается совсем близко от моста. Медленно, как бы ощупью, въезжаем на мост. Хотя уже сильно стемнело, картина, открывающая с моста, впечатляет. Далеко внизу поблескивает речка, а наш поезд словно повис в воздухе между двумя огромными горами. Грандиозное и запоминающееся зрелище!

3 сентября. Утром мы в Красноярске. На перроне прощаюсь с товарищами по экспедиции и бегу на автобус. Доезжаю до остановки Сурикова, а там пешком по ул. Маркса. Половина восьмого утра. Светланка сейчас должна идти в школу. Перехожу на ту сторону улицы, где она обычно ходит, и сразу вижу дочку, идущую навстречу. Однако она равнодушно скользнула взглядом по мне и пошла дальше, не признав в этом бородатом и изрядно отощавшем человеке с большим рюкзаком своего папу. Окликаю. Как радостно вспыхнули глаза, и она летит мне в объятия. Здравствуй мой дорогой человек! Как Валера, мама, дела дома? — все хорошо, все здоровы. — Ну и славно!

Дочь бежит в школу, а я домой. Оказывается, идти по асфальту необыкновенно легко. А раньше я этого как-то не замечал. По пути встречаю несколько знакомых соседей. Но все они проходят мимо, не здороваясь. Вероятно, я очень «здорово» выгляжу, если никто меня не узнает. Но вот и дом! Все же как хорошо, что он существует на свете и в него можно возвращаться после дальних странствий!

Глава вторая Вновь к Лыковым

4 декабря 1985 года. Завтра планируем выезд в Таштып и далее к Лыковым. Состав экспедиции почти прежний: художник Эльвира Викторовна Мотакова, писатель Лев Степанович Черепанов и я. Как утверждают мои близкие знакомые, выразительно покручивая указательным пальцем у виска, мы ненормальные люди — психи. С точки зрения обывательской психологии это, вероятно, так и есть. Ведь на улице 32–34 С мороза, а в тайге, наверное, еще хлеще. Идти в такую погоду к Лыковым — это, мягко говоря, несерьезно. Но, как ни странно, именно это и привлекает. Испытать себя, глянуть на те места (уже виденные нами осенью и летом) в это глухое время года, почувствовать мощь и суровость Саянской тайги зимой, ощутить и прочувствовать жизнь этих отшельников в крайне экстремальной ситуации — так интересно и важно, важно для понимания мира, познания людей, природы и самого себя.

Вечером звонок из Абазы, говорит Николай Пролецкий, наш товарищ по предыдущему походу. Он узнал от геологов, что мы собираемся к Лыковым, и спешит нам дать последние новости и информацию к размышлению. Оказывается, что он был у Лыковых неделю назад, когда еще не было сильных морозов. Лыковы живы-здоровы, передавали нам привет. Снега в тех местах пока не очень много — сантиметров тридцать. Ледостава на р. Абкан еще нет и нужно ее несколько раз переходить вброд. Легко сказать — вброд! Это в резиновых сапогах, при температуре более 30 °C мороза! Да и вообще возможно ли? По словам Николая, надежды на то, что последние сильные морозы быстро скуют реку, нет. Да и идти по такому льду очень опасно — в отдельных местах на быстринах лед может оказаться очень тонким, а купание в реке — смертельным. Советует нам хорошо подумать, прежде чем пуститься в путь.

Звоню Льву Степановичу, сообщаю эти новости. Решаем, что машина запущена и остановить ее нельзя. «Войска двинуты в наступление!» Доберемся до места — там будет виднее. На том и порешили.

5 декабря. С утра много дел. Занимаюсь чем угодно, только не подготовкой к трудному походу. Печатаю план работы методического Совета по производственной практике, выправляю характеристику на себя, которую сегодня будут обсуждать на парткоме в связи с подачей на конкурс профессора. В три часа партком заслушал характеристику, по моей личности выступил зав. кафедрой М. И. Гульман, характеристику утвердили, пожелали успеха. Затем долгое заседание парткома по производственной практике, беготня с подписанием актов экспертизы и статей, которые уже давно нужно было отправить в Москву О. Д. Колюцкой, и около шести часов вечера я появился дома. Ужин-обед, быстрые сборы, рюкзак собран (наверное, потом окажется, как всегда, что я что-то забыл) и в 9 часов вечера лечу на железнодорожный вокзал. Там меня уже поджидают спутники. Поезд тронулся — мы в пути.

6 декабря. В 9 ч.30 мин. мы в Абакане. Встречает Николай Николаевич Савушкин, начальник Хакасского лесничества. Усаживает нас в «газик» и мы отбываем в Минусинск в геологическую экспедицию.

Начальник экспедиции — Шумилов Юрий Викторович, человек 53 лет с умными глазами и интеллигентным лицом, радушно встречает. Живо интересуется нашими планами, обещает всячески содействовать их осуществлению. С интересом вспоминает свои посещения Лыковых, рассказывает интересные подробности. Например, Наталью и Агафью страшно удивило махровое полотенце. «Это как же такими петельками можно соткать? На станке же натягивать нужно». Им и в голову не приходит, что кроме их ткацкого станка есть еще и более совершенные.

Узнаем много интересных подробностей о работе здешних геологов, о новых перспективных месторождениях, осматриваем интереснейшую коллекцию минералов. Асбест (крупнейшее в мире месторождение), кальцит, магнитный железняк, гранат, золото, мрамор — чего только нет в недрах Саян. На Волковском месторождении работы будут продолжены и Лыковым пока не грозит одиночество.

В беседу включается главный инженер экспедиции Валерий Михайлович, человек еще молодой. В отличие от эмоционально открытого и заразительно смеющегося Юрия Викторовича, он более суров, даже жестковат, предельно краток и точен в суждениях. Однако в обоих этих людях, столь разных по характеру, есть одна ярко выраженная черта — они до глубины души влюблены в Саяны, тайгу, реки, горы, неповторимую красоту. Нужно только видеть, как говорит Юрий Викторович о Кандегире, или Валерий Михайлович — о «лежащем Саяне». По словам Юрия Викторовича, тот, кто хоть однажды увидит Кандегир с его каньонами, стремительно летящей, белой от бурунов водой, ощутит захватывающую неповторимость этой реки, тот уже больше не сможет сюда не вернуться. Валерий Михайлович же больше потрясен районом «лежащего Саяна». Горы там создают такой рельеф, что кажется, будто лежит человек. А скалы там есть — «перья», с основанием около 10 метров и высотой до 600 метров! «Когда летишь на вертолете возле этих „перьев“, то и внизу далеко-далеко и вверху конца этого пика не видно. Потрясающе!»

В беседе незаметно пролетело часа полтора. Пора и честь знать. Хозяева приглашают приезжать летом, забросят в любую точку и, обязательно на Кандегир. От души благодарим этих симпатичных людей.

Далее путь на Таштып на том же «газике». На улице 30 °C мороза, а в машине тепло. С удовольствием смотрю в окно на проплывающие картины. Возле Абакана туманное солнце освещает совсем бесснежную степь. Пасутся овцы и коровы — это в декабре-то! Ближе к Аскизу чуть припорошено снегом. За Аскизом начинается бесконечная вереница могильников с вертикально торчащими каменными глыбами. Это древние захоронения далеких предков, проживавших в этих местах. Вскоре степь начала отступать перед надвигающимися горами. Чем дальше в горы, тем больше снега, но и здесь его не так много.

В Таштыпе приезжаем к директору мехлесхоза, нашему старому знакомому, Юрию Васильевичу Гусеву. Вскоре здесь же появляется начальник Волковского геологического участка Черепанов Сергей Петрович, тоже знакомый мне по предыдущей поездке к Лыковым. Выясняем, что самолеты и вертолеты уже ушли на участки и сегодня нас не забросят к геологам — просто не хватит светового дня. Нужно ждать до завтра. Обсуждаем некоторые подробности предстоящего похода, уточняем детали, экипировку. Гусев организует обед — сегодня мы еще ничего не ели. Ночевать остаемся в конторе леспромхоза, здесь есть все, как в хорошей гостинице.

Ночь звездная, пронзительно холодная. Выходишь на улицу, и мороз как бы физически начинает обнимать тебя со всех сторон. Сколько же градусов?

7 декабря. Утро «седое», в дымке, 32 С мороза. Завтракаем. В 10 часов загружаемся в вертолет. Солнышко только появилось над горизонтом. В 10 ч.05 мин. вертолет медленно поднимается и берет курс на Каир. Внизу белая краска снега и темные пятна деревьев. Постепенно вертолет втягивается в горы, они все выше и ближе к нам. Низкое солнце выхватывает белоснежные верхушки гор, остальное в глухой тени. У земли легкая дымка, вершины же снежных гольцов сверкают ярко. Вот вертолет втягивается в каньон Абакана, он мрачно-темный, только внизу светиться белая лента реки. Все же последние морозы сковали реку, но она еще не сдается, почти везде видны промоины, клубящиеся легким паром.

Вертолет все дальше уходит в горы, солнце светит все ярче, только далеко в долинах легкая дымка-изморозь. Близкие же вершины гор слепят глаза белизной. Безбрежное море темной тайги и сверкающего снега. Чем отдаленнее от нас горы, тем больше они подергиваются синеватой дымкой. Безмолвная грандиозность и беспредельная ширь Саян!

Вот вновь под нами Абакан, уходящий влево и пронизывающий горы белой лентой. И везде видны полосы чистой воды — не крепок еще лед, как ни старается лютый мороз, но река еще не сдалась. Борется мороз с водой! А горы, как облака, плывут навстречу и сбоку, беспрерывно меняя свои очертания, тона и полутона. Вершины и цирки, долины и распадки, ярко освещенные южные склоны гор и темные, почти черные урочища — все меняется, плывет за бортом, но одно остается — впечатление величия и грандиозности, не подающееся описанию.

Мои товарищи стараются запечатлеть это все на пленку — фотоаппараты беспрерывно в ходу. Эльвира Викторовна пробует набросать рисунки, но картина так быстро меняется, что она не успевает рисовать и берется за фотоаппарат. Мгновение — и еще один кусочек Саян остается на пленке. В вертолете тепло, раздеваемся.

Внизу вновь Абакан. Чем выше по течению, тем все меньше льда и больше воды. А вон видна белая гладь замершего «Черного» озера. Часть его поверхности ярко освещена солнцем, другая в тени — зимнее солнце не далеко ходит. Рядом у борта проплывает темная зелень кедрача. Кажется, протяни руку — и дотронешься до глянцевитых иголок. Закладывает уши — вертолет снижается. Внизу мелькают несколько избушек и большая палатка. Дымок весело вьется из трубы. Видны люди и лайки, вытянувшие морды вверх к вертолету. Это «Белая речка». Снижаемся на расчищенную поляну, от винта белая круговерть, ветер катит пустую бочку из-под солярки. Выскакиваем наружу. Пока рабочие разгружают бочки, шпалы, мы коченеем. Мороз!

Но вот мы вновь в воздухе. Идем низко-низко, как бы облизываем горы. Скалы, снег, черные точки елей. Высота полета 2600 м, горы на этой же высоте (сведения летчиков). Атмосферное давление 675 мм рт. ст. Внизу радоновый источник, справа в 50 км должно быть Телецкое озеро. Иллюминатор вертолета открыт, глядя в него, испытываешь неповторимое, приятно-легкое впечатление свободного полета над этой тайгой, скалами и всей нашей прекрасной землей.

А вот уже показалась изба Лыковых. Вертолет делает круг над избой, внизу видна фигурка Карпа Иосифовича. Заходим в каньон Абакана и садимся на косу реки. Благодарим летчиков и выпрыгиваем на искрящийся снег. Вертолет медленно, словно нехотя, поднимается вверх вертикально. Ветер от винтов сбивает с ног. Но вот вертолет уплывает в сторону Каира и наступает звенящая тишина. Минуту молча стоим ошалело, слушая немыслимую тишину и потрясенные сказочностью открывшейся картины девственной тайги и реки, искрящегося снега и слепящего горного солнца. Весь каньон Абакана залит солнцем и удивительно тепло, совсем не так, как в Таштыпе или на «Белой». Короткий зимний день в разгаре, тепло и умиротворение вливаются в душу.

Но пора в путь. Переходим правый рукав реки по тонкому льду, у самого берега подо мной рушится лед, но воды уже нет, ноги остались сухими. Вытянулись цепочкой один за другим Лев Степанович, Эльвира Викторовна, я и тронулись в путь по тропинке, вьющейся вдоль правого берега реки. В лицо бьет яркое солнце, освещающее каньон Абакана, снег белый-белый, искрящийся на солнце. Шумит река на перекатах, лед на местах, где нет снега, светло зеленый, прозрачный. Идем по еле заметной тропинке, снега не много, идти не трудно.

Вот и ручей, впадающий в Абакан, отсюда начинается подъем в гору. На ходу становится жарко, снимаю телогрейку. Проходим очень чащобный лес, перелазим через колодины, дорога все круче в гору, все труднее идти. С середины пути дорога стала совсем крутой, валенки скользят, мои товарищи уже мокрые в своих телогрейках. Мне в свитере несколько легче, да и резиновая подошва унтов легче врезается ребром в снег при подъеме в гору. Эльвира Викторовна выдыхается, все чаще останавливается. За время пути только один раз нашу тропку пересек заячий след, в остальном белое покрывало чистое, следов ни каких.

Но вот уже виден просвет вверху. Тяжело дыша, выходим на поляну перед избой. Выныриваем из темени векового леса, солнце бьет прямо в лицо. Сама изба стала совсем другой, почти вдвое больше — это лесники сделали пристройку. Слева от избы бревенчатая загородь для коз.

Пригнув головы, входим в избу. Карп Иосифович один. Молится. Встречает приветливо: «Однако знакомые? Очень рады, хорошие люди пришли, давно желали свидеться». Выясняем, что Агаша ушла в верхнюю избу за сеном для козы и за одно проверить капканы, расставленные Ерофеем. К вечеру должна вернуться. Вскоре дед заканчивает молитву, и начинаются разговоры. Узнаем, что Карп Иосифович тяжело болел. «Из уха выходил гной, и рядом прорвало, потом полегчало». Замечаю, что у него ухудшился слух, довольно сильно трясутся руки, больше согнулась спина, но движения остаются быстрыми. Иногда бывают «колотья», «побьюсь, побьюсь, и полегчает» — жалуется дед. Одет Карп Иосифович в темную рубаху-косоворотку, сшитую Агафьей, штаны, валенки, поясок цветастый, но уже почти черный от грязи, в бороде и в волосах стало значительно больше седины, частенько покашливает.

Обед готовим на костре возле навеса, там же, где два года назад. День по-прежнему солнечный, тихий и довольно теплый. Усевшись вокруг согревающего душу костра, изрядно намаявшиеся в пути, мы с аппетитом поглощаем похлебку из алюминиевых чашек. Такого обеда не подадут ни в одном доме, ни в ресторане. А с чем можно сравнить чай, заваренный на таежных травах и кустарниках?

После обеда Лев Степанович записывает на пленку разговор с дедом по специальному вопроснику, составленному Галиной Георгиевной Белоусовой, преподавателем педагогического института. Вопросы составлены таким образом, чтобы по ответам на них можно было выявить характерные слова и провести подробный анализ Лыковской речи.

Наскучавшись по человеческому общению, дед с удовольствием отвечает на все наши вопросы. «Что вы делаете из бересты?» — «Туеса, чумачки-то, обутки». «Какие есть звери в ваших местах?» — «Лисицы, зайцы (мало-мало), ускучь-ленок, сиг, хариус, лось, марал, в прошлом году видели следы волка — страшный зверь!» «Какие звезды есть на небе?» — «Лось (большая медведица), кресты».

В разговоре дед упоминает Николая-хохла (Н. М. Гудыму), как непослушного и упрямого, вспоминает, что я с Николаем Петровичем провожал его на Каир. Несмотря на возраст, память у деда хорошая.

За нашей беседой, усевшись поодаль, наблюдают три Лыковских кошки. Время от времени Эльвира Викторовна подбрасывает им кедровые орешки, они ловко их щелкают, и с удовольствием поедают зернышки. Вот наловчились! Дед охотно описывает повадки каждой кошки, говоря о них как о членах семьи. Один кот был очень жестоким к остальным, драл и разгонял их. Его Ерофей пристрелил. «А то житья не было». Чем ближе к вечеру, тем чаще дед выглядывает в окно и даже выходит на улицу — волнуется за Агашу, должна прийти, а ее все нет. «Беспокойство одно, приболела она, душит ее иногда, кашляет. Одна забота — с здоровьем неладно, кашляет, удушье. Руку-то припаривала, Николай Петрович помогал, когда в гостях-то был, — полегчало маненько», — рассказывает дед.

Эльвира Викторовна из окна увидела на горе Агашу, сказала деду. Тот радостно бросился встречать. Мы с Эльвирой Викторовной тоже пошли на встречу. Агаша идет с горы, навьюченная тюком сена. Радостно блеснули глаза, сразу назвала всех по имени отчеству. Сбросила тюк сена и достала часы карманные с цепочкой, посмотрела на часы с явным удовольствием и желанием удивить нас. Оказывается, что часы ей недавно подарил Николай Петрович. Рассматриваем циферблат, в середине синим фломастером надпись «Агафье от Николы», а по окружности над цифрами красным фломастером выведены старославянские буквы, обозначающие цифры. Это чтобы Агаше, привыкшей к изображению чисел буквами, было легче ориентироваться во времени. Ай да Николай Петрович, как угадал, как угодил Агаше! За последующий вечер Агафья неоднократно с видным удовольствием доставала часы и сквозь напускную серьезность на ее лице явственно проступала детская радость.

Первым делом Агаша накормила сеном коз, а затем уже пошла в теплую избу. Карп Иосифович успокоился, что она пришла и прилег на гобчике, погрузившись в полудрему. Агаша села с нами. Расспросы, рассказы. Спрашивает, получил ли я её письмо. Отвечаю: «Нет!» — «Однако затерялось где-то». Выясняем, что писала письмо Агаша еще в ту осень, когда мы у них были. Передавала переслать письмо Ерофею, но он где-то потерял мой адрес, и как будто отправил его на адрес Журавлева (когда-то писавшего о Лыковых в «Красноярском рабочем»).

В этот вечер Агаша много и с удовольствием рассказывает, как бы делится с близкими ей людьми, о своем житье-бытье. Помнит в деталях наше предыдущее посещение, без труда между делом вспоминает, что тогда было, что и кто говорил, точно воспроизводит все детали моих медицинских советов. Такое впечатление, что мы только вчера расстались и продолжаем начатый разговор. Агаша рассказала, что наше лечение «свечками» ей помогло и сейчас левая рука болит мало, но теперь разболелся локтевой сустав правой руки. Началось это после работы топором — делала загон для коз, мастерила стол, скамейку, — и копки картошки. Два месяца назад Агаша начала сильно кашлять. «Душит-душит!». Насколько я понял, «душит»— это сильный беспрерывный кашель. Когда Агаша закашлялась, то какого-либо астматического компонента я не заметил. Характер кашля хронического легочного больного.

Утолив первый информационный и разговорный голод, мы преподносим хозяевам подарки. Эльвира Викторовна выкладывает большие красные яблоки, сатин, шерстяной платок. Его Агафья сразу одела и не снимала весь вечер. Я подарил льняной светлый материал в цветочек. Агаша и Карп Иосифович внимательно при свече рассматривают и ощупывают руками материю. «Однако добрый материал, баской!». Спрашиваю Агашу, есть ли у нее перчатки? — «Едак! Хорошо картошку копать!» Дарю ей шерстяные перчатки — все не так холодно будет из-под снега картошку выкапывать.

На ужин Агаша наварила картошки в мундирах. Усердно нас угощает, нарезала ломтиками свой кисловатый хлеб, насыпает кедровый орех. «В этом году ореха совсем не было, неурожай был и на бруснику», — рассказывает Агафья. Однако это говорится вовсе не для того, чтобы гости не слишком увлекались едой, гостеприимство ее искреннее, и она готова отдать последнее. А когда мы с удовольствием уплетаем изумительно вкусную картошку и не забываем похвалить ее, хозяйка просто сияет: «Ешьте, ешьте!» — и, выбирая лучшие картошины из своего бездонного чугунка, не устает подкладывать их нам.

Замечаю, что Агаша стала более четко говорить, появились слова, которых ранее слышно не было, — прохиндей, арбуз, дыня, магнитофон, телевизор. Со смехом и юмором рассказывает про новые чудачества Анатолия Павловича Ромашова, который вновь у них жил и опять с ними разругался. Просил обучить его их вере, а сам все время нарушал молитвы. «С руганью ушел, много хулы возвел, просто страшно говорить, просто ужасть!» Проблема Ромашова Лыковых очень занимает — много раз разговор возвращается к нему.

Оказывается, что козы дают много забот Агаше — их нечем кормить. Сена у этой избы накосить негде, есть только у избы за перевалом. Поэтому Агаше приходится каждую неделю ходить туда и тащить огромные тюки сена. И это по снегу без лыж — очень крутые подъемы и спуски. Отпустить коз нельзя — медведи съедят, а главное они попортят пашни.

С вечера дед сильно кашляет, кряхтит на своей лежанке. «Мне 84-й год идет», — говорит он (с каждым нашим посещением возраст все не меняется?!). Агаша тоже говорит как в прошлый раз: «Мне-то идет сорок первый». Какой же возраст у них в действительности?

На ночь сделали Агаше повязку из парафина, специально мной привезенного. Воспринимает этот метод лечения уже спокойно и с доверием. Эльвира Викторовна прилепила на грудь Агаше перцовый пластырь. От таблеток Агаша отказывается: «Это-то нам нельзя!»

Спать Агаша улеглась на лавке под божницей, Эльвире Викторовне отдала свою лежанку. Мы с Львом Степановичем спим на полу. Агаша, увидев, что у меня нет одеяла, сразу же протянула мне свою зимнюю лопатину. А ведь этот поступок говорит не только о внимании к человеку, но и о том, что она уже переступила порог предубеждения перед мирскими людьми. Отдать свою одежду человеку из мира! Это целый переворот в мировоззрении!

Общее впечатление дня: Лыковы сильно упростились в отношениях с людьми, в одежде, в следовании религиозным канонам. Агаша, вероятно, может выйти уже в мир.

К вечеру стало быстро затягивать небо, «пошел морок», значительно потеплело.

8 декабря. Утро теплое, тихое, «морочное», наверное, не более 10–12 °C мороза. Зарядка, пробежка по протоптанной в снегу тропке в обнаженном до пояса виде, обтирание снегом. Однако бегать на этой высоте довольно трудно, быстро появляется одышка. Зато обтирание чистейшим снегом — одно удовольствие!

Сегодня воскресенье, значит, работать нельзя. С самого утра, с 7-ми часов, Лыковы молятся, дольше Карп Иосифович, несколько меньше Агаша — много домашних хлопот. Однако завтрак готов только во втором часу дня. Замечаю, что хлеб у них уже совсем другой, без картошки. Агаша объясняет это тем, что у нее болит рука, и она толочь в ступе сухую картошку не может, поэтому печет из одной муки. Похлебка сварена их пшенной крупы, картошки и рыбы. Рыба морская — дали на Каире. После прихода в эти края геологов поймать хариуса или ленка стало почти невозможно. Даже в этом глухом углу местным рыбкам трудно устоять против вооруженных взрывчаткой и различными браконьерскими снастями людей. Картошка, как всегда, «в мундире», но похлебка подсоленная. «Без соли-то не поесть», — заявляет Агаша. Она уже позабыла, что всю жизнь прожила без соли. Вот так изменились взгляды за короткий период контактов с людьми. Едят Карп Иосифович и Агафья из одной миски самодельными деревянными ложками. На второе — картошка в мундирах.

Сегодня мне удалось провести медицинское обследование Лыковых. Относятся к этому они уже довольно спокойно, однако прослушать их через одежду и измерить артериальное давление удалось не без некоторых уговоров. У Агаши артериальное давление на левой руке 115/75 мм рт. ст., на правой — 125/80, пульс — 75 уд/мин, ритмичный. Тоны сердца чистые, громкие, шумов нет. Дыхание везикулярное, прослушивается по всем легочным полям, слева у лопатки — жестковатое, там же единичные рассеянные сухие и влажные хрипы. Диагноз: хронический бронхит, хроническая неспецифическая пневмония слева. У Карпа Иосифовича артериальное давление на правой руке 135/80, на левой — 125/75, пульс 40–46 уд/мин. с редкими (1–3 раза в минуту и не всегда) экстрасистолами.

Тоны сердца приглушены, но значительно звучней, чем обычно в этом возрасте, шумов нет, брадикардия, за время выслушивания одна экстрасистола. В легких дыхание везикулярное с легким эмфизематозным оттенком, несколько ослабленное слева в нижних отделах. Диагноз: хронический бронхит, эмфизема легких, экстрасистолия.

Лыковы с охотой показывают свои священные книги, с удовольствием читают, поясняют и даже без смущения дают в наши руки (!), разрешают полистать их и почитать. Смотрим выходные данные книг — от 7154 до 7419 года. Напомню, что сейчас по их летоисчислению идет 7493 год. Узнаем, что сейчас «с Уралу, с города Перми книги высылают». Смотрели эти книги, они старые, есть издания более 100-летней давности, уже изрядно потрепанные.

В избе у Лыковых некоторые перемены. Появились три довольно больших оконца, прорезанных самой Агашей, — стало значительно светлей. А когда днем в них заглянуло яркое зимнее солнышко, стало совсем светло, в избе все можно разглядеть. Я сразу заметил, что в углу перед печкой берестяной умывальник заменен на металлический из магазина, на печи лежит мясорубка, есть алюминиевая посуда. В левом углу от входа сооружен полок, на нем хранятся колосья пшеницы. «Молотить-то трудно, пыль попадает, душить начинает», — говорит Агаша. Советую ей сделать марлевую повязку из бинта, привезенного нами.

Утром за молитвой Агаша сильно кашляла. Дали ей душницу — взяла, заварила. Советую заварить еще и багульник. Оказывается, она уже знает, что он помогает от кашля. Попутно Агаша жалуется на то, что мерзнут «терпнут» ноги. Проверил пульсацию на артериях ног — везде хорошая. Карп Иосифович выясняет у меня, от чего нужно принимать чернику, жимолость, можно ли употреблять калину, рябину. Объясняю. Оба внимательно слушают. Уже знаю, что у Агаши эти сведения «записываются» в мозгу, как на магнитную пленку.

В третьем часу дня небо стало покрываться поволокой, день притушился. Солнышко ушло за гору на противоположном берегу Абакана. Остается освещенной только восточная гора. У Лыковых солнышка уже нет, да и было-то оно всего часа полтора. День удивительно тихий и теплый. Пишу эти заметки на улице и руки нисколько не мерзнут. Тихо-тихо, только вдали шумит Абакан — никак его не усмирит мороз. Кедры на взгорье стоят с удивительно красными стволами. Изредка где-то в распадке прокричит противным тонким писком коршун, а в кедровнике справа от избы — прострекочет кедровка. Или вдруг прольется легкая нежная трель сеноставки, маленькой птички с серой грудкой. А вот гулко, как на барабане, простучал свою азбуку Морзе дятел, замер — и более его нет. Тишина и грусть уходящего дня разлиты в природе, в этом глухом таежном углу. Встряхнувшись от охватившего меня оцепенения, иду собирать багульник для Агаши.

Вечером с Агашей ходили на верхнюю яму у восточной горы за картошкой, репкой, редькой. Яма закрыта травой, пихтой, довольно глубокая, сруб уже гниет. По пути в разговоре узнаю, что вчера на верхней избе Агаша стирала белье щелоком (полученным из золы) в нагретой на печи воде. А «лани» (прошлым годом) в ловчую яму попалась «польска свинья» — кабан. Кстати, «польска» — это не от слова «польская», а от «полевая».

Длинным зимним вечером, при коптящей лучине, Карп Иосифович много рассказывал о жизни на Лыковской заимке во время гражданской войны, вспоминая множество историй с односельчанами и красногвардейцами, демонстрируя великолепную память.

Агаша по «Святкам» нашла, что в день рождения мне можно было дать имена чудотворцев Козьмы и Домиана. А если «по-христиански на 8-й день» (день крещения), то «Прокофий — святой великомученик» или «святого блаженного иже Христа уродивого Устюжского чудотворца». «Дана благодать чудотворцам человеком и скотом, они могут исцелять и лечить», — изрекала Агаша. Оказывается, уже день рождения предрешал быть мне врачом. Удивительное совпадение.

После разрешения Агаши и мытья рук по ее требованию приступаю к своим врачебным обязанностям — из редьки и меда готовлю средство от кашля. Благо редька у Лыковых своя, а мед в туеске (в другой посуде они не принимают) прислали единоверцы-родственники. Технология простая. С редьки срезается верхушка, в середине вырезается ямка и в нее заливается мед. Затем срезанная верхушка помещается на место и редька ставиться в темное место на 7–10 дней. После этого содержимое ямки можно принимать по чайной ложке три раза в день для смягчения кашля.

Вечером вся наша экспедиция была в недоумении — с небосвода, ясного и звездного исчез «Ковшик». Мы усиленно вертели головами в разные стороны, но найти «Большую медведицу» и полярную звезду так и не смогли. Загадка разрешилась только часа через два, когда созвездие показалось над высоченной горой, расположенной вниз по течению Абакана. Ночь звездная, но теплая.

На ночь напоили Агашу душницей с багульником, прилепили перцовый пластырь под левую лопатку и на грудь, сделали парафиновую повязку на правый локтевой сустав, левую руку натерли апизатроном — мазью, содержащей пчелиный яд. Помогло. Ночью Агаша почти не кашляла, только немного утром. При этом кашель стал более мягким. Не стонала она и от боли в руках.

9 декабря. Утро медленно разгорается. Вот уже снежный голец на противоположной стороне Абакана порозовел, и вскоре солнце залило верхушки наиболее высоких гор. Тихо, тепло. Полная тишина вдруг нарушается стрекотанием кедровки, через некоторое время пискнула сеноставка. Тайга просыпается!

Завтрак готовим на костре. Агаша молится, потом пишет письмо Василию Михайловичу Пескову. Освободившись от хлопот, показывает нам подаренные Пролецким детские игрушки (кукла в пестрой одежде, резиновая девочка в зимнем одеянии с пикулькой, плюшевая собачка, фарфоровый маленький мальчик). Спрашиваем: «Играешь в куклы?». Смеется: «Никого не знаем, не можно». Спрашиваем: «Почему?». Оказывается, что это запрещено святыми писаниями. Смеяться, петь, плясать, играть «мертвыми детьми» (куклами), по словам Агаши, «никак не можно». «Игры ведут в муку вечную, в негасимые огни», — эту фразу и другие, запрещающие играть, плясать и смеяться, Агаша читает нам из «Иоанна Златоуста», 7306 года издания. В руки игрушки Агаша боится брать. Я беру резиновую игрушку с пикулькой, она издает плачущий звук — Агаша ойкает и на всякий случай отходит подальше. Нажимаю на куклу еще раз и снова: «Ой, страсти какие!»

Из «Иоанна Златоуста» узнаем и о врачах. «Духовный отец лечит душу, а врач — тело», — читает Агаша. Лука Евангелист, оказывается, был врачом. «Волхвы-то наговорами лечат, это страшно, это не врачи», — говорит Агафья. Увлекаясь, Агаша читает нам из своих святых писаний различные наставления, вроде — «Сотвори себе имя человек кроткий». Оказывается, что грешник «умирает», а праведник «преставился от суетного жития сего в вечный покой», «воскреснут на жизнь вечную, воскреснут же не душами, но телами». «Души бессмертны, а тела мертвы». «Тело без души истлеет».

Начитавшись святых писаний, Агаша пишет мне про Козьму и Домиана в ту же книжицу, куда она записывала и в 1983 году: «Славные врача земным пети подобает: Козьме и Домиану светим чудотворцы и безсребреницы Козьмо и Домиане молите бога о нас. Писала Агафия 26 ноября от Адама лета 7493. С праздником Рождества Христова от Адама лета 7494».

Пока мы беседуем с Агашей, дед сидит на своем «гобчике» и внимательно слушает. Рядом с ним на белой (вернее на бывшей белой) подушке с кружевами нежится кот. Дед, почесывая у него за ухом, вопрошает: «Чо думаш, чо думаш?». Вскоре, пока Агаша занялась какими-то домашними хлопотами, Карп Иосифович активно включается в разговор. Чувствуется, что ему необходимо утолить голод общения. Дед рассказывает разные истории из своей жизни (в основном, периода гражданской войны и до Отечественной) образным и живым народным языком. Например, «Поклон от лица и до сырой земли». Из этих рассказов мы узнаем, как и где Лыковы жили, что с ними случилось. Вперемешку идут и чудные истории из святых писаний. Все это Лев Степанович свободно записывает на магнитофон, Лыковы на него уже не обращают никакого внимания.

Замечаю, что в уголке на лавке лежат так и не тронутые яблоки, привезенные нами. Спрашиваю Агашу: «Почему яблоки не ешь?». — «До праздника святого Николы долежат, поди», — отвечает она и добавляет певуче: «Красивые!».

Оставляю Агаше бинты, вату, мазь Канькова, апизатрон, стрептоцидовую мазь, плитки парафина. Даю подробные пояснения, чем и когда пользоваться (я уже убедился, что она все точно запоминает). Спрашиваю, нужна ли им баня, если бы она была, то мылись бы они или нет? Оказывается, баня очень нужна. При этом выясняется, что «по женской потребе» Агаша ходит мыться на улицу («в чащобу»), в любую погоду. «Зимой-то шибко худо!» — говорит она. Последний раз мылись в мороз и бурю, после этого все и болеет. Агаша сама улавливает прямую связь своей болезни, кашля с мытьем на морозе, но оказывается, что в избе, где «тятя», мыться «никак не можно», а попросить его погулять несколько минут на улице Агаше не позволяет воспитание. Вот поэтому она каждый раз берет с собой ведро нагретой воды и идет мыться в чащу. Это в ветер, мороз и снег-то! Выходит, что Лыковым баня жизненно необходима и нужно помочь им её построить.

В ожидании вертолета пилим с Львом Степановичем дрова. Распилили одну «кедру» и березу. Работать трудно, возникает чувство нехватки воздуха, одышка — это отмечают все участники экспедиции.

День ярко солнечный, тихий, с первозданной белизной и искристостью снега. Быстро холодает.

Во второй половине дня, с согласия хозяев и при прямом участии Агаши, предприняли генеральную уборку избы, пол в которой не мылся два года. За это время накопилось несколько ведер различного мусора и хлама, особенно под печкой. Все это выгребаем, выметаем, валим в костер и сжигаем. Женщины моют полы. После уборки воздух в избе сразу стал легче — это даже дед отметил. Умаявшись, с удовольствием пьем чай с брусничником и багульником. А Лыковы сегодня «завтракали» около 5 часов вечера — некогда было, да и «пост» начинается.

Стемнело. Вертолет сегодня так и не прилетел. Спрашиваем Агашу: «Сколько времени?» Берет подаренные ей часы и отвечает: «Шесть часов». — «Сколько минут?» — «Пятнадцать». Проверяем — все точно. Агаша довольна, а Карп Иосифович изрекает: «Теперь-то, слава богу, с часами!» С удовольствием, повертев часы в руках, Агаша со вздохом удовлетворения вешает их на гвоздик и начинает делать закваску для хлеба. Для этого она взяла мясорубку и давай на ней крутить слегка обмытую в чугунке картошку. Я вызвался помочь. Сказала, что нужно помыть руки и трижды помолиться. Сам факт, что мне разрешили участвовать в приготовлении пищи, вероятно, надо воспринимать как знак доверия к «мирскому» человеку и определенной ломки взглядов и канонов Лыковых.

Вечером Лев Степанович раза два снимал Агашу фотоаппаратом со вспышкой. Она еще побаивается, но уже нет того панического страха перед фотографированием, как раньше. Похоже, она уже критически относится к завереньям Льва Степановича, что это не фотоаппарат, а «импульсный фонарик», и начинает чувствовать обман. На всякий случай Агаша отодвигается в темный угол за печкой и прикрывает лицо платком. В шутку предлагаю Агаше: «В отместку за то, что тебя столько фотографировали, возьми и сама сфотографируй нас всех вместе». Смеется: «Нет! Этим я не занимусь», — вновь смех. Чувство юмора проявляется у Агаши и в другие моменты. Например, у нее болит спина, днем с трудом разгибалась после наклона. Над этим она с юмором подтрунивает: «Как старушка!»

Перед сном разговариваем с Агашей о возможности выхода в «мир». «Это-то нельзя. Выходить обратно из пустыни-то запрещено!». Рассказывает историю из своих книг о жене Лота, которая только оглянулась из пустыни в мир, и тут же превратилась в соляный столб, который будет стоять до «второго пришествия». Спрашиваю: «Тятя-то уже старенький, если случится несчастье, что делать будешь?» — «Не знаю!» — отвечает задумчиво. Подумала, подумала и раза три повторила: «Ерофей говорит — тятя тебя переживет». «А ты с тятей о переходе в какую-нибудь глухую деревню не говорила?» — «С ним лучше таких разговоров не заводить», — ответила она задумчиво убежденно и больше ничего объяснять не стала.

10 декабря. Утром на горе в кедровнике лает собака. Откуда? Ничего не можем понять. Лыковы на это никак не реагируют. Спрашиваем Агашу. Отвечает: «Сова». Оказывается, что сова может подражать некоторым голосам, и Лыковым это прекрасно известно.

Начинается утро обычно. Мы делаем зарядку, умываемся, Лыковы — молятся вперемешку с хлопотами по хозяйству. Эльвира Викторовна потрясенно рассказывает, что вечером, когда легли спать, Агаша долго-долго гладила ее по лицу и шее. Видно, много накопилось в этой женщине нерастраченного тепла и нежности, тоски по сердечному человеческому общению.

После завтрака все вещи собраны, рюкзаки упакованы. Ждем вертолет. Оставляю Агаше ценные для нее батарейки от фонарика, даю последние медицинские наставления, уточняю что, когда и как применять из оставленных препаратов. Уверен, что Агаша все запомнит точно и сделает правильно. Карп Иосифович сожалеет, что сейчас они «бедные» и «дать в гостинец-то нечего». Но все же получаем, как мы ни отказывались, по нескольку вареных картофелин, репку, по ломтю хлеба, а моим девочкам — небольшой узелочек с кедровыми орехами. Видно, что Агаша расстроена, не хочет с нами расставаться. Карп Иосифович тоже волнуется, возбужден, напоследок все старается рассказать нам еще какую-нибудь очередную историю из своей жизни или из святых книг. «Вот послушайте, что я вам расскажу!» — и начинается очередная история.

Вдруг слышим звук вертолета. Выскакиваем из избы. Да, приближается маленькая стрекоза — МИ-2. Но почему так высоко идет? И почему МИ-2, а не МИ-8? Стоим, задрав головы в небо. Вот вертолет прошел высоко над нами и не сделав круга, как мы предварительно договаривались, улетел в сторону р. Еринат. Круг над нами должен был быть сигналом к тому, чтобы мы быстро выходили на косу р. Абакан, куда вертолет прилетит после разгрузки у геологов на Каире. Но куда он улетел сейчас? К каким-нибудь охотникам, сбросить им продукты и забрать пушнину? Возьмет ли нас на обратном пути? Стоим в недоумении. Все же решаем спускаться на косу Абакана. Прощаемся с гостеприимными хозяевами. Слышим от Карпа Иосифовича: «Спаси вас Бог! Передавайте привет знакомым и всем людям!». Агаша молча печальными глазами смотрит на нас. Берем рюкзаки, выходим из избы. Карп Иосифович стоит у порога, накинув на плечи и голову теплую «лапатину». Агаша семенит за нами через поляну к спуску с горы. У спуска останавливаемся. «Будь здорова, Агаша, не болей!» В волнении Агаша что-то невнятное шепчет, а в глазах слезы. Без слов ясно, что она чувствует и что хочет сказать. Начинаем спуск. Агаша за нами. Вдруг она спохватывается: «Посох-то!» — и, стремительно развернувшись, почти бегом устремляется назад к избе. Через несколько мгновений возвращается с тремя посохами и вручает каждому из нас. Говорим сердечное спасибо. Агаша держит Эльвиру Викторовну за руки, что-то лопочет, а затем обнимает и прижимает к себе. Слезы катятся у нее из глаз. Чувства выплеснулись через край и все религиозные догмы отступили. Волна жалости и сочувствия к этому заблудившемуся и такому одинокому в жизни человеку охватывает нас. В волнении начинаем спуск. Агаша недвижно стоит, а губы ее что-то шепчут. Вероятно, молит Бога, чтобы он защитил нас от всех напастей в пути. Несколько раз оглядываюсь и машу Агаше рукой — не горюй, добрый человек! Жизнь еще не кончается. Уверен, что ты еще выйдешь в мир к людям и будешь счастлива. Во всяком случае, очень хочется в это верить.

Спуск очень крутой, ноги скользят. Торопимся быстрее выскочить к Абакану. Эльвира Викторовна трижды срывается и катится кубарем. Но все обходится благополучно. Вот где нам пригодились посохи Агаши! Без них было бы просто убийство. Но что это? Звук вертолета? А мы еще в глухом лесу и нас не видно. С усиленной энергией рванули вниз. Через несколько минут вылетели на берег Абакана прямо к «пироге» Лыковых. А ведь нам надо было выйти значительно ниже.

Где-то мы не заметили поворота тропы вправо, и теперь оказалось, что идти по тонкому льду Абакана со сплошными промоинами невозможно, а вдоль берега непроходимая чаща и завалы. Нужно возвращаться по тропе и найти поворот вправо. Тяжело дышим, лица все потные. А звук вертолета исчез. Где он? Быстро идем назад по тропе. Минут через 10 находим сворот и по едва различимой под снегом тропке спешим к Абакану. Крутой спуск уже кончился, но снегу стало больше. Затрудняет путь и густой кустарник. Вновь слышим звук вертолета, это придает нам силы, и вскоре мы выскакиваем к Абакану в месте впадения в него правого ручья. Вертолета нигде не слышно и не видно. Вероятно, он где-то за горами и в любой момент он может появиться. Нужно спешить на косу, до которой еще километра полтора по тропке, вьющейся по прибрежному лесу. Мои спутники, идущие в телогрейках, обливаются потом. Эльвира Викторовна сильно устала.

Решаем, что я иду вперед, чтобы быстрее выскочить на косу, а там вертолетчики уже должны меня заметить. С ожесточением пробиваюсь сквозь густой кустарник. Ветки так и наровят уколоть прямо в глаз, больно хлещут по лицу. Но вот и коса. Перехожу на нее по тонкому льду протоки и в изнеможении опускаюсь на колодину, заброшенную сюда в половодье. Пятьдесят минут гонки изрядно вымотали.

Кругом красотища! Яркое солнце залило каньон Абакана, снег искрится и режет глаза. Разлита тишина и кажется, что все замерло в этом сиянии солнца, света и снега. Постепенно напряжение спадает, неподвижно сижу, подставив лицо теплому горному солнцу. Тепло, наверное, всего 12–15 градусов ниже нуля. На рюкзаке и унтах в лучах солнца даже подтаивает снег. Монотонно журчит Абакан на перекате у скалы противоположного берега реки. Вдалеке на снегу четко виден след какого-то крупного животного, переходившего Абакан по льду.

Минут через 15 появляются мои спутники. Устраиваемся на середине косы. Находим длинный шест, прикрепляем к нему красный шарф и втыкаем его вертикально в снег, чтобы вертолет сразу заметил. Из наносов в середине косы натаскивает материал для костра. Сушняк вспыхивает и вскоре от костра пышет жаром. После гонки по тропе нестерпимо хочется пить. Набираю в эмалированную кружку снегу. Ставлю на костер и вскоре можно утолить жажду вкуснейшей снеговой водой. Ну, а то, что кружка из белой превратилась в черную — не беда!

Минут через 30–40 с верховьев Абакана слышен тонкий писк вертолета и вот из-за вершины он появляется — МИ-2. Идет высоко-высоко по каньону реки. Усиленно машем руками и даже кричим, как будто нас могут услышать. «Стрекоза» уходит в сторону Каира, и мы вновь остаемся в звенящем безмолвии. Что делать? Ждать? Может вернутся вертолетчики из Каира за нами? Или самим идти на Каир? Но ведь Абакан в сплошных промоинах, а мы без резиновых сапог. Пройдем ли? А главное — если мы уйдем, а вертолет прилетит? Будет очень не удобно — зря гоняли машину.

Ждем, ждем, но кругом одна тишина. Эльвира Викторовна и Лев Степанович уходят вниз — проверить, можно ли идти по льду. Вскоре возвращаются и сообщают, что местами можно по льду перейти реку. Уже около двух часов дня. Нужно что-то немедленно решать, а то если идти на Каир, то может не хватить светлого времени. Возвращаться к Лыковым и вновь ночевать там, на грязном и холодном полу не хочется. Решаем рискнуть и идти на Каир. Риск действительно есть — если кто-то искупается, то это будет не очень-то хорошо. А если где-нибудь на середине или в конце пути мы не сможем перейти Абакан, то вернуться к Лыковым уже не сможем — не хватит светлого времени. А оставаться на ночь в тайге, не имея даже топора, перспектива не из приятных.

Сомнения в сторону, дорогу осилит идущий. В путь! Быстро разогреваемся на ходу. Идем по местам, которые я уже не раз видел летом и осенью. Но сейчас все выглядит по-другому. Кругом белый цвет снега, лед Абакана прозрачно-зеленоватый, а там где наледи и интенсивно зеленый. Жаль, что нет цветной фотопленки, чтобы запечатлеть эти удивительные краски. На снегу вначале лишь редкие следы зайца и, вероятно, соболя. Но чем дальше идем, тем больше автографов обитателей тайги на снегу. И вот в том месте, где горы от реки отодвигаются и слева плоская равнина, покрытая молоденьким леском, уже множество следов, пересекающих друг друга. Вот в направлении к реке протопал, глубоко проваливаясь в снег, марал. А вот, прямой, как по линейке, след лесы. Множество заячьих отпечатков. И вдруг холодок пробегает по спине, вижу отчетливые, идущие в направлении нашего движения следы волка. Не очень-то хотелось бы безоружным людям встретиться в этом белом безмолвии с волчьей стаей.

Идем, то по берегу, то по льду. Лед припорошен снежком, и идти по нему значительно легче, чем по берегу, заваленному снегом на 40–50 см. В общем, довольно легко обходим полыньи, находим переходы через реку. Только в одном месте было не очень приятно. Слева выше по течению реки отвесная скала, справа внизу такая же скала, обойти по берегу их нельзя. Между этими скалами нужно перейти на другой берег реки. Но у скал чистая вода, а между ними большущая промоина со стремительным течением. Только посередине этого участка имеется небольшая ледовая перемычка шириной 5–7 метров. И это единственная «переправа» на тот берег. Осторожно перебираемся по этому ледовому мостику через реку, стараясь не думать, что если лед обломится, то, попав в эту стремительно летящую струю воды, через несколько секунд ты уже окажешься подо льдом и никакие силы тебя не спасут. Но все обходится благополучно — мы уже на другом берегу.

Медленно, но верно приближаются горы Каира. Выдохлись изрядно и, приостановившись на припорошенном льду реки, с наслаждением поглощаем те картошины, что дала нам Агаша в дорогу. Сил прибавляется и снова в путь. Слышен шум самолета, прилетевшего на Каир. Торопимся, может, успеем с ним улететь. Лев Степанович вырвался вперед. Входим в лес, который не далеко от аэродрома геологов, и видим и слышим, как самолет уже улетает. Не успели! Интересно, успел ли Лев Степанович? Выходим через несколько минут на аэродром и видим, что на поле стоит еще один самолет, а возле него Лев Степанович машет нам руками. Из последних сил рванули к самолету. Сразу загружаемся и через 3–5 минут мы в воздухе.

Горы четко прослеживаются, сверкая белоснежными вершинами на заходящем солнце. В одном месте вижу, как на границе леса и снегов стоит, задрав голову, косуля, провожая наш самолет взглядом. Чем ближе к Таштыпу, тем все более заиндевелым становится лес внизу. Чувствуется, что мороз здесь побольше.

В разговоре с летчиками выясняется, что если бы мы не успели на их самолет, то они должны были сбросить у избы Лыковых вымпел с запиской начальника партии для нас. Читаем эту записку: «Товарищ Черепанов! Вам следует выйти на Каир в виду отсутствия керосина для вертолетов 10.XII.». Выходит, мы сделали правильно, когда не стали дожидаться вертолета, а положились больше на свои собственные ноги.

Вот и Таштып. Ночуем в гостинице лесхоза, вечером баня у одной из сотрудниц. Мороз за тридцать.

11 декабря. Были на приеме у первого секретаря райкома партии Кажинакова. Обещал построить Лыковым баню. С Львом Степановичем выступили в школе с рассказом о житье-бытье Лыковых и по профориентации. Я рассказал ребятам о нашем институте, правилах приема и о своей профессии анестезиолога-реаниматолога. Потом с председателем райисполкома на его «Волге» доехали до железнодорожного вокзала в г. Абакане. В разговоре по дороге он также пообещал помочь Лыковым с постройкой бани. Поездом выехали в Красноярск.

12 декабря. Мы дома. Экспедиция благополучно завершилась. Еще одна яркая страничка жизни перевернута, но воспоминания о ней останутся надолго.

Глава третья К Лыковым по тревоге!

4 августа 1986 года. Сегодня пятый день как прооперировали мою младшую дочь Валеру (флегмонозный аппендицит с местным перитонитом). Днюем и ночуем с женой в больнице, благо оба в отпуске. На часок заехал домой, чтобы сварить Валере курицу и суп. Сразу звонок из Абазы от Николая Пролецкого. Сообщает, что через геологов получил письмо от Агафьи, где она пишет, что тятя упал и повредил ногу, ходить совсем не может. Агафья просит разыскать меня, чтобы я приехал и помог. Что делать? Ведь уехать от Валеры сейчас я не могу — она еще тяжелая и возможны различные осложнения. Но, по словам Николая, особой срочности нет. Договариваемся, что я выеду, как только станет лучше Валере. В последующие дни встречаюсь с начальником санитарно-врачебной службы железной дороге М.В. Явися и прошу его командировать со мной врача-травматолога. Охотно идет на встречу, даже звонит в дорожную больницу г. Абакана и просит главного врача помочь нам с доставкой в п. Таштып. Восьмого августа Валере сняли швы, привожу ее домой.

11 августа. На поезде отправляемся в Абакан. Состав экспедиции: врач-травматолог Вадим Иванович Тимашков, дочь Светлана и я.

12 августа. На перроне в Абакане встречает главный врач дорожной больницы ст. Абакан Голдобин Владимир Анатольевич. Он предоставляет в наше распоряжение «Москвича» и мы сразу уезжаем в Абазу. Через два с половиной часа мы уже в Абазе. Полчаса ищем улицу Чайковского, дом N 4, где живет Н. П. Пролецкий. Странно, но в этом маленьком городишке никто не знает улицы Чайковского. Наконец, исколесив почти всю Абазу, находим нужную улицу и дом. Нас радушно встречает жена Николая — Анна Михайловна. Сам он на работе. Едем к нему, он отпрашивается с работы, и мы отправляемся в ГРП (геологоразведочную партию) к начальнику партии Сергею Петровичу Черепанову. Мы, естественно, стремимся как можно быстрее добраться до Лыковых и, глядя на яркое Абазинское солнышко, надеемся сделать это уже сегодня. Однако Сергей Петрович разочаровывает нас, сообщая, что на террасе в Каир погода сегодня не летная. Дает «добро» на вылет завтра. В беседе высказывает, как и в прошлый наш приезд, ряд резких отрицательных суждений о Лыкове («старый тунеядец», «лучше бы он умер поскорей» и прочее). Похоже, что он не очень-то стремится поскорее доставить врачей к больному человеку. От разговора остается неприятный осадок.

После вкусного обеда, приготовленного Анной Михайловной, объезжаем магазины — покупаем хлеб и подарки Агаше и Карпу Иосифовичу. Зная хозяйственные нужды Лыковых, приобретаем эмалированный ковшик, алюминиевые ложки, полотенца, тесьму и др. Остаток дня проводим на берегу Абакана, вспучившегося от недавно прошедших обильных дождей. Светлана и дочка Пролецкого — Тамара набрали красивых камушков, есть даже с прожилками «золота» (пирита). Вечером рассматриваем фотографии, сделанные Николаем у Лыковых. Есть просто замечательные, художественные снимки. Мы уже знаем, что через несколько дней после нашего предыдущего посещения Лыковых зимой 1986 года, Агаша ездила в гости к своим родственникам в село Киленское Кемеровской области. Выясняем подробности у Николая, ведь он встречал ее в Таштыпе, когда она возвращалась из гостей. Николай рассказывает и показывает сделанные им в эту встречу снимки. Непривычно видеть Агашу в пальто с меховым воротником, одолженном поварихой геологов на поездку. Особенно забавен снимок, фиксирующий посадку Агаши в самолет.

Василий Михайлович Песков просил Пролецкого описать все, что он знает о поездке Агаши к Анисиму и другим родственникам в Киленское. Николай все добросовестно описал и послал Пескову. С интересом читаю копию этих записок. Много интересных моментов. Например, Агафью очень удивили размеры универмага в Абазе. Она все повторяла: «Экая хоромина, экая хоромина!». Как истинная женщина, долго разглядывала себя в большое зеркало. На хрусталь не обратила никакого внимания, а из всего множества вещей выбрала только оцинкованный таз, чтобы было где «крестить иконы». Садясь в «Жигули», хотела забраться на сидение с ногами. Вероятно, не очень просто ей было решить и другую проблему в аэропорту. Рассказывают, что когда в аэропорту она ходила в общественный туалет, то оттуда женщины выскакивали с хохотом. Железнодорожный вагон она называла «домом на колесах». Интересно, что в общении с множеством людей Агафья совсем не потерялась и не растерялась. Случилось так, что в поезде ей встретился один из знакомых рабочих геологической партии. И, конечно, через пять минут весь вагон знал, что с ними едет Лыкова. В купе набилось много народу и на Агафью посыпалось множество вопросов. При этом она ни сколько не растерялась, начала бойко отвечать, а затем сама взяла инициативу в руки и с юмором стала рассказывать какие-то истории.

Особое внимание я обратил на то, что, будучи в гостях в Киленском, Агаша сильно болела, лечили ее в бане (парили, натирали пихтовым маслом). Баня понравилась, мылась и парилась с удовольствием. После приезда в свой «Тупик» очень сильно и долго болела, даже чуть не умерла. Это вновь наводит на мысль о несостоятельности иммунитета Лыковых.

13 августа. В 6 часов подъем, завтрак, сборы и в 7 часов на машине Николая выезжаем в Таштып на аэродром. Холодно, около 10 °C, всю ночь шел дождь, небо в тучах. Утро «загораем» на аэродроме — погода не летная, временами дождь. Так прошел и весь день. Вечером возвращаемся в Абазу под «крылышко» Анны Михайловны Пролецкой.

14 августа. Как и в предыдущий день в 7 часов выезжаем в Таштып. Погода сегодня не плохая. В горах и на перевале солнце, но после спуска у Таштыпа сплошной туман. На аэродроме пообещали летную погоду после того, как рассеется туман. Начальник аэродрома сначала пообещал отправить нас на Каир первым самолетом, затем вторым, а позже — вертолетом до косы возле Лыковых. Учитывая высокий уровень воды в Абакане, что, вероятно, сделает невозможным путь пешком от Каира до Лыковых, последний вариант нас больше всего устраивал. Самое главное в этом случае медицинская помощь Лыкову будет оказана быстрее.

В 12 часов дня туман рассеялся, и начались полеты. Однако оказалось, что отправляют только «вахту», т. е. смену рабочих на Волковсий участок на Каире. «У нас в первую очередь план и пока не забросим рабочих, никого отправлять не будем», — заявил начальник. Вероятно, это установка С. И. Черепанова, который сам куда-то из Абазы улетел и связаться с ним по телефону или рации не удалось. Наши пояснения, что мы летим не прохлаждаться, а оказывать медицинскую помощь человеку, попавшему в беду, разбивались как о глухую стену. К вечеру, после очередного крупного разговора с Михаилом Григорьевичем (начальником аэропорта), удалось по рации связаться с заместителем С. П. Черепанова, который находится на Каире. Разговор был опять «на разных языках», и только после того, как я пообещал обратиться за помощью в райком партии, нас заверили, что завтра улетим первым рейсом. Много раз за время своей работы анестезиологом-реаниматологом мне приходилось экстренно выезжать и вылетать для оказания помощи больным, но такого безобразного отношения к врачам и людям, попавшим в беду, мне еще не приходилось видеть. Создается впечатление, что некоторым руководящим товарищам из геологов изрядно надоели хлопоты с Лыковыми и они были бы рады, если бы медицинская помощь не успела к Карпу Иосифовичу. А может, я сгоряча слишком сгущаю краски? В растрепанных чувствах возвращаемся на ночлег в Абазу…

15 августа. Утро туманное, Абаза закрыта белым покрывалом. Но туман садиться книзу, значит будет хорошая погода. В 7 часов вновь отправляемся в Таштып. В горах солнце, в Таштыпе — туман, но более редкий, чем вчера. На аэродроме стоит самолет и нам сказано, что как только уйдет туман, мы полетим.

В 9 часов загружаемся в АН-2 и через 20 минут мы уже в воздухе. Летим над белоснежным полем тумана в голубом безоблачном небе. Только самые высокие горы и хребты высовывают свои макушки из белого плена. Горы как острова в бесконечном море тумана, да вдалеке видны белоснежные гольцы Саян. Чем дальше летим, тем меньше тумана. А вот внизу уже видна серебристая, с белыми бурунами на перекатах и порогах лента Абакана. Вскоре приземляемся на аэродроме Волковского участка. Идем в поселок геологов. В Абакане вода высокая — сказались предыдущие дожди. Встретивший нас Николай Павлович, а затем и Кунгуров (буровой мастер, с которым я вчера ругался по рации) подтвердили наше предположение, что вброд до Лыковых мы в такую воду не дойдем. Половина дня уходит на выяснение возможности забросить нас к Лыковым на лодке. Наконец, к взаимному удовольствию, вопрос решен и на лодке с водометным двигателем мы отправляемся к Лыковым. Но в начале пути есть завалы на реке и мелкие места. Поэтому, вместе с мотористом Иваном Самуиловичем Казаковым садятся Николай Петрович и Вадим Иванович, загружаем рюкзаки в лодку, и они уплывают вверх по реке. Мы со Светой и Тамарой (дочкой Николая Петровича) налегке в сопровождении провожатого, оправляемся вверх по тропе. После 20–30 минут ходьбы выходим к «свалке» и останавливаемся — здесь нас должна подобрать лодка и довезти до «щек».

Солнечный, очень жаркий день. Сильно шумит река, перекатывая свои светло зеленые волны через валуны и камни. Через пол часа из-за поворота с верховьев реки выскакивает длинная узкая лодка и подруливает к нам. Загружаемся в лодку и вверх, навстречу стремительному потоку!

Я впервые иду по Абакану на лодке. На перекатах лодка идет медленно, с трудом преодолевая силу потока воды. Несколько раз на мелких местах цепляем днищем за камни. Через 40 минут впереди появились «щеки» и две фигурки, Николая Петровича и Вадима Ивановича, ожидающие нас возле воды. Причаливаем. Показываю девочкам «пирогу» Лыковых, лежащую в кустах на берегу. Договариваемся с лодочником, что он приедет за нами в понедельник утром.

18 августа. Лодка уносится вниз по реке, а мы начинаем подъем к Лыковым.

Через 30–40 минут показалась изба. Вокруг никого, тихо, нас не встречают. Сбрасываем рюкзаки, захожу в избу. На «гобчике» спит дед. Здороваюсь, отвечает, узнает. Спрашиваю, что с ногой. Поясняет, что упал и ходить не может. «Совсем плохо, чем можете, пособите». Агаши нет, дед недоумевает, куда она девалась. Приглашаю остальных товарищей в избу. Николая Петровича дед узнает сразу, с остальными знакомлю. Имя Вадим, дед выговорить не может, нет его в святых писаниях, как, впрочем, и «Светлана». Вместо «Вадим» у деда получается «Владимир». Выясняем, что дед с Агафьей слышали шум лодочного мотора, тем более странно — где же Агаша? Но вскоре все выясняется. Выйдя из избы, слышу, как справа, чуть внизу стрекочет кедровка. Наверное, там кто-то есть. Спускаюсь вниз огорода и, чуть пройдя по тропе, кричу: «Ага-ша!» — и сразу слышу ее отклик, а затем вижу, как невдалеке, на противоположном склоне горы, качнулась верхушка кедра и Агаша заскользила с него вниз. Через 3–4 минуты появилась на тропе сильно запыхавшаяся Агаша с мешком за плечами, на треть заполненным кедровыми шишками, и длинным деревянным крючком в руке, которым она сбивает шишки.

Приветствия. Рада, глаза светятся. Спрашиваю: «Как жизнь, как дела?» Сразу тут же, на тропе, Агаша быстро-быстро начинает выкладывать свои невеселые новости. «Тятя-то совсем плохой, на двор даже не выходит. Беда! Сама-то зимой чуть не померла, уже ничего делать не могла, даже печь протопить и за дровами сходить. Душило сильно-сильно, чуть ума-то не лишилась, уже ничего не соображала». Выясняем, что когда она зимой ездила в гости к дяде Анисиму, то уже там сильно болела. Но там ее «выправили маненько», а после возвращения домой сразу совсем слегла. Была боль в груди слева, кашель, одышка, очень сильное удушье. Через два дня заболел и дед, тоже кашель, слабость. Вскоре они, уже даже не могли есть, сходить за дровами, приготовить еду. Описывая тяжесть своего и деда состояния, Агаша приводит два «симптома»: «Я-то была такая плохая, что даже кошки от меня ушли — не живая совсем. А тятя-то совсем уже ума лишился — на запад молился». Лыковы совсем уже умирать собрались, даже дважды друг у друга приняли причастие. Хорошо, что пришел Ерофей с Сергеем Петровичем Черепановым, помогли дров наколоть, избу истопить. Пили отвары трав (багульник, пихтач, ольховую кору), горчичники делали, ножные ванны с горчицей — как я учил в прошлый раз. К весне помаленьку лучше стало — начали молиться. Затем дед сильно ноги застудил, даже опухать стали. «Идет по снегу и лужам босиком, ничего не слушается, такой упрямый, — рассказывает Агаша. Натирала випросалом (мазь, которую мы им оставляли) — получше стало, так три недели назад упал с палатей и повредил ногу. Совсем плохой, из избы по нужде даже не выходит, вонь такая. Замучилась я», — грустно отрешенно заключает Агаша.

В разговоре выясняется, что у Агаши с дедом уже много разногласий и распрей. Дед в мир выходить не хочет, а Агафья уже поняла, что здесь она с тятей, который ничего не делает — не может и не хочет, — помрет. Когда она с ним завела разговор об этом, то он так распалился, что пообещал уйти в лес, закопаться в землю и там умереть. После этого Агафья уже боится разговаривать с ним на подобные темы. Покорно примирилась и молчит.

Выплеснув самое накипевшее в душе, Агаша ведет нас к избе и сразу начинает угощать, чем может (черника, орехи, шишки). Оказывается, заслышав лодочный мотор и сообразив, что будут гости, она сразу же поспешила собрать шишек, чтобы было чем встретить прибывших. Вот почему ее не оказалось возле избы, когда мы пришли, — немножко не успела управиться с кедрами.

Ухожу к деду в избу, прошу показать ногу, он не сопротивляется. Заголив штанину, осматриваю ногу в полумраке избы. Кажется, перелома и вывиха нет, но боль в правом колене сильная, сустав отечен. Говорю деду, что нужно выйти на свет из избы и там хорошо все посмотреть (надеюсь, что при этом к осмотру сможет присоединиться и Вадим Иванович). Дед с неохотой соглашается.

У дома устраиваем лежанку из спальника и телогрейки. С охами и ахами выволакиваем деда и укладываем на лежанку. Я начинаю осмотр и показываю Вадиму Ивановичу, чтобы он тоже подключался. Дед не сопротивляется. Вадим Иванович вовсю крутит ногу деда, в определенном положении дед — «ой-ой, ой-ой», — сильно морщится — больно. Приходим к заключению, что у деда разрыв мениска, травматический артрит. Карп Иосифович интересуется: «Ну, как?». Конечно, в этих условиях делать операцию, довольно большую и травматичную, у очень старого и резко ослабленного человека мы не можем. По общему состоянию дед еле жив, вял, заторможен, глаза потухшие. Поэтому решаем наложить деду гипсовую повязку. Рассчитывать на сращение мениска в таком возрасте и состоянии больного практически не приходится, но гипс даст покой суставу, кроме того, очень важно, чтобы дед начал хотя бы немножко двигаться, выходить из избы — гипс позволит ему приступать на ногу. Сообщаем о решении наложить гипс, спрашиваем согласие. «Иежили можете — спомогайте!» — слышим в ответ.

Быстро разводим костер, греем воду, готовим гипс. Через 25–30 минут (сильно торопимся, так как натягивает тучи и собирается дождь, а больше потому, что боимся — не передумал бы дед) гипсовая повязка на всю правую ногу деда наложена. Любуемся своей работой. Живописна фигура деда на лежанке, с женским платком на голове, закрытого одеялом, с торчащей белой ногой в гипсе. Просим его спокойно полежать и не двигать ногой, чтобы высох гипс. «Едак, едак», — понимающе кивает головой дед и спрашивает: «Навсегда теперь-то такая нога будет?». Видать, перетрусил дед, что нога теперь навечно останется в гипсе. Кстати, он говорит не «гипс», а «гип». Поистине от печального до смешного один шаг. Поясняем деду и Агаше, когда нужно будет снять гипс и что делать до этого. Договариваемся, что если я не приеду повторно до 10 сентября, то Агаша сама снимет лангету.

Через полчаса начинает накрапывать дождь, и мы перетаскиваем деда в избу. После того как гипс окреп, попробовали поставить деда на ноги. С нашей помощью, приступая на загипсованную ногу и неумело таща ее, негнущуюся в колене, за собой, дед с трудом вышел из избы. Один он, пожалуй, не справится. Нужно что-то придумать, чтобы он, передвигаясь, все время мог удерживать себя еще и руками, иначе — беды не миновать. Дело осложняется еще и тем, что дед почти месяц провел неподвижно в постели, очень ослаб и у него кружится голова. Во всяком случае, «гипсовая нога» проверку на излом выдержала, а дальнейшее во многом будет зависеть от волевых усилий Карпа Иосифовича и от того, что мы придумаем. Проба с костылем успехом не увенчалась — деда заносит в сторону, а костыль устойчивости ему не придает. Очевидно, нужно соорудить какие-то перила, придерживаясь за которые дед смог бы выходить на улицу, не рискуя упасть.

После того, как улеглись хлопоты с гипсом, дарим подарки, привезенные с собой. Лыковы довольны. После проявленной заботы Карп Иосифович заметно оживился, в нем вновь проснулся интерес к окружающему, похоже, что он поверил в возможность поправиться и вернуться к активной жизни.

Вечером разговоры с Агашей у костра. Она делится своими горестями и заботами, рассказывает о поездке в гости. Во время пребывания Агафьи в гостях в Киленском она жила по несколько дней в трех семьях родственников, но в основном у Анисима. Прием был самый радушный, Агафья осталась довольной. В одном доме ей даже доверили поводиться с грудным ребенком: «Взять-то страсно, маленький-маленький». С едой никаких проблем не было, ела и пила все, что давали, — ведь угощали-то единоверцы. Оказалось, что и медовухи довелось Агаше отведать. Однако она Агаше не очень понравилась. «С её спать хосется», — с неудовольствием говорила Агаша. Еще много рассказывала она о своей поездке, о том, что ей предшествовало и было после.

Выясняется, что приехавшие в декабре за Агафьей Анисим и другой родственник, имели намеренье уговорить деда совсем переехать к ним в Киленское. Но дед на уговоры не поддался, несмотря на то, что разговор шел на фоне медовухи, привезенной Анисимом. В гости съездить Карп Иосифович тоже отказался, сославшись на расстройство желудка. Рассердившись на упрямство деда, Анисим сказал: «Вот свяжем тебя, да и увезем», — и дело чуть не дошло «до большого», как говорит Агафья. Отцова благословения на поездку к Анисиму Агафья тоже не получила, разрешил он проводить родственников только до Каира. Выходит, что, поехав в гости в Киленское, Агафья нарушила запрет отца и он за это на нее долго сердился. Ослушаться запрета отца — это, безусловно, крупный шаг в сторону цивилизованного мира.

Долго еще у неярко горящего костра звучит певуче-протяжный голосок Агафьи, повествующий о долгой страшной зиме, тяжелой болезни, различных хозяйских заботах. Тепло. Тихо. Комаров почти нет, но много мошки. Небо постепенно затягивает поволока, начинает накрапывать дождь. Костер догорает. Спать устраиваемся в пристройке на маральих шкурах. Дед с Агафьей усиленно приглашают ночевать в избе с ними, но из-за духоты в ней и, конечно, соображений безопасности для них (инфекция!), мы предпочитаем прохладную пристройку. Благо опасаться за простуду девочек не приходится — на маральих шкурах, как на печке.

16 августа. Утренний туман идет кверху — значит, погоды хорошей сегодня не предвидится. Действительно, весь день временами накрапывает дождь, сильно донимает мошка.

После завтрака до обеда мастерим из жердей, скобок, ручек и другого подсобного материала «путь» и «туалет» для деда, проявляя чудеса строительной изобретательности, которую мы в себе и не подозревали. Начиная с лежанки и кончая «туалетом», сооруженным в 4–5 метрах от избы, рассчитано каждое движение и шаг деда. При этом он все время может удерживать себя при помощи рук и, потихоньку переступая ногами, выйти без чьей-либо помощи на улицу. К обеду все сложное инженерное сооружение готово. Дед успешно опробовал его и сам вернулся домой. Настроение у Карпа Иосифовича явно улучшилось, он воспрял духом. Через час он вновь сходил самостоятельно на улицу «по нужде». Это потребовало от него значительных усилий, но, насколько я понял, деду не терпелось еще раз убедиться, что он может сам передвигаться хотя бы на такое короткое расстояние. После успешных испытаний Агаша тоже вздохнула с облегчением — ведь одна она деда вытащить на улицу не могла.

После обеда провожу медицинский осмотр членов экспедиции — необходимо проследить, как сказываются местные условия на состоянии пришлых людей. Самочувствие у всех, за исключением Вадима Ивановича, неважное, вялость, легкая одышка. Акклиматизация в условиях высокогорья не проходит гладко.

Около двух часов дня, после того, как Лыковы освободились от чтения заутренней молитвы, измеряю артериальное давление, пульс, выслушиваю легкие и сердце (конечно, через одежду!) у аборигенов этих мест. К данной процедуре Лыковы еще не привыкли и вначале сильно волнуются. Это сказывается и на показателях гемодинамики. У Агаши вначале (волнуется!) артериальное давление повышено — 140/75, а пульс учащен — 96 уд./мин. Затем она довольно быстро успокаивается и АД на правой руке становится 110/65, на левой — 105/60, пульс — 84, т. е. показатели нормализуются. Кстати, повышение давления и учащение пульса в ответ на волнение, на стресс, говорит о хороших компенсаторных реакциях сердечно-сосудистой системы Агафьи. В легких у нее дыхание слева ослабленное, там же небольшое количество сухих хрипов. Дыхание прослушивается по всем легочным полям, но имеет жестковатый оттенок. Тоны сердца четкие, ясные, шумов нет.

Измеряю давление у деда — 140/80, пульс — 74 уд./мин., единичные экстрасистолы 1–2 в минуту. В легких дыхание эмфизематозное, прослушивается по всем легочным полям, но не везде одинаковое, слева внизу небольшое количество застойных влажных и сухих хрипов. Тоны сердца, против ожиданий, вполне звучные, чистые, шумов нет. Некоторое учащение пульса (обычно у него около 50 уд/мин.), наличие застойных хрипов в легких, а также появление одышки даже при небольшой физической нагрузке говорят о том, что травма и длительное лежачее положение не прошли для деда бесследно. Нужно расширить его двигательный режим, «залеживание» в его положении может обернуться бедой. Строго «приказываю» деду как можно больше двигаться, обязательно выходить на улицу. А Агашу прошу проследить, чтобы тятя не залеживался.

Во второй половине дня помогаем Агаше «заправлять» лабаз орехом и крупой. Потом Агафья водила нас за черной смородиной на скалу, что выше избы. Черная смородина, или кызырган, как ее называют Лыковы, это совсем не та смородина, которую мы привыкли собирать в своих садах или в лесу. Ягода это черная, довольно мелкая, с крупными косточками и совсем не кислая. Говорят, она очень полезная, но на вкус ягода мне не очень понравилась. Светланка также больше «нажимала» не на смородину, а на малину и бруснику, которая местами уже вполне созрела. Устав «бороться» с ягодой, она собрала большой гербарий из местных растений и мхов.

Вечером Агаша по «Уставу» определяла наши имена при рождении и крещении. Света — Матрена, Валера — Ефросиния. Для Тамары имени не нашлось.

Весь день и вечер сильно ест мошка. К ночи прояснилось, мошка исчезла. Ночь яркая, звездная и холодная.

17 августа. Утро ветреное и ясное. Костер, завтрак. Пишу дневник, разбираю травы, привезенные с собой для Лыковых. Делаю на коробках с травами надписи — когда, в каких случаях и как применять. Даю Агаше почитать надписи. Читает хорошо, только затрудняется с цифрами. Прошу надписать Агашу над арабскими цифрами свои — буквами, так будет надежнее. После того как убеждаюсь, что все она запомнила и правильно надписала, завожу разговор о возможности приема таблеток при болезни. «Это-то нам нельзя. Грех. Потом шесть недель молиться надо», — отвечает Агаша. Говорю: «Лучше потом молиться шесть недель, чем умереть». Вроде бы соглашается. Договариваемся, что я оставлю таблетки, и если будет совсем плохо, то она их примет. Отдаю Агаше капсулы с антибиотиком «ампиоксом», объясняю, что принимать надо при кашле и удушье. Внимательно-внимательно выслушала, спросила, можно ли хранить в сенцах. Объяснил, что надо в тепле. Завернула в тряпочку и унесла в избу, так же как и все травы. Почему-то уверен, что если ей станет плохо, то она будет принимать не только травы, но и таблетки, капсулы. Жаль, что не взял с собой эуфиллин, который хорошо снимает удушье.

Как и вчера, Агаша угощает нас брусникой, репкой, редькой, сушеной рыбой (очень вкусно!), хлебом. Сегодня хлеб праздничный, совсем белый и с малой примесью картошки. В общем, хозяйка вовсю старается, чтобы обед у нас был сытным. Сама она с удовольствием перебрасывается с нами словами, пока мы едим, но что-либо принять от нас отказывается. Замечая, что Светлана плохо ест суп, Агаша мягко над ней подтрунивает: «По капле-то сосет». И тут же, увидев растущий рядом гриб «строчок», переключает «сатиру» на себя. Мягко посмеиваясь над собой, рассказывает, как она и дед отравились за этими грибами, кладя их без предварительной обработки в пироги. Объясняем, что есть их можно только после того, как прокипятишь в четырех водах, «Мы-то не знали», — смеется Агаша над собой.

Далее разговор переходит на сельскохозяйственные темы. Интересуемся, сколько же в этом году посадили картошки. Оказывается, что очень много — 80 ведер. Других овощей посажено тоже больше обычного. А объяснение простое — они рассчитывают на то, что приедет к ним жить Эльвира Викторовна. Вероятно, в прошлый приезд Эльвира Викторовна неосторожно обронила слово, а Лыковы истолковали это в нужном им направлении. Агаша просит меня передать Эльвире Викторовне, что они ее очень ждут и надеются на ее помощь в уборке урожая и что она останется с ними. Обещаю все обязательно передать.

Дед, следуя моему совету, выбрался на улицу. Мы помогли ему добраться до нашего костра. Он оживился, включается в разговор, много рассказывает различных историй, в частности о том, как его «кушал» медведь. Много лет назад это было, еще до ухода из мира, но следы «обеда» мишки до сих пор сохранились на теле у Карпа Иосифовича. Глядя на наших девочек, с интересом слушающих рассказ, дед с удовольствием замечает: «Девки-то баские!». Пользуясь хорошим настроением деда, пытаюсь поговорить с ним о лечении в миру, в больнице, но он разговора не поддержал, а настроение его заметно ухудшилось. Успокаиваю Карпа Иосифовича тем, что никто его насильно лечить и везти в больницу не собирается.

Замечаю, что Агаша с нежностью относится к нашим девочкам и с интересом с ними занимается. Она повела их за малиной. Это недалеко, метрах в 40–50 на косогоре. Увидев свежий след и помет медведя в малиннике, спокойно, со знанием профессионала растолковала это Свете и Тамаре, продолжая собирать ягоду. Однако девочкам после рассказов о медведе не сидится в малиннике, и вскоре Агаша уже показывает и рассказывает им свои святые книги.

Агаша даже пытается обучить девочек чтению на старославянском языке. Вряд ли еще когда-либо Светлана с такой серьезностью изучала школьные предметы. Дочь с удивлением обнаруживает у Агафьи большие познания, отличную память и проникается к ней уважением. Зовет она ее только по имени отчеству — «Агафья Карповна» и очень сердится на Тамару, когда та обращается к хозяйке по имени — «Агаша!». Одновременно с уважением в сердце дочери закралась и большая жалость к этому несчастному человеку. Неоднократно она подходила ко мне с предложением: «Папа, давай заберем Агашу к нам домой. Ну, давай! Ну, как она здесь одна будет?». Какой же все-таки еще ребенок моя рассудительная и серьезная дочь, которую я уже давно считаю взрослым человеком. Но я очень рад, что она так быстро смогла понять Агашу и что сочувствие и жалость проснулись в ее душе, а также желание помочь.

День был сегодня прекрасный, солнечный, теплый, с легким ветерком и совсем без мошки. Погода летная, над нами пролетал самолет, развернулся над избой, помахал крыльями и улетел. К вечеру похолодало, погода ясная. Сегодня у костра рассказы о медведях. Это нагнало страху на девочек — озираются на окружающую темноту, торопятся уйти в избу — им «захотелось спать».

18 августа. Сегодня собираемся в обратную дорогу. Поднялись рано — в 6 часов. Еще недостаточно рассвело, все кругом серое, вдалеке проступают очертания гор. По каньону Абакана тянет предутренний ветер, над обрывом за избой шумят осины и березы.

Разводим костер, греем чай. В 7 часов поднимаем девочек, которым так не хочется вставать с нагретых лежанок. Сборы. Завтрак. Утро разгорелось солнечное, верхушки гор порозовели, но на Лыковской поляне солнышко будет еще не скоро.

Как всегда, Агаша на дорогу снабжает нас подарками: шишками, репкой, морковкой, свеклой — всем, чем только может. Светлане Агаша пишет «охранительную» молитву, делает это она по собственной инициативе — вероятно, моя дочь пришлась ей по душе и она хочет, чтобы молитва защитила ее от всех напастей. Мы с Вадимом Ивановичем отмечаем у Агаши свои командировки. Правда, в этот раз у меня командировки нет (я в отпуске), но с собой есть предыдущая, декабрьская, которую я раньше не сдал в бухгалтерию, т. к. ездил к Лыковым, как и в предыдущие разы, за свой счет. Агафья старательно, старославянскими буквами, выводит: «Выбыв с севера (так они называют эту избу и место) 10 декабря писала Агафья». Соответствующая отметка появляется и в командировке Вадима Ивановича, только число другое — 18 августа. Кстати, вчера в разговоре с Агафьей выяснилось, что она помнит числа всех наших приездов и отъездов всех экспедиций.

Агафья ходит сегодня как в воду опущенная. Весь ее облик откровенно говорит, что ей очень не хочется с нами расставаться и она боится оставаться одна с больным тятей. Особенно страшит ее предстоящая уборка урожая и страшная зима. Идем прощаться с дедом. Даю последние наставления в отношении ноги, прошу больше двигаться, не залеживаться. Вновь слышу грустно-спокойное: «Увидимся ли? Не знаю». Дед передает всем привет, особенно просит сказать Эльвире Викторовне, что они ждут ее к уборке урожая и рассчитывают, что она с ними останется на зиму. Обещаю Карпу Иосифовичу, что все обязательно передам и, если смогу, то в сентябре приеду сам. Дед благословляет нас, и мы выходим из избы.

Агафья суетится, быстро находит всем посоха и идет провожать нас до спуска. Здесь она останавливается и молча грустно смотрит на нас. Кажется, что она вот-вот разрыдается. Говорим теплые последние слова. Беру ее за плечи и, глядя в ее грустные глаза, говорю: «Береги себя, главное — не болей. Если что — выходи к людям!» Она грустно молчит, прикрывая подбородок темным платком. Мы двинулись вниз, она так и осталась стоять наверху, на границе поля и леса. Некоторое время все идут молча под впечатлением расставания.

А кругом красота солнечного таежного утра. Даже в этой кондовой, заваленной буреломом, горной старой тайге, с камнями и скалами, покрытые сыростью и мхом, стало светлей от снопов солнечного света и веселей — от пения птиц. Мы спускаемся к «щекам». С удовольствием пьем чистую студеную воду из реки. Светлана находит на отмели большущий булыжник с красивыми красками и решает его взять с собой, как сувенир. Вскоре вдалеке слышен гул работающего мотора и через несколько минут лодка причаливает возле нас. Хотя вода в реке несколько спала, решаем загружаться в лодку все вместе сразу.

Через пару минут лодка понеслась вниз по реке. Скорость течения суммируется с мощью мотора, и длинная, узкая лодка летит по зеленоватой, пенящейся на перекатах, воде. Временами, на мелких местах цепляем за камни, но лодка проскакивает по ним на скорости, только чувствуются удары. Вот в одном месте на шивере, при повороте реки, навстречу выныривает огромный валун. Лодка, я это отчетливо вижу, не вписывается в поворот и идет на камень. Мгновенно прикидываю в уме, куда прыгать за Светланкой, если мы сейчас перевернемся в воду. В последний момент моторист резко поворачивает вправо и лодка лишь слегка бьется бортом о валун. Лодка не перевернулась.

Пронесло! Но тут же попадаем на стремительный, но мелкий и с поворотом перекат. Лодка врезается с ходу в донные камни, мотор глохнет. Мощным течением лодку разворачивает, накреняет. В ход идут шесты, отталкиваемся и ногами. Тут же, уже кормой вперед, течение сбивает лодку в глубокое место. Нога, выброшенная за борт для отталкивания, теряет опору и я с огромным трудом, ухватившись за борт, удерживаюсь, чтобы не свалиться в эту стремительно летящую зеленую струю. Далее все идет благополучно и через несколько минут наша лодка заходит в тихую гавань у Волковского участка. Благодарим нашего моториста, записываю ему свой адрес — в октябре он собирается привезти к нам в клинику свою дочь для обследования и лечения. У геологов осматриваем одного травмированного рабочего. Ничего страшного — ушиб левой стопы.

Часа через полтора прибыл АН-2, и вскоре мы уже летим в Таштып. Сегодня солнечно, тумана нет и в помине, видимость отличная. Только далекие-далекие горы в дымке и гольцов не видно. Хорошо просматривается Абакан, Черное озеро. В одном месте замечаем плывущих по реке на плоту туристов — маленькую точку, вкрапленную в бескрайнюю тайгу и величественную красоту Саян. В 12 часов приземляемся в Таштыпе.

Утром 20 августа мы в Красноярске. Главное сделано — оказана посильная помощь человеку, попавшему в беду. Очень хочу надеяться, что и для Светланки эта поездка была важной. Вижу, что она вынесла из похода много впечатлений, хотя, как всегда, не торопится их высказать. Красота родного края, Саянской тайги не может не всколыхнуть душу ребенка и, вероятно, дочке, как и мне, еще не раз захочется окунуться в ее безбрежье. Думаю, что после встречи с Лыковыми она и на многое другое станет смотреть иначе.

Глава четвертая К Лыковым — с телекамерой

16 сентября 1986 года. Мы с Эльвирой Викторовной выезжаем в Абакан поездом. В Таштыпе встретимся с Львом Степановичем Черепановым и группой с центрального телевидения. Они задумали съемки о Лыковых.

17 сентября. В 9 часов утра мы в Абакане. В поезде нашими попутчиками оказались доктора из дорожной больницы, которые едут с ревизией в отделенческую больницу станции Абакан. Их встречал главный врач В. А. Голдобин. Я передал ему снимки Лыковых, которые обещал в прошлый раз (фото сделаны Н. П. Пролецким). Владимир Анатольевич организовал нам москвич, и к часу дня мы уже были в Таштыпском мехлесхозе. Москвичи с телевидения еще не прибыли. Начальник лесхоза Ю. В. Гусев в отъезде, но нас любезно встретила и устроила в той же комнате, что и зимой, добрая знакомая по предыдущей зимней поездке Зинаида Павловна.

Вечером из Абазы подъехал Н. П. Пролецкий. Привез мокрые еще фотографии из серии снимков, сделанных в предыдущей поездке в августе. Очень хорошие, качественные снимки, в том числе зафиксировавшие измерение давления у Агафьи и наложение гипса Карпу Иосифовичу. Остаток вечера ушел на корректировку той части сценария телесъемок (написанного Л. С. Черепановым), которая касается состояния здоровья Лыковых и моих наблюдений над ними.

18 сентября. Утро уходит на ожидание группы из Москвы. Как это ни печально, но чувствуется, что мы здесь не ко двору. Зинаида Павловна говорит, что приехавший Ю. В. Гусев обругал ее за то, что она пустила нас ночевать. После личной встречи с Юрием Васильевичем все улаживается, но чувствуется, что он получил в отношении нас какие-то отрицательные инструкции от начальства. Пока не понятно, с чем это связано.

Часам к трем появляется Лев Степанович и съемочная группа центрального телевидения. Знакомимся. Режиссер — Суриков Олег Николаевич, представительный, чуть полноватый и прихрамывающий, опирающийся на тросточку человек с окладистой бородой и умными глазами, в возрасте за 50 лет. Оператор — Юрий Юрьевич, схож с Суриковым наличием бороды, но в остальном его противоположность. Он высок, худ и жилист, быстр и порывист, чем-то неуловимо напоминает Дон Кихота Ламанчского. Единственная в группе женщина — звукооператор Лариса Анатольевна, по всей видимости, является как бы наставником своих более молодых коллег — Валерия, Андрея, Сергея и Олега.

Выясняем, что в одном самолете с группой прилетел и журналист Василий Михайлович Песков, публикации которого о Лыковых в «Комсомольской правде» широко известны. Дальше он поехал с встречавшим его начальником Абаканского лесничества Николаем Николаевичем Савушкиным. Лев Степанович с Суриковым побывали в обкоме партии и в Минусинске в геологоразведке. Но там же побывал и В. М. Песков, который категорически против съемок Лыковых и делает все, чтобы остановить продвижение группы ЦТ. Вот и сейчас выясняется, что он уже у первого секретаря Таштыпского райкома Кажанаева Афанасия Ивановича. Как только стало известно об этом, Лев Степанович и режиссер ЦТ едут в райком, пригласив с собой и меня. Застаем там В. М. Пескова, Н. Н. Савушкина и начальника милиции. В кабинете Афанасия Ивановича состоялась неприятная перепалка между В. М. Песковым и Н. Н. Савушкиным с одной стороны и О. Н. Суриковым и Л. С. Черепановым — с другой. Журналист диктует свои условия — можно снимать только верхнюю избу на ручье Сок-су без Лыковых. По мнению Василия Михайловича, если Лыковы узнают, что их снимают на камеру, то они могут покончить с собой, даже сжечь себя. Однако у оппонентов журналиста возникает естественный вопрос: «Почему же Лыковы до сих пор никаких таких мер не предпринимали и даже, насколько известно, не думали об этом, хотя многие, в том числе и сам Василий Михайлович, неоднократно открыто их фотографировали?» Группа ЦТ проделала большой путь от Москвы не затем, чтобы отснять только горы и избу Лыковых. Они полагают, что зафиксировать уникальный со многих точек зрения случай и Лыковых для истории и науки просто обязаны. Мне как врачу и человеку, достаточно хорошо знающему Лыковых, кажется, что снимать их можно и они никогда не пойдут на самоуничтожение, но нужно это сделать тактично, без малейшего насилия, не травмируя их психику. Необходимо, чтобы съемки были проведены «скрытой камерой» (неэтично, но для Лыковых — наименьшее зло). По заверениям Сурикова, это можно легко сделать, тем более что камера «берет» с расстояния до 200 метров. Безусловно, нужно будет провести ряд профилактических и гигиенических мер, чтобы не занести Лыковым инфекцию. Эта забота и ответственность, конечно, ложится на меня. Последующий медицинский опрос и осмотр всех членов экспедиции убедил меня, что никто их них незадолго до этого никакими инфекционными заболеваниями не болел и в настоящее время все здоровы.

Постепенно страсти утихают. Знакомлюсь с В. М. Песковым, рассказываю о поездке в августе и о состоянии здоровья Лыковых. Василий Михайлович говорит, что слышал от Лыковых обо мне только хорошее, а Агафья писала ему и просила моей помощи, но письмо он получил с большим опозданием, когда я уже побывал у них. В конце концов добро на поездку от Кажанаева А. И. получено и враждующие стороны на разных машинах отправились в лесхоз. На аэродроме выясняем, что сегодня мы уже никуда не улетим. Поэтому вся наша группа остается ночевать в конторе лесхоза, а В. М. Песков отправляется в гостиницу «Тасхыл».

Вечером с Львом Степановичем, Эльвирой Викторовной и Николаем Петровичем ездили в д. Верхний Таштып к Самойлову Федору Ивановичу, человеку, который в детстве рос и жил вместе с Карпом Иосифовичем. Было около 10 вечера, и старик уже спал. Долго спрашивал из-за двери: «Кто такие?». Потом открыл, и мы прошли в небольшую, хорошо прибранную комнатку. Федор Иванович небольшого роста, худенький, седобородый, удивительно светлый и добрый человек. Оказалось, что он 1906 года рождения, а Карп Иосифович на два года старше — 1904 года. Выходит, Карпу Иосифовичу сейчас 82 года! Что-то за последние 6 лет он не состарился (в 1980 году ему было 84 года), а помолодел на 2 года. У Федора Ивановича сейчас живет сестра Христинья, которая тоже хорошо знает и помнит Карпа Иосифовича, она с ним одногодка — 1904 года. Старушка тоже очень приятная. Федор Иванович с охотой рассказал о своей нелегкой жизни, о совместном проживании с Карпом Иосифовичем на Тишах. Весь рассказ записали на пленку, сфотографировали старичков. Федор Иванович наговорил Лыковым «говорящее письмо с приветами». Приглашали с собой полететь к Лыковым, но он отказался: «Здоровье уже не то». Осталось очень приятное впечатление от этих людей, особенно от Федора Ивановича, человека со светлой головой и прекрасной памятью, не озлобленного на людей, хотя он и отсидел по наговору 9 лет. Потом получил реабилитацию. «Но что толку-то, жизнь сломана», — грустно заключил Федор Иванович.

19 сентября. С утра чудесная погода, идем на аэродром с полной уверенностью, что улетим. Однако метеослужба Абакана не дает добро на вылет — где-то идет грозовой фронт. День солнечный и жаркий, как летом, можно даже загорать, что и делают молодые члены телегруппы. По рации передали, что на Каире тоже хорошая погода. Сами летчики также считают, что можно лететь, но разрешения все-таки нет, и мы загораем.

В. М. Песков предложил мне и Эльвире Викторовне лететь вместе с ним. Предполагается, что мы улетим первым рейсом, а телегруппа — вторым. Вещи загружены в самолет, ждем разрешения на вылет. Но весь день так и проходит в томительном ожидании. К четырем часам дня начинает тянуть ветер, погода портится. И вот тут получено разрешение на вылет. Летчики долго совещаются — погода явно портится, дует сильный ветер. Решают лететь. Садимся в самолет, выруливаем на взлетную полосу, но в последний момент летчик решает, что лететь уже нельзя — ветер стал почти ураганный. С кислыми физиономиями выгружаемся из самолета и вновь идем ночевать в лесхоз.

Мотакова. Осенняя цветущая тайга.

Днем много говорили с В. М. Песковым о Лыковых. Я изложил свою точку зрения о состоянии их здоровья, их болезни, высказался о причинах смерти трех членов семьи в 1981 году (привнесенная инфекция на фоне неполноценного иммунитета). Василий Михайлович явно недооценивает опасность снижения иммунитета у Лыковых и их инфицирования при контактах с людьми «из мира». Слишком большое, неоправданно гипертрофированное значение он придает эмоциональному стрессу. Утверждение журналиста о том, что трое Лыковых не смогли перенести эмоциональный стресс (так потрясла их встреча с людьми и перевернула все их мировоззрение!) и от этого погибли, никак не согласуется с имеющимися данными и обычной логикой, не говоря уже о медицинской логике. Если и погибать от эмоционального стресса, то это должно было произойти в 1978 году, когда Лыковы впервые встретились с геологами, а не спустя три года. Ведь к этому времени они уже привыкли к людям, не опасались и не боялись их, а напротив, сами с охотой приходили в поселок к геологам, живо интересовались их бытом, жизнью, работой, привыкли и уже не боялись, а лишь проявляли интерес к необычным для них предметам (радио, лесопилка, трактора и др.). По словам тех же геологов (А. Ломов), у Лыковых с ними к тому времени сложились дружеские, теплые отношения и никаких стрессовых ситуаций не было. Что касается мировоззрения Лыковых, то оно было настолько устоявшимся, что, как показали и последующие события, перевернуть его «мирским» людям было не под силу.

На прямой вопрос: «Как Вы понимаете конкретную причину или механизм смерти Лыковых от эмоционального стресса?», — Василий Михайлович, кроме эмоциональной реакции человека, который не привык к возражениям, а всегда изрекает только истины и это должно восприниматься всеми на веру, ничего существенного ответить не смог. А ведь «стресс» — это емкое понятие с множеством причин и следствий, некоторые из которых действительно могут привести к нарушению функций человека, ослаблению защитных и иммунных сил, и даже к смертельному исходу. Например, стрессогенный фактор вызывает резкое усиление тонуса симпатической нервной системы, залповый выброс гормонов (адреналина, норадреналина, глюко-минералокортикоидов и других) и, как следствие, спазм сосудов, гипертанический криз, острую коронарную недостаточность, кровоизлияние в мозг, нарушение ритма сердца, остановку сердца и других. Так от какого же летального следствия эмоционального стресса погибли Лыковы? Судя по имеющимся у нас данным — ни от какого! Но, похоже, убедить Пескова в ошибочности его точки зрения мне не удалось. Огорчило, с какой легкостью «с порога» журналист отвергал доводы специалиста, врача.

Вечером погода окончательно испортилась, льет сильнейший дождь.

20 сентября. С утра погода несколько улучшилась, но с гор тянет тяжелые черные тучи. Однако в 11 часов мы все же улетаем на АН-2 в Абазу, а затем — на Волковский участок. В начале пути разрозненные тучи, затем идем над сплошным белым молоком, земли не видно. Минут за 25 до Каира внизу виден почти сплошной снег. Но чем ближе к Каиру, тем меньше остается снега — только на вершинах. Яркое солнце. Тайга золотая, в желтых и красных пятнах берез и осин. На аэродроме Волковского участка нас встречает вся теле группа, которая летела на втором самолете напрямую, без посадки в Абазе. Телевизионщики уже разворачивают свою аппаратуру — просто они не могут удержаться, чтобы не запечатлеть невообразимую красоту Саян с буйством удивительно ярких красок осенней тайги, голубого неба и сверкающих на солнце белоснежных вершин.

Дальше день проходит в ожидании вертолета, который должен забросить нас поближе к Лыковым. Знакомлюсь с Седовым Ерофеем Сазонтовичем, о котором так много писал В. М. Песков в «Комсомольской правде» и с которым мне еще не приходилось ни разу встречаться. Были с Василием Михайловичем на буровой. Рабочие с удовольствием показывали свое хозяйство, знакомили с работой бурильной установки, рассказывали о глубинах и наклонах скважин, характере горных пород и прочей специфике своей работы. Оказывается, что в обнаруженном здесь железистом магнитите содержится очень большой процент железа, но строительство здесь рудника, по-видимому, дело далекого будущего из-за большого удаления и полного бездорожья. На прощание буровики дарят нам по кусочку железистой руды. На моей ладони сверкает черным глянцем маленький, но очень тяжелый кусочек породы — сразу чувствуется, что в нем действительно много железа. Василий Михайлович беспрерывно щелкает своим фотоаппаратом и запечатлевает всех вместе на память у входа в буровую.

Наконец поступило по рации сообщение, что вертолет вылетел к нам и в 17 часов 30 минут будет на Каире. Собрались на аэродроме в полной готовности, но ожидание до сумерек было напрасным — вертолет не прилетел. Что же случилось? Авария? На душе как-то тревожно. Вечером резко похолодало, грелись и варили ужин у костра на аэродроме. Потом смотрели кино в клубе геологов. Ночую в том же валке, что и прошлые разы. До часу ночи разговоры-разговоры с ведущими геологами, в домике которых мы устроились. В центре внимания, конечно, неугомонный, много повидавший на своем веку В. М. Песков.

21 сентября. Утро холодное, лежит иней. Ясно и солнечно. Очень красиво кругом. В Таштыпе туман — передали по рации. Ждем вертолет, обещали выслать сразу, как разойдется туман. А пока Василий Михайлович рассказывает о Венгрии, где он недавно побывал, знакомясь с положением дел в сельском хозяйстве. Отмечет очень высокий уровень жизни в этой стране.

В 10 часов, выйдя на связь с Таштыпом, узнаем, что вертолет придет только во второй половине дня. Опять задержка, да и вообще закрадывается сомнение, прилетит ли он сегодня. Решаем идти к Лыковым пешком. В 10 часов 20 минут вчетвером (Василий Михайлович, Эльвира Викторовна, Ерофей Сазонтович и я) выходим из Волковского участка. Погода солнечная, краски осени в разгаре. Богом данный день, — как говорит Василий Михайлович. Описывать эту неповторимую красоту осенней тайги Саян просто немыслимо. Это непередаваемо! Уже в 30 минутах ходьбы от геологов много следов животных. Видели на песке следы маленького годовалого и большого медведей. Эти следы много раз попадались нам на тропе, которая часто идет по новым местам. Да и Абакан в некоторых местах изменил свое русло — это мощь весенних паводков переворачивает все на своем пути и меняет направление реки. Глядя на высоко размытые берега и заброшенные кое-где на них вывороченные деревья, даже трудно представить, какой бешеный поток проносился здесь весной и что тут творилось.

Останавливались у «станка» Дмитрия, где любил он отдыхать. Это огромный непромокаемый кедр с толстым покровом хвои под ним. Посидели, отдохнули на мягкой и сухой подстилке. Ерофей подзывал рябчиков манком, а Василий Михайлович их фотографировал.

Примерно на середине пути Ерофей показал нам недавно сделанный лабаз, сооруженный Агафьей и Карпом Иосифовичем. Он является как бы перевалочным пунктом между геологами и Лыковыми, здесь можно отдохнуть, переночевать, пополнить запасы продуктов. Глядя на это мощное, на внушительной высоте сооружение, просто поражаешься, какая огромная по объему и тяжести работа была выполнена. Остановились здесь на обед. Ерофей быстро соорудил костер, сварил чай. Василий Михайлович во всех ракурсах сфотографировал лабаз, Ерофея и меня. Обед не совсем таежный — копченой колбасой и сыром, шоколадными конфетами, взятыми с собой Песковым. Почти полтора часа наслаждаемся идеальной погодой и неописуемо красивым окружением осенней тайги. В одном месте видел необычное «ювелирное» украшение — полуовальный, гофрированный, с 50-копеечную монету листок какой-то травы по всей окружности собрал капельки росы, и они изумрудами сверкают на солнце. А вокруг горная тайга в немыслимых разливах осенних красок. Солнечно и жарко, горное солнце палит.

Василий Михайлович беспрерывно рассказывает какие-то забавные истории из своей жизни, анекдоты. Оказывается, у него холеричный темперамент. Даже во время ходьбы, постоянно что-нибудь увлеченно, с мимикой и жестами рассказывает.

После обеда продолжаем путь. Примерно в часе ходьбы от Лыковых несколько раз переходим вброд Абакан и его протоки. Вода в Абакане сейчас малая, и броды мы спокойно преодолеваем. Однако последний брод очень быстрый, и идущий впереди Ерофей проходит его на пределе — вода вот-вот зальется в его бродни. Похоже, что Эльвира Викторовна на сухую его не перейдет. Ерофей советует идти нам берегом по курумнику. Около 30 минут бредем по каменистым обвалам с камня на камень, рискуя подвернуть ногу, продираемся сквозь кустарник. Путь не очень приятный — взмокли. Наконец выходим на косу, где на занесенных в паводок стволах деревьев ожидает нас Ерофей. На высоком шесте рядом с ним водружена его шляпа — это чтобы мы не прошли мимо. Короткий передых и идем дальше. Вскоре достигаем косы, на которую обычно садится вертолет, а там уже недалеко до «щек».

Доходим до «пироги» Лыковых, пятиминутный привал, и начинаем подъем к избе. В гору очень тяжело идти, одышка, часто приходится останавливаться, чтобы отдышатся. Особенно трудна последняя треть пути, когда тропа круто-круто уходит «в небо». Я как всегда замыкаю цепочку. Впереди меня карабкается по тропинке, цепляясь за кусты и стволы деревьев, осторожно переставляя ноги среди множества корней, Эльвира Викторовна. Лицо ее покрыто потом, губы слегка ционотичны, к концу пути четко очерчивается бледный носо-губный треугольник, дыхание частое, трудное. Вероятно, примерно так выгляжу и я. Непросто дается этот крутой подъем в условиях разреженного воздуха. В 16 часов 20 минут мы наконец-то выползаем на пашни Лыковых.

Заходим в сенцы, дверь из избы отворяется и появляется Агафья. Радостные приветствия. Ерофей шумно шутливо говорит: «Смотри, Агафья Карповна, кого я тебе привел — самых дорогих тебе людей!» Радости Агафье нет предела, глаза так и сияют. Здороваемся с дедом, лежащим на своей лавке. Внимательно вглядываясь в нас при скудном свете, идущем через оконца, Карп Иосифович узнает и называет по имени и отчеству меня. Василия Михайловича сразу не узнал («Лев Степанович, чо ли?»), Эльвиру Викторовну узнал, но призабыл это трудное имя «Эльвира». Первые приветствия, обмен новостями и, конечно, угощения. Нам, запаленным с дороги, Агафья преподносит ржаного кваса. С удовольствием пью целую кружку, Эльвира Викторовна и Ерофей также с наслаждением утоляют жажду (конечно, из наших собственных, «мирских», кружек). Василий Михайлович, вероятно, брезгует пить квас из не очень-то чистого туеска и дипломатически отказывается. В «отместку» за это Агафья насыпает ему полную кепку кедровых орехов. Наши ладони, подставленные «лодочкой», также заполняются до верху сибирским лакомством. Мы в свою очередь также вручаем гостинцы: фломастеры (их купила и очень просила передать Агафье моя Светланка), платки, грецкие орехи, яблоки, виноград, земляной орех, крупу. Все это с благодарностью принимается. Эльвира Викторовна привезла войлочные сапожки. Агафья тут же примерила и осталась очень довольна — теплые и мягкие. Оказывается, что и Агафья заготовила Эльвире Викторовне подарок — сшитый ею самой из розового материала (очевидно, кем-то, когда-то подаренным Лыковым) сарафан с подпояской. Поясочек также сплетен самой Агафьей из красных, розовых и синих ниток методом «дощечек». Эльвира Викторовна натянула сарафан поверх своей одежды и потом часа два щеголяла в нем. Все похваливают работу Агаши, и она очень довольна, что угодила с подарком.

Осмотрел ногу деда. Движения в правом коленном суставе почти в полном объеме, но сохраняется некоторая болезненность, значительный отек правой стопы. Спросил деда: когда сняли гипс? «Гип-то сняли…» — «28 августа», — подсказывает Агафья. Значит, гипс снят 10 сентября по нашему календарю, то есть в точно условленный срок. При этом Агаша смеется, что дед хотел «ране», но она не дала. Выясняется, что дед уже помаленьку ходит с посохом, доходил уже до своего «туалета» над обрывом — это метров 30 в горку! Прошу Карпа Иосифовича показать, как он ходит. Свободно (!) поднимается и без помощи костылей (!) проходится по избе. Невольно протягиваю к нему руки, чтобы подстраховать, чтобы поймать, если он вдруг начнет падать. Но моя помощь не понадобилась — дед разворачивается и легко доходит до своей лежанки. Поразительно, но факт! Даже у молодых людей разорванный мениск редко срастается, а здесь в возрасте за 80 лет — излечение! Похвалил деда, натер ему ногу, особенно отечную стопу, випросалом, сверху завязал для тепла куском одеяла и вскоре дед с посошком довольно свободно притопал к нашему костру возле дома. За месяц у деда поправились дела не только с ногой, но и общее его состояние изменилось к лучшему. Пропала апатия и заторможенность, взгляд уже не потухший, а живой, речь быстрая и эмоционально окрашенная.

Около 6 часов вечера слышен шум вертолета, который пролетает над нами и идет на верхнюю избу. Затем вновь совершает несколько кругов над нами — вероятно, делают фотоснимки или снимают на камеру. В это время все на дворе, даже Карп Исифович. Мы машем руками телевизионщикам, находящимся в вертолете, а Агаша на всякий случай жмется под навес. Вероятно, Василий Михайлович или Ерофей уже сказали ей, что будут снимать с вертолета, и она боится. Думаю, что смущать ее душу не следовало.

Еще на Каире мы с Василием Михайловичем утрясли вопрос с геологами о принятии ими Лыковых на зиму. Пообещали даже срубить им избу на краю поселка. И вот теперь мы завели беседу с Карпом Иосифовичем и Агашей об этом. Радостно-оживленное лицо деда вмиг погасло, глаза помутнели. Отрицательно к этой идее отнеслась и Агафья. Аргументы против и комические (с нашей точки зрения), и серьезные. Например, Лыковы говорят: «Нет богоявленской воды на Каире». «А где вы ее берете здесь?» — «На речке». — «Так почему нельзя взять из Абакана на Каире?» — «Вода-то испоганена людьми и тракторами». «Так пройдите вверх метров сто и наберите чистой воды». «Нет, не можно!» И дальше вся наша логика оказывается несостоятельной. А вот то, что в прошлое посещение геологов пьяные мужики приставали к ней, лезли обниматься и долго не давали спать — это серьезно. Какая-то повариха не давала Агафье молиться и советовала убить топором отца, пока он спит. Это надо же такую глупость сморозить! Конечно, это все серьезные препятствия для переселения их на Каир. Агаша с удовольствием бы переселилась к своим родственникам (к Анисиму), но отец категорически против. Наши попытки уговорить Лыковых перейти к геологам на зиму мы повторяли в течение вечера несколько раз, но убедились, что это пустые разговоры.

Эльвира Викторовна потом рассказала нам, что Лыковы на своем семейном совете еще раньше решили принять ее в свою веру, оставить у себя и переехать всем вместе жить на реку Еринат, туда, где они раньше жили — «там земля лучше и воздух легче». Вероятно, имеется в виду, что это место значительно ниже над уровнем моря и поэтому там дышать легче. Вот такие дела! Мы думаем, как бы их спасти от гибели в суровую зиму, а они строят свои планы и усиленно ищут, кого бы заполучить к себе. По этому поводу долго подтрунивали над Эльвирой Викторовной.

Вечер удивительно теплый. Долго беседовали у костра. Из-за горы выкатилась яркая белая луна и пролила серебро на противоположные горы. Василий Михайлович пел приятным баском неизвестные мне хорошие песни. Потом долго расспрашивал Лыковых о житье-бытье, о поездке Агафьи в гости. Агафья вновь рассказывала, как тяжело было зимой, как они долго и тяжело болели. Вспоминала о смерти братьев и Натальи, подтверждая перед Василием Михайловичем выводы по этому поводу, высказанные мною раньше. Оказывается, когда они тяжело болели с Карпом Иосифовичем зимой, то дважды уже «причащали» друг друга (из-за отсутствия священника они поочередно выполняли его функцию). Про себя отмечаю два интересных «симптома» болезни, сообщенные Агафьей. «Кошки-то даже от меня ушли, как от мертвой», — говорит Агаша. А на мой вопрос о том, как чувствует себя Карп Иосифович, она ответила: «Так теперь-то уже неделя, как молиться начал». Значит, раз начал молиться, то и самочувствие вполне приличное.

За разговорами у костра измерил артериальное давление у деда — 140/80 мм рт. ст., пульс — 60. У Агафьи — 115/70 мм рт. ст., пульс — 76. Костер медленно догорал, постепенно разрушая так нежданно возникшее единение столь различных людей, сидящих вокруг него. Разговоры затихли, и, отрешенно глядя на затухающие угли, каждый уже думал о чем-то своем, видел только ему известное в отблесках огня.

Эльвира Викторовна, Ерофей и Василий Михайлович легли спать в избе у Лыковых. Я решил устроиться в сенцах на маральей шкуре. Агаша уговаривает меня: «Игорь Павлович, иди, дорогой, в избу, холодно поди будет, иди, дорогой, в избу», — и далее с застенчивой улыбкой, слегка подтрунивая: «Врач, а простынешь». Поблагодарив ее за заботу, все же устраиваюсь в сенях. Когда я уже залез в спальник, она принесла новое одеяло и накрыла меня: «Теплее будет», — а затем ноги прикрыла еще телогрейкой. Выходит, суровое существование не вытравило из ее души чисто женские человеческие качества — материнскую заботу о ближнем и доброту. А может, наоборот, тяжкие испытания как раз и воспитывают эти качества?

Ночь тихая, теплая. Спалось хорошо до 4-х часов утра, а затем дед дважды ходил мимо меня на улицу. Вероятно, разговор о переходе к геологам разбередил не только его ум, но и расстроил кишечник. Часов в шесть вновь задремал, но в 7 часов затрезвонил Агафьин будильник. После этого хозяйка встала, начала молиться и мимоходом, видя, что Василий Михайлович и Эльвира Викторовна продолжают «дрыхать» и не встают, со смехом бросила на них кошек.

22 сентября. Погода переменная. Днем задул ветер, и сразу на солнышке заиграл золотой дождь с берез. Весь каньон Абакана заполнился мерцающими желто-золотыми и красноватыми пятнышками летящих в потоке ветра листьями берез и осин. Через несколько минут картина кругом значительно изменилась — лес на горах просветлел, проступила седина оголенных березовых веток.

Днем Василий Михайлович фотографировал «капитанский мостик», так он назвал сооружение из жердей и «туалет» сделанные нами для травмированного Карпа Иосифовича. Затем поднялись на восточный склон горы. Василий Михайлович во всех ракурсах запечатлел Лыковскую избу сверху. Предлагал Агафье сфотографироваться с ним на память, но она мягко отказалась: «Нет уж, это-то нам не нужно!»

К вечеру Василий Михайлович с Ерофеем Сазонтовичем собрались идти на Каир. Агафья передала с ними для Н. Н. Савушкина собственноручно сшитую ею рубаху-косоворотку из синего материала и письмо-поздравление с днем рождения. Значит, твердо помнит она добрую помощь Николая Николаевича и спешит поздравить его с днем рождения. Написала она и письмо Анисиму, к которому Василий Михайлович собирается заехать на обратном пути. Самому же Пескову В. М. Агафья подарила одну из своих старых божественных книг.

В шестом часу вечера журналист и его проводник ушли на Каир. На прощание Василий Михайлович просил написать ему и посоветовал издать мои заметки (дневники) в журнале «Наука и жизнь». Как только они ушли, погода сразу испортилась, начал накрапывать дождь.

Посочувствовав путникам в связи с неподходящей погодой для дальнего пути, мы с Эльвирой Викторовной и Агашей пошли копать картошку на восточной горе. Агаша показала, как это делать при помощи их мотыг. Картошка уродилась мелкая, накопали ведер семь, дождь усилился и пришлось идти в избу.

Сегодня измерял у всех пришлых людей артериальное давление. Получилась довольно любопытная картина. У всех отмечается явная гипертензия. Для Ерофея это явилось полной неожиданностью, и пышущий здоровьем «таежный медведь» сразу заскучал. Не ожидал этого и я: думал, что у привыкшего к здешнему климату здоровяка все должно быть в норме. Оказывается, даже для него подъем на высоту не проходит бесследно. А вот Карп Иосифович со своей больной ногой уже хорошо «акклиматизировался». Сегодня он уже самостоятельно, с серьезно сосредоточенным видом делового человека, просеменил к роднику — постирать свои штаны. Ходит довольно хорошо, я бы сказал, неожиданно хорошо.

Остатки дня проводим в избе, спасаясь от холодного моросящего дождя. Агаша научила меня добывать огонь из кремня и кресала, рассказала технологию приготовления трута. Оказывается, приготовить трут для разжигания огня не так-то просто. На дно берестяной чумашки насыпается слой древесной золы, заливается небольшим количеством воды, сверху укладывается березовый гриб и засыпается золой. Затем заливают небольшим количеством воды, закрывают куском бересты и помещают чумашку на русскую печку в темный угол. Через 21 день березовый гриб вынимается, разламывается на кусочки и высушивается. Потом кусочки трута разбиваются деревянной скалкой, разминаются в пальцах и образовавшаяся волокнистая ткань, легкая и пушистая, готова к употреблению. Дальше небольшой кусочек этой темно-коричневой «ваты» прижимается к кремню пальцем и кресалом высекается искра с таким расчетом, чтобы она попала на трут. Когда он начинает тлеть, огонь раздувают и кусочек тлеющего трута помещают между двумя древесными угольками, сильно раздувают и между разгорающимися углями вставляют лучинку. Она вспыхивает и огонь готов!

Видя, что Агаша собирается готовить ужин, прошу ее разрешения разжечь ее русскую печку. Разжигание огня для приготовления пищи — это священнодействие для Лыковых, и я не надеялся, что мне будет разрешено. Однако Агаша протянула мне кремень и кресало, я чиркнул, все сразу получилось, и через минуту под сводом русской печки уже плясал веселый огонь. Вскоре Агаша втолкнула в печь свою похлебку и огонь лизнул черные бока чугунка.

Хлопоча по хозяйству, Агаша между делом рассказывает нам о своем житье-бытье. Например, мы узнаем, что козу надо стричь весной в апреле, а вязать носки — летом. Оказывается, что Ромашов (этот странный человек) настраивал Лыковых против меня и говорил, что я «жид». А ведь мы с ним ни разу не встречались. И что это я ему плохого сделал? За варкой обеда Агафья ласково уговаривает Эльвиру Викторовну помолиться: «Ты быстро наусисья» (читай — «научишься»).

Лыковы рассказывали, что на верхней избе, «на речке» живет очень большой медведь, который разворотил им два лабаза, а у избы съел сухари, подвешенные под крышей. «Шибко худой зверь. Страсно! (страшно)». В прошлый недавний поход к избе наметанный взгляд Агафьи определил, что этот медведь задрал другого медведя, тащил его через всю гору. «Бо-ольшо-ой зверь», — подытоживает Карп Иосифович.

Весь вечер ждали Льва Степановича и Николая Петровича. По договоренности они должны были прийти, но так и не появились. Беспокоимся за телевизионщиков, как они там, в соседстве со «страшным зверем». Не случилось ли чего? Почему не пришли?

Вечер ветреный, временами дождь, значительно похолодало. Ночую сегодня в избе.

23 сентября. Утро тихое-тихое, туман сползает с гор. Развел костер, вскипятил чаю.

Черепанова все нет. Не знаем, что и делать? Хотим с Эльвирой Викторовной идти через перевал к их избе, но дед и Агафья настойчиво уговаривают не ходить. Дед говорит: «Агафью боюсь отпустить и вам не советую. Шибко худой зверь, без оружия-то негодно». Агафья вторит ему, очень боится медведя и заявила, что нас не отпустит.

Уже 2 часа дня, а Черепанова все нет. Почему? Что делать?

Агаша натолкла в ступе кедровых орехов и угощает нас этим «молоком». Погода испортилась окончательно — дует ветер, мелкий секущий дождик, временами с гор наползает туман.

В 16 часов созвали совет — Эльвира Викторовна Агафья и я. Агафья идти не хочет. Эльвира Викторовна считает более целесообразным пойти завтра утром, к тому же идет довольно сильный дождь. Пока мы обсуждаем со всех сторон эту проблему, вдруг слышим голоса, сначала неясно, а затем уже определенно. Да и сорока беспокойно стрекочет на весь лес. Вскоре высоко на горе показались Николай Петрович, Лев Степанович и Олег Николаевич. Взбираемся им на встречу. Узнаем, что и вся группа пришла, но пока они несколько выше, в лесу. Идем туда и вскоре за поворотом тропы видим свалившихся на землю, потных и тяжело дышащих, не имеющих сил даже сбросить с плеч тяжелящий груз, телевизионщиков. Переход через перевал со всей телевизионной амуницией им дался тяжело. Рассказывают, что на самом перевале Ларисе Анатольевне стало совсем плохо — побледнела, покрылась холодным потом, почти потеряла сознание, были сплошные перебои сердца. Еле отводились. Да и сейчас Лариса Анатольевна выглядит еще неважно.

Оказывается, что телевизионщики остановились в некотором отдалении не случайно, они беспокоятся, как бы не напугать Лыковых. Думаю, что ничего страшного нет, Лыковы уже привыкли к людям. К тому же все очень устали, промокли, умирают от жажды и голода. Общими усилиями спускаем груз и подходим к избе. Карп Иосифович и Агафья, против обыкновения, не встречают гостей, а спрятались в избе — боятся, что их будут снимать для телевиденья (вероятно, об этом им рассказал Василий Михайлович или Ерофей Сазонтович). С Львом Степановичем, Олегом Николаевичем, Ларисой Анатольевной и Николаем Петровичем заходим в избу. В полутьме избы видны настороженные лица Лыковых, глаза внимательно ощупывают вошедших — нет ли фотокамеры? Успокаиваем Агафью и Карпа Иосифовича, говорим, что все аппараты упакованы и никто ничего снимать не будет. Агафья краем глаза посматривает в оконце, где ходят прибывшие в поисках дров для костра.

Знакомим Лыковых с Суриковым и Ларисой Александровной. Заметно, что Агафье и Карпу Иосифовичу сразу приглянулся и внушил уважение Олег Николаевич с его солидной фигурой, посохом (то бишь — тростью) в руке и окладистой бородой.

Постепенно волнения улеглись, завязывается разговор. Карп Иосифович подсказывает Агафье: «Угостить, поди, надо гостей». Однако и без подсказки Агафья уже несет все, что может, — вареную в мундирах картошку и, конечно, насыпает полными пригоршнями кедровый орех. С внимательно заинтересованным видом Карп Иосифович расспрашивает новых знакомых, кто они такие, откуда, чем «промышляют» и чем им «можно помочь»? Видно, что деда меньше интересует Лариса Анатольевна, а вот с Олегом Николаевичем он уже затеял оживленный разговор, глаза его заблестели, он весь внимание. Это не удивительно, ведь Суриков вырос в Загорске и столько много знает о религии, святых писаниях и самих староверах. Да к тому же еще и имеет такую окладистую бороду! Агафья, хлопоча по хозяйству, тоже внимательно прислушивается к разговору, изредка короткими замечаниями и фразами вступая в него. Возникла атмосфера доверия. Однако из избы Лыковы до самого вечера так и не вышли, вероятно, побоялись, что там их могут сфотографировать. Только с наступлением сумерек они появились у костра и познакомились с другими членами экспедиции. Жаль, что предварительные запугивания Лыковых тем, что придут нехорошие люди с аппаратами и будут их снимать на телевиденье, нарушило их покой и смутило душу. Но вежливое предупредительное отношение всех к Лыковым, отсутствие аппаратов в руках и заверения Олега Николаевича, что снимать никто не будет, позволило успокоить Лыковых и снять напряжение. На вопрос Олега Николаевича: «Можно ли будет завтра днем снять на пленку избу и окружающие горы?», Карп Иосифович милостиво разрешил: «Это-то можно!». Было получено разрешение и на размещение телевизионной аппаратуры под навесом из жердей, где когда-то размещался козел.

Меня интересует вопрос, как «лыковская» местность и условия существования сказываются на здоровье пришлых людей? Измеряю артериальное давление у некоторых членов экспедиции, у всех оно оказывается высоким — от 150 до 170 мм рт. ст. Выходит, что тяжело в этих местах людям без акклиматизации.

В разговоре с Львом Степановичем выясняется, почему он так долго не приходил и не выполнил наш предварительный уговор. Оказывается, он начисто забыл, что мы с Эльвирой Викторовной должны ждать их прихода с Николаем Петровичем и все вместе вернуться на верхнюю избу, чтобы закончить там съемки, предусмотренные для нас сценарием, а затем оттуда, с болота, улететь на вертолете к геологам. По Льву Степановичу получается, что я еще и виноват, раз не пришел на верхнюю избу. Это уже интересно! А все намеченные съемки на речке Сок-су уже сделаны, все пояснения и комментарии, которые по сценарию должен был сделать я, провел Лев Степанович. Что ж, тем лучше — меньше хлопот, которые мне совсем ни к чему. А позиция Льва Степановича меня заинтересовала.

К вечеру начал спускаться отдельными клочьями туман, похолодало, пошел моросящий дождь, а вершины гор выбелились снегом. Очень красиво! С наступлением ночи из-за горы в верховьях Абакана выкатилась яркая белая луна, осветившая все вокруг серебристо мерцающим светом. Клубы тумана беспрерывно меняют свои очертания, создавая фантастические картины какой-то нереальной, не земной, грандиозной по объему и воздействию на психику человека, жизни. Вероятно, вот из этих и подобных картин наши предки и сотворили миф о существовании небесных сил и богов. И действительно, в серебряном потоке лунного света, плывущие по каньону реки клубы тумана, то выстраивают какой-то чудный замок, то необъятные горные пейзажи, то вдруг появляется косматая с окладистой бородой и суровым взглядом, полулежащая на облаке, фигура небесного старца, чем-то напоминающего Карпа Иосифовича. Этот беспрерывный калейдоскоп фантастических видений завораживает, временами заставляет умолкать людей, сидящих вокруг костра. Кажется, что в этот момент через их широко открытые глаза в душу входит вся грандиозная вселенная с ее необъятностью и иным пониманием мира.

Костер догорает, пора устраиваться на ночлег. Сенцы уже прибраны, все что можно, постелено на пол, через открытую дверь из избы льется теплый воздух — Агафья заботится, чтобы мы не замерзли. Все укладываемся в сенцах, кроме Льва Степановича, Эльвиры Викторовны, Ларисы Анатольевны и Олега Николаевича, которые парятся в жарко натопленной избе. Однако сон не берет умаяных людей — они с интересом слушают долгую беседу Карпа Иосифовича и Агафьи с Олегом Николаевичем. Пришедшим все в новинку — и образная, емкая по смыслу речь деда, и певучая своеобразная интонация голоса Агафьи. Карп Иосифович с удовольствием рассказывает о своем житье-бытье за долгие годы в «миру» и в отшельничестве, пересказывает удивительные и поучительные истории из святых писаний, дает им собственные интерпретации, иногда совершенно неожиданные. С неподдельным интересом он расспрашивает и Олега Николаевича о том, что делается в Москве и о жизни «в миру» и, особенно, в Загорске, о его церквах и верующих людях. Агаша лишь изредка вмешивается в разговор, но по ее внимательному лицу видно, что она глубоко и навсегда поглощает полученную информацию.

Профессиональная привычка звукорежиссера Ларисы Анатольевны не дает ей покоя, и вскоре за раскрытой в сенцы дверью установлен микрофон и вся беседа идет на запись. Олег Николаевич специально просит Агафью почитать «Канон», и та нараспев начитывает отдельные главы на магнитофонную ленту (конечно, не догадываясь, что идет запись). Монотонность ее голоса смеживает мне веки и я засыпаю.

24 сентября. Утро холодное, ясное. Лежит иней. Чай в кружке, оставленный у потухшего костра, замерз. Солнце пока что освещает только вершины гор, покрытые снегом. Особенно красива белоснежная вершина вверх по Абакану. Прошел на свое любимое место над обрывом скалы — под ногами темный каньон Абакана, по контрасту со сверкающими снежными шапками гор. День разгорается яркий и холодный. Прошел дальше к скале, в которой жил медведь. По дороге собирал лакомство — бруснику. Мороз сделал из нее вкуснейшие льдинки-дробинки, матово-бордовые, выглядывающие из вечной зелени брусничника.

Устроился на скале, с которой хорошо просматривается Агашино озеро и Абакан выше «Щек». Озеро и вода Абакана еще в тени и зеленые-зеленые. А противоположная высоченная гора залита солнцем и полыхает желто-красно-зелеными красками осени. С этого места вид великолепный, картина просто сказочная. Вверх по каньону на противоположной стороне сверкает снегом вершина гольца. Внизу просматривается белесая нить, уходящего вдаль Абакана, далеко — голец в легкой, легкой дымке. Небо у кромки гор блекло голубое, а чем выше поднимаешь голову, тем оно становится все синей.

На сухой ёлке метрах в десяти от меня уселась кедровка и давай извещать своим стрекотом обитателей тайги о моем присутствии, никуда от нее не спрячешься. Постепенно солнце выходит из-за восточной горы и вот уже часть воды Абакана освещена. И сразу из темно-зеленой вода превратилась в бледно-зеленоватую с белыми пятнами просвечивающих со дна камней. Верхушки деревьев возле Агашиного озера осветились солнцем и заиграли яркими красками: сосна — светло-зеленым, береза — желтым, рябины и почти облетевшие осины — красным, кедр выделяется темной зеленью. А озеро еще все в тени, темно-темно зеленое. Тишь и покой кругом! Изредка запоют, засвистят рябчики и еще какие-то пичужки. Только беспрерывным перекатывающимся фоном издалека шумит река. Вдруг недалеко на ёлке, не замечая меня, уселись две кедровки и нежно воркуют между собой. Оказывается, что они могут не только противно крякать, но и нежно наговаривать ласковые слова друг другу.

День разгорается яркий и солнечный. Земное светило делает свое дело — воздух смягчился, а на солнышке уже пригревает. Однако в тени, сидя на камнях, очень даже прохладно — замерз, да и пора возвращаться в лагерь. Так что, любезные кедровочки, придется вас потревожить! Встал и пошел к избе, а испуганные кедровки, стремительно перелетев на безопасное расстояние, начали на перебой своим карканьем извещать обитателей тайги об опасности.

А в лагере уже кипит жизнь. Телевизионщики бегают вокруг — выбирают удобную позицию для съемок с таким расчетом, чтобы не нарушить спокойствие и обычную жизнь Лыковых. Примерялись к нескольким точкам за деревьями, на горе, за избой, но все они мало устраивают. Замаскироваться трудно, да и перенос аппаратуры может вспугнуть и напугать Лыковых. Самое лучшее решение приходит неожиданно — никуда аппаратуру не нужно переносить, снимать можно из того загончика, где она была оставлена на ночь. Сквозь щели между жердей открывается хороший обзор на картофельное поле, на пространство справа от избы и слева — у костра. Да и людей, снимающих из-за ограждения загончика, видно не будет. Конечно, это обман, но, по крайней мере, Лыковым не будет нанесена психическая травма.

А пока идет настройка телекамеры и микрофонов, мы со свободными телевизионщиками пилим дрова. Должен же каждый прибывший сделать что-нибудь доброе для гостеприимных хозяев. Николай Петрович занялся более квалифицированным трудом — он делает сито для просеивания пшеницы. Жестяной лист он расчертил маленькими квадратиками и на скрещении линий пробивает дырки рукояткой напильника. Карп Иосифович стоящий рядом и активно консультирующий работу, доволен — получается ладно. Я бы сказал даже — красиво! Краешком глаза вижу, что телеоператор Юрий Юрьевич уже мелькает за изгородью и, вероятно, запустил свою телекамеру.

У Олега Николаевича, оказывается, есть навыки и талант столяра. Он вынул оконце в избе и вставляет его назад по всем правилам столярного искусства. Олег молотит кедровые шишки-паданки, конечно же, интересно привезти в Москву сибирский кедровый орех. Так каждый занят своим делом часов до двенадцати.

Но вот уже солнышко пришло к избе и осветило восточный склон горы, занятый пашней. Земля отмякла и пора копать картошку. Во главе с Агафьей отправляемся на огород. По пути она с удовольствием рассказывает и показывает нам, где что у нее растет. При этом становится ясно, что различные культуры посажены в том или ином месте не «как бог на душу положит», а строго исходя из «агротехнических условий». Поднимаемся выше к терраскам, где растет картошка. Ботва ее уже пожухла и почернела от заморозков. Агаша дает каждому подробный инструктаж, показывая на деле, как нужно копать картошку при помощи их мотыг. Начинается веселая, с прибаутками и шутками работа. Агаша подтрунивает над неумехами. На первых порах особенно достается Олегу. «Эдак-то сам себя не прокормишь!» — шутит Агафья. Но постепенно мы приноравливаемся, и я даже заслужил похвалу: «У Игоря-то Павловича луча получатся». Вскоре намеченный участок собран. Урожай в берестяных туесах переносим в ямку и присыпаем землей.

А в это время в кустиках, рядом с полем, спрятан микрофон и весь этот гомон и разговор Агафьи идет на запись. Синхронно скрытой камерой идет съемка из сарайчика, что прилепился сбоку от избы. Благо японская аппаратура позволяет Юрию Юрьевичу получать четкое изображение даже на таком большом удалении.

С чувством исполненного долга и разгулявшегося аппетита возвращаемся к избе. На солнце даже жарко, да и мошка начинает покусывать, зато в тени за избой освежающий холодок, к тому же под ногами — промерзшая насквозь, вкуснейшая черника. Лакомство обалденное!

После обеда подошел Карп Иосифович, поблагодарил Николая Петровича за сито: «благодарение великое, премного потрудились!» Выражена признательность и остальным: «С картошкой-то пособили, премного благодарны». И далее со смущенной улыбкой: «Рассчитаться-то нам нечем. Ежели пожелаете, покушайте нашего». А Агфья уже разносит каждому из чугунка вареный в мундирах картофель и прожаренные в костре кедровые шишки. Завязывается непринужденная беседа у костра, к большому удовольствию Юрия Юрьевича, которому так удобно из-за изгороди загончика снимать эту картину.

Телевизионщики вообще очень довольны. Во-первых, они побывали в таких экзотических местах, которые москвичам и не снились. Недаром Олег Николаевич сказал, что за долгую жизнь на телевиденье он побывал во всех уголках Союза и за рубежом, но таких красивых мест еще не встречал. Во-вторых — они полностью выполнили и перевыполнили всю свою программу, отсняли все, что им нужно было и не на 45 минут, как намечалось, а на 2 часа. Я тоже доволен. Все съемки прошли так корректно, что покой Лыковых никто не нарушил, ничто не смутило их душу.

Во второй половине дня Эльвира Викторовна с Николаем Петровичем пошли через перевал на верхнюю избу. Там у Эльвиры Викторовны еще с прошлого раза остались мольберт, краски какие-то, необыкновенно хорошие кисти, которые нужно обязательно забрать. Николай Петрович, как истинный джентльмен, вызвался сопровождать даму в этом нелегком и небезопасном пути. Агаша, когда поняла, что отговаривать Эльвиру Викторовну от похода не удастся, вручила Николаю Петровичу свою берданку для защиты от медведя. Вскоре две фигуры растаяли среди зелени хвойных деревьев, окружающих тропинку, идущую в гору.

Мы с Львом Степановичем решили идти к геологам на Каир пешком. Я уже исчерпал весь запас времени, нужно возвращаться в клинику, к повседневной работе. Короткие сборы. Перед уходом измеряю у «людей в возрасте» артериальное давление — у всех оно остается повышенным. Адаптация идет тяжело.

Прощаемся со своими знакомыми из Москвы и с Лыковыми. Слышу из уст Карпа Иосифовича: «Благодение великое!» Приятно видеть и слышать признательность человека, и самая главная награда для доктора — видеть, как обездвиженный и почти умирающий больной вновь встал на ноги и глаза его полны радости жизни. В такие моменты чувствуешь, что не зря живешь на свете и нужен людям, что твоя профессия одна из лучших в мире.

Для защиты от злого зверя и всех неприятностей в пути Агаша передает мне «охранительную грамоту»: «Господи Иисусе Христе сыне божий помилуй мя грешнаго», выведенную старославянским шрифтом красным фломастером. Одновременно, на этом же листочке — приветствие Светланке и всей моей семье: «Ниский поклон домашним всем вообще Игорю Павловичу и супруге твоей Тамаре и дочерем Светлане Валерии И желаем от господа бога доброго здоровиа в жизни всякаго благополучиа Писала Агафия II сентября». Это выведено уже синим фломастером.

В пятом часу дня выходим на Каир. Спуск к Абакану занимает всего 18 минут. У лыковской «пироги» попили чистейшей водички, Лев Степанович сделал несколько фотоснимков и — дальше в путь. Вновь следы медведей, маралов, последний совершенно свежий — даже песок в нем еще сырой. Через 1 час 40 минут дошли до шалашика у ручья, впадающего слева в Абакан. Короткая передышка, съели по бутерброду и двинули дальше. Без каких-либо происшествий около восьми часов вечера прибыли к геологам. Весь путь занял 3 часа 20 минут, это при том что до шалаша мы шли довольно быстро, а потом уже вразвалочку.

Геологи, как гостеприимные хозяева, конечно, в первую очередь ведут нас на кухню. Повариха выставляет все самое лучшее, что у нее осталось от ужина рабочего люда. Промявшись на тропе, с удовольствием поглощаем гороховый суп, картошку тушеную с мясом и оладьи. Попутно женщинам с кухни не терпится узнать, как там у Лыковых? Мы «зацепились языками» (как говорит Карп Иосифович) и рассказывает им свои новости. В свою очередь женщины делятся своими впечатлениями о встречах с Лыковыми. Из их разговоров узнаем кое-что и об отношении Лыковых к нам. Например, повариха рассказывает, что Агафья делится с ней: «Игорь Павлович чаще молчит, а когда заговорит, его слушать надо — резоны приводит». Выходит, нас тоже тщательно изучают и оценивают.

После ужина измерял у геологов артериальное давление — у многих повышенное. У Ерофея Сазонтовича тоже не нормализовалось — 150/100 мм рт. ст. Его это беспокоит, расстроился. Осмотрел аптечку геологов, обнаружил там несколько средств, снижающих давление. Оставил еще и своих гипотензивных препаратов. Научил Ерофея Сазонтовича измерять артериальное давление по тонометру, имеющемуся у них, пояснил, когда и как нужно применят те или иные препараты. Осмотрел и дал советы рабочему с ожогом глаз от электросварки.

Вечером Ерофей Сазонтович истопил баню, и мы млеем на полку, стонем под ударами веника. Ночуем в этот раз в отдельном домике, предварительно нарубив дров, откалывая их от огромной чурки, лежащей у крыльца, и протопив печку. Спится почему-то плохо, часто просыпаюсь. Вышел на улицу. Холодно. На траве лежит иней. Ночь удивительно чистая. Звезды, как огромные изумруды. Половинка луны ярко плывет в бездне. Так и мы со своей землей летим в бесконечном мироздании. Зачем и куда летим?

25 сентября. Утро пронзительно ясное, несколько градусов мороза. Погода летная, значит можно ждать самолет. Мой рюкзак уже собран, я в готовности номер один. Лев Степанович еще должен дождаться съемочную группу, а мне нужно торопиться.

От нечего делать слоняемся по поселку, мешаем людям работать. Постепенно солнышко берет свое, на освещенной чурке сидеть даже жарко, а в тени еще лежит иней. Уже 12 часов, а самолета все нет. Значит, на поезд сегодня я уже опоздал. Что ж, остается подчиниться необходимости и созерцать прекрасный таежный день. На юге ярко сияет солнце, а на севере настолько чистое небо, что четко видна половинка луны со всеми ее кратерами и морями. Смотришь на нее, и кажется, что она плывет в синеве и даже крутится. А в легкие льется удивительно чистый, осязаемый воздух тайги, замешанный на запахах хвои и еще чего-то неуловимого, что тревожит душу и предсказывает в природе грядущие перемены поздней осени, ненастий и снегов.

В 13 часов сквозь монотонный звук работающего движка электростанции слышен рокот мотора и над верхушками елей по каньону Абакана показывается самолет. Быстро на аэродром.

Через 30 минут взлет. В кабине АН-2 я один в соседстве с огромной бочкой из-под солярки. Летим низко, иногда прямо над верхушками деревьев. Сверху прослеживается четкая зависимость — на северных склонах кедрач и ельник, на южных — березняк и осинник. Сверкают краски осени, но уже более блеклые, чем несколько дней назад. Много «седины» от опавших берез ближе к вершинам. Взбираемся в гору, чуть не чиркая крыльями о вершину и, вдруг, внизу открывается бездна — скала круто обрывается. Яркое солнце слепит газа, самолет все дальше уходит в горы, внизу гольцы покрытые снегом.

Начинается болтанка. Хорошо, что огромная бочка предусмотрительно закреплена растяжками, иначе бы мне несдобровать. В иллюминатор видно, что горы слева подернуты серой дымкой, справа — сияние горных хребтов. Видимость идеальная. Бесконечная грандиозно-величественная страна гор. Великое мироздание!

Мелькнуло «Черное озеро». Оно сегодня действительно аспидно-черное в обрамлении темно-зеленого хвойного леса. Белыми ленточками блестят на солнце бурлящие ручейки и речки. Вдруг на голой вершинке горы видны фигурки двух людей. Откуда в этом безбрежье на высоченной горе люди? Присматриваюсь повнимательнее. Да ведь это два низеньких кедра, неизвестно каким ветром занесенные и укрепившиеся на верхушке горы.

Уходим от острых скал, гольцов и провалов. Начинают преобладать горы с темным хвойным покрытием, но видны и оазисы буро-желто-красноватого лиственного леса. Величава и могущественна природа Саян в это время года, как, впрочем, и во все времена. Постепенно горы становятся все положе, а там вдалеке справа и сзади к самому небу вознеслись снежные хребты и вершины. Вот справа появилась сверкающая, петляющая и делящаяся на несколько рукавов, лента какого-то притока большого Абакана, вероятно, малый Абакан. А сам Абакан (кстати, в переводе «Медвежья кровь») слева внизу, несколько вдалеке течет сине-зеленоватой, уже широкой с плавными изгибами дорогой, окаймленной белесоватыми россыпями песка и гальки по берегам. Все площе и площе горы, все меньше снега внизу. В вдалеке — синий, сверкающий белизной вершин, Саян.

Уже сорок минут полета. Внизу Абакан, вода малая и хорошо виды перекаты, бурлящие боковые шиверы и камни с белыми бурунчиками воды ниже по течению — пороги. Вот, видна огромная скал, смело вставшая на пути мощной реки. Абакан ударяется в её лоб и делает поворот вправо, не в силах сдвинуть скалу. На петле поворота и возле неё белая пена воды, яростно бьющейся о каменную твердь. Не хотел бы я попасть в этот хаос на плоту или на байдарке.

Все меньше хвойных темно-зеленных лесов, все больше желтого цвета берез с яркими пятнами красно пылающих осин. Местами видны кудрявые лиственницы в желто-золотом наряде осени.

Через пятьдесят минут лёта внизу показались поля с разбросанными на них желто-бурыми точками стогов и копен, черные полосы вспаханной земли, причудливо извивающиеся ленточки и ленты дорог. Все более проблескивает светло-желтый фон, здесь березы ещё почти не облетели и стоят в полном осеннем убранстве. Вот и Таштып. Этот раз летели быстро — всего час.

Глава пятая К Лыковым на новоселье

Еще весной позвонил Н. П. Пролецкий из Абазы и сообщил, что Лыковы благополучно пережили зиму и, более того, перебрались на новое место жительства. Вернее, не на новое, а на старое на реке Еринат, туда, где они жили 43 года назад. Выходит, они все же осуществили свою мечту, которую высказывали прошлый раз и которая нам казалась совершенно невыполнимой. Но как же Агафья с больным и немощным дедом справились с этой задачей? Невероятно! Как Карп Иосифович с больной ногой смог по горам, по снегу, по реке с незамерзающими полыньями пройти путь в 18–20 км? Как Агаша смогла перенести весь скарб на такое расстояние? А приготовить пашню, вырубить для нее деревья? Возникает множество и других вопросов, на которые мы пока не имеем ответа. Но главный вопрос, который интересует, волнует и даже интригует меня: «Как могут, в общем-то, слабые люди перенести такую огромную, просто немыслимую, работу и при этом еще и выжить? Неужели возможности человека, его тела и духа, так беспредельны? И где тот источник, из которого они черпают свой оптимизм и силы?»

И вот мы снова собрались к ним, теперь уже на новое место жительства — на новоселье. В этот раз кроме Льва Степановича Черепанова и меня, в экспедиции будут участвовать Александр Матвеевич Губарев, кинооператор, опытный турист и альпинист, а также доцент Ишимского сельхозинститута Витольд Игнатьевич Шадурский. Он занимается историей земледелия в Сибири и надеется, что у Лыковых сохранился опыт земледелия первопроходцев, осваивавших таежные просторы нашего края.

2 сентября 1987 года. Выезжаем на поезде в Абакан.

Проспав ночь под мерный стук вагонных колес, утром мы в Абакане. К середине дня на автобусе добираемся до Таштыпа и сразу на аэродром. Узнаем, что вскоре к геологам прилетит вертолет. Однако геологи не хотят нас брать, аргументируя это тем, что вертолет уже загружен «под завязку» и взять нас нет возможности. После трудных переговоров с геологами и «очной ставки» с командиром вертолета выясняется, что винтокрылая машина недогружена и свободно может взять нас на борт. В 16 часов загружается в МИ-8 и через 15 минут взят курс на р. Еринат к Лыковым.

Кабина летчика открыта, и я с удивлением смотрю, как они управляются с массой различных ручек, кнопок и рычагов. На магнитофон (черный ящик) надиктованы исходные данные, и полет начался. Сидим, зажатые между какими-то кроватями, досками и бочкой с бензином, которые ждут геологи на Каире. Навстречу поплыли огороды Таштыпа, дороги, поля, а затем и леса. Все ближе горы, на гольцах блестит вечный снег, а на наиболее высоких уже и свежий. Деревья на горах, как в бисере, — покрытые только что выпавшим снегом. Глядя на эти заснеженные вершины и засыпанные снегом деревья, ясно ощущаешь, что зима уже совсем близко.

Чем дальше летим, тем белее горы и леса. Среди заснеженных гор чернеют темной водой озерца. У Черного озера по берегам тоже белое покрывало. Поворотная к Каиру гора вся белехонькая, летим над ней так низко, словно катимся по снегу.

Вот уже и видны домики геологов на Каире. Идем дальше, мелькает сначала нижняя изба Лыковых, а затем и на речке Сак-су. Делаем большой разворот на запад, внизу — незнакомые горы, видно слияние речек Еринат и Курумчука. Вертолет падает вниз между гор и зависает над косой Ерината. Быстро выпрыгиваем на гальку. Вертолет взмывает вверх и уходит на Каир. Становится тихо, только шумит быстрая речка. Озираемся кругом. Избы не видно, но едва заметная тропочка идет вверх по левому берегу Ерината. Пока мы думаем куда идти, на береговом пригорке появляется сгорбленная фигурка Карпа Иосифовича. Радостно идем навстречу. Дед оживлен, радостно блестят глаза, идет быстро, опираясь на посох. Узнает нас с Львом Степановичем, приветствует по имени — отчеству. Знакомим его с остальными участниками экспедиции. «Со прибытием Вас! Добрые люди, однако, прибыли. Милости просим в новую избу», — приглашает нас Карп Иосифович.

Взвалили рюкзаки на плечи, вслед за стариком идем вверх по каменистому руслу реки, освобожденному сейчас от паводковых вод. Через 2–3 минуты входим под стройные сосны и кедры прибрежного леса. По профессиональной привычке сразу отмечаю про себя, что, несмотря на тяжелую травму ноги, перенесенную в прошлом году, Карп Иосифович идет шустро, слегка опираясь на посох, и даже не прихрамывает. Только спина больше согнулась. Значит с ногой у деда все в порядке.

Метров через сто справа от тропинки в глубине леса замечаем красиво сработанный новый лабаз, устроенный высоко на деревьях. Карп Иосифович охотно поясняет, что это первое сооружение, построенное Агафьей на новом месте. «Избушечка» из толстенных бревен поднята метра на четыре над землей и закреплена между стволов деревьев. Конечно, это потребовало от Агафьи огромных усилий и необычайной сноровки. Даже трудно представить, как это хрупкое существо могло справиться с работой, непосильной даже для здоровенного мужчины. Видать, выручила природная смекалка и большой объем практических навыков. Ясно, что именно с лабаза следовало начинать освоение нового жительства — ведь надо же где-то было сохранить от зверя все, что переносилось из старой избы, создать запасы провианта, семенного картофеля и много другого, что так необходимо для жизни, разработки и посадки новых пашен.

Вскоре тропинка от реки начинает круто подниматься на косогор, и мы выходим на ровный пригорок, прямо к свежесрубленной избе, сработанной всего несколько дней назад лесниками по всем правилам таежного строительства. Новое жилье, остро пахнущее смолой, расположенное у восточной стороны полянки. Возле него, привязанный к пню, стоит, наклонив голову, и в возбуждении перебирает ногами козел. Он учуял чужих и мотает головой — кажется, что приветствует нас. Мощные крутые рога его любовно украшены хозяйкой бело-голубой лентой. Новый просторный дом светится на солнце свежими боками и очень эстетично вписывается в обстановку.

Метрах в двадцати на запад от новой избы полянку замыкает малюсенькая, старая, серенькая и наклонившаяся избушечка — подремонтированные остатки прежней избы Лыковых, стоявшей здесь более 40 лет назад. Возле нее привязана коза. С севера высоко в гору уходит созревающий уже огород. Вокруг пашни масса вырубленных и поваленных деревьев. Виден светло-зеленый участочек ржи, грядка гороха и далее в гору далеко-далеко — зелень картошки. Но как же Агаша смогла вырубить столько деревьев и приготовить такую огромную пашню среди тайги? Невероятно! Но факт!..

Карп Иосифович с удовольствием показывает свои новые владения, оживленно жестикулируя руками и посохом. Речь его эмоциональна, глаза горят. По всему видно, что новое место жительства ему по душе, сбылась его мечта, к которой он, вероятно, так долго стремился. По словам деда, новую избу лесники сработали за семь дней, «можно было быстрее, но были праздники». «Ране-то (более сорока лет назад) это место выбрали, попробовав сначала посеять. Где березы-то — земля лучше бывает. Попробовали посеять — больно хорошая земля, родит хорошо, теплей, нет ветров», — поясняет Карп Иосифович.

Агафьи нигде не видно. Оказывается, что она с «Николой» пошла на речку к старой избе, притащить когда-то брошенную геологами железную бочку. Теперь Агафья задумала из нее сделать печку в новой избе. Узнаем от Карпа Иосифовича, что «Никола» — это Николай Алексеевич Линков, как будто бы дальний родственник, который этим летом приехал к Лыковым из Грузии со своей женой Матреной Савельевной, 58 лет. Сейчас она уехала назад, чтобы «доделать по хозяйству, продать дом». Оба они уже на пенсии, одной с Лыковыми веры. «Собираются остаться на зиму жить, обещали помочь убрать урожай» — поясняет дед и добавляет: «Но очень был против Ерофей, еле пробились к нам». Тут же Карп Иосифович высказывает и другие претензии к Ерофею Сазонтовичу Седову: «Ерофей-то льстится к Агафье, потому и людей других не пускает сюда. Даже вас, Игорь Павлович, не известил, что я ногу сломал. Опять же переезжать не помогал, да деньги, присланные нам, прикарманил. Ерофей Агафье-то сказал, что в новой избе вместе жить будут». Не сразу и сообразишь, где правда, а где, возможно, и своеобразная трансформация в голове деда грубоватого юмора Ерофея.

Вскоре, толкая перед собой железную бочку, появилась Агафья с Николаем Алексеевичем. Последний выглядит весьма экзотично и чем-то напоминает лесного гнома. Он маленький, приземистый человек с черными живыми глазами, моложавым лицом и густой седеющей бородой. На ногах загнутые резиновые сапоги, за кушаком — топорик.

Агафья рада несказанно. Тут же бросается рассказывать все перипетии своего перехода на новое место жительства. «Тридцать пять раз ходила, два раза летала на вертолете, много раз ходила на Каир просить вертолет, никак не могла допроситься, чтобы помогли переселиться — и все одна», — говорит Агаша, еще не отдышавшись с дороги. «Ерофей отказался помогать. Только одно слово выправил (сдержал) — помогал дом рубить. После того как таскала (переносила из избы в избу), то две недели на ноги вставать не могла. Ерофей нисколь, никак не помог, даже разругалась. Тогда умолкли-то и все. Поплакала, полежала — до того он меня оскорбил», — скорбным голосом повествует Агафья.

Спохватившись, что еще не показала нам избу, Агаша соскакивает и приглашает пройти: «Избу-то посмотрите. Новая!» Пригнув голову, входим в пахучую смолой избу. Пол еще чистый и светится новыми половицами. В восточной и южной стенах прорублено три окошка, довольно светло. В «красном» углу уже сделана божница на свежеструганной доске. Иконы почищены груздями и сверкают. На полке под божницей аккуратно расположены религиозные книги. Слева от входа заложено из камней основание будущей русской печки. Агаша поясняет, что сегодня принесенная бочка будет разрублена вдоль пополам и послужит сводом для обкладывания ее камнями. Вот какой выход из трудного положения с сооружением печки нашла Агаша! В смекалке и сноровки ей не откажешь. В этой обширной (по сравнению с прежней) избе, источающей древесно-таежный аромат, Лыковым, конечно, будет лучше.

Оказывается, Н. А. Линков в этой избе пока что не живет. Он устроился в старой избушечке, где отдельно от Лыковых молится и проходит испытательный срок. Не исключено, что в чем-то «староверческие» установки и толкования отдельных моментов учения у двух сторон не совпадают, поэтому они пока присматриваются и прислушиваются друг к другу, а молятся — врозь.

Пока хозяева рассказывают нам свои новости и с удовольствием, с какой-то чисто детской радостью, показывают новое хозяйство, Александр Матвеевич уже достал свою фотокамеру и пробует снимать. Но Агафья хорошо слышит треск аппарата и боязливо оглядывается. Кинооператору приходится прятаться за деревьями, за углом дома и даже маскироваться на чердаке избы, уходить дальше в лес или вверх по огороду.

Агаша, посмотрев на небо и кругом, решает, что сегодня ночью может быть заморозок, и торопится «прибрать» (вырвать стебли со стручками) горох. По ходу этого занятия она с охотой отвечает на все, льющиеся как из рога изобилия, вопросы доцента В. И. Шадурского. Видно, что он столкнулся с очень интересными приемами и методами земледелия, а горох Агафьи его просто поражает. Горох очень крупный и «выдюживает» пять градусов мороза. «Я такого еще не видывал», — констатирует Витольд Игнатьевич. К вечеру весь горох убран и Агаша с удовлетворением говорит: «Управились с горохом, слава богу!».

У костра завязывается оживленный разговор, непринужденное, доставляющее всем радость общение «мирских» людей и «таежных робинзонов». Узнаем, что зиму Лыковы перенесли, несмотря на все трудности, сносно. Правда, кашляли, но «не очень». Пользовались травами и мазями, перцовым пластырем и горчичниками, которые мы им оставляли прошлый раз, но таблеток не принимали. Зимой Агаша, вырубая лес под пашню, «порушила» (поранила) палец, так воском и йодом залечивала.

Разговор подтверждает наши предположения, что основными причинами, заставившими Лыковых переселиться на новое место жительства, был не уход их подальше от людей, как многие думают, а истощение пашен и поиск места, где «легче дышится и больше солнца». В этом плане место на Еринате, конечно же, лучше прежнего. Оно расположено значительно ниже над уровнем моря и открыто со всех сторон солнцу, а земля более плодородная — чернозем. Место это закрыто от ветров, особенно надежно — от северных. «Агаша, а скажи честно, уходя сюда, вы не хотели спрятаться от людей, чтобы никто к вам не приходил?» — спрашиваю я. «Да никуда-то нам не деться, сядут на вертолет-то и увидят сразу», — был ответ.

Переезд на новое место потребовал от Лыковых, и в первую очередь от Агафьи, огромных, просто нечеловеческих усилий. Ведь только для того, чтобы перетащить из старой избы все необходимое, Агаше пришлось зимой и весной много-много раз сходить туда и обратно. И это километров двадцать по горам, по снегу, через полыньи на реке, в одиночку, с тяжелым грузом за плечами. А чтобы появилась эта уже созревающая пашня, Агаше пришлось затратить поистине титанический труд. Она приходила сюда за много верст из «северной» избы и ручной «лучковой» пилой спилила и растащила не один десяток сорокалетних деревьев. Она сваливала деревья на склоне горы, затем распиливала их на части и растаскивала, освобождая земли под огород. Чтобы управиться до весны, по словам Агафьи, приходилось работать даже зимними лунными ночами. Представить эту маленькую отважную женщину ночью в мерцающем свете луны, одну среди безбрежной тайги, в трескучие зимние морозы вершащую эту нечеловеческую работу, просто невозможно и жутко!

Огромных усилий от Агафьи потребовало возделывание самой земли и сооружение лабаза. Благо хоть избу помогли построить лесники, за что им большое спасибо. К тому же зимой у Агафьи сильно болел правый глаз, была краснота и опухоль. «Только под ноги маленько-маленько смотреть могла», — рассказывает Агафья. Карп Иосифович перебрался на новое место в конце зимы, шел он по глубокому снегу и горам четверо суток, ночуя на снегу у костра.

Слушаю повествование таежных отшельников, и невольно в голове всплывают неразрешимые вопросы. Но как же Агафья с больным и немощным отцом смогла проделать эту чудовищную работу и преодолеть все препятствия? Невероятно! Как Карп Иосифович с больной ногой смог по глубокому снегу, по горам, по реке с незамерзающими полыньями пройти путь в 18–20 километров? А как они жили вдвоем остаток зимы и весну в малюсенькой (2x2 метра) избушечке, сквозь щели продуваемой всеми верами? Как Агаша смогла перенести весь скарб, семенной картофель и запасы пищи на такое расстояние? И куда в это время смотрели геологи? Неужели нельзя было помочь им «всем миром» и вертолетом? А приготовить пашню и вырубить для нее деревья? Как могут в общем-то физические не сильные люди перенести такую огромную, просто нечеловеческую нагрузку и при этом еще и выжить? Неужели возможности человека, его тела и духа, так беспредельны? И где тот источник, из которого они черпают свой оптимизм и силы? Возникает множество и других вопросов, на которые я не нахожу ответов.

Лыковы рассказывают, что «с весны долго морозы простояли, летом было мало тепла, да и снег выпал рано на горах». Но, не смотря на все это, новая пашня сулит хороший урожай лука, гороха, редьки, репки, ржи и, конечно, картошки. В Еринате, по словам Агафьи, рыба не ловится, а в Курумчуке Ерофей ловил. В общем, Лыковы чрезвычайно довольны новым местом и избой. Они в радужном настроении, на душевном подъеме, живут в предвкушении радостных перемен, хлопот и урожая с новой пашни. «Теперь-то хорошо живем, изба новая, большая, воздух здесь легче, да и пашня родит. Жаль только, жить немного осталось», — спокойно рассуждает Карп Иосифович.

Весь вечер Агаша периодически покашливает, поэтому на ночь налепили ей на грудь перцовый пластырь. Спать устраиваемся в новой, пахнущей смолой избе. Я лег на узенькую лавку под божницей ногами к иконам. Но Агафья возразила: «Так-то негоже. К иконам головой надо, а не ногами». Пришлось исправить ошибку. Спал беспокойно — в голове причудливым образом перемешивались и проплывали картинки из увиденного и услышанного сегодня. Отнюдь не способствовала хорошему сну жесткая и узкая лавка, с которой я все время боялся свалиться.

4 сентября. Лыковы проснулись как всегда в 7 часов. Агаша подтопила печку, начала хлопотать по хозяйству. Вперемешку с молитвой продолжает рассказывать о своем житье-бытье. Вновь с обидой возвращается к Ерофею Сазонтовичу, к тому, что он нисколечко не помог с переездом. А затем с юмором заключает: «Каирские-то мужики говорят, не согрешила-то с ним, вот он и не стал тебе помогать». А сама смеется.

Часов в восемь вышел из избы, картина вокруг совсем другая, чем на прежнем месте. Метрах в двадцати внизу шумит речка, катит свои темные валы. Солнце еще освещает только верхушки гор, внизу по распадкам разлиты темные тона, четко контурирующие лес, отдельные деревья, горы, камни и реку. Южная гора, та, что напротив нас через реку, стоит со сверкающей белой шапкой снега на вершине. Довольно холодно, трава покрыта инеем. Выходит, вчера Агаша была права, опасаясь за горох.

Бегу вниз по реке умываться. Вода обжигает, остатки сна и утренняя вялость вмиг улетучиваются. Без пятнадцати девять из-за восточной горы выплеснулось солнце и все сразу резко изменилось. Речка стала светло-прозрачной с белыми бурунчиками на камнях, горы светло зеленые с размытыми контурами. В этом месте, в отличие от прежнего, солнце, наверное, будет светить целый день.

Возвращаюсь к избе. Агаша уже отмолилась и беседует с членами нашей экспедиции. Завидев меня, говорит: «Лани-то (прошлым годом) для Игоря Павловича деревянный кедровый крестик вырезала», — и пообещала подарить после.

Измерил у Агафьи артериальное давление — 120/70 мм рт. ст., пульс 72 уд. мин., ритмичный хороших качеств.

Часам к одиннадцати завтракаем у костра, который мы утроили на берегу шумливой речки, метрах в ста от избы Лыковых, на месте кострища плотников, возводивших отшельническую «хоромину». Солнце уже высоко и ярко светит. Стало жарко, остаюсь в одной тельняшке. Место очень красивое, шумит река. Сижу лицом к реке и солнцу. За спиной глухой ельник, слева — высокая «курумчукская» гора. Где-то левее, высоко по распадку, старая Лыковская изба на стремительно летящей речке Сок-су, берущей начало с гольца. На юго-востоке распадок, по которому течет река Курумчук, один из истоков Большого Абакана. Прямо против меня, строго на юге расположилась почти треугольная со срезанной вершиной «Туйдайская» гора, а правее — двугорбая «Развильская» высокая гора с вершиной, покрытой белым снегом. Между «треугольной» и «двугорбой» горами течет небольшая речка Туй-Дай, перпендикулярно впадающая в Еринат напротив нас и которую, по словам Агафьи, и считают началом Абакана. На северо-западе видна высокая гора, из-под которой выходит река Еринат. К «Еринатской» горе река подходит почти перпендикулярно, а ударившись в нее, делает поворот под 90 градусов и течет к нам, к тому месту, где мы сейчас сидим.

Подошла к костру Агаша, принесла нам на угощение свою прекрасную картошку, сваренную в мундирах. Завязывается разговор. Оказывается, с этого места Агашу увезли на втором году жизни, и вот она снова здесь. Спрашиваю: «Помнишь ли, как бегала здесь в детстве?» — «Никого не помню». — «А кто у мамы роды принимал, когда ты родилась?» — «Тятя-то». — «А могла бы ты выйти замуж за Ерофея?» — «Ни в коем-то случае. У него уже дети от двух жен. Его сын Николай был у нас. Даже если Ерофей разведется с женой, все равно это будет прелюбодеяние. Жениться страшно. Детей-то, ежели в училище отдать, то потом ничего признавать не будут. Да и годы-то мои уже прошли», — с грустью добавляет Агаша. Далее Агафья жалуется на отца: «Весной по талой воде тятя в одних носках и рубахе бродит и меня не слушает, а по ночам кашлят — разругалась с ним». Удивительно, как всего несколькими словами Агафье удается четко передать суть происходящего и нарисовать яркую картину, живо встающую перед твоими глазами.

Сидим у костра. Вдруг Агафья срывается и бежит к лабазу. Быстро приставлена лестница и Агаша уже внутри лабаза что-то разыскивает. Затем скатывается по лестнице и с улыбкой раскрывает ладонь. А там искусно вырезанный ею из кедра красноватый крестик со всеми полагающимися надписями, изображением креста и головы Адама внизу. Надпись на лицевой стороне: «Царь славы Иесус Христос сын божий», а на теменной — «Кресту твоему поклоняемся Владыка и святое воскресенье твое славим». Далее тут же Агаша стремительно сплела из крепких ниток веревочку — «гайтан», продернула в специальное ушко в крестике и надела мне на шею кедровый талисман. Присутствующий при этом Карп Иосифович одобрительно кивает головой. Я сердечно благодарю Агашу за доброе отношение, за большой ювелирный труд. А дед тут же заводит разговор о вознаграждении мне за лечение: «Ничего нет-то, может, соболька-то жене да дочке?» Я, конечно, отказался категорически: «Человек должен помогать друг другу, а я тем более — врач. Вот я помог вам, и вы сказали спасибо — это для меня радость. И другого мне ничего не надо». — «Да, благодарение господне, а то бы помер я. А Ерофей того и ждал и не хотел вас приглашать». Агафья добавляет: «А я одна-то с ним жить бы не смогла. Ерофей говорил: „Изнасиловать тебя, что ли? Но ведь 15 лет дадут за изнасилование.“ — Вот с ём Ерофеем-то чо!». Хоть Агаша обычно и понимает шутки, но этот «черный» юмор сибирского медведя Ерофея до нее не доходит и, наверное, следовало поберечь ее душу от таких испытаний. Видно, сильно нарушилась дружба Седова с Лыковыми, если они все время возвращаются к этой теме.

Лыковы отмолились и обедают (около двух часов дня), а мы пилим толстенные березы на дрова. Занимаемся этой работой до пяти часов дня. Напилили шесть здоровенных берез. Особенно досталось от огромного березового пня у самой двери избы. Но и его мы одолели — теперь придется Агаше искать новое место для привязывания козла. Вся работа проходит весело, в шутках, в которых активно участвует Агаша. Александр Матвеевич бегает кругом и со всеми возможными и даже невозможными мерами конспирации снимает то на камеру, то на фотоаппарат. Сниматься Агаша по-прежнему боится, а Карп Иосифович воспринимает уже спокойно — не замечает этого или делает вид, что не замечает.

День ярчайший. Тихо, только шумит река. Тепло, хоть загорай. Но у дома много мошки, зато у воды — прекрасно! Как хорошо после работы освежиться этой холоднючей и чистейшей водой. А вкус ее просто изумителен! Кстати, вода в Еринате имеет несколько другой оттенок, чем в Абакане — не светло-зеленоватый, а светло-сероватый. Горное солнце жарко печет, появились бабочки и даже маслята показали свои симпатичные головки среди мха. А на вершине противоположной горы по-прежнему сверкает снег. Вот они, контрасты Саян!

Пока варится обед, я забрался на большой камень среди реки и сижу — блаженствую. Время пять часов, но день еще ярок. Вода шумит на перекатах, как будто ведет беседу с окружающим лесом, горами и со мной. В омутках и затишьях за большими камнями вода отличается темным глянцем и кажется, что там непременно стоит хариус и только и ждет, когда я подброшу ему «мушку». Но брать удочки и двигаться совсем даже не хочется. Вода с убаюкивающим шумом обтекает мой камень и такое блаженство кругом и в душе. Даже мысли замедлили свой бег и кажется, что струйки воды вокруг — это и есть мои приятные, отрешенные от всех земных забот мысли. Погружен в нирвану природы, чудесного дня, подаренного мне жизнью.

Но вот окрик «Иди обедать!» выводит меня из этого блаженного состояния и, приподняв бродни, плетусь к костру. К обеду на десерт Агаша принесла свой удивительно вкусный ржаной квас. И вновь пошли разговоры и воспоминания: как перетаскивалась, как Карп Иосифович шел четыре дня с ночевками на снегу, как ездила в гости в Киленское и прочее.

Витольду Игнатьевичу Агаша рассказывает всю свою технологию земледелия — что, где, когда и как садить, и убирать, возделывать и хранить. Перед этим Витольд Игнатьевич облазил по горам все пашни Лыковых, внимательнейшим образом осмотрел их, замерил. А сейчас ведет «аграрные» разговоры и в восторге от глубоких знаний и умений таежных отшельников. Их разговор идет «на одном языке», они с полуслова понимают друг друга. Слышится множество подробностей о посевах гороха, озимой ржи и прочего. Многое наш ученый муж записывает в свой блокнот, дабы сохранить этот ценный народный опыт. А опыт в этом деле у них просто огромен, я даже не мог и представить.

С большим интересом прислушиваюсь к разговору Витольда Игнатьевича с Лыковыми и открываю для себя «неизвестные острова». Например, Лыковы знают, что в местах, где растут березы, ивы и осины, земля хорошо родит, она плодороднее, чем на других таежных участках. Поэтому признаку около пятидесяти лет назад брат Карпа Иосифовича Евдоким и выбрал место для пашни на Еринате. Проверка показала, что почва рыхлая, хорошо прогревается на солнце, так как расположена на южном, открытом для солнца, склоне. Пробные посадки подтвердили правильность выбора. Но чтобы это место превратилось в пашни, нужен был еще огромный труд.

Карп Иосифович выкорчевывал вековые березы, но делал это с умом и экономно, не тратя лишних усилий. Он не торопился спилить большое дерево, а затем выкорчевывать огромный пень с разветвленной сетью корней. Он поступал более мудро, очищал от земли корни, некоторые наиболее крупные подрубал, а остальное доделывал ветер и наклонный склон горы. Изредка помогал и аркан, наброшенный на верхушку дерева. Сваленные деревья скатывались по косогору вниз. Но расчистка склонов от деревьев еще не решала проблему. Нужно было вспахать раскорчеванный участок. Лошадей и плуга не было, да на таком крутом склоне они бы и оказались бесполезными. Потому Лыков отковал мотыгу и насадил ее на нужным образом изогнутый березовый черенок. При этом размеры и формы мотыг были разными в зависимости от почвы, на которой приходилось работать. На твердых, не проработанных почвах оказалась более целесообразной крупная и широкая мотыга, на мягких — более легкая и узкая. По мнению Витольда Игнатьевича, переход от пашенного земледелия к мотыжному в этих условиях — это прогресс и свидетельство таланта русского крестьянина, осваивающего таежные просторы в сложнейших агроклиматических условиях.

Первые посадки картофеля на небольшом участке возделанной пашни показали плодородность данной земли: из девяти посаженых ведер картошки Карп Иосифович собрал в восемь раз больше. Одновременно, пока он жил во временной землянке и осваивал новое место, были установлены и природные факторы, влияющие на земледелие — заморозки возможны до первых чисел июня, а осенью возобновляются в начале сентября. На следующий год огород уже был расширен, а посадка картофеля возросла до 50 ведер. Урожай составил 470 ведер, собрано было и 330 ведер репки, 50 ведер отменного гороха. Это решило вопрос о переселении на Еринате всей Лыковской семьи, в которой в то время было уже трое детей — Савин, Наталья и Дмитрий. Вскоре на месте землянки начала расти новая изба.

В первый же год жизни на новом месте, Лыковы обнаружили среди порослей гороха случайный колосок пшеницы и ячменя. Цепкая память Карпа Иосифовича четко зафиксировала, что в первом колоске пшеницы было 30 зерен, а в ячменном колоске — 25. На отдельных участках в течение 5 лет старательно разводилась пшеница и ячмень, причем для посевов отбирались лучшие колосья, а в них ядреные зерна, которые по наблюдениям Карпа Иосифовича находятся в середине колоса. Хлебные посевы стерегли как зеницу ока. Семена хранили по всем правилам в тряпичных мешочках и берестяных туесках «на воздухе».

Вот и сейчас Витольд Игнатьевич обнаружил в запасниках Лыковых семена Голозерного и Обыкновенного старорусского ячменя, Обыкновенной пшеницы, озимой ржи, «мозгового» гороха, репы, брюквы, конских бобов, льна, конопли, лука-ботуна. По мнению доцента сельхознаук, это богатейший генофонд для селекционеров. Например, здешний горох имеет 25–30 стручков по 7–8 больших горошин в каждом на одном стебле и значительно превосходит по урожайности селекционные сорта. Горох, по наблюдениям Лыковых, «питательный», нетребовательный к плодородным землям, не боится заморозков и его можно высевать весной первым, после него лучше родятся другие таежные овощи. На грядках Лыковых находят место и бобы. Горох и бобы отшельники едят зелеными и вареными.

Среди зерновых Лыковы предпочитают выращивать озимую рожь, так как она меньше страдает от заморозков, хорошо переносит жару и засуху, не требовательна к почве. В связи с нехваткой рабочих рук, существенно было и то, что озимую рожь убирают среди лета, когда другие культуры еще не созрели. Ячмень у Лыковых тоже в почете — он не требователен к теплу, почве, быстро созревает и дает хороший урожай. Пшеницу Лыковы считают ненадежной — она менее устойчива к холодам, требует плодородных почв. Но они прилагали все усилия, чтобы и ее сохранить в своем арсенале.

Слушая этот поток народной мудрости и удивляясь смекалке и наблюдательности Лыковых, тому, как они легко понимают сложные вопросы Шадурского, я тоже решил внести ясность и сдуру ляпнул: «Агаша, а как вы выращивали овес?» На секунду на её лице появилось недоумение, а затем глаза засветились лукавством и ответ ее загнал меня в краску: «Никого-то не выращивали — скота-то у нас нет».

Далее узнаем, что «ране» Лыковы пытались выращивать «полезную» капусту, но у них ничего не вышло, так как не могли сохранить свежие качаны до посадки. Они сгнивали или замерзали, а получить семена не могли. Так капуста у них и «перевелась». Карп Иосифович из своего прежнего «мирского» опыта знает о существовании огурцов, но выращиванием их не занимался ввиду отсутствия навоза для грядок. Вместо чеснока Лыковы пользовались таежной черемшой, а вот лук выращивали сами, как в виде луковиц, так и зеленых перьев. Кстати, по наблюдением отшельников, если слои картофеля на зиму пересыпать шелухой от лука, то он хорошо и долго хранятся. Вот так, ничего не зная о фитонцидах, они опытным путем нашли средство от порчи картофеля.

Одним из любимых и выращиваемых овощей Лыковых была репка. Агаша уже не раз угощала нас этим сочным, вкусным и полезным продуктом их огорода. Заготавливали репку Лыковы в больших количествах (по 300–330 ведер) и употребляли в пищу свежей, тушеной и печеной в течение всего года. Кроме того, есть в их арсенале морковь, свекла, брюква и редька. Все тонкости посадки, выращивания, хранения и приготовления этих овощей известны Лыковым досконально.

Но, конечно, основным продуктом питания отшельников был и остается картофель. Под него отводили большую часть пашен. Заготавливали его не только на зиму, но и впрок, как в свежем, так и в сушеном виде. По свидетельству нашего агронома, лыковский картофель вкуснее и урожайнее известных сортов «Семиглазка» и «Идеал». Последующие, уже домашние, исследования Шадурского показали, что в Лыковской картошке содержится 26 % крахмала, в то время как в наших обычных сортах его значительно меньше — 14–15 %. По этому показателю картофель таежников стоит на втором месте в мире и лишь незначительно уступает лучшему мировому сорту (30 %).

Из других культур, используемых для приготовления тканей, одежды, веревок и мешковины, Лыковы выращивали коноплю и лен-долгунец. Эти посевы занимали значительные площади, ввиду большой потребности в нитях и тканях. Использовали семена этих растений и для получения масла. Вся технология выращивания и приготовления нитей и масла была четко отработана, и Лыковы щедро делятся ею с нами. Слышны и другие аграрные термины в разговоре «мирских» людей и таежников: зяби, озимые, яровые, горошница, драники, заваруха, паренка и другие.

Лыковы на основании своего многолетнего опыта разработали четкие сроки посевов тех или иных культур. Правда, ориентиры, которые они указывали, иногда требовали расшифровки. Например, Агаша говорит, что морковь и лук-батун они успевали посеять до Егорьева дня, а после этого приступали к посадке картофеля. Репку и редьку сеяли перед Николой, а озимую рожь — в Иванов день. Для Агафьи эти «поименные» дни — открытая книга, а нам нужны пояснения. «Дак неграмотные», — смеется над нами Агаша и поясняет, что Егорьев день — это 6 мая, Никола — 22 мая, Иванов день — 7 июня. Для ускорения прорастания клубней и семян использовались различные методики: извлечение заранее из ям, прогревание на солнце и на прогретых костром камнях. Перед посевом семена проверялись на всхожесть. Для этого их высаживали в берестяных чумашках с почвой и использовали оригинальный экспресс-метод, который как сказал Шадурский, пока не известен в науке. Метод предельно прост: зерно бросают в воду, и если при этом из зерна выходит пузырек воздуха, то зерно живое и оно вырастет, а если пузырька нет — оно мертвое.

Интересен опыт Лыковых по удобрению пашен. По мнению Витольда Игнатьевича, он соответствует современным требованиям агрономической науки, хотя отшельники тайги и не слышали о таковой. Листья и хвоя деревьев, вылущенные шишки и трава — все это шло на удобрение. На такой почве урожаи зерновых и конопли значительно возрастали. Шадурский объясняет это тем, что такие компостеры богаты азотом. Другой подход был выработан по удобрению почв, где выращивали картофель, репку, морковь и редьку. Под них вносили золу (богатую солями калия, необходимого для корнеплодов). В то же время Лыковы считают «негодным» для удобрения мох.

Свой огород, поднимающийся по склону далеко в гору, отшельники разделяют на три зоны: нижнюю, среднюю и верхнюю. При этом они хорошо знают, что на нижнем огороде лучше садить морковку, репку, лук, горох, озимую рожь, которые устойчивы к низким температурам. На среднем огороде также растут горох, репа и картофель. На самом верху расположены поздние посевы картофеля. Такое дробление посевов по вертикали позволяет противостоять превратностям погоды и поэтапно убирать урожай. Сегодня мы видели тому наглядный пример — утренний заморозок побил «нижний» картофель, «средний» — слегка прихватил, а «верхний» — оставался сочно-зеленым и даже цвел. Кстати. Лыковы прекрасно ориентируются и в чередовании посевов отдельных культур и сроках их выращивания на одном месте. К примеру, урожай картофеля при посевах на одном месте начинает снижаться через четыре года. По словам Карпа Иосифовича, «после озимой ржи хорошо родится картошка, после льна — озимые, а после лука — все хлеба. Озимые после гороха родятся худо, после картошки любит родить ячмень, но хуже озимая рожь». В разговоре приводятся и другие полезные и «негожие» сочетания, которые неспециалисту трудно запомнить. Только улавливаю, что картошку садят на вершинах террасок на расстоянии 50x20 см, а семена редьки и репки перед посадкой смешивают с песком и заделывают в почву граблями. В период цветения озимых проводят их дополнительное опыление, протаскивая по растениям натянутую веревку. После же выпадения первого снега Лыковы голыми пятками утрамбовывали его на пашнях, засеянных озимой рожью, чтобы предупредить ее «выпревание». Для задержки снега на озимых разбрасывают хворост и хвойные лапки, это предупреждает их вымораживание. Сорняки удаляют вручную — некоторые вырывают с корнем, а другие срезают мотыгой.

Большие хлопоты Лыковым доставляют вредители посевов — птицы, мыши, зайцы, бурундуки, суслики. Против них сооружались различные капканы — «плошки», пугала, а в последнее время с успехом пользуется «зоологический» метод — подаренных геологами кошек, который является самым эффективным.

Уборку зерновых проводили в сентябре-октябре, ориентируясь на спелость зерна. Жали серпами по утрам и вечерам, когда растения более влажные и зернышки не осыпаются. Молотили цепами после просушки, веяли «на ветру» лопатками и хранили в недоступном для зверя и мышей, дождя и снега месте — на лабазах. Картофель копают поздно, иногда даже из-под снега. В этом мы убедились еще в октябре 1980 года, когда видели, как это делают Савин и Дмитрий. Они считают, что «картошка набирает силу осенью» и копать ее нужно после того, как ботва полностью замерзнет. Шадурский при этом пояснил, что в ясные солнечные дни и холодные ночи происходит интенсивное накопление углеводов в клубнях. По наблюдениям Лыковых, поздно убранный картофель меньше травмируется и лучше сохраняется. После просушки клубни со всеми мерами предосторожности, чтобы не травмировать, засыпают в ямы. Если собираются хранить картофель больше года, то дополнительно пересыпают шелухой от лука и делают прослойки редьки.

По наблюдениям Лыковых корнеплоды становятся более вкусными и урожайными после холодов. Убирают их в определенной последовательности — сначала редьку и репку, потом — свеклу и морковь. Хранят их так же в ямах. Горох нужно успеть выдернуть с корнем до заморозка, а затем его складывают в большие кучи, подсушивают и молотят цепями.

Уместно сделать отступление и сказать, что проведенный позднее агрохимический анализ проб почвы, взятых В. И. Шадурским с огорода Лыковых на всех рельефах пашни, убеждает в правильности выбора места на берегу Ерината, сделанном отшельниками полвека назад. Реакция почвенного раствора оказалась близкой к нейтральной (pH=5,6–6,1), что благоприятно для выращивания всех сельскохозяйственных культур. Содержание гумуса в черноземах, образованных под покровом березового леса, оказалось довольно богатым — 8,6–12,3 %.

Часа через полтора-два «аграрных» разговоров моя голова начинает «пухнуть» от полученного объема информации, а в запасе у Лыковых имеется еще множество различных приемов и тонкостей земледелия, в которых, наверное, может разобраться наш кандидат сельскохозяйственных наук.

На какое-то время отключаюсь от «огородных» проблем, а затем мое ухо улавливает новый необычный поворот в беседе Лыковых с Шадурским. Вдруг выясняется, что отшельники в некотором роде земляки Витольда Игнатьевича. Узнав от Шадурского, что он из Ишима Тюменской области, Карп Иосифович поинтересовался, далеко ли находится Ялуторовск и что он сейчас из себя представляет. Выяснилось, что бабушка Агафьи Васса жила на Урале в Ирбитском монастыре, а мать Агафьи Раиса Агафоновна Нохрина родилась в Ялуторовской слободе и затем с братьями Евстегнеем и Кадаем переселились в Хакасию. Пришел из Ялуторовска и дед Карпа Иосифовича по мужской линии Ефим, а также Ялуторовские мужики — Золотаевы, Ярославцевы и другие. Здесь на большом Абакане, на Тишах Лыковы, вместе с крестьянами из деревень Шадрино и Соломатово Ялуторовского уезда, и построили заимку. На свой страх и риск они продвигались на необжитые земли, засеивали пробные пашни, а затем возводили дома и деревни, обзаводились скотом. Так шло освоение таежных просторов русскими первопроходцами.

Под вечер у избы на свету осмотрел травмированную ногу Карпа Иосифовича. Есть легкая отечность на стопе, движение в коленном суставе в полном объеме. По словам деда, нога иногда побаливает, «особенно на погоду». Объясняю старику, что с ногой все хорошо. Обговариваем, какими мазями можно снять боль и отечность. Карп Иосифович благодарит: «Спаси господь вас Игорь Павлович! Помогли. Спаси Христос!» Насколько я успел заметить, Александр Матвеевич из-за кустов успел запечатлеть «для истории» этот осмотр на пленку. Артериальное давление у Карпа Иосифовича и Агафьи остается в пределах нормы.

Вечером откапываем землянку, в которой 43 года назад родилась Агафья. Находим корыто, в котором спала новорожденная. Сейчас это корыто, выдолбленное из кедра, уже истлело и рассыпалось на части. Выясняется, что акушеркой, принимавшей роды, был «тятя» — Карп Иосифович. Чему только не научило таежное бытие Лыковых! Откапываем землянку мы не ради «спортивного интереса». По замыслу Лыковых, в ней следует устроить теплую стайку для коз на зиму. Работа идет медленно и трудно — земля каменистая, переплетена корнями деревьев, и даже превосходные мотыги Лыковых берут ее плохо. Наверное, и работнички подобрались отнюдь не «первого сорта». Карп Иосифович тоже занят делом — рядом с работающими он развел дымокур, чтобы отгонять мошкару. Через пару часов вырыли довольно большую яму, теперь нужно подровнять стенки, обшить их жердями и сделать крышку. Но этого мы уже не успеваем — стемнело.

У вечернего костра наши новые товарищи по экспедиции расспрашивают Карпа Иосифовича и Агашу о их житье-бытье за долгие годы отшельничества. Лыковы, особенно Карп Иосифович, охотно и живо рассказывают. Снова слышны слова «Тиши», «Лыковская заимка», «прииск Лебедь», «артель Пограничник», «красноармейцы» и т. д.

5 сентября. Утро холодное, ясное, на траве и крыше избы лежит иней. Пока мои товарищи еще спят, взял удочку, еще вчера сделанную мной из талины, и пошел на Еринат попробовать рыбацкое счастье. Спускаюсь вниз по тропинке и выхожу к реке. Утро чудное, воздух легок и прозрачен, кажется, что при вдохе в твою грудь вливается живительная влага и растекается к каждой клеточке. В городе мы воздух просто не ощущаем (конечно, если в это время загазованность не выше всяких пределов), а здесь он осязаем, кажется, что ты не дышишь, а пьешь этот таежный эликсир, испытывая истинное наслаждение. С минуту стою в изумленном оцепенении с чувством неразрывного, слитного единства с Природой. До чего же хорошо жить!

Сколько же мы теряем, запирая себя в каменные лабиринты чадящих трубами городов?! И как мало уже осталось на планете таких вот первозданных уголков не разрушенной и не исклалеченной человеком природы. А пока что обитатели тайги чувствуют себя раскованно и свободно. Вот со скалки на прибрежную гальку спрыгнула темно-коричневая белка с огромной шишкой во рту, замерла, уставившись на меня черными бусинками своих глаз, пробежала несколько метров по открытому месту и спешит скрыться в лесу — ловко взлетела на дерево и пошла считать ветки, стремительно удаляясь в нужном ей направлении. Проголодавшийся за ночь коршун медленно кружит между горами, высматривая добычу.

Вода в реке небольшая, перехожу вброд на другую сторону и иду вверх. У восточно-северной горы река почти под прямым углом ударяется в скалу и поворачивает на восток. А чуть выше великолепный перекат с валунами, стоками и поваленной у левого берега лисиной, под которой меня, конечно же, ждет здоровенный темноспинный хариус. Пробую рыбачить на «мушку», провожу ее по всем направлениям, но клева нет. Спускаюсь ниже к скале, где темнеют зеленые и зеленоватые ямы и ямки. Раза два «мушка» спокойно проплывает над омутами. А на третий — легкий толчок и леска сразу ослабевает, ни «мушки», ни рыбы. Леска 0,3 мм, видно, не для местной рыбы. Представляю, что там за экземпляр хариуса или ленка был! Приходится вновь настраивать удочку, менять леску. Но пока я это делал, из-за восточной горы выплыло солнце и ярко осветило реку. Заиграла, заискрилась вода на перекатах, посветлела зелень в ямах под скалой, и клев прекратился. Прошел с удочкой от скалы до нашего костра метров триста, но не из-под одного камня хариус так и не выпрыгнул. Утешением мне был завтрак из тушенки, приправленный дымом костра.

После завтрака собрались идти в избу «на речке». Нужно принести жестяные трубы, гвозди и прочие нужные в хозяйстве вещи. В 11 часов все члены нашей экспедиции во главе с Агашей выступили в путь. Минут 30 идем вдоль левого берега Ерината. Сначала, метрах в трехстах от избы, в него впадает Туй-дай, быстрая речка в устье всего шириной 3–4 метра. Агаша утверждает, что это и есть исток Абакана. Идти вдоль берега по галечнику и мелкому подлеску легко, день солнечный, настроение у всех хорошее, то и дело слышатся шутки и смех. Наш оператор бегает кругом и снимает окрестности, движение нашей группы. Кстати, к нам присоединился и Николай Алексеевич Линков из Грузии. Он живет в старой избушечке, отдельно ест и молится. Как он смеясь говорит: «Выдерживаю карантин». Только через 6 недель молитв он будет допущен к совместному молению, и то, если выдержит все испытания и каноны.

Вскоре на песке замечаю следы волка. Агаша подтверждает, что они стали размножаться и зимой она видела много следов. Тут же недалеко, в направлении к лесу, прошастал косолапый — на мягком песке четко виден «еще не остывший» след.

Вскоре Еринат подходит к восточной горе и в этом месте в него справа из распадка впадает река Курумчук, в ширину метров 10–15, примерно такой величины, как и Еринат. Говорят, что при слиянии этих рек и образуется Большой Абакан. Вот он, исток этой реки, уходящей в голубую даль, прорезывающий Саяны и тайгу, постепенно набирающий силу, чтобы через полтысячи километров влиться мощным притоком в могучий Енисей. А начинается эта река широким и довольно глубоким плесом. Перейти его здесь не представляется возможным, а нам нужно на противоположный берег. Поэтому поворачиваем вместе с рекой на север и идем еще метров 500 до переката, где, засучив бродни, переходим Абакан. Здесь мои спутники переодеваются в более легкую обувь, а я остаюсь в броднях — нет ничего другого, да и, по моему мнению, карабкаться вверх по таежным скалам в сапогах хотя и тяжелее, но безопаснее для ног.

По распадку нам предстоит подняться в высоченную гору, там будет болото, на котором мы высаживались с вертолета в 1983 году, и тропка от него поведет нас к избе на бело-пенистой речке Сок-су.

Сначала тропочка идет метров 200 вверх вдоль берега Абакана, а затем по правой стороне распадка начинает забираться вверх. Собственно, здесь уже как таковой тропки нет. Приходится карабкаться вверх под 70–80 градусов, хватаясь за ветки и камни. В этой ситуации очень помогают посохи, которые мы предусмотрительно прихватили с собой. Через полчаса — «небо с овчинку», разговоры умолкли, только Агаша еще щебечет, но и у нее появилась одышка. Временами такая крутизна и отвесы, что просто жуть! Забрались в такие дебри, что трудно даже сориентироваться, где находимся и куда следует идти дальше. Мне кажется, что нужно идти ближе к шумящей в распадке речке, но Агаша отвергает это предложение: «Не! Там-то мы не пройдем!» и забирает еще больше вправо к верхнему «берегу» распадка. Среди этого хаоса, из нагромождения скал, камней и вековых деревьев, она только одним ей присущим чутьем выбирает единственно правильное направление и путь. Время в этой изматывающей ходьбе, вернее карабканье, плетется так же медленно, как и наши ноги, а конца горе и не видно. Через полтора часа наступает «мертвая точка» — ноги как неподъемные гири и сердцу тесно в груди. Кажется, что уже ни один шаг сделать не сможешь. Делаем короткую передышку, но склон такой крутой, что сесть и расслабиться не удается. Согнувшись и упершись в колени руками, жадно хватает ртом разреженный горный воздух. Для устранения гипогликемии (понижение сахара в крови) проглатываем по кусочку сахара и конфете. Некоторым требуется и «нитронг» — тяжко сердцу. Однако долго отдыхать и расслабляться нельзя. Вновь лезем «на небо», теперь уже не на физических, а только на волевых усилиях. Через два часа вышли к болоту. Такого подъема в здешних местах я еще не проходил. Кошмар! А как же Агаша так часто преодолевает его, чтобы принести сено козам? Поистине и молочка-то не захочешь!

Далее подъем идет полого в гору и можно, отдышавшись, посмотреть по сторонам. Попадаются следы и помет медведя, в одном месте он разрыл нору барсука, и уничтожил запасы. Бывалые таежники говорят — когда барсук обнаруживает, что его запасы на зиму уничтожены, то он кончает жизнь самоубийством — на каком-нибудь дереве находит переплетающиеся веточки. Просовывает туда голову и повисает. Мы даже осмотрели все деревья возле разрытой норы, но барсука-самоубийцу не нашли.

Тропка, идущая по болотине, пружинит под ногами, местами сапоги чавкают по грязи. В таких местах четко видны следы медведя, косули, зайца. По этой тропке, правда тогда менее заметной, мы уже ходили четыре года назад, и сейчас она уверенно ведет нас к избе. Вскоре показываются красные от прихваченного морозцем кипрея, зарастающие «поля» Лыковых. Тайга быстро взялась за залечивание ран, нанесенных ей людьми. На пашнях уже подрастают молоденький березняк и малина.

Переходим речку по бревенчатому мостику и начинаем подъем в пологую горку к избе. Речка у избы, так же как и раньше, прекрасна. Стремительно она несет свои бело-пенистые воды вниз, ударяясь о лобастые камни и рассыпаясь на множество струек и миллионы брызг. Но поблизости от речки картина значительно изменилась. Лабаз, стоявший у берега, развален медведем. Да и вокруг он изрядно поработал. Изба покосилась в сторону двери, как бы присела. Возле нее много разбросанного хлама — здесь тоже наводил «порядок» хозяин тайги. Из открытой двери пахло мышиным холодом старой, брошенной людьми избы. Нагнув голову на пороге, входим, как в яму, в темную и сырую избу. Впечатление самое тягостное. Даже Агаша, качая головой, скорбно удивленно говорит: «Как жили, как жили-то?» Почти все из пожитков и утвари Агаша уже перетаскала на Еринат. Оставлено самое необходимое на случай прихода сюда — чугунки для приготовления пищи, икона и пара священных книг — для молитв. Ненужные вещи разбросаны в беспорядке по закопченной избе и придают ей еще более печальный вид. Я всегда испытываю неприятно тревожное чувство в заброшенных людьми избах, которых так много сейчас в Сибири, и поэтому спешу выйти наружу.

Пашня у избы, когда-то часто выполотая и ухоженная, с четкими рядками посадок, сейчас интенсивно зарастает. Наверное, и могилы Акулины Карповны, Натальи и Саввина, расположенные к верху на этой пашне, скоро скроются среди молодой поросли и трудно их будет найти. А пока что кресты мы обнаруживаем без труда. Молча стоим, обнажив головы. Когда и кто придет еще на эти могилы, затерянные в безбрежной Саянской тайге?

Спускаемся вниз к избе — нужно готовить обед. Агаша уже развела маленький костерок у входа в избу, среди камней, специально предназначенных для этой цели. В котелке весело булькает какая-то похлебка. Помешивая ее длинной деревянной ложкой, Агафья сетует на медведя: «Сухари-то все съел! Под крышей висели». Чуть в стороне мы тоже развели костер и готовим обед. Николай Алексеевич Линков что-то жует всухомятку. Мы приглашаем его отобедать с нами. Он, хоть и старовер, но не отказывается от нашей пищи. Только посматривает, чтобы куда-то отлучившаяся Агаша не застала его за «мирской» трапезой. Тогда ему, вероятно, тот испытательный срок, который он сейчас проходит, Лыковы не зачтут — ведь это грех!

Погода портится, тянет тучи, начинает временами пробрасывать дождик. Что делать? Оставаться ночевать здесь или идти обратно на Еринат? А если пойдет настоящий дождь? Как будем спускаться с крутой каменистой горы к Абакану? Но и ночевать в этой промозглой и грязной избе что-то не хочется, а на улице — нет теплых вещей, да и медведь где-то рядом, а что у него на уме, одному богу известно. Решаем возвращаться.

Агаша собирает все, что необходимо взять с собой. Александр Матвеевич потихоньку снимает, стараясь делать это незаметно. Но цепкий глаз Агафьи все замечает, и она внезапно срывается: «Ну что это такое?! Проходу не дает со своими съемками!» Лицо ее напряженное, даже злое, глаза мечут «гром и молнии». Первый раз ее вижу такой сердитой, «сошедшей» с ровного, доброжелательного тона. Видно, и впрямь довел ее до «белого каления» Александр Матвеевич со своими греховными съемками. Еще несколько минут она не может успокоиться, даже на юмор перестает реагировать.

Нагрузившись трубами, гвоздями, листовым железом и прочим необходимым в хозяйстве скарбом, выступаем в обратный путь. На нижней пашне нас заинтересовал странный сарайчик. В нем сложена из камня низкая печь с ровным как стол верхом, прикрываемым от дождя крышей — «шалашиком». Агаша поясняет, что это «растило» — устройство для проращивания картофеля. Печку протапливают, камни нагреваются и на них укладывают слой картофеля, в течении 2–3 недель его на этом «растиле» проращивают, а после появления крепких росточков высаживают в землю. Ранние посевы картошки на еду садят — вкуснее (вероятно, больше крахмала). Поздние посадки «менее вкусны», но они лучше сохраняются и поменьше клубень — как раз для посадки и экономнее.

Начинает моросить дождь, по небу тянет черные тучи, недалеко прямо по нашему курсу раскатился оглушительный гром. Выскакиваем из леса на опушку к болоту. И сразу, как по мановению волшебной палочки, все резко меняется. Сквозь тучи блеснуло солнце, и все пространство болота как бы завешано прозрачной тканью из серебряных нитей «слепого» дождя. Сочетание красок просто ошеломляет. В очередной раз природа подарила нам замечательную картинку, которую не сыщешь, ни на одном полотне художника. Но любоваться пейзажами некогда, нужно торопиться.

Вскоре начинается спуск с горы. Дождь все усиливается, а с середины горы становится почти проливным. Как мы и предполагали, спуск с горы в такую погоду оказался жутким. В течение часа мы съезжали по мокрой траве, мху и камням, прилагая все усилия, чтобы устоять на ногах и не сорваться вниз. Сильно нарушала равновесие и мешала двигаться среди кустов и деревьев наша неудобная ноша из скрученных листов железа и труб, которые так и норовили за что-нибудь зацепиться или изменить твой, и так не устойчивый, центр тяжести. По много раз каждый из нас оказывался и на «четвертой точке», катился вниз. Выручало очередное дерево или куст на пути. Но когда мы, летя вниз, ухватывались за спасительную ветку, то с дерева за шиворот опрокидывался холодный «душ». Все промокли и выдохлись, было уже не понятно, то ли дождь застилает глаза или собственный пот, ручьями стекающий с нас. Удивительно, что никто не убился и не переломал кости. Хоть и мокрые, но с удовольствием остужаем разгоряченные лица в студеной воде Абакана. Брод через реку. Домой приплетаемся уже в сумерках, около девяти часов вечера. Жуткий поход! Все так вымотались, что даже есть никто не хочет.

Интересно, а какое артериальное давление у Агафьи после таких нагрузок? Оказывается нормальное — 120/70 мм рт. ст. А вот у меня разница между систолическим и диастолическим давлением уменьшилось — 115/90, что, по-видимому, свидетельствует о перегрузке сердца. Устало сижу и поглядываю на узенькую лавку, прикидывая в уме, как ее можно расширить, чтобы хорошо отдохнуть ночью. В уме уже выстраивается сложный план, как это можно сделать, где прибить поперечные планки, сделать ножки и приладить доску. Но домыслить свой план я не успеваю. Вероятно, мысли хорошо отражаются на моем лице, понятны Агафье и совпадают с ее намерениями. Но долго думать над этой проблемой она не будет. Моментально в ее руке оказываются топорик и доска, выколотая из кедрового бревна. Через несколько минут лавка стала уже значительно шире. Причем, сделала Агафья это намного проще и надежнее, чем представлялось мне. Осталось только поблагодарить хозяйку за заботу и в блаженстве растянуть уставшее тело на лавке. Для Агафьи этот день тоже не прошел бесследно — она всю ночь ворочается и стонет от усталости.

6 сентября. Утро морочное, блеклое. Подстать ему, после вчерашней «разминки», наше самочувствие и настроение. Встаем поздно — в девятом часу. Решаю немного «встряхнуться» и иду на рыбалку. Природа сегодня тихая и мягкая, на траве и кустах капельки утренней росы. Воздух влажный и «вкусный». Иду под пологом векового леса и в голове, вдруг, всплывают неизвестно где прочитанные мною данные о нем. Вспоминается, что в лесном воздухе на один кубический метр приходится до 10–15 тысяч отрицательных ионов, тогда как в воздухе городов — 1 тысяча, а в помещениях и вовсе мало — только 25–100. А ведь повышенная ионизация активирует в организме человека дыхательные ферменты, увеличивает содержание кислорода в крови, снижает в ней концентрацию глюкозы и фосфора, усиливает биотоки мозга. Ионизированные частички извлекают из воздуха до четверти радиоактивных веществ. В кедровом лесу на высоте роста человека содержится значительно меньше микробных клеток, чем в наших стерильных операционных. При этом не требуется мощная дезинфекция и многочасовая работа бактерицидных ламп. Так что, вон под тем толстенным кедром, стоящим здесь не менее двухсот лет, можно было бы удобно разместить операционный стол и без боязни занести инфекцию спокойно оперировать. Вот только в какой «кедр» воткнуть вилку от всех наших приборов, контрольной и дыхательной аппаратуры?

Средний кедр за год дает до 30 килограммов ореха, «сливки» из которых в три раза питательнее коровьих. По своей калорийности кедровый орех превосходит говядину, яйца и сало шпик. Жирность ядрышка по весу доходит до 60–80 %, а белка в нем в 4 раза больше, чем в пшенице. Орех содержит токоферол (витамин Е) и ланолиновую кислоту, которая предотвращает отложение жировых бляшек на внутренней поверхности кровеносных сосудов и развитие атеросклероза.

Пока я прикидываю в уме все преимущества лесных дебрей, сам лес делает свое дело — чувствую, что с каждой минутой вялость тела и духа уходят из меня, появляется упругость движений и нарастает рыбацкий азарт. Прошел с удочкой от Еринатской горы до нашего костра, но клева нет. Перешел Еринат и попробовал счастье в устье Туй-дая. Результат тот же. Углубляюсь вверх по говорливой речке с маленьким водопадиком. Вскоре русло речки расширяется, а сама она распадается на несколько рукавов. На песчаной косе видны свежие следы медведя, уходящие в прибрежный кустарник. Невольно пристально вглядываюсь в переплетения веток. А не желает ли хозяин со мной познакомиться? Но все тихо кругом, движений в лесу и кругом не видно, только настойчивым фоном шумит река. Однако желание идти вверх по речке и углубляться в дебри почему-то пропало. Возвращаюсь в устье Туй-дая к водопадику. Подбрасываю здешним хариусам то красную, то черную мушку, но они упорно не желают их замечать. А может, их здесь вовсе нет? Или их выловил недавно прошедший мишка? Стараюсь подбросить мушку поближе к самому водопадику, но удилище короткое. Делаю еще несколько шагов вперед и, поскользнувшись на мокром камне, лечу в речку. В последний момент, выкинув немыслимое па, каким-то чудом не падаю плашмя в воду, а только встаю на четвереньки, окунув руки по локоть в речку, да зачерпнув холоднючей воды в сапоги. Выкарабкиваюсь на берег и оглядываюсь назад. А не хохочет ли хозяин тайги над моими выкрутасами? Но нет! Мишки нигде не видно. Поднимаю голову и вижу на другой стороне Ерината своих товарищей. Шум воды заглушает хохот, вижу только раскрытые рты и машущие мне руки. Интересно, успел ли Александр Матвеевич запечатлеть на пленку мои художества? С пустыми руками и хлюпающей в броднях водой возвращаюсь к костру сушиться.

День пасмурный, но и в такую погоду места кругом очень красивые. Основные хозяйственные дела сделаны, и мы собрались вокруг дымокура, отгоняющего мошку. Записываем рассказы Лыковых о своем житье, об историях, случавшихся с ними за долгие годы отшельничества. В свою очередь, задаем им вопросы по специальной социологической программе, составленной доцентом, кандидатом педагогических наук Петром Сергеевичем Гранкиным. В этой программе 176 вопросов, ответы на некоторые помогут определить образованность и воспитанность Лыковых, развитость их физической, интеллектуальной, эмоциональной и волевой сфер. Кроме того, предстоит выяснить и роль труда в становлении семьи и воспитании детей Лыковых. Вероятно, вдумчивый последующий анализ этого вопросника поможет сделать социологам интересные и полезные для людей выводы.

После обеда провожу медицинский осмотр Лыковых. Они уже спокойно воспринимают мое предложение послушать их и измерить давление. Конечно, как и в предыдущие разы, перкуссия и аускультация идут через одежду. Предложить им раздеться у меня, конечно, не возникает мысли, да это и не обязательно. Ведь и через рубашку все прекрасно можно прослушать. А вот их душу и возникшее между ними доверие нужно поберечь.

В легких у Карпа Иосифовича дыхание прослушивается по всем полям, слева чуть жестковатое, хрипов нет. Тоны сердца чистые, слегка приглушенные, ритм правильный. Печень и селезенка не увеличены. Артериальное давление 135/90 мм рт. ст., пульс 44 удара в минуту.

У Агаши дыхание везикулярное, чуть ослабленное и жесткое слева, там же единичные сухие хрипы, тоны сердца ритмичные, ясные. Печень и селезенка не пальпируются. Артериальное давление 115/70 мм рт. ст., пульс 70 ударов в минуту. Окружность груди в одежде 89 см, талии 77, рост — 151 см.

Вечером чуть накрапывает дождь, заедает мошка. Рыбачил у скалы с гротом, но вновь ничего не поймал. Рыба бастует? Или я разучился рыбачить? Немудрено, что и так, ведь в последние годы в нашей Сибири мало осталось мест, где можно оттачивать мастерство рыбакам. Оскудели реки и озера, их запасы разграблены воинствующими и потерявшими совесть, вооруженными мощной техникой браконьерами, вытравлены промышленными отходами, задушены газовыми выбросами гигантов индустрии, сметены молевым сплавом леса, глобальными изменениями климата и состава воды в результате строительства «самых крупных в мире» плотин и гидроэлектростанций.

Вечером дед рассказывает свои чудные истории нашим новым товарищам по экспедиции. Как всегда, язык его ярок и эмоционален. Агаша готовит ужин, молится, играет с кошкой, охотно включается в разговоры. Лыковы соскучились по общению с людьми, и спать мы ложимся только во втором часу ночи.

Засыпаю под молитву Агаши: «Господи помилуй! Господи по-ми-л-у-й!» Но спится плохо. Вначале из-за жары — изба натоплена, как баня, да и заедает мошка. К утру становится холодно, вынужден укрываться детским одеяльцем, которое выдала мне Агаша. Подтянешь его на грудь — мерзнут ноги, сдвинешь на ноги — мерзнут бока. Но это все мелочи жизни! Главное мучает вопрос: согласятся ли Лыковы на взятие у них анализов мочи и крови? Еще с вечера я приготовил баночки под анализы мочи и отдал отцу и дочери. Получится или нет?

7 сентября. Встаю в восьмом часу утра. Агаша уже хлопочет по хозяйству, мимоходом читает молитву. Видя, что я проснулся, она и Карп Иосифович тут же сообщили, что баночки уже заполнены и, закрытые крышечками, стоят снаружи у избы. Порядок! Половина дела сделано.

День разгорается яркий, видны четкие контуры окружающих гор на фоне голубого неба. Значит, вертолет должен, как мы и договаривались, прилететь за нами сегодня, и погода этому не помешает. Мои товарищи зовут завтракать к костру, но мне не до этого — нужно успеть до отлета взять анализы крови у Лыковых. Конечно, если они на это согласятся.

Спрашиваю Агашу: «Можно ли расположить свои пробирки, шприцы, иглы на обеденном столе?» — «Это-то нельзя, все-таки едим на нем». Но тут же находится выход — она накидывает на стол какую-то цветастую тряпку. «Теперь можно!» После предварительного разговора и разрешения, подготавливаю все для взятия анализов крови и прошу Агашу присесть на чурку к столу. Засучив рукав, устраиваю ее левую руку на столе, накладываю жгут. Пока все идет спокойно. Уговариваю ее, как маленькое дитя: «Сделаю только маленький укольчик, как комарик укусит». Вскрываю упаковку одноразовой стерильной иглы и при свете электрического фонарика (в избе темно и мне подсвечивает фонариком Николай Алексеевич Линков) мгновенно вкалываюсь в локтевую вену. Агаша даже не ойкнула, сидит со спокойно-отрешенным лицом. Чувствуется, что полностью мне доверяет и знает, что ничего плохого я ей не сделаю. Наверное, я переживал больше, чем она. Набираю кровь самотеком во флакончик с гепарином, а затем еще 5–6 миллилитров в сухую пробирку. Все! Анализ взят! Свершилось почти невероятное, на что я даже не надеялся. Спрашиваю: «Больно было?» — «Не! Вот лани (прошлым годом) палец поранила, так неделю ничего от боли делать не могла». И как всегда — смеется.

Далее приглашаю к столу Карпа Иосифовича. Тот тоже спокойно садится. Спрашивает: «Для чего это нужно?» Объясняю: «Чтобы изучить ваше здоровье и определить, есть ли какие заболевания, которые я не смог определить, когда слушал трубкой и измерял давление». — «Едак, одак!» — в согласии кивает дед головой и кладет руку на стол. Снова быстрый вкол, но дед все же успел ойкнуть. Через иглу без шприца кровь забрана. После отстаивания плазма отделена в другие флакончики и все это упаковано в специальный бикс и коробку. Теперь ее в лес в холодок, прикрыв корой.

Завтрак у костра. Разговоры. День яркий-яркий, солнце палит нещадно. Даже на верхушках гор после вчерашнего легонького дождя и сегодняшнего палящего солнца растаял снег. В ожидании вертолета у избы собрались все в оживленной беседе. Александр Матвеевич снимает тайком всю эту компанию, забираясь то в чащу, то даже на чердак. Агаша прекрасно слышит работу киноаппарата, поэтому мы стараемся все время занимать ее разговорами, отвлекать. Долгое время она не может обнаружить Александра Матвеевича, который засел на чердаке, но потом все же он найден к всеобщему смеху. Приходится ему покинуть свой «скрадок» и присоединиться к нашим разговорам.

Время идет, а вертолета все нет. А это сейчас главное — анализы не должны пропасть. Пробирки с кровью уже зарыты в землю, там будет как в холодильнике.

Уже час дня. Отправляюсь варить обед на костре возле Агашиного лабаза. Через некоторое время похлебка и чай готовы. Обедаем без аппетита, идет вялое перепихивание фразами. Обед давно съеден, а вертолета все нет.

Тайга почти вся еще зеленая, только кое-где появилась желтизна. День великолепен! Иду к речке. Пить воду прозрачно-студеную, зачерпнув ее из Ерината, одно блаженство. Красота кругом непередаваемая! Как жаль, что Тамара побоялась отпустить со мной младшую дочь Валерию. Просто непростительно, как много она потеряла, не увидев и не прочувствовав всю эту прелесть Природы. Окунувшись в эту красоту, душа смягчается, добреет, и сам человек становится чище и совершеннее. Забираюсь на большой камень среди реки и умиротворенно гляжу вокруг. Вода беспрерывно, убаюкивающее шумит. Ярчайшее, палящее солнце. Накатывает истомная дремота, я даже чуть не свалился с камня в реку. Нет, надо заняться делом. Обмываюсь по пояс ледяной водой Ерината и, удобно устроившись на камне, начинаю писать дневник.

Отмечаю, что условия жизни на Еринате лучше, чем «в северу» и, тем более, чем «на речке». Когда ходили к избе на речке Сок-су, Агаша сама отмечала, что там воздух хуже, тяжелее дышать. Это и понятно, потому что там значительно выше над уровнем моря. Да и у членов нашей экспедиции акклиматизация на Еринате протекает благоприятнее — меньше одышка, ни у кого, за исключением меня, не было артериальной гипертензии. Земля на Еринате лучше — чернозем, больше березняка. По наблюдениям Лыковых, там, где растут березы, климат мягче, а земля плодороднее. Посмотрев на эти великолепные места, новую избу и хорошие земли мне стало спокойнее за Лыковых. Да и сами они сейчас на взлете духа. Думаю, что все их великие старания по переезду на Еринат были оправданы. Здесь несравненно лучше. А если еще Николай Алексеевич и его жена Матрена останутся здесь жить, то Лыковым, конечно, будет значительно легче управляться по хозяйству. Да и на случай болезней или травмы есть кому помочь. Вот только сойдутся ли характерами и верой?

Три часа дня, а вертолета все нет. Устав ожидать его, пошли к избе пилить и колоть дрова. Я вначале отобрал отстоявшуюся в пробирках плазму и перенес по одному миллилитру в две другие заранее приготовленные пробирки со специальной жидкостью — так, как мне велели сделать наши лаборанты. Все надежно упаковал, спрятал в земляной «холодильник» и тоже пошел пилить дрова.

В 17 часов вертолета нет. Бросил делать хлев для коз и пошел копать возле речки «холодильник» для анализов. Вода все же холоднее, чем земля. Выкопал яму среди прибрежных камней так, чтобы там циркулировала вода из речки. Поставил большую кастрюлю в яму, в нее коробку с анализами, с боков напихал камушков и закрыл крышку. Сверху, чтобы не прогревало солнце, прикрыл еще листком железа и ветками лиственницы. Вертолет, наверное, сегодня уже не прилетит.

Вечером я в поварах. «Помогает» мне шустрая белочка, что крутится рядом. Она нисколько не боится меня. Когда я обращаюсь к ней со словами, она перестает суетиться и, кажется, внимательно слушает. А вот, взлетев на ветку рядом стоящей пихты, сверху с любопытством заглядывает в котел: «Что это там варится?» Сварены похлебка из риса и тушенки, сухое молоко, таежный чай из смородины, брусничника, листьев рябины. Уработавшись за день, уплели вчетвером весь котел.

В восьмом часу вечера стало ясно, что вертолет не прилетит и ночевать нам опять в Лыковской избе. Разожгли большой костер, пришли Агаша и Николай Алексеевич. Разговоры, разговоры, разные истории, воспоминания, знакомые и незнакомые имена и, конечно, байки о медведях. Вскоре в Курумчумском ущелье появилась, как прожектор сквозь ели, луна и начала медленно вкатываться по треугольной Туй-дайской горе. Идет вверх точно по краешку горы, только четко вырисовываются острые верхушки деревьев. На верхней трети луна закатилась за гору.

В разговорах Агафья вновь недобрым словом поминает Ерофея: «Лез целоваться, не вызвал врача к больному деду, говоря: „Пусть помирает“, спрятал деньги, высланные Николаем Алексеевичем, не стал помогать перетаскиваться на новое место…» Дружба кончилась?

У костра засиделись до половины двенадцатого. Натягивает тучи. Боюсь, что пойдет дождь, вода в реке поднимется, и все анализы уплывут или замокнут. Дед снова предлагал соболя: «Дочки-то и жена есть. Возьми». Конечно, я вежливо, стараясь не обидеть Карпа Иосифовича, отказался.

8 сентября. Утро мокрое, моросит дождь. Настроение неважное. Похоже, что вертолета вновь не будет. За утренним разговором выясняется, что Агаша знает отечественную историю. Были царь Николай, Ленин, Сталин, Брежнев, Михаил Сергеевич Горбачев («это сейчас-то»). Дед расспрашивает, как сейчас устроено наше государство. «Литва-то присоединилась ли?» — спрашивает Агаша. Дед тоже задает много вопросов. Пришлось попотеть, отвечая на них. Утром Агаша достала с лабаза туесок с топленым маслом. Оказывается, его прислали родственники и поэтому есть его можно. Попутно выясняем, что если бы масло было в стеклянной посуде, то его, даже полученное от единоверцев, есть было бы нельзя.

Разжигаем костер, готовим завтрак. Настроение унылое. Накрапывает дождик, но тучи высоко, горы открыты. Через каждые полчаса бегаю к «холодильнику» к речке, проверяю, не поднялся ли уровень воды. Но вот потянул юго-западный ветерок, на небе появились голубые просветы. Брызнуло солнце и сразу все заискрилось, заиграло кругом, особенно мокрые камни на берегу реки. А деревья так и усыпаны бриллиантами. Однако над Курумчукской горой и долиной висит черная туча.

После завтрака снесли все вещи вновь к костру возле лабаза на речке — нужно быть готовым к быстрой погрузке в вертолет, который сядет рядом на косе Ерината. От нечего делать чешем языки. А Агаша подписывает всем нам командировки. На официальном бланке она старательно выводит: «Прибыл 21 августа, выбыл 26 августа от Адама лета 7495 года. Писала Агафья на Йринате» (цифры она указывает, конечно, буквами, как было принято раньше на Руси). Спрашиваю: «Агаша, что труднее — писать или дрова рубить, картошку копать?» Отвечает: «Писать трудно, поболее посидишь, так окрепнешь (в смысле занемеет тело, устанешь). Таки-то дела (рубить дрова, копать), ежеле по силе, легче! Письмов-то я много переписала, много (с интонацией, что проделала огромную работу)». И, резюмируя, добавляет: «И что за труд — работает три пальца, а болит все тело». Прямо-таки философское обобщение.

Оказывается, сегодня праздник Сретенье, Лыковы с утра усердно молятся, особенно много дед, читает по Семидесятнику. Агаша внимательно его слушает. Читает Карп Иосифович без очков, но не очень быстро, иногда с затруднением. В этих случаях Агаша, сидящая далеко от деда, по памяти подсказывает и поправляет его.

Время течет томительно медленно. Мои товарищи затеяли добычу серы на костре, я наблюдаю за природой. Окраска тайги быстро меняется. За сегодняшнюю ночь много появилось желтизны, горы буреют. К середине дня поднялся холодный ветер, низко несет облака. Весь день с сильным ветром, холодает. Пришлось надеть все имеющиеся одежки. За двугорбую скалу зацепилась темная туча. Уже часа три вершина покрыта ею. Туча как бы все расширяется вокруг горы, а отцепиться от нее не может. Холодно так, что даже не верится, что вчера палило солнце и можно было раздетым позагорать и умыться в Еринате.

Уже шестой час вечера, и надежд на вертолет почти никаких. Как жаль — пропадут анализы. В Еринате чуть прибывает вода, видно, вверху идет дождь. А вообще-то попахивает снегом. Нужно из Ерината «холодильник» переносить в землю. Если к шести часам вертолета не будет, то выкопаю яму возле избы и туда помещу анализы.

Все нервничают, разговоры уже переговорены. Что делать дальше? Идти на Каир? Для этого нужен весь световой день — дорога часов на 8–9 и очень даже трудная. Кстати, при тряске на ходу взятая на анализы кровь может пострадать. Думаю, что А. П. Черепанов решил, как и зимой, проучить нас и предоставить выбираться самим. Не зря в прошлый раз он говорил, имея ввиду деда и нас: «Надоел этот тунеядец, скорей бы он сдох, так перестали бы к ним ездить». Вертолет сегодня так и не прилетел.

Разбираем с Агашей ее аптечку. Еще раз рассказываю, какие травы и мази следует применять в случае необходимости. В почете у Агафьи пропасол, уже не раз приносивший ей облегчение. Попутно, видя у избы на полке подсолнечное масло в бутылках, пытаюсь объяснить Агафье пользу его использования в пищу. Однако выясняется, что магазинное масло Лыковы есть не могут. Но и оно в хозяйстве сгодиться — им мажут обутки из маральей шкуры, чтобы смягчить их.

Вечером Лев Степанович читает Лыковым последнюю статью В. М. Пескова о них в «Комсомольской правде». Внимательно слушают, но соглашаются не со всем, что там написано. Так, Агаша эмоционально отрицает, что киношники (сотрудники центрального телевидения) оставили плохой след и вынудили Лыковых убежать на Еринат, сменить место жительства. «Ежели бы тятя не сломал ногу, то еще бы летом перешли на Еринат», — говорит Агафья.

В вечерней молитве Агафья упоминает свою сестру Наталью. Оказывается, сегодня все Натальи именинницы и Агаша молится за них.

Вечер проводим у костра возле избы. Как всегда, в разговоре одна тема сменяет другую. Витольд Игнатьевич посоветовал Лыковым делать мыло из папоротника. Для этого его нужно сжечь в ямке и получить массу, дающую пену и пригодную для стирки. В разговоре Агафья упоминает, что Ерофей бросал кошку на растерзание собакам. Далее с тревогой она утверждает, что Ерофей говорил: «Как только тятя умрет, я приду к тебе жить». Обсуждается вопрос, как обезопасить Агашу от Ерофея. Лев Степанович обещает принять определенные меры воздействия на Седова. Я успокаиваю Агафью, говоря, что Ерофей только пошутил и ничего плохого он ей не сделает.

Неторопливый разговор продолжается. Речь идет о возможности заключения договора Лыковых с Абазинским промхозом о натуральном обмене. Например, Лыковы сдают в промхоз картошку или соболя (Агафья может их ловить капканами — «плошками»), а взамен получают муку, крупу, соль. Узнаем, что Лыковы делают ложки из березы или ольхи, другие породы дерева для этого не подходят.

К полуночи разговоры постепенно затихают. Как завороженные, затаив дыхание, наблюдаем фантастическую картину лунной ночи. Полная ярчайшая луна заливает окрестную тайгу, горы и реку феерическим светом. Создается удивительно контрастная — из свет и тени — картина. А Еринат внизу — уже не река, а струящийся, переливающийся, шумящий поток серебра.

9 сентября. Утро холодное, росистое, небо с редкими тучками. Из-за Курумчукской горы снизу просвечивает солнце. Пробежка, умывание в реке, сон как рукой сняло. С утра провожу врачебный «обход». Измеряю артериальное давление у Лыковых. У Карпа Иосифовича 135/90, пульс 52 удара в минуту с единичными экстрасистолами, у Агафьи — 110/60 и 73, соответственно. В месте вкола иголок воспалительных изменений нет никаких, общее самочувствие хорошее.

Собираем свои вещи в рюкзаки и сносим к костру у речки. Будем ждать вертолет. Решили, если к пяти часам вечера он не прилетит, то пойдем на Каир с ночевкой на «Севере». После завтрака Агафья и Николай Алексеевич пришли к нашему костру на речке. Агаша щеголяет в войлочных сапожках, когда-то подаренных Эльвирой Викторовной. Но сапожки сильно поизносились и сквозь дырки видны грязные пальцы. Однако сапожки теплые и мягкие и очень нравятся Агафье.

Из рассказа Николая Алексеевича Линкова узнаем некоторые подробности о нем. Родился в 1927 году 27 января в Курганской области. Проработал 40 лет, сейчас на пенсии. Чувствуется, что он человек образованный и начитанный. Служил в армии с 1945 года в Германии, а затем в Польше. Десять лет был радистом в танковых войсках, а затем техником-электриком в авиации. После службы работал в Киеве на студи документальных фильмов, а последнее время в Поти, все время электриком. Имеет 4-х детей. По словам Николая Алексеевича, и Агаша это подтверждает, он является дальним родственником Лыковых. Его бабушка или прабабушка была замужем за Фомой Лыковым, который являлся братом Иосифа, отца Карпа Иосифовича. Сегодня у костра и раньше, когда мы ходили «на речку», Николай Алексеевич ел приготовленную нами пищу из нашей посуды. По-видимому, староверские каноны для него не очень обязательны. Как-то это отразится на его отношениях со строгими старообрядцами?

В ожидании вертолета помогаем Агафье утащить в избу от лабаза огромные куски соли, другое имущество, сваленное под лабазом. Приделываем «бортик» к лавке деда, чтобы он снова не свалился с нее и не сломал ногу или еще что-нибудь. Подарил Агаше рыболовные крючки. «Заездки» для ловли рыбы устроить на реке у них сил и времени, конечно, не хватит, но, может, хоть на удочку поймают хариуса.

День переменно облачный, тепло, видимость прекрасная, но вертолета все нет. Продукты кончаются, на обед остался рис и сахар. Что дальше? Проголодавшись, в обед с удовольствием поглощаем постную рисовую кашу, хлеб и таежный чай.

Сегодня в тайге появилось много желтой краски. День постепенно запасмурнился, но погода летная, а вертолета нет. Собираемся идти пешком. У Виталия Игнатьевича и Александра Матвеевича нет бродней. Агаша снабжает их своими, на Каире у геологов мы их оставим, и при случае они передадут Лыковым. Путь впереди трудный, первая половина его нам неизвестна, груз тяжелый (кинокамера, магнитофон, штатив и прочее), но делать нечего — нужно уходить.

Без 20 минут четыре укладываем свои рюкзаки, подгоняем все, чтобы не мешало в длительном пути. От костра все пошли наверх, в избу, попрощаться с Карпом Иосифовичем. Я, укладывая рюкзак, несколько задержался. Вдруг слышу за спиной: «Игорь Павлович, посох-то возьми». Вижу, что Агаша протягивает мне свой посох, хорошо отделанный и большой, с которым она прошлый раз ходила с нами на «речку». Лицо при этом не как обычно улыбающееся со смешинками в глазах, а грустно-серьезное. Благодарю и наказываю Агаше, что если после нашего ухода прилетят вертолетчики, то пусть они на обратном пути смотрят нас по косам, мы постараемся на них выскочить из тайги.

Поднимаемся к избе, прощаемся с Карпом Иосифовичем. Старик явно расстроен, благодарит меня за помощь с ногой, приглашает еще приезжать: «За все вам благодарение. Впредь, ежеле сможете, милости просим. Семье-то вашей всей привет. Увидимся ли еще?». Благословляет нас в путь: «Благословение Господне!»

Провожать нас идут Агаша и Николай Алексеевич. У костра все присели на дорожку. Теперь в путь. Вскоре после «вертолетной» косы наша экспедиция сворачивает влево по высохшей протоке, а провожающие машут нам на прощание. Хоть и грустно расставаться, но в этот раз я ухожу с более легкой душой. Вероятно, потому, что место жительства явно лучше предыдущих, оно ниже над уровнем моря (около 1000 м), Лыковы на нем чувствуют себя лучше. Новая просторная изба, хорошая пашня, появление помощников у Агаши — все это вселяет определенный оптимизм относительно предстоящей трудной зимовки и дальнейшей судьбы Лыковых.

Под увесистыми рюкзаками быстро разогреваемся. Решили немного срезать путь к броду через исток Б.Абакана, но залезли в такие завалы, возникшие в половодье, что с трудом вылезаем из этой массы перепутанных и переплетенных бешеной силой вешних вод огромных, вырванных с корнем деревьев. Стараюсь, перелезая через колдобины, меньше трясти рюкзак, где драгоценный груз — анализы крови Лыковых.

Через полчаса вышли к броду через Абакан. Вода небольшая, и свободно перейдя его в этом месте, где мы это делали, когда ходили с Агашей на «речку», углубляемся по еле заметной, временами исчезающей, тропке в чащу прибрежной тайги. Путь этот еще никто из нас не проходил, но наставления Агаши помогают находить верное направление. Вскоре выходим на довольно длинный островок и пересекаем его по прямой. Абакан набирает силу, он уже значительно шире, а в узких местах несется с бешеной силой. Представляю, что здесь делается в половодье!

Постепенно река втягивается в каменный каньон. Справа и слева высоченные, прорезанные за столетия током воды, скалы. На дне этого высоченного и длинного коридора чувствуешь себя малюсенькой букашкой. В прошлые разы мы любовались этим каньоном от «северной» избы Лыковых, а сейчас ощущаем всю его грандиозность, ползя по его дну.

Через полтора часа делаем привал. Здорово выдохлись, пробираясь по заваленной валежником тайге, карабкаясь по курумникам и выворачивая ноги на камнях, прикрытых сверху таким мягким мхом. С наслаждением сбрасываем рюкзаки и расправляем затекшие плечи. Оглядываюсь назад и с огорчением отмечаю, что та треугольная гора с огромной осыпью, которая находится против стоянки Лыковых, отодвинулась от нас совсем не на много. Топать нам еще и топать.

Проглатываем по ложке сухой фруктозы, хранящейся у Льва Степановича, и сгрызаем по сушке, из оказавшихся в рюкзаке у запасливого Витольда Игнатьевича. Ему всех тяжелее, сказывается возраст (около 60 лет) и то, что он вообще первый раз в тайге. Часть его груза берет себе Александр Матвеевич, хотя он и так загружен выше всякой меры. Но он самый молодой (42 года), сильный и тренированный, является инструктором по туризму и такие переходы ему не в новинку.

Снова в путь. В одном месте правая скала резко выдвигается в реку и нависает под отрицательным углом над просохшей сейчас протокой. А под скалой огромная яма, заполненная чистейшей зеленоватой водой, занесенной сюда в паводок. Место настолько красивое, что Александр Матвеевич не выдерживает, сбрасывает рюкзак и достает свою кинокамеру. Через 2,5 часа хода каньон начинает сужаться, и впереди уже угадываются «Щеки», что не далеко от северной избы Лыковых, где мы собираемся переночевать. Конечно, со всем своим грузом мы не полезем вверх к избе, а оставим часть его на тропе, чтобы завтра, спускаясь, забрать.

Продолжаем идти вперед, часто натыкаясь на следы и помет медведя. В одном месте на песке четкий свежий след и Александр Матвеевич запечатлевает его фотоаппаратом на память. Забрались в глухую тайгу, уйдя довольно далеко от реки. По моим представлениям, мы вскоре должны выйти к «Агашиному» озеру. Но что это? Ухо улавливает какой-то необычный звук. Кричу: «Стойте! Вертолет!». Точно, все явственнее звук крутящихся винтов. Бросаемся на пролом влево к реке. Александр Матвеевич с удивительной быстротой, как горный козел, перескакивает поваленные деревья, со своим огромным грузом вырывается вперед, и когда я выхожу на берег, то вижу, что он уже пытается вброд перейти протоку и выйти на косу. Но делает он это там, где вода течет спокойно. Дно и камни хорошо видны и кажется, что здесь мелко и легко перейти. Но прозрачность воды обманчива, тихое течение говорит о глубине. Сквозь шум воды и звук вертолета кричу и показываю Александру Матвеевичу вправо вниз, там метрах в 150 видны буруны переката, значит, на косу можно перейти там. Да и торопится уже не куда. Вертолет, не заметив нас, ушел по каньону в направлении избы Лыковых. Но ведь они должны будут вернуться и мы, чтобы не упасть на бурном перекате, сцепившись руками по парам, переходим на косу.

Сбрасываем рюкзаки и начинаем натаскивать сушняк, чтобы разжечь сигнальный костер. Но сделать это не успеваем, вертолет уже возвращается. Усиленно машем руками, даже кричим, как будто нас могут услышать летчики. Я поднимаю над головой красный рюкзак. Вертолет наплывает на нас на довольно большой высоте и кажется, что он сейчас пролетит мимо, так и не заметив нас. Но нет, он замедляет скорость, делает разворот и, снижаясь, вновь заходит на нас с верховьев реки. Вот уже МИ-8 мягко опускается рядом, чуть не сбивая нас с ног воздушным вихрем. Радостные, затаскиваем наши рюкзаки и себя в машину. Быстрый подъем — и вот уже сверху прекрасно видно по правому борту зеленое «Агашино» озеро, а затем и «Щеки». На «прилавке» горы мелькают заброшенные, краснеющие кипреем пашни Лыковых и «Северная» изба. А вскоре проплывает внизу и поселок геологов на Каире. Идем домой в Таштып.

Минут через тридцать вертолет делает неожиданный поворот и начинает снижаться на домики «Горячего ключа». Это дикий целебный радоновый источник, пользующийся большой популярностью среди народа. Но добираться сюда очень далеко и трудно, он «самодеятельный», без медицинского обслуживания, всего около десятка домиков. Впечатление удручающее.

Спросив разрешение пилота отлучиться на 5 минут, идем осматривать сам источник. «Лечебница» представлена небольшим сараем из досок, разделенным на три отсека. В первом — колодец, из которого можно почерпнуть воду ковшом на длинной ручке, висящим здесь же на стене. Пробуем воду, она теплая (37 гр. С) и почти безвкусная, с легким привкусом железа. Во втором отсеке — радоновая «ванна». По стенам развешано белье, откуда-то снизу, «из преисподней», слышны мужские голоса. Приглядевшись в темноте, видим проделанную в полу дырку с лесенкой. Освещения внизу нет, так что ничего не видно, только слышны голоса принимающих «ванну». В третьем отсеке лечатся больные с гнойными ранами. Общее впечатление очень тягостное, поражает полное отсутствие элементарной санитарии и гигиены. У соседнего домика замечаем раскрасневшегося после ванны, пышущего здоровьем начальника ГРП Анатолия Петровича Черепанова, вероятно, главного виновника нашего долгого сидения в ожидании вертолета. Но выяснять отношения некогда, да и не к чему, уже крутятся винты вертолета и пора спешить к нему. Часам к восьми вечера мы благополучно приземляемся в Таштыпе. Командир экипажа Иван Иванович любезно осведомляется, есть ли где нам переночевать. Благодарим за работу и, конечно, за доставку и спешим в гостиницу.

На мою удачу у гостинице стоит медицинский «Пазик» в котором находится и.о. главного врача Таштыпской больницы Иннокентий Иннокентьевич Ивандаев. Прошу его срочно провести анализы крови и мочи Лыковых. С его стороны проявлен живейший интерес. Тут же по рации в больницу вызвана лаборант Панфилова Любовь Александровна. К тому моменту, когда мы приезжаем в больницу, она уже на месте и в течение короткого времени ею квалифицированно проведены клинические анализы. Кровь, несмотря на долгое хранение, хорошо сохранилась в таежном «холодильнике». Остальные, более сложные анализы мы доделаем в Красноярске.

10 сентября. В 6 часов утра к гостинице «Тасхыл» подкатил «Уазик», любезно предоставленный главным врачом, и я отбыл в Абакан, чтобы доставить анализы быстрее в лабораторию. Утро такое туманное, что уже в нескольких метрах ничего не видно. Едем как бы на ощупь. Но вот поднялись на перевал и навстречу начало пробиваться солнышко, а туман растаял.

В аэропорту Абакана с помощью врача медпункта взят билет на Красноярск (стараюсь как можно быстрее попасть в Красноярск, чтобы сдать кровь в лабораторию). Около 11 часов дня я в Красноярске. Забегаю домой только переодеться и сразу мчусь в клинику, неся драгоценные пробы крови Лыковых. Заведующая нашей экспресс лаборатории Людмила Леонидовна Чепелева немедленно начинает колдовать над анализами. На следующий день многие анализы, характеризующие различные функции организма, готовы. Остатки крови я передаю в институт медицинских проблем Севера для определения иммунного статуса Лыковых. Это больше всего меня интересует. С большим желанием и интересом врач-иммунолог Светлана Викторовна Цимбаленко берется за работу. Но объективную характеристику иммунитета Лыковых мы будем иметь только через несколько дней, методики определения пока что сложны и трудоемки.

И вот можно подвести итог исследований. У Карпа Иосифовича количество лейкоцитов оказалось в пределах нижней границы нормы (4,1 тыс/мкл), относительное число лимфоцитов превышает верхнюю границу нормы (40 %), что позволяет поддерживать абсолютное число лимфоцитов в пределах физиологических колебаний (1,64 тыс/мкл). Однако качественный состав лимфоцитов существенно нарушен. Так, относительное число Т и В-лимфоцитов в 2–2,5 раза ниже нормы (24 % и 4 %, соответственно). За счет лимфоцитоза общее количество Т и В-лимфоцитов в пределах нижней границы нормы. Определение субпопуляций Т-лимфоцитов по методу Кожевникова выявило резкое снижение (до 12 %, против нормы 30–35 %) восстановленных и ранних (до 4 %, против 30–35 %) Т-лимфоцитов, т. е. они снижены в 2,5 и 8 раз, соответственно, по сравнению с нормой. Определение гуморального иммунитета по уровню иммуноглобулинов (метод Манчини) показало, что иммуноглобулины А и М находятся в пределах нормы (2,41 и 1,52 г/л соответственно), а иммуноглобулин-джи существенно повышен до 29,94 г/л, против 8–16,6 г/л в норме, что может свидетельствовать о наличии в организме хронического воспалительного процесса (вероятно, в легких). Антитела на вирус паротита в крови не обнаружены. Отмечалась эозинофилия до 9 %, скорость оседания эритроцитов (СОЭ) не изменена (8 мм/час).

По приведенным данным можно сказать, что у Карпа Иосифовича отмечались существенные качественные и количественные сдвиги, как со стороны клеточного, так и гуморального иммунитета. Специфические антитела на одно из самых распространенных вирусных заболеваний (паротит) отсутствуют вовсе.

Анализ крови Карпа Иосифовича на тромбоциты (220 x 109/л), гемоглобин (143 г/л) и количество эритроцитов (4,6 x 1012/л) нарушений не обнаружил. Мочевина, остаточный азот не изменены (4,99 и 17,85 ммол/л, соответственно). Общий белок крови в пределах нормы (70 г/л), однако альбуминовая фракция снижена (до 48,3 %), а глобулиновая — повышена, в основном, за счет гамма-глобулинов (27,7 %). Соответственно снижен альбуминово-глобулиновый коэффициент до 0,93. Повышение глобулинов также может свидетельствовать о наличии в организме воспалительного очага. Содержание хлоридов, натрия и калия в плазме оказалось повышенным до 150, 7,0 и 156 мэкв/л, соответственно. Это, вероятно, связано с тем, что Карп Иосифович уже употребляет соль в рационе питания и организм, привыкший в течение многих лет к отсутствию ее в пище, еще полностью не адаптировался к повышенной солевой нагрузке. Определение реакции крови показало на сдвиг в щелочную сторону (pH = 7,50). Возможно, это тоже результат излишней нагрузки натрием, содержащимся в поваренной соли. Уровень 17-кетостероидов в моче, свидетельствующий об андрогенной и глюкортикоидной функции надпочечников, в пределах нормы (0,34 мкМоль/мл). В анализах мочи белка, сахара и других нарушений не найдено. Концентрационная функция почек по удельному весу мочи (1019) сохранена.

Исследование крови Агафьи показало, что общее число лейкоцитов в пределах нормы (4,4 тыс/мкл), процентное содержания лимфоцитов увеличено до 43 %, при нормальном абсолютном числе лимфоцитов (1,89 тыс/мкл). Качественный состав лимфоцитов, так же как у Карпа Иосифовича, существенно нарушен. Относительное число Т-лимфоцитов снижено до 38 %, при абсолютном их числе в пределах нормы (0,72 тыс/мкл). Относительное и абсолютное число В-лимфоцитов снижено до 2 % и 0,04 тыс/мкл, соответственно. Определение субпопуляций Т-лимфоцитов показало резкое снижение восстановленных (до 10 %, в 3 раза ниже нормы) и ранних (до 2 %, в 15 раз ниже нормы) форм. Определение гуморального иммунитета обнаружило небольшое снижение иммуноглобулина-А (до 0,96 г/л) и резкое повышение иммуноглобулина-джи (до 34,96 г/л). Специфических антител на паротит в крови не обнаружено. Таким образом, у Агафьи, так же как у отца, выявлены существенные нарушения клеточного и гуморального иммунитета, отсутствие специфического иммунитета на паротит.

Исследование мочи Агафьи не выявило каких-либо отклонений от нормы. Концентрационная функция почек сохранена (удельный вес 1021), остаточный азот и мочевина крови в пределах нормы (19,22 и 5,5 ммол/л). Белковая функция печени не нарушена: общий белок крови 74 г/л, альбуминов — 62,4 %, глобулиновые фракции не изменены. Пигментообразовательная функция печени не изменена — билирубин крови непрямой 10,5 мэкв/л. Как и у Карпа Иосифовича, у Агафьи отмечается некоторое повышение хлора, натрия и калия в крови (115, 150 и 6,8 мэкв/л, соответственно), сдвиг реакции крови в щелочную сторону (pH = 7,50). Исследования крови на тромбоциты (210 x 109/л), гемоглобин (135 г/л), количество эритроцитов (4,4 x 1012/л) и цветной показатель (0,9) нарушений не выявило.

Таким образом, проведенные исследования иммунной системы позволяют ситуацию с Лыковыми правомерно сравнить с той, которая возникает, когда маленькие дети впервые приходят в детский садик и сразу начинают беспрерывно болеть от контактов с различными штаммами микробов и вирусов, циркулирующих в данном коллективе. Однако в отличие от детей, у которых реактивность иммунных систем высока и в выработке специфического иммунитета активно участвует вилочковая железа (тимус), у взрослых Лыковых она уже практически не может надлежащим образом сработать, т. к. с возрастом подвергается инволюции. Известно, что вилочковая железа регулирует ответную реакцию как клеточного, так и гуморального иммунитета. Она осуществляет дифференциацию из стволовых кроветворных клеток тимусзависимых Т-лимфоцитов, которая идет как в самой железе, так, вероятно, и под действием выделяемых ею гормональных веществ, в лимфатических узлах, селезенки и в крови. При этом формируются эффекторные киллерные Т-лимфоциты, ответственные за клеточный иммунитет, и регуляторные Т-лимфоциты: хелперы (помощники в образовании антител) и супрессоры, тормозящие иммунный ответ. Тимус является центральным органом иммунной системы и эндокринной железой одновременно, интенсивно развивается к 10–12 годам, а наибольшая масса его наблюдается в 30 лет. В последующие годы функция вилочковой железы прогрессивно снижается. С учетом сказанного, и того, что полностью изолировать Лыковых уже нельзя, да и сами они почувствовали интерес к общению с людьми и нуждаются в их помощи, то имеется реальная угроза заболевания Лыковых какой-либо привнесенной инфекцией. И если случаев заболевания Лыковых от приходящих к ним на стойбище людей пока еще не зафиксировано, то это объясняется, очевидно, тем, что больные люди к ним не приходят (в наших экспедициях это неприложный закон), да, и, конечно, помогает мощный фитонцидный фон окружающегося леса. Другое дело, когда Лыковы сами попадают в поселки, где имеется скопление людей и часто с активной инфекцией. Тогда вероятность заболевания у Лыковых резко возрастает, что уже неоднократно доказала жизнь.

Глава шестая К Агафье — последней из «могикан» (Агафьин берег)

27 июля 1988 года. Сегодня со старшей дочерью Светланой отправляемся в Абакан, а затем в Таштып и далее к Агафье Лыковой, последней из многострадальной семьи.

Аэрофлот на этот раз предельно аккуратен. В 12 часов 45 минут точно по расписанию АН-24 взял разбег и через 45 минут мы благополучно приземлились в Абакане. Погода на всей трассе не баловала, сплошная облачность, местами дождевые тучи. На подлете к Абакану, после того, как вынырнули из тучи, увидели, что Красноярское водохранилище заполнено до предела и вода местами очень мутная. Значит, впадающие в него речки, ручьи и река Абакан вспучились от дождей. Это уже настораживает. Как прорвемся на Еринат?

Вскоре на автовокзале взяты билеты в Таштып и, в ожидании автобуса, мы со Светой решаем заглянуть на рынок. Зелени, ягод помидоров уже много. Южане с Кавказа и Средней Азии балуют абаканцев и дынями, арбузами, персиками, правда, по баснословным ценам.

В Таштыпе должны нас ждать остальные участники новой «лыковской» экспедиции: Лев Степанович Черепанов, Витольд Игнатьевич Шадурский и другие еще не знакомые нам, люди.

Новый поход к Агафье планировался еще с зимы, когда мы узнали от Н. П. Пролецкого из Абазы о кончине Карпа Иосифовича Лыкова. Агафья осталась одна, последняя из этого рода «могикан». Но как же она живет одна в тайге? И чем ей можно помочь? От чего умер Карп Иосифович? Это главные вопросы, которые нас волнуют. Честно говоря, для себя я еще твердо не ответил на вопрос: «Следует ли уговаривать Агафью переехать к людям или нет?» Дело в том, что предварительные прошлогодние наши исследования говорят о серьезных нарушениях иммунитета у Агафьи. Об этом же свидетельствуют и предыдущие заболевания Лыковых «простудой» после контактов с людьми. А это означает, что при тесном контакте с людьми, даже в небольшом поселке, Агафья может быстро погибнуть от любой инфекции. Очевидно и другое — жить одной в дремучей тайге тоже крайне опасно. Что же делать? Где выход?

Думаю, что в первую очередь нужно окончательно убедиться, что иммунитет действительно плохой (повторные анализы, определение антител к возбудителям широко распространенных среди людей заболеваний). Для этих целей предварительно в состав экспедиции была включена врач-иммунолог, которая прямо на месте могла бы провести некоторые анализы. Однако в последний момент какие-то причины не позволили ей поехать с нами. Значит, мне вновь нужно будет взять анализы крови у Агафьи и для исследования скорейшим способом доставить в Красноярск. Конечно, предстоит тщательнейшим образом проанализировать с точки зрения врача болезнь и смерть Карпа Иосифовича, а также сегодняшнее состояние здоровья Агафьи. Другие члены экспедиции продолжат или начнут изучать различные немедицинские аспекты «лыковского феномена».

Около 19 часов мы прибываем в Таштып и попадаем в дружеские объятия Л. С. Черепанова, В. И. Шадурского и Н. П. Пролецкого. Знакомимся с новыми членами экспедиции: профессором Аркадием Сергеевичем Ушаковым из Московского НИИ медико-биологических проблем, специалиста по питанию; с Хакасской писательницей Валентиной Кирилловной Татуровой; с кандидатом сельхознаук Ольгой Ивановной Полетаевой, сотрудницей НИИ картофельного хозяйства из Подмосковья. Кинооператор, наш старый знакомый, Александр Матвеевич Губарев должен подъехать поздно вечером или завтра утром. Пролецкий приехал из Абазы на своей машине и приглашает нас со Светой побывать у него дома и переночевать. Заскочив в гостиницу лесхоза, где остановились все наши, и оставив там рюкзаки, мы уезжаем в Абазу.

После ужина посетили городскую Абазинскую больницу, где я проконсультировал одного травмированного шахтера и взял пробирки для анализов крови Агафьи. В одиннадцатом часу вечера я с Николаем Петровичем отправился на рудник. После облачения в соответствующую шахтерскую одежду, мы спускаемся в шахту. Я впервые в шахте и мне все в диковинку. Николай Петрович в роли гида показывает штреки, стволы, ответвления, забои, шурфы, буровую установку, производящую страшный шум. Поражает, сколько же может «натворить» под землей человек. Анна Михайловна, жена Николая Петровича, работала в смене в эту ночь. Зашли к ней, посмотрели, как замеряется содержание железа в руде. Осмотрели механизмы, где опрокидываются вагоны с рудой и происходит ее дробление. Пробыли в шахте два часа, набегали довольно много по трекам, лестницам, наклонным ответвлениям — пришлось изрядно попотеть. В основных стволах освещение как в метро, довольно хороший воздух. В ответвлениях темнота, необходимо включать горноспасатель и индивидуальный фонарик на каске, здесь более спёртый воздух, местами с потолка за шиворот льется вода. Да, не зря профессия шахтера считается одной из самых тяжелых и вредных. Из-за непрерывных и продолжительных дождей наверху затоплен лифт и мы спускаемся и поднимаемся в клети на дополнительных стволах. В железном полу клети видны щели, а сквозь них черная бездна ствола, настолько глубокого, что в конце его внушительный диаметр переходит в черную точку. В заключение с удовольствием принимаем душ и потеем в парной. Домой вернулись во втором часу ночи.

28 июля. Утром уехали в Таштып. Паводок не спадает, беспрерывно идет дождь. Река Таштып вышла из берегов и превратилась в бурлящий поток, вода в ней как глина. Деревни Верхний Таштып и Матур подтоплены. Стихия разыгралась не на шутку. Уровень воды в реках значительно выше, чем весной. Вертолеты и самолеты, конечно, не летают. Геологи с Каира передали по рации, что аэродром затоплен. Значит, и коса на Еринате, где садится вертолет, под водой. Представляю, что сейчас там творится! Так что, под вопросом, как и когда мы туда попадем.

Посетили райком с просьбой при первой возможности забросить нас к Агафье. Вызвали в райком начальника геологической партии Анатолия Петровича Черепанова. Ссылаясь на хозрасчет, брать нас на самолет или вертолет он не хочет. После долгих дебатов принципиальное согласие достигнуто. Но погоды нет, и мы сидим «у моря» в ожидании. Днем читаем лекции в различных организациях Таштыпа. Я посетил районную больницу, встречался с хирургами и анестезиологами, знакомился с их работой, побывал в операционных. В 16 часов прочитал в больнице полуторачасовую лекцию о здоровье и о быте Лыковых. Рассказ был воспринят с интересом, много вопросов и суждений.

Вечером в гостинице с интересом слушаю рассказ Аркадия Сергеевича о работе в Арктике, о космосе и космонавтах, в подготовке которых к полетам он принимал непосредственное участие.

29 июля. Утро пасмурное, туман сползает с гор, постепенно начинает пробиваться солнышко, погода налаживается. Прогноз синоптиков благоприятный. По рации с Каира передали, что там погода тоже улучшается, но аэродром еще под водой. Уровень воды в реке Таштып не только не падает, но даже нарастает. Река вышла из берегов, топит в отдельных местах село Таштып. Река Абакан топит Абазу, там аварийная ситуация. Через перевал в Абазу сегодня пассажирские автобусы не пошли — где-то случились оползни, такого паводка старожилы не помнят. Сходили на аэродром, побеседовали с вертолетчиками. Они утверждают, что на Еринате сейчас высадиться нельзя, коса в воде. Обещали, когда полетят на Каир, посмотреть обстановку.

День солнечный. Самолеты и вертолеты летают, возят грузы, меняют вахту. Но мы сидим, распоряжения С. П. Черепанова на аэродром, чтобы нас увезти, еще не поступило. А без этого начальник аэродрома Михаил Григорьевич нас на вертолет не посадит. Но мы особенно и не торопимся, высокая вода спутала все карты, высаживаться нам некуда.

Днем провел осмотр шести работников лесхоза, дал рекомендации по лечению. Вечером Валентина Кирилловна рассказывает нам о Хакасской литературе и писателях, о периоде коллективизации и репрессий в этом краю, Аркадий Сергеевич — образно и живо — о своей поездке в Тоджу, красивейший уголок Тувы, а также в Канаду.

У В. И. Шадурского сегодня образовался большой флюс на верхней челюсти слева. Пришлось отвезти его в больницу, где ему вскрыли флюс и оставили в больнице на ночь. Под большим вопросом его участие в экспедиции. Даже если у него все будет хорошо, с гнойным процессом во рту его пускать к Лыковым нельзя.

30 июля. Ночь звездная, утро туманное, но ветреное. По словам вертолетчиков, в верховьях ручьи уже не несут глину. Значит, дожди там прекратились, и вода пошла на убыль. Возможно, сегодня улетим. В 11 часов, после долгих переговоров с А. П. Черепановым, начальником аэродрома и райкомом, дано добро на вылет. Это хорошо, но только жаль Витольда Игнатьевича, которого мы оставляем в Таштыпе.

В 12 часов 50 минут МИ-8 начал наматывать уже знакомые мне километры тайги. Сверху хорошо видно, как река Таштып мутно-глинистой лентой разлились по берегам. День солнечный, клочьями проходят белые-белые облачка. Навстречу плывут горы, местами их вершины покрыты снегом. Через 15 минут внизу показалась грязно-коричневая лента реки Абакана. Он резко раздался вширь и затопил деревья по берегам. Острова также затоплены, видны только верхушки деревьев. Небывалый паводок от многодневных дождей. Белый туман заполняет каньоны между гор, а вершины открыты. Пятнами лежит на горах сероватый прошлогодний снег. Светланка на все это смотрит широко раскрытыми глазами, блестящими от интереса и возбуждения. Видно, что маленькие ручьи и речки тоже многоводнее обычного, но вода в них уже не такая грязная и очевидно идет на убыль. Вот только снизилась ли она на Еринате настолько, чтобы можно было нас выбросить на косу?

Валентина Кирилловна не теряет времени зря, устроилась рядом с пилотом в кабине и берет интервью. Александр Матвеевич открыл иллюминатор и ведет киносъемку. Аркадий Сергеевич и Ольга Ивановна увлеченно щелкают фотоаппаратами.

Далее тумана и туч нет, и горы предстают в полном своем великолепии. Мелькает много горных озер. Местами видны свежие оползни — дожди поработали на славу. Показалось «поворотная» гора и, снижаясь, вертолет идет по каньону Абакана. Вода в реке высокая и мутная. Показываются домики геологов Волковского участка на реке Каир. Делаем круг. Видно, как по аэродрому, словно по фарватеру, течет вода. Только верхняя часть посадочной полосы уже освободилась от плена реки. Садимся. Неужели дальше не полетим? Быстро выбрасываем мешки с глиной для буровых и берем курс на Еринат. Через несколько минут слева обозначилась «северная» изба Лыковых. А вскоре, завернув за гору, увидели вторую избу на пенистой речке Сок-су. Делаем круг над избой и идем вверх по руслу Ерината. Вода в реке очень высокая, но видно, что уже снизилась. Кругом хаос из навороченных камней, вырванных с корнем деревьев. Все это перемешала чудовищная сила паводка. Места стали совсем неузнаваемы.

Свернули к избе Агафьи, сделали круг, выбирая место для посадки. Однако все косы и та, на которой мы раньше садились, залиты водой. Медленно идем вдоль реки, выбирая подходящее место для посадки. Наконец, заметили малюсенький пятачок гальки у левого берега Ерината. Осторожно, как бы ощупью, боясь зацепить винтом, растущие по берегам деревья, вертолет приближается и садится на это местечко. Выгружаемся. Вертолет бережно поднимается с гальки и уходит в сторону Каира. Сразу наваливается оглушительная тишина и жаркое горное солнце Саян.

Не успеваем мы еще навьючить на спины свои рюкзаки, как на берегу сверху из кустов выныривает фигурка Агафьи, пристально вглядывающаяся в приезжих. Узнает старых знакомых, приветствует вновь прибывших. А мы с облегчением вздыхаем: «Слава богу, жива Агафья!».

Тут же, сразу, на поваленном дереве, устраиваемся и начинается обмен новостями, вручение привезенных подарков (семена различных овощей и злаков, зеленый платок с красными цветами и др.). Наш кинооператор А. М. Губарев успел до появления Агафьи спрятаться со своей камерой за деревьями и ведет съемки первых радостных минут встречи. Агаша минут пять его не замечает, да и мы отвлекаем. Затем, к всеобщему смеху, ее зоркий глаз засекает его в кустах, и своим протяжным голосом она говорит: «Ал-л-ек-са-ндр, однако? Опять своей машинкой балуется». На лице ее выражено неудовольствие, ведь еще прошлым летом Александр Матвеевич доставлял ей неприятности своими съемками, такими греховными, по ее понятиям. Просим кинооператора не омрачать радость встречи.

Насытившись первым общением и новостями, отправляемся вверх по реке к избе. Паводок поднимался невероятно высоко, все искорежил и изменил вокруг. Знакомые ранее места стали совсем неузнаваемыми. Еринат серо-белый, мощно несет свои воды. Даже приток Ерината Туй-Дай из малюсенького ручейка превратился в бурную реку, сметающую все на своем пути.

Минут через десять мы уже поднимаемся на пригорок к избе. Возле избы уже доделанная, в прошлом году начатая нами, землянка, а рядом «загородь» для коз. Их значительно прибавилось, не меньше пяти. На подоконнике греется на солнышке белый с темными пятнами маленький котенок, которого подарили геологи, работающие в верховьях Ерината. Изба Агафьи несколько потемнела и уже не пахнет свежим деревом и смолой. Внутри относительный порядок. К старой малюсенькой избушке, «хижине дяди Карпа», как в прошлом году мы ее прозвали, прилеплена пристроечка для козы. Агаша разрешила нам остановиться лагерем у этой избушечки. Тут же есть место и для костра.

Сбрасываем с себя рюкзаки, а Агаше уже не терпится выложить свои новости, рассказать о житье-бытье за прошедший год. Главное событие, конечно, смерть отца. Выясняется, что первой заболела Агафья, сразу после посещения ею геологов на Каире, там многие кашляли и болели (февраль — эпидемия гриппа!). Агаша уже на Каире стала недомогать, чихать, появилось першение в горле, насморк. Пробыла у геологов сутки и через день после возвращения совсем слегла. Была сильная слабость, жар, кашель, болело горло. Через день заболел и отец. Как и у Агафьи, у него наблюдалось чихание, першение в горле, кашель, жар.

Вот как рассказала об этих событиях сама Агафья: «В январе 22-го числа (по старому летоисчислению) пошла к геологам. Тятя в это время чувствовал хорошо, тяте-то пожить еще надо было. Еще дрова пилил, но не берегся, не одевался. Дрова, бревна тяжелые с пашни таскал — к избе тянет. Говорила ему: „Не по годам таскаш!“. Наготовила ему еды, напекла хлеба и пошла к геологам. На Каире в столовой была, там дневала. Была и у начальства. Заходил к ним Алексей Викторович Самсонов — заболел, простыл что-то, его отправили к врачу самолетом. У геологов Наталья чихала, кашляла. Ночевала с ней в одной избе. Галина повариха как начнет кашлять. Я тоже занемогла, чихала. Пришла домой с Виктором (рабочий геологический партии), пособил сено принести от геологов. Пришла в субботу, хотела через воскресение идти снова к геологам. В этот день начала кашлять, болело горло, внутри затровилось. В понедельник ослабла, на лабаз не могла сходить за мукой. Легла. Не смогла обедать. Варила укроп, малину, мать-мачеху. Хлеб, мед не пошел. Утром стало легче. Сходила по воду, сварила обед. Тятя стал жаловаться: „Ох, тяжко сердцу, ох тяжко!“. Чихал сначала, а потом кашлять, был страшный кашель. От еды была тошнота, рвота. Варила крововик (чистотел), мяту (привезенную нами прошлым летом — И.П.Н.), мать-мачеху, крапиву, пихтач. Взяла его страшная одышка, ничего не ел. В среду вечером ходила в ямку (где хранится картошка), нарубила дрова, но было тяжко. Тятя вечером вышел на улицу и упал. Я перепужалась и без лопатины (верхней одежды) вышла на мороз.

Поднять (отца) не могу и в избу не могу попасть — он на двери нажался (навалился). Перемерзла, долго билась, в щель-то кое-как протиснулась, одела лопатину и снова тащила. Кое-как затащила, он снова упал. А он уже ночь с утром смешал умом-то. Кашлял, хрипело в горле. Натерла нагревательной мазью (топленое сало из маральих ног), завернула в одеяло. Только отошла, забылась от натуги, а он пошел на улицу, дверь закрыл (снаружи), упал, зашиб спину о стену или лесенку. Вышла подымать. Встать не может, подняться не может. Билась не один час, потом уже привязала лямочки. Тятя возьмется (рукой), да опустится. Кое-как подняла и завела в избу. Мазью натерла, орешным (кедровым) маслом, нагревала воск, мед с редькой, мать-мачеха, крапива, полынь. Заболел тятя во вторник, падал — в среду, в воскресенье причастила. Стала спрашивать разрешение на выезд, если он умрет. Он к своим-то, к Анисиму, не разрешил. „Человек бы нашелся добрый на житье, ежели нет, то одной жить“.

Сама-то продолжала еще плохо себя чувствовать, сильно кашляла, был жар. У тяти и у меня пробивал пот, тело делалось студеным. В воскресенье до утра тятя дожил. В понедельник масло давала, овсяную крупу отвар — маленько пил. С пол-дня дух мертвый пошел! Руки мокрые и студеные, как ледяные. Еще травой попоила: богульник, верец, (можжевельник). Страшная одышка взяла, дух ме-рт-вый! В горле защелкало, трескоток, не мог откашливать из-за болей в спине (травмированной при падении). Сама есть не могла, тятя все говорил: „Поешь, тебе есть надо“. Заботился. Воском горячим грела грудь. Был холодный, но ему жарко было, все дверь просил открыть.

Умер тятя еще до света во вторник. Третьего февраля он убрался (умер), двух дней не дожил до смерти мамы. Часа в два-три встал тятя, спросил: „Сколько время до света?“. Встал на ведро (помочиться), лег на бок лицом к печи — и все! Икона Спасителя подала звук. Двадцать минут девятого пришли ангелы и тятя заговорил с ними и через минуту — дух вон!

Нужно было шить смертную рубаху. Тятя говорил, могилу выкопать на косогоре, но земля-то замерзла — выкопать не смогли. Напуститься (пойти) к геологам страшно было, сильно ослабла, кашляла. Еще скорби могла болезнь принять. Понудилась (пересилила себя), в кожаных обутках на лыжах пошла на Каир. Болела голова, кашель был. В пути два раза костер разводила у кедры Дмитрия и у шалаша на речке. Наледи были страшные, лыжи обмерзали — идти нельзя и лед не обобьешь с лыж, у костра оттаивала. Воду кипятила, в потемках пол-восьмого пришла к поварихе. Сказала им, что тятя убрался, пришла с великого горя.

Дали телеграмму Анисиму. Ждала его у геологов. Чуть жива ходила, только гляжу, чтоб не пасть. Дали пить красные таблетки. Запасу своей еды было мало, геологи давали яйца сырые. Беспокоилась об оставшихся козлах и козлятах. Анисим приехал шестого февраля и на вертолете улетели домой (на Еринат). Был милиционер, следователь, прокурор, Ерофей и Сергей Петрович Черепанов. Кошки объели руки у тяти. Милиционер зашиб кошку, а других двух — Ерофей.

После похорон тяти Анисим решил взять меня с собой и стал собирать все в дорогу. Но я отказалась — очень плохо себя чувствовала и боялась преставиться (умереть) в дороге. Растрясло бы меня совсем в автобусе или в поезде. Тятя тоже не дал разрешения на выезд. Год-то все равно здесь жить надо у могилы», — завершила свое печальное повествование Агафья.

После отъезда гостей Агафья осталась одна, больная. Продолжала еще долго и тяжело болеть — около четырех недель. Был сильный кашель («кашляла сухим гноем»), однократно было кровохарканье. Вместе с травами (крапива, багульник, крововик, брусничник, вереск), она осмелилась пить и таблетки, оставленные нами — ампицилин, олететрин, а также принесенные от геологов — пиктусин. «Вот когда зимой-то смешалась я (принимала „мирские“ таблетки), то потом шесть недель молилась», — говорит Агафья и добавляет: «После таблеток-то меньше кашлять стала. При болезни волосы многие вылезли, много было седых. Вылазили, вылазили, сейчас седые вылезли. Малешника коса-то стала», — показывает Агаша, скинув платок.

Из рассказа Агафьи и всей логики прошедших событий выявляется вновь связь заболевания Лыковых с контактами с больными геологами. Кстати, Агафья сама уже четко уловила эту связь: «Как схожу к геологам, так болею». Очевидно, что Карп Иосифович умер от гриппа или другой респираторной вирусной инфекции.

Разожгли костер, готовим обед. Мы с Агашей пошли на верхнюю яму за картошкой. По пути Агаша вновь рассказывает о своей нелегкой жизни. Рассказывая о своих злоключениях за год, Агаша все время подтрунивает над собой и, вероятно, этот юмор ее во многом спасает. Весной повадился к ней ходить медведь. Пришлось несколько раз стрелять из берданке в воздух — отпугивать пришельца. Страшновато, видно, ей было одной. «Как темная ночь, так я стреляю!» — подтрунивает над собой Агафья. Для отпугивания медведя она соорудила «пужало» из красного платья, набив его соломой и водрузив на полку возле избы. Такое же пугало она сделала у могилы отца, которая находится в 35–40 метрах от избы на северо-восток. Тело Карпа Иосифовича обложили плахами, копали могилу не глубоко (земля промерзшая, а отогревать костром по их верованию нельзя), вероятно, поэтому трупный запах привлекал медведя и он пытался разрыть могилу. Помогло ружье, а теперь охраняет покой Карпа Иосифовича красное пужало. В этом месте водятся змеи, одна даже к окошку подползала.

В разговоре Агафья слегка пожурила и меня. «А Светлана-то твоя!? Смотрю, будто знакомая. Постриглась только (с интонацией неодобрения)». Агаша с мягким укором выговаривает мне: «Лани (прошлым годом) наказывала тебе не привозить Александра, он опять снимает». Трудно объяснить таежнице, что приезд кинооператора — не моя инициатива и у меня нет прав что-либо запрещать людям. Я понимаю ее тревоги, и сам никогда не сделал ни одного снимка фотоаппаратом.

Вечером у костра Агаша рассказывает, с каким трудом она ходила зимой за сеном для коз в «северную» избу и, чаще, в избу на речке Сок-су. Приходилось раза два в неделю проделывать этот тяжкий путь. «В гору-то бьюсь, бьюсь по снегу, да лыжи за собой тащу. Только на болоте на них встаю. Тюк сена навьючу и бьюсь назад. Ой, тяжко!» — рассказывает Агафья. И здесь тоже добрые намерения людей, привезших коз Лыковым, оборачиваются для Агафьи непосильной ношей. После этого рассказа до наступления сумерек мы пошли рубить березовые ветки для коз на зиму.

Ярко горит костер, а Агаша продолжает свои повествования. Выясняется, что с Линковыми у них были большие разногласия по вопросам религии. «Адежа на них не христианская. Николай Алексеевич уговаривал с магазина брать сахар, сгущенное молоко, масло, сухое молоко. Это негодно! Всего страшнее — всех христиан поставил еретиками на проклятие. Анисима объявил еретиком. С Анисимом мы одной веры, только пенсию получает. Да и поселок весь христиане. Я-то Псалмы наизусть знаю, а Анисим и они не знают, а вера у нас одна. Матрена возвращалась, шумела, шумела. Она хотела в свое переучить (в смысле веры). Тятя сказал Николаю Алексеевичу: „В своем-то доме распоряжайся, как хочешь, а у нас не годится“». Агафья, смеясь, рассказывает и о других разногласиях с Линковыми. Тятя сказал: «Сердце не лежит к ним», не стал их держать и картошки мало на зиму. Ленковым пришлось уйти. «А на „севере“ зимой очень много снега было», — неожиданно переводит разговор Агафья на другую тему. И добавляет: «Север есть север. Ручей на „севере“ высох, понял, что не нужен (людям)». Временами над нами воздух рассекают летучие мыши или «мытапыри», как их называет Агафья.

Аркадий Сергеевич рассказал о своей работе и проблемах космической медицины. Оказывается, многие сдвиги в организме космонавтов по сути схожи с возникающими под влиянием других стрессорных факторов, в том числе операционной травмы. Вероятно, та антистрессорная терапия, которую мы разработали и успешно принимаем у хирургических больных, может пригодиться космонавтам. Потом, когда стемнело, Аркадий Сергеевич «просветил» нас в отношении звездного неба, его созвездий и даже легенд, связанных с ними.

Только около полуночи затихают наши околокостровые беседы и Агаша приступает к вечерней молитве. «Обедает» она уже около часа ночи. Лев Степанович и Александр Матвеевич устраиваются спать в «хижине дяди Карпа», остальные — на полу в избе Агаши. На пол легла шкура марала и мы спим как на печке, в легкой рубашке — жарко. Вначале мои товарищи устроились спать ногами к иконам, но Агафья их быстро развернула — головой. Светланка спит беспокойно, два раза вскакивала — что-то приснилось. События сегодняшнего дня взбудоражили мою впечатлительную дочку.

31 июля. Проснулся под охи и ахи Агаши. «Терпнут и крепнут руки». Утро солнечное. Выйдя из душной избы, сразу «пьешь» живительный воздух тайги. Интенсивно шумит Еринат. В распадке реки Курумчук висит белый туман. Над водой легкие испарения, а вода бело-серая, значит, еще недостаточно очистилась. Уровень воды несколько снизился, но река еще далеко не в русле.

За завтраком Агафья рассказывает, как она чуть не утонула, переправляясь через речку у шалаша по дороге к геологам. Прошли снега, а затем начали таять, речка и вздулась, стала непреодолимым препятствием. Пыталась сваливать кедрач у берега, чтобы перекинуть «мостик». Но он ломался и уносился бурной рекой. Пришлось подниматься выше и там «через талину еле-еле переправилась, дважды замокала вся».

После завтрака постепенно наползает «морок», и вот уже упали крупные капли дождя. Каждый из нас занят своим делом. Я провожу медицинский осмотр Агафьи. Сегодня пульс у нее 76 ударов в минуту, ритмичный, артериальное давление 120/70 мм рт. ст. В легких жестковатое, «пятнистое» дыхание, прослушивается по всем легочным полям, справа под ключицей ослабление дыхания в диаметре 3 x 3 см, справа под лопаткой также ослабление дыхания. Тоны сердца чистые, громкие ритмичные, шумов не выслушивается. Живот мягкий, безболезненный, печень и селезенка не увеличены. Уточняю некоторые детали болезни Агафьи и Карпа Иосифовича зимой.

Валентин Кирилловна что-то пишет в свой писательский блокнот, переспрашивает Агафью и меня о названии близлежащих гор и речек. Ольга Ивановна готовит свои пузырьки для каких-то анализов и исследований растений и разных букашек. Аркадий Сергеевич беседует с Агафьей о питании, выясняет, какой и сколько они принимали пищи. Потом будет рассчитан калораж, определена полноценность питания. Выясняет, что голодания были систематическими. Основной источник белка — рыба, ее был мизер. Тем не менее, Лыковы были «нормальными» людьми в физическом и психическом плане. По предварительным расчетам Аркадия Сергеевича, белки они употребляли не более 20 г в сутки, что в 5 раз меньше необходимого по нормам всемирной организации здравоохранения. Жиры получали из конопляного семени и, конечно, из кедрового ореха — с ним проблем особых не было. Витаминов водно— и жирорастворимых, вероятно, было недостаточно. Никогда в жизни Агафья не ела сахара, масла, молока, творога. Но в пищу использовали некоторые добавки из растений (бадан, лист рябины и др.). Например, лист картошки отпаривали и добавляли в хлеб. В связи с явными дефектами в питании Лыковых нужно будет определить в крови Агафьи липиды и их фракции, холестерин, белки и их фракции, особенно глобулины, принимающие участие в иммунных реакциях организма.

После некоторого перерыва Агафья вновь ушла в избу молиться, ведь сегодня воскресенье и молебен идет дольше обычного, он продолжился 5 часов. Праздничная молитва читается голосом с протяжными модуляциями. По избе продолжает долго разноситься гнусавый высокий голос: «Господи помилуй, Господи помилуй! Святого отца и святого сына…». При этом Агаша не забывает выполнять свои домашние хлопоты. Например, продолжает шуровать кочергой в печке, которую она растопила и готовит тесто для «хлебов». Сегодня она щеголяет в валенках, несмотря на лето, и цветастом платье с неровно подшитым подолом. Молитва продолжается, а котенок вьется у Агашиных ног. Хозяйка крестится и кланяется, а кот устроился на валенке, блаженно жмурится и мурлыкает — помогает ей молиться. Вчера вечером она с ним долго играла, называя «хозяином». Рассказывала: «Как мужик одет-то. Видишь (обращаясь ко мне), черная шапочка одета и сапожки, а на спине лапотина (костюм). Кошки ранешние хорошо узнавали молитву. Как прощаться (заканчивать молитву), так сыпнут к чашке (смеется). Узнавали Богову молитву, только что не могут говорить».

Под звуки молитвы Агаша чистит картошку (ранее она этого не делала, варила не чищенную). Спрашиваю: «Агаша, ты уже начала чистить картошку?» — «Прошлогодняя. Кожура-то извелась. Ежели свежая, то не чистим». Агафью смущает магнитофон в руках у Льва Степановича. Она спрашивает: «Затушил его?» (понимай — «выключил»). К концу молитвы снова проглянуло солнышко сквозь тучки, запели птицы, и все вокруг засверкало в каплях дождя. Должно быть, молитва просветила и душу Агафьи.

Закончив молитву, Агаша вышла из избы. Александр Матвеевич пытается снимать ее из-за поленницы, но сразу разоблачен таежницей и вынужден оставить это не богоугодное дело. В разговоре с нами Агафья добрым словом вспоминает геологов Алтайской экспедиции с реки Бия. Они хорошо помогли Агаше, пилили дрова, делали завалинки к избе. Старшим у них был Романцев Борис Васильевич, который живет на Бие в Алтайском крае, а его сын, сестры и мать в Кизиле. Вероятно, Борис Васильевич одной с Агафьей веры и не только хороший, но и скромный человек, т. к. не хотел, чтобы Агаша рассказывала Пескову и Черепанову о его помощи («чтобы не писали в газетах»).

Разговор вновь касается возможности переезда Агафьи к людям. Лев Степанович приглашает ее переехать к себе в Одинцово Московской области. Агафья категорически отказывается: «День и ночь шум стоит» (говорил Борис Васильевич). «Ежели ехать, то к Анисиму. Где курят, там у меня кашель, как только схвачу этого духу».

Пошли на могилу Карпа Иосифовича. Анисим Тропин из Киленского делал крест на могилу. Закапывали тело зимой не глубоко. «Ерофей с ломом пробовал, где земля более податлива, кострами землю не отогревали. Могилы-то копают без огня. Тело обложили плахами, после сяла земля-то, я заправляла. Весной приходил медведь, хотел разрыть (могилу), отпугнула выстрелом, а затем пужало из красной рубахи сделала», — рассказывала Агафья.

Ольга Ивановна наловила на огороде Агаши много различных букашек, законсервировала их и повезет в Москву для тщательного исследования, как переносчиков заболеваний картофеля. Взяты на исследование стебли и корни «лыковского» и привозного («синеглазка», «канадка») картофеля. Но уже сейчас Ольга Ивановна делает заключение, что «лыковский» картофель, который раньше по предыдущим исследованиям был полностью здоров, начинает заражаться от привозных сортов. Вновь добрые начинания «мирских» людей, привезших лучшие сорта картофеля, оборачиваются бедой для Агаши. Рекомендовано Агафье скормить весь привозной картофель козам, а на еду и посадку оставить только свой. Кстати, сегодня Ольга Ивановна потратила немало усилий, облазив все косогоры, замеряя «пашни» Агаши — оказалось 33 сотки. Сколько же нужно затратить усилий, чтобы обработать этот огромный склон горы, именуемый огородом?

За день погода несколько раз менялась. Было солнце палящее, было пасмурно, а к вечеру надвинулись тучи и громыхнул гром, полил дождь. Вечером после дождя похолодало, небо прояснилось и покрылось ярчайшими звездами. Развели большой яркий костер. Сидя у него Агаша вновь повторила все перипетии своего перехода на новое место жительства. К 12 часам ночи из-за восточной горы выкатилась огромная яркая луна.

1 августа. Утро росистое, яркое. В половине девятого из-за горы выплеснулось солнце и сразу четкие краски летнего таежного утра сделались размытыми, восточная и Туй-дайская горы подернулись синеватой дымкой. Еринат с шумом несет свои воды, создавая беспрерывный звуковой фон, переливаясь бурунами на камнях и шиверах. Вода в нем еще несколько уменьшилась, но далека от привычного уровня.

Сегодня рабочий день. Сначала валим лес, который прикрывает избу с юга и юго-запада. Подрубаем ствол со стороны, в которую нужно свалить, а затем подпиливаем с противоположной чуть выше. При этом длинными шестами направляем, спиливаемый ствол в нужном направлении. Одна большая береза, падая, зацепилась за кедр, и мы не можем ее никак сдвинуть. Несколько мужчин стоят в раздумье. Что делать? Решаем, что нужно залезть на соседний кедр и накинуть веревку на березу, чтобы потом стащить в сторону. Но подошедшая Агаша мягко, со смехом, отвергает наш план: «Нужно петелькой, петелькой!» Вмиг в ее руках появляется толстая веревка, через петлю пропускается конец веревки и на стволе образуется веревочное кольцо. Это кольцо с двух сторон подталкивается вверх шестами и вскоре оно уже высоко на стволе. Осталось взяться за веревку и дружно дернуть в нужном направлении. Так сложная для нас проблема вмиг была решена Агафьей самым простым способом. «Тятя эдак всегда делал».

Свалив несколько деревьев, переходим к более жизненно важной для Агаши проблеме. Дело в том, что зимой в избе сильно промерзал потолок, потому что на чердаке почти не была засыпана земля. Вот это и нужно сделать сегодня — Агаше одной это не осилить. Ведь землю нужно сначала выкопать из сильно каменистой и проросшей корнями деревьев почвы, а затем поднять на потолок. Всеми силами наваливаемся на эту работу, распределив обязанности: кто копает землю кайлом, кто рубит корни топором, кто нагребает в ведро, подает на верх, принимает и утрамбовывает на потолке. Мы с Ольгой Ивановной работаем наверху. Нужно заделать все пазы и насыпать не слишком толстым слоем землю. К обеду половина крыши засыпана. Агафья принимает работу с улыбкой, говорит: «Добре, добре!». Это нужно понимать так, что качество работы ее удовлетворяет. Выдохлись мы изрядно. Теперь — мыться на Еринат, благо день солнечный и жаркий, и за обеденный стол, где нас ждет невообразимо вкусный суп, приготовленный Валентиной Кирилловной и Светланкой.

Сразу после обеда опять за работу. Через час верх избы полностью утеплен. Теперь нужно доделать начатые уже завалинки. Изрядно намаявшись и натаскавшись ведер с землей, присели передохнуть тут же на завалинке. Агаша, которая тоже принимала активное участие в возведении завалинки, с улыбкой вновь вспоминает свою, отнюдь не легкую, жизнь и тяжелые болезни. Приятно услышать положительную оценку нашего участия в ее судьбе. Агаша говорит: «Ежели бы не Игорь Павлович, то еще той-то зимой (позапрошлой) было бы совсем худо или убралась бы (умерла). Все же помогло то, что Игорь Павлович советовал. Принимала редьку с медом, багульник, прогревающий пластырь, мази. А этой-то зимой и таблетки. С рукой опять же помог. Жалко, что когда Наталья болела, не знали мы такого, может, и поправилась бы». Эти высказывания, конечно, свидетельствует о тех больших изменениях в мировоззрении Агаши, которые произошли со времен первой встречи с «мирскими» людьми.

Продолжая разговор о своей болезни зимой, Агафья говорит: «Погляжу в зеркало — старуха» (да и сейчас еще она выглядит похудевшей). «На спине спать не могла — задыхалась, верец (можжевельник) принимала». Агафья вновь четко проводит мысль о связи своего заболевания с посещением поселка геологов, об опасности общения с больными, кашляющими и чихающими: «Больных-то опасаться надо». Случались у Агафьи и небольшие травмы. При этом она использовала противоожоговую, эритромициновую и цинковую мази, оставленные нами.

Пытаемся убедить Агафью, что не нужно так много в огороде убиваться — люди помогут. В ответ слышим: «Лани после вас ни единого не было. Каирских ни одного человека не было. Анисим и Ерофей ни одного дня ни ночевали (после похорон), а я была шибко больная, на Каире-то три дня они были, могли бы пожить и помочь (с обидой в голосе). Песков тоже ни в чем не помог». Далее выясняется, что В. М. Песков настраивал Агафью против Льва Степановича, говорил: «Ежели снимать будет, да с кинокамерой, то не принимай совсем».

Светит солнышко, мы с удовольствием представляем ему свои лица и руки. Спрашиваю Агафью: «Загораешь ли ты на солнце?» Отвечает: «Без рубахи-то я никогда не хожу. Кто ночует без рубахи — эпитимья!».

Вновь пытаемся выяснить, как Агафья смотрит на переезд с Ерината. В ответ на мой вопрос о переезде и жизни в Кызильском монастыре, Агафья начинает издалека. «Анна Лукьяновна (живет в Киленском) правила (лечила) меня и сказала, что в монастыре многочувственники, не единогласные, и она ушла оттуда». Поэтому Агафья не знает, сможет ли жить в монастыре. Выходит, что эта возможность для нее тоже не подходит. «У Анисима вера подходит, но тятя сказал туда не ходить, не разрешил. Надо такого человека, чтобы сюда приехал — дак и все, чтоб без развороту», — заключает Агафья. И далее: «Если бы Линковы не наседали с верой своей, то можно с ними жить, только молиться отдельно. Я молилась бы в маленькой (избушке), работать можно вместе, а питаться раздельно».

Далее Агафья вспоминает своих умерших родственников, уточняет, что Дмитрий умер в 39 лет, Саввин в 48, а Наталья в 46. Спрашиваю: «Агаша, какие у тебя запасы пропитания на зиму?». Выясняется, что запас муки составляет два куля, один привез Иван Васильевич Тропин, а другой племянник Анисима. «На год не издержать. Для одной ведер 20 (картошки) посадила бы, одной-то мне куда более», — говорит Агафья. Попутно выясняется, что иногда, в основном летом, Агафья пьет козье молоко, даже угощала меня и Светлану. Из молока делала творог на Пасху. Хранится этот творог в берестяном туеске и, естественно, не в холодильнике — это вызывает у меня большие опасения — возможно пищевое отравление. На молочной сыворотке Агафья заводит так же тесто для сухарей. Агафья отмечает и пользу яиц, привозил их Борис Васильевич, пила их сырыми — «это помогало, становится легче (когда болела)». Имеются у Агафьи небольшие запасы высушенного маральего мяса. Вероятно, в знак особого расположения, дала кусочек его попробовать Светлане. Когда было заготовлено это мясо, осталось неясным.

Из разговора в реальную жизнь нас возвращает Агафья: «Заваленку сегодня доделать надо, завтра праздник — святого Ильи день, работать нельзя». Через некоторое время заваленка полностью доделана. Однако физическая нагрузка всеми нами переносится неважно, отмечается утомляемость, слабость, чувство «невесомости», одышка. Измерил артериальное давление и пульс — ни у кого нормальных показателей не оказалось.

Вечером удивительно тепло, небо заморочило. Похоже, что погода может испортиться. Ночь тихая, теплая. Не спится. В четвертом часу ночи небо прояснилось, появилась луна, под ее лучами Еринат шумит «серебром». Очарование ночи за окном и ровный шум реки убаюкивают, навевают какие-то диковинные сны.

2 августа. Против ожиданий утро солнечное и теплое. Вода в Еринате светлеет, появляется зеленоватый оттенок, уровень медленно снижается. С утра сборы в дорогу, возможно, сегодня, как договаривались, прилетит вертолет. Вновь провожу медицинский осмотр членов экспедиции. После ночного отдыха показатели артериального давления, пульса и самочувствия несколько улучшаются. У Агафьи все показатели прежние. Оставляю ей бинты, эуфиллин, анальгин, ампиокс, бисептол и другие лекарства, травы и мази. Даю подробный инструктаж к применению лекарств и записываю это в специальную тетрадку, приготовленную Агашей. Конечно, записи мои кратки и примитивны: анальгин — при болях и жаре, эуфиллин — при одышке и удушье, ампиокс — при болях в горле, при кашле и жаре, бисептол — при расстройствах желудка и кишечника. Еще раз обговариваем возможные различные варианты болезни и что, когда делать и принимать.

Устроили генеральную уборку в избе. Скоблили и мыли полы, вытрясали одежду, одеяла, маральи шкуры. «Избу-то изгоили», — с удовлетворением констатирует Агаша. Это, очевидно, нужно понимать как «вымыли, сделали чистой». Приготовил пробирки для взятия крови на анализы у Агафьи. Конечно, спросил у нее разрешения на взятие анализов, пояснив, что в этот раз заранее я их брать не буду, а только тогда, когда прилетит вертолет, чтобы быстрее доставить в лабораторию и чтобы они не успели испортиться при длительном хранении. «Эдак, эдак!» — кивает головой Агаша.

Со Светланкой выкопали и поместили в полиэтиленовые мешки с мокрыми тряпками четыре маленьких кедра. Увезем с собой, может быть, они приживутся на даче или на могиле мамы. Кстати, Агафья называет полиэтилен «светлой тканью».

До обеда ходили к «поворотной» скале, что не далеко от поселения Агафьи вверх по Еринату. Река с остервенением ударяет в лоб скалы и под прямым углом поворачивает на восток. У скалы сильнейший «прижим», туда прибило три большущих кедра, вывороченных паводком с корнями. Один кедр висит на скале в полутора метрах от воды — значит, это был уровень паводка. Лев Степанович, Аркадий Сергеевич и Александр Матвеевич пытаются увековечить этот красивейший уголок первозданной природы, делая фотоснимки с различных точек. Уже 12 часов 30 минут, а вертолета нет.

После обеда Аркадию Сергеевичу приходит в голову мысль взять в качестве сувенира о нашем пребывании на Еринате срез кедра. Все загорелись этой идеей — из бревна, лежащего возле костра, спиливаем тонкие срезы, а Агаша на этих срезах фломастером выводит автограф: «От Адама лета 7496 писала Агафия на Еринате». Мне на срезе написана охранительная грамота: «Господи Иесусе Христе сыне Божий помилуй мя грешного. Писала Агафия Карповна Лыкова от Адама лета 7496 на Еринате Игорю Павловичу». А еще по собственной инициативе Агаша на отдельном листе пишет мне самую сильную по ее словам молитву от всех напастей: «О вспетая мати рождишая всех святых святейшее слово нынешнее приношение приемши от всякиа напасти избави всех и грядущая изыми муки вопиющиати. Аллилуйа. Писала Агафия 20 июля от Адама лета 7496». На срезе кедра, подписанного Агафьей я насчитал 155 годовых колец и на обратной стороне подписал: «Кедр с Берега Агафьи. Комплексная экспедиция июль-август 1988 года», — и попросил всех членов экспедиции расписаться на нем. Далее мы попробовали сделать срез из березы, и оказалось, что писать на нем значительно легче. В результате и Светлана получила свой сувенир: «Господи Иесусе Христе сыне Божий помилуй мя грешную. Писала Агафья от Адама лета 7496 Светлане».

Днем жарко, душно, парит. К вечеру значительно похолодало, начало натягивать тучи. Когда стемнело, пошли сполохи. Костер горит ярко, стреляя во все стороны из сырых поленьев кедра искрами. Все сидят у костра, Агаша с нами. Настроение у всех лирическое. Поем. Даже дочь, вечно стеснительная, и та распелась, правда вполголоса. Агаша с удовольствием слушает, но сама не поет. Но потянул ветер, нависли черные тучи, и пролился крупный дождь. Пришлось разбегаться от костра.

3 августа. Утро переменно-солнечное, затем небо все более затягивает. Завтрак. Агаша со смехом и юмором рассказывает, какими травами, растениями и грибами они питались в прежние годы, как не раз травились ими. Таким методом проб и ошибок они отбирали «едовые» и «не едовые» растения, находили способы их обработки (вымачивание в ручье, высушивание, варка). Называется много трав и растений (борщевник, решетники и др.), использовали в еду даже кору березы. Кстати, по словам Агафьи, если бересту разделить надвое, то ее можно использовать как бумагу, а писать хорошо соком черники. Для тех членов экспедиции, которые приехали к ней первый раз, Агафья подробно поясняет предназначение и устройство лестовки, сделанной ею из рыбьих позвонков и используемой во время молитв.

Перенимаем у Агафьи искусство делать из бересты туески и чумашки. Валентина Кирилловна собирает причудливые корни и делает из них забавные фигурки. Мы со Светланой тоже увлеклись этим, пошли лазить по берегу Ерината, собирать намытые водой сучья. Набрали и красивых камушков. Потом из одного корневища сделали волка, распластавшегося в прыжке.

После обеда работали — пилили дрова, копали глину и сверху засыпали ею завалинки. Вся эта работа осуществляется при активном участии и под руководством хозяйки. Теперь Агафьи будет тепло, полностью засыпан потолок и сделаны круговые завалинки. Как только мы закончили эту работу, то полил очень сильный слепой дождь. Серебряные нити проецируются на зеленые горы и реку — очень красиво.

Вертолета все нет. Все намеченные исследования уже сделаны, люди маются в безделии. Ольга Ивановна настаивает, чтобы идти к геологам пешком на аэродром, мне тоже не сидится, но идти — это нереально. Слишком большая вода в реке и нам ее, конечно, не перейти. А ведь путь не близкий, более 20 км и несколько раз нужно перебредать реку. Так что, остается ждать у моря погоды, а скорее всего, милости начальника геологической партии Сергея Петровича Черепанова. Если учесть предшествующий крутой разговор в райкоме партии по поводу «хозрасчета», то эта милость снизойдет на нас еще не скоро. Впрочем, может быть, в этом отношении я не прав. Вполне вероятно, что ожидаемые нами вертолеты работают на ликвидации последствий затопления Абазы, Таштыпа и других деревень. Возможно, что там сейчас не до нас.

Продукты наши подходят к концу, хорошо, что есть Агашина картошка, да грибы в лесу. На ужин — картошка с тушенкой и грибами. Такая еда на свежем таежном воздухе — просто объедение. Но не успеваем мы приняться за нее, как с верховьев Ерината накатил дождь. Однако он так же внезапно кончился, как и начался. Из-за западной горы высветило солнце, и сразу с противоположной стороны между восточной и Туй-Дайскими горами повисла ярчайшая радуга, а над ней еще одна, но более слабой окраски. Эта радуга-дуга, соединила вершины двух гор. Причем, левый конец радуги был до горы, а правый уходил за гору. Яркость ее была необыкновенной! Чтобы не мешали деревья рассматривать эту красоту, мы бросились на Еринат, а там, с косы, вся радуга целиком предстала перед нами, но левый ее конец отодвинулся за восточную гору. Минут десять мы любовались этим захватывающим зрелищем. А как только вернулись к костру, как бы в продолжение сеанса Прекрасного, перед нами выступила темно-коричневая белка со своими цирковыми номерами, перелетающая с дерева на дерево.

Вертолет так сегодня и не прилетел. После дождей вода в Еринате вновь начала подниматься. Со второй половины дня и весь вечер заедает мошка, приходится использовать диметилфталат.

Я каждый день веду наблюдение за самочувствием и здоровьем не только Агафьи, но и членов экспедиции. Замечаю, что через двое суток бесплодного ожидания вертолета разговоры и дискуссии у костра между участниками экспедиции иногда выходят за «дипломатические» рамки. Негативизм, как правило, вызывают суждения одного человека, пытающегося навязать всем свою точку зрения, часто далеко не бесспорную. Но, вероятно, дало не только в личных симпатиях или антипатиях. Люди истомились ожиданием и, конечно, нервничают. Кроме того, на настроении и самочувствии сказываются местные условия — среднегорье, резкие перепады температуры и атмосферного давления. Все члены экспедиции отмечают в первые дни повышенную утомляемость, слабость, головокружения, одышку. А тут еще заедает мошка. Только к пятым суткам состояние несколько улучшается.

Вечером у костра Агаша с мягким юмором рассказывает про свои злоключения с козами. Два месяца мучалась с новорожденным козленком. Держала его в избе потому, что он был очень слабенький, ничего не ел, мерз. «Хуже, чем с маленьким ребенком, никак-то не отойдешь, ни днем, ни ночью. С рук не сходил — такой вертушок был», — рассказывает Агафья. «Один раз (козленок) все нарушил, измесил, даже налой (где стоят иконы). Сжевал веревку и давай куралесить по избе. Свалил стол, ноги загрузил в посуду — испоганил, напиться-то нечем стало. Тогда уже стала крепко на привязи держать. Большой козел очень бодучий, не справиться, пришлось строить стайку с загородкой. В речку (Сок-су) все время ходила за кормом (сено, сухая картошка, зерно)», — продолжает свой рассказ Агафья. Конечно, все эти заботы с уже многочисленными козами непосильны Агаше и мы советуем не держать их столько, а забить осенью. Соглашается, но еще не решила, кого «персонально». Видя, с какой лаской, поглаживая и разговаривая с козами, Агафья относится к этим существам, нам понятно, что принять решение о забое коз Агафье очень тяжело. Ведь козы стали членами ее семьи, единственными с кем можно переброситься словом за долгие месяцы одиночества. Но в то же время и самой Агафье совершенно понятно, что для ее здоровья содержание и прокорм коз может стать дороже, чем польза от редкого приема молока. Ведь долгие голодные зимние месяцы козы вообще не дают молока, да и летом, похоже, Агафья еще не научилась «раздаивать» их. Во всяком случае, за время нашего пребывания Агафья только один раз доила козу.

Рассказ про коз и другие нелегкие моменты своей жизни временами скрашиваются улыбкой и смехом Агафьи. Неистощим ее юмор и жизнелюбие. Однако перед тем, как разойтись от костра спать, Агаша тихим, скорбным голосом доверительно говорит моей дочери Светлане: «Ты-то сегодня с тятей спать будешь, а у меня ни тяти, ни мамы, никого нет — совсем осиротела». Наверное, и для этого отшельника тайги ничего нет страшнее одиночества. А Светланка, поделившаяся со мной этими словами Агафьи, долго ворочается, не может уснуть, а во сне всхлипывает. Похоже, что ее, как и меня, слова Агафьи потрясли своей безысходностью, и сострадание и жалость затопили душу.

4 августа. С половины ночи моросит дождь. Утром все горы затянуты, сеет мелкий дождик, висит жидкий туман-пелена. Погода к 9 часам не улучшается и пока, конечно, не летная. Все отсыпаются. У костра только Лев Степанович, Агаша и я, ведем беседу. Агаша рассказывает, как в довоенные годы притесняли за веру, не давали справлять религиозные праздники и обряды, разъединяли насильно даже родных сестер и братьев. «Многие церкви были порушены», — эти сведения Агафья, наверное, знает со слов своих родителей. «Тяте-то пожить еще надо было, еще дрова пилил, но не берегся, не одевался (в холод), дрова (бревна) тяжело с пашни таскал, к избе тянет. Говорила ему: не по годам таскаш», — переводит разговор Агафья на больную для нее тему и, отвергая предположения В. М. Пескова, высказанные в «Комсомольской правде», о том, что дед умер от старости. «Как раньше жили на одной картошке, так ведер сто надо на одного (человека), а с семенами, так поболе», — продолжает разговор Агафья на волнующие ее темы. «Нынче горох (плохой) — скоту (а не на еду людям). Ему (гороху) вёдро (солнечно) надо, а все холодно, да дожди. Может, осенью солнышко будет», — говорит Агафья, расчесывая волосы деревянным гребешком, подаренным родственниками из Киленского. Заметив мой интерес к гребешку, Агафья констатирует: «Ранее-то делали из рога коровьего».

Постепенно лагерь просыпается, и к костру подтягиваются остальные члены нашей экспедиции. Неожиданно завязывается беседа о загробной жизни, а книги Мунди «Жизнь после жизни». Валентина Кирилловна рассказала сон о своей смерти. Она превратилась в белую птицу, парила над своим телом, землей, пролетала над очень красивыми цветными лесами, озером, морем. Потом появился туннель со светом впереди и неодолимая сила начала затягивать в него. Примерно, такое описание дают и люди, побывавшие на том свете, в книги Мунди. Валентин Кирилловна рассказала и о своих ощущениях, когда она тяжело болела и уже умирала: «Хотелось прислонить голову, нарастающий гул, погружение, а потом выныривание откуда-то». Я попробовал дать этим явлением, возникающим во время умирания, объяснения с точки зрения современной науки об оживлении (реаниматологии). По данным основателя реаниматологии в нашей стране и в мире академика В. А. Неговского, схожие у различных народов впечатления при умирании или оживлении, могут быть объяснены не мистическими, а вполне материальными причинами, особым устройством различных отделов головного мозга, воспринимающих звуковые, световые и другие ощущения. Агафья с удивлением слушает наши споры о том, есть ли, нет ли загробной жизни. Для нее нет никаких сомнений, что настоящая жизнь начинается на небесах, к ней надо готовиться и вести праведный образ жизни здесь, на земле.

Сооружаем навес над столом у костра, устраиваемся капитально. Идет дождь и надежды на вертолет минимальны, хотя облачность довольно высокая. Мошка и москиты свирепствуют с утра и непогодь, вероятно, затянется. Вода в Еринате светлеет, хотя уровень не падает. Агаша говорит, что мутная вода в реке не характерна для паводков. Помутнение воды в настоящее время она объясняет тем, что где-то вверху размыло глину, возможно, возник оползень: «Земляные хляби разверзаются».

Постепенно день разгуливается, тучки и туман растягивает, появляются голубые дыры на небе, проглядывает солнце. Идем на речку мыться и стираться. Помылись в Еринате и немного позагорали. К середине дня погода солнечная и теплая, правда, жары нет. Белки рады окончанию дождя, разыгрались и забавляют нас.

Долгий разговор с Агафьей в избе один на один о прошедшей жизни. Многое уже повторяется (о травах, о болезнях, забавных и тяжелых ситуациях), но мелькают и новые интересные детали быта Лыковых. Рассказала, что в этих местах водятся клещи. Особенно их много весной до появления листвы на деревьях. Много раз они впивались в Лыковых, но клещевым энцефалитом они, судя по всему, не болели. «Болезнь-то страшная!» — говорит Агаша, очевидно зная это по рассказам близких. Артериальное давление сегодня у Агафьи 115/70 мм рт. ст., пульс 70 ударов в минуту.

В середине дня по просьбе Агафьи спилили пять огромных берез на склоне горы, которые затеняли огород. Завтра из них будем заготавливать веники для корма коз на зиму.

К вечеру значительно похолодало. В 20 часов стало ясно, что вертолета сегодня не будет. На ужин деликатес — вкуснейшая лыковская картошка в мундирах. Агаша угощает своим еще горячим хлебом. Качество его уже совсем другое, не чувствуется примеси картошки и он очень даже вкусный.

На ночь Агаша «ограждает» крестом все углы и дверь избы. Впрочем, она это делает каждый вечер. Спим спокойно.

5 августа. Утро дождливое. Настроение кислое. Иду к реке умыться и встряхнуться. Возле лабаза на кедре резвятся две белки и, оказывается, небольшой дождь им не помеха. При моем подходе две любопытные мордочки вытянулись ко мне. Сидят совсем близко, непринужденно, даже не прячутся за ствол. Видно, совсем не боятся человека. Да и кому их здесь пугать?

У меня отрастает борода. Спрашиваю Светлану: «Бриться?» — «Конечно, с бородой не красивый». Агафья мягко возражает: «С бородой-то лучше». И далее выясняется: «Если християнин, ежели прийдется, поест с блудолицим (бритым), то после этого грех нужно замаливать шесть недель. А ежели сбрить бороду, то совсем негодно! Потом нужно отростить бороду, читать Иесусову молитву „Правило“ по лестовке сто поклонов и так шесть недель и более до полугода. Вот когда зимой-то смешалась я (принимала мирские лекарства), то потом шесть недель молилась». Одним из самых больших грехов Агафья считает самоубийство: «Негодно, ст-ра-ш-но! Христианская вера это порицает».

Заводим разговор о строительстве и необходимости бани у Агафьи. «Оно бы и нужна, зимой-то вымыться надо», — отвечает Агафья. Сейчас Агафья раз в месяц моется летом в лесу, а зимой уже греет воду и моется в маленькой избушечке, после того, как протопит ее. Сделать из этой избушки баню, по словам Агафьи, «не подходит», потому что в избе иконы стоят, да и «приходят-то» (имеется ввиду, что приходят люди и в ней останавливаются). Наверное, тлеет в Агафье надежда, что кто-то еще придет на постоянное место жительство и ему там доведется жить, пока не выяснится, что он одной веры и можно будет молиться и жить вместе, в одной избе. Агаша жалеет, что Каирские «начальники» никак не пустили к ним жить Павла Некрасова, который приходил к Лыковым в один из наших приездов. «Ерофей тоже Павла не пустил», — говорит Агафья и добавляет: «Геологи добуривают последние скважины (какие слова уже знает Агафья!) и потом уйдут, то ли осенью или весною, не знаю. Близко никого боле (не будет)».

На вопрос: «Почему не спишь на гобчике? У печки-то теплее», — Агафья отвечает: «Неловко-то, на нем тятя убрался (умер)». Спрашиваю: «Правда ли, что вы раньше спали на коленках? (бытует такое мнение)». Отвечает: «Спать-то кого наспишь на коленях (смеется). Не годиться эдак спать, окрепнешь (занемеет все) (вновь смех). Мало что напридумают (смех)».

Агаша много рассказывает о привычках и повадках соболя, росомахи, марала. Удивительны ее знания мельчайших деталей, огромен объем наблюдений. Однако, как ни интересны рассказы Агафьи, нужно заняться делом. До трех часов дня вяжем веники со срубленных берез. Устали изрядно, у некоторых даже поднялось артериальное давление и участился пульс. Веников для кормления коз навязали немало, но Агаша разочаровала: «На неделю или чуть более».

У Валентины Кирилловны рождается идея создать в Хакасском музее отдел Лыковых. Обсуждаем разные стороны этой проблемы. Думаю, недостатка в экспонатах — обуви, одежды и прочего — не будет. Нужно только разрешение Агафьи просмотреть ее завалы из ненужного хлама в сенцах и на чердаке. Наверное, так много экспонатов, которые еще не унесли пришлые люди на сувениры.

Выясняется, что еще семь лет назад Агафья писала письмо в Тувинский женский монастырь матушке Максимиле, которая по возрасту чуть старше Агафьи. Письмо передавала Василиса, мать Федора Колабина, который сейчас живет на Казыре. В письме Агафья приглашала матушек к себе на житье и они как будто были согласны. Однако, когда Ромашов (о нем я уже упоминал раньше) поссорился с Лыковыми, то был в монастыре и наговорил матушкам, что Лыковы молятся «трехперстием», и тогда Максимила не приехала. Сейчас Агафья с Борисом Васильевичем Романцевым из Алтайской экспедиции отправила письмо и посылку с книгой к Максимиле. Приглашает ее приехать и с надеждой ждет ответа. По словам Агафьи, вера у них совпадает. Когда-то мама Агаши жила две недели в монастыре в Ашпанаке в Алтайском крае вместе с матушками, которые сейчас перебрались в Тувинский монастырь на малом Енисее. Агафья не знает дошло ли ее предыдущее письмо Максимиле, поэтому сегодня вновь пишет ей и просит приехать. Линковым Агаша тоже написала письмо, приглашает приехать «для помощи, дров опилить». «Жить вместе-то нельзя — крещены в церкви, миром мазаны», — говорит Агаша. Поясняет она и то, что, оказывается, Николай Алексеевич не является ее родственником. «Миром мазаны», — говорит Агафья. Письма она передала Льву Степановичу для передачи по адресу.

Агаша уточняет, что ее деда звали Иосиф Ефимович, значит отчество ее отца Иосифович, а не Осипович, как некоторые говорят и пишут в газетах. Оказывается, у Карпа Иосифовича есть племянник Геннадий Асаков, который сейчас живет на Украине. Один раз он приезжал к Лыковым в «северную» избу. В Таштыпе у Геннадия живет тетка.

Наши запасы пищи истощаются, и обед сегодня уже из ботвы свеклы и зеленого лука с огорода Агаши. Хорошо еще, что тушенка у нас есть. Агаша, видя наши затруднения, выделила нам картошки и спекла хлеб. Из создавшейся ситуации чувствую неловкость — Агашу мы не должны объедать, но она с такой радостью и сердечностью предлагает нам помощь, что отказать мы тоже не можем.

В шестом часу вечера погода начала портиться, подул ветер, а в семь часов начал накрапывать дождь. Вечером особенно сильно ест гнус. Временами идет дождь. В связи с этим переделываем стол и навес над ним. Естественно, что досок для этого нам никто не запас. Поэтому Агаша учит нас, как из ствола кедра сделать эти доски. По срезу намечается топором линия раскола, затем в нее загоняются деревянные клинья, и бревно расщепляется на доски, которые, конечно, требуют еще дополнительной обработки. При этом Агафьин глаз безошибочно выбирает нужное бревнышко, намечает линию раскола — руки быстро и четко делают свое дело. Просто удивительно, как она все мастерски делает, и какая у нее приспособляемость к автономной жизни в тайге. Раз поглядев, как Агафья проделывает эти манипуляции, стараемся дальше обойтись своими силами. Это у нас получается, конечно же, не так ловко и Агаша мягко над нами подтрунивает.

Во время этой работы, как, впрочем, и по любому другому поводу, один наш товарищ поучает, что нужно делать, в резкой форме пытается навязать свою, часто крайне спорную, точку зрения. Всем это уже надоело и нервирует. Уже несколько раз Ольга Ивановна и Александр Матвеевич высказали свое возмущение. Вот и сейчас, когда я стал обрабатывать топором отщепленную доску, он попытался вырвать у меня топор: «Это не так надо! Дайте-ка, я покажу, как надо!». И даже я возмутился. Являясь дилетантом по многим вопросам, он считает свою точку зрения «последней истиной» во всем. Пришлось достаточно настойчиво отпарировать: «Мы тоже кое-что умеем делать и не всегда нужно, чтобы все было точно по-Вашему!» Он молча отошел, но глаза были до жути злые. Целый вечер он не разговаривал, и выражение лица не менялось в лучшую сторону. Два дня назад он изложил нам свою точку зрения на фашизм. Главное, сказал он, что фашизм пытается переделать человека на свой лад, навязывает свою волю. По этому поводу возникает невольная аналогия, когда наш товарищ, не считаясь ни с кем и даже не прислушиваясь к мнению других, жестко гнет свою линию и утверждает свои «истины». Впрочем, проводя аналогию с фашизмом, я, конечно, погорячился. Даже Валентина Кирилловна получает от него инструкции, как и что ей писать, какие сюжеты использовать. И это по хакасской-то культуре?!

6 августа. Утром по крыше барабанит дождь, то затихающий, то вновь усиливающийся. Небо в разрывах, местами голубые просветы. Каньоны трех речек, сходящихся к нам, заполнены клочьями тумана. Странно, замечаю уже не раз, но непосредственно возле избы тумана нет, он улетучивается на подступах. Еринат встречает почти прозрачной зеленоватой водой. По специальной метке, забитой вчера в воду реки, отмечаю, уровень снизился еще сантиметра на два. Если бы временами не прошли дожди, то вероятно, Еринат бы уже вошел в привычные берега, и мы бы смогли уйти на Каир. А пока об этом приходится только мечтать. Сегодня уже четвертый день, как прошел оговоренный срок прилета вертолета.

Пилим дрова, греем на костре чай. Постепенно лагерь просыпается. Вот уже Агаша пошла доить козу, вероятно вчера не успела. Аркадий Сергеевич бреется, смотрясь в маленькое зеркальце, прилепленное у входа в хижину «дяди Карпа». Александр Матвеевич с утра разминается — колит дрова. Женщины еще спят. Лев Степанович, как всегда по утрам, ведет за веревочку очередную козу куда-нибудь неподалеку привязывать для кормежки. Но делает это обычно среди кустарника и через полчаса коза оказывается прочно, по самую шею запутана веревкой вокруг очередного куста. Приходится идти ее выручать.

Агаша приносит к костру мешочек пшенной крупы: «Варите!» Мы отказываемся. «С меня-то не убудет. Варите». Советуем ей лучше кормить коз, а мы обойдемся картошкой.

После роскошного завтрака картошкой в мундирах, идем со Светой на Еринат. Пробую на разных местах перейти на тот берег. В одном месте с трудом, зачерпнув в бродни воду и чуть не сорвавшись в поток, перехожу на другой берег Ерината. Значит, дальше на самом Абакане река сейчас остается непроходимой. Уныло возвращаюсь к костру сушиться и тут же слышу звук вертолета. Бросаемся все собирать, а я к Агаше — взять анализы крови. После ее предварительного согласия забираю кровь стерильной одноразовой иголкой, упаковываю в заранее приготовленную укладку и быстрее к вертолету, где уже ждут мои товарищи. В прошлый раз, когда после взятия крови из вены, мы прожили у Лыковых еще несколько дней, я убедился, что взятие нескольких миллилитров крови одноразовой иголкой с соблюдением всех правил асептики не вызывает у Агафьи и Карпа Иосифовича каких-либо местных или общих реакций. Уверен, что и в этот раз их не будет, но морально чувствую себя неуютно, т. к. приходится сразу уезжать.

Агаша нас провожает. «Когда еще увидимся?» — с печалью спрашивает она. — «Наверное, не скоро — на следующий год. Осенью пришлю посылку с травами и лекарствами через Пролецкого». Ничего более утешительного ответить этому, уже ставшему нам близким, человеку мы не можем. Увидев, что Александр Матвеевич своей камерой снимает ее из кабины вертолета, Агаша прячется за лежащую у берега корягу и так и не поднимается до нашего отлета. Грустное прощание. Больно смотреть на сгорбленную и такую беззащитную фигурку, прижавшуюся к земле и коряге, спрятавшую свое лицо от такой «греховной» кинокамеры. Одновременно в душе поднимается злость на бесцеремонность людей «из мира». Вертолет взмывает вверх, и Агаша и ее «берег» исчезают вдали. Поплыли фантастические картины Саянских гор с клубами тумана и кочевых облаков.

Через несколько часов мы в Красноярске. Кровь Агафьи немедленно передана в лаборатории и, спустя несколько дней, можно проанализировать результаты исследований, проведенных, как и в прошлом году, врачами-лаборантами С. В. Цимбаленко и Л. Л. Чепелевой.

В венозной крови у Агафьи наблюдается снижение числа лейкоцитов до 3,1 тыс./мкл, значительное уменьшение нейтрофилов и выраженный лимфоцитоз (до 78 %), но по абсолютному значению количество лимфоцитов в пределах нормы (2,418 тыс./мкл). Процентное количество Т— и В-лимфоцитов, как и в 1987 году, остается сниженным (24 % и 3 %, соответственно). По абсолютному числу Т— и В-лимфоциты находятся в пределах нижней границы нормы (0,58 и 0,073 тыс./мкл). Нарушено соотношение регуляторных звеньев иммунитета — хелперов и супрессоров, вследствие чего изменен и коэффициент Тх/Тс. Процент Т-хелперов увеличен до 63 % (норма 30–40 %), а абсолютное число — до 1,523 тыс./мкл. Получен отрицательный результат процентного и абсолютного числа супрессоров (соответственно — 39 % и 0,943 тыс./мкл) в теофиллиновом тесте за счет большого числа незрелых форм лейкоцитов. В соответствии с этим, индекс Тх/Тс снижен до — 1,615 (при норме 1,7–2,5). За прошедший год улучшился гуморальный иммунитет: иммуноглобулины-джи снизились почти в 3 раза (с 34,96 до 12,79 г/л) и нормализовались, а иммуноглобулины-А увеличились с 0,96 до 1,29 г/л и лишь незначительно ниже нормы (1,4–4,2 г/л). Можно считать, что синтез антител не нарушен.

Дополнительные исследования, проведенные в вирусологической лаборатории краевой СЭС, на выявление антител к вирусам кори, паротита, токсоплазмоза, клещевого сыпного тифа, эпидемического сыпного тифа, гриппа и парагриппа дали отрицательные результаты. Не выявлены антитела и к аденовирусам. Это еще раз доказывает, что Агафья практически не имеет специфического иммунитета против широко распространенных среди людей вирусных заболеваний, и они представляют для нее огромную опасность. Единственное, на что Агафья имеет иммунитет, это на вирус клещевого энцефалита. В крови ее обнаружен высокий титр антител (1:80) к возбудителю данного заболевания. Очевидно, некоторые клещи, которые впивались в Лыковых, были носителями вируса. Однако клещевым энцефалитом в клинически выраженной форме Лыковы не болели. Это явствует из рассказов и из отсутствия симптомов перенесенного заболевания у кого-либо из их семьи. Так часто случается с коренными жителями, проживающими в местности, эндемичной по клещевому энцефалиту, так что укусы клещей существенной опасности для Агафьи не представляют.

Обнаруженное нами отсутствие специфических антител к вирусам распространенных заболеваний, определенные сдвиги в клеточном и гуморальном иммунитете, а также печальный опыт предыдущих контактов с людьми, позволяет говорить о реальной опасности переселения Агафьи к людям в настоящее время. Ее организм можно сравнить с полем сражения без солдат. Конечно, определенная система обороны от инфекции есть. Так, скажем, есть минные поля и проволочные заграждения — клеточный и гуморальный иммунитет, но эти заграждения несовершенны, в них много брешей, а главное — нет живой боеспособной армии солдат — антител. В результате враг-инфекция легко может преодолеть поле сражения и захватить крепость — организм.

Проведение других клинических и биохимических анализов показало, что по-прежнему не нарушена функция почек — остаточный азот и мочевина в пределах нормы (19,99 и 6,0 ммол/л). Произошла нормализация электролитов крови: калий — 4,8 мэкв/л, натрий — 132 мэкв/л, хлориды — 103 ммол/л, кальций — 2,16 мэкв/л. Вероятно, организм уже адаптировался к приему поваренной соли с пищей. Возможно, что определенную роль сыграла, и наша рекомендация Агафье меньше солить пищу. Жировой обмен, исследованый по данным бетта-липопротеидов крови, оказался не нарушенным (53 ед., при норме 35–55 ед.). Как и в прошлом году, красная кровь не имела отклонений от нормы: Количество эритроцитов — 4,5 х 1012/л, гемоглобин — 142 г/л, гемотокрит — 43 %.

Исследования проб воды, взятой из реки Еринат, которую Агафья пьет некипяченной и употребляет для приготовления пищи, показало, что вода соответствует ГОСТ 2874–82 «Вода питьевая. Гигиенические требования и контроль за качеством». Это заключение было сделано специалистами Красноярской санитарно-бактериологической лаборатории при управлении «Водоканализация». Проанализировано было 3 пробы воды из реки Еринат, взятой нами в разные дни нашего пребывания у Агафьи. Первая проба была взята 2 августа, когда еще был паводок и по цвету, вода отличалась от обычной. Вторая и третья пробы были взяты 5 и 6 августа, когда уровень воды начал снижаться, и она по цвету начала приближаться к обычному.

Вода из реки Еринат очень хороша по своим качествам. Даже в паводок ее можно пить, не подвергая специальной обработке.

Какие же обобщения и выводы можно сделать из нашей последней экспедиции? Прежде всего, очевидно, что Карп Иосифович Лыков умер не от старости, а от привнесенной от людей инфекции. Любая инфекция представляет огромную опасность и для «последнего из магикан» Агафьи. Уже не раз она была на грани жизни и смерти после контактов с людьми. Поэтому ее следует поберечь, но не на словах, а на деле. А это значит, что необходимо ограничить возможность контактной инфекции. С этой целью в первую очередь следует не только закрыть доступ к ней праздных зевак и незапланированных экскурсий, но и доставлять к ней все необходимое для существования, чтобы у Агафьи не было нужды лишний раз самой приходить в поселок геологов, где, конечно, опасность инфицирования во много раз больше. «Как схожу в поселок, так и болею», — сделала вывод Агафья еще в 1985 году. И дело здесь не только в том, что в поселке ослабляются фитонцидные и бактерицидные свойства тайги, но и в том, что в замкнутой, но достаточно многолюдной среде неизбежно циркулируют штампы различных микробов и вирус. Это явление хорошо известно медикам под названием «госпитальная инфекция». Благодаря ей заболевают люди даже с хорошим иммунитетом. Безусловно, необходим постоянный контроль за здоровьем Агафьи и помощь в случае нужды. Пока что медики ближайших населенных пунктов действенного интереса и заботы о Лыковых не проявили. Конечно, выходить ли на житье к людям, или остаться на Еринате — этот вопрос решать самой Агафье. Здесь не может быть и речи о её насильственном переселении. Но, вероятно, Агафья не сможет преодолеть непреложное для нее «табу» (наказ отца, сохранение в чистоте религиозных канонов, привязанность к собственному «хозяйству» и др.) и не переедет к людям. Думаю, что для нее самой этот вопрос уже давно решен. С моей точки зрения, учитывая все выше сказанное, было бы безопасней для нее остаться на прежнем месте при условии, что к ней «подселятся» единоверцы, с которыми она могла бы разделить одиночество и все тяготы существования в таежной глуши. Кстати, такой выход из положения считает лучшим и сама Агафья. Уверен, что желающие приехать у Агафьи найдутся, только со всей серьезностью нужно подойти к отбору «претендентов». И здесь сразу встает много проблем: желание и умение жить в таких условиях, индивидуальная совместимость, бескорыстие и порядочность, соответствие канонов веры и отправления обрядов (в этом Агафья ни на какие компромиссы не пойдет), половая принадлежность и многое другое. Неудачный опыт совместного проживания с Линьковыми только подчеркивает сложность проблемы. Думаю, что никакая «комиссия» не сможет подобрать людей, пригодным для совместного проживания с Агафьей, но и преднамеренно препятствовать этому тоже не следует. Конечно, при этом доступ людям другой веры, откровенным авантюристам и больным должен быть закрыт. Жизнь и сама Агафья, возможно, со времен решат эту проблему.

Осмыслить «лыковиану» как феномен и явление в целом еще предстоит. Необходимо проанализировать и обобщить весь богатейший материал, собранный разными специалистами за время прошедших экспедиций. Но уже сейчас ясно, что многие социальные, нравственные, биологические, экологические аспекты «таежной робинзонады» представляют большой интерес для людей, общества и науки. Нам есть чему поучиться у Лыковых — хотя бы нравственной чистоте, силе духа и веры, умению преодолевать трудности и навыкам автономного существования в изоляции от людей (чем не космонавты?), отношению к природе и единению с ней, приемам земледелия и другому. Нам есть над чем подумать. Однако главное сейчас — Агафье нужна бережная, ненавязчивая и продуманная по последствиям доброта, иначе «забота» и «помощь» некоторых, искрине стремящихся помочь доброхотов может обернуться для нее бедой.

У Агафьи большой опыт и запас прочности к существованию в тайге, огромный набор навыков и умений. Нужно только немножко помочь ей, снять с нее непосильные нагрузки. К примеру, необходимо обеспечить полностью привозными кормами коз, (коль скоро их туда завели), разрешить отстрел 1–2 маралов в год для ее питания, снабдить ее сетью для ловли рыб на зиму. Разумнее помочь Агафье с посадкой и копкой собственного картофеля, чем завозить к ней «лучшие сорта» (кстати, лучшего сорта, чем «лыковский» в Союзе нет), зараженные вирусами, могущими впоследствии «выкосить» весь огород и лишить средств к существованию. Прежде, чем делать добро Агафье, нужно хорошо подумать: «А не принесет ли это ей зло?».

Пока что помощь Агафье носит эпизодический характер и зависит от желания и возможности того или иного отдельного человека. Но этого явно не достаточно. Так, в прошлом году с осени до смерти Карпа Иосифовича в конце зимы у Агафьи не побывал ни один человек, давно обещанная баня так и не построена, а после смерти отца тяжело больная Агафья оставлена одна без помощи — «на выживаемость». В то же время к геологам на Каире, что в 25–30 км от Агафьи ежедневно прилетает не один самолет или вертолет. Что стоит сделать малюсенький крюк вертолету и хотя бы сверху посмотреть, жива ли Агафья, и сбросить ей необходимое? Нужно узаконить и сделать регулярными такие рейсы и помощь Агафье, дать ей почувствовать, что она не одинока и люди заботятся о ней. Нужно возложить это на конкретных должностных лиц и найти не такие уж большие средства, ведь наша богатая страна от этого не обеднеет. Да и что может быть дороже человеческой жизни? Нужно приложить все усилия, чтобы сохранить эту хрупкую жизнь.

Этим своим соображениям я вскоре поделился с читателями «Медицинской газеты» (№ 10 от 22 января 1989 года). Общаясь с отшельниками тайги с 1980 года, я преднамеренно не писал о них ничего в средствах массовой информации, опасаясь, что излишний ажиотаж вокруг них может только повредить им, разжечь нездоровое любопытство людей и стремление проникнуть в потаенный уголок, со всеми, сейчас уже известными, отрицательными и трагическими последствиями. Кстати, так и произошло после известных публикаций в «Комсомольской Правде» и других газетах. После этого я вынужден был иногда отвечать на вопросы журналистов и давать необходимые, с точки зрения врача, комментарии с целью оградить Лыковых от действительных опасностей (инфекции, чрезмерные перегрузки по прокорму и уходу за козами и курами), а не от мнимых (избыток информации, эмоциональный стресс), как описывалось в некоторых статьях. Кроме того, в некоторых источниках дается неточная или «перевернутая» информация. Поэтому, вероятно, в настоящее время нужна медицинская информация, основанная на объективных данных. Вот почему, когда редакция «МГ» обратилась ко мне с просьбой рассказать об этом, я счел необходимым откликнуться с надеждой, что это поможет оказанию правильной помощи Агафье.

Глава седьмая На Еринате — волки!

После публикации в «Медицинской газете» статьи «На Еринат к Агафье Лыковой» ко мне стало приходить много писем-откликов. Пишут люди разного возраста, профессий, верования и пола (в три раза чаще мужчины). Но все эти письма объединяет одно — милосердие и стремление помочь Агаше в ее трудной судьбе. Многие предлагают конкретную материальную помощь, другие согласны переехать и поселиться у Агафьи, разделить с ней все тяготы отшельничества в тайге. Пишут как отдельные люди, так и целые семьи. Вот, например, что пишет семья Ярошевой: «Читали Вашу статью в медицинской газете про Агафью Лыкову, которая живет одна. Мы так же живем одни. Мама, ей 37 лет, брат 14 лет и я Игорь, 13 лет. Мы с большим желанием переселились бы к Агафье Лыковой. Трудностей мы не боимся, так как мы все делаем сами. Живем мы на Украине Виницкой обл. г. Гайсин. Будем надеяться, что нам не откажут. Ждем ответа. До свидания. Мама, Сережа и я. 27.01.89.»

Письмо Дроновой Аллы Борисовны из Кемеровской области г. Тайга кратко: «В случае необходимости я согласна поехать жить на Еринат с Агафьей. Мой возраст 51 год, по специальности фельдшер». А врач-невропатолог Носков Борис Владимирович из г. Якутска пишет: «…согласен с Вами по поводу того, что Агафье действительно нужна помощь. В частности Вы пишете, что ей необходима сеть для ловли рыбы. Сам я являюсь заядлым рыболовом-любителем. Но не знаю, реально ли это, но я мог бы отправить посылкой на Ваше имя одну или несколько сетей любого размера ячейки для Агафьи Лыковой. Извините меня за беспокойство, просто очень хочется помочь человеку, который остался совсем один».

«…я давно мечтаю попасть на житье в „Таежный тупик“, к этой одинокой таежнице Агафье Лыковой, я тоже староверка верующая… и очень была рада, чтоб мне представилась такая возможность дожить до конца своих дней с таким человеком, как Агафья Лыкова, и очень буду рада, если Вы мне поможете переселиться к этой одинокой таежнице. Особых трудностей я не боюсь. Я такую жизнь знаю, я уверена в этом, что мы с Агафьей Карповной быстро поймем друг друга. Я родилась в 1939 году в Литовской деревне, родители умерли, детей не имею. С уважением к Вам Анастасия Виифаньтевна Девятникова».

Шведов Иван Владимирович из Лосиноборска Енисейского района пишет: «Я родился в Восточных Саянах, и вырос там, в 1932 году, 56 лет назад на горной речке Агул, приток Кана. Вырос в горах, знаю весь труд крестьянский. А жаль мне даже очень Агафью, как это женщина будет одна жить, да и бесконечное одиночество это само казнь. Так будьте ж добры, помогите мне пройти весь процесс обследования и переправиться к Агафье… Я был там где-то в начале января только в Абазе и Таштыпе, дальше Бюрократический Заслон, и я не смог увидеть Агафью. А ездил я, чтобы узнать, согласна ли она, чтобы я поселился у нее навсегда. Я писал в Крайком и „Красноярский рабочий“. Газета не ответила, а Крайсполком дал через Енисейский исполком такой ответ: „Нужно официальное разрешение Агафьи“, и я 600 руб. израсходовал, но не попал к ней и теперь думал летом нанять лодку и добраться. Или обратиться в ООН через „Труд“? Я верю, что мне поможете и у Агафьи будет помощник и этим она избавится от одиночества».

Парижев Ю. Н. из г. Антрацита Ворошиловоградской области сообщает: «У меня к вам важное дело. Я хочу поселиться на жительство у Агафьи Карповны. Мне 51 год, ушел на пенсию, работал на шахтах Донбасса, одинок, ничем серьезно не болел, рост 166, вес 65 кг. Готов поселиться и оберегать Агафью Карповну, она меня спасет в трудную минуту, я для облегчения ее жизни все сделаю и не обижу — клянусь! Я чистокровный ленинградец, был вывезен в блокаду в 41 году, нету родства, кроме сына взрослого. Весь мой род был уничтожен Сталиным. У нас в роду были революционеры, их называли сподвижниками и соратниками, они делали революцию. До свидания, надеюсь, свидимся».

«Повод к письму: Агаша Лыкова. Решение мое однозначно, выехать на проживание в тайгу. Я полностью поддерживаюсь вашего мнения и считаю, что Лыкова не должна жить в тайге одна… Что касается всех трудностей, то должен отметить, что проживание в тайге для меня не испытание и не вред, поскольку родился и вырос в таежной деревушке. Семьи у меня нет, сейчас мне 37 лет. Труд уважаю, а в тайге можно трудиться не только ради своего существования, но и для общей пользы… очень люблю животных. Вы утверждаете, что подселять нужно именно единоверца. Я русский, правда, в бога не верю, поскольку человек не религиозный, но согласитесь, что и всеми уважаемые попы тоже не веруют в бога. Уважать же нашу религию нужно, и общий найти язык с человеком религиозным всегда можно… г. Улан-Уде. Сизых Иннокентий В. 10.11.89 г.»

В письме Михаила Ивановича Привалихина из Бурятской АССР говорится: «Я бы дал свое согласие переселиться на Еринат. В настоящее время я живу на Байкале тоже в горах (прилагается фотография местности и автора письма — И.П.Н.). Мое пребывание в лесах уже 25 год… Занимаюсь охотой, рыбалкой, в свободное время вяжу сети. Если для Вас, тов. Профессор, моя кандидатура подходит, то прошу Вас дать мне подробный ответ. Ваш ответ будет моим вызовом. 12.11.89 г.»

Подобные письма пришли от Сергея Ильича Пимецина из Иркутской области, Аркадия Григорьевича Борзова из г. Краснодара, Сафарова Акиф Тарлан Оглы из г. Астара Азербайджанской ССР. Последний пишет: «Ни один здравомыслящий человек не пожертвует оставшуюся жизнь ради Ваших „научных“ результатов ради спасения Агафьи. Таких отшельников не найдется (из предшествующего ясно, что Акиф Тарлан Оглы глубоко ошибается — И.П.Н.), кроме… меня! Я согласен переселиться к Агафье, стать верным, надежным помощником и супругом, если пожелает она сама. После Вашей статьи понял, что я не один, что есть еще Агаша, ради такой дружбы, в качестве альтруиста (основная моя черта), согласен у неё жить. Мне 37 лет, сверхмирный, суперсправедливый, не курю, категорически не пью, потенциальный долгожитель, холостяк (разведенный), по натуре юморист. По национальности тальш, а по паспорту — азербайджанец, владею тальшским, азербайджанским, турецким, русским языками. Английским, латышским при помощи словаря… По профессии фельдшер, работаю рентген лаборантом…»

Читая эти и другие письма, невольно проникаешься уважением к этим людям, готовым пожертвовать всеми преимуществами современной цивилизованной жизни ради оказания помощи, нуждающемуся в них человеку. Нет, не перевелись в нашем народе доброта и милосердие! Правда, не все, изъявившие желание переехать на житье в тайгу, реально представляют себе все трудности существования в таких тяжелых условиях и, конечно, многие их просто не выдержат. Но главное, что жив в душе народа добрый отклик на чужие трудности и горе.

Почти одновременно с откликами на заметку в «Медицинской газете» пришло письмо от самой Агафьи, написанное, как всегда, старославянским шрифтом: «Господи Иисусе Христе сыне божий помилуй нас. С низким поклоном Агафиа к Игорю Павловичу Назарову и супруге твоей Тамаре и детям вашим Светлане, Валерии. Кланяюсь вам по нискому поклону и желаю вам от господа Бога добраго здоровия душевного спасения в жизни всакого благополучия. Сообщаю о своей жизни: пока слава Богу живу благополучно, здоровьем не очень, такой болезни пока Господь хранит, но адышка и руки стали терпнуть. Доходива, что ни спать, ни делать молитса только что толком поклоны не могла. Парафином прогревать одна не смогла, балзамам натирава. Пока маленько полекче стало. Игорь Павлович не сможете ли лекарства найти. В гости милости просим приезжайте. Нонче я картошки накопава триста с тридцать ведер, овощи тритцать ведер. Кур привезли, курятник постройва, но после вас печь переделава, веников сколь могла заготавливава. Всякого вам благополучия».

Сообщение Агафьи об одышке и о том, что «терпнут руки» и она не может толком делать поклоны при молитве (болит спина), встревожило. Кроме того, доходили неясные слухи, что Агаша уже дважды приходила в поселок геологов. Но зачем? Что с ней стряслось? Или невмоготу одной и скучает по людям? А ведь она уже сама для себя сделала однозначный вывод, что контакты с геологами вызывают у нее болезни, и в прошлый раз говорила мне, что без особой необходимости в поселок на Каире выходить не будет. Да и почему она в письме об этом ничего не пишет? Правда, не ясно было, когда письмо писалось — даты на нем не было, а доставляться оно могло очень долго каким-либо случайным попутчиком.

Связаться с Пролецким по телефону для уточнения сведений не удалось — линия повреждена. Тем не менее, нужно было собирать лекарства и готовиться в дорогу. В это же время, 5-го марта из Москвы прилетел писатель Лев Степанович Черепанов, с которым мы уже не раз бывали у Лыковых. Попытки прояснить ситуацию о Лыковой в Краевом управлении геологии ничего реального не дали. Появилась какая-то сомнительная информация, что Агаша вышла замуж за бывалого геолога, чувствует себя хорошо и никого видеть не хочет. Но сколько за прошедшие годы мы уже слышали разных небылиц о Лыковых? Тем более что сведения о хорошем самочувствии никак не вязались с сообщением, содержащимся в ее письме. Решаем с Львом Степановичем, что нужно ехать на Еринат и выяснять все на месте.

Быстрые сборы. Главное, нужно прихватить все необходимое: медикаменты, шприцы, одноразовые системы для переливания плазмозаменителей и глюкозы на случай, если Агафья больна и нужно будет оказать необходимую помощь.

6 марта 1989 года. Вечером поезд уже уносит нас в Абакан. Утром 7-го марта мы в столице Хакасии. По телефону связываемся с главным врачом отделенческой больницы станции Абакан Владимиром Анатольевичем Голдобиным, просим его помощи в быстрейшей доставке в Таштып — может, еще сегодня мы сумеем оттуда улететь на Еринат или к геологам на Каир. Пока готовится санитарный «Москвич», мы осматриваем новые палаты реанимации и интенсивной терапии, операционные, которые, здешние врачи-анестезиологи и Владимир Анатольевич оборудовали всей необходимой контрольной, дыхательной и наркозной аппаратурой. Впечатление от осмотра очень хорошее — такие палаты не часто встретишь даже в крупных больницах больших городов. Вот только дела с экспресс лабораторией пока обстоят еще не лучшим образом, хотя необходимая аппаратура уже приобретена и скоро вступит в строй.

Вскоре водитель «Москвича» Олег уже мчит нас по асфальтированной трассе в Таштып. Через два часа 160 километров преодолены и мы на Таштыпском аэродроме. Самолетов и вертолетов нет, но ожидается, что еще один АН-2 сегодня прилетит и вновь пойдет на Волковский участок на Каире. Вертолетов сегодня и в ближайшие 7–10 дней не будет. Геологи сворачивают работы и надобности в вертолетных перевозках у них сейчас нет. Значит, нужно лететь самолетом на Волковский участок на Каире, а там уже идти на Еринат пешком.

На аэродроме у рабочих геологической партии что-либо реальное об Агафье выяснить не удается, точно никто ничего не знает. Едем в райком партии. Второй секретарь Валентин Витальевич Лукьянов принимает приветливо, но точных сведений об Агафье тоже сообщить не может. Он тут же связывается с главным инженером ГРП (геологоразведочной станции) Владимиром Александровичем Винокуровым и мы получаем добро на сегодняшний вылет к геологам на Каир. Сразу же звоним в Абазу Николаю Петровичу Пролецкому. Он на работе, но жена Анна Михайловна обещает быстро его отыскать и собрать в дорогу. Вновь едем на аэродром и мех— лесхоз, расположенный рядом. Начальника лесхоза Юрия Васильевича Гусева нет, но наша старая знакомая, завхоз Зинаида Яковлевна экипирует нас для тайги. В первую очередь нам нужны теплые и легкие телогрейки, а сапогами и лыжами нас, наверное, снабдят геологи на Каире.

Через полчаса над аэродромом показался идущий на посадку АН-2. Спешим к летчикам. Командир Валентин Васильевич Иванов и второй пилот Юрий Николаевич Мартынов согласны взять нас в рейс, если, конечно, мы не против ехать верхом на бочке с соляркой. Само собой разумеется, что о лучшем мы и не мечтали. Остается только заправить бочку соляркой, самолет — бензином, да дождаться Н. П. Пролецкого. С нетерпением поглядываем на дорогу, идущую из Абазы. Неужели Николай Петрович не успеет? Но все обходиться как нельзя лучше. К моменту, когда самолет заправлен, Пролецкий влетает на собственных «Жигулях» на аэродром.

В 15 часов 35 минут самолет стартует. Перед отлетом солнечный ярчайший день, снег слепит глаза, на солнце подтаивает, лужи, капель с крыш. Перед самым вылетом день быстро затуманивается, наплывают отдельные облака, и оседает сизая дымка. Бочка с соляркой занимает почти весь салон, поэтому нам ничего другого не остается, как, подложив под себя поролоновые прокладки от седений, водрузиться на бочке. Голова под самым потолком, иллюминатор у колен. Почти прямо подо мной белое снежное поле, голубоватый лед реки Таштып. Уходим в горы. Видны замерзшие ручейки и речки, петляющие между гор, окрашенных темной краской зимней тайги. На отдельных участках речки свободны ото льда и контрастно чернеют на фоне белого снега. Почему не замерзшие? Похоже, что на этих участках и течение-то не быстрое. Теплые источники?

С самого утра мы ничего не ели — проголодались. Поэтому с удовольствием жуем мерзлую конскую колбасу. Удивительно вкусно! Обед на бочке с соляркой, а внизу между колен, упершихся в иллюминатор, пропасть до далекой, далекой земли. Такой трапезы у меня еще не было.

Показалась широкая белая лента Абакана, прорывающегося сквозь черные горы. Свободной воды не видно, весь замерзший и укрытый снежным покрывалом. В самолете все холоднее, начинается болтанка. Горы все выше, все темнее урочища, укрытые от заходящего солнца.

Через час лета показывается Черное озеро, сейчас оно ярко белое, заснеженное, четко выделяющееся своими причудливыми очертаниями среди черных гор, частично залитое солнцем. Абакан — чем выше, тем больше на нем появляется промоин, вероятно, на шиверах и порогах. Белые сверкающие гольцы, сине-сизая дымка дали, серо-черная тайга с пронизывающей ее белой лентой реки — все вместе составляет впечатляющую картину зимних Саян. Летим сегодня почему-то медленно. Уже прошло больше часа после вылета, а нам еще далеко до посадки. Через 10 минут начинаются самые высокие, зубчатые, с отвесными обрывами безлесые горы, заваленные снегом. На белой простыне снега — черные россыпи крупных камней, отвесные срезы скал. Переваливаем эти горы-скалы и поворачиваем налево. Внизу мелькают заснеженные домики «Горячего ключа», местного народного курорта. Отчетливо видны прогалины воды на белой ленте замерзшей реки. Выходит, во многих местах Абакан не замерзший. А как же мы пройдем более 30 км по реке от геологов до Агафьи?

Самолет все ниже идет к земле. Вблизи тайга уже не такая черная, больше зеленой окраски. Местами на Абакане и его протоках совсем чистая вода, причем даже на тихих местах, а не только шиверах и перекатах. Но вот показался и поселок геологов Волковского участка на Каире. Делаем круг, идем низко-низко над елями, усыпанными белым снегом. Солнце уже за горами, посадочная полоса в тени. Садимся. Без особых сожалений покидаем свои «мягкие» места на бочке с соляркой и с наслаждением вдыхаем живительный воздух тайги. Оглядываемся кругом. Места, конечно, давно знакомые, но вот аэродром — новый. Оказывается, что предыдущую полосу смел летний паводок и сейчас по ней проходит русло Абакана. А новую полосу пришлось делать на месте тайги, расчищая ее, и выкорчевывая деревья. Прощаясь с летчиками, «наивно» спрашиваем: «Отчего это мы сегодня так долго летели?» И получаем от Василия Ивановича достойный ответ: «Боялись на скорости растрясти ценный груз». Ну что ж, с юмором все в порядке! С удовольствием пожимаем на прощание крепкие руки наших воздушных извозчиков и благодарим их.

Поселок геологов почти пустой, работы уже сворачивают и в этом году участок вообще закроют. Мало осталось и востроухих лаек, которые нас приветливо встречают. Направляемся к тому же домику, в котором мы уже не раз ночевали ранее. Приветливо встречает нас старый мастер Владимир Николаевич Замуриев. Подходят и другие рабочие партии.

Конечно, сразу пытаемся выяснить, что же с Агафьей? Одни говорят, что она по-прежнему на Еринате одна; другие, что к ней ушел и там живет Иван Тропин; третьи утверждают, что Тропин там был, но уже уехал. Ясно, что никто точно ничего не знает. Хоть и не очень далеко живет Агафья (по словам геологов — 35 км), но за зиму у нее был только один раз Ерофей Седов, который сейчас в Абазе. Сама Агафья у геологов тоже не появлялась ни разу. «Ясность» вносит очередной посетитель. Он с уверенностью утверждает, что Агафья вышла замуж за Тропина, и тот ее уже вывез с Ерината. Место выезда якобы держится в секрете. Так что, мол, идти вам не к кому. Что делать? Разворачиваться и улетать восвояси? Ну, нет! Раз уж мы здесь, то нужно дойти дорогу до конца и все окончательно выяснить. Тем более понятно, что и геологи, так же как и работники райкома, толком ничего не знают, а пользуются только неясными слухами.

Решаем, что завтра с утра отправляемся на Еринат. Но ведь нужно как-то экипироваться и выяснить, в каком состоянии «дорога». Оказывается, никто из геологов выше «шалаша» (а это не более 10 км) по речке в последнее время не ходил и как там вверху по Абакану обстановка, никто не знает. Но, вроде бы, снега в этом году не очень много, река во многих местах не замершая и уровень воды не большой, так что можно перейти вброд. Как всегда, опытные таежники не прочь и подтрунить над несмышлеными горожанами. Один говорит: «Дорога-то долгая, полыньи, лед не надежный. За день-то, поди, не дойдете». А другой как бы отметает сомнения первого, но добавляет маленькую деталь: «Это-то ничего — дойдут, день сейчас уже длинный. Вот только волков в этом году развелось много!» Третий с наигранным огорчением изрекает: «У меня карабин есть, проводил бы вас, да не могу — работать надо». В таком духе разговор идет еще некоторое время. Но, убедившись, что наше решение идти неизменно, геологи отправляются по поселку собирать для нас бродни, портянки и лыжи. Через несколько минут нам уже предлагают примерить резиновые сапоги от 41 до 47-го размеров и огромные, тяжелущие фабричные лыжи «Тайга», снизу подбитые уже геологами тонкой полоской камуса. Сами геологи весьма недвусмысленно отзываются об этой продукции фабрики, мало приемлемой для длительной ходьбы по тайге: «Без ног останешься!» Взвешивая эти лыжищи на ладони, мы тоже с тоской думаем, как пойдем целый день с этими «гирями» на ногах. К нашему удовлетворению, в одном из домиков обнаруживаются, оставленные Агафьей и Карпом Иосифовичем две пары их самодельных легких камусовых лыж и еще одни — «Ладога», поменьше и полегче, чем богатыри «Тайга». Примеренные бродни тоже оказываются в пору.

Вечером парная баня и чистая постель в доме, тепло натопленном хозяином Владимиром Николаевичем. На улице подморозило, звезды ярко перемигиваются на небе. Наверное, утром будет хороший морозец.

8 марта. Встали затемно в 6 часов утра. На улице морозец до 20 градусов. На небе еще ярко мерцают звезды. Повариха геологов Валентина Михайловна еще с вечера согласилась пораньше приготовить нам завтрак — предстоит длинный путь и нужно выйти, как только рассветет. С удовольствием уплетаем вкусные сибирские пельмени и беляши. На дорогу закупаем 6 банок тушенки, одну — сгущенного кофе, 6 булок хлеба и, конечно, благодарим Валентину Михайловну за заботу.

После коротких сборов взяв с собой самое необходимое, встали на лыжи. В 7 часов 20 минут в предрассветных сумерках отправляемся в далекий и трудный для нас, горожан, путь. Идем втроем: Л. С. Черепанов, Н. П. Пролецкий и я. При выходе за аэродром становится ясно, что мы не зря решили идти на лыжах, без них мы бы никуда не ушли. Снег глубокий и сыпучий, подтаявший на вчерашнем солнце верхний слой (наст) не держит совсем — проваливаемся почти по пояс.

Сначала путь идет через колдобины по лесу возле реки. Идти трудно, хорошо еще, что камусовые лыжи не дают ходу назад, когда перебираешься через поваленные деревья и чащу. Потом выходим на лед реки. Местами лед трещит, это ломаются верхние пластинки, под которые течением напихало воздуха. Вначале идем по льду настороженно, как бы ощупью, далеко обходя полыньи. Но вскоре появляется какой-то автоматизм движений, ноги сами чувствуют куда ступать, глаза постепенно «освобождаются» от непрерывного всматривания в лед, под ноги, и начинаешь замечать, какая изумительная красота тайги рядом с тобой. Появляется цепочка заячьих следов. А вот маральих пока не видно.

Через час ходьбы наваливается усталость, рюкзак становиться все тяжелей. По опыту многих предыдущих походов по тайге знаю, что нужно преодолеть себя, а дальше пойдет легче. Продолжаем идти по льду, это хоть и опаснее, но полегче, чем продираться сквозь чащу. Много раз переходим не замерзающие перекаты вброд. Весенний паводок еще впереди, а пока вода в реке малая и мы свободно переходим броды. И здесь, конечно, незаменимыми оказались резиновые сапоги, которыми нас снабдили геологи.

Через 2 часа 20 минут достигаем речки, впадающей в Абакан слева. Видно, вода в ней необычно теплая — в месте впадения и ниже по Абакану множество промоин в темной воде, по цвету не похожая на Абаканскую. Без остановки, которую мы обычно делали здесь летом у шалаша, идем дальше. Да и самого шалаша сейчас нет, он снесен прошлогодним паводком.

Через 3 часа 40 минут подходим к «Щекам», близко сошедшимся скалам, сквозь которые прорывается река. Отсюда начинается подъем в гору к прежней «северной» избе Лыковых. Но сейчас она заброшена, пуста и мы к ней не пойдем. Нам нужно шагать дальше по реке, ведь пройдено еще не более половины пути.

Ниже «Щек» много чистой, спокойно текущей на плесе воды. Как же идти через «Щеки»? Ведь в них быстрое течение и очень глубокие ямы. В середине реки лед. Но крепок ли? У скал слева и справа видно, что ледок совсем слабенький, местами черные промоины. Облазить скалы по верху? Но сделать это будет не легко, да и выдохлись мы уже изрядно, чтобы как козы прыгать по скалам. Нужно экономить силы. Решаем пройти по реке. Осторожно переходим по льду ниже «Щек» к левому берегу. Теперь самое трудное — пройти возле отвесной скалы вверх через «Щеки». Лев Степанович решает, что этот тонюсенький лед с промоинами не для его веса и начал перелаз верхом через скалу. Мы с Николаем Петровичем осторожно продвигаемся вдоль скалы по реке. Лед не сплошной, наплывами, кое-где потрескивает под лыжами. На всякий случай, если провалимся под лед, идем в некотором отдалении друг от друга. Лыжи не закреплены, все веревочки развязаны, чтобы можно было сразу высвободить ноги, рюкзак висит только на одном плече. Благополучно проходим скалу — вздох облегчения. А Лев Степанович еще застрял на верху скалы. Вид оттуда, по-видимому, великолепный, поэтому он беспрерывно щелкает фотоаппаратом и не спешит слезать.

Чуть выше скалы, которую мы только что прошли, большая промоина. Подхожу к краю и заглядываю в темную воду. Где-то глубоко-глубоко огромные глыбы камней, обломков скал. Такие ямы и омуты, что невольно пятишься от края промоины.

Метрах в тридцати от «Щек» река несколько расширяется, становиться мельче. А скалы взметнулись огромными пиками вверх! Места сказочные! Николай Петрович и Лев Степанович, с трудом спустившийся со скалы, во всех ракурсах фотографирует скалы, «Щеки», голубые наледи выше по реке и не спешат уходить.

Оторвавшись от этой оставляющей в душе изумление, красоты, идем дальше. Немного пройдя вверх, замечаем на правом берегу, метрах в десяти от воды, Лыковские щиты из прутьев для загородки реки и ловли рыбы «мордой». Шесть лет назад в летнюю пору мы здесь с Эльвирой Викторовной Мотаковой фотографировали их. Решаем в этом месте сделать привал, немного подкрепиться и отдохнуть.

Разметаем снег ногами, быстро разводим костер, кипятим чай. В резиновых сапогах на ходу было не холодно, а сейчас, несмотря на то, что по сравнению с утром уже значительно потеплело, начинают мерзнуть ноги. Приплясывая вокруг костра, отхлебываем обжигающий чай из эмалированных кружек, съедаем по ломтю хлеба с вяленным мясом, приготовленным Пролецким, и по стандарту аскорбиновой кислотой с глюкозой. Погода пасмурная, но красота кругом, не подающаяся описанию!

После 50 минут отдыха, в 12 часов 30 минут — снова в путь. При выходе с берегового снега на гладкий лед чуть было не убился Лев Степанович. Ноги его мгновенно уехали вперед и гулкий удар об лед известил округу о его приземлении, вернее — приледнении. Но он успел приподнять голову и не ударился затылком об лед. Так что, мы отделались легким испугом.

Вначале идем с лыжами за плечи по сухой голубой-голубой наледи. Метров через триста по ней начинает бежать вода. Место широкое, русло здесь расширяется метров на 70–80. И все это пространство среди гор занято наледью бело-голубой окраски. Чистота цветов необыкновенная! Чем дальше идем, тем больше воды катит поверх льда. Внизу лед тонкими пластинками рушиться под ногами, на глубине лед посильнее — не проваливается. Бредем почти по колено в воде, по изумительно голубой «дороге». Наконец, подходим к началу наледи. Сказывается, что лед по всей реке резко осел, а вода выходи снизу из большой дыры-скважины. Из нее под напором бьет вода этаким округлым столбом и растекается по льду.

Далее на пути много чистой воды, глубокие промоины во льду. Идем то на лыжах, то пешком. Несчетное число раз переходим реку вброд — надоело снимать и одевать лыжи. Веревки, плетенные Агафьей из конопли, обмерзли льдом и с трудом надеваются на сапоги. Сразу урок на будущее — не следует плотно затягивать задники на лыжных креплениях, чтобы потом не задыхаться, натягивая их на ноги в наклоне. На обратном пути это нужно учесть. Идем, идем, идем, а конца и не видно. Наконец, впереди показывается Курумчукская гора. Но как же до нее еще далеко!

Воздух значительно потеплел, в телогрейке уже жарковато. Пробую снять ее, но за нами по каньону идет непогода, надвигаются черные тучи, начинает дуть сильный ветер в спину. Приходится вновь натянуть телогрейку. Река делает поворот и ветер становиться не таким пронизывающим. Под прикрытием изгиба высокого берега и навороченных в паводках бревен, устраиваем привал. Уже три часа дня, сильно устали, а идти еще долго. Нужен передых. Вновь костер, чай, печенье, вяленая говядина, аскорбиновая кислота с глюкозой.

Через 30 минут снова в путь. Временами на снегу видна старая лыжня, которую, наверное, проделал Иван Васильевич Тропин, ушедший, по словам геологов, около месяца назад к Агафье. Но по этой лыжне мы почти не идем. Выбираем, как нам кажется, более короткий, хотя и со многими переходами вброд, путь. Похоже, что у Тропина резиновых сапог не было. Все же, как хорошо, что мы пошли не в обычной обуви, а в резиновых броднях. В одном месте я последним перебредаю реку и, подняв голову от воды, вижу, что на другом берегу мои, уже перешедшие брод, товарищи усиленно машут мне руками. Оглядываюсь и вижу, что мои черные перчатки, выпавшие из кармана телогрейки, как кораблики быстро уплывают от меня по стремительному потоку. Выскакиваю на кромку льда и бросаюсь их догонять. Хорошо, что лыжная палка с кольцом у меня в руке — перчатки быстро выкинуты на лед. Но они все промокли и дальше приходиться идти с голыми руками. Благо, что не очень холодно — 10–12 градусов мороза.

Множество раз переходим по ледяным мостикам-пермычкам над несущейся водой. Знаю, что чем дальше идем по реке, по льду, тем больше притупляется чувство опасности. Ноги, да и все существо уже как-то приспособились к природе и уже шестым чувством ощущаешь где опасно, а где можно спокойно идти по трескающемуся и ломающемуся на мелкие пластинки льду.

Все больше звериных следов, в основном заячьих. Кое-где пробегала росомаха, оставив на снегу широкий, напоминающий медвежий, отпечаток своих лап. Изредка мы пересекаем путь соболька или норки. В одном месте прямо через воду протопала косуля, ее следы четко отпечатались на прибрежном снегу. А вот следов марала в эту зиму совсем не видно. Что, все выбили браконьеры, или было голодное лето и они куда-то ушли? А может быть, здесь «поработали» волки? В одном месте на запорошенном снегом льду виден след волка, повидимому, крупныхразмеров. Впрочем, как знать, был ли это один волк или их было несколько? Опытные охотники говорят, что волки очень хорошо могут долго идти след в след и расходятся только тогда, когда нужно окружить жертву.

Начинают болеть мышцы ног и спины, рюкзак вместо 10–11 кг исходного веса, начинает тянуть в 2–3 раза больше. Вновь четко прослеживается закон: «Чем дальше идешь, тем тяжелее ноша». Но хотя и медленно, все ближе и ближе подходим к месту впадения Курумчука в Еринат. Все больше чистой воды даже на тихих плесах.

Обогнули мысок у места слияния рек и пошли вверх по Еринату. И сразу картина реки резко изменилась. Она вся подо льдом и покрыта толстым слоем снега. Значит, на Еринате нет теплых источников, а теплая вода идет из Курумчука.

Идем по уже отчетливо накатанной лыжне — близко дом. Кругом много небольших собачьих следов и других более крупных — волчьих. Хотя мы безоружны, но чувство опасности при виде волчьих следов не возникает. Вероятно, усталость все чувства притупила. Плетемся с трудом, ведь идем уже почти 10 часов. Но вот и коса Ерината, на которой мы когда-то садились с вертолетом. Сквозь прибрежный лес виден лабаз, а дальше на пригорке и крыша избы. Раздается собачий лай и на пригорок выскакивает небольшая толстенькая собачонка, черненькая с белыми лапками и грудью, светлыми пятнышками над глазами и свалившимися вперед коротенькими черными ушками. Посвистами подзываю собаку, виляет хвостом, но совсем близко не подходит — ведь мы с ней еще не знакомы.

Тут же на горке появляется фигурка Агаши, быстро спускающаяся к нам. Значит, хозяйка дома и мы не зря преодолели этот долгий путь. Здороваемся. Всех нас она, конечно, сразу узнает. Но вид у Агаши сегодня совсем не обычный. Она, вроде, и рада нашему приходу, но лицо какое-то растерянное и болезненное, а глаза смятенно-тоскливые и затравленные. Что-то случилось!

Сверху спускается и незнакомый мне мужчина с окладистой черной бородой и усами с редкой проседью. Глаза темные, цепкие, даже — пронзительные. Знакомимся — Иван Васильевич Тропин. Он подает нам руку, здороваясь поочередно со всеми. Старовер и за руку? Это уже интересно.

Спрашиваю Агашу: «Как здоровье?» А сам отмечаю нездоровый цвет лица, которое несколько отечно, особенно под глазами. Плакала? Заметна одышка. От волнения или от того, что поторопилась к нам с горы? Агаша спешит сообщить: «Болела-то, а потом совсем негодно-то получилось. Совсем негодно! Когда Иван Васильевич взял меня женой, совсем негодно стало. Разболелась совсем, два дня ни есть, ни встать не могла. Все опустилось, на двор не могла. Страшно! Уже письмо вам писать хотела, да отправить не с кем».

Да, видно, не сладко пришлось Агафье в последнее время. Но выяснить подробности сразу, прямо на тропе как-то неловко. Поэтому вспоминаем, что сегодня Международный женский день и поздравляем с этим праздником Агашу. «Спасибо! В избу-то проходите», — отвечает она.

Сняв лыжи у реки и прислонив их к березе, поднимаемся по тропке на пригорок к избе. Сейчас ровно 17 часов, значит, на весь путь у нас ушло почти 10 часов, точнее — 9 часов 40 минут. Долгонько шли, да и вымотались изрядно. С удовольствием сбрасываем рюкзаки с плеч и, с наслаждением вытянув ноги, сидим несколько минут молча, слушая первый сбивчивый рассказ Агаши. Замечаю, что в избе в окнах вставлены вторые стекла, чего раньше не было. «Чтобы лед не намерзал. В избе теплее и воды нет тогда, лед тает и водой затопляет, не вмещается на окнах, так и стены водой напоило», — поясняет Агаша. Тут же у окна в берестяном туеске растет большой перец, на нем вперемешку зеленые и красные плоды.

Агаша торопится выложить все свои новости со времени нашего последнего посещения летом 1988 года. «После вас печь переделала. Так-то ничего я была, глину таскала, веников для коз много наготовила, дрова наколола. Новосибирцы были (туристы из Новосибирска, которые бывают у Агафьи каждый год — И.П.Н.). Потом Песков с Савушкиным приехали, сено привезли, комбикорм хлебный и сенной. Были в конце августа, „Дружка“ (собаку дворняжку), четырех куриц и одного петуха привезли. Только улетели, давай я курицам-то рубить курятник. Лес-то одна пилила, затем осачивала (снимала кору), протясывала, рубила, колола (раскалывала бревно пополам). Колотое бревно. Исколола елки, пихтач, одну кедру издержала. Вдвоем с Ерофеем 50 ведер накопали, а потом-то одна (330 ведер!). Последнюю копали 23 октября (по старому летоисчислению). До второго ноября снега не было. Ведер десять осталось не докопанной, земля примерзать стала. Да и руки-то не завладели, терпнут руки, спать не могу. Потом поклонами не замогла молиться. Три недели мучалась. Потом бальзамом, рыбьим жиром натирала, редькой драной натирала руки. Нонче, слава богу, Господь сохранил — не кашляла. Встану или лягу на кровать — как закружит (голова) кругом-кругом. На пол бросало. Кружение уже пятнадцать лет назад — жилы повредила с надсады, страшно рвало, влежку лежала. Как на двор пойдешь — проход болел, кровь была. Пила пихтач, бруснику, малину. Кружение остановилось. Картошки потаскала, курятник потом утепляла, потолок засыпала (землей) — спина шибко заболела. Неделю, однако, спина болела».

«Агаша, ну зачем ты так ради этих куриц надрывалась? Можно, наверное, было попросить помочь геологов или лесников. Они бензопилой бы быстро свалили деревья и курятник срубили», — спрашиваю я. — «Бензопилой-то лес на избу валили, так шибко дурной запах долго держался. Еще когда холодно, так не так, а летом-то тепло, так шибко дурной запах (Вот осязание!). А в ей, ежели не курицы, так жить можно», — говорит Агаша о новом сооружении для куриц, срубленном в полбревна и покрытом корьем.

Действительно, у восточно-северной стороны от избы стоит солидное сооружение — курятник, очень похожий на баню, размерами 3х6 аршин (один аршин, по словам Агафьи, 4 четверти). За дверью и полотняной занавеской (для утепления) на шесте восседают четыре курицы и один чернявый петух с красным гребнем. «Яиц-то не несут», — рассказывает Агафья. Лев Степанович подсказывает, что их нужно подкармливать рубленой хвоей. «Во чо!», — удивляется Агафья и с удовольствием показывает дальше свое расстроившееся хозяйство.

Ямка возле избы уже полностью доделана и перекрыта сверху. Агафья хранит в ней продукты. Вдруг Агафья спохватывается и мгновенно извлекает из-за пазухи так полюбившиеся ей карманные часы, подаренные когда-то Пролецким: «Время-то много, проголодались, поди, с дороги. Обедать надо!» — «Часы-то хорошо идут? Еще не испортились?» — спрашиваю я. Отвечает со смехом: «Недавно замочила их с лопотиной в воде (были в кармане, а она об этом забыла). Стали, не пошли. Так потом разобрала их и высушила. Вновь идут!» — «А тебя кто надоумил так сделать?» — «Никто ещё не доумит-то крышку вскрывать, ежели намокнут. Видала, как ране это Николай Петрович делал».

Спрашиваем разрешения у Агафьи развести костер у малюсенькой старой избушечке («хижине дяди Карпа», как называл ее В. И. Шадурский), где мы обосновались в прошлый раз. Стол, сооруженный нами недалеко от костра летом, так и стоит. Только завален толстой шапкой снега. Да и кострище тоже под белым покрывалом. Разгребаем снег, разводим костер, готовим немудреную, но сытную таежную похлебку, пахнущую дымком. Еда из картошки, тушенки и вермишели вскоре готова. Чай завариваем на травах, извлеченных из-под снега (брусничник, черничник, багульник). Иван Васильевич как хозяин активно помогает нам, и согласился с нами отужинать. «По кружечке браги-то налью?» — спрашивает он. Оказывается, что в «хижине» уже сделана «закваска». Мы отказались, а он, пропустив кружечку за едой, стал более разговорчивым.

Подбросив корму своим скотинкам, Агафья устраивается за столом рядом с нами, хотя, как всегда, есть с нами она отказывается. Зато аппетит у Ивана Васильевича отменный. Вечер пролился своей синью, костер ярко пылает, довольно тепло, на бревнах и под ногами в резиновых сапогах разостланы маральи шкуры — полный комфорт, располагающий к разговору.

Видя, что Иван Васильевич уже «причастился», Агафья, не стесняясь его присутствия, рассказывает: «Страшно матерится и пьет. Старалась запретить, так ничего (не получается) — сразу матерится. Никого не слыхала (чтобы так матерился), как этот. Из его-то чо получится неизвестно — ненадежный. Был одиннадцать лет пограничником, да десять лет кумунистом (коммунистом). Билет-то потом выбросил. Две жены имел, одна умерла, вторая от него ушла. Детей троих имеет». Иван Васильевич, посмеиваясь, слушает Агашу и ничего не возражает.

Из разговора выясняется, что прошлой весной третьего марта, когда к Агафье приезжал Иван Васильевич, с ним был разговор о «возможности женитца». На это Агаша ответила отказом. «Более с ём не видилась и не думала», — говорит Агаша и добавляет: «Ерофей после с ём говорил и Иван Васильевич 10 февраля (по старому летоисчислению) приехал. Кашлял сильно, поила его травой. Потом он смеялся: „Жениха-то опоила“.

„Иван Васильевич прилетел с Сергеем Петровичем Черепановым в перепись (Всесоюзная перепись населения). Черепанов-то листок подал, но не стал принуждать. В руки не взяла, отказалась. Зачем писать-то мне? На другой день Анисим Никонович Тропин (из Киленского) прилетел с Трифилием Панфиловичем Орловым — он моложе более десяти лет тяти. Вывозить меня хотели (собирались забрать Агафью жить в Киленское). Но я не согласилась. Анисим кашлял, чихал. Я тоже начала чихать, голова болела. В нос эритромициновую мазь пускала. Иван Васильевич Анисиму сказал, что в жены меня желает взять. Анисим ему-то говорит: „Ты че, Иван Васильевич, мой сродный племянничек?! Не годно-то так! Родня-то в родню — совсем негодно!“ Анисим две ночи ночевали и ушли до свету на Каир пешком. Иван Васильевич проводил Анисима и вернулся. А он по то и приехал — женитца. Никого не послушал. Федор Иванович Самойлов (он живет сейчас в Верх-Таштыпе, рос и жил вместе с Карпом Иосифовичем на „Тишах“) ему сказал (перед поездкой Ивана Васильевича к Агафье): „Ответственность на душу большую берешь!“ Потом правил меня — раздел до гола и натирал „Бом-бенге“ (мазь). Одну ночь открутилась, а более уже ничего не могла. Тогда уж отдалась. И потом болеть и болеть — более месяца. Хотела его выгнать, так он сказал: „Грех будет!“. Да и веру обещал принять. Он-то чем меня взял? Сказал, ежели я выгоню его, так грех мне великий будет. Взял меня в жены. После того-то дела сердце-то как встрепенулось, сильными ударами в разные стороны. Ст-раш-ноо! Вся подернулась, начала засыпать, пробудилась и не спать и не спать совсем. Как только совсем коснулся, так „на улицу стало“ совсем, совсем на „улицу“ не стала ходить. Три дня пила слабительную траву, через 11 дней пронесло. Мучалась! Схватило, скололо все. Не стало мочи совсем — по капельке. Понудит вроде, пойду — нету! Мочь совсем стала. Пила лист толокнянки, Игорем Павловичем-то лани оставленной, подъемную траву, сама себя правила. Неделю и нету, и нету (мочи)! Жажда во рту, все высыхать стало. Все опустилось и заболело, началось за сердце браться. У маменьки после того, как катомки потаскает, было то же самое. Мочевой пузырь и нутреню кишку правят. Лечиться-то от этого не знала чем. Письмо хотела писать Игорю Павловичу, да отправить не с кем. На улицу купаться на солнце-то пошла. Не полегчало. Два дня как чуть полегче стало. Я-то опасалась с ём, а ему ……все надо, …… этот-то неотступный. Вринет меня в неизбежную погибель, обречет на вечную печаль! ………….. Совсем негодно! ………. Николай Алексеевич (Линков) сказал: „Была девица, а будешь блудница, если будешь с ….. женитца“. С ём-то, с Иваном Васильевичем, так и получилось. Ст-раш-ноо! Маралуху волки завалили, вот и меня так же! Теперь иноческий чин нужно получать, иначе жить не могу“, — говорит Агафья. (По понятным причинам некоторые детали, не предназначенные для широкого круга людей, в Агафьином рассказе я опускаю — И.П.Н.)

Замечаю, что у Агаши сейчас уже не одна косичка, а две, как у замужней женщины, и она все время, даже по дому ходит в платке — женщине не положено ходить с открытой головой.

А Агаша неспешно продолжает свой рассказ: „В январе Иван Васильевич попросил Сергея Петровича вывозить меня. „Вот прилетят на свадьбу-то к нам!“ — сказал Иван Васильевич. Самогон на свадьбу готовил, да Сергей Петрович сам привозил спирт. Свадьбу хотели справить в Абазе. Я-то на вывоз не согласилась. Сказала: „Если выезжать в мир, то на голод себя пущу (на голодную смерть)“ Тогда Сергей Петрович и не стал вывозить. Отступился. Я-то никуда выезжать не хотела. Как на ихнее слово промолчишь, так, считают, согласилась (это в ответ на реплику Ивана Васильевича, что вначале сама согласна была). Все одно, где смерть принять. Когда мама умерла, перед иконой поручила нас Богу. Сказала заповедь: „Где меня Господь возьмет, там вам жить!“ Ст-ра-ашно заповедь мамы-то нарушить! Богу нас поручила!“ Это был ответ на мой вопрос: „Агаша, скоро геологи совсем уйдут из этих мест. Как будешь тут без них? Выйдешь ли в мир? Переедешь ли в Абазу или Таштып?“ И далее для большей убедительности Агаша добавила: „Тятю-то тоже спрашивала о выезде в мир. „Неохота совсем-то в мир“, — ответил. Последнее слово сказал: „Человек бы добрый нашелся жить на месте“. Насчет выезда никакого (разрешения) не дал. „Еще Ерофей толи трекнется к тебе?“ — говорил тятя. Боялся этого. А вот с другой стороны (с Иваном Васильевичем) получилось“ „Как я тобой дорожил, теперь разлука!“ — сказал тятя в конце».

Агаша задумалась, глядя на прыгающие языки пламени костра. Лев Степанович выводит ее из задумчивости: «Я уже в Москве от геологов слышал, что ты замуж вышла, да не верил». «Добрые вести не лежат на месте», — быстро откликнулась Агафья. Конечно, она при этом смеется, а затем серьезно, с внутренней убежденностью, добавляет: «Одна-то лучше жила, чем эдак. Хоть по духовной жизни было спокойно. Иисусову молитву сотворю, да примусь за дело».

Сметливый и аналитический ум Агафьи пытается найти причину и как-то объяснить все с ней происшедшее. В этой связи она вспоминает, что однажды один из бывающих на Еринате товарищей «подпросил» ее, чтобы она написала Линковым письмо с просьбой больше к ней не приезжать. Отказать Агафья по своей деликатности не могла и написала это письмо, о чем сейчас сильно жалеет. «Линковы пусть приезжают. (Просивший писать письмо) пихнул на грехи! Каково натворили!?» — говорит Агаша, имея в виду, что при Линковых Иван Васильевич бы не посмел «взять в жены». «С ём-то не надо о них (Линковых) говорить. Главное, чтобы в конторе Сергей Петрович пропустил их, а здесь-то он (Иван Васильевич) выгнать их не сможет», — говорит Агафья (пока Иван Васильевич отлучился по каким-то своим делам) и просит переслать Линковым ее письмо-приглашение.

Хотя на улице небольшой морозец, но постепенно, сидя без движения, подмерзаем. Опасаемся и за Агафью, которой при ее сегодняшних болезнях простывать никак нельзя. Поэтому, забросав костер снегом, переходим в тепло натопленную избу. При свете свечи жутковато слушать рассказ Агафьи о волках, рыскающих в ближайшей округе. Поведала Агаша и об истории с волком «Найдой», приходившим прямо к избе, дружившим с собакой и евшим с ней из одной миски.

«Вечером Дружок кинулся за поленницу — хав, хав, — но не знаю, за кем. Утром в окошко увидела серую собаку с опущенным хвостом. Думала, кто идет, собака вперед прибежала. Вышла из избы, сумление взяло. Нет, не собака — волк! Выстрелила. Отскочил и стоит. Ведром брякать — сел повыше ямки (с картошкой), глядит. День прошел. Ночью Дружок: „Тяф-тяф!“ Утром в пихтаче (волк) копат, вышел на пашню. Ничего уж не стала (делать). Средь дня опять выходит из пихтача. Выстрелила. Не уходит. Топором об ведро брякала. Ушел к могиле-то тятиной. Вечером пришел. Дружок как стрела мелькнул, схватился, заверещали, да и на реку. Позвала Дружка. Вечером он снова пришел. Гляжу, козлят может порезать. Зарядила оружие. Темно — не видно. Выстрелила. Отскочил метра на два и стоит. Давай хлеба и картошки кидать. Ночью перед светом Дружок схватился с ём. На другой день села обедать — Дружок прямо на огороде схватился с ём. Сама-то боюсь. Дружок прибежал, затем давай кругами, кругами искать его. К вечеру хотела застрелить его — Дружок с серым волком идут на пару. Дружок за ноги ухватил волка, а он ничего, мох грызет. Стрелять не стала, подумала, что волк не такой-то, думала собака. По утрам спит под кедёркой, недалеко от коз. Стала кормить его. Он приходить начал. С Дружком по ограде вместе ходят. Гаркала: собачка, собачка! Придет — поест. Но с рук не брал, с миски Дружка ел. Ближе 5–7 метров не подходил.

Ерофей как раз пришел. Днем-то увидал его. Решил — собака! Назвал „Найдой“ и я так звать начала. Два раза в день кормила. На несколько дней пропадал, потом никуда не отходил. За маралухой потом уходил. В три часа ночи услыхала — скотина (маралуха) ревет всякими разными голосами. Ст-раш-но ревела! Тогда Дружок стал уходить, скотину-то нарушенную жрать. Шерсть клочек принес. Тогда поняла, что маралуху порушили. С таким-то волком негоже рядом жить. Капканы ставила, однажды попадался, но вырвался. Потом уж Иван Васильевич застрелил его, шкура висит возле избушечки».

Вот такую интересную и необычную историю поведала нам Агафья. Конечно, многое в поведении этого волка «Найды» не укладывается в привычные рамки, и мы просим высказаться по поводу старого матерого таежного охотника Ивана Васильевича Тропина. Он охотно вступает в разговор. «Ерофей (Седов) в Абазе сказал мне, что у него у Агафьи собака растет. Приехал посмотрел след. Не собачий — волчий! Потом нашел на половину изглоданную маралиху. Видел следы еще трех волков. Драли они её вместе. Маралиха крупная была — по второму году. Потом „Найда“ стала снова приходить к дому, но боялась меня, пряталась. Поставил капканы — те волки сразу ушли от дому. А этот волк не ушел, все время рядом был. Пристрелил. Оказался волк самец молодой. Интересно, что он не трогал коз и дружил с собакой, ел объедки из-под Дружка. Загоняли волки еще одного зверя, но найти я не смог, в Еринатскую гору ушли. „Найда“ очень хорошо понимала голос Агафьи. Я пытался подделаться под голос Агафьи, но ко мне не подходил. Понимал!»

«Иван Васильевич! А как можно объяснить такое необычное поведение волка? Его дружбу с собакой? То, что он не тронул коз?» — спрашиваем мы. — «Не знаю! Не встречал подобного. А коз „своих“ он бы все равно зарезал, когда жрать стало бы нечего. Козы для Агафьи одна маята, да приманка для зверя. Шерсть она не использует. Мясо — так легче привезти свежее, даже еще не ободранную козу. Гробиться только на этих коз!» — в запальчивости закончил Тропин.

Беседа наша затянулась до полуночи. Агаша изголодалась по общению и выкладывает все свои очень невеселые новости, вначале серьезно и с напряженным лицом, потом она постепенно оттаивает и временами даже появляется чувство юмора. Это уже лучше! Значит, есть надежда, что она выйдет из тяжелого психологического стресса. А пока нужно поправлять и ее физическое состояние. Дал Агаше нитроксолин, т. к. у нее явно есть явления дефлорационного цистита и пиелонефрита. Для устранения дисфункции желудочно-кишечного тракта пригодился фистал. Агаша перекрестилась и уже без долгих раздумий, как раньше, приняла таблетки. Убедившись, что необычных реакций на эти лекарства у Агаши не возникло, засыпаю под мерный звук Агафьиных молитв.

Перед сном Иван Васильевич позвал Агашу к себе на гобчик (лавка) у печки, где раньше спал Карп Иосифович, а сейчас на правах хозяина — он. Она покорно пошла, но сильно боялась, как она потом призналась, чтобы еще «не коснулся». Ночью лаяла собака. Наверное, серые разбойники рыскают не так далеко.

9 марта. Утро начинается как обычно. Агаша молится, временами прерывая молитву на хлопоты по хозяйству. У Ивана Васильевича, вероятно, потребности в молитвах нет. Во всяком случае, я что-то не заметил, чтобы он молился. Мы нехотя разминаем натруженные вчера мышцы и кости.

Утром было 10 градусов мороза, к 15 часам потеплело до 4-х градусов тепла. Сначала переменная облачность, потом все больше голубого неба. Солнце яркое, снег белый-белый сверкает. С крыши легкая капель. На наших резиновых сапогах тает снег. Солнышко припекает лицо, с удовольствием и блаженством подставляю его по-весеннему теплым лучам.

После завтрака занялись делом. Валим по указанию Агаши деревья, которые затеняют «ограду», пилим дрова. Прибили термометр на избу, обучили Агашу, как надо определять градусы тепла и холода. Для надежности, чтобы она не спутала, у верха термометра надписали на стене «Тепло», внизу — «холод». Она быстро все сообразила и четко сказала, сколько градусов сейчас на термометре.

Как и в каждый приезд, разбираем с Агашей привезенные медикаменты, бинты, мази. Поясняю и записываю в специальную тетрадку, заведенную Агафьей, какие лекарства и когда принимать. Провел медицинский осмотр Агафьи и Тропина. Вид у Агафьи сегодня получше, она успокоилась и повеселела. Сразу же сообщила, что после таблеток чувствует себя «получше», а расстройства желудочно-кишечного тракта и мочеиспускания почти исчезли. Артериальное давление у Агафьи, как раньше, нормальное — 120/70 мм рт. ст., а вот пульс частит — 90 ударов в минуту. Сама Агаша отмечает, что «сердце бьется». Тоны сердца ясные, чистые, шумов нет. В легких каких-либо изменений не найдено.

У Ивана Васильевича артериальное давление 155/100 мм рт. ст., пульс ритмичный 56 ударов в минуту. Выслушивается грубый систолический шум на аорте и митральном клапане. В легких дыхание везикулярное, несколько ослабленное справа под лопаткой, там же небольшое количество застойных хрипов. Других признаков декомпенсации кровообращения, несмотря на наличие порока сердца, не определяется. В беседе выясняется, что впервые порок сердца у Ивана Васильевича был обнаружен еще в возрасте 15 лет. Но с этим пороком он исходил всю тайгу, служил в погранвойсках, переносил огромные физические нагрузки и никогда на сердце не жаловался. Подтверждение тому, что и сейчас, в возрасте 64 лет, он хорошо переносит нагрузки, мы получили в этот же день. По каким-то своим нуждам он сходил на лыжах за 4 часа (!) в старую избу на горной речке Сок-су и вернулся назад. Нам когда-то на это потребовалось около 10 часов, правда, летом и пешком. По возвращении пульс у него был 120 ударов в минуту. После короткого отдыха он спокойно занялся другими делами по хозяйству. Вот что значат условия жизни и постоянная тренированность!

Пока Иван Васильевич ходил на старую избу, Агаша вновь рассказывала нам все недавние перипетии своей жизни, вспоминала о прошлом. Она высказывает тревогу о «зачатии». Как всегда она по-детски непосредственна и откровенна, излагает все «открытым текстом». «В эти дни должно прийти, так нет. Не знаю, ежели из-за болезни или что страшное приключилось. Очень страшно! Ежели зачатие будет, так голодом преставлюсь (умру), да и только. Ежели тятя живой-то был, такого бы не случилось. Он не допустил бы такого никогда! Он говорил, что года-то твои большие, ежели зачатие будет — не разродишься». Понятно, что возможная беременность и роды могут быть осложненными и тяжелыми, не исключено, что если уж это случится, то на голод идти не надо, а вот поближе к людям переселиться нужно, т. к. необходимо наблюдение и помощь врачей. Обсуждаем возможные варианты переселения с Ерината. Однако ничего определенного по этому поводу Агафья не сказала, и что у нее в голове, так и осталось не ясно.

Рассказывая о Иване Васильевиче, Агаша не называет своего мужа по имени, а говорит «он». «Сила-то в нем большая. Берет меня на руки и переносит с моей лежанки к себе», — рассказывает Агаша. «Его не поймешь: то ли шутит, то ли от правды. Может и обмануть, а то начнет материться». В этом безликом «он» чувствуется отчуждение.

Спрашиваем: «Агаша! А может, на Ивана Васильевича заявить в милицию?» — «Это-то уже зачем? Приезжать он все равно приедет. Летом-то он будет работать на Каире». — «Значит, ты не хочешь, чтобы его наказали?» — уточняем мы. «Это-то уж лучше не делать. Это-то негодно! Милиция только дознается, сразу возьмутся. Лучше промолчать с милицией-то. Во чо!» В этом вся добрая душа Агаши, готовая все простить.

«Агаша! Кто страшней — зверь или человек?» — «Вот это-то грех (имеется в виду — с Иваном Васильевичем), так страшнее!» — отвечает Агаша, а сама смеется. — «Агаша! А какая у тебя будет теперь фамилия? Лыкова или Тропина?» — «Никого не знаю. Не знаю теперь, как будет» — грустно-серьезно говорит Агафья и сразу, переходя на юмор, со смехом добавляет: «Пусть он теперь будет Лыковым!».

Каждый раз, когда Агафья рассказывает о своем прошлом, выявляются интересные подробности и детали. Некоторые из них говорят о наблюдательности и образности мышления Агафьи. Например, говоря о неприятностях, доставляемых им медведями, Агаша замечает: «Медведя иголками хотели порушить (подбрасывали приманку с иголками внутри). Не порушили! Только худой стал. По тропе-то идет — землю не продавливает. Легкий!».

Выясняется также, что Агафья плохо переносит шум. Она говорит, что от шума в дизельной у геологов, и в самолете при поездке в Киленское, у нее болела голова.

Со смехом и юмором Агаша рассказывает о приезжавшей к ней с Сергеем Петровичем Черепановым женщине из Москвы, которая раньше высылала ей посылки с мукой и прочим содержимым, и которая собиралась переселиться на Еринат. «В письмах все спрашивала, какая нужна мебель. Приехала, походила кругом и все охала: „Как живешь, как живешь?“ А о мебели больше не поминала. Не осталась, улетела с Сергеем Петровичем. Странная такая», — повествует Агаша.

Вечерние наши «заседания» вновь идут у ярко пылающего костра. Все, в том числе и Иван Васильевич, активно участвуют в разговоре. Идет разговор заинтересованных людей, довольных взаимным общением. Иван Васильевич, слушая подробные рассказы Агафьи с перечислением имен, дат, событий своей, родственников и знакомых жизни (в том числе и его — Ивана Васильевича жизни), с удивлением и восхищением говорит: «У Агафьи память жуткая. Я такой еще не видел. Все помнит наизусть!» Спрашиваю у Агафьи, что ей известно о нашем первом проводнике Николае, который привел нас к Лыковым в 1980 году. «А это Николай-то Георгиевич Сычев? (цепкая память Агафьи вновь четко сработала). Его-то слыху не стало, ничего о ём не знаем».

От Ивана Васильевича узнаем о зверях, обитающих в этих местах, о том как различить их следы на снегу, о их повадках, методах ловли и охоты, о многих других интересных подробностях таежной жизни. Неожиданно узнаем и простой рецепт приготовления самогона на костре. Сначала делают «закваску» из пшеницы или ржи и сахара. Это стоит несколько дней в тепле. Затем ведро с данным содержимым ставят на костер. Предварительно в ведро устанавливают большую миску и сверху на нее большую кастрюлю со льдом, так, чтобы она перекрыла выход из ведра. На костре жидкость испаряется, конденсируется на холодном дне кастрюли и падает каплями в миску. Вскоре чистейший первач готов. Просто и эффективно! По словам Ивана Васильевича, за час можно получить две кружки дьявольского зелья.

10 марта. В пять часов утра Иван Васильевич позвал Агафью к себе. Она очень не хотела, всячески отговаривалась, но он был настойчив. Встал, подошел к Агафье и заставил перейти к нему. Агаша выговаривала ему: «Просила тебя жить как брат и сестра, а ты принудил. Страх, что получилось!» Став невольным свидетелем, я с самого начала слышал их разговор. Первым его начал Иван Васильевич, позвал Агашу к себе, а когда она упрекала его, то он спокойно заявил: «Ты же первая со мной заговорила. Сама звала!». Рассердившись на домогания Ивана Васильевича, Агафья твердо говорит ему: «Езжай с письмом к Максимиле (в монастырь на Енисее). Вот тебе мой приказ!» Твердый «лыковский» характер сказывается. Агафья уповает на то, что Матушка Максимила может к ней приехать, ввести ее в монашеский чин и изменить ее жизнь в лучшую сторону. Агафья говорит: «Когда накрываются (входят в чин) — единому Богу нарекутся». Это надо понимать так, что, приняв иноческий чин, можно от всего мирского отказаться, отречься от всей родни, мужа можно не слушаться, т. к. он теряет право повелевать женой.

Утро тихое, солнечное. Сверкают в белом безмолвии снежные вершины! Семь градусов мороза. Постепенно небо затягивается, день блекнет. По летоисчислению Агафьи идет 7497 год.

Иван Васильевич после завтрака ушел проверять расставленные капканы и посмотреть, где находятся волки. Дружок с охотником не пошел. Зачем идти, если у избушки еще валяются остатки мяса задранной маралухи, а бока распухли от жира. Да, видно, в этой дворняжке и не заложены охотничьи инстинкты сибирских лаек.

Мы беседуем с Агашей. Она рассказывает нам, как по Уставу и Святкам определять числа и дни недели. Лев Степанович, пытаясь понять летоисчисление, просит Агашу подробно рассказать об этом и даже включает запись на магнитофон. Но Агаша смеется: «Тут надо грамотному быть! Так ничего не понять. Ничего тут не записать (на пленку). Ничего тут не поймете!» — мягко подтрунивает она над нами.

Лев Степанович учит Агафью читать «Слово о полку Игореве», обращает ее внимание, где и как нужно делать паузы. Агаша начинает читать и точно-точно все воспроизводит, а паузы и интервалы у нее получаются еще точнее, чем у Льва Степановича. Явно ощущается тонкий музыкальный слух у таежной отшельницы. Записав на пленку чтение Агафьи, Лев Степанович включил магнитофон на воспроизведение. Агаша слушала, слушала да затем рассмеялась прикрывая рот платком. Спрашиваем: «Узнаешь?» Ничего не отвечает, только застенчиво смеется, хотя по глазам видно, что узнала свой голос. Лев Степанович хотел подарить Агафье привезенное «Слово», но она отказалась: «Нам-то это не надо». Тогда по предложению нашего писателя, Агафья подписала мне эту книгу: «Игорю Павловичу Назарову дватсать четвертаго февраля от Адама лета 7497 писала Агафия Карповна Лыкова на Еринате».

На дворе залаял Дружок, я вышел из избы. Никого не видно, ни людей, ни волков. Но козы ведут себя очень настороженно, беспокоятся, хотя кругом самая мирная обстановка. Тишина, только изредка слышны тоненькие голоса птичек. Яркий снег, солнышко, из трубы хижины вьется синий дым. Совсем близко с севера-востока слышно периодическое карканье вороны. Вдалеке ей вторит еще одна ворона. Где-то на другой стороне реки затрещала кедровка. Что их беспокоит? А вот далеко окрест разлилась барабанная дробь дятла, как звук там-тама в африканских джунглях. Далеко-далеко ответил слитым перестуком дятел. Тайга живет, обитатели ее переговариваются, передают нужную им информацию. Интересно, а почему вчера за весь день не было слышно ни одного дятла? А сегодня их много. Дружок и козы продолжают настороженно смотреть вверх на пашню. «Может, марала чуют или волка. Ворон-то все над скотиной вьется!» — комментирует происходящее Агафья.

Покончив с неотложными хозяйскими хлопотами, Агаша засела писать письмо Максимиле в Енисейский монастырь. Очевидно, не очень веря в то, что Иван Васильевич доставит ее послание Максимиле, она решила написать еще одно письмо и просит переслать его Льва Степановича. Через полчаса старательной работы с красным и синим фломастером письмо готово. «Агаша! Письмо можно прочесть или в нем секреты?» — спрашиваем мы. «Секретов-то нет. Читайте!» — смеется Агаша. Письмо написано старославянскими буквами, без знаков препинания, но смысл его вполне понятен. «Господи Иисусе Христе сыне божий помилуй нас. Аминь! Письмо на Туву от Агафьи к вообще живущим с вами. Кланяюсь вам от лица и до сырой земли и желаю вам от господа Бога доброго здоровиа и душевного спасения, в жизни благополучия. Сообщаю о себе, о своей жизни. Жива пока, но в великой теперь заботе. Неутешимая скорбь. Жила с божею помощью, жила одна, вся мысль была у меня только к Богу. Но теперь дело очень получилось, для спасения душевного великого препятствия получилось. День и ношь в великой печали живу и о вас каждый день споминаю. Господь привев, чтобы получить от вас йиноческий чин. Прошу вашего прощения. Простите меня многогрешную за великое прегрешение, что по великой неволи мне пришлось выйти жамуж за Ивана Васильевича Тропина матушки Евстолье родной племянник и Анисиму племянник сродной, Анисим мне зять. За Анисимом на сестры двоюродны и вот такое дело. Но и Лев Степанович, который летом был у вас, и он и теперь обо мне в великой заботе. Но еще Максимиля посылаю тебе ниский трехкратный поклон, не оставте меня Христа ради. Ко мне приехать прошу вас получить от вас иноческий чин и с вами чтобы мне дожить. Не оставте меня в этой скорби. Но ещё Максимиля, когда поедешь бери с собой, что необходимо по иноческому уставу, старчество и прочее, что нужно для вас и для меня по иночески. Пока простите меня Христа ради и вас Бог простит. Жду вас на житье».

Написав письмо Максимиле, Агаша вновь возвращается к мысли, что хорошо было бы, если бы на житье к ней приехали и Линковы. Вскоре письмо-приглашение готово и для них: «Господи Иисусу Христе сыне божий помилуй нас. Аминь! Месяца февраля 24 день. С ниским поклоном Агафия Карповна Николе Алексеевичу и супруге твоей Матрене. Кланяюсь вам по нискому поклону от лица и до сырой земли и желаю вам от господа Бога добраго здоровиа и душевного спасения в жизни и благополучия. Сообщаю о своей жизни. С вашими молитвы пока в живых, слава Богу хранима Богом и добрые люди пока грешную не забыли меня. Лев Степанович с Игорем Павловичем очень беспокоятся за меня. Были летом они у меня и вот второй раз приехали, не оставили меня в великой скорби и болезни. И впереди они будут за меня беспокоится и переживать будут за меня. И вот с ними пишу письмо со Львом Степановичем отправляю и посылаю вам по нискому поклону. Если у вас Николай Алексеевич есть желание ко мне суда приехать на житье, милости просим приезжайте скорей спешне, как только если получите мое письмо и чтобы Великим постом Господь дал вам помощи приехать к Пасхе Христовой суда ко мне и мене чтобы вас дождать благополучно. Нонче картошки у меня слава Богу много, на весну и на лето нам хватит — Господь пропитает. Но впереди, если приедете, что вам нужно взять с собой привести берите сразу, чтобы нарась приехать вам на ветолете наместо. Простите меня Христа там за одно письмо адин человек мне велел написать, что не приглашай. А пока простите меня и вас Бог простит. Жду вас на житье».

Как явствует из писем, Агафья никуда не собирается выезжать с Ерината, а напротив, приглашает людей к себе. Желая вернуть себе былую независимость, душевное равновесие и спокойствие, замолить великий грех, она решила уйти из-под опеки мужа путем принятия иноческого чина. Что-то из этого получится?

Около 12 часов дня встали на лыжи и пошли с Николаем Петровичем через Еринат верх по руслу Туйдая. Мы еще не разу там не были и, конечно, нам интересно глянуть на те места. Сразу натыкаемся на множество следов зайцев. Кое-где попадаются и волчьи. Устье реки широкое с множеством занесенных в паводок огромных и перемеленных водой и скалами деревьев. Постепенно устье начинает сужаться. Яркое солнце слепит глаза. Тепло, наверное, близко к нулю.

Вскоре натыкаемся на крупный след росомахи, идущий прямо в каньон. Через полчаса подходим к высоченным «Щекам», из которых вырывается река. Сейчас река усмирена зимними морозами, течет под прикрытием белого покрывала. Углубляемся в каменный каньон. Дальше ширина его всего 15–30 метров. Скалы отвесно стоят близко-близко, а вверх уходят на десятки и даже сотни метров. Каменный коридор идет с поворотами, с наклонами, с нависающими над тобой огромными горными глыбами. Кое-где в скале вода выдолбила темные, таинственные гроты. На отвесных скалах на малюсеньких прилавочках, уцепившись красными корнями, обнимая камни, растут кедры. Местами на отвесах замечаем буро-зеленые резные листья каменного зверобоя.

Идем дальше по огромному следу росомахи, такому большому, что временами кажется, что это медвежий. Река пробила горы не по прямой, а с многочисленными поворотами. Кажется, что за очередным поворотом откроется еще что-то более таинственное или прямо на нас, мягко пружиня по снегу, выйдет огромная полосатая кошечка.

Горы все выше, а просвет все уже — метров 8–10. Каменный мешок, а ты — малюсенькая точка на его дне. Под ногами река, укрытая толстым льдом. Временами ее чуть слышно, она еле журчит. А иногда на камнях и быстринах тонкий лед, и тогда она несется со скоростью и звуком курьерского поезда. Представляю, что здесь делается в паводок! Не хотелось бы мне попасть в этот поток. Красота вокруг немыслимая! Отвесы, водопады ледяные различных цветов и оттенков, от голубого до желтого, причудливые скалы с фигурами и ликами святых. Описать это просто невозможно. Нужно видеть! Потрясенные, часто замираем в изумлении. Здесь же надо снимать фильм, чтобы все люди могли потом ахнуть от восхищения потрясающей красотой Природы! Такой ошеломляющей, дикой красоты природы я, много исходивший по нашим чудным Саянам, что-то и не припомню. Хорошо, что у Николая Петровича фотоаппарат, и мы сможем унести с собой частицу этого неповторимого мира.

Скалы начинают снижаться, но поворот следует за поворотом, и хотя пора возвращаться, каждый раз все хочется за него заглянуть. Воздух стал теплее, снег рыхлый, просвет среди скал впереди ниже, в каньон попадает больше солнца. Пора поворачивать назад. Пройдя метров 30 назад, оглядываюсь и не вижу Николая Петровича. Куда он мог деться среди отвесных скал? Приглядевшись, замечаю едва заметную над снежной горкой шапку своего товарища. Спешу назад. Оказывается, он провалился в наметенный среди двух огромных каменных глыб снег и не может оттуда выбраться. Хорошо еще, что внизу оказался лед, а не вода. Слава богу, целы руки и ноги, вот только фотоаппараты «по уши» забиты снегом.

Идем дальше. Вновь выше горы и ближе друг к другу скалы. Воздух в ущелье становится явно холоднее, а снег — сыпучий. Через час «двери» скал распахнулись и сквозь «щеки» мы вышли в залитое солнцем широкое заснеженное устье Туй-дая. Усталые, но счастливые от увиденной красоты и потрясенные грандиозностью, открывающегося нам мира, возвращаемся в избу Агафьи.

Иван Васильевич уже вернулся с охоты — поймал в капкан соболя, видел следы двух волков и росомахи. По его словам, волки крутятся близко от избы. Вероятно, Агафье будет не просто отстоять своих коз, да и для нее самой это соседство представляет серьезную опасность. Дружок — это не защита, глупая собака. Иван Васильевич завтра с нами собирается идти на Каир, а затем в Абазу. Агафья останется одна. Это тревожно, учитывая опасное соседство.

Вечер теплый, тихий, даже в вершинах не шумит ветер. Легенький сырой снежок. Погода такая, что уходить в избу и спать не хочется. Все завтраки и ужины идут на улице у костра на столе, сооруженном нами летом. От костра уже образовался большой круг от протаявшего до земли снега. Агаша тоже «оттаяла», повеселела, физиологические отправления нормализовались. Разговоры у костра затянулись до полуночи. Узнав, что мы завтра собираемся в обратный путь. Агафья искренно огорчилась и приуныла. А затем сказала: «Игорь Павлович, лыжи-то мои возьми себе, может, еще когда-либо зимой в гости (придете). Милости просим!».

11 марта. Утро пасмурное, теплое — 6 °C мороза. Дует ветер, у гор идет небольшой снежок. Завтракаем в хижине — на улице что-то сегодня неуютно. Короткие сборы. Спускаемся к реке, надеваем лыжи. Прощаемся с Агафьей, грустно смотрящей нам вслед. Иван Васильевич идет с нами, чтобы потом съездить в тувинский монастырь к Максимиле с письмом от Агафьи. Вернее, он идет не с нами, а ушел раньше нас, чтобы проверить расставленные капканы.

В 8 часов 50 минут встали на лыжи и двинули в обратный путь. Однако пройдя метров пятьсот поняли, что дальше так идти мы не сможем. Дело в том, что вчера с Николаем Петровичем шли по талому снегу и оставили лыжи на солнце, налипший снег на солнце превратился в капельки воды, которые ночью застыли в ворсинках камуса, и сейчас лыжи совершенно не катятся. Пришлось останавливаться и разводить костер для отогревания лыж. Так уж случилось, что костер оказался рядом с тем местом, где недавно волки расправились с маралухой. Следы недавнего волчьего, да и собачьего пиршества хотя и припорошены идущим снежком, но еще отчетливо видны.

Продолжаем путь. Проходим развилку Ерината и Курумчука, поворачиваем на запад. У займища на противоположной стороне реки на снегу безлесового подножия горы множество следов волков. И тут же, как бы подтверждая их наличие, раздается протяжный вой волка из лесочка у горы. Ему вторит другой, третий. Вначале мы даже решили, что это Иван Васильевич, который собирался подождать нас возле этого займища, разыгрывает нас, подражая вою волка. Но, приглядевшись, увидели, что свежий след Ивана Васильевича тоненькой ниточкой уже далеко ушел вниз по берегу Абакана. Значит, таежник уже далеко впереди нас.

А волки все выли вслед нам. Встречный ветер все сильнее, колючий снег режет лицо. Временами метет настоящая метель, даже близкие горы просматриваются с трудом. Порывы ветра зло бросают охапки снега в лицо, залепляют очки. Приходится с усилием, навалившись грудью на встречный ветер, продвигаться вперед. Заметно холодает. Горы завьюжены. Настоящая зима и вьюга. Лыжи почти не катятся. Налипший талый снег сейчас прихватило морозцем и идем как на наждаке. А тут еще Лев Степанович об острый край льда повредил свой сапог. Хотя дырочка и небольшая, но в очередной брод в сапог проникает холодная вода. Мокрая портянка сменена на сухую. Но ведь впереди еще десятки бродов. Как идти дальше? Но — «голь на выдумки хитра». Решаем надеть на ногу Льва Степановича целлофановый мешок, чтобы портянки и носки не промокали от воды, забравшейся в прохудившийся сапог. Так он и засовывает ногу в сапог. После очередного брода в сапоге хотя и похлюпывает вода, но ее легко вылить, а нога остается сухой. Найден вполне сносный выход из чреватого последствиями положения.

У выдающийся вперед скалы, с озерцом под ней, красоту которой в прошлое лето запечатлел на киноленту наш оператор Александр Матвеевич Губарев, на снегу прочитал надпись: «Пройдена одна 4 часть пути». Очевидно, это Иван Васильевич, идущий впереди, шлет нам своеобразное послание. Снова броды. Погода несколько теплеет, прекратился снег, слабеет ветер, но его порывы еще ощутимы. Временами сквозь мрак мутно выступает солнце. За короткое время выпало довольного много снега. По глубине лыжне после впереди идущего Льва Степановича, у которого узкие лыжи, идти на наших широких камусах трудно — они режут кромку. Сворачиваем чуть в сторону, по целине идти легче.

Через некоторое время тучи разорвало и пролилось солнце. И сразу все резко изменилось кругом. Ослепительно заискрился свежий снег, как на фотобумаге проявилось множество следов волков, росомахи, соболя, горностая и других зверей, как старых — присыпанный снегом, так местами и свежих, еще совсем «теплых».

В 11 часов 45 минут вновь наталкиваемся на надпись на снегу: «Сломал одну лыжину, в 11 часов буду тихонько двигаться. Иван».

Приближаемся к «Щекам». Наледь выше их замерзла, но в середине, где был осевший лед, промыло фарватер чистой воды. В 12 часов 20 минут достигаем «Щек». Лед между ними проело — пройти невозможно. Придется перелазить по скалам. Сняв лыжи, карабкаемся по камням и вскоре мы уже за «Щеками». Отойдя от них на несколько десятков метров, переходим на правый берег Абакана и устраиваем привал у «пироги» Лыковых — старой лодки, сейчас заваленной снегом.

Костер. Чай с накопанным из-под снега брусничником. Короткий отдых. Частично откапываем пирогу от снега — нужно сфотографировать «для истории». В 13 часов 30 минут снова в путь. Осталось еще половина пути. Продолжается сильный встречный ветер, но снега уже нет. Через 200 метров надпись на снегу: «11:45». Выходит Иван Васильевич опережает нас почти на два часа. Рядом с надписью глубоко впечатанный в мокрый снег, застывший сейчас, след крупного волка. Не упускаем случая запечатлеть его на фото.

При очередном переходе реки вброд поскользнулся и чуть не улетел в поток, но удержался. Пострадали только лыжи, которые окунул в воду. Думал, что на мокрые лыжи будет налипать снег, но камус выдержал испытание.

Часах в полутора от геологов встретили лесочек в расширяющихся горах, где было множество следов всех зверей, которые есть в этих местах — маралов, кабарги, росомахи, волков, зайцев и других. Снег буквально перетасован животными. Вероятно, здесь солончак, на который они собираются. Судя по лыжным следам, в этом богатом для охоты месте нередко бывают и геологи.

Последние 2–3 км шли по чистому льду Абакана. Ветер сдул снег и русло реки превратилось в сплошную катушку. В конце пути Николай Петрович, идущий первым, вдруг сделал крюк вправо в сторону устья Каир-су, обходя остров. Мы хотя и поняли, что можно было этот остров не обходить, а пройти напрямую к аэродрому, но за компанию потопали тем же путем. Но вот аэродром, который встречает нас красным флажком, ограничивающим взлетную дорожку, и раздутым колдунчиком на шесте.

В 16 часов 35 минут мы дома, вернее — в доме геологов. Выходит, правду говорят, что дорога домой короче. Несмотря на сильный встречный ветер, в этот раз путь пройден быстрее — за 7 часов 45 минут. А наш хозяин здешних мест, «муж» Агафьи Иван Васильевич уже давно моется в бане. А я-то думал, что как истинный таежник, он нас в пути не бросит, а, может, где-нибудь и заранее разожжет костер, и напоит умаянных городских путников горячим чаем. Но не тут-то было! И не подумал!

Подтапливаем в бане печь, накачиваем воду и идем париться. Уставшее тело, особенно плечи, болит и ноет. И баня сейчас — это блаженство! Вечер проходит в разговорах и в спорах со старшим мастером Владимиром Николаевичем о Лыковых и отношении к ним разных людей.

12 марта. Утро, теплое, идет легкий снег, горы закрыты снежной дымкой, видны только ближайшие. Ждем самолет и коротаем время в разговорах. Повариха Валентина Михайловна, узнав о «замужестве» Агафьи, сказала: «Убил он (ее). Да как можно! Такую женщину! Как она бедовала — рассказывала нам. Он пил (водку) всегда, уезжал туда и там варил брагу. Зверь! Мы-то его боялись». Замуриев Владимир Николаевич четкого мнения не высказал, но отметил: «Жила она так, пусть бы и жила».

Вскоре к нам подошел Иван Васильевич и поведал некоторые факты своей жизни. В 11 лет он стал сиротой — умер отец. Образование у него три класса. Жил на «Центральном». В августе 1943 года взят проводником к пограничникам, а в декабре этого же года призван в армию и служил в погранзаставе в Усинске. Искал дезертиров, уклоняющихся от участия в Великой Отечественной войне, по тайге. После службы в армии в 1951 году вернулся домой в Усть-Матур. Работал в сельпромхозе кассиром, завхозом, начальником на «Оде». Туда он уехал в 1953 году и проработал продавцом пять лет. В 1958 году стал завхозом Одинского лесопунктного участка, а затем председателем объединенного комитета. В 1961 году ушел в заготконтору в Верхнем Матуре (леспромхоз), затем работал 19 лет в Таштыпском лесхозе. В 1983 году работал в психиатрической больнице санитаром, а с 1985 года ушел на пенсию. Однако не отдыхал, а поступил в ГРП (геолого-разведовательная партия) и был лодочником на Волковсом участке и на речке Быстрой.

От Ивана Васильевича мы выслушали и немало «оправдательных» рассуждений об их отношениях с Агафьей. Говорит, что Агафья высказывала Ерофею мысль, что она не против Ивана Васильевича и могла бы с ним жить. Об этом Ерофей говорил, когда они с ним встречались в январе этого года. Якобы и завскладом Волковского участка Александра Наумовна также говорила об этом Ивану Васильевичу, после того, как прочла письмо, написанное Агафьей Анисиму, и советовала ему жениться на Агафье. В январе 24 числа Иван Васильевич с Черепановым (начальник ГРП) пришел к Агафье, а 25-го прилетели на вертолете Анисим с Орловым (его свояк). Агафья была здорова. Потом они все вместе ушли на Каир, а когда Иван Васильевич вернулся, она уже болела. Жаловалась на боли в спине, шее, животе и руках, не кашляла. Иван Васильевич «правил» ее: масло на живот, массаж, «пуп ставил на место», массажировал руки, ноги, поясницу. «Отпустило» дней через пять.

«Агфья предлагала мне вначале жить как брат с сестрой. Но я не согласился и сразу сказал, что там (на Еринате) жить постоянно не собираюсь. В прошлом году предлагал ей отвезти к монашкам в Туву. Сестра моя не советовала мне брать ее замуж: „Детей тебе принесет, когда растить будешь?“ — рассказывает Иван Васильевич. И продолжает: — После женитьбы около 15 дней она была здорова. Я уехал, вернулся 15–16 февраля, шел пешком. Агафья не могла оправляться до восьми дней, принимала листья сены. Прожили 3–4 дня — стало плохо с мочой… Если на этой неделе не будет месячных, то можно думать о зачатье…» Некоторую грубоватую откровенность Ивана Васильевича я, конечно, опускаю (И.П.Н.).

О дальнейших событиях он рассказывает так: «Когда прилетел Черепанов вывозить ее, то она отказалась. Начиталась каких-то книжек, решила, что это грех большой. Сказала: „У тебя две жены было — грех!“ — У нее политика сейчас — удержать меня и жить там, жить в пустыне, самостоятельно. Предлагал ей переехать на Кизаское зимовье, 90 км от Абазы, там только один Левка Золотаев на метеостанции живет. Есть одна свободная большая изба. Чудные огороды, пашни, богатое место на берегу Абакана. Сообщение по реке и 15 км на Оду, где лесопункт. От Оды на Матур дорога 45 км, в Матуре есть больница районная, можно даже делать операции. Можно жить и на Усть-Матуре, пустые дома, один человек живет, 18 км до Матура. Еще ближе — на Мизюголе, 8 км от Матура, одна семья живет. Но от всего отказалась», — заканчивает свой рассказ Иван Васильевич. И в сердцах добавляет: «Она считает греховным даже стирать белье мылом». При этом он почему-то не может понять, что для Агафьи это мыло, сделанное на фабрике и проданное в магазине, действительно является запретным, а значит греховным товаром.

Попутно Иван Васильевич сообщает нам, что в восьми километрах от Волковского участка вниз по Абакану есть «Черепановская дача» — щитовой домик. Там хорошие плесы, большие ямы, богатые рыбой, и зимой там прекрасный подледный лов рыбы. В домике есть печка и туда ходят рыбачить все, кто свободен от дежурства. В этих местах никогда более 42–43 градусов мороза не бывало. Сейчас, вообще, стало теплее, а летом нет той жары, нет гроз и проливных дождей.

К 10-ти часам выглянуло солнце, закапала с крыш капель. По рации узнали, что вылет откладывается до 12 часов, а потом и до 14 часов. Но и в 14 часов по рации передали, что самолета не будет, возможно будет вертолет. Потом отменили и полет вертолета: «Нет погоды!». А у нас весь день стоит отличная погода, почти все время яркое солнце, видимость идеальная. Просто не верится, что где-то может быть нелетная погода. Но что делать? Идем затапливать баню.

Однако неожиданно от каротажника Павла Рудакова поступило предложение показать нам давнее стойбище Лыковых на р. Каир-су. Встали на лыжи и в 15 часов отправились в путь. Пересекли Абакан, идем по солнечному, чудному лесу. Через 30 минут подошли к развалинам трех домов. В одном из них из середины растут березы. Окошечки малюсенькие — сажень на сажень. Дома стояли на прилавке горы, рядом протекала, молчащая теперь под снегом, речка. Оглядевшись вокруг, замечаем четвертую избу, стоявшую чуть повыше на пригорке и сохранившуюся, пожалуй, лучше других. Могил и крестов не видно, то ли время сравняло с землей, то ли засыпаны толстым слоем снега. На полянке, сейчас уже зарастающей березняком, геологи устроили солонец для маралов, и он утоптан их следами. Удобно, спрятавшись за развалины дома, подкарауливать добычу. Самый большой дом высок, в 7 окладов, 5х6 метров, был очевидно молельней. В одном месте окошечко в доме забито толстым бревнышком, вынимаем его, под ним клочок старой газеты, распадающейся в руках. Удается прочесть: «….айтесь…. Пролетарии всех стран соединяйтесь». Название газеты: «…ЗДА» (Звезда?). Замечаем карандашные записи на стенах избы. Пытаемся их прочесть: «1946 года 3 августа. Здесь ночевали живые люди бродяги из заповедника и Москвы. Загорин, Молоков — наблюдатели Лебединова (очевидно, имеется ввиду прииск Лебедь — И.П.Н.) — научные сотрудники». Другая запись: «Были здесь с 8.10.66 г. по 1.1.-67 г. охотники Алтайского краевого государственного говобл. (?). Отремонтировали избушку знаменитого Лыкова. Тудуев И. И., Авошев М. С., Авошев Т. В., Тудашев А. И., Кучуков Д. И., Росслаев А. С., проводник — Молоков». А вот даже стихи: «Я посетил сей уголок прелестный, приют разбойников, бродяг, бандитов, картографов, охотников, туристов и восхищаюсь красотою здешних мест. Лишь без штанов, обуток возвращаюсь». Еще несколько надписей трудно различимых, можно прочесть лишь отдельные слова: «…4 года… 7 лет… остается… на доске прямо… скучно… и др.». По возвращении в поселок спрашиваем у Ивана Васильевича, знает ли он кого-то из указанных в записях на стенах. Он сказал, что Молоков жил на Мрасе, остальные алтайцы или шорцы — ходили сюда «воровать».

Пока мы ходили по Каир-су, наша затопленная баня погасла. Но мы не сдались, солярка помогла быстро разжечь печь, и к сумеркам мы уже охали на полку, хлеща себя пихтовыми вениками, собранными на тропе из Каира. Распаренные и разморенные, вываливаемся из бани. Встречают нас яркие звезды и нарождающийся лодочкой месяц. Морозный таежный воздух вливается в разгоряченные легкие, а в голове удивительно светлеет.

13 марта. Спал плохо с каким-то устрашающими сновидениями, бегством через лабиринты и прочей чепухой. Утро темное, медленно разгорающееся. Тепло, около 5 градусов мороза. Сплошная облачность, тихо. По рации передали, что в Таштыпе прогноз плохой: ветер, облачность, горы «закрыты». До 11 часов вылет не состоится.

От нечего делать смотрим телевизор. Потом по тестам определяем «состояние стресс». У меня набралось более 80 очков, заключение: «Требуется вмешательство медицины или ваших друзей». Подсчет очков по данным Агафьи дал 58 очков: «С трудом справляется со стрессом». У Николая Петровича — «с трудом справляется…»

Геологи рассказали, что какая-то Галина Ивановна из города Пушкина выслала Агафье посылку на 40 кг (мука, одежда, белье и др.) и спрашивала, какая нужна мебель. Потом она приезжала с С. П. Черепановым и впечатление для нее было ошеломляющим. Вряд ли она вернется сюда и захочет жить с Агафьей.

Очередной выход на связь с Таштыпом неутешителен. «Добро» на вылет откладывается до 12 часов 30 минут, а затем до 14 часов. В конце концов, сообщили, что самолет совсем не придет.

Лев Степанович предложил Ивану Васильевичу, который тоже весь день мается в ожидании самолета и без конца рассказывает разные таежные байки и о своих отношениях с Лыковыми, написать «объяснительную» о своей женитьбе на Агафье. Вот что он написал: «С семьей Лыковых я познакомился в 1985 году, в декабре месяце. В первую очередь с Агафьей Карповной когда она ездила к своим в Кемеровскую область. Заезжала ко мне и с моим родственником Тропиным Анисимом Никоновичем и квартировали у меня в Абазе. Знал я по рассказам о семье Лыковых еще до 1940-х годов от Самойловых и других жителей с Тишей. Карпа Иосифовича первый раз увидел в 1987 году в июле месяце. Приплывал к ним на ихнее поселение в „Севере“ с Черепановым Сергеем Петровичем и другими. Агафья К. со мной приплывала на Каир в 1987 году. С 1987 года я с семьей Лыковых до сего времени поддерживал регулярную связь. В 1988 году Карпа Иосифовича летал хоронить. В 1989 г. в январе я залетел на Еринат к Агафье Карповне навестить ее. В январе 1989 года на Еринате охотился Седов Ерофей Сазоньевич, когда он вернулся от Агафьи, у нас с ним состоялась встреча. Он передал мне от нее Приветы. Также выразил мне ее желание войти в более близкий контакт со мной для дальнейшей жизни. Когда я прилетел на Еринат, то мы с ней нашли общий контакт согласие в дальнейшей совместной жизни, и выезде с Ерината в верх Таштып на постоянное место жительство. После чего я в феврале м-це с Каира вылетел в Абазу, договорился с Черепановым С. П. на счет вывозки вертолетом. 23 февраля Сергей Петрович пролетая с Ерышкола подсел на Еринате, чтобы забрать нас, но Агафья Карповна передумала и вылететь отказалась. Когда я прилетел в феврале месяце где-то числа 12–13, заходил к Ерофею Сазонтьевичу, сообчил ему, что мы с Агафьей Карповной выезжаем с Ерината. Он меня поздравил. 13.03–1989 г. Тропин».

Иван Васильевич из разговора с Агафьей также утверждает, что Карп Иосифович не хотел, чтобы Агафья умерла вместе с ним и не предпринимал к этому попыток (как утверждали некоторые рассказчики — И.П.Н.) «Агафья была девственницей», — ответ Ивана Васильевича на прямой вопрос Льва Степановича. Это утверждение сразу снимает досужие разговоры некоторых о том, что Карп Иосифович сожительствовал со своими дочерьми.

День пасмурный, но видимость отличная, все горы открыты. Тепло, даже подтаивает снег.

14 марта. Утром идет крупными хлопьями сплошной снег. Тихо-тихо. Природа замерла в великолепном белоснежном одеянии. Только еле уловимый шелест падающего снега.

Вылет сегодня под сомнением. Во всяком случае, он отложен до 9, а затем до 11 часов. К 11 часам погода у нас не улучшается, идет небольшой снег, потягивает ветерок, но горы почти закрыты. На связи с Таштыпом выясняется, что там погода хорошая, но по нашим условиям вылет пока невозможен. Решают, что вновь выйдут на связь в 12 часов. В последующем погода переменная, снег почти прекратился, но с гор сваливается туман, временами, освещаемый сверху солнышком. Значит, скоро возможен вылет. Быстрые сборы и идем на аэродром. В ожидании самолета готовим Агафье послание: «Агаша! Помним о тебе. Будь здорова! Черепанов, Тропин, Пролецкий, Назаров». Этот «вымпел» мы хотим сбросить Агафье с самолета и посмотреть — жива ли? Нас очень беспокоят рыскающие возле зимовья Агафьи волки.

Самолет прилетел, разгрузился и сразу разворачивается в обратный путь, пилот-наблюдатель сделать крюк и пролететь над Агафьей не соглашается, боится, что не хватит светлого времени на еще один запланированный рейс. Обещает, если время останется, то забросит вымпел на втором рейсе. В 15 часов взлет. Переменно, солнечно. Тайга внизу значительно светлее, чем на пути сюда — засыпана недавно прошедшим снегом. Белые в снегу речки Катуй и Бедуй — граница бывшего Алтайского заповедника. Какое-то озера в виде подковки или полумесяца.

Все больше облачность, все больше болтанка, все меньше видна земля. Летим как в молоке. Но вот снова просвет. Оказывается, что летим над самыми высокими заснеженными скалами, вершины округлены и закатаны снегом, ниже в углублениях и «цирках» одиночные, чахлые деревца. Иван Васильевич показывает справа речку Быструю, в устье ее перед впадением в Абакан избушка. Выше по Абакану, в шести километрах — Тиши на левом берегу по течению. А против речки Быстрой — гора со странным названием «Полдень». Дальше облака, просветы, туман, белая лента Абакана, заваленная снегом тайга. Мелькающие клочья тумана и белых туч, просветы земли придают динамизм, движение нашему полету — явственнее ощущается скорость, объемнее все окружающее. «Черное» озеро сегодня закрыто тучами. Все шире белая лента Абакана и после того, как в него справа впадает Малый Абакан, он еще больше раздается вширь и действительно становится Большим Абаканом. Через 45 минут лета Иван Васильевич показывает внизу зимовье на берегу Абакана, где живет Лев Золотаев и где, может быть, придется еще жить Агафье с Тропиным. Правда, это он так думает, а я очень даже сомневаюсь. Совсем недалеко и деревня Матур. Горы становятся все площе, мы летим все ниже. Дымка уже выше нас, а земля хорошо просматривается. Сильная болтанка, закладывает уши. Снижаемся. Видны поля, пашни, дороги, линии электропередач. Вот и Таштып. Летели сегодня быстро — всего 57 минут.

Едва приземлившись, спешим в райком партии. Посетили первого секретаря Нефедова Анатолия Константиновича. Рассказывали ему о ситуации, сложившиеся на Еринате (здоровье Агафьи, «женитьба», волки и др.). Просим взять под свою опеку Агафью.

Вечером на машине Н. П. Пролецкого побывали в Верх-Таштыпе у Федора Ивановича Самойлова, жившего когда-то с Лыковыми на Тишах. За два года, что мы его не видели, он значительно сдал, похудел, заметна отечность на руках, ночью «было плохо». Но речь остается живой и образной. Он рассказал, что в 1932 году на Тишах была организованна охотничья и рыбацкая артель «Пограничник». Начальник был Кукольников, в 37-ом его взяли (арестовали). Продукты артель доставляла на Кизас. «Лыковы жили на Тишах и назывались они Лыковские. В артель Лыковы не пошли. У Степана (брата Карпа) детей не было. Лыков Карп женился на Тишах в 1925 году, взял жену с Алтайского края. Родился Карп Иосифович в 1904 году, я — в 1906-м. Мы дониконовской веры. Был молельный дом, молились. На Тишах было 8 дворов. Лыковы не были зажиточными — одна лошадь, 2–3 коровы. Ушли на Каир они на лодках, на лошадях. Бывал у них на Каире, жили они открыто. Степан и родители умерли там. Потом организовался заповедник и им предложили выехать. Уехали на Лебедь (прииск). Осенью вернулись на Каир. Там охранники убили Евдокима, жена Аксинья потом умерла. У Евдокима было двое дочерей. Лыковы потом жили выше того места. Вырос я в Алтайском крае. Отец у меня был большевик, в 19-м году удрали на Тиши от Колчака. Лыковы жили там до нас. Работал в артели охотником и рыбаком. Был таймень, ленок, хариус, сиг, на Караколе („Черное озеро“) — селедка. Золотаев Ермила Васильевич посадил Кукольникова и меня (донес на нас) и потом был председателем (артели). Пенсию восьмой год не получаю, перевел в „Фонд мира“. Мне сейчас богатство наживать не надо, а у государства дыр много. Пенсия у меня была всего 50 рублей». Как видно, годы испытаний и лишений, многолетнее несправедливое (по доносу подлого человека) пребывание в тюрьме и ссылке не ожесточили и не озлобили этого истинного христианина. Напротив, глаза его излучают добрый свет, и он еще думает, как помочь людям из своей скромной пенсии и о «дырах государства».

Поинтересовались мы и мнением Федора Ивановича о женитьбе его родственника на Агафье. Он ответил: «Иван Васильевич вносил предложение жениться на Агафье. Думал, что он шутит. А ежели он это сделал, то он преступник, потому, что это кровная родня, это 2–3-е колено, а можно только после 8 колена». Все это было сказано в присутствии Ивана Васильевича, глядя прямо ему в глаза.

Ночуем в Абазе у Николая Петровича.

15 марта. Утро и день занимаемся проявлением пленки и печатаньем фотографий. Вернее это делает Николай Петрович, а мы только любуемся его работой. Несмотря на то, что он никогда в открытую не фотографирует Лыковых, многие его снимки просто замечательные. В его арсенале есть уже немало приемов, чтобы не травмировать Агафью при съемках. Например, он фотографирует не поднимая фотоаппарат к глазам, а с живота и умудряется «попасть в кадр». Природная доброта и деликатность Николая Петровича, стремление всегда помочь Лыковым, да и другим людям, позволяет ему «ходить в любимчиках» у Агафьи. Своим внутренним чутьем она безошибочно отличает хороших людей от плохих, и я еще ни разу не видел, чтобы она рассердилась на Николая Петровича, даже когда подозревает о фотографировании.

Днем были у Тропина И. В., хотелось посмотреть, как он живет, и куда он приглашал быть хозяйкой Агафью. Дом его стоит в некотором отдалении от остальных, на «острове». Однако недалеко аэродром и это, конечно, не понравится Агафье. Да судя по всему, она и не собирается переезжать в данный дом. Кроме нас, у Ивана Васильевича были другие гости — С. П. Черепанов и Иван Козлов из ГРП.

К вечеру посетили в Абазе Таштыпское промыслово-охотничье хозяйство. Беседовали с директором этого хозяйства Борисовским Виктором Ивановичем, парторгом Донским Леонидом Ивановичем и профоргом. Разъяснили ситуацию с Агафьей (ненадежность Ивана Васильевича и разногласия между ними, опасность существования ее рядом с волками). Виктор Иванович пояснил, что штатный охотник Седов Ерофей Сазонтьевич, участок которого рядом с Агафьей, был принят в промхоз охотником только по просьбе В. М. Пескова и Н. Н. Савушкина. А по существу он вовсе и не охотник и, конечно, один с волками не справится. В ближайшие дни обещал выслать на Еринат опытных волчатников для уничтожения стаи. Обещал он рассмотреть вопрос и об установке портативной радиостанции у Агафьи, слетать лично к ней и посмотреть, что можно еще сделать для нее (наладить обмен картошки на муку и др.). Пояснили мы и все опасности вероятной беременности Агафьи, а также инфицирования ее при контакте с людьми. Поэтому просили больных, чихающих и кашляющих охотников к ней не посылать, а в случае необходимости организовать всяческую помощь (доставить врача, эвакуировать в больницу и др.). В ответ получили заверения, что все необходимое будет сделано.

Однако, как в последующем мы убедились, все обещания Борисовского и его ближайших помощников так и останутся обещаниями, а волки как бегали вокруг Агафьи, так и бегают. Как не было рации, так ее и не будет.

16 марта. В 12 часов 30 минут пришла машина из Абакана от В. А. Голдобина и мы с Львом Степановичем, поблагодарив за гостеприимство Анну Михайловну и Николая Петровича, отправляемся из Абазы в Абакан. Дорога через перевал очень красива. Чуть-чуть подтаивает, снег начал сереть. Осинки стали светло-зелеными. По берегам ручейка на фоне белого снега ярко закраснели верхушки молоденьких ив и разлилась киноварь краснотала, а кое-где из веток вербы уже выплеснулись серебристые пушистые почки. Верхушки берез подернулись светло-коричневым цветом. Ручьи пока что еще под снежным ледяным покрывалом, накапливают силы для мощного весеннего взрыва. Грядет Весна! Что принесет она Агаше? Доброту и милосердие людей, радость человеческого участия и общения или новые несчастья, невзгоды, болезни и одиночество?!

Перед отходом поезда побывали на Абаканском телевидении. Записали передачу на 20 минут о положении на Еринате. Постарались осветить основные проблемы по помощи Агафье в настоящее время. В 18 часов 50 минут отбываем в Красноярск.

17 марта. Около 7 часов утра я дома.

30 марта. Позвонила Людмила Васильевна Растощекова с Абаканского телевидения. Сообщила, что 23 марта они летали к Агафье. Она сейчас живет одна, со здоровьем все в порядке. Через 2 дня после нашего отъезда для Агафьи отпали все опасности, связанные с беременностью. Агафья просила передать мне привет, а Сергею Петровичу Черепанову (начальнику ГРП) ее просьбу, чтобы он пропустил к ней Линковых, если они приедут.

А через некоторое время ко мне пришло письмо и от самой Агафьи. Вот что она писала: «Господи Иесусе Христе сыне Божий помилуй нас. С ниским поклоном Агафия к Игорю Павловичу и супруге твоей Тамаре и дчерям (дочерям) вашим Светлане и Валерии. Кланяюсь всем по нискому поклону и желаю вам от Господа Бога добраго здоровия и душевного спасения в жизни всякого благополучия. Посем сообщаю о себе, о своей жизни. За ваше доброе пожелание пока еще помаленьку в живых нахожусь с Божию помочю. Но здоровье вобще Тропин унес мне, вся высахла. Теперь есть нельзя стало. Если рас в день маленько за абедом поем — пить нельзя, если пить когда хочу жажда, то апеть только крушку воды выпью да картошку адну или две съем, но если ещо маленький кусосек хлеба пропустишь. Вот так теперь жизнь мне пошла, ели жива. В перед не знаю как Господь велит мне жить и как Господь поможет мне избежать етова дела, если ечо только рас сотворит (Тропин) со мной ето дело, то вообще не вынесу боле и знесет етой болезний до конца меня. На етем то может по времю как вылечивась вы ешо, но очень трудно от него етово дела избегать, каждый день сбивать меня на ето дело. Но с Божию помощю пока боле не поддаюсь ему, но выежать вобще отказавась. Никуда ни поеду, но и жить мне с ним содним очень опасно. Необходимо надо человека мне суда на житье, чтобы быв со мной человек. Но еще Игорь Павлович большой поклон тебе от меня, велика благодарность, болшое спаси Христос тебе за посещение и за лекарствы. Дай Бог вам добраго здоровия и всякого благополучия в жизни. Пока слава Богу за ваше доброе пожелание на улицу (в туалет) хожу, моче (моча) стало проходить, по сежолому (по тяжелому) редко хоть хожу, но дня чере два или когда через три хожу аправляюсь. Но и после вас два раза приходива на билье. Письма вам пишу второва апреля по старому (летоисчеслению), но атправить не знаю как они вам дойдут. Но если Игорь Павлович писмо получите от меня, толи ответ напишете или время будет в гости милости просим приежаете. Игорь Павлович, если когда поедишь, то возьми порожни канаверты и свой адрес напиши на канаверты, чтобы были у меня. Писала Агафия в второго апреля в суботу» (знаки препинания расставлены мной — И.П.Н.).

Из этого письма, полученного мною осенью, было ясно, что на момент его написания состояние здоровья Агафьи было неважным («унес Тропин», «вся высохла»). Оказывается, Иван Тропин вернулся к Агафье и «сбивает на ето дело, но с Божию помощью пока боле не поддаюсь». Агафья заявляет также, что никуда не поедет жить с ним «содним очень опасно», поэтому «надо человека мне суда на житье». Физиологические отправления ее наладились, а беременность не состоялась. К моменту получения письма я уже знал, что Ивану Тропину прокурором района запрещено бывать у Агафьи и он оттуда выбыл.

В июне 1989 года представители Красноярского краевого музея обратились ко мне с просьбой предоставить им на хранение и для организации выставки предметы быта Лыковых. 26 июня я их передал. А вскоре во временном выставочном зале, по проспекту Мира, можно было увидеть берестяную обутку, нож с деревянной ручкой с лезвием, сделанным из полотна пилы, чумашку берестяную, бродни из маральей шкуры, рукавицу из конопляной нити, рваные штаны и рубаху Саввина из конопляной ткани и сухарик из черно-серого хлеба.

Глава восьмая Житие в курятнике

Выезд в гости

В 1990 году обстоятельства не позволили мне побывать на Еринате. Но вновь туда с 10 по 16 октября слетал Л. С. Черепанов с бригадой спасателей из Абакана. Итогами этой экспедиции была установка на дежурство радиомаяка системы «Каспас-Сарсат». Теперь Агафья уже имеет возможность послать сигналы «SOS» людям, если она окажется в трудной ситуации или тяжело заболеет. Стоит Агафье дернуть за кольцо радиомаяка, и в космос, к спутникам, пойдет информация, которая будет ими принята, обработана и передана на специальные станции на земле, размещенные во многих уголках земного шара. По сигналу прилетит вертолет, и Агафье будет оказана помощь. Бригада спасателей, возглавляемая В. Жбановым, оказала Агафье и конкретную помощь: копали картофель, конопатили избу, напилили на зиму дров, закончили пристройку сеней к избе и др.

В этом же году по ходатайству Л. С. Черепанова учрежден счет в пользу Агафьи при Фонде милосердия в Абакане. Ее счет 704 502 в Жилсоцбанке г. Абакана. Создан также Опекунский совет: 662 600, г. Абакан, ул. Советская, 32, фонд милосердия для Агафьи Лыковой. В этот совет был включен и я как «личный доктор Агафьи».

За это время у Агафьи пожила около двух месяцев Дунаева Галина Ивановна из Подмосковья и Иван Александрович Шалуев из Казахстана, которые пришлись «не ко двору» и доставили нашей таежнице немало неприятностей. Они были вывезены с Ерината, одна по собственной просьбе, а другого увез сын.

Вот как об этом и других событиях своей жизни летом 1990 года написала в письме сама Агафья. Для удобства чтения привожу это письмо в моем «переводе» со старославянского с расстановкой знаков препинания.

«Господи Иесусе Христе сыне Божий помилуй нас. С ниским поклоном Агафия Карповна Лыкова. Желаю вам от Господа Бога доброво здоровия, душевного спасения, в жизни благополучия. Сообщаю о своей жизни. Пока живу благополучно, хранима Богом, Пресвятой Богородицей и Святыми угодниками Божими. Но живу нонешний год много тяжелее и труднее, но и в большой печали. Перво приехава Галина с аперацый нога (незадолго до приезда к Агафье Галина Ивановна была оперирована). Пока сколь могла с козами управлялась, поила, кормила, землю копала сколь могла. Потом низамогла, три недели вообще ничего не делала. Потом уехала. Но еще Шалуев Иван Александрович приехал с Казахстана пятнадцатого мая. Тот вобще лодарь, несчаснай засранец, помогать несколь непомагать. Приехав вопще на мою опеку, ничего не привез. Галина Ивановна привезла четыре мешка крупы. Всю ему отдала. Четыре мешка крупы привезли, дак этим живет. Хлеб пеку по три раза ему в неделю. Когда и последнее себе сварю да ему отдам. Картошка пока прошлагодняя есть, ей сама-то живу, хлеб картовной (картофельный) себе пеку, сухари сушу из картовнова хлеба. Про Ивана, приехал с двумя собаками — считай трое, и у меня сабака. Но и вот приехал пятнадцатого мая, жили двое (с Галиной Ивановной) до двадцатого июня. Двадцатого уехала Галина Ивановна, и она ево выгоняла силом, чтобы вместе уехав, но она-то не могла выгнать ево, а я ни посмева греха на себя взять — приехал ко мне жить и сразу отказать. Ни и при ней только те и речи были со мной: меня Бог послал помогать тебе, она гонит меня, ни дает мне жить. Но и думала правду говорит помогать, но а Галина-то Ивановна говорила мне, что не будет он тебе помогать и нехороший, плохой человек. Но так и есть, что впервые такого человека пришлось видеть и жить. Первые два месяца в избе у меня спал. Когда меня всяко опозорил за веру и все прочее, да как сказал мне: хороший человек должен последним делиться, а ты говорит не делишся. Но я ему поговорила: еще недоволен, четыре мешка крупы отдала тебе и я овсянку отдала тебе. Да еще сказал: убить (тебя). Тогда в маленьку избушку ево поселива. Но и так живет на готовом, дрова сколь были в большу печь заготовлены у меня все завыходили, в большу-то печь летом каждый день топить надо. Дров (заготавливать) нисколь не помогал, все надо адной дрова заготовить и козам корму собрать. Лето даже нивыносимо — дожди, туманы день и ночь, все залило. Картошка ни посвела, почти вопче заливо дождями. Козы голодни, когда и вопче ни возможно корму собрать — ревут /козы/, а етот живет, никогда коз ни накормит, дров хотя бы когда сусшев /сучьев/ собрав на истоплю, нет ни соберет. Слово никако сказать нельзя с ним. Но так терпева от пятнадцатого мая и до седьмого августа, ни говорива на счет дров, даже сырником печь топлю, сырыми сушеми, свежие кедры, староть сук. Когда уехава на Горячий ключь, они двоя остались домовничать, а этот Иван-та взяв весь прилавок /ровное место у горы/ выжек кострами. Приехава домой-то, привезли, когда к избе става исподгорки подходить сразу вижу дело ни в порядках. Если бы суха погода, сожгли бы и избу пока была я на ключе, и всю тайгу спалив бы. А кто бы тогда тушит-то некому, Галина-та швы разошлись, а етот балантрясь / лаботряс/ только сошжекчи, боле никаво ему. Дак все десить дней дожди были, заливо и тогда дров кроме полениц, да сырова лесу и нистава. После ключа даже нисколь агребать картошку ни помок. Только было четыре дня сухих, но я как скоре огрести. Адин день большу полосу огребла, едва пришла домой-то, да на ограде отляживалась. Потом едва поводу сходива, но и так руки терпнут, даже ночами спать не могу. Но вот к зиме козам корму нисколько ни будет, заливо и все. Но и вопще за всех переживаю. Если везде повсеместно така погода, сено никому ни поставить и хлеб ни убрать — сгнеет. Но когда я ето Ивану седмова августа сказава ему нипустынным делом занявся, надо летом-то дрова заготовить, да козам корму. Дак он страшно на меня разъярився. Потом утром восмова августа ругавса, ругавса всяка как толька мок, в Бога давай, потом дошов — свежу, говорит, я тебя, к бревну привежу и в реку опущу. Но я как такие речи услыишива ево, дак сколь могла бежать убежава да сысдали ему палку показава — вот тебе за такую ругань и за такие неподобные речи палку. Собравса топить, савсем с ума-та сошов. Живет на готовым, хлеб и вариво и картошка — все ему готово. Перво с Галинай и все время ругався, тебя задушить и то ни задушишь, говорит, и со мной тоже само. Про нее говорив, но и так она говорива про него со мной, что обоих он нас убьет. Я сколь видива вперво вижу такова человека, что нихорошай, да еще пока я была на ключе сказава мне напоив ее отравнаи травой. Но я теперь вопще ево сознава — нихорошой, самовольной, завидливой. Спрашивать ни спрашивает: но и так сказав мне: я тебе завидую. Через два месяца все про него сознава, а вот третий месец живу. Была бы возможность чтобы увезли его от меня, уехав бы и нету никакой возможности, да и чтобы болще он ни когда ни проник. И незнаю как Господь велит благополучно мне остаться от него. Сознания нету, могу не могу тебе, говорит, нечево делать пили дрова-та адна, козам корм таскай и коли дрова. А я ему на эти речи сказава, если эдак жить, то ставь свою избу, делай печь и хлеб пеки, и вари про себя. Он тогда мне: а ты живешь ни в своей избе-то, в чюжой. А я ему так сказава: я живу в своей избе, лично нам срублена. Лев Степанович так сказав мне: ни кому ни отдавай ету избу, даже на время и то нивелев отдавать. Вот тогда, как ему ни сдала на счет избы, тогда ругань подняв и в реку топить с бревном меня. Вот убежа от него и письмо решива написать тебе. Приехав самовольно, даже письма не было мне от него (Действительно, откуда он взялся и кто его привез к Агафье? — И.П.Н.). Но так на общее рассуждение напишу, если у меня живет, он и дрова адной пилить и колоть и с корню лес спиливать адной и протче все. Вся управа на адной состоит без помощи, дак тогда зачем он мне нужен такой человек, жить у меня и таким немилосердием содержать себя сироту болну, ни помиловать ничем, никакой помощи ни слелать. Дак Богу неугодной такой человек и добрым людям, а меня-то скоре догонит к концу, Ни какова нету покоя даже до тех пор, когда не знаю, днем солнце редко и день, что увидишь, а ночами звезды не видать. И вот третий месяц такой погоды. Как приехав Иван и все заливо, только одна неделя была без дождя-то. Но еще два случая опишу о себе, два дня была ни в хороших случаях. Пошла на реку, медведя увидава, где воду брать с протокой всередь воды. А на второй день лук полоть става, мокрец все затинува. Гряды полю с корнями чтобы вырвать. Но едак-то полова борозду в между двух гряд — прополова. Глижу у меня змия под руками-то от самой головы до хваста. Дополова тогда увидела ее голова у нок, а хвост-то чють в руки только ни взела я ей. Но когда увидева-то испугавась я ей. Толко молитву сотворива отскочив от неи, она уползла в камни. Но и каждый день етот страх мне приходит на ум. Грешна, недостойна, земля и пепел и перст какой беды. Господь избавив, сохранив, ни коснувась ана мне. Еще Господь за молитвы святых и родителей моих хранит, чтобы Богу моливась за родителей и за всех вообще».

Как видим из этого письма, пожелание Карпа Иосифовича по подселению к Агафье доброго человека, весьма трудно выполнимо и пока успеха не принесло.

В газете «Красноярский рабочий» от 12 февраля 1991 года появилось сообщение о том, что Агафья воспользовалась аварийным радиобуем. На запрос областной отдел здравоохранения Хакасии ответил: «… сообщаем, что 23.01.91 г. она осмотрена врачом-терапевтом Таштыпской ЦРБ Орловой Н. М. и врачом-анестезиологом Мурдасовым А. П. Больная предъявила жалобы на боли в поясничной области, затрудненное сгибание туловища, затрудненное передвижение. Считает себя больной около 2-х месяцев, когда впервые стала отмечать ноющие боли в пояснице. В последнее время боли в пояснице усилились. При осмотре общее состояние удовлетворительное, кожные покровы обычной окраски, пониженного питания. Со стороны внутренних органов патологии не выявлено. АД 160/100 мм рт. ст., пульс 86 уд. в мин. Положительные симптомы натяжения. После осмотра выставлен диагноз: поясничный остеохондроз. Атеросклероз коронарных сосудов и аорты. Симптоматическая гипертония. Назначено симптоматическое лечение по вышеуказанному диагнозу (втирание, обезболивающие и противовоспалительные средства). Зам. зав. облздравотделом В. П. Сундукова».

А вскоре я получил письмо из Хакасского Фонда милосердия и здоровья: «Здравствуйте Игорь Павлович! Мы побывали у Агафьи Лыковой на Еринате, а до этого 23.01.91 г. к ней летал вертолет с врачами по ее вызову через аварийный радиобуй. Об этом было написано в газете „Красноярский рабочий“ 12 февраля и 1 марта 1991 г. Беспокоимся за ее здоровье. Планируем к ней слетать после 20 марта или в начале апреля 1991 г. Если вы сможете приехать в Абакан, то приняли бы участие в полете и провели медосмотр ее состояния здоровья. Сообщите Ваше согласие. С уважением ст. инспектор Хакасского областного отделения Советского Фонда милосердия и здоровья: Николай Степанович Абдин. 14.03.91 г.»

Естественно, что я немедленно связываюсь по телефону с Н. С. Абдиным и прошу дать мне знать, когда нужно будет выезжать в Абакан и далее на Еринат. И вот назначен день вылета.

29 марта 1991 года. Первым рейсом в 6 часов 30 минут вылетаю из Красноярска в Абакан. Вскоре в аэропорту Абакана собирается и вся группа, отправляющаяся в полет на Еринат. Оказывается, что группа весьма многочисленна — 8 человек, почти все мне незнакомые. Только с руководителем этой экспедиции Николаем Николаевичем Савушкиным, начальником Хакасского лесного хозяйства, мы уже встречались ранее. Фонд представляет Николай Степанович Абдин. Не обходится и без средств массовой информации — агентство Сибинформ представляет Петр Зубков, есть еще корреспондент какой-то военной газеты, кинооператоры, молодой доктор и какие-то добрые молодцы. На мой взгляд, группа неоправданно многочисленная и может представлять для Агафьи определенную опасность в плане заноса инфекции. Однако состав сформировал и деньги за вертолет платил не я. Сам я — на правах приглашенного. Единственное, что я могу сделать — это проверить всех на наличие явных признаков инфекции и инструктировать о санитарно-профилактических правилах поведения у Агафьи.

При опросе и осмотре членов экспедиции выяснено, что все в настоящее время здоровы. Только Николай Петрович три недели назад перенес грипп. По всем канонам, он уже не представляет опасности для других, но на всякий случай беру с него слово, что он не будет близко подходить к Агафье и входить в ее избу. Кстати, в последующем, Николай Николаевич четко выполнил эти предписания.

Вскоре загружаемся в МИ-8 и в 10 часов взлетаем с аэродрома Абакана. В течение 30 минут идем вдоль автострады в степи, затем втягиваемся в горы. В степи снега нет совсем, горы покрыты им. Через 40 минут садимся на знакомое уже поле аэродрома Таштыпа.

Дополнительно на борт берем родственника Агафьи Анисима Никоновича Тропина и Николая Петровича Пролецкого, которому я сердечно рад. Просился в полет к Агафье и Иван Тропин, но, понимая, сколько горя и болезни принес он Агафье, а также ее наказ не пускать его на Еринат, мы его категорически не взяли. Кроме того, есть и решение прокурора района не допускать Ивана Тропина к Агафье. Дополнительно загрузив топоры, пилы и посуду, в 11 часов вылетаем на Еринат.

Во время полета выясняем, что 15 февраля был рейс вертолета, оплаченный конторой Н. П. Савушкина. К Агафье завезли комбикорм для коз и другое необходимое для таежницы и ее хозяйства. Н. П. Савушкин передал в вертолете Анисиму Никоновичу какую-то толстую старинную книгу, вероятно, чей-то подарок, завернутую в цветастую тряпицу. Передача книги и оживленный разговор Николая Николаевича со старовером идут под прицелом телекамер и вспышек фотоаппаратов.

А за иллюминатором вертолета уже много раз виденная мною картина зимних Саян. Весной здесь еще и не пахнет. Ручейки и речки еще подо льдом и снегом. Снега, снега! Солнце, солнце! Но даже на южных склонах снег еще и не думал стаивать. Идем необычно низко, иногда чуть не цепляя винтом за скалы. В 12 часов внизу мелькают старые избы Лыковых. Делаем над ними круг и зависаем над косой Ерината. С тревогой вглядываюсь в окрестности около избы Агафьи. Ее не видно. Жива ли? Садимся на заснеженную косу Ерината и, по пояс проваливаясь в снег, пробиваемся к берегу реки, а затем по плохо натоптанной тропке поднимаемся на пригорок к избе. Навстречу показалась сгорбленная, без обычной живости движений, фигурка Агаши. Слава Богу! Жива!

Радостная встреча. Анисим Никонович показывает Агафье подаренную книгу. Оказывается это «Праздничная книга», подарок Агафье от Лебедева, представителя старообрядческой церкви в Москве, который в предыдущее лето побывал с визитом у Агафьи. Хозяйка очень рада этой книге: «Хорошая! У меня-то такой нету», — с радостно смущенной улыбкой говорит она. Видно, что подарок пришелся ей по душе, но уж очень он дорогой (не в деньгах, конечно), и это несколько смущает ее. Как будто хочет спросить: «Чем же я могу отблагодарить?»

Все столпились возле Агафьи на пригорке у избы. Николай Николаевич спрашивает: «Агафья, что же ты нас в избу не приглашаешь?» — «Дак некуда, изба-то нетоплена, ледяная. Всю зиму не топила, на улице тепле», — отвечает таежница. Оказывается, почти всю зиму Агафья прожила в курятнике, потому что в избе после топки печи горячий воздух сквозь щели в потолке нагревал рубероид и от него исходил «газ». При этом Агафья очень плохо себя чувствовала, ее тошнило, «травилась и чувства лишалась». Это вынудило Агафью переселиться в курятник, где она отделила занавеской маленький закуток и поставила железную печурку.

Осматриваем это «жилье» Агафьи. Досчатая дверь в курятник обита маральей шкурой, стены в пол-бревна снизу отсыпаны землей и снегом. Нагнув голову, вхожу в курятник, еле втиснувшись в него. Примерно в полутора метрах от двери висит занавеска из старого одеяла, а за ней квохчут потревоженные посторонним присутствием куры. У западной стены курятника устроена лежанка Агафьи, и почти вплотную к двери и к лежанке — железная печурка. Представляю, как чувствует себя Агафья на лежанке, когда в мороз приходится часто подтапливать эту железку. На полку в бане, наверное, легче. А через час после топки в этом легоньком строении становится, конечно, холодно. Да и о каких-либо противопожарных правилах здесь не идет и речи. И если сам курятник до сих пор еще не сгорел, так это только благодаря покровительству Бога и «заговорным» молитвам. За занавеской на шестах восседает два петуха и пять куриц — соседей Агаши по проживанию-прозябанию в долгие зимние ночи. У ног вьются два котенка, а во дворике у курятника, отгороженном жердями, в возбуждении скачет тощая собачка Ветка. Но в деталях все рассматривать некогда — вертолетчики торопят, простой машины дорого стоит.

Быстро распределяемся, кто что делает. Необходимо напилить и наколоть дров, подтащить их к курятнику. Снизу от Ерината Агафья попросила принести тюки сена, заброшенные вертолетом ранее в феврале. «Коз-то кормить нечем, а мне не по силам» — говорит Агафья. Нашлись для наших мужчин и другие дела по хозяйству. Да и кинооператорам приходиться как-то изловчиться, чтобы сделать свою работу. При этом мы заранее договорились, что никакой открытой съемки и насилия над Агафьей не будет. А снимать окрестности и строения Агафя разрешает и сама. При этом естественно, что иногда операторы «ошибаются» и в объектив попадает и хозяйка окрестных мест. Основное направление нашим делам дала Агафья, а дальше распоряжается Анисим Никонович, да и наш Н. П. Пролецкий прекрасно знает, что нужно сделать для Агафьи в первую очередь.

Мы с молодым коллегой (в спешке забыл записать его имя) «отбираем» Агафью от остальных — в первую очередь нужно выяснить состояние ее здоровья на сегодняшний день и решить, что дальше предпринимать.

Устроившись на чурках во дворике у курятника, ведем беседу. На улице тепло, на градуснике 9 °C тепла, снег слегка подтаивает. Ярко светит солнце, с крыш курятника и избы падает капель. Уже с момента встречи сразу отмечаю, что лицо у Агафьи с сероватым оттенком, осунувшееся, а движения вялые. Да и рассказ Агафьи о своем житье-бытье летом 1990 года и этой зимой особого оптимизма не вызывает. Вот что рассказывала Агфья. «Все лето руки болели, а так ничего я была, ни кашля, ни чихания (не было). На Горячем ключе 11 дней была, после легче было (с руками), спина не болела. После горячего ключа приехава, живут Галина Ивановна и Иван Александрович, ничего не делают. Огребать картошку начала — тяжело стало, на ограде отлеживалась с надсады. Дров-то нету, надо хлеба (печь). Как работать стала — лес валить, дрова (пилить), огребать (картошку), от свету-то до полночи не отдохнешь. Они (Г.И и И.А) ничего не помогали. Внутри стало болеть, руки терпнут. Сенки сделала сама, картошку капать. После одышка пошла. Тысячелистник с пихтачом (пила). Рыбу — загородку унесло, летом не делала. На зиму не запасла (рыбу). Плохо чувствовала, но колоть дрова (надо). Письма написава четыре (по интонации можно было понять, что так плохо себя чувствовала, что хотелось оставить родным и близким весточку о себе). В Николин день в декабре стало невыносимо тяжесть. Есть плохо, тяжесть внутри, все тело внутри дрожит. Через 5 дней полегче стало. Ходила на верхнюю избу за кипреем. Попила — полегчало. Потом на Рождество нашла тяжесть, страшные сны с надсады. Кислую горошницу поела — мутило, понос. Побереглась, две недели дрова не колола. Поколола дрова — спину схватывает. Тогды сходила на реку „морду“ посмотреть, по воду сходила — схватила спину, не стала разгибаться. Ночь пробилась, не уснула (от боли). Дров-то нет — холодно. Две недели лежала, дудку пила. Хуже и хуже, понос, пуп ушел влево, биение-биение (сердца), заходится совсем, пуп с сердцем сошелся. Только поем, все сразу пройдет (понос). Тяжело стало, как после Тропина, моча нарушилась, спорыш (трава) пила — не пошел на пользу. По воду сходила — спину схватило. Боле на речку ходить (за водой) не смогла, прорубь бить — не разогнуться, сил-то нету, руки полбидончика (воды) не держут. Снег собирава (топила) для варева 2 месяца. После гретой воды (снеговой) плохо стало, понос, от него сильно ослабла. Грету воду от 9 января боле двух месяцев (пила). Мокрая, холод, никакого движения, ни разгибаться. Не знаю (не помню) как жила. Натирава маральим жиром, пихтовым маслом. Совсем невмоготу. Дала сигнал (включила радиобуй). Ни ходить, ни движения. Прилетели Надежда Михайловна Орлова терапевт (вот какие слова уже в обиходе!) из Таштыпа. Сердце здорово — определива. Таблетки дала — не принимала. Две недели лежала не вставая. Мазями, апизатрон, не мазалась — сама-то не могла. Пуповник, ревень пила. Пуповник пуп на место ставит. Месяц пуповником лечиться надо, но время не выдержала. Неделю ревень пила. Полегче стало. Собрала дров на неделю, сено собрала. Сил не было. Теперь слава Богу хожу. Пряма кишка не выпадала, после Горячева ключа понос был без крови. Легкие не болели, сейчас покашливать стала. Отсель (из курятника) уходит надо», — убежденно заканчивает свой невеселый рассказ Агафья.

Из дополнительных наводящих вопросов выясняется, что уже три месяца Агафья не печет хлеб, ест, впрок заготовленные сухари. Временами бывали приступы сердцебиений по типу пароксизмальной тахикардии («биение-биение, к горлу подпирает»), нарушение ритма сердца с паузами — экстрасистолы («сердце-то замирает»). Иногда были рези при мочеиспускании. Таблетки никакие не пила потому, что «матушка Максимиля запретила». Одним из возможных факторов нарушений в работе сердца можно предположить, кроме длительного приема бессолевой, без калиевой снеговой воды, неправильный режим лечения на радоновом источнике. Поэтому я попросил Агафью подробно рассказать, как она лечилась на Горячем ключе. Выяснилось, что ванны она принимала по 30 минут (!) два (!) раза в день в течение 11 суток. Даже мне, не специалисту по радоно— и бальнеотерапии было понятно, что такая методика для Агафьи совершенно не допустима. Однако, я думаю, нужно будет проконсультироваться со специалистами по приезде в Красноярск.

На вопрос о необходимости постройки у нее бани для мытья и прогревания, Агафья ответила уклончиво: «Мало дров, сердце забьется». Вероятно, пользу бани с ее болячками Агафья еще полностью не осознала, а вот необходимость дополнительно дров для ее топки она четко представляет. Не отрицая необходимости бани, она понимает, что это ляжет на нее дополнительной нагрузкой по заготовке дров.

Осмотр Агафьи пришлось делать в курятнике, там хоть и холодно, но все же не так, как на улице. Видя смущение Агафьи перед незнакомым ей молодым коллегой, осмотр провожу один. Да и войти в курятник три человека сразу не смогли бы. Учитывая, что в курятнике температура была отнюдь не комнатная, перкуссия, пальпация и аускультация идут через одежду. Только верхнюю лопатину скинула Агаша.

Выяснилось, что артериальное давление у Агафьи сегодня выше, чем обычно — 140/85 — 135/80 мм рт. ст., а пульс чаще — 86–92 удара в минуту с отдельными экстрасистолами. Кожа влажная, питание понижено. Отмечается, как и прежде, деформация мелких суставов рук и ног, некоторая болезненность в них. При пальпации позвоночника болезненность в грудном и поясничном отделах, сгибание затрудненно из-за болей, положительны симптомы натяжения. В легких дыхание прослушивается по всем легочным полям, неравномерное с участками ослабления, особенно в нижних отделах справа, слева внизу небольшое количество сухих хрипов. Тоны сердца приглушены, тахикардия до 94–96 удара в минуту, шумов не выслушивается, временами экстрасистолы. Живот мягкий, слегка болезненный по ходу сигмы. Печень и селезенка не увеличены. Язык обложен бело-коричневым налетом. Симптом Пастернацкого слабо положительный справа. Нервно-психическая сфера без особенностей. Зрение и слух не нарушены, цветоощущение нормальное.

После осмотра и расспроса стало ясно, что состояние Агафьи в настоящий момент внушает определенные опасения и оставлять ее одну опасно. От вылета в больницу на лечение Агафья сразу категорически отказалась. На предложение перебраться до лета к Анисиму Никоновичу в Киленское ответила со свойственной ей дипломатичностью: «Хозяйство-то не оставишь». Пришлось обговаривать необходимое сейчас лечение. Объяснил и записал в «поминальную» тетрадку как, когда и в какой дозировке пользоваться оставленными лекарствами (мумие, жень-шень, панангин, пентальгин, фестал, бесалол, втирания). После моего подробного рассказа о мумие и жень-шене, о их происхождении от Природы, а не с фабрики, Агафья уверенно сказала: «Это-то можно (принимать)». Расписал ей схему, как принимать эти препараты. О приеме панангина, содержащего так необходимые ей сейчас калий и магний, тоже договорились.

Поделился своими соображениями о здоровье Агафьи с Савушкиным, Абдиным, Тропиным и Пролецким. Сказал о нежелательности оставлять ее сейчас одну. Решили коллективно поговорить с Агафьей. И тут Анисим Никонович попросил оставить их в избе одних для беседы. Разговор их за закрытыми дверями шел минут десять, и неожиданно ранее отказывающаяся Агафья согласилась поехать погостить в Киленское при условии, что вся ее живность полетит с ней.

Начались быстрые, суетные сборы — время поджимает, и так мы уже стоим на Еринате более 3-х часов. В свою котомку Агафья складывает несколько икон, лекарства, кое-что еще из своего нехитрого скарба. В это время остальные члены нашей экспедиции по узенькой тропочке, протоптанной в глубоком снегу, волокут кто упирающихся коз, кто кудахтающих кур. Вскоре все необходимое уже стаскано в вертолет. И вот в заключение к вертолету уже ковыляет Агафья с Веткой на веревочке. Собака боится людей, машины и пришлось в вертолет ее вносить на руках. Агафье тоже с больной спиной трудно подняться по ступенькам в МИ-8. Общими усилиями заволакиваем и её.

В 16 часов взят курс на Киленское. Вертолет делает круг между гор, мелькает изба Агафьи с красным флагом на ветру. Идем вдоль Абакана к Каиру. Через несколько минут внизу обозначились оставленные уже геологами домики Волковского участка. Грустное впечатление производит заброшенный поселок. Видны только следы зверей.

Агашу страшит шум вертолета, она едет с зажатыми ушами, ее барабанные перепонки привыкли к тишине и не переносят такого воздействия. Нос закрыт платком — не выдерживает запах бензина. Ветка вообще в шоке, прижалась к ногам хозяйки. Считаю пульс у Агаши — бьется часто-часто, до 114 ударов в минуту. Перелет для таежницы — это большое испытание. Стараюсь успокоить Агашу, пробую отвлечь ее внимание на картины, мелькающие за иллюминатором. Но это бесполезно — сидит сжавшись в комочек и смотрит перед собой в салон.

Делаем полукруг над «Горячим» ключом. Домики засыпаны снегом, но рядом с ними довольно много следов людей и заметны протоптанные тропки. И хотя сейчас людей не видно, очевидно, что на ключе лечатся и зимой. Река Абакан остается вправо, сворачиваем в сторону Таштагола.

Вскоре, перевалив высокий хребет, мы уже летим над более низкими горами, а в тайге все больше березняка. Через 50 минут показалось довольно большое село, более 30 домов, а рядом расчищенная от снега широкая автострада. Садимся рядом с этой дорогой. Летчики летят в Киленское первый раз и решили, что это оно. Однако, выглянув в иллюминатор, Анисим Никонович это предположение решительно отвергает. Оказывается, что мы приземлились в каком-то другом месте. Снова подъем и в 17 часов под нами появилось истинное Килинское. Среди пологих гор видно чуть больше десяти добротных усадеб. Садимся на зимнюю дорогу, почти рядом с домом Анисима, в котором предстоит поселиться Агафье.

К вертолету со всех концов деревни бегут люди и собаки. Впереди, конечно мальчишки и девчонки — розовощекие с горящими от любопытства глазами и чисто русские по лицам и одежде. К Агафье сразу устремилась многочисленная родня, все женщины. Радостные приветствия. Как только выясняется, что Агафья приехала в гости, встречающие расторопно занялись делом. Мы быстро вытаскиваем всю живность и скарб Агафьи из вертолета, а они подхватывают каждый свое и тащат к дому Анисима. Кто волокет упирающуюся козу, ошалевшую от крутящихся винтов вертолета, кто — куриц и петуха. Бедная Ветка сразу из шума вертолета попала под вихрь от винтов и пластается по снегу, а тут еще со всех сторон окружили местные собачки. Выручили мальчишки, взявшие ее под свою опеку. Какой-то мальчонка, лет 11–12, в телогрейке и ушанке, деловито пристраивает на свои санки пожитки Агафьи. А сама Агафья уже увлечена разговорами с бабами и потихоньку перемещается по дороге к дому. Затем, спохватившись, что не простилась с нами, благодарит нас и передает привет нашим «домочадцам и все людям». На прощание берет слово с Н. Н. Савушкина, что после «гостин» он ее перевезет назад на Еринат.

Суматошное прощание под шум вертолета закончено. Люди с Агафьей удаляются к дому, а мы в вертолет. В 17 часов 12 минут подъем, круг над деревней и курс на Абакан. Сверху хорошо видно, что цепочка людей с Агафьей уже возле дома Анисима Никоновича. Что-то будет с Агафьей? Не заболеет ли больше? Сможет ли прижиться в Киленском? На душе тревога.

В 18 часов садимся в Таштыпе. Около 30 минут идет дозаправка вертолета. Мы в это время приглашены на чай в дом Людмилы Степановны и тоже «заправляемся». Хозяйка и Юрий Васильевич Гусев как всегда по-сибирски гостеприимны.

Вновь подъем и, перевалив горы, спускаемся в Абазе. Прощаемся с Николаем Петровичем Пролецким — он уже дома. В 20 часов, уже в темноте, приземляемся в аэропорту Абакана. Взят билет в Красноярск на 21 час 35 минут. При расставании в аэропорту Н. Н. Савушкин пообещал перевезти Агашу, если этого захочет, на лето на Еринат и считает для нее это более приемлемым и безопасным. Такой же точки зрения придерживается и Н. С. Абдин. В свою очередь я пообещал оформить и выслать необходимые документы о назначении Агафье пенсии по инвалидности.

Сразу по прилету в Красноярск это свое обещание я выполнил. Написал и отправил в Абакан в Фонд милосердия направление на ВТЭК и справку о состоянии здоровья Лыковой А. К. для оформления ей пенсии. В справке я указал, что проводимые наблюдения и исследования здоровья Агафьи Лыковой в течение 11 лет говорят о том, что состояние ее здоровья с каждым годом ухудшается. «В настоящее время (последний осмотр ее проведен 29 марта 1991 года) у нее отмечается целый „букет“ заболеваний. В частности, имеются: хроническое неспецифическое заболевание легких; нарушения ритма сердца (синусовая аритмия, экстрасистолия, приступы пароксизмальной тахикардии); полиартрит; остеохондроз с поясничным и грудным радикулоневритом, с частыми и тяжелыми обострениями; хронический пиелонефрит и цистит; хронический энтероколит; опущение внутренних органов (желудка, матки, прямой кишки). Проведенные нами лабораторные и анамнестические исследования свидетельствуют о выраженном иммунодефиците и отсутствии специфического иммунитета (антител) на широко распространенные среди людей инфекционные заболевания. Психически Агафья здорова. Необходимо отметить также, что на состояние здоровья Агафьи в прошлую зиму отрицательно сказались ее жилищные условия. Построенная изба на реке Еринат не утеплена, промерзает, требует для топки огромного количества дров и усилий Агафьи. Кроме того, сквозь большие щели рассохшегося потолка проходят ядовитые газы от разогревающегося рубероида и вызывают отравление Агафьи. Все это вынудило ее переселиться в курятник, где она отделила маленький закуток и поставила железную печурку почти рядом со своей лежанкой. Понятно, что такие условия существования отнюдь не способствуют здоровью. В случае, если Агафья не останется на постоянное житье у родственников в Килеском, а вернется на Еринат, будет необходимо помочь ей с благоустройством избы и строительством бани. Кстати, возражения Агафья против строительства бани, на которые ссылаются некоторые товарищи, основываются не на отрицании бани как таковой, а на опасении, что для ее отопления потребуются еще дрова, запасти которые в достаточном количестве Агафья сама не в силах. Необходимо будет помочь ей и в этом. Учитывая состояние здоровья Агафьи и ее социальное положение, считаю возможным и необходимым установление ей инвалидности и назначение соответствующей пенсии. Однако необходимо учесть, что ее вера не позволяет ей принять пенсионную книжку и деньги лично. Поэтому пенсию следует перечислять сразу на ее счет в Фонд милосердия с тем, чтобы в последующем Опекунский совет смог бы использовать деньги для приобретения и доставки Агафье необходимых продуктов питания и лекарств. Адекватное лечение Агафьи затрудненно ее изолированным проживанием в глухой тайге в удалении от людей, неполноценным питанием, непосильной работой по хозяйству, своеобразными психологическими установками, связанными со старообрядчеством и воспитанием». (подпись: профессор И. П. Назаров). Подробно заполнена и карта на ВТЭК с указанием результатов обследования и лабораторных данных.

Вскоре, с апреля 1989 года, пенсия Агафье была назначена.

По возвращении в Красноярск я решил проконсультироваться со специалистами и по вопросу лечения Агафьи на «Горячем ключе». Первый мой разговор с заведующей радиационным отделом КрайСЭС Парфеновой Александрой Николаевной. Оказалось, что точных данных о силе радона на «Горячем ключе» в КрайСЭС нет. По мнению Александры Николаевны, курс по 30 минут 2 раза в день в течение 11 суток при любой силе источника, если он даже слабый, совершенно не допустим. Нужно учитывать и другие факторы радоновой ванны: температуру, солевой состав и другое. По мнению Александры Николаевны, люди сейчас получают очень много радиации, а радон — это дополнительное облучение. За рубежом практически отказались от лечения радоном, а только на Сочи приходится 50 % всех лечений радоном в мире. Медики вносят большой вклад в облучение человека. Так, флюорография — один снимок — 400 миллирентген; чтобы эту дозу получить от природного фона в Красноярске, нужно прожить 2,5 года. От рентгеноскопии за границей сейчас отказываются, т. к. это очень большое облучение. Для примера Александра Николаевна привела такие цифры: посмотреть желудок в течение 3–5 минут — 5–8 рентген; снимок грудной клетки — 800 миллирентген; зуба — 3 рентгена, ангиография — 50 рентген (!). Для сравнения: допустимая доза облучения для врача-рентгенолога в год — 5 рентген. За более точными данными о лечении Агафьи на «Горячем ключе» Александра Николаевна посоветовала обратиться к заведующей физиотерапевтическим отделением и радоновой лабораторией МСЧ № 7 Шикаловой Ольге Георгиевне.

Ольга Георгиевна точных данных о силе источника «Горячий ключ» тоже не имеет, т. к. он является «диким». Но высказала предположение, что если он горячий, то радон должен быстро «испариться» и сила воды не должна быть больше средней (около 40 нкюри/л). Кроме того, надо учитывать, что на горячих источниках воздействие на организм радона идет больше через легкие при дыхании, т. к. у источника его большая концентрация, насыщенность в воздухе. Думаю, если вспомнить о том, что «ванна» вырыта глубоко в земле и закрыта сверху деревянным строением, то этот фактор является еще более значительным. Конкретно о лечении Агафьи Ольга Георгиевна сказала, что проведенный режим был недопустим. Нужно учесть, что к лечению радоном есть и противопоказания. Прежде, чем начать лечение радоном Агафьи, ее нужно обследовать. Обязательно следует записать электрокардиограмму, артериальное давление, пульс, определить общее состояние и наличие других заболеваний. Если нет противопоказаний, то лечение должно вестись под строгим медицинским контролем (ЭКГ, АД, пульс, общее состояние) по примерной схеме для источника средней силы излучения около 40 нкюри/л: 1-я ванна — 5 минут, 2-я — 8, 3-я — 10, затем по 10–15 минут (не более!), всего 10 ванн. Крайний предел — 15 ванн при хорошей переносимости. Ванны следует принимать через день или два дня подряд с перерывом 1–2 дня (по состоянию) один раз в год. Со слов Ольги Георгиевны, после лечения могут быть обострения и осложнения со стороны различных органов, в первую очередь — сердечно-сосудистой системы. Возможно, это наблюдалось у Агафьи зимой — обострение радикулита, подъем артериального давления, резкое учащение сокращений сердца, сердечные аритмии, что я выяснил при обследовании Агафьи в марте. Конечно, нельзя не учитывать и другие факторы: чрезмерная работа, длительный прием обессоленной снеговой воды, проживание в курятнике и другое.

Девятого апреля в Красноярск позвонил Н. С. Абдин. Сообщил, что получил письмо от Анисима Никоновича Тропина. Агафья жива, помылась в бане. Первую ночь по приезде не спала — шумел электросчетчик на стене, а Агафья думала, идет трактор. Перевели в другую комнату, подальше от счетчика. Не смогла спать на кровати с сеткой — положили доски. О дальнейших своих планах Агафья молчит. Есть мысль у родственников построить ей к зиме отдельную избу с огородом в Киленском.

В мае Лев Степанович Черепанов прислал письмо, в котором он писал: «Получил письмо от Агафьи, она написала, что не хочется ей жить в Киленске, молит Бога помочь перебраться на Еринат. Между тем, я, грешным делом, надеялся, что она приживется у Анисима».

Я тоже надеялся, что Агаша останется жить у своей родни, но этого не случилось. Меньше, чем через месяц Агафья вернулась на Еринат.

Глава девятая Новые болезни Агафьи

Двенадцатого марта 1992 года получил обнадеживающие сведения от Льва Степановича Черепанова из Москвы. Он писал: «Бывший Минлесхоз РСФСР по ходатайству Фонда милосердия выделил для строительства Агафье новой избы 25 тысяч рублей. Сруб ее уже готов, он рядом со старой, известной избой — подарком Савушкина. В эти дни изба должна быть достроена». А несколькими днями позже (20 марта) пришло письмо и от Ерофея Сазонтовича Седова. В письмо было вложено и послание Агафьи. Ерофей Сазонтович пишет: «Игорь Павлович. Добрый день. Это Ерофей многогрешный. Нахожусь у Агафьи с 5 октября. Сегодня 28.12.91 должен прийти вертолет как обещал Савушкин но уверенности полной нет. Кое в чем помог Агафье а на счет моей спины не берите в голову, у кого она только не болит, дом Агафье достраивать обещали к весне, как оно будет одному Богу известно. С Рождеством Христовым Поздравляем».

Письмо датировано концом декабря, а дошло оно до меня только через 3 месяца. Какими путями оно так долго шло не известно. На конверте дата отправки 08.03.1992 из Мундыбаш, Кемеровской обл. Такой адрес мне неизвестен, Ерофей Сазонтович живет в Абазе.

А вот что пишет сама Агафья: «Господи Иесусе Христе сыне божий помилуй нас. Аминь. С ниским поклоном Агафия Карповна Игорю Павловичу и всем вообще, супруге и дшерем (дочерям) вашим. Желаю от Господа Бога доброго здоровиа и душевного спасения в жизни благополучия. Сообщаю о себе, пока живу благополучно, здоровьем не очень, руки болят, спина болит. Нонче с потолка толь (рубероид) убрали. Живу вызбе. Но еще нзадняя обратимся (обратимся назад, вспомним). Игорь Павлович прошлой весны привозив мне лекарствы. Бог спасет тебе за все. Когда я жила там у своих в Киленском заболела легкими. Тогда семь дней пила лекарствы мумие, настойку женьшеня корня и таблетки. Первые дни по три в день, потом става меньше, при сердцебиение две таблетки использовала. Мазь от тебя тоже сколь натирава спину, грудь, а сколько мазь оставась я больным отдала. Когда домой приехала молилась правило. Но вот еще Игорь Павлович если будет возможность мази етой которую весной привозив апизатрон пчелиной состав и перцовой пластырь спину прогревать, ето мне нужно. И еще была мазь бомбенге, есть нет она теперь. Ленковы оставляли, теперь издержавась. Может еще каки протчие мази. Нонче Ерофей у меня пока вот живет, с дровами помогав. Тоже спина болит, а у меня теперь все такие-то мази вышли, лечить нечем, только пихтовое масло. Вот Игорь Павлович с ним я тебе письмо отправляю, когда домой поедет Ерофей отправит. Писала четырнадцатого декабря».

Время с момента написания письма прошло 3 месяца. Как-то Агафья чувствует себя сейчас? Выходит, что в гостях она снова болела («заболела легкими») и лечилась иммунокорректорами (мумие, женьшень) и другими лекарствами, как мы с ней обговаривали. Нужно изыскать какие-то пути и слетать к ней, хотя сейчас со всеми инфляциями вертолет стоит бешеные деньги и никто их платить не хочет или не может.

В добавление к этой информации, 23 марта по Красноярскому телевидению в программе «ИКС» передали, что Агафья больна, живет снова в курятнике, был сердечный приступ, дергала спасательный радиобуй, но он не сработал.

Необходимо срочно выяснить обстановку на Еринате и если нужно — лететь к Агафье. Зная по опыту, сколько непроверенных слухов и суждений ходило о Лыковых, сажусь на телефон и пытаюсь выяснить истинность информации. К телефону на телевидении подходит сама ведущая программы «ИКС» Ирина Долгушина. Выясняется, что сведения об Агафье она получила в отделе новостей газеты «Красноярский рабочий». Заведующий отдела новостей Александр Максимович Синещук сообщил, что информация получена от собкора Юрия Николаевича Уголькова. Как будто бы несколько дней назад к Агафье летал Н. Н. Савушкин. Агафья живет на Еринате, прибаливает, но ничего особенного нет. Секретарь Н. Н. Савушкина в Абакане ответил, что сам Николай Николаевич в командировке в Улан-Удэ. К Агафье он летал числа 20 марта, подробных сведений о состоянии здоровья Агафьи она не имеет, но вроде все в порядке. Сведения, сообщенные мне по телефону Ю. Н. Угольковым, были чуть конкретнее: Ерофей вышел от Агафьи один месяц назад; со слов Савушкина, у Агафьи есть боли в левом боку, с надсад болит пупок и спина, левая рука плохо работает. Живет она сейчас снова в курятнике. Спрашиваю: «Что за сердечный приступ у нее был?». Оказывается, что у нее болела сильно левая рука и решили, что это от сердца.

Полученные сведения несколько успокоили. Ясно, что в настоящее время Агафья, как это обычно с ней бывает зимой и весной, прибаливает, мучает ее радикулит и полиартрит, но непосредственной угрозы жизни нет. Тем не менее нужно как-то попадать к Агафье. Такая возможность представилась только в конце августа.

25 августа 1992 года. Нахожусь на своей даче в Боровом. Приезжает жена Тамара и сообщает, что звонил лев Степанович Черепанов, он уже находится в Абакане и готов к вылету на Еринат. Срываюсь и быстро уезжаю в Красноярск. Времени до отхода поезда остается часа 1,5–2. Первое необходимое сбрасываю в портфель. В первую очередь, конечно, для Агафьи лекарства. В 16 часов с дочкой Валерией едем на вокзал. В кассах страшная толкучка, и за оставшиеся полчаса до отправления поезда билет, конечно, не взять. Ищу помощи в медпункте, объясняю ситуацию, куда и зачем еду. Доктора охотно идут на встречу. Вскоре в руках у меня билет, правда, на более поздний поезд, идущий в 20 часов. Ночь в вагоне.

26 августа. В 9 часов утра я в Абакане. На перроне встречает Лев Степанович и Сергей Николаевич Кочнов, еще незнакомый мне человек, главный врач центра «Здоровье» города Красногорска Московской области, по специальности кардиолог. В гостинице «Абакан» обмен новостями, большей частью об Агафье. Льву Степановичу удалось в Москве добиться директивного письма из Министерства лесного хозяйства директору Хакасского лесничества Н. Н. Савушкину, где последнему предписывается, как официальному лицу, оказывать всяческую помощь Агафье. Вот это письмо:

ЛХПО — лесохозяйственное промышленное объединение

Министерство экологии, комитет по лесу

10.08.92 0–333/17

Генеральному директору Хакасского ЛХПО Саввушкину Н. Н.

Примите на учет Таштыпского мехлесхоза радиобуй системы КОСПАС-САРСАТ (АРБ-ПК 1) для последующей установки на постоянное дежурство у А. К. Лыковой на Усть-Еринате. Обучение использованию радиобуя, профосмотры его и перезарядки будут бесплатно осуществляться Ярославским радиозаводом при посредничестве писателя Черепанова Л. С. (143 000, Одинцово-3, Московской области, аб. ящик 57, тел. 599-47-51).

Комитет по лесу специально обращается к Вам с просьбой постоянно обеспечивать жизненно-необходимые условия на Уст-Еринате для А. К. Лыковой, а именно: подготовку жилья к земе, заготовку дров и сена, доставку продуктов питания и врачей для медосмотров из Таштыпской районной поликлинике. При необходимости предусмотрите особую схему расходов.

Заместитель председателя: подпись (Д. И. Одинцов)

Печать: Министерство лесного хозяйства РСФСР, управление делами

Привез Лев Степанович и заключение Красноярского геологического управления о воде на «Горячем ключе»:

Аржан-Сургутское появление термальных вод, выходящее на поверхность в виде горячих источников («Теплый ключ»). Расположено в Пределах Саянского Т.П.К. в Таштыпском районе Хакасской А. О. в долине реки Бедуй, правого притока р. Б.Абакан. Источник известен с глубокой древности и считается местным населением лечебным.

По химическому составу воды месторождение относится к гидрокарбонатным кальциево-магнеевым, по газовому составу к азотным термам. Дебит источника основного выхода около 1–2,2 л/с. Температура 37–38 С.

Гл. геолог: (М. Л. Шерман).

К сожалению, заключение главного геолога о «Горячем ключе» мало, что нам дает. Не приведен конкретный состав воды, концентрация солей и, главное, нет никаких сведений о силе радонового излучения.

По просьбе Л. С. Черепанова официальный ответ об исследовании иммунитета А. Лыковой дал Красноярский институт Медицинских проблем Севера. Вот что было написано в этой справке:

Иммунологические исследования Лыковой А.

Кровь доставлена д.м.н. Назаровым И. П.

Методы исследования: Определение Т-лимфоцитов методом Е-РОК, Субполяционный состав Т-лимфоцитов с помощью теофилинового теста и путем определения «ранних» и «восстановленных» Е-РОК. Незрелые Т-лимфоциты методом «стабильных» и «комплексных» Е-РОК.

Иммуноглобулины А,М,G — методом радикальной иммунодиффузии в геле.

Циркулирующие иммунные комплексы с помощью преципитации с полиэтилен-глюколем. Концентрация Р-белков — используя метод РТГА.

Полученные результаты:

Лейкоциты 4,8 х 109; лимфоциты 45 %-2,16

Т-лимфоциты 36 %-0,78

Т-хелперы: ТФР Е-РОК 29 %-0,50; Ран. Е-РОК 27 %-0,58

Т-супрессоры: ТФЧ Е-РОК 7 %-0,15; вост. Е-РОК 24 %-0,52

Незрелые Т-клетки: стаб. Е-РОК 4 %-0,09 % комп. Е-РОК 43 %-0,93

Иммуноглобулины класса А — 0,5 г/л, М — 0,5 г/л, G — 5,4 г/л

ЦИК — 40 ед.

Р-белки — 1:6800

Заключение:

У исследуемой определяется снижение абсолютного и относительного числа Т-лимфоцитов без изменения их субпопуляционного состава. Снижены иммуноглобулины всех классов. Подобное состояние вероятно связано с низкой «антигенной нагрузкой», получаемой иммунной системой (исследуемая живет в изоляции от общества). Рекомендовано наблюдение в динамике.

Ст. н.с. института проблем Севера, к.м.н. (А. Г. Борисов)

Врач-лаборант: (С. В. Цымбаленко).

После обмена новостями, намечаем план дальнейших действий. У моих товарищей по экспедиции билеты на автобус в Таштып уже взяты. Значит, нужно достать еще для меня. Оказалось, что это не такая уж простая задача. Только с помощью знакомого Льва Степановича с Абаканского телевидения Юрия Николаевича билет приобретен. Для записи электрокардиограммы Агафьи в железнодорожной больнице Абакана взят портативный кардиограф с автономным питанием. Теперь можно и в путь. В 12 часов на «Икарусе» выезжаем в Таштып.

В Таштыпе остановились в гостинице «Тасхыл». Сразу по телефону связываемся с Николаем Александровичем Свечниковым, главным лесничим Таштыпского мехлесхоза. Выясняется, что готовится к загрузке в вертолет пиломатериал для строительства новой избы Агафье. На строительство этой избы из международного фонда милосердия и здоровья выделено 25 тысяч рублей. На Еринат полетят трое рабочих-строителей, в том числе и Ерофей Сазонтович Седов. В Матуре должен будет подсесть к нам инженер леспромхоза Крупин Сергей Геннадьевич с бензопилой. Вертолет обещан на завтрашнее утро.

А пока мы отправляемся к председателю райисполкома Шулбаеву Георгию Прокопьевичу официально доложить о нашей поездке и ее целях. Однако оказалось, что он в отпуске. Другого начальства тоже не нашлось. Зашел в районную больницу к главному врачу Ивандаеву Иннокентию Иннокентьевичу. Меня интересовали результаты поездки врачей к Агафье в марте месяце этого года. Однако встретиться с доктором, побывавшим у Агафьи, не удалось, она в отпуске в отъезде. Официальных отчетов об этой поездке также не нашлось. В Красноярске в поездку я собирался в спешке и не все медикаменты для Агафьи успел взять. Иннокентий Иннокентьевич дополнительно снабдил меня парафином, ватой, бинтами, ампициллином. Просил я и пробирки с гепарином для взятия анализов у Агафьи, но лаборатория к тому времени уже была закрыта. Обещали завтра с утра подвести в гостиницу. На следующее утро пробирки были мне доставлены.

По пути в гостиницу зашел в аптеку и еще купил некоторые лекарства. Вечером уже можно укомплектовать Агафье аптечку: панангин, фестал, эринит, таксофит (поливитамины с микроэлементами), ампициллин, эуфилин, тетралгин, сульфодиметоксин, мази (оксолиновая, гепариновая с анестезином, актовегиновая, ируксол), настойка жень-шеня, бинты, вата, парафин, бинты эластичные. На всякий случай, если понадобится экстренная помощь, приготовлено еще много лекарств, ампул, шприцев, систем для переливания. Конечно, беру с собой тонометр и фонендоскоп.

27 августа. С утра короткие сборы и сразу на лётное поле аэродрома. Там застаем главного лесничего Николая Александровича, который руководит подготовкой пиломатериала к загрузке. На зеленом поле уже приготовлены для отправки на Еринат доски (тридцатка), фальцовка, рубероид, две двойные рамы для окон. У Николая Александровича узнаем, что геологическая партия во главе с Сергеем Петровичем Черепановым ликвидирована. Им организована какая-то артель по намывке золота. Имущество партии передано государству. На аэродроме уже нет домика и склада-сарая геологов.

Вскоре подъезжает новый директор мехлесхоза Сергей Иванович Курдюков, прежний — Гусев Юрий Васильевич — уже председатель районного комитета по экологии. Появляется и колоритная фигура Ерофея Сазонтовича Седова, лицо его заросло бородой и усами. Ну чем не старовер? Пока нет вертолета, Лев Степанович передает новому директору мехлесхоза документы на радиобуй.

В 11 часов слышен шум вертолета, идущего из Абакана. На летном поле пасутся коровы и перед посадкой вертолета их старательно разгоняют. Впрочем, бычки и гуси и сами в панике разбегаются из-под винта вертолета. Командир вертолета наш старый знакомый — Вернер Валерий Андреевич, дает распоряжение по загрузке. Но тут встает проблема — груз слишком тяжел, доски сырые, да много и другого груза, людей. Идут дебаты, что делать. Похоже, что за один рейс отправить все не удастся, а стоимость вертолета в час на сегодняшний день составляет 29 900 рублей. Решающее слово за командиром вертолета, для него, прежде всего, важна безопасность полета. Загружена часть пиломатериала и люди (трое строителей, Ерофей Сазонтович и мы). Остальное остается на второй рейс через несколько дней.

В 11 часов 50 минут раскручиваются винты. Подъем. По скошенному полю рядом с нами бежит двойник вертолета — его тень. Знакомая картина предгорий Саян. Проплывает Верх-Таштып, Матур (там мы не садимся, как предполагалось ранее, т. к. бензопилы не будет). На полях и в тайге уже много осеннего цвета — буреет, желтеет и краснеет листва берез и осин, травы — пока еще выборочными пятнами. Кончаются поля, все выше горы, все гуще тайга с ленточками ручейков и речек, пронизывающих ее. Уже виднеются первые гольцы с остатками прошлогоднего снега. А вот и река Абакан, причудливо изгибающаяся среди гор и отсвечивающая белыми песчаными плесами и берегами среди почти черной воды. Погода солнечно-дымчатая с отдельными облаками, проецирующими на тайгу темно-зелеными пятнами тени. Маленькие озерца в горах темно-зеленые, почти изумрудные. Все выше забираемся в горы, все меньше на них растительности, а кое-где и пожухлая трава или голые скалы. Тени от облаков временами напоминают причудливых животных, птиц, былинных богатырей и чудищ, распластавшихся на зеленой поверхности тайги. Вода в Абакане малая, много песчаных отмелей. Делаем разворот прямо над «Черным озером». Оно длинное, извилистое с суженным перешейком по середине и притягивающей черной водой. Подбираемся к самым высоким на нашем пути гольцами с осыпями, чахлой желтовато-бурой травой и остатками снега в ямах.

Вначале я мало смотрел в иллюминатор и даже чуть дремал. Что там смотреть в 21-й раз? Но постепенно красота, величие, краски гор захватывают, и не оторваться от окон. Идем над самыми хребтами, переваливая их один за одним.

Но вот резко идем вниз в долину Абакана. Уже летим 1 час 5 минут. Скоро Агафьино жилье. Мелькает запущенный, заросший, с частично развалившимися домиками, поселок геологов на реке Каир. Его совсем не узнать, время и тайга делают свое дело быстро. Вот уже и старые избы Лыковых. Идем низко по каньону Абакана между скал. Поворачиваем на запад к Еринату, делаем круг над Агашиным поселением. Садимся на косу. Летели 1 час 14 минут.

Агафьи пока не видно. Идем к лабазу и только вступаем на тропку вдоль берега, как на пригорке появляется Агафья. Как всегда, радостная встреча, почти все старые знакомые Агаши и ее добрые друзья. Замечаю, что на месте возле лабаза, где мы стоим, масса поваленных деревьев и обстановка неузнаваемая. «Агаша! Что здесь, Мамай прошел?» — спрашиваю я хозяйку. — «Никого не прошел, я лес-то валила. На нову избу». «Были туристы, ребята пилили дрова, уплыли на резиновых лодках», — добавляет она.

Уже на тропе к дому Агафья начинает рассказ о своих болезнях: болели зубы, спина, «руки и спина плохо, только парафином лечилась, змея (чуть не укусила), когда полола». Не терпится поделиться Агафье с нами своими горестями. Но мы уже поднялись к старой избе. Возле нее вьется новая собачонка — Дружок, опасливо сторонящаяся незнакомых людей. В пригородке к избе — два небольших козленка, очевидно, новое поколение мучителей Агаши, впрочем, они и сами мученики. Недалеко от курятника, в нескольких метрах к югу, возвышается новая просторная рубленая изба, правда, пока без стропил и крыши. Иконы и книги еще в старой избе.

Две девочки нашего летчика в изумлении (они первый раз у Агафьи), широко открытыми глазами взирают на все это. Агафья тут же занялась ими, читает им выдержки из своих святых книг. Все остальные начинают заниматься своими делами: подносят вещи от вертолета, разжигают костер и другое. Бригада строителей (Рехлов Юрий Васильевич, Коровин Владимир Иванович) во главе со своим бригадиром Александром Ивановичем Чихачевым, занялись разгрузкой пиломатериала из вертолета. Ну, а мы с доктором С. Н. Кочновым начинаем разговор с Агафьей о здоровье и житье-бытье за время, что мы не встречались.

Заметно, что новый доктор Агафью несколько настораживает, время от времени она испытующе посматривает на него. Но, по-видимому, уже зная дотошность моих расспросов, она сама обстоятельно начинает свой рассказ с того момента, когда мы с ней расстались в прошлый раз, т. е. в Киленском. Она довольна, как хорошо ее принимали в гостях, как хорошо к ней относилась вся родня, которую она посещала по очереди. Но жила она в основном у Анисима Никоновича.

О своем самочувствии и здоровье она рассказала следующее: «На Пасху плохо получилось. Многие кашляли. Кашлять (я стала), хуже, хуже в груди, все ломит. Сродная сестра — у ней машина (автомобиль) работала (оставили на некоторое время в ограде работающую машину), газу от нее надышалась — задыхалась. Ночь пробилась. В бане прогрелась, совсем худо стало. Начала падать, кое-как до утра дотянулась. Утром стала лекарствы пить: мумие, жень-шень, левомицин, бисептол, триган. Была температура, после лекарств — 36 °C. Семь ден пила. Вертолет прилетел. Дома (на Еринате) ольховая кора, мать-и-мачеху (пила). Приехала на чистый воздух. Было уже легче. В избе печь истопила, начала молиться, как потянуло с газу рвать. Сутки совсем лежала, только воду (пила). Неделю плохо, ни козу подоить. Вот что от газу! Спина болела в самую посадку (огорода). Летом перешла в курятник. Варила животным в старой избе, опять от газу потянуло. Ушла далее в лес. Толь убрали (с крыши) — стало хорошо».

Как бы подытоживая проживание в Киленском, Агафья далее заключает: «У родственников на легкие стра-шшш-но действует газ от машин. Без лекарств я бы там совсем не перенесла. Там-та я жить не смогла бы, не смогла!». Выходит, все наши надежды на то, что Агафья приживется у родственников, напрасны.

Далее Агафья продолжает рассказывать, как она жила зимой: «Зимой запоры были. Хуже и хуже. Ерофей ничего не понимать (в лечении). Спина — не пошевелиться. Править некому было. На улицу не стало (не было стула). Напилась пуповника. Негодно стало. Руку, тело обжигало. Утром температура за 37 градусов, Ерофей мерил. Думала, ночь не перенесу. Буй не сработал. Температура более 38 градусов. Ушла в курятник. Кашля не было. Не знала, чем лечиться. Пила таблетки. Руки как на огне сварила — эритромициновой мазью натерава. Ревень, багульник. Пуп ушел в левой бок под грудь. Едва перешагивала с бодожком. Рябиновую кору пила, температура маленько садиться стала. Муки наелась намешанной (имелась в виду мука с добавками, например, готовая для блинов), нам нельзя ее употреблять. Ерофей муку привез — от хлеба мучалась, не стала эту муку есть. Козам не давала, ране от муки Ромашова козы сильно болели. Болела — козьева молока не было. Козы молока мало дают, пойло наварить надо. Намучалась! Белая коза болела, лечила ее таблетками, врач из Таштыпа оставляла. Месяц колотья в животе были. Месяц лекарства пила (бисептол, триган). При сердцебиении пила панангин. Долго правилась: январь, февраль, март, апрель — к именинам стало легче. Ране месячные были маленькие, теперь очень обильные. От этого слабость. Недавно кончились. Битончик 3 литра — половина не могла приносить. Снежную воду три месяца пила. Картошку из ямки по полведерка вытаскивала. Было мало мочи, после ревня пронесет. Молиться начала на Пасху. Всю Пасху отмолилась. Чудотворная икона звук дала. Зимой сильное серцебиение (было), во сне биение сильнее находило — садилась. Молилась по лестовке — лучше. В Великий пост таблетки нельзя — нужно отмолить к Пасхе. Хлеба нет, овсяной крупы мало — в Великий пост чуть не захватило (ослабла).

В посадку (огорода) шибко трудно было. Посадила 20 ведер картошки. Терпла, опухла левая рука, затем правая. На правой руке были летом два нарыва после того, как змею подержала при прополке. Прогревала парафином, спала на нем — спине легче. При надсаде возникают и сейчас биения (сердца)», — улыбаясь, говорит Агафья, рассказывая свои беды.

Все свои болезни сегодняшние Агафья связывает с Иваном Тропиным. «С этого все началось», — к этой мысли она возвращается несколько раз. Агафья рассказывала также, что у нее есть какой-то дальний родственник, старовер Алексей, который хотел бы жить у нее, и Максимила на это дала разрешение. Но пока не пускают «на Каире начальство».

В окончании рассказа Агафья говорит: «Ерофей-та сильно зимой, когда жил у меня, ругал Льва Степановича». И просительно добавляет: «Скажи ему (Л.С.), пусть не ругаются, пусть помирятся». Конечно, я эту просьбу передал по назначению.

Осмотр Агафьи и запись электрокардиограммы (ЭКГ) проводим с Кочновым в избе. На этот раз пульс у Агфьи 76 ударов в минуту, редкие единичные экстрасистолы. Артериальное давление 115/75 — 120/80 рт. ст. Тоны сердца чистые, ритмичные, шумов нет. В легких дыхание везикулярное, ослабленное справа в области верхней доли. При пальпации и при нагрузочных пробах боли по ходу всего позвоночника. При пальпации живота пальцы неожиданно натыкаются на что-то плотное. Что это? В предыдущий раз здесь ничего не было. Оказывается, в подвздошной области справа пальпируется плотный, слегка смещаемый инфильтрат 10х5 см., языком уходящий чуть не в правое подреберье. По описанию Агафьи, инфильтрат «как камень», зимой был еще больше, «даже лечь не могла от болей в спине». Инфильтрат малоболезненный. Наличие этого инфильтрата при осмотре подтверждает и доктор С. Н. Кочнов.

Эта находка нас очень расстроила. По расположению это может быть аппендикулярный инфильтрат после перенесенного острого аппендицита. При детальном дополнительном расспросе Агафьи о возможности перенесенного аппендицита четких данных не получено, хотя боли в животе, температура и расстройства кишечника зимой были. Можно думать еще об опухоли брюшной полости, миоме матки или кисте яичника, но последнее, судя по консистенции пальпируемой опухоли, маловероятно. Без детального обследования в клинике решить наши сомнения мы сейчас не можем. Нужно дообследование в условиях больницы и, возможно — оперативное лечение. Прямо говорим об этом Агафье, но согласия на поездку в больницу, конечно, не получаем. Мне даже показалось, что нашим опасениям она не придала значения. Всем своим видом оно как бы говорила: «На все воля Божия!».

Записываем электрокардиограмму. По беглому взгляду на ЭКГ существенной патологии нет, «попалась» только одна суправентрикулярная экстрасистола. Из локтевой вены стерильными одноразовыми иглами забираю кровь на анализы. На эту процедуру Агафья согласилась как на само собой разумеющееся. Правда, кровь в этот раз забиралась с трудом, вены «пустые», кровь быстро свертывается. Чувствую себя неловко перед Агафьей за то, что взял кровь и сразу приходится улетать — торопят летчики, и так стоим уже более двух часов. Одно успокаивает, что с Агафьей остается врач Сергей Николаевич Кочнов.

Напоследок, как всегда, обговариваем с Агафьей возможные варианты лечения на случай заболеваний. Ну, а Сергея Николаевича прошу понаблюдать за здоровьем Агафьи и особенно обратить внимание на динамику изменений со стороны обнаруженного опухолевого образования.

Очень жаль, что все в спешке, поговорить-то по душам не успели. Два с половиной часа пролетели как одна секунда в расспросах, записи ЭКГ, взятия анализов. Жаль, что нельзя пожить несколько дней. Следующий вертолет обещали только 7 сентября, а 8-го я должен быть уже на международном конгрессе в Запорожье. Читать там три доклада. Зато Лев Степанович и доктор С. Н. Кочнов остаются со строительной бригадой помогать достраивать новую избу и устанавливать усовершенствованный радиобуй. Напоследок Агафья дала мне для рассады свой замечательный горох и выкопала куст картошки «на развод». А затем уже на тропке в вертолет догнала и сунула в руки две печеные картофелины: «В дороге-та поешь!».

Проводы. Прощания. Агаша стоит у табора строителей возле лабаза и, прикрыв рот платком, машет рукой. А рядом бородатая, крупная фигура Ерофея. В 15 часов 35 минут взлет и взят курс обратно. Вначале идем обычным курсом по каньону Абакана. Затем делаем разворот и идем на Бедуй. В 15 часов 55 минут садимся на «Горячем ключе». На источнике сегодня лечится многочисленная группа людей, несколько человек в спешке бегут к вертолету. Для них лечение уже закончено. Медицинских работников на Ключе нет, лечатся самостоятельно по принципу «чем больше, тем лучше». По словам людей, подошедших к вертолету, обычный курс лечения по 30 минут 2–3 раза в день (!). Некоторым становится хуже. Рассказали, что не раз здесь люди умирали. Не так давно погиб здесь и известный хакасский писатель.

Желающие улететь садятся в вертолет, а одного мужичка внесли в вертолет на руках — сильнейшие боли в ноге, самостоятельно передвигаться не может. После двух ванн наступило резкое ухудшение, здоровеный мужик чуть не кричит от боли. Разгораются жаркие дебаты с лечащимися мужиками о режиме лечения. Они уверяют, что этот режим самый нормальный. Я, конечно, призываю их к осторожности и советую более 15 минут сеанс один раз в день не проводить. Вначале они, разгоряченные ванной, а некоторые явно и не только ванной, чуть не берут меня за грудки: «Ехать издалека, платить такие деньги за вертолет и сидеть в ванной только 15 минут? Да откуда ты взялся такой?». Поясняю, откуда я взялся и кто я такой, стараюсь объяснить, почему считаю их режим лечения небезопасным. Начали прислушиваться. Но, думаю, что до тех пор, пока здесь не будет постоянного медицинского поста, не будет порядка в лечении. Так и будут одно лечить, другое калечить. Скрюченному, стонущему от боли мужичку даю две таблетки темпалгина.

Взлет. И вновь ползем по зубьям высоченных гор. Кажется, до них можно дотронуться рукой. Идем каким-то новым маршрутом, очевидно, летчики спрямляют путь. Проплывают гольцы, кратеры, талые озерка, курумники, альпийские луга — дикая мощь!

Вспоминаю про Агашины картофелины, подаренные мне напоследок. Сейчас в вертолете я их с удовольствием уминаю — целый день не было росинки во рту. В 16 часов 40 минут показалось «Черное озеро». Зависаем над ним. Виден небольшой дом, над ним вьется дымок. Очевидно, коптят рыбу. Вертолет плавно идет вниз и бережно приземляется на довольно старый настил из бревен среди болотистой почвы недалеко от домика.

Экипаж отправляется к домику, я задерживаюсь в вертолете. Нужно сделать укол больному, который замер от боли и темпалгин ему не помогает. Делаю укол одноразовым шприцем смесью промедола и реланиума. В это время приглашают на уху в дом. Хозяин — крупный, смуглый, молодой еще мужчина, наливает миску ухи из сига и рюмку водки. Уха на берегу этого изумительного озера удивительно вкусная и запашистая. С удовольствием ее уплетаем. У охотника здесь участок, имеется две лодки. Здесь частенько бывает и начальство, «пировать приезжают». По словам охотника, из озера вытекает одна речка — Озерная. Благодарим гостеприимного хозяина, и вновь винты МИ-8 закрутились. Сам хозяин загрузил в МИ-8 сети, рюкзак и собрался лететь с нами. А укол мой подействовал, и мужик, несмотря на то, что до ухи он добраться не смог, несколько повеселел, но разогнуться еще не может.

Вертолет приподнялся и стало видно, что домик стоит на берегу у самого узкого места озера. Озеро очень длинное, совсем не такое, каким кажется с высоты. Вертолет буквально карабкается по лесистой горе все выше, озеро все дальше и меньше. Вот мы уже перевалили вершину гор, в глубокой впадине которых находятся озеро, и опять внизу безбрежное море зеленой горной тайги.

В Таштыпе вертолет встречает «Скорая помощь», приехала за больным, которому я делал укол. С врачом скорой помощи передаю просьбу главному врачу больницы Иннокентию Иннокентьевичу — в случае если будет вызов по радиобую от Агафьи, учитывая инфильтрат в брюшной полости, отправить к ней хирурга, а на следующем рейсе вертолета переправить Агафье перцовый пластырь и мази.

Заправка вертолета. В 18 часов 27 минут взят курс на Абакан. С вертолета хорошо видны на Таштыпском зернотоке первые кучки зерна нового урожая. Поближе к Абакану — плоская равнина с разноцветными полями, оградами и деревеньками. За иллюминатором яркая радуга, которая бежит вместе с нами. Минут через пять она, наверное, устала и отстала — исчезла. Под самым Абаканом впереди по курсу повисли дождевые струи, и мы в них врезались. И тут же вновь засверкала почти круговая радуга, идущая вместе с нами по правому борту, сверкающая всеми цветами на солнце, которое светит нам вдогонку сзади. В 19 часов 10 минут летим прямо над Абаканом — столицей Хакасии. В лучах яркого солнца сильно разросшийся в последние годы город — как на ладони. В 11 часов 15 минут — посадка в аэропорту Абакана. Благодарю Валерия Андреевича и его коллег, прощаюсь с милыми девчушками командира и скорей в аэропорт. По расписанию остался один рейс в Красноярск в 22 часа. Нужно обязательно улететь, чтобы не испортились пробы крови Агафьи.

Но у кассы, конечно, очередища. Отправляюсь к коллегам в медпункт. Милая доктор разрешает поставить анализы Агафьи в холодильник и обещает посодействовать с билетами в Красноярск. В 22 часа с Иркутским рейсом улетаю домой.

На следующий день рано утром, вынув из холодильника, развожу пробирки с кровью Агафьи по лабораториям: на клинические, биохимические анализы и на иммунитет в Краевую клиническую больницу № 1; на специфический иммунитет (антитела) — в Краевую СЭС.

Через несколько дней можно подвести итоги лабораторных исследований. Холестерин, креатинин, аспарагиновая трансаминазы, общий блок, мочевина, кальций крови в пределах нормы (смотри таблицу).

Результаты исследований крови Лыковой А. К. от 28.08.92 г.

Норма Результат Холестерин 0–5,2 2,45 Креатенин 45–95 54,7 АсАТ 0–35 34,3 АлАТ 0–35 17,5 Общий белок 64–83 65,1 Мочевина 2,9–8,9 4,7 Глюкоза 3,58–6,05 7,9 Калий 3,6–5,6 6,4 Натрий 122–157 119 Кальций 2,23–2,57 2,63 Гемоглобин 121–151 137 Эритроциты 3,9–5,0 3,9 Лейкоциты 3,8–9,8 1,7 (!) Лимфоциты 19–37 33 Моноциты 2–9 3 Эозинофилы 0–5 9 Сегментоядерные 45–70 54 Палочкоядерные 1–6 1 СОЭ 2–15 10 Тромбоциты 190–405 234

Результаты иммунологических исследований Лыковой Агафьи

Норма Результат Лимфоциты 19–37 32 1200–3000 561 (!) Т-лимфоциты 55–85 39 1000 224 (!) Ранние Е-РОК 15–55 25 Восстан. Е-РОК 15–45 29 Комплексн. Е-РОК 56–84 45 Иммуноглобулин G 8,0–16,6 4,4 (!) Иммуноглобул. М 0,5–1,3 0,8 Иммуноглобул. А 1,4–4,2 0,2 (!)

Содержание сахара в крови несколько повышенно (до 7,9 ммол/л), что возможно, связано с психоэмоциональным возбуждением в ответ на прилет к Агафье нашей экспедиции. Концентрация калия чуть выше, а натрия — несколько ниже границы нормы, но эти сдвиги несущественны. Показатели красной крови (гемоглобин, эритроциты, СОЭ), тромбоциты в пределах нормы, а вот белой (лейкоциты) — резко снижено количество лейкоцитов (лейкопения) с повышением эозинофилов (эозинофилия) в формуле. Факт резкого снижения количества лейкоцитов (и относительного и абсолютного числа) требует к себе пристального внимания. Пока трудно с определенностью сказать, с чем это связано. Нужен повторный анализ с целью исключения чисто технической ошибки. Необходимо подумать и о радиационном облучении, измерить радиационный фон на Еринате и обязательно на радоновом источнике «Горячий ключ». Может быть, это последствия неумеренного лечения на источнике? Но это только предположения. Полагаю, что пока определенно на эту тему высказываться не следует. Нужно все проверить.

В иммунном статусе наблюдается снижение по всем показателям, как в клеточном, так и в гуморальном звене, за исключением иммуноглобулина М. Исследования специфического иммунитета, путем определения антител, проведенное в вирусологической лаборатории КрайСЭС, дало следующие результаты: Специфических антител на клещевой сыпной тиф, крысиный тиф (болезнь Музера), Ку-лихорадку, грипп, парагрипп, аденовирусы в крови Агафьи не обнаружены. Учитывая тот факт, что Агафья уже не раз переносила гриппозные состояния, последний раз в апреле 1991 года, я рассчитывал, что в ее крови мы найдем антитела к гриппу или парагриппу, но их нет. Обычно они сохраняются в крови от четырех месяцев до двух лет. Предположить, что ее организм не вырабатывает антитела и никогда не приспособиться к «нашим» инфекциям, было бы неправильно, т. к. в ее крови есть, хотя и снижены иммуноглобулины, которые продуцируют антитела. Кроме того, в крови в прошлый раз, так же, как и нынешний, обнаружены антитела на клещевой энцефалит. Значит, процесс образования антител все-таки идет. В этот раз лаборатория отмечает, что стойкость антител на клещевой энцефалит снижена, хотя концентрация их достаточно высокая. Вероятно, и антитела на грипп нестойкие и быстро разрушаются.

Самое главное, что в этот раз в крови Агафьи обнаружены антитела на боррелиоз (болезнь Лайма). Это заболевание передается через укусы инфицированных клещей. Очевидно, район Ерината эндемичен для боррелиоза. Это нужно бы изучить весной или в начале лета — собрать клещей и обследовать их в лаборатории. Антитела на боррелиоз обычно удерживаются в крови непродолжительное время (иммунитет не стойкий), поэтому есть все основания думать, что этим летом Агафью кусал зараженный клещ. Не исключено, что постоянное инфицирование Агафьи через клещей является одной из возможных причин имеющегося у неё полиартрита и нарушений со стороны сердца, ведь именно суставы и сердца поражает эта болезнь.

Можно и нужно ли что-то предпринимать по лечению Агафьи от этой болезни? Штудирую литературу и консультируюсь со специалистами, терапевтами и инфекционистами. Лечение в острый период — антибиотики, в хронической стадии, что мы имеем сейчас у Агафьи, применяют препараты, которые требуют стационарных условий и постоянного наблюдения врача. Лечение на «Горячем ключе» вскоре после летнего инфицирования боррелиозом, конечно, было не показанным, могло привести не только к обострению процесса в суставах и позвоночнике, но главное — к опасным нарушениям в работе сердца. В «холодном» периоде такое лечение может проводиться, но только под строгим наблюдением врачей. Потому к лечению Агафьи нужно подходить очень взвешенно.

Расшифровка электрокардиограммы Агафьи, проведенная кардиологами Дорожной больницы, показала: ритм синусовый, частота сердечных сокращений 75 в минуту, электрическая ось нормально расположена, умеренные метаболические изменения в миокарде.

Таким образом, наша экспедиция выявила у Агафьи, наряду с уже имеющимися, еще два заболевания: опухолевидное образование в брюшной полости и болезнь Лайма (боррелиоз). Предстоит разобраться и с лейкопенией, а для этого в первую очередь следует определить радиационный фон на Еринате и на «Горячем ключе».

24 сентября 1992 года. Получил письмо от Л.С. Черепанова с кратким описанием событий на Еринате после моего отъезда: «Мы с Кочновым пробыли на Еринате до 9 сентября. Плотники достроили дом, Ерофей привез на вертолете с Каира кирпичи, железные бочки и прочие хозяйственные вещи. Он остался настилать пол и класть печь, а Агафья, угрожая нам вполне вероятными последствиями, будучи чрезвычайно возбужденной, с верой, что ей поможет только Горячий ключ, настояла везти её на Бедуй. Кочнов разрешил ей там принимать ванны до десяти минут, не больше. На Ключе нет ни одного медика. Агафья получила отдельную избушку, мы принесли ей дрова, еда и постель у нее своя. Прихватила с собой бадейку — наливать воду.

Ерофей сказал, что узнал меня, теперь не будет брать ни одну, ни другую сторону (имеется ввиду противостояние В. М. Пескова и Л. С. Черепанова в прессе и в жизненных позициях по отношению к Лыковым — И.П.Н). Теперь, считаю, положение Агафьи надежней. Савушкин имеет право в открытую тратиться на нее. В этом главный итог моего хождения в верха ради известного Вам директивного распоряжения заместителя председателя лесного комитета Минэкологии РФ Д.Одинцова». Одновременно я получил и информацию по источнику «Горячий ключ».

ИНФОРМАЦИЯ

по радоновому источнику «Горячий ключ»

Данные по материалам Восточно-Сибирской экспедиции Главного курортного Управления Министерства здравоохранения РСФСР. Роскурортгеопартия 1951 г.

Температура источника 37 градусов С, в зимнее время — 36,2 градуса С.

Дебит источника 98 500 литров в сутки.

Газ, выделяемый со дна колодца почти чистый азот.

Теплые (субтермальные) пресные гидрокарбонатнокалиево-натриево-магниевые воды с повышенным содержанием кремнекислоты. По содержанию газа источник азотный.

По спектральному анализу: литий — от 0,1 до 0,3 мг/л,

стронций — от 0,8 до 1,0 мг/л стронций — от 0,8 до 1,0 мг/л

Радиоактивность незначительная.

Лечебное действие:

Кремниевая кислота — адсорбирует из организма токсические вещества.

Азот (газ) — терапевтическое действие при сердечно-сосудистых, ревматических, нервных заболеваниях.

Гидрокарбонатовые воды — ценные питьевые, влияют на секрецию пищеварительного тракта, нейтрализует гиперацидное состояние желудка, увеличивают метаболизм, способствуют растворению мочевой кислоты и ее солей, увеличивают выделение мочи, понижают ее кислотность, способствуют выделению песка и мелких конкрементов.

Гидрокарбонатная минерализация — диуретические свойства и стимулирование почек.

Литий усиливает диуретические свойства.

Соли кальция — уменьшают секрецию слизистых оболочек дыхательных путей.

Источник отличается меньшей радиоактивностью от Белокурихи и других, большим содержанием кремнекислоты и кальция.

Показания: общепринятые на курортах с радоновыми слабоминерализованными кремнистыми термами.

Противопоказания: общие для всех курортов, совершенно исключающие направления больных на курорты. Полиартриты с прогрессирующим течением процесса в костях со склонностью к деформациям, анкилозам, контрактурам и т. п. при необратимом изменении в большинстве суставов.

Из этой информации выделяю самое главное, на мой взгляд — радиоактивность источника небольшая. Эти данные были довольно старые — от 1951 года. А в январе 1993 года Лев Степанович прислал мне в письме и новые данные: «О самом важном. Измерения радиоактивности в Западных Саянах делались осенью прошлого года. В новой избе Агафьи радиоактивность равна 12 миллирентген в час, на Горячем ключе — 17 миллирентген в час». Это в пределах нормы. Однако необходимо отметить, что обычный счетчик радиоактивности не определяет активность радона, для измерения силы радонового источника нужен другой прибор, которого не было в наличии.

20 марта 1993 года. Из письма Л. С. Черепанова узнал следующее: Минздрав РФ направил распоряжение в Абакан местным медикам постоянно обеспечивать медпомощь нашей бедолаге. Копию этого письма пришлю Вам попозже, так как само письмо находилось в экспедиции. Прилагаю для Вас к этому письму просьбу Международного фонда милосердия заместителю министра минлесхоза РФ. Самое главное, что я выделил в этой просьбе МФМ: «Исполнительная дирекция Международного фонда милосердия и здоровья просит Вас распорядиться, чтобы вывоз Лыковой А. К. на Горячий ключ, а также на все другие источники, осуществлялся только с ведома и под контролем Таштыпской районной больницы».

Глава десятая Свет на Еринате

Будучи в июне 1993 года в Москве, узнал от Л. С. Черепанова, что в мае Агафья через спутниковую связь «КОСПАС-САРСАТ» вызывала помощь. Через сутки к ней летал вертолет с доктором из Таштыпа. Оказалось, что на Агафью нападал медведь — пришел на ее усадьбу и не хотел уходить, несмотря на ее выстрелы из ружья в воздух. Как будто все обошлось, но самочувствие у нее не важное. Какие-либо лекарства принимать отказалась, сказав: «Могу только от Игоря Павловича». Конечно, меня такое доверие трогает, но это и плохо, т. к. я не всегда могу успеть вовремя к Агафье. Тем более, что вертолет сейчас стоит бешеные деньги — 270 тыс/час. В то же время, В. М. Песков, летая по своим писательским интересам с Н. Н. Савушкиным в «Таежный тупик», меня для обследования и лечения Агафьи брать не желает, т. к. однажды, как врач, я не согласился с его надуманной теорией о гибели остальных Лыковых от психологического стресса. Этого он мне до сих пор не может простить и при случае, почти в каждой своей публикации вспоминает недобрым словом, порой совершенно переворачивая факты или смещая их по времени, что до неузнаваемости искажает истинные события, имевшие место в Саянах в многострадальной семье Лыковых.

Тогда же, в июне, условились с Львом Степановичем о поездке к Агафье в июле-августе этого года. Лев Степанович обещал приложить все усилия, чтобы пробить эту поездку через «высокое начальство».

И вот числа 10 августа пришла телеграмма от Л. С. Черепанова: «Готовьтесь». Весьма неопределенно, но с надеждой, что поездка все же состоится. Шестнадцатого августа — уже более определенно: «Встречайте Абакане 19 августа, вагон восемь». Значит, мне нужно выехать из Красноярска 18 августа, чтобы на следующий день быть в Абакане. Однако утром 16 августа, когда я был на даче и строил дом, неожиданно приехала на машине соседка по лестничной площадке, Зинаида Яковлевна. Сообщила, что ее муж Николай Михайлович заболел и его положили в 20-ю больницу. Просила меня съездить посмотреть его и помочь. Поехали. Из дома я позвонил в больницу и узнал горькую весть — Николай Михайлович умер. Сама Зинаида Яковлевна сердечник, гипертоник, а ее сын тоже с пороком сердца. Вобщем, это был кошмар! Похороны состоялись 18 августа и, конечно, в этот день я выехать в Абакан не мог.

На следующий день 19 августа 1993 года утром поехал на вокзал за билетом. Взял только на поезд, идущий через Ачинск — это дольше по времени. Просил купейный, а когда сел в вагон, оказалось, что он плацкартный. Вот это работает кассир! Самочувствие в последние дни плохое, и психологическое и физическое. Так что, уезжаю с неважным настроением. Да и с утра пришлось немало побегать, чтобы собрать все необходимое мази, травы, бинты для Агафьи. В поезде удалось поговорить с начальником состава о переходе в купе. Так что ночь поспал не плохо. До Ачинска этот вагон, вообще был пустой, а после — полупустой. С полуночи я еду в купе один. Как это получается у Железной дороги — в кассах билетов в купированные вагоны нет, а они идут пустыми?…

…Углубляясь в лес, неожиданно выходим к подножию обвальной горы, которую так хорошо видно от избы Агафьи и которая обвалилась в год рождения Агаши в 1944 году. Огромные глыбы и небольшие камни вплотную надвинулись на кедрач. Местами камни окрашены в охряный цвет, больше с боков и внешней поверхности. Очевидно в камнях значительное содержание железа, которое при окислении от воды и солнца придает глыбам такую окраску. Камни как бы специально окрашены яркой краской. Одна такая огромная охряная глыба видна даже от избы Агафьи. Я раньше все не мог понять, кто же это так раскрасил скалу (рассматривал даже в бинокль). Искореженные при обвале скалы кедры-великаны до сих пор торчат из-под нижних крайних камней и глыб. Как будто их черные руки взывают к небу.

В одном месте находим развороченную нору бурундука, как говорит Агафья. Мощные корни деревьев разогнуты и разорваны как травинки. Силен хозяин! Среди мха, черничника и брусничника сплошь побеги багульника болотного. Забираем на восток вдоль осыпи. Все больше попадается черничника, а шишка вся съедена, кругом медвежий помет — лакомился косолапый. Вышли на четко заметную медвежью тропу, идущую вдоль курумника по лесу. Только что капал дождь и вот уже солнце. Стало светлей, утих шум вверху, только кедровки перекликаются по тайге.

Постепенно насыщаемся черникой, но собирать нет смысла — мало. Местами попадаются кусты жимолости, но ягод почти нет. Собачки, конечно, не таежные — ещё не нашли ни одной норы, ни зверя, никого не облаяли. Даже нюхать ничего не хотят. Жмутся к ногам, а иногда просто от лени валяются на мху. Показывая на багульник Агафья говорит, что если им натираться, то меньше досаждают комары. Сама она почти не двигается с места, собирает чернику. А нам с Николаем Петровичем хочется скорее добраться до озера, которое мы видели с вертолета. Спрашиваем Агашу направление. Она показывает на восток: «Там за бугорком». Только мы с Николаем Петровичем начали подъем на этот «бугорок», как слышим крик Агаши и почти одновременно шум вертолета. Агаша кричит: «Вертолет, вертолет! Возвращаемся!»

Время 16 часов 45 минут. Но почему вертолет? Вроде сегодня его не должно быть. Но приходится поворачивать и быстро выходить из тайги. По колдобинам и валежинам это довольно трудно. Иногда ноги проваливаются сквозь мох, и ты рискуешь переломать их. Вскоре сбивается дыхание, зажимает сердце. Бросаю под язык эринит. Вроде, полегче. Спасает меня то, что Агафья тоже не может идти очень быстро, а Ольга с больными ногами и вообще отстает. Николай Петрович рванул вперед, чтобы задержать вертолет. Минут через 15 и мы выходам на сухое русло Туй-Дая, а там уже недалеко переход через Еринат, на косе которого замер вертолет…

Глава одиннадцатая Агафья остается на Еринате

В конце января 1994 года получил долгожданное письмо от Агафьи. К нему была приложена небольшая записка от Ерофея Сазонтовича Седова, он, по-видимому, и переправил письмо Агафьи мне. Вот что писал Ерофей Сазонтович: «Добрый день Игорь Павлович. Слов нету, есть факт. Дело, кто будет платить за вертолет. А горячий источник действительно помогает. Надо лечение /Агафьи/ на горячем доводить до конца. С низким поклоном Ерофей. 24.12.93».

А вот что писала сама Агафья:

«Господи Иесусе Христе сыне Божий помилуй. Аминь. С ниским поклоном Агафья Карповна Игорю Павловичу. Желаю от Господа Бога добраго здравия, душевного спасения в жизни, всякого благополучия. Посемь сообщаю о себе. Пока слава Богу осталась в живых. За ваше доброе пожелание Бог спасет вас за посещение к за помощь вашу, лечения вашего и притом в такой болезни не оставили меня, настояли, увезли меня личить на горячий ключ, что только ели живу привезли меня. Единственно только во мне осталось, что сердце Господь сохранив доехать благополучно. Когда вы улетели, меня там женщины взяли в руках повели и держали меня, я только так на бадашке чють-чуть двигавась, едва довели до избушки. Потом я им сказава мне надо только скоре напится етой воды. Тогда они повели меня на колодец, с черпака налили, я напилась. Сколь время прошло слышу мне поотраднее стало, тогда я во вторых напилась. Тогда после второва-та раза сходива на улицу. Тогда время стало темнять помаленьку на бадашке сходива в ванну, десить минут побыла, вышла. Тогда ночевава и утром ходить става с бадашком. Бог спасет вас за все, обстояли меня, оставась слава богу в живых. Если бы ни при етом случий, то в мало время меня могло бы захватить, если Игорь тебя при месте не быва бы скороспешной дать помощи, некому бы в етот раз, то в живых мне не остаться бы при такой болезни. Если вызвать помощи и то не успели бы застать, могло бы захватить, когда руки, ноги омеретвели и здыхання перехватив.

Теперь Игорь Павлович сам видишь, какими болезнями всегда болею, одна и таже, нонче тежеле только еще хватива. Я по себе знава, что хватит меня ета болезнь, всю весну и все лето боявось, что если на ключ ни попаду, то мне нонче конец. Так бы и получилось, но как от Бога ничто ни утаено, до последнева дня все была маленько во владении. Весной хватава меня и летом, но все было маленько совладава. Печь истопить в етот раз ни совладава бы боле топить печь, тогда в холоде совсем конец бы мне. Двадцать дней пробыла там на ключе. Там ещё долго ни проходива ета болесь, то моча ни пойдет, то на улицу бывава по двоим суткам не быво после двоих суток ходива. И так долго на ноги в палцы находами всегда хватава болесь, подмысочной хандрос и спину стягивава хандросом долго. Потом к последним дням все ето става проходить, начало облегчивать. По нужде ходить става каждый день. Через дватсать дней Николай привез домой меня, воды тойже ещё привезли, пила, потом дома четыре дня прошло, тогда апеть ставо мечешно /месячные/ приходить. Картошку помаленку копава, стаскивав Ерофей. Пока помаленку живу, по хозяйству управляюсь. Таку работу нонче мне нельзя, ни рубитса, ни тесать и также таскать нельзя. Очень слабо теперь здорове, если толко что поделаю, то права рука болит и спина-то апеть внутрени жилы схватавать колотем, да ещё права нога если похожу болит и терпнет. За адин раз таки болезни ни выличит, надо будет снова попадать на горячий ключ. А теперь когда и как попась на ево, надо чтобы пока в движении на ногах. При таких случиях, не дай Бог в переде до такова дотенуть, что без владения и почти без памяти. Только я через сутки тогда пришла в память.

Но вот ещё Игорь Павлович, женьшень адну /бутылочку/ как говорив на осень выпива, с перерывами пила ево. Ещё ету боярку пила, при какой болезни её пить не знаю, говорив, забыва, выпива. Потом после етих, после женьшеня и боярки, триган пила. На горячий ключ собирав мне, я без памяти-та става и все дома осталось. Слава Богу прошло, так обошлось там без лекарства. Было где-то раза два как хандрос силне будет стягивать, тогда четыре раза в сутки схожу в ванну по десить минут, тогда проходива. Так всегда по три раза в сутки, два раза в день, третий раз ночью схожу. И бывава некоторы раза ночщю ни ходива, чтобы там спать ниизнисло меня, етова ради боявась, чтобы не уснуть там. Всегда руки личива толко под ручем держава где падат вода, тогда етим отошли. Также и ноги толко етим личива под ручем. Пока досвидания.

Но ещё Игорь Павлович нонче я со здоровем надежнов нету. Если у меня будут руки болеть и также спина и ноги будут болеть и если я делать ни замогу, тогда вызываю помощь и чтобы меня увезли на горячй ключь лечитса. Вот пишу записку Игорь Павлович тебе на крайний случий, чтобы знать вам, если случайно будет такой случий, если при крайнем случии получите сигнал, то знайте, что вызываю помощь на горячий ключь. О болезнях теперь знайте самовидцы сами видили меня до чево дошла.»

Из письма Агафьи ясно, что Горячий ключ ей действительно помогаем от хондроза и артрита, она всеми силами будет на него рваться ещё. А что происходит с сердцем и с опухолевидным образованием пока не ясно. Конечно, режим прохождения ванн, предписанный нами, она не соблюдала, иногда ходила на ванну даже ночью. А может быть дитя Природы лучше чувствует, что и сколько нужно её организму? В тоже время, другие наши рекомендации /прием женьшеня и баярки/ Агафья выполнила и, думаю, это ей помогло зимой. Из письма также ясно, как тяжело перенесла Агафья наш перелет на ключ в тяжелых погодных условиях с подъемом на гольцы, только на второй день «пришла в память». Отрадно, однако, что то, чего я так опасался — передачи инфекции от Сергея, не произошло. Вероятно, мы во время его изолировали от Агафьи.

10 сентября /суббота/ 1994 года. Ещё в июне месяце, будучи в Москве на съезде анестезиологов-реаниматологов, встречался с Л. С. Черепановым, и в принципе мы договорились об очередной поездке к Агафье в августе-сентябре. Вертолет сейчас в один конец стоит более четырех миллионов рублей. Но, якобы, Фонд милосердия и здоровья собирает деньги на экспедицию. И вот на днях состоялся конкретный разговор с Москвой. Они (Лев Степанович с командой) выезжают поездом из Москвы в пятницу 9 сентября и будут в Новокузнецке 12 сентября. Встречаемся в Новокузнецке 12 сентября, там договариваемся с Аэрофлотом о вертолете и уезжаем в Таштагол, откуда полетим к Агафье. Таким образом, в этот раз у нас маршрут совершенно иной — с другой стороны, не через Абакан, а через Новокузнецк.

Со мной из Красноярска должен поехать профессор В. В. Макаров, заведующий кафедрой психиатрии. Дело в том, что в различных высказываниях и даже в печати проскакивала мысль, что Агафья «не в себе», поэтому Лев Степанович попросил меня связаться с психиатром и взять его с собой. Хотя для меня самого этого вопроса никогда не существовало. Очевидно, что никаких отклонений в психике Агафьи нет. Предварительное согласие на поездку В. В. Макарова было получено раньше, но выяснилось, что в настоящий момент он в командировке и будет в Красноярске не ранее 10 сентября. Так что, его поездка отпала.

По договоренности с Львом Степановичем из Красноярска к Агафье должен был поехать и наш старый знакомый кинооператор Губарев Александр Матвеевич. Нужно сообщить ему о дне поездки. Однако звонок по его старому телефону был безрезультатен — он там давно не работает. Разыскивать его по всему городу у меня не было времени, да я помнил и о пожелании Агафьи не привозить Александра Матвеевича с его «адской машинкой». Так что из Красноярска я поеду один. Может это и к лучшему, я всегда был против больших экспедиций к Лыковым, опасаясь привнесения им инфекции.

Поручаю своей младшей дочери Валерии взять мне билет до Новокузнецка на воскресенье 11 сентября, а сам отправляюсь на дачу докапывать картошку. В субботу 10 сентября утром с Тамарой докапали картошку на Светланином участке и только начали на Валерином, как она сама неожиданно, вместо лекций в институте, появилась на даче. С широко раскрытыми глазами выпалила: «Собирайся! Едем! На завтра билетов нет — не ходят поезда. Взяла на сегодня на 20 часов 12 минут». Пришлось срочно выезжать. Скорые сборы дома и в 20 часов 15 минут 10 сентября я отправляюсь на поезде в Новокузнецк.

11 сентября /воскресенье/. Спал долго, несмотря на то, что в моем купе ехала мама Люба с тремя прелестными детьми: Ульяной /4 месяца/, Димой /4 года/ и Антоном /7 лет/. В пути осенние леса и поля полны людей — копают картошку, собирают грибы. В 18 часов 15 минут прибываем в Новокузнецк, прощаюсь с милым семейством, желаю им добра.

Поезд из Москвы завтра в 11 часов по местному времени, Нужно где-то перекантоваться почти сутки. Сдаю рюкзак в камеру хранения. В справочном узнал, что при вокзале есть комната отдыха, но до 20 часов она закрыта. До этого срока провожу экскурсию по вокзалу, а в 20 часов плачу 8 тысяч рублей за сутки и попадаю в довольно большую и очень высокую комнату на 5 коек. Постелены ковровые дорожки, наклеены чистые обои, свеже побеленный потолок, горят две люстры, на полу натертый паркет, а на огромном окне красивые шторы. Занята только одна койка. На ней сидит высокий, плотный, седоватый мужчина, по внешности и по акценту с Кавказа. Что ж, проблема отдыха ночью решена. Комнат отдыха в данном отсеке вокзала несколько, и, по сути, это неплохая гостиница. Во всяком случае, чистотой она удивляет. Даже туалет, хотя и общий, но удивительно чистый. Ну, а душ только с холодной водой, вероятно, рассчитан на таких, как я «моржей».

12 сентября /понедельник/. Спать в чистой комнате на белоснежном белье было приятно, да и сосед не храпел. Единственное, что долго не давало заснуть — комары. Наверное, это ниспослано мне для тренировки к таежным условиям. Но постепенно они угомонились /или я их перебил/ и я погружаюсь в сладостную нирвану. Утром валяюсь до 10 часов — торопиться некуда. Около 11 часов иду встречать москвичей.

Поезд приходит во время и вскоре Лев Степанович появляется, с двумя спутниками, нагруженными различными сумками. Знакомимся. Оба спутника Льва Степановича ещё молоды — в пределах 40 лет. Один высок, сухощав, вся фигура облачена в джинсы и выражает напор — Коновалов Александр Геннадьевич, первый заместитель генерального директора Международного Фонда милосердия и здоровья (МФМЗ). Второй — ведущий программы радиостанции Россия, плотноватый, крепкий мужчина с черными усиками и носом кавказского профиля — Смирнов Михаил Яковлевич. Он собирается снимать фильм. Коновалов и Смирнов отправляются в аэропорт договариваться о вертолете. Через три часа они вернулись с подписанным договором. Вылететь должны завтра из Таштагола и пробыть у Агафьи неделю.

Мы с Львом Степановичем съездили на междугородний переговорный пункт, заказали места в гостинице Ташталога, выяснили, что Тропина Анисима Никоновича (который собирается в поездку с нами) в гостинице ещё нет. Потом купили пилу для бензопилы «Дружба», что простаивает у Агафьи. Взяли также билеты (по 5400 руб) на поезд в Таштагол.

Вскоре вся наша компания собралась на вокзале. Обедаем. Ждем поезда, который уходит в 16 часов 50 минут по местному времени. Иду рассчитываться за комнату отдыха и присоединяюсь к ожидающим. Объявлена посадка и по расписанию мы отправляемся в Таштагол.

Постепенно поезд втягивается в горы, пока не очень высокие. Дорога все время идет вдоль берега речки. За окном дождь, все небо затянуто темными тучами. Мрак. Путь скрашивают юмор, анекдоты, рассказы бывалых спутников, объездивших всю страну и многие зарубежные страны. Солнце проглянуло только однажды, уже на самом закате, когда поезд был высоко в горах, а мы только что опробовали голландский «Рояль». В центр горной Шории Таштагол мы прибыли в 22 часа 27 минут — точно по расписанию. В дороге выяснили, что Михаил Яковлевич в возрасте 47 лет, заядлый рыбак и взял с собой спининг. Александру Геннадьевичу 43 года, он женат, имеет двух детей: сына и дочь.

В Таштагол прибыли, когда была уже кромешная тьма. Поймали машину, и со всем своим скарбом перебрались в гостиницу. Александра Геннадьевича и Михаила Яковлевича поместили в 2-местный, нещадно воняющий свежей краской, номер за 3 тысячи рублей. А мы с Львом Степановичем отправились в «люкс» через железную дорогу. «Люкс» — это однокомнатная квартира в обычном жилом доме с ванной и душем, который все с удовольствием приняли перед ужином. Стоит здесь люкс дешевле /6 тыс. руб./, чем койка в комнате отдыха в Новокузнецке /8 тыс. руб./. Спать легли уже во втором часу ночи.

13 сентября /вторник/. Подъем в 7 часов. Ночь спали плохо — заедали комары. Чувствую, что высокое давление, пью пирроксан и рибоксин. Завтракаем с Львом Степановичем и идем в гостиницу к ребятам. Там у них уже Анисим Никонович Тропин. Радушная встреча старых знакомых. Анисим Никонович дал нам почитать последнее письмо Агафьи, где она описывает свое житьё-бытьё за год. Всю зиму /с августа по июль/ у ней жил Ерофей, приставал к ней с объятиями и целовал. Весной пришел Алексей Уткин с каким-то Владимиром. Были стычки с Ерофеем, делили муку и крупу — все прибрали вчистую. Зимой очень болела. В июне Песков и Савушкин вывозили Агафью на Горячий ключ, пробыла там 20 дней. Там ее пытались мужики насиловать и напоить водкой, воровали её дрова /привезенные на вертолете/. Что же это за люди? И что с нами со всеми стало?

Провожу первичный медицинский осмотр членов экспедиции. Каких-либо противопоказаний для поездки к Агафье ни у кого нет.

Погода сегодня неважная, холодно, темные тучи. Утром связываемся с аэропортом — пока вылета нет. Решение отложено до 10 часов, затем до 12, а после вылет переносится на 14 сентября на 10 часов утра, конечно, если будет погода. А сегодня она весь день плохая, временами дождь.

День мотаемся по городу, по магазинам. Уехали даже за город на какую-то базу. Купили Агафье двое суконных красных сапожек «прощай молодость», которые она так любит. Приобрели также резиновые бродни, телогрейку, 20-ти литровую канистру под бензин для «дружбы» — все за деньги Фонда милосердия, для себя закупили 25 булок хлеба, 3 банки тушенки (больше не было). Агафье взяли мешок муки высшего сорта, мешок перловки, некоторые другие подарки.

Познакомились с городом, расположенным среди гор и на них. Много прошли пешком, а вечером от гостиницы по одной из улиц поднялись почти до вершины одной из сопок. Вид очень красивый, город чем-то напоминает Абазу. Много каменных домов, но больше, особенно по склонам гор, деревянных. Численность центра Шории около 50 тысяч. Идем в гостиницу, встречные ребятишки уставились на Александра Геннадьевича и один из них изрекает: «Акупант!». Мы покатываемся со смеха. Действительно, Коновалов в его джинсовом костюме и массивных, на толстой подошве и высоких зашнурованных голенищах, польских ботинках, с чуть сутулой с расставленными руками фигурой, очень похож на наемника оккупационных войск. Парень четко подметил сходство. Сам Александр Геннадьевич тоже хохочет, юмора ему не занимать. Наши сотоварищи из Москвы неутомимые рассказчики, много повидавшие на своем веку. День незаметно перешел в вечер. Жаль, что сегодня мы не улетели к Агафье, да и завтра особых надежд нет.

Везем Агафье «Виватон» (тонус жизни), препарат для втирания фирмы Дерябина, состоящий из экстракта многих трав. Вечером у меня болит поясница справа. Лев Степанович натер мне спину «Виватоном» в качестве эксперимента. Как мы можем рекомендовать его Агафье, не испробовав на себе? А тут подводящий случай представился. Через 1–2 минуты появилось чувство тепла в пояснице, но боль остается. Фирма «Виватон», а точнее сам Дерябин пригласил Льва Степановича после его выступления на радио и предложил препарат для Агафьи. Не знаю, может препарат действительно ценный и при длительном применении дает эффект, но в моем боку боль не уменьшилась, и на ночь пришлось пить баралгин. Но, по крайней мере, стало ясно, что побочных эффектов нет.

14 сентября /среда/. С утра дождь. Лев Степанович неожиданно засобирался к ребятам в гостиницу к 8 часам утра, хотя вчера договаривались к девяти. Мои увещевания, что москвичи ещё спят и нас не ждут, не действуют — Лев Степанович неумолим. Я вынужден быстро собираться ему вдогонку. Бок и спина справа болят. По настоянию Льва Степановича вновь натираю дорогим «Виватоном» и пью 1/2 таблетки баралгина. Спешу за Лев Степановичем в гостиницу. На улице дождь, а на вершинах гор легкий снежок. Москвичи только поднимаются и с недоумением глядят на появившихся из «люкса».

В 9 часов связываемся с аэропортом. Пока в Таштаголе «шторм», как сказали на метеостанции и погода не летная. Решение откладывается до 12 часов. Лев Степанович с Александром Геннадьевичем надумали ехать лично на аэродром, искать начальство и выяснить ситуацию. Попутно берут канистру для заполнения бензином. Михаил Яковлевич идет в шорский народный центр, в котором мы вчера побывали, брать интервью. Я остаюсь дома ждать Анисима Никоновича и чинить свой не раз бывавший в походах плащ.

Вскоре появляется Анисим Никонович с Анной Трефильевной Орловой /сродной сестрой Агафьи/ и Иваном /дядей Агафьи/. Узнав, что Лев Степанович уехал на аэродром, Анисим Никонович и Иван уезжают на своем «Запорожце» им вдогонку. Мы с Анной ведем беседу об Агафье. Анна собирается лететь с нами и надеется уговорить Агафью выехать в Киленское, где она живет. Рассказала и о своем больном сыне 13-ти лет, который перенес клещевой энцефалит и продолжает страдать от его последствий.

Вскоре возвращаются уехавшие, неся с собой заполненную бензином /за 20 тыс.500 руб./ канистру. Их сообщение не очень радует — на сегодня полета не будет. Решаем с Анисимом Никоновичем и Анной на «Запорожце» ехать в Киленское отпросить их у родственников к Агафье не на час, как предполагалось ранее, а на несколько дней. Заодно посмотрю и больного ребенка. Едем мы с Львом Степановичем, москвичи остаются.

Поездка заняла 1,5 часа с заездом в аэропорт. Дорога в Киленское идет по красивейшей осенней тайге через два перевала. Налюбовавшись природой, наконец, подъезжаем к поселению староверов. Дома разбросаны в долинке, прикрытой практически со всех сторон пологими горами. Дома отстоят друг от друга довольно далеко, и строгой планировки обычных деревень здесь нет. Каждый поставил свой дом там, где ему подсказала своя душа. Собственно это поселение не является самим Киленском, а расположено в нескольких километрах от него — своеобразная староверческая заимка или хутор. По территории поселка протекает три речки — Большой и Малый Карон, и Мунжа.

Дом Анисима расположен на самом берегу Большого Карона и чтобы в него попасть с дороги нужно перейти по деревянному мостику. Дом уже довольно старый, но стоит крепко. Большой двор со всеми полагающимися постройками для скота и баней. Кругом, конечно, шебутится живность: куры, гуси, утки. На склоне горы пасутся коровы.

Встречает хозяйка дома — Анисья, моложавая, крепкая и энергичная женщина 69 лет, с волевым лицом и светлыми глазами. Как хозяйке, так и Анисиму Никоновичу, которому уже 72 года, их возраста не дашь. У них здоровый цвет лица, движения энергичны и видно, что старческие хвори их пока миновали. Хозяйка ещё «не остыла» от работ по дому и заметно, что, хотя она и внимательна к гостям, но лясы точить ей некогда. По взгляду на мужа ясно, что она не одобряет его праздные разъезды «туда сюда», когда дома столько дел. Ещё не докопана картошка, да и крыша закрытого навеса у дома прохудилась. Дав задание Анисиму починить крышу, хозяйка удаляется готовить обед.

А двор постепенно заполняется краснощёкими, крепко скроенными, разного возраста мальчиками и девочками, с любопытством поглядывающих на приезжих. Однако по поведению они резко отличаются от городских детей. Они не по возрасту солидны, немногословны, тактичны и не навязчивы. Чувствуется в них, эдакая, внутренняя сила и уверенность. Словом, это знающий себе цену, воспитанный в строгих правилах и уважении к старшим народец. Подходят поздороваться и взрослые, их родители. Но долго не задерживаются — осень страдная пора и нужно ещё столько сделать за день.

Выясняется, что на задах дома Анисима, через огород, чуть выше по речке стоит изба семьи дочери, у которой 8 детей. А напротив через речку живет семья сына, в которой тоже 8 детей. Очевидно, что род староверов не вымрет! Сообщение между домами не по улице, а «задами и огородами». Дома добротно сложены и большие, масса подсобных пристроек, а огороды не меряны. Устроились на земле люди крепко и живут вольготно, практически всем необходимым обеспечивая сами себя.

Пока Анисим Никонович заделывает дыру в крыше, а хозяйка хлопочет по дому, мы отправляемся посмотреть поселок и навестить сродную сестру Агафьи Антонину Трефильевну Орлову, родную сестру Анны. Её большой дом стоит ниже по речке, недалеко от дома Анисима. Хозяйка, женщина средних лет живет одна и занята мужской работой — ремонтирует печку. Как и все родственники в поселке, она тепло относится к Агафье, жалеет её сироту и вспоминает много подробностей пребывания Агафьи у неё в гостях в прошлый приезд в Киленское. Антонина Трефильевна была бы рада приезду Агафьи в их поселок и просит передать ей приглашение. При этом она готова взять её к себе в дом или даже освободить его полностью для житья таежницы. Кроме того, сейчас почти отстроен новый дом и Антонина Трефильевна готова предоставить его Агафье, а сама остаться в старом.

Проводила нас посмотреть этот новый дом. Он находится на отшибе, довольно далеко от остальных, на другой стороне дороги в Киленское. Дом большой, только что отстроен, в нем стоит приятный запах свежесрубленной сосны. В избе чисто прибрано, огромная русская печка протоплена, хотя в доме ещё никто не живет. Уют и тепло нового дома просто притягивают.

Возле дома протекает небольшая речка. В нескольких ветрах небольшая запруда, где будет раздолье для гусей и уток. Огромный огород с первозданным черноземом тут же за домом, несколько в отдалении, метрах в 500–600 на запад, начинается пологий подъем в высокую гору, ещё покрытый сочной, зеленью. Очевидно, здесь прекрасный выпас для скота. Кусты и деревья, неровности местности закрывают вид на остальной поселок. Дом стоит как на необитаемом острове. Так что, привыкшей к одиночеству, Агафье здесь будет хорошо. Дом прекрасный, никто в нем ещё не жил («не испоганен»), усадьба изолирована и никто не мешает. В тоже время люди недалеко и всегда могут прийти на помощь. Да и забот с травой, сеном и прокормом для живности не будет. Судя по всему, и почва здесь плодородная, не в пример глинисто-каменистым косогорам на Еринате. Место мне очень понравилось, оно, на мой взгляд, как нельзя лучше подходит для житья Агафьи. Вот только захочет ли Агафья? Лучшего места найти трудно. Я бы и сам здесь с охотой поселился.

Возвращаемся в дом Анисима. Обед: уха, грибы, дымящаяся свежая картошка и вкуснейшая медовуха, напоминающая по вкусу полусладкое шампанское. Хлеб собственной выпечки, вкусный и ароматный. Гости обедают за отдельным столом, из мирской посуды. Хозяева с несколькими внучатами, помолившись, принимаются за трапезу за другим столом. Хозяйка строго следит, чтобы тарелки гостей не пустовали. За столом торжественная тишина, только любопытные глазки детишек изредка стреляют в нашу сторону.

Во второй половине дня поехали к Анне, смотреть ее больного ребенка. Дом Анны стоит довольно далеко от остальных при самом въезде в поселок. Он просторен и добротен, обстановка внутри не хуже, чем в городских квартирах. Кругом чистота и порядок, все выкрашено и побелено. Чувствуется, что в доме крепкие хозяева. Знакомимся с мужем Анны и сынишкой, лет одиннадцати со смущенной улыбкой. Алешу весной укусил клещ и он заболел энцефалитом. Мальчик болезнь перенес, но остались парезы и параличи отдельных мышц. Особенно пострадали мышцы шеи и Алеше даже трудно удерживать голову. Ему трудно ходить в школу, стесняется своего физического недостатка, а дети, как известно, не все обладают чувством такта и часто над ним смеются. А мальчишка золотой — скромен, воспитан, умен, глаза полны интеллекта, но с сильной грустинкой.

При осмотре выявляется, что функция ряда мышц ещё не потеряна полностью и её можно восстановить определенными физическими упражнениями и медикаментами. Главный вопрос сейчас состоит в том, не будет ли процесс в нервной системе прогрессировать. Подсказываю мальчику и родителям какие упражнения и тренировки нужно проводить, настраиваю мальчика на длительное и упорное лечение и борьбу. Прописываю и медикаментозное лечение /прозерин, актовегин, витамин B6 и другое/. Отделили от Агафьиного «Виватона» флакончик жидкости для втирания /по инструкции он в этой ситуации помогает/, дали адрес Дерябина родителям, обговорили возможность приезда Алеши в Красноярск на консультацию и лечение в неврологическую клинику.

За чаем беседовали с родственниками, милыми, умными, жизнерадостными людьми с удивительно светлыми глазами. Антонина Трефильевна оказалась специалистом по лечению травами, поговорили с ней на эту тему, в том числе и о лечении Алеши. А на прощание она подарила нам траву бадан и моралий корень.

Ночевать идем к Анисиму. Спать укладываемся в двенадцатом часу: Лев Степанович на кровати, а я на полу на чистую перину под ватное одеяло и на большую мягкую подушку. В начале прохладно, потом согреваюсь и засыпаю. В третьем часу просыпаюсь — хозяйка начала хлопоты по хозяйству, печет хлеб Анисиму в дорогу. Дальше сна практически нет.

15 сентября /четверг/.Подъем в 5 часов 30 минут. Хозяйка зовет завтракать. На улице сплошной туман, на крытом дворе-сенях один градус тепла. На улице в умывальнике вода замерзла. А вчера днем было 8 градусов тепла. Завтрак: куриный суп, пироги с капустой, грузди соленные со сметаной, опята жаренные в печи со сметаной и яйцами, молоко и для аппетита стаканчик медовухи. Все вкусно предельно! Благодарение хозяйке и Господу!

Видя все устройство жизни старообрядческой общины, добрые отношения между людьми, вольготные условия жизни, у меня все больше складывается впечатление, что нужно постараться уговорить Агафью переселиться суда, к этим людям. Все родственники, считай вся деревня, настаивают на переезде её и в полном недоумении, почему она не хочет этого. Хозяйка просит передать Агафье, что Анисима к ней больше не отпустит — «пусть переезжает к людям».

Пока хозяин «Запорожца» Иван завтракает, Анисим Никонович рассказывает нам историю своей женитьбы на Анисьи. Невесту выбирал отец, а затем предложил ему в 18 лет. Анисьи в то время было 16 лет. Так по выбору родителей состоялась эта свадьба, и слава Богу, до сих пор они живут в мире и согласии. Рассказал Анисим Никонович и как работал на золотоносной шахте. В скупых его фразах «словам было тесно, а мыслям просторно».

В 7 часов утра заводим «Запорожец». Прощаемся с гостеприимной хозяйкой и отправляемся в путь. Заезжаем за Анной Трефильевной и в предрассветном тумане отъезжаем в Таштагол. Вся трава покрыта инеем, туман стелется по низу — примета хорошая, должна быть лётная погода.

По дороге чуть не наезжаем на глухаря. Он бежит и бежит по дороге, красивый несказанно. Наконец ныряет в траву у обочины, и я вздыхаю с облегчением. Жаль было бы, если бы эта чудная птица оказалась под колесами. Через 1 час 20 минут благополучно приезжаем в Таштагол изрядно промерзшие — машина не отапливается и окно в ней открытое. Наши ребята ещё спят. Разбуженные при нашем появлении, сразу набросились на нас с упреками — почему не вернулись вчера, они волновались. Анисим Никонович успокаивает их потрепанные нервы медовухой, прихваченной с собой.

В 9 часов Лев Степанович и Александр Геннадьевич идут звонить на аэродром. Пришли не очень весёлые — решение о вылете отложено до 11 часов. Однако и к этому времени горы закрыты туманом. Вылет откладывается сначала до 12, а затем и до 14 часов. К середине для вышло солнце и туман растаял. Потом начинаются заморочки — рейс пойдет, но не туда, возьмут сначала пассажиров с билетами (как будто мы не заплатили?) Лев Степанович и Александр Геннадьевич уезжают на аэродром искать начальника. Солнце печет, стало совсем тепло.

В 15 часов звонок с аэродрома Льва Степановича: «Свистать всех наверх! Сейчас придет машина и на аэродром». Приходит газик, но всё сразу в него не входит и приходится делать два рейса. Наконец, мы на аэродроме. Загружаемся в вертолет и в 16 часов 33 минуты раскручиваются винты. В 16 часов 41 минуту взлет. Пролетаем над Таштаголом. Пологие в красках осени горы постепенно становятся выше и уже впереди засверкали снежными вершинами гольцы. Через 25 минут приближаемся к снежным высоченным горам, втягиваемся в них. Вертолет все больше болтает, машина вибрирует. Сижу на мешке с крупой перед открытой к летчикам дверью. Вид, как на ладони. Красота! Через 30 минут входим в каньон Абакана, идем по нему вдоль. Впереди горы, покрытые снежком. На пути внизу не промелькнуло ни одной деревни. В 17 часов 28 минут делаем круг над Еринатом и в 17 часов 32 минуты садимся на его косе. Быстро выгружаем наши вещи. С тревогой посматриваю в сторону избы Агафьи — её долго не видно. Наконец, появляется её фигурка, спускающаяся с бугра к нам. Слава Богу — жива! Вертолет поднимается, сбивая нас с ног вихрем. Он уходит в сторону Горячего ключа, есть туда пассажиры. И повисает тишина. Только Еринат шумит на камнях.

Подходит Агафья, Анна и Анисим пошли ей на встречу, иду и я. Встрече она явно рада, но настороженно посматривает на незнакомых москвичей. Знакомим. Сносим вещи к избе. Агафья, как всегда, сразу торопится изложить свои беды и проблемы. Остановила меня у подъема с реки, там близко у воды стоит шалашик, и торопится рассказать, как она плохо себя чувствовала весной: «Воду-то незасмогла носить совсем, сдесь варила».

Вещи все с косы сношены к избе. Распределяемся по местам жительства. Анисим и Анна будут жить в избе с Агафьей, мы четверо остальных в старой. Там холодно, не прибрано, грязно. Занимаемся уборкой и устройством. Мы с Львом Степановичем занимаем привычные места на нарах у железной печурки и на гобчике.

Агафья показывает свое хозяйство новичкам. Да и мы старожилы замечаем некоторые перемены. На северо-восток в 10 метрах от старого курятника построен небольшой новый, там маленькие цыплятки. Курятник делала из расколотых бревешек сама Агафья. Спрашиваю: «Замучилась колоть бревна?» — «Никого, колотые-то были». Интересно, зачем ей новый курятник? Ведь есть старый. Оказывается, что в старом стоят три бака с засоленными груздями. Грибов в этом году очень много.

Собак у Агафьи прибавилось — стало три, прежние Дружок и Мурка, да большой щенок Тюбик. Последний уже неприменул залезть в одну из наших сумок с хлебом, за что немедленно был посажен на цепь хозяйкой у нашей избы. Дружок и ранее был на привязи с восточной стороны от избы Агафьи, где также на привязи маялись пять тощих и маленьких коз. Похоже, что загон, который мы соорудили в прошлом году для коз, у хозяйки особым доверием не пользуется. Объясняет она это тем, что козы из него «вылазят». Это, наверное, вполне может быть, если учесть, что козочки такие тощие. Западнее хижины дяди Карпа, тем где мы в прошлом году натаскали навоз, выросла с очень мощными и зелеными стеблями картошка.

Собрались в избе Агафьи на короткое время, ведь ещё нужно разжечь костер и сготовить ужин. Агафье не терпится изложить свое житье-бытье. Оказывается, зимой тяжело болела, только к весне немножко полегчало (подробности думаю выяснить потом). Всю зиму до июля в старой избе жил Ерофей Седов. Когда в прошлом сентябре мы улетели и увезли Агафью на Горячий ключ, он оставался домовничать и использовал «Ветряк» на полную катушку, подключал к нему радиоприемник. Когда Агафья вернулась с Горячего ключа, то «ВЭТЭН» уже не работал и электричества не давал. — «Свечей-то было всего четыре, сначало экономила, потом вовсе без света жила. Пло-охо!» — поясняет Агаша. Вот так запросто, не считаясь с Агафьей, «добрый» Ерофей сразу загробил так необходимое в тайге, особенно длинными зимними вечерами, устройство. Лампочки «Ильича» погасли!

Оказалось, что и вел себя Ерофей по отношению к Агафье очень неприлично. «Лез обниматься, целоваться, губы все искусал» — со свойственной ей откровенностью рассказывает Агафья. Такие попытки были неоднократно. «Еле отбивалась, даже губы мазала мазью, чтобы не лез целоваться» — со смехом говорит таежница. Смех-смехом, но заметно, что Агафья очень боится Ерофея. Оказалось также, что Ерофей забрал у Агафьи и ружье, а второе прибрал себе Астафьев (охотник, который промышляет в этом районе зимой) и осталась она со старым дробовиком 16-го калибра, который может только звуком отпугнуть медведя и волков. По сути, изъятие ружей у Агафьи сделало ее беззащитной. Выходит, что и мы зря везли ей 5 пачек патронов 12-го калибра — стрелять-то не из чего.

В конце мая к Агафье пришел Алексей Уткин с другом Владимиром. Жили у неё до июля. Сорились с Ерофеем. Пока в июне Агафья ездила на 20 дней на Горячий ключ, они были здесь. Вывозили на Горячий ключ Савушкин и Песков. Лечилась там она вновь по жуткой схеме: по 30 минут 2–3 раза в день. Говорит, что на ключе лечился какой-то врач, «специалист по этому делу», он и посоветовал делать так. Уткин с Владимиром улетели на горячий ключ в конце июня с компанией «мэра Абакана» (как выразилась Агафья), которая залетала сюда вертолетом. «Ночевали здесь, пили, женщин много было. Алексея напоили, больной, улетел» — рассказывает Агафья. Алексей обещал прийти назад к 5 августа, но до сих пор его нет. «Живой ли? Неизвестно», с тревогой говорит хозяйка.

На Горячем ключе Агафью дважды пытались изнасиловать два мужика. Одного из них Агафья знает — это тесть здешнего охотника. Пришлось вырываться, убегать в тайгу и даже защищаться поленом. Пьяные мужики лезли обниматься, отпускали скабрезные шуточки, делали из нее посмешище на людях. Что же это происходит? Неужто люди уже совсем ничего не понимают, полностью деградировали и потеряли человеческое обличие?

Костер, ужин. У костра Агафья ещё много рассказала про свое житье — о козах, о курицах, которые по какой-то причине все перемерли, о цыплятках и другом. Но похоже, что, несмотря на все свои беды и лишения, Агафья не помышляет выезжать отсюда. Во всяком случае, первые намеки Анны и Анисима она отвергает. Пытаемся наметить работу на завтра. Предлагаем хозяйке начать копать картошку. Но ответ отрицательный: «Рано, ботва-то зеленая». К ночи похолодало, звезды яркие, из-за Туй-Дайской горы выкатилось яркая луна и залила серебром все вокруг. В жарко натопленой избе укладываемся на ночлег.

16 сентября /пятница/. К 5 часам утра в избе стало прохладно. Встал, затопил железную печку заранее приготовленными дровишками. Вышел на улицу и оторопел от огромных ярких звезд. Оказывается небо не пустое, а усыпано тысячами ярких и не очень звезд и созвездий. Они переливаются и мерцают, создавая впечатление огромного живого, но не познанного еще нами, мира. Холодно. Под звездным светом серебрится иней. Только из-за такой чудной ночи не следовало бы уезжать в город, где испарения человеческого мегаполиса закрывают от нас огромный сверкающий мир.

Встали поздно, в 9-м часу. На улице иней, на градуснике 4 градуса мороза, вода в ведре крепко замерзла, зеленые листочки картошки плотные как картонные и, конечно, замерзли. Утро яркое и солнечное. От реки идет дымок — там Анисим соорудил костерок и готовит себе похлебку. Но почему на реке? Ведь вчера он ужинал и молился вместе с Агафьей. Наверное, рассердился на Агафью за то, что она не хочет выезжать отсюда. Во всяком случае, Анисим об этом сказал Льву Степановичу. Разговор последнего с таежницей также не дал результатов — она против переезда в Киленское.

Костер, завтрак. К 11 часам солнце печет, даже жарко, а в тени всего 3 градуса тепла. Картошка на солнце оттаяла и вся ботва скуксилась, увяла. На вершинах гор поблескивает снежок. Гора «Тутанхамона» видно четко — нос, усы и борода присыпаны снегом, как будто поседел старый лежащий мудрец.

Агафья еще в избе, молится, потом по настоянию Анны пишет опровержение на утверждение Ивана Тропина в письме, что Агафья приглашала его «для тесного контакта и передавала приветы». Михаил Яковлевич настраивает свою аппаратуру для съемки. Конечно, он предупрежден о недопустимости в этом деле малейшего насилия. Анисим Никонович часам к десяти ушел рыбачить на Курумчук.

Анне так нравится это место, воздух, река, что она готова переехать сюда с семьей, но «муж трудный» (трудно его будет уговорить). Тюбик вьется возле нас, на него жалко смотреть — кожа да кости. Появившаяся после утренней молитвы Агафья утверждает, что он 8 дней не мог ходить — болел после того, как с ним поиграл прилетавший с группой «мэра» врач. «Сглазил!» — говорит Агафья. Оказывается, что вчера Анисим с Анной угощали Агафью медовухой, отчего она плохо спала. А сегодня у нее расстройство кишечника, собирается пить траву манжету.

В перерыве между делами Агафья вновь возвращается к своей жизни зимой. «Зимой от питья трав поднималась температура до 38 градусов. От температуры пила перец (по совету Ерофея варила красные стручки), Марьин корень. На спину парафин (накладывала). Восемь недель болела. В осине грелась (варила кору осины в ванне и сидела в ней — опять по совету доморощенного доктора Ерофея) два раза — слабость стала. Стала говорить Ерофею: „Сердце посадит, негодно. В елке грелась, в крапиве — угорела, сердце-то посадишь, спать незамогла. Ерофей хотел в березе греть, но отказалась — сердце посадишь“», — повествует Агафья.

Перед тем, как идти завтракать. Агаша передала мне письмо, которое она мне писала ещё до «полки огорода», но так и не смогла его отправить. В письме все подробно, как болела, чем лечилась. Вот что я там прочитал (текст письма, как всегда, привожу в написании Агафьи, только для удобства чтения я расставил некоторые знаки припинания — И.П.Н.).

«Господи Иесуси Христе сыне Божий помилуй нас. Аминь! С ниским поклоном Агафия Карповна Игорю Павловичу. Желаю от Господа Бога добраго здравия и душевного спасения, в жизни благополучия. Ещё уважаемый Игорь Павлович, дорогой врачь и друг, сообщаю о себе. Плохи дела теперь у меня, здоровя совсем плохо. Как было что ниобходимо надо было в конце зимы и в начале весны на горячий ключь занова лечится. Необходимо надо было горячим ключом, тогда бы может и посадка /огорода/ посадива бы, а теперь не знаю как Господь велит дожить до Пасхи, доживу или нет. Только так теперь в Божих пределах Господь помощник, люди все бывший друзья потеряли доверие, помощи ни какой ни стали делать. Тот же Николай даже козам сена ни привезли, Ерофея здесь Астафьев бросив, ни вывезли, так засев. И поправедовать никто ни стали залетать. Теперь и козы голодни и толку нонче с них ни будет, козла ни заменили, нету и молока не будет. Только етот когда выростит козлик чернинкой. Козу болшу я велева Ерофею зарежить, остались молодняк, выживут нет. Пишу о себе о болезнях. Я нонче сами знайте в каком состоянии на ключь увозили, и если было бы возможно после етой болезни и первым разом лечения делать мне нельзя было, только если бы после второва раза делами и работай, а мне ниобходимо свои потребы и хозяйство. Тогда апеть стало перво по нужде реже стала я ходить, если лягу спать права плече кажду ночь замертво терпнит, пробужаюсь едва кое как разшевелюсь. То права нога тоже самое, только всегда у печи отогрею сколь при отрадит. И мазими натирава, на плече пластырь накладывава прогревать. И потом как става по нужде трой сутки ни могу сходить и пятеры нету. Травы никакой нету при етой болезни, и потом права нога как совсем отерпла, нистава отходить, тогда низамогла ни сясти, ни лежать, ни стать и по нужде стало. Помощи вызвать ни могла тогда мне пришлось ниобходимо пить ревинь и крапиву, водой только снеговой пользоватся. Посколь пила ревень ходива по нужде, остановова пить и апеть тоже. И теперь ревним и крапивой лечитса на пользу ни пошли, когда попила ети травы, тогда ими температуру поднява болшу и все болезни расшивилива и апеть пуп с места ушов. Тогда периц става пить, температуру посадить и етим ни могла. Теперь Марин коринь вытаив ещё им кака будет нет полза. Воды ни могу приносить, снек растаев, только если на реке на месте сварю на берегу. Помощи ни могла вызвать боле месеца, включава и нету никакова залету. Если так как сейчас в етом состоянии вобще посадку ни смогу посадить, но и так етими болезними изнести может до конца, кроме Горячева ключа ничем ети болезни ни выличить. Травы ети которы здесь ни пошли на пользу. Тоже самое мать была пока жива, поили её етими травами, ей ни пошли на пользу, также и мне теперь, толко ими все болезни расшивелить и ещё подымать температуру ими. Горячет ключ та вода совсем другое существо, когда напьеся она потам проходит сквозь тела и тогда сразу облегчиват болезни. Когда привезли вы меня, совсем была без движения, едва там женщины довели меня, через сутки я става ходить по маленку. Если бы вторым-то разом, тогда бы боле ползы-то стало, а теперь не знаю как Господь велит, как прийдетса мне с вами видитса и также вам со мной в пределах Божьих. Теперь помощь ни добытса вызвать. И я ету теперь наверно выдержава боле месеца, не знаю сколь в ней осталось нет зарядки-то ещё и вобще-то получали нет с ней сигнал два раза вобще подолгу стаяв — на день ставива и боле десяти часов стояв и на ночь также еще дольше. Вот такое дело теперь Игорь Павлович, вобще люди ни по человечески стали относитса, если получали сигнал и так оставить такое дело безо внимания. Никто ни залетели и я в болеезни в тежелом состояний ни могу ни делать, ни ходить. С козами Ерофей водитса, я и за козами ходить ни могу, если толко чево куда пошивелюсь мне хуже. Только если сколь сама себе правленним будет полза кака, то может как сколь отрадит, а если ни отрадит, то до Пасхи не знаю как Господь велит дожить, до лета в такой болезни вобще даже подумать ни могу в пределах Божих, как Господь велит. И вот ещё письмо как отправить будет нет какой случий. Ерофей если вопще ни будет ни какова залета, то хошет итти пешком. Но ещё Игорь Павлович если как получишь письмо от меня, то напиши письмо Савушкину Н. Н. чтобы он имев какую-то заботу, мало тово, что меня оставили без помощи, Ерофея бросили на голодной конец, и у него дома ни в порядке теперь, так говорит все хозяйство погинува да ещё сам, если пешком поддет как благополучно нет выйдет».

Думаю, что комментарии к письму Агафьи излишни — все предельно ясно.

Вытащили на солнышко из избы двух гусят и двух курочек цыплят. Они еле живы, с трудом ходят, а вернее — ползают. Гусят было 9 штук, осталось двое, но и эти, кажется, не жильцы. Гусят прислали женщины, с которыми Агафья была на Горячем ключе. На солнышке гусята чуть оклемались и с удовольствием щиплют травку. Анна нашла корыто, налила в него воды и устроила гусятам «пруд». А Агафья почему-то держит их в темноте в избе в отгороженном ящике и не выпускает на солнце и травку. Не удивительно, что они все болеют и мрут. Вообще, вся скотина у неё дистрофики и похоже она за ними ухаживать не умеет, а кормить или забывает или считает, что они святым духом прокормятся.

В 14 часов все собрались за столом у костра. Вручаем Агафье подарки от нас, других людей и организаций /«Красный крест», Фонд милосердия и здоровья и др./. Привезли двое очков для коррекции дальнозоркости и облегчения чтения книг, одни +1, другие — +2. Агафья примерила их, лучше читает с +l. Значит у нее пока только начальная стадия дальнозоркости. Для облегчения чтения мелкого шрифта подарили также лупу. Газета «Труд» прислала наручные часы, шариковые ручки, косынки, салфетки с матрешкам (очевидно для сервировки праздничного стола с фарфоровой посудой и хрустальными бокалами), две спортивные шерстяные шапочки. Шапочки Агафья сразу передала Анисиму: «Мне-то они ни к чему». Примерила Агафья платок в красный горошек с кленовым листочком и названием газеты «Труд». Понравился. Лев Степанович торопится запечатлеть её на фото. От Будылиной из Подмосковья Агафья получает барометр. Однако оказывается, что он вряд ли ей пригодится — нижняя отметка шкалы 700 мм рт. ст., а в местности на Еринате в условиях среднегорья оно ниже. Стрелка сегодня показывает примерно 690 мм рт. ст. Агафья равнодушно откладывает барометр в сторону. «Красный крест» прислал Агафье салфетки (да что это москвичей заклинило на салфетках? Очевидно, никогда не были в тайге), мыло и «зеленку». С удивлением Агафья рассматривает блестящую, всю так и сверкающую на солнце, немецкую не пригорающую посудину для тушения и варки, с электропечкой. Понятно, что электропечку в розетку на кедре не воткнешь, но думаю, что Агафья применение ей найдет и на костре. Тем более, что многие её посудины «испоганили» бывшие в гостях «мирские» люди или собаки. Агафья под еду использует в последнее время не миску, а берестяную маленькую чумашку.

Особое удовлетворение отразилось на лице Агафьи, когда ей вручили молитвенную книгу «Малый устав», подарок журнала «Церковь». Она сразу принялась его читать, не обращая внимания на подставленный микрофон. Её чтение сопровождается пояснениями, что там и почему пишут — втолковывает нам несмышленышам. Михаил Яковлевич спокойно, почти в упор снимает этот процесс чтения на камеру. Агафья увлеклась чтением и не обращает на него внимания. Её певучая речь льется, как ручеек. Александр Геннадьевич держит микрофон почти у лица Агафьи — реакции ни какой, вся в чтении. Лев Степанович бегает кругом, щелкает фотоаппаратом — Агафья не обращает на него внимания. Тот же журнал «Церковь» прислал Агафье и красивую лестовку. С удовольствием её приняла и объяснила нам, что на ней изображено, и как это нужно понимать.

Александр Геннадьевич от Фонда милосердия передает Агафье подарки: патроны, 200 штук свечей, батарейки для стенных часов, которые уже есть у Агафьи. От жены Александра Геннадьевича таежница получает комплект белья. Развернула, полюбовалась на красивое цветное белье, поблагодарила и приглашает Екатерину в гости. И хотя данный дорогой подарок выглядит в этих условиях, как инородное тело, тем не менее думаю, что Агафье он пригодится — хоть и редко, но наволочки на подушке она все же меняет, а из простыней можно пошить нижнюю рубаху. Вручая подарки Александр Геннадьевич говорит быстро, высоким стилем, иногда даже высокопарно (как на открытии художественной выставки или презентации фирмы) и Агафья, боюсь, не всегда его понимает. Тем не менее, подаркам, а главное человеческому вниманию, она очень рада.

Что называется «по горячим следам», Михаил Яковлевич берет интервью у Агафьи. На микрофон в его руке она не обращает внимания, но камера, стоящая на треножнике чуть в стороне её несколько настораживает, старается отвернуться, но реакция спокойная, уже не бежит и не прячется, как это было несколько лет назад. Агафья рассказывает Михаилу Яковлевичу о своих болезнях при посещении родственников в Киленском. Высказывает мысль, что «так я заражусь и будет кашель, легкие будут болеть». Михаил Яковлевич рассказывает Агафье, как люди собирали по 100–200 рублей, чтобы мы смогли купить ей муку, крупу и прилететь сюда, старается подвести её к мысли о необходимости выезда к людям. «Если легкие-то заболеют, то вся нагрузка ляжет на сердце» — говорит Агафья в ответ. «Здесь-то легкие не болят. Поедешь, вот этого-то я боюсь, и скоропостижно получится» — отвечает Агафья на уговоры Михаила Яковлевича выехать к родственникам.

К разговору подключаюсь я. Рассказываю Агаше о Киленском, как мы там побывали, о родственниках, которые так ждут её, о домах, которые они согласны передать ей на житьё. Расписываю все преимущества и прелести, особенно усадьбы, стоящей отдельно от других. Однако вновь слышим аргументы против: нет у них братства; какой-то мужик на Пасху приставал к ней; Максимила не велела и т. д. Агафья разволновалась, и даже лицо стало сердитым. Успокаиваю, переключаем её вновь на подарки. Вручаем красные войлочные сапожки. Примерила, оказались в пору. Понравились, сидит на ноги посматривает — любуется. Так в них и ходила весь день.

Подул ветер и наш ветряк закрутил своими крыльями, теперь уже без всякой пользы для хозяйки здешних мест. А она продолжает свой рассказ о том, что сразу после приезда с Горячего ключа, когда был Алексей и Владимир, попила холодной воды, да вдохнула дыма от курящего Владимира, сразу «легкие заболели, кашляла, нос побежал». Думаю, что дым от курения тут не причем, очевидно привезла инфекцию от людей с Горячего ключа. «Принимала фалиминт, эритромицин 3 дня. Одну таблетку пенициллина приняла, но боле не принимала — на сердце вредно, Ерофей говорил. Быстро поправилась, только кашель две недели /был/».

Уходим с Агафьей в избу — нужно её осмотреть. Пульс у неё сегодня 68 ударов в минуту, ритмичный, Артериальное давление нормальное — 115/80 мм рт. ст. Тоны сердца ритмичные, чистые, шумов нет. В легких дыхание везикулярное, прослушивается по всем легочным полям, хрипов нет. Живот мягкий, печень и селезенка не пальпируются. В животе определяется большое 10х20 см. опухолевидное образование, распространяющееся подковообразно слева над лоном и уходящее в правую подвздошную область, вершиной не доходя 4 см до подреберья. Опухоль плотная, слегка бугристая, вершина её легко смещаемая из правой половины живота к середине и даже в левую половину. Если сравнить размеры опухолевидного образования с прошлогодними, то оно резко увеличилось. По словам Агафьи опухоль уменьшается после месячных. В настоящее время месячные должны были быть 4 дня назад, но не пришли. Вероятно, это все же не аппендикулярный инфильтрат, как я думал раньше, а миома матки. Опухолевидное образование в правой подмышечной области по консистенции напоминающее добавочную молочную железу или мягкую липому в прежних размерах 5х5 см., легко смещаемое. Лимфатические узлы нигде не увеличены. При пальпации позвоночника болей нет, диска позвонка, пальпировавшегося в прошлом году, не определяется. Отмечается болезненность и некоторые ограничения в движении в правом плечевом суставе и лопатке. Эти места несколько раз натер «Виватоном». Гелем этого препарата натер также кисти рук, кожа которых растрескалась и имеет трещины. Вагинальное исследование по понятным морально-этическим причинам не проводил.

Конечно, нужно Агафью обследовать в стационарных условиях и оперировать. Предложил ей поехать в Таштагол или в Красноярск. Отказалась. Объяснил опасность и возможные осложнения от опухоли в животе (разрыв с кровотечением, сдавление, перекрут и др.), что с такой болезнью оставаться одной нельзя, т. к. в любой момент может наступить тяжелое осложнение. Спросила: «Есле разорвется, кровь наружу пойдет?». Объяснил, что может пойти и в живот. — «Это-то плохо!». Страха и волнений на лице нет. На мои уговоры поехать обследоваться и лечиться в город находится много отговорок. Подключившаяся к разговору Анна тоже приводит довод, даже говорит, что у ней самой тоже была киста яичника и только операция спасла ей жизнь. Пробую уговорить Агафью поехать только на несколько дней, чтобы обследоваться. «Так хозяйство-то не бросишь!». Предлагаю оставить по хозяйству Анну или привезти Антонину Трефильевну. Очень не твердо соглашается: «Это-то можно». Но совершенно очевидно, что это согласие только для того, чтобы мы от неё отстали, а ехать она никуда не собирается.

В 17 часов 30 минут решили идти на рыбалку. Наладили удочки и отправились на Еринат удить в три руки — Анна, Михаил Яковлевич и я. Прошли все ямки на Туй-Дае, под скалками на Еринате — рыба не брала совсем. Сменил мушки — толку нет, река как вымерла. Мои компаньоны потеряли терпение и ушли домой. Я прошел к верху по Еринату, места для рыбалки попадались хорошие, но рыбы не было. Увлекшись обследованием реки, тех мест, где я ещё не был ни разу, ушел довольно далеко. Но уже начинают спускаться сумерки, прибрежный ивняк темнеет и становится как будто гуще. Пора «подгребать» к нашей стоянке. Неужели рыба уже скатилась и я так ничего и не поймаю? На обратном пути, когда были уже густые сумерки на Туй-Дайской яме взялся таки крупный хариус. Леска зазвенела от напряжения, а сердце запрыгало от азарта. Еле выволок на гальку черноспиного с переливами хариуса, грамм на 700–800. Гордый, но с совершено равнодушным лицом, возвращаюсь к костру, где у стола сидят все наши. Видя мое унылое лицо, ребята даже не стали спрашивать про улов — все и так ясно. И тут, вдруг, перед носами сидящих, на стол плюхается огромная рыбина, которая как-бы подыгрывая мне с последним усилием бьет хвостом и изгибается дугой в переливающихся красноватых отсветах костра. У некоторых округляются глаза, а Агаша протягивает руку к хариусу и гладя его говорит: «Хороший. Крассиввыый!».

В мое отсутствие все разговаривали с Агафьей, об отъезде. Все доводы она парировала и отмела, при этом опять разволновалась. Анисим Никонович в сердцах махнул рукой и ушел в избу. Мое появление оказалось кстати и разрядило обстановку. Агафья принялась рассказывать, как Ерофей подключал ветряк напрямую, минуя регулирующее устройство и аккумулятор, от чего и испортил весь агрегат. С какой легкостью, пренебрегая инструкциями, народный умелец угробил дорогостоящий аппарат с таким трудом приобретенный, доставленный и установленный на Еринате. Но лезть с «топором в микроскоп», наверное, в характере Ерофея. Ведь несколько лет назад, он чуть не угодил под суд, когда, работая мастером на буровой на Волковском участке, сделал тяжелую аварию на буровой и полностью вывел ее из строя. Только высокое покровительство спасло его от суда и позволило податься в «охотники». Так что, стоимость ветряка для него, это ничто по сравнению с многомиллионными затратами на восстановление буровой, конечно, из кармана государства.

Разговоры у костра продолжаются ещё долго. Перед сном на градуснике всего ноль, яркие звезды, серебро почти полной луны.

17 сентября /суббота/.Утро с инеем, 4 градуса мороза. Пока мои товарищи спят, бегу на речку испытать рыбацкого счастья. Пробросил мушки во всех лучших местах, все напрасно, клева нет.

До завтрака мы с Анной пытаемся найти слабые места в обороне Агафьи и уговорить переехать её в Киленское. На наши аргументы (хороший дом и огород, речка и озерко, в отдалении от людей и др.) Агафья вновь приводит свои резоны: нет братства, пристают мужики, один обниматься лез, но главное она боится там заболеть. Действительно два раза она была в Киленском и оба раза тяжело болела, мои аргументы о том, что в случае болезни там быстро можно вызвать врача и принять лекарства, она ответила: «Это-то не поможет!» На слова Анны, что можно полечить в бане и бабки все выправят, она объяснила, что в бане угар, голова сразу болит. Всеми силами Агафья гнет свою линию. На аргументы, что Алексей ее подвел и не приехал к августу как обещал, она согласилась: «Да, подвел!». С Ерофеем она боится оставаться на зиму, но якобы Савушкин его обещал не привозить «А если он приедет, что делать будешь?» «В конце сентября охотников завозить будут, тогда ясно будет», — был ответ. «Как одна жить-то зимой будешь?» «Как Бог даст». Опять становится ясно, что все наши усилия не достигают цели — Агафья стоит на своём.

День разгорается солнечный. Самая погода копать картошку. Предлагаю это Агафье. Но, несмотря на то, что картошка вся замерзла и ботва полегла, она это делать не разрешает: «Рано!». У хозяйки другая задумка — перегородить речку для ловли рыбы. Конечно, запас рыбы на зиму нужен и загородку следовало бы сделать. После завтрака собираемся этим заняться. Но, вчера я специально проходил в то место, ниже по Еринату, и мне кажется, что нам это сделать не удастся. Вода достаточно высокая и даже порожняком в том месте оказалось очень трудно перейти реку. А ведь нужно будет перекидывать поперек длинные бревна, и устанавливать загораживающие щиты. Так что, думаю, это нам не удастся. Анисим Никонович наотрез отказался это делать, сердясь на Агафью за несогласие к переселению и учитывая высокую воду в реке. А сам он ранним утром ушел на рыбалку на Курумчук. А может золото помыть? Вчера он за день поймал всего три хариуса — это, конечно, не рыбалка и стоит ли снова в такую даль бить ноги?

В 13 часов отправляемся сооружать загородку на реке, это метрах в 700 ниже по Еринату. Против ожидания, вода на реке несколько спала, и перебрести её можно довольно свободно. Так что начинаем работу. Устанавливаем козлы, или как говорит Агафья — кобыльники, с двумя ногами, упирающиеся в дно реки. Отыскиваем на косах и сплавляем по речке слеги — длинные стволы деревьев, соединяющих между собой кобыльники. Недостающие слеги спиливаем в лесу и перетаскиваем на берег.

Через несколько часов напряженной работы слеги установлены и закреплены на кабыльниках. Теперь 35-ти метровую реку можно перейти по ним. Однако из воды нам вылезать рано. Через 3–4 метра в дно реки вбиваем колья. Следующим этапом, важным и ответственным, является укладка и закрепление «запусков» — решеток, сплетенных из длинных палок. Они пропускают воду, но не дают рыбе пройти. Этими запусками мы должны перегородить реку, кроме того, места, где будет слив и ловушка для рыбы. «Запуски» укладывают поперек реки до дна. Они упираются на колья, вбитые в дно, и привязанные к слегам проволокой. Донная часть «запусков» приваливается камнями, а чтобы рыба не прошла у дна, дополнительно на дно укладываются длинные ивовые «веники» и также придавливаются камнями. У наклонно уходящих в дно кобыльников укрепить герметично «запуски» не удается, поэтому здесь ставят их вертикально из коротких прутьев, и называются они уже «зельё». После перегораживания реки, у левого берега устанавливаем «творилину» — доску с выпиленным полукругом, куда вставляется желоб из выдолбленной колодины, и в которую будет сливаться вода, и проходить рыба, которая затем попадет в ловушку из веток ивы — «сурпу».

День ярко-ярко солнечный — просто золотой. Если утром было 4 градуса мороза, то в середине дня, наверное, 17–18 тепла. К концу дня лица у всех нас красные от солнца и ветра, как из бани. Михаил Яковлевич многое снял на камеру, а Лев Степанович на фотоаппарат. К сумеркам грандиозное сооружение готово и если рыба ещё не скатилась, то ей остается только попасть в «сурпу» — другого пути нет. Завтра результаты этой дикой работы будут видны. На реке между делом приводили Агафье доводы о переезде к родственникам (не понадобится надрываться на такой тяжелой работе в воде и др.), но безрезультатно.

Умотанные до предела и с промерзшими ногами и руками (почти весь день бултыхались в ледяной воде Ерината) возвращаемся домой. По пути пробовал забросить мушки на ямочках — рыбы нет. Агафья наряду с нами работала все это время. Как это многочасовое стояние в ледяной воде скажется на её слабом здоровье? Однако выгнать её из воды было невозможно, да и никто из нас четверых никогда не делал подобную работу, так что ей все надо было показывать нам на деле.

Ужин. «Сугрев» под хрустящие малосольные грибы, принесенные Агафьей, В жарко натопленной избе укладываемся спать. А перед закрытыми глазами продолжает плыть голубовато-прозрачная вода Ерината.

13 сентября /воскресенье/.Просыпаюсь рано утром, еще темно. Чувствую жжение за грудиной — вчера явно перетрудился. Выхожу на улицу — боли усилились, одышка, чувство страха. Мои ещё спят и давление не измеришь, но чувствую, что очень высокое. Пью таблетки. Чуть стало полегче, но состояние неважное.

Утро не такое яркое, как предыдущее. На термометре также 4 градуса мороза, на небе начали наплывать тучки, перистые облака и хмарь. Солнце выглянуло из-за Курумчукской горы в 8 часов 53 минуты. Что-то погода начала портиться.

Лев Степанович с Михаилом Яковлевичем в 11 часов уходят на р. Курумчук. Лев Степанович хочет найти избу Ерофея, а Михаил Яковлевич поснимать окрестности для задуманного фильма. Вчера я тоже собирался пойти с ними, но прихватило сердце и высокое артериальное давление. К середине дня состояние несколько получше.

Агафья, Анисим Никонович, Анна и Александр Геннадьевич уходят за ягодой и паданкой в кедровник на ту сторону Ерината. Я остаюсь кухарить. Наш табор затихает. Тишину нарушает только шум Ерината, да ветер, бешено крутящий лопасти ветряка. День теплый — уже 15 градусов. Горы за два дня резко пожелтели и покраснели, но листа на березах ещё много. А стебли картофеля стоят с опущенной черной макушкой ботвы, как строем идущие монашенки. Красные флаги, развешенные в прошлом году нами на огороде и на берегу, превратились в белые — выгорели на солнце. У избы на солнышке устроились черно-белая кошка и маленький котенок с черным носом. Три собаки находятся с разных сторон усадьбы. Две привязаны с восточной стороны, а Тюбик — у хижины дяди Карпа. На могиле Карпа Иосифовича выросла малина, а деревянный крест потемнел. Старый курятник подрос — Агафья надстроила его вверх и на чердаке хранит свои припасы /мука, крупы, и другое/. Бензопила под навесом, для которой мы купили цепь, оказывается старая с 1978 года и пускачь у ней не работает, стерты все зубья и не держит пружина. Выходит Агафье отдали то, что уже не нужно самим и цепь к пиле мы привезли зря. Впрочем, пора готовить обед.

Вскоре возвращается Александр Геннадьевич с паданкой, остальные полезли на гору за травами. По словам пришедшего, в сделанной вчера загороди не попалось ни одной рыбки. Неужели зря старались, и рыба уже скатилась? К 18 часам 30 минутам вернулись Лев Степанович и Михаил Яковлевич. Избу Ерофея они не нашли, но красивых мест поснимали на камеру немало. Проверили «сурпу» — рыбки ни одной. Я тоже спускался на полчаса порыбачить на мушку, прошел ближние ямки — клева не было. Самочувствие неважное, одышка.

Весь вечер Агафья чистила запруду от набившегося листа в изобилии плывущего по реке. Но, похоже, что рыбы в реке нет — «сурпа» пуста.

Погода к вечеру совсем портится, натянуло тучи, ветер. Тревожно шумит тайга. Сегодня полнолуние, но луны не видно. К утру небольшой дождь, он шелестит по крыше и навевает уныние.

19 сентября /понедельник/. Утром довольно тепло — плюс три градуса. Небо закрыто сплошными тучами. Вершины гор покрыты снегом, выпавшим ночью, местами на них клочья тумана. «Тутанхамон» весь в белом снегу, а голова повязана платком тумана.

Лев Степанович с Александром Геннадьевичем с утра сбегали на запруду, почистили её от набившейся листвы, проверили «сурпу» — рыбы нет. Михаил Яковлевич пытается наладить настенные часы в избе Агафьи. Какое-то время они пошли, затем вновь остановились. Анисим Никонович с утра с согласия Агафьи зарезал последних двух куриц. Остался один петух и цыплята. Курицы в последнее время не несли яйца, да и корма нет. Затем настала очередь белой козы. С коз тоже толку нет — молока не дают, да и сена нет совсем. Савушкин обещал привезти в сентябре, но пока нет. От помощи Анисиму в том кровавом деле отказался — не могу смотреть на подобные вещи. Но он и один прекрасно справился с задачей. Через 15 минут шкура козы уже висела на плетне.

Сегодня наблюдал, как Агафья, Анисим и Анна молились вместе. А за завтраком Агафья принимала пищу, приготовленную единоверцами, Может быть они все же найдут общий язык?

Михаил Яковлевич снял на камеру молитву Агафьи, весь её интерьер избы. Она прореагировала на это спокойно, вероятно, потому, что камера работает бесшумно. Михаил Яковлевич вне себя от радости — он сделал то, что еще никому не удавалось. Толи журналист удачливый, толи Агафья решила больше не обращать внимание на съемки.

Провожу медицинский осмотр Агафьи. По сравнению с предыдущим осмотром каких-либо изменений не обнаруживаю. Параметры ее здоровья прежние. Разбираем с ней лекарства. Оставляю ей бинты, вату, мази (индовазиновую и синтомициновую), эссавен-гель, спиртовый раствор хлорофилипта, перцовые пластыри, настойку эвкалипта и боярки, таблетки грамицидина, баралгина, активированного угля, колдакт (при гриппе), растворы для внутривенных инфузий (может быть мне или другим докторам когда-то придется применить при угрожающих жизни состояниях), одноразовые шприцы и системы для переливания, и другое. Обговорили когда и как принимать. Все это записал в лекарственный «поминальник», в котором уже пошла третья страница.

Особо следует отметить, что оставляем ей литровую бутыль «Виватона», жидкости вытяжки из многих трав, которая помогает при артритах и хондрозах. Пузырек с гелем «Виватона» также оставляем Агафье. Часть жидкости «Виватон» даем Анне для её сына Алеши. Попутно спрашиваем Анну, есть ли какие-то религиозные препятствия для лечения в больнице и для операции у Агафьи. Прямых противопоказаний со стороны религии вроде бы нет, но по вере считается плохо умереть вне дома. Вместе с Анной стараемся подвести Агафью к мысли необходимости перебраться к людям или лечь в больницу. Но, похоже, у неё свои твердые установки и нам их не сломать.

До обеда трудоспособное население нашего табора вытаскивает старую картошку из ямки, чистит её. После обеда Михаил Яковлевич и Анна начинают капать картошку на верхней пашне — уговорили таки Агашу. Лев Степанович с Александром Геннадьевичем пилят дрова. Анисим Никонович с утра вновь пошел на речку. Интересно, что он там целыми днями делает? Мы с Агафьей пошли на Еринат, очистить загородку от набившегося листа. Палками очистили весь пролет плотины. Сегодня горы отдали снег в реку, вода поднялась и почти перехлестывает плотину. Пока ни одной рыбки не попалось. Агафья решила еще дополнительно поставить «морду». Сизифов и, похоже, напрасный труд! Начали переставлять «морду». Это потребовало значительных усилий по преодолению мощного водного потока. Сразу сдавило сердце. — «Игорь Павлович, иди, отдыхай. Сердце-то это плохо» — говорит Агафья. Принял таблетки и потихоньку пошел к дому. Еле дошел, особенно в горку от реки. Дрожь и слабость в руках и ногах. Плохо и то, что как врач я прекрасно представляю возможные последствия этой ситуации.

Агаша осталась на реке — заделывает дырки в платине. Остальные ещё работают. День сегодня прохладный, пасмурный, тянет низкие тучи, ветер тревожно гудит в деревьях. В избе сильно прохладно. Затапливаю печь. Сижу, зажался в комочек, впитываю приятное тепло, идущее от печки. Вскоре заглянула ко мне Агаша, якобы проверить по времени свои часы, наверное, беспокоится о моем самочувствии. Убежала вновь доделывать загородь, а затем пришла и принесла яичко. «Выпей! При сердце-то хорошо». И в добавок подарила теплые вязаные носки. Состояние остается паршивым, беспокойство, не знаешь, куда себя деть, сердце жжет и поддавливает. Весь вечер сижу и лежу в избе. Остальные постоянно приходят и интересуются как я. Они все собрались у костра, варят козлятину. Мне не до посиделок.

20 сентября /вторник/.Сегодня должен прилететь вертолет, так мы договаривались с авиаторами. Но погода с утра плохая, все небо затянуто тучами. Правда, видимость высокая, горы открыты, снег на них сошел. Даже «Тутанхамон» помолодел, его седые борода и усы исчезли.

Самочувствие кислое, остается тяжелая голова и одышка. Умывание, бритье, завтрак. На случай прилета вертолета, собираем вещи, складываем рюкзаки. За завтраком Анна угощает ребят медовухой, сваренной уже на Еринате. Всей артелью уговариваем Агафью поехать к родственникам и в серьезной и в шутливой форме. Но результат один — ехать не согласна. В ответ нам она все рассказывает, как плохо себя чувствовала в Киленске. На предложение выехать, обследоваться и лечиться в Таштагол или Красноярск отвечает: «Страшно это-то. Страшно! Да и в вертолете езда не могу, еле доехава, все омертвило. Сердце-то поди останавливалось? За руку-то держал» — спрашивает Агафья меня, имея ввиду наш полет на Горючий ключ в прошлом году. «Нет, сердце не останавливалось!» — отвечаю. «Остальное-то все омертвило. В дороге, когда на машине ехала (у родственников) тоже останавливались несколько раз — тянуло, рвало», — продолжает Агафья. На вопрос о том, позволяет ли ей религия убрать оперативным путем опухоль в животе, четко не ответила: «Страшно! Стра-шш-нно это!».

Несмотря на плохое самочувствие, пришлось давать интервью перед камерой Михаила Яковлевича для его будущей передачи или фильма. Получилось, на мой взгляд, вяло и не выразительно.

Ребята сегодня таскают мешки с мукой и крупой от избы на нижний лабаз у Ерината. Агафья считает, что там они лучше сохранятся. Но как она зимой будет, особенно в случае болезни, доставать их и приносить в избу? Я чувствую себя ущербным, что не могу помочь в этой тяжелой работе.

Ухожу в тайгу. Западнее избы Агафьи, метрах в 150, есть обрыв скалы высотой 40–50 метров, а внизу неистово летит Еринат, вспенивая свои воды на больших валунах. Очень красиво смотреть на это зеленоватое летящее стекло воды. Правда, погода сегодня не располагает к созерцанию. Утром 4 градуса тепла, а днем всего 7, временами моросит легкий как туман дождичек. Уже 13 часов 40 минут, а вертолета все нет. Улетим ли сегодня? Для меня в таком состоянии это особенно важно. Вчера ребята даже предлагали включить «КАСПАС-САРСАТ» и вызвать помощь.

Возвращаюсь к костру. Через 10 минут слышу звук вертолета. Действительно с Абакана он прошел в верховья Ерината. Через 12 минут возвращается назад к Абакану. Мы уже частично стащили вещи на косу Ерината, а он улетел. Прилетит ли? Но уже 14 часов 25 минут, а вертолета нет.

В ожидании ведем последний разговор с Агафьей об отъезде. «Приезжай в конце сентября, в октябре. Пришлем тебе Анну или Антонину, ухаживать за хозяйством. Приезжай лечиться!» — «Нет, нет!». Подарили Агафье фонарик, красный мешок из-под хлеба для отпугивания медведей. Лев Степанович напоследок записывает рассказ Агафьи об Ерофее, его проделках.

В 14 часов 45 минут из верховьев Ерината появляется желто-голубой вертолет. Мы кидаемся вниз к реке. Он делает полукруг и садится на косе. Кто-то выскакивает из него, набирает в бутылку воду из реки, и когда впереди идущие Михаил Яковлевич, Анисим и Анна подходят к вертолету, тот неожиданно взмывает вверх и уходит по каньону Абакана. Немая сцена как в «Ревизоре». Агафья говорит, что этот вертолет из Горно-Алтайска, т. е. не наш. Остается только горестно вздохнуть.

Сидим на вещах, как дураки (почему «как»?) у лабаза на речке. Агаша потихоньку сообщает доктору, что сегодня у нее пришли месячные. Также потихоньку в шутку спрашиваю: «Значит, не беременна?» — Смеется. «Так не от кого, никого-то не было?». Взял удочку, стоящую невдалеке, попробовал рыбачить в ямке у Туй-дая с этой стороны реки. Ни одной поклевки. В 16 часов поднимаемся снова к избам. Я затапливаю печь, ребята пилят дрова.

На курятнике у Агафьи обнаруживаем целый ящик бутылок с подсолнечным маслом. Зачем? Оказывается, что она делает из него светильник с фитильком. Что ж, раз сломан ветряк и электричество погасло, приходится коротать долгие зимние вечера и при таком освещении. Голь на выдумки хитра! А пока Агафья вновь принимается за рассказ о прошлом годе. По её словам, Ерофей говорил, что в прошлый наш приезд вертолет специально не прилетал так долго за нами. «Пусть Черепанов пешком идет!». Потом уж прилетели только из-за меня и Николая Петровича Пролецкого. Не знаю, было ли так на самом деле или это для красного словца сочинил Ерофей. Как говорит Агафья, оба ружья 12-го калибра забрал Ерофей, а 28-го калибра взял Алексей с Владимиром. У Агафьи осталась одна старенькая двухстволка 16-го калибра, которой опасно пользоваться. По этому поводу Агафья говорит: «Опасно стрелять, сила бьет в плечо, стволы старые, жаржовели. Дробовыми бьет, а как пулевыми? Там сильне заряд. Опасно!» Это был ответ на мой вопрос о возможности защиты данным ружьем от медведя и волков. Во время разговора Агафья перебирает в руках свою старую самодельную лестовку. Интересуюсь, почему не пользуется подаренной новой. Оказывается, подаренной красивой лестовкой Агафья пользоваться не будет, т. к. она сделана из искусственной, а не из натуральной кожи.

Агафья распрашивает меня о моих детях. Светлану хорошо, помнит и вспоминает добрым словом. Узнав, что Света вышла замуж, говорит: «Теперь-то уж, наверное, не приедет». И в голосе чувствуется нотка сожаления.

У Агафьи пока ещё нет собственной печати, тем не менее, в моем командировочном удостоверении она старательно выводит: «Прибыв на Еринат 2 сентября 7502 года. Выбыв из Ирината…. (дата ещё неизвестна) семь тысящ пятьсот второй. Агафья».

Вертолет сегодня так и не прилетел. Временами накрапывает дождь, не похоже, что завтра будет летная погода. К вечеру 7 градусов тепла.

Варим ужин и как всегда ведем разговоры у костра. Сегодня они идут вокруг религии и веры, но с прицелом на переезд Агафьи к родственникам. Меня к таким разговорам подталкивает понимание реальной опасности для жизни Агафьи внезапных осложнений от наличия опухолевидного образования. Особенно сегодня старался, после медовухи, Михаил Яковлевич, доводы его были убедительны хоть для кого, но до Агафьи они не доходили. Её устои сломать невозможно! Таежница утверждает: «Я-то истинного корня до Никоновского, других не осталось». С осуждением говорит о собратьях по вере в Киленском: «Даже наставника нет. Послушала их — нет у них старого корня». Кроме того, в «мир» выходить ей не велел тятенька, Максимила и её помощник, который жил у неё 5 дней. Конечно она вспоминает, что там болела «легкими» — «Страшо!». В конце концов, Агафья так разволновалась, что даже сказала, что может уйти в лес и там «замереть». Пришлось срочно успокаивать её, что насильно её никто никуда не повезет, и увести в избу ужинать. Ясно, что о выезде в Киленское или другое место сейчас не может быть и речи. О лечении и операции также.

В девятом часу вечера Лев Степанович и Александр Геннадьевич ходили проверить «сурпу» на загороди и почистить её от листвы. Рыбки нет. Анисим Никонович высказывает мысль, что была большая вода (за несколько дней до нас) и рыба уже скатилась вниз. Если так, то весь наш огромный труд окажется напрасным и Агафья окажется на зиму без рыбы.

Самочувствие остается неважным, одышка при малейшей нагрузке. У Михаила Яковлевича токе одышка, при нормальном артериальном давлении. С ночи и сегодня он начал кашлять. По этому поводу прошу его не заходить в избу к Агафье и стараться держаться подальше. Конечно, он понимает, чем продиктованы эти требования врача и не обижается на меня.

Ночью собаки на кого-то лаяли, сопровождая его возле нашей избы в вверх по Еринату. Через 5 минут вышел на улицу — ничего и никого не слышно.

21 сентября /среда/.Утро сырое после дождя, 6 градусов тепла. Небо в тучах, но с разрывами, в которые проглядывает голубое небо. Туман идет низко по распадкам — к хорошей погоде.

Сегодня большой церковный праздник — рождение Богородицы. Анисим Никонович, Анна и Агафья сегодня ночью до четырех часов утра служили «храмовую» службу в честь Богородицы. Утром вновь долго молятся. Интересно, как они молятся? Вместе или раздельно? Но входить в избу и мешать молитве мы не можем.

Через час прояснивает ещё больше. Похоже, погода сегодня будет летная. Вылета требует и здоровье, да и 27 сентября у нас должна быть защита двух кандидатских диссертаций моих сотрудников М. А. Мальцевой и Д. В. Островского. Совет по защите по нашей специальности впервые будет в нашем институте и сорвать его нельзя. Нервничаю по этому поводу. Самочувствие сносное, но при ходьбе возникает одышка, легкая внутренняя дрожь. «Сижу» на таблетках.

Лев Степанович и Александр Геннадьевич пилят дрова, я чувствую себя как дурак — ничего делать, кроме костра и варки не могу. Иду разводить костер. Затапливаю печь в избе, настывшей за ночь. Умыться из самовара, как мы это делали всегда, сегодня не удается. Самовар вчера упаковала в сумку Анна и за ненадобностью Агафье увезет с собой в Киленское.

Молебен закончен, и Лев Степанович присел к Агафье с магнитофоном. Записал её рассказ о том, как Ерофей вел себя «непотребно». По понятным причинам некоторые откровения её рассказа я упускаю (И.П.Н.). «Потом чуть совсем в зиму в лес не ушла. Анисиму все в открытую написала, что творится». Записав рассказ, Лев Степанович дает его прослушать Агафье. Она, слушая этот разговор с магнитофона, смеется, прикрывая рот платком и свой голос воспринимает уже спокойно. — «Агаша, откуда твой голос идет? Из-за Льва Степановича или ты в платочек говоришь?» Вновь смущенный смех в платок. «Как Лев Степанович тебя в эту черную коробочку поместил?». И вновь заливистый смех.

На пригорке за козлиной изгородью зацвели кипрей и куст багульника. И это осенью! Розовато-фиолетовые крупные листики цветка багульника пронзительно четко вырисовываются на фоне голубоватой воды Ерината, несущейся внизу под обрывом.

Уже первый час дня, а вертолета нет, хотя погода летная, облачность высокая, все горы видны. Ребята колют дрова. Анисим Никонович, в свои 72 года тоже, сняв треух, махает здоровенным колуном с крутящимися валиками, привезенным в прошлом году нами. Пригодился таки колун. Работает быстро-быстро, только мелькают чурка за чуркой, кланяется лысоватая голова, да трясется борода. Как бы я тоже хотел так поиграть с топором!

Около часа дня Анисим Никонович и Анна начали петь «Воскресную Стихеру». Агафья с ними не участвует, т. к. у ней оказывается несколько другой ритм. Лев Степанович и Михаил Яковлевич схватились за магнитофоны. Звучит протяжная молитва на два голоса, берущая за душу величием и внутренней силой. Низкий мужской голос великолепно перекликается с высоким женским. В перерывах Анна произносит: «Глас 1, глас 2 и так до 8-го» И эта пауза тоже создает особую атмосферу торжественности и благочестия, определенного ритма.

Затем, не выдержав, в чтение включается Агафья. Глас шестой, «Воззванной стихеры» к празднику рождества Богородицы. Агафьин прононс вносит ещё более щемящую нотку. Однако чувствуется, что она привыкла читать в более медленном темпе и иногда отстает, выбивается из общего ритма. Лица читающих расслабляются, они уходят в себя, ритм их песен завораживает. Невольно погружаешься в какой-то иной мир, все волнения уходят.

Далее Агаша поет «стихеру Николе». Голос на удивление сильный, протяжный с низкими и высокими модуляциями. Звучит красиво и, несколько неожиданно, звучит четко и понятно — дикция значительно лучше, чем когда она просто разговаривает.

«Литейные стихеры Николе» поют все вместе. «Глас вторые» и далее идет текст молитвы, который я, конечно, воспроизвести не успеваю. Читали стихеры по старой-старой книге ещё от бабушки Агафьи, её тезки. По окончании чтения ещё некоторое время все сидят молча и задумчиво. Затем Михаил Яковлевич дает наушники от магнитофона только что певшим. Слушают с удовольствием, а Агафья смеется: «Никого деления, в один голос».

К половине второго дня накрапывает дождь, но видимость высокая. Двенадцать градусов тепла. Объясняем Агафье устройство барометра, как сказывается барометрическое давление на состоянии здоровья, как предугадывать по нему погоду. На это Агафья говорит-«Дак и так её видно. Если утром солнца из-за горы не видно, погоды не будет».

«Тюбик» спит у костра, почти засунув в него голову. Почему? К похолоданию? Увидала Агафья и, смеясь, говорит ему: «Сгоришь!». В отличие от Тюбика, который постоянно вьется у наших ног, Мурка, которая сегодня не привязана, к нам не подходит совсем, мы только к ней — она сразу убегает. Приручить её нам не удается, несмотря на кормление. Агафья рассказывает, как её собаку однажды укусила змея в нос, так пришлось отпаивать её травой владимировкой. Вспоминаю, что в моей жизни тоже был аналогичный случай, когда змея клюнула мою лайку в нос. Через час собачья морда увеличилась в два раза, наступила слабость и озноб. Моего Акбара так морозило и колотило, что он залазил в костер и шерсть его буквально горела. Потом, качаясь от слабости, поплелся в тайгу. Я думал он пошел помирать. А он пощипал какой-то травки и притащил с собой к костру кору пихты. Улегся опять почти в костер и еле поднимая голову, время от времени, жевал кору. Через некоторое время он попил водичку, опухоль на морде стала спадать. А ещё часов через восемь он уже бегал, как ни в чем не бывало. Так собака оказалась сама себе лекарем. Правда, я до сих пор не знаю, какую траву в тайге Акбар ел. Может быть, тоже нашел владимировку?

Агафья все время по дому и по двору ходит в красных, подаренных нами, сапожках. Вторую пару одолжила Анне. Отношения в группе складываются хорошие, все с юмором, со смехом и шутками. Только Лев Степанович не всегда понимает шутки, все пытается командовать и советовать, и часто получает достойный отпор в виде очередной шутки. Особенно часто они пикируются с Михаилом Яковлевичем.

Зимой над Агафьей взрывали ракеты, куски их падали в устье Курумчука, на той стороне Ерината и даже на огород Агафьи. Однажды, видя летящую ракету «прямо на избу», Агафья мигом заскочила в неё и начала молится. Ракета взорвалась в Устье Ерината, пронесясь над избой. Агафья показала кусочек серебристого метала с дыркой, упавшего на спуске к Еринату всего в нескольких метрах от избы. Две плиты металла упали на огород. Что же это творится? Однажды Агафья может погибнуть не от болезней, а от осколков ракет.

Наши обеды становятся все скуднее. Сегодня у нас картошка в мундирах с подсолнечным маслом. Уже без пяти минут четыре часа, погода летная, но вертолета нет. Похоже, что и сегодня мы не улетим. А пока меряю у всех давление. У Агафьи норма — 115/70, у остальных тоже близкое к «рабочему».

А Агафьин рассказ, как Шехерезады, все длится и длится, часто сворачивая на уже проторенную дорожку. Вновь вспоминает приключения на Горячем ключе. Дрова у неё воровали «хакасы». Другие люди, узнав об этом, заставили часть дров вернуть. Когда тесть местного охотника хотел её изнасиловать, то муж одной женщины приделал на дверь в избе крючок, а женщина ночевала с Агафьей, оберегая её от насильника. А затем собрала всех друзей и переселилась Агафья в нижнею избу, ближе к людям. Выходит, не перевелись ещё сердобольные люди и защитники.

Агафья рассказывает, конечно, с юмором и смехом, как мы её вывозили в прошлом году на Горячий ключ, как она почти ничего не помнила, так ей было плохо. Даже не помнит, как я её выводил из вертолета и передавал двум женщинам. И все это излагается со смехом и подтруниванием над собой.

У нашей избы стоит железная печка, которую привез Савушкин, а Ерофей за неё взял с Агафьи два соболя. Предполагалась эта печка для новой избы. Она удобная, с кружками, но нет трубы, нужно привести с «Севера». Продолжая свой рассказ, Агафья говорит: «Если бы у меня что было (соболя), то Ерофей бы мне дров напелил. Так ничего нет, сама пилила и колола нынче дрова. С того и болела. Ерофей-то большего, кроме обнимания и целования, слава Богу не сделал». Агафья утверждает, что прошлой осенью после возвращения с ключа отдала более 10 тысяч рублей на муку (3 мешка), соль (2), рис (1), перловки (1) и пшена (2). Песков якобы сказал, что это все привез Савушкин на пенсию Агафьи. А Ерофей сразу у вертолета заявил: «Один мешок мой» — из купленных на эти деньги. Кроме того, Алексей Уткин прочитал оброненную бумажку, где было написано, что пенсия не от Савушкина, а от Игоря Павловича. Ерофей у Алексея эту бумажку вырывал и «дело чуть не дошло до большого». Что-то так все переплелось, что трудно разобраться. Впрочем, Агафья этим путаным сведениям сама подводит итог: «По болезни собираете помощь (о пенсии), а он (Ерофей) забирает, все съедает». Речь идет о расходе муки и крупы Ерофеем зимой из запасов Агафьи. Впрочем, мне кажется, что у Ерофея, которого зимой с охотниками не вывезли, и он вынужден был остаться у Агафьи до лета, другого выхода, кроме как использовать запасы пищи Агафьи, и не было. Но Агафья сурово заключает: «Ерофей-то просто так ничего не делал, за все брал (плату) соболями, мукой, крупой, медом». Потом голос Агафьи смягчается: «Пятого августа были (люди) из Саяногорска — привезли мешок сахара». А до этого 15 июля прилетал Савушкин со В. Н. Штыгашевым, председателем Совета Министров Хакасии. «Привозили крупу, муку. Туески, сколь их сделала (6 штук) отдала Владимиру Николаевичу, Анатолию,… /перечисляет поименно/», — продолжает Агафья.

Подул ветерок — полетел золотой дождь. Это березы отдают свой осенний наряд. Земля покрылась желтыми пятнами, по воде плывут золотые монеты. Ветер все сильнее, а золотой дождь все гуще. С бешеной силой вертится наш ветряк, только жаль, что благодаря «мастеру» он давно бездействует и не освещает одинокое жилье Агафьи. Кому-то приходит в голову подключить ветряк к лампочкам, минуя испорченный аккумулятор. Попробовали. Лампочки загорелись с переменным накалом. Но хоть так и то можно иногда в сильный ветер использовать.

Вновь потихоньку подводим Агафью к мысли необходимости выехать к родственникам и на оперативное лечение. Сообщаем Агафье, что Анисья Парамоновна Шарабарина говорила своему мужу Анисиму, что к Агафье, если она не выйдет к людям, его больше не отпустит, своих, мол, дел много. Агафья соглашается: «Едак, едак». Просим Анисима Никоновича уговорить Антонину Трефильевну Орлову приехать к Агафье пожить зиму. «Это уж как её согласие будет», — ответил он. А сама Агафья согласна принять к себе Антонину.

Уже 19 часов, погода хорошая, а вертолета нет. Значит и ещё одну ночь нам здесь быть. Вечером надолго «зацепились языками» у костра.

22 сентября /четверг/. Утро пасмурное, 7 градусов тепла. Чувствую себя неважно. Агаша угощает меня вкусной морковкой — «Полезно для сердца».

В избе появились мыши, поэтому мешки с мукой и крупой, которые лежат на полу в сенях, нужно поднять повыше. Ребята делают настил наверху в сенях, протянув слеги. Я выставил в Агафьиной избе внутренние рамы. Анна их моет, а также стирает белье и тряпки Агафьи. Анисим Никонович взял «валёк» и мнет шишки кедровые. Михаил Яковлевич этот процесс фиксирует на камеру. Лев Степанович и Александр Геннадьевич вновь пилят дрова. Я, как барин, читаю старообрядческий журнал «Родина», потом иду кашеварить.

Погода ветреная, пасмурная, временами накрапывает дождь, но видимость высокая. Где же вертолет? К 13 часам 30 минутам идет дождь, атмосферное давление на барометре снизилось с 690 до 680 мм рт. ст. Что предвещает непогоду. Этого нам только не хватало.

Когда Алексей с Владимиром уходили от Агафьи, то забрали с собой старинную книгу «Постная тревоть». Книга эта большая, как и «Праздничная Минея». Агафья боится об этом сказать нам, но рассказала Анисиму, а тот нам. Эта книга очень старая и ценная, стоит, конечно, огромных денег. А охотники видно понимают толк не только в таежном промысле. Попутно выясняется, что Людмила Степановна Бурундукова из мехлесхоза тоже брала у Агафьи соболей. Интересно, за какие такие услуги? А мне, честно говоря, уже надоело в своем дневнике фиксировать такие моменты. Где же бескорыстное «помоги ближнему своему»? Но ведь не я же выдумал сам все эти некрасивые истории.

Анисим и Агафья говорят, что в кедровом орешке если есть «глазок» на макушке, то это хороший орех и из него вырастит крепкий кедр. Чем ярче глазок, тем лучше вырастит дерево.

Уже половина третьего дня, а вертолета все нет. Лев Степанович и Агафья ушли чистить загородь на реке. Ребята в начале пилят и колют дрова, а затем все уходят на заездку. Сначала собирались идти в избу на речке Сок-су за какой-то железной печкой. Зачем? Их и так несколько стоит без дела. А вдруг прилетит вертолет? Да и в дождь в такую крутую гору лезть без нужды для чего? Но вовремя одумались. Вернулись с реки — за весь день в загородь попался всего один небольшой харюзок.

У меня самочувствие плохое, при малейшей ходьбе и даже в покое давление в области сердца, беспокойство, дрожь внутри. Лежу. «Питаюсь таблетками». Погода к половине четвертого разгулялась, но к вечеру вновь пошел дождь, но уже с крупным градом. «Тутанхамон» покрылся снегом.

Вечером все собрались в нашей избе, ужинаем в ней — на улице непогода. Вновь пытаемся (в основном Анисим и Анна) уговорить Агафью выехать в Киленское, хотя бы на зиму. — «Творога нет, яиц нет, рыбы нет. Как жить будешь?». На все предложенные варианты у Агафьи есть контраргументы и отговорки.

23 сентября /пятница/.Утром идет мокрый снег, всего 1 градус тепла, видимость нулевая, все горы закрыты. Пришли Анисим и Анна и сказали, что вчера, когда они ушли от нас, то продолжили разговор о выезде Агафьи. Она так рассердилась, что сказала — уйдет в лес и замрет, а вас будут судить. Попрекнула нас, что в пятницу на второй день прилета ничего не делали, только «описывали разговоры и снимали». Выходит она уже считает, что мы обязаны на неё работать?

У Александра Геннадьевича болят зубы — ночь не спал. У Льва Степановича расстройство желудка. Михаил Яковлевич по ночам и утром кашляет, одышка при подъеме с реки. Осматриваю всех и назначаю соответствующую терапию. У меня самого слабость, одышка.

С утра осенняя тайга в снегу — это потрясающе! Нежный цветок багульника на фоне снега — это только надо видеть! Чело «Тутанхамона» белоснежно. Волокнистые тучи выходят из-за него, как будто он выдувает дым изо рта, попыхивая трубкой.

Чистили заездку от набившегося листа. За ночь ни одной рыбки. Напрасен наш огромный труд и затраты здоровья. Днем строим сенцы для избы Агафьи. Для этого от лабаза натаскали 35-ти миллиметровые доски и начали делать крышу. Я, конечно, не таскаю тяжести, а только руковожу. Вернее пытаюсь подсказывать Агафье, как лучше сделать. У меня за плечами есть определенный опыт — самостоятельная постройка двух дачных домов, бани и проектирование ещё одного дома. В данном случае постройка сеней идет под руководством Агафьи не совсем рационально, иногда с нарушением пропорций и даже прочности конструкции. Особенно меня беспокоит крыша сеней — если зимой выпадет много снега, она может не выдержать. Но уговорить Агафью сделать по-другому невозможно. От греха ухожу готовить обед.

К 16-ти часам видимость довольно высокая, видны все вершины гор, но вертолета так и нет. К вечеру над белоснежным «Тутанхамоном» появились просветы голубого неба. Игра света и теней создает впечатление, что великан лежит и улыбается. Похолодало, всего два градуса, а днем не поднималось выше семи. На барометре давление слегка повысилось, может быть погода улучшится?

24 сентября /суббота/. Ночь ясная, звездная. Ущербная луна сияет в бесконечном пространстве мироздания. Пять градусов мороза. Утром из-за горы выкатилось солнце. Под ним все сверкает — иней на земле, заснеженные горы и деревья, льется серебро реки. Ночью много летал во сне, утром едва встаю — так устал.

Лев Степанович сходил на заездку — рыбы нет. Завтрак у костра. Уже второй день едим в основном картошку с постным маслом. Правда, хлеба ещё немного есть, да и Агафья вчера преподнесла нам каравай, выпеченный в новой подаренной жаровне.

Агафья пишет письмо В. М. Пескову. Жалуется, что Ерофей забрал у неё оба ружья. Осталась она только с тремя патронами, заряженными пулями и со старым ружьем 16-го калибра, из которого страшно стрелять. А ведь зимой волки, а весной обычно приходят пробудившиеся от спячки медведи.

Постепенно день меркнет, затягивает поволока, размытые облачка. Затем вновь яркое солнце. Я чищу картошку, режу на кусочки завалявшийся кусок колбасы — думаю, что у нас получится неплохой обед. Только я подвешиваю кастрюлю с варивом над костром, как в 13 часов 15 минут, вдруг, слышу шум вертолета. Через минуту он делает круг над нами и садится на косе Ерината. Сборы. Быстро в вертолет. Агафья говорит Анисиму, что ждет в гости Антонину «Может по хозяйству поможет». Сожалеет, что не успела написать письмо поздравление моей дочери Валерии, у которой 30 сентября день рождения. Просит передать ей привет и поздравления: «Спасет Бог её!» Идем к вертолету, хозяйка и Тюбик провожают нас. Сегодня за нами прилетел тот же летчик, который нас привозил — Анатолий Михайлович Ларинин. Прощаемся с Агафьей. Глядя на меня, ласковыми, грустными глазами говорит: «Совсем посидел». Благословляет нас в дорогу, шепчет какую-то молитву.

Загружаемся в вертолет, и в 13 часов 59 минут лопасти вертолета начинают медленно раскручиваться. Из иллюминатора хорошо видна наша плотина, перегородившая Еринат и пока не принесшая никакой пользы Агафье. А её сгорбленная спинка уже удаляется к берегу. В 14 часов 04 минуты подъем. Агафья уже поднялась к своей избе и её одинокая фигурка хорошо видна на пригорке. До свидания, дорогой человек! Что приготовила судьба твоему одиночеству? Найдешь ли когда свой путь к людям, и будут ли они к тебе милосердны? Дай Бог тебе здоровья, и минуют тебя все невзгоды!

Эпилог

Прошло восемь лет. Судьба не позволяла нам встретиться с Агафьей. То личные проблемы и занятость на работе, то состояние здоровья. Но главное, для простого профессора, живущего на скудную зарплату, добраться до Агафьи нет никакой возможности — вертолет не наймешь, нужны бешеные деньги. А начальство и видный журналист, изредко летающие к Агафье, взять с собой врача не считают нужным.

В июле 2002 года, казалось бы, судьба улыбнулась мне. Узнаю, что редакция «Красноярского рабочего» организует экспедицию к Агафье. Сразу же приезжаю к главному редактору газеты. Однако оказывается, что экспедиция из 8 человек уже составлена и взять меня с собой они не могут. Дело в том, что на вертолете на Еринат они будут только заброшены, а дальше на своих двух катамаранах уплывут по Еринату и Абакану в Абазу. Экипаж по 4 человека уже укомплектован и мне места в нем нет. На предложенный мною вариант задержать вертолет на время, чтобы я успел поговорить с Агафьей и обследовать состояние её здоровья, дать соответствующие рекомендации и назначить лечение, тоже получен отрицательный ответ. Задержка вертолета даже на час стоит большие-большие деньги. Остается дать участникам экспедиции советы врача по поведению у Агафьи, чтобы избежать опасности её инфицирования и нанесения морального вреда. Передаю Агафье большой привет.

Экспедиция в Саяны состоялась, хотя и не совсем так, как рассчитывали её участники. Подробности о ней читатель может узнать из публикаций в «Красноярском рабочем» в августовских номерах 2002 года. А 21 ноября, во время торжественного заседания, посвященного 60-летию нашей Медицинской академии в Большом концертном зале, я получил, наряду с почетной грамотой мэра Красноярска, долгожданный подарок — весточку от Агафьи. Конечно, Агафья не знала о нашем празднике и не рассчитывала поздравить меня, но вероятно, проведение, все-таки есть, и именно в этот торжественный час дошла до меня дорогая мне депеша Светлого Божьего человека.

Вот что она пишет:

«Господи Йесусе Христе сыне Божий помилую нас. Аминь. Здорово живете Игорь Павлович и все ваши. Ниский большой поклон от Агафьи Карповны Игорю Назарову и всем, супруге твоей и дочерям твоим. Желаю вам от Господа Бога добраго здравия, паче всего душевного спасения. Сообщаю о себе. Пока слава Богу в живых. Здоровье не очень, но слава Богу много лутше как было, когда в Абакан-то увозили меня в больницу. Писать время нету. Живу в работе, все приходится таскать на себе. Стройка пошла четыре уже года, как ушла из избы в курятник. Самой пришлось рубить стены, последне вседаки родственники помогли дорубить, крышу закрыли, но с полом так все ещё нету на пол плах, живу в земле. Но так по вечерам после работы сильно стало усталость брать, так быват, что вобще ужин ни нужен, отключаюсь, падаю спать и до утра. Но на работе так плохо, что по адному разу в день есть. Но еще Игорь Павлович поклон от меня, очень я рада тому, что хоть Господь послав людей тех сюда, от которых весточку от тебя получила. Всегда о тебе вспоминаю, что нету никакого известия о вас, как кто живы нет. Годы идут, мне уже нынишний педьдесят восьмой. Всем по нискому поклону, Льву С. и Ельвире, Канавалову Александру. Но так писать время нету о житье как и что. В моей избе живет Надежда Н., пришла уже пятой год. Галина Н, Лев С. знает её, видев, та где-то живет, всех грязью поливает, ветер, гуляющий по всей стране. Всего вам добраго Игорь П. Досвидания».

Что же происходит на Еринате? Ясно, что со здоровьем у Агафьи не очень хорошо и в работе она, по-прежнему, не щадит себя. Но почему, ей вновь пришлось уйти жить в курятник и строить его заново? Почему Агафья «живет в земле»? Что Агафью из добротной избы выжила Надежда, которая там сейчас живет? А какие у них с Надеждой и Ерофеем складываются отношения и как они уживаются вместе? Что сулит Агафье будущее? Эти и многие другие вопросы остаются пока без ответа.

22 ноября 2002 г. г. Красноярск

ПИСЬМО АГАФЬЕ

Господи Йиесуе Христе сыне Божий помилуй нас!

Низкий большой поклон Агафье Карповне от Игоря Павловича. Дорогая Агаша желаю тебе от Господа Бога доброго здоровья, а паче всего душевного спасения!

В ноябре месяце получил от тебя весточку с Ерината. Спасибо добрые люди из «Красноярского рабочего», бывшие летом на Еринате, передали письмо. Рад узнать, что наша Агаша жива и хранима Богом. Часто вспоминаю о наших встречах и стараюсь узнать, как ты там живешь, как здоровье. К сожалению, самому добраться до тебя нет никакой возможности. Сама знаешь, какие бешеные деньги нужны на вертолет, а пешком идти уже не позволяет здоровье. Вот с радостью узнал, что Галина собирается в ваши края и передаю с ней весточку.

Сообщаю о себе. Я жив и более или менее здоров. Хотя уже дважды оперирован на сердце. В июле мне исполнится 65 лет, но я продолжаю очень много работать — лечу больных, учу врачей, пишу книги по лечению. Несколько лет назад я крестился и слава Богу он дает ещё мне здоровье и силы лечить больных и помогать семье и добрым людям. Дочери мои Светлана и Валерия уже давно замужем и у меня две внучки — Алёна (7 лет) и Олеся (4 года). Супруга моя Тамара Алексеевна так же продолжает работать, но в последнее время часто прибаливает. Годы летят, и здоровья не прибавляют.

Очень хочется побывать у тебя на Еринате. Если случится оказия, то обязательно прилечу. Меня заботит твое здоровье, которое, судя по твоему письму, у тебя не улучшается. Напиши, мне, пожалуйста, письмо. Сообщи о себе, о здоровье, о твоем хлопотном хозяйстве, как ладите с Ерофеем и Натальей. Удается ли тебе подлечиться на Горячем ключе? Почему в твоем доме живет Надежда, а ты в курятнике на земле? Тебе это вредно для здоровья. Как здоровье у Ерофея Сазонтовича? Передай ему привет.

Низкий тебе поклон Божий человек! Желаю здоровья и душевного спасения. Большой привет тебе Агаша от супруги и моих дочерей, особенно от Светланы, которая всегда с теплотой вспоминает встречи с тобой и очень тебя уважает.

Всего доброго, Агаша! Досвидания. Жду от тебя весточку.

Назаров И. П.

г. Красноярск

27 июня 2003 год

НОВЫЕ ВЕСТИ С ЕРИНАТА

В середине августа 2010 года позвонили из Москвы с Центрального телевидения. Собираются снять фильм про Агафью Лыкову. Просили ответить на ряд вопросов и по возможности слетать с ними на р. Еринат. Вскоре перед телекамерой я ответил на интересующие корреспондентов вопросы о жизни Лыковых, трагической судьбе, их вере в Бога, силе духа и заслуживающих глубокого уважения человеческих качествах.

К сожалению обстоятельства не позволили мне с группой телевидения отправиться к Агафье. Но по моей рекомендации проводником у съемочной группы согласился быть наш добрый друг и неоднократный участник совместных походов Николай Петрович Пролецкий из Абазы. С ним я и передал Агафье мою весточку.

Господи Йиесусе Христе сыне Божий помилуй нас!

Низкий большой поклон Агафье Карповне от Игоря Павловича.

Дорогая Агаша, желаю тебе от Господа Бога доброго здоровья, а паче всего душевного спасения! С радостью узнал, что Николай Петрович собирается в ваши края и передаю с ним весточку. Сообщаю о себе. Я жив и более или менее здоров. В июле мне исполнилось 72 года. Продолжаю много работать — лечу больных, учу врачей, занимаюсь научными исследованиями и пишу книги по лечению. За последние годы мне присвоено звание почетного профессора и академика России и зарубежных стран. В семье моей, слава Богу, все нормально. Дочери мои Светлана и Валерия уже давно стали мамами и воспитывают чудесных внучек — Алену (15 лет) и Олесю (12 лет). Супруга моя Тамара Алексеевна недавно вышла на пенсию, и занимается помощью детям и работой на даче. Я тоже в свободное от работы время выращиваю сад с множеством яблонь, груш, слив, вишен, жимолости и других растений. В этом году только яблок разных сортов собрали более 80 ведер и с радостью поделились с друзьями и знакомыми.

Очень, очень хотел приехать к тебе в гости, но разные обстоятельства не позволяют. Беспокоюсь о твоем здоровье и понимаю, как трудно тебе сейчас живется, особенно с хлопотами по хозяйству. Кто тебе помогает переживать трудные времена? Надеюсь, что в мире ещё есть добрые люди. Как ладите с Ерофеем? Надеюсь мирно, с взаимной помощью. Передай ему мой привет. Как с лечением на Горячем ключе? Как давно ты на нем не была? Береги свое здоровье, старайся чрезмерно не перегружать себя.

Низкий тебе поклон Божий человек! Дай Бог тебе здоровья, долгих лет жизни и душевного спасения! Большой тебе привет и низкий поклон от супруги, моих дочерей и внучек. Особенно большой тебе поклон от Светланы, которая всегда с теплотой вспоминает встречи с тобой и очень тебя уважает, интересуется, как ты живешь.

Всего тебе доброго, Агаша. Досвидания! Жду от тебя весточки.

И. П. Назаров

г. Красноярск, 20 августа 2010 года.

Через две недели пришла весточка от Агафьи:

«Господи Йсусе Христе сыне Божий помилуй нас. Аминь. Здорово живешь Игорь Павлович низкий большой поклонъ от Агафьий Карповны. Желаю от Господа Бога добраго здравия наипаче всего душевнаго спасения и всякаго благополучия. Собчаю о себе пока слава Богу вживых, со здоровемъ не очень, на горячей ключь лечение до конца прервалось. Надя меня безмилости покинува да и жить с ней невозможно. Человек надо добрава, а така прохиндейка никакой жизни с ней тоже не было. Игорь Павлович я всегда тебя споминаю такой добрый человекъ Божий. Еще вотъ получила о тебе весточку что живаъеще работашъ». Некоторые знаки препинания проставлены мной — И.П.

Письмо Агафьи от 30 августа 2010 года.

Одновременно с письмом от Агафьи представилась возможность просмотреть некоторые фрагменты киносъемок, сделанных журналистом Красноярского телевидения Андреем Гришаковым. Бросилось в глаза, что Агафья уже не боится кинокамер, свободно и, как всегда живо, комментирует свое житье бытье. Речь существенно улучшилась. По виду Агафья остается быстрой в движеньях, энергично работает мотыгой на своем огороде. Однако на лице появилось много новых морщин. Годы берут своё, ведь Агафье уже 66 лет. Дай Бог добрый человек тебе ещё много лет жизни, здоровья, сохранить в неприкосновенности твою веру в Бога, и душевного спасения!

5 сентября 2010 года

г. Красноярск

В последние месяцы достоверных сведений о жизни и здоровье Агафьи не поступало, и я воспользовался возможностью послать близкому мне человеку письмо. За многие годы экспедиций к Лыковым сколько у нас с Агафьей было радостных встреч, грустных расставаний, совместных походов и работ, задушевных разговоров, тепло которых греет мою душу и многое изменили в моих взглядах на мир и суть человеческой природы. Как ты живешь добрый человек?

На фото: Агафья за посадками картошки

Мое письмо Агафье Лыковой

Господи Йиесусе Христе сыне Божий помилуй нас!

Низкий большой поклон Агафье Карповне от Игоря Павловича. Дорогая Агаша желаю тебе от Господа Бога доброго здоровья, а паче всего душевного спасения!

Рад весточке от Николая Пролецкого, что наша Агаша жива и хранима Богом. С радостью узнал, что Андрей собирается в твои края и передаю с ним письмо. Андрей добрый человек, он ничего плохого тебе не сделает, можешь ему доверять.

Очень хочется побывать у тебя на Еринате, но возможности нет. С теплотой вспоминаю наши встречи. В последнее время до меня доходили слухи, что у тебя неважно со здоровьем, особенно было плохо зимой. Не отчаивайся, ведь каждая зима для тебя большое испытание. Бог даст тебе душевные и физические силы, спасет и сохранит тебя ещё много лет.

Беспокоюсь о твоем здоровье и понимаю, как трудно тебе сейчас живется, особенно с хлопотами по хозяйству. Кто тебе помогает, надеюсь, что в мире ещё есть добрые люди. Как с лечением на Горячем ключе, помогает ли кто тебе до него добраться? Как давно ты на нем была? Сказываются ли на твоем здоровье землетрясения, которые происходят в Туве? Ощущаешь ли ты их влияние?

Навещали ли тебя родственники из Киленского? Как Анисим Никонович и его супруга Анисья Парамоновна? Ведь им уже много лет. Живы ли? Прилетала ли к тебе Анна Трефильевна? Из её письма знаю о её горе, Алеша так и не оправился после укуса клеща. Есть ли у неё ещё дети, здоров ли муж? Как ладите с Ерофеем? Как у него здоровье?

Сообщаю о себе. Я жив и более или менее здоров. Слава Богу, он дает ещё мне здоровье и силы помогать семье и добрым людям. Дочери мои Светлана и Валерия живы и здоровы, работают. Две внучки — Алёна (17 лет) и Олеся (14 лет) ещё учатся в школе. С января этого года я вышел на пенсию и сейчас с супругой Тамарой Алексеевной живем на даче недалеко от города на берегу Енисея. Совсем рядом тайга и много её обитателей (птиц, белок, косуль и даже иногда на снегу видны следы рыси). Не один раз на дачи наведывался и медведь — совсем как в твоей тайге. Занимаемся земледелием. Я перестраиваю дачу, за 20 лет развел большой сад, где растут и приносят плоды яблони, груши, персики, сливы, вишни, жимолость, малина, смородина и др.

Напиши мне, пожалуйста, письмо. Сообщи о себе, о здоровье, о твоем хлопотном хозяйстве, о родственниках. Может, ты переедешь в Киленское? Там тебе будут помогать родные, будет легче. Береги свое здоровье, старайся чрезмерно не перегружать себя.

Низкий тебе поклон Божий человек! Дай Бог тебе здоровья, долгих лет жизни и душевного спасения! Большой тебе привет и низкий поклон от супруги, моих дочерей и внучек. Особенно большой тебе привет от Светланы, которая всегда с теплотой вспоминает встречи с тобой и очень тебя уважает, переживает за тебя. Многие люди со всей России интересуются, как у тебя дела. Стараюсь дать им правдивую информацию о Вашей семье, истинной Вере и силе Духа, трудностях бытия.

Всего доброго, Агаша! Досвидания. Жду от тебя весточку.

Назаров И. П., г. Красноярск, 10 апреля 2012 года

Господи Йиесусе Христе сыне Божий помилуй нас!

Ответное письмо Агафьи дошло до меня только в конце декабря, как своеобразный подарок к Новому году и Рождеству Христову.

Ответное письмо Агафьи

Читателям, которые затрудняются в прочтении текста на старославянском языке, привожу его в моем переводе с некоторыми изменениями орфографии и знаков препинания.

Господи Йисусе Христе сыне Божий помилуй нас. Аминь. С ниским поклоном Агафья Карповна Игорю Павловичу Назарову и всем вашим супруге твоей Тамаре, Светлане, Валерие и внучкам. Желаю от Господа Бога добраго здравия на ипаче всего душевнаго спасения, благополучия.

Собща о себе. Пока слава Богу вживых, здорове и силы ослабела. На Горячеи ключь нету возможности уже десятой год, спина сильно болеть стала. Нонче болева я кашлем сильным и загриппова и спина заболева и ребра, все болезни врась открылись. Одна и козы надо кормить, поить и воды нидоступно было. Себе я снег таива. Козы-то нонче молока нету от них. Писать времени нету.

Нонче зима была морозна и безснежна, реки наледями вышли из берегов, острова затопива, льдом Еринат вымерзав, воду с дальнай речьке приходивась брать. Вопрос о родственниках Онисим и Анисья Парамоновна отошли от сего света, Анна боле ни приежижавь, сын у ней умер, более у ней детей нету. Сюда Федора онисимова дочь приежжава и Петро Ефимович Рагалев приежать с Таштагола, с Килинска ни приежают. С Урала Георгия привезли, Андрей расскажет про него. Я сей час с Андреем копам землю, картошку садим, на рыбалку ходим, от медведя охранять, дай скоро приплывут за ним.

Игорь Павлович я всегда вспоминаю о вас и хотевась бы еще повидатса с вами. Годы идут. Здоровья с годами тоже уходит, также и силы уходят. Кончаю писать, всего вам добраго, досвидания. 13 мая от Адама лета семь тысящь пять сот двадсатой, от рождества Христова две тыщи двадсатой.

На фото: заимки Лыковых

Думаю, что из письма Агафьи ясно как ей приходится тяжело в жизни и борьбе с тяготами существования и нездоровьем. Как всегда, её послание открывается самыми добрыми пожеланиями всей моей семье. В её памяти, как компьютере, четко сохраняются все имена и даты. Ведь она за многие годы житья в изоляции, и пройдя тяжкие испытания, ни разу не ошиблась в летоисчислении. Это был бы тяжкий грех — не соблюсти четкий регламент чтения предписанных ежедневных молитв и церковных праздников.

Как всегда, Агафье особенно тяжко приходится зимой, когда обостряются её болезни суставов и позвоночника, а тут ещё «козы надо кормить, поить и воды нидоступно было, Нонче зима была морозна и безснежна, реки наледями вышли из берегов, острова затопива, льдом Еринат вымерзав, воду с дальнай речьке приходивась брать». Это только представить надо, как человеку, скованному жестокими болями в спине и суставах, по глубокому снегу и льду приходилось таскать воду для коз, к тому же «нонче молока нету от них». А проблема кормления коз? Легко сделать «доброе» дело — привезти коз и оповестить об этом весь мир. А каким тяжким бременем это ложится на многострадальную Агашу!

Ещё одна проблема насторожила меня. Агафья пишет: «Себе я снег таива». Дело в том, что в талой воде практически нет калия, так необходимого для нормальной работы сердца. Неслучайно однажды, навестив Агафью в конце зимы, мы обнаружили у неё серьезные нарушения ритма сердца. Тем более что длительный безкалиевый питьевой режим проходит на фоне перенесенного Агафьей клещевого боррелиоза (доказано лабораторно), поражающего сердце, суставы и позвоночник.

На фото: Агафья за чтением молитв

Упомянутый Агафьей Георгий с Урала, по словам Андрея, являлся служителем старообрядческой церкви, считал её святой и взялся ей помогать. Однако обнаружились какие-то разногласия в трактовке церковных канонов и помощник он оказался неподходящий. Агафья попросила его увезти.

На некоторые мои вопросы Агафья не ответила. Да это и понято: «Писать времени нету», нужно копать землю картошку садить, рыбу ловить. Однажды, видя, как трудно дается Агафье писание, я спросил: «Агаша, скажи, что легче делать: письма писать или землю копать?». Агафья с легкой улыбкой ответила: «Писать-то одни руки работают, а болит всё (тело)».

В начале января 2013 года получил известие из Абазы от Николая Пролецкого, нашего давнего друга по совместным походам к Лыковым. Он сообщил, что сотрудники заповедника «Хакасский» посетили таежную отшельницу Агафью Лыкову, чтобы передать посылку с подарками от митрополита Московского и всея Руси Корнилия, предстоятеля Русской православной старообрядческой церкви, книги и календарь на 2013 год с посланием боголюбивой рабе Божьей Агафье на добрую молитвенную память. Отмечается также, что митрополит Корнилий пожелал отшельнице здравия и душевного спасения.

На фото: Агафья зимой 2013 года

Экологи также доставили Агафье теплые вещи и продукты, новогодние подарки, корреспонденцию, которую в большом количестве направляют ей граждане России и зарубежья, привезли книги от митрополита православной старообрядческой церкви. Чувствует Агафья Карповна себя неплохо, хотя, конечно, возраст уже преклонный, покидать заимку отказывается. В следующий раз таежная отшельница попросила привезти ей посуду и некоторый бытовой инвентарь — серп или косу. По словам директора заповедника «Хакасский» Виктора Непомнящего, несмотря на труднодоступность территории, Агафью Лыкову они посещают систематически.

Эта благая весть обрадовала меня. По крайней мере, стало известно, что Агафья благополучно перенесла первую половину тяжелой зимы. Представляю, как важно было Агафье получить благословление и церковные книги от митрополита Московского и всея Руси Корнилия, предстоятеля Русской православной старообрядческой церкви. Отрадно, что отшельницу не забывают добрые люди, сотрудники заповедника, интересуются её богоподвижничеством, судьбой и оказывают посильную помощь. Надеюсь, что это поможет благополучно пережить Агафье зиму и дальнейшие испытания. Всех благ и здоровья тебе Божий Человек!

Дорогая Агаша! Игорь Назаров — о тридцатилетней дружбе с отшельницей Агафьей Лыковой

На днях знаменитая таежная отшельница Агафья Лыкова отметила 71-й день рождения. Но отнюдь не поэтому ее имя снова замелькало в СМИ: недавно заповедник «Хакасский», на территории которого находится заимка отшельницы, объявил о запуске летних туристических маршрутов, включающих помимо прочего визит в жилище Агафьи Лыковой. «Повидаться со староверкой смогут только те, кому она сама разрешит, а туры в тайгу будут единичными», — заверяют в заповеднике. Однако врач и многолетний друг Лыковой Игорь Назаров уверен, что «это лишь уловка, очередная попытка заработать деньги на имени Агафьи». Для него загадочная староверка — просто Агаша. Давний пациент, добрый друг, советчик, пример несгибаемой воли и веры. Мы попросили Игоря Павловича прокомментировать последние новости, а также ответить на другие вопросы об Агафье Лыковой.

Когда мир узнал о Лыковых

«Допетровские времена вперемежку с каменным веком» — так охарактеризовали заимку Лыковых впечатленные советские геологи, когда почти 40 лет назад впервые «рассекретили» жилище старообрядцев. Весть об отшельниках, десятки лет проживших в тайге в полной изоляции от людей, стала тогда сенсацией. Что это за «робинзоны»? Как они живут? Почему ушли из «мира»? И 40 лет назад, и сейчас жизнь семьи Лыковых и последней ее представительницы Агафьи вызывает похожие вопросы. Только сегодня, в эпоху высоких технологий и вездесущих гаджетов, осмыслить бытие отшельников куда сложнее.

Отшельниками старообрядцы Лыковы стали в конце 1930-х годов, а в 1978-м их случайно обнаружили геологи, приехавшие в малодоступный район Западных Саян с экспедицией. Тогда Лыковых было пятеро: отец, Карп Осипович и четверо его детей (Савин, Дмитрий, Наталья и младшая дочь Агафья). Ей в ту пору было почти 40 лет, а старшему сыну Савину — около 56.

После выхода повести Пескова «Таежный тупик» семья отшельников Лыковых «прогремела» на весь Союз, да и за его пределами о старообрядцах узнали. Узнали, что десятки лет они выживают огородом и рыбалкой, иногда охотятся, сами ткут одежду, летом ходят босыми, а зимой — в обуви из бересты, беспрестанно молятся и ничего не ведают о благах прогресса. Да что там, даже хлеба кроме Карпа Осиповича никто в семье не пробовал!

Принимать новое старообрядцы не стремились: вежливо отказывались от предложенных «чужаками» продуктов, от спичек. «Это не можно», — говорили они про отвергнутые дары. Отвергали, впрочем, не все: охотно брали ткань, хозяйственную утварь и сами, чем могли, благодарили гостей. «Помню, как Агафья и Карп Осипович угощали нас кедровыми орехами: насыпали их в ладошки осторожно, так, чтоб наши руки не соприкасались. Еще поили кедровым молоком (это толченые орехи с водой)», — рассказывает Игорь Павлович. «Соприкасаться» с мирским Лыковым не позволяла вера. Из религиозных же соображений старообрядцы прежде чем принять какой-то подарок, иногда держали его в ручье — очищали от мирского «налета»

Зачем в Хакасии организуют туры на заимку Агафьи Лыковой?

(Комментарий Назарова И. П., апрель 2015 г.)

Недавно администрация заповедника «Хакасский», на территории которого находится заимка Агафьи Лыковой, объявила, что летом запустит туристические маршруты с посещением поселения староверки. Трехдневный «таежный» тур с заездом на источник Горячий ключ и визитом к отшельнице для группы из 3–5 человек обойдется в 175 тысяч рублей. Как уверяют организаторы, поток туристов не будет массовым, а туры сделают единичными и только по запросу самой Агафьи. Но будет ли так на деле? Или из староверки сделают «приманку» для любопытных туристов?

И.П.: Мое мнение, это полное безобразие! В Интернете и так уже рекламируется какой-то монастырский чай с портретом Агафьи якобы по рецепту самой Агафьи. Такого рецепта от Агафьи не существует, люди просто хотят на ее имени заработать денег. И сейчас снова используют ее имя в коммерческих целях. А уверения инициаторов, что эти поездки будут редкими и по запросу самой Агафьи, просто уловка. Если устав заповедника разрешает, доставлять людей на лечебный источник «Горячий ключ» — это благое дело, а направлять туристов к Агафье чревато тяжелыми или даже катастрофическими последствиями.

Больно видеть репортаж по ТВ с заимки Агафьи, когда к ней вваливается целая толпа людей, и оператор, несмотря на протестующие жесты Агафьи, продолжает беззастенчиво снимать. Конечно, очень хорошо, что губернатор Тулеев и работники заповедника навещают и помогают отшельнице. Но необходимо оградить Агафью от массовых посещений любопытных туристов и жаждущих сенсаций журналистов. Нельзя ходить в «чужой монастырь со своим уставом». Необходимо пощадить психологию, каноны веры и духа, здоровье Агафьи. Ведь опасность от инфекции, особенно в период эпидемии гриппа, от людей из «мира» не миф, а реальность, доказанная жизнью и исследованиями (см. книгу «Таежные отшельники»). Нельзя заимку Агафьи превращать в место для массового туризма. Последствия могут быть самыми печальными. Отшельница имеет приобретенный иммунитет только к клещевому энцефалиту и боррелиозу, но не защищена даже от привычных для нас инфекций. После контакта с людьми она уже не раз очень тяжело и длительно болела.

Вы поддерживаете сейчас связь с Агафьей, или письмо, опубликованное на нашем портале, было последней весточкой от нее? Есть ли новые сведения о ее здоровье?

И.П.: Связь поддерживаю по мере возможности. Было еще одно письмо. А летом 2014 г. мне посчастливилось поговорить с Агафьей по спутниковому телефону. Говорили обо всем, о жизни, о хлопотах по хозяйству, проблемах со здоровьем. В последнее время достоверных сведений о жизни и здоровье Агафьи мне не поступало.

Из воспоминаний об Агафье Лыковой

Игорь Павлович, в неопубликованном интервью Вы отмечали, что в начале 80-х к Агафье потянулись гости — журналисты, старообрядцы, школьники. Как она реагировала на их приезд? Плюс есть еще бесконечные письма из самых разных уголков Земли… По-вашему, нужно ли рассказывать людям об Агафье?

И.П.: Действительно, у Лыковых за последние годы побывали многие: группа туристов из Алтайского края, несколько раз приезжали родственники, какой-то богомольный, три человека из Казанского университета (записали их говор), группа школьников пришла пешком через хребет, и еще было несколько человек. В июле 1983 года впервые Лыковых навестил журналист В. М. Песков.

Агафья всегда приветлива к гостям, ее воспитание и врожденная деликатность и доброжелательность к людям предопределяет в первую очередь уделить внимание и заботу к прибывшим путникам. Но в то же время хозяйка прекрасно чувствует людей, так сказать, с первого взгляда определяет энергетику и сущность человека. Для кого-то она сразу открыта к общению, а кого-то сторонится. Приходящие письма она всегда читает с большим интересом, в силу своего высокого врожденного интеллекта и любознательности, открытости к познанию мира и людей.

Рассказывать о Лыковых и Агафье, несомненно, нужно, но вдумчиво, со знанием и правдиво, без художественного вымысла, не делая из ее жизни шоу. В моих путевых заметках я документировал то, что реально видел, слышал и узнавал о вероподвижнической жизни Лыковых в тяжелейших условиях потаенной тайги, об их трудолюбии, мужестве, необычайно сильных духе и вере.

Известно, что Агафья выезжала за пределы тайги, когда гостила у родственников. Какое впечатление на нее произвел выход в «мир» и сама другая среда?

И.П.: Агафья всегда с удовольствием и интересом общалась с многочисленными родственниками и старообрядцами в «миру», но при этом порой испытывала определенные несогласия с ведением церковной службы. При посещении она всегда заболевала и «рвалась» обратно к себе домой. Из её письма: «Когда я жила там у своих в Киленском заболела легкими. Тогда семь дней пила лекарствы мумие, настойку женьшеня корня и таблетки. Мазь от тебя тоже сколь натирава спину, грудь, а сколько мазь оставась я больным отдала. Когда домой приехала молилась правило». Все попытки переселить Агафью в старообрядческий поселок Киленское категорически были ею отвергнуты.

Сейчас Агафья живет одна, но насколько я знаю, после того, как погибла ее семья, одно время в ее поселении жил какой-то старообрядец. Однако потом все равно уехал. Почему? Не выдержал тяжелых условий? Или не ужился с Агафьей? Как думаете, то, что она позволила постороннему жить рядом, говорит о том, что отшельница все-таки стремилась к общению и жизни с другими людьми? Отвыкла от полной изоляции, которая была раньше?

И.П.: За эти годы у Агафьи проживал не один старообрядец, был период, когда с ней жила семья Ленковых. Она, конечно же, стремилась к общению с людьми и рассчитывала от них на помощь. Но так как она предъявляла к поселенцам жесткие требования к работе по хозяйству, не терпела лень, и особенно малейшее отступление от канонов веры, пришлые долго не задерживались.

Игорь Павлович, Вы описываете интересные случаи: Агафья приняла от Вас таблетки, лечилась ими, зато потом несколько недель подряд замаливала этот «грех», пару раз пользовалась устройством для связи, когда ей было плохо. Получается, жажда жизни все-таки перевешивает упование на Бога, на то, сколько он отмерил для жизни? Или это сила, идущая от веры, не опускать руки, не падать духом?

И.П.: Меня как врача, знающего о состоянии её физического здоровья не понаслышке, поражает сила духа и веры, неистощимый жизненный оптимизм, которые позволяют этой уже пожилой и нездоровой женщине справляться с невероятными нагрузками. Оказывается, мощное духовное начало выше слабого физического! Несомненно, вера и стремление к жизни, заложенное в ней природой, — основополагающая сила, а что касается принятия таблеток, то она принимает их только от тех, кому действительно доверяет. При этом она усилено молится, прося помощи у Бога!

Наверное, помимо лекарств есть и другие предметы извне, которые «прижились» у Агафьи?

И.П.: Агафья всегда рада и с благодарностью принимает подарки, но пользуется только тем, что разрешено ее верой и канонами. Да, конечно, прижились предметы обихода — сапоги, ткани, кухонная утварь, фонарики, часы, ручки для письма, лекарственные травы.

Что дало вам многолетнее общение с Агафьей? Чему стоит поучиться у нее современному человеку? На ваш взгляд, возможно ли сегодня вернуть человека к тому облику, что демонстрирует Агафья?

И.П.: Так случилось, что семью староверов Лыковых судьба забросила в таежные дебри Саян и обрекла на долгие годы изоляции от людей. Однако Лыковы не оказались в «тупике», невзгоды, лишения и голод не сломили их. Выжить им помогали вера в Бога, сила духа и чистота души. Для Агаши нет никаких сомнений, что настоящая жизнь начинается на небесах, к ней надо готовиться и вести праведный образ жизни здесь, на земле. Кстати, она не демонстрирует облик, а живет счастливо и благочестиво, «без атеросклероза и депрессий». Хорошо бы нам перенять у нее великолепное чувство юмора, самоиронию даже в самых тяжелых жизненных ситуациях.

Нам есть чему поучиться у Лыковых, хотя бы нравственной чистоте, силе духа и веры, умению преодолевать трудности и навыкам автономного существования в изоляции от людей (чем не космонавты?), отношению к природе и единению с ней, приемам земледелия и многому другому. В моем понимании у Лыковых и Агафьи не было и нет никакого намека на «таежный тупик». Я считаю, что они соблюдали строго свое мировоззрение, веру, совесть и душевную стойкость, несмотря ни на какие тяжелейшие условия жизни и преследования. Думаю, что мы, «мирские» люди, чаще попадаем в «тупик» со своей совестью и неумением противостоять агрессивному окружению. Нам есть над чем подумать.

Игорь Павлович, расскажите о вашей последней встрече с Агафьей. Когда это было? Какой Вам запомнилась Агаша, как Вы ее называете? Как думаете, суждено ли еще увидеться?

И.П.: С нашей последней встречи прошло несколько лет. Во время многочисленных экспедиций у нас с Агафьей было много радостных встреч, грустных расставаний, задушевных разговоров — тепло этих воспоминаний греет мою душу до сих пор, эти встречи многое изменили в моих взглядах на мир и суть человеческой природы. Увидеться, наверное, вряд ли суждено, а мысленно я всегда спрашиваю: «Как ты живешь, добрый человек?» Желаю ей крепкого здоровья и долголетия, только доброго отношения людей! Кстати, у Агафьи 11 апреля был день рождения, 16 апреля — день крещения! Давайте всем миром пожелаем ей силы духа и веры, благоденствия, не терять жизнелюбие, и посетителей, идущих к ней только с ДОБРОМ и искренним желанием помочь!

Оглавление

Об авторе:

Глава первая Лыковы и мы (путевые заметки врача)

Глава вторая Вновь к Лыковым

Глава третья К Лыковым по тревоге!

Глава четвертая К Лыковым — с телекамерой

Глава пятая К Лыковым на новоселье

Глава шестая К Агафье — последней из «могикан» (Агафьин берег)

Глава седьмая На Еринате — волки!

Глава восьмая Житие в курятнике

Глава девятая Новые болезни Агафьи

Глава десятая Свет на Еринате

Глава одиннадцатая Агафья остается на Еринате

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg