Катрин Панколь За глянцевым фасадом: Джеки Кеннеди 1929–1994
Характер — это судьба.
НовалисДвадцать пятого ноября 1963 года в присутствии глав государств, коронованных особ и влиятельных личностей из разных стран, не говоря уже о миллионах телезрителей, родился миф о Жаклин Бувье Кеннеди.
Для вдовы президента этот день не стал днем прошения. С той страшной минуты, когда голова мужа опустилась на ее плечо, заливая кровью розовый костюм от Шанель, ею владела лишь одна мысль: «Пусть весь мир видит, что они сделали». Кем бы ни были убийцы, она хотела, чтобы их чудовищное преступление никогда не стерлось из памяти людской: поскольку судьба Джона Фитцджеральда Кеннеди оборвалась в Далласе, на углу Элм-стрит и Хьюстон-стрит, она должна была продолжить его путь в истории и создать вокруг его имени легенду, которой он не удостоился при жизни.
В тот день она заставила Америку застыть от скорби, мучиться угрызениями совести, оледенеть от ужаса. Она захотела, чтобы страна, словно покорная супруга, брела за гробом своего президента. Чтобы весь мир стал рядом с нею и признал ее права.
Это не был день прощения.
Это не был день единения.
Это не был день примирения.
Это был день, когда она бросила вызов.
Это был день славы для человека, дела и образ которого, возможно, со временем забылись бы, день славы для его жены, величественной в своем вдовьем трауре, и для его детей.
В этот день — и на долгое время спустя — все, кто не принадлежал к клану Кеннеди, превратились в пигмеев.
Изысканный и жестокий спектакль, задуманный Жаклин Кеннеди, должен был бросить тень на всех его участников. Словно героиня трагедии Расина, она стоически принимала свою участь, но вину за нее возлагала на других, на всех остальных людей, которых в своем горе считала врагами.
А трогательная нежность, какую она в тот день проявила к детям, эта демонстративная, подчеркнутая нежность, — у нее, никогда не позволявшей себе выказывать чувства на людях! — разве эта нежность не должна была означать: «Посмотрите, что вы наделали. Посмотрите, что вы сделали с молодой семьей, полной надежд, семьей, в которой воплотились мечты всего человечества»?
В этот день она сама, без чьей-либо помощи, воздвигла себе пьедестал и взошла на него. Те, кто видел ее тогда, с недоумением отметили: она словно светилась изнутри.
И весь мир, от мелкого лавочника из Айдахо, замершего у телевизора за прилавком своего заведения на Мейн-стрит, до пресыщенного, надменного кашмирского махараджи, отдыхающего в своем сказочном дворце, охватило острое чувство вины перед этой женщиной, полной достоинства, взывающей к состраданию, перед ее мужем, этим героем, павшим геройской смертью от пуль гнусных заговорщиков, перед ее малолетними детьми, прощавшимися с останками любимого отца.
А кто из вас, читающих сегодня эти строки, не плакал тогда, видя на экране, как Джеки медленной, грациозной походкой идет за гробом мужа? Кто из вас не был потрясен, увидев, как Кэролайн, стоя на коленях, целует край американского флага, покрывающего гроб отца, а маленький Джон в синей вязаной курточке по-детски неумело отдает честь? Не правда ли, эти картины вспоминались вам еще долгое время спустя, и вы ощущали скорбь этой женщины так же живо, как ваши собственные радости и горести?
И однако…
Эти похороны были своего рода маскировкой, гигантской парадной завесой, скрывшей от посторонних глаз все неурядицы в подлинной жизни Джона, в жизни Джеки и всего семейства Кеннеди. Великолепный, пышный спектакль должен был заставить людей забыть об остальном, обо всем остальном.
Пройдут годы — и станет известно, что при вскрытии у покойного президента были обнаружены не только признаки болезни Аддисона, о которой знали все, но и признаки венерических болезней — результат беспорядочной половой жизни.
Станет известно также, что Роз Кеннеди, собираясь на похороны сына, думала только о двух вещах: о собственном туалете и о том, чтобы все дамы были в черных чулках, необходимых при трауре. Она даже захватила с собой в Вашингтон целый чемодан черных чулок, на случай, если ее дочери и невестки упустят из виду эту важную деталь…
А еще станет известно, что накануне похорон, пока Джеки у себя в спальне составляла длинный список всего, что ей следовало сделать, представители клана Кеннеди, собравшиеся в Белом доме, напивались, галдели, рассказывали анекдоты.
Станет известно, что на церемонии родственники президента попытались оттеснить Джеки на второй план, но она им этого не позволила. Если жизнь Джона была ей неподвластна, пусть хоть его смерть принадлежит ей. И она распоряжалась всем, сама встречалась с главами государств, обсуждала с Микояном ядерную стратегию, говорила с де Голлем о судьбах мира, а новому президенту Линдону Джонсону определила место в самом хвосте траурного кортежа — чтобы он со своими техасскими друзьями не портил безупречную элегантность процессии. Она позаботилась обо всем — о длине траурной вуали и о качестве ткани, из которой ее сшили, — эту ткань искали по всему городу, — об оформлении желтых стен Овального кабинета, где она принимала де Голля. Там висели полотна Сезанна; она приказала заменить их картинами американских художников — Беннета и Картрайта.
И наконец, станет известно, что все это время в Белом доме, чтобы поддержать Джеки, тайно находился Аристотель Онассис.
Много чего еще станет известно — но только не от самой Жаклин. Всю жизнь Жаклин Бувье Кеннеди Онассис стремилась к тому, чтобы вместо ее настоящего лица люди видели маску. Великолепную, блистательную личину. Все силы она будет тратить на то, чтобы созданный ею образ оставался таким же совершенным, таким же безупречным, таким же неотразимым, будет постоянно следить за этим, вырезать из газет и журналов свои фотографии и статьи о себе и вклеивать их в огромные альбомы, а потом с удовольствием их перелистывать. Подробности ее личной жизни могли разглашаться лишь с ее ведома и одобрения. Поняв, каким спросом будут пользоваться в современную эпоху фотографии знаменитостей, она решила, что не попадется в ловушку, не позволит застать себя врасплох и уничтожить. Она все держала под контролем. У нее привычка грызть ногти, но она не желает, чтобы об этом знали? При каждом появлении на публике она будет надевать перчатки под цвет платья, длинные, короткие или средней длины. Ее непослушные волосы начинают курчавиться даже от самого мелкого дождика? Она введет в моду маленькие шапочки-таблетки, которые плотно прижимают корни волос к голове и усмиряют ее буйные кудри. У нее большие, широкие, костистые ступни? Она будет ходить только в лодочках на невысоком каблуке: никому и в голову не придет, что у нее сорок второй размер. Она курит по три пачки в день? Как только поблизости появится фотограф, она будет передавать сигарету кому-то другому. Что уж говорить о ее нелегком характере, обо всех перенесенных обидах, — о мелких, предательских уколах и о глубоких, мучительных ранах, — никто не догадается об этом, глядя на ее сияющую улыбку, на огромные, всегда широко раскрытые черные глаза, слыша ее голосок — тоненький, как у маленькой беспомощной девочки.
Она была так хороша собой, а иллюзорная оболочка, скрывающая ее от людей, так прекрасна, что мир, которому предлагалось любоваться ею, когда она была еще ребенком, был заворожен этим образом, этим глянцевым фасадом…
Если в жизни Жаклин Кеннеди всегда все было строго упорядоченно, то делалось это для того, чтобы скрыть обуревавшее ее внутреннее смятение. Когда в душе у человека царит гармония, это придает силу, служит опорой. Помогает идти вперед, реализовать свой потенциал, чтобы в итоге стать такой, какой ты всегда стремилась стать, хоть и опасалась, что не сумеешь из-за нехватки мужества, упорства, веры в себя, а главное, любви близких.
Но в душе Джеки эту гармонию растоптали еще в детстве…
I
Жаклин Бувье родилась 28 июля 1929 года, на шесть недель позже срока. Это было не просто рождение, это было событие. Джеки не родилась: она торжественно вступила в мир. И, подобно королям и королевам, принцам и принцессам, заставила себя ждать.
Это обстоятельство сильно раздосадовало ее мать, не знавшую, как планировать свое время. Надо сказать, что Дженет Ли Бувье была женщиной энергичной и очень организованной. Если в начале недели она могла сидеть в Нью-Йорке и спокойно ждать, когда ребенок соизволит появиться на свет, то с приближением уик-энда начинала терзаться сомнениями: стоит ли ехать с мужем в загородный дом в Ист-Хэмптоне или же лучше остаться в городе, где находился ее акушер-гинеколог. И всякий раз желание укрыться за городом от давящей, невыносимой нью-йоркской жары одерживало верх. Так что через шесть недель, когда ребенок наконец решил родиться, Дженет и ее супруг Джон Верноу Бувье III, были далеко от Нью-Йорка и от семейного доктора. В воскресенье во второй половине дня в больнице Саут-Хэмптона Дженет Ли Бувье произвела на свет очаровательную малышку весом в три килограмма шестьсот тридцать граммов, с огромными, широко раскрытыми черными глазами. Ей дали имя Жаклин — в честь ее отца Джека и предков-французов[1].
Тридцативосьмилетний Джон Бувье, биржевой маклер, был больше известен как Блэк-Джек. У двадцатидвухлетней Дженет Ли Бувье Жаклин была первым ребенком. Супруги Бувье со стороны производили впечатление идеальной пары. Богатые, красивые, прекрасно воспитанные, элегантные, они вызывали всеобщую зависть и жили в изысканной роскоши, окруженные целой армией вышколенной прислуги — садовников, шоферов и ливрейных лакеев. Маленькая, хрупкая, темноволосая Дженет во что бы то ни стало стремилась заставить всех забыть о том, что ее дед и бабушка были нищие ирландские крестьяне, в голодный год покинувшие родину. Ее отец, не отличавшийся выигрышной наружностью, честно трудился и сумел нажить состояние. Однако в нью-йоркском высшем свете семью Ли считали богатыми выскочками, и это бесило Дженет, мечтавшую об удачном замужестве. Всю свою жизнь она только и думала о том, как бы выбиться наверх, занять блестящее положение в обществе. В то время девушка из хорошей семьи могла преуспеть только благодаря мужу, а значит, Дженет Ли предстояло подыскать себе достойную партию. Чувства тут были ни при чем: она действовала согласно выработанной стратегии.
И первой ступенькой в ее неудержимом возвышении стало семейство Бувье. Дэвид Хейман в книге о Джеки[2] рассказывает, как Джон Верноу Бувье III хвалился своим происхождением от французских аристократов — историю этого древнего рода его дед подробно изложил в брошюрке «Наши предки», изданной за счет автора: все семейство благоговейно читало и перечитывало ее. Там рассказывались небылицы о фамильных замках, о славных битвах, о дуэлях под стенами средневековых крепостей, о герцогах и герцогинях, о браках с родичами французских королей. На самом деле родоначальниками Бувье были разорившийся хозяин скобяной лавки из Гренобля и его жена. Беспросветная нужда заставила их покинуть Францию и переселиться в Америку. Однако все Бувье верили этой брошюрке, как Библии, и всегда напоминали о своем благородном происхождении, обосновывая свои наглые выходки, надменное поведение, а главное — право поступать как вздумается, не считаясь с законами, писанными для простых смертных.
Итак, у Дженет были деньги, совсем недавно нажитые ее отцом, а у Джека — фальшивые дворянские гербы его предков. Она получила высокое общественное положение, а он — крупное состояние. Впрочем, этот брак всех привел в изумление. Отец будущей первой леди был неисправимым бабником. Думали даже, что он вообще никогда не женится — так часто он менял женщин. Высокий, крепкий, широкоплечий, с черными набриолиненными волосами, широко расставленными синими глазами, тоненькими усиками, матовосмуглой кожей, он завоевывал женщин с первого взгляда и утверждал, будто за ночь может удовлетворить четыре-пять партнерш. Главным для него было покорить свою жертву. Привести ее в смущение. Заметив в глазах красавицы робкое согласие, он тут же овладевал ею, чтобы вскоре заняться следующей, оставляя на своем пути бессчетное количество разбитых сердец. Впрочем, погоня за женщинами была единственным занятием, в котором он преуспел. Во время Первой мировой войны он приложил все усилия, чтобы не угодить на фронт, но в конце концов все же был призван в армию. Он проходил службу в Каролине, в войсках связи, в чине младшего лейтенанта. Там, как он писал приятелю, он не вылезал из «шумных прокуренных баров и борделей, дожидаясь, когда же кончится эта чертова война». Мягко говоря, он не строил из себя героя. И не воображал себя прирожденным дельцом. В перерыве между любовными свиданиями договаривался о каких-то сделках, накапливал долги, но всегда находил очередного простака, чтобы охмурить и ощипать его, даже и не думая возвращать деньги. Его заветной мечтой, о которой он любил рассказывать, было разбогатеть и удалиться от дел еще до сорокалетия, а затем отправиться на юг Франции и плавать на яхте в окружении красоток! «Никогда не делайте ничего даром», — цинично заявлял он.
В общем, этот брак, казалось, был обречен с первого дня. Во время свадебного путешествия в Европу, на пароходе, Блэк-Джек затеял флирт с одной из пассажирок, и разъяренная Дженет разбила трехстворчатое зеркало в каюте для новобрачных.
Как многие великие соблазнители, Джек Бувье безумно влюбился в свою дочь. Он не наглядится на нее, не нахвалится ею, ничто не кажется ему достойным ее. Моя красавица, моя несравненная, моя самая прекрасная во всем мире, — шепчет он, держа крохотную дочку на руках. Девочка, слушая ласковые слова, важно поднимает головку, хочет побыстрее вырасти, стать еще красивее, еще нужнее этому мужчине, перед которым не может устоять ни одна женщина и который выбрал ее своим кумиром. Ведь если мужчина пользуется успехом у женщин, его маленькая дочка всегда это чувствует. И гордится этим. Стоит ей что-то пролепетать — и орды соперниц будут посрамлены. Маленькая дочка соблазнителя никогда не станет на сторону другой женщины, даже если это ее мать. Она — избранница, она — единственная и бесконечно рада этому…
Дженет досадливо пожимает плечами: все эти излияния кажутся ей неуместными. Даже бестактными. Отец не должен говорить дочери слов любви. Он должен быть с ней суровым и прямодушным, смотреть на нее сверху вниз. То есть он вправе смотреть с нежностью, однако не должен эту нежность выказывать. Всякие там ласковые слова и прозвища допустимы только у плебеев или в сентиментальных романах, тех, что читаешь украдкой в спальне, в вечерние часы. Отец, достойный называться отцом, не должен опускаться до такой вопиющей вульгарности. Он должен учить свою дочь прилежанию, скромности, хорошим манерам, послушанию, умению прямо держать спину.
Блэк-Джек словно не слышит ее замечаний. Он еще ниже склоняется к маленькому личику с широко раскрытыми глазами, находит все новые ласковые слова: «Ты станешь королевой, красавица моя, принцесса моя, прелесть моя, ты станешь королевой мира, и самые могущественные люди склонятся перед тобой. А знаешь почему? Потому что ты самая красивая, самая умная, самая пленительная из всех женщин, каких я встречал…»
И тем не менее, не успели еще привезти ребенка из больницы и уложить в колыбель, как он говорит жене, что не будет ужинать дома: у него много работы, и вернется он, скорее всего, очень поздно. Он приглаживает свои черные волосы, надевает великолепный белый габардиновый костюм, поправляет галстук, жилет, платочек в нагрудном кармане, равнодушно целует жену (столь же равнодушно принимающую этот поцелуй) и уходит.
Дженет знает, куда он идет. Но она готова на все закрыть глаза. Пока Блэк-Джек соблюдает внешние приличия, пока о его подвигах известно только у него в клубе, его друзьям и партнерам по карточному столу, она делает вид, будто ничего не замечает. Дженет — практичная женщина. Она отдает себе отчет в том, что ее брак — это брак по расчету. Она не верит в сказочных принцев, зато верит в красивые дома, тяжелые драпировки из дорогих тканей, вышколенных слуг, шкафчики, увенчанные огромными букетами цветов, начищенные пепельницы, длинные ряды книг в кожаных переплетах, ужины при свечах с влиятельными, богатыми, аристократическими гостями. Для Дженет Бувье в жизни важно только одно: как она будет выглядеть перед людьми. Не позаботишься о внешних приличиях — ничто тебя не спасет. Ее собственная внешность безупречна, она всегда элегантно одета, причесана, накрашена. Никто не видел, чтобы у нее выбился из прически хоть один волосок или размазалась на губах помада. Не бывает такого, чтобы она вдруг залилась краской или повысила голос. Она усвоила правила высшего света и преподаст их своей дочери. Объяснит ей, как следует вести себя во время верховой прогулки и за столом, научит справляться с эмоциями, соблюдать этикет. Будет возить ее к лучшим стоматологам, к самым знаменитым учителям танцев, определит в самые дорогие школы и будет следить за ее успехами в учебе, чтобы со временем она смогла найти себе мужа в соответствии со своими амбициями.
А пока что у маленькой Джеки няня-англичанка, костюмчик с оборочками, коляска с рессорами, полная комната игрушек, кукол и плюшевых зверюшек из лучших магазинов. У малышки круглые щечки, большие смеющиеся черные глаза, которые смотрят открыто и прямо, и густые вьющиеся волосы, схваченные лентой. Она живет с родителями в роскошной двухэтажной квартире на Парк-авеню, в окружении множества слуг. Оплачивает всю эту роскошь главным образом дедушка, отец Дженет, но для Дженет это сейчас не важно. Ведь она счастлива: сбылась ее мечта, теперь она принадлежит к нью-йоркскому высшему обществу и живет на широкую ногу.
В два года Жаклин Бувье впервые становится героиней светской хроники: она устраивает прием для друзей в честь своего дня рождения. Журналист из «Ист-Хэмптон стар», освещающий это событие, пишет, что «гостей принимала очаровательная маленькая хозяйка». Месяц спустя о ней снова упоминают в прессе: она представляет своего скотч-терьера Хутчи на собачьей выставке. В первом ряду зрителей, сияя от гордости, стоит ее отец и бурно аплодирует. Вдохновленная его безумной любовью, Джеки чувствует, что у нее вырастают крылья. Она знает, что ее любят, и оттого ей неведомы сомнения. А главное, она не сомневается в себе.
Третьего марта 1933 года на свет появляется ее сестра, Кэролайн Ли[3]. Девочку очень быстро станут называть просто Ли, как Жаклин стали называть Джеки. Самой Джеки не нравится это уменьшительное имя, по ее мнению, оно подходит скорее мальчику, чем девочке, и всю свою жизнь она будет просить, чтобы ее называли Жаклин. Ведь это гораздо красивее, чем Джеки! Но ее не послушают. Как-то раз, когда ей было четыре с половиной года, она вместе с сестрой и с няней гуляла в Центральном парке и заблудилась. «Ты что, потерялась?» — спрашивает ее полицейский. Девочка уверенно смотрит на него и произносит требовательным тоном: «Пойдите поищите мою сестру и няню, это они потерялись!»
На фотографиях той поры у маленькой Джеки горделивая, ослепительная улыбка, ее блестящие глаза бесстрашно смотрят вперед, она словно хочет сказать жизни: «А ну давай, кто кого!» У этой малышки ненасытный аппетит, она любит полакомиться вкусненьким, ничего не боится и чувствует себя королевой в своем уютном мирке.
Она уверена в собственной исключительности, а потому не стесняется говорить все, что думает, и гордится этим. Например, она смело говорит людям комплименты, может даже солгать, если эта ложь кому-то доставляет удовольствие. А может, наоборот, вдруг сказать обидную для кого-то правду. Она совсем не похожа на свою младшую сестру: у той характер мягкий, ласковый. В доме, где они живут, работает мальчик-лифтер по имени Эрнест, его белокурые волосы стоят торчком на макушке, как у Тентена из французского комикса. Когда сестры остаются одни у себя в комнате, они часто потешаются над Эрнестом. И рисуют на него карикатуры, одну смешнее другой. На этих рисунках у него желтая, заостренная кверху голова. Как-то раз, заходя в лифт, Ли говорит Эрнесту: «Какой ты сегодня красивый, Эрнест! Какая у тебя удачная прическа!» Напыжившись от гордости, Эрнест глядится в дверцу из полированного красного дерева, любуется своим белокурым чубом, и вдруг слышит: «Зачем ты так говоришь, Ли? Это ведь неправда. Ты же знаешь, что Эрнест похож на петуха».
В школе она тоже ведет себя, как ей вздумается. Отчаянно скучает и не скрывает этого. Она всегда справляется с заданием раньше других и, не зная, чем себя занять, досаждает другим девочкам. Она любит учиться и очень не любит ждать. Дома она жадно набрасывается на книги, залпом прочитывает «Волшебника из страны Оз», «Маленького лорда Фаунтлероя» и «Винни-Пуха». Покончив с детскими книжками, она берет лесенку и достает с верхней полки красивую книгу в переплете. Однажды мать застает шестилетнюю Джеки за чтением Чехова. Удивленная Дженет спрашивает дочь, все ли слова в этой книге ей понятны. «Да, — отвечает Джеки, — все, кроме слова «повитуха».
Директор школы признает, что Джеки — необычайно развитая для своего возраста, на редкость одаренная девочка, однако сожалеет, что она совсем не слушается учителей. Зная, что Жаклин обожает лошадей, директриса однажды вызывает ее к себе и принимается объяснять: даже самая прекрасная лошадь, если ее не объездить, будет ничем не лучше осла. Этот язык понятен Джеки, она обещает, что впредь постарается слушаться.
Девочке едва исполнился год, когда мать усадила ее на пони. Она часто появляется в костюме для верховой езды, в жокейской шапочке, безукоризненно элегантная. Перед скачками она часами тренирует своих лошадей. В торжественный день вся семья приходит на нее полюбоваться. И чем больше народу ею восхищается, тем большее удовлетворение она испытывает. Ее цель — занять первое место. Если это не удается, она впадает в отчаяние. С другой стороны, упав с лошади, она не издает ни звука и тут же снова садится в седло. Некоторые считают ее очень смелой девочкой. Но она просто не может быть иной: так воспитала ее мать. В ней развивали дух соревнования. Внушали, что она не должна плакать, выказывать эмоции: надо стиснуть зубы и начать все сначала, пока не добьешься победы. Дженет не допускает бурных проявлений чувств. Из-за этого, как легко догадаться, у нее не так уж много подруг. Ведь дружить — значит разделять с кем-то радости и печали, проявлять внимание, не подавлять своим превосходством. У маленькой Жаклин это тоже не очень-то получается. Она счастлива только тогда, когда может стать первой и затмить всех остальных.
Верховая езда служит ей еще и утешением, когда родители ссорятся. А это происходит все чаще и чаще. Биржевой крах 24 октября 1929 года сказался и на делах Блэк-Джека. Он сделал несколько неудачных инвестиций, пустился в рискованные спекуляции. Кроме того, он много проигрывает в карты. Он теперь часто нуждается в деньгах и снова и снова занимает у тестя, который презирает его за расточительность. Об этом узнает Дженет. Измены мужа ее не волнуют, но снижение уровня жизни — это совсем другое дело. Дженет осознает, что если Блэк-Джек будет и дальше проматывать семейный капитал, то она и ее дочери очень скоро окажутся на грани разорения. Такая перспектива ее совершенно не устраивает. Она уже привыкла к роскоши. Она не склонна к безудержным тратам, но и стеснять себя не любит. А Блэк-Джек ведет себя как балованное дитя. Стивен Бирмингем в своей книге о Джеки[4] создает очень убедительный портрет Джона Бувье: когда дела идут хорошо, когда чужие деньги потоком устремляются в его карман, это милейший человек, щедрый, веселый, любезный. Но когда наступают трудные времена, когда приходится все взвешивать, проявлять осмотрительность — он теряется. Не знает, как себя вести, паникует. Срывает зло на других. Становится невыносимым. Это большой ребенок, не желающий считаться с реальностью.
Ссоры между супругами происходят по ночам, маленькая Жаклин просыпается и проскальзывает в коридор. Девочка слушает крики отца и упреки матери. Они говорят об адвокатах, о деньгах, о любовницах, о карточных долгах, о расточительном образе жизни. Джеки слышит, как отец обзывает мать спесивой кривлякой, втирушей, ирландской выскочкой, — и в ней пробуждается ненависть к отцу. Слышит, как мать обзывает отца жалким неудачником, второсортным донжуаном, — и чувствует ненависть к матери. От этих скандалов сотрясается весь дом. Девочке страшно. Она воображает всякие ужасы, поломанную мебель, удары, потасовку, убийство в ночи… Младшая сестренка, Ли, безмятежно спит в своей кроватке, а Джеки приходится затыкать себе уши, чтобы не слышать криков родителей. Она засыпает под дверью родительской спальни, успев прочесть все молитвы, какие только знает. Ей все чаще приходится искать прибежище в мире фантазии. Она придумывает истории, в которых становится Королевой цирка и выходит замуж за самого красивого, самого ловкого, самого смелого воздушного гимнаста, чьей любви понапрасну добиваются остальные наездницы. Чтобы уединиться, она залезает на дерево и там принимается сочинять свои нескончаемые романы. Мечты Джеки — это мечты маленькой принцессы и в то же время — мальчишки, которому почему-то суждено было родиться девочкой: она представляет себе, как сбегает из дому, прихватив свою корону, и скитается по свету в поисках приключений. А еще она мечтает о прекрасном принце, который умчит ее на белом коне в свой огромный дом, где они будут жить долго и счастливо, и у них будет много детей. Она прямо видит этот дом, его внутреннее убранство, планировку, определяет, где будет гостиная, а где столовая, где спальня, а где комната для игр, какого цвета будут шторы, какого размера диван, где поставить лампы. Там она устраивает блестящие приемы, на которых все гости восхищаются ею и ее мужем: они так хороши собой, так любят друг друга. Все эти грезы успокаивают девочку, ей становится легче на душе. По пути в школу она высматривает на улице дома, которые могли бы стать местом действия ее историй. И каждый вечер с нетерпением ждет, когда же снова можно будет помечтать.
Ко всему прочему эти мечты еще и отвлекают ее от сплетен, которые уже начали распространяться в их узком кругу. О неладах между супругами Бувье говорят все чаще и все откровеннее. Дети знакомых подхватывают обрывки того, что шепотом обсуждают их родители, и начинают дразнить Джеки: наконец-то можно поставить на место эту задаваку, которая вечно побеждает на скачках, выигрывает у них в теннис, верховодит во всех играх и всегда норовит покомандовать. Жаклин семь лет. Она выслушивает все это не моргнув глазом, выказывает полнейшее безразличие, однако все глубже погружается в свой воображаемый мир, в свои книги. Она читает все, что попадается ей под руку.
Когда она спускается с небес на землю, ее ждут новые испытания. Однажды она остается в квартире одна со своей любимой няней, Бертой Нивью, и тут ее навещает бабушка с материнской стороны, миссис Ли. Что, в сущности, произошло тогда между бабушкой и внучкой? Возможно, Джеки была хмурой и неприветливой, говорила с бабушкой без должной почтительности? Или отпустила какое-нибудь дерзкое замечание — а она это умела? Так или иначе, но бабушка сочла, что Джеки нагрубила ей. Замахнулась, чтобы ударить девочку, но преданная няня бросилась между ними, и пощечина досталась ей. От неожиданности Берта подняла руку и, не сознавая, что делает, ударила по лицу миссис Ли. Бабушка в негодовании удалилась, а затем потребовала, чтобы прислугу, забывшую свое место, немедленно выставили за дверь. Джеки плакала, умоляла не разлучать ее с няней, обещала быть паинькой, но Дженет была непреклонна: Берта должна уйти. Для Джеки это стало тяжелой травмой. Только присутствие Берты скрашивало ей жизнь в огромной квартире, где ее мать проводила все меньше времени. Ибо Дженет потеряла самообладание. Она начала пить, назначать свидания первым встречным. Она не в силах видеть, как созданный ею прекрасный, гармоничный мир разваливается по вине мужа.
Четыре года супруги Бувье будут говорить о разводе, грозя напустить друг на друга адвокатов, то расставаться, то мириться, но так и не примут окончательного решения. Очень скоро атмосфера в двухэтажной квартире на Парк-авеню сгустится так, что дышать станет почти невозможно. Младшая сестренка, Ли, еще слишком мала и не понимает, что происходит, но этого никак нельзя сказать про Джеки. Она все видит, все слышит. Понимает, конечно, не все, но воображение рисует ей происходящее в самых черных красках. Она раздражает мать своим угрюмым видом, резкостью и агрессивностью. А главное, тем, что всегда принимает сторону Блэк-Джека. Внешне Джеки больше похожа на отца. Дженет все чаще наказывает дочь, сама толком не зная, за что. Просто вдруг срывается — и закатывает ей пощечину. И тогда Джеки бунтует, грозится уехать к отцу.
Однажды, когда матери нет дома, Джеки принимается искать в справочнике телефон отеля, где живет ее Блэк-Джек: она хочет убежать к нему. Но вот он берет трубку — и девочка робеет, теряется, не знает, что сказать. И спрашивает только, скоро ли он опять уедет. Ведь он так часто уезжает, а она не знает, когда увидит его снова. И очень тоскует. Каждый раз, встречаясь с отцом, девочка настаивает, чтобы новая встреча прошла по той же программе, что и предыдущая. Блэк-Джек смеется, спрашивает, не хочет ли она для разнообразия заняться чем-нибудь другим. Но Джеки качает головой: нет, она не согласна. Пусть все будет так, как в прошлый раз. Однообразие ее успокаивает.
Когда Блэк-Джек в очередной раз уходит от жены и поселяется в отеле, Джеки видится с ним только по субботам и воскресеньям. Девочка ждет не дождется конца недели. Несмотря на денежные затруднения, Блэк-Джек всякий раз старается побаловать дочек, удивить их. Для них — только все самое лучшее. Он едет с ними в зоопарк в Бронксе или на ипподром, где представляет их всем жокеям. Или совершает с ними набег на магазины Пятой авеню. Они входят, Блэк-Джек останавливается у кассы и говорит девочкам: «Купите себе все, что вам понравится, я хочу, чтобы вы были красивыми, доченьки мои, красавицы мои, ангелы мои!» Джеки и Ли носятся по всему магазину, им нравится и то, и это, в итоге набирается целый ворох вещей, который они складывают на полу. Блэк-Джек хохочет и аплодирует. После магазинов папа и дочки идут в кино, затем — в кафе-мороженое, или на гребные гонки, или на бейсбол. Девочки обожают собак, но Дженет разрешает держать животных только в загородном доме. Бувье нашел выход: он договорился с одним зоомагазином, и по воскресеньям они берут собаку напрокат. Причем всякий раз выискивают самую невзрачную, самую жалкую псину, на которую никто из покупателей не обращает внимания; хозяин озадачен таким неожиданным выбором, а папа с дочками хихикают исподтишка, глядя на его растерянную физиономию, хватают собаку и бегут в Центральный парк. Уик-энд — это настоящий праздник… но иногда праздник случается и среди недели! Как-то раз, в пятницу утром, Блэк-Джек привозит девочек на биржу: он целиком арендовал галерею для посетителей, чтобы там были только Джеки и Ли, и никаких посторонних. Заранее подготовил публику: рассказал завсегдатаям биржи, какие у него чудесные дочки — красавицы, умницы, просто прелесть. И когда они появляются на галерее, над таблицами котировок, над разгоряченной толпой, это незабываемо. Зал биржи взрывается аплодисментами, а Джеки и Ли, словно коронованные особы, важно кивают, делают реверанс, приветственно машут рукой. Джеки в восторге. А ее отец вне себя от счастья!
С отцом ей весело. Он любит рассказывать всякие занятные истории из своего детства и уговаривает Джеки записывать истории, которые сочиняет она сама. А главное, внушает, что она не должна быть похожей на других. Джеки слушает отца — и страх отступает. Она чувствует веру в себя. И безмерное доверие к нему. Он говорит, что никогда, никогда не покинет ее, и она знает: так и будет. Чтобы не расставаться с дочерьми, он готов на все. И она успокаивается. Они так замечательно ладят друг с другом! С матерью гораздо труднее: та постоянно требует, чтобы во всем был порядок, чтобы все было по правилам, «нормально». А он может вообще ничего не говорить, просто с любовью заглянуть ей в глаза — и ей кажется, будто она слышит ласковые слова. Эта любовь оберегает, защищает ее, в такие минуты ничто на свете не может ее напугать. Он любит ее сильнее, чем младшую сестренку: в его комнате в отеле, в Вестбери, ее фотографий больше, чем фотографий Ли… В глубине души Джеки завидует сестре. Ли изящнее, в ней больше видна порода, и характер у нее мягкий, уживчивый. Позднее Жаклин признается: «Из нас двоих Ли всегда была красивее, а я, вероятно, считалась умнее». Тем не менее сестры искренне привязаны друг к другу, и эта привязанность (сохранившаяся и в дальнейшем), помогает обеим переносить семейные неурядицы.
Так будет продолжаться четыре года. Супруги Бувье расстанутся не сразу. Дженет долго не решается порвать с мужем, а Блэк-Джек, панически боясь разлуки с детьми, снова и снова обещает исправиться, заверяет, что любит ее одну, что не может жить без нее, умоляет попытаться начать все сначала. И она пытается — раз, другой, третий. В те времена развод еще был равносилен скандалу. Предпочтительнее было просто разъехаться, оговорив условия. Если у Дженет хватает выдержки закрывать глаза на поведение Блэк-Джека, не поднимать шум, это еще не значит, что у нее достанет храбрости бросить вызов обществу и уйти от мужа. У нее свои методы борьбы: она отказывается появляться с ним на людях, устраивает ему сцены дома. Но в присутствии посторонних скрывает свою боль, держится как ни в чем не бывало.
И супруги Бувье то сходятся, то опять расходятся, уезжают вместе, чтобы отпраздновать примирение, но поездка завершается бурной ссорой. Однажды в прессе появится фотография, которая приведет Дженет в ярость и заставит впервые переступить порог адвокатской конторы. Сцена, подсмотренная фотографом «Нью-Йорк дейли ньюс», выглядит так: на первом плане — Дженет в костюме для верховой езды сидит на барьере, а за ее спиной Джек Бувье нежно держит за руку какую-то даму. Под фотографией подпись: «Жизнь втроем». Это уже публичный скандал. Теперь Дженет больше не сможет утверждать, будто ей ничего не известно о безнравственном поведении супруга. Однако Джек Бувье — крепкий орешек. Он не желает расставаться ни со своими детьми, ни с деньгами семейства Ли. Он жаждет примирения. Но только на словах. На деле же продолжает вести прежний образ жизни: накапливает долги, меняет любовниц. И когда, устав быть всеобщим посмешищем, под нажимом отца, который отказывается содержать такого безответственного зятя, Дженет наконец смирится с неизбежностью и подаст на развод, ей не составит никакого труда доказать неверность мужа.
Шестнадцатого января 1940 года в «Нью-Йорк дейли ньюс» появляется статья под заголовком: «Биржевой маклер из высшего общества вызван в суд по делу о разводе». Далее следует длинный список внебрачных связей Джека Бувье: эти факты раздобыл частный детектив, нанятый Дженет. Статья произведет сенсацию. Ее перепечатают все американские газеты от Нью-Йорка до Лос-Анджелеса, и семейная драма Бувье будет выставлена на всеобщее обозрение.
Двадцать второго июля 1940 года в Рино, штат Невада, Дженет Ли Бувье получает развод. В ее далекой от идиллии супружеской жизни поставлена точка. Мать двух дочерей, одиннадцати и семи лет, будет получать алименты в размере тысячи долларов в месяц[5]. И если Дженет Бувье еще мечтает о новой, сказочной любви, то маленькая Джеки больше не верит в сказки.
На фотографиях той поры ее огромные черные глаза уже не улыбаются, не смотрят на мир прямым, бесстрашным взглядом. Они какие-то потухшие, безжизненные. И ее взгляд — это взгляд печального, боязливого, замкнувшегося в себе ребенка.
Она была с Дженет в Рино. Там она услышала из уст матери, что развод оформлен окончательно, и по решению суда отец сможет видеться с ней два раза в неделю, по выходным, и вдобавок проводить с ней один месяц в году. Она ничего не сказала. Не изменилась в лице, не заплакала. Она еще слишком мала, чтобы самостоятельно принять решение и остаться с отцом. Она воспринимает случившееся как страшную несправедливость. Взрослые распорядились ее судьбой, не спросив у нее. Перебрасывали ее друг другу, словно мячик для пинг-понга, не задумываясь о том, что ей может быть больно. Для Джеки это было крушением мира, ее мира. То, чего она так боялась целых четыре года, все же произошло. Но больше в ее жизни не будет таких страданий. Теперь она станет осторожной, никого больше не полюбит. Слишком это мучительно — любить. Слишком неосмотрительно, слишком опасно. Она доверяла отцу. Верила всем ласковым словам, которые он шептал ей, а получается, все это было неправдой: он уходит, бросает ее.
И Джеки принимает решение: впредь она не допустит, чтобы ее жизнь стала игрушкой в руках другого человека. Теперь это будет ее главной заботой. А значит, она никому не должна доверять.
Так девочка в одиннадцать лет осознанно бежит от реальности. Она замыкается в своем внутреннем мире, где можно никого не бояться, куда никому нет доступа. Разумеется, она делает вид, будто продолжает участвовать в повседневной жизни. И в какой-то мере действительно участвует. Но издали, как наблюдатель.
Она станет принцессой на горошине. Одно неосторожное слово, косой взгляд, чье-то неодобрение, чье-то невнимание к ней — и она впадает в смятение, близкое к отчаянию, но по ней это незаметно. Она умеет страдать молча. Она поняла: надо притвориться не такой, какая ты есть, надо казаться волевой, упрямой, высокомерной, это защитит тебя, словно броня, и люди не увидят твоих страданий.
II
Со стороны кажется, что она не изменилась: по-прежнему много читает, даже больше, чем раньше. Причем, как подчеркивает Дэвид Хейман, оказывает явное предпочтение романтической литературе. С неимоверной быстротой прочитывает всего Байрона, наслаждается его поэмами. Она прилежно посещает уроки классического танца и собирает целую библиотеку по этой теме. Слушает музыку, пишет маслом, сочиняет стихи, рисует. Покупает книги об акварели, о живописи, о рисунке. За что ни возьмется, все делает с энтузиазмом, даже с одержимостью. Как будто хочет дать выход переполняющей ее ярости. Наклеивая марку, не приглаживает ее пальцем, а ударяет по ней кулаком. Не читает книги, а глотает. Не играет, а командует другими детьми.
Джеки слишком энергична, чтобы поддаться депрессии и меланхолии в повседневной жизни. Как и прежде, она всюду берет первый приз, будь то на балу или на скачках. Как и прежде, у нее нет близкой подруги, да она и не стремится ее завести. Ей больше нравится вызывать у сверстниц любопытство, поражать их воображение, а не шептать им на ушко всякие никчемные секреты или глупо хихикать вместе с ними. Ей претят слишком доверительные отношения. Ведь она чувствует себя выше остальных. Пусть в школе на нее показывают пальцем из-за того, что ее родители развелись, пусть взрослые, глядя на нее, с умилением шепчут: «Бедная малышка!», но она во всем опережает других и не похожа ни на кого. Она отвергает презрительное сочувствие, которое замечает во взглядах «людей из общества». Ей не надо, чтобы ее жалели. Если ей больно, этого не должен видеть никто.
Кроме того, она вскоре убедилась, что держать окружающую жизнь и людей на расстоянии полезно вдвойне: во-первых, меньше страдаешь, а во-вторых, становишься особенной. Не такой, как другие. Эта непохожесть возвышает ее в собственных глазах. И придает ей обаяние. Быть может, девочки и мальчики ее возраста не находят ее такой уж очаровашкой, но все же испытывают к ней интерес, а она умеет использовать этот интерес к своей выгоде.
«Угадайте, о какой песенке я думаю сегодня утром?» — спрашивает она однажды у стайки детей, собравшейся вокруг нее. И дети совещаются все утро, пытаясь проникнуть в мысли этой принцессы, окутавшей себя тайной.
Когда ей скучно, она забирается на дерево, прихватив с собой книжку, или опять принимается сочинять свою бесконечную историю о Королеве цирка, которая выходит замуж за красавца гимнаста. Эта история принадлежит ей одной, а значит, никто не сможет ее испортить.
Конечно, не все так просто и гладко. Можно сказать себе: я неуязвима, но глупо надеяться, что после этого жизнь, как по волшебству, вдруг перестанет волновать и ранить тебя. Под маской загадочной принцессы прячется впечатлительная детская душа. Сколько ни приучай себя смотреть на все сквозь пальцы, все же бывает, и нередко, что чье-нибудь колкое замечание заденет тебя или ты почувствуешь, как тебе не хватает любви и нежности. Ведь рядом больше нет Блэк-Джека с его жизнерадостностью и беззаботностью, с его заверениями в любви, с его манерой появляться неожиданно, словно фокусник. Иногда она приходит из школы и начинает искать его по всей квартире, звать: «папа, папа!..», а потом вдруг, очнувшись, садится на стул и вспоминает: его здесь нет. Он уехал. И оставил ее. Ей становится дурно. Как же она будет жить без него? У нее не хватит сил. Она устала притворяться. Ей хочется стать, как все, обыкновенной маленькой девочкой, заплакать, броситься в любящие объятия. Перестать разыгрывать надменное бесстрастие. Но если подумать, оглядеться, вокруг нет ни одного человека, который мог бы ее утешить, приласкать ее. Мать не выносит телячьих нежностей, няню уволили, а сестренка Ли еще слишком мала. В такие минуты Джеки горько сожалеет, что у нее нет настоящей подруги. Некому поплакаться, некому излить душу. Приступы глубокого отчаяния накатывают на нее внезапно, без всякой видимой причины. И она кажется себе самым одиноким и беспомощным существом на свете. Не на кого опереться, непонятно, как дальше жить. Ощущение подавленности, безысходности выражается у нее в резких перепадах настроения, которые совершенно непонятны для окружающих. Как, впрочем, и для нее самой. Она зла на весь мир, а почему — не знает. Она жестоко ссорится с матерью, а потом запирается у себя в комнате и не желает оттуда выходить. Если бы она была иначе воспитана, то решилась бы прямо сказать, что ей плохо, сумела бы, пусть и не слишком внятно, поведать о своем горе, чтобы это горе обрело конкретность, и она либо смогла бы его превозмочь, либо научилась бы с ним жить. Но ведь ее учили как раз обратному: никогда не показывать своих чувств. И Джеки еще больше отдаляется от реальности, еще глубже погружается в свой выдуманный мир. Она здесь, но душой она далеко.
Будь у нее мать более чуткая, более нежная и внимательная, чем Дженет, все сложилось бы иначе. Но, по мнению Дженет, то, о чем люди не знают, не существует, да так оно и лучше. Всякий беспорядок вокруг нее портит ей настроение, и потому она упорно избегает ссор, вспышек гнева, бурных объяснений. У нее и без этого забот хватает. Во-первых, надо найти средства на жизнь, а во-вторых, снова выйти замуж. Ибо женщина из высшего общества не должна оставаться одна. И наконец, она должна достойно выдерживать борьбу, которая развернулась между нею и Джеком Бувье, — борьбу за любовь дочерей.
Бывшие супруги воюют не на жизнь, а на смерть. И в этой войне у Дженет не слишком выигрышные позиции. Поскольку дети остались с ней, то именно от нее изо дня в день они слышат родительские наставления: веди себя прилично за столом, поздоровайся с леди, не разваливайся в кресле, приноси из школы только хорошие отметки, пей молоко, чисти зубы, ложись спать ровно в восемь. Это она твердит им: сейчас нам живется труднее, чем раньше, поэтому мы не можем больше держать пони, не можем купить платье, которое красуется на витрине, лучше поберечь деньги. «Под лошадиным копытом денег не найдешь», — приговаривает она. Девочки слушают ее нотации с утра до вечера, она постоянно наблюдает за ними, ничего не упуская из виду. Обращается с родными дочерьми, словно строгая воспитательница в пансионе. При этом она все чаще выезжает в свет: ее угнетает мысль о том, что время идет (ей уже 34 года), а мужа на горизонте пока не видно. Она пьет все больше, спит допоздна и просыпается в дурном расположении духа. Срывается и кричит без всякого повода. Принимает снотворное, чтобы заснуть, и витамины, чтобы чувствовать себя бодрее.
Но вот настает уик-энд, на сцене появляется Джек Бувье. И начинается праздник! Блэк-Джек ошеломляет дочерей фейерверком удовольствий: верховые прогулки в парке, обеды в дорогих, шикарных ресторанах, каток в Рокфеллеровском центре, походы в театр (с визитом за кулисы) и в кино, игры и веселая возня в квартире, которую он предоставляет в их полное распоряжение, не требуя, чтобы они убрали за собой, чтобы вовремя легли спать. Он осыпает их подарками: стоит только высказать желание, как папа исполняет его, словно по мановению волшебной палочки.
Джек Бувье счастлив и доволен, что обе его дочурки от него без ума. Дети так легко поддаются соблазну! С ними ему хорошо, гораздо лучше, чем в мире взрослых, где его жалкие прожекты по добыванию денег неизменно терпят крах. По субботам и воскресеньям можно побыть самим собой, не притворяться, не скрывать, что в душе он так и остался ребенком. Он забавляется наравне со своими маленькими дочками. В такие минуты все на свете кажется ему пустяком. Он знает, что давно растрачивает основной капитал, что его состояние тает, как воск, под солнцем его отцовской нежности. Но он не хочет об этом думать. Главное сейчас — нейтрализовать влияние его бывшей жены на детей.
Джек Бувье хочет отметить дочерей своей печатью, чтобы никто никогда не смог отнять их у него. Этот человек, чья жизнь была сплошной неудачей, намерен преуспеть в последнем своем предприятии — вылепить дочерей по своему образу и подобию. Он сочиняет для них пьесу и каждый уик-энд выводит их на подмостки. Стивен Бирмингем рассказывает о множестве хитростей, которые этот опытный обольститель пускает в ход, чтобы поразить воображение двух маленьких девочек, единственных созданий женского пола, от которых он не стремится сбежать.
Он знает секреты обольщения и изысканности. Любит дорогую одежду, элегантные туалеты. Он говорит девочкам: купить роскошные платья — это еще не все. Надо суметь сделать их неповторимыми, добавить к ним нечто такое, чтобы их нельзя было забыть. Он показывает дочкам витрины на Пятой авеню и объясняет, почему вот эта вещь — действительно шикарная, а вон та — нет. Подробно разбирает достоинства и недостатки какого-нибудь банта, пояса, покроя рукава, застежки. Затем, осмотрев их с головы до ног, заявляет: у вашей мамы нет ни капли вкуса. Ничего, он это поправит. И начинается долгая экскурсия по магазинам, где Джеки и Ли зачарованно слушают папины лекции, смотрят, как он снимает с вешалок костюмы и платья, приносит и приказывает померить, добавляет какой-нибудь пустяк, — нижнюю юбку, распахнутый ворот, брошь, а затем заставляет снять купленный наряд, который делает их такими красивыми, такими необычными, заворачивает его в шелковую бумагу и кладет в большую, серую с золотом картонную коробку.
Однако, говорит он им, мало просто купить красивое платье, надо еще стать достойной его. Найти собственный стиль. Особую манеру держаться, такую, чтобы мужчины сходили с ума, а остальные женщины казались скучными и банальными. А для этого, добавляет он, постигший науку обольщения, вы должны быть надменными и холодными. Неприступными. Пусть на ваших губах играет загадочная, полная тайны улыбка. Тайна — вот что волнует мужчин, повергает их к вашим ногам. Уж я-то знаю, ласково шепчет он. Можете мне поверить… Они не просто верят ему, они боготворят его, а он наслаждается безмерной любовью, которая светится в их глазах. В этой любви, как ему кажется, он находит подтверждение того, что его мечта сбудется, что Джеки и Ли будут слушать только его, отдадут в его руки свое будущее, близкое и далекое. Заведомо принесут ему в жертву своих любовников, женихов и мужей.
И тогда, опьяненный успехом, он продолжает лекцию. Пройдут годы, вы станете взрослыми, начнете выезжать в свет. И вот однажды, в гостях, вы обратите внимание на какого-нибудь мужчину. Он покажется вам самым обаятельным, самым блестящим из всех, короче, страшно вам понравится. Тогда ни в коем случае, — запомните, ни в коем случае! — не давайте ему догадаться об этом, не вешайтесь ему на шею; наоборот, сделайте вид, будто вы к нему совершенно равнодушны. Пройдите мимо него, достаточно близко, чтобы он мог вас заметить и рассмотреть хорошенько, но не останавливайтесь, не удостаивайте его взглядом. Возбудите в нем любопытство. Заинтригуйте его, но не подходите чересчур близко. И не теряйте власть над собой. А потом, если он пригласит вас куда-нибудь, и вы согласитесь, оказав ему тем самым великую честь, — даже тогда вы должны держать его на расстоянии. Не рассказывайте о себе ничего важного. Оставайтесь далекими и загадочными, чтобы у него не создалось впечатления, что он узнал вас до конца, завладел вами. Как только мужчина удовлетворен, он уже готов пуститься наутек.
А вот скажите, продолжает он, вдохновленный безмолвным обожанием двух маленьких девочек, знаете ли вы, как надо входить в комнату, полную гостей? Джеки и Ли качают головой: они так зачарованы, что не в состоянии произнести ни слова. Ну так слушайте: входить надо с улыбкой на устах, с ослепительной дежурной улыбкой, по которой нельзя догадаться, что у вас на душе, с высоко поднятой головой, глядя в пространство и не обращая внимания на собравшихся, словно ты одна на свете. Других женщин надо презирать, не допускать даже мысли, что они могут быть красивее вас или лучше одеты. Внушайте себе: я здесь самая привлекательная, сохраняйте ореол неприступности и загадочности, и тогда…
— Что тогда? — едва слышно спрашивают Джеки и Ли.
— И тогда все мужчины будут смотреть только на вас и усядутся вокруг вас, как вокруг Скарлетт О’Хара в «Унесенных ветром».
Джеки знает, кто такая Скарлетт. Она читала и перечитывала роман Маргарет Митчелл. Мисс О’Хара — ее идеал. И потом, разве ее отец — не вылитый Рэтт Батлер? Разве люди на улице не просят у него автограф, приняв его за Кларка Гейбла?
И вот теперь отец щедро раскрывает секреты, которые помогут ей стать такой же обольстительной, как ее любимая героиня. Оказывается, он тоже восхищается Скарлетт и хочет, чтобы Джеки походила на нее. Он просит Ли и Джеки прямо сейчас показать, хорошо ли они усвоили урок. Из них двоих Джеки — более способная. Она встает и напускает на себя надменно-равнодушный вид, глаза начинают блестеть, губы складываются в светскую улыбку, голос становится тонким и умильным, как у заблудившейся маленькой девочки. И все это — с уверенностью, изяществом и непринужденностью, от которых Джек Бувье приходит в восторг и раздувается от гордости. «Дочурка моя, радость моя, сокровище мое, ты просто королева…» — говорит он и, словно принц, выполняет перед ней церемонный поклон. Впору подумать, что это виконт де Вальмон, утонченный и коварный, два века спустя дает наставления юной Сесиль де Воланж. Не будем забывать: у Джека Бувье французские корни, и хотя дворянский герб у него фальшивый, в его жилах все же течет кровь легендарных соблазнителей. Он не так уж далек от неотразимого Вальмона и тоже умрет, потеряв единственную любовь своей жизни — маленькую Жаклин.
Каждый уик-энд Блэк-Джек добавляет к своим лекциям какой-нибудь новый штрих или практическое занятие. Предположим, его с девочками в воскресенье приглашают на семейный праздник. В ответ он велит передать, что не знает, смогут ли они найти время. Ведь они так заняты! Они буквально нарасхват, их засыпают приглашениями! И вот, в назначенный день, с нарочитым опозданием (это признак высшей изысканности), все трое являются в дом, где их уже перестали ждать, и там, в узком семейном кругу, их встречают с восторгом, благодарят за то, что пришли, и всячески ублажают. Джеки с восхищением глядит на отца: он оказался прав. И это открытие — как магический дар, коим она впоследствии станет пользоваться очень искусно, почти виртуозно. И однажды ученица превзойдет учителя, но он уже не сможет быть свидетелем ее триумфа.
Так маленькая Джеки усвоила науку лицемерия, притом усвоила блестяще. Она умела вести себя в обществе с царственным бесстрастием, даже когда в душе вся холодела от страха или сжималась от смущения. Достаточно было вспомнить отцовские наставления — выше голову, улыбайся, держись прямо, — чтобы все взгляды устремились на нее, и от робости, которая сковывала ее минуту назад, не осталось и следа.
И постепенно она начинает терять связь со своим подлинным «я». Прячет в тайниках души свою правду, гораздо более суровую и непростую. Ведь она непохожа на то, чем кажется. Не чувствует ни уверенности в себе, ни равнодушия к другим. У нее словно появился двойник, который ей глубоко чужд, и она усваивает повадки этого двойника. Временами это бывает удобно, однако мешает развитию ее собственной личности. Когда настоящая Джеки вдруг заявляет о себе, то сама пугается больше всех. Ей непонятно, что происходит, она словно на краю пропасти, теряет почву под ногами, приходит в панику. Кто она, эта незнакомка? Откуда она взялась?
Увы! В воскресенье вечером надо возвращаться домой. Из волшебного мира Джека Бувье переноситься в тусклый, обыденный мир Дженет Ли. Вдобавок, когда девочки показывают Дженет роскошные подарки, гордо прохаживаются перед ней в чудесных новых платьях, взахлеб рассказывают о двух сказочных днях, проведенных с папой, — «папа сказал…», «папа сделал…», «у папы так здорово, потому что…», «папа разрешает нам…» — это, понятное дело, не улучшает ей настроение.
Мама отправляет их спать ровно в восемь и получает от них на ночь холодный формальный поцелуй, полный сожалений о минувшем уик-энде.
Как всякий ребенок, чьи родители развелись, Джеки очень быстро поняла, что сможет добиться поблажек от строгой матери, если будет расхваливать привольную жизнь у отца. Дженет приходит в ярость, но не поддается. И все же, случается, уступает. Ей не под силу соперничать с бывшим мужем, у нее нет ни таких денег, ни такого умения пускать пыль в глаза. Но, уступая, она клянется себе, что рано или поздно сведет с ним счеты. А пока вымещает злость на детях. И чаще — на Джеки. Бьет девочек то вешалкой, то щеткой для волос и приказывает гувернантке шлепать их каждый раз, как они упомянут отца. Если Джек Бувье учит дочерей, как стать особенными, неповторимыми, как обратить на себя внимание, а главное — не походить на других, то Дженет стремится к прямо противоположному. Она выходит из себя, когда Джеки важничает, критически разглядывает ее и дает понять, что находит жизнь матери второсортной и жалкой. Она содрогается при мысли о том, что может окончательно утратить влияние на детей. И все больше ожесточается против бывшего мужа, каждый воскресный вечер говорит себе: он забрал над ними слишком большую власть, но скоро я положу этому конец. Пока же ей приходится, стиснув зубы, выслушивать нелестные замечания ненаглядных дочурок, использующих эту ситуацию к своей выгоде.
Судьба улыбнется Дженет Ли лишь два года спустя, в тысяча девятьсот сорок втором. Хью Дадли Очинклос, с которым она познакомится в гостях у подруги, попросит ее руки. Это видный вашингтонский бизнесмен, шотландец по происхождению. Он обладает крупным состоянием и основал собственный банк. У него суда, дома, лошади, картины знаменитых мастеров, оранжереи с тропическими растениями, «роллс-ройсы», громадные банковские счета. Он состоит членом самых аристократических закрытых клубов, его приглашают на все приемы и праздники в Вашингтоне. А главное, он производит впечатление, серьезного, доброго, внимательного, хорошо воспитанного человека: именно эти качества Дженет хотела бы видеть в своем избраннике. Правда, он несколько неуклюж и скучноват, без конца рассказывает одни и те же, совсем не смешные истории. А иногда впадает в рассеянность: может нырнуть в бассейн не раздевшись. Кроме того, он порядком прижимист — сказывается шотландская кровь! — и, когда хочет немного сэкономить, проявляет чудеса изобретательности. Зимой он запрещает включать холодильники и рекомендует хранить скоропортящиеся продукты во дворе. Как только становится теплее, приходится срочно вносить все в дом и включать холодильники…
Однако у него есть другой, настоящий, тщательно скрываемый порок: он коллекционирует порнографию. У него огромное собрание книг, фильмов, рисунков, диапозитивов, в которых отражены всевозможные половые извращения. Он постоянно заходит в соответствующие магазины в поисках редких экземпляров и тратит целое состояние, чтобы приобрести какую-нибудь фотографию или гравюру для пополнения своей коллекции. Иногда он также посещает роскошные бордели. Но это очень организованный человек, четко разделяющий свои фантазии и свою семейную жизнь: одно никогда не смешивается с другим. Так или иначе, Дженет не интересуют возможные недостатки будущего мужа. Этот благодушный джентльмен был женат уже дважды, у него трое детей, но Дженет это совершенно безразлично. Она искренне думает: хуже, чем ей было с Джеком Бувье, быть уже не может. Она не верит своему счастью: надо же, такой человек снизошел до разведенной женщины тридцати шести лет, да еще с двумя детьми.
У него есть и еще одно достоинство: он живет в Вашингтоне. Она не только устроит свою жизнь, но еще и увезет дочерей из Нью-Йорка, подальше от Джека Бувье. Дженет торжествует — она одержала долгожданную победу, — но виду не подает.
Блэк-Джек воспринимает ее второе замужество как личное оскорбление, как неприкрытую месть: у него просто-напросто отнимают дочерей. Девочки переезжают в Вашингтон, отныне ему не будет места в их жизни. Так и происходит. Вначале Джеки и Ли держались с отчимом замкнуто и недоверчиво, но очень скоро привязались к нему. Они стали называть его дядя Хьюги, он уютный и славный, как плюшевый мишка, а его образ жизни тоже говорит в его пользу. Девочки сообразили, что все складывается самым выгодным для них образом. У дяди Хьюги два великолепных поместья: одно, Мерривуд, — под Вашингтоном, другое, Хаммерсмит Фарм, — возле Ньюпорта. В Мерривуде дом стоит посреди парка в двадцать три гектара, раскинувшегося по берегам Потомака, при доме — олимпийский бассейн, площадка для бадминтона, две конюшни, аллеи для верховой езды, гараж на четыре машины; в самом доме восемь спален, восемь ванных комнат, огромная кухня и помещения для многочисленных слуг. Хаммерсмит Фарм еще грандиознее: в доме двадцать восемь спален, тринадцать каминов, лифт. Одним фасадом дом выходит к морю, перед другим, куда хватает глаз, тянутся лужайки с нестриженой травой. И конечно же лошади, слуги и «роллс-ройсы», чтобы было удобнее пользоваться всем этим. Хаммерсмит Фарм предназначен для отдыха. Мерривуд — главная резиденция. В каждом из домов Джеки выбрала себе по комнате, замечательной комнате чуть в стороне от остальных, которую она подробно описывает в письмах к отцу. Теперь это девочка-подросток тринадцати лет, умеющая оценить роскошь своей новой жизни. Она открыла для себя латинский язык и прямо-таки влюбилась в него: занятия поглощают массу времени. А еще она познакомилась с детьми дяди Хьюги и сразу подружилась с ними. Наконец-то у нее появилась настоящая семья, и притом семья счастливая. Это новое для нее ощущение действует умиротворяюще.
Каждое письмо от дочери вызывает у Блэк-Джека приступ бешенства. Он начинает громогласно поносить бывшую жену, пьет один «мартини» за другим, целый день сидит запершись у себя в комнате, в одних трусах и носках, злобствует, проклинает судьбу. Он становится желчным, раздражительным и топит свою досаду во все больших дозах алкоголя. Он не желает смириться с мыслью, что его дочь может быть счастлива без него.
Поскольку Дженет нет поблизости и задушить ее невозможно, он винит в своих бедах весь мир: евреев, ирландцев, итальянцев, французов. Не забудем, идет Вторая мировая война… Но в представлении Джека Бувье, как и Дженет Очинклос, война — это неприятное событие, которое происходит где-то далеко и ни в коем случае не должно отразиться на их жизни!
На первый взгляд Джеки вполне счастлива. Характер ее не изменился — она все так же сдержанна, склонна к уединению, все так же непредсказуема. Целыми днями сидит у себя в комнате, пишет стихи, рисует, читает. Или скачет верхом по полям. Мать отдала ей свою лошадь, Балерину, и теперь она отправляется в долгие верховые прогулки, перемахивает через изгороди, гоняется за лисами и думает, думает.
Мать ведет себя с ней все так же — властно, строго, придирчиво. Пользуясь тем, что Блэк-Джек остался в Нью-Йорке, она старается снова прибрать к рукам дочерей, навязать им свое представление о порядке, свои понятия о жизни. Но она слишком занята и не может уделять много времени их воспитанию. У нее есть муж, для которого она хочет стать идеальной супругой; кроме того, она решила провести ремонт в обоих поместьях, сделать из них настоящие резиденции для дамы из высшего общества и теперь полностью поглощена этим занятием. Она наняла художницу по интерьеру и расхаживает с ней по комнатам, долгие часы проводит в магазинах, подбирая декоративные ткани, мебель, лампы, разные безделушки, вникая во все мелочи. Все должно быть безупречно. И выдержано в самом изысканном вкусе. Так, в Хаммерсмит Фарм нанята служанка, чья единственная обязанность — опорожнять корзины для бумаг.
Джеки поневоле сравнивает спокойную роскошь, окружающую ее теперь, с разгульной жизнью отца. Прошлым летом Блэк-Джек вдруг захотел познакомить дочерей с одной из своих любовниц, с которой он жил открыто, без всякого стеснения целовался и обнимался на людях, занимался любовью в самых неожиданных местах. Он снял дом, где всем им приходилось ночевать в одной комнате. «Эта особа» готовит девочкам еду. «Эта особа» сидит впереди них в машине. «Эта особа» сопровождает их всякий раз, когда их приглашают в гости или на пикник. Все это причиняет Джеки жестокие страдания. Она не смеет выказать недовольство, сказать хоть слово. Но поведение отца глубоко оскорбляет ее. Она его обожает, она так радовалась, что проведет с ним целый месяц, и теперь отказывается понимать его скандальные выходки. Когда знакомые мальчики спрашивают, кто эта дама, она отводит глаза, чтобы скрыть стыд и слезы. Впервые в жизни она торопится вернуться в чопорный материнский дом. У Дженет и дяди Хьюги такого не увидишь.
В 1944 году пятнадцатилетнюю Джеки отправляют в Фармингтон, роскошный пансион для девочек. Преподаватели там превосходные, дисциплина строгая, атмосфера удушливая. Все остальные девочки — из очень богатых семей, и Джеки обидно сознавать, что у нее денег гораздо меньше. Ведь отец присылает всего пятьдесят долларов в месяц, а мать выделяет ей на расходы очень небольшую сумму, — дядя Хьюги неусыпно следит за этим. Другие девочки Держат в пансионе свою лошадь и считают это обычным делом. Но ни родители Джеки, ни дядя Хьюги не желают оплачивать содержание Балерины. Джеки приходит в голову попытать счастья с дедушкой, она посылает ему рисунки, стихи и просьбы о финансовой помощи. Дед соглашается, и Джеки получает Балерину. Но лошади нужна попона. И Джеки пишет матери письмо, в котором как бы между прочим замечает, что ей пришлось украсть попону для Балерины — купить было не на что. Перепуганная Дженет тут же высылает ей деньги.
Как мы видим, Джеки уже кое-чему научилась. Умеет любыми средствами добиваться желаемого, манипулировать людьми. Обманывать, притворяться, дергать за ниточки. Эта наука дается ей без особого труда с тех пор, как отец и мать, каждый со своей стороны, пытаются сделать из нее марионетку.
Нельзя сказать, что в пансионе ее очень любят. Совсем наоборот! За надменную манеру держаться, властный, холодный тон ее прозвали Жаклин Борджиа. Такую девочку не хлопнешь по плечу, не попросишь одолжить пуловер. Но иногда она приводит всех в изумление своими бунтарскими выходками и неприятием существующего порядка. В такие минуты она откровенно паясничает. Или демонстративно нарушает школьные правила: курит у себя в комнате, вызывающе красится, мастерит себе немыслимые прически, выворачивает шоколадный торт на колени ненавистного учителя, принимает развратные позы, когда ее фотографирует подруга. А потом опять превращается в послушную, прилежную пансионерку. Учителя в недоумении: способная, прекрасно успевающая ученица — с чего бы ей так дурачиться? И зачем она разговаривает этим тоненьким детским голоском? Такое поведение ничем нельзя оправдать, оно вызывает досаду и раздражение. Жаклин пора повзрослеть.
Как всегда, она держится особняком. Не завела себе близкой подруги и интересуется только занятиями, чтением и своей лошадью. Однако именно там, в Фармингтоне, у нее впервые завяжется что-то вроде дружбы с соседкой по комнате, Нэнси Такерман. Эти отношения сохранятся между ними на всю жизнь. Однако Нэнси понимает: Джеки не столько сблизилась с ней, сколько снизошла до нее. И Нэнси сразу избирает для себя роль наперсницы. Никогда она не будет стремиться выйти на первый план. Место на первом плане по праву принадлежит Джеки.
В этой школе, проникнутой духом снобизма и претенциозности, Джеки попробует свои силы, стремясь добиться всеобщего признания. В первый раз в жизни она постоянно находится среди сверстников и может применить на практике отцовские наставления. Она начинает вырабатывать то, что впоследствии станет ее собственным стилем. Она не самая красивая из учениц: подбородок слишком тяжелый, волосы буйно курчавятся, на руках растет темный пушок, грудь плоская, кожа усыпана родинками. Но в ней есть нечто… Она умеет себя подать и производит впечатление. Учителя говорят о ее уме, высокой культуре, жажде знаний, о ее интересе ко всему, что связано с искусством и его новыми веяниями. Она слышит эти лестные отзывы, но никогда не обсуждает их. Просто принимает как должное. Держать всех на расстоянии — и точка! Безразличие, с которым она воспринимает жизнь, кажется почти царственным. Одни находят ее претенциозной и жеманной, другие — неотразимой. Но всем она внушает робость.
Так же она держится и с родителями. Приезжает к ним реже, чем могла бы. На их письма отвечает наспех нацарапанными записочками. А когда Блэк-Джек жалуется на недостаток внимания с ее стороны, говорит, что у нее очень много дел: контрольные, экзамены, домашние задания, репетиции (она играет в школьном театре), статьи для школьной газеты. Отец возмущается, грозит, что перестанет посылать ей деньги. Но ее не так легко испугать. Он сетует: что с тобой случилось, тебя словно подменили, должно быть, мамочка постаралась со своим чертовым Очинклосом. Но ее не разжалобишь. Теперь она сама будет решать, с кем ей видеться, как одеваться, чему уделять время. Годы, когда каждый из родителей пытался перетянуть ее на свою сторону, сформировать ее личность по своему вкусу, остались позади. Если кто-то пробует надавить на нее, она делается вспыльчивой, агрессивной. Ей надо отстаивать свою внутреннюю свободу, свою независимость. Она не терпит, когда ей приказывают, когда вторгаются в ее жизнь. Это не значит, что она разлюбила отца. Просто она больше не хочет быть чьей-то собственностью.
Нежные чувства ей неведомы. Мальчики ее не интересуют. Она находит их «прыщавыми, неуклюжими и скучными». У них уже все решено, вся жизнь расписана заранее. До чего же будет тоскливо, если придется выйти замуж за одного из них, вздыхает она. В отличие от большинства девочек ее возраста, она не мечтает о любви и уверена, что вполне могла бы прожить «без любви и без мужа». «Как старая дева!» — в ужасе восклицает Нэнси, услышав это заявление. «Почему бы и нет? — важно отвечает Джеки. — Мужчины в жизни — не главное…»
Сколько бы она ни боролась с собой, единственный мужчина, который представляется ей идеалом, приезда которого она с нетерпением ждет каждую субботу, — это Блэк-Джек. И когда он наконец приезжает, когда на застроенной старыми домами, обсаженной дубами улице перед пансионом показывается его высокая фигура, вышагивающая горделивой, небрежной походкой, давние чары снова начинают действовать, и ее сердце бьется сильнее. Поскольку нельзя заранее знать, в каком он будет состоянии, она велит себе сдержаться. Ведь она уже научилась владеть собой. Больше не бросается ему на шею, не пожирает его глазами. Сначала она внимательно оглядывает его и, убедившись, что он трезв и выглядит прекрасно, успокаивается. Она уже не даст обмануть себя ласковыми словами. Теперь она стала недоверчивой. Она подпускает ему шпильки, советует пройти курс лечения. Пускай подружки изнывают от восхищения при виде Блэк-Джека и тают от его комплиментов. Он очаровывает их, покоряет, рисуется перед ними, разыгрывает донжуана, но единственная девушка, которую он стремится обольстить, — это его дочь. А Джеки с улыбкой наблюдает, как Блэк-Джек откалывает свои старые номера. Она подпадает под его обаяние, и от ее выдержки не остается и следа.
Джек Бувье всегда в центре событий и неизменно готов поддержать свою дочь. Он выписывает школьную газету, которую она редактирует, посещает спектакли школьного театра, в которых она играет, и с гордостью отмечает, что Джеки отлично усвоила его уроки: на сцене она прекрасно двигается и вообще держится с такой уверенностью, какую у нее не всегда заметишь в жизни. Эта девочка — прирожденная актриса.
В такие вечера Джек Бувье торжествует: он убеждается, что вопреки всему сохранил власть над дочерью. А Джеки в такие вечера и радуется, и тоскует. Когда он уезжает, она задается вопросом: кто же она такая? Утонченная авантюристка, какой хочет видеть ее отец, или благонравная барышня, выдрессированная матерью и Фармингтоном? Именно после визитов Блэк-Джека она начинает безобразничать, приводя в негодование учителей.
Когда она закончит школу, Джек Бувье с гордостью прочтет подпись, которую его дочь сделала под снятой в классе фотографией: «Жаклин Бувье, 18 лет: стремление преуспеть в жизни, отказ посвятить себя домашнему очагу».
Он будет довольно потирать руки: Дженет Очинклос проиграла. Ее дочь никогда не станет обычной женщиной с обычными стремлениями, ведущей обычную жизнь среди обычных людей. Мятежная кровь Бувье возобладала над мещанской кровью семейства Ли. Его слова «Ты будешь королевой, дочка!» запечатлелись в ее сердце глубже, чем скучные картины будущего, какие рисовала ей мать.
III
Но Джек рано радовался.
В том же 1947 году Джеки просит мать устроить ей первый выезд в свет. Дженет Очинклос приходит в восторг и спешит исполнить эту просьбу. Джеки нет дела до светских условностей вообще и бальных платьев в частности, однако она желает выглядеть не хуже других «нормальных» девушек из видных семей. И открывает свой первый бал в восхитительном платье из белого тюля, с вырезом «лодкой» и длинной пышной юбкой. От нее невозможно оторвать глаз. Она не просто удивительно хороша — она отличается от остальных. Любуясь ею, люди пытаются понять, что за неуловимая особенность так резко выделяет ее среди красавиц, собравшихся в этом зале. Обаяние? Харизма? Чувство стиля? Матери озабочены, отцы вспомнили молодость, сыновья не могут сдержать волнение, а дочери — досаду. А Жаклин сияет, сверкает, искрится. Она стала остроумной и не упускает случая отпустить убийственно смешную, язвительную реплику. Когда окружающие хвалят ее восхитительное, оригинальное платье, она поясняет: «Пятьдесят девять долларов на нью-йоркском блошином рынке», и мамаши, разорившиеся на туалеты от Диора или Живанши для своих дочек, обмениваются негодующими взглядами.
Но Джеки не обращает на них внимания. Она отыскала это платье на блошином рынке потому, что у нее нет денег на дорогого портного; вырез «лодкой» отвлекает от слишком плоской груди, а пышная юбка придает женственность по-мальчишески угловатому телу. Ей наплевать на моду. Она носится по полям, лазит по деревьям, вечно ходит в шортах, не скрывающих ссадины на коленях. Она умеет быть разной; спортсменкой — и эрудированной собеседницей, неуклюжей, как мальчишка, — и воплощением элегантности, может выставлять себя напоказ — и утаивать сокровенное, держаться уверенно — и робко, казаться бесшабашно веселой — и строгой, сдержанной. Словно у нее в руке невидимая нить, которая сплетает воедино все эти взаимоисключающие качества и в итоге создает индивидуальность.
Ее первый бал превратился в триумф. Репортер светской хроники Игорь Кассини назвал ее «дебютанткой года». «У этой очаровательной брюнетки черты лица правильные и тонкие, как у статуэтки саксонского фарфора, — пишет он. — А также — непринужденные манеры, приятный голос, живой ум: в общем, все, чем должна обладать дебютантка. Все ее предки принадлежат к «старой гвардии»… Сейчас она учится в Вассарском колледже».
Вассар — самый престижный колледж на Восточном побережье, предназначенный исключительно для девочек. Она приезжает туда, увенчанная титулом «дебютантки года». И то, что она вначале воспринимала как игру, начинает становиться ей в тягость. Девочки ей завидуют. Мальчики принимаются за ней ухаживать. Вдобавок ее осаждают репортеры светской хроники, желая сфотографировать, взять интервью. Джеки отказывает им, запирается у себя в комнате, зарывается в книги. Однако в общежитии ее возводят в ранг знаменитости. Это ее страшно раздражает. Ей приятно, когда ее удостаивают почетного титула, но она не намерена менять стиль жизни. Хочет, как раньше, оставаться в тени и делать все, что ей вздумается. Пускай где-нибудь на балу все пожирают ее глазами, это забавляет ее, льстит ей, но лишь при условии, что после этого она сможет, словно мышь, спрятаться в свою норку. Постоянно быть на виду — это не для нее.
Быть в центре всеобщего внимания. Или не быть. Джеки предстоит всю жизнь метаться между этими двумя полюсами. Она делает все, чтобы ее заметили, выделили среди других, оценили по достоинству. Когда она входит в комнату, видят только ее одну. Она знает это. В минуты своего блестящего успеха она ничего не боится, она в ладу с собой, восхищенные взгляды окружающих успокаивают ее. А потом вдруг ее охватывает паника, и хочется только одного: чтобы часы наконец пробили полночь, роскошный наряд превратился в лохмотья, карета — в тыкву, а сама она смогла убежать как можно дальше. Она проведет всю жизнь на подмостках, мечтая о судьбе рабочего сцены.
В Вассаре она напускает на себя вид скромной благовоспитанной девицы и старается поменьше бросаться в глаза. Ее угнетает снобистская и застойная атмосфера колледжа, и только занятия французской литературой позволяют вздохнуть свободно. Мальчики стаями вьются вокруг нее, однако она никого не подпускает близко. «Когда кто-то из нас отвозил Джеки домой, — вспоминает один из ее друзей, — она просила таксиста не выключать счетчик. И парень понимал, что дверь общежития захлопнется у него перед носом. В лучшем случае Джеки на прощание чмокнет его в щеку». Без сомнения, в сексе для нее заключено нечто пугающее. Не то чтобы ей не нравились мужчины, но она боится увлечься. И превратиться в безвольное существо, всецело зависящее от удовольствия, которое может дать мужчина. Она не намерена страдать, поэтому у нее все должно быть под контролем. А книги, занятия — это приятно и безопасно. Она знает, что умна, и сумеет прожить такую жизнь, какую спланирует для себя. Больше всего ей хотелось бы стать хозяйкой салона, вроде мадам Рекамье или мадам де Ментенон, и принимать у себя знаменитых людей, лауреатов Нобелевской премии, а может быть, и чемпионов по плаванию. Ее интересует всё. Когда при ней кто-то пускается в рассуждения, она слушает с таким завороженным видом, что говорящий уверяется в собственной неотразимости. Он смело подходит к красавице, пытается ее поцеловать… но она ускользает. «От Джеки ничего нельзя было добиться», — вспоминает один из ее верных, но неудачливых поклонников. Она не заводит подруг, не сходится ни с одной компанией, не вступает ни в один клуб. Она — сама по себе, и берет свое в одиночку. Она развлекается, самой себе декламируя вслух Бодлера, или танцует фокстрот в нью-йоркском отеле «Плаза», а иногда на минутку заглядывает к отцу, который все чаще ворчит и жалуется, что она его совсем забросила. Он наставляет ее, как порядочная девушка должна вести себя с молодыми людьми. Джеки со смехом напоминает о его прежних советах. Однако Блэк-Джек упорно твердит свое: отдашь мужчине сердце — и он перестанет уважать тебя. Он бы не возражал, если бы дочь так и осталась девственницей, все кругом могут восхищаться ею, но пусть никто не смеет к ней прикоснуться. Хорошо бы сосредоточиться на учебе. С учебой у меня все в порядке, отвечает Джеки, мой портрет — на доске отличниц Вассара, и у меня самые лучшие отметки по двум самым трудным предметам. Я могу прочесть тебе наизусть «Антония и Клеопатру» Шекспира.
И всякий раз Джек Бувье твердит одно и то же. Его заветная мечта — чтобы дочь переехала в Нью-Йорк, поселилась где-нибудь неподалеку и целиком посвятила жизнь ему. Но Джеки своевольна, как ветер, никто не в силах удержать ее на месте.
Когда Джеки предлагает отцу заново отделать его квартиру, он встает на дыбы. Это уже похоже на Дженет с ее манией перестановок и переделок. В нем снова вспыхивает былая ненависть к жене, и Джеки чувствует растерянность. Как тогда, в детстве, под дверью родительской спальни, за которой каждую ночь бушевали скандалы. И она тоже срывается, кричит, топает ногами и убегает, хлопнув дверью. Так заканчиваются ее визиты к отцу. Его деспотичная любовь, любовь собственника, стала тяготить Джеки. Пусть он оставит ее в покое! Ей никто не нужен. Она хочет остаться одна, одна, одна! После очередной ссоры с отцом она безудержно, по-детски плачет. Любовь к нему так сильна, что причиняет боль, но без этой любви она не сможет жить.
Она также регулярно навещает мать. Дженет Очинклос живет в Мерривуде: мечта выскочки стала явью, и теперь она занята тем, что осуществляет свои давние мелочные амбиции. События в окружающем мире ей неинтересны. Да, она знает, что где-то в Европе идет война. Но знает только потому, что ей сказали об этом. Или потому, что это каким-то образом нарушило ее планы. Она снова и снова переоборудует и заново обставляет свои дома, устраивает званые чаепития и приемы, на которые собираются одни и те же люди, такие светские, такие безупречные, что Джеки умирает со скуки. Хорошо еще, что в поместье живет дядя Хьюги, всегда добрый и ласковый, и ее сводные братья и сестры, которых она очень любит.
В июле 1948 года девятнадцатилетняя Джеки с подругами и компаньонкой отправляется на пароходе в Европу. Начинаются семь недель утомительного путешествия. В Европе она следует по традиционному для американцев маршруту: Лондон, Париж, Цюрих, Люцерн, Интерлакен, Милан, Венеция, Верона, Рим, а под конец — снова Париж и Гавр. Залы музеев и живописные уголки природы она осматривает чуть ли не на бегу. В Лондоне, на приеме в саду Букингемского дворца, она выстаивает длинную очередь, чтобы пожать руку Уинстону Черчиллю. Но этого ей мало: она так восхищается британским политиком, что снова становится в очередь и еще раз обменивается с ним рукопожатием.
Джеки покидает Европу еле живая от усталости, но она в полном восторге. И дает себе слово опять приехать туда и провести там побольше времени. Едва вернувшись в Вассарский колледж, она узнаёт, что ей предоставлена возможность пройти второй год обучения в одном из университетов за рубежом. Она выбирает Сорбонну, подает заявление и ждет ответа.
Означает ли это, что ей хочется во Францию? Или она готова ехать куда угодно, лишь бы подальше от ненавистного Вассара? А может быть, она решила ускользнуть из-под навязчивой опеки родных? Блэк-Джек уже в который раз лечится от алкоголизма, но лечение не помогает. Он разорен, и дочери все труднее выносить его тяжелый характер. Однажды, когда она надевает к платью не золотую цепочку — его подарок, а жемчужное ожерелье, он приходит в бешенство, срывает с нее ожерелье, которое рассыпается по полу, и орет до тех пор, пока Джеки не надевает его цепочку.
А мать следит за тем, какие знакомства заводит ее дочь, и ждет, когда подвернется «удачная партия», от которой Джеки, разумеется, не откажется. Дженет живет в своем мирке, все больше сосредоточиваясь на одних и тех же мелочных заботах. На нее работают двадцать пять слуг, и она лично их контролирует, проверяя, чтобы все вещи были на местах, чтобы все блестело, чтобы во всем был выдержан изысканный вкус. Идеальный порядок, аккуратность, безукоризненность — и только так. Дверцы шкафов должны быть плотно закрыты, недопитые бутылки вылиты и выброшены, тряпки для пыли должны сиять белизной, цветы в вазах должны быть полностью раскрывшимися, подушки на диванах — пышно взбитыми. Она требует, чтобы пол на кухне «блестел, как в бальном зале». Джеки задыхается в материнском мирке, между ней и Дженет постоянно вспыхивают ссоры.
Как уговорить родителей отпустить ее на год во Францию? Задача не из легких, но Джеки — умелый дипломат. На Дженет с ее снобизмом многократно повторенные слова «Париж», «Франция», «Сорбонна» действуют как заклинание — и дело улажено. С Блэк-Джеком девушка выбирает другую тактику. Сначала пугает его, заявляя, что Вассар ей опротивел, что она бросает учебу и хочет стать манекенщицей. Джек Бувье вне себя от ярости. Его дочь пойдет в манекенщицы? Об этом не может быть и речи. После того, как он истратил на ее обучение уйму денег! После того, как он отдал столько сил, чтобы превратить ее в блестящую, высокообразованную молодую леди! Джеки дает ему выпустить пар, затем как бы между прочим замечает, что, пожалуй, откажется от этой идеи и будет учиться дальше, но только… во Франции. И отец, вздохнув с облегчением, соглашается.
По словам самой Джеки, год, проведенный во Франции, — лучшее время ее жизни. Сначала она совершенствует свой французский язык на полуторамесячных курсах в Гренобле: как мы помним, это родной город ее предка, владельца скобяной лавки. Затем поселяется в Париже, но не в общежитии для американских студенток, а во французской семье.
Графиня Гийо де Ранти, живущая с двумя дочерьми в большой квартире в XVI округе, сдает комнаты студенткам. У графини Джеки сразу чувствует себя как дома. Во-первых, все зовут ее Жаклин. Во-вторых, у нее складываются с этой семьей самые теплые отношения. И наконец, она полностью свободна. Может делать все, что ей вздумается. Одеваться по собственному вкусу, возвращаться в позднее время, видеться с теми, кого хочет видеть. Здесь никто не будет лезть к ней с замечаниями, постоянно одергивать, чего-то требовать. Жаклин сразу преобразилась, стала веселой, радостной, беззаботной.
Правда, Францию 1949 года нельзя назвать процветающей страной. Хлеб и мясо все еще можно получить только по карточкам и, хотя кофе и сахар мать присылает Жаклин из Америки, трудности с продуктами регулярно дают о себе знать. В квартире не работает центральное отопление, на всех одна ванная комната, горячую воду включают редко, а газовая колонка давно отслужила свое. Однажды, когда Жаклин сидит в ванне, колонка взрывается, стеклянная перегородка разлетается на куски, но храбрая Джеки не теряет самообладания.
Она так счастлива, что не обращает внимания на мелочи. Зимой она занимается в постели, натянув на себя все пуловеры, шарфы и носки, какие взяла с собой. Утром надевает брюки, накидывает теплое пальто и бежит на лекции. Она исходила Париж вдоль и поперек, изъездила на метро, без конца наведывается в Лувр, сидит на террасах кафе, посещает концерты, оперные и балетные спектакли. Не упускает ничего, наслаждается каждой минутой пребывания в этом городе. Она готова завязать разговор с кем угодно, без конца задает вопросы, хватает все на лету. И слушает, по своему обыкновению, с таким зачарованным видом, что любой собеседник ощущает себя самой важной персоной на свете. У нее по-прежнему часто бывает детски наивное выражение лица, которое порой удивляет, а порой раздражает. Она очаровывает мужчин, которые оспаривают друг у друга право выходить с ней в свет, слушать джазовых музыкантов, танцевать в ночных клубах. Она постоянно бывает в кафе «Флора», «Дё Маго» и «Куполь», надеясь увидеть там Сартра или Камю. И много читает. Она все такая же замкнутая и таинственная, и при ее, казалось бы, легком характере сблизиться с ней весьма непросто. Ни один из ее кавалеров не сможет похвастаться тем, что стал ее любовником. И однако, за ней продолжают ухаживать. Нельзя сказать, что она ждет прекрасного принца, но она знает: наступит день, когда она поймет, что готова к любви или что дело действительно того стоит, — и только тогда она даст себе волю. Она не боится мужчин. Напротив, она флиртует с ними, очаровывает их, заставляет делать то, что она хочет. До сих пор ей не встретился человек, действительно достойный внимания. Чтобы не выглядеть наивной простушкой, она рассказывает о своих многочисленных воздыхателях, не называя, впрочем, имен, и непринужденно рассуждает об «этом». Но опытным слушателям ясно, что она блефует.
«Она была скрытной, не то чтобы лицемерной, но осторожной», — вспоминает графиня де Ранти. Очень привлекательная, но всегда готовая дать отпор тому, кто решится подойти слишком близко…
К концу учебного года она отправляется в путешествие с Клод де Ранти, одной из дочерей графини. Девушки осматривают достопримечательности Франции и много беседуют. Беседуют обо всем на свете, но только не о мальчиках. «Когда разговор касался этой темы, Жаклин всегда высказывалась как-то туманно. У нее был очень сильный характер, но были и слабости, с которыми она не хотела мириться. Как, впрочем, и со слабостями других. Если человек не вызывал у нее уважения или восхищения, она тут же прекращала знакомство с ним». Если она оказывалась не на высоте тех задач, которые перед собой ставила, начиналось беспощадное самобичевание. Она была строга ко всем, но строже всего — к себе.
Она предпочитает общество зрелых мужчин. Им по крайней мере есть что рассказать. И с ними чувствуешь себя защищенной. А они приятно изумлены тем, что такая юная, прелестная девушка сама выбирает их в кавалеры.
Когда год обучения во Франции закончился, Джеки приходится возвращаться в Соединенные Штаты. Она бы с удовольствием осталась в Париже, но… Она не столь решительна, как Эдит Уортон, заявившая: «Лучше сдохнуть от голода и холода, чем вернуться в наши уютные, теплые дома с горячими ваннами и опять столкнуться с пустотой, которая царит там в душах и в жилищах». Джеки тоже боится этой пустоты, она понимает, что ждет ее в Америке, сознает, что вряд ли ей еще когда-либо доведется провести целый год там, где хотелось бы, и так, как хотелось бы. Неустроенный быт, проблемы с едой, нетопленая квартира — все это ее нисколько не пугает. В Париже она день за днем понемногу впитывает в себя нечто такое, что придает ей новые силы, открывает перед ней новый мир. Если бы она чуть больше верила в себя, в свои способности, то последовала бы примеру Эдит Уортон.
Итак, она возвращается в Америку, — но не в Вассарский колледж. Хватит с нее этого снобизма, этой удушливой атмосферы, этой ограниченности. Она записывается в Вашингтонский университет, чтобы защитить диплом по французской литературе. И участвует в конкурсе, объявленном редакцией журнала «Вог». Первая премия — годичная стипендия: полгода в Париже, полгода в Нью-Йорке. Каждый участник должен представить четыре статьи о моде, статью-портрет, макет номера журнала и эссе о покойных знаменитостях, с которыми ему хотелось бы встретиться. Джеки ставит перед собой цель: победить в этом конкурсе. Победа решила бы все ее проблемы. Престиж прославленного модного журнала станет для нее пропуском в ту жизнь, которой ей хотелось бы жить. Она завоюет свободу, и это не вызовет ничьих нареканий.
Несколько недель она будет работать как одержимая. «Джеки так стремилась победить в этом конкурсе, что даже устроилась на курсы машинописи в университете Джорджа Вашингтона, — рассказывает Дэвид Хейман, — и напряженно трудилась над своим эссе. Его герои, знаменитости, с которыми ей хотелось бы встретиться, — это Сергей Дягилев, Шарль Бодлер и Оскар Уайльд. И ее усилия были вознаграждены. Она обошла соперников — в конкурсе участвовали тысяча двести восемьдесят человек из двухсот двадцати пяти университетов — и заняла первое место».
Джеки сияет от счастья. Она победила! Получила первую премию! Она, в глубине души всегда считавшая себя недостаточно одаренной, недостаточно умной, недостаточно образованной. Теперь ей принадлежит весь мир. Она станет писательницей. Или журналисткой. Будет много путешествовать, познакомится с выдающимися людьми, узнает от них все то, что ей хотелось бы знать. Она напишет много книг и статей, у нее появятся читатели, ее голос будет услышан, к ней придет признание. А главное, она станет свободной. Сможет сама зарабатывать на жизнь, не зависеть ни от отца, ни от матери, ни от отчима. Полугодовая стажировка в Париже: новая встреча со страной, где ей так понравилось жить, где она обрела семью, друзей. Ее вызывают в редакцию «Вог» в Нью-Йорке, представляют сотрудникам, фотографируют, поздравляют.
Но она откажется от премии. В ту самую минуту, когда ее мечта сбылась, притом ценой огромных усилий, она пойдет на попятную.
Дженет хоть и обрадовалась успеху дочери, однако сразу же учуяла опасность. Под нажимом дядюшки Хьюги, которому представляется «неприличным», что его падчерица будет жить самостоятельно, она незамедлительно принимает меры. Совершенно очевидно, что она окончательно утратит контроль над Джеки, если та опять уедет во Францию. У нее отнимут ее ненаглядную малышку. А точнее, ее ненаглядная малышка может преуспеть в самостоятельной жизни, и тогда она, Дженет Очинклос, лишится всех рычагов влияния на дочь. Если Жаклин Бувье примет предложение «Вог», то пойдет своим путем, который, возможно, не будет усыпан розами, но навсегда уведет ее из мира матери. Такой путь вполне мог бы выбрать кто-нибудь из семейства Бувье… Недаром Блэк-Джек в восторге от планов дочери. Ему это на руку: перебравшись в Париж, а затем в Нью-Йорк, Джеки отдалится от супругов Очинклос, но станет ближе в нему.
Но Дженет делает все, чтобы Джеки отказалась от своей мечты. Сначала она заявляет, что девушке из хорошей семьи неудобно получать стипендию, предназначенную для бедных студенток, справедливее было бы уступить ее одной из тех, кто в ней действительно нуждается. И потом, что за идея — работать журналисткой в «Вот»! Неужели бывшая студентка Вассарского колледжа может заниматься таким несолидным делом? Жить одной в Париже — в ее-то возрасте! Ладно, пока она училась в Сорбонне, на это еще можно было закрыть глаза, но сейчас-то ситуация совсем другая. И Джеки подчиняется. Она не уважает мать, считает ее жизнь пустой и бессмысленной, и все же выполняет ее приказ. Воля матери и страх перед мнением окружающих оказались сильнее ее собственной воли.
Ей страшно. Не потому, что ей предлагают уехать в чужую страну и заниматься новым для нее делом. Напротив, она радуется, когда ей бросают вызов, дают возможность показать, на что она способна. Ей так хотелось бы поразить весь мир, принять боевое крещение и по-настоящему гордиться собой. Нет, это другой страх, глубоко скрытый, почти неосознанный: она боится повторить судьбу Джека Бувье, живя в противоречии с общепринятыми нормами, и прийти к трагическому итогу. Она оказалась перед тяжелым выбором: пойти по отцовскому пути — Франция, не обеспечивающая стабильности работа, свобода, разрыв с семьей, пренебрежение условностями, — или по пути матери — уверенность в завтрашнем дне, конформизм, строгое соблюдение социальных норм. Она колеблется, мучается и в конце концов, не желая стать такой, как отец, повинуется матери. Отвергает предложение «Вот».
Ей двадцать два года, она совершеннолетняя. Имеет полное право поступать как ей вздумается, — но подчиняется воле матери. Это поворотный момент в жизни Джеки. Отказавшись от предложения «Вот», она упустит свой шанс. Шанс прожить жизнь как самодостаточная личность, а не просто чья-то дочь или жена.
Джеки страшится быть не такой, как все. И в решающую минуту не выдерживает душевной борьбы — она, всегда стремившаяся не походить на других. Но на этот раз за непохожесть пришлось бы расплачиваться. Ведь сейчас речь идет не о том, чтобы привлекать к себе внимание эффектным бальным платьем, искусством держаться на расстоянии или остроумными, колкими замечаниями. Речь идет не о том, какой казаться, а о том, кем быть. Разница между «быть» и «казаться» станет проблемой всей ее жизни. Не надо забывать, какой была Америка в пятидесятые годы: там безраздельно правили конформизм и пуританизм. Девушке не полагалось работать, полагалось выйти замуж за достойного молодого человека и родить ему детей, а если нападет хандра, можно было проводить время за чаем у подруг, играть в теннис или посещать приемы. Чтобы жизнь состоялась, надо было выйти замуж. Джеки с полным основанием предполагала, что в высшем обществе Вашингтона на нее станут показывать пальцем. Дамы, собравшись за чаепитием, будут без конца перемывать ей косточки. «Слышали новость о дочери Джейн Очинклос? — начнут перешептываться вашингтонские сплетницы. — Представьте, она уезжает, решила работать! Жур-на-лист-кой! В Европе! Подумать только: такая милая, воспитанная девочка! Кто бы мог ожидать этого от дочери Дженет!»
Ее имя будут склонять с утра до вечера, она станет ходячей сенсацией. Этого Джеки не вынесет. Не потому, что слишком тщеславна, и не потому, что боится потерпеть крах в своей будущей карьере. Просто она вдруг снова стала маленькой девочкой, на которую в школе показывали пальцем, когда ее родители разводились, и об этом писали все газеты… Она не чувствует в себе достаточно сил, чтобы еще раз столкнуться со всеобщим осуждением. Давний детский страх ожил и вновь парализует ее. И она отрекается. Отрекается от того, что ей было всего дороже в самой себе, чтобы соблюсти правила, по которым живет ее мать, живут те, кто в этом мире всегда одерживает победу.
Джеки будет жалеть об этом всю жизнь. Она знает, что в тот роковой день, не проявив должного мужества, навсегда потеряла себя. И будет горько раскаиваться, вспоминая об упущенной возможности, презирать себя за малодушие. Впоследствии этот гнев на самое себя будет проявляться в приступах беспричинной ярости, в депрессиях, в минутах апатии, когда собственная жизнь станет ей безразлична — потому что эту жизнь ей навязали. Появится ощущение, что она обманута, одурачена чуждой ей реальностью, которой она вынуждена была покориться, которая грубо попирает ее желания, насущные потребности, надежды. Невосполнимая пустота в душе породит обиду — на себя и на других.
В последующие годы будет казаться, что Джеки живет словно по инерции. Можно подумать, всё, что с ней происходит, на самом деле ее не касается. Она была словно во сне. Те, кто видел ее тогда, вспоминали, что порой она вела себя как автомат, взгляд ее казался пустым и остановившимся. Они удивлялись. Но ведь это была искусственная жизнь, созданная не для нее, а для какой-то другой Джеки. Временами она оживает, вновь становится остроумной, полной энергии и обаяния. По привычке. И еще потому, что это позволяет хоть ненадолго отвлечься. Кто-то ищет забвения на дне стакана, а ей помогают вспышки веселости. Но вот она остается одна — и тоска накатывает вновь. Ей так скверно, что она становится агрессивной, злой, мелочной, привередливой. Эти перепады настроения будут преследовать Джеки всю жизнь. И доставят немало неприятностей ее окружению.
Однажды Джона Кеннеди попросили сравнить его характер с характером его жены. В ответ он прочертил две линии: прямую, которая символизировала его характер, и синусоиду, символизирующую характер Джеки.
Джеки так до конца и не оправится от этого поражения. Случая, который позволил бы ей снова стать хозяйкой своей судьбы, придется ждать долго. Но этого второго шанса она не упустит.
IV
В благодарность за жертву, которую принесла Жаклин, Дженет с великодушием победителя, разгромившего противника в пух и прах, делает ей два подарка. Сначала — путешествие в Европу вместе с младшей сестрой Ли летом 1951 года, а по возвращении — место репортера в консервативной, замшелой газете «Таймс Геральд». Джеки должна ежедневно брать по одному интервью и снабжать его фотографией. Эту работу устроил ей дядя Хьюги. Один его приятель знаком с главным редактором газеты Фрэнком Уолдропом. Говорят, он позвонил Уолдропу и спросил: «Вы по-прежнему берете на работу девушек? У меня есть для вас замечательная кандидатура. Девушка с огромными глазами, умница, мечтает стать журналисткой».
Джеки соглашается.
А еще она соглашается на помолвку. С первым встречным. Его зовут Джон Хастед, он высокий, красивый, с безупречными манерами, он очень любезен с дамами, и он банкир. Вдобавок он живет в Нью-Йорке, что радует ее отца. Это странная помолвка: атмосфера унылая, жених и невеста стоят словно по стойке смирно. Во время приема Джеки будет лишь кивать и улыбаться, держась на расстоянии от будущего супруга. Она сделала то, чего от нее ждали, — нашла себе удачную партию. Так пусть теперь ее оставят в покое!
А вот жених сам не свой от счастья. Он ослеплен блестящим умом и красотой Джеки, едва смеет прикоснуться к ней. Вскоре, правда, он начнет догадываться, что во всей этой истории с помолвкой что-то не так. Но он хорошо воспитан, а потому не задает лишних вопросов. Отношения между женихом и невестой на редкость целомудренны. Она посылает ему письма с заверениями в безумной любви. Однако при встрече выказывает полнейшее безразличие и обращается с ним, как с приятелем. Когда он просит назначить день свадьбы, она всякий раз откладывает это на потом. Мать Джона решает подарить будущей невестке детскую фотографию своего сына, но Джеки сухо замечает, что, если ей понадобится фото Джона, она сделает его сама.
Одна из подруг Джеки просит ее показать обручальное кольцо. Она снимает перчатки и показывает сверкающий на пальце бриллиант. Но пальцы у нее почему-то зеленые. Джеки объясняет: она сама проявляла фотографии, вот руки и окрасились в такой странный цвет. И тут же заводит разговор о своей новой профессии, которая явно занимает ее гораздо больше, чем обручальное кольцо.
В данный момент работа — единственное, к чему она испытывает интерес. Она должна задавать самые неожиданные вопросы как знаменитостям, так и безвестным людям и фотографировать их. Поэтому она осваивает фотокамеру и сочиняет вопросы — остроумные, не слишком глубокомысленные. Иногда прямо-таки странные: «Как по-вашему, богатые любят жизнь больше, чем бедные?», «Должна ли жена позволять мужу думать, будто он умнее?», «Если бы вас приговорили к смертной казни, что бы вы заказали на последний ужин?», «Кто меньше боится зубных врачей — мужчины или женщины?», «Супруга — это предмет роскоши или предмет необходимости?», «Какой из Первых Леди вы хотели бы быть?», «Должна ли жена кандидата вместе с мужем участвовать в предвыборной кампании?», «Если бы у вас было свидание с Мэрилин Монро, о чем бы вы стали с ней говорить?»…
В газете ей не симпатизируют. Злые языки называют ее выскочкой. Остальные изображают сочувствие: бедная богатая девочка, естественно, она не умеет ни брать интервью, ни фотографировать. Сотрудники «Таймс Геральд» считают, что им навязали эту безмозглую светскую львицу, «которая вдобавок еще и не блещет красотой». Но главный редактор верит в нее и повышает ей заработную плату. Однако через некоторое время Джеки все надоедает. Ей скучно в газете, скучно с красавцем Хастедом. Если мать уезжает из Мерривуда, она устраивает там приемы, на которые приглашает исключительно мужчин гораздо старше себя. Заставляет их рассказывать о жизни, засыпает вопросами, а на их вопросы старается не отвечать. Она выбирает людей влиятельных, образованных, интересных в общении, которые приглашают ее в театр и в кино. Посещает с ними психиатрические клиники, где наблюдает за пациентами. Ее кавалеры и мечтать не смеют о том, чтобы поцеловать ее, однако всегда готовы явиться на ее зов. Эта девушка не из тех, что способны обратить внимание на скромного служащего в люстриновом пиджаке. Ей нужен мужчина, которым она будет восхищаться, у которого сможет многому научиться. Следует отметить: она не выносит так называемых идеальных мужчин, ей с ними скучно. «Когда передо мной оказывается мужчина-манекен, я через три минуты начинаю зевать. Мне нравятся мужчины с необычной формой носа, с торчащими ушами, с кривоватыми зубами, коротышки, заморыши, толстяки. Для меня главное, чтобы они были умны».
Однажды ее жених приезжает в Вашингтон и перед отъездом заходит к ней. Провожая его в аэропорт, она тихонько положит обручальное кольцо в карман его плаща и уйдет. Без всяких объяснений. Впрочем, Джон Хастед и не потребует объяснений: он слишком вежлив. Больше они не увидятся.
У Джеки была веская причина дать ему отставку. Некоторое время назад она стала встречаться с необычайно обаятельным мужчиной, который притягивает ее к себе, как магнит, с ним она никогда не скучает и уже начинает подумывать о нем всерьез. Его зовут Джон Кеннеди, он на двенадцать лет старше ее. Сейчас он баллотируется в сенат от Массачусетса, избирательная кампания в разгаре. Он заприметил Джеки на ужине у друзей, когда они оба наклонились над блюдом со спаржей, и назначил ей свидание. После этого он забыл о ней на полгода. Потом вдруг вспомнил — и опять забыл. Но Джеки постепенно свыкнется с его манерой появляться и исчезать. Она не в обиде на него за эту небрежность. Напротив, она обрадована: ей кажется, что на ее пути наконец-то оказался человек, ни в чем не уступающий ей самой. Непредсказуемый, холодный, а порой и жестокий, соблазнитель, на которого ни одна женщина не может смотреть равнодушно. На Джона Хастеда никто не заглядывался, а он не видел никого кроме нее. Какая скучища! Мягкость и доброта — не те качества, которые она ценит в людях.
А вот Джон Кеннеди — совсем другое дело. Когда она с ним, ее охватывает пьянящее чувство опасности. Она сознает, что в будущем ее, возможно, ждут страдания, но не в силах бороться с собой. Он ей нужен. Не связывайся с ним, говорят друзья, он не отличается верностью, он неуживчив, он эгоист. Но она не слушает предостережений. Наоборот, они разжигают в ней своего рода азарт. Вокруг него масса женщин, которые мечтают его завоевать? Она сумеет устранить их всех. Он не выказывает ни малейшего желания остепениться и выбрать себе жену? Она станет его женой. Он, по слухам, часто меняет возлюбленных, обращается с ними грубо, а то и безобразно? Вскоре для него будет существовать только одна женщина, он станет ее рабом. Нельзя безнаказанно бросить вызов Джеки. «Если твоя фамилия Бувье, для тебя нет ничего невозможного» — вот ее девиз. Кроме того, у нее под панцирем высокомерия и безразличия скрывается романтическая душа. Вспомним историю про Королеву цирка и красавца гимнаста… Она еще ни разу не влюблялась, и теперь в ее воображении Джон превращается в персонаж романа. Она преступает собственные правила и впервые оказывается в объятиях мужчины. Они целуются на заднем сиденье его старого кабриолета, и Джон отчаянно сражается с лифчиком Джеки, который она упорно не желает снимать: стесняясь своей плоской, как у мальчика, груди, она набивает лифчики ватой.
Между тем Джон увлекся ею всерьез. Она красива, в ней чувствуется порода, у нее свой, неповторимый стиль. С ней весело, у нее оригинальное, дерзкое чувство юмора, и ее шутки порой разят наповал. Она образованна, ее интересы разносторонни. Она держит его на расстоянии: это интригует мужчину, привыкшего к легким победам. Как и он, она принадлежит к католической вере. Происходит из всеми уважаемой, богатой семьи. Только позже он узнает, что у Джеки нет своих денег, что роскошь, поразившая его в Мерривуде, оплачена из кошелька дядюшки Хьюги.
Каждый из них угадывает в другом собственную слабость — потребность в уединении, в тщательно оберегаемом уголке души, куда посторонним нет доступа. Это два одиноких человека, притворяющихся экстравертами. Джеки сравнивает себя и Джона с айсбергами, большая часть которых остается невидимой.
Она терпеливо ждет, когда он сделает ей предложение. И старается подтолкнуть его к этому, как только возможно. Если Джеки чего-то хочет, она берется за дело с неистощимой энергией. Для нее все средства хороши. Она даже готова прикинуться покорной и услужливой, если это необходимо. Приносит ему обед в офис, чтобы он мог не отвлекаться от работы, помогает писать статьи, переводит исследования об Индокитае, делает для него покупки, носит его портфель, когда у него болит спина, сопровождает его на ужины с политиками, выбирает для него одежду, катается с ним на лодке, смотрит вместе с ним вестерны и приключенческие фильмы, пишет сочинения за его младшего брата, Теда Кеннеди. Одним словом, хочет стать для него незаменимой, но при этом старается не щеголять умом — он этого не любит — и не проявлять навязчивости. Она не всегда балует Джона своим присутствием, не всякий раз откликается на его зов, восторженно рассказывает об уме и обаянии других мужчин, с которыми ей приходится встречаться, хвалится своим прочным положением и растущим влиянием в «Таймс Геральд».
И предлагает взять у него интервью для газеты. Вопрос: «Что вы испытываете, наблюдая на таком близком расстоянии привратников Сената?» Ответ Джона Кеннеди: «Мне часто приходило в голову, что для нашей страны было бы лучше, если бы сенаторы и привратники поменялись местами. Пусть бы избиратели проголосовали за такой закон: я буду счастлив уступить бразды правления».
Наконец ее удостаивают высшей награды: семья Кеннеди приглашает ее в свое поместье Хайанниспорт. Там она отдана на растерзание многочисленной родне ее избранника: жизнерадостные, пышущие здоровьем братья, сестры, шурины и невестки без всякой жалости потешаются над ее большими ступнями, над ее манерами принцессы — «Называйте меня Жаклин», — просит Джеки. «Ну да, это же рифмуется с queen[6]!» — ехидничают сестры Джона, — над ее неумением играть в футбол или в шарады (это их любимая игра, они хохочут и толкают друг друга локтями в бок). «На них даже смотреть утомительно; они ведут себя как гориллы, вырвавшиеся из клетки, и наверняка убьют меня еще до того, как мне посчастливится выйти замуж», — признается она своей младшей сестре Ли. После уикэндов в Хайанниспорте Жаклин возвращается в полном изнеможении, вся в синяках и шишках (однажды во время игры в футбол они сломают ей щиколотку!), но по-прежнему влюбленная по уши и… незамужняя. Мать Джона смотрит на нее свысока. При первой встрече она даже приняла будущую невестку за мальчика! В отместку Джеки дает ей прозвище «королева-мать» и отказывается приветствовать ее поклоном.
Единственный, кто разглядел ее и сразу понял, какую пользу она может принести, — это глава клана, старый Джо Кеннеди: новая подружка сына поразила его утонченностью и элегантностью. Сыну пора жениться, думает старик. Джону исполнилось тридцать шесть, перед ним открывается блестящая политическая карьера. Эта девушка — просто находка, она прекрасно воспитана, у нее изысканные манеры, решительный характер. Она говорит по-французски. Вдобавок она католичка! Джо в восторге от Джеки, а она любезничает с ним, поддразнивает его, метко и остроумно отвечает на его колкости. Посылает ему рисунок: Кеннеди-младшие на пляже, любующиеся солнцем. Под рисунком — подпись в кружочке, передающая единогласное мнение детей: «Никто не сможет его отобрать — папа его недавно купил!» Старый Джо просто обожает ее шутки, он без конца повторяет: «Джон должен на ней жениться, Джон должен на ней жениться!» И упорно внушает это сыну, но сын помалкивает.
Джон тянет время. Кроме Джеки, у него в Вашингтоне еще три любовницы, и он не спешит обзаводиться семьей. 18 апреля 1952 года Ли, младшая сестра Джеки, выходит замуж. Раньше она мечтала сниматься в кино, однако в итоге предпочла стать женой Майкла Кенфилда, сына владельца крупного издательства. Ли — далеко не такая сложная натура, как Джеки. Развод родителей не стал для нее трагедией: она была еще слишком мала, а старшая сестра старалась всячески оберегать ее. Она живет сегодняшним днем, наслаждаясь приятными возможностями, какие дарит ей жизнь. Очаровательная, легкомысленная и веселая, Ли обожает быть на виду. Впоследствии она будет страдать оттого, что оказалась в тени своей знаменитой сестры, но ее страданий никто не увидит. Ли слишком любит Джеки, чтобы злиться на нее из-за этого. Такова жизнь, думает она, и утешается, заводя новых поклонников, снова и снова выходя замуж и разводясь. И все это — беспечально и беззаботно. Сестры до конца будут очень близки: Ли была единственной задушевной подругой Джеки, поверенной ее тайн. Только наедине с сестрой Джеки могла хохотать до упаду, дурачиться, болтать чепуху. А в трудную минуту Ли всегда приходила ей на помощь.
Джеки — подружка невесты. Она, старшая сестра, явилась на эту свадьбу незамужней, двадцатитрехлетней старой девой: для нее это большое испытание. Тем более что все кругом то и дело спрашивают: «Этот Джон Кеннеди так и не сделал тебе предложение?» Она чувствует себя униженной и в ответ лишь пожимает плечами: «Что вы хотите? Он задумал стать президентом! У него в голове одна политика!»
Блэк-Джек ведет свою младшую дочь к алтарю. Во время церемонии он держится превосходно, но все же позволяет себе сравнить громадное поместье Мерривуд со своей скромной нью-йоркской квартирой. Дженет обдает его холодом. Только добрый дядя Хьюги пытается пойти на контакт. Но контакт не налаживается. Джек Бувье слишком долго обзывал Очинклоса «увальнем, тупицей и невежей», и теперь ему не так-то легко зарыть топор войны.
В середине мая, под давлением отца, который твердит, что Джеки — чудесная девушка и идеальная супруга для кандидата в президенты, Джон наконец решается. Вечером, в своей машине, возясь с ключом зажигания и ругаясь сквозь зубы, он вдруг спрашивает, согласится ли она стать его женой. «Не ожидала от тебя такого», — насмешливо отвечает Джеки, скрывая волнение.
Она не помнит себя от счастья. После долгих ожиданий ее мечта все же сбылась. Ей достался самый завидный жених в стране. Богатый, красивый, влиятельный, с блестящим будущим. Ей хочется выскочить из машины, прыгать, кричать от радости, перебудить всю улицу. Вместо этого она чинно складывает руки на коленях, как положено молодой особе с безупречными манерами.
Она не выказывает своих истинных чувств, и правильно делает. Если она согласна, предупреждает Джон, не надо никому ничего говорить до тех пор, пока не выйдет номер «Сатердей ивнинг пост» со статьей про него: «Веселая холостяцкая жизнь сенатора». Чтобы не разочаровать своих поклонников, он должен еще некоторое время оставаться холостяком. Трудно представить себе более романтическое предложение руки и сердца!
Но на Джеки этот холодный душ не производит никакого впечатления. С напускным безразличием она отвечает, что должна подумать и сообщит о своем решении позже, когда вернется из командировки. В самом деле, редакция посылает ее в Англию, на коронацию Елизаветы II.
Очко в мою пользу, думает она. Это очень кстати: она терпеть не может, когда с ней обращаются, как с наивной дурочкой. Он вообразил, будто она грохнется в обморок от счастья, станет целовать ему руки? Вместо этого она заставит его самого дрожать от нетерпения.
Однако теперь, когда радостное волнение улеглось, когда крепость взята и цель достигнута, у Джеки зарождаются сомнения. Она уже не уверена, что действительно хочет стать миссис Джон Кеннеди. Ей не по себе при мысли о том, что она утратит независимость, вольется в клан Кеннеди, где женщин считают не более чем полезными предметами обихода: рожать детей и восхищаться мужчинами — вот и всё, чего ждут от них в этой семье. У Джона репутация бабника — это ее тоже пугает. И наконец, ей никогда еще не приходилось играть роль хозяйки дома. Она не умеет сварить яйцо, не умеет накрыть на стол. Ее любимые занятия — читать у себя в комнате или, оседлав Балерину, скакать по полям. Она понимает, что жизнь ее круто изменится, притом, возможно, не к лучшему. Джон станет ее мужем, а значит, хозяином ее судьбы. К чему это приведет? Он грубоват, она — натура утонченная; он любит светскую жизнь, любит быть среди людей, говорить обо всем, не высказывая своих мыслей, а ей по душе сидеть дома, рисовать акварелью и читать либо дискутировать в компании интеллектуалов; он привык, чтобы его окружала родня, она привыкла жить сама по себе; он без ума от политики, а для нее это самая скучная вещь на свете… Вдали от Джона ей легче понять его. И легче разобраться в себе. Джеки смутно понимает: ее азартная охота на этого мужчину — по сути не что иное, как жажда компенсации за давнее горе, которое надломило ее в детстве. Все переплелось: мечты о Джоне, воспоминания об отце, душевные муки и желание исцелиться от них. Она проводит в Лондоне две недели, и «Таймс Геральд» помещает ее репортажи на первую полосу. Джон телеграфирует ей: «Статьи замечательные, но мне тебя не хватает». Она звонит ему в Вашингтон. Что ей предстоит услышать? Предложение руки и сердца по всей форме? Объяснение в любви? Признание, что он не может без нее жить, что не должен был отпускать ее? Но Джон лишь просит привезти книги, которые, по его словам, ему совершенно необходимы. Книг оказывается столько, что Джеки вынуждена купить для них чемодан и заплатить в аэропорту сто долларов за лишний вес багажа!
Джеки все еще во власти сомнений. Ей нужно подумать, и она решает провести две недели в Париже. Шагая по знакомым улицам, она напряженно размышляет о будущем. И возвращается в Вашингтон, все еще не зная, как ей поступить. В самолете рядом с ней оказывается За-За Габор, бывшая любовница Джона. Джеки пристает к ней с вопросами один нелепее другого: «Какая у вас чудесная кожа! Как вы за ней ухаживаете?», «Где вы научились накладывать косметику?», «Соблюдаете ли вы диету?» Уставшая от ее назойливости кинозвезда смотрит на нее с отвращением. А дело в том, что Джеки не находит себе места. Все ее мысли — только об одном: встретит ли ее Джон в Вашингтоне? Детские страхи оживают снова. Что, если он не приедет? Что, если он забыл ее? Она болтает, сама не зная о чем, лишь бы не думать. Когда самолет садится в Вашингтоне, За-За выходит первой — и сразу попадает в объятия Джона: он приехал встречать Джеки. Джон подхватывает красавицу-венгерку, приподнимает над землей, но тут же опускает, заметив Джеки. Она все видела. И сомнений как не бывало. «Он мой! Не прикасайтесь к нему! Он попросил меня стать его женой!» — чуть не сорвалось у нее с языка. И она бежит к нему: в ней проснулась ревность, она не желает ни с кем его делить. Это чувство нельзя побороть, она вновь стала восьмилетней девочкой, которая не хочет, чтобы папа уходил. Джон представляет дам друг другу. За-За тоном превосходства советует ему быть осторожным с «милой малышкой», не портить ее. «Уже испортил!» — парирует Джеки.
Ее возмущает, когда женщины афишируют близкие отношения с тем, кто принадлежит ей одной. Не хватало еще, чтобы второсортная голливудская актриса обращалась с ней как с простушкой. Ведь это ей он сделал предложение! Она больше не колеблется. Отметает прочь страхи и сомнения и отвечает ему «да».
Этот брак должен был стать для Джеки испытанием, обрядом посвящения во взрослую жизнь. Если бы она заглянула себе в душу, то поняла бы: рану, нанесенную уходом отца из семьи, нельзя излечить замужеством. Но Джеки не склонна к самоанализу. Иди вперед, не оглядывайся — и горе забудется, думает она. Только в конце жизни, когда у нее хватит смелости обратиться к психотерапевту, она осознает истинные мотивы своего решения.
А сейчас, в двадцать четыре года, она еще слишком молода.
Остальное уже стало частью легенды. Джеки хотела, чтобы свадьба состоялась в узком кругу; Джон рассылает две тысячи приглашений и созывает представителей прессы. За пятнадцать дней до счастливого события он уезжает вдвоем с приятелем, чтобы распрощаться с холостяцкой жизнью: этот мальчишник целиком затянется ровно на две недели. Мать Джеки приходит в бешенство и твердит дочери: порядочные люди так себя не ведут, жених не должен отлучаться перед самой свадьбой. И вообще он ей не пара. У этих Кеннеди скверная репутация. Они такие неотесанные, их не интересует ничего, кроме денег. Это выскочки, нувориши, втолковывает она Джеки, начисто забыв о собственном происхождении. Все говорят, что старый Джо — отъявленный жулик, что в высшем обществе Бостона его на порог не пускают.
Отец Джеки испытывает противоречивые чувства. Конечно, ему горько, что его дочь будет принадлежать другому, но вместе с тем он совершенно очарован будущим зятем. У этих двоих оказалось так много общего, что они поладили с первой встречи. Разговор шел о женщинах, о спорте, о болях в спине и лекарствах, которые от этого помогают. А Джеки слушала — и приходила в восторг. «Они одной породы, породы мужчин с горячей кровью». То обстоятельство, что ее избранник удивительно похож на ее отца, не вызывает у нее тревоги. Наоборот: она настолько идеализирует Блэк-Джека, что это сходство ее даже радует. Для Джеки отец все еще пребывает на той высоте, куда она вознесла его в детстве. Рассказывая о самых постыдных его выходках, она заливается счастливым смехом. В ее глазах Блэк-Джек был и остается героем.
Джек Бувье тщательно готовится к свадьбе дочери. Соблюдает диету, занимается гимнастикой, принимает солнечные ванны, чтобы загореть, выбирает портного, который сшил бы ему безупречный костюм, — он должен быть одет так, чтобы бедный Хьюги рядом с ним казался деревенщиной. Он продумывает все, вплоть до самых мелочей вроде носков или кальсон, которые сам старательно отглаживает. Ведь он выдает замуж свою принцессу, а значит, должен выглядеть словно принц. За всей этой лихорадочной суетой скрывается тревога: эта свадьба, как и предыдущая, состоится на вражеской территории. Ему предстоит встретиться с Дженет и Хьюги, присутствовать на пышной церемонии, оплаченной не им, а супругами Очинклос. Дженет дала понять, что не пригласит его ни на один из приемов, которые устраивает перед свадьбой, а будь ее воля, не пригласила бы и на свадьбу. Но Джеки настояла. Блэк-Джек нервничает. Он хотел блистательно сыграть свою роль. Похоже, однако, что и на этот раз праздник превратится в сведение счетов.
Блэк-Джек не смог повести дочь к алтарю: в день свадьбы, утром, он валялся в гостиничном номере мертвецки пьяный. Его место занял Хью Очинклос, и Джеки кусала губы чуть не до крови, чтобы не заплакать. Окружающие не увидят ее страданий — так было, есть и будет. Когда Блэк-Джек проснулся, разъяренный и униженный, все уже было кончено и новобрачные успели улететь в Акапулько. Вернувшись в Нью-Йорк, он заперся у себя в квартире и не высовывал носа много дней подряд. Даже не подходил к телефону. Целыми днями сидел в гостиной, задернув шторы, пил и плакал. Теперь он никогда не осмелится взглянуть дочери в лицо. Из этого состояния его вывело письмо Джеки, отправленное из Акапулько. Письмо, полное любви, нежности и прощения. Она не сердится, она любит его по-прежнему, он всегда будет ее дорогим папочкой. Она понимает: у него просто не выдержали нервы. Она-то ведь представляла, какой пыткой обернулась бы для него эта церемония. Письмо возвращает его к жизни. Впервые за несколько недель Джек Бувье раздвигает шторы в гостиной и одевается.
На самом деле Джеки была глубоко обижена на отца, но не подала виду. Безмятежная, великолепная — такой появилась она перед трехтысячной толпой любопытных, ожидавшей новобрачных у церкви. Два с половиной часа она принимала поздравления — и ни разу не выказала усталости.
На торжественном обеде, который состоялся после венчания, Джон подарил жене бриллиантовый браслет: проходя мимо, небрежно уронил его ей на колени. И при этом ничего не сказал, не поцеловал ее. Джеки взглянула на него с удивлением. Он произнес очень странную речь. Сказал, будто женился на Джеки потому, что она в качестве журналистки стала для него слишком опасной. В ответ она произнесла тост, выразив надежду, что Джон в качестве мужа проявит себя лучше, нежели в качестве жениха. За все время ухаживания он не прислал ей ни одного любовного письма, если не считать жалкой открытки с Бермудских островов, на которой была наспех нацарапана единственная строчка: «Жаль, что тебя здесь нет. Джек».
Этим она ясно дала понять: ему придется с ней считаться. Каким бы блестящим человеком ни был ее муж, она не позволит ему затмить себя. Наконец обед заканчивается, и новобрачные отправляются в свадебное путешествие. Однажды, когда Джеки была еще маленькой и воображала себя Королевой цирка, она с родителями побывала в Акапулько. И решила: сюда, и никуда больше, отправится она в свадебное путешествие с красавцем гимнастом. А жить они будут вот в этом розовом дворце, заявила она, показав пальцем. Именно в этот розовый особняк привез ее Джон после свадьбы. Там они провели медовый месяц.
V
Что знала Джеки о своем муже?
Не так уж много. Она влюбилась в искусственно созданный образ, невероятно схожий с ее отцом. Однако в отличие от Джона Кеннеди у Блэк-Джека была лишь одна любовь: его дочь. Он любил ее по-своему, эгоистично и безрассудно, обращался с ней, как с дорогой любовницей, не сумел устроить свою жизнь так, чтобы дочь могла занять в ней достойное место, — но все же любил. И для Джеки эта безмерная любовь стала отправной точкой, своего рода трамплином. Ради отца она захотела стать первой в классе, научилась пробуждать в мужчинах желание, сделалась безупречной во всем. Любовь отца питала ее душевные силы, помогла выковать незаурядный характер, который позволял ей жить, ни на кого не оглядываясь, из-за которого ее иногда называли черствой, алчной, жестокой. Она не признавала препятствий на своем пути. И точно знала, чего она не хочет.
А вот что она хочет, она в точности не знала. Джеки умела дать отпор, но не умела действовать сообразно своим желаниям. Ей не хватало материнской любви, которая помогает человеку понять себя, поверить в себя, осознать собственную неповторимость. Будь у Джеки чуткая, ласковая мать, она стала бы уравновешенной, сильной женщиной, способной принести счастье себе и другим. Но Дженет вечно была недовольна дочерью. Что бы ни делала Джеки, она всегда оказывалась виноватой. Мать ругала ее за слишком короткие платья, за непослушные волосы, за то, что ее поклонники недостаточно богаты или происходят из малопочтенных семей. Ни одну ее мелкую оплошность мать не оставляла без внимания, но и в случае успеха на похвалу можно было не рассчитывать. Причем насколько строгой и требовательной была Дженет по отношению к Джеки и Ли, настолько же мягко и терпеливо относилась она к своим детям от второго брака. Она так и не простила Джеки за то, что ее отцом был Блэк-Джек. Когда дочь вышла замуж за самого завидного жениха в Соединенных Штатах, мать нисколько не обрадовалась. Она осудила шумиху, поднятую вокруг этого события, расценив это как вторжение в ее частную жизнь. Если ее спрашивали, как дела у Джеки, она только отмахивалась, словно отгоняя назойливую муху, и отвечала: «О, у Джеки все хорошо», — и в развитие темы начинала рассказывать о других своих детях.
Джон Кеннеди тоже был обделен материнской любовью. Найджел Хэмилтон в своей книге[7] описывает детство и отрочество будущего президента в преимущественно мрачных тонах.
Рассказывая о рождении Джона, своего второго ребенка, Роз Кеннеди с точностью указывала, во сколько обошлись услуги акушера-гинеколога и медицинской сестры, однако признавалась, что значение слова «эмбрион» было ей неизвестно. Она рожала детей потому, что так положено замужней католичке. Об удовольствии речь не шла. Половой акт сводился к исполнению тягостного супружеского долга, в данном случае — тягостного вдвойне, ибо супруг не отличался деликатностью и к тому же не испытывал к ней влечения; это был холодный и грязный секс. А потом появлялись дети, на которых уходили все силы. После рождения третьего ребенка Роз Кеннеди, устав от измен мужа, покидает его и детей и уезжает к родителям. Через три недели чувство долга и отцовские увещевания заставляют ее вернуться к семейному очагу. Вскоре, правда, она поймет, что все ее домашние ей глубоко опротивели. Но не подаст виду: истинная католичка должна быть тверда духом и покорна своей участи, ибо в Евангелии сказано, что мужа и детей надо любить. Однако она будет все чаще ездить за границу, подальше от семьи.
У маленького Джона слабое здоровье. В три года он попадает в туберкулезный санаторий и проходит трехмесячный курс лечения. Это очаровательный малыш, он веселый, забавный и никогда не плачет. Ухаживавшая за Джоном медсестра привязалась к нему настолько, что, когда он уезжает домой, она умоляет супругов Кеннеди взять ее няней к мальчику.
Когда Роз говорит о своей семье (теперь у нее пятеро детей), то называет ее «своим предприятием». Она занимается семейными делами не как мать, а как менеджер. На каждого ребенка у нее заведена папка. В каждой папке — карточки, на которых она записывает вес ребенка, его рост, данные о состоянии здоровья. Два раза в месяц она сама взвешивает детей и измеряет их рост. Постоянно беспокоится, в порядке ли их одежда, каждый вечер проверяет, не отпоролась ли где-нибудь подшивка, не протерлись ли рукава, отглажены ли воротнички, а главное, все ли пуговицы на месте. Пуговицы — это у нее навязчивая идея. Она скрывает свою супружескую неудовлетворенность и хроническую депрессию, поддерживая в доме почти военную дисциплину. Никто не видел, чтобы она нагнулась приласкать малыша, поцеловать, утешить, если он разревелся, или просто погладила по голове, проходя мимо. Она трудится без устали, заносит данные на карточки, распоряжается, устанавливает правила, но при этом неизменно уклоняется от физического контакта с сыновьями и дочерьми. Они с мужем спят врозь. Роз не отказывается от исполнения супружеского долга, но как только Джо справится со своим делом, она отворачивается к стене и просит его вернуться к себе в кровать. Всякий физический контакт вызывает у нее отвращение. Она обливается крепкими духами, чтобы заглушить запах собственного тела.
Но Джо не унывает: он заводит новых любовниц и умножает свое состояние, облапошивая всех подряд. Это самый нечистоплотный делец на всем Восточном побережье. Американский истеблишмент брезгливо отворачивается от него: никому не хочется видеть у себя в доме такого аморального, порочного субъекта. Но его самого это нисколько не огорчает. Он преспокойно лапает всех девчонок, какие ему попадутся, а иногда в ресторане, у всех на виду, без стеснения запускает руку им под юбку. Роз Кеннеди знает достаточно о его похождениях и уповает только на Господа.
Детей воспитывают гувернантки, которые постоянно меняются (им мало платят), и отец, который редко бывает дома. Единственное, что он стремится внушить своим чадам, — это дух соревнования. Жизнь — джунгли, где могут уцелеть только самые выносливые, говорит он, и для победы сгодятся любые средства, в том числе и самые бесчестные.
Увидев, что мать собирается в очередное путешествие, пятилетний Джон встает у раскрытого чемодана и заявляет: «Какая ты удивительная мама, все время уезжаешь и бросаешь своих детей!»
Утешение он находит в книгах. Увлекается историческими романами. Поскольку он часто болеет и вынужден лежать в постели, чтение становится единственным доступным для него развлечением. У него живой, любознательный ум, он без конца задает вопросы. Роз не составляет для него программу чтения, зато она внимательно просматривает каждую книгу, попавшую к ней в дом. И все, что она находит чересчур смелым, слишком ярким и необычным, тут же изгоняется с книжных полок. А за дерзкое замечание или неуместный вопрос полагается наказание. «У меня вошло в привычку всегда держать под рукой вешалку», — гордо сообщит она впоследствии. Это единственный вид физического контакта, который возникает между ней и ее детьми.
Маленький Джон все охотнее погружается в мечты. И становится все более рассеянным. Его просят не нарушать распорядок дня, однако он систематически опаздывает. Роз грозится, что будет оставлять его без обеда или перестанет брать на пляж с остальными детьми. В ответ он равнодушно пожимает плечами. «Ну и ладно!» — написано у него на лице. Значит, он не пообедает либо вместо пляжа посидит дома. Вид у него неряшливый. Волосы всегда взъерошены, в комнате кавардак. Он выходит на улицу в тапочках, вечно теряет пуговицы и рвет брюки. Он терпеть не может чистые, отутюженные костюмы. Нередко отправляется в школу в разных носках, одном красном, другом синем. Короче, не поддается матери с ее маниакальной приверженностью к порядку и не вникает в ее напряженные отношения с отцом.
Атмосфера в доме насыщена обидой. Джо обижается на свою фригидную жену. Роз в ярости от его сексуальных шалостей и мстит ему по-своему. На первый взгляд кажется, что у нее все хорошо: эта стройная, хрупкая женщина одевается у лучших портных, увешана драгоценностями. На лице — ледяная улыбка. Но под этим льдом бурлит тщательно скрываемая ненависть.
Ее забота о пуговицах и петлях на детской одежде постепенно принимает болезненный характер. Для нее это способ контроля над реальностью. Вдобавок это успокаивает. Возясь с пуговицами, она забывает об изменах мужа, о хлопотах, которые причиняют ей семеро детей. По утрам и вечерам она застегивает и расстегивает пуговицы, недостающие пришивает, разболтавшиеся укрепляет, беря нитку потолще. «Пуговки, пуговки, пуговки», — бубнит она себе под нос, сидя в бельевой. Для маленького Джона это слово превращается в кошмар: едва завидев мать, он пускается наутек. Тем не менее много лет спустя он наградит свою дочь Кэролайн прозвищем Пуговка. И в коридорах Белого дома будет раздаваться зов: «Пуговка, Пуговка, где ты?»
После очередных родов Роз Кеннеди нанимает новую кормилицу и уезжает за границу. В обожаемом ею Париже она почти все время проводит в модных домах и ювелирных магазинах, покупает самые дразнящие и самые дорогие духи. Тратит на это целое состояние. И объясняет, что таким образом мстит мужу, заставляя его расплачиваться за измены. Всякий раз, когда она собирается в путешествие, Джон стоит у раскрытых чемоданов и рыдает. Но однажды ему становится понятно: чем безутешнее он плачет, тем больше мать отдаляется от него и замыкается в себе. Больше он плакать не будет. Он возненавидел мать, но об этом никто не должен догадаться. Он затыкает нос, когда она проходит мимо, потому что не переносит запаха ее духов. Поскольку она его не любит, он ищет любви у других. Учителя его обожают, матери одноклассников балуют, товарищи признают за вожака. А дома он старается бывать как можно реже.
Тем временем у Джо Кеннеди начинается бурный роман с Глорией Свенсон. Он страшно горд, что стал любовником кинозвезды, и позднее будет хвастать этим перед сыновьями, рассказывать им о собственных постельных подвигах, сообщая разные интересные факты — об анатомических особенностях мисс Свенсон, о ее ненасытности. «Никто, кроме меня, не мог удовлетворить ее, а когда я ее бросил, она все глаза выплакала!»
Вскоре о голливудских приключениях Джо узнает весь город, и семья Кеннеди оказывается в изоляции. Детей больше не приглашают в гости, теперь они играют только друг с другом, сознавая, что превратились в изгоев. А родители, похоже, борются за рекорд: кто меньше времени проведет под семейным кровом. Джо почти поселился в Голливуде, путешествия Роз становятся все более далекими, все более долгими и частыми.
Детей отдают в частные школы-интернаты. Двенадцатилетний Джон приезжает в школу без багажа: мать забыла собрать ему вещи. Он требует, чтобы ему выдали сменные брюки. На новом месте мальчику неуютно и одиноко. Вдали от дома, без братьев и сестер он уже не понимает, кто он такой. В семье он считается интеллектуалом: ироничный, насмешливый, вечно опаздывает, небрежно одет, часто лезет в драку, держится независимо. А в пансионе он один из многих, обыкновенный ученик, которого не удосуживаются навещать родители. Вскоре он заболевает и оказывается в лазарете, где с ним возятся и нянчатся. «К тому, что он часто болеет, мы привыкли — скажет потом Роз, — нас куда больше беспокоили его плохие отметки». После выздоровления оказывается, что он не в ладах с учебой. При своем очень высоком интеллектуальном коэффициенте он совершенно не может сосредоточиться. Учителя объясняют: всё в его руках, просто надо быть усидчивее. Но Джон не желает их слушать. Ему не нужно, чтобы его подбадривали, он хочет, чтобы его любили, окружали лаской и вниманием.
Наконец Джо Кеннеди находит время проведать сына, и тут его ожидает неприятный сюрприз. Ученик Джон Кеннеди — тощий, неряшливо одетый шестнадцатилетний подросток, который водит компанию с лодырями и хулиганами. Разъяренный Джо требует объяснений от преподавателей и беседует с каждым по очереди. Впоследствии Джон будет жаловаться, что отец больше времени провел с его учителями, чем с ним. Вскоре он снова заболевает. На этот раз дело гораздо серьезнее. Диагноз — лейкемия. Вся школа волнуется за него, все рвутся навестить его в больнице. Есть опасения, что он не выживет. Он становится героем. Однако его мать не дает себе труда приехать: она в Майами, где недавно купила виллу, и не желает покидать пляж из-за того, что сын опять расхворался.
Это нелегкое испытание закалит Джона, он станет еще большим индивидуалистом, циником и весельчаком. И будет еще меньше считаться с мнением окружающих. Отныне он намерен делать только то, что ему нравится: изучать историю, запоем читать «Нью-Йорк Таймс», которую себе выписал, и свои книги. У него появляется кумир — Уинстон Черчилль, и он без конца перечитывает «Мировой кризис», удобно устроившись в кровати. Память у него феноменальная, но он хочет еще больше развить ее и с этой целью заучивает наизусть длинные газетные статьи. Ему наплевать на болезнь и на врачей, которые озабоченно чешут в затылках, пытаясь понять, чем же он болен. «А вдруг я ничем не болен? — спрашивает он в письме своего друга Лема Биллинга. — Вот была бы потеха, верно? Я тут целыми ночами прорабатываю этот вариант…» У него спазмы в желудке, такие болезненные, что приходится делать промывания, иногда по шесть раз в день. «Скоро я буду чистым изнутри, как свистулька! — шутит он. — Вода выходит такая прозрачная, что они наливают ее в чашку, пьют и смеются. А моя задница смотрит на меня зверем!»
К семнадцати годам у него просыпается интерес к женщинам. Ему часто приходится лежать в больнице, и, естественно, первые, на кого он обращает внимание, — медицинские сестры. Они очень ласковы и внимательны, охотно перебрасываются с ним шутками; вся больница просто обожает его. Но если сестрички пристают с нежностями, он весь сжимается под одеялом. Ему нравится их щупать, а не сюсюкать с ними. Он терпеть не может открытого изъявления чувств; по его мнению, секс должен быть лаконичным и грубым, всякие церемонии тут ни к чему. Если женщины слишком женственны, слишком элегантны, надушены одуряющими духами, его от них воротит. Лучше уж демонстративно презирать самок, которые страстно желают его, чем обнаружить собственную обостренную чувствительность.
Приезжая домой на каникулы, он не знает, в какой комнате ему остановиться. Родители постоянно в отлучке, слуги постоянно меняются, по дому носятся братья и сестры (в семье теперь девять детей), так что ему приходится занять единственную свободную комнату. Как в гостинице. Он не может удобно расположиться в этой комнате, устроить в ней все по-своему, поскольку не уверен, достанется ли она ему в следующий раз. У его матери стремление к порядку превращается в манию. Она оставляет детям записочки: «Не надевайте к парадному костюму белые носки», «Не надевайте к темному костюму коричневые ботинки», «Нельзя говорить «привет», надо говорить «здравствуйте», «На завтрак, обед и ужин надо приходить вовремя», «Дамы первыми встают из-за стола и выходят из столовой, а молодые люди следуют за ними», «Когда едите рыбу, пользуйтесь ножом и вилкой для рыбы», и так далее. Она так боится упустить из виду какое-нибудь правило хорошего тона, что прикалывает памятки к блузке! Джону нравится выставлять ее на посмешище, и он нарушает эти правила на каждом шагу. Иногда он вскакивает из-за стола как ошпаренный, чтобы добежать до двери столовой раньше Роз. Мать делает ему замечание, он с готовностью извиняется… а назавтра эта сцена повторяется снова.
А отец без конца рассуждает о том, что нельзя никому позволить обойти тебя на дистанции, что в жизни надо бороться, что бедных и слабых, негров и евреев надо презирать. Или в сотый раз напоминает о миллионах долларов, которые он отложил для каждого из сыновей, при условии, что они во всем будут первыми. Воспитатель из него такой же никудышный, как бизнесмен. Он выговаривает Джону, увидев слишком большой, по его мнению, счет из прачечной, а потом кладет сыновьям под тарелки купюры по пятьдесят долларов, приглашая их сыграть вместе с ним в казино. Когда нужно чего-нибудь от них добиться, он либо расписывает в радужных красках их будущее, либо машет у них перед носом крупной купюрой — в зависимости от настроения. Если это не срабатывает, он подбивает их вступать в драки, обещая награду тому, кто окажется сильнее, и пожимает руку победителю, а побежденного осыпает оскорблениями. Когда у сыновей наступает период полового созревания, то вместо доверительного разговора он раскладывает у них на кроватях порнографические журналы и цветные схемы-пособия по женской анатомии. Роз негодует, мальчики покатываются со смеху, а Джо в восторге. Это его способ стать ближе к сыновьям. Джон все чаще проводит время в компании сверстников. И как-то раз они с приятелем решат, что пришла пора потерять невинность. Вдвоем они отправляются в гарлемский бордель, где их обслуживает одна из девиц — по три доллара с каждого. Уходят они вне себя от ужаса, уверенные, что подхватили венерическую болезнь, и будят среди ночи венеролога, требуя оказать им помощь. Джон безобразничает, становится неуправляемым; только подвернется случай сотворить какую-нибудь глупость — он тут как тут. Благодаря неотразимому обаянию и кипучей энергии он всегда верховодит своей «командой» и отлично с ней управляется.
Родители и учителя ругают его и ставят ему в пример старшего брата Джо. Действительно, поведение Джо можно назвать образцовым. Джон признает, что, «поскольку брат всегда и во всем был достоин похвалы, надо было как-то отличаться от него, и я валял дурака. Если бы нам приходилось постоянно соперничать друг с другом за первое место, у меня, быть может, был бы шанс исправиться». Джон будет страдать этим комплексом до самой гибели старшего брата. В восемнадцать лет попытается даже завербоваться в Иностранный легион, лишь бы не быть похожим на Джо.
Он обожает забавные истории, особенно соленые. У него их наберется не один десяток, а больше всего ему нравится анекдот о том, как Мэй Уэст встретилась с президентом Рузвельтом. «Здравствуйте, мисс, кто вы такая? — спрашивает Рузвельт у Мэй Уэст. — А вы кто такой? — Я Франклин Рузвельт… — Знаете что, если вы можете поиметь женщину так же хорошо, как поимели американский народ, заходите ко мне…»
Это инстинктивный протест против планов отца, обуреваемого жаждой власти: несмотря на все старания Джо, ему никак не удается войти в администрацию Рузвельта. Кумир Джона — французский король Франциск I, который любил жизнь, любил женщин и войну. «При этом он умел указывать женщинам на их место и, за исключением матери и сестры, ни одной женщине не было дозволено играть важную роль — разве что в самом конце его жизни. Жадный до славы, привыкший утолять все свои желания, преисполненный жизненной силы и физической мощи, он был гордостью своей эпохи и ее любимым героем». Джону было девятнадцать, когда он написал это эссе об исторической личности, с которой отождествлял себя.
Летом 1937 года ему исполняется двадцать, и, как положено молодому человеку из хорошей семьи, он отправляется в Европу. Восхищается французскими соборами, знакомится с фашизмом, социализмом, коммунизмом, всеми этими «измами», которых не существует в Америке. Читает газеты, штудирует исследования, посвященные политической ситуации в современной Европе, чтобы сформировать собственные политические взгляды. Он находит, что в Италии под властью Муссолини царят благополучие и порядок. Люди, подчеркивает он, выглядят довольными и счастливыми. То, что происходит в России, вызывает у него любопытство. Торжество гитлеризма в Германии — глубокое отвращение. Он зачарован и покорен культурой и историей Франции. Читает Руссо и приходит к мнению, что этот мыслитель оказал влияние на Томаса Джефферсона. Он верит в боеспособность французской армии, а потому считает, что войны между Францией и Германией не будет: ведь французская армия явно сильнее немецкой! Обрадованный тем, что страны, в которых он находится, — католические, он каждое воскресенье ходит к мессе. И все же религия вызывает у него скуку. Он не верит в церковные догмы, в чудеса, сотворенные Христом, в провозглашенное Им учение. Ему нравится быть католиком, потому что в протестантской Америке это выделяет его среди других. Но всей душой предаться вере — это уж извините. «У меня на это нет времени!» Лучше всего он чувствует себя в Англии, стране, где всё предназначено для избранных, где женщина в жизни мужчины занимает весьма скромное место — после клуба, приятелей, охоты и политики. «Он был страшным снобом, — вспоминает один из его близких друзей, — но не в общепринятом смысле этого слова. Это был снобизм вкуса. Ему нравились люди, которые умели держать себя, в которых чувствовалась порода. И он терпеть не мог тех, кто пренебрегал своей наружностью или вел себя чересчур развязно. Он хотел быть сильным, волевым, отважным, необыкновенным. Ему претило все обыденное, банальное, мелкое. Он стремился жить насыщенной жизнью. По сути, он не был американцем — то есть не соответствовал типу среднего американца».
У Джона множество друзей. По отношению к ним он проявляет себя надежным и верным другом, но никогда не выказывает нежности. «Он всячески старался скрыть свои чувства. При этом он был очень живым и общительным, со всеми вступал в разговор, всех смешил и всегда оказывался на месте, если в нем нуждались. Это был лучший в мире друг». Он многое готов сделать для людей, но только не отдавать им себя. Он засыпает собеседников вопросами, горя желанием получить всю информацию, какой они владеют. После возвращения из Европы он еще долгое время изучает материалы о Гитлере и Муссолини, о капитализме, коммунизме, национализме, милитаризме, о том, как функционирует демократия. Позднее, в студенческие годы, он снова отправится в путешествие, посетит Европу, Россию, Ближний Восток, Южную Америку. Он хочет узнать все о мире, в котором живет.
У его преподавателей в Гарварде не сохранилось о нем особенно ярких воспоминаний. Он часто пропускал занятия по болезни, поэтому не смог стать прилежным студентом. Когда в Европе начинается война, ему двадцать два года. Он понимает, что преувеличивал мощь французской армии, и снова погружается в чтение, чтобы верно оценить ситуацию.
У него много подружек — красивых девушек, приятных в обществе и активно занимающихся спортом. Он даже как будто любит их, но не до такой степени, чтобы потерять голову. Через несколько лет товарищи станут уговаривать его определиться, выбрать себе невесту. Но он еще не готов. И даже если одна или другая тронули его сердце, он не хочет признаться в этом. Он потешается над своими приятелями, которые получают любовные письма и читают их, замирая от волнения. «Для тебя, может быть, это и романтика, а по мне, гроша ломаного не стоит!» — говорит он. Одна из подружек Джона, хорошо его понимавшая, позже будет рассказывать: «В том, что касалось его будущего, он был крайне расчетлив. Все должно было укладываться в разработанный им план, в том числе и женитьба. Он собирался заключить брак, который способствовал бы его карьере, и найти для этого подходящую невесту. В ожидании такой идеальной кандидатуры он не желал связывать себя серьезными отношениями ни с одной девушкой. Он попросту не созрел для женитьбы».
Друзьям он рассказывает об отцовских шалостях на стороне, о роскошных подарках, которые отец преподносит матери, чтобы заслужить ее прощение. Он вообще находится под сильным влиянием отца, причем влияние это нельзя назвать благотворным. Отец передал сыну свое презрение к женщинам и к семейному очагу. Джон со смехом признается, что гораздо больше ценит в женщине красивую грудь, чем мозги. Когда его просят рассказать об одном из его романов, рассказ получается короткий: трах-бах-бум, — пока, мэм! Соблазняет он тоже по-быстрому. «Я не умею ждать, — заявляет он однажды девушке, которой добивается. — Я привык сразу получать то, что мне нужно. Понимаете, мне некогда…»
Главное для него — победа. Момент, когда желанная добыча смущается, краснеет, опускает глаза и назначает свидание. Когда он навязывает свою волю и заставляет женщину покориться. Ухаживать — скучно, заниматься любовью — не внове и совсем не увлекательно. До нежных слов после объятий дело не доходит: он уже исчез! А вот радость победы не приедается, мгновение, когда он обретает власть над женщиной и становится ее господином, всякий раз опьяняет его. Это примитивный любовник, но неутомимый завоеватель. Он любит, чтобы ему сопротивлялись, и счастлив, когда сопротивление сломлено. «В охоте я люблю преследование, а не сам трофей…»
Джон слишком поглощен самим собой, чтобы влюбиться. Он сосредоточенно разглядывает свой пупок, следит за весом, тратит огромные деньги на уход за волосами и приходит в восторг, обнаружив, что поправился на килограмм. Собственная внешность — предмет его постоянных забот. Друзья подшучивают над его искусственным загаром и обзывают его бабой. «Мне не просто нравится быть загорелым, меня это бодрит. Смотрюсь в зеркало — и ощущаю прилив уверенности. Чувствую себя сильным, здоровым, соблазнительным, неотразимым».
Однако на самом деле он вовсе не тот грозный мачо, за которого выдает себя. Он играет в «настоящего мужчину», чтобы люди забыли о годах, омраченных болезнью, о его слабостях, о еще не изжитых проблемах со здоровьем, обо всем, чего он стыдится, что хочет скрыть от чужих глаз. И еще — чтобы самому забыть о своих детских обидах.
От отсутствия материнской любви в душе у него образовалась пустота, и теперь каждая женщина должна заплатить за равнодушие Роз. Число его жертв стремительно растет, но все напрасно: заполнить эту пустоту ему так и не удастся.
Роберт Стэк в автобиографии[8] пишет: «Я знал почти всех величайших звезд Голливуда, и мало кто из них имел у женщин такой успех, как Джей-Эф-Кей[9], причем еще до своего появления на политической арене. Ему достаточно было взглянуть на них, и они сразу теряли голову». Далее следует внушительный перечень потерявших голову знаменитостей: Хеди Ламарр, Сьюзен Хейворд, Джоан Кроуфорд, Лана Тернер, Джин Тирни и так далее.
Связь с Джин Тирни оборвалась внезапно. Джону пора было остепеняться — ему исполнилось двадцать девять лет, — но о браке с Джин не могло быть и речи: она была протестантка и к тому же разведена. И он решил сказать ей об этом прямо — после двух лет близких отношений.
— Знаешь, Джин, я не смогу на тебе жениться.
Она ничего не ответила, но после ужина, встав из-за стола, очень мягко произнесла:
— Прощай, Джек…
— Можно подумать, ты прощаешься навсегда, — улыбнулся он.
— Так оно и есть.
Больше они не виделись. Но у нее остались приятные воспоминания о нем. «Он не был романтиком, это правда, однако не жалел на меня времени и принимал во мне живое участие. Все время спрашивал: «Что ты об этом думаешь?»» Этот вопрос звучит для женщины словно музыка: она воспринимает его как комплимент своему уму!
Есть у Джона и другая проблема: комплекс, связанный с его социальным статусом. Из-за темных делишек Джо Кеннеди, его скандального поведения и многочисленных любовниц на детей из этой семьи в обществе смотрели косо. На них показывали пальцем, от них шарахались, их поливали грязью. И сейчас Джону, несмотря на все его обаяние и отцовское богатство, не удается утвердиться в высшем свете. Его не принимают в аристократические клубы, не приглашают на приемы, где представляют девушек, впервые выезжающих в свет. Это пренебрежительное отношение пробуждает в нем дух социального реванша. «Они не смотрят в мою сторону? Ничего, однажды я заставлю их на меня смотреть! Стану президентом Соединенных Штатов или чем-то в этом роде, — хочешь не хочешь, а придется мне поклониться!» Так в его душе появляется росток честолюбия, а за годы учебы в Принстоне, Гарварде и Станфорде, где его окружали молодые люди из лучших семей, росток этот только окреп.
Седьмого декабря 1941 года японцы громят американские корабли в Перл-Харборе. На следующий день президент Рузвельт объявляет войну Японии. Конгресс поддерживает это решение почти единодушно — против подан только один голос. Одиннадцатого декабря Гитлер заявляет: Германия поддержит Японию в конфликте с Соединенными Штатами. Джон Кеннеди поступает на службу в военно-морской флот и отправляется на войну. Оттуда он вернется героем: 2 августа 1943 года в южных водах Тихого океана японский миноносец торпедирует его катер, но он сумеет спастись сам и спасет еще десяток товарищей. Все мировые агентства новостей передадут сообщения, в которых восхваляется мужество, хладнокровие и стойкость Джона Кеннеди.
Сын миллиардера-жулика, мальчик, которого в семье изводили нелепыми придирками, стал мужчиной. Вспоминая о двух моряках, погибших на том катере, Джон переживает их гибель как собственное поражение, и ему снятся кошмары. Он пишет письма вдовам моряков, навещает их, будет заботиться о них и впредь. Он проявил себя настоящим командиром, ответственно выполняющим свои обязанности, внимательным к подчиненным. Ни разу он не повел себя грубо или заносчиво. Он искупил трусость отца, который во время Первой мировой войны объявил себя изоляционистом и отказался идти на фронт, а впоследствии горячо симпатизировал Гитлеру.
Джон совершил подвиг, но получил тяжелое ранение. Ему дают отпуск, и он приезжает на лечение домой. Раненая спина причиняет ему ужасные страдания, необходима операция. Возобновляются застарелые боли в животе, врач ставит диагноз: язва двенадцатиперстной кишки. Он стал худой, как щепка, пожелтевшая после малярии кожа туго обтягивает скулы.
Тринадцатого августа 1944 года в Хайанниспорте получают телеграмму: самолет Джо Кеннеди-младшего сбит во время разведывательного полета. Джон в этот день дома, сидит на ступеньках перед входной дверью, среди братьев и сестер. Джо Кеннеди сообщает им печальную новость, а затем предлагает всем покататься на лодке, поиграть в футбол, в общем, подвигаться. Все так и делают, за исключением Джона: он долго сидит неподвижно, а потом прогуливается в одиночестве по пляжу. В свои 27 лет он оказался старшим, отныне все надежды семья будет возлагать на него.
В семье Кеннеди не плачут. Глава семьи затворяется у себя в комнате. Джон заходит в маленькую церковь по соседству, где можно без помех предаться раздумьям. Позже они узнают, что Джо-младший отправился на опасное задание не по приказу: он вызвался сам. Хотел доказать, что в жилах Кеннеди течет кровь храбрецов, хотел, чтобы отец гордился им, гордился сыном, от которого ждал столь многого.
Теперь другой сын должен осуществить честолюбивые мечты отца. Но у Джона совсем иные планы. Он хочет стать журналистом. Пишет статьи, рассылает их в газеты и ждет, что его напечатают. Бесконечные болезни наводят его на мысль, что жить осталось не так уж долго, поэтому он хочет наслаждаться жизнью сполна и заниматься тем, что ему по душе. Редакция одной из газет направляет его в Сан-Франциско, на учредительное заседание Организации Объединенных Наций, и тут он осознает, что на свете нет ничего интереснее политики. Оказавшись среди политических деятелей и дипломатов, он приходит в неописуемый восторг. Ведь эти люди вершат историю, держат в своих руках судьбу человечества. Его особенно восхищает Черчилль, вслед за которым он отправляется в Англию, где полным ходом идет избирательная кампания: его кумир баллотируется на второй срок. Джон вслушивается в разговоры, задает бесконечные вопросы, делает прогнозы об исходе выборов, разъезжает по стране, чтобы понять настроения британцев. Он на седьмом небе. Перед ним открылся совершенно новый мир!
Однако новое увлечение не заставило его забыть о женщинах. Повсюду, где бы он ни оказался, девушки готовы упасть в его объятия, и ему остается только выбирать. Джону 28 лет, он холостяк, герой войны, хорош собой и богат. Его отношение к женщинам не изменилось: ему, как и прежде, нравится, когда его окружают красотки, но он по-прежнему к ним равнодушен. Тратит на них время, но не растрачивает себя. Таким он и останется. Незадолго до его гибели одна очень близкая знакомая спросит его: «Ты когда-нибудь влюблялся? — Нет, — ответит он. И после долгой паузы добавит: — Но у меня часто бывали страстные увлечения…»
Война нисколько не изменила его. Желания остепениться и завести семью у него не возникло.
В двадцать девять лет Джон впервые выставляет свою кандидатуру на выборах в городской совет: демократическая партия выдвигает его в депутаты по 11-му округу. Средства на избирательную кампанию (в том числе и на подкуп нужных людей) целиком предоставлены его отцом. Юнис, сестра Джона, сомневается в успехе этой затеи и спрашивает Джо, верит ли он в политическое будущее сына. Джо Кеннеди энергично взмахивает рукой, словно отметая все сомнения, и отвечает: «В политике не важно, кто ты на самом деле, важно, кем тебя считают». И гордо заявляет: «Мы будем продавать его, как стиральный порошок». Потом, когда Джон победит на выборах, Джо скажет: «За деньги, которые я истратил на эти выборы, можно было протащить в депутаты даже моего шофера!»
Но если отец не жалеет миллионов на политическую карьеру сына, самого Джона можно назвать прижимистым. Он не берет с собой денег и одалживает у всех кругом, а вернуть забывает. У него развивается болезнь миллионера — опасение, что люди будут видеть в нем денежный мешок, и ничего больше. Он носит одни и те же костюмы, пока они не истреплются, и ходит на прогулку в вылинявших теннисных туфлях, а то и в домашних тапочках. Со старыми друзьями он теперь не церемонится, может уйти с ужина, если ему скучно, или назначить встречу и не явиться. Что повлияло на его характер — политика или мрачные предчувствия? Быть может, он знал, что проживет недолго, и не хотел терять ни секунды драгоценного времени? Он постоянно болеет: выходит из одной больницы, ложится в другую, а врачи ставят ему диагнозы, которые сплошь оказываются ошибочными.
Друзья не узнают его. «Я чувствовал: как человек он для меня потерян, и придется довольствоваться тем, что он был моим другом в прежние времена. Или же надо примкнуть к его окружению — но об этом не могло быть и речи!» — рассказывает один из его приятелей. Джон торопится, он должен успеть проложить себе дорогу в большую политику. Даже если ради этого надо пожертвовать прежними идеалами — честностью, благородством, верностью в дружбе. В политике, как и в любви, для Джона главное — победа. Покорив избирателей и заручившись нужным числом голосов, он вычеркивает этих людей из своей жизни и начинает охоту в другом месте. У него грандиозные планы. На сегодняшний день он самый молодой депутат Америки. И вскоре станет видным политиком, с которым придется считаться. Он знает: хоть у него и нет в запасе блестящих идей, тактикой он владеет превосходно. Он всегда действует «по наитию». Главное — выиграть, опередить остальных кандидатов, потом выставить свою кандидатуру на других, более важных выборах, и так, постепенно поднимаясь по политической лестнице, добраться до самой высокой выборной должности в стране — до поста президента.
Он сознает, что воплощает в себе новый тип политического деятеля, обаятельного, улыбчивого, раскованного. Он очаровывает толпы, вступая с людьми в непринужденную, доверительную беседу, и этим резко выделяется среди других политиков с их напыщенными речами. В нем видят не политическую куклу, а живого человека. Он замечательно чувствует дух своей эпохи, когда изображение играет более важную роль, чем суть сообщаемой информации. Он говорит на языке человека с улицы и выдвигает предложения, от которых захватывает дух. Это вполне созвучно современности.
Когда его спрашивают, как он представляет свое будущее, он туманно отвечает, что «пока останется депутатом, а там видно будет». На самом деле он намерен сделаться сенатором, а может быть, и кем-то повыше, почему нет? Он так верит в себя, в нем столько кипучей энергии, бодрости и остроумия, что и эта цель кажется ему достижимой.
Отныне все его силы будут направлены на то, что он считает для себя главным: на завоевание власти и завоевание женщин. Женщины нужны ему для того, чтобы использовать их, а потом забыть, власть — для того, чтобы возвысить и прославить имя Кеннеди. Унижая женщин, он мстит матери за равнодушие, добиваясь власти, удовлетворяет честолюбие отца.
Вот каков человек, за которого Джеки вышла замуж. Тот, кого она выбрала благодаря поразительному сходству с ее обожаемым отцом. Она не сомневается, что ее жизнь с Джоном будет как волшебная сказка…
VI
Джеки действительно проводит медовый месяц в розовом особняке, однако все остальное вовсе не похоже на сказку. Джон словно избегает оставаться с ней наедине, он либо отправляется с друзьями на вечеринку, либо посещает великосветские приемы. И, что еще более неприятно, женщины липнут к нему, точно мухи к клейкой ленте: Джеки то и дело обнаруживает его в окружении томных девиц. Приходится смириться с очевидностью: романтическое уединение, о котором она мечтала, не входит в намерения Джона. Впору подумать, будто ему противно оставаться с женой с глазу на глаз: он пользуется любым предлогом, чтобы исчезнуть из дому. Однажды, во время свадебного путешествия, их приглашают к себе друзья Джона. И вдруг он удирает с приятелем на футбольный матч — ни слова не сказав жене и оставив ее одну в чужом доме. Она вынуждена улыбаться, поддерживать разговор с хозяйкой, чтобы никто не заметил, как она обижена, как напряженно ждет его возвращения…
В Вашингтоне дела пойдут еще хуже. Пока новобрачные не обзавелись собственным домом, жить приходится то у Очинклоссов, то у Кеннеди. Джеки терпеть не может свекровь, которую называет «безмозглой тиранкой». Роз бегает по дому и всюду гасит свет, чтобы сэкономить на электричестве, убавляет отопление, ставит отметины на бутылках, чтобы прислуга не воровала вино, отказывается подогревать воду в собственном бассейне и уходит поплавать к подругам. На невестку она либо не обращает внимания, либо подпускает ей шпильки. Издевается над Джеки за ее привычку открывать кран в туалете, чтобы не было слышно, как она ходит по-маленькому, ругает ее за то, что она слишком долго принимает душ — горячая вода стоит недешево, — и постоянно донимает ее, требуя, чтобы она участвовала в спортивных играх вместе с ее детьми. Однажды, когда юные Кеннеди играют в футбол и между ними завязывается потасовка, Роз входит в гостиную, где Джеки читает книгу, и спрашивает, почему та не хочет поразмяться на воздухе. «Должен же кто-то в этой семье упражнять мозги, а не мускулы!» — отвечает Джеки.
Джеки не выказывает недовольства или обиды, однако в долгу не остается. По утрам она встает поздно, что очень раздражает Роз, и отказывается присутствовать на обедах «с влиятельными людьми», предпочитая поваляться в постели с книжкой. Она потешается над свекровью, над записочками, которые та прикалывает детям на одежду.
А вот со стариком Джо она отлично ладит. Он рассказывает ей о своих донжуанских подвигах. А ей нравится его неистощимое жизнелюбие: этим он напоминает ей отца. Не боясь показаться грубым, он во всех подробностях описывает свои похождения, как прошлые, так и нынешние, ибо по-прежнему бегает за каждой юбкой, не желая отставать от сыновей. Ведь он привык быть первым, всегда и везде. Она охотно слушает его и смеется вместе с ним. Но не поддерживает его, когда он принимается поносить евреев и негров: думать так — значит слишком все упрощать, говорит она. Не может быть, чтобы по одну сторону баррикады были только хорошие люди, а по другую — только плохие. Жизнь гораздо сложнее. В ней были, есть и будут невзгоды, неприятности, мелкие конфликты. Она упрямо отстаивает свою точку зрения, и старик от этого в восторге. Ему нравится, как эта девчонка ставит его на место. «У нее у одной тут котелок варит!» Нравится, как она подшучивает над его скупостью. Например, над распоряжением выкрасить заново не весь дом, а только фасад. «Все равно с боков и сзади его никто не видит!» Он восхищается ее сильным характером, упорным желанием остаться самой собой, не позволить клану Кеннеди поглотить ее. Когда они остаются наедине, то ведут себя точно двое мальчишек: перемигиваются, хохочут, обстреливают слуг отбивными котлетами. Джо — единственный человек, с которым Джеки станет обсуждать свои супружеские неурядицы.
По мнению Джеки, братья и сестры ее мужа очень напоминают обезьян. Этакие гориллы, шумные, невоспитанные, всё крушат на своем пути и ни к нему не испытывают уважения. Они не садятся, а плюхаются на стулья, не играют, а дерутся, не разговаривают, а орут, любой пустяк их смешит, и раздается пронзительный гогот, от которого вянут уши. Девушки с легким презрением смотрят на юную невестку, которая воображает себя замужней дамой, и откровенно хихикают, когда она появляется в новом, элегантном туалете или привозит Джону какой-нибудь необычный, изысканный подарок. И всячески дают понять, что в их мире она чужая. Это правда: Джеки ни во что не ставит гонку за успехом, политическая борьба для нее пустой звук. Она ни разу в жизни не голосовала. Люди из окружения мужа глубоко ей противны, она называет их «лакеями Джека». По ее мнению, эти придурки подлизываются к Джону, чтобы потом использовать его в своих целях. А сам он — неизмеримо выше их. «Это идеалист без иллюзий», — так она его характеризует. Джону непонятно, почему жена не разделяет его интереса к политике, ставшей делом его жизни. «Воздух вокруг нас насыщен политическими испарениями, но кажется, что она их не вдыхает», — говорит он.
Иногда он ведет себя бестактно по отношению к ней, причем на людях. Однажды, когда семья собирается вместе, и разговор, как обычно, заходит о политике, Джеки перестает слушать и погружается в свои мысли. А Джон размышляет о том, какое впечатление произведет на его избирателей модница-жена, получившая образование во Франции. «Американскому народу трудно будет понять такую, как ты, Джеки, не знаю даже, как нам быть. Думаю, тебе надо показаться в телевизионном репортаже, но мельком, чтобы тебя никто не заметил». Джеки в слезах убегает к себе в комнату и запирается там. Джон огорчен, однако не считает возможным пойти и извиниться перед ней — это не в его правилах. Положение спасает их общая знакомая: она успокоит Джеки и уговорит вернуться за стол.
Джеки не любит политику еще и потому, что политика отнимает у нее мужа. Очень скоро она поймет, что эта соперница куда опаснее смазливых девиц, которых он меняет как перчатки. Джон появляется и тут же исчезает, он вечно куда-то спешит — в агитационную поездку, на выступление перед избирателями, в предвыборный штаб. Свободное время он посвящает… беседам о политике! А ей хотелось бы, чтобы он говорил о чем-то интересном для нее. Поэтому у нее постоянно возникает чувство обиды. Ей приходится дожидаться, когда муж вырвется домой на час или два: в детстве она с таким же нетерпением ждала, когда наступит уик-энд и можно будет встретиться с отцом. Вот, наконец, он приехал, она предвкушает чудесный вечер вдвоем, «и вдруг звонит этот чертов телефон. Звонит без умолку, иногда нам даже не удается поужинать вместе. А если я прошу его не брать трубку или пытаюсь подойти раньше него, он злится. Тогда я говорю ему: у меня впечатление, что я живу в гостинице, а он смотрит на меня этим своим взглядом и заявляет: «Но это как раз то, что мне нужно!»
Джеки впадает в тоску. Жизнь с Джоном оказалась нелегким испытанием. Сказка о Королеве цирка и красавце гимнасте кончилась, не успев начаться. Муж почти не бывает дома и, по сути, продолжает жить как холостяк.
«Очевидно, выходя за Джона, она не представляла, что ее ожидает, — говорит Трумэн Капоте, близкий друг семьи Кеннеди. — Она явно не была готова к такому скандальному поведению мужа: во время приема, на глазах у всех, он бросал ее и начинал обхаживать какую-нибудь красотку! Она не подозревала, что вскоре станет посмешищем для своих знакомых, которые, разумеется, были в курсе дела. Все мужчины из семьи Кеннеди одинаковы: это кобели, которые не могут пройти мимо хорошенькой сучки!»
Такова реальность, с которой пришлось столкнуться Джеки. Она воображала, будто Джон женился на ней потому, что решил изменить свой образ жизни. Что он, как и она, мечтает «о нормальной семейной жизни: каждый вечер муж возвращается домой в пять часов, а уик-энд проводит со мной и с детьми, которые у нас появятся». Вдобавок муж не отличается скрытностью, он вовлекает в свои похождения лучших друзей, так что об этих загулах становится известно всему свету, а ей — в последнюю очередь. Такое впечатление, будто она расхаживает с табличкой на спине: «ОБМАНУТАЯ ЖЕНА». Когда она входит в гостиную, женщины глядят на нее с лицемерным сочувствием. Она делает вид, будто ничего не замечает, и, надев маску ледяного безразличия, надменно проходит мимо. А сама кипит от ярости.
Оправившись от первого потрясения, она думает, как жить дальше. Главное — держать себя в руках. Не зря же она еще в детстве научилась скрывать свои чувства. Но выдержка дорого ей обойдется. По мнению многих, ее неудачные беременности объяснялись не чем иным, как постоянным стрессом. В первый год замужества она теряет ребенка. Врач предупреждает: если она и дальше будет жить в таком напряжении, вряд ли ей вообще удастся родить благополучно и в срок. Она знает, что муж с нетерпением ждет первенца, ведь он мечтает о такой же большой семье, как у его родителей.
Впрочем, он не выказывает своего разочарования и утешается, заводя все новые интрижки. «Прожить каждый день так, словно он последний» — вот его девиз. Его не исправить, это уже ясно, так что приспосабливаться придется ей. И Джеки принимает решение: отныне она всецело посвятит себя роли супруги, станет идеальной женой для самого желанного в мире мужчины. Тогда, быть может, у нее появится шанс: он взглянет на нее по-новому, почувствует интерес к ней. Джеки нравится, когда ей бросают вызов. Она не та женщина, которую легко сломить.
Раз она не может сделать их отношения более прочными, надо придать им внешний блеск. Придумать себе работу или вернуться к журналистике она не может: Джон не потерпит рядом с собой независимую, блестящую молодую женщину, которая будет затмевать его. И теперь сфера ее деятельности — французские окна, тонкие оттенки белого цвета, отделка занавесок, высота пуфов, качество посуды, форма абажуров, интенсивность освещения, беленое дерево книжных шкафов, рисунок на коврах, расположение картин и фотографий в серебряных рамках. А когда все доведено до совершенства — она начинает снова. Позднее, когда у нее появится возможность, она будет покупать дома, один за другим. Она станет требовательной, въедливой, заботы о деталях обстановки будут успокаивать ее, прогонять мысли о том, что творится с ее жизнью. Она запрячет свою индивидуальность на самое дно души и сосредоточится на повседневных обязанностях.
На первый взгляд она осуществляет этот план вполне успешно. Однако у нее бывают и мучительные приступы отчаяния, когда она чувствует себя одинокой, отвергнутой, и ненавидит весь мир. Смотрит на себя со стороны, прислушивается к собственному голосу и приходит в ужас: да это же не она, это какая-то одержимая мещаночка, карикатура на светскую даму! Как она могла докатиться до этого? В такие минуты она становится раздражительной, гадкой, эгоистичной, вспыльчивой, точно маленькая девочка, которой вздумалось покапризничать. На нее вновь нападают детские страхи, она не может с ними справиться и теряет самоконтроль. Ни с того ни с сего увольняет слуг, отказывается делать то, чего от нее ждут, лежит без движения долгими часами, держится со всеми холодно и надменно, принимается заново обставлять свои дома, потом еще раз меняет обстановку и отводит душу, тратя деньги без всякого удержу. Покупает драгоценности, платья, туфли, шелковые чулки, перчатки, каминные часы, картины, дома — что угодно, лишь бы успокоиться.
Но ей не будет покоя, пока у нее не появятся дети. Джеки умнее и прозорливее своей матери, которая искала забвения в вихре светской жизни. Она понимает: вся эта суета нужна ей, чтобы отвлечься, а надо бы набраться храбрости и взять в руки свою судьбу. Вспышки гнева ни к чему не приводят. Она никогда не решится уйти от мужа, изменить или отомстить ему: во-первых, так не годится, а во-вторых, — что гораздо хуже, — она не верит в себя. Жить одной — даже мысль об этом страшит ее. Она так и осталась маленькой девочкой, за которую все решают папа и мама, которая не знает, как быть, и прячется за личиной равнодушия.
А еще в ней говорит гордость, безрассудная гордость, не позволяющая признаться себе в том, что она совершила ошибку. Необдуманно вышла замуж и теперь за это расплачивается. Сознаться в ошибке — значит согласиться с теми, кто предостерегал ее и кого она не послушалась. Сознаться в ошибке — значит поставить себя вне общества. Нет, лучше уж она останется и будет терпеть, стиснув зубы, когда никто не видит, или обнажив их в ослепительной улыбке, когда на нее глазеет высший свет. Джеки — человек сильный и в то же время ранимый. Она научилась переносить боль, умеет постоять за себя, но ей нужно, чтобы ее любили.
Ее личная драма надолго останется тайной для посторонних глаз. Ей отлично удалось создать видимость дружной, счастливой супружеской жизни. Она отлично сыграла роль образцовой мещанки (хотя на самом деле такие женщины были ей отвратительны). Произносила слова, которые могла бы сказать Дженет: «Главным для меня было делать то, чего хотел мой муж. Он никогда не смог бы и не захотел бы жениться на женщине, которая отвлекала бы на себя внимание». Поступившись собственными взглядами и вкусами, она предстала в облике идеальной жены и сумела внушить людям, что ее муж — человек необыкновенный. Причем последнее — исключительно ее заслуга. Ибо сам Джон Кеннеди нимало не заботится о своем имидже. Приударяет за красотками у всех на виду, заявляется в отели, где живут его любовницы, записывает телефоны и имена куртизанок, которых рекомендуют ему друзья, звонит этим дамам и приглашает их к себе — впоследствии он будет назначать им свидания в Белом доме. Он всегда так делал. Пусть он теперь женат — разве это причина, чтобы отказывать себе в удовольствиях? Ему тесно и душно в четырех стенах наедине с женой. Он счастлив, когда может провести несколько дней у своих родителей или у родителей жены в отсутствие Джеки. Этим двоим нелегко понять друг друга. Выказать свою любовь невозможно, потому что ни он, ни она не признают открытого изъявления чувств. Выразить недовольство тоже нельзя: между супругами действует молчаливый уговор — не обсуждать определенные темы. В итоге Джеки остается одна со своей болью, а Джон продолжает свои похождения. Он прекрасно понимает, что это путь в никуда, но уже не может остановиться. Если Джеки в первые годы их брака кажется ранимой, неловкой, зажатой, вечно озабоченной тем, как бы не сделать неверный шаг, то Джон — все такой же веселый, беззаботный малый, у которого за неотразимым обаянием скрывается неподвластное любви сердце.
В начале весны 1954 года молодые супруги наконец снимают себе дом в Вашингтоне. Джеки может вздохнуть с облегчением. Даже притом, что Джон с его постоянными разъездами не ночует дома больше двух раз подряд. Она учится важным вещам, например, вино урожая какого года следует покупать, читает кулинарные книги (но изготовленные по рецептам блюда оказываются несъедобными), выбирает для Джона сигары (она нарочно приучила его к сигарам, чтобы беспрепятственно выкуривать свои три пачки в день!) и костюмы. «Я упорядочила жизнь Джона, — пишет она подруге. — Еда у нас вкусная и изысканная. Он больше не выходит по утрам в одном черном ботинке и одном коричневом. Костюмы у него отглажены, и ему больше не нужно нестись в аэропорт сломя голову: теперь я сама укладываю его вещи, и делаю это заранее». Она вмешивается не только в домашнее хозяйство. Присутствует на дебатах в сенате, слушает вместе с законодателями выступления мужа, читает в газетах раздел, посвященный политике, и отвечает на письма избирателей. (Джон в это время — сенатор от штата Массачусетс). Бывает на политических собраниях, на званых чаепитиях у влиятельных вашингтонских дам. От всего этого можно умереть со скуки, но у супруги сенатора есть определенный статус, который необходимо соблюдать. «Сидеть за центральным столом, не иметь возможности выкурить сигарету, носить на груди дурацкие значки с цветами и слушать болтовню каких-то старых идиотов, — я от этого просто лезу на стенку! Бедный Джек!»
У Джеки есть и более интересное занятие: она записалась на курс истории США в университете Джорджтауна. Ей не хочется походить на безмозглых бабенок, с которыми можно говорить лишь о варке варенья и вышивании. Она начинает играть в бридж (любимая игра Джона), вступает в отделение Красного Креста для жен сенаторов и учится делать перевязки. Она помогает мужу освоить мастерство публичного выступления, умение держаться на трибуне, брать дыхание между двумя фразами. Тут ей пригодились советы отца и занятия в театральном кружке в Фармингтоне. А Джон слушает ее, как прилежный ученик.
Вскоре ей представится случай доказать, что она действительно стада идеальной женой. У Джона опять начинаются проблемы со спиной. Вначале он пытается не обращать на это внимания и передвигается на костылях, морщась от боли. Затем приходится признать очевидное: он не может ходить. Его кладут в больницу, один раз, потом другой. Все это время Джеки не отходит от мужа, она ведет себя как заботливая и опытная медицинская сестра. Муж изумлен и восхищен. «Моя жена — робкое, молчаливое существо, но, когда бывает трудно, она знает, что делать». И он прав. В повседневной жизни с ее неприятными мелочами Джеки — пугливая маленькая девочка. Но она ведет себя мужественно и стойко, когда этого требуют обстоятельства. Ее характер проявляется в час испытания. Она разговаривает мягко, негромко, даже приглушенно, но ее пожелания звучат как приказы. За долгие месяцы болезни Джона она берет всё в свои руки и помогает мужу выстоять. Он страдает, скучает, а временами впадает в бешенство. Она ухаживает за ним день и ночь, подбадривает, кормит с ложечки. Наконец-то он принадлежит ей одной. Целиком зависит от нее. Как маленький ребенок. Он неподвижно лежит на спине, не может заснуть, не может читать. Джеки читает ему вслух, уговаривает его написать книгу, когда он будет в состоянии двигаться. «Этот замысел спас ему жизнь, — говорит Джеки, — помог направить энергию в нужное русло и отвлек от мрачных мыслей».
Книга под названием «Профили мужества» будет иметь большой читательский успех. Джеки вложила в нее много сил. Собирала документальные материалы, делала выписки, помогла составить подробный план, внимательно и придирчиво вычитывала рукопись. Книга получает Пулитцеровскую премию, и тут же разражается скандал. Поговаривают, будто суммы продаж завышены, и за этим стоит папаша Кеннеди: он купил несколько тысяч экземпляров, чтобы книга могла возглавить список бестселлеров. А еще говорят, что автор вовсе не Джон Кеннеди. Джон нанимает адвоката, и все разговоры смолкают.
После шести месяцев неподвижности Джон возвращается в сенат. Он не желает носить корсет, отказывается от костылей и инвалидного кресла. Никто не догадался бы, что этот человек терпит страшные муки. Его неукротимая энергия превозмогает, заглушает боль. «Однажды, когда я осматривал Джона, — рассказывает его врач, — Джеки спросила, нельзя ли назначить ему уколы, снимающие боль. Я ответил: можно, но вместе с болью пропадет чувствительность ниже пояса. Джеки нахмурилась, а Джон с улыбкой произнес: «Мы на это не пойдем, верно, Джеки?»
Трумэн Капоте хорошо помнит, какой она была в то время. «Она была простодушной и в то же время проницательной, гораздо умнее, чем большинство жен политиков. Кстати, она их не выносила. И потешалась над ними: они не имели понятия, что такое подлинный шик, и ради карьеры мужа были готовы буквально на все. «Ну и дуры!» — говорила она. Джеки была неизмеримо выше их благодаря своему нью-йоркскому воспитанию, обучению в лучших школах и поездкам за границу. Она обладала безошибочным чутьем, тонким вкусом, живым воображением. Мы с ней встречались в баре отеля «Карлайл», и она рассказывала всевозможные семейные истории. Например, о том, как водила сводную сестру Нину в магазин, покупать первый в ее жизни лифчик. А через несколько лет, незадолго до замужества Нины, она одетая залезла в пустую ванну, чтобы показать, как надо делать вагинальный душ («Лучше всего взять уксус, белый уксус, — советовала она, — но надо как следует его разбавлять, чтобы не обжечься»). Вы можете представить себе, чтобы Элеонора Рузвельт, Бесс Трумэн или Мейми Эйзенхауэр рассуждали о технике вагинального душа?»
Это была другая сторона ее характера, проявлявшаяся в те минуты, когда она чувствовала себя спокойно и уверенно. Она становится веселой, раскованной, порой даже принимается шалить. Тайком смотрит порнографические фильмы: однажды в Нью-Йорке какой-то фотограф ловит ее у выхода из кинотеатра, и она затевает с ним драку.
Как многие разочарованные, обманутые жизнью люди, она любит колкие шутки и не отказывает себе в удовольствии подпустить шпильку Джону. Он не привык к такому обращению, но ему страшно нравится, когда жена поддразнивает его. Однажды, на коктейле в честь старика Черчилля, одетый в белый смокинг Джон безуспешно пытается привлечь его внимание. Джеки шепчет мужу на ухо: «Зря стараешься, должно быть, он принял тебя за официанта!»
В другой раз, когда он читает, растянувшись на диване, Джеки думает, что он задремал, и спрашивает:
— Ты спишь?
— Нет, почему ты так решила?
— Потому что у тебя палец не шевелится…
Он хохочет. Ему по душе, когда Джеки держится как свой парень, не пожирает его глазами, а подшучивает над ним. Он не понимает, что за ее насмешками скрываются боль и обида. Плакать она не умеет, значит, ей остается только смеяться.
Начинается 1956 год. Джеки счастлива: она ждет ребенка. Однако именно в 1956 году Джон Кеннеди принимает дерзкое решение: добиваться на съезде демократической партии своего выдвижения на пост вицепрезидента. На восьмом месяце Джеки приходится пробираться среди толпы, пожимать руки и улыбаться сотням избирателей, которые напирают на нее. Советники мужа считают, что она держится «робко и скованно». Еще бы: она же не выносит, когда посторонние люди подступают к ней вплотную, когда к ней прикасаются чужие руки. Приходится преодолевать страх и отвращение. Ведь Джеки уверена: каждый, кто приближается без разрешения, несет в себе опасность. Она сама решает, с кем ей дружить, кого и когда подпустить поближе. Раскрывая сводной сестре секреты вагинального душа, она ведет себя раскованно и весело, потому что знает: Нина Очинклос наверняка не причинит ей вреда. В других случаях она затворяется в своей башне из слоновой кости. Фамильярное приветствие, громкий, отрывистый приказ, вопрос, заданный развязным тоном, — все это воспринимается ею как непозволительное вторжение в ее мир. Она мгновенно настораживается и занимает глухую оборону. Ей легче осыпать человека роскошными подарками, чем приоткрыть ему свое сердце.
Для выдвижения Джону не хватило лишь нескольких голосов. Сразу после съезда он с братом Тедом отправляется отдохнуть на Лазурный берег, где их уже ждет отец, а Джеки, находящуюся на последних месяцах беременности, оставляет в одиночестве. Вдвоем с Тедом они арендуют яхту, на которой катают вдоль побережья старлеток и случайных знакомых. Именно там, на яхте, Джон узнает, что тремя днями ранее Джеки родила мертвую девочку. «Он вроде бы огорчился», — рассказывал один очевидец. На помощь Джеки поспешит брат Джона Боб, он же возьмет на себя похороны младенца. Джону не хочется прерывать увеселительное путешествие. Он сделает это под нажимом одного из приятелей. «Советую тебе побыстрее поднять задницу и вернуться к жене, если ты хочешь, чтобы у тебя остался хоть какой-нибудь шанс стать президентом».
На сей раз супруги оказываются на грани разрыва. В тяжелую минуту Джеки осталась одна. Совсем одна, вне себя от ярости и отчаяния. Она боится, что так никогда и не сможет иметь детей. Ей противны женщины из семьи Кеннеди, эти «машины для производства детей». «Этель можно завести, как часы, и она сразу забеременеет», — говорит она про жену Боба. Она ненавидит политику. Ненавидит семью Кеннеди. Ненавидит своего мужа. И намерена развестись.
Рассказывают, будто старик Джо предложил ей миллион долларов, чтобы она осталась. «А почему не десять?» — был ее ответ. Правда это или вымысел? Трудно сказать. Достоверно известно лишь то, что она выставила свои условия: ее избавят от опеки клана Кеннеди, они с мужем будут жить сами по себе, и в тех редких случаях, когда он приезжает домой, он должен принадлежать только ей. Он даже не имеет права подходить к телефону во время ужина!
Она ведет переговоры со стариком Джо. С Джоном они не разговаривают. Джеки считает его поведение непростительным. А он после всего по-прежнему не в состоянии проявить к Джеки хоть немного нежности. Она остается наедине со своей бедой, а он замыкается в себе. Смотрит, как она плачет, — и молчит, вместо того, чтобы подойти и обнять ее. Он старается не бывать дома, а когда приходит, засыпает крепким сном. Горе жены вызывает у него полнейшую растерянность. Он просто не знает, как в таких случаях себя ведут. Ведь его никогда не учили жалости и сочувствию; дружеские попойки, стычки и перепалки с приятелями — вот его стихия, а что такое нежность, для него тайна за семью печатями. Это эмоциональный калека.
Отчаяние толкает Джеки на безрассудные поступки. Она часами подряд ворчит, чтобы разозлить Джона. Ввязывается в склоки со свекровью, вымещает дурное настроение на первом встречном и заявляет родственникам мужа, что впредь не желает иметь с ними ничего общего. «Вы, Кеннеди, думаете только о себе! Никому из вас нет до меня дела и никогда не было!»
Благодаря вмешательству Джо Кеннеди между супругами снова воцаряется мир. Старик покупает для них в Вашингтоне новый дом, обставить и отделать который Джон целиком предоставляет жене. В марте 1957 года выясняется, что Джеки снова беременна. На сей раз она решает поберечься и не думать ни о чем, кроме ребенка.
Но ее подстерегает еще одна трагедия. Ее отец умирает от рака печени. Потрясенная Джеки спешит к нему в Нью-Йорк, но уже слишком поздно. Блэк-Джек скончался, не дождавшись ее. Говорят, перед смертью он произнес ее имя. Семидесятилетний Бувье поплатился за излишества, которых было так много в его жизни. А Джеки терзается угрызениями совести. Выйдя замуж, она вся ушла в свои проблемы и перестала уделять внимание отцу. Родные скрывали от нее правду о его болезни, боясь навредить ей и ребенку. Отпевание пройдет в нью-йоркском соборе Святого Патрика, в присутствии родных и самых близких друзей. Джеки прислала яркие цветы в белых плетеных корзинах. Перед тем как гроб закрыли, она потихоньку надела отцу золотой часовой браслет, который он ей когда-то подарил.
«На церемонии присутствовали семь или восемь бывших подружек Джека Бувье. Их никто не приглашал, они пришли сами, — рассказывает кузина Джеки, Эди Бейл. — Джеки не пролила ни слезинки. Она никогда не выражала своих чувств на людях».
VII
Через четыре месяца после смерти Блэк-Джека, 27 ноября 1957 года у четы Кеннеди рождается дочь Кэролайн. По словам отца, она выглядит здоровой и крепкой, «как борец сумо». У Джона отлегло от сердца. После нескольких неудачных беременностей жены он стал задумываться: не в нем ли тут причина? Джеки на седьмом небе. Теперь она знает: нет в мире большей радости, чем материнство. Она прощает мужу все обиды, главное, чтобы они были счастливы. У нее есть маленький человечек, который никогда не обидит ее, никогда не предаст. Страхи отступают, ее охватывает жажда деятельности, желание быть полезной. Дети будут постоянно пробуждать в ней потребность творить добро. Став матерью, она почувствует, что наконец-то стала самой собой. Радостная, великодушная, беззаботная — вот какой она стала 27 ноября 1957 года. На Рождество она дарит мужу великолепный белый «ягуар». Однако, по мнению Джона, эта машина чересчур броская, поэтому он тут же обменивает ее на «бьюик».
У Джона опять выборы: он вторично баллотируется в сенат и хочет, чтобы Джеки участвовала в предвыборной кампании. То есть пожимала руки, позволяла хлопать себя по спине и выслушивала жалобы избирателей с таким сосредоточенным видом, будто ей читают лекцию о египетских пирамидах. Сказать, что Джеки в таких делах новичок — это ничего не сказать. Но она работает над собой. И создает свой, совершенно особый стиль. Она не сюсюкает с каждым малышом, которого ей показывают, не старается понравиться всем без исключения. Люди чувствуют, что она не лицемерит, и им это по душе. Когда Джон привозит ее с собой на митинг, народу собирается вдвое больше. Все хотят посмотреть на Джеки. Джон понимает, что жена стала его козырной картой. Она свободно говорит по-итальянски, по-испански и по-французски и общается с представителями национальных меньшинств, как если бы родилась в их квартале. Джон и Джеки — пара, на которую толпа не может налюбоваться. Правда, избиратели знают об этой паре далеко не всё: они не подозревают, например, что, когда Джеки надоедает ломать комедию, она уютно устраивается в лимузине мужа и читает по-французски «В поисках утраченного времени» Пруста или мемуары генерала де Голля. А когда Джон выглядывает из окна машины и машет рукой, приветствуя избирателей, она сползает с сиденья на пол, чтобы не приходилось делать то же самое.
Во время этой избирательной кампании Джон открывает у своей жены и другие таланты. Она разбирается в людях, — если у кого-то нет шансов на успех, видит это сразу, — дает мужу дельные советы и толкает его под столом ногой, если он повышает голос на журналистов, с которыми надо быть поосторожнее. У нее прекрасная память на лица: если ей однажды представили человека, она его уже не забудет.
Их усилия будут вознаграждены. Джон Кеннеди переизбран огромным большинством голосов, точные цифры приводятся во всех газетах. Джеки не зря осваивала трудную профессию жены кандидата: приближаются президентские выборы, и Джо Кеннеди хочет, чтобы соперником Никсона в гонке за Белый дом стал его сын. Когда у Джона спрашивают, намерен ли он участвовать в президентской кампании, он самоуверенно отвечает: «Не только участвовать, но и победить».
Управлять всем из-за кулис будет старик Джо. Желая оценить успехи сына, он впервые начнет использовать такой важный показатель, как опросы общественного мнения. Он привлечет под свои знамена Синатру и всех звезд Голливуда, чтобы придать блеска Джону как кандидату в президенты. Джо покупает самолет, чтобы его сын мог быстро перемешаться и выступать на многочисленных митингах. Опять-таки Джо, засев в бункере, анализирует показатели других кандидатов, изучает данные опросов, отмечает прирост голосов, — и корректирует огонь.
А Джеки завораживает толпы. Один из журналистов, освещающих предвыборную кампанию, с изумлением наблюдает феномен, который он называет «эффектом Джеки»: «Люди отождествляли себя с Принцессой. Было очевидно, что они хотели видеть ее на вершинах власти. Когда она выходила к ним, глаза у них загорались восторженным блеском. Они давно хотели увидеть перед собой символ аристократизма». Джеки старательно играет в эту игру, но чувствует себя неловко. Выполнив свою миссию, она всякий раз спешит исчезнуть — и, сама того не желая, окружает себя ореолом таинственности, который делает ее еще более притягательной, заставляет ждать с еще большим нетерпением. Она не стремится к популярности любой ценой. Откровенно признается, что почти не умеет готовить, что наняла дочери кормилицу, что иногда носит платья от Живанши или от Балансьяги, и вообще любит французских стилистов, а участвовать в предвыборной кампании мужа решилась потому, что это была единственная возможность видеться с ним! И Пэт Никсон со своим перманентом, пестрыми платьями из ацетатного шелка и белесой рисовой пудрой сразу кажется старой, неухоженной домохозяйкой.
За время предыдущей предвыборной кампании Джеки кое-чему научилась. Научилась пожимать тысячи рук, пробираться сквозь толпу, подниматься на трибуну, разъезжать по стране с тремя платьями, утюгом и ниткой жемчуга, давать интервью тележурналистам и беседовать с людьми в супермаркетах. От природы она любознательна, поэтому охотно заглядывает в провинциальную глушь. Войдет в маленькую церковь и начнет говорить с прихожанами о своем муже. Дэвид Хейман рассказывает, как однажды она отважилась одна, без сопровождающих, зайти в негритянскую церковь и долго не выходила оттуда. Джон забеспокоился и пошел за ней.
— Как там было, Джеки?
— Замечательно. Я познакомилась с самым восхитительным священником самой восхитительной негритянской церкви, и он пожаловался мне на финансовые проблемы. Тогда я дала ему двести долларов…
— Ну что же, и правда хорошо получилось… — Он замолкает, потом вдруг вскрикивает: — Черт возьми! Надеюсь, это были не мои деньги?
Джон все такой же прижимистый, а Джеки все так же расточительна. «Она доконает меня своим мотовством!» — в ярости кричит он. Но если Джеки хочется сорить деньгами, ее никто и ничто не остановит. Когда шкафы у нее набиты нарядами, дом изящно обставлен, по стенам висят картины и гравюры, это успокаивает ее, придает ей бодрость. Но Джону до этого нет никакого дела. Истраченные суммы — это все, что он замечает. Поэтому безумства Джеки чаще всего оплачивает старый Джо.
Чем ближе Джон подбирается к самой высокой должности в стране, тем больше ему нужны женщины. Сотрудники секретных служб, которые теперь сопровождают его повсюду, сбились с ног. Его давний друг Синатра всегда готов организовать ему приятный досуг в перерыве между предвыборными митингами. А главное, он познакомился с Мэрилин! Мэрилин, которая недавно развелась с Артуром Миллером, только что порвала с Ивом Монтаном и теперь ищет нового сказочного принца. Мэрилин, которая воркующим голосом признается, что благодаря ей у Джона стала меньше болеть спина. Она без ума от Джона, мечтает стать супругой президента, родить ему детей, она пишет стихи и посылает ему. Стоит Джеки отказаться от поездки в какой-нибудь город — и туда немедленно прилетает Мэрилин, тайком пробирается в отель, где остановился Джон, и поселяется в его номере. До Джеки доходят слухи, что ее муж сильно увлечен другой женщиной: она решает объявить забастовку и больше не показываться перед публикой. Позднее главный секс-символ Америки позвонит ей и признается в любви к ее мужу. Джеки ответит, что без сожалений уступит Мэрилин место и обязанности первой леди.
Джеки спрячется от нескромных глаз. Для этого есть благовидный предлог: она опять беременна. К ней присылают посредников, просят, чтобы она смягчилась, передумала. После долгих переговоров она соглашается, но ставит условие: она появится перед избирателями лишь несколько раз. Вечером, перед знаменитыми теледебатами с Никсоном, Джон Кеннеди сильно нервничает. «Найдите мне женщину», — просит он своих помощников. И ему спешно устраивают короткое свидание в стенном шкафу. Через четверть часа он вылезает оттуда, улыбаясь до ушей, и вскоре предстает перед телекамерами — рядом с зажатым Никсоном он выглядит на редкость раскованным и уверенным в себе.
Мэрилин его уже не удовлетворяет, и он начинает охоту на Энджи Дикинсон: та быстро сдается. За три месяца, что отделяют победу на выборах от вступления в должность[10], эти двое не раз будут развлекаться вместе, ускользнув от всех.
Девятого ноября 1960 года, в семь часов утра, Джеки Бувье Кеннеди просыпается Первой леди Америки. Ей 33 года, это самая молодая Первая леди в американской истории и самая знаменитая женщина в стране. Узнав эту новость, она поздравляет Джона: «Милый, у тебя получилось! Ты президент!», а затем начинает ломать руки и грызть ногти, представив, что ее ждет. Энтузиазм и ликование, царящие вокруг, оставляют ее равнодушной. «Ловушка захлопнулась», — думает она. Потом берет себя в руки и возвращается к реальности. Она знает: отныне каждый ее поступок, каждое проявление недовольства не пройдут незамеченными, будут прокомментированы и подробно проанализированы, отныне ей не простят ничего. Она должна быть не менее осмотрительной и мудрой, чем пожилые жены президентов, — она, с трудом приспособившаяся к молниеносному взлету карьеры Джона, она, мечтающая лишь побольше бывать с Кэролайн, носиться по полям на любимой лошади, читать книги по искусству или гулять по саду босиком, в джинсах или в галифе. Головокружительная перемена в судьбе отнюдь не вызывает у нее восторга, наоборот, у нее появляется новый навязчивый страх, который будет преследовать ее до конца жизни: ее безопасность и безопасность ее семьи под угрозой. «Мы — просто мишени на большом стенде для стрельбы», — повторяет она. Она не ошибается: вскоре после избрания Джона его несколько раз будут пытаться убить. Все покушения удастся предотвратить, и, к счастью, Джеки о них не узнает.
Кроме того, ей докучают журналисты: всем хочется сделать репортаж о ней, о ее доме, о секретах ее красоты, о ее коллекции обуви… Вторжение в личную жизнь она тоже воспринимает как покушение на свою безопасность. Они не вправе ничего от нее требовать, и ей незачем заключать с ними сделки. Она посылает во все газеты письма с отказом, прося принять во внимание ее огромную усталость. «Прошу вас, не мучайте меня, не заставляйте опять фотографироваться! Мы с Джеком Лавом[11] уже провели три сеанса, без конца меняли костюмы, меняли освещение, подыскивали красивый пейзаж, заставляли малышку улыбнуться, — не сомневаюсь, что он так же мало расположен снова в это ввязываться, как и я!» Или еще: «Как бы мне хотелось сообщить вам, что меня похитили или что я попала под автобус, — короче, что меня нельзя будет фотографировать в течение месяца. Вы написали обо мне чудесные статьи, но, с вашего позволения, в ближайшее время я бы не хотела давать новое интервью и шокирующие секреты моей красоты и недостатки моего гардероба. Мне постоянно приходится вместе с Джоном позировать фотографам для политических статей, и всякий раз я чувствую себя неловко; если бы у меня был талант манекенщицы, я обожала бы фотографироваться, но такого таланта у меня нет; и, надеюсь, вы меня поймете, если я скажу, что не горю желанием экспериментировать…»
Она безропотно приняла на себя обязанности Первой леди, но не хочет, чтобы ее любезностью злоупотребляли. Как-то раз один из ее друзей сказал ей: «Когда ты станешь женой президента Соединенных Штатов, то уже не сможешь прыгать в машину и охотиться на лис.
— Ну вот еще! От этого я ни за что не откажусь!
— Но тебе же придется пойти на какие-то жертвы!
— Да, конечно, придется… Я начну носить шляпы».
За три недели до того, как у нее, по прогнозам врачей, должны начаться роды, Кеннеди решает отправиться с приятелями во Флориду. Когда она узнаёт, что он вновь оставляет ее, причем на этот раз перед самым рождением ребенка, ее охватывают страх и ярость. Она устраивает ужасную сцену, кричит, ругает мужа последними словами, но Джон не обращает на нее внимания и принимается укладывать вещи. Он уже на пути во Флориду, когда ему приносят сообщение: у Джеки начались преждевременные схватки и ее увезли в больницу. Когда ее несли на носилках, она проявила редкое самообладание: попросила ничего не говорить мужу. Джон немедленно разворачивает самолет и бормочет: «Почему каждый раз, когда она во мне нуждается, меня рядом с ней нет?..»
Двадцать пятого ноября 1960 года, на три недели раньше срока, на свет появляется Джон Фицджеральд Кеннеди-младший. Джеки сияет от счастья. Ей удалось во второй раз преодолеть заклятие! Рассорившиеся супруги снова заключают мир над колыбелью своего отпрыска, который при крещении получил имя Джон, а дома прозвище Джон-Джон. Так или иначе, думает Джеки, но время супружеских перебранок закончилось, началась жизнь в Белом доме. Хотят они или нет, но то, что связывает их теперь, несоизмеримо выше их самих: это называется Историей. И Джеки намерена оставить в Истории свой след. Пребывание ее мужа на посту президента должно стать для Америки эпохой преобразований.
Первый этап на новом пути: Белый дом. Джеки приезжает туда по приглашению госпожи Эйзенхауэр. Впечатление ужасное. «Он похож на отель, обставленный мебелью с оптового склада незадолго до распродажи. Там уйма работы!» — жалуется она своей секретарше. Действительно, после того, как там восемь лет хозяйничали супруги Эйзенхауэр, вполне равнодушные к красоте интерьеров, резиденция выглядит далеко не блестяще. Личные апартаменты в удручающем состоянии, побелка осыпается, ковры в пятнах, обои отстают, драпировки обветшали.
Второй этап: сама Джеки. Она хочет быть такой элегантной, как если бы «Джек был президентом Франции». Поручает младшей сестре Ли отыскать у французских кутюрье все самое лучшее и доставить ей. А пока она проводит смотр американской моде и выбирает себе личного портного: Олега Кассини.
Третий этап: сделать Белый дом центром притяжения для художников и писателей всего мира. Пусть у Джеки и нет интереса к политике, зато у нее есть историческое чутье, и она хочет сделать всё, чтобы президентство Джона запомнилось людям надолго. Она — словно режиссер, заботящийся о каждой мелочи в грандиозной мизансцене, которую перенесут на полотно, запечатлев для вечности.
Все три месяца, оставшиеся до принесения президентской присяги и вступления в должность, Джеки будет без устали работать, составляя свою программу. Уединившись у себя в комнате, на вилле семьи Кеннеди в Майами, она пишет приглашения на бал по случаю инаугурации, составляет расписание приезда и отъезда автомобилей и автобусов, которые должны доставить гостей, читает и перечитывает историю Белого дома, достает и изучает редкие документы, посвященные этому зданию, набрасывает планы интерьеров, которые должны вернуть ему былой престиж, и рисует эскиз платья, которое наденет на бал.
Однажды, когда Роз Кеннеди барабанит в дверь, приглашая невестку к обеду, Джеки не отзывается. Обиженная свекровь идет к секретарше Джеки и спрашивает: «Вы не знаете, встанет она сегодня с постели или нет?» Но Джеки не валяется в постели и не тратит время на болтовню по телефону. Она просто не хочет отвлекаться: сидит и составляет список того, что ей еще надо сделать. Как и свекровь, она будет повсюду оставлять записки и памятки. Эта маниакальная забота о мелочах, кроме прочего — прекрасный способ сосредоточиться.
А Джон со своими советниками проводит консультации по формированию будущего правительства, работает над проектом инаугурационной речи, над концепцией «новых рубежей». И над своей фигурой. За время предвыборной кампании он сильно прибавил в весе. Перед стайкой секретарш, глядящих на него с обожанием, он заявляет, что ему придется либо похудеть, либо отменить все церемонии, связанные со вступлением в должность.
И вот наступает двадцатое января 1961 года. Странный день. Стивену Бирмингему он даже показался каким-то зловещим, полным скрытого напряжения. На улице страшный холод, десять градусов ниже нуля. Накануне на Вашингтон обрушилась снежная буря, и жизнь в городе замерла. Кроме церемонии принятия присяги, Джеки предстоят еще официальный обед, потом семейное чаепитие, и напоследок — шесть балов. И на каждом мероприятии она должна выглядеть ослепительно, излучать радость и очаровывать гостеприимством. На празднике семья Джона встретится с семьей Джеки. Этим людям нелегко найти общий язык. В семье Джеки все республиканцы, за Джона не голосовал никто. А для Кеннеди это семейный триумф. Они не упустят случая выказать свое превосходство и будут обдавать всех презрением. При одной мысли об этом Джеки становится не по себе.
День и вправду получится невеселый, изматывающий. И виной тому не только семейство Кеннеди, которое держится вместе и замкнулось в надменном молчании. Родня Джека Бувье воротит нос от родственников Дженет Ли и от семьи Кеннеди, Очинклосы ненавидят всех Кеннеди и всех Бувье, а те, в свою очередь, обижены на Очинклосов… Так бывает во многих семьях, но сегодня они собрались не на обычную семейную встречу. Здесь полно любопытных глаз, кругом бродят журналисты в надежде подметить какую-нибудь пикантную деталь.
Утром Джон произносит яркую, блестящую речь и приносит президентскую присягу, забыв, правда, согласно традиции сразу после этого поцеловать жену. Военный парад происходит под ледяным дождем, и Джон шесть часов выстаивает на трибуне, без пальто и без шарфа. В какой-то момент Джеки незаметно исчезает и едет в Белый дом. Там она принимает снотворное, чтобы немного поспать перед балами.
Тем временем собравшиеся в гостиной родственники недоумевают, куда же подевалась «Принцесса». Ведь она должна была пить с ними чай. Они съехались со всей страны, чтобы поздравить ее. Но Джеки спит; прислуге Белого дома приказано ни в коем случае ее не тревожить. Однако ее матери удается провести бдительную охрану. Дженет входит в спальню дочери: «Ну что же ты, Джеки, они там тебя заждались! Сегодня для них великий день!» Но у Джеки сегодня тоже великий день. Она не спустится к ним, ей необходим отдых перед испытанием, которое ждет ее вечером. Поэтому она натягивает на голову одеяло и засыпает снова.
Джеки так и не объяснит причину своего тогдашнего странного поведения. Быть может, ее сморила усталость? Ведь с рождения Джона-младшего прошло всего полтора месяца, а роды были долгими и тяжелыми (пришлось даже делать кесарево сечение). Быть может, она сознательно позволила себе разрядку? Или у нее произошло неприятное объяснение с Джоном? Утром ей успели сказать, что его последнее увлечение, Энджи Дикинсон, находится в городе и приглашена на церемонию инаугурации. Не вспомнились ли ей отцовские наставления? «Заставь их помучиться, радость моя, пусть не думают, что ты всегда к их услугам…» Или она попросту побоялась встретиться с ними со всеми — с Ли, Очинклосами, Бувье и Кеннеди, не желая вновь окунуться в семейные дрязги?
Возможно также, что в миг наивысшего торжества у Джеки случился один из тех припадков страха, когда ей казалось, будто перед ней разверзается бездна и она теряет равновесие. Три месяца она играла роль супруги президента, придумывала, как обновить интерьеры Белого дома, вычерчивала планы комнат для детей, делала эскизы платьев. Но вот пришел долгожданный день, она по-настоящему стала Первой леди — и ужаснулась переменам, которые неизбежно произойдут в ее жизни. Чтобы собраться с силами, ей надо побыть одной в темной тихой спальне.
Вечером Джеки появляется перед гостями. В белоснежном платье, вышитом серебром и стразами, и длинной белой накидке она похожа на сказочную фею. Джон ослеплен красотой жены. «У тебя потрясающее платье. Ты сегодня хороша, как никогда», — говорит он, глядя, как она спускается по парадной лестнице Белого дома. Она опирается на его руку и с царственным видом входит в зал торжеств.
В этот вечер они побывают на нескольких балах, и все будут смотреть на них с восхищением, восторженно приветствовать их, таких молодых, таких красивых. Потом Джеки в одиночестве вернется в Белый дом, а Джон проведет ночь у приятеля, который специально для него пригласил полдюжины голливудских старлеток.
VIII
«В то время жизнь в Белом доме, мягко говоря, нельзя было назвать удобной», — вспоминает Дэвид Хейман. Джеки обнаружила, что в ее апартаментах не работает душ и сломано устройство для спуска воды. Корзин для бумаг и книжных шкафов не было вообще. «Неужели Эйзенхауэр ничего не читал?» — удивлялась Джеки. Камины дымили, и стены комнат покрывались копотью, окна не открывались. Джеки расхаживает по коридорам своего нового жилища, составляя опись имущества. На ней брюки и мягкие кожаные туфли — она надевает платье и красится, только когда это необходимо. Джеки усаживается на полу, скидывает туфли, заносит свои наблюдения в блокнот, теребит волосы, грызет ногти; а персонал ошарашенно глядит на новую хозяйку, по сравнению с которой Мэйми Эйзенхауэр кажется чопорным призраком прошлого. «Что она тут может увидеть, если у нее волосы свисают на глаза?» — удивляется старая домоправительница. Если спросить, что, собственно, происходит, то вернее всего будет определить это как смену стиля. Джеки неустанно трудится, в ее блокноте отмечено: «Восемнадцать спален и двадцать ванных комнат на третьем этаже: нужна генеральная уборка; сто сорок семь окон: подновить; двадцать девять каминов: вычистить и подготовить к топке; четыреста двенадцать дверных ручек: начистить; тысяча квадратных метров паркета: натереть; две с половиной тысячи квадратных метров мраморных поверхностей: регулярно мыть; коврики и большие ковры: пылесосить три раза в день; тридцать семь комнат на первом этаже: вытирать пыль два раза в день…»
Постельное белье надо менять два раза в день, а купальные простыни — три раза! Сумму, ежегодно выделяемую на содержание Белого дома, Джеки успевает истратить за месяц и просит выделить дополнительные средства. До окончания ремонтных работ она закрывает резиденцию для туристов. Личные апартаменты отделываются в безупречном французском стиле, декораторы сменяют друг друга с головокружительной быстротой. Джеки выслушивает их советы, но решение всегда принимает сама. Все будет выкрашено белой краской, с отдельными вкраплениями синего, зеленого, красного, — так она решила. Она же определяет, где будут висеть те или иные картины. Проверяет, расставлены ли в вазах цветы, готовы ли к топке камины. Снует по узким старым коридорам, куда-то вдруг убегает, потом опять возвращается, и от этого у всех голова идет кругом. Обычно Джеки просыпается в восемь часов. Если накануне приходилось выезжать в свет — спит до двенадцати. От своих многочисленных помощников и доверенных лиц она требует абсолютной пунктуальности, себе предоставляет полную свободу. Ее спальня — это штаб, откуда исходят приказы и инициативы, где рождаются дерзкие замыслы. Джеки совершает набеги на антикварные магазины и аукционы и покупает, покупает, покупает… Она хочет превратить Белый дом в красивое, уютное жилище. В настоящую историческую резиденцию. Ей очень не нравится, когда ее деятельность называют «переоформлением». Она предпочитает называть это реставрацией.
Новая хозяйка производит переполох среди старых слуг. «Сейчас же выбросить эту гадость!» — командует она, и в доме меняют всю мебель. Няня Кэролайн? «Просторная комната ей ни к чему. Довольно корзины, чтобы бросать кожуру от бананов[12], и тумбочки, чтобы убирать вставную челюсть!» Кухня? «Мне совершенно все равно, какая она будет. Выкрасьте ее белой краской, а насчет остального спросите у Рене[13]!» Картины? Она заберет несколько полотен Сезанна из Национальной галереи, куда их сдал президент Трумэн. Занавеси на окнах? «От одного взгляда на эту мутную зелень начинается морская болезнь, а бахрома напоминает хвою на засохшей елке!» Только вестибюль удостаивается ее похвалы: «В нем есть что-то де-голлевское». Вот так!
Она всегда спешит. И терпеть не может тех, кто разводит пустую болтовню или заставляет ее зря терять время. «Пусть Люсинда[14] перестанет извиняться десять минут кряду за то, что уронила булавку!» К слугам она относится очень заботливо. Внимательно следит за тем, чтобы у них был посильный рабочий день, достойная заработная плата, чтобы им оплачивали сверхурочные.
Всецело поглощенная своими грандиозными планами, Джеки и слышать не хочет о традиционных обязанностях Первой Леди. Посещать скаутов, миопатов, калек, слепых, престарелых, заседать в лигах по защите окружающей среды, собирать средства для Красного Креста — эти скучные занятия она перепоручает миссис Джонсон, супруге вице-президента. «С какой стати я буду таскаться по больницам и строить из себя даму-благотворительницу, когда у меня здесь полно дел?» Она увольняет слуг, которые не могут приспособиться к смене стиля, нанимает французского шеф-повара (который сразу же восстанавливает против себя весь персонал) и кондитера, перевозит в президентскую резиденцию своего массажиста, своего парикмахера, гувернанток своих детей. Не обращая внимания на критику, она упорно стремится к цели. Ее масштабным проектам тесно в стенах Белого дома, она мечтает о создании большой библиотеки, гигантского культурного центра и… о сохранении памятников Древнего Египта.
Ограничив поле деятельности четкими рамками, она чувствует себя более уверенно. Это ее мир, здесь она — королева. Дж. Б. Уэст, мажордом, управлявший Белым домом в течение двадцати восьми лет, от Рузвельта до Никсона, три года работал под началом Джеки и наблюдал ее в повседневной жизни[15]. «Жаклин Кеннеди говорила тихо, почти шепотом. Чтобы расслышать ее слова, приходилось напрягать слух. Глаза выдавали в ней человека волевого, веселого и в то же время ранимого. Всякий раз, когда она входила в комнату, возникало ощущение, словно она ищет запасной выход. Не думаю, что причиной тому была застенчивость. Скорее это был ее способ контролировать ситуацию: она успевала оглядеть комнату и прикинуть, что за люди тут собрались. Она никогда не болтала попусту и говорила только на темы, которые были для нее важны. Когда она тихо-тихо произносила: «Вам не кажется, что…» или «Если вам нетрудно, не могли бы вы…» — это было не пожелание, а приказ».
Когда читаешь воспоминания о Жаклин Кеннеди, лучше доверять словам мужчин, а не женщин. Мужчины высказываются как пытливые наблюдатели, подметившие в Джеки много тонкого и сложного, а для женщин важнее всего какая-нибудь подробность, мелкая, но убийственная. Из женских воспоминаний о Джеки видно, какое раздражение она вызывала. Она была слишком… Слишком красивая, слишком богатая, слишком образованная, слишком необычная, слишком удачливая, слишком соблазнительная, слишком независимая. Почти все мемуаристки, словно бы ненамеренно, чернят и принижают ее. Читаешь — и вдруг натыкаешься на едкие замечания, разбросанные там и сям. Женщины не могут простить ей манеру держаться, исполненную спокойного превосходства, врожденную элегантность и несколько высокомерную отстраненность. Им так хочется, чтобы она спустилась с пьедестала, превратилась в такую, как все. Злейший враг соблазнительной, красивой и умной женщины — это другая женщина, не такая соблазнительная, не такая красивая, не такая умная. Вдобавок Джеки редко уделяла внимание прекрасной половине человечества — напряженные отношения с матерью не изгладились из ее памяти, — и многие дамы сильно обиделись на нее за это.
«Миссис Кеннеди никогда не искала женского общества. У нее не было подруг, которые приходили бы выпить чаю и поболтать. Единственной женщиной, пользовавшейся ее доверием, была ее младшая сестра Ли, — вспоминает Дж. Б. Уэст. — Она была на тридцать лет моложе остальных Первых Леди, при которых я работал, и как личность была сложнее их всех. На людях она представала элегантной, невозмутимой, полной царственного достоинства. В частной жизни — раскованной, острой на язык бунтаркой. У нее была железная воля и решимость, какой я больше ни у кого не встречал. Но она умела также быть мягкой, вкрадчивой и настойчивой, и люди повиновались ей, сами того не замечая. Она была веселой, дерзкой, очень умной, но иногда вдруг становилась глупой и ограниченной, начисто теряла чувство юмора. С ней было приятно, однако никто не отваживался по-настоящему с ней сблизиться. Она обладала способностью держать людей на расстоянии. Когда ее случайно задевали или толкали, это выводило ее из себя».
Она перевезла в Белый дом отцовский письменный стол в стиле ампир и очень дорожила им. Она часто вспоминает о Блэк-Джеке. Ей кажется, что он здесь, в Белом доме, что он сопровождает ее повсюду. Когда ее навешают ее мать или Роз Кеннеди, она с ними вежлива, но не более того. А когда ей докладывают о приходе Джо Кеннеди, она опрометью сбегает по лестнице, бросается в его объятия и целует его от всего сердца. После первого инсульта парализованного Джо перевозят в Белый дом, она сама ухаживает за ним, кормит его и вытирает ему рот. И составляет для Дж. Б. Уэста памятку на семи страницах с указанием всего, в чем нуждается ее свекор.
На четвертом этаже Белого дома, где раньше был солярий, она устраивает детский сад для Кэролайн и детей знакомых дипломатов. Она много времени проводит с Кэролайн и Джон-Джоном, но все же ее нельзя назвать примерной матерью в привычном смысле слова. Дети плотно окружены целой толпой нянь, воспитательниц, шоферов, метрдотелей, им подают гамбургеры на серебряном подносе. Джеки установила такую систему не из снобизма: так в свое время воспитывали и ее. Она привыкла есть на серебре, привыкла жить в больших домах, где полно слуг. Для нее это в порядке вещей. Она не представляет, что можно жить иначе. Сама она никогда не стирает, не гладит и не готовит для малышей, но всегда бдительно следит за тем, как это делают слуги. Она хочет, чтобы ее дети получили лучшее воспитание, какое только возможно, чтобы у них была своя жизнь, не связанная с Белым домом, чтобы они были просто детьми, а не маленькими принцем и принцессой. «Пожалуйста, не открывайте перед ними обе створки ворот, когда мы выходим гулять. Я не хочу, чтобы они вообразили себя какими-то важными особами!»
Когда Джон-Джон еще совсем маленький, Джеки возит его в коляске по парку Белого дома, а Кэролайн топает сзади. Она распланировала площадку для игр, небольшую лужайку, окруженную деревьями, чтобы скрыть их от любопытных взглядов туристов, прохаживающихся вдоль ограды. Там, в загончике, живет Макарони, любимый пони Кэролайн, а еще там есть маленький домик под деревьями, морские свинки, собаки, батут, качели и туннель. Она прыгает на батуте вместе с детьми. В результате приходится выкопать деревья и посадить на их месте более высокие и раскидистые, чтобы посторонние не видели, как из зелени выныривает ее голова, и не могли сфотографировать это зрелище. Детская площадка расположена недалеко от кабинета президента, и зачастую он незаметно пробирается сюда, чтобы поиграть, повозиться, поозорничать со своими малышами. Рядом с детьми он становится совершенно другим человеком, отдает им всю душу, без конца обнимает, целует, ласкает.
Жаклин любит детские игры не меньше, чем Кэролайн и Джон-Джон. «Часто, видя ее с детьми, я говорил себе: сейчас передо мной настоящая Жаклин Кеннеди, — вспоминает Дж. Б. Уэст. — Она выглядела такой счастливой, такой свободной. Словно большой ребенок». А ее надменный вид — всего лишь маска, которую она носит перед взрослыми.
У нее бывают детские прихоти. Посмотрев «Бемби», она решает купить олененка. А однажды решает завести павлинов, и несчастный Дж. Б. Уэст в отчаянии рвет на себе волосы: где он разместит весь этот зверинец? Она наблюдает за купанием детей, каждый вечер ужинает с ними (или делает вид, что ужинает), читает им на ночь сказку, сидит с ними, пока они не заснут, а затем отправляется играть роль Первой Леди. Как актриса, выходящая из-за кулис на сцену.
Первая Леди! Как она ненавидит этот ярлык, который на нее нацепили. «Это словно кличка лошади из первой тройки, на которую делают ставки! Называйте меня миссис Кеннеди», — просит она в первый же вечер.
Иногда, возвращаясь с приема, она заходит к детям и, если Кэролайн и Джон-Джон еще не спят, вместе с ними забирается в игровую комнату. Там они втроем поднимают такой гвалт, что слуги просыпаются и не могут понять, в чем дело. Тогда Джеки с детьми прячутся и затихают, еле сдерживая смех. Раз в неделю, во второй половине дня, она заменяет воспитательницу в младшей группе. Как-то один малыш просит помочь ему сделать пипи. Она расстегивает ему штаны и долго ищет у него пиписку. «Она у него такая крошечная! Никак не ухватишь, разве что щипчиками для бровей!» Когда она с детьми, люди слышат ее звонкий смех, ее настоящий голос, а не наигранный голосок маленькой девочки. Она играет с ними в прятки, разучивает новые игры, считалки, показывает фокусы. В Белом доме завелся свой клоун, клоун по имени Джеки.
Но она сразу становится серьезной, когда речь заходит о важном: о том, как представить резиденцию главы государства в новом, привлекательном свете. «Я хочу, чтобы моего мужа окружали блестящие люди, чтобы они вдохновляли его и отвлекали от тяжелых политических проблем». В Белый дом приглашают великих артистов, видных интеллектуалов, выдающихся политиков своего времени.
И они принимают приглашение. На великолепных, изысканных ужинах Баланчин, Марго Фонтейн, Рудольф Нуреев, Пабло Казальс, Грета Гарбо, Теннесси Уильямс, Исаак Стерн, Игорь Стравинский, Андре Мальро встречаются с прославленными учеными и главами государств. В апреле 1962 года президентская чета устраивает ужин, на который приглашены все лауреаты Нобелевской премии из западного мира. Кеннеди заметил по этому поводу: «Сегодняшний прием — самое представительное собрание талантов со всех уголков мира. Никогда еще в Белом доме не было сосредоточено столько интеллекта, разве что при Томасе Джефферсоне, когда он ужинал в одиночестве». Этот ужин придумала и организовала Джеки. С ее легкой руки эти приемы становятся традицией, фирменным блюдом Белого дома. Один из самых желанных гостей — Андре Мальро: Джеки оказывает писателю особое внимание, регулярно приглашая его и следя за тем, чтобы на приеме не было неприятных ему людей.
Итак, новая хозяйка Белого дома утвердила собственный стиль. Благодаря присущим ей обаянию и уму она ухитряется собрать вместе людей, которые прежде не знали или недолюбливали друг друга. Она хорошо запомнила слова генерала де Голля: «Подайте одно и то же баранье жаркое на ужин людям, которые не переносят друг друга, потому что мало друг о друге знают, — и оно превратит их в баранов!» Че Гевара однажды заявляет, что Джеки — единственная американка, с которой ему хотелось бы встретиться, причем не за столом переговоров!
Под ее влиянием Вашингтон превращается в блестящий, оживленный город, в котором бурлит интеллектуальная жизнь. «Джеки устраивала замечательные культурные вечера, — рассказывает ее сводный брат Джейми Очинклос. — Может быть, ей недоставало творческих идей, зато она обладала ясным практическим умом и заражала своей энергией. Она вполне сознавала, какие возможности дает ее статус, и сумела их реализовать. Это правда, что некоторые официальные обязанности были ей не по душе: она не любила подлизываться. Но что касалось поддержки искусству, она стремилась сделать столько, сколько ни одна Первая Леди еще не делала для страны».
Она включает в программу кинопоказа в Белом доме такие фильмы, как «В прошлом году в Мариенбаде» или «Жюль и Джим». И не может оторвать глаз от экрана, в то время как Джон посапывает в соседнем кресле, а его друзья один за другим выходят из зала. Перед тем как принять у себя Феллини, она по нескольку раз просмотрит все его шедевры, прочтет все, что о нем написано. И он будет поражен таким глубоким знанием его творчества.
Разумеется, найдутся и недовольные. Эта особа, скажут они, — большая мастерица пускать пыль в глаза, эксцентричная богачка. Кто оплачивает все эти пышные приемы? Неужели американские налогоплательщики? Почему супруга президента, вместо того чтобы утешать обездоленных, все время расхаживает в длинном платье под сверкающими люстрами, окруженная своими любимчиками и любимицами?
Джеки не делает ничего, чтобы задобрить прессу. «Джеки с радостью посадила бы в тюрьму каждого, у кого есть пишущая машинка!» — ехидничает Джон. Она панически боится журналистов и рьяно оберегает свою частную жизнь, даже запрещает фотографировать своих детей и обновленные помещения резиденции. Однажды, когда она приезжает в Белый дом с новой собакой, журналисты бросаются к ней и спрашивают: «Чем вы будете ее кормить?» — «Репортерами!» — отвечает Джеки. Когда она падает с лошади, фотография сразу появляется во всех газетах. Джеки врывается в кабинет президента и требует, чтобы он запретил подобные публикации. «Что ты, Джеки, это же сенсация, когда Первая Леди шлепается на задницу!» — весело отвечает Джон, давно привыкший жить под прицелом фотографов. Журналисты — его лучшие друзья. Он знает, как важен для него имидж. Стоит Джеки отвернуться, как он устраивает фотосессии с Джон-Джоном и Кэролайн. Она узнает об этом из газет. Возмущается, выходит из себя, требует положить этому конец. Но ее не слушают. Тогда, чтобы защитить себя, она приказывает обнести детскую площадку кирпичной стеной, поставить вокруг бассейна ограду из матового стекла и насадить по всему парку гигантские живые изгороди из рододендронов. Она согласна «сдавать напрокат» детей, если это необходимо для имиджа президента, но только время от времени, причем тогда, когда сама сочтет нужным. Джеки хочет все держать под контролем. Но не делает ни малейших попыток наверстать собственные упущения. Однажды, рассказывает Китти Келли, на приеме в честь президента Бургибы и его супруги, Джеки упорно избегает присутствующих там женщин-журналисток. Джон хватает ее за руку и подводит к бывшим коллегам. «Поздоровайся с этими дамами, дорогая», — произносит он очень тихо. Джеки повинуется, но взгляд у нее мрачный; муж отпускает ее, и видно, что на руке у нее остался след от пальцев.
Если журналисты наперебой рассказывают публике о малейших подробностях жизни Джеки и детей, то о шалостях президента они не говорят ни слова. А между тем, стоит Джеки отлучиться, как он устраивает в Белом доме вечеринки, и телохранители видят в коридорах резвящихся обнаженных красоток. Он готов пустить к себе первую попавшуюся девчонку, лишь бы она его возбуждала. Однажды охрана в последний момент успевает обнаружить в сумочке у одной из них пистолет! Но ему все равно. Он не желает слышать о безопасности. Ему нужны «девочки». И у него есть помощники, которые их находят. Если эти люди недостаточно расторопны, он выговаривает им: могли бы уж постараться для своего главнокомандующего! У него самого нет времени охотиться, а свежее мясо нужно всегда. Джон проявляет доброту к своим услужливым подчиненным и не прочь разделить удовольствие на всех. Сотрудникам секретных служб, которых вначале его поведение приводило в замешательство, вскоре пришлись по вкусу эти коллективные забавы. «Когда я стал работать с Кеннеди, у меня возникло ощущение, что я попал в труппу бродячих комедиантов. У них всегда был праздник, казалось, с ними не может произойти ничего плохого, — вспоминает один из президентских телохранителей. — Никому из нас не приходило в голову донести начальству или слить информацию журналистам. Это было бы расценено как предательство. И ряды немедленно сомкнулись бы. Если бы среди нас завелся доносчик, остальные старались бы держать при нем язык за зубами или решительно опровергли бы его слова». Даже среди персонала Белого дома существует заговор молчания.
Порой Кеннеди ведет себя так, что приходится ставить его на место. Как в случае с Ширли Маклейн. Однажды, по просьбе Синатры, она в костюме шофера садится в великолепный лимузин и встречает президента в аэропорту. Как только дверцы захлопываются, пассажир начинает приставать к ней. Актриса отбивается, на ходу выскакивает из машины и залезает опять… но на заднее сиденье. Впрочем, Ширли Маклейн отнеслась к этому происшествию с юмором, заявив: «По-моему, президент, который трахает женщин, — это лучше, чем президент, который трахает свою страну!»
Филипп де Боссе, в то время работавший корреспондентом «Пари-Матч» в Вашингтоне, прекрасно помнит чету Кеннеди. «Правление Кеннеди было ориентировано на молодежь, оно воплощало в себе надежду. Однако оно не было основано на правдивости. Например, прессе было известно, что супруги Кеннеди не ладят друг с другом, хотя президент всеми силами старался сохранить представление о себе как прекрасном семьянине, рядом с которым жена и прелестные дети. Читателям хотелось верить в мечту, и мы помогали им в этом. Правление Кеннеди было виртуозным спектаклем, который поставили специалисты по связям с общественностью. Я часто задавался вопросом: что сказали бы читатели, узнай они, что Жаклин Кеннеди, считавшаяся самой соблазнительной, самой желанной женщиной в мире, не способна удовлетворить собственного мужа? В этом не только ее вина. Кеннеди был слишком сосредоточен на своих удовольствиях. Это, быть может, и не мешало ему управлять страной, но вряд ли помогало. Мы были пленниками мифа, который отчасти создали сами. Профессиональные имиджмейкеры придумали привлекательный образ. А журналисты попались на удочку и впоследствии вынуждены были подпитывать этот образ».
Джеки все это прекрасно знает, но теперь у нее есть своя философия. Она отправляется в небольшое путешествие или просто уезжает на уик-энд, чтобы предоставить мужу свободу действий. «Мне нужно оказаться там, где я смогу побыть одна», — признается Джеки. Куда-нибудь подальше от Белого дома, который ей опротивел: тошно представить себе, что там творится… Но иногда она получает и наглядные тому доказательства. Однажды горничная кладет в ящик с ее бельем черные трусики, забытые в постели Джона. Джеки приносит их президенту: «Верни хозяйке, это не мой размер!»
Она мстит по-своему: тратит деньги, не зная удержу. Джон впадает в ярость, когда ему приносят счета. «Эти чертовы французские портные угробят мою политику “новых рубежей”!» Она окидывает его ледяным взглядом — и продолжает в том же духе. Ей не хочется, чтобы он воображал, будто она ни о чем не догадывается или страдает молча. Показывая Белый дом одному из гостей, она открывает дверь кабинета, где находятся две молодые женщины, и небрежно роняет: «Это любовницы моего мужа».
А еще она отводит душу, устраивая ему ужасные сцены, когда остается с ним наедине. Однажды в Майами, в пасхальное воскресенье, они направляются в церковь. Джон собирается медленно, тянет время. Внизу, у дверей, ждут журналисты: им надо запечатлеть на пленке эту красивую, благочестивую пару. И они слышат, как самая влиятельная дама в стране кричит мужу: «Ты пойдешь или нет, сволочь? Это ведь ты захотел туда пойти, это тебя они хотят видеть. Повяжи галстук, надень пиджак, и пошли!»
Иногда, собираясь к мессе, она надевает мини-платье без рукавов, сандалии на босу ногу и, проходя мимо журналистов, корчит им рожи.
Постепенно она привыкает к создавшейся ситуации. Приметив на пляже какую-нибудь секс-бомбу с большой грудью (Джон это любит), докладывает ему. Или, чтобы позлить его, заставляет на ужине в Белом доме сидеть между двумя его бывшими пассиями. А во время ужина наслаждается его замешательством и любуется надутыми физиономиями соперниц.
Ее собственная личная жизнь безупречна. Ничего такого, что давало бы пищу для сплетен. Она очаровывает всех мужчин, с которыми ей приходится встречаться, однако ни одного из них не удостаивает особого расположения. Иногда, во время танца, она, чтобы подразнить Кеннеди, страстно прижимается к партнеру. Он хмурится, ворчит сквозь зубы. На несколько ночей возвращается к ней, а потом снова бежит за первой же юбкой. Ему можно всё, но это не значит, что он предоставляет ей такую же свободу. Когда в августе 1962 года Ли приглашает Джеки вместе с Кэролайн поплавать на яхте вдоль берегов Италии, рядом с Джеки часто оказывается Джанни Аньелли. Сразу несколько газет публикуют их фотографию на первой полосе. Джон немедленно посылает ей телеграмму: «Побольше Кэролайн и поменьше Аньелли!»
И все же о них будут какое-то время судачить, ведь Джеки кокетка и любит, когда ее окружают мужчины, но доказательств никто предъявить не сможет. Хотя за ней следят день и ночь. Вашингтонские сплетницы посрамлены: тайна, которой привыкла окружать себя Джеки, в очередной раз оказалась им не по зубам.
Не для того она безропотно сносила выходки Джона, чтобы позволить поймать себя на месте преступления! Скорее всего она предпочла остаться пленницей собственного образа, который так успешно создала. Надо сказать, это было ее единственным утешением. И единственным ее достоянием, кроме детей, которыми она гордилась. Своим безукоризненным поведением она заткнула рты болтунам и ничтожествам и вновь оказалась на недосягаемой высоте.
IX
К концу 1961 года Джеки уже не просто молодая жена знаменитости: она сама — знаменитость, муж которой занимает пост президента Соединенных Штатов Америки.
Все началось в Париже. Тридцать первого мая 1961 года Джон и Жаклин Кеннеди прибывают в столицу Франции с официальным визитом. По приказу президента де Голля, когда они сходят с трапа самолета, их приветствуют салютом в сто один залп. И с этого момента звездой франко-американской встречи на высшем уровне становится Жаклин. Парижане смотрят только на нее. По пути от аэропорта Орли в Париж висят плакаты, прославляющие ее красоту, люди, выстроившиеся у обочины, скандируют: «Джеки, Джеки!» И Жаклин чувствует себя королевой, вернувшейся в свои владения. В Париже прошел самый счастливый период ее жизни. В Париже она (тайком!) заказывает себе платья и зачитывается французской литературой. Парижские улицы, кафе, музеи… Париж, Париж! У Джона Кеннеди возникает ощущение, что он тут едва ли не лишний. «Здравствуйте, я — сопровождающий Джеки!» — шутит он. Действительно, она в центре внимания. Французы, обычно склонные к критике, не смогли устоять перед ее очарованием. Судьба подает ей знак: в 1951 году Париж даровал ей свободу и независимость, а сейчас, десять лет спустя, Париж признал ее своей королевой.
Генерал де Голль — не большой поклонник американского президента, которого сравнивает с учеником парикмахера: «Он прилизывает проблемы, вместо того чтобы распутывать их». Другое дело — Джеки с ее искрящимся взглядом. Она доверительно сообщает де Голлю, что читала его мемуары. Причем по-французски! Генерал приосанивается и снимает очки. Джеки не только с блеском выполнит представительскую функцию, она сыграет роль посредника между двумя президентами, которым будет нелегко договориться друг с другом.
Ее туалеты, ее прически, улыбка, неповторимый стиль настолько пришлись по душе парижанам, что они готовы назвать ее своей соотечественницей. Генерал де Голль, редко делившийся впечатлениями, описывает ее как «очаровательную, восхитительную женщину с необыкновенными глазами и чудесными волосами». Они беседуют, и выясняется, что с ней можно говорить обо всем. О поэзии, об искусстве, об истории. «Ваша жена знает историю Франции лучше, чем большинство француженок, — шепчет он на ухо Джону». «И большинство французов», — не без ехидства замечает Джон.
Позднее де Голль будет говорить о Джеки с Андре Мальро. В книге «Веревка и мыши» Мальро пересказывает свою беседу с генералом, вернувшимся из Вашингтона с похорон Кеннеди.
«— Вы говорили мне о мадам Кеннеди, — напомнил Мальро. — Я вам сказал: «Она выполнила очень непростую задачу: не вмешиваясь в политику, создала мужу репутацию мецената, которую тот не смог бы приобрести без ее помощи: этот ужин с полсотней лауреатов Нобелевской премии…
— И ужин в вашу честь…
— …Все это — ее заслуга».
Но вы добавили: — «Она храбрая женщина и прекрасно воспитана. Что касается ее дальнейшей судьбы, то вы ошибаетесь: это звезда, и в будущем я вижу ее на яхте миллионера-судовладельца».
— Неужели я так сказал? Надо же… Вообще-то я думал, что она скорее выйдет замуж за Сартра. Или за вас!
— А помните плакаты, которые несли демонстранты на Кубе? «Кеннеди — нет, Джеки — да!»?
— Шарль, — вмешалась мадам де Голль, — а если бы мы с тобой поехали на Кубу, там ходили бы с плакатами «Де Голль — нет, Ивонна — да!»?»
Между Джеки и Мальро завязывается долгая, тесная дружба. Она принимает его в Белом доме, дает ужины в его честь. Она очарована выдающимся умом писателя. А он восхищен ее красотой и обаянием. Общаться с ним для нее — удовольствие. Можно высказаться обо всем, а главное, послушать. Он процитирует ей афоризмы генерала, навсегда запечатлевшиеся в его памяти. «Во Франции редко убивали королей… Да, но каждый раз это были короли, которые хотели сплотить французов…», «Самое ужасное несчастье со временем изнашивается», «Во всякой скромности есть изрядная доля трусости». Или фразу, которая могла стать для нее утешением: «Иллюзия счастья — это для кретинов!» Мальро рассказывает ей о своем грандиозном проекте: отчистить фасады всех парижских домов, и о критике, которая обрушилась на него по этому поводу. Он предлагает встретиться во время его следующего визита в Вашингтон, и Джеки обещает: она все бросит, чтобы повидаться с ним, они вдвоем осмотрят городские музеи, и он подробно расскажет ей о каждой картине…
Он сдержит слово. Джеки — тоже. Она отложит все дела, и они с Мальро будут прогуливаться по Национальной галерее. Он произносит фразы вроде следующей: «Художники выдумывают мечту, а женщины становятся ее воплощением» или, глядя на нее: «Нет ничего таинственнее, чем превращение чьей-то биографии в легенду». Джеки слушает его с благоговением. Он помогает ей вновь ощутить скрытую в ней силу, и она благодарна ему.
Именно этого ей больше всего недостает в жизни: встреч с людьми выдающегося ума, встреч, которые обогащали бы и развивали ее. Некоторые американские журналисты обвиняют ее в снобизме, чрезмерном интеллектуализме, претенциозности. Но все гораздо проще: у нее пытливый ум, изголодавшийся по знаниям. Ее самое любимое занятие — учиться.
Во Франции она как у себя дома. Там она охотно посещает детские ясли, чего никогда не делает в Америке. И каждый раз огромная толпа, собравшаяся на улице, кричит: «Да здравствует Джеки-и-и!» В скромном автомобиле, инкогнито, она проезжает по местам, где любила гулять в студенческие годы. Когда она попадает в Версаль, от этого зрелища у нее перехватывает дыхание. В Зеркальной галерее она восторгается: «Это же рай! Это превосходит всякое воображение!» — и заносит в блокнот возникшие у нее идеи по реставрации Белого дома. Даже Джон потрясен увиденным. «Надо как-то переоформить Белый дом, — говорит он. — Не могу пока сказать, как именно, но об этом надо будет подумать». Джеки прилежно все записывает. Она обращает внимание на ткань версальских драпировок, форму столовых приборов, порядок подачи блюд, грациозные и бесшумные движения метрдотелей. И дает себе слово: привить эти многовековые традиции в Белом доме. При Пятой республике она в полной мере ощутила себя маркизой XVIII века.
Повсюду в Европе президентскую чету встречают с воодушевлением. Из Парижа они вылетают в Вену, где Кеннеди должен встретиться с Хрущевым (это происходит вскоре после инцидента в заливе Кочинос). И снова толпа скандирует: «Джеки, Джеки!» Хрущев поворачивается к ней: «Похоже, вы им понравились!» Если официальные переговоры между Хрущевым и Кеннеди идут со скрипом, с Джеки у советского лидера складываются наилучшие отношения. Он находит ее «изысканной», обещает прислать ей собаку, побывавшую в космосе (и выполнит обещание), и, когда его спрашивают, согласен ли он сфотографироваться вместе с Кеннеди, отвечает, что предпочел бы сфотографироваться с его супругой! Затем — Лондон, где Кеннеди, опустошенный и подавленный после переговоров с Хрущевым, всю ночь обсуждает с советниками создавшееся положение. А Джеки тем временем пишет де Голлю длинное письмо, в котором благодарит его за то, что он превратил ее поездку в Париж в волшебную сказку. Письмо так и не будет отправлено: ей дадут понять, что женщина, обращаясь к главе государства, не должна называть его «мой генерал». Следует найти более почтительную формулировку. Если так, отвечает Джеки, лучше послать официальное письмо, в котором уж точно не будет ни погрешностей вкуса, ни нарушений этикета; и теряет к этому интерес. Чудесное путешествие закончилось, от ее воодушевления не осталось и следа, она снова тоскует и злится.
После поездки в Европу Кеннеди начинает смотреть на жену другими глазами. Словно видит ее впервые. Пораженный тем впечатлением, которое она произвела в Париже, очарованный ее царственной грацией, этот вечно спешащий, привыкший к легким победам мужчина понимает, что недооценил собственную жену. Теперь он все чаще к ней прислушивается. Учитывает ее мнение по вопросам большой политики, использует ее редкую наблюдательность. Она даже выполняет роль посредника между ним и теми людьми, к кому он не может найти подход или с кем ему неприятно встречаться.
Джеки начала свою карьеру Первой Леди как оформитель интерьеров и законодательница мод. Теперь она все больше интересуется проблемами страны. «В конце концов, — говорит она Дж. Б. Уэсту, — ведь я миссис Кеннеди, я Первая Леди…» Как будто осознала это только сейчас. Как будто ее недовольство жизнью вдруг куда-то исчезло и поездка в Европу помогла понять, какие в ней кроются возможности. Она уже не манекен для роскошных туалетов и не оформитель. Она существует сама по себе. И Джон ей больше не нужен. Она обладает умом — это открытие приводит ее в восторг. Ее стали принимать всерьез. И она обнаруживает, что изменившееся отношение к ней делает ее сильнее, что у нее вырастают крылья. Как многие слишком красивые женщины, она долго считала себя глупой. Неуверенность в себе она компенсировала внешним лоском — тут легко было добиться совершенства.
«Она всегда поддерживала умеренных, а не экстремистов, поэтому ее прозвали «либерал из Белого дома», — вспоминает один политический обозреватель. — И президент позаимствовал у нее немало идей».
В 1960 году, в разгар предвыборной кампании, она узнала, что небольшая фабрика в Западной Виргинии, занимавшаяся производством хрустальных бокалов, испытывает серьезные трудности, и задумала: если они с Джоном попадут в Белый дом, она обязательно поможет этой фабрике. Она сдержала слово. Супруга новоизбранного президента потребовала, чтобы все хрустальные бокалы, которыми будут пользоваться в Белом доме, заказывались на этой фабрике. Когда один крупный промышленник, производивший хрусталь, предложил ей в подарок полный набор посуды, она отказалась. Сказала, что и впредь будет заказывать бокалы в Виргинии. «Если бы я могла, я разбивала бы их один за другим, лишь бы эта фабрика жила дальше!» Это ее способ вершить политику. Она хочет стать полезной людям, которые действительно нуждаются в помощи. Перед тем как оказаться в Белом доме, она, в силу происхождения и воспитания, имела весьма ограниченные познания о Соединенных Штатах. По-настоящему она узнала родную страну лишь во время президентской кампании, когда ездила с Джоном по маленьким захолустным американским городкам. Конечно, она не заглядывала в трущобы, подобно Эвите Перон, однако внимательно приглядывалась к тому, что встречалось на пути. Если это было ей интересно. Никакая сила не могла заставить Джеки сделать то, чего ей не хотелось. «Перед тем как я попала в Белый дом, мне перечислили массу вещей, которые я должна буду делать в качестве Первой Леди, но я не сделала ни одной из них!» И ее в очередной раз отругали за упущения, а добрых и полезных дел попросту не заметили.
Джон наконец научился понимать свою жену и начал поддерживать ее. Это подтверждает и Артур Шлезингер: «Президент Кеннеди в политике больше доверял мнению жены, чем принято думать. А у нее бывали очень здравые суждения, когда речь шла о социальных вопросах».
Она стала все больше интересоваться проблемами, которые приходится решать президенту США, рассказывает сэр Дэвид Ормсби Гор. Почти каждый день заказывала в Библиотеке Конгресса все новые документы, монографии, труды по истории, газетные вырезки, чтобы представить себе контекст исторических событий: так у нее созревали идеи и варианты решений, которые она предлагала мужу. Она занималась этим в надежде, что он станет делиться с ней своими размышлениями и своими неприятностями; в самом деле, неприятностей у него было больше, чем он мог предполагать. По некоторым вопросам у Джеки возникали споры с президентом, и нередко ей удавалось убедить его в своей правоте. Так, например, она убедила его отклонить слишком суровый, по ее мнению, закон Маккаррана об иммиграции. И уговорила подписать с Великобританией и Советским Союзом договор о запрещении ядерных испытаний. Кое-кто из окружения президента был против подписания договора, считая, что это вынудит Америку к неоправданным уступкам. Но Джеки сумела настоять на своем.
Она высказывалась за нормализацию отношений между Соединенными Штатами и Советским Союзом. Так, в 1963 году многие советники президента возражали против предложения продать СССР 150 миллионов бушелей пшеницы. Будучи тонким психологом, обладая безошибочным чутьем, позволявшим легко разгадывать закулисные махинации, она знала, на кого ей надавить и когда остановиться. Продажа пшеницы состоялась за полтора месяца до убийства президента».
Но Джеки предпочитает оставаться в тени и никогда не хвастает своими победами. Наоборот, она по-прежнему притворяется легкомысленной светской львицей, чтобы все заслуги приписывались Джону. Как мы помним, еще в юности Джеки представляла себя не звездой, а рабочим сцены…
Все ближайшие сотрудники Кеннеди признают, что Джеки играла важную политическую роль в Белом доме. Министр обороны Роберт Макнамара утверждает: «Джеки — одна из самых недооцененных женщин в нашей стране. Она обладает исключительной политической прозорливостью. Президент советовался с ней по многим вопросам. Между ними не бывало долгих и напряженных дискуссий, но она всегда была в курсе происходящего и высказывалась почти по каждому поводу». А вот слова генерала Клифтона, военного атташе президента: «Всякий раз, когда ситуация принимала характер кризиса, Кеннеди обращался за советом к жене. Вдвоем они обсуждали создавшееся положение. Она сообщала ему свое мнение не через помощников, а напрямую, поэтому о ее участии никто не знал».
Можно сказать, что теперь, в Белом доме, Джон влюбился в Джеки во второй раз. Его удивляет, умиляет это существо, в котором уживаются растерянная маленькая девочка и отважная воительница, эта женщина, такая мудрая, но такая ранимая, — хотя последнее она ухитряется скрывать. В последние месяцы своей супружеской жизни они становятся ближе друг другу. Во время политической миссии в Индии, куда Джеки отправляется одна по поручению президента, она выражает желание увидеть барельефы Черной пагоды в Конораке, в частности тот, где изображена «женщина совершенных форм, занимающаяся любовью с двумя чудовищными толстяками». Американские официальные лица, сопровождающие Джеки, приходят в ужас. Что подумают об этом визите? Допустимо ли, чтобы Первая Леди разглядывала порнографические скульптуры? Президенту отправляют телекс. Его ответ будет кратким: «А в чем проблема? По-вашему, она недостаточно взрослая?»
В начале 1963 года Джеки опять беременна. И решает прервать выполнение своих официальных обязанностей, чтобы не повредить ребенку. Седьмого августа у нее начинаются схватки, ее кладут в госпиталь и делают кесарево сечение. На свет появляется мальчик, которому дают имя Патрик Бувье Кеннеди. Патрик — в честь святого покровителя Ирландии, а Бувье — в память Блэк-Джека… А полное имя Кэролайн — Кэролайн Бувье Кеннеди. Джеки не забывает отца.
Увы, ребенку суждено прожить лишь три дня. Джеки в отчаянии. Но на этот раз Джон находится рядом с ней. Горе еще больше сблизит их. «Это ужасно, — рыдает Джеки, — но еще ужаснее было бы потерять тебя». Джеки долго будет вспоминать эти слова, сказанные всего за несколько месяцев до роковой поездки в Даллас, Джеки так плохо, что она не может присутствовать на похоронах сына, и Джон в одиночестве провожает сына в последний путь. Он кладет в крошечный гробик медальон с изображением святого Христофора, который Джеки подарила ему на свадьбу.
Двенадцатого сентября 1963 года они отмечают десятую годовщину свадьбы. Джеки, как всегда, скрывает свое горе, а Джон впервые в жизни решается выказать чувства на публике: он держит жену за руку. Близкий друг семьи Кеннеди вспоминает: «В тот вечер Джон подарил Джеки каталог нью-йоркского антиквара Дж. Дж. Клеймана и предложил выбрать любую вещь, какая ей понравится. Он прочитал весь каталог вслух. Цен он не называл, но всякий раз, дойдя до какой-нибудь дорогой вещицы, вздыхал: «Надо бы уговорить ее выбрать что-нибудь подешевле». Это было очень забавно. В итоге она выбрала очень скромный браслет. Сама она подарила мужу золотой медальон с изображением святого Христофора — взамен того, что он положил в гроб маленькому Патрику, и альбом в красном с золотом кожаном переплете: в альбоме были фотографии розария в парке Белого дома, — до переезда туда семьи Кеннеди и после».
Джеки продолжает играть видную роль в обществе, но это ее не радует. Она никак не может оправиться после смерти сына, ее одолевают мрачные мысли. Когда при ней называют имя мальчика, выдержка изменяет ей, и взять себя в руки удается не сразу. Младшая сестра Ли каждый день звонит ей из Европы. Однажды Ли предлагает Джеки отдохнуть на яхте вместе с ней и Аристотелем Онассисом. Младшая сестра Джеки после развода с первым мужем вышла за князя Станислава Радзивилла, а сейчас у нее связь с Онассисом. Ли твердо решила выйти за него замуж. Она рассказывает Онассису о том, что Джеки переживает трудный период, и он тут же отдает в распоряжение сестрам свою яхту «Кристина». Джеки будет его гостьей и сможет плавать по морю столько, сколько ей захочется. Сам он останется на берегу, чтобы не давать повода для сплетен.
Джеки сразу принимает приглашение, однако настаивает на том, чтобы Онассис сопровождал их. «Не могу же я пользоваться гостеприимством этого человека и требовать, чтобы его самого не было на борту. Это было бы слишком жестоко». Джон не в восторге от этой идеи. Он уже думает о переизбрании и считает, что Джеки вряд ли стоит показываться в обществе такого, по его мнению, сомнительного субъекта: это профессиональный плейбой, вдобавок — иностранец, аферист, у которого из-за его темных делишек не раз бывали проблемы с американским правосудием. «Джеки, ты хорошо понимаешь, что делаешь? Тебе известно, какая репутация у этого типа? Хватит с нас того, что твоя сестра открыто живет с ним…»
Но Джеки уже все решила. А если Джеки приняла решение, ничто не заставит ее передумать, — ни страх за политическое будущее Джона, ни давление, которое он оказывает на нее.
Путешествие на борту «Кристины» будет восхитительным и безмятежным. И не только потому, что «Кристина» — самое роскошное круизное судно в мире (длина корпуса — восемьдесят восемь метров, экипаж — шестьдесят человек, включая оркестр): ее владелец — один из самых живых и энергичных людей, каких она когда-либо встречала. Все здесь приводит ее в восторг: балы, красные розы и розовые гладиолусы, роскошь во всем, вплоть до мелочей. На борту имеется кабинет врача, салон красоты, кинозал, сорок два телефона, массажистка и две парикмахерши. Но главное, главное, на борту находится Ари.
«Онассис производил неизгладимое впечатление, — рассказывает один из его гостей. — Необычайно любезный (но не церемонный), прекрасно во всем разбиравшийся, он был в курсе всех мировых событий. При своих блестящих способностях он был еще и очень привлекателен. Отнюдь не красавец, но чрезвычайно обаятельный мужчина, умевший найти подход к любой женщине». Каждый вечер Джеки уединяется у себя в каюте, чтобы написать письмо любимому мужу. Они регулярно звонят друг другу. Почему Джеки вдруг стала такой сентиментальной? Чувствует себя в опасности? Всегда подозрительно, если женщина уверяет в своей любви, находясь вдали от любимого. Часто за этими пылкими признаниями скрывается какая-то тайна, смутное беспокойство или тоска. Так ведут себя, когда хотят успокоить кого-то — или самое себя. Когда хотят предотвратить надвигающуюся опасность…
Джеки очарована гостеприимным хозяином. Она жадно слушает рассказы Ари о его жизни, о молодых годах, когда он работал в Аргентине телефонистом за пятьдесят сантимов в час, о том, как он занялся торговлей табаком — и нажил миллионы, о том, как он открыл в себе призвание к морским торговым перевозкам, о женитьбе на дочери богатого греческого судовладельца, о долгом подъеме по социальной лестнице. Он вспоминает бабушку с ее восточной мудростью. Они беседуют наедине, на задней палубе яхты, глядя на падающие звезды. Она тоже рассказывает ему о себе, доверяет свои секреты. Он всегда готов ее выслушать. С этим мужчиной гораздо старше ее она чувствует себя защищенной. Ее всегда больше привлекали мужчины, не наделенные внешней красотой. Ари чем-то похож на пирата, на хитрого флибустьера, который много лет бороздил моря под флагами всех стран мира. Он удивляет ее, смешит, осыпает драгоценностями, подарками, оказывает всевозможные знаки внимания. Любая ее прихоть немедленно исполняется. И она снова становится маленькой девочкой, которая бегала по этажам нью-йоркских магазинов, в то время как отец ждал ее у кассы и подписывал чек на любую вещь, какую ей вздумалось купить. Здесь она далеко от удушающей атмосферы Вашингтона, от брюзгливых комментариев, которыми сопровождается каждый ее поступок; здесь она дышит полной грудью, забывает о недавнем горе, наслаждается свободой. Джеки так счастлива, что ей нет дела до нападок американских газетчиков, глубоко возмущенных тем, что она выглядит беззаботной и счастливой. Фотография, на которой она стоит в бикини на палубе «Кристины», появилась во всех газетах на первой полосе. «Прилично ли женщине, носящей траур, вести себя подобным образом?» — вопрошает автор редакционной статьи в «Бостон Глоб». Один конгрессмен на заседании Палаты заявляет, что Джеки проявила «безрассудство и бестактность, воспользовавшись гостеприимством и щедростью человека, который приводит в возмущение общественное мнение Америки». А ей все равно. Она наслаждается роскошью, объедается черной икрой, перебирает бриллианты, танцует. Забывает пережитое. И возвращается в Вашингтон в таком чудесном настроении, что даже соглашается сопровождать Джона во время официального визита в Техас, намеченного на ноябрь. Цель визита — улучшить имидж президента в глазах техасцев. А в ответственные моменты Джеки должна быть рядом с ним.
«Джону очень не хотелось ехать туда, — рассказывает один из его давних друзей, Лем Биллингс. — Можно ли осуждать его за это? Я хочу сказать: такому президенту, как Кеннеди, требовалось большое мужество, чтобы поехать в такой безумный город, как Даллас. Возможно, он что-то предчувствовал? Впрочем, вид у него был достаточно бодрый. «Джеки покажет этим техасским мужланам, что такое хороший вкус, — говорил он и весь сиял…»
«Во время избирательной кампании я поеду с тобой, куда захочешь», — обещала ему когда-то Джеки.
Она попросила только об одном: чтобы машина была закрытая, иначе пострадает ее прическа. Но он заказал машину с откидным верхом. «Если мы хотим, чтобы люди пришли на нас посмотреть, надо, чтобы они знали, где нас найти…»
X
В день похорон Джона Кеннеди Джеки держится с поистине царственным величием. Камеры всех телекомпаний мира неотрывно следят за 250 тысячами человек, следующими за траурным кортежем. И чаще всего их объективы нацеливаются на Джеки и ее детей. Она наглоталась транквилизаторов, держится стойко и мужественно. Всю церемонию организовала она. «Эти похороны должны были доказать, что Кеннеди был выдающимся политическим лидером, а также подчеркнуть его историческую связь с Авраамом Линкольном, Эндрю Джексоном и Франклином Рузвельтом. Гроб, как говорят, был установлен на том же орудийном лафете, который в 1945 году доставил тело Франклина Делано Рузвельта к месту его последнего упокоения. За гробом вели лошадь, и в стремена были вдеты вывернутые наизнанку сапоги», — рассказывает Дэвид Хейман.
Какая кличка была у этой лошади? Блэк-Джек. Почему так получилось? Была ли это случайность, ирония судьбы, заставившей Джеки «похоронить» обоих мужчин одновременно? Или это было ее осознанное решение? Правду не узнает никто. Все приглашенные поражены ее спокойствием. Генерал де Голль, которому этот грандиозный спектакль пришелся не по душе, вернувшись во Францию, составит распоряжение насчет собственных похорон: никаких пышных церемоний, не приглашать глав государств, не объявлять в стране траур. Никакой шумихи, только самое необходимое для такого случая.
В Белый дом приходит восемьсот тысяч телеграмм соболезнования. Джеки сочтет своим долгом ответить на значительную их часть. Намереваясь превратить мужа в героя, если не в святого, она заставит журналистов поверить в идеализированный образ президента, так тщательно создававшийся ею с момента ее появления в Белом доме. После встречи с убитой горем, но полной достоинства вдовой они напишут хвалебные статьи, которые лягут в основу неувядающего мифа о Дж. Ф. К. Только много лет спустя они поймут, что позволили себя одурачить.
Перед тем как покинуть Белый дом, она просит, чтобы на стене в спальне установили табличку — рядом с уже существующей табличкой памяти Авраама Линкольна, — на которой будет написано: «В этой комнате Джон Фитцджеральд Кеннеди и его жена прожили два года десять месяцев и два дня, пока он был президентом Соединенных Штатов, — с 20 января 1961 по 22 ноября 1963 года».
Джеки выказывает такой выдающийся актерский талант, что в конце концов сама начинает верить в собственные измышления. В образе Джона нет ни единого темного штриха, а их совместная жизнь представляется исключительно в розовом цвете. О том, как все обстояло на самом деле, она и слышать не хочет. Она даже возражает против официального расследования его убийства, боясь, что при этом выплывут наружу его супружеские измены и компрометирующие связи, например, с мафией. Она все с той же маниакальной дотошностью заботится о мельчайших деталях. Однажды она изъявляет желание снова увидеть кабинет Джона, в котором перед самой катастрофой закончился ремонт. Но туда уже внесли мебель нового президента, Линдона Джонсона. «Это должно было быть очень красиво», — шепчет она на ухо Дж. Б. Уэсту. «Это было очень красиво», — отвечает он.
Ее помощницы не могут сдержать слез и с рыданиями покидают Овальный кабинет. Джеки так и стоит посреди комнаты, а вокруг суетятся рабочие, развешивая последние картины. «Наверно, мы мешаем», — тихо произносит она.
«И вдруг, — рассказывает Дж. Б. Уэст, — мне вспомнился день, когда она впервые переступила порог Белого дома и так же, как сегодня, казалась такой беззащитной, ранимой, одинокой. Она осмотрела всю комнату: вот тут стоял письменный стол Джона, здесь на стене висели фотографии Джона и Кэролайн, — а потом повернулась и вышла».
Они усаживаются в другой комнате, где поменьше народу, и Джеки, глядя в глаза Уэста так пристально, словно хочет прочесть в них искренний ответ, спрашивает:
— Мои дети… Они хорошие, правда?
— Конечно.
— Они не избалованы?
— Разумеется, нет.
— Мистер Уэст, хотите остаться моим другом на всю жизнь?
Мистер Уэст был слишком взволнован, чтобы ответить. Он просто кивнул.
Через несколько дней он получил от Джеки письмо: в нем перечислялись все мелочи, которые следовало довести до сведения миссис Джонсон. «Я улыбнулся про себя. Несмотря на горе, миссис Кеннеди не забыла упомянуть о пепельницах, о каминах, о вазах и букетах, в общем, обо всех деталях интерьера…»
Когда миссис Линдон Джонсон дочитала этот длинный список, она изумленно воскликнула: «Как она может в такие дни думать обо мне, обо всех этих мелочах?»
После похорон, вечером, пренебрегая советами близких людей, она устраивает праздник: в этот день ее сыну исполнилось три года. Вместе с ним она задувает свечки на пироге, поет: «С днем рожденья, Джон-Джон», вручает ему подарки и любуется своим мальчиком, таким веселым и беззаботным: он еще слишком мал и не понимает, что случилось. Через неделю она отмечает день рождения Кэролайн. Дети должны жить по-прежнему. Горе, траур — все это должно обойти их стороной. Джеки так решила.
Затем она с детьми переезжает в маленький особняк в Вашингтоне. Она держится все с тем же горделивым достоинством: отныне ее миссия — хранить память о муже. И все так же отстраненно. Новый президент, Линдон Джонсон, настойчиво приглашает ее на приемы в Белом доме. Он хочет, чтобы она хоть немного развеялась, и, кроме того, хочет привлечь ее в свой лагерь. Ведь на носу выборы, а Джеки — поистине бесценный союзник. Но она всякий раз отклоняет приглашение. Она придумала Джонсонам прозвище: «полковник Кукурузная Лепешка и его маленькая свиная отбивная». Однажды Линдон Джонсон, позвонив ей в очередной раз, имел неосторожность назвать ее «милочка моя». Джеки в ярости бросает трубку. «Как он смеет называть меня «милочкой», деревенщина, ковбой неотесанный! За кого он меня принимает?»
Оказавшись в Белом доме, Джеки хотела схватить историю в охапку. А теперь стала ее пленницей. После смерти Джона она превратилась даже не в символ — в икону. Мадонну в трауре, перед которой преклоняет колена весь мир. У ее дверей стоят автобусы с туристами, желающими хоть мельком на нее взглянуть, на тротуаре с утра до вечера топчутся зеваки: когда Джеки выходит на улицу они пятятся назад, словно им явилась святая, пытаются дотронуться до детей. Это место паломничества, вроде грота в Лурде. Джеки боится выходить из дома и живет затворницей. Она перестала заботиться о своих туалетах, одевается как попало. Глаза обведены темными кругами, она вздрагивает от малейшего шума. Речь ее бессвязна, она снова и снова вспоминает различные эпизоды своей жизни с Джоном. И ту страшную минуту, когда хирург «сказал, что мой муж умер, больше ничего сделать нельзя». «Все было кончено, — рассказывает Хейман. — Они накрыли его белой простыней, которая оказалась слишком коротка: из-под нее высовывалась нога белее самой простыни. Джеки поцеловала эту ногу. Потом натянула на нее простыню. Поцеловала Джона в губы. Глаза у него еще были открыты, она поцеловала их тоже. Поцеловала его руки, пальцы. Потом взяла его руку в свою и, несмотря на наши уговоры, все никак не отпускала».
Родные опасаются за ее рассудок. Пока на нее смотрел весь мир, она держалась, а теперь, когда зрителей нет, она может не справиться с собой. Как-то раз один друг заходит повидаться с ней, и она делится с ним своей болью: «Я знаю, что мой муж был предан мне. Знаю, что он гордился мной. Нам понадобилось много времени, чтобы решить наши проблемы, но потом у нас все наладилось, мы собирались жить и радоваться жизни. Я готовилась вместе с ним начать избирательную кампанию. Я знаю, что занимала особое место в его жизни. Вы хоть представляете, каково это — жить в Белом доме, а потом в одночасье овдоветь, остаться одной, перебраться в крошечный домик? А дети? Весь мир смотрит на них с благоговением и любовью, а я боюсь за них. Вокруг столько опасностей…»
Воспоминание о последних часах, которые она провела с Джоном, без конца прокручивается у нее в голове, как длинный, надрывающий душу фильм. Она сожалеет о некрасивой сцене, которая произошла между ними в Вашингтоне, перед отъездом в Техас. Она тогда набросилась на мужа с упреками — должно быть, из-за другой женщины. Вечером, в самолете, он постучался в ее дверь[16]. Она расчесывала волосы перед тем, как лечь в постель. Он стоял на пороге, держась за дверную ручку, словно стеснялся войти.
— Да, Джек? Что случилось?
— Просто хотел узнать, как ты…
Он переминался с ноги на ногу, ожидая, что она предложит ему войти. Но она, не переставая расчесывать волосы, еще не простив ему утренней ссоры, ответила равнодушным, обиженным тоном:
— Со мной все в порядке, Джек. А теперь уходи, ладно?
Никогда не уступать противнику, отстаивать свою гордость, даже если хочешь броситься в объятия непутевого мужа, искалечить себя внутри ради того, чтобы фасад сверкал безупречностью…
Он закрыл дверь и ушел.
Она оттолкнула его. В очередной раз. Не смогла простить. Ах, если бы я знала, если бы я только знала, повторяет она, заливаясь слезами.
Если бы я знала, то не отшатнулась бы от него, когда его поразили три пули и он, обливаясь кровью, навалился на меня. Но я так испугалась, что бросилась спасать свою шкуру.
Этого она не простит себе никогда. Долгие месяцы ее будет преследовать это воспоминание: как она стоит на четвереньках на багажнике лимузина. Она первым делом подумала о себе! Как обычно. Сейчас она кажется себе мелкой, трусливой, недостойной чудесного образа идеальной супружеской пары. Это воспоминание — пятно на ее совести, оно ее пачкает, а справиться с ним никак не удается. Тогда она начинает пить. «Я топлю горе в водке», — признается она своему секретарю Мэри Барелли Галлахер.
Она подолгу лежит в постели, принимает снотворное и антидепрессанты. Говорит о муже в настоящем или будущем времени. Плачет не переставая. В своем безутешном горе она ополчается на весь мир. Почему в этом мире все идет по-прежнему, когда ее жизнь кончена? Почему Линдон Джонсон занял место Джона? Почему у других женщин мужья живы? Столько идиотов вокруг продолжают жить, а Джон умер.
После смерти Джона правительство назначило ей пенсию — 50 тысяч долларов в год. Она не представляет себе, как будет жить на такие скудные средства. Конечно, есть состояние Джона, есть еще страховые полисы, которые он оформил на детей, от всего этого ей идут отчисления, но распоряжаться основной суммой она не может. Правда, Джон оставил ей 150 тысяч долларов годового дохода. Если она вступит в новый брак, эти деньги отойдут детям. И теперь Жаклин, которой случалось спускать в магазинах чуть не по 40 тысяч долларов в три месяца, придется существенно ограничивать себя. Быть осмотрительной. Не выходить за рамки бюджета. Для нее это равносильно возвращению в ад. Деньги, обладание желанными вещами — только это может дать ей покой и уверенность. Владеть, приобретать все больше и больше, чтобы забыть о надоевших в детстве ссорах из-за денег, о материнских лекциях о бережливости, о трагическом банкротстве Блэк-Джека. Роскошь, старинная мебель, поместья, свежие букеты и сверкающие пепельницы, расставленные строго по местам, — все это лечит от тревоги, заслоняет от беды. Когда мы видим людей недобрых, скупых, мелочных, надо задаться вопросом: почему они такие? Обычно такими становятся не случайно и не собственной воле. Этим людям страшно. Они боятся потерять то, в чем видят свою сущность. Едва Джеки стала обретать уверенность в себе, как все рухнуло и ей надо возвращаться к отправной точке. Все, что она создавала такими трудами, стиснув зубы, пошло прахом. Джон не просто умер, он бросил ее. Его измены, его холодная расчетливость, его эмоциональная глухота не зачеркивали главного: он был с ней, он защищал ее. «Он надежный, как скала», — говорила она. С ним она чувствовала себя в безопасности. Их брак не был сделкой, как утверждают многие. Это был союз двух невротиков. Он женился на женщине, которая на первый взгляд походила на его мать, которая выдерживала испытания не дрогнув и с улыбкой на лице. Она вышла замуж за мужчину, который, опять-таки на первый взгляд, походил на ее отца и мог — она в это искренне верила — исцелить ее от разочарований первой детской любви. Мужчина-лекарство: пусть он и растравлял ее детские раны, в конце концов он исцелил бы ее. Мужчина, похожий на Блэк-Джека, — с той разницей, что тот никогда бы ее не бросил.
И вот он ушел, в расцвете сил, в сорок шесть лет, и оставил ее одну с ее кошмарами.
Она сердита на него: он нарушил гармонию ее существования, вновь отдал во власть тревог и страхов. Как он мог так поступить с ней, после всего, что она дала ему? Как ей теперь быть, как выйти из этого положения — ей, тридцатичетырехлетней вдове с двумя малыми детьми, со скромными доходами, без всякой поддержки? Джеки — более глубокая, более сложная натура, чем ее мать, поэтому ей не приходит в голову снова выйти замуж. Она знает, ни один мужчина не может сравниться с тем, кого она потеряла. Он ей нужен. Он принадлежал ей. И не имел права уходить!
Потом она спохватывается, стыдится своих эгоистических жалоб. И снова превращается в строгую, отрешенную затворницу. То молча предаваясь горю, то начиная брюзжать, она мечется, как маятник, между двумя этими состояниями, причем не может удержаться от приступов ярости, которые превращают ее в мегеру. У Джеки всегда была склонность к переменам настроения, порывы истинного благородства чередовались у нее с приступами болезненной мелочности, однако статус Первой Леди восстановил ее душевное равновесие.
Сейчас она вдова, она лишилась влияния, лишилась важной роли в обществе, исполнение которой помогло бы развеяться. Раньше ей нельзя было потерять лицо, и она в совершенстве овладела техникой самоконтроля, искусством держать себя в руках, — теперь от этого ничего не осталось. Словно взорвался котел, в котором бурлила застарелая, давняя злоба.
В такие минуты она ополчается на свое ближайшее окружение. Обвиняет слуг в том, что они обкрадывают ее, и просит свою верную секретаршу отчитать их. Она ведь теперь бедная! Урезает заработную плату тем, кто на нее работает, отказывается платить сверхурочные. Если они правда любят ее так преданно, как утверждают, поработали бы за малые деньги! Подумали бы сначала о ней, о ее горе, о ее трудностях, а уж потом о долларах, которые можно с нее содрать. А счет, составленный ей телохранителями (их у нее два, и они предоставлены ей правительством), которые оплачивают ее мелкие покупки, когда сопровождают ее по магазинам, — почему он так велик? «Куда они девают деньги? МОИ деньги! Бросают на ветер, как будто это их собственные!» У нее бывают страшные приступы гнева, она убегает, хлопая дверьми, в свою комнату и запирается там, чтобы всласть выплакаться. Она несчастна. Никто не любит, не понимает ее. Теперь придется жить без всякой защиты. Она глушит горе транквилизаторами и крепкими напитками, без конца, как одержимая, перелистывает фотоальбомы. Альбомы с фотографиями цветов, фарфоровой посуды, столового и постельного белья, мебели. Она приводит в порядок свои воспоминания. Даже завела папку, на которой написано «Джек». Чтобы ничего не забыть. Чтобы сохранить иллюзию прошлого. Но стоит выйти на улицу — и она волей-неволей сталкивается с реальностью. Все напоминает ей о Джоне. Кругом развешаны его портреты. Эти фотографии в черной рамке с жестокой очевидностью доказывают: Джон мертв. И она возвращается домой, обессиленная, опустошенная. Чем дальше, тем больше ее терзает страх. Перед тем как сесть в такси, она требует, чтобы телохранители обшарили машину сверху донизу.
Унять ее тревогу способны только деньги. Деньги и дети. Она будет заботиться о них как обычная, рядовая мать. Она старается скрыть от них свои страдания, беседует с ними о папе, показывает фотографии, ездит с ними туда, где бывала с Джоном. Например, в Аргентину: в этой стране Кеннеди взошел на горную вершину и оставил там камень в память об этом событии. Теперь они втроем поднимаются на эту гору, и Джон-Джон кладет на камень отца свой камешек. Впоследствии они еще не раз приедут туда, чтобы проверить, на месте ли оба камня и лежат ли они один на другом. Для Джеки это минуты покоя, потому что они примиряют прошлое с будущим. Джон и Кэролайн помогают ей справиться с горем.
Младшая сестра, Ли, советует ей перебраться в Нью-Йорк. В таком огромном городе легко затеряться, там она не будет привлекать к себе внимания. Джеки соглашается и переезжает в квартиру из четырнадцати комнат на Пятой авеню, в которой останется до конца жизни. (Чтобы купить эту квартиру, она продала дом в Вашингтоне.) Теперь у нее будет другая жизнь, другой круг друзей. Она перестанет встречаться с теми, кто напоминает ей о Джоне, о годах, проведенных в Белом доме. Эти люди смертельно на нее обидятся, будут говорить, что она отрекается от них, сжигает мосты. Но Джеки уверена: это единственный способ порвать с прошлым, которое неотступно преследует ее. И первый шаг должна сделать она сама.
Так начинаются пять лет грустной, праздной жизни. Она занимается президентской библиотекой Джона Кеннеди, поддерживает неугасимый огонь на могиле, катается на лыжах или плавает вместе с детьми и с представителями клана Кеннеди, которые продолжают заботливо опекать ее: им тоже пригодится символ по имени Джеки. Ведь младший брат Джона, Боб, тоже метит в президенты. Когда они собираются все вместе, она может поговорить о Джоне. И потом, Джо Кеннеди оплачивает все ее счета, Боб выступает как ее заступник и покровитель, Этель, Джоан и Юнис — как подруги и наперсницы. Хоть она и ненавидит клан Кеннеди, среди этих людей она чувствует себя защищенной, ей становится легче. Она уже не одиночка. Она принадлежит к клану. Кроме того, надо подумать о детях. Нужен человек, который сможет играть для них роль отца. Таким человеком станет Боб: в последнее время они очень сблизились. Он заглядывает к ним почти каждый вечер, когда бывает в Нью-Йорке, а это случается часто, поскольку его избрали сенатором от этого штата.
Детей Кеннеди, как и саму Джеки, часто преследуют разные неуравновешенные личности и пристают с разговорами о Джоне. «Мы еще не установили личность психопатки, которая на Троицу, когда мы выходили из церкви, набросилась на Кэролайн. Она кричала: «Твоя мать — злая женщина, она убила трех человек. А твой отец жив!» Я умоляла ее оставить бедного ребенка в покое, это было ужасно». Другой случай произошел в годовщину убийства, когда Джеки забирала Джона-младшего из школы: «Я обратила внимание, что за нами идет небольшая группа детей, среди которых я узнала одноклассников Джона. И вдруг один мальчик произнес достаточно громко, чтобы мы могли услышать: «Твой отец умер, твой отец умер!» Другие стали за ним повторять — вы знаете, какими иногда бывают дети. Так вот, Джон выслушал их, не говоря ни слова. Потом подошел ко мне, взял меня за руку и пожал ее, как будто хотел защитить меня, заверить, что все будет хорошо. Эти дети шли за нами по пятам до самого дома».
Все трое, сплоченные общим горем, держатся на удивление стойко. Грустная, но горделивая троица. Не раскисать, не подавать виду, как если бы ничего не случилось… На переменах в школьном дворе Джон лезет в драку с теми, кто дразнит его, глумливо повторяя имя отца. Директор вызывает Джеки в школу, — но она довольна сыном, хоть и не говорит этого вслух. Она не даст в обиду своих детей. А главное, не допустит, чтобы они превратились в занятных зверюшек, на которых показывают пальцем.
«Я не хочу, чтобы мои дети стали типичным порождением Пятой авеню и учились в шикарных школах, — пишет она подруге (это письмо приводится в книге Китти Келли). — Помимо кокона, в котором мы живем, на свете есть еще много чего. Бобби рассказал им о детях Гарлема. О домах, где бегают крысы, о том, что в этом богатом городе есть люди, живущие в невыносимых условиях. Рассказывает о разбитых окнах, которые пропускают в комнату холод, — это так потрясло Джона, что он решил пойти работать и на заработанные деньги застеклить окна в этих домах. В минувшее Рождество дети собрали свои лучшие игрушки и подарили беднякам. Я хочу, чтобы они знали, как живут люди за пределами нашего мирка, но хочу также обеспечить им защиту, когда они будут в ней нуждаться, и убежище, чтобы укрыться от неприятностей, которые редко случаются с обычными детьми. Вот пример: недавно мы с Кэролайн катались на лыжах, и ее сбила с ног толпа фотографов. Как объяснить такое ребенку? А все эти нескромные, испытующие взгляды, первые встречные, указывающие на нас пальцем, и бесконечные истории о нас… Удивительные истории, в которых нет ни слова правды, захватывающие репортажи, написанные людьми, с которыми мы не были знакомы, даже не виделись никогда. Понимаю, все эти люди хотят заработать, но разве мы не имеем права на частную жизнь, разве можно так преследовать детей?»
Их не оставят в покое. Совсем наоборот. Теперь, когда Джеки превратилась в миф, газеты вовсю торгуют историями из жизни вдовы Кеннеди, выискивая пикантные подробности. Но в ее жизни, сколько ни старайся, ничего пикантного не найдешь. А кто захочет купить газету с репортажем о монахине? Вот и приходится непрерывно сочинять небылицы, превращать ужин с двумя-тремя близкими друзьями в начало бурного романа, послеобеденный выход за покупками — в лихорадочные приготовления к свиданию с мужчиной, с которым она недавно познакомилась и для которого хочет принарядиться. Если не из чего состряпать статью, можно расспросить людей, которые сталкиваются с ней от случая к случаю: консьержей, курьеров, шоферов такси, соседей. А при необходимости — платить им, чтобы освежить их память. Одна из служанок проговорилась журналисту, что миссис Кеннеди села на диету. Джеки тут же увольняет болтунью. Ей кажется, что против нее и детей существует грандиозный заговор, что убийцы Джона хотят теперь уничтожить и ее. Однако, стараясь оградить свою жизнь от нескромных взглядов, она еще больше разжигает всеобщее любопытство. Она живет замкнуто — значит, скрывает какую-то тайну, она одинока — это просто уловка, а держится с достоинством — хочет всех обмануть.
Чтобы избежать этого жестокого и неправедного суда, она уезжает за город. Там она подолгу катается верхом, одна или с детьми. Учит Джона держаться в седле, следит за успехами Кэролайн. Либо в одиночестве носится галопом по лесам, счастливая, свободная и беспечная. Верховые прогулки всегда помогали ей отвлечься от забот и восстановить силы. Она всегда любила природу, простор и уединение. А еще она постоянно бывает за границей. Но никогда не путешествует одна. Часто берет с собой детей; а когда они должны остаться в Нью-Йорке, чтобы не пропускать школу, — уезжает в компании друзей. И если среди них есть одинокий мужчина, холостяк, разведенный или вдовец, это сразу вызывает целый шквал догадок и предположений. Кто этот неотразимый испанец, с которым Джеки видели на корриде? Не для него ли она надела платье с блестками и проскакала на лошади вокруг арены? А лорд Харлич, который ДВАЖДЫ сопровождал ее, когда она ездила на отдых? Выйдет ли она за него?
Об одном журналисты ни за что бы не догадались: зачастую такая поездка — отнюдь не развлечение, за ней скрывается секретная миссия. После смерти президента американское правительство охотно прибегает к помощи Джеки, рассчитывая на ее обаяние и умение убеждать и давая ей непростые, деликатные поручения. Джеки посылают прощупать почву, разведать намерения друга или врага, с которым Америка собирается начать переговоры. В поездке ее сопровождает «поклонник», и пресса делает из этого свои выводы. Газеты сообщают о романтическом путешествии, о скорой свадьбе. Это означает, что конфиденциальность миссии соблюдена. Обманный маневр удался!
Тем более что в данном случае польза сочетается с удовольствием: Джеки любит быть в окружении людей. Ей нравится общество одного или нескольких галантных кавалеров, безнадежно влюбленных в нее и стремящихся доказать свою преданность. Обожание мужчины приносит ей утешение. Она делится с ним сокровенными чувствами, поддразнивает его, бывает с ним жестокой, а затем вдруг — мягкой и ласковой. Дает понять, что высоко ценит его ум, считает его незаурядной личностью, — и ничего ему не позволяет. Это похоже на рискованное кокетство французских дам XVIII века, эпохи, которую так любит Жаклин. Многие из ухажеров будут ждать, когда она смилостивится, ждать терпеливо, не бунтуя, но не теряя надежды. Она привыкла, что ее окружают придворные, взирающие на нее с восхищением. Мы помним, как еще в детстве она разжигала в мальчиках любопытство, предлагая отгадать, какую песенку она задумала. Как в университете она кружила головы студентам, а когда они привозили ее домой, просила таксиста не выключать счетчик. Ей хочется проверить, не утратила ли она обаяние и притягательность. Хочется быть в центре внимания, изображать звезду, а когда придет время — незаметно исчезнуть. Ей жизненно необходимо чувствовать на себе взгляд мужчины… но лишь на мгновение, иногда. А в глубине души она мечтает о более волевых, менее восторженных поклонниках. О мужчинах, с которыми непросто. Однако никого из тех, с кем она встречается, нельзя даже отдаленно сравнить с Кеннеди.
На самом деле ей нужен человек, который стал бы для нее опорой. Незаурядный, сильный, серьезный, с большими возможностями. Как Джон. И вовсе не обязательно любовник: пусть он будет участливым другом, утешает ее, заботится о ней. Она всегда жила в тени мужчины, который заслонял ее от жизни: сначала это был отец, потом дядя Хьюги, затем — муж. Она хочет соединить несовместимое: остаться независимой, самодостаточной и чувствовать рядом руку мужчины, чтобы на нее опереться. Но разве не с этой дилеммой сталкивается любая современная женщина? Каждая мечтает о прекрасном принце, который будет любить ее, как принцессу; и каждая тем не менее получает профессию, зарабатывает на жизнь и самостоятельно принимает решения. При этом они жалуются, что современные мужчины никуда не годятся: попробуй найди хоть одного, в ком сочетались бы сказочный принц — и великодушный, все понимающий спутник жизни. Этот герой, порожденный женской фантазией, уже принес немало вреда, и по сю пору он воздвигает между мужчинами и женщинами глухую стену, обрекая тех и других на безнадежное одиночество. Нет больше мужчин, — в ярости твердят женщины. Современных женщин не понять, они сами не знают, чего хотят, — эхом откликаются мужчины. Они перестают верить женщинам, женщины становятся печальными и озлобленными, — а виной всему этот недостижимый идеал, о котором когда-то мечтала и Джеки. В этом она близка нашей эпохе. Тогда, в конце шестидесятых, женщина была либо образцовой супругой, либо образцовой матерью, либо авантюристкой. А она стремится стать всеми тремя одновременно.
Джеки — дитя той социальной среды, той эпохи, в которых финансовая и политическая власть принадлежала мужчинам. Женщины не имели права ни во что вмешиваться. А Джеки вроде бы отказывается быть покорной рабыней, но подсознательно стремится к этому. Она требует для себя полной свободы, но хочет, чтобы ее оберегали… издали.
Ее опорой станет Боб Кеннеди. Он такая же сильная личность, как ее муж. Боб всегда поддерживал ее, никогда не оставлял в беде, а теперь он — старший в семье. В их отношениях нет никакой двусмысленности, хотя некоторые и станут утверждать, что между ними была любовная связь. Просто она знает, что он рядом, и этого ей достаточно. Он помогает ей советом, заботится о ней и о детях и не собирается вмешиваться в ее личную жизнь. Она ему доверяет, рассказывает обо всем, прислушивается к нему.
Ради него Джеки вновь втягивается в предвыборную эпопею. На съезде демократической партии в 1964 году, где обсуждается выдвижение кандидатуры Боба на президентских выборах, она выступает как его ближайший помощник. «Кеннеди однажды, Кеннеди навсегда». Джеки сопровождает Боба в предвыборных поездках, и при ее появлении в толпе случаются истерические припадки. Однажды, когда Джеки сидит в лимузине и пожимает руки делегатам съезда, фанаты окружают автомобиль и напирают так, что стекла разлетаются вдребезги. О таком союзнике кандидат в президенты может только мечтать.
Но Джеки скучает. Джеки грустит. Когда не удается вырваться в путешествие на яхте, она целыми днями не выходит из дома и читает. Советский поэт Евгений Евтушенко, которого она принимает у себя, поражен ее познаниями в русской литературе. Она изучает монографии об Александре Великом, труды Катона, эпиграммы Ювенала. Воспитывает Джона и Кэролайн. Посещает психоаналитика: она ощущает себя пленницей собственной легенды. Но страдания, копившиеся годами, нельзя исцелить за несколько месяцев. Особенно у такой пациентки, как Джеки, — скрытной, привыкшей все держать в себе. В последнее время ей все тяжелее общаться с кланом Кеннеди. Она по-прежнему тратит деньги без всякого удержу, а счета посылает так и не оправившемуся после инсульта старику Джо. В какой-то момент ему надоедает исполнять все ее прихоти. У его супруги Роз вид очередного счета вызывает недовольную гримасу. Как мы помним, члены семьи Кеннеди не отличаются щедростью. Их состояние предназначено для финансирования политических кампаний, а не для оплаты безделушек, которые Джеки накупает себе в неимоверном количестве. Когда они отказываются платить по счетам, Джеки прибегает к вымогательству: хотите, чтобы я поддерживала Боба, несла знамя семьи, обеспечьте мне доступ к вашим деньгам. Если Джеки загоняют в ловушку, в ней просыпается талант интриганки. Она даст сдачи любому, кто встанет у нее на пути. И ей безразлично, права она или нет. Тут каждый за себя. Нельзя эксплуатировать ее безнаказанно.
Скоро в ее жизни появится еще один человек, но пока он держится в тени. Ему тоже нужна легендарная Джеки — чтобы облагородить свой имидж старого пирата с нечистыми руками. Этого человека зовут Аристотель Онассис. Когда-то, сразу после смерти новорожденного сына, она провела незабываемые дни на его яхте «Кристина». Там она дала себе полную волю. Быть может, даже пофлиртовала с гостеприимным хозяином, однако вовремя опомнилась и вернулась к своей высокой миссии — быть супругой президента Соединенных Штатов. Ари, большой любитель женщин и знаток женской психологии, учуял скрытую трещину в ее душе, ненасытное желание все узнать, всем обладать, разгадал ее двойственную натуру, которой присущи царственное величие и детские капризы, неколебимая твердость и панический страх. И пленился этим характером, полным противоречий. Они его не пугают. Напротив, он чувствует, что сможет дать этой женщине все, к чему она стремится. Никому на свете это не под силу, только ему. Когда его пригласили на похороны Джона, он вместе с семьей и сопровождающими остановился в Белом доме. С тех пор он ждет. Все это время он не теряет Джеки из виду, ухитряется проникнуть в круг ее ближайших друзей. Но никогда ни о чем не просит. Он ухаживает за ней долго и терпеливо, не прерывая бурного романа с Марией Каллас. Он не торопится, понимая, сколь сложна личность его жертвы. Знает, что на нее нельзя давить. Он предоставляет в ее распоряжение свои корабли, самолеты, свою чековую книжку. Джеки в восторге и позволяет ухаживать за собой. Она не обращается к нему с просьбами. Просто пользуется некоторыми удобствами, в которых он никогда ей не отказывает. Самолет, корабль, отдых на его острове — почему бы нет? Он ведет себя очень скромно, никогда не бывает на публике рядом с ней, и никто не догадывается, какую сенсацию он готовит. Иногда в Нью-Йорке они ужинают вдвоем. Он всегда где-то поблизости, но не навязывается. Однажды как бы случайно проговаривается, что мечтает на ней жениться. И если бы она согласилась, он был бы самым счастливым человеком на свете. Она не дает ответа, но это предложение фиксируется у нее в памяти. Любопытно, что журналисты не проявляют к этим встречам ни малейшего интереса. По их мнению, он слишком стар для нее, слишком груб и неотесан, слишком явный проходимец. Их Принцесса должна выйти замуж только за принца. Разумеется, это будет американец, притом из хорошей семьи. Высокий, белокурый красавец с безупречной репутацией. Но они глубоко ошибаются. Джеки по нраву совсем другие мужчины — хищники, авантюристы, отщепенцы, которые навязывают обществу свои правила игры и отнюдь не блещут красотой. Блэк-Джек, Джо Кеннеди, Джон Кеннеди — вот ее кумиры. А в обществе законопослушных граждан со средними способностями и приятной наружностью она попросту умирает со скуки.
Втайне от всех она прилетает к Ари на Скорпиос. Собственный остров! Мечта ее жизни! Жить вдали от мира, в царстве тишины и роскоши! С дюжинами пар туфель, полусотней слуг, огромной библиотекой! Завернуться в большой платок, бегать весь день босиком, в джинсах, приказывать подать чай в великолепную гостиную, рисовать акварелью, писать письма друзьям (Джеки обожает писать письма), играть с детьми, резвящимися в бассейне и забывшими, что такое страх. Время от времени появляется Ари и всякий раз приносит небольшой подарок. Частный самолет, на котором можно полететь когда и куда захочешь, и увидеть все, что захочешь. Именно так она представляла себе счастье.
А потом она приезжает к нему в Париж, на авеню Фош. Он открывает ей неограниченный кредит, чтобы она могла в свое удовольствие посещать модных кутюрье, роскошные магазины, парикмахеров, массажисток. И при этом ни словом не упоминает о других мужчинах, с которыми она встречается. Потому что знает: они ему не соперники. Она так неприступна, что заурядный человек просто не посмеет завладеть ею. Джеки сама выбирает, с кем ей провести время, а затем отправляет счастливца на все четыре стороны. Если за эти пять лет у нее были увлечения, ни об одном из них не проведали газеты. Эти короткие любовные истории по сути заканчивались, не успев начаться, и мужчина, оказавшись за бортом, испытывал неприятное ощущение, что его просто использовали.
В марте 1968 года, отвечая на вопрос, что он думает о Жаклин Кеннеди, Онассис произносит загадочные слова: «Эту женщину никто еще не сумел понять. Быть может, даже она сама. Ее представляют нам как образец благопристойности, постоянства, всех этих скучных женских добродетелей, столь почитаемых в Америке. Нужен маленький скандал, чтобы оживить этого идола. Люди любят пожалеть божество, упавшее с пьедестала».
Встревоженное семейство Кеннеди отправляет депутацию к Джеки, умоляя ее не показываться на людях с Онассисом до президентских выборов: у Боба неплохие шансы на победу. Джеки признается, что хочет снова выйти замуж. Так почему бы не за него? — спрашивает она своим детским голоском, забавляясь произведенным впечатлением. Возможно, это именно тот, кто ей нужен. Ведь в любом случае, жалобно произносит она, придется выйти за человека с положением, иначе ее второго мужа, кто бы он ни был, станут называть «новым мистером Кеннеди». В ответ они заклинают ее подождать восемь месяцев. Это ведь недолго…
Им удается ее уговорить. Главным образом потому, что ее волнует судьба Боба, его будущее. Соглашаться ей на предложение Онассиса или нет, она решит позже. Она и в самом деле еще ничего не решила. Она колеблется, зная, что ее согласие вызовет скандал. Как в тот раз, когда она выиграла конкурс журнала «Вог» и вознамерилась уехать за границу, зарабатывать на жизнь, стать самостоятельной. Ее мать была против; вот и сейчас, спустя семнадцать лет, Дженет яростно противится новому замужеству Джеки. А младшая сестра Ли ее поддерживает. Но Джеки уже не та, что прежде. В глубине души она понимает: это ее единственная возможность обрести свободу, независимость, избавиться от тирании ее окружения. Судьба не пошлет ей третьего шанса. Она устала быть разменной монетой для клана Кеннеди, знатной дамой для своей матери, иконой для толпы. Она хочет пожить для себя. Им больше не удастся подрезать ей крылья. Однако она ни с кем не делится своими планами и делает вид, будто передумала. Обе семьи вздыхают с облегчением. Онассис не в обиде на клан Кеннеди, он принимает участие в финансировании предвыборной кампании Боба.
Шестого июня 1968 года Боб Кеннеди гибнет от руки убийцы. Для Джеки мир рухнул во второй раз. Со смертью Боба ее вновь начинают терзать былые страхи. Пока Боб был рядом, она чувствовала себя в безопасности. Но теперь… Кто из Кеннеди встанет на ее защиту? Во всяком случае, не младший из братьев, Тед, на которого даже его родня не поставит и доллара. К кому ей обратиться за советом? К одному из поклонников, которых она водит за нос? Конечно нет.
Убийство в Далласе опять встает у нее перед глазами, преследует ее в ночных кошмарах. Простреленная голова мужа у нее на плече. Она сама, в окровавленной одежде, стоящая на четвереньках на капоте лимузина. Это не должно повториться. Потрясенная и подавленная новым несчастьем, она заявляет: «Я ненавижу Америку. Я не хочу, чтобы здесь жили мои дети. Я хочу уехать из этой страны». На всех Кеннеди лежит проклятие. Следующими в этом роковом списке могут стать ее дети. Теперь она твердо решила выйти замуж за Онассиса. Главное, в чем она нуждается, — это безопасность, она устала прятаться, устала бояться. К тому же, признается она одной подруге, «я люблю мужчин более грузных, чем я, с большими ногами». Ему шестьдесят два года, ей тридцать девять, и это замечательно: ее всегда привлекали немолодые мужчины. Так почему бы не Онассис?
Она снимает трубку и набирает номер Онассиса. Она согласна. Замечательно, отвечает он. Только что он прошел полное обследование у своего врача и убедился: он в отличной форме. Из него получится весьма темпераментный новобрачный!
Верной Нэнси Такерман, единственной женщине, к которой она по-своему привязана и которая по-прежнему служит ее личным секретарем, она признается: «Ох, Таки, ты не знаешь, до чего одинокой я чувствовала себя все эти годы!»
Этому странному браку предшествовали не менее странные события. Семья Кеннеди не собирается отдавать свою знаменитую вдову за какие-то гроши. Единственное исключение — Роз, которую радует сам факт отъезда невестки. «Так больше продолжаться не может, — заявляет она однажды матери Джеки. — Пусть ваша дочь научится жить по средствам. Мой муж не в состоянии оплачивать все ее капризы…»
Тед Кеннеди берет дело в свои руки и вместе с Джеки прибывает на Скорпиос, чтобы обсудить детали брачного контракта. «Я не надеялся на приданое, и мне его не дали», — со смехом рассказывает друзьям Онассис. Хуже того: он не только не получил за Джеки приданое, его самого заставляют заплатить за нее выкуп. Члены семьи Кеннеди и их адвокаты требуют астрономическую сумму: двадцать миллионов долларов. Онассис возмущен, и после продолжительного торга сумма снижается до трех миллионов. Затем — еще по миллиону за каждого ребенка. В случае развода или смерти супруга Джеки получит пожизненное содержание в 250 000 долларов в год плюс 12 процентов от наследства. Это уже не брачный контракт, а торговая сделка. Когда Тед Кеннеди и его юристы яростно спорят с Онассисом по каждому пункту документа, Джеки при этом не присутствует. Это не ее проблема. Пускай сами разбираются! Но она знает, как высока ее цена. И не позволит, чтобы ее пустили по дешевке. Она стала знаменитой, ее имя — на вес золота. Сотрудники Онассиса намекают ему, что за такие деньги он мог бы купить новенький танкер. И Джеки получает прозвище. Секретари Онассиса будут называть ее за глаза не иначе, как «большой танкер». Онассис знает, что это значит, и только посмеивается. Пока длятся переговоры, Джеки и Ари видятся редко. Ари посылает ей гарнитур из рубинов и бриллиантов: а вообще за время их брака он подарит ей драгоценностей на пять миллионов долларов.
Свадьба назначена на 20 октября 1968 года на острове Скорпиос. На церемонии присутствуют Кэролайн и Джон, бледные и напряженные. Джон смотрит на свои ботинки, Кэролайн держит мать за руку и не отпускает. Дети Кеннеди и семья Онассиса выглядят недовольными. Идет дождь. Дженет Очинклос и добрый старый дядюшка Хьюги тоже здесь: надо сохранить лицо и создать видимость сплоченной семьи. Большинство подруг Джеки на приглашение не откликнулись. «Но, Джеки, выйдя за этого человека, вы упадете с пьедестала!» — заметила одна из них. «Это лучше, чем превратиться в статую!» — отпарировала Джеки.
Мир потрясен. Мадонна в трауре продалась. За толстую пачку долларов. Все газеты сообщают о свадьбе на первой полосе, и сообщения усеяны негодующими восклицательными знаками. «Джеки выходит замуж за незаполненный чек!» — так озаглавлена заметка в английской газете. «Америка потеряла святую!» — ужасается немецкий журнал. «Мы разгневаны, возмущены, подавлены!» — провозглашает «Нью-Йорк Таймс». «Сегодня Джон Кеннеди умер во второй раз!» — горюет «Мессаджеро». «Скорбь и позор!» — возмущается «Франс-Суар».
Но Джеки до всего этого нет дела. Она свободна и вправе жить как хочет. До свидания, клан Кеннеди! До свидания, Дженет Очинклос с ее высокомерно-недовольным взглядом! До свидания, журналисты с их бреднями: она вышла замуж за самого богатого, самого могущественного человека в мире. И теперь ей нечего бояться. Она опять видит сон, и в этом новом сне рядом с ней — новый папа. Ей надо наверстать пять потерянных лет, полных горя и обиды. Она свободна! Свободна! Свободна! Ари — человек занятой, ему некогда сидеть возле нее, вздыхать и держать ее за руку. Он умеет насмешить, очаровать. «Он красив, как Крез», — говорила Каллас. А узнав о его женитьбе на Джеки, сказала: «Джеки наконец нашла дедушку для своих детей».
«Каждый день телохранители детей внимательно изучают письма с оскорблениями, которые пачками приходят ей на Пятую авеню. Телевизионные комментаторы осуждают ее за жадность. А в одной газетной передовице бывшую Первую Леди обвинили в «измене родине», — вспоминает Дэвид Хейман.
У нее найдутся и защитники, например, Ромен Гари. В журнале «Elle» будет опубликовано его проникновенное выступление в защиту новоиспеченной мадам Онассис. Вот отрывок из этой статьи: «Случай Жаклин Онассис взволновал меня, потому что он высвечивает один из самых любопытных аспектов нашей цивилизации: при помощи средств массовой информации на потребу общественному мнению создаются мифы и лубочные картинки, часто не имеющие почти ничего общего с реальностью. Та Жаклин Кеннеди, о которой говорил весь мир, никогда не существовала. Жизнерадостная девушка из высшего американского общества, она вышла замуж за молодого человека из той же среды, красивого и несметно богатого, который «оказался» — я настаиваю на этом слове — также и политическим деятелем. На момент, когда они вступали в брак, сенатор Кеннеди был больше плейбой, чем политик. От нее требуют, чтобы она была образцовой вдовой и до самой смерти хранила верность трагическому величию семьи Кеннеди. Людям всего мира, стосковавшимся по красивым историям, ее супружеская жизнь задним числом представляется безоблачным счастьем, которое разбил жестокий рок. Верность покойному, верность клану Кеннеди, верность лубочной картинке, созданной нами для нас же самих. Ради нашего морального удовлетворения мы требуем от нее, чтобы она была «на высоте». Как же мы любим требовать образцового поведения от других. Этой маленькой маркизе захотелось послать к черту тех, кто уже не ходит в театр на Расина и Корнеля, зевает над Шекспиром, но зато упивается «красотой великих несчастий». Конечно, в этой истории есть и Онассис. Почему именно Онассис? Первым делом позвольте признаться — mea culpa[17], — что я не испытываю к Онассису того благородного презрения, какое сейчас с удовольствием демонстрирует весь мир, возможно, потому, что это дает людям чувство превосходства над владельцем миллиардного состояния. Тем не менее, уличный продавец сигарет, босиком пришедший из Турции и ставший миллиардером, нравится мне больше, чем папенькин сынок, примкнувший либо не примкнувший к «движению протеста», или даже лорд, которого отцовские связи и сила традиции вознесли к вершинам власти, на место, «которое принадлежит ему по праву». Мы не вправе судить о человеке, основываясь только на том, что он беден, или на том, что у него миллиарды. Все мы в известном смысле «выскочки»: по крайней мере, те из нас, кто хоть как-то распорядился своей жизнью. Да, конечно, наш грек был, или до сих пор остается, владельцем казино в Монте-Карло, но ведь князь Ренье и его предки также были владельцами этого заведения. Что вы делаете, если вы — очаровательная маркиза, обожающая солнце, море, путешествия, мечтающая сбросить с себя бремя забот, а главное, главное! — до смерти уставшая от греческой трагедии? Вы становитесь женой грека без трагедии. Возьмите такие понятия, как величие Истории, миф, кровопролитие, серьезность, и попробуйте найти для них прямую противоположность: более чем вероятно, что такой противоположностью как раз и окажется Аристотель Онассис. Когда-то вы жили в тени очень могущественного человека: теперь вы выбираете не менее могущественного человека, который будет жить в вашей тени. Первый муж никогда вас не баловал, у этого блестящего человека были другие заботы. А на сей раз вы выбрали мужа, который бросит свое громадное состояние к вашим ногам, чтобы вы стали апофеозом, нежданным, немыслимым триумфом в жизни «выскочки». Из нашей очаровательной маркизы он сделает настоящую королеву…»
Спасибо вам, Ромен Гари. Спасибо Пьеру Сэлинджеру, написавшему Джеки, что «она никому не причиняет вреда и может делать то, что считает нужным». Спасибо Элизабет Тейлор, заявившей: «Я считаю, что Ари очень милый и очень внимательный. И думаю, что Джеки сделала превосходный выбор». Спасибо Этель Кеннеди, приславшей поздравительную телеграмму, которая заканчивалась словами: «Ари, у вас нет младшего братика?»
И конечно же спасибо старому Джо: узнав о предполагаемом браке любимой невестки со старым пиратом (чем-то неуловимо похожим на него самого), он приказал перенести себя в квартиру Джеки и там, парализованный и лишившийся речи, на их условном языке дал понять, что благословляет ее!
Разве богатство не может тронуть наше сердце, как его трогают красота или ум? В журналах полно репортажей о «выдающихся личностях», — хотя никого из них, по большому счету, личностью назвать нельзя, — и фотографий этих людей с красивыми невыразительными лицами, которые приводят женщин в экстаз. Джеки к ним равнодушна. Правда, она в 20 лет отстояла огромную очередь, чтобы увидеть своего кумира, но вы помните, как его звали? Уинстон Черчилль! Пища, которая требуется нашему воображению, нередко бывает странной, а порой и неудобоваримой. Колетт сказала однажды: «Мне так не хватает недостойного мужчины». Чтобы заставить сердце Джеки биться чаще, нужны не молодость и красота, а богатство и могущество. Можно ли осуждать ее за это?
Впрочем, кто сказал, что в начале этой истории между ними не вспыхнуло настоящее чувство? В сущности, никто не заставлял ее выходить замуж за Ари. Если она это сделала, если она пренебрегла общественным мнением, нанеся ущерб своим детям (что ей отнюдь не безразлично), значит, она сама этого очень хотела и предпочла уступить этому неистовому и необъяснимому желанию, а не сопротивляться ему.
Ларри Ньюман, журналист и сосед Джеки по Кейп-Коду, однажды увидел, «как они идут по улице, взявшись за руки, выделывая какие-то танцевальные па, играя, словно дети. Я видел, как они обедают — рыба на гриле и шампанское, — и мне показалось, что они вполне счастливы. Я подумал: «Это же здорово — наконец-то она нашла человека, с которым может разделить жизнь». Ходили упорные слухи о деньгах, полученных ею в результате брака с Онассисом, но я всегда считал, что эти двое действительно влюблены друг в друга. Он производил впечатление сердцееда, знающего, как найти подход к женщине».
А что, если (хотя это дерзкое предположение…), что, если с Онассисом она испытала ощущения, которых не испытывала прежде? Что, если она открыла для себя — произнесем это ужасное слово, такое же грязное, как слово «деньги», — сексуальное удовлетворение? После свадьбы Джеки и Онассис три недели проводят на Скорпиосе, совсем одни. Купаются, нежатся на солнышке, гуляют, ловят рыбу и… резвятся. Как говорит Онассис, они «словно Адам и Ева в земном раю». Ари рассказывает своему компаньону, что они занимаются любовью по пять раз за ночь и еще два раза — утром. Ему нравится заниматься этим где попало, иногда в самых неожиданных местах. Однажды матрос с «Кристины» ищет его, чтобы позвать к столу. И обнаруживает на палубе, в шлюпке, в приятном уединении с Джеки. «Я говорю ему: «Мы вас всюду ищем». А он мне: «Ладно. Вы меня нашли. А теперь уходите!»
Онассис — мужчина, который нравится женщинам, любит женщин, радуется жизни не торопясь. Не то что Джон Кеннеди, который получал свое — на скорую руку, без затей — и спешил дальше.
Тем немногим, кто видел Джеки в первый год ее совместной жизни с Онассисом, она показалась такой счастливой, беззаботной, веселой, какой не была еще никогда. Раньше она не знала, что брак может превратиться в увеселительную прогулку, и теперь наслаждается своим открытием. Они спрятались от всех — и счастливы. В глазах Ари она — королева, для которой ничто не может быть слишком прекрасным. Он арендует античный театр в Эпидавре, для нее одной, и привозит ее туда ночью слушать оперу. Под звездным небом, среди чарующих звуков Джеки испытывает подлинный восторг. Он строит виллу специально для нее и ее детей: это «коттедж» из ста шестидесяти комнат. Он устанавливает на острове систему безопасности, чтобы Джеки никто не потревожил, снабжает ее целым набором кредитных карточек, чтобы ей проще было делать покупки, и даже уговаривает ее тратить сколько вздумается. «Джеки долгие годы грустила, — говорит он, — так пусть теперь тратит сколько угодно, если это ее забавляет». Куда бы он ни уезжал по делам, он звонит ей каждый вечер. Оставляет по утрам короткие нежные записочки, потому что она пожаловалась: за десять лет жизни с Джоном она ни разу не получала таких записок. А еще он кладет на поднос с завтраком то жемчужное колье, то кольцо с бриллиантом, то золотой браслет, который она, ахнув от удовольствия, тут же надевает. Вот он, ее король! «Ты королева, радость моя, красавица моя, чудо мое…» Слова отца вновь звучат у нее в ушах, и она зачарованно улыбается.
Новобрачные проведут на острове всего месяц. Джеки должна вернуться к детям, а Онассис — к делам. Как всегда, дети для нее — самое важное, и она может строить планы только на время школьных каникул: когда у Кэролайн и Джона заканчиваются занятия, она уезжает к Ари. Хотя и он и она привыкли быть независимыми, такой образ жизни не поможет им сблизиться. Очень скоро оба вновь почувствуют себя свободными. В первое время они прилагали все усилия, чтобы встретиться, по ту или по эту сторону Атлантики; но мало-помалу каждого стала засасывать повседневная рутина. Их встречи зависят от очень насыщенного расписания, которое составляют секретари и посторонние люди. Но Ари продолжает звонить ей каждый вечер.
Как только Джеки покидает Скорпиос, где ей не нужно другой одежды, кроме купальника и джинсов, ее вновь охватывает привычная мания: страсть к безудержной трате денег. Она подписывает, подписывает, подписывает счета по кредитным картам. Бывает, что ей некогда подписывать, и она бросает на ходу изумленному продавцу: «Пошлите счет в офис моего мужа». Это часть сбывшейся мечты. Зайдя в магазин всего на десять минут, она может потратить там полмиллиона франков! Она покупает все без разбора: туалеты от французских кутюрье целыми коллекциями, старинные часы, десятки пар туфель, статуи, диваны, ковры, картины.
«Она проделывала это как во сне, словно была под гипнозом, — рассказывает Трумэн Капоте. — Однажды на приеме, который я давал у себя, моя собака изгрызла соболиное манто Ли Радзивилл. Ее муж был в ярости, а Джеки рассмеялась. «Не расстраивайся, — сказала она, — завтра купим другое на деньги Ари. Разве он обеднеет от такого пустяка?» Джеки получает в месяц 300 000 франков на карманные расходы, но ей этого не хватает. Ей необходимо покупать, для нее это компенсация, лекарство, способ забыться. Некоторые пьют, принимают наркотики, впадают в булимию, доводят себя до рака. А Джеки тратит деньги.
Отчего она вновь стала рабыней своей привычки? Что с ней произошло? Быть может, реальность грубо схватила ее за рукав и волшебный сон развеялся? Ведь мечты сразу блекнут от столкновения с реальностью, а сказки теряют свою прелесть. Но именно реальности Джеки старается избегать всеми силами. Она пережила слишком много. У нее не хватает сил, чтобы с этим смириться. И не хватает смелости, чтобы остановиться и задать себе давно назревшие вопросы. Нет, настаивает она, пусть волшебный сон длится и длится, а злая фея так и не появится на горизонте…
XI
Остров Скорпиос для Джеки и Ари действительно стал земным раем. У них много общего. Оба — натуры замкнутые, их окружает множество людей, но они одиноки. Оба — эстеты, влюбленные в роскошь, какую может обеспечить миллиардное состояние, оба независимы, своевольны, умеют обольщать. Если бы они так и остались отшельниками на своем острове, их счастье продлилось бы дольше. Ари заботится о детях Кеннеди, и это глубоко трогает Джеки. «Он был очень щедр к ним, — рассказывает Коста Грацос, его правая рука. — Он купил Кэролайн парусную яхту, а Джон-Джону — скутер, музыкальный автомат и мини-джип. Еще он подарил им шетландских пони. Но он не отделывался подарками, он старался отдать им часть души. В Нью-Йорке посещал школьные спектакли, в Нью-Джерси присутствовал на занятиях верховой ездой, заменяя Джеки. Причем последнее не доставляло ему удовольствия. Он не любил лошадей. Постоянно жаловался, что от грязи и навоза у него портятся обувь и брюки».
Но детям трудно привыкнуть к отчиму, который годится им в дедушки. Кэролайн подсматривает за ним из-под длинных волос. А Джон-Джон хоть и позволил себя приручить, но не слишком охотно. Они не могут понять выбор матери, но принимают его безропотно. Ведь это их мама, которую они любят больше всего на свете. Джеки это видит, она благодарна детям за то, что они не осложняют ситуацию открытым противостоянием.
Джеки и Ари стараются продлить свое счастье, как только возможно. Оставшись наедине, они осознают, что принадлежат друг другу. Им не нужны слова, они просто держатся за руки и улыбаются.
И все бы хорошо, но… Им редко удается побыть вдвоем. «Онассис был бизнесмен международного масштаба, причем все дела и все счета своих многочисленных предприятий он держал в голове. Его офис был там, где он в данный момент находился, а вокруг него всегда крутилась дюжина помощников, которые обращались к нему на незнакомых Джеки языках, — вспоминает Стивен Бирмингем. — У Джона Кеннеди тоже был свой двор, но тогда Джеки все же была в состоянии понять, что происходит. А вот дела Онассиса представлялись ей — как и многим другим! — такими таинственными, что она сочла за лучшее не говорить с ним на эту тему. Некоторые из помощников Онассиса были ей симпатичны. Другие — совсем наоборот. Эти последние относились к ней как к назойливой втируше, которая все время становится между ними и шефом. Они не утруждали себя любезностью, едва здоровались, а если им был срочно нужен Онассис, бросались к нему и начинали тихо разговаривать с ним по-гречески. Джеки находила это крайне невежливым. Вдобавок Онассис, как ей казалось, ставил этих людей гораздо выше ее!»
Именно здесь кроется причина непонимания, возникшего между ними: Онассис воспринимает Джеки как маленькую девочку, обожающую драгоценности, роскошь и красоту, но не видит в ней мыслящего человека. Джеки — украшение его жизни, его одалиска, его личная знаменитость, обласканная им и полностью от него зависящая. Ему кажется, что он «владеет» ею и в физическом и в финансовом смысле, и сознание этой власти наполняет его гордостью. Он стал ее господином. Он сумел осуществить то, что не удалось ни одному из ее многочисленных воздыхателей-американцев, прекрасно воспитанных, из лучших семей. Джеки нужно, чтобы ее баловали, чтобы ею восхищались. Но это еще не всё: она хочет, чтобы ее уважали. Как было под конец ее жизни с Джоном. Ей хотелось бы стать доверенным лицом Онассиса, его тайной посланницей, союзницей, которая держится в тени. Она никогда не довольствовалась ролью красивой куклы. Но мир Онассиса — это мир мужчин. Там нет места женщине. «Будь красивой, трать деньги и молчи». Других желаний у женщины быть не может. Обидно сознавать, что на нее смотрят сверху вниз, и она старается не думать об этом. Но она Принцесса, и достаточно горошины, чтобы на ее теле появились синяки.
Вначале Джеки во всем идет ему навстречу. Живет его жизнью, жизнью полуночника, обожающего ночные клубы и вечно окруженного своими помощниками. Если она противится и хочет уйти, он грозит ей пальцем или сверлит ее мрачным взглядом. И она садится на место, с тревогой сознавая, какую власть дала ему над собой. Поговаривают даже, что он сумел укротить ее, превратил гордую королеву в послушного ребенка. Она делает все, что он хочет. Иногда она пытается взять реванш, подпускает ему шпильки. Так она напоминает о своем существовании. Прилюдно высмеивает его за неумение одеваться. «Поглядите на него, — говорит она. — У него, наверно, сотни четыре костюмов, но он всегда носит в Нью-Йорке один и тот же серый, в Париже — один и тот же синий, а в Лондоне — один и тот же коричневый». Ари делает вид, будто не слышит. А Джеки кажется, что она отыграла очко.
Дело в том, что Онассис — человек очень суеверный. Если ему удалось подписать крупный контракт, он так и носит костюм, который был на нем в день подписания. Но он мог бы тем же самым попрекнуть и Джеки: ведь она целыми днями ходит в майке и джинсах.
Он никогда не говорит с ней о делах, а живет только своей империей. Очень скоро у нее возникает ощущение, что ее отодвинули на второй план. Она обижена и повторяет маневр, который использовала при Кеннеди: быстро и энергично меняет мебель и всю обстановку, заново наполняет свои платяные шкафы — так, что дверцы не закрываются. Приглашает декораторов, бегает по аукционам и покупает. Наводит красоту и уют в домах, на яхтах, чтобы у них было свое гнездышко. Но он ничего не замечает, обращается с ней как с куртизанкой либо проносится мимо, словно ветер. Он всегда в самолете, в море или у телефона. И все начинается сызнова: бесконечное ожидание, обида, чувство беспомощности.
«Он много работал и был всегда в разъездах, — продолжает Стивен Бирмингем. — Его почти нельзя было застать дома. В Нью-Йорке у него были собственные апартаменты в отеле «Пьер», и, поскольку ему часто приходилось работать до глубокой ночи, он предпочитал спать там, а не ночевать у Джеки. Иногда она сопровождала его в поездках. Но большую часть жизни она проводила дома. И наслаждалась роскошью, которой он ее окружил. В финансовом отношении она полностью зависела от него. Однажды она попыталась вложить деньги, не послушав совета Ари, и это обернулось катастрофой. Тогда она простодушно попросила его возместить ей убытки. Раздраженный ее непонятливостью, он ответил, что она могла бы продать часть драгоценностей и картин знаменитых художников, которые он ей подарил. Это предложение ей не понравилось».
Джеки обижается на такие замечания: ей сразу начинает казаться, что ее не любят. Впрочем, Джеки вообще легко обидеть. Когда ее отношения с близким человеком ничем не омрачены, она не сомневается в своем очаровании, в своей власти над ним, но стоит прозвучать одной фальшивой ноте, как ей все начинает видеться в черном цвете. И тогда она застывает, словно величественное изваяние. Это вполне устраивало Джона Кеннеди, и он продолжал сыпать шутками. А вот Онассиса это выводит из себя, он ничего не понимает и обращается с ней грубо, как с капризным ребенком. Ему некогда всматриваться в нее. Женщина нужна ему не только для собственного удовольствия, но и для того, чтобы вызывать всеобщую зависть. Он показывается на публике лишь со знаменитыми женщинами. К другим, обычным, он приходит в два часа ночи и уходит на рассвете.
В первый год их супружества она была очарована его властным характером и его мужественностью, но очень скоро эти же качества начинают ее отталкивать. Он хочет превратить ее в свою вещь. Он воображает, будто обрел власть над ней, потому что с ним она расслабилась и позволила себе быть счастливой; но теперь она возьмет себя в руки. Никто на свете больше не сможет похвастать тем, что сумел возвыситься над Жаклин Бувье. Если он думал, что женится на очаровательной дурочке, которая будет бегать за ним хвостом и во всем его слушаться, или на мещаночке, которой только и нужно, чтобы он платил по векселям и делал ей детей, то он жестоко ошибался. Она — не Каллас, бросившая ради него мужа и профессию. «Вот дура!» — думает Джеки. Это самое верное средство, чтобы потерять его. Таких мужчин надо подольше водить за нос. Как тут не вспомнить советы Блэк-Джека: держаться на расстоянии, сверкать ослепительной, загадочной улыбкой, а другие пусть себе увлекаются и терпят крах. Сладостная дрожь охватывала ее, когда Ари говорил с ней, точно строгий отец с юной дочерью, когда он опрокидывал ее навзничь где попало и она теряла голову, — но теперь она положит этому конец. Скоро он лишится власти над ней. Если физическое удовольствие ведет к зависимости, к подчинению, а значит, к беде, оно будет изгнано из ее жизни. Ее сердце вновь станет свободным.
Она вернется к прежним привычкам, не будет больше подстраиваться под него. Если она годится только на то, чтобы тратить деньги, — что же, она будет тратить. Не зная меры. Деньги — ее испытанное средство защиты, орудие мести. Я всего лишь светская львица, одуревшая от денег? Так пусть он одуреет от моих счетов! Гордость велит ей не поддаваться ему, сбросить с себя моральную зависимость, разорвать чувственную привязанность.
Джеки нравится рано вставать, завтракать с детьми и отправлять их в школу. И ложиться в постель с книжкой в десять часов вечера. Или поехать в оперу, на балет или драматический спектакль в компании завзятых театралов, с которыми потом можно будет обсудить увиденное за легким ужином.
Ари — это важный господин и крестьянин в одном лице. Он не проводит дома ни одного вечера и спит по четыре часа в сутки. В опере он дремлет, сладко посапывая. Он любит простую еду, девушек, которые отдаются быстро, не ломаясь, народные праздники, непринужденные манеры. Любит бывать в маленьких греческих тавернах, в ресторанах, где можно вскочить на стол и станцевать сиртаки. Домой он возвращается в три часа утра, а в семь просыпается, чтобы позвонить какому-нибудь партнеру на другом конце света.
Джеки отказывается сопровождать его в этих загулах. Пусть делает что хочет, ее это уже не волнует! Он появляется на публике с манекенщицами, со знаменитостями, снова начинает встречаться с Каллас. Газеты публикуют свежую фотографию Ари и Марии. В ответ Джеки показывается на людях в сопровождении своих верных поклонников.
Это война. Открытая война. Онассис заявляет одному журналисту: «Джеки прелестная птичка, которой необходимы безопасность и свобода, и я ей их даю. Она может делать абсолютно все, что захочет. Я буду вести себя так же. Я никогда не задаю ей лишних вопросов, как и она мне».
Джеки в своей нью-йоркской квартире читает это интервью — и ее охватывает тревога. Что это значит? Она ему надоела, и он решил ее бросить? В ней вновь просыпается страх, мучивший ее в детстве, боязнь быть покинутой. Она не в состоянии этому сопротивляться. Гордая Джеки летит в Париж и просит прощения. Одна только мысль о том, что он может решиться на развод, ужасает ее. Ей не приходит в голову, что Онассис, как все избалованные вниманием мужчины, пресытился своей игрушкой. Он обхаживал Джеки, пока не вынудил у нее согласия на брак, женился, привел весь мир в состояние шока, получил свою порцию рекламы и почестей. И теперь готов заняться чем-нибудь другим. Он повидался с Каллас, почувствовал, что их взаимная привязанность не угасла, убедился, что она все еще предана ему и любит его до потери голоса. Она гречанка, как и он, страстная натура, склонная к самоотречению. Она ждет его, понимает его, принимает таким, какой он есть. В ее обществе он отдыхает. В греческом смысле слова она — его жена.
Все, что раньше забавляло его в Джеки, теперь кажется ему скучным. Он упрекает ее за расточительство, за холодность, за равнодушие к его детям, Кристине и Александру, к культуре его страны. В такие минуты он становится черствым и жестоким, и Джеки приходится отступить. Она готова на все, лишь бы не потерять его, и подписывает бумагу, согласно которой ее доля наследства снижается до 2 % от его состояния. Не потому, что еще любит его — она дала себе слово покончить с этим опасным чувством, — просто из страха, что ее бросят. Если она и порвет с ним, то не раньше, чем сама того захочет. Решать должна она. Иначе разрыв станет для нее травмой, от которой ей не оправиться никогда. В своем первом замужестве она была под защитой Истории: президент Соединенных Штатов не может развестись. Теперь, когда она замужем за Онассисом, у нее нет никаких гарантий. Они приходят к соглашению: оба будут вести себя так, словно между ними все по-прежнему. Видимость надо соблюсти. Он будет оплачивать ее счета, как и раньше, но отныне он — свободный мужчина.
Джеки облегченно вздыхает: он остается. Другие женщины? Если бы у него была единственная связь, о которой болтали бы все кругом, она волновалась бы, а многочисленные тайные связи ее не беспокоят. Сотрудник Онассиса Коста Грацос утверждает, что «пылкость ее чувства к Онассису была прямо пропорциональна суммам, которые она от него получала».
На самом деле все было сложнее. Получить деньги было для Джеки в каком-то смысле все равно что услышать признание в любви. Чем больше ей разрешают сорить деньгами, тем больше ею дорожат. Вспомним, как Блэк-Джек проматывал остатки своего состояния, потакая капризам двух своих маленьких принцесс, призывая их больше тратить, покупал им жемчужные колье, золотые цепочки, костюмы для верховой езды, пока у него не иссяк банковский счет. В то же время он менял женщин как перчатки и навязывал Джеки и Ли общество своих любовниц. Джеки утешалась мыслью, что эти случайные подруги ничего не значат для него: все равно он любит ее больше всех. Ведь это ради нее он разоряется…
Если ее спутник жизни остался с ней и выполняет все ее желания, значит, он ее любит. Обо всем остальном — любовницах, семейных сценах, оскорблениях — она предпочитает не думать. Джеки на столь многое закрывала глаза, так долго затыкала уши, что в конце концов научилась не замечать то, что ей неприятно. Она забирается на свое облако и там рассказывает себе разные волшебные истории.
Чтобы забыть о недавних разочарованиях, она оживляет память о погибшем муже, легендарном и безупречном. Тщательно следит за вечным огнем на его могиле, зная, что это поможет ей восстановить репутацию и вызовет недовольство Ари. Она присутствует на всех церемониях и мероприятиях, посвященных памяти Джона Кеннеди. Возможно, у Онассиса нет соперника на этом свете, зато есть на том, что создает куда большие проблемы.
«Гордому греческому мужу нелегко было жить в тени другого мужчины. Так и возникло внутреннее отторжение, неожиданное для него чувство, которое охватывало его всякий раз, когда Джеки с явным удовольствием отмечала очередную памятную дату: годовщину смерти Джона, годовщину их свадьбы, а также основных этапов политической карьеры покойного президента, подробно рассказывая обо всем этом детям», — рассказывает Дэвид Хейман.
Хотя Джеки теперь уже не зависит от семейства Кеннеди, она опять сближается с ними. Старые связи завязываются вновь. Возобновляя контакты с представителями этого клана, Джеки вновь оказывается среди людей одного с ней воспитания. Она любит их не больше, чем раньше. Но, по крайней, мере она их понимает. Против «банды Онассиса» она выставляет свою «банду Кеннеди». И сокращает разрыв в счете. Причем если окружение Онассиса относится к ней с пренебрежением, в семье Кеннеди она занимает почетное место: всех притягивает ее необычайная судьба и сила характера. Теперь игра оборачивается в ее пользу. Она автоматически становится главой клана, вместо старика Джо, который превратился в собственную тень.
После инцидента на озере Чаппакуидик[18] в июле 1969 года Тед Кеннеди первым делом позвонит ей. Девять часов он бродит по берегу, не решаясь заявить об аварии в местную полицию, и все это время отчаянно, но безуспешно пытается связаться с Джеки, сильной женщиной, которая умеет найти выход из любого затруднения. Когда он наконец дозванивается до нее и все ей рассказывает, она принимается утешать его, как маленького мальчика. Потом пишет ему письмо, прося стать крестным отцом Кэролайн вместо убитого Боба.
Это трагическое происшествие ставит крест на политической карьере Тедди, и старый Джо Кеннеди тихо угасает. Для Джеки это невосполнимая потеря; когда-то, выйдя замуж за Джона, она заявила: «Я люблю Джо Кеннеди больше всех на свете, не считая Джона и моего отца».
К счастью, у нее есть дети. Она бдительно следит за их учебой, каждый уик-энд катается с ними верхом, ставит целью воспитать у вялого от природы Джон-Джона бойцовский характер, а у Кэролайн — лучшие качества, какие только можно пожелать девушке. «К чести Жаклин Онассис следует сказать: она старалась, чтобы Кэролайн и Джон-Джон росли благоразумными и уравновешенными, далекими от рекламной шумихи. И она этого добилась, — одна, вопреки всему. Чтобы понять, чего это ей стоило, достаточно взглянуть на других детей из клана Кеннеди, ровесников Кэролайн и Джон-Джона», — рассказывает мать одного из друзей детства Кеннеди-младших. Джеки вообще не жалеет любви, когда речь идет о детях, и не только о ее собственных. Она заботится о друзьях Джона и Кэролайн так, словно они тоже ее дети.
Джон научился избавляться от назойливых психопатов. «Вокруг школы всегда крутились три-четыре божьих одуванчика в брюках и бигуди, которые то и дело спрашивали: «А где Джон-Джон?» — вспоминает мать одного из учеников. — Однажды они наткнулись на него самого: “Ты знаешь Джона?”
— Знаю, — ответил он.
— А какой он?
— Это потрясающий парень!»
Такое самообладание воспитала в нем Джеки.
Зато у нее проблемы с детьми Онассиса, которые так и не признали ее. Александр ее избегает, а Кристина осыпает насмешками. Джеки помогает ей выбирать гардероб, советует похудеть, а Кристина в ответ бросает: «Я не хочу быть костлявой, как американская манекенщица!» Она выходит замуж за первого встречного, чтобы досадить отцу, а потом просит приехать и забрать ее. По мнению Джеки, Кристина не умеет себя вести, это избалованный ребенок, типичная дочка богача. Онассис упрекает жену в жестокости. У него чувство вины перед дочерью. Ему вечно было некогда, он мало заботился о ней, а в качестве извинения за свое отсутствие осыпал подарками. Кристина становится поводом для разногласий. Обида на Джеки у Онассиса разгорается еще сильнее.
В итоге он теряет к ней всякое уважение. Если она, скучая на борту «Кристины», спрашивает, чем бы ей заняться, он предлагает «взяться за художественное оформление меню». Он все больше отдаляется от нее. «Он признался мне, что дурацкая идея жениться на Джеки Кеннеди — самое большое безумство в его жизни. Это самая дорогостоящая и самая нелепая из ошибок, какую он когда-либо совершал», — рассказывает один близкий к нему человек.
Утонченность и элегантность жены раздражают его. Часто он нарочно выказывает себя невежей — лишь бы ее позлить. За едой чавкает, рыгает, запихивает в рот огромные куски, потом выплевывает. Одному журналисту, который выпрашивал у Онассиса интервью, тот ответил: «Вы хотите, чтобы я открыл вам секрет моего успеха?» С этими словами он расстегивает брюки, спускает трусы и демонстрирует свои мужские достоинства, со словами: «Мой секрет в том, что у меня есть яйца!»
Если она указывает ему на его промахи, когда они не одни, он приходит в ярость. И напоминает, какие чудовищные суммы выплачивает по ее счетам. «Двести пар туфель за один раз! Может, я и супербогач, но у меня такое в голове не укладывается! Эта женщина ненормальная! Никто ведь не скажет, что я заставляю ее жить в нищете! История с туфлями — только один случай из многих! Она заказывает себе сумки, платья, манто и костюмы дюжинами, — всего этого добра хватило бы на целый магазин на Пятой авеню. Она не может остановиться. С меня хватит. Я хочу развестись».
Он издевается над ее детским голоском, над ее нью-йоркскими приятельницами — «Они все ненормальные!», высмеивает ее привычку ходить, завернувшись в платки или шарфы. Прямо как бродяжка. Притом, что он дает ей столько денег! Приглашает ее поужинать у «Максима», потом отвозит на авеню Фош и говорит, что не поднимется с ней в квартиру: сегодня он ночует у одной прелестной манекенщицы. Джеки выслушивает это с невозмутимым видом, потом идет наверх, ложится в постель и рыдает. Как они дошли до этого? Она вспоминает финал «Унесенных ветром». Скарлетт кричит Рэтту Батлеру: «Что теперь со мной будет?» А Батлер-Онассис отвечает: «Право же, дорогая, это не мое дело…»
Она перестала его волновать. И он больше не оплачивает ее безумные счета. Она продает свои платья, сумки и безделушки в одном из нью-йоркских магазинов, чтобы выгадать несколько долларов. Он узнает об этом и обзывает ее скупердяйкой. Сам он, надо отдать ему должное, отличается необыкновенной щедростью. Как утверждает Коста Грацос, «Он не только содержал шестьдесят человек родни, но еще и платил своим сотрудникам и прислуге так, словно те тоже приходились ему родственниками… Он был требовательным, но возмещал это подарками и любезностью. Если жена садовника на Скорпиосе нуждалась в медицинской помощи, он ей это обеспечивал. Если сын того же садовника проявлял блестящие способности, он оплачивал учебу мальчика. Он всегда давал огромные чаевые. Если он брал такси, то шофер получал от него вдвое больше, чем полагалось по счетчику».
Бедности он не боялся. Когда-то он испытал нищету, все унижения, какие выпадают на долю изгоев, но сумел выбраться наверх. Никакая беда не могла его испугать, и менее всего — отсутствие денег. Он верил в себя, знал, что ему под силу преодолеть любые препятствия, превозмочь любое горе.
Кроме одного. Двадцать второго января 1973 года потерпел катастрофу вертолет, в котором летел его сын. Александр погиб. После этого несчастья Ари расхотелось жить. Богатый, могущественный человек, не признававший ни законов, ни велений совести, гениальный делец начал медленно превращаться в ничто. Скорбь его выражается бурно и неистово, и Джеки находит такое поведение неприличным. Ее всегда учили скрывать свои чувства. Взрыв отчаяния на публике — это последнее дело. Она часто вспоминает, как Этель, жена Боба, вскоре после его гибели обратилась к врачу, прося дать ей какое-нибудь средство, чтобы она не плакала! И Джеки это одобряет. В том, как ведет себя человек после тяжелой утраты, проявляется его воспитание, его культура. Ей противно смотреть на Онассиса, который кричит, рыдает и клянет на все лады небо, богов и злую судьбу! Ее отвращение к нему усугубляется. Она не хочет больше ужинать с ним за одним столом, потому что у него плохие манеры. Онассис в ужасе: он только сейчас разобрался в том, что за женщина та, на которой женился. «Ей нужны мои деньги, а не я. Она мне чужая».
Он переписывает завещание, вычеркнув из него упоминание о Джеки, и назначает ей и детям пожизненное содержание. Он хочет развестись с ней и нанимает частного детектива, чтобы следить за ней и уличить ее в неверности. Но детектив терпит неудачу. Через полгода после смерти сына Онассис тяжело заболевает. Врачи ставят диагноз: миастения, болезнь, при которой разрушаются мышцы. Один глаз перестает открываться, тогда он поднимает веко и закрепляет его пластырем. Он сам подшучивает над этим. Он продолжает работать, но без прежнего вдохновения. В начале февраля 1973 года у него начинаются сильные боли в животе, и он ложится в американский госпиталь в Нейи. Джеки навещает его там, но, решив, что его состояние не слишком тяжелое, улетает в Нью-Йорк.
Пятнадцатого марта 1975 года Аристотель Онассис умирает. Его жена узнает об этом в Нью-Йорке. Она явится на похороны в сопровождении Теда Кеннеди. Церемония пройдет в маленькой часовне на острове Скорпиос, где они поженились шесть с половиной лет тому назад. Она не подаст виду, что они с мужем были в ссоре и произнесет перед журналистами «образцовое» надгробное слово в его честь: «Аристотель Онассис пришел мне на помощь в самый мрачный период моей жизни. Он открыл для меня мир любви и счастья. Мы пережили вместе чудесные минуты, которых я никогда не забуду и за которые я буду ему вечно благодарна».
Человек ушел из мира живых, настала пора создавать его культ.
Она по-прежнему будет называть себя миссис Онассис, на светских приемах в Нью-Йорке при упоминании Ари глаза ее будут светиться, и она будет рассказывать о том, какие безумства он совершал ради нее, какое немыслимое счастье она узнала с ним. Он должен навсегда остаться сказочным героем, сумевшим на несколько месяцев сделать ее такой счастливой. Ему тоже найдется место на пьедестале, куда поднялись два других ее героя, вечно живых в ее памяти: Джек Бувье и Джон Кеннеди. Пусть реальность так часто и так беспощадно одерживала верх над Джеки — Джеки по-прежнему старается ее не замечать, как не замечает всего того, что ее беспокоит.
XII
После смерти Онассиса его состояние было оценено в миллиард долларов. Большую его часть наследует дочь Онассиса, Кристина. Между ней и Джеки развернется жестокая борьба за наследство. Чтобы избежать судебной тяжбы по поводу завещания, Кристина и ее советники предлагают Джеки договориться: они дают единовременно 26 миллионов долларов, а Джеки отказывается от дальнейших претензий. Кристина довольна: она избавилась от Джеки, которую называла «Черной вдовой». Впоследствии она признается, что готова была предложить мачехе даже большую сумму.
В биографии Джеки Стивен Бирмингем логично объясняет поведение Кристины: «Джеки приносила несчастье. У Кристины было ощущение, что Джеки губит все, к чему прикасается. Ангел смерти — вот кто эта женщина». Коста Грацос был согласен с Кристиной: «Она притягивала беду, как громоотвод — молнию. Доказательство тому — Джон и Боб Кеннеди. Кристина боялась Джеки и приписывала ей магические способности. Все, кто окружал ее, умирали».
Сейчас, когда Джеки исполнилось сорок семь, она наконец-то получила возможность отдохнуть от своих вечных страхов. У нее никогда больше не будет финансовых проблем. Она сможет жить сама по себе, не зависеть ни от Очинклосов, ни от Кеннеди, ни от какого-либо мужчины. И спокойно смотреть в будущее: ей не суждено разориться, как Блэк-Джеку. У нее внушительный счет в банке, который избавляет от бессонницы, ночных кошмаров и приступов паники лучше, чем снотворное, успокоительное или любовник. Отныне она может рассматривать свою жизнь как приключение, переживаемое в одиночестве, но увлекательное.
Сперва она робеет, как положено начинающей. Не выходит из дома, возится с детьми, смотрит телевизор, занимается йогой, бегает, катается на велосипеде, вытаскивает из шкафа кулинарные книги, заказывает продукты по телефону, устраивает ужины в узком кругу, приводит в порядок квартиру, переставляет мебель, отдает любимые фотографии в мастерскую, чтобы их вставили в рамки. Она осматривается, ищет ориентиры и занимается собой. Она не может устоять перед искушением стать красивее и, как все шикарные дамы Манхэттена, ложится под скальпель хирурга, чтобы избавиться от морщинок в углах глаз и убрать второй подбородок. На уик-энд она уезжает в свой загородный дом в Нью-Джерси. Катается верхом, пишет маслом, рисует, читает. Как утверждает ее тетка, Мишель Патмен, «она установила в своей квартире на Пятой авеню мощную подзорную трубу, которая давала ей возможность рассматривать людей, гуляющих в парке: женщина, привлекавшая взоры всего мира, оказалась любительницей подглядывать за другими!». У нее так и не появилось близких подруг, если не считать младшую сестру Ли. Как и раньше, ей неприятны люди, которые стремятся сблизиться с ней и ведут себя бесцеремонно. Она предпочитает побыть в одиночестве или со своими детьми. Джон и Кэролайн подросли: они учатся, обзавелись друзьями, часто уходят, потом возвращаются, в доме слышны веселые голоса, шум, — но вскоре все опять стихает. Они по-прежнему привязаны к матери, но сейчас уже не нуждаются в ней так, как раньше. Она сумела воспитать в них волю, уверенность в себе: теперь они хотят быть независимыми.
И она страдает, как страдают все женщины, сделавшие детей смыслом своей жизни, когда их дети вырастают и становятся самостоятельными. Она чувствует себя одинокой и никому не нужной. Чем теперь заняться? Она не находит себе места, хотя жизнь ее более чем благополучна. И вспоминает времена, когда работала журналисткой, встречалась с интересными людьми, разъезжала по свету, узнавала много нового. Работать — вот чего ей хотелось бы. Она говорит об этом знакомым, тщательно обдумывает этот вариант.
И вот издательство «Вайкинг Пресс» предлагает взять ее на работу. Она соглашается. В ноябре 1975 года она поступает на должность редактора с годовым окладом в 10 000 долларов и очень гибким графиком, — чтобы иметь возможность заниматься детьми. Вначале она ощущает некоторую неуверенность: ей не совсем ясно, чего от нее ждут. Потом осознаёт, что ей все это нравится — править рукописи, работать с авторами, готовить книги к печати. Ее помощница, Барбара Берн, вспоминает: «Когда стало известно, что она будет работать у нас, большинство сотрудников отнеслись к этому скептически. Но уже через несколько дней мы были приятно удивлены. Нельзя было не признать, что перед нами — не чучело с дурацким голосом, а живой человек. В ней не было ничего от Марии-Антуанетты, вздумавшей поиграть в фермершу, — она отнеслась к своему новому занятию со всей серьезностью. Очень быстро выяснилось, что ей нравится работать над рукописью, усовершенствовать текст. У нее это хорошо получалось, и она трудилась на совесть. Когда мы все это поняли, она стала держаться более раскованно. И все же нелегко было привыкнуть к тому, что в коридоре ты постоянно встречаешься с обложкой глянцевого журнала».
В вестибюле издательства ее поджидают журналисты, фотографы, телеоператоры. Но она не обращает на них внимания. К чему ей дешевая популярность, когда она нашла для себя нечто гораздо более увлекательное: любимое дело.
Однако она все так же непримирима к тем, кто норовит покопаться в ее жизни. Однажды в книжном магазине некий автор, опубликовавший о ней книгу, надписывает свое сочинение читателям; проходя мимо, она демонстративно зажимает нос. Вместе с тем она может быть необычайно любезной и предупредительной с совершенно незнакомыми людьми. Одной девушке, у которой нога в гипсе, она помогает усесться в такси. Та не может опомниться: «Вы только представьте: вас сажает в такси Джеки Онассис!» Всякий раз, когда ее приглашают на ужин, она присылает письма с благодарностью, изящно написанные и изысканно вежливые. Все, кому доводится с ней встречаться, покорены ее обаянием, умом и красотой. Английский поэт Стивен Спендер, который знакомится с ней на вечере у друзей, просто ослеплен ею. Он спрашивает, чем в своей жизни она больше всего гордится, и она спокойно и мягко отвечает: «Я пережила очень тяжелые моменты и не сошла с ума». «Это растрогало меня до глубины души, — вспоминает хозяйка дома, Розамонд Бернье, гид в музее Метрополитен. — Тут есть чем гордиться! Пережить то, что пришлось пережить ей, и сохранить душевное равновесие, — с этим можно только поздравить. Я не говорю, что она — идеал. Как у любого человека, у нее есть недостатки. Ей трудно дается откровенность, отчасти, вероятно, из-за всего пережитого. Кроме того, она очень замкнутый человек. Ей не нравится, когда с ней хотят быть накоротке. Думаю, по характеру она нелюдимая и застенчивая».
В ноябре 1975 года умирает добрый дядюшка Хьюги. Перед смертью он разорился. Мерривуд и Хаммерсмит Фарм были проданы. Дженет Очинклос живет теперь в домике сторожа! Джеки переводит миллион долларов на банковский счет матери, чтобы та ни в чем не нуждалась. Но их отношения не стали более теплыми. Джеки занимается делами матери, заботится о ее здоровье, в общем, ведет себя как человек долга, но без громких слов. Только новые испытания, свалившиеся на семью, заставят этих двух женщин помириться.
Джон Сарджент, директор издательского дома «Даблдэй», предлагает Джеки стать его компаньоном. Предложение почетное, сулит немалую выгоду: она соглашается. «Ее задача заключалась в том, чтобы привлекать к нам знаменитостей, — рассказывает Джон Сарджент. — Кроме этого, она занималась выпуском книг по искусству и фотоальбомов, как прежде в «Вайкинг Пресс». Считалось, что благодаря ее связям к нам потянутся новые авторы».
Как всегда, у нее есть сторонники и противники, и трудно было бы разобраться в логике тех и других. Ее робость одних смешит, другим кажется трогательной. Она не бывала раньше в конференц-залах, заходит не в ту дверь, стесняется высказать при всех свое мнение. Она смущается так же, как смущалась много лет назад, когда впервые переступила порог Белого дома. «Она была больше похожа на перепуганного цыпленка, чем на вдову президента Соединенных Штатов», — скажет один из ее коллег. Ее особый статус вызывает у них раздражение. Она присутствует на работе лишь три дня в неделю. Остальное время работает дома. Кому-то она неприятна своей всегдашней манерой держаться отстраненно, кому-то досаждает толпа ее фанатов, растущая день ото дня. Вдобавок ее рассеянный вид, как обычно, наводит на мысль, что она презирает всех вокруг. Джеки не создана для работы в коллективе, — перерывов на кофе, когда все собираются возле кофейной машины, доверительных бесед шепотом, письменных поздравлений, которые коллеги вручают друг другу по торжественным случаям, манеры потешаться над начальником у него за спиной, соленых шуточек и пересудов. Она живет обособленно, в своем мире. Работает, выпускает книги; среди этих книг есть хорошие, есть и похуже. В частности, она редактировала воспоминания Майкла Джексона. Прилежно, словно школьница, вникает она в тайны новой профессии. Ведь если твое имя Жаклин Бувье Кеннеди Онассис, у тебя нет права на ошибку. Если идешь с высоко поднятой головой, нельзя спотыкаться. Если тебя привыкли видеть на высоте, нельзя опускаться до болтовни с коллегами. Если ты много лет считалась главным врагом общества и главной его любимицей, за тобой постоянно наблюдают, тебя либо поносят, либо превозносят. Но никогда не высказываются о тебе объективно. В отделе обсуждения рукописей ее отчеты вызывают или восторг, или недоброжелательную критику. Она не обращает на это внимания и продолжает делать свое дело. Работы она не боится, а быть мишенью для придирок давно привыкла. И держится стойко.
У нее полно забот другого рода. На семью Кеннеди продолжают сыпаться несчастья. «У Питера Лоуфорда все более усиливалась зависимость от наркотиков и алкоголя, — рассказывает Дэвид Хейман, — и его брак с Пэт Кеннеди трещал по швам; у детей Боба Кеннеди неприятности следовали одна за другой (автомобильные аварии, провалы в учебе и переэкзаменовки, наркотики, лишение водительских прав); Кара, дочь Теда, курила гашиш и марихуану, однажды пыталась убежать из дома, но безуспешно; Джоан Кеннеди стала алкоголичкой; Тедди Кеннеди-младший заболел раком костного мозга, и ему ампутировали ногу. И Джеки, помимо ее воли, тоже была вовлечена в эти неурядицы. Когда Джоан Кеннеди узнала, что муж ей изменяет, она решила посоветоваться с Джеки. Ведь если кто и знал все, что можно было знать о супружеской неверности мужчин из клана Кеннеди, то это Джеки. «В их семье все мужчины такие, — спокойно сказала Джеки. — Не могут не бегать за каждой юбкой. Для них это обычное дело». Джоан Кеннеди не удалось отстоять свои интересы. Ей это было не по плечу. Она пыталась как-то приспособиться, но не смогла; а вот «чудачке» Джеки хватило духу противостоять разрушительным силам, таящимся в семье Кеннеди, вдобавок она еще умела использовать определенные обстоятельства к своей выгоде».
Джеки не хочет, чтобы этот губительный вирус подхватили ее дети. «Больше всего на свете меня волнует счастье моих детей. Если человек не смог устроить судьбу своих детей, непонятно, что важного осталось для него в этой жизни, — так, во всяком случае, представляется мне».
Она упорно старается держать их в стороне от запутанных семейных дел, хотя отнюдь не возражает, чтобы вся семья иногда собиралась вместе: надо сохранять связи и поддерживать (в глазах посторонних) престиж знаменитого имени. Она знает, что принадлежать к клану Кеннеди — по-прежнему завидное преимущество, но не хочет, чтобы неприятные фамильные черты проявились у ее детей. Она всегда приветлива и любезна с родственниками первого мужа, а раз в год собирает их у себя в загородном доме на гигантский пикник.
Кэролайн тоже предпочитает держаться от них в стороне. Она стала самостоятельной и хочет жить по-своему. Уезжает учиться в Лондон, потом возвращается в Соединенные Штаты, чтобы завершить образование. Ей нравятся люди искусства, маргиналы, и элегантный мир матери нисколько ее не привлекает. Когда Джеки предлагает ей начать выезжать в свет, она отвечает отказом. Она появляется на людях с журналистами, художниками, скульпторами, писателями. В итоге она станет адвокатом и выйдет замуж за чудаковатого типа, немного художника, немного интеллектуала, родит ему троих детей и будет жить с ним счастливо, вдали от суеты. Джеки в глубине души этому рада: она узнаёт в Кэролайн двадцатидвухлетнюю Жаклин, мечтавшую о необычной, далекой от общепринятых норм, жизни. Она неизменно одобряет решения дочери.
А вот за Джона, не такого упрямого и не такого решительного, как сестра, Джеки беспокоится. Ее пугает мысль, что он может стать гомосексуалистом (он вырос без отца, в окружении женщин), поэтому она старается быть с ним построже, следит, с кем он дружит, у кого бывает в гостях. «Это был славный парень, — рассказывает его первая любовь, — но с ним было сложно встречаться, за ним все время приглядывали и, вероятно, так будет всегда. Чем бы он ни занялся в жизни, ему никогда не сравниться с отцом».
В представлении людей он так и останется маленьким Джон-Джоном в синей курточке, который отдает честь гробу отца. Я вспоминаю, как однажды увидела его на улице, в Нью-Йорке, поздно вечером: он стоял в очереди, чтобы войти в дискотеку. Одна из девушек взглянула на него и закричала: «Это же Джон-Джон!» Парень, который пришел с ней, заорал во всю глотку: «Это Джон-Джон, это Джон-Джон!», а Джон чуть не полез в драку. Но с ним были друзья, они удержали его, и все обошлось.
Такие истории наверняка случались с ним часто.
Джеки зорко наблюдает за ним. Отправляет его на консультацию к психиатру, выговаривает за плохие отметки, переводит в другую школу, не позволяет стать актером и заставляет закончить юридическое образование. Потом у него возникает желание посмотреть мир, и он на год уезжает в Индию. Джон с его мягким характером не перечит матери. Что бы он от нее ни услышал, он неизменно любит и уважает ее. Они связаны навсегда — Джеки, Джон и Кэролайн. Это трио станет самым прочным и самым важным завоеванием в ее жизни.
Умудренная годами, Джеки как будто исцелилась от душевных бурь. Она богата. Она все еще красива: когда она входит в гостиную, мужчины не могут оторвать от нее глаз. Но ей это безразлично. Она обрела спокойствие и, как говорил Вольтер, «возделывает свой сад». По-прежнему заботится о том, чтобы люди не забыли Джона Кеннеди, торжественно открывает в Бостоне библиотеку, которая носит его имя.
Всякий раз, когда она появляется в обществе с мужчиной, говорят, будто это ее очередной любовник. Но менять любовников — это не для нее.
Последнего мужчину в ее жизни будут звать Морис Темпельсман. Они проживут вместе четырнадцать лет.
Он ее ровесник, нажил состояние торговлей бриллиантами. Они знакомы с давних пор, когда он работал у президента Кеннеди советником по африканским делам и вместе с женой часто бывал в Белом доме. Сначала он был просто другом Джеки, консультировал ее по финансовым вопросам (он увеличил ее состояние в десять раз), потом стал ее возлюбленным и компаньоном. Бельгиец, родившийся в Антверпене, Морис разговаривал с Джеки по-французски. Это еще больше сближало их и, что было немаловажно для Джеки, вносило в их отношения европейскую ноту.
Люди называли его «Онассисом для бедных», но Джеки не обращала на это внимания. «Я восхищаюсь Морисом, его волей и его успехами, и всей душой надеюсь, что моя известность не оттолкнет его от меня». Маленький, тучный, лысый, он курит сигары, коллекционирует произведения искусства и, словно фокусник, делает из одного миллиона десять. У них общие вкусы, они катаются на лодке, совершают морские путешествия (хотя рядом с «Кристиной» их яхта кажется просто шлюпкой под парусом), беседуют о литературе и искусстве, слушают оперы, ужинают в маленьких ресторанчиках, не вызывая шумихи. Он окружает ее лаской и вниманием. Конечно, он не так красив и не так знаменит, как Джон, не так влиятелен и не так неотразим, как Ари, — ну и пусть! С ним Джеки познает иное счастье, нежное и простое.
Некий наблюдатель, пожелавший остаться неизвестным, был потрясен, встретив ее однажды в обычном кафе, «забегаловке, где подавали гамбургеры. Она сидела за стойкой! И читала «Нью-Йорк Мэгэзин». На ней был серо-бежевый непромокаемый плащ, и она ела сандвич».
Ей за пятьдесят, и она, по-видимому, примирилась с жизнью и с людьми. Обрела душевное равновесие, нашла свое счастье, не омраченное даже тем обстоятельством, что Морис Темпельсман женат и супруга не дает ему развода. Он живет с Джеки, сопровождает ее в путешествиях, выезжает с ней в свет, Кэролайн и Джон привязались к нему. У нее наконец-то есть нормальная семья.
Последние годы жизни Джеки пройдут спокойно. Иногда ей, правда, еще приходится сражаться с фотографами, которые преследуют ее по пятам, и с фирмами, которые без разрешения используют фото- и телекадры с ее изображением. Как и прежде, она не желает, чтобы кто бы то ни было совал нос в ее дела, и яростно отстаивает свое право на неприкосновенность частной жизни. Она не простила тем, кто ее обидел. Такой уж у нее характер: однажды поняв, что ее предали, она будет помнить это до конца. Ее изумительная память хранит всё, и в особенности — нанесенные ей оскорбления.
Она установила для себя удобный ритм жизни. Встает в семь утра и час прогуливается в Центральном парке с Морисом Темпельсманом. «Я видела ее в парке каждый день, — рассказывает нью-йоркская приятельница Джеки. — Она была одета кое-как, укутана в шали и шарфы, поверх всего — старая куртка, на голове берет. Ее можно было принять за бродяжку, но лицо у нее при этом сияло от счастья, и даже в таком странном наряде она казалась красивой и не похожей ни на кого…»
Потом она переодевается и едет на работу. Она уже вполне освоила профессию редактора, выпускает фотоальбомы, книги по истории, биографии знаменитостей, американские и переводные романы. Она готова встречаться с авторами в любое время и с каждым разговаривает так, словно перед ней — восьмое чудо света. Это не притворство: она действительно умеет слушать, ей нравится узнавать новое.
Когда у тех, кто ей дорог, случается беда, она без промедления спешит на помощь. «На Джеки всегда можно было положиться в трудную минуту, — рассказывает ее подруга Сильвия Блейк. — Бывало так, что она подолгу не давала о себе знать, но, если вдруг что-то случалось, она тут же оказывалась рядом. Когда в 1936 году умерла моя мать, Джеки стала часто навещать меня. Невозможно было быть более ласковой, внимательной, любящей и тактичной, чем она…»
Когда у Дженет Очинклос обнаруживается болезнь Альцгеймера, Джеки, забыв старые обиды, занимается ее лечением, терпеливо ухаживает за нею.
Джеки становится бабушкой: у Кэролайн родились трое детей — Роз, Татьяна и Джек. Она с удовольствием возится с внуками. Раз в неделю забирает их на целый день, гуляет и играет с ними в Центральном парке. Она проводит с ними отпуск в доме, который купила (и самостоятельно обставила) на острове Мартас Виньярд. «Мой домик, мой чудесный домик», — в восторге повторяет она.
О счастливых людях мало что можно рассказать, и Джеки в этом смысле — не исключение. Нет больше прекрасного принца, который пробудил бы в ней мечты и заставил бы страдать, нет больше убийц, притаившихся в засаде, нет больше ни злых языков, осуждавших ее без всякой жалости, ни порочащих слухов и сплетен, имевших целью загубить ее репутацию.
В феврале 1994 года шестидесятичетырехлетняя Джеки, все еще красивая и обворожительная, узнаёт, что у нее рак лимфатических желез. Она ложится в больницу, проходит курс химиотерапии, затем, когда становится ясно, что болезнь неизлечима, просит отпустить ее домой. И составляет завещание, которое американский экономический журнал «Форбс» назовет образцовым. Она никого не забыла: в завещании упомянуты все, кто любил ее, все, кто служил ей. Свое имущество она оставляет главным образом Джону и Кэролайн, однако часть его достанется племянникам и внукам, а еще — фонду Кей-Джи (от «Кэролайн» и «Джона»), который будет финансировать «различные проекты, имеющие целью духовно возвысить человечество или облегчить его страдания». Таков был ответ Принцессы тем, кто при жизни называл ее жадной и эгоистичной!
В четверг, десятого мая 1994 года, окруженная детьми и близкими, Джеки уходит из этого мира. Американский народ скорбит: он потерял свою королеву, свою принцессу, свою герцогиню. О ней одной было написано и успешно реализовано больше газетных статей, сценариев и книг, чем обо всех царствующих династиях мира. Но свою тайну она унесла с собой. Так она в последний раз обвела вокруг пальца своих поклонников и своих хулителей.
Где-то в немыслимой вышине красивый мужчина довольно потирает руки, достает свой лучший костюм — белый, из габардина, — причесывает густые черные волосы, придирчиво разглядывает свой золотистый загар и поправляет галстук: скоро он наконец встретится с дочерью. Как давно он ждет ее, как давно наблюдает за ее жизнью там, на земле! Он раскроет ей объятия и от души похвалит ее. Ведь она отлично усвоила его уроки, заставила весь мир затаив дыхание следить за ней. «Когда ты на людях, детка, сокровище мое, представь себе, будто ты на сцене, позволяй всем вокруг глазеть на тебя, но никто не должен понять, что у тебя на уме. Никому не раскрывай своих секретов. Будь замкнутой, неприступной, отстраненной, — так ты всегда, до конца своей жизни, будешь загадкой, манящей звездочкой, красавица моя, чудо мое, королева моя, принцесса моя…»
ЭПИЛОГ
Жаклин Бувье Кеннеди Онассис была похоронена рядом с Джоном Фитцджеральдом Кеннеди на Арлингтонском кладбище. «Какое красивое место, я хотела бы остаться тут навсегда», — сказала она, когда на это кладбище доставили прах ее убитого мужа. Там же лежат ее дочь, родившаяся мертвой, и сын Патрик, проживший всего три дня.
Она стала частью мифа Кеннеди.
Она сама отчасти создала этот миф и всячески старалась поддерживать его. Если представители клана Кеннеди, несмотря на все их злоключения, по сю пору остаются легендой, этим они во многом обязаны несгибаемой воле, благородному достоинству и тонкому историческому чутью Жаклин Бувье, никогда не отступавшей перед злой судьбой. Беды и несчастья так и сыпались на эту семью (Уильям Кеннеди Смит, один из племянников Джеки, был обвинен в изнасиловании и в последний момент оправдан судом), но Джеки не опускала руки. Она боролась. Она была гордым знаменосцем клана, который распадался за ее спиной. Старый Джо знал, что делал, когда уговаривал сына жениться на этой девушке, такой утонченной, такой обворожительной. По сути, глава клана выбрал себе преемника.
Но, согласившись стать «Кеннеди навсегда», Джеки расставила себе ловушку. Она превратилась в пленницу своей легенды и так и не сумела от нее освободиться. А подлинная сущность Жаклин Бувье осталась нереализованной. Она, прирожденная индивидуалистка, натура творческая и самобытная, вынуждена была загнать себя в жесткую, раз и навсегда отлитую форму. Она себя искалечила. Но не хотела, чтобы люди догадались об этом, и еще туже стягивала на себе невидимый корсет. Жила, словно стояла по стойке «смирно». Окружающие должны были видеть только непроницаемую, загадочную личину. Она была вознаграждена за принесенную жертву — ее превратили в живую икону. Но зададимся вопросом: действительно ли она хотела для себя такой необыкновенной судьбы?
Я так не думаю. Она была глубже, сложнее, чем глянцевая картинка, которую нам подсунули вместо нее, которая служила ей и щитом, и спасательным кругом. Ведь нередко ей случалось заблудиться в собственном душевном лабиринте: она любила власть, но предпочитала оставаться в тени, была от природы авантюристкой, но боялась остаться без защитника; у нее были запросы прогрессивной интеллектуалки и привычки мещанки, она разговаривала тоненьким детским голоском, но в случае несчастья обнаруживала стальную хватку; прикидывалась светской львицей, но читала Сартра. В ней одновременно уживалось слишком много женщин. И порой, раздираемая на части противоречивыми устремлениями, она застывала на месте, не в силах справиться с собой, не зная, куда двинуться дальше. В такие моменты она становилась глупой и ограниченной, мелочной и злой. И винила во всем мужчин. Ей казалось несправедливым, что вся власть в обществе принадлежит им, что без их участия нельзя сотворить историю ее жизни. Она выбрала самых влиятельных, самых знаменитых (она была слишком гордой, чтобы выбрать для себя легкую добычу) и заставила их заплатить за это. В прямом смысле слова. Сколько на свете женщин, несчастных, обманутых, униженных, которые мстят за себя таким же образом?
Поступая так, Джеки вновь становилась ребенком и вновь переживала драму своего детства. Она превращалась в маленькую Жаклин, разрывавшуюся между привязанностью к матери и любовью к отцу, метавшуюся между благонамеренным консерватизмом и жизнью, полной приключений и удовольствий; не в состоянии сделать выбор, она застывала на месте. А мгновение спустя каким-то чудом превращалась в неизъяснимо притягательное существо. «Ты станешь королевой, доченька…»
Если бы только она смогла забыть голоса, к которым прислушивалась в детстве, и жить по-своему…
Но нет, это было бы невозможно: чтобы жить по-своему, надо верить в себя. А чтобы поверить в себя, надо, чтобы в детстве тебя согревал нежный, ласковый, ободряющий взгляд отца или матери. Детство Джеки было другим. Вместо ласковых взглядов ей достались сверкающие клинки двух эгоистов, с лязгом сшибавшиеся над ее головой.
Она жила между двумя пираньями: одна преследовала ее своими придирками, другая — своим обожанием. И ей приходилось постоянно увертываться от них, чтобы не быть съеденной. В итоге ее жизнь превратилась в нескончаемое бегство. Она так и не смогла взлететь, за нее летали другие люди или двойник, совсем не похожий на нее, но тоже носивший имя Джеки. А самое печальное, что она это понимала. В глубине души ей не нравилось то, что она сделала со своей жизнью. Когда-то у нее была мечта… до которой у нее не хватило смелости дотянуться. Наверно, она думала так: будь у меня чуть больше мужества, я бы скроила себе жизнь по собственной мерке. Судьбу, на которой стояла бы подпись автора: «Жаклин».
Она сама была своим злейшим врагом. Ведь она обладала исключительной прозорливостью. И не могла простить себе проявленную когда-то слабость: отсюда и запоздалые вспышки гнева, необъяснимые и ужасные. Когда сознаешь, что могла бы жить, действовать, реализоваться самостоятельно, и в то же время остаешься во власти надуманных табу, навязчивых страхов и детских обид, — это тяжело. Она презирала свои слабости, но в то же время была их заложницей.
И тогда она сделала из своей жизни театральное представление. В пьесе «Королева цирка» она неизменно выступала в главной роли. Только арена и воздушный гимнаст менялись с годами. Это был самый грандиозный шоу-проект XX века, в его сюжете эффектно переплелись красота, власть, деньги, любовь и ненависть. Но единственной целью этой мистификации было скрыть от людей ее печальную тайну.
Тайну, которую маленькая Жаклин Бувье, дочь Джека и Дженет, унесла с собой в могилу. Но тайна эта не уникальна. Ее носят в душе многие мужчины и женщины, чья воля была сломлена в ранние годы, в ту пору, когда человек расправляет крылья. Именно эта тайна вызывает к Джеки сочувствие, неожиданным образом роднит ее с множеством обычных людей, которых в детстве морально искалечили родители, не ведающие, что творят. Она рассчитывала скрыть эту тайну, набрасывая на нее самые великолепные, блистающие покровы, какие только можно себе вообразить.
Она ушла из нашего мира, надеясь на тех, кто любил ее, кто угадал в ней скрытый душевный надлом: в их памяти она навсегда останется маленькой Жаклин Бувье. Всем прочим предназначался лишь глянцевый фасад, роскошный фотоальбом, заготовленный специально для них, да еще увлекательные истории, которые потомство, этот великий лжец, будет рассказывать с огромным удовольствием.
Эта книга — не научный труд и не обстоятельная, подробная биография. Это — литературный портрет или скорее романизированное эссе, на которое меня вдохновила девушка по имени Жаклин Бувье.
Хотелось бы поблагодарить всех тех, кто своей работой и своими изысканиями помог мне поближе разглядеть загадочную личность, какой была Жаклин Бувье Кеннеди Онассис. И в первую очередь — Дэвида Хеймана, автора книги «Джеки. Американский миф. Жаклин Кеннеди Онассис». Эта замечательная книга, в которой приводятся сотни подлинных историй и свидетельства очевидцев, очень помогла мне.
Выражаю признательность также авторам следующих изданий:
Стивен Бирмингем. «Жаклин Бувье Кеннеди Онассис».
Дж. Б. Уэст. «Восхождение в Белый дом».
Мэри Барелли Гэллахер. «Моя жизнь с Жаклин Кеннеди».
Найджел Хэмилтон. «ДжФК. Бесшабашная юность».
Китти Келли. «О! Джеки!».
Ромен Гари. Статья в журнале «Elle» (номер от 4—10 ноября 1968 г.).
Благодарю за помощь Фернанду Рикордо из «Пари-Матч», предоставившую в мое распоряжение все статьи, репортажи и заметки, касающиеся Жаклин Бувье Кеннеди Онассис.
Полный перечень журналистов, которые писали о Джеки, и их публикаций занял бы слишком много места, поэтому я приношу благодарность им всем: без их усилий я не смогла бы получить подлинное представление о личности и судьбе Джеки Кеннеди Онассис.
Внимание!
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.
После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.
Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.
Примечания
1
В Америке Джек — уменьшительное от имени Джон. Поэтому Джона Бувье стали называть Джек Бувье, а позднее — Блэк-Джек. Впоследствии Джона Кеннеди тоже будут называть Джеком. (Здесь и далее, кроме особо отмеченных случаев, примечания автора.)
(обратно)2
«Джеки. Американский миф. Жаклин Кеннеди Онассис». Париж, «Робер Лаффон». На стр. 235 указаны книги, в которых приводятся описываемые мной эпизоды биографии Джеки Кеннеди. В частности, эти работы дали мне возможность цитировать высказывания свидетелей или участников данных эпизодов.
(обратно)3
В Соединенных Штатах фамилия — в данном случае Ли — может даваться ребенку как второе имя.
(обратно)4
«Жаклин Бувье Кеннеди Онассис», «Гроссет & Данлоп Инк.», Нью-Йорк.
(обратно)5
Сумма, эквивалентная сегодняшним шести тысячам.
(обратно)6
Королева (англ.).
(обратно)7
«JFK. Rechless Youth». Random House Inc., New York.
(обратно)8
«Straight Shooting».
(обратно)9
То есть Джон Фицджеральд Кеннеди — англ. John Fitzgerald Kennedy. (Прим. пер.)
(обратно)10
В Америке президентские выборы происходят в ноябре, однако новоизбранный президент вступает в должность лишь в январе, то есть три месяца спустя.
(обратно)11
Фотограф; его серия фотографий Джеки так понравилась президенту, что они были приняты в качестве официальных фотографий Первой леди.
(обратно)12
Няня Кэролайн, мисс Мод Шоу, очень любила бананы.
(обратно)13
Французский шеф-повар.
(обратно)14
Горничная Джеки.
(обратно)15
J.В.West. «Upstaires at the White House», Coward, McCann & Geoghegan.
(обратно)16
Джеки устроила в президентском самолете элегантные и уютные апартаменты. (См. Mary Barelli Gallagher, «Му Life with Jacqueline Kennedy». Michael Joseph, London.).
(обратно)17
Моя вина (лат.).
(обратно)18
На острове Чаппакуидик Тед Кеннеди отдыхал с юной секретаршей. На обратном пути он не справился с управлением, и машина упала с моста в воду. Кеннеди сумел выбраться на берег, а его спутница утонула. Несмотря на шумиху, поднятую прессой, спустя некоторое время Тед Кеннеди продолжил свою политическую карьеру. (Прим. пер.)
(обратно)
Комментарии к книге «За глянцевым фасадом: Джеки Кеннеди 1929–1994», Катрин Панколь
Всего 0 комментариев