«Марракеш. Множество историй в одной или необыкновенная история о приготовлении пастильи»

523

Описание

Жалид Сеули – профессор-онколог с мировым именем, доктор медицины, руководитель клиники гинекологии Charité Campus Virchow-Klinikum в Берлине. Его клиническая и научная специализация – рак яичников, маточных труб и другие виды опухолей брюшной полости. Автор более 400 научных работ в области хирургии, биохимии и терапии рака. «Марракеш» – литературный дебют выдающегося врача. В этой книге-размышлении рассказываются человеческие истории – о больных и их родственниках, коллегах, друзьях, близких, а также о погружении в мир собственной души к тому, что ее трогает и волнует.



Настроики
A

Фон текста:

  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Аа

    Roboto

  • Аа

    Garamond

  • Аа

    Fira Sans

  • Аа

    Times

Марракеш. Множество историй в одной или необыкновенная история о приготовлении пастильи (fb2) - Марракеш. Множество историй в одной или необыкновенная история о приготовлении пастильи (пер. Галина Владимировна Снежинская) 1013K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Жалид Сеули

Жалид Сеули Марракеш: Множество историй в одной или необыкновенная история о приготовлении пастильи

Jalid Sehouli

Marrakesch

Viele Geschichten in einer Geschichte oder die besondere Geschichte von der Pastilla

Серия «Проза нашего времени»

© Akademos Wissenschaftsverlag GmbН, 2013

© Хоффманн Х. Г., послесловие, 2016

© Галина Снежинская, перевод, 2016

© ООО «Издательство «Этерна», издание на русском языке, 2016

* * *

Жалид Сеули Марракеш: Множество историй в одной или необыкновенная история о приготовлении пастильи

Приношу благодарность

моим детям,

родителям,

братьям и сестрам,

племянникам и племянницам,

другим родственникам,

друзьям,

моим пациенткам, их близким и родным,

всем, у кого я учился,

г-ну Хоффманну и его жене,

моей Адак,

моему Марракешу,

моему Богу…

И вот, рождаются первые слова…

В сказке Антуана де Сент-Экзюпери «Маленький принц» Лис говорит: «Зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь».

Мы утратили зоркость сердца – упрек Сент-Экзюпери адресован всем нам.

Замысел этой книги появился у меня, наверное, в тот момент, когда Мария попросила разрешения прикоснуться к моему сердцу, чтобы ощутить его живую энергию. Как же я удивился ее просьбе! Никогда еще не было кому-то дела до моего сердца…

В этой книге я хотел бы рассказать несколько разных историй. Историю о городе Марракеше, историю о моих отношениях с самыми разными людьми, историю о себе, о моем сердце и душе. Каждая из этих сравнительно больших историй включает в себя другие, поменьше. Постепенно должно выясниться, что все истории связаны между собой, хотя они произошли в совершенно разных местах и с разными людьми; впрочем, возможно, именно это их и связывает.

Я расскажу истории людей, которых мне посчастливилось выслушать. Сначала эти люди подарили мне свое внимание, а потом поделились своими историями. Я рассказывал о себе, люди в свою очередь рассказывали о чем-то особенном в своей жизни, а иной раз о таких вещах, которые сами рассказчики считали забытыми или не поняли – тогда, раньше, – во всей их значительности. Марракеш помог моему сердцу раскрыться и принять эти истории, Марракеш раскрыл и сердца рассказчиков. Марракеш пробудил к жизни чудесные истории. Не все я могу рассказать: некоторые истории сохраняют свое значение и влияют на жизнь людей, лишь пока не преданы огласке. Они стали тайной и должны остаться тайной. Мне вспоминается стихотворение Анны Риттер (1865–1921), увезенной отцом из Германии в Америку, но вскоре вернувшейся в Европу:

Ношу с собою тайну, Что радостью мне наполняет душу. Открыться всем о как бы мне хотелось!.. А я молчу. Смеяться я могла бы, петь С утра до поздней ночи — А я шепчу, как будто возношу Молитву тайную!

Но каким будет объем этой книги? Далеко ли до ее конца? Думаю, «последнюю историю» я расскажу лишь тогда, когда улетучится мгла, которая, я чувствую, еще лежит у меня на сердце, или даже в нем самом, – мгла страсти и меланхолии. Хотя есть риск, что этого вообще не случится и книга не будет закончена. История всегда имеет начало, конец же необязателен.

И дело ведь не в конце. Я хочу рассказывать истории, в то же время сам хочу стать участником особой истории; можно сказать иначе: я хочу узнать эти истории, проникнуться ими, чтобы осмыслить их все вместе, как единую и цельную, особую историю.

По-видимому, моя книга – величайшая авантюра. В ней много неожиданностей и открытий, ликующей радости и надежд. Благодаря этой книге остались позади мои сомнения, страхи и печали. Она стала моим лучшим другом.

Мне кажется, легче писать о городах и говорить с городами.

Но я понимаю, что главным остаются мои отношения с людьми и отношения с самим собой, с моим разумом, сердцем – с моей душой.

Рассказать же о них удается, только если постоянно связываешь истории с прошлым, с настоящим моментом и с нашими желаниями или опасениями относительно будущего. Когда рассказываешь истории, осознаешь свою способность влиять на собственную историю и на истории других людей.

Эту книгу я хочу подарить прежде всего самому себе, но также и моим чудесным детям, я хочу показать, насколько важно осознать чувства и слова, которые стучатся в сердце, и сделать их жизнью и правдой. Лишь так чувства и слова становятся более значительными, заслуживающими внимания и уважения. А тогда и каждая твоя мысль становится настолько сильной, что может позитивно влиять на твой мир и на мир других людей.

Эта книга – только подарок, знак внимания, не требующий ответа. В Древнем Риме, а также на Востоке было принято преподносить друг другу скромные, символические дары по случаю празднования Нового года, например красивую ветку дерева или плоды, которые вырастил в своем саду. Эта книга – такой подарок, плод, созревший в саду моей души, еще не вполне постигнутой мной самим.

Джебран Халиль Джебран оставил нам чудесное стихотворение «О детях»[1]:

…Ваши дети – не дети вам. Они сыны и дочери тоски Жизни по самой себе. Они приходят благодаря вам, но не от вас, и, хотя они с вами, они не принадлежат вам. Вы можете дать им вашу любовь, но не ваши мысли, ибо у них есть свои мысли. Вы можете дать пристанище их телам, но не их душам, ибо их души обитают в доме завтрашнего дня, где вы не можете побывать даже в мечтах. Вы можете стремиться походить на них, но не старайтесь сделать их похожими на себя, ибо жизнь не идет вспять и не задерживается на вчерашнем дне. Вы – луки, из которых ваши дети, как живые стрелы, посланы вперед. … Пусть ваш изгиб в руке Стрелка несет радость…

И вот, рождаются первые слова… чтобы начался рассказ первой из многих историй…

Почему-то я чувствую, что меня зовет Марракеш, город в центре Марокко, одно из тех немногих оставшихся на свете мест, что еще напоминают о временах «Тысячи и одной ночи».

Бывая в разных городах, я часто замечал, что люди, живущие там, словно бы приехали в свой собственный город погостить и не ощущают себя по-настоящему дома. В Марракеше у меня появляется совсем другое чувство – там все у себя дома, и местные жители, и даже приезжие. Людей Марракеша в Марокко прозвали «счастливцами». Безусловно, и в Марракеше случаются несчастья и беды, и все-таки этот город, по-видимому, многим людям дарит особенное счастливое чувство, познать которое могут даже те, кто приезжает сюда ненадолго.

Марокко – страна на северо-западе Африки. Согласно античным писателям, гора на марокканском берегу и скала на другой стороне Гибралтарского пролива – это Геркулесовы столпы, последний предел мира, за которым Средиземное море низвергается в бездну за краем земного диска. Таков античный миф.

Марракешу более тысячи лет, год его основания – 1062-й. А чудесному чувству, охватившему меня, когда я впервые увидел этот город, скоро будет десять лет. Это чувство помогло мне услышать свое собственное сердце и, может быть, душу, научило с ними говорить.

«В прошлом Марракеш был наградой скитальцу за долгое путешествие», – отмечает писатель Тахир Шах. Но для меня Марракеш стал еще и наградой за путешествие к моему сердцу. «Караваны неделями находились в пути, – пишет далее Тахир Шах, – и путешественники рассказывали всевозможные загадочные истории о красном городе Марракеше, хотя никогда не видели его своими глазами». Должно быть, так бывает и с любым городом или человеком – задолго до желанной встречи сочиняешь о них бесчисленные истории.

Но что же с моим сердцем, моей душой? В каких городах они живут? Или они, сердце и душа, живут в одном и том же городе? Или они вообще едины?

Этому особенному чувству – словно к моему сердцу прикоснулся Марракеш, таинственный город, – уже много лет. Оно появилось, когда я в первый раз очутился вечером на самой удивительной, должно быть, городской площади из всех, какие только есть в мире, на Джема эль-Фна в Марракеше. Нужно нырнуть в эту пучину, даже если поначалу не различаешь дна в волнах бурлящего людского водоворота. Джема эль-Фна это центр города, а может быть, и всего мира, как считают многие марокканцы и уж конечно все «марракши», то есть жители Марракеша. Некогда эта площадь была одним из самых страшных мест на свете – здесь совершались казни. Головы казненных натирали солью и выставляли на городских воротах на много месяцев, для устрашения. Арабское название «Джема эль-Фна» в переводе означает «сборище мертвецов».

В книге «Голоса Марракеша» писатель Элиас Канетти[2] очень точно передает свое впечатление от этой площади, оно такое же, как и мое, и становилось у меня раз от разу все более сильным и отчетливым: «Мне казалось, будто я действительно достиг другого места, цели моего путешествия. Я не хотел уходить отсюда, я уже был здесь сотни лет тому назад, только запамятовал, а теперь все вновь вернулось. Здесь были выставлены напоказ те плотность и тепло жизни, какие я ощущал в себе самом. Я был этой площадью, когда стоял на ней. Думаю, я остаюсь ею и поныне».

В один из вечеров, слишком редких, когда я бывал на этой площади, я углядел, проходя мимо бесчисленных белых прилавков со всевозможной снедью, мергез – магрибские жареные колбаски, довольно острые. Настоящие мергез готовят из нежной ягнятины, щедро приправленной пряностями. Темный красноватый цвет и пряный, несколько острый вкус колбаскам придает харисса, острый соус с добавлением кориандра, кумина и чеснока. Вот уже двадцать лет как я не ем красного мяса, а по какой причине, понятия не имею. Я всегда заказываю рыбу или птицу. Похоже, я сам придумал себе какие-то правила и законы, чтобы жить по определенному порядку, иметь некие ориентиры; это потому, что мне кажется, я слишком часто забываю о мере и пределах.

А тут, увидев соблазнительные колбаски мергез, я вдруг подумал: наверное, пора отказаться от добровольно принятого обета. Я сказал себе: более подходящего места, чтобы покончить с моим стародавним правилом, ты не найдешь. И вот, Марракеш освободил меня от уз. Колбаски оказались изумительно вкусными, буквально таяли во рту. Город становится чудесным в тот момент, когда наводит человека на сомнение относительно смысла старых привычек, неуклонно соблюдавшихся в течение многих лет. Откуда взялась та или иная привычка? Стоит ли и дальше ей следовать? Что стрясется, если я от нее откажусь? Нечто подобное происходит и со многими другими вещами, а также и в отношениях с каким-либо человеком.

На многие вещи, которые случались и случаются в твоих отношениях с другим человеком, не обращаешь особого внимания, все это существует в нашей жизни, но не является ее существом. Только если встретится некое место, например город, или какой-то человек, который поможет тебе увидеть эти вещи, ты сумеешь их изменить.

В моей личной истории с колбасками мергез, съеденными в Марракеше, отказ от стародавней «клятвы» стал и впрямь освобождением, которое означало отнюдь не только прибавку новых мясных блюд к моему обычному столу. За это благодарю тебя, Марракеш.

И заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Я снова еду в Марракеш. Думается, я снова еду к самому себе, к моей душе, моему сердцу – оба путешествия еще далеки от завершения. И в дальнейшем, путешествуя, нужно будет разглядеть знаки и сложить их, как головоломку, чтобы составился цельный образ.

Знаки становятся все заметнее. Вот и несколько дней назад мне был знак.

В приемные часы ко мне на консультацию пришла 63-летняя пациентка, страдающая тяжелым и очень редким онкологическим заболеванием. Ее сопровождал муж, по профессии он врач. Оба были в прекрасном настроении, пациентка с большой гордостью, которую разделял и ее муж, сообщила, что вполне хорошо себя чувствует и снова ведет активный образ жизни. А ведь последнюю химиотерапию она прошла ровно два месяца тому назад. К сожалению, я должен был сказать женщине, что опухоль дала рецидив и теперь уже нет сомнений: болезнь никуда не делась и не денется, от этой болезни женщина умрет. Снова провести лечение, разумеется, можно, но принципиальных изменений ждать не приходится. В подобной ситуации пациентки и их спутники чаще всего говорят, что попробуют пройти еще какое-то лечение, вопреки «неизлечимости» заболевания. А эта женщина спросила, можно ли ей до начала новой терапии поехать в отпуск. Я сказал, что не вижу никаких препятствий, что поездка в отпуск абсолютно не может отрицательно повлиять на прогноз. Мы договорились, что после отпуска она придет на консультацию и тогда мы примем решение о дальнейшем лечении. Прощаясь, я спросил, куда она собирается поехать. Она быстро взглянула на мужа и ответила, словно именно ему открывала некую тайну: «Мы пока еще не решили. Но я очень хотела бы поехать в Марракеш».

Обратившись к ее мужу, я сказал, что было бы очень хорошо, если бы он предоставил жене такую возможность. В глазах женщины блестели слезы, но при этих словах она облегченно вздохнула.

Недавно я снова с нею встретился и спросил, как ей понравился Марракеш. И был огорчен – оказалось, что она не поехала в Марракеш, испугавшись сорокаградусной летней жары. Они с мужем провели отпуск в Вене. Заметив мое разочарование, она сказала: «Обещаю вам поехать в Марракеш на Пасху».

Я возразил: обещание она должна дать не мне, а себе самой. Тогда она рассказала, что за минувшее время прочитала много книг о Марокко, еще больше о Марракеше и что желание увидеть этот город стало еще сильней. И я очень обрадовался: все-таки она совершила путешествие в Марракеш. Ведь путешествие начинается не в момент физического присутствия человека в каком-то месте или при встрече с каким-то другим человеком – оно начинается при первой мысли о некой цели, первом чувстве и первом связанном с ними действии. Моя пациентка читала книги о Марракеше, мечтала об этом городе, а значит, она уже сделала первые и, быть может, самые важные шаги к цели своего путешествия.

Махи Бинбин в повести «За стенами Марракеша» пишет: «Да, сердце мое, вот такой он, Марракеш. Это старый колдун, чья душа изменяется вместе с ходом времен. Он открыт всему миру и замкнут, чарует и наводит страх. Второго такого города нет на свете».

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Спустя несколько дней мне вспомнилась история, случившаяся пятнадцать лет тому назад. У меня была пациентка, по специальности психолог, с диагнозом – рак на поздней стадии. Ее мучили частые приступы озноба и жара, заболевание прогрессировало, но, несмотря на все это, ее не оставляла мысль о поездке в Марракеш. Она сознавала, что скоро умрет. И все же решила исполнить свое желание, которое так долго лелеяла. По тогдашнему ее состоянию поездки были ей совсем не показаны, однако она так хотела побывать в Марракеше, что в конце концов я подумал: наверное, это правильное решение – все-таки совершить последнее в жизни путешествие. Я собрал ей в дорогу целый чемодан необходимых лекарств, и моя пациентка отправилась в путь, решившись на авантюру, исход которой ничуть ее не пугал. Я не знал, вернется ли она вообще. Недели через две она пришла и принесла мне большущий пакет с крупными, очень вкусными финиками, которые привезла из Марракеша.

В Марракеше можно купить финики 38 сортов – от очень темных аджва, красных ханизи, желтых рашудийя до классических коричневых вана вана. Моя пациентка выдержала поездку. Спустя несколько дней она скончалась в нашем стационаре. Кто знает, сколько времени пришлось бы ей мучиться, если бы она не совершила своего путешествия. Марракеш помог ей уйти. Марракеш помог ей проститься с земной жизнью. А ее так влекло в Марракеш, и, не совершив эту поездку, она не нашла бы покоя. Ей надо было сначала проститься с Марракешем – лишь после этого она могла проститься со своим собственным сердцем.

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Встречу нового, 2009 года мы с друзьями и моей бывшей женой, с которой мы расстались незадолго до Нового года, задумали отпраздновать вместе. Однако случилось так, что двое друзей накануне сочельника поссорились из-за какой-то мелочи, и пришлось от нашего плана отказаться. Все же нашлась альтернатива – позвонил мой докторант Халид и пригласил меня с моей бывшей женой на марокканский новогодний ужин, который он решил устроить у себя дома.

Я очень обрадовался.

– А что ты думаешь приготовить? – спросил я Халида.

– Пастилью с рыбой, – по голосу я понял, что он улыбается.

– Пастилью с рыбой? – недоверчиво переспросил я. – Даже не слыхал о такой. Ведь пастилью всегда делают с курицей.

– Нет-нет, можно и с рыбой, – мигом нашелся Халид. – Я видел, как мама делает пастилью с рыбой. А завтра сам попробую приготовить.

Пастилья – очень популярное и поистине великолепное блюдо марокканской кухни. Приготовить пастилью непросто, а вкус умопомрачительный – поэтому марокканцы подают ее к столу в дни совершенно особенных праздников, скажем свадьбы.

Происхождение пастильи покрыто мраком неизвестности. Говорят, она родом из Персии, а может, из Андалусии, хотя не исключено, что ее придумали в Центральной Африке. На самом деле нет никаких достоверных сведений о том, где и когда изобрели это необычайное блюдо. Дрисс, хозяин известного берлинского ресторана марокканской кухни «Касба», считает, что своим сладковатым вкусом этот слоеный пирог обязан еврейской кухне. Другой знакомый сказал, что когда-то пастилью готовили не местные марокканские кулинары, а нанятые богатыми людьми поварихи, приезжавшие из Судана; стало быть, там и надо искать истоки. Впрочем, когда речь идет о вещах поистине чудесных, не стоит задаваться вопросом об их происхождении, лучше просто наслаждаться, да не забыть выразить благодарность за то, что тебе выпала такая удача. Вот если столкнешься с чем-то плохим, тут непременно следует поинтересоваться, откуда взялось это плохое, и, может быть, найти способ в другой раз не допустить чего-то подобного. Мы ведь не хотим ставить препятствия на пути хороших вещей – значит, надо всячески стараться сделать так, чтобы хорошее появлялось и не исчезало, а жило как можно дольше.

Пастилья, или пастилла, это кушанье, в котором смешаны самые разные ароматы, горячий пирог из очень тонких хрустящих слоев теста, переложенных начинкой из мяса со сладкими приправами. Курицу для пастильи отваривают, затем, удалив кости, мясо измельчают и смешивают с толченым жареным миндалем, сверху же все посыпают сахарной пудрой и молотой корицей.

Я с нетерпением дожидался новогоднего сочельника. Наконец, все мы насладились пастильей с начинкой из рыбы и креветок. Чудесно! С марокканской кухней я был знаком только по тем блюдам, что готовила моя мама, да благодаря нечастым наездам в Марокко, а в общем я никогда не задумывался о том, что может предложить марокканская кухня, помимо известных мне кушаний.

Когда мы раскладывали по тарелкам десерт, я вспомнил одну газетную статью, которую недавно прочитал в самолете, на пути из Берлина во Франкфурт. «Лучшим поваром Германии признан марокканец» – так она была озаглавлена. Вахаби Нури, хозяин ресторана «Пимент» в Гамбурге, марокканец, которого трехлетним малышом родители привезли из Касабланки в Германию, получил премию – его признали лучшим поваром 2009 года. Халид, когда я сообщил ему об этом событии, очень удивился и был горд тем, что блестящий марокканский кулинар удостоился «прессы» в Интернете.

Теперь же рыбная пастилья, приготовленная Халидом, вдохновила меня посетить ресторан в гамбургском районе Эппендорф – дело в том, что через несколько дней я должен был делать доклад в Веделе, от которого до Гамбурга двадцать километров.

Итак, сидя на кухне у Халида, я позвонил организаторам моего выступления и попросил заказать столик в «Пименте». Через несколько дней мне позвонили из Веделя и сообщили, что все места, увы, давно зарезервированы. Я попросил ведельских коллег позвонить в ресторан еще разок и сказать: дескать, единственный на всю Германию профессор – уроженец Марокко специально приедет из Берлина ради ужина в «Пименте». Правда, позднее я узнал, что в Германии я не единственный профессор марокканского происхождения… Как бы то ни было, мой заказ приняли.

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

«Пимент» – маленький, но очень элегантный ресторан, награжденный множеством разных премий. О восточном колорите напоминают лишь несколько со вкусом размещенных мавританских зеркал, да и публику, собравшуюся здесь в тот вечер, тоже ни в коей мере нельзя было назвать восточной.

За столиком по соседству с нашим сидели две почтенные дамы, разговаривавшие по-французски, за другим – два респектабельного вида господина, в солидных дорогих костюмах, беседовали, кажется, о каких-то масштабных событиях мировой политики.

Когда я раскрыл меню и начал просматривать перечень блюд, мне сразу бросилось в глаза название «пастилья пралине с уткой». Мало того что еще недавно я ни сном ни духом не ведал, до чего вкусна пастилья с рыбой, так теперь еще оказалось, что бывает пастилья с уткой, точно по заказу для меня, великого любителя утятины.

Ее-то я и заказал. Первое, что меня поразило, – внешний вид блюда. Обычно пастилье придают форму большого круглого пирога вроде торта, а здесь сделали маленький рулет, и на том же блюде возлежала классическая утиная ножка с тушеной красной капустой. Необычайно вкусно, чуть язык не проглотил.

В Берлин я возвращался поездом и, пока ехал, пребывал под впечатлением от блюд и кушаний, которые готовит Нури в своем ресторане. В «Пименте» не марокканская кухня и не восточная – скорей это вообще кухня дальних стран. Всевозможные кулинарные изыски, которые на первый взгляд невозможно сочетать друг с другом. Но стоит лишь отведать этих блюд, и всякий скепсис улетучивается. Я бы сказал, что это кухня «кроссовер», так как в ней присутствуют элементы кулинарии самых разных народов. Меня там охватила самая настоящая ностальгия по родине, Марокко, ностальгия, которую сам Нури не знал, но тем не менее сумел выразить в своих кулинарных шедеврах.

На заботливо, любовно украшенном большом подносе были собраны кушанья, которым традиция отводит главную роль на пиру или торжественной трапезе; казалось бы, им нечего делать вместе на одной тарелке. Однако, попробовав, ты сразу понимал, что «новые» сочетания рождают новые фантазии и создают свою собственную новую гармонию. Что же касается вкуса, кушанья не утратили самостоятельности – у каждого остался свой неповторимый вкус.

Добравшись в поздний час до дому, я посмотрел на белые стены моей новой, очень современно обставленной квартиры. Визуальный центр в моей комнате – картина с видом Нью-Йорка, висящая над диваном. Ее подарил мне один из самых близких друзей, Зигма, он живет то в Нью-Йорке, то в Берлине, поскольку питает любовь к американской свободе и необязательности и в то же время к своему дому в буржуазном берлинском пригороде Хермсдорф.

Я хотя и устал, все же довольно внимательно посмотрел на картину и почувствовал, что она не годится для моей комнаты. В точности как когда я отведал пастильи с уткой и квашеной капустой – что-то меня не устраивало. И я подумал, нужно заменить картину каким-нибудь восточным пейзажем.

На другой день я поделился своими гамбургскими кулинарными впечатлениями с Халидом и добавил, что ищу какую-нибудь картину с восточным сюжетом для своей комнаты. Халид пообещал найти подходящую.

Прошла неделя, и Халид позвонил: «Есть картина!»

Я не поверил своим глазам. Это был вид площади Джема эль-Фна! На переднем плане слева и справа тележки, нагруженные апельсинами и отдаленно напоминающие старинные английские кабриолеты, – с них продают свежевыжатый апельсиновый сок. На заднем плане – прилавки продавцов фиников, орехов и прочего, а над всем высится одна из мечетей, находящихся поблизости от Джема эль-Фна. Народу не очень много, наверное, близится вечер, и скоро торговцы начнут убирать свои товары и расходиться по домам. Картина показалась мне такой родной, словно я уже много лет носил в сердце вид этой площади.

И есть у этой картины еще одна особенность: она как будто меняется в зависимости от освещения в комнате. Вечером кажется, что на площади часов семь вечера, а утром посмотришь на нее и думаешь – там, в Марракеше, восемь утра.

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Я уже несколько раз побывал в Марракеше, но мне все мало. В самый первый раз меня тронул этот город, однако лишь теперь возникает моя любовь к нему или же я эту любовь осознаю. Вероятно, города мало чем отличаются от людей; иногда необходимо повстречаться с городом несколько раз, чтобы по-настоящему влюбиться и чтобы осознать свою любовь.

Джебран Халиль Джебран, арабский философ, написал об этом:

Если любовь путеводит вас, следуйте за ней, хотя дороги ее трудны и тернисты. Если она осенит вас своими крылами, не противьтесь, даже если вас ранит меч, скрытый в ее оперении. И если любовь говорит вам, верьте ей, даже если ее голос рушит ваши мечты, подобно тому как северный ветер опустошает сад. Ибо любовь венчает вас, но она вас и распинает. Она растит вас, но она же и подрезает. Она подымается к вашей вершине и обнимает ваши нежные ветви, трепещущие в солнечных лучах. И она же спускается к вашим корням, вросшим в землю, и сотрясает их. Как снопы пшеницы, она собирает вас вокруг себя. Она обмолачивает вас, чтобы обнажить. Она просеивает вас, чтобы освободить от шелухи. Она размалывает вас до белизны. Она месит вас, пока вы не станете мягкими. А потом вверяет вас своему святому огню, чтобы вы стали святым хлебом для святого Божиего причастия. Все это творит над вами любовь, дабы вы познали тайны своего сердца и через это познание стали частью сердца Жизни. Но если, убоявшись, вы будете искать в любви лишь покой и усладу, то лучше вам прикрыть свою наготу и, покинув гумно любви, уйти в мир, не знающий времен года, где вы будете смеяться, но не от души, и плакать, но не всласть. Любовь дает лишь себя и берет лишь от себя. Любовь ничем не владеет и не хочет, чтобы кто-нибудь владел ею, ибо любовь довольствуется любовью. (…) И не думай, что ты можешь править путями любви, ибо если любовь сочтет тебя достойным, она будет направлять твой путь. Единственное желание любви – обрести саму себя. Но если ты любишь и не можешь отказаться от желаний, пусть твоими желаниями будут: Таять и походить на бегущий ручей, что напевает ночи свою песню. Познавать боль от бесконечной нежности. Ранить себя собственным постижением любви. Истекать кровью охотно и радостно. Подниматься на заре с окрыленным сердцем и возносить благодарность за еще один день любви. Отдыхать в полдень и предаваться размышлениям о любовном экстазе. Возвращаться вечером домой с благодарностью. И засыпать с молитвой за возлюбленного в сердце своем и с песней хвалы на устах[3].

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Но что же влечет меня в Марракеш?

Свет?

Запахи?

Люди? Или какой-то один человек?..

Или ни то, ни другое и ни третье?

Думаю, дело не в родине, что бы это слово в своем классическом смысле ни означало для человека.

Марракеш, который называют «жемчужиной юга», расположен на юго-западе Марокко, население этого города насчитывает около миллиона жителей.

Название «Марракеш» происходит из языка берберов и означает буквально «земля Бога».

Как сообщают историки, Марракеш основал 7 мая 1070 года Абу Бакр ибн Умар, глава племени Альмаравидов. Сменивший Абу Бакра правитель, Юсуф ибн Ташфин (1009–1106), завоевал земли на севере современного Марокко, а также Андалузию. При нем Марракеш вырос и стал столицей государства.

Джема эль-Фна – центральная и, вне всякого сомнения, главная площадь Марракеша. Это магическое место, а еще это место романтическое: исходящие отсюда токи ощущаешь в любое время дня и ночи. Джема эль-Фна нередко переводится как «площадь Повешенных», но это скорей всего, неправильно, ведь, как известно, в классической исламской культуре не применялась казнь через повешение. Вероятно, будет точнее передать это название как «площадь Казней», потому что именно здесь творили суд и расправу над преступниками по приговору мулл расположенной неподалеку мечети Кутубия.

У любой площади любого города мира в течение дня бывает момент покоя – когда настает затишье, когда нет на ней ни толпы, ни суеты. У любой, но только не у Джема эль-Фна. Здесь всегда царит движение, всегда кружится людской водоворот. Даже если людей на площади совсем немного, у них и жесты, и даже речь как будто быстрее, чем у кого угодно в другом месте. Или же это зависит лишь от наблюдателя, от того, пребывает ли он, разрешает ли себе пребывать в покое?

Самыми симпатичными торговцами на этой площади были продавцы апельсинового сока. С каким удовольствием я смотрел, как азартно они, сияя улыбкой, стараются привлечь внимание прохожих, потенциальных покупателей. А самыми назойливыми оказались рисовальщицы, расписывающие руки и ноги женщин хной: одна такая художница, совсем юная девушка, вела себя особенно настырно и непочтительно, она даже схватила Марию за руку и принялась разрисовывать, хотя никто не просил, напротив, Мария сопротивлялась и вырывала руку. Рисовальщица еще и осталась недовольной, когда я дал ей денег – по ее мнению, мало. Потом Халид сказал мне, что у этих женщин, занимающихся росписью хной, далеко не лучшая репутация. Они сидят на площади до поздней ночи и всегда тщательно закрывают лицо, чтобы их не узнали. Правда ли это, я пока не выяснил.

Мечеть Кутубия, самую большую и величественную из всех мечетей Марракеша, начали строить в 1147 году, освятили в 1158-м. Ее название – Мечеть книготорговцев – происходит от книжного рынка, который когда-то находился на этом месте. В Марракеше жил суфийский святой и ученый Сиди Абу ль-Аббас эс-Сабти (1130–1205), защитник бедняков. Согласно одной из легенд, он по сей день каждый вечер поднимается на минарет мечети Кутубия и спускается вниз, на землю, только когда убедится, что все нищие слепцы Марракеша нашли себе пищу и приют на ночь.

Кутубия стоит на восточной стороне площади, в десятке метров от ее центра.

Джема эль-Фна безусловно была и осталась культурным, торговым и энергетическим источником, питающим весь регион. Дыхание Востока здесь, на площади, ни с чем не сравнимо, потому и любят площадь все – и местные жители, и приезжие, и туристы со всего света. По вечерам на Джема эль-Фна царит движение, бурное, волнующее, точно пронизывающее электричеством. Здесь и заклинатели змей, и паяцы, и акробаты, рассказчики историй и музыканты. Все лица смуглы и обветрены, на всех лицах лежит печать тайны. Здесь вам запросто вырвут больной зуб. Здесь можно попробовать любые лакомства и деликатесы местной кухни. В 2001 году культурное пространство площади Джема эль-Фна с ее уникальным восточным своеобразием было внесено, причем за номером один, в создававшийся тогда список ЮНЕСКО, куда включаются ценнейшие шедевры устной и нематериальной культуры человечества.

В художественной литературе Джема эль-Фна описана не раз, со всей ее многоликостью. Ей отдали дань Элиас Канетти в «Голосах Марракеша», Губерт Фихте[4] в «Площади Казней» и Хуан Гойтисоло[5] в «Ангелах и париях». Гойтисоло уже много лет живет неподалеку от площади и постоянно обращается в своем литературном творчестве к феноменам, которые наблюдает на удивительном базаре Джема эль-Фна. Несколько лет назад журналисты задали испанскому писателю вопрос: почему он выбрал местом жительства Марракеш? Он в свою очередь ответил вопросом: «Ты его видел?» И пояснил: «В семидесятых годах я был очень беден, мне предложили хорошую надежную работу в Эдмонтоне. Но я уже понял, что предпочту голодать в Марракеше, чем быть миллионером в канадской провинции Альберта».

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Сегодня я обратился с просьбой к Марии Кармен, уроженке Мадрида, чудесной женщине, наделенной большой житейской мудростью, а также особой аурой и восточной теплой сердечностью, я попросил ее прочесть «Ангелов и париев» Хуана Гойтисоло. А сам решил почитать о Марракеше что-нибудь написанное немецким автором.

Мы наметили на ближайшие недели поездку в Марракеш, во время которой будем рассказывать друг другу о том, что прочитали.

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Единственный араб среди моих докторантов, Халид, родом из Марракеша. Он веселый и живой парень двадцати шести лет, но если судить по уму, то Халиду можно дать и гораздо больше. Марракеш, где жила вся его семья, он покинул в юном возрасте, так как решил получить образование в Германии, последовав примеру брата, который стал здесь инженером и нашел хорошую работу. Мы с Халидом настоящие друзья. Человек он очень незаурядный, и мне кажется, в его личности соединились все элементы, составляющие атмосферу Джема эль-Фна: фантазия, сила, любовь, неудовлетворенность достигнутым, меланхолия, недоверчивость, и все эти черты – совсем как в толпе на площади Повешенных – в характере Халида перемешаны, не поддаются контролю, снуют туда и сюда по площади его сердца.

Халид глубоко верующий человек, способный широко мыслить; думаю, я дам ему самую верную характеристику, если скажу, что он жизнерадостный меланхолик. Он очень умен, а улыбка у него такая, что он может сойти за первого ученика улыбающегося Будды. Между тем под этой улыбкой он наверняка скрывает серьезные волнения своей души, в которой преобладает меланхолическое начало. Несмотря на свою молодость, Халид прекрасно отдает себе отчет в своей склонности к меланхолии и любит ее. Между прочим, я не сразу понял, что Халид будет играть очень важную, особую роль в этой книге.

Недавно в Берлине я познакомился еще с одним человеком из магического города Марракеша. Его зовут Ахмед, он журналист «Немецкой волны». Этим чрезвычайно важным знакомством я обязан марокканскому послу в Берлине, у которого, кстати, в Марракеше собственный дом. Ахмед чудесный человек, неизменно приветливый и любезный. Уже при первой нашей встрече я почувствовал некие особенные, волшебные флюиды. И хотя мы толком не знали друг друга, Ахмед предложил мне помощь, он вызвался бесплатно перевести и озвучить предназначенный моим пациенткам научно-популярный фильм об онкологических заболеваниях яичников; в те дни я как раз закончил работу над текстом, сопровождающим фильм.

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Сейчас я нахожусь в Ванкувере, на конференции. Интересный город, с великолепным местоположением на Тихоокеанском побережье, с высящимися на горизонте заснеженными горами. Прекрасно, да, и все же… Он производит впечатление чего-то нереального или стерильного.

А сейчас вот позвонила пациентка из Гамбурга, женщина, неравнодушная к вкусным вещам. Приходя ко мне на консультацию, она всегда приносит какой-нибудь деликатес – в прошлый раз это были изысканный чай, ножка ягненка и утиный паштет.

Родом она из Румынии, а по профессии врач-рентгенолог. В Марракеше у нее есть знакомая супружеская пара, оба художники. Вот моя гамбургская пациентка и позвонила, решив, что их адрес может мне пригодиться. Что это? Еще один знак? И надо последовать подсказке?

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Но что же такое моя ностальгия по Марракешу?

Желание услышать музыку, в которой есть четвертая доля музыкального тона – между полутонами минора и мажора? Именно эта характерная черта арабской музыки пробуждает во мне особое чувство?

Восточный музыкальный строй я не воспринимаю как немелодичный или фальшивый, хотя я родился и вырос в западной стране, – напротив, он кажется мне красивым и верным, рождающим успокоение и гармонию.

Но что же это такое – моя ностальгия? О чем моя тоска? О чем тоскует любой человек? О чем тоскуете вы?

Тоска ведь означает, что ты не там, где должен быть, а в «другом» месте и чувствуешь, что тебя тянет к определенному истоку. Таким истоком может быть и человек, и город или, скажем, некое чувство. Тоска должна оставаться тоской, если уж она есть. Тоска тем сильнее, чем сильнее твоя непостижимая тяга к истоку. Сама по себе тоска не должна приходить к концу, достигать завершения, ибо в таком случае она утратит свою суть и притягательность.

Но что же такое тоска, которую я ощущаю? Это тоска по корням? Но где и каким образом я обнаруживаю эти корни? Только отыскав корни, ты постигаешь путь ветвей и листьев, их устремленность к яркому солнцу. Только найдя начало, я увижу и возможную цель…

Бывает ли любовь без тоски? Бывает ли тоска без любви?

Может быть, моя тоска по Марракешу – это тоска не по городу, а тоска по отцу и матери?

Может быть, за моей тоской по Марракешу скрывается желание поговорить с родителями о некоторых, совершенно определенных вещах, которые обычно остаются невысказанными, а не только о физическом здоровье и работе? Должны ли мы научиться понимать чувства наших родителей, чтобы осознавать наши собственные сильные стороны и признавать слабые? Только если идти этим путем, можно отыскать ответ или несколько ответов на эти вопросы. Возможно, и не удастся найти окончательное решение, но этот путь и опыт значительно обогатят нашу личность.

Я родился в Берлине, в районе Веддинг, в той самой клинике, где начал работать еще студентом и работаю по сей день.

Мои родители, Зохра и Абдулла Сеули, приехали в Германию давно. Отец и его брат в 1960 году перебрались из Танжера в Европу. Брат отца поселился в Брюсселе. Отец уехал сначала в Любек, затем в Берлин.

Мама работала портнихой и долго оставалась в Танжере с детьми – моим братом Абдельхамидом и сестрой Латифой. Спустя семь лет мама тоже перебралась в Германию.

Немецкого языка родители не знали, но выучили его, причем самостоятельно, никаких курсов не посещали. Мама, правда, не умеет читать и писать, зато отец хорошо освоил грамоту. После переезда он некоторое время зарабатывал на жизнь как боксер, выступая на ярмарках, потом устроился работать на фабрику.

Мама стала работать санитаркой в одной из клиник Веддинга, района с населением, в котором высока доля иностранцев, то есть мигрантов. Веддинг – место, где я чувствую себя дома, хотя и не живу там уже много лет.

Мои родители всегда держались того главного правила, что дети должны жить лучше, чем они сами. Для нас, детей, этот принцип обернулся нелегкой задачей – нужно было оправдать надежды родителей, особенно мамы.

Наверное, когда я пишу о своей тоске по Марракешу, я на самом деле пишу о тоске по отцу, который девятнадцать лет назад принял решение оставить нас. Мама так и не простила его и вот уже девятнадцать лет говорит нам об этом при каждом подходящем или не слишком подходящем случае. Мне кажется, я должен сказать отцу, что понимаю и признаю его решение, что я понял – этим решением он не хотел обидеть нас, детей, просто он должен был поступить по велению своей души. Я люблю отца, но до сего дня никогда не говорил ему о своей любви. Мария Кармен, которая наделена большой тонкостью чувства и, как мне кажется, незаурядными душевными силами – она ведь вдобавок настоящая целительница, хотя многие способности в себе еще не открыла, – убедила меня поговорить с мамой и сказать, что я ее люблю, но с отцом встретиться все же должен; надо объяснить маме: этот шаг вовсе не означает, что изменилось мое отношение к ней. Я почувствовал чудесное освобождение, когда высказал все это маме. Я боялся ее обидеть, а вышло так, что разговор нас сблизил, причем мы стали даже более близкими, чем когда-либо прежде. Радостное чувство очищения и наставшей кристальной ясности согрело мне сердце, когда я позвонил отцу и сказал: «Папа, я считаю правильным твое решение, принятое девятнадцать лет назад, о возвращении в Марокко. Наверное, ты правильно поступил, сделав этот выбор для себя и для всех нас». Отец ответил: «Сын, когда подходит старость, понимаешь, что невозможно доживать век в чужой стране».

Вчера мы с моим докторантом и другом Халидом смотрели четвертьфинальный матч чемпионата мира по футболу. Мы с ним пошли в известный китайский ресторан «Good Friends». Халид никогда в жизни не пробовал мое любимое блюдо, утку по-пекински, а тут попробовал и пришел в восторг от необычного вкуса. Я рассказал, что, заказав утку по-пекински, можно разоблачить какой-нибудь липовый китайский ресторан, потому что во многих таких заведениях работают не китайцы, а корейцы, вьетнамцы, другие азиаты, которые не умеют по-настоящему приготовить оригинальное китайское кушанье. Рассказал я и о своих поездках в Китай и об огромных отличиях китайской культуры от западной.

Сегодня Германия выиграла у Аргентины, и в моем родном Берлине, в моей родной Германии царило приподнятое настроение. Любопытно видеть, как сильно меняются в такие моменты представление о мигрантах и отношения между ними и немцами. Германия как будто впервые открывает, что эти люди – часть ее нового поколения, а мигранты, то есть уже немецкие граждане старшего поколения, все больше чувствуют свою связь с Германией и ее народом. Между прочим, большинство игроков немецкой сборной – выходцы из Польши, Турции, Ливана, Туниса и Бразилии. Спрашивается, почему нам нужны поводы вроде футбольного чемпионата, чтобы понять, что люди, независимо от их религии, независимо от места рождения, способны любить и высоко ценить одни и те же вещи?

Марракеш, в отличие от Берлина, столицы великой страны, уже более тысячи лет ведет торговлю с самыми разными народами Земли и давно понял, что только путем обмена и честного предпринимательства можно поддерживать рынок, понял и то, что рынок дает знание о других людях и в то же время каждому позволяет выжить. Отсюда и гостеприимство, подлинная основа пестрого торгового сообщества, в котором кого только нет – заклинатели змей, сказители, продавцы фруктов и рисовальщицы, расписывающие руки и ноги хной… Так же как при контактах с другим человеком, всякий, приехавший в город, должен быть готовым учиться – надо набираться знаний от города и уметь его слушать. Хуан Гойтисоло, уже много лет живущий в Марракеше, заметил: «В первый год моей жизни в Марракеше я каждый день приходил на площадь послушать сказителя, дав себе зарок уходить только после того, как уразумею все, о чем он рассказывал».

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Утром позвонил Ахмед, очень тонко чувствующий, симпатичный человек, приехавший в Германию из Марракеша, и мы встретились с ним на спортивном празднике, устроенном коллегами и друзьями. Мы оба пришли с нашими детьми, я с сыном Элиасом, которому два с половиной года, и дочерью Зарой, ей недавно исполнилось девять лет, Ахмед же привел дочку, двухлетнюю Зельму. Я рассказал Ахмеду о моей Марии, он мне – о своей первой большой любви, испанке из Кордовы. Эта любовь вскоре закончилась. Прочитав в какой-то книжке о душераздирающей любовной истории испанки и марокканца, возлюбленная Ахмеда с ним рассталась, по той причине, что в книге влюбленные расстались, после чего марокканец увез детей к себе на родину, и мать детей, испанка, больше никогда с ними не встретилась. Ахмед сказал, что и потом всегда мечтал о любви испанской женщины и в конце концов познакомился с уроженкой Испании, правда родом она была не из Андалузии, а из северной Испании. Но в этих новых отношениях Ахмед уже не нашел неповторимой «пикантности», так что вскоре бросил испанку.

Я не ожидал услышать от Ахмеда подобную романтическую историю и тем более не ожидал подобного финала.

Нужно быть готовым рассказывать людям о чем-то особенном, нужно доверять своим слушателям, – только так удается и самому узнать что-то необычайное; думаю, это относится не только к людям, но и к городам. Ты должен быть готовым поведать городу о чем-то личном, открыть ему свои личные обстоятельства, тогда и город в свою очередь позволит тебе узнать о чем-то необычайном и особенном в его жизни. Попробую именно так выстроить отношения с Марракешем. Я расскажу тебе, Марракеш, о том, что для меня важно, что меня трогает и волнует.

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Вечером я с детьми, моим ближайшим другом Омаром – он врач, приехавший из Мали, и с Кэролайн, певицей, обладающей замечательным меццо-сопрано, были в гостях. Нас пригласила чудесная арамейская семья. Я уже лечил многих женщин из этого большого арамейского клана и чувствовал с ним совершенно особенную связь. Угощение было прекрасное, кушанья разнообразные, легкие, приготовленные с фантазией. Детям тоже необычайно понравилось.

Единственный сын главы этого семейства, у которого еще девять дочерей, Эркан, рассказал мне о своем отце, Семуне. Он недавно скончался, и одна из крупных берлинских газет выразила семье свои соболезнования, поместив некролог. Эркан рассказал о своих долгих серьезных беседах с отцом, когда тот был уже старым человеком. Отец всю жизнь занимался разъездной торговлей. Чувствуя приближение своего последнего часа, этот гордый 86-летний арамеец сказал: «Сын мой, единственное, что идет в счет, – настоящий момент». Эта же мысль встретилась мне в высказываниях далай-ламы: «Жизнь в настоящее мгновение и есть самое важное».

Совершенно прекрасным оказалось то, что Эркан, как выяснилось, знаком с коптским епископом Дамианом, настоятелем монастыря Пресвятой Девы Марии и Святого Маврикия. Об этом священнослужителе он говорил с большим воодушевлением. Я же как раз собираюсь через несколько недель посетить этот монастырь, находящийся в Хекстер-Бренкхаузене близ Падерборна.

С епископом Дамианом я познакомился на официальном приеме в посольстве Йемена, устроенном по случаю государственного праздника этой страны. Наша беседа с епископом продолжалась всего несколько минут, но была очень содержательной. У епископа окладистая белая борода, почти скрывающая улыбчивые губы, и простой темный головной убор. От этого человека излучалось совершенно особенное обаяние. Он носит круглые очки, глаза у него маленькие, темные, блестящие, и острый взгляд – этот взгляд, как хороший скальпель, мгновенно вскрыл мою душу и разом подарил ей глубокое умиротворение. Епископ излучал мир и покой, а моей душе именно в тот вечер не хватало покоя, потому как я по обыкновению примчался на посольский прием в промежуток между двумя деловыми встречами.

Я спросил епископа Дамиана, когда можно было бы его посетить, и в ответ он предложил мне выступить перед монастырской братией с докладом, рассказать о профилактике онкологических заболеваний. Я согласился, поделившись своим ощущением, что в нынешней моей ситуации – развод, споры о том, с кем останутся дети, – я жажду обрести покой и новое вдохновение и потому надеюсь, что работа над докладом скорей всего пойдет мне на пользу. Дамиан очень обрадовался, только предупредил, что отпадают три дня в июне, так как на это время он должен уехать в Александрию. А как раз в те выходные, с 16 по 18 июня, мне не удалось бы посетить монастырь, ведь я уже наметил поездку в Марракеш. Дамиан засмеялся: «Стало быть, мы с вами одновременно побываем в Африке». Все всякого сомнения, епископ тоже искал какие-то объединяющие, связующие нас моменты, общие черты, которые есть у всех людей, вне зависимости от того, в сколь различных условиях люди росли и сколь различен приобретенный ими жизненный опыт. Часто мы по каким-то внутренним или внешним причинам стремимся подчеркнуть свое отличие от других, ищем мнимые причины, которые могли бы помешать нашему сближению или дружбе с кем-то. Ищем, быть может, потому, что чувствуем страх, остерегаемся близости с другим человеком, боимся быть обиженными, иначе откуда в нашем сердце этот страх и с чем он связан? Да и правда ли в сердце он живет? Или это наш мозг немедленно анализирует все впечатления, сравнивает их с тем, что мы испытали в прошлом (зачастую это негативные переживания), и провоцирует осознанный или неосознанный скепсис, не давая сердцу высказать себя, излиться в слове?

Что связывает Александрию и Марракеш?

Что связывает Берлин и Марракеш?

Что связывает Марракеш и Танжер?

Что связывает Мадрид и Марракеш?

До пятидесятых годов XX века Танжер, портовый город на севере Марокко, был международным центром и притягивал иностранцев как мощнейший магнит африканского континента. Сегодня подобной точкой притяжения является Марракеш, который нередко называют африканским Парижем. Пол Боулз, американский писатель и композитор, снова и снова приезжал в Марракеш, впервые посетив этот город в 1931 году. Впрочем, Боулз связан в основном с Танжером и Фесом, Марракеш ему как литератору был менее интересен.

На днях я встретил в Берлине семидесятилетнего супруга одной из моих пациенток. Несколько лет назад он снова побывал в Марракеше. Он не считает его своим любимым городом, так как Марракеш за последние годы сильно изменился из-за постоянного притока приезжих. Его любимый город – Танжер. Шестнадцатилетним пареньком он впервые попал в этот портовый город, в те времена полный опасностей, тотчас в него влюбился и устроился работать в организацию, занимавшуюся помощью развивающимся странам. Где только он с тех пор не побывал! И так полюбил свою трудную, изматывающую работу, что ни разу не пожалел о принятом в юности решении. Хотя и заплатил дорогую цену: куда бы его ни направляли, он и его спутница нигде не имели возможности устроить свою жизнь так, как им хотелось бы. Выйдя на пенсию, он наконец осуществил мечту всей своей жизни – они с женой вернулись в тот город, где он, шестнадцатилетний парень, когда-то почувствовал себя по-настоящему дома и где с тех пор ни разу не был. Словом, он вернулся в Танжер, который за истекшие годы тоже изменился. Но любовь этого человека к Танжеру не уменьшилась.

Танжер и Марракеш – оба города изменились, каждый по-своему, но в чем-то и сходным образом. Любовь сосредоточивается на том, что сокровенно; любовь всегда ищет чего-то совершенно особенного, и никакие изменения не могут разрушить настоящую любовь.

Любовь возможна, только если она уважает и признает изменения любимого – неважно, какого рода эти изменения, неважно и по каким причинам они возникли – любовь не пытается остановить неизбежные перемены. Если же любовь попытается их остановить, она потеряет самое себя. Выработать в себе терпимость и научиться признавать, что города, люди, а также отношения с ними со временем неизбежно претерпевают изменения, это, конечно, одна из труднейших задач жизни. Наверное, проще с самого начала признавать и принимать изменения.

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Даже «Роллинг стоунз» оказались своеобразным звеном, связывающим Марракеш и Танжер. В 1967 году они путешествовали по Марокко, их маршрут пролегал из Танжера в Марракеш. Рассказывают, что музыканты напились до чертиков на каком-то малопочтенном новогоднем вечере на вилле Пола Гетти[6] в Старом городе. А потом, в поезде, уносившем их из Касабланки на юг, родился всемирно известный хит «Марракеш-экспресс».

Во многих историях, как записанных, так и передаваемых изустно, Марракеш связан еще и с Берлином.

Примером того, что и литература не раз обращалась к этим двум городам, может служить роман «Луна над Марракешем» (2003) Вальдтраут Левин, писательницы, живущей в Берлине. В ее книге повествуется о судьбе шестнадцатилетней еврейки Риты, в апреле 1940 года бежавшей из нацистской Германии. Открытка с видом Марракеша, где спаслись и нашли приют друзья Риты, стала ее талисманом, Рита тоже пробивается в Марракеш. В Страсбурге она знакомится с контрабандистом Габриэлем, они вместе продолжают путь, полный лишений и тягот. Но когда они, чтобы раздобыть денег, инсценируют похищение, Габриэль попадает в полицию, и Рита остается одна. В конце концов она добирается в Марсель и на корабле уплывает в Марокко.

По-видимому, Марракеш снова и снова становился местом, куда люди вынуждены бежать от опасности…

В книге писательницы Зигрид Хейк «История Саида, или Сокровище пустыни» сюжет связывает Марракеш с Александрией.

Абули, пятнадцатилетний юноша из племени туарегов, сопровождает отца в путешествии через пустыню. Караван встречает одинокого всадника по имени Сулейман, который оказывается прекрасным рассказчиком историй. Много дней они вместе странствуют в пустыне, где на каждом шагу подстерегают опасности, и тем временем Сулейман рассказывает историю Саида. Преодолевая великие невзгоды и трудности, Саид странствует в безводной пустыне, разыскивая некое легендарное сокровище. Он надеется, что сокровище принесет ему счастье и богатство. Однако за время скитаний в поисках богатства, в котором Саиду видится залог признания и уважения, неустанный искатель сокровищ теряет почти все, что имел. О сокровище же он впервые услышал от торговца по имени Мамаду. Сокровище – это черное зеркало, тот, кто им завладеет, обретет счастье и несметные богатства. Многие пытались его найти, но никому не улыбнулась удача. Путь Саида ведет через страны Востока, где с ним происходят разные приключения. Юноше дано пять заданий – лишь выполнив их, он сможет вернуться в Сахару и найти сокровище. От опасностей Саида оберегает фея.

Вот некоторые эпизоды, образующие сюжетную канву книги:

Саид узнает о сокровище пустыни и решает его найти. Во время поисков он в Бамако встречает Мусу.

Сделав остановку в Фесе, прежней столице эмиров, он поворачивает обратно – в Марракеш.

Затем Саид едет на поезде в Касабланку, отсюда на пароходе плывет в Александрию.

В столичном Каире он зарабатывает на жизнь, встав к ткацкому станку.

Из Суэца на корабле контрабандистов Саид плывет по Красному морю и прибывает в Моху.

Наконец, в Сане он узнаёт, что должен отыскать магическое место, откуда сможет дальше полететь на ковре-самолете.

Саид находит магическое место – это Мариб, и на ковре-самолете летит в Тимбукту.

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Вчера в Берлине я побывал на чудесном концерте. Кэролайн Мазур, яркая личность, наделенная позитивно настроенной, сильной, но в то же время и меланхолической душой, пригласила меня на концерт, организованный ее сводным братом, американским дирижером.

Этот благотворительный концерт был дан в поддержку молодых певцов города Рейнсберга. Исполнялись отрывки из популярных опер, вокалисты, приехавшие из самых разных стран, пели прекраснейшие арии, какие-то на немецком, какие-то на итальянском языке. Особенно хороша была певица из Кореи, девушка с прелестным, необычным лицом, обладающая великолепным голосовым диапазоном. Однако больше всех прочих участников мне запомнился двадцатидвухлетний певец из Южной Африки, в настоящее время солист Королевского оперного театра в Стокгольме. Чернокожий, с маленькими, оттопыренными и вроде бы некрасивыми ушами. Посмотришь на него – ни за что не подумаешь, что он певец и больше всего на свете любит итальянскую оперу. Когда он поднялся на сцену, публика встретила его холодновато, однако скепсис бесследно исчез при первых звуках моцартовской арии Фигаро. Парень исполнил ее изумительно, чрезвычайно точно, и всем стало ясно, что абсолютно не имеет значения, каков человек с виду, а важно лишь то, что он может сообщить, чем поделиться.

Поэтому бессмысленно сравнивать между собой людей – или города. Это попросту невозможно. В то же время необычайно серьезное значение имеют те вещи, которые ты позволяешь себе узнать о человеке или городе, а еще важно суметь напрочь отбросить свои представления о том, каким человек или город должен быть.

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

«Как там с погодой в Марракеше?» и «Как ваше здоровье?»

Что общего у этих вопросов?

Классический ответ на тот и другой: «Прекрасно!» А вот мой личный ответ звучит иначе: «Много солнца, мало дождей». Сплошь солнечные дни и полное отсутствие дождливых – желать этого не стоит, ведь только чередования и контрасты дают силу и солнцу, и дождю, дают оправдание их вечности и повторению. Так, в Марракеше средняя температура в июле около 25 градусов, а солнечных дней все-таки только 72 процента – на июль и то приходятся три дождливых дня. Должно ли всегда светить солнце, чтобы Марракеш сиял? Нет, конечно. Скорей, надо поинтересоваться дождем: «Как тебе кажется, какой дождь в Марракеше – теплый, нежный или холодный? И что это за влага на самом деле – капли дождя или слезы?»

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

На днях я познакомился с человеком, которого зовут Дрисс. Он приятель Халида, моего докторанта. Дрисс рассказал мне историю своей любви. Сам он родом из Эрфуда, откуда рукой подать до песков Западной Сахары. У него более смуглая кожа, чем вообще у марокканцев, он носит шляпу, которая сразу напомнила мне Джека Николсона – во многих кинофильмах у актера почти такая же.

Дрисс стройный, высокий парень, ладный и очень пластичный. С особенным счастливым блеском в глазах, он гордо показал мне фотографии своих троих детей. Старшему девять лет. Его мать немка, врач. Уже несколько лет как они с Дриссом развелись, и сын, Юсуф, живет с матерью. Двое других детей у Дрисса от второй жены, японки из Киото, это девочки Райна, трех лет, и Анес, ей уже шесть. Со своей второй женой Дрисс познакомился в родном Эрфуде, где проводил отпуск. Много лет они переписывались, кстати, переписывались и после того, как Дрисс заключил брак со своей первой женой, немкой, – он познакомился с ней, когда изучал английскую филологию в Эс-Сувейре. Но первый брак развалился вскоре после рождения Юсуфа. Потом Дрисс несколько раз ездил в Японию, просил руки своей возлюбленной у ее родителей и получал отказ за отказом. Каждый раз он с тяжелым сердцем возвращался в Берлин. Однако Дрисс и его будущая жена не сдавались – в конце концов они уговорили родителей совершить путешествие из Японии в Марокко и познакомиться с родными Дрисса. Свадьбу отпраздновали пышно. Три дня и три ночи не стихало ликование по случаю столь необычного события – бракосочетания японки и марокканца. Рассматривая фотографии их детей, я ни на миг не усомнился, что сердечная любовь этой пары всех сделала богаче, и позавидовал особенной истории их страсти, конечно, белой завистью. Однако вскоре я понял, что всякая история становится особенной единственно благодаря тому, что она возвышает человека и продолжается за счет своей силы – внутренней и излучающейся вовне. Только эта сила, живущая в сердце, и обеспечивает продолжение истории.

Но иногда бывает необходим окольный путь, а также удача, чтобы найти свое сокровище, которое зачастую не спрятано где-то далеко, а находится поблизости, даже, наверное, слишком близко, рядом с тобой.

Только что позвонил Халид. В разговоре он упомянул, что к нему как раз зашел Дрисс. Я воспользовался случаем и задал вопрос, который уже несколько дней меня занимал: кто все-таки сумел переубедить упрямых японских родителей? Дрисс тут же выпалил:

– Моя жена!

– С женой тебе повезло, – сказал я. – Прими мои поздравления. Наверное, она чудесная женщина.

– Да, мне здорово повезло, – тотчас откликнулся Дрисс.

Безусловно, его второй брак никогда не состоялся бы, если бы Дрисс не встретил и не узнал свою первую жену. Он с глубоким огорчением и прочими отрицательными эмоциями вспоминает о своем первом супружестве, однако лишь благодаря этому браку Дрисс приехал в Германию, страну, где он теперь живет со своей большой любовью. А где еще им жить – в Марокко? в Японии? Ни тот, ни другой вариант не годились, Дрисс и его жена-японка поняли это сразу, еще до первой свадьбы Дрисса. Он продолжал свою историю, хотя сам об этом не догадывался. Собственно, не будь продолжения, его история была бы невозможна. Когда я изложил Дриссу эти мысли, он, минуту помолчав, довольно засмеялся:

– Да, Жалид, наверное, так оно и было!

Конечно, не только в наших руках продолжение какой-либо истории, и об этом нам с детства твердят родители. И все-таки я думаю, человеку дозволено самому творить продолжение прекрасной счастливой истории, пусть даже она еще не дописана до конца и, не исключено, в настоящий момент движется не туда, куда надо. Но только если мы действительно хотим определенного дальнейшего развития нашей истории, она получает возможность развиваться в нужном нам направлении.

Согласно исследованиям ученых Аризонского университета, человек ежедневно произносит примерно 16 тысяч слов. Есть также данные, что у каждого из нас за день рождается около 80 тысяч мыслей. Но какие слова и какие мысли мы помним на другой день? К вечеру следующего дня? А через месяц? Способны ли мы воскресить в памяти то, что чувствовали, когда у нас рождались эти слова, появлялись эти мысли?

Послезавтра я лечу в Марракеш. Послезавтра, в день рождения Марии Кармен, мы с ней летим сперва в Мадрид, а через шесть часов – в город, куда влечет меня ностальгия. Сегодня я зашел на студию к Ахмеду и посмотрел, как он вел передачу новостей на арабском языке. Удивительное впечатление произвел на меня его голос. Не понимая ни слова на литературном арабском языке, я был заворожен сильным и в то же время мягким звуком голоса Ахмеда. Мне очень часто приходится выступать с докладами и лекциями, и я говорю пылко, страстно, а порой, если я чувствую, что удается увлечь аудиторию, даже впадаю в своего рода транс, не теряя ясности мышления. И всегда стараюсь занимательно преподносить слушателям необычайные истории, которые им наверняка не доводилось слышать на лекциях. При этом я активно двигаюсь, чтобы оказывать на аудиторию еще и зрительное воздействие. Здесь же ничего подобного не было, вся сила сказанного сконцентрировалась в голосе Ахмеда, и только его взгляд, спокойный и уверенный, подчеркивал суть сообщения.

Меня завораживают истории, завораживают и рассказчики – харакем, как их называют в Марокко. Я поделился с Ахмедом своим глубоким убеждением, что моя любовь к историям объясняется моими марокканскими корнями; сказал я и о том, что хочу разобраться и, насколько удастся, понять, чем вызвано мое удовольствие слушателя. Когда наслаждаешься вкусом пастильи или какого-то другого любимого кушанья, нельзя спешить, – так же и тут: наслаждение требует времени. Второпях, не вдумываясь в особенности, наслаждения не получишь.

Для чего сказитель рассказывает такое великое множество историй? Где рождаются эти истории? Куда эти истории ведут?

Меня охватило странное чувство, когда я услышал от Ахмеда, что год тому назад он делал в Марракеше репортаж о местных сказителях и провел с ними три дня. Снова Марракеш! Быть может, это еще один знак? Наверное, я пойму это позже. Но я попросил Ахмеда написать на салфетке названия тех мест, которые, по его мнению, мне следует посетить в Марракеше. Пока он писал, я спросил:

– Ахмед, чем тебя восхищает Марракеш? Что тебя влечет, когда ты вспоминаешь о Марракеше?

И он ответил так же быстро, не раздумывая, как в свое время Халид:

– Просто всё.

– Пожалуйста, постарайся конкретизировать, – попросил я.

– Запахи, звуки. Да, именно это, – уверенно и быстро уточнил Ахмед. И рассказал, что его жена, уроженка Дамаска, впервые приехав в Марракеш, ходила по городу, прижимая к носу платок, – запахи были ей неприятны. – Но приехав во второй раз, – торопливо продолжал Ахмед, – она уже обходилась без платка, а в третий приезд и вовсе полюбила запахи Марракеша. Теперь же она тоскует по Марракешу и упрашивает меня приобрести там дом.

Должно быть, запахи Марракеша и впрямь уникальны. Какие они, я пока не знаю, но, когда приеду в этот город, постараюсь уловить его запахи и общий дух, услышать его звуки и общее звучание. Уже сейчас я радуюсь всем утехам, которые обещает Марракеш моим органам чувств. Надеюсь, я смогу почувствовать запахи и расслышать звуки, и мне кажется, совсем не важно, какими путями и через какие врата эти сигналы Марракеша дойдут до моего сердца, проникнут в душу.

Уже сейчас я скучаю по сладковатому аромату пряностей, запахам мокрых кож, свежей зеленой мяты, жареного миндаля и благоуханию нежных цветов апельсина.

В Марракеше много ворот, изумительных в плане архитектуры и имеющих уникальное историческое значение. Ворота – это входы в другие пространства, а в этих пространствах ты можешь очутиться в других мирах, и там тебя ждут новые открытия. Если ты хочешь получить какой-то новый опыт, всегда лучше делать это сознательно. Для этого следует отправиться в путь и пройти через ворота. Путь нужно совершать осторожно, но без страха, отважно, но без наивности. Через различные ворота Марракеша можно попасть все в тот же город, – точно так же одинаковый или сходный новый опыт можно приобрести различными путями. Общее в том и другом случае – твоя воля, необходимая, чтобы пройти через ворота, сблизиться с городом, приобрести новый опыт.

Всего в городской стене шесть ворот, все они, изукрашенные арабской резьбой, уникальны. Сегодня они уже утратили значение и не играют былой роли, так как в старые кварталы можно войти не только через ворота: Марракеш всех впускает и никого не удерживает, он открыт для каждого. Лишь аисты, соорудившие тут свои громоздкие гнезда, и кое-кто из экскурсоводов, очевидно, еще почитают городские ворота как нечто особенно важное.

Вчера ко мне в клинику приходила очень приветливая и чуткая женщина, она пригласила меня на конференцию, которая состоится через год. Мы познакомились, когда я выступал с каким-то научным докладом по медицине; в тот раз она попросила меня дополнительно пообщаться с аудиторией еще около часа – рассказать слушателям, которых собралось человек двести, о проблемах коммуникации или просто о себе.

Я недолго раздумывал о теме будущего доклада. «Пожалуй, тема доклада у меня уже есть», – сказал я.

В ответ она просияла счастливой улыбкой. Я почувствовал, что моя внезапно появившаяся идея насчет темы может усилить и укрепить это счастливое состояние как у моей посетительницы, так и у меня самого. И сказал, что подобного доклада, несмотря на весь мой немаленький опыт участия в международных научных конференциях, я никогда еще не делал в той новой форме, которую сейчас имею в виду. На подготовку, пояснил я, уйдет много времени и сил, однако я рад, так как все это дает мне шанс разобраться и в теме, и в самом себе.

– Как же будет озаглавлен ваш доклад? – не терпелось узнать моей новой знакомой. Ее счастливая улыбка засияла еще сильней, ясные карие глаза заблестели еще ярче, как будто и они жадно ловили мои слова.

– Запишите, пожалуйста, – мой голос звучал свободно и легко. – «Что общего у народного сказителя из Марракеша и университетского профессора из Берлина?» и подзаголовок: «Размышления врача-гинеколога».

Да, вот это он и есть, Марракеш! Ты догадываешься, что в каждой узкой улочке этого города тебя ждет неповторимая сказочная история. И я решил отправиться за сказками.

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Кэролайн рассказала мне, что виделась и чудесно провела время с отцом, мудрым восьмидесятидвухлетним стариком, который за свою долгую жизнь отдал невероятно много любви и времени музыке. Он и теперь, невзирая на свой преклонный возраст, едва лишь заходит речь о музыке, мгновенно загорается и говорит о ней восхищенно, словно влюбленный юноша. А от звуков музыки он словно молодеет. Походка у него, конечно, старческая, но тем не менее во всем его облике ощущается отнюдь не стариковская энергия и сила. Его страстное желание – чтобы матери чаще пели детям песни, которые трогают душу и дарят незабываемые чувства. Он убежден, что внимательно слушать значит оказывать музыкальным звукам заслуженное и подобающее уважение. «Слушать без предрассудков» – так он это называет.

Марракеш, я хочу внимать твоим удивительным звукам, взирать на твои уникальные образы – да, этого я хочу.

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Любовь есть нечто большее, чем только слово, она – наивысшее, чего мы, люди, можем достичь.

У любви больше величия, чем у величайшего из людей.

Смысл любви – творить для другого человека добро без каких-либо компромиссов, без условий и оговорок. Любовь – это осознанное или неосознанное мужество, готовность рисковать всем ради другого человека, не помышляя о том, вознаградит ли судьба усилия, предпринятые тобой ради счастливого исхода твоей истории. Счастливый исход – когда соединяются благодарность, смирение и пылкая радость.

Лао-Цзы, китайский мудрец, живший в VI веке до нашей эры, сказал об этом так: «У меня есть три сокровища, которые я бережно храню. Первое – любовь, второе – умеренность, третье – смирение».

Радость жизни – безграничная способность радоваться дарованной тебе жизни, с полным пренебрежением к тем вещам и житейским урокам, которые ты считаешь плохими. Радость жизни – это способность радоваться не только собственной жизни, но и жизни всех остальных людей, даже если в данный момент ты этой радости не ощущаешь.

Любовь, счастье и радость жизни – драгоценные атрибуты бытия, о которых мы упоминаем слишком уж часто и бездумно, отчего они теряют свой блеск и значительность. Употребление столь чудесных слов должно быть бережно вдумчивым, чтобы они не потускнели и не утратили свою силу.

Впрочем, когда говоришь о Марракеше, вовсе нет нужды прибегать к этим столь хрупким и в то же время столь могущественным словам.

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Сейчас я нахожусь в самолете, лечу в Мадрид, где мы с Марией проведем несколько часов, а затем вечером полетим в Марракеш.

До отлета я посетил одну пациентку, это очень близкий мне человек и крупная личность. Ей 82 года. Мы часто и подолгу беседовали с ней о сугубо личных вещах, и в этих беседах мне открылась особенная, преисполненная глубокого удовлетворения душа этой женщины; а ведь детей у нее нет, и она никогда не была замужем. Ее возлюбленный погиб на войне. Теперь она умирает от прогрессирующего онкологического заболевания. Родные и друзья сказали, что хотели бы пригласить на выходные сиделку, так как почувствовали, что у них самих уже нет сил дежурить у постели больной. Мы обратились в соответствующее учреждение, но там удалось найти сиделку только на понедельник. Я сказал, что, по моему глубокому убеждению, очень важно, чтобы рядом со старой дамой находился душевно близкий ей человек, – только физическое присутствие кого бы то ни было не может дать умирающей необходимые ей позитивные импульсы.

И в этот момент я нашел выход. Я позвонил моему докторанту и другу Халиду:

– Халид, окажи мне любезность.

– Повелевай! – По голосу было заметно, что Халид улыбается.

– Понимаешь, у меня есть одна совершенно особенная пациентка. Было бы чудесно, если бы ты согласился ночью посидеть с нею.

Спутник жизни моей пациентки, седой как лунь, сгорбленный старик, смотрел на меня благодарно.

– Халид, это будет чудесно для нее, – продолжал я, – но и для тебя тоже, я в этом абсолютно уверен.

Я очень обрадовался, ситуация складывалась как нельзя лучше: именно Халид, с его по-детски простодушной и в то же время по-взрослому серьезной деликатностью, сумеет морально поддержать больную, а не просто посидит рядом, выполняя работу.

За несколько часов до отлета в Мадрид я снова зашел к больной и поговорил с сыном ее спутника. Разговор получился спокойный, теплый; все, по-видимому, уже смирились с неотвратимостью уже очень близкой смерти. Прощаясь, я обещал заглянуть еще раз в воскресенье, при этом я отнюдь не надеялся, что за эти два дня больная умрет и процесс ее ухода завершится, – я положился на судьбу и был готов принять назначенное ею.

Я в Мадриде, возвращаюсь из Марракеша в Берлин. Я все еще не могу точно сказать, какое чувство привело меня в Марракеш, но уверен, что вновь побывать в Марракеше мне было очень важно. Моя пациентка вчера умерла, о чем мне сообщил Халид, кончина ее была мирной. Она умерла в то самое время, когда я был у мечети Кутубия, первой мечети, которую я хотел посетить на земле Марокко.

Халид сидел возле пациентки до ее последнего вздоха и читал вслух великолепную книгу «Эликсир блаженства» персидского писателя Аль Газами. Автор собрал в ней плоды своих десятилетних странствий по свету. Эту книгу Халид читал старой женщине, пока ее душа не отправилась в свое последнее странствие.

В Марракеше местные жители, увидев меня и Марию, испанку, когда я направился к дверям мечети, сначала не хотели меня пускать – решили, что я неверный. Но тут я заговорил по-арабски – они тотчас извинились и указали, где полагается входить в здание. Мне подумалось, неправильно, что они так строго охраняют мечеть и разделяют всех людей на мусульман и неверных. Мария же высказала предположение, что эти люди просто не хотят, чтобы туристы нарушали покой молящихся. Но все равно было неприятно, что какие-то люди пытаются преградить другим людям путь к Богу. И вообще, нужен ли человеку официальный «аэродром» для запуска молитв? Наверное, в принципе, не нужен…

Собственно, я хотел посмотреть мечеть Кутубия. Однако в субботу, около восьми вечера, в час изнурительно знойный, она уже была закрыта. И все-таки я сходил не напрасно: сады вокруг мечети Кутубия, близнец которой находится в Кордове, это чудесный оазис тишины, доступный любому человеку. Как было бы хорошо, если бы при каждой мечети был свой сад, хотя бы один, – всем людям, пребывающим вне стен мечети, это был бы прекрасный дар, им тоже досталась бы малая толика любви и благочестиво-задумчивого настроения.

В следующий приезд, через несколько недель, непременно пойду в мечеть Кутубия. Между тем я благодарен за то, что открыл для себя другую мечеть – прямо напротив кафе «Франс». Когда я, войдя, опустился на колени и закрыл глаза, я увидел чистый и ясный свет, преисполнивший мою душу спокойствием и мужеством. И теперь я думаю, что и должен, и способен больше полагаться на Бога.

Ровно час прошел после посадки нашего лайнера в Мадриде, лишь тогда я наконец понял, что имел в виду Ахмед, когда говорил о запахе Марракеша, столь родном, затрагивающем все чувства и заставляющем забыть хаос и лихорадочную суету улиц. Да, это и есть аромат Марракеша. А спустя всего десять минут я понял, что Ахмед имел в виду, говоря о своей тоске по здешним звукам, по удивительной симфонии из шума автомобилей, цокота лошадиных копыт, пения муэдзинов, импульсивной речи, – и все это вперемешку с криками аистов, птичьим гомоном, воплями кошек. Каждый звук был оправдан, имел свою ноту и жил независимо от других звуков. Каждый звук возникал из некой правильной последовательности, из некой истории и звенел, гудел, гремел с величайшей уверенностью; здесь имели значение не слова, а именно звуки. Звуки, как выражение жизненной воли, убежденные в своей миссии – воспевать силу жизни и любовь к жизни. Да, именно это подразумевал Ахмед, когда говорил о своей тоске по звукам и запахам Марракеша.

Я осознал это еще яснее, когда зашел в одну из восточных аптек. Травы и бальзамы пахли так чудесно, их благоухание было удивительно знакомым, хотя я впервые в жизни увидел все это и почувствовал этот запах. Я купил кусочек ладана, который, даже не подожженный, источал сладковатый, крепкий, приятный аромат, очень необычный и вызывающий ощущение легкости, свободы и в то же время умиротворяющий. Еще я купил маленький холщовый мешочек с черным порошком, его надо размять пальцами и поднести к носу, – вдыхая, чувствуешь резкий запах, и сразу очищаются дыхательные пути. Вне всякого сомнения, это средство помогает при любых заболеваниях дыхательных путей, от простуды до храпа.

А еще, вдохнув его, на несколько секунд забываешь обо всем на свете. Неважно, доказана ли эффективность порошка и будет ли она вообще когда-нибудь доказана. Все равно, надо хоть раз вдохнуть его запах – это ведь тоже удивительный новый опыт и новый раздражитель органов чувств. И наконец, я купил свежего шалфея и настоящей мяты. Марокканский мятный чай – напиток великолепного ярко-зеленого цвета, с крепким запахом и вкусом мяты; невозможно его не попробовать. Этот чай марокканцы уже сотни лет пьют с сахаром, щедро насыпая в стаканчики белый крупный сахарный песок. На площади Джема эль-Фна много палаток и кафе, где торгуют свежезаваренным мятным чаем. Впрочем, мятный чай в Марракеше предлагают везде – у парикмахера и торговца коврами, в лавке сумок, у сапожника, в хаммаме – восточной бане.

Зеленый чай с белым сахаром подают в блестящих чайных стаканах желтовато-зеленого стекла, это очень красиво, так что наслаждается и взор.

Когда пьешь «ятсей» – таково марокканское название чая, – чувствуешь, что в нем скрыто множество тайн и обещаний. Сладкий и слегка едкий вкус подзадоривает – хочется открыть все тайны. По обычаю чай непременно подают обжигающе горячим, так что поначалу пьешь с осторожностью, маленькими глоточками. Но спустя секунду-другую можно пить спокойно, и тут ты забываешь обо всем на свете. Когда допиваешь последние глотки, сладость постепенно исчезает и вкус делается чуть горьковатым, но эта горечь приятна, да и не совсем перестаешь ощущать сладость сахара; восточный чай словно нашептывает тебе, что узнать тайны Марракеша будет далеко не просто. Открывать новые, незнакомые места какого-то города или узнавать тайны человека всегда непросто: необходима серьезная затрата сил, причем сначала ты силы отдаешь, но потом, после открытия сокровенного, силы разом возвращаются, более того, твои силы значительно возрастают.

В Марракеше и во всем Марокко признают и любят только одну разновидность мяты, нарнар. Ведь мята мяте рознь. Что касается меня, то самым прекрасным, волшебным запахом и самым крепким и волнующим вкусом отличается, по-моему, как раз марокканская мята. Всего же существует 25 или 30 видов этого растения, произрастающего в умеренной климатической зоне Северного полушария. В Южном полушарии, скажем в Австралии, видов крайне мало.

Разновидности мяты, которые употребляют как пряную приправу и для приготовления напитков, нередко имеют названия, в которых подчеркивается сходство мяты с другими растениями. Каких только нет названий: яблочная, апельсиновая, лимонная, шоколадная, мята-бергамот и мята-базилик…

Валафрид Страбон, знаменитый аббат-бенедиктинец, богослов, поэт и ботаник, в IX веке в своей латинской поэме «Liber de cultura hortorum», или «Книга о возделывании садов», писал:

Если же кто-либо мяты названия, виды и свойства Полностью может назвать, то, конечно, он сможет исчислить, Сколько стремительных рыб среди волн эритрейских резвится, Искры горящие счесть, что из жерла огромного Этны В воздух летят от Лемносца, железо кующего бога.

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Всего в нескольких минутах ходьбы от магической площади Джема эль-Фна мы с Марией нашли пристанище, риад. Миновав торговцев, плясунов, сапожников и цирюльников, мы повернули налево. Почтенные господа, облаченные в традиционное одеяние (называется оно «гандура»), декламировали арабские стихи и вроде бы перебирали при этом четки. Десятки котят и несколько взрослых кошек, довольно тощих и боязливых, спали там и сям в укромных уголках или с неподражаемой невозмутимостью созерцали людскую суету. И вдруг мы очутились в покое и тишине. Минуту назад мы ощущали атмосферу какой-то скрытой агрессивности, какой-то погони, преследования, а устало пройдя всего несколько шагов, вдруг увидели маленькую мечеть, расстеленные на полу молитвенные коврики, расхаживающих туда-сюда пожилых людей. Тут мы опять куда-то повернули, пошли дальше. Возле традиционной пекарни нас окутало теплое облако и по-домашнему запахло свежеиспеченным хлебом. Наверное, в любом уголке земли пекарни были и остаются местами, где царит мир и душевный покой. Случайность или предначертание – то, что наш приют, риад, находится между мечетью и пекарней? Может быть, у мечети и пекарни больше каких-то общих черт, нежели различий?

В медине Марракеша восемьсот с лишним риадов. Мы забронировали на выходные риад «Альмулюк». Слово «риад» происходит от «руда», то есть «райский сад», вообще же в арабском языке более десяти различных именований рая. Наверное, людям мало одного обозначения чего-то прекрасного. Наверное, называя нечто прекрасное различными словами, подчеркивая и выделяя всё новые его грани и стороны, люди выражают свое особое любовное отношение к прекрасному и его высокую оценку. Любовь также можно и должно выражать многими разнообразными словами.

Слово «альмулюк» подразумевает божественное призвание, которое было даровано некоему царю, дабы он мог взойти на престол. Переводится оно как «добрые духи». Доброе правление и вера в существование высшей силы, не позволяющая забывать о смирении и благодарности, дают надежду на особое бытие. Мы познакомились с Омаром, хозяином нашего риада. Молодой марокканец, он вообще-то живет в Базеле, где держит магазин предметов искусства и восточных ремесел. Омар разведен, у него подрастает одиннадцатилетний сын. Со своей второй женой он познакомился в риаде, именно в риаде, и это поразительно, потому что эта женщина много лет жила в Базеле, причем всего-то в какой-нибудь сотне шагов от лавки Омара. А в Марракеш она приехала с приятельницей, собственно, сопровождала ее, и они на несколько дней поселились в риаде Омара. Как раз в те дни Омар ненадолго приехал в Марракеш по делам – поступил неожиданный заказ, по просьбе одного архитектора надо было приобрести марокканские художественные изделия. Вот тогда Омар и влюбился в Еву, а Ева в него.

Риад «Альмулюк» обустроен с большой любовью и изысканным вкусом. Центр всех помещений образует дворик с фонтаном, вокруг которого по восточной традиции посажены розы. Когда идешь по улице, ни за что не догадаешься об этом чудесном месте – в пыльный переулок выходит лишь неказистый буровато-красный фасад. Но как только войдешь в риад и минуешь небольшую темноватую прихожую, чувствуешь, что здесь тебя ждет радушный прием, что ты будешь принят как в родной семье.

Стены этого дома, мне кажется, излучают особую положительную энергию. Омар, глубоко верующий человек, рассказал, что однажды он, находясь в состоянии между сном и бодрствованием, увидел, что по комнатам бродит дух – старец с белой бородой, с очень добрым, ласковым и мудрым лицом.

Это удивительно – расположенный всего в десятке шагов от шумных и грязных улиц риад, подобно оазису в пустыне, предоставляет путнику глубокий покой и надежное пристанище. Как бы ни любили люди городскую суету, как бы ни спешили каждый вечер прочь из дому – посидеть в кафе, побродить по базарам на Джема эль-Фна, – все равно, им нужен надежный уединенный покой, тишина риада. Здесь даже на крыше чувствуешь себя в полной безопасности, в укрытии – кажется, будто тебя обнимают теплые сильные руки, и в душе воцаряется чувство защищенности и легкости. Где бы ты ни был, надо находить возможность подняться над шумом и пылью улиц и насладиться прекрасными мгновениями. Совершенно непонятно, однако, что же создает эту чудесную атмосферу – отдаленность от земли или все-таки близость неба?

Архитектура риада представляет собой нечто более любопытное, чем просто стиль постройки. Осознание самого себя, отношение к себе как к примеру, которому нужно следовать, – не в этом ли подлинная, действительно важная мудрость жизни? Только проникнув внутрь, за неказистые наружные стены риада, постигаешь его великолепную сущность.

Вот и с людьми так же: лишь тот, кто умеет различить внутреннее содержание за ничем не примечательным фасадом, открывает богатый, великолепный интерьер человеческой души. Лишь тот, кто умеет заглянуть вглубь, отвлечься от своего первого впечатления и не обманывается видимостью фасада – импозантной или отталкивающей, сможет сделать много открытий в глубине сложной постройки «человек».

Не является ли риад восточным аналогом западного «убежища»? Ведь убежище это место, куда бегут, чтобы спастись. Как сказано в «Corpus juris civilis», кодексе гражданского права, составленном в 529 году по указанию императора Восточной Римской империи: «Domus tutissimum cuique refugium atque receptaculum» – «Свой дом для всякого надежнейшее убежище».

В старину убежищем был также дом, находящийся под защитой крепостных стен, туда бежали монахи и монахини, если оставаться в монастыре было опасно из-за военных действий. Таким образом, убежищем для людей может быть их дом, refugium, риад и монастырь. Однако для каждого отдельного человека всегда служит убежищем его собственное сердце.

Что такое сила? Конечно, нечто внутреннее, находящееся в глубине, в центре. Но сила должна иметь свое собственное, укромное, защищенное пространство, из которого она может проникать во все уголки сердца и души. Страх и неуверенность закрывают к нему доступ, перекрывают пути к тому, что находится внутри, в центре. Если защищенного места нет, эти пути могут остаться нехожеными, нетронутыми. Важнее, чем наружный фасад, красота внутреннего ядра. Только проникнув за фасад, можно очутиться во внутренних помещениях риада. Значит, нужен кто-то стремящийся внутрь и кто-то открывающий доступ внутрь. И это должен быть один и тот же человек.

После великолепного обеда с таджином из нежной курицы, предварительно долго мариновавшейся в лимонном соке, затем тушенной в закрытом керамическом горшке – таджине и сервированной с зелеными оливками и зубчиками чеснока, мы решили, что ужинать тоже будем в риаде. Самия, материнская душа риада, и ее помощница Аиша, темнокожая, черноглазая, в белом одеянии, спросили нас, что мы хотели бы на ужин. Тогда я спросил Самию, что ей хотелось бы приготовить. «Нет, это вы должны сказать что, а я все приготовлю для вас!» – ответила она учтиво и, по-видимому, не без радостного ожидания, что ей бросят вызов. Я размышлял недолго и с гордостью сделал заказ: «Пастилью с курицей». Было около четырех часов пополудни, об ужине мы договорились на десять вечера. Самия сказала, что может подать нам ужинать на крыше риада, – чудесное предложение. В глазах Марии я также заметил большую радость – она любит тишину и уединение.

Со временем мне стала известна история Аиши. У нее пятеро детей, и живет она небогато. Детей растит одна. Аиша всегда преисполнена благодарного чувства и щедрости, сердце у нее горячее. Однажды к ней пришла женщина – это продолжение истории Аиши – и попросилась некоторое время пожить в ее квартире, так как жить ей, беременной, было негде. В своем великодушии Аиша, хоть сама бедствовала, ни минуты не раздумывая, приютила у себя будущую мать. Та вскоре родила, а потом неожиданно исчезла, не сказав ни слова, зато подкинув Аише своего младенца, мальчика. И Аиша, опять-таки без малейших колебаний, оставила его у себя, с тех пор у нее не четверо, а пятеро детей.

К десяти часам мы вернулись в риад и, сгорая от нетерпения, поднялись на крышу. Воздух был приятно теплый. Еще несколько минут назад мы сидели на террасе кафе «Франс», неуютного, однако с превосходным видом на площадь Джема эль-Фна, и изнывали от зноя, воздух был горячим и душным, жар источала, казалось, сама земля. Потом мы брели по улицам, между раскаленными каменными стенами, где было настоящее пекло, как в печи для лепешек. А здесь, на крыше риада, мы сразу почувствовали себя в защищенном уединенном месте.

Еще не так давно я жаждал новизны: пробовал пастилью с уткой или с рыбой, стремился расширить пределы того, что было уже знакомым, теперь же, приехав в Марракеш, я хотел традиционного, подлинного и неизменного, и мне хотелось попробовать, так сказать, первозданной пастильи.

Откуда вообще пришел рецепт этого блюда? Из Персии? Из Африки? От берберов? Может, пастилья – кушанье шейхов?

Усердная Самия испекла две пастильи столь грандиозных размеров, что хватило бы на четырех едоков. Эти пироги, источавшие тонкий сладковатый аромат, были начинены миндалем и куриным мясом. Глядя на пастильи, красовавшиеся в центре стола, я подумал, что еще в Берлине и Гамбурге, пробуя это блюдо, я, должно быть, потому и перебирал некие особо изысканные варианты пастильи, чтобы теперь, в Марракеше, наконец узнать, что на самом деле люблю то, что изначально, исконно. Вот таким окольным путем я пришел к классической пастилье и понял, что мне нужно только настоящее, и кроме того, научился выше ценить настоящее. Наверное, это чем-то похоже и на мою ностальгию по Марракешу. Быть может, я должен находиться в Марракеше, потому что только здесь мне дано узнать, как сильно я люблю свое сердце и душу? Или Марракеш и самопознание не исключают друг друга, а вполне возможны вместе, как «и одно, и другое»? Причем «одно» проявляет свое неповторимое своеобразие только благодаря «другому»?

Что я думаю о городе, который помогает мне быть наедине с собой, то есть помогает установить контакт с моим собственным сердцем, моей душой, моими чувствами? Когда я веду разговор с моими сердцем и душой, я чувствую себя по-настоящему защищенным, чувствую понимание. Должно быть, мои душа и сердце нашли полюс спокойствия. Поэтому и сам я ощущаю подлинное удовлетворение. Мне кажется, все мы нуждаемся в чьей-то помощи, чтобы почувствовать себя по-настоящему довольными. Такую помощь и поддержку дает мне Марракеш. Помню, Мария, за несколько часов до нашего прилета в Марракеш, нежно шепнула: «Чтобы быть наедине, нам всегда кто-то нужен». А ведь многие, очень многие люди одиноки, хотя они и не одни.

Я почувствовал, что этим «кем-то нужным» для меня стал Марракеш, и мне совсем не важно, увижу ли я достопримечательности города, но я непременно должен найти достопримечательности моего собственного «я». И если для осмотра городских достопримечательностей требуется известное время, а прежде необходимо еще и внутренне приготовиться к странствию, полному ошеломительных открытий, то также и для познания другого человека и своего собственного «я» нужно найти время и место. Лишь так удастся открыть «потаенные» истории города, другого человека и своего собственного сердца.

Поэтому, наверное, и состоялось мое путешествие в поисках собственных корней, и ни одна веха, ни один пограничный камень не был обойден, – напротив, я увидел всю их красоту и значимость и, главное, смог воспринять и понять их взаимные связи.

«Подлинная достопримечательность никогда не встречается там, где рассчитываешь ее встретить», – заметил марокканский писатель Абдельхак Серхан.

Должно быть, и Марракеш, этот особенный город, где ощущаешь запах пустыни и видишь заснеженные горные вершины, дарует человеку гармонию.

В следующий приезд я решил посетить мечеть Кутубия. Надеюсь, она меня примет. Заранее радуюсь этому, но чувствую и страх – как бы не испытать разочарования. Очень надеюсь, что сумею исключить какие-либо ожидания и просто воспринимать то, что есть. Я постараюсь сосредоточиться на вопросах, которые сам буду себе задавать: о том, что я могу дать Кутубии, дать Марракешу. Не они, город и мечеть, должны что-то дать мне – но я должен подарить Марракешу и Кутубии нечто особенное. «Способность отдавать решительно не связана с желанием что-то получить». Я подарю Марракешу своих детей, свою любовь и свое сердце.

Марракеш называют Красным городом, так как его здания и крепостные стены окрашены нежными тонами розового, красного, охры и светлой глины. Моя дочь Зара говорит, это печенюшки, – пористые каменные плиты похожи на ее любимое детское печенье «Де Боклер».

Согласно легенде, которая по сей день живет в народе, Марракеш обливался кровью, когда в его сердце шло строительство мечети Кутубия. Пурпурная кровь окрасила все дома, все здания, камень за камнем. Да, только так объясняется это название – Красный город.

Медина Марракеша – настоящий лабиринт. Час тому назад мы углубились в это головоломное хитросплетение улиц и проулков. Вернее, людской поток захватил и повлек нас по переулкам и дворам медины, мимо нищих, кузнецов, столяров, торговцев, мимо смеющихся детей и молчаливых женщин. Но непостижимой головоломкой медина кажется только непосвященным, чужакам. Я очень надеюсь, что уже скоро не буду воспринимать ее как лабиринт, однако понимаю, что для этого мне придется пройти по многим и многим улицам, не раз забредая в тупики. Однако сдаваться нельзя, на этих путях-дорогах я научусь видеть и понимать уникальность больших и малых вещей, а с их помощью смогу преобразить лабиринт в хорошо знакомое место, где буду находить входы и выходы даже без света и без чьей-то помощи.

Так же обстоит дело и с личностью человека, если ее своеобразие не обнаруживаешь сразу. Взвешивая слова – произнесенные и оставшиеся невысказанными, можно распознать это своеобразие. Правда, только в том случае, если не сойдешь с пути толерантности и уважения к человеку, если не застрянешь в тупике высокомерия и невежества.

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Усыпальницы султанов династии Саадитов заложены в конце XVI века Ахмедом эль-Мансуром аз-Захаби. Мавзолейный комплекс очень хорошо сохранился. Здесь два мавзолея – южный, находящийся слева от входа в некрополь, больше размером и отличается особенно богатым убранством. В нем три больших зала: зал михраба, зал с двенадцатью колоннами и зал с тремя нишами. Все три зала чудесно украшены: дивные мозаики из фаянса, изысканная резьба, щедро декорированные потолки кедрового дерева. В усыпальнице стоят саркофаги с останками правителей и принцев крови из рода Саадитов. Второй мавзолей несколько меньше размерами, но и он прекрасен. В тихом внутреннем дворе находятся гробницы воинов. По высоте надгробных сооружений можно судить о воинском звании похороненного – чем выше гробница, тем выше ранг покойника.

Эти гробницы навели меня на мысли о конце нашей жизни, неповторимо своеобразной и все же конечной. Человек приходит и человек уходит, город же остается и хранит память о людях. Хочется, чтобы Марракеш и меня не забыл.

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Как я узнал сегодня от Омара, инженера – специалиста по электросварке, живущего в Берлине, Марракеш и Фес когда-то были культурными центрами Марокко. В этих городах жили ученые, отсюда выходившие в путь и совершавшие полные лишений и трудностей путешествия во все концы страны ради распространения знаний, культуры и религии. Марракеш всегда был связан с северными землями и с Танжером.

Сегодня я решил, что, пока жив, буду хотя бы раз в год приезжать в Марракеш и о чем-нибудь рассказывать городу. И может быть, он откроет мне свои новые лики и поведает новые истории.

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Тот, кто любит сады, должен расспросить Марракеш о его садах и непременно побывать в саду с самым красивым названием – Жарден Мажорель. Ослепительно-синяя вилла – сердце этого ботанического сада, который в 1923 году разбил французский художник Жак Мажорель.

Сад Мажореля хоть и недалеко от мечети Кутубия и площади Джема эль-Фна, однако находится уже в Гелизе, новом районе города.

Здесь всюду ощущаешь особую гармонию, и, удивительно, вспоминается то, о чем мечтал прусский садовод Петер Йозеф Ленне, разбивший великолепные парки и сады в окрестностях Потсдама. Он мечтал о достижении гармонии между человеком и природой. Сад Мажореля напоминает калейдоскоп (это слово греческого происхождения и означает «видеть прекрасные формы»). Да, прекрасные формы этого сада нужно увидеть во что бы то ни стало. Лазурно-синяя вилла, там и сям радостные яркие пятна лимонно-желтого, вокруг зелень, пышная экзотическая растительность…

В этом оазисе полным-полно кактусов, здесь самые разные их виды, привезенные с пяти континентов Земли. Как и во многих укромных риадах Марракеша, здесь сверкают на солнце струи чудесного фонтана и блестят бесчисленные синие и белые камешки, отчего создается особенная легкая атмосфера. И так же как в риаде, войдя в ворота, тотчас попадаешь в другой мир: на улице отчаянно вопили базарные зазывалы, а здесь раздается лишь негромкий щебет птиц, минуту назад ты шагал по пыльным знойным улицам, теперь же тебя окружает прохладная сочная зелень растений.

Замечательный художник-модельер Ив Сен-Лоран, как и многие другие писатели, поэты, художники, архитекторы и кинематографисты, тоже влюбился в Марракеш. Он спас и, превратив в музей, сохранил этот сад, всеми забытый и погибавший.

В саду Мажореля Ив Сен-Лоран черпал вдохновение, причем не только когда создавал уникальные модели модной одежды. В одном из сообщений для прессы по случаю появления новой летней коллекции он писал: «Умопомрачительное сверкание садов Мажореля, зеркальные отблески бесчисленных фонтанов и неподражаемая геометрия марокканских изразцов подарили свои неописуемо яркие краски макияжу, разработанному для новой коллекции. В двух благородных palettes mauresque для лица и глаз мягкие и освежающие оттенки скомбинированы с прохладными таинственными тенями и сияющими бликами».

Ив Сен-Лоран ценил чудесный сад и как место уединения.

Во время одной из своих поездок в Америку я побывал в ботаническом саду Дурхэма (Северная Каролина) и заметил, что пруд там совсем такой же, как в саду Мажореля: те же прекрасные водяные лилии, они живо напомнили мне о Маррокеше. Когда ты влюблен, всюду видишь свою возлюбленную, даже если тебя отделяют от нее тысячи миль. Чем сильнее твоя любовь, тем меньше поводов нужно тебе, чтобы вспоминать и тосковать о любимой. Так, залюбовавшись лилиями на водной глади пруда в Дурхэме, я вспомнил дивные лилии Марракеша. Ив Сен-Лоран сказал однажды о саде Мажореля: «Мне часто грезятся его краски».

Первого июня 2008 года художник моды умер, прожив семьдесят один год. Близкие и друзья исполнили последнее желание мастера – развеяли его прах в столь любимом им восточном розовом саду. Безыскусный обелиск в греческом стиле и табличка с надписью хранят память об изысканнейшем художнике, которому принадлежат замечательные слова: «Лучшая одежда для женщины – объятия мужчины, которого она любит».

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

В медине Марракеша продолжается в сущности то же, разве только чуть более упорядоченное, коловращение, что бурлит и на площади Джема эль-Фна. Медина Марракеша – большой лабиринт, который забрали в свою власть тысячи торговцев. Все они усердно расхваливают свой товар, но ничуть не огорчаются, если товар остается не распроданным. А продают они буквально все, что можно перевозить: шали, камни, светильники и пряности, ковры, сласти, украшения и одежду. Выбор на первый взгляд просто безграничный, однако неискушенный покупатель едва ли сумеет отличить малоценную вещь от подлинной драгоценности. Приветливо улыбающимся продавцам это хорошо известно.

Торговаться здесь нужно долго, что, кстати, и не возбраняется. Если не затратить достаточно времени на торг, то в спешке не удастся прийти к честному компромиссу, принять разумное решение, которое не чрезмерно опустошит кошелек. Только время создает пространство: пространства без времени не бывает. Высшая заповедь торговли – уважение к товарам, о которых идет торг, а равно и к словам и аргументам участников торга. Если соблюдать это правило, то по окончании торга обе стороны остаются довольны, а цена, на которой в итоге сошлись, кажется как бы фиктивной. Не стоит забывать, что местный житель всегда в более выгодном положении, чем ты. Да, тут и спорить не о чем, ведь это ты, как покупатель, пришел к местному торговцу, а не наоборот, и торг вместе с разыгранным маленьким шоу в конечном счете является частью вложенного в товар труда и, соответственно, его стоимости.

После третьей поездки в Марракеш я дал себе обещание: буду приезжать сюда хотя бы раз в год, если найдется возможность. Я произнес вслух этот наказ самому себе и понял, что так оно и будет. Паоло Коэльо пишет в «Алхимике»: «Жизнь тем и интересна, что в ней мечта может стать явью».

Марракеш – это ставшая явью мечта Востока.

Что больше дразнит чувства? Видеть многие, самые разные города или снова и снова встречаться с тем же городом? Мне кажется, я буду вновь и вновь посещать Марракеш, чтобы узнать этот город и чтобы узнать самого себя.

Только если при каждой новой встрече я буду готов выслушивать Марракеш и задавать ему все новые вопросы, я научусь больше ценить и сильнее любить Марракеш. Так же, конечно, и с людьми – только когда выслушиваешь другого человека и задаешь ему все новые вопросы, то и тебя выслушивают и тебе задают верные вопросы, которые, при поиске ответов на них, постепенно откроют тебе твое собственное сердце. И тут, конечно, решающе важно, с кем тебя тянет встречаться снова и снова, от кого ты хочешь слышать эти особенные вопросы, с кем ты хочешь учиться понимать, какие вопросы верны и правильны.

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Важно понять, где – или с кем – ты чувствуешь в своем сердце любовь. Тягостно и опасно находиться где-то, где ты не чувствуешь в себе любви.

В четвертый раз я приехал в Марракеш с моими двумя детьми, братом Морадом, его женой и детьми Фарисом и Лаурой. Для всей компании путешествие было настоящим приключением. На этот раз, в отличие от всех прежних приездов сюда, все мое внимание, все мысли были сосредоточены на безопасности.

По прибытии мы в первый же день, в субботу, около десяти часов вечера пошли на площадь Повешенных. И конечно, как только вышли на улицу, оказались в многолюдной толпе, всюду царило оживление, люди без устали сновали во всевозможных направлениях. Тут же автомобили, машины такси, повозки, запряженные лошадьми, велосипеды и сотни скутеров – всюду круговерть и мельтешение, так что в глазах зарябило. Мы насилу успокоили детей. Когда мы добрались до площади, дети повеселели, однако им не стало по-настоящему легко и спокойно.

Тысячи людей толпились на площади даже в этот жаркий вечер. Сбившись в тесную маленькую группу, мы пробирались в толпе среди заклинателей змей, среди сказителей и музыкантов, женщин, зазывающих клиентов, чтобы расписать им руки и ноги хной, среди жонглеров и дрессировщиков с обезьянками. «Хна» в переводе с арабского означает «нежность». На площади, в многолюдной толпе, плотней собиравшейся вокруг разных восточных аттракционов, там и сям белели прилавки, на которых стояли дымящиеся горшки, полные вареных улиток, и громоздились тушеные бараньи головы. Продавцы чая, водоносы в красивой одежде, изумленные туристы со всех концов света…

Мы перекусили возле одного из многих белых прилавков, отведали традиционной кухни. Моя дочь Зара любит марокканский суп харира. Уже стемнело. В последний раз, когда я приходил сюда, на площадь, с Марией, нам чудилась широкая и мощная романтика в ночном мраке, теперь же он вселял тревогу. Даже бесчисленные светильники в лавках и палатках были бессильны против этого беспокойства.

Марракеш снова показал мне, что ощущение удовольствия зависит от множества вещей, которые по большей части лишь мало связаны с самим городом, с Марракешем. Решающим для восприятия города оказывается общий эмоциональный настрой самого приехавшего, но всегда имеет значение еще и то, кто твои спутники и чего они ожидают от встречи с Марракешем. В отношениях между людьми иные беспочвенные и не высказанные ожидания и надежды могут спровоцировать разлад и катастрофу, и точно так же ложные ожидания могут стать непреодолимым препятствием для любви к городу.

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Несколько месяцев назад ко мне приехала пациентка из города на севере Германии. У нее начался рецидив рака яичников, нужны были рекомендации по дальнейшей терапии.

Очень милая женщина сорока двух лет. Ее сопровождал мужчина, весьма видный, импозантный. Закончив обследование, я, как обычно, записал на диктофон все данные, а затем, что у нас тоже принято, продиктовал для протокола имя пациентки и сопровождающего ее лица. При этом я осторожно спросил, является ли этот человек ее мужем. Осторожно, потому что уже не раз ошибался, принимая за мужа сына, друга или бывшего мужа.

– Да, супруг, а она – любовь моей юности, – гордо ответил мужчина. При этих словах лицо пациентки осветилось счастливой улыбкой, по которой я сразу понял, как велика любовь обоих. Я выключил диктофон и с любопытством спросил:

– Да? А не могли бы вы рассказать немного подробнее?

– Она действительно моя любовь с юных лет. Она была замужем, я женат, мы оба имели детей, но мы расстались со своими супругами и недавно поженились. Она жила в Аахене, а я в Киле.

Затем он рассказал, что однажды вместе с дочкой смотрел старые фотографии и на одной из них увидел свою тогдашнюю любовь. И решил ее разыскать. Их свадьба явилась естественным результатом его тоски по возлюбленной. Некоторое время я молча смотрел на эту пару и размышлял о том, как, наверное, трудно и сложно было им разорвать отношения с прежними супругами и объяснить все происходящее детям, родственникам и друзьям.

А теперь вот у нее рецидив рака яичников, а это значит, что в обозримом будущем женщина умрет. Я посмотрел в ее сияющие глаза, потом встретил такой же счастливый сияющий взгляд ее мужа и понял: эти люди поступили правильно. И подумал: «Любовь побеждает все».

Но что же связывает эту маленькую историю с Марракешем? Да то, что после свадьбы эта любящая пара каждый год приезжает в Марракеш. Они, как и я, однажды влюбились в этот город.

Сегодня я опять прокатился в повозке с лошадьми по медине Марракеша. И, что любопытно, везли меня те же очень исхудалые, старые арабские лошадки, а правил ими тот же возница. Более сотни упряжек дожидаются седоков, выстроившись в ряд между площадью Повешенных и мечетью Кутубия, а мы вот сели опять к тому же вознице. Какое интересное волнующее приключение для детей! Взрослым тоже было приятно прокатиться по городу в этот теплый вечер. Мне кажется, ехать в экипаже, слушая цокот копыт, это самый надежный и спокойный способ понаблюдать хаотичное с виду движение на улицах Марракеша, причем сам ты остаешься спокойным и не затронутым лихорадочной суетой.

Базар Марракеша изумителен, он переносит тебя в мир сказок «Тысячи и одной ночи». Все на свете краски, самые дивные цвета сверкают здесь – это пестрые яркие одежды и светильники в маленьких открытых лавках. Чудесны и бесчисленные, неописуемо прекрасные ароматы в лавках пряностей и приправ. Если бы существовал метод, позволяющий законсервировать эти запахи в пробирке или флаконе, то, находясь вдали от Марракеша, можно было бы их вдыхать в минуты меланхолии, и тогда в голову приходили бы новые, чистые мысли, а тело обретало бы новые силы. Всем рекомендую также натуральное мыло с жасмином и розой, а еще кедровые палочки и ладан.

Переулки, примыкающие к базарам, полны ни с чем не сравнимого очарования. Здесь особенно ощутимо нечто исконное, здесь люди всегда рады доброй беседе и, что не так уж часто встречается, открыты и искренни. Каждому здесь оказывают радушный прием, даже если пришелец и не покупает чего-нибудь дорогостоящего.

Возле этих гостеприимных лавочек часто можно видеть худощавых мужчин, толкающих перед собой широкие тачки, на которых высятся целые груды плодов опунции. Продавцы не кричат и не расхваливают свой товар. Чем-то эти торговцы похожи на корабли пустыни – бредущие по узким улочкам мимо людей, к неведомой цели.

В Марокко плоды опунции очень вкусны. Местные жители ловко их надрезают и обычно продают по четыре штуки. Марокканцы любят эти плоды, называемые «аль-хинди» или «индийская смоква». В них масса витаминов, особенно много витамина С. В Марокко опунцию завезли из Мексики.

Сегодня я снова был в риаде. Вот где я действительно «дома»! Мы думали опять поужинать на крыше, но подвела погода: дул ветер, порывистый и сильный, и несколько раз начинался дождь.

На один день, специально чтобы повидаться со мной, в Марракеш приехал мой стародавний друг и коллега Дирк. Похоже, он, как и я, ищет на свете некое особенное место и ежегодно совершает тысячемильные путешествия, несмотря на то что боится летать на самолете – опять-таки общая у нас с ним черта. Очевидно, Дирк еще находится в поиске полюса спокойствия для своей души и пока не определил, где и каким образом может его найти. Несколько дней тому назад он позвонил мне и тогда же решил прилететь в Марракеш всего на один день. Мы не виделись несколько месяцев, хотя оба живем в Берлине.

Поэтому я решил накануне нашего возвращения в Берлин устроить для Дирка и моих близких кулинарное празднество. К нам присоединился также Ахмед, дядя моего докторанта Халида, приехавший из Рабата, где он служит в министерстве финансов. Самия и Аиша радостно дожидались нашего прихода. Очутившись в риаде, мои дети сразу почувствовали себя спокойно и хорошо. Мы ели кускус с нежными тушеными овощами, изюмом и курицей, выложенный высокой пирамидой на большом блюде. Ужинали мы все-таки на крыше риада, так как дождь перестал. Однако потом, как раз когда мы уже расправились с изумительным, хотя и слишком обильно сервированным кускусом, снова хлынул ливень, и мы ушли в дом, где и лакомились прочими изысканными кушаньями.

Чудесно было сегодня читать Дирку некоторые отрывки из этой книги. Он то и дело смахивал слезу, так растрогали его истории, которые я рассказываю. Эта книга и Марракеш стали большим новым шагом в нашем дружеском движении друг к другу. Только тому, кто, не дожидаясь просьб, готов открыть свои тайны и тайны своего сердца, доверяют свои тайны близкие любимые люди. А тот, кто не отваживается раскрыть свое сердце, всегда видит лишь то, что лежит на поверхности – идет ли речь о городе или о каком-то человеке, и всегда узнаёт лишь то, что знает и любой случайный проезжий путешественник.

Только если посвящаешь город в то, что тебя действительно волнует, ты и сам становишься посвященным. Если же этого не происходит, ты навечно остаешься чужаком, причем не играет никакой роли, часто ли ты посещаешь город. Так же и с людьми, и с твоим сердцем. Твое сердце должно пройти посвящение разумом, так как даже сердце способно воспринять и понять не всякое чувство.

Мне вспомнился рассказ Симона, марокканца и жителя Марракеша; девятнадцатилетним пареньком он приехал учиться в Германию и с тех пор уже девять лет как живет в Дортмунде. Он давно ощущает ностальгию по родному Марракешу. Однажды, когда мы вместе ужинали, он заговорил о своем деде. Когда Симон рассказывал, в его темно-карих глазах с длинными ресницами блестели слезы. Это оттого, что он вспомнил, как дед часто рассказывал своей дочери, а позднее и маленькому внуку волнующие истории из своей собственной жизни и из жизни других людей. Я поинтересовался, о чем же были эти истории, но Симон не смог вспомнить ни одной. Однако он запомнил, как завораживали его рассказы деда, запомнил и свое тогдашнее чувство защищенности. Вот по этому чувству он теперь и томится. А еще он тоскует по своим родителям, и у него нет более сильного желания, чем жить с ними вместе. Да, вот это всё и слилось для Симона в слове «Марракеш», а вовсе не знаменитые достопримечательности. Эти вещи недоступны проезжему путешественнику.

Симон рассказал, как в детстве целыми днями, целыми вечерами терпеливо дожидался встречи со своим дедушкой, радостно, с любопытством предвкушая новую историю. Чтобы прийти к дедушке с бабушкой, ему нужно было пересечь площадь Повешенных, миновать плясунов, заклинателей змей, гадалок, музыкантов и жонглеров, – все они забавляли Симона, вызывая любопытство, однако не отвлекали от цели. Ведь его целью была не площадь, так что он никогда не замедлял на ней шаг. Целью Симона был дом деда и бабушки. Его цель, его сокровище находились не среди чувственных забав и утех на площади Повешенных, а в таком месте, какое приезжий турист никогда и не отыщет, в десяти минутах ходьбы на юго-восток от Джема эль-Фна, площади, где изо дня в день разыгрывалось таинственное театральное действо.

Помню ли я солнечные закаты в Марракеше? О да, и так чудесно смотреть на закат, стоя на Джема эль-Фна. Однако важнее, чем место, откуда смотришь на закат, тишина, настающая при этом явлении, заходе солнца. Слишком недолог и слишком эфемерен этот природный спектакль, который разыгрывается согласно некоему таинственному закону.

А восход солнца над пульсирующим каждой жилкой Марракешем, какой он? Не знаю. До сих пор я еще ни одного солнечного восхода не наблюдал осознанно. Ведь иногда бывает нужно много раз встретиться с прекрасным местом или человеком, чтобы осознать их красоту. Вот сейчас, в эту минуту я даю обещание Марракешу, но в первую очередь самому себе, что в следующий приезд, то есть при нашей новой встрече, при нашем новом свидании, целью моих поисков будет восход солнца в Марракеше. И я его увижу.

Однако мне не дает покоя вопрос: останется ли Симон в Марракеше, если покинет Германию ради города, который он воспринимает как свою родину? Или когда-нибудь потом он покинет Марракеш, предпочтя певчих дроздов парящим в небе аистам? В конце концов, после всех разлук он поймет, где его родина и где его настоящий дом.

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Вчера я был в прославленном миланском театре «Ла Скала». Повезло – все-таки удалось взять билет на концерт-бенефис старенького Хосе Каррераса. Мария тоже ходила, и словно сама судьба оказала нам милость: в ложе второго яруса остались незанятыми оба кресла рядом с Марией, так что я пересел к ней. Мы слушали испанскую классическую музыку. Эти андалузские напевы были необычайно близки мне. Мощная и в то же время исполненная нежности музыка звучала прелестно и так тепло, от нее словно исходили токи спокойной надежности, мужества и любви. Мне подумалось, что своей силой и страстью эти мелодии словно стремятся соединить два родника моей души, бьющих в моем разуме и сердце. Один – блаженство души от поездки в Марракеш, другой – радость души оттого, что она возвращается в Берлин, где ее дом.

Музыка, находящая отклик в сердце, по-видимому, дает человеку и силу, чтобы он мог оставаться наедине с самим собой. Вечером Мария по моей просьбе пела, это были самые разные вещи: романсы, оперные арии, блюзы, рок, и пела она на разных языках: английском, испанском и французском. И на всех этих музыкальных дорогах, столь различных, Мария находила путь к моему сердцу. Биение и трепет чувства с каждой новой песней становились сильнее. Если бы не было наших дней в Марракеше, нашего общего переживания Марракеша, наверное, этот момент был бы невозможен. Как сказано у Рильке? «Быть здесь – великолепно».

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Если позволяет время и если сам путешественник ничего не имеет против, стоит осмотреть отроги величественных Атласских гор, подступающих к Марракешу. Эти колоссальные природные кулисы высотой более трех тысяч метров образуют удивительный контраст со старыми и новыми районами города.

В XXII веке андалузская поэтесса Хафза Бинт эль-Хадж назвала Марракеш «жемчужиной, брошенной на другую сторону Атласа».

Согласно древнему мифу, Земля имеет форму не диска, а шара, который титан Атлас после поражения титанов в наказание должен был носить на плечах. Поэтому верхний позвонок называется «атлас» – на него пришлась основная нагрузка, когда Атлас взвалил на плечи земной шар. Но однажды, не выдержав тяжести Земли, Атлас сбросил шар со своих плеч – где тот упал, там возникли Атласские горы. И эти горы уж никак не наказание – напротив, это поистине дар небес. Каждый – действительно каждый! – кому доведется путешествовать невдалеке от Атласских гор, должен познакомиться с их многоликой природой и приветливыми людьми.

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Чтобы добраться в Эвреку или Имли, нужно около часа. Здешние дороги, как видно, часто подвергаются разрушительному действию стихии, вдобавок они очень узкие. Особенно трудно проехать по этим старым узким дорогам в базарные дни, движение очень плотное. И все же стоит проделать этот нелегкий путь, чтобы увидеть могучие горы в чудесной зеленой опушке, маленькие прозрачные ручейки и реки.

Теперь я понимаю, откуда у Марракеша этот красноватый цветовой тон: такой же оттенок имеют Атласские горы и даже дороги. Поскольку глаз уже привык к красноватому цвету города, более того, привык им любоваться, то в восприятии не возникает ни контраста, ни противоречия, когда перед тобой открывается вид на горы, – красный цвет совершенно гармоничным образом связывает горный и городской ландшафт.

По берегам горных ручьев и речек там и сям построены ресторанчики, маленькие, с очень простой обстановкой, здесь подают очень вкусный таджин. Таджин – одно из самых популярных блюд марокканской кухни, его готовят из свежих овощей с курицей или ягнятиной, тушат в специальном горшке конической формы и обязательно на древесном угле. К таджину обычно подают свежеиспеченные плотные и плоские круглые лепешки, их макают в подливу из оливкового масла с шафраном.

Летом дети могут плескаться в ручьях поблизости от ресторанчиков, да и взрослые, отдав дань кулинарным изыскам, любят посидеть на берегу, опустив ноги в прохладную свежую воду.

Здесь очень быстро забываешь о лихорадочной суете города и ощущаешь особую безмятежность и благодарное чувство – такова сказочная простота здешней природы и спокойный ритм жизни людей и животных.

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Тами, друг Халида, живущий в Касабланке, по его собственным словам, танцор сальсы милостью Божией. Это парень высоченного роста, атлетически сложенный, с очень красивым лицом и мечтательным взглядом карих глаз. Сегодня Тами рассказал мне о послании любви, оставленном его матерью, которая недавно умерла. У Тами семеро братьев и сестер, и каждый из них получил отдельное, лично ему адресованное видеопослание матери. Никто не знал, какое послание получили остальные. Тами сказал, что отец умер пятидесяти лет от роду и все они, дети, были нежно привязаны к матери. Когда дети выросли, их жажда материнской любви даже усилилась. В своем послании к Тами мать высказала желание, чтобы он, младший из ее сыновей, наконец женился и завел детей, а напоследок она сказала, что все дети для нее словно пальцы на руке – всех она любит одинаково, бесконечно сильно.

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Года два тому назад Тами решил жениться – на марокканке, уроженке Марракеша, дочери состоятельных людей; ее семья очень богата, добавил Тами немного смущенно. После женитьбы он намеревался вернуться в Германию и работать там. Однако родители невесты категорически высказались против ее брака с Тами, не желая, чтобы дочь жила за границей. Отношения Тами и его невесты оборвались, даже не начавшись по-настоящему. Рассказывая свою историю, Тами вовсе не выглядел опечаленным. Любовь? Нет, любви не было, сказал он, отвечая на мой вопрос. «А как вы с ней познакомились?» – с любопытством спросил я. «Через эсэмэс», – невозмутимо ответил Тами. Он инженер-электротехник, и мои вопросы не вызвали у него эмоций.

Думаю, если речь идет об особенной любви человека к какому-то городу, всегда очень важно, какими были первый и последний по времени контакт с ним. Каким был приезд, каким отъезд.

Если какой-то истории в твоей жизни суждено стать историей совершенно особенной, ее начало должно быть необыкновенным; это верно не только в отношении любви к человеку, но и любви к городу. «Эсэмэс? Ну нет, эсэмэс не может быть необыкновенным началом большой любви», – решительно сказал я. В ответ Тами смущенно ухмыльнулся.

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Какая погода в Марракеше?

Сколько здесь солнечных дней?

Корни и листья… «Чем сильней ветер или буря треплет листву, тем важнее роль корней, удерживающих дерево в земле». Поэтому так важно понять свои собственные корни. Это понимание помогает тебе успешно отвечать на сиюминутные вызовы, переносить неотвратимые удары судьбы.

Рациональное и эмоционально напряженное постижение своего сердца и жизни своих родителей помогает осознать собственные корни и сделать их крепкими, способными выдержать жизненные бури. Чем крепче корни, тем меньше вреда принесет буря стволу и листьям твоего дерева.

Сегодня я вернулся из Марракеша в Берлин. Наш самолет опять прилетел из Марокко с большим опозданием, по этой причине мы не попали на следующий рейс и, с двумя детьми, должны были заночевать в отеле при мюнхенском аэропорте. Встать назавтра, чтобы попасть на берлинский рейс, надо было в пять пятнадцать утра.

Такой город, как Марракеш, невозможно описать, по-настоящему воздав ему должное, если не рассказать о начале и завершении твоего контакта с ним. Увы, часто этому не придают значения.

А в отношениях между двумя людьми, в любви разве не то же? Как люди познакомились, как расстались друг с другом? Не обнаруживаешь ли то особенное, что было в их связи, любви, если вглядишься именно в ее начало и конец? Не имеют ли именно начало и конец решающее значение для того, какой отзвук этих отношений будет слышаться тебе впоследствии?

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Гала, художница из Таджикистана, уже несколько лет живет с мужем и сыном в Берлине. Хорошо помню нашу первую встречу – Гала пришла на консультацию, чтобы получить рекомендации по лечению, ее сопровождали муж и сын.

В длинном списке пациенток, записавшихся на прием в тот день, она значилась последней.

Я сразу обратил внимание на очень бледный, но приятный оттенок кожи ее стройного тела. Она, коротко стриженная блондинка, пришла в тот день в ярком и очень открытом платье, отчего я и заметил безупречную красоту ее кожи. Глаза у нее были сильно подведены, на губах кричаще-яркая алая помада. Платье необычного фасона – со светло-зеленым шарфом, пестрое, с пятнами зеленого, желтого, розового цвета, этот яркий наряд живо напомнил мне пестрые товары в лавках на базаре Марракеша. Несмотря на то что позади был долгий и напряженный рабочий день, я как-то сразу воспрянул и от этих радостных красок, и от сияющей, полной надежды улыбки на лице моей пациентки. Ее муж и сын словно создавали некий цветовой и эмоциональный фон – никакой игры ярких красок, оба в простых однотонных костюмах, оба сдержанные в своих жестах и эмоциональных проявлениях.

Рецидив опухоли. В конце концов я сказал женщине, что совсем убрать тумор[7] не удастся. Настала пауза, тягостная для всех нас, а затем Гала задала вопрос, но не о том, сколько она еще проживет. Тихим голосом, с сильным русским акцентом она спросила:

– Сколько еще времени я смогу заниматься живописью?

– Все зависит от того, какие вы пишете картины, – сказал я и задал встречный вопрос: – Сколько времени у вас уходит на создание одной картины? – Я, кстати, ни одной ее картины не видел.

– По-разному, – сразу ответила она. – Иногда месяц, иногда три, а то и все шесть.

– Вот видите. Значит, я должен вам честно ответить: или ни одной не напишете, или напишете несколько.

Муж – как я потом узнал, они пишут картины вместе, – смотрел на меня с глубокой тоской. Казалось, в этот момент он боялся встретиться взглядом с женой. И я почувствовал, что этих людей связывает совершенно особенная любовь. Как я упомянул, день в клинике выдался напряженный, да и далеко еще было до его окончания, но я все задавал и задавал моим посетителям вопросы – о живописи и о любви.

Как в одежде, так и в живописи Гала отдает предпочтение ярким, неоновым цветам.

Ее род восходит к самому Чингисхану, Гала прямой потомок его первой жены. Вместе с мужем она «компонует» фантастические лица, основой для которых служит изображение лица художницы. В юности она была известной фотомоделью, получила несколько наград и премий. Художники работают за компьютером – на фотопортрет Галы с характерными азиатскими чертами переносят черты других лиц и таким вот способом, весьма элегантным, создают изображения виртуальных людей. Потом на основе этих фотопортретов они пишут картины. Эти картины производят сильное впечатление, они обладают большой позитивной энергией и чистотой.

– Вы все картины пишете вместе? – спросил я. – Случается ли вам спорить о чем-нибудь – сюжетах, колорите и тому подобном?

– Да, конечно, – ответил Саша, муж Галы.

– И сколько же картин остались не завершенными из-за ваших разногласий?

Я ожидал, что они назовут число от одного до десяти. Но ответ был другим:

– Ни одной!

Они, казалось, недоумевали, как у меня вообще могла возникнуть подобная мысль.

Потом я поинтересовался, как они познакомились друг с другом. История их знакомства была долгой. Ее Гала рассказала мне позднее. Саша когда-то занимался рекламной фотографией, работая в редакциях различных газет и журналов. Однажды он зашел в какое-то редакционное помещение и увидел там в беспорядке разбросанные на нескольких столах фотографии и негативы, все это были изображения красивых девушек, сделанные, вероятно, для кастинга или каких-то конкурсов. Взгляд Саши случайно упал на черно-белый снимок: стройная молодая девушка со скучающим видом застегивала туфли. И Саша пропал. Влюбился в эту девушку. Влюбился как никогда в жизни, страстно, хотя не знал ни кто она, ни где живет. Тайком забрав фотографию, он положил ее в свой бумажник и несколько лет носил с собой, часто доставал и смотрел на нее. Влюбленность Саши не уменьшалась. И однажды он увидел эту девушку в жизни – вместе со своим мужем она сидела в кафе, где играла громкая веселая музыка. Саша нашел свою любовь. Его глаза не могли от нее оторваться – всей душой он потянулся к ней, но она не удостоила его даже взглядом.

Через несколько недель Саша получил заказ по работе. И моделью в этот раз должна была выступать Гала. Они познакомились, сблизились, но настоящей парой стали спустя долгое время. И только через несколько лет после свадьбы Саша рассказал жене о фотографии, которую носил в бумажнике.

Однажды мы с Сашей вместе ужинали, наслаждаясь удивительной таджикской кухней. Саша достал из бумажника черно-белую фотографию. Его глаза засияли, счастье и огромная любовь прозвучали и в его голосе, когда он, показывая мне фотографию, сказал:

– Профессор, а ведь я получил от судьбы именно то, о чем подумал в тот миг, когда впервые держал в руках этот снимок!

Картины супругов пользуются успехом, они выставлены в галереях крупнейших городов мира – Сингапура, Нью-Йорка, Парижа, Берлина.

И в Марракеше?

Нет, нет. Но может быть, пока еще – нет.

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Сегодня я в Берлине обедал с Арне, моим коллегой, в уютном испанском ресторане. Арне говорил о том, что в последнее время с тревогой замечает, что его энергия исчерпана, что он дошел до предела своих физических и душевных сил. Поэтому он хочет сделать перерыв, отдохнуть от напряженной работы.

Я спросил, из каких источников он черпает необходимую для работы и жизни энергию, что может он назвать своим личным эликсиром жизни?

Арне на миг задумался, потом неуверенно ответил, что это, по-видимому, движение: для работы ему нужно быть в хорошей физической форме. Я удовлетворился этим ответом. Но чуть позже Арне рассказал, что он много читает и размышляет о любви, что уже давно перечитывает Библию, подходя к ее тексту с этой точки зрения, и все время находит новые чудесные слова и выражения, каких он прежде не знал в немецком языке. У меня не возникло и тени сомнения: это и есть подлинный источник энергии, питающий и взор блестящих глаз, и сильно бьющееся сердце Арне, но неведомый его разуму. Это и был ответ на мой вопрос, откуда он черпает жизненные силы.

Далее Арне рассказал, что похоронил мать не в Берлине, где живет сам, и не в Мюнхене, где живет его сестра, а в Хельсинки, ибо там похоронены родители матери. Иначе говоря, они с сестрой исходили не из соображений собственного удобства, а исполнили просьбу матери, высказанную ею за много лет до смерти: она сказала, что по окончании земного пути хотела бы упокоиться рядом со своими родителями. Вне всякого сомнения, это любовь, да, это любовь, потому что делать что-то для другого человека, не считаясь со своим удобством и не ожидая какой-то особенной награды, какого-то воздаяния сторицей, – одна из высших форм любви.

Есть французская поговорка travailler pour le roi de Prusse, то есть работать на прусского короля, иначе говоря, делать какое-то дело ради самого этого дела, не ожидая признания или награды.

Что же касается Арне… Однажды, двадцать с лишним лет тому назад, он приехал в Марракеш и побывал на площади Джема эль-Фна, а теперь вспомнил, что многие там, особенно дети, но также и взрослые, тянулись потрогать его светлые волосы – белокурые люди были им в диковинку, казались мистическим явлением. Арне, по натуре доброжелательный и мягкий, не возражал. А жители Марракеша, прикасаясь к волосам незнакомого человека, кое-что узнавали: а именно, что существует немало общего между волосами черными, какие их ничуть не удивляли, и светлыми волосами чужеземцев. Белокурая шевелюра Арне на ощупь мало отличалась от их собственных темных волос – и вот это было удивительно, но и внушало спокойствие. Сегодня в Марракеше никто уже не тронет незнакомца за волосы, незнакомое давно стало знакомым. И белые, и цветные люди со всего света встречают в Марракеше радушный прием. И конечно, Арне, с его любовью к любви, сыграл свою маленькую роль в этой чудесной перемене.

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Священный месяц Рамадан начался несколько дней назад. Я еду в коптский монастырь. В «Алхимике» Паоло Коэльо пастух Сантьяго, искатель и странник, тоже посещает коптский монастырь. Но эти страницы романа мне почему-то не запомнились, так же как и то, что первым городом на его пути к пирамидам, где он надеялся найти сокровище, был Танжер. А ведь Танжер родной город моих родителей.

Мне кажется, лучше всего запоминаешь то, с чем у тебя крепкая связь. Но всякой связи, отношению с чем-то или кем-то предшествует восприятие, а восприятию предшествует внимательное наблюдение своего окружения, людей, находящихся рядом с тобой, а равно и своего собственного сердца.

По пути в монастырь я вижу высоко в сияющем синем небе аиста и думаю, не тот ли это аист, чье большое тяжелое гнездо я заметил несколько недель назад на городских воротах Марракеша? В Берлине и его окрестностях я тоже часто вижу этих гордых птиц.

Что влечет, что заставляет аистов совершать перелет – неизбежный, но как будто бы и приносящий свободу – из Европы в Африку, из Берлина в Марракеш? Где их подлинный дом, их родина? Почему они странствуют, почему обитают в двух столь различных мирах?

Или их родина, место, где находится их дом, – не Марракеш и не Берлин, а небо?

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Монастырь расположен примерно в 370 километрах к юго-западу от Берлина, и в нем, как на большом блюде в ресторане «Пимент», собрана всякая всячина, разные и никак не связанные между собой вещи.

Этот монастырь образуют несколько совершенно разнородных готических и барочных строений, настоятель же – египтянин родом из Каира.

В отличие от многих других монастырей, этот окружен лишь невысокой каменной оградой, которая едва доходит мне до пояса. Она поставлена, конечно, не для того, чтобы закрыть людям доступ в это особенное место.

Небо связано с землей – но каким образом мы обнаруживаем и находим их связь?

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Два дня, проведенные в монастыре, были прекрасны. Вообще-то я надеялся, что сразу же смогу побеседовать с епископом о мире и о Боге, однако владыка был очень занят, поэтому поделиться с ним своими мыслями и услышать его мнение поначалу не удалось. Но я не огорчился, напротив, я был в восторге от встреч с самыми разными людьми, состоявшихся в столь короткое время. С кем только я не познакомился! С арамейским семейством, которое на своем древнем языке, языке Иисуса Христа, вдруг спело молитву за здравие прибывших в монастырь посетителей. С изящной почтенной дамой, которая вот уже семь лет как страдает оттого, что какая-то внутренняя психологическая преграда не дает ей заниматься живописью. С инженером-агротехником, который вместе с сыном путешествует на мотоцикле, посещая монастыри и крепости. С секстетом теноров, которые пели в мою честь, и с интернациональной молодежной строительной бригадой, энтузиастами, решившими возродить из руин здания монастыря. Со студентом-медиком, с зубным врачом и с двумя дамами, одна инженер, другая педагог, которая организует приезд из Египта и лечение в Германии онкологических больных и людей, пострадавших от несчастных случаев.

С шестью тенорами епископ и я вместе отобедали, с молодыми строителями – отужинали. Обильные свежеприготовленные кушанья были превосходны. Суп с лапшой, фалафель, рыба, рис – на тарелках ни крошки не осталось. Горячий кофе и черный чай, да еще творожное печенье. Мы говорили о самых разных вещах и не могли наговориться.

Изящная пожилая дама рассказала о своей любви ко всему прекрасному в этом мире. Она была ярко, но элегантно одета, в шляпке, которая ей шла. На шее у нее блестели красивые янтарные бусы. Я спросил, по какой причине она семь лет назад вдруг перестала рисовать. Художница сказала, что и сама не понимает, в чем тут дело, но ее заветная мечта, чтобы к ее 75-летию к ней вернулась способность рисовать, тогда она завершит картину, которая видится ей в воображении. Я поинтересовался, давно ли она занимается живописью.

«Рисовать я хотела всегда!» – ответила она гордо. Заговорив о своем детстве, она вспомнила, что бумаги для рисования в те времена у нее не было и она делала рисунки на полях газет. Однажды она нарисовала зимний пейзаж, а чтобы изобразить снег, использовала зубную пасту, стоившую очень дорого. Отец пришел в ярость, отругал дочь – она же истратила дорогую пасту. Но это ничуть не уменьшило ее счастья, ведь она все-таки воплотила образ своей фантазии. Дама рассказала еще и о том, что почти все ее детские картины сохранились и находятся у нее дома, а того зимнего пейзажа как раз и нет. Я высказал предположение, что ей стоило бы написать его заново и таким образом избавиться от болезненной блокировки, после чего она снова сможет заниматься живописью. Художница долго смотрела на меня с молчаливой улыбкой, а потом пригласила на свой день рождения.

Шесть теноров исполнили в честь новых гостей монастыря несколько произведений из своего репертуара и пригласили всех на вечерний концерт под названием «Песнь песней», который должен был состояться в церкви Девы Марии, что в Хекстере. Итак, после непродолжительной прогулки в Корвей мы снова наслаждались музыкой. Как и на благотворительном концерте в пользу молодых вокалистов Рейнсберга, все голоса звучали великолепно, а кульминацией стало опять-таки выступление корейского певца. Кён Пэ Цой по случаю концерта специально приехал из Южной Кореи. Хрупкого телосложения и все же мужественный, он пел таким чудесным высоким альтом, что на этом концерте в стенах церкви я забыл весь внешний мир и изумительным образом пробудился внутренний мир моей души.

Епископ Дамиан и я были в числе тех немногих, кто до конца прошел весь путь, тысячу и один метр – от церкви Девы Марии до замка Корвей. К счастью, было полное безветрие, дорога оказалась удобной, бесчисленные звезды на небе, казалось, тоже наслаждались чудесным вечером и с веселым любопытством взирали с вышины на людей, занятых своими земными заботами.

Епископ шел твердым, энергичным шагом, по моему ощущению – слишком быстро, эта быстрая походка как-то плохо сочеталась с мягким, однако абсолютно уверенным тоном его голоса. На первый, поверхностный взгляд епископ был похож на измотанного стрессами менеджера: фандрайзер и начальник стройки в своем монастыре, гид для многочисленных посетителей и попечитель душ многих и многих людей. От одной роли он легко переходил к другой, без спешки, без нетерпения, и каждая новая роль явно доставляла ему удовольствие. Да вот это и было главным отличием – он любил свои роли, и между ними не возникало конкуренции, скорей они дополняли друг друга, являясь в то же время частью большой главной роли. В начале пребывания в монастыре я удивлялся, замечая, как часто епископ сам звонит или отвечает на телефонные звонки. Но уже вскоре я понял, что ядро удовлетворенности заключается где-то внутри, в сердце и душе, и если это ядро окружено любовью и благодарностью, то ничто внешнее, находящееся во внешнем мире не может поколебать этой удовлетворенности. Если ядро, сердце, чувствует удовлетворение, человека не раздражают даже тысячи телефонных разговоров; если же сердце не ощущает удовлетворения, то и один-единственный разговор может восприниматься как излишний и обременительный, и даже одно-единственное слово может привести к настоящему провалу.

Я спросил епископа Дамиана – когда-то он был врачом-рентгенологом, – как он стал священнослужителем, что подвигло его к принятию такого решения. В эту минуту я чувствовал глубокую благодарность строителям, которые проложили длинную дорогу, соединяющую здешние церкви. Епископ Дамиан поведал мне свою историю, ведя рассказ скромным и благодарным тоном, а начал с того, что всегда был убежден: у человека есть не только земная жизнь. Решающим же импульсом, давшим толчок к бесповоротному изменению его жизни и судьбы, стали две дорожные аварии в Каире.

В одной аварии погиб двоюродный брат епископа. Его тело Дамиан должен был доставить за 900 километров, и в долгой дороге он напряженно размышлял о человеческой жизни и о том, что настает после жизни.

Потом случилась страшная авария, в которой покалечилась и потеряла обе ноги его родная сестра. Дамиан был безмерно опечален тем, что сестра из-за плохого обеспечения протезами страдала от сильных болей и почти не могла ходить.

Однажды Дамиан, придя домой, снова застал сестру в слезах, и тогда он написал письмо на имя тогдашнего президента Египта Садата с просьбой разрешить сестре выезд в Германию, где она могла бы заказать себе хорошие протезы. Дамиан, которому в то время было двадцать лет, сам отвез письмо в резиденцию президента и уговорил охранника передать письмо адресату. Молитва Дамиана была услышана – через несколько дней он получил ответ: ему разрешалось отвезти сестру на лечение в ФРГ. Прибыв в Германию, он бросился в ближайшую клинику – это был американский военный госпиталь – и попросил взять его на работу, практикантом; дело в том, что сестре предстояло провести в больнице долгое время. Заявление Дамиана попало в руки американского военного врача, по происхождению – египтянина. Он сказал, что места практиканта в госпитале нет, но он может предложить Дамиану настоящую ассистентскую должность. Невероятная удача! Дамиан, конечно, с радостью согласился.

Успешно пройдя испытательный срок на должности специалиста-рентгенолога, он довольно скоро стал старшим врачом, однако он с самого начала почувствовал, что этот путь – профессиональная карьера – не даст его душе подлинного удовлетворения. Дамиан взял отпуск и поехал в монастырь, чтобы побеседовать с тогдашним главой коптской церкви. Встреча должна была состояться через неделю, однако не состоялась ни в назначенный день, ни потом. Дамиан был обескуражен, он возлагал большие надежды на этот разговор. Между тем все более глубокими и серьезными становились его беседы с собственным сердцем, и однажды, рассказал мне Дамиан, в его сердце прозвучал вопрос: «Чего ты хочешь? Хочешь встретиться с Папой или хочешь стать монахом?» Он принял решение – не дожидаться встречи с Папой, а просто остаться в монастыре. И тотчас разочарование уступило место воодушевлению, и вместо одной недели он провел в монастыре пятьдесят дней.

Помните, что сказано в «Маленьком принце»? «Зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь».

В самом деле, порой бывает необходимо закрыть глаза и отключить свой разум, чтобы сердцем постичь действительно важные вещи.

Прощаясь с епископом у монастырских ворот, я поблагодарил его за чудесные дни, которые провел в обители, а Дамиан в ответ поблагодарил меня за чудесные часы наших бесед. Уже много лет, сказал он, не было в его жизни таких беззаботных, полных отдохновения и в то же время волнующих часов. «Жалид, задумывать и устраивать столь прекрасные вещи людям не дано. За них подобает благодарить Бога».

В «Алхимике» Сантьяго дважды оказывается в коптском монастыре. Я побывал в «моем» монастыре впервые, но дал себе обещание приехать еще, и не один раз.

Я обнаружил и нечто общее, что связывает коптский монастырь в Германии и Марракеш, – оба эти места помогают мне быть наедине – с собой, со своим сердцем.

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Как-то раз в Берлине меня с детьми и Халидом подвез домой на своем белом автомобиле мой брат. Мы все ехали в прекрасном настроении, слушая арабскую музыку, попурри из самых популярных мелодий арабского мира. И вдруг моя дочь, девятилетняя Зара, спросила: «Папа, а где живет Бог?» И сама же ответила: «Он живет на небесах. Да? И можно сесть в самолет и полететь в гости к Богу».

Мы с Халидом были ошарашены, настолько неожиданно прозвучал этот вопрос, который вообще-то, наверное, не дает покоя каждому человеку. Прежде чем я успел отыскать в голове какое-то внятное рассуждение на сей счет, Халид ответил:

– Нет, Зара, к Богу ты не сможешь прилететь на самолете. Бог живет везде, где живет любовь. Не самолет, а только твое сердце приведет тебя к любви и к Богу.

– А бабушка скоро умрет? – нерешительно спросила Зара. Моя мать в последние месяцы часто ложилась в больницу, у нее была болезнь сердца.

– Не знаю. Надеюсь, нет, – ответил я. – Мы должны молиться за бабушку.

В тот вечер я, тронутый этим эпизодом, спросил Зару, не хочет ли она помолиться вместе со мной. Она ответила громким, долгим, восторженным: «Да-а-а!»

«Добрый Бог, присматривай за мамой, присматривай за папой и, пожалуйста, за Элиасом, присматривай за всеми людьми, которых я люблю, и, пожалуйста, присматривай за больными!» – такими словами молилась Зара, это были ее первые слова, обращенные к Богу, первые шаги по пути любви.

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Вновь и вновь мои мысли возвращаются к истории молодого человека, который сам вдруг решил рассказать мне о своей жизни. В поезде Гамбург – Берлин, когда после ужина в «Пименте» я возвращался домой и вез с собой картину – вид Нью-Йорка.

Родители молодого человека давно развелись, он жил с матерью-немкой, а с отцом-турком постоянно ссорился из-за своих планов дальнейшей жизни. Отец его известный врач-невропатолог, отношения же были настолько натянутые, что парень стремился во всем быть не таким, как отец. Если теперь он учится на медицинском факультете, то лишь для того, чтобы стать специалистом по китайской медицине, хотя в Китае он никогда не бывал, о китайских методах врачевания имел самые общие представления, ни с кем из китайцев не был знаком. Я заметил, что ему лучше не торопиться, ведь совсем не обязательно выбирать узкую медицинскую специализацию, едва начав обучение.

Мы разговорились, за окнами мелькали станции, и чем дольше мы ехали вместе, тем более доверительной и откровенной становилась наша беседа. Отца мой попутчик любил, но не знал, как признаться, как сказать отцу о своей любви, без ущерба для своей юношеской гордости. К тому же у него была большая обида на отца – тот уделял сыну недостаточно внимания. Юношу задевало не то, что отец, всегда ужасно занятый, не находил для него времени, а то, что, когда они встречались, отец был невнимателен и не принадлежал сыну безраздельно, но решал какие-то вопросы, связанные с работой, говорил по телефону с коллегами и пациентами. Физически он был рядом, но не был близок к сыну сердцем и духом.

Нечто похожее я замечаю и в отношениях с такими местами, как Марракеш. Неважно, долго ли ты находишься в этом городе, много ли дней там проводишь. Имеет значение только внимательность, только зоркость к большим и маленьким, прежде всего маленьким, вещам, которые необходимо видеть, чувствовать, осязать, обонять, словом – познавать. Короткая поездка превращается в большое путешествие, а бывает и наоборот – длинное путешествие на деле оказывается мимолетным визитом.

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Только что позвонил из Танжера мой отец, и тогда же я впервые в жизни поговорил по телефону с моим сводным братом Хамзой. Оба благодарили за подарки. Это были рубашки поло, футболка и айпод. Очень надеюсь, что они порадовали пятнадцатилетнего Хамзу.

Тами и Симон по пути в Касабланку и далее в Марракеш по моей просьбе сделали остановку в Танжере. В танжерском порту они сели на паром, приплыли в город и навестили моего отца. Я чувствую, что благодаря друзьям у меня восстановился реальный и эмоциональный контакт с отцом, а ведь еще недавно я очень огорчался, потому что несколькими неделями ранее был в Марокко, но не нашел возможности посетить отца, так как для этого пришлось бы проехать семьсот километров. Со сводным братом я тоже хотел встретиться и наконец познакомиться; до сих пор ни сам я, ни мои братья и сестра не уделяли ему должного внимания. Потому что еще слишком сильна была обида, которую отец причинил нашей любви, когда оставил семью.

Но некоторое время тому назад я отыскал в Интернете страничку моего сводного брата, которую он ведет на английском, и прочитал там: «Живу с родителями. У меня два брата и сестра». И тут я глубоко задумался. Ни его братья, ни сестра, живущие в Берлине, не упомянули бы в информации о себе, что в Танжере у них есть сводный брат. Подарки Хамзе были конечно же и подарками моему отцу, а знак моей любви к нему означал и то, что я признаю и уважаю отцовское решение и ту непреодолимую тягу, которая позвала его в дорогу, словно одного из аистов, улетающих от нас в Танжер.

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Каков конец этой истории?

Я все еще чувствую в сердце или возле сердца легкую мглу. Но теперь я знаю, что она, эта тонкая поволока, имеет важное значение – она защищает сердце и в то же время заставляет меня быть чутким ко всему прекрасному, что у меня в сердце и на сердце.

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Сегодня я в Праге. И это тоже город с великой и гордой историей. Совершенно особенный романтизм Праге придает Влтава. Сейчас я ужинаю, и мой коллега Андреас, которого я знаю много лет и очень ценю, рассказывает о тех редкостных, необычайных впечатлениях, что остались у него от поездки в Марокко в начале 1980-х годов.

Ему было тогда двадцать пять лет, в Марокко он отправился с другом, очень робким и осторожным человеком. Они путешествовали на его допотопном белом «мерседесе». Андреасу не терпелось увидеть горы Атлас и Анти-Атлас. Это желание он лелеял давно, с тех пор как впервые узнал об Атласе из древнегреческих мифов и легенд. Но когда они прибыли на контрольный пост на испано-марокканской границе в Сеуте, испанском городе на африканском континенте, пограничники не пропустили Андреаса, так как его паспорт стал фактически ни на что не годным после «нелепого случая со стиральной машиной». В тот же день вечером он опять попытался пересечь границу, и опять его отправили обратно. Ворота Африки оказались для него заперты.

Глубоко огорчившись, Андреас вернулся в кемпинг, где они остановились, и там стал расспрашивать людей, нет ли здесь кого-нибудь, кто мог бы привести в порядок его паспорт. В самом деле, нашелся старик, у которого в автоприцепе было полное оборудование мини-типографии – материалы, инструменты и прочее. Несколько часов кряду они со стариком вдохновенно и азартно, но, впрочем, и с некоторой безмятежностью занимались реставрацией паспорта, претерпевшего машинную стирку. Потрудились на совесть, подошли к делу творчески и в конце концов ухитрились придать паспорту «приемлемый» вид, хотя только слепой не заметил бы корявых букв и кривых подправок.

На другой день преисполненные отвагой и гордостью друзья снова встали в длинную очередь на паспортный контроль, которая возникает там постоянно, так как границу открывают только в определенные часы. Через некоторое время Андреас случайно поймал на себе взгляд пограничника – того самого, который не пропустил его при первой попытке пересечь границу. Служака тотчас узнал обоих парней, прикативших из Европы на допотопном белом рыдване, и, резко вскинув руку, подозвал их к себе.

«Я же тебя узнал, – сказал он Андреасу и потребовал паспорт. Бросив на документ короткий внимательный взгляд, пограничник объявил четко и ясно: – У вас обоих только две возможности. Первая – повернуть назад и никогда больше не пытаться пересечь границу Марокко. Вторая – вы отвезете меня в столицу, в Рабат. Сегодня первый день свадьбы моей родной сестры, мне надо попасть на праздник».

Понятное дело, Андреас ни минуты не колебался – сделка состоялась. Его осторожный друг долго раздумывал, не отваживаясь ступить на землю Марокко. Он слишком хорошо помнил недавние предостережения знакомых туристов – мол, на дорогах Марокко нельзя связываться с незнакомцами, там всюду разбой и похищения людей.

Все-таки они отправились в Рабат, проехали 250 километров по совершенно незнакомым дорогам и, наконец, после трудного, но захватывающе интересного путешествия прибыли в город. Радуясь, что небезопасная авантюра осталась позади, они уже хотели попрощаться со своим спутником. Но Рашид, так звали пограничника, и слышать не хотел о прощании: «Вы наши гости, неужели непонятно?» Возражать было бессмысленно. «Поймите же! Свадьба моей сестры!»

Три дня шумел грандиозный праздник, с музыкой, танцами и пирами, на которых подавались такие шедевры кулинарии, как кускус и неописуемо вкусная пастилья с курицей. Марокканское гостеприимство заставило иностранцев, Андреаса и его приятеля, устыдиться. Кстати, иностранцами, чужаками они себя не чувствовали – их приняли так радушно, как будто они были давними друзьями Рашида и членами этой большой семьи. Потрясенный гостеприимством марокканцев, Андреас дал Рашиду ключи от «мерседеса», сказав, пусть, мол, колесит в эти дни сколько душе угодно. Рашид обрадовался и как-то смущенно улыбнулся.

Осторожный приятель опять не мог прийти в себя от изумления, как это Андреас пошел на такое легкомыслие. «Ну все, не видать нам теперь ни Рашида, ни машины», – сказал он с печальным вздохом. Но через несколько дней Рашид вернулся и всячески благодарил Андреаса за то, что тот дал ему всласть погонять по округе на белом «железном коне».

Затем Андреас и его опасливый друг решили продолжить свое путешествие по Марокко и добраться до Атласских гор, о чем и сообщили Рашиду, не без смущения и неловкости, из-за паспорта. Тот лишь усмехнулся и сказал, что уже уладил все необходимые формальности.

Хотя друзья ни о чем таком даже не намекали, Рашид позвонил родственникам, живущим в Марракеше, и попросил двоюродного брата позаботиться о двух туристах из Германии. Андреас и его приятель были приняты в Марракеше как добрые друзья Рашида и всего семейства. Им показали красивейшие места города и окрестностей. Должно быть, впечатление осталось потрясающее, подтверждением тому слова Андреаса: «Марокко! В моей жизни не было лучшего путешествия. Там я встретил самых душевных людей». Андреас, между прочим, посетил десятки стран.

«Неотступное» желание Андреаса увидеть Атлас и Анти-Атлас было вознаграждено – ему открылись многие интимные тайны Марокко. Да и Рашид, пограничник, ведь именно Андреаса выбрал, чтобы попросить о поездке в Рабат. От Рабата до Марракеша 280 километров, то есть около трех часов пути. Лучше, быстрее и безопаснее Андреас не добрался бы до Марракеша и Атласских гор. Наверное, Рашид то ли осознанно, то ли безотчетно угадал ностальгию, одолевавшую Андреаса, его желание увидеть горы, потому и обратился именно к нему. Рашид мог бы потребовать от Андреаса взятку, чтобы нанять кого-нибудь и поехать в Рабат. Но, должно быть, он не хотел неблаговидным поступком «отметить» первый день свадьбы своей любимой сестры.

Одно доброе дело должно идти за другим, и надо иметь возможность влиять на это. Если ты чувствуешь ностальгию, желание увидеть какое-то место, нужно следовать своему желанию и не отступать, натолкнувшись на первое же препятствие, первое сопротивление, пусть даже поначалу оно кажется непреодолимым.

У Пауля Флеминга (1609–1640) есть чудесное стихотворение «К самому себе», вот оно:

Будь тверд без черствости, приветлив без жеманства, Встань выше зависти, довольствуйся собой! От счастья не беги и не считай бедой Коварство времени и сумрачность пространства. Ни радость, ни печаль не знают постоянства: Чередованье их предрешено судьбой. Не сожалей о том, что сделано тобой, А исполняй свой долг, чураясь окаянства. Что славить? Что хулить? И счастье и несчастье Молчат в тебе самом!.. Свои поступки взвесь! Стремясь вперед, взгляни, куда ты шел поднесь. Тому лишь, кто, презрев губительную спесь, У самого себя находится во власти, Подвластна будет жизнь, мир покорится весь![8]

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Отель «Мамуния».

Вначале мне было трудно включить в эту книгу еще и рассказ об отеле «Мамуния», казалось, как-то это не романтично – описывать гостиницу для приезжающих на несколько дней на страницах книги, где речь идет в основном о жизни моего сердца. Но постояльцы отеля – путешественники из дальних стран или местные, марокканцы, на время покинувшие родной дом, – часто говорили, что «Мамуния» это не просто отель.

Рассказывая историю Марракеша, нельзя пренебречь теми ее страницами, что посвящены главному официальному риаду, старейшей городской гостинице, с ее, быть может, несколько преувеличенными, однако аутентичными обычаями гостеприимства.

Все стремятся увидеть отель «Мамуния». А подавляющее большинство тех, кто увидел, хотят приехать сюда еще и еще раз. «Мамуния» – оазис роскоши и покоя. Живая легенда. Гостиница лишь недавно снова открылась после длившегося три года и стоившего огромных денег ремонта. Это великолепный дворец-отель в самом сердце Марракеша, бывшая резиденция султанов. Здесь 210 номеров, риадов, апартаментов. На площади, где в XVIII веке принц Мамун устраивал немыслимо пышные празднества, в городе, где Альфред Хичкок снял принесший ему бессмертие фильм «Человек, который слишком много знал», посетители с первых минут попадают в современную восточную сказку. Роскошный замысловатый декор, дивный сад общей площадью 2500 квадратных метров, полные соблазна, густые восточные ароматы очаровывают и пленяют. В этот оазис влюблялись – и еще будут влюбляться многие знаменитые и менее знаменитые люди.

Этот отель любил Уинстон Черчилль, который, как известно, был весьма выдающейся личностью, а не только крупным политиком. В конце международной конференции, проходившей в Касабланке, он вспомнил, как проводил в 1935 году в Марракеше свой первый отпуск и жил в те дни в отеле «Мамуния». Он назвал отель самым восхитительным местом на всем белом свете.

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Ахмед, уроженец Марракеша, который ныне живет и работает в Берлине, очень хотел второго ребенка. В одну из наших недавних встреч он рассказал мне о своих опасениях – он боится, что не сможет любить второе дитя так же сильно, как свою ненаглядную дочурку Сельму. Я ответил ему мягко, но с предельной определенностью, что тоже люблю свою дочь Зару больше всего на свете, что вся любовь, какая вообще живет в моем сердце, соединившись в дочери, становится оттого еще непостижимей и еще сильней; вот так я люблю мою Зару, сказал я. Однако и Элиаса я люблю столь глубокой и искренней любовью, что хотел бы обрести бессмертие, иметь в своем распоряжении вечность, дабы снова и снова чувствовать эту любовь. И обе мои любви так велики, так огромны, что я не могу и не хочу когда-либо увидеть их конец или границы. А значит, нет никакой возможности сравнивать между собой две чудесные любви. В заключение я сказал:

– Ахмед, тебе нечего опасаться. Ты будешь любить обоих детей, они будут как пальцы на твоей правой руке.

И вот Ахмед второй раз стал отцом. Дочь назвали Айя. Ахмед не удержался от слез, и голос его дрожал, когда он рассказывал о ней. Под конец он признался:

– Я плакал, как и при рождении первой дочери.

– Да, Ахмед, – отвечал я, – вот видишь, ты плакал, но и не забыл, как плакал в тот первый раз. Подлинной любви чуждо соперничество.

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Приехав в Марракеш в четвертый раз, ранним вечером я опять пришел на Джема эль-Фна и остановился неподалеку от продавца апельсинов. С заученной любезностью торговцы, фантазируя кто во что горазд, тут же начинают соперничество – каждому хочется, чтобы я именно у него что-нибудь купил, – и сияют самыми приветливыми и обольстительными улыбками.

Вдруг в дальней стороне базара я вижу высокое яркое пламя. Горит на крыше дома, до которого метров семьдесят. Маленькие, с виду как будто беспомощные темно-красные пожарные машины без особых сложностей на большой скорости проезжают сквозь людскую толпу. Паники нет и в помине, люди на площади Повешенных почти не обращают внимания на вой сирен и занимаются своими делами, идут кто куда, уступая дорогу только пожарным машинам; даже дети, которых тут довольно много, ничуть не испугались.

Вот и продавцы апельсинов, похоже, заметили, что невдалеке разгорается пожар, но остались абсолютно невозмутимыми и как ни в чем не бывало занимались своей торговлей. В вышине полыхает пламя, а тут на тачках и тележках грудами навалены яркие оранжевые апельсины, грейпфруты, желтые лимоны… Глядя на эту картину, я подумал: не знак ли это? А может, Марракеш сейчас задает мне какой-то вопрос?

Чем горит Марракеш? Чем горит мое сердце? Вот, наверное, о чем вопрошал меня Марракеш.

Марракеш? Пастилья? Ими ли я загораюсь? Нет. Я горю ради вас, дети, и ради моего сердца. А вы, мои дети, чем вы загораетесь?

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Сегодня Рождество в Марракеше и в Берлине.

Я получил чудесный подарок от моей дорогой подруги, от Марии. Маленькая изящная книжка в сафьяновом переплете и сияющее от радости лицо моей подруги, освещенное радостным и добрым солнечным светом, – оно так похоже на улыбчивое лицо Будды. Книжка записная. В ней чистые белые страницы, и есть застежка, тонкий кожаный ремешок. Каждый вечер я должен записывать в эту книжку десять хороших вещей – важных для меня вещей, за которые я благодарен жизни.

Халиль Джебран пишет: «Советую вам, будьте не одним, а многими. Будьте домовладельцем и бездомным, крестьянином и воробьем, что клюет зерно, еще не принятое землей. Будьте жертвователем, который подает милостыню, движимый чувством благодарности, и будьте просителем, принимающим подаяние гордо и признательно».

И я благодарен вам, дети мои, за то, что могу узнавать вас, могу проводить с вами время, свое и ваше, могу слышать ваши голоса, видеть ваши движения, восхищаться вашим умом, чувствовать ваше сердце и раскрывать вам свое.

В Марракеше, спустя ровно год с того рождественского сочельника, который мы с Халидом праздновали в Берлине, наслаждаясь пастильей с рыбой и креветками, я буду лакомиться пастильей, начиненной мясом голубей, а на другой день сделаю первую запись в прекрасной книжке с чистыми листами.

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Какой стала первая запись в этой книжке?

«Благодарю за то, что встретил Новый год с моими детьми, Зарой и Элиасом…»

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Сегодня, в пятый раз приехав в Марракеш, я вместе с Омаром поднялся выше купола мечети Кутубия. Подъем на минарет был грандиозным предприятием. Этот путь за последние столетия прошли многие тысячи людей, а теперь его совершили мы. Преодолевая виток за витком, мы поднимались все выше, при свете, проникавшем в минарет через незастекленные окна. Вначале ступеньки поднимались круто, но с каждым шагом, приближавшим нас к небу, идти становилось легче. Из узких окон в нижней части башни видны маленькие кусочки Марракеша и внутрь проникает лишь скудный свет. Когда смотришь на минарет с улицы, кажется, что все окна, расположенные на разной высоте, одинакового размера. Но когда идешь вверх по внутренней лестнице, замечаешь, что чем выше поднимаешься к солнцу, тем шире и выше окна башни, и в них льются все более мощные потоки света. Свет все ярче озаряет внутреннее пространство, а за окнами открывается все более просторный вид на кварталы старого и нового Марракеша. Мечеть Кутубия построена очень просто, в ее архитектуре все целесообразно и подчинено главной идее, несомненно философской: чем шире, шаг за шагом поднимаясь наверх, ты раскрываешь свое сердце, тем больше света оно принимает и тем больше разных вещей внешнего мира предстает твоим глазам.

Долгий подъем напомнил мне прогулку с епископом Дамианом, дорогу из Хекстера в замок Корвей и рассказ епископа о крутом повороте в его жизни. Вот и Омар рассказал сегодня, что в его жизни тоже совершился резкий поворот после смерти горячо любимой матери. Как и ее отец, она получила теологическое образование. Отец Омара – ее четвертый муж, когда они поженились, он был неграмотным. От других людей он много слышал о необыкновенной красоте этой женщины, а когда увидел ее, влюбился с первого взгляда, и влюбился навек. Приезжая в Марракеш, отец каждое утро ходит на кладбище, – рассказал Омар, – посещает могилы родителей и предков. Еще несколько лет назад он сказал Омару о своем желании – чтобы тот, когда отец простится с земной жизнью, проследил, чтобы его похоронили на этом кладбище, где он обретет вечный покой рядом с предками.

Душе всегда приносит большую пользу глубокое чувство благодарности предкам, всем близким и родным, но также и всем людям, оставшимся в так называемом прошлом, за счастье и радость, какие тебе выпали в настоящем. Ведь только жизнь и труд этих людей создали самую возможность твоего бытия и твоей судьбы здесь и сейчас.

Адак, великолепная, чудесная женщина, моя величайшая любовь, однажды во время нашей поездки в Марракеш сказала: «Важно создать общее прошлое». Ведь мы всю жизнь вспоминаем какие-то особенные моменты, особенные движения нашей души.

Каждый человек своеобразен, тем не менее все наши шаги, совершаемые здесь и сейчас, на пути, обозначенном теми или иными вехами, стали возможны только после бесчисленных шагов, которые когда-то сделали наши предки, и после наших бесчисленных встреч с другими людьми на жизненных путях, зачастую уже неразличимых.

Омар рассказал мне также о своей новой спутнице и подруге, которую он нежно любит. Ей он обязан тем, что нашел в себе большую силу во время тяжелой болезни, развода и серьезного кризиса, связанного с профессией. Подругу зовут Ева. Она снова и снова спрашивала Омара, почему он так ее любит, и всякий раз он терялся, не зная, что сказать, и отвечал смущенно: «Да вот, люблю – и все тут».

– А может быть, этот вопрос свидетельствует о том, что она одобряет, уважает принимаемые тобой решения? – предположил я. Омар усмехнулся и промолчал; в этот момент он выглядел безоблачно счастливым. Позже он с той же счастливой улыбкой сказал мне, что позвонил Еве, находившейся в то время в идиллическом швейцарском селении Клостерсдорф. Омар позвонил, чтобы наконец ответить Еве на вопрос, почему он так сильно ее любит: потому что она всегда одобряет его решения и во всем неизменно поддерживает.

Вот это-то и объединяет людей с городами и с другими людьми: они прощают друг друга, принимают любые постройки и любые отношения, всегда одобряют какое-то здание или какого-то человека, независимо от того, нравится ли здание, разделяют ли отношение человека. Значение имеют город в целом – и человек в целом.

Пятничная молитва в мечети Кутубия тронула мое сердце. Омар, я очень благодарен тебе и твоим предкам за то, что вы дали мне сегодня возможность это почувствовать.

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

Новый год мы встречали с детьми и друзьями, поднявшись на крышу риада, где наслаждались пастильей с голубями. Самия и Аиша сияли от гордости. А вначале была подана рыбная пастилья, в точности как год назад, когда мы встречали Новый год в Берлине, у Халида; впоследствии я отведал пастильи с уткой – в Гамбурге и с курицей – в Марракеше. А теперь вот круг чудесным образом замкнула пастилья с голубиным мясом.

Сегодня с нами был Свен, мой друг из Гамбурга. Это он впервые привел меня в ресторан «Пимент». Еще – Тами, сын той женщины, которая всем своим детям оставила видеопослания; Дрисс в неизменной шляпе, герой любовной истории с японкой из Киото; дядя Халида Ахмед и сам он, мой друг Халид. Мы ужинали и за этой совместной трапезой, проходившей в вышине над крышами прекрасного и шумного Марракеша, вели философские беседы, пребывая в настроении радостном и благодарном.

…и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…

На второй день нового года Омар разбудил меня пораньше, чтобы я не проспал и встретил восход солнца, как обещал себе, на крыше риада. Мы вместе поднялись туда. Небо было ясным, вдалеке над горизонтом еще поблескивали звезды и парило несколько легких облаков, словно написанных мягкой широкой кистью. Луна стояла высоко, но от нее уже остался лишь тонкий светлый серп. Солнце еще не показалось, хотя уже начинало светать. Воробьи, зяблики, сизые, белые и темно-серые голуби разлетались во все концы света. Наверное, полет и пение доставляли им огромную радость, они летали как будто без всякой цели и не высматривали, где бы опуститься на землю, а просто радовались солнечному восходу. В дневные часы птиц в городе почти не видно, а тут они заполонили небо до самого горизонта.

Глядя на ликующих, весело кружащих в воздухе птиц – и одиноких, и летавших небольшими стайками или целыми «эскадрильями», – я подумал, что у этих созданий несомненно есть душа. В чистом утреннем воздухе Атласские горы казались совсем близкими, рукой подать. Они словно раскрыли объятия, чтобы обнять Марракеш и разбудить этот город и его людей. Я подумал, что никогда раньше мне не приходилось так долго ждать восхода. Наконец он настал, момент, когда небо над восточной окраиной Марракеша озарилось первыми яркими лимонно-желтыми лучами. Восходящее солнце было чудесного желтого цвета, с необычайно четкими краями. Солнце с каждой секундой поднималось все выше, величавое, излучающее любовь и в то же время как будто беззащитное. Его пронизывала легкая дрожь, едва заметный трепет, так что мне вдруг почудилось – вот сейчас, сию минуту оно упадет.

Мое сердце исполнилось надежды и веры в добро. Да, их подарила мне первая встреча солнечного восхода в Марракеше.

Да, это было послание солнца мне и моим детям в день нашего отъезда.

Марракеш, я уезжаю, чтобы вернуться. Потому что, когда я с тобой, я – с самим собой.

Рецепты пастильи

Для начинки можно использовать:

Мясо голубей или перепелок

Курицу

Утку

Рыбу и/или креветки

Рецепт пастильи с голубями

(предложен Самией Эль-Носри; хозяйкой риада «Альмулюк» в Марракеше)

На шесть порций.

Время приготовления – от 45 минут до 1 часа.

1 кг теста фило (пресное тесто из муки, воды и соли, очень тонко раскатанное или растянутое, тончайший лаваш. – Прим. ред.)

100 г сливочного масла

2 взбитых яйца

Начинка:

12 голубиных тушек

1 кг лука

100 г сливочного масла

100 г сахарной пудры

250 г миндаля

6 сваренных вкрутую яиц

корица

петрушка

кориандр

соль

перец

и шафран

Голубей положить в кастрюлю, добавить мелко нарубленную петрушку, лук, масло, шафран, перец, соль, щепотку сахара и тушить 40 минут на среднем огне. Затем вынуть мясо из кастрюли, а бульон проварить, пока не загустеет. Из голубей удалить кости.

В соус добавить сахар, толченый миндаль, мелко нарубленные крутые яйца. Перемешать.

Форму для пастильи смазать маслом, положить на дно первый лист теста. Остальные листы теста располагать как лепестки, чтобы они покрывали дно формы и на одну треть свешивались за ее край.

На тесто выложить часть начинки, распределить ровным слоем, сверху накрыть другими листами, не оставляя просветов. Затем слой за слоем выкладывать начинку и покрывать листами теста. Последние «лепестки» загибаются к центру и склеиваются взбитым яичным белком, чтобы не распадались.

Смазать пастилью сливочным маслом и яичным желтком и выпекать в духовке при температуре 120 градусов в течение 20 минут.

Затем перевернуть пастилью и так оставить на несколько минут, чтобы верхняя часть зарумянилась. Посыпать корицей и сахарной пудрой, немного остудить, но подавать к столу теплой.

Рецепт пастильи с морепродуктами

(предложен Халидом Эль-Халфаи)

4 листа теста уарка (характерное тесто для марокканской кухни, разнообразные способы его приготовления подробно описаны в Интернете. – Прим. ред.)

80 г сливочного масла

1 сырой желток

Начинка:

2 лимона

1 зубчик чеснока

1 соленый лимон

300 г натертого сыра (гауда или подобного)

1 чайные ложки соевого или, на ваше усмотрение, острого соуса (хариссы, чили) 1 чайная ложка тмина

1 чайная ложка свежего натертого имбиря

4 нити шафрана

пучок свежей зелени кориандра (кинзы)

белый перец

щепотка соли

4 столовые ложки оливкового масла

500 г свежего морского черта (крупная рыба, названная так из-за очень непривлекательной наружности. – Прим. ред.)

150 г очищенных креветок

10 мидий

3 мелких каракатицы

Шаг 1-й:

Из лимонов выжать сок, в него добавить, раздавив, 1 зубчик чеснока. Кинзу хорошо вымыть и обсушить, отделить листики, мелко нарубить их ножом. Белый перец растолочь, соленый лимон нарезать мелкими кубиками.

Шаг 2-й:

В половину лимонного сока добавить шафран, имбирь, перец, тмин и 2 столовые ложки оливкового масла, перемешать, посолить по вкусу.

Шаг 3-й:

Рыбу вымыть, удалить хребты, мелко нарезать.

Каракатиц вымыть, обсушить, нарезать колечками.

Мидии вымыть, извлечь из раковин.

Креветки нарезать на мелкие кусочки.

Шаг 4-й:

С оставшимся оливковым и сливочным маслом на большой сковороде обжарить мелко нарубленного морского черта на среднем огне в течение 2 минут, затем добавить пригоршню нарезанного лимона и оставшийся лимонный сок. Рыбу тушить еще две минуты, затем переложить со сковороды в миску и поставить в теплое место.

Шаг 5-й:

Оставшийся нарезанный лимон подогреть в кастрюле с плотной крышкой.

Добавить каракатиц и мидии, тушить на слабом огне 8 минут. Добавить креветки, тушить 1 минуту, затем снять с огня.

Шаг 6-й:

Добавить в сковороду морского черта, при этом нужно проследить, чтобы соус не был слишком жидким: в случае необходимости потомить до густоты.

Шаг 7-й:

Духовку разогреть до 180 градусов. Подготовить и смазать сливочным маслом листы теста уарка, на них выкладывать приготовленную начинку из морепродуктов и соус. Сверху посыпать тертым сыром, затем закрыть пастилью, завернув к середине края теста, уголки слепить, смазав яичным желтком. Сверху смазать пастилью желтком и украсить, посыпав тертым сыром.

Шаг 8-й:

Запекать пастилью в духовке в течение 12–16 минут до появления золотистой корочки, после чего остудить, но не слишком – подавать теплой.

Пастилья с курицей

(предложил Набиль Итри)

На шесть порций.

1 кг теста фило

100 г сливочного масла

2 взбитых яйца

Начинка:

1 курица

500 г рубленого миндаля

1 упаковка молотого шафрана

2 пучка петрушки

1,5 кг красного репчатого лука

12 яиц

1 чайная ложка молотого перца

1 чайная ложка молотого имбиря

1 чайная ложка соли (во время приготовления нужно несколько раз попробовать блюдо и при необходимости еще посолить)

50 мл растительного (оливкового или рапсового) масла

7 столовых ложек растопленного сливочного масла

1 чайная ложка молотой корицы

3 столовые ложки сахарной пудры

Курицу варить в течение часа, добавив в бульон растительное масло, шафран, перец, соль, имбирь, нарезанный лук и 2 чайные ложки сливочного масла.

Миндаль растереть с 1 столовой ложкой сливочного масла, добавив корицу и сахарную пудру.

Яйца взбить.

Сварившуюся курицу вынуть из кастрюли, удалить кости, мелко нарезать.

Добавить в бульон петрушку и взбитые яйца и варить при постоянном помешивании, пока он не загустеет.

Форму для выпекания смазать растопленным сливочным маслом, разложить в ней четыре листа теста фило так, чтобы каждый лист наполовину оставался за краем формы. Еще два листа теста разложить на середине формы и слегка смазать сливочным маслом. Затем на них выложить массу из миндаля, слегка сбрызнуть ее растопленным маслом.

Измельченное куриное мясо вперемешку со взбитыми яйцами выложить поверх слоя из миндальной массы. Сбрызнуть растопленным сливочным маслом. Края теста завернуть к середине пастильи и соединить. Еще три листа теста кладутся сверху, их края заворачиваются книзу. Все смазать сливочным маслом и яичным желтком. Выпекать при температуре 120 градусов в течение 30 минут.

Готовую пастилью обильно посыпать сахарной пудрой, украсить молотой корицей, изобразив какой-нибудь восточный мотив. Марокканская пастилья готова – можно подавать к столу.

Рецепт пастильи с уткой

(от Вахаби Нури, ресторан «Пимент», Гамбург)

1 кг теста фило

100 г сливочного масла

2 взбитых яйца

Начинка:

6 утиных бедрышек

2 луковицы

смесь специй «рас-эль-ханут»

100 мл соуса для дичи

миндаль

петрушка

сливочное масло

корица

сахарная пудра

шафран

имбирь

Две большие луковицы нарезать дольками, посолить, добавить смесь специй «рас-эль-ханут» (сложная смесь специй, широко используемая в арабской и североафриканской кухнях. В ее классический вариант входят: имбирь, анис, корица, гвоздика, черный перец, перец кубеба, кумин, кориандр, кардамон, сушеные бутоны лаванды или розы, семена нигеллы, мускатный орех, мускатный цвет, калган, корень куркумы и иногда паприка. Название «рас-эль-ханут» дословно с арабского означает «хозяин лавки». И действительно, каждый хозяин лавки, торгующей восточными пряностями и пряными смесями, составляет смесь по-своему – в нее могут входить несколько десятков различных ингредиентов. – Прим. ред.).

Утиные бедрышки положить на противень, полить 100 мл соуса для дичи, запечь в духовке при температуре 160 градусов до образования твердой золотистой корочки и вынуть из духовки.

Бедрышки откинуть на дуршлаг, бульон не выливать – он скоро понадобится.

Поджаристую твердую кожу снять, мясо отделить от костей. Размягчившийся тем временем лук мелко нарубить, затем перемешать лук, утиную кожу и утиное мясо. Добавить в эту массу свежую петрушку, соль, «рас-эль-ханут» и на кончике ножа масла семнех (разновидность орехового масла. – Прим. ред.).

Миндаль обжарить, мелко нарубить, перемешать с корицей и сахарной пудрой, выложить внутри формы – кольца диаметром 9 см. Сверху выложить 1 лист теста фило, на него массу из утиного мяса, завернуть края, закрыв форму.

Вынуть форму-кольцо. Пастилью смазать растопленным сливочным маслом и запечь в духовке при 180 градусах.

Удалить с противня натекший соус и жир. В соус положить шафран и имбирь в таких количествах, чтобы он стал вдвое гуще. Вбить в соус 30 г сливочного масла.

Ханс Георг Хоффманн «…Беги дальше, даже если тебе больно» Портрет Жалида Сеули

Прибывшие в Германию из марокканского города Танжера супруги Абдулла и Зохра Сеули в 1971 году обосновались с тремя детьми в берлинском районе Веддинг, заняв большую, по их представлениям – громадную, квартиру. В то время вряд ли их интересовало, почему улица, на которой они живут, называется Экзерцирштрассе. Родители Жалида Сеули по сей день не знают, почему она так называется. Братья и сестра, теперь уже взрослые, об этом тоже не задумываются.

Улица получила свое название по учебному плацу артиллерийского полка, квартировавшего здесь в XVII–XIX веках. Городская окраина Веддинг в те времена почти не была застроена. Но во второй половине XIX века обширные пустыри привлекли застройщиков, тем более что здешние земли шли по бросовым ценам, и Веддинг стал застраиваться, в основном фабричными зданиями. Год от году здесь селилось все больше рабочих. Если раньше в старом Веддинге жило несколько сот человек, то в 1900 году население составляло 140 тысяч, к 1914 году возросло до 240 тысяч, а к 1930 году – до 360 тысяч человек, и тогда же в общих чертах сформировался современный облик района. Строительство шло быстро, безликие бетонные коробки росли как грибы после дождя. Семьи рабочих ютились по семь-восемь человек в комнате, без удобств, с уборной на лестнице или вообще в деревянной хибаре во дворе. Из-за сырости, грязи, скученности и недоедания многие заболевали туберкулезом.

В 1971 году об этом периоде жизни Веддинга помнили разве что старики. Конечно, Веддинг семидесятых годов XX века районом богачей тоже не назовешь, но все-таки у живших здесь людей была работа и кое-какие доходы. А семья Сеули приехала из далекого Марокко, где уровень жизни был низким, зато показатели безработицы зашкаливали.

Квартира на Экзерцирштрассе, которая вполне устроила Зохру Сеули, никогда не видала ремонта. Зато просторно, целых пять комнат, а главное, квартплата сносная. Но домовладелец отказал – не пожелал сдать жилье иностранцам, в его доме, заявил он, проживают только немцы. Решительная мать семейства не смирилась – попросила вмешаться в эту историю своего тогдашнего работодателя, хозяина пекарни. Благодаря его заступничеству Сеули перебрались из крохотной комнатки без удобств в более комфортабельную квартиру на Экзерцирштрассе.

Вскоре в семье было уже четверо детей. Старшие родились еще в Марокко: Хамид в 1957-м и Латифа в 1961 году, а Жалид (1968) и Морад (1972) – в Берлине. Младшие братья стали первыми в семье Сеули урожденными берлинцами и детьми арабских мигрантов.

Кстати, имя Жалид вовсе не обычное арабское имя. Напротив. Многие думают, что Жалид иранец или индиец. Дело в том, что это имя обычно передается в европейских языках иначе – Халид, и в такой транскрипции оно является одним из довольно распространенных арабских мужских имен. Собственно, отец хотел назвать сына Халидом. Придя регистрировать ребенка, он и сказал «Халид» чиновнику, когда тот спросил, какое имя записать в документах. Арабские имена тогда еще не были в Германии, что называется, на слуху – неудивительно, что чиновник наморщил лоб: «Как это пишется?» Абдулла Сеули в школе учился всего ничего, да и пошел в школу уже девятнадцатилетним парнем. В ответ он только руками развел. И тут чиновника осенило: «Начинается так же, как испанское имя “Хуан”?» Абдулла уверенно кивнул. Он был родом из Танжера, а там совсем рядом испанский анклав Сеута, так что Абдулла говорил по-испански и знал, что имена Хуан, Хосе, Хорхе начинаются с более или менее похожего звука, вроде глухого «ж», который в испанских именах обозначен буквой «J». «Jalid», – спокойно записал чиновник. Немцы произносят это имя на свой лад: Жалид.

Вот так, по ошибке, получилось необычное имя, и носить его было суждено необычному человеку.

Экзерцирштрассе и прилегающие кварталы были отличным местом для игр и беготни. Воздух звенел от ребячьих голосов, во дворах хватало заборов, подворотен, укромных закоулков, где так хорошо прятаться или лазить. А главное – Панке, река. Вернее, неказистая мелкая речка, но по ней мальчишки плавали на плотах, по примеру Гекльберри Финна. Вряд ли они тогда понимали, что именно Панке, эта жалкая речушка, делает их настоящими берлинцами. У жителей северных окраин Берлина никогда не возникало сомнений, что их река гораздо более важный знак идентичности, чем полноводная, глубокая Шпрее, в которую впадала мелкая, да еще и загрязненная сточными водами, вонючая Панке, «воспетая» во многих народных издевательских стишках и куплетах.

Жалид говорил мне, что самое большое влияние на формирование его профессиональных интересов оказали мать и сестра. Они окружали его заботами, давали наставления. Женщины являлись в семье своеобразным полюсом спокойствия.

Отец Жалида, Абдулла, в Марокко был разнорабочим на городских базарах, пока в 1960 году не решился вместе с братом Али отправиться в Европу. Здесь он довольно долгое время перебивался случайными заработками, иной раз даже участвовал в кулачных боях на праздничных гуляньях. В 1974 году Абдулла устроился на фабрику, но в результате несчастного случая получил перелом шейного позвонка и утратил трудоспособность. В конце 1980-х годов Абдулла вернулся в Танжер и с тех пор жил там с новой семьей на небольшую пенсию, которую успел заработать в Германии. В свои 76 лет Абдулла строен, осанист, его отличает приветливость и добродушие. Оставленная семья долго не могла простить ему измену и уход. Все же спустя несколько лет дети и отец сумели найти путь к взаимопониманию, в конце концов встретились и снова сблизились, и даже Зохра, тяжелобольная, провела отпуск в Танжере. Младший сын Морад сказал о ее встрече с бывшим мужем: «Они прекрасно поняли друг друга. Каждое утро вместе завтракали. Мама по-прежнему командует отцом».

До семилетнего возраста Жалида неустанно опекала бабушка Боте, соседка Сеули по их первой берлинской квартире, женщина бездетная, одинокая, но наделенная огромной добротой души. Зохра тогда работала санитаркой в одной из клиник района Веддинг. После смерти названой бабушки заботы о младшем брате взяла на себя сестра Латифа, которой к тому времени исполнилось тринадцать лет. Она же в основном занималась и домашним хозяйством – ходила за покупками, готовила на всю семью, топила печку углем или дровами. Латифа, вообще-то очень спокойная и тихая, даже сегодня порой взрывается: «Ненавижу топить печи!» Мать Зохра твердой рукой направляла жизнь большой семьи. Не оставляя работы, она выучилась на портниху, заслужив солидный сертификат от фирмы «Зингер», и была полна решимости использовать все возможности, какие германское государство могло предоставить ее детям. Они должны получить хорошее образование в школе, затем в университете, стать уважаемыми гражданами страны. Латифе ученье давалось трудно, однако именно она первой из детей получила профессиональное образование, стала медсестрой.

1975-й – несчастливый для семьи год. Семилетний Жалид попал под машину. Это случилось совсем недалеко от дома. Водитель был пьян. Мальчика увезли в больницу с тяжелыми переломами голени и костей таза. Наложили гипс – и вот так, в жесткой гипсовой повязке от поясницы до пят, он шесть месяцев неподвижно пролежал в детской клинике им. Рудольфа Вирхова. Вечером того дня, когда случилось это страшное несчастье, отец Жалида уехал по делам в Марокко, не отменив заранее намеченных планов.

В больнице Жалида навещали три человека: мама, сестра и немецкая подруга матери. Зохра каждый день носила сыну домашнюю еду, из школы присылали ему задания, в самой больнице с детьми вели занятия по школьной программе. Травма в результате несчастного случая, неподвижность, мучительный зуд кожи под гипсовой повязкой, жуткий страх при каждой перевязке, когда страшной пилой распиливали гипс, изолированность от дома, от привычного окружения, – все это тяжелые переживания. Но Жалид приобрел в больнице и позитивный опыт, он понял, что врачи и их помощники лечат людей, возвращают больным здоровье, им надо доверять, и вообще это потрясающая профессия. Как было бы здорово самому когда-нибудь стать врачом! Он работал бы в этой больнице… Жалид был в ту пору очень робким мальчуганом и не решился рассказать кому-нибудь о своей мечте. Зато впоследствии, давая интервью, доктор Сеули, заведующий клиникой женских болезней при медицинском комплексе им. Вирхова – от нее две минуты пешком до той детской больницы, где он лежал с переломами, – вспоминал: «Я восхищался врачами и сестрами, хотя в то время еще не знал, конечно, что и сам буду вот так же помогать людям».

Жалида выписали из больницы, оставив тяжелый гипс, обездвиживающий ногу по всей длине. На выписке настояла Зохра, опасавшаяся, что сын отстанет в школе. Машины у Сеули, разумеется, не было, так что Зохра каждый день носила Жалида на руках, пешком преодолевала со своей ношей ровно километр пути от дома до школы, а после уроков относила сына домой.

35 лет спустя детская больница на Рейникендорфштрассе снова сыграет роль в жизни Жалида и его матери. В здании разместили реабилитационный геронтологический центр, Зохра стала пациенткой, и теперь Жалид ее навещал. Он снова увидел палату, где когда-то лежал, и подумал о том, как странно возвращается прошлое – вот здесь он лежал, не мог ходить и двигаться, мучился от зуда, боялся прихода доктора со страшной пилой. Но тогда палата ему казалась очень большой, а тут он с удивлением увидел, что она совсем маленькая. Вскоре университетский профессор Сеули выступил в этой больнице с докладом. Перед тем как начать доклад, он посмотрел во двор и отыскал взглядом окно той палаты, где когда-то лежал семилетний Жалид. С этого воспоминания он и начал свое выступление. Места, сказал он, умеют хранить память о прошлом, путешествие в какое-нибудь место может стать путешествием во времени, путешествием человека в его собственное прошлое.

Вернемся в прошлое и мы. Жалид учится в школе. Учится средне. Ему интересны не школьные уроки, а игры с другими детьми, а еще кролики, которых он держит дома на балконе и лечит от разных болезней и травм. Одному кролику он даже наложил шину на сломанную лапку. Жалид мечтает стать ветеринаром, по примеру знаменитого Джеймса Хэрриота из английского сериала «О всех созданиях – больших и малых». А еще он увлекается футболом. Пройдет несколько лет, и футбол будет играть главную роль в его жизни, а сам он станет играть сначала в местной команде берлинского футбольного клуба «Метеор-06» при Первом футбольном клубе «Любарс», затем в спортклубе «Унион-06 Берлин» и, наконец, в Футбольном спортивном союзе «Фельтен», в обер-лиге «Норд-ост». Жалид начинал как вратарь, потом был правым нападающим, отличился как успешный защитник (либеро) и в 1996 году завершил футбольную карьеру как центральный полузащитник. Футбол пришлось бросить, потому что не прекращались боли в ногах (после той тяжелой травмы) и потому что трудно стало совмещать игру с работой практикующего врача. А ведь как раз в то время Жалиду предложили перейти в сборную Берлина. Набиль, его свойственник и тоже футболист, говорил мне, что Жалид был невероятно популярным игроком и прирожденным лидером команды – честным, корректным, доброжелательным и заботливым.

С самого начала Жалид посвящает себя футболу целиком, с пылкой страстью и жгучим честолюбием – так же, как позднее он будет учиться и работать в медицине. Оглядываясь на прошлое, доктор Сеули говорит, что футбол, игра в клубных командах уберегли его от вполне возможного поворота на кривую дорожку, – в Веддинге такое случалось нередко, и многие тогдашние приятели Жалида, увы, сделали криминальную «карьеру».

Однако за футбол пришлось расплачиваться. Поступив в гимназию, Жалид не выдержал испытательного полугодового срока, несмотря на то что начальную школу окончил с хорошими оценками. В гимназии он сразу нахватал двоек по латинскому и по немецкому. Пришлось перейти в реальную школу, да и тут Жалид остался посредственным учеником, вдобавок временами бунтовал, но к десятому классу выправился: успеваемость стала хорошей. Жалид наконец поступил в гимназию и в 1988 году окончил ее хоть и не блестяще, но все же вполне успешно.

Он вспоминает школьные годы со смешанным чувством. Поэзию он любил, а грамматику ненавидел. Умел красноречиво и вдохновенно говорить, зато сочинения писал прилично, только если тема по-настоящему увлекала, предоставляя простор фантазии и эмоциональности. Однажды он сказал учителю физкультуры, что собирается написать вместе с друзьями книгу о том, что такое тренировки. Учитель усмехнулся: есть люди поумнее, где уж школьнику книги писать… Потом Жалид поделился с учителем биологии своим желанием стать врачом. Тот остудил его пыл: с тройкой по математике и четверкой по физике о медицинском и не мечтай…

Как считает сам Жалид, ему сильно мешало то, что в силу происхождения он в детстве не имел контактов с образованными людьми: «Не с кем было поговорить». Для его родителей гимназия и университет оставались неведомыми мирами, куда им не было хода, так что они не могли что-то посоветовать сыну. Позднее Жалид признавался: «Я очень благодарен нашей семье за то, что смог осуществить свою мечту и стать врачом». А однажды он так высказался относительно карьерных шансов детей мигрантов: «Своя собственная сильная воля, поддержка со стороны других людей и удача – это намного важнее, чем происхождение и род занятий твоих родителей».

Он поделился со мной этим соображением, когда мы обедали в ресторане иранской кухни «Гафиз», названном так в честь персидского поэта XIV века. Иногда Жалид подмечает взаимосвязи, которые для других людей остаются скрытыми. Случайно ли он пригласил меня именно в «Гафиз»?..

Пятнадцатилетним, учась в реальной школе, Жалид еще сомневался, надо ли поступать в гимназию и затем в университет. Может быть, лучше стать профессиональным футболистом, попробовать пробиться в марокканскую национальную команду? Или попытать счастья в торговле? По словам сестры, у старшего из братьев Сеули, Хамида, еще в детстве «всегда водились деньги», тот работал механиком, наладчиком, монтером, получил специальность мастера машиностроения, а потом все-таки возобладало желание заниматься торговлей. У Хамида были невероятно большие ступни, и, так как денег вечно не хватало, ему приходилось покупать тесную обувь и долго ее разнашивать. Но из этой скверной ситуации парень вышел не просто удачно, а с ценной бизнес-идеей. Он открыл специальный магазин обуви нестандартных размеров. Дело пошло лучше некуда. Ну а Жалиду что мешает стать преуспевающим бизнесменом? «Из всех, кто у меня работал, брат был самым прекрасным продавцом, хотя в магазине он только помогал, пока учился», – вспоминает Хамид.

Тяжелые разочарования, вспышки непокорности… Семья вправила Жалиду мозги: будешь учиться! И Жалид подал заявление на медицинский факультет. За письменную экзаменационную работу получил неудовлетворительно, так что не прошел, хотя вложил большие деньги в подготовку, занимался на специальных курсах. «Взамен» ему предложили поступить на юридический факультет, была такая возможность, но Жалид не согласился. Он не хотел заниматься «беспредметным сутяжничеством». Он хотел стать врачом. Поэтому решил не отступаться и для начала пройти подготовку на курсах младшего медицинского персонала. Жалид просит принять его в одну из клиник комплекса им. Вирхова и получает, наконец, долгожданную возможность учиться медицине. Сам он говорит, что в те годы научился также некоторым совсем другим вещам, ставшим крайне важными в его жизни – прежде всего, научился терпеть обиды и поражения, не подвергая сомнению «систему». И еще: «бежать все дальше, даже если тебе больно».

Ему помогает в жизни то, что его друг профессор Бюрер, известный специалист в области медицины новорожденных, называет «невероятным глубинным оптимизмом». Жалиду органически чуждо любое неверие. Занимаясь на курсах, чтобы стать медбратом, он осознал свое призвание – понимать людей, видеть, в чем проблема, получать знания, помогать. Среди предков матери Жалида было несколько поколений целителей. Жалид учится и одновременно наблюдает, расспрашивает людей, читает, посещает лекции, но не ограничивается лишь тем, что предлагается на курсах. И неожиданно получает шанс: после первого года обучения на курсах его приглашают на собеседование, от которого зависит поступление в университет. «Почему вы хотите изучать медицину?» Сегодня Жалид уже не помнит, как он ответил на этот вопрос, но его увлеченность и красноречие, как видно, убедили профессоров. С осени 1989 года Жалид Сеули является студентом.

Большинство занятий проводится все в той же клинике им. Вирхова, в районе Веддинг.

Далеко не блестящий гимназист становится образцовым студентом. Вместе с двумя товарищами-турками – их имена Серпиль и Халиль, он зубрит теорию: гистологию, биохимию, анатомию, физиологию, физику, химию, биологию. Конек Жалида – специальные термины: перитонеум, ретроперитонеум, перитонэктомия, деперитонеализация, экстраперитонеальный, перитонеум висцеральный, – все это слова, производные от одного корня, перитонеум, то есть брюшина.

Спустя десять лет они, а равно и многие тысячи других, предстали досконально изученной реальностью человеческого организма, с которой доктор Сеули работает сегодня, проводя полостные операции пациенткам, страдающим раком яичников. Свои отчеты об обследованиях и операциях он в бешеном темпе наговаривает на диктофон, и все они отличаются образцовой стилистической, терминологической и содержательной ясностью. Во время записи Жалид левой рукой как бы рисует в воздухе круги, воспроизводя пространственную схему предпринятого хирургического вмешательства.

Метод, который взяли на вооружение студенты Жалид, Серпиль и Халиль, прост и эффективен. Каждый самостоятельно, они подготавливали определенную тему, по ней делали рефераты из различных учебных пособий и книг, затем эти рефераты читали друг другу, сравнивали, обсуждали. Для обсуждений они встречались в Серебряной беседке Свободного университета Берлина либо дома у Жалида, на Экзерцирштрассе, или в маленькой квартирке Серпиля в районе Моабит. Серпиль вспоминает: «Мама Жалида обеспечивала ему тыл и вообще играла важную роль в его жизни». Зохра подкармливала трех вечно голодных студентов, готовила блюда марокканской кухни, но иногда и типичные немецкие; по мнению Жалида, ей особенно удавалась яичница-глазунья со шпинатом и картофельным пюре.

В конце восьмидесятых учащиеся немецких университетов выступили с целым рядом требований и добились, в частности, того, что у студентов-медиков появились индивидуальные кураторы из преподавателей. Жалид в то время пребывал на седьмом небе от счастья – его приняли на спецкурс по аутопсии (секции, вскрытию) в рамках общего курса анатомии. В перерыве между занятиями он прочитал на доске объявлений скромную записочку: профессор Мёнх ищет студента первого семестра, которого готов принять в маленькую группу, где сам он куратор. Жалид тогда не знал ни профессора Мёнха, ни какова специализация группы, но объявление произвело на него впечатление: профессор ищет студента, приглашает в свою группу, ученики будут ходить к профессору домой. Позднее по рекомендации Жалида в группу был принят также Серпиль.

Профессор Мёнх – педиатр, лицензированный эксперт эндокринолог. Приветливый и по-отечески добродушный, сегодня он с удовольствием вспоминает своих студентов, их открытость и умение черпать новые знания в беседе, гибкий живой ум и целеустремленность, а также поездки со своими учениками в Стамбул в 1991 году и в Эстонию в 1993-м. Жалида он называет «попрыгунчиком» за умение быстро пробегать большой объем материала и структурировать информацию в удобной для дальнейшего использования форме, а также потому, что Жалид одновременно с учебой успевал зарабатывать на жизнь – то футболом, то в качестве уличного продавца электротоваров, то в качестве университетского тьютора, то, перед Новым годом, выступая в роли Санта-Клауса. Со своей стороны, Серпиль вспоминает, что Жалид всегда был хорошим товарищем и очень веселым (большой шутник, говорит Серпиль), вообще же необычайно важно было то, что друзья встречались не только чтобы грызть гранит науки, но и вместе отдыхали, отмечали праздники. С некоторыми преподавателями складывались дружеские отношения, не только профессор Мёнх приглашал студентов к себе домой.

На устном экзамене по анатомии Жалида и Халиля ждал сюрприз. Профессор Мёнх не задал им вопросов, а вместо этого сам прочитал полноценную лекцию, которую завершил словами: «Я же знаю, что вы всё знаете». Он улыбается, вспоминая сегодня, как Жалид отклонил предложенную ему тему диссертации, сказав, что считает ее «недостаточно острой».

В 1995 году Жалид и Серпиль сдали государственный экзамен. Затем их пути разошлись. Пять лет они вместе учились, ходили на лекции и семинары, занимались в анатомичке, вскрывали трупы, проводили клинические исследования. Оба одинаково быстро схватывали новое, учились наперегонки, стимулировали друг друга к новым успехам. У Жалида со школьных лет была подруга, в 2000 году они поженились. В этом браке родилось двое детей, в 2001 году дочь Зара, спустя семь лет сын Элиас. Но в 2009 году супруги развелись. Жалид болезненно переживает то, что дети живут не с ним, а с матерью, и он не может видеть их так часто, как хотелось бы.

Когда задумываешься о том, каким был путь Жалида в медицине, прежде всего обращаешь внимание на два обстоятельства. Во-первых, быстрота и устремленность Жалида в движении к цели в студенческие годы, во-вторых, его большая привязанность к Берлину и клинике им. Вирхова в берлинском Веддинге, где Жалид стартовал в 1988 году санитаром, а в 1995-м проходил практику по специальности «гинекология». В 2011 году он стал заведующим этой клиникой. Лишь некоторое время, в самом начале своей врачебной карьеры, он работал в клинике Эрнста фон Бергманна в Потсдаме, одном из самых известных и авторитетных медицинских учреждений федеральной земли Бранденбург. Но там он работал лишь потому, что не было вакантного места ассистента в клинике им. Вирхова. Уже тогда Жалид начал специализироваться в области акушерства и гинекологии, хотя, начиная работать в Потсдаме, не рассматривал всерьез такую возможность, считая, что ему, как представителю арабской культуры и ислама, эта специальность вряд ли подойдет.

Все решила его встреча с профессором Вернером Лихтенэггером, тогдашним директором комплекса гинекологических клиник Шарите, в который входят клиника им. Вирхова, кампус Митте и клиника на ул. Пульсштрассе в Западном районе Берлина. Профессор, человек на 26 лет старше Жалида, австриец, обратил внимание на динамичного, знающего и честолюбивого студента и пригласил его работать в свою клинику. Случай необычный: Жалид уже был ассистентом в потсдамской клинике, как вдруг в один прекрасный день позвонила секретарша профессора Лихтенэггера и передала его предложение перейти на работу в Шарите. Жалид согласился ни минуты не раздумывая. Он обошелся без предварительных переговоров, лишь по телефону обсудил с секретаршей несколько вопросов. Об этой работе он мечтал. Лихтенэггер, верный тому принципу, что способным людям нужно давать возможности для самореализации, предоставил молодому врачу все необходимое для развития, главное – большую независимость, чем принято согласно строгой врачебной иерархии. Жалид получил достаточно свободы, чтобы выработать такую структуру деятельности, которой он потом будет следовать в своей врачебной практике. Лихтенэггер поступил мудро – не дожидаясь просьб, дал молодому врачу эту возможность и вместе с нею уверенность, что сам он, старший коллега, всегда рядом и, если что, придет на помощь.

Жалид Сеули работает по всем направлениям гинекологии, совершенствуется в хирургии, проводит тысячи операций. Сам он считает, что наиболее полезными для него были те операции, когда он ассистировал выдающемуся специалисту в области общей хирургии профессору Хеннингу Вайдеманну. Этот человек и вне стен операционной стал для молодого врача образцом и примером.

В настоящее время профессору Вайдеманну 75 лет, он полон сил и активно работает. Жалид Сеули отзывается о нем с величайшим уважением, как, впрочем, и о всех своих учителях и наставниках, к которым он чувствует глубокую благодарность.

Доктор Сеули сосредоточился на коварнейшем заболевании, раке яичников, крайне опасном потому, что эти опухоли быстро дают метастазы. В сотнях научных работ на эту тему Сеули является соавтором, автором, ответственным редактором. Речь идет в них о современном состоянии исследований, о новейших методах лечения, о достижениях врачей клиники им. Вирхова. В 1998 году Жалиду Сеули была присвоена ученая степень за работу о новаторских методах терапии рака яичников, еще через два года он стал ведущим старшим врачом, в 2005 году был удостоен звания доктора наук за научный труд по онкозаболеваниям яичников.

Профессор Сеули – признанный во всем мире эксперт в области оперативного и медикаментозного лечения гинекологических онкозаболеваний, любимый студентами преподаватель, широко известный врач и руководитель организованного им самим Европейского центра по исследованию рака яичников. Вместе с известной оперной певицей Каролин Мазур, успешно прошедшей лечение и с тех пор ставшей близким другом Жалида, а также со Свеном Олеком, мужем одной из пациенток, он основал специальный фонд с целью популяризации знаний об опасном заболевании. Фондом издаются журнал и брошюры на турецком, английском и арабском языках, снят информационный фильм «Второй голос», обращенный к широкой аудитории.

Как известно, не существует «таблетки против рака», как не существует и одной определенной его разновидности – их множество, говорит профессор Сеули, и каждая требует своего особенного подхода. В сотрудничестве с международной сетью клиник и фармакологических предприятий команда профессора Сеули разработала дифференцированные методы терапии для конкретных видов гинекологических онкозаболеваний. Насколько велика вероятность положительных результатов лечения, зависит прежде всего от качества проведенной операции. Сегодня признано, что операция должна быть радикальной. Каждая раковая клетка, оставшаяся в организме, ухудшает шансы на излечение. Брюшная полость, часть тела, имеющая большие размеры и многослойную структуру, исследуется миллиметр за миллиметром, все выявленные пораженные ткани удаляются. Хирургическое вмешательство подобной сложности длится иногда до шести часов. Главная задача – отделить пораженную ткань от здоровой, то есть убрать опухоль, но сохранить здоровые сегменты. После операции почти всегда назначается химиотерапия, чтобы уничтожить раковые клетки, которые все-таки могли остаться не выявленными.

Когда профессор Сеули рассказывает об операциях по поводу рака яичников, чувствуешь, что он ведет речь о чем-то хорошо знакомом и… близком. Опухоль ведь тоже часть живого организма – Жалид Сеули относится к ней почтительно. Он говорит, каждая опухоль уникальна, и как хирург он пытается ее расшифровать, с тем чтобы адаптировать к ней свой метод и технику проведения операции. Опухоль бросает вызов его творческому потенциалу и его бунтарской натуре, заставляет пробовать все новые и новые приемы и подходы.

Жалид Сеули стремится помогать людям, даже если шансы на успех невелики. Вот так же и свою мечту стать врачом он осуществил вопреки всем трудностям. Вместе со своими пациентками и их близкими он каждый раз пытается продвинуться дальше, чем это было возможно до сих пор, «вопреки боли». Это, конечно, и есть важнейшая цель всех его трудов – научное и клиническое освоение новых методов терапии.

…Вечер. Мы с Адак, спутницей жизни Жалида, сидим в кафе на Бергманнштрассе и ждем, но уже в который раз Жалид присылает эсэмэску: «К сожалению, еще не освободился. Экстренный случай». Адак – врач, работает в клинике. Она тоже родилась в Берлине, ее родители приехали в Германию из Ирана. Она рассказывает, какой Жалид непреклонный; где бы они ни находились, в Берлине, Валенсии или Марракеше, каждое утро они вместе выходят на пробежку. Адак моложе и по части физической формы сегодня превосходит Жалида, хотя и он раньше занимался спортом. Но он никогда не сдается и не останавливается, говорит Адак. Он бежит дальше, даже когда ему больно. Адак говорит, что с такой же непреклонностью Жалид проводит и самые длительные и тяжелые операции. Ему всегда нужно еще что-нибудь «подправить», так что операция продолжается столько времени, сколько он считает нужным. По мнению Адак, в профессиональном общении с людьми Жалиду нельзя не быть непреклонным, ведь этим он защищается. Потому что на самом деле он очень раним. И как раз его ранимость, чувствительность, наивность она любит.

Наконец приходит Жалид. Время уже позднее. Я впервые вижу его усталым, даже измученным. Но в следующую минуту в его глазах снова появляется блеск, он обнимает любимую подругу, его лицо сияет от счастья. Он спрашивает, как здоровье моей матери, я отвечаю, что ей лучше. Теперь, говорит Жалид, она пойдет на поправку, и я ему верю. Мне вспоминаются его врачебные обходы в больнице, которые всегда действовали на пациенток успокаивающе и придавали им бодрости духа. Одна из бывших пациенток Жалида сказала: «Только услышишь его шаги в коридоре – уже чувствуешь себя лучше».

В воскресенье в доме Хамида или у Морада соберутся представители трех поколений большой семьи, вернее клана, Сеули. Хамид приготовит кускус или какое-нибудь другое марокканское кушанье, от Морада, как повелось, ожидается «лучшая в мире пицца». Воскресные встречи в семье Сеули ритуал, а отнюдь не только обильное застолье. В этот день все отдыхают в своем кругу, среди людей близких и верных, несмотря на то, что все шумят и веселятся – внуки, племянники, родители, свояки, а также соседи и друзья. Может быть, именно шумное веселье и есть главное условие отдыха.

Морад по профессии адвокат, очень уважаемый и солидный, в то же время он очень общительный человек, приветливый и веселый. Сам он говорит, что из всех Сеули он самый религиозный. Он считает, что важнейшая черта характера Жалида – мощная внутренняя энергия. Это подтверждает и старший из братьев, Хамид. «Да, – говорит он с улыбкой, – мы с Жалидом гиперактивны». Их сестра Латифа – женщина спокойная, уравновешенная, сильная. Как и братья, она прекрасная рассказчица, однако в присутствии матери или мужчин всегда держится на заднем плане. Мать Зохра, несмотря на свои болезни, безусловно, остается главой семьи. Ей всю жизнь приходилось тяжело работать, на родине, в Марокко, она на свои средства построила несколько домов. Зохра дважды совершила паломническое путешествие в Мекку, вырастила четверых детей и сумела сделать так, что вся семья интегрировалась в немецкую культуру, не утратив в то же время связи со своими культурными корнями.

Я брожу по улицам Веддинга, района, где выросли Жалид и его братья и сестра. На Бадштрассе и прилегающих улицах преобладают прохожие с типично тюркской наружностью. Магазинные вывески здесь на двух языках – немецком и турецком, фамилии на табличках у входных дверей тоже в основном тюркские, немецких совсем мало. Иногда встречаются арабские имена или другие, очевидно принадлежащие выходцам из стран Восточной Европы. Я думаю о том, что Берлин, в сущности, всегда был городом приезжих, что целые поколения нынешних берлинцев родились не в этом городе, однако прожили здесь всю жизнь и окончили свой век настоящими берлинцами. Это евреи, несмотря на преследования, снова и снова пополнявшие население Берлина, это и французские эмигранты, которым великий курфюрст предоставил политическое убежище, впоследствии ставшее их новой родиной. Это и чехи, и поляки, и жители Силезии, и, наконец, гастарбайтеры, в основном из Турции. В 2011 году праздновался пятидесятилетний «юбилей» их иммиграции. Даже нынешний бургомистр упомянул недавно о своем мигрантском прошлом – его мать приехала в Берлин из Восточной Пруссии, а фамилия Воверайт происходит из литовского языка и означает «маленькая белочка».

Я стою возле того места, где Бадштрассе пересекает Панке, и смотрю на закат. Вспоминается еще один удивительный берлинец – писатель Теодор Фонтане, сын французских колонистов-гугенотов. Что было в нем французского? Как он стал типичным пруссаком, каким мы его знаем и помним? На этот вопрос никто не может дать ответа. А Жалид Сеули, который однажды обмолвился, что он, дескать, пруссак, – имея в виду свое «чисто прусское» предельно добросовестное отношение к исполнению долга врача и университетского преподавателя. Что в этом человеке марокканского? Думаю, некоторый ответ на этот вопрос может дать его книга. Жалид написал ее в такой момент, когда он как бы притормозил на беговой дорожке своей жизни.

При нашей первой встрече, когда я привел жену на прием к доктору Сеули, разговор шел в основном о медицине, однако Жалид удивил нас, сказав, что его марокканская философия не формулируется абстрактно, а преподносится в виде историй.

Его друг, журналист Ахмед Абида, говорит, что Жалид прирожденный рассказчик. Итак, покинем вместе с Жалидом район бывшего военного плаца в берлинском Веддинге и перенесемся в Марракеш, на площадь Джема эль-Фна, к сказителям, о которых Элиас Канетти написал однажды так: «Их слова приходят издалека и витают над тобой дольше, чем слова обычных людей».

Примечания

1

Из книги Джебрана «Пророк» (ч. I; 1923 г.). Перевод В. Маркова. – Здесь и далее примечания переводчика.

(обратно)

2

Болгарский, австрийский, британский писатель, культуролог, драматург (1905–1994), лауреат Нобелевской премии 1981 года.

(обратно)

3

Перевод В. Маркова (В кн.: Странник. Притчи и речения. М.: Сфера, 2002.)

(обратно)

4

Немецкий писатель (1935–1986).

(обратно)

5

Испанский писатель, критик, журналист (род. 1931), с 1956 года живет в Париже, пишет на каталанском и кастильском языках.

(обратно)

6

Жан Пол Гетти (1892–1976) – американский промышленник, один из первых долларовых миллиардеров, основатель музея Гетти, ценнейшего художественного собрания.

(обратно)

7

Уплотнение, опухоль.

(обратно)

8

Перевод Льва Гинзбурга.

(обратно)

Оглавление

  • Жалид Сеули Марракеш: Множество историй в одной или необыкновенная история о приготовлении пастильи
  •   И вот, рождаются первые слова…
  •   И вот, рождаются первые слова… чтобы начался рассказ первой из многих историй…
  •   И заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   …и заходит солнце в Марракеше и повсюду, и снова восходит солнце в Марракеше и повсюду…
  •   Рецепты пастильи
  •     Рецепт пастильи с голубями
  •     Рецепт пастильи с морепродуктами
  •     Пастилья с курицей
  •     Рецепт пастильи с уткой
  • Ханс Георг Хоффманн «…Беги дальше, даже если тебе больно» Портрет Жалида Сеули Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

    Комментарии к книге «Марракеш. Множество историй в одной или необыкновенная история о приготовлении пастильи», Жалид Сеули

    Всего 0 комментариев

    Комментариев к этой книге пока нет, будьте первым!

    РЕКОМЕНДУЕМ К ПРОЧТЕНИЮ

    Популярные и начинающие авторы, крупнейшие и нишевые издательства