«Возвращение блудного сына»

Возвращение блудного сына (fb2) - Возвращение блудного сына (Платон Кочет XXI век) 8411K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Сергеевич Омельянюк

Александр Омельянюк Возвращение блудного сына

Посвящается советским и российским офицерам – людям долга, чести и совести

Глава 1. Зиме конец, весне дорогу!

Год Тигра начался с утреннего секса. Дикий хищник словно стремился хоть в этом превзойти мощное домашнее животное.

Утром в воскресенье, 14 февраля, всплеск сексуального влечения неожиданной климактерической волной с головой захлестнул зрелую Ксению.

Воспользовавшись отсутствием, ушедшего на работу сына, она вдруг вскочила к книжному шкафу, нашла в нём Кешкин альбом «Камасутра», и в постели же начала заинтересованно и с любопытством изучать его.

Однако муж несколько остудил её разгулявшееся, было, воображение:

– «Я давно смотрел это, и ничего особенного там не оказалось!».

– «Тебе-то, конечно!» – непонятно на что намекая, ответила жена.

– «Ну ладно! Изучай матчасть!» – согласился Платон в предвкушении эпилога.

И тот вскоре наступил. Видя, что Ксения уже заканчивает перлюстрацию чужого «букваря», Платон начал оголять её плечики от ночной рубашки.

Ответные движения жены не оставили у него никакого сомнения в приближении долгожданного продолжения. Ксения в этот раз даже не сопротивлялась ласкам своей груди со стороны поначалу даже несколько опешившего мужа. Она ведь в последнее время их попросту не допускала.

Сбросив всё с заждавшихся телес, супруги прильнули друг к другу в классической позиции, но как к чему-то новому и даже может ещё не до конца изведанному…

А неизведанное ждало и всех россиян в Канаде.

Зимняя Олимпиада в Ванкувере для сборной России началась ни шатко, ни валко. А тут ещё и прогнозы известных российских астрологов предрекали провал наших олимпийцев. Особенно это было странным слышать в отношении лыжников, биатлонистов, хоккеистов и фигуристов вообще, а в отношении Евгения Плющенко – в частности.

Более того, в североамериканской печати появились предсказания победы хоккеистов Канады над Россией, и в связи с этим предлагалось вручить нам, как и Е. Плющенко, Платиновые медали!?

А тем временем по вечерам Платон, сидя за компьютером, искал через Интернет новые подходящие издательства, одновременно проверяя и правя тексты, распечатывая листы на замену. Но его всё больше и больше охватывало ощущение, что пора завязывать с творчеством и переключаться на семейные заботы – ремонты в квартире в преддверии дачного сезона.

В общем, жизнь писателя шла своим чередом.

В пятницу, задолго до мужского праздника, начальница Платона Надежда Сергеевна по пастушьи молча, вручила своему бычьему стаду по тысяче рублей на рыло, тем избежав его предпраздничного кормления.

А последовавший за этим трёхсуточный снегопад, который не отмечался наблюдателями-синоптиками более сорока лет, в преддверии Дня защитника Отечества окончательно побил все зафиксированные рекорды, завалив Москву небывалым 67-и сантиметровым слоем снега.

Но, не смотря на это, Платон все дни проходил на лыжах, и особенно он удивился обилию лыжников в последний день снегопада – 22 февраля!

Однако на следующий праздничный день засветило Солнце, и народ просто повалил на накануне накатанную лыжню. Скольжение было отличным, что первоначально соответствовало и настроению Платона, заданного утренним поздравлением с праздником от консьержки, и неожиданным вторым поздравлением на лыжне от одной из приветливых лыжниц-незнакомок.

Придя домой раньше обычного и никого дома не застав, он, после приведения себя в домашний вид, поздравил по телефону, прежде всего ещё живущих ветеранов – дядю Виталия из Санкт-Петербурга и соседа по даче Бронислава Ивановича Котова, а также друзей-свояков Егора и Александра.

Все они ответили взаимностью.

Но никакой больше последующей взаимности не предполагало полное отсутствие хоть каких-либо поздравлений от остальных близких родственников Платона.

И только его самый старший сын, настоящий мужчина Вячеслав, поздравил отца даже из далёкого Буэнос-Айреса, с других полушарий Земли.

Да бедняжечка Кирюшка, почти оставленная Кешей, поздравила вечером «дядю Платона» с мужским праздником, пожелав ему, прежде всего здоровья и творческих успехов, и выразив уверенность, что всё остальное тогда непременно приложится.

Даже после этого звонка Платон так и не дождался поздравления от жены Ксении?!

– «Я Вас с Кешей на этот раз поздравлять не буду! Какие Вы защитники Отечества? Кеша не служил, а ты даже себя теперь защитить не сможешь!» – ещё за завтраком неожиданно предупредила она.

Платон промолчал, и почему-то на этот раз даже не обиделся.

Ну, вот! Дождался! Меня опять ни одна падла с мужским праздником не поздравила! Видать, они уже не считают меня мужчиной?! Ну, бог с ними! Если я для Вас не мужчина, то и Вы для меня теперь не женщины! Умерла, так умерла! – решил теперь тоже не поздравлять виновных с их женским днём, как и год назад про себя сокрушавшийся, бывший старший лейтенант запаса, может даже единственный в Мире человек за год срочной службы и за два офицерских сбора прослуживший аж в трёх (!?) видах вооружённых сил СССР: Сухопутных войсках, РВСН и Космических войсках.

Но на следующее утро у Платона традиционно для этого времени года прихватило горло. Из-за интенсивного лечения он не пошёл на работу, зато дома завершил рассылку электронных писем в издательства, с чувством облегчения надолго передав место за компьютером жене.

Ксения теперь неожиданно тоже занялась творчеством.

Она стала цифровым фотоаппаратом фотографировать пейзажи, а потом помещать фотографии в компьютер, сортируя, отбирая и редактируя их, создавая в итоге тематические альбомы.

Получалось весьма неплохо.

Особенно Платону понравился вид зимнего Кремля, отснятый Ксенией с пешеходного Патриаршего моста.

Ксения так увлеклась, что, не успев закончить одно, тут же хваталась за другое. Всё новые и новые идеи переполняли её.

И теперь она стала лучше понимать творческого мужа.

Быстро выздоровев, Платон вновь вышел на работу.

Но за эти дни на улице всё изменилось. В результате потепления с крыш начало капать и падать.

А на работе он сразу столкнулся с жалобой временной своей производственной сожительницы, коменданта Ноны Петровны Барсуковой.

Ещё почти три недели назад в их здании вновь начался ремонт и реконструкция?! Как будто нельзя было всё это сделать в прошлый раз?

Видать кому-то понравился такой способ отъёма государственных денег?

Поэтому вещи из кабинета коменданта с разрешения Надежды Сергеевны были временно перенесены в цех к Платону Петровичу, который теперь наглядно убедился в неряшливости и безалаберности красивой женщины и невоспитанности периодически к ней приходящих её последних друзей.

Нона совсем не мыла за собой посуду, и не только не стирала со стола крошки, но и вообще не убирала начатую и открытую еду. Даже недопитый ею чай сиротливо простоял на столе несколько дней. То есть, можно было предположить, что именно она является настоящим рассадником тараканов.

И действительно, напоминающий их вожака – также любящий всё подряд на халяву подъесть – периодически заходящий к ней друг Геннадий, неимоверно толстый и некультурный ещё моложавый мужчина, не имел привычки здороваться, был косноязычным и весьма недалёким, а в разговоре со своей дамой без тени смущения допускал матерные выражения.

– «Платон! Тут, пока тебя не было, я с Надькой поругалась!» – неожиданно прервала его мысли Нона.

– «А что так?!».

– «Да я ей пожаловалась на Гаврилу, что он меня уже достал своим воровством! А она начала его оправдывать!? Да Лёшка Ваш ещё влез! Начал вякать: а может это кто-то другой заходил к Вам и взял?».

– «Да она сама знает, что Гавнилыч ворует! Она даже меня просила периодически пересчитывать коробки, банки и бутылки!» – добавил Платон.

И тут Нона рассказала ему о пропаже батарейки от электронных стенных часов, электрических лампочек, одного из трёх пуфиков от дивана, строительного уровня, и наверняка ещё многого другого, пропажа чего была пока ею не обнаружена.

– «Ну, что ты хочешь от старого ворюги-клептомана?!» – несколько успокоил её Платон.

– «А помнишь? Когда я им пожаловалась, что из-за чьей-то халатности мои кролики протухли и их, почти на полтысячи рублей, пришлось выбросить, как Гавнила с Надькой злорадно смеялись?! Я им этой подлости никогда не прощу!».

– «А ты выяснила, кто виноват?».

– «Конечно! Получается, что это мог сделать только Ванька! Я ему об этом прям в лицо и сказала! А он сидит нога на ногу и ухмыляется!».

– «Как кастрат?!».

– «Почему?!» – искренне удивилась женщина.

– «Так он же сидел в позе кастрата – закинув ногу на ногу!» – пояснил Платон, вызвав злорадно-заливистый хохот Ноны.

– «В общем, низкий он человек, слякоть, говно!» – подвела итог женщина.

– «А Надька вокруг него, как навозная муха вьётся!» – прошёлся своими квази биологическими знаниями по биологу-начальнице Платон.

С приходом настоящей слякоти в воскресенье заболела Ксения. Её после работы фоторепортёрские походы по ранневесенней вечерней Москве и периодически снимаемый с головы капюшон дали о себе знать.

Сразу после пятницы и субботы – каплей, переполнившей терпение её организма, всё-таки явилось то, что её иммунитет не справился с той заразой, которая витала вокруг организма Платона. Со своим повышенным иммунитетом он опять оказался невольным разносчиком инфекции.

В это же воскресное утро, неожиданно после долгого перерыва, позвонила Настасья, увлекшись бесконечно долгой беседой с Ксенией.

Возникший у сестры небывалый ранее интерес к жизни подруг жены брата, и просьба брать её с собой на концерты, указывали на то, что Настя ищет себе новых слушателей.

– «Она наверно с подружками поссорилась, достала их всех?! Вот теперь и ищет себе новую паству?!» – объяснил удивлённой жене Платон.

В этот последний календарный день зимы скольжение на лыжах было великолепным, без отдачи.

Поэтому Платон своим энергичным движением по лыжне улучшил своё лучшее время в сезоне, внеся и свой вклад в общее олимпийское движение.

А вечером зима закончилась телефонным звонком Даниле.

Платон поздравил сына и невестку с двумя месяцами новорождённого, и с удовольствием послушал в трубке сладкое, басовитое кряхтение своего младшего внучка, лежавшего на животике и поднимавшего головку.

Весна, начавшаяся с понедельника, встретила Платона радостным щебетанием, почувствовавших её приход, перезимовавших птиц.

Март с удовольствием принял тёплую эстафету от февраля. Уже во вторник, возвращаясь с работы по Большому Устьинскому мосту, Платон с удивлением обнаружил, что воды Москвы-реки совершенно свободны ото льда. На следующий день он с удовольствием наблюдал, как от уже жарких лучей яркого Солнца топится снег, пуская пока робкие ручейки по склонам.

Этому способствовали и добросовестные дворники, разбрасывавшие сугробы на тёмный асфальт проезжей части.

Вечером Платона на мосту встретили лучи заходящего Солнца, заставившие его даже зажмуриться. Он вдохнул полной грудью и почувствовал, что воздух впервые в этом году стал тёплым, как раз для его выздоравливающего горла!

Но с четверга чуть приморозило, и Солнце скрылось за облаками, временно перестав мучить прохожих первыми ручьями под ногами.

Пятница началась с ожидания приятной предпраздничной развязки. Платон ударно клеил этикетки, исполняя якобы большой и «срочный» заказ.

Другие мужчины были в разъездах. А Надежда с надеждой ждала всеобщего итога.

Время уже вышло далеко за полдень, а обстановка из-за столичных автомобильных пробок всё не прояснялась. Тогда Платон всё же пообедал и предложил Надежде в конце рабочего дня отпраздновать преддверие женского праздника на рабочем месте, так как вероятность снять столик в любом ресторане уменьшалась с каждой минутой. И только около пятнадцати часов дня появился Гудин, а ещё почти через час доехал и Ляпунов.

После чего Платон услышал за стеной шорох и гул голосов, прерванный радостным воплем начальницы. Через несколько минут она бодрая явилась к Платону и объявила, что коллектив всё же хочет поехать в ближайшие «Ёлки-палки» на Солянке.

Подождав, пока Платон доделает коробку, быстро собрались. Вошедший к нему Алексей, заговорчески шёпотом сообщил, что подарил Надежде хороший подарок на тысячу рублей, но без цветов, и что с Платона триста тридцать рублей.

Невоспитанный даже не только не показал, но даже не сказал участнику, что же они подарили начальнице. Да и на саму квази церемонию её поздравления никто из убогих Платона не позвал.

Более того, даже в автомобиль они побежали садиться, чуть ли не наперегонки, не дождавшись, пока коллега немного приберёт своё рабочее место, помоет руки и оденется. Пришлось им ждать.

Так что Платон в машину садился последним, и увидел, что теперь его традиционное место было занято, наконец усвоившим автомобильный этикет, но так и не нашедшим свою совесть, Гудиным.

Нона, как и обещала Платону, не пошла за один стол с подлецами. Более того, она в этот день вообще не пришла на работу, как и практически все нормальные женщины их НИИ.

Оставшись вчетвером, быстро доехали до Солянки и припарковались у развилки.

В ресторане нашёлся столик и на четверых.

Платон сел по длинной стороне справа от начальницы.

Гудин сел напротив него, и тут, на всякий случай, задирая антипода:

– «Хорошо сели! А то прошлый раз посадили меня на сквозняке у двери, так у меня весь бок простыл – вот я и заболел!» – с укоризной обратился он к начальнице, кивая на Платона, который сделал вид, что не слушает дурачка.

– «Ну, что будем пить?» – не давая теме развиться, спросила Надежда.

Они с Алексеем выбрали по фужеру кваса местного производства, Платон по обыкновению – пол-литра морса, а Гудин в пику всем – традиционные поллитра пива.

– «Прошлый раз пили какое-то дерьмо, а сейчас я, как Человек, возьму пиво!» – всё не унимался Гудин, на этот раз пройдясь по всеми всегда любимой, во всяком случае, ранее, «Клюковке».

Платон опять сделал вид, что не слушает хама, демонстративно разглядывая публику по сторонам. И в этот самый момент, невзрачные девчонки за соседним столом заговорчески перешёптываясь, тайно сфотографировали его «на память» на свой мобильник.

Когда всем поднесли и все всё увидели, невольно настроенная и заведённая Гудиным, возопила Надежда:

– «Платон! А ты… какое дорогое взял!?».

– «Сто двадцать пять рублей за пол-литра!» – невозмутимо ответил тот, давая понять круглой…, что всё сделано не просто так, а с расчётом.

«А у нас с Лёшкой вон всего по тридцать пять рублей!» – не поняла тонкого намёка коллеги на её бестактность, разошедшаяся начальница.

Только Платон открыл, было, рот, чтобы окончательно осадить виновницу торжества, как на помощь ему очень тактично, и главное вовремя, пришёл Алексей:

– «А у Ивана Гавривовича?!».

И в наступившей убийственной тишине момент истины в исполнении самого младшего, и потому, наверно, в этот момент самого мудрого, своим тихим голосом ставящим все точки над i, прозвучал просто убийственно:

– «Сто семьдесят за пол-литра!?».

После этого жадные, завистливые и подлые просто заткнулись, захлебнувшись в первом тосте, поскорее первым провозглашённым хитрым Гудиным за Надежду.

Кроме старца, заказавшего «мягкое мясцо» под свои «новые пластмассовые зубы», коими он тут же не преминул похвалиться, остальные трое заказали по «телеге», только Платон естественно без первого. Ему вообще пока всё ещё не хотелось есть. Но морс помог.

Подождав, пока коллеги нахлебаются борща и дёрнутся к «телеге», а Гудин начнёт свои длительные упражнения с ножом и вилкой, Платон тоже подошёл к «развалу», взяв совсем немного из повышающих аппетит остреньких деликатесов, сразу положив в большую тарелку и немного расконсервированных заморских фруктов.

– «Ты чего так мало взял?!» – возмутилась пустой трате своих денег обжора.

– «Так я ж сегодня обедал!» – объяснил начальнице очевидное Платон, с укоризной слегка кивая головой на её дневную непредусмотрительность.

Вскоре пиво возымело своё действо и старого Ивана повело.

Благодарный за очередную вкусную дармовщинку, он стал изливать душу начальнице. Слегка заплетающимся за пластмассовые зубы языком, он, как истинный мещанин во дворянстве, как бывший врач, выдал очередной перл, пытаясь найти с её стороны взаимопонимание:

– «Надьк! А помнишь, как мы в «Пилзнере» «Бехтеревку» попивали?!».

И нашёл! Та тоже видно позабыла, или и не знала вовсе, что так им полюбившаяся всемирно известная настойка из трав называлась «Бехеровка».

В общем, вечер прошёл в спокойной, тёплой обстановке.

Но от своих пусто звеневших на выходе коллег Платон, давно навострив лыжи домой, просто ускользнул.

И все три выходных и праздничных дня скольжение его лыж было отличным. Платон дважды повторил лучшее время в сезоне, несмотря на не лучшую физическую форму. Он мог бы и побить эти рекорды, но что-то не бежалось. Какая-то непонятная лёгкая слабость охватила в эти дни его тело. К тому же он боялся упасть на местами скользкой лыжне. Ведь лыжи иногда неожиданно съезжали параллельно лыжне в обе стороны.

А 8 марта стало не только празднично, но и, как по заказу, солнечно!

Платон накануне по наводке сына купил жене букет голландских тюльпанов: по три цветка алого, жёлтого и белого с прожилками цвета.

Не ранним утром Ксения встретила невозмутимо бреющегося мужа прозорливым вопросом:

– «А ты, что? Не будешь меня сегодня поздравлять?».

– «А ты разве признаёшь этот праздник? Я-то подумал, что, как и 23 февраля, ты тоже теперь его не признаёшь, считаешь, что он теперь тоже лицемерный!?» – сделал Платон нарочно удивлённое лицо.

– «Да нет!.. Ну, я так и знала!».

– «Ну, тогда поздравляю тебя!».

Праздничное утро продолжилось звонком Насти. В этот день трубку первой сняла естественно Ксения. Пока Платон завтракал, то невольно слышал разговор женщин. Поздравив Ксению, Настя опять принялась доказывать ей, что этот праздник установили проститутки, а его дата специально выбрана евреями. Так что православным его отмечать нельзя ни в коем случае. Ксения пыталась ей объяснить, что несмотря даже может на это, праздник давно признан таким, какой есть, и она этот день всегда отмечает.

Уже в шутку она, непонятно что подразумевая, добавила:

– «Даже у всех советских и российских мужчин давно выработался условный рефлекс на этот праздник!».

Платон тоже внёс свою посильную лепту в женский день и в женский спор:

– «Передай Насте привет от Клары Цеткиной!».

Ксения передала, и обе женщины на обоих концах провода закончили разговор смехом.

Уже одеваясь, Платон вспомнил, что этажом ниже живёт семья попа.

Не хватает мне ещё их в лифте теперь встретить и нечаянно поздравить с праздником! – невольно подумал он.

Но, как известно, мысли часто материализуются.

И какого же было удивление Платона, когда, действительно, на следующем этаже в лифт вошли поп и попадья.

В результате замешательства – Платона опять подвела обратная связь – пересмешник, обращаясь к женщине, нечаянно выпалил:

– «С праздником!».

– «Та-а-ак!» – недружелюбно протянул почти сорокалетний батюшка Александр, в миру Алексей Демьянович Круглик.

Попадья же, Наталья Викторовна Самойлова, чуть смущённо заулыбалась от удовольствия, но на поздравление никак не прореагировала, будто не слыша, сразу, шельма, переведя разговор на другую тему.

И поповское семейство в две тренированные глотки атаковало опростоволосившегося:

– «О! Лыжи!? А биодобавки, что? Уже не помогают?!» – по привычке первым начал издеваться над чужими прихожанами поп, видимо вспомнив давнее, почти десятилетней давности, увлечение Платона «Гербалайфом».

Пока Платон удивлённо молчал, не зная, что и ответить мракобесу, слово без спросу взяла попадья:

– «А как там Кеша? Ему сейчас восемнадцать?».

– «Нормально! Учится, работает…».

– «А со своей девушкой встречается?» – бесцеремонно перебил ответ Платона скрытый эротоман-завистник.

– «Да, так, как-то, непонятно. Они ведь оба учатся и работают!».

– «А-а! Поматросил и бросил!» – обрадовался поп, что не только у него есть семейно-жизненные проблемы.

– «Да, нет! Дружат! Только спокойнее! Да и времени у них свободного почти нет! Ведь повзрослели дети, стали серьёзней, и теперь ответственней относятся к жизни, зная, что не будет им манны небесной, да и подаяний на иномарку тоже!» – разъяснил дурачку Платон, переходя в убийственную контратаку.

Пока поп открывал рот, пытаясь быстро придумать и выпустить в свет очередную ересь, Платон продолжил ответ попадье:

– «А ему сейчас девятнадцать с половиной!».

– «Значит, в армию пойдёт!» – обрадовался спасительной находке поп.

– «Пойдёт! И с удовольствием! Но только после окончания института!» – снова ошарашил и расстроил того Платон.

Поп, как вещь в себе, как истина в последней инстанции, видимо привык поучать всех подряд. Но годящийся ему по возрасту в отцы Платон не мог с этим мириться, и окончательно перехватил инициативу, продолжив:

И вообще! Вы же учились в школе? Так там, если Вы ещё не совсем забыли, прежде чем открыть рот, ученики руку поднимают, спрашивают разрешение у учителя!».

И после этого аргумента у попа неожиданно кончились его, красноречие пропало, и он на глазах завял. Побитые, они с попадьёй первыми вышли из лифта и направились на выход.

– «Как пахнет мимозами!» – разочарованно и завистливо молвила попонка, обращаясь к мужу, демонстративно не поздравив вахтёршу с женским праздником, и не давая той возможность повторить Платоновскую ошибку.

– «С праздником Вас! Здоровья и ещё раз здоровья!» – за всех отметился Платон.

Дураки всё же эти верующие! Особенно наш попик со своей попонкой! Одно время она не разговаривала со мной, даже не здоровалась! А сегодня – решила меня как-то уесть за поздравления! А сам попик? Ну, не дурачок ли он? Одно время он за глаза корил Кешу за сожительство с Кирой, называя их страстную и чистую юношескую любовь простым прелюбодеянием! Это его уже умершая вдова-тёща одно время строила мне, женатому, глазки, явно пытаясь кадриться, и затащить меня в свою постель! А сам засранец ещё учит старших, как им жить?! Вот их Бог всех и наказал! Как говориться, «бодливой корове Бог рогов не дал»! И похотливую их мать он прибрал к себе на небеса.

И беременность Натальи чудесным образом не завершил, не дав бесноватым обзавестись наследником-попёнком! Теперь вот и завидуют молодым и здоровым, не отягощенным лицемерием и ханжеством. А следующий раз надо будет спросить попа: а почём нынче опиум для народа, если на деньги прихожан Вы на дорогой иномарке ездите?! Хоть и зло я о них думаю, но справедливо! Достали они уже меня! А ведь яйца курицу не учат…, особенно перепелиные! – сам с собою рассуждал возмущённый по пути на автобусную остановку.

После солнечной, но всё ещё скоростной лыжни Платон оповестил домашних о встрече с поповым семейством, чем вызвал крайнее возмущение жены, и особенно сына:

– «Да я этого попа сожгу когда-нибудь! Это из-за него у нас с Кирой разладилось! Он, гад, сглазил…, вернее наколдовал!».

Платон успокоил Кешу, довольно переглянувшись с женой:

– «Да, он сам теперь напросился на перо!» – заключил писатель.

– «Вот именно, что на перо!» – подразумевая другое значение слова, злорадно завершил Иннокентий.

После ухода сына Платон проинформировал жену о том, что Кеша готовил подарок не только ей, но и Кире.

– «Да-а?! Хорошо! Дай-то Бог!» – обрадовалась мать.

Позже Платон поздравил с праздником лишь ограниченный круг неверующих женщин, только тех, кто ещё не забыл, что он мужчина, атеист и защитник Отечества.

Но с особым удовольствием он поздравил в этот раз Кирюшку, пожелав ей всего и многого. Поблагодарив, та попросила позвать к телефону «тётю Ксюшу». Обменявшись взаимными поздравлениями и пожеланиями, Ксения сообщила Кире о реакции Кеши на информацию «дяди Платона» о попе, намекая на то, что в их отношениях ещё не вечер.

На следующий день Платону предстоял очередной квази аврал в его работе. Но этого, как всегда, не случилось. Необходимость подготовить некоторое значительное количество коробок к определённому сроку и для важного заказчика опять чудным образом испарилась, причём, как минимум, до конца текущей недели.

Постоянное враньё Надежды, – основанное на недоверии к мужчинам вообще, и в кои ряды невольно попал всегда честный, порядочный и добросовестный, работящий Платон, – с целью создания задела, – опять вынудило Платона не обращать никакого внимания на её просьбы-заказы.

Это теперь касалось и количества коробок и срока их подготовки. Он опять решил продолжать работать, как и раньше: согласно своей технологической мощности, без пыхтений и потений, то есть, без аврала!

В подтверждение этого в четверг Надежда послала Платона на выгодную ему перегрузку большого количества коробок на минскую машину.

При парковке больших грузовиков друг к другу Платон дал Лёшке совет по поводу нужных действий водителей, на что тот по-хамски огрызнулся:

– «Они что? Дураки, что ли?!».

– «Так все люди без исключения считают себя умными, однако глупостей сколько совершается?!» – пришлось старшему опять объяснять раннему.

Работа в этот раз как-то очень спорилась. За наличную оплату помогали оба водителя, и не было Гаврилыча, которому в этот же день поручили разгружать другую машину – маленькую «Газель».

Освободились рано и физическое самочувствие Платона, подкреплённое солидной денежной премией, было отменным.

Утром в пятницу он задержался в аптеке. В ожидании очереди Платон услышал от молодой женщины, обращённое в кассу:

– «А сколько они стоят?».

– «Смотря, в каком виде!» – поучала неопытную больную провизор.

– «В разжёванном – дешевле!» – помог покупательнице Платон.

В этот день заболела Надежда, и мужики оказались одни.

Платон опять клеил этикетки на банки.

Лёшка, поработав для себя на компьютере, после обеда взял опять же себе биодобавок и уехал домой.

А Гудин погонял шарики, отоварил нескольких посетителей, положив выручку в свой карман – авось до понедельника всё забудется, – и, щедро одарив себя, тоже пораньше тихой сапой и с полным портфелем чужих дорогих биодобавок двинулся к дому.

Платон вспомнил, что ещё ровно год назад начал писать стихотворение про Гудина под музыку известной песни из кинофильма «Весна». Он нашёл наброски и стал дописывать их, озаглавив: «Весенние потуги».

Наконец, глубокий снег растая, Оголил поляны и кусты. Тем ландшафт во всей красе представя, Воплотил реальность из мечты. То, что за зиму ещё не сгнило, Превратившись по весне в дерьмо, – Под напором вешних вод поплыло, Очищая землю всё равно! По бульвару снова шёл прохожий. А от птиц летели трели про апрель. Шёл прохожий с… загорелой кожей Из Египта…, и неся портфель. Шёл Иван солидно, даже чинно, Хоть на пенсии уже давно. По походке старца было видно – На весну ему плевать всё равно! Каждый день ведь он в заботе, Как бы «зёрнышко опять склевать». Как петух он держит путь к работе. На «грачей» и на «скворцов» начихать. Пусть кричат себе, поют задорно. Пусть все слышат птичий перезвон. «Ведь весёлой птицей быть зазорно!» – Искренне считает он. И на склад крадётся жадный дюже Тихой сапой «Ванька-озорник». Запихнул в портфель он банки туже, В маскировке поднял воротник.

Платон задумался, и отложил текст, так как пора было идти домой.

На следующий день он, в ожидании заряжания автомобильного аккумулятора продолжил стихотворение в гараже, чуть было, не потеряв нить, его идею, но вовремя спохватившись:

И я опять забил весеннюю тревогу. И птиц опять послал бы я во все концы. Но кто из них сейчас придёт мне на подмогу, Чтоб Гудин Ванька не обрезал все концы? Ведь нам такая прыть не нужна! Для нас лишь только честность важна! И нам такой петух ни к чему! Об этом мы и скажем ему: Да! Да…, да! Иногда! Но! Но…, но: Всё равно: Слепят лучи, Журчат ручьи. И бывший лёд на Солнце тает. И даже пень В апрельский день С берёзкой… переспать мечтает! Журчат ручьи, Кричат грачи, И Ванька Гудин расцветает. Пока апрель – Мечтать не лень, И он с надеждой засыпает… Ведь он решил: ему всё можно, Раз стоит сейчас на девок… хрен! И на старости, но осторожно, Совершить готов он адюльтер. И в ответ так дерзко отвечает, Что смолкает птичий перезвон. Ванька искренне всегда считает, Что всегда везде прав лишь он. «И честность не нужна никому! И говорить о том ему ни к чему! Скворцы, да и весна – ерунда! Да, да, да! Ерунда! И потуги мои – ерунда! Да, да, да! Как всегда!». Но! Летят… гонцы Во все концы: Иван… плывёт – Ему дорогу!

Почти всю прошедшую неделю Нона готовила свои трофейные вещи к вывозу на дачу, попутно изливая душу Платону. Вскоре появился её младший сынок Олег – скрытый экстрасенс, студент. Мать стала хлопотать над чаем.

Проходя в узком месте своего кабинета мимо нагнувшейся к чайнику Ноны, Платон невольно слегка задел своим бедром её обширные ягодицы.

– «Э-эх!» – вздохнула женщина.

– «Ещё раз?!» – спросил мужчина.

– «Щаз…!» – пообещала она.

– «Разденусь!» – помог он.

И действительно, в их помещении в последние дни стало явно теплее.

Коммунальщики несколько не успевали за перепадами ночных и дневных температур. Через теперь постоянно открытую форточку в полуподвальное помещение ООО «Де-ка» врывался пьянящий, свежий, весенний воздух. А за окном природа осторожничала, ночным морозцем придерживая рьяную весну, очередная встреча с которой предстояла Платону опять на лыжне.

Бесснежная неделя во многих местах замусорила лыжню сухими листьями, мелкими палками и прочими дарами деревьев и кустов, сделав её невозможной для постоянного скоростного бега, а местами даже опасной. В хвойном лесу было ощущение, что идёшь не по лыжне, а по тропинке, во многих местах щедро присыпанной песком. Это многочисленные не истлевшие прошлогодние еловые и сосновые иголки нещадно тормозили лыжи, делая скольжение совершенно невозможным. Поэтому лыжник в этот раз не упирался, показав и соответствующее весьма посредственное время.

Воскресный поход сулил продолжение им уже пройденного. Но ночные заморозки покрыли тонкой корочкой льда весь лежащий на земле мусор, из-за чего неожиданно для Платона скольжение стало отменным.

Поначалу, опасаясь резкого торможения и возможного падения, он шёл осторожно. Но по мере отсутствия сопротивления и излишнего трения, Платон осмелел и прибавил ходу, да так, что в итоге без лишнего напряжения показал лучшее время в сезоне, на минуту туда, и на две минуты обратно улучшив рекорды. Домой возвращался довольный и не уставший.

В понедельник неожиданно подморозило, и днём подул холодный, злой, пронизывающий ветер, напомнивший Платону поговорку «марток – оденешь семь порток».

Во вторник, 16 марта, Вячеславу Платоновичу Гаврилову-Кочету исполнилось сорок пять лет. Вечером после работы отец по Skype поздравил старшего сына с юбилеем, а тот рассказал о последних новостях жизни его семьи.

А в среду ещё больше подморозило. И тут ещё рабочие вдобавок стали менять в здании батареи центрального отопления. Первой замёрзла, как и должно быть по должности, комендант здания – Нона Петровна Барсукова:

– «Я уже замерзаю!».

– «Так двигаться надо… в сторону дома!» – искренне подсказал Платон.

Повинуясь совету коллеги, Нона Петровна не сразу двинулась в сторону дома. Поначалу она погрелась рассказом о своих любовно-сексуальных проблемах. Платону уже давно показалось, что эта женщина планомерно обхаживает его, готовя в свои сексуальные партнёры. Она теперь не намекала, а в открытую говорила, что голодна в сексуальном плане, что может возбудить любого мужчину и уверенно поднять его естество из положения ниц, и даже удовлетворить мужчину с помощью минета.

Словно окончательно проснувшаяся после зимней спячки любвеобильная сучка, она темпераментно и энергично теперь готовилась вкусить все прелести ненасытной любовной жизни, коей она была просто беременна.

Более того, она намекнула Платону, что хоть сейчас может легко найти в их здании вполне уютное и подходящее помещение для сексуальных утех.

От таких откровений Платону стало даже неудобно перед самим собой.

Ведь ещё совсем немного и Нона просто внаглую предложит ему заняться с нею сексом. Однако верный, но голодный, в отличие от других, он пока

держался. Но это событие произвело на Платона сильное впечатление, и он разразился в ответ Ноне стихотворением на музыку песни А. Макаревича «Синяя птица», которое вскоре и подарил виновнице, так и назвав его:

Женщине, рождённой для любви!

Пред тобой я снимаю шляпу, А не только снимаю штаны. Я такую мечтал встретить бабу: Воплощенье моей мечты! Ты не птица, и не… «блошка», А нормальная в жизни… «мать». Извращенка быть может немножко?! У тебя ни взять, ни отнять. И в постели ты словно кошка. По-простому тебя не взять. И в любви ты Эйнштейн немножко. В общем, форменная даже… «мать»! Я всегда о тебе мечтаю! Ну, и как же с тобою мы? Я в мечтах своих словно таю, С воплощеньем моей мечты. Я ищу с тобой снова встречи. Я хочу заглянуть в глаза, И услышать сладкие речи, Растрепать твои волоса; Ощутить твои нежные руки, Задохнуться в устах твоих, И почувствовать крепкие груди На коленях и бёдрах моих. Да! Ведь в том твоё назначенье! По-другому устроена ты. Ты божественное творенье! Воплощенье земной красоты! А пусть злые… лишь лясы точат. А завистники по пустякам Тебя на людях всё порочат. Ведь плевать на плебеев нам. От плебеев всегда много шума. Много дикости и суеты. Их активность доходит до бума, А последствия – до маеты. Но нельзя «опустить» королеву. Её можно только поднять! И тем боле королеву-деву! И тем паче королеву-мать! Что божественно, то не стыдно! Не стесняешься ты наготы. И любить тебя не постыдно. Ты не любишь лишь простоты. Ты чаруешь нас всех собою. И с тобой всяк готов пойти. Но, как с богинею дорогою. Берегиня ведь ты любви! Не у каждого хватит духу Красоту такую объять. И боится он дать маху. Он боится даже обнять. Он боится с устами слиться, Заглянуть богине в глаза. И под речи красы-девицы Отпустить свои тормоза. Получить наслажденье земное. Насладиться любовью всласть. И почувствовать то, родное: Ощутить над богиней власть! Ну, а всё остальное на свете Это сущая ерунда! От любви лишь рождаются дети! От неё лишь большие дела! И не каждому в жизни даётся Жить, любить, и детей рожать! Ну, а что же другим остаётся? Только лишь себя ублажать. В заключенье, я к Вам, мужчины, Обращаюсь здесь с песней моей: Будьте Вы повнимательней, чинны К птице счастья любви своей. Вот такая о женщине песня! Вот такая о прошлом грусть. В этой песне пред Вами весь я. Если можно, то я вернусь! Ну, а как же, жена, быть с тобою? Как же нам друг друга понять? Как же нам быть с любовью такою? Это ЖЕНЩИНА, а не…«мать»! Может быть, надеюсь, что скоро, С воплощеньем моей мечты, Ты отложишь дела все споро, На минуты такой станешь ты?! Ну, и кто сейчас в моём сердце? Ну, конечно, опять же ты! Воплощеньем любовников в дельце Может, станем когда-то и мы?! Будешь ты для меня желанной! Будешь ты для меня дорогой! Может счастье небесной манной Окропит образ женский твой?!

Из-за пыли и вони при отрезании старых батарей пожилая вахтёрша Татьяна Васильевна тоже попросилась во временное убежище к Платону. И тот предложил ей пока разделить комнату с племянницей её же мужа – Ноной.

Вскоре на склад мимо беженок продефилировал Гудин. Не разговаривающий с его разоблачившей Ноной, Иван Гаврилович обратился к Татьяне Васильевне:

– «Тань! Ты теперь у нас дежуришь?!».

– «Да! Вот слежу!».

– «Чтоб не… «стырил» чего!» – не удержался Платон.

Но Гудин не был бы Гудиным, если бы на обратном пути не попытался перевести стрелки подозрительности, в том числе Ноны, на Платона:

– «Так тут уже брать нечего! Всё вынесли!».

– «Домой и на дачу!» – помог ему с откровением Платон.

Вскоре вместо Гудина к Платону вошла Надежда, вручая ему деньги:

– «Платон, когда пойдёшь обедать, на обратном пути купи пакеты и мне яблок и вафли!».

– «Хорошо!».

– «А ты когда пойдёшь?».

– «В два!».

– «О! Это поздно!».

– «Так, если хочешь раньше, пошли… Челсика!».

Услышав это, Нона захохотала. Со ставшим, после смерти Тоси – старшей собаки Надежды, теперь вожаком стаи Челсиком, Ивана Гавриловича Гудина Платон ещё не сравнивал.

Держатели животных Платон и Надежда давно утвердились в единодушном мнении, что метод её знаменитого однофамильца И. П. Павлова вкорне неверен. Ибо их опыт сожительства с кошками и собаками утвердил обоих в единодушном мнении, что те, безусловно, имеют даже возможно интеллект, не имеющий ничего общего с, какими бы ни было, рефлексами.

Пёс Надежды Челсик вместе со своей дочкой-сестрой Дуняшей под руководством и при главном участии кошки Мани (Марийки), давно сами научились лакомиться конфетами, спрятанными даже на самом верху платяного шкафа в одной из жилых комнат подмосковного особнячка.

Роли шайки охотников за сладким распределялись следующим образом.

Марийка легко, в два-три приёма, запрыгивала на высоченный шкаф, лапой подцепляла крышку коробки, лишь частично сдвигая её в сторону, когтями подцепляла всего одну конфету и бросала её с высоты на пол, внимательно наблюдая за продолжением интересного процесса.

Дуняша наступала одной лапой на край обвёртки и аккуратно клыком подцепляла её, тут же невольно и надрезая фантик. Аккуратно тяня, собака окончательно снимала со сладкого приза серпантин обвёртки, затем делилась добычей с отцом-братом Челсиком.

Полакомившись, две довольные морды поднимали свои слюнявые носы кверху, на шкафу ища глазами Маню. Та повторяла манипуляции, вновь угощая друзей непонятной ей по вкусу диковинкой. Когда довольные собаки, виляя хвостами, больше не поднимали своих страждущих глаз на кошку, та спрыгивала на пол, и принималась за свою забаву, гоняя фантики по полу и, в итоге, загоняя их все под диван.

Поэтому-то Надежда первое время грешила на сына. Но потом тот как-то раз позвал мать в «Уголок Дурова» на представление.

А вообще, пса Челсика и кошку Маню связывала давняя, необычайно тёплая дружба, даже любовь! Они просто не могли жить друг без друга.

Встречаясь, они всегда тыкались носами, словно целовались.

Малюсенький носик кошки весьма диссонировал с огромным носищем крупного пса. Их дружба, сотрудничество и взаимовыручка касались даже и интимной сферы.

Пёс долго, терпеливо и видимо с наслаждением ожидал, пока Марийка вылижет ему всю паховую область, включая крупные яйца, которые она нежно обхватывала обеими лапками и вылизывала их аж до блеска. Пёс тоже не оставался в долгу. Он обнюхивал подружку под хвостом после улицы, умывал её своим огромным слюнявым языком, прижимая непослушную огромной лапой к полу. Но верхом изысканного ухода за подругой, просто высшим пилотажем, было очень аккуратное выкусывание своими огромными, но ловкими и точными зубищами блошек в густой шерсти кошки, внешне напоминавшей известного по телерекламе кота Бориса.

Выходя на улицу, Марийка всегда открывала собакам незапертую дверь, затем разбегалась с ними: кошки – налево, собаки – направо.

Но, пожалуй, самым забавным, самым киногеничным, были вечерние попытки маленькой кошки вынудить большую собаку пойти с нею гулять на улицу. Марийка вставала на задние лапки впереди Челсика, мордой к нему, обнимая его за шею и прижимаясь щекой к щеке. А тот не стряхивал навязчивую липучку, а ходил с нею медленно туда-сюда, влево, вправо, будто вальсируя. А чтоб не упасть и сохранить пристойную вертикаль, та смешно перебирала лапками: назад, вперёд, вправо, влево.

Если бы в этот момент включили бы какую-нибудь музыку, то точно бы показалось, что кошка с собакой исполняют танго. Наконец, Челсик сдавался, и парочка резво бежала играть на улицу.

Когда старший по возрасту уставал, то он прижимал к земле Марийку, которая и не сопротивлялась, изображая из себя убитую. Но, как только пёс терял контроль над ситуацией, Маня снова вскакивала, возобновляя свои дружеские объятия и любовные игрища со своим верным и добрым учителем.

Именно из-за этой дружбы Машка чувствовала себя на улице в полной безопасности, ходила гордо, величаво, иногда звучно имитируя собачий рык, переняв и многие другие собачьи повадки.

А самое безопасное для неё место было под мордой лежащего друга между его передними лапами, где она особо ощущала себя членом его стаи.

Не менее интересное творилось и с кошками Платона. Они каким-то образом, наверно по звуку, всегда чётко определяли неплотно закрытую дверь. И дождавшись удобного момента, помня об этом, наваливались на неё и входили в принципе запретную для них комнату. Этим особенно увлекался кот Тихон. То же самое происходило и с дверью ванной. Они, в основном Соня, тоже видимо по звуку, определяли, что дверь сейчас закрыта не на защёлку, и, действуя лапой, снизу открывали её.

Пока Платон вспоминал своих пушистых, осмысливал их поведение, пришла Надежда. В пятницу он был уже свободен от своей полностью выполненной работы, поэтому именно ему «выпала честь» обслуживать клиентов. Ведь «Марийка» берегла своего «Челсика» от переработки.

– «А где твои, эти… двое из ларца, одинаковы с… «лица»?!».

– «Как где? Работают!» – не смущаясь своего вранья, ответила Надежда.

– «А-а! Как раз их-то и гоняют!» – сразу вслух догадался Платон.

– «Платон, прищепи к пакетам эти бумажки, одну снаружи, другую снутри!» – невозмутимо попросила его начальница, вручая два листочка с одинаковым текстом.

– «А зачем две-то?».

– «Так одну я писала, другую – Гаврила!».

– «Нет! Не надо так! А то покупатель прочтёт обе, и поймёт, что здесь дебилы работают!» – объяснил ей Платон, уходя на склад.

Загрузив бутылки в пакеты, он понёс их вместе с «бумажками» к Надежде, у которой как раз и был единственный на всех степлер.

Поняв свою ошибку, та с претензией прокричала Гаврилычу, по-обыкновению опять гонявшему шарики на компьютере:

– «Иван Гаврилович! Дайте стиплер!».

А-а! Понятно, откуда как всегда ноги растут! – про себя, в прямом и переносном смыслах, догадался Платон.

Вскоре к нему пришёл и один из заказчиков, сразу же отоваренный им биодобавками.

– «А можно… зайти в туалет? А то в Москве не всегда получается!» – спросил старичок.

– «Конечно, конечно! Оказией надо пользоваться… пока есть куда!» – разрешил Платон.

– «Спасибо Вам!».

– «Так не за что! Это теперь, как закон Божий! Есть оказия – пописай на нее,… на дорожку-то!».

За старичком вскоре явилась не его старушка. Платон предложил ей сесть на крайний свободный стул, но та чуть не загремела со сломанного:

– «Ну, ладно, ничего, я постою!».

Испытав неудобство от этого, и проводив покупательницу, Платон принёс деньги Надежде:

– «Надь! А зачем ты ко мне сломанный стул поставила? Покупательница – старуха села и чуть с него не пи… пнулась!».

Начальница сразу рванула исправлять свою ошибку, могущую повлиять на имидж всего предприятия. Совместно решили злополучный стул пока убрать на склад, что Платон сразу и сделал.

– «К тому же Лёшка здесь на повороте всё время об стул тележкой ударялся и материл виновного!» – подтвердил Платон правильность ими принятого решения.

После обеда, обеспеченного для начальницы Платоном, Надежда умиротворённо спросила:

– «Платон, а ты будешь пиво?».

– «А я никогда не разделяю чьих-либо плебейских замашек!».

– «Да ну, тебя!» – отмахнулась она.

– «А из горлá дамы не пьют!» – тут же пояснил он поперхнувшейся.

Тогда Гудин и Павлова, и всё же из горлá, уговорили и доли Платона с Лёшкой. Но и этого им показалось мало.

Когда через полтора часа Платон зачем-то вошёл в кабинет к Надежде, то увидел у неё на столе, принесённую очередной посетительницей бутылку уже красного вина.

– «О-о! А это мне!» – во всеуслышание пошутил он.

– «А за что тебе-то?» – ревностно вмешалась, непонимающая шуток, условно-безусловно рефлексирующая Павлова.

– «Да за красивые глазки!» – без задней мысли продолжил Платон шутку, видя, как симпатичная посетительница с улыбкой внимательно всматривается в его, ещё не потерявшее красоту, немолодое лицо.

– «И мне тоже!» – вдруг жалобно из угла заскулил опьянённый пивом Гудин.

– «А ему… вообще-то, тоже можно! Но полбутылки!» – сжалился над однооким просителем Платон.

И месть не заставила себя ждать. Надежда и Иван, как два сапога – пара, на двоих опустошили втихаря от Платона, подаренную всему коллективу бутылку, даже формально не предложив ему, на что сразу обратила внимание всегда внимательная Нона Петровна, когда к ним с Платоном вошёл Гудин.

– «А где ключи?» – спросил тот Платона о ключах от склада, бесцеремонно перебивая его беседу с Ноной.

– «Там, в двери!» – словно сгоняя назойливую муху, мотнул Платон головой в сторону уже пройденной старцем двери.

Когда тот вошёл на склад, Нона вполголоса прокомментировала:

– «Сытый, пьяный, и довольный!».

– «С чего это?» – удивился Платон.

– «Так они с Надькой вино красное пили! А тебя ведь не пригласили?!».

– «Так голь на выдумки хитра!» – нарочно громко вслед уходящему Гудину, объяснил ей Платон.

– «Убогость души не лечится!» – завершила его мысль мудрая женщина.

Вечером Платон по электронной почте сначала поздравил своего второго сына Владимира с днём рождения, а потом ещё и по Skype с удовольствием пообщался с ним и внучкой Дианой.

На следующий день, в субботу, лыжная прогулка неожиданно сорвалась. Уже надевая лыжный комбинезон, Платон услышал шум довольно сильного дождя, и не рискнул мокнуть под ним, боясь последствий.

Из-за пропущенного лыжного похода его настроение в этот день, мягко говоря, не было приподнятым, и он с надеждой ожидал воскресенья.

Даже знакомые продавщица продуктового магазина «МагазинЧик», размещавшегося в его же жилом доме, в который Платон спустился ближе к вечеру, сами спросили грустного, а почему он сегодня не просит молоко «Бабушку в очёчках плюс полтора» и батон «живого» нарезного?

– «Да я что-то на прилавке их не увидел!» – вывернулся писатель.

Однако наступившее утро воскресенья вселило надежду на благополучный исход дня. Ведь Платон не хотел заканчивать лыжный сезон внезапно, как это чуть было не случилось накануне.

Он чувствовал, что этот воскресный поход может стать для него заключительным в сезоне, и хотел поставить чёткую и жирную точку по его завершению.

Скольжение было приличным, но лыжи со смешным звуком «хрум» частенько чуть проваливались под пяткой в лыжню. Поэтому думать о рекордах не престало. Да Платон теперь и не стремился к этому.

Ведь ещё в начале прогулки он понял, что через неделю речи о скольжении уже идти не будет вообще, а на лыжах он сможет перемещаться лишь, «як посуху».

Поэтому Платон поставил себе задачу сейчас не суетиться, а последний раз в сезоне насладиться ни сколько лыжнёй, сколько зимним лесом. Он долго катил в одиночестве, не тратя лишних сил, глубоко вдыхая тёплый и вкусный ранневесенний воздух, иногда даже любуясь теперь полностью оголившимися деревьями и кустами. В лесу явно пахло мокрой древесиной, но ещё он ощутил и какие-то непонятные, но почему-то приятные ароматы. В низинах и на открытых полянах, от испарения влаги, стоял густой, белёсый туман, повсеместно напоминавший брызги от упавшего с большой высоты снега. Но на возвышенностях и пригорках воздух был уже предельно прозрачен, а не только чист и свеж. И это несколько успокоило лыжника. Ведь несколько лет назад он так надышался всё сплошь окутавшими, туманными, лесными, весенними испарениями, что надолго и сильно заболел бронхитом. Но на этот раз такого исхода пока вроде бы не намечалось.

Долгое время Платон на лыжне был одинок.

В лесу в этот раз не было даже пешеходов. И только рыбаки на озере составили его лесную компанию.

Но на обратном пути, ловко идущий навстречу ему коньковым ходом лыжник, вдруг оказался весьма смуглым представителем Средней Азии.

Наверно со снегов Памира?! – решил давний знаток географии и этноса.

В отличном, и даже в праздничном расположении духа возвращался Платон домой, невольно передав свой настрой и своим домашним.

На следующий день в столовой ему вернули его стихи за прошлый год.

Новая сотрудница Нина, уточнив у Платона, его ли это стихи, объявила ему:

– «Мне Ваши стихи очень понравились! Они… просто обалденные!».

Подбодренный такой небывалой похвалой и пользуясь относительно свободным временем на работе, Платон окончательно дописал стихотворение, посвящённое коллективу этой столовой – «Две богатырки»:

Из трёх богатырок осталось лишь две. На отдых ушла Валентина. Невольно ушла, покоряясь судьбе. Опора она теперь сына. А две богатырки? Так то ж коллектив! Вдвоём они добрая сила. Накормит любая из этих двух див: Наталья, или Фаина. Брюнетка с глазами почти бирюзы – Наталья бывает за кассой. Распущены волосы – символ красы, Чернеют до пояса массой. А первой встречает всегда, каждый день, Улыбкой «блондинка» Фаина. И ей улыбаться народу не лень. Ведь губы её, как малина. Каштановый блеск, с поволокой глаза Весельем, добром озаряют. Когда Вас встречает такая краса, То «мысли» Вас вмиг осеняют. Недавно пополнился сей коллектив «Блондинками», коим «за… сорок». Стихами своими и их одарив, Узнал, как поэт я им дорог. Такая оценка вселяет в меня Уверенность в будущем нашем. Но требует строже взглянуть на себя, На что сочиняем и пишем. Добро, как известно, рождает добро, Вселяет уверенность, радость. Путь к счастью всегда открывает оно, Сметая с пути нечисть, гадость. И я бы желал «богатыркам» опять, А с ними всему коллективу: Всегда так работать, как прежде, на пять, Стиха подчиняясь мотиву!

Это стихотворение словно поставило многоточие вместо ранее запланированной точки. После завершения года Быка, Платон, сам по натуре бык – не хищник, а доброе, не плотоядное, работящее животное, напоследок словно поддавал рогом всех своих недоброжелателей от литературы.

И вообще, понедельник, 22 марта – день весеннего равноденствия – словно окончательно подвёл черту под весьма успешно проведённым зимним, лыжным и творческим сезоном, под рекордно снежной зимой, под необыкновенным зимовьем семьи Кочетов.

Почти то же самое в этот раз коснулось и, дебютировавших на лыжне и на Салтыковских горных склонах, Варвару с Егором.

И теперь они решили сразу после окончания лыжно-санного сезона на период таяния снегов, ручьёв и грязи переехать в Москву и заняться подготовкой квартиры к скорому приезду Вячеслава.

Платон с Ксенией естественно решили оказать им посильную помощь, внося и свою лепту к долгожданному приезду сверх задержавшегося на чужбине сына и племянника.

Глава 2. Знамения

Неделя после окончания успешного и весьма приятного зимовья прошла для Платона в ожидании поездки к внуку. Ксения заранее подготовила интеллектуально развивающие подарки малышу, включая кубики с картинками животных и красочную музыкальную книжку.

И вот долгожданный день настал. В воскресенье, 28 марта, Мишеньке исполнилось три месяца. Супруги в этот раз добрались быстрее прежнего, особенно обратно.

Платон с удовольствием подержал малыша на руках. Но тот уже привык сидеть на родительских руках по-новому – спиной к груди и созерцать тоже, что и его родители. Поэтому он стал ножками отжиматься от груди деда, пытаясь получить относительную свободу и, главное, более приятный для его серых глаз вид. Платон долго не мог понять, что его удивило в лице внучка. А теперь понял! Его глаза пока всё ещё были не карие, как у папы, а серые, как у мамы!

Особенно большое удовольствие доставили Платону улыбки малыша в ответ на его соответствующие гримасы. Он практически повторял всё за дедом. Не обошлось и без фотографирования.

Пообедав и выпив с Даниилом за малыша и его родителей, Платон с Ксенией отбыли восвояси. Дед был счастлив!

В этот вечер он ощутил необыкновенный прилив какой-то внутренней энергии, словно внук напитал его ею. Такого у Платона никогда в жизни ещё не было. Обычно он сам был энергетическим донором, и с удовольствием делился с близкими избытком своей доброй и весёлой энергии. А тут?!

Впрочем, Мишаня ведь тоже, как и я, Козерог! И, видимо, и в этом самом он как раз в меня! – понял самый старший из Кочетов.

Отличное настроение Платона в понедельник омрачилось сообщением о терактах в московском метро. Взрывы на станциях «Лубянка» и «Парк культуры радиальная» унесли жизни четырём десяткам москвичей и гостей столицы, не считая ещё и почти сотни раненных.

А тем временем весна набирала силу. Сочетание яркого дневного Солнца и минусовые ночные температуры заметно, но постепенно съедали рекордный снежный покров, не давая ручьям сразу разлиться реками.

Сухие апрельские дни также способствовали быстрому испарению влаги и раннему приходу весны.

Возможно из-за расстройства от печальной новости, а возможно и ещё отчего-либо, но Платон, наконец, по-настоящему заболел. Накануне первого апреля, словно в шутку, у него поднялась температура. Даже после её некоторого искусственного снижения она оставалась на уровне +38°С.

Утром пришлось вызвать врача на дом и взять до понедельника больничный. Четверг и пятница прошли в лечении. Только в субботу он пришёл в норму, появилась и работоспособность.

С ранней весной рано пришла и Пасха.

А накануне её с Платоном произошло странное событие, которое можно было посчитать и каким-то знамением.

В ночь с третьего на четвёртое апреля, ближе к утру, он внезапно почти проснулся, перейдя из стадии крепкого сна в стадию дрёмы. И какой-то спокойный, приятный и уверенный мужской голос с правой стороны из-за головы спящего корректно, но настойчиво укорил его за так и ненаписанное стихотворение ко Дню Победы.

Платон вынужден был, то ли мысленно, то ли вслух оправдываться:

– «Но я же решил стихов больше не писать, даже вообще!».

– «А ты и не пиши, если не хочется! А это стихотворение допиши!».

– «Так я же его ещё и не начинал!».

– «Как же не начинал? А эти строчки чьи?!».

После этого голос, в тусклом сером свете проявившийся в меру бородатого и волосатого мужчину средних лет, в серо-белом одеянии поверх головы и тела, начал декламировать так хорошо знакомые Платону строки.

– «Да! Это моё?!» – удивился поэт.

– «Конечно, твоё!» – подтвердил голос.

– «А где же всё это? Я что-то не припомню!».

– «А это у тебя записано в других стихотворениях и в других местах!».

Платон начал было судорожно соображать, где могли бы находиться его записи с этими строчками, но неожиданно испарившееся изображение и, главное, голос отвлекли его. Поэт замер, вслушиваясь в новые строки, лившиеся на него откуда-то сверху. Лишь на третьем четверостишии он вдруг сообразил, что стихи ему опять диктует Бог!

Надо же?! Опять началось! Надо встать и записать! А так не хочется вставать и пробуждаться от такого сладкого до этого сна! – роились в его голове противоречивые мысли.

Но поэт заставил себя подняться и выйти на кухню. Всё ещё пребывая в каком-то сомнамбулическом состоянии, он включил свет, достал листки бумаги и чёрную гелиевую ручку, и стал записывать пришедшее в голову.

Что интересно, появление этого странного голоса и его человеческое обличие совершенно не удивили Платона, были восприняты им, как само собой разумеющееся, естественное. И Платон сам на себя удивился за это.

Тем временем строчки сами собой текли, образуя четверостишия. Записав очередные из них, Платон ложился, но почти тут же вставал от навязчивого и снова шёл на кухню записывать, кое-что по пути забывая. И так продолжалось несколько раз. Наконец он почти проснулся и решил посидеть за столом подольше, как бы вымучивая из своего подсознания, ещё им не выданное, но уже созревшее. Мысли стали стройнее и логичнее. В результате родились, одно из другого вытекающих, два стихотворения.

Проснулся рано поутру: Явилось озарение. Вскочил скорее я к перу… Готово, вот, творение: Про День Победы Бог просил Меня скорей запомнить. Я многих строк не уловил. Вот удалось что вспомнить: Отец мой с Запада пришёл, А мать привёз с Востока. Войну с японцами прошёл, Вернувшись издалёка. И не вина его ведь в том, Что был он белорусом, Да западным ещё при том. К тому же не был трусом. Ведь установка всем была, Чтоб западных на Запад Не посылала та война. Для них Восток был опыт. Вернувшийся в Москву герой С медалью «За отвагу», Им не считал себя, порой Читая войны «сагу». А символом её в Москве, Как в подсознанье русский, Всегда считал отец везде Вокзал свой Белорусский. И в память об отце своём, О тех, кто был «на поле», Продолжу и в стихе моём Я о вокзала доле.

Платон решил первое стихотворение назвать «Ночное озарение», и под общим названием «Дилогия о Победе» объединить его со вторым стихотворением.

«Белорусский вокзал»

Белорусский вокзал Лишь один к девяти. Не начало начал, Но начало пути. Белорусский вокзал Хоть не мал, не велик, Ты не лестницей шпал, А Победой велик! Белорусский вокзал, От тебя шли пути… Верно их указал, Раз к Победе вели. Белорусский вокзал После чёрных годин Ты нам путь указал По прямой на Берлин. Белорусский вокзал В ту лихую пору Всех на подвиги звал, Отправлял на войну. Сколько дальних дорог И нехоженых троп Только наш лишь народ И осилить то смог! Белорусский вокзал, Символ мужества ты. Женских слёз ты познал, И мужской красоты. Сколько верных сынов, Белорусский вокзал, И мужей и отцов Ты на фронт посылал?! Сколько верных мужчин, Белорусский вокзал, В дни жестоких годин Ты у женщин отнял?! Скольких вдов, матерей, Белорусский вокзал, И сестёр, дочерей Похоронкой встречал?! Бесполезно прождавших, Белорусский вокзал, И родных потерявших, Ты за что наказал?! Белорусский вокзал! Возвращались с пути, Кто Победу ковал, В орденах на груди! Через множество бед, Белорусский вокзал, Ты итогом Побед Сам в истории стал! «Белорусский вокзал»! Защемило в груди. Можешь стать, я познал, Ты… началом пути!

Вскоре, недолго думая, Платон отправил их по электронной почте в редакции газет «Литературная газета» и «Красная звезда».

А светлым утром началась Пасха. Проснувшись, Платон увидел на столе крем «Ксения» и опять подумал об очередном странном совпадении.

Он не стал рассказывать о происшедшем ночью жене, сразу окунувшись в её праздничную стряпню. В этот раз Платон ощутил необыкновенное, ранее им неощущаемое чувство праздника и внутреннего удовлетворения, словно от выполненного долга. Он даже начал шутить по поводу невольно увиденного по телевидению старого фильма «Сказка о царе Салтане»:

– «А куда царевна-лебедь дела свои пёрья? И почему она в трусах? Так у лебледей не принято!».

– «Запиши это в роман!» – откликнулась Ксения.

– «Зачем?».

– «Чтоб люди смеялись до колик и умерли бы от смеха!».

– «Так чтоб от смеха умереть, нужна его эскалация, смех за смехом!» – объяснил писатель-юморист

– «Так у тебя, наверно, так и есть?!» – не без оснований предположила жена.

Вскоре Платона поздравили по телефону с Пасхой:

– «Иисус воскреси!».

– «Что-о!? Опять?! Это кто ж его всё время убивает?!» – не успел он спуститься на землю, оставшись на прежней ноте.

В понедельник выздоровевший Платон вышел на работу, предварительно утром с удовольствием поплавав в соседнем с домом бассейне, и слегка подсадив горло. На работу он пришёл вовремя, в прямом и переносном смыслах, так как после обеда Алексей уже привёз коробки и настоящий аврал начался. А вечером Платон закрыл больничный.

Следующие вечера они с Ксенией ездили в высотку на Котельнической и помогали Варваре с Егором наводить порядок в квартире. Мужчины передвигали мебель, кое-где что-то прибивали и перевешивали, кое-что циклевали, шпаклевали и подкрашивали. Уже поздними вечерами свояки совместно ужинали, предвкушая скорую встречу с Вячеславом.

А в четверг Надежда традиционно угостила коллектив по случаю дня рождения своего сына Алексея, на этот раз двадцатилетия.

– «Платон! Ну, как тебе шампанское? По-моему, хорошее!».

Платон, отпив глоток, поморщился, и, не потакая в этот раз начальствующей дуре, ответил ей:

– «Да-а! Говно самое настоящее! По тому, как его Лёшка тихо, без хлопка открыл, уже было ясно – дрожжевой напиток от… чирьев, в общем, Сульфурйод!».

Через минуты начальница попыталась взять реванш у пересмешника:

– «Ну, ты, наверно, коньяк пить не будешь!».

– «Нет! Пора идти работать!» – не дал он ей этого, доставив удовольствие в другом – в своём отношении к срочной работе.

Так что до конца недели Платон трудился ударно, хотя от чего-то получил неожиданное расстройство желудка.

С приведением в порядок старой квартиры в высотке, великолепная в своём порыве, четвёрка без спешки управилась за неделю. И к 10 апреля всё было готово для приёма долгожданного гостя, который опять задерживался, но на этот раз по причине, ставшей всем понятной чуть позже.

Не по календарю тёплая и сухая погода позволяла раньше открыть и дачный сезон. Но Платон решил пока не суетиться, а продолжить теперь давно обещанные Ксении домашние ремонты, пока в частности в прихожей.

Для начала ему предстояло отремонтировать некогда залитую и заплесневевшую стену, в том числе в стенном шкафу.

Именно в субботу, во время обдирания стены от ветхих обоев и обсыпающейся штукатурки Платон услышал о гибели под Смоленском самолёта президента Польши Леха Качиньского вместе со всей представительной делегацией, направлявшейся в Катынь.

Анализ последующей информации утвердил Платона и Ксению во мнении о виновности в этом самого президента Польши.

– «Бог шельму пометил! «Довывёртывался» он со своей Катынью!» – подвёл итог трагедии писатель.

И напоследок, даже уходя на тот свет, недруг России Качиньский всё-таки подкинул нам подлянку! Самолёт оказался нашего производства, упал на нашей территории, причём в субботу. Да и траур объявили на праздничный день, испортив в этот раз и День космонавтики!? – молча, сокрушался Платон.

Однако эта трагедия и вклад российского руководства в расследование и ликвидацию её последствий, а также сочувствие простых граждан, в частности москвичей, должны были сыграть и примиряющую, консолидирующую, сплачивающую роль в отношениях между историческими соседями, двумя славянскими народами! – пришёл к выводу историк, чьи генеалогические корни по отцовской линии как раз и произрастали с территории теперешней восточной Польши.

В понедельник вечером, 12 апреля, на этот раз одновременно в день траура и космонавтики, Платона с его профессиональным праздником поздравил только младший племянник Василий Олыпин и его дети.

Василий с подачи своего дядьки ещё давно узнал про космос намного больше, чем за многие годы все их остальные родственники вместе взятые.

Вечером Платон увидел по телевидению незнакомый ему фильм с новыми кадрами и интересными фактами о В. Н. Челомее и его бывшем НПО Машиностроения.

А 15 апреля состоялся ответный визит президента РФ Д. А. Медведева в Аргентину. С аэродрома он направился в Жокей-клуб, где встретился с представителями деловых кругов Аргентины и России. А официальный визит он начал с воздания почестей и с возложения венков к памятнику Хосе де Сан-Мартину, освободившему страну от испанского владычества.

Президент Аргентины госпожа Кристина Фернандес де Киршнер усмотрела в этом весьма символический жест. Уже в начале прошлого века 5 % населения Аргентины были выходцами из Российской империи. Да и сейчас русская колония в стране насчитывает около 700 тысяч человек.

И теперь Россия намерена продолжать курс на укрепление своих позиций в этом регионе. Россия и Аргентина уже вышли на новый этап своих взаимоотношений. Их связывают уже многомиллиардные контракты.

Когда Д. А. Медведев сказал, что: Россия вернулась в Латинскую Америку! Мы считаем, что здесь живут наши друзья, близкие нам люди! Мы хотели бы развивать с ними самое тесное сотрудничество. Нынешняя ситуация позволяет это сделать! – Платон подумал, что тот имел ввиду и Славку. И не ошибся.

Ещё при посещении Жокей-клуба послом Александром Догадиным президенту России был представлен советский и аргентинский гражданин, о котором тот хлопотал ещё в Москве. В короткой, но доверительной беседе Дмитрий Анатольевич поблагодарил бывшего разведчика «Гектора» за активное и плодотворное участие в подготовке местной почвы для заключения столь важных и значительных договоров. Тот в свою очередь выразил сожаление, что не успел подготовить почву для заключения соглашения о дополнительных поставках аргентинской говядины в Россию.

Аргентина уже давно традиционно являлась одной из самых «мясных» стран на планете. С давних времён она поставляла в СССР свою знаменитую говядину. При численности населения в сорок миллионов человек, поголовье крупного рогатого скота в стране достигло уже пятидесяти одного миллиона голов. Ведь традиционно аргентинец, как не может не танцевать танго, так и не может устоять перед говядиной.

Россия тоже покупает аргентинское мясо. В 2009 году было закуплено 110 тысяч тонн говядины. В каждой российской сосиске, колбаске, рулете четверть фарша сделана из аргентинской говядины. И теперь нашей стране без этого мяса обойтись крайне трудно, особенно Москве и Санкт-Петербургу, абсолютно зависимым от мясного импорта. Однако в последние годы Аргентина стала испытывать трудности на внутреннем мясном рынке, периодически вводя ограничения на экспорт. И это всегда можно было заметить по подскакиванию российских цен процентов на пятнадцать.

Поэтому бывший советский разведчик «Гектор», Рауль Хоакин Мендес, придавал особое значение обеспечению повышения экспорта говядины из Аргентины в Россию, тем самым одновременно помогая не только россиянам, но и жене с тестем, и всей своей большой аргентинской семье.

Но об этом Платон узнал чуть позже из субботнего электронного звонка сына, и это явилось для него очередным знамением.

После посещения Жокей-клуба во дворце «Каса Росада» были подписаны двенадцать двусторонних соглашений в различных областях.

Рособоронэкспорт подписал контракт на поставку для нужд аргентинского министерства обороны двух вертолётов Ми-171Е.

Госкорпорация Росатом подписала протокол с министерством федерального планирования госинвестиций и услуг Аргентины о направлениях взаимодействия в области мирного использования атомной энергии.

ВНИИ зарубежгеология заключил с тем же министерством соглашение о сотрудничестве в области геологических исследований месторождений углеводородов и твёрдых полезных ископаемых.

Роскосмос и национальная комиссия по космической деятельности Аргентины подписали меморандум по вопросу сотрудничества в области использования и развития российской глобальной навигационной спутниковой системы ГЛОНАСС.

Меморандум о сотрудничестве в области железнодорожного транспорта был подписан РЖД и госсекретариатом по транспорту Аргентины.

НПО «Сатурн» заключило соглашение о намерениях с правительством провинции Буэнос-Айрес о совместных действиях по модернизации энергетического объекта «ГТЭС имени 9 июля».

Были подписаны также соглашения о совместных исследованиях в Антарктиде, о сотрудничестве федераций конного спорта, соглашения о сотрудничестве в области культуры и в сфере образования.

По итогам переговоров президенты приняли совместное заявление, приуроченное к 200-летию майской революции в Аргентине и 125-летию установления Российско-аргентинских дипломатических отношений.

Финальный аккорд официальной программы визита президента России в Аргентину оказался неожиданным и трогательным. Президент Аргентины, в своё время польщённая тёплым приёмом в Москве, приготовила свой сюрприз дорогому российскому гостю. Президентский оркестр исполнил для Д. А. Медведева «Катюшу», но в ритме танго!

После окончания официальных переговоров и подписания взаимовыгодных договоров, президент Аргентины в доверительной беседе поделилась с гостем информацией, что его просьба по поводу освобождения из тюрьмы бывшего советского гражданина удовлетворена, и тот уже в этом году сможет вернуться на родину. Более того, по её указанию Рауль Хоакин Мендес был теперь уже официально представлен российскому президенту, с коим они теперь обменялись лишь многозначительными, короткими репликами.

Дмитрий Анатольевич, скорее в шутку, в которой тоже была лишь её доля, предложил даже взять собой в Россию Рауля Хоакина Мендеса, объявив во всеуслышание, что для него место в самолёте найдётся.

Однако тот, он же Вячеслав Платонович Гаврилов-Кочет, поблагодарив президента России, вынужден был пока отказаться, тоже в шутку сославшись на неожиданную активность проснувшегося исландского вулкана Эйяфьятлаёкюдль, выбросившего в атмосферу огромное количество пепла и пока затруднившего авиаперелёты между Северной Америкой и Европой, включая и северную территорию России.

А раз это не относилось к воздушному пространству всей Латинской Америки, Центральной Атлантики, южным частям Европы и России, Дмитрий Анатольевич понял намёк и, рассмеявшись, согласился.

Этот вулкан на юге Исландии бездействовал почти двести лет. А в начале марта, в двухстах километрах к востоку от Рейкьявика, на одноимённом, пятым по величине леднике страны, произошла череда небольших подземных толчков, возбудивших вулкан.

И ночью 20 марта началось его извержение, приведшее сначала к прекращению движения по ряду автодорог Исландии и перебоям в авиасообщениях.

Этот вулкан был покрыт шапкой льда, имел высоту более тысячи шестисот метров, и достигал в диаметре четырёх километров. Растопленный им лёд в дальнейшем мог привести и к сильным наводнениям.

Последнее извержение этого вулкана состоялось в 1821–1823 годах, а до этого в 1612 году. Однако самым сильным было извержение 934 года.

И уже 14 апреля весь мир облетело сообщение о полном временном прекращении полётов самолётов над Северной Атлантикой и над Северной и Центральной Европой.

Платон же узнал о том только вечером 15 апреля, и не только об этом.

Как всегда, и этим вечером поздно пришедший домой Кеша попросил родителей взглянуть с лоджии вниз.

Прямо под окнами на асфальте около их подъезда, даже в полной темноте, но под светом фонарей соседнего магазина «Паяна», красовались, сделанные белой краской, два рисунка с надписями:

На левом в большом сердце, пронзённым стрелой, была надпись «Ты моя жизнь» и подпись «Умка».

А справа, в обрамлении мелких сердечек, была более крупная надпись «МАСЯ! Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ!» и стояла видимо памятная дата 16.04.

Это Кирюшка, в попытке снова сойтись с Кешей, сделала сюрприз своему любимому, так, уже не оригинально, но смело отметив годовщину какого-то важного совместного для них события.

А на следующий день президент всего лишь одного офиса ООО «Де-ка», не госпожа, но непременно желающая ею быть, Надежда Павлова де Радзихович возбуждённо разыскивала по мобильнику немного задерживающегося из-за отсутствия работы Платона. А мобильник того оказался не случайно переключенным на самый тихий звук.

Поэтому начальствующий голос ему официально удалось услышать только почти через час, уже не в метро, а, как он и хотел, на улице.

– «Платон! Ты где есть-то?!» – начала та, как всегда, не здороваясь и не представляясь.

– «На трамвайной остановке жду!».

– «Что у тебя с телефоном? Я тебе звоню, звоню, а ты, то недоступен, то трубку не берёшь!».

– «Да вот только что услышал и обнаружил запись в нём: включите громкую связь!».

– «А-а! Ну, вот! А у нас аврал! Тебе срочно надо в офис! Хоть на маршрутке, хоть на метле, а через пять минут ты должен быть здесь!».

– «Хорошо! Сейчас вот только метлу найду и прискачу!».

Но Платон нарочно пошёл пешком. Трамвай обогнал его на мосту. При подходе к своему переулку звонок начальницы повторился.

– «Буду через минуту!» – попытался обрадовать её Платон.

– «Это очень плохо!» – не обрадовалась та.

– «Тогда через две!».

Не успел Платон переступить порог, как Надежда, на ходу вставляя пакет в пакет, сообщила ему:

– «Тебе надо съездить в Реутово, и передать нашим вот эти акцизные марки! Тебя уже больше часа там ждут! Давай бегом на электричку!».

– «Давай я съезжу!» – неожиданно предложил, теперь опять сидящий на «шариках», вышедший после дня, якобы болезни, Гудин.

– «Не надо! Он съездит!».

Платон собрался и вышел на улицу. Он знал, что попадёт в перерыв и особо не спешил. Так и получилось.

На Курском вокзале он прождал ровно час. По истечении его вновь раздался требовательный звонок начальницы.

Платон объяснил ей, что попал в перерыв, на что та не железнодорожные стрелки перевела на подчинённого:

– «Вот видишь, из-за твоего опоздания, что получается?! Они там уже с ума сходят и тебя проклинают!».

– «Сообщи им, что я буду ровно в час!» – не стал он выводить лицемерку на чистую воду.

Даже чуть раньше обещанного времени Платон обнаружил в условленном месте у стации, напротив церкви, грузовую Газель с нижегородскими номерами.

Водитель Александр Макаров ещё издали увидел его и помахал рукой.

Платон тем же ответил, что, мол, тоже видит. Естественно Алексея там давно не было, так как не было и необходимости его там присутствия.

Платон сразу прояснил ситуацию, объяснив заждавшемуся, что Надька ещё в десять часов могла послать сюда Гудина, и он бы приехал на два с лишним часа раньше, но ей сейчас вдруг захотелось послать именно Платона.

– «Самодурка она у Вас!» – сразу увидел корень зла компаньон.

– «Да-а! Курица – не птица! Даже, если она на должности петуха, ха-ха!» – завершил обсуждение Платон.

На обратном пути он заскочил на Казанский вокзал с целью заранее купить месячный проездной билет до Загорново.

Но оказалось, что проездные для льготников отменены, и теперь все они каждый раз должны покупать в кассах безденежные разовые билеты.

Какой же заумный балбес придумал это, заставив теперь льготников – пенсионеров и инвалидов – каждый раз простаивать в очередях за бесплатным билетом на электричку?! Ну, точно чудак на букву «М»! – чуть ли не вслух возмущался Платон.

Днём ему на работу позвонила жена и в конце разговора начала тупить.

Тут-то он и заметил, что не только Надька, но и Ксюха стала туже соображать, и он решил: Да! Обе они страдают несварением… мозгов!

Суббота и воскресенье прошли для Платона в сплошном шпатлевании злополучной стены.

На дачу он опять не поехал. К тому же и погода испортилась – стало прохладней и дождливей.

В понедельник, с получением партии новых этикеток, у Платона снова закипела основная работа. В эти дни иногда приходилось задерживаться на работе, дабы удовлетворить накопившиеся заказы потребителей-смежников.

Но размеренность работы коллектива ООО «Де-ка» прервало неожиданное происшествие, случившееся утром во вторник.

Пришедший на работу с вынужденной задержкой, Платон Петрович услышал жалобно-кричащее от Надежды Сергеевны:

– «Платон! А у нас ЧП! Трубу прорвало!».

Вошедший было в кабинет за ключом Платон, только и успел удивлённо чуть ли не вскрикнуть, слегка от неожиданности отшатнувшись назад:

– «Так у Вас здесь говном пасёт!».

– «Да! Канализацию прям к нам прорвало!» – уточнила начальница.

Да! Действительно, жить стало интереснее и веселее! – согласился Платон со своим участковым терапевтом Алевтиной Васильевной Куликовой, которая как раз только что утром обсуждала с ним и взрывы в метро, и гибель самолёта, и пепел исландского вулкана. Знала бы она и о других событиях!? – про себя во всех смыслах подумал Платон.

Через некоторое время появилась и задержавшаяся комендант здания Нона Петровна Барсукова. Вскоре она пожаловалась Платону, что Надька подвела её, самостоятельно позвонив руководству института, и в живописных красках рассказав о происшедшей аварии.

– «Да-а! Надька подставила тебя с этим говном! Как будто не могла позвонить тебе на мобильник?! Мозгов у неё нет!» – посочувствовал бедной красавице Платон.

– «Ты не прав! Очень даже есть!» – мудро не согласилась Нона.

– «Ах! Ну, да! Только вот с корыстной направленностью!».

– «Да! Кстати! Я Надьке сказала, что не хочу видеть Гаврилу на своём юбилеё! Пусть отсылает его куда-нибудь с заданием! Он же сам из-за дармовой еды садиться за мой стол не откажется! Так она мне, засранка, ответила, что нет, тогда не будет никого!».

– «Да не волнуйся ты! Она ещё может сто раз передумать, и что-нибудь придумать! А вообще-то она, на мой вопрос, кто будет покупать тебе открытку с поздравительным адресом, ответила, что она сама купит! Так я теперь думаю, что купит опять какое-нибудь дерьмо, а то и вообще ничего?! Так что я сам куплю тебе адрес, подпишу его сам у кого смогу, и вложу в него давно написанное для тебя стихотворение!» – обрадовал предстоящую юбиляршу Платон.

Он тут же вспомнил это стихотворение, написанное им ещё в ноябре прошлого года, и вовсе не по случаю ухода на пенсию именно Ноны.

Оно было посвящено незнакомке, одиннадцатого ноября явно со своего юбилея шедшей в метро впереди Платона по переходу на станцию «Третьяковская», потом снова попавшейся ему, которой он, кстати, попридержал дверь на западном выходе со станции метро «Новогиреево», и шедшей затем с ним в попутном направлении мимо его подъезда. Тогда Платона, набросавшего к тому времени уже несколько четверостиший, даже подмывало дать виновнице творения свой телефон, чтобы потом передать ей посвящённое ей же стихотворение. Но он побоялся сглазить окончание стиха и с трудом сдержался. Через несколько дней он завершил начатое, озаглавив:

«55-и летней!»

Ах, женщина, женщина, женщина! Грустны с поволокой глаза. Уходит на пенсию женщина. Уходит она навсегда! Уходит она от подружек. Уходит она от меня. От чая уходит из кружек, Что с нею я пил иногда. Уходит она от работы. Уходит она от забот. А в жизни теперь будешь кто ты? Каких обретёшь ты хлопот? Ведь ты бы могла ещё долго Работать, творить и любить! Да вот разрешили бы только. А что нам о том говорить? Но жизнь одарила наградой За труд, материнство, любовь: Семья твоя стала отрадой С теплом дочерей и сынов! Ты в платье красивом и длинном Проходишь в метро не спеша. В плаще всегда модном и стильном, Как прежде всегда хороша! В руках твоих сумка с подарками, Букеты красивых цветов. Метро раскрывается арками, Изяществом прошлых мостов. На выходе в пункте конечном Я дверь придержал для тебя. Сейчас я не буду о вечном. Я стих сочинил от себя. Все женщины «русских селений», Конечно и городов, Достойны поэта творений: Достойны от сердца стихов!

Но пока Нона не знала этого.

– «Ну, хорошо! Приятно слышать! Я тогда из всех приглашу тебя одного! Ну, может Лёшка ещё пойдёт?!» – мечтательно заключила Нона.

– «Да вряд ли! Гудин и Ляпунов – два сапога – пара! Только один рваный, а другой нечищеный!».

И это было весьма точно. Ведь Платон напоминал маменькиному сынку Гудину его старших братьев – таких же сильных, знающих, независимых, просто русских. Поэтому он и ненавидел коллегу. Ведь и старшие не любили Ивана за то, что повзрослев, они вдруг поняли, что их мать нагуляла того с немцем, предав отца, их самих, Родину! И из-за того, что им теперь пришлось тайно ненавидеть и свою мать, они ещё больше ощетинились против младшего, порой неосознанно издеваясь над ним.

Другой, маменькин сынок поневоле Алексей, завидовал Платону и подсознательно недолюбливал его за то, что тот превзошёл его гениального и слишком занятого своими идеями отца в воспитании и в отношении к своим многочисленным детям.

И с этим Нона согласилась. В последнее время, пользуясь случаем, что во время ремонта ей приходится сидеть в маленьком цехе около вотчины Платона, она периодически снова донимала его разговорами на различные темы, в том числе опять сексуального характера.

Она будто хвасталась перед ним своими потребностями, возможностями и умениями, словно снова планомерно соблазняя его, и готовя себе нового будущего любовника.

С другой стороны, это можно было расценить, как безграничное доверие старшему товарищу, «брату», коему можно поплакаться в жилетку о своих бабских проблемах и мечтах; верной подружке, наконец, которая в отличие от женщин не будет завидовать, и не предаст.

Нона рассказала Платону, что замуж она вышла двадцатичетырёхлетней девственницей, а сейчас у неё, давно разведённой, два любовника.

Первый, с которым у неё ещё пять лет назад была любовь – Иван, был богат и чуть моложе Платона.

Женатый Иван не мог расстаться с любовницей – с женщиной, с которой ему было комфортно в моральном плане, дёшево – в денежном, и удовлетворённо – в сексуальном.

Но не так это было самой Ноне.

– «Когда я сижу на Иване, то не чувствую его…! Он мне не подходит по размеру! Поэтому я больше люблю минет! А он, гад, как кончит, так сразу и одевается по делам?! А перед… этим делом ляжет и спит?! Ублажай его тут! Я ему даже предлагала в подмышку или под коленку, а он испугался: ещё своей ляжкой мне… сломаешь!» – жаловалась она на, потерявшего совесть и мужскую порядочность, своего горе-любовника.

Пока удивлённый такой бесцеремонной откровенностью Платон молчал, не зная, что и ответить, Нона продолжала:

– «А мне в мае пятьдесят пять будет, и мне всё время трахаться хочется, и делать мужикам минет! Я – …!» – смело и точно охарактеризовала она себя.

– «Да, нет! Что ты?! Ты просто женщина, как я тебе писал в стихах, предназначенная для любви! А бывают ещё клуши – для семьи, и деловые женщины – для работы!» – несколько успокоил её старший товарищ.

Второй, запасной на чёрный день, любовник Ноны был старая и дикая страсть – Николай, который, правда, уже растерял былую удаль в постели.

Нона поделилась с Платоном, что в своё время только при одном появлении рядом Коли она становилась мокрой.

С невероятной и непреодолимой силой её тянуло к этому гиганту секса.

И сейчас она, неудовлетворённая, по старой и доброй памяти, периодически бросалась в его объятия.

Однако любовь к мужскому полу у неё никогда не переходила границы приличия, и ни в коей мере не доходила до самоунижения.

Нона всегда всё делала с чувством собственного достоинства, не позволяя кобелям быть с нею запанибрата, попирать её человеческое достоинство и свободу, садиться ей на шею.

Будучи от природы, как и её младший сын Олег, тоже экстрасенсом, она многое считывала наперёд, зная, что ожидать и чем всё это закончится. Поэтому от многого и многих отказывалась заранее.

Она всегда была щепетильна в вопросах взаимоотношений, не терпя амикошонства, искренне считая, что даже совместно проведённая ночь, ещё не достаточный повод для углубления знакомства.

Поняв сейчас, что она была слишком откровенна с мужчиной, Нона попыталась кое-что выудить у него полезного и для себя:

– «Ты же своей Ксюхе изменял?!» – спросила она с надеждой и любопытством.

– «Что ты?! Нет! Я ни одной своей жене никогда… не изменял!» – поначалу остудил он её полуправдой.

Как Платон и предполагал, Нона, посчитав его голодным и неудовлетворённым в сексуальном плане, перешла в решительное наступление. Её желание овладеть Платоном было столь сильным и навязчивым, что она не слушала свой внутренний голос, подвергая себя на этот раз опасности оказаться под моральным ударом пересмешника.

Толстушка может и не париться! Её буфера, брюхо, жопа и ляжки явно не в моём вкусе! А прочее и тем более не по размеру! – понял тот про себя.

Но потом он всё же решил несколько отыграться и поиздеваться над страждущей сучкой, дав ей надежду и заинтриговав её.

Он сообщил Ноне о якобы имевшихся у него сексуальных проблемах во взаимоотношениях с женой, взяв за основу информацию друга Александра о его проблемах с женой Натальей.

Платон иногда пользовался таким приёмом, выдавая слишком любопытным и бесцеремонным факты чужой жизни за факты из своей жизни, и наоборот, свои за чужие.

Та слушала, разинув рот от удивления, и ушла в сладостном раздумье, на прощанье на всякий случай уточнив:

– «А ты, наверно, голубой?!».

– «Нет! Чёрный!» – ответил Платон с раздражением.

– «А как?» – искренне удивилась та.

– «Как, как?! Сядь, да покак! Вот как!».

И уже смягчившись, продолжил:

– «Да я… по-чёрному!».

– «А как это?!».

– «Ты видела, как в деревнях бани топят по-чёрному?».

– «Нет!».

– «Когда дым от печки остаётся в помещении! Вот и я тоже всё оставляю в… помещении!» – объяснил он недогадливой и без воображения.

В поздний вечер этих суток опять неожиданно проявилась Кирюшка.

Как всегда поздно пришедший домой Кеша принёс подарок от любящей его девушки – три больших шикарных белых розы!

Наутро, 21 апреля, Ксения объяснила это очередной годовщиной их знакомства.

Или ещё чего-либо?! – додумал про себя Платон, вспомнив про Нону.

Однако было непонятно, встречается сейчас Кеша с Кирой, или уже нет?

Во всяком случае, если да, то поздно заканчивающий работу Кеша, мог встречаться с Кирой только очень редко.

И Платон подумал: Да уж, если Кочеты любят, то сильно и самозабвенно! Ну, а если разлюбили, то окончательно и бесповоротно! И ничем ты их тут не возьмёшь и ни на что не купишь!

Однако его предположение оказалось неверным, так как через несколько дней, именно Первого мая, Кеша объявил, что ночует у Киры!?

Ну, а ещё 22 апреля после прохождения и рассеивания исландского пепла вновь открылось воздушное сообщение через Москву.

В очередные выходные Платон опять не поехал открывать дачный сезон, занимаясь домашним ремонтом. Да и погода словно помогала ему в выборе. Стало весьма прохладно и дождливо. Природа снова взяла его за горло, ударив и по суставам, особенно кистей рук, после очередной финансово выгодной перегрузки большого количества коробок на минскую машину.

– «Здоровье важнее, потому, что оно нужнее!» – заметил он дома жене.

Ксения созналась, что накануне ей позвонила Анастасия и бесцеремонно попросила на принтере размножить для неё более тридцати листов с нужным ей материалом из интернета. Помня позицию мужа, Ксения отказалась сделать это на домашнем, но согласилась значительно меньший объём сделать на рабочем принтере, спросив теперь мужа:

– «А почему она считает, что ей все должны?!».

– «Так она же с детства к этому привыкла!» – напомнил ей муж.

Почти месяц назад Платон окончательно поставил на родной сестре большой и жирный не церковный крест.

Та, на его просьбу и очередное напоминание: во время одной из её частых поездок к внучатой племяннице Наталье Городецкой (Комковой) узнать, для корректировки для всех их общего Генеалогического дерева, день рождения её дочери и дату их с Вадимом свадьбы, неожиданно ответила:

– «Ой, мне не до этого! Я всё время забываю! У меня свои, более важные дела есть!.. А на генеалогическое дерево мне наплевать!».

Опешивший Платон лишь успел послать сестру «на хер» и бросил трубку, решив больше с нею никаких дел не иметь, а на её просьбы всегда отвечать, что у него есть свои, более важные дела! Объясняя Ксении свою новую позицию к сестре, которая со своим оголтелым эгоизмом поссорилась уже почти со всеми и вся, он заметил про якобы верующую:

– «Да какая она на фиг верующая! Бог в человеке – это его совесть! Если совести нет, то и Бога внутри человека нет!».

– «А ты объяснил ей, почему сам не хочешь позвонить Наташе?» – спросила жена.

– «Да! Я привёл ей ещё четыре года назад ею же транслируемое высказывание, якобы Наташи, обращённое к тебе по поводу моего эротического произведения: А как Ксения вообще может жить с таким человеком?! Так она удивилась, сказав, что этого не помнит! Пришлось ссылаться на то, что главное помнишь ты!».

– «Да! Я это очень хорошо запомнила!».

– «И я ей ещё добавил, что с тех пор мы не захотели больше общаться с дурочкой Наташей, хотя прекрасно понимали, что эти слова могла придумать и ты сама!».

– «А она-то, что?!».

– «Она ничего не успела ответить, так как я ей добавил: что сказала, то сказала! Пусть наша размолвка с Наташей будет на твоей совести!» – подвёл итог Платон.

А вечером в воскресенье позвонила Варвара и первой обрадовала Платона, что их сын, наконец, объявил о прилёте в Москву, причём символично к майским праздникам, ко Дню Победы. Поздний звонок был вызван тем, что все считали заядлого дачника Платона наверняка проводящим эти выходные на природе. Он тоже обрадовал Варвару:

– «Варь, а ведь это знамение, что ко Дню Победы! Славка теперь даже без визы сможет пробыть у нас до трёх месяцев, а через полгода также повторить свой вояж!».

– «Почему это?».

– «А с двадцать девятого июня прошлого года отменён визовый режим между Россией и Аргентиной, и теперь любой гражданин наших стран может посещать другую страну в течение 90 дней каждые полгода, с момента первого въезда!» – действительно обрадовал он Варвару.

В понедельник, поняв, что клиент… созрел, и с ним можно иметь не только деловые и товарищеские отношения, Нона несколько успокоилась и больше в явном виде не домогалась тела Платона.

– «Что-то я с тобой разоткровенничалась, как с отцом?!» – поставила она свои точки над его «i».

И Платон тогда подумал: настоящий мужчина не тот, кто бурно кончает, а тот, кто в нужный момент умеет сдерживаться!

– «Как ты думаешь, Олег просит меня с ним сегодня пообщаться, а у меня дел полно?» – опять попросила Нона совета у старшего товарища.

– «Конечно, поезжай к сыну! Общение с детьми и родителями – самые важные моменты в жизни! Они важнее даже общения с любимым!».

В знак согласия Нона утвердительно махнула рукой и ушла поскорее завершать срочные и неотложные дела.

Платон продолжал интенсивно работать, всё с большим нетерпением ожидая прилёта своего самого старшего сына.

Во вторник утром ему позвонил Владимир Сергеевич из СВР и сообщил, что в связи с прилётом Вячеслава, завтра в пятнадцать часов их с Варварой захватят на служебном микроавтобусе непосредственно от высотки.

Платон Петрович заранее с обеда отпросился у Надежды Сергеевны, традиционно сославшись на медицинские обследования.

Он никогда и никому на работе не говорил о наличии у него самого старшего сына, да ещё разведчика. Такого подхода к коллегам по работе он решил придерживаться и впредь.

Им не было никакого доверия, да и лишний раз разжигать у них зависть и не искренний интерес к себе и своим близким он не хотел.

И вот наступило двадцать восьмое апреля, среда, его день приключений.

После обеда Платон за пять минут дошёл и соответственно вовремя прибыл к Варваре, которая давно уже собралась.

Оба уже были чуть возбуждены и взволнованы. Вскоре, около пятнадцати, раздался телефонный звонок, и родители Вячеслава спустились во двор, где их ожидал служебный микроавтобус «Фольксваген». Кроме водителя и Владимира Сергеевича в машине никого не было. Это несколько успокаивало Платона.

Значит «брать» не будут! Во всяком случае, пока и в этом микроавтобусе! Значит всё вроде нормально! – не лишний раз успокоил себя мнительный отец – писатель с богатым воображением.

До Шереметьева доехали относительно быстро, иногда минуя пробки с использованием спец. сигнала и сирены.

Прибытие рейса из Парижа ожидалось в половине седьмого вечера. Задержки практически не было.

И вот огромный Аэробус А-330 авиакомпании Эйр Франс, после почти четырёхчасового полёта из Парижа, подкатил к терминалу аэропорта.

Рейсом AF2244 Вячеслав вылетел из аэропорта имени Шарля де Голля почти в час дня местного времени, и с учётом двухчасовой разницы в поясном и летнем российском времени оказался на московской земле якобы через пять с половиной часов.

А в этом Парижском международном аэропорту Вячеслав оказался после почти 13 часового перелёта из Буэнос-Айреса самолётом Боинг-777 той же авиакомпании.

Международный аэропорт столицы Аргентины «Эсейса» его самолёт, рейсом AF417, покинул 27 апреля в 17.20 местного времени, а приземлился на французскую землю, с учётом 4-ёх часовой разницы в поясном времени, в 11.15, но уже 28 апреля. Поэтому заезжать куда-либо у него времени не было.

Так что продолжительность его суммарного полёта из Аргентины в Россию составила почти 19 часов.

Поэтому самый старший сын Платона в дороге несколько подустал. Да и погода в день вылета, 27 апреля, в Буэнос-Айресе была лучше московской.

Но долгожданная, через двадцать с лишним лет, встреча с родителями вмиг смыла с его лица печать усталости, заменив её лучезарной, белозубой, уже латиноамериканской улыбкой.

Первым, как было оговорено, к Вячеславу подошёл Владимир Сергеевич. Он представился, они обменялись крепкими мужскими рукопожатиями, затем по-братски обнялись. Потом настала очередь родителей.

Варвара, в слезах счастья, обняла своего любимого и долгожданного старшего сыночка, и долго целовала его непривычно загорелое, чуть обросшее лёгкой щетинкой, лицо. Затем настала очередь и Платона.

Он тоже чуть прослезился. Не остались сухими и глаза Славы. В общем, целовались и обнимались долго. Варвара заметила на шее сына тонкую серебряную цепочку. Вячеслав, перехватив её взгляд, объяснил, что это цепочка не креста, а давнего его талисмана. Сразу же начались взаимные расспросы и короткие ответы. После получения багажа загрузились в «Фольксваген» и отправились в центр, заждавшейся блудного сына, столицы.

По дороге Вячеслав всё время удивлялся и любовался видами давно им покинутого, некогда любимого родного города:

– «Да-а! За эти двадцать с лишним лет Москва изменилась до неузнаваемости!».

– «Мы и сами всё время удивляемся переменам! Юрий Михайлович уж постарался!» – прокомментировала мать.

– «Лужков! Мэр Москвы! Ты должен помнить его. Он ведь был, кстати, на нашей с Ксюхой свадьбе!» – уточнил отец, видя вопрос на лице сына.

– «Да давно это было! Он ведь тогда дружил с твоими дедушкой и бабушкой!» – внесла окончательную ясность мать.

У подъезда распрощались с представителем СВР. Владимир Сергеевич протянул папку с документами и пожелал Вячеславу Платоновичу приятного отдыха в кругу семьи, напомнив, что завтра утром он ждёт сначала его звонка, а потом, к одиннадцати часам, и его самого по указанному тут адресу.

В среду вечером в высотку подъехала и Ксения, и поначалу посидели за праздничным столом впятером. А поздно вечером прибыл и Иннокентий.

Самый старший и самый младший сыновья Платона никогда ранее не видели друг друга, да и слышали очень мало друг о друге. Поэтому они были несказанно рады знакомству. В разговорах за общим столом время пролетело незаметно быстро. Распрощались уже за полночь.

А уже на следующий день на Большом Устьинском мосту неожиданно вывесили красно-оранжево-жёлтые праздничные флаги, словно специально приветствуя возвращение на родину слишком уж задержавшегося Вячеслава Платоновича Гаврилова-Кочета.

29 апреля Вячеслав днём посетил здание СВР, где долго отчитывался о своей чрезвычайно длительной командировке. А вечер он провёл дома в высотке на Котельнической набережной, где рассказывал и рассказывал, лишь иногда слушая московские новости от родителей, и от Егора с Ксенией.

Поздним вечером перед расставанием Слава заметил:

– «А что это у Вас по телевидению стали говорить время: «по Москве»? Будто из дальней деревни приехали?».

– «Так оно и есть! «Понаехали тут!», и свою культуру нам впаривают по радио и впяливают по телевидению! Ты ещё не видел рекламу! Так та вообще – воинствующее бескультурье! Русский язык коверкают нещадно! Я недавно проезжал на автобусе до «Новокосина», и по пути видел громадное объявление: «Цоколя для цветников»! У нас теперь частенько вместо «о», «ы» и «и» – почти всюду «а», да «я»?!» – ответил Платон нимало удивившемуся сыну.

– «Говорить «Приехал, или звоню с Москвы», время «по Москве» могут только стебанутые! Они не знают и не понимают, что звонить можно с жены, но из кровати, из дома, из Москвы, из тюрьмы, наконец! А «по Москве» говорят только те, кто её не любит. Они словно ногами хотят по ней пройтись, попирая её силу, красоту и гордость?! Только не поскользнитесь на своих соплях и слезах, хамы и неучи!» – в сердцах неожиданно заключил уже прилично захмелевший интеллигентный и патриотичный пролетарий Егор Алексеевич Егоров.

Тридцатого апреля, проезжая утром на троллейбусе по Свободному проспекту, Платон через окно увидел обгоняющую их малиновую «KIA».

Через её капот была протянута Георгиевская лента, а по правому борту красовалась жёлтая надпись «ЗА РОДИНУ!».

В знак восхищения таким патриотизмом, прослезившийся Платон через стекло окна троллейбуса показал, сидящей за рулём улыбающейся молодой женщине, направленный вверх свой крючковатый большой палец.

Та, довольная произведённым эффектом, ответила тем же.

После дождливых со снегом и ветром прохладных выходных в последнюю апрельскую неделю погода медленно, но верно начала улучшаться. Погожие и ненастные дни чередовались, словно сговорившись.

Например, двадцать восьмого Москва встретила Вячеслава пасмурно и дождём, а на следующий день стало солнечно и сухо. А потом опять переменная облачность и лёгкие моросящие дожди. Зато они убивали чрезмерно накопившуюся за зиму пыль и создавали предпосылки для весенних запахов, провоцируя благоухания и ароматы.

В эту же пятницу продолжились отчёты бывшего разведчика и необходимые при этом деловые встречи, затянувшиеся до позднего вечера.

Первого мая Вячеслав встречался уже и с некоторыми старыми друзьями детства и юности, погуляв с ними по праздничной Москве.

От пристани на Москворецкой набережной, напротив Военно-инженерной академии им. Ф. Э. Дзержинского, Вячеслав, вспомнив детство, совершил с друзьями прогулку по Москве-реке на «речном трамвайчике».

– «А где же гостиница «Россия»?» – выйдя на палубу, ужаснулся он, неожиданно увидев через её загороженный остов панораму Кремля.

– «А после Кремля ты увидишь по левому борту вообще монстра! Не пугайся!» – обрадовал его один из старых школьных товарищей.

– «Ты сейчас увидишь полный разгул капитализма в России!» – добавил другой.

И действительно, давно покинув социалистический Советский Союз, Слава теперь вернулся в другую, якобы капиталистическую Россию, со всеми новыми веяниями, присущими молодому, пока дикому капитализму.

Воскресенье второго мая он провёл у матери в Салтыковке, в то время как отец, хоть и поздно, решил всё же открыть и свой дачный сезон.

Таким образом, на дачу Платон приехал, когда природа уже взяла длинный и уверенный разбег в лето.

Третьего мая Вячеслав вместе с Кешей навестил семью Данилы в Солнцево, впервые увидев и своего племяша Мишутку.

Данилу Слава помнил ещё дошкольником, когда тот жил с Платоном почти по соседству, вверх по улице Володарского, и ходил в тот же детский садик в 1-ом Котельническом переулке.

В рабочий вторник, четвёртого мая, после дневной, первой репетиции парада, в центре Москвы было полупустынно.

В сквере памятника Пограничникам Отечества распускались тюльпаны и студенты. Некоторые даже лежали и миловались на гранитных скамьях.

Одна студентка сидела на газоне в позе лотоса и готовилась к экзаменам.

А третьи ходили по газонам в поисках укромных уголков.

Ракурс памятника со стороны мостов был оригинален. К нему вела широкая, в обрамлении красивых елей, выложенная крупной плиткой, дорожка, обсаженная тюльпанами, а точно позади него, через дорогу, виднелась церковь. И если идти посередине аллеи, то памятник точно закрывал всю вертикальную ось главной колокольни – Троицы в Серебряниках – со сверкающим на Солнце золотым куполом.

Многие молодые люди сидели на спинке длинной гранитной скамьи, наплевательски на всех поставив ноги на сидение.

Гранитные фундаменты фонарных столбов, а также гранитные скамьи и некоторые плиты парковой дорожки были уже измалёваны самовыразившимися подростками. А за большой туалетной будкой вдоль противоположной от сквера её северной стены в окружении пустых бутылок и недоеденной закуски спали пьяные бомжи.

Из растительности в сквере Платон пока заметил кроме елей ещё и кусты акации и каштан.

На следующее утро, 5 мая, Платон с Вячеславом, у которого в этот день была годовщина свадьбы с Исабель, посетил могилы его дедушек и бабушек на Николо-Архангельском кладбище. Но началось всё со встречи с родителями его погибшего в Аргентине сослуживца, урну с прахом которого удалось передать на родину только благодаря его усилиям.

Пожилая чета тепло поблагодарила Вячеслава, преподнеся небольшой, памятный фотоальбом о погибшем сыне. Досталась благодарность и Платону, как отцу, воспитавшего верного товарища и патриота.

Совместно они возложили часть цветов к памятнику погибшим, при исполнении своих служебных обязанностей, сотрудникам органов государственной безопасности.

Затем все вместе прошли к могиле их сына, на которой помянули того.

Вячеслав довольно красочно рассказал родителям о службе и гибели их сына на чужбине. Ведь этого его агента-связника убили, подстроив автокатастрофу, вместе с его личным водителем и помощником Пако. Этого, молодого, и ещё неженатого сотрудника фактически убили ЦРУшники, чтобы тем самым достать, подобраться вплотную к нему самому – «Гектору».

Вскоре распрощавшись, Кочеты прошли и к могилам своих пращуров.

После кладбища Платон поехал на работу завершать, наконец, заказ, а сын – домой, к тому же им было по пути.

В эту среду Надежду что-то прорвало на доброту к голубям.

Она щедро высыпала на, находящийся на уровне земли, подоконник окна их цеха целый пакет казённых льняных семян, этим доведя, обычно клюющих «У дядюшки Платона», количество голубей с трёх до восьми.

Рассыпая семена она, наслаждаясь своей властью и силой, ласково приговаривала:

– «У, ти, мои ребятишки, сладкие! Ешьте на здоровье!».

И те наперегонки застучали своими отбойными клювами по покрытому жестью откосу, проглатывая семечко за семечком.

Куда ж в них столько влезает?! Ну, все они точно в свою кормилицу! – про себя удивился Платон.

После работы, довольный её полным завершением, а ещё больше важной утренней поездкой с сыном Вячеславом, Платон Петрович вышел из полуподвального помещения своего офиса и сразу почувствовал на улице запах лета!

И он снова неспешно, с удовольствием, прогулялся до дома сына.

Утром 6 мая, а не 5, состоялась уже генеральная репетиция парада. Но никто, из семьи Платона её не видели, так как работали и готовились.

Только Варвара с Егором из окон своей квартиры посмотрели проход техники, хотя её почти не было видно.

Зато Вячеслав по специально вручённому ему пропуску попал на Красную площадь, на эту генеральную репетицию парада.

После него в Екатерининском зале Кремля состоялся торжественный приём, на котором президент России вручал высокие награды некоторым ветеранам войны и труда, деятелям искусств и культуры, и другим отличившимся гражданам России, в числе которых был и знакомый ему Вячеслав Платонович Гаврилов-Кочет. Среди лауреатов можно было встретить Черномырдина, Пахмутову, Зельдина и многих других известных людей.

Вечером в двадцатичасовых новостях по каналу «Россия» семья Гавриловых-Кочетов смотрела репортаж о процедуре награждения, увидев со спины, и с чуть проседью коротко стриженого затылка, знакомую фигуру настоящего полковника. Ведь вскоре, по прибытии на Родину, Вячеславу пришлось по-военному коротко подстричься, ибо на него срочно шили полковничий парадный мундир со всеми аксельбантами.

В Москве Вячеслава ждали не только встречи с коллегами и родными, но и давно им заслуженные, но по понятным причинам до сих пор не полученные, государственные и ведомственные награды. Платон прекрасно понимал, что все эти награды могли бы вручить и родителям.

Но, во-первых, их пока им не передавали из-за соображений секретности, дабы косвенно не раскрыть агента.

Во-вторых, руководству был пока неясен итог деятельности «Гектора», кем и где он в итоге окажется, не предаст ли?

Но всё, к счастью, обошлось! Сын дома – в кругу семьи, в Москве – в окружении друзей и сослуживцев, в России – со своим русским народом!

За участие в 1990 году в подготовке и в успешном осуществлении операции по внедрению в США советского агента «Нефертити» – «За образцовое выполнение специального задания, проявленные при этом мужество и отвагу» он был награждён орденом Красной звезды и досрочно повышен в звании, став старшим лейтенантом.

А уже через год, за собственное внедрение и переход в статус возможного агента влияния – «За особые мужество и отвагу, проявленные при выполнении специального задания по обеспечению государственной безопасности страны в условиях, сопряжённых с риском для жизни» – он был награждён одним из последних экземпляров ордена Красного Знамени.

В 1994 году Вячеслав получил очередное звание капитан.

А в начале 1998 года за успешную и активную работу в Аргентине ему было присвоено звание майор, и он – «За смелые и решительные действия, совершённые при исполнении воинского, гражданского и служебного долга в условиях, сопряжённых с риском для жизни» – был награждён уже российским «Орденом Мужества».

И только в 2008 году, после выхода с ним на контакт через аргентинские власти, Вячеславу было присвоено давно его заждавшееся воинское звание подполковника с награждением – «За высокие личные показатели в служебной деятельности, храбрость и отвагу, проявленные при исполнении долга» – орденом «За военные заслуги».

Зато сейчас, в 2010 году, непосредственно перед уходом в отставку, для военной пенсии, ему было присвоено звание полковник с вручением нагрудного знака «Заслуженному сотруднику органов внешней разведки Российской Федерации».

Более того, теперь в Кремле, в связи с окончанием службы, за воинскую доблесть и преданность делу, «За заслуги во время прохождения воинской службы и обеспечение государственной безопасности, за проявленные при этом творчество и изобретательность» – ему вручил его последнюю награду – Медаль ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени с мечами.

После Кремля Вячеслав Платонович вместе со своими сослуживцами в форме, при орденах возложили венок к могиле неизвестного солдата у кремлёвской стены в Александровском саду.

Дома все с большим интересом долго разглядывали его награды.

Наибольшую щепетильность при внимательном изучении формулировок в наградных листах почему-то проявил дядя Егор.

Читая вслух выписки из Указов о награждениях, он тут же от себя комментировал их, лишь только кое-что зная о деятельности своего пасынка.

В формулировке его последнего наградного листа всем особенно запомнились слова: «… и проявленные при этом творчество и изобретательность!».

– «Слав! Ты у нас оказывается человек творческий!? Вон чего натворил! И ещё изобретательный! Четверых детей на свет произвёл на чужбине!» – не унимался всё больше хмелевший бывший красный пролетарий Егор.

Но Вячеслава наградили не только морально, но и материально. На его банковском счёте накопилась неполученная за много лет зарплата, причём индексированная, плюс различные доплаты и премии.

Свою электронную карточку, куда уже были перечислены 180 окладов и должна теперь перечисляться и его военная пенсия, Вячеслав вручил матери, наказав ей пользоваться его деньгами исключительно по своему усмотрению.

На седьмое мая был запланирован дневной визит Вячеслава в семью Василия Олыпина. Вячеслав запомнил Василия ещё игроком молодёжной баскетбольной команды ЦСКА, временно отданным в аренду в другую команду. В Кузьминках он увидел двоюродных племянников и тётю Настю.

А на вечер в дом на Котельнической набережной были приглашены и артисты Екатерина с Виталием. Впервые в жизни старший брат и сестра увидели друг друга. Катя совсем мало знала о Вячеславе и многому удивлялась из его рассказов, хотя больше рассказывала сама. Прощебетали весь вечер. Расстались за полночь и довольные друг другом.

Восьмого мая Платон решил не звонить и не поздравлять своего бывшего друга Валерия Юрьевича с днём рождения.

Он вообще решил больше с людьми из своего прошлого не общаться.

Прошлое не должно человека тяготить, тащить назад, мешать идти вперёд, думать о будущем, творить! А прошлое в мыслях мешает, терзает, и надо от него по-возможности решительно избавляться.

И вообще, когда человек умиляется своим прошлым – это один из признаков приближающейся старости.

Поэтому он был теперь от своих бывших друзей очень далёк. И не только относительно географически, а больше морально, нравственно и интеллектуально. У них больше не было общих интересов. А возможные нудные воспоминания с инсинуациями уже тем более не грели Платона.

Он считал, что теперь, в его возрасте, порядочные люди уже не должны иметь друзей.

А на вопрос жены, почему он не звонит Валерию Юрьевичу Попову, Платон пространно ответил:

– «Когда человек варится в собственном соку, или в компании себе подобных, ему иногда кажется, что он умнее всех и больше всех знает. Но стоит ему только выйти за рамки своего привычного круга общения, как ему становится ясно, что это далеко не так! И он может впасть в уныние, а то и в депрессию! Но я, в отличие от него, к таким не отношусь!».

В День Победы Платон вынужден был поехать на дачу, чтобы передать деньги строителям. Те, в основном, закончили возведение, пристроенной к южной стене дома, беседки.

После завершения её строительства Платон в очередной раз убедился в том, что татары никакие не профессионалы, а обыкновенные шабашники.

Более того, их хитрожопость превзошла и жидов и хохлов. Уже после окончания работы они подняли цену непосредственно за саму работу, явно завысив расценку дополнительной настилки полов и покраске, лицемерно мотивируя это дороговизной стройматериалов?! Как будто Платон за эти материалы не заплатил?! И это Платона, мягко говоря, крайне удивило.

Браком, незавершёнкой и хитрожопостью с деньгами они словно говорили клиенту: отъебись дядя от нас! Мы сделали основное, а дальше сам. И вообще, мы получим за работу столько, сколько хотим, а не сколько договорились!

И Платон решил больше с ними не связываться, а, как всегда, рассчитывать на собственные силы. Он бы и сейчас мог бы, в принципе, всё сделать сам, но этим заказом он сэкономил много времени и сил.

К тому же некоторые операции по монтажу балок, особенно на высоте, он бы один никак не сделал.

Так что жалеть теперь было не о чем.

Платон решил, что за лето спокойно сам доведёт беседку, как говориться, до ума, для начала заделав выемки под решёткой на угловых вертикальных столбах. На эти места потом прибьёт широкие вертикальные наличники по всем этим угловым столбам, а меньшей ширины – горизонтальные наличники по верхней кромке решётки. Затем закроет специальной планкой торец покрытия крыши из поликарбоната, дополнительно пробьёт пол гвоздями, заделает щели в балках, докрасит за халтурщиками. Ещё раз тщательно прокрасит беседку пинотексом и проведёт в неё свет, подправит и облагородит места крепления балок беседки к стене дома и саму стену: верхние наличники окон и вертикальные углов дома.

Первые четыре дня на даче Платону пришлось сжигать просто огромное количество бывших веток яблонь, оставшихся после ранневесенней их кардинальной обрезки опытным агрономом Юрием Ивановичем.

Так что на День Победы ему пришлось на даче и первый раз в сезоне заночевать, благо погода этому способствовала.

Вечером Платон с большим интересом смотрел по телевизору запись парада на Красной площади и прямой репортаж о праздничном салюте.

В этот раз салют поразил исключительно всех. Он даже был по существу не салютом. Это был настоящий фейерверк!

Более того, это была настоящая звёздная феерия, и даже вакханалия! Такого не видела Москва и Россия никогда в жизни! То есть практически, не останавливаясь, вспыхивали разрывы, вспышки. Свет лился отовсюду, от различных освещённых салютом предметов и самих огней. В общем, красотища была необыкновенной. Это запомнилось зрителям на всю жизнь.

И это продолжалось целых пятнадцать минут. А разрывы огней напоминали брызги света различного цвета. Иногда стрельба прерывалась игрой прожекторов, направлявших свои мощные лучи, которые и завершили веселье, светя почти вертикально в небо.

А после этого был грандиозный концерт по каналам «Россия» и НТВ.

Концерт шёл под открытым небом на Главной арене Лужников.

Видя весёлые и одухотворённые лица, участвующей в концерте молодёжи возраста двадцати – тридцати лет, Платон понял, что страна не погибнет никогда, будет набираться сил, молодёжь – оптимизма, а старики – уверенности в её светлом будущем, в том, что она не подведёт.

А когда на сцену в центре зала вышел Д. А. Медведев, это вообще вызвало страшный ажиотаж. А Платон подумал, что, пожалуй, Медведев в качестве президента будет посильнее Путина, хотя бы изящней.

Под впечатлением всего увиденного по телевизору, Платон подумал, что это очень символично, знаменательно, что именно сейчас, в этот праздничный День Победы, он чётко и ясно ощутил, что его сын одержал свою Победу! Да! Это была теперь воистину победа, его Победа!

Следующие сутки отец снова закончил свиданием с сыном на квартире в высотке. Засиделись допоздна, и Платон переночевал там, благо утром до работы было всего пять минут ходьбы. Все эти дни он слушал и слушал сына, запоминая его рассказы, сопоставляя с ранее им услышанным, увиденным и узнанным. Он слушал не только, как отец, но и как писатель. И постепенно перед его глазами и особенно сознанием представала полная картина жизни и деятельности сына-разведчика. В заключение тот спросил:

– «Отец! Я тут у тебя прочитал стихотворение «Бульварное кольцо» в нескольких вариантах, и мне захотелось по нему с тобой прогуляться пешочком! Давай!? Составишь компанию?».

– «Конечно!».

На следующий день они прошли от Яузского бульвара до Храма Христа-спасителя, и Платон понял, что Москва стала теперь городом тюльпанов.

Закончились праздники. Москва сменила праздничное одеяние на густо зелёную летнюю одежду. Вся последующая неделя была пропитана тёплой, солнечной, сухой погодой. И как её водораздел, она завершилась сильным ливнем, подведя итог, словно обмыв новую жизнь Платона.

Поездки по Москве и встречи с различными людьми, в том числе по работе, продолжались у Вячеслава и всю эту неделю. В один из дней он поучаствовал и в торжественном вечере, проходившем в музее погранвойск, находящемся практически по соседству с работой отца.

А субботу, 15 мая, Платон, Ксения и Вячеслав провели на даче в Загорново, где тот не был почти целую вечность. Но больше всего сына поразила прекрасная погода.

– «А у нас на даче погода всегда лучше, чем в Москве! Я Ксюхе вон всё время говорю, что у нас здесь Сочи! Я давно понял, что по отношению к столице в смысле погоды, мы к Москве, как Москва по отношению к Санкт-Петербургу! Поэтому можно сказать, что Москва собирает тучи, и из Москвы тянуться грозовые тучи!».

На следующее утро съездили и в Купавну, завершив поездку совместной ночёвкой из-за сильного ливня в Салтыковке на даче у Варвары и Егора.

Вечером в понедельник, 17 мая, впятером собрались на семейный совет в высотке. Обсуждали дальнейшую судьбу их большой квартиры – их вырастившего, отчего дома.

Поскольку Вячеслав сообщил, что будет постоянно жить с семьёй в Буэнос-Айресе, а в Москву приезжать лишь изредка, то на семейном совете решили, что пора её, практически теперь пустующую, за исключением может одной комнаты, куда убрать всё лишнее, сдавать, а деньги делить между её собственницами – сёстрами Варварой и Ксенией.

Ведь теперь на одну пенсию не проживёшь, а младшей через четыре года тоже на пенсию!

Но поговорили и на другие темы, заодно послушав музыку. Вячеслава порадовал набор мелодий и вкус отчима.

– «Сейчас многие люди, в основном молодёжь, слушают какую-то очень странную музыку. И это практически не музыка, а ритм, чуть ли не чечётка. Создаётся такое впечатление, что под эту музыку можно только копытами цокать, и рыть землю, и больше ничего не делать. В общем, звучит она монотонно, и…, извините, долбо…ски!» – разоткровенничался бывший музыкант-самоучка Егор Алексеевич.

Понедельник и вторник у матери с сыном ушли и на хождение по различным инстанциям и составление необходимых юридических документов, а также выкуп авиабилетов.

И 19 мая, в среду, в бывший день Всесоюзной пионерской организации имени В. И. Ленина – бывший активный пионер, погостив на родине в Москве три недели, гражданин Российской Федерации Вячеслав Платонович Гаврилов-Кочет, он же гражданин Республики Аргентина Рауль Хоакин Мендес, улетел к семье в Буэнос-Айрес.

В Шереметьево на машине Егора вчетвером добрались заблаговременно и без проблем. Рейс AF2245 авиакомпании Эйр Франс, с вылетом из Москвы в 19.30 и посадкой в Париже с учётом поясного времени в 23.15, с пересадкой на рейс AF416 с вылетом в 23.15 и посадкой в международном аэропорту аргентинской столицы Эсейса в 7.50 уже 20 мая, был ему удобен.

Распрощались до слёз тепло. Ведь неизвестно, когда теперь они свидятся вновь, и свидятся ли вообще. Но всех радовала возможность оперативной, визуальной и даже бесплатной связи в реальном масштабе времени по Skype. Единственное, что не успел Вячеслав, так это 21 мая побывать в Лефортово на праздновании дня военного переводчика и увидится со своими бывшими однокашниками.

С грустью и волнением глядя в иллюминатор набирающего высоту самолёта, старший сын Платона собирался с мыслями, постепенно снова превращаясь из Вячеслава в Рауля.

После его проводов родители разъехались уже по своим домам.

По дороге в Новогиреево Платон всё думал о сыне. Он, конечно, гордился своим самым старшим, но всё же ему было очень жаль, что Вячеслав на чужбине обрёл себе новую Родину, завёл семью, обзавёлся потомством, в общем, нашёл себя. И теперь от этого уже некуда было деться.

Да и деятельность Вячеслава в Аргентине не пропала даром.

Уже позже Платону даже показалось, что по телевизору стали чаще показывать передачи про Аргентину.

Через несколько дней, например, сообщили, что вышел первый учебник русско-испанского языка для русских в Аргентине.

Вот теперь мои внуки Кочеты – Мендес смогут лучше изучить родной язык их отца! – обрадовался счастливый дед. Однако также сообщалось, что русские общины в Аргентине по-прежнему разобщены.

Вот новое поле деятельности для самого старшего моего сына! – подумал Платон – а младшего?! – сама вдруг продолжилась его мысль.

А Кеша уже почти полгода успешно осваивал новую работу. Он быстро и глубоко вникал в неё, и вскоре стал ассом. И это не осталось незамеченным его руководством, отметившим молодое дарование.

Иннокентия повысили в должности и зарплате, да и режим его работы стал удобнее. Ему пока было интересно его новое поле деятельности.

А мне, не считая хобби, моё! Да, именно в погрузке коробок и поездках за деньгами и с документами! – совершенно ни о чём не жалея, добавил отец, вспомнив, что завтра они с коллегами как раз и поедут куда-то все вместе.

Повседневная действительность быстро вернула Платона на его рабочее место.

– «Да убери ты из под моей жопы свой фонарь!» – нарочито сердито возмутился Гудин, садясь в машину Алексея.

– «Глаз что ли слепит?!» – обиженный за своё, схохмил Алексей.

– «Да нет! Он у него зашоренный!» – быстро оценив ситуацию и войдя в свою роль, схамил уже и Платон.

А к вечеру сняла с себя шоры и Настя. В этот день, 20 мая, сестре Платона исполнилось шестьдесят лет. Но хитрая, не желая собирать родню и тратиться, уехала на этот период в санаторий.

Днём Ксения направила ей поздравительную SMS-ку. В ответ Настя поблагодарила так же, расценив послание, как сигнал к действию.

Спустя сутки она начала позванивать Платону и Ксении, завуалировано выведывая их планы на лето. После долгого зимнего молчания она теперь, к лету, вдруг проявилась активностью. И явно было видно, что она рвётся на дачу, а сейчас начала готовить почву для этого. Но Платон давно был против её визита. Он даже сочинил по этому поводу стихотворение для Насти:

Хоть ты подругой не была, Но ты меня всё ж понимала. Каким я был, и принимала, И уважала ты меня! Пожалуй, измельчал народ!? Конечно это не о теле! А посмотрите: в самом деле, Каких ты не найдёшь пород?! И, если бы не доставала Всех эгоизмом ты своим, И не считала всё своим, Других людей бы понимала, Тогда б с тобой друзьями б были, И обсуждали б всё с тобой. И даже трудною порой С тобой товарищами б слыли. Но, нет! Сего не хочешь ты!? Твои дела тебе важнее. И кроме тех, что всем нужнее Лишь в круговерти суеты. Поэтому прощай, сестра! Мой интерес к тебе пропал. И рейтинг твой в глазах упал! Такие вот теперь дела!

Но Ксения упросила мужа всё же пригласить Настю на дачу, чтобы ей там не было скучно одной, когда Платон после отпуска снова выйдет на работу.

– «Ну, гляди! Пожалеешь потом!» – предостерёг он жену.

– «Я знаю, что может быть и пожалею об этом! Но всё равно одной там бывает тоскливо!» – подтвердила своё желание Ксения.

Но неожиданную тоску, уже на Платона, на следующий день нечаянно навеяла его начальница.

– «Платон! А у Нонки день рождения оказывается двадцать седьмого, а не двадцать третьего!» – почему-то с радостью сообщила она.

– «А я знаю!» – расстроил её Платон.

– «Слушай, а кстати, ты со следующей недели можешь уже пойти в отпуск! Сейчас нам производственная необходимость позволяет это сделать! Вот сегодня всё доделаешь и пойдёшь!» – сказала Надежда тут же, даже не маскируя свои подлые мысли и свою хитрожопую задумку.

Для Платона такое предложение начальницы было некстати, так как он ещё не был готов к отпуску, не имея конкретного плана работ.

Поэтому он решил пока потянуть время.

И это ему объективно сделать удалось бы.

Вдруг появилась небольшая, но срочная работа.

И он знал, как её правильно сделать.

Платон всегда считал, что лучше работать планомерно, методично, получая от этого удовольствие, чем хаотично, бессистемно, проклиная работу, ситуацию, безалаберных коллег и бездарную начальницу.

Платон мысленно перебрал всех женщин из своего окружения, всех когда-либо встречавшихся на его жизненном пути, и понял, что Надежда Сергеевна Павлова, как ни странно, оказалась среди них самой некультурной и самой невоспитанной.

Надежда не нравилась и своим «подругам», в частности Ноне:

– «Ой, мне так надоело здесь работать! Особенно рядом с Вашей мымрой находиться!» – как то пожаловалась она Платону.

Хорошо, что я скоро ухожу в отпуск, а Нонка уходит от нас! А то они бы с Надькой рано или поздно схлестнулись бы в скандале, а я был бы невольным свидетелем этого! – подумал Платон.

По первоначальному предложению Надежды в отпуск он должен был пойти с 24 мая, что его никак не устраивало по времени и по планам.

Из-за ремонтных работ дома и встреч со старшим сыном, в этом году Платон очень поздно открыл дачный сезон – только на первомайские праздники. Более того, первые четыре дня он только и сжигал ветки, оставшиеся после капитальной обрезки яблонь.

Даже новая костровая бочка не выдержала такого объёма – быстро прогорела в середине обечайки, но почему-то с одного бока.

А этот май по погоде был настоящим летом! Поэтому Платон, сделав срочную работу за понедельник, всё же взял досрочно пока только два отпускных дня – вторник и среду.

К тому же по работе у него наметилась небольшая пауза перед новой серией.

Он поехал на дачу, чтобы, после по разным причинам пропущенных дней, войти в нормальный график, выйти на обычный режим, косить, убирать, чистить, готовить дачу к приезду своих детей, и теперь ещё и внука Мишутки.

В четверг он снова вышел на работу, но, поняв, что ему пока всё ещё на ней нечего делать, взял отпускной день и на пятницу 28 мая.

В субботу Платон вместе с Ксенией вывез всех своих кошек на дачу.

И снова для него начался счастливый дачный период жизни, со всеми этому сопутствующими проявлениями и событиями.

Все свои отпускные и выходные дни Платон ударно трудился на даче, готовясь к приёму дорогих гостей – своих детей и внуков, в частности сделав первый покос молодой, но уже высокой травы.

Свежий, после дождевой воздух, напоенный ароматами трав, в том числе резким для него запахом свежескошенной травы, неожиданно пробудил в его сознании и памяти детские воспоминания о поездке к бабушке в деревню Верхняя Берёзовка Горьковской области.

Сквозь проявившиеся запахи он уловил и, тоже с детства знакомый, запах прелого сена.

Эти воспоминания, оказавшиеся такими близкими, лишний раз подчеркнули, как коротка человеческая жизнь, что надо беречь её, каждый день, и каждый час проводить с пользой для себя и своих близких.

Эта весна вообще для Платона закончилась бурным финишем в подготовке к лету сразу на двух дачах.

В Загорново он полностью закончил подготовку к летнему сезону и к приёму гостей.

А в Купавне произвёл грубую силовую повсеместную косьбу не только травы, но и молодых кустов, а также обрезку сухих веток, обилие которых сжигала Ксения.

Но это началось с перевозки в Купавну груза, скопившегося в коридоре около их квартиры за несколько лет.

Последний день календарной весны, понедельник 31 мая, Платон начал с раннего утреннего бассейна, который он посещал по абонементу в понедельники весь май.

Когда же он чистый, лёгкий, в хорошем настроении вышел утром из дома, то вдруг впервые во взрослой жизни ощутил далёкий, с детства знакомый, запах утренней майской Москвы.

И его очень обрадовало, что теперь его родной дом пахнет так же, как пахнул в детстве и отчий дом, утром в мае, в конце весны, перед летом!

В хорошем расположении духа и прекрасном настроении он направился на работу.

Москва раньше времени встретила его тополиным пухом, этим подтвердив и ранний приход лета.

А что там, в Буэнос-Айресе? Там ведь летом наступает зима! Как там Слава и его семья? – истинно заинтересованно подумал тогда он.

Завершилась великолепная весна!

А в ожидании лета Платон опять подумал о посетивших его за весну знамениях, о появлении предзнаменований чего-то нового, интересного, возможно даже и очень для него полезного.

И в надежде на хорошее лето он снова взял отпускной день на 1 июня.

Опять предзнаменование! Это же международный день защиты детей! – заметил писатель.

Глава 3. Знойное лето

Началось лето! Но вместе с ним закончилось плавание Платона. Теперь он жил на даче и не мог слишком рано по утрам в понедельники ходить в бассейн.

Интересно, а наш подъездный поп ещё будет ходить туда? – неожиданно возник у него вопрос.

Платон вспомнил, как тот как-то утром в один из понедельников обогнал его при выходе из дома, а снова встретившись в бассейне – несказанно удивился соседу.

Поп быстро разделся, не снимая домашних трусов, наскоро сполоснулся в душе, не замочив даже своей небольшой бородки, и решительно было ринулся в бассейн, но был остановлен замечанием Платона:

– «А они раньше семи пятнадцати не разрешают выходить из душа!».

– «А я раньше уйду!» – оправдался поп своими интересами, сходу плюхаясь в воду.

Но служителю культа не дали насладиться водной прохладой. Его заплыв был решительно остановлен дежурным тренером.

Отец Александр, в миру Алексей Демьянович Круглик, пытался было объяснить ей, что он раньше выйдет из воды, так как торопится на службу.

Но строго обученный персонал был непреклонен. Пришлось служителю культа, вспомнив предостережение Платона-неверующего, некоторое время помёрзнуть у бортика и несколько подсохнуть.

Уже начав свой заплыв, как всегда по дальней дорожке, Платон краем глаза заметил, как поп энергично пытается согреться и наверстать невольно упущенное по центральной.

Оказывается и служителям культа… личности многое человеческое не чуждо! – понял тогда атеист.

После отпускного дня защиты детей, второго июня он вновь вышел на работу.

В начале этого второго летнего рабочего дня, уже наслаждаясь тёплым воздухом, проникающим в открытую форточку его рабочего полуподвального помещения, Платон как-то машинально, расслабившись, смачно плюнул через неё на улицу.

Вот, тебе, на! – сам себе удивился он, тут же вспоминая своего отца.

Пётр Петрович любил с силой плюнуть в поутру открытую им форточку, как бы пробивая этим незримую преграду, завесу спёртого за ночь домашнего воздуха, давая возможность ему, тёплому и затхлому, выйти из помещения на улицу, а новому, прохладному – войти с улицы в комнату и несколько освежить её.

Гены, видно, сказываются и в этом?! – понял инженер и человеческих душ.

В конце дня вдруг зарядил дождь. Но после работы Платон опять поехал на дачу, где его ждали дела, кошки, и… хорошая погода!

Странно?! За МКАД солнечно и сухо, а в Москве идут дожди!? Что это опять за знамение? – почему-то посетила Платона странная мысль.

Но сильный ветер, возникший вечером при смене погоды, также напомнил ему детские годы, но уже более зрелые, когда они всей семьёй уже жили на построенной даче.

В этот период, в июне, ветра были не редкостью в Подмосковье.

В связи с тем, что из-за позднего открытия дачного сезона и потраченных четырёх дней на сжигание веток, до вырастания высокой травы Платон не успел убрать всю прошлогоднюю листву, убрав её лишь местами, в основном на грядках, неубранным листьям пришлось преть и гнить на месте, создавая естественное удобрении, что тоже имело плюс для его сада и огорода.

Полторы трудовые летние недели прошли незаметно.

И в ночь на двенадцатое июня Платон, по обыкновению для дачного времени с пятницы на субботу, лёг спать поздно. Однако две чашки выпитого им на ночь слабого кофе всё же пока не давали ему возможности заснуть.

И далеко за полночь, когда он, было, собрался расслабиться, и сон начал одолевать его, он вдруг услышал, как к даче Дибилевичей подъехала машина, и старший сын присоединился к ранее кем-то привезённому пьяному отцу.

Начались крики, ругань, матерщина, закончившиеся сильным глухим ударом и выбитым оконным стеклом.

Только они угомонились, как вскоре где-то вдалеке с небольшим интервалом раздались два выстрела из охотничьего ружья.

Да-а! Москвичи выехали на природу, приехали на отдых! – понял происходящее один из них, наконец, засыпая под рассвет.

А впереди его ждали первые урожайные радости.

Необыкновенно раннее лето уже двенадцатого июня одарило семью Кочетов тоже рекордно ранним первым урожаем садовой земляники.

Кошки тут же заинтересовались новой работой хозяина, отираясь у его ног. Пришлось погладить помощника и помощниц.

Если бы позволяло время, Платон мог бы часами гладить своих урчащих ласковых домашне-дачных животных, что нельзя было уже сказать о его любимой женщине.

И этому теперь были вполне объективные причины.

– «Платон! Ты на старости лет стал каким-то… половым извращенцем?!» – отдохнувшая прошлую ночь, а днём отметившая скорбную годовщину смерти матери, удивилась жена подзабытой прыти и новым выдумкам, на следующую ночь домогавшегося её тела, мужа.

– «А что ж ты Ксюх, думаешь?! Надо всё попробовать, что не успел, всё вкусить, пока живой! А то потом будешь на том свете локти кусать!».

– «Ты мне лучше скажи, почему у стариков член не стоит?!».

– «Да нет, ты не права! Он вообще-то стоит! Просто он к старости становится умнее и не вскакивает по каждому поводу, а только лишь, когда есть полная гарантия пользы от его вскакивания!».

– «Не вскакивает по поводу без повода?!» – поинтересовалась всё ещё смеющаяся любознательная женщина.

– «Хотя нет, без повода бывает!» – вдруг серьёзно вспомнил мужчина.

– «Когда его совсем не ждёшь!» – не унималась Ксения.

– «Кого, повода или члена?» – пытался уточнить заулыбавшийся Платон.

– «Да обоих!» – сразу всё отрезала она.

Утром, помазав лицо после бритья давно забытым и случайно найденным в магазине одеколоном настоящих мужчин прошлого века «Шипр», Платон почувствовал, как к нему словно вернулась его молодость.

– «Да-а! Хорошо! Бывало вечерком ещё раз побреешься, надушишься этим Шипром, и… М-да… бывало!» – вспомнил он давно прошедшее, тут же сочинив четверостишие на злобу… ночи:

Вдруг, как искра, пропало либидо?!

Будто не было никогда.

И теперь на жену обида:

Что, любовь прошла навсегда?!

Проработав ещё неделю, полностью и окончательно завершив работу по наклейке этикеток на банки, Платон ушёл в десятидневный отпуск.

В субботу, 19 июня на даче, они обсудили с Ксенией сложившуюся на его работе ситуацию.

Ведь в связи с юридической необходимостью операцию по наклеиванию этикеток на банки ООО «Де-ка» пришлось полностью передать смежному производителю, который как раз давно и расфасовывал лецитин в эти банки.

Платон остался без прежней работы, и это вызвало поначалу опасение у супругов Кочет, что неожиданный поворот в производственном процессе приведёт к увольнению Платона.

Но их анализ ситуации в ООО «Де-ка» и вокруг него, расклад сил, средств и возможностей, привели к уверенности в завтрашнем дне, в крепком положении Платона на работе, и, как следствие этого, потом и к уверенному решению остаться на работе в ООО «Де-ка» на неопределённое, но по-возможности длительное время.

И это вскоре подтвердила и сама Надежда Сергеевна, загрузив Платона частично курьерской работой вместо Гудина.

Платон естественно не сопротивлялся своим новым обязанностям. Ведь получилось так, что теперь у него не стало нудной, мало оплачиваемой работы, а стало намного больше свободного времени, в частности, для занятий своими писательскими делами.

Платон стал теперь ездить с дачи на работу в свой сыроватый полуподвал, как на отдых от дел и жары, которая уже с начала июня установилась длительной и устойчивой.

Дачные дела шли своим чередом. Платон с Ксенией выполняли свои текущие планы, не забывая и про отдых.

В свои отпускные дни Платон провёл свет в новую беседку, вместе с Ксенией повесив оригинальные светильники, и начал доделку её обшивки.

Как и хотел, он углы и верхнюю кромку обрешётки обил наличниками, как бы подчеркнув контуры перголы. Закрыл заднюю, нижнюю кромку поликарбоната специальными торцевыми рейками, заделал щели в высохших и растрескавшихся от жары балках. А потом несколько раз прокрасил беседку пинотексом разных оттенков.

Получилось строго, оригинально и красиво.

В один из светлых, поздних июньских вечеров супруги Кочет ужином с вином и чаепитием вдвоём обмыли сдачу беседки в эксплуатацию, где роль свечей выполняли светильники под потолком.

А тем временем Даниил и Александра – без отрыва от работы и от ухода за младенцем – оба без троек сдали экзамены за второй курс своего института.

А Иннокентий, хоть и менее успешно, теперь и с тройками, завершил третий курс соответственно своего, готовясь укатить на отдых под Анапу.

В последние два дня июня Платону пришлось снова выйти на работу, дабы заменить, тоже нуждающихся в отпуске, коллег.

Зато вечером в пятницу, 2 июля, Ксения окончательно выехала на дачу в свой почти двухмесячный отпуск.

К шестому июля Москва, наконец, прогрелась. От её камней даже в тени веяло приятной тёплотой – с детства запомнившимся Платону запахом очень тёплого и какого-то необыкновенно вкусного летнего московского воздуха.

Первую отпускную неделю Ксения блаженствовала на даче, сама и с помощью мужа реализуя свои давние дизайнерские задумки.

Платон после работы ездил на велосипеде играть в футбол, затем вместе с женой занимался садом-огородом.

Утром, 9 июля, в пятницу ему позвонила Анастасия, напомнив о годовщине дня рождения их матери, Алевтины Сергеевны.

Платон и сам всё помнил. Поэтому звонок сестры расценил лишь как напоминание брату о своей персоне, уже готовой выехать отдыхать на дачу.

Но, поскольку Ксении ещё не надоело её дневное одинокое пребывание там, окончательно приглашать Настю он не торопился. Однако её звонок, и возникшие в связи с этим грустные воспоминания, спровоцировали Платона на, посвящённое памяти о маме, стихотворение:

Ветка сливы скрипит по стеклу, Навивая печаль и тоску. А когда этой ветки скрип стих, Значит, ветер осенний утих. Нет и сливы у дома давно. Солнце светит мне прямо в окно. Но вдруг вспомнил о дереве том, Что давно не растёт под окном. Здесь когда-то был сливовый сад. А теперь вот, почти палисад. Под деревьями мама спала, Когда летом на даче была. Хоть и слив под окном у же нет, Как и мамы простыл тёплый след. Только в памяти будут они! Ветки скрип по стеклу… не мани!

В субботу, 10 июля, Платона в полном составе посетила семья Даниила, и дед насладился общением с шестимесячным внучком Мишей.

Гости оценили новостройку и тоже обновили беседку, поместив в неё разборный детский манеж, полностью закрывающийся сеткой от комаров, где Мишаня некоторое время самостоятельно поползал. Позже Даниил надул детский бассейн, и они с отцом налили в него из водопровода более двух десятков вёдер, очень даже нагретой на Солнце воды.

Полугодовалый ребёнок, попеременно поддерживаемый сильными мужскими руками отца и деда, долго и с видимым удовольствием поплескался в нём.

Все так увлеклись малышом, что совершенно забыли про все другие свои дела и увлечения. Отец с сыном даже не успели сыграть в традиционный бильярд, не говоря уже о других спортивных развлечениях.

Но ночевать гости не остались, сославшись на чрезмерную жару в их дачной комнате и возможность спокойно выспаться дома под кондиционером. Так что распрощались не поздно.

– «С дачным крещением Мишеньки, Вас!» – пожелал дед на прощание.

Весь вечер Платон был под впечатлением от приезда семьи сына, и особенно, конечно, своего младшего внучка.

Тёплое и даже жаркое, сухое лето продолжалось. От энергии Солнца все садовые и огородные культуры, даже цветы, созревали раньше срока.

В то же время, за исключением первого урожая, садовая земляника пересохла на корню, давая теперь хоть и много, но лишь мелкие и не сочные ягодки.

Двенадцатого июля уже распустились первые флоксы.

Платон даже собрал большую часть чёрной смородины и немного вишни, получив тайм-аут перед сбором красной смородины.

– «Ксюх! Клубнику мы съели, да и мало её было! Чёрную смородину в основном собрали! Теперь можно и тётю Настю… запускать… в огород!».

– «Ну, ладно, звони ей! Пусть к выходным приезжает!» – по окончании двухнедельного пребывания на даче согласилась жена.

Четырнадцатого июля Платон с работы по телефону поздравил Данилу с днём рождения, напомнив об этом и Насте, заодно официально и конкретно пригласив сестру на дачу. Но та так и не соизволила позвонить и поздравить своего самого известного ей племянника, однако при этом, как ни в чём не бывало, засобиралась на дачу к его отцу.

И Платон воспринял это, как вызов, со всеми вытекающими в будущем для Насти последствиями.

Вызов неожиданно был ему брошен и на футбольном поле.

Четырнадцатилетний Аркадий Бродский, с которым у Платона всегда ранее были хорошие отношения, вдруг стал во время игры надсмехаться над своим противником – дедом, а то и просто издеваться над ним, пытаясь этим заработать себе перед товарищами псевдо авторитет. Платон даже не сразу понял, что происходит. И, главное, он не понял, почему?

Он не стал реагировать на глупость молокососа, сделав вид, что не слышал, или не понял. Но вскоре его возмущение поведением молодого наглеца невольно вылилось в большое стихотворение о нём:

Намедни юный губошлёп, Щенок по имени Аркаша, Прилюдно навёл на меня поклёп. В мозгу у паренька ведь каша. С подачи Гренделя пацан Поведал его миру, Что я давно сам написал. Досталось же кумиру! Он на футболе дал намёк Но то, что текст мой знает. То Грендель дал свой секс-урок. Такое с ним бывает. Я сделал вид, что и не понял, По-прежнему играв в футбол. Паршивец сей меня не донял. Слабак по этой части он. Зашёл тогда издалека. И лучше не придумал: Дразнить он начал старика. А дальше, что удумал?! Птенец пархатый обнаглел, И начал строить рожи. Он пародировать хотел, И в этом лез из кожи. Других детей всех рассмешив, Он принялся кривляться. Себя лишь этим ублажив, Он стал вдруг отвлекаться. Ведь желторотому ему Такое делать рано. Сужу я только по нему, Хоть он старался рьяно. Давно «приятелем» с ним был. Считал его способным. Но тем, наверно, навредил? Тот к славе стал голодным. Он ждал посылов от меня, И, видимо, заждался. Поскольку он любил себя, То вот, теперь сорвался: «Маэстро не заметил, зря! Пускай теперь страдает! Во всём пеняет на себя, Раз суть не понимает!». Но до страданий далеко. Меня смех разбирает. Понять Аркашу нелегко. Зачем на мэтра лает? Как моська лает на слона. Ну, что же с ней поделать? Видать озлоблена она В бессилье что-то сделать? «Щенок» скорее от Табаки. Не льва, конечно, не собаки, Шакала только может быть. Хотел влиятельным он слыть. Мне лицемерно руку жмёт. Верней, ладошку тянет. И думает: вот отвернёт, Иль в сторону отпрянет?! По-барски, как для поцелуя, Ладонь протягивать мне стал. Но в этом жесте хамство чуя, Я пальцы слишком сильно сжал… Он мне внимал, открывши рот, Не зная, что его нет гадей. Моральный, видимо, урод – Щенок по имени Аркадий? Птенец Аркадий, иль щенок? Он желторотый, иль Табаки? Какой он вынесет урок Из интеллигентной вроде драки?!

По некоторым репликам Аркадия Платон понял, что здесь не обошлось без Алексея Грендаля, который, видимо, проинформировал юное дарование о писательской деятельности старшего товарища по спорту и его способности написать тексты для поющего и играющего на гитаре Аркадия.

Некоторые представители народа сами глупости делают, и других этому учат! – понял ситуацию писатель.

А когда Платон как-то раз услышал, что Аркадий кому-то доказывает, что он нападающий, то не выдержал и под всеобщий хохот заметил нахалу:

– «Аркадий! Ты не футболист, не нападающий, тем более не защитник! А так себе, ни то, ни сё! Место между жопой и… «пахом», то есть, промежность! А может даже и жертва пьяной акушерки?! Ну, что ты всё время по полю скачешь, как лошадь Пржевальского?!».

А услышав его возмущённое оправдание, что он не скачет, а играет, тут же уточнил:

– «А-а?! Ну, тогда значит ты конёк-горбунёк!».

К выходным на дачу приехала Анастасия. Значит, лето в разгаре и дошло до своего экватора. Платон на пару с Надеждой дорабатывал последнюю неделю перед очередной частью своего отпуска.

– «Передаю тебе плавленый привет!» – сообщил он начальнице о сделанной по её заказу покупке, в том числе и плавленого сырка к обеду.

– «Там такие были «антирепризы»!?» – радостно в ответ сообщила ему Надежда о своём очередном бесплатном, по блату, посещении театра Константина Райкина.

Жаркие рабочие дни июля завершались, как правило, однообразно.

Платон приезжал с работы на дачу, переодевался и уезжал на велосипеде играть в футбол. По возвращении он поливал грядки, наполнял бочки, принимал душ, совмещая обед с ужином, поздно ел, и в полночь ложился спать. Иногда Ксения помогала мужу с поливом, и тогда Платон успевал позаниматься и другими делами – или собирал ягоды, или делал ещё что-либо, например, что-то чинил или мастерил новое. В частности, с использованием выходных дней, он завершил электропроводку в тёплый душ и в мастерскую.

Кроме земляники и огурцы в парнике Кочетов тоже появились, как никогда рано. Ежевечерний полив спасал огород и цветы. Но воды не хватало на другие плодовые деревья и кусты. Появилась угроза засухи. Кое-где уже даже потрескалась земля. Но в тени, вдали от палящих лучей Солнца грунт был по-прежнему отличный – рассыпчатый и даже влажный.

Вскоре к работе в огороде присоединилась и Настя.

В этот раз она старалась изо всех своих немногих сил. Теперь Настя не только традиционно пропалывала грядки, подавая Ксении не реализуемый для неё пример, но и старалась быть лояльной в поведении, в отношении к другим людям.

Давняя борьба Платона против эгоизма сестры явно стала приносить свои плоды.

Это навело Платона на новые мысли о Насте, и не только об её поведении, но и об её мировоззрении, вере в Бога.

Да! Верующим нужна незыблемая опора. Вот они и выбирают Бога, который за всех, всё решает. Бог есть и ничего больше им не надо, ничего больше они и не хотят! – начал рассуждать он сам с собой.

А начинается всё это с детства. Детям вообще присущ метафизический взгляд, они по своей природе невольные метафизики. Многие из таких детей уже вырастая и взрослея, ими и остаются, но теперь необоснованно считают себя истиной в последней инстанции. Они не знают всей правды – просто не могут знать её, не понимают, что это лишь их ощущения, впечатления, а не истина – продолжил он.

А метафизика нужна детям для чего? Чтобы получить основу и фундамент первых знаний, начальную опору в жизни! Поэтому они и считают свои знания незыблемыми, основными, потому непоколебимыми. И только повзрослев, многие из них, но не все, понимают, что все эти их знания относительны. А если им не дадут знаний с детства, у них не будет в жизни опоры. Поэтому часто метафизики, в числе которых многие люди, остаются ими на всю жизнь! – заключил свои полуночные раздумья Платон.

Вдруг с неба на него взглянула большая Луна. Что-то неприятное, и даже чуть зловещее было в её взоре. Тут-то он понял, что именно!?

Это же полнолуние! А в каждое полнолуние с Ксенией случалось что-то необычное. Она становилась маленькой стервой, необоснованно шпыняя мужа, что не стало исключением и в этот раз.

Видя её поведение и позицию к мужу, а может быть и не поэтому, а по какой-либо другой причине, может быть, чтобы хоть как-то загладить свою вину перед ним, Настя вдруг стала проявлять больше заботы о брате, иногда в чём-то, хоть в мелочах, хоть в демонстрации внимания и уважения к нему, заменяя Ксению.

Платон не только это почувствовал, но и увидел, как гостившая у него на даче сестра стала теперь больше помогать ему, даже ухаживать за ним, иногда и этим замещая жену.

Да! Моя работа не прошла даром! – ещё раз убедился он, сладко засыпая очередной раз в одиночестве.

Ксения, дабы не мешать гостье, не прерывать и её сон, и не пробуждаться от теперь не нужных ей домогательств мужа, предложила ему ночевать внизу, в кабинете.

Чуткий Платон вынужденно согласился.

Со среды, двадцать первого июля, он опять взял три отпускных дня, проведя их со своими родными женщинами.

Кроме работы на участке он поиграл с ними в пинг-понг, но от бильярда те отказались. И это конечно Платону не понравилось.

Хоть с кошками играй! – в сердцах сказал себе он.

И те, безотказные на ответную ласку, поддержали своего верного хозяина, отвлекшись от своих постоянных хаотических перемещений по участку.

Однажды, лазающие по столбам беседки, любопытные кошки даже нечаянно включили там свет, который был случайно обнаружен Платоном лишь ближе к вечерним сумеркам.

Смех с ними, да и только! – понял хозяин.

Но смех был не только с кошками.

Небольшой слепень, наверно любопытная девушка, умудрился забраться под мужские плавки и сесть на головку члена Платона, где был пленён остатками его крайней плоти. Насекомое видимо отчаянно боролось за свою жизнь? Придавленное, оно, энергично работая лапками, пыталось выбраться из плена, но тщетно.

Чувствуя, что его кто-то щекочет в интимном месте, Платон, в конце концов, в туалете стянул с себя плавки и взглянул на конец, обомлев. Под отпавшим трупиком насекомого на головке интимной части его тела явственно виднелось небольшое, блестящее и незначительное покраснение.

Вот это да?! – удивился бывший юннат, чуть ли не побежавший рассказать об этом жене, с надеждой, что она хотя бы заревнует…

При разговоре с ней он даже хотел было стянуть с себя плавки, где уже чуть заметно и чуть угрожающе поднималось его шестидюймовое орудие.

Но тщетно! Ксения лишь невнятно посочувствовала мужу.

В субботу, двадцать четвёртого июля, они вдвоём – без отъехавшей на выходные Насти – вечерком с вином и шашлыком отметили двадцатилетие, накануне прибывшего под Анапу Иннокентия, по телефону поздравив сына с юбилеем звоном своих, сдвинутых в отцовском тосте, бокалов.

– «Да! Не выпало нам в этом июле всем вместе отпраздновать Кешкин день рождения!» – себе и супруге посочувствовал Платон.

– «Зато он в море покупается и хоть недельку по-настоящему отдохнёт в отпуске от нашей жары!» – успокоила его Ксения.

Но её предположения подтвердились только частично. Жара была не только в Москве и в Московской области, но и по всей Центральной и Южной России, включая её Черноморское побережье.

Зато, словно по закону сохранения количества вещества в природе, в Аргентине, впервые за девяносто лет, в июле выпал снег и похолодало!

В подтверждение сенсации Слава через интернет послал отцу фотографию этого чуда, которую тот смог посмотреть в компьютере в одну из своих вынужденных поездок домой лишь в конце лета.

Летом у Платона совершенно не было возможности поговорить по Skype не только через океан с Вячеславом, живущим от отца и в других полушариях Земли, но также и с Владимиром, живущим от него относительно недалеко, на Украине.

Да и другим детям Платона было пока не до отца и его дачи.

Даниил с семьей спасался от жары под домашним кондиционером.

Екатерина с Виталием в этот же период тоже отметились отдыхом на юге, и тоже на российском Черноморском побережье Кавказа.

А в Москве и в Подмосковье жара просто свирепствовала, дождей всё не было. Столбик термометра приближался уже почти к сорока градусам тепла. Были побиты все рекорды жары за всю историю наблюдений за погодой. К этому прибавились лесные и торфяные пожары, смог от которых захватывал всё новые и новые территории, становясь всё гуще. Для многих людей не только жить, но и дышать всем этим становилось просто невыносимо.

В понедельник, 26 июля, снова вышедший на работу после очередного короткого отпуска, Платон начал писать стихотворение на злобу дня.

Тему навеяла неожиданно к месту вспомнившаяся известная песня ВИА Ялла «Учкудук».

Вспомнив, что он всегда легко переносил любую жару, под эту мелодию Платон написал свои слова:

Откуда в России такая жара? Лесные пожары, пропала вода?! Достать из колодца нельзя ту без мук. Ах, где же ты? Где же, пустынный наш друг? Учкудук! Три колодца! Защити, защити нас от Солнца! Ты надёжный наш песенный друг, Знаменитый давно «Учкудук». Трава на корню превращалась в солому. Жара, как тепло, вызывала истому. И морщилась кожа, топились жиры. Воды не хватало везде, всем, увы. Невольно я вспомнил и про Учкудук, Где есть три колодца, и нет таких мук! К нему бы поехать – не знаю пути. А как же ещё от жары мне уйти?! Июльское лето, всё топит жара! От пота отмыться давно бы пора. Но нету водицы, как некогда, встарь. Чего-то напутал опять календарь?! В тени давно тридцать, дождя так и нет. От засухи в глотку не лезет обед. Так хочется снега, и пить, много пить! Куда делась нега? Уж хочется выть! Что хочет природа? Москва вся в дыму. У эко коллапса мы все на краю. Не только жара и полуденный зной Создали для нас ареал непростой. Ведь перед природой мы вечно в долгу. А что происходит? Никак не пойму! Июльское лето, лютует жара. Дождя и воды всем давно бы пора. Канавы просохли, пожухла трава. С деревьев слетела сухая листва. Шуршит под ногами – знакомый мне хруст. И кошка залезла в тенёчек под куст. Но я от жары не страдаю. О, нет! Какой же на свете есть важный секрет? Когда-то в Египте был предок рождён, И Платом-Атоном был Пийей крещён. Терпеть был воспитан, идучи вперёд, Вести за собой и ропчащий народ… Жару люблю с детства, а также зиму! И дождь люблю, ветер! Всё, видно, люблю!

Да! По родословной Платона, по обрубкам ветвей его генеалогического дерева получалось, что возможно одна из его ветвей замысловато тянулась аж из Древнего Египта! Скорее всего, именно поэтому он легко переносил жару, в то время как весь народ в основном только и искал спасение от неё.

Платон же иногда думал и об им увиденном и замеченном.

Так он давно обратил внимание, что в транспорте: в электричках, в метро его красивые глаза ещё имели силу. Периодически девушки, блуждая взглядом, вдруг внезапно встречали глаза пожилого мужчины и не сводили с них своих глаз, а то и просто строили ему глазки. Платону было даже неудобно от этого, ибо ему было неудобно отвечать им взаимностью.

Как-то в полной электричке он обратил внимание на сидящую неподалёку у окна симпатичную девушку, не сводящую с него своих восторженно-красивых глаз. Стоящему в проходе Платону даже стало неудобно сталкиваться с нею взглядами, и он чуть смущённо отвернулся к соседнему окну вагона.

Может, хочет мне место уступить?! – поначалу мелькнула у него обнадёживающая мысль.

Но вновь встретившись с девушкой глазами и теперь улыбнувшись ей лишь уголками губ, он понял, при этом сразу немного приосанившись: Нет, не похоже! Значит, я ей понравился! А почему бы и нет?!

И в голову хоть и пожилого, но всё ещё озабоченного мужчины сразу полезли соответствующие обнадёживающие строчки, выдавая тайно желаемое им за действительное.

И Платон сочинил стихотворение якобы от лица незнакомой девушки: Идёт навстречу мне походкой…

Военная ещё в нём стать! Когда-то был бы он находкой… Но мне волненья не унять. Сверкает сединой на Солнце. А бирюзовые глаза Пронзают душу аж до донца, Меня пленяя до конца. Подтянут он, не худосочен. А живота в помине нет. И голос его громок, сочен. И жилист он, хоть не атлет. И внешне он спортивен, собран. И выглядит он не простым. Ещё по моде был бы «убран», Дать фору мог бы молодым! Лица морщины и не портят. А искорки в его глазах Любовный обещают фортель! Но он пока на тормозах. На женщин смотрит то и дело Интеллектуальное лицо. Загар его покрыл всё тело. Надеюсь, кое-что ещё? И я любуюсь этим дедом! Любуюсь мудростью годов! Да и влюбляюсь между делом, Как пионерка, «Будь готов!». Втемяшилась идея в темя. Такие, девки, вот дела!? Спросил меня бы: «Сколько время?», То я бы дедушке… дала! P.S. Я же нежная, росток, Зелёная…, картошка. Хоть девичий пришёл срок, Для него я крошка. Да! Ему бы я дала! Пусть меня окучит! Нет! Пожалуй, соврала: Совесть ведь замучит.

Платону поначалу даже захотелось подойти к ней и познакомиться. Но его мозг быстро просчитал возможное развитие их отношений и последствия этого для всех. И ветеран сдержался, однако, втайне всё же надеясь на инициативу самой девушки. Но вскоре ситуация неожиданно резко изменилась. Девушка встала и, не оборачиваясь, пошла на выход к противоположной двери, будто бы завлекая его за собой. Но Платон устоял.

Если обернётся и призывно взглянет на меня, тогда сорвусь с места! А если нет, тогда и суда нет! – сразу для себя решил он.

Знать, суда нет! А я всё же кобель! Уж жизнь идёт к концу, а ничего во мне с годами не меняется!? – через секунды, наконец, понял он про себя.

Как всё на свете заканчивался июль, однако погода не менялась.

Не менялись и многие люди из окружения Платона.

Например, самый главный «муравей» их садоводческого товарищества – крупный, зрелый мужчина, внешне похожий на попа, или на интеллигента-гуманитария – каждое лето откуда-то перевозил землю на свой участок.

Наблюдая в очередной раз его согбенное, под тяжестью большой тачки с землёй, крупное тело, неспешно даже в жару толкающее перед собой драгоценный груз, Платон вдруг явственно, реально ощутил, как действительно бывают неисповедимыми пути господни!?

И это подтвердилось неожиданной смертью его почти ровесника, через дом соседа по даче, Анатолия Пустовойта.

В пятницу, 30 июля, пока Платон вечером после работы играл за соседними участками в футбол, его соратник погибал от сердечного приступа. Даже прибежавшие на помощь опытные врачи с их садоводческого товарищества не смогли ничего поделать.

И довольно быстро приехавшая на вызов скорая помощь лишь констатировала очередную смерть в этот рекордный чёрный день.

А ведь у Анатолия тоже, но на два месяца раньше, чем у Платона, родился внук, и тоже была внучка – школьница. И всё это от одной из двух дочерей-близняшек.

Ему – пенсионеру – теперь бы только и жить ради внука! Но нет! Судьба распорядилась по-другому! Тяжело теперь будет всем его пяти, из четырёх поколений, осиротевшим женщинам! – сокрушался Платон.

Видимо всё же негативно сказалось невольное скисание мужчины после ухода на пенсию, появившееся ощущение себя никому ненужным, отсутствие ярких хобби и увлечений, трудных и интересных дел, целей и задач, установки на жизнь, в конце концов!? – решил тогда писатель.

А поэт решил, что ему просто необходимо написать памятное стихотворение по этому печальному поводу, и он сочинил его:

Ушёл внезапно, как хотел. Но ты же, Толя, передумал?! Семью оставил не у дел. А столько многого задумал? Две дочери…, да внук теперь. Живи и радуйся надежде. Твори, работай без потерь. Будь уважаемым, как прежде. Но не обманешь судьбы рок, И не вернёшь печалью радость. (У каждого из нас свой срок. Живи, не зная его, в сладость). Ушёл прекрасный человек – Семьи надежда и опора. Запомним мы его навек. Хорошим был он, нет тут спора! Любимый дед, любимый муж, Отец любимый тоже. Любимцем был он многих душ. За то винить негоже. Для многих он примером стал. Ведь дача – в середине. Сезон средь первых открывал, Заканчивал в… «пустыне». Он работящим был безмерно. Себя в работе не щадил. И в жизни вёл себя примерно. К труду и дочек приучил. На велосипедах он с женой Объездил все места в округе. Всегда желанной, дорогой, Он верен был своей подруге. Играл с Наташей в волейбол. В пинг-понг стол ставил до заката. Не забивал лишь только гол – Аристократам это плата. Всем помогал всегда, во всём Делами, иногда советом. Доброжелательным при том. И не был посрамлён наветом. Любимец женщин, друг мужчин. Его кругом все уважали, Какой бы не был в жизни чин. Улыбкой часто ублажали. Его с грустинкою глаза… Задумчив взгляд, тоска во взоре. (Есть в жизни трудные места) Он не пищал, ворча в укоре. И срок он жизни угадал – Печальными глаза бывали. И это, видно, он скрывал, Чтобы вопрос не задавали. Ну, что ж, прощай теперь, друг мой! Ведь мы ровесниками были… И с непокрытой головой За гробом родственники плыли. Осиротел теперь твой дом. А планы были… грандиозны! Мои попытки… одиозны, И неуместные при том. Друзья! Давайте погрустим Об этом славном человеке. А может быть, за что простим, И память сохраним навеки! Сверх «тысячи», что мог я дать? Пожалуй, лишь стихотворенье. О Толе надобно писать, Каким бы не было творенье. Какое б не создал творенье, Я боль хотел им передать. Ну, вот и всё стихотворенье. Что можно тут ещё сказать?!

Но чернота сверх жарких дней на этом не закончилась. Огненный тигр продолжал пожирать пожилых и больных москвичей. Московские крематории работали с перегрузкой. Среди жертв жары оказались и ближайшие соседи Платона по даче – престарелая чета Котовых-Костылиных – Бронислав Иванович со Светланой Андреевной. Об их смерти в Москве Платон узнал лишь в конце лета. Старики умерли почти в течение одних суток, как в романе, 4–5 августа – практически в самый пик жары.

И их единственный сын Алексей теперь унаследовал ещё и двухкомнатную квартиру родителей, как раньше и их дачу.

Задымлённость Москвы и Московской области, особенно юго-востока, где находилась дача Платона, всё усиливалась. Пик пришёлся на среду 4 августа, когда видимость на даче у Платона составила до 100 метров.

В дыму была также и Москва, особенно восточные районы, где проживала семья Кочетов вообще, и сейчас там ночевал после работы, уже вернувшийся, отгулявший часть отпуска Иннокентий.

И вдруг, неожиданно, словно по волшебству, прошедшие два коротких, но интенсивных дождя со среды на четверг открыли перед жителями Москвы и Подмосковья ясное, без дыма голубое небо.

Их радости не было предела! Неужто кризис миновал?

В этот день лёгкий ветерок ненадолго дал надежду на исправление ситуации, но тщетно, на следующий день всё почти сразу вернулось в исходное положение.

Более-менее ясная погода продержалась лишь одни сутки – четверг, 5 августа. А шестого, с утра, видимость в дыму опять упала до 150 метров.

В это утро задымлённость проявилась и в метро, портя не только нервы москвичам, но и влияя на их психику и сознание.

И такой природный катаклизм конечно тоже не прошёл мимо внимания отзывчивого поэта:

Красное Солнце на землю пыталось Лучик послать хоть один золотой. Марево дыма в ответ упиралось, И побеждало в борьбе непростой. Белая мгла не густой пеленою Землю накрыла надёжно собой. Взгляд ограничен её целиною, Будто идёшь ты по дну, под водой. Но динамическое то равновесие Робко нарушил дневной ветерок. Солнце послало своё нам приветствие, Пробившись лучами сквозь редкий дымок. Лес стал заметней, дома проявились. Запаха гари почти уже нет. Птицы поющие вдруг появились?! Будто так было всегда, много лет?! Но, всё же напрасной была наша радость, Город опять накрыл сумрачный смог. Нам удалось продышаться лишь малость, Силы набраться и терпения впрок. Вновь пелена становилась всё гуще. Вновь защипало немного глаза. Вновь воду пить стали мы опять чаще. Вновь и в работе нажав тормоза. Жизнь замерла чуть везде в ожидании… Не ведали люди пока до поры, Расстроив все планы в бесплодном гадании, Что смог оказался опасней жары! P.S. Я описать всего не смог. Ведь нету настроения. В том виноват, конечно, смог. Вот всё стихотворение!

Теперь жара была не только на улице. Неизменно повышался градус и в отношениях Ксении и Анастасии.

С двумя двухдневными перерывами начавшаяся третья неделя пребывания Насти на даче у брата стала излишней, и привела к роковым, но в тоже время ожидаемым, вполне прогнозируемым последствиям.

Обиженная на Ксению, да и на брата тоже, Настя навсегда покинула дачу их родителей, где она тоже провела часть своего детства.

Но в итоге всё получилось как-то естественно и даже гармонично. Хуже было бы, если бы Настя не обиделась и не уехала. Отношения между женщинами продолжали бы накаляться, и Платон бы тогда ломал голову, как бы потактичней выпроводить сестру. И не дай бог приехали бы ещё и дети Платона, и всё это было бы при них. Ему тогда было бы трудно и неудобно перед ними. А так всё разрешилось самым естественным образом.

Главной причиной конфликта между женщинами стал теперь не столько махровый эгоизм Насти, сколько её чрезмерная активность на даче.

Она и в этот раз очень хорошо помогла в огороде. Однако теперь ещё и щедро тратила свои деньги на общий стол, покупая еду, чем даже несколько удивила хозяев.

Но теперь вся эта её материальная помощь подкрепилась и её тихой экспансией не только территории дома, но и участка. По столбам заборов висели её вещи. Всё, чем она пользовалась днём: раскладушка, матрасы, кресла, шезлонги, табуретки, миски, какие-то тряпки и прочее – всё это ею не убиралось на место, захламляя участок и раздражая его хозяев.

Более того, временно предоставленная ей наверху комната Кеши, из-за жары была Настей забракована. И она, не спросив ничьего разрешения, даже не поставив никого в известность, тихой сапой ночью перебралась в гостиную на первом этаже.

И, что примечательно, это было сделано ею не спонтанно, а с заблаговременным расчётом.

В один из дней, предшествующий её переселению, Настя, как показалось Ксении, ни с того, ни с сего, начала вдруг убираться в этой самой большой комнате, что ранее не делала никогда. Она протирала почти годовую пыль, пылесосила древний ковёр, пыталась даже хотя бы вытрясти на улице ветхие оконные занавески. Но Ксения не дала их портить до покупки новых.

И, как оказалось на следующий день, эта активность сестры была не случайной, не без корыстного расчёта. Уже следующей ночью она тихо перебралась из мансарды вниз, мотивируя свой, несанкционированный хозяевами, переезд невозможно душным и жарким помещением под крышей.

Кроме того, Настя, не убравшись на прежнем месте своего пребывания, разложила на столе в гостиной все свои вещи, как на базаре, игнорируя интересы и даже просьбы хозяев, в частности Ксении.

А так ей, привыкшей жить одной, было удобней.

А с этим хозяйка дома уже никак не могла мириться! Поэтому она, уже нисколько не стесняясь, стала, как малому ребёнку, делать Насте замечания.

Ксению доставало то, что в свой отпуск она почему-то должна, как кухарка, ублажать постоянное желание гостьи, и так потребляющей продукты, как прорва, чего-нибудь поесть вкусненького, потакать её чревоугодию.

Настю невозможно было прокормить. Она даже не выдержала и упрекнула Ксению в том, что не наедается здесь.

Однако хозяйка возразила гостье, что заранее предупреждала её о манере, правилах и традициях питания в их семье, на что Настя тогда успокоила её:

– «Меня это устроит!».

Экономная и расчётливая Настя привезла с собой из Москвы опивки и огрызки какой-то её прежней еды.

– «Лишь бы не пропало! И не лень было ей всю эту тухлую тяжесть на себе везти на дачу?» – ещё тогда удивилась и возмутилась Ксения.

Да, Настя не понимала, что своим бесцеремонным и беспардонным поведением просто оскорбляет, унижает и обижает ни в чём не виноватых перед ней хозяев, и прежде всего, своего родного старшего брата.

Её потенциальная алчность проявилась и в постоянном хождении на пустующий соседский участок Котовых за, как считали Платон с Ксенией, весьма паршивым «Белым наливом». Но возможность урвать дармовщину толкала Настю на всё новые набеги в соседский сад.

Платон даже пожалел, что до этого разрешил Насте один разочек зайти туда и подобрать гниющие яблоки, лежащие у их смежного забора, в надежде, что та сама не захочет больше питаться некондиционной падалью.

Но не тут-то было. Ведь чужое всегда лучше и слаще. И Настя повадилась, ставя хозяев в неловкое положение хотя бы перед другими соседями, могущими ненароком заметить злоумышленницу.

По мнению Ксении, Настя даже нарушала божью заповедь, покусившись на яблоки до яблочного спаса.

Более того, Настя это сделала, как вор, как грабитель, забравшийся в соседский пустующий сад, набрав несколько тазов опавшего Белого налива.

– «Ты что мне такую маленькую мисочку дала? Мне приходится по нескольку раз ходить!» – упрекнула она Ксению, меняя большую миску на не маленький тазик.

В ответ Ксения сделала Насте замечание, пытаясь спасти её от греха, но та обиделась.

– «Да-а! Настя настоящая… прохондра!» – заключил тогда Платон.

И при всей активности в огороде и в трате денег на общий стол, Настя категорически отказалась играть в бильярд – исторически любимое занятие брата при отдыхе на даче.

Тем она не только удивила, но и обидела Платона, поделившегося этим с женой:

– «Говорил же тебе, что нам Настька здесь не нужна! Видишь? Не играет в бильярд!? Тогда зачем она мне здесь? Без её помощи и денег мы вполне, как всегда, обойдёмся!».

– «Да, я помню, что ты был против её приезда в этом году! Но мне одной здесь было бы скучно!».

– «Ну, вот! Она тебя и повеселила! Теперь будешь со мной соглашаться?!».

– «Да уж! Из двух зол придётся выбрать всё же меньшее!».

Настя также подвела брата и в том, что не пошла на поминки их старого, ещё с молодости, знакомого по даче, почти соседа, Анатолия Пустовойта, хотя Платон и обещал вдове присутствие всех троих. Этим Настя сама себя вывела как бы за скобки их дружного дачного коллектива.

И так, Настя уехала, поставленная Ксенией на место.

Однако она не преминула потом позвонить брату и упрекнуть его в том, что он «Поёт с голоса своей мадам!», опять оскорбив ни в чём перед нею неповинного Платона.

И если теперь Ксению мучила её совесть, то Настю всё ещё мучили её интересы. Но они были теперь далеки от дачи Кочетов, как и интересы других их родственников.

Но 9 августа неожиданно позвонил пьяный Егор и, помня, что отец Платона участвовал в разгроме японцев, пространно поздравил его с годовщиной окончания второй мировой войны, икая, завершив свою речь риторическим вопросом:

– «За что проливали кровь наши деды и… бабы?!».

На благодарность и смех мужа трубку перехватила Ксения, слегка возмутившаяся пьяным откровениям свояка:

– «Егор! Ты опять выпил?».

А выслушав его неуклюжие оправдания, добавила:

– «Ну что ты мотаешься, как… в проруби льдинка! То примёрзнешь к краю, то оттаешь на середине!?» – по ходу нашлась она.

– «Да-а! Бороться с пьянством не просто!» – задумчиво заключил писатель.

А всю первую декаду августа страна боролась с дымами и пожарами. В эту летнюю жару были побиты все мыслимые и немыслимые температурные рекорды за всю историю человеческих наблюдений.

Более того, рекорд установила задымлённость, во всяком случае, в Центральном районе России – в Москве и Московской области. Природа словно доказывала руководству возрождающейся и усиливающейся России, что оно не всесильно, что лишь она главная сила на планете Земля.

И поэт опять разразился стихотворением:

Но дни всё идут, и не видно конца. Уж многие люди опали с лица. Морщины покрыли его. И загар, Как будто от сильного пекла нагар. Слегка похудевшие ходят в тоске. Не ходят, а бродят, лежат лишь в теньке, Пытаясь прохладу чуть-чуть всё ж поймать, И ею себя хоть немного обдать. Мы все без воды, как как будто без рук. Далёкий не сможет помочь Учкудук. Спасти от жары Учкудук мог бы ты. Всему же виной сверх размеры страны. Но вот воду дали, не так страшен зной. Но мы всё рано Учкудук все с тобой. Для нас ведь в пустыне надёжным был ты. Теперь же ты стал нам предтечей мечты! Вот, если б пожары ещё затушил?! А то наши службы уже все без сил. И торф на болотах горит, и леса. И даже не видно в дыму небеса. Но вот музыкальный услышал мой слух Какой-то невнятный, но радостный звук. Дождя долгожданная, частая дробь Рождала зелёную, мокрую новь. Всему же когда-то приходит конец. Жара отступила и дождь, наконец! Ну, вот, дни прошли, и пропала жара. Прохладой и нам наслаждаться пора!

Со вторника, 10 августа, стало полегче, появился ветерок и смог рассеялся, стало возможным свободно дышать.

В среду в Москве стало уже совсем ясно. А с четверга вся столица задышала полной грудью, и её население стало увеличиваться.

И в ночь на пятницу, наконец, разразился и долгожданный дождь с грозой. Природа начала оживать по-настоящему.

Воздух стал почти морской, лёгкие сами дышали. И радость охватила супругов Кочет. Они всё же смогли пережить и перетерпеть длительное удушье.

Но на смену физическому удушью Платону пришло эмоциональное.

В этот период он работал на пару с Надеждой, в то время как другая пара была в отпуске. Поэтому весь информационный понос Надежды невольно теперь выплеснулся на Платона.

Начальнице даже было не лень специально заходить к нему в кабинет и рассказывать и рассказывать о новых успехах своего сына.

Она поведала, что Алексей через интернет раскопал генеалогическое дерево Радзиховичей и даже связался с какими-то, как и он, возможно потомками, то есть со сверхдальними родственниками.

Более того, Надежда на пару с сыном съездила в Минск и его окрестности, где они осмотрели фамильное поместье якобы Радзиховичей, возможно, давних предков Алексея.

Они так увлеклись этим, выдавая желаемое за действительное, что уже невольно стали считать себя чуть ли не князьями.

А с помощью экскурсовода и найденных ранее документов, чьих-то воспоминаний, и предположений, они прошлись по исторически известному генеалогическому древу княжеского рода, определив недостающие фрагменты в новой и новейшей истории, и составив план доказательства своей принадлежности к якобы знатному роду Радзиховичей.

Причём Надежда по нескольку раз повторяла одно и то же, смакуя принадлежность её сына к дворянскому роду.

В общем, попал Платон будто бы на шабаш тщеславий и честолюбий.

Теперь он, и не только в отсутствие Гудина, выполнял часть курьерских обязанностей. Ему естественно достались самые дальние адреса, куда надо было ещё и пешком дойти. Надежда была довольна шустрым подчинённым, за короткий срок побившим все Гудинские рекорды времени и невольно выведшим лукавого старца на чистую воду.

Иногда Платон так увлекался, доставлявшей ему физическое наслаждение скоростной ходьбой, что не останавливался даже на эскалаторе, обгоняя и подуставшую молодёжь.

– «Детки, дайте пройти!» – как-то попросил он их на эскалаторе.

– «Дети – в детском саду!» – нашёлся было перед подружками, возможно, самый интеллектуальный из них.

– «А зачем же Вы оттуда сбежали?!» – оставил за собой пальму первенства, бодро щёлкавший каблуками по ступеням эскалатора, стремительно удаляющийся от них писатель, краем уха, однако, услышавший в ответ заливистый хохот девчат.

Хорошее настроение сопровождало Платона все дни. Даже возвращаясь с работы, он по-прежнему пребывал в нём, одаривая своим оптимизмом и внутренней энергией всех окружающих вокруг, и не только людей.

Когда количество пассажиров в, идущей в область, электричке заметно поубавилось, а Платон очнулся от невольной дрёмы, его взору вдруг предстала пожилая женщина, сидевшая почти напротив него с маленьким элегантно подстриженным пуделем на руках.

Она пыталась пересадить собачонку на освободившееся место на скамье, но та, преданная, упорно возвращалась на пригретое место на коленях хозяйки.

Платон невольно вмешался, позвав собачку. Та, сначала заинтересованно взглянула в его глаза, пока оставив свои очередные попытки, потом робко протянула лапку.

Платон сразу распростёр ей навстречу свои ладони, оказывая поддержку, и та преспокойно перешла на его колени, как бы поменяв хозяина.

– «Ну, надо же? Что-то необыкновенное! Она вообще редко уходит от меня, да ещё и впервые в жизни садится к мужчине на колени!» – искренне удивилась хозяйка.

– «Галя! Иди ко мне!» – настойчиво позвала она.

Но тщетно, Галя уже полностью легла на колени незнакомого мужчины и даже прикрыла глазки. А тот гладил её короткие, после стрижки, кудряшки, что-то ласково приговаривая.

– «А Вы не волнуйтесь! Просто я… укротитель кошек, и… женщин!» – успокоил Платон, смутившуюся было неожиданным предательством верной подруги, видимо одинокую старушку, что в дальнейшем и подтвердилось в невольном разговоре с нею.

А на следующий день Платон тоже остался один, но на работе, и ничего, справился!

Он вспомнил, что раньше, на его последней работе в оборонке, часто бывало так, что его оставляли одного решать сложные задачи и разруливать трудные, а то и тупиковые ситуации. Ибо его начальники знали, что он один быстрее найдёт выход из сложной ситуации, без помех от коллег, тем более от своего руководства, примет правильное решение и реализует его.

Но производственное одиночество Платона было недолгим.

После недельного отпуска вышел Гудин.

Иван Гаврилович впервые пришёл на работу небритым, с небольшой полностью седой бородкой, на что соскучившийся от нападок на чудака Платон в присутствии женщин сразу прореагировал:

– «О-о! Он у нас стал, как «Хуймэнгуэй»!?».

Понявшая всё Нона, злорадно засмеялась, а слабая на великий и могучий тоже вышедшая на работу Надежда даже не поняла значений этих слов.

В ответ, понявший смысл Гудин, но не успевший сразу ответить предусмотрительно вышедшему Платону, пристыдил весёлую женщину:

– «Смех без причины – признак…».

Но не успел он закончить фразу, как, выходящая в коридор, нашлась находчивая:

– «Угадай, кто из нас двоих молодая девочка… глупая и невоспитанная!».

Чуть позже Платон через смежную стенку слышал восторженный рассказ старца о своём отдыхе. Но чаще до его уха доносился, пытавшийся перекричать и перебить Ивана Гавриловича, взволнованный на похвальбу голос Надежды Сергеевны.

Проходя мимо, он лишь услышал отрывок их спора:

– «У неё талия… ослиная!» – непонятно про кого, возможно про Нону, и всерьёз ли, объявил Гудин.

– «Вы, наверно, хотели сказать – осиновая?!» – решила помочь подчинённому начальница.

– «Скажи ещё, что дубовая!» – не дал тот ей этого сделать.

Но через пару часов всё стихло.

Надежа опять укатила по личным делам, оставив дачников одних, каждого в своём огороде.

Для Платона вдруг стало привычно тихо, но только лишь до первого телефонного звонка.

Заигравшийся в шарики на компьютере Гудин снял телефонную трубку:

– «Это манометр?» – спросили в трубке.

– «Нет! Иван Гаврилович!» – гордо ответил ещё не отошедший от игры.

Зато надолго отошёл от футбола Платон.

В среду, 18 августа, обещали последний жаркий и солнечный день лета.

И прогноз оправдался.

В четверг Платон решил после перерыва всё же прервать паузу и съездить на футбол. Но, оказалось, опять было не суждено. Снова разразившийся ливень с перерывами шёл весь вечер и всю ночь.

И утром в пятницу на улице оказалось всего 9 градусов тепла.

Платон ещё несколько раз пытался съездить на футбол, но у него это так и не получилось.

В результате всего за пятнадцать игровых вечеров он забил всего 18 голов, но зато в этот сезон дал партнёрам 32 результативных паса.

Но один из его голов особенно запомнился Платону, так как был им мастерски забит после удачных коллективных усилий партнёров.

Разыграв с вратарём мяч от ворот, Александр Кислов не стал по обыкновению обводить всю команду соперников и завершать атаку мощнейшим ударом с близкого расстояния, а сделал длинную навесную передачу на левый фланг атаки. Очень высокий юноша Максим с садоводческого товарищества Платона в одно касание перевёл мяч головой по диагонали вперёд, но на правый фланг, почти на границу штрафной площади соперника. И тут Платон, стоя полубоком, почти спиной к воротам, неожиданно даже для себя подпрыгнув, кивком головы, тоже по диагонали, перебросил мяч через выбегающего вратаря прямо в дальнюю от себя «девятку»!

Однако аплодисментов от партнёров и соперников в этот раз почему-то не последовало.

Платон поблагодарил, сделавших вместе с ним гол, коллег, поняв, что дети давно привыкли к его мастерству, и их теперь не удивишь даже редким проявлением того с его стороны.

Платон также обратил внимание, что в этом сезоне Алексей Грендаль стал каким-то грустным и вялым. Более того, из его тела теперь вывалился явный живот, он стал реже играть в футбол, а играя, старался меньше бегать. Как оказалось, в мае он похоронил свою мать и теперь жил совершенно один.

Он также в этом году почему-то перестал курировать голевой баланс товарища, да и другие игровые партнёры предпочитали получать пасы от дяди Платона, не давая ему ответных передач даже при более выгодном положении того у ворот соперника.

Исключение всегда составлял только лишь футбольный маг Александр Бурков, дававший всегда пасы открытому партнёру, независимо от умения того играть в футбол, да изредка, в знак уважения, соседи Платона по его садоводческому товариществу.

Так что этим летом спортивный сезон Платона не совсем удался.

Ксения лишь иногда составляла компанию мужу в бильярд, значительно чаще соглашаясь посоревноваться в настольный теннис.

Ведь теперь играть в беседке при любой погоде и в любое время суток было одно удовольствие. Но эти игры продолжались лишь до середины августа, когда на заключительный турнир прибыл и Кеша.

Иннокентий по возвращении из Анапы восстановил взаимоотношения с Кирой, и даже в этот раз привёз её на дачу с ночёвкой, составив, наконец, заждавшемуся отцу и компанию за бильярдом.

А Екатерина с Виталием так ни разу и не приехали к отцу, несмотря на неоднократные обещания посетить его дачу в этом году.

Племянник Василий Олыпин, ещё в мае помогший дяде с доставкой на его дачу нового душевого бака, со всеми своими пятью детьми от двух браков, женой Дарьей и няней, на три недели съездил на своей новой восьмиместной машине в пансионат Алушты.

И вообще они попутешествовали по всему Крыму и части Украины, договорившись и встретившись в Киеве со вторым сыном Платона Владимиром.

Их путешествие затянулось почти на месяц, а возвратившись в Москву, они принялись активно готовить младшего сына Гавриила к первому классу.

К понедельнику, 23 августа, земля, наконец, напилась. Природа совсем оживилась.

Опять появились характерные для этого времени года вкусные запахи зрелого лета.

Возможно, поэтому, Платону опять вспомнились ещё с детства знакомые запахи позднелетней после дождя Москвы.

Вечером на даче, настроившись на лирический лад, он записал:

Ну, вот, наконец, мы дождались дождя! И знойного лета пропала пора!? Дышать стало легче, развеялся смог. Но большего сделать пока дождь не смог. Вмиг влагу впитала сухая земля. Ещё бы нам надо дождя бы, дождя! И он хоть и редко, но всё же идёт. Комфорт для природы собой создаёт. Неделя прошла лишь, и зной весь забыт. Потоки воды с крыш – дождь землю долбит. Уже стала мягкой сухая земля. И вновь оживились спросонья поля. Трава зеленеет и что-то растёт, Собой изумрудный ковёр создаёт. Жара прочь пропала и холод возник. Что, осень настала? – народ снова сник. Такие уж люди, всегда им не то. То жарко, то сыро, то снег заодно. То холодно, душно, и снега всё нет. Погода любая, как скопище бед. Давно всем известно из песни одной: В Москве не бывает погоды плохой. Ведь всякая в жизни она благодать! И люди должны то давно бы понять!

Да! Понять это и многое другое людям не мешает! – решил писатель. Платон давно заметил, что в процессе совместного труда, будь то семейный, или общественный, производственный, учебный или спортивный – люди невольно как-то сближаются.

На второй план уходят обиды, склоки, недовольство друг другом. А они, одержимые общими идеями, проблемами, целями и задачами, начинают сплачиваться, даже дружить.

Так получилось у Платона и с Иваном Гавриловичем Гудиным.

Накануне его дня рождения, 24 августа, при очередной большой перегрузке коробок на минскую машину, он сам, первый, заговорил с Платоном. И тому ничего не оставалось делать, как невольно, формально, слушать своего антипода, не поддакивая ему, но и не отнекиваясь, не игнорируя его. Платон, в общем, продолжал свою линию холодности и безразличия по отношению к лукавому старцу.

Но день рождения Гудина, 25 августа, был отмечен на редкость в тёплой, дружественной обстановке.

Накануне заложенный Иваном Гавриловичем расчётливый фундамент в якобы улучшение отношений с Платоном, дал свой результат.

За столом Гудин часто сам первый, причём уважительно, обращался к Платону, взамен получив о того два тоста – за внуков и за Галю.

Старалась не отстать от подчинённых и их начальница. Надежда Сергеевна, одетая по случаю дня рождения Гудина почему-то в ярко красную блузку, произнесла какой-то очень мудрёный тост, из которого никто толком так ничего и не понял, за что же они пили?

– «Когда женщина изображает дамистость при явной бабистости – это смешно!» – уже на улице поделился со вторым пересмешником Гудин.

Умный любит ясное, а дурак – красное! – почему-то вдруг вспомнил Платон изречение его первой учительницы Марии Михайловны Медведевой.

– «Да и вообще, Надька у нас совершенно непородистая!» – захотел развить тему Гудин, продолжая делиться нетрезвыми мыслями с Платоном.

Но тот опять промолчал, но теперь в знак согласия.

Ведь породистость человека он определял величиной расстояния от земли до шва в промежностях его брюк. Чем расстояние больше, тем человек и породистей! Так что Надежде до этого параметра было чрезвычайно далеко, да и, пожалуй, не достижимо в поколениях ближайших потомков.

И Платон не стал отвечать Гудину и развивать эту тему, так как на даче его уже заждались голодные кошки.

Уже в сумерках он увидел их всех троих, дружно встречающих хозяина у калитки. Традиционно поздоровавшись с ними, погладив по лобику и потрепав каждую по загривку, Платон первым делом наполнил их плошки сухим кормом «Роял Канин Фит-32», и принялся переодеваться.

Через некоторое время он вернулся в дом из сада, чтобы выпустить всех насытившихся на улицу, но младшей Сони нигде не было. После еды она обычно забиралась на чёрный телевизор, или нападала на свою старшую сестру Мусю, не то, играя с нею, не то, обижая её. Платон периодически делал озорной устное, но строгое замечание.

Наконец беглянка нашлась! Чтобы спрятаться от хозяина и не слышать его упрёки, беленькая Сонечка перебралась с чёрного телевизора на высокий белый холодильник, в общем замаскировалась.

Последняя полная неделя лета подходила к концу.

А в субботу, 28 августа, в Москве завершился III-ий спортивно-юношеский фестиваль российских соотечественников зарубежья.

Около семисот юношей и девушек 1993–1996 годов рождения из пятидесяти одной страны в течение пяти дней соревновались по шести видам спорта. Для участников соревнований была подготовлена и обширная культурная программа.

Однако в команде Аргентины, насчитывавшей всего десять человек, пока не было внуков Платона. Старший из них уже перерос, а младший ещё не дорос до возрастного ценза.

Но у Диего будет ещё возможность приехать на следующий фестиваль в Москву на соревнования по мини-футболу и повидаться со мной! – успокоил себя Платон.

То же самое произошло и с выступлением в Москве 18 и 23 августа мастеров аргентинского танго.

Среди них естественно ещё не было, да и не могло быть, аргентинских внучек Платона, очевидно не стремящихся в этом деле в профессионалы.

Последние выходные дни лета он провёл на даче один, без Ксении. Та готовилась к выходу на работу.

Более того, по её предложению, для завершения ремонта на кухне и в прихожей они всё же решили нанять своего нового хорошего знакомого Петра, оказавшегося мастером широкого профиля по выполнению различных ремонтных квартирных работ.

Это сэкономило бы для Платона много времени, которое для него было бы лучше использовать для творчества, и немало сил, необходимых для других многочисленных дел не только в доме, но и на двух дачах, в гараже и с машиной. Так что своё согласие и деньги он и в этот раз дал.

В номинале Петру предстояло всего лишь застелить пол ламинатом и поклеить обои в прихожей.

А Платону на то время пришлось невольно спланировать излишне долгое пребывание на даче с кошками, дабы те, да и он сам, не мешали бы работе. И он был готов к этому, к тому же погода пока располагала.

Платон, наконец, покосил и убрал на компостную кучу всю траву, не тронутую по противопожарным соображениям около дома во время жары и выросшую в саду и в огороде уже после её окончания.

А так он в основном занимался сбором и солением огурцов. Жаркое солнечное лето и регулярный полив дали самый высокий за всю историю их дачных наблюдений урожай огурцов, кабачков и петрушки.

Но утром, 31 августа, Платона встретило уже всего 2 градуса тепла.

Вот так и окончание знойного лета?! – удивился к жаре привыкший.

И в последний день лета, по погоде больше напоминавший конец октября, Платон вдруг обнаружил, что их дачные болота практически высохли. Дожди хоть и шли, но они пока не восполняли потери воды от засухи прошедшего знойного лета.

– «Да, да, да! Колоритное получилось лето! Я бы даже сказал – калорийное! Но тёплое, знойное лето – завершилось!» – сообщил жене по телефону наблюдательный писатель.

Глава 4. Золотая осень

А какая после такого знойного лета будет осень? – с тревогой задавал себе вопрос дачник Платон.

Хоть лето и было знойным, но закончилось-то оно дождём! – с надеждой сам себя вопрошал писатель.

И сам себе же поэт неожиданно ответил:

Вот и лето пролетело. Пролетело вмиг оно. Завершилось, ясно дело, Лужей с пеплом у метро.

Да! Подавляюще количество московских отпускников и практически все столичные студенты возвратились в Москву. В электричках и в метро стало тесновато. В иные дни на некоторых станциях в часы пик было просто яблоку негде упасть.

В то же время настоящих яблок, и не только из-за жары, но и из-за тотальной обрезки двух самых больших и плодоносящих яблонь, у Платона было очень мало.

А айвы и дички-груши в этот год не было совсем.

Однако теперь Платон, наконец, решился и купил саженец нормальной, сортовой груши, так как в его саду освободилось подходящее место для её посадки.

Кроме того, агроном Юрий Иванович обещал по весне привить на дикую, но очень крепкую, красивую и даже к месту давно растущую в саду Платона грушу, черенки хороших сортов от груши их бывшего председателя Марии Ивановны.

Так что у давнего любителя жёлтых плодов: дынь, бананов, абрикосов и тем более груш, появилась теперь надежда, когда-нибудь поесть хоть их из собственного сада. И не надо будет при этом вырубать ещё мамой посаженную дико плодоносящую грушу.

Из-за хорошей погоды Платон продолжал поливать огурцы в парнике, которые так и не останавливались в росте. В итоге и получился рекордный урожай.

Из-за затянувшегося дома ремонта он продолжал жить на даче с кошками, но вечерние сумерки уже не позволяли ему долго работать в огороде.

Время за приготовлением ужина и переработкой незначительного количества яблок помогали коротать телевизионные детективные сериалы.

А в самом начале сентября племянник Василий обрадовал своего дядю Платона, сообщив ему, что вся Москва обклеена афишами с информацией о концерте Жана Татляна 9 октября в Кремле.

Через несколько дней и сам его давний почитатель убедился в этом, обнаружив соответствующие афиши в начале и в конце даже такого короткого бульвара, как Яузский.

Вскоре это же сообщение для брата повторила и Анастасия.

А тем временем мастер Пётр вовсю старался с ремонтом в Москве.

Ему пришлось ещё и частично переделать электропроводку на кухне, сделать пороги на лоджию и у входной двери.

Кроме того, много времени у него ушло на крепление плинтусов и размещение в них электропроводов, вырезание по месту и приклеивание по углам стен пластмассовых уголков различных размеров и цветов.

Но, как известно, аппетит приходит во время еды.

Ксения предложила мужу воспользоваться случаем и заодно поменять старую, более чем тридцатилетней давности кухонную мебель.

Предусмотрительный Платон давно просчитал такой вариант и был готов к этому. Он сразу согласился и дал денег.

Согласовав с мужем, Ксения выбрала гарнитур, заказала, оплатила, и тот быстро доставили.

Пётр с удовольствием и быстро собрал новую мебель, повесил шкафы-полки и установил столы-тумбы на новый пол. Ему, правда, пришлось несколько повозиться с креплением навесной мебели, так как стена была неровной, да и слой штукатурки излишне толстым.

Но к концу сентября ремонт в основном был завершён.

Оставшиеся мелкие недоделки и недочёты супруги Кочет решили исправить позже и самостоятельно.

Уж очень Ксении надоело смотреть на работу слишком себя любящего и уважающего, уроженца Украины, Петра.

Тем временем и Платон завершил основные сезонные дела на своей даче. Теперь можно было переезжать с кошками в Москву.

По вечерам после работы все три кошки встречали Платона у калитки.

Вечером они выбегали на улицу и играли в салочки, в основном Тиша с Соней. Но почему-то всё время водил кот. Мелкая и вёрткая Сонечка умудрялась каждый раз ускользнуть из-под его носа.

Платон давно и так крепко сдружился с ними, что те понимали своего доброго и чуткого, потому предсказуемого, хозяина буквально с полуслова, одного взгляда и даже жеста.

Они теперь были для Платона словно закадычные, во всяком случае, точно верные друзья, которые с годами не уходят от него прочь.

А в общении с бывшими школьными и институтскими товарищами и коллегами по прошлой работе Платон не видел никакого смысла. Ворошить прошлое, вспоминать, «скулить о девичьих делах», просто «жевать сопли» – он не любил и не хотел.

Надо жить настоящим и идти вперёд, только вперёд! – искренне считал Платон.

И был прав, по большому счёту!

Со второй недели сентября началось бабье лето.

Оно было не жарким, с переменной облачностью и практически сухим.

Вместе с бабьим летом на Платона нахлынули воспоминания о маме.

И в годовщину её смерти он записал наставление для потомков:

У каждого есть в жизни мать. Или была она когда-то… Моё волненье не унять… Ведь тяжела так их утрата. Так берегите матерей! Они всегда за нас страдают. Они всегда – всё для детей. Но часто их надежды тают. Да! Мы надежда матерей! Что не сбылось – должно в нас сбыться. И сбыться точно, поскорей. Иначе же зачем родиться?! Не забывайте никогда Тепло и ласковые руки. Их вспоминайте иногда. Хотя бы в час…, и в дни разлуки!

В пятницу, 10 сентября, провожали уволившуюся Нону Петровну Барсукову. Совершенно случайно на её проводы, кроме Надежды Сергеевны, собрались только Ноне искренне сочувствующие местные интеллигенты-интеллектуалы Галина Александровна и Платон Петрович.

Вчетвером сели в кабинете Платона. За лёгкой выпивкой и весёлым дружеским разговором время летело незаметно. Темы затронули разные.

Невольно вспомнили и про отсутствующих мужчин:

– «А где твои… двое из ларца?!» – спросила Нона Надежду.

– «Тупой и ещё тупее!» – вполголоса поправил её Платон, вызвав лёгкий смешок Галины Александровны в знак согласия с коллегами.

Не слушая объяснения Надежды, Нона продолжила свою мысль:

– «Гаврила наверно меня ненавидит? Как увидит, так презрительно отворачивается!».

– «Да он вообще надменный, как… негр! Тоже страдает комплексом неполноценности. Хотя выражением морды своего лица всё пытается поднять свою значимость!» – уточнил инженер и человеческих душ.

И в итоге, поддавшись подстроенным недругами обстоятельствам, хоть уже и пенсионерка, но всё ещё красавица, Нона ушла в… вышестоящую организацию, на прощание, пожаловавшись квази подружкам:

– «Меня так вчера продуло, что я простудилась, и у меня из всех дыр потекло! Ха-ха-ха!».

Платон привык, что Нона иногда позволяла себе лишнее, невольно компрометируя этим всех присутствующих и его лично.

Через несколько дней писатель почувствовал, что ему явно не хватает общения с озорницей Ноной. Теперь ему не с кем было перекинуться хоть парой иронично-саркастических фраз по поводу поведения их общих коллег и сослуживцев.

В раздумье об этом он шёл к метро по тротуару. И вдруг! Платон взглянул и обомлел? Впереди шла… жопа! Она даже не шла, а как-то смешно переваливалась в почему-то и для неё тесных, хотя и огромных штанах!?

Да, Нонке тоже бы не помешало сбросить лишние килограммы! Тогда она стала бы стройнее и сексуально привлекательнее! – почему-то мечтательно рассуждал сам с собою Платон.

Да! Человек иногда должен принимать судьбоносные решения в своей жизни! – вдруг вспомнил он и свои давние решения.

Ведь в своё время его отец, Пётр Петрович, часто шутил в разговорах с сыном по поводу затянувшегося увлечения того футболом, по его мнению в ущерб основной учёбе в институте:

– «У отца было три сына: двое умных, а третий… футболист!».

– «Поэтому во мне, как в единственном сыне моего отца, со временем двое умных «сынов» естественно перебороли одного футболиста!» – по этому поводу как-то объяснил он жене.

– «И жизнь твоя вошла в норму!?» – подвела тогда итог Ксения.

– «Да, вошла, но не сразу! Хотя жизнь, а может быть и сам Бог, неоднократно мне подсказывали и намекали на то, что мой путь в жизни другой!» – уточнил Платон, сразу кое-что вспомнив о начале своего основного трудового пути.

Да и неожиданная четвёрка за всеми признанный прекрасный дипломный проект, как потом оказалось, была ему сигналом от Бога, что он пытается заняться не своим делом, что его предназначение в другом, о том, что его путь, на этом, им самим выбранном поприще, будет холостым выстрелом, и чтобы он не строил на счёт этой технической работы по космической и ракетной тематике далеко идущих планов.

Так оно в итоге, спустя три десятка лет, и получилось.

В дальнейшем уже не испытывая никаких иллюзий, Платон прошёл тернистым путём развала великой страны, дорогой крушения некоторых идеалов, целей и жизненных планов, и даже пробы себя в нецивилизованном бизнесе.

А в итоге он нашёл для себя тихую заводь, навсегда порвав с наукой, техникой и бизнесом, из творца материального превратившись в творца духовного, став поэтом и писателем, и совершенно не жалея об этом.

Более того, Платон в этом, теперь весьма любимым им занятии, чувствовал себя истинно свободным, по-настоящему творческим, ни от кого морально и интеллектуально независящим. Он просто самовыражался, как, например, окружающая нас природа.

И она, наконец, выразилась. Погода конца второй декады сентября стала нормой для этого месяца. Листопад набирал силу, засыпая городской асфальт и землю дворов, бульваров, скверов и парков буро-жёлтыми листьями.

В иных местах картина этого была просто величаво-сказочной.

Целенаправленно гуляя по парку усадьбы Кусково, домашний фотохудожник Ксения не смогла пройти и мимо этого факта.

А день осеннего равноденствия, как ни странно, возбудил в сбалансированной душе поэта всплеск новых эмоций, вылившийся на бумагу новым стихотворением о природе, об её флоре и фауне:

Повеяло худым ненастьем. День съёжился до полу дня. Я, напоённый лета счастьем, Жду окончанья сентября, Когда златой придёт октябрь, И землю соком напоит. Ну, а пока идёт сентябрь, И с бабьим летом, как… пиит. А, отдышавшись после зноя, И в предвкушении зимы, Воспринимаем дождь не ноя, А лишь, как благо, для души. Вот кошки ждут, когда их с дачи Я заберу с собой домой. В Москву вернусь я… без отдачи, Как на свидание с женой. И вот, кончается сентябрь. Удачным оказался он. За ним опять спешит октябрь. В природе он – хамелеон. Раскрасит всё палитрой цвета – Буро-зелёные леса… Не тронет он, пожалуй, где-то, Лишь голубые небеса.

Да! К счастью, тронуть небеса никому не под силу! – осознал философ. После последней ночёвки на даче, утром во вторник 28 сентября, по пути на станцию Загорново, Платона неожиданно осенило:

А хорошо, что у власти у нас сейчас Медведев и Путин, а в Москве – Лужков – сильные, крепкие, деловые мужики, знающие, что и как делать!

Но уже днём он неожиданно для себя услышал об отстранении Медведевым Лужкова от власти в Москве, что просто ошарашило не только Платона, но и многих москвичей.

Ну, вот! Опять сглазил! Эти «Невские головастики» теперь уже окончательно достали трудовую московскую пчелу! – сокрушаясь, понял писатель.

Впервые и у Платона Петровича Кочета подорвалось личное доверие к Дмитрию Анатольевичу Медведеву, как и у того к Юрию Михайловичу Лужкову.

И тогда Платон предложил своим знакомым теперь считать 28 сентября Всероссийским Днём выказывания недоверия!

И лишь к концу года из интервью президента он услышал членораздельное объяснение причины этого, и согласился с ним, восстановив в своём сознании высокий президентский рейтинг.

– «Да! Деньги портят людей! Особенно большие деньги… больших и хороших людей!» – невольно вслух для Ксении согласился он с изложенными президентом фактами и приведёнными доводами.

Начался октябрь. Платон теперь жил дома, вечерами периодически сидя за компьютером. Углубляясь в своё творчество, которое просто поглощало его, он полностью отвлекался от всех иных забот и посторонних мыслей.

Но как-то раз от любимого занятия его неожиданно оторвал характерный звук пришедшей SMS-ки. И в очередной раз, устно послав подальше надоевшего оператора, Платон вновь углубился в свои занятия.

За ними он полностью становился самим собой. В эти моменты с него окончательно слетало ещё оставшееся вынужденное, наносное, искусственное, ему ненужное.

И он постепенно, строчка за строчкой, превращался в творца своих идей и мыслей, эмоций и переживаний, просто в ТВОРЦА!

И Платон действительно творил. За компьютером он распечатывал ранее написанные стихи, ещё раз редактируя их. Но текст прозы он набирал сразу, дополняя, подправляя, переделывая, переставляя и переиначивая его.

В общем, он работал серьёзно, причём много, практически все вечера, всё своё свободное, и не только, время. Он просто так привык относиться к своему любимому делу, отдаваться ему без остатка, а то и без оглядки, не тратя силы и время на пустое созерцание, и потребительское восприятие окружающей действительности, воистину, как настоящий творец и созидатель!

К сожалению, многие женщины не видят в своих мужьях проявлений Творца и Созидателя. К ним относилась также и жена Платона Ксения.

Невольно перечитывая свои старые, первые произведения, с целью их редактирования перед изданием, Платон увидел, что за прошедшие шесть лет его мастерство возросло, он стал выражать свои мысли точнее и сочнее.

И, главное, он теперь занимался делом, любимым и, как ему тогда казалось, важным делом – тем, чем он мог плодотворно заниматься с пользой для себя и для других людей.

Платон вдруг вспомнил, что ему ещё с детства было смешно смотреть на разного рода бездельников, в том числе, как ни странно, в частности, на поющих и особенно танцующих людей.

Почему-то в такие моменты он всегда смотрел на них свысока, невольно относясь к ним высокомерно. Хотя уже в молодости и ему самому приходилось часто танцевать, но только исключительно с целью познакомиться и в буквальном смысле тесно пообщаться с девушками.

Как-то одна из его знакомых откровенно созналась ему:

– «Танцы – это повод пообниматься с незнакомым мужчиной!».

Все эти золотые октябрьские дни Платон думал о целесообразности посещения концерта Жана Татляна в Кремле. Его смущало обилие других артистов, указанных в афише. Их вместе с ансамблями набиралось два десятка. Да и на даче дел, как всегда, было много.

Если каждый из них пропоёт хотя бы одну песню, то тогда, сколько же останется петь непосредственно самому Жану Арутюновичу?! – рассуждал раздосадованный поклонник.

А слушать других, да ещё за такие деньги, ему было ни к чему.

Своими сомнениями он делился и с близкими ему людьми, тоже почитателями творчества «Золотого Жана», но те, понимая коллегу, всё же дружно советовали сходить на концерт.

– «Платон Петрович! Но это же бенефис Вашего кумира! Да ещё в Государственном Кремлёвском дворце! Это же праздник! А все дела Вы всё равно не переделаете! А не пойдёте – будете потом жалеть и переживать!» – уговаривала неожиданно для неё засомневавшегося коллегу бывалая интеллигентная москвичка Галина Александровна, тоже хорошо знакомая с творчеством Татляна, любившая и уважавшая его.

Дни шли, и сомнения Платона постепенно стали рассеиваться.

Ладно! Живём ведь один раз! В конце концов, когда ещё мне доведётся его увидеть и услышать вживую? Да и я ведь никуда больше не хожу, пенсионерские деньги попусту не трачу! – начал он сомневаться.

А если я не схожу на концерт Жана Татляна, ведь потом всё время буду сожалеть об этом, ругать себя за малодушие! А дачные дела действительно никуда не денутся! Неравнозначно это! Ладно, пойду! – всё же окончательно решил он.

Седьмого октября Платон на себя и Ксению купил билеты на концерт, решив, что именно в золотую осень ему тем более и следует послушать своего «Золотого Жана», который уже давно, как птица Феникс, возродился из пепла.

И вот, отложив дачные дела, в субботу девятого октября Платон с Ксенией поехали на бенефис Жана Татляна в Государственный Кремлёвский Дворец.

Уже на выходе из метро «Площадь революции» спрашивали лишний билетик.

Давно такого не было! – порадовался Платон за своего кумира.

Народу шло много. Со всех направлений потоки зрителей стекались в Александровский сад и к Троицким воротам Кремля. Но там их ждали заграждения и даже конная милиция.

Платон с Ксенией за счёт манёвренности бывшего футболиста умудрились протиснуться вперёд, обойдя многих вальяжных зрителей, сократив время и расстояние.

Однако в рамке металлоискателя внутри Троицких ворот «железного» Платона ждало очередное разочарование.

Хоть он и переложил весь мыслимый металл из карманов в пакет, но сразу предупредил охрану, что рамка всё равно будет звенеть, даже если он разденется догола.

Так оно в очередной раз и получилось. Не поверивший ему охранник вскоре убедился в устойчивой тенденции, и, дабы не задерживать любопытно нервничающую толпу за спиной бедолаги, пропустил того через ручной металлоискатель, «обнюхав» его телом своим переносным прибором с положительным для Платона результатом.

Поскольку супруги Кочет во многом как всегда из-за женщины в этот раз немного припоздали к запланированному Платоном времени, им не достались ни программка, ни фонарики, ни какие-либо другие возможные сувениры и информационные материалы.

Места оказались в середине балкона, а зал был почти полон.

Платон, конечно, не удивился обилию своих ровесников, но его опять поразило обилие зрителей и всех других возрастов!

И вот волшебное действо началось! И Платон сразу успокоился.

Оказывается, многие песни на своём бенефисе его кумир, под аккомпанемент легендарного Ленинградского джазового коллектива Диксиленд, исполнял дуэтом с заявленными в афише артистами, не забывая и солировать.

Но начался концерт традиционным фильмом о Жане Арутюновиче Татляне, озвученным приятный закадровым голосом Артёма Карапетяна.

Затем Жан Арутюнович спел несколько песен, в том числе дуэтом с Юлией Савичевой, Татьяной Булановой, Тамарой Гвердцители, Ларисой Долиной, Вероникой Агаповой, Армине, Астой, Александром Олешко и Владимиром Маркиным.

На концерте также выступил и его персональный гость – известный итальянский певец Альбано, но спевший дуэтом с Армине.

С группой «Доктор Ватсон» Жан Арутюнович также исполнил «Лучший город Земли», а с ансамблем «Самоцветы» – «Корабли».

Платон заметил, что маэстро иногда стал забывать слова текстов песен. Это было слышно опытному почитателю его таланта.

Иногда это делалось Жаном Арутюновичем специально, заранее обдуманно.

Но иногда чувствовалось доли секундное замешательство.

И тут же маэстро придумывал довольно удачное другое слово, чем вызывал восторг благодарных слушателей. И только всего лишь один раз в соседних строках куплета он вынужден был повториться.

Но больше всего Платону понравилась, неожиданно приятно удивившая его, реакция жены Ксении на выступление его кумира.

Ксения не только фотографировала, но и дольше всех аплодировала, не забывая и кричать «браво»!

Но больше всего Платону понравилась, неожиданно приятно удивившая его, реакция жены Ксении на выступление его кумира.

Ксения не только фотографировала, но и дольше всех аплодировала, не забывая и кричать «браво»!

Она ещё раз согласилась с мнением мужа о красоте, силе и многообразии голоса его кумира, о его необыкновенном умении дышать во время исполнения песен.

Да и сами песни понравились Ксении.

Платон тоже не бездействовал, записывая на свой диктофон только лишь новые песни своего кумира, коих оказалось три.

Особенно на него произвела впечатление песня «Рай любви» на известную мелодию «Бесамо муче». А прекрасные новые слова к этой всемирно известной музыке были написаны самим Жаном Татляном.

Платон тогда ещё подумал, что оказывается, Жан Арутюнович всё-таки использует новые тексты на старые мелодии!?

А завершил он своё выступление конечно коронным «Русским блюзом».

После окончания концерта Платон с Ксенией встретились в условленном месте у выхода из Дворца со своими свояками: Егором с Варварой и Александром с Наталией.

Вшестером не спеша прогулялись по Александровскому саду и Красной площади до Васильевского спуска.

Лишь вначале пути пожилые мужчины, как собачонки, отметились в знаменитом бесплатном общественном туалете около Исторического музея.

Ксения в основном фотографировала, соскучившиеся по общению женщины без умолку щебетали, а шедшие позади них мужчины прикрывали их тылы неспешным обменом мнениями об увиденном и услышанном, и не только на концерте.

Они давно не были в центре столицы у Кремля. Поэтому восторженно реагировали на обновленные здания и экстерьер Красной площади.

Художник Александр обратил всеобщее внимание на красоту модернизированных и отремонтированных Манежной площади, Александровского сада, Нового здания гостиницы «Москва», Исторического музея, Кремля, Красной площади и Храма Василия Блаженного.

Уже расставаясь, все обратили внимание на необыкновенный пейзаж Красной площади со стороны Васильевского спуска, который Ксения сфотографировала всем на память.

И словно напоминанием им о только что завершившемся концерте Жана Татляна, опять для них сияли «Мои ночные друзья – фонари»!

Распрощавшись, Егор с Варварой свернули на Москворецкую набережную в сторону своей высотки, а остальные пошли по Москворецкому мосту и по большой Ордынке до станции метро «Третьяковская».

Распрощались перед входом на эскалаторы. Пожимая руку, Александр как-то виновато улыбнулся Платону. Ему ведь в этот раз так и не удалось излить душу другу по поводу новых поворотов в их взаимоотношениях с Наталией.

Платон же с Ксенией, довольные друг другом и проведённым вечером, вновь возвращались к своим домашним заботам.

На следующий день символично наступило 10.10.10.

Золотая осень, голубое небо, морозно ночью и жарковато днём, чистый воздух – красота, да и только!

Как никогда в приподнятом настроении Платон работал на даче, пытаясь за одно воскресение всё же выполнить двухдневный план своих работ. И это ему, накануне прекрасно морально отдохнувшему, во многом удавалось.

Но в понедельник, 11 октября, золотая осень вдруг закончилась. Небо заволокла сплошная облачность, стало пасмурно.

Из-за такой погоды у Платона прихватило горло. А причиной того был поход в Кремль с непокрытой головой после её дневного мытья и короткого, из-за задержки Ксенией дома с ремонтом, перерыва перед выходом на улицу.

На следующий день начался сильный листопад. Особенно усердствовал клён со своими жёлтыми, просто густо-золотыми листьями. Но другие деревья оголяться не спешили.

Ещё летом, неожиданно от жары сбросив пожухлую листву, они теперь не торопились с последними листьями, стояли под листвой до конца октября.

И вообще, октябрь в этом году выдался сухой и солнечный. Дожди были редки и мелки. Даже болота, канавы и озерки на даче у Платона так и остались пересохшими.

Ну, надо же? Такого раньше никогда не было! Прям, как мои отношения с Гаврилычем! – подумал писатель.

Ведь его отношения с Гудиным давно стабилизировались на уровне пассивного, исключительного производственного общения.

Окончательно утряслось и с работой Платона. Стабилизировались и все отношения между сотрудниками. Каждый в принципе знал свои плюсы и минусы, свои возможности и манёвры, свой предел.

На фоне этого у Платона появилось свободное время и возможность поработать, как писателю, с архивными и новыми материалами, чем он и не преминул воспользоваться на работе в рабочее время.

Его усидчивые занятия этим на работе лишь периодически прерывались редкими производственными заданиями, обеденным перерывом и лечебной физкультурой.

Во время этой почти получасовой паузы он невольно, через полуподвальное окно, с интересом наблюдал за повадками голубей. Их кормление уже давно полностью взяла на себя хозяйка корма.

Утром или ближе к обеду Надежда Сергеевна брала один или два пакета льняных или овсяных семян, подходила к окну, и через форточку рассыпала их под окном, по-деревенски причитая при этом:

– «У, ти, мои гусеньки! Ваша мамочка пришла, щас вас накормит!».

Голуби со всей округи слетались под окно Платона и своими клювами, как маленькими отбойными молотками, дружно долбили по жестяному подоконнику и бетонному отливу у стены.

Поскольку Надежда не беспокоилась и не задумывалась о последствиях высыпания ею корма как попало, то иногда зёрна оказывались рассыпанными чуть ли не одной кучей, из-за чего многие голуби не могли подойти к корму, и были вынуждены лезть по головам и телам своих сородичей. Из-за этого между ними частенько вспыхивали ссоры, а клевали они просто остервенело, не замечая ничего вокруг.

И как-то раз такое кормление закончилось для голубей трагедией.

Жившая неподалёку пара бездомных чёрных дворняжек, кормящая своё молодое потомство, удачно завершила свою охоту поимкой самого нерасторопного из глубей.

Услышав необычный шум за окном, Платон выглянул в него и увидел чёрного кобеля, лежащего напротив окна на безопасном для себя расстоянии.

Платон всё понял, и доложил об этом начальнице.

А та, в оправдание, успокоила коллегу:

– «Да я этих собак знаю! Их две. Они живут в сарае, где, помнишь, два черепа нашли? Сучка недавно ощенилась, и теперь кормит своих щенят! А я её и всех их иногда сама подкармливаю!» – услышал Платон оправдание любительницы живой природы.

– «Так вроде череп находили один?!» – нарочно перевёл он разговор на другую тему, невольно протягивая несчастно руку моральной помощи.

– «Да, нет! Потом ещё один нашли!» – с удовольствием схватилась она за спасительную соломинку.

Тогда Платон вышел на улицу осмотреть поле брани. Пёс всё также лежал напротив окна, словно выжидая корма и для себя. Его морда напомнила Платону уродливо-злой собачий персонаж одного из мультфильмов.

Пёс вскочил, и на всякий случай попятился от предполагаемой линии человеческого пути к противоположному зданию, как бы совершая «противозенитный манёвр» от возможного нападения.

А-а! Знает собака, чьё мясо съела! – невольно осенило Платона.

Но никаких следов собачей трапезы он пока не обнаружил.

Отчитав псину, он невольно пошёл дальше, и тут увидел в дальнем углу двора, лежащую на газоне, такую же гладкошёрстную чёрную сучку, общипывающую свой деликатес. Подойдя ближе, Платон обратил собачье внимание на себя. Мать-кормилица, совершенно без тени смущения, и, как показалось Платону, даже с довольной улыбочкой на морде, не боясь, посмотрела на него, продолжая разделывать свою добычу.

Ну, что ж с тобой поделаешь! Тебе ведь тоже надо! Такова жизнь! – успокоил себя человек – в конце-то концов, голуби сами виноваты в этом…, или Надька?! – вдруг осенило его.

С тех пор, при появлении малейшей опасности, голуби моментально все разом взлетали, и на карнизах и крышах выжидали ухода своих смертельных врагов. А те иногда даже специально выслеживали птиц, тайком наблюдая за ними из своего укрытия.

Но такую ситуацию очень чётко просчитали, очень часто голубями обижаемые, и с виду простые, знаменитые для Платона московские воробьи.

И однажды он стал свидетелем того, как воробьи просто развели голубей на шухер.

В очередной раз, безуспешно пытаясь пролезть к зёрнам через многочисленные, трущиеся перьями друг о друга, голубиные тушки, один из них – видимо самый бывалый – как-то уж очень быстро сориентировался, и резко влетел, будто бы из-за опасности. Его примеру сначала последовали лишь отдельные из сородичей, да пара дурных, опущенных стаей голубей, пытавшихся наклеваться на отшибе. Однако пока номер не прошёл.

Но буквально через пару минут разом резко взлетевшие, теперь уже все воробьи, моментально подняли и всю глубинную стаю. От испуга, те рванули аж на крыши ближайших домов.

Воробьи же, всей стаей красиво совершив большой вираж, опустились на освободившееся место под окном, и вдоволь наклевались долгожданных льняных зёрен.

Наблюдая за находчивыми воробьями, Платон поначалу даже подумал, что один из них, по жадности, подавился зерном. Он встал на задние лапки, выпрямился, и мелко трясся, словно задыхаясь. Другой же воробей пытался клювом не то вытащить зерно, не то его, относительно большое, получше развернуть в воробьином зеве. Рядом стоял ещё один воробей, тоже пытавшийся хоть чем-то помочь бедняге.

Не в силах помочь несчастным птахам, Платон с интересом наблюдал, чем же всё это закончится. Вскоре картина повторилась и рядом, с другим воробьём, потом с третьим.

Присмотревшись, Платон обратил внимание, что раскрывающие клювы воробьи все одинаковы по размерам и раскраске и отличаются от остальных.

А когда он увидел, как один воробей пытается засунуть зёрнышко в широко открытый клюв другого, чуть ли не с головой залезая туда, а тот, моментально проглотив пищу, снова слишком широко открывает клюв, забавно дрожа при этом, то сразу всё понял.

Это воробьиные родители так начали кормить своих вылетевших из гнезда переросших детёнышей!

Надо же! Какие воробьи оказывается умные? Недаром мой отец их любил и уважал! Наверно знал за что?! – решил не состоявшийся юннат.

Однако скоро голуби вернулись и быстро восстановили свою справедливость.

Со временем один голубь, за крутой нрав окрещённый Платоном «Паханом», выделился среди других.

Во время кормления он отгонял чужих и слишком настырных голубей, заклёвывая их, а в остальное время дежурил, сидя на открытой форточке, или на карнизах соседнего дома, первым давая знак своим сородичам на начало приёма пищи.

В ожидании своей кормилицы обычно один или два голубя дежурили у окна. И как только Надежда появлялась, эти разведчики, увидев её через стекло, превращались в попрошаек, начиная легонько долбить клювами по стеклу, выпрашивая корм.

Иногда они обнаруживали свою кормилицу ещё на улице, сразу слетаясь к окну, невольно давая Платону знак, что его начальница уже на подходе.

А в случаях задержки Надежды утром, некоторые из голубей не стеснялись запрыгивать через практически всегда открытую форточку к Платону в помещение, выпрашивая корм уже и у него самого.

Однажды, залетевший к нему большой, старый голубь поначалу вообще повёл себя слишком смело, а то и нагло. Уже после кормления, он сначала впрыгнул через форточку и ячейку металлической решётки в цех, потом прошёл пешком по кафельному полу кабинета Платона, и далее через открытые двери проследовал по коридору к кабинету Надежды.

Платону даже пришлось открыть ему дверь в кабинет кормилицы. Та от радости аж всплеснула руками, а глазастый Алексей разглядел отсутствие некоторых пальцев на одной из лапок гостя.

Поймав его и поняв, что он больной и у него ещё повреждено и крыло, совместно решили оставить птицу на ночёвку в цехе.

На следующий день, как только Платон открыл дверь из своего кабинета в цех, заждавшийся голубь впорхнул в его помещение и сел на его стол, совершенно не боясь его. Чуть поворачивая голову, он ходил по столу, искоса поглядывая на хозяина, словно что-то прося у него.

Поздно пришедшая на работу Надежда, бесцеремонно рассыпала немного семян непосредственно и на обеденный стол Платона. Голубь принялся клевать, не забыв и несколько раз опорожниться на стол и бумаги хозяина, чем вызвал очередное его возмущение неотёсанной деревенщиной.

Чуть позже ему пришлось салфеткой подтереть за настырным гостем, и выпроводить того в цех, закрыв за ним дверь.

Следующее посещение голубя бывшим ветеринаром закончилось обнаружением на лапке птицы обрывка толстой нитки. Надежда чуть ли не расплакалась, несколько раз при Платоне злостно обругав неизвестного злоумышленника, словно это был сам Платон.

Тогда тот предложил немедленно сделать операцию несчастному, сразу включив весь яркий свет в тёмном цехе:

– «А-а! Вот что он нас просил! Теперь понятно! Всё сходится!».

– «Да, точно! Давай сделаем!» – сразу согласилась биолог по образованию, проследовав к себе в кабинет за ножницами и салфетками.

Платон свободно взял бедолагу руками в хлопчатобумажных перчатках, ладонями зажав его крылья, и немного перевернув голубя кверху брюхом, стал держать того над высокой и потому удобной для операции тумбой.

Надежда очень точно нашла нужное место на лапке голубя, быстро надрезав толстую нитку на ней. Та сразу и отвалилась с остатками кожного покрова лапки.

Об этой истории Платон вечером рассказал жене, но тут же был Ксенией напуган:

– «Да Вы что? А вдруг он болен орнитозом? В этом году из-за жары много глубей заболело и поумирало! Неужто Надька об этом не знает? Они ведь человеку эту болезнь могут даже на лету передать! А когда её симптомы проявляются, то, оказывается, что лечить-то уже поздно, и летальный исход неизбежен! Ну, Надька Ваша и дура!».

– «Да! Летательный исход нам не нужен! Завтра её обрадую!» – внутренне содрогнувшись, вслух отшутился Платон.

На следующий день он довёл информацию жены до своей начальницы.

Та тоже испугалась, но больше всех не хотел умирать Гудин. Когда Надежда отъехала, он с криком ужаса чуть ли не влетел к Платону:

– «Да ну её на фиг, эту нашу Надьку с её голубями! Выбрасывай его скорее на улицу! Пусть собаки съедят! И чтобы духу его тут больше не было! Попроси уборщицу здесь всё помыть и продезинфицировать! И больше сам не корми голубей! Ещё из-за них и Надьки тут подыхать!».

– «Да я уж его выбросил! А ты сам ей об этом скажи, когда придёт!».

Платон сразу утром, после доклада начальнице получив от неё карт-бланш, посадил бедолагу через решётку на форточку, с которой тот, к счастью, сам спрыгнул на улицу.

Он тут же доложил об этом Надежде, которая с возгласом облегчения пыталась очистить и свою совесть:

– «Ну, слава Богу! Мы его и так спасли и вылечили!» – начала она было оправдывать своё предательство.

– «Как говориться, подобрали, обогрели и… обобрали!» –  пытался Платон шуткой сначала не дать ей этого почувствовать.

– «Да ну, тебя! Скажешь тоже! Ведь голуби не могут жить без стаи! Ему с ними будет лучше!» – продолжала очищать свою совесть Надежда.

– «Так он же летать не может?!» – удивился такой логике Алексей.

– «Может! Ещё как может! Вон он как запрыгивал к Платону на стол!» – попыталась оправдаться начальница, будто бы уличённая подчинёнными в чёрствости.

– «Да, да! Он даже через форточку сам с радостью сиганул!» – попытался выручить Надежду Платон, заодно пытаясь оправдать и себя.

– «Да отмучится он быстрее! Собаки съедят!» – выдал сокровенное, и добавил перца во всеобщее обсуждение, Иван Гаврилович.

И уже к концу дня их опасения в принципе подтвердились. Переходя двор, голубь погиб под колёсами отъезжающей машины.

От такой новости от Алексея Надежда Сергеевна не выдержала, и убежала на второй этаж поплакать.

– «Да-а! А курицы тоже бывают кандидатами наук!?» – сокрушённо бросил вслед скрывшейся Иван Гаврилович.

– «Да, ладно!» – оборвал того Алексей.

Но жизнь шла своим чередом.

В метро периодически молодые нищие козлики перескакивали через турникеты, а состоявшиеся по жизни и успешные в жизни самодовольные пожилые, даже старые, козлы своим самолюбованием иногда тормозили толпу при входе на эскалатор.

Да! У каждого в жизни своё место, свой черёд! – сам себе мудро заметил писатель.

Но Платон был оптимистом и никогда не унывал. А жизнь брала своё!

Заканчивался золотой октябрь – середина золотой осени!

Ну, как можно унывать, даже осенью, когда кругом такая красота?! – рассуждал поэт, тут же записывая:

Прохладный солнечный октябрь. Шуршит опавшая листва. И с голубого небосвода Светило смотрит на меня. От Солнца я, невольно жмурясь, Вокруг себя бросаю взгляд. И, красотой вокруг любуясь, Пишу я строчки невпопад. Прошёл Покровским вот бульваром. Дошёл до Чистых я прудов. Здесь хлопоты людей недаром: Мой город и к зиме готов. В пруду ещё ночуют утки. Фонтаны (там, где аист) бьют. Пройдут всего возможно сутки, И их к зиме уже запрут. С газонов всех листву убрали. И на скамьях уж не сидят. Но ходят по бульвару пары. Прохожие на них глядят. И вспоминают здесь былое, Как сами были молоды. Да! Было время! И какое?! Вдвоём гуляли у воды. Стихи друг другу тут читали, И целовались до утра. С компанией своей гуляли, Но только редко, иногда. Проходят дни, проходят годы, Проходят целые века. Но, презирая все невзгоды, Любовь здесь будет навсегда! И «Чистые пруды» навеки Пребудут символом любви! За чистоту люблю я… реки! Люблю златые октябри!

Да! Платон любил их, впрочем, как и многое другое! Он вообще ко всем людям, их словам, делам и поступкам всегда относился с теоретическим пониманием; ко всему в жизни происходящему относился сугубо практически, с аналитически философским спокойствием; в общем, всегда был добрым и любвеобильным человеком.

Даже по отношению к своей сестре – лицемерной богомолке Анастасии он был терпим.

В телефонном разговоре она как-то удивила Платона. На вопрос своей знакомой, не скучно ли Насте жить одной в двухкомнатной квартире, та с достоинством ответила:

– «Ну, что ты?! Мне одной хорошо, причём всегда! Никто не мешает, никто с тобой не спорит, не расстраивает тебя! Да ведь и духовно богатому человеку никогда не бывает скучно с самим собой!».

– «Да уж! Вариться в собственном соку тебе лучше – всегда можно спокойно поговорить с умным человеком!» – в ответ тогда съязвил Платон.

А ведь и мне частенько тоже приходиться вариться в собственном соку! – не без самоиронии подумал Платон – Вон, когда сочиняешь и пишешь, то практически не с кем и посоветоваться-то!

И он снова сел за очередную свою «нетленку», на это раз про текущий ноябрь:

Смахнув листву с деревьев, осень, Когда всю силу набрала, Местами снегом сделав проседь, С собой к зиме нас позвала. Мы ж не торопимся к заносам. И не торопится она. Пока зиму оставив с носом, Вершит осенние дела. Средь дымку – Солнца лишь каёмка. И в инее с утра трава. На крышах – белая позёмка. На лужах днём не видно льда. Течёт ноябрьская осень. Текут, как дни, мои года. Уж седина сменила проседь. Готовиться к зиме пора. Любую я люблю погоду! Люблю я все свои года! На мельницу не лью я воду Судьбы-злодейки никогда. А подчиняюсь только зову. Да! Зову сердца своего! Вершу судьбы своей основу – Основу кредо моего. И в ноябре работать можно. И даже в зимнем декабре. Спокойно, только осторожно, На радость людям и себе! А планы…. Это грандиозно! Успеть бы сделать все дела!? И делать их совсем не поздно! А, как их сделаю, тогда…

Творческой, да и не только, плодовитости Платона можно было позавидовать, его энергичности тоже.

И совсем понятно, что одно органически дополняло другое.

Энергия давала возможность для творчества и созидания нового, а это, им созданное новое, в свою очередь вселяло в него новый заряд сил и эмоций, наполняло положительной энергией, продолжая это квази круговое движение по спирали вверх.

И автору, конечно, было интересно, насколько его хватит, на какой объём рассчитан его творческий потенциал, в конце концов, сколько ему ещё суждено прожить?

И выполняя волю своего древнего прародителя – УЧИТЕЛЯ – он продолжал постоянно работать, часто творить, и иногда учить.

И это у него часто получалось.

Хотя Платон никогда не читал Надежде курс лекций по правилам культурного поведения и общения, и даже не выказывал ей своих претензий по поводу различных проявлений хамства и нарушений этикета с её стороны, а также несоблюдения ею правил русского языка, – он стал замечать, что Надежда постепенно стала в чём-то исправляться. А то даже и прогрессировать в этом.

Она, например, перестала огрызаться на сотрудников: – «Ты, что, дурак?!».

По-видимому, произошли и другие, сразу незаметные в её поведении, изменения.

Произошли они и в поведении Ивана Гавриловича Гудина по отношению к Платону Петровичу Кочету.

Со своими шуточками он стал теперь опять частенько апеллировать непосредственно к Платону Петровичу, с удовольствием выслушивая и его комментарии.

А иной раз, услышав очередную шутку коллеги, он сразу принимался творчески, но иногда неуклюже, допуская литературные ляпы, развивать её.

В такие моменты Платон вполголоса ненавязчиво поправлял коллегу. Но иногда нарочно оставлял квази интеллигента на всеобщее посмешище.

Как всегда, во время очередной перегрузки большого количества коробок с льняным маслом с чкаловской машины на минскую, без умолку громко, как сорока, трещавший Иван Гаврилович, на этот раз споткнулся о валявшуюся в кузове картонку, и, чуть не выронив коробку, от усердия издал специфический звук.

– «В здоровом теле – здоровый… пук!» – тут же нашёлся он.

– «Во всём виноваты неровные дороги!» – предусмотрительно поддержал старика Платон.

Благодарно посмотрев на того, Гудин сразу нашёлся, тут же заметив про плохие дороги, периодически подвозившему груз на своей машине, Алексею Ляпунову:

– «Лёш! Ты теперь смотри коробки осторожней вози на своей машине! Там ведь кругом «выебоены»!».

Не поняв причину усилившегося смеха окружающих, Иван Гаврилович продолжал шутить, как ни в чём не бывало.

Со временем, перейдя на тему их начальницы, он заметил Ляпунову, что надо бы у неё взять денег на «Маршрутку». Но это предложение хапуги не нашло поддержки у правильного Алексея.

– «Не забывай! Курочка клюёт по зёрнышку!» – объяснил старый свою мудрость молодому.

– «А наш петушок клюёт по два!» – ему же уточнил почти на ухо, проходивший мимо Платон.

После обеда, частично делясь происшедшим при перегрузке с Надеждой, он вдруг услышал от неё неожиданное:

– «У Ивана Гавриловича есть ораторские способности!».

– «Возможно?! Но только если они от слова орать!» – уточнил находчивый Платон.

– «Ему бы на телевидении выступать!» – не успела среагировать на слова коллеги Надежда.

– «В сериалах в роли пахана?!» – и тут сориентировался Платон.

А по телевидению россиян по-прежнему пичкали уголовными сериалами. А принцип был прост – чем больше трупов, тем выше рейтинг!

Тем оно исподволь приучало зрителей к мысли, что убийство человека – это так просто! Оно примерно аналогично трамвайному хамству!

Такое, или подобное хамство Платон не раз наблюдал и непосредственно с телеэкранов.

Так посмотрев по телевизору передачу «Реальная политика» с Никитой Михалковым, в которой тот посадил в лужу беспардонно навязчивого журналиста Андрея Колесникова, но уважительно ответил на все вопросы ведущей Тины Канделаки, Платон придумал свой сценарий.

Свою интермедию он озвучил в кругу родственников при очередной их встрече в высотке на Котельнической, состоявшейся по случаю, в основном, повсеместного успешного завершения очередного дачного сезона.

– «Никита Сергеевич, а что Вы лично любите в искусстве, хотя бы в изобразительном, а что нет?!» – начал Андрей Колесников.

– «Я люблю картины Шишкина! Их смотришь… и как будто в настоящем лесу находишься! Я ведь человек реальной жизни, реалист! А не люблю я, например, импрессионистов! Мне абсолютно наплевать, что им поутру с бодуна почудилось, показалось, в каком они встали настроении, и встали ли вообще! Ведь в нашей жизни главное – это вовремя встать! И в этом ведь вся суть! Художник должен показать, как Вы утром мучаетесь, преодолеваете себя! Но встаёте! Проявляете волю! Понимаете, Вы всё же вста…» – тут Никита Сергеевич в чём-то засомневался, и обратился к Александру Артёмовичу Адабашьяну.

– «Саш! Адабашьян! Саша, подойди сюда! Скажи, пожалуйста, как лучше: Вы встаёте, или… у Вас встаёт, гы-гы-гы!?».

– «Хм? Так конечно оно лучше, когда у Вас встаёт, Никита Сергеевич!».

– «Вот, видите, что народ думает и говорит?! И понимаете, какая штука? Ведь если человек стоит, – Никита Сергеевич показал поднятую вверх, согнутую в локте руку – то он сильный, он всё может! И в этом как раз и заключается великий смысл жизни, в конце то концов!».

Но тут в рассказ Платона вмешалась Варвара со своим комментарием:

– «Да моя подружка училась с Никитой в одном классе! И ничего особенного он в то время собой не представлял – был обычным гонористым шалопаем – сынком известного отца! Это уж потом, когда он стал взрослым, жизнь заставила его играть по своим правилам. Он стал заботиться о том, как выглядит, что говорит, как воздействует на людей! То есть, он стал гражданином, а не сыном!».

В последнюю дачную субботу, 20 ноября, синоптики обещали днём до 8 градусов тепла, но было всего +3. Через пару часов стало уже + 2. Платон заметил, что взвесь из мелких капель превратилась в редкие, но заметные глазу, капли. Значит, скоро они превратятся в снег! И действительно, после обеда, после 15 часов, на улице Платона ждал пока не сплошной снежный покров из мокрого снега. В этот день он успел закончить уборку последних опавших листьев и завершить дачный сезон в Загорново. А в воскресенье он закончил и гаражный, отключив на зиму аккумулятор.

Вечером они с Ксенией отметили окончание удачного на выполненные планы и работы дачного сезона 2010 года. Впереди их семью ждало очередное зимовье. А Платона вдобавок ещё и с лыжами, незначительными, завершающими ремонт, работами, поэтическим и писательским творчеством!

А в понедельник 29 ноября, наконец, ударил 15-и градусный мороз, в ночь выпал снег, и началась зима. И эти зимние мотивы опять настроили поэта и писателя на лирический лад.

Глава 5. Зимние мотивы

А 1-го декабря мороз ударил уже за двадцать, и с утра Москва-река покрылась льдом.

У Платона опять начались практически ежевечерние сидения за компьютером, и творчество, творчество, творчество!

Однако Ксения со своими хобби теперь являлась существенной помехой мужу в работе на их семейном творческом рабочем месте.

К своим увлечениям фотографией, что в некоторой степени шло на пользу мужу-писателю, она добавила внезапно проявившийся у неё интерес к творчеству исполнителя собственных песен, в основном под гитару, давно и весьма известного Константина Никольского, увлекшись, как показалось мужу, не только его песнями, но и им самим.

Она часами просиживала в наушниках у экрана монитора, иногда раскачиваясь в такт мелодии, и при этом как-то уж очень загадочно чему-то про себя улыбаясь.

А иногда до слуха мужа доносился лёгкий скулёж, подпевающей женщины. И тогда ему на ум приходило старое сравнение такой внезапной мелодии, которое его бабушка по материнской линии – мудрая Комарова Нина Васильевна – озвучивала, как: Ну, что ты скулишь, как сука в прясле?!

Платону было очень забавно в сумрачной комнате лицезреть свою слишком увлекшуюся, и ничего вокруг себя не замечающую, жену.

С праздным видом, закинув нога на ногу, иногда попивая чаёк, она слушала и слушала, скулила и слушала, слушала и скулила.

Но Платон всё-таки как-то находил общий язык с женой, и они чередовали сидение за компьютером со своими другими домашними делами.

А такие дела у Платона пока были. После ремонта он иногда кое-что всё ещё доделывал. Но главное, конечно, было его творчество.

Теперь он решил изучить собранные материалы и написать о деятельности своего сына-разведчика. В связи с чем, по электронной почте он обратился к известному специалисту по истории Службы Внешней Разведки России – заместителю главного редактора «Российской газеты – Николаю Михайловичу Долгополову. Но тщетно! Мэтр так и не ответил.

Поэтому пока Платон записывал и дописывал всё собранное и набросанное им за год.

Традиционная поездка в НИИ на день рождения их общей начальницы – Ольги Михайловны – и её помощницы Елены Георгиевны, на этот раз ничем примечательным ему не запомнилась.

А сорокалетие своего самого молодого сотрудника Алексея Ляпунова отметили 13-го декабря в пивном ресторане Пилзнер на Покровке, где разошедшийся за пивом Иван Гаврилович пытался играть первую скрипку.

Ещё утром, в предвкушении халявы и удовольствия, потому уже находясь в праздничном настроении, он опрометчиво предложил Платону:

– «Пойдём, покурим и пивка попьём!».

– «А мне претят пошлые привычки быдла!» – неожиданно буркнул тот, не оборачиваясь и выходя из кабинета.

Обидевшись, Иван Гаврилович до поры до времени затаился. А случай взять реванш у Платона ему представился уже ближе к вечеру.

Дождавшись, когда Платон допустит промашку, – из-за отсутствия достаточного количества зубов, он не сумел толком прожевать кусок мяса и проглотил его, чуть ли не давясь, – Гудин зло прокомментировал:

– «Да не надо пытаться проглотить кусок, который в рот не лезет! А ты вон пытаешься его даже в… жопу засунуть!».

Протолкнув кусок в глотку с помощью пива, и потому невольно выждав паузу, Платон облегчённо и многозначительно заметил Ивану:

– «Фу-у! Слава Богу, вошло! Скажи спасибо, что не в твою…!».

Платон тут же подумал, как порой разные, даже противоположные предметы, действия или явления в своих проявлениях, могут обозначаться одним и тем же словом.

Но обстановка за столом быстро нормализовалась вмешательством Надежды с очередным тостом за именинника, и начавшим вспоминать смешные истории виновником торжества, вскоре поддержанным и остальными.

– «А помните, как в рекламе по телевидению туши для ресниц, показывали лицо японки с пушистыми ресницами и с косыми глазами? А голос за кадром вещал: настоящая гейша может поразить мужчину одним взглядом?!» – начал Платон.

Сквозь смех чуть захмелевших коллег посыпались и другие забавные истории, зачастую частично надуманные их вещателями. Не отстал от сослуживцев и Платон, завершив веселье последними новостями:

– «Я как-то летом в электричке услышал от очередного бродячего продавца: Таблетка от запаха в холодильнике! Кладёте одну таблетку на дно холодильника и надолго забываете о запахах чеснока, рыбы, котлет, и прочего! Так я не удержался и громко добавил: А когда проснётесь, процедуру можно повторить! Так засмеялись даже полусонные пассажиры!» – под смешки коллег начал писатель.

– «А слышали по телевидению? Наше вещество действует быстро, эффективно и безопасно! После первой инъекции у Вас пропадает желание пить! После второй – есть! А после третьей… – жить! И если это Вам не поможет, мы готовы вернуть Вам Ваши деньги!» – по привычке подкорректировал истину бывалый сочинитель.

Инициированное Платоном было подхвачено Алексеем, тут же рассказавшим несколько и своих историй.

После окончания торжества Платон успел съездить ещё и в редакцию журнала «Новый мир», куда передал три рассказа, удачно вычлененные им из своего романа.

Через неделю отмечалось 90-летие создания внешней разведки страны, а двумя днями ранее – день СВР России.

Но и тут не обошлось без телевизионных курьёзов. Платон своими ушами слышал сообщение ретивой телевизионной журналистки об открытии выставки, посвящённой «Рыцарям… плаща и кинжала».

В эти же выходные он открыл очередной лыжный сезон. Снегу навалило уже много, и тянуть дальше было бы неприлично. Несмотря на начало сезона, скольжение было отличным. Более того, уже в дебюте – что никогда не было ранее, с интервалом в неделю, Платон дважды подряд показал на дистанции свой лучший результат уходящего года.

Придя домой в отличном настроении, он игриво спросил Ксению:

– «Ксюх! А как ты думаешь, почему, сначала назывался снеговик, а потом стал снежной бабой?».

Не дождавшись ответа, пока не попавшей в струю жены, он сам же ей и ответил:

А потому что морковки не хватило!».

– «А разве не наоборот?!» – удивилась быстро нашедшаяся Ксения.

– «А что, уже морковку подвезли?!» – не дал он ей сумничать.

В конце декабря неожиданно потеплело, и лёд на предпраздничной Москве-реке, не без помощи ледокольных судов, подтаял.

Более того, неожиданно падающие с небес, из тёплых слоёв атмосферы, капли дождя замерзали при соприкосновении с землёй и ветками, создавая настоящий, классический гололёд.

Выйдя в воскресенье вечером в магазин, Платон не смог пройти и двух десятков метров, ограничивший лишь посещением, находящегося в его же доме «МагазинЧика».

Редкие прохожие уже не шли, а постоянно скользили, многие падали, хотя молодёжь и дети веселились.

Наконец народ увидел настоящий гололёд.

Более того, стала видна чёткая разница между гололёдом и гололедицей.

Все ветки деревьев, на которых почему-то сразу набухли почки, покрылись полностью, как коконом, их обволакивающим льдом.

Такого Платон с Ксенией никогда ранее не видели.

Под тяжестью льда ветки деревьев, не говоря уже о ветках кустов, наклонялись и сильно изгибались, зачастую просто обламываясь. Кое-где от падающих ветвей и целых деревьев обрывались электропровода.

Но в этом буйстве стихии была своя красота! Лес превратился в непролазные снежные джунгли!

Кроме обилия сломанных деревьев и веток кругом валялись и упавшие с высоты макушки сосен.

Одна из них упала впереди Платона метров за пятьдесят ещё 26 декабря.

С понедельника в ООО «Де-ка» начался развоз новогодних подарков смежникам.

Зато на вторник, 28 декабря, Платон отпросился у Надежды для поездки в Солнцево на первый день рождения своего самого младшего внука Миши.

Дед с лета не видел внучка, и тот приятно удивил его своим активным хождением по квартире. Привыкнув, Миша, как мог, поиграл с дедом.

Платон пробыл в гостях у сына почти весь рабочий день, освободив место следующей волне поздравляющих – друзьям Даниила и Александры.

В среду, 29 декабря, Надежда позвонила утром и сообщила, что задержится часов до трёх, и чтобы никто не уходил домой до её прихода, так как именно сегодня они будут отмечать завершение года непосредственно на рабочем месте.

– «Надька опять на нас экономит! Лучше бы в ресторан сводила!» – сразу заворчал Иван Гаврилович.

Остальные приняли предложение с пониманием.

Ведь окончание трудового года отмечают все, а мест в ресторанах и кафе на желающих не хватит. Но, самое главное, на новогодние праздники они уйдут раньше, уже 30 декабря!

Надежда пришла позже обещанного, почти за час до окончания рабочего времени, поэтому настроение самого старого испортилось окончательно. Он даже не принял участие в подготовке праздничного стола.

Сели у Платона. Алексей подносил, хозяин помещения накрывал на стол, Надежда резала хлеб и фрукты, Гаврилыч же ворча, продолжал в кабинете гонять шарики на компьютере.

Наконец расселись. Платон – на своём месте, спиной к стене; Надежда – в торце, ближе к выходу, прогнав с этого места старого ворчуна, мотивировав своё требование необходимостью периодически подходить к телефону; остальные – по длинной стороне, напротив Платона, спиной к входу в цех.

Пока Надежда на повышенных тонах успокаивала ретивого старца, – на этот раз придравшегося к обилию колбасной нарезки и отсутствию на столе чего-либо другого, более интересного, вкусного и разнообразного, – предложив ему даже покинуть помещение, Алексей опять открыл подаренное коллективу шампанское.

Видя, что его коллеги сидят в некоторой растерянности, Платон шутливо предложил Надежде произнести тост, но перед этим «сделать краткий доклад об итогах года».

Та с удовольствием и с долей юмора согласилась, сразу разрядив своими комментариями обстановку, придав ей праздничную направленность. В дальнейшем всё шло как по-маслу. Тосты чередовались один за другим.

– «У нас на складе осталось шампанское – всем по одной бутылке!» – радостно объявила начальница.

– «Ну, надо же? Как ты всё точно рассчитала?! Там как раз осталось четыре бутылки!» – в тон ей, чуть саркастически заметил Платон.

С шампанского только они с Надеждой перешли на коньяк, который неожиданно оказался очень приятным. Остальные, каждый по своей причине, поостереглись. Алексею предстояло вскоре сесть за руль, а Иван Гаврилович сослался на плохое самочувствие.

Для восстановления исторической и морально-этической справедливости Платон тактично, дабы не обижать обиженных начальницей мужчин, предложил тост «За… нашу женщину!».

Надежда была довольна, но остальные мужчины поддержали тост вяло, ибо не видели в начальнице буквально женщину в их понимании.

Однако та ответила Платону взаимностью, провозгласив тост за своих коллег-мужчин, этим окончательно покрыв самодовольными улыбочками их чуть хмельные лица. Вскоре, так и не перейдя к чаю, все насытились.

В заключение Надежда дала вполне ожидаемую команду разобрать остатки трапезы по домам.

Алексей не постеснялся попросить себе всю в обилии оставшуюся колбасную нарезку, но Иван Гаврилович заставил его поделиться с собой, ближним.

Надежда же сгребла к себе со стола все фрукты, предложив Платону взять домой оставшийся чёрный хлеб, на что тот естественно ответил отказом. Но поняв нелепость своей просьбы, она тут же поделилась с ним одной третью взятых себе фруктов, не забыв подсунуть и недоеденную Гудиным вяжущую хурму.

Да-а! Как были мои коллеги обиженными Богом на голову и культуру, так таковыми и остались! Ни чести у них не прибавилось, ни совести, ни чувства долга, ни даже тактичности! – опять понял про сослуживцев Платон, снова в одиночестве убирая за ними со своего стола.

Хорошо, что хоть Надька большую часть посуды помыла! А то совсем было бы свинство с их стороны! – несколько успокоил он себя, заканчивая уборку и относя к Надежде в кабинет встряхнутую и сложенную им скатерть.

Укладывая в сумку свои, взятые домой на зимние каникулы бумаги, фрукты, шампанское и хлеб, Платон подумал – Как в песне Жана Татляна «О, Боже, не спеши!» – хлеб и вино! Вот всё что Бог послал мне от моих коллег к Новому году!?

На следующий день, в четверг, 30 декабря, Платон с большим удовольствием покатался на лыжах. Из-за завалов он выбрал другой, обходной маршрут, и пару раз заблудился, позже выводимый на знакомые тропы и просеки бывалыми лыжниками. В итоге он перекрыл свою обычную временную норму почти в два раза.

Вот и со мной случилось предновогоднее приключение! Сначала встретил «снегурочку», потом, не послушав её, дважды заблудился, и в итоге накатался как будто за целых два дня! – искренне радовался Платон.

А «снегурочка» оказалась очень симпатичной, голубоглазой, на лыжне одинокой, женщиной в расцвете лет. Она была одета в серо-голубые тона, и очень долго объясняла Платону дорогу, даже предлагая свернуть на другую.

Дурак я! Не понял намёка! Вот потому и заблудился, недотёпа! А хороша была, особенно глаза! – некоторое время жалел себя «Дед Мороз».

И на обратном пути он подумал, – вот такие в сознании бродят направленья моей мечты! – и в его воспалённом мозгу сами собой стали появляться саркастические строчки на упущенную им возможность:

На улице крепчал мороз, А вместе с ним – маразм! Меня чуть не довёл до слёз Мой старческий оргазм! Побудь моей снегурочкой Хотя бы одну ночь! Не будь, девчонка, дурочкой! Ты мне должна помочь! Подарками я одарю тебя Всю с ног до головы! И этим ублажу себя, А что подаришь ты? Снегурка! Подари себя, Всю негу, наготу! И в сексе ублажи меня Всю ночь и поутру!

Но встреча дома с женой и начавшиеся предпраздничные хлопоты, сразу всё расставила по своим местам. В этот раз у Платона было время нарядить ёлку самостоятельно, и он с честью и со вкусом выполнил добровольно взятую на себя, давно им подзабытую, задачу.

В этот раз решили обойтись без «дождя», практически всегда, словно плёнкой, закрывавшего собой все остальные ёлочные украшения. Получилось здорово! Теперь ёлка со всеми её игрушками просматривалась практически насквозь, став ещё праздничней и красивее!

На следующий день супруги Кочет встали поздно, но подготовиться к встрече Нового года успели спокойно и заблаговременно.

Старый год решили проводить в двадцать один час, чтобы успеть остыть и проголодаться к встрече Нового года.

Но Кеша опять нарушил планы родителей. Его предпраздничные хлопоты с подарками усадили семью за праздничный стол уже вначале последнего часа уходящего года. Так что проводы старого плавно перетекли во встречу Нового в традиционно тёплой семейной обстановке.

Правда вино и шампанское, подаренные двоюродной племянницей Ксении из Тольятти, Юлией, – студенткой одного из столичных ВУЗов и по совместительству ответственной работницей одного из столичных ресторанов – оказались неудачными. Но не в этом ведь семейное счастье!

Платон с Ксенией с удовольствием пообщались с сыном, который в последнее время очень редко удостаивал родителей своим вниманием.

В декабре Кеша видимо распрощался с Кирой, хотя тёплые поздравления от неё с Новым годом Платон и Ксения получили и через SMS-ки и по E-mail. Теперь он частенько ночевал у своей новой подруги, которая превосходила прежнюю пассию своим умом, ибо была старше молодых на семь лет. И пока Иннокентию было с нею, как минимум, комфортней.

После двух часов нового года Кеша вновь отбыл на всю ночь, но на этот раз с друзьями и по друзьям.

А супруги, чередуя просмотр праздничных музыкальных передач с прослушиванием любимых песен по компьютеру, просидели до самого утра, довольные улегшись спать уже около семи часов нового дня. Но потерянное летом Ксенией либидо не компенсировали ни алкоголь, ни новогодняя ночь, ни праздничный концерт, ни… даже Константин Никольский.

На следующий день Платон открыл и первую лыжню Нового года. И словно к месту, будто бы по заказу, лес был просто сказочным!

Ветки наклонившихся, словно арки, деревьев хрустальной завесой свешивались на лыжню и тропы, словно лианы, закрывая проход.

Пробираясь под ними, Платон задевал их своей головой и те звенели, как стеклянные гирлянды – украшения новогоднего леса. Но его голове достался не только стеклянно-хрустальный звон льдинок на ветках.

Звон в его голове чуть было не произошёл от падения на него средне рослой осины, своими ветками перегородившей и блокировавшей дорогу Платону, одновременно ударившей его по голове и сдвинувшей его спортивную шапочку ему прямо на лицо.

Во время треска дерева Платон успел слегка присесть и сомкнуть над головой, для её защиты, руки с торчащими концами палок.

Фу, слава Богу, пронесло! Даже не поцарапало и не разодрало одежду! И всё это напротив кладбища!? Да, как-то уж слишком символично! Хорошо ещё отделался и, главное, не обделался! – радовался естествоиспытатель.

В связи с такими завалами Платон со следующего дня стал ходить на лыжах по новым маршрутам. Он теперь, как бы заново, открывал в лесу давно им подзабытое прошлое.

В Салтыковском лесопарке, по форме напоминавшем почти с запада на северо-восток расположенный рыбий пузырь с перемычкой, имелись три пруда. На его северо-востоке – Жёлтый пруд, на северном берегу которого располагался знаменитый ресторан «Русь», и с крутого берега которого Платон последний раз спускался вместе с первой женой Элеонорой ровно тридцать лет тому назад.

Почти южнее Жёлтого, соединённый с ним рекой Чечера, находился Тарелочкин пруд, вдоль берегов которого Платон ходил чаще всего. На его юго-восточной оконечности, во всяком случае, более тридцати лет тому назад, был знаменитый родник, из которого Платон со своим отцом, или со своими товарищами по лыжам иногда попивал вкусную студёную воду. На перемычке же лесопарка, юго-западнее Тарелочкина пруда, находился ещё один небольшой прудик, по-аналогии, прозванный в народе «Блюдечко», через который невольно проходили все значимые тропы лесопарка.

Обычный маршрут Платона, который он постоянно пробегал вот уже семнадцатый год подряд, начинался от автобусной остановки на Салтыковской улице, вблизи поворота на Городецкую улицу, и далее проходил до угла бывшего военного городка одной из воинских частей ВМФ (возможно пункта дальней тропосферной связи). Потом вдоль его бетонной стены и ограждения Николо-Архангельского кладбища путь пролегал до «Блюдечка», после чего круто поворачивал влево, почти по прямой на север, вплоть до Салтыковских дач, практически до дома Варвары и Егора.

Затем он круто поворачивал вправо, почти на сто пятьдесят градусов, и шёл с левым поворотом до северного берега Тарелочкина пруда. Пройдя по его западному берегу, около усадьбы Лесничества Платон сворачивал опять круто направо по просеке, и возвращался на прежнюю трассу, на молодую лесопосадку севернее «Блюдечка».

Теперь же, из-за завалов, маршрут пришлось круто изменить.

Платон стал ходить по южной кромке лесопарка, по левому берегу Банной канавки мимо Кожухово, лишь затем сворачивая на север к «Блюдечку», снова выходя на перемычку лесного массива. Перейдя через мостик, теперь он брал круто вправо, почти вдоль ручья проходя весьма живописной лыжнёй до самой дамбы Тарелочкина пруда. А далее по его северо-восточному берегу доходил до очередной дамбы, по ней сворачивая на прежний маршрут, на его обратное направление.

В начале января проявились и солнечные деньки, народ повалил в заколдованный лес, который встречал лыжников и первозданной чистотой.

В лесу некоторые деревья были даже выворочены с корнем, но ёлки устояли. Их наклонно вниз растущие ветки сбрасывали с себя излишки снега.

По мнению специалистов, многие деревья после оттаивания льда с их коры и веток не смогут выпрямиться, так и останутся согнутыми, кривыми.

Во многих местах картина напоминала даже тунгусские мотивы.

В среду, 5 января, в поисках перехода через приток реки Чечера, обходя восточную кромку лесопарка, Платон увидел, как кто-то на параплане с бензиновым моторчиком низко летает вдоль опушек леса, ловко маневрируя в его изгибах, чуть ли не задевая кроны деревьев.

На следующий день Платон, наконец, сагитировал Ксению. Они хоть и поздновато, но вышли на лыжню вместе с домашним фотокорреспондентом.

И словно в награду для них в этот день Солнце играло своими лучами на обледеневших ветках, создавая праздничную красоту.

Своими лучами сквозь деревья, оно прокладывало им снежный путь.

О своих восторгах супруги поведали и чете Егоровых – Гавриловых: Егору и Варваре, вытащив их на следующий день на рождественскую лыжню, но до этого проведя вечер и ночь перед рождеством у них в гостях.

Задержавшись на лыжне до начала наступления сумерек, Платон с Ксенией всё-таки обрадовали свояков своим появлением. Скинув с себя, не успевшее намокнуть всё лыжное, они приняли душ и облачились в гостевые домашние халаты, накинутые на исподнее, не забыв надеть и тёплые носки в шлёпанцы. В общем, получилось по-домашнему.

За весёлыми разговорами, праздничным обедом с выпивкой и поздним ужином с чаепитием время для них пролетело незаметно. Даже до любимого Платоном бильярда дело в этот раз так и не дошло.

Тем обсудили множество, но поверхностно. Касаясь взаимных поздравлений всех их родственников, к единому мнению так и не пришли.

– «Обилие средств коммуникаций в наше время даёт неограниченные возможности для общения… и поздравлений!» – задал тему Егор.

– «Да, вон нам наши верующие родственники всё шлют SMS-поздравления! Да только мы на этот раз на них не отвечаем!» – поддержала тему Ксения.

– «А почему?» – искренне удивилась Варвара, прекрасно зная, что на её поздравление сестра как раз и ответила.

– «Да я говорю о сообщениях, посланных Платону! Он ведь их вообще не читает! И все, в принципе, об этом знают, однако шлют и шлют!? А он даже их посылать не умеет! И не учится этому в принципе!».

– «Нет! Посылать я как раз умею, но не SMS-ки! Я считаю, что в таких случаях надо звонить, чтобы убедиться в их прочтении! А SMS-ки наверно придумали для стеснительных и стыдливых, которым страшно или зазорно поговорить с глазу на глаз, даже с родственниками!» – разъяснил Платон.

– «Да они, скорее всего, бояться реакции неверующего человека!» – не смогла не уточнить Ксения.

– «А что такое?» – чуть ли не испугалась Варвара.

– «Да Платону как-то раз позвонила сестра Настя с поздравлением: Христос воскресе! А он возьми, да и удивись: Что! Опять?» – с потрохами выдала мужа Ксения.

– «Так следующий раз я продолжил! Так кто же его всё время убивает? Наверно, всё-таки, попы!?» – уточнил пересмешник.

– «Ха-ха-ха-ха! Ну, ты, Платош, и даёшь!?» – закатился было как всегда изрядно подвыпивший Егор.

– «Да хватит Вам, охальники – богохульники!» – сердито вмешалась Варвара.

– «Да я ничего не имел против! Только Настька достала меня своими церковными поздравлениями! Вы бы послушали, с каким смаком и сладострастием в голосе она меня всё время поздравляет со своими же церковными праздниками?! Будто бы я всё время этого только и жду?!» – искренне оправдывался романист.

– «Да! Правда! Это так! – пришла на помощь мужу Ксения – Ведь никто из них не поздравляет Платона с его любимыми праздниками, к которым он имеет самое прямое отношение! А их у него множество! Наверно с два десятка?!».

– «Да нет, что ты?! Меньше!» – внёс уточнение виновник обсуждения.

– «А интересно, это какие же?» – решила внести ясность в неясный пока вопрос хозяйка дома.

– «Ну, что Вы, девки? Совсем уже?! – взял слово и Егор – День защитника Отечества – раз! День космонавтики – два! 1 и 9 мая – три четыре! День…» – замялся он далее.

– «ПВО страны, Военно-морского флота, авиации, артиллерии и РВСН, химика, промышленности, космических войск, 7 ноября, в конце-то концов!» – пришёл ему на помощь специалист по своим праздникам.

– «Вот только день независимости России от Советского Союза мы все не любим!» – с грустинкой заметила Ксения.

– «Да уж, это и понятно! А давайте помянем всех родителей! Как бы они все сейчас за нас, детей, внуков и правнуков порадовались бы?!» – обрадовался возможности провозгласить внеплановый тост Егор Алексеевич.

– «Давайте!» – согласились остальные дружно, вскоре перейдя на чай.

Поставили самовар, и расселись у большого телевизора с надеждой посмотреть что-нибудь праздничное.

Но праздничную программу по телевидению с завидным постоянством прерывала назойливо-глупая телереклама, из которой сидящие под хмельком ветераны увидели даже играющую в баскетбол балерину с ещё не целованной «пачкой».

– «А хорошо у Вас тут, в Вашем… банд-хаузе!» – неожиданно всех ошарашил поэт-песенник.

– «А ты думаешь у нас здесь… малина, что ли?!» – быстро нашёлся певец.

Он тут же понял намёк Платона и взял гитару.

– «Егор! А ты знаешь, Ксюха теперь круто подсела на Константина Никольского!» – ревниво выдал жену Платон.

– «Я даже билет на третье февраля купила – на его концерт в честь шестидесятилетия!» – похвалилась Ксения.

– «Я тебе его оплачу в качестве подарка ко дню рождения!» – перехватил было у жены пальму первенства Платон.

– «О-о! Спасибо! Но только он стоит пять тысяч!» – ошарашила всех самая младшая в компании.

– «Как пять? Ведь было две с половиной!» – удивился муж.

– «Да! Так оно и есть, но я купила на второй ряд!» – ещё больше удивила всех Ксения.

– «Ты, что? Купила билет за пять тысяч, при зарплате в семь с половиной?!» – только теперь очнулась старшая сестра.

– «Да! А когда ещё удастся увидеть его?!» – оправдалась младшая.

– Да-а? Тогда щас споём!» – перешёл на главную тему Егор.

И к удивлению всех собравшихся, и к большой радости Ксении, Егор запел так полюбившиеся ей песни её нового кумира. Поняв, что у него это получается тоже не плохо, она стала даже немного подпевать ему.

– «Варь, а Егор здорово на гитаре играет!» – не мешая дуэту, обрадовал хозяйку Платон.

– «Да уж! Он ведь почти каждый день тренируется!».

– «Наверно, как… Никольский?!».

– «Да ладно тебе, не ревнуй! Чем бы дитя…» – не успела договорить Варвара, как была перебита сестрой:

– «О чём это Вы там шепчетесь?».

– «Да так, обсуждаем Вас!» – выдала правду матку Варя.

– «Обсуждаете, или осуждаете?» – поинтересовался её муж.

Незапланированный концерт затянулся, потому легли поздно.

Ещё из разговоров со свояками Платон понял, что они уже пешком облазили все леса в округе, но на лыжах пока не ходили – боялись завалов.

Однако на следующий день все дружно вышли на лыжню, и не зря. Погода была отличной, праздничной! А по лесу уже гулял не только народ.

На лыжне компании встретились и две амазонки на пахучих лошадях.

– «Они, что?! Лошадей не моют?» – возмутилась, зажав нос, Ксения.

– «Это кони! А они так же вонючи, как и козлы!» – уточнила Варвара.

Вначале прогулки Егор с Варварой показали своякам ближайший к ним Жёлтый пруд, северная часть которого оказалась давно приватизированной владельцами ресторана «Русь». Его хозяева срыли один давно всем известный холм, построив на его месте летний павильон, и огородив свою территорию металлическим забором до самой воды. Кроме того в северной части пруда теперь виднелись гостиница, баня, купальня, изящный мостик, и другие экзотические постройки. Затем настала очередь и Тарелочкина пруда.

Компания свернула к нему, пройдя от своего дома на юг и повернув налево на просеку, ведущую к пруду мимо усадьбы Лесничества.

Но теперь по западному берегу пруда пришлось местами просто продираться под ветками поваленных деревьев.

– «Действительно, как в сказке! В этом есть даже что-то зловещее!» – не удержался от восхищения вслух Егор Алексеевич.

– «Ой, Вы со своей красотой меня на лыжне совсем замучили!» – первой не выдержала запыхавшаяся Варвара Александровна.

– «А жизнь вообще, как известно, даётся только один раз! И прожить её надо так, чтобы не мучить больно…» – сразу саркастически процитировал и с юмором прокомментировал писатель.

Но больше всех путешествие понравилось собаке. То она опережала лыжников, то останавливалась, зарываясь носом в снег, то, вытягивая шею, то ли принюхивалась, то ли прислушивалась к чему-то. И, как оказалось, не зря.

Вскоре Платон первым обнаружил на рыхлом снегу северо-восточного берега Тарелочкина пруда сначала следы зайцев, а потом и лося, не говоря уже о многочисленных следах различных птиц.

– «А жизнь-то продолжается!» – опять обрадовался Егор Алексеевич, из головы которого уже полностью выветрился вчерашний хмель.

Обойдя пруд по восточному берегу, пройдя через две дамбы, четыре лыжника и собака углубились в лес, пожалуй, на самый красивый отрезок лесопарковой лыжни, пройдя по ней почти вдоль речки Чечеры и её правого притока до угла пруда «Блюдечко», снова повернув на север, к даче свояков.

Варвара с непривычки уже подустала. Поэтому на развилке у молодого ельника они и разделились, тепло распрощавшись. Варвара, Егор и собака понуро поплелись в свою сторону, а Кочеты полетели в свою, пока на юг.

Довольные проведёнными сутками, Платон с Ксенией резво покатили в сторону своего дома – вниз, через лесопосадку, сначала к «Блюдечку». Но впереди их ждал очередной завал, но самый красивый, живописный из всех ими в лесу виденных. И Ксения опять не удержалась от фотографирования.

Видя, как тихой сапой через дебри молодняка крадётся Платон, Ксения вдруг вспомнила про кошек:

– «Интересно, а как там без нас наши киски?».

– «Наверняка греются на лоджии под солнечными лучами!» – попытался успокоить её оптимист.

– «Так это, если Кеша их выпустил!?» – внесла точность реалист.

– «А если нет, то ждут от нас виски!» – пошутил реальный оптимист.

Вскоре супруги свернули на привычную лыжню и, продираясь сквозь завалы и объезжая самые непролазные из них, неспешно залызгали к дому.

Вдруг тишину леса пронзил удивлённый вскрик жены:

– «Платон, смотри! Опять набухшие почки под слоем льда! А у другого пруда я видела и березовые серёжки во льду! И тоже готовые распуститься!».

– «Да-а! Здорово! Они под слоем льда, как в защитном коконе! Им там тепло! Да и Солнце их через льдинку, как через призму, сильнее греет!».

И Ксения надолго прервала их лыжный поход, разглядывая и выбирая натуру поинтересней. И нашла!

Она фотографировала набухшие подо льдом почки на ветках с разных ракурсов, пытаясь найти более интересное положение. Жена так увлеклась процессом, что замерзающий муж невольно принялся сочинять.

Увидев очередной снимок, Платон не удержался от стихотворного комментария к нему, удивив и даже смутив Ксению:

– «Но жизнь восставала, как пенис, к оргазму природы стремясь!».

– «Ну, ты, как всегда, о… бане!».

– «Вообще-то не помешает! А то я что-то стал замерзать!».

Супруги вернулись домой полные впечатлений, которых хватило бы им надолго.

Но следующий день, 8 января, суббота, принёс им новые, не сравнимые с прежними, положительные эмоции.

Только Платон успел принять душ после очередного лыжного забега, как позвонил сын Данила и сообщил, что, пользуясь оказией, они через полчаса заедут к нему всей семьёй.

К счастью, праздничные разносолы, хоть и не в больших количествах, но всё ещё оставались, да и Ксения только что приготовила обед.

Кроме водителя остальные взрослые слегка выпили за Новый год и Мишеньку, с интересом и весьма непринуждённо пообщались. Дед с удовольствием походил с внуком по дому, шутя при этом:

– «И так каждый день по… сорок километров!?».

Малыша конечно больше всего заинтересовали кошки. Самая младшая на всякий случай спряталась, а старшие Тиша с Мусей отдались в крепкие ручонки малыша. Но их взаимодействие контролировал дед.

Сначала внучок одновременно схватил за шерсть на спине двух, лежащих на диване кошек, и бесцеремонно приблизил их распластавшиеся тушки к себе. Гладкошёрстному Тише это не понравилось, и он сбежал.

А лохматая Муся спокойно и привычно терпела тисканье её тела и крепкие хватания детских рук за её длинную шерсть. И только когда ручонки малыша переходили разумные рамки, Муся сбрасывала их с себя одной задней лапой.

Такая кошачья бесцеремонность, граничащая с лёгкой болью, не понравилась Мише, и он даже чуть всплакнул, но был быстро успокоен находчивым дедом.

Вскоре у внучка проснулся азарт охотника, и он стал быстро ходить за убегающим Тишей, но теряя интерес к нему, когда тот останавливался и ложился.

Как только малыш достигал добычу, то тут же крепко хватал кота за спину. И пару раз тот взвизгивал от боли. На третий же раз Тихон не выдержал и слегка тяпнул Мишу за ручонку. Тут уж тот дал волю своим слезам. Теперь уже и маме пришлось вмешаться в успокоение сыночка.

Но, главное, этот день оказался примечательным тем, что в дом к деду впервые в жизни приехал его самый младший внук, у которого почти всё пока было впервые.

В воскресенье, во время завершающего каникулы лыжного похода, Платона вдруг услышал, что многие люди выходят на работу во вторник, 11 января. Придя домой, он по телефону поздравил Надежду с днём рождения, попутно получив от неё напоминание, что завтра у них первый рабочий день в новом году.

Но новый трудовой год Платон начал рано утром в понедельник с посещения бассейна.

По пути на работу подтвердилось его опасение по поводу продолжения каникул, во всяком случае, у подавляющего большинства населения Москвы.

На работе он оказался первым. Дежурная Татьяна Леонидовна встретила его недоумённо:

– «Так институт ещё не работает!?».

– «А нам Надька велела выйти на работу!».

– «Что же она у Вас какая?!».

Прошло два часа, а Платон всё ещё был один. Он даже подумал о своей ошибке по поводу сегодняшнего рабочего дня. Но вскоре громкий и радостный голос начальницы на входе возвестил о действительном начале нового трудового года.

Надежда тут же поделилась своими важными новостями, главной из которой была атакующая её простуда, как всегда, толком не выслушав новости от Платона:

– «Платон! Я заметила, что во время застолья ты себя ведёшь как-то очень уверенно, иногда как бы дирижируешь процессом! То во время затишья возьмёшь на себя инициативу, то вовремя и к месту прокомментируешь чего-нибудь, то удачное или смешное слово вставишь, то тосты приятные произнесёшь!» – вспомнила она их последнее предпраздничное застолье.

– «А дело всё в том, что они – Платон показал на стенку за своей спиной, подразумевая остальных мужчин – расслабляются за столом. Ни о чём, кроме как о дармовой выпивке и закуске не думают! А у меня голова постоянно работает, я думаю обо всём! И не только о том, что на столе, но и о том, что даже… под столом!» – намекнул он на закулисную борьбу тех против него.

Тут же, вспомнив об остальных, Надежда позвонила Алексею и вызвала того, ещё гуляющего, на срочную работу. А якобы упавшего на днях на лыжне Гудина она решила пока поберечь.

Зато Надежда не сразу вспомнила о других своих подопёчных. После длительных зимних каникул голубиная кормовая площадка оказалась под большим сугробом, потому пока пустующей.

После обеда Алексей на своей «Шкоде» привёз новые коробки с банками лецитина. Они с Платоном очистили от снега проход в цех с улицы, и разгрузили товар. И трудовой процесс в их ООО «Де-ка» пошёл с новой силой.

Но кроме этих действий никакой существенной работы в первые дни у Платона, как и у всего коллектива, пока не было. Да и Надежда со следующего дня действительно заболела. Зато её на работе сменил чуть оживший Гудин.

Поэтому поэт-писатель с удовольствием занялся своим творчеством, для начала завершив первое стихотворение нового года под названием «Ответ снегурочки», перекликавшееся с последним прошлогодним стихотворением, и органически завершающим дилогию:

Когда мороз совсем крепчал, Маразм его восстал!? И Дед Мороз мой одичал: Он плачем всех достал. Помочь, конечно, я могу Не только одну ночь! Но подарить я что смогу? Как дедушке помочь? Меня ведь снеговик мой ждёт. Морковка – вон торчит! А не дождётся – сам придёт… Не плачет, не ворчит. Ты лучше, дед, вон попроси… Средь снежных баб есть «рать». А не захочет – прикажи Тебе немедля дать! Себе же дам я лишь обет: Не буду, не проси! Пошёл ты на фиг, старый дед! Хоть плачь, хоть голоси!

Теперь он очень удачно и плодотворно завершал работу над своей первой, но большой, стихотворной эротической сказкой для взрослых «Емеля», и ждал ответа из некоторых редакций на посланные им, вычлененные из романа рассказы.

Он также распечатал свои стихи за прошлый год, и для начала отдал их своим постоянным читательницам – культурным и интеллигентным дежурным на работе Татьяне Викторовне и Галине Александровне, которая взяла их надолго, чем удивила Платона.

– «Наверно опять взялась изюм из моего стихотворного пирога выковыривать, как Лена Огородников с дачи?!» – невольно подумал автор.

Ведь все эти тридцать восемь стихотворений можно было прочитать вслух с чувством, с толком, с расстановкой, и даже с выражением всего за сорок пять минут, как это сделала обязательная Татьяна Викторовна.

Первая трудовая неделя нового года прошла быстро. В субботу с утра Платона на лыжне по телефону поздравила с днём рождения сестра Анастасия.

А вечером он отметил свой праздник уже с Ксенией и Иннокентием.

Ожидавшийся приезд семьи Даниила по взаимной договорённости не состоялся из-за ухудшающегося самочувствия где-то простудившейся Ксении.

Как всегда по Skype Платона из-за границы поздравили семьи старших сыновей. По телефонам именинника поздравили и некоторые другие его родственники и друзья.

Друг и свояк Александр заодно поделился и очередными своими проблемами с женой Наталией:

– «По наводке Ксюхи моя Наташка тоже подсела на Константина Никольского! У неё даже от этого, похоже, крыша поехала? Все дни сидит у компьютера в наушниках, и слушает его песни, подвывая при этом, помнишь, как ты говорил: как сука в прясле?! Уж и не знаешь, что и думать? У меня невольно возникает всё более навязчивый вопрос – когда же она начнёт стены говном мазать?!».

– «Да уж ладно, тебе! Я слышал: твоя на пару с моей пойдут третьего февраля на концерт этого Никольского?!».

– «Да уж! Развелось этих Никольский, как собак нерезаных: Константин, Андрей…, ещё какой-то есть?! Оторвать бы им…?!».

– «Санёк! Ну, ты даёшь!? Заревновал, что ли? Да не бойся ты! Чем бы… баба не тешилась, лишь бы не… бесилась!».

– «Платон! А кстати о бабах! Нас Варя тоже пригласила покататься на лыжах по вашему знаменитому, заколдованному и заваленному лесу! Надо бы совместить?! Как ты?».

– «Да я всегда за! Я же все выходные хожу туда на лыжах! Так что дело за Вами!».

– «Хорошо! Договорились! А конкретно – созвонимся!».

В этот день вдруг неожиданно объявился Валерий Юрьевич Попов.

Но его невнятное дневное телефонное приветствие пришлось лишь на Ксению.

Но почему-то не позвонил школьный товарищ Александр Михайлович Сталев, поздравлявший, однако, Платона с Новым годом?!

А обещавшие подъехать хоть в понедельник артисты – дочь с зятем, как часто бывало и ранее, свое слово так и не сдержали, заменив свой визит запоздавшим телефонным поздравлением. Платону, конечно, это было неприятно. В который раз дочь забывала поздравить отца в его день рождения. А зять вообще, казалось, был в этих вопросах ни рыба, ни мясо?!

Завершив до этого большую стихотворную сказку для взрослых, ставшей его тысячным стихотворением, поэт с грустинкой дописал и первое стихотворение второй тысячи, назвав его «Мой миллениум»:

Невнятным мне словом «Миллениум» Назвал свой сверх тысячный стих. Я тысячу… смог? С изумлением, Я понял, что сделала, и стих… А мне уже слышится с полок Стихов барабанная дробь. Хоть путь был в поэзию долог, Писать я готов вновь и вновь. О том, что всегда душу греет! О том, что мой мозг теребит! О тех, кто разумное сеет! О том, что всегда веселит! Я, в общем, писал о прекрасном! Но, что я ещё написал? Бывало, писал и о страшном… О том, что надумал – сказал! Я часто писал о природе, Животных, друзьях и любви! И что-то ещё в этом роде?! О том, что в пределах Москвы. Я также писал о России! О доме, что отчим мне был. Иной раз писал о мессии!? И басни писать не забыл. О том, что могло душу ранить, В стихах я своих рассуждал. О том, что должна держать память, Я тоже нередко писал. Подумают многие – циник, Раз так снял… «лавровый венец»!? По жизни – я вежливый лирик… Вот сказка пришла, наконец! Катрены, поэмы, романы Частенько рождало перо. Иной раз писал эпиграммы, Стихом осеняя чело. Бывало, в стихах я боролся За русский могучий язык! На подлость не раз напоролся… К такому давно я привык. А с тем, кто культурой обижен, Кто совесть не знает, ни честь – Стихами не буду приближен. Пусть всё остаётся, как есть… Не раз я писал панегирик В преддверии праздников, дат. Но всё же, напомню: я лирик! Поэзии верный солдат!

Но на этот раз, как впрочем, и в предшествующие годы, Платон не стал писать поздравительное стихотворение Надежде.

Она, ещё восстанавливавшаяся после болезни и всю последующую неделю, в пятницу, по случаю давно прошедшего своего дня рождения, всё же сводила коллег в их любимый «Пилзнер» у Покровских ворот.

– «Сегодня я это делала, скрипя сердцем!» – по пути до метро «Чистые пруды» созналась она своему в таких случаях традиционному попутчику Платону.

Да! Человек становится культурным через то, что он сам сделал! – неожиданно осенило писателя.

И словно салют к запоздавшему на две недели празднованию дня рождения Надежды в ближайших к её дому окрестностях, в аэропорту Домодедово, в понедельник 24 января, в половине пятого дня, произошёл взрыв, наложивший отпечаток на её настроение во все последующие дни.

– «Что-то снаряды стали ближе от тебя разрываться?!» – бесцеремонно мрачно пошутил Иван Гаврилович, пытаясь вывести начальницу и так из неустойчивого душевного равновесия.

– «Не каркайте!» – оборвала она чёрного ворона.

В последние выходные дни января Платон вновь вышел на лыжню со своим личным фоторепортёром Ксенией. Погода была в меру морозной и солнечной. Глядя вслед ловко скользящему мужу, Ксения фотографировала.

В процессе любимого занятия её, очарованную окружающей действительностью, вдруг осенило:

Как же здорово! Зимнее, но красивое небо; поваленный, но сказочный лес; старый, но шустрый муж. И есть ещё порох в пороховницах!? – думала она, фотографируя фигуру стремительно уходящего от неё Платона.

Поди, сейчас он идет, и стихи на ходу сочиняет?! – не обошлась она без ехидства.

А в первый день февраля интеллектуальная вахтёрша Галина Александровна Буслаева, наконец, вернула Платону Петровичу Кочету его стихи за прошлый год, в этот раз почему-то похвалив поэта, как всегда не обойдясь и без конструктивного короткого замечания:

– «Замечательно! Особенно мне понравились стихи о природе и Москве! Всё так узнаваемо! Просто здорово! Но у Вас есть повторы! Надо шлифовать текст!».

– «Я рад, что Вам понравилось! А повторы у меня в принципе бывают, но, как правило, в прозе. И за этим я внимательно слежу!» – искренне обрадовался поэт и уточнил писатель.

А на следующий день неожиданно для поэта и писателя Платона Петровича Кочета вдруг завершился год тигра?!

Уходящий год, как красивый уссурийский тигр, – по календарю соседей, – совершил свой гигантский прыжок навстречу восходящему на горизонте Солнцу, через Тихий океан и Анды в Аргентинские прерии Параны и дальше на Бразильское плоскогорье. При этом, словно оттолкнувшись задними лапами, он завалил всё снегом и льдом, повалил хрустальные деревья в российских лесах, а приземлившись на Южно-американскую землю ушастым кроликом, своим гигантским прыжком вызвал там оползни и наводнения.

Надо же?! На земном шаре и природа что-то разгулялась не на шутку, а не только одна демократия в России! – про себя решил наблюдательный писатель.

И только на следующий день, 3 февраля, ещё через две недели после празднования дня рождения Надежды Сергеевны, пришёл черёд и Платона Петровича, задержавшегося со своим праздником исключительно из-за начальницы, которая, наконец, снизошла до чаяния коллег, и после долгих колебаний разрешила это застолье.

В «Пилзнере» удалось разместиться в подвале за любимым ими большим круглым столом в укромном уголке за колонной.

Алексей, правда, задержался, но не на много. Как раз успел к своему тосту. И хотя Надежда Сергеевна Павлова почти всё уже пожелала в жизни своему сотруднику, Алексей Ляпунов всё же внёс и свой оригинальный вклад в поздравления коллеги. Только один мрачный Гудин обошёл это событие молчанием, не провозгласив тост за своего антипода, словно показывая всем, что ничего хорошего тому не желает.

Привыкшего к поведению пакостника, Платона это не обидело, хотя несколько удивило. Ведь Иван Гаврилович в последнее время вроде бы сделал попытку пойти коллеге навстречу.

Несмотря на это, вечер прошёл в весьма тёплой и непринуждённой обстановке. Платону с лихвой хватило в меру многословных и от души сделанных поздравлений двух других сослуживцев.

Особенно его всегда подкупали их пожелания ему больших творческих успехов. Пользуясь случаем, как бы в благодарность коллегам, и применительно к обсуждаемой проблеме, Платон сразу выдал для них сходу сочинённую им частушку:

Комбайнёр просрал страну Жулику-строителю! Думал: «Палку перегну!», Оставаясь зрителем.

Под дружный хохот всех сослуживцев провозгласили и соответствующий тост «за палку»!

– «А, кстати о палке! – вдруг вспомнил писатель – Я тут недавно слушал такой диалог мужчины и женщины!

Мужчина предлагает женщине: пойдём, я тебе свечку… по… вставлю!

А та ему отвечает: ты, наверно, хотел сказать: огарочек!?».

– «Фу, ты! Опять Платон о…» – сквозь смешки начала, было, Надежда.

– «О… бане!» – несказанно обрадовался своей находчивости Гудин.

– «Ему надо от этого дела таблетки специальные пить!» – доверительно наклонился он в саркастическом старческом смехе к Алексею, смеявшемуся теперь над всеми своими старпёрдзами и старгёрлзой.

– «Так он и пьёт эти свои таблетки для того, чтобы в его флоре не завелась какая-нибудь фауна!» – объяснила старцу всезнающая кандидат биологических наук, с которой Платон после застолья, теперь уже по обыкновению, проделал обратный путь до станции метро «Чистые пруды».

В этот вечер он не спешил домой, ибо именно сегодня Ксения с Наталией пошли в Дом Музыки на концерт Константина Никольского.

Домой жена вернулась в приподнятом настроении и всё ещё возбуждённой, хотя и немного усталой, чуть ли не взахлёб рассказывая мужу об увиденном, услышанном и пережитом.

Платон тактично слушал увлечённую женщину, где нужно поддакивая жене, или задавая непринципиальные, уточняющие вопросы.

Слава Богу, Ксюха хоть немного развеялась! А то в последнее время она что-то стала хандрить и ипохондрить!? Да! Много ли женщине надо?! – подвёл итог Платон.

Почти через неделю он воочию увидел подтверждение этих своих мыслей, когда заскочившая к ним по пути Нона предстала перед его приятно удивлёнными очами очень свежей, отдохнувшей и помолодевшей, даже весьма привлекательной.

– «Вот что значит здоровый моральный климат в коллективе!» – поделился он с присутствовавшей при этом Галиной Александровной.

На следующий день, в четверг 10 февраля, семья Кочетов дома втроём традиционно отметила и день рождения Ксении.

Но Кира в этот раз не только не пришла, но и не позвонила, хотя Платона она ещё успела поздравить с его днём рождения.

В этот раз Кеша уже официально объявил родителям об окончательном прекращении их с Кирой отношений, которые дали заметную трещину ещё ранней осенью.

Вот так постепенно и завяла их страстная юношеская любовь.

Как и просил отец, чтобы не травмировать девчушку, Иннокентий свёл отношения с нею на нет плавно, как на тормозах.

Расстались они практически без взаимных обид, о чём ещё долго, вплоть до 23 февраля, свидетельствовали звонки и поздравительные SMS-ки «Дяде Платону» от Киры.

Ох, женщины, женщины, женщины! Сколько же от Вас терпят ни в чём неповинные перед Вами мужчины? А сколько Вам, бедняжкам, от них тоже неоправданно достаётся? И это правда жизни! Ce la vie! – про себя рассуждал писатель.

И правда жизни витала везде вокруг Платона. И не только на работе, на улице, в трамвае, в троллейбусе, в метро и в электричках, но даже иногда и на лесной лыжне, не говоря уже о магазинах.

В субботу вечером в овощном отделе его родного «МагазинЧика» давно его знавшая и всегда слащаво улыбавшаяся и ласково обращавшаяся к нему зрелая продавщица Елена – шустрая, в меру упитанная приветливая блондинка в очках – обсчитала инженера человеческих душ аж на двести семьдесят рублей!?

Покупая овощи, – картофель, зелень, лук, морковь и капусту для засолки, – Платон за всё заплатил девятьсот сорок рублей. Ему сразу показалось, что многовато. Но ласково общавшаяся с ним продавщица помогла ею обманутому загрузить покупки, быстро сунув итоговый чек вглубь его большой сумки.

Дома Платон объявил жене, что цены опять резко подскочили. Та удивилась, взяла чек и обомлела:

– «Это тебя кобра очкастая обсчитала?! Да, что, она совсем рехнулась?! Пучок зелени стоил десять рублей, ну пусть пятнадцать, или даже теперь двадцать, но не пятьдесят же?! А капуста с морковью? Да нет! Она с тебя по сотни лишней взяла за них!? Надо идти туда! Если эта тварь будет отпираться, то я пойду к её начальству! Хорошо хоть чек сохранился!».

И Ксения стала решительно одеваться. Сначала она спустилась вниз одна, но вскоре вернулась:

– «Эта гадина испугалась меня! Надо нести обратно все покупки – она всё пересчитает!».

– «А мне уже давно казалось, что она меня обсчитывает! Наверно увидела, что мужик деньги не считает, и решила на мне нагреть руки!?».

– «Да, нет! Она видит, что ты приличный человек, очкарик – значит интеллигент! А может и лох?! Вот и решила поживиться! И видимо действительно делала это с тобой не раз?! А тут смотрит – народу никого, прибыли нет! Вот аппетит и разгулялся! Но не на ту напала, дура!».

Супруги загрузили обратно в сумку овощи и в предвкушении успешного исхода конфликта заспешили вниз.

– «Надо нам поторапливаться! А то она ещё вздумает смотаться!» – подстёгивал и так активную жену, тоже вошедший в азарт обличителя, Платон.

На месте разобрались быстро. Продавщица извинилась, сославшись на плохую работу кассового аппарата. Всё пересчитали по правильным ценам и реальным весам, и двести семьдесят трудовых рублей Кочетов перекочевали на своё законное место в кошелёк Платона, а семейный бюджет был спасён от несанкционированной прорехи.

– «Я больше у неё ничего покупать не буду!» – дома заключила Ксения.

– «А давай её теперь звать… Сарой Барабу!?» – подсыпал перцу поэт.

– «Почему? Хотя тебе, как писателю, виднее!».

– «Хм… не знаю! Наверно потому, что пыталась нам сделать… му?!».

Платону особенно было неприятно осознавать происшедшее с ним именно в размещённом в их доме магазине, со многими продавщицами которого у него давно установились весьма дружеские отношения.

Например, продавщицы молочного отдела уже давно привыкли к его вкусам:

– «Мне кефир бабушку в очёчках плюс три и два, молока плюс полтора, и батон живого нарезного!».

И если Платон не брал какой-либо из этих продуктов, намаявшиеся за день женщины с довольной и благодарной улыбкой на лице сами напоминали ему о них:

– «А что, бабушку в очёчках сегодня брать не будете?!» – с ударением на слове «брать» бывало, весело спрашивала одна из них.

Именно здесь Платона неожиданно осенило, что дальнозоркие люди спускают очки на нос, а близорукие – поднимают их на лоб, когда и те и другие очками не пользуются.

В последние выходные дни его также озарило, что к концу лыжного сезона самым приятным для него стало – это возвращение домой?!

Видимо вдоволь накатался за зиму, да и возраст всё же сказывается?! – понял заядлый физкультурник.

Ему всё чаще нравилось в выходные дни после лыж, душа, обеда, почти часовой дрёмы и похода в магазин, расслабленно посидеть вечерком у телевизора.

Но репертуар того, да и качество телепередач, часто не удовлетворяли невольного телезрителя. Даже о погоде женщины-комментаторы, как сороки, стрекотали скороговоркой.

По телевидению по-прежнему предлагали побольше узнать о жизни самозваных, или непонятно кем провозглашённых, так называемых «звёзд».

По этому поводу у супругов даже состоялась, начатая Платоном, короткая, перешедшая в интермедию, дискуссия:

– «А кто этих звёзд открывает, или назначает? И что? Они кому-то светят, а может ещё и греют, что ли?!» – начал, было, муж, не совсем точно подражаю Никите Михалкову.

– «Наверняка светят!».

– «Но тогда это значит, что эти звёзды… недалёкие!».

Ксения улыбнулась, а Платон продолжил:

– «Представь себе Никиту Сергеевича Михалкова с ответом на этот вопрос: – А ведь что интересно! Какая-нибудь…, приехавшая из своего Мухосранска в Москву, и пробившаяся наверх с помощью своего причинного места, вдруг начинает считать себя звездой!? И таких много! А звёзд же не может быть много! Их должны быть единицы! И они должны всем светить сверху, с небосвода! – И Никита Сергеевич тут же привстал, приосанился, видно ощущая себя одной из них!?».

Пришедшееся на среду, 23 февраля ничем примечательным теперь Платону не запомнилось, хотя дома праздник отметили, как и положено.

Зато в субботу они с сестрой Анастасией побывали на праздновании именин второго сына Василия Олыпина – Гавриила, которое происходило в ресторане под историческим музеем, где Платон бывал ещё раньше на свадьбе дочери Екатерины.

Предшествовавшее лёгкой трапезе в старорусском стиле театрализованное историческое представление понравилось и взрослым.

Гостей – детишек с родителями – поначалу провели по некоторым залам с экспонатами, рассказывая об их назначении и исторической ценности. При этом всё обставлялось театрализованными эпизодами из царской жизни соответствующей эпохи.

Ведущий – «Царь Алексей Михайлович» – задавал детям вопросы и премировал отгадавших. В эту игру невольно втянулись и взрослые.

Затем, пройдя в палаты и усадив всех в трапезной за длинным столом, «царь» попросил всех гостей по порядку представляться по отношению к имениннику, и поздравлять того с пожеланиями и вручением подарков.

Получилось естественно, весело и непринуждённо.

Всем очень понравившееся традиционное русское кушанье с блинами и мёдом, с ягодами и вареньями, с салатами и квасом, с пирогами и чаем – завершилось старорусскими коллективными танцами и играми.

Гости расходились довольные. А некоторые завершили праздник ещё и прогулкой по зимней Красной площади и вокруг Кремля.

Зима заканчивалась, а творческий простой писателя Кочета продолжался. Ремонт компьютера, вышедшего из строя ещё в конце января, задерживался. Поэтому Платон не мог набирать на нём текст, как планировал ранее, а увлёкся другими своими интересными делами и вскоре даже совсем потерял творческий кураж. Лишь подборка необходимых материалов для написания романа о старшем сыне-разведчике продолжалась с переменным успехом.

Но оптимист не унывал, простоев не было. У него всегда было чем заняться на все случаи жизни.

И теперь, как и прежде, его лицо почти постоянно озаряла лёгкая улыбка счастливого человека, как правило, свойственная мудрым людям.

– «Ты как будто в облаках витаешь?! Смотри не упади!» – не удержалась от комментария прозорливая Ксения.

И действительно, будничная реальность непреходящего трамвайного хамства на следующий день вернула писателя на грешную столичную землю.

При посадке одна женщина в годах разразилась бранью по отношению к шедшему впереди неё пожилому мужчине. Тот не отвечал. Но по его раскрасневшемуся лицу было видно, что он переживает.

Платону стало жалко седовласого, и он вступился за того, громогласно на весь вагон обрывая хамку:

– «Мать! Не путай трамвай с квартирой! Здесь нет твоего мужа подкаблучника! Тут ведь и… люлей можно запросто схлопотать!».

Женщина опешила и, отходя на всякий случай подальше в сторону, замолчала.

Конфликт был погашен, о чём Платон понял по благодарному взгляду пострадавшего мужчины и некоторых пассажиров.

Эх, женщины, женщины!? И это в преддверии восьмого марта!? – искренне и с грустью сокрушался писатель.

Однако добрая улыбка озарила лицо Платона уже на работе, когда он увидел в кабинете Надежды её новую находку – гладкошёрстную, разноцветную, в основном в буро-рыжих тонах, небольшую, беременную, но ухоженную кошечку в дорогом противоблошином ошейнике.

– «Ух, ты? Кто это к нам пожаловал?».

– «Да вот, прыгнула в форточку и сразу ко мне!» – радостно ответила Надежда Сергеевна.

– «Недаром год Кролика наступил!» – отшутился Платон, поглаживая заурчавшую под его рукой кошечку.

Он взял находку на руки, продолжая гладить её.

Тут же оба натуралиста приступили и к налаживанию быта своей гостьи.

– «Платон! А чего это ты никогда не берёшь яйца из Чкаловска?» – спросила Надежда, заглянувшая в холодильник в поисках подходящего угощения для кошечки.

– «Да я стараюсь… не наступать!» – непонятно и задумчиво о чём-то своём ответил тот.

В этот последний день зимы Платон стал почему-то особенно задумчивым. Зима кончалась. Впереди его ждал дачный сезон. Но какая-то неудовлетворённость терзала душу творческого человека. Из-за сломанного долгое время компьютера он не успел осуществить задуманное.

Особенно Платона теперь тяготил вопрос издания его трудов. На это требовалось время и дополнительные усилия, в том числе и возможно финансовые, коими он в достаточной степени не располагал.

Успеть бы начать издаваться при жизни! А то потом может вообще все мои труды уничтожат?! – не давала ему покоя навязчивая мысль.

Дома он, в грустном ожидании очереди на компьютер, лёжа на диване, невольно слушал понравившуюся жене музыку.

Тут он вспомнил, что такое не так давно уже с ним было. Тогда Платон и Ксения с удовольствием послушали и вспомнили песни в исполнении Муслима Магомаева.

Особенно супругов в тот раз проняло исполнение различными певцами песни «Фиалки». И хотя все исполнители были по своему хороши, первенство единодушно оставили за Муслимом Магомаевым, оттеснившим автора музыки Полада Бюль-бюль оглы и других исполнителей.

Под впечатлением услышанной мелодии, поэт тогда принялся сочинять свои слова, и вскоре короткое стихотворение под музыку этой песни, позже названное автором «Завещание», было готово.

Но ещё несколько дней Платон шлифовал этот короткий текст, заменив некоторые слова на более подходящие и точные по смыслу и эмоциональному звучанию. Наконец стихотворение было готово:

Я, уходя, оставляю навсегда… Вам, как звезду, свет стихов моих – слова, Чтоб они, лишь они, иногда, хоть иногда Вам обо мне говорили… за меня!

Здорово! Оно даже у меня номер имеет 999! – радовался автор.

Ну, ладно! Хватит мне нюни распускать, пора браться за дело – дописать всё о сыне-разведчике, день рождения которого кстати приближается! И пусть без дополнительных фактических материалов из архивов СВР. Сами тоже с усами! Однако мне придётся хорошенько поработать при этом и невольно стать автором детектива! Ну, и что же?! Попробую! Не боги же горшки обжигают! – окончательно и бесповоротно решил про себя Платон.

Глава 6. Забытое

Ровно тридцать лет тому назад – 16 марта 1981 года – на праздновании в высотке на Котельнической набережной шестнадцатилетия Вячеслава Платоновича Гаврилова-Кочета, его отец и два деда, ближе к окончанию торжеств уединившиеся в генеральском кабинете, спросили юношу о его жизненных планах.

– «Вообще-то у меня так и осталась мечта стать разведчиком!» – откровенно начал Слава их чисто мужской разговор.

– «Тогда тебе пора начинать готовиться к этому!» – начал с советов старший дед Пётр Петрович Кочет.

– «И раз ты это решил твёрдо, то это надо держать в строгом секрете от всех без исключения родственников, товарищей и особенно женщин!» – продолжил второй дед – хозяин кабинета генерал-лейтенант Александр Васильевич Гаврилов.

– «Даже мамы и бабушки?» – уточнил внук.

– «Да! Тем более!» – добавил генерал.

– «Так они узнают об этом всё равно!?» – удивился Слава, помня, что своей мечтой он давно поделился с матерью; да и тётя Клава давно с ним занималась языками и изучением соответствующих стран, обычаев, традиций и менталитетов их жителей.

– «А мы их дезинформируем!» – вступил в разговор Платон.

– «А как это?» – искренне не понял его сын.

– «А твой отец специалист по этой части, слушай его!» – непонятно на что намекая, пояснил военный.

– «Прежде всего, тебе нужен язык, а лучше два или несколько!» – перебил всех Пётр Петрович.

– «А у меня их уже два – английский и испанский!» – объявил Слава.

– «Это хорошо! Сейчас в моде английский! Это и понятно почему! Но я тебе рекомендую основным сделать испанский, как более редкий!» – продолжил старший дед.

– «Это почему же? Наш главный враг – США!» – возразил генерал.

– «Вот именно поэтому! Сейчас все кругом бросились на английский. А специалистов по другим языкам меньше. Потому они ценнее!» – объяснил прямолинейному военному прожжённый журналист-экономист-финансист.

– «Так можно оба языка хорошо знать!» – пытался померить вечно спорящих дедов Платон.

– «Это-то да! Но менталитет надо вырабатывать испанский! И изучать устройство испано-говорящих государств, сами страны. Тебе в этом отец может помочь, как бывалый лектор-международник, и особенно как специалист по географии и военным делам. Потом обычаи и нравы их жителей тоже надо изучать! Тебе было бы неплохо побывать, а то и пожить в какой-нибудь испано-говорящей стране, например, на Кубе!» – не унимался Пётр Петрович.

– «Платон, а ты с какого боку вдруг приобщился к военным делам-то?!» – как-то даже ревниво вдруг перебил свёкра удивлённый генерал, обращаясь теперь уже непосредственно к так и не состоявшемуся зятю.

– «Так я по своей основной работе, если так можно выразиться, занимаюсь технической контрразведкой – противодействую иностранной технической разведке! К тому же я пользуюсь и всей нужной мне информацией о военно-технических потенциалах всех стран мира. В том числе, владею закрытой зарубежной информацией о нашей стране. Причём это как по моей основной работе, так и как лектор-международник, как председатель общества «Знание» нашего предприятия!» – откровенно и достаточно чётко, как по военному, доложил Платон.

– «Ну, тогда понятно… молодец!» – опять горделиво взбодрился генерал-лейтенант.

– «Ну, так что про испано-говорящие страны?» – возвратился к основной нити разговора Пётр Петрович.

– «Так у меня всё равно глаза голубые!?» – возразил, было, внук деду.

– «Зато волосы тёмные и кожа чуть смугловатая, как у меня! И это, с точки зрения генетики, важнее!» – не без гордости возвратил того в нужное русло самый старший Кочет.

– «Так и у испанцев бывают и светловолосые и голубоглазые!?» – добавил согласия Александр Васильевич.

– «Тем более!» – как бы подвёл итог первому вопросу самый старший из присутствующих, благодарно взглянув на хозяина кабинета.

– «Так что, сынок, готовься стать испанцем, знающим и английский язык!» – подвел, было, черту под первым вопросом Платон.

– «Так Клава ему уже давно помогает в этом!» – внёс окончательную ясность специалист по оперативно-тактическим вопросам.

– «А что…?» – попытался, было, спросить Пётр Петрович, но был опять гордо перебит генералом:

– «Моя средняя в совершенстве владеет испанским! К тому же ещё и французским и английским! Полиглот, е… её мать!».

– «Дед, а ты обучишь меня приёмчикам боевого самбо и джиу-джитсу?» – воспрянувши духом и несколько отвлекая всех от предыдущей темы, неожиданно спросил Слава старшего из своих дедов.

– «Да, научу, и как дрались в НКВД, и джиу-джитсу, и корейской борьбе, и даже искусству убивать голыми руками – Дим Маку – тоже! Всему, что знал и ещё помню! Так что заходи!» – обрадовал тот внучка.

– «Да там… тебя научат… чему надо! – приревновал, было, генерал – а что…?» – но был также гордо перебит бывшим бойцом:

– «Там… могут этому и не учить! Ведь для разведчика главное – голова, а не руки! Но мало ли что? Если бы не моё даже скромное умение, меня бы сейчас с Вами рядом не было бы! Да и моих детей и внуков тоже!».

– «Дед! А наши ребята ещё помнят твой рассказ об этом эпизоде, когда ты выступал в нашем музее боевой славы!» – обрадовал того один из них.

– «А я у них выступал как раз на открытии этого самого музея в семьдесят пятом году!» – ревниво отнял пальму первенства у бывшего экономиста ещё действующий генерал.

– «У Вас там история боевого пути, по-моему, триста шестой стрелковой дивизии?» – показал он всем свою осведомлённость.

– «Да! Теперь она называется сто восьмая мотострелковая!» – поддержал генерала внук.

А Пётр Петрович ещё раз поведал, теперь уже для генерала, историю своего неожиданного военного подвига в короткой войне против Японии.

Только рассказчик закончил, как в дверь постучали, и вошла хозяйка дома – бабушка именинника:

– «Мужчины! Секретничаете тут? Прошу всех к чаю, пожалуйста!».

– «Сейчас придём!» – ответил хозяин кабинета, сдержанным жестом выпроваживая жену за дверь.

– «Ну, давайте пока прервёмся!».

С этими словами генерал встал, дождался пока Надежа Васильевна выйдет за дверь, и закончил, намечая ближайший стратегический план:

– «Так что, внучек, после школы тебе для начала надо будет поступить в институт военных переводчиков, а потом, …а дальше я тебе помогу!».

И все они дружно направились во вкусно пахнущую гостиную.

– «О чём это Вы там секретничали?» – улыбаясь, спросила появившихся мужчин мать Славы.

– «Да мы обсуждали ближайшие после школьные планы Славика!» – за всех ответил Платон.

– «И что решили?» – уточнила Варвара Александровна, обращаясь к их общему сыну.

– «Да я после школы буду поступать в военный иняз – учиться на военного переводчика!» – не без гордости ответил тот.

– «Так ты у нас и так давно… – начала, было, мать. Но, увидев пробежавшую тень по лицу сына, осеклась, завершая фразу уже давно ставшим тривиальным – … глубоко и успешно изучаешь языки!».

И благодарная улыбка сына подтвердила правильность хода её мысли.

Разговор на эту тему продолжился и за чаем.

– «Жалко только, что у нас в школе нет испанского, и приходится ходить ещё и на курсы. Хорошо хоть тётя Клава со мной персонально и регулярно занимается! А мы с нею уже общаемся не только по-английски и по-испански, но даже по-французски!» – поделился именинник.

– «Кстати, в твоей школе во время войны, после возвращения из эвакуации, временно размещался военный институт иностранных языков Красной армии – ВИИЯКА. И в 43–44-ом я в нём на краткосрочных курсах совершенствовал немецкий, а ещё изучал и корейский! А после войны я доучивался в нём, изучая теперь французский язык, но уже на Волочаевской улице! Это, Платон, поблизости от твоего МВТУ и Лефортовского парка!» – неожиданно всех ошарашил новостью Пётр Петрович.

– «Так этот институт, как и всю армию, Хрущёв сократил в 1956 году!» – не удержавшись, вставил генерал.

– «Да! Но в 1958 году был создан военный факультет иностранных языков!» – оставил за собой первенство бывший дипломат.

– «Дед, а у нас есть фотография нашей школы! …Дедушка, можно?» – вспомнил внук, объявляя об этом одному и спрашивая разрешения у другого деда – хозяина кабинета, – поспешно удаляясь туда.

– «А в ней учились и все мои дочки!» – не без гордости заметил хозяин архива, тоже вставая, и тем словно беря паузу в беседе.

Генерал прошёлся до двери кабинета и обратно, якобы, разминаясь.

Вскоре Слава принёс фотоальбом своей мамы, в котором быстро отыскал нужную фотографию:

– «Да, да! Узнаю! Если мне не изменяет память, то в восемьдесят пятом ей будет полсотни лет?! Она, кстати, была, когда Ваш дом ещё не был достроен, а стоял только корпус вдоль набережной Москвы-реки. Кстати площадку под Ваш дом выбирал сам Берия, и строительство тоже он курировал!» – просветил всех Пётр Петрович.

– «Да, да! Точно! Варвара её закончила в шестьдесят… четвёртом, Клавдия кажется, в… семьдесят первом, а Ксения – в семьдесят шестом» – оповестил свёкра генерал-лейтенант.

– «Ну, а Славик – на будущий год» – вставил своё слово и Платон.

Тут же Пётр Петрович с сыном и с, подсевшей к ним Алевтиной Сергеевной, начали с интересом разглядывать и другие фотографии из альбома Варвары Александровны Гавриловой.

– «А я Вашу школу знаю! Она до пятьдесят четвёртого года была женской. Я в таких же школах – в 243-ей по Александровскому переулку и 231-ой, что на Рождественском бульваре – преподавала. А Платон с Настей потом в ней учились в начальных классах!» – добавила вторая бабушка именинника.

– «А Вы учительницей были?!» – обращаясь к матери Платона, удивился оказавшийся поблизости давний друг Варвары – Егор Алексеевич Егоров.

– «Да! А до этого, во время войны, мне даже пришлось поработать директором школы в Горьковской области!».

– «Надо же? Моя мама тоже была учительницей!» – обрадовал тот.

– «Ну, а Вы? Не пошли по её стопам?» – спросила бывший педагог.

– «Да нет! Я всё больше по… технике» – скромно ответил пролетарий.

– «Ну, как Платон!» – опять тактично предположила она.

– «Может быть?» – стеснительно тихо и уклончиво пробурчал Егор.

Их беседу прервал звонок в дверь. Вскоре на пороге большой гостиной появились, задержавшиеся по своим девичьим делам, Клавдия с Ксенией.

Тепло поздравив своего племяша с шестнадцатилетием, они одарили его, не без дальнего прицела, совместным дорогим подарком – кассетным магнитофоном, и разделили финал общей трапезы.

– «Платон! А ты почему без молодой жены?» – после пропущенной штрафной рюмки коньяка ревниво спросила отца именинника его бывшая любовница – средняя из сестёр Гавриловых.

– «Да, как-то неудобно» – якобы смутился тот.

– «А как же она одна дома без присмотра?» – закинула, было, Клавдия камешек в огород бывшего любовника.

– «Да хватит тебе!» – подтолкнула сестру в локоть младшая Ксения.

– «Да нет! Она к родителям поехала. Давно их не видела. Она же своих родителей, в отличие от других, любит и уважает!» – будто бы не понимая подвоха, выбросил обратно камешек невозмутимый Платон.

– «Ты ей, наверно, и про Славика не рассказал?» – пыталась она снова достать гостя.

– «Ну, почему же? Рассказал, конечно! Разве можно такое сокровище утаить?!» – спокойно ответил тот, с улыбкой повернувшись к сидящему рядом сыну.

– «И про тебя тоже рассказал!» – в пику надоедливой деве добавил он, тут же про себя подумав: знали бы Вы все о других моих детях?!

– «Клав! А где твой-то ухажёр?» – неожиданно пришла ему на помощь Варвара, переводя теперь стрелки всеобщего внимания на среднюю сестру, от удивления даже слегка разинувшую рот.

Та как-то вся дёрнулась, осекшись, и опрокинула ещё одну, попавшуюся под руку, чью-то чужую рюмку коньяка.

– «Клава!» – строго одёрнула дочь Надежда Васильевна.

– «Эх…!» – тяжело вздохнул отец.

– «Laissez-moi en paix!» – ответила она всем по-французски.

– «Клавдия! А как у Вас сейчас с преподаванием?» – педагогично отвлекла всех Алевтина Сергеевна.

Клавдия, как показалось некоторым, чуть ли не сквозь слёзы благодарно взглянула на мудрую женщину, и, взбодрившись от приятного вопроса, учтиво ответила:

– «Спасибо! Всё нормально, даже хорошо!».

Тут же её племянник поддержал начинания бабушки, провозгласив тост за старшую тётю:

– «А я предлагаю тост за тётю Клаву! Если бы не она, я бы языки в такой степени и не осилил!».

Всеобщее облегчение тут же было закреплено к месту оказавшимся на столе десертным вином.

– «А внук то у нас умный растёт!» – поделился с Петром Петровичем Александр Васильевич.

– «Да уж! Есть в кого!» – непонятно на кого намекая, согласился тот, чокаясь с хозяином в последнем тосте.

После длительного и насыщенного на эмоции празднования, Платон с матерью пешком проводили отца до его дома 33 на Котельнической набережной, а сами пошли на «Марксистскую».

Сопроводив мать в Ивановское до квартиры сестры, которая сидела с неожиданно разболевшимся сыном Василием, Платон возвратился к себе домой, где его уже поджидала заждавшаяся жена Элеонора.

Вскоре Слава продолжил всестороннюю подготовку к осуществлению своей давней мечты, но теперь уже с ощущением полной поддержки со стороны всей их большой и дружной семьи.

Пока его дед Пётр Петрович всё ещё жил поблизости, Вячеслав периодически заходил к нему домой, осваивая хоть и небольшой, но зато надёжный арсенал приёмов рукопашного боя. Также дед передавал внуку свой богатый опыт общения с разными людьми, умение воздействовать на собеседника как морально, так и интеллектуально, умению выходить из затруднительных положений.

Проживавшая совместно в одной квартире тётя Клава занималась с племянником языками и культурой некоторых испано-говорящих стран, делилась также многими секретами воздействия на женщин.

Дед-генерал просвещал внука в некоторых военных, политических и организационно-методических вопросах.

Бабушка и мать обучали его домашнему хозяйству, многим другим бытовым и житейским премудростям, в том числе связанным с практической химией, биологией, медициной и экономикой.

Другая бабушка – Алевтина Сергеевна – даже при их редких встречах, как могла, передавала внуку свой педагогический опыт, прежде всего основанный на знании психологии, а также доброту и мудрость.

А отец упор в подготовке сына сделал на индивидуальную физическую подготовку и некоторые коллективные игровые виды спорта, политику и идеологию, географию и экономику, умение властвовать собой и аутотренинг, развитие способности моделировать различные ситуации и предугадывать ход событий, воспитание силы воли.

В общем, Вячеслав Платонович Гаврилов-Кочет не терял времени даром, а уверенными шагами шёл к своей заветной цели.

Но всё это пока было не главным. Ближайшей, и потому главной задачей стало успешное окончание школы и поступление в Военный институт.

Так прошёл год. В 1982 году Вячеслав успешно окончил свою школу № 497, располагавшуюся в доме № 5 по 1-ому Котельническому переулку, на отлично сдав все школьные экзамены, хотя и не став медалистом.

Заблаговременно подготовленные документы на поступление в Военный институт министерства обороны СССР, размещавшийся на Волочаевской улице в доме № 3/4, позволили ему практически сразу же после школы приступить к сдаче вступительных экзаменов.

Медкомиссию и собеседования он прошёл без видимых проблем. Экзамен по физической подготовке легко сдал на отлично, превысив все нормативы – подтянувшись 18 раз, пробежав стометровку за 12,9 секунды, и 3 километра за 11 минут 26 секунд. Основные экзамены – сочинение, устные по литературе, биологии и английскому он также сдал на отлично, набрав максимальные двадцать баллов при проходных восемнадцать.

В итоге Вячеслав был зачислен курсантом на факультет «Переводческое дело» по специализации «Военная информационно-аналитическая деятельность» на специальность «военный переводчик-референт».

И после успешного пятилетнего обучения на двух языках – английском и испанском – и после службы военным переводчиком, перед ним возникла бы перспектива стать или военным дипломатом, или военачальником, или научным работником, или военным разведчиком Главного Разведывательного Управления Генерального Штаба Министерства Обороны СССР, что он в принципе и желал.

Все пять лет Слава учился успешно, и даже с некоторым упоением. Он не ограничивался институтской программой, а дополнительно и самостоятельно изучал многое другое, что могло бы ему пригодиться в дальнейшей службе и в жизни. Видимо сказывались гены, и в этом рвении к познанию нового он словно шёл по стопам не только деда Петра Петровича Кочета, но и своего древнего египетского прародителя, тоже становясь «Учителем». К этому интересному и творческому процессу иногда, по необходимости и по компетентности, им ненавязчиво привлекались его ближайшие родственники – родители, тёти, дедушки и бабушки.

Способности Вячеслава были замечены и отмечены руководством кафедры иностранных языков в лице полковника Василия Васильевича Андрианова и его заместителя – полковника Леонида Викторовича Дудника.

Ближе к концу срока обучения Вячеславу было предложено остаться в институте на преподавательскую работу и поступить в адъюнктуру. Но он вынужден был отказаться от лестного и престижного предложения, попросив своих руководителей взамен дать ему рекомендацию для службы в ГРУ, что и было сделано. Ведь туда не приходят по своей личной инициативе.

А Вячеслав соответствовал критериям для службы в ГРУ, среди которых – интеллект, умение общаться, мировоззрение, преданность служению Родине, и потенциальные специфические качества, необходимые разведчику.

После многочисленных проверок и тестов на память, внимание и помехоустойчивость, на быстроту соображения и запоминание, на организаторские способности и информационную выносливость, – долгожданный день настал.

После отличного завершения обучения в Военном институте, Вячеслав сразу получил назначение в Центральный аппарат военной разведки.

Хотя он и был в числе «блатных», но его совсем не тянуло на обычно желанную для таких кругов дипломатическую работу.

Дополнительным козырем для его работы в ГРУ, безусловно, стало и его членство в КПСС.

Ещё учась в старших классах школы, Вячеслав по искренним убеждениям стал активным комсомольцем – комсоргом класса. В институте военных переводчиков его сразу избрали комсоргом группы. На третьем курсе, как отличник и политически активный, он стал кандидатом в члены КПСС, а через год – естественно членом партии.

Напутствуя внука на службу, понимая, что в перспективе Славка всё же хочет стать нелегалом, старший дед Пётр Петрович поучал того:

– «Внучёк, учти, что для разведчика нужны соответствующие способности. Разведка ведь сложное и своеобразное ремесло, в котором проявляются, в том числе, и элементы искусства! Но, как основа, конечно нужна тщательная профессиональная подготовка, которая даст возможность свободно владеть основными приёмами работы, которые ты будешь потом изучать в разведшколе. И это азы. Разведка ведь кропотливый труд, добросовестность и терпение, предельная концентрация, ещё и постоянные самоограничения! Разведчик должен очень много читать о стране своего пребывания и знать намного больше обычных людей. И ещё я добавлю: залог успеха разведчика – в его скромности и неприметности».

И в тот же 1987 год молодой лейтенант приступил к службе во Втором управлении центрального аппарата ГРУ в районе Ходынского поля.

Это управление занималось странами Северной и Южной Америки, Великобританией, Австралией и Новой Зеландией.

На лейтенанта сразу обрушился огромный, трудно управляемый поток информации. Но, имея богатый запас знаний, владея многими методиками, он быстро обуздал этот поток, ввёл его в разумное русло, разделив на тематические реки и ручейки, анализируя и систематизируя информацию.

Ещё в июле этого же года, четырнадцать лет находившегося на должности начальнику ГРУ, генерала армии Петра Ивановича Ивашутина сменил другой генерал Владлен Михайлович Михайлов, бывший его первым заместителем лишь с февраля 1987 года.

А ещё одним заместителем начальника ГРУ, тоже относительно недавно, но с января 1986 года, был генерал-полковник Юрий Александрович Гусев, бывший давним знакомым и однокашником по высшим офицерским курсам «Выстрел» генерал-лейтенанта Гаврилова.

Поэтому, вскоре подключившийся к решению вопроса о дальнейшем перераспределении внука, его дед генерал-лейтенант Александр Васильевич Гаврилов нашёл возможность и из своего управления переговорил об этом по ЗАС телефону со своим давним знакомым:

– «Майор, доложите: генерал-лейтенант Гаврилов!.. Здравия желаю, товарищ генерал-полковник!.. Да, Юра, привет! Узнал соседа по алфавиту?… Извини, я тебя надолго не задержу. У Вас служит мой внук… Да, да! Он такой! Но он мечтает о работе нелегалом… Хорошо, пусть не сразу!.. Спасибо Юр!.. А как там твои?.. Понятно, поздравляю!.. Да, пока всего три! Внуки – это главное в жизни!.. Ну, счастливо, успехов тебе в службе и здоровья!».

И вскоре руководство удовлетворило раппорт Вячеслава, мечтавшего о практической и реальной работе. Поэтому его временно, для практики, перевели в Шестое управление ГРУ, занимавшееся радиоэлектронной (радио и радиотехнической) разведкой. И, как ещё и испано-говорящий, в начале 1988 года Вячеслав получил назначение в центр радио и радиотехнической разведки ГРУ, размещавшийся в пригороде кубинской столицы Лурдес.

Теперь его обязанности заключались в переводе и анализе перехваченных и прослушанных телефонных и радиопереговоров с территории США и Мексики. И пока мечта Вячеслава, хотя и не в совсем нужном ему виде, начала понемногу осуществляться.

Прилетев в Гавану, его самолёт сел на старом аэродроме Сиудад Либертад, бывшим главным аэропортом кубинской столицы до 1930 года, до ввода в строй аэропорта имени Хосе Марти. До Лурдес он добрался быстро.

Ещё 25 апреля 1975 года Совет Министров СССР санкционировал создание поста радиоперехвата 6-го управления ГРУ, размещавшегося на Кубе в южном пригороде Гаваны Лурдес. Это пост получил название «Термит-П» в отличие от находившегося в Гаване поста «Термит-С», принадлежавшего 16-му отделу (радиоэлектронная разведка) КГБ СССР, первым руководителем которого был генерал-майор А. В. Красавин.

Но функционировать пост ГРУ начал лишь с декабря 1976 года.

Он был оснащён стационарной 12-и метровой параболической антенной.

Кроме того 7-и метровая параболическая антенна была установлена и на открытом грузовике, став мобильным постом радиоперехвата.

Эти антенны позволяли перехватывать и сообщения в СВЧ-диапазоне, передаваемые с ИСЗ США, а также контролировать переговоры между башнями СВЧ-связи.

С Кубы поступало около 70 % всей разведывательной информации о США. Поэтому этот центр в пригороде кубинской столицы был для СССР ключевым в прослушивании территории своего потенциального противника, в том числе и телефонных разговоров.

И лишь со временем американцы стали гнать через этот канал утечки информации, за который Советский Союз ежегодно платили Кубе по 200 миллионов долларов, и дезинформацию.

С этого же поста, который периодически модернизировался, вёлся перехват сообщений из центра управления космическими полётами НАСА на мысе Канаверал в соседнем с Кубой штате Флорида, перехватывалась информация, передаваемая с американских связных спутников, по наземным телекоммуникационным кабелям, и между коммерческими и военными воздушными и морскими судами.

Контингент центра насчитывал почти тысячу специалистов, не считая членов их семей. Но Вячеслав пока был холост.

Вопреки повсеместным привычкам многих холостых офицеров Советской армии своё свободное время в основном занимать женщинами, пьянками и картами, за границей такое поведение было недопустимо, и нарушивших режим быстро отправляли обратно домой.

Поэтому в Лурдесе многие из них, в том числе и Вячеслав, в своё свободное время занимались самосовершенствованием, спортом и туризмом.

Иногда командование загружало свободных от брачных уз офицеров общественно-полезной работой.

Вячеславу, как свободно испано-говорящему, выпала доля контактировать с местным населением, вести так называемую шефскую и культурно-просветительную работу, в частности организовывать экскурсии для своих офицеров по Гаване и её окрестностям.

Всё чаще и чаще «нашего кубинца» можно было видеть в кубинской столице, где его местные жители принимали за своего. Этот дар позволял ему иногда выполнять в Гаване и частные поручения своего командования.

Несколько раз ему поручали выступить с лекциями о международном положении в кубинском университете и на предприятиях города, но без раскрытия своего имени и гражданства. Для своего прикрытия Вячеслав стал использовать имя «Камрад Рауль», представляясь слушателям аспирантом Гаванского университета – преподавателем марксизма-ленинизма.

Со временем он неплохо изучил город и его обитателей, став даже популярным среди студентов Гаванского университета, которые его уже считали своим.

– «Что-то наш Гаврилов-Кочет уж очень хорошо вжился в образ, адаптировался к внешней среде, практически ассимилировался в кубинца!?» – как-то сетовал замполит командиру их воинской части.

– «Да он фактически внедрился в местную среду обитания! Даже почти говорит на местном диалекте!» – соглашался тот.

В общем, служба Вячеслава Платоновича Гаврилова-Кочета протекала полезно и интересно. Он даже получал от неё удовольствие.

Во время прослушивания многочасовых записей необъятного количества, в общем-то, пустых телефонных разговоров, реагируя на ключевые слова, он вдруг вылавливал из этого потока мусора интересные сообщения. В определённое время Вячеслав с удовольствием снимал надоевшие ему наушники и полностью переключался на свою тетрадь для секретных записей, обобщая и анализируя на скорую руку записанную стенограмму, в итоге готовя ежедневную докладную записку своему непосредственному командиру.

Единственное, что в этот счастливый период нарушило его интересную и размеренную жизнь и службу, была ноябрьская телеграмма отца из Москвы о кончине Петра Петровича Кочета. Но командование не смогло отпустить сверх загруженного лейтенанта на похороны деда, ограничившись дежурным соболезнованием ему и отправкой аналогичной телеграммы в Москву.

В общем, Вячеславу было грех жаловаться на службу. Однако его всё же упорно тянуло непосредственно на поле боя невидимого фронта. Ему интереснее было бы поработать в горячих точках планеты, например, в испано-говорящих странах, которые в борьбе за свою независимость получали военную помощь Советского Союза.

И такая возможность ему вскоре представилась.

В 1989 году возникли новые международные проблемы, требующие пристального внимания советской разведки – Первого Главного Управления Комитета Государственной Безопасности СССР.

Этому способствовала начавшаяся в СССР перестройка, демократизация нашего общества, изменение системы общественных отношений и коренные изменении во внешней политике нашего государства.

И хорошо, что с 6 февраля того же года советской разведкой стал руководить генерал-лейтенант Леонид Владимирович Шебаршин.

Он был коренным москвичом, ребёнком пережившим войну. В 1958 году закончил восточный факультет МГИМО. После окончания 101-ой разведшколы с 1962 года служил в советской разведке в Индии и в Иране.

Он не был карьеристом, поэтому никогда не стремился на близкое к высоким сферам место. Ведь у него давно возникло предубеждение к этим сферам, причём по чисто человеческим мотивам. Ему никогда не нравилась атмосфера загадочности, всезнания и всесилия окружавших его представителей верхов, часто за своей чванливой самоуверенностью скрывавших пустоту.

И хотя при назначении на это пост в кремлёвских коридорах он почти физически ощутил атмосферу власти, у Леонида Владимировича в итоге сработала старая служивая мудрость – ничего не просить, но и ни от чего не отказываться.

Его заместителем остался, бывший им ещё с 1983 года и курировавший операции в Северной и Южной Америке, тоже честный, добрый и совестливый Николай Сергеевич Леонов, долгое время до этого бывший заместителем начальника информационного управления ПГУ, и пригласивший в своё время к себе на работу нынешнего своего начальника.

Николай Сергеевич был чрезвычайно авторитетен, весьма эрудирован, интеллигентен, излагал мысли чётко и ярко, свободно говорил по-испански и хорошо знал Латинскую Америку. Он был даже лично знаком со многими выдающимися деятелями континента.

Поэтому оба генерала были доками в информационно-аналитической области. Но оба они периодически с удовольствием погружались и в живое оперативное дело.

В феврале того же года Шебаршин и Леонов совершили визит на Кубу. И хотя в этот период уже проявилась некоторая натянутость в отношениях между нашими странами, вызванная горбачёвской перестройкой, Фидель и Рауль Кастро с радостью встретили своего старого приятеля – Николая Сергеевича Леонова и его нового начальника.

Но сначала гостей для отдыха после перелёта свозили в знаменитую гаванскую таверну «Бодегита дель Медио». В былые времена она была местом сбора артистической и писательской богемы Гаваны, проводившей здесь время в бесконечных литературных и политических спорах, пропивавшей здесь свои гонорары и оставлявшей на стенах автографы. Тогда это было разрешено всем желающим. Стены этой таверны, изукрашенные бесчисленными карандашными, чернильными и сделанными ещё чем-то росписями, были увешаны старинными плакатами, газетными вырезками, фотографиями и даже мелкими банкнотами почти всех стран мира.

Но главной её достопримечательностью была собственноручная подпись у барной стойки самого Хемингуэя, часто посещавшего эту таверну, и выпивавшего здесь мохито – разбавленный ром со льдом и свежесорванными листочками мяты.

К вечеру, после небольшого отдыха в гостинице, уже изрядно разогретых московских гостей официально принял сам кубинский руководитель.

Шестидесятичетырёхлетний Фидель Кастро, более тридцати лет несущий единоличную ответственность за судьбу Кубы, за каждое своё решение, формировавшее кубинское общество по его замыслу, принял советских гостей поздно, в одиннадцать часов вечера. Их беседа фактически свелась к трёхчасовым размышлениям кубинского руководителя вслух. Он говорил медленно, ни о чём не спрашивая гостей. От работавших мощных кондиционеров в кабинете кубинского руководителя было даже прохладно.

Поэтому старший и седобородый Кастро сидел в зелёной куртке и в такого же цвета кепи. Иногда он вставал, неспешно прохаживаясь вдоль большого стола, на полголовы возвышаясь над остальными соратниками, тут же встававшими в знак уважения, но тут же и останавливаемые его жестом.

Затем он тяжело садился, низко склоняя голову, и немигающим взглядом из-под козырька глядел сквозь собеседника куда-то вдаль.

– «Как же так могло случиться, что социалистическое содружество рассыпалось так быстро, в течение нескольких месяцев?» – риторически спросил он московских гостей.

Ему ведь было ясно, что Куба теперь не может рассчитывать на нашу реальную помощь, пока мы сами не наведём у себя порядок.

– «Не важно, каким будет Советский Союз. Неважно даже, будет он коммунистическим или нет. Важно, что бы он выжил и оставался единым, сильным государством. Иначе Кубе и другим независимым странам третьего мира просто не выжить. В мире будут господствовать одни американцы» – отрешённо продолжил он свою мысль.

– «Но Куба будет стоять на своём и бороться. Народ навсегда останется с нами, на этом или на том свете. У нас нет выбора!» – твёрдо закончил беседу кубинский вождь.

После банкета по случаю приезда дорогих гостей и посещения руководства Кубы, на следующий день два генерала попросили смежников из ГРУ в Лурдесе выделить им одного сопровождающего со знанием испанского языка, водящего автомобиль, хорошо знающего местные нравы, желательно соответственно одетым и соответствующей внешности, и умеющего держать язык за зубами. Выбор естественным образом пал на лейтенанта Вячеслава Платоновича Гаврилова-Кочета.

Такое задание Вячеслав посчитал за честь, и с интересом присоединился к генералам. Но те сразу предупредили, что он должен сейчас вести себя с ними, лишь только, как со старшими по возрасту штатскими, без всякого служебного рвения и чинопочитания.

Их теперь совместная поездка началась с посещения «Тропиканы» – кабаре на открытом воздухе, бывшим настоящей достопримечательностью Гаваны. На стол дорогим гостям были поставлены бутылки рома, кока-колы и ведёрко со льдом. В одиннадцать вечера началось представление. Десятки стройных, изящных мулаток в минимальных даже для тропиков костюмах, яркостью своих движений, своей привлекательной внешностью и молодостью просто ошеломили прибывших из зимней Москвы гостей, на радость хозяевам, не скрывавшим полученного удовольствия.

Через три часа представления, в перерыв, во время которого гости покинули кабаре, начались танцы для посетителей. Вячеслав искренне жалел об отъезде. Ему очень захотелось потанцевать с кубинскими девушками. Но протокол требовал воздержанности. Однако посещение этого кабаре сыграло для лейтенанта сближающую роль в общении с генералами.

И хотя это было сложно, но гражданская одежда всех троих, ещё детская привычка бывать в обществе генералов, эрудиция, воспитание и культура общения, сила воли и артистические способности – позволили Вячеславу быстро приспособиться к обстановке и сойтись с высокопоставленными московскими гостями, оказавшимися и необыкновенными рассказчиками.

Молодой лейтенант тоже понравился им обоим, и все трое быстро нашли общий язык, и не только испанский.

Генералов удивила наблюдательность этого лейтенанта, его знание местных жителей, обычаев и нравов, умение видеть логику в хаотическом нагромождении событий, и умение выбирать нужную информацию из её огромного, увлекающего потока.

– «Я хоть здесь служу не долго, но мне показалось, что кубинцам надо говорить только правду, без недомолвок и без всяких там душеспасительных сентенций и исторического оптимизма…» – поделился Вячеслав своим опытом со старшими коллегами, осекшись на последних словах.

Генералы, чуть улыбнувшись, переглянулись, но ничего на этот раз не сказали, оставив лейтенанта в недоумении: то ли он сказал что-то лишнее, или же слишком смелое?

Но скорое их совместное путешествие по провинции Пинар-дель-Рио отвлекло от обыденности, напомнив им старинный приключенческий роман.

Отвесные склоны гор и прибрежные скала были покрыты густыми зарослями ярко-зелёной растительности. Высокое голубое безоблачное небо оставалось таким и у горизонта. Цепочки пальм, как ожерелья тянулись по дну неглубоких долин. Мягкий, пахнущий смолой и мёдом, воздух легко заполнял все лёгкие. И вся эта яркая, контрастная, возбуждающая красота была непривычна русскому глазу, привыкшему к вызывающим спокойствие родным пейзажам, к мягким линиям, а не к таким ярчайшим краскам.

Единственное, что вызывало полное спокойствие у московских туристов – это красивая и даже какая-то добрая долина Виналес.

В окрестных горах оказалось множество пещер, в которых в средние века скрывались беглецы, а пираты прятали свои сокровища.

– «По семейной легенде один из моих предков был пиратом!» – восприняли, как шутку молодого человека, генералы разведки.

Однако пройдя немного вглубь, в полутемноте шедший последним Николай Сергеевич споткнулся о присыпанный песком камень, носком поддев из песка другой небольшой камушек, который отлетел в бедро, шедшему впереди Леониду Владимировичу. Спасая своего заместителя от падения, тот одновременно наклонился и поднял голыш. Остановившийся на откровенный русский возглас, шедший впереди с факелом Вячеслав, повернулся назад, освещая генералов, своды пещеры и песок под ногами.

– «Слава! Смотрите, какой Николай Сергеевич интересный камень выбил!?» – поднял генерал тёмно-серый, тёплый, почти плоский камешек, показывая его, легко уместившийся на ладони.

– «Так на нём что-то выгравировано!» – разглядел Николай Сергеевич, взяв его в свои руки и очищая от остатков песка.

– «Слава, посветите сюда, пожалуйста!» – попросил он, возвращая камень Леониду Владимировичу.

Тот внимательно рассмотрел находку и передал её молодому и зрячему:

– «Здесь действительно что-то нацарапано, или выдавлено!?».

Вячеслав поменял факел на камень, ещё раз для верности энергично провёл по нему ладонью, почувствовав его теплоту, и неуверенно прочитал:

– «А здесь вроде бы проглядываются испанские буквы (LÑ) эле и энье!?».

Николай Сергеевич, знаток испанского языка, взял камешек в свою ладонь и согласился, лишь уточняя:

– «Действительно! Эле и… энэ (LN)! Что-то я не вижу волнистой линии сверху?!» – не разглядел он её.

– «Да-да! Вроде это действительно не та бороздка!? – не стал спорить с авторитетом молодой коллега – Во! Леонов Николай…!» – отшутился он.

– «Николай Сергеевич! Так вот, оказывается, откуда Вы знаете испанский язык! Ваши предки были кубинскими пиратами?!» – поддержал шутку лейтенанта генерал, крепко сжимая руку своего зама.

Рассмеявшись шутке, все повернули обратно, где их ждала чёрная «Tatra» с кубинским водителем, – сотрудником местной госбезопасности, – хорошо знавшим местный ландшафт.

– «А действительно… Может мне его взять, как талисман?!» – задумался генерал-лейтенант Леонов.

Ещё раз рассмотрев на ладони серый плоский камушек, Николай Сергеевич отбил шутку начальника:

– «Вячеслав! А Вы же говорили, что ваши предки были пиратами? Тогда возьмите его себе на память, как талисман!».

– «Спасибо, Николай Сергеевич! Возьму с удовольствием, но только, как Ваш подарок!» – под смех Леонида Владимировича согласился дерзкий лейтенант.

– «Вячеслав, кстати, а кто сейчас Ваши предки?» – неожиданно перевёл разговор в конкретное русло и в наше время Николай Сергеевич.

– «Отец мой инженер в оборонке, а родом со Сретенки».

– «Хм-м, надо же, со Сретенки?! Так мой отец, Владимир Иванович, кстати, коренной москвич, работал в рыбном магазине на Сретенке до тридцать девятого года, а потом на Колхозной площади!» – почему-то обрадовался совпадению начальник ПГУ.

– «Тогда он мог встречаться там только с моим, к сожалению, недавно умершим дедом – Петром Петровичем!» – в тон ему ответил лейтенант.

Но путешественникам пора было отправляться дальше. Тоннелем они проехали сквозь гору, миновав далее маленький шахтёрский городок, и оказавшись на другом её склоне, обращённом к морю. С этой стороны в горе были вырублены штольни, в которых хранились торпеды. И вообще практически весь остров был изрыт тоннелями, шахтами и штольнями.

А в отвесных стенах гор были прорыты тоннели до двухсот метров глубиной, в которых под землёй могли укрыться значительные воинские формирования со своим вооружением, а также самолёты и ракеты различных классов. Кроме того на Кубе повсеместно были созданы отряды территориальной самообороны.

Подготовка к войне велась с размахом, но тщательно, со вниманием к деталям, и кубинские вожди не уклонялись от конфронтации с США. И эта конфронтация в свою очередь порождала своих героев.

И это было время, когда Куба до предела напрягала все свои силы, готовясь к народной войне против агрессии американских империалистов. А страной всё еще руководил легендарный Фидель Кастро – человек с железной волей и без человеческих слабостей, объявившей своему народу: «Социализм или смерть!».

Увиденное ими вокруг невольно перевело разговор на вооружённые силы Кубы.

И здесь молодой блеснул своей эрудицией, немало удивив двух генералов, поощривших его на долгое высказывание.

– «А вооружённые силы кубинцев сейчас более чем в четыре раза выше существующей международной практики!

При населении чуть меньше десяти миллионов человек, они составляют сто шестьдесят тысяч в сухопутных войсках, плюс девяносто тысяч в резерве и тридцать семь тысяч в Анголе и Эфиопии.

И это не считая советников в Алжире и в Ливии; в Бенине и в Сьера Леоне, в Народно-демократической республике Конго и в Гвинее, в Мозамбике, в Замбии и в Танзании, а также в Южном Йемене.

Кроме того у них девять тысяч на флоте и двадцать тысяч в ВВС.

Сюда надо добавить три тысячи человек в береговой обороне, десять тысяч в войсках госбезопасности и сто тысяч в народной милиции.

Итого у них под ружьём получается около четырёхсот тридцати тысяч человек!».

– «Да, да, лейтенант, продолжайте!» – восторженно подтвердил Николай Сергеевич.

– «В сухопутных войсках у них три бронетанковых бригады и пятнадцать пехотных, а также множество отдельных полков, батальонов и групп.

На вооружении более шестисот наших танков, бронетранспортёров и боевых машин, включая шестьдесят тяжёлых ИС-2, сто пятьдесят средних Т-34, Т-54, Т-55, и пятьдесят Т-62. Есть также лёгкие плавающие танки ПТ-76 и боевые разведывательно-дозорные машины БРДМ-1. У них также есть сто самоходных артиллерийских установок СУ-100. Около четырёхсот бронетранспортёров БТР-40, БТР-60 и БТР-152.

В артиллерии у них есть семидесятипятимиллиметровые системы залпового огня М-116, 122-ух, 130-и и 152-ух миллиметровые артиллерийские орудия и гаубицы. Есть 57-и, 76-и и 85-и миллиметровые противотанковые пушки, ПТУРСы и 57-и миллиметровые безоткатные орудия. Кроме того есть сорок пять самоходных пусковых установок с тактическими ракетами, именуемыми на Западе, как FROG-4.

В ПВО сухопутных сил имеются четырёхствольные 23-ёх миллиметровые зенитные самоходные установки «Шилка», а также такие же, но двуствольные, перевозимые в кузовах грузовиков.

Есть и зенитные орудия калибров 37, 57, 85 и 100 миллиметров. Ну, и, конечно, ПЗРК «Стрела», именуемая в НАТО, как SA-7».

– «Фью-ю!» – удивлённо присвистнул Леонид Владимирович.

– «Ну, а флот и ВВС?» – широко раскрыл глаза Николай Сергеевич.

– «У Кубы две наши дизельные подводные лодки типов «Виски» и «Фокстрот», восемнадцать сторожевых судов, из них шесть типа «Кронштадт» и 12 типа СО-1.

Но, пожалуй, главное, у них двадцать восемь наших ракетных катеров различных типов. По пять «Оса-1» и «Оса-2», и двенадцать типа «Комар», вооружённых противокорабельными крылатыми ракетами, опять же именуемыми на Западе, как «Styx». У них дальность до сорока километров. Почти столько же у них и наших торпедных катеров. Два катера по коду НАТО типа «Turya» и по дюжине П-6 и П-4.

Из патрульных катеров у них восемь наших типа «Жук» и ещё шесть других типов. На всякий случай у них есть также четыре самоходные десантных баржи типа Т-4.

А в береговой обороне у них на вооружении стоят пятьдесят наших самых первых противокорабельных ракет по коду НАТО типа «Samlet».

Это как МиГ-15, только без кабины!» – бравурно закончил Вячеслав рассказ о кубинском военно-морском флоте.

– «Так мы их видели сегодня в скалах у побережья!» – вспомнил Николай Сергеевич.

– «Да, точно! Забыл ещё о военно-морских базах. Американцы называют Гавану, Сьенфуэгос, Кабаньес, Мариэль и Варадеро!».

– «О! Нам надо там побывать непременно!» – обрадовался, было, заскучавший Леонид Владимирович.

– «Уф! Теперь коротко о ВВС и ПВО!

Девять лет назад у Кубы было сто восемьдесят три боевых самолёта. Две эскадрильи истребителей-бомбардировщиков с тридцатью МиГ-17, и ещё одна – с десятью МиГ-23. Восемь эскадрилий истребителей-перехватчиков. Из них две эскадрильи с сорока МиГ-19, а пять имели на вооружении семьдесят восемь МиГ-21 различных модификаций, и ещё одна была оснащена десятком МиГ-23.

В учебно-тренировочной эскадрилье насчитывалось полтора десятка МиГ-15УТИ».

– «На таком Гагарин разбился! Извини, продолжай!» – уточнил Леонид Владимирович.

Довольный произведённым эффектом, лейтенант продолжил:

– «В ней же ещё были два учебных МиГ-23У и два десятка чехословацких Zlin-326. В военно-транспортной авиации у них находилось с десяток Ил-14, Ан-2 и Ан-24. Да, ещё имелось двадцать Ан-26.

Из вертолётов у кубинцев были по десятку Ми-1 и Ми-8, два десятка Ми-4. Их самолёты вооружены нашими ракетами класса «воздух-воздух» с пассивной инфракрасной системой самонаведения на цель, именуемыми на Западе, как АА-2 «Atoll».

А в территориальной ПВО у них двадцать четыре батареи, в каждой из которых по шесть пусковых установок с нашими зенитными ракетами, именуемыми в США, как SA-2 и SA-3.

Пока всё! Но эти данные наверняка уже устарели!» – в заключение уточнил докладчик.

– «А что же ты про военные аэродромы не рассказал?» – спросил генерал-лейтенант Леонов.

– «А про это я ничего не знаю!» – откровенно сознался лейтенант.

– «Да и так очень много! Хорошая у Вас память, Вячеслав! А это ведь очень важно для разведчика! И, вообще, знание – сила!» – резюмировал подуставший генерал-лейтенант Шебаршин.

– «Я лишь могу добавить, что вся территория Кубы поделена на полторы тысячи военных районов, где есть свои отряды самообороны, постоянно готовые к войне» – сначала добавил Николай Сергеевич.

– «А откуда у Вас такая информация?» – несколько ревниво и теперь даже чуть нарочито строго спросил лейтенанта заместитель начальника ПГУ.

– «Так это мне отец дал!» – гордо ответил лейтенант ГРУ.

– «Так кто же Ваш отец? А то мы от его персоны как-то отвлеклись» – вмешался теперь Леонид Владимирович.

– А он работает в оборонке на фирме Челомея в Реутове, занимается противодействием иностранной технической разведке, в том числе анализом зарубежной информации!».

– «А-а! ПД ИТР!» – вспомнил начальник ПГУ проблемы советской оборонной промышленности, которую и они иногда снабжали научно-технической информацией.

Ещё в конце 1987 года, узнав, что сына направляют служить на Кубу, Платон ознакомил его с данными о вооружённых силах Кубы из иностранных журналов «AIR FORCE Magazine», «MILITARI Technology», «AVIATION WEEK & SPACE TECHNOLOGY» и других:

– «Слав! Вот тебе ксерокопия статей о кубинской армии! Изучи и запомни – может пригодиться!».

– «Пап, а откуда это у тебя?!» – радостно удивился сын.

– «Так это из американских открытых журналов! Я по работе занимаюсь, в том числе, и анализом зарубежной информации о нас».

– «А-а, да! Я что-то припоминаю: нам говорили о шпионаже и контршпионаже за письменным столом!».

– «Так твой дед Пётр Петрович одно время этим как раз и занимался! Только он – политическим и экономическим, а я – техническим!».

А теперь, разговорившись о многом, в том числе о Петре Петровиче, и увидев, с кем они имеют дело, у старших возникла идея предложить младшему перейти из ГРУ ГШ МО в ПГУ КГБ на оперативную работу в качестве разведчика-нелегала в одной из испано-говорящих стран.

Чуть позже Н. С. Леонов первым обратился к уже решившему этот вопрос для себя Л. В. Шебаршину:

– «Леонид Владимирович, у меня возникла неожиданная идея! Помните, я Вам говорил о необходимости подкрепить операцию по внедрению Нефертити каким-нибудь кубинцем? Так я предлагаю теперь вместо местного использовать нашего, специально обученного – надёжней будет!».

– «Так-то оно, конечно, так! Но где такого «нашего» кубинца найти, или «кубинца» нашего? Время ведь поджимает!» – нарочно слукавил Леонид Владимирович, внутренне радуясь совпадению мнений.

– «Так мы с Вами его уже нашли! Вон он у машины стоит!» – указал Николай Сергеевич на лейтенанта.

– «Хм! Действительно! Что-то мне эта идея самому в голову не пришла? Наверно старею?» – нарочно принизил свою проницательность Леонид Владимирович.

– «Да нет! Скорее всего, Вы её положительно не рассматривали, как нереализуемую в традиционных отношениях между ГРУ и ПГУ!» – поначалу удивил его заместитель.

Леонид Владимирович чуть улыбнулся и продолжил:

– «Да, пожалуй. Ну, что ж, я согласен! Главное теперь уговорить Владимира Александровича, а ему Рыжкова и Горбачёва! С Владленом Михайловичем Михайловым, я думаю, предварительно договорюсь!».

– Ну, и хорошо! Значит, берём?».

– «Да, берём!» – решительно резюмировал Шебаршин.

Он всегда дорожил мнением Николая Сергеевича, и прислушивался к нему, особенно когда оно совпадало с его предположениями.

– «Вячеслав, так получается, что Вы практически потомственный разведчик?!» – начал он обработку, подозвав к себе лейтенанта.

– «Да мы тут с Николаем Сергеевичем посоветовались, и решили предложить Вам перейти на службу в наше управление, в разведку! Вы вполне владеете искусством приобретения и приумножения знаний, хоть в данном случае сознательно и не скрываемых. Как Вам такое предложение? Подумайте, с ответом не спешите».

Но Вячеслав сразу и с радостью согласился:

– «Да я давно мечтал о работе разведчиком-нелегалом, и себя давно готовил к этому!».

– «Мы в этом убедились!» – поддержал его Николай Сергеевич.

– «Но как быть с моим начальством?» – обеспокоенно спросил лейтенант.

– «Не волнуйтесь, это дело мы уладим сами. Вам об этом сообщат Ваши начальники!» – успокоил его Леонид Владимирович.

– «Надо будет подключить к этому заместителя Крючкова по научно-технической разведке» – тут же обратился он к своему заместителю.

Довольные от состоявшегося соглашения, по приглашению хозяев они приступили к заключительной фазе своего путешествия.

Прибыли в Варадеро. Со своим многокилометровым чистым пляжем, тёплым и неглубоким морем – это место казалось просто Раем на Земле.

Кубинские власти планировали этот пляж полностью превратить в резервацию для иностранных туристов, закрыв туда доступ кубинцам, дабы разрушительная буржуазная зараза сытого мира бездельников не поразила их соотечественников.

Но это коснулось пока лишь дорогих московских гостей.

Обилие обнажённых, молодых красивых женских тел быстро возбудило лейтенанта, не оставив равнодушными и его старших товарищей.

Молодой даже не стал второй раз купаться, дабы не ставить себя и генералов в неудобное положение.

– «Вячеслав! А как у Вас с женщинами?» – в шутку спросил дотошный генерал Леонов, якобы заботясь о том, чтобы буржуазная мораль не поразила сейчас вдруг и нашего лейтенанта.

– «Да, пока никак!» – чуть смущаясь, ответил Вячеслав.

– «А то нам показалось, что Вы до них охочий! Да и они Вами интересуются!» – поддержал разговор и старший по должности, поняв, что его заместитель хочет вывести лейтенанта на Марию Кожемякину.

– «Да нет! Это мой отец по ним специалист. Да и дед тоже вроде бы был не промах. А мне всё не до этого».

– «Вячеслав! А Вы смотрите не только на женщин, но и внимательно осмотрите пляжи Варадеро, да и сам город. Вам может в будущем пригодиться!» – с дальним прицелом посоветовал Николай Сергеевич.

Вечером того же дня, возвратившись к разговору о Вячеславе, генералы сами себя успокаивали принятым решением:

– «Ну, что, Николай Сергеевич, с успешным началом операции по внедрению Нефертити!? А как, кстати, Маша в Гаване… пообтёрлась?».

– «Я бы уточнил – с началом поддержкой её начала! А Маша – да! Но надо кое-что отшлифовать и доработать дома. Вскрылись некоторые огрехи и тонкости в её подготовке. Заодно и его сразу проверим в деле!».

– «Но сначала его надо взять с собой в Москву и передать в управление «С», причём лично генерал-майору Юрию Ивановичу Дроздову. Пусть и его научит нашим всяким штучкам!».

– «Леонид Владимирович, в принципе, она готова. Даже местному диалекту научилась. Мы теперь хотим провести, если так можно выразиться, её обкатку дома – проверить её возможности по соблазнению респектабельного мужчины среднего возраста! Но на всякий случай мы выбрали закрытый полигон – курсы повышения квалификации работников оборонной промышленности в Киеве. Там, кстати, и пэдэитээрщики будут».

– «А это… нашу Машу не дезориентирует, морально не дезорганизует? Да и кто этот каток-то?» – завершил вопрос шуткой начальник.

– «Пока не знаем» – на всё сразу ответил Николай Сергеевич.

– «Жаль только, что мы не будем иметь обратной связи – мнение этого самого соблазнённого о потенциальных возможностях соблазнительницы!».

– «Леонид Владимирович, а у меня опять появилась фантастическая идея!».

– «Николай Сергеевич, ну Вы прям кладезь идей!».

– «А что, если нам послать туда, знаете кого?» – для пущего эффекта нарочно сделал паузу Николай Сергеевич.

– «Кого же?».

– «Да отца Вячеслава!».

– «Хм, интересная мысль! А почему бы и нет! Но сколько ему лет? Ведь будущий наш объект лет тридцати пяти?!».

– «А Слава ведь как-то обмолвился, что отец старше его самого всего лишь на шестнадцать лет и сейчас в разводе!».

– «Да-а? Что-то не припомню…. Николай Сергеевич, а Вам, наверно, эта идея раньше пришла?».

– «Да нет!» – удивился Леонов.

– «Ну, ладно! Я на этот счёт переговорю с генерал-лейтенантом Фёдором Алексеевичем Щербаком. Это его епархия. Пусть обеспечит направление отца Вячеслава в киевскую командировку!».

– «Леонид Владимирович! А как мы потом узнаем мнение Кочета старшего? Надо бы его предупредить!?».

– «Нет, нет! Ни в коем случае! Вы лучше дадите задание Маше Кожемякиной – самой вычислить и обаять командированного из НПО Маш! А его мы потом расспросим… через уполномоченного КГБ по их предприятию!».

– «Хорошо!».

Надо бы об этом заранее договориться с замом начальника шестого управления. Кто там сейчас? Кажется полковник Шам Николай Алексеевич?».

– «Да! Ну и память у Вас, Леонид Владимирович! Помните даже наших коллег из контрразведки!».

– «Так мы с ними иногда встречаемся на общих совещаниях, как и Вы, кстати, иногда, Николай Сергеевич!» – хитро заметил начальник разведки.

– «Да, да! Вот только с ГРУ, с Михайловым нам будет посложнее…» – перевёл разговор в несколько другое направление его заместитель.

Отношения между ПГУ и ГРУ в те времена были отличные, но существовал чёткий предел во взаимном обмене информацией. Обе разведки держали в секрете друг от друга свои источники информации и операции своих резидентур. Поэтому при решении вопроса о Вячеславе Платоновиче Гаврилове-Кочете предполагались некоторые проблемы.

И первой из них был срочный вывоз с собой в Москву офицера ГРУ.

Леониду Владимировичу пришлось взять того, как вещь, под расписку: в связи с государственной необходимостью, рискуя навлечь на себя гнев начальника ГРУ В. М. Михайлова и министра обороны СССР Д. Т. Язова.

Звонить им по специальной связи он не стал, боясь не найти сразу взаимопонимания и тем затянуть решение срочного вопроса.

На следующий день рейсовый Ил-62, в числе пассажиров которого были, облачённые в штатское, два генерал-лейтенанта и один лейтенант, взял курс на Родину.

В Москве Шебаршин зашёл к Крючкову с кратким докладом о командировке, в заключение, подняв вопрос о переводе Гаврилова-Кочета из ГРУ в ПГУ.

Но время было полвторого, обеденное, поэтому разговор начальники заканчивали в столовой на четвёртом этаже.

За огромным столом Леонид Владимирович сразу перешёл к делу:

– «Владимир Александрович! Нам словно Бог послал человека из ГРУ!».

– «Хорошо, что Бог, а не ЦРУ!» – сразу превратил в шутку неудобное для себя предложение руководитель КГБ.

Рассмеявшись удачной рифме и шутке начальника, его заместитель по внешней разведке продолжил, коротко изложив ему суть вопроса, повторив свою просьбу:

– «Владимир Александрович! Я понимаю, что здесь сталкиваются ведомственные интересы. Но ведь это всего лишь молодой лейтенант, ещё не погрузившийся в их дела, но очень подходящий нам для одной срочной операции! Может Вам попробовать этот вопрос решить с кем-нибудь на высоком уровне, по дружбе?».

– «О-о! Леонид Владимирович! На том уровне, то есть в самых верхах, нет ни человеческой дружбы, ни преданности» – показывая пальцем в потолок и вспомнив что-то грустное, ответил Председатель КГБ.

Но услышав фамилию Гаврилов, сразу вспомнил, что обещал этому генералу похлопотать о его внуке, как раз в таком переводе. Потому его решение стало скорым, и было принято даже с некоторым облегчением.

– «Хорошо, я согласен! Готовьте справки. Я переговорю с Михаилом Сергеевичем. Всё же раньше мы так не поступали».

Но получилось так, что Горбачёв сам вызвал Крючкова по каким-то неотложным вопросам, и сразу дал согласие:

– «Это дело, конечно, Ваше. Но, чтобы избежать волокиты, давайте из ГРУ переведём его сначала в ЦК партии, например, в связи с государственной необходимостью. Он же там… отличился и по партийной линии?! А мы его тут же отдадим Вам. Так что действуйте!».

– «Спасибо, Михаил Сергеевич! Нам действительно надо этот вопрос решить быстро, чтобы не упустить выгодную для нас ситуацию!».

Когда нашему государству что-то очень нужно, оно всегда действует сверх решительно и очень быстро, минуя все, им же установленные традиции, правила и законы, – так, для пользы дела!

Вот и сейчас, привезённого на свой страх и риск в Москву Вячеслава Платоновича Гаврилова-Кочета уже через два дня лично генерал-майор В. Макаров оформили в кадры ПГУ КГБ СССР – в войсковую часть 54282.

А из ГРУ его чуть позже уволили с формулировкой: «Уволить в связи с переходом в другие военные структуры». И тут же Вячеслава направили на переподготовку в спецшколу ПГУ при высшем учебном заведении разведки – институте имени Ю. В. Андропова. И началось.

В подмосковной спецшколе под деревней Челобитьево Вячеслава обучали специальной разведывательной технике: специальному фотографированию, тайнописи, шифровке и дешифровке, изготовлению микроточек, применению различных способов и средств связи, приёмам моментального обменами пакетами с документами или деньгами, или другими предметами и инструментами с помощью мимолётного соприкосновения, вождению автомобилей и других транспортных средств.

Его обучали также оперативной работе за рубежом, методам агентурной работы, основам приобретения источников информации и работе с ними, методике ведения наружного наблюдения и приёмам его выявления, знакомили со способами и средствами негласного съёма информации.

Из всего этого он многое уже знал и умел по учёбе в военном институте и службе в ГРУ, особенно страноведение. Но его новое руководство хотело лично удостовериться в способностях, знаниях и умениях новобранца.

Ведь институт КГБ имени Ю. В. Андропова давал большой объём знаний, но не учил думать. А время поджимало.

Поэтому высококвалифицированные преподаватели, имевшие значительный опыт работы за рубежом, обучали его по специальным программам на конспиративных квартирах. Одновременно велось и составление качественной легенды для его прикрытия.

А тем временем из Министерства Общего Машиностроения, обеспечивающего разработку в СССР ракетно-космической техники, в «Научно-Производственное Объединение Машиностроения» пришла разнарядка на курсы повышения квалификации работников служб «Противодействия Иностранной Технической Разведке» в «Центральном Научно-Исследовательском Институте Машиностроения».

В экземпляре, специально посланном в Реутов за подписью заместителя министра генерал-лейтенанта А. С. Матрёнина, дополнительно сообщались соответствующие необходимые данные по командируемому специалисту, чтобы исключить замену Платона Петровича Кочета на другого сотрудника.

Однако начальник отдела ПД ИТР НПО Машиностроения Виктор Георгиевич Вдовин, с одной стороны боявшийся карьерного роста Кочета и конкуренцию себе в его лице, а с другой стороны срыва выполнения плана работ, предложил на эти курсы другую кандидатуру.

– «Виктор! Ты что мне принёс? Насколько я помню, в письме замминистра чётко указаны параметры командируемого, а по ним у тебя проходит только один Кочет!» – удивился заместитель генерального конструктора Владимир Васильевич Витер.

– «Владимир Васильевич! – смутился Вдовин – Но ведь он уже был сравнительно недавно на подобных курсах у нас, а Илларионов не был!».

– «Ну и что?! На кой ляд мне твой Илларионов в начальниках нужен? Он ведь у тебя только за программой сидит, а всю работу кто ведёт?».

– «Но он тоже ведёт, причём самую трудную!» – слукавил Вдовин.

– «Вот на него план и оставь!» – подловил того Владимир Васильевич.

– «Нет, нет, он не справится!» – теперь проговорился лукавый.

– «Ну вот, видишь? Ты сам себе же и противоречишь! Пошлём только Кочета и никого другого. Иди, переделай приказ!» – дал команду Витер.

И вскоре Платон Петрович Кочет отбыл в почти месячную командировку в подмосковный Калининград, во время которой предполагалась и пятидневная поездка в Киев на отраслевые курсы повышения квалификации.

Именно там его и подловила в свои любовные сети, специально посланная, в том числе и для этого, Мария Александровна Кожемякина, проверившая на нём действие своих чар, и тем самым сдав последний экзамен своему руководству, которое всё же заблаговременно показало ей предмет её атаки, однако, понравившийся и ей самой.

– «Оксан! А мне этот мужчина и так понравился, по-правде! Это теперь будет считаться чистым экспериментом?» – спросила она сопровождавшую её методистку по соблазнению мужчин.

– «Будет, будет! А вообще, смотря, как ты себя поведёшь с ним? Не бойся, я в случае чего помогу!» – ответила та.

И командировка отца Вячеслава тогда превратилась не только в обучение, но и в смех, и в грех. Однако и он и Мария сдали свои любовные экзамены друг другу просто на отлично.

А все необходимые экзамены у начинающего разведчика, перед его отъездом за границу, лично принимали Юрий Иванович Дроздов и Николай Сергеевич Леонов, причём только на испанском языке. После их успешной сдачи он предложил Вячеславу составить ему компанию, пригласив в свою машину. Чёрная Волга заместителя начальника советской разведки тоже была оборудована засекреченной связью. Поэтому он мог вести свои секретные деловые переговоры по пути, непосредственно из автомашины.

– «Вячеслав! Вашим оперативным псевдонимом теперь будет «Гектор» – древнегреческий вождь троянского войска! А официально Вы будет зваться Раулем Хоакином Мендесом из Сантьяго-де-Куба. Паспорт Вам вручат в Гаване. Вы теперь получили в руки очень эффективный, если так можно выразиться, инструмент. Но помните, что любой инструмент полезен лишь тогда, когда его держат умелые и твёрдые руки. Надеюсь у Вас именно такие руки!» – уже перед выходом из кабинета, в заключение напутствовал он новоиспечённого разведчика.

Как заместитель начальника разведки, Николай Сергеевич знал, о чём говорил. Ещё в молодости он был переводчиком бесед Фиделя Кастро и Н. С. Хрущёва, а после многих лет службы, став руководителем, видел достоинства и недостатки отдельных резидентур.

Именно поэтому в разговоре с начальником ПГУ он предложил пока не знакомить Гектора и Нефертити:

– «Леонид Владимирович, я думаю, нам не следует пока торопиться со знакомством наших молодых? Оттянем это на более поздний срок, уже на Кубе. А то ещё, не дай бог, и вправду влюбятся друг в друга?».

– «Хорошо! Но Маше надо всё же его показать!» – согласился тот.

– «Да! Она полетит тем же рейсом в качестве кубинской аспирантки, возвращающейся домой. Мы предупредим Машу, что её будущий «кубинский жених», охранник и помощник будет сидеть рядом с нашим генералом».

На подготовку будущего агента влияния Нефертити советская разведка затратила много времени и средств. На неё делалась ставка в расчёте на многолетнюю и плодотворную работу в высших сферах руководства США.

Со временем была даже подготовлена соответствующая обстановка и благоприятно сложились соответствующие сопутствующие обстоятельства.

Гектора же пока подготовили не столько к конкретной стране, сколько к конкретной операции «Троянский конь» – по внедрению агента Нефертити на территорию США. Поэтому, в связи с дефицитом времени на подготовку к участию в этой операции в качестве «храбрейшего вождя троянского войска», он и прошёл ускоренное индивидуальное обучение, возвращаясь на Кубу уже в новом для себя качестве.

Тоже в новом качестве на Кубу тем же самолётом направлялся и генерал-лейтенант Леонид Васильевич Зверковский.

Его, ранее занимавшего пост начальника управления по резерву назначения ПГУ КГБ СССР, теперь самого назначили заместителем руководителя Представительства КГБ СССР при МВД и органах контрразведки Кубы.

А руководством ПГУ КГБ СССР ему было поручено отвечать за первый этап операции «Троянский конь»: вживание агента Нефертити в роль кубинской диссидентки.

Перед выходом на лётное поле всех троих по очереди напутствовал уже сам Леонид Владимирович Шебаршин. Сначала он провёл беседу с Марией Александровной Кожемякиной, последние минуты перед посадкой в самолёт пока ещё фактически остающейся ею на родной земле, с которой она, скорее всего, расставалась надолго, а может быть и навсегда.

На прощание, обняв Машу, как дочь, начальник советской разведки ласковым взором проводил, величаво удаляющуюся в общий зал ожидания изящную женскую фигурку, мысленно перекрестив её и прошептав ей вслед:

– «Ну, всё, девочка! Удачи тебе! Главное – выживи!».

Затем наступила очередь напутствовать, стоявшего рядом заместителя.

В конце беседы Леонид Владимирович познакомил генерала с лейтенантом, к которому он обратился лично лишь в заключение:

– «Вячеслав! Скажу коротко и самое главное. Мы очень рассчитываем на Вас. От Ваших успешных действий теперь зависит успех всей нашей операции. Мы верим в Вашу широкую эрудицию, в приобретённый профессионализм, в Ваши твёрдые политические и моральные качества, в верность и преданность Родине. Мы не сомневаемся в Вашей честности, порядочности, трудолюбии и ответственности. Мы также уверены в Вашей терпеливости и психологической устойчивости, а там может произойти всякое.

Мы убедились, что Вы умеете ориентироваться в сложных ситуациях и принимать по необходимости нестандартные решения. В общем, мы верим в Вас и желаем Вам побед!» – крепко пожал он лейтенантскую руку.

В самолёте места генерала и лейтенанта оказались рядом. После взлёта и набора высоты разговорились по инициативе старшего по званию и возрасту.

– «Вячеслав, я изучал Ваше дело. Познакомился и с делами Ваших предков. Теперь понятно, откуда у Вас такие аналитические способности!

Ваш дед – Пётр Петрович в своё время великолепно выполнил миссию в Париже! А Ваш отец – Платон Петрович – даже автор нескольких теоретических работ по ПД ИТР!» – почти прошептал он ему на ухо.

– «Да-а, было дело!» – задумчиво согласился молодой, удивляясь излишней, по его мнению, осведомлённости попутчика.

Затем разговор перешёл и на другие темы. Но монотонная обстановка, выпитое и съеденное, постепенно сморили сидевшего справа у иллюминатора Ил-62 генерала, и дрёма начала овладевать им.

Напоследок он успел лишь шепнуть на ухо Вячеславу:

– «Ну, всё! Теперь Вы – Рауль! Никакого лейтенанта и русского языка! А я буду молчать! Вживайтесь в образ, товарищ Мендес!» – почему-то махнул он уже слегка захмелевшей головой вперёд и чуть влево.

Вячеслав, в мгновение ставший Раулем, автоматически посмотрел туда, разглядывая правые профили ближайших пассажиров, но ничего интересного для себя пока не обнаружил. От долгого ничегонеделания, позёвывая, он было заскучал. Но тут его мысли вернулись домой, в родную высотку на Котельнической набережной, к его тёплым проводам.

По случайному стечению обстоятельств в субботу, второго сентября, состоялась свадьба его отца Платона Петровича с его младшей тётей по матери – Ксенией. Ещё в конце февраля, по прилёте в Москву, Вячеслав узнал, что у отца и тёти Ксении, которую он всегда звал по имени, начался роман. А из-за интенсивной учёбы летом он не смог помочь отцу в переезде на новое место жительства после его размена с бывшей женой Элеонорой.

А утром в понедельник Вячеславу предстояло уже улетать в длительную загранкомандировку. Поэтому на следующий день, в воскресенье, свадьба отца и тёти Ксении постепенно переросла в проводы сына и племянника.

Погуляли от души, но чисто в семейном кругу. Из гостей не родственников на свадьбу был приглашён только один друг пожилой четы Гавриловых – руководитель Мосгорагропрома – не так давно овдовевший Юрий Михайлович Лужков, одаривший свадьбу прекрасным разнообразным и объёмным мясным заказом, ставшим основой праздничного стола. А на воскресенье остались только самые близкие родственники – жители квартиры в высотке и отец с бабушкой Алевтиной.

Вспомнив тёплый разговор с обеими бабушками, в своём сне всё ещё Вячеслав, наконец, задремал, передавая эстафету Раулю.

Где-то над серединой Атлантики, попавший в воздушную яму самолёт качнуло, и теперь уже Рауль проснулся. Он стал снова присматриваться к окружающей его обстановке. За окном синели небо и океан. А в салоне самолёта сияли своими обворожительными улыбками симпатичные, предупредительные стюардессы.

Вскоре его внимание привлекла за чем-то привставшая загорелая черноволосая девушка – видимо возвращавшаяся на родину кубинка, поразив неженатого своей статной фигурой, длинными стройными ногами и высокой тонкой талией. Её место было через проход чуть впереди слева.

Он не видел её лица, а лишь иногда созерцал мелькавший красивый правый профиль. Но больше всего Рауля поразили её волнистые, чёрные, спускавшиеся на изящные плечи, просто роскошные волосы. Иногда она грациозно поправляла их правой, по локоть оголённой, загорелой рукой.

– Ух, какая! Вот это да! Мне б такую! – естественно пронеслось в, ещё не отошедшем от субботнего и воскресного хмеля, мозгу молодого здорового человека.

Рассматривая её, пытаясь лучше разглядеть нежный стан, Рауль невольно даже чуть привстал. Та, видимо почувствовала на себе пытливый взгляд мужчины, и резко обернулась.

От неожиданности Рауль даже сел. Он давно слышал от отца про такой дар мужчин Кочетов, но вплотную с этим столкнулся впервые.

Его просто ошеломила красота девушки. А она чуть задержала свой взгляд на красивом молодом человеке, через мгновение одарив его доброй, даже, как показалось Раулю, нежной и чуть кокетливой улыбкой.

Какой-то необыкновенный электрический разряд тут же пронзил всё его тело сверху вниз, сконцентрировавшись не в оконечности позвоночника.

В её грациозном поведении Вячеслав каким-то образом уловил уверенность человека, за которым стоят большие дела, большие люди и большая страна.

Но девушка больше не оборачивалась, хотя Рауль и видел её профиль с почти не сходящей с лица лёгкой улыбкой. От монотонности длительного трансатлантического полёта, двух почти бессонных ночей и эмоциональной нагрузки при прощании с Родиной, он вскоре опять задремал и надолго.

А разбудил его, направившийся в хвост самолёта, генерал. Правой ладонью Рауль быстро стёр с лица остатки сна, при этом невольно выставив в проход локоть левой рукой. Вскоре он почувствовал упругий удар в него чьего-то бедра, и обернулся. Это была она!

Рауль извинился, невольно привстав с места и снова увидев потрясающую красоту, прочувствовав её вместе с исходившим от незнакомки благоуханием. Всё это просто вскружило ему голову. Он даже на мгновение зажмурился.

– «Вам плохо? Укачало?» – спросила девушка по-испански.

– «Нет, спасибо! Всё хорошо, даже очень!» – улыбнулся он ей.

Они стояли напротив, ласково глядя в лучистые глаза друг друга, и определённо влюблялись. Молчание продолжалось несколько секунд.

– «Марта!» – представилась она по-испански, первой прервав неловкую паузу.

– «Рауль!» – чуть смущаясь, тоже по-испански ответил он.

– «Ну, что? Познакомились, наконец?!» – на русском спросил возвратившийся из туалета генерал.

Марта чуть растерялась, а Рауль сделал вид, что не понял. Тогда генерал в полголоса уточнил, глядя только на Рауля, но кивая головой на Марту:

– «Ну, ладно, конспиратор! Это она! Та, которой ты нужен!».

Глава 7. Задания

– «Ну, ладно, Вы тут побеседуйте!» – предложил Леонид Васильевич, садясь на место Марты.

Тогда Рауль передвинулся к иллюминатору, уступая своё кресло девушке.

– «Садитесь, пожалуйста!» – по-испански предложил он старшей по званию даме.

– «Давай на ты, как испанцы!?» – тоже на испанском сразу сняла она формальный барьер между ними.

– «Давай!» – облегчённо вздохнул он.

Молодые начали щебетать о разном, сразу приступив к выполнению первой части своего совместного задания. В основном они обменивались информацией о Гаване.

Несмотря на то, что «кубинка» Марта уже бывала на Кубе, прожив там несколько месяцев, а другой «кубинец» Рауль лишь несколько раз посещал кубинскую столицу в течение всего срока службы в Лурдесе, их общение всё же было взаимовыгодным.

Ещё в Москве они, каждый по отдельности, были проинструктированы, что независимо от знаний друг о друге, с первых же минут после знакомства они должны играть роль кубинских граждан: возвращающихся из командировки преподавателя аспирантуры Гаванского университета и влюбившегося в неё аспиранта.

И вот – снова Гавана, снова не главный аэропорт Кубы – аэродром Сиудад Либертад. Накануне, 3 сентября, при взлёте с главного кубинского аэропорта имени Хосе Марти в сложных метеорологических условиях, врезавшись в жилые дома, разбился кубинский Ил-62. Жертвами стали не только экипаж и пассажиры, но и горожане.

Эта новость навела Рауля на мысль, что погибнуть можно и не на войне, не на опасной работе, а даже находясь дома, по воле случая.

В своё время Марта и Рауль также были проинструктированы не подходить друг к другу в аэропорту имени Хосе Марти, дабы не быть засвеченными возможными агентами ЦРУ, но неожиданная смена аэропорта на служебный аэродром, позволяла им нарушить её. Но они решили всё же не рисковать даже по мелочам. Ведь слишком много было поставлено на кон.

Гражданка Кубы Марта Дельгадо Санчес ещё в самолёте распрощалась с Раулем, дав ему номер своего служебного телефона, и лишь кивком головы – с генерал-лейтенантом Леонидом Васильевичем Зверковским.

Обоих мужчин забрала посольская машина. Там Раулю был вручён синий кубинский заграничный паспорт на имя Рауля Хоакина Мендеса, после чего он тоже навсегда распрощался с их общим временным куратором.

В выборе паспортного имени руководство исходило из того, что он уже засветился в Гаване, как «Товарищ Рауль», и его появление в столице Кубы после полугодового перерыва под другим именем могло привести к провалу.

Более того, его прежнее имя, его выступления с лекциями и его поверхностные знакомства с аудиторией, то есть его экспозиция в Гаване в качестве лектора-международника, теперь естественным образом играла на его новую легенду. И если бы кто теперь и узнал бы Рауля, то его прежнее качество вполне вписывалось в его новую легенду.

После обеда и отдыха в посольской гостинице Рауль с сопровождающим сотрудником из Главного Управления Разведки Кубы направились на аэродром для перелёта в город Сантьяго-де-Куба.

Сотрудничество между ПГУ КГБ СССР и ГУР Кубы давно приобрело характер давней дружбы и товарищеской взаимопомощи. Ещё в самом начале шестидесятых годов Советский Союз оказал помощь Кубе в создании её спецслужб. Эта широкая, разносторонняя и специальная техническая помощь касалась и рекомендаций по охране членов правительства, и организации собственной шифровальной связи, и борьбы с бандитизмом и бандитским подпольем, и даже касалась содействия в выявлении и аресте агентов прежнего режима, скрывавшихся за рубежом. Со временем органы госбезопасности Кубы окрепли, и стали самостоятельно решать многие вопросы, став даже примером для спецслужб других социалистических стран. Сильной стороной сотрудников кубинских спецслужб, работающих энергично и наступательно, являлась идейная убеждённость, преданность стране и высокий профессионализм. А поскольку кубинцы лучше нас знали США и Латинскую Америку, то оказываемая ими информационная помощь была хорошим дополнением к осведомлённости ПГУ КГБ СССР о своём главном противнике.

После перелёта через всю страну на юго-восток в Сантьяго-де-Куба, с помощью сопровождавших его товарищей из кубинской контрразведки, Рауль стал «обживаться» в местном Восточном университете. Он стал осваивать место своей работы, изучать свою, по легенде, родину, запоминать огромный объём информации и осваивать кубинский диалект, таким образом, уже на практике приступив к выполнению своего первого конкретного задания. Ему нужно было засветиться в этом университете, и кубинские товарищи обеспечили ему такую возможность. Там, по заранее подготовленным рефератам, он выступал с лекциями перед студентами, отрабатывая и свой кубинский испанский. Но, в основном, Рауль знакомился с городом и его достопримечательностями, основной упор делая на места, якобы, своего детства и юности. Он также заводил всевозможные обширные знакомства с преподавателями и студентами Восточного университета.

Менее чем через месяц Рауль снова возвратился в Гавану. Здесь он должен был у всех на глазах сойтись со своей землячкой и возлюбленной Мартой Дельгадо Санчес, и уже вместе они должны были проделать то же самое в Гаване, но гораздо глубже, шире, дольше, эффектнее и эффективнее.

Марта Дельгадо Санчес из города Сантьяго-де-Куба якобы «давно перевелась» в аспирантуру Гаванского университета, в котором стала преподавать студентам «марксизм-ленинизм».

Теперь следом за нею сюда же последовал и влюблённый в неё, переведшийся за нею следом из того же Восточного университета Сантьяго-де-Куба, Рауль Хоакин Мендес.

Главное для них теперь было внедриться в среду диссидентской учащейся молодёжи – потенциальных беглецов с Кубы, коих было немало.

Гаванскому университету в городском районе Ведадо в прошлом году исполнилось двести шестьдесят лет со дня основания. Он вообще был одним из первых в Западном полушарии. На четырнадцати факультетах по двадцати шести специальностям в нём обучалось около шестидесяти тысяч студентов.

В нём велось преподавание и на русском языке.

Раулю предстояло работать на факультете философии и истории, где Марта, как стажировавшийся в СССР преподаватель, уже завоевала себе некоторый авторитет и уважение коллег и студентов.

Она засветилась там своим вольнодумством, поэтому постепенно сошлась с группой студентов-диссидентов, в которую со временем вошёл и Рауль Хоакин Мендес.

И теперь она, и он – преподаватель и её верный аспирант – говорили своим студентам не только одну правду, без недомолвок и необоснованного исторического оптимизма, но и прямо признавали не только трудности, но и с осторожностью – ошибки социалистического строя и кубинского руководства во главе с Фиделем Кастро.

В скором времени они так увлеклись этим процессом, углубились в интересные проблемы, что невольно стали подумывать в будущем и о защите диссертаций на свои темы в Институте марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

Совместная работа и забота об одном общем важном деле естественным образом окончательно сблизили Марту и Рауля. Действительно влюбившимся друг в друга с первого взгляда, им совершенно не трудно было играть роль влюблённых.

Теперь понятно, почему моё руководство предупреждало меня, чтоб я не влюбился в неё! – на практике ощутил Рауль.

Более того их взаимная любовь в самом скором времени материализовалась и в совместное проживание.

Конечно, инструкции запрещали сотрудникам ПГУ вступать в интимную связь. Но уж очень хотелось! Тем более, вдали от дома и парткома, вдали от каких-либо глаз и ушей, после долгого воздержания!

– «Ну, как не порадеть родному человечку?! Ну, как же не дать однополчанину?!» – шутила счастливая Марта-Мария после первой «брачной» ночи.

Постепенно она разглядела всё тело своего возлюбленного. Оно чем-то поразило её. Теперь ей стало казаться, что она кое-что уже где-то видела, причём совсем недавно. Ощущение «déjà vu» не покидало её.

Рауль явно напоминал ей кого-то, из тех немногих, с кем она уже делила постель. Вскоре она поняла, что его лицо, фигура и особенно глаза, напоминали Платона, которого она всё ещё иногда вспоминала.

А когда она увидела его волосы сзади, справа на затылке, растущие вверх, «словно корова языком слизала», и особенно аналогичные родинки на щеке и ягодице, то её сомнения почти полностью развеялись, и она стала понимать, что это очень может быть его сын, хотя по возрасту это и не совсем подходило. Или же это младший брат.

Более того, молодые, как и никто другой из их родственников, так и не знали, что по какому-то фантастическому стечению обстоятельств они являются родственниками, но, правда, лишь в восьмом колене.

В Советском Союзе мало кто занимался составлением своих родословных, и не только из родственников, выходящих за седьмое колено, но даже и из самых ближайших родственников.

А ведь это увлекательное занятие могло дать исследователю неожиданную информацию и богатую пищу для размышлений.

При засылке любого агента-нелегала Управление кадров КГБ СССР, вместе с управлением «К» собственной контрразведки ПГУ, как можно глубже изучали генеалогическое древо своего, выезжающего за рубеж, сотрудника. Целью этого изучения было «обрубание и зачистка концов», дабы не дать разведке противной стороны предоставить своей контрразведке хоть какую-нибудь ценную информацию с родины разрабатываемого ими нашего сотрудника разведки.

В случае с Марией Александровной Кожемякиной и Вячеславом Платоновичем Гавриловым-Кочетом всё было бы ничего, но их генеалогическими древами, к счастью или к несчастью, занимался один и тот же сотрудник. И он может быть ничего бы и не заметил, если бы не странное название одной из деревень Челябинской области – Травники. Увидев его в другом генеалогическом дереве, сотрудник сличил их «ветви», обнаружив родство двух этих сотрудников.

Оказалось, что Мария Александровна Кожемякина являлась четвероюродной бабушкой Вячеславу Платоновичу Гаврилову-Кочету, то есть родственницей в восьмом колене.

Дед Маши, двоюродный дед Алевтины Сергеевны Комаровой – Семён Яковлевич Комаров – в возрасте 67 лет умер в 1962 году в посёлке Травники Челябинской области, где после переселения в 1940 году из деревни Верхняя Берёзовка проживала вся его семья. Его жена Аграфена прожила до 89 лет и умерла в 1987 году. Мать Маши, Вера Семёновна Комарова, 1933 года рождения, в конце пятидесятых годов вышла замуж за богатыря-металлурга Александра Ивановича Кожемякина из украинского города Кривой Рог.

Поэтому сама Маша была троюродной сестрой Алевтины Сергеевны Комаровой – матери Платона Петровича Кочета. А ему самому Мария Александровна Кожемякина приходилась родственницей в седьмом колене – троюродной тётей. Поэтому его сыну Вячеславу Маша естественно была четвероюродной бабушкой.

Так теперь, не ведая того, и стали совместно проживать бабушка Марта со своим четвероюродным внуком Раулем.

Хотя сам этот факт ни о чём существенном не говорил, и ничего тем более не нарушал, но о его наличие сотрудник всё же доложил своему руководству в лице генерал-майора И. В. Лыжина, а тот дальше в Управление «С» ПГУ КГБ СССР генерал-майору Юрию Ивановичу Дроздову.

Об этом совпадении он при случае сообщил Л. В. Шебаршину.

– «Надо же? Раскопали! Бывает же такое!? Ну, ничего страшного в этом нет. А они ведь не знают об этом?! Ну, и хорошо, пусть так и не знают! Работать будет легче!» – отреагировал Леонид Владимирович на любопытную информацию.

Теперь же женское любопытство так и подмывало Марту спросить коллегу-любовника о его предках, о его корнях.

Однажды Марта, пользуясь представившимся в университетской библиотеке случаем, даже спровоцировала Рауля, неожиданно раскрыв перед ним книгу о Платоне. По тени, пробежавшей по лицу возлюбленного, по возникшей в его глазах грустинке, она лишний раз удостоверилась в своём предположении, но развивать тему не стала.

Припереть Рауля к стенке со своими бабскими вопросами и тем самым выдать своё знакомство с его отцом она боялась. Это могло шокировать её теперешнего помощника и негативно повлиять на проведение операции «Троянский конь» по её же внедрению в США, которая постепенно приблизилась к своему решающему этапу.

Во время январских зимних студенческих каникул молодые взяли короткий отпуск и уехали с друзьями в Варадеро. Их было пятеро – две пары: Рауль с Мартой, Хорхе с Эсмеральдой, и Рамон – молодой человек из богатых студентов, хозяин автомашины. Его отец занимал солидный пост в руководстве страны.

Дорога в 135 километров из Гаваны на восток заняла чуть больше двух часов. Разместились в заранее арендованных трёх номерах отеля.

Варадеро на полуострове Икакос являлся основным туристическим районом Кубы, её самым большим и знаменитым курортом – более чем двадцати километровым пляжем, покрытым мягким, мельчайшим, как пудра, белым песком. Его омывали чистейшие лазурно-голубые воды под сверкающим синевой бескрайним небом, да и купающихся в январе было меньше. Не только природа, но и многочисленные рестораны, кафе, бары и ночные клубы, в которых по вечерам устраивались афро-кубинские шоу и дискотеки, а также гостиницы, бунгало на пляжах и отели мирового класса с высоким уровнем обслуживания – позволяли туристам сразу окунуться в необыкновенную атмосферу вечного праздника и позабыть обо всём на свете. За каждым отелем и гостиницей был закреплён свой участок пляжа, на котором можно было бесплатно пользоваться лежаками и зонтами.

На этом курорте были созданы все условия для занятия различными видами спорта: множество бассейнов, спортплощадок и спортсооружений, поля для игры в гольф, всевозможные катера, яхты, скутеры, парапланы и даже дайвинг-центры.

Рауль с Мартой ещё раньше в Гаване учились в международном центре подводного плавания «Blue Reef», получив там международные сертификаты. Так что они могли теперь заниматься свободно этим видом спорта, и не только. Но ночные погружения в Варадеро были запрещены.

Барьерный риф, окружающий Варадеро, являлся естественной защитой водной акватории, в которой протекала весьма насыщенная жизнь её морских обитателей. Здесь имелось множество мест для погружений с аквалангом, дающих возможность познакомиться с огромным количеством тропических рыб, с яркими кораллами, оригинальными ракушками и рапанами.

В природном парке Хосоне можно было ознакомиться с экзотическими животными и со всеми растениями, произрастающими на Кубе.

Накупавшись в океане, они, вместе с сообщниками из гаванского университета, взяли в аренду небольшую парусную яхту-катамаран с мотором «Lagoon380», команду которой составляли лишь капитан с помощником. Эта самая популярная модель больших «маленьких» катамаранов, сочетающая в себе высокий уровень комфорта и доступные цены.

Этот катамаран – длиной до двенадцати метров и шириной чуть более шести – позволял приставать к пристаням и приближаться к берегу на мелководье. Кроме каюты команды в нём было ещё три таких же уютных каюты для пассажиров и центральный общий салон с панорамными иллюминаторами, позволяющий постоянно любоваться морскими просторами. Рядом с каютами по внешним бортам имелись две ванные комнаты с туалетом. Правее салона располагался, оборудованный газовой плитой камбуз, в котором также имелись двухсекционная мойка и холодильник. На таких яхтах кокпит для команды весьма удобен и функционален. В нём расположены два объёмных рундука для вещей и отдыха. Сзади каждый корпус яхты имел ступеньки для спуска в воду. В носовой части палубы яхты между её корпусами была натянута сетка, на которой можно было комфортно лежать, ощущая морской бриз и загорая, а при некотором волнении моря ощущать бьющие снизу по телу набегающие волны. В общем, яхта была комфортна.

– Вот на такой яхте уплыть бы с Мартой в далёкое путешествие, и бросить всё к чёрту! – размечтался, было, Рауль.

Но беглецам удалось взять с собой только четыре акваланга. Так как все пассажиры яхты уже самостоятельно умели пользоваться ими и все имели международные сертификаты, то их компания получила лишь формальный инструктаж от инструктора подводного плавания, имевшего сертификат профессиональной ассоциации инструкторов дайвинга PADI.

По наблюдениям и по предположению Марты, другая пара из их компании – недавние молодожёны, возможно, была их кубинскими коллегами по невидимому фронту. Ведь Государственное управление разведки Кубы традиционно использовало поток беженцев для засылки своих агентов на территорию США во Флориду.

На этой яхте они решили якобы попутешествовать вдоль южного побережья полуострова Икакос, периодически останавливаясь в небольших лагунах, где поочерёдно бы ныряли с аквалангами, осматривая подводный мир и охотясь на некоторых рыб и лобстеров.

Команда яхты постепенно привыкла к молодым и весёлым пассажирами, потеряв бдительность. Во время одной из ночных остановок в яхт-порту «Marina Gaviota» в самой восточной оконечности полуострова Икакос, капитан с помощником поутру зашли в местный бар позавтракать и купить себе провианта и воды. К ним присоединилось и трое остальных из компании пассажиров-заговорщиков.

Рауль с Мартой в это же время оставались дежурить на яхте, заодно обсуждая план дальнейших действий и проверяя снаряжение.

– «Я не пойму, почему Хорхе взял только четыре акваланга, а не пять?!» – задал Рауль риторический вопрос Марте.

– «Я думаю, что он не возьмёт с нами Рамона!» – подсказала женщине её интуиция и наблюдательность.

– «Хорошо, посмотрим» – согласился с нею Рауль.

Подпоив команду, а заодно и своего пятого коллегу, подсыпав им в утренний кофе какого-то зелья, вскоре появились Хорхе с Эсмеральдой.

– «Ну, что коллеги? Нам теперь никто и ничто не мешает! Поплыли!» – неожиданно раскрылся старший по возрасту и, видимо, по званию – Хорхе.

– «Поплыли!» – в один голос радостно согласились Рауль с Мартой.

Отключившись, моряки и студент, в полном забытьи дремавшие в лежаках под поставленными заботливыми руками их коллег зонтами, очнулись лишь к вечеру, сразу оказавшись в объятиях местных проституток, проведя с ними также всю ночь и утро, вырвавшись от них лишь на следующий день к обеду. Поняв, что их опоили и обокрали, они ещё накануне пытались покинуть девиц. Но те требовали оплаты за якобы оказанные трём мужчинам сексуальные услуги.

После того, как команда яхты с одним из пассажиров сумела вырваться из плена русалок, они тут же обратились к местному порт-полицейскому.

Тот сразу связался по рации со своим полицейским участком и с диспетчером, от которого получил ответ, что их яхта выходила на связь ещё накануне утром в половине одиннадцатого, с целью направиться в яхт-порт «Marina Chapelin», а сейчас с ним связи нет.

– «Поезжайте туда! Ваши друзья наверняка сейчас купаются в море, потому на связь и не выходят! А вообще-то они не должны были так поступать! – начал читать им нотацию представитель национальной революционной полиции – Да и Вы непонятно чем в это время занимались?!».

– Ну, всё! Они меня кинули! Да и я хорош – нажрался напоследок какой-то дури?! – сокрушался про себя обманутый Рамон – теперь мне остаётся, как говориться, лишь сохранить хорошую мину при плохой игре.

И это ему было сделать теперь не трудно.

Ибо органы госбезопасности Кубы решили подтвердить реноме одного из руководителей страны, сын которого якобы оказался патриотом своей родины и не сбежал в США со своими временными старшими товарищами.

Об этом патриотическом поступке Рамона позже было даже написано в основной кубинской газете «Granma».

А за это время две пары перебежчиков ещё накануне утром снялись со швартовых.

Без паруса, а лишь на работающем двигателе, они пустились в своё заключительное плавание.

Накануне предусмотрительно пополненный капитаном запас дизельного топлива до предельного объёма в двести литров позволял им теперь сделать это.

– «Марта! А тебе не кажется подозрительным, что капитан слишком уж предусмотрительно пополнил наш запас топлива до предельного объёма? Да и в бар они пошли как-то уж очень вовремя и охотно?!» – спросил Рауль.

– «Да, кажется! Я даже уверенна, что они тоже наши помощники из кубинской ГУРы!» – чуть иронично ответила та.

– «Тем лучше для нас!».

– «А хочешь, сам спроси об этом Хорхе! Он на тебя всё время как-то странно посматривает! Наверно ревнует к Эсмеральде?».

– «Да, ну! Что ты? Как же я могу тебя, мою красавицу, променять на… товарища… по побегу?!».

– «Да ладно, бегун, я пошутила! – чмокнула она напарника в щёку – Давай, работай, Рауль, работай!».

Сначала беглецы пошли вдоль берега на юго-восток.

Они специально связались по 68-ому каналу радиосвязи с диспетчерами, с просьбой указать им координаты ближайшего яхт-порта «Marina Chapelin», и навести их на него, тем самым пока несколько усыпив бдительность береговых служб и полиции Кубы. До этого они уже не раз слышали и видели, как капитан связывался с диспетчерами, называя свои и диспетчера позывные.

Но вместо заявленного властям поворота на запад в заливе Карденас, беглецы обогнули юго-восточный мыс с юга, пройдя проливом севернее маленького островка Свободы, затем повернув курсом на север во Флоридский пролив.

Максимальная скорость движения катамарана могла достигать шести узлов, так что до Флориды они могли бы добраться не менее чем за пятнадцать-шестнадцать часов.

И теперь их кубинские сообщники окончательно раскрыли себя.

По имевшейся у них специальной рации они сообщили координаты яхты своему руководству, с тем, чтобы оно обеспечило им беспрепятственное покидание территориальных вод Кубы, для чего они ещё и включили специальный радиомаяк.

Пройдя расстояние свыше двенадцати морских миль от побережья Кубы, и выйдя из её территориальных вод, «перебежчики» несколько успокоились, утопив специальную рацию и передатчик.

Уже за полночь Хорхе снова включил рацию яхты, в попытке кое-что узнать, может быть даже касающееся их побега.

И вдруг, в суматошном треске и многоголосом шуме эфира, Рауль и Марта услышали свой родной язык случайно пойманной песни «Татьянин день» в исполнении болгарского певца Бисера Кирова.

Надо же! – подумал Рауль – Да ведь на родине уже наступило двадцать пятое января – День студентов – Татьянин день!

И это теперь, в международных водах, выглядело, как его и Маши самое последнее прощание с их великой родиной. Они обнялись, взглянув в глаза друг друга, в которых в свете ночных звёзд блеснули лучистые слезинки.

Но со стороны это выглядело бы, как радость пары от долгожданно наступившей свободы.

И только теперь они остро почувствовали необратимость содеянного ими, когда, возможно, они навсегда распрощались с Родиной. На Кубе ещё можно было дать задний ход, отказаться от задания, и вообще от этой опасной работы. Но теперь, без каких либо серьёзных последствий для себя и своей страны, отказываться было уже поздно. Сейчас они стали беглыми «кубинцами».

Кубинцы периодически убегали со своей исторической родины. В основном они бежали в США – морем в ближайшую к Кубе Флориду.

Ещё почти тридцать лет назад президент Д. Ф. Кеннеди объявил, что «любой кубинец, ступивший хотя бы одной ногой на берег Соединённых Штатов, автоматически получает право на политическое убежище в США».

Этот закон в своё время был принят в знак своего рода извинения перед кубинцами, которых США не смогли освободить от диктатуры Кастро в апреле 1961 года.

И к 1990 году в ожидании краха его режима на территории Флориды около Майами, в 150 километрах от Кубы, проживало уже около миллиона кубинцев, создавших здесь свою «маленькую Кубу».

Теперь среди них могли оказаться ещё четверо с Кубы. Но они прекрасно знали о проводимой США в отношении кубинских беглецов политики «сухих и мокрых ног».

Только ступивший на берег Соединённых Штатов (с «сухими ногами») перебежчик с Кубы имел право на жительство в США. Тех же, кого береговые службы США встречали в море, заворачивали обратно на Кубу.

Правда при этом их поначалу пускали на берег, оказывали медицинскую помощь, кормили, одевали, и давали всё необходимое на обратный путь.

Поэтому перебежчикам нужно было обязательно самим доплыть до американского берега, минуя суда береговой охраны США, и своими ногами ступить на него. Для этой цели они и были экипированы ещё и аквалангами, позволявшими, в случае чего, самим, без яхты, доплыть до берега. Да и время достижения американского берега они выбрали ночное.

В этих широтах закат наступал быстро. Солнце, ещё пекущее тело, вдруг внезапно словно плюхалось в воду, а ещё через несколько минут небо густо синело, а затем чернело, и на нём выступали мириады крупных звёзд.

По мере пересечения Флоридского залива беглецам по пути попадались, идущие поперечными курсами различные суда.

Их появление пассажиры яхты видели заблаговременно, в том числе ночью из-за ярких палубных огней, успевая сбросить скорость и отвернув от возможного столкновения.

От работы, волнения и напряжения у молодых разгулялся аппетит. Но им всем хватило одной миски с варёным лобстером, содержавшего месячную дозу белка на одного человека, и взятого из того счастливого бара готового холодного кофе.

Наконец по приборам они поняли, что приблизились к территориальным водам США. Теперь важно было не попасться катерам береговой охраны.

Рауль ещё от отца хорошо запомнил формулу, определяющую дальность прямой видимости в километрах: «Стоимость пол-литра водки, умноженная на сумму корней из высот цели и наблюдателя в метрах. По его прикидке получалось, что это больше ширины территориальных вод. Значит, при подходе к ним и в них надо идти максимально быстро, скрытно и ещё умудриться попасть на пустынный берег. Да ещё и уповать на везение.

На все случаи развития событий у них было заготовлено три варианта действий.

Вариант «А» предусматривал штатное развитие событий – выход на берег с яхты ночью, при этом предварительно утопив контейнер с компрометирующими их вещами и документами, бросив у берега яхту.

Вариант «Б» предусматривал, что в случае обнаружения идущего им наперерез катера береговой охраны США, они должны утопить тот же контейнер, оставить яхту и в аквалангах вплавь достичь берега, взяв с собой лишь один небольшой герметичный контейнер с настоящими документами и деньгами.

Вариант «В» предусматривал, что в случае невозможности выполнения вариантов «А» и «Б», не препятствовать представителям береговой охраны США подняться на борт яхты, идущей под американским флагом, и осмотреть её. А самим представителям показать лишь свои фальшивые американские паспорта, и тем самым добиться продолжения плавания.

Поэтому ГУР Кубы беглецами заранее был передан американский флаг и фальшивые паспорта граждан США. Однако их могли подвести бортовые номера яхты, указывающие на её государственную принадлежность. Поэтому этот вариант и был самым последним, запасным.

Но никаких опознавательных знаков на этой, после ремонта, яхте к счастью не оказалось.

– «Выбирать надо уметь!» – ответил Хорхе на удивлённо-восхищённый вопрос Рауля.

Наконец в три часа ночи они увидели береговые огни.

Значит мы в территориальных водах США! – понял Рауль – успеть бы до берега!

Беглецы развернули и прикрепили к мачте национальный флаг США, сняв кубинский, приготовили к затоплению контейнер, предусмотрительно, по предложению Марты, пока не положив в него свои фальшивые американские паспорта, и по навигационным картам направились к пирсам «Маратон Шорс».

Но не тут-то было! Слева по курсу внезапно вспыхнул прожектор катера береговой охраны, почему-то скрытно приблизившегося к нарушителям границы США. Вой полицейской сирены, приказывавший остановиться, не давал теперь беглецам выбора в варианте действий.

Но, как часто бывает в жизни, планы – одно, а практика – другое! Первым не растерялся Рауль, крикнув своим сообщникам:

– «Действуем по варианту «В»! У нас же нет никаких опознавательных знаков!».

Тут же Хорхе остановил двигатель, и яхта легла в дрейф.

Со скоростного катера береговой охраны министерства транспорта США на борт яхты спустились два человека в морской форме и провели беглый досмотр, задав беглецам вопросы сначала на всякий случай по-испански, а уж потом и по-английски.

– «Кто Вы и почему идёте курсом на север?».

Под светом прожектора они рассмотрели голубоглазое загорелое лицо Рауля, представившегося коммерсантом из Флориды, плывущим на своей яхте со своей женой, её служанкой и капитаном с Багамских островов для ремонта в порт Маратон.

– «А я хотел сначала следовать в свой Кейп Корал для окончательного ремонта после столкновения с другой яхтой. Вон, видите, после покраски даже номера не успели нанести – нечем было! Но чувствую, что можем и не дойти! Потому и повернул на север в Маратон, хотя бы для ремонта ходовой части» – неспешно и несколько вальяжно отвечал Рауль.

Он пока не спешил показывать свой паспорт, и оказался прав.

Те не стали настаивать. Видимо патриотическое отношение американцев к своему звёздно-полосатому и спасло беглецов. Паспорта проверять не стали, лишь формально спросив об их наличии.

Но Рауль на всякий случай, на расстоянии, всё же показал военным синюю корочку своего американского паспорта с тесненным на ней золотом названия и герба Соединённых Штатов.

Формально расспросив хозяина яхты о необходимости их помощи, о наличии на её борту запрещённых товаров, наркотиков и оружия, военные моряки удалились.

– «Фу, пронесло! А то я уже хотел контейнер топить!» – первым вышел из оцепенения Хорхе.

– «Ну, у тебя и интуиция!? – восторженно обратился Рауль к Марте – Вдруг бы стали паспорта проверять? Хорошо, что мы их не утопили!».

– «В нашем деле без неё нельзя, особенно женщинам!» – ответила его женщина.

– «Ну, а ты у нас, вообще… Прям… Дюма-сын, какой-то! Столько насочинял, что мы все даже тебя заслушались!» – неожиданно продолжила Марта.

– «После вашего разговора нам теперь надо идти только в Маратон и никуда более! Они наверняка уже сообщили о нас в полицию порта!» – взволновано вмешался в разговор Хорхе.

– «А вдруг нас не пустят к причалу?» – поинтересовалась Эсмеральда.

– «Да до причала мы-то как раз теперь, думаю, дойдём, а вот на причал нас могут и не пустить!» – уточнил её озабоченность Рауль.

– «Значит надо выбирать пустой пирс и пониже!» – подвела итог Марта.

По пути, уже почти при входе в порт города Маратона, убедившись, что поблизости нет полицейских катеров, и их теперь никто не задержит и не повернёт назад, они утопили ненужный им контейнер с вещами и аквалангами, не забыв положить в него и американские паспорта.

Вскоре беглецы оказались на спасительной суше, которую они теперь достигли беспрепятственно, успешно и творчески выполнив задачу, теперь уже перейдя от варианта «В» к варианту «А».

Быстро и надёжно пришвартовавшись, они всей группой сошли на пирс, распрощались с яхтой, и направились в город искать полицейский участок.

– «Ох, и жалко бросать такую яхту!» – поделился Рауль с Мартой.

– «Так садись в неё и… плыви обратно! – осадила его она – Кстати, подождите меня!».

Напоследок Марта пошалила – вернулась на яхту и сняла с мачты звёздно-полосатый флаг США, заменив его на спущенный кубинский.

– «Нам так легче будет показать яхту полицейским!» – оправдала она свой поступок.

А все молча улыбнулись её смелости и находчивости, направившись искать ближайший полицейский участок.

Ещё было слишком рано. Хотя уже расцветало, но жители Маратона ещё крепко спали, не ведая о происходящих у них под боком событиях.

Беглецам пришлось ещё некоторое время бродить по городу в поисках полицейского участка или редких прохожих. Наконец один из ранних показал им, куда надо идти.

Нашли, вошли, представились дежурному. Тот направил к дознавателю. Выслушав очередных гостей с Кубы, офицер полиции съездил с Хорхе и своим напарником на пристань, дабы найти подтверждение слов беглецов о наличии яхты-катамарана.

После окончания допроса в местном полицейском участке беглецов пересадили в полицейский автобус и повезли на северо-восток по широкому скоростному шоссе Оверсис Хайуэй.

Автобус почти час мчался то по островам, то по соединяющим их длинным и высоким мостам, пока не оказался на материковой части Флориды.

Из окон сначала виднелась то гладь моря, то зелень островов, а то жилые и особенно производственные и портовые постройки. Теперь, мелькавшие за окном пейзажи, стали какими-то даже обыденными. Ещё менее чем через час оказались в Майами.

При посадке в автобус в Маратоне они видели взлетающий поблизости самолёт.

Значит, рядом был аэропорт! – поразился тогда Рауль – И это на такой узкой полосе земли, длинной косой и островной грядой уходящей от южного побережья Флориды на юго-запад глубоко в Мексиканский залив!?

В пересыльном пункте в Майами беглецов поодиночке и подробно допросили. Рауль и Марта отвечали согласно своим легендам. Другая пара – очевидно своим. Вскоре пары коллег по побегу естественным образом разлучились.

Марту и Рауля пока поселили в подобие гостиницы, больше напоминавшей современный барак в местном кубинском гетто.

Вскоре Рауль и Марта были направлены в иммиграционную службу города Майами для решения вопроса о предоставлении им политического убежища в США и натурализации.

Через несколько дней их принял главный чиновник от местной бюрократии. Мужчина лет под пятьдесят, как явствовало из таблички на двери его кабинета – Мариано Фагет, оказался человеком радушным и гостеприимным. Он давно привык к неиссякаемому потоку беженцев с острова Свободы, рвущемуся на свободу в США.

По службе он непосредственно решал, кто именно из кубинских беженцев может рассчитывать на получение политического убежища, а кто нет. Вопрос с Мартой и Раулем решился положительно, возможно, из-за знания ими английского языка, наличия у них высшего образования и преподавательской практики, трудоспособного возраста, кубинского загранпаспорта и достаточного количества наличных денег, в том числе долларов. А может и по другой причине?

Вручая им американские, такие же синие паспорта, чиновник широко улыбался, пожелав им успехов, счастья и свободы в Соединённых Штатах.

А через несколько дней Л. В. Шебаршину доложили об успешном завершении операции «Троянский конь».

– «Ну, что же, Юрий Иванович, я думаю, что теперь можно вплотную заняться и непосредственно нашим Гектором?» – спросил он начальника управления «С» генерал-майора Юрия Ивановича Дроздова.

– «Я всё же предлагаю его оставить в США. Хоть мы туда его не планировали, но ведь процесс пошёл, а дело ему там всегда найдём!» – предложил руководитель нелегалов.

– «Но это может нарушить сроки проведения операции «Нефертити»! Да и вообще помешать её проведению! Не дай бог, они ещё влюбятся там друг в друга?! Тогда вообще весь замысел пойдёт прахом! Давайте всё же не рисковать!» – возразил начальник ПГУ.

– «И потом мы ему обещали испано-говорящие страны, по которым он, кстати, уже специалист!» – поддержал их общего руководителя Николай Сергеевич Леонов.

– «Тогда, как и планировали – Мадрид, университет, факультет журналистики и психологии или политологии и социологии, и далее… по обстановке! Но пока пусть всё же в штатах побудет, своё гражданство отработает, пообтешется, опыта наберётся. Да и в Испанию его отъезд после этого будет выглядеть солидней!» – всё же вынужден был согласиться с первоначальным планом Ю. И. Дроздов.

– «Да, пусть наш… Одиссей… попутешествует по миру!» – согласился с ними Н. С. Леонов.

– «Да! Давайте тогда назовём эту операцию… «Пенелопа», что ли!?» – подвёл итог Л. В. Шебаршин.

– «Хорошо! Я согласую это с Трубниковым и представлю Вам на утверждение план дальнейшего использования Гектора в США, а потом и в Испании!» – «принял под козырёк» генерал-майор Дроздов.

Вскоре красавице Марте предложили украсить собой место секретаря-референта в одном из офисов владельца туристического и развлекательного бизнеса, куда входил и Диснейленд во флоридском городе Орландо. Это вполне соответствовало её плану постепенного внедрения в элиту США.

Поэтому она сообщила Раулю, что настала пора их расставания. Основной этап операции «Нефертити» завершался. И впереди Марту теперь ждал её «Эхнатон».

Они расстались по-товарищески, понимая ситуацию, с трудом сдерживая свои внутренние порывы, заменяя их чувством долга.

Ведь их служба Родине была превыше всего.

Они обнялись как-то по товарищески, но расцеловались по любовному.

И тут Марта неожиданно прервала их затянувшийся прощальный поцелуй. Схватив Рауля за вихры на затылке, она с силой оттащила его голову от своих губ.

– «Ну, всё… Платоныч… прощай!».

От этих слов Рауль просто опешил.

Надо же! Откуда она знает моё отчество? Наверняка изучала моё личное дело. Во, притворщица! – проносилось в его голове.

А Марта, отойдя к двери, неожиданно обернулась и сжала в кулак согнутую в локте руку, на прощание мило улыбаясь коллеге-любовнику:

– «Patria o muerte! No pasaràn, amigo».

Наверное, сама Долорес Ибаррури сейчас бы гордилась этой озорной красавицей, так легко отправившейся на трудное и опасное дело?! – подумал в этот момент Рауль.

Через несколько дней и ему неожиданно предложили работу – место, вместо недавно убитого «гангстерами» продажного репортёра, в отдел криминальной хроники кубинской эмигрантской ультрареакционной газеты «Эль Нуэво Геральд», выходящей в Майами на испанском языке тиражом в полмиллиона экземпляров и финансируемой правительством США.

В Майами он снял маленькую, но удобную квартирку в угловом доме на пересечении улицы Минделло-стрит с длиннющей улицей Сансет Драйв, проходящей по южной части Майами с запада на восток к заливу Бискейн.

Майами оказался очень большим городом площадью почти в сто квадратных километров и населением почти четыреста тысяч человек.

Этот известнейший пляжный мегаполис мира привлекал сюда мировых знаменитостей и богачей. В городе было много ресторанов, баров, ночных клубов и шикарных отелей, огромный торговый центр, самые большие в мире зоопарк и океанариум в красивом Венецианском бассейне. Поблизости можно было посетить Диснейленд и Космический центр имени Джона Кеннеди, поплавать на яхте и поучаствовать в океанской рыбалке, и посетить ферму по разведению крокодилов. В отличие от других американских мегаполисов с бешеным ритмом жизни, в Майами, пригодном и для постоянного комфортного проживания, всегда ощущалась неспешная курортная атмосфера, располагающая к отдыху и развлечениям.

После получения автомобильных прав международного образца, Раулю выделили старенький чёрный кабриолет Паккард Карибиэн выпуска 1956 года, находившийся ещё в хорошем состоянии. Но первым делом, связавшись с начальником ближайшего к его дому полицейского участка, Рауль представился ему новым корреспондентом газеты, тут же подумав, что возможно как раз именно сейчас кто-то из его бывших коллег, или даже его новый сменщик в Лурдесе, прослушивает этот их телефонный разговор.

Рауль не испытывал иллюзий по повод своих репортёрских способностей, но зато хорошо знал, как надо организовать работу. Этому его давно научил его дед Пётр Петрович Кочет. Для начала надо было поработать на свой авторитет, чтобы потом он стал работать на тебя самого.

Да и цель Рауля была получить направление на учёбу, или хотя бы на обмен опытом в Испанию.

Поэтому первую свою деловую поездку он совершил в полицейское управление Майами на вторую авеню северо-западного района. В полиции Майами служила почти тысяча полицейских, размещавшихся в трёх десятках полицейских участках. Представившись, он получил адреса всех этих участков Майами и телефоны офицеров полиции по связи с прессой.

И у новоиспечённого репортёра криминальной хроники начались трудовые будни. Постепенно Рауль увлёкся работой, заимел знакомства и информаторов их числа рядовых полицейских. Он писал криминальные новости в редакцию своей газеты, и начальство было им довольно. Объём добываемой им криминальной хроники явно превышал приемлемые объёмы её публикаций. Со временем у него появились досье на разного рода преступления и совершивших их преступников. И к нему иногда стали обращаться за информацией и сами полицейские.

На успешно работающего с полицией Майами способного журналиста обратила внимание и американская контрразведка. Вскоре к нему на дом явились двое сотрудников ФБР, и в процессе продолжительной беседы с кубинским перебежчиком, в которой не обошлось и без лёгкого шантажа его прошлым, они завербовали Рауля в качестве своего осведомителя, взамен ускорив получение им американского гражданства.

Федералы предложили Раулю взаимовыгодное сотрудничество. Он снабжает их нужной им информацией об уголовном мире и подрывных элементах в Майами. А они его – какой-нибудь сенсационной эксклюзивной информацией. Обеим сторонам это казалось выгодным вдвойне. Ибо ФБР через статьи Рауля Мендеса пыталось оказать влияние на общественное мнение города и штата, А Рауль – получить некую секретную информацию о США и методах работы их контрразведки – ФБР.

Рауль сразу понял и дополнительную выгоду от этого предложения, дающего ему не только быстрое гражданство США и надёжную крышу от ФБР, но и новые и весьма осведомлённые источники информации, и не стал отказываться. Лишь для видимости он немного посокрушался, сделав вид, что его на согласие быть осведомителем ФБР толкнули лишь новые обстоятельства, и тут же высказав сомнение о своих способностях. Но сотрудники ФБР его успокоили.

Более того, после этой вербовки главному редактору его газеты всё чаще и больше стали нравиться регулярно появлявшиеся в статьях и заметках молодого корреспондента не только архи интересные подробности криминальных преступлений, но и элементы анализа криминогенной обстановки в городе и причин, вызывающих рост преступности.

Так он проработал полгода – с февраля по июнь. Теперь в редакции, и не без подсказки людей из ФБР, уже встал вопрос о повышении Рауля Хоакина Мендеса – о назначении редактором криминального раздела газеты. Но при разговоре с главным редактором, Рауль неожиданно высказал пожелание пройти повышение квалификации в одном из университетов в Европе, в частности в Испании, в Мадриде.

– «Я хочу переквалифицироваться с криминальной хроники на политику и социологию или экономику и бизнес! Мне это больше нравится! А, как Вы говорите, приобретённый мною опыт тоже пойдёт на пользу дела!» – высказал он своё пожелание уже в разговоре с самим издателем газеты.

Главный редактор «Эль Нуэво Геральд», до этого хотевший назначение Мендеса на пост руководителя отдела криминальных новостей, с удовлетворением передумал, так как ещё давно обещал это место своему старому другу, потерявшему работу в другой газете Майами.

Об этом его желании стало известно ФБР. И хотя контрразведка стала даже настаивать на новом назначении Мендеса, главный редактор и издатель газеты встали на его сторону и попытались убедить федералов в целесообразности стажировки молодого дарования в Испании.

Тогда ФБР предложило услуги своего, пытающегося таким образом ускользнуть из их сети, осведомителя управлению внешней контрразведки ЦРУ, работавшему с перебежчиками. И это было сделано в порядке взаиморасчётов, которые, оказывается, бывали не только между советскими предприятиями, но и между спецслужбами, в том числе вероятного противника.

К Раулю опять на дом явились двое, но только теперь лишь один из них был знакомым из ФБР, а другой – незнакомым – из административного директората ЦРУ, занимавшегося подготовкой и переподготовкой кадров.

Беседа теперь оказалась короткой, чисто уведомительной. При условии его посылки в Испанию он должен был быть теперь информатором не ФБР, а ЦРУ, и выполнять поручения американской разведки. Через несколько дней Рауль прошёл соответствующий инструктаж, и вскоре получил такую возможность, летом того же 1990 года вылетев в Мадрид по обмену между университетами США и Испании, о чём сообщила его родная газета. Это сообщение одновременно явилось и сигналом его руководству в Москве.

Менее чем за девять часов лёта, преодолев по воздуху 7100 километров между Северной Америкой и Европой, самолёт «Boeing737-300» авиакомпании «American Airlines» сел в аэропорту «Барахас» на востоке от Мадрида. Из международного терминала Т-1 Рауль по красной линии метро L8 менее чем за полчаса добрался до центра Мадрида, где на улице Серрано первым делом посетил посольство США в Испании. Отметив формальные документы и получив все необходимые для себя, в том числе на временное поселение в соседний с посольством четырёхзвёздочный отель «Melia Galgos», он был приглашён для беседы с резидентом американской разведки в Испании, и тот в длительной беседе окончательно завербовал его.

Самым неожиданным для Рауля явились вопросы резидента ЦРУ в Мадриде полковника Блэйка Рассела, о его бывшей кубинской подруге Марте и их взаимоотношениях. В данном случае резидент представлял оперативный директорат ЦРУ, занимавшийся добычей информации.

Знать у Марты дела пошли лучше, раз её прошлым так интересуются! – решил вновь испеченный агент ЦРУ, отвечая на вопросы профессионала.

– «При каких обстоятельствах, когда и где Вы познакомились с Мартой Дельгадо Санчес?».

– «С Мартой я познакомился в начале 1987 года. В нашем Восточном университете в Сантьяго-де-Куба её назначили руководителем моей дипломной работы. Я в неё сразу влюбился, причём поначалу, как в красивую женщину, а потом и как в интересного, умного человека!».

– «А она? И как Вы узнали об этом, что она интересный человек. Для этого ведь надо некоторое время пообщаться?!».

– «Да! Она ответила мне взаимностью! Правда, не сразу. Я ведь её чуть младше, на один год. После защиты дипломной работы именно по её настоянию я сразу же начал сдавать экзамены для поступления в ту же аспирантуру. Сдал, поступил, учился там и тоже стал, со временем, но изредка, преподавать. Мы некоторое время общались на кафедре – я был её аспирантом. Ну, а потом… Постепенно мы с нею сблизились…. и не только духовно и физически, но и интеллектуально!».

– «А-а! Да, да! А как это проявилось?».

– «У нас оказались схожие вкусы и одинаковые взгляды на многие вопросы, в том числе на мир, на жизнь и на политику. А вскоре её перевели в аспирантуру Гаванского университета. А через некоторое время и меня туда направили!».

– «А почему?».

– «Честно говоря, а виной тому была любовь, по её настоянию! А официально, в нашем, Восточном университете, якобы, не было должной для меня специализации! И я согласился на это… сами понимаете… столица всё же! И, главное, она там! Стали жить вместе, но брак пока не регистрировали, хоть я и сделал ей предложение. А потом мы решили вместе бежать и долго разрабатывали план побега. Постепенно нашли своих единомышленников среди преподавателей и студентов».

– «Понятно! Дальше я знаю. А что Вы можете рассказать о ней ещё? Охарактеризуйте её».

– «Марта не только очень красива, но и умна, что для красавиц, согласитесь, большая редкость! По темпераменту сангвиник. Она разбирается не только в политике, философии и в экономике, но и, как ни странно, в бизнесе и в менеджменте! Быстро ориентируется в обстановке и хорошо соображает! Она тактична, дипломатична и терпелива. Точно знает, что хочет и как этого достичь, умеет аргументировано убеждать, и у неё хорошо подвешен язык. В общем, кто возьмёт её на работу – не пожалеет!» – радостно заключил Рауль.

– «А почему же Вы расстались?».

– «Толком и сам не знаю! Как-то само собой получилось?! Видимо повлияла сменившаяся окружающая нас обстановка? Марта неожиданно быстро получила работу, а я не хотел сидеть у неё на шее. Вот и остался, хотя она меня звала с собой в Орландо. Мне ведь нужна была моя работа, которую я бы умел делать и любить, и у меня она бы ещё и получалась! Людьми ведь правят, прежде всего, интересы. Вот наши интересы в тот момент в корне и не совпали, и мы разбежались!».

– «Понятно. Ну, теперь Вы можете быть вполне довольны своей новой работой! И я полностью поддерживаю Ваше желание перепрофилироваться с журналистики и психологии на политику, экономику и социологию! Это очень даже соответствует нашим планам по вашему дальнейшему использованию!» – закончил расспросы резидент, пытливо вглядываясь в красивое лицо Рауля и переходя к инструктажу.

– «Хоть Вы и не кадровый сотрудник разведки, надеюсь, пока… – начал он – Но всё равно Вы уже вполне сможете выявлять среди преподавателей университета и студентов – детей высокопоставленных родителей – лиц, потенциально пригодных для вербовки и работы на нас!».

Надо будет ему эти слова припомнить, в случае моего провала, как советского разведчика! – для себя решил Рауль.

А Блэйк продолжил:

– «Обратите внимание, прежде всего, на их приверженность западным ценностям, идеалам Америки; на жаждущих славы и почестей; на любителей денег, женщин, азартных игр и алкоголя. Даже на гомосексуалистов и разного рода половых извращенцев!» – продолжал Рассел, прохаживаясь по своему большому кабинету.

– «Да, да! Не удивляйтесь! Даже на них! А также на проворовавшихся чиновников, казнокрадов, взяточников и разного рода лжецов! В общем, на всех у кого есть пороки, кого можно на них подцепить, ими… шантажировать!» – закончил он инструктаж.

Надо же? Почти, как у нас в ПГУ КГБ! Везде у людей одни и те же пороки, за которые их можно… привлечь к сотрудничеству! – подумал новоиспечённый агент ЦРУ – «Руди» (красный волк) – Рауль Хоакин Мендес – а, кстати, о ПГУ!?

– «Сэр! А могу я дать объявления в мадридских газетах о консультировании студентов, например, по истории Латинской Америки, и переводах с испанского на английский? Мне кажется, что этим я смогу расставить дополнительные сети?!».

– «Да! – немного подумав, ответил Блэйк – Это было бы неплохо! А Вы творчески, не формально подходите к работе. И это очень хорошо! Но текст я напишу Вам сам!» – пытливо взглянул он в голубые глаза Рауля, словно пытаясь прочесть в них его истинные намерения.

Так неожиданно для себя по совместительству он стал, как минимум на год, и агентом ЦРУ в Мадриде.

Ну, вот! А я этот вариант совершенно не просчитывал! А мои шефы в Москве, интересно, думали об этом, или так же, как я…? – лихорадочно соображал Рауль – Ну, ладно! Для начала я начну повышать свою квалификацию – в жизни пригодится! И всё это пока на деньги ЦРУ?! Да-а! Пути господни неисповедимы! – окончательно успокоился он – Вперёд, славяне, в университет Комплутенсе!

И это он решил не зря. За столетия своей истории университеты Испании заработали себе славу одних из лучших образовательных центров не только Европы, но и Мира.

Среди них заслуженное первое место занимал один из самых известных и престижных университетов в мире – мадридский университет Комплутенсе, имеющий богатую многовековую историю, берущую своё начало с 1293 года. Из его стен вышли такие мировые известности, как Мигель де Сервантес, Лопе де Вега, Игнасио де Лойола, Федерико Гарсиа Лорка и многие другие, известные в мире люди, в частности учёные, получившие Нобелевские премии в сфере медицины и литературы.

Этот университет был знаменит и благодаря своим философским школам, и испанской литературе, а также факультетам истории, медицины, социологии, журналистики и психологии. По количеству обучающихся студентов – он был первый в Испании, занимая в системе образования страны особое место, а также второй в Европе. В нём в 1990-ом году получали элитное европейское образование около семидесяти тысяч студентов, лишь два процента которых были иностранцы, и всех этих студентов обучали около шести тысяч преподавателей.

В состав университета входил двадцать один факультет и пять научных центров, где можно было обучиться от первой ступени высшего образования до последипломных программ, магистратуры, аспирантуры и докторантуры.

Кроме того при университете работало тридцать пять НИИ, девять школ профобразования и четыре университетских больницы.

В действующих при университете тридцати собственных библиотеках хранились почти два миллиона печатных работ.

А непосредственно в архиве университета, который является его гордостью, хранились около ста тысяч исторических документов и множество кинематографических коллекций.

Размещался он в университетских городках – кампусах Монклоа и Сомосагуас. Монклоа располагался северо-западнее исторического центра Мадрида, и был ограничен с северо-востока проспектами Пуэрта де Иерро и Арко де ла Виктория, с запада улицей Сенда дель Рей, а с юга проспектом Сенеки.

Более поздней постройки и более современный кампус Сомосагуас располагался строго на запад от Монклоа, и их разделял огромный парк Каса де Кампо.

В этом кампусе, разгрузившем Монклоа, теперь размещалась и бо́льшая часть факультетов общественных наук. Университетом Комплутенсе было заключено множество соглашений с иностранными высшими учебными заведениями по обмену студентами и преподавателями.

Благодаря этому столица Испании постепенно стала не только местом концентрации крупного европейского бизнеса, но и престижным центром образования.

После предоставления необходимых документов, в том числе дипломов о высшем образовании «Восточного университета Кубы» и магистратуры Гаванского университета, представления с характеристикой от издателя газеты «Нуэво Геральд», сдачи несложных вступительных экзаменов и собеседований, в том числе на знание языков, путь для Рауля оказался открытым.

Но его естественно интересовали теперь не столько журналистика и психология, сколько, прежде всего, политика, экономика и социология.

После этого его кандидатура была одобрена координатором по международным отношениям и, как все иностранцы, он получил право на одногодичное обучение в этом университете по магистерской программе, преподаваемой лишь на английском языке и на преподавание истории.

На этом факультете проводились лингвистические и литературные исследования, в деталях изучающие Англию и Северную Америку. А по окончании магистратуры можно было получить диплом, например, магистра английской лингвистики. Но это не совсем соответствовало, поставленным им и его американским руководством, задачам. Поэтому по подсказке «американских друзей» его персональная программа обучения и повышения квалификации была несколько скорректирована.

Начав параллельно слушать одни лекции у видных профессоров и докторов наук, он вскоре получил разрешение и сам стал выступать с другими лекциями перед студентами четвёртого и пятого курсов.

Первое время у Рауля совершенно не было свободного времени. Хотя ещё летом он наладил холостяцкий быт в снятой им южнее студенческого городка – кампуса Монклоа – двухкомнатной квартире в доме 110 на улице Феррас, которую ему помогло найти специальное агентство университета.

Но теперь ему нужно было подготовиться к преподаванию, из-за чего пришлось пока много заниматься самостоятельно.

Из этого своего дома он мог пройти пешком через аллею Морет, и по кривым дорожкам Западного (Оэсте) парка, перейдя через проспект Сенеки и шоссе Эль Пардо, оказаться у юго-западного угла университетского городка. До своих зданий факультета политики и социологии он мог добраться и непосредственно по улице Сенда дель Рей или по проспекту Сенеки.

Иногда Раулю приходилось бывать на факультете Политики и социологии в кампусе Сомосагуас. До него он добирался на своём, якобы купленном автомобиле – на деле, выданном посольством США, по шоссе Кастилья, улицам Серсета, Бруселас и Брухула и шоссе Умера.

Жить в самом студенческом городке и в ближайших к нему гостиницах для него было бы слишком дорого, хотя наличные деньги ЦРУ и дополнительно открытый в отделении банка «Сантандер» счёт на имя Рауля Хоакина Мендеса, и позволяли это, а не только «иметь собственный автомобиль». Житьё там могли позволить себе только дети очень богатых родителей. Месяц проживания в кампусах стоил почти тысячу триста долларов, при этом подразумевалось четырёхразовое питание, уборка комнаты и услуги прачечной.

Постепенно у Рауля появилось и редкое свободное время, чтобы хотя бы поздними вечерами окунулся в ночную жизнь Мадрида, считавшуюся одной из самых насыщенных и увлекательных в Европе. Для этого не надо было далеко добираться. От своего дома до исторического центра испанской столицы он мог вполне дойти и пешком.

Обилие маленьких ресторанчиков и кафе, баров и ресторанов не затмевало собой знаменитые памятники архитектуры – известные площади, фонтаны и монументы, древние церкви, и монастыри, принадлежащие знатным семьям многочисленные дворцы, и другие архитектурные ансамбли и художественные галереи. Среди них особенно выделялись мировые музеи, такие как музей Прадо, и другие центры искусств.

Для поездок в относительно дальние районы Мадрида Рауль иногда пользовался и столичным метро.

Постепенно он освоился и вышел на связь с Центром. У него не было других возможностей выйти на эту связь, кроме как через заранее оговорённые с руководством объявления в центральных мадридских газетах с указанием своего имени, фамилии и адреса, или телефона. И только в самом крайнем случае, находясь на грани провала или в полном отчаянии, он мог выйти непосредственно на советское посольство в Мадриде.

В приложениях к столичным газетам «El Mundo» и «El Pais» он, наконец, поместил объявления об оказании услуг в переводе с испанского языка на английский, и в репетиторстве по истории Латинской Америки и философии. Причём текст объявлений, в которых Рауль указал свой домашний телефон и имя с фамилией, он сделал точь-в-точь, как было написано рукой Блэйка Рассела.

Поскольку по объявлению, где он сообщил номер своего домашнего телефона и время звонков, к Раулю теперь периодически наведывались потенциальные заказчики, приход к нему местного жителя – связника резидента из посольства СССР – в случае чего маловероятно был бы идентифицирован агентами ЦРУ, как подозрительный контакт.

Через несколько дней вечером к нему домой, после предварительного звонка, явился испанский гражданин с просьбой срочно перевести ему один документ на английский язык для последующей туристической поездки в США.

– «Добрый вечер, сеньор!» – приветствовал он открывшего дверь Рауля.

– «Здравствуйте…».

– «Я по объявлению! Мне нужен дон Рауль!».

– «Это я!».

– «Я Вам вчера вечером звонил!».

– «А-а! Да-да! Проходите!».

Рауль пропустил гостя в переднюю, мельком взглянув в его лицо. И в этот момент от того предательски пахнуло одеколоном «Шипр», коим в обилии пользовались советские офицеры вообще, и его шеф Ю. И. Дроздов в частности, учивший связников и такому, дублирующему слово, паролю.

– «Дон Рауль! Для туристической поездки в США мне нужно перевести на английский несколько страничек всего лишь одного документа. Можно будет это сделать прямо сейчас, при мне?».

– Вообще-то я на сегодня уже занят. Так что лучше оставьте, а завтра приходите!».

Оглядевшись, и убедившись в отсутствии посторонних, гость добавил:

– «Но я очень тороплюсь!».

Он взглянул на шею и грудь Рауля, будто что-то ища. Но ничего не найдя, кроме матерчатого шнурка вокруг шеи хозяина, он облегчённо вздохнул, тут же неожиданно отвлекаясь от темы разговора:

– «Ой, а это у Вас такой талисман? Извините, а как переводятся эти буквы (LÑ) эле и энье!?».

Это был пароль.

– «Да сам не знаю! Они у меня что-то никак не переводятся?!» – назвал Рауль отзыв, вынимая камень из-за пазухи своей футболки, и показывая гостю талисман с перевёрнутыми для него вверх ногами буквами, которые тот никак не мог видеть, тем более различить до этого момента.

Такой пароль был предложен самим Н. С. Леоновым на случай прослушки будущего жилья Рауля.

– «Я могу здесь говорить?» – прошептал гость.

– «Да, вполне!».

Рауль провёл гостя во внутреннюю комнату, где они с удобством расположились и молча передали друг другу необходимую информацию.

Раулю было дано новое задание на его дальнейшую деятельность в Мадриде и объявлен пароль на новый, телефонный способ связи.

Он же на словах поведал связнику о неожиданно резком повороте в своей жизни, с просьбой скорректировать ему задачу в связи со вновь открывшимися обстоятельствами его невольного сотрудничества сначала с ФБР, а затем и с ЦРУ.

Через несколько дней произошла вторая встреча Рауля, но уже с другим представителем центра. И произошла она поздним вечером в салоне его автомобиля, стоявшем на одной из дорожек Западного парка.

На этот раз с ним встретился сам резидент ПГУ в Мадриде, на месте выяснивший некоторые подробности сотрудничества Гектора с потенциальным противником, и передав ему одобрение руководства его новой ипостаси с постановкой новых задач и инструкции по их выполнению, а также современные средства связи и тайнописи.

– «А ещё просили передать, что в Москве долго смеялись над вашим цэрэушным псевдонимом!» – закончил резидент.

И Гектор стал действовать. Но для начала он сделал тайник в своей машине, куда спрятал полученные от советского резидента материалы и бумаги. Конечно, гарантии сохранности этих материалов не было. Но других вариантов Гектор не нашёл. В чужой квартире – всё же опасно, а где-либо на улице тем более ненадёжно.

И теперь по заданию своего московского руководства он начал собирать информацию о сотрудничестве США и Испании в различных для него пока доступных областях.

Естественно такой областью пока стал лишь столичный университет Комплутенсе, его профессорско-преподавательский состав и студенты из богатых и влиятельных семейств, попавшие в потенциальные кандидаты на вербовку ЦРУ и ПГУ.

Ведь любая скрытая (секретная или объективно закрытая) информация всегда помогает корректировать видение того или иного процесса или события, вскрывать его реальную подоплёку, позволяет определить и часто присутствующий при этом дезинформационный компонент.

По этому поводу Раулю в своё время говорил, напутствующий его, сам начальник советской разведки Л. В. Шебаршин:

– «Разведчик, а тем более агент влияния должен всё время стараться заменять невежество – знанием, неуверенность – определённостью, понимая, что разведка – это инструмент внешней политики!».

Рауль вспомнил и поучения других своих старших товарищей: к сотрудничеству никого не принуждать, а при оценке получаемой информации избегать предвзятости, ни в коем случае не искать во всём козни и происки враждебных сил. Таким образом застраховать свою страну от неприятных неожиданностей извне, помочь государственному руководству своевременно принять необходимые меры.

А при оценке проблем всегда учитывать фактор человеческих ошибок и просчётов. А чтобы переварить избыток информации, упор надо сделать на её актуальность, достоверность и секретность.

В общем, выявлять всё, что угрожает стране извне. Поэтому главный упор Гектор теперь сделал на расширение круга своих знакомств и связей, и не только среди профессорско-преподавательского состава и перспективных студентов столичного университета, но в других столичных кругах.

Поэтому он занимался не только обучением и преподаванием, но и культурным отдыхом в испанской столице и спортом для богатых.

В сентябре, на одной из первых лекций для студентов четвёртого курса из испано-говорящих стран Латинской Америки он вдруг почувствовал на себе чей-то особо внимательный, заинтересованный, даже пристальный взор. Продолжая говорить, он подсознательно сканировал своим намётанным взглядом ряды студентов, практически не вглядываясь в их лица.

И вдруг! Рауля словно пронзила острая, но невидимая стрела! Его взгляд сначала проскочил мимо, но потом вернулся и застыл на лице девушки, не сводившей с лектора своих восторженно-красивейших чёрных глаз. Рауль устоял, продолжая говорить, но в его подсознании уже начался процесс подзабытого им томления.

Он стал всё чаще и чаще останавливать свой взгляд на её, слегка улыбающемся ему, лице. После лекции Рауль, складывая свои бумаги, исподлобья проследил за девушкой. Та, сидевшая в окружении лишь одних молодых парней, не торопилась уходить. Но на первый раз он, из тактических соображений, не стал пока выказывать ей свою симпатию.

На следующий день картина повторилась. Уже входя в аудиторию, Рауль сразу увидел высокую стройную фигуру и красивое лицо незнакомки.

От слишком внимательного взгляда девушки он даже чуть покраснел. Но на этот раз Рауль держал себя в руках и лишь изредка отвлекался на неё. Зато его понесло, как лектора. От своего красноречия, видя, как все студенты внемлют ему, его фактам, логике, доводам и выводам, Рауль даже вошёл в раж. К концу его лекции по истории Латинской Америки поднялся лес рук с уточняющими вопросами. Среди них была и её изящная ручка. Но Рауль нарочно начал не с неё. Но, увидев, как девушка недоумённо опустила свою руку, он тут же дал слово ей. Очаровательная незнакомка пожелала услышать более подробный рассказ о деятельности Хуана Доминго Перона и его двух жён – Марии Эвы и Марии Эстелы.

– «Это не только интересная тема, но и очень обширная. Подойди ко мне после лекции – я дам перечень качественных первоисточников!» – набравшись смелости и решившись с нею, наконец, познакомиться, схитрил Рауль, обращаясь к ней, как и большинство испанцев друг к другу, на ты.

Девушка радостно улыбнулась, и в знак согласия так мотнула головой, что на её правое плечо просто упала и рассыпалась волна шикарных тёмных волос. Дождавшись, пока аудитория опустеет, она подошла к преподавателю, тактично ожидая завершения его ответов на вопросы других студентов.

– «Исабель! Догоняй нас!» – ревниво позвали парни из окружения красавицы, до этого внимательно присматривавшиеся к новому предмету её неожиданного увлечения.

– «Идите! Я задержусь! Мне надо записать… источники!» – приветливо ответила она им, не скрывая своего интереса к преподавателю.

Рауль же весь издёргался, пытаясь поскорее освободиться от любознательных, но назойливых студентов. Наконец они остались одни.

– «Извини, сеньорита, что заставил тебя ждать! Я помню о твоём желании!» – обвил он её таким нежным взглядом, что девушка отвела взгляд, чуть смущаясь и краснея.

– «Но сейчас у меня уже почти не осталось времени, чтобы дать тебе необходимую информацию! Давай встретимся сегодня вечером! Ты не против этого?» – неожиданно смело предложил Рауль опешившей девушке.

– «Давай, сеньор!.. Исабель!» – тут же набравшись смелости, согласилась и представилась она, тоже, как принято у студентов и молодых преподавателей, обращаясь к Раулю на ты.

– «Очень приятно, красотка! А меня…» – попытался представиться он.

– «Рауль Хоакин Мендес!» – радостно опередила она.

– «Да-а!?» – теперь уже опешил он, правда, тут же вспомнив, что он же сам представлялся студентам на первой лекции.

И они договорились о времени и месте своего первого свидания. Это был юго-западный угол их кампуса – у пешеходного перехода от улицы Сенда дель Рей под эстакадой проспекта Сенеки в северо-западный угол парка Оэсте, который оказался естественным местом их первой прогулки.

Рауль с нетерпением ждал вечера. Он точно прибыл к назначенному времени и месту, но она уже была там. Вместе прошли в парк, углубляясь в него по широким песчаным тропам-дорогам. По ним в парк можно было заезжать на машине, и это не ускользнуло от внимательного Рауля. Они гуляли долго. Иногда им на пути попадались небольшие живописные декоративные водоёмы, берега которых были обложены большими светлыми камнями, прекрасно контрастирующими с тёмно-зелёными водами.

Остановившись у одного из них, чтобы от ходьбы немного перевести дух, они повернулись лицом друг к другу. И тут Рауля ещё больше поразила красота Исабель. Она чем-то напомнила ему Марту, в первую очередь высоким лбом, и он невольно сравнил их по внешности. Они очень походили друг на друга, но больше всего их объединяла пленяющая девичья красота.

Исабель была моложе, чуть выше, тоньше и стройнее Марты. Лицо её тоже было прекрасным. От его тонких нежных черт нельзя было оторвать глаз. В отличие от его соратницы они у новой подруги были чуть шире посажены, чуть крупнее и практически чёрные и тоже очень красивого разреза. Под естественно длинными, густыми, чёрными ресницами они были просто прекрасны. Губы, как и у Рауля, были ярко-красные даже без помады. Длинные, чёрные, волнистые и шелковистые волосы спускались ниже её изящных плеч. Руки были грациозны, и завершались тонкой ладонью с длинными, нежными, музыкальными пальчиками. Ноги тоже были длинны и стройны. И всю эту красоту дополняла чуть меньшая, чем у Марты, призывно торчащая упругая девичья грудь.

В общем, соскучившийся по женской ласке, Рауль влюбился в неё сразу и без памяти. Она, видимо, тоже. Он покорил её не только своими безупречными внешними данными настоящего мужчины, но и своими знаниями, высоким интеллектом, коммуникабельностью и обаятельностью.

Разговор в парке они невольно начали с того, на чём расстались на лекции: о Хуане Доминго Пероне и его двух супругах, долгое время и по-разному руководивших Аргентиной. Оказалось, что Рауль и Исабель давно почитают их, по-разному искренне считая себя «перонистами».

Хуан Доминго Перон де ла Соса, прожив семьдесят девять лет, умер в 1974 году. Он был диктатором и президентом Аргентины в периоды 1946–1955 и 1973–1974 годов.

Родился он 8 октября 1895 года в Лобосе, в семье среднего достатка.

После школы поступил в национальную военную академию, и по её окончании дослужился до должности преподавателя военной истории. Во многом, возможно именно благодаря этому, он одно время был военным атташе Аргентины в Чили и в Италии. В 1941–1943 годах Перон был одним из руководителей «Группы объединённых офицеров», выступавших «За великую Аргентину». Эти националистически настроенные офицеры считали роль Аргентины в Латинской Америке доминирующей. Поэтому в эти годы они открыто аплодировали доминирующим в Европе нацистам Германии.

В июне 1943 года эта группа совершила государственный переворот, в результате которого к власти в стране пришёл генерал Педро Рамирес. Он разогнал парламент, запретил многие политические партии, ввёл жёсткую цензуру, изгнал из армии принадлежавших к оппозиционным партиям офицеров. Его внутренняя политика была репрессивной, потому не пользовалась поддержкой масс. В его правительстве Перон сначала занимал посты министра труда и военного министра, а с 1944 года по 1946 год был вице-президентом. Но вскоре он понял, что военному режиму необходима социальная база. После консультаций с лидерами рабочих партий он разработал программу реформ в социальной сфере, защищающей интересы рабочих. Он ввёл законодательство в сфере труда и социального обеспечения, поощрял также создание новых профсоюзов.

После окончания второй мировой войны и активизации прогрессивных сил во всём мире, к концу 1945 года рабочее движение приобрело широкий размах и в Аргентине, и Перон получил поддержку рабочего класса.

Но в октябре того же года группа не согласных с его политикой офицеров, сметила Перона с поста вице-президента и он оказался в тюрьме.

Однако рабочие фактически блокировали Буэнос-Айрес, не дав мятежникам сформировать своё правительство. Через несколько дней они выпустили из тюрьмы и Перона. И уже на ближайших президентских выборах 24 февраля 1946 года Хуан Доминго Перон одержал убедительную победу, и в последующие девять лет своего правления он кардинально изменил традиционную экономическую и социальную политику своей страны.

Теперь в дополнение к ранее им уже сделанному, он выдвинул программу индустриализации страны.

Но его внутренняя политика была жёсткой. Индустриализация осуществлялась частично за счёт средств фермеров, вынужденных продавать свою продукцию государству по фиксированным ценам. Была ограничена свобода слова, а образовательная система была подчинена задачам перонистской пропаганды.

Для обеспечения своей политики в 1947 году им была создана Перонистская партия, куда заставляли вступать государственных служащих.

Он провёл чистку руководства профсоюзов и армейской верхушки, которые помогли ему прийти к власти. В то время он опирался на поддерживающих его большинство рабочих и армию, в которой уже начало зреть недовольство его диктаторской внутренней политикой.

В 1954 году Перон начал притеснять церковь. А в 1955 году неудавшийся мятеж на военно-морском флоте вынудил его ненадолго несколько ослабить бразды правления. Но сентябрьский мятеж всех видов вооруженных сил вынудил его уйти в отставку и эмигрировать в Испанию.

Проживая в изгнании, через своих сторонников деньгами и инструкциями он продолжал участвовать в политической жизни страны.

Перед президентскими выборами 1958 года перонисты реорганизовались в Хустисиалистскую партию, и их кандидат – Артуро Фрондиси – победил на выборах. Через четыре года эта партия укрепила свои позиции в конгрессе, став самой крупной фракцией, получив и ряд губернаторских постов. Однако результаты этих выборов были аннулированы, а Хустисиалистская партия запрещена.

В 1971 году, захвативший власть в Аргентине, генерал Алехандро Лануссе обещал легализовать все запрещённые в стране политические партии и провести конституционные выборы.

В 1972 году Перон неудачно пытался выдвинуть свою кандидатуру на пост президента. Но на выборах 1973 года победил его выдвиженец Эктор Кампора. Летом того же года Хуан Доминго Перон вновь возвратился в Аргентину и на сентябрьских выборах, набрав более шестидесяти процентов голосов, вернул себе пост президента Аргентины. Его третья жена Эстела Мартинес де Перон стала вице-президентом. И не напрасно, так как 1 июля следующего года Перон умер, а на посту президента его сменила… жена.

На этот пост народ Аргентины ещё давно прочил вторую жену своего президента – Марию Эву Дуарте де Перон, вошедшую в историю страны, как Эвита.

Она родилась в 1919 году и в шестнадцать лет уехала в Буэнос-Айрес. Не будучи обученной актёрскому мастерству, она начала работать в одной из маленьких актёрских трупп, коих в те времена было множество, выступая в небольших столичных театриках и гастролируя по другим городам. Вскоре она добилась успехов, работая моделью в рекламе. Некоторые журналы стали помещать на свои обложки её фотографии.

В девятнадцать лет она заключила удачный контракт на рекламу по радио продукции известной фирмы «Гореньо», производившей мыло.

Поначалу работая диктором, она через год создаёт актёрскую группу для постановки короткого радиоспектакля. И с 1941 года занималась только радиопостановками и радиорекламой. Вскоре Эва Дуарте получает и несколько небольших ролей в кино. В 1943 году в цикле радиопьес об известных в истории женщинах, замысел которых принадлежал самой Эве Дуарте, она являлась ведущей актрисой. В этом же году она впервые услышала о полковнике Хуане Пероне. А тот как раз был заинтересован в популяризации своей социальной политики на радио.

В 1944 году они познакомились, и жизнь Эвы круто изменилась. В этом же году она становится диктором новой политической радиопередачи «Навстречу лучшему будущему», пропагандировавшей деятельность секретариата труда и его руководителя Хуана Перона, а также стала председателем профсоюза работников радио. Но по некоторым данным она могла быть и давним агентом влияния германской разведки Абвер. Когда же Хуан Перон стал министром обороны и вице-президентом, положение Эвы Дуарте на радиоканале «Бельграно» значительно упрочилось.

В 1945 году она впервые получила приглашение на главную роль в кино – в кинофильм «Расточительница», который щедро финансировался, а сам Хуан Перон нередко лично посещал киносъёмки.

Открытое появление на публике Перона со своей молодой подругой-актрисой, получение её протеже высоких мест в аппаратах пропаганды, связи и коммуникаций, усугубило противоречия между Пероном и армейскими чинами, которые привели к его аресту.

Через пять дней после освобождения из тюрьмы Хуана Перона, он и Эва поженились.

С этого момента она полностью оставила работу в кино и на радио и постепенно вошла в число ближайших политических единомышленников и помощников мужа, который и сам стремился привлечь её к своей борьбе.

Поэтому роль Эвы постепенно возрастает, и она сама становится всё более заметной.

В то время энергичная Эва Дуарте, обладавшая задатками организатора, стала олицетворять собой возросшую роль женщин в современном мире, и Перон использовал свою жену-ученицу для агитационной работы среди женщин. Это послужило значительному возрастанию её влияния в «перонизме». В 1945–1946 годы Эва сопровождает мужа в поездках по стране, иногда выступая публично, в основном перед женщинами-работницами, обращаясь прежде всего к их чувствам.

В феврале 1946 года, после избрания мужа президентом, Эва становится первой дамой Аргентины, по положению резко меняя свой социальный статус на принадлежность к элите аргентинского общества.

Близость к Перону увеличивает влияние Эвы, часто наедине обсуждавшей с мужем различные проблемы.

И в этот же период её родственники и знакомые получают различные доходные должности. И теперь Эва оказалась связующим звеном между президентом и его избирателями. Одним из основных направлений её деятельности стала помощь беднякам, а также профсоюзно-политическая и социальная работа. Не занимая никаких государственных должностей, Эва Дуарте де Перон уже с 1946 года вела приём граждан в министерстве труда в бывшем кабинете своего мужа. Поначалу она советовалась с мужем, но постепенно стала принимать решения и самостоятельно.

Поскольку Перон сочетал умеренные социальные реформы с ограничением конституционных прав и свобод, а Эва активно помогала ему в этом, её деятельность стала рассматриваться оппозицией, как нацеленная на укрепление личной власти президента. Это подтвердилось и во время её «радужного тура» по Европе в 1947 году, придавшего Эве в своей стране имидж крупного государственного деятеля национального масштаба.

С этого момента Мария Эва Дуарте де Перон стала занимать второе место в государстве и подписываться, как Эва Перон. А перонистские массы стали называть свою любимицу Эвитой. Этому могли способствовать и значительные финансы, в своё время поступившие на специальные счета из фашистской Германии для обеспечения размещения в Аргентине беглых фашистов. В 1949 году под председательством Эвы Перон произошло организационное оформление женского перонистского движения. Она укрепила связь народных масс со своим президентом, с которым составляла единую команду, действующую по принципу «Перон управляет, Эва представляет». Это способствовало ещё более успешной победе её мужа на президентских выборах в 1951 году. В этот же раз профсоюзы и женские организации выдвинули Эву Перон кандидатом на пост вице-президента. Но противодействие военных и её болезнь помешали этому. Эва отказалась от выдвижения на этот пост, ещё больше подняв свой авторитет у народа.

Взамен того через год она получила символический титул «Духовного лидера нации», но в июле 1952 года она умерла от рака.

В памяти аргентинцев Эвита осталась молодым, красивым, притягательным, энергичным и трудоспособным символом духовной красоты, любви, самопожертвования, сподвижничества и служения народу.

Третья жена Хуана Доминго Перона – Мария Эстела Мартинес де Перон, известная под именем Исабель – родилась в 1931 году в Аргентине, и познакомилась со своим будущим мужем в Панаме, где работала танцовщицей в ночном клубе. С 1960 года жила с мужем в Испании. По поручению мужа, решившего возвратиться в политику, ездила по странам Латинской Америки.

Исабель, внешне напоминавшая Эвиту, в отличие от неё не имела такой силы воли и не играла активной роли в политике.

На президентских выборах в 1973 году Перон выдвинул кандидатуру жены в вице-президенты. А после смерти мужа в 1974 году Исабель Перон автоматически стала главой государства Аргентины – первой в мире женщиной-президентом, занимавшей этот пост до марта 1976 года.

Но после этого она была смещена с должности в результате военного переворота, организованного генералом Хорхе Рафаэлем Виделой.

В период её правления от рук членов Антикоммунистического аргентинского альянса в стране погибли полторы тысячи левых активистов.

Беседуя со своей девушкой на эту особо ей интересную тему, Рауль понял, что Исабель знает об этом не менее его. Очень часто она дополняла рассказ своего преподавателя интересными и не известными ранее Раулю подробностями. Так, например, она рассказала, что в городе Ла-Плата сама лично видела позолоченный бюст Эвы Перон.

Насытившись информацией по теме, они перешли к более для них интересным вопросам – друг о друге. Из рассказа девушки Рауль узнал, что вообще-то она учится в университете Буэнос-Айреса, причём бесплатно, и занимается латиноамериканскими танцами. А сейчас лишь один четвёртый курс, по международному студенческому обмену, учится здесь в Комплутенсе. Она кратко рассказала ему про своего отца – дона Диего Родригеса, который был известным в Аргентине крупным скотоводом и производителем мяса, к тому же членом Палаты депутатов парламента страны – нижней палаты Национального конгресса Аргентины. Для себя Рауль отметил, что Исабель из весьма богатой и влиятельной в стране семьи.

– «А у меня отец – инженер, правда, начальник, а мать – биолог, кандидат наук! А родился я 16 марта 1965 года – начал он с правды – в Сантьяго-де-Куба. Там же окончил Восточный университет и аспирантуру в Гаване – продолжил он легендой – Потом эмигрировал в США. Работал корреспондентом в одной из газет Майами, а затем меня послали на стажировку сюда, в Мадрид!» – опять закончил он правдой.

– «А я родилась 15 января 1969 года в Буэнос-Айресе!».

Надо же? Исабель ровно на двадцать лет моложе моего отца! А меня почти на четыре! – почему-то с радостью подумал он, не ответив девушке.

– «Так ты американец, приятель? А я думала ты испанец, причём каталонец!» – удивилась она.

– «Нет, по рождению я кубинец, а как гражданин – американец! Хот я с удовольствием стал бы испанцем!».

– «Да-а? – искренне удивилась она, о чём то, видимо заветном, про себя подумав – Ну, и как тебе Мадрид, его достопримечательности?!».

– «Очень красивый город!».

– «И мне он тоже нравится!».

– «Исабель! А давай вместе им любоваться!».

– «Давай!» – обрадовалась она предложению Рауля, чуть ли не задохнувшись от неожиданно нахлынувших на неё чувств.

– «И вообще, я предлагаю делать это регулярно, или хотя бы часто… каждый день и вечер!».

– «Хорошо… Я согласна!» – робко, но радостно согласилась она, повернувшись к нему и внимательно разглядывая его профиль, будто пытаясь понять, серьёзно ли это его, фактически предложение.

Дальше они некоторое время шли рядом и молчали каждый о своём, но, безусловно, друг о друге.

Теперь уже он искоса взглянул на её сияющий радостью профиль и первым остановился. Она тоже вполоборота обернулась.

Глядя в её бездонные, излучающие любовь глаза, Рауль нежно взял ладони девушки в свои и притянул к своим губам, целуя её нежные пальчики.

– «Исабель! Я счастлив, что встретил здесь тебя!».

– «Я тоже…» – прошептала она, прижимаясь своей щекой к его ладони.

Тут же они вблизи взглянули в глаза друг друга, перемещая свои ищущие и страждущие взгляды на губы, и, зажмурив глаза, слились в долгом и страстном поцелуе. Рауль отпустил её ладони и крепко обнял за плечи, прижимая к себе. Она же обвила его шею своими грациозными руками, сплетя их, и теребя одной из них кудри на его затылке, прижимая его голову к своему лицу, не отпуская его губы из своих жарких и страстных.

Подзабывший женские ласки, Рауль не на шутку возбудился. Она почувствовала это своим телом, и ещё сильнее прижалась к нему. Так они стояли долго, пока кто-то из прохожих не спугнул парочку влюблённых.

Рауль крепко, но нежно взял Исабель за руку, и они пошли дальше по парку, любуясь чинарами, каштанами, шелковицей, боярышником и другими деревьями и кустарниками этого парка испанской столицы. Они гуляли ещё долго, разговаривая на разные темы, всё лучше и лучше узнавая друг друга.

Незаметно подошло и время расставания. Их первое и весьма длительное свидание завершалось. Рауль проводил девушку до её общежития, долго и страстно прощаясь под густой сенью старого платана.

Расставаясь, каждый из них решил при следующей их встрече форсировать события и просто броситься в омут любви.

Исабель жила поблизости от своего факультета. Ей было достаточно из здания своего общежития для студентов из Аргентины «Colegio Mayor Argentino de Lujàn», напоминавшего сектор из пяти дугообразных ступеней, перейти через полностью вытоптанный студентами травяной двор, пересечь проезд и автостоянку, как она тут же оказывалась на своём факультете политики и социологии. Его здание состояло из трёх корпусов: два, стоявших со смещением параллельно друг другу, были соединены третьим, примыкавшим к восточному торцу южного, и своим северным торцом упиравшимся в южную стену северного корпуса. И все эти три корпуса находились в окружении множества деревьев.

Возвращаясь к себе через тот же парк Оэсте, Рауль невольно опять сравнивал двух своих любимых женщин – Исабель и Марту.

Марта внутренне и физически была сильнее Исабель. От неё исходила необыкновенная энергетика, сразу захватывавшая в плен её партнёров. Она могла, как рыба в воде, свободно чувствовать себя в любом коллективе, даже в чисто мужском.

Исабель же была светской красавицей строгого воспитания, лишь совсем немного жеманной и надменной, опасающейся хамов и грубиянов.

Она была чуть женственнее Марты, и потому Рауль сразу растаял. Если он относился к Марте, как к равной себе, как к боевой подруге, то в чувствах к Исабель он покровительствовал ей. Ему всё время хотелось оберегать и защищать её. С нею он чувствовал себя просто настоящим мужчиной. И теперь он с нетерпением ждал следующей встречи с любимой.

На следующий день они встретились вновь и направились в исторический центр Мадрида, дабы он был совсем рядом. Пройдя уже знакомым парком, они пошли по улице Феррас, длиной чуть более полтора километра, и повернули налево на улицу Куэста Сан Висенте. Затем – направо, на улицу Гран Виа, а с неё на улицу Алькала. Дойдя до площади Индепенденсия, повернули на север на длинную улицу Серрано, на которой поблизости друг от друга, но на разных сторонах, находились посольства их стран – Аргентины и США. Посольство Аргентины располагалось в квартале между улицами Хуана Браво и Падилья в доме 90 по улице Серрано, а американское посольство располагалось чуть севернее на той же улице Серрано в доме 75. С запада оно ограничивалось аллеей Кастеллана и небольшим парком. Рауль привык проделывать маршрут до него на машине.

От своего дома на улице Феррас, имевшей одностороннее движение в северо-западном направлении, он доезжал до парка Оэсте, делал два левых поворота и оказывался в юго-восточном направлении аллеи Пинтор Росалес.

С неё он поворачивал на восток на улицу Маркиза Уркихо, переходящую сначала в улицу Альберто Агилера, а затем последовательно в улицы Каранса и Сагаста. На площади Алонсо Мартинеса он поворачивал на улицу Хенова и следовал до площади Колон с поворотом на север на аллею Кастеллана, по которой подъезжал к посольскому кварталу с запада, паркуясь у зелёного островка.

Часто именно здесь, а не в зданиях посольства США происходили его встречи сначала непосредственно с резидентом ЦРУ, а позже и с назначенным им куратором.

Поскольку Испания была союзником США по НАТО, то её разведка и контрразведка в лице высшего центра информации и обороны CESID, а также секретариат государственной безопасности DGAS министерства внутренних дел страны не следили за сотрудниками американского посольства, и это служило для Рауля дополнительной надёжной крышей.

Иногда Рауль менял маршрут, когда, выезжая с улицы Альберто Агилера, на площади Сан Бернардо сворачивал на север, и продолжал движение по одноимённой улице до площади Кеведо.

Затем он делал правый поворот на улицу Элоя Гонсало, проезжая через площадь Иглесия на аллею генерала Мартинеса Кампоса, и по кругу выезжал на улицу генерала Ораа, на которой парковался после пересечения с аллеей Кастеллана. И уже по ней он шёл пешком на юг к зелёному островку.

Если Раулю нужно было подъехать к главному, парадному входу в посольство США, он сворачивал с улицы генерала Ораа на улицу Эрманоса Беккера, а уже с неё на улицу Серрано.

Отсюда Рауль мог проехать и до достраивающегося посольского комплекса СССР, имевшего площадь почти 16 квадратных километров.

Он располагался в престижном районе недалеко от географического центра Мадрида и получил у испанцев название «Белый дом».

Для этого Раулю нужно было, не сворачивая, продолжить движение по улице генерала Ораа, и сделать левый поворот на улицу Веласкеса, доехав до забора дома 155.

Строительство советского посольства началось ещё в 1986 году. Единое здание комплекса включало в себя административный, представительский и жилые корпуса. Отдельно строилось лишь здание консульского отдела.

На территории комплекса были построены бассейн, спортивная и детская площадки и стоянка для автомобилей. На улицу Веласкеса своим фасадом выходил представительский комплекс, в котором располагались залы приёмов, банкетный и музыкальный залы, кинозал и две гостиные. По бокам к нему, в качестве крыльев, примыкали жилые корпуса. Весь комплекс был обнесён забором, и на его фасадной территории, покрытой газоном, было высажено немало деревьев и кустов.

И вообще, в Мадриде зелени было очень много. В основном это были крупные парки, но деревья росли и вдоль улиц и внутри кварталов.

До этого Рауль часто заходил непосредственно в посольство США.

На своём 5-дверном, неброского серого цвета подержанном автомобиле «Ибица», производства испанской компании SEAT, с этого года поглощённой концерном Volkswagen, он стал теперь частенько ездить по этим маршрутам и с Исабель.

Скромный, неяркий, но в тоже время элегантный автомобиль помогал Раулю раствориться в общем потоке машин, не бросаясь никому в глаза.

И когда он наведывался туда «отмечаться», то оставлял Исабель одну или в своей машине, или в ближайшем кафе под названием «Greener Cafe», размещавшимся в доме 112 на улице Серрано, движение по которой было односторонним на юг. При этом он парковался у тротуара напротив кафе через улицу, а сам шёл пешком в попутном направлении до американского посольства.

Глава 8. Забавы и заботы

– «Как-то странно у Вас, американцев, всё устроено? У нас, например, в посольстве отмечаться не надо!» – уже во время второго туда похода Рауля удивлённо спросила Исабель.

– «Везде свои правила» – вяло ответил он, тут же подумав, что теперь ему надо конспирироваться и от своей любимой.

Поэтому Рауль объявил резиденту, что его периодические походы в посольство уже замечены знакомыми. Тогда-то тот и познакомил Рауля с куратором, представившимся Дэвидом, и они стали встречаться в других нейтральных местах. Там Раулем передавалась информация о кандидатурах, и давался краткий комментарий. Ему самому не доверяли вербовку агентов. Это делал сам резидент ЦРУ в Мадриде Блэйк Рассел или его помощники.

Куратор Рауля, всё время ходивший в штатском угрюмый капитан-лейтенант ВМС США Дэвид Корк был несколько долговяз. Этот демаскирующий признак мешал ему в работе. А начальство подсознательно не любит таких, легко узнаваемых в толпе, сотрудников. Посему Дэвид давно махнул рукой на свою карьеру, и свои задания выполнял формально.

Поэтому ему чаще поручали связующую роль между руководством и некоторыми агентами, в число которых входил и Рауль, чья задача пока заключалась лишь в сборе информации и компромата на будущих кандидатов в агенты. И он понемногу, не напрягаясь, собирал.

Иногда американское руководство подгоняло «Руди», но тот пока успешно отбивался, ссылаясь на отсутствие у него опыта такой работы и ограниченностью контактов в университете, тратя ценное время разведчика на свою любимую Исабель.

Как все женщины без исключения, Исабель любила шопинг. Рауль естественно баловал свою любимую, хотя у той самой, субсидируемой богатым родителем, тоже не было недостатка в средствах.

Иногда вечерами они заходили в ближайшие к их месту проживания магазины модных брендов и молодёжной одежды, расположенных неподалёку от их любимого Западного парка.

Гуляя по историческому центру города, где многочисленные магазины органично вписывались в архитектуру города, на улице Принсеса молодые посещали известные бутики «Зара» и «Манго». На её продолжении – улице Гран-Виа они посещали ультрамодные магазины «Мадрид Рок» и «Ла Каса дель Либро», где можно было приобрести товары известных марок. По пути заходили они и в дорогие магазины на чистых улицах Веласкес и Серрано, в частности в торговую галерею популярных дизайнеров «Сад Серрано».

Попутно молодые не забывали подкрепиться в ресторанах или кафе.

Сладкоежка Рауль любил возить Исабель и по кондитерским. Среди них были известные кондитерские «Каса Мира» и «Салинас», а также самая старинная кондитерская «Дель Посо», в которой по незабытым рецептам пеклись изделия из мёда, сахара и орехов.

Посещали они и другие традиционные магазины сладостей, имевших в Мадриде весьма широкий ассортимент, как, например, магазин «Карамелос Пако», где можно было сразу попробовать различных лакомств с кофе или чаем, а также культурно отдохнуть.

Однако изящная девушка, поддерживавшая свою фигуру, не поддерживала подобных частых поездок.

Поэтому обычно, после занятий в университете, молодые, перед тем, как пуститься в путешествие по центру Мадрида, посещали ресторан «Metro Bistro», размещавшийся в доме 21 на пересечении улицы Феррас, на которой жил Рауль, и улицы Эваристо Сан Мигеля. Среди множества других, они постепенно выбрали именно этот небольшой ресторанчик, располагавшийся поблизости от парка, в центре которого находился Храм Древнего Египта Дебод, стоявший ранее на Ниле и имевший более чем двух тысячелетнюю историю. Испания получила его в подарок за оказанную помощь при спасении в Египте нубийских храмов, находившихся на территории, подвергающейся затоплению при строительстве Асуанской плотины.

Поэтому этот храм, посвящённый египетскому богу Амону и богине Исиде, и в своей основе имевший часовню с первозданными рельефными изображениями, окружили водой и великолепными пейзажами, которые позволяли вечерами, при удачной подсветке, словно почувствовать магию древних египетских ритуалов.

В этом ресторане они периодически могли заранее бронировать столик на двоих. А его внутреннее убранство, атмосфера, персонал и средиземноморская кухня обеспечивали влюблённым тёплую, почти интимную обстановку в чистом, практически стерильном, помещении.

Однако многие вечера Раулю и Исабель, то вместе, а то и порознь, приходилось заниматься в различных читальных залах многочисленных библиотек своего университета. Но они не забывали и спорт.

Через перекрёсток за общежитием аргентинских студентов размещался открытый плавательный бассейн и теннисные корты, которые молодые периодически посещали до похолодания.

Исабель неплохо плавала, и всё время обыгрывала Рауля в теннис.

– «Ты у меня прям Габриэла Сабатини!» – выдал он комплимент любимой.

Исабель в ответ рассмеялась:

– «Так мы с нею подружки, в одном клубе занимались! Габи младше меня всего на год, но всё время меня обыгрывала!».

– «Ещё бы! Она же профессионалка, серебряный призёр Олимпиады в Сеуле! Вон, в прошлом году ещё и открытый чемпионат США выиграла у самой Штеффи Граф!».

– «О-о! А ты, оказывается, в этом разбираешься!? Да! Это была её первая победа в турнирах Большого Шлема! Тем более в двух сетах над Штеффи – её главной и самой трудной соперницей! Ох, как я за неё переживала!».

– «Странно? Я почему-то тоже за неё болел!».

– «Так не мудрено. Ты разве не заметил, что мы с нею чем-то очень похожи? У нас даже внешние данные схожи и вес! Я, правда, чуть выше, на пять сантиметров! Ты на неё обратил внимание, наверно потому, что это видимо твой тип женщин?!».

– «Да, но ты у меня явно красивее! И ноги у тебя длиннее!» – словно невзначай провёл он рукой по бедру Исабель, обнимая любимую за высокую талию, привлекая к себе и целуя в губы.

Но главным в общении Рауля и Исабель была всё же культурная программа. Они начали её с посещения главного оперного театра Мадрида – Королевского театра на площади Ориенте, инициатором создания которого являлась королева Исабель вторая.

Этот театр, расположенный напротив резиденции испанских королей, был временно переоборудован в концертный зал и вскоре закрывался на реконструкцию снова в оперный театр. Молодые успели побывать только на концертах Национального оркестра Испании и Симфонического оркестра Испанского радио и телевидения.

Продолжая музыкальные экскурсии, Рауль с Исабель посетили и только что переехавшую в новое здание на площади Кастилья, Королевскую консерваторию Мадрида. Далее последовал Испанский театр и Театр комедий, оба располагавшиеся недалеко друг о друга по улице Принсипе соответственно в домах 25 и 14.

Периодически они посещали кинотеатры на улице Гран Виа, являвшейся мадридским Бродвеем. В некоторых из них кинофильмы можно было посмотреть даже на языке оригинала. Но Рауль специально водил Исабель только на фильмы на испанском языке.

Но основные их походы в выходные дни приходились на многочисленные музеи испанской столицы.

Первым делом они посетили самый известный музей Мадрида – Прадо, размещавшийся на одноимённой площади. Его картинную галерею, во многом известную благодаря картинам Франсиско Гойи «Маха обнажённая» и «Маха одетая», «Фрейлины» Диего Веласкеса, картинам Эль Греко, а также полотну голландского живописца Иеронима Босха «Сад наслаждений», можно было сравнить только с собраниями картин Лувра и Эрмитажа.

В Прадо были собраны самые выдающиеся и известные произведения не только испанской, но и итальянской и фламандской изобразительных школ.

Вторым музеем в их культурной программе был тоже один из крупнейших европейских музеев – Национальный музей – Центр искусств королевы Софии. Он располагался в доме 52 по улице Санта Исабель, и помимо всемирно известной «Герники» Пабло Пикассо, в нём хранились и лучшие работы современных испанских художников.

На выходе из музея Рауль взял Исабель за кисти рук, нежно привлёк к себе, и прошептал ей на ушко:

– «А ты моя королева! Санта Исабель!».

– «Ты угадал…, мой король!.. А за рулём – ты настоящий кабальеро!».

На той же площади Прадо, в доме 8, они посетили и музей Тиссена-Борнемисса, где познакомились с коллекциями немецких экспрессионистов, французских импрессионистов, а также с английской школой, и американским и европейским авангардизмом.

Далее они посетили ещё несколько музеев столицы Испании: Музей королевской академии изящных искусств имени Святого Фердинанда в доме 13 на улице Алкала, Музей восковых фигур в доме 41 на бульваре Реколетос, Морской музей в доме 5 на аллее Прадо, Археологический музей в доме 13 на улице Серрано и музей Ласаро Гальдиано в доме 12 на той же улице. После последнего похода они прогулялись по соседнему с музеем парку, и зашли в ресторан «Хосе Луис», располагавшийся напротив.

Иногда Рауль с Исабель захаживали и в дискотеку «Atocar», размещавшуюся в доме 77 через улицу напротив дома Рауля. Ещё реже, чем посещение дискотеки, Рауль встречался со связником из Москвы. Их редкие встречи происходили в аптеке «Leon Izaro», размещавшейся в доме 73 по той же улице Феррас. Для этого Гектору приходилось заранее готовить список из, в общем-то, ненужных ему лекарств, но зато дополненный регулярно весьма нужными ему средствами личной гигиены.

А пока он этим изредка занимался, совсем неожиданно в одном из кабинетов американского посольства над его головой появились пока редкие облачка необоснованного недоверия.

– «Шеф, а я что-то не доверяю этому… нашему кубино-американцу?!» – не дождавшись вопроса полковника Рассела, первым начал капитан-лейтенант Дэвид Корк.

– «Ты имеешь в виду Руди?» – формально спросил Блэйк, прекрасно понимая о ком идёт речь.

– «Да!».

– «Я внимательно изучил его дело и, в общем, доверяю ему! Но, как говориться…, действительно лучше перестраховаться. Я полностью не исключаю возможность его работы на Кастро или Горбачёва! Но он не сможет передать своим шефам что-нибудь существенное – у него нет контактов с носителями секретов о национальных интересах США».

– «А с нами?» – чуть испугался Дэвид.

– «А разве мы ему что-нибудь говорили секретного, подрывающего безопасность Штатов? А? Дэвид!».

– «Да нет! А его кандидаты на вербовку?» – уточнил чуть взволновавшийся Дэвид, вспоминая, а не взболтнул ли он Руди чего-нибудь лишнего.

– «В худшем для нас случае они станут двойными агентами. А так они будут просто нашими информаторами, пусть даже и русско-кубинскими тоже! Их досье надо будет соответствующим образом пометить. Вы, поняли, Дэвид?».

– «Да, сэр!».

– «Кстати, Дэвид! И установите-ка временно наши ушки для прослушки его квартиры и телефона!».

– «Есть, сэр!» – перешли они к другой теме разговора, из-за которой шеф и вызвал к себе Дэвида.

– «Дэвид, а я Вас вызвал несколько по другому вопросу. Я давно хочу поделиться с Вами иными моими некоторыми сомнениями по поводу Руди» – перешёл шеф к главному.

– «Слушаю, сэр!» – с интересом выдвинул тот в сторону шефа подбородок своего полного внимания продолговатого лица.

В этот миг полковнику стало даже как-то неудобно перед своим верным подчинённым, и он из тактических и тактичных соображений пока несколько сменил тему разговора.

– «Дэвид! Мне кажется, Вы слишком задержались в своём звании?» – спросил он вкрадчивым голосом, внимательно вглядываясь в глаза подчинённого.

– «Да, сэр!» – с волнением сглотнул тот слюну, что засвидетельствовал его весьма выпирающий подвижный кадык.

– «Я Вам хочу предложить одно интересное и перспективное для Вас дельце, во всяком случае, для Вашего повышения в звании!».

Радость и удивление слились в лице Дэвида в единую детскую гримасу.

– «Меня почему-то давно так и подмывает подставить нашего Руди…, как агента Кремля?!» – неожиданно просто ошарашил его шеф.

– «Как так?!» – наконец нашёлся Дэвид.

– «А скажите мне – Вам этого красавца кубинца жалко?».

– «Да… вообще-то… нет! Но… всё-таки, как-то не так! Он ведь ни в чём, и ни перед кем не виноват?! Так ведь?».

– «Ну, в общем, так! Мне он тоже симпатичен!» – разгадал шеф сомнения капитан-лейтенанта, продолжая:

– «Но я о другом. Никто ведь не может гарантировать, что он не агент русских, или кубинцев?! Поэтому я предлагаю, не меняя к нему отношения, не меняя его задания, на всякий случай начать собирать о нём материалы и составлять досье. Если он свой – то ничего страшного в таких наших делах не будет. А если он враг, то тогда мы перестрахуемся, покажем руководству, что мы его разгадали, вычислили раньше и стали собирать компромат на него! Вот, в чём суть моего предложения! Тогда уж точно нас всех отблагодарят и повысят!» – бравурно закончил шеф.

– «Точно, сэр! Я согласен!».

– «Ну, тогда, Дэвид, начинайте! Я дам Вам письменное указание, которое и станет первой страничкой дела Руди!».

– «Есть, сэр!» – радостно вскочил сорокалетний капитан-лейтенант, надеясь хоть с этим делом получить майора – перейти в ранг старших офицеров, приблизиться к своему начальнику Расселу.

Выходцу из американских ВВС, полковнику Расселу, являвшемуся не только резидентом ЦРУ в Испании, но и заместителем руководителя одного из отделов американской разведки, специализирующегося на европейских союзниках США, давно обещали новую должность и генеральские погоны. Но по каким-то причинам звание и должность задерживали. Возможно из-за того, что Испания считалась лёгким, второстепенным «фронтом тайной войны» против коммунизма, а может быть и из-за того, что Блэйка считали главным специалистом по Испании. Сам же он считал, что его, как наваждение, всё ещё преследует воздушная катастрофа 17 января 1966 года, происшедшая с американским стратегическим бомбардировщиком В-52 «Стратофортресс» и танкером-заправщиком КС-135 «Стратотанкер» над испанской деревней Паломарес, и ставшая его дебютом в карьере разведчика.

Это столкновение и гибель самолётов привело к аварийному сбросу четырёх водородных бомб мощностью по 1,5 мегатонны каждая. Из трёх, опустившихся на парашютах на сушу, две раскололись и привели к радиоактивному заражению местности. А четвёртая упала в море и её искали два месяца.

Это вызвало серьёзный дипломатический кризис.

Однако в то время лейтенант ВВС Блэйк Гарри Рассел положительно проявил себя в урегулировании этого конфликта, не только дав прессе дозированную, но исчерпывающую информацию о разбившихся самолётах, но и предложив провести показательную пропагандистскую акцию с купанием в этих водах высоких должностных лиц США и Испании.

Его инициатива была принята руководством, и 7 марта посол США в Испании Анжье Биддл Дюк и министр пропаганды и туризма Испании Мануэль Фрага на глазах испанских и иностранных журналистов искупались в водах поблизости от Паломареса.

Заодно с ними искупался и Блэйк Рассел, получивший после этого внеочередное воинское звание старший лейтенант. Так что жаловаться на начало карьеры разведчика ему было грех.

И хотя в катастрофе были виноваты только пилоты разбившихся самолётов стратегического авиационного командования США, веривший в приметы теперь уже старший лейтенант Рассел считал, что как служба начнётся, так она и будет проходить далее.

И этому он позже имел немало подтверждений.

Во-первых, именно во многом из-за этого инцидента, позже других вступившая в НАТО Испания категорически отказалась размещать на своей территории какое-либо ядерное оружие. Испанцами были введены и другие ограничения по её участию в военной организации североатлантического военного блока, сведшиеся к её вступлению в НАТО «по своей особой формуле».

Во-вторых, 23 февраля 1981 года группа военных захватила испанский Парламент и попыталась восстановить тоталитарный строй. Тогда именно из-за соответствующего донесения специального агента ЦРУ, уже майора ВВС, Блэйка Рассела своему руководству в Лэнгли, Госдепартамент США никак не осудил это антидемократическое выступление, ограничившись лишь фразой «Это внутреннее дело Испании», вызвавшей просто бурю негодования у испанского народа. Потом эту политическую ошибку пришлось исправлять длительное время.

В-третьих, следующей грубой и крупной ошибкой Рассела явилось его недальновидное предложение по противодействию проведения в Мадриде с 1980 по 1982 годы общеевропейского совещания по вопросам безопасности и сотрудничеству в Европе.

Все эти «ошибки», а тем более мелкие недочёты, сходили ему с рук, потому что они пока полностью соответствовали официальной политике Соединённых Штатов Америки.

Однако у Блэйка Рассела имелись значительные успехи, и не только в борьбе за интересы Соединённых Штатов Америки во Вьетнаме, но и особенно в борьбе за территориальную целостность Испании и в борьбе против международного терроризма.

Ещё 5 августа 1964 года он был пилотом F-105 «Thunderchief» во время самого первого налёта палубной авиации ВМС США на территорию ДРВ.

Но через несколько месяцев, совершивший уже несколько десятков боевых вылетов, лейтенант-неудачник вдруг тяжело заболел и был отправлен обратно в США на лечение, после чего его непосредственно в госпитале завербовало ЦРУ.

Пройдя обучение в одной из школ американской разведки, по разнарядке он был направлен в Испанию, где принялся изучать и испанский язык. И Блэйк Гарри Рассел не без оснований считал, что возможно сам господь Бог спас его тогда от гибели в небе Вьетнама.

За прошедшие годы в его деятельности было всякое и практически всё, в том числе и накопленный большой опыт оперативной работы в Мадриде. Однако всё это не давало ему преимущества перед кем-либо в конструктивном анализе разведывательной информации и новой обстановки.

Его главный помощник – капитан-лейтенант Дэвид Эрл Корк свою военно-морскую службу в ВМС США начал на атомной торпедной подводной лодке SSN-589 «Scorpion», но весьма необычно.

Как только командир этой подлодки, выходящей из Средиземного моря после патрулирования в составе 6-го флота США, получил секретный полуночный приказ: «Измените курс и скорость, следуйте на Канарские острова, где в поле зрения разведки ВМС попало загадочное соединение советских кораблей…», через полчаса с небольшим лодка в надводном положении вошла в военно-морскую базу США в Рота, Испания. На берег были отправлены два члена экипажа. Один – по семейным обстоятельствам, а другой – Корк – по медицинским показаниям. Это было 17 мая 1968 года. А через пять дней эта подлодка затонула в 400-ах милях к юго-западу от Азорских островов, погребя в морской пучине почти сотню членов экипажа.

За эти дни Дэвиду Эрлу Корку была сделана полостная операция. А когда он пришёл в себя, то с ужасом узнал потрясшую его до глубины души новость. Это событие произвело на него неизгладимое впечатление.

После госпиталя его вывели из плавсостава ВМС, предложив дослужить здесь же на военно-морской базе США в Роте. Сначала Корк согласился, но вскоре раскаялся, так как в период расследования гибели АПЛ «Скорпион» оперативники из военно-морской контрразведки просто замучили его своими вопросами о службе на её борту.

Но затем к нему подкатили ЦРУшники, легко завербовав ошалевшего моряка. Корк дал согласие и был отправлен в Штаты на обучение в одну из школ ЦРУ. А затем – назначение в Мадрид.

В этом, верующий в Бога и приметы, Дэвид узрел некую символичность. Он понял, что всевышний каким-то чудом спас его от неизбежной гибели, и явно направляет именно сюда, в Испанию.

На этой почве со временем и сблизились истинно верующие Рассел и Корк, считавшие себя удачно спасшимися «неудачниками», и возможно не без основания воспринимая себя людьми избранными господом для разведывательной деятельности. Работая в посольстве США под дипломатическим прикрытием, давно перевезя сюда свои семьи, и чувствуя себя, как у Христа за пазухой, Блэйк и Дэвид так втянулись в испанский быт, так привыкли к жизни в Испании, что даже не задавались вопросом о своём слишком длительном пребывании в испанской столице.

Дэвид пока дослужился лишь до специального агента, и хотя лавров не снискал, своей должностью дорожил, а наверх и к излишней ответственности, как язвенник, не стремился.

А самоощущение избранности, рождавшее надменность, с учётом ещё и традиционного, великодержавного американского чванства, подкреплённого ленью его подчинённых-исполнителей, приводило к тому, что частенько все коллеги полковника Блэйка Гарри Рассела, да и он сам, желаемое в деле выдавали за действительное, в том числе и в разведывательной деятельности. Поэтому они и работали с дилетантом «Руди» спустя рукава, как получится.

И хотя такое несколько облегчало задачу Гектора, но надеяться на это, да и знать этого, из-за своей неосведомлённости, он пока не мог.

Хотя досье на Рассела и Корка в ПГУ КГБ СССР уже имелись, как и другие интересные данные, в том числе и о чертах их характеров, но Раулю они были не нужны, ибо эти двое были его временными попутчиками, лишь средством для выхода на орбиту. А поскольку Рассел и Корк ещё не были взяты в оперативную разработку ПГУ, то в Москве решили эти сведения о них Гектору пока не сообщать, дабы не расхолаживать ещё недостаточно опытного разведчика.

И хотя он был обучен многому, в том числе выявлению признаков, по которым можно было определять темперамент человека, те или иные черты его характера и их качество, но все тонкости этой профессии пока не были им достаточно освоены на практике. Однако при анализе человеческих качеств кандидатов на вербовку Рауль уже успешно использовал известную в психологии таблицу.

Поэтому, после некоторого времени общения, он мог легко и быстро описать любого нового человека из своего окружения. И теперь его разведывательная деятельность представлялась Раулю просто научной работой психолога.

И в ПГУ и в ЦРУ он сообщал только правду об исследуемых им людях, ибо понимал, что его шефы могли из других источников, от других агентов, тоже получать информацию об этих же людях. И ложь Рауля или его халтура могли бы быть истолкованы, как злой умысел или некомпетентность.

Поскольку на практике не так уж часто встречаются классические типы психологических темпераментов, то все данные о людях он вносил в «новую таблицу», начерченную на обычном листе бумаги одиннадцатого формата.

Вверху пронумерованных столбцов из двух пар чисел, соответствующих столбцам и строкам «психологической таблицы», он записывал выявленные или предполагаемые им параметры, а в самом левом столбце – тоже под номерами – фамилии и имена людей. Поэтому ему в итоге приходилось только заполнять клеточки на перекрестии этих новых столбцов и строк.

Ещё будучи молодым Вячеславом, Рауль знал от отца, что всё разнообразие и богатство жизни не возможно описать формулами и вложить его в Прокрустово ложе различных теорий, инструкций и положений. И вряд ли найдётся человек, идеально подходящий под один из исторических типов темперамента.

И потом, все эти параметры можно было выявить, лишь находясь с исследуемым человеком в различных ситуациях, обилие которых создать Рауль не мог даже при всём желании.

Копии этих листов он в самом начале своей работы передал в центры, и теперь ему оставалось только заполнять клеточки с номерами столбцов и строк своей новой таблицы. Такая матричная система позволяла ему и самому без труда запоминать всю информацию в ячейках.

Такому способу его давно научил отец. В своё время этот элемент матричного исчисления позволил Платону Петровичу Кочету на своей работе в НПО Машиностроения не только составить справочник «Ракеты мира», но и, как лектору-международнику, читающему лекции и по военно-техническим вопросам, запомнить основные тактико-технические характеристики ракет различных классов и типов всех ведущих стран мира.

Такую особенность таблиц Платон Петрович открыл для себя ещё в школьные годы, когда в начале шестидесятых годов, как болельщик московского «Динамо», увлёкся заполнением турнирных таблиц чемпионатов СССР по футболу и хоккею. Тогда его удивила возможность быстро, лаконично и, главное, экономично занести большой объём информации в таблицу, из которой без лишних записей можно было узнать: кто с кем и как сыграл, в каком круге, в каком городе и на чьём поле.

Так что связникам ПГУ и ЦРУ оставалось передать своим резидентам только листок бумаги с числами, указывающими строку и столбец, на пересечении которых Рауль давал дополнительную или уточняющую информацию. И только, когда в досье Рауля появлялся новый персонаж, ему приходилось заполнять и первый столбец новой строки, указывая следующий порядковый номер и известные ему персональные данные новичка.

Эти же навыки Рауль использовал и в своей университетской работе.

В повседневной учёбе и в интересной преподавательской работе, однообразной, даже частенько рутинной деятельности по сбору разведывательной информации, в свиданиях и гуляниях с любимой Исабель, счастливо для Рауля проходила осень 1990 года. И её неожиданным украшающим пиком стала среда 7 ноября.

В этот традиционно праздничный для себя день Рауль пригласил любимую на очередную пешую прогулку по неизученным улицам Мадрида.

А вечером они пошли в исторический центр столицы Испании и допоздна просидели в самом старом ресторане в мире «Ботин», располагавшемся в доме 17 по улице Кучильерос.

Там Рауль провозгласил многозначительный, почти стихотворный тост за свою любимую…

– «За тебя, любовь моя! За седьмое ноября!» – поднял он бокал дорогого красного вина, чокаясь с Исабель, и медленно с наслаждением опустошая его, думая о чём-то своём.

Поняв, что возможно он с этим прокололся, Рауль решил оправдаться перед возлюбленной, взглянувшую на него удивлённо и даже с опаской:

– «Я так тебя люблю…, что не хотел в бокале оставлять ни… капли!».

Ответная чуть застенчивая улыбка Исабель пока успокоила разведчика.

Домой возвращались очень поздно и, как всегда из ресторана, на такси.

– «Сеньор! До улицы Феррас сто десять, пожалуйста!» – назвал он свой адрес, показав подруге свои чёткие намерения.

Доехали быстро и молча. Каждый думал об одном, но по-разному.

Расплатившись с таксистом, Рауль замялся, не отваживаясь сразу пригласить любимую в гости. Та заметила его сомнения, и с интересом наблюдала за дальнейшими действиями любимого. Она для себя всё давно решила, но воспитание не позволяло ей сейчас же дать согласие. Ещё выйдя из машины, целомудренная Исабель всё ещё пыталась несколько отдалить намечающийся неизбежный любовный финал их сегодняшней такой важной, весьма примечательной и даже эпохальной встречи.

– «Исабель! Я тебя приглашаю к себе в гости!» – наконец набрался он смелости и наглости.

Но девушка пока тактично отказалась, сославшись на слишком позднее время, обещая обязательно как-нибудь посетить его холостяцкую квартиру.

– «Ну, хорошо, пошли, я тебя провожу. Заодно немного развеемся на свежем воздухе» – как-то уж очень грустно объяснил он подруге свои новые намерения, и возможно этим успокаивая её.

Далее они пошли через свой любимый Западный парк. Рауль нарочно шёл медленно и больше молчал, во всю грудь вдыхая вечерние ароматы, будто пытаясь избавиться от паров опьянения. Исабель же украдкой следила за ним, поняв истинные причины грусти любимого. Чтобы сгладить неловкость, она взяла инициативу в их разговоре в свои руки.

Они уже подходили к выходу из парка, как Исабель вдруг остановилась, и, взглянув на свои наручные часы, неожиданно предложила Раулю:

– «Милый мой, уже очень поздно. Я думаю, будет неудобно будить моих подруг в общежитии?! Давай лучше… погуляем по парку» – как-то загадочно и непонятно предложила она.

Рауль опешил. Ведь в словах его любимой не было никакой логики, кроме женской. Но поняв суть её предложения, он повеселел. Обрадовалась и она загадочной улыбке на устах любимого.

– «Да, будить их не стоит!» – радостно согласился Рауль, поворачивая, с решительно взятой под руку Исабель, обратно в парк Оэсте.

– «Прогуляться можно, но давай сначала забежим ко мне ненадолго, взбодримся и переоденемся, а то что-то холодновато стало!» – через несколько минут прогулки сделал он ход конём, дабы не ставить в неудобное положение строго воспитанную девушку.

– «Хорошо, но ненадолго!» – обрадовалась Исабель такому выходу из патовой ситуации.

– «Да!» – обрадовался теперь её согласию Рауль.

– «Действительно что-то зябко!» – картинно поёживаясь, подалась она навстречу любимому.

Рауль обнял девушку за плечи, чуть прижал к себе, якобы согревая, и неспешно, но уверенно повёл через парк к себе домой на улицу Феррас.

Его совесть была чиста. Он был с Исабель не только честен и откровенен, но и терпелив и тактичен. Сейчас выбор им был сделан и она его приняла. Они ускорили шаг, чуть дрожа не то от холода, не то от нетерпения.

Теперь он обнимал свою любимую за осиную талию, словно не отпуская её, чуть прижимая к себе, невольно направляя и помогая ей идти в нужном ему направлении. И она, чуть заплетающимися ногами, покорно шла с ним. Лёгкое опьянение ещё поддерживало чуть игривое настроение девушки. Со стороны можно было подумать, что это идут запоздавшая проститутка с клиентом, коих вечерами в этом парке было предостаточно. Но в поздней темноте парка Оэсте их два перемещающихся белых плаща теперь больше напоминали бредущих покорную овечку с упёртым бараном. И эта белизна в темноте пустого парка в этот раз сыграла с влюблёнными злую шутку.

Вскоре Рауль почувствовал какую-то неловкость, словно ощутил на себе чей-то внимательный и недобрый взгляд. Он огляделся по сторонам, успев заметить сзади за поворотом слабо освещённой дорожки две, метнувшиеся в кусты, человеческие тени.

Странно! Это же не контрразведка?! Да и зачем я им нужен ночью? Скорее всего, это грабители!? Я слышал о них, но теперь придётся с ними ещё и познакомиться! А как быть с Исабель? От них-то я, надеюсь, отобьюсь! Но как бы заодно перед нею не засветиться! – лихорадочно проносилось в возбуждённом сознании Рауля.

И действительно, вскоре сзади послышались торопливые шаги, переходящие в бег. Рауль остановил Исабель, обнял её, развернувшись лицом против их хода, и наблюдая за обстановкой, и наклонился к её уху, твёрдым голосом шепча ей:

– «Исабель! На нас сейчас будет нападение! Но ты не бойся – отобьёмся! Ты по взмаху моей руки отпрыгни в кусты, присядь там и тихо жди!».

– «Хорошо, милый!» – испуганно прошептала она в ответ, отстраняясь и пытаясь увидеть нападающих.

Но Рауль не дал ей сделать это, имитируя длительный поцелуй. От такой неожиданной картины злоумышленники остановились.

– «Сеньор, извини, а у тебя не найдётся прикурить?» – нетерпеливо перебили они страсти влюблённых, прибегая к тривиальной интернациональной хитрости.

Рауль отстранился от Исабель, вглядываясь в лица злоумышленников, и делая в их сторону неожиданный для них решительный шаг.

Он невольно загородил собой свою девушку, которая, помня наставление любимого и видя жест его руки за спиной, на всякий случай сделала два шага в сторону кустов. Рауль краем глаза с удовлетворением заметил это. Теперь он был свободен в своих действиях.

Злоумышленники тоже сделали два шага, но навстречу своей предполагаемой жертве. Тут-то Рауль разглядел двух молодых парней примерно его же возраста.

– «Сеньоры, вообще-то я не курю! Да и Вам этого не желаю! Курение ведь вредит здоровью! Но огонька я Вам дать могу!» – сделал Рауль ещё один шаг навстречу им, правой рукой имитируя поиск зажигалки в кармане расстегнутого плаща.

Первый неизвестный, бывший старше и выше ростом, потому исполнявший роль главаря и пугала, достал свою пачку сигарет, открыл её, и, извлекая одну сигарету, тут же засунул её себе в рот, придерживая двумя чуть подрагивающими пальцами. И это не ускользнуло от зорких глаз Рауля.

Волнуется?! Побаивается меня?! Наверно наркоман? – подумал он.

И в этот момент Раулю показалось, что в приподнятой руке над плечом второго незнакомца чуть блеснуло лезвие ножа.

– «Сеньор! А где огонёк-то?» – пытался отвлечь его первый, исполнявший роль ведущего или подставного, уже чуть наклоняясь вперёд.

Рауль знал эту уловку. Пока он будет протягивать руку с зажигалкой, включать ту, и другой рукой прикрывать пламя от ветра, второй злоумышленник сможет сделать с ним всё, что захочет.

Теперь все признаки назревающего вероломного нападения были налицо. Более того, это теперь не только угрожало здоровью и может жизни влюблённых, но и, что было сейчас для Рауля, возможно, самым главным, злоумышленники могли самым неожиданным образом сорвать их первую романтическую, совместную с Исабель ночь. И от этой подсознательной мысли, просто разъярившей его, Рауль принял мгновенное решение.

– «Да вот же он!» – выхватил он правую руку из кармана распахнутого плаща, придерживая левой рукой его правую полу, и, не разжимая кулак, поднёс его к лицу первого злоумышленника.

Пока тот удивлённо таращил глаза на якобы зажатую в кулак зажигалку, Рауль с отмашкой наружу – хлёстким маховым движением предплечья левой руки нанёс ему короткий, но резкий удар внешней стороной кулака в пах.

А когда тот невольно согнулся вперёд и вниз, Рауль, с пол-оборота всем телом влево, добавил правой рукой нокаутирующий крюк в голову, вложив в этот удар всю силу отчаяния.

Но в самую последнюю долю секунды его человеколюбие всё же дало о себе знать, и он невольно, насколько смог успеть, чуть сдержал удар, направив его несколько вскользь.

Однако это не спасло злоумышленника. «Курильщик» молча рухнул слева от Рауля, который этим ударом всё же ободрал костяшки своего правого кулака.

И в этот момент активно обороняющийся успел заметить, как второй нападающий уже резко взмахнул рукой с ножом.

Он был ниже ростом своего подельника и младше по возрасту, потому и выполнял вспомогательную роль.

Рауль вполоборота резко повернулся вправо, делая заступ правой ногой себе за спину и встречая нападающего сильнейшим, со всего маха, резким ударом остроносого мыска левой ноги в горло под язык. В это удар Рауль вложил всю инерцию своего натренированного тела, помогая идущему снизу вверх удару упором на носок правой ноги. Он увидел, как после соприкосновения его ноги с целью, она, превозмогая тяжесть препятствия, по инерции ещё продолжила некоторое движение вверх.

От такого сокрушительного удара голова преступника с каким-то квакающим звуком откинулась назад, сам он будто чуть подпрыгнул вверх, тут же завалившись на левый бок, и от неожиданно сильной и резкой боли надолго потеряв сознание. Нож глухо ударился рядом о дорожку. В этот же момент попытался было подняться первый злоумышленник. Но вошедший в раж Рауль тут же уложил его не менее сильным ударом подъёмом правой ноги в челюсть, от которого голова и тело того с хрустом откинулись вправо.

– «Ну, я же говорил, что курение вредит здоровью!» – завершил инцидент Рауль, поворачиваясь к испуганной Исабель.

– «Бежим скорей!» – схватила та за руку любимого, увлекая за собой.

– «Подожди минуточку!».

Рауль повернулся к лежащим. Шальная мысль мелькнула в его уже не хмельной, но ещё полной азарта голове. Он обшарил карманы злоумышленников, извлекая из них документы, и пряча их в карманы своего плаща.

Похлопав главного из пострадавших по щекам и приводя того в чувства, Рауль шёпотом, чтобы не слышала Исабель, пояснил ему:

– «А за документами завтра…. Нет, послезавтра утром, оба придёте в американское посольство! Спро́сите господина Рассела! Понял?».

– «Да-а…, сэр» – выплюнув сгусток крови с зубами, прохрипел тот.

– «А нож для гарантии я возьму с собой. На нём отпечатки пальцев твоего подельника! А если не придёте – всё это будет в полиции!».

– «Да… придём» – хрипя, утвердительно махнул тот рукой, ту же снова завалившись ничком.

С этими словами Рауль осторожно поднял нож, который не сразу обнаружил в сумраке, аккуратно обернул его своим носовым платком и убрал в карман плаща.

Тут же они с Исабель стремительно покинули поле только-что завершившейся брани.

Даже, если бы Исабель в эту минуту передумала идти домой к Раулю, то всё равно она не смогла бы повернуть в сторону своего общежития, отрезанного теперь от неё страхом, в то время как впереди уже спасительно маячили многообещающие огни улицы Феррас.

Вот тебе, Славик, и праздник октября! Прям, как у нас дома в Москве!? В каком-нибудь… парке МВО!? – про себя сокрушался победитель, выходя из парка Оэсте на свою улицу.

– «А что…, если бы они были с пистолетом?» – оторвала его от мыслей всё ещё взволнованная Исабель.

– «Даже и не знаю!» – честно признался Рауль.

– «Ты так их отделал ногами! Как наши борцы капоэйры!».

– «А что это такое?».

– «Бразильское национальное боевое искусство, практикуемое и у нас в Аргентине! Оно похоже на танец, и там много ударов ногами».

– «А-а! Да нет, это всё от футбола. Ещё в детстве отец меня научил. Да и дед тоже…» – вспомнил он и науку Петра Петровича Кочета.

– «А почему ты первый начал драться?» – спросила уже несколько успокоившаяся Исабель.

– «А я увидел нож у второго! И потом у нас в Майами я столько насмотрелся на всякую шпану и гопников! Я же писал про них в газете! Тут, кто ударит первым, тот и победит!» – объяснил Рауль, по его мнению, тривиальное.

– «А-а! Бей первым, Фредди… Писатель ты мой!» – слегка потрепала его за волосы Исабель, теперь уже улыбаясь.

До дома дошли быстро и уже без дрожи в коленях. Поворачивая к подъезду, Исабель неожиданно остановилась, всматриваясь вдаль вдоль улицы Феррас.

– «Рауль, а может их документы отдать полицейским? Вон они… там стоят! И заявление написать?».

– «Да нет, не сто́ит! Ещё неизвестно, чем это может закончиться для меня. Может я превысил пределы необходимой самообороны? Да и независимых свидетелей у нас с тобой нет!» – тонко он намекнул ей и на её причастность к этому делу.

– «Да, лучше не рисковать!» – демонстративно и кокетливо поёжилась Исабель.

Войдя в квартиру, и снимая белый плащ со своей брюнетки, Рауль увидел следы крови на рукаве своего такого же.

Ну, вот… словно намёк на предстоящее? – подумал Рауль о надвигающемся событии.

– «Давай я застираю свежие пятна, пока они не совсем засохли!» – предложила Исабель, помогая уже ему осторожно снять плащ.

– «Хорошо, давай!» – загадочно улыбнулся он ей.

Застираешь, застираешь, и не только эти! – внутренне поиздевался он над своей любимой – пока ещё девственницей.

Исабель удалилась в ванную, но вскоре вернулась, делясь с милым радостной удачей:

– «Вот, видишь? Практически незаметно! Но лучше отдать в химчистку! Давай я возьму его с собой. У нас в гостинице эту услугу делают бесплатно и хоть каждый день!».

Рауль давно заметил, что Исабель называет своё студенческое общежитие гостиницей, и в её присутствии он также называл общежитие аргентинских студентов гостиницей.

Он предложил любимой согреться чаем или кофе. Та остановилась на бодрящем кофе, сама вызвавшись его сварить.

– «Ой, так у тебя и кулак разбит в кровь!?» – заметила она кровавые ссадины на его правой кисти.

– «Да ничего страшного, пройдёт!» – успокаивал он её.

– «Нет, нет! Я тебе рану обеззаражу и перевяжу! Где у тебя…?».

– «Хорошо, хорошо! Моя… Артемида!».

Рауль чуть было не назвал её женой Гектора – Андромахой, но вовремя сориентировался. Он показал Исабель аптечку, и она мастерски обработала рану. Но от перевязки Рауль отказался.

Пока девушка хлопотала на кухне, хозяин дома – в спальне. Потом вместе они скромно сервировали стол и подготовили интимный интерьер в гостиной, притушив свет и включив негромкую мелодичную музыку.

Пока же Исабель завершала приготовления, Рауль с наслаждением умылся и сполоснулся в ванной, с удивлением разглядывая в зеркале, ставшие почему-то ярко-зелёными, свои глаза и ямочки на щеках.

Прям, как у отца! – вдруг почему-то вспомнил он рассказы того.

Затем они поменялись местами. Через несколько минут увидев выходящую из ванной любимую, опытный взгляд разведчика уловил отсутствие на её лице признаков продолжения дальнейшей уличной прогулки. Это дополнительно взбодрило и обнадёжило мужчину. А Исабель мило улыбнулась ему, поняв, что тот догадался о её намерениях.

Она снова смазала его раны.

Не торопя события, они выпили по чашечке кофе и принялись танцевать. А делали это медленно, под такую же медленную, но очень мелодичную музыку, почти топтались на месте.

Исабель положила свою головку на левое плечо Рауля, касаясь его своей правой щекой, и целуя своего возлюбленного в шею, в ямочку на щеке и в ухо.

Он закрыл своё лицо её роскошными распущенными волосами, с возбуждающим наслаждением вдыхая магический аромат её дорогих духов.

Поочерёдно с любимой он также целовал её в шейку и в щёчку, переходя на ушко, в которое нашёптывал ей нежные слова с комплиментами и о своей безграничной ней и преданной любви.

Но постепенно их нежный танец перешёл в долгие поцелуи, переходящие в один сплошной, в страстные обнимания и взаимные ласки их разгорячённых тел. Хотя выпитое в ресторане марочное вино уже переставало давать о себе знать, но их разум и сознание теперь всё больше затуманивала любовь и страсть.

После очередного долгого поцелуя, когда Рауль почувствовал, что тело любимой как-то обмякло, он подхватил её на руки и понёс в спальню.

Он, молча и не спеша, стал раздевать Исабель. Она помогала ему оголить себя. Когда при тусклом освещении спальни Рауль впервые узрел всю нагую красоту своей возлюбленной, он чуть было не лишился чувств.

Он восторженно смотрел на неё во все глаза. Она же, как Венера, стеснительно, но вместе с тем кокетливо прикрывала свои интимные места.

– «Любимый мой, раздевайся!» – прошептала она, удивив Рауля своей откровенностью, подходя вплотную и прижимаясь к нему, скрывая, таким образом, от его восторженно-бесстыжих глаз свою манящую наготу.

– «Любовь моя! Красавица моя! Я тебя люблю и хочу тебя!» – шептал ей на ушко Рауль, нежно прижимая к своей молодецкой оголённой груди её упругие девичьи груди.

– «Милый мой, и я желаю любить тебя! Я хочу быть твоей!» – неожиданно открылась она, помогая Раулю окончательно раздеться.

Когда их тела приняли первородный вид, за исключением нательного крестика на серебряной цепочке у Исабель и камня-талисмана на шёлковом шнурке у Рауля – молодые крепко обнялись, вновь страстно целуясь. Но тут девушка чуть отпрянула от неожиданно упёршегося в её бедро чего-то крепкого и тёплого. И она с нескрываемым интересом уставилась на эту часть тела любимого.

Тогда тот подхватил возлюбленную на руки и нежно опустил на свежее недавно застеленное ложе, тоже ложась рядом на бок, просовывая свою левую руку под её шелковистые волосы. А его ласковая правая рука в тот же миг начала свой гигантский слалом по её прелестям. Возбуждённому Раулю было приятно ощущать и осознавать, как под его рукой тело Исабель отвечало на его ласки то напряжением, то расслаблением, а то простым томлением. Его рука постепенно спускалась по телу любимой от жарких и влажных губ, с покусывающими указательный палец острыми зубками до таких же жарких и влажных, ожидающих внизу его другой, страждущий перст. И он вошёл в неё: нежно и осторожно, совершая свои фрикции плавно и медленно, постепенно проникая всё глубже. Исабель замерла в напряжении, пытаясь понять, что с нею происходит, ощутить новое, неизведанное, заветное. Постепенно и её дыхание участилось.

Девушку явно захватил неведомый ранее процесс. Зажмурившись, она своими пальцами стала крепче и страстнее сжимать спину любимого, то поглаживая её, а то впиваясь в кожу своим острыми коготками, словно пытаясь этим задержать накатывающие приятные, постепенно переходящие в экстаз, ощущения.

Вскоре Исабель поддержала усилия любимого, сама решительно подаваясь ему навстречу.

– «Мой ангел небесный! Моя жизнь!» – услышал Рауль, похожий на стон, её страстный шёпот, прерывая его своими, впившимися в её уста, чуть пересохшими губами.

Полное слияние страстных тел ещё больше возбудило Рауля, и он участил фрикции, сделав их резче и полностью проникающими.

Исабель ещё крепче прижала тело любимого к себе, встречая его страстные движения своими азартно-встречными. Вскоре они вместе вошли в экстаз, завершившийся одновременным оргазмом.

Продолжая больше по инерции свои действия, Рауль теперь сконцентрировался на качестве долгого и разнообразного поцелуя.

– «Я люблю тебя!» – наконец оторвав свои губы от её губ, и глубоко вздохнув, облегчённо выдохнул Рауль.

– «А я тебя, любовь моя!» – страстно созналась она.

Рауль приподнялся на локтях, и они лучащимися от счастья глазами с некоторым удивлением, словно в первый раз, смотрели друг на друга. Затем он с облегчением откинулся на спину.

– «Уф, здорово! Теперь ты моя!» – обрадовал он подругу.

– «А ты – мой! А мне почему-то и не было больно? Как так?».

– «Так я… очень осторожно, любовь моя!».

– «Ты любишь меня?».

– «Да, очень, очень!».

– «И я тоже очень при очень!».

Они снова обнялись, убирая с лиц волосы друг друга.

– «Ой, Рауль! Что-то тут сыро стало?» – неожиданно отвлеклась она.

– «Да ничего страшного, пойдём в ванную!» – предложил он ей, подавая полотенце.

Смеясь и радуясь, как дети, они направились туда вместе. Но Рауль пропустил даму одну вперёд, дабы не смущать её своим присутствием. Пока Исабель приводила себя в порядок, Рауль расправил постель, ещё раз убедившись в осуществлении им дефлорации любимой.

Вскоре она вышла, завёрнутая в одну простынку, и поменялась местами с любимым. А потом и Рауль вернулся в спальню, но, как набедренной повязкой, обвязанный полотенцем и неся поднос с бокалами вина и шоколадом.

– «Исабель! Я предлагаю отметить это событие?!» – протянул он подруге поднос.

– «Давай…, спасибо!».

Глядя в сверкающие счастьем, влюблённые глаза друг друга, они пригубили вина и, не касаясь любимых тел руками, поцеловались нежно и страстно, заедая потом поцелуй горьким шоколадом известной испанской шоколадной фабрики «Валор», тем несколько возвращая себе потраченную в любовных страстях энергию.

– «А-а! Понятно, почему ты сегодня залпом выпил полный бокал вина!» – неожиданно вновь вернулась Исабель к промаху Рауля.

И тот внутренне напрягся. Ещё его отец Платон учил своего юного сына, что ошибка разведчика и контрразведчика не одно и то же.

Ошибка разведчика может стоить ему провала, а может быть и самой его жизни, а то и жизни товарищей.

Ошибку же контрразведчика могут исправить его коллеги.

И даже, в худшем случае, это может привести лишь к задержке в разоблачении вражеского агента. Но сейчас счастливому Раулю было не до ошибок – он любил Исабель, а она – его!

Они были на седьмом небе от счастья! Ибо теперь, после длительного единения их трепетных душ, и их тела стали принадлежать друг другу, гармонично составляя единое целое. И это божественное объединение любящих душ и тел – и было их любовью! Настоящей любовью!

Рауль давно мечтал об этом и готовился к этому. Опытный взгляд разведчика давно засёк лунный месяц Исабель, и постоянно вёл отсчёт благоприятных и не благоприятных дней. На его удачу сейчас как раз можно было пока не опасаться беременности.

– «Рауль, а мне что-то немного жжёт там?!» – чуть настороженно спросила его Исабель.

– «А мы сегодня больше не будем. Пусть всё… заживёт» – успокоил он свою любимую девушку, только что ставшую женщиной, его женщиной, и на всю жизнь!

Рауль не спешил с повтором, выказывая теперь Исабель в постели лишь платоническую любовь, заменяя физическую близость нежным общением, оказывая ей максимум внимания, проявляя при этом такт и терпение.

В этой постели, наконец, сошлись два огонька одного света, но разного накала и цвета. Опытный, горячий, страстный и красный, – и неопытный, тёплый, мечтательный и оранжевый, – сливались в единое пламя их общего факела любви, предназначенного освещать теперь весь дальнейший их совместный жизненный путь.

Только что происшедшее с ними настроило Рауля на лирический лад. И он чуть было не прочитал своей любимой пушкинское стихотворение «Вишня», но вовремя спохватился. А Исабель с интересом рассматривала висевший на груди Рауля талисман, напоминавший перевёрнутое сердце.

– «Красавец мой, а чем тебе дорог этот талисман? Уж ни от любимой ли ранее девушки получен он?» – в конце концов, не выдержал она.

– «Да, нет, дорогая! Его мне подарил отец, когда провожал меня из Сантьяго-де-Куба в Гавану.

Это символ нашей семьи, берущей свои корни возможно от пиратов Карибского моря?! Видишь, он сильно потёрт, почти отполирован по плоскостям и обкрошен, повреждён по обводу. Он даже на сердце теперь не очень-то походит».

Вскоре довольные и уставшие, они задремали. Но сквозь сон через некоторое время до Рауля донёсся… чуть ли не пароль из уст Исабель:

– «Ой, Рауль! Извини, а как переводятся эти буквы (LÑ) эле и энье!?» – не смогла она устоять, чтобы не разбудить любимого.

– «А я и сам не знаю, наверно инициалы какого-то предка? Озорница! – поглядел он в её чернее ночи прекрасные глаза, даже в полумраке излучавшие счастье, целуя её, и поглаживая любимую по волосам – Ну, всё давай засыпай. А то скоро уже вставать надо будет».

И Исабель заснула на руке любимого.

Как после праведных дел они спали долго, крепко и сладко. Их первая совместная любовная ночь надолго запомнилась и Раулю и, особенно, Исабель.

На следующее утро, Рауль позвонил Дэвиду, сообщив о необходимости срочной встречи с Блэйком. Отвезя свою любимую до учебного корпуса, он отправился в посольство США с ночными трофеями.

Пусть теперь они всякую шпану вербуют! – злорадствовал он в автомашине по пути в американское посольство.

Там его уже ждали Блэйк с Дэвидом. Рауль рассказал им о ночном конфликте и передал боевые трофеи.

– «Ну, вот, это совсем другое дело!» – обрадовался конкретным результатам резидент.

– «Сэр, я думаю их теперь надо бы завербовать, но это уже не моя епархия!».

– «Да, завербуем, непременно!» – согласился Блэйк.

И после ухода Рауля, он продолжил беседу с Дэвидом.

– «Надо этими материалами пополнить досье Руди! Нам эта информация потом может очень даже пригодиться!».

На следующее утро в посольство США в Мадриде явился местный житель и спросил Рассела. Его провели в приёмную, где Блэйк уже ожидал гостей.

– «Сэр! Это Вы господин Рассел?» – начал испанец.

– «Да! А где второй?».

– «Позавчера мне один сеньор назвал Ваше имя и пообещал, что Вы мне вернёте мои документы!?» – не обращая внимания на вопрос, продолжал он.

– Да, да! Я в курсе происшедшего той ночью! Но ты не ответил на мой вопрос!» – начал чуть раздражаться полковник.

– «Дело всё в том, что мой… Хорхе… умер!».

– «Как так?!» – чуть ли не вскочил от возмущения Блэйк.

Он сразу просчитал возможные дипломатические осложнения для себя и конец карьеры успешно работающего с ним Руди.

– «Расскажи подробнее, Фернандо» – дружелюбно попросил резидент, удобнее усаживаясь в кресло, подвигаясь к столу и незаметно включая кнопку микрофона под его столешницей.

– «Когда ваш человек ушёл, я встал и подошёл к Хорхе. А тот, держась за горло, хрипел, корчился и ничего не мог сказать. И через несколько минут он умер. Я ему уже ничем не мог помочь, и убежал, пока полиция не нагрянула. Вот и всё!».

– «А тебя кто-нибудь там видел?».

– «Вроде нет, кроме вашего…».

– «Хорошо! Вернее не очень! Ты ведь не хочешь попасть в руки полиции?».

– «Конечно, нет! Но мне нужны документы. И так я сутки сидел как на иголках!».

– «Документы ты получишь. Но сначала ответь мне на вопросы. И пойми, что мне нужна только правда, иначе я не смогу помочь тебе с полицией. Ты подтверждаешь своё нападение на того… сеньора, который вас отделал?».

– «Да, сэр! Мы хотели их ограбить!».

– «А если бы он оказал вам сопротивление, вы убили бы его?».

– «Хе…, если бы успели…, то да!» – усмехнулся гость.

– «А подругу его?» – чуть зло спросил Блэйк.

– «Тоже, но сначала бы изнасиловали!» – чуть улыбнулся Фернандо, видимо предвкушая это.

Блэйк замолчал и встал. С одной стороны его радовала откровенность испанца, но с другой стороны беспокоил дальнейший ход событий. Однако свидетелей драки, скорее всего не было, в полицию никто видимо не заявлял. Остаётся только труп. Его наверняка обнаружили, и ведётся следствие. Теперь остаётся это только выяснить.

– «Ну, что же, Фернандо! Я Вам помогу, спасу от полиции, но и Вы должны нам помочь! Согласны?».

– «Согласен…, а куда мне деваться?» – неуверенно пожал тот плечами.

– «Вот именно! Так, значит, договорились!».

С этими словами Блэйк достал из шкафа лист бумаги и ручку, продиктовав Фернандо текст его добровольного согласия на сотрудничество с ЦРУ. Рассел внимательно прочитал написанное и подписанное гостем, пытаясь через почерк вербуемого познакомиться с некоторыми чертами его характера. Он убрал бумагу обратно в шкаф, достав оттуда документы Фернандо Кабра, одновременно нажав потайную кнопку в шкафу. Через секунду в дверь постучали, и вошли двое – сотрудник и Дэвид, которого Блэйк сам и представил:

– «Это Дэвид! Вот с этим человеком ты и будешь поддерживать связь!». Дэвид передал агенту номер своего телефона для связи и сообщил ему дни и время контактов.

– «А сейчас надо будет снять отпечатки пальцев!» – в заключение обрадовал Блэйк растерявшегося Фернандо, передавая ему документы.

И другой сотрудник приступил к процедуре, разложив на том же столе свои принадлежности. Гость боязливо поёжился, но, брезгливо поморщившись, вынужденно согласился. После завершения процедуры Дэвид проводил гостя за ворота посольства, тут же возвратившись к шефу.

– «Дэвид! А ведь второй нападавший, Хорхе Куэрво, скончался видимо от удушья, вызванного разрушением верхней части гортани и внутренним кровотечением. Но ты об этом Руди не говори. Мы этот факт потом тоже сможем использовать! А пока попытайся разузнать всё в полиции. Нам надо это дело замять!».

– «Есть, сэр! А наш Руди оказывается парень не промах!?» – ответил тот с довольной улыбкой за своего агента.

А это могло означать для того лишь новые, но сложные задания. Но Рауль их только и ждал.

В таких забавах и заботах завершался богатый на события и впечатления, ставший для Рауля и счастливым, 1990-ый год!

Зима подкралась как-то незаметно, ибо с мадридскими десятью градусами тепла в ночное время, она была совсем не видна.

Зато в Москве чувствовалось не только приближение холодов в природе, но и во внутриполитической обстановке.

20 декабря 1990 года советской разведке исполнилось 70 лет.

На торжественном юбилейном вечере с докладом выступил сам начальник ПГУ КГБ СССР Леонид Владимирович Шебаршин.

В своём докладе генерал-лейтенант особо подчеркнул:

– «Деятельность ПГУ всегда была направлена на сбор военно-стратегической, политической, экономической, военно-технической и контрразведывательной информации.

Разведка стремится выявить всё позитивное в мировой политике, все возможности дальнейшего улучшения международных отношений и достижения взаимоприемлемых решений. Но специфика разведслужбы состоит в том, что особое внимание она должна обращать на те моменты в международных отношениях, которые создают угрозу безопасности СССР, его позициям и интересам. Причём обнаруживать это надо в самом зародыше.

Теперь пред нею встали и новые задачи – сохранить единство нашего Отечества вопреки разгулу экстремизма, махрового национализма, спекуляций и преступлений, совершаемых под прикрытием демократических лозунгов.

Мир вышел из эры конфронтации, но ещё только вступает в мирный и стабильный период. Средства разведки должны теперь содействовать созданию всеобъемлющей системы международной безопасности.

Но нельзя уповать на то, что позитивные тенденции в международных отношениях И наша задача – знать замыслы, планы и потенциалы, действующих на международной арене сил, анализировать их, своевременно выявлять угрозы нашим государственным интересам.

Наша разведка теперь должна стать инструментом укрепления стабильности и доверия в отношениях между государствами. Приоритетной для ПГУ теперь становится экономическая область.

США и сегодня стараются максимально ослабить наше государство, с помощью масштабного грабежа сделать его второстепенным членом мирового сообщества.

Наша святая задача – в меру сил помочь Отечеству сократить время тяжёлых испытаний, вернуть своё место в мировом сообществе, как великой державы с тысячелетней историей, великой культурой, великими традициями, с современной экономикой и наукой. Я верю, что это будет!

Мы теперь должны видеть задачу разведки и в том, чтобы помочь нашему обществу с максимальной эффективностью использовать открывающиеся новые возможности, свести к минимуму неизбежные издержки перехода и в новое качество».

Постепенно в новое качество переходил и Рауль.

Американский гражданин кубинского происхождения Рауль Хоакин Мендес за время пребывания в Мадриде полностью отшлифовал свой испанский язык, наконец, окончательно освободившись от кубинского диалекта, заимев каталонский.

Более того, испанцы охотно шли на контакты с обаятельным «нашим» американцем. А он пользовался этим, собирая на своих собеседников и знакомых информацию для ЦРУ и ПГУ.

Эти собеседники были людьми разными, в том числе и для использования в качестве агентов. Всех, имеющих компрометирующие их черты характера и поступки, он передавал ЦРУ, дублируя данные для ПГУ.

А данные на патриотов страны, имеющих левые взгляды и устойчивые моральные принципы, он передавал только ПГУ.

Новый год Рауль и Исабель естественно тоже встречали вместе.

Поскольку и в Испании и в Аргентине он считался семейным праздником, Исабель предложила Раулю сходить в аргентинский ресторан «Pasiones argentinas» (Аргентинские страсти). Они прошли всю улицу Феррас, свернув налево мимо парка Испания, и оказались на улице Леганитос у дома 28.

В Испании вообще аргентинские рестораны были очень популярны. А наиболее известной сетью из них являлась «Аргентинская корова». И хотя этот ресторан был несколько дороговат для молодых, но зато качество кухни, – где мясо, приготовленное исключительно на углях, просто таяло во рту, а фантастические десерты не могли оставить равнодушным даже самых требовательных знатоков, – было выше всяких похвал. И доброжелательное обслуживание, тем более атмосфера праздника, включавшая в себя и настоящее аргентинское танго, были также изумительны.

Так что сеньора Исабель встретила Новый, 1991-ый, год как бы на частичке своей родины, прихватив с собой и жениха Рауля.

А, как известно, как и с кем Новый года встретишь, так его, и с тем его, и проведёшь!

Именно здесь Рауль сделал Исабель официальное предложение стать его женой, подарив своей любимой колечко с брильянтом, купленное в центре Мадрида на католическое Рождество в сверкающем витринами ювелирном магазине «Суарес».

– «Дорогой мой! Я тоже тебя люблю! Очень, очень! Я согласна!» – радостно ответила Исабель, целуя любимого, а затем разглядывая на своём пальчике его драгоценный подарок.

Но начали они этот праздничный вечер, фактически помолвку, с проводов, ставшего таким счастливым для них, 1990-го года.

Встреча Нового года с традиционным шампанским выдалась весьма протяжённой и молодые много танцевали. Рауль иногда с трудом поспевал за своей профессиональной танцовщицей.

Пару раз ему даже пришлось разрешить молодым людям, хорошо танцующим традиционные испанские танцы, пригласить на них Исабель.

Со стороны глядя на грациозно танцующую любимую, он сравнивал её с белой лебёдушкой, отбивающейся от назойливых и экспансивных чёрных лебедей. Дабы не допускать больше этого, Рауль теперь не выпускал свою избранницу из своих горячих, сильных, но ласковых рук.

Довольные, счастливые влюблённые возвращались под утро на такси.

Не сговариваясь, ночевать и в этот раз опять поехали к Раулю. Дома Исабель неожиданно вновь вспомнила про талисман любимого, взяв его в свою руку и опять внимательно разглядывая надпись на нём.

– «Рауль, а он тебе приносит удачу?».

– «Да! Я ведь встретил тебя, любовь моя!».

– «Моё сердце, так пусть теперь он станет и символом, талисманом нашей… семьи!».

– «Конечно, пусть!».

– «Тогда у меня для тебя тоже есть подарок!».

С этими словами Исабель вручила любимому тонкую серебряную цепочку. Тут же они с трудом выдернули из талисмана старый чёрный засаленный шнурок, поменяв его на подаренную цепочку, удивительным образом пролезшую в узенькое отверстие у острия камня.

– «Моё сокровище, а эта цепочка серебряная!» – обращаясь к любимому, с загадочным видом добавила она.

– «Argentum! Аргентина!» – догадался Рауль.

– «Да-а! Аргентина – родина моя! Любимый, теперь это будет и твой дом?!».

И все последующие дни они жили только дома у Рауля, как самозабвенно любящие друг друга супруги, не боясь ничего и никого.

А к концу февраля Исабель узнала, что беременна.

Теперь перед ними стал вопрос о заключении брака в Мадриде.

И тут Раулю в голову пришла шальная мысль, а не поменять ли ему вообще работу в разведке на семейную жизнь? Но тут же он оптимизировал свою мысль:

А почему бы мне не совместить приятное с полезным, любовь с делом?!

Ведь как любому нормальному мужчине, кроме интересной работы Раулю, конечно, хотелось иметь дом, жену и детей. Но он не мог предложить Исабель дом ни в Испании, ни в США.

Это прекрасно понимала и она сама.

Поэтому в этом вопросе она лично расставила все точки над i, предложив своему любимому после окончания обучения, летом вместе перебраться к ней домой в Аргентину.

Для регистрации брака в Испании между иностранными гражданами им нужно было иметь не только загранпаспорта и визы, но и в своих посольствах получить Свидетельство о рождении и нотариально заверенную справку об отсутствии регистрации брака с другим гражданином, или о расторжении такого брака. А в местном муниципалитете они должны были получить справки о проживании, что оказалось самым лёгким. Исабель такую справку дали в канцелярии университета, а Рауль получил её, как временный арендатор квартиры.

Получить справку о месте рождения Рауль мог только из посольства США и с помощью одного лишь Блэйка Рассела. И такая справка стала бы для него документальным подтверждением легенды.

Поэтому вскоре Рауль объявил своему куратору, что собирается жениться, и через несколько дней обнаружил слежку за собой и Исабель.

Причём ходил за ним тот самый, наказанный им, неумелый Фернандо.

Надо же? Блэйк действительно считает меня своим, и таким же бараном, как… этот самый Фернандо… Кабра!? Или оказывает на меня психологическое давление? Однако быстро Блэйк обработал эту шпану!? Кто бы в этом сомневался?! – удивлялся и задавался вопросами Рауль.

Когда же он неожиданно снова был приглашён непосредственно в посольство США, опять оставив Исабель одну, на это раз в «Greener Cafe», то по возвращении он её на месте не обнаружил.

– «Сеньор! А где девушка, сидевшая за этим столиком?» – обратился Рауль к давно знакомому официанту.

– «А к ней подсел какой-то мужчина. Они коротко поговорили, она заметно расстроилась, и они вместе ушли куда-то!».

– «Спасибо! Ты очень внимателен, дон Игнасио!» – сунул Рауль ему в нагрудный карман стодолларовую купюру.

Вот, так, на! Кто же это мог быть? Или это её знакомый, или это… агент ЦРУ, может даже Дэвид? В первом случае мне нечего опасаться. Её я найду в общежитии, или у себя дома! А во втором? Ну, если эти… гады будут мне мешать, указывать, кого любить, а кого нет, я им устрою! – взволновался, было, Рауль, но тут же взял себя в руки.

– «А ты, красавец, этого мужчину знаешь! Я как-то раз Вас вместе с ним здесь же и видел!» – обрадованный подачке, прервал его рассуждения «мосо» Игнасио, расплываясь в улыбке и очевидно ожидая нового вознаграждения своего старого клиента.

– «А-а! Это мой друг!» – в этот раз легко, как истинно старого знакомого, похлопал он бармена по плечу, давая ему понять, что за такую новость и на этот раз заплатил достаточно.

– «А девушка мне ничего не передавала?» – спросил Рауль на выходе.

– «Нет, ничего! Но была явно расстроена!».

– «Спасибо, приятель!» – на прощание махнул он рукой.

И теперь, в этот момент, Рауль особо остро ощутил, как дорога ему Исабель, его любимая Исабель!

Он сел в автомобиль, но никуда не поехал, а сидел и наблюдал за входом в кафе. А вдруг Исабель вернётся назад?

И действительно, через двадцать минут Дэвид подвёз Исабель обратно, припарковавшись в нескольких метрах перед автомобилем Рауля. Он галантно подал даме руку и показал в сторону её любимого, смешно раскланявшись с нею.

Рауль вышел навстречу невесте, вопросительно улыбаясь ей. Та была несколько бледна, но держала себя в руках.

Видимо ЦРУшники что-то наговорили ей про меня, а может даже и завербовали Исабель? – настороженно предположил он.

Тут же Рауль вспомнил свой, состоявшийся часом ранее, разговор с Блэйком Расселом.

– «Добрый день, шеф!» – бравурно начал, вошедший в кабинет Блэйка, Рауль.

– «Здравствуй, Рауль! Садись. И так, ты влюбился, и даже фактически женился! Теперь хочешь от меня свидетельство о рождении для оформления брака здесь в Мадриде?!» – начал шеф дружелюбно.

– «Да, без этого нельзя! Но как быть с ним? Где же я его возьму? Не к Кастро же обращаться?!».

– «Да не беспокойся! Сделаем тебе рождение якобы в Майами, в семье бывших беженцев с Кубы! Я сейчас о другом хочу поговорить! Ты наверняка поедешь с женой в Буэнос-Айрес?!».

– «Да! Она приглашает и даже настаивает. А у меня, как Вы знаете, дома нет!».

– «Да, да! Конечно! Поезжай туда. Мне жалко с тобой расставаться, Рауль. Но ничего не поделаешь. Жизнь берёт своё. Я передам тебя нашей аргентинской резидентуре. И ты уж не подведи меня там!».

– «Спасибо, Блэйк! Я не подведу!».

– «Рауль, А… Вы наверно, примите там и аргентинское гражданство?».

– «Не исключено, сэр! Но я всегда буду считать себя гражданином Соединённых Штатов, приютивших меня после бегства от режима Кастро. И я всегда буду верен данным мною обещаниям и присяге!».

– «Прекрасно, Рауль! В Аргентине разрешено двойное гражданство! Но мне надо будет познакомиться и переговорить с твоей женой Исабель!».

– «Хорошо, я передам ей Вашу просьбу. До свидания, Блэйк!».

– Счастливо, Рауль! Ещё увидимся!» – попрощался шеф с ехидной, как показалось тогда Раулю, улыбочкой.

Ах, вот в чём дело! Пока я беседовал с Блэйком, Дэвид уже забрал для разговора с ним Исабель – понял Рауль.

– «Милая, а о чём с тобой говорили в нашем посольстве?» – спросил он Исабель.

– «Какой-то Ваш главный чиновник, кажется советник посольства, говорил со мной о тебе и о нашей свадьбе! Он объяснил мне, что несёт за тебя ответственность, как за гражданина Соединённых Штатов, временно находящегося на территории другого государства по обмену специалистами. Он спросил, серьёзные ли у меня намерения по поводу брака с тобой и отъезда в Аргентину. И я ответила, что серьёзней не бывает! Тогда он попросил меня заботиться о тебе и помогать тебе в твоей работе! И обещал помочь с документами. Вот и всё!» – сообщила Исабель.

– «Милая моя, а почему же ты какая-то грустная после этого?».

– «Да, сама не пойму, почему? Какой-то непонятный осадок остался. Что-то тут не так? Зачем ему было нужно со мной разговаривать? Молча помог бы с бумагами, и всё!».

– «Наверно боялся за мою дальнейшую судьбу?».

– «А ему, какое дело? Ведь ты же свободный человек!?».

– «Ну, да, да…» – чему-то про себя улыбнулся Рауль, помогая любимой сесть в автомобиль.

А тем временем полковник ВВС США Блэйк Гарри Рассел и капитан-лейтенант ВМС США Дэвид Эрл Корк вновь встретились в кабинете резидента ЦРУ в Мадриде, чтобы окончательно обсудить дело своего агента Рауля Хоакина Мендеса (Руди).

– «А Фернандо оказался толковым парнем. Вон сколько накрапал на Руди! Интересно, а не сводит ли он с ним счёты за… то избиение в парке Оэсте?» – спросил Блэйк Дэвида.

– «Да, нет, шеф. Я это учёл! Ничего такого, порочащего Руди он не наскрёб. Всё чисто, объективно. Из всего следует твёрдый вывод, что Руди и эта аргентинская студентка живут, как муж и жена. И, судя по всему, очень любят друг друга!» – успокоил Корк шефа.

– «Ну, хорошо! Пусть будет так! Дэвид, нам надо закончить досье на Руди и подготовить пространный доклад для резидентуры в Буэнос-Айресе о его деятельности здесь и о его способностях для работы там».

– «Да, шеф. Я уже обобщаю данные и набрасываю выводы. Через пару дней доложу Вам!».

– «Дэвид! А ведь теперь мы сможем умыть руки в части наших опасений. В случае чего, расхлёбывать это… будут другие, там… за океаном! А у нас досье на него полное. Мы, как бы предупреждали, А-а?!».

– «Да, сэр! Вы предугадали!».

– «Брось, Дэвид! Не я, а мы вместе! Кстати, об этом будет доложено в Лэнгли. И, я думаю, одновременно передать туда документы на представление Вас, Дэвид, на очередное звание! А-а?».

– «Спасибо, сэр! Хорошо бы!».

– «Тогда идите и напишите в докладной записке о наших с Вами успехах в работе с Руди!».

– «Есть, шеф! Разрешите идти?».

– «Да, идите!» – и Блэйк посмотрел вслед уходящему Дэвиду, мысленно пожалев его за так долго задерживаемое его повышение.

Через несколько дней Рауль получил из посольства США своё новое свидетельство о рождении, позволявшее теперь ему не только оформить брак с Исабель, но и документально и юридически подтвердить и укрепить свою давнюю легенду прикрытия.

А, укрепляя свою легенду, он невольно косвенно укреплял и легенду агента-влияния советской разведки в США Марты Дельгадо Санчес («Нефертити»).

И главный вклад Рауля Хоакина Мендеса по внедрению Марты в США заключался не столько в его соучастии в побеге и охране агента «Нефертити», сколько в характеристике Марты, данной им даже не ФБР, а резиденту ЦРУ в Мадриде.

Для американских аналитиков, как впрочем, и для советских, как говориться, «не было пророка в своём отечестве». Поэтому информации, полученной разведкой из внешних источников, почему-то доверяли больше, чем полученной от контрразведки внутри страны. Хотя в данном случае эти источники не противоречили друг другу, а, к счастью, дополняли друг друга.

И это было естественно, так как этим источником был один и тот же человек – Рауль Хоакин Мендес, на что американские аналитики не смогли обратить внимание, так как информация к ним шла по разным независимым каналам от ФБР и ЦРУ, без естественной ссылки на их источники.

Да и агенты ЦРУ в Гаване вскоре раскопали факты диссидентской деятельности Марты в столичном университете.

– «Ну, что же, когда с Кубы бегут интеллектуалы – нам на руку. И не только потому, что ослабляется режим Кастро, а прежде всего потому, что усиливается Америка! Поэтому я даю добро на допуск Марты Дельгадо Санчес в политических истеблишмент Соединённых Штатов!» – на основании донесений из штаб-квартиры ФБР, от резидентуры ЦРУ в Мадриде и агентов-нелегалов из Гаваны, подвёл итог обсуждения её кандидатуры директор ФБР Уильям Стил Сешнс после беседы с руководителем ЦРУ генералом Уильямом Хеджкоком Уэбстером.

Такое явление было не ново в высших кругах американских спецслужб.

Двум Уильямам не раз приходилось лично обсуждать кандидатуры некоторых перспективных кубино-американцев на допуск их в высший свет американского общества.

Несмотря на политический консерватизм и замкнутость кубино-американской общины, высокий образовательный уровень и экономический статус кубинских иммигрантов способствовал их сотрудничеству с американской деловой и политической элитой, и не только в Майами и во Флориде, но и на всей территории США.

В позапрошлом, 1989 году, первая женщина, гражданка США кубинского происхождения И. Рос-Летинен была избрана в Конгресс США.

Рауль, конечно, не знал, что в свою очередь рассказала Марта агентам ФБР о нём. Но в любом случае она строго придерживалась его легенды и говорила о нём только в восторженных и весьма уважительных тонах.

Теперь судьбы Марты и Рауля оказались связаны одной, невидимой им тонкой, но прочной ниточкой. Ибо провал одного из них автоматически наводил бы подозрение на другого. И наоборот, преданность одного из них стране пребывания также приводило бы к повышению доверия и к бывшему любовнику и соучастнику в побеге, и к снятию с него потенциального подозрения.

Уходить из-под слишком пристального внимания ФБР у Рауля уже был опыт. Ещё в Майами, когда он высказал пожелание выехать из США в Испанию, то понял, что тем самым снял с себя потенциальное подозрение федералов в шпионаже в пользу Кубы или СССР.

Эти американские «великодержавные шовинисты» наверняка сделали окончательный вывод. Раз я добровольно уезжаю из США, то какой смысл был тогда в моей засылке сюда? – решил тогда Рауль, тем несколько успокаивая себя.

А в Москве тем временем Гектора представили к первой в его жизни правительственной награде – ордену «Красной звезды» и досрочно присвоили воинское звание старший лейтенант.

Бороться за какие-либо награды и звания никогда не было его целью, в отличие от спортивных команд.

Двадцатого марта в десять вечера Рауль и Исабель вместе с её друзьями – студентами из Аргентины – побывали на футбольном матче местной команды «Реал» с московской командой «Спартак», проходившем в рамках четвертьфинала Кубка Европейских Чемпионов сезона 1990/1991 годов.

Даже поздним вечером погода в Мадриде была девятнадцать градусов тепла.

Все девяносто тысяч зрителей полностью заполнили столичный стадион «Сантьяго Бернабеу», надеясь увидеть победу своих любимцев.

Места компании Рауля оказались вблизи от выхода на поле футболистов.

Когда объявили состав москвичей, Рауль вздрогнул. Он услышал фамилию Василия Кулькова, с которым, ещё учась в школе, одно время занимался в СДЮШОР московского «Динамо».

Только Слава Гаврилов был на один год старше Васи Кулькова, и после окончания общеобразовательной школы бросил футбольную школу.

В межсезонье, в одном из тренировочных матчей между собой смешанных составов 1965 и 1966 годов рождения динамовской СДЮШОР Слава Гаврилов вышел на замену левого крайнего Саши Фёдорова, которого тогда полностью закрыл вездесущий Кульков. И лишь всего один раз за тайм Гаврилову удалось обойти младшего Васю и сделать своей знаменитой левой, ударной, прострельную передачу, которую замкнул их капитан Володя Шалин. Но тренер Кулькова, самый техничный динамовец – знаменитый нападающий Владимир Козлов, всё равно похвалил цепкого защитника, в итоге выросшего в знаменитого футболиста.

И, когда спартаковцы стали выходить на поле, Рауль всё же узнал под третьим номером Василия.

Только бы он не увидел и не узнал меня! На всякий случай нам не надо встречаться взглядами! Но болеть я, конечно, буду за него! – вовремя решил Рауль.

В первой игре этих команд, состоявшейся в Москве две недели назад, счёт так и не был открыт. А в этой же игре москвичи неожиданно одержали волевую победу со счётом 3:1.

Счёт на десятой минуте открыл знаменитый Эмилио Бутрагеньо.

Это и успокоило хозяев поля, посчитавших матч уже выигранным. Они совершенно упустили из виду, что спартаковцы в последних пяти матчах не пропускали голов в свои ворота. После стартового натиска хозяев и пропущенного гола, москвичи успокоились и наладили свою обычную быструю и точную комбинационную игру.

И уже через десять минут Дмитрий Радченко добил, отскочивший от штанги мяч.

На тридцать восьмой минуте он же оказался расторопнее защитников хозяев, когда после паса Игоря Шалимова выскочил из-за их спин один на один с вратарём и вывел гостей вперёд.

В перерыве Рауль специально отвернулся в сторону от поля, дабы случайно не встретиться глазами с Василием, хотя тот мог и не посмотреть на трибуну, или не увидеть в толпе Вячеслава, а то и просто его не узнать, а даже, если и узнать, то может и не придать этому никакого значения.

Как же в жизни бывает!? Случайная встреча, и… всё! – неожиданно для себя понял разведчик.

На девятнадцатой минуте второго тайма, прошедший по левому краю Олег Иванов выложил поперёк штрафной площадки пас на дальнюю штангу, где набегающий Валерий Шмаров с лёта забил третий гол.

Исабель и её друзья естественно болели за испанцев. А Рауль в течение всей игры пытался скрыть свою симпатию к землякам. И ему это видимо удавалось, так как он не был заядлым футбольным болельщиком вообще, и болельщиком «Спартака» в частности. Но Исабель всё же заметила что-то необычное в поведении возлюбленного.

Поэтому Раулю пришлось оправдаться перед нею, ссылаясь на постепенно у него возникшую симпатию к хорошо игравшим гостям.

– «Дорогая Исабель! Во-первых, я же не испанец! Во-вторых, я, в общем-то, не футбольный болельщик, а в третьих, я вообще всегда болею за слабых!» – аргументировано, картинно и достойно оправдался он.

– «Я тоже не особо люблю футбол! А вот мой папа страстный болельщик команды «Ривер Плейт» из нашей столицы! Кстати цвет их футболок очень похож на цвет мадридского такси!» – частично разделила она чувства любимого.

Посещение этого спортивного мероприятия стало не единственным подобного рода в культурной программе влюблённых. Подустав от посещения многочисленных музеев, парков, кафе, ресторанов и памятников испанской столицы Рауль и Исабель решили теперь разнообразить свои впечатления чем-нибудь новым и необычным. И в мае они, наконец, побывали и на знаменитой испанской корриде, являвшейся традиционным, вековым праздником для неравнодушных испанцев.

По улице Алькала молодые доехали до её поворота на север на проспект Тореро, где по левой стороне находился дворец «Plaza de Toros de las Ventas». Главная арена Мадрида была заполнена до отказа.

Но впечатлительную аргентинскую девушку, с малолетства привыкшую дружелюбно общаться с крупным рогатым скотом, это зрелище, эта игра, просто красочный спектакль на грани жизни и смерти, ввели в шок, и даже, как беременную, в тошноту.

Её отец, разводивший скот в промышленных масштабах, не имел никаких сантиментов по поводу «переработки» домашних животных на мясо. Но вместе с тем он всегда жалел и любил конкретного быка или корову, попадавшихся ему на пути. Поэтому со временем дон Диего перестал бывать на фермах и пастбищах, поручив их инспекцию своим заместителям и помощникам.

Рауль тоже не любил издевательств над беззащитными животными и с удовольствием поддержал Исабель, выходя с нею на улицу.

Он давно сообщил в Центр о намерении жениться на девушке из знатной аргентинской семьи и уехать с нею на постоянное место жительства в Аргентину, в Буэнос-Айрес, сообщив свой будущий адрес и телефон.

Л. В. Шебаршин согласился с этим и попросил своих подчинённых скорректировать задание Гектору.

А по поводу его женитьбы на дочери богатого аргентинского скотовода он заметил:

– «Ну, и хорошо! Человек, живущий на зарплату, не может претендовать на интеллектуальную свободу! Он не может быть чрезмерно щепетилен, ему ведь платят и за бесчестие. И он вынужден осознавать свой наёмный статус. Так что, пусть!».

Рауль и Исабель решили свою свадьбу сыграть в Буэнос-Айресе, но расписаться, зарегистрировать брак здесь в Мадриде – в городе, где они встретились и полюбили друг друга. А церемонию бракосочетания устроить скромную – в стиле студенческой свадьбы.

В субботу 5 мая брак между ними был зарегистрирован, и уже в понедельник Исабель подала в своё посольство документы на предоставление визы её мужу.

– «Так что ты теперь всем говори, что я родился в Майами, как указано в моём свидетельстве о рождении, дабы не подвести меня и моих американских друзей» – попросил он Исабель.

– «Конечно, сэр! Ух, ты милый мой дон… американец!» – искренне засмеялась она.

Скромная свадебная церемония состоялась в эту же субботу в их любимом ресторанчике «Metro Bistro». Рауль специально пригласил туда Блэйка и Дэвида с супругами. И те, как ни странно пришли. Они теперь были для Исабель хорошими знакомыми – старыми и добрыми друзьями мужа, единственными для него близкими представителями его страны.

Со стороны Исабель было четверо студентов и две студентки из Аргентины, а также две студенческие пары из местных, с которыми они за этот учебный год подружились. Компания получилась в шестнадцать персон.

По испанской традиции в свадебной церемонии обязательно должен был присутствовать оранжевый цвет, который символизирует вечнозелёное дерево апельсин. Считается, что использующая такой цвет невеста всю жизнь будет такой же молодой и цветущей. Поэтому и в волосы Исабель были вплетены оранжевые ленты, и в её букетах, подаренных ей и от американского посольства, и от всех студентов, присутствовали оранжевые цветы. И даже в интерьере ресторана такой цвет был в достатке.

Празднество прошло весело и тепло. Но больше всего Рауля поразило то, как активно здесь танцевали все, даже старшее поколение американцев.

Люди – везде люди! – сделал он глубокомысленный вывод.

Таким образом, в жизни Вячеслава Платоновича Гаврилова-Кочета, он же гражданин США кубинского происхождения Рауль Хоакин Мендес, он же советский разведчик Гектор, и он же агент ЦРУ Руди, произошло важное, даже эпохальное событие: он женился, женился не фиктивно, не понарошку, а по-настоящему, по любви, и даже по большой любви!

Но впереди новобрачных пока ждала весенняя сессия, которую и на этот раз они завершили отлично, а Раулю пришлось ещё и самому поучаствовать в приёме экзаменов. По их итогам они получили Свидетельства и сертификаты о годовом успешном обучении в мадридском университете Комплутенсе.

В это же период произошла и последняя встреча Гектора со связником из Москвы. Она как всегда проходила в доме 73, в аптеке «Leon Izaro», в которую можно было попасть, всего лишь перейдя через улицу напротив. Хотя для таких тайных встреч имелись и запасные точки.

Однажды июньским вечером в квартире Рауля раздался телефонный звонок, отвлекший его от подготовки к экзаменам.

– «Алле!».

– «Извините! Я опять забыл название этого лекарства. Только помню его цену – девятнадцать двадцать пять!».

– «Что, что Вы сказали? Двадцать – двадцать пять? Нет, это другой номер! А куда Вы звонили?».

– «Как куда? В аптеку Леона Исаро!».

– «Так Вы ошиблись номером!».

– «Да-а? А-а, извините!».

Это означало, что связник предлагал встретиться в аптеке в понедельник двадцать пятого июня в семь часов вечера, а Гектор предложил перенести их встречу на восемь вечера, с чем связник согласился. Но если бы связник не смог с ним согласиться, то последовала бы следующая фраза:

– «Не может быть! Я ведь правильно набирал номер…. Извините!».

И в этих словах связника не было ничего подозрительного. Ведь телефонный номер Гектора отличался от номера аптеки всего одной лишней цифрой в его середине. Так что любой не особо внимательный абонент вполне мог ошибиться номером, что, кстати, иногда и случалось. В такие моменты Гектор внимательно вслушивался в тембр голоса говорившего, особенно в его слова, дабы не спутать связника с рассеянным покупателем.

Ровно в двадцать вечера Гектор переступил порог аптеки, почти сразу увидев стоявшего у витрины, переговаривающегося с фармацевтом связника. Тот, вместе с рецептом, держал в левой руке знакомую Гектору шариковую ручку, вокруг стержня которой было обмотано послание для него, одновременно водя указательным пальцем правой руки по строчкам рецепта.

Гектор вынул из левого внутреннего кармана пиджака свою, знакомую связнику шариковую ручку, в которой в свою очередь тоже была запрятана шифрограмма, взяв также этой кистью правой руки листочек со списком якобы нужных ему медикаментов. С деловым видом, он стал продвигаться вправо вдоль витрины, наклоняясь над нею и якобы сверяя названия лекарств и препаратов со своим списком, постепенно сближаясь со связником. А тот краем глаза тоже заметил Гектора. Оба приготовились к моментальной передаче. Продвигаясь вправо к цели, Гектор дождался, когда связник опустит левую руку вдоль своего тела – это был сигнал, – и якобы нечаянно, в этот момент отвернувшись влево, врезался в посетителя, выронив свой листочек с ручкой на пол. Тоже произошло с рецептом и шариковой ручкой связника. Взаимно извинившись, они одновременно подняли с пола свои листки и шариковые ручки друг друга, очередной раз поменявшись ими, а затем продолжили каждый своё. Издали никто бы не различил эти ручки.

Дома Гектор расшифровал послание, из которого узнал новый канал связи в Буэнос-Айресе, а также прочитал весточку от матери с последними новостями из отчего дома.

А последним в их культурной программе в Мадриде стало посещение спектакля «Фуэнте Овехуна» («Овечий источник») Лопе де Вега. Спектакль по этому произведению знаменитого испанца Рауль видел ещё в Москве.

В этой политической драме рассказывалось и о природе женской души, и о радостях любви, любовных страданиях и ухищрениях. И это было сейчас интересно влюблённым.

И теперь это произведение стало символом свободы не только для испанцев, но и для Рауля с Исабель, улетавших в далёкую Аргентину, унося в своём сердце частичку любви к испанской столице и к её народу.

В пятницу, 29 июня, Рауль навестил посольство США, где встретился с шефом и куратором. Оба американца просто сияли в лучезарных улыбках.

– «Мы навели справки о вашей будущей семье в Буэнос-Айресе. Твой тесть – известный в стране человек – скотовод и депутат Парламента. Я думаю, у тебя будет возможность со временем вписаться в элиту этой страны. С тобой там выйдут на связь наши люди в Буэнос-Айресе. И у тебя там будет новый шеф».

– «И новый куратор!» – добавил Дэвид.

– «Да, наверно так?!» – строго взглянул на подчинённого полковник.

– «Но первое время тебе надо будет вживаться и вживаться, становиться полноправным аргентинцем. Скорее всего, на тебя будет делаться ставка, как на будущего агента влияния в политической элите страны. Тебе наши люди там будут создавать «зелёную улицу». И ты должен будешь без всякой ложной скромности и стеснения смело подниматься по служебной лестнице, не боясь стремительного карьерного роста, каким бы крутым и неожиданным он не был! Хоть до поста президента страны! Так что дерзай, дон Рауль, дерзай!» – закончил этими словами Рассел, крепко пожимая ему руки и обнимая его.

К пожеланиям и дружеским рукопожатиям присоединился и чуть замешкавшийся Дэвид.

– «Я постараюсь, сэр! Надеюсь, не подведу!» – ответил польщённый.

– «Я тоже на это надеюсь!» – закончил проводы Блэйк, провожая Руди за двери своего кабинета.

– «Ну, что, Дэвид, загрустили?» – спросил он, возвращаясь.

– «Да, нет, сэр! Но как-то я к нему уже привык. Хоть он делал и плёвую работу, но очень уж как-то качественно и в большом объёме!».

– «Да! Человека сразу видно… по работе, кто на что способен?!».

Тем временем Рауль с Исабель получили последние документы из университета и приступили к сборам. Рауль заехал с женой в её студенческую гостиницу, чтобы забрать оставшиеся вещи и окончательно рассчитаться за её проживание. Рассчитался он и с арендодателем квартиры.

Утро субботы ушло у них на подготовку вещей, а после обеда супруги отправились в своё последнее, но, пожалуй, самое длительное путешествие по Мадриду на автомобиле, финалом которого было его возвращение в посольство США. Обратно до дома их подбросил вежливый Дэвид, ещё раз тепло распрощавшись с молодожёнами.

А в воскресенье, 1 июля 1991 года, в 19–10 самолёт Боинг 747–400 авиакомпании «Аэролайнс Аргентинас» мягко оторвался от взлётной полосы аэропорта Барахас и взял курс на Буэнос-Айрес. Впереди, через почти десять тысяч километров и почти тринадцать часов лёта, Рауля ждала семейная жизнь с любимой женщиной, но вместе с тем и что-то новое, неизведанное.

Глава 9. Зять

В полёте молодожёны в основном тихо разговаривали или дремали.

В полудрёме Рауль ещё раз вспоминал последние дни их пребывания в Мадриде и свои действия в качестве разведчика.

Он вспомнил моментальную передачу шариковых ручек местного производства, одна из которых была синей с зелёными разводами, а другая наоборот – зелёная с синими. Так что любой, тем более случайный наблюдатель, даже не дальтоник, не смог бы их различить на расстоянии.

Вспомнил, как он потом в кармане пиджака своими пальцами и ладонью стирал с этой ручки отпечатки пальцев связника, что наверняка делал и тот с его отпечатками на другой шариковой ручке.

И как дома, пока Исабель была в ванной, он прочитал шифровку, а в последующие дни, пока жена отсутствовала, в частности на сдаче экзаменов, согласно указаниям центра заметал следы своей разведывательной деятельности – сжигал бумаги, разбирал, уничтожал и выбрасывал приспособления для дешифрирования и тайнописи, включая упомянутую шариковую ручку.

Кроме того он вспомнил, как в последний день их пребывания в Мадриде показывал владельцу покидаемое им жильё, отчитываясь перед ним за сохранность имущества и возвращая ключи.

В общем, он избавился от всех долгов и обременений, то есть, Рауль сделал всё, чтобы лететь в Буэнос-Айрес девственно чистым.

В самолёте Исабель рассказывала мужу о своём Отечестве – о родном городе, о родном доме и о родственниках, особенно об отце. Рауль давно обратил внимание на то, с какой любовью и пиететом его молодая жена рассказывает о нём.

– «Исабель, меня очень волнует вопрос: а на какие средства мы с тобой будем жить первое время, пока я не найду работу?» – спросил Рауль жену.

– «Не волнуйся, милый, папа нам поможет, сколько надо, столько и даст! Я его об этом спрашивала, когда просила его согласия и благословения на брак с тобой!» – успокоила его Исабель.

Во время молчаливых пауз она тоже вспоминала свои последние мадридские хлопоты, но связанные с Раулем.

Как она, в качестве заинтересованного лица, ходила в Консульство своей страны в Мадриде, где ходатайствовала и подавала документы на получение мужем в качестве «постоянного резидента» визы в Аргентину «с целью окончательного обустройства в стране», чтобы уже потом в Национальном Миграционном Управлении Буэнос-Айреса Раулю была бы присвоена такая категория приёма.

Основой этого было законодательство Аргентины, с одной стороны позволявшее вступать в брак лишь с двадцати одного года, а с другой стороны положившее в основу регулирования условий вступления в брак закон места заключения брака.

Как потом, после проверки документов, она получала соответствующее разрешение, а Рауля вызывали в Консульство для беседы, где представитель её страны выяснял интересующие его детали.

Как Раулю пришлось показывать работнику консульского отдела свой международный паспорт гражданина США и свидетельство о рождении на территории США. Кроме того – справку полиции Майами об отсутствии у него уголовного прошлого, заявление Рауля об отсутствии у него уголовного прошлого в других странах, и даже медицинскую справку из посольства США о состоянии его физического и психического здоровья.

И всё это, в итоге, без каких-либо проблем привело к получению Раулем постоянной визы на въезд в Аргентину, как родственнику – супругу гражданки страны.

Как потом они с мужем разглядывали этот документ, где были записаны его личные данные: имя, фамилия, дата и год рождения, национальность – американец, пол, номер его паспорта, номер заявления и дела, адрес консульства в Мадриде, и дата выдачи разрешения. Но главным здесь было указание миграционной категории и статуса приёма со ссылкой на соответствующие статьи закона.

Так что теперь гражданин США Рауль Хоакин Мендес летел в Буэнос-Айрес не на птичьих правах, а в качестве законного и полноправного супруга гражданки страны.

И вот, в 4 часа 20 минут понедельника 2 июля 1991 года, их самолёт Боинг 747–400 рейса 1133 авиакомпании «Аэролайнс Аргентинас» совершил посадку в международном аэропорту Эсейса («Министро Пистарини»), расположенном в тридцати пяти километрах юго-западнее Буэнос-Айреса.

Аэропорт показался Раулю отличным и понятным, в смысле информации, потому даже дружелюбным, хотя на улице было свежо, всего около десяти градусов тепла.

В обменном пункте они сразу обменяли часть американских долларов и все испанские песеты и сентимо на аргентинские аустрали и сентаво.

А в зале ожидания их уже встречал сам дон Диего Эскобар Родригес – сорокавосьмилетний рослый и красивый импозантный мужчина со своим помощником – пожилым водителем-телохранителем Мигелем.

Исабель бросилась к отцу на шею, осыпая его поцелуями. А он крепко, но нежно обнял свою единственную дочь-красавицу, целуя её чисто по-отцовски, как маленькую. Затем Исабель представила ему Рауля, и довольные мужчины, улыбаясь друг другу, обменялись крепкими рукопожатиями. При этом тесть своей левой рукой слегка похлопал зятя по его правому плечу, а тот в ответ лишь чуть поклонился.

Чемоданы и сумки молодожёнов уложили во вместительный багажник автомобиля «Форд Фэлкон Спринт» дона Диего, которым управлял всё тот же его личный водитель-телохранитель, седовласый Мигель.

К удивлению Рауля дорога от аэропорта до центра столицы Аргентины оказалась платной, но не дорогой – всего пять аустралей.

По пустынным и полутёмным улицам раннего утра до столицы доехали быстро. Солнце только неделю назад покинуло Северный тропик, и начало свой путь на юг. Так что в шесть утра в Буэнос-Айресе, который даже в сумраке ошеломил Рауля, было ещё темно.

От международного аэропорта «Министро Пистарини» в северо-восточном направлении они промчались по скоростной автостраде имени генерал-лейтенанта Пабло Ричери, переходящей в автостраду имени капитана Луиса Делепьяне и далее, уже в восточном направлении, в автостраду имени 25 мая. Затем они свернули в северном направлении на проспект Энтре Риос, переходящий в проспект Кальяо, с которого повернули направо на улицу Гидо.

Красота и разнообразная архитектура столицы Аргентины явно что-то напоминали Раулю, пожалуй, европейские города, из которых он пока знал только один Мадрид. И гость поделился этим вслух.

– «Так наш город ещё называют Парижем Латинской Америки, …или Мадридом Южного полушария!» – под чуть ироничную улыбку отца гордо сообщила Исабель.

– «Рауль! Мне Исабель писала, что Вы историю Латинской Америки преподавали?! Так Вам, как историку, наверно будет интересно узнать, в честь кого названы все эти улицы и автострады?!».

– «Конечно, интересно, дон Диего!».

– «Хуан Пистарини был нашим вице-президентом после первого срока президентства Хуана Доминго Перона! А по поводу генерал-лейтенанта Пабло Ричери я знаю только, что более ста лет назад он построил красивый особняк в Сан Антонио на берегу реки Ареко, где рядом ещё находится историческое ранчо Омбу. А капитан Луис Делепьяне был начальником следственной комиссии по расследованию появления германских подлодок!».

– «А-а! Я что-то читал об этом…!» – начал, было, Рауль, решая, что сейчас лучше промолчать, про себя переведя на русский название проспекта Энтре Риос, как междуреченский, и вспоминая, что Кальяо – город в Перу.

Это же, последнее, видимо подумал и перебитый зятем дон Диего.

– «Ну, а улица Гидо названа в честь бригадного генерала, дипломата и политика Томаса Гидо – соратника генерала Хосе де Сан Мартина! Я о нём могу очень много рассказать. Да и Исабель тоже!».

– «Ой, извините! Спасибо, дон Диего!» – поблагодарил тестя Рауль.

Из всего было видно, что отец и дочь Родригес – патриоты Буэнос-Айреса и Аргентины. А иметь дело с патриотами всегда было просто – знаешь, что от них ожидать.

– «А что это за машины такие тёмно-синие с жёлтым верхом и надписью «портовые» на дверцах?».

– «Так это же наше такси! А надпись «Портеньо» – означает местное, для жителей Буэнос-Айреса!.. Все мы здесь Портеньо! – опередил всех с разъяснением Мигель, уравнивая себя в правах со всеми.

– «А вот и наши улицы!» – сообщил дон Диего, когда они, делая только правые повороты, дважды свернули с проспекта Кальяо, и оказались на улице Родригеса Пена, с которой под зелёный глазок домового светофора, опять свернули направо в озеленённый двор внутри небольшого квартала, который с юга ограничивался ещё и улицей Висенте Лопеса.

Дом дона Диего находился внутри одного из кварталов района Реколета, являвшимся не только роскошным районом для самых богатых, но и выделявшимся в столице своей красотой, изяществом и великолепием. Окна пятикомнатной квартиры семьи Родригес выходили во внутренний зелёный двор с высокими деревьями и тыльной стороной испанского консульства.

И там их уже ждал дед Исабель – семидесятилетний дон Эскобар Хавьеро Родригес, бабушка – шестидесятивосьмилетняя донна Пенья, вторая жена дона Диего – тридцатипятилетняя Паула, а также пожилая горничная Лусия. Гостю сразу понравилась их просторная квартира: большая гостиная, кабинет дона Диего, его и жены Паулы спальня, комната Исабель и комната прислуги, в которой жил Мигель с женой Лусией. Мать Паулы была ровесницей и подругой Лусии. Обе они были из семей среднего достатка, и давно сдружились, как впрочем, была дружна и вся семья Родригес.

Познакомившись с домом и его обитателями, приняв с дороги душ, Рауль принялся помогать жене распаковывать чемоданы и сумки. Когда молодые закончили свои хлопоты, то были приглашены в просторную гостиную на завтрак. За большим столом, стоявшим почти в углу комнаты, легко разместились ввосьмером. Во главу стола, в его торце почти в центре гостиной, сел дон Эскобар. По его правую руку вдоль стены разместились донна Пенья, Рауль и Исабель. В противоположном торце, спиной к стене и напротив деда Исабель, сел хозяин дома дон Диего. Таким образом, они с дочерью оказались в углу гостиной, в котором на некоторой высоте, как в России под образами, на небольшой изящной угловой полочке стоял портрет матери Исабель – донны Габриэлы, погибшей несколько лет назад.

А далее по правую руку от дона Диего расселись Паула, Мигель и прислужившая за столом его жена Лусия.

На завтрак, показавшимся Раулю излишне сытным, кроме прекрасного куска говядины, больше всего ему понравились и запомнились очень вкусные пирожки с различной начинкой – эмпанадас.

А после завтрака застолье продолжилось неспешной семейной беседой с поочерёдным потягиванием по кругу через трубочку особой формы аргентинского тонизирующего чая мáтэ, напомнившего Раулю туркменский зелёный чай, и служившего для аргентинцев символом дружеского союза.

Постепенно праздные разговоры перешли на деловые вопросы.

– «Рауль, а кем бы ты хотел работать здесь?» – задал тон тесть.

– «У меня есть некоторый опыт в журналистике и в преподавании. Но я бы хотел заняться политикой. Я мечтаю об этом!» – честно сознался он.

– «Великолепно! Я доволен твоим таким выбором! Я ведь сам хотел предложить тебе это!» – неожиданно искренне обрадовался тесть.

Его радость передалась и остальным, вопросительно уставившимся на депутата Национального конгресса – парламента Аргентины.

– «Я думаю, что тебе надо убить сразу двух, нет – трёх зайцев! Я тебя беру моим помощником – на твою основную официальную работу, то есть помощником депутата Нижней палаты Национального конгресса! А параллельно ты можешь устроиться и внештатным корреспондентом в одну из газет! Я тебе подберу подходящую, политическую, и переговорю с главным редактором! Ну, а третьей твоей работой может быть и периодическое преподавание в каком-нибудь… университете. Но этим пока заниматься не стоит. Это позже, когда ты освоишься, вработаешься, как помощник депутата, начнёшь писать заметки и статьи в газеты. А когда тебя узнают и признают, станешь авторитетом, тогда можно будет подумать и о преподавании, если конечно желание, время и силы у тебя останутся!? Ну, а в перспективе… может, займёшь и моё место!?».

– «Дон Диего! Я и мечтать о таком не смел! Спасибо!» – раскраснелся то ли от чая, то ли от высоких перспектив, Рауль.

– «Но это дальние планы и задачи. А какие у Вас планы на сегодня!» – спросил молодожёнов довольный своим сыном дон Эскобар.

– «Я покажу Раулю окрестности. Мы побываем в моём университете – надо будет там отчитаться и отдать документы на восстановление. А затем сдадим документы на оформление в миграционное управление».

– «А мне ещё в посольство надо будет съездить!» – добавил её муж.

– «А я считаю, что Раулю надо сразу оформлять аргентинское гражданство!» – вмешался тесть.

– «Конечно, папа! И мы начнём с комиссарии» – согласилась Исабель.

– «А мы пока поедем на нашу виллу готовиться к вашей свадьбе!» – подвёл итог разговора дон Эскобар.

На том все расстались. По проспекту Кальяо молодые пошли пешком сначала на северо-восток. Затем они свернули на северо-запад, на проспект Либертадор в один из самых зелёных районов столицы, и на окружённый парками проспект президента Фигероа Алькорта.

Здесь размещалось главное здание Университета Буэнос-Айреса, в котором училась Исабель.

Университет был основан 12 августа 1821 года и являлся крупнейшим и самым престижным не только в Аргентине, но и во всей Латинской Америки.

Хотя он финансово и был зависим от государства, но считался фактически независимым, светским, автономным и полностью бесплатным.

В нём была введена система самоуправления, а преподаватели подбирались на конкурсной основе, имелось 13 факультетов, 10 музеев, 6 клиник, библиотека, и он был связан с тремя высшими школами.

Этот университет был известен ещё и тем, что в нём получили образования четверо Нобелевских лауреатов, больше чем в любом другом университете Латинской Америки. В нём также учились известный революционер Эрнесто Че Гевара и аргентинский писатель Хулио Кортасар.

После успешного окончания Национального колледжа при этом университете, находящегося в историческом районе Монтсеррат в доме 263 на углу улиц Боливар и Морено, всего в двухстах метрах от президентской резиденции Каса Росада (Розовый дом), Исабель сначала один год проучилась на общем базовом курсе университета, здания которого были разбросаны по всему городу. Из этого колледжа в своё время вышло много, впоследствии известных людей, среди которых были два нобелевских лауреата и четыре президента республики.

А затем она поступила на факультет общественных наук, на котором проучилась три года, пока по студенческому обмену не была послана в Мадрид. Исабель периодически занималась и на Латиноамериканском факультете социальных наук, находившемся на улице Айкучо в двух кварталах на северо-запад от её дома.

Напротив него, южнее за парками и через проспекты Либертадор и Пуэйрредон располагалось историческое, и даже таинственное кладбище Реколета, где в семейном склепе была похоронена её мать – Габриэла. На этом же кладбище размещался и склеп с прахом Эвы Дуарте Перон.

В 1882 году, после изгнания ордена иезуитов, на территории бывшего огорода при монастыре монахов-реколетов, площадью почти шесть гектаров, и было образовано это кладбище сначала под названием Мизерере, а затем на время получившее название Норте.

Здесь в роскошных семейных склепах и мавзолеях покоятся прахи многих великих патриотов Аргентины, являющихся гордостью нации.

Среди них прахи основателей государства, известных борцов за национальную независимость, президентов, военных, учёных, писателей и художников, аргентинской знати и аристократов.

Все склепы, мавзолеи и часовни были построены в неоколониальном и неоклассическом архитектурных стилях и в стиле барокко.

Потому это кладбище, напоминавшее Пер-Лашез в Париже, и являлось не только памятником национальной истории, но и одним из четырёх известнейших мировых кладбищенских архитектурных ансамблей.

Земля на нём была чрезвычайно дорогая. Поэтому только представители самых влиятельных семей Буэнос-Айреса могли быть погребёнными здесь.

Могилы были выполнены, как роскошные памятники, стоявшие вдоль взаимно перпендикулярных, как и весь город, улочек. Повсюду высились мраморные, отделанные внутри мозаикой и фресками, часовни и склепы со скульптурами ангелов и серафимов.

На Рауля весь это музей под открытым небом произвёл весьма сильное впечатление. Ибо он ранее ничего подобного не видел.

Кладбище находилось между улицами Аскуэнага, Висенте Лопеса и Хунин. И вообще сам элегантный район Реколета был назван в честь этого кладбища и монастыря, основанного здесь ещё в начале восемнадцатого века.

Рауль не стал мешать разволновавшейся жене общению с памятью о её матери. Исабель возложила букетик цветов, и поклонилась её праху, молясь и что-то долго и тихо шепча. Затем она подозвала Рауля и как бы представила его своей маме в качестве мужа. Экскурсантом пройдясь по кладбищу, слушая пояснения Исабель, Рауль понял, как ей дорого это место.

Выйдя с его территории, молодожёны наткнулись на огромное, растущее в сквере на противоположной стороне площади Франции, старейшее в городе дерево Гомеро. Своими вывороченными и выступающими наружу корнями, оно не только привлекало всеобщее внимание, но и напоминало какое-то сказочное существо.

После посещения университета и кладбища обратно они возвращались по улице президента Гидо, неспешно рассматривая фасады домов, витрины магазинов, бутиков и кафе. Рауль заметил, что после кладбища грусть всё ещё не покидала его милую Исабель. Он нежно держал её за пальчики левой руки, иногда чуть поглаживая их большим пальцем своей правой.

Зайдя в комиссарию, они отметили документы и заверили копии, получив на руки всё необходимое для миграционной службы. Остаток дня молодожёны провели в квартире, где Исабель подробнее знакомила мужа с домашней обстановкой, обращая его внимание на некоторые нюансы.

На следующее утро их пути разошлись. Исабель с Лусией и Мигелем, давно вырастившими своих детей и жившими теперь отдельно от них в столице, поехали по магазинам на проспект Санта Фе, подбросив Рауля до посольства США. Оно занимало целый квартал, размещавшийся северо-западнее их квартала на пересечении проспектов Сервиньо, Коломбия и Сармьенто. С юга к посольскому кварталу примыкала площадь Италии, с юго-запада он ограничивался тем же проспектом Санта Фе, а с юго-востока его ограничивал сад Соолохико. А к его фасаду с севера прилегали ещё и парки. В общем, он располагался в весьма живописном месте столицы.

Хорошее место для встреч и бесед с моим будущим американским куратором! – понял Руди.

Обойдя весь посольский квартал и познакомившись с его основными особенностями, он позвонил из дежурного помещения советнику посольства, как его проинструктировал Блэйк, и представился охране гражданином США, которому назначена аудиенция с Вильямом Ортманом. Через несколько минут вышедший к нему сотрудник проводил гостя в один из кабинетов на втором этаже главного здания посольства, где его уже ожидали трое мужчин.

– «Добрый день!» – поприветствовал всех входящий.

– «Здравствуйте!» – за всех ответил, по-видимому, самый старший из них, в то время как остальные отметились лишь сдержанным поклоном.

– «Я могу сейчас полностью представиться?» – спросил Рауль.

– «Конечно, Руди! Можете представиться нам и полностью!».

– «Рауль Хоакин Мендес. Вчера прилетел из Мадрида!» – теперь уже улыбаясь, представился гость главному из них.

– «Мы ждали Вас, сэр! Пожалуйста, садитесь!» – предложил старший из них, представившись резидентом ЦРУ в Аргентине Вильямом Ортманом.

– «Спасибо» – поблагодарил Рауль, садясь на ближайший к нему стул.

– «Мы Вас не будем сейчас нагружать информацией и заданиями. У Вас теперь будет всего одно задание и на длительный срок – вживаться и вживаться! Единственное, что я хочу Вам сейчас настойчиво посоветовать – так это то, что основной областью Вашей деятельности должна стать внутренняя политика Аргентины! Пытайтесь любым способом проникнуть в политическую элиту страны. Может быть через работу корреспондентом какой-то газеты. Для этого Вам со временем стоит стать и политическим активистом какой-то партии. Но сначала Вам надо отказаться от американского гражданства, иначе Вас никуда не выберут и не назначат!» – обрушил на него информацию Ортман.

– «Да-а? Понятно! Придётся так и сделать» – изобразил Рауль грусть.

– «Ну, ладно, Руди! Эту Вашу деятельность будет теперь направлять мой… первый заместитель Пол Фридман!» – представил он полноватого, черноволосого средних лет мужчину в очках, который встал и подал Руди вяловатую ладонь, которую тот пожал излишне крепко, что отразилось на лице заместителя резидента.

Он явно чисто штабной работник. Какой-нибудь аналитик!? – предположил Гектор.

– «Хорошо! А теперь познакомьтесь с ещё одним моим заместителем и Вашим непосредственным куратором!» – дал слово резидент до сих пор тоже молчавшему смугловатому мужчине крепкого телосложения.

– «Фрэнк Браун!» – представился тот, крепко пожав руку Руди, сообщая ему номер своего телефона, условия, время и частоту их встреч.

Далее разговор продолжился в виде ответов Руди на различные вопросы хозяина кабинета, включавшие в себя, в том числе, и вопросы о его новой семье и ближайшие планы по трудоустройству. В конце разговора Раулю было вручено несколько тысяч долларов наличными и банковская карточка на хорошую сумму.

– «Руди, мы даём Вам эти деньги на первое время, чтобы Вы материально не зависели от своего тестя. А жене скажете, что это за оставленный в Мадриде автомобиль и в качестве свадебного подарка!».

В заключение распрощались тепло и надолго.

Выйдя из посольства и неспешно прогуливаясь по саду Соолохико, Рауль сел в метро на станции «Площадь Италии» и через шесть остановок вышел на станции «Кальяо», далее дойдя до дома пешком.

– «Ну, что тебе в посольстве сказали?» – встретила его Исабель.

– «Расспросили, как дела, где разместился, адрес, состав семьи, чем буду заниматься, где работать, и прочее по мелочам. Просили обращаться к ним в случае проблем – обещали помочь!».

– «У-у, какие они заботливые! А ты кого-нибудь из них пригласишь на нашу свадьбу?!».

– «А зачем? Я никого там не знаю. Они меня – тоже. Мне Блэйк сказал, что уже передал меня… тебе! Ну, вот ещё денег дали за машину и как свадебный подарок! Так что я смогу сделать свой вклад в семейный бизнес!».

– «А-а! – радостно засмеялась жена – Ну и хорошо!».

И они занялись своими домашними делами. А вечером молодожёны пошли в кафе на встречу с подругами Исабель по колледжу и университету. Некоторые из них тоже пришли со своими парнями. В общем, получились практически студенческие посиделки, и якобы смотрины жениха, или даже повторная помолвка Рауля и Исабель.

На следующий день, в среду 4 июля, молодые поехали в Национальное Миграционное Управление Аргентины на проспект Антартида Архентина 1325, представляя туда разрешение на въезд в страну и американский паспорт Рауля с визой консульства Аргентины в Мадриде, а также их заявления. После проверки в течение нескольких дней, так как требовался запрос и в Интерпол, управление должно было подтвердить правильность всех данных, а Рауль, на основании «Регламента о миграции», – получить постоянный вид на жительство и разрешение на гражданство. После чего, через три месяца в «Регистро сивиль» он должен был получить «Документ национальной идентификации» и паспорт гражданина Аргентинской республики. И теперь перед молодожёнами встал вопрос о заключении церковного брака в дополнение к ранее заключённому браку в юридически уполномоченном органе другого государства – в Испании.

Выбор пал на хорошо известную Исабель церковь Святого Франциска, фасад которой располагался на улице Адольфо Альсина, дом 380. Но фактически церковь тянулась вдоль улицы Дефенса. Это был центр столицы в двух кварталах от президентского дворца Каса Росада.

И домашняя подготовка началась. Все вместе женщины проводили генеральную уборку квартиры, украшали комнаты, а знакомая портниха шила Исабель свадебное платье. Мужчинам эту важную обнову до поры до времени специально не показывали.

В этой домашней суете дон Диего неожиданно остановил зятя в прихожей и взял под локоть, тихо и даже заговорчески говоря ему на ухо:

– «Рауль, я хочу ещё раз поговорить о твоей работе у меня. У Мигеля нет необходимого образования, знаний и кругозора, чтобы эффективно помогать мне во всём. Да и староват он уже для этого. Так что ты готовься его в скором времени сменить!».

– «Хорошо! Я в принципе готов в любое время!» – обрадовал тот тестя.

Но больше всего Рауль сейчас был готов к свадебному венчанию.

Ещё раньше они с Исабель отметились в муниципалитете, как муж и жена, и теперь все документы у них были в порядке, хотя официальная регистрация брака в Аргентине и не проводилась.

И через несколько дней, в пятницу 13 июля, долгожданное для них событие, наконец, должно было состояться.

Но 9 июля ему предшествовал всенародный праздник – День Независимости Аргентины, добившейся её сто семьдесят пять лет назад.

Этот праздник – день рождения своего государства – патриотичные и гордые аргентинцы любят особенно.

В этот нерабочий день военный парад в Буэнос-Айресе и народные демонстрации на главных площадях столицы, разукрашенных национальными флагами, постепенно переходили в народные массовые гуляния и концерты в многочисленных парках под открытым небом, в том числе фольклорных групп. Под музыку оркестров и эстрадных ансамблей, а чаще просто одиночных, но не одиноких гитар, аккомпанирующих танцорам аргентинского танго, народ пел, плясал и просто веселился от души.

Рауль с Исабель в этот день совершили две длительные прогулки по городу и уставшие, но полные впечатлений, не поздно вернулись домой.

Ведь на следующий день вся семья Родригес выезжала на юго-восток от столицы, на свою виллу на побережье океана, находившуюся в северо-западной части посёлка Пунта Лара севернее города Ла-Плата примерно в четырёх десятках километров от Буэнос-Айреса.

Фактически это были две, объединённые своими территориями виллы, в своём едином квартале ограниченные: самым длинным отрезком с северо-востока, со стороны океана – вдоль побережья идущей улицей Костанеро Альмиранте Брауна, с северо-западной стороны – 142-ой улицей, с юго-запада – улицей 1-ой Бис, и с юго-восточной самой короткой стороны – 138-ой улицей.

В юго-восточной вилле здесь постоянно жила семья сестры дона Диего – Софии, приглядывавшей за примыкающей к ней, часто пустующей, северозападной виллой её брата.

Цель этой поездки была подготовка к предстоящей после венчания второй части свадьбы. Но пока все с нетерпением ожидали самого венчания.

На эту церемонию было приглашено немало гостей. В основном это были родственники семьи Родригес, подруги Исабель и друзья дона Диего.

Рауля удивили некоторые местные традиции. Так, например, молодые здесь обменивались кольцами ещё при помолвке, которой в Аргентине уделялась особая роль, а роли свидетелей молодожёнов выполняли не друзья жениха и невесты, а тесть и свекровь. И вообще, сама свадьба в Аргентине являлась лишь средством подтверждения серьёзности своих намерений и способом сообщить всем, что влюблённые стали мужем и женой. Поэтому на церемонии венчания Исабель к алтарю должен был вести её отец дон Диего, а Рауля, в отсутствие матери – младшая сестра тестя – сорокапятилетняя донна София.

Всего лишь за несколько дней до их венчания в католической церкви Аргентины произошло заметное событие – архиепископ Буэнос-Айреса Антонио Кваррасино в своём Кафедральном соборе Пресвятой Троицы столицы был посвящён в кардиналы. Поэтому настроение местного ординария, ведшего церемонии сегодняшних венчаний, было всё ещё приподнятым. Перед его свежим взором красивая и величавая пара Рауля – в строгом чёрном костюме, и Исабель – в белоснежном венчальном платье невесты, этим ранним вечером прошла первой. Потому ещё не уставший ординарий в своём служении был просто великолепен. В завершение венчальной церемонии молодые дали друг другу клятву верности. И на их шеи друзья и родственники накинули узкую белоснежную ленту, символизирующую единение их душ и сердец, как упаковку, связав её узлом с бантом. А на выходе из церкви молодые были осыпаны красными бусинками, символизирующими для них богатство и успех во всех делах.

В Аргентине такие свадебные обряды были традиционны.

После венчания в церкви все участники этого христианского таинства на нескольких легковых автомобилях поехали кататься по Буэнос-Айресу.

Вечерняя зимняя столица встретила их относительно, для этого времени года, хорошей погодой. К вечеру из-за солнечного дня ещё держалось около тринадцати градусов тепла.

По улице Дефенса их кортеж машин проследовал в северном направлении до площади Майо, где они сделали первую остановку около одноимённого парка, располагавшегося напротив президентского дворца.

В школьные и студенческие годы Исабель с подружками частенько прогуливалась в этом парке.

И теперь молодожёны сфотографировались на фоне Каса Росада. Затем, обогнув площадь против часовой стрелки и выехав на проспект Майо, их кортеж повернул на север, на «Проспект 9 июля».

На Рауля особое впечатление произвёла эта самая широкая улица в Мире, где в центре площади Республики они вскоре увидели возвышавшийся высокий белый обелиск – символ Буэнос-Айреса. Здесь они также вышли из машин и сфотографировались на фоне и этого символа столицы.

Колона их автомашин периодически останавливалась и у других памятных мест семьи Родригес, а также около известных памятников и центров культуры. Сначала они свернули налево, побывав на площади Свободы. Снова сделав круг против часовой стрелки по ближайшим улицам, они по улице Парагвая сначала направились в восточном направлении, а затем свернули на север на улицу Флорида. По ней кортеж выехал к парку имени Хосе де Сан Мартина с монументом свободы, опять выйдя из машин, прогулявшись по парку и возложив цветы к памятнику.

Далее их путь пролегал мимо Английской башни и через площадь Канады. Затем свернули налево на проспект Антартида Архентина, переходящий в проспект президента Рамона Кастильо, а затем в проспект Рафаэля Облигадо Костанеры, двигаясь по ним в северо-западном направлении. Затем, больше не задерживаясь, по берегу эстуария Ла-Плата они промчались мимо аэропорта Хорхе Ньюбери, наблюдая взлёт самолёта и огибая северный парк с его прудом и голубыми бассейнами.

Раулю это даже показалось каким-то символичным. Ведь самолёт взлетал, как и он сам и его жизнь в Буэнос-Айресе – плавно и уверенно, с надеждой на новую высоту – всё выше и выше!

Теперь они проехали мимо спортивного комплекса из нескольких футбольных полей и спортплощадок, развернувшись через мост Лабруна на проспект Гильермо Удаонадо.

Без остановки они миновали и футбольный стадион «Эль Монументаль» любимой команды дона Диего «Ривер Плейт».

Повернув направо на проспект Либертадор, они затем с северо-западного направления повернули налево на проспект Крисолого Ларральде, с которого снова свернули направо на проспект Кабильдо, и тут же снова налево – на проспект Гарсия дель Рио. И уже по нему, отделённому от встречного движения широким бульваром, выехали к парку Сааведра, в котором сделали очередную остановку. Затем объехали его против часовой стрелки, свернув в обратном направлении и направо на улицу Крамер. С неё повернули налево на улицу Виррей дель Пино, а затем направо на проспект Кабильдо, переходящий сначала в улицу Виадукто Карранса, а затем в проспект Санта Фе. Проехав мимо тыльной стороны квартала американского посольства, кортеж остановился у Ботанического сада Карлоса Тайса, и вся процессия во время этой последней остановки немного прогулялась по саду.

Далее кортеж продолжил движение по тому же проспекту, пока не повернул налево, на север и северо-восток, на улицу Кальяо. Проскочив мимо родного квартала семьи Родригес, процессия свернула налево на улицу Посадас, а с неё опять же налево на улицу Айкучо, 2027, к французскому ресторану «Ла Бургонь», в котором для свадебного пиршества были забронированы вечер и ночь. Этот ресторан заблаговременно выбрал сам дон Диего, несколько раз до этого побывавший в нём с женой Паулой.

– «У этого ресторана заслуженная многолетняя репутация! Там великолепная французская кухня! Он изящно и художественно оформлен и там замечательное обслуживание! Вы увидите настоящий маленький Париж в Буэнос-Айресе!» – объяснил он тогда свой выбор молодым.

– «Дон Диего, а Вы были в Париже?» – не удержался от вопроса Рауль.

– «Да! Даже три раза!» – с радостью от воспоминаний ответил тесть.

– «А где Вы там останавливались?» – автоматически спросил зять.

– «Сначала в гостиницах…, уже и не помню их названия, давно ведь было. А когда жили там долго, то снимали небольшую квартирку в районе бульвара Клиши».

От такого ответа Рауль внутренне напрягся и с ожиданием невероятного не удержался от уточняющего вопроса:

– «Ой, а я знаю это место! А где Вы там жили… конкретно?».

– «Да в небольшом тупике… «Сите дю Миди»… кажется?».

В тот момент краска подступила к лицу Рауля, и он не смог не ошарашить тестя далее, но взяв себя в руки и быстро сориентировавшись:

– «Ха! Так там же… давным-давно… снимал квартиру и мой… дед!» – сообщил он истинную правду.

И вот только тут до Рауля неожиданно дошёл смысл удивительного совпадения букв «LN» на его талисмане с частью кода «ЛНН» от слова «Ленин», сообщённого ему дедом Петром Петровичем на самый крайний случай при их расставании в Москве под новый 1988 год, когда Вячеслав приезжал к нему в Кузьминки:

– «Внучок! – ещё крепкой рукой обнял тогда дед за талию своего самого старшего из внуков от сына – Я тебя сейчас просто ошарашу! То, что я тебе сейчас скажу, очень важно для тебя и должно быть только между нами! И никому об этом никогда не говори! Ни при каких обстоятельствах! В твоей жизни может произойти всякое. У тебя может случиться провал, и ты вынужден будешь бежать от кого-то, или могут случиться ещё какие-либо обстоятельства. Так я тебе дам адрес «норы» в Париже, где в моей собственности находится квартира. Ты там сможешь спрятаться и отсидеться. Сейчас я дам тебе адрес нотариуса, у которого лежат мои документы и пароль к ним. Дам адрес, имя и фамилию управляющего домом, который даст тебе ключи; название и адрес банка, пароль и номер счёта, на который поступают деньги от сдачи большей части квартиры в наём. Я тебя научу, как всё это запомнить, не записывая. Но на всякий случай я сейчас покажу тебе, как всё это зашифровать и всё-таки записать, но так, чтобы потом самому понять!».

С этими словами дед тогда достал карту Парижа, на которой всё это было помечено и зашифровано, а скорее замаскировано в хитроумных записях. Тогда дед долго объяснял внуку, как всё это запомнить с помощью ассоциаций и аналогий. Вячеслав подошёл к важному для себя вопросу творчески, придумав и свои уловки для твёрдого запоминания этих данных.

И теперь Рауль не удержался, назвав номер дома, этаж и квартиру.

От этой информации на лице тестя отразилось крайнее изумление.

В тот момент он взглянул на своего зятя, как на сатану, сглотнув слюну и выдавив из себя:

– «Точно… ну, надо же? Помню, там ещё был второй выход во двор!?».

– «Да-да! И дед, и отец мне много про Париж и эту квартиру рассказывали! И я многое запомнил!» – предвосхитил он излишние вопросы тестя.

И вот теперь мини-Париж явился их глазам и глазам их гостей.

Служба парковки ресторана обеспечила быструю высадку прибывающих и парковку освободившихся автомобилей на заранее забронированных местах вдоль улицы.

К двадцати одному часу все гости собрались на площадке перед рестораном и в его вестибюле, отделанным мрамором в бежево-коричневых тонах. Широкий вход, разделённый одной колонной, был освещён двумя большими одинарными шарообразными люстрами. Под ними две, в обрамлении бочонков с вечнозелёными растениями, ковровые дорожки, положенные от самого входа в вестибюль, через шесть ступеней подводили гостей к стене, разделённой на стеклянные секции, и с такими же дверями. Слева в стене по ходу гостей встречало некое подобие витрины-камина, создавая уже при входе в ресторан, атмосферу тепла и красоты.

После того, как все гости подъехали и подошли к назначенному часу, вся процессия под музыку и во главе с молодожёнами прошла вовнутрь. К счастью, все заранее предупреждённые гости прошли дресс-код.

Впрочем, практически все аргентинцы обращают весьма пристальное внимание на свой внешний вид и стараются следовать веяниям местной моды, являющейся предметом их особой гордости.

И эта забота о своём внешнем облике не являлась какой-то показухой, игрой на публику, а было вполне естественным поведением жителей столицы, причём представителей разных слоёв общества.

Не менее красиво было и внутри. Особенно Рауля удивили разного размера светильники, вмонтированные в потолок, и в лёгком полумраке создававшие атмосферу уюта. В большом зале с колонами в ряды буквой «П» были составлены уже сервированные столы. А официанты в униформе и в белоснежных перчатках уже ждали долгожданных дорогих гостей.

Как у нас на московских свадьбах! – про себя отметил Рауль, садясь с женой на отведённые для них места в середине п-образного стола.

И праздничная трапеза началась. Еда была не только на основе изящной французской кухни. Был и традиционный для аргентинцев стол, которому жители столицы всегда уделяют особое внимание, в виде основного блюда – мяса, жаренного большими кусками на углях, а также слоёных жареных пирожков с различной начинкой – эмпанадас, канапе и тарталеток. Кроме того гостям подавали «Пекинскую утку» и «Говядину по-веллингтонски».

Гости пили традиционное шампанское и различные красные вина, в основном отечественного производства из провинции Мендоса.

А всё это пиршество завершалось восхитительным разнообразным десертом, а также различными чаями, кофе с мороженным, горячим шоколадом, какао, и различными фруктовыми напитками. Для желающих посидеть и побеседовать был предложен мáтэ.

Ведь для аргентинцев главным всегда является не только хорошо провести время, но и задушевное общение.

Гости поочерёдно поздравляли молодых и дарили им подарки или чеки на приобретение товаров. То есть, свадьба шла по обычной, традиционной схеме: тосты с выпивкой и закусками чередовались с танцами. А совсем поздно всё пиршество перешло в сплошную ночную дискотеку.

Ведь свадебные церемонии в Аргентине всегда представляют собой яркий, красочный праздник с душевной и зажигательной музыкой.

И часто это музыкальное событие происходило в окружении красивейших пейзажей, кои ещё предстояло увидеть многим участникам этого торжества в последующий день на главной вилле семьи Родригес.

После танго молодожёнов, которому Исабель обучила Рауля ещё в Мадриде, опять-таки по традиции, их стали приглашать лица другого пола. Иногда вместо танцев звучали песни под гитары.

А дед Исабель – дон Эскобар – периодически снимал происходящее на видео, дополняя этим профессионального фотографа. В перерывах дон Диего на относительно небольшом самодельном, из куска белой материи, экране под аккомпанемент гитары демонстрировал фотографии Исабель в детстве и её совместные с Раулем мадридские фотографии.

Апофеозом свадьбы явилось бросание букета невесты своим подругам.

Как и в Москве, девушка, поймавшая букет, думает, что выйдет замуж следующей! – про себя рассмеялся предрассудкам Рауль.

Но кроме этого Исабель, заботясь обо всех своих незамужних подружках, одарила их своими свадебными подвязками, которые поймали лишь самые ловкие из них.

Затем, под самый финал церемонии был подан большой свадебный торт, из которого лишь незамужние девушки, но уже поочерёдно, вытаскивали за концы – ленточки, лишь на одной из которых было закреплено колечко. Но повезло, чуть ли не самой юной среди них – семнадцатилетней соседке Исабель по дому – Марианне.

Уже к утру, с открытием метро, молодожёны подали пример, и все гости дружно разошлись. Молодых до дома проводили их ближайшие соседи и близкие родственники.

Встав в субботу к обеду, и слегка перекусив, все присутствующие члены семьи Родригес на четырёх автомашинах отправились на продолжение праздника и свадебного банкета в пригород Буэнос-Айреса на свою спаренную приморскую виллу, давно разделённую доном Эскобаром из своего семейного имения на две части и подаренную своим детям. До места опять доехали почти за час.

К позднему обеду подъехали и собрались все приглашённые: часть гостей, бывших накануне в церкви и в ресторане, и часть новых – из местных давно известных соседей.

Стол с домашними разносолами, как всё ещё свадебный, ломился от яств и обилия угощений. Но это была уже не французская кухня, а чисто аргентинская, национальная. В своих кулинарных пристрастиях аргентинцы не особо отличались от представителей других стран своего континента. Они предпочитали своё, аргентинское говяжье мясо, щедро сдобренное различными специями. А ведь их мясо по качеству и вкусу было признано лучшим в мире.

Вот и сейчас гостям было предложено «асадо» из зажаренной на медленном огне туши годовалого телёнка. В дополнение к нему на углях было приготовлено и мясное ассорти «парилья». Ну и конечно опять эмпанадас. Но всё это подавалось гостям с обилием разнообразных овощей и фруктов.

Вина в этот раз были только красные, но более разнообразные. К ранее испробованным в ресторане винам добавились вина из провинций Ла Риоха, Рио Негро, Сальта и Сан-Хуан.

А на десерт в это раз был сладкий картофель и типичные местные сладости «дульсе де лече» из варёного сгущенного молока с ванилью, а также джем из айвы. И, как в ресторане, застолье часто прерывалось музыкой и танцами.

Но некоторое время виновники торжества, хозяева и гости наслаждались прохладной вечерней природой и недолгой прогулкой на свежем воздухе.

Но на этот раз ночного гуляния не было, дабы не досаждать соседям через улицы. Участники празднества разошлись поздно вечером, а гости из столицы остались ночевать на виллах хозяев, дабы в воскресенье утром всем вместе отправиться на юго-западное ранчо дона Эскобара, находившееся на северозападном берегу водохранилища имени инженера Рогхеро западнее Буэнос-Айреса. Дорога туда на автомашинах с поворотами и объездами заняла бы почти три часа.

Их юго-западное ранчо одновременно находилось и юго-восточнее города Хенераль Родригес и южнее шоссе Санта Исабель. На юго-запад от него на берегу водохранилища имелось множество удобных и весьма глубоко вдававшихся в берег извилистых заводей, полных рыбы.

Усадьба утопала в густой зелени деревьев, а в её окрýге простирались поля люцерны, на которых паслись стада коров.

Но главная усадьба дона Диего располагалась в двух километрах северо-западнее этого ранчо. К нему с северо-востока от города Франсиско Альварес вело шоссе лейтенанта Луиса Тулиси. До дома в Буэнос-Айресе они обычно отсюда добирались по авеню генерала Сан Мартина, проспектам Франсиско Пиовано, Алькорта, Ривадавия, и президента Кампора, по улице Пастера переходящей в проспект Хуана Доминго Перона, а затем снова в Ривадавия, периодически перемежёвывавшейся с другими улицами. Так они доезжали уже по проспекту генерала Бельграно до проспекта Энтре Риос и поворачивали налево на свою улицу Кальяо.

Но сейчас их путь лежал в обратном направлении и не из дома. По магистрали Буэнос-Айрес – Ла-Плата они проехали на северо-запад до магистрали имени 25-го Мая, переходящей затем в проспект Ривадавия.

Основные владения дона Эскобара и его сына дона Диего простирались северо-западнее Буэнос-Айреса на степной равнине аргентинской Пампы, являвшейся одним из самых хлебородных районов на Земном шаре. Здесь была сосредоточена основная масса посевов и скота Аргентины. А выращиваемая здесь люцерна, дававшая от трёх до шести укосов в год, составляла почти сорок процентов от всей посевной площади страны.

Скотоводческие владения с большим поместьем дона Эскобара, его эстансия, являло собой крупную земельную собственность. Часть своей земли он сдавал в краткосрочную аренду, представлявшей собой пока отсталую форму – испольщину. На этой земле трудились батраки (пеоны).

Сельское население Аргентины проживало на большей части территории страны, и в основном занималось пастбищным животноводством.

Именно здесь, в сельской местности Аргентины зародился до настоящего времени весьма популярный деревенский фольклор, основанный на культурных традициях крестьян-скотоводов «гаучо». Они не только славились, как американские ковбои, виртуозной верховой ездой с различными трюками, но и мастерством исполнения народных песен и танцев чакареры, милонги, маламбо и других. Их атрибутика и народные промыслы красноречиво отражали добродушный характер жителей пампы.

И это присутствовало не только во всех небольших аргентинских городках и посёлках, но и тем более в многочисленных аргентинских эстансиях. В них не было многоэтажных домов, а многие их улицы упирались непосредственно в поля, на которых росли пшеница и соя, или в луга, на которых паслись стада коров и табуны лошадей. Такие населённые пункты со всех сторон были окружены крестьянскими хозяйствами, площадь которых варьировалась от пятидесяти до двух тысяч гектаров. Одним из таких крупных хозяйств были и владения дона Эскобара.

И в воскресенье, пятнадцатого июля, в одном из таких поместий дон Эскобар со своими людьми ожидал свадебную процессию. Здесь гостей встречали, одетые в свои традиционные одежды гаучо, местные крестьяне верхом на своих породистых конях, имевшихся в каждой семье. Местные мужчины на этот праздник надели широкополые шляпы, нашейные платки, накидки пончо и заправленные в сапоги со шпорами широкие штаны. А на внушительных ремнях, украшенных старинными серебряными монетами, у них висели длинные ножи гаучо – факоны. Некоторые из женщин были в специальных длинных старинных платьях для верховой езды, а другие, видимо тоже лихие наездницы, были одеты, как мужчины. Костюмированное представление, как и всё празднество, началось сразу по приезду гостей.

Вся эта картина произвела впечатление, конечно, прежде всего, на ранее ничего этого никогда не видевшего Рауля. Его также поразило очень вежливое и внимательное отношение аргентинцев друг к другу, и особенно к незнакомцам и иностранцам, что он ощутил на себе. Здесь у Исабель тоже оказались подруги. Взаимным улыбкам, комплиментам и поцелуям в щёки не было конца. Но с Раулем все здоровались за руку, по-европейски.

Насмотревшихся на представление гостей и местных его участников вскоре пригласили за большой стол на пиршество, которое опять напомнило Раулю, но лишь в малой степени красочности и многообразия, его участие в подмосковных «шашлыках».

Затем начались традиционные танцы, в основном танго под гитары. Этот самый известный в стране танец, в котором аргентинцы со своим латиноамериканским темпераментом были бесспорные мастера как в инструментальной, в песенной, так и в танцевальной интерпретации, в отличие от других народных танцев, имел городские корни и происходил от песен городских окраин – милонги. И этот танец был частью национальной гордости не только столичных жителей, но и жителей всех провинций Аргентины. И эта гордость, в совокупности ещё и с гордостью за себя и за свою страну, была не только искренней, но и весьма серьёзной. И Рауль оценил это.

И воскресное празднество продолжилось допоздна, что, впрочем, было привычным для аргентинцев, привыкших всегда поздно вставать и соответственно поздно обедать и ужинать. Поэтому и расходились поздно. Но некоторые гости остались на ночёвку, чему способствовали сами гостеприимные хозяева, наличие комнат и спальных мест. Лишь незначительная часть из гостей, имевших трезвых водителей, выехала в столицу. Среди них оказался и дон Диего со своим водителем Мигелем.

Напоследок, перед прощанием, тесть подозвал зятя, и загадочно улыбаясь, протянул ему руку с чем-то зажатым в кулаке.

– «Рауль! А это мой тебе свадебный подарок!» – разжал он кулак.

На ладони тестя в жёлтом свете люстры Рауль увидел знакомый брелок с ключами от автомашины.

– «Ой, спасибо, дон Диего! Но я даже не знаю… это же очень дорогой подарок! Я ещё… не заслужил! А как же Вы?» – оправдывался и спрашивал опешивший зять.

– «Заслужил, заслужил! Ты же мой… зять! И у тебя права есть, да и с машиной ты знаком! Да и теперь Вы не будете зависеть от нас с Мигелем! А мы с ним на другой машине будем ездить. А Вам опять же безопаснее теперь будет, особенно сейчас для Исабель!» – успокоил того тесть, вкладывая свой подарок в ладонь Рауля.

– «Ну, спасибо…, отец!» – пожал он руку дона Диего, который по-отечески обнял зятя.

Рауль уже сам заметил, что окружающая вокруг обстановка была безопасной. А из рассказов жены узнал, что в сельских районах вокруг столицы кражи и обман граждан просто немыслимы даже с точки зрения морали. А бояться различного рода лихих людей можно было только в столице, причём лишь среди безработной молодёжи, настойчиво навязывающей свои услуги, и только в редких случаях похищающей имущество своих сограждан. До открытых грабежей дело практически не доходило. Во всяком случае, в семье Родригес об этом ещё не знали.

– «А знакомая Вам машина ждёт Вас здесь, в гараже!» – объявил дон Диего, увидев подходящую к ним дочь.

– «Спасибо, папа! Мы завтра утром как раз её и опробуем! Рауль прекрасно водит. Он часто катал меня по Мадриду!».

– «Так он уже её пробовал! Мигель давал ему немного прокатиться!» – неожиданно открыл он для дочери маленькую тайну.

На этом дон Диего и другие родственники распрощались с молодожёнами. И он вместе со своей женой Паулой, служанкой Лусией и водителем Мигелем на новом серебристом форде уехал в Буэнос-Айрес.

– «А… отец привержен форду!» – поделился новоиспечённый автомобилист с женой, смотрящей вслед удаляющейся новинке отца.

– «Да-а! Милый, а ты сейчас впервые назвал моего папу отцом!» – улыбаясь, с довольным видом потрепала она мужа по волосам.

Молодожёны ещё два дня погостили у дона Эскобара, выехав домой ближе к вечеру в среду. За это время они объездили окрестности эстансии деда Исабель, знакомясь с местным ландшафтом и бытом местных крестьян, любуясь также окрестной зимней природой. Раулю удалось даже немного покататься верхом на лошади, чему его ещё в Мадриде научила Исабель, сама теперь из-за беременности, помня мать, не рискнувшая ездить верхом.

По прибытии домой в Буэнос-Айрес, в рамках семейной беседы за поздним ужином, между тестем и зятем состоялся долгий и задушевный разговор. Но ему сначала предшествовала степенная трапеза, с соблюдением различных мелких семейных ритуалов. Разговор мужчин сначала, как водится во многих семьях, и не только аргентинских, начался с погоды и футбола. А затем коснулся политики, бизнеса и работы, танго и женщин, семьи и будущих детей. Они поверхностно прошлись по разным темам, не углубляясь в них, и глубоко не выясняя реальных воззрений друг друга. Рауль обратил внимание, что тесть умеет не только показать свою эрудицию и осведомлённость, но и внимательно выслушать его. При этом в разговоре он ловко не переходил грань, за которой у собеседника мог бы произойти эмоциональный всплеск и излишне глубокий интерес к обсуждаемому вопросу, а их спор при этом окраситься ненужными эмоциями.

Последующие четыре дня, включая выходные, пошли на налаживание быта молодых, покупку различных вещей и одежды для Рауля, и в подготовке к началу его новой трудовой деятельности.

И уже в понедельник 16 июля 1991 года Рауль Хоакин Мендес приступил к работе в должности помощника депутата «докто́ра Диего» нижней палаты – Палаты депутатов Национального конгресса Аргентины.

Теперь у него появилось личное время, когда он мог без помех со стороны любимой, под прикрытием рабочего времени заняться своими делами разведчика. К тому же посольство и консульство СССР находились поблизости от их дома на улице Родригеса Пены, 1741.

Теперь оставалось выйти на связь с резидентом в посольстве и дать о себе знать в центр, куда он заблаговременно ещё в Мадриде сообщил свой будущий адрес и номер домашнего телефона. Недаром он там несколько раз ходил с Исабель звонить к ней домой в Буэнос-Айрес.

Но никаких весточек из Москвы всё ещё не было.

Поэтому Гектор решил пока действовать самостоятельно.

Уже в конце июля, выждав подходящий момент, он из уличного телефона-автомата позвонил в посольство СССР и передал условленную фразу, и также сообщив, что ровно через сутки ещё раз перезвонит. На следующий день в коротком разговоре с не представившимся ему сотрудником посольства Гектор получил обещание, что с ним выйдут на связь телефонным звонком к нему домой. Но дни шли, а долгожданного телефонного звонка так и не было.

Поэтому Рауль всецело погрузился в новую для себя работу. Ему приходилось готовить для дона Диего нужные тому материалы, даже тексты его выступлений, встречаться с различными людьми, и не только с избирателями, вести переговоры с некоторыми из них, а также сопровождать депутата в его деловых поездках, и не только. Постепенно круг знакомых Рауля расширялся, причём и среди высокопоставленных людей. На всех их он производил весьма благоприятное впечатление, и не только своим внешним видом, умением общаться, поддержать собеседника и выслушать его, но и своими обширными и глубокими знаниями в различных областях, своими выводами и суждениями, а также ненавязчивостью, корректностью и простотой общения.

Рауль постепенно изучал аргентинцев и их менталитет. Он понял, что все они буквально помешаны на политике, футболе и театре. И если с пониманием политики у него было всё более менее нормально, знание местного театра было только делом времени, то в футбольных знаниях ему предстояло подтянуться. На первых порах Рауля выручало знание мирового футбола вообще. И его собеседники в первое время прощали недавнему иностранцу пробелы в его знаниях аргентинского футбола. Но новоиспечённому невольному болельщику любимой тестем команды «Ривер Плейт» пришлось подтянуться со своими знаниями, прежде всего, внимательно слушая благодарных ему за это заядлых футбольных болельщиков.

Рауль также заметил, что для приветливых аргентинцев, для коих естественен артистизм, очень важно, какое впечатление они производят на собеседника. И поэтому их некоторая излишняя навязчивость по отношению к собеседнику вовсе не является здесь признаком дурного тона, а скорее всего, является необходимым ритуалом. Но этот же самый артистизм, эмоционально поспешно данные обещания, не пунктуальность, и некоторое легкомысленное отношение к своим словам в обыденной жизни, неоднократно приводило к нарушению данного местными жителями слова, что поначалу удивляло и коробило Рауля. Хорошо хоть, что это не касалось вопросов бизнеса. Постепенно он научился выделять из красноречивого потока слов само обещание, вычленив его из условий его выполнения.

Чувствуя, что аргентинцы весьма обидчивы, Рауль учитывал это при разговорах с ними. Но его некоторые, больше по привычке, лёгкие дружеские подтрунивания над иногда раздражавшими его собеседниками, к счастью быстро сглаживалось незлопамятностью Портеньо.

В таких случаях быстрое, тут же на месте, принесение Раулем извинений собеседнику сразу компенсировали якобы нанесённую им обиду.

Рауля поначалу удивлял испанский язык многих аргентинцев. Постепенно он на практике познакомился с новыми для себя местными диалектами, жаргонами и сленгами, особенно с Буэнос-Айресским «люнфардо».

Всё больше и больше Рауль познавал визитную карточку Аргентины – её колоритную столицу, в которой наиболее полно отразились национальные традиции аргентинцев, и проживало более трети населения страны.

Не забывали молодые супруги и культурную программу, по примеру их мадридских похождений, под руководством Исабель начав методичное посещение местных театров, музеев и культурных центров.

Постоянно развивающийся Буэнос-Айрес по насыщенности культурной жизнью, сконцентрировавшейся вокруг многочисленных театров, музеев, центров культуры, художественных галерей и многообразных шоу, очень напоминал иностранцам их европейские столицы, и по праву считался одним из ведущих мировых центров культуры.

Рауль и Исабель иногда и сами растворялись в ночной жизни столицы, вместе с толпами разношёрстного, разновозрастного и модно одетого народа заполняя кафе, ресторанчики, кинотеатры и театры, по понятной причине пропуская теперь лишь одни дискотеки.

Молодожёны не забывали и спорт, занимавший важнейшее место в жизни аргентинцев. Однако из-за беременности Исабель, погрязшей теперь в своих и семейных делах, активные занятия спортом – теннис, поло и гольф, пока пришлось отложить до лучших времён, ограничившись лишь настоящей страстью аргентинцев – семейным болением за свою футбольную команду.

Так незаметно и увлекательно прошёл месяц работы Рауля в Буэнос-Айресе. Наступило 17 августа – годовщина памяти героя борьбы за независимость Аргентины генерала Хосе де Сан Мартина, погибшего в борьбе с испанскими колонизаторами. И на семейном памятном ужине семьи Родригес был подведён некоторый итог работы Рауля.

– «Рауль, я могу всем здесь сказать, да и не только здесь, что ты весьма успешно втянулся в работу! Ты уже заслужил уважение многих людей, в том числе известных в стране. Тебя стали уже многие узнавать! Ты хоть и постепенно, но даже слишком быстро становишься публичным человеком!? Так что тебе уже можно, да и пора, плотнее заняться и журналистскими делами!» – держал речь перед семейным коллективом депутат аргентинского парламента.

– «Да! Но мне надо сначала отказаться от американского гражданства!».

Рауль прекрасно знал, что в законодательстве Аргентины нет положений и статей, исключающих или частично ограничивающих двойное гражданство. И от него никто не требовал выхода из прежнего гражданства Соединённых Штатов Америки.

Более того, у Аргентины были заключены двусторонние соглашения о признании двойного гражданства с десятком стран, среди которых были, прежде всего, конечно Испания и США.

Но для лиц с двойным гражданством, получившим аргентинское гражданство по натурализации, существовал ряд ограничений на право быть избранными в местные представительные органы власти и на занятие ряда должностей в федеральных и местных исполнительных органах государственной власти. Хотя одновременно все эти граждане, конечно, имели полные права, в том числе на свободу слова, вероисповедания и передвижения.

– «Я ведь всё же собираюсь заняться политической деятельностью, как мне посоветовал…отец!» – объяснил зять всем свою позицию и согласие с давним предложением тестя.

И это сейчас являлось его важнейшей задачей, как советского разведчика-нелегала, ибо действующий президент Аргентины Карлос Менем однозначно ориентировался сейчас на США, именуя свою политику, как «плотские отношения с Америкой».

Но центр по-прежнему почему-то не выходил с Гектором на связь.

Наверно в Москве считают, что мне пока надо закрепиться на новом месте, обзавестись знакомствами и связями, а ещё лучше влиянием – решил пока Гектор.

И сейчас его больше заботила, нормально протекавшая беременность Исабель. Кстати, потеря его женой невинности в двадцать один год было нетипично для аргентинок, обычно первый раз рожавших уже в пятнадцать – семнадцать лет. И это во многом было связано с необыкновенной активностью аргентинских мужчин, основными темами разговоров которых кроме политики и футбола были секс и мясо. И очень скоро Рауль сам понял и почувствовал это.

В процессе общения со своей семьёй, с подругами Исабель и другими жителями Буэнос-Айреса Рауль также понял, что аргентинцы – это гордый и независимый народ, можно сказать помешанный на своей истории и своей необыкновенной стране.

Но этого нельзя было теперь сказать о великом Советском народе.

Конечно, руководство нашей страны и специалистов интересовала Аргентина.

После Фолклендского вооружённого конфликта между Англией и Аргентиной в 1982 году интерес СССР к этой второй по величине стране Южной Америки тогда резко возрос. Остро конфликтуя с одной из ведущих стран НАТО, Аргентина невольно ставила себя в афронт всему североатлантическому военному блоку. И этим обстоятельством СССР попытался в то время воспользоваться в полной мере.

Более глубокая «дружба» с Аргентиной обеспечила бы нашей стране возможность контроля проливов вокруг Огненной Земли, соединяющих два океана, и более удобный, быстрый и экономичный выход в Антарктику.

Близость климата и природных условий, значительная русская диаспора в этой стране, и внутренние социально-экономические противоречия облегчили бы задачу её политической «колонизации».

Вместе с тем к этому времени несколько спала необходимость розыска нацистских военных преступников, давно обосновавшихся в этой стране после окончания Второй мировой войны.

Кого-то из них выследили и отловили, как, например, израильтяне – Эйхмана; кого-то без суда и следствия настигла пуля подосланного убийцы, свершившего быструю и справедливую кару; а кто-то ушёл из жизни сам, по старости.

Руководство тогда интересовала и деятельность антисоветских организаций в Аргентине.

Но теперь этот вопрос стал неактуален, ибо антисоветские элементы активно поднялись и в самом СССР.

После провала ГКЧП и снятия с поста Председателя КГБ СССР В. А. Крючкова, в пятнадцать часов 22 августа 1991 года М. С. Горбачёв подписал Указ о назначении Л. В. Шебаршина временно исполняющим обязанности Председателя КГБ СССР.

В этот же день началась просто вакханалия победителей – чехарда указов и распоряжений. Новая, старая власть словно пыталась на волне эйфории, пользуясь ситуацией, успеть провести выгодные ей решения.

По указанию мэра Москвы Г. Х. Попова – поздно вечером 22 августа 1991 года начался демонтаж памятника Ф. Э. Дзержинскому на пока одноимённой площади в Москве.

Стоя у выходящего на площадь окна своего кабинета на пятом этаже старого здании КГБ, Леонид Владимирович заставил себя смотреть на это. Но горя на этот счёт новоиспечённый председатель КГБ, как ни странно, не испытывал. Он считал, что всё происходящее было закономерным.

Это расплата за близорукость, всесилие и корыстолюбие вождей, за нашу баранью бездумную натуру…. Не за то дело отдали свою первую, земную жизнь, Феликс Эдмундович?! Посмертно ответили за прегрешения потомков? – думал тогда один из них.

Однако уже на следующий день первый и последний Президент СССР подписал новый Указ о назначении на пост председателя КГБ СССР В. В. Бакатина. Вскоре тот в принципе согласился с инициативой Л. В. Шебаршина о выделении советской внешней разведки из аппарата КГБ СССР.

Но, не сработавшись с этим хамоватым и с большим самомнением партократом в госбезопасности, 23 сентября 1991 года Леонид Владимирович Шебаршин подал в отставку с поста начальника ПГУ КГБ СССР.

– «Власть, парализованная собственной слабостью, со своим высокомерным могуществом не нуждается в информации! – объяснил он своё решение заместителю – Я к нему с докладом, а это высокомерное невежество не преминуло мне язвительно ответить, что оно уже читало об этом в газетах!».

Николай Сергеевич Леонов недоумённо взглянул на своего теперь бывшего начальника.

Он ведь знал, что В. В. Бакатин без согласования с Л. В. Шебаршиным назначил тому первого заместителя из кого-то своих, или предложенных ему конкурентами Шебаршина, тем весьма обидев начальника ПГУ.

– «Николай Сергеевич, к сожалению, каждый человек лишь сумма обстоятельств, в которых ему лично отведено отнюдь не главное место! Лучше быть подальше от людей, которым нужна власть. Подальше от власти и её спутницы – лжи. Вожатым по жизни должна быть собственная совесть…. Заблуждение всегда наказывает заблуждавшегося… Бой барабанов лучше слушать издалека!» – добавил он на искреннее возражение Николая Сергеевича, завершая фразу своей любимой персидской пословицей.

– «Так что, Николай Сергеевич, …готовьтесь принимать дела!».

И генералы окунулись в бумаги и проблемы, вспомнив и про Гектора.

– «Мне, кстати, поставили в вину и судьбу нашего Гектора!».

И действительно, ещё до отставки начальника ПГУ высокопоставленные и осведомлённые конкуренты и недоброжелатели Л. В. Шебаршина при случае шипели в кулуарах:

– «Вот, что у нас бывает, когда нарушается годами на практике подтверждённая инструкция – не посылать холостых за границу!».

Леонид Владимирович Шебаршин конечно прекрасно знал и понимал, что согласно установленной в ПГУ практике, в длительные заграничные командировки направлялись только женатые сотрудники. А ещё лучше – сотрудники, имеющие детей. Это являлось дополнительной якорной цепью, связывающей разведчика с Родиной, мешающей его предательству.

В КГБ, как и во всех структурах СССР, огромную роль в продвижении по служебной лестнице играла личная преданность начальнику. Поэтому из таких преданных потом вполне могли сформироваться и предатели.

Основными качествами потенциальных предателей всегда были эгоизм, самовлюблённость, гипертрофированное чувство собственной значимости и непогрешимости, неспособность к объективной самооценке, снисходительность к своим недостаткам и нетерпимость к чужим.

Но здесь был другой случай. Агент был совершенно другим. И в Центре понимали это.

После заброса в США агента Нефертити они не могли вызвать обратно Гектора, не поставив под удар основного агента. Вот ПГУ и пришлось пойти на поводу у обстоятельств, подольше экспонировать Рауля, пока тот неожиданно не нашёл свою Исабель.

Более того, Леонид Владимирович прекрасно понимал, что наличие брака и детей не могло было быть гарантией, и само по себе не могло удержать разведчика от предательства. А в связи со смутой в стране, брожениями в умах и неразберихой в государственных органах, его подчинённые вовремя не вышли на связь с Гектором.

И хотя сам начальник ПГУ Л. В. Шебаршин в своё время указывал резидентам, что предметом их первоочередных задач должен стать, прежде всего, личный состав, но на местах это поняли не все, или не смогли понять.

Поэтому Гектор долгое время был без связи с Центром, сам выбрав себе задание, пока не вышел на посольство СССР в Аргентине. А в Москве его тем временем некоторые посчитали даже, чуть ли не предателем.

Рауль сам тоже всесторонне проанализировал свою ситуацию, и тоже предположил, что возможно Центр ему больше не доверяет.

Но в Москве тем временем разобрались и решили уже по-другому.

Его делом, судьбой и персоной занялись психологи и аналитики КГБ, докопавшиеся до исторических корней его менталитета.

Предки Гектора во втором колене были носителями исторической народной культуры России – зажиточными крестьянами, добившимися всё своим трудом и умом. В своё время у них естественно нашлись и желание, и силы, и время, и средства, чтобы приобщиться к культуре, образоваться самим и дать образование своим детям.

А раз он потомок выходцев из крестьян, приехавших в город и получивших в нём образование, работу, дом, приобщившихся к знаниям и культуре, дававшие им и новые перспективы, то не исключено, и весьма вероятно, что Гектор будет это ценить – решили тогда эксперты.

А его быстрое и надёжное проникновение в политическую элиту Буэнос-Айреса весьма способствовало и его новому награждению.

Вот в такой момент, ещё почти за месяц до своего ухода, Леонид Владимирович Шебаршин и решил поддержать своего подопечного, к тому же это давало ему возможность, таким образом, одновременно снизить накал критики в свой адрес, подав Гектора на награждение одним из орденов СССР, чуть ли не последним советским орденом Красного Знамени.

И вскоре, после провала ГКЧП, Президент СССР М. С. Горбачёв подписал закрытый Указ, по которому наряду с победителями от демократии был награждён и новоиспечённый агент влияния.

Но через неделю, 30 сентября, начальником ПГУ КГБ СССР неожиданно был назначен не начальник его аналитического отдела – профессионал генерал-лейтенант Н. С. Леонов или ещё кто-то другой из заместителей Л. В. Шебаршина, а штатский – крупный учёный-востоковед и политический деятель Евгений Максимович Примаков.

Так что судьба Гектора теперь переходила в другие, новые руки.

Новое ждало и в его новом доме, в Буэнос-Айресе.

В сентябре дон Диего объявил, что покупает новую квартиру на себя и жену, забирая туда Лусию де Серну и Мигеля.

А главной, скрытой причиной этого явилось повышение внимания к зятю со стороны моложавой жены тестя – бывшей бездетной вдовы военного – Паулы, ставшей всё чаще заглядываться на мужа падчерицы.

И дабы не искушать того, дон Диего и решил разъехаться с семьёй дочери, тем более перед предстоящими родами.

Поэтому очередной праздник 12 октября – День Америк и Колумба – Рауль и Исабель встречали отдельно от отца. Теперь Исабель виделась с ним чаще на столичном стадионе «Эль Монументаль», чем дома.

Их любимая команда «Ривер Плейт» захватила лидерство в начавшемся летом чемпионате Апертура (Открытие).

С прошлого сезона в Аргентине вернулись к системе проведения двух однокруговых чемпионатов за сезон.

В начале этого года чемпионат назывался Клаусура (Закрытие), и чемпионом стал клуб «Ньюэллс Олд Бойз» из Росарио.

А их «Миллионеры» за год до этого в последнем полном чемпионате страны стали двадцатидвухкратными чемпионами Аргентины.

Об одном из состоявшихся матчей их команды «Ривер Плейт» Рауль тут же написал отчёт с комментариями, и по свежим следам отнёс его в один из столичных спортивных журналов, в котором его тут же и напечатали. Его дебют не остался незамеченным. И вскоре, по настоянию тестя некоторые его хорошо знакомые издатели и редакторы столичных газет и журналов предложили Раулю сотрудничество в качестве внештатного корреспондента.

А ведь поначалу тесть Рауля встретил своего зятя с настороженностью, как обычно встречают чужака. Но культура, знания, ум, такт, и обаяние постепенно сделали Рауля полноправным членом этой его новой семьи и даже соратником дона Диего. До этого его любимая дочь Исабель была и его единственной в жизни отрадой. Поэтому любящий её и заботящийся о ней, отец был готов для неё на многое, в том числе и на помощь её мужу.

Уже в то время Буэнос-Айрес естественно являлся крупнейшим издательским центром Аргентины, в котором работало и проживало большое количество журналистов и редакторов, издавались многотиражные газеты и журналы. Поэтому пробиться в журналистские круги страны, тем более в их элиту, Раулю Мендесу было не просто.

Среди крупнейших газет и журналов столицы Аргентины, с которыми Раулю пришлось периодически сотрудничать, оказались «Буэнос-Айрес Геральд», «Диарио Оле» и «Инфобай».

Но первое место, конечно, принадлежало издательству «Кларин» с тиражом его одноимённой газеты почти в полмиллиона экземпляров.

Среди этого ряда средств массовой информации Аргентины были и «Кроника», «Ла Насьон», «Минуто уно», «Эль Аргентино», «Эль Графико», «Эль Крониста комерсиаль» и «Эксельсиор».

Постепенно аргентинская журналистика стала настоящим открытием для Рауля. И хотя она была несколько зажата цензурой, но всё же представлялась ему во многом правдивой, разнообразной и раскованной.

А ведь к журналистам, как к потенциальным весьма информированным источникам информации, обычно тянутся разведчики и дипломаты.

Но дни шли, а вестей из Центра так всё и не было.

Ну, ладно! Американцы же дали мне длительный тайм-аут. Наверно наши – тоже?! – успокаивал себя Гектор.

А Москве в то время было уже не до агентов влияния за рубежом, пока новый руководитель ПГУ Евгений Максимович Примаков входил в курс дела и готовился к реорганизации всей советской внешней разведки. Более того, в Москве теперь настала необходимость запускать в дело агентов влияния здесь, внутри страны, в бродившее от бацилл свободы общество.

– «Ну, что, Иван Васильевич! Пора менять… профессию?!» – ещё сразу после провала ГКЧП, когда всем было не до шуток, всё же шутливо спросил своего заместителя – генерал-майора Ивана Васильевича Федосеева – начальник управления «З» КГБ СССР – преемника пятого управления, – занимавшегося теперь не идеологическими диверсиями, а защитой конституционного строя, генерал-майор, Валерий Павлович Воротников.

– «По-моему пришло время возглавить табун диких лошадей, чтобы его повернуть, куда нам надо?! Наверно пора запускать проект «Адольф»?!».

– «Давайте начнём операцию «Лидер» – подхватил идею подчиненный.

– «Да! Дайте ему…, ну, знаете кому, – телеэфир, деньги, прикрытие. В общем, всё, что нужно, как написано в сценарии нашего… «писателя». И пусть создаёт свою партию!» – ответственно продолжил, вскоре отправленный в отставку руководитель управления.

А два месяца спустя после этих событий Е. М. Примакову вместе с В. В. Бакатиным было поручено в недельный срок представить предложения о выведении органов внешней разведки (ПГУ) из состава КГБ СССР.

И в этот же день, двадцать пятого октября, Рауль, наконец, получил в «Регистро сивиль» долгожданное аргентинское гражданство: документ национальной идентификации (DNI) и паспорт гражданина Аргентины.

А уже в самом начале ноября 1991 года ПГУ КГБ СССР было преобразовано в Центральную службу разведки СССР.

И шестого ноября Е. М. Примаков стал первым и единственным Директором этой службы.

А на следующий день, 7 ноября, Исабель родила долгожданного первенца, которого назвали Даниэлем – в честь её деда по материнской линии. Молодая мама сама позвонила из роддома и сообщила эту новость своей бабушке по матери Долорес, которая затем сама осчастливила загордившегося мужа, ставшего прадедом, а затем и бабушке Пенья, сообщившей об этом мужу и сыну. Но самым счастливым человеком на земле теперь казался дон Диего, который, наконец, из-за этого события ещё сильнее привязался к зятю. К этому времени в их квартире уже обжилась новая служанка – ещё нянчившая саму Исабель – пожилая Лурдес. Её сын Пако, демобилизовавшийся из армии, ранее работал водителем у дона Эскобара. А его молодая жена Кончита ранее была танцовщицей. Но эти молодые не спешили с заведением потомства. До этого они жили все вместе в эстансии дона Диего, занимаясь семейным бизнесом – оказанием различных услуг семье своего хозяина – богатого землевладельца.

И пока семья Родригес – Мендес занималась младенцем Даниэлем, на родине его отца продолжались изменения в разведывательной службе.

25 ноября президент СССР М. С. Горбачёв утвердил временное «Положение о ЦСР СССР», в котором перечислялись её служебные функции, и говорилось о статусе её сотрудников.

А 4 декабря 1991 года был утверждён последний Закон СССР «О реорганизации органов государственной безопасности».

После распада СССР и ратификации 8 декабря 1991 года Верховным Советом РСФСР «Соглашения о создании СНГ», указом Президента РСФСР Б. Н. Ельцина от 18 декабря того же года на базе ЦСР СССР была образована «Служба внешней разведки Российской Федерации».

Об этом фактически просто переименовании разведки России, как и обо всём другом, Рауль, конечно, пока не знал.

Но тревожные вести, периодически поступавшие с его Родины через аргентинские СМИ, горечь от развала его великой страны, отсутствие связи с Центром, конечно, расстраивали разведчика.

Период полной самостоятельности Гектора – без шифросвязи, без необходимости периодически отчитываться перед руководством, без указаний центра и наставлений резидента – продолжался.

До сих пор Гектор доверял своим начальникам, которые ни при каких обстоятельствах не использовали, ставший им известный компромат на него против него же самого, относились к нему доброжелательно, по-товарищески.

И всё это время, несмотря на трудности и недостатки, у него была твёрдая уверенность в правильном пути его Отечества, которым он гордился, верил в его светлое будущее, и трудился на его благо.

И эта уверенность Гектора впоследствии передавалась появившимся у него явным и тайным единомышленникам.

Но, как известно, бытие определяет сознание. Сытая и обеспеченная жизнь в семье олигарха стала постепенно и незаметно влиять и на образ мыслей и поведение Гектора.

Постепенно менялось и его родное государство. Время активной наступательной политики СССР, формировавшееся в других международных и внутренних условиях, закончилось. Менялся и весь Мир. Постепенно в прошлое уходила борьба за влияние и конфронтация с Западом.

Но там, на чужбине, Гектор верил – за ним его Отечество – мощное и непоколебимое государство, его Великий народ!

Хотя это было и не всегда благоразумно, но Рауль сделал выбор между действием и бездействием в пользу первого. И без задания Центра он начал работать, как разведчик, пока лишь знакомясь и собирая досье на представителей крупного бизнеса и различных политических деятелей Аргентины.

И это естественным образом прикрывалось необходимостью этих сведений для его шефа и тестя – депутата парламента дона Диего Родригеса.

А тот сам одобрил такой подход ретивого помощника-зятя, помогая ему со знакомствами и с информацией.

Получилось так, что и без вербовки сам тесть Гектора автоматически стал его первым, надёжным и весьма осведомлённым, но пока единственным источником информации.

Но всё равно разведчик с нетерпением ждал контакта из Москвы.

И только через несколько дней после первых публикаций Рауля Хоакина Мендеса в одной из крупнейших газет Мира «Ла Насьон», основанной ещё в 1870 году бывшим президентом страны Бартоломе Митре, дома раздался долгожданный телефонный звонок.

Для прикрытия своего контакта Рауль давно задумал использовать вечернюю прогулку с новорождённым сыном в детской коляске по ближайшему парку. Для этого он сам вызвался гулять вечерами с младенцем Даниэлем. Так в действительности и получилось. Их встреча со связником прошла без осложнений.

Обычна каждая разведывательная операция любых спецслужб – это результат тщательной разработки и длительного взаимодействия многих сотрудников. И лишь завершает, ставит точку в операции, кто-то один, аккумулирующий усилия многих. В данном случае это был его связник.

Но внутри страны Гектору теперь приходилось бы всё делать самому. С другой стороны, он и отвечал практически за себя самого, одного.

Отныне Гектору, как к тому же и двойному агенту, было поручено вскрывать и освещать связи аргентинского руководства с США, в частности с ЦРУ и Пентагоном, а также с их союзниками, постепенно сблизиться с правящей верхушкой страны и стать полноценным агентом влияния в этой Латиноамериканской стране.

Параллельно ему было дано задание сблизиться и с эмигрантскими кругами в этой стране, войти в их доверие и информировать об их намерениях, также влияя на них.

И Гектор рьяно принялся за дело, а фактически лишь мотивированно продолжил им самим уже начатое.

Задача российской резидентуры в Аргентине было, прежде всего, слежение за деятельностью США и их союзников в стране и приобретение источников информации среди местных и иностранных граждан.

Ведь ещё советская разведка была просто одержима работой по американцам.

В его задачу, в том числе, теперь входили вопросы и внутренней политики Аргентины, включая общение с представителями элитарных кругов страны. Но не забывались и широкие народные массы.

Для получения дополнительной информации он не брезговал заведением знакомств с ночными сторожами и привратниками, с продавцами ларьков и киосков, с водителями такси и даже с местными полицейскими.

Для встреч со своими источниками Гектор старался выбирать тёмное время суток и отдалённые, безлюдные места. А для этого надо было хорошо знать Буэнос-Айрес и не только. Не зря он с большим интересом и весьма успешно изучал новейшую историю Аргентины.

Потому, что любовь и интерес к стране пребывания, к её истории и культуре, неравнодушие к её народу, его проблемам, знание о ней больше, чем принято, являлось хорошим подспорьем в его работе, обеспечивающим общий успех, даже превышающий оперативную необходимость.

Здесь роль Гектора, как разведчика-нелегала по сбору информации уже по-настоящему трансформировалась в роль агента влияния.

Периодически он встречался со своим связником на стадионе «Монументаль», на котором проводила домашние матчи любимая команда их семьи «Ривер Плейт». Вот и в очередном матче чемпионата страны их команда встречалась со своим извечным соперником «Бока Хуниорс». Это столичное дерби было сродни противостоянию московских команд «Динамо» и «Спартак». Рауль «попал» на игру без дона Диего, занятого срочными переговорами и Исабель, занятой ребёнком. Рауль просился в тестю в помощь, но тот дал задание своему помощнику поболеть «за наших», и потом всё подробно и красочно, как это умеет лишь Рауль, рассказать ему.

Поэтому Гектору приходилось одновременно внимательно смотреть игру и небрежно перекидываться фразами с сидевшим рядом связником. Времени у них на это было много, поэтому разговор о деле, перемежавшийся возгласами с комментариями игры, получился долгим и плодотворным.

После распада СССР в конце 1991 года, и передачи агента «Гектора» под эгиду СВР РФ, его задание претерпело некоторое изменение.

Теперь ему, как свершившемуся агенту влияния, было поручено приложить максимум усилий для сближения Аргентины с Россией, по возможно максимальному отрыву её от США и их союзников. Ещё одной его задачей было придание русскому эмигрантскому движению в Аргентине пророссийской и патриотической направленности.

И это агенту «Гектору» стало удаваться всё в большей мере.

Так, например, в эмигрантской газете «Наша страна» корреспондентами были только выходцы из России. Рауль попытался сдружиться со многими из этих корреспондентов, ища среди них патриотов России, чтобы уже может быть через них со временем самому оказаться в штате газеты.

И вскоре ему всё-таки удалось устроиться в эту газету по совместительству внештатным корреспондентом. Рауль не только теперь имел возможность информировать своё московское руководство о намерениях эмигрантов, но и исподволь влиять на выработку теми своего идеологического и политического курса.

Таким образом, он ещё больше усиливал свои позиции не только в средствах массовой информации столицы, завоевывал и укреплял свой авторитет среди политиков страны, и не только в Нижней палате Конгресса, регулярно информируя своё руководство, но и в своей большой семье.

И прошедшее время показало, что мужем для Исабель, отцом для их ребёнка, и зятем для дона Диего он стал хорошим.

А с 1 декабря в Аргентине начались парламентские каникулы, и Рауль пока полностью переключился на работу корреспондентом газет.

Глава 10. Заложник

А работы в качестве корреспондента сразу нескольких центральных газет Буэнос-Айреса у Рауля Хоакина Мендеса оказалось много.

В конце 1991 года Российская федерация была признана в мире правопреемницей СССР.

К радости Рауля двусторонние отношения между его странами стали теперь развиваться по восходящей линии. Этому способствовал приход в 1989 году к власти правительства перониста Карлоса Сауля Менема, постепенно положившего конец гиперинфляции и, после острого финансово-экономического кризиса, обеспечившего устойчивый рост аргентинской экономики.

По приезде в Буэнос-Айрес и в первый год проживания там Рауль удивился постоянному, большому и быстрому росту цен, получившему даже название в народе «вальс этикеток». Боясь обесценения денег, население старалось израсходовать сразу всю зарплату в день её получения. Инфляция за этот год достигла непостижимой высоты в пять тысяч процентов.

Ещё в октябре 1990 года президент Аргентины успел совершить визит в Советский Союз. Тогда же была подписана и Декларация о принципах сотрудничества между двумя странами. Теперь дело было за Россией.

Но развивались также и отношения Аргентины с Соединёнными Штатами Америки, руководство которых высоко оценило её участие в военной коалиции государств по освобождению Кувейта от оккупации Ирака в начале 1991 года, известному как война в Персидском заливе. Тогда в составе Многонациональных сил участвовали 4 корабля и 2 транспортных самолёта аргентинских вооружённых сил.

Но основные перемены правительство лидера хустисиалистской (перонистской) партии Карлоса Сауля Менема осуществляло внутри страны в экономической и социальной области.

С 1 января 1992 года оно провело денежную реформу, снова изменив название национальной валюты с аустраля на песо, которое по стоимости теперь приравнивалось к американскому доллару.

И теперь Раулю стало удобнее сравнивать оплаченное ему, как агенту, в долларах от ЦРУ и заработанное им, как гражданином Аргентины, в песо внутри страны.

Постепенно он втянулся в свою гражданскую работу, и она ему всё больше нравилась – была настоящей.

Во-первых, она была денежной и даже престижной.

Во-вторых, она была ещё и полезной для его семьи, новой страны и старой Родины.

В-третьих, она была просто интересной и для него весьма поучительной.

И он получал от неё удовольствие. Но самое большое удовольствие ждало его дома. Рауль с наслаждением нянчился со своим первенцем – малышом Даниэлем.

Его участие в воспитании наследника пока сводилось, в основном, к вечерним прогулкам с сыном в коляске по окрестным летним улицам и паркам. Днём же этим занималась или сама Исабель или няньки – пожилая Лурдес или её невестка – молодая Кончита.

Закончились каникулы, и с 1 марта депутаты и студенты вернулись в свои кресла и на свои скамьи. Вернулась в свой университет и Исабель. Даниэлю было уже почти четыре месяца. А поскольку кормление младенца грудью ещё продолжалось, то молодой матери приходилось иногда отъезжать между лекциями и семинарами домой. Поэтому водителю Пако приходилось частенько курсировать между домом и университетом, подвозя Исабель домой к сыну, или младенца с Кончитой – в университет.

В этом процессе была практически задействована вся семья и прислуга, за исключением мужчин – дона Диего и Рауля, заседавших и работавших в Палате депутатов Национального конгресса страны.

Национальный конгресс Аргентины, её парламент, как и в других странах, являлся законодательным органом страны. Он состоял из двух палат: верхней палаты – Сената, и нижней палаты – Палаты депутатов.

Выборы в них проводились прямым голосованием, но обновлялись они по частям. Каждые два года менялась половина Палаты депутатов и треть Сената. Количество депутатов более чем в две с половиной сотни, почти в пять раз превосходило количество сенаторов. Но число избраний и тех и других в Национальный конгресс было не ограничено.

Среди таких, вновь избранных депутатов, оказался и дон Диего.

Ежегодные сессионные собрания Национального конгресса страны проходили, как и учебный год в школах и университетах, с 1 марта по 30 ноября во Дворце конгресса, находящемся на одноимённой площади. Правда президент страны для решения конкретного срочного вопроса мог продлевать сессии или созывать внеочередные.

На одной из таких сессий, рассматривавшей предложения министра экономики и общественных работ Доминго Кавалло, дон Диего Родригес рассказал своему зятю о нём, о своём бывшем коллеге по экономическому факультету Национального университета Кордовы.

Доминго Кавалло родился 21 июля 1946 года, через полтора месяца после установления дипломатических отношений между СССР и Аргентиной. Он был на три года младше дона Диего и учился с ним на одном факультете, но на два курса ниже. На последних курсах университета они сдружились, и затем продолжили приятельские отношения по возвращении дона Доминго после учёбы в США, периодически пересекаясь по работе. Но теперь со своей программой выхода из кризиса дважды доктор экономических наук Доминго Фелипе Кавалло предстал пред всеми и как спаситель отечества. Составной частью его «программы конвертации», прежде всего, стали дипломатические шаги на международной арене, существенно изменившие внешнеполитический курс страны, не менявшийся ещё со времён Хуана Доминго Перона и военных хунт.

Аргентина полностью отказалась от политики «индивидуализма», суть которой заключалась в антиамериканских выпадах правительства, особенно ярко проявившихся в период Фолклендского конфликта в 1982 году.

Тогда США, нарушив свои обязательства члена Организации Американских Государств, встали на сторону Великобритании, чем на многие годы омрачили американо-аргентинские отношения.

На практике осуществлявшие эту программу президент Карлос Сауль Менем и министр иностранных дел и культа Аргентины Гидо ди Телла сумели переломить такую тенденцию и постепенно перевести отношения со США сначала в русло «нормальных», затем в «особые» и даже «сверх особые».

А внутри страны по плану Кавалло начался процесс либерализации экономики и развития свободной торговли, стала проводиться «тотальная приватизация». В частные руки были проданы или сданы в концессию практически все государственные предприятия. Среди них оказались не только коммунальные, автотранспортные и дорожные службы, но и предприятия общенациональных энергетических систем, включая нефтегазодобывающие компании, а также ведущие металлургические заводы. Прорабатывался даже вопрос о приватизации предприятий военно-промышленного комплекса при сохранении контроля военных только над производством боеприпасов и лёгкого стрелкового вооружения.

Получаемые в результате приватизации средства, а их только за первые годы оказалось около тридцати миллиардов долларов, были направлены на стабилизацию аргентинской экономики, что сразу и сказалось. Теперь годовой уровень инфляции не превышал одного процента. В страну стали возвращаться ранее выведенные за рубеж средства, объём которых равнялся примерно сорока миллиардам долларов.

Другой важной составной частью «плана конвертации» К. Менема – Д. Кавалло стала программа «валютного управления», предусматривавшая соответствие между объёмами печатания денег и золотовалютными запасами страны. Это приводило к заинтересованности государства в иностранных инвестициях, прежде всего из США. Чем больше их было, тем больше долларов имел Центральный банк Аргентины, и тем больше аргентинских песо поступало в обращение, которые потом использовались и для предоставления займов внутри страны, обеспечивая экономический рост.

Такая новая внутренняя политика сказалась и на благосостоянии большой семьи Родригес. Дон Диего взял значительный заём на расширение своего скотоводческого хозяйства, и через год получил первые ощутимые результаты этого.

Поэтому пятидесятилетие дона Диего 8 марта 1993 года отмечали пышно. Сначала его официально чествовали в Конгрессе страны.

Затем с друзьями и сослуживцами он отпраздновал свой юбилей в любимом ресторане «Ла Бургонь».

А поздним вечером торжество продолжилось уже дома в кругу семьи.

На следующий день юбиляр направился в свою эстансию, где продолжил празднество с отдыхом на природе в окружении большого количества гостей, среди которых почётное место занял теперь уже широко известный Доминго Кавалло с женой Соней и двумя взрослыми детьми.

Здесь между юбиляром, его зятем – верным помощником и набиравшим силу и известность журналистом, в том числе и в вопросах международных отношений и сотрудничества – и высоким гостем состоялась долгая беседа.

А тем временем Исабель и другие родственники дона Диего занимали остальных гостей. От стола перешли к шумным играм на свежем воздухе и даже к родео на лошадях в исполнении местных гаучо. А верховодила продолжением празднества дочь дона Диего. Она даже лично рискнула после долгого перерыва, связанного с беременностью, родами и уходом за младенцем, прокатиться верхом на жеребце. Но гвоздём конного праздника на эстансии дона Диего было вручение ему в подарок хозяином соседней эстансии карликовой пони породы Фалабелла ростом всего семьдесят сантиметров, но стоимостью в несколько тысяч долларов.

Юбиляр обрадовался подарку, сразу найдя ему применение:

– «О-о! Великолепный подарок! Будет теперь внуку на чём учиться верховой езде!».

При этих словах дочь юбиляра взяла сына на руки, пытаясь в шутку усадить его на дорогой подарок. Но Даниэль неожиданно расплакался, прижимаясь к материнской груди, и Исабель прижала его к себе, успокаивая.

После празднования юбилея отца она приступила к занятиям на последнем курсе своего университета. И к ноябрю 1993 года Исабель Родригес де Мендес завершила обучение в нём.

И тут же отец взял дочь к себе на работу в качестве главного экономического советника и ответственной за развитие его предприятия.

Раулю стало несколько легче, так как появилось свободное время от общений с тестем и женой, и можно было уделить больше внимания своей основной деятельности или немного перевести дух. Ведь источники информации приобретались им ценой колоссального нервного напряжения.

Поэтому официальные лица и связи с ними были пока главным источником информации для Рауля. А существенным было то, что он теперь знал практически всех членов проамериканского лобби в Аргентинском конгрессе. И в этом деле ему неоценимую помощь невольно оказывал его тесть – депутат Палаты депутатов дон Диего Родригес.

К удовлетворению Рауля некоторые его высокопоставленные источники информации оказывались весьма многословными.

Но их долгие экскурсы в историю, бесконечные разъяснения несущественного, уход в сторону от предмета разговора, перескакивания с темы на тему, личные переживания и причудливая логика – затрудняли получение от них нужной ему информации. Для этого требовалось просто ангельское терпение, такт и время. Но иногда приходилось расставаться с таким источником, так и не получив от него необходимой информации.

Хотя, как правило, бизнесмены, дипломаты, миссионеры, разведчики, технари и учёные умеют мыслить глубоко и рационально, а свои мысли и идеи излагать чётко и лаконично.

А успех выявления недостающей информации у людей чересчур словоохотливых и бессистемно мыслящих заключается в «дисциплинировании» их словесного потока, с наложением на него некоторой информационной формы – матрицы, создающей граничные условия и разделяющей всю информации на целевые потоки.

По-возможности, не полагаясь на случай, Рауль тщательно готовился к каждой встрече и к каждой беседе с источниками информации.

В голове он заранее составлял некое подобие плана, или схему какого-то вопроса или проблемы с упором на важные места, которые необходимо было обязательно уточнить сейчас, чтобы дополнить знания и заполнить пробелы в них. И часто ему удавалось в многословности и расплывчатости формулировок собеседника получать обрывки нужных ему сведений.

Для этого он использовал старый дедовский, от Петра Петровича Кочета взятый, метод интеллектуальной и моральной провокации.

Раулю часто удавалось, – не попадая под влияние уже сформировавшегося у него своего мнения, идеи, и не навязывая их собеседнику, а лишь осторожно высказывая их, не пытаясь переубедить оппонента, – внимательно выслушивать его доводы и аргументы, побуждая того на более чёткие и обоснованные высказывания их, или возражения ему.

Рауль также старался всегда всё делать не спеша, степенно и аккуратно.

Суета в его деле была опасна, так как она могла привлечь чьё-нибудь внимание, а его самого привести к недостаточно обдуманным действиям или к ошибке. А то и другое в сумме – к провалу.

Неспешность давала ему возможность не лишний раз всё продумать, взвесить за и против, рассмотреть вопрос с разных углов зрения, в динамике его развития.

Вот и сейчас, идя на контакт с очередным источником, Гектор был в некотором замешательстве. Его чувства требовали незамедлительных и решительных действий. Но разведчик понимал, что этот вопрос пока сырой, не подготовленный, да и не достаточно обдуманный. Была вероятность засветить свой источник информации из-за возможной слежки за собой.

Поэтому для успешной проверки наличия слежки Гектор заранее подбирал естественный маршрут, позволявший неоднократно и неприметно наблюдать за ситуацией вокруг себя. Иногда Рауль поручал своему помощнику – водителю Пако – проводить контрнаблюдение за своим прохождением маршрута, мотивируя это конфиденциальностью встречи по просьбе того же самого человека. И Пако просьбу выполнял.

Но сейчас, идя на встречу с этим новым, высокопоставленным и широко известным в стране источником информации, Гектор естественно обходился без Пако, к счастью в данный момент обслуживавшего Исабель с ребёнком.

И для данной встречи им было выбрано пустынное кладбище Реколета.

Гектор всегда старался избегать толпы. Но он никогда не старался затеряться в ней, как и выявить в толчее слежку за собой. Ибо возможность затеряться в толпе – это всего лишь иллюзия, заблуждение начинающих разведчиков. Он понимал, что контрразведка, если она вообще следит за ним, не оставит его без внимания.

И Гектор как бы стал приучать потенциальных наблюдателей к своим маршрутам и привычкам, старался быть для них предсказуемым, удобным, что со временем могло бы усыпить их бдительность, дабы не попасть в разряд опасных людей, требующих более пристального к себе внимания, или вообще человеком не интересным для них.

Как правило, наблюдатели не любят неспешных пеших прогулок объекта их наблюдения, особенно с остановками у лотков, заходами в магазины, постоянными переходами улиц, со стоянием у светофоров.

Гектор понимал, что придётся, и обязательно надо показать им, конечно, не все свои контакты, а только второстепенные, отвлекая от главных высокопоставленных источников информации.

Вместе с тем полное прекращение контактов с известными в стране деятелями может наоборот навлечь на них подозрение в более тесном сотрудничестве со мной – рассуждал он – тем более надо поддерживать с ними дружеские и приятельские отношения. Ведь хорошие отношения всегда всем на пользу, и не только людям.

Вместе с улучшением отношений между Аргентиной и США стали углубляться и развиваться отношения между Аргентиной и Россией, экономически ослабленной реформами «мальчиша-плохиша». Теперь их сотрудничество коснулось расширения торгово-экономических связей. Была создана межправительственная российско-аргентинская комиссия по торгово-экономическому и научно-техническому сотрудничеству.

В том же 1993 году в Москве состоялось её первое заседание, в ходе которого было подписано Соглашение о торговле и экономическом сотрудничестве. Но вступило оно в силу лишь в марте 1995 года.

Но ещё в мае 1994 года в Москве с официальным визитом побывал министр иностранных дел и культа Аргентины Гидо ди Телла. Здесь он подписал несколько соглашений, в том числе и об основах отношений между Аргентиной и Россией.

А до этого дон Диего решил поощрить своего зятя, добившись включения его в делегацию, отбывающую в США. Но при этом он просил Рауля, как журналиста, замолвить там слово за его друга Кавалло, сделав ему там рекламу.

Рауль с удовольствием согласился побывать на своей «родине» и выполнить просьбу тестя, выгодную и для него самого.

Получая в посольстве США разрешение на въезд в эту страну, он естественно имел встречу с резидентом ЦРУ Вильямом Ортманом.

– «О-о! Руди! Дорогой мой… мальчик! – начал тот покровительственно – Вы делаете определённые успехи!».

С этими словами он по панибратски похлопал Рауля по плечу.

– «Мы с интересом, и, я даже бы сказал, с удовольствием наблюдаем за Вами и вашими делами. Далеко пойдёте, наш Вы… Рэд Волф!».

Рауль поддержал смех своего американского начальника, надеясь, что тот так обыгрывает его оперативный псевдоним, а не его провал, как агента одиночки из Москвы, и перешёл к делу, напрямую доложив последние основные новости.

При контакте со своим руководством из ЦРУ уже в Лэнгли он рассказал про Кавалло, как о перспективном политике Аргентины, и попросил дать добро на разработку того в качестве потенциального агента, мотивируя это уже состоявшимся вхождением к тому в доверие и сближением с ним.

Инициатива Руди была одобрена, но разработка была запрещена. Более того, улыбаясь на его просьбу, один из руководителей пояснил Раулю:

– «Дорогой… Руди. Это, конечно, хорошо, что Вы сблизились с Кавалло! Но Вы нигде не должны афишировать своё с ним знакомство и хорошие отношения! Но всегда должны всячески помогать ему, и не только когда он Вас лично попросит! И он по отношению к Вам в долгу не останется! Вы поняли меня?!».

– «Да! Я всё понял!» – в каком-то даже запале ответил Рауль, про себя подумав, что этот выпускник Гарварда наверняка уже является агентом влияния, хотя таким термином в ЦРУ и не пользовались, или искренне верит в то, что делает, в том числе в угоду американцам. Во всяком случае, очевидно североамериканцев это устраивает.

И с чувством хорошо выполненной работы он возвратился домой в свою семью и к своим заботам, доложив тестю, что их заранее написанную про Доминго Кавалло статью, напечатали в центральных американских газетах.

И тот был доволен зятем и за своего друга.

Тесть и зять часто работали дома за одним письменным столом. То в новой квартире у дона Диего, а то в старой квартире Исабель.

Как-то, понянчившись с внуком, тесть застал зятя за составлением очередной статьи в газету. Взяв со стола её набросок, он углубился в чтение. Закончив, он обратил внимание на обилие карточек на письменном столе.

В них Рауль постоянно что-то дописывал, заполнял новые данные на разных политических деятелей страны.

По выражению лица тестя Рауль понял, вернее скорее успел догадаться, просчитать ситуацию и надвигающуюся угрозу.

И когда дон Диего высказал ему по поводу сбора им досье на различных депутатов Парламента Аргентины:

– «Рауль, а ты прям, как разведчик работаешь!».

Рауль, нисколько не смутившись, и не покраснев, с улыбкой ответил:

– «Так, кто владеет информацией – тот владеет ситуацией!».

Но удивившись его проницательности, про себя заметил: Однако?!

Дону Диего понравился такой подход к делу его зятя-помощника, и он по-отечески слегка похлопал того по спине.

Ведь зная многое о каком-то коллеге-депутате, конкуренте, можно было обсудить с ним вопрос, сформировав его мнение в свою пользу, или навязав ему своё мнение, склонив на свою сторону, и добиться от того нужного решения, учитывая его характер, наклонности, дела вообще и конкретные поступки или промахи и проступки.

Рауль не только собрал информацию о депутатах, но и систематизировал её, разложив по темам, по папкам и по другим профессиональным критериям. Депутаты делились им на националистов, радикалов, демократов, американистов, патриотов и прочих. Всё это могло ему и тестю пригодиться в дальнейшем.

Но многие депутаты из-за своей чванливости и заносчивости не хотели общаться с каким-то простым и неизвестным помощником другого депутата.

Поэтому Раулю в таких случаях приходилось действовать, как корреспонденту известной столичной газеты, специализирующемуся по вопросам внутренней политики страны.

И тогда депутаты становились словоохотливыми, так как были не против бесплатной рекламы. И Рауль этим пользовался в полной мере.

Редактор его газеты был доволен, что Рауль стал теперь вхож в обе палаты Национального конгресса страны и имел возможность хоть ежедневно брать интервью практически у любых депутатов и даже сенаторов по любому интересующему его вопросу. Поэтому он ценил своего сотрудника, и с удовольствием давал ему всё новые и новые задания.

Постепенно Рауль из корреспондента в области внутренней политики стал переходить в ипостась внутриполитического комментатора и обозревателя, тем самым завоёвывая авторитет и вес в обществе и набирая себе очки перед депутатами и сенаторами Национального конгресса.

Со временем депутаты наперебой сами стали напрашиваться на интервью с Раулем, зная, что тот напишет о них честно и доброжелательно, замалчивая отрицательное и выпячивая положительное.

Поэтому многие эти депутаты, частенько, чтобы перещеголять друг друга, выдавали Раулю закрытую служебную и секретную информацию, что ему, как разведчику, как раз и было нужно. И он провоцировал своих информаторов на выдачу таких сведений, наматывая их себе на ус, используя эти сведения и для разговоров с другими источниками, повторяя такой трюк и с другими депутатами Национального конгресса Аргентины.

Постепенно закрытая информация о внутриполитической жизни Аргентины потекла к Раулю, как из рога изобилия. Ценную часть этой информации Гектор, конечно, передавал в Москву, в центр, но он, как Руди, не забывал и своих американских хозяев из ЦРУ, сливая им лишь часть её.

А финансирование двойного агента шло по двум каналам. Но получаемые им денежные потоки из Москвы и Вашингтона теперь оказались лишь дополнением, как к его заработку помощника депутата, так и более всего, к заработку в качестве весьма успешного корреспондента и обозревателя теперь сразу нескольких ведущих столичных газет.

Большой доход Рауля вызывал у него самого гордость, а у дона Диего и Исабель – радость. Жена теперь могла не работать, а рожать и воспитывать детей. Теперь она стала не сколько экономическим советником отца, сколько домашним советчиком мужа, собирая для него открытую информацию по книгам, газетам, журналам, радио и телевидению.

Таким образом, используя депутатов, тестя и жену, Рауль стал очень информированным источником и для СВР в Ясенево и для ЦРУ в Лэнгли.

За этот же период любимая футбольная команда семьи Родригес «Ривер Плейт» выиграла Апертуры 1993 и 1994 годов. А сборная страны в 1993 году подтвердила статус сильнейшей в Южной Америке. Теперь в финале со счётом 2:1 была обыграна Мексика.

Но самая большая радость ждала семью Родригес – Мендес в другом.

В любви, счастье и достатке у них родились ещё две дочери-погодки.

Двадцать третьего февраля 1994 года родилась Габриэла, а почти ровно через год – десятого февраля 1995 года – София.

А незадолго до нового года Гектор получил из Москвы сообщение о присвоении ему очередного воинского звания капитан.

Но не всё было безоблачно в жизни семьи Мендес – Родригес.

С этого года начала заметно ухудшатся ситуация в аргентинской экономике. И в конце 1995 года, переизбранный президентом на второй срок Карлос Сауль Менем обратился к Конгрессу с просьбой предоставить ему чрезвычайные полномочия для… ускорения процесса реформ.

И, в конце концов, такие полномочия ему были даны в 1996 году. Правительство ускорило приватизацию государственных предприятий, сократив число государственных служащих, и повысив налоги.

Но к июлю 1996 года, несмотря на успехи эффективной аргентинской экономики, в аргентинском обществе наметилась ощутимая социальная напряженность.

Политика министра экономики и общественных работ Доминго Кавалло оказалась слишком жёсткой в социальном плане. В стране начался рост недовольства со стороны профсоюзов и многочисленных уволенных в результате приватизации государственных предприятий.

Сработала мина замедленного действия, заложенная в экономику Аргентины опытными стратегами международного валютного фонда.

И в результате во многом из-за разногласий с президентом Карлосом Менемом и обострения их личных отношений, проработавшему на своём посту шесть лет Доминго Кавалло пришлось подать в отставку.

И теперь он был свергнут с пьедестала национального героя.

Но всё равно он остался признанным в мире авторитетом в мировой экономике с прочными международными связями, ориентированными на США, и влиятельным в стране политиком.

Впоследствии он создал собственную правоцентристскую партию «Действия во имя республики», и был избран депутатом.

А Апертуру 1996 года опять выиграл «Ривер Плейт».

Но в этом же году он во второй раз выиграл и самый престижный международный футбольный турнир в Южной Америке – «Кубок Либертадорес» – кубок чемпионов Южной Америки, где в финале вновь, как и десять лет назад, была обыграна колумбийская «Америка» из города Кали.

В команде «Ривер Плейт» в этом году блистал идол болельщиков уругваец Энцо Франческоли, а также другие звёзды Роберто Айяла, Марсело Гальярдо, Эрнан Креспо и Ариэль Ортега.

Но ещё в январе 1996 года была одержана большая победа и в России, но не в футболе на международной арене.

Постоянно пресмыкавшегося перед США министра иностранных дел Андрея Козырева сменил, пожалуй, самый подходящий и достойный – на тот момент руководитель СВР РФ Евгений Максимович Примаков – опытный и авторитетный международник. Он всегда был патриотом своей страны, яркой личностью и поборником активной многовекторной внешней политики.

Смена руководителя МИД РФ, несмотря на ничтожно низкий рейтинг якобы переизбранного президента Ельцина, привела и к смене ориентиров во внешней политике России. Это подкреплялось также несогласием многих государств с установленными США порядками однополюсного мира, и желанием видеть на международной арене активную Россию.

И теперь Российской Федерацией был взят уверенный курс на сближение с Латинской Америкой, в том числе и с Аргентиной.

И в 1996 и 1997 годах Е. М. Примаков совершил два визита, приведших к настоящему прорыву в российско-латиноамериканских отношениях.

Но к тому времени руководство сменилось не только в российском МИДе, но и в Аргентинском правительстве. На смену подавшему в отставку Домино Кавалло пришёл Роке Фернандес.

Однако после его ухода правительство К. Менема не подвергло «план конвертации», предусматривающий сокращение государственных расходов, какой-либо значимой корректировке. Более того сам президент К. Менем проводил самую жёсткую даже в мелочах экономию, касающуюся прежде всего существенного сокращения расходов служащих государственного и управляющего аппарата, что аргентинское общество встретило позитивно.

Чиновникам на работе были запрещены телефонные разговоры неслужебного характера, большинство было лишено персональных автомобилей с водителями, были резко сокращены представительские расходы, включая президентские. Также значительно были урезаны командировочные расходы, и на 15 % была уменьшена зарплата служащих, получавших более двух тысяч песо в месяц, и в два раза была уменьшена оплата сверхурочных работ госслужащих. За счёт упразднения более полусотни учреждений, действовавших на правах министерств, на одну треть было снижено количество чиновников госаппарата, приведшее к увольнению двадцати тысяч служащих. Экономия коснулась и министерства иностранных дел Аргентины. Началось сокращение количества посольств и закрытие некоторых консульств.

На 15 % была уменьшена заработная плата дипломатов.

Но эти меры никак не сказались на активности аргентинской дипломатии.

Во время второго своего официального визита с 23 по 26 ноября 1997 года Е. М. Примаков посетил Аргентину, где имел встречи с президентом Карлосом Менемом, министром иностранных дел и культа Гидо ди Теллой, и новым министром экономики и общественных работ Роке Фернандесом.

Состоялась встреча и с аргентинскими парламентариями, среди которых был и дон Диего Родригес.

Тогда же были подписаны и соглашения в различных сферах.

При этом обеими сторонами была подтверждена заинтересованность и готовность всемерно укреплять взаимовыгодное многоплановое сотрудничество, придав ему новый качественный уровень и дух взаимовыгодного партнёрства.

В последний день визита министра иностранных дел России Рауль, как корреспондент, участвовал во встрече того с журналистами, приготовив для него и свой вопрос.

После интервью у него мелькнула шальная мысль, его даже подмывало, улучшив момент, подойти поближе к Евгению Максимовичу и шепнуть ему на ухо по-русски, что у Гектора всё в порядке!

Но такого момента, к счастью, не представилось. Раулю не удалось даже близко подойти к московскому гостю, а лишь помаячить перед его взглядом в общей группе, так и не успев задать свой вопрос.

Да и тот, умудренный житейским, профессиональным и политическим опытом, наверняка сделал бы вид, что не расслышал.

Но бывший руководитель российской разведки заметил в толпе показавшееся ему знакомым лицо, и чуть ухмыльнулся про себя краешком губ, видимо что-то вспомнив.

А вспомнил он, как в сентябре 1991 года стал руководителем советской внешней разведки, оказавшись на время в подчинении у, предложившего его кандидатуру М. С. Горбачёву, Вадима Викторовича Бакатина – этого, безусловно одарённого по природным данным незаурядного человека и перспективной личности. Хотя его излишнее самомнение и грубость в общении с подчинёнными и на этом важном посту всем бросались в глаза.

Тогда же, в ноябре 1997 года, в Буэнос-Айресе состоялось второе заседание Межведомственной российско-аргентинской комиссии, завершившееся подписанием соглашений о сотрудничестве в области сельского хозяйства.

На этом заседании в качестве одного из экспертов с Аргентинской стороны присутствовал дон Диего Родригес.

И в этом же году старший сын четы Мендес – Даниэль – пошёл в начальную школу – Примарию.

А их любимый «Ривер Плейт» продолжил победную серию, выиграв оба чемпионата страны.

А новый, 1998 год, во внешнеполитической сфере начался с поддержки Аргентиной новой военной акции во главе со США против Ирака в феврале этого года. Поэтому в том же феврале на форуме в швейцарском Давосе президенту Аргентины Карлосу Менему был вручён меморандум о предоставлении Аргентине статуса «самого верного союзника США вне блока НАТО». Всё свидетельствовало о том, что отношения между США и Аргентиной тоже шли по восходящей линии.

И руководство Руди из Лэнгли похвалило своего агента, внёсшего посильный вклад в этот процесс, как впрочем, похвалило Гектора и его руководство из Москвы.

Ведь сейчас руководство России лихорадочно искало пути выхода из продолжающегося затяжного экономического кризиса. В 1998 году в России было собрано всего 48 млн. тонн зерна, что явилось отрицательным рекордом за всю историю русской земли. А валовой национальный продукт составил всего 40 % от прежнего уровня, что было даже хуже, чем во время войны.

Поэтому со временем высшее политическое руководство России стало с интересом относиться к информации своего агента-аналитика из Буэнос-Айреса.

Российскими политологами была признана растущая роль стран Латинской Америки, и в частности Аргентины, в мировой политике и в системе международного разделения труда.

Российской дипломатии, и не только, было дано указание на активизацию своей деятельности, прежде всего в Аргентине, с целью изучения её модели капитализма с социально-экономическими преобразованиями внутри страны. Такое же задание естественно получил и Гектор, невольно чуть ли не буквально державший свою руку на пульсе аргентинской экономической жизни.

Теперь разведчик окончательно ассимилировался в «друга страны пребывания», став не только полноправным, но и активным гражданином Аргентины.

Он регулярно посылал в Москву пространные экономические отчёты, чем видимо весьма утомил не привыкших к такой информации аналитиков разведки. Деятельность Гектора могла принести ощутимую пользу России в экономической области, если бы к его сообщениям из Буэнос-Айреса о начале краха плана Кавалло вовремя прислушались.

К тому же его выводы периодически подтверждались и появлявшимися в мировых средствах массовой информации сигналами о намечающихся признаках спада в экономике Аргентины.

Но всеобщее устоявшееся мнение большинства международных экспертов об успехах и преимуществах аргентинской экономической модели, заключавшихся, в частности, в бесперебойной работе банковской системы, в отсутствии падения ликвидности банков, и в отсутствии оттока банковских вкладов, продолжало довлеть над ведущими московскими экономистами.

По поводу их позиции Рауль как-то сам себе в сердцах даже сказал: – «Эти эксперты за деревьями не видят леса!».

И эти обстоятельства, в конце концов, помешали ему донести свои идеи до руководства России. А также в это вмешались и власть предержащие.

Гектор тогда не имел достаточного авторитета, как специалист в области экономики, включая мировую, а в Москве, с одной стороны, сознательно считали по-принципу, что они «сами с усами», а с другой стороны – подсознательно – «не может быть пророка в своём отечестве».

Даже сам руководитель российской разведки, в то время уже генерал армии, Вячеслав Иванович Трубников тоже поначалу скептически воспринял подборку информации из Буэнос-Айреса от агента СВР Гектора, которого он знал ранее, будучи первым заместителем Е. М. Примакова, и предвзято доложенную ему его теперешним первым заместителем.

А тот возмущался полученной из рук полковника СВР информации:

– «Да что Вы мне тут голову морочите? Не верю я в двойных агентов! Рано или поздно, он предаст нас. А его сообщения могут быть дезинформацией, учтите!».

А этот полковник был заместителем нового директора по операциям, генерал-майора, теперь курирующего разведчиков-нелегалов, и по указанию своего шефа, по данному вопросу решившего остаться в тени, принёс их общему начальнику информационную подборку от их нелегала из Аргентины, собранную за последние недели и месяцы.

– «Товарищ, генерал-полковник, поверьте! Его информация совпадает с информацией, полученной из других источников, но только более глубокая, с анализом и даже с конкретными предложениями!» – не унимался опытный профессионал.

– «Вот это-то и настораживает, что с… рекомендациями! А ведь у нас наверху сидят опытные экономисты, имеющие другое видение! Вы почитайте наши экономические журналы!» – продолжал их общий начальник, отвечавший ранее как раз и за экономическую разведку.

– «Так она также не противоречит и информации из других, открытых источников! Но зато с глубоким анализом!» – отстаивал и свою точку зрения присутствовавший здесь же полковник из отдела экономической разведки.

Тогда генерал-полковник Алексей Анатольевич Щербаков, немного помолчав, снова вчитываясь в текст, резюмировал:

– «Мне надо в этом самому разобраться. Это дело других аналитиков. А этого… Кавалло всё же надо пригласить к нам, в Москву. Пусть поучит наших… этих… экономистов… капитализму. Я доложу об этом Вячеславу Ивановичу. Идите! Вы свободны!» – несколько раздражённо махнул он кистью левой руки, указывая, находящимся в нерешительности подчинённым, на дверь.

И вскоре в Буэнос-Айрес полетела ценная «указивка» для агента Гектора. Но на этот раз инструкция Центра оказалась расплывчатой. В ней стала явно прослеживаться боязнь руководства разделить с разведчиком ответственность в случае его ошибки, провала или, не дай бог, предательства.

А ведь, чтобы подчиненный, безусловно, доверял своему начальнику, тот должен быть не только компетентным, но и доброжелательным, и не бояться ответственности за свои решения и проступки подчинённого.

И теперь получилось так, что целесообразность его служения правому делу, являвшемуся пока смыслом его жизни, стала под большим и мучительным вопросом.

Поэтому после этой депеши Центра доверие Гектора к Москве было утрачено.

А ведь доверие – это практически единственная основа, на которую может опираться и действовать разведывательная служба.

Каких… специалистов там назначили на ведущие должности в разведке? – про себя возмущался Гектор.

А тем временем в июне этого же года в Москве состоялось третье заседание межведомственной российско-аргентинской комиссии, обсуждавшей вопросы создания на территориях РФ и Аргентинской республики совместных предприятий с участием иностранных компаний.

На территории Аргентины, в частности, с участием российского капитала такими должны были стать предприятия, работающие в области сельского хозяйства, рыболовства и строительства гидротехнических сооружений.

Но на этот раз в состав большой аргентинской делегации в Москву, в качестве корреспондента газеты «Кларин», был взят Рауль Хоакин Мендес, который в составе группы корреспондентов 22 июня 1998 года участвовал во взятии интервью у первого президента Российской Федерации Бориса Николаевича Ельцина.

Выбор газеты «Кларин» (Горнист) для опубликования интервью с президентом России был неожиданным решением, вызванным её тиражом, так как она обычно уделяла основное внимание темам спорта и развлечений.

Такое решение объяснялось, с одной стороны, и тем, что брат главного редактора Нобле был кандидатом в депутаты от партии «Демократического союза» и пытался таким образом набрать себе политические очки.

С другой стороны, эта газета, проповедовавшая политику антиперонизма, позиционировала себя как свободная от каких-либо политических влияний и веяний.

К тому же одним из популярных корреспондентов газеты – обозревателем спортивных новостей – был Рауль Хоакин Мендес, рекомендованный для этой поездки самим Кавалло.

Тот уже заранее знал, что затем возьмёт Рауля с собой в Москву позже, и посылал его сейчас туда как бы на разведку обстановки и для визуального знакомства с личностью президента России.

Этой встрече не помешал небывалый ураган, пронёсшийся над Москвой в ночь с 20 на 21 июня. Ущерб был виден даже в Кремле. Была сорвана часть кровли с Большого Кремлёвского дворца, а упавшие деревья разбили двенадцать зубцов стены Московского Кремля.

Зато это помогло Раулю, пока ставшим Вячеславом, улучшить момент, и по телефону позвонить домой, имея короткий разговор с дедом – уже отставным генерал-лейтенантом Александром Васильевичем Гавриловым.

– «Дед, привет!».

– «О-о-о! Здравствуй, здравствуй С… сукин сын!» – вовремя на всякий случай осёкся генерал-лейтенант, узнав голос внука, и чтобы ненароком не назвать его по имени.

– «У меня всё хорошо. Я в командировке проездом, повидаться не удастся. Моя мечта осуществилась! К тому же у меня уже сын и две дочери. И, не смотря ни на что…, я верен своим прежним убеждениям!».

– «Я всё понял! Спасибо за звонок. Береги себя и своих!».

– «Целую и обнимаю всех! Но о моём звонке…» – не успел закончить Вячеслав, как был перебит понятливым дедом:

– «Я понял, понял… пока!».

Рауль был просто счастлив от этого короткого разговора и от недолгой прогулки по центру Москвы.

Он вдыхал знакомые с детства летние ароматы своего родного города, лишний раз убеждаясь, что запахи остаются в памяти навсегда. Ведь они ассоциируются с определёнными местами жительства или пребывания, отрезками времени, конкретными ситуациями, переживаниями и взаимоотношениями. Поэтому Рауль прибыл на интервью с президентом России в весьма приподнятом настроении.

Во время этой встречи и в ходе ответов на вопросы корреспондентов аргентинской газеты Б. Н. Ельцин в частности отметил:

– «Россия за то, чтобы активизировать отношения между нашими странами и обогатить их содержание. Знаю, что у аргентинского руководства – подобный же настрой…

Исхожу из того, что интересы и возможности наших стран дополняют друг друга. Аргентина – одна из ведущих стран Латинской Америки. Она играет всё более заметную роль не только в региональных, но и в мировых делах. Считаю, что сотрудничество России и Аргентины плодотворно скажется на формировании многополюсного мира. Самая прочная база сотрудничества, рассчитанного на перспективу – экономическая. И поэтому ключевое значение сегодня приобретает развитие взаимной торговли, технологический обмен, инвестиции».

Эта встреча с журналистами предвосхищала второй визит в Москву, но первый визит в Россию по приглашению Бориса Ельцина, президента Аргентины Карлоса Менема, с 24 по 28 июня того же года. В результате переговоров двух президентов было заключено Соглашение об основах взаимоотношений между Российской Федерацией и Аргентиной.

Оно явилось основой для создания правовой базы в отношениях между двумя странами, и предусматривавшее поддержание регулярного диалога на уровне высшего политического руководства стран по основным вопросам двусторонних и международных отношений.

Оно предусматривало и многие другие моменты взаимовыгодного сотрудничества, в том числе осуществление обмена опытом в области проведения в обеих странах внутренних преобразований. Была достигнута также и договорённость о визите Б. Н. Ельцина в Аргентину во второй половине 1999 года.

Но руководство Аргентины не зацикливалось на одной России, не забывая и её постоянного соперника США.

И в июле того же года, уже между Аргентиной и США было подписано соглашение об обмене информацией между военными ведомствами обеих стран, секретные положения которого потом сыграют свою роль и в судьбе самого Рауля Хоакина Мендеса.

В этом же году аргентинские вооружённые силы приняли участие в совместных с Бразилией и США традиционных военных манёврах в Южной Атлантике «Унитас-98». Но главное, что интересовало руководство США – были успехи Аргентины в экономической области и следование ею в фарватере американской мировой политики.

Посол США в Аргентине Мануэль Роча 10 ноября того же года на торжественной церемонии по случаю 80-ой годовщины учреждения Торговой палаты США, оценивая «план конвертации» и улучшение отношений Аргентины с его страной, так обратился к президенту К. Менему:

– «Что бы ни произошло в будущем, те правительства, которые придут, должны будут придерживаться модели, которую Вы установили в стране, как в экономической области, так и в области внешних связей, особенно в отношениях с Соединенными Штатами».

И действительно, за время осуществления «плана конвертации» банковские резервы в Аргентине выросли с 6 до 72 млрд. долларов, а рост экономики за последние семь лет стабильно составлял до 8 % в год. И хотя почти 70 % населения всё ещё поддерживали экономическую политику правительства, но в то же время росло и число недовольных ею.

Стала возрастать зависимость Аргентины от иностранных инвестиций, в экономике возник дисбаланс и высокий уровень безработицы, достигшей около 14 % от трудоспособного населения страны.

Всё это ослабляло воздействие примера Аргентины на другие страны.

Рауль, конечно, сообщал Москве довольно подробную информацию о Кавалло и его политике. Но там на неё прореагировали по-своему, со временем всё же пригласив того для консультаций и передачи опыта.

И через две недели после постигшего Россию 17 августа 1998 года дефолта в Москву, по приглашению исполняющего обязанности вице-премьера, видного экономиста Борис Фёдорова, прибыл отец «аргентинского экономического чуда», бывший министр экономики и общественных работ Аргентины, Доминго Фелипе Кавалло.

Это произошло с разрешения Виктора Черномырдина, руководившего тогда пребывавшим в шоке «временным правительством» и мотивировалось впечатляющими успехами Аргентины.

Объясняя это приглашение, на заседании правительства РФ 1 сентября 1998 года, один из верхоглядов от экономики Б. Г. Фёдоров заявил:

– «Я считаю, что пример Аргентины, быть может, с некоторыми изменениями, является единственным надёжным путём для России».

Но самое, можно сказать смешное, Кавалло как бы отблагодарил за это Рауля, взяв его с собой во время визита в Москву, но не как официальное лицо, а как своего временного помощника – зятя своего друга.

И в самом конце августа того же года они прибыли в Москву.

Всего через два месяца Рауль снова оказался дома, в России, в Москве, на своей исторической родине.

Но свободного времени у него в этот раз не оказалось.

В ходе двухдневного визита в Москву Доминго Кавалло давал общие рекомендации по выходу России из финансово-экономического кризиса, а власть предержащие внимательно внимали советам заморского оракула.

Поначалу он рассказал об успехах аргентинской экономики, и причинах этого, особо подчеркнув:

– «Ситуация в России напоминает ту, которую пережила Аргентина в канун реформ 1991 года. И теперь Россия вступила на путь гиперинфляции, избежать которую помогло бы применение на практике аргентинского опыта экономических реформ. Полученные в итоге позитивные результаты были достигнуты не только благодаря валютному управлению, то есть обеспеченности национальной денежной единицы золотовалютными резервами, но и в значительной мере в силу последовательной, даже жёсткой и бескомпромиссной налоговой политики.

В кризисные моменты нужно принимать жёсткие меры!

А в сфере сбора налогов нами был сначала установлен жёсткий контроль за тысячью самых крупных предприятий страны, а уже потом – за средними и мелкими».

А давая советы российским экономистам он, в частности, заметил:

– «В сложившейся в России ситуации Вам не следует прибегать к широкомасштабной эмиссии, что было бы равносильно… гашению огня бензином.

Вам необходимо укрепить правопорядок, ограничить власть новой олигархии и создать систему законов о собственности.

А западным правительствам надо создать специальный фонд помощи России при условии взятия Вами на себя обязательств сохранять демократию и углублять социально-экономические реформы.

Кто бы ни возглавлял российское правительство, ему всё равно придётся принимать жёсткие меры, чтобы не допустить гиперинфляцию. А вариантов борьбы с нею не так уж и много. Поэтому они в любом случае будут мало отличаться от тех, которые использовали мы в своё время».

Довольный проделанной в Москве работой, а больше всего тем, что руководители такой огромной и великой страны теперь «смотрят ему в рот», Доминго Кавалло пребывал в отличнейшем настроении.

Но этого нельзя было сказать о Рауле Хоакине Мендесе, на глазах которого высшее руководство его родного государства, невольно руководствуясь библейским выражением «нет пророка в своём отечестве», некритично внимало поверхностным советам мировой известности. Ведь планы того ещё не были до конца проверены жизнью, и потому были опасными для России.

Поэтому в самолёте каждый занимался своим делом. Доминго умеренно пил, ведя пространную беседу с окружавшими его в проходе журналистами.

А сидевший у иллюминатора Рауль делал вид, что дремлет, перебирая в памяти все прошедшие встречи и сказанное на них.

В уме он уже сейчас подбирал факты и аргументы, ставящие под сомнение планы Кавалло по выходу из экономического кризиса, пока ещё их выполнение не засосало российскую экономику в трясину.

И действительно, исполняющий обязанности председателя российского правительства Виктор Черномырдин уже начал склоняться к идее создания механизма валютного регулирования, подобно аргентинскому опыту.

Но помешала его сентябрьская отставка и замена… конечно опять на Евгения Максимовича Примакова!

И к этому событию также «приложил свою руку» российский разведчик в Аргентине Гектор, пославший в Москву такое подробное донесение с конкретными предложениями, что там более чем удивились его осведомлённости о прошедших беседах с Кавалло.

В очередном сообщении из Москвы Гектор узнал, что за «операцию» с Кавалло он награждён теперь уже российским «Орденом мужества».

Да, времена изменились! После его первых орденов «Красной Звезды» и «Боевого Красного Знамени» за участие и риск в операции «Нефертити» в 1990 году и за внедрение в политическую элиту Аргентины в качестве агента влияния в 1991 году, теперешняя награда не доставила Гектору той радости и той гордости за себя и за свою родину. Ведь теперь его объективная и всеобъемлющая информация, по его мнению, была использована высокопоставленными потребителями в Москве с точностью до наоборот.

Но не менее важное донесение о Кавалло агентом Руди было адресовано и в штаб-квартиру ЦРУ в Лэнгли. И там потирали руки.

С помощью своих совершенно разных агентов, случайно сработавших в паре, под экономику главного стратегического противника США закладывалась очередная мина замедленного действия.

Но в самой Аргентине благодаря реформам Менема – Кавалло всё же был создан солидный запас финансовой прочности, что позволило пока успешно противостоять ударам финансовых кризисов, охвативших все соседние Латиноамериканские страны.

Поэтому заканчивавшийся 1998 год Рауль провожал в достатке и в кругу семьи. Католическое Рождество в Аргентине считалось семейным праздником с взаимными подарками, и тоже отмечалось 25 декабря. И его празднование практически не отличалось от празднования Нового года.

Начавшийся новый, 1999 год, предвещал продолжение улучшения отношений между Аргентиной и США, так как эта динамично развивающаяся латиноамериканская страна давно стала объектом их повышенного внимания.

США полностью поддерживали реализацию «программы конвертации», так как они наиболее активно участвовали в процессе приватизации аргентинской собственности. Почти три четверти от общей суммы, полученной Аргентиной от продажи недвижимости и средств производства, постепенно уплыло в американские руки.

Во многом благодаря этому, а также в связи со стабилизацией её экономики за счёт укрепления рыночных отношений, усилившимися тенденциями к долгосрочному сотрудничеству и возросшим международным авторитетом, многообразием двусторонних связей, экономической взаимозависимости, политической стабильности в Аргентине, теперь и возросла её роль в системе внешнеполитических приоритетов США. Этому способствовали и геополитические соображения американского руководства.

Но геополитические интересы самой Аргентины были далеки от североамериканских глобальных интересов. И, несмотря на провозглашение «стратегического альянса» между Вашингтоном и Буэнос-Айресом, Аргентина сохраняла суверенитет своей внешней политики.

И это подтверждалось некоторыми внешнеполитическими шагами правительства К. Менема.

Аргентина играла заметную роль в Южноамериканском общем рынке (МЕРКОСУР), куда помимо неё входили Бразилия, Уругвай и Парагвай, активно участвовала в ОАГ, поддерживала коммерческие переговоры с Всемирной торговой организацией, стремилась установить более тесные связи с Европейским Союзом, не считая других самостоятельных международных действий.

В зрелом деидеологизированном аргентинском обществе, как и в большинстве стран Латинской Америки, истинно считали основополагающим принципом современного международного права – принцип невмешательства во внутренние дела других государств. Этот принцип пользуется высоким уважением, а его нарушения всегда встречают протест и осуждение всех слоёв общества.

Это особенно проявилось в связи с событиями вокруг Югославии.

Рауль не смог спокойно смотреть, как при попустительстве руководства его родины братский славянский народ страдал он натовских бомбёжек.

И всё остальное ему сейчас казалось мелочью. Ведь он теперь через своего тестя дона Диего мог влиять на принятие депутатами нижней палаты Национального конгресса Аргентины выгодных для России решений, умело маскируя их перед своими американскими «хозяевами». Например, попыткой замаскировать свои главные и истинные цели, в том числе, подрыв российской экономики через якобы передовой аргентинский опыт, проецируемый на неподготовленную российскую почву.

Поэтому по инициативе Рауля дон Диего Родригес выступил в Палате депутатов с предложением в поддержку народов Югославии, получившим одобрение подавляющего числа депутатов.

И 9 апреля 1999 года Палата депутатов аргентинского Конгресса приняла специальную декларацию, в которой выражалась глубокая обеспокоенность военными действиями НАТО против Югославии, предпринятыми без санкций Совета Безопасности ООН.

В этой декларации, в составлении которой принял участие и Рауль Хоакин Мендес, в частности, говорилось:

– «Мы присутствуем при смене коллективной безопасности, центром которой являлся Совет Безопасности ООН, на другую – под руководством НАТО».

Подавляющим большинством голосов депутаты аргентинского Конгресса высказались за срочный созыв Совета Безопасности ООН с тем, чтобы потребовать от НАТО немедленного прекращения бомбардировок Югославии.

Рауль и до этого занимался антиамериканской деятельностью. В частности он иногда своими статьями стал постепенно разжигать антиамериканские настроения в стране, публично позиционируя себя журналистом антиамериканистом.

И Рауль слишком увлёкся этим, получая даже какое-то чуть ли не садистское наслаждение. Ведь работа против американцев была воспитана в нём всем укладом советской жизни и пропаганды, можно сказать, была у него в крови.

Тогда, в восьмидесятые годы, главными задачами советской внешней разведки – ПГУ КГБ СССР – были слежение за подрывной деятельностью спецслужб США и других стран НАТО, направленной на дестабилизацию внутриполитического положения в СССР, ликвидацию социалистического строя в других странах и прогрессивных режимов в странах третьего мира; а также её задачами было проведение активных мероприятий с целью оказания содействия внешнеполитическому курсу Советского Союза на основе получаемой внешней разведкой информации.

В эти же годы советская внешняя разведка активно работала во всех регионах мира, снабжая политическое руководство страны необходимой политической, экономической и научно-технической информацией.

И её прогнозы были в целом малоутешительны для руководства нашей страны. Происходившие внутри СССР процессы сказывались на его положении и на международной арене. Наша страна постепенно теряла свои позиции, лишалась союзников и друзей.

Но в этом не было вины советской разведки, добросовестно выполнявшей свой долг и докладывавшей в Центр добываемую ею разнообразную информацию, в том числе и негативную.

Но руководство страны прохладно относилось к ней, а то и просто игнорировало её по инициативе некоторых агентов влияния ЦРУ в Москве.

А после развала СССР новое руководство Российской федерации поставило перед разведкой, по статусу никогда не формирующей собственные задачи, другие цели, о которые Рауль пока не ведал, продолжая работать по старинке.

Поэтому со временем у него постепенно появились оппоненты и недоброжелатели из разных слоёв населения аргентинской столицы.

Может быть, именно благодаря этому ему постепенно стали вырисовываться потенциальные агенты ЦРУ в Аргентине.

Возможно, и именно поэтому вскоре местное руководство ЦРУ попросило Руди не увлекаться маскировкой и поумерить свой пыл, не забывая передавать в печать и проамериканские статьи и заметки.

Гектор считал, что в сложившейся ситуации во внешней и внутренней политике аргентинского руководства, во время вербовки источников информации, особенно высокопоставленных, ему лучше это делать от имени ЦРУ США, а не СВР РФ.

Во-первых, в случае провала, ему было бы проще объяснить эту свою ипостась своим аргентинским родственникам, в первую очередь Исабель и дону Диего.

Во-вторых, так было бы проще и естественней выявить потенциальных недругов России, которых он бы оставил за собой.

А потенциальных друзей России он стал бы передавать для вербовки или резидентуре СВР в Буэнос-Айресе или своим руководителям в Москве.

Так он и поступал, пока в число потенциальных друзей России не стали попадать люди из русской диаспоры в Буэнос-Айресе. Ведь для выполнения другой части задания они были нужны ему самому. А работа с ними была очень тяжёлой. Ведь эмигранты – это неисчерпаемый, но весьма ненадёжный источник информации, так как их слова и действия бывают окрашены ненавистью к тем, кто их выдворил из прежней страны.

И они весьма ненадёжны, даже опасны, так как всегда являются лёгкой добычей для разведок, и подозрительным субъектом для контрразведки страны пребывания, то есть фактически пушечным мясо тайных войн.

Работа с эмигрантами из русской диаспоры в Буэнос-Айресе стала особой, самой трудной частью в разведывательной деятельности Гектора. Она не могла вестись им в достаточном объёме без раскрытия себя перед своей семьёй и ЦРУ. Поэтому была необходима её легализация, хотя бы перед американскими хозяевами Руди.

И если до поездок в Москву в 1998 году Рауль делал эту работу исподволь, больше пассивно собирая информацию, то после этого он решил найти аргументы для её обоснования. Для этого он встретился со своим куратором Фрэнком Брауном.

– «Фрэнк! Послушайте, что теперь у меня получается. Вот я, надеюсь успешно, поработал с Кавалло. Мы с ним съездили в Россию и поучили русских капитализму. Заметьте – нашему капитализму!» – начал Руди.

Увидев, что куратор как-то даже поёжился, он всё равно продолжил: – «Теперь я здесь, в Буэнос-Айресе, думаю: а что, если нам ещё и поработать здесь с русскими эмигрантами? Например, сформировать здесь, у них, влияние на Москву».

Фрэнк Браун немного поморщился. Большие материи в политике были от него явно далеки. Потому, ощущая своё интеллектуальное превосходство перед ним, Рауль уверенней сказал:

– «Как я понял, Россия хочет дружить с Аргентиной. Фрэнк, а нам это надо?!» – задал он верзиле простой вопрос, заранее зная ответ на него.

И не дожидаясь, снова продолжил:

– «Я думаю, нам, американцам, всё же не удастся помешать этому. Так давайте этот процесс мы… оседлаем! Наверняка эмиссары Москвы попытаются здесь, в Буэнос-Айресе заигрывать с некоторыми представителями русской диаспоры, привлекая их на свою сторону».

Фрэнк Браун понимающе закивал головой, улыбаясь от понимания, что его посвящают в высокие материи закулисной политики, а Руди продолжал:

– «Так я предлагаю нам вмешаться в этот процесс, заиметь в русской диаспоре своих агентов. И пусть именно они оказывают влияние на процесс сближения с Россией, но для нашей пользы».

Выждав паузу, пока куратор видимо что-то соображал в уме, Руди продолжил мысль:

– «Правда, я пока не совсем понимаю, какую конкретно. Но это наверняка лучше знает наше с вами руководство. Если Вы со мной согласны, то доложите об этом нашему руководству».

Видя, что его куратор как-то даже замялся, Руди поставил последнюю и решающую точку в своём предложении:

– «Фрэнк, и я совершено не буду на Вас в обиде, если Вы эту идею представите полностью, как свою личную, якобы сформировавшуюся у Вас от моих Вам донесений».

– «Хм! Хорошо, Руди. Я обязательно так и доложу!» – обрадовался возможности наконец-то выслужиться перед начальством куратор.

– «А Ваша мысль очень даже интересная и не лишена оснований. Наверно стоит попробовать? Так я и доложу резиденту» – поздно вечером обрадовал того заместитель резидента Пол Фридман.

Да! Людьми, где бы они ни жили, кем бы они ни были, все-таки управляют их личные интересы. Это закон жизни! – решил Рауль, получив согласие на своё предложение от американского резидента в Буэнос-Айресе, но всё-таки через своего куратора Фрэнка Брауна.

А фактически заместитель резидента ЦРУ в Буэнос-Айресе Пол Фридман через своего сотрудника Фрэнка Брауна дал добро своему агенту Руди на разработку русской диаспоры в Буэнос-Айресе.

У Рауля теперь появилось обоснование его сближения с русскими эмигрантами в столице Аргентины. До этого он занимался этой работой исподволь, тайно от американцев. Теперь можно было это делать открыто, не боясь разоблачения своего ранее необоснованного интереса.

Прошедшие до этого годы не прошли впустую для Рауля. За это время он великолепно изучил историю миграции русских в Аргентину. И теперь перед ним предстала совершенно ясная и чёткая картина места и роли русских в аргентинской жизни.

Русская эмиграция в страны Латинской Америки, включая Аргентину, началась в шестидесятые годы XIX века с отменой в России крепостного права и с введения царём Александром II всеобщей воинской повинности, надолго или навсегда лишавшей хозяина его самого работящего сына-наследника. Поэтому эта эмиграция была чисто экономической, и эмигрантами преимущественно были крестьяне, бежавшие за океан от повинности и в поисках земли.

Среди выходцев из России помимо русских были также украинцы, белорусы, поляки, евреи и немцы, многие из которых относили себя к русским. Именно немецкие колонисты-меннониты из Нижнего Поволжья явились основными первопроходцами на земле Аргентины.

Эмиграция этих обрусевших немцев в Аргентину проходила в несколько этапов и достигла почти десять тысяч человек. Конечно, первые партии переселенцев оказались в наиболее выгодном положении. Они обосновались в районе города Диаманте в провинции Энтре-Риос между реками Парана и Уругвай на северо-востоке страны севернее столицы, и около Буэнос-Айреса в окрестностях Олаваррии.

Эти пустующие земли в безлюдной местности, до этого отвоёванной аргентинскими властями у охотничьих племён пампы, правительство предоставило колонистам по очень низкой цене.

На этих новых землях они приступили к активному культивированию хлебных злаков, постепенно приучив местное население к хлебу, имевшему до этого лишь вспомогательное значение при весьма развитом здесь скотоводстве.

И вскоре зерновые наряду со льном стали одним из главных экспортных богатств станы. И именно благодаря поволжским немцам на земле Ла-Платы появились высокоурожайные сорта русской красной озимой пшеницы.

А из маленького укреплённого пункта Олаваррия они постепенно выстроили благоденствующий город с важным железнодорожным узлом. Кроме земледелия колонисты занялись разведением лошадей и их селекцией.

А их впечатляющий успех открыл путь в Аргентину и другим подданным российской империи.

И затем образовавшаяся в Аргентине русская диаспора оказалась самой многочисленной из всех русских диаспор в странах Латинской Америки. Она была преимущественно аграрной, то есть состояла преимущественно из потомков крестьян и занималась сельскохозяйственным трудом. Её представители сохранили не только язык, но и многое из русских культурных традиций. Этому способствовало их компактное проживание в сельской местности и взаимовыручка в нелёгких условиях латиноамериканского климата. Но этому способствовали также и традиции коренного населения аграрной Аргентины.

Второй существенный поток иммигрантов в Аргентину пришёлся на период 1914–1930 годов. Он начался с Первой мировой войной, продолжился периодом Гражданской войны, и иссяк к началу тридцатых годов, когда в СССР наступил период тотальной коллективизации сельского хозяйства.

В этот период правительство Аргентины было заинтересовано в заселении неосвоенных земель потенциальными фермерами, с целью включения произведенной ими продукции в экономику страны. Поэтому оно и поощряло приток новой рабочей силы.

Этому переселению способствовала, но лишь на словах, и Лига Наций.

Она стремилась решить проблему русских беженцев, но ни ссуд, ни кредитов им не выделила. И вопрос о переселении в Аргентину русские беженцы решили сами.

Поэтому в эти годы русские земледельческие колонии получили новое развитие. В Аргентину направились в основном бывшие белогвардейцы и казаки. Многие из них занялись здесь сельским хозяйством. И, несмотря на трудности, многие из новых русских фермеров, сохранив привычный для себя жизненный уклад, добились значительных экономических успехов.

Следующий, третий поток эмигрантов из СССР в Аргентину, после окончания Второй мировой войны, был вызван переездом в 1945–1948 годах значительной части перемещённых лиц из американской и английской зон оккупации Германии.

В этот период русской диаспоре в Аргентине покровительствовал советник президента Хуана Перона по антипартизанским операциям русский генерал Борис Смысловский-Хольмстон, до революции командовавший императорским гвардейским полком.

К этим трём потокам Рауль добавил и переезд в 1970-ых – 1980-ых годах некоторого количества советских женщин, вышедших замуж за аргентинцев, и уехавших с ними на постоянное жительство в Аргентину.

Все эти перемешавшиеся волны русской и советской иммиграции в Аргентину, в том числе и их потомки, создали широкий и пёстрый конгломерат различных политических, социальных и культурных воззрений.

Это и объясняло разнообразие и противоречие мнений наших бывших соотечественников и их потомков о новой России, разную степень сохранения ими этнических, культурных и иных традиций.

К моменту приезда Рауля в Аргентину уже почти две трети сельскохозяйственной продукции страны производилось на землях и предприятиях, освоенных и основанных выходцами из России. И он искренне гордился своими прежними и нынешними земляками. Иногда Рауль изучал историю русской иммиграции в Аргентину по надгробиям русского кладбища в Буэнос-Айресе, где ему попадались фамилии Бунины, Голицыны, Горчаковы, и даже дорогая его сердцу фамилия Раевские.

Ведь его прабабушка по отцу и деду как раз носила такую фамилию, являясь одной из многочисленных наследниц одной из ветвей огромного генеалогического древа этого славного рода.

До приезда Рауля в Аргентину жизнь русской общины, державшейся на представителях прежних волн иммиграции, была весьма оживлённой.

Русские аргентинцы оставили весьма заметный след в истории страны. Они были людьми мыслящими, отличались яркостью и силой характеров. Но старое поколение русских иммигрантов уже ушло, а среднее поколение в основном уехало в США. Молодое же поколение иммигрантов себя ничем существенным пока не проявило.

Однако в годы своего пребывания в Буэнос-Айресе Рауль заметил существенный приток в страну мигрантов из стран Восточной Европы и России, в том числе высококвалифицированных специалистов. Эта вялотекущая волна эмиграции началась с перестройкой в СССР и в разных формах продолжалась по сей день. Но она теперь могла способствовать возрождению русской диаспоры в Аргентине.

Последнему переселению русских в Аргентину способствовал успех этой страны в экономике и политические изменения в Мире. И что особенно удивило Рауля, так это доброжелательное отношение жителей страны к прибывающим в неё мигрантам. Но теперь местные власти не заботились о новых переселенцах из России.

Периодически передаваемая Гектором в Москву информация, в том числе о русской диаспоре в Буэнос-Айресе, ещё в августе 1997 года была невольно проверена на практике, приехавшей сюда экспертной группой Департамента Международных связей правительства Москвы.

Она провела опрос среди представителей различных волн русской иммиграции в Аргентину в самой столице и в провинции Мисьонес.

Опрошены были также представители местных органов власти и учёные-слависты, а также изучены материалы русскоязычной газеты «Наша страна».

Экспертами этой группы было сделано заключение, что современная аргентинская нация с соответствующим ей самосознанием возникла путём ассимиляции миграционных потоков на основе этнического и культурного согласия и их аккультурации.

По сведениям, постепенно добытым Раулем из открытой печати и из других источников, в 1999 году в Буэнос-Айресе проживало около ста тысяч русскоязычных мигрантов и их потомков. Но в столице они проживали не колонией, а разрознено, за исключением русского жилого массива, основанного ещё казаками, в пригородном района Шварцвальде. В городке Овера, в провинции Мисьонес у границы с Бразилией, половина жителей – выходцы из России и их потомки, до сих пор соблюдающие русские праздники и русские традиции. Русские общины были так же в Барилоче и в Росарио. Но значительная часть выходцев из России и их потомков всё же проживали в сельской местности и занимались сельским хозяйством.

В городах же русские принадлежали, в основном, к средним слоям общества, работая в двух или даже трёх местах: инженерами, служащими, преподавателями, рабочими, обслуживающим персоналом.

Кому-то из них удалось стать мелкими бизнесменами. Было и много пенсионеров.

Как и все национальные меньшинства, земляки Рауля тоже стремились к некоторому объединению, причём в различных формах.

Прежде всего, это были православные храмы и русские клубы.

О наиболее популярных из них в Буэнос-Айресе Раулю удалось постепенно узнать.

Это были клубы имени известных русских литераторов Белинского, Горького, Маяковского и Островского.

Рауль прекрасно знал и понимал, что для русского человека было очень важно общение с земляками, людьми одной культуры, одной веры. Такое общение было для русских людей отдушиной, позволявшей несколько уменьшить или заглушить чувство тоски по родине.

Сюда они приходили отдохнуть часто целыми семьями – на концерты, послушать лекции, музыку, потанцевать, просто поговорить.

Общение между русскими происходило не только в клубах, но и в православных храмах, где после церковной службы верующие общались и за чашкой чая.

Но, вместе с объединяющим всех общением, русской диаспоре в Буэнос-Айресе было присуще и разобщение на идеологической и исторической почве.

Наиболее активной и сплочённой частью русской диаспоры в Буэнос-Айресе была монархическая эмиграция из России. Она объединяла несколько сотен потомков бывших белых, имевших свою церковь, дом престарелых, школы для детей, и газету «Наша страна», являвшуюся единственным в Южной Америке изданием на русском языке.

Она была основана в сентябре 1948 года и имела правомонархическую ориентацию, защищая идеи «Белого движения» и «Освободительного движения народов России», считая белую эмиграцию духовной основой возрождения Российского государства и единственным гарантом выживания «русской национальной идеи» в России и за её рубежами.

Газета имела пятидесятилетний опыт существования и обширную сеть корреспондентов на местах, но из-за возникших финансовых проблем сейчас оказалась на грани закрытия.

Своим неофициальным участием в газете «Наша страна» Рауль пытался помочь ей не только делом, но и советом.

По его мнению, если бы эта газета была деидеологизирована, то вполне смогла бы существенно расширить круг своих читателей и корреспондентов. А затем стать не только источником информации в экономической и культурной областях, но и стать основой консолидации русской диаспоры в Аргентине.

Другой частью русской диаспоры в Аргентине были старообрядцы, но их не было в столице, потому Рауля они не интересовали. Однако он знал, что в их семьях с высокой рождаемостью стабильно сохраняются вековые русские традиции. При этом они не отставали от современного уровня научно-технического прогресса.

По сравнению с другими национальными меньшинствами в Буэнос-Айресе среди русских был меньший процент преступности. При этом по уровню образования и доходам они были впереди представителей других диаспор, всего добившись своим трудом.

Но в деятельности русских общин появились и существенные отрицательные моменты. Распад СССР и образование новых независимых государств на территории ранее в него входивших республик, спровоцировал процесс этнического размежевания в этих общинах. Особенно это проявлялось во взаимоотношениях между русскими и украинцами. И это теперь стало приводить к сужению социальной базы теперь уже собственно российской диаспоры.

Отрицательным моментом являлась и относительная малочисленность и раздробленность русских объединений в Аргентине по сравнению с армянскими, арабскими и еврейскими объединениями. Причём эта, характерная для русских объединений, слабая консолидация была характерна как для традиционного исторического, так и нового зарубежья.

Основной причиной этого было деление потомков мигрантов из царской России и СССР на белую и розовую волны эмиграции, до сих пор считавшие друг друга идеологическими оппонентами, и не стремившиеся к деидеологизации своих политических воззрений.

Попытки снять напряжение в отношениях их между собой до этого существенного результата так и не дали. Это-то и сдерживало возможное их объединение даже в трудные для них годы.

Поэтому к 1999 году Рауль сделал вполне обоснованный вывод о положении дел в русской диаспоре в Аргентине, естественно сообщив о нём своему московскому руководству.

Из его сообщений вытекало, что основой для сохранения русской культуры в полиэтническом аргентинском обществе являются общины выходцев из России и других республик бывшего СССР, ориентированные теперь на новую Россию.

Но эти общины нуждаются во всесторонней поддержке со стороны российского государства и общественных организаций России, осуществляющих взаимодействие с российскими диаспорами за рубежом.

При таком дальновидном подходе вполне можно надеяться на помощь представителей российской диаспоры, сохранивших культурную и этническую идентичность и стремящихся к контактам с исторической родиной, в развитии и укреплении двусторонних отношений между Россией и Аргентиной.

За годы работы в Буэнос-Айресе Рауль обнаружил и новую тенденцию – из Аргентины на свою историческую родину стали возвращаться некоторые потомки бывших эмигрантов. Причём это процесс, оказывается, начался ещё в шестидесятые годы. В последние же три десятилетия в новую Россию из аргентинцев русского происхождения потянулись в основном представители среднего класса, желающие помочь здесь становлению цивилизованного предпринимательства. Многие же ездили в Россию лишь на время по чисто познавательным мотивам. Многим же это было не по карману.

Поэтому просьба редактора известной столичной газеты «Кларин» выступить в русском клубе «Восток» в Буэнос-Айресе с рассказом о двух своих поездках в Россию была встречена Раулем не только с пониманием, но и с трудом скрываемой радостью.

Этот клуб объединял потомков белорусов, украинцев и литовцев, выехавших из царской России ещё в Первую мировую войну. Он выполнял задачу объединения миграционных потоков из России, занимался сохранением русского языка и культуры, и осуществлял контакты с русскими организациями в других странах. Рауль выступил в нём с большим успехом. В этом ему помог не только журналистский опыт, но и опыт лектора. Рауль рассказывал этим представителям русской диаспоры в Буэнос-Айресе о двух своих поездках в Москву и об увиденном там.

Слух об интересном аргентинском журналисте, недавно дважды побывавшем в России с важной миссией и лично видевшим некоторых руководителей страны, быстро разнёсся по русским клубам Буэнос-Айреса.

И Рауль стал получать новые приглашения из других русских клубов, в том числе было получено приглашение из клуба бывших советских граждан.

Выступая там, Рауль неожиданно увидел в зале знакомое ему с детства лицо школьного приятеля Игоря Воронцова. Тот, с нескрываемым на лице удивлением и любопытством, с интересом слушал Рауля, говорившего только на испанском и английском языках.

Да, именно при контактах с русской диаспорой Рауль попал на Воронцова.

Ну, вот и приехали! Наверняка он меня заложит! – думал Рауль – Надо будет что-то сделать! А пока буду действовать, как учил отец, по частям! Торопиться с выводами не надо! Главное сейчас выдержка! Важно как можно больше его слушать и меньше говорить самому! А для начала тихо улизнуть – решил разведчик, чуть ли не кожей ощущая возникшую проблему.

Получалось так, что жизнь в Буэнос-Айресе в качестве российского разведчика-нелегала Гектора под прикрытием работы в качестве американского агента Руди, происходящие позитивные изменения в отношения между Аргентиной с Россией и США – постепенно сделали его заложником обстоятельств, а жизнь теперь приготовила ему весьма неприятный сюрприз. Да, именно теперь жизнь, по каким-то своим законам, готовила Раулю не новые проблемы и заботы, а настоящую западню, вызванную, в основном, неожиданным появлением Игоря Воронцова.

Глава 11. Западня

Но проблемы у него начались ещё задолго до этого – с предательства сотрудника Центрального аппарата СВР в Москве полковника Александра Запорожского. И причин этого было немало.

Косвенно одними из них явилось изменение задач, поставленных перед внешней разведкой новым российским руководством и то недостаточное внимание, которое теперь уделялось СВР.

С 1991 года в деятельности внешней разведки произошли существенные изменения. Она была выведена из состава органов государственной безопасности и стала напрямую подчиняться президенту страны.

Но, вместе с тем, почти на треть был сокращён её центральный и заграничный аппараты. Было закрыто свыше тридцати резидентур, в основном в Африке, в Юго-восточной Азии и в Латинской Америке.

Но главным минусом было заметное сокращение финансирования внешней разведки.

В политической области перед СВР теперь стояли задачи получения упреждающей информации о политике основных стран на международной арене, особенно в отношении России. Исходя из национальных интересов, и согласно новой разведывательной доктрине, СВР РФ через свои каналы должна была оказывать активное содействие осуществлению нашей новой внешней политики.

А в области экономической разведки перед СВР были поставлены задачи защиты экономических интересов России, получение секретных сведений о надёжности торгово-экономических партнёров нашей страны, о деятельности международных экономических и финансовых организаций, затрагивающей интересы России и её экономическую безопасность.

Кроме политической и экономической, разведка, как и раньше, велась и в оборонной, и в научно-технической области, но теперь ещё и в областях экологической, антитеррористической и в других.

В девяностых годах внешняя разведка России отказалась от глобализма. Если при конфронтации между Западом и Востоком разведка велась практически во всех странах, где присутствовали спецслужбы США и других стран НАТО, то теперь разведка велась лишь в тех районах и странах мира, где у России имелись подлинные интересы.

В дополнение к главным задачам и направлениям в деятельности внешней разведки России появились и новые тенденции. Так, например, теперь не было деления на основных и второстепенных противников.

Более того, постепенно стало вырисовываться взаимодействие и сотрудничество СВР РФ со спецслужбами других стран в областях борьбы с международным терроризмом, с контрабандой наркотиков, с распространением оружия массового поражения, и защиты экологии.

Но некоторые хоть и редкие сотрудники СВР приняли это новое сотрудничество буквально, пытаясь принять в нём самое активное участие.

Среди теперь уже не таких редких корыстолюбцев и отщепенцев со временем оказался и полковник СВР Александр Запорожский.

В 1975 году двадцатитрёхлетним он был принят на работу в ПГУ КГБ СССР. Обладая умом и сильным характером, Запорожский со временем предстал перед коллегами очень честолюбивым и амбициозным трудоголиком, имевшим большой интеллектуальный потенциал.

Он также был прекрасным аналитиком, имевшим способности к иностранным языкам, и склонность к авантюрам.

В общем, он имел многие черты настоящего разведчика.

И хотя Запорожский был, конечно, личностью незаурядной и неординарной, но до поры до времени он умело скрывал от своих коллег некоторые из этих своих достоинств.

Свою деятельность он начал с рекламы наших вооружений в Эфиопии, где в начале своей оперативной карьеры служил вербовщиком от КГБ, то есть был «охотником за головами».

Во время длительной командировки в эту страну он выучил и свободно овладел её государственным языком – одним из труднейших языков в мире – ахмарским.

Через завербованных им эфиопских чиновников он должен был добиваться подписания контрактов на поставку в эту страну советского оружия, тактико-технические характеристики которого он хорошо знал.

Эти чиновники министерства вооружений Эфиопии, когда получали деньги от Запорожского, легко давали подписки о сотрудничестве с КГБ СССР. Но на деле они фактически ничего не предпринимали, так как до этого Эфиопия многие годы закупала оружие в США, и они уже были развращены заморской системой материального стимулирования.

Поэтому этот советский разведчик потерпел там фиаско.

Со временем он стал и жертвой своих же карьерных амбиций.

Работа в Эфиопии стала угнетать его. Это была не та страна, где можно было быстро подняться по служебной лестнице, хоть и свободно владея ахмарским языком. Местная агентура никакой ценной информации выдать просто не могла, так как ничего существенного и не знала. Да и особых интересов, за исключением торговли оружием, у СССР в Эфиопии не было.

Какая у меня может быть карьера в этой далёкой африканской отсталой стране, которую СССР тянет из феодализма в социализм, даже если я и свободно изъясняюсь на ахмарском?! Нет, это тупик! Причём и в карьере и в зарплате! Отсюда надо бежать как можно скорее! Годы-то идут, и оперативный нюх притупляется! И это не надо откладывать на завтра! Хватит, надоело! И будь что будет! Сегодня же положу рапорт на стол резидента! – решил про себя Александр Запорожский.

И тогда-то он решился написать первый рапорт своему руководству с просьбой перевести его на работу в любую другую африканскую страну, например в Нигерию, где он смог бы принести больше пользы.

Но Центр пока никак не реагировал.

Тогда Запорожский написал резиденту второй рапорт, а за ним и третий.

Не ответят, я хоть десятый рапорт напишу, пока в Центре не поймут, что меня надо отсюда переводить! Пусть подыщут мне какой-нибудь англоговорящий отдел. А почему бы и нет? Или пусть заменят меня хоть на какого-нибудь стажёра! Я же в этой дыре уже очень долго сижу! – продолжал он свои страдания.

Просто Запорожский хотел жить лучше. Но он совершенно позабыл, что в отличие от других советских граждан и даже многих своих коллег, получает высокую зарплату не только в рублях, но и в валюте, и долго находится в загранкомандировке.

Но со временем он всё же продвинулся по служебной лестнице. Ко многим написанным им рапортам о переводе в другое место, и к произведённой им вербовке высокопоставленных чиновников военного ведомства Эфиопии, от которых зависела закупка советских вооружений, Центр отнёсся со вниманием и пониманием. И Александр Запорожский, наконец, получил назначение в Москву. Хотя ему и не приходилось годами обхаживать какой-нибудь «бледнолицый источник». Да и теперь незачем. Он ведь уже руководитель. А черновую работу пусть теперь делают другие. А он, лишь умело используя свой эфиопский опыт, всегда сумеет в докладе своему руководству подать себя в более выгодном свете.

Вскоре последовавшие бурные политические события в СССР, его развал и ступенчатая трансформация ПГУ СССР в СВР России, последовавшее с этим вольное и невольное сокращение штата внешней разведки, позволили Запорожскому неожиданно скакнуть через карьерные ступени, получив в сорок восемь лет внеочередное звание полковника и должность заместителя начальника американского отдела СВР.

Александру, получившему новые весьма хорошие условия, просто опять повезло. Оказалось, что новое руководство его очень ценит, и поэтому приняло такое ошеломляющее Запорожского решение.

А вместе с ним и страна с закружившейся головой поскакала галопом из развитого социализма в дикий, криминальный капитализм.

А при капитализме ведь столько возможностей!

От таких личных успехов и перспектив у Запорожского даже закружилась голова, а в душе разгорелось неимоверное честолюбие.

Наконец его жизнь удавалась. Он стал жить на широкую ногу, купив семье в центре Москвы две 4-ёх комнатные кооперативные квартиры, две дачи в Подмосковье и две «Волги». К тому же у него самого всё ещё бывали частые загранкомандировки.

И вскоре полковник посчитал, что уже заслуживает генеральского звания и более высокой должности. Уж очень это ему хотелось. А тут и страна стала существенней меняться, перестроившись и уверенно повернув к капитализму.

Повернулся лицом к бизнесу и Александр Запорожский, захотев денег, много денег! А возможности у него открывались большие.

Заразившись бациллой стяжательства, он стал присматриваться к новой обстановке в стране, но пока не стал организовывать свой бизнес.

Вскоре он решил заняться торговлей того, что всегда имел под рукой – продавать важнейшую секретную информацию.

И вот, в 1994 году, далеко от Родины он реализовал своё желание.

Запорожского неожиданно послали в очередную короткую служебную командировку в… Аргентину.

Там, недолго думая, но с большими предосторожностями, полковник СВР заглянул на время в посольство США и вызвал местного резидента ЦРУ Вильяма Ортмана.

Не веря своим ушам, тот так опешил, что выскочил в вестибюль здания посольства США в одной пижаме и в тапочках на босу ногу. Он даже забыл оставить на месте так и не разбавленный содовой водой свой бокал с виски.

Выслушав предложения русского инициатора, Ортман просто обалдел от такого неожиданного сюрприза. Ведь, как резидент, он сразу понял, что получает сейчас просто царский подарок.

Как правило, и в ЦРУ и в СВР хорошо знают людей такого ранга, как полковник Запорожский. А ведь он сейчас доставался резиденту просто даром. И теперь американцы могли платить ему лишь за информацию, но не за него самого.

А полковник тоже знал цену своей информации, и какой необыкновенный подарок преподнёс он своим новым друзьям. Но он не мог даже предположить, сколько бы американцам пришлось потратить времени и усилий для её добычи.

Да и неизвестно, удались бы их потуги. Ведь в его практике была вербовка только бедных африканцев – быстро и недорого.

Вскоре Запорожского под своё крыло взял сам Стивен Каппес – начальник контрразведки ЦРУ, возглавлявший в начале 90-ых годов резидентуру ЦРУ в Москве, а теперь являвшийся по совместительству одним из помощников директора ЦРУ.

Он немедленно прилетел в Буэнос-Айрес.

Запорожскому присвоили оперативный псевдоним «Скиф» и оговорили вполне для всех приемлемые условия: много денег и гарантию государственной защиты в случае его провала.

На этих хороших условиях он должен был сдать всю интересующую ЦРУ информацию.

А Запорожский умел работать. И теперь предатель стал ещё больше стараться.

Прежде всего, он передал важную информацию об образцах новейшего российского вооружения.

Но, главное, он сообщил обо всех наших разведчиках российских резидентур в США, Канаде, западной Европе и в Латинской Америке, в том числе и в Аргентине, и о намечаемых СВР важнейших операциях.

Но даже на своей высокой должности Александр Запорожский, к счастью, знал далеко не всё, в том числе и по агентуре СВР в Аргентине.

А ведь ЦРУ целых три года выкачивало из него всю секретную информацию. Но, так или иначе, но Гектора в этом списке не оказалось.

Ведь он не готовился специально для засылки в Аргентину, а оказался в Буэнос-Айресе, можно сказать волею случая, да и то, как агент ЦРУ, и лишь потом попал в состав действующих агентов Москвы.

Да и Л. В. Шебаршин и в то время руководитель американского отдела СВР В. И. Трубников в своё время позаботились о дополнительном сокрытии операции «Троянский конь» и участвующих в ней своих агентов Нефертити и Гектора. Поэтому Запорожскому было известно только об их существовании и их псевдонимах. Всё же не только в ПГУ, но и в СВР тоже умели хранить свои секреты.

А пока в ЦРУ продолжали радоваться своему неожиданному приобретению, сдавшему своим работодателям гору секретной информации.

Хозяева Скифа уже хорошо изучили своего нового сотрудника, и в счёт оплаты его труда приобрели на его имя два коттеджа. Один в зелёном поясе Вашингтона за 407 тысяч долларов. А второй, уже за 890 тысяч долларов, в местечке Кокисвилл штат Мэриленд, добавив к ним и несколько престижных автомобилей. Общая стоимость даров от ЦРУ превысила два миллиона долларов.

Теперь в загранкомандировках Запорожский конспиративно встречался со своими «кураторами» и сдавал им своих товарищей по оружию, их связи и многолетние наработки.

В 1997 году Александр Запорожский решил уйти на «заслуженный отдых», и подал рапорт об увольнении в отставку.

Но к этому времени у управления «К» (внешняя контрразведка ФСБ) и у Отдела собственной безопасности СВР (её контрразведки) уже накопились некоторые факты и зародились пока смутные подозрения о ведении заместителем американского отдела СВР двойной жизни и своей игры.

Ещё за год до этого ФБР арестовало в Вашингтоне американского дипломата, которого к тому времени совместно усиленно обхаживали и вербовали ФСБ и СВР России с участием Запорожского. А поскольку к тому времени не было весомой доказательной базы о причастности Запорожского к аресту американского дипломата, то активную его разработку прекратили, но продолжая внимательно отслеживать его шаги и намерения.

И, как считал сам полковник, никто просто не мог подумать о нём, заслуженном офицере, плохо. Ведь он орденоносец, почётный чекист, ас вербовки, заслуженный сотрудник и заместитель начальника важнейшего отдела СВР.

Но к этому времени поведение Запорожского изменилось. Он стал нервным и не в меру общительным с коллегами по работе. А это в любой спецслужбе не приветствуется.

Однажды Александра Запорожского разыграл его же старый товарищ из контрразведки, на первый взгляд безобидно пошутив по телефону, заговорив по нему изменённым голосом на ломанном русском языке.

В ответ он услышал долгое молчание. На другом конце провода началась просто паника. Когда же розыгрыш открылся, Запорожский разразился истерическим хохотом и яростными ругательствами.

Контрразведчику впоследствии было очень жаль, что он, опытный чекист, не придал тогда этому никакого значения.

А тем временем у Запорожского сработали интуиция и инстинкт самосохранения, и он стал тайно готовиться к отъезду из страны. Свои намерения он естественно держал втайне от сослуживцев.

И в том же 1997 году полковник А. Запорожский уволился со своей службы в запас, а вскоре и засобирался всей семьёй за границу, имея окончательную цель – США.

Его старший сын Павел без объяснения причин подал рапорт об отчислении с третьего курса Академии СВР.

Ещё за полгода до отъезда жена Запорожского Галина рассказывала коллегам по работе о предстоящей очередной длительной командировке мужа с семьёй в Европу.

А младший сын Максим к тому времени как раз закончил школу.

Если раньше Запорожский пользовался служебными документами, то теперь на всю его семью, якобы для отдыха в Болгарии по путёвкам, были оформлены общегражданские загранпаспорта.

А тем временем все полученные из конфиденциальных источников сведения о Запорожском накапливались и анализировались в ФСБ.

И действительно, российская контрразведка постепенно склонялась к выводу, что Запорожский – предатель, и постепенно собирала всё новые и новые компрометирующие его материалы, как на бывшего «крота» в СВР, работавшего на ЦРУ.

А тем временем на запад перебежала пара сослуживцев и сотрудников Запорожского – Третьяков и Торопов, даже не пытавшихся хоть как-то замаскировать и оправдать свои действия. И это стало на руку Запорожскому, так как временно отвлекло от него внимание контрразведки.

Ведь он теперь на этом фоне выглядел положительным. И в отделении ФСБ, занимавшимся его разработкой, сделали вид, что согласились с этим.

Предатель этим воспользовался, и в июне 1998 года его семья потихоньку переехала в США, весьма благополучно устроившись на новом месте в тех самых коттеджах, купленных его хозяевами на его иудины серебряники.

Запорожский конечно понимал, что он, скорее всего, уже находится под колпаком у ФСБ. Но предателя неумолимо тянуло на Родину – как любого преступника на место преступления. И ничего не подозревающий отставной авантюрист даже решился в 1999 году приехать из США в Москву.

В ФСБ, в которой по мере разработки предателя появились новые данные о работе отставного полковника на ЦРУ, не стали спорить с этим, и сделали вид, что Запорожский вне подозрений и может быть даже полезен стране, живя в США.

Поэтому наша контрразведка создала видимость, что существенно не реагирует на этот приезд Запорожского в Москву.

А тот рисковал сознательно, зная, что ЦРУ просто так денег не платит.

А их ведь, новых, ему так хотелось иметь. И он наносил свой визит в Москву с дальним прицелом.

Во-первых, раз полковник смело приехал на Родину, то этим он демонстрировал свою якобы незапятнанность, убеждая в этом российскую контрразведку. Кто бы решился на такую поездку, если бы был в чём-то виновен?

Во-вторых, и главное, заключалось в многоходовой и долгоиграющей комбинации ненасытного ЦРУ, рассчитывавшего на старые связи Запорожского, которую осуществить лишь с территории США было бы затруднительно.

Запорожский в своей пристрелочной поездке должен был стать наводчиком на бывших и действующих сотрудников СВР, а также, но в основном, на выпускников академии СВР, готовящихся к вступлению в должность и к выезду за границу. А для этого Запорожскому требовалось поддержать старые связи и завести новые.

Конечно, у предателя тряслись поджилки, и он находился в постоянном большом напряжении. Но у такого высококлассного профессионала всё было продумано и просчитано. И всё действительно обошлось.

Его бывшие коллеги поддержали игру с ЦРУ, оказав Запорожскому «радушный» приём, облобызав его и отпустив обратно. А внешне это выглядело для американцев, как очередной просчёт российской контрразведки и службы собственной безопасностью СВР, как бы подтверждающий известную в мире поговорку, что «русские сами создают себе трудности, чтобы затем их героически преодолевать».

Но все эти обстоятельства, связанные с предательством Александра Запорожского, длительное время не наводили подозрения на Рауля Хоакина Мендеса, пока его совершенно неожиданно не сдал другой русский же предатель – Игорь Воронцов.

Поэтому «русским приходилось героически преодолевать не только трудности, созданные ими самими», но и трудности, созданные их подлыми соотечественниками, опозорившими звание «русского».

После обнаружения в Буэнос-Айресе своего теперь весьма преуспевающего школьного товарища Вячеслава Гаврилова-Кочета, явно живущего нелегально, Игорь Воронцов просто не находил себе места.

Он прекрасно помнил, что после школы тот поступил сначала в военный иняз, а после его окончания куда-то сгинул. Это давно наводило Игоря Воронцова на завистливую мысль, что Славка стал или военным дипломатом, или даже разведчиком. А с такой мыслью ему было тяжело смириться. Ведь он всегда считал именно себя главным представителем голубых кровей, сыном представителя партийно-хозяйственной номенклатуры, потому наиболее достойным жить и работать за границей.

А тут, пусть и генеральский внук, но не сын же – обошёл его в гонке тщеславий!?

Поэтому, возмущённый такой несправедливостью, гонимый чёрной завистью к бывшему школьному приятелю и местью своей стране, своему народу, «русскому быдлу», даже социалистическому строю, и дабы набрать себе очки в получении гражданства Аргентины или даже США, а ещё и наверняка призовых денег от ЦРУ, Воронцов обратился сначала в Федеральную полицию Аргентины, а потом и в американское посольство.

Из полиции его переправили в SIDE – Государственный секретариат разведки – главную спецслужбу Аргентины, одновременно выполняющую роль разведки и контрразведки. Там, кроме принятия его письменного заявления, с него сняли и письменные показания, взяв подписки о невыезде, о не разглашении тайны и о добровольном сотрудничестве. После проверки его данных о месте проживания, познакомив с куратором и дав телефоны для связи, Воронцова отпустили.

На следующий день он, радостный и воодушевлённый, в предвкушении солидного куша за свою информацию, направился и в американское посольство.

На сообщение, что он из России и имеет полезную информацию для ЦРУ, к нему вышел Фрэнк Браун.

Представившись, Воронцов сразу заявил, что у него есть интереснейшая и может быть полезная для США информация на некого Рауля Хоакина Мендеса. От такой новости неожиданная краска покрыла лицо Фрэнка.

Проверив документы неожиданного информатора, он повёл того к резиденту.

Воронцов изложил ту же информацию, что и в СИДЕ. Его тоже допросили, но очень подробно. Зачем-то сфотографировали. Всё это Воронцов отнёс на более высокую компетентность американцев. И опять он дал необходимые подписки, получив телефоны для связи. Но на этот раз, что он и не предполагал, ему почему-то уже вручили немалую сумму долларов.

Радостный, покидая посольство США, Воронцов решил теперь шантажом выманить немалую сумму и у Вячеслава, пока того не арестовали.

А тем временем, под руководством резидента ЦРУ, там собралось срочное совещание, проходившее на большом эмоциональном подъёме.

После него Вильям Ортман раздумывал, как поступить со своим агентом Руди – журналистом Раулем Хоакином Мендесом, уличённым не только в связях с СВР России, но теперь и в гражданстве этого главного стратегического противника Соединённых Штатов.

Или попытаться по-настоящему перевербовать его – компромат вроде бы есть, или окончательно скомпрометировать и изолировать его. Но сегодня, неожиданно нахлынувшие эмоции от вовремя появившейся возможности спасти свою честь от провала – самостоятельно обезвредив агента Москвы, у него очень разболелась голова. И он дал задание своему заместителю на проработку операции против Руди.

Узнав от Воронцова, что тот накануне имел аналогичную беседу в аргентинской контрразведке и сдал ей с потрохами Рауля Мендеса, Вильям Ортман уже поздно вечером срочно выехал в штаб-квартиру СИДЕ, размещавшуюся в доме № 11 на проспекте имени 25 Мая.

Там он имел беседу с руководителем SIDE Хорхе де ла Руа, сразу объяснив тому причину своего срочного визита.

– «Этот Мендес давно находится в нашей разработке, еще, когда жил у нас в США! Мы ведём его, постоянно следим за ним. Так что Ваше участие в этом будет излишним – может спугнуть его, да и нам затруднит наблюдение! Потом, после окончательного разоблачения этого псевдо Мендеса и ареста, мы поделимся с Вами всей информацией о нём, о его деятельности здесь, у Вас!».

– «Хорошо, Вильям, я Вас понял! Но я должен доложить об этом президенту страны и получить его согласие!».

– «Конечно, Хорхе, конечно доложите. Ваш президент непременно поддержит мою просьбу!».

А Вильям Ортман знал, что говорил.

Понимая, что президентский срок Карлоса Менема заканчивается в этом году, руководитель СИДЕ попытался получить от того разрешение на арест и дальнейшее, без ЦРУ, самостоятельное использование гражданина Мендеса в интересах Аргентины и её внешней политики.

Но заслушав доклад Хорхе де ла Руа, президент страны Карлос Сауль Менем безапелляционно заключил:

– «Мне всё ясно из вашего доклада! Но согласиться с вашими предложениями я не могу. США – великая страна, и традиционной дружбой с нею нам надо дорожить. А ваши предложения, как вы понимаете, идут вразрез с этой моей политической линией. И не дай Бог наши союзники, ЦРУ, об этом узнают. Немедленно прекращайте разработку этой операции. А этого… русского лучше пока не трогать, дабы не обидеть Америку!» – в заключение поднял палец вверх президент, словно пеняя к Богу.

Но руководитель контрразведки страны, знавший, что дни правления Карлоса Менема сочтены – в конце года президентские выборы, на которые он даже не выставил свою кандидатуру – решил всё же по-своему.

Он тут же приказал установить за Мендесом тайную слежку с использованием сотрудников своего золотого фонда – учеников бывших агентов Абвера, читавших по артикуляции губ – для определения способности господина Мендеса владеть славянскими языками, в частности русским.

А тем временем, в эту холодную в Буэнос-Айресе пору, в американском посольстве было не менее жарко, чем в СИДЕ.

– «Ну, что, Фрэнк, может мы этого русского… Руди перевербуем?!» – обратился заместитель резидент ЦРУ в Аргентине Пол Фридман к своему подчинённому Брауну, недавно получившему очередное звание майор.

– «А что? Можно попробовать!» – наивно согласился тот.

– «А он ведь осел в этой стране основательно – жена, дети, достаток, бизнес, имя, в конце концов. А что он будет иметь в России, если, конечно, вернётся?!» – продолжил Фридман.

– «А кто ему позволит это сделать?» – подыграл начальнику подчиненный.

– «Вот и займитесь этим!» – сразу оседлал тот покорного.

– «Его надо шантажировать разоблачением, как бывшего советского, или теперь русского агента, обманувшего вдобавок свою жену и тестя! Как его там? – уточнил и формально, так как прекрасно помнил, спросил Пол.

– «Дон Диего Родригес – скотопромышленник, депутат нижней палаты Национального конгресса!» – показал подчинённый и свою осведомлённость.

– «Вот, видите?! Ведь потерять всё это дорогого стоит!? А что он увидит в России? И увидит ли? Ведь после провала с ним и разговор будет другим! Давайте, кстати, его разоблачим не как нам сданного… Воронцовым, кажется, а как проколовшегося на чём-либо, например, на похищении секретов, или ещё на чём-либо?!» – рождались новые идеи в его изощрённом еврейском мозгу.

– «Так можно и на убийстве…» – озвучил кое-что из генетической памяти сын бывшего немецкого офицера.

– «Кого же?» – больше удивился факту, чем предполагаемым персоналиям его шеф.

– «Да тут есть много иммигрантов из России, в том числе даже из Москвы! Можно покопаться!».

– «Покопайтесь, Фрэнк, покопайтесь! И докопайтесь!» – резюмировал шеф.

– «Так можно и того же Воронцова, например!».

– «А что? Вполне. Но не сейчас. И сделать это надо, подбив Воронцова на шантаж Руди, спровоцировав того на физическое устранение этого Воронцова! А для этого нам надо будет дать ему задание на шантаж. Но, повторяю, не сейчас!».

– «Так точно, шеф! Разрешите идти?» – очередной раз восторженно взглянул он на своего шефа, искренне пожалев, что тот еврей.

– «Идите!» – чуть пренебрежительно махнул рукой Пол, отвлекаясь на свои, разложенные на столе бумаги.

Майор Браун круто развернулся на каблуках, невольно щёлкнув ими при этом.

У-у-у! Фашистское отродие! – пронеслось в голове заместителя резидента – Весь в папашу! С кем приходится работать? Но служака он отменный, ведь в случае чего будет рыть… и нароет! – чуть подобрел он.

Майор Браун действительно был очень исполнительным, являясь сыном бежавшего в 1945 году в Аргентину офицера Германских ВМС «Крингсмарине» и аргентинской женщины. После окончания школы родители послали своё единственное чадо в США для поступления в университет и натурализации там.

Но Фрэнк не смог поступить, зато смог жениться на американке, постепенно натурализовавшись там. Со временем им заинтересовалось ЦРУ, обучив и взяв в свои ряды, и направив на службу, естественно, на родину в Буэнос-Айрес, где он знал все закоулки и имел множество друзей детства.

Так что майор Фрэнк Браун слов на ветер не бросал.

После ознакомления с их разговором резидент раздумывал не долго.

– «Давайте после нашей подготовки мы не будем пока докладывать наверх и ждать их распоряжений, а всё же попробуем перевербовать Руди. Если нам не удастся, то придётся использовать второй вариант – изоляцию его от дел в тюрьму. А для этого надо действительно подослать Воронцова с шантажом и тем самым спровоцировать Руди на его… изоляцию, а потом сдать аргентинским властям. Хотя это нам самим может выйти боком. Так что думайте, Пол, думайте! Вы же голова!» – дал он распоряжение своему способному заместителю.

И Пол Фридман стал разрабатывать план операции «Руди».

Много позже, уже после доклада резидента из Буэнос-Айреса в Лэнгли, руководство ЦРУ решило провести комплексный анализ своего прокола, и повело расследование всех сторон жизненного цикла существования, пребывания и деятельности под их руководством на территориях США, Испании и Аргентины их агента «Руди».

И в Вашингтон был вызван резидент ЦРУ в Мадриде Блэйк Рассел.

– «Ну, что, Дэвид? Вот и настал наш час?! Я как в воду глядел!» – до своего отъезда в США обратился он к своему коллеге Дэвиду Корку.

– «А что случилось, шеф?».

– «А меня, наконец, вызывают в Вашингтон для доклада по «Руди» со всеми имеющимися у нас, и не только на него, документами и данными по этому делу» – поделился тот со своим подчинённым.

Дэвид скорчил удивлённую гримасу, но тут же выказал пристальное внимание.

– «Как хорошо, что мы своевременно подготовились к этому! Спасибо нашим коллегам из Буэнос-Айреса Вильяму Ортману и Полу Фридману! Не зря тот к нам прилетал, и мы тогда состряпали совместные документы «О наших подозрениях по поводку агента «Руди» и оформили их задним числом! Хороший получился у нас дополнительный козырь!» – обрадовал его начальник.

– «Да, я помню! Вы тогда ещё ему сказали: а интересный ход мыслей у Вас, дружище!» – несколько повеселел и Дэвид Корк.

После всех этих совещаний в Буэнос-Айресе, Мадриде и в Лэнгли под Вашингтоном ЦРУ не стало торопиться с разоблачением своего агента Руди.

Он ведь ещё продолжал работать на них, да и было непонятно, что он вообще мог путного и важного сообщать в Москву, из того, что могло бы навредить интересам США в Аргентине, за исключением деятельности его самого. Но и гнать через него дезинформацию в Москву тоже вряд ли бы получилось.

Но аналитики из Лэнгли немного просчитались, не смогли точно оценить аналитические способности и повышенную контактность своего аргентинского агента Руди. И тем временем односторонняя информация всё ещё шла в Москву. Другое дело, что эта информация пока не имела существенной ценности и стратегической важности. Но это была уже не вина Гектора. Теперь сотруднику внешней разведки России Гектору приходилось преодолевать трудности, связанные не только с предательством Воронцова, но и с более ранним предательством Запорожского. Ведь после этого удар пришёлся по прямым соратникам Гектора в Аргентине, в том числе и по его связнику. После их раскрытия и постепенной, дабы не раскрыть своего информатора, высылки из Буэнос-Айреса Гектор временно остался без связи.

Но он так и не знал причин этого.

Интересно, может быть, в СВР подумали, что я продался? Неужто из-за того, что я дважды приезжал в Москву и не сообщил им об этом, а меня там наверняка видели?! Непонятно! – про себя тогда рассуждал разведчик.

Рауль уже начал было подумывать об использовании для установления связи с российским посольством своего верного помощника – водителя Пако.

Но положение того в этом деле представлялось Раулю весьма шатким.

Если его легализовать – завербовать для СВР, то это было бы очень рискованно, и со временем могло привести к полному провалу.

Если Пако легализовать для ЦРУ, то те могут сами прослеживать его контакты и потом выйти на нового связника СВР.

Если, как и прежде, делать вид, что Пако просто работает на меня, то возможное наблюдение за ним рано или поздно может показать, что это вовсе не просто и даже далеко не так.

Поэтому это предполагаемое наблюдение за Пако надо повернуть себе на пользу и в случае чего объяснить своему куратору из американского посольства, что я – их агент Руди, – завербовал того и пока проверяю, прежде чем доложить своему куратору – проанализировал и сделал вывод Гектор.

А чтобы через Пако ЦРУ самостоятельно не вышло на нового связника СВР, надо было теперь придумать что-то неординарное.

И после непродолжительного, но всестороннего обдумывания, Рауль, в конечном счёте, решил завербовать Пако от имени ЦРУ. И совершить это лишь с помощью денег. А использовать его в тёмную, всё же оставив промежуточным звеном между собой и новым связником СВР.

Но это оказалось ошибкой. Ведь пока Рауль не знал, что и этого кадрового разведчика СВР, после его прежних коллег в Буэнос-Айресе, давно сданных предателем Запорожским, с интересом ожидало ЦРУ – кого Москва пришлёт тем на замену, чтобы сразу сесть им на хвост.

И в ЦРУ обратили внимание, что среди контактёров Руди были и некоторые возможные агенты Москвы. Но это пока, временно, могло объясняться слишком обширными знакомствами известного в разных слоях аргентинского общества активного журналиста и могло пока расцениваться, лишь как случайность.

– «Пол, Вы мне недавно докладывали, что обнаружили контакты нашего Руди с этими… новыми русскими агентами» – спросил своего заместителя Фридмана резидент ЦРУ в Буэнос-Айресе Вильям Ортман.

– «Да, наши наблюдатели зафиксировали такие контакты. Но они больше походили на взятие интервью. Правда, некоторые из этих встреч всё же напоминали тайные встречи».

– «Но это может быть из-за их конфиденциальности?» – спросил шеф.

– «Я считаю, что это вполне возможно. Но мы на всякий случай взяли пока Руди «под колпак». Будем ждать возможных его контактов с новыми людьми из России!».

– «А если это будет чисто профессиональный контакт, как журналиста?».

– «Дай-то Бог! А если нет?».

– «Правильно, Пол! Вы голова!» – пожал резидент руку своему головастому в прямом и переносном смысле заместителю.

А в Москве тем временем тоже ломали голову по поводу Гектора, решали его дальнейшую судьбу.

Еще, будучи заместителем начальника ПГУ КГБ СССР Леонида Владимировича Шебаршина, нынешний директор СВР РФ Вячеслав Иванович Трубников успел узнать о Гекторе. Теперь он конечно был в курсе успешной деятельности того в Аргентине.

И когда к нему пришёл с докладом его новый заместитель Геннадий Васильевич Новиков, для начальника российской разведки вопрос был уже ясен.

– «Вячеслав Иванович, наши аналитики утверждают, что после сдачи Запорожским нашей агентуры в Латинской Америке, в том числе и в Аргентине, нет оснований считать нашего агента Гектора надёжным, учитывая также его прочное материальное и семейное положение в этой стране. И это несмотря на его дельные и полезные сообщения» – начал заместитель.

Никогда не улыбавшийся Вячеслав Иванович чуть насупился, насторожено взглянув на заместителя.

– «А мы об этом горевать не будем, плакать тем более. Но и радоваться… тоже. Будем относиться терпимо» – задумчиво произнёс он.

– «Вячеслав Иванович, я хочу обратить Ваше внимание на то, что эта сдача произошла ещё в 1994 году» – продолжил заместитель.

– «Да, я помню. Но реальнее считать 1995-ый год» – уточнил директор СВР, считавшийся среди своих сослуживцев ходячим компьютером.

– «Ну, что ж! Я думаю, пришла пора нам разобраться с этим «Гектором»… да и с «Нефертити» тоже!» – немного задумавшись, сделал он вывод, тут же давая указание своему вызванному в кабинет старшему референту Ермолаеву:

– «Соберите совещание с Геннадием Васильевичем. Он скажет, кого вызвать. А из моего аппарата обязательно пригласите Тимофеева».

– «Вячеслав Иванович, нам нужен будет и начальник юридической службы» – добавил Новиков.

– «Да! Пригласите и генерал-майора Канторова» – добавил директор СВР.

– «Есть!» – ответил референт.

– Ну, всё! Все свободны!».

И уже на следующий день совещание состоялось.

– «Начнём с «Нефертити»!» – открыл совещание сам директор СВР Докладывайте, Геннадий Васильевич!».

– «Все необходимые для решения этого вопроса наши службы по своей принадлежности доложили мне информацию по нашей сотруднице «Нефертити», девятый год работающей в США ещё по заданию ПГУ» – взглянул докладчик на директора.

– «Продолжайте, продолжайте!» – распорядился директор СВР, после остановки докладчика, продолжая что-то говорить шёпотом сидевшему рядом заместителю А. А. Щербакову.

– «На основании этих докладов теперь достоверно известно, что, выполняя задание, сотрудница «Нефертити» вышла замуж за высокопоставленного чиновника в правительстве США и преуспевающего бизнесмена, который к настоящему времени уже погиб. Трое детей остались с матерью. Живут они в достатке и видимых проблем не имеют.

Нами она была законсервирована на длительное время. Поэтому на связь с нею мы сами не выходили. Она периодически сообщала нам основные вехи своего продвижения к цели. Потом замолчала. И позже она аварийной связью с нами не пользовалась. Следовательно, ничего интересного она нам сообщить не желала.

И теперь она для нас оперативного интереса не представляет. Учитывая международную обстановку и создавшуюся ситуацию, а главное – гибель источника и подвлияемого…».

– «Как, как Вы сказали?» – удивился Вячеслав Иванович способности чиновников от разведки тоже придумывать всякие мудрёные новые канцелярские словечки.

– «Я имею в виду…» – начал было оправдываться заместитель.

– «Да продолжайте, продолжайте, Геннадий Васильевич!».

– «Короче, я предлагаю на агенте «Нефертити» поставить крест!».

– «Ну, что ж? Конечно международная обстановка здесь ни причём. А вот свою миссию она пока выполнила блестяще! Не её вина, что распался Союз, самораспустилась КПСС и канула в лету коммунистическая идеология, США перестали быть главным стратегическим противником, и задачи нашей разведки изменились. И тем более нет её вины в гибели мужа, из-за которого, в сущности, она и была бы нам всё ещё интересна.

Так что я санкционирую её вывод из кадров СВР и увольнение!» – начал было подводить итог директор СВР, что-то записывая в своём блокноте и показывая это А. А. Щербакову.

– «Товарищ, генерал армии! Но для её увольнения из СВР нет пока юридических оснований. Она была зачислена ещё в штат ПГУ, а к нам переведена в связи с реорганизацией органов разведки» – неожиданно вмешался генерал-майор юстиции В. Канторов.

– «Тогда подготовьте мой… соответствующий приказ» – продолжил Вячеслав Иванович.

– «Баба с возу…» – добавил, было, кто-то, но тут же осекся, увидев порицательный взгляд начальника.

– «Так и «Гектор» у нас в штате по тем же причинам?» – обратился генерал армии к генерал-майору юридической службы.

– «Так точно! На тех же основаниях» – чётко доложил В. Канторов.

– «А это нам развязывает руки. Так ведь, Алексей Анатольевич?» – обратился В. И. Трубников к своему первому заместителю А. А. Щербакову, который в ответ лишь чуть улыбнулся, пожал плечами и предложил:

– «По поводу «Гектора» поговорим попозже. А я хочу сейчас вернуться к «Нефертити. У неё такое горе – муж погиб, и можно сказать дело всей жизни… псу под хвост. Я предлагаю оставить её в покое».

– «В каком смысле?» – не удержался от вопроса, ответственный за это совещание Геннадий Васильевич.

– «Пусть лучше она думает, что её время ещё не пришло. Поэтому с нею и не выходят на связь. Мало ли как потом дела сложатся. Может она со временем сможет выйти на какой-нибудь другой ценный источник, и будет нам полезна?» – продолжил свою мысль первый заместитель.

– «Резонно! Так пока и решим – оставим в стадии длительной консервации, если, конечно, она ещё предана России и не засвечена ЦРУ из-за Запорожского. И давайте подключим к этому вопросу генерал-лейтенанта Лебедева. Пусть Сергей Николаевич там, в США, где он нас официально представляет, на месте разберётся с этим вопросом» – дал задание своему заместителю Г. В. Новикову директор СВР.

– «Хорошо, есть!».

– «Продолжайте, Алексей Анатольевич!» – распорядился директор.

– «Кстати, Сергей Николаевич учился в Бауманском на одном факультете «Машиностроение» с отцом нашего Гектора, как и я. Только все мы были на разных курсах. А статьи и отчёты деда нашего «Гектора» – Петра Петровича Кочета – я читал, когда изучал историю экономической и политической разведки СССР» – удивил всех своей осведомлённостью, гордый за своих однокашников, Алексей Анатольевич Щербаков.

– «Кстати, по поводу… курсов!? – неожиданно прервал его их общий начальник Сергей – обратился он к первому заместителю начальника своего аппарата Тимофееву Вы принесли отчёт по той самой авиакатастрофе?».

– «Так точно, товарищ генерал армии, вот он!» – протянул тот папку.

– «Так тут даже фотография есть с места катастрофы!?» – достал её из папки директор СВР.

– «Докладывайте, товарищ Тимофеев!» – возвратил он папку.

И первый заместитель начальника аппарата директора СВР зачитал справку из научно-технического отдела:

– «Первого июня сего года самолёт типа «Макдоннэл Дуглас» модели МД-82 выпуска 1983 года авиакомпании «Американ Эйрлайнс» рейсом 1420 из Далласа, США, при посадке в аэропорту назначения Литл-Рок, США, из-за сложных метеоусловий и ошибок экипажа потерпел аварию в двадцать три часа пятьдесят одну минуту по местному времени.

Из-за сильного ливня и неправильных действий экипажа самолёт выкатился за пределы взлётно-посадочной полосы и врезался в мост, являвшийся наземным пешеходным переходом. В результате этого столкновения начался пожар, который удалось быстро потушить.

На борту самолёта находилось шесть членов экипажа и сто тридцать девять пассажиров.

Но в катастрофе погиб только командир экипажа Ричард Бушман и десять пассажиров, находившихся вблизи кабины пилотов. Среди них оказался известный бизнесмен и политик Ален Стивенсон.

Остальные члены экипажа и пассажиры, за исключением не пострадавших двадцати четырёх человек, располагавшихся в хвосте самолёта, получили травмы различной тяжести.

От полученных ожогов и ампутации ног, через две недели в больнице скончалась четырнадцатилетняя девочка Рейчел Фуллер.

Расследование авиакатастрофы показало, что к ней привёл ряд последовательных ошибок, совершённых экипажем при заходе на посадку при ливне и сильном боковом ветре скоростью до пятидесяти двух километров в час, являвшейся запредельной для данного типа самолётов, а именно:

экипаж игнорировал сложные погодные условия, и двукратное предупреждение о сдвиге ветра, не прекратив посадку и не уйдя на запасной аэродром;

экипаж слишком поздно начал подготовку к посадке, для которой уже не было оснований, в спешке пропустив несколько важных шагов:

– им не была активирована система автоматического включения гасителей подъёмной силы на крыльях, повышающих и эффективность колёсных тормозов;

– им не была включена автоматическая система торможения, в том числе вручную после касания посадочной полосы;

– им были совершены действия, усугубившие положение при соскальзывании самолёта с посадочной полосы – командир экипажа рано включил реверс тяги, нарушив руководство по лётной эксплуатации, что привело к окончательной потери управления. Доклад закончен!».

– «Хорошо… вернее всё понятно» – принял доклад директор СВР.

– «Только… девочку жалко» – донеслось шёпотом с места.

– «Ну, а что мы можем предположить по «Нефертити» в связи с предательством Запорожского?» – обратился директор СВР к шутникам.

Далее выступили начальник американского отдела, начальник управления «С», работавшего с нелегалами, и эксперты из аналитического отдела СВР. Из их сообщений следовало, что если не считать отсутствие от агента «Нефертити» вестей, то других явных признаков её засветки или предательства пока нет. Однако, учитывая осведомлённость предателя Запорожского, традиции и методы работы ЦРУ и ФБР, изменение положения нашей разведчицы в США, новые тенденции в отношениях между Россией и США, все единодушно пришли к выводу о необходимости замораживания связей с нелегалом СВР «Нефертити».

– Товарищ, генерал армии! Разрешите теперь перейти к «Гектору» и его работе в Аргентине?» – вернул разговор в нужное русло Г. В. Новиков.

– «Докладывайте, Геннадий Васильевич!».

– «Предательство Запорожского и сдача нашей агентуры в Америке лишь косвенно может задеть «Гектора». Запорожский, к счастью, его лично не знал. Но надо иметь ввиду, что в принципе, аналитики ЦРУ, зная, что в Буэнос-Айресе действует наш нелегал «Гектор», не дай бог, добавив сюда и возможные сведения от «Нефертити», смогут вычислить нашего сотрудника. И что здесь особо важно! Его им, в принципе, юридически даже не надо перевербовывать. Он ведь давно в штате ЦРУ, являясь для нас двойным агентом. Теперь может стать двойным и для американцев. И мы об этом можем и никогда не узнать».

– «Вы имеете ввиду возможность дезинформирования нас?» – спросил директор.

– «Да, конечно!».

– «Но «Гектор» нам ничего сверх важного никогда не передавал. Более того, его информация не может влиять на наши решения. Кстати я об этом заблаговременно позаботился!» – вмешался в доклад первый заместитель директора А. А. Щербаков, недаром некоторое время курировавший и экономическую разведку.

– «Да, это так! – подтвердил Вячеслав Иванович – Давайте подводить итоги!».

На этот раз он встал из-за своего стола и неспешно пошёл по своему кабинету, рукой остановив вставших было подчинённых, резюмируя:

– «В случае с «Гектором» напрашивается такой же вывод, как и с «Нефертити». Его семейное и экономическое положение, и – даже не удивляйтесь – политическое, существенно изменилось в лучшую, лично для него, сторону! Его могут легко вычислить аналитики ЦРУ, и – что интересно – использовать даже втёмную! Так что давайте тоже прекращать с ним связь, но надеясь на лучшее. Консервируйте его!».

И Москва надолго замолчала. Но было уже поздно. Посланный ранее на связь с Гектором новый молодой сотрудник СВР уже вышел с ним на контакт, который состоялся в одной из церквей Буэнос-Айреса.

Но ЦРУ уже держало своего сотрудника под колпаком, и новый контакт их агента Руди не остался незамеченным.

Раулю, как истинному атеисту, было даже противно заходить в церкви, тем более участвовать в службах и ритуалах, хотя маскировка и требовала этого. Он, конечно, всё время отлынивал от посещения храмов, ссылаясь на занятость по работе, что соответствовало действительности. Но в выходные дни и по праздникам Раулю приходилось посещать церковные таинства вместе со всей семьёй.

И в одно из воскресений он встретился в церкви со своим новым связником – новым сотрудником российского посольства, зашедшим туда якобы ради любопытства. Состоявшуюся бесконтактную передачу наблюдатель от ЦРУ не выявил. Но возможность этого он всё же просчитал.

Теперь Руди оказался под бо́льшим подозрением, чем ранее.

И резидент ЦРУ в Буэнос-Айресе Вильям Ортман решился на его проверку путём провокации.

– «Пол, что-то мне наш Руди перестал нравиться! Он опять был замечен предположительно в контакте с русскими. Уж слишком частыми стали эти совпадения. Тем более теперь, когда всю их старую агентуру выдворили отсюда!» – начал резидент – Надо что-то делать?! Воронцов видимо не соврал?!» – посмотрел он на Пола Фридмана.

– «Шеф, чтобы нам не мучиться терзаниями, я предлагаю его проверить активно, то есть с помощью провокации».

– «И что Вы предлагаете?».

– «Я, думаю, ликвидировать этого связника!».

– «Да Вы, что, Пол, с ума сошли? Я не хочу просто так руки пачкать!».

– «А мы и не будем пачкаться! Автокатастрофа, и всё!».

– «Ладно, давайте! Но, чтобы нам быть уверенными в правильности своих действий, давайте это устройте при их последующих встречах, но Руди должен остаться цел!».

– «Хорошо, шеф, я разработаю план операции и представлю его Вам на утверждение».

И головастый Пол Фридман в деталях разработал такой план, утверждённый резидентом.

Гектор, конечно, предполагал слежку за собой, особенно после сообщения Центра о предательстве Запорожского.

Более того, Центр заверил разведчика, что в списке преданных агентов есть только его оперативный псевдоним, но предатель ничего о нём лично не знает, так что опасаться ему нечего.

Но Рауль прекрасно знал возможности контрразведывательного анализа своей деятельности и своих обширных связей в Аргентине. Поэтому был готов к самому худшему, а пока лишь пытался выявить возможную слежку за собой и принять дополнительные меры, чтобы обезопасить себя при контактах со связником.

И хотя Гектор ждал разоблачения и ареста, но вокруг него ничего существенно не менялось. Поэтому, пока есть время, он решил «подставить» некоторых из своих высокопоставленных знакомых правого толка, симпатизирующих США, и ранее ненавидевших СССР, а теперь и Россию. С этим он успокоился, снова активизировался, и… попался.

Закладкой сообщений в тайники Гектор до сих пор принципиально не пользовался, так как считал, что их раскрытие, безусловно, привело бы его к полному провалу. А практически бесконтактная, молниеносная передача, за исключением маловероятного случая поимки за руку, всегда могла быть хоть как-то объяснена, и при этом были вполне реальные шансы оправдаться.

В резиденции ЦРУ американского посольства в Буэнос-Айресе естественно не было данных об использовании их агентом Руди тайников.

Это косвенно как бы доказывало непричастность Руди к разведывательной деятельности в пользу другого государства.

Согласно плану операции, разработанному Полом Фридманом, чтобы вывести из равновесия возможного агента Москвы, являвшегося одновременно их агентом «Руди», заставить его нервничать, действовать опрометчиво и ошибаться, в начале лета 1999 года была подстроена автокатастрофа, приведшая к гибели его личного водителя Пако Эчеверия вместе с новым связником из Центра.

Тогда, в стоявший на пустующей дальней автостоянке у парапета набережной на портовом проспекте имени инженера Хосе Куартино автомобиль связника, в котором в этот момент находился Пако, на полной скорости врезался, следовавший с проспекта Томаса Эдисона трейлер, водитель которого якобы не справился с управлением. Трейлер смял легковушку и сбросил её с высоты на берег залива Ла-Плата. Оба пассажира погибли на месте. Сотрудники федеральной полиции Буэнос-Айреса обнаружили у одного из погибших документы на имя Пако Эчеверия.

А тем временем, в поисках пропавшего Пако, заждавшийся его Рауль поздно вечером позвонил в полицию и узнал о трагедии. Он срочно выехал на опознание, где убедился в гибели обоих своих верных соратников.

– «А второго господина вы знаете?» – спросил офицер полиции.

– «Нет! Вижу впервые» – поморщился Рауль от увиденного, мысленно соболезнуя родителям своего погибшего российского товарища.

Он записал адрес морга и выехал домой, где ему предстояло сообщить о гибели Пако его матери Лурдес и его жене Кончите, в то время возившимся с своим четырёхлетним Франсиско.

По настоянию Рауля, тело приятеля Пако, которое никто так в установленные сроки и не востребовал, было кремировано, а урна с прахом, с разрешения полиции и муниципальных органов, была передана Раулю Хоакину Мендесу на временное хранение.

И их гибель хоть и косвенно, но тоже лежала на совести Запорожского.

А тем временем судьба Гектора решалась и непосредственно в США.

Замужество Марты, рождение детей, прочное экономическое положение семьи, распад СССР и поворот России к капитализму, и, пожалуй, главное, многолетнее отсутствие сообщений из Центра – постепенно привели её к естественной переоценки ценностей. И она пришла к выводу о бесполезности своей работы в качестве какого-либо агента СВР в США.

Потому она решила… просто сдаться властям. Нет! Не предать, а именно сдаться! Ведь ей, по сути дела, некого было предавать… за исключением, может быть, Рауля. Ведь она фактически не вела никакой шпионской или иной подрывной деятельности против США и её граждан. И ей могли сделать снисхождение. Она долго думала об этом. И с каждым днём её выводы и решения только укреплялись.

А после неожиданной гибели мужа этот вопрос решился сам собой и окончательно. Ей теперь не за кем было шпионить, и не на кого было влиять.

Да и заботы о детях теперь полностью легли на её плечи. А ведь надо было думать об их будущем и их желанных успехах в жизни.

И Марта решилась – пошла в ФБР с чистосердечным признанием и раскаянием.

«Нефертити» не знала о предательстве Запорожского, как и не знала, что давно, как кубинская беженка, находится под колпаком у ФБР, на всякий случай следившего за нею с целью напасть на след её связников и других агентов Москвы.

Поэтому её приход к ним сотрудники ФБР встретили с радостью и даже с некоторым облегчением.

Во время допросов её спросили и о Рауле, как о её компаньоне по побегу с Кубы. Но ничего нового она дознавателям из ФБР не сообщила.

Во время очередного допроса её прямо спросили, что она знает об агентах СВР, в том числе о «Гекторе». Из чего она сделала вывод, что это имя у ЦРУ пока не идентифицировано с Раулем, и несколько успокоилась.

Получив подписку о добровольном сотрудничестве, и подержав сначала под домашним арестом, ФБР затем оставило Марту Стивенсон в относительном покое, теперь сняв с неё оперативное наблюдение.

Но после предательства ещё и гражданского лица Игоря Воронцова всё встало на свои места, и допросы Марты Стивенсон возобновились.

И когда ей сказали, что её знакомый Рауль тоже оказался российским разведчиком, и она должна дать новые разъяснения, Марта оправдывалась тем, что она об этом не знала, а была уверена, что он кубинец. И теперь же она может лишь предположить, что тот возможно был приставлен к ней «в тёмную» для охраны и обеспечения проведения операции по её внедрению.

ФБР опять оставило её в покое, Но на душе у Марты стало тревожно. И не столько за бывшего коллегу и любовника Рауля, сколько за себя и своих детей. Но опасаться ей теперь было нечего. Рауль толком о ней ничего и не знал, за исключением того, что она уже сама рассказала в ФБР.

Зато Рауль прекрасно знал, что ему пока делать дальше – как ни в чём не бывало работать и работать, хотя бы на благо своей семьи.

В частности Рауль убедил и вынудил шеф-редакторов газет «Кларин» и «Ла Насьон» дать ему задание на написание статьи о частных спортклубах Буэнос-Айреса, в которых занимались физкультурой ради своего здоровья и удовольствия многие жители аргентинской столицы. Много таких клубов обслуживали и русскую диаспору Буэнос-Айреса.

Получив карт-бланш, Рауль начал обходить такие клубы, знакомиться с их владельцами, тренерами и занимающимися, беря у некоторых из них интервью. Задуманная статья вышла и понравилась читателям. Более того, её в русском переводе опубликовала и русскоязычная газета «Наша Страна», первым послевоенным издателем которой в Буэнос-Айресе был Иван Солоневич, после изгнания из страны умерший в Уругвае в 1953 году.

А за этой статьёй вышла вторая, потом третья. Рауль даже стал вести в газете специальную периодическую тематическую рубрику.

Постепенно некоторые знакомые Рауля из этих спортклубов, вплоть до их президентов, стали его хорошими знакомыми и даже приятелями, поставляя ему разнообразную информацию.

И вот, однажды вечером, зайдя с одним из своих знакомых в Клуб культуры и спорта «Восток», в котором Рауль периодически разминался, он неожиданно столкнулся опять со своим бывшим одноклассником Игорем Воронцовым, но теперь лицом к лицу. Рауль, конечно, поначалу опешил, но тут же взял себя в руки. Скрыться теперь от бывшего одноклассника не удалось бы. Да и в этом не было особого смысла, так как этим можно было навести на себя тень подозрений.

– «О-о! Слава! Привет! Какими судьбами?» – начал тот по-русски, чуть ли не схватив свою долгожданную находку за грудки, пытаясь обнять его и удержать.

Рауль молча отвёл руки Воронцова в стороны, вопросительно взглянув на нахала.

А тот стоял, удивлённо глядя в ставшие зелёными глаза бывшего своего школьного приятеля, пропуская того и его попутчика в вестибюль, где навстречу дорогому гостю уже шёл сам президент клуба Мигель Милевски.

Однако быстро опомнившись, Воронцов вновь обратился к однокласснику, но уже по-английски:

– «Извините, сэр! Кажется… Рауль Мендес? Я недавно был на Вашей лекции, и мне очень надо с Вами переговорить!».

Сейчас Рауль вполне осознавал, что разговора с Воронцовым теперь не избежать. Поэтому он решил при таком разговоре частично удовлетворить его любопытство, больше напирая на свои расспросы, нежели на его ответы.

Но пока надо было любой ценой взять тайм-аут и хорошенько подготовиться к неизбежной встрече. Ведь за спиной Рауля теперь была ещё и беременность Исабель, ожидавшей ребёнка уже в сентябре.

– «Дон, я не понял, что Вы сказали. Возьмите мою визитную карточку и перезвоните мне!» – в присутствии своего попутчика по-испански ответил он, протягивая Воронцову визитку, незаметно подмигнув ему.

Тот, к счастью, намёк понял, и на корявом испанском ответил:

– «Хорошо, дон! Я Вас понял! Извините! Спасибо и до свидания!».

На том они и распрощались. С момента их первой случайной встречи на лекции в клубе, Воронцов навёл необходимые и возможные справки о Рауле Хоакине Мендесе. И кое-что, основное, ему узнать удалось.

И теперь, после короткой второй встречи, наличие в Буэнос-Айресе богатого и преуспевающего бывшего одноклассника, живущего не под своей фамилией, взбудоражило воображение Воронцова. Он долго размышлял, сопоставляя известные ему факты и слова Вячеслава, придя к выводу, что тот живёт здесь нелегально. То есть, тот даже может быть являлся, например, российским разведчиком, или каким-нибудь мафиози.

Голова Игоря затуманилась. С одной стороны, ему рисовались радужные перспективы разбогатеть на шантаже. С другой стороны, он опасался за свою жизнь, прекрасно понимая, с кем и с чем он может иметь дело, и что вся эта его затея может кончиться для него просто трагически.

Значит надо обязательно подстраховаться! – подумал он – Надо хорошенько подготовиться к нашей третьей встрече. А затем, в зависимости от её исхода, начать собирать, комплектовать, создавать и записывать компромат на Вячеслава – окончательно решил он.

А тот теперь потерял спокойствие. Продолжая заниматься в спортзале клуба, он думал только о Воронцове и предстоящей встрече с ним, разрабатывая план разговора.

Рауль придумывал свои вопросы, и продумывал возможные ответы на вопросы Воронцова. Конечно, он боялся предательства. И хотя тот пока ничего не знал, но вполне мог догадаться сам.

И буквально на следующий день раздался звонок Игоря.

– «Добрый день, дон Рауль! Вы мне вчера дали свою визитку. Где мы с Вами можем встретиться?» – не представляясь, на всякий случай соблюдал он конспирацию.

Рауль назвал адрес того же клуба «Восток», и вечером следующего дня они встретились. После взаимных приветствий на испанском языке, Рауль предложил Воронцову прогуляться, и они вышли на улицу.

– «Так как ты здесь оказался?» – начал первым Рауль.

– «А когда Союз распался, я рванул в Штаты!».

– «Хм-м! И я тоже! А как ты оказался здесь, в Аргентине?» – как бы заранее ответил на возможный вопрос Воронцова сам Рауль, настаивая на ответе того на свой вопрос по существу.

– «Да в Штатах у меня не получилось. А один приятель предложил рвануть сюда, у него тут своё дело наладилось, и он взял меня в компаньоны. А ты как?».

– «Да я то – нормально! А как же ты с языком?» – вновь перехватил инициативу Рауль.

– «Пришлось срочно изучать. До сих пор учу!».

– «А я это почувствовал! А кем же ты работаешь? Или купоны стрижёшь?».

– «Слав! А что это мы всё про меня, да про меня? Расскажи и что-нибудь про себя!».

– «Так у меня всё тривиально получилось. В Штатах тоже не срослось. Перебрался в Испанию. Там влюбился в аргентинку, женился, приехали сюда. А здесь у неё папа… о-го-го!».

– «Так значит, это ты купоны стрижёшь!?».

– «Да что ты! Я работаю, и живём мы отдельно!».

– «А кем? Если не секрет!».

– «Ну, ты же слышал на лекции – журналистом!».

– «А раз ты меня видел, что же не подошёл ко мне?».

– «Ну, во-первых, ты тоже не подошёл. И потом, откуда я знаю, зачем ты здесь, и от кого ты здесь? А, кстати, Игорёк, от кого ты здесь?».

– «Не бойся, не от кого! Я – от себя! А вот… ты от кого, Славик? Я помню, что ты учился в военном инязе!».

– «Да, учился! Потом бросил и за границу подался. А ты ведь тоже учился в МГИМО!? Ты-то как из дома сбежал?» – снова Рауль перехватил инициативу.

– «После МГИМО распределили меня за границу, там я и дал дёру! Так что оба мы с тобой… перебежчики!».

– «Да… уж!» – непонятно с чем согласился Рауль, задумавшись.

Ещё до этой встречи, готовясь к разговору, он вспомнил, каким был Игорь Воронцов в школе.

Он был способным хорошистом, потенциальным отличником, сыном почти не вылезавших из загранкомандировок родителей, всегда стильно и опрятно по заграничному одетым, холёным, холодно-расчётливым и слегка высокомерным во взаимоотношениях с одноклассниками.

С Игорем они не дружили, но были в хороших отношениях, так как считали друг друга ровней себе, и даже уважали, особенно сын работников Внешторга Воронцов – внука генерала Гаврилова.

Тот же, помня, что Игорёк мог сподличать и продать товарища, что было особенно в начальных классах, держал Воронцова на дистанции.

А молчавший в это же время Воронцов думал совсем о другом.

Он понял, что Слава скрывает правду, так как точно знал, что Гаврилов-Кочет успешно доучился в инязе, а затем куда-то пропал. Зная от школьных товарищей, что тот, кроме английского языка, изучал ещё и испанский с французским, дед его был генерал-лейтенантом, а сам он был весьма патриотически настроенным спортивным молодым человеком, Воронцов предположил, что его одноклассник вполне мог и стать разведчиком. А если это так, то, что тогда он делает здесь, в Аргентине, а, например, не США, или в Европе? Тогда кто же он, этот Гаврилов-Кочет? Во всяком случае, он явно не бедствует! Деньжата у него точно водятся! А раз так, то пусть поделится! А интересно, его жена… и тесть знают, что он из России, а?! – рассуждал Воронцов – Надо будет Славку раскрутить на эту тему! – окончательно решил он.

– «Ну, что, Слав? Надо нам теперь друг за друга держаться, а?!».

– «Да… держись!» – пошутил Рауль, протягивая ему руку.

Воронцов машинально пожал её, услышав на прощание:

– «Ну, ладно, Игорёк! Мне уже пора отъезжать. Давай встретимся через несколько дней, у меня будет тайм-аут! Позвони мне через… дня три, четыре! А, кстати, на всякий случай дай мне лучше свой телефон!» – попытался он поставить того в зависимое положение.

Воронцов замялся, не решаясь выполнить просьбу одноклассника, поэтому вынужденно согласился с ним расстаться:

– «Да, понимаешь… сейчас это не совсем удобно, Лучше я тебе сам позвоню. Пока!».

И они опять расстались на обдумывание ситуации и на подготовку к следующей встрече.

На глазах бывшего одноклассника Рауль сел в свой автомобиль и уехал.

Воронцов позвонил почти через неделю. Всё это время он пытался как можно больше разузнать об известном в столице газетном репортёре Рауле Хоакине Мендесе. И кое-что ему узнать удалось, во всяком случае, что его школьный товарищ относительно богат. Так что при следующем разговоре он решился шантажировать Рауля.

– «Привет, Рауль! Я хочу вернуться к нашему разговору!» – сразу начал он по телефону на испанском языке.

– «Добрый вечер! Но это не телефонный разговор. Обсудим всё при встрече».

– «Но у меня нет времени ждать! Давай сейчас увидимся. Я нахожусь в центре».

– «Хорошо! Давай встретимся через тридцать-сорок минут у бара на ближайшем к клубу «Восток» углу».

– «Хорошо! Понял! Я жду! Но я могу и опоздать».

– «Я тебя буду ждать в своей машине!».

– «Договорились!».

Припарковав свою машину, Рауль сразу увидел идущего к нему от перекрёстка Воронцова.

– «Рауль! Я тут попал в затруднительное положение. Ты не мог бы мне помочь с деньгами? Дать взаймы… хотя бы!» – по-испански взял сразу он быка за рога, усевшись рядом с водителем.

– «Игорёк! Здесь другие традиции, у людей другой менталитет. Тебе будут улыбаться, обещать золотые горы, но, как только расстанутся с тобой, то тут же тебя забудут. Тем более свои обещания! Здесь деньги взаймы не дают, их зарабатывают! И я строго придерживаюсь этого принципа. Как говориться, в чужой монастырь со своим уставом не суются! Так что… извини!» – проложил он тонкую тропочку к возможной вербовке Воронцова в качестве своего осведомителя для ЦРУ.

– «Но мне деньги нужны просто позарез и не мало! А я знаю – они у тебя есть! Так что давай, друг, не жидись!».

– «Но я ж тебе по этому поводу уже ответил!?».

– Да! Ты мне говоришь, что деньги можно только заработать! Вот я и решил их заработать… на тебе! Ха-ха-ха!».

Рауль настороженно взглянул на нахала, теперь с ещё большим вниманием слушая его.

А тот, теперь уже уверенней, продолжил:

– «Я думаю, аргентинским властям или даже в американском посольстве будет интересно узнать о твоём русском происхождении?! Но я буду молчать, если ты мне дашь денег!».

Рауль на секунды задумался, чуть нервно постукивая пальцами по баранке, и ответил:

– «Ну, хорошо, ты меня убедил! Сколько тебе нужно и на какой срок?».

– «А мне надо много и безвозмездно!» – обнаглел шантажист.

– «Так ты хочешь, чтобы я от тебя как бы откупился? Но ведь я ни в чём не виноват! Ни перед аргентинскими властями, ни, тем более, перед американцами! Так что твои потуги напрасны, Игорёк!».

– «Я так не думаю! Если власти, или американцы, или даже твоя семья – жена и тесть – узнают, что ты русский, я думаю, что ты пострадаешь, и об этом сильно пожалеешь!? И денежки твои – тю-тю!».

Рауль бросил на шантажиста недружелюбный взгляд, который Воронцов перехватил, продолжая морально давить на свою жертву:

– «Не проще ли тебе дать мне меньшую сумму, чем ту, которую ты можешь потерять? А я буду молчать! Это же бизнес, Славик!» – высокомерно и панибратски похлопал он по плечу своего бывшего одноклассника и приятеля.

Рауль опять на секунду задумался, вдавливая своё тело в сиденье, как будто бы отчаянно газуя, и на радость Воронцова ответил:

– «Пожалуй, ты меня убедил! Я дам тебе безвозмездно, но сколько?».

– «Пока сам не знаю. Я готов их брать у тебя по частям. Для начала, хотя бы… сто тысяч долларов!».

– «Сто тысяч долларов?! Ты, что… ох…л, что ли?!» – с удовольствием завершил Руль фразу давно забытым русским матом.

От удивления Воронцов вытаращил глаза и пошёл на попятную:

– «Ну, хорошо! Не ерепенься! Я пошутил. Это всего! А для начала – десять тысяч!».

– «Тоже не хило! Ну, ладно! Но мне эту сумму надо несколько дней собирать!».

– «Ну, и ладно! Я подожду… три дня».

– «А как тебе позвонить?».

– «Я сам тебе позвоню!».

– «Нет, давай тогда через неделю, так вернее будет!».

– «Хорошо, договорились. Я тебе позвоню через неделю. Всё, пока» – протянул руку Воронцов для прощания.

Но Рауль только небрежно отмахнулся.

И Воронцов расценил это, как свою победу.

Рауль некоторое время ещё сидел неподвижно, раздумывая. Потом завёл машину и рванул с места, что-то решив про себя.

А утром один из сотрудников российского посольства обнаружил условный сигнал о выходе разведчика на аварийную связь через тайник № 2.

И уже к вечеру в Центре получили сообщение из Буэнос-Айреса от Гектора, в котором говорилось о неожиданном появлении Воронцова и шантаже с его стороны, а также с просьбой помочь в его нейтрализации.

Центр хотя и законсервировал своего сотрудника Гектора, всё же не веря в его преданность, но так глупо терять своего потенциального агента тоже не хотел. И началась работа по его защите.

– «Возьмите всю имеющуюся информацию по этому Воронцову у ФСБ и срочно мне на стол!» – распорядился сам директор СВР в связи с необычностью дела, которое могло привести и к международному скандалу.

– «Так этот Воронцов может сдать нашего Гектора, как аргентинцам, так и американцам, так и тем и другим одновременно?! Надо срочно принять меры по укреплению его легенды здесь, в Москве. Займитесь его классом и школой, в которой они с Воронцовым учились! Надо всё подчистить, как следует замести следы!» – дал Вячеслав Иванович задания своим подчинённым, вызванным по этому поводу на эту срочную и важную оперативку.

Контрразведка СВР, совместно с ФСК, после предательства Запорожского и шантажа Воронцова была вынуждена принять срочные меры по защите информации о школьных годах Вячеслава Платоновича Гаврилова-Кочета, как, безусловно подтверждающей его российское гражданство.

В его бывшую школу были направлены сотрудники контрразведки. После разговора с директором школы под расписку они временно изъяли ту школьную документацию, которая могла подтвердить учёбу в ней Гаврилова-Кочета, и с которой потом смогли бы ознакомиться «посетители». Тут же, с помощью того же директора и завуча, некоторые из изъятых документов были заменены на подложные документы без его фамилии.

Также были проинструктированы некоторые из преподавателей и обслуживающего персонала, вышедшие из отпусков, как себя вести и что делать на случай появления в их школе соответствующих «следопытов». И, как потом выяснилось, это оказалось не лишней мерой.

А тем временем из Центра Гектору была передана, и тоже через тайник № 2, шифровка, из которой он узнал, что его руководство расписалось в своём бессилии ему реально помочь, и даёт ему карт-бланш на самостоятельное принятие решения на устранение Воронцова.

После такого Раулю впору было обидеться на своё московское руководство, плюнуть на всё и послать всех к чёрту!

Обиженные в службе разведки встречаются нередко. Подавляющему числу людей вообще трудно даётся правильная самооценка, в том числе и среди разведчиков. Тем более, им иногда бывает трудно оценить действия своего руководства в соответствующей сложной обстановке. Теперь это коснулось и Рауля.

Боясь в любой момент предательства Воронцова, Гектор теперь стал очень мнительным при встречах с источниками информации. Ведь его учили, что если контрразведка вплотную заинтересовалась разведчиком, то он не имеет права рисковать безопасностью своих источников информации, ещё больше обострять ситуацию.

Поэтому неделя прошла тяжело. Раулю пришлось отложить несколько встреч. Пора было что-то решать с Воронцовым.

Вероятность того, что тот отстанет после оплаты, равнялась нулю. После первой суммы наверняка последует вторая, третья и так далее. Даже, если ему заплатить очень много, он всё равно может предать, хотя бы для того, чтобы спрятать концы в воду. А тут, как назло уже нет Пако и связника, которых можно было попросить о какой-нибудь помощи. Так что денег Воронцову давать нет смысла. А если он будет опасен, то надо будет от него избавляться физически, а сейчас идти ва-банк! – принял решение Гектор.

Через неделю тот опять позвонил вечером домой к Раулю:

– «Здравствуй! Ну, как?».

– «Привет! Что, как?».

– «Деньги приготовил? К встрече готов?».

– «Слушай, какие деньги, какая встреча? Побойся Бога!».

– «Ну, ты даёшь! Я же тебе объяснил ситуацию! Ты, что ли не боишься?».

– «А ты?».

– «Я-а?.. Ну, как хочешь! Ты сделал свой выбор!» – нарочно быстро положил он трубку, чтобы испугать Вячеслава.

А тот специально так себя повёл при разговоре, чтобы проверить решимость Воронцова сдать его спецслужбам. Рауль надеялся, что прежде, чем это сделать, Воронцов перезвонит ему ещё раз. Уж очень он любил деньги. А без полученных денег, посаженый в тюрьму его школьный товарищ был бы ему без надобности.

И, действительно, через несколько дней в четверг звонок повторился.

– «Добрый вечер!» – начал он вкрадчиво.

– «О-о! Добрый вечер! Рад тебя слышать! Ну, я готов с тобой встретиться! Как ты?» – сразу ошарашил он Воронцова.

– «Хм, хорошо! А то я уже подготовил на тебя компромат и поместил его в надёжном месте!».

– «Ну, что ты, что ты?! Какой компромат? Я чист перед законом и властями! Но готов с тобой встретиться и к взаимному удовлетворению всё уладить! Я тебя приглашаю в воскресенье к нам на виллу в Пунта Лару хорошо отдохнуть. Согласен?».

– «Мне надо подумать. Я тебе завтра вечером перезвоню. Пока».

– «Хорошо, до свидания!».

Воронцов такого поворота в разговоре не ожидал. Он понял, что Вячеслав мягко стелет. Поэтому этого приглашения он очень испугался. Ведь там, на природе за городом, ничто не мешало Раулю тихо ликвидировать шантажиста. А поняв, что его дела плохи, Воронцов решился на отчаянный шаг.

По всей видимости, Славка денег не даст. Более того, очень велика вероятность, что он попытается ликвидировать меня. Что же мне делать? Значит: во-первых хорошо, что я всё таки сдал Гаврилова-Кочета аргентинским властям и американцам, и тем наверняка заслужил их расположение; во-вторых, при встрече надо как раз этим напугать Славку, что в случае моей гибели, компромат на него окажется у спецслужб Аргентины и США, и, в-третьих, во избежание этого попросить у него денег немедленно и как можно больше! – решил он.

А Рауль тем временем тоже готовился к последней с Воронцовым встрече. Он предположил, что предатель побоится поехать с ним на природу. Поэтому их встреча будет в Буэнос-Айресе, и надо выбрать укромное место и в позднее время. На всякий случай он выбрал несколько мест. Но как ликвидировать предателя, да ещё в одиночку? Оружие он не любил, да и следы наверняка бы остались.

Ну, что ж! Придётся старым дедовским способом, в буквальном смысле слова – именно способом деда Петра Петровича Кочета.

А это означало, что с помощью приёмов, попавшей в Корею, китайской борьбы Дим Мак поразить своего противника в болевые или даже смертельные точки на его теле. Но трудность заключалась в том, что мало было знать эти точки, и угадать их на закрытом одеждой теле, но и попадание в эту точку должно было быть очень точным и импульсным, то есть противник при этом должен быть фактически неподвижен.

Поэтому Рауль решил действовать по этапам: сначала обездвижить противника, а потом умертвить его, сбросив или с высоты, или в воду, или толкнув под автомобиль, или под поезд.

Но на это было не просто решиться. Ведь всю жизнь его воспитывали человеколюбию. А тут? Но делать нечего. Это же фактически война!

Да и на кон было поставлено всё – его жизнь и свобода, его семья и благополучие, дело, интересы и честь его родины.

И вот Воронцов позвонил, но нарочно в воскресенье поздно вечером:

– «Добрый вечер!».

– «Привет!».

– «Извини! Я не смог позвонить тебе раньше, у меня было много дел, поэтому давай лучше встретимся сейчас здесь, в Буэнос-Айресе».

– «Ну, давай, хотя уже поздно! Но где конкретно?».

– «Да мне всё равно!» – неожиданно пошёл навстречу Воронцов, желая выведать планы Рауля.

– «Тогда давай… даже и не знаю где? – вселил он в того надежду, что против него ещё нет коварного плана – Сам предлагай!».

– «Но я плохо знаю город».

– «Тогда давай сначала встретимся где-нибудь, а там и решим».

– «Хорошо, давай! Забери меня тогда через час у главного входа на кладбище Реколета!».

– «Хорошо, до встречи!» – сразу согласился Рауль, даже вздрогнув от предложения такого места.

Тогда же Рауль решил, что обезвредит шантажиста в машине, а потом, пользуясь темнотой, сбросит где-нибудь его тело. Времени на решение этого вопроса было предостаточно.

На улице при плюсовой температуре всё равно было прохладно. Ведь уже было 25 июля – почти середина южно-американской зимы.

Рауль нарочно задержался, чтобы вызвать у Воронцова желание погреться в его автомашине. Подъезжая к главному входу по улице Висенте Лопеса, он издали увидел одиноко маячившую, как всегда щеголевато одетую, знакомую фигуру. Воронцов тоже угадал уже знакомую машину, сев в неё, покрякивая. Рауль сразу отъехал, набирая скорость. Вскоре последовательно сделав три левых поворота, они оказались на проспекте Кальяо, проскочив мимо дома Рауля. Затем повернули направо на проспект Либертадор, проследовав район Ретиро в сторону порта.

– «А ты куда меня везёшь?».

– «Сейчас мы едем в сторону порта. Там есть укромное место, где нам никто не помешает!» – невольно напряг он Воронцова.

Но тот пока промолчал, думая о чём-то своём.

– «Хорошо, давай в сторону порта, только я предлагаю остановиться у парка на площади Канады» – вдруг неожиданно предложил Игорь, показав и своё знание города.

– «Как скажешь!» – успокоил Рауль свою будущую жертву, левой рукой незаметно доставая из кармана пиджака кастет.

После левого поворота, при котором он своим левым бедром ощущал лежащее под ним на сидении орудие убийства, проехали по улице Сан Мартин, затем снова повернули налево, потом направо, остановившись по просьбе Воронцова у парка на площади Канады.

Рауль прекрасно знал, что поблизости здесь находятся опасные для всех местные трущобы и вокзал «Ретиро-Сан Мартин», с которого можно было уехать на север в провинцию Энтре-Риос, где размещалась русская колония.

А-А?! Вот куда решил он потом уехать на поезде? Наверно думает, что я плохо знаю город?! – про себя усмехнулся Гектор.

По дороге они вели вялый праздный разговор, больше комментируя обстановку за окном. Теперь им пока никто и ничто не мешало.

– «Я думаю, здесь нам не будет удобней. Вон сколько кругом народу ходит. Нашу машину наверняка заметят» – начал Рауль, притормозив.

Воронцов повертел головой, разглядывая похожих, и смирился.

– «Ну, ладно, давай в порт!» – согласился он, так как до этого его успокоило согласие Вячеслава остановиться там, где он выбрал.

К этому времени Гектор уже хорошо знал город и относительно легко в нём ориентировался. Поэтому от площади Канады он свернул на проспект Антартида Архентина, с него налево на проспект Комодоро Пи, а с него на портовый проспект инженера Хосе Куартино. И не сворачивая влево на проспект Томаса Эдисона, он остановился на пустующей автостоянке, заняв самое дальнее место. Эта улица была очень удобна, так как шла вдоль укреплённого берега залива Ла-Плата, и воскресным вечером была пустынна.

Но, главное, именно здесь убили его друзей-соратников. А Рауль считал, что свершить возмездие именно здесь – будет справедливо и символично.

– «Ну, как местечко? Согласись, здесь можно спокойно поговорить?!» – подвёл итог изысканиям якобы укромного места Рауль.

– «Да! Ну, так как?» – оживился Воронцов.

– «Я готов выполнить твои условия, но только если ты при этом выполнишь мои!».

– «Какие ещё условия?».

– «Дашь мне две расписки: о получении от меня соответствующей суммы, и что не имеешь ко мне никаких претензий, включая финансовые!».

Воронцов задумался, что-то прикидывая в уме, и согласился:

– «Только ты сначала покажи мне деньги!».

– «Да, пожалуйста!» – открыл Рауль дипломат с долларовыми пачками поверх бумаг на дне.

– «А сколько тут?».

– «Как ты и просил, сто тысяч! Мне же нужно было время, чтобы их собрать!» – успокоил он Воронцова.

– «Да-а!? Хорошо!» – удивлённо протянул вымогатель, удовлетворённо мотая головой и улыбаясь.

Рауль достал из дипломата два чистых листа бумаги и шариковую ручку, протянув их Игорю, перекладывая на его колени свой дипломат.

Тот разложил лист, взяв ручку наизготовку:

– «Диктуй!».

Рауль начал неспешно диктовать, всматриваясь в силуэт Воронцова и прикидывая, как и в какой момент времени его обезвредить.

Тот написал одну расписку, потом вторую, передав их вместе с ручкой Раулю, и собираясь вынуть деньги из дипломата.

– «Не вынимай, возьми с дипломатом. И подожди! Я тебя подвезу, куда тебе надо. Но сначала дай прочту!».

Довольный Воронцов остановился, положив обе руки на дипломат. Рауль мельком прочитал, убирая листки во внутренний карман пиджака. По тому, как Игорь, скосив глаза, следил за его руками, Рауль понял, что тот боится и не доверяет ему.

– «Игорь, вынь только из дипломата мою записную книжку и авторучку – я запишу тебе другие мои служебные телефоны и поедем!».

В этот момент Воронцов потерял бдительность, двумя руками отпирая дипломат, чем Рауль моментально и воспользовался. Резкий удар с разворота кулаком левой руки с зажатым в нём кастетом в левый висок шантажиста моментально сразил того, вдобавок резко ударившегося своим правым виском о дверную стойку автомобиля.

Безжизненные руки отпустили дипломат, чем Рауль моментально воспользовался, переложив его на заднее сидение позади своей жертвы. Тут же он прощупал пульс на безжизненной левой руке, но его не обнаружил. Для контроля он попробовал и на горле. Но тщетно, Воронцов был мёртв.

Вот это да!? Оказывается это так просто, убить человека?! Особенно когда его ненавидишь! В удар вкладывается вся эта ненависть! И он получается сокрушительным! И никакой Дим Мак не нужен!? Да-а! Я теперь убийца!

Убийца, убийца, убийца! – стучало в его висках больше от эмоций подскочившее давление.

Но теперь надо было что-то срочно решать и с безжизненным телом. Конечно, он этот вопрос продумал заранее. Но теперь условия стали реальные – и по месту и по времени. А, главное, с Воронцовым удалось встретиться именно там, где Гектор и планировал.

Готовясь к встрече, Рауль рассуждал, что наверняка Воронцов подстраховался. И какой-нибудь его дружок знает о нашей встрече. Следовательно, тело предателя не должно пропасть бесследно. Остаётся имитировать аварию или несчастный случай. С аварией сложнее, нужен наезд. Но не мой же?! Остаётся несчастный случай с высотным падением. Значит, нужен высокий дом или мост, и желательно повыше. С домом – подозрительно будет. Как он там оказался после встречи со мной? Да и физически тяжело это будет сделать и не скрытно. Значит мост, и только мост! – анализировал тогда Гектор.

Но подходящих мостов – главное пустынных – в Буэнос-Айресе не было. А надо было выбирать. И тогда он пришёл к выводу, и нашёл место, которое присмотрел ещё при посещении миграционного управления после прибытия в Буэнос-Айрес. Здесь и тело можно было сбросить с высокой набережной порта, и не в воду, а на берег, чтобы его смогли потом найти, да и ушибы бы подходили под версию, как не совместимые с жизнью.

И это место естественным образом совпадало с местом гибели его связника и помощника-водителя. Потому решение Гектора и было быстрым.

Сначала он надел резиновые медицинские перчатки и обыскал труп, доставая из карманов вещи и документы, бегло изучая их.

И тут он обнаружил кое-какие записи с телефонами, один из которых его опытный взгляд выхватил сразу. Это был телефон Фрэнка Брауна.

Рауль нашёл и другой номер, который, скорее всего, был телефоном куратора Воронцова из СИДЕ.

Ах, вот как?! «Товарищ Воронцов», оказывается, является осведомителем ЦРУ, а может быть и СИДЕ!? Да-а! Значит, не зря я убил его! Он всё же успел меня сдать! – понял теперь Гектор, что совершил ошибку, не ликвидировав сразу Воронцова – А как же человеколюбие? А кто мог знать, что он сразу меня сдаст ЦРУ? – всё же несколько сомневался он.

Но в глубине его души, из подсознания, он услышал чёткий голос:

– «Ты знал это! Ты же просчитал такой вариант!».

– «Да, знал! Вернее предполагал!» – сам себе сказал Рауль.

– «Ну, вот, теперь – располагай…».

Больше не найдя ничего его компрометирующего, Гектор вышел из машины, открыл переднюю правую дверцу, и взяв за подмышки убитого, оттащил тело к парапету. Не без труда он приподнял непослушное тело и перекинул через преграду головой вниз. Посветив фонарём в низко опущенной руке, он убедился, что тело лежит в правдоподобной позе, далеко в воды Ла-Платы вышвырнул кастет и покинул место преступления.

Глубоко вдохнув свежий воздух, Рауль поёжился от им свершённого возмездия, сел в автомобиль, снял перчатки и двинулся домой, по пути выбросив их в мусор. Было уже очень поздно, и теперь нужно было как-то оправдаться перед женой за эту ей непонятную задержку в выходной день.

Теперь для Гектора наступали тревожные дни.

Очень жаль, что Воронцов меня сдал! А может, ещё нет? Во всяком случае, теперь, после его пропажи, кто-то из его дружков наверняка передаст, куда надо, компромат на меня? А компромат ли? Скорее всего, это может быть лишь заявление Воронцова с голословными утверждениями. Но в данном случае, этого вполне достаточно! И, если это так, то буду ждать усиления слежки от одних и её появление от других, и даже возможного ареста. Хорошо бы это как-то выяснить – размышлял он.

Но всегда выяснение обстоятельств, благоприятствующих или препятствующих осуществлению того или иного действия, связанно с риском для замышляющего их выяснить. А пока он решил срочно, через очень эффективный запасной тайник № 2, передать последнее сообщение в Центр:

«Воронцов сдал меня ЦРУ и СИДЕ. Мой арест неизбежен. Доказательств против меня нет. Воронцов ликвидирован. Все мои документы и отчёты в гаражном тайнике на вилле в Пунта Ларе. Связь прекращаю».

Да! Я всё же попал в эту западню, которую фактически сам же себе и подготовил!? Но только ли я один это сделал?!

Глава 12. Зябкий август в Буэнос-Айресе

И вот в Буэнос-Айресе наступило прохладное утро понедельника 26 июля 1999 года.

Как только после выходного дня, излишне задержавшийся дома полковник Мендоса вошёл в свой кабинет в доме № 11 на проспекте «Имени 25 Мая», так почти сразу получил сообщение от оперативного дежурного, что сегодня утром на берегу, под парапетом портового проспекта имени инженера Хосе Куартино, найден труп 34-летнего русского иммигранта. В записной книжке покойного был обнаружен номер телефона одного из сотрудников их службы. Поэтому офицер Федеральной полиции Аргентины (PFA) и позвонил в SIDE, попросив срочно прислать кого-нибудь.

Начальник отдела криминальных расследований управления контрразведки подсекретариата внутренней разведки СИДЕ полковник Педро Мендоса очень гордился своим именем и фамилией, будучи полным однофамильцем основателя Буэнос-Айреса. Он был уже зрелым, пятидесятилетним, полным, даже, пожалуй, излишне грузноватым мужчиной небольшого роста, с частично, как тыква, лысой головой, но розовощёкий и весёлого нрава. Бывший любитель вина, мяса, футбола и женщин давно остепенился и теперь тяготился бременем большой семьи. Его шестеро разновозрастных детей не давали начальнику засиживаться подолгу на работе. Поэтому он часто передавал даже самые важные дела своим способным исполнителям – комиссарам коммун. На этот раз выбор естественным образом пал на Хоакина Баранью – комиссара первой коммуны столицы, куда входили шесть кварталов-районов, включая Ретиро и Пуэрто Мадеро, почти на границе которых и был обнаружен труп.

Комиссар Хоакин Баранья был высоким, по-спортивному стройным и ладно сложенным, красивым, черноволосым, импозантным, сорокалетним мужчиной. Он был хорошо и со вкусом одет и всегда чисто выбрит. Тонкие чёрные усики не портили его очень симпатичного лица. От него всегда исходил запах дорогого мужского одеколона, и веяло внутренней силой, отчего он всегда нравился женщинам, чем частенько и пользовался. К тому же он был достаточно образован и честолюбив.

Телефонный звонок шефа оторвал его от обмена мнениями со своими сотрудниками о недавних событиях в их секретариате. В этом году вместо Хуго Анзорреги, до этого десять лет возглавлявшего СИДЕ, разведку и контрразведку Аргентины возглавил Хорхе де ла Руа.

Начальник отдела сразу озадачил комиссара, приказав немедля выехать на место происшествия, во всём разобраться и незамедлительно доложить ему, где бы он ни находился и чем бы он ни был занят. Взяв с собой оперативника и эксперта, комиссар Хоакин Баранья на служебном автомобиле отбыл на место происшествия. Предъявив жетон сотрудника СИДЕ офицеру федеральной полиции, комиссар вместе с ним и со своими подчинёнными подошёл к, лежавшему у парапета, накрытому плёнкой трупу.

Офицер доложил обстоятельства, при которых был обнаружен погибший, и предварительное заключение своего эксперта.

Осмотрев труп, эксперт СИДЕ подтвердил предварительное очевидное заключение коллеги из федеральной полиции – смерть от тяжёлой травмы головы.

Теперь оставалось выяснить её причины, чем Баранья и собирался заняться в самое ближайшее время. Он взял с собой всё содержимое карманов покойного, послав своего эксперта вместе с федералами в их управление, для получения там окончательных документальных результатов экспертизы причин смерти.

Прибывший в управление комиссар сразу доложил обо всём своему начальнику. А тот до этого первым делом через кадровиков выяснил принадлежность телефона, и весьма удивился. Этот телефон принадлежал управлению внутренней разведки.

Если его управление контрразведки (DS) давно и традиционно использовалось для «домашнего шпионажа», занимаясь, в том числе, и нелегальной миграцией, то управление внутренней разведки (DII), занималось поддержкой официальной политики по вопросам национальной обороны и безопасности, и отвечало за общий сбор информации в интересах национальной безопасности. Оба эти управления входили в подсекретариат внутренней разведки (SII) всего секретариата SIDE.

Полковник Мендоса понял, что это дело лучше сразу передать коллегам из соседнего управления, тесно связанным с подсекретариатом внешней разведки (SIE). И с этим предложением он направился к руководителю своего подсекретариата внутренней разведки.

А тот, вспомнив своё присутствие при разговоре руководителя СИДЕ Хорхе де ла Руа с резидентом ЦРУ в Буэнос-Айресе Вильямом Ортманом, повёл Мендосу к их общему и главному начальнику. После короткого доклада Мендосы тот некоторое время молчал, о чём-то интенсивно думая, затем неожиданно для подчинённого произнёс целый спич:

– «Полковник! Этот Игор Воронтсоф сдал нам одного нашего гражданина, как якобы русского. А из ЦРУ мне сообщили, что тот находится у них под колпаком, и чтобы мы им не мешали его разрабатывать. Президент Менем поддерживает американцев. Но я лично придерживаюсь другой…, патриотической позиции. На нашей земле мы хозяева, а не американцы! А раз этот Воронтсоф теперь мёртв, значит, не исключено, что его мог ликвидировать и этот самый наш гражданин! У нас по этому поводу пока нет необходимых фактов и документов, и мы пока не знаем, если это сделал наш гражданин, то по какой причине он мог это сделать? Я не хочу, чтобы это дело вели сотрудники управления внутренней разведки, тесно связанные с американцами. Поэтому это дело я поручаю лично Вам и вашим людям, Мендоса! Что-то здесь не так?! И я прошу Вас это держать в секрете, и лично информировать меня о ходе расследования! И, конечно, сначала определите, убийство это, или несчастный случай».

– «Я всё понял, и принимаю к исполнению!» – как военный не военному ответил полковник.

Он, как неплохой аналитик, прекрасно понимал, что у его начальника есть родственник – Фернандо де ла Руа, бывший сейчас мэром Буэнос-Айреса, и имевший большие шансы стать президентом страны после выборов в декабре этого же года. А это наверняка приведёт к существенным кадровым подвижкам, в результате которых и он может заметно продвинуться по службе. Значит надо ревностно выполнить это персональное поручение руководителя СИДЕ, и не дай бог допустить в этом деле промашку.

Поэтому, возвратившись к себе, Мендоса сразу вызвал комиссара Баранью, изложив ему суть разговора с руководителем СИДЕ, подчеркнув особую важность этого дела лично для них двоих, как главных исполнителей. И комиссар с ещё большим рвением продолжил расследование, так как вдобавок ещё и не любил американцев, чему были давние, веские основания.

Хоакин Баранья родился в 1959 году здесь же, в Буэнос-Айресе, в семье давних выходцев из Италии. После школы поступил в военное училище, окончив которое был зачислен в элитное подразделение аргентинских вооружённых сил.

К войне 1982 года против Англии за Мальвинские (Фолклендские) острова он командовал взводом, который в составе диверсионно-десантной амфибийной группы коммандос участвовал в операции «Росарио» по высадке 2 апреля 1982 года на Фолклендские острова, давно оккупированные Англией. Тогда 2000 аргентинцев высадились на острове Восточный Фолкленд и после короткого боя вынудили капитулировать английский гарнизон Порта-Стэнли, насчитывавший всего 84 морских пехотинца.

После этого с целью возврата островов в Южную Атлантику было направлено крупное британское военно-морское соединение.

С 12 апреля англичане объявили о блокаде Фолклендских островов, и установили вокруг них 200-мильную зону, при вхождении в которую британскими подводными лодками должны были топиться все аргентинские суда. Это наверняка бы привело к возникновению трудностей со снабжением аргентинского гарнизона на островах.

Единственная на острове бетонированная взлётно-посадочная полоса оказалась короткой для взлёта реактивных самолётов. Поэтому основная часть аргентинской авиации могла действовать лишь с континентальных авиабаз.

США же разрешили Англии пользоваться своей авиационной базой на острове Вознесения в Центральной Атлантике. Англичане также использовали почти три десятка своих истребителей-бомбардировщиков вертикального взлёта и посадки «Си Харриер», базирующихся на двух авианесущих кораблях типа «Инвинсибл».

Поначалу 25 апреля англичане высадились на захваченном аргентинцами острове Южная Георгия, находящемся на удалении от Фолклендских островов. Но основные боевые действия начались 1 мая.

В этот день морская авиация и корабли ВМС Англии подвергли бомбардировке и обстрелу аргентинские позиции в районе Порта-Стэнли, а в ответ аргентинская авиация попыталась атаковать флот противника.

Когда на следующий день одна из пяти английских атомных торпедных подводных лодок «Конкэрор» потопила флагман аргентинского военно-морского флота крейсер «Генерал Бельграно», в результате чего погибло 323 моряка, надводному флоту был дан приказ на возвращение в свои базы. С этого момента действовала лишь одна аргентинская дизельная подводная лодка S-32 «Сан Луис», не сумевшая потопить ни одной цели. Другая подлодка этого же типа S-21 «Санта Фе» была потеряна в начале войны.

Поэтому с этого момента аргентинское командование сделало ставку на авиацию. Их штурмовики американского производства А-4 «Скайхок» и истребители-бомбардировщики: шведские «Даггер» и французские «Мираж-Ш» периодически атаковали английский флот старыми американскими свободнопадающими бомбами, большая часть который, попав в цель, так и не взорвалась, но каким-то счастливым образом некоторые бомбы всё же умудрялась топить небольшие английские суда.

Тогда аргентинское командование возложило главную надежду на штурмовики французского производства «Супер Этандар», вооружённые французским же противокорабельными ракетами «Экзосет». И уже 4 мая такой ракетой был поражён английский эсминец «Шеффилд», впоследствии затонувший. И лишь слишком малое количество этих ракет у аргентинских ВВС не позволило им нанести британскому флоту более существенный ущерб.

После этого в существенных боевых действиях наступил перерыв. Но в ночь на 15 мая подразделение британского морского спецназа атаковало аргентинский аэродром на острове Пеббл, уничтожив на нём 11 самолётов старых типов.

В конце мая к высадке на Фолклендские острова была подготовлена 3-я бригада морской пехоты Великобритании, готовилась к отправке туда и 5-я пехотная бригада.

И в ночь на 21 мая эта бригада морской пехоты начала высадку в бухте Сан-Карлос, находящейся на противоположном берегу острова, где её высадка ожидалась менее всего. Англичанам оказал сопротивление лишь небольшой отряд аргентинцев. Вскоре аргентинские ВВС совершили налёт на английские суда в этой бухте.

Пока 3-я бригада английской морской пехоты закреплялась в районе высадки и готовилась к дальнейшему продвижению вглубь острова Восточный Фолкленд, 25 мая аргентинские ВВС силами тех же «Супер Этандар» и ПКР «Экзосет» повредили английский контейнеровоз «Атлантик Конвейор», который позже тоже затонул. Через три дня 2-ой батальон парашютного полка этой английской бригады морской пехоты атаковал аргентинский гарнизон населённых пунктов Дарвин и Гуз-Грин, который после тяжёлого боя капитулировал.

А тем временем другие английские части совершили пеший переход почти через весь остров Восточный Фолкленд к Порту-Стэнли.

Вскоре в его районе с десантных кораблей началась высадка и некоторых подразделений 5-ой пехотной бригады Великобритании.

Два английских десантных корабля, разгружавшихся в Блафф-Коув, днём 8 июня были атакованы аргентинской авиацией. Впоследствии англичанам пришлось самим затопить один из них – тяжело повреждённый десантный корабль «Сэр Галахад».

К концу первой декады июня двум английским бригадам удалось заблокировать аргентинцев в Порт-Стэнли и подготовиться к его штурму.

И в ночь на 12 июня 3-я бригада морской пехоты Великобритании атаковала три высоты, занятые аргентинцами. Через двое суток в атаку пошла и 5-я пехотная бригада Великобритании силами батальонов Уэльских и Шотландских стрелков, также захватившая три высоты под городом.

И 14 июня, не имея надежд на деблокирование Порта-Стэнли, аргентинские войска капитулировали. А 20 июня война завершилась высадкой англичан на Южных Сандвичевых островах.

Ещё некоторое время в Порт-Стэнли оставалось около шестисот пленных аргентинцев, среди которых был и лейтенант Хоакин Баранья. Эти военнопленные были средством давления Великобритании на аргентинское правительство на переговорах об условиях урегулирования конфликта.

Для молодого офицера, как и для всего аргентинского народа, это поражение стало слишком болезненным ударом по национальной гордости. Но зато в результате этой короткой войны ушёл в отставку руководитель аргентинской военной хунты генерал-лейтенант Леопольдо Гальтиери.

Успех англичанам, прежде всего, обеспечили их атомные торпедные подводные лодки, блокировавшие аргентинский флот, и использование их авиацией новейших всеракурсных ракет класса «воздух-воздух», в управлении которыми использовался принцип «пустил-забыл», позволившее уничтожить до сотни аргентинских самолётов и вертолётов различных типов, не потеряв при этом ни одного своего.

А унизительное и полное лишений нахождение в плену незаживающим рубцом осталось на сердце Хоакина Бараньи, надолго сделав англичан и их союзников США, его кровными врагами.

И каждый раз, когда он слышал об англичанах или американцах, сердце его чуть сжималось, наполняя душу какой-то неистребимой тоской, требующей хоть какого-нибудь выхода эмоций.

Поэтому комиссар с удовольствием воспринял указание своего шефа вести это новое дело втайне от американцев и их местных подельников.

На следующее утро он встал в прекрасном расположении духа, предвкушая интересную и важную работу. Уж очень ему хотелось поскорее вставить американцам шпильку.

Бритьё комиссар всегда начинал со своего массивного подбородка, тщательно выбривая его, выпяченный, как форштевень корабля.

Когда начало процессу было положено, Хоакин, всматриваясь в чисто выбритую бульбу своего ледокольного лица, брал эту чистоту за основу и приступал к щёкам – бортам, затем долго мучаясь с поросшими кораллами – чёрно-седой щетиной – шеей, представавшей днищем его судна.

Эти сравнения напомнили ему его родной военный ледокол «Генерал Сан-Мартин», на котором он поначалу служил в ВМС Аргентины.

Тень, создаваемая подбородком и скулами, и небольшая близорукость не позволяли внимательнее разглядеть чистоту выбритой шеи. Поэтому он продолжал бриться практически на ощупь.

Долгое жужжание электробритвы «Филипс» навело комиссара на мысль, что и эта бытовая мелочь тоже сделана империалистами США.

После завтрака, выйдя на располагавшуюся с тыльной стороны дома веранду, комиссар сел в кресло и углубился сначала в изучение прессы, а затем и в чтение донесений своих агентов и осведомителей о происшедшем накануне. Он вообще любил их читать не только на свежем воздухе, но и на фоне свежих новостей об общественно-политической обстановке в стране. На прохладе ему всегда лучше думалось, он пора было выезжать на работу.

Комиссар Баранья никогда не афишировал своих симпатий к левым, но всегда с интересом следил за их деятельностью в стране, иной раз, даже мечтая, может быть, лишь уйдя в отставку на пенсию, влиться в их ряды.

Этому способствовало и с юности появившееся преклонение перед знаменитым соотечественником – Эрнесто Че Геварой.

Ну, а пока он служил…, служил своей стране, своему государству, своему народу.

В своём кабинете Хоакин, наконец, добрался до пакета из Федеральной полиции. Изучив содержание документов, включая заключения экспертов, и фотографии с места происшествия, комиссар Баранья задумался, пытаясь разложить по полочкам всю полученную им информацию.

А сложилось так, что обнаруженное тело лежало не в совсем естественной позе, как от падения с высоты после внезапной, мгновенной смерти. Руки погибшего были неестественным образом подвёрнуты вовнутрь под тело, а не разбросаны в стороны, как при падении ещё живого человека. Левая височная кость была раздроблена и осколками вошла в мозг, как от сильного удара небольшим твёрдым предметом, возможно кастетом, молотком, пестиком или арматурой, и никак не могла быть получена при падении, пусть даже с большой высоты и на прибрежные камни. На голове имелся и посмертный ушиб, по своему внешнему виду опять же подтверждающий падение после летального исхода. Посторонних отпечатков пальцев на трупе, одежде и вещах обнаружено не было. Из всех изученных материалов следовал твёрдый вывод об убийстве этого русского иммигранта.

В телефонной книжке убитого Баранья нашёл тот самый номер телефона куратора Воронцова из управления внутренней разведки DII, номера телефонов американского посольства, ряда граждан Буэнос-Айреса и различных организаций столицы Аргентины.

Но из всех номеров телефонов гражданских лиц его внимание привлекли только помеченные непонятно. Пока он изучал содержимое карманов и пытался разобрать записи, пытаясь вникнуть в их суть, рабочий день незаметно подошёл к концу.

Только он начал собирать бумаги и вещи, чтобы убрать всё в сейф, как раздался телефонный звонок шефа. Тот сообщил, что комиссара уже ждут в управлении внутренней разведки для передачи ему материалов по Воронцову.

И вскоре Баранья ознакомился с бумагами, в том числе подписанными Воронцовым. Кроме того, по сообщениям его коллег отпечатки пальцев трупа совпали с такими же в картотеке осведомителей управления DII.

Итак, получается, что Воронцов сдал нам гражданина Аргентины Рауля Хоакина Мендеса, как живущего здесь, в Буэнос-Айресе, бывшего гражданина СССР Вячеслава Платоновича Гаврилова-Кочета, тем самым став осведомителем DII. И теперь, возможно, именно этот гражданин и убил Воронцова? Значит, для начала надо установить за ним наблюдение! – анализировал ситуацию комиссар перед докладом своему шефу.

– «Ну, что ж, устанавливайте! Но учтите, что наш шеф – Мендоса показал пальцем на потолок – дал обещание президенту и американцам не следить за этим Мендесом, как пока разрабатываемым самим ЦРУ! А этого… убитого русского можно теперь кремировать!» – распорядился полковник Мендоса.

А тем временем Рауль был готов к усилению слежки за собой. И вскоре он её обнаружил. Только пока ему было непонятно, кто это – американцы или аргентинцы?

Интересно, сказать об этом Фрэнку, или нет? Наверно сразу не стоит, а то подумают, что я слишком ловко её обнаружил (меня ведь этому не в ЦРУ учили), или, что «на воре и шапка горит», а «у страха глаза велики», так что пока немного подожду! – рассуждал разведчик.

На следующий день из управления внутренней разведки комиссару Баранье передали новые документы Воронцова – заявление, в котором говорилось, что если оно получено, то значит, его уже убил сам Рауль Хоакин Мендес или его люди.

Ну, вот, теперь можно работать! – профессионально обрадовался комиссар.

Но это же сообщение получили и в резидентуре ЦРУ в американском посольстве. Но там этому не обрадовались, так как поняли, что теперь за их агентом Руди всё же начнётся охота или, как минимум, слежка со стороны внутренней разведки СИДЕ.

Вильям Ортман собрал срочную оперативку, задействовав в ней всех сотрудников, работавших по Руди:

– «Ну, что, коллеги? Руди действительно оказался красным?!» – начал он нарочито весело, хотя своим нутром почувствовал надвигающуюся на него угрозу из Лэнгли.

– «Вовсе не обязательно. Это может быть целенаправленным наветом Воронцова» – не побоялся поправить разволновавшегося шефа Пол Фридман.

– «Конечно, конечно! Надо проверить все варианты! – тут же согласился Ортман, сразу озадачив самого умного – Вот Вы этим, Пол, лично и займитесь!».

– «Конечно, шеф! Но я думаю… подключить теперь к этому и аргентинских дипломатов в Москве. Вы разрешаете, Вильям?» – решился тот перевести стрелку на местных.

От неожиданного предложения своего заместителя резидент вытёр ладонью моментально вспотевший лоб, и после короткой паузы добавил:

– «Хм, забавное предложение, и не лишённое оснований. Действительно, по этому вопросу нам лучше в Москве лишний раз не светиться! – начал Ортман, про себя подумав, что в данном вопросе главное не засветиться перед своим начальством в Лэнгли, вслух продолжая – Конечно, плохо, что мы подключим к этому делу аргентинцев. Но теперь ничего уже не поделаешь. Местная полиция с контрразведкой наверняка уже сработали, и теперь пасут нашего… хе-хе, Руди».

– «Шеф, я думаю нам надо через нашего посла выйти на МИД Аргентины и попросить их поискать в Москве доказательства по поводу прошлого этих… двух русских?!» – вмешался Пол.

– «Возможно…. А я тогда предложу это же сделать их СИДЕ! Кстати, Пол, нам надо теперь всех, предложенных Руди, кандидатов на вербовку проверить на причастность к сотрудничеству и с СВР России».

– «Проверим, шеф. Но сначала я думаю, нам надо всё же до конца разобраться с Руди?!» – с оговоркой согласился Фридман.

– «Безусловно! Давайте немного выждем, а потом свяжемся с местной контрразведкой, если они до этого сами на нас не выйдут» – подвёл итог Ортман, действительно пока не зная, что делать дальше.

Также, после подведённого итога наличию у него материалов по этому делу, и комиссар Баранья не знал, что делать дальше.

Но пока американцы говорили и ждали, аргентинцы работали. Однако слежка вообще ничего не давала. Ведь Рауль Хоакин Мендес полностью прекратил свою разведывательную деятельность и как российского, и как американского разведчика. Ожидая неизбежного ареста, он полностью посвятил себя семье – жене и трём своим детям.

Время шло, но ничего нового не происходило. Тогда Рауль решил сам нарушить динамическое равновесие. Он позвонил Фрэнку и предупредил, что на пару недель уезжает в отпуск на виллу в Пунта Лару – Исабель желательно было перед родами немного развеяться на природе.

Фрэнк немало удивился звонку Руди, и даже обрадовался этому:

– «О-о! Привет, Руди! Давненько ты не звонил. Что-нибудь случилось?».

– «Да нет! Просто я что-то устал. Надо немного передохнуть».

– «Хорошо, отдыхай, только давай всё же ненадолго увидимся. У тебя ведь наверно что-нибудь есть для меня?» – проявил он самостоятельность.

– «В принципе, есть, но ничего особенного. Но поговорить можно. Так что давай, до встречи! Завтра, как всегда там же, и в то же время?!».

– «Договорились!».

Они встретились в Ботаническом саду Карлоса Тайса поблизости от американского посольства. Обменявшись крепкими рукопожатиями, ибо всегда в этом тайно и с переменным успехом соперничали, как водится, сначала разговорились о всякой текущей ерунде. Через прямолинейного служаку Гектор хотел прощупать, что американцы собираются делать с ним. Но Фрэнк пока никак себя не выдавал. Пойдя на эту встречу, он не поставил в известность своё руководство – Фридмана и тем более Ортмана. И сейчас он чувствовал себя героем, в этот момент как бы самостоятельно разрабатывая, а может и раскалывая этого непонятного Руди.

Разговор шёл всё вокруг да около. Браун боялся ошибиться и раскрыть свою осведомленность о Руди. А тот не спешил, наслаждаясь безуспешными попытками своего куратора разговорить его на нужную тому тему. Наконец Гектора неожиданно осенило.

– «Фрэнк, Вы, как человек умный и тонкий, надеюсь, поймёте меня?».

– «А что такое? Случилось что-нибудь?» – обрадовался тот, надеясь через этот вопрос перейти на нужную ему тему.

– «Да я даже не знаю, как и начать?! В общем, я недавно прокололся!».

– «Как?!» – так обрадовался Браун, что не смог скрыть этого.

– «Вы же помните, что я давно разрабатывал русскую диаспору?».

– «Конечно! Я же сам подал шефу идею этого!» – гордо заметил Браун.

– «Ну, и в процессе разговоров и споров я очень сильно разругался с одним из русских, недавно приехавших из России, который, как нарочно, всё время говорил мне поперёк. Дело чуть ли не до драки дошло. Причём не из-за политики, и даже не из-за футбола, тем более не из-за женщин, а… из-за этого непонятного и запутанного русского православия!?».

– «Как это?».

– «Но я ведь об этом докладывал через Вас шефу, и даже писал пространные отчёты по этой теме!».

– «А-а! Да, да! Припоминаю!» – соврал Браун, так как никогда не интересовался заумными материями, не забивал ими свою крепкую голову, боясь гниения находящегося в ней из-за всяких интеллигентских штучек.

И Рауль начал свой долгий рассказ, предложив Брауну присесть на пустующую скамью в ботаническом саду, загнав на ней Фрэнка в такую тоску и дрёму, что тот чуть ли не действительно задремал на ней, склонив голову на грудь.

– «Фрэнк! Первые православные общины появились здесь ещё в конце прошлого века с первой волной русских иммигрантов. 1887 году эти православные жители Аргентины через русское генеральное консульство обратились к Святейшему Синоду Российской Православной Церкви с просьбой прислать священника. И через год при русской дипломатической миссии в Буэнос-Айресе был создан первый православный приход».

Увидев, что куратор тайно зевнул, Гектор, вспомнив роль артиста Георгия Тусузова в своём любимом в юношестве кинофильме «Корона Российской империи», с радостью нудно ровным голосом продолжил:

– «А настоятелем его был назначен священник Михаил Иванов, совершавший первые богослужения в частном доме, в который из Мадрида был передан походный иконостас. Между прочим, я тоже сюда приехал из Мадрида! – проверил Рауль, слушает его Фрэнк, или нет.

– «Да, да! Я помню!» – очнувшись, подтвердил тот своё внимание.

– «Так в этом домовом храме 1 января 1889 года были совершены первая в истории Южной Америки православная литургия, первые крещения и первые венчания.

А на средства, выделенные Священным Синодом, и на пожертвования верующих из России и других стран в Буэнос-Айресе началось строительство православного храма, который был достроен в 1899 году, а в 1901 году он был освящён во имя Святой Троицы. Причём на этом освящении присутствовал тогдашний президент страны Хулио Рока! И это событие стало известным на всю Южную Америку, вот!

И уже настоятелем этого храма стал священник Константин Изразцов, и посещали этот храм православные не только из России!» – краем глаза Рауль взглянул на Фрэнка.

Но тот с осоловевшим взглядом продолжал внимать своему подопечному, пытаясь понять, для чего он это ему сейчас рассказывает. А Рауль неумолимо продолжал:

– «Кстати, этот храм, в общем-то типовой для XVII века, проектировал академик архитектуры Преображенский, который служил при Священном Синоде. А выполнил проект некто Кристоферсон, брат которого ранее был поверенным в делах России в Аргентине».

Фрэнк уже не выдержал и прикрыл глаза. Но Рауля уже было не остановить:

– «После революции в России, примерно в середине двадцатых годов из-за конфликта между зарубежной Русской Православной Церковью и Церковью Московского Патриархата, православная община в Аргентине раскололась. Но я тебя, Фрэнк, больше не буду утомлять всякими тонкостями этого. Я ведь всё подробно изложил в своём докладе шефу!».

От этих слов майор Браун очнулся, и далее слушал, не перебивая, так как не мог даже ради приличия вставить хоть какой-нибудь более или менее толковый вопрос.

– «Добавлю только одно, про аргентинскую епархию Московского Патриархата! Она появилась здесь в Буэнос-Айресе в июне 1947 года, как православная Благовещенская община, административно подчинявшаяся Московскому Патриархату. Тогда на средства, собранные верующими, был куплен дом, позже перестроенный в храм и освещённый во имя Благовещения Пресвятой Богородицы. Позже к этой общине присоединились и другие, в частности православные члены колонии в Жапежу из провинции Мисьонес».

Снова взглянув на Брауна, Мендес продолжил:

– «За 52 года своего существования аргентинская епархия Московского Патриархата не только выросла численно, но и окрепла материально. Были открыты новые приходы не только в Аргентине, но и в соседней Бразилии и Чили. И теперь православные христиане Аргентины поддерживают связи и с Римско-Католической церковью, к которой, кстати, принадлежит большинство жителей Аргентины».

Рауль замолчал и опять посмотрел на Фрэнка. А убедившись, что тот не дремлет, снова продолжил, подчёркивая свою мысль:

– «Русские живут у нас не компактно. Но их объединяет вместе не только православная церковь, но и любовь к русской культуре и к русскому языку. У них есть свои школы при храмах, где преподают Закон Божий, русскую историю, язык, литературу, родиноведение, церковное пение, танцы и народную культуру. У них есть даже периодическое печатное издание на своём языке – газета «Наша страна»! Кстати там я столкнулся с одним из представителей последней волны русских иммигрантов, скандальным и просто яростным спорщиком!».

Увлекшись слушанием заумной речи собеседника и проникшись её содержанием, потерявший бдительность Фрэнк неожиданно проговорился, пытаясь показать Руди хоть какую-то и свою осведомлённость:

– «А этот русский, случайно не Воронцов?».

– «Да-а?! А Вы откуда…? Ах, да!» – нарочно удивился Руди.

– «Так с ним случилась беда! Его убили!».

– «Да-а?! Жалко! Но это понятно! Такой фанатичный спорщик наверно кого-нибудь вывел из себя?!» – не дал он Фрэнку лавров разоблачителя.

Узнав главное, и к счастью терпеливого Брауна, Рауль закончил своё выступление. Распрощались оба с удовольствием и с радостью.

На следующее утро Фрэнк Браун как на крыльях полетел к резиденту. На оперативном совещании из его эмоционального и сбивчивого рассказа Вильям Ортман понял лишь одно, что этот его подчинённый просто дурак!

– «Подведём итог! Пол, Вам слово!» – обратился он к заместителю.

– «Фрэнк, конечно, нас немного подвёл, рано выдав информацию о нашей осведомлённости по поводу обстоятельств смерти Воронцова! Но, с другой стороны, теперь возникла определённость. Руди теперь знает, что мы знаем о нём. И, если он действительно русский шпион, то наверняка будет что-то предпринимать. Например, доказывать нам обратное, или просто, как говорят русские, Ваньку валять!».

– «Или дурака, как наш Фрэнк!» – усмехнулся шеф.

Браун чуть покраснел и насупился. Он был человеком гордым и в глубине души считал чистых американцев недочеловеками, произошедшими от всякого несостоявшегося у себя на родине сброда, убежавшего в Америку.

Вот, то ли дело мой отец – чистый ариец, пострадавший в войне, в том числе от тех же американцев. А что эти янки распоряжаются на земле моей матери, почти как у себя дома? Я тебе покажу, дурака! – молча злился Фрэнк.

В ярости он даже чуть сжимал кулаки, слегка играя желваками скул.

Хотя на самом деле он, конечно, ничего конкретного так шефу бы и не сказал, тем более бы не сделал, так как вполне отдавал себе отчёт о губительных для себя последствиях этого. Однако такое к себе отношение со стороны шефа Вильяма Ортмана майор Фрэнк Браун запомнил надолго.

– «Фрэнк, не обижайтесь и не злитесь! Вон, Воронцов, нарушил наши инструкции, поторопился и погиб! Вы же не хотите последовать его примеру?» – попытался смягчить ситуацию резидент.

– «Как говорят в таких случаях эти богатые на поговорки русские – жадность фраера сгубила!» – добавил эрудит Фридман.

Чуть успокоившись, Фрэнк Браун решил хоть как-то себя реабилитировать, опять проявив инициативу:

– «А я предлагаю не мучиться сомнениями, а взять Руди, и расколоть его здесь, у нас!».

– «Пытать что ли?» – спросил Фридман, поморщившись от фашистских замашек, сына бывшего нациста.

– «Вы боитесь, что он и Вас тоже убьёт?!» – добавил язвительности и Вильям Ортман.

– «Да нет! Общаясь с ним, я вообще-то подумал, что его разгадка каким-то образом лежит в истории русского православия в Аргентине!» – неожиданно удивил Браун своей сентенцией обоих начальников, от недоумения тут же переглянувшихся между собой.

Примерно к таким же предварительным выводам пришёл и комиссар Баранья. Он понял, что это дело вообще очень запутано. Но было вполне ясно, что оно касалось русской эмигрантской газеты, внештатным сотрудником которой был убитый Воронцов. Эта газета под русским названием «Наша страна» печаталась только на русском языке. Её основными читателями были разные поколения иммигрантов из России.

И теперь комиссару предстояло разобраться в этом деле.

Кто убил? Мендес? За что убил? Как предателя? Тут, возможно, попахивало и политикой и идеологией. А возможно была даже замешана и пресловутая «Рука Москвы»? – задавался он вопросами.

Взяв толкового помощника и на всякий случай переводчика с русского языка на испанский язык, комиссар выехал в редакцию газеты «Наша Страна». Его знакомство с руководителями редакции и с некоторыми ведущими корреспондентами, длительные расспросы их, показали ему, что газета занимается практически только информацией о России. Материалы о внутренней жизни Аргентины были крайне редки. Но что оказалось для комиссара очень интересным, так это то, что автором некоторых материалов, о жизни в Буэнос-Айресе, но только лишь почему-то в области массовой физкультуры, был как раз Рауль Хоакин Мендес.

Интересно, если бы он был русским, то, безусловно, не стал бы так явно подставляться!? Что-то тут опять не складывается! – сделал очередной предварительный вывод комиссар.

Параллельно, из своих источников в контрразведке, комиссар узнал, что к началу 1990 года православная община Аргентины раскололась на две непримиримые друг к другу части: просоветскую и монархическую. Но в результате настойчивой работы российских дипломатов, а возможно и их разведчиков, среди которых мог быть и Рауль Хоакин Мендес, удалось убедить ведущих представителей этих частей, что родина у них одна – Россия, и делить им в новой России нечего. И подтверждением тому явился приём в российском посольстве в 1996 году по случаю Рождества Христова, куда пришли представители обеих частей общины.

А в это же время в американском посольстве резидент ЦРУ Вильям Ортман срочно вызвал своего заместителя Пола Фридмана для обсуждения более важного для себя вопроса.

– «Пол, я сейчас Вас просто ошарашу! У меня возникла идея подстраховаться… донесением от нашей резидентуры в Мадриде! Нам нужно получить соответствующие бумаги из Мадрида об их, заметьте, давнем подозрении и разработки Руди, как возможного советского разведчика!» – вкрадчиво начал Ортман.

– «Шеф, а у меня давно возникла такая идея связаться с нашим резидентом в Мадриде и совместно подготовить материалы, якобы давнишней совместной разработки Руди. Ведь это выгодно не только нам, но и им тоже! Но я не говорил Вам об этом, потому что инициатива должна была исходить именно из Мадрида, а не от нас! Я даже думал, и это отразил в своём плане операции «Руди», что если в скором времени такого предложения не поступит, то есть наши коллеги не догадаются об этом, то тогда мы подготовим свои бумаги о, якобы, нашем разоблачении Руди, как российского шпиона!» – сообщил тайну главный мозговой центр резидентуры.

– «Да, Пол! Вы голова! Давайте теперь подкорректируйте вводную часть своего плана, и начнём его реализацию! Действительно, совместные действия с коллегами из Мадрида помогут нам разделить ответственность. Даже более того, мы фактически спасём друг друга от ответственности перед Лэнгли за осечку с Руди! Пол, летите в Мадрид, всё им объясните, и скорее привозите эти бумаги сюда! А им объясните, что их наверняка по Руди в скором времени вызовут в Лэнгли. А предоставив нам задним числом компромат на Руди, они тем самым выведут себя за скобки скандала. Да и нам дадут опору и точку отсчёта в этом деле, и мы тоже сможем оправдаться перед Лэнгли!» – сразу вник в суть дела шеф, тут же дав соответствующее указание и совет проницательному заместителю.

– «Как говорят эти русские – рука руку моет!» – обрадовался одобрению своей идеи и интересному заданию в давно желанной им Европе Пол Фридман.

– «Да, Пол!», «Да, шеф!» – рассмеялись оба американских разведчика.

И заместитель резидента ЦРУ в Буэнос-Айресе Пол Фридман срочно вылетел со срочной секретной миссией в Мадрид.

А там оказались очень рады предложению их коллег и уже были готовы передать в Буэнос-Айрес соответствующе документы.

Через три дня необходимые бумаги уже легли на стол резидента в Буэнос-Айресе. Пока Вильям Ортман просматривал их, Пол Фридман с интересом следил за ним, держа за спиной ещё одну тонкую папку. Наконец довольный резидент откинулся на спинку кресла.

– «Отлично, Пол! Вот, что нам действительно сейчас нужно! Теперь у нас всё срастётся! Просто здорово, слов нет!» – искренне радовался Вильям.

– «Шеф, но это ещё не всё! У меня для Вас есть сюрприз!» – вынул из-за спины папку Пол Фридман.

– «Получив все эти бумаги, – показал он рукой на стол шефа – я в последующем разговоре с нашим резидентом в Мадриде Блэйком Расселом поделился нашими трудностями в вопросе с Руди, что мы никак не можем его зацепить, что у нас нет на него компромата! А он тут же мне – как нет? У нас есть великолепнейший компромат на него, и дал мне эти документы!» – протянул папку Фридман.

Резидент с интересом раскрыл её, сразу углубившись в текст, и тут же чуть ли не воскликнул:

– «Фантастика, Пол! Вы просто гений! Вот теперь Руди полностью в наших руках!».

– «Так это не я! Это Блэйк Рассел держал такой козырь… за пазухой!».

– «Хе-хе! А где Вы такое выражение ранее слышали?».

– «Так это переделанная русская…. С кем поведёшься, шеф! Противника надо знать…не только в лицо, но и… досконально!» – весело ответил заместитель.

И на следующий день окончательный план операции «Руди» был утверждён Вильямом Ортманом к исполнению.

Но главным препятствием в осуществлении этого плана теперь была аргентинская контрразведка и невольно лично комиссар Хоакин Баранья.

В этом году тестя Рауля вновь избрали в Палату депутатов Конгресса страны. И всё было бы хорошо. Но эта неожиданная встреча в Буэнос-Айресе со своим бывшим одноклассником – иммигрантом Игорем Воронцовым – спутала все карты, остановив его разведывательную деятельность, нарушив установившийся уклад жизни, душевный покой и семейную идиллию всей семьи Мендес – Родригес. Воронцов пытался шантажом вымогать деньги у теперь богатого соотечественника. А тут ещё и новая беременность Исабель повисла новой заботой над российским разведчиком.

Поэтому Вячеслав поначалу и затеял против Воронцова свою тонкую игру. Однако тот напирал слишком быстро и борзо. А тут и Центр фактически дал добро на его физическое устранение. Всё это и привело к драматическому финалу.

Этот финал ещё раз разбирался на совещании резидентуры ЦРУ в американском посольстве в Буэнос-Айресе.

– «Пол, я думаю, настала пора для доклада в Лэнгли?! Скрывать это дальше уже не имеет смысла, да и для нас опасно!» – начал Ортман, с каким-то даже волнением прохаживаясь по кабинету.

– «Да, шеф! Разрешите вылет в Вашингтон?!» – вновь взбодрился заместитель.

– «Нет, Пол, нет! – удивлённо взглянул он на своего слишком рьяного и дальновидного заместителя – На этот раз я полечу сам!».

И пространный доклад по операции «Руди», переходящей к заключительному этапу, был лично отвезён Вильямом Ортманом в Вашингтон, где он официально не был почти пять лет – со времени нашумевшей добровольной сдачи ему российского кадрового разведчика Александра Запорожского.

Докладывая об операции «Руди» в штаб-квартире ЦРУ в пригороде американской столице Лэнгли, американский резидент в Аргентине Вильям Ортман особо подчеркнул, что на одном из этапов этой операции его агентами Кавалло и Мендесом была осуществлена успешная дезинформация высшего российского руководства в области экономики.

Но тогда в руководстве ЦРУ не знали, что в это же самое время их Руди докладывал в Москву прямо противоположное, предлагаемому Кавалло. Но московское руководство разведчика, вернее те, на кого оно работало, не вняло его предостережениям и предложениям. И этого наверняка не хотели бы знать в аргентинской резидентуре ЦРУ.

Доклад Ортмана убедил руководство ЦРУ в Лэнгли, и оно дало добро на завершение этой операции, но с обязательным скрытием принадлежности Рауля Хоакина Мендеса к их агентам влияния, свалив всю ответственность за его деятельность в столице Аргентины на русских.

Поэтому пока ЦРУ, боясь разоблачения Мендеса, как их агента, через своего резидента в Буэнос-Айресе Вильяма Ортмана попросило аргентинское руководство на всякий случай пока не разглашать факты и не раздувать шумиху по поводу его ареста, как российского агента, а перевести это дело на бытовую, чисто уголовную почву. Но в то же время дать возможность представителям резидентуры ЦРУ поработать с ним уже в тюрьме.

И через несколько дней уже майор Браун отвёз руководству СИДЕ копии документов ЦРУ об убийстве в 1990 году в Мадриде гражданина Испании, тогда ещё гражданином США, Раулем Хоакином Мендесом.

Вскоре соответствующее распоряжение руководства СИДЕ об аресте Мендеса через недовольного этим полковника Мендосу дошло до комиссара Хоакина Бараньи.

Интересное дело?! Я ещё не закончил расследование, не нашёл доказательств причастности Мендеса к убийству Воронцова, тем более ещё не арестовал убийцу, а мне уже говорят, что я должен делать дальше с этим бедняжкой Мендесом!? Ну, янки?! Во, дают, империалисты!? Чем же им так насолил этот Мендес? – рассуждал, сидя за своим письменным столом, получивший устное распоряжение начальника, комиссар.

Ну, ладно, пора работать! – после недолгих раздумий решил он.

Хоакин ещё раз просмотрел все документы и заключения экспертов, а также свои записи и пометки к ним. И из всего этого он сделал следующие выводы:

Первое – Воронцов явно убит ударом тяжёлого предмета по голове, а потом его тело было сброшено с парапета набережной на прибрежные камни с целью сымитировать несчастный случай. Значит, это убийство было преднамеренным и заранее спланированным.

Удар был очень сильным и нанесён в левый висок или кастетом, или молотком, или другим предметом, похожим на них. Видимо убийца, стоя напротив своей жертвы, нанёс смертельный удар правой рукой с зажатым в ней орудием убийства. Так что он правша, коих среди людей большинство.

Но само орудие убийства на месте происшествия найдено не было, что опять же доказывает преднамеренность убийства. Отпечатков пальцев не обнаружено ни на парапете, ни на одежде убитого, ни на его теле.

Но на одежде преступника, особенно и скорее всего на правом рукаве, могли остаться пятна от брызг крови жертвы. Но за это время преступник от них наверняка бы избавился. При ударе на кисти руки преступника также могли остаться ссадины или рубцы от орудия убийства. Но по прошествии времени они могли уже зажить или рассосаться. А от орудия убийства преступник, скорее всего, поспешил избавиться на месте преступления. То есть он мог его выбросить поблизости в воду эстуария Ла-Платы. Но тратить теперь время и средства на его поиски уже не имеет смысла, так как, скорее всего там, как и везде, не будет отпечатков пальцев.

Остаётся выяснить, кто убийца? Тот, кому это было выгодно! Мендесу?

Второе – есть документы от господина Игоря Воронцова, в которых говорится, что в случае его смерти, он как раз и обвиняет в этом Рауля Хоакина Мендеса.

Есть также письменные свидетельств того же Воронцова, данные им под присягой в управлении внутренней разведки СИДЕ, что гражданин Аргентины Рауль Хоакин Мендес в действительности является гражданином СССР и жителем Москвы, его бывшим одноклассником Вячеславом Платоновичем Гавриловым-Кочетом.

Но каковы были отношения между ними здесь, в Буэнос-Айресе?

И как убийца смог уговорить свою будущую жертву приехать или прийти пешком сюда ночью?

Кстати не так давно на этом же месте произошла авария со смертельным исходом, в которой погиб личный водитель этого самого Мендеса и ещё один незнакомец, личность которого так и не была установлена. Может это была просто месть Мендеса за что-то, например, за их убийство? Участвовал ли Воронцов в их гибели – убийстве?

Но из этого вовсе напрямую не следует, что Мендес является агентом советской или российской разведки. Ну, даже если он и был советским, то потом эмигрировал… и со временем стал аргентинцем.

Надо узнать у американцев, что они скрывают о нём, что знают о его прошлом, его путь, и о взаимоотношениях Мендеса и Воронцова здесь, в нашей столице. Надо будет поторговаться и спекульнуть на том, что я не смогу выполнить их просьбу, пока не получу от них необходимую мне информацию. И действительно, как я смогу это дело представить уголовным, то есть убийством, если нет улик и доказательств, а единственной причиной ареста этого Мендеса может быть лишь заявление Воронцова, что тот русский? – рассуждал комиссар Баранья, задаваясь главным вопросом.

Отсюда вытекает третье. Значит, американцы просят невозможного! Но надо воспользоваться этим и больше узнать о Мендесе. Но пока я буду это всё узнавать, Мендес, если он виновен, может сбежать. И тогда прощай карьера! Или у американцев у самих лопнет терпение, и они сами разберутся с этим Мендесом? Да и не дай бог, это дело передадут кому-нибудь другому из нашего же управления, или, скорее всего в управление внутренней разведки!? – терзался Хоакин.

Значит, теперь действительно настала пора арестовывать этого Мендеса! – решил он.

Его размышления прервал телефонный звонок полковника Мендосы, срочно вызывавшего комиссара к себе.

– «Здравствуйте, здравствуйте, Хоакин! – почему-то радостно ответил он на приветствие вошедшего комиссара – Возьмите и ознакомьтесь поскорей!» – протянул он распечатанный конверт с документами, с удовлетворением наблюдая, как по мере чтения, лицо комиссара менялось от сосредоточенно-любопытного до радостно-удовлетворённого.

– «Прекрасно! Как я понял насчёт американцев, мы теперь можем быть спокойны. Раз они это нам дали, значит, сами вмешиваться не собираются?! А главное, у меня теперь есть мотив для ареста! Да ещё какой!».

– «Да, Хоакин! Но самое всё же главное, это то, что, не нарушая закона, мы теперь можем и после ареста спокойно разрабатывать этого Мендеса, причём в своих интересах!» – добавил шеф.

– «Так получается, что американца нам его всё же сдали!» – как-то даже с сожалением и с жалостью к пока незнакомому ему Мендесу, произнёс Баранья.

– «Это-то да! И теперь мы можем делать с ним всё, что захотим! Но, не надо забывать, как наш главный шеф обещал американцам пока не разглашать, прежде всего, прессе, принадлежность Мендеса к ЦРУ и русской разведке!».

– «Да, я помню! Но теперь это будет совершенно не трудно сделать! Мы же будем его колоть на убийстве в Мадриде!».

– «А как американцев припёрло-то!? Они так испугались огласки своего провала с этим своим агентом… Мендесом, что сдали его нам, не подумав о том, что теперь тот поймёт, кто его предал!?» – посмотрел сразу в корень зла патриот Мендоса.

– «Да, дело обещает быть интересным и перспективным! Ведь он нам теперь сможет о них рассказать много чего интересного!» – с надеждой согласился с ним комиссар Баранья, пока даже не предполагая, чем это для них потом обернётся.

Мы даже, может быть, сможем его использовать и против самих американцев! – молча додумал он.

А тем временем, в эти же дни Рауль с женой всё ещё находился на вилле в Пунта Ларе. Дети были дома в городе под присмотром Лурдес и Кончиты, так как старший сын Даниэль ходил в школу. Периодически своих внуков навещал и дон Диего со своей женой Паулой.

Лишь на выходные дни теперь сам дон Диего приезжал с внуками к их родителям, ибо боялся оставлять беременную дочь одну, пока зять сам будет перевозить его внуков из Буэнос-Айреса на виллу в Пунта Лара и обратно.

В воскресенье, во время прогулки всей семьёй по окрестностям и по берегу эстуария Ла-Плата, Раулю пришла в голову шальная мысль: вот бы сейчас сюда нашу подлодку, забрать всю семью, и домой в Россию! Но как быть с тестем? Ведь ему от этого придётся не сладко! Да-а! Мечты, мечты!

Глядя на суровые облака и свинцовую воду, слегка поёживаясь от свежего ветра, он уже внутренне ощущал приближающуюся развязку.

В будние дни Рауль с Исабель жили на вилле одни, занимаясь самообслуживанием и хозяйством. Они прогуливались не только по своему саду-парку почти в двадцать соток, но и в окрестностях, в основном вдоль океанского берега по длинной улице Костанеро Альмиранте Брауна, на которую они выходили из дома, спускаясь чуть вниз по тропинке к калитке. Погода сделала эту дорогу опасной, так как каменистая тропинка часто становилась мокрой и скользкой, из-за чего Раулю часто приходилось приводить её в порядок. Именно за такой работой он обнаружил наблюдателей, прохаживающихся по противоположной стороне улицы и задерживающихся под кронами деревьев напротив их виллы. После этого Рауль стал частенько подходить к одному из северо-восточных окон дома, через занавеску обнаруживая под кронами этих деревьев наблюдателей, но в основном рассматривая бескрайние серые в белых бурунах, тем более в это время года, воды Ла-Платы. На душе у него стало тоскливо. Ведь всё его дело шло к «псу под хвост». Арест приближался, и мог состояться в любой момент. Это-то и угнетало разведчика более всего.

А ведь уж лучше горькая известность, чем сладковатая безызвестность! Нет, всё же лучше мне сейчас подольше побыть рядом с Исабель. Это лучше и для меня и для неё! – с грустью раздумывал Рауль.

Такое его состояние не укрылось от внимания любящей женщины, вдобавок готовящейся опять стать матерью.

– «Милый, ты в последнее время стал какой-то очень грустный».

– «Дорогая, я просто немного подустал от этой бесконечной журналистской работы! Ты же сама видела – и днём и… ночью! То встречаешься с одним, то с другим, а то с третьим».

– «Да уж! Иногда я даже очень волновалась!» – перебила Исабель мужа.

– «Даже с теми, кому никогда бы не подал руки. Да и по детям очень скучаю, не привык» – продолжал Рауль.

– «И я по нашим малышам соскучилась, как они там?».

– «Так, может, домой поедем, если конечно ты не возражаешь?» – ухватился Рауль за соломинку, ибо очень хотел до ареста ещё раз повидать своих детишек.

– «Да, теперь можно. Я уже отдохнула тут на свежем воздухе! Да и весна уже начинается. Так что давай завтра поутру и поедем!».

Рауль хотел было предложить жене выехать сегодня же вечером, но передумал – днём всё же мудрее, так как лучше видно, да и народу кругом много – может полиция или контрразведка не решатся его арестовывать прилюдно днём?

Вечером они совершили прощальную прогулку, во время которой Рауля вдруг неожиданно охватило чувство опасности. Он хорошо знал, когда оно к нему приходит. Ещё будучи студентом, он впервые обнаружил это новое своё качество при подготовке к экзаменам. Оно возникало всякий раз, когда уже надо было бросать все другие дела и только готовиться к экзаменам, причём интенсивно. Ибо оставшегося до экзамена времени с трудом хватало на подготовку. Поделившись своими наблюдениями с отцом, он понял, что перенял это качество от него. Позже Вячеслав развил это своё качество интуитивно настраиваться на нужную волну, возможно считывая из Космоса, из информационного поля Земли, жизненно необходимую ему информацию.

И недаром. В Мадриде эта способность вовремя спасло жизнь ему и Исабель. Значит действительно теперь где-то там, в коридорах аргентинской полиции или контрразведки принято решение на его арест.

Рауль, безусловно, понимал, что это американцам пока не выгодно. Но ликвидация им самим гражданина Аргентины Воронцова теперь поставила на ведущую роль в этом деле именно местных детективов.

Хорошо, что я в последнее время встречался только с правыми депутатами и политиками, обсуждая на этих встречах планы моих будущих статей о них и интервью с ними. Я ведь тем самым направлял на этих деятелей, как на возможных моих информаторов, ищеек из ЦРУ, а может быть и из СИДЕ, что теперь ещё лучше! – раздумывал Гектор.

И я ведь всё делал так, чтобы скомпрометировать их, чтобы со стороны наши встречи выглядели бы, как конфиденциальные, и тень подозрения легла бы на эти мои источники информации. Пусть теперь потреплют им нервы, как возможным агентам российской разведки. А может, кого-нибудь и зацепят в агенты ЦРУ? – всё ещё втайне, как на чудо, надеялся он на спасение от ареста с помощью своего американского руководства.

Оставшееся вечернее время Рауль прибрался в доме и загрузил в машину вещи, проверив тайник. И после ужина супруги пораньше легли спать, чтобы поутру в четверг 26 августа отправиться домой, тем самым сократив свой отдых с запланированных двух недель до почти одной.

Ранний выезд супругов Мендес со своей виллы оказался неожиданным для филёров. Замёрзшие за ночь, они как раз отогревались и готовились к завтраку в своей машине.

Увидев выезжающий из гаража на 142-ую улицу в северо-западном направлении автомобиль Рауля Мендеса, руководитель группы чуть ли не поперхнулся, пытаясь дать команду подчиненным на преследование.

Пока коллеги собирались в дорогу и оправлялись после сна, он по рации сообщил об этом в управление сразу комиссару Баранье, получив указание не суетиться, а спокойно следовать по направлению к дому супругов Мендес в Буэнос-Айресе, оставаясь на связи в ожидании новых распоряжений после прояснения обстановки.

Комиссару Баранье докладывали до этого, что круглосуточное наблюдение за Мендесом так никаких новых контактов и не выявило.

Отдыхает что ли он? Или готовится к аресту? А как всё же с этим быть? Жалко, что во время убийства, как назло, вокруг никого не было. А один единственный свидетель издалека в свете уличных фонарей видел только легковую машину, толком в сумерках не разглядев её марки и цвета, тем более номера. Хорошо хоть, что это произошло не западнее, в трущобах района Вилья, 31! А то бы у меня вообще там не было бы никаких шансов на сбор фактов и доказательств! Ну, ладно, как мне не хочется это делать, но всё же придётся! – терзался последними сомнениями комиссар Баранья, отдав приказ на подготовку к аресту Рауля Хоакина Мендеса вечером в воскресенье.

Но вскоре его осенило. Надо не арестовывать Мендеса, и не терзаться этим, а вызвать его повесткой в местную комиссарию для дачи свидетельских показаний! И этим, если он виноват, может даже спровоцировать его на побег?! И вызвать его на утро понедельника 30 августа, подготовившись тогда же и к возможному его аресту!

В пятницу Рауль получил повестку, текст которой составил сам комиссар Баранья, на посещение в понедельник ближайшей к дому комиссарии полиции, Это несколько успокоило Рауля. Если бы его вызывали по поводу Воронцова, то вызвали бы в совсем другое место. Наверно что-то произошло недалеко от дома, чему он мог быть свидетелем. Но он полностью не исключал и возможность всё же своего ареста там.

И эти последующие три дня, с пятницы по воскресенье включительно, Рауль Хоакин Мендес догуливал свой краткосрочный отпуск в Буэнос-Айресе в кругу всей своей большой аргентинской семьи, уделяя повышенное внимание жене и детям.

Погода в эти последние зимние дни была солнечной. Дневная температура к концу августа повысилась с девяти до пятнадцати градусов тепла, а ночью опускалась уже не до четырёх, а лишь до семи тепла.

Ещё вечером в воскресенье Рауль позвонил тестю по телефону, сообщив ему, что приедет в понедельник на работу в Конгресс после проводов сына в школу и посещения комиссарии.

Утром он очень тепло и долго попрощался с дочерьми и женой, лично проводил Даниэля до школы, на прощание поцеловав своего первенца в щёку, и крепко по-мужски пожав его ручонку.

Тот, не привыкший к такому обращению, немного отойдя от отца, повернулся, чуть дольше необходимого пытливо вглядываясь в его лицо, помахав ему на прощание рукой, и мило улыбаясь.

Рауль ещё некоторое время постоял, глядя вслед Даниэлю, но тот, встретившись с одноклассниками, больше не оборачивался.

И теперь, после школы, Рауль Хоакин Мендес направился в находящуюся через квартал комиссарию полиции.

Проходя по улице Родригеса Пенья, Рауль вдруг почувствовал, как его снова охватило лёгкое волнение, словно опять от надвигающейся опасности.

И тут ему опять пришла в голову шальная мысль: скрыться сейчас в Российском посольстве, располагавшемся на этой же улице в доме № 1741, бросив всё своё в Буэнос-Айресе и улетев на Родину, где его наверняка ждали родители и другие родственники, а может и друзья. Но он тут же отогнал от себя эту трусливую и подленькую мыслишку.

Смело войдя в комиссарию и показав дежурному повестку, Рауль отметил, что тот сразу куда-то позвонил, при этом сказав всего лишь одно слово: «Да!». Услышав ответ, дежурный положил трубку и протянул повестку Раулю, назвав номер кабинета, где уже ожидал офицер полиции.

Рауль постучал, и, услышав громкое: «Войдите!», открыл дверь, переступая порог, как Рубикон.

– «Разрешите? Здравствуйте! Я по повестке» – протянул он её офицеру.

А тот, беря повестку и приветливо улыбаясь, пригласил гостя:

– «Садитесь! Я Вас слушаю».

Садясь на единственный стул, Рауль удивлённо посмотрел на, засмотревшегося на него, хозяина кабинета. И тут только тот спохватился, доставая из ящика стола бумаги, беря авторучку и неожиданно спрашивая:

– «Скажите, пожалуйста, Ваше полное имя, адрес проживания, состав семьи и род занятий».

Рауль всё назвал, понимая, что это пока лишь протокольные формальности. А офицер, записав все названые Мендесом данные, отложил ручку в сторону, и неожиданно объявил, вставая из-за стола:

– Вы здесь немного подождите. Сейчас придёт следователь, который будет вести…. Ну он Вам сам всё скажет».

– «Хорошо!» – сказал Рауль, подумав: значит, он будет вести… моё дело! и сразу настроившись на нужный лад.

Офицер вышел, оставив Мендеса одного. И Рауля начало охватывать… не волнение, а предвкушение длительного сражения интеллектов и человеческих достоинств. И он внутренне уже был готов к этому.

Вскоре в кабинет быстро и почти бесшумно вошёл в штатском высокий, красивый мужчина лет сорока, сразу с порога представившись:

– «Комиссар Баранья!».

– «Журналист Мендес!» – в тон ему ответил Рауль, невольно отдав должное внешности своего нового и пока самого главного соперника.

– «Я веду дело по факту гибели гражданина Воронцова. А Вас я пригласил в качестве свидетеля. Ваш телефон был в записной книжке убитого! Вы знали его?» – сразу с места в карьер, не дав возможности возразить и опомниться, начал комиссар.

Рауль легко изобразил на лице удивление, так как действительно удивился началу их беседы, или допроса?

– «Возможно. Но я сейчас и не вспомню, кто это такой! У меня, как у журналиста сразу нескольких газет и журналов, и помощника депутата Национального конгресса, ведь очень много корреспондентов!» – ответил Рауль, согласно своему плану, сдавая позиции постепенно, только под давлением неопровержимых улик.

– «Хорошо! Вернее, для начала нормально. Я Вас понял!» – чуть с сожалением улыбнулся комиссар, решив, что с этим Мендесом теперь предстоит долгая и кропотливая работа.

Он встал из-за стола, молча пройдясь по небольшому кабинету от стола к окну и обратно, тайком наблюдая за Мендесом. А тот краем глаза следил за комиссаром. Они словно два бойца исподволь присматривались друг к другу, будто примеряясь, как дальше вести схватку.

Да, не зря я заочно проникся уважением к этому Мендесу. Достойный видно будет у меня соперник. Тем интереснее будет работать с ним, и тем весомее будет моя победа! Или не моя? – пока молча рассуждал Хоакин.

Та-ак! Начало положено. После первого вопроса… полёт нормальный! – тоже молча чуть взбодрился Рауль.

– «Ну, хорошо! – как-то уж очень бодро, будто бы что-то решив для себя полезное, продолжил комиссар – А скажите мне Мендес, Вы, конечно, не убивали этого Воронцова?».

– «Да я вообще в жизни никого не убивал!» – не моргнув глазом, ответил Рауль, изображая на лице недоумение.

– «А в Мадриде?» – неожиданно спросил комиссар, словно подставив сопернику подножку.

Но Рауль был готов и к такому неожиданному вопросу.

– «А что случилось в Мадриде?».

– «А Вы там убили гражданина Испании!».

– «Не может быть! Правда у меня там была одна стычка с грабителями, но чтобы убить… нет! Не может быть…» – парировал Рауль провокационный вопрос, в ответе изображая неподдельную искренность.

– Вы так думаете…. А у меня есть документы Интерпола, в которых приводятся неопровержимые доказательства Вашей вины в этом!» – как ему казалось, добил, становящегося подследственным, комиссар Баранья.

– «Да-а? Странно! Я ведь всего-то один раз ударил нападавшего грабителя?! В любом случае это была необходимая самооборона!».

– «Как с Воронцовым?» – попытался подловить Мендеса комиссар.

Но Рауль, поняв, что по поводу Интерпола Баранья сочиняет, был готов и к такому повороту в допросе, спокойно парировав уловку:

– «Это, которого…. Вы… говорили…».

– «Да это не я говорил, а… сам Воронцов! – делая вид, что раздражается, продолжил Баранья – У меня есть заявление этого сáмого Воронцова! И не только об убийстве его Вами, но и о том, что Вы, дон Мендес, вообще русский…, из Москвы! Что Вы на это скажете?».

– «Ха-ха! Комиссар, но Вы же сами прекрасно понимаете, что человек не может назвать того, кто убил его. Это нонсенс! Тем более что я, якобы, русский!».

– «Так он написал в своём заявлении, что в случае его внезапной смерти виновником считать Вас, дон Мендес!».

– «Как это?!».

– «Наверно чем-то он Вас подвигнул на это? Скорее всего, предательством, сдав Вас, как своего одноклассника!».

– «Ну, если даже предположить это, то зачем же было его убивать?!».

– «А он мог ведь Вас шантажировать!».

– «Чем же?».

– «Принадлежностью к России, например!».

– «Комиссар, даже если это допустить, то согласитесь, что это ведь не повод для убийства?!».

– «Ну, почему же? Если Вы русский разведчик, то это вполне достаточный повод для убийства!».

– «А, извините, зачем русским иметь здесь у нас своих разведчиков? Вы, что, так ненавидите и боитесь их?».

– «Да нет! Дон Мендес, но давайте лучше вернёмся к моим вопросам».

– «Извините, конечно, конечно! Но, господин комиссар, я здесь нахожусь всё ещё в качестве свидетеля, или уже в качестве обвиняемого в чём-то?».

– «Пока – свидетеля! Но Вы упорно не хотите сотрудничать со мной, со следствием! Поэтому Ваше качество может быть быстро переквалифицировано из свидетеля в подозреваемого!».

– «Господин комиссар! Я против Вас ничего лично не имею, и готов Вам всё рассказать! Но сотрудничать с каким-то следствием по этому делу у меня нет пока никакого желания, так как я не вижу себя… фигурантом этого дела!».

– «Господин Мендес, только поймите меня правильно. Лично я тоже ничего против Вас не имею. Но мне поручено вести это дело, и я обязан в нём разобраться. Кто убил этих двоих, если это сделали не Вы? Убили их сознательно или в целях самообороны? Каковы были Ваши отношения с ними и возможные мотивы убийства? В конце концов, кто Вы, господин Мендес? И Вы должны мне помочь в этом!».

– «Я?».

– «Да!» – замолчал комиссар, снова начав прохаживаться по кабинету и зачем-то выглядывая в окно, неожиданно заключив:

– «Если хотите быстрее выйти отсюда!».

– «А я что, задержан?».

– «В общем, теперь да! К сожалению, я пока вынужден Вас задержать! Вот постановление о Вашем аресте и временном содержании под стражей!» – протянул комиссар заранее подготовленный листок бумаги.

Значит вызов меня сюда, якобы в качестве свидетеля, как я и ожидал, был всего лишь финтом этого следователя, дабы не тратиться на мой арест у меня дома или на улице?! Но ведь это может быть ещё и потому, что он специально решил не устраивать моего ареста дома на глазах у родни. Видно этот следователь не дурак и имеет по поводу и моих родственников тоже далеко идущие планы? – рассуждал Гектор.

Поняв это, Рауль прочитал постановление о своём аресте, нарочно изобразив на лице недоумение, и ответил:

– «Ну, раз так, то, что же мне остаётся делать? Я, конечно, всё Вам расскажу, господин комиссар, так как дома меня ждут!» – почему то сейчас он подумал лишь о Родине и родителях, расписавшись в ознакомлении, и, с выражением сожаления на лице, вернул листок комиссару.

– «Извините, но теперь Вы будете доставлены в камеру подследственных, где проведёте некоторое время, пока будет идти следствие. В общем, до суда, если, конечно, окажетесь виновным!».

– «Понятно! А могу ли я позвонить домой жене?».

– «Теперь уже в этом нет необходимости. Я сам лично сообщу Вашей жене при обыске в вашей квартире».

– «А что, и обыск будет?».

– «А как же? Всё, как положено! Дело-то уголовное, как минимум! Ну, а если окажется, не дай бог, конечно, что Вы не тот, за кого себя выдаёте, тогда Вами займётся контрразведка!».

– «Но я по рождению действительно не аргентинец, а американец кубинского происхождения!».

– «Мне это известно! Но здесь речь идёт уже о Вашей принадлежности к России!».

– «Понятно, хотя это, конечно, чушь! Кстати, согласно Конституции Аргентины, я ведь не должен быть принуждён давать показания против себя самого!».

– «Безусловно!».

Тут Рауль подумал, что раз всплыли его мадридские дела, значит американцы уже сдали его аргентинским властям.

Предали!? Или борются за честь мундира? Или вычислили меня? Пока мне это не ясно. Возможно и то, и другое, и… третье. Ладно, буду бороться за себя и за свою семью! – решил разведчик.

Вскоре в дверь постучали и вошли трое в штатском.

Комиссар вручил одному из них бумаги, и тот произнёс давно с волнением ожидаемое Гектором предложение:

– «Господин Мендес, следуйте за нами!».

– «До скорой встречи!» – как-то даже дружелюбно пожелал на прощанье комиссар Баранья.

Конвой проводил Рауля во двор, усадив в машину. Попетляв по улицам Буэнос-Айреса они вскоре подъехали к дому № 11 на проспекте «Имени 25 Мая», в котором размещалось контрразведывательное управление СИДЕ.

А ещё через несколько минут за его спиной захлопнулась дверь довольно просторной одиночной камеры.

Раулю теперь всё стало ясно по поводу своего ареста. Ведь согласно Конституции страны никто не мог быть арестован без письменного приказа компетентных властей.

Значит такое согласие, а проще говоря, решение аргентинских властей теперь есть! – понял он.

Так, не имея прямых улик, зябким утром последнего зимнего понедельника 30 августа 1999 года аргентинская контрразведка всё же арестовала Рауля Хоакина Мендеса.

Тем временем комиссар Баранья вместе с помощниками начал проводить обыск в квартире Рауля Хоакина Мендеса.

Исабель он объявил, что все эти меры связаны с предъявлением испанскими властями через Интерпол обвинения её мужу в убийстве гражданина Испании.

В принципе, обыска, как такового и не было. Был лишь осмотр квартиры, письменного стола, личных вещей и бумаг её мужа. Но ничего интересного комиссар Баранья найти и не мечтал.

Тогда он задал вопрос Исабель по поводу мадридского инцидента. Та объяснила всё, как было, что её мужем был нанесён всего лишь один оборонительный удар, и что они до сих пор не знали о смерти нападавшего.

– «Господин комиссар, мой муж тогда не превысил необходимой самообороны, к тому же он защищал меня, между прочим, гражданку Аргентины!» – завершила она свою мысль.

– «Хорошо, донья Исабель, я больше не буду Вас беспокоить. До свидания!» – попрощался Хоакин Баранья, невольно любуясь красавицей.

Из квартиры осмотр перешёл в автомобиль Рауля. И здесь комиссара ждала долгожданная находка. На спинке переднего пассажирского сидения, на границе обшивки и резинового канта, криминалист обнаружил маленькое пятно буроватого цвета. С трудом сделав соскоб, при анализе в лаборатории он убедился в большой вероятности принадлежности этого следа к крови убитого Воронцова. Когда Рауль в потёмках стирал тряпкой мелкие и редкие следы пальцев и кровавых брызг, это пятнышко он не заметил. И пока он естественно не знал о находке комиссара, как и о показаниях единственного свидетеля, привезённого вечером во двор его дома, и издали под светом фонарей неожиданно опознавшего знакомый ночной отблеск его автомобиля.

Оба эти факта теперь давали комиссару Баранье настоящие козыри для допроса журналиста Мендеса по поводу убийства Воронцова.

О своих находках Хоакин доложил полковнику Мендосе. Обсудив это, они решили пока эти улики не афишировать. Но компетентные «доброхоты» из СИДЕ со временем всё же сдали эту информацию ЦРУ.

На следующем допросе комиссар Баранья предъявил оба эти факта Раулю, но тот попытался отбить доводы следователя:

– «Господин комиссар, я не ставлю под сомнение эти, представленные Вами, факты и Ваш профессионализм! Но они не являются безусловными и не могут быть жёстко привязаны к моей персоне! Кровь на сидении могла быть и моя лично, или кровью, например, из носа кого-нибудь из моих пассажиров, в частности моих детей, жены и некоторых других моих многочисленных корреспондентов, побывавших за последние годы в моём автомобиле.

И, якобы, опознание Вашим свидетелем моего автомобиля тоже не является безусловным фактом, так как Вы мне представили его опознание моей машины только по цвету. А автомобилей такого цвета, сами понимаете, в нашей столице предостаточно!

Я думаю, что никакой суд не сможет привязать эти квази факты к моей персоне?!».

– «Хорошо! А вот свидетель мадридского… инцидента, некий известный Вам Фернандо Кабра, чётко показал, что Вы сознательно нанесли его приятелю Хорхе Куэрво удар, приведший к травме, несовместимой с жизнью!».

– «Чушь! Он просто нагло лжёт! Его научили так говорить!».

– «Кто же?».

– «Вам виднее!».

– «Я Вас понял! До свидания!» – немного смущённо завершил этот короткий допрос комиссар Баранья.

И в течение последующего длительного времени компетентные власти Аргентины всё также безуспешно пытались добиться от Мендеса признаний в убийстве Воронцова, и его принадлежности к российской разведке. Вопрос о его принадлежности к ЦРУ ими пока не поднимался. И это давало уже Раулю весомый козырь и некоторую надежду.

Но теперь узнав, что аргентинцы тоже знают о мадридском убийстве, он сразу разгадал позицию ЦРУ по его вопросу. Значит теперь ЦРУ и СИДЕ действуют против меня единым фронтом, опираясь только на заявление Воронцова, не имея против меня никаких улик и фактов! А это значит, что теперь я могу, в случае чего, сдать деятельность ЦРУ в Буэнос-Айресе аргентинцам, если конечно это будет им и мне нужно! – вычислил Гектор.

Но вскоре и эта шаткая надежда развеялась. Так как в этот период ЦРУ окончательно решило вмешаться в процесс над Мендесом, сначала получив от руководства аргентинской контрразведки разрешение на работу с ним. Через Руди они теперь решили запустить новую дезинформацию против России.

Поэтому, за признание своей причастности к СВР и за «написание невинных» статей в столичных газетах и журналах, ему были предложены свобода и большие деньги. Не видя в этом предложении большой крамолы для своего дела, Рауль поначалу было согласился писать такие статьи под диктовку специалистов ЦРУ, но только без признания своей принадлежности к России и СВР. Он посчитал, что для своего освобождения, для него было бы сейчас неплохо снова временно «поработать» под американской крышей.

И история этого невольно повторялась. Ведь ещё несколько лет назад, доложив о желании ЦРУ и таком повороте событий в Центр, Гектор получил его согласие и указание попытаться стать каналом дезинформации для американцев, создав некую неопределённость в их мнении по поводу правдивости информации в публикациях Рауля Мендеса.

Зато у американцев была полная определённость по поводу личности самого Рауля Хоакина Мендеса, и, прежде всего, в Буэнос-Айресе.

За операцию «Руди» резидент ЦРУ в Аргентине Вильям Ортман ждал повышения. На своё место он заранее рекомендовал Пола Фридмана. Но руководство ЦРУ позже решило по-своему, забрав способного заместителя в центральный аппарат ЦРУ в Лэнгли.

Фрэнк Браун, конечно, теперь жаждал повышения в звании до подполковника, но которого предстояло ждать ещё очень долго. И он решил поторопить события, как-то напрямую обратившись к резиденту:

– «Шеф! А я, было, подумал, что русский, то есть разыскиваемый нами в Аргентине Гектор – это наш Пол Фридман!».

– «Как это? С чего Вы взяли, Фрэнк!».

– «А Вы слышали, как он русскими пословицами и поговорками сыплет?!».

Ортман удивлённо взглянул на майора, ничего не ответив, но про себя подумав: однако!?

А в это же время, после ареста в Аргентине Рауля Хоакина Мендеса, в 497-ой школе Москвы, размещавшейся в доме № 5 по 1-ому Котельническому переулку, объявился помощник атташе по культуре посольства Аргентины, который живо интересовался её историей, мотивируя свой выбор желанием выбрать подходящую школу-побратима своей родной школе в Буэнос-Айресе. Несмотря на то, что принимавший его учитель истории обратил внимание гостя, как и предписывалось инструктажём сотрудников ФСК, на историческое отсутствие в их школе изучения испанского языка, того нисколько не смутил этот факт.

Посланник культуры имел даже наглость попытаться посмотреть список и групповое фото выпускников 1982 года, надеясь отыскать в них знакомые фамилии и лица, но представленная ему подготовленная заранее обманка, в виде списка выпускников без фамилии Гаврилов-Кочет, успокоила его.

В этот же тяжёлый период, 19 сентября 1999 года, Исабель Родригес де Мендес родила сына, названного в честь деда – Диего. А тот теперь взял на себя всю финансовую, и не только, тяжесть содержания семьи дочери.

Со временем аргентинским следственным органам с помощью ЦРУ, представившего весьма убедительные доказательства того, что ему было известно о разведывательной деятельности Руди, удалось кое-что предъявить «русскому», и по приговору закрытого суда, всё же обвинённый в убийстве и шпионаже в пользу России, тот был посажен в тюрьму на длительный срок.

Исабель же объявили, что её муж Рауль посажен в тюрьму за давнее мадридское убийство, свидетелем которого она сама же и была.

Поначалу Вячеслав встретил свой арест, как катастрофу, и у него даже промелькнула мысль покаяться. Но тут он вспомнил слова Леонида Владимировича Шебаршина, сказанные по какому-то случаю ещё на Кубе:

– «Катастрофа – это вершина действия, а не его конец. Это момент разрешения напряжённой борьбы! А покаяние – лишь индульгенция на новые грехи!».

И он успокоился. Ведь аргентинским спецслужбам теперь стало известно и о его деятельности по американским представителям в Аргентине. И объединённая противная сторона теперь жёстко держала свою позицию.

А его Родина – российская сторона, видимо из тактических соображений, пока всё это время хранила дипломатическое молчание.

Зато не хранила молчание резидентура ЦРУ в Буэнос-Айресе. По личному заданию резидента Вильяма Ортмана его представитель Фрэнк Браун посетил Рауля в тюрьме, задав ему неожиданные вопросы.

– «Руди, или как Вас там? Мы прекратили Ваше финансирование. Более того, за Вами накопился долг за последние месяцы!» – сразу начал он с места.

– «Если за время нахождения здесь, то да, согласен с Вами! А если за время до ареста, то я с Вами категорически не согласен! Фрэнк, я в тот период действительно всё ещё работал на Вас. Так что деньги заработал честно и долгов перед Вами не имею ни финансовых, ни моральных. Так я думаю» – не согласившись с ним, ответил Рауль.

– «Ну, ладно, ладно! Я пошутил. Меня просили только узнать о Ваших дальнейших планах… после тюрьмы».

– «Так мне надо сначала выйти отсюда!».

– «Выйдите, выйдите…, скоро выйдите!».

– «Благодаря кому?».

– «Да всем! Да Вашим, конечно, прежде всего!».

– «Кому это?!» – с трудом сдерживая неожиданно нахлынувшую радость, формально спросил Рауль.

Такая весть из уст представителя ЦРУ показалась ему такой важной, что даже сам Фрэнк показался ему сейчас умным.

– «А Вы, как будто и не знаете, кто? Да бросьте, Руди! Нам всё о Вас известно! И так, что с Вашими планами на будущее, сразу же после тюрьмы?» – повторил свой вопрос Фрэнк.

– «Так я ведь раскрыт, как Ваш агент! Какие могут быть тут планы?».

– «Но всё же, на кого Вы потом собираетесь работать? Определитесь же: на США, на Россию или на Аргентину?».

– «Фрэнк, во-первых: я работал только на Соединённые Штаты!; а во-вторых: …а нельзя ли всем этим странам жить в согласии и в дружбе?!».

Тот пожал плечами, но ответил:

– «Конечно, в принципе, наверно можно?! Но мы действуем согласно своей разведывательной доктрине. И другие, уверен – по своим законам!».

– «Но у меня, Фрэнк, теперь выбора нет! Только семья! И я задолжал Аргентине, как гражданин. Так что я остаюсь здесь, в Аргентине, со своей семьёй, если меня конечно оставят. И буду работать на благо Аргентины. Я сделаю всё, чтобы и дальше улучшать её отношения со США, причём теперь только… на поле… Аргентины!».

– «Хорошо! Я так и доложу шефу! До свидания!» – доброжелательно закончил беседу Браун.

– «Счастливо, Фрэнк! Передавайте приветы Вильяму и Полу!» – тоже весьма дружелюбно ответил ему Рауль.

Но борьба за Рауля Хоакина Мендеса велась и самими хозяевами дома.

Учитывая сложившиеся в меру доверительные отношения между Мендесом и Бараньей, руководство аргентинской контрразведки поручило именно ему озвучить их предложение.

– «Мне поручено через Вас, Рауль, выяснить, готова ли российская разведка пойти на установление негласного контакта с аргентинскими спецслужбами с целью обмена информацией по американцам и их союзникам!» – на очередной встрече спросил его комиссар Баранья.

Сам Гектор, в принципе, был бы не против этого, но из-за молчания Москвы, он опасался, что его тогдашнее руководство всё же предало своего агента Гектора в угоду сближения с США и Аргентиной.

Учитывая это и боясь провокации, Рауль не мог своим сейчас соглашением выдать себя напрямую, поэтому, по-прежнему отвергая свою принадлежность к СВР РФ, он неожиданно ответил комиссару:

– «Хоакин, я вполне понимаю желание руководства такой независимой страны, как наша! Но мне, по сути, нечем Вам помочь! Поэтому я лишь могу Вам сейчас сообщить, что некогда я знавал одного человека из российского посольства – культурного, умного, интеллигентного, даже тактичного, и, судя по всему весьма о многом осведомлённого, с которым этот вопрос, как мне кажется, вполне можно предварительно обговорить, конечно, представившись ему уполномоченным аргентинской контрразведки!».

Тот доложил о разговоре полковнику Мендосе, а он – их общему руководителю Хорхе де ла Руа.

Комиссар Баранья ещё несколько раз встречался с заключённым Мендесом, нащупывая почву для взаимопонимания. Но дальше дело так и не пошло. Все попытки перевербовать Мендеса не удавались. Рауль явно играл в дурачка, упорствуя в своей «чистоте».

Поэтому со временем комиссар Баранья, не разъясняя причин, дал знать, что дальнейшие их встречи больше невозможны.

Причиной же этого было не лопнувшее его терпение, приведшее в конце этого года к повороту в их отношениях, а замена руководства СИДЕ.

В том же 1999 году, в декабре, после избрания Фернандо де ла Руа президентом Аргентины, уйдя на повышение, Хорхе де ла Руа поставил на своё место своего давнего друга Фернандо де Сантибаньеса, поруководившего СИДЕ до 2001 года. Но видимо теперь, наоборот, в новом руководстве аргентинской контрразведки, в отличие от нового президента Аргентины, на этот раз взяли верх прозападные, проамериканские силы.

Хотя поначалу тот, по настоянию бывшего руководителя СИДЕ Хорхе де ла Руа, решил отблагодарить участников разработки Рауля Хоакина Мендеса. Полковника Мендосу, невольно ставшего камнем преткновения в отношениях с американцами, он предложил наградить и перевести сразу в подсекретариат внутренней разведки, а на его место назначить также награждённого Хоакина Баранью, присвоив ему звание подполковника.

А тем временем опять любимая футбольная команда всей семьи Мендес «Ривер Плейт» выиграла осеннюю Апертуру, но на этот раз 1999 года, без своего болельщика Рауля, и без полностью погрязших в домашних заботах дона Диего и Исабель.

А в Москве вполне объяснимое отсутствие весточек от Гектора почему-то привело руководство СВР к предположению о его предательстве.

Но такое же предположение, и тоже под влиянием агентуры ЦРУ в аргентинской контрразведке, осенило и новое руководство СИДЕ, которое, в конце концов, отменило свои первоначальные планы по поводу полковника Мендосы, досрочно отправив его на пенсию, и комиссара Бараньи.

Ведь и в среде сотрудников секретных служб любой страны, как и в каждой большой организации, встречаются и завистники, и неисправимые жалобщики и предатели. Они пытаются компенсировать свои интеллектуальные и моральные дефекты поисками таких же недостатков в других сотрудниках, очерняя тех и умаляя их достижения. В числе жертв таких лиц оказались и полковник Мендоса с комиссаром Бараньей. От такого поворота, даже предательства со стороны нового руководства СИДЕ, комиссар Баранья расстроился. Ведь его надежды на раскрутку этого дела и повышение по службе после его завершения теперь развеялись окончательно.

Пока расстроенный Хоакин, глядя в окно и неспешно попивая из бокала виски, вспоминал всю его эпопею с этим непокорным Мендесом, которого он давно стал почему-то уважать, прошло немало времени. От воспоминаний того непростого и зябкого по аргентинским меркам августа 1999 года, он даже невольно поёжился. И вдруг что-то отвлекло его от раздумий.

Промелькнувшая за мокрым оконным стеклом тень падающего тела, вывела комиссара из оцепенения. Он вышел из кабинета и спустился вниз на улицу, где вокруг трупа уже собирались сотрудники СИДЕ. Хоакин мельком взглянул на безжизненное тело в луже крови на мокром асфальте и остолбенел, опознав в нём своего шефа – полковника Мендосу.

– «За что?! – невольно вскрикнул комиссар Баранья.

Глава 13. Забвение

Новый, 2000 год, Рауль Хоакин Мендес встретил в тюрьме. И по случаю наступления нового года ему разрешили свидание, но только лишь с женой.

Однако его удивила формулировка письменного разрешения на это свидание: «в связи с миллениумом». А шла эта почти всемирная ошибка, как оказалось, с севера из США. И новый мэр Буэнос-Айреса Энрике Оливера, сменивший на этом посту Фернандо де ла Руа, с 10 декабря 1999 года ставшего президентом Аргентины, поначалу тоже попал в эту ловушку.

У нас с американцами оказывается различия не только в экономике, в идеологии и в политике, но и в математике?! – не переставал Рауль удивляться тупости и самонадеянности стремящихся властвовать над миром.

Но сейчас его миром была предстоящая встреча с Исабель. Он продумал план разговор с нею, чтобы не выдать себя, а наоборот – оправдать, тем самым успокоив жену, а через неё и всех родственников, особенно детей.

Но исполнения этого плана не потребовалось. И хотя они проговорили всего несколько минут, но уже с первых слов Исабель, он понял, что она и все её родные считают его осуждение за смерть нападавшего в Мадриде несправедливым, так как Раулем не была превышена степень необходимой самообороны. Поэтому гибель пострадавшего следует считать лишь несчастным случаем, и потому тесть Рауля обещал ему хорошего адвоката.

Далее Исабель рассказала о детях, их успехах, но особенно много о новорождённом Диего. А завершилось это недолгое свидание передачей привета Раулю от тестя и других родственников.

После такого долгожданного и нужного свидания Гектор находился в прекрасном расположении духа.

Хорошо, что комиссар Баранья ограничился для Исабель лишь информацией о мадридском случае! Спасибо ему за это!

Ведь если бы он сообщил жене, что я русский и американский шпион, то она, как патриотка, поддержанная всей семьёй, могла бы порвать со мной. Хоть по аргентинским законам расторжение брака с иностранцем возможно только по взаимному согласию сторон, но, если один из супругов находится в тюрьме, тем более за шпионаж в пользу другого государства, то можно!

Значит, дома пока всё будет более или менее спокойно. Хотя все домашние, конечно, будут волноваться за исход пересмотра моего дела, не без оснований надеясь на моё освобождение! Особенно будет удивлён отрицательному итогу этого пересмотра дон Диего. Ведь любой адвокат смог бы без труда доказать мою невиновность. Но при этом приговор почему-то не будет пересмотрен!? И это будет всем непонятно. А интересно, какие потом аргументы для обоснования такого решения придумает Хоакин? – думал Рауль.

И дело тут было вовсе не в правовой системе Аргентины, в целом похожую и напоминавшую романо-германскую правовую систему, но обособлявшуюся от неё своими латиноамериканскими особенностями.

Ведь исторически она естественно формировалась на базе правовой культуры бывшей метрополии – Испании.

Её же гражданское право во многом копировало уже французское и германское законодательство.

А конституционное право – копировало уже американскую модель, являясь источником всех прав.

Вершиной же иерархии нормативных правовых актов Аргентины естественно являлась её Федеральная Конституция.

Законы, принятые Конгрессом страны на её основе, договоры с иностранными государствами и международные правовые акты являлись высшими законами аргентинской нации, источниками права Аргентины, к которым относятся и местные обычаи.

А контроль над выполнением такого верховенства осуществляли суды всех уровней Республики Аргентина. И именно судебная практика здесь признавалась источником права.

Апелляционный суд издавал здесь лишь обязательные для нижестоящих судов пленарные решения, цель которых состояла в обеспечении единообразного толкования ими правовых норм.

Самым суровым наказание в Аргентине, в том числе за шпионаж, была пожизненная тюрьма (prision perpetua). При этом виде наказания освобождение возможно только через 13–25 лет, в отличие от пожизненного заключения, при котором освобождение не возможно вообще.

Дело Рауля рассматривал Верховный суд правосудия, являвшийся частью Федерального суда страны. Судебное разбирательство по его делу, в отличие от принятой практики, не было публичным. И окончательное решение по его делу не принимал обычный для обще-уголовных дел суд присяжных заседателей.

Более того, по отношению к Раулю Хоакину Мендесу, по понятным причинам, не была применена и распространённая законодательная практика отпуска обвиняемого до суда под залог.

По формальному ходатайству адвоката дело Рауля Хоакина Мендеса несколько раз пересматривалось, но срок его заключения после этого почему-то не изменялся, а иногда даже несколько возрастал.

Поэтому своё тридцатипятилетие, 16 марта 2000 года, он также встретил в тюрьме. А на вопрос его матери Варвары Александровны Гавриловой, заданный уполномоченному лицу СВР по поводу возможности поздравить сына с этим маленьким юбилеем, тот уклончиво ответил, что такой возможности, как и пять лет назад, пока нет.

А 20 мая 2000 года Указом президента РФ Директором СВР был назначен её представитель в США генерал-лейтенант Сергей Николаевич Лебедев. На этом посту он сменил первого генерала армии в разведке – Вячеслава Ивановича Трубникова, с конца июня ставшего первым заместителем министра иностранных дел РФ по странам СНГ, и которому в ушедшем 1999-ом году было присвоено звание Героя Российской Федерации.

А тем временем новому сотруднику СВР, посланному в Буэнос-Айрес с другим заданием, параллельно удалось кое-что выяснить у жены Гектора, представившись ей корреспондентом испанской газеты «Эль Мундо» Марио Корсо, ведущим самостоятельное расследование мадридского инцидента, и приятелем Рауля.

При отсутствии заранее оговорённого пароля, такое имя было сознательно выбрано связником. Ведь Вячеслав Гаврилов-Кочет, бывший одно время левым атакующим полузащитником юношеской команды Московского «Динамо», вместе с отцом давно симпатизировал итальянскому футбольному клубу «Интернационале» из Милана, где, ещё в молодость его отца, всю свою футбольную карьеру как раз и блистал тоже левым атакующим полузащитником Марио Корсо, впоследствии ставший тренером.

Связник надеялся, что когда Исабель встретится с Раулем и расскажет ему о нём, тот сразу поймёт, что это свой.

И теперь новоиспечённый Марио Корсо попросил дать ему возможность взять из гаража их виллы в Пунта Ларе материалы, якобы специально подготовленные Раулем для него. В доказательство этого он сообщил Исабель, что Рауль как-то назвал её в Мадриде «Моя Артемида», что тоже как бы явилось невольным паролем. Та удивилась, согласившись назвать адрес и дав ему ключи от виллы, объяснив, как попасть в гараж.

Мадридский гость посетил пустующую виллу супругов Мендес в Пунта Ларе, взяв из тайника в гараже Рауля материалы разведчика. Однако «Марио Корсо» в суете лишь с большим трудом смог найти урну с прахом их товарища, хотя она и стояла на полке на видном месте. А ведь более поздняя её передача в Москву была бы опасной, так как могла указать на новые связи Рауля Хоакина Мендеса с СВР.

Однако при этом Марио Корсо был обнаружен ищейками майора Брауна, который решив снова выслужиться перед начальством в этом деле, сам, без согласования с руководством, организовал погоню за связником.

Но тот в машине оказался не один. Его сообщником в этом деле был ещё не старый чилиец Пабло Ней, давно готовивший покушение ещё на Пиночета, но со временем вынужденный эмигрировать в Аргентину и сначала влиться в ряды местных партизан Монтонерос. Эта левоперонистская городская партизанская организация хоть и самораспустилась ещё в 1981 году, но её кадры остались.

И 23 января 1989 года Пабло, в числе сорока шести бывших партизан из этой организации, участвовал в налёте на армейские казармы Ла Таблада в предместьях Буэнос-Айреса. Тогда 28 партизан были убиты, 13 были пленены и посажены в тюрьму, а пятеро, среди которых был и Пабло Ней, бесследно исчезли.

В этом же году он участвовал в гражданской войне против контрас в Никарагуа, и покинул эту страну вскоре после поражения сандинистов на демократических выборах 1990 года, с помощью российской разведки, через несколько лет снова вернувшись в Буэнос-Айрес.

При отъезде от виллы Мендеса со 142-ой улицы и попытке правого поворота на улицу Костанеро Альмиранте Брауна, Марио с Пабло обнаружили за углом, стоящий справа около калитки на территорию той же виллы, автомобиль американского посольства. Пока американцы заводились, разворачивались в противоположном направлении, подавая задним ходом до перекрёстка, задом сворачивая на ту же 142-ую улицу, затем поворачивая влево, и разгонялись, автомобиль связников, начавший было правый поворот, всё же успел резко свернуть влево и оторваться от преследователей.

Американцы не зря заняли такую выгодную позицию, ибо основной, скоростной путь из Пунта Лары в Буэнос-Айрес проходил сначала на юго-восток в сторону города Энсенады, почти сразу поворачивая на юго-запад, на проспект Доминго Мерканте, а с него – на северо-запад уже на скоростную магистраль Ла-Плата – Буэнос-Айрес. И теперь на более скоростной машине они постепенно стали настигать беглецов.

Пока те не свернули на юго-запад, на прямую, как стрела 19-ую просеку, идущую вдоль канала и ведущую сразу на скоростную магистраль, где на узкой просеке они не обгонят беглецов, американцы и открыли огонь до поворота на неё, на пока ещё относительно пустынной, идущей вдоль океанского берега, улице Костанеро Альмиранте Брауна.

Майор Браун, сидевший рядом с водителем, высунулся из правого окна и открыл огонь одиночными выстрелами по колёсам. Особенно интенсивный огонь он вёл, когда улица, по сути представлявшая собой загородное шоссе, чуть сворачивала вправо, подставляя под огонь и переднее правое колесо преследуемого автомобиля. Этим он очень досаждал, сидящему справа от связника-водителя Пабло. Наконец, на левом крутом повороте, когда им пришлось невольно притормозить, Пабло кубарем вывалился из автомашины, моментально перекатившись под кусты на правой обочине.

И, как только автомобиль преследователей притормозил на том же повороте, Пабло открыл по нему шквальный огонь из своего «Узи», изрешетив весь его передок и правый борт, опустошив по ним всю обойму. И это он делал с необыкновенным остервенением, сводя счёты с американцами, мстя им за давнее убийство своего кумира Сальвадора Альенде, за попранную свободу своей страны, и за свою горемычную судьбу.

С ещё дымящимся автоматом он прыгнул на переднее сидение уже трогающегося своего автомобиля. Через несколько сот метров они остановились у приблизившегося берега канала, и Пабло выбросил ненужное оружие и перчатки в воду. Через несколько километров, на одной из стоянок на магистрали, они поменяли свой автомобиль с пулевыми пробоинами на заранее припаркованный там другой.

А оказавшийся первым на линии огня, майор Браун был сразу убит, водитель и ещё один из пассажиров были тяжело ранены. Последний из подчинённых Брауна, сидевший сзади водителя, успел укрыться за спинками сидений и телами коллег. После этого машина загорелась и полностью сгорела, погребя в себе тайну.

А, успевший её покинуть, агент, добравшийся до посольства США, вынужден был лишь доложить о трагедии своему руководству, в лице Вильяма Ортмана пожелавшему замять и замолчать и этот, на этот раз последний и трагический, прокол своего слишком рьяного сотрудника.

Расследовавший этот случай комиссар Баранья, вместе с экспертами осмотрев останки троих погибших и остов автомобиля, поразился количеству входных отверстий от пуль на его обгоревшем корпусе. У него создалось впечатление, что по цели стреляли в статике и сразу из нескольких стволов. Всё это походило на давно не случавшееся нападение партизан, уж слишком профессионально и мощно, без шансов для погибших, всё было сделано.

А интересно, не связано ли это каким-то образом с Мендесом? Ведь погибший Браун был его куратором от ЦРУ. Так может, это русские как-т о отомстили этому Брауну? А американцы опять попросили дело не заводить. Темнят, гады! Да чёрт с ними со всеми! Надоели! – терзался комиссар Баранья.

Кстати, эксперты по артикуляции недавно сообщили мне, что Мендес вполне мог быть и русским! – вдруг вспомнил комиссар недавнее заключение специалистов по считыванию и распознаванию речи по артикуляции.

А российский связник тем временем успел передать изъятые им на вилле материалы в российское посольство, а то – в Москву.

Этот случай возымел большой скандал, и некоторым сотрудникам ЦРУ в Буэнос-Айресе чуть было не указали на дверь. Руководство ЦРУ в Лэнгли воспользовалось этим и перевело Пола Фридмана обратно в США.

Перед отлётом в Вашингтон он неожиданно навестил Рауля в тюрьме.

– «Привет, Руди!» – панибратски обратился он к заключенному.

– «Здравствуйте, Пол!» – сухо ответил Рауль, хотя ему всегда было приятно разговаривать с этим умным американцем.

– «Рауль, сегодня я к Вам неофициально! Это наш с Вами последний разговор. Послезавтра я улетаю, надеюсь, навсегда в Штаты».

– «Поздравляю, Пол! Вот и мне тоже бы домой!».

– «Как раз по этому поводу я и хотел с Вами переговорить! Вернее даже не поговорить, а просто дать совет!».

– «Слушаю Вас, Пол!».

– «Только прошу Вас сейчас не перебивать меня. У нас мало времени, а Вы, я знаю точно, как всегда будете стоять на своём и упорствовать, кто бы и что бы Вам ни говорил!».

– «Хорошо, я буду молчать… Я – весь внимание, Пол!».

– «И так! Я очень уважаю Вас, Рауль! Поэтому хочу напоследок дать Вам свой личный совет. Вы можете со мной и не согласиться, но на досуге всё же подумайте. Может в этом моём совете есть какое-то рациональное зерно для Вас?! Продолжу. Рауль, для меня лично совершенно очевидно, что Вы русский – Вячеслав Платонович Гаврилов-Кочет – советский, а теперь российский разведчик, волею случая, которым явилось наше ЦРУ, оказавшийся в Аргентине, в Буэнос-Айресе!

Так же для меня вполне очевидно, что совершенное Вами в Мадриде убийство некого Хорхе Куэрво явилось всего лишь несчастным случаем при необходимой самообороне!

И совершено для меня очевидным является факт убийства Вами здесь, в Буэнос-Айресе, Вашего соотечественника Воронцова, шантажировавшего Вас разоблачением, как русского и возможно сотрудника СВР!

Теперь, могу Вас уверить, в связи со случившимся, Вы больше не будете представлять интереса ни для нас, ЦРУ, ни для СВР России, ни для аргентинцев!

А чтобы выйти отсюда, Вам надо для начала успокоить аргентинские власти и сознаться в убийстве Воронцова. Но и отсидеть за это несколько лет!

Во-вторых, надо чтобы Ваши, там, в России, стали бы хлопотать о Вашей выдаче и возврате домой, как якобы бывшего перебежчика! Этим они прикроют Вас, как разведчика.

Тогда при таком раскладе Вы можете рассчитывать на помилование, обратившись к действующему на тот период президенту Аргентины! Они наверняка будут часто меняться и не преминут войти в историю, как…. Ну, понятно, кем? Поборниками милосердия хотя бы!

Так что думайте, Рауль, думайте! Ну, всё, прощайте!» – протянул он руку своему бывшему коллеге и сопернику по холодной войне.

– «Спасибо, Пол, за совет! Я подумаю. Прощайте, всего Вам хорошего!» – ответил он крепким рукопожатием якобы своему классовому врагу, подумав при этом – будь Пол россиянином, у них могли бы сложиться вполне дружеские отношения.

К тому времени и поднимавшиеся в гору отношения Аргентины со США стали понемногу стабилизироваться и затихать, а интерес к новой России, наоборот, возрастать.

В своё время СВР РФ не зря приняла меры по дискредитации агентуры ЦРУ, действующей в Аргентине, хоть американцы и ответили тем же.

А в качестве мер давления на США и Аргентину, на их спецслужбы в вопросе об освобождении Рауля Хоакина Мендеса, СВР в этот же период через свою агентуру в Израиле спровоцировала публикацию разоблачительной статьи о резиденте ЦРУ в Буэнос-Айресе Вильяме Ортмане. Более того, для дискредитации ЦРУ в самой Аргентине в 2001 году в одной из газет Буэнос-Айреса была опубликована та же статья о том же резиденте ЦРУ в Аргентине Вильяме Ортмане с его фотографией, что в итоге и привело к его провалу и отставке.

Но на этот раз постарались «коллеги» Рауля. И это был всего лишь второй случай провала резидента в истории американской разведки.

Так же, в том же 2001 году, Аргентине был дан практический ответный совет – поучиться у России опыту преодоления последствий дефолта. А ведь ещё чуть больше трёх лет назад в Москве трепетно изучали ценный опыт далекой Аргентины.

В том же 2001 году, распоряжением от 16 октября, президент России Владимир Владимирович Путин закрыл Центр радио и радиотехнической разведки в Лурдесе на Кубе.

И 29 декабря Центр, в котором начинал свой долгий путь в Аргентину советский разведчик Вячеслав Платонович Гаврилов-Кочет, перестал функционировать. За эти прошедшие десять лет Россия заплатила Кубе три миллиарда долларов, причём без учёта расходов на техническое обслуживание и содержание личного состава с семьями, общей численностью в полторы тысячи человек.

Но это был не тот ущерб, который нанёс предатель Запорожский.

К этому времени уже были собраны убедительные материалы и все доказательства предательства и огромного ущерба, нанесённого «незаурядным» полковником СВР Александром Запорожским.

Для суда над ним и воздания предателю по заслугам его вновь пригласили в Москву якобы на тридцатилетие одного из управлений СВР.

Для выманивания предателя в Москву использовали не только этот повод, но и его большую любовь к деньгам.

Ведь в 2001 году у российской контрразведки уже не осталось никаких сомнений в предательстве Запорожского.

– «Приезжай, Саша! Посидим за столом, выпьем, вспомним былое, помечтаем о будущем. А если ты ещё и проспонсируешь этот праздник, то мы не откажемся, а тебе честь и хвала!» – просил его по междугороднему телефону бывший соратник, всё же волнуясь, решится ли тот действительно приехать в Москву.

Но именно этот призыв стать спонсором и должен был по замыслу и расчёту контрразведки усыпить недальнозоркого и самолюбивого «крота».

Ведь он знал, что в России живётся нелегко. Денег на корпоративную вечеринку государственной службы собрать не просто. Поэтому он не стал мелочиться и привёз деньги, но и не только на праздник. Запорожский действительно клюнул, подумав, что он вне подозрений, что его, во всяком случае, пока не тронут.

Теперь Скиф решил воспользоваться ситуацией полностью, с дальним прицелом. Полковник не стал мелочиться на спонсорские деньги, и привёз их не только на праздник, но и для вербовки себе новых агентов из числа сотрудников СВР. Он, по заранее составленному списку кандидатов, решил сделать им для затравки дорогие подарки. Запорожский намеревался в тёплой компании за столом получить нужную ему информацию и переговорить с некоторыми новыми сотрудниками.

Только тогда ему можно будет надеяться на новые деньги от ЦРУ.

И вот 9 ноября 2001 года его самолёт приземлился в «Шереметьево-2». Из него Запорожский выходил последним, и страшно удивился и оскорбился, когда на запястьях его щёдрых рук вдруг защёлкнулись наручники.

– «Да-а! На этот раз… щедрость фраера сгубила!» – прокомментировал задержание один из руководителей операции.

В результате следствия, длившегося почти полтора года, пятидесятидвухлетний бывший полковник был осуждён на восемнадцатилетний срок.

И перспективы Запорожского теперь стали весьма мрачными. Ведь в наших тюрьмах к предателям Родины относятся даже хуже, чем к педофилам, детоубийцам и насильникам несовершеннолетних девочек.

Ему оставалось теперь надеяться только на ЦРУ и обмен на кого-нибудь из наших разведчиков, томящихся в их застенках. Хотя из бывшего «крота» американцы давно уже высосали всю информацию.

Когда отставного полковника Александра Запорожского арестовали и предъявили ему обвинение в шпионаже в пользу США, многие его бывшие коллеги были удивлены. Что тому не хватало в России? У него ведь было всё: недвижимость (квартиры и дачи), автомобили, и полковничья пенсия – в то время 12 тысяч рублей в месяц.

Только наслаждайся жизнью – путешествуй, занимайся детьми и будущими внуками, машинами и дачами. Ан, нет! Всё ему мало! Захотелось больше денег и… прилива адреналина. Ну, точно: жадность фраера сгубила! – рассуждали бывшие сослуживцы.

Но жадность сгубила не только его, но и бывшее аргентинское руководство. В декабре 2001 года в стране разразился экономический кризис, быстро переросший в политический. Страну охватили беспорядки: отчаявшиеся жители начали грабить магазины и поджигать административные здания, откуда, по их мнению, и исходила первопричина кризиса. Полиция попыталась восстановить положение, но безуспешно.

При подавлении беспорядков более двадцати человек погибли, а страна лишилась правительства и президента Фернандо де ла Руа.

А новое временное правительство Аргентины судорожно пыталось найти способ избежать крупнейшего в истории дефолта. Оно пыталось добиться реструктуризации своих долгосрочных кредитов, ставших долгами, но безуспешно, что надолго привело страну к финансовому забвению. Пытаясь защитится от возможной девальвации аргентинского песо, инвесторы стали скупать акции пока успешных компаний.

Все эти события в экономике и во внутренней политике привели к переоценке ценностей аргентинским руководством.

А посеянное Раулем Хоакином Мендесом умное и доброе постепенно дало свои всходы, добавив свой вклад в общее воздействие на аргентинское общественное мнение и руководство страны. И отношения между двумя странами стали улучшаться, а русские эмигрантские круги стали всё с большим интересом поглядывать на Россию.

А деятельность американцев и их вмешательство во внутренние дела Аргентины стали беспокоить руководство страны.

Так что информация Гектора и его контакт с СВР России могли быть весьма полезными для аргентинского руководства в разоблачении деятельности ЦРУ США на их территории.

Но ему сейчас было явно не до этого. В стране продолжался затяжной экономический кризис, которому не было видно конца. В высшем руководстве государства началась настоящая чехарда.

После ухода 21 декабря 2001 года в отставку Фернандо де ла Руа, в течение двух дней временно исполняющим обязанности президента Аргентины был главы исполнительной власти Рамон Пуэрта.

Затем Конгресс избрал на этот пост Адольфо Родригеса Саа, который руководил страной в течение восьми дней, пока сам не ушёл в отставку.

А с тридцать первого декабря того же 2001 года очередной глава исполнительной власти Эдуардо Каманьо стал новым временно исполняющим обязанности президента страны, пока Конгресс 2 января не избрал очередного нового президента Аргентины Эдуардо Дуальде, продержавшегося на олимпе власти почти пять месяцев, уйдя в отставку лишь 25 мая 2003 года.

Эта чехарда в высшем руководстве Аргентины естественным образом сказалась и на других службах страны. Так, например, и руководство их спецслужбы СИДЕ в эти же 2001–2002 годы коснулась эта кадровая чехарда. В эти годы СИДЕ поочерёдно возглавляли три Карлоса: Бекерра, Сарньезе и Сориа. И даже им было не до этого заключённого тюрьмы Магдалена.

В этот период американцы уже подумывали об обмене Запорожского на Мендеса, если бы тот всё же сознался в своей принадлежности к СВР РФ. Но Рауль, не зная нового политического расклада в Мире, всё упорствовал и стоял на своём, продолжая сидеть в тюрьме.

Однако Рауля всё равно продолжали держать в одиночке, выбрав для этого самую маленькую из всех общих камер, исключив общение Мендеса с другими заключёнными, боясь, что он свяжется со своими. Но для одного заключённого эта камера казалась хоромами.

Выбор одиночки для Мендеса был обусловлен ещё и тем, что представители судебных органов, прокуратуры и контрразведки Аргентины, как и представители ЦРУ её союзника США, частенько наведывались в его камеру для приватных бесед с ним в попытке склонить непокорного к признанию своей принадлежности к России и к её разведке. А курировал эту моральную бомбардировку заключённого сам Министр юстиции провинции Буэнос-Айрес Эдуардо ди Рокко.

А в Москве, не зная, что теперь предпринять в связи с его такой позицией, решили помочь ему по-другому, то есть подыграть ему в его позиции. И через Евгения Михайловича Астахова, бывшего в 2000–2004 годах послом Российской Федерации в Республике Аргентина, был передан ответ российского правительства на запрос аргентинского МИДа, что гражданин Аргентины Рауль Хоакин Мендес никогда не был гражданином Российской Федерации, и тем более он никак не мог быть кадровым сотрудником СВР России. Несколько удивившись такому ответу, власти Аргентины на время оставили заключённого в покое, и он продолжал испытывать свою судьбу в тюрьме Магдалена.

Шли не только дни, недели и месяцы, но и годы, а Рауль Хоакин Мендес всё ещё находился в заключении.

В думах о своей судьбе и участи, Вячеславу иногда приходила в голову мысль, что на Родине его давно забыли, или попросту предали, бросили, как заблудшую овцу, или просто предали забвению. Ведь время шло, а ничего у него и вокруг него так и не менялось и не происходило.

Естественно он не знал, какая борьба шла за него на политическом и дипломатическом фронте, в том числе и с участием спецслужб.

И для как бы косвенного подтверждения давно переданного послом России в Буэнос-Айресе и для передачи через СМИ соответствующего сигнала Гектору, в Москве 13 мая 2005 года руководством СВР было инициировано интервью с Первым заместителем директора СВР генерал-полковником Владимиром Ивановичем Завершинским.

Он прежде всего сообщил безымянному корреспонденту «Российской газеты», что ни один кадровый сотрудник СВР не находится в настоящее время под арестом или в тюрьме за рубежом.

– «Могу и сейчас подтвердить, что ни один кадровый сотрудник внешней разведки не находится сегодня под арестом или в тюремном заключении за рубежом! – начал он, интонацией подчёркивая определённые слова, отмечая, что: – Никто из сотрудников СВР не был задержан на длительное время с тем, чтобы его не вызволили, не поменяли, или не приняли других мер для освобождения!».

Давая сигнал специально Гектору, он особо подчеркнул, что:

– «Даже, если человек после службы у нас занялся другим делом и арестован за границей по обвинению в причастности к СВР, то государство, мы – в беде его тоже не бросаем. Это твёрдый принцип, которому не изменяли и не изменим! Жизнь преподносит сюрпризы. Иногда это воля президента страны, который вправе помиловать осуждённого после определённого времени».

Намекая на возможную внутреннюю политическую обстановку при этом, Владимир Иванович обратил внимание, что:

– «Меняется политический режим, к власти приходит другая партия. Случается, к освобождению ведут целенаправленные, скоординированные действия, в том числе и с участием спецслужб».

А на предварительно оговорённый и подготовленный вопрос якобы корреспондента «Российской газеты» о запрещении по обновлённому закону иметь двойное гражданство:

– «А если гражданство иностранного государства сотрудник получает в ходе исполнения служебных обязанностей, находясь в командировке?».

Владимир Иванович Завершинский ответил заранее подготовленной фразой:

– «В соответствии с Законом «О внешней разведке» сотрудником органа внешней разведки может быть только гражданин России. Записано чётко и недвусмысленно».

– «Но ведь бывали случаи, когда на время выполнения особых заданий разведчик получал гражданство другой страны?» – якобы не унимался корреспондент.

– «Это было элементом легенды разведчика, а иностранный паспорт рассматривался, как один из документов прикрытия» – в данном случае больше для СИДЕ сообщил Первый заместитель директора СВР Владимир Иванович Завершинский.

– «Но я хотел бы обратить внимание: в предыдущей редакции закона отсутствовало требование к сотрудникам не состоять в гражданстве иностранного государства» – уточнил он на всякий случай на перспективу.

А для успокоения разведчика и членов его российской семьи, что было в данном случае уже вторичным, опять якобы корреспондентом был задан очередной вопрос:

– «Какие гарантии правовой и социальной поддержки установлены сотрудникам СВР и членам их семей?».

– «Они закреплены в Законе «О внешней разведке». Главная гарантия в том, что государство обязано спасти, выручить разведчика и членов его семьи, арестованных или осуждённых в связи с осуществлением им разведывательной деятельности. И есть множество примеров того, как государство это обязательство неуклонно выполняет! Кроме того, каждый сотрудник СВР застрахован государством на сумму в 180 окладов. В случае ранения, травмы или потери трудоспособности ему выплачивается денежная компенсация. Тоже касается членов семьи разведчика и его имущества. В законе есть норма об обязанности органа внешней разведки трудоустроить расшифрованного разведчика» – через океан успокаивал и Гектора Первый заместитель директора СВР.

– «А в каких странах деятельность разведки регулируется открытыми законами, а где спецслужбы наглухо засекречены?» – в поддержку предыдущих ответов был якобы задан очередной инициированный вопрос.

– «Разведывательная деятельность законодательно регулируется в большинстве демократических государствах – от США, Бельгии и Великобритании – до Аргентины, Перу и Намибии» – несколько маскируя нужные страны в общем перечне, окончательно успокаивал Гектора Владимир Иванович.

Выбор «Российской газеты» был не случаен. Можно было конечно это интервью поместить в издававшиеся за рубежом газеты «Аргументы и факты», «Комсомольская правда» и «Московский комсомолец», или даже в начавшую издаваться в Испании газету «Жизнь». Но, тогда бы, как говориться, «торчали бы ушки», то есть выпячивалась бы цель этого интервью и возможные его адресаты за рубежом.

Специально несколько номеров «Российской газеты» забросили в Аргентину через российское посольство в Буэнос-Айресе, «потеряв» несколько экземпляров, в том числе нужного номера, в местах возможного появления московских гостей, в том числе эмигрантов из России.

Она появилась в аэропортах, на железнодорожных вокзалах, в морском порту, а также в редакциях нескольких центральных газет Буэнос-Айреса, включая редакцию газеты «Наша страна», куда было передана целая кипа номеров этой газеты.

И расчёт оправдался. Через несколько дней в стопке газет, получаемых Мендесом, в его камеру попала и «Российская газета» с предусмотрительно сделанным, на всякий случай, переводом с русского языка на испанский.

Поначалу Гектор подумал, что это провокация, или очередной трюк с целью вынудить его сознаться в принадлежности к СВР России.

Но тщательный осмотр газеты, полное отсутствие каких-либо грамматических ошибок и недочётов, а главное – анализ самого текста интервью, ответов Владимира Ивановича Завершинского – успокоили разведчика, вселив в него надежду на забрезжившее скорое освобождение.

Но теперь решение этого вопроса упиралось в его личную позицию.

И Гектору предстояло здесь, в тюремной одиночке, срочно провести анализ своего положения, возможных выходов из ситуации и последствий этого для себя и своих аргентинских родственников.

Тюрьма Магдалена, в которой отбывал заключение Рауль Хоакин Мендес, находилась в пригороде Буэнос-Айреса и была рассчитана на почти девятьсот заключённых, хотя фактически вмещала их более тысячи.

Пенитенциарная система Аргентины держала в заключении в этот период более полусотни тысяч человек. Условия содержания в этой тюрьме, как впрочем, и в других аргентинских тюрьмах были очень тяжёлые. Обычные заключённые в них подвергались жестокому обращению. Из-за чего бывали случаи тюремных бунтов.

Но Рауля Хоакина Мендеса это к счастью пока не касалось.

В тот же 2005 год, но 16 октября, в этой тюрьме произошёл бунт, в результате которого 32 человека задохнулись от ими же подожженных матрасов. Эта весть из-за океана испугала соратников и руководителей Рауля в Москве. И через некоторое, но довольно длительное время, уже новым руководством СВР было принято решение об изменении тактики работы по его делу. И этот расчёт оказался верен.

Постепенно и Гектор пришёл к выводку, что выйти отсюда он сможет, лишь сознавшись в своём российском происхождении и после хлопот Родины о его выдаче. Но тогда прощай Аргентина и, главное, семья!? Как же тогда быть? Рассчитывать на чудо? Что же делать? На что решиться?

Ну, ладно! Начнём рассуждать логически, учитывая имеющиеся на сегодняшний день у меня факты:

Первое: аргентинцы и американцы, выступая против меня единым фронтом, знают, что я русский разведчик! Но у них нет необходимых доказательств этого. Поэтому осудить меня за шпионаж против Аргентины в пользу России они не могут! Зато они могут осудить меня за шпионаж в пользу США, что, естественно, сделано не будет! И на том спасибо! Кстати этим шпионажем я прекрасно прикрыл свою деятельность в пользу России!

Делал-то я ведь и для тех и для своих практически одно и то же. И так, я, формально, юридически – всё же не шпион! Я теперь не Руди и не Гектор!

Второе: привязать ко мне мадридское убийство, происшедшее по неосторожности, им так и не удалось, хотя и очень хотелось! Они его использовали только для давления на меня, и для оправдания ими моего ареста и тюремного заключения, и адресовали его больше моим родственникам и общественности. Прямых и убедительных доказательств убийства мною Воронцова у них тоже нет, хотя они прекрасно понимают, что это сделал я! Но, как говорится, не пойман – не вор! Значит, формально, опять же юридически – я и не убийца! Так за что же я сижу? Отсюда вытекает третье!

Итак, третье: и аргентинцы, и американцы хотели перевербовать меня для работы против моей России и друг друга. Но это ведь взаимоисключающие желания! И как меня обрабатывали, гады?! Хорошо, что я устоял! Наверно они потому теперь от меня и отстали?! Так получается, что я им теперь на фиг не нужен!? Так за что же я сижу здесь? Наверно только из-за мести мне?! Но время-то уже прошло достаточно?!

Отсюда вытекает четвёртое: из России мне был дан чёткий сигнал: ты русский, но ты не разведчик! И при таком варианте мы вытащим тебя из тюрьмы на Родину! Поэтому я ни в коем случае не должен сознаваться в принадлежности к СВР России, что я разведчик. И до сих пор это мне удавалось! Значит, меня вытащат! Ведь теперь новая Россия сделает как бы жест доброй воли, прося аргентинские власти освободить меня, заблудшего, из тюрьмы, как блудного сына, как бывшего гражданина СССР, правопреемницей которого она является. И это хорошо, но только с одной стороны. Ведь с другой стороны – я хочу остаться со своей семьёй в Буэнос-Айресе, в Аргентине, как говорится на ПМЖ. Поэтому я должен не только с помощью Родины выйти на свободу, но и, побывав дома, вернуться сюда же не только гражданином Аргентины, но и мужем и отцом.

И, наконец, пятое: Я теперь так должен себя вести, так себя преподносить властям, чтобы они поверили в эти мои истинные и искренние намерения. Значит надо признаться, что я действительно уроженец России, не имеющий отношение к её спецслужбам, а, наоборот, в своё время бежавший из СССР в США через Кубу, но лишь по политическим и экономическим мотивам, – и эта версия пройдёт, – естественно не смогший отказать вербовщикам из ЦРУ, и ставший потом добропорядочным гражданином Аргентины. При этом не явно надо намекнуть, что убийство Воронцова – и я в нём как бы сознаюсь – явилось нечаянным и вынужденной мерой, чтобы обезопасить от шантажиста себя и свою аргентинскую семью, за что я уже как бы отсидел срок! В итоге я должен попросить нового президента, а это теперь женщина, надавив на её женские эмоции, человечность и милосердие, помиловать меня, дать мне возможность повидаться со своими родителями и близкими в России, вернувшись в Аргентину на постоянное жительство её полноправным гражданином!

Пока Гектор терзался в раздумьях и доходил до этого своего чудесного решения, чудо произошло в атмосфере, но пока не в окружающей его в Буэнос-Айресе, а в настоящей.

Ещё одиннадцатого июля 2007 года Буэнос-Айрес оказался заваленным снегом, что последний раз случалось почти 90 лет назад – 22 июня 1918 года.

А тем временем несколько сменилась атмосфера и в Москве, но политическая. Девятого октября 2007 года Указом Президента РФ Директором Службы внешней разведки был назначен Михаил Ефимович Фрадков. Назначение нового штатского директора породило и новые слухи.

Первый из них – о возможности слияния СВР и агентурной разведки ГРУ. Прецедент такого объединения в истории СССР был. С 1947 года по 1949 год существовал Комитет информации (КИ) при Совете Министров СССР, который объединял внешнюю политическую и военную разведку.

В 1949-ом году этот комитет был выведен из подчинения Совмина и передан Министерству иностранных дел, где и просуществовал до 1952 года.

Одно время именно сотрудником этого комитета был дед Вячеслава Платоновича Гаврилова-Кочета – Пётр Петрович Кочет.

Поэтому идея такого объединения теперь не казалась абсурдной. Тем более что за прошедшие годы виды военных действий претерпели существенные изменения, и «полномасштабной» войны, в которой будут участвовать многомиллионные армии, в обозримом будущем не предвиделось. Тогда как агентура СВР и ГРУ работала в смежных направлениях, как в экономической области, так и в политике.

Поэтому к плюсам такого объединения можно отнести повышение эффективности при получении развединформации агентурным путем. Ведь часто военные разведчики получали информацию, необходимую СВР, а сотрудники разведки имеют источники в среде «подопечных» ГРУ.

А поскольку обмен сведениями между двумя ведомствами сейчас затруднен, и в их работе присутствует скорее конкуренция, нежели сотрудничество, во всяком случае, на уровне руководителей, то эффективность каждой из этих систем все-таки ниже, чем у объединенной структуры.

Однако подобное слияние неизбежно приведет к конкуренции армейских генералов с генералами СВР. А такая жёсткая конкуренция – это, как правило, потеря агентуры и, как следствие, неминуемая потеря эффективности разведывательной деятельности. К тому же при таком объединении некоторые подчиненные обоих ведомств наверняка займут выжидательную позицию и будут лишь демонстрировать активность, нежели работать. А другая часть разведчиков будет участвовать в этом конфликте активно. В итоге государство может получить снижение эффективности разведки. И хотя это большой минус, но достаточно кратковременный. Но есть и стратегический минус – получение развединформации из одних рук.

Невозможность проверки полученных данных создает предпосылки для ее необъективности или однобокости. Причем у руководителей государства не будет альтернативы при принятии решений. А это уже приведёт к непосредственному отрицательному влиянию на внешнюю, да и на внутреннюю политику.

Так что подавляющему большинству сотрудникам российской разведки вопрос о таком слиянии пока казался слишком сырым и преждевременным.

С десятого декабря 2007 года президентом Аргентины стала женщина – Кристина Фернандес де Киршнер, сменившая на этом посту своего мужа – Нестора Киршнера, бывшего президентом Аргентины с 25 мая 2003 года, сменив на этом посту Эдуардо Дуальде.

А мэром Буэнос-Айреса стал Маурисио Макри, занявший, как и новый президент страны, этот пост надолго.

А Рауль Хоакин Мендес на эту дату отсидел в тюрьме уже более восьми лет. И он выполнил свой план, сначала написав покаянное заявление в прокуратуру страны, а затем и прошение на имя президента Аргентины о своём раскаянии и с просьбой о помиловании. Но ответа пока он не получил, ни от следственных и надзорных органов, ни тем более от президента страны.

Возможно, они были заняты более важными вопросами внутриполитической борьбы или что-то выжидали. Но в этот период новый посол РФ в Аргентине Юрий Петрович Корчагин довёл до аргентинского руководства просьбу российского правительства об освобождении Мендеса.

И через некоторое, хоть и длительное время, Рауля всё же вызвали из камеры для беседы с представителем Ведомства Генерального прокурора Аргентинской республики.

– «Садитесь, пожалуйста» – предложил он гостю, когда того ввёли в помещение для бесед.

– «Спасибо» – сдержанно поблагодарил Рауль вежливого чиновника, и сел, с интересом разглядывая того.

– «А Вы пока свободны» – обратился тот к охраннику.

– «Господин Мендес, Ваше заявление с признаниями на имя прокурора и прошение о помиловании на имя президента – рассмотрены.

Ваше государство теперь очень настойчиво хлопочет о Вас, просит и даже требует освободить Вас и отпустить на родину – в… Россию! И мы теперь можем это сделать, так как Вы дали необходимые признания, в том числе в принадлежности к России. Но теперь мы формально должны лишить Вас гражданства Аргентины, после чего выслать из страны. А как Вы сами представляете своё будущее?» – одновременно обрадовал и огорчил Вячеслава высокопоставленный чиновник Прокуратуры Аргентины.

– «Всё дело в том, а я об этом не раз заявлял, что я никогда не вёл никакой подрывной и иной деятельности против государства и народа Аргентины. Вся моя работа пошла на укрепление отношений, экономических и прочих связей между Аргентиной и… в том числе с Россией. И Вы об этом хорошо знаете. И мне, во-первых, нечего стыдиться.

Во-вторых, я люблю свою семью: жену, детей. Я давно стал истинным и деятельным гражданином Аргентины! Меня можно упрекнуть лишь в несанкционированной деятельности против недругов Аргентины, её народа.

Но я хочу всю оставшуюся жизнь прожить со своей семьёй в этой стране, и трудиться на благо её народа.

Поэтому прошу не лишать меня гражданства Аргентины, и не высылать из страны, а лишь дать мне возможность съездить на мою историческую родину и повидать моих родных, считайте, попрощаться с ними!».

– «Ну, что же. Ваши доводы и пожелания мне ясны. Я доложу об этом своему высшему руководству!».

На том они распрощались, и Рауля опять увели в камеру.

Прошло опять ни мало времени.

И вот произошло что-то новое во взаимоотношениях между высшими сферами руководства Аргентины и России.

С 13 декабря 2008 года начался визит в Москву президента Аргентины Кристины Киршнер.

По завершении переговоров Дмитрий Анатольевич Медведев подарил ей красивую меховую шапку, сказав при этом поначалу не до конца гостьей понятое:

– «Уважаемая госпожа Киршнер! По просьбе нашего общего друга Уго Чавеса, и от себя лично, я дарю Вам эту шапку в знак признательности и уважения к Вам лично и к народу Аргентины! Пусть она своим теплом напоминает Вам о тёплом приёме в зимней Москве, и пусть это тепло распространится на все наши последующие отношения!».

– «Спасибо, господин президент! Я тронута Вашей заботой! Это неожиданно для меня! Я даже не знаю, чем, таким же тёплым, отблагодарить Вас?!».

– «А Вам это легко будет сделать! – заулыбался Дмитрий Анатольевич – Подарите мне за шапку нашего… Славку!».

Кристина Фернандес с недоумённым видом уже было хотела повернуться к переводчику, чтобы переспросить, но президент России, теперь широко улыбаясь, уточнил:

– «Я имею в виду господина Мендеса – нашего блудного сына!».

И эта располагающая улыбка российского лидера даже не предполагала какой-либо формы отказа, учитывая уже имеющуюся принципиальную договоренность по этой кандидатуре ещё при предварительной подготовке перечня обсуждаемых на переговорах вопросов.

– «Хорошо, господин президент, я сделаю Вам такой подарок и приму соответствующее решение!».

И через два месяца, потребовавшиеся для различных юридических и организационных процедур, в свой день рождения 16 марта 2009 года, теперь уже сорокачетырёхлетний Рауль Хоакин Мендес досрочно и навсегда покинул свою одиночную камеру в тюрьме Магдалена.

Когда двери камеры и тюрьмы закрылись за ним в последний раз, Вячеслав понял, что его выводят не только из тюрьмы, но и возвращают из забвения.

Тут же он ощутил это наяву, когда к нему на шею бросилась его любимая Исабель. Супруги упоённо целовались, не замечая никого вокруг, тиская друг друга в объятиях.

Их ласки вскоре прервал младший сынишка Диего, слегка дёрнувший мать за подол. Ему не терпелось взглянуть на своего отца, которого он никогда ранее живьём не видел.

Исабель с трудом оторвалась от мужа, рукой подталкивая к нему Диего. А тот, с опаской пододвинувшись к отцу, во все глаза с любопытством таращился на Рауля. Они ранее видели только фотографии друг друга. И только теперь познакомились воочию.

Отец чуть наклонился к своему младшему, всё же подхватив немаленького девятилетнего мальчика под мышки и приподняв его на уровень своего лица, прижимая к себе, обнимая и целуя его в обе щёки.

Такое приветствие сразу сняло некоторую напряжённость у Диего, и он ответил отцу, ласково обняв его за шею и целуя в щетинистую щёку.

Тут же подскочили и остальные дети. Семнадцатилетний Даниэль был уже ростом с отца. И его дочери – пятнадцатилетняя Габриэль и четырнадцатилетняя София тоже были высокорослые. Рауль по очереди расцеловал всех своих детишек, всё время, повторяя им, как он рад их всех видеть таких выросших, здоровых и красивых!

Как же я рад! Теперь я буду навёрстывать упущенное – заниматься только детьми, женой и…журналистикой! – решил про себя сейчас самый счастливый.

Когда из автомобиля вышел его сильно постаревший тесть, Рауль явственно осознал, как долго пробыл он в тюрьме, как много задолжал он не только жене и детям, но и этому мужественному и красивому пожилому мужчине. Они обменялись крепким мужским рукопожатием и обнялись. Взглянув в лицо тестя, Рауль увидел в его глазах слезинки. Ещё раз крепко обняв тестя, он прошептал ему на ухо:

– «Папа, я перед Вами в очень большом долгу! Простите меня за всё!».

– «Ну, что ты, что ты?! Я же всё понимаю! – отстранил он Рауля, глядя ему в глаза и успокаивая – Самое главное, что ты, наконец, вернулся!».

Тут же Исабель повесила на шею мужа его давний талисман, заметив:

– «Милый мой, если бы ты тогда не снял этот свой талисман, то тебя бы не арестовали!».

– «Конечно, милая!» – якобы согласился он с нею – Теперь не сниму!».

Но освобождение Рауля Хоакина Мендеса было оговорено несколькими различными условиями.

Во-первых: до конца года, дабы всё же хоть как-то выдержать хоть десятилетний срок заключения, ему предстояло прожить под домашним арестом со всеми вытекающими последствиями.

Во-вторых: после этого ему разрешался кратковременный выезд в Россию для свидания с родными и близкими, и улаживания всех юридических формальностей, в том числе по оформлению гражданства Российской Федерации.

В-третьих: после выполнения условий первых двух пунктов, его полностью восстанавливали во всех правах гражданина Аргентины.

Все эти девять с лишним месяцев Рауль с удовольствием проводил дома, почти без умолку общаясь с женой и детьми, воспитывая и обучая их, в том числе и русскому языку.

Исабель давно работала. А теперь, после выхода на свободу мужа, дон Диего сделал дочь полной хозяйкой своего предприятия.

Рауль естественно не мог обходиться без своей бывшей работы журналистом. Поэтому он активно знакомился с внутриполитическими событиями, пытаясь войти в их курс, ассистируя жене с подготовкой документов по её бизнесу, как ранее это делал для дона Диего, помогал детям в их учёбе и других занятиях, и проводил анализ экономики страны, тем подготавливая поле своей будущей деятельности.

В мае 2009 года аргентинское телевидение сняло передачу про Рауля Хоакина Мендеса, во время которой были взяты интервью у него самого, а также жены и тестя. После этого его восстановили в качестве журналиста, но пишущего пока лишь дома статьи по экономике страны.

И упор он пока естественно сделал на вопрос производства мяса в стране, тем самым лоббируя интересы своей семьи.

Аргентина давно являлась одним из крупнейших мировых производителей говядины. В стране было более пятидесяти одного миллионов коров. И весьма значительный вклад в производство говядины в стране вносили животноводческие предприятия дона Диего Родригеса, торговая марка которого теперь изменилась на «Исабель Родригес де Мендес».

Дотошный Рауль даже докопался до новой проблемы для страны, неожиданно возникшей в связи с большим поголовьем коров. Ведь каждая корова каждый день своей пищеварительной системой «производила» почти тысячу литров метана, который составил до 30 % от всех выбросов парниковых газов в стране.

Поэтому аргентинские учёные предложили провести эксперимент по выявлению связи рациона питания коров и количеством производимого ими метана. Для этого некоторым коровам прикрепляли на спину специальные резервуары. Своих коров для этого исследования предоставила и чета Мендес. И уже первые замеры, произведённые на фермах в их эстансиях, показали, что клевер и люцерна, которыми в основном питались коровы их хозяйств, давали выбросы метана на 25–30 % ниже, среднего по стране.

Рауль так увлёкся различными исследованиями в области практической экономики, что журналистика стала перемещаться на второй план, хотя его популярность понемногу стала возвращаться.

Этому конечно способствовал и ареол некоторой романтической таинственности, возникший вокруг его персоны после амнистии и выхода из тюрьмы.

В этом же году в Аргентине в очередной раз поменялась и расстановка внутриполитических сил.

В июне 2009 года оппозиция одержала победу на парламентских выборах, в ходе которых наполовину была обновлена нижняя палата депутатов Национального конгресса, и на этот раз опять без дона Диего Родригеса, и на треть – верхняя палата – Сенат.

В ходе этих выборов правящий перонистский блок «Фронт за победу» стал терять парламентское большинство. Одновременно стала набирать силу и вес оппозиционная коалиция в составе консервативной партии «Республиканское предложение» и диссидентствующих перронистов. Эти изменения, безусловно, явились следствием внутренней и экономической политики правительства. Пока экономисты и политики спорили, ища виновных, охватившая экономику страны лихорадка опять привела к волнениям в крупных городах, приведшим даже к поджогам зданий и грабежам магазинов.

Основной причиной этого являлась, с одной стороны, позиция Международного Валютного Фонда, давшего кредит не готовой выполнить требования бюджетной дисциплины, Аргентине.

Этот последний кредит переполнил чашу терпения инвесторов, и вызвал бегство капитала с её рынка, перегруженного долгами.

С другой стороны, причиной этого могло быть проведение непродуманной политики открытия рынков, диктат воли МВФ, и слишком жёсткие условия, наложенных на Аргентину, как на страну-должника.

И с третьей стороны, причиной этого, сведшей на нет все предыдущие усилия, считался спад экономики США, на которую ориентировалась экономика Аргентины, невозможность прибегнуть к девальвации аргентинского песо, и слишком большие бюджетные расходы.

Рауль с большим интересом следил за давно ставшими ему понятными экономическими и политическими процессами в стране, искреннее переживая за свою новую родину, за теперь и свой народ.

Но, кроме того, теперь больше по привычке, нежели по необходимости, Рауль Хоакин Мендес продолжал следить и за процессами, происходящими в русской диаспоре в Аргентине.

Теперь он следил за скандалом вокруг раскола в Русской Православной Зарубежной Церкви (РПЦЗ) в Аргентине.

В октябре того же 2009 года министерство юстиции Аргентины под нажимом Российской Федерации, оказанным по дипломатическим каналам, полностью удовлетворило жалобу священников Скалона, внёсшего протест против «неканонических протестантских реформ», и Булатова, защищавших не только свои личные интересы, но и имущество и интересы подчинённой Московскому Патриархату части РПЦЗ.

А бороться было из-за чего. На конгрегацию, как на юридическое лицо, было зарегистрировано всё движимое (иконы, церковная утварь и другое) и недвижимое имущество (земельные участки, в том числе в дорогих районах Буэнос-Айреса, церковные здания и прочее) РПЦЗ в Аргентине.

Генеральный инспектор юстиции Аргентины удовлетворил жалобу священника Скалона, восстановил его в должности председателя конгрегации, а все решения общих собраний и заседаний правления Конгрегации, принятые в 2007–2008 годах, объявил недействительными.

Таким образом, было прервано двухлетнее управление этой религиозной организацией со стороны, избранным большинством русских православных прихожан в Аргентине руководством, осуществившим «незаконные» перемены в Уставе Русской Православной Конгрегации в Аргентине. В их числе: категорический отказ от соединения с Московской Патриархией; ограничение числа священников в правлении организации, и их представительство не из числа сторонников Московской Патриархии; церковный суд над священником Скалоном со стороны созданной комиссии конгрегации и его смещение со своего поста.

Рауль теперь и не знал, правильно ли он всё делал по отношению к Русской Православной Зарубежной Церкви в Аргентине? Ту ли информацию передавал он в Москву по линии СВР? Правильно ли в Москве использовали его информацию по этому вопросу? Полезные ли, и не преждевременные ли решения были приняты Московским Патриархатом, естественно сначала стремившимся взять под своё влияние своих зарубежных собратьев, а затем и прибрать к рукам всю аргентинскую епархию? Ведь, по мнению большинства прихожан, эти действия были неверны и несправедливы. Ведь теперь этим решением утверждался легальный статус перехода всего имущества от, по их мнению истинной РПЦЗ, к «филиалу» Московского Патриархата в Аргентине, якобы находящегося под опекой российских спецслужб. И это вызывало в душе Вячеслава смятение, и даже чувство досады, как будто бы он своей деятельностью здесь внёс раскол в ряды православных верующих, на много лет отбросив их истинное объединение.

Но он не был специалистом в вопросах религии, поэтому успокоился, поняв, что там… все они разберутся сами и без него.

А мне теперь моих детей растить, учить и воспитывать надо! – решительно порвал он со своим прошлым разведчика.

За всей этой после тюремной его активной работой девять месяцев пролетели для Рауля незаметно. Под Новый 2010 год он получил долгожданный карт-бланш на теперь всеобъемлющую и полноправную деятельность на территории Аргентины.

И вот, 4 января 2010 года Вячеслав Платонович Гаврилов-Кочет, наконец, связался по Skype со своими родителями и родственниками в Москве, пообщавшись с ними и представив им свою жену и детей.

Все теперь с нетерпением ожидали его визита в Москву и полного выхода из забвения, то есть возвращения своего блудного сына из прошлого.

Глава 14. Затмение

Неожиданно со своим прошлым встретился и Платон. Ему позвонил бывший школьный товарищ Александр Михайлович Сталев, с которым они просидели за одной партой с конца четвёртого класса и вплоть до окончания школы, но после этого практически не общались.

Из разговора с ним Платон понял, что Сталеву что-то надо от бывшего товарища. Прежде всего, и как это не казалось странным и по детски наивным, он ревновал Платона к былой после школьной дружбе того с другим рыжим ровесником – Валерием Юрьевичем Поповым.

В их телефонном разговоре также явственно прозвучала мысль Сталева, что Платон в своё время зря ушёл из своего КБ, так как по информации некоторых компетентных сотрудников был у руководства предприятия на очень хорошем счету и представлялся весьма перспективным работником.

– «Однако ты пошёл своим путём. Да насколько я помню, ты всегда по жизни шёл, как танк!» – неожиданно для Платона заключил тот.

Заодно Александр продолжал прощупывать возможные связи и знакомства Платона с власть имущими и московскими властями.

Кроме того Сталев сообщил, что хочет собрать их выпускной класс и пообщаться. А поскольку он, по своему уразумению считал свою жизнь удавшейся, то видимо цель этой встречи была всё же устроить для себя некую ярмарку тщеславия.

Для придания их контакту некоей осязаемости, он прямо просил Платона сделать для него копию с фотографии их выпускного десятого класса, которую якобы потерял.

Платон решил, что настал естественно подходящий момент и для него использовать Сталева тоже в своих целях.

И он решился через него передать критические стихи для В. Г. Вдовина, и тем покончить с прошлым.

В своё время тот пытался избавиться от Платона, как конкурента, сначала заложив его как квази «агента иностранной разведки» в ФСБ, а потом подставив его за якобы прогул.

И Платон позволил ему это сделать, тут же уволившись с прежней работы и расчистив Вдовину «поляну», дав возможность оставаться начальником отдела и после ухода на пенсию.

А через полгода он передал подлецу прощальное стихотворение, видимо за которое тот теперь и мстил своему бывшему подчинённому, предав его полному забвению, вычеркнув из истории отдела, в котором Платон проработал с 1979 по 1995 год. Таким образом, через Вдовина и Сталева прошлое пока так и не отпускало Платона.

В фотомастерской ему сделали качественную копию фотографии. Он приложил её к другим подаркам – льняному маслу и Мослецитину – и отправился в Реутов. Сталев принял бывшего друга радушно, но не в одной из комнат, а на кухне его с женой на двоих двухкомнатной квартиры.

Старики естественно обменялись воспоминаниями, а Платон ещё, как истинный козерог, не преминул похвастаться своими успехами – проинформировал Александра о своих увлечениях и достижениях. Тот, чьи внеслужебные интересы ограничивались рыбалкой и собиранием грибов, не понял возвышенного, и тривиально резюмировал потуги бывшего друга желанием того заработать на издании своих литературных трудов.

– «О-о! Будешь денежки зарабатывать!?» – заёрзал он на табуретке.

Ему, всегда жившему обыденно, без выдумки и отклонений от норм, по затёртому социальному шаблону, правильно и по канонам, это было непонятно, и в этом плане похвастаться чем-либо занятным ему было нечем.

В конце беседы Сталев предложил как-нибудь встретиться вчетвером с Поповым и Сарычевым в Реутове, а также пообещал передать пакет со стихами Вдовину, но почему-то через Попова. А другое стихотворение по тематике предприятия – непосредственно в редакцию заводской многотиражки. Вариант передачи стихотворений Вдовину через Попова показался Платону весьма странным.

Ведь В. Г. Вдовин в недавней статье о двадцатипятилетии их отдела специально никак не упомянул своего заместителя П. П. Кочета, как будто тот вообще у него не работал ни одного дня из почти шестнадцати лет.

Зато в пику ему нарочно упомянул его друга В. Ю. Попова, который проработал в их отделе чуть больше года. Валерий Юрьевич побывал и на банкете в честь юбилея отдела, утаив этот факт от своего бывшего друга.

Когда Платон узнал об этом, то окончательно разочаровался в своём бывшем товарище. Эму было горько и даже почему-то стыдно за него.

Поэтому идея Александра Сталева и показалась ему абсурдной. Так и получалось в действительности.

Дни шли, а просьба Платона почему-то не выполнялась. Он считал, что за такие подарки – фотографию, и биодобавки – Сталев мог бы чуть поднатужиться и передать пакет и листок со стихотворением по назначению.

Но видимо вспомнившаяся зависть к талантливому другу мешала А. М. Сталеву оказать тому даже такую незначительную услугу.

Но Платону пока всё равно было не до него.

Сначала под восьмое марта неожиданно пропал Кеша, заставивший родителей изрядно понервничать. Вечером он всё же вышел на связь, объявив удивившимся предкам, что вместе с подругой Машей на поезде едет в короткий отпуск в Абхазию. Через десять дней он возвратился довольный, и естественно был прощён родителями.

– «Да я боялся, что Вы меня отговорите: сейчас, мол, не сезон, не покупаешься и фруктов не поешь! А я хотел просто отдохнуть. Очень что-то устал в последнее время?!» – оправдался он.

Весна шла своим чередом, и впереди маячило лето. Предсказуемо объявилась на горизонте и сестра Платона. Но на этот раз её желание отдохнуть на даче всё ещё парировалось натянутостью, а скорее полным отсутствием каких-либо отношений с женой брата.

Анастасия издалека стала прощупывать Платона, якобы для его романа делясь с ним воспоминаниями об их маме, но, конечно не забыв выпятить свою персону:

– «Мама меня не любила! А ведь господь послал ей меня для гармоничного нашего с тобой развития! И то, что я была нервной – это специально, чтобы привязать к себе мать!».

– «Действительно! Ты ведь орала, когда мать от тебя отходила! И замолкала, когда она, кстати, тобой невидимая, возвращалась обратно! У Вас с нею была невидимая связь!» – иллюстрировал Платон эту привязанность.

– «А щитовидка у мамы была – это божье наказание за властность и чрезмерную гордость! А язва – была карой за меня! А операция желудка – кара за неприязненное отношение ко мне! А данные нам свыше болезни в детстве – это для смягчения сердца матери! А наши с тобой ревматизмы – это нам с тобой кара за гордыню, а матери – за женское учительство и не изживание грехов!» – продолжила свою линию Анастасия.

– «А помнишь? Мама тебе говорила – я всю жизнь с тобой маялась, носилась, как с писаной торбой!» – попытался перехватить инициативу брат.

– «Да! Помню! Мать носилась со мною по необходимости! Но у меня на неё нет обиды, а лишь жалость к ней!» – помешала она очередной попытке брата снова возвратить сестру на место, несколько принизив её.

А ведь Алевтина Сергеевна вынуждена была много заниматься Настей в основном из-за её нездоровья, вызванного отношением к ней ещё в утробе матери, как к не желательному ребёнку.

Поэтому Настя, в отличие от брата, и росла весьма неспокойной, желчной и болезненной.

Кроме того, как самая младшая в семье, она всегда требовала к себе повышенного внимания. В этом они были в какой-то степени сродни с младшим дядей по материнской линии – Евгением Сергеевичем Комаровым.

В принципе, у Платона не было никаких претензий к своему младшему дяде. Но по мере его знакомства с писательским творчеством Е. С. Комарова, он всё больше негодовал от подхода того к истории.

В написанной им книге «Муромское Заочье» он, конечно, отличился как краевед, но совершеннейшим образом опозорился как историк.

Он хотел блеснуть знаниями, но просто ослепил, во всяком случае, Платона, своим ненаучным предвзятым подходом, да и просто невежеством.

Дядя Женя, со своим сохранившимся деревенским чванством, любил с неоправданной гордостью сказать, чуть ли не ударяя себя кулаком в грудь: «Я – Комаров!».

Это происходило, безусловно, и от незнания других людей и жизни, а также из-за того, что он был самым младшим в семье, поэтому был избалованным матерью, старшими сестрой и братьями, просто «баловнем» семьи. Жалуясь Насте на его бездарный с исторической точки зрения опус, Платон даже неожиданно для самого себя заключил:

– «Но ничего, я исправлю его писание. В своём романе я Комаровых безусловно не возвеличу, и конечно не обгажу, я их просто – раздену!».

И пока писатель, в преддверие дачного сезона, продолжал своё неблагодарное и трудоёмкое творчество.

Кроме того он теперь самым решительным образом взялся за протезирование зубов. И свой вклад в это неожиданным образом внесла его сестра Анастасия.

– «Платон, а почему ты до сих пор не протезируешься? Вон ты как запустил свои зубы!».

– «Да я не могу носить верхнюю челюсть из-за постоянного рвотного эффекта!».

– «А ты пробуй, тренируйся! Другие же тоже мучаются, но постепенно привыкают!».

– «Вот Ксюха мне тоже об этом говорит! А я ей объясняю, что все люди всё же разные. И у меня носить верхние протезы не получается. Сначала я надевал их на несколько секунд, а теперь они вообще даже не налезают!».

– «Так у меня тоже своя специфика! Мне сначала сделали протезы по месту жительства, и я их носила. Но оказывается, что мне сделали плохо, как-то криво, даже челюсть стала болеть! И я добилась направления в госпиталь челюстно-лицевой хирургии. И почему тебе бы не сделать протезирование там же, где делаю я? Причём бесплатно!».

Этот козырь окончательно подвиг Платона на согласие с сестрой. И он съездил с нею к её врачу Александру Николаевичу Диденко.

Тот осмотрел нового пациента, предложив ему варианты протезирования, из которых Платон принял частично оплачиваемый, до шести тысяч рублей, но более удачный вариант, сулящий выемку в нёбной части протеза, отсутствие которой как раз и вызывало рвотный эффект.

Платон без проблем получил направление из своей районной зубопротезной поликлиники и зарегистрировался в поликлинике госпиталя челюстно-лицевой хирургии для ветеранов и инвалидов Великой Отечественной войны, в которой в особых случаях лечились и обычные пациенты.

И процесс пошёл. Первый месяц начался с удаления в стоматологии по месту жительства ставших уже ненужными девяти зубов. Через две недели после заживления дёсен предстоял второй этап – уже в поликлинике госпиталя – по тщательному и потому длительному лечению семи из оставшихся зубов (удаление нервов и пломбирование каналов). Но Платон был настроен весьма решительно и не пропускал посещений врача, считая для себя это дело сейчас наиважнейшим.

И ему сейчас было не только не до Сталева, но и не до предстоящих весенних дел и празднеств.

А тем временем в самом конце апреля Даниил со своей семьёй по приглашению друзей слетал на несколько дней в Париж.

Хозяин дома был весьма солидным человеком – работником постоянного представительства Российской Федерации при ЮНЕСКО.

С теми же друзьями на их автомобиле Даниил с семьёй прокатились и до Нормандии, омыв руки в Ламанше, невольно проехав путём своих далёких предков.

Сын много фотографировал и прислал отцу некоторые из сделанных им фотографий, в частности «Пьющего слона» на известняковом побережье Верхней Нормандии Па-де-Ко близ Этреты.

Данила необыкновенно быстро стал осваивать разговорный французский язык.

Да и местные жители частенько принимали его за своего.

Аналогичное было и с ранее посетившей Париж Екатериной. Видимо сказывались гены.

Побывал Данила и в квартире своего деда Петра Петровича, которую он завещал самому старшему из самого младшего поколения его потомков-мужчин, носящих фамилию Кочет, то есть поначалу Вячеславу Платоновичу Гаврилову-Кочету, но которой тот в силу известных причин не мог пользоваться. От многолетней сдачи этой квартиры в наём на парижском счету некоторых мужских представителей семейства Кочетов накопилась весьма значительная сумма.

Если с 1954 года до 1965 года деньги капали на счёт Платона, то после рождения Вячеслава эти же деньги стали поступать на его счёт.

Однако с 1982 года Пётр Петрович вынужден был «переадресовать» долю Вячеслава, дабы не подводить будущего разведчика, другому родившемуся внуку Даниилу.

И с этого момента франки, а с 2002 года – евро, стали поступать на его счёт вплоть до рождения в 2009 году уже его сына – Михаила Данииловича Кочета – самого старшего из правнуков с фамилией Кочет, и теперь ставшего обладателем квартиры и нового счёта.

Поэтому кроме туристической поездки Даниле с семьёй пришлось впервые посетить и их законную парижскую квартиру, в итоге доставшуюся, согласно завещанию деда, на сегодняшний день самому младшему Кочету.

Так что поездка в Париж семьи Данилы оказалась для всех кстати.

Счастливые, полные впечатлений, нагруженные купленными подарками, но чуть уставшие, они напоследок так увлеклись созерцанием аэропорта имени Шарля де Голля и покупкой сопутствующих товаров, что чуть было не опоздали на самолёт.

Домой сын привёз отцу и подробное описание с несколькими фотографиями их парижской квартиры, размещавшейся в одном из двухэтажных домов в тупике «Сите дю Миди», находившемся севернее от дома 48 по бульвару Клиши.

Этот пешеходный, узенький, почти стометровый и уютный переулок с только возможной здесь практически пристенной зеленью, представлял собой словно небольшой и тихий, затерявшийся островок какого-то потерянного мира, находящегося практически в середине секс-шопов и других пип-шоу в районе утопающего в тени платанов бульвара Клиши и площади Пигаль.

Жители этого небольшого кусочка Парижского Рая из-за нехватки пространства издавна культивировали на своей территории красоту зелени, настенной плитки и других декоративных украшений из фаянса.

Этот поднимающийся на север в гору тупик «Городок полудня» был также знаменит и исторически известными банями.

– «Да-а! Твой дед выбрал очень уютное и красивое место! Мне очень нравится!» – поделилась с мужем Александра во время посещения их квартиры.

– «Так это не он выбирал, как рассказывал папа. Квартиру в этом укромном уголке деду подарил ЦК французской компартии! Согласись, здесь сразу заметишь слежку за собой?!» – не без гордости объяснил жене Даниил.

– «Да, уж!» – согласилась она.

– «А за какие, такие подвиги ему вдруг подарили эту квартиру?» – тут же удивлённо переспросила Александра.

– «Точно уже и не помню. Но, как рассказывал папа, дед был как бы идеологическим связным, как бы посредником между в ту пору ВКПБ и французской компартией. Он очень много вёл разговоров и обсуждений различных вопросов с её руководством, и каких-то там уговоров и переговоров. Он даже одно время каким-то образом представлял интересы французских коммунистов в Москве, или наоборот? Точно и не помню».

– А-а-а!» – будто бы всё поняла жена.

А по возвращении домой в своём разговоре с отцом Данила изложил ему и свои личные впечатления об их парижской квартире и поделился мыслями по поводу возможной перспективы её использования.

Но пока для Платона это представлялось каким-то очень далёким. Более близкими для него, как всегда, были пока заботы дачные. В сезонных работах на ней и в зубопротезировании началось для него очередное лето.

Июнь начался по-доброму хорошей погодой.

– «Добрый день!» – сообщил новость, входящий в офис, чуть шепелявящий Платон.

Но в ответ – тишина.

Будто я в лесу? Лишь слышен, как будто шелест листьев, шёпот сплетничающих, дурно воспитанных моих сослуживцев! – понял он.

Основной новостью на работе теперь стала очередная замена Надеждой Сергеевной своих зоологических пристрастий с голубей на теперь изящную, хотя и беременную, необыкновенно буро-рыжей окраски кошку.

Та объявилась совершенно неожиданно, запрыгнув в утром открывшуюся форточку офиса Надежды.

Хозяйка накормила пришелицу, которая оказалась ручной, уверенной в себе и весьма знатного происхождения, о чём свидетельствовал и дорогой ошейник. А та, довольно урча, расположилась рядом с нею на коврике.

Платон по обыкновению окрестил новую пришелицу Маней. А та почему-то сразу откликнулась на это новое имя.

Дни шли, но хозяин кошки так и не объявлялся. Та же регулярно днём приходила в гости к Надеже получить от неё корм, понежиться и отоспаться.

Лишь позже выяснилось, что кошка запрыгнула во двор института с высокой стены Индийского посольства и принадлежала лично послу Индии Аджаю Молхотре.

Вскоре она на время пропала. Однако через несколько дней после родов объявилась вновь.

Поначалу Маня принесла в офис своего рыжего, очень симпатичного котёнка. Платон и Надежда, рассмотрев его, в один голос заключили:

– «А умный какой!».

– «А с чего Вы решили?» – удивился Алексей.

– «А у него взгляд какой…» – начала объяснять Надежда.

– «Не то, что у Гаврилыча!» – закончил Платон.

– «Ха-ха! Понятно!» – согласился коллега.

Пока думали, куда пристроить первого, Маня принесла и второго.

На следующее утро котят оказалось четверо, о чём с радостью, своим находящимся на задании коллегам, по телефону поведала Надежда.

Но к их приезду за шкафом обнаружили ещё двоих. Котята были просто очаровательны, потому для них быстро нашли хозяев. И в течение недели все они были разобраны, в том числе некоторые из них уехали даже в Нижегородскую область в Чкаловск.

Вскоре Платон вывез на дачу и своих кошек.

Но и тут не обошлось без приключений, вернее неожиданных склок.

Из пяти пассажиров, за время пути на дачу попеременно сидевших вместе с Платоном в самом крайнем, у входной двери вагона электрички, купе – трое оказались простолюдинами, зловредными и невоспитанными людишками. И только один грузный мужчина рядом с Платоном, всю дорогу сопевший в окошко, молчал.

Когда на станции «Выхино» Платон только ещё вошёл в вагон с рюкзаком за спиной и с двумя на плечах сумками с кошками, то сразу решил сесть у двери, не мешая другим пассажирам почти полностью заполненного вагона.

Но не тут-то было! Мужчина лет за сорок отказался подвинуться, тем более пересесть на другое место.

А на замечание Платона, что тот мог бы уважить деда и пустить его с кошками на эти места, мужчина неожиданно распалился:

– «Да какой ты дед?! Мне вот уже пятьдесят, а тебе-то сколько?!».

– «Шестьдесят два!».

– «Ха-ха! А выглядишь на восемьдесят!» – съязвил тот, оскорбляя оппонента.

– «Ну, вот, видишь? Я же говорил тебе, что я дед! Сам же и признал! А я ведь тебе и в отцы и в деды гожусь! И не надо только мне тыкать! Я ведь твою маму не имел, а ты мне тычешь!?» – нашёлся тот с вполне достойным и к месту ответом.

От такого красноречия соперника мужчина вдруг осекся и замолчал.

– «А ты выглядишь на сорок. Хорошо сохранился! Так что я правильно сказал!» – якобы высказал ему комплимент Платон.

Мужчина, явно отягощённый базедовой болезнью, затих, прикрыл глаза и попытался успокоиться. Однако, обильно выступивший на его лице пот, выдал его вынужденное волнение. Поэтому дальше ехали уже молча.

Мужик погорячился и неудачно выбрал против меня оружие, которым ему самому владеть-то опасно! – решил про себя инженер человеческих душ.

В Люберцах, оберегающий своё здоровье, мужчина и толстяк вышли.

Зато вошли другие пассажиры. Молодая женщина спросила Платона, можно ли ей сесть напротив. Тот подтвердил своё согласие, переставив сумку с Мусей на освободившееся от толстяка рядом место у окна, где уже стояла сумка с Тихоном.

Та села напротив, но передвинувшись к окну.

Тут же уставшая зловредная старуха попыталась втиснуть свою сумку на двухместную скамью справа от Платона, надеясь сместить его на кошек. Платон предложил ей сесть на свободное место напротив себя. Но та заупрямилась, не желая трогать свою сумку. При наличии свободного места Платон не стал уступать самодурке. В противном случае ему пришлось бы две сумки с кошками или брать на колени или снова переставлять на скамью перед собой.

Всё же сев на предложенное Платоном свободное место, старуха продолжала ворчать.

– «Я не понял! Вы же сидите! Чего же Вам ещё надо?!» – Платон сделал вид что удивился.

– «А я хотела там сесть. А свои сумки Вы могли бы и на ноги себе поставить!» – вдруг выдала старуха, на этот раз действительно удивив Платона.

– «Ещё скажите – одну на другую! Там же кошки!».

И только тут старуха заметила их и затихла.

Но возмущённый Платон уже не мог остановиться:

– «Вот я и говорю – куриные мозги!».

Вскоре старуха вышла, а всё ещё находящийся под впечатлением писатель не удержался и вслед ей заметил:

– «И стоило из-за одной остановки скандалить?!».

Он вытянул ноги под освободившееся напротив место, чуть задев стоявшую рядом сумку сидящего чуть сбоку, у прохода, молодого мужчины.

– «Только не надо толкать мою сумку!» – вдруг выявился очередной простолюдин.

Платон удивлённо взглянул на него, но в этот раз промолчал.

Когда тот тоже вышел, Платон обратился к приятной наружности блондинке у окна, ставшей невольной свидетельницей двух последних микроконфликтов:

– «Что-то сегодня в электричке целое нашествие простолюдья?!».

Та в ответ лишь сочувственно и застенчиво улыбнулась.

В связи с привозом на дачу кошек и Платон стал там жить постоянно.

Вскоре к нему поспешили и первые гости – семья Даниила.

Мишенька стал уже сам ходить, и дед с удовольствием сопровождал внучонка по саду – полянкам и тропинкам, попутно объясняя всё увиденное им кругом.

Малыш с интересом слушал, периодически отвлекаясь на что-нибудь и самостоятельно изучая новое и диковинное.

– «Да! Теперь я вижу, что гены мамы победили!» – заключила Ксения, глядя на сына Даниила – сероглазого блондина Мишу.

– «Но моего много тоже есть!» – не без гордости и ревниво, чуть обиженно возразил Данила.

– «Конечно, сынок! Вон, смотри, брови, овал лица, его выражение, да вообще много чего, особенно пиписька!» – уже в пику жене защитил сына Платон.

– «Давайте не будем о грустном!» – в ответ уела мужа Ксения.

После обеда, пока жена с сыном спали, Данила в iPad показывал отцу и тёте Ксении снимки их с семьёй французского путешествия, попутно комментируя их. Разговор коснулся и работы Данилы.

Будучи успешным страховым брокером страхового альянса Прайм-Лайн, включавшего в себя надёжные страховые компании, Даниил занимался всеми видами страхования по выгодным тарифам, выезжая и к клиентам.

При этом он оказывал юридические консультации по данной теме и сопровождал интересы клиентов на весь период их совместного сотрудничества.

Однако основным направлением его деятельности было автострахование. Со временем Даниил стал расширять свою клиентскую базу, основной упор сделав на владельцев дорогих иномарок. Этому способствовал и рост его авторитета среди потенциальных клиентов.

Поговорили и о французских предках Кочетов.

Платон снова поведал сыну и жене подзабытую легенду об их роде.

Вспомнили средневековых рыцарей и мушкетёров, других героев и знаменитых людей Франции, их, описанные в романах и известные из истории, поступки, честь и благородство.

Постепенно, естественно, перешли и на день сегодняшний.

– «Эгоизм в любой его форме просто несовместим с благородством и честью… априори, по определению!» – озвучил Платон свою сентенцию.

– «Человек чести не может вести успешный бизнес, во всяком случае, пока у нас, в России! Он рано, или поздно – разорится!» – уточнил он.

Поначалу все дружно согласились.

– «А я вот тоже многое пересмотрел в своей работе, в бизнесе, и, пап, не полностью с тобой согласен! Убедился на собственном опыте, что можно честно работать и у нас, но, конечно, тяжело!» – искренне высказался Данила.

В дальнейшем Платон поделился с сыном планами дачного строительства, но до бильярда дело так не дошло, как, впрочем, и при встрече с, приехавшей через несколько дней, дочерью Екатериной и её мужем Виталием. Те заскочили к отцу перед отъездом со своими учениками в спортивно-оздоровительный молодёжный лагерь, расположенный на Керченском побережье Крыма.

Они так задержались со своим визитом, приехав ближе к вечеру, что о каких либо спортивных мероприятиях речь уже не шла, как и о шашлыках с самоваром. Долгое ожидание их приезда отбило у Ксении и охоту метать бисер перед… гостями.

– «Катюха, а ты знаешь, что твой троюродный брат Виталик, живущий в Симферополе, построил там кемпинг?! Если хочешь, могу дать адресок, заскочите!».

– «Да нет! В другой раз. Мы сейчас ведь с детьми едем. Нам от них никуда не деться!» – объяснила дочь.

Платон рассказал гостям и о поездке в Париж семьи их брата Даниила.

– «Вы вот в Париже уже два раза были, а мне заранее об этом не сказали, а то бы тоже посетили нашу там квартиру!» – раздосадовал гостей хозяин дачи.

Платон поделился с дочерью и впечатлениями о младшем внучонке, вынужденно спросив её о планах деторождения.

– «Всё дело в том, что я не хочу уподобляться какой-то клуше, и вместо работы сидеть с ребёнком. У меня очень много творческих планов, и я хочу себя через них реализовать!» – просто ошарашила отца дочь.

– «По…ня…тно!» – чуть грустно и задумчиво протянул отец.

А ведь раньше они хотели ребёнка, и на моём шестидесятилетии ещё интересовались, как прогнозировать его пол. Видимо что-то у них всё-таки не получается по этой части? А жалко! Катюхе в этом году будет уже тридцать два! Пора бы! – про себя подумал раздосадованный отец.

Но больше всего в этот раз при общении с семьёй дочери его насторожило их увлечение всякими новыми историческими теориями, их какой-то детский, метафизический подход к жизни.

Артисты – дочь и зять – просто заболели ими, с пеной у рта и с серьёзным видом рассказывая всякие, бездоказательно принятые ими на веру, небылицы. Платон просто ушам своим не верил, что его взрослая дочь и не менее взрослый зять стали просто какими-то черносотенцами, перепутав различные понятия, потеряв причинно-следственную связь между многими явлениями жизни.

Он чувствовал, что сейчас не сможет их в чём-либо переубедить. Поэтому решил оставить спор на потом, и тогда уж разложить всё по полочкам.

И Ксения согласилась с ним, что сейчас не время для таких споров.

Тогда Платон тоже решил поприкалываться, изобразить из себя сноба, переместив их разговор в область элементарной логики:

– «Вы все знаете выражение: «знание – сила!» То есть, знание равно силе!

Но также Вы знаете и выражение: «сила есть – ума не надо!» То есть, сила не равна уму!

Отсюда тогда вытекает, что и знание тоже не равно уму! Так?».

– «Да, получается, что так!» – первым согласился, не обременённый лишними знаниями, мужской ум.

– «Да нет же!» – возразила Ксения, опередив постеснявшуюся перечить отцу Екатерину.

– «Ну, как же нет?! Это чистая простейшая математика, элементарная логика! – не унимался Платон – А ты не поняла меня, потому, что не записывала математические символы. Одну минуточку!» – с этими словами Платон встал и принёс лист бумаги с шариковой ручкой.

– «Возьми вот, записывай!» – обратился он к жене.

– «Так… ну, хорошо! Давайте попробуем исходить из вашего понимания, что знание есть ум. Тогда я Вам сейчас докажу, что сила знания не равна силе ума! Более того, сила ума выше силы знаний!

Поясню! Есть выражение: «сила знания!» Значит, знание равно силе, допустим со знаком один, так?!

Тогда из выражения «сила есть – ума не надо» вытекает, что сила со знаком два не равна уму, а также отсюда вытекает, что с силой и без ума можно обойтись, то есть сила два больше ума! Согласны?

Вы же считаете, что знания равны уму. Так?

Тогда получается, что равны между собой знание, ум и сила один.

А поскольку сила два больше ума, то она больше и знания и силы один.

То есть мы невольно опять приходим к выводу, что сила ума больше силы знаний!!!».

Глядя в растерянное лицо жены, в изумлённое лицо дочери, и в ехидно снисходительно улыбающуюся физиономию Виталия, Платон понял, что дважды попал в точку, а один раз – мимо!

Выждав паузу, он успокоил присутствующих:

– «Ну, ладно, не грустите. Как сейчас говорят, не парьтесь! Это чистейшей воды софизм. Так можно доказать многое!».

– «А-а! Тогда, значит, можно сделать вывод, что русские пословицы не совсем точны!» – наконец сделала логический вывод Ксения.

– «Да! Они применительны лишь к определённым жизненным случаям!» – согласилась с нею Екатерина.

После недолгой молчаливой паузы вернулись к их артистической и преподавательской работе, к искусству вообще. Потом разговор перевели на другую, смежную к искусству тему духовности.

Платон, выпуская пар предыдущего спора, подождал, пока все наговорятся, и решил поделиться своим пониманием вопроса.

– «А что касается духовности – начал свою речь Платон – то скажу Вам следующее:

Есть потребители духовности, но есть и её ретрансляторы и генераторы!

Первые могут только потреблять духовность. И такие люди не могут считаться истинно духовными. Они бесполезные пустышки.

А можно через себя транслировать духовность. Это уже существенно лучше. От этого уже польза для окружающих. И такой человек полезен обществу!

А можно ещё и генерировать духовность! То есть, придумывать, изобретать – быть в этом вопросе законодателем «моды»! Причём делать это даже при незначительном потреблении духовности самому!

И такие люди есть истинно духовные! Может даже они в этом вопросе являются неким медиумом?!

Поэтому голословно обвинять конкретного человека только за то, что он недостаточно интересуется человеческим культурным опытом – опытом духовности, и обвинять его в бездуховности – нельзя, просто опрометчиво!

Вы можете знать всё о духовности всех предшествующих поколений человечества, но быть совершенно бездумным эгоистом, не транслировать этот свой опыт окружающим вас людям. Тем более не генерировать что-то новое, свежее, может даже более моральное в духовности (?), и при этом совершенно искренне, и не без основания – знания и опыт есть же – считать себя духовным человеком!? Хотя на практике всё конечно сложнее и запутаннее, но вместе с тем и проще!

Если всё это, сказанное сейчас мною, усреднить, то, чтобы быть истинно духовным человеком, надо конечно изучать человеческий опыт духовности, и как минимум, делиться своими знаниями с окружающими вас людьми, вести себя с ними согласно этим знаниям, быть примером для них, в каком-то смысле пока невежд.

А ещё лучше – генерировать что-то новое в духовности. Но это уже удел избранных – считайте – святых!».

Беседы продолжились и во время чаепития, практически дотемна.

– «Большому куску и рот радуется!» – выдала Ксения тривиальное, предлагая гостям очередные порции торта.

– «А маленькому?» – под смешок Виталия добавил Платон оригинальное.

Весь день и вечер пёс гостей Шима пытался заигрывать с котом Тихоном.

Но хозяин не допускал панибратства, своим шипением держа гостя на безопасном для себя расстоянии. Вскоре это надоело Платону, и он позвал негостеприимного кота к себе на колени.

– «Тиша, иди ко мне! Да, ты не бойся! Я бить не буду! Так, только немного пожурю… палкой!» – пошутил истинный хозяин, напоследок вызывая непринуждённый смех готовящихся к отъезду гостей.

И хотя последние темы несколько смягчили мрачное впечатление от начала их встречи, всё равно воспоминание о нём и разочарование от этого при расставании бросили Платона даже в жар.

Жарко стало и в природе. В конце июня в тени было плюс 31. И уже в этот период супруги Кочет подсели на холодный квасок.

– «А хрен что-то слабенький?!» – заметила Ксения об окрошке.

– «Да! Он хреноватый!» – согласился муж, уплетая за обе щеки вторую порцию.

Вскоре Платон почувствовал, как на Солнце наливаются не только плоды на деревьях, но и… у него между ног. Летнее Солнце повлияло и на, ушедшую в отпуск с начала июля, Ксению.

– «Матчасть изучаешь?! – спросил он жену, смотрящую в полночь по телевизору порнуху – Будешь мне зачёты сдавать!».

Закончил сдавать зачёты с экзаменами и Кеша, успешно завершив очередной семестр.

Очередной семестр завершил и его ровесник – сын Надежды – Алексей, в отличие от работающего Иннокентия, сразу же отбывший на зарубежный отдых.

Когда через несколько дней Платон вошёл к Надежде и увидел, что она в компьютере показывает, на этот раз вахтёрше Галине Александровне, фотографии своего сына на отдыхе в Скандинавии, то сразу услышал распоряжение начальницы:

– «Платон! Иди, смотри!».

Платон, так как был без очков, низко наклонился над столом, пытаясь что-то разглядеть на экране монитора, при этом нечаянно чуть ли не прижав своей мощной грудью к столу Галину Александровну.

Пока он пытался понять, что видит, Надежда вновь не обошлась без нравоучений:

– «Платон! Ты чего так прижал Галину Александровну? Почти накрыл её, и чуть ли не…».

– «Покрыл её!» – помог ей находчивый писатель, выпрямляясь, и под хохоток гостьи добавляя:

– «А я это уже видел!».

– «А-а-а!?» – многозначительно протянули обе женщины – каждая думая о своём.

– «А как же Лёшка поступил с велосипедом?» – спросил Платон, показывая на одну из фотографий.

– «А он поставил велосипед под тэн! – неожиданно ответила кандидат биологических наук, продолжая – И какая-то падла, из своих же, взяла да и спустила ему оба колеса, и ещё ниппеля выбросила!? Так увидев это, Лёшка встал, как закопанный!».

– «Надь, так это они от зависти. Люди так устроены, что всегда завидуют тому, кто рядом! Не Президенту, не олигарху, не даже народной артистке, а своему ближнему – соседу или сослуживцу!?» – пояснил Платон.

– «Пути господни… на исповедь…» – непонятно о чём сказал, неожиданно вошедший в офис, загадочно улыбающийся проктолог, неся в пакете купленные им на деньги Надежды продукты для обеда.

– «Ну, вот! А сначала ведь не хотел ехать. А как я предложила заодно купить что-нибудь поесть и дала денег, так сразу и согласился!» – прокомментировала она приход Гудина, когда тот вышел покурить.

– «А ты бы, наверно, не согласился?» – обратилась она к Платону.

– «Надь! Я же не простолюдин какой-то, как некоторые… Меня на дармовую пищу не купишь!» – откровенно ответил тот.

– «Зато моральный климат в коллективе улучшается!» – неожиданно проявила она психологические знания.

– «Надь! Это всё видимость. Такие люди лицемерно будут тебе льстить, а в самый неподходящий момент подведут или вообще предадут тебя. Вспомни, как было у царей с недовольными ими слугами. Если долго сидеть на штыках, то рано или поздно получишь штык в анус!» – проявил свои знания и писатель.

Начальница пожала плечами, ничего ему не ответив, и практически до конца лета они больше не касались щекотливых тем.

До конца лета не касались каких-либо тем и на даче Платона. И это было связано с отсутствием гостей вообще.

После двух визитов Данилы с семьёй и одного скоротечного визита дочери с мужем никто больше в этом сезоне дачу Кочетов не посещал, даже их совместный сынок Кеша. И супруги заскучали.

Неожиданно их осенило, что пора построить новый сарай, в который, как минимум, перенести всё лежащее в шалаше посреди участка.

Место выбрали вдоль северного забора на границе с Котовыми, и Платон принялся расчищать территорию. Он пересадил новую поросль малины, удалось ему пересадить и часть кустов чёрной смородины. После снятия урожая овощей он добрался и до грядок, укоротив некоторые из них и соединив их, укороченные, в единое целое, по форме напоминавшее подобие короткого гребня из четырёх толстых зубцов.

После пересадок Платон перекопал весь новый участок, выбирая и выкорчёвывая многочисленные разнообразные корни. Закончив эту работу, он утоптал землю ногами и дал ей отстояться под дождями.

К концу августа заранее оформленный заказ был осуществлён. Трое строителей менее чем за пять часов на глазах у Платона и под его присмотром собрали сарай размером 2,3 на 5,5 метров под двускатной крышей из шифера. Качество работ, которое лично принимал их шеф – бывший офицер Николай Николаевич, было удовлетворительным.

Ксения с интересом восприняла новинку, сразу определив её статус, как флигель для гостей.

В последующие дни Платон самостоятельно обустраивал постройку.

Лишь поначалу они совместно с женой покрасили строение пинотексом, а наличники – белой краской. Затем Платон самостоятельно обил пол снизу фомисолом на рейках, приступив к утеплению стен изнутри. Он снял внутреннюю обивку из оргалита, а образовавшиеся ячейки заполнил пенопластом.

Позже, уже в сентябре, Платон положил поверх пенопласта фомисол, отражающей металлизированной фольгой вовнутрь помещения, закрепил его штапиком, а поверх всего стал прибивать вагонку.

Каждый вечер и все выходные дни он с чувством, толком и с расстановкой занимался одним из своих любимых дел – столярным.

Закончив со стенами, он принялся за потолок, обив раскладкой стыки плит оргалита. Завершил же все эти работы он потолочным плинтусом, заодно прибив его и по углам комнаты, и наличниками по периметру окна и двери, в довершении ко всему покрыв всё это бесцветным пинотексом.

Всё получилось качественно и красиво. Но этого нельзя было пока сказать о работе Платона, вернее о его взаимоотношениях с коллегами по работе.

Ещё в понедельник, 28 августа, Платон снова вышел на работу после очередной части своего отпуска.

А накануне он явственно ощутил, как приятно в конце августа после вечерней и утренней «палки» встать часов в десять утра, умыться холодной водой из водопровода, и, не вытирая лица, пройтись через весь участок до дома.

При этом ощущать свежий после дождей позднелетний упругий воздух, пусть и пощипывающий, как поздней осенью, привыкшее к жаре лицо.

Такое ощущение мобилизовало Платона на допоздна продуктивную работу.

А на следующий день вечером на даче Платон отметил, что по телевидению один за другим шли фильмы про полных подлецов. И этим сериалам просто не было конца.

Можно подумать, что всё население нашей страны такое?! Не согласен! Кроме изобилия простолюдинов, у нас есть и глубоко порядочные – истинно культурные люди! – чуть ли не вслух возмущался знаток человеческих душ.

– «Платон, а ты пойдёшь к Гаврилычу на день рождения?» – на следующий день поинтересовалась начальница.

– «Ты, что, Надь? Да Гаврилыч на меня смотрит, как циклоп на Одиссея! А ты хочешь, чтоб я к нему пошёл на день рождения!? Да он же мечтает, чтобы я не пошёл, и на мне сэкономить! А вот ко мне он пойдёт пожрать и попить нахаляву, хоть и не поздравит, как в прошлый раз. Опять же сэкономит. Он ради халявы и экономии готов растерять остатки своего хилого достоинства!» – ответил тот.

Как Платон и предполагал, день рождения Гудина состоялось втихаря от него.

Через много дней услышав от Надежды рассказ о поведении именинника, Платон невольно поинтересовался:

– «А разве он отмечал свой день рождения?».

– «Да! А тебя тогда не было!» – не моргнув глазом, соврала и проговорилась Надежда, позабыв в своей прежней лжи, и что Платон в то время сам по своей воле никуда не отлучался.

Значит она, по просьбе Гаврилыча, специально меня куда-то отправила, чтобы тому на меня не тратиться, и красивую рожу мою с новыми зубами и длинными, чёрными ресницами за столом напротив себя с завистью не созерцать! – понял Платон.

Но зависть Гудина коснулась и одежды Платона.

Когда новый комендант Борис Васильевич Новиков в коридоре обратился к Гудину с вопросом, почему он сегодня без галстука, тот нарочно громко, чтобы слышал Платон, ответил, пытаясь этим задеть его, но задев всех нормальных мужчин:

– «А галстуки носят только идиоты!».

– «Ведь когда рабочий идёт в галстуке – это же смешно!» – через мгновение уточнил он, вспомнив про себя в галстуке, и поняв, что поначалу погорячился.

Ну, и говнюк, этот Гаврилыч! Просто смерд какой-то!? Говно из него так и прёт! Любые эмоции – наружу! И, в основном, отрицательные! – про себя возмущался Платон.

Порядочный человек отличается от непорядочного тем, что он хотя и может подумать о другом человеке что угодно, но вслух никогда не скажет ничего обидного, оскорбительного и унизительного, тем более не сделает подлости другому! – рассуждал он сам с собою, при этом о чём-то задумавшись и сокрушённо вздыхая.

И тут же несколько мысленно успокоил себя: а ведь не проявлять эмоций при посторонних – это признак лишь представителей высшего, в смысле культуры поведения, сословия!

Лето завершалось, закончились отпуска, увеличилось количество пассажиров в транспорте. Платон возобновил ежедневные поездки с дачи на работу и обратно. Возобновились и его приключения в электричках. В одно утро их произошло сразу три! И как тут не вспомнить о троице?

Моложавая женщина, сидевшая у окна напротив Платона, не выдержала попыток длинноногого пассажира с рюкзаком за спиной расположить большие в кроссовках ступни своих ног вокруг её х-образных ножек, и не удержалась от замечания пенсионеру:

– «Мужчина! Вы мне все ноги оттоптали!».

– «Надо же? А я и не заметил!» – понимая её правоту, поначалу отшутился Платон.

Место у окна в первом отсеке вагона электрички было крайне неудобно из-за ещё большего утолщения гаргрота, проходящего по границе пола и боковой стены вагона.

Многие мужчины обычно ставили одну из своих ног на этот гаргрот, и даже были довольны этой позой, позволявшей их телу несколько отдохнуть.

Но женщины в юбках этого себе позволить не могли.

Платон тоже, но из-за болезненной невозможности долго так держать согнутую в колени ногу. К тому же Платон из-за своих больных рук никогда не снимал рюкзак в электричках.

Ибо затруднённость и болезненность полностью выпрямить руки в локтевом сгибе не давали возможности положить тяжёлый рюкзак на верхнюю полку, особенно, когда все сидячие места были заняты, и ноги их владельцев мешали подойти к полке поближе.

Также ему было бы тяжело и болезненно держать снятый рюкзак на бёдрах и коленях.

Но всё это ведь не объяснишь недогадливым и нечутким молодым эгоистам с излишним самомнением.

И, чтобы лишний раз не мешать пассажирам любого вида общественного транспорта, да и себе не создавать проблем, Платон специально купил для поездок на дачу небольшой спортивно-молодёжный рюкзачок, всегда довольно плотно прилегавший к его спине, и ни при каких загрузках не выступавший за габариты спины своего хозяина.

Поэтому на периодические советы некоторых квази умных и заботливых пассажиров стоявшему рядом с ними в проходе пенсионеру снять рюкзак, писатель отвечал пожилым женщинам:

– «А на чём его держать-то? Ведь руками я держать не могу!».

Молодым же парням ответ был другим:

– «Ты, прям, пионэр страны советов! Видишь руки какие? А ты советы мне даёшь, как будто я сам не знаю, что мне можно, а что нет?!».

Но тут попалась пассажирка, сидевшая сомкнув колени, но широко расставив ступни.

Так что обычная в таких случаях манера Платона, как бы своими ступнями снаружи охватить ступни женских ножек, в данном случае не подходила.

Также в данном случае не проходил и им практиковавшийся обычно с мужчинами вариант, когда все ступни размещались в шахматном порядке.

Вскоре место слева у прохода освободилось, и Платон передвинулся туда. Теперь можно было даже ноги несколько вытянуть в сторону двери.

Но теперь новая напасть обрушилась на него.

Уже ближе к Москве, Платону, склонившемуся в сладкой дрёме над своими коленями, в голову вдруг упёрлась чья та сумка. Платон рукой чуть подвинул её.

Но никакой реакции хозяйки не последовало. После очередного удара по его голове Платон уже резче оттолкнул помеху, на что услышал визгливый женский голос:

– «Мужчина! Что вы толкаете мою сумку?!».

– «Так Вы ею по моей голове бьёте!».

– «А Вы уберите голову!».

– «Может мне ещё и жопу убрать?».

– «А это не спальный вагон!».

– «Ну и курица!» – поднял голову Платон.

– «Ну, так я и знал! Точно блондинка!» – нарочно громко для народа сказал Платон.

Под понимающие улыбки и лёгкие смешки некоторых пассажиров хозяйка сумки – упитанная средних лет блондинка – ретировалась в тамбур.

Да-а! Есть женщины мясной породы, есть – молочной, но есть и просто породы! – про себя подумал аналитик, снова прикрывая глаза.

Но не успела дрёма снова захватить писателя, удачно отбившегося от потенциальных читателей, как новый удар потряс тело Платона.

До этого крепко дремавший у окна, через пустующее место от Платона, молодой, крупный кавказец, от крепкого сна и толчка поезда вдруг всей своей массой рухнул на бок, головой сильно ударив Платона в плечо.

Чебурек, твою мать! Нигде покоя нет! То по голове били, а теперь и головой!? Хрен тут поспишь! – пронеслась мысль в сотрясённой голове пострадавшего.

И действительно, сон, как рукой сняло.

Невольно он взглянул в окно и удивился унылой картине.

Осень сразу вступила в свои права – с дождями и прохладой, будто бы и вовсе не было прекрасного тёплого лета, его красоты.

Вместе с осенью и с наплывом количества пассажиров увеличилось и количество мусора вокруг.

«Русиш шваль!» по-прежнему «срала там, где и жрала», мусоря и «дома» и в «гостях».

Что-то пока не было видно возрастающего патриотизма россиян, во всяком случае, в Москве и в Подмосковье.

Да понаехало Вас тут! – словно услышал свой внутренний голос абориген – Вот и мусорите, как в стане врага. Хотя, пожалуй, у врага бы побоялись?! Значит, гадите, как в доме неуважаемого покровителя, словно мстя ему за его помощь и покровительство, за своё такое зависимое от него положение!? – сердито продолжал рассуждать коренной москвич.

Обилие мусора вокруг, хамство некоторых пассажиров и унылая картина за окном – поначалу породили у Платона и унылое настроение.

К тому же якобы бесплатное, или мало оплачиваемое протезирование зубов в итоге вылилось для него в сумму сто четыре тысячи рублей!?

Хорошо, что я вначале, весной, не знал, какая будет в итоге сумма, а то бы ни за что не согласился! Да-а! Наши врачи всё-таки рвачи! Но надо ведь признать, что Александр Николаевич мне всё сделал очень удачно! – наконец поднял себе настроение Платон.

Настроение, и вместе с тем возмущение поднялось и в обществе.

Это произошло после объявления В. В. Путиным, что на предстоящих парламентских выборах они будут выступать тандемом с Д. А. Медведевым.

Выбор народа теперь нивелировался, и многие перестали интересоваться политикой, другие же стали бороться с властью против такого выбора.

Платону тоже не понравилось озвученное решение руководителей страны. Оно выглядело, как неуважение к мнению избирателей. А ведь он в последнее время всё больше склонялся к выбору в пользу Медведева, и в случае выборов президента отдал бы свой голос скорее всего ему.

Но Ксения на этот раз не поддержала мужа. Между супругами завязалась дискуссия.

– «А я с тобой не согласна! Они себя уже хорошо зарекомендовали, и пусть меняются местами! Зато в стране стабильность сохранится! А, как говорится, от перестановки мест слагаемых – сумма не изменяется!» – показала Ксения знания арифметики.

– «Так речь идёт не об этом! Я с тобой согласен, что они сейчас лучшие руководители! Я говорю лишь о бесцеремонной, неуважительной форме подачи этого!» – возразил Платон.

– «Ничего, перетерпишь!».

– «Я то, конечно перетерплю, а народ – нет!».

– «Да наш народ стал очень разный, потому и всяких мнений полно!».

– «Да! Наш народ стал очень разный! Разрыв между богатыми и бедными, даже нормальными гражданами, достиг колоссальных размеров и с каждым годом увеличивается!» – начал распаляться муж.

– «Зато возник многочисленный, стабилизирующий средний класс!» – не без гордости возразила жена, видимо причисляя к нему и себя.

– «Да, да! Прослойка между рабочим классом и буржуазией у нас, в России, очень сильно разрослась, потому и расслоилась. И часть её просто превратилась из прослойки в подстилки!» – бросил увесистый камень в её огород Платон.

Но, увлечённая мыслью, Ксения не поняла намёка, продолжая выдавать свои аргументы:

– «Но согласись, что сейчас главное – это всё же стабильность!».

– «Да любое стабильное может неожиданно резко измениться, а то и просто пропасть, разрушиться! Как, например, было с СССР! А что тогда ожидать от всякой… бытовой мелочи?!» – непонятно на что намекая, неожиданно высказался муж.

– «Да-а! Умом Россию не понять!» – выдала жена тривиальное.

– «А кстати! Я тут начал набрасывать стихотворение как раз об этом, но мне нужен совет!» – поделился поэт.

Однако Ксения дипломатично промолчала, отвлекшись на вошедших в комнату кошек.

С наступлением осенних холодов Платон перевёз их домой, и сам перестал ночевать на даче, проводя теперь все вечера в кругу жены и других домашних животных.

Вместе со сменой дачной обстановки на городскую к ним вернулись и их постоянные привычки.

Теперь Платон работал не только кормильцем своих домашних животных, но и швейцаром, постоянно открывая и закрывая за ними дверь на лоджию.

Он с полуслова понимал своих кошек, сразу удовлетворяя все их желания. Со стороны казалось, что человек и кошки общаются на каком-то только им понятном языке.

В их взаимоотношениях было такое единодушие, что если бы им пришлось выступать в совместном представлении в цирке или в театре, то этот номер надо было бы назвать, как «Дрессированный Платон и его кошки».

Младшая кошка Сонька, словно приняв эстафету от их матери Юльки, часто садилась около поилки, и независимо от количества воды в ней молча ждала, с укоризной поглядывая на хозяина, пока тот не дольёт свеженькой.

Жена же Платона даже поздними вечерами на смену ему садилась за компьютер и через наушники слушала свою любимую музыку.

Это происходило даже перед самым сном, когда их диван был разложен поперёк комнаты, а компьютерное место перемещалось из отодвинутого кресла на уголок этого дивана.

Вот и теперь он взглянул на сидевшую за компьютером жену, подошёл к ней сзади, и обнял за плечи.

– «Ты, что?!» – от неожиданности испугавшись, сняла она наушники и обернулась к мужу.

Глядя в её тупо мерцающее от монитора удивлённое лицо, Платон нашёлся:

– «А ты разве массаж не хочешь?!».

Та, не удивившись хитрости мужа, сразу улыбнулась, обмякла и замлела:

– «Ой! Хорошо-то как?! Конечно, хочу! Помассажируй мне спинку!».

С этими словами Ксения стала оголять свой торс, попросив мужа помочь, и расстегнуть крючки бюстгальтера. Тот охотно согласился.

Проделав привычные нежные манипуляции со спиной жены, и выполнив план, Платон двинулся дальше.

С помощью ласково-крепких пальцев он обхватил «кнопки» и, изощряясь, шершаво-мокрым языком включил одну из них, запустив «персональный компьютер».

После разогрева вскрыл все нужные ему «файлы», и самым решительным образом вошёл в её «сайт».

Вдоволь «налиставшись страниц» своей юркой «мышкой», муж напоследок оставил в памяти «электронного блока» жены не один «байт» своей информации.

Понимая, что другой каши с женой не сваришь, поэт через несколько дней обратился за литературным советом к сестре Анастасии.

При встрече Настя трижды расцеловала брата в щёки. Тот же ответил одним.

– «Ты, что же, братец, целуешься не по-христиански?!».

– «А я целуюсь не по-крестьянски, а по интеллигентному – просто и ясно!».

– «Я имею ввиду, что это надо делать трижды, как я!» – гордо разъяснила верующая.

– «А мой один поцелуй стоит трёх твоих!» – не согласился Платон.

– «А почему это?!».

– «Я старше тебя – раз! Мужчина – два! И вообще… – три! Вот!».

– «Ха-ха-ха! Ну, ты, братец, даёшь!».

– «Да! Я даю! На вот тебе гостинцы – дачные урожаи!» – обрадовал он сестру, которой всегда чьи-либо подачки были кстати.

Она копила и копила, будто всё время к чему-то готовясь. Фактически Настя всю свою оставшуюся жизнь потратила на подготовку к… жизни!

Налив брату бледный спитой чай, Настя отвлекла его расспросами, сделав угощение ещё и остывшим.

– «А как там твоя мадам?» – добралась сестра и до обидевшей её в прошлом году Ксении.

– «Да всё нормально!» – попытался успокоить сестру Платон.

– «Как нормально?! Она же у тебя эгоистка!» – попыталась та переложить с больной головы на здоровую.

– «Так счастье семьи – в гармоничном слиянии двух эгоизмов!» – частично принял огонь на себя шутник.

В конце беседы он показал сестре стихотворение «Русский стиль» и попросил у неё совета, так как в нём речь шла и о богословских моментах.

Неожиданно для Платона Настя принялась читать стихотворение с большим интересом, предлагая свои варианты, и исправляя ей кажущееся неправильным. Кое с чем поэт согласился. Но многие её замечания вызвали у автора с трудом скрываемое раздражение.

Хотя к своим стихам Платон и относился, как к испражнениям своей души, но это ведь были его личные, им выстраданные мысли и идеи.

Через несколько дней закончив стихотворение «Русский стиль» и передав его в некоторые газеты и журналы, поэт написал и другое стихотворение, повествующее об истории его создания и замечаниях сестры:

«Сестре о русском стиле»

Я дал сестре стихотворенье… Услышать мнение её: Кому вручить сие творенье, И что убрать мне из него? Сестра взялась за дело рьяно, Увидев в тексте слово «Бог». И чиркать принялась упрямо, Да так, что я чуть занемог. Но к поиску в стихе изъяна С ответственностью подошла. А я смотрел на это «спьяна»: Ну, наконец-то, снизошла! И об её скажу я слоге: Семейный, видно, это дар!? На пару бы писать нам в… блоге?! Меня бросает даже в жар!? Её поправками доволен! Гребёнкой словно причесав, «Их не принять ты, братец, волен!» – Сказала, темя почесав. Средь них, однако, появились…, Которые принять не смог. Черты сестры в них проявились, Хотя они не портят слог. Поправки эти об идее, О русских, и для русских лишь. И зачеркнула о халдее. То слово непонятно бишь. Но всё оставила о Боге, Как узурпаторша его. И всё хорошее о роке Судьбы…, чьих светлое чело. Без черносотенной идеи Поправки принял бы её. Увы, сестра, мы не халдеи. Оставь ты при себе своё. Оставь ты Бога, Богоматерь, Оставь Иисуса ты Христа. Ведь я поэт, а не… маратель. Пишу я с чистого листа. Всегда я в жизни буду русским, Российским… – жителем РФ. Мой кругозор не станет узким, Хоть на учёте я в ПФ. Я «братской дружбой» был воспитан. «Народ советский», как пример. Интернационализмом дух пропитан. Ведь я рождён в СССР! Родства непомнящим Иваном, Сестра, не буду никогда. Моя судьба – быть графоманом. Возможно, буду им всегда? Ты ж отщепенка – дух твой хлябый. За твёрдость веры ты стоишь, Что человек пред Богом слабый. А кто не верит – ты хулишь. Меня, сестра, хулить не надо. Всегда я честный и прямой. Подход научный к жизни надо Иметь бы за своей спиной. Я человек научный, Настя! (Насколько помню я себя). И мракобесье, грязь, напастья Не засосут с собой меня. Мне с куликами из болота Не интересно говорить. Общаться с ними неохота. Тем паче, авторство делить. Меняют только впечатленья. А убежденья – никогда! О них пишу стихотворенья – Про впечатления всегда… Я дал сестре стихотворенье. «Пустил свинью в калашный ряд». Ох, бедное моё творенье! Она меняла всё подряд. С копытами двумя и рылом В мой текст зарылась вся она. И с мракобесным своим пылом Вписала новые слова. Остынь, сестра, ты не на рынке! И не торгуйся ты со мной! Хоть доказательства и пылки, Пойми же ты, что я другой! И не приму твоей я «веры». Тем более менталитет. Ты не хули меня без меры, И мой в стихах авторитет!

Да, менталитет близких людей, даже родных, бывает различен – подумал тогда писатель – сколько людей, столько и мнений! А сколько же мнений в вопросах политики, особенно внутренней, особенно после такого демарша наших руководителей? – не унимался Платон.

После такого плевка власти в душу народа, на его выбор и честь, началась невольная политизация масс и поляризация политических сил. Ряды разношёрстной оппозиции стали пополняться и расширяться.

Такое бесцеремонное отношение власти задело и избирателя Платона Петровича Кочета.

Теперь и он задумался над сложившейся в стране внутриполитической обстановкой, подвергнув ситуацию своему личному анализу.

После этого наивный писатель даже решил, что сейчас не прочь поменять свою работу на депутатскую, которая и денег ему больше бы принесла. Но в то же время Платон понимал, что такая работа отнимет время от творчества и ещё больше подорвёт его здоровье. Ведь в любой работе он не мог быть просто статистом, а всегда стремился быть боевым штыком.

В результате этого и в связи с начавшейся в стране предвыборной кампанией у Платона возникла навязчивая идея написать письмо Г. А. Зюганову, которую он и осуществил, как будто специально, 7 ноября.

Сообщив в начале письма свои анкетные данные и свою краткую автобиографию, он перешёл к сути вопроса:

«Проведённый мною анализ моральных человеческих качеств по векам и странам с экстраполяцией на обозримое будущее показал, что на Земле вообще невозможна реализация главного принципа коммунистического общества: «От каждого по способностям, каждому по потребностям».

Из этого вытекает логический вывод, что построение коммунистического общества на Земле, к сожалению, утопия!

Поэтому мне представляется целесообразным, чтобы КПРФ декларировала в своей программе реформирование нашего государства в социальное государство с разными формами собственности, строящее развитой социализм с «человеческим лицом», и на практике обеспечивающее реализацию принципа «От каждого по способностям, каждому по труду».

Развитие других государств также показывает, что капиталистические и социалистические страны в своём развитии как бы поднимаются к вершине одной и той же пирамиды, но по разным, в том числе противоположным, граням.

В связи с изложенным, предлагаю, в принципе, в ближайшем будущем переименовать КПРФ в «Социалистическую партию Российской Федерации».

А в перспективе, может быть, и в «Объединённую социалистическую партию РФ» (ОСП РФ), с поглощением в себя всех левых сил страны!

И пусть эта «ОСПа» поразит всех граждан нашей страны!

А заявить о таких намерениях, о проработке этого вопроса, из тактических соображений мне представляется целесообразным уже во время начавшейся предвыборной кампании! – особо подчеркнул писатель.

Это резко увеличит число голосующих за нас, и приведёт к оттоку голосов от партий «Яблоко», «Справедливая Россия» и «ЛДПР», а может быть и от «Единой России», что не позволит бюрократам, давно раздробившим левые силы, в очередной раз обыграть нас, получив большинство в Госдуме.

Желаю победы КПРФ!

С коммунистическим приветом!

Платон Кочет».

На следующий день Платон лично отвёз письмо в ЦК КПРФ, но ответа на него естественно не получил. Позже он решил больше никаких дел с оппортунистами не иметь. А вскоре он нашёл и очередное подтверждение своему далеко идущему пространному выводу.

Заканчивая дачный сезон в начале ноября, Платон услышал в электричке перебранку пожилых супругов. Хамоватый мужчина жаловался своей жене на кого-то, возможно даже своих детей:

– «Я, б…, вкладывал всю душу!».

– «Так это и видно! Вон она до сих пор как из тебя прёт!» – уела того супруга.

Прям, почти, как у меня! – подумал тогда новоиспечённый политик – да и супруга его права.

Супруга же Платона всю осень собирала документы для поездки в Германию по приглашению своей ещё институтской подруги.

Но и тут не обошлось без препятствий и приключений. Словно кто-то настойчиво мешал и пытался убедить её в отказе от поездки. И, как оказалось позже, возможно не зря.

А зряшными оказались попытки поэта напечатать в некоторых газетах и журналах два своих политических стихотворения, написанные им на злобу дня. Первое было к вопросу о национальной идее – «Русский стиль»:

Умом Россию не понять! И милей всякой не измерить! Наш русский стиль – «такая мать!»? Не хочется мне в это верить. И слово наше – воробей, Как вылетит – ловить не стоит. Есть выраженья посильней. Знаток Вас ими удостоит. У нас полно ещё дерьма И русского и наносного. И суета и маета – Удел читателя простого. С годами может измельчали? Дерьмом нас Запад завалил. И, «если б не было печали…», Давно народ бы стал другим. Ведь русский стиль – добро, терпенье, И уважение к себе. К другим, конечно, уваженье. Но «меч» поднимем мы в беде. Но капитал нас завлекает, И заставляет, что есть сил, За выживание – толкает – Бороться с напряженьем жил. А о духовности забыли? Забыли и про совесть, честь? Забыли то, какими были… Хотя такие ещё есть! Давайте стиль мы свой изменим: Бороться будем лишь со злом, Всё чужеродное заменим, И будем жить своим умом. История тому нас учит. Нас ненавидит всякий враг. Побьём его, так совесть мучит. (Ну, точно, был Иван – дурак!) Теперь другие в Мире «цены». Зачем за ними гнаться нам? Пора познать нам чувство меры, И наплевать на вражий гам. Ведь людям стержень нужен в жизни. Так им идея может быть. Поможем мы тогда Отчизне Страной великой снова слыть. Мораль! А чем Вам не идея? Примером Миру можем стать. И, если делать всё радея, Мы Миру можем столько дать! Национальная идея!? Была идея – коммунизм! Спросите лучше меня: «Где я?!». Теперь она – анахронизм. А может лучше без идеи? Так долго жили на Руси. Взамен её «блага» имели. Теперь такое не проси. Пусть русский стиль моралью станет - Примером для всея… Земли, Народ российский не устанет Свой крест достойнеше нести. И если поступать практично… Ну, как такое позабыть?! Россия наша – то прилично - Империей должна бы быть! Не зла, конечно, а морали, Собрав вокруг себя друзей. Но только тех, что не орали, Всё корча из себя судей. Ведь в коллективе жить удобней. Есть разделение труда… И он большой семье подобней. В нём легче, если вдруг беда. В большом всегда важна идея. А в малом – тонкость сохранить. Многообразие имея, Всегда мы сможем победить. Пусть все империи не вечны. Но дать толчок она должна… Всегда мы будем человечны! Идея эта нам нужна!

А вторым стихотворением было «Тандем». Оно было написано в конце ноября и тоже на злобу дня. Но больше оно относилось к предстоящей смене президента, которая должна была произойти в начале марта следующего года на, якобы, всеобщих демократических выборах.

Смотрел в ТВ, как пухнут зяблики. А как народу тогда быть? Как будут «Шустрики» и «Мямлики» Страной моей руководить? «Тандем», Россией управляя, Хоть многого сумел достичь, Но также многое теряя, Он умудрился и убить: Посеял он инерционность В умах у большинства людей. Хотя и показал проворность В реализации идей, Которых много. К сожаленью, И необдуманных при том. Внимание к чужому мнению Всё оставляют на потом. А в обществе «Тяни-толкаев», Изображающих активность, Всегда о многом мы болтаем, Тем порождая лишь пассивность. А создавать фронты в тылу?! Наверно против своего ж народа? – Предвыборной борьбы в пылу – Диагноз тут другого рода. Засилье власти очевидно. «ЕР» почти «КПСС». Народу за сие обидно. Боролись же против «СС». Чтоб жить всем нам намного лучше, Решать проблемы надо вместе. И доверять народу больше. А так мы топчемся на месте. А периодически сменяя Друг друга каждые шесть лет, Россией нашей управляя, «Тандем» добавит сколько бед? Зашорены от понимания Проблем и важных, и простых. Пишу в порядке назидания… Народу проще жить без них. «Тандемом» ездить ведь опасно. Один упал – другой за ним. Пишу сие я не напрасно. Даю совет бесплатно им.

В течение ноября Платон передал оба эти стихотворения в штабы оппозиционных партий: КПРФ, ЛДПР, СР и «Яблоко». Позже – в журналы «Знамя», «Дружба народов», «Новый мир» и «Москва». А также в газеты «Завтра», «Литературная газета», «Независимая газета» и «Новая газета».

Но ни ответа, ни привета, ни телефонного звонка Платон так и не получил. На этом его временная политическая активность так и закончилась.

Его заняли теперь другие проблемы – личные. После окончания дачного сезона Платон приступил к восстановлению кистей своих рук, посещая физиотерапевтические процедуры в поликлинике по месту жительства.

В понедельник, 5 декабря, сразу после состоявшихся выборов в Государственную Думу, часть коллектива НИИ Биомедхимии имени В. Н. Ореховича собралась на традиционное отмечание дней рождений доктора биологических наук О. М. Лопатиной и её верной помощницы – кандидата биологических наук – Е. Г. Тихоновой.

В связи с отсутствием других коллег, особенно Алексея на машине, Надежда упросила Платона съездить вместе с нею в институт и хотя бы помочь довести туда подарки и цветы. Тот вынужденно согласился.

Елену Георгиевну удалось поздравить сразу. Но главная виновница торжества пока задерживалась в другом корпусе института, выслушивая поздравления от высокопоставленных представителей других организаций.

Невольную паузу разбавили беседы между старыми знакомыми. Платон, воспользовавшись случаем, подарил ветеранам-москвичам посвящённое детям 50-ых годов совсем недавно написанное стихотворение «Эта бывшая московская «шпана»!».

Набекрень надета кепка. Лихо поднят воротник. Хоть ты парень, хоть ты девка - Всё московский озорник! У тебя семья в разводе, Иль отец в тюрьме сидит. Ты подранок войны вроде - Подворотен верный гид. А в кармане – складной ножик, Медных горсточка монет. И причёска типа «Ёжик». И счастливый был билет. Людно было в переулках, На бульварах, во дворах. Даже меж домов, в проулках. Не сидели мы в норах. Лазали по крышам старым, И «гоняли» голубей. Каждый стать хотел бывалым, Не имея «сто рублей». То мячом играли в «штандер», «Вышибалы», иль в футбол. Ну, а самым всё же главным Был в кружочек волейбол… В «дочки-матери» играли - Жить готовились в семье. Мы ведь все прекрасно знали… Пострадал народ в войне. В основном, играли «в прятки», Иль в разбойников лихих, В салочки и без оглядки. Не было затей иных. Но зато Москву любили. И гордились мы страной. Жили-были, не тужили, С повседневной суетой. В «Хронику», «Уран» ходили, В «Форум», даже в «Колизей». И в «Спартак» мы заходили. И в какой-нибудь музей. Да и книжки мы читали. Рядом жил Иосиф Дик. Крамаров Савелий – знали? Был наш местный озорник. Слишком иногда шалили. То прохожего спугнёшь. Безобидны шутки были. Что с ребёнка тут возьмёшь? С горок мы всегда на санках… И в сугробы – с головой. Руки были только в ранках Многоснежною зимой. Крепость снежную лепили. И играли мы в снежки. И предателей лупили. На расправу все легки. Ну, случалось, дрались тоже. Но не злобно, не ногой. Пионеру ведь негоже Нарушать людей покой. По утрам бывали в школе. В вечер ранний – во дворе. Равной не было в футболе Сретенской лихой «шпане». На трамваях мы катались. Ели в парках эскимо. На бульварах целовались, Сунув руки под пальто. Просыпались мы с рассветом От окраин до Кремля. Распускались нежным цветом, За всё жизнь благодаря. Я горжусь Москвою прежней, И московскою «шпаной». Вспоминаю с грустью нежной. Только стала жизнь другой… Пред «шпаной» снимаю кепку, Кланяюсь я Вам, друзья! В памяти засело крепко. Вы – моя Москва, страна!

Среди получивших новое творение от Платона оказался и находившийся в сильном подпитии, давно его уважающий, профессор Владимир Николаевич Прозорловский. Он пытался было что-то прочитать в подаренном Платоном тексте, но буквы прыгали перед его старческими в очках глазами. Тогда он вынужденно поинтересовался последними литературными успехами коллеги.

– «Да я сейчас заканчиваю сказку для взрослых «Емеля». Это как бы продолжение «Сказа про Федота-стрельца…» Леонида Филатова. Но моя первая часть «Становление» уже по объёму явно больше всего его произведения. А у меня задумано три части».

– «А о чём эта… сказка?».

– «Там рассказывается о молодом и, как говориться, в теле, с большим елдаком, деревенском парне, приехавшем покорять Москву. Это чисто эротическое произведение, а может даже отчасти и порнографическое!».

– «А какая разница между эротикой и порнографией? Я вот никак не могу понять!» – поинтересовался известный учёный-биолог.

– «Да это очень просто! Если любовь без секса – это эротика. Если секс без любви – то порнография. А если секс с любовью – то это семейная жизнь!» – ответил писатель.

– «Ха-ха-ха! Забавно!» – понял его учёный.

– «А Вы наверно сильны в полемике!» – после некоторой паузы и раздумий спросил раскачивающийся профессор.

– «Смотря в какой. Ведь полемика – это инструмент общения интеллигентов. В современной полемике интеллигентность как-то сама собой испарилась. В полемике всё более проявляются рыночные отношения!».

– «Хе!?» – снова усмехнулся довольный учёный, по-товарищески похлопывая собеседника по плечу.

– «Я имею ввиду базарные!» – тут же уточнил писатель, обнимая сильно покачнувшегося старика за место, где когда-то была талия и удерживая его.

– «У меня душа не лежит…» – недоговорил профессор, снова покачиваясь и икая.

– «А что? Уже стоит?!» – неуместно пошутил Платон.

Но Владимир Николаевич, ничего ему не ответив, неуверенной походкой направился к, поздоровавшимся с ним, женщинам.

Присутствующие, для приличия немного подождав Ольгу Михайловну, решили сесть за стол пока без неё.

Тут же подъехал и задержавшийся по работе Алексей.

Когда практически все присутствовавшие уже поздравили Елену Георгиевну и вручили ей подарки, объявилась и их общая начальница.

Выслушав поздравления от Надежды Сергеевны и получив от неё подарок, а от Платона цветы, давно уже весёлая Ольга Михайловна неожиданно спросила их:

– «А где Ваш Гавнилыч?».

– «Приболел он что-то?!» – ответила его начальница.

– «Да, он у Вас вообще какой-то слабенький?!» – вспомнила Ольга Михайловна.

– «Ему и пить-то нельзя!» – вмешалась вторая именинница.

– «Я помню, как он валялся на полу, а на пиджаке, на спине, след чьего-то большого ботинка!» – внесла свою лепту в общие знания и Надежда Сергеевна.

– «А я вспоминаю, как он нёс нам с Леной ананас, сначала в поисках нас всё везде с ним обегав, и упал с самого верха очень крутой, почти вертикальной, металлической лестницы! Мы думали – не встанет!» – вдруг вспомнила самая главная.

– «И ведь зараза, ничего ведь с ним не было, остался целым и невредимым!?» – дополнила всеобщие знания её подруга.

– «А как он летел?! Ведь это было на наших глазах!?» – вдруг сжалилась над старцем Ольга Михайловна.

Да! Старость медленно, но верно завоёвывала его – понял Платон про Гудина, невольно продолжив мысль и о себе.

– «Да-а! Как говориться, молодым везде у нас дорога – стариков везде у нас полно!» – под всеобщее увеселение не выдержал и писатель.

Платон не остался на чаепитие, так как дома собиралась в дорогу жена.

И следующим поздним вечером он уже провожал Ксению на Белорусском вокзале, пожелав «Дуне покорить Европу». Та уезжала в Кёльн к друзьям по институту – супругам Татьяне и Виталию Светличным.

В пятницу же, 9 декабря, Платон по пути в поликлинику умудрился поскользнуться на маленькой, в вечерних сумерках незаметной льдинке, и впервые в жизни получить перелом, причём одной из костей плеча.

К счастью рентген в травмопункте показал самый оптимально возможный итог – перелом анатомической шейки плеча.

Закованный в гипс, Платон понуро возвратился в свою пустующую квартиру.

За что же мне такое наказание? Наверно за то, что на физиотерапии я узнал, что начинается сезон падений, и в ответ подумал: вот слабаки – падать не умеют! То ли дело я – спортсмен, умеющий падать футболист, самбист и лыжник. Вот и потерял бдительность, упал! – анализировал причины своей необычной травмы Платон.

Мысль просто так в голову не приходит. Значит ЕМУ от тебя что-то нужно. Поэтому надо быть всегда внимательным к своей «шальной мысли» – догадался писатель.

Поздно вечером при связи по Skype с женой, он «обрадовал» её, но тут же и успокоил, так как полностью приспособился к ситуации, да и помощники у него будут надёжные.

– «Ксюха! У меня всё в порядке, кроме одного – я упал и сломал плечо!» – начал повествование муж, показывая в камеру часть забинтованного плеча.

– «А-а!? – сначала не поняла она – Как это?!».

Платон рассказал об обстоятельствах несчастного случая и успокоил жену:

– «Да не беспокойся ты! Ни в коем случае не прерывай своего путешествия, отдыхай, как и запланировала. Мне Настя с Кешей помогут. Никаких проблем не будет! А гипс снимут только девятого января. Так что ты меня в нём ещё застанешь».

– «Ну, ладно! Буду каждый вечер выходить с тобой на связь по скайпу!» – успокоилась Ксения.

И теперь Платон вынужден был обратиться за помощью к сестре, проинформировав и не живущего дома Кешу. Тот на следующий день подъехал и сделал необходимые покупки. А в воскресенье приехала уже и Настя, на несколько дней обеспечившая брата приготовленной ею едой.

Но когда разговор с сестрой коснулся причин падения Платона, та вполне предсказуемо подвела итог:

– «Это, братец, тебе божье наказание за что-то!» – смаковала она своё.

– «Ха! Интересно, за что же?!» – обиделся, было, брат.

– «Ну, ты сам подумай, за что! Наверно обидел кого-нибудь?» – с какой-то даже радостью намекнула она очевидно на себя, обиженную в прошлом году на даче Ксенией.

– «Да нет! Уж если это и наказание, то, как ты говоришь, за гордыню!» – сначала несколько успокоил он сестру.

Но, поделившись с нею своим предположением по поводу причины своей травмы, он несколько разочаровал верующую, завершив свой рассказ неожиданным выводом:

– «Насть! А скорее всего меня мой ангел-хранитель спас от ещё большего несчастья!».

– «А с чего это ты взял?» – насупилась сестра от такой осведомлённости неверующего брата.

– «Насть, у каждого в жизни есть свой ангел-хранитель. Его цель довести тебя до конца твоего жизненного пути, начертанного Богом. Если ты прислушиваешься к нему, то пройдёшь путь легко, весело. Если же ты всё время вступаешь с ним в противоречия, то будешь также всё время получать шишки. И в итоге всё равно смиришься с его ролью в твоей жизни, станешь покорным и обретёшь душевный покой, в конце концов, передав приобретённую с годами мудрость своим потомкам – детям, внукам и правнукам!» – неожиданно для сестры выдал Платон.

– «Ну, ты, Платон, даёшь! Прям, как проповедник какой-то говоришь!» – выдала Настя неожиданный комплимент брату.

– «Поэтому, люди, слушайте стариков! Если устами младенца глаголет истина, то устами стариков – мудрость и совесть!» – продолжал мудрствовать писатель, отняв у верующей право наставлять других на путь истинный.

На следующий день позвонил и сын Насти – то же верующий Василий, продолживший материнскую тему по поводу божьего наказания.

Платон с молчаливым раздражением выслушал одурманенного фанатично верующей матерью племянника, повторив ему те же, высказанные ранее сестре, доводы.

А тем временем жена Платона наслаждалась культурными достижениями другой веры.

Прибыв в Кёльн ещё в четверг утром, Ксения, после короткого отдыха в доме, под руководством подруги Татьяны приступила к осмотру города и его окрестностей, на что ушёл и весь последующий день.

Они побывали в знаменитом, высотой в 157 метров, кафедральном римско-католическом готическом соборе, занимающем третье место среди самых высоких церквей мира. Более того, с 1880 по 1884 год он вообще был самым высоким зданием мира.

Собор был построен из песчаника и имел светло-песчаный цвет, но меняющий его на светло-жёлтый, даже золотистый цвет при Солнце и на тёмно-серый – от дождя.

Соревнуясь с Францией за величие своих храмов, этот памятник всемирного культурного наследия постоянно достраивался, ремонтировался и реставрировался. Ибо, по давнишней легенде, после окончания его строительства всему городу или всему свету якобы придёт конец.

Кёльнский кафедральный собор был знаменит ещё и тем, что в нём покоятся мощи трёх волхвов, чьи короны и по сей день украшают герб города.

Гуляя по нему, Ксения с Татьяной заходили в многочисленные церкви и слушали рождественские песнопения.

На одной из улиц обнаружили памятник бывшему бургомистру Кёльна, его уроженцу, Конраду Аденауэру, ставшему впоследствии, в возрасте семидесяти трёх лет, федеральным канцлером ФРГ.

Он не принимал идеологии национал-социализма и коммунизма, создал новое немецкое государство ФРГ и блок партий ХДС/ХСС, на который опирался в своей деятельности.

Прослужив на этом посту четырнадцать лет и покинув его добровольно, он восстановил послевоенную Западную Германию. Под его руководством была разработана и принята новая Конституция ФРГ.

Он стал инициатором сближения новой Германии с Францией и со всей Западной Европой, проповедуя социальную рыночную экономику.

Христианин-идеалист, Конрад Аденауэр был волевым и энергичным политиком авторитарного стиля, но в то же время он был и гибким прагматиком, бережно относящимся к имеющимся кадрам.

В субботу, на этот раз в полном кадровом составе, с Виталием за рулём, они съездили в окрестности города, а на пути к Бонну остановились у Замка Дракона (Драхенбург), по которому бродили долго и с удовольствием.

Последующие дни Ксения опять провела в Кёльне, изучая город и его достопримечательности.

И лишь в четверг, пятнадцатого, состоялась новая поездка втроём на машине. На этот раз в голландский город Рурмонд.

Наконец, в субботу, 17 декабря, втроём направились в Париж.

Добрались относительно быстро, за пять часов. Автобаны Германии и Франции донесли их Volvo в Париж к вечеру.

Остановились в дешёвом отеле поблизости от станции метро Jaures, тут же начав своё путешествие по центру города.

А на следующее утро, по просьбе Ксении, прежде всего, посетили парижскую квартиру Кочетов. Поехали на метро, начав свой путь со станции Jaures в сторону станции Stalingrade, и далее через четыре остановки выйдя на пятой – на станции метро Blanche.

Поднявшись со станции метро на одноимённую площадь Blanche, отделяющую примерно треть бульвара Clichy, Ксения с друзьями во всей красе увидела знаменитый Moulin Rouge.

Повернув направо и пройдя по пешеходному переходу к улице Lepic, они снова повернули направо, и пошли вдоль залитых полуденным Солнцем домов, на которые кое-где отбрасывали тени, росшие на бульваре, относительно молодые платаны.

Наконец они свернули в тупик Сите дю Миди. Не спеша поднявшись по его пологому склону, нашли нужный дом.

Уютная небольшая трёхкомнатная квартира на втором этаже понравилась всем. Но ночевать в свободной комнате, имевшей через свою прихожую отдельный выход во двор, они не стали.

Обратно возвращались уже на восток к площади Pigalle, спустившись в метро на одноимённой станции.

Погуляв по Парижу и всё воскресенье, в понедельник утром они отбыли в Брюссель.

Вечером довольные путешественники были уже дома в Кёльне. А через сутки, во вторник вечером, Татьяна на вокзале проводила подругу в Москву.

О своей поездке в Европу Ксения сделала множество фотографий. Она фотографировала даже из окна мчащегося домой поезда.

На этот раз ей удалось сфотографировать и территорию Польши, которую по пути из Москвы она проезжала ночью.

Вид деревенского костёла с усадьбой на фоне заснеженного замёрзшего поля возвращал Ксению к воспоминаниям мужа о детстве его отца на территории Западной Белоруссии, ныне входящей в состав Польши.

Мелькающая за окном поезда обыденность постепенно сводила на нет её восторги от недавно увиденного. А когда за окном чистота и опрятность немецких, польских и белорусских земель сменилась русской бесхозяйственностью и неаккуратностью, мысли её уже устойчиво перенеслись на Москву, на дом, на семью.

– «Как там мой муженёк в гипсе с домашними делами справляется?» – в опять пустующем купе невольно вслух задала она сама себе навязчивый вопрос.

А Платон справлялся, и не только с домашними делами.

После стихотворения «Тандем» он дописал последнее стихотворение уходящего года, завершающее его трёхтомник, даже назвав его соответственно: «Ну, вот и всё!».

Но вот, я сам упал недавно, И левое плечо сломал. И инвалидом стал подавно – И месяц я одной рукой писал. Хотя пишу я только правой, Но левой ведь листок держу – Теперь привязанной, не бравой. А как упал – я расскажу: Хожу я с гордой головой. И редко я смотрю под ноги. Не мог быть результат иной, Когда кругом во льду дороги. «Тебя слишком много – жена говорит – Собой ты полнеба заполнил!». Вот потому плечо и болит – Я сам её слово дополнил. Меня всегда много везде и во всём. Меня изнутри как всегда распирает. Сейчас же хочу я сказать о другом: О том, что меня иногда угнетает. Пожалуй, хватит нам о грустном. Давайте лучше о стихах. В них часто я писал о … вкусном. Но иногда и о грехах. Я очень много записал хорошего, Чтоб снова Бога теребить: «Ещё!». Падение к тому же огорошило… Не буду больше донимать его. Те времена прошли, хоть недалече. Пора бы меру знать и такт. И изменить акценты в речи. А что писал от Бога – факт! Свои стихи я сам прочесть хочу. Но только пусть хоть кто-нибудь поддержит, (А то я в мыслях слишком улечу) И в рамках песни тем меня удержит. Один сказал, что не мастак В стихах моих он разбираться. Но тут же: «Всё – сказал – не так!», И начал к тексту придираться. Посредственность везде, всегда Пытается талант унизить. В своих стихах его я защищу тогда, Пытаясь негатива действо снизить. В стихах моих есть явно рифмы. Но не увидит это всяк. Зато всегда им рады… Нимфы. Словами не бросаюсь… бряк. В стихах моих нет пошлости и грязи, Ну, разве, может быть, совсем чуть-чуть, Когда из грязи кто-то лезет в князи По головам людей, то я здесь тут, как тут. Пройти я мимо молча не смогу, Когда я вижу бескультурье, хамство. И что-нибудь в ответ я им скажу. Да, нет! Скорее напишу про чванство. Те недостойны моего внимания. Не буду больше я писать о них. (Невольно начал здесь о них повествование) А напишу я лучше о других… Не ровен час на белом свете Вдруг не окажется меня. А как же будут мои дети? И как же вся моя родня? Вот и «песню» пропел пока всю Вам – Только часть, что хотел, передал – Хоть два тома стихов написал я сам, Но и Богу я славу воздал! Дарю последнее стихотворение – Хоть кто-то скажет и: «Не то!», – Последнее моё творение, И говорю всем Вам я: «Всё!».

Невольная пауза в работе позволила поэту скопировать и распечатать полное собрание в более тысячу стихотворений объёмом в две книги, в почти восемьсот страниц, которые содержали и до сорока четырёх строк.

Платон так увлёкся этим, что забывал про всё на свете. Но возвращение домой жены-путешественницы вернуло писателя-поэта на круги своя. И жизнь Кочетов закипела с новой силой. Ксения привезла домой множество разнообразных подарков, в числе которых были не только сувениры, но и разнообразные рождественские кёльнские пряники. Но основой её достижений было множество фотографий, которые она перебросила в компьютер, показывала их мужу, попутно комментируя и рассказывая о своём путешествии.

Неумолимо приближался новый, 2012 год. С наступающим Новым годом Платона неожиданно и заблаговременно поздравил А. М. Сталев. Но разговор не получался. Платон не хотел напоминать бывшему школьному товарищу о его задержавшемся долге и, дабы не развивать у того зависть, рассказывать о своих успехах. К тому же в это время Александр, злоупотребляющий курением и обильной едой, в очередной раз подлечивал сердце в реутовской больнице.

Этот контакт с опять проявившимся прошлым стал для Платона словно каким-то затмением в его текущей творческой и интересной жизни.

Глава 15. Звёздный час

И последующие за этим дни, затмевая друг друга, мелькали, словно в снежной кутерьме, также продолжая создавать для Платона как бы полное затмение.

Новый год они с Ксенией уже по привычке встретили вдвоём. Кеша с Машей навестили родителей только на Рождество.

После снятия гипса 5 января, Платон отважился выйти на работу во вторник, 10-го.

В первый же рабочий день года, ещё по декабрьскому вызову, Платон с утра явился в свою налоговую инспекцию, где получил уведомление о налагаемом на него, как ПБОЮЛ, штрафе за несвоевременную сдачу отчёта по НДС за второй квартал.

Его куратор – старший налоговый инспектор Наталья Алексеевна Темнякова – выслушав Платона и разъяснив ситуацию, попросила предпринимателя поставить дату вызова на Уведомлении – 20 декабря, хотя Платон объяснил ей, что в это время и до 5 января он находился в гипсе. Но та всё же настояла.

И хотя это его не очень-то и удивило, но напрягло.

Да, с неожиданных забот начинается новый рабочий год! – досадовал «нулевой» предприниматель.

– «С Новым годом!» – приветствовал он троицу коллег, возвратившись из налоговой инспекции на работу.

Молчание завистника и невежды нарушил только радостный ответ Надежды.

Та, видно, всё же не надеялась так рано увидеть сослуживца. Ведь после снятия гипса больничный лист обычно продлевают ещё на месяц.

Но героизм коллеги Надежда сама себе объяснила желанием того заработать денег ко дню своего рождения. Она ведь заплатила Платону за больничный только половину от положенной по закону суммы.

Новый год не наложил новых черт на поведение старого Гудина.

Проходя вместе с Алексеем мимо обеденного стола Платона, проходимец колко заметил, показывая на ожидавшую чая пустую чашку:

– «Лёш, Лёш! Смотри, смотри! Опять началось! Надо сахар спрятать!» – по плебейски злорадно захихикал старец.

Вынужденное, более чем месячное отсутствие Гудина перед глазами Платона, привело к тому, что он уже никак не реагировал на совершенно теперь не удивлявшее его, и не вызывавшее никаких эмоций, поведение шильника.

Поэтому, когда Надежда Сергеевна словами «Логично!» прокомментировала Платону какое-то редко умное предложение Ивана Гавриловича, тот практически молниеносно ответил ей:

– «Я бы сказал даже, что проктологично!».

– «Платон! Вечно ты со своими шуточками!».

– «А ты что подумала? Соедини воедино слова «практично» и «логично»! Что у тебя получится?!».

Начальница задумалась и частично согласилась:

– «А я-то подумала…. Он просто поразил меня!».

– «Да! Он как Феликс… поражает всех спермой взгляда!» – не слезал со своего конька писатель.

После оформления авторских прав на полное собрание своих стихотворений, Платон снова приступил к прозе жизни, поделившись с женой её очередными проявлениями.

– «Как, всё-таки, специальность человека накладывает отпечаток на него самого!? Вот возьми, например, Гаврилыча. Человек с практическим мышлением, с практической логикой. Вот, тебе, пожалуйста – проктолог! Далее. Он кандидат …э-э-э… этих самых говноведческих наук. Вот и сам стал говном!».

– «Ха-ха!» – неожиданно усмехнулась Ксения.

– «Или, возьми теперь Надежду. Она зоолог. Всю жизнь в хлеву проработала. Да и в детстве в одной кровати с поросёнком спала! Вот и выросла теперь больша-а-а-я… свинья!».

– «Ха-ха-ха-ха! – теперь уже совсем закатилась обычно чуть сдержанная жена.

– «Я вижу, ты опять сел на своего конька, как вышел на работу!» – сделала она обоснованный вывод.

Но пока Платону пришлось невольно сесть на чужого.

Внимательно ознакомившись с претензиями налоговой инспекции, он постарался вспомнить возможные причины опоздания с отчётом по НДС за второй квартал прошлого года. Ему никак не верилось в это.

Ведь ещё со студенческих лет Платон воспитал в себе своевременное проявление ощущения опасности при подходе даты совершать что-либо. В то время это было минимальное количество дней, за которые ещё можно было успеть подготовиться к экзаменам. Как его организм вычислял этот срок, даже сам Платон не знал. Но помнил точно, как во время отдыха после очередного экзамена и безделья, у него вдруг неожиданно возникало ощущение опасности, бросавшее его даже в жар.

Почему же с первого по двадцатое июля у меня не возникало такого ощущения?! Оно возникло, как и ему полагалось, только в первых числах октября! – терзался и удивлялся он, продолжая анализировать ситуацию – Скорее всего я всё-таки сдал НДС! К тому же дома не оказалось второго экземпляра подписанного в налоговой. А я ведь эти отчёты всегда готовил заблаговременно. Да и судя по поведению инспектора – для них подлог – дело обычное! Так получается, что я его всё-таки отправил по почте в одном конверте с годовым отчётом. Так что будем «драться» и доказывать до последнего!

В результате этого его решения и родилось ответное письмо в налоговую инспекцию.

«Десятого января 2012 года я был ознакомлен с Актом «Камеральной налоговой проверки ИП Кочета Платона Петровича» и не согласен с выводами и предложениями старшего государственного налогового инспектора Темняковой Н. А.

Изложенное в Акте недоразумение произошло всего лишь из-за моего желания улучшить и упростить процесс моего данного отчёта.

11 апреля 2011 года я послал письмом «Налоговую декларацию по налогу на доходы физических лиц (форма 3-НДФЛ)» за 2010 год, одновременно вложив в конверт и два экземпляра НДС за 2-ой квартал с подписанной мною датой 1 июля 2011 года. Из почтового уведомлёния я узнал, что моё письмо было получено адресатом 15 апреля.

При подготовке НДС за 3-ий квартал я обнаружил отсутствие в моём архиве документа, подтверждающего сдачу НДС за 2-ой квартал.

В связи с этим я подготовил и сдал дубликат НДС, подписанный мною тем же 1 июля 2011 года. Однако инспектор, принимавшая документы, предупредила меня, что может поставить на него штамп только с текущей календарной датой, с чем я вынужден был согласиться.

10 января 2012 года старшим государственным налоговым инспектором Темняковой Н. А. мне было разъяснено, что преждевременно сданный НДС за 2-ой квартал также является нарушением закона.

Возможно, я и нарушил закон, но только по букве, а по духу – нет!

В связи с изложенным мною, а также учитывая, что я всегда был добросовестным предпринимателем, к тому же десять лет не веду никакой предпринимательской деятельности, всегда своевременно сдавал налоговую отчётность, и у меня никогда не было задолженностей;

а также принимая во внимание, что я являюсь пенсионером, инвалидом, и что этот казус не повлёк за собой никакого материального и морального (кроме меня самого) ущерба кому-либо –прошу Вас отменить денежный штраф в размере 1000 рублей, заменив его, например, письменным предупреждением с разъяснением моей ошибки.

С уважением, Платон Кочет».

Платон отослал письмо с уведомлением и стал ждать ответа.

В первые недели после выхода на работу Надежда не загружала подчинённого физической нагрузкой. И его коллеги подчёркнуто активно грузили коробки сами. А Платону достались только редкие поездки с документами.

День за днём он с удовольствием приспосабливался к слегка подзабытой повседневной жизни.

На его день рождения, в воскресенье, в гости приезжал лишь Данила с семьёй, дальновидно вручив отцу подарок – переносной мангал.

Владимир и Иннокентий поздравили отца по телефону, а Вячеслав со всем семейством – по Skype.

Остальные родственники по разным причинам пока молчали.

Но на следующий день в понедельник Надежда Сергеевна вручила имениннику Платону вдвое, по сравнению с обычным, сокращённый подарок, мотивировав это:

– «Даю тебе меньше, так как водить никого в ресторан не надо! Я же не водила!».

В эти же сутки по телефонам Платона поздравили Анастасия и Василий. А дочь с зятем опять промолчали.

В это же время его поздравил и давний школьный товарищ А. М. Сталев, обнадёжив Платона по поводу публикации его стихотворения «Чакра» в газете «Трибуна-ВПК». Но он почти целый год так и промолчал по поводу передачи стихов В. Г. Вдовину.

В свою очередь поздравив 29 января Александра Михайловича с днём его рождения и не получив от того никакой новой информации, кроме дежурных слов: «Нам с тобой надо бы опять как-нибудь встретиться и поболтать!» – Платон решил больше ему не звонить.

Зато ему позвонили из налоговой инспекции и предложили подъехать.

Наталья Алексеевна объяснила и показала Платону заключение по служебному расследованию, из которого становилось ясно, что он не прав.

Оказывается, что специально созданная комиссия, сначала почти всё обыскав в налоговой инспекции, не нашла отчёт Платона по НДС за второй квартал. Более того, через интернет на почте были найдены электронные следы письма Платона, где с точностью до грамма был указан его вес, который точно соответствовал весу, отправленного Платоном годового отчёта, но без отчёта по НДС!?

Ну, вот и всё! Оказывается, я дал маху. Придётся платить штраф! А я ведь в своём письме настаивал, что отослал отчёт по НДС! Вот теперь как же мне перед ними неудобно?! Да, пора мне закрывать свою деятельность! – понял горе предприниматель.

Однако инспектор несколько «успокоила» его:

– «Платон Петрович! Во-первых, даже, если Вы и послали бы отчёт по НДС письмом, всё равно преждевременная его сдача тоже является налоговым нарушением! А во-вторых, скорее всего, Вы забыли летом это сделать, а по привычке думали, что отправили его в апреле с годовым отчётом! Такое бывает…» – непонятно на что и кого намекнула она.

– «Ну, может быть и так…» – как-то вяло согласился налогоплательщик.

– «А вообще-то Вам давно пора официально закрыть свою деятельность!» – заключила Наталья Алексеевна.

– «Да! Я уже закрыл счёт в банке. Теперь дело за Пенсионным фондом и Регистрационной палатой. Вы же мне давали список организаций…».

– «Да-да! Кстати торопитесь с пенсионным фондом, а то многие получают от них квитанции с большими неустойками!».

– «А Вы мне, кстати, не могли бы сразу распечатать квитанцию со штрафом?».

– «Конечно!» – сжалилась она.

В этот же день Платон зашёл в сбербанк, но, из-за якобы неправильно указанных некоторых реквизитов, квитанцию к оплате не приняли.

Он тут же стал звонить Наталье Алексеевне, но безуспешно. Хорошо, что он не дозвонился до неё и на следующий день, так как вечером по интернету убедился в правильности реквизитов.

Тогда на следующий день Платон вручную заполнил такую же платёжку, и она… прошла!?

– «Что-то и наши мелкие чиновники стали плохо работать? – поделился он дома с женой – Их недостаточная компетентность уже стала переваливать за…».

– «…экватор!» – помогла Ксения.

Незаметно и календарная зима далеко перевалила за свой экватор, а плечо Платона ещё побаливало, хотя он ходил на физиотерапию и массаж, не забывая и специальную лечебную физкультуру.

Лишь через три недели упорный Платон, наконец, добился от врачей разрешения на лыжные прогулки и сразу вышел на лыжню.

Вскоре компанию мужу составила и Ксения.

– «Что-то я не слышу пения птиц?!» – удивилась она молчаливому зимнему лесу.

– «Так птицы всегда перестают петь, найдя себе пару!» – объяснил ей бывший юннат.

– «Как ты?!» – подколола того бывшая санитарка.

Видя, как позже подуставшая жена начала сутулиться и сбавлять их общую скорость движения, истинный писатель помог ей словом:

– «Держи… спинку!» – предложил он жене держать от него дистанцию.

Дистанцию пришлось держать Платону и от своих сослуживцев.

После перевоза коробок со склада в его автомобиль, Алексей поленился отвезти тележку на склад и оставил её в кабинете Платона, неожиданно мотивировав свои действия:

– «А, ладно! Какая разница?!».

– «Да разницы как раз две! – возразил Платон – Во-первых, она тебе же и будет мешать ходить на склад! Во-вторых, Надежда потребует именно от меня убрать её на склад!» – теперь уже мотивировал Платон своё возражение.

Но возражал он не только коллеге, но и создавшейся у него ситуации с поздним выходом на лыжню.

Хоть бы в этом году зима подольше продолжалась! – мысленно молил он Бога.

А тот словно услышал его и смилостивился. Календарная зима заканчивалась, а лыжный сезон продолжался.

В преддверие мужского праздника Надежда традиционно вручила своим мужчинам по одной тысяче рублей и угостила их заказанными ею в офис осетинскими пирогами.

Она сама порезала две, начинённые бараниной и грибами, большие круглые лепёшки на четыре, как всегда явно неравные части, и принесла Платону его, меньшую долю.

Тому естественно пришлось есть у себя в комнате и в полном уединении. И в очередной раз он удивился размеру своей доли.

– «Что-то «Осетинский пирог» сегодня маловат и дороговат будет!?» – поделился он с начальницей, входя к ней в офис за чаем.

– «А я вот, наелась!» – как всегда не поняла она намёка.

– Ты-то, понятно! – опять промолчал Платон, думая об отрезанном ею куске пирога, размером явно менее положенной ему четверти.

– «А ну, на фиг Вас с вашим питанием! Один – оговорит, другой – обделит, а третий – обожрёт!» – сказал он себе вслух, запивая обиду чаем.

Тут же он вспомнил, как на днях, торопясь на выезд, он налил себе чаю в блюдце, тогда оправдываясь перед неожиданно вошедшей к нему Надеждой:

– «Хоть Ксюха меня за это и ругает, но ничего не поделаешь, когда торопишься!».

– «Ха! Так я тоже всё время из блюдца пью!».

– Ты-то, понятно! – промолчал тогда Платон вслед уходящей начальнице.

Зато с благодарностью он проводил свой лыжный февраль. Март тоже пришёл с солнечной погодой, с хорошим настроением и с надеждами.

Поутру кошки стали просто беситься от радости ощущения тепла и света, носясь друг за другом из квартиры на лоджию и обратно, словно играя в салочки и прятки.

– «Сонь! Что тут у Вас… за мракобесие? – обратился Платон к младшей из них, и потому самой шустрой – Ну, что ты вертишься, как… вошка на… корню?!».

Со своими домашними животными по-своему общалась и семья Радзиховичей.

Младший из них – Алексей – решил проверить своих собак на качество несения службы по охране их загородного дома, в котором те, кстати, и постоянно проживали.

Он переоделся в бомжа, маской до неузнаваемости изменив свой облик, и вышел во двор. Для пущего эффекта Лёша стал вдобавок размахивать руками и издавать непонятные угрожающие звуки. Не успел он сделать и нескольких шагов, как все три собаки – Челсик, Дуня и Боня – набросились на непрошенного гостя, тут же с лёгкостью его обезвредив.

При нападении на врага они каким-то неуловимым образом разделили свои обязанности. Челсик ухватил нарушителя за штанину и потащил в одну сторону. Дуняша подпрыгнула и, уцепившись за рукав толстого бушлата, повисла на Лёшке, наклоняя его в противоположную сторону. Ну а самый молодой и упитанный Боня со всего маху в прыжке ударил изо всех сил своих двух лап в грудь упитанного молодого человека армейского возраста, тут же завалив его навзничь.

Свалив жертву на землю, собаки, грозно рыча, тут же принялись её грызть.

– «Уйдите, дураки, это же я!» – теперь уже своим голосом завопил естествоиспытатель, срывая с лица маску.

Изумлённые псы остановились, признав в груде дерьма своего хозяина и завиляв хвостами, стали к нему ластиться, явно выпрашивая прощение за свою промашку.

В другой раз, в глубине души затаивший обиду на собак, чем-то увлечённо занимавшийся Алексей незаслуженно обидел младшего Боню. И ночью тот напомнил хозяину о правилах хорошего тона, под дверью его комнаты оставив горку собачьих фекалий.

Зато мать Алексея уважала всех собак без исключения.

На остановке трамвая Надежда Сергеевна увидела одну из них, дрожащую от голода и холода. Не раздумывая, она купила в киоске разогретый чебурек и угостила им пса.

Делясь этим с Платоном, его начальница удивилась реакции некоторых прохожих, тогда осудивших её.

– «Всё, что должно быть нормой, теперь для многих стало дикостью!» – согласился с нею Платон.

Сокрушённо вздохнув, они на пару пошли кормить голубей. Платон открыл форточку, а Надежда высыпала на улицу льняных семян.

Ту же всё потонуло в стуке голубиных клювов.

Но Надежда рассыпала корм не как Платон – по мере возможностей как можно шире, а не думая о последствиях, формально, почти в одну кучу.

Поэтому голубям приходилось чуть ли не ходить по головам своих сородичей. Что уж тут было говорить о воробьях, которых, как всегда, голуби гоняли.

– Надь, смотри, как голуби воробьёв гоняют! Словно говорят им: да идите вы на фиг, жиды пархатые!».

– «Ничего, когда всё растает, и им достанется!» – успокоила его не понявшая намёка начальница.

Март заканчивался, и снег интенсивно таял. Лишь в лесу он оставался практически нетронутым, и Платон пока пользовался этим.

Первого апреля сбылась, наконец, мечта Платона. В этом году он сходил на лыжах, словно в шутку, 1 апреля!

Запоздавшая со снегом зима, теперь с ним же и задержалась. Скольжение было отменным. И если бы не испорченная пешеходами во многих местах лыжня, погода позволила бы побить годовой рекорд скорости.

В этот же день и Платон отметился традиционной шуткой, направив через интернет по всем известным ему электронным адресам журналов и издательств первую часть стихотворной сказки для взрослых «Емеля».

До этого вначале года он лично отвёз по тридцать избранных стихотворений за 2011 год в редакции журналов «Москва», «Новый мир», «Дружба народов» и «Знамя».

И если в первых трёх журналах его произведения приняли, как и по делопроизводству положено, то в журнале «Знамя» ответственная за приём корреспонденции – блондинка средних лет, сухой красоты и формальной внешности – на просьбу поэта хотя бы расписаться на его экземпляре неожиданно ответила ему:

– «А у нас здесь не химчистка!».

– «Да-а-а?!» – только и осталось молвить удивлённому посетителю.

Но Платона удивил и нынешний лыжный сезон, неожиданно продолжившийся ещё на неделю. Более того, в субботу 7 апреля, по слегка ледяному насту Платон всё-таки достиг лучшего в сезоне результата. Однако через сутки стало ясно, что 8 апреля – будет последний лыжный день в этом году.

Апрель набирал силу, как и подготовка к традиционному празднованию Дня Победы. В телеэфире увеличилось количество информации по этому поводу. Она касалась всех телезрителей, даже смотрящих на телеэкран одним глазом, и слушающих в пол-уха, среди которых блистал своими знаниями кандидат медицинских наук, проктолог Иван Гаврилович Гудин.

До Платона как-то донёсся обрывок его просветительской, в адрес Надежды, речи:

– «То ли этот… Жуков?! Когда немец к Москве подходил…, ну, знаешь? Занял там… э… Можайск, Нарофоминск… Сталин спросил его: Возьмёшь командование? Тебе эти места знакомы? А тот ему: Да! Я эти леса с детства все исходил, знаю там каждую тропку! И стал… по просекам собирать армию!»

Платон за стенкой посмеялся над горе историком, позже сказав начальнице об исторических ошибках Гудина, завершив это своим резюме:

– «Честные, знающие и умные историки, как правило, копаются в анналах истории, а он, как истинный проктолог, ковыряет пальцем в её анусе!».

Но вскоре покопаться в анналах истории, а точнее – в своей памяти, пришлось и писателю.

Сходив в эту зиму последний раз на лыжах 8 апреля, Платон рекордно поздно завершил сезон.

Неожиданно для него в этот день в лесу всё ещё было достаточно снежно, и скольжение было приличным.

Но уже 15 апреля снега совсем не было. Прошедшие на неделе дожди окончательно съели его.

На следующий день, в понедельник, пораньше уйдя с работы, Платон с Ксенией совершили вояж на родину Платона.

В этот день стало довольно тепло, и кепки супругам не понадобились. Они гуляли в распахнутых лёгких полупальто, которые просто не хотелось таскать в руках.

От «Сретенского бульвара» прошли к Сретенским воротам, затем повернули в Печатников переулок.

Ещё в зимние каникулы по инициативе Ксении Платон через «Одноклассников» стал членом сообщества «Сретенка», и затем сам создал два новых фотоальбома: «Печатников переулок» и «Школа № 231», поместив в них свои старые фотографии.

Через несколько дней фотоальбом «Печатников переулок» стал быстро заполняться весьма интересными фотографиями и комментариями от новых участников фотоальбома.

А Платон очень гордился авторством этих фотоальбомов, особенно «Печатникова переулка».

– «Ксюх! А ведь благодаря этому я, можно сказать, уже себя увековечил!?» – неожиданно удивил он жену своим честолюбием.

– «Да, уж! Наверно? – согласилась она – А больше всего ты увековечил свой отчий дом! Давай, кстати, как-нибудь съездим на твою родину и пофотографируем!» – предложила тогда она.

И вот её предложение стало теперь материализовываться.

От отчего дома Платона родными для него проходными дворами супруги прошли на Рождественский бульвар, затем спустились к Трубной улице.

Далее по ней прошли до Большого Сергиевского переулка, затем повернули назад, теперь поднявшись вверх по Печатникову переулку, и далее на Сретенку, и по другой стороне опять ремонтировавшегося Сретенского бульвара проследовали к метро.

Ксения часто фотографировала, и не только мужа на фоне ему знакомых строений, но и наиболее примечательные в архитектуре и по отделке дома.

А на следующий день, 17 апреля, Платон пошёл на работу уже в одном костюме, по пути повстречав старого знакомого по давней работе.

Поприветствовав друг друга, Платон, вместо ранее привычного и обычно шутливого от бывшего коллеги: – «О! Какие люди! И без охраны?! – услышал нечто новое, хоть и тоже шутливое, но теперь явно завистливое:

– «Платон Петрович! Вы в этом костюме выглядите так шикарно, солидно! Только почему Вы без медалей, без орденов?!».

– «А у меня всего один орден – моё лицо!» – в пику тому ответил Платон.

– «Хм-м! А что, у Вас разве нет ни одной государственной награды?!» – съязвил явный орденоносец.

– «Нет! Ведь я служил не государству, а стране! Поэтому у меня есть только некоторое количество наград… общественных организаций! Но на них и моей груди не хватит!» – не дал тому первенства Платон, тут же раскланявшись.

Выходя на свет из «Чкаловской», ещё на верхних ступенях он вдруг с радостью почувствовал с детства привычный запах тёплых московских камней. Утренний весенний запах его родной столицы сразу настроил поэта на лирический лад.

Но не тут-то было. Войдя в подземный переход под Садовым кольцом, своим чувствительным носом он учуял лёгкий запах не свежей урины.

Да! Далеко не я один считаю Москву лучшим городом Земли! – посетила писателя шальная мысль.

Но всё равно в хорошем настроении пришёл он на свою работу. И не тут-то было.

Ближе к обеду, войдя в офис к Надежде, он услышал, как она рассказывает что-то новому коменданту.

– «…они приехали с Москвы…» – услышал Платон, сразу поздоровавшись с комендантом, но тут же нарвался на замечание начальницы, слышавшей в тот момент только себя:

– «Ты что не здороваешься?!» – повелительно спросила она Платона, думая, что демонстрирует новому коменданту свою культуру.

Вошедший и сразу поздоровавшийся с находящейся в гостях комендантшей, Платон удивлённо взглянул на дуру.

Тут же ясность внесла, ответившая на его приветствие тоже удивившаяся гостья:

– «Да он сразу со мной поздоровался первым, как вошёл!».

Во! Культура так и прёт! Даже хорошее настроение ни с того, ни с сего может испортить, отравить! – сокрушался Платон.

И словно накликал на себя беду. Через день он действительно чем-то отравился.

После работы дома, ближе к позднему вечеру, Платон почувствовал, как его мутит и неумолимо подкатывает тошнота. Немного лёжа подождав и проанализировав обстановку он понял, что в этот раз без очищения не обойтись. Мысленно настроившись, Платон решился пойти в ванную и заняться спасительным делом. Наконец свершилось!

У него было ощущение, что жидкость, вобравшая в себя все вредоносные вещества буквально из каждой клеточки его организма, соединилась в единый бурный поток, и в течение шести часов тремя неравномерными потоками-подходами, из которых второй и третий фактически слились в один – полноводной рекой с селем опустошило тело, очистив организм.

Через несколько дней очистившийся начал новый дачный сезон.

Из-за позднего схода снега подпочвенная вода долго не сходила.

Поэтому невольная осенняя договорённость с татарами-шабашниками о продлении пола на открытой террасе до стены дома дачи Платона пока не могла быть реализована.

После майских праздников, во время которых Платон полностью привёл в порядок свой дачный участок, возобновились его трудовые будни.

– «А я, пока шёл через… «Устиновский» мост, вспоминал… «Барсэлону» – что-то объяснял квази болельщице Надежде её верный собеседник Гудин.

– «Кстати! А как сыграли «Челси» с «Баварией»?» – поинтересовался у болельщицы Платон.

– «Ты, что? С ума сошёл?!» – воссела на своего давно забытого конька Надежда, так толком и не ответив на вопрос Платона об итогах финальной игры на кубок Лиги чемпионов УЕФА.

А чуть позже, когда Платон поздравлял по телефону с днём рождения свою сестру Настю, начальница вдруг опять схамила:

– «Платон! Давай быстрей, мне позвонить надо!».

– «А вон другой телефон свободный!».

– «А мне по этому надо!».

Ну и дура! – чуть ли не вырвалось у него в трубку.

Скорее бы мне вырваться от них всех в отпуск, надоели совсем! – мечтал писатель, который как раз именно летом ничего практически и не писал.

Давно и навечно дискредитировавшие себя тупые, чванливые рожи «коллег в кандидатстве» так надоели Платону, что он даже не смотрел в их цементные лица, тем более не заглядывал в их лживо-лицемерный пяток глаз.

А для того, чтобы не терзаться от их неисправимого бескультурья и неиссякаемой подлости несгибаемый оптимист дал себе команду и настроил себя воспринимать своих сослуживцев, как неких врагов, ведущих против него перманентную войну, каждый раз радуясь хотя бы отсутствию с их стороны какой-нибудь мелкой пакости или лженаучных и низко-культурных перлов.

А самым главным носителем этих перлов был, конечно, Иван Гаврилович Гудин со своими различного рода комплексами и боязнями.

Он, например, так боялся подхватить какую-нибудь птичью болезнь, что каждый раз проходя мимо окна, в форточке которого сидели ожидающие кормёжки голуби, махал на них руками с криком:

– «Кышь, кышь!».

Явно боится подхватить третье перо! – решил про него антипод-орнитолог.

Гудин и Кочет были хоть и одного поколения, но совершенно разной ментальности.

Ментальность Платона теперь позволяла ему иногда и негативные высказывания о своих коллегах.

– «Ты где сейчас работаешь?» – как-то спросил его, случайно встретившийся давний знакомый, бывший недоброжелатель.

– «Да в одной… дубраве!» – шутливо ответил Платон давнишнему вечному завистнику.

– «Как это?!».

– «Да там одно дубьё работает!» – пояснил сочинитель.

– «Не понял! Бабы, что ли?» – не унимался любопытный.

– «Да нет! Членистоногие!» – продолжал шутить писатель.

– «Кто?!» – изумился непонятливый и без воображения.

– «Да мужики же!» – открыл тому тайну Платон.

Вскоре у себя на даче он открыл очередную тайну. Но ещё в начале мая по указанию Правления их садоводческого товарищества состоялась повсеместная проверка подводов проводов новой электросети непосредственно к домам и вовнутрь самих домов.

Естественно дача Платона попала в число неблагополучных, так как ещё ровно год назад у Платона случилась авария в электросети его дома.

Тогда в пятницу вечером, включив в сеть водяной насос «Малыш» для наполнения бочек водой из колодца, Платон продолжил собирание сухих листьев перед домом. Вскоре он услышал какой-то хлопок, похожий на срабатывание автоматической пробки.

Войдя на веранду, он почувствовал лёгкий и почему-то даже чуть ароматный запах, но всё-таки похожий на запах горелых проводов.

Однако пробки были в рабочем положении. На всякий случай он пощёлкал их кнопками ещё раз. Но свет во всём доме так и не появился, да и насос не работал.

Что же это такое? – недоумевал инженер-механик.

Поначалу он решил, что света нет вообще нигде. Но долго ходя по практически пустынной улице, понял, что поломка только у него.

Странно?! Пробки в порядке, а света нет?! – опять задумался Платон, наконец, поняв – значит, где-то оборвался провод!

На улице уже смеркалось, потому Платон заторопился к электрику Наилю. Тот был уже в подпитии, но решил уважить, засопротивлявшегося было Платона:

– «Наиль! Но ты наверно сегодня уже не сможешь работать? Давай тогда завтра. Уж ночь я как-нибудь перетерплю».

– «Дядя Платон! Да Вы что? Я смогу, без проблем! Вы только скажите: Вам это сейчас надо?» – уверил его электрик.

– «Да боюсь – в холодильнике всё растает!».

– «Ну, вот! Тогда пошли!» – решительно завершил он разговор.

По дороге они договорились, что, если причина неисправности на его электрощите в доме – в пробках или счётчике, – то Платон заплатит двести рублей.

Уже при свете электрического фонаря Наиль осмотрел счётчик и пробки, сделав вывод, что, скорее всего, произошёл обрыв провода на столбе.

– «Дядя Платон, но Вам тогда придётся доплатить!».

– «Конечно, конечно!» – не дал он тому договорить.

– «Ну, тогда я пошёл за лестницей, инструментом, «кошками» и помощником!» – почему то радостно сообщил Наиль, надолго пропав после этого.

Платон уже хотел было пойти его разыскивать, когда тот объявился в полной темноте и не один. На пару с таджиком Хасаном они несли лестницу и тяжёлую сумку.

Обувшись «кошками», Наиль ловко забрался на столб. А Хасан, до этого державший лестницу, через забор стал подавать ему инструменты.

– «Дядя Платон! Так у тебя что-то в сеть включено! Меня сейчас дёрнуло!» – вдруг вскрикнул Наиль.

– «Да нет! Ты же сам проверял!» – удивился виновник.

– «Ну, вот же, даже прибор показывает!» – доказывал электрик, слезая со столба.

– «Давай, дядя Платон, колись! Воруешь потихоньку электричество?! Показывай, что ты втихаря подсоединил до счётчика?» – пытал его Наиль.

– «Наиль! Ты чего? С ума сошёл, что ли? Да нет у меня ничего левого! Вон, можешь сам посмотреть, как провода идут!».

– «А почему же тогда ток идёт?» – справедливо вопрошал электрик.

– «Не знаю! Ищи!».

Почесав темя и поверив хозяину, Наиль вернулся на веранду.

Платон подсветил ему, и тот, понажимав пальцем провода между счётчиком и коробками с пробками, к всеобщему удивлению обнаружил обрыв провода, который подвыпившему Наилю не удалось обнаружить в первый раз.

– «Ну вот, теперь всё сходится! И законы физические подтвердились, и ты меня в воровстве электричества обвинять не будешь!» – с облегчением вздохнул Платон.

Наиль попросил у него нормальный провод для внутренней проводки, и тот нашёлся. Заменив электропровод на веранде, мужчины вышли на улицу к столбу.

Вскоре электрик попросил Платона принести ему кусок толстого алюминиевого провода. В хозяйстве Платона нашлась теперь только толстая такая проволока без изоляции.

– «Ладно! Я и такую прикручу!».

Завершив соединение этих проводов, Наиль ввернул пробки, но те теперь дружно вырубились.

– «Дядь Платон! У тебя где-то замыкает?!».

– «Да! Точно! Давай искать по частям!».

Но тут же Платон вспомнил про насос. Включили пробки без него – свет горит! Включили пробки с ним – вырубаются!

– «Ну, вот и причину всего нашли! – опять обрадовался Платон.

– «А почему же тогда пробки не вырубались до этого, а перегорел провод?» – тут же спросил он Наиля.

– «А вот почему!» – показал Наиль хозяину скрученную пару перегоревших телефонных проводов.

– «Ни ху…» – удивился, было, Платон.

– «Это бывший электрик Коля учудил мне!» – понял он.

– «Наиль, а с другой стороны, он ведь этим защитил меня от пожара! Ведь провода оказались слабее пробок!» – сделал вывод потерпевший.

– «Только непонятно, почему они столько лет не перегорали?» – задумался электрик.

– «Так я только в этом году поставил более сильные пробки! А как насос замкнул, так более слабые провода и перегорели!» – внёс ясность хозяин.

– «Да, дядя Платон! Залетел ты ещё на полторы тысячи!» – попытался поставить точку Наиль.

– «А что так много?».

– «Так мы работали вдвоём, да и опасная работа была!».

– «Ну, ладно – согласился вдвойне пострадавший – Но тогда в понедельник вечером».

– «Хорошо!» – обрадовался хорошей подработке электрик.

На том они и расстались.

А на следующий день перегорел и второй телефонный провод, соединявший вторую пару пробок и счётчик. Но теперь такую аварию Платон легко ликвидировал самостоятельно.

Поэтому теперь, год спустя, Платон и решил полностью обновить всю систему подвода электричества в дом – благо это теперь было санкционировано и самим Правлением садоводческого товарищества.

С электриком Наилем и его помощником Платон договорился о полной замене подводящих в дом проводов, замене пробок на автоматические, замене распределительной коробки, и о заключении проводов в гибкие изоляционные трубки с креплением их к стенам клипсами.

Понимая, что он окончательно и комплексно решает вопрос с электропроводкой, Платон не стал скупиться, согласившись с представленными Наилем расходами: восемьсот рублей за материал и две с половиной тысячи – за работу.

Однако он понял и открыл для себя тайну, что многие годы работающие в их садоводстве татары-шабашники стали настоящими рвачами.

Это подтвердилось и впоследствии. Оговорённые с их бригадиром Равилем расходы на удлинение террасного пола со своим фундаментом до стены дома и врезание трофейной старой сдвоенной двери для выхода с веранды на террасу – к концу работы возросли с восемнадцати тысяч до пятидесяти восьми.

Конечно, Платон понял, что оговоренная осенью сумма была явно занижена Равилем. По весне Платон посчитал, что стоимость лишь одного материала на пол уже равнялась тем самым восемнадцати тысячам. К тому же бригадой из четырёх человек были выполнены дополнительные работы: дом был выровнен с установкой под его центральной частью новых фундаментных блоков, а под дом было насыпано и разровнено три с половиной кубометра песка. Но всё равно, даже при этих дополнительных работах, сумма была явно завышена.

К тому же во время работы на Платона шабашники часто отвлекались на другие работы. А в иные дни просто пили.

Но самое, пожалуй, главное – они допустили множество брака и недоделок. И всё это произошло после душевных разговоров Платона с Наилем о жизни и его жизненных принципах, о его квалификации в столярном и слесарном деле, об его умении быстро и всё на свете считать, о невозможности кого-либо обмануть его.

Но, как потом оказалось, на красавца Наиля – мужчины в расцвете сил, это не произвело никакого впечатления.

Более того, Наиль брал у Платона почитать его сказку для взрослых «Емеля», при коллективном чтении вызвавшую у бригады шабашников бурный восторг.

Но, в общем, заказчик оказался весьма недовольным татарами-шабашниками, и решил больше с ними никогда не связываться, а недоделки и брак исправить самостоятельно, чем он и занимался последующие дни, и не только отпускные. А окончательный расчёт с ними он пока задержал.

Но отпускные дни как-то уж очень быстро прошли, и Платон снова вышел на работу.

Теперь он каждый день после работы возвращался на дачу, где жил с кошками и ждал в отпуск Ксению.

Ближе к вечеру двадцать седьмого июня в вагоне электрички было душновато. Возвращавшиеся с работы в основном дремали.

Но находились и такие, которые даже в вагоне вели весьма активный образ жизни.

Толстые дамы ублажали свою плоть мороженным, а пузатые мужчины – пивом.

А квази светские дамы обмахивали свои дорогие телеса веерами.

Две такие дамы, сидевшие напротив Платона, словно сговорившись, одновременно энергично обмахивались весьма красивыми веерами, словно соревнуясь друг с другом, или хвастаясь ими перед другими пассажирами.

От такого их упорства Платон чихнул. А вскоре у впечатлительного писателя даже защипало в горле.

Да это от Надькиного мороженного! – молча оправдал он перед самим собой модниц.

Но тут внимание естествоиспытателя отвлёк необыкновенно большой комар, но меньший по размеру по обыкновению называемого «малярийным».

Платону почему-то показалось, что это комариха, видимо из-за большого брюшка. Она сидела на стекле вагонного окна головой вниз, и как будто предвкушая удовольствие от обилия сидевшей рядом пищи, довольная потирала одну о другую передние из трёх пар лапок.

Затем она стала тереть ими свои щёки, видимо наводя марафет перед трапезой пассажирской кровью.

Но тут Платона отвлекла одна из дам, пересевшая к нему рядом на освободившееся место:

– «А Вы простудились у окна!» – начала она.

– «Да, нет! Это от веера!» – остудил он её.

И действительно, как только поток «забегающего» в окно воздуха стал доставаться и даме с веером, и махания им прекратились, загадочным образом закончились и чихания внимательного наблюдателя.

– «Ну, вот! Я же Вам говорил!» – заключил Платон.

В пятницу двадцать девятого июня Ксения выехала на дачу в отпуск. А в выходные состоялся окончательный разговор Платона с татарами-шабашниками.

Как на Голгофу пришли все четверо. Начали считать стоимость всех материалов – сошлись во мнении.

Но Наиль неожиданно представил весьма высокий счёт на выполнение самих работ.

Платон пытался добиться от них обоснования, но те упёрлись:

– «Наша работа стоит столько!».

– «Но вы же допустили брак!» – попытался оправдать свои доводы заказчик.

Платон потыкал носом горе плотников в их недоделки: – «Но я ведь знаю, что вы умеете делать лучше! Вот, как здесь – показал он на начало пола – И вдруг в конце всё стало косо и криво!?» – показал он на косо поставленный крайний столб у дома и покатую ступеньку на выходе из террасы в сад – Давайте проверим отвесом. А кто из вас якобы шлифовал столбы? Это после какого бодуна так можно всё испортить?!».

Принесённый им из сарая отвес на длине в два с половиной метра показал отклонение балки в сторону на целых четыре сантиметра!

– «А это у вас отвес неправильный!» – услышал он от недавнего школьника.

– «А ты принеси свой, правильный, и померим!» – быстро нашёлся он после изумления.

– «Ну, хорошо, Платон Петрович! Давайте мы все огрехи исправим!» – вмешался более образованный, хоть и тоже молодой, сын бригадира – Рамиль.

– «Да нет уж, я лучше сам! Вы же не умеете качественно работать!».

Вскоре в разговор вмешалась Ксения и настойчиво положила им конец:

– «Платон! Да отдай ты им эти деньги, и пусть прохиндеи валят отсюда! И больше их не нанимай!».

– «Ладно, чёрт с ними! Надоели!» – отдал Платон деньги вымогателям.

После этого разговора Платон понял, что и среди татар бывают жиды.

Через некоторое время он добавил жене:

– «Уф! Даже как-то легче на душе стало после такого говна! Эти татары превзошли и жидов и хохлов!».

– «Да конечно! Забудь про это! Надо делами заниматься! – успокоила мужа Ксения – А лучше отдохни пока. Или, вон, посмотри хотя бы телевизор!».

– «Да по телевидению показывают сплошные трахи и пифпахи! Пойду лучше в огород – пополю!» – поменял он ТВ-ящик на ведро.

И теперь на даче Платон только не успевал сделать одно дело, как тут же не успевал и другое, уступая очерёдность третьему, а то и четвёртому.

Зато он успевал всё на своей не пыльной работе, особенно пообщаться с уважаемыми им людьми.

Около семидесятилетние Галина Александровна и её муж – в дежурстве подменщик – Виталий Николаевич, бывший начальник одного из главков, после недавней смерти более чем девяностолетней тёщи, заметно посвежели и похорошели. Психологический груз многолетней заботы о тяжелобольной естественным образом покинул их плечи, и те распрямились, приосанились.

Платон просто любовался этой, до сих пор сохранившей взаимную привязанность и уважение, красивой парой коренных московских интеллигентов.

– «Да! Хорошо, что ещё живы люди, придающие моей Москве неповторимый шарм и обаяние! Они не завидуют чужому счастью, а борются за своё!» – удовлетворённо просиял писатель, сам ни в малой степени олицетворяющий собой её красоту, эрудицию, интеллект и культуру.

По пути с работы, в электричке, вошедшая в вагон разгорячённая женщина, попыталась повыше поднять фрамугу уже и так приоткрытого окна. Но тщетно. Та каждый раз опускалась.

– «Не держится что-то?» – расстроилась она.

– «Как и везде у нас наверху!» – прокомментировал Платон.

– «Да! Кругом одни развалины!» – под улыбку одобрения сидевшего напротив неё средних лет мужчины, добавила попутчица.

Почти с каждой остановкой пассажиров становилось всё меньше. Но это не помешало одному молодому человеку, очевидно олицетворявшему развалины, потеснить сидевшего поблизости пенсионера грубым обращением на «ты».

И тут Платон не выдержал.

– «Молодой человек! А к пожилому незнакомому мужчине на всякий случай надо обращаться на «Вы». А то вдруг это не ваш папа?!» – под лёгкие смешки окружающих громко озадачил он хама.

Как только Платон вышел на своей платформе и повернулся на выход направо, как за своей спиной услышал слоновый топот перебегающих из вагона в вагон «зайцев».

Кстати, бегать-то многие не умеют! Хорошо, что я хоть в этом году раньше начал играть в футбол! – обрадовался своим успехам физкультурник.

До этого вечера он уже восемь раз сходил на футбол, поиграв в течение тринадцати с половиной часов. При этом уже в начале сезона он забил пятьдесят пять голов и сделал двадцать две голевые передачи.

По итогам прошлого года Платон подсчитал, что ему вполне по силам в этом году замахнуться на две сотни голов, конечно при условии более регулярного участия в играх.

Но, несмотря на занятия спортом, годы всё же сгладили талию Платона.

Даже начавшаяся традиционная жара не могла пока растопить хоть и незначительные, но всё же жировые излишки на его поясе.

В первые июльские выходные дни на дачу к Платону, причём с ночёвкой, приехала семья Даниила, но на этот раз с собакой Зарой знаменитой породы Джек Рассел Терьер, которая обошлась ему в сорок тысяч рублей. Семимесячная очаровательная сука, которую назвать таким словом даже язык не поворачивался, и, по-видимому, действительно стоившая таких денег, понравилась и Ксении. Активная гостья вскоре отличилась обгрызанием нижних веток кустов чёрной смородины. Платон поблагодарил её за помощь в сборе урожая, и дал ей более толстую берёзовую палку из поленницы для шашлыков. Теперь она с удовольствием грызла толстую деревяшку, с благодарностью глядя в глаза хозяина дачи.

Став центром всеобщего внимания, и ощутив простор, собачонка носилась по саду, пытаясь заигрывать с кошками. Те же разбегались от бесцеремонной гостьи. И только матёрый кот Тихон игнорировал Зару, иногда лапой и шипением удерживая надоедливую игрунью на безопасной для себя дистанции. Он теперь не трахал всех в окрýге, кого успевал догнать, как бывало ранее.

Тем временем мужчины разложили надувной бассейн и наполнили его водой из наземного водопровода.

Но вода всё равно оставалась прохладной. Поэтому открытие купального сезона оставили на следующие выходные.

Затем Платон погулял с внучком Мишей по территории их садоводческого товарищества, выходя и за его пределы. Пока не говорящий малыш с интересом и влюблённым взглядом внимал деду, молча помогая тому, в том числе вывозить мусор на свалку.

Провожая отца и сына на прогулку, Данила напутствовал старшего:

– «Пап! Только смотри там осторожнее, мало ли какие люди могут попасться Вам навстречу!» – выказал он заботу о своём наследнике.

– «Сынок, да там живут добрые люди!» – успокоил Платон одного из своих.

– «Да-да! Они на тебя даже пули не пожалеют!» – в шутку подтвердил Данила.

И пока самый старший и самый младший Кочет долго гуляли в окрестностях, остальные взрослые с удовольствием пообщались между собой, обсудив многие темы.

Не обошлось и без споров. При обсуждении художников Ксения и Данила коренным образом разошлись во мнениях.

Как и отец, воспитывавшийся на бардо́вом бархате классицизма Данила не воспринимал ни импрессионистов, ни сюрреализма, ни поп-арта, ни прочую ерунду от искусства.

Когда обсуждение дошло до осуждения неких специалистов, возвратившемуся после прогулки с внуком Платону даже пришлось вмешаться, дабы остудить пыл спорящих.

– «Часто специалист отличается от дилетанта лишь тем, что он на какой-то вопрос ответ знать только обязан. А на деле он это знать может даже хуже, чем формальный не специалист, но специально и глубоко изучивший этот вопрос».

Один из таких вопросов как раз и решил для себя Платон.

Несмотря на то, что он ежедневно тратил по два часа на дорогу с дачи в Москву и обратно, он признался себе, что на работу приезжает с удовольствием – отдохнуть от жары, жены, футбола, физической работы и недосыпов.

Но всё равно постепенно силы стали покидать его.

Ежедневные поездки на работу и с работы, футбол после неё, дачные заботы после футбола, и совмещённый после этого уже затемно поздний обед с ужином, приводили к хроническим недосыпам. И запас его физических сил стал заметно истощаться.

Так что перерыв в участии Платона в футбольных баталиях, из-за большого наплыва жаждущих футболистов, пришёлся как нельзя кстати.

А тем временем в старом здании НИИ Биомедхимии по Большому Николоворобинскому переулку, часть полуподвального помещения которого занимало ООО «Де-ка», начался очередной ремонт по отмыванию денег.

А тем временем лето плавно катилось к своему зениту.

К приезду Платона на футбольное поле, оно всё время оказывалось занятым. Более того, вне его своей очереди уже ожидали и другие стихийно сформировавшиеся команды.

Теперь все команды играли по десять минут, и на вылет. Поэтому Платону стало неинтересно. В его команду теперь попадала одна малышня и их команду, хоть и в упорной борьбе, но постоянно обыгрывали. А смотреть дворовый футбол, когда дома ждали многочисленные неотложные дела, он не мог. Вот и пришлось ему пропустить несколько дней, а потом и вовсе искать новую поляну.

Новую поляну стал искать и Иван Гаврилович Гудин. В связи с ремонтом в их комнате, на время Гудин оказался соседом Платона. И теперь на новом месте он почему-то пытался давать указания хозяину помещения, тем ощущая себя выше на служебной лестнице. Но Платон в очередной раз сразу решительно и грубо отшивал комплексующего.

А когда тот пожаловался Надежде Сергеевне, поэт красочно объяснил, вошедшей к нему с этим вопросом:

– «Надь! Он твой пёс, но не мой босс!».

А тем временем ремонт в офисе босса Платона продолжался. И, как и раньше, Гудин в очередной раз начал выпендриваться перед рабочими.

– «Руки… мастера боятся!» – неожиданно изрёк Иван Гаврилович в попытке предстать перед новыми рабочими знатоком народного фольклора, тем самым внося свой очередной вклад в изящную словесность.

– «Что-то я такое слышу впервые?!» – улыбаясь старичку-дурачку, удивился невежде электрик Андрей, только-что завершивший, по мнению проктолога, сложную работу.

И тут же лёгкий рык испуганных ягодиц выдал набежавшее волнение Гудина.

После бегства опозорившегося старца Платон и электрик рассмеялись.

– «Да, возраст даёт о себе знать! Ну, Вы наверно лучше меня это знаете?» – стал вслух рассуждать осмелевший электрик.

– «Ну, я же не какая-нибудь там дипломированная… безотцовщина!?» – несколько возмутился Платон на сравнение себя с Гудиным.

Но его возмущения продолжились и на даче.

Увидев, как пьяный Равиль не может понять, как ему переставить краны на трубе водопровода у соседки Татьяны Гусевой, Платон решил помочь ему и, через разделяющую их рабицу, дал совет.

Возмущённый этим сантехник сразу вскипел по-русски:

– «Ё… твою мать! Это же «папа», а это «мама! Как я тебе их переставлю?» – нисколько не смущаясь присутствия пожилой женщины, пытался он и здесь установить своё иго.

Но чуть смутившийся Платон, обменявшись взглядами с Татьяной, не унимался, показывая на относительно близком расстоянии, насколько позволяла сетка, как поменять краны местами.

Но до его оппонента уже ничего не доходило. И так не отличавшегося ясностью ума и не обременённого наличием некоторого минимума знаний, Равиля понесло.

И, как часто бывает с малознайками, расчёт был сделан на показные амбиции и ор. Теперь Равиля было не унять, и он вновь повторил свои доводы по поводу родителей кранов.

Однако Платон был настойчив. Тогда Равиль предложил ему самому прийти и всё сделать, как он считает нужным.

Но методист настаивал на своём:

– «Равиль! Во-первых, успокойся, держи себя в руках, ты ведь не на сабантуе! – начал Платон – Тем более не в орде» – добавил он так, чтобы было слышно только Татьяне.

– «Ну, ну!?» – нетерпеливо задёргался горе-мастер.

– «Во-вторых, я тебе помогу всё сделать и отсюда! Делай по моей подсказке. Я беру всю ответственность на себя! Открути сначала вот этот кран».

Всё ещё уверенный в своей правоте, татарин демонстративно повиновался.

– «А теперь, вот этот!» – вёл заблудшего слесаря поводырь инженер.

Равиль быстро повторил манёвр.

– «А теперь поменяй их местами!».

И тут Равиль злорадно засмеялся:

– «Ха-ха-ха! Ну, я же говорил: здесь «папа», а здесь «мама»!».

– «Так ты теперь их просто переверни, и всё!».

Равиль недоумённо повертел краны в руках и вынужденно повиновался, не понимая, как это «папа» с «мамой» поменялись местами.

– «Ну, вот, видишь!? Можешь ведь, когда захочешь!» – похвалил Платон мастера.

– «Это на свободе ты папа, а как сядешь, так можешь и мамой стать, Пифагор ты наш!» – торжествующе завершил Платон, победоносно взглянув на улыбающуюся Татьяну.

– «Да-а! Пьяный татарин – это не работник!» – заключила, услышавшая от мужа эту историю, Ксения.

– «А ведь что такое некачественная работа? Это значит, что в этот период её совершения работник её исполняющий живёт как бы понарошку, не взаправду, временно!» – пояснил он жене.

И теперь Платон и Ксения, натерпевшиеся от плотницкого ига, волей судьбы вышли на местного мастера – настоящего славянина – Владимира, договорившись с ним о скорой обивке дома сайдингом.

А пока Платон не спеша доделывал и переделывал брак за татарами-шабашниками, сожалея о чрезмерных денежных тратах на такую работу.

Но они с женой не очень то и сожалели об этом. Главное было дело сделано! Да и деньги на это были использованы от сдачи жилья в высотке.

В этом году семья Кочетов особенно почувствовала пользу от сдачи квартиры в высотке и от постоянного независимого проживания Иннокентия отдельно от родителей у своей новой подруги. У них теперь появились относительно свободные деньги.

А о бракоделах Платон и Ксения решили забыть раз и навсегда. Они также чётко осознали, что для их здоровья полезно вообще всех своих обидчиков простить и предать полному забвению.

Платон не мог предать забвению лишь попытки, давно ставших для него знакомыми, попутчиц из «Загорново» сосватать за него одну из своих симпатичных подруг, коей Платон ещё давно выказал знаки внимания и симпатии.

При выходе утром на «Выхино», так как в этот раз ему нужно было заехать домой, Платон увидел, как одна из них – Татьяна взглянула на него, достала мобильник, и, дождавшись ответа, губами прошевелила всего одно слово – Выхино, а затем закрыла мобильник, победно взглянув на Платона.

Ох, уж эта мне горе-разведчица! – подумал бывший контрразведчик – докладывает своей подруге место моего выхода! Как все женщины, тоже торопится с выводами. А я ведь могу выйти аж в пяти местах: Выхино, Перово, Авиамоторная, Электрозаводская и Казанский вокзал!

На работу он в этот раз прибыл позже обычного.

– «У нас масло есть, бутылок десять?» – спросил Платона входящий в цех Гудин.

– «Есть, насколько я знаю» – без энтузиазма ответил тот.

Иван Гаврилович только что принял заказ по телефону, и вместо того, чтобы, как обычно, собрать его, вдруг неожиданно положил листок со своей записью на угол стола Платона:

– «Тут вот из Солнцева звонила Надькина знакомая, заказала пять банок лецитина и десять масла. Ты положи их в коробку и отнеси на вахту. Неизвестно когда она приедет. Цены там написаны! – указал он на бумажку – Вот и весь сказ!».

Сказ-то может быть и весь, но не про твою честь! – подумал Платон, промолчав в ответ и вовсе не собираясь исполнять неожиданное указание зарвавшегося старца.

Ну, дед совсем оборзел! Со своими «шариками» на компьютере у него, видать, и крыша поехала?! Мышей совсем не ловит, хотя «мышкой» и водит! – молча возмущался писатель.

А тем временем у него на даче закипела новая работа. Бригада из трёх местных славян обшивала дом сайдингом, маскируя давние перекосы, придавая ему новый, надёжный и весьма респектабельный вид.

А после окончания их работы Платон приступил к модернизации и ремонту окон и оконных рам, включавших в себя, прежде всего, их обивку штапиком, наличниками и окантовками, а также шпатлёвку и покраску.

В итоге задумка Ксении была реализована, и дом приобрёл долгожданный вид.

Ксения была довольна. Платон тоже.

И теперь осень ушла у него, в том числе, и на доделывание двери и ступени, ведшей из веранды на террасу.

Дома он комментировал жене их давно длящееся гармоничное сотрудничество в совместном дачном творчестве:

– «Ксюха! А ведь прогресс и развитие – это… любовь! То есть соединение двух противоположностей, плюса и минуса, дающее ток, энергию, новое вещество, жизнь!».

– «Ну, ты и философ. Только про идеи забыл!» – не ожидая от мужа таких рассуждений, дополнила Ксения.

– «Да я и не оспариваю твоё идейное лидерство в нашем с тобой дачном дизайне!».

– «Но без тебя, без твоего согласия мы ничего не смогли бы реализовать из моих идей, причём каждый раз всё более смелых и дорогих. Мы с тобой всё время явно прогрессируем, развиваемся!» – начала более глубоко рассуждать благодарная мужу Ксения.

– «Да! Если согласиться с тем, что человеческое общество развивается по спирали, повторяя уже пройденные общественно-экономические формации, но быстрее и на более высоком уровне развития общества, то тогда надо считать, что социализм был неким повторением первобытнообщинного строя с общими средствами производства» – сел на своего давно оставленного конька бывший лектор-международник.

– «Но за этим строем ведь последовал феодальный строй средневековья. И действительно! Мы сейчас наблюдаем в России подобие дикого капитализма. А с учётом возникновения различного рода мафий, коррупции, появления вотчин в различных областях деятельности, то точно мы сейчас повторяем этот виток истории.

Но, как видно по годам, эта спираль сильно сужается кверху, принимая форму воронки. Временные периоды существенно сокращаются, а технический прогресс ускоряется…» – понесло Платона дальше… в лес.

Но его рассуждения неожиданно прервал кот Тихон, сделавший свой коронный ход котом, из-под ног хозяина совершив противозенитный манёвр – крутой вираж – под разложенный для сна диван.

– «Ты чего это спрятался от… народа? Брысь!» – не удержалась от комментария такой кошачьей прыти Ксения.

– «Так, как и… кот, любая часть общества, отделённая от производства материальных благ, от средства производства, по большому счёту отделена и от народа, от его проблем и чаяний. Помнишь, как кто-то сказал про кого-то: страшно далеки они от народа!».

– «Я от споров и таких разговоров всегда устаю! Ведь всё время приходится подбирать подходящие слова!».

– «Причём не матерные!» – уточнил муж, неожиданно обнимая жену.

И тут она почувствовала, как в её живот упёрлась его любовь…

На следующее утро Платону предстояло пройти плановую гастроскопию. Последний раз два года назад он прошёл эту неприятную процедуру неожиданно легко.

– «Присаживайтесь!» – дежурно и по новомодному предложила очередному пациенту медсестра.

– «Нет! Я лучше сяду! Я же не у следователя!» – поправил её писатель.

– «А зубы снимать надо?» – продолжил он шутить.

– «Нет, зубы не надо… и штаны тоже!» – немного раздражённо поддержала она шутку.

Но в этот раз процесс прошёл несколько сложнее. Зато результат порадовал врача и Платона.

На выходе из поликлиники с ним чуть не столкнулась спешившая туда молоденькая девушка, показавшаяся наблюдательному писателю невзрачной, жёлтокожей и костлявой.

Надо же? Она совершенно непригодна для любви! – сделал вывод писатель.

А тем временем наступила настоящая осень. Стало как-то грустно и пусто. За окном по-прежнему было пасмурно, и моросил нудный дождь.

Платон опасался, что с открытием станции метро «Новокосино» у него не будет больше возможности дремать от «Новогиреево» до «Третьяковской». Но его опасения оказались напрасны. Теперь с полупустой платформы «Новогиреево» он без труда садился на всё же имеющиеся пустые места, и по необходимости дремал, тем более на обратном пути.

Очередной дачный сезон заканчивался. Необходимость в станции «Чкаловская» отпала, а вместе с нею и привычка ездить этим маршрутом, который опять вернулся на круги своя от «Новогиреево» до «Третьяковской», и далее трамваем или пешком через Большой Устьинский мост до Воронцова поля.

Окончание дачного сезона опять привело к повышению у Платона давления. Теперь оно повышалось и от любой эмоции, и от любой нагрузки, словно Платон стал неврастеником.

– «Ксюх! А ты знаешь, я давно почувствовал, что в связи с тем, что я пишу стихи и прозу, я стал глубже вникать во всё, сопереживать своим героям – стал как бы тоньше всё вокруг понимать – возможно это сказалось и на моей нервной системе. Ты же знаешь. Я очень адаптивный тип – быстро вхожу в роль!» – предположил Платон причину гипертонического криза, случившегося у него в середине октября.

– «Да, наверно это так!» – согласилась жена.

В понедельник, 26 ноября, после окончания дачного, гаражного и поминального сезонов, Платон вошёл в новую для себя роль.

Он посетил первое занятие литературного клуба – семинара детских писателей, на который его вывела соседка по даче Татьяна Гусева – в Доме литераторов на Большой Никитской улице. После прочтения им своей притчи «Упавший с дуба», началось обсуждение.

Первой, как видимо всегда, взяла слово самая молодая – Настя, очевидно считавшая себя здесь самой главной и умной, потому выступавшая в роли главного критика всего и вся. Невзрачная воинствующая уроженка деревни, считавшая своё верхоглядство – образованием выше верхнего, первой оценила труд Платона.

– «В этом рассказе я обнаружила обилие канцеляризмов. Сказывается отсутствие образования!» – задала она тон обсуждения, чем вызвала возмущение зрелых симпатичных женщин.

– «Как так можно голословно утверждать?! Вам не стыдно так говорить о незнакомом пожилом человеке?!» – вполголоса зашипели они на неё.

– «Но рассказ мне понравился!» – успела та вывернуться.

Кроме того, эта Настя, видимо от избытка образования, позволяла себе, сидя за большим общим столом литераторов, периодически озвучивать поглощение ею прямо из горлышка бутылки некоего напитка, видимо боясь здесь же от зависти и злости засохнуть.

По этому поводу, Платон подумал: хотя все мы в той или иной степени являемся выходцами из деревни, но ведь выходить-то из неё можно по-разному! Видимо деревня из неё не вышла! А ведь её тяга к культуре вполне объяснима. Человека всегда тянет к тому, чего у него нет, чем он обделён. Причём желает он это на подсознательном, даже интуитивном уровне. А её тяга к критиканству тоже объяснима. В детстве она, очевидно, была забитым ребёнком, возможно даже гадким утёнком, или изгоем в своём классе.

Потому сейчас она пытается наверстать упущенное и взять верх над красивыми и истинно образованными людьми, особенно над коренными москвичами и выходцами из бывших высших слоёв общества.

В дальнейшем высказались многие, друг за другом повторяя довод о наличии канцеляризмов. Одни критиковали, другие тут же сами защищали автора, не давая тому слова самому постоять за себя.

Представителю мусульманской диаспоры не понравилось обилие свиней. Некоторым – до сих пор не засыпанная колея в незнакомой деревне.

А одной «опытной» даме не понравилось замечание Платона, что это не рассказ, а притча, и канцеляризмы здесь применены для юмора:

– «Любезнейший! А здесь все профессионалы! Мы, что, не понимаем и не знаем этого? Но надо уменьшить их количество, хотя бы на треть!».

Но всё равно притча всем понравилась, особенно на фоне других здесь же прочитанных рассказов. Некоторые слушатели даже прониклись судьбой злосчастного жёлудя и особенно его лысины, во многом поняв автора, одновременно подчёркивая краткость и яркость рассказа.

Из всех остальных выступающих, на Платона произвела впечатление поэтесса Татьяна Сергеева, с внешностью Мальвины и с глазами Пьеро, единственная из всех читавшая свои стихи стоя.

Но самое приятное его ожидало в лифте. Пожилая вежливая интеллигентная женщина, впоследствии представившаяся, как Элеонора Фёдоровна Бражникова, искренне поделилась с ним:

– «Как Вы здорово обыграли жёлудя! В каждой Вашей фразе столько потаённого смысла! Всё так красочно! Вы очень наблюдательный писатель! Да и стихи у Вас хорошие! Всё чётко и ясно!».

Платон поблагодарил её, распрощался и счастливый поехал домой.

В общем, дебют его прошёл успешно!

По дороге к дому мысли невольно продолжали вращаться вокруг происшедшего, где посредственность всё же пыталась править бал.

После прослушивания некоторых критикующих воинствующих верхоглядов, особенно фразы «апломбированой» дуры, у Платона невольно сложилось впечатление, что литературное образование – это, возможно, некое Прокрустово ложе, делающее из таланта отбивную котлету.

Дома Ксения выслушала рассказ мужа, спросив его:

– «Ты, что, тщеславный?».

– «Да нет! Только хочу, чтобы и для меня нашлось место на полке истории!».

А пока продолжалась его новейшая история.

Уже с утра 5 декабря, в день рождения институтских руководительниц, Платон оказался в их НИИ по своей работе. Поздравив случайно ему встретившуюся Елену Георгиевну, он забрал на вахте конверт с платёжными документами и отбыл в свой офис. А там, обрадовав Надежду, что он всё же сможет поехать со своими коллегами на чествование, он загрузился коробкой с биодобавками и отбыл к покупателю.

По возвращении в офис, не успев переступить порог, он услышал от Надежды, что оказывается документы были выписаны бухгалтером Максимом с ошибками, и, главное, на них не стояла печать.

Зная, что Максим всегда держал её при себе, Платон удивился, не выдержав:

– «Что же Максим такой идиот?».

– «Нет, Максим здесь не причём! Это мы виноваты!» – явно намекая на начальницу, неожиданно вмешался Алексей.

– «А из нас – кто? Ты?» – встал на защиту Надежды Сергеевны Платон, пытаясь посадить дурачка на место.

– «Нет, ты!» – схамил тот.

– «Лёш! Этого никак не может быть! Я же не твой папа!» – вывернулся из-под «тычка» Платон.

Да-а! Давненько я не слышал перлов от коллег! А всё потому, что сижу от них отдельно, и с ними не езжу! – понял аналитик.

Через несколько минут квартет сотрудников ООО «Де-ка» уже сидел в машине Алексея, и окольными путями, объезжая пробки, направился в институт на Погодинскую улицу.

Только тронулись, как начал выступать Гудин. На вопрос Надежды, почему у неё в Белых Столбах, южнее Москвы, холоднее, чем в столице, проктолог ответил:

– «Так в городе всегда теплее! Сколько здесь народу живёт?! Каждый по разу пукнет, вот и становится теплее!» – проговорился старый пердун, врач-проктолог.

Не успев далеко отъехать, как неожиданно для всех теперь опозорился и водитель. На свой же вопрос Надежде – почему она сегодня не выспалась, и, получив от неё ответ, что ночью ей пришлось выводить на улицу разбудившего её пса, после чего она полтора часа не могла заснуть, – Алексей дал комментарий:

– «А меня разбудил мой мочевой пузырь, но я его не выводил на улицу!».

В долгой гнетущей тишине вскоре вновь раздался голос второго из дуэта Билла и Гарри из кинофильма «Тупой и ещё тупее». Увидев на перекрёстке, стоявшие перпендикулярно друг другу две легковушки, одна из которых была старыми Жигулями, Гудин просто вскричал:

– «Вот, ведь, недаром говорят, не покупайте старые машины! Вон, Жигуль заглох, и ни туда, и ни сюда!».

– «Так там же авария! Разве не видишь – две машины рядом стоят с аварийной сигнализацией?» – не выдержал Платон.

Да-а! За какой-то час мои дурные коллеги уже выдали по два перла на рыло! А что будет дальше? Не зря я не хотел с ними ехать! – чуть загрустил Платон.

Удачно объехав пробки, квартет в этот раз успел вовремя.

Шустрый Платон с подарком в большой коробке оказался впереди сослуживцев.

Потому он первый повстречал, стоявшую на улице в компании профессора Владимира Николаевича Прозорловского их общую начальницу – именинницу Ольгу Михайловну Лопатину.

– «Здравствуйте!» – обратился он ко всем.

– «Поздравляю Вас с днём рождения! Желаю Вам здоровья, взаимопонимания и неувядающей красоты!» – вынужденно поздравил он доктора биологических наук.

– «Здравствуйте, спасибо! А где Надежда?» – вынуждено приняла та поздравления не по чину.

– «Да вон они еле плетутся!» – указал на коллег, втроём несущих одну маленькую коробочку, не числившийся в их штате, свободный предприниматель Платон.

– «Владимир Николаевич! А что у Вас с животом?!» – переключился писатель на профессора.

– «О-о! А ты меня знаешь? А мы разве знакомы?» – закачался он навстречу Платону, протягивая руку и внимательно всматриваясь в его лицо.

Но в этот момент запыхавшаяся Надежда, поздравляя начальницу, прощебетала что-то невнятное, делая упор на подарке, показывая на коробку в руках Платона. За нею отметились и «Билл с Гарри».

А тем временем пьяный профессор, получив в ответ от Платона не менее сильное рукопожатие, переключился на Гудина и Алексея.

Далее всё пошло по обычному сценарию. Вся компания прошла на второй этаж и разделась в ближайшем кабинете. И только после этого Владимир Николаевич узнал Платона Петровича:

– «Ну, вот, теперь я тебя признал!».

Далее, поддержанный внимательным и сопереживающим слушателем, он повёл разговор о высоких материях. Но вскоре их оборвала сама именинница:

– «Владимир, Николаевич! Ну, всё! Пошли рассаживаться!».

Гости расселись сами. Надежда прошла к дальней стороне стола, еле успевая за шустрым и голодным Иваном Гавриловичем. Платон прошёл за нею, подталкиваемый сзади, почти приклеившимся к нему, нетерпеливым до очередной выпивки профессором Прозорловским. А Алексей, отделённый от коллег «старшим товарищем», вынужден был пройти следом за ним.

Поэтому теперь Надежа сидела в окружении своих стариков, а Алексей – на подхвате – ближе к выходу и к именитой имениннице. Поэтому ему и досталась роль вручателя подарков.

После поздравлений других сослуживцев, работавших в одном здании с именинницей, взяла слово и Надежда Сергеевна.

И тут Платон опять испытал неловкость за свою пресмыкающуюся перед высшим руководством начальницу. Пропев поздравительные «реферамбы» Ольге Михайловне и подарив ей большую коробку, она, как всегда ранее, вскользь, мимоходом, добавила слишком скромные и невыразительные слова в адрес Елены Георгиевны:

– «Лен! Ну, а тебя мы тоже поздравляем! Только ты обязательно используй наш подарок!» – протянула она маленькую коробочку.

– «Конечно, Надь!» – в очередной раз проглотив комок обиды, ответила вторая именинница, постоянно находящаяся в тени своей ровесницы высокопоставленной Ольги Михайловны.

По какому-то странному стечению обстоятельств в коллектив их НИИ в разное время пришли две девушки, тоже родившиеся 5 декабря!? Их, конечно, тоже поздравили, хотя проще, но зато теплее. Причём в этот раз инициативу на себя взяла сама Ольга Михайловна, которая вскоре ушла в другой корпус, за другой стол, к поздравлениям от других, важных коллег.

В этот момент к Платону обратилась Татьяна Ивановна – пожилая сотрудница, сидевшая с самого левого края стола, у окна:

– Платон Петрович! А я Ваше стихотворение про Сретенку периодически перечитываю! Читаешь, и вся юность перед глазами проплывает! Спасибо Вам!».

– «Я рад, что Вам понравилось!».

– «А что это такое?» – заревновал к популярности своего антипода Гудин, тихо обращаясь налево.

– «Да я жила там поблизости, на Кировской! Так что бывала на Сретенке частенько!» – объяснила она некоренному москвичу.

После скоро последовавшего ухода Надежды и Алексея, Иван Гаврилович разошёлся, пытаясь вернуть популярность себе. Он подсел к, оставшейся теперь за главную виновницу торжества, Елене Георгиевне и стал громко рассказывать о своей недавней поездке в Гоа, как всегда стараясь привлечь всеобщее внимание к своей персоне.

Пытаясь несколько погасить рвение старца, Платон вынужденно вмешался. На комплимент женщин, по поводу загара Гудина, он съязвил:

– «Да нет! Это от крема!».

– «Да что ты вмешиваешься? Мы же старые друзья! Знаем о чём поговорить!» – чуть раздражённо ответил Иван Гаврилович.

Когда же он чуть ли не вскричал на какой-то очередной вопрос Елены Георгиевны:

– «Конечно! Махараджа – справа, махараджа – слева…» – Платон не выдержал и тут же прокомментировал, обращаясь к имениннице:

– «В общем, голубой танец, «Бутерброд» называется!».

Но выходящий покурить Гудин на это уже не среагировал. Теперь он готовил свой ответный ход. И его месть была хоть не тоньше, но зато болезненней.

День рождения Алексея то ли не праздновали, то ли Платона на него, с подачи Гудина, не пригласили, сходив в ресторан без него. Возможно, коллеги Платона ждали конца света, который почему-то так и не наступил.

В тот вечер 21 декабря 2012 года после полуночных бдений Платон, выключая ночник, подумал об этом миге:

А вот и обещанный конец света!

Так же на этот раз не состоялось и обычное скромное предновогоднее застолье в офисе. Хотя возможно сослуживцы Платона отпраздновали завершение года без него, опять втихаря. Поэтому на новогодние праздники коллеги Платона разошлись молча и как всегда не прощаясь.

Новый, 2013 год, супруги Кочет традиционно встретили по-старому, на пару, но с новым вином. Ещё на прошлый новый, 2012 год, Вячеслав прислал своим родителям сухое красное вино «Punto final» урожая 2010 года, «Бодегас и Винедос» из аргентинского города Мендоса, сопроводив посылку письмом, где пометил, что это вино было изготовлено после его выхода на свободу.

На следующий день их посетили лишь Иннокентий с Машей.

Как всегда в зимние каникулы, на этот раз по просьбе трудового народа ставшими короче, народ гулял, и кто как мог отдыхал.

В один из поздних вечеров, увидев полуголую Ксению, Платон расставил руки и подступился к жене с фразой из кинофильма «Оптимистическая трагедия»:

– «А-а! Комиссар!?».

Ксения по привычке отшатнулась от мужа, прикрывая полуобнажённую грудь, но тут же нашлась чем и как ответить, протянув навстречу озорнику руку, имитирующую захват паха:

– «А пистолетик-то не заряжен! Да и штанишки не спущены!».

– «Штанишки сексу не помеха!» – сориентировал жену в нужном направлении Платон.

– «А что помеха?».

– «Как что? …ты!».

– «А я у тебя всегда виновата!» – неожиданно обиделась Ксения.

– «Конечно! Кто же у нас ещё всё время во всём виноват?» – перевёл в шутку муж.

– «Ну, ты уж очень всё делаешь откровенно!» – успокоилась жена.

– «Запомни! Надо быть всегда прямым и честным! А хитрость лишь унижает мужчину, превращая его в бабу!».

– «Да уж! Тебе наверно на работе баб в брюках хватает?».

– «Да! Точно! И мужика в юбке – тоже!» – согласился с женой Платон.

И действительность проявилась уже в первый рабочий день нового года.

– «Ух, ты!? – увидел Алексей Ляпунов голубей, долбящих под окном семена овса – А кто «пватит»?» – обиженно отвесил он нижнюю губу.

– «Надька!» – объяснил дурачку Платон.

– «Не из своего же кармана!» – уточнил жадина.

И на этот раз Надежда, тоже жадина, опять не праздновала свой день рождения и также вручила Платону заниженную сумму его подарка, мотивировав это отсутствием необходимости вести коллег в ресторан. А Платону только это и надо было.

В субботу, 19 января, он по обыкновению посетил самый ранний сеанс в соседнем с домом бассейне в общеобразовательном центре «Феникс».

Как часто бывало, он первым вошёл в воду, которая показалась ему в это утро какой-то необыкновенной.

Ему почудилось, что вода будто бы серебряная, лёгкая и нежная, и даже скоростная. Через пятнадцать минут после него вошедший в воду, тоже пожилой завсегдатай, на комментарий Платона по поводу воды сразу же объяснил это ощущение:

– «Так сегодня же Рождество Христово!».

Вот это да? – удивился Платон – выходит, что вода крещённая?! Но когда они успели окрестить её в бассейне? Ночью? Или ещё вечером?

И тут он вспомнил, что где-то и когда-то слышал, что в праздник крещения вода во всём мире становится святой.

А дома Ксения ещё и добавила мужу знаний:

– «Так даже под краном вода освящённая! Ведь даже одна капля освящённой воды в любом водоёме, делает такой всю его воду!».

И тут супруги впали в воспоминания.

– «Платон, а как там поживает твоя бывшая соседка Людмила Михайловна?» – обратилась к мужу Ксения.

– «Ты наверно помнишь? В то время Людмила Михайловна захотела иметь синицу в руках, а не журавля в небе. Вот и сжульничала с общим квартирным телефоном – переоформила его на себя одну. А я не стал с нею судиться, так как телефон мне был уже не нужен, но для себя сделал соответствующий вывод. И когда мне из мэрии предложили переселиться в такую же комнату этажом ниже, а соседке дать отдельную квартиру, а нашу общую забрать, я отказался. Так теперь её синица превратилась в воробья-жида. Она теперь полностью, без каких-либо льгот, оплачивает телефон. А журавль тем временем превратился в улетевшую от неё навсегда гигантскую сказочную птицу Рух, навсегда унёсшую в своих когтях её будущую отдельную квартиру!».

В воспоминания Платон впал и по другому поводу. Ещё под Новый год он через Сталева узнал номер нового телефона своего бывалого товарища Юрия Михайловича Сарычева, и вышёл с ним на контакт. И далее ветераны периодически с удовольствием общались по Skype.

Но больше всего Платону в этот период жизни нравилось каждую среду общаться с коллегами по литературной студии «Вешняки», руководимой Виктором Александровичем Синельниковым. Здесь Платону регулярно давали слово для чтения его стихов и прозы.

– «У Вас в прозе язык очень хороший: красочный, яркий, образный. Вас легко читать и слушать! Стихи у Вас тоже хорошие. Некоторые – так очень! Но многие надо доработать!» – резюмировал руководитель всеобщее мнение.

Дома Платон рассказал об этом жене.

– «А мои стихи не могут не нравиться, ибо они продиктованы Богом и обстоятельствами!» – объяснил он всеобщую позицию.

– «Но у тебя в них много недостатков!» – вернула его на землю Ксения.

– «Да, есть! Ну и что? Они же всё равно людям нравятся! Вон, Емелю уже читают в Перми. И он там фурор произвёл!».

– «Да, что ты будешь делать?! Я ему про Фому, а он мне про Ерёму!» – не унималась жена.

– «Так твой Фома дурной против моего… Емели!» – опять вывернулся пересмешник.

А пересмешником Платон был и по отношению к самому себе.

В последнее время он стал замечать, что у него часто стал загибаться вниз верхний край его левого уха.

Прям, как у старого пса! Видимо хрящи ослабли…, и не только на ухе? Старость есть старость! – решил писатель-натуралист.

А старость проявлялась и на работе.

В офис ООО «Де-ка» вошла девушка, которую быстро отоварили.

– «А как это принимать?» – обратилась она ко всем присутствующим.

– «А вон, дедушку у окна спроси́те!» – первым среагировал Платон, головой кивая на играющего на компьютере Гудина.

– «Какой я тебе дедушка?!» – наконец услышал тот, всегда настроенный на волну своего противника.

– «Ах, да! Он уже лишился дедственности!».

Но кое-чего из-за своего острого языка в очередной раз лишился и Платон.

В пятницу 22 февраля Платон Петрович так и не дождался поздравления с наступающим мужским праздником от своей начальницы. Более того, она даже не вручила ему хотя бы небольшую денежную премию, что практиковала ранее. Платону показалось даже подозрительным, почему его начальница так настойчиво посылает его с несрочным заданием в институт именно сейчас, а не после обеда. И этому вскоре нашлось объяснение.

Самым необычным в этот раз явилось не приглашение Кочета на чашку вина, принесённого в офис ООО «Де-ка» тёзкой Надежды Сергеевны – новым комендантом их здания Надеждой.

Хотя Алексей и зашёл к Платону, но лишь только для того, чтобы попросить взаймы его чашку.

– «К нам там гости приехали. У тебя не найдётся чашка взаймы?» – лишь чуть смущённо попросил он.

Платон, конечно, дал чашку, ожидая туда приглашения. Но его надежда оказалась тщетной. Он не получил приглашения ни от одной из этих Надежд.

По мнению писателя, обе они сошлись своим интеллектом и культурой, как валенок к валенку.

Вскоре за стеной он услышал возбуждённые женские голоса и громкий, радостный возглас Гудина.

Наверно гостьи поздравляют своих защитников? – решил ими обиженный чужой защитник, возвращаясь из туалета мимо кабинета Надежды Сергеевны.

Поэтому он молча ушёл к себе, а там также молча ушёл в себя.

Платон давно обратил внимание на то, что ничто в жизни так не объединяет, так сплачивает людей, как коллективная, совместная подлость!

До поры до времени сидящая в глубине сознания удобным, тёплым, маленьким комочком, она вдруг неожиданно растёт и проявляется вылетающим из сознания большущим комком, когда кто-то другой, взяв на себя моральную ответственность, первым озвучит какую-то подлую мысль.

И эти комки, вылетевшие из подсознания отдельных людей, объединяются в единый большой ком, даже целую лавину из комков, сметающих на своём пути любое количество порядочных людей.

Сподличавший единожды, сподличает ещё и ещё не один раз. Остановиться в этом процессе трудно. Разве только, если кто-либо вдруг остановится и задумается над своим поведением:

– «Боже мой! А это ведь подло, просто подло!».

И, остановившись на время, внутренне плюнет в свою поганую душу.

И вот тут важно, чтобы рядом оказался человек честный и чуткий, который бы поддержал этот душевный порыв.

Хуже будет, если рядом окажется якобы единомышленник, подводящий базу под новую подлость.

Подлость там, где корысть, где неуважение к людям, где зависть, где имеется попытка, во что бы то ни стало, превознести себя над другими, где есть боязнь потерять что-то, оказаться ниже другого на социальной лестнице, ведущей, в общем-то, в никуда. Или не у того прилавка в ярмарке тщеславий.

И вообще, подлость – это не порок! Это плебейские гены! – окончательно понял Платон.

Намного лучше была ситуация на литературных семинарах, посещаемых Платоном.

В литературной студии «Вешняки» его в очередной раз похвалили за хорошие, задушевные стихи, но опять упрекнули за их незавершённость:

– «Платон Петрович! А над стихами всё же надо работать!».

– «А я над своими стихами никогда не работаю. Я их вообще не пишу, а лишь записываю, когда они ко мне неожиданно в голову лезут. Я вообще к своему писательскому творчеству отношусь, как к заразе. Мои стихи – это всего лишь испражнения моей души!» – пояснил критикам, уходящий Платон.

А вот зима тем временем не уходила.

В субботу 2 марта, после двух недель сухой погоды и выпавшего ночью уже подзабытого снега, снова активизировались лыжники. После раннего утреннего бассейна и позднего утреннего сна около обеда и Платон вышел на лыжню.

Белый снег, свежевыпавший на наст, во многих местах уже обледенелый под ногами пешеходов, сразу преобразил лес и лыжню. Лес стал красив, а лыжня устойчива и быстра. В этот раз не только скорость была приличной, но и совершенно не было отдачи. А лыжня уже была раскатана лыжниками, но ещё не затоптана пешеходами.

Платон сразу это почувствовал и прибавил в скорости. И это почувствовал не только он. Ему было приятно видеть, как все без исключения лыжники наслаждались своей скоростью. Даже старушки-физкультурницы неслись по лыжне с горящими глазами, представлял себя если не Уле Эйнаром Бьёрндаленом, то хотя бы Еленой Вяльбе. И в этот раз Платон показал лучшее время в сезоне, пройдя дистанцию за один час тридцать пять минут.

Но на 7 марта Надежда Сергеевна неожиданно снизошла до подчиненного:

– «Плато-он, ты где? – громко позвала она, ещё не войдя в его помещение – Поди, возьми кусочек торта по случаю восьмого марта».

– «Сейчас» – не стал артачиться Платон, через пару минут зайдя за Надеждой, которая уже сидела с четвертью большого торта, разговаривая с кем-то по телефону.

А в углу Ляпунов как всегда на компьютере помогал Гудину правильно вставить шарики в ячейки.

На общем столе около них Платон увидел довольно большой торт, порезанный на восемь кусков, два из которых уже перекочевали в тарелку начальницы. Подумав, что это хорошо, он взял себе лишь один кусок из причитавшихся каждому по два. Тут же он заметил, как Гудин аж высунулся из-за спины Алексея, следя за Платоном, а не объест ли тот их с Лёшкой.

– Надо же? Какой он всё же дурной и жадный?! По себе о людях судит – подумал Платон, неся к себе в кабинет тарелку со половиной своей доли.

Как только он поставил ту на стол, так кусок торта почему-то развалился надвое.

– Наверно из-за завистливого взгляда Гудина?! – решил внимательный наблюдатель.

Длительное затишье в отношениях между стариками в ООО «Де-ка» опять неожиданно нарушилось демаршем Гудина.

Войдя к Платону с очередным посетителем, Иван Гаврилович грубым начальственным голосом спросил:

– «У нас масло есть? Давай, принеси!».

– «Ты, что, старый! Спятил что ли? Пойди сам и отоварь!» – поначалу удивился Платон.

– «Так ты же у нас рабочий цеха!» – попытался он унизить Платона.

В ответ Платон вынужден был разразиться трёхэтажным матом, прилюдно опуская гада и загоняя того на его заслуженное место.

Давно не слышавший этого Гудин, поначалу опешил, уходя лишь пробурчав:

– «Ну, наглец!».

Как всегда Иван Гаврилович всё время пытался возвыситься над Платоном, поэтому невольно приписывал тому свои грехи, во что со временем сам начинал верить, убеждая в этом и окружающих, среди которых, прежде всего, были коллеги по работе Павлова и Ляпунов.

На работе против него образовался явная коалиция завистников и недоброжелателей.

Дома Платон поделился этой проблемой с женой, и они принялись обсуждать причины и корни сего. Постепенно перешли и на другие, более научные и философские темы.

– «Ум – это анализ! А разум – это ещё и синтез! Кроме того, ум предполагает знания! А разум побуждает к действиям!» – заключил долгое обсуждение писатель.

Долгим оказался и лыжный сезон, причём даже на это раз рекордным.

Снег выпал, как по заказу, 1 декабря, а Платон открыл сезон 15 декабря, хотя можно было уже и 8-го. А закрыл он его 7 апреля, и уже на следующие выходные поход на лыжах стал не возможен. Причём погода все выходные, праздничные и каникулярные дни была в норме, и Платон ни одного дня не пропустил. Да и Ксения в этом сезоне поставила личный рекорд, пять раз составив компанию мужу. Но в этом году и она почувствовала, что силы её стали не то, что раньше. А ещё через две недели снега в Москве и в Подмосковье вообще не стало.

Как и не стало больше дружеского общения Платона с Надеждой.

– «Платон, а почему ты не дал нам почитать свои произведения?» – обиженная, что не узнала первой о литературном дебюте подчинённого, спросила начальница.

– «Так у нас с вами разные столы! У вас – один на троих! А у меня – на одного отдельный! Всё, что появляется на моём столе, не подходит вам! И наоборот: всё, что появляется на вашем столе – не доходит до меня!» – по делу пошутил Платон.

И действительно, словно в шутку, не взаправду, а понарошку, 1 апреля его, наконец, напечатали в первом номере нового альманаха «Литературная республика», причём и стихи и прозу. Прочитав весь альманах, новый автор понял, что его произведения ни в чём никому не уступают. И ему не будет за них стыдно. Более того, он втайне лелеял надежду и на победу.

Теперь этот альманах, имеющий тираж три тысячи экземпляров и международный стандартный книжный номер ISBN, разойдётся по библиотекам, в том числе за рубеж, его будут рецензировать, и о его авторах узнают многие. Ну, вот и наступил мой звёздный час! – решил впервые напечатанный поэт и прозаик.

А через неделю – 8 апреля – в кафе «Алиби» в Ащеуловом переулке, рядом с исторической родиной Платона, состоялась якобы презентация первого номера альманаха, фактически вылившаяся в состязание поэтов на самое юмористическое стихотворение.

Платона, как не члена Союза писателей, или по какой-то другой причине, не предупредили, и он пришёл туда без текстов своих стихов. А по памяти он своих стихов никогда не читал. Поэтому колоритный юморист и сатирик, таким образом, был вынесен за скобки соревнования, которое мог выиграть, оказался как бы ни у дел.

Но автор не унывал, познакомившись с живым творчеством многих своих новых соратников по перу.

Вскоре в его жизнь, неожиданной случайной встречей с Людмилой Саторкиной, вернулась и память о его бывшем товарище и даже соратнике по учёбе – её муже Викторе, давно умершем Чернобыльском ликвидаторе. Но на этот раз дальнейшее общение с нею пошло только через «Одноклассники».

А 27 апреля Платон открыл и так задержавшийся в этом году дачный сезон. Но в саду и огороде ещё стояла вода, потому Платон с удовольствием занялся столярной работой в доме, в котором на этот раз было теплее, чем в прошлые годы.

Ну, вот – сказалась моя осенняя работа по утеплению веранды! – обрадовался заядлый дачник.

Но и дома в Москве стало теплее. Всё чаще дверь на лоджию оставалась открытой для кошек, которые с удовольствием сновали туда и обратно, играя друг с другом в догонялки.

– «Платон! Закрой балкон, в конце-то концов! Сам больной и меня простудишь!» – возмутилась излишней прохладой Ксения.

– «Вообще-то, в конце концов – это самый конец!» – вышел из положения наблюдательный писатель.

Все вечера Платон продолжал интенсивно работать на компьютере, завершая тексты очередных глав своего произведения.

В этом году ему, наконец, удалось закрыть свою предпринимательскую деятельность, которой он не занимался двенадцать лет. Эта задержка была вызвано необоснованным требованием Пенсионного фонда уплатить многотысячную задолженность, якобы образовавшуюся из-за неуплаты авансовых платежей, и это при отсутствии какой-либо деятельности вообще. Но здравый смысл через несколько лет всё же восторжествовал.

Все майские дни Платон по-прежнему столярничал, обивая вагонкой веранду. В саду и огороде всё ещё было очень сыро, но вместе с тем вся территория участка была вычищена от сухих листьев ещё осенью. Но летом эта работа из-за других дел несколько застопорилась. Но всё равно, всё своё свободное время Платон столярничал на веранде и к окончанию сезона закончил эту свою хоть и очень трудоёмкую, но зато и интересную работу.

А из детей его посещал на даче лишь Данила со своей семьёй. В первое же его посещение отметили завершение им и его женой Александрой института и блестящую защиту Даниилом дипломного проекта.

– «Поздравляю, заяц! – начал Платон – А ведь дипломированный заяц – это кролик!» – неожиданно завершил он тост за долгожданный успех сына.

В эти посещения Платон наигрался только с внуком Мишей.

Данила этим летом почему-то не поддержал отца.

Ксения же компанию мужу в спорте составляла лишь изредка, занимаясь или дизайнерским творчеством, или праздным времяпровождением. Платон заметил, что жена теперь пила пиво, как горячий чай, а чай сосала, как пивко – сидя перед телевизором на диване, и поджав ножки.

При этом она иногда досаждала мужу разговорами и обсуждением своих прежних подруг.

Выслушав последние новости о семье Палевых, Платон не удержался от комментария:

– «Да брось ты! Они наверняка спят теперь раздельно! Он ждёт во сне Белоснежку, а она – семь гномов!».

Пытаясь хоть как-то в ответ уесть мужа, Ксения не нашла ничего другого, как обвинить мужа в… худости его рук.

– «Ну, и что, что руки худые? Зато они жилистые и перемещаются с такой скоростью, что ты и глазом не успеешь моргнуть, как он у тебя будет выбит!» – быстро нашёлся он.

Тут же Платон вспомнил, как этой весной ему впервые в жизни пришлось использовать быстроту своих рук, чтобы одним резким ударом левой рукой, с ещё не полностью сжатой в кулак ладонью, сбить с ног зарвавшегося хулигана, но ценой получения перелома сустава основания безымянного пальца, попавшего хулигану точно в лоб над переносицей. Именно наложенный гипс долгое время и не давал Платону возможность поковыряться в земле.

После отпуска он продолжал по утрам будних дней ездить на работу на электричке. Чаще ему удавалось, хоть и не сразу, но всё же сесть.

Как-то сидящий у самого прохода Платон, стараясь всё же сохранить приличия, обратился к стоявшему к нему вплотную несколько развязному полному молодому человеку, надоевшему ему своим вертлявым задом:

– «Молодой человек! А Вы не моли бы свою… 3D убрать от моего лица?».

Но убирать с глаз Платона этим летом пришлось и председателя Правления их СНКТ. Проворовавшуюся Марину Николаевну на этом соблазнительном посту, но пока лишь в качестве исполняющего обязанности, сменил давний приятель Платона – его угловой сосед по даче Сергей Вячеславович Капин. Но это назначение почему-то не одобрила Ксения.

– «У него манеры, как у… деревенской козы!» – прокомментировала она его культуру.

– «Да что ты?! Тебе показалось. Я его знаю с детства. Его наносная грубость и некоторая показная развязность компенсируются его добрым сердцем порядочного человека!» – не согласился с женою Платон, тут же просвещая её, не дав упасть популярности своего приятеля.

Но этим летом почему-то резко упала популярность дачного футбола. Их футбольное поле иногда пустовало, хотя после частых дождей оно быстро высыхало. Но, несмотря на меньшее количество игр, Платон в этом году почему-то стал забивать больше голов. Теперь он всегда играл лишь на острие атаки, «на пятачке», частенько в одно касание переводя пасы партнёров в ворота соперников. Как и все, начав играть лишь с июля, к концу августа на счету «Дяди Платона» было рекордное количество голов и голевых пасов: 204 и 93 соответственно, забитых всего за 24 игровых дня!

В начале сентября Платону неожиданно опять позвонил Сталев. Поинтересовавшись его новостями, кратко просветив о своих, Александр Михайлович закончил разговор опять нудным и лицемерным пожеланием как-нибудь встретиться. На что Платон теперь уже жёстче предложил:

– «Ну, как напишешь свои воспоминания, так и встретимся!».

Отношения Платона и Сталева стали, как у глухого со слепым. Один, Сталев, не слышал, или не хотел слышать, что его просил и что ему неоднократно предлагал бывший школьный товарищ. Другой, Платон, не видел, или не хотел видеть, что тот его не слышит. Зато он увидел другое.

В утренней электричке музыкальные трели мобильников теперь изредка разбавлялись ранними песнями элекстрелей. А сидевшие с закрытыми глазами и с заткнутыми наушниками ушами плебёныши так и не вынимали из кармана остатки своей совести, не уступая места пожилым.

Так же частенько вовремя не уступала мужу место у компьютера и Ксения, занимавшаяся на нём редактированием своих новых фотографий. Но Платон не прогонял жену, всегда поощряя её на творчество.

Закончив своё долгое дело, почувствовавшая неловкость Ксения спросила мужа:

– «Ты что делаешь?».

– «Думаю!».

– «Индюк тоже думал, да в суп попал!».

– «А я не о том думаю!» – ответил писатель, наконец, добираясь до своей «конторки».

Но уже через некоторое время Платон, увлекшись своим творчеством за компьютером, опять традиционно чихнул, тут же прокомментировав жене:

– «Ну, вот! Значит, я опять попал в свою колею!».

И на недоуменный взгляд Ксении тут же пояснил:

– «Так там же всегда глубоко и сыро!».

– «Мне почему-то всё время кажется, что ты как-то не так пишешь?! Потому может быть и чихаешь?» – нашлась и она, что сказать писателю.

– «Говоря о каком-то творческом процессе или, например, о спортивной игре, происходящих в рамках каких-то условий и своих правил, можно сказать, что для гения или таланта всегда важно, что́ он делает, а не как он это делает!».

Но этот его посул был не всегда правилен. Ибо в жизни часто важным было и то, как человек делает своё дело. И Платон вскоре убедился в этом.

Как-то раз пожилой и видимо очень опытный водитель троллейбуса по фамилии Кучер закладывал на скорости виражи, воображая себя Жаном Клодом Кили – единственным мужчиной среди двенадцати девушек, то бишь, пассажиров.

А посреди салона, сидячие места которого в основном сейчас действительно занимали зрелые дамы, стоял, не держась за поручни, Платон Петрович. Его поджарый, с выпяченной грудью, втянутым животом и заметной талией вид вызывал у них восхищённые взгляды.

Особенно, когда его тело с помощью длинных и гибких ног реагировало на неожиданные толчки, оставаясь в равновесии.

– «Наверно, каратист?» – наклонилась к мужу, даже на сидении держащему её под руку, одна из близко сидящих дам преклонного возраста.

Супруг оглядел соперника и тактично уточнил:

– «Думаю, что это, скорее всего, бывший футболист. Вон как ногами держит равновесие!».

Платон краешками губ улыбнулся проницательному старику и продолжил балансирование, сохраняя равновесие.

– «А посмотри на кисти его рук!» – не согласилась жена.

На остановке, одна из женщин крикнула водителю, напомнив ему, что он везёт людей, а не дрова. Но тот пытался неуклюже оправдаться, что ему, мол, мешают другие водители.

– «Запомни! У нас, в Москве, кто врёт, тот долго не живёт!» – пояснил Платон водителю.

– «Так у нас… правостороннее движение! Кто прав, того и сторона!» – в пику писателю вывернулся видимо представитель бывшей житницы СССР.

При этом он почему-то ожесточённо жестикулировал. Можно было даже подумать, что в его случае этот глагол происходит от существительного жесть, а не жест.

Неожиданно настоящая «жесть» случилась и в НИИ, дочернею организацией которого являлось ООО «Де-ка». Молодой, но ранний бухгалтер Максим Николаевич Карасёв, ведущий и их ООО, неожиданно для всех оказался тривиальным жуликом, умудрявшимся периодически уводить со счетов своих организаций не малые денежные средства, а иногда и просто подделывая подписи в липовых ведомостях на зарплату.

А удалось это выявить совершенно случайно. Ольга Михайловна Лопатина как-то раз спросила Надежду Сергеевну Павлову, почему зарплата той стала больше, чем у неё самой? На что та удивлённо ответила, что её зарплата не меняется уже много лет.

Проведённая после этого разборка и расследование и выявили, мягко говоря, злоупотребления их бухгалтера-вора.

Максим Карасёв был молодым человеком лет под тридцать, аморфной внешности без признаков мужской сексуальности и похожий на педика, с забавно трясущейся головой в такт ставящей подпись его же шаловливой правой руке. Видно было, что он это делает по привычке, наверно подделав до этого далеко не одну подпись.

А на более поздний вопрос Платона, по поводу его якобы работы в ООО «Де-ка», на его фиктивное оформление сотрудником этой организации, покрасневший Максим попытался неуклюже оправдаться:

– «Я дал маху!».

– «А ты, что, голубой?» – припёр тогда нахала к стенке писатель.

Да, в этом счастливом для него, 2013-ом году, Платон Петрович Кочет, стал, наконец, писателем, то есть признанным поэтом и прозаиком.

Периодические посещения им семинаров детских писателей под руководством Владимира Дмитриевича Майорова, и литературной студии «Вешняки» под руководством Виктора Александровича Синельникова, услышанное там в свой адрес и хвалебное и критическое, в итоге и привели его к выводу – начать публиковаться.

А подробный совет, данный ему по телефону руководителем отдела прозы журнала «Наш современник» Евгением Васильевичем Шишкиным, привёл Платона к окончательному решению – начать это пока лишь за свой счёт, что он вскоре и сделал, оказавшись в альманахе «Литературная республика» и в трёх номерах журнала «Российская литература».

Более того, Московская городская организация Союза писателей России соблазнила его ещё и участием в нескольких конкурсных книгах, но издаваемых ею за счёт авторов. И уже со своими первыми публикациями Платон Кочет оказался в числе лучших конкурсантов.

Так что этот 2013 год оказался для него не только плодотворным, удачным и счастливым, но переломным.

Успев вовремя закончить все дачные дела, он приступил к завершающей стадии сочинения о судьбе своего самого старшего сына-разведчика.

Видимо самим небесам, космическому разуму, или информационному полю Земли было угодно это его деяние. Ибо добытая им информация, его идеи и придумки каким-то чудесным образом появлялись вовремя и оказывались на своём месте, гармонично сочетаясь с раннее им написанным.

И вот он, наконец, поставил последнюю точку в своём романе о сыне-разведчике. Распечатав текст на принтере своего компьютера, он отнёс его в редакцию уважаемого им журнала «Знамя», подумав при этом:

А интересно: напечатают меня, в конце концов, или нет? Наступит ли хоть теперь мой «Звёздный час», или мне придётся бросить писательское творчество и возвратиться к своим прежним делам и увлечениям? – рассуждал Платон.

Вот тогда-то, наверно, и произойдёт настоящее возвращение блудного сына! Возвращение блудного сына, кого? Меня? Я стал писателем – учителем, а мой старший сын был выпущен из аргентинской тюрьмы, но не вернулся на родину. Так кто из нас блудный сын, и куда он возвратился? – продолжал рассуждения писатель.

И Платона вдруг осенило. Ведь блудный сын – это, скорее всего не его самый старший сын, вышедший из аргентинской тюрьмы в нормальную жизнь, а он сам – вернувшийся к, предначертанной ему судьбой, жизни.

Да! Как ни крути, а всё всегда возвращается на круги своя! – заключил писатель.

А вообще-то получилось так, что в итоге, вопреки юношескому максимализму и нонконформизму, направившему Платона по своему пути развития, жизнь всё же повернула его на путь истинный, начертанный ему его судьбой, генами предков, и он, как ранее заблудший, возвратился на свою стезю, став писателем и, как его древний египетский предок – Учителем!

Оглавление

Глава 1. Зиме конец, весне дорогу!

Глава 2. Знамения

«Белорусский вокзал»

«55-и летней!»

Глава 3. Знойное лето

Глава 4. Золотая осень

Глава 5. Зимние мотивы

Глава 6. Забытое

Глава 7. Задания

Глава 8. Забавы и заботы

Глава 9. Зять

Глава 10. Заложник

Глава 11. Западня

Глава 12. Зябкий август в Буэнос-Айресе

Глава 13. Забвение

Глава 14. Затмение

«Сестре о русском стиле»

Глава 15. Звёздный час Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg