«Жуков. Мастер побед или кровавый палач?»

Жуков. Мастер побед или кровавый палач? (fb2) - Жуков. Мастер побед или кровавый палач? 4190K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Алекс Бертран Громов

Алекс Громов Жуков. Мастер побед или кровавый палач?

Жуков: от легенды к реальности

Георгий Жуков – яркий пример превращения выдающегося военачальника в легендарного героя еще при жизни. Он стал народным кумиром. И вряд ли это было заслугой одной лишь пропаганды – ведь во время опалы, дважды постигавшей его, на страницы газет выплескивались многочисленные упреки и обвинения в адрес маршала. Тут и «трофейное дело», и бонапартизм, и неумеренное восхваление себя самого… Однако те самые солдаты, которых он, говоря словами Твардовского, «словом, подписью своей… посылал на смерть», выжив и вернувшись к мирному существованию, упорно продолжали считать именно Жукова спасителем Отечества. Типографские рабочие готовы были трудиться сверхурочно, печатая его не слишком складные и вдобавок урезанные цензурой воспоминания, говоря: «Мы же вместе с Жуковым воевали!» Быть может, именно эта неподдельная всенародная слава не позволила Хрущеву осуществить уже готовое намерение – исключить Жукова из партии и арестовать его.

Жуков не стал генералиссимусом и проиграл многие политические битвы. Он слыл жестоким и грубым полководцем, приказывавшим наступать прямо через минные поля и брать города к советским праздникам, не считаясь с жертвами. Его обвиняли в катастрофическом отступлении Красной армии в первые месяцы войны, попрекали необразованностью и находили множество неточностей в его мемуарах. Но он все равно остался маршалом Победы в умах и сердцах своих современников, их детей и внуков. Применительно к борьбе за власть и влияние в высших сферах послевоенного СССР оказалось, что не всегда историю пишут победители…

Часть 1. Из Российской империи в Советский Союз

Родом из нищего детства

В настоящее время Калужская область территориально уже почти пригород Москвы, тем более что после расширения территории столицы они практически граничат. А сто с лишним лет назад деревенька Стрелковщина (сейчас Стрелковка) Угодско-Заводской волости Малоярославецкого уезда Калужской губернии была далекой глубинкой. И вдобавок глубинкой очень бедной – земли вокруг были скудные, земледелие в этих краях себя не оправдывало. Жителям приходилось отправляться «на отхожий промысел» – мужчины уходили в крупные города, становясь там рабочими на заводах и фабриках или мелкими ремесленниками. Женщины тоже не могли позволить себе остаться дома – они подряжались в извоз, доставляли различные грузы и товары из Малоярославца в Угодский Завод или обратно.

Так бы и осталась Стрелковщина одной из бесчисленных и ничем не примечательных деревенек средней полосы, если бы в конце позапрошлого века, а именно 19 ноября (по новому стилю 1 декабря) 1896 года, здесь не появился на свет мальчик, получивший имя Георгий. Родителями его были «деревни Стрелковщины крестьянин Константин Артемьев Жуков и его законная жена Иустина Артемьева». Так гласила запись в метрической книге Никольской церкви села Угодский Завод.

А Угодский Завод название свое получил потому, что там на берегу реки когда-то действительно находился завод, где со времен царя Алексея Михайловича отливали пушки, которые потом испытывали на стрельбище неподалеку. Стрелковщина же появилась как поселение заводских мастеров. Работал завод, как и два других подобных предприятия по соседству, на местном сырье, и примечателен был разве что тем, что здесь собственноручно ковал железо император Петр Великий.

Как гласили публикации в старинном альманахе, «Петр Первый… чувствуя в здравии своем слабость, отправился из Москвы на железные заводы Миллера… на реке Истье, на которой открылись минеральные воды… Император пробыл на сем заводе четыре недели, употреблял сию целительную воду и, кроме ежедневных государственных дел, как видно из писем, писанных с сего завода, определил себе время при варке и ковке железа трудиться, чтобы научиться ковать полосы. В последний день своего там пребывания своеручно 18 пудов железа сковал и каждую полосу клеймом своим означил». Причем суровый государь и свите своей не позволил от дела отлынивать, заставив вельмож «носить уголья, дуть в меха и прочие использовать работы».

Но ко времени рождения Георгия Жукова заводы уже лет сто как были закрыты ввиду нерентабельности – развивать промышленность на Урале оказалось намного выгоднее. Поэтому и перебивались потомки заводчан отхожим промыслом и доставкой бакалеи. Семья Жуковых жила бедно. Отец появлялся дома редко – он, подобно другим, работал в Москве, в сапожной мастерской Вейса, при которой был знаменитый на всю столицу магазин модельной обуви.

А мать будущего полководца занималась извозом, и даже рождение самого младшего сына, как вспоминал Георгий Константинович, не могло заставить ее остаться дома. Новорожденного младенца пришлось поручить заботам старшей дочери и снова отправляться в путь. «Весной, летом и ранней осенью она трудилась на полевых работах, а поздней осенью отправлялась в уездный город Малоярославец за бакалейными товарами и возила их торговцам в Угодский Завод». Так было почти у всех жителей деревни – дома оставались только дети и немощные старики. Но прибыли особой извоз тоже не давал: «За поездку она зарабатывала рубль – рубль двадцать копеек, – писал Жуков в своих воспоминаниях. – Ну какой это был заработок? Если вычесть расходы на корм лошадям, ночлег в городе, питание, ремонт обуви и т. п., то оставалось очень мало. Я думаю, нищие за это время собирали больше… Мы, дети бедняков, видели, как трудно приходится нашим матерям, и горько переживали их слезы. И какая бывала радость, когда из Малоярославца привозили нам по баранке или прянику! Если же удавалось скопить немного денег к Рождеству или Пасхе на пироги с начинкой, тогда нашим восторгам не было границ».

Когда наступило время Георгию идти в школу, он получил от матери не ранец, как мечталось, а простую холщовую сумку. Мальчик расстроился и заявил, что в таком виде на учебу не пойдет – это же нищенская сума, стыдно!.. Мать ответила: «Когда мы с отцом заработаем деньги, обязательно купим тебе ранец, а пока ходи с сумкой».

Вообще дети в деревне с самых ранних лет как могли помогали родителям. Семи лет от роду Георгий вместе со сверстниками отправился наравне со взрослыми работать на заготовке сена: «Работал я с большим старанием, и мне было приятно слышать похвалу старших. Но, кажется, перестарался: на ладонях быстро появились мозоли. Мне было стыдно в этом признаться, и я терпел до последней возможности. Наконец мозоли прорвались, и я уже не мог больше грести». Но мозоли зажили и вскоре Георгий снова работал наравне с остальными. А когда кончился сенокос, Устинья Артемьевна сказала: «Пора, сынок, учиться жать. Я тебе купила в городе новенький серп. Завтра утром пойдем жать рожь». Во время своей первой жатвы Георгий сильно порезал мизинец, шрам остался на всю жизнь.

А если год был плохой и даже холодоустойчивая, неприхотливая рожь давала плохой урожай, то призрак голода подступал вплотную. Все скудные сбережения уходили на покупку хлеба. Об одном таком годе Жуков вспоминал: «С наступлением весны дела немного наладились, так как на редкость хорошо ловилась рыба в реках Огублянке и Протве. Огублянка – небольшая речка, мелководная и сильно заросшая тиной. Выше деревни Костинки, ближе к селу Болотскому, где речка брала свое начало из мелких ручейков, места были очень глубокие, там и водилась крупная рыба. В Огублянке, особенно в районе нашей деревни и соседней деревни Огуби, было много плотвы, окуня и линя, которого мы ловили главным образом корзинами. Случались очень удачные дни, и я делился рыбой с соседями за их щи и кашу».

Однажды семью Жуковых постигло несчастье – от ветхости провалилась крыша их избушки. К счастью, никого не придавило. Пришлось перетаскивать пожитки в сарай, где Жуков-старший сумел смастерить маленькую печурку, чтобы варить обед. Но зимовать в сарае было невозможно, посему взрослые стали держать совет, решая, как поступить. В конце концов пришлось продать корову и купить небольшой сруб. Георгий с сестрой Машей помогли родителям выбрать из старых досок какие получше – из них отец сколотил крыльцо и маленькие сени. Так что к холодам новый дом, хоть и тесный, крытый соломой, был построен.

Потомок древних римлян?

Хватало ли среди постоянной борьбы за выживание места для обязательных в нашем представлении атрибутов традиционной жизни – сказок, песен, рассказов стариков о героических деяниях предков? Слышал ли юный Георгий повествования о великих битвах и подвигах? Наверняка слышал! Ведь когда-то в этих краях пролегал один из рубежей обороны Московской Руси от ордынских набегов. А во время наполеоновского нашествия сражение под Малоярославцем оказалось одним из решающих: именно там был осуществлен стратегический замысел Кутузова – вынудить Бонапарта к отступлению по уже разоренной его войсками Смоленской дороге.

Битва продолжалась семнадцать часов, город неоднократно переходил из рук в руки и был почти полностью разрушен. Легендарную известность обрел тогда местный житель – повытчик нижнего земского суда Савва Беляев. Увидев, как французы пытаются навести понтоны взамен взорванного городского моста, он (призванный по случаю войны на должность смотрителя воинских кордонов) кликнул на помощь нескольких товарищей и разрушил мельничную запруду. Хлынувшая вода снесла и понтоны, и вражеских саперов.

Впрочем, современный историк Г. А. Ачековский из того самого Угодского Завода (ныне город Жуков) выдвинул версию, что некоторые жители этих мест могут быть прямыми потомками древних римлян. Как пишет он в своей «Краткой истории Жуковского района Калужской области. I–XVII века», наиболее древнее свидетельство о здешнем крае обнаружил еще Ломоносов. А версия его состоит в том, что после разгрома воинства Спартака знаменитый военачальник Марк Лициний Красс отправился воевать с парфянами, но потерпел поражение. Часть его разгромленной армии перешла на сторону победителей, а потом вместе с парфянским войском отправилась завоевывать то ли Китай, то ли гиперборейские земли. Но как бы то ни было, уцелевшие легионеры оказались на берегах Протвы и Угодки, где и осели на постоянное жительство.

Но это всего лишь гипотеза, хотя и красивая. Владимир Дайнес отмечает в своем биографическом труде: «То обстоятельство, что отец Жукова Константин был подкидышем, впоследствии стало поводом для всевозможных домыслов». Это обстоятельство бросается в глаза многим. Так, младшая дочь Георгия Константиновича – Мария высказывалась на эту тему: «Раньше были легенды о его арийском происхождении. Теперь появилась новая, «свежая» версия. Оказывается, Жуков был греком. Когда тщетными оказываются попытки обвинить Жукова в бездарности и представить его «врагом народа», предпринимаются попытки доказать хотя бы то, что он не был русским».

В реальности предполагаемым потомкам римских легионеров приходилось использовать все возможности, чтобы добыть пропитание, а если повезет – выбиться в люди. Впрочем, эта проблема и в античные времена была актуальна…

Георгий часто ходил на охоту вместе с братом своей крестной матери Прохором: летом на уток, зимой на зайцев – и той, и другой дичи в окрестностях деревни было много. Брат крестной носил прозвище Прошка-хромой, но поврежденная нога не мешала ему быть искусным охотником. Задачей юного Георгия было загонять дичь и доставать добычу из воды.

В воспоминаниях Жуков признавался, что страстная любовь к охоте осталась у него с детства на всю жизнь. Утиная охота в России обычно популярностью не пользовалась – знатные ценители псовой травли и, как говорят теперь, трофейной охоты не считали утку достойной дичью. А крестьянам, кому любая добыча была подспорьем в смысле пропитания, обычно было некогда, ведь главное время утиной охоты совпадало со временем интенсивных земледельческих работ. Поэтому уток всегда было много. Недаром и сейчас охота на утку остается одним из наиболее доступных видов охоты по перу. Но в таких местностях, где тихие речки и озера чередуются с обработанными полями, крестьянские охотники могли не только успешно стрелять уток ради пополнения скромного стола, но и защищать тем самым урожай – во второй половине лета утки летают кормиться на посевы, где зреет зерно. Так что Георгий с дядюшкой Прохором ревностно оберегали небогатые поля ржи и овса от прилетавших на жировку прожорливых стай.

В 1906 году Жуков-старший, обычно находившийся в Москве на заработках, вернулся в деревню и сообщил семейству, что в Первопрестольную вернуться не может – попал в поле зрения полиции как неблагонадежный «революционный элемент». Георгий, хоть и понимал, что потеря отцовского заработка еще больше усложнит жизнь, все равно радовался. «Я очень любил отца, и он меня баловал, – вспоминал Жуков. – Но бывали случаи, когда отец строго наказывал меня за какую-нибудь провинность и даже бил шпандырем (сапожный ремень), требуя, чтобы я просил прощения. Но я был упрям – и сколько бы он ни бил меня – терпел, но прощения не просил. Один раз он задал мне такую порку, что я убежал из дому и трое суток жил в конопле у соседа. Кроме сестры, никто не знал, где я. Мы с ней договорились, чтобы она меня не выдавала и носила мне еду. Меня всюду искали, но я хорошо замаскировался».

Такая вот вполне римская гордость, оставшаяся чертой Жуковского характера на всю жизнь. Вкупе с прямодушием она, наверное, и мешала маршалу Победы успешно вписаться в мирную жизнь, особенно в высших сферах, где умение лавировать и прогибаться было намного важнее полководческого дарования.

Он был бы суровым хозяином…

В юном возрасте упрямый нрав будущего полководца проявлялся на каждом шагу. Да и характер лидера уже вырисовывался. Соседи впоследствии вспоминали его как «отчаянно смелого мальчишку, атамана и главаря во всех играх, всегда «по-честному» решавшего ребячьи споры». Когда Георгий окончил школу-трехлетку – с похвальным листом! – ему предстояло отправиться на обучение ремеслу. Сам он мечтал о типографском деле, но никаких знакомых, способных помочь по этой части, у семьи не нашлось. Поэтому решено было отдать Георгия в учение к брату матери Михаилу Пилихину, который благодаря своему мастерству и бережливости сумел выбиться и теперь держал в Москве небольшую, но процветающую скорняжную мастерскую и магазин – на самом Кузнецком мосту.

По дороге к дому Пилихиных в соседней деревне Черная Грязь отец сказал Георгию:

– Смотри, вон сидит на крыльце твой будущий хозяин. Когда подойдешь, поклонись и скажи: «Здравствуйте, Михаил Артемьевич».

– Нет, я скажу: «Здравствуйте, дядя Миша!» – отозвался сын.

– Ты забудь, что он тебе доводится дядей. Он твой будущий хозяин, а богатые хозяева не любят бедных родственников. Это ты заруби себе на носу.

Георгий насупился, но все же приветствовал Пилихина, как велел отец. Дядя внимательно взглянул на мальчика и произнес:

– Ну, здравствуй, молодец! Что, скорняком хочешь быть?… Ну что ж, дело скорняжное хорошее, но трудное.

– Он трудностей не должен бояться, к труду привычен с малых лет, – сказал Жуков-старший.

– Ну что ж, пожалуй, я возьму к себе в ученье твоего сына. Парень он крепкий и, кажется, неглупый.

Пилихина-старшего Жуков впоследствии вспоминал недобрым словом, очень уж крут характером тот был. Тем более что в советские времена хвалить владельца, говоря по-современному, успешного бизнеса было совсем не с руки. Однако в своих мемуарах Жуков не преминул отметить, что хозяин одобрял его тягу к образованию, за чтение книг хвалил. А вот азартные игры запрещал категорически. Но даже при образцовом поведении хозяин ударить или пнуть ученика мог всегда, это было обычным делом.

«За малейшую оплошность хозяин бил нас немилосердно, – писал Жуков в воспоминаниях. – А рука у него была тяжелая. Били нас мастера, били мастерицы, не отставала от них и хозяйка. Когда хозяин был не в духе – лучше не попадайся ему на глаза. Он мог и без всякого повода отлупить так, что целый день в ушах звенело. Иногда хозяин заставлял двух провинившихся мальчиков бить друг друга жимолостью (кустарник, прутьями которого выбивали меха), приговаривая при этом: «Лупи крепче, крепче!» Приходилось безропотно терпеть. Мы знали, что везде хозяева бьют учеников – таков был закон, таков порядок. Хозяин считал, что ученики отданы в полное его распоряжение, и никто никогда с него не спросит за побои, за нечеловеческое отношение к малолетним. Да никто и не интересовался, как мы работаем, как питаемся, в каких условиях живем. Самым высшим для нас судьей был хозяин…»

Сам Георгий, похоже, невольно ориентировался на поведение хозяина как на образец для подражания. По рассказам сверстников, Жуков был весьма суров к тем, кто начал обучение позже него. Даже младшему Пилихину от него порой доставалось: «Во время упаковки товара Георгий, бывало, покрикивал на меня, и даже иногда я получал от него подзатыльник». Правда, обиженный в долгу не оставался – норовил дать сдачи, пусть потом и приходилось спасаться бегством, чтобы не получить еще. Роль миротворца брал на себя старший сын Пилихина – Александр, ровесник Георгия. В общем же, по воспоминаниям участников событий, юнцы были дружны между собой.

А вот приказчик Василий Данилов при каждом удобном случае измывался над учениками. Как-то раз четырнадцатилетний Георгий не выдержал и дал сдачи: огрел обидчика дубовой палкой по голове, да так, что тот свалился без памяти. К счастью для Жукова, приказчик остался жив.

Но при всех проблемах городская жизнь выгодно отличалась от деревенской обилием впечатлений. Ходить, скажем, в театр подмастерьям не полагалось. Зато по воскресеньям и праздникам все сообща отправлялись на службу в Успенский собор Кремля или в храм Христа Спасителя. Частенько мальчики пользовались этим как возможностью незаметно сбежать и обеспечить себе час-другой прогулки. Хотя Жуков потом вспоминал, как нравилось им слушать изумительный синодальный хор в Успенском соборе, и особенно тамошнего протодьякона Розова, от чьих возглашений дрожали стекла и колебалось пламя свечей.

На четвертом году ученичества Пилихин-старший впервые взял Георгия с собой на прославленную ярмарку в Нижнем Новгороде, где им была арендована лавка для оптовой торговли мехами. В обязанности Георгия входили главным образом упаковка проданного товара и отправка его по назначению через городскую пристань на Волге, пристань на Оке или через железнодорожную товарную контору. Жуков, выросший на берегу маленькой тихой Протвы, был тогда потрясен величием Волги. Да и изобилие знаменитой ярмарки, куда съезжались купцы со всей России и торговцы из других стран, произвело на него сильное впечатление.

И вот на шестнадцатом году жизни Георгий завершил обучение и стал молодым мастером. Хозяин его ценил и за старание, и за честность, доверял денежные суммы, которые надо было внести в банк или, наоборот, получить по чеку. Поручал упаковку грузов и отправку их по товарным конторам.

«Мне нравилась такая работа больше, чем в мастерской, где, кроме ругани между мастерами, не было слышно других разговоров, – признавался в мемуарах Жуков. – В магазине – дело другое. Здесь приходилось вращаться среди более или менее интеллигентных людей, слышать их разговоры о текущих событиях».

Поначалу Георгий согласился с предложением Пилихина остаться жить при мастерской, но потом предпочел снимать жилье, чтобы иметь больше самостоятельности и освободиться от хозяйских поручений, которые для него постоянно находились после завершения рабочего дня.

Скорняжное ремесло он освоил в совершенстве, и много лет спустя дочери маршала вспоминали, что они никогда не покупали себе шубки, не спросив мнения отца, поскольку он разбирался в меховых изделиях лучше, чем кто-либо другой из их окружения.

«Гроза девок»

Во время отпуска в деревне Георгий помогал родным и односельчанам на сенокосе. По вечерам парни и девушки собирались возле амбара – пели песни, плясали почти до рассвета. Георгий слыл среди односельчан парнем лихим и веселым, поистине «грозой девок». А тем из ровесников, кто отваживался приревновать свою зазнобу к почти уже настоящему городскому мастеру, могло не поздоровиться. Или, как минимум, он оказывался всеобщим посмешищем.

Однажды местный почтальон Филя сцепился с Георгием из-за некой Мани Мельниковой. Жуков не отходил от нее на вечерних посиделках, танцевал с ней. Позднее Георгий Константинович вспоминал: «Я когда молодым был, очень любил плясать. Красивые были девушки!» А когда Филя выхватил свой служебный револьвер и закричал: «Еще раз станцуешь с Маней, убью!» – храбрый Георгий вырвал у противника оружие, швырнул в кусты и как ни в чем не бывало опять пустился в пляс. Филя под общий хохот был вынужден ретироваться.

А потом Георгий влюбился, но девушка по имени Нюра Синельщикова взаимностью ему не ответила, а вскоре вышла замуж за другого. Узнав об этом, Жуков бросился к ее дому, крича: «Нюрка, что ты сделала?!» Он готов был затеять драку с ее новоиспеченным мужем, но мать и сестра еле-еле успели увести Георгия прочь и успокоить.

Сердечное огорчение вскоре забылось, и молодой Жуков снова стал душой компании на деревенских гулянках.

Его дальнейшая жизнь могла бы пойти по относительно ясному пути – и быть бы Георгию Константиновичу сначала помощником хозяина, а потом, вполне возможно, и партнером. Красовалась бы на Кузнецком мосту вывеска мехового магазина фирмы «Братья Пилихины и Жуков»… Или собственное дело мог открыть – при его-то организаторском таланте это обязательно получилось бы. Был бы Жуков почтенным предпринимателем и главой большой семьи…

Но тут вмешались совсем другие силы. Началась Первая мировая война.

Первая мировая: непокорный в учебке, храбрец на фронте

Поначалу казалось, что она закончится быстро. Патриотически настроенные молодые люди даже огорчались, что всех врагов разобьют без них. Александр Пилихин предложил Георгию, не дожидаясь призыва, сбежать на фронт. Идея понравилась, но все же Жуков решил посоветоваться с одним из почтенных мастеров, Федором Ивановичем, которого особенно уважал. В воспоминаниях маршал описывал старого мастера как убежденного большевика, который привел ему классово правильные аргументы против такой затеи. Мол, у Саши отец богатый, ему есть за что воевать. А твоего отца выгнали из Москвы, теперь и он, и мать впроголодь живут… «Вернешься калекой – никому не будешь нужен».

Но и сам старший Пилихин отнесся к идее идти воевать более чем скептически. «Если хочешь, я устрою так, что тебя оставят на год по болезни и, может быть, оставят по чистой», – предложил он помощнику. Жуков возразил, что он вполне здоров и способен идти воевать за Отечество. Пилихин тяжко вздохнул: «Ты что, хочешь быть таким же дураком, как Саша?…» Тот все же осуществил авантюрную затею, но через несколько месяцев был привезен в Москву с тяжелым ранением. Потом, несмотря на последствия тяжелой раны, в феврале 1918 года старший из братьев Пилихиных вступит в Красную армию и погибнет в боях под Царицыным…

Георгия призвали в армию летом 1915 года. 7 августа он впервые надел военную форму – это произошло в Малоярославце. «Вечером нас погрузили в товарные вагоны и повезли к месту назначения – в город Калугу. Впервые за все время я так сильно почувствовал тоску и одиночество. Кончилась моя юность…» – такие чувства одолевали тогда Георгия, которому не исполнилось еще и девятнадцати лет.

Тем не менее он искренне радовался, что попал в кавалерию. Насмотревшись еще до того на наскоро обученных прапорщиков и унтер-офицеров, не нюхавших пороха, которых никто не уважал, Жуков специально не сообщил на призывном пункте правильные сведения о своем образовании, указал лишь то, что окончил два класса церковноприходской школы, хотя, по его собственным словам, имел право оказаться в школе прапорщиков как призывник, окончивший четырехклассное училище.

В Калуге новобранцев построили в колонну и повели куда-то за город. Один из них поинтересовался у ефрейтора, куда они направляются, и получил в ответ рекомендацию никогда не задавать таких вопросов начальству. Наутро оказалось, что будущие кавалеристы для начала будут учиться пехотному строю. Старались как могли, однако начальство осталось недовольным и гоняло новобранцев так, что они чуть было не остались без ужина. «Втягиваться в службу было нелегко. Но жизнь нас и до этого не баловала, и недели через две большинство привыкло к армейским порядкам».

Ефрейтора Шахворостова, командира отделения, Жуков описывал как необъяснимо злого человека, который не просто пролаивал слова команд, но и непрерывно размахивал кулаками. «Добра от такого не жди…» – шептались новобранцы. «Самоволия я не потерплю!» – прогремел подошедший к ним взводный командир. Начальство следующей ступени, ротный командир штабс-капитан Володин, снизошел до новобранцев только через две недели и никакого интереса к подготовке не проявил, чем несказанно удивил добросовестного Жукова.

Диссонанс между излишне романтическим представлением об офицерах старой армии и такими вот саркастическими наблюдениями, усиленными идеологической подоплекой, был хорошо известен. О причинах писали многие.

Так, сам Деникин в воспоминаниях замечал: «Нет нужды прибавлять, что технические, профессиональные знания командного состава, в силу неправильной системы высших назначений и сильнейшего расслоения офицерского корпуса мобилизациями, не находились на должной высоте». А военный историк и публицист А. А. Керсновский в книге «История русской армии» писал, что поначалу все было не так скверно. Более того, по его словам, для солдат 1914 года офицеры были старшими членами великой военной семьи воспитавшего их полка, и отношения были проникнуты такой простотой и сердечностью, каких не было ни в какой иностранной армии, да и ни в каких иных слоях русского народа. Но при всем этом с первых дней войны начались проблемы: «Корпуса наступали безостановочно по сыпучим пескам, без обозов, не получая хлеба по несколько дней. Генерал Самсонов пытался двинуться в северо-западном направлении, вдоль железной дороги – единственной питательной артерии, и это вызвало большое раздражение у генерала Жилинского, канцелярского деятеля, совершенно не знакомого с войсками, не понимавшего, что войскам нужно есть».

В первую очередь гибли кадровые офицеры, в итоге, по наблюдениям Керсновского, офицерская среда была пестра по составу, разнообразна по происхождению и неодинакова по качеству. Не было времени создать новую полковую общность. Народ видел в офицерах только «господ» – в результате в казармах и окопах нарастали революционные настроения, которые вскоре захлестнули всю страну.

«Таким образом, Жуков не только верно оценивал состояние дел в русской армии и ее офицерском корпусе, но и раскрыл свои основополагающие взгляды на военное дело, которые пронес через всю жизнь, – замечает Владимир Дайнес. – Во главу угла ставились им близость офицера к солдату и полное взаимопонимание между ними, безусловный авторитет офицерского корпуса, доверие младшим командирам со стороны старших офицеров…»

Осенью Жуков был распределен в драгунский эскадрон. Жалел, что не в гусарский – форма тамошняя больше нравилась, да и слухи ходили, что гусарские унтеры добрее. Но выбирать не приходилось. Впрочем, взводный командир, старший унтер-офицер по фамилии Дураков, оказался далеко не глупым человеком – строгим, но сдержанным и справедливым начальником. А вот младший унтер-офицер Бородавко вполне соответствовал карикатурному образу унтера из царской армии – крикливый любитель рукоприкладства. Москвичей-«грамотеев» он терпеть не мог. По ночам проверял дневальных и нещадно бил провинившихся. А когда Дураков уехал в отпуск, то Бородавко окончательно распоясался. В конце концов разошелся по полной. Доведенные до крайности новобранцы во главе с Жуковым подкараулили Бородавко в конюшне, накинули ему на голову попону и жестоко поколотили. Замаячил призрак трибунала, но тут очень кстати вернулся взводный, который дело замял и избавил эскадрон от злобного унтера.

Вскоре взводный командир отговорил Георгия идти на передовую. Весной 1916 года Жуков оказался в числе лучших солдат, которых отобрали для обучения на унтер-офицеров. Поначалу он усомнился, что стоит снова идти в учебную команду вместо фронта, но взводный командир настоял на этом, сказав:

– На фронте ты еще, друг, будешь, а сейчас изучи-ка лучше глубже военное дело, оно тебе пригодится.

На новом месте Жуков столкнулся с очередным неадекватным начальником: «Я не помню его фамилии, помню только, что солдаты прозвали его Четыре с половиной. Такое прозвище ему дали потому, что у него на правой руке указательный палец был наполовину короче. Однако это не мешало ему кулаком сбивать с ног солдата. Меня он не любил больше, чем других, но бить почему-то избегал. Зато донимал за малейшую оплошность, а то и, просто придравшись, подвергал всяким наказаниям. Никто так часто не стоял «под шашкой при полной боевой», не перетаскал столько мешков с песком из конюшен до лагерных палаток и не нес дежурств по праздникам, как я».

Потом, неожиданно вроде как сменив гнев на милость, Четыре с половиной сказал Жукову:

– Вот что, я вижу, ты парень с характером, грамотный и тебе легко дается военное дело. Но ты москвич, рабочий, зачем тебе каждый день потеть на занятиях? Ты будешь моим внештатным переписчиком, будешь вести листы нарядов, отчетность по занятиям и выполнять другие поручения.

Жуков отказался:

– Я пошел в учебную команду не затем, чтобы быть порученцем по всяким делам, а для того, чтобы досконально изучить военное дело и стать унтер-офицером.

Тогда тот снова рассвирепел и пообещал Жукову, что тот никогда унтер-офицером не станет. И почти осуществил угрозу. Незадолго до окончания учебы Жукову было объявлено, что он из-за множества нарушений дисциплины, а также неуважения к начальству отчислен из учебной команды. Но за него вступился вольноопределяющийся Скорино, который сообщил о ситуации начальнику учебной команды. Тот вызвал Жукова, расспросил его обо всем и отменил злосчастный приказ, после чего Жуков получил звание вице-унтер-офицера.

Вскоре после этого часть новоиспеченных унтеров отправили на фронт, и в числе первых – Жукова. Списки составлял Четыре с половиной, который, по убеждению будущего маршала, решил хоть так отыграться. Эшелон доставил Георгия вместе с другими в район Каменец-Подольска, где вскоре началась бомбежка. Этот момент Жуков считал своим боевым крещением.

Георгий и на передовой оставался неугомонным, несколько раз попадал в опасные переделки, но в эскадроне считался одним из лучших кавалеристов, чьи дерзкие вылазки часто приносили успех. Среди подвигов Жукова в ходе Первой мировой войны – захват в плен немецкого офицера, за что он был награжден Георгиевским крестом.

Но в октябре 1916 года Жукову не повезло: будучи в разведке на подступах к Сайе-Реген в головном дозоре, он вместе с товарищами наткнулся на мину. Двое были тяжело ранены, а Жуков – выброшен взрывом из седла и сильно контужен. Пришел в себя он только в госпитале сутки спустя. Последствия контузии долго напоминали о себе, прежде всего ухудшением слуха. После госпиталя Жуков был направлен в маршевый эскадрон в село Лагери, где встретил своих друзей по новобранческому эскадрону. «Попал я из эскадрона в учебную команду молодым солдатом, а вернулся с унтер-офицерскими лычками, фронтовым опытом и двумя Георгиевскими крестами на груди…» – вспоминал он.

Но реализовывать этот опыт Жукову пришлось уже при другой власти, в изменившейся до неузнаваемости стране. «Всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться», – и одной из первых задач молодой Советской республики стало создание собственной армии.

СОВЕТ НАРОДНЫХ КОМИССАРОВ РСФСР

ДЕКРЕТ от 22 августа 1919 года

О КРЕДИТАХ И СМЕТАХ НА СНАБЖЕНИЕ КРАСНОЙ АРМИИ

В развитие декрета Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета от 8 июля 1919 года (Собр. Узак., 1919, № 35, ст. 349) для достижения назначенным этим декретом чрезвычайным уполномоченным Совета Рабоче-Крестьянской Обороны по снабжению Красной Армии и флота поставленных ему целей Совет Народных Комиссаров постановил:

1. Предоставить чрезвычайному уполномоченному в изъятие из существующих законов и правил следующие права по распоряжению кредитами:

а) назначать по временным расходным кассовым расписаниям сумму по каждому подразделению сметы до полной суммы проектируемого сметного назначения, установленной в предварительных совещаниях, указанных в статье 22 Правил о составлении смет (Собр. Узак., 1919, № 29, ст. 318);

б) передвигать кредиты из параграфа в параграф и смет в сметы главных довольствующих управлений, подведомственных Центральному Управлению Снабжения, при наличии соответствующих сбережений и при согласии на это со стороны представителей Народных Комиссариатов Финансов и Государственного Контроля в междуведомственном совещании, предусмотренном ст. 3 сего декрета.

2. Предоставить в распоряжение чрезвычайного уполномоченного Совета Обороны по снабжению Красной Армии и Красного флота на покрытие чрезвычайных расходов по хозяйственный делам, вызываемых военными действиями, особый оборотный фонд в 1 000 000 000 (один миллиард) рублей, расходуемый по правилам, выработанным чрезвычайным уполномоченным по соглашению с Народными Комиссариатами Финансов и Государственного Контроля.

3. Для рассмотрения представлений главных довольствующих управлений военного ведомства об отпуске сверхсметных кредитов (дополнительных и экстраординарных), о передвижении кредитов, указанных в п. 1, лит. б, сего декрета, а также для рассмотрения представлений об отпуске средств из особого фонда учредить при центральном управлении снабжения междуведомственное совещание под председательством лица по назначению чрезвычайного уполномоченного совета рабочей и крестьянской обороны по снабжению Красной Армии и Красного флота из полномочных представителей Народного Комиссариата Государственного Контроля, Народного Комиссариата Финансов, Высшего Совета Народного Хозяйства и центрального правления снабжения.

4. Заключения совещания, кроме вопроса о передвижении кредитов и сверхсметных ассигнованиях, представляются на утверждение чрезвычайного уполномоченного и по утверждении немедленно приводятся в исполнение.

5. При отсутствии согласия на передвижения кредитов из параграфа в параграф и из сметы в смету со стороны Народных Комиссариатов Финансов и Государственного Контроля вопрос разрешается Советом Народных Комиссаров.

6. Рассмотрение представлений об отпуске из особого фонда кредитов на расходы чрезвычайной комиссии по снабжению Красной Армии производятся существующим ныне порядком, установленным для чрезвычайной комиссии по снабжению Красной Армии при участии Народных Комиссариатов Государственного Контроля и Финансов.

7. С открытием кредита по особому фонду, согласно сему декрету, фонд, находящийся в распоряжении чрезвычайной комиссии по снабжению Красной Армии упраздняется с тем, чтобы потребные чрезвычайной комиссии по снабжению Красной Армии средства, расходуемые порядком, указанным в пункте 6 настоящего декрета, отпускались из фонда, предоставленного на основании пункта 2 декрета в распоряжение чрезвычайного уполномоченного совета рабоче-крестьянской обороны по снабжению Красной Армии и Красного флота.

8. Настоящий декрет входит в силу по опубликовании.

Председатель Совета Народных Комиссаров В. И. УЛЬЯНОВ (ЛЕНИН)

Управляющий Делами Совета Народных Комиссаров В. Д. БОНЧ-БРУЕВИЧ

Гражданская война и любовные страсти

Первая серьезная любовь настигла Георгия еще до войны – когда он снимал комнату у вдовы Малышевой, у которой была дочь на выданье. Очень скоро между молодыми людьми возникла симпатия и Георгий решил жениться на Марии. Но тут началась Первая мировая война, свадьбу с Машей пришлось отложить на неопределенное время. А потом грянула революция. Зиму 1917–1918 годов Жуков провел у родителей в деревне. Он намеревался вступить в Красную армию, однако тяжело заболел тифом. Окончательно поправившись, он в августе 1918 года добровольцем вступил в 4-й кавалерийский полк 1-й Московской кавалерийской дивизии.

Вскоре эта дивизия был переброшена в Поволжье, в район Самары, где революционные войска вели тяжелые бои с надвигающимися отрядами Колчака. Наступление колчаковских войск на Восточном фронте началось в марте 1919 года, и уже 14 марта белые взяли Уфу. В начале апреля атаман Дутов захватил Актюбинск и перерезал железную дорогу Оренбург-Ташкент. Противостояла колчаковцам 5-я армия, которая потеряла в боях половину личного состава. Именно в это тяжелое время командование 5-й армией было возложено на Михаила Тухачевского.

Дивизия, в которой служил Жуков, вошла в состав Южной группы армий Восточного фронта, которую возглавлял Михаил Фрунзе. 17 мая дивизия достигла станции Ершов, которая была важным транспортным узлом. Жуков вспоминал, что после прибытия в Ершов «изголодавшиеся в Москве красноармейцы прямо из вагонов ринулись на базары, скупили там караваи хлеба и тут же начали их уничтожать, да так, что многие заболели, в Москве-то ведь получали четверть фунта плохого хлеба да щи с кониной или воблой».

Но, кроме голода, была и другая опасность: войска адмирала Колчака уже вышли на ближайшие подступы к Самаре и Казани, казачьи части осадили Уральск. В этих боях участвовал и Жуков. Первое столкновение произошло возле станции Шипово в то самое время, когда бойцы Чапаева подходили к Уральску. «Помню отчаянную рубку недалеко от самой станции, – вспоминал Жуков. – Нас атаковали казаки силой примерно восемьсот сабель. Когда они были уже совсем близко, из-за насыпи выскочил скрытый там наш эскадрон с пушкой. Артиллеристы – лихие ребята на полном скаку развернули пушку и ударили белым во фланг. Среди казаков – полное смятение. Артиллеристы метким огнем продолжали наносить врагу большие потери. Наконец, белые не выдержали и повернули назад. Успешная боевая схватка с казаками подняла дух бойцов-кавалеристов».

Так, медленно, в постоянных яростных схватках части Красной армии двигались к Уральску, когда пришла новость – чапаевцы заняли город. Это всех изрядно обрадовало. Для Жукова, по его словам, очень знаменательной была встреча с Фрунзе в эти дни. Тот вместе с Куйбышевым направлялся в Чапаевскую дивизию, а по дороге остановился, чтобы побеседовать с солдатами 4-го кавалерийского полка, «интересуясь их настроением, питанием, вооружением, спрашивал, что пишут родные из деревень, какие пожелания имеются у бойцов».

26 октября 1919 года войска Деникина переправились через Волгу в районе хутора Букатин и села Нижне-Погромное и начали наступление в южном направлении вдоль реки Ахтубы. Им противостояли части Красной армии, в том числе кавалерийский полк, в котором служил Георгий Жуков. Во время этих событий он был ранен осколками ручной гранаты в левую ногу и бок. Боевой товарищ, политрук Янин, вытащил его с поля битвы и, будучи сам ранен, доставил в Саратов в госпиталь, где работала его давняя знакомая и возлюбленная Полина Волохова. Она ухаживала за женихом, а Жуков оказался на попечении ее младшей сестры, еще гимназистки, по имени Мария. Встреча оказалась судьбоносной – между Георгием и Марией вспыхнула пылкая любовь. Девушка выходила красноармейца и от последствий ранения, и от вновь настигшего его тифа.

Впоследствии их внук Георгий утверждал, что дед рассказывал ему, как с первого взгляда влюбился в Марию: «За ее милосердие и чудесные голубые глаза… Благодаря им появилось ее ласковое прозвище – Незабудка».

Но тогда начавшийся роман прервался – выздоровевший Жуков уехал на родину, как и сестры Волоховы, которые были уроженками Полтавы. Новая встреча состоится лишь через несколько лет…

Поправившись после ранения и болезни, Жуков получил направление на 1-е Рязанские кавалерийские командные курсы РККА, базировавшиеся в селе Старожилово Рязанской губернии. 16 марта 1920 года мандатная комиссия приняла решение о приеме Жукова на курсы, а на следующий день он был зачислен на 1-е приготовительное отделение. Учился Георгий Жуков хорошо, так что 30 апреля он по решению педагогического совета был переведен на специальное отделение.

«Строевые командные кадры состояли главным образом из старых военных специалистов – офицеров, – вспоминал Жуков. – Работали они добросовестно, но несколько формально – «от» и «до». Воспитательной работой занимались политорганизация и политаппарат курсов, общеобразовательной подготовкой – военизированные педагоги. Политико-экономические дисциплины вели наскоро подготовленные преподаватели, которые зачастую сами «плавали» в этих вопросах не хуже нас, грешных. Общеобразовательная подготовка основной массы курсантов была недостаточной. Ведь набирали их из числа рабочих и крестьян, до революции малограмотных. Но, надо отдать им должное, учились они старательно, сознавая, что срок обучения короткий, а научиться надо многому, чтобы стать достойным красным командиром».

В это время у Жукова снова возникли поводы продемонстрировать свой знаменитый характер, отличиться прямотой в суждениях и поступках. На внеочередном собрании партийной ячейки был поставлен вопрос о судьбе ее председателя Ставенкова: во время его дежурства на посту заснул часовой, что грозило дежурному откомандированием с курсов. Особо старался в обвинениях некий курсант Валайтис, заодно обвинивший Ставенкова в финансовых махинациях. Жуков вступился за Ставенкова, потребовав «признать несправедливым откомандирование тов. Ставенкова, хорошего партийного работника и хорошего строевика, служившего примером для всех курсов». Он спросил, почему принята такая несправедливая практика – красным офицерам, приехавшим с фронта, надлежит пройти аттестационную комиссию, в то время как красные командиры аттестации не подлежат? Его поддержали почти единогласно, сняв обвинения со Ставенкова и предпочтя выгнать из ячейки самого Валайтиса, «так как последний ведет себя вызывающе, на каждом собрании ячейки идет вразрез с каждым постановлением и вообще ведет себя не как коммунист».

Активного курсанта Жукова заметило начальство, и уже в июне он был включен в состав санитарной тройки «для наблюдения за санитарным состоянием курсов», а после – и в состав мандатной комиссии «для более тщательной проверки соответствия каждого курсанта и поступивших за истекшие два месяца».

Хотя однажды и он умудрился чем-то отличиться не в лучшем смысле: «Убывшего в распоряжение Рязгубвоенкома курсанта т. Жукова Георгия (старшина 1-го эскадрона), – отмечалось в приказе по курсам от 31 июля 1920 года, – откомандированного за нарушение воинской дисциплины, исключить из списков Курсов курсантов 1-го эскадрона с 29 июля». Но 5 августа его снова приняли на курсы.

В начале августа 1920 года курсант Первых Рязанских кавалерийских командных курсов РККА Георгий Жуков вместе с товарищами был отправлен на борьбу с Врангелем. 120 человек курсантов, в число которых входил и Жуков, были приказом откомандированы в распоряжение 2-й Московской стрелковой бригады и в середине августа отправлены в эшелоне в Москву. Там их разместили в Лефортовских казармах, где уже располагались московские и тверские курсанты. Из них был сформирован Сводный курсантский кавалерийский полк под командованием Г. П. Хормушко.

РЕВОЛЮЦИОННЫЙ ВОЕННЫЙ СОВЕТ РЕСПУБЛИКИ

ПРИКАЗ от 3 марта 1920 г. № 343

Установить с 13 февраля с. г. для слушателей всех военно-учебных заведений, кроме академий и высших школ, однообразный оклад содержания, а именно: для лиц, получавших в войсках содержание гренадера и выше, – помощника взводного командира, а для всех остальных – рядового красноармейца, согласно Приказу Реввоенсовета Республики 1919 г. № 1901, с тем, чтобы из боевых окладов содержание отпускалось только тем курсантам, которые поступили из фронтовых частей, пробыв в них не менее года.

Заместитель Председателя

Революционного Военного Совета Республики

Э. СКЛЯНСКИЙ

«В середине июля курсантов спешно погрузили в эшелоны. Никто не знал, куда нас везут, – вспоминал Жуков. – Видели только, что едем в сторону Москвы. В Москве курсы сосредоточили в Лефортовских казармах, где уже были расквартированы тверские и московские курсанты. Нам объявили, что курсы войдут во 2-ю Московскую бригаду курсантов, которая будет состоять из двух пехотных полков и одного кавалерийского. Бригада будет направлена на врангелевский фронт. Мы получили все необходимое боевое снаряжение и вооружение. Экипировка и конская амуниция были новые, и внешне мы выглядели отлично».

Более всего Жуков, будучи в Москве, хотел предстать в новенькой экипировке перед своей первой любовью – другой Марией, с которой его так надолго разлучила судьба и которую, несмотря на увлечение Волоховой, он не забыл. Более чем кого бы то ни было из родственников и друзей он, по его собственному признанию, хотел увидеть ту, «по которой страдало молодое сердце, но, к сожалению, я так и не смог никого навестить. Командиры эскадрона, часто отлучавшиеся по различным обстоятельствам, обычно оставляли меня, как старшину, за главного. Пришлось ограничиться письмами… Не знаю, то ли из-за этого или по другой причине, между мной и Марией произошла размолвка. Вскоре я узнал, что она вышла замуж, и с тех пор никогда ее больше не встречал».

1 ноября 1920 года Георгий Жуков, направленный в кавалерийскую бригаду 14-й стрелковой имени А. К. Степина дивизии, прибыл к месту службы и был назначен на должность командира взвода 1-го кавалерийского полка. Перед тем он досрочно сдал экзамены по итогам обучения на Рязанских кавалерийских командных курсах, произошло это в походных условиях в Армавире. Когда Жуков принимал взвод, случился курьез – бойцы очень уж насмешливо смотрели на нового командира, носившего красные брюки. Заметив это, Жуков сказал: «У меня, знаете ли, других нет. Ношу то, что дала Советская власть, и я пока что у нее в долгу. Что касается красного цвета вообще, то это, как известно, революционный цвет…»

Командиром Жуков оказался хорошим и удачливым. «Через несколько дней в операции по очищению Приморского района от остатков банд мне довелось идти во главе взвода в бой. Бой закончился в нашу пользу. Бандиты были уничтожены и частично взяты в плен, и, самое важное, наш взвод не понес при этом никаких потерь. После боя никто из бойцов уже не говорил мне о красных брюках».

В дальнейшем кавалерийская бригада была направлена против участников Тамбовского крестьянского восстания – иначе антоновцев, – вызванного негодованием деревенских жителей по поводу продразверстки. Тогда Жуков лично встретился с Тухачевским «…на станции Жердевка, на Тамбовщине, куда он приехал в штаб нашей 14-й отдельной кавалерийской бригады. Мне довелось присутствовать при его беседе с командиром бригады. В суждениях М. Н. Тухачевского чувствовались большие знания и опыт руководства операциями крупного масштаба. После обсуждения предстоящих действий бригады Михаил Николаевич разговаривал с бойцами и командирами. Он интересовался, кто где воевал, каково настроение в частях и у населения, какую полезную работу мы проводим среди местных жителей».

Жуков отмечал, что под руководством Тухачевского и его заместителя Уборевича, а также Антонова-Овсеенко борьба с бандами пошла по хорошо продуманному плану. Хотя надо отметить, что Красная армия проявляла в этой борьбе немалую жестокость. Как, впрочем, и другая сторона… Друг детства и однофамилец Павел Жуков писал в те дни Георгию: «…Местные кулаки под руководством скрывавшегося эсера напали на охрану из нашего продотряда, сопровождавшую конный транспорт хлеба, и зверски с ней расправились. Они убили моего лучшего друга Колю Гаврилова. Он родом из-под Малоярославца. Другому моему приятелю, Семену Иванишину, выкололи глаза, отрубили кисть правой руки и бросили на дороге. Сейчас он в тяжелом состоянии. Гангрена, наверное, умрет. Жаль парня, был красавец и удалой плясун. Мы решили в отряде крепко отомстить этой нечисти и воздать им должное, да так, чтобы запомнили на всю жизнь».

11 июня 1921 года был издан приказ Полномочной комиссии ВЦИК «О начале проведения репрессивных мер против отдельных бандитов и укрывающих их семей». Согласно этому приказу, подписанному Антоновым-Овсеенко и Тухачевским, разрешалось расстреливать без суда и следствия всякого человека, отказавшегося назвать большевистским уполномоченным свое имя. Если в доме находили спрятанное оружие или обнаруживали скрывающегося участника восстания, надлежало на месте расстрелять старшего из трудоспособных мужчин проживавшей в этом доме семьи. Такая же кара полагалась тем, кто укрывал родственников повстанцев или держал у себя их вещи. Дома повстанцев предписывалось сжигать или разрушать иным способом. На следующий день Тухачевский приказал использовать против скрывающихся в лесах повстанцев химическое оружие, «чтобы облако удушливых газов распространялось полностью по всему лесу, уничтожая все, что в нем пряталось».

ПРИКАЗ ПОЛНОМОЧНОЙ КОМИССИИ ВЦИК

О ПОРЯДКЕ ЧИСТКИ В БАНДИТСКИ НАСТРОЕННЫХ ВОЛОСТЯХ И СЕЛАХ:

№ 116, г. Тамбов

23 июня 1921 г.

Опыт первого боеучастка показывает большую пригодность для быстрого очищения от бандитизма известных районов по следующему способу чистки. Намечаются наиболее бандитски настроенные волости, и туда выезжают представители уполиткомиссии, особотделения, отделения РВТ и командования, вместе с частями, назначенными для проведения чистки. По прибытии на место волость оцепляется, берутся 60-100 наиболее видных заложников и вводится осадное положение. Выезд и въезд из волости должны быть на время операции запрещены. После этого созывается полный волостной сход, на коем прочитываются приказы Полнком ВЦИК № 130 и 171’ и написанный приговор для этой вол[ости]. Жителям дается два часа срока на выдачу бандитов и оружия, а также бандитских семей, и население ставится в известность, что в случае отказа дать упомянутые сведения взятые заложники через два часа будут расстреляны. Если население не указало бандитов и не выдало оружие по истечении 2-часового срока, сход собирается вторично и взятые заложники на глазах у населения расстреливаются, после чего берутся новые заложники и собравшимся на сход вторично предлагается выдать бандитов и оружие. Желающие это исполнить становятся отдельно, разбиваются на сотни, и каждая сотня пропускается для опроса через опросную комиссию [из] представителей особотдела РВТ. Каждый должен дать показания, не отговариваясь незнанием. В случае упорства производятся новые расстрелы и т. д. По разработке материала, добытого из опросов, создаются экспедиционные отряды с обязательным участием в них лиц, давших сведения, и других местных жителей, [которые] направляются на ловлю бандитов. По окончании чистки осадное положение снимается, водворяется ревком и насаждается милиция. Настоящее Полнком ВЦИК приказывает принять к неуклонному руководству и исполнению.

Председатель Полномочной комиссии ВЦИК Антонов-Овсеенко

Командующий войсками М. Тухачевский

Предгубисполкома Лавров

5 марта 1921 года рано утром недалеко от села Вязовая Почта разведка неожиданно наткнулась на отряд повстанцев в несколько тысяч сабель. Полк был поднят по тревоге, и вскоре начался бой. В тот день Жуков дважды чуть не погиб – под ним были убиты две лошади, и от верной смерти командира эскадрона оба раза спасала личная храбрость в рукопашной схватке и подоспевшие на помощь товарищи.

Именно в те боевые дни Георгий Жуков встретил свою будущую жену Александру Зуйкову. Свидетелем их первой встречи оказался тот самый Антон Янин, который не так давно знакомил Жукова с Марией Волоховой.

Они остановились переночевать в доме священника и сидели за ужином, когда Георгий внезапно напрягся и прошептал: «За печкой кто-то прячется». Встал и гаркнул:

– А ну вылезай!

Оказалось, что за печкой пряталась хорошенькая девушка, которая испуганно объяснила, что она, мол, поповна. Но впоследствии по официальным данным первая супруга Георгия Жукова не значилась состоящей в каком-либо родстве с лицами духовного звания.

«Родилась она в 1900 году в селе Анна Воронежской области, – рассказывала дочь маршала Эра Георгиевна, – в многодетной семье агента по продаже зингеровских швейных машин Зуйкова Дия Алексеевича. Имя Дий дал сыну его отец, волостной писарь, встретив это редкое имя в каких-то бумагах. Жили бедно. Но маме удалось закончить гимназию, а затем учительские курсы. Недолго проработав в деревенской школе, она встретилась с отцом, отряд которого в те годы был направлен в Воронежскую область для борьбы с бандой Антонова, и в 1920 году стала его женой».

…Георгий засмеялся и позвал незнакомку к столу. Потом выяснилось, что зовут ее Александра и она учительница в сельской школе. Жуков недолго думая зачислил приглянувшуюся ему девушку к себе в штаб, сказав Янину: «Жалко девку. Все равно убьют, война ведь. Пусть лучше будет у нас писарем в эскадроне».

Борис Соколов в книге «Неизвестный Жуков», ссылаясь на слова Эры Георгиевны, приводит более драматическую, но одновременно и более романтическую версию знакомства Георгия и Александры: «Однажды нашу маму стали преследовать несколько красноармейцев, и отец ее защитил. Понравились они друг другу с первого взгляда и больше уже не расставались». Так что война войной, а любовь любовью, которая, впрочем, была омрачена трагическим происшествием. Тяготы походной жизни – «часами тряслась в разваленных бричках, тачанках, жила в нетопленых избах» – привели к тому, что Александра потеряла нерожденного сына.

Осенью 1921 года Жуков оказался на волосок от смерти. Его эскадрон участвовал в разгроме отряда Зверева, который был настигнут красноармейцами после нескольких дней преследования. «Незадолго до этого у меня появился исключительный конь, – рассказывал Жуков писателю Симонову. – Я взял его в бою, застрелив хозяина. И вот, преследуя антоновцев со своим эскадроном, я увидел, что они повернули навстречу. Последовала соответствующая команда, мы рванулись вперед, в атаку. Я не удержал коня. Он вынес меня шагов на сто вперед всего эскадрона. Сначала все шло хорошо, антоновцы стали отступать. Во время преследования я заметил, как мне показалось, что кто-то из их командиров по снежной тропке – был уже снег – уходил к опушке леса. Я за ним. Он от меня… Догоняю его, вижу, что правой рукой он нахлестывает лошадь плеткой, а шашка у него в ножнах. Догнал его и вместо того, чтобы стрелять, в горячке кинулся на него с шашкой. Он нахлестывал плеткой лошадь то по правому, то по левому боку, и в тот момент, когда я замахнулся шашкой, плетка оказалась у него слева. Хлестнув, он бросил ее и прямо с ходу, без размаха вынеся шашку из ножен, рубанул меня. Я не успел даже закрыться, у меня шашка была еще занесена, а он уже рубанул, мгновенным, совершенно незаметным для меня движением вынес ее из ножен и на этом же развороте ударил меня поперек груди. На мне был крытый сукном полушубок, на груди ремень от шашки, ремень от пистолета, ремень от бинокля. Он пересек все эти ремни, рассек сукно на полушубке, полушубок и выбил меня этим ударом из седла. И не подоспей здесь мой политрук, который зарубил его шашкой, было бы мне плохо… У меня потом еще полмесяца болела грудь от его удара».

После ликвидации Тамбовского восстания Жуков был назначен командиром 2-го эскадрона 38-го Ставропольского кавалерийского полка 7-й Самарской кавалерийской дивизии. Тамошний старшина А. Л. Кроник оставил подробные воспоминания о своем командире: «Был он невысок, но коренаст. Взгляд у него спокойный, неназойливый, но цепкий, оценивающий. Скованности в позе комэска не угадывалось, но и той естественной расслабленности, которую может себе позволить человек, ведущий непринужденную застольную беседу, я тоже в нем не чувствовал. Движения его были сдержанны. Он, вероятно, был очень крепок физически, а в сдержанности каждого его жеста я чувствовал выработанную привычку постоянно контролировать себя, что свойственно людям волевым, внутренне дисциплинированным. Я сразу почувствовал, что мой комэск – настоящая военная косточка…»

Старшина отмечал, что Жуков категорически не терпел унижения опытными бойцами новобранцев или офицерами – подчиненных. И даже совсем неопытных и неуклюжих призывников старался ободрить и поддержать. Однажды в числе новичков Кронику под начало достался тихий, забитый, неказистый крестьянский парень. Он даже своего коня опасался, а конь, естественно, почуяв неуверенность, скалил зубы, становился на дыбы и не подпускал бойца к себе. Узнав об этом, Жуков посоветовал старшине учить бойца по-суворовски: «Суворов говорил: боится солдат ночью вдвоем в караул идти – пошли его одного. Надо человека наедине с собственным страхом оставить, тогда он страх преодолеет. Метод суровый, но так личность воспитывается». При этом командир нашел время, чтобы лично побеседовать с бедолагой: «Коня не бойся. Боевой конь – твой первый друг. Без коня никакой ты не боец. Что надо сделать, чтобы конь тебя любил? Относиться к нему с доверием, а не со страхом… И с лаской – конь ласку любит. Дай ему хлеба, иногда сахарку». И ведь подействовало: по словам старшины, незадачливый новобранец вскоре переменился до неузнаваемости.

«Он был человеком чрезвычайно сдержанным в личных отношениях со всеми, особенно с подчиненными, – рассказывал Кроник о Жукове, – и в этом проявлялось его понимание ответственности за своих подчиненных и понимание своей роли не только как строевого командира, но и как воспитателя. Он мог совершенно естественно и просто подсесть в круг красноармейцев вечерком и незаметно войти в беседу на правах рядового участника; мог взять в руки гармошку и что-нибудь сыграть под настроение (впоследствии он брал баян в руки гораздо реже, но любовь к хорошей и незатейливой песне и к игре на баяне сохранилась у него до конца его дней); мог оценить ядреную солдатскую шутку, но не любил пошлости. Он был прост, но никогда не допускал панибратского отношения и никогда не путал доверительность с фамильярностью. Все эти оттенки человеческих взаимоотношений он чувствовал естественным, природным своим чутьем, которое может быть только в человеке со здоровой нравственной основой. И потому его командирский и человеческий авторитет был непререкаем, уважение к нему было непоколебимым, как бы строг или крут он порой ни был».

31 августа 1922 года вышел приказ Реввоенсовета Советской республики, согласно которому командир 2-го эскадрона 1-го кавалерийского полка отдельной кавалерийской бригады Жуков был награжден орденом Красного Знамени – за доблесть, проявленную в прошлом году. В приказе говорилось: «Награжден орденом Красного Знамени командир 2-го эскадрона 1-го кавалерийского полка отдельной кавалерийской бригады за то, что в бою под селом Вязовая Почта Тамбовской губернии 5 марта 1921 г., несмотря на атаки противника силой 1500–2000 сабель, он с эскадроном в течение 7 часов сдерживал натиск врага и, перейдя затем в контратаку, после 6 рукопашных схваток разбил банду».

Обучал подчиненных Жуков, прежде всего, по принципу «Делай, как я!». На плацу расставлялись семь-восемь станков с воткнутой лозой, вспоминал Кроник, промчится командир галопом – все цели поражены. Так же отменно Жуков владел приемами штыкового боя. Считал, что полевая тренировка – лучший вид учебы. Намеченные планы переносить или пересматривать не любил и уж совсем не любил отменять собственные приказы. Придерживался мнения: лучше вообще не отдавать приказа, чем отменить отданный. В феврале 1923 года эскадрон Жукова отличился на полковом смотре, а в марте, во время инспекторской проверки, по всем показателям занял первое место в дивизии, за что получил благодарность от командующего войсками Западного фронта Тухачевского.

Но время Гражданской войны миновало, приходилось задумываться о дальнейшей жизни. Впрочем, Жуков не мыслил своего существования без военной службы, а значит, неминуемо должен был оказаться в числе тех, кому предстояло создавать теперь кадровую армию молодой Советской республики. Вскоре, в конце мая 1923 года, он был назначен командиром 39-го Бузулукского кавалерийского полка.

Авантюры мирного времени

Жизнь и служба будущего маршала в тот период носила отчетливый оттенок авантюризма. Впрочем, иначе и быть не могло – закаленные в жестоких боях красные командиры порой весьма слабо представляли, как организовать армейское бытие в мирное время, будь то упорядоченный быт солдат или регулярная воинская подготовка. Да и опыта чинного устройства собственной жизни у этих в большинстве весьма молодых людей практически не было. Поэтому и обустройство регулярной Красной армии приходилось начинать с самых элементарных вещей.

РЕВОЛЮЦИОННЫЙ ВОЕННЫЙ СОВЕТ РЕСПУБЛИКИ

ПРИКАЗ от 24 октября 1921 г.

№ 2412

ПЕРЕЧЕНЬ ОБЯЗАННОСТЕЙ ЛИЧНОГО СОСТАВА РККА ПО УХОДУ ЗА ОРУЖИЕМ

Забота о своем оружии и внимательный уход за ним – одна из самых главных и ответственных обязанностей каждого красного воина. Везде и всегда, при всякой обстановке он обязан принимать все доступные меры и использовать все наличные средства, чтобы не только уберечь свое оружие от порчи, но и поддерживать его в состоянии, всегда годном для немедленной боевой работы. За эту заботу оружие в нужную минуту его не выдаст и не подведет.

Тем не менее, забота об оружии все еще до сих пор не занимает подобающего ей места в обиходе войсковых частей. Виною в этом в большинстве случаев разгильдяйство, халатность, лень, а также недостаток энергии и настойчивости у начальствующего состава в деле наблюдения за сохранением оружия и выполнением подчиненными требований уставов РККА.

Этому должен быть положен конец.

На виновных в небрежном обращении и хранении своего оружия налагать наиболее строгие дисциплинарные наказания. В случаях же сознательной порчи оружия или упорного несоблюдения общих правил по уходу за оружием – привлекать к суду Ревтрибунала.

В одинаковой мере с красноармейцем привлекать к ответственности и его начальников за неисполнение своих обязанностей по наблюдению за сохранением оружия.

В целях точного определения обязанностей по уходу за оружием принять к руководству объявляемый при сем «Перечень обязанностей личного состава РККА по уходу за оружием».

Заместитель Председателя Революционного ВоенногоСовета Республики Э. СКЛЯНСКИЙ

Главнокомандующий всеми вооруженными силами Республики С. КАМЕНЕВ

ПЕРЕЧЕНЬ ОБЯЗАННОСТЕЙ ЛИЧНОГО СОСТАВА РКК АРМИИ ПО УХОДУ ЗА ОРУЖИЕМ

Обязанности красноармейцев

Каждый красноармеец обязан:

1) Знать: а) номер и место хранения выданного ему оружия; б) его устройство и особенности боя, имеющиеся неисправности и недостатки; в) правила обращения с оружием и содержания его во всех условиях службы.

2) Уметь разбирать, собирать и особенно чистить оружие как при помощи установленной принадлежности, так и подручными средствами.

3) Ежедневно перед утренним осмотром осматривать свое оружие и, если окажется нужным (в случае его загрязнения, отсырения и т. п.), протереть и вновь смазать.

4) Перед выходом на занятия с оружием обтереть с наружных частей смазку, чтобы не портить ею одежды, а если предстоит стрельба, то, придя на стрельбище, протереть и канал ствола.

По возвращении с занятий вновь смазать оружие, причем после стрельбы, полевого учения или караульного наряда предварительно прочистить его; если оружие попало под сильный дождь, снег и т. п., то для чистки его, в присутствии командира отделения, сделать полную разборку; во всех прочих случаях чистить оружие раз в неделю.

5) Обнаружив в оружии какую-нибудь поломку или неисправность, заявить об этом своему командиру отделения.

6) Ему же сдавать свое оружие в случае выбытия из отделения и по болезни, в случае командировки, отпуска, перевода и т. п.

Обязанности командира отделения

Командир отделения обязан:

1) Обучить красноармейцев всего отделения правилам обращения с оружием, ухода за ним, его разборки, сборки, чистки и сбережения и требовать, чтобы эти правила неуклонно соблюдались.

2) Иметь постоянный надзор за целостью и содержанием в исправности находящегося в отделении оружия и принадлежности к нему, для чего ежедневно проверять его состояние и лично руководить его чисткой; полную разборку и сборку оружия допускать только под своим непосредственным наблюдением.

3) Принимать и осматривать оружие, оставляемое красноармейцами, по разным причинам убывающими из отделения; о таковом оружии, а равно обо всех случаях поломки или неисправности оружия и принадлежности, требующих починки в оружейной мастерской, докладывать командиру взвода.

4) При переходе командования отделением к другому лицу прежний командир обязан сдать, а новый – принять все состоящее в отделении оружие с принадлежностью, осмотреть его и доложить о результатах командиру взвода.

Обязанности командира взвода

Командир взвода обязан:

1) Непосредственно руководить обучением красноармейцев своего взвода правилам обращения с оружием, ухода за ним, его разборки, сборки, чистки и сбережения.

2) Иметь постоянный надзор за целостью, исправным содержанием и правильностью чистки находящегося во взводе оружия и всего, к нему относящегося, и не менее одного раза в месяц производить его подробный осмотр.

3) Оружие, в котором оказались поломки или неисправности, требующие исправления в оружейной мастерской, а равно заручное оружие сдавать оружейному каптенармусу, докладывая о том командиру роты.

4) При переходе командования взводом к другому лицу прежний командир обязан сдать, а новый – принять все состоящее во взводе оружие с принадлежностью по описи, осмотреть его и доложить о результатах командиру роты.

Обязанности оружейного каптенармуса в роте (эскадроне, команде)

Оружейный каптенармус обязан:

1) Принимать, хранить и выдавать во взводы оружие, принадлежность и материалы для его чистки и смазки, огнестрельные припасы и вообще все, относящееся к оружию, и вести ротную отчетность по всем этим предметам.

2) Хранить под своей ответственностью заручное оружие, имея постоянный надзор за исправным его состоянием, и обо всех обнаруженных в нем недостатках докладывать командиру роты.

3) Присутствовать при осмотрах оружия командиром роты, а по возможности – командирами взводов.

4) С доклада командира роты сдавать в оружейную мастерскую оружие, требующее исправления, с записью в соответствующую книгу и следить, чтобы по исправлении оно без задержки возвращалось в роту, причем убеждаться, что все необходимые исправления выполнены; результаты также с доклада командира роты заносить в книгу отметок об осмотре оружия.

Обязанности командира роты(эскадрона, команды)

Командир роты (эскадрона, команды) обязан:

1) Непосредственно и через командиров взводов руководить обучением красноармейцев правилам ухода за оружием, его разборки, сборки, чистки и сбережения.

2) Иметь постоянный надзор за целостью и исправным содержанием оружия при строгом соблюдении правил, установленных для каждого образца.

3) Лично производить подробный осмотр состоящего в роте оружия и всего, к нему относящегося, не менее 4 раз в год, выбирая для этого сроки, не совпадающие с осмотрами полковым заведующим оружием; вносить в соответствующую книгу результаты своего осмотра и вновь обнаруженные недостатки; наблюдать, чтобы оружие надлежащим образом осматривалось младшим командным составом.

4) Следить за правильной и своевременной чисткой и смазкой оружия; в случае недостатка в роте принадлежностей положенного образца разрешать применение подручных средств и способов при условии, чтобы таковые не могли причинить оружию вреда.

5) Принимать меры к устранению обнаруженных в оружии неисправностей, которые разрешается устранять домашними средствами, наблюдая, чтобы в роте не производилось в таковом никаких подчисток или подпиловок; если же неисправности оказались более значительными, отправлять оружие на починку в полковую оружейную мастерскую и свидетельствовать своею подписью отметки о результатах исправления в соответствующей книге; об особо важных случаях порчи оружия доносить по команде.

6) Организовывать в роте поверку боя оружия, как это предусмотрено соответствующими наставлениями.

При переходе командования ротою к другому лицу прежний командир обязан сдать, а новый – принять все состоящее в роте оружие с принадлежностью по особой описи с указанием образцов оружия, его номеров, завода и года изготовления, производя его подробный осмотр и донося о результатах по команде.

Примечание: Помощник командира роты в отношении надзора за содержанием оружия выполняет обязанности по усмотрению командира роты.

Обязанности командира батальона

Командир батальона обязан:

1) Наблюдать, чтобы все состоящее в батальоне оружие, принадлежность и пр., к нему относящееся, содержалось постоянно в полной исправности и боевой готовности.

2) Следить за точным выполнением в ротах и командах всех положений и инструкций, касающихся содержания оружия.

Обязанности заведующего в части оружием

Заведующий оружием обязан:

1) Принимать, хранить и выдавать в роты (эскадроны, команды) оружие, принадлежность и материалы для его чистки и смазки, огнестрельные припасы и все прочее, относящееся к оружию, и вести полковую отчетность по этим предметам.

2) Хранить под своею ответственностью оружие неприкосновенного запаса, имея постоянный надзор за его исправным состоянием.

3) В сроки, назначенные командиром части, не менее 4 раз в году производить подробный технический осмотр всего оружия со всем к нему относящимся в ротах (эскадронах, командах), состоящего на руках и в цейхгаузах, отмечая результаты своих осмотров в соответствующей книге и докладывая о них по команде; при этом особо выделить случаи замеченных им отступлений от установленного для содержания оружия порядка и порчи его от небрежного и неосторожного с ним обращения, неправильного хранения, недостаточного надзора, злого умысла и т. п.

4) Подготовлять оружейных подмастерьев и ротных каптенармусов к выполнению лежащих на них обязанностей; по распоряжению командира части – вести с комсоставом занятия и беседы по вопросу о правилах содержания и осмотра оружия.

5) Руководить всеми работами и занятиями в оружейной мастерской, причем лично осматривать каждый экземпляр оружия, поступающий на исправление, и давать указания мастеру, как и что именно надлежит исправить, по исполнении работы убеждаться, что эти указания в точности выполнены; если же оружие было доставлено в мастерскую по причине неправильности его боя, то по исправлении проверить его бой.

6) Наблюдать за сохранностью оружия части во время перевозок.

Заведующий оружием обязательно привлекается к участию во всех комиссиях, назначаемых для приема, сдачи или осмотра находящегося в части или поступающего в части оружия и всего, к нему относящегося.

Обязанности заведующего хозяйством части

Заведующий хозяйством обязан:

1) Содержать оружие части и все, к нему относящееся, в количестве, определенном табелями, и своевременно истребовать недостающее от подлежащих учреждений.

2) Принимать при содействии заведующего оружием все поступающее в часть оружие, принадлежность, огнестрельные припасы и пр. по особым актам с указанием образцов, номеров, завода и года изготовления.

3) Заготовлять необходимые материалы для чистки и смазки оружия в достаточном количестве и надлежащего качества.

4) Следить за целостью и исправным содержанием оружия с принадлежностью и огнестрельных припасов неприкосновенного запаса.

5) Заботиться об успешном ходе работ в оружейной мастерской, для чего наблюдать, чтобы в ней не производилось работ, к оружию не относящихся, а заведующие оружием, мастер и оружейники не были отвлекаемы какими-либо поручениями не по прямому их назначению.

6) Следить, чтобы обучение оружейных каптенармусов и подмастерьев в оружейной мастерской велось по установленной программе.

Обязанности командира части

Командир части должен иметь общий надзор за содержанием в части оружия и всего, к нему относящегося, в количестве, определенном табелями, и в полной боевой готовности, поэтому он обязан:

1) Лично или через посредство назначенных им лиц или комиссий периодически, в сроки по своему усмотрению, удостовериться в наличности и исправном состоянии оружия и прочего в ротах (эскадронах, командах) и складах и контролировать выполнение части всех касающихся содержания оружия положений и инструкций.

2) Следить, чтобы в подведомственных ему частях было надлежащим образом поставлено дело обучения красноармейцев и младшего командного состава правилам ухода за оружием, обращения с ним, его чистки, осмотра и сбережения.

3) Наблюдать, чтобы все огнестрельное оружие, как находящееся на руках, так и хранящееся в неприкосновенном запасе, было своевременно поверяемо в отношении правильности его боя.

4) Не менее 4 раз в год, в том числе весною перед началом учебного курса стрельбы и осенью по окончании периода летних занятий, поручать заведующему оружием подробный технический осмотр всего оружия части и всего, к нему относящегося, с целью приведения его в полную исправность.

5) В случае прибытия в часть с полномочием от командующего войсками округа осматривающего оружие предоставлять таковому, по соглашению с ним, место и время для осмотра оружия и всемерно содействовать успешному производству последнего выполнением предъявляемой им инструкции.

6) В случаях утраты, приведения оружия в негодность или значительного его повреждения назначать расследования с донесением о результатах по команде и привлекать, кого окажется нужным, к ответственности.

При переходе командования части к другому лицу прежний и новый командиры обязаны свидетельствовать своею подписью акт о сдаче и приеме оружия части, со всем к нему относящимся, особо назначенной для этого комиссиею.

Обязанности политрука (эскадрона, роты, команды)

Политрук (эскадрона, команды) обязан:

1) Простым и понятным красноармейцам языком доказать, что от целости, сохранности и исправности винтовки зависит целость, сохранность и исправность их хозяйства в деревне и всей Республике в целом.

2) Самому знать и уметь рассказать красноармейцам, против кого в каждый данный момент должны быть направлены штык и дуло винтовки.

3) Личным примером обращения со своей винтовкой показать, как честный воин Красной Армии должен обращаться с достоянием, охраняющим благополучие всех трудящихся.

Обязанности комиссара части

Комиссар части обязан:

1) Следить за тем, чтобы обязанности, возлагаемые сей инструкцией на всех военнослужащих вверенной ему части, начиная от красноармейца и кончая командиром, при коем он состоит, точно и неуклонно выполнялись.

2) Разъяснить красноармейцам лично и через политруков, что собственником винтовки в Советской Республике является только трудящийся люд. И беречь ее он должен как единственный ее хозяин.

Руководство страны осознавало, что армию придется строить всерьез – с новым унифицированным вооружением, единоначалием, системой подготовки кадров. При этом денег в государственной казне нет, как нет и большого числа самых трудоспособных людей, которых можно надолго оторвать от станка, шахты или плуга. Но проблему решать все равно надо. И в качестве выхода из положения был выбран кадрово-территориальный принцип построения армии, получивший известность как реформа Фрунзе, который так описывал ситуацию: «Выход мы находим в сочетании кадровой армии с милиционной системой. Наличие территориально-милиционных формирований позволяет нам увеличить количество пропускаемого через ряды нашей армии контингента. Помимо этого соображения, мы считаемся и с тем, что эта система допускает несение военной службы без длительного отрыва от хозяйства, что является большим выигрышем для населения, и, наконец, с тем, что она обеспечивает в должной мере и интересы подготовки. Вот почему в вопросе структуры наших вооруженных сил мы стали на точку зрения постоянной армии плюс милиционные формирования. Другого выхода при данных условиях и численности наших мирных кадров у нас нет и быть не может».

Попросту говоря, в дивизиях не более одной пятой штатного состава были кадровые командиры, политработники и красноармейцы, а остальные бойцы проходили подготовку так: в первый год их призывали на три месяца, а после в течение четырех лет – каждый год на один месяц. Остальное время воины, как гражданские люди, трудились в промышленности и сельском хозяйстве.

ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ИСПОЛНИТЕЛЬНЫЙ КОМИТЕТ СССР

СОВЕТ НАРОДНЫХ КОМИССАРОВ СССР

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

от 25 сентября 1924 года

Временное положение о прохождении действительной военной службы в РККА гражданами, окончившими рабочие факультеты, школы 2 ступени и высшие учебные заведения

1. Призыв граждан, окончивших высшие учебные заведения, рабочие факультеты, школы 2 ступени и соответствующие им учебные заведения, перечисленные в особом списке, издаваемом Революционным Военным Советом Союза ССР по соглашению с народными комиссариатами просвещения союзных республик, производится ежегодно осенью вместе с очередным призывом.

Примечание 1. Изъявившие желание поступить добровольно при призыве в нормальные школы командного состава поступают на общих основаниях со всеми гражданами согласно правил о приеме в военные учебные заведения, и зачисляются на первый специальный курс. По окончании таковых проходят службу наравне с окончившими военные учебные заведения.

Примечание 2. Окончившие медицинские и ветеринарные высшие учебные заведения проходят службу в Рабоче-Крестьянской Красной Армии согласно особого положения.

2. Все указанные в ст. 1 лица правами на льготы по семейному положению не пользуются и в общей жеребьевке при призыве на действительную военную службу не участвуют.

3. При приеме на действительную военную службу означенные лица подлежат освидетельствованию, согласно Положения, для определения годности к несению службы командного состава Рабоче-Крестьянской Красной Армии и назначаются обязательно на строевые должности.

4. Срок состояния на действительной военной службе для указанной категории военнообязанных, за исключением случаев, предусмотренных ст. 7 и примечанием 2 к ст. 10 настоящего Положения, устанавливается в 1 год и исчисляется с 1 октября года призыва.

5. Принятые в войска в порядке настоящего Положения граждане по истечении двухмесячного срока пребывания в части войск рядовыми красноармейцами направляются в полковые школы младшего комсостава.

6. По окончании шестимесячного курса полковой школы указанные лица назначаются на должности младшего командного состава.

Примечание. В случае отсутствия вакансий на должности младшего командного состава в своих частях, указанные красноармейцы могут назначаться на те же должности распоряжением начальника дивизии в другие части дивизии.

7. Не окончившие школы младшего командного состава или отчисленные от таковых поступают в подразделение своей части для отслуживания полного срока, установленного для всех граждан данного рода войск, причем в дальнейшем, при прохождении ими действительной военной службы, настоящее Положение на них не распространяется. Время же, проведенное ими в школе, засчитывается в срок действительной военной службы.

8. По истечении годичного срока службы указанные лица обязаны выдержать экзамен по военным предметам по сокращенной программе для лиц среднего командного состава. Для этой цели ко дню экзамена они командируются распоряжением командующего войсками округа в ближайшую нормальную школу командного состава того рода войск, в котором отбывал службу командируемый. Испытание командируемого производится в образуемых распоряжением командующего войсками комиссиях при нормальных школах командного состава.

Примечание 1. От экзаменов по общеобразовательным предметам указанные лица освобождаются.

Примечание 2. В тех случаях, когда командировать в нормальные школы для производства испытания по отдаленности представляется затруднительным, комиссии создаются из числа командного состава войсковых частей в пунктах по указанию командующего войсками округа, фронта, армии.

9. Граждане, окончившие специальные учебные заведения, приравненные к школам 2 ступени, и специальные высшие учебные заведения, назначенные на службу в специальные войска Рабоче-Крестьянской Красной Армии, проходят службу в таковых применительно к изложенному выше, причем по окончании срока службы они обязаны держать испытание по военным предметам при соответствующей нормальной школе командного состава данного рода войск.

10. Выдержавшие испытание освобождаются от службы в постоянных войсках и зачисляются в переменный состав территориальных дивизий по месту избранного жительства или службы и дальнейшую службу проходят на общих основаниях с переменным составом среднего командного состава территориальных частей.

Примечание 1. Изъявившие желание добровольно поступать в нормальные школы командного состава, по прохождении положенного срока службы, распоряжением командира и комиссара части могут быть командированы при очередном наборе в военные учебные заведения в первую очередь и зачисляются на старший курс нормальных школ командного состава.

Примечание 2. Не выдержавшим установленного экзамена предоставляется двухмесячный срок для подготовки ко второму испытанию. В том случае, если данное лицо не выдержит повторного экзамена, оно подлежит дослуживанию до полного срока, установленного для данной части.

11. В тех местностях, где по местным условиям избранного жительства зачисление в территориальные части невозможно, выдержавшие испытание зачисляются в запас среднего командного состава и в течение первых 4 лет состояния в запасе привлекаются распоряжением местных органов в качестве инструкторов для проведения вневойсковой подготовки.

12. Как зачисленные в переменный состав территориальных частей, так и уволенные в запас, в период первых четырех лет, распоряжением командующего войсками привлекаются один раз к подвижным сборам в ближайших войсковых частях сроком на один месяц.

13. Во время пребывания в переменном составе территориальных частей, а также в период привлечения к проведению вневойсковой подготовки, указанные граждане пользуются особыми льготами, устанавливаемыми особым постановлением, издаваемым Революционным Военным Советом Союза ССР по соглашению с Народным Комиссариатом Труда Союза ССР.

14. В отношении прохождения службы в войсках указанные военнослужащие переводам и командировкам, за исключением случаев, предусмотренных ст. ст. 6, 7 и 8 настоящего Положения, не подлежат и не могут быть увольняемы в краткосрочные отпуска.

15. Революционному Военному Совету Союза ССР предоставляется право издавать инструкции по применению сего и изменять порядок прохождения службы указанных в ст. 1 лиц в интересах обучения, не нарушая, однако, установленного общего срока пребывания их на действительной военной службе.

Председатель ЦИК Союза СССР М. КАЛИНИН

Заместитель Председателя СНК Союза СССР Л. КАМЕНЕВ

Разумеется, при таком раскладе расходы на обучение военному делу одного бойца в территориальной части за пять лет были гораздо меньше, чем в кадровой части за два года. Но и уровень подготовки неминуемо оказывался весьма низким. На это пошли сознательно. В 1925 году Фрунзе пояснял: «Конечно, если бы перед нами был выбор между 1,5-2-миллионной кадровой армией и нынешней системой милиции, то с военной точки зрения все данные были бы в пользу первого решения. Но ведь такого выбора у нас нет. А система милиции, в сочетании с кадровыми частями, обеспечение обороны Союза безусловно дает».

Из доклада заместителя наркома по военным и морским делам М. Н. Тухачевского

«Оборона Союза Советских Социалистических республик»

26 декабря 1926 года:

«…3. В случае благоприятного для блока [вероятных противников на Западе] развития боевых действий первого периода войны, его силы могут значительно вырасти, что в связи с «западноевропейским тылом» может создать для нас непреодолимую угрозу…

6. Наших скудных материальных боевых мобилизационных запасов едва хватит на первый период войны. В дальнейшем наше положение будет ухудшаться (особенно в условиях блокады).

7. Задачи обороны СССР РККА выполнит лишь при условии высокой мобилизационной готовности вооруженных сил, железнодорожного транспорта и промышленности.

8. Ни Красная Армия, ни страна к войне не готовы…»

Жуков, возможно, и не задумывался еще о теоретических тонкостях первой советской военной реформы, но ситуацию непосредственно в войсках знал хорошо и оценивал трезво.

«Когда я вступил в командование полком, он готовился к выходу в лагеря, – вспоминал он. – Это был первый выход частей конницы на лагерную учебу после Гражданской войны, и многие командиры не имели ясного представления о работе в новых условиях. При приеме полка обнаружились недостатки в боевой готовности. Особенно плохо обстояло дело с огневой и тактической подготовкой, поэтому внимание подразделений было сосредоточено на организации учебно-материальной базы в лагерях».

Новый командир энергично взялся за дело. Вскоре его полк получил хорошо устроенный палаточный городок, отличную летнюю столовую и даже клуб. Само собой, были оборудованы навесы и коновязи для лошадей, а также предмет особой гордости – стрельбище для огневой подготовки, рассчитанное на все виды имевшегося в распоряжении оружия. А сам командир вскоре приобрел репутацию человека, которому можно поручить самую отстающую часть, и он скоро выведет ее в разряд образцовых.

Наводил Жуков порядок и в области дисциплины, которая, по его мнению, должна была быть строгой, даже суровой, но несокрушимо справедливой: «Замечается, в особенности в последнее время, что командирами эскадронов часто подаются рапорта о наложении на красноармейцев дисциплинарных взысканий за разного рода проступки, – говорится в приказе по полку от 23 августа 1923 года. – В рапортах указывается только сухой факт преступлений красноармейцев, без всякого всестороннего освещения, при каких обстоятельствах совершен тот или иной проступок, что не дает возможности судить о виновности красноармейца.

Приказываю: Командирам эскадронов и начальникам команд в будущем при рапортах о наложении взысканий на красноармейцев за проступки обязательно прикладывать произведенный следственный материал со своим заключением, так как рапорта без следственного материала рассматриваться не будут и будут возвращаться обратно…»

Полк входил в состав 7-й Самарской кавалерийской дивизии, а местом ее постоянной дислокации был город Минск. Но кроме военных проблем, которые создавала близость к тогдашней западной границе СССР, в жизни Жукова проявились с новой силой и личные противоречивые обстоятельства. В Минске жила Мария Волохова, в которую он влюбился несколько лет назад, находясь в госпитале после ранения. Тогда судьба разбросала их, а теперь столкнула вновь.

Слушатели Высшей кавалерийской школы 1924/1925 г. (слева направо):

лежат: П. Л. Романенко, Леви; сидят в первом ряду: Э. Б. Гросс, С. П. Синяков, И. И. Десметник, А. Е. Зубок, М. А. Баторский, Сайкин, А. И. Еременко, Ф. Т. Мысин, И. Х. Баграмян; стоят во втором ряду: Митин, Д. И. Густишев, М. В. Самокрутов, М. И. Савельев, К. К. Рокоссовский, Е. Б. Тантлевский, В. И. Чистяков, личность не установлена, Г. К. Жуков; стоят в третьем ряду: А. Г. Никитин, Н. И. Мишук, П. С. Иванов, Л. В. Бобкин, Кайнерт

«Спустя несколько лет отец снова повстречал мою маму и начал жить «на два фронта», – рассказывала в одном из своих интервью Маргарита, дочь Марии. – А в 1929 году родилась я. Отец ушел от Зуйковой, но та заявила: она ославит его на весь свет, и даже предлагала взять меня на воспитание. И маме грозилась облить лицо кислотой. В конце концов Зуйкова все-таки написала заявление на Жукова. И Георгию Константиновичу объявили партийный выговор за «двоеженство»: ведь еще до моего рождения, в 1928 году, Александра Диевна вместе с Жуковым удочерили девочку Эру. А в 1937 году взяли Эллу. Эра и Элла всегда говорили – они родные дочери Жукова. Я их не осуждаю: признаться в «приемности» было тогда смерти подобно. Однако многие знали – Александра Диевна страдала бесплодием. А девочек взяла, чтобы создать видимость полноценной семьи и держать Георгия Константиновича при себе».

По утверждению Маргариты Георгиевны, Александра Зуйкова действительно была дочерью священника, которую Жуков пожалел и решил защитить. Но при этом он, мол, пользовался каждой возможностью навестить Марию Волохову, даже во время Гражданской войны. А потом родители Марии, у которых она жила в Полтаве, умерли и она приехала в Минск к старшей замужней сестре – Полине, супругом которой был комиссар Янин, друг Жукова.

Маргарита Георгиевна утверждала, что соперница ее матери не была в то время ни законной женой, ни даже постоянной сожительницей Жукова: «В Минске Георгий Константинович жил без Александры Диевны. У них никогда ничего совместного не было. И все ее приезды к отцу были для отца неожиданными. Он не хотел с ней жить, неоднократно повторял, что не любит. Александра Диевна, видимо, страдала – пыталась вселиться в дом Жукова, и когда ей это удавалось, отцу ничего не оставалось, как уходить к Яниным и там скрываться».

А Эра Георгиевна придерживалась иной точки зрения на вопрос, кому принадлежало главное место в сердце ее отца: «В 28-м году в Минске мама была в положении и очень плохо себя чувствовала. К ней часто приходили чем-то помочь, да и просто навестить подруги, в том числе и эта женщина… Она намеренно появлялась одна, чтобы отец ее потом проводил. В результате в 29-м году и родилась Маргарита. Все сразу поняли, от кого – общество-то маленькое, все друг у друга на виду. У отца тогда были большие неприятности по партийной линии. Видимо, она пожаловалась…»

Младшая сестра Эры Георгиевны – Элла – рассказывала, что родители заключили официальный брак в 1922 году: «Но, видимо, за годы бесконечных переездов документы потерялись, и вторично отец с мамой зарегистрировались уже в 53-м году в московском загсе». А сын Маргариты – Георгий – утверждал, что дедушка неоднократно предлагал бабушке оформить их отношения официально, но комсомолка Волохова придерживалась убеждения, что брак есть старомодная пошлость.

В общем, сколь бы ни лестно для бравого красного командира было соперничество двух женщин за его сердце, но возможность сбежать от всех этих страстей в Ленинград он, похоже, воспринял с облегчением. В Северной столице его ждала учеба в Высшей кавалерийской школе. Среди однокурсников Жукова было несколько будущих видных полководцев Великой Отечественной войны – Иван Баграмян, Константин Рокоссовский, Андрей Еременко.

Следует отметить, что Высшая кавалерийская школа РККА в Ленинграде была лидирующей среди подобных учебных заведений. Впоследствии она была передислоцирована в Новочеркасск и получила новое название – Краснознаменные кавалерийские курсы усовершенствования командного состава. Начиная с 1921 года ее свыше 15 лет возглавлял Михаил Баторский, полковник еще царской армии, который окончил Николаевское кавалерийское училище и начинал службу в лейб-гвардейском Кирасирском Его Величества полку. Одной из проблем тогдашней Красной армии было отсутствие единой системы подготовки кавалеристов. Пока что новобранцев учили кто во что горазд, опираясь на собственные соображения того или иного командира, а также на опыт прежней армии, который отнюдь не был панацеей. Ведь в начале ХХ века русская кавалерия формировалась под влиянием сразу двух направлений. Первое, официально одобренное, базировалось на системе старшего преподавателя офицерской кавалерийской школы, известного циркового наездника Джемса Филлиса. Второе, неформально популярное благодаря поручику П. Родзянко, опиралось на систему итальянского наездника Федерико Каприлли. Последователи Родзянко были среди конных спортсменов, а также офицеров-кавалеристов, которые вопреки воинским уставам и наставлениям вводили в своих частях итальянскую систему езды и выездки.

Спорам не было конца, тем более что приверженцы итальянской системы успешно выступали на соревнованиях. Баторский первым делом проанализировал оба метода и постарался свести их лучшие достижения в единую стройную систему обучения конников работе с лошадью и выездке строевого коня. Причем предварительно ему пришлось волевым решением прекратить дискуссию между сторонниками Филлиса и Каприлли, которая с новой силой разгорелась уже в стенах Высшей кавалерийской школы.

В 1923 году военно-научное общество Высшей кавалерийской школы РККА издало книгу Баторского «Мысли о методике езды и выездки». Через три года появилось пособие, ставшее базовым при обучении красных кавалеристов, – книга одного из преподавателей Д. Мясоедова «Обучение коня и всадника». Баторский создал также при курсах иппофизиологическую лабораторию, руководитель которой Н. Черепанов в 1933 году выпустил уникальный труд «Основы эксплуатации боевого коня в физиологическом понимании», намного превосходивший все существовавшие в то время научные разработки по этому вопросу.

Жуков очень тепло отзывался о Баторском в своих мемуарах: «Летом 1925 года мы были заняты главным образом полевой тактической подготовкой, которая проходила под непосредственным руководством начальника курсов Михаила Александровича Баторского. Очень много знаний и опыта передал он нам. Приходится с болью в душе сожалеть, что и его не миновала тяжелая судьба. В 1937 году он был оклеветан и трагически погиб…»

Время обучения составляло год вместо планировавшихся двух, занятия были весьма интенсивными – от теории военного дела до фехтования и, конечно, идеологической марксистско-ленинской подготовки, которая должна была свидетельствовать о благонадежности.

Рокоссовский был одним из лучших фехтовальщиков и частенько побеждал Жукова в тренировочных поединках на саблях и эспадронах. Зато в упорном изучении военной науки Георгию Константиновичу не было равных. Сам Рокоссовский вспоминал: «С Г. К. Жуковым мы дружим многие годы. Судьба не раз сводила нас и снова надолго разлучала. Впервые мы познакомились еще в 1924 году в Высшей кавалерийской школе в Ленинграде. Прибыли мы туда командирами кавалерийских полков: я – из Забайкалья, он – с Украины. Учились со всей страстью. Естественно, сложился дружеский коллектив командиров-коммунистов, полных энергии и молодости. Там были Баграмян, Синяков, Еременко и другие товарищи. Жуков, как никто, отдавался изучению военной науки. Заглянем в его комнату – все ползает по карте, разложенной на полу. Уже тогда дело, долг для него были превыше всего».

Иван Баграмян, чья дружба с Жуковым продлилась до конца жизни, несмотря на опалу, постигшую маршала Победы, тоже вспоминал, что тот выделялся среди прочих обучающихся талантом: «Он уже тогда отличался не только ярко выраженными волевыми качествами, но и особой оригинальностью мышления. На занятиях по тактике конницы Жуков не раз удивлял нас какой-нибудь неожиданностью. Его решения всегда вызывали наибольшие споры, и он обычно с большой логичностью умел отстаивать свои взгляды… Все слушатели нашей группы были очень дружны, а дух соревнования только помогал учебе, которая проходила с полным напряжением сил. Благотворное влияние на нас оказывала атмосфера революционной романтики, которой овеян город Ленина – колыбель пролетарской революции».

Однако, несмотря на всю романтику, к культурным развлечениям, на которые был столь щедр Ленинград, Жуков относился с меньшим интересом, чем к трудам прославленных стратегов и военным картам. Но вот курс обучения был пройден и, по словам Баграмяна, «после напряженной летней учебы в полевых условиях, закончившейся 200-километровым конным пробегом Новгород-Ленинград и большой двусторонней заключительной военной игрой, мы разъехались в разные стороны».

Однако Жукову учебного пробега показалось недостаточно. И вот три выпускника – сам Жуков, Савельев и командир эскадрона 37-го Астраханского полка Рыбалкин – решили вернуться к месту службы в Минск не поездом, а на лошадях. Маршрут намеченного пробега проходил через Витебск, Оршу, Борисов и составлял свыше 900 км по проселочным дорогам. Руководство идею одобрило, но помочь ничем не могло, заботиться о питании как для себя, так и для лошадей участникам пробега предстояло самостоятельно. Однако кавалеристы не отступились от задуманного. Предполагалось преодолеть дистанцию за семь суток.

Подобный пробег не проводился нигде и никогда, поэтому участники надеялись, если повезет, установить новый советский рекорд. На седьмой день, как и рассчитывали, они достигли Минска, где их уже прямо на окраине встречали толпы восторженных зрителей с флагами и транспарантами. Чтобы продемонстрировать, что силы еще остались, последний участок пути преодолели галопом и торжественно доложили начальнику гарнизона и председателю горсовета о завершении пробега. Храбрые кавалеристы получили премию от Совнаркома Белоруссии и благодарность от командования части.

Однако застарелые личные проблемы Жукова за этот год никуда не делись, скорее наоборот. К соперничеству между двумя женщинами по прошествии некоторого времени прибавилось то обстоятельство, что с разницей в полгода на свет появились две девочки – дочери Георгия Жукова от двух разных матерей…

Маргарита утверждала, что Эра, родившаяся на полгода раньше нее, была на самом деле приемным ребенком. Борис Соколов, тщательно разбирая историю двоеженства Жукова, пишет: «В 1928 году Александра Диевна, находясь у родственников в Воронежской губернии, написала, что беременна от него и приедет в Минск рожать. По утверждению внука Георгия, узнав о беременности Зуйковой, его дедушка «был в отчаянии, потому что боялся потерять Марию Николаевну, к которой испытывал серьезное чувство». Со слов отца, матери и своего отчима A. M. Янина Маргарита Жукова так излагает дальнейшие события: «Когда Александра Диевна принесла из роддома болезненную девочку, которую назвала Эрой, она сказала Георгию Константиновичу, что больше его никогда не покинет. В ответ отец ушел из собственного дома и поселился у Яниных. Но Александра Диевна продолжала требовать, чтобы он жил с ней. А через шесть месяцев после рождения Эры в июне 29-го года Мария Николаевна родила Жукову меня. Папа потом мне рассказывал, что я была такая розовенькая, голубоглазая, просто настоящая маргаритка, что он меня назвал – Маргаритой. Месяц спустя – 6 июля – отец зарегистрировал меня в загсе в качестве своей дочери и оформил метрическое свидетельство. Так я получила фамилию Жукова и отчество Георгиевна». Сын Маргариты Георгий добавляет: «Конечно, это вызвало бурю протеста со стороны Александры Диевны, которая то бегала за Марией Николаевной, угрожая залить ей глаза серной кислотой, то просила отдать ей Маргариту. Требовала она и чтобы Георгий Константинович вернулся домой, помог с Эрой, которая все время болела…»

Утверждение, что Эра не была в действительности дочерью Жукова, оставим целиком на совести Маргариты Георгиевны и ее сына, симпатий к Александре Диевне, понятное дело, не питавших. Но страсти в ту пору в Минске бушевали почти шекспировские. Вот только завершилась драма вполне по-советски.

По словам сына Маргариты, Георгий Константинович даже на собрании, где разбиралось его персональное дело, заявил, что жить с Александрой не намерен. Получил выговор за двоеженство и строгое указание вернуться к той из женщин, которая родила первой, то есть как раз к Александре Диевне. Иначе – партбилет на стол и увольнение из армии. И тут произошла трагедия: Полина, старшая сестра Марии, заболела тифом и умерла, оставив трехлетнего сынишку. Овдовевший комиссар Янин сказал Жукову: «Ты запутался. Забудь о Марии и дочери, я о них позабочусь сам…» После этого Антон Янин увез Марию с малышкой и своим сыном в Минеральные Воды, куда он перевелся по службе. Кстати, и этот брак официально зарегистрирован не был, хотя, по некоторым сведениям, Янин удочерил Маргариту.

Общение между Георгием Жуковым и Марией Волоховой прекратилось надолго. Переписываться они начали только во время войны. Кстати, тогда Георгий Константинович среди прочего написал, что по-прежнему не женат. Из этого логично будет сделать вывод, что регистрации брака между ним и Александрой Диевной в начале 1920-х годов все же не было. То есть будущий маршал Победы и впрямь был двоеженцем, ведь брак де-факто был тогда равнозначен штампу в паспорте.

КОДЕКС ЗАКОНОВ О БРАКЕ, СЕМЬЕ И ОПЕКЕ

Введен в действие Постановлением ВЦИК от 19 ноября 1926 года

(фрагменты)

…2. Регистрация брака в органах записи актов гражданского состояния является бесспорным доказательством наличия брака. Документы, удостоверяющие факт совершения брака по религиозным обрядам, никакого юридического значения не имеют.

Примечание. Браки, заключенные по религиозным обрядам до 20 декабря 1917 года, а в местностях, которые были заняты неприятелем, – до образования органов записи актов гражданского состояния, приравниваются к зарегистрированным бракам.

3. Лица, фактически состоящие в брачных отношениях, не зарегистрированных установленным порядком, вправе во всякое время оформить свои отношения путем регистрации, с указанием срока фактической совместной жизни.

…9. Оба супруга пользуются полной свободой выбора занятий и профессии. Порядок ведения общего хозяйства устанавливается по взаимному соглашению супругов. Перемена места жительства одним из супругов не создает для другого супруга обязанности следовать за ним.

10. Имущество, принадлежавшее супругам до вступления в брак, остается раздельным их имуществом. Имущество, нажитое супругами в течение брака, считается общим имуществом супругов. Размер принадлежащей каждому супругу доли в случае спора определяется судом.

Примечание. Права супругов в отношении пользования землей и в отношении имущества общего пользования в составе крестьянского двора определяются ст. ст. 66 и 67 Земельного Кодекса и изданными в развитие и дополнение их узаконениями.

11. Действие ст. 10 настоящего Кодекса распространяется также и на имущество лиц, фактически состоящих в брачных отношениях, хотя бы и не зарегистрированных, если эти лица взаимно признают друг друга супругами, или же если брачные отношения между ними установлены судом по признакам фактической обстановки жизни.

12. Доказательствами брачного сожительства в случае, если брак не был зарегистрирован, для суда являются: факт совместного сожительства, наличие при этом сожительстве общего хозяйства и выявление супружеских отношений перед третьими лицами в личной переписке и других документах, а также, в зависимости от обстоятельств, взаимная материальная поддержка, совместное воспитание детей и пр.

13. Супруги могут вступать между собой во все дозволенные законом имущественно-договорные отношения. Соглашения между супругами, направленные к умалению имущественных прав жены или мужа, недействительны и не обязательны как для третьих лиц, так и для супругов, которым предоставляется в любой момент от исполнения их отказаться.

14. Нуждающийся нетрудоспособный супруг имеет право на получение содержания от другого супруга, если последний по признанию суда в состоянии оказывать ему поддержку. Правом на содержание, равным образом, пользуется нуждающийся трудоспособный супруг во время его безработицы.

15. Право нуждающегося нетрудоспособного супруга на получение содержания от другого супруга сохраняется и по прекращении брака, до изменения условий, служащих, согласно ст. 14 настоящего Кодекса, основанием для получения содержания, но не более одного года с момента прекращения брака. Размер помощи нуждающемуся безработному супругу в случае прекращения брака определяется судом на срок не более шести месяцев и не может превышать суммы соответствующего пособия социального страхования.

16. Правом на получение содержания, как во время брака, так и по прекращении брака, пользуются также лица, фактически состоящие в брачных отношениях, хотя и не зарегистрированных…

Что же заставляло женщин поддерживать такие сложные отношения с Георгием Константиновичем, бороться с соперницами, отстаивая свое право на звание жены?

«Личную жизнь маршала Жукова можно назвать очень характерной иллюстрацией к тому, на каких принципах могут строиться отношения, – комментирует психолог Карина Сарсенова. – Говорят, человек стремится к счастью. Пытается избежать страдания. Бежит от боли. Но ощущение действительно хорошо прожитых лет даруется лишь тем, кто решил или, по крайней мере, пытался решить свои внутренние разногласия. Кто не побоялся быть счастливым и несчастным вдоволь. Кто по-настоящему страдал. Страдание – путь развития души. У каждого человека свой путь и своя боль. Поэтому мы столь часто не понимаем метаний и «неадекватных» выборов других людей. Что, например, заставляет их (и нас!) вступать в заведомо сложные отношения? Что тянет и привязывает к источнику разочарования? Интересно: чем он различимее на фоне иных возможностей, тем большей властью над нами обладает. Максимальной, ослепляющей и парализующей волю властью наделены люди, близко схожие с символами из коллективного бессознательного. Женщина – мать. Мужчина – герой, неотразимый в присущей ему воинственной силе. Защитник. Рыцарь. Его выбор для женщины означает признание ее преимущества перед другими. Она лучше них. Она больше женщина, чем они. И она готова заплатить за свой триумф любую цену. Поэтому неудивительно, что Георгия Жукова окружали женщины, согласные на такую модель отношений. Ведь что может повышать стоимость личности, столь нелюбимой своей владелицей? Конечно, признание ее значимости, пусть и временной, человеком, который не сомневается в своем предназначении».

Но пока что страсти затихли, личная жизнь Георгия Жукова обрела благопристойный вид. Карьера его развивалась успешно. В конце 1930 года Жуков узнал, что его намерены назначить помощником инспектора кавалерии РККА и переводят в Москву.

Большой террор и тайные законы репрессий: необъяснимо уцелевший

Карьерный взлет Жукова мог в одночасье оборваться – наступил 1937 год. Грянуло «дело Тухачевского», согласно которому ряд высокопоставленных офицеров Красной армии обвинялись в заговоре с намерением захватить власть в стране. Среди обвиняемых были маршал Тухачевский, командармы Якир, Уборевич и Корк, а также председатель Центрального совета ОСОАВИАХИМа Эйдеман, военный атташе при полпредстве СССР в Великобритании В. К. Путна и другие. Все обвиняемые были приговорены к смертной казни и расстреляны в ночь на 12 июня 1937 года. Еще до этого 31 мая 1937 года в Москве в своей квартире застрелился видный советский военный деятель, армейский комиссар 1-го ранга Ян Гамарник, не желая быть арестованным.

И началось…

«В вооруженных силах было арестовано большинство командующих войсками округов и флотов, членов Военных советов, командиров корпусов, командиров и комиссаров соединений и частей… – писал в мемуарах Жуков. – В стране создалась жуткая обстановка. Никто никому не доверял, люди стали бояться друг друга, избегали встреч и каких-либо разговоров, а если нужно было – старались говорить в присутствии третьих лиц – свидетелей. Развернулась небывалая клеветническая эпидемия. Клеветали зачастую на кристально честных людей, а иногда на своих близких друзей. И все это делалось из-за страха не быть заподозренным в нелояльности… В Белорусском военном округе было арестовано почти 100 процентов командиров корпусов. Вместо них были выдвинуты на корпуса командиры дивизий, уцелевшие от арестов».

29 ноября 1938 года на заседании Военного совета при НКО СССР Ворошилов изрек: «Весь 1937 и 1938 годы мы должны были беспощадно чистить свои ряды, безжалостно отсекая зараженные части организма до живого, здорового мяса, очищались от мерзостной предательской гнили… Достаточно сказать, что за все время мы вычистили больше четырех десятков тысяч человек. Эта цифра внушительная. Но именно потому, что так безжалостно расправлялись, мы можем теперь с уверенностью сказать, что наши ряды крепки и что РККА сейчас имеет свой до конца преданный и честный командный и политический состав».

До сих пор идут яростные споры, был ли на самом деле «заговор маршалов» против Сталина. И если да, то насколько далеко он простирался за пределы разговоров за рюмкой чая… Существует достаточно обоснованная версия, что «заговор», а точнее открыто организованное Тухачевским недовольство, было направлено против Ворошилова, смещения которого с поста наркома обороны он и потребовал от Сталина и Политбюро. Было это в мае 1936 года.

И нет ничего удивительного, что Сталин увидел в этом опасность для себя самого – сначала красные маршалы будут диктовать, кому быть наркомом, а что после?… Историю «кремлевский горец» знал неплохо, мог вспомнить и о римских преторианцах, по собственному усмотрению свергавших и возводивших на престол императоров, и о гвардии Российской империи в XVIII веке, бывшей основной движущей силой дворцовых переворотов. Вот вождь и занялся превращением офицерского корпуса в послушный механизм, не смеющий даже думать о том, чтобы выступать с политическими инициативами. С государственной точки зрения дело понятное. Другой вопрос – какими методами… На местах ревнители чистоты рядов разошлись в это время так, что в январе 1938 году Пленуму ЦК ВКП(б) пришлось принимать постановление «Об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов из партии, о формально-бюрократическом отношении к апелляциям исключенных из партии и о мерах по устранению этих недостатков» с требованием «прекратить огульные репрессии». Была создана комиссия по разбору жалоб, первые же итоги ее деятельности продемонстрировали, что если продолжать в том же духе, то можно остаться если не без армии вообще, то без командиров точно.

ПРЕЗИДИУМ ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР

УКАЗ

от 24 января 1938 года

ОБ АМНИСТИИ В ОЗНАМЕНОВАНИЕ 20-ЛЕТИЯ РАБОЧЕ-КРЕСТЬЯНСКОЙ КРАСНОЙ АРМИИ

В ознаменование 20-летия существования Рабоче-Крестьянской Красной Армии освободить из-под стражи и от других, связанных с приговором, дополнительных мер наказания всех военнослужащих, впервые приговоренных к лишению свободы на срок до трех лет включительно, кроме лиц, осужденных за государственные преступления, и снять судимость с условно осужденных военнослужащих.

Настоящую амнистию распространить также на военнослужащих, дела о которых находятся в стадии расследования по преступлениям, влекущим за собой наказание не свыше трех лет лишения свободы.

Председатель Президиума Верховного Совета СССР М. КАЛИНИН

Вопрос, каким образом репрессии миновали самого Георгия Константиновича, задавался не однажды. Тучи не раз сгущались над ним, но судьба спасала. Причин тому можно назвать несколько. Прежде всего, главный удар обрушился на высшее руководство армии и на штабных офицеров. Жуков же еще не успел достичь опасных высот. «Штабную работу органически ненавидит», – отмечал чуть ранее в характеристике на Жукова его тогдашний начальник Рокоссовский… На штабной работе в качестве помощника Буденного в тот период он продержался недолго. С нескрываемой радостью воспринял назначение на должность командира 4-й кавалерийской дивизии и возвращение к практическим военным делам.

Вообще, по мнению многих исследователей, репрессии против комсостава на самом деле были борьбой двух группировок в руководстве Красной армии – выходцев из Первой конной, которым более всего доверял Сталин, и «тухачевцев». Формально Жуков принадлежал как раз к последним – служил в подчинении у «врага народа» Уборевича, а во время подавления Тамбовского восстания воевал под началом Тухачевского, с которым и впоследствии не раз встречался лично. Был по службе знаком и с комдивом Гаем, и с героем Гражданской войны Блюхером, приятельствовал с Рокоссовским…

Генерал-полковник А. П. Покровский, бывший начальник штаба Западного и 3-го Белорусского фронтов, рассказывал писателю Константину Симонову: «Жуков, Конев, Малиновский, Мерецков, Курасов, Маландин, Захаров. Это была школа Уборевича. Он был удивительным человеком крупных дарований. Все эти большие потом люди казались тогда такими маленькими рядом с ним. Сейчас Жуков и Конев вошли в историю, сделали очень многое, а тогда они казались рядом с этим человеком маленькими. Он учил их, они учились у него. Он был человек очень большого масштаба. Думаю, что в военной среде, так же как и во всякой другой, не каждое десятилетие рождаются такие крупные, талантливые личности. И то, что такой человек перед войной был потерян для армии, было особенно большой трагедией среди других трагедий. Это был бесподобный человек. С ним было легко работать, если ты много работал, если ты был в курсе всех военных новинок, всех теоретических новинок, если ты все читал, за всем следил, за всеми военными журналами, за всеми книгами. И если ты с полной отдачей занимался порученным тебе участком работы. Но если ты за чем-нибудь не уследил, отстал, поленился, не прочел, не познакомился, не оказался на уровне военной мысли, на уровне ее новых шагов, если ты не полностью или не так хорошо, как нужно, выполнил возложенное на тебя поручение, – тогда берегись. Тогда с Уборевичем трудно работать. Он был очень требователен и не прощал этого. Словом, это была настоящая школа…»

Сам Жуков вполне подтверждал это мнение: «Лучшим командующим округом был командарм 1-го ранга И. П. Уборевич. Никто из командующих не дал так много в оперативно-тактической подготовке командирам и штабам соединений, как И. П. Уборевич и штаб округа под его руководством… После ареста командующих войсками округа И. П. Уборевича и И. П. Белова учебная подготовка высшего командного состава в округе резко снизилась… Уборевич больше занимался вопросами оперативного искусства и тактикой. Он был большим знатоком и того и другого и непревзойденным воспитателем войск… Уборевич был бесподобным воспитателем, внимательно наблюдавшим за людьми и знавшим их, требовательным, строгим, великолепно умевшим разъяснить тебе твои ошибки. Очевидность их становилась ясной уже после трех-четырех его фраз. Его строгости боялись, хотя он не был ни резок, ни груб. Но он умел так быстро и так точно показать тебе и другим твои ошибки, твою неправоту в том или ином вопросе, что это держало людей в напряжении».

Принадлежность к «школе Уборевича» заведомо ставила Жукова под удар репрессий. Однако его высоко ценил Буденный, даром что поначалу был обижен, когда Жуков встретил «первого конника», приехавшего с инспекцией, не с преувеличенными почестями, а строго по уставу.

ПРЕЗИДИУМ ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР

УКАЗ

от 3 января 1939 года

О ПОРЯДКЕ ПРИНЯТИЯ ВОЕННОЙ ПРИСЯГИ

Утвердить нижеследующее Положение о порядке принятия военной присяги:

«1. Каждый военнослужащий при поступлении в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии, Рабоче-Крестьянского Военно-Морского Флота и войск пограничной охраны принимает военную присягу.

2. Каждый военнослужащий принимает военную присягу в индивидуальном порядке и скрепляет ее собственноручной подписью.

3. Военную присягу принимают:

а) молодые красноармейцы и краснофлотцы – после прохождения одиночного обучения и усвоения устава внутренней службы, устава о воинской дисциплине и значения военной присяги, но не позднее двух месяцев со дня прибытия в войсковую часть;

б) курсанты военных училищ и слушатели военных академий, не принимавшие ранее присягу, – по истечении того же срока.

4. Молодые красноармейцы и краснофлотцы, а также курсанты военных училищ и школ и слушатели академий принимают присягу под руководством командира и военного комиссара полка (части), начальника и комиссара управления, отдела, учреждения.

5. Время принятия военной присяги объявляется в приказе по данной части. До этого в подразделениях проводится вся разъяснительная работа с принимающими присягу о значении военной присяги и статей 132 и 133 Конституции Союза Советских Социалистических Республик.

6. В назначенное время полк (часть) при знамени и с оркестром выстраивается в караульной форме. Принимающие присягу находятся в первых рядах. Командир полка (части) в краткой речи разъясняет молодым красноармейцам значение военной присяги и той почетной и ответственной обязанности, которая возлагается на военнослужащих, принявших присягу на верность своему народу и Правительству Союза Советских Социалистических Республик, а также значение статей 132 и 133 Конституции СССР.

После этой разъяснительной речи командир полка (части) командует полку (части) «Вольно» и отдает распоряжение командирам подразделений приступить к принятию молодыми красноармейцами военной присяги.

Командиры рот (батарей, команд и подразделений) собирают всех принимающих присягу красноармейцев своего подразделения в определенное место. Каждый военнослужащий поочередно читает вслух военную присягу, после чего собственноручно расписывается в специальном списке в графе против своей фамилии.

Примечания: 1. Бланки списков на лиц, принимающих военную присягу, заранее заготовляются по установленному Народным Комиссариатом Обороны СССР и Народным Комиссариатом Военно-Морского Флота СССР образцу и имеют на первом листе текст военной присяги.

2. При низкой температуре и ненастной погоде принятие присяги может быть проведено в помещении.

Все списки с личными подписями принявших военную присягу командиры рот (батарей, эскадронов, команд, подразделений) вручают командиру полка (части). Полк (часть) снова выстраивается при развернутом знамени. Командир и комиссар полка (части) поздравляют молодых красноармейцев с принятием военной присяги, а весь полк (часть) – с новым пополнением полноправными бойцами. Полк (часть) пропускается торжественным маршем.

Все военнослужащие, почему-либо не принявшие в этот день военную присягу, принимают ее в последующие дни отдельно в штабе полка (части) под руководством командира и комиссара полка (части).

Списки принявших присягу хранятся в штабе полка (части) в особой специальной папке пронумерованными, прошнурованными и за сургучной печатью. В воинском билете (послужном списке) военнослужащего делается отметка штабом полка (части): «Принял военную присягу (число, месяц, год)».

7. День принятия военной присяги является нерабочим днем для данной части и проводится как праздничный день.

8. Военнообязанные, приписанные к войсковым частям и не принимавшие военной присяги, принимают ее не позднее пяти дней по прибытии в часть во время учебных сборов.

9. С объявлением общей или частичной мобилизации все военнообязанные запаса, не принимавшие военной присяги в мирное время, принимают таковую по прибытии в войсковую часть.

Примечание. Своевременное и точное выполнение данного Положения и учет принятия присяги всеми военнослужащими полка (части), а также хранение списков о присяге лежит на ответственности командира и комиссара полка (части)».

Председатель Президиума Верховного Совета СССР М. КАЛИНИН

«Наверняка практически, во всех полках Буденного принимали… с торжественным построением, с музыкой, с криками «ура», – отмечает Борис Соколов. – Георгий Константинович должен был запомниться Семену Михайловичу как едва ли не единственный командир полка, действовавший строго по уставу. А поскольку в Жуковском полку никаких недостатков не было обнаружено, у Буденного в памяти остался не только неприятный осадок от не слишком теплой встречи, но и впечатление о Жукове как о толковом командире. И в дальнейшем покровительство Буденного способствовало стремительному взлету нашего героя к высшим постам в военном ведомстве».

Подтверждает эту версию тот факт, что сам Буденный в воспоминаниях описал означенную встречу достаточно подробно: «Осенью 1927 года я приехал с инспекцией в Белорусский военный округ, в частности, в 7-ю кавалерийскую дивизию, входившую в состав 3-го кавкорпуса С. К. Тимошенко. Командир дивизии Д. А. Шмидт, который незадолго до моего приезда принял 7-ю дивизию от К. И. Степного-Спижарного, произвел на меня хорошее впечатление.

– Разрешите узнать, какие полки будете смотреть? – спросил комдив.

– А какой полк у вас лучше других?

Стоявший рядом С. К. Тимошенко сказал:

– У нас все полки на хорошем счету. Но лучше других полк Жукова, о котором я докладывал вам. Он умело обучает бойцов, особенно хорошо проводит занятия по тактике…

Я сказал Д. А. Шмидту, что постараюсь побывать во всех полках, а начну с 39-го. Вскоре мы въехали на территорию полка. Я вышел из машины, следом за мной С. К. Тимошенко. Командир 39-го кавполка Г. К. Жуков встретил меня четким рапортом. Строевая выправка, четкость – все это говорило о том, что командир полка свои обязанности знает хорошо…»

Дальнейшие воспоминания Буденного рисуют посещение полка в сугубо положительных тонах, он даже отмечает, что объявил тогда Жукову благодарность. Но, разумеется, не упоминает о своей досаде, о том, что желал, чтобы в его честь состоялось торжественное построение полка с криками «ура». Видимо, постыдился тщеславия…

Борис Соколов напоминает, что «мемуары Буденного очень быстро стали самыми популярными в СССР воспоминаниями о Гражданской войне. Мемуары белогвардейцев после Второй мировой войны уже не издавали, а из советских полководцев Гражданской войны практически никто мемуаров не оставил, поскольку, не без помощи Семена Михайловича, не пережил 1937 и 1938 годов. Так что на этом поле Буденный оказался вне конкуренции. Его мемуары стали для миллионов советских читателей тем же, чем мемуары Жукова применительно к Великой Отечественной. Историю двух войн воспринимали прежде всего через труды этих полководцев».

Вроде бы прямодушие – не самая надежная защита в эпоху тотальных доносов, но имидж грубоватого вояки, проводящего все время на плацу или полигоне, не стесняющегося обкладывать отборной руганью и назойливых политруков, и хитроватых доносчиков, больше соответствовал как раз типажу выходца из Первой Конной. Из низов, из простых, из бедного трудового народа… При этом стоит учитывать, что причастность к любимому детищу Сталина отнюдь не гарантировала безопасности: маршала Егорова, одного из командиров Первой Конной, это не спасло.

Груб, резок и прям – но до определенного предела. В беседе с Константином Симоновым Жуков вспоминал, как Тухачевский саркастически отвечал Ворошилову, когда докладывал тому проекты уставов: «При всем своем спокойствии Тухачевский умел проявлять твердость и давать отпор, когда считал это необходимым… Ворошилов по какому-то из пунктов… стал высказывать недовольство и предлагать что-то не шедшее к делу. Тухачевский, выслушав его, сказал своим обычным, спокойным голосом: “Товарищ нарком, комиссия не может принять ваших поправок”. – “Почему?” – спросил Ворошилов. – “Потому что ваши поправки являются некомпетентными, товарищ нарком”». Вот такой высокомерно-учтивой издевки Жуков себе не позволял никогда. Может, поэтому и подозрения против него не перешли опасной черты.

Некоторые специалисты считают, что Жуков в Красной армии и советской истории занял как раз то место, которое, не будь репрессий, досталось бы Тухачевскому. Если бы тот уцелел, то, возможно, и весь ход Великой Отечественной войны был бы другим с самого начала, и, понимая это, операцию по устранению «красного маршала» спланировала и провела немецкая разведка, подбросившая советским спецслужбам сфабрикованный компромат на него. Есть также версия, что пути компромата были строго противоположными, то есть их чекисты немцам подбросили, поскольку Сталин намеревался скомпрометировать и ослабить германский Генштаб.

А генерал П. А. Судоплатов придерживался мнения, что Тухачевский настолько не скрывал своих честолюбивых замыслов, что никаких немецких фальшивок не понадобилось: «Тухачевский и его группа в борьбе за влияние на Сталина попались на его удочку. Во время частых встреч со Сталиным Тухачевский критиковал Ворошилова, Сталин поощрял эту критику, называя ее «конструктивной», и любил обсуждать варианты новых назначений и смещений… Материалы дела Тухачевского содержат разного рода документальные свидетельства относительно планов перетасовок в военном руководстве страны».

Судоплатов открытым текстом заявлял, что компрометирующих документов не существовало вовсе: «Уголовное дело против Тухачевского целиком основывалось на его собственных признаниях, и какие бы то ни было ссылки на конкретные инкриминирующие факты, полученные из-за рубежа, начисто отсутствуют. Если бы такие документы существовали, то я как заместитель начальника разведки, курировавший накануне войны и немецкое направление, наверняка видел бы их или знал об их существовании».

Существует и такое мнение, что значимость Тухачевского как стратега и полководца была сильно преувеличена в эпоху разоблачения культа личности – возможно, как раз в пику Жукову, ибо принизить значение живого маршала Победы для Хрущева было важно, а мертвый Тухачевский для него опасности представлять уже не мог. В реальности же никаких особо выдающихся военных операций во время Гражданской войны «красный маршал» не проводил, да и жестокостью отличался преизрядной – достаточно вспомнить подавление Кронштадтского восстания или уже упомянутой антоновщины.

Часто Тухачевского называют главным идеологом технического переоснащения Красной армии. Так, в январе 1930 года он представил Ворошилову доклад о реорганизации армии, содержавший предложения об увеличении числа дивизий до 250, о развитии артиллерии, авиации, танковых войск и об основах их применения. Приведенный в докладе план предусматривал производство ста тысяч танков в год. В таком виде Сталин идею отверг – по его мнению, надлежало не строить массово танки образца 1929 года, а модернизировать всю тяжелую промышленность вообще и военную в частности.

Потерпела крах и идея Тухачевского о технике двойного назначения, будь то универсальные наземно-зенитные пушки или бронированные трактора, не говоря уже о злополучной безоткатной пушке, которую он так усердно продвигал. Увы, изготовленные несколько тысяч стволов показывали на стрельбах столь скверные результаты, что орудия списали в металлолом, а конструктора расстреляли вслед за «красным маршалом». Технология безоткатных орудий начала реально воплощаться в жизнь только после войны.

Мнение о том, что схлестнулись во второй половине 1930-х группировки ретроградов-кавалеристов и прогрессивных сторонников создания танковых подразделений, скорее всего, ошибочно. Идея технического перевооружения была тогда уже принята на государственном уровне. В июне 1930 года был принят уточненный план организации Красной армии, и он предусматривал не просто поставку в войска новой техники, но и создание новых родов войск, прежде всего авиации и бронетанковых. Также было запланировано создать и развить специальные войска – химические, инженерные, организационно перестроить пехоту, артиллерию, кавалерию и снабдить армию необходимым количеством технически подкованных кадров.

При всем этом обходиться без лошадей пока даже близко не получалось.

ИНСТРУКЦИЯ ПО ОРГАНИЗАЦИИ И СОДЕРЖАНИЮ ФОНДА «ЛОШАДЬ КРАСНОЙ АРМИИ» В КОЛХОЗАХ, СОВХОЗАХ, ГОСУДАРСТВЕННЫХ, КООПЕРАТИВНЫХ УЧРЕЖДЕНИЯХ И ПРЕДПРИЯТИЯХ

I. НАЗНАЧЕНИЕ И ОРГАНИЗАЦИЯ ФОНДА «ЛОШАДЬ КРАСНОЙ АРМИИ»

1. Фонд «Лошадь Красной Армии» предназначается для удовлетворения потребности Рабоче-Крестьянской Красной Армии в военно-ремонтной лошади.

2. Фонд является постоянным, регулярно возобновляемым и организуется в обязательном порядке во всех колхозах, совхозах, государственных и кооперативных предприятиях и учреждениях, имеющих конское поголовье.

3. В фонд «ЛКА» выделяется лучшая часть лошадей (за исключением племенных производителей и маток), отвечающих требованиям службы в РККА, и в первую очередь артиллерийского и верхового сорта в размере 5 % от общего конского поголовья по каждому колхозу, совхозу и другим государственным и кооперативным хозяйствам.

4. Фонд «ЛКА» должен состоять из конского молодняка в количестве 40 % и полновозрастных лошадей 60 % от поголовья этого фонда.

5. В колхозах, совхозах и других государственных и кооперативных предприятиях (хозяйствах) с числом лошадей менее 20 голов образуется фонд в количестве одной лошади на хозяйство.

6. Государственные племенные конные заводы, а также племенные конетоварные фермы фонда «ЛКА» не создают. Сдача лошадей в РККА производится ими по особому плану НКЗ СССР.

7. Негодный для производственных целей племенной материал государственных племенных конзаводов и племенных конетоварных ферм предъявляется для сдачи в РККА и только после браковки ремонтной комиссией может быть продан прочим заготовителям.

8. Передача лошадей, содержащихся в фонде «ЛКА», производится исключительно на потребность РККА в количестве, определяемом ежегодно особым постановлением СНК СССР.

9. Руководство работой по организации фонда «ЛКА» возлагается на НКЗ СССР. Фонд «ЛКА» организуется по единому плану НКЗ СССР, согласованному с НКО Союза ССР.

В республиках, краях и областях план выделения фонда «ЛКА» разрабатывается земельными органами и утверждается постановлением СНК союзных и автономных республик, а в краях и областях – постановлением исполнительных комитетов советов трудящихся.

Планы выделения фонда «ЛКА» районные исполнительные комитеты доводят через районные и городские земотделы до каждого колхоза, совхоза, государственного и кооперативного предприятия.

II. ПОРЯДОК ВЫДЕЛЕНИЯ ЛОШАДЕЙ В ФОНД «ЛОШАДЬ КРАСНОЙ АРМИИ»

10. Выделение лошадей в фонд «ЛКА» в колхозе производится правлением колхоза с привлечением колхозников, хорошо знающих лошадь, а в государственных и кооперативных предприятиях и совхозах – руководителями данных предприятий.

Окончательное оформление и закрепление фонда «ЛКА» производится по распоряжению райисполкома комиссией под председательством зав. райзо, в составе: райзоотехника, райветврача, инспектора по фонду «ЛКА» и представителя от райвоенкомата.

В случае непригодности лошадей, выделенных в фонд «ЛКА», районная комиссия обязана осмотреть все конское поголовье данного хозяйства и выделить в фонд лошадей, вполне отвечающих указанным в п. 14 требованиям.

11. Никто, кроме районной комиссии, исключить лошадь из фонда «ЛКА» не имеет права.

III. ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЗА КАЧЕСТВО ФОНДА «ЛКА» И УЧЕТ ЕГО

12. Ответственность за состояние и учет фонда «ЛКА» несут персонально:

а) в центре – НКЗ СССР (Главное управление коневодства НКЗ СССР);

б) в союзных и автономных республиках – председатели СНК, в краях и областях – председатели исполнительных комитетов советов трудящихся;

в) в районах и сельсоветах – председатели районных исполнительных комитетов и председатели сельсоветов;

г) в колхозах, совхозах, государственных и кооперативных предприятиях – председатели колхозов и руководители государственных и кооперативных предприятий.

13. На каждую лошадь, выделенную районной комиссией в фонд «ЛКА», заполняется индивидуальная карточка (ф. № 1) в двух экземплярах. 1-й экземпляр хранится в колхозе, совхозе; 2-й экз. хранится в райисполкоме.

Учет лошадей фонда «ЛКА» ведется следующими организациями и в следующем порядке:

а) в колхозах, совхозах, государственных и кооперативных организациях – по книге описи лошадей, выделенных в фонд «ЛКА» (форма № 2);

б) в райисполкомах – по индивидуальным карточкам и цифровой учет (форма № 3);

в) в краевых, областных и республиканских исполнительных комитетах цифровой учет – земельными органами;

г) в центре учет осуществляется НКЗ СССР.

IV. ТРЕБОВАНИЯ К ЛОШАДЯМ ФОНДА «ЛОШАДЬ КРАСНОЙ АРМИИ»

14. Современные условия службы лошади в РККА требуют от нее высокой работоспособности, поэтому лошадь, выделяемая в фонд, должна быть высокого качества, вполне здоровая, соответственно воспитанная и подготовленная.

В фонд «ЛКА» выделяются лошади всех мастей, обоего пола, в возрасте до 7 лет.

15. По роду своей службы в РККА лошади подразделяются на: а) верховых, б) артиллерийских, в) вьючных и г) обозных.

При выделении лошадей в фонд «ЛКА» надлежит учитывать, что при предстоящей сдаче в ремонт РККА они должны удовлетворять ниже изложенным требованиям, предъявляемым к лошадям каждого сорта в отдельности.

Верховая лошадь. По своему экстерьеру должна быть костиста, суха, пропорционально сложена, иметь хорошо приставленную, не тяжелую сухую голову, хорошее зрение, прямую, длинную шею с нормальным поставом; достаточно длинную, средней высоты, мускулистую и хорошо выраженную холку; косое длинное плечо; глубокую подпругу; прочную, широкую, прямую спину; короткую, широкую и незапавшую поясницу; круп широкий и отлогий, не слишком спущенный, с хорошо развитой мускулатурой; крепкие, правильно поставленные конечности; прочные и правильные копыта; свободные, легкие, энергичные и правильные движения. Рост не менее 149 см и выше, обхват пясти не менее 18 см.

Для верховых лошадей аборигенных пород (в соответствующих районах СИБВО, УРВО, ЗАБВО, ЗАКВО, САВО, СКВО, ДВ) допускается при условии хороших экстерьерных качеств пониженный рост, а именно: не менее 144 см.

Артиллерийская лошадь. По своему экстерьеру должна быть костистая, широкая и глубокая в подпруге, с массивным корпусом; хорошо приставленными и пропорциональными головой и шеей; с нормальным зрением; правильной холкой; развитым плечом; хорошо развитой грудью и мускулатурой; полной, широкой и незапавшей поясницей; широким мускулистым и сильным крупом; прочными, правильно поставленными конечностями, хорошими копытами и свободными движениями.

В запряжку легкой артиллерии требуется лошадь от 151 см и выше, достаточно массивная, со свободными движениями на всех аллюрах, обхват пясти не менее 19 см; в запряжку тяжелой артиллерии – от 154 см и выше, массивная и рослая, способная двигаться свободной рысью; обхват пясти не менее 21 см.

Вьючная лошадь. По своему экстерьеру должна быть плотного склада, с сильными, широкими грудью и крупом, при достаточно широкой и глубокой подпруге, с пропорциональной головой и мускулистой шеей; мускулистой, невысокой и ясно выраженной холкой; прямой и широкой спиной; широкой и короткой поясницей; с сухими, крепкими, правильно поставленными конечностями; хорошо развитым запястьем и скакательным суставом и с правильным наклоном недлинного пута при прочном копыте.

Рост вьючных лошадей должен быть от 142 до 149 см.

Обозная лошадь должна быть плотного склада с прочными конечностями. По росту не менее 144 см.

Работа по техническому переоснащению велась очень активно, но техники не хватало – например, вся артиллерия оставалась еще на конной тяге. Боеприпасов не хватало. Танков и бронемашин было мало. На следующую пятилетку развития Красной армии было запланировано создание новых крупных механизированных соединений – корпусов и бригад, оснащенных самыми современными на тот момент танками. Сталин говорил: «Чтобы отстоять свое существование, страна должна иметь квалифицированную армию… Должна быть постоянная, обученная, квалифицированная армия, подкованная на все четыре ноги, армия, которая будет иметь первоклассную авиацию, химию, танки, артиллерию, инженеров, техников, потому что тут все решает техника».

Так что история о том, как ценители коня и шашки целенаправленно и массово истребляли сторонников технического прогресса, скорее всего, должна проходить по ведомству мрачных мифов.

Среди этого пласта преданий наряду со страшными рассказами о повальных арестах существуют и легенды, больше похожие на героические байки со счастливым концом. Согласно одной из них, когда чекисты пришли арестовывать самого Буденного, тот ринулся им навстречу хоть и в одних подштанниках, но с шашкой наголо (по другой версии, выкатил на дачный балкон старый добрый пулемет «максим»). После того как устрашенные видом красного берсерка бойцы невидимого фронта разбежались, Сталин, которому Буденный позвонил с криком: «Иосиф, тут контрреволюция!» – приказал не трогать бравого кавалериста. Есть даже вариант, в котором приказ «не трогать» поступает, несмотря на то что Семен Михалыч успел порубать в куски (как вариант – положить из пулемета) всю зондер-команду…

Но зато был реальный момент, когда за Георгия Константиновича заступился Ворошилов, благодарно запомнивший, как Жуков привел в идеальный вид дивизию (приняв ее в более чем плачевном состоянии), которой задолго до того командовал он сам.

«До 1931 года дивизия дислоцировалась в Ленинградском военном округе, – вспоминал Жуков. – В 1932 году дивизия была спешно переброшена в Белорусский военный округ, в город Слуцк. Как мне потом стало известно, передислокацию объясняли чрезвычайными оперативными соображениями. Однако в тот период не было никакой надобности в спешной переброске дивизии на совершенно неподготовленную базу. Это важно подчеркнуть, так как в течение полутора лет дивизия была вынуждена сама строить казармы, конюшни, штабы, жилые дома, склады и всю учебную базу. В результате блестяще подготовленная дивизия превратилась в плохую рабочую воинскую часть. Недостаток строительных материалов, дождливая погода и другие неблагоприятные условия не позволили вовремя подготовиться к зиме, что крайне тяжело отразилось на общем состоянии дивизии и ее боевой готовности. Упала дисциплина, часто стали болеть лошади».

Приехавший с инспекцией весной 1933 года командующий Белорусским военным округом Уборевич счел состояние дивизии плачевным, о чем и доложил наверх. Ворошилов и Буденный были крайне огорчены такой новостью и тут же озаботились поиском нового командира, способного навести порядок и наладить службу.

– Четвертая дивизия всегда была лучшей в рядах конницы, и она должна быть лучшей! – воскликнул в разговоре с Жуковым Буденный.

М. Ф. Воротников, адъютант Жукова, писал в своих мемуарах: «В 1933–1937 годах Георгий Константинович командовал 4-й Донской казачьей кавалерийской дивизией имени К. Е. Ворошилова, в прошлом входившей в конную армию Буденного. В годы Гражданской войны Климент Ефремович неоднократно ходил с ней в атаку. В мирное время продолжал интересоваться ее состоянием, бывал в дивизии, встречался с конармейцами. Однако вскоре соединение потеряло былую славу. Когда Г. К. Жуков взял дивизию под начало, 4-я кавалерийская стала одной из лучших в Красной армии. А командир был награжден орденом Ленина. Видать, Ворошилов был немало благодарен ему, что не побоялся заступиться за него в смутном 1937 году».

В общем, получается примечательное переплетение то ли случайных, но благоприятных обстоятельств, то ли благодетельного влияния судьбы.

Невольно вспоминается разговор Сталина с немецким писателем Эмилем Людвигом в декабре 1931 года.

– Вы неоднократно подвергались риску и опасности, вас преследовали. Вы участвовали в боях. Ряд ваших близких друзей погиб. Вы остались в живых. Чем вы это объясняете? И верите ли вы в судьбу? – спросил Людвиг.

– Нет, не верю, – ответил Сталин. – Большевики, марксисты в «судьбу» не верят. Само понятие судьбы, понятие «шикзаля» – предрассудок, ерунда, пережиток мифологии, вроде мифологии древних греков, у которых богиня судьбы направляла судьбы людей.

– Значит, тот факт, что вы не погибли, является случайностью?

– Имеются и внутренние, и внешние причины, совокупность которых привела к тому, что я не погиб. Но совершенно независимо от этого на моем месте мог быть другой, ибо кто-то должен был здесь сидеть. «Судьба» – это нечто незакономерное, нечто мистическое. В мистику я не верю. Конечно, были причины того, что опасности прошли мимо меня. Но мог иметь место ряд других случайностей, ряд других причин, которые могли привести к прямо противоположному результату. Так называемая судьба тут ни при чем.

Вполне возможно, что спасительную роль в жизни Жукова сыграл случай, который сам по себе был смертельно опасным. Осенью 1936 года та самая упомянутая выше 4-я Донская казачья дивизия участвовала в больших маневрах, за которыми наблюдал лично Ворошилов.

О том, что произошло после завершения учений, сохранились воспоминания двоюродного брата Жукова – Михаила Пилихина, гостившего у него в то самое время: «День был солнечный, было душно. Жукова и начальника штаба угостили холодным молоком. На другой день они почувствовали себя плохо – заболели бруцеллезом. Их отправили в Минск, а потом в Москву в Центральный военный госпиталь, где они и находились на лечении 7–8 месяцев».

Навещали Жукова в госпитале Пилихин и его супруга, и, конечно, Александра Диевна, которая на время болезни мужа вместе с дочкой Эрой поселилась у Пилихиных в их московской квартире. Сама Эра Георгиевна хорошо запомнила этот период из жизни отца: «В 1936 году в Слуцке – это уже я и сама хорошо помню – он, выпив сырого молока, перенес тяжелое заболевание бруцеллезом. В гарнизоне было два заболевания этим тяжелейшим недугом… в связи с чем считали, что их обоих, возможно, заразили намеренно. Папа едва не умер. Тяжелое течение болезни и серьезные осложнения заставили его долгое время лежать и лечиться в госпитале и дома. Однако он полностью преодолел свой недуг. И, как считали врачи, только благодаря своему крепкому организму, закалке и силе воли. За время болезни он невероятно похудел. Скрупулезно выполняя все указания врачей, он смог вернуться к работе. Тогда же он навсегда бросил курить».

После долгого лечения Жукова выписали из госпиталя и отправили долечиваться в один из южных санаториев, куда он уехал вместе с женой и дочкой. Один из биографов маршала Борис Соколов приводит слова Александры Диевны, из которых следует, что в конце жизни она считала Георгия Константиновича едва ли не симулянтом: «Уже в 50-е годы, когда отношения с мужем окончательно разладились, Александра Диевна с иронией говорила о той жуковской болезни своим близким друзьям: «Жорж оказался предусмотрительным в то страшное время репрессий, затянув пребывание на больничной койке». Думаю, здесь сыграла роль ее обида на супруга. Врачи в Москве были опытные, и симулянта быстро бы разоблачили со всеми вытекающими из данного факта последствиями. Да и бруцеллез, тяжелое инфекционное заболевание, передающееся человеку от домашних животных и вызывающее волнообразную лихорадку, увеличение печени и селезенки, боль в суставах и другие неприятные симптомы, на самом деле требует длительного лечения. А если в заражении Жукова бруцеллезом подозревали акт вредительства, то Георгию Константиновичу создавалось своеобразное алиби. Не станет же враг врага травить зараженным молоком!»

Жукову тем не менее приходилось отвечать на коварные вопросы, есть ли у него арестованные родственники или друзья. И читать доносы на себя ему тоже доводилось. В те тяжелые времена он получил назначение на должность командира корпуса и быстро убедился, что угроза «написать куда следует» стала для некоторых красноармейцев отличным средством шантажировать командиров, чтобы избегать не только наказаний, но и вообще дисциплинарных требований. Но если в жестокости и резкости его обвиняли не раз, и явно не без причин, то в трусости как-то не очень… Поэтому вольница для шантажистов закончилась сразу.

Все это происходило в ситуации, когда 3-й конный корпус должен был постоянно сохранять полную боевую готовность – граница с Польшей была совсем рядом. Пока Жуков наводил порядок, к нему обратился командир 27-й кавалерийской дивизии В. Е. Белокосков. Его доклад полностью подтверждал выводы самого комкора об упавшей дисциплине и иных безобразиях. Жуков в телефонном разговоре спросил, что делает тот для исправления ситуации.

– Сегодня меня будут разбирать на партсобрании, – вместо ответа вздохнул командир дивизии, – а потом наверняка посадят.

Жуков помчался на место действия и, увидев Белокоскова, был потрясен: злосчастный командир был бледен, с запавшими глазами. Его буквально трясло от нервного перенапряжения.

– Что случилось? – спросил Жуков.

– Исключат из партии точно, – ответил Белокосков, – а потом… – Он не договорил и показал маленький узелок с личными вещами, который взял с собой, ожидая неизбежного ареста.

Секретарь парткомиссии дивизии доложил, что Белокосков приятельствовал с уже упоминавшимися Сердичем и Уборевичем, а также бывшим комиссаром Юнгом, который однажды обвинял Жукова в недооценке политработников и потворстве религиозному мракобесию жены (позволил, мол, крестить новорожденную дочку). Юнг и сам уже успел перейти из бдительных доносителей в разряд врагов народа, как это часто в то время случалось. Белокоскова обвинили также в излишней требовательности к подчиненным и недостаточном почтении к роли политработников. И. о. комиссара корпуса Новиков после этого заявил, что Белокосков не оправдал звания члена партии.

И тут слова потребовал Жуков.

– Я давно знаю Белокоскова как честного коммуниста, чуткого товарища, прекрасного командира, – сурово глядя на собравшихся, сказал он. – Что касается его служебной связи с Уборевичем, Сердичем, Рокоссовским и другими, то эта связь была чисто служебной, а кроме того, еще неизвестно, за что арестованы Уборевич, Сердич, Рокоссовский, так как никому из нас не известна причина ареста, так зачем же мы будем забегать вперед соответствующих органов, которые по долгу своему должны объективно разобраться в степени виновности арестованных и сообщить нам, за что их привлекли к ответственности. Что касается других вопросов, то это мелочи и не имеют принципиального значения, а товарищ Белокосков сделает для себя выводы из критики.

Больше желающих выступить не нашлось. Единственным последствием собрания для Белокоскова оказалась рекомендация «учесть выступления коммунистов». Выйдя из помещения, Белокосков прослезился. Жуков сделал вид, что не заметил этого…

В начале 1938 года комиссар корпуса Фомин сообщил Жукову, что теперь уже его собственное дело будет разбираться на партсобрании, поскольку из трех дивизий поступили заявления на него. Обвинения были частично уже знакомые – резок, груб, излишне требователен, политработников не ценит, перспективные кадры зажимает. В общем, практикует «вражеские методы работы». Да еще принимал у себя и угощал обедом врага народа Уборевича.

Начальник политотдела 4-й кавалерийской дивизии Тихомиров, с которым Жуков был хорошо знаком и на чью поддержку рассчитывал, выступил более чем обтекаемо, не сказав толком ни слова в его защиту.

– Я ожидал от Тихомирова объективной оценки моей деятельности, но этого не случилось. Поэтому скажу, в чем я был не прав, а в чем прав, чтобы отвергнуть надуманные претензии ко мне, – произнес Жуков.

И немедленно обрушился в своем выступлении на «таких политработников, как, например, Тихомиров, который плохо помогал мне в работе в 4-й кавдивизии и всегда уходил от решения сложных вопросов, проявляя беспринципную мягкотелость, нетребовательность, даже в ущерб делу. Такие политработники хотят быть добрыми дядюшками за счет дела, но это не стиль работы большевика. Я уважаю таких политработников, которые помогают своим командирам успешно решать задачи боевой подготовки, умеют сами работать засучив рукава, неустанно проводя в жизнь указания партии и правительства, и не стесняясь говорят своему командиру, где он не прав, где допустил ошибку, чтобы командир учел в своей работе и не допускал бы промахов».

По поводу знакомства с Уборевичем Жуков заметил, что у него был в гостях не «враг народа», а командующий округом, которого тогда никто к врагам не причислял.

Собрание закончилось решением «принять к сведению» сказанное Жуковым и рекомендовать тому учесть критику по поводу резкости обращения. Жуков обещал учесть, но тут же после завершения собрания со всей своей фирменной резкостью припер к стенке Тихомирова, требуя объяснить, когда тот говорил о нем правду – раньше, когда хвалил, или сегодня.

– То, что всегда говорил, – признался Тихомиров. – Но сегодня сказал то, что надо было сказать…

– Я очень жалею, что когда-то считал тебя принципиальным товарищем, – загремел Жуков, – а ты просто приспособленец!..

Впоследствии, особенно когда Жуков стал министром обороны, Тихомиров неоднократно пробовал помириться с ним. Но тщетно – маршал игнорировал письма того, кто побоялся поддержать его в один из критических моментов.

С рассказами о резкости и грубости Жукова постоянно соседствуют истории о его заступничестве за обвиненных, а то и арестованных сослуживцев. Некоторые исследователи и мемуаристы даже считают его заслугой освобождение Рокоссовского и Мерецкова, спасение от ареста заместителя командующего войсками 1-й Краснознаменной армии Дальневосточного фронта генерал-майора Николая Берзарина – будущего коменданта Берлина.

Последний имел возможность увидеть досье на себя. Произошло это весной 1941 года, после того как Берзарин, находившийся в Хабаровске, получил короткую телеграмму: «Выехать немедленно. Жуков». В Москве он узнал, что назначен на пост командующего войсками 27-й армии, штаб которой дислоцировался в Бологом на границе Калининской и Новгородской областей.

Красочный донос, обнаруженный Берзариным в папке со своим личным делом, и поныне может считаться характерным для того времени образцом этого сомнительного жанра.

«Месяца 3–4 назад я слышал, что командир 32 дивизии Берзарин арестован. Я и другие считали, что это так и должно быть, и вот почему:

1. Берзарин был порученцем у Федько не один год, и его в то время считали подхалимом. Он подхалимом и остался – это подтверждает его б. комиссар Тентов.

2. Берзарин благодаря протекции врагов Федько, Балакирева, Могон скакал, как блоха, добиваясь высокого положения, а именно: по ходатайству Федько он назначен командиром 77 полка.

Примерно через год, по ходатайству врага Балакирева, был назначен начальником 2-го отдела штаба Примгруппы.

Не прошло и года, при участии Могона и Федько – он назначен командиром 32 дивизии.

Будучи в ОКДВА, я слышал удивление быстрой карьере Берзарина всех, кто его знает. И приписывал это его подхалимству и непосредственно его любимчику Федько. Причем никто о нем как о хорошем работнике не отзывался. Враги его нахваливали, в частности, я знаю – Могон.

Говорили о Берзарине и так: «Берзарин пошел в гору после того, как он всеми правдами и неправдами достал и оборудовал для Федько мягкий салон-вагон».

Сегодня я слышал от дальневосточников, что Берзарин назначается командиром на сугубо ответственное направление на Посьет.

Считаю своим долгом высказать сомнение в его политической преданности. У меня о Берзарине сложилось мнение как о подхалиме и участнике в делах врагов…»

Дело Берзарину прочитать дали, но фамилию доносчика предварительно вычеркнули. На доносе стояла дата – 14 декабря 1938 года. В ту зиму над Берзариным, которого Жуков еще раньше, по свидетельству Рокоссовского, называл «золотым самородком», вплотную нависла угроза ареста. «Приходилось объясняться по всем пунктам нелепых «обвинений», – пишет Василий Скоробогатов в биографии Николая Эрастовича в серии «ЖЗЛ». – Берзарина даже несколько удивило то, что в Иркутске, Хабаровске, Уссурийске нашлись порядочные люди, которые не побоялись дать о нем положительные отзывы. Это его спасло. А вот у Константина Рокоссовского, Александра Горбатова, Кирилла Мерецкова и других генералов получилось хуже. Их тогда никто не защитил, пока не вмешался начальник Генерального штаба Жуков. Он помог им выбраться из гулаговских застенков на свободу. Берзарин вернул полковнику-кадровику темно-синюю папку, отягченную подлым наветом, тот посвятил его в «тайны мадридского двора». Сказал, что до подписания приказа о назначении его, Берзарина, на пост командующего армией состоялся разговор у начальника Генштаба Жукова и у самого наркома. Жуков сказал маршалу, что за него, Берзарина, он может поручиться. Сказал: «Смелый, решительный командир. Армию ему можно доверить вполне». А насчет того злосчастного навета Жуков выразился так:

– Цидулок нам еще насочиняют. Напакостят. Фактически помогают Гитлеру…»

Жуков уцелел. И даже другим помог. Но не стоит думать, что это был последний период репрессий. Как выяснилось позже, менялись лишь следователи, методы и формулировки.

Халхин-Гол: жестокий победитель

Бои на реке Халхин-Гол («река Халхин» по-монгольски) вошли в советскую историографию и новейшую мифологию как воплощение той самой маленькой победоносной войны, которой не хватало отечественным государственным деятелям с начала ХХ века. Тяжесть сражений и понесенные потери померкли перед жестокими битвами и грандиозными жертвами Великой Отечественной. А эйфория победы малой кровью и на чужой территории – осталась. Хотя на самом деле победа во «второй русско-японской войне» впоследствии, как оказалось, кое-что значила для победы во второй Великой войне – благодаря ей Советскому Союзу не пришлось воевать на два фронта. Существует и противоположное мнение – что именно победные настроения после Халхин-Гола породили излишний оптимизм, который помешал как следует подготовиться к отражению немецкой агрессии.

Но в судьбе Георгия Жукова Халхин-Гол, безусловно, сыграл важнейшую роль, превратив добросовестного, но безвестного комдива в творца победы, сразу вслед за этим стремительно вознесенного к высшим военным должностям и званиям.

Рассмотрим же вкратце предысторию того, что западные историки называют Номоханским инцидентом, а придерживающиеся советской традиции – конфликтом на реке Халхин-Гол.

В 1932 году оккупация Маньчжурии японскими войсками завершилась созданием там «государства» Маньчжоу-го, которому отводилась роль плацдарма для дальнейших боевых действий против Китая, Монголии и СССР. Затем последовали претензии Японии по месту прохождения границы. Японцы требовали признать реку Халхин-Гол границей между Маньчжоу-го и Монголией, хотя на самом деле граница проходила на 20–25 км восточнее. Принято считать, что главной причиной указанных претензий была необходимость отодвинуть границу от железной дороги Халун-Аршан-Ганьчжур, которую японцы строили в направлении советской границы, в сторону Иркутска и озера Байкал.

В 1935 году на монголо-маньчжурской границе начались столкновения. Попытки переговоров, предпринятые в том же году, провалились. 12 марта 1936 года между СССР и Монголией был подписан «Протокол о взаимопомощи», и уже в следующем году на территории Монголии были размещены части Красной армии.

Еще через год, летом 1938 года, разыгрались события у озера Хасан. Две недели боев между советскими и японскими войсками у озера Хасан завершились победой Красной армии. Однако напряженность продолжала нарастать. В самом начале 1939 года в Японии сменился правительственный кабинет, и на повестку дня был открыто вынесен лозунг о расширении Великой Японии до самого Байкала. На монгольской границе продолжались постоянные провокации – в течение февраля и марта произошло не менее 30 нападений на монгольских пограничников.

В мае 1939 года ситуация еще более обострилась. 8 мая взвод японских диверсантов попытался занять островок посредине реки Халхин-Гол, однако монгольские пограничники заметили противника и отогнали его огнем. А 11 мая отряд в три сотни человек при нескольких пулеметах внедрился на 15 км в глубину монгольской территории и напал на погранзаставу на высоте Номон-Хан-Бурд-Обо. Еще через три дня разведотряд 23-й японской пехотной дивизии при поддержке авиации атаковал 7-ю пограничную заставу, захватив высоту Дунгур-Обо, куда началась переброска пехоты на грузовиках и бронемашин, японцы даже танк подогнали. Но 17 мая три мотострелковые роты, саперная рота и артиллерийская батарея Красной армии при поддержке монгольского бронедивизиона отбросили противника обратно за Халхин-Гол.

Однако в последней декаде мая японцы сосредоточили в районе конфликта значительные силы под командованием полковника Ямагата (1680 пехотинцев и 900 кавалеристов, 75 пулеметов, 18 орудий и различная бронетехника) и 28 мая перешли в наступление, намереваясь окружить советско-монгольские подразделения на восточном берегу Халхин-Гола, преградив им путь к переправе. Части РККА и монгольской армии смогли избежать окружения благодаря действиям батареи под командованием старшего лейтенанта Вахтина. Но им все же пришлось отступить. На следующий день японцы опять были отброшены…

В это самое время Жуков в штабе 3-го кавалерийского корпуса вел разбор недавно завершившихся командно-штабных учений. Неожиданно в зал, где это происходило, вбежал член Военного совета округа дивизионный комиссар Сусайков и, ничего не объясняя, сообщил, что заместителя командующего экстренно вызывают в Москву.

В штабе округа Жуков не смог узнать никаких подробностей. У него уже не оставалось времени, даже чтобы заехать домой. Новость пришлось сообщить по телефону. Александра Диевна разрыдалась, сразу подумав о самом худшем – времена арестов и «троек» были еще слишком свежи в памяти. Георгий Константинович даже не знал, что сказать ей в утешение – сам ничего не ведал.

Утром следующего дня Жуков уже был в Москве в Наркомате обороны, где его сразу же провели к Ворошилову.

Офицер по особым поручениям напутствовал:

– Идите, а я сейчас прикажу подготовить вам чемодан для дальней поездки.

– Для какой дальней поездки?

– Идите к наркому, он вам скажет все, что нужно.

Ворошилов сначала поинтересовался здоровьем прибывшего, а потом сообщил:

– Японские войска внезапно вторглись в пределы дружественной нам Монголии, которую Советское правительство договором от 12 марта 1936 года обязалось защищать от всякой внешней агрессии. Вот карта района вторжения с обстановкой на 30 мая. Вот здесь длительное время проводились мелкие провокационные налеты на монгольских пограничников, а вот здесь японские войска в составе группы войск Хайларского гарнизона вторглись на территорию МНР и напали на монгольские пограничные части, прикрывавшие участок местности восточнее реки Халхин-Гол. Думаю, что затеяна серьезная военная авантюра. Во всяком случае, на этом дело не кончится… Можете ли вы вылететь туда немедленно и, если потребуется, принять на себя командование войсками?

– Готов вылететь сию же минуту, – ответил Жуков.

– Очень хорошо, – кивнул Ворошилов. – Самолет для вас будет подготовлен на Центральном аэродроме… Зайдите к Смородинову, получите у него необходимые материалы и договоритесь о связи с Генштабом. К самолету прибудет в ваше распоряжение небольшая группа офицеров-специалистов.

Никаких особых материалов Жуков в Генштабе получить не сумел – там мало что знали о происходящем на Халхин-Голе сверх сказанного Ворошиловым. И. о. заместителя начальника Генерального штаба Смородинов особо просил Жукова разобраться, что же там делается, и «откровенно доложить».

Впоследствии Жуков рассказывал Константину Симонову о начале своей халхин-гольской эпопеи уже с подробностями, которых в тот момент не знал: «На Халхин-Гол я поехал так… Сталин, обсуждая этот вопрос с Ворошиловым в присутствии Тимошенко и Пономаренко, тогдашнего секретаря ЦК Белоруссии, спросил Ворошилова: «Кто там, на Халхин-Голе, командует войсками?» – «Комбриг Фекленко». – «Ну, а кто этот Фекленко? Что он собой представляет?» – спросил Сталин. Ворошилов сказал, что не может сейчас точно ответить на этот вопрос, лично не знает Фекленко и не знает, что тот собой представляет. Сталин недовольно сказал: «Что же это такое? Люди воюют, а ты не представляешь себе, кто у тебя там воюет, кто командует войсками? Надо туда назначить кого-то другого, чтобы исправил положение и был способен действовать инициативно. Чтобы мог не только исправить положение, но и при случае надавать японцам». Тимошенко сказал: «У меня есть одна кандидатура – командир кавалерийского корпуса Жуков». – «Жуков… Жуков, – сказал Сталин. – Что-то я не помню эту фамилию». Тогда Ворошилов напомнил ему: «Это тот самый Жуков, который прислал вам и мне телеграмму о том, что его несправедливо привлекают к партийной ответственности». – «Ну, и чем дело кончилось?» – спросил Сталин. Ворошилов сказал, что ничем, выяснилось, что для привлечения к партийной ответственности оснований не было».

При этом в выписанном Жукову командировочном удостоверении о замене речи еще не шло – только об инспекционной поездке. Судя по всему, высшие руководители РККА обсуждали вариант замены задолго до того, как сочли нужным сообщить об этом самому комдиву. «Вызывает недоумение утверждение Ворошилова о том, что он лично не знает Фекленко, – замечает Борис Соколов. – Архивные документы свидетельствуют, что 27 мая во время разговора по прямому проводу с Фекленко нарком сказал: “Почему вы и Кущев, так хорошо выглядевшие в Москве, сейчас опустили крылья и вас приходится тянуть за язык всякий раз, когда нужно выяснить, что у вас делается?”»

Как бы то ни было, Жуков, а с ним комбриг Денисов и полковой комиссар Чернышев вылетели в Монголию. По пути приземлились в Чите, где пообщались с командующим округом В. Ф. Яковлевым и членом Военсовета Д. А. Гапановичем. Те особо отметили, что «японская авиация проникает глубоко на территорию МНР и гоняется за нашими машинами, расстреливая их с воздуха».

Наконец Жуков достиг Тамцак-Булака, где размещался штаб 57-го особого стрелкового корпуса. Им командовал комдив Н. В. Фекленко, на которого так гневался Ворошилов.

При первом же разговоре с Фекленко, комиссаром корпуса Никишевым и начальником штаба Кущевым Жуков услышал от начштаба, что обстановка еще недостаточно изучена. И немедленно поинтересовался у Фекленко, возможно ли полноценно управлять войсками, находясь за сто с лишним километров от места событий.

– Сидим мы здесь, конечно, далековато, – ответил тот, – но у нас район событий не подготовлен в оперативном отношении. Впереди нет ни одного километра телефонно-телеграфных линий, нет подготовленного командного пункта, посадочных площадок.

– А что делается для того, чтобы все это было?

– Думаем послать за лесоматериалами и приступить к оборудованию КП.

Жуков рассудил, что доски и бревна подождут или, по крайней мере, заниматься ими может кто-то другой, нежели сам командующий. «Я предложил комкору немедленно поехать на передовую и там тщательно разобраться в обстановке. Сославшись на то, что его могут в любую минуту вызвать к аппарату из Москвы, он предложил поехать со мной М. С. Никишеву… Детальное ознакомление с местностью в районе событий, беседы с командирами и комиссарами частей наших войск и монгольской армии, а также со штабными работниками дали возможность яснее понять характер и масштаб развернувшихся событий и определить боеспособность противника. Были отмечены недостатки в действиях наших и монгольских войск. Одним из главных недочетов оказалось отсутствие тщательной разведки… Все говорило о том, что это не пограничный конфликт, что японцы не отказались от своих агрессивных целей в отношении Советского Дальнего Востока и МНР и что надо ждать в ближайшее время действий более широкого масштаба».

3 июня Жуков докладывал Ворошилову: «…В штабе корпуса сейчас хорошо работает только начальник штаба корпуса тов. Кущев и один отдел АБТ. Остальные отделы работают плохо. Индивидуальная подготовка штабных командиров и сколоченность штаба в целом неудовлетворительная, особенно плохо налажено взаимодействие отделов штаба. Прямым виновником неподготовленности штаба является командование корпуса – не выполнило ваш приказ № 113 по подготовке штаба… Фекленко, как большевик и человек хороший, безусловно, предан делу партии, много старается, но в основном мало организован и недостаточно целеустремлен. К проведению этой операции он заранее подготовлен не был, не был готов и его штаб».

Обстановка продолжала усложняться. 5 июня в Москве были вынуждены издать приказ о переходе к обороне по восточному берегу реки Халхин-Гол с подчеркнутым указанием: «Никаких активных действий самим не начинать…» Оценив обстановку, Жуков доложил в Москву, что силами 57-го корпуса с японцами не справиться, тем более что весьма вероятно начало военных действий «в других районах и с других направлений». И предложил следующий план действий – «прочно удерживать плацдарм на правом берегу Халхин-Гола и одновременно подготовить контрудар из глубины».

На следующий день Ворошилов ответил, что полностью согласен с таким решением. Одновременно был подписан приказ о снятии Фекленко с должности командующего корпусом и назначении на нее Жукова.

5 июня 1939 года Георгий Жуков был назначен командующим 1-й армейской группой советских войск в Монголии. Монгольской кавалерией командовал корпусной комиссар Ж. Лхагвасурэн.

Жуков немедленно выдвинул идею перейти к активной обороне с постоянными контрударами. Эта тактика позволила советско-монгольским войскам поначалу успешно противостоять наступающим японцам, а потом и перехватить инициативу. Советские летчики установили полное господство нашей авиации в воздухе над театром военных действий, благодаря тому что в район Халхин-Гола были переброшены новейшие самолеты, оснащенные среди прочего ракетами «воздух-воздух». Это было первое боевое использование таких ракет.

Разработка этого вида вооружения началась весной 1921 года в Москве, когда была создана «Лаборатория для разработки изобретений Н. И. Тихомирова». Вскоре к работе подключился инженер и изобретатель В. А. Артемьев. Главной задачей была разработка твердотопливных ракет. О. Г. Филиппов и С. А. Сериков создали принципиально новый пироксилино-тротиловый порох (ПТП), содержавший 76,5 % пироксилина, 23 % тротила и 0,5 % централита. Изначально калибр авиационного реактивного снаряда планировался стандартный – 76 мм, но технология производства пороховых шашек из новой смеси оказалась такой, что готовые шашки имели диаметр 24 мм, то есть снарядить ракету предполагавшимся пакетом из семи шашек было невозможно. Переделывать все производство не было времени, посему калибр был определен в 82 мм. Ракета получила название PC-82. Был также разработан реактивный снаряд еще большего калибра – 132 мм под пакет из 19 шашек. В дальнейшем РС-132 снаряжались пакетом из шашек диаметром 40 мм.

В 1933 году в Москве был создан Ракетный научно-исследовательский институт, который возглавил И. Т. Клейменов, а его заместителем стал С. П. Королев. В 1937 году РНИИ был переименован в НИИ-3 Наркомата оборонной промышленности. Работы продолжались уже в большем масштабе. В середине 1930-х годов перестало хватать пороха – упомянутый выше ПТП для массового производства не годился. Группа специалистов под руководством А. С. Бакаева разработала новый вид ракетного топлива – баллиститный нитроглицериновый порох Н, содержавший коллоксилина – 57 %, нитроглицерина – 28 %, динитротолуола – 11 %, централита – 3 %, вазелина – 1 %. Его массовое производство было налажено быстро на одном из заводов на юге Украины.

После полигонных и авиационных испытаний и последующих необходимых доработок в декабре 1937 года 82-мм реактивные снаряды были приняты на вооружение. А в июле 1938 года после успешных войсковых испытаний были приняты на вооружение бомбардировочной и штурмовой авиации реактивные снаряды PC-132.

В реальной боевой обстановке новое оружие было применено во время боев на реке Халхин-Гол – в период с 20 по 31 августа 1939 года. Первое в истории авиации звено истребителей-ракетоносцев состояло из 5 истребителей И-16, оснащенных РС-82. 20 августа летчики И. Михайленко, С. Пименов, В. Федосов и Т. Ткаченко под командованием капитана Н. Звонарева вылетели на выполнение боевого задания по прикрытию советских войск. Над линией фронта они встретились с японскими истребителями. По сигналу командира был произведен одновременный ракетный залп, которым были сразу сбиты два японских самолета.

Также впервые Жуков организовал полномасштабное использование танков.

Однако в ситуации, когда есть победитель, неминуемо будут и проигравшие. И на Халхин-Голе это были не только японцы, но и предшественники Жукова в руководстве боевыми действиями с советской стороны.

Если комбриг Фекленко отделался снятием с должности, то начальник штаба Кущев, несмотря на положительный отзыв Жукова о нем, пострадал куда серьезнее – он был обвинен в пособничестве противнику. Когда японцы бомбили командный пункт, пропала связь с войсками. На Кущева, который покинул укрытие, чтобы разобраться, что случилось, немедленно кто-то написал донос, что выскочил под бомбы он как раз затем, чтобы перерезать телефонные провода. Потом в штабе корпуса хватились оперативной карты, которую так и не нашли, а виноватым опять назначили начальника штаба. В итоге злосчастный Кущев получил двадцать лет лагерей. Правда, в 1943 году ему позволили вернуться в действующую армию, и он под командованием Жукова брал Берлин, будучи к тому моменту Героем Советского Союза и занимая должность начальника штаба 5-й ударной армии 1-го Белорусского фронта.

Памятный знак в Парке Победы в честь 1-го Белорусского фронта, которым командовал Г. К. Жуков

Но до этого было еще далеко.

Одной из самых главных задач Жуков, едва приняв командование, провозгласил сбор разведывательной информации. Даже в пояснении к своему плану действий он писал Ворошилову: «До сих пор все виды и средства разведки не были увязаны в единую систему, работали без взаимодействия, а такие виды, как подслушивание через землю, совершенно не применялись. Из-за неорганизованности в разведке командование корпуса не имело и не имеет полной ясности о противнике. Вследствие плохой разведки сосредоточение и действия противника являлись почти всегда неожиданностью, чего мы в дальнейшем допустить не можем.

…Доложенный на Ваше утверждение план разведки имеет целью определить основную цель, объекты и задачи разведки. Все это определено в пределах лежащих на нас задач и без глубокого наземного вклинения на территорию противника… не далее 10–15 км от линии наших застав. Все это направлялось на то, чтобы лучше знать о противнике и лучше подготовить уничтожение всей самурайской гадости…

Если мы не будем вести хорошо организованную разведку, особенно агентурную, авиационную, и захватывать пленных, мы не сможем заранее раскрыть замысел действий и сосредоточение сил противника.

В случае внезапного удара противника по нашей обороне мы можем опоздать с выводом главной группировки из района Тамцак-Булак».

Вдобавок было строго-настрого запрещено затевать атаку без предшествующей артиллерийской подготовки. Плюс к этому Жуков приказал во время создавшегося затишья немедленно организовать постоянное обучение бойцов и командиров искусству ближнего боя, а именно «…владению гранатой, штыком, умению скрытно переползать и при малейшей остановке зарываться в землю». С этими навыками в дальневосточных частях Красной армии были изрядные проблемы, давшие о себе знать еще во время боев у озера Хасан.

Собственно, именно плохая подготовка войск, приведшая к высоким потерям, и была поставлена в вину арестованному вскоре после хасанских событий маршалу Блюхеру. Роковыми для него оказались и подозрения в том, что он предпочел близкого врага далекому московскому правительству. Он в них окончательно утвердился после бегства к японцам высокопоставленного чекиста – комиссара государственной безопасности 3-го ранга (по армейским меркам – генерал-лейтенант) Генриха Люшкова, полпреда НКВД по Дальнему Востоку.

Офицер пятого отдела японского Генерального штаба Коидзуми Коитиро вспоминал: «Сведения, которые сообщил Люшков, были для нас исключительно ценными. В наши руки попала информация о Вооруженных силах Советского Союза на Дальнем Востоке, их дислокации, строительстве оборонительных сооружений, о важнейших крепостях и укреплениях. В полученной от Люшкова информации нас поразило то, что войска, которые Советский Союз мог сконцентрировать против Японии, обладали, как оказалось, подавляющим превосходством. В тот период, то есть на конец июня 1938 года, наши силы в Корее и Маньчжурии, которые мы могли использовать против Советского Союза, насчитывали всего лишь 9 дивизий… Опираясь на полученные от Люшкова данные, пятый отдел генштаба пришел к выводу о том, что Советский Союз может использовать против Японии в нормальных условиях до 28 стрелковых дивизий, а при необходимости сосредоточить от 31 до 58 дивизий… Тревожным выглядело и соотношение в танках и самолетах. Против 2000 советских самолетов Япония могла выставить лишь 340 и против 1900 советских танков – только 170… До этого мы полагали, что советские и японские вооруженные силы на Дальнем Востоке соотносились между собой как три к одному. Однако фактическое соотношение оказалось равным примерно пяти или даже более к одному. Это делало фактически невозможным осуществление ранее составленного плана военных операций против СССР…» Однако от идеи военных действий в северном направлении японцы, как мы видим, сразу не отказались. Отбить у них охоту к покушениям на территорию СССР и Монголии смог только Жуков своим безжалостным отпором на берегах Халхин-Гола.

Блюхеру за Хасан досталось сразу – Главный военный совет (Сталин, Ворошилов, Буденный, Молотов и другие) официально отметил, что у озера Хасан выявились «огромные недостатки в состоянии Дальневосточного фронта». Приказ наркома обороны от 4 сентября 1938 года гласил: «Даже после получения указания от Правительства о прекращении возни со всякими комиссиями и расследованиями и о точном выполнении решений Советского правительства и приказов Наркома т. Блюхер не меняет своей пораженческой позиции и по-прежнему саботирует организацию вооруженного отпора японцам. Дело дошло до того, что 1 августа с. г. при разговоре по прямому проводу тт. Сталина, Молотова и Ворошилова с т. Блюхером т. Сталин вынужден был задать ему вопрос: “Скажите, т. Блюхер, честно, есть ли у вас желание по-настоящему воевать с японцами. Если нет у вас такого желания, скажите прямо, как подобает коммунисту, а если есть желание, я бы считал, что вам следовало бы выехать на место немедля…”». Блюхера отстранили от командования, а вскоре арестовали. Даже до послушного сталинской воле суда он не дожил.

И. Б. Мощанский в книге «Информационная война. Органы спецпропаганды Красной армии» пишет о состоянии Красной армии в то время на Дальнем Востоке: «В восточную часть Монголии прибыли новые советские войска, в том числе 82-я стрелковая дивизия. Сформированная в спешке на Урале, она оказалась совершенно неподготовленной к ведению боевых действий. Многие ее солдаты никогда не держали в руках оружия. Красноармейцев пришлось в короткий срок обучать стрелять из винтовок, окапываться, бросать гранаты, ходить в атаку, действовать штыком».

В донесении от 16 июля 1939 года начальнику Политуправления РККА о морально-политическом состоянии личного состава 82-й стрелковой дивизии говорилось следующее: «В прибывшей 82 сд (стрелковой дивизии – ред.) отмечены случаи крайней недисциплинированности и преступности. Нет касок, шанцевого инструмента, без гранат, винтовочные патроны выданы без обойм, револьверы выданы без кобуры. Разведбатальон прибыл без положенных бронемашин и мотоциклов, экипажи на эти машины – 44 человека привезут с собой… Полковая школа дивизии не выслана и оставлена (на) зимних квартирах. Личный состав исключительно засорен и никем не изучен, особенно засоренным оказался авангардный полк, где был майор Степанов, военком полка Мусин. Оба сейчас убиты. Этот полк (в) первый день боя поддался провокационным действиям и позорно бросил огневые позиции, перед этим предательски пытались перестрелять комполитсостав бывшие бойцы этого полка Ошурков и Воронков. 12.7 демонстративно арестовали командира пулеметной роты Потапова и на глазах бойцов расстреляли, командир батальона этого полка Герман лично спровоцировал свой батальон на отступление, все они преданы расстрелу. Для прекращения паники были брошены все работники политуправления РККА, находившиеся в это время на КП. После этого 14.7 батальон этого полка снова позорно бежал с фронта. Когда возвратили обратно трусов, был убит японцами работник политуправления РККА, слушатель академии Соколов.

В этом полку зафиксированы сотни случаев самострела себе руки. Для приведения в боевую готовность этой дивизии, идущей на фронт, и очистки личного состава были посланы работники политуправления РККА и политотдела корпуса…»

Тем временем период затишья, нарушаемый лишь мелкими стычками, продолжался, и высшему руководству это не нравилось. 20 июня Ворошилов прислал Жукову сердитое послание: «По Вашим донесениям видно, что Вы вместо поисков и разгрома авиации ближайших к границе аэродромов производите никому не нужные и бесполезные штурмовые налеты по неизвестным объектам, отдельным машинам и военным городкам. Такие налеты по пустому месту с большим количеством авиации приводят к напрасному сжиганию моторов и могут дать совершенно обратные ожидаемым результаты… Предлагаю прекратить ненужные штурмовые налеты по неизвестным объектам и ограничить деятельность авиации постоянным наблюдением в полосе до 5-10 км от границы исключительно с разведывательными целями».

24 июня около Депден-Суме случилось очередное, не слишком удачное для Красной армии столкновение. Владимир Дайнес приводит выдержку из донесения, направленного двумя днями позже начальнику политуправления РККА главой группы сотрудников политуправления Абрамовым: «Бой, по моему мнению, бессмысленный и явившийся следствием распущенности командира полка майора Ремизова и бездеятельности военкома Кабанова, бой, повлекший за собой 10 человек убитыми, из коих 4 человека оставлены на территории противника, 87 человек ранеными и потерю одного танка БТ-5, 4 бронемашин и 1 грузовой машины, из которых танк, 3 бронемашины и грузовая машина оставлены на территории противника».

Ворошилов продолжал слать из Москвы грозные телеграммы. Он сам не так давно если не потерпел катастрофу, то достиг весьма сомнительных успехов в советско-финской войне, что особенно контрастировало с процветавшим тогда с благословения Сталина культом военного наркома, который представал концентрированным средоточием военных достоинств. Когда Ворошилов получил звание Маршала Советского Союза 20 ноября 1935 года, газета «Правда» писала по случаю присвоения ему высшего воинского звания: «Климент Ворошилов – пролетарий до мозга костей, большевик в каждом своем движении, теоретик и практик военного дела, кавалерист, стрелок, один из лучших ораторов партии, вдумчивый и кропотливый организатор огромной оборонной машины, автор ярких и сильных приказов, властный и доступный, грозный и веселый…»

На расширенном заседании военного совета при наркоме обороны 2 июня 1937 года Сталин хвалил Климента Ефремовича: «Вот Ворошилов – невоенный человек в прошлом, вышел из народа, прошел все этапы Гражданской войны, воевал неплохо, стал популярным в стране, в народе, и ему по праву было присвоено звание маршала…» Его восхваляли в песнях, в его честь назвали тяжелый танк КВ – «Клим Ворошилов», о нем писали восторженные книги и переименовывали города – Луганск в Ворошиловград, Ставрополь – в Ворошиловск, Уссурийск – в Ворошилов…

Жукову таких почестей при жизни не воздавалось никогда. Кстати, первый за пределами СССР памятник Жукову в 1979 году был установлен к 40-летию победы на Халхин-Голе в Улан-Баторе рядом с первым в мире домом-музеем Жукова, сохраненном при застройке района типовыми пятиэтажками, на улице его имени – Жуковын гудамж.

А в тот момент ему тем более было не до почестей, приходилось решать повседневные и насущные боевые и близкие к тому задачи. Решать порой очень жестко…

«Примеры, когда командиры и бойцы проявляли недисциплинированность и неумелые действия, были не единичны, – продолжает Дайнес. – Меры воздействия и наказания – самые суровые. Так, 27 июня военный трибунал приговорил к расстрелу командира отряда капитана М. П. Агафонова, командира взвода лейтенанта С. Н. Дронова и красноармейца Д. Я. Лагуткина. Двигаясь ночью, они сбились с пути и наткнулись на японскую заставу. Все трое после обстрела противником «в панике бежали в тыл». Осужденные имели право обратиться в вышестоящие судебные органы для смягчения приговора. Однако Жуков и Никишев были иного мнения. В своем обращении в Президиум Верховного Совета СССР, к наркому обороны и начальнику Генерального штаба они писали: «В связи с боевой обстановкой и особой опасностью этого преступления, в порядке статьи 408 УПК РСФСР, ходатайствуем о непропуске кассационных жалоб Агафонова, Дронова и Лагуткина и немедленном приведении приговора в исполнение». Скорее всего, такой шаг был предпринят в целях наведения порядка и усиления дисциплины по принципу “чтоб другим неповадно было”».

Владимир Чунихин в книге «Тайна 21 июня» пишет: «Жуков, безусловно, был человеком жестоким. Но бессмысленным садистом он точно никогда не был. Поэтому его крайняя реакция в обстановке Халхин-Гола должна иметь какое-то внятное объяснение. Думаю, что позднейший шум о «жуковских смертных приговорах» вполне подтверждает информацию о случаях массового бегства тогда с поля боя целых подразделений советской пехоты… Читал я в те же самые годы (об этом писалось намного меньше) и о том, что смертные эти приговоры, которых тогда так рьяно добивался комкор Жуков, на самом деле не были им утверждены. Они были им отсрочены. До окончания наступательной операции. Всех приговоренных к расстрелу Жуков направил тогда в бой. Искупать вину. Кое-кто получил даже потом ордена. Это, кстати, тоже подтверждает, что осуждены они были не за иные воинские преступления, а за бегство с поля боя. И вопрос о мере наказания должен был окончательно решаться и решался, видимо, с учетом слабой подготовки бойцов этой дивизии, прибывшей на Халхин-Гол из мест постоянной дислокации на Урале в числе других резервов к началу генерального наступления».

Японцы в это время готовили новое наступление, которое, по их замыслу, должно было стать победным и окончательным. 20 июня командующий Квантунской армией генерал Уэда утвердил его план – причем наступление именовалось тыловой операцией, а монгольские и советские войска значились в документе захватчиками, перешедшими чужую границу. Предполагалось обойти монгольские и советские силы с левого фланга, форсировать Халхин-Гол, блокировать пути, ведущие на запад, а потом уничтожить окруженные подразделения. Уверенность в успехе этого замысла была у японского командования столь высока, что в район грядущего сражения были приглашены военные атташе дружественных стран и вдобавок там же собран внушительный пул зарубежных журналистов.

Сначала все шло по утвержденному плану. Ранним утром, еще в предрассветной тьме, японские войска тайно форсировали Халхин-Гол, атаковали и смяли подразделения монгольской 6-й кавалерийской дивизии, захватив гору Баин-Цаган и прилегающую к ней территорию. А Красная армия могла противопоставить им в десять раз меньше солдат – тысячу против десяти тысяч (только в первый момент, потом японских сил еще значительно прибавилось) и всего лишь полсотни пушек. Этой силы явно не было достаточно, чтобы сколь-нибудь надежно прикрыть тылы и предотвратить окружение.

«В сложившейся, поистине критической, ситуации требовалось принять неординарное решение, – отмечает Дайнес, – которое позволило бы не допустить прорыва основных сил противника на противоположный берег Халхин-Гола. В этой обстановке командир корпуса мог только рассчитывать на свой резерв: 11-ю танковую и 7-ю мотоброневую бригады, которые насчитывали до 150 танков и свыше 150 бронемашин. Кроме того, в его распоряжении находился бронедивизион 8-й монгольской кавалерийской дивизии, оснащенный сорокапятимиллиметровыми пушками.

По приказу Жукова резерв был немедленно поднят по боевой тревоге и начал выдвижение к горе Баин-Цаган. 11-я танковая бригада (комбриг М. П. Яковлев) получила задачу во взаимодействии с 24-м мотострелковым полком (полковник И. И. Федюнинский), усиленным артиллерийским дивизионом, с ходу атаковать противника и уничтожить его. 7-й мотоброневой бригаде (полковник A. Л. Лесовой) предстояло нанести удар по врагу с юга».

Годы спустя сам Жуков так рассказывал об этих событиях Константину Симонову: «На Баин-Цагане у нас создалось такое положение, что пехота отстала. Полк Ремизова отстал. Ему оставался еще один переход. А японцы свою 107-ю дивизию уже высадили на этом, на нашем, берегу. Начали переправу в 6 вечера, а в 9 часов утра закончили. Перетащили 21 тысячу. Только кое-что из вторых эшелонов еще осталось на том берегу. Перетащили дивизию и организовали двойную противотанковую оборону – пассивную и активную. Во-первых, как только их пехотинцы выходили на этот берег, так сейчас же зарывались в свои круглые противотанковые ямы. Вы их помните. А во-вторых, перетащили с собой всю свою противотанковую артиллерию, свыше ста орудий. Создавалась угроза, что они сомнут наши части на этом берегу и принудят нас оставить плацдарм там, за Халхин-Голом. А на него, на этот плацдарм, у нас была вся надежда. Думая о будущем, нельзя было этого допустить. Я принял решение атаковать японцев танковой бригадой Яковлева. Знал, что без поддержки пехоты она понесет тяжелые потери, но мы сознательно шли на это».

«Оценивая сейчас смелое по замыслу решение Г. К. Жукова, – писал в своей книге «На Востоке» генерал армии И. И. Федюнинский, – нельзя не заметить, сколь точно и правильно определил Георгий Константинович, что главным нашим козырем были бронетанковые соединения и что, только активно используя их, можно разгромить переправившиеся японские войска, не дав им зарыться в землю и организовать противотанковую оборону».

Обозначив боевые задачи подразделениям резерва, Жуков сразу же отправился на командный пункт неподалеку от Баин-Цагана. Его адъютант Воротников так описывал тогдашние события: «Свой командно-наблюдательный пункт Г. К. Жуков разместил вблизи самой горы, в районе которой уже шел жаркий бой. Он занял небольшой малонадежный блиндаж в три наката бревен. В нем до начала сражения находился командир 36-й мотострелковой дивизии. Сюда был подведен телефон для связи с частями, ведущими бой на правом берегу Халхин-Гола. Из этого блиндажа Г. К. Жуков управлял сражением, четко и решительно реагировал на все изменения в боевой обстановке, проявляя удивительную работоспособность».

Едва приехав, Жуков приказал открыть по японцам огонь силами тяжелой артиллерии – в том числе и той, которая осталась на восточном берегу. В то же время в воздух была поднята вся имевшаяся в корпусе авиация – и бомбардировщики, и истребители.

Уже в семь часов утра подоспели первые группы самолетов, начавшие бомбить и обстреливать и японские войска на Баин-Цагане, и переправу через Халхин-Гол. Одновременно с этим не прекращался артиллерийский обстрел горы и переправы. К девяти часам подоспел авангард 11-й танковой бригады. Жуков и командир бригады Яковлев обсудили ситуацию и пришли к выводу, что медлить нельзя: следует лишь дождаться, когда подоспеют еще самолеты и подойдут какие смогут танки.

Жуков рискнул всем, нарушив даже требования боевого устава РККА и пренебрегая мнением командарма Штерна. Тот впоследствии все-таки согласился, что в сложившейся ситуации иных вариантов не было. Однако кто-то из особистов направил в Москву донесение, чтобы не сказать донос: Жуков-де преднамеренно бросил в бой танковую бригаду без разведки и положенного пехотного сопровождения. Из Москвы явилась следственная комиссия во главе с заместителем наркома обороны, командармом 1-го ранга Г. И. Куликом. Легко догадаться, что отношения у Жукова с ним не сложились категорически.

Халхин-Гол применительно к Жукову и его военной биографии называли «Тулоном красного комдива». Этому жестокому, драматическому и одновременно триумфальному моменту посчастливилось быть запечатленным не только в сухих строках донесений, но и пером талантливого писателя Константина Симонова, бывшего в то время корреспондентом фронтовой газеты «Героическая красноармейская» и непосредственным очевидцем событий.

В романе «Товарищи по оружию» он так описывал напряженную подготовку к наступлению: «Командующий сидел в углу на своей неизменной парусиновой табуретке и показывал нагнувшемуся над картой командиру бронебригады, куда тот должен вывести один из своих батальонов, к рассвету переправив его на восточный берег.

– Огнем и броней ударите с тыла но японцам, когда мы их сбросим с Баин-Цагана и они покатятся к переправе, – сказал командующий, подчеркивая слово «покатятся». – Задача ясна?

– Ясна, товарищ комдив!

– А что у вас лицо такое? Сапоги жмут?

– Потери большие, товарищ комдив.

– Потери как потери, – сказал командующий. – Завтра, когда выполним задачу до конца, сравним с результатами. Отправляйтесь!

Командующий с командирами вышел из палатки.

Хвосты тумана кое-где цеплялись за лощины, но горизонт был уже ясен, и на нем выделились черные бугры сгоревших вчера танков».

И началось знаменитое контрнаступление.

«В 10 часов 45 минут, – вспоминал Жуков, – главные силы 11-й танковой бригады развернулись и с ходу атаковали японские войска… Бой продолжался день и ночь 4 июля. Только к 3 часам утра 5 июля сопротивление противника было окончательно сломлено, и японские войска начали поспешно отступать к переправе. Но переправа была взорвана их же саперами, опасавшимися прорыва наших танков. Японские офицеры бросались в полном снаряжении прямо в воду и тут же тонули, буквально на глазах у наших танкистов.

Остатки японских войск, захвативших гору Баин-Цаган, были полностью уничтожены на восточных скатах горы в районе спада реки Халхин-Гол. Тысячи трупов, масса убитых лошадей, множество раздавленных и разбитых орудий, минометов, пулеметов и машин устилали гору Баин-Цаган».

Один из непосредственных участников сражения за Баин-Цаган, командир танкового батальона Константин Абрамов вспоминал, что всю их бригаду подняли по тревоге около трех часов ночи 3 июля. Комбриг Яковлев сообщил о начале японского наступления и о том, что теперь 11-й танковой бригаде вместе с полком И. И. Федюнинского и мотобронебригадой А. Л. Лесового придется форсированным маршем выдвигаться в район боевых действий, сосредоточиться около озер, расположенных на запад от горы Хамар-Даба, и ждать команды к началу контрудара.

«Однако через несколько часов обстановка резко изменилась, – свидетельствовал Абрамов. – Главные силы противника совершили глубокий обход фланга нашей обороны, переправились на левый берег реки Халхин-Гол и захватили гору Баин-Цаган. В связи с этим комдив Г. К. Жуков, вступивший в командование особым корпусом, поставил частям резерва новые задачи. Было приказано внезапным контрударом разгромить японскую пехотную дивизию, захватившую плацдарм на левом берегу реки.

К этому времени второй батальон, следовавший в авангарде, достиг северо-западных скатов горы Хамар-Даба. Задача батальона-воспрепятствовать продвижению японцев со стороны горы Баин-Цаган вдоль реки на юг – к единственной нашей переправе и к командному пункту корпуса, оборудованному на Хамар-Дабе».

По пути танковая колонная была атакована японскими бомбардировщиками. Но танкисты успели рассредоточиться, поэтому обошлось без особых потерь. А два поврежденных танка были быстро восстановлены. К тому же подоспели советские истребители и отогнали японские самолеты, сбив три из них.

«Из открытого люка своего танка я отчетливо увидел, как с южного склона горы Баин-Цаган спускалась японская пехота, – продолжает Абрамов. – Не встречая сопротивления, самураи шли нагло и самоуверенно, взводными колоннами, словно на параде. За пехотой двигалась батарея на конной тяге, автомашины, повозки. Развевались на ветру батальонные вымпелы – один впереди, два в глубине. Значит, наступал полк. В первой линии двигался пехотный батальон с артиллерией.

…Увеличив скорость, рота капитана Ильченко и монгольские пушечные бронемашины свернули влево, в лощину, охватывая фланг японского батальона. Маневр был блестяще осуществлен и оказался неожиданным для противника. 15 танков и 9 бронемашин ударили по врагу огнем из орудий и пулеметов. Японцы пытались развернуть батарею противотанковых пушек, но не успели. Орудия были разбиты, лошади разбежались, автомашины со снарядами загорелись. Пехотные колонны смешались. Многие солдаты залегли и стали отстреливаться из винтовок, некоторые в панике побежали к реке. Танкисты Ильченко и цирики давили самураев гусеницами, расстреливали пулеметным огнем. Остатки разгромленного батальона отступили в беспорядке.

Мы гнали самураев километров пять. Большую помощь в разгроме противника оказала нам стоявшая поблизости на позиции 9-я батарея 185-го артиллерийского полка резерва Главного командования. Разрывы ее тяжелых 152-миллиметровых снарядов нанесли большой урон живой силе противника, воспрепятствовали продвижению пехотного полка и вынудили врага перейти к обороне. Батареей командовал молодой и энергичный лейтенант Ф. В. Ракитский.

Развернув основные силы 71-го пехотного полка на южных склонах горы Баин-Цаган, японцы оказали сильное сопротивление. Продвинуться дальше мы не смогли. Я отдал приказ пополниться боеприпасами и горючим.

В это время в расположении боевых порядков батальона появилась легковая автомашина «Форд-8». Из нее вышел комдив Г. К. Жуков. Я узнал командира корпуса сразу, так как до этого встречался с ним в районе сосредоточения под Тамцак-Булаком. Доложил:

– Товарищ комдив! Батальон вел бой и отбросил противника на склоны горы Баин-Цаган. Третья рота сражается на правом берегу реки…

– Вы одержали важную победу, – прервал доклад Жуков. – Объявите от моего имени благодарность всему личному составу. Отличившихся представьте к награде.

И отдал приказ:

– Подготовиться к общей атаке! А пока вместе с бронедивизионом монгольской кавалерийской дивизии активными действиями необходимо сковать противника с фронта и не допустить его продвижения на юг. Ни на один шаг! Стоять насмерть!

– Есть стоять насмерть!

Строго взглянув на меня, Жуков предупредил:

– Головой отвечаешь, майор, за переправу и командный пункт корпуса…

Жуков сел в машину и уехал в юго-западном направлении».

Абрамов доложил комбригу Яковлеву о полученном распоряжении. Тот приказ подтвердил и приказал быть готовым к участию в контрударе с целью полного разгрома группировки противника. Начало атаки было намечено на 10 часов 45 минут.

«Над горой Баин-Цаган непрерывно висели самолеты, шел яростный воздушный бой. На землю один за другим падали наши и японские машины. Бомбардировщики и истребители наносили удары по переправе и войскам противника, выдвигавшимся из глубины к месту сражения. Японцы спешно окапывались, устанавливали на переднем крае пушки и пулеметы…

По сигналу командира бригады точно в назначенное время мы двинулись в атаку. Завязался бой, который шел непрерывно в течение четырех часов. Вместе с цириками бронедивизиона мы разгромили еще одну противотанковую батарею врага, уничтожили до десятка пулеметов. Группа танков под командованием капитана Ильченко ворвалась в расположение опорного пункта противника. Экипажи вели упорную борьбу с самураями-смертниками, засевшими в круглых окопах-лунках со связками гранат и бутылками с зажигательной смесью, противотанковыми минами на длинных бамбуковых шестах. Опыта борьбы с ними мы не имели, поэтому на первых порах несли потери. Три наших танка и две бронемашины монголов были подбиты. Погиб лейтенант Н. И. Михеев. Был ранен капитан Н. П. Ильченко, но остался в строю. Он покинул свою горящую машину, пересел в исправный танк и продолжал бой. Самоотверженно действовал механик-водитель Иван Степанов. Под огнем противника он эвакуировал с поля боя монгольские бронемашины вместе с ранеными экипажами и один из поврежденных танков первой роты.

…За гребнем горы Баин-Цаган, на ее северо-западных склонах, непрерывно гремели выстрелы, и густые облака дыма тянулись к небу во многих местах. Там вел бой батальон майора Михайлова.

В 12 часов дня мы услышали приглушенное расстоянием красноармейское «ура». Слева, на участке 3-го батальона, шел в атаку полк майора И. И. Федюнинского…»

Однако покончить с японцами одним лихим ударом не удалось – измотанные красноармейцы не имели сил сражаться. А противник, подтянув свежие силы, снова начал активную атаку. Усталость и постоянная угроза вкупе с потерями сделали свое дело – моральный дух подчиненных Жукова снова упал. «Дело порой доходило и до прямого неповиновения командирам, – пишет Дайнес. – Так, в ночь с 11 на 12 июля два батальона 603-го полка 82-й стрелковой дивизии без приказа дважды уходили с позиций. Полк пытался даже бунтовать. Не лучше обстояли дела и в других частях дивизии. Поэтому Жуков был вынужден заменить в этой дивизии командиров полков, батальонов, рот и даже взводов, призванных недавно из запаса, на командиров из состава хорошо зарекомендовавшей себя в предыдущих боях 36-й мотострелковой дивизии».

Жуков, стремясь закончить сражение поскорее, не жалел ни себя, ни солдат до такой степени, что Ворошилову пришлось его одергивать: «Об отдыхе людей вы не заботитесь, а это один из главнейших факторов успешных действий на фронте. Отдохнувший противник в ночь с 7 на 8 июля вновь атаковал, и вам нужно было отбить противника на основном рубеже обороны. Вместо этого 9 июля вы перешли в общее наступление, невзирая на мое предупреждение этого не делать. Я предупреждал вас также не вводить в бой головной полк 82-й стрелковой дивизии прямо с марша; вы и этого не выполнили, хотя и согласились с моими указаниями. Я понимаю ваше желание вырвать инициативу у противника, но одним стремлением «перейти в атаку и уничтожить противника», как об этом часто пишете, дело не решается.

Считаю недопустимо легкомысленным использование наших танков. Танки – могучее средство при правильном их использовании и легкая добыча, если их бросать ротами и батальонами на закрепившегося противника, что вы делали неоднократно.

Сочетать оборону и короткие удары по слабым местам противника мы не умеем…

Вы жалуетесь, что не спите седьмые сутки. Это тоже один из элементов дезорганизации и непонимания обстановки. Вы обязаны спать столько и тогда, сколько и когда это нужно и возможно, иначе вы оставите войска без командования.

Поменьше нервничайте, не торопитесь «одним ударом» уничтожить врага, и мы разобьем противника с меньшей затратой своей крови…

Главный военный совет РККА создал в Чите новый орган для управления войсками – фронтовую группу во главе с командармом 2-го ранга Штерном, которому были подчинены силы Забайкальского военного округа и 57 особого корпуса».

Замнаркома Кулик, обсудив ситуацию со Штерном, 13 июля приказал Жукову отвести основные силы на западный берег Халхин-Гола. На той стороне следовало оставить лишь по одному усиленному батальону для обороны переправ. Жуков согласился с этим решением и отдал приказ по корпусу. На следующий день из Москвы позвонил Шапошников и велел вернуть все как было. Потом пришло распоряжение Ворошилова: «Ваш приказ об отводе главных сил с восточного берега Халхин-Гола на западный, как неправильный, отменяю. Приказываю немедленно восстановить прежнее положение, то есть снова занять главными силами пункты, которые были ослаблены отводом большей части войск.

Приведение в порядок и отдых войск организуйте на восточном берегу, поскольку противник не активен. Восточный берег должен быть удержан за нами при всех обстоятельствах. Подготовку ведите с учетом этого непременного условия».

Кулик получил нагоняй, ему было приказано больше в оперативные дела корпуса не вмешиваться и вернуться в Москву. Телеграмма Ворошилова гласила: «Правительство объявляет Вам выговор за самоуправство, выразившееся в отдаче без ведома и санкции Наркомата обороны директивы командованию 57 ск об отводе главных сил с восточного берега реки Халхин-Гол. Этот недопустимый с Вашей стороны акт был совершен в момент, когда противник, измотанный нашими войсками, перестал представлять серьезную силу, и только ничем не оправданный отход наших войск спровоцировал японцев на новые, хотя и слабые, активные действия. Главный военный совет обязывает Вас впредь не вмешиваться в оперативные дела корпуса, предоставив заниматься этим командованию корпуса…»

Вместо Кулика на берег Халхин-Гола явился человек, имевший куда более страшную славу, – начальник Главного политического управления РККА комиссар 1-го ранга Л. З. Мехлис. Именно он приложил руку к репрессиям после боев на Хасане. Теперь он имел прямое распоряжение Берии «проверить этого человека» – то есть Жукова.

Однако последствий не было. Жуков смог убедить в своей правоте то ли Мехлиса, то ли кого повыше. Подготовка контрнаступления продолжалась по его плану.

13 августа 1939 года по приказу Жукова была начата дезинформация командования японской армии. Для этого был отдан приказ о строительстве оборонительных позиций и рытье окопов, постановке проволочных заграждений… Особо можно отметить, что согласно приказу предпочтение отдавалось «возведению» именно тех оборонительных сооружений, чье строительство было или видно, или слышно (подобно забивке кольев) противнику. Привезли даже специальную машину, которая имитировала звук, будто на советской стороне забивают сваи.

На следующий день бойцам выдали памятки о поведении в обороне, а по радио стали передавать ложные сводки о возводимых оборонительных сооружениях.

«По настоянию Жукова, прибывшего в зону конфликта 5 июня, части Красной армии в районе боевых действий были усилены войсками Забайкальского военного округа, – пишет английский историк Энтони Бивор. – Главной проблемой, с которой столкнулись части Красной армии, было то, что они действовали на расстоянии более 650 км от ближайшей железнодорожной станции. Это создало огромную транспортную проблему, так как грузовикам, перевозившим грузы по грунтовым дорогам, необходимо было целых пять дней на поездку в обе стороны. Однако это существенное препятствие привело и к тому, что японцы недооценили истинную боеспособность подразделений, стянутых Жуковым в этот район… Утром 27 июня японская авиация стала бомбить советские базы на территории МНР. В Генеральном штабе в Токио, узнав об этом, были вне себя от ярости и тут же отправили целую серию приказов, запрещающих какую-либо дальнейшую активность в воздухе.

В ночь на 1 июля японцы с боями переправились через реку Халхин-Гол и захватили стратегическую высоту, создав угрозу для фланга советских войск. Однако в результате тяжелейших трехдневных боев Жуков, контратаковав при поддержке танков, в конце концов отбросил японцев обратно за реку. Затем он захватил часть восточного берега реки и начал свой большой обманный маневр, называвшийся в Красной армии «маскировкой». В то время как Жуков тайно готовил крупное наступление, его войска создавали видимость подготовки постоянной линии обороны. В эфир в большом количестве отправляли плохо закодированные радиосообщения, в которых содержались требования стройматериалов для строительства блиндажей, громкоговорители транслировали шум работы строительной техники, распространялось много листовок под названием «Что необходимо знать красноармейцу в обороне» с таким намерением, чтобы часть из них попала в руки врага. Тем временем под покровом темноты Жуков подтягивал танковые подразделения и искусно маскировал их. Водители грузовиков устали до изнеможения, выполняя труднейшую задачу по доставке необходимых для наступления боеприпасов по ужасной дороге от железнодорожной станции».

Было начато строительство ложных мостов. Вдоль линии фронта постоянно курсировали несколько танков, с которых были сняты глушители. Шум не позволял понять, где на самом деле группируются танковые подразделения. Выдвижение наших войск осуществлялось скрытно и только ночью. Введенные в заблуждение японцы не ожидали внезапного наступления в ночь на 20 августа 1939 года.

«…Был воскресный день, – вспоминал Жуков. – Стояла теплая, тихая погода. Японское командование, уверенное в том, что советско-монгольские войска не думают о наступлении и не готовятся к нему, разрешило генералам и старшим офицерам воскресные отпуска. Многие из них были в этот день далеко от своих войск: кто в Хайларе, кто в Ханчжуре, кто в Джанджин-Сумэ. Мы учли это немаловажное обстоятельство, принимая решение о начале операции именно в воскресенье».

Ранним утром 20 августа на японские позиции посыпались бомбы – этот рейд провели двести с лишним бомбардировщиков, которые прикрывали триста истребителей. Господство в воздухе у советских летчиков было подавляющее. После этого загрохотали пушки. Две сотни орудий почти три часа утюжили оборону противника. Тем временем подоспела новая волна бомбардировщиков. И только после этого в атаку двинулись танки и пехота.

«В 5 часов 45 минут утра в воскресенье 20 августа Жуков начал свое неожиданное для японцев наступление, проведя сначала трехчасовую артподготовку, а затем бросив в бой танки, авиацию, пехоту и кавалерию, – пишет Бивор. – Стояла ужасная жара. При температуре воздуха свыше 40 градусов пулеметы и орудия, по словам очевидцев, просто заклинивало, а пыль и дым от разрывов снарядов заволокли поле боя.

В то время как советские войска в составе трех стрелковых дивизий и воздушно-десантной бригады упорно сдерживали натиск врага в центре, сковывая основные силы японцев, Жуков послал три танковые бригады и дивизию монгольской кавалерии в обход, нанеся им удар с тыла. Его танки смогли преодолеть вброд приток реки Халхин-Гол и на высокой скорости устремились в тыл противника. Входившие в состав этих бригад танки Т-26 применялись испанскими республиканцами во время Гражданской войны. Они были легкими и быстроходными предшественниками созданного позднее Т-34, лучшего среднего танка Второй мировой войны. Устаревшие японские танки никак не могли противостоять советским Т-26, БТ-5 и БТ-7. У них даже не было бронебойных снарядов.

Японская пехота, несмотря на отсутствие эффективных средств борьбы с танками, сражалась отчаянно. Лейтенант Садакаи атаковал танк, размахивая своим самурайским мечом, пока его не срезала пулеметная очередь. Японские солдаты, заблокированные в своих дзотах, продолжали сражаться и наносили серьезный урон атакующим, вынужденным в некоторых случаях вызывать на помощь танки, вооруженные огнеметами, для их «выкуривания». Жукова не смущали потери в живой силе. Когда командующий Забайкальским фронтом, прибывший наблюдать за ходом битвы, предложил Жукову остановить наступление на некоторое время, тот ответил вежливым, но твердым отказом. Если бы он остановил наступление, а затем начал его вновь, утверждал Жуков, то потери советских войск были в десять раз больше «из-за нашей нерешительности».

Несмотря на твердую решимость японцев ни при каких обстоятельствах не сдаваться, старомодная тактика и устаревшее вооружение привели Квантунскую армию к унизительному поражению. Войска генерала Комацубара были окружены и почти полностью уничтожены в затянувшейся бойне, в которой погибла 61 тысяча японских солдат. Красная армия потеряла 7974 человека убитыми и 15 251 человек ранеными. К утру 31 августа все было кончено. Во время боев на Халхин-Голе в Москве был подписан советско-германский пакт о ненападении…»

15 сентября 1939 года в Москве было подписано трехстороннее соглашение об окончании военных действий. Разумеется, среди советских военачальников в Генштабе были и такие, кто предлагал с ходу двинуться дальше, на территорию Маньчжурии. Сталин полностью отверг эту идею. Как вспоминал Маршал Советского Союза М. В. Захаров, вождь так прокомментировал предложенный ему проект дальнейшего наступления: «Вы хотите развязать большую войну в Монголии. Противник в ответ на ваши обходы бросит дополнительные силы. Очаг борьбы неминуемо расширится и примет затяжной характер, а мы будем втянуты в продолжительную войну».

Жукову пришлось заниматься нелегким, но хорошо знакомым ему делом – обустройством войск, расквартированных чуть ли не прямо в голой степи. «Георгий Константинович не любил засиживаться в штабе. Может быть, поэтому и в приемной подолгу людей не держал, он знал настоящую цену как своего, так и чужого времени, – вспоминал адъютант Жукова. – Меня всегда поражали энергия и настойчивость, с которой Г. К. Жуков приступил к выполнению обязанностей командующего армейской группой в мирных условиях. Появились новые заботы об устройстве войск, пришедших с Халхин-Гола на совершенно голое место, о подготовке к надвигающейся зиме, о повышении боевой готовности частей и соединений, о настойчивом внедрении полученного боевого опыта в практику обучения войск. В течение короткого времени командующий облетел на своем самолете все далеко размещенные друг от друга гарнизоны войск, дислоцировавшихся в МНР.

– …Значит, зима скоро, если опустело вокруг, – заметил Георгий Константинович как бы про себя.

– Да, товарищ командующий. Здесь она примерно такая же, как и в Забайкалье, – подхватил командир дивизии. – Мы торопимся, принимаем все меры по подготовке к зиме, но не успеваем. Котлованы под землянки и казармы отрываем вручную. Грунт тяжелый. Инженерной техники нет.

– Ну, это не помеха, – отрезал Жуков. – Должны все успеть, чтобы не только перезимовать, но и нормально заниматься боевой подготовкой. Используйте саперные подразделения, проведите занятия с личным составом по взрывным работам, короче, все, что можно, используйте».

Адъютант особо отмечал и проблему знаменитой Жуковской жестокости, неоднократно описывая вполне добродушного и дружелюбного в спокойной, тем более неформальной обстановке человека: «Помню, на Халхин-Голе пришлось дважды вместе попариться. В отрогах Хамар-Дабы мы оборудовали баню в землянке. Топилась она по-черному. В один из дней, в конце июля, баня была жарко накочегарена. Командующий начал с того, что, поливая водой раскаленные камни, «выгонял угар». Затем стал париться. Хлеща себя веником, приговаривал: «Поддай парку, поддай… Ну, еще, еще!» От нестерпимого жара у меня горели уши, не выдерживали кисти рук, а ему все давай и давай парку.

– В следующий раз чтобы у тебя были рукавицы и шапка, понял?

– Понял, товарищ командующий!

После боев в конце сентября он попарился еще раз, как говорил, по-настоящему».

Впрочем, этот ценитель простых маленьких радостей наподобие доброй баньки мог стремительно и разительно меняться: «На службе Г. К. Жуков как бы преображался и становился мощным генератором своей воли, способной в короткий срок дисциплинировать подчиненные армии и учреждения. В тяжелой обстановке, когда требовались особые организованность и стойкость войск, вплоть до самопожертвования, он был весьма резок и груб по отношению к тем, кто проявлял нерешительность и нерасторопность, невзирая на ранги. Это испытали на себе некоторые командиры 82-й стрелковой дивизии при неустойчивой обороне плацдарма на правом берегу реки Халхин-Гол. Складывалось впечатление, что при создавшихся обстоятельствах иное реагирование могло бы и не поправить положение дел в нужный срок. Полагаю, что Г. К. Жуков в каждом конкретном случае чувствовал меру повелевания и соответственно утверждал себя».

Однако вскоре Жукову пришлось покинуть гостеприимную монгольскую землю: Сталин пожелал из первых уст услышать рассказ о том, как разворачивались военные действия на Халхин-Голе.

Грядущая встреча со Сталиным заставила Жукова, по его собственному признанию, сильно поволноваться. В кабинете вождя, кроме него самого, присутствовали Калинин, Молотов и другие высшие лица СССР.

Сталин закурил свою знаменитую трубку и поинтересовался, как Жуков оценивает японскую армию.

«Японский солдат, который дрался с нами на Халхин-Голе, хорошо подготовлен, особенно для ближнего боя, – ответил я. – Дисциплинирован, исполнителен и упорен в бою, особенно в оборонительном. Младший командный состав подготовлен очень хорошо и дерется с фанатическим упорством. Как правило, младшие командиры в плен не сдаются и не останавливаются перед харакири. Офицерский состав, особенно старший и высший, подготовлен слабо, малоинициативен и склонен действовать по шаблону».

Сталин подробно расспрашивал, как действовали те или иные части. Жуков поведал ему: «Очень хорошо дрались танковые бригады, особенно 11-я, возглавляемая комбригом Героем Советского Союза Яковлевым, но танки БТ-5 и БТ-7 слишком огнеопасны. Если бы в моем распоряжении не было 2 танковых и 3 мотоброневых бригад, мы, безусловно, не смогли бы так быстро окружить и разгромить 6-ю японскую армию. Считаю, что нам нужно резко увеличить в составе вооруженных сил бронетанковые и механизированные войска».

А вот с 82-й стрелковой дивизией, по словам Жукова, поначалу были проблемы: почти необученные солдаты и командиры сражались плохо. Сталин посетовал на неудачную войну с Финляндией, за которую Ворошилов лишился должности наркома и был заменен Тимошенко. Как вспоминал Жуков – об этом свидетельствовал Симонов в книге «Глазами человека моего поколения. Размышления о Сталине», – Сталин в разговоре с ним весной 1940 года очень резко отозвался о Ворошилове: «Хвастался, заверял, утверждал, что на удар ответим тройным ударом, все хорошо, все в порядке, все готово, товарищ Сталин, а оказалось…»

«Всесоюзный староста» Калинин поинтересовался, какие трудности испытывали войска. Комары чуть не съели, ответил Жуков, а накомарниками никто заранее не озаботился. К тому же пришлось подвозить все, что нужно для боя и жизни войск, за 650–700 км.

На вопрос, чего добивались японцы, Жуков ответил: «Ближайшая цель – захватить территорию МНР, находящуюся за рекой Халхин-Гол, а затем построить на реке Халхин-Гол укрепленный рубеж, чтобы прикрыть проектируемую к постройке вторую железную дорогу стратегического назначения, которая должна пройти к границе нашего Забайкалья, западнее КВЖД».

Сталин одобрительно кивнул и сказал:

– Теперь у вас есть боевой опыт. Принимайте Киевский округ и свой опыт используйте в подготовке войск.

«Жуков, прибывший несколькими месяцами ранее в Москву и опасавшийся тогда ареста, теперь возвратился, чтобы получить из рук Сталина Золотую Звезду Героя Советского Союза, – пишет Энтони Бивор. – Его первая победа, блестящее достижение в страшный для Красной армии период, имела далеко идущие последствия. Япония была потрясена до самого основания этим неожиданным поражением, в то время как ее китайские враги, как националисты, так и коммунисты, воспрянули духом. В Токио фракция «удара на север», которая стремилась к войне с Советским Союзом, потерпела серьезное поражение… В апреле 1941 г. Япония, приведя в полное смятение Берлин, подписала с Советским Союзом пакт о нейтралитете – всего за несколько недель до начала операции «Барбаросса», немецкого вторжения в СССР… Последующий отказ Токио от нападения на Советский Союз зимой 1941 г. с геополитической точки зрения сыграет чрезвычайно важную роль в самый решающий момент войны как на Дальнем Востоке, так и в смертельной схватке Гитлера с Советским Союзом».

Реформа Красной армии: успеть до войны

Бивор, конечно, имеет в виду, говоря о «страшном периоде», время репрессий. Но на самом деле достаточно проблем создавало и то обстоятельство, что Красная армия была только-только переведена на полноценно кадровую основу с отказом от уже описанной выше территориальной. Уровень подготовки был все еще катастрофически низок.

ПРИКАЗ НКО СССР № 113

ОТ 11 ДЕКАБРЯ 1938 г.

(фрагменты)

…1) Создалось совершенно недопустимое положение с огневой подготовкой.

В истекшем году войска не только не выполнили требования приказа № 110 о повышении индивидуальной стрелковой подготовки бойцов и командиров из всех образцов стрелкового оружия не менее чем на 15–20 % против 1937 г., но снизили результаты по огню, и особенно в стрельбе из ручных и станковых пулеметов.

Этому наиважнейшему делу точно так же, как и владению «карманной артиллерией» – гранатометанию, не было уделено должного и повседневного внимания со стороны военных советов округов, армий, групп и командования корпусов, дивизий, бригад и полков.

В то же время и сами высшие, старшие и средние командиры, комиссары и работники штабов не являются еще примером для войск в умении владеть оружием. Младшие командиры тоже не научены этому делу и не могут поэтому как следует учить бойцов.

В войсках до сих пор еще есть, правда, отдельные бойцы, прослужившие год, но ни разу не стрелявшие боевым патроном.

Необходимо твердо усвоить, что, не научившись по-настоящему стрелять, нельзя ожидать успеха в ближнем бою с противником.

Поэтому все, кто противодействует или пытается «не замечать» этого зияющего прорыва в боевой готовности войск, не могут претендовать на звание настоящих командиров РККА, способных учить и воспитывать войска. Прорывы в огневой подготовке рассматривать как главный недостаток в работе всех командных звеньев.

Умение командира, комиссара части и подразделения руководить огневой подготовкой и учить часть (подразделение) метко стрелять и хорошо владеть личным оружием отмечать при инспектировании частей, а также особо отмечать в аттестациях…

Конечно, этот переход к кадровой системе проводился постепенно, была проделана изрядная подготовительная работа. Новый статус был закреплен принятым осенью 1939 года «Законом о всеобщей воинской обязанности». Согласно этому закону призывной возраст был снижен с 21 года до 18 лет. В итоге к началу 1940 года все дивизии Красной армии стали кадровыми. Но даже эта вторая реформа не могла моментально превратить необученное войско, состоявшее в значительной степени из не слишком-то образованных призывников, в армию с высокой боеспособностью. Численный состав РККА в период с 1936 по 1939 годы возрос практически в два раза – с 1 миллиона 100 тысяч человек в 1936 до 2 с лишним миллионов по данным на 31 августа 1939 года. А к началу Великой Отечественной войны в Красной армии служили почти 5,5 миллионов человек. Но при этом лишь 7 % красных командиров могли похвастаться высшим военным образованием. Намного больше (37 %) было таких, кто не имел даже полного среднего военного образования и чей моральный облик частенько не дотягивал до сколь-нибудь приемлемого уровня.

ПРИКАЗ О БОРЬБЕ С ПЬЯНСТВОМ В РККА

№ 0219 28 декабря 1938 г.

За последнее время пьянство в армии приняло поистине угрожающие размеры. Особенно это зло вкоренилось в среде начальствующего состава.

По далеко не полным данным, в одном только Белорусском особом военном округе за 9 месяцев 1938 г. было отмечено свыше 1300 безобразных случаев пьянства, в частях Уральского военного округа за тот же период – свыше 1000 случаев и примерно та же неприглядная картина в ряде других военных округов.

Вот несколько примеров тягчайших преступлений, совершенных в пьяном виде людьми, по недоразумению одетыми в военную форму.

15 октября во Владивостоке четыре лейтенанта, напившиеся до потери человеческого облика, устроили в ресторане дебош, открыли стрельбу и ранили двух граждан.

18 сентября два лейтенанта железнодорожного полка при тех же примерно обстоятельствах в ресторане, передравшись между собой, застрелились.

Политрук одной из частей 3 сд, пьяница и буян, обманным путем собрал у младших командиров 425 руб., украл часы и револьвер и дезертировал из части, а спустя несколько дней изнасиловал и убил 13-летнюю девочку.

8 ноября в г. Речице пять пьяных красноармейцев устроили на улице поножовщину и ранили трех рабочих, а возвращаясь в часть, изнасиловали прохожую гражданку, после чего пытались ее убить.

27 мая в Ашхабаде капитан Балакирев в пьяном виде познакомился в парке с неизвестной ему женщиной, в ресторане он выболтал ряд не подлежащих оглашению сведений, а наутро был обнаружен спящим на крыльце чужого дома без револьвера, снаряжения и партбилета.

Пьянство стало настоящим бичом армии. Отъявленные негодяи и пьяницы на глазах у своих не в меру спокойных начальников, на виду партийных и комсомольских организаций подрывают основы воинской дисциплины и разлагают войсковые части.

Значительная часть всех аварий, катастроф и всех других чрезвычайных происшествий – прямое следствие пьянства и недопустимого отношения к этому злу со стороны ответственных начальников и комиссаров.

Немало случаев переноса и отмены занятий и невыполнения плана боевой подготовки – это также результат разлагающего действия пьянства.

Наконец, многочисленные примеры говорят о том, что пьяницы нередко делаются добычей иностранных разведок, становятся на путь прямой измены своей Родине и переходят в лагерь врагов советского народа.

Все эти непреложные истины хорошо известны каждому мыслящему командиру и политработнику, и тем не менее настоящая борьба с пьянством не ведется. Пьянство процветает, оно стало обычным бытовым явлением, с ним смирились, оно не подвергается общественному осуждению.

Неисправимый, беспробудный пьяница и лодырь не только не берется под обстрел большевистской критики, не только не изгоняется из здоровой товарищеской среды, которую он компрометирует, но даже иногда пользуется поддержкой товарищей. Для него находят какие-то оправдания, ему покровительствуют, сочувствуют, его окружают ореолом «своего парня».

При таком отношении к пьяницам спившийся и негодный человек не только не стыдится себя и своих безобразных поступков, но часто ими бравирует.

Много ли случаев, когда командирская общественность потребовала удалить из своей среды какого-нибудь неисправимого пьяницу?

Таких случаев почти нет.

Это говорит о том, что запятнанная честь воина Рабоче-Крестьянской Красной Армии и честь войсковой части, к которой принадлежишь, у нас мало кого беспокоит. Многие не понимают, что каждый командир и политработник, равно как и красноармеец, в известной мере несет ответственность за поведение своего товарища по службе, что недостойное поведение одних набрасывает тень на весь товарищеский коллектив и на всю войсковую часть в целом.

В Красной Армии не место пьяницам. Защита Союза ССР с оружием в руках вверяется лучшим людям страны, патриотам своего Отечества, честным, храбрым, стойким и трезвым сынам нашей Родины.

Приказываю:

1. Во всех полках созвать совещания командного и начальствующего состава, на которых полным голосом сказать о всех пьяных безобразиях, осудить пьянство и пьяниц, как явление недопустимое и позорное.

2. На борьбу с этим злом мобилизовать все партийные и комсомольские организации, вменив им в обязанность борьбу с пьянством, как одну из главнейших задач.

3. Эту же задачу должны иметь перед собой как одну из важнейших и организуемые в войсках товарищеские суды.

4. Командирам и военным комиссарам войсковых частей применять к злостным пьяницам самые суровые дисциплинарные меры.

5. Во всех служебных аттестациях, если аттестуемый пьяница, непременно это указывать. Указывать также и о том, насколько аттестуемый начальник успешно борется с пьянством среди своих подчиненных. Неисправимых пьяниц представлять к увольнению из армии.

6. Дела о преступлениях, совершенных на почве пьянства, заслушивать выездными сессиями военных трибуналов с привлечением внимания широкой армейской общественности (общественный обвинитель, газета).

7. Военным советам округов систематически заслушивать доклады командиров и комиссаров войсковых соединений о выполнении настоящего приказа.

8. Настоящий приказ прочитать на собрании командного и начальствующего состава и разъяснить красноармейцам.

Народный комиссар обороны СССР Маршал Советского Союза К. Ворошилов

И вот с такой армией Советскому Союзу предстояло вскоре встретить натиск вермахта, лучшей армии Европы. Да, если честно, и всего тогдашнего мира. Ведь ни у кого к началу Великой Отечественной войны или, как обычно принято говорить у западных историков, открытию советско-германского театра военных действий, не было такого боевого опыта и отточенной слаженности действий.

А чего стоила свойственная красным авиаторам безмерная лихость, не подкрепленная квалификацией и способностью учитывать природные условия?! В описываемое время советская военная авиация теряла самолеты ежедневно, в подавляющем большинстве случаев – из-за нарушения правил, инструкций и уставов.

ПРИКАЗ НКО № 070

от 4 июня 1939 года

…Число летных происшествий в 1939 году, особенно в апреле и мае месяцах, достигло чрезвычайных размеров. За период с 1 января до 15 мая произошло 34 катастрофы, в них погибло 70 человек личного состава. За этот же период произошло 126 аварий, в которых разбит 91 самолет. Только за конец 1938 и в первые месяцы 1939 гг. мы потеряли 5 выдающихся летчиков – Героев Советского Союза, 5 лучших людей нашей страны – тт. Бряндинского, Чкалова, Губенко, Серова и Полину Осипенко.

Эти тяжелые потери, как и подавляющее большинство других катастроф и аварий, являются прямым результатом:

а) преступного нарушения специальных приказов, положений, летных наставлений и инструкций;

б) крайне плохой работы командно-политического состава воздушных сил и военных советов округов и армий по воспитанию летно-технических кадров авиачастей;

в) плохо организованной и еще хуже проводимой плановости и последовательности в учебно-боевой подготовке авиационных частей;

г) неумения старших начальников и комиссаров наладить летно-техническую подготовку с каждым экипажем и летчиков в отдельности в соответствии с уровнем их специальных познаний, подготовленности, индивидуальными и специфическими их способностями и качествами;

д) все еще неудовлетворительного знания личным составом материальной части и, как следствие этого, плохой ее эксплуатации и

е) самое главное, недопустимого ослабления воинской дисциплины в частях Военно-Воздушных Сил и расхлябанности, к сожалению, даже среди лучших летчиков, не исключая и некоторых Героев Советского Союза.

Подтверждением всего сказанного служит буквально всякая катастрофа и происшествие, так как при самом беглом ознакомлении с ними, как правило, причиной является или недисциплинированность и разболтанность, или невнимательное и недопустимо халатное отношение к своим обязанностям летно-подъемного и технического состава.

Вот наиболее тяжелые катастрофы и аварии за последнее время.

1. В конце прошлого года в полете на место посадки экипажа самолета «Родина» произошло столкновение двух самолетов «Дуглас» и ТБ-3, в результате чего погибло 15 человек. В числе погибших был и командующий воздушными силами 2-й Отдельной Краснознаменной армии комдив Сорокин и Герой Советского Союза комбриг Бряндинский.

Командующий воздушными силами 2 ОКА Сорокин без какой бы то ни было надобности и разрешения центра, но с согласия командования 2 ОКА вылетел на ТБ-3 к месту посадки самолета «Родина», очевидно, с единственной целью, чтобы потом можно было сказать, что он, Сорокин, также принимал участие в спасении экипажа «Родина», хотя ему этого никто не поручал и экипаж «Родина» уже был обнаружен.

Вслед за Сорокиным на «Дугласе» вылетел Бряндинский, который также не имел на то ни указаний, ни права, целью которого были, очевидно, те же мотивы, что и у Сорокина.

Оба эти больших авиационных начальника, совершив проступок и самовольство, в дополнение к этому в самом полете проявили недисциплинированность и преступную халатность в летной службе, результатом чего и явилось столкновение в воздухе, гибель 15 человек и двух дорогостоящих самолетов.

2. Герой Советского Союза, известный всему миру своими рекордными полетами, комбриг В. П. Чкалов погиб только потому, что новый истребитель, который комбриг Чкалов испытывал, был выпущен в испытательный полет в совершенно неудовлетворительном состоянии, о чем Чкалов был полностью осведомлен. Больше того, узнав от работников НКВД о состоянии этого самолета, т. Сталин лично дал указание о запрещении т. Чкалову полетов впредь до полного устранения недостатков самолета, тем не менее комбриг Чкалов на этом самолете с не устраненными полностью дефектами через три дня не только вылетел, но начал совершать свой первый полет на новом самолете и новом моторе вне аэродрома, в результате чего, вследствие вынужденной посадки на неподходящей захламленной местности, самолет разбился и комбриг Чкалов погиб.

3. Герой Советского Союза заместитель командующего ВВС БОВО полковник Губенко, прекрасный и отважный летчик, погиб потому, что производил на И-16 полет высшего пилотажа на недопустимо низкой высоте. Полковник Губенко, невзирая на свой высокий пост заместителя командующего воздушными силами военного округа, невзирая на то, что еще накануне своей гибели, проводя совещание с подчиненными ему командирами авиабригад по вопросам аварийности в воздушных силах, сам указывал на недисциплинированность как главную причину всех несчастий в авиации, допустил лично недисциплинированность, граничащую с преступлением. Полковник Губенко обратился к командующему войсками БОВО командарму 2 ранга т. Ковалеву с просьбой разрешить ему полеты высшего пилотажа с использованием взлетных полос. Командующий Белорусским особым военным округом командарм 2 ранга т. Ковалев категорически запретил полковнику Губенко летать. И все же Губенко не только грубо нарушил прямой приказ своего высшего и прямого начальника, но одновременно нарушил все приказы и наставления по полетам, начав высший пилотаж на недопустимо низкой высоте.

4. Два Героя Советского Союза – начальник летной инспекции ВВС комбриг Серов и инспектор по технике пилотирования МВО майор Полина Осипенко погибли потому, что организация тренировки по слепым полетам на сборах для инспекторов по технике пилотирования, начальником которых являлся сам комбриг Серов, не была как следует продумана и подготовлена, а главное, полет комбрига Серова и майора Полины Осипенко, выполнявших одну из первых задач по полету под колпаком, производился на высоте всего лишь 500–600 метров вместо установленной для этого упражнения высоты не ниже 1000 метров. Это безобразное, больше того, преступное нарушение элементарных правил полетов, обязательных для каждого летчика, и начальников в первую голову, и явилось роковым для Серова и Полины Осипенко.

Этот последний случай, так же как и случай гибели Героя Советского Союза Губенко, является ярким свидетельством того, что нарушение правил полетной работы не может пройти безнаказанно ни для кого, в том числе и для самых лучших летчиков, каковыми в действительности и являлись погибшие товарищи Губенко, Серов и Полина Осипенко.

5. Однако недисциплинированность и распущенность настолько укоренились среди летчиков, так велика эта болезнь, что, невзирая на частые и тяжкие катастрофы, результатом которых является гибель лучших наших людей, невзирая на это, всего лишь месяц примерно тому назад два Героя Советского Союза – командующий ВВС МВО комбриг Еременко и его заместитель полковник Осипенко в неурочное время вздумали произвести «показательный» воздушный бой над люберецким аэродромом и произвели его на такой недопустимо низкой высоте, позволили себе такое нарушение всех установленных правил и приказов, что только благодаря счастливой случайности этот, с позволения сказать, «показательный» бой закончился благополучно. Однако такие «показательные» полеты показывают лишь, что источником недисциплинированности, расхлябанности, воздушного лихачества и даже хулиганства являются не всегда худшие летчики и рядовые работники авиации. Вдохновителями и образцом недисциплинированности, как это видно из приведенных фактов, бывают и большие начальники, на обязанности которых лежит вся ответственность за воспитание летчиков и руководство их работой, которые сами обязаны быть непременно образцом и примером для подчиненных.

6. Ко всему сказанному необходимо отметить, что культурность летно-подъемного состава нашей авиации продолжает оставаться на весьма низком уровне. Замечание т. Сталина, сделанное им на заседании Главного военного совета о том, что законы физики, механики и метеорологии летно-техническим составом плохо усвоены, их, этих законов, многие не знают, с этими законами природы не всегда и не все летчики считаются – это указание т. Сталина исключительно правильно определяет физиономию большого числа летно-подъемного и технического состава воздушных сил. Оно бьет прямо в цель.

У нашего летного состава не хватает постоянной, не показной, а подлинной внутренней подтянутости и внимания к своему делу, особенно в воздухе, где необходима высокая дисциплина, где летчик, штурман, радист, стрелок, бортмеханик обязаны быть всегда начеку, внутренне собранными, внимательными ко всему, что относится и к технике, к полету в целом. В полете летчик должен быть полностью внутренне отмобилизованным.

Если хорошим безаварийным паровозным машинистом может быть только человек организованный, внимательный, знающий и любящий свое дело, то насколько же повышаются требования к летчику, который управляет не паровозом, движущимся по рельсам, а современным могущественным летным аппаратом, заключающим в себе сотни и тысячи механических лошадиных сил и развивающим огромную скорость в полете.

Все эти азбучные истины, к сожалению, забываются нашими летчиками, и за это многие из них платятся своей жизнью. И что самое тяжелое, старые, испытанные мастера летного дела не борются с отрицательными явлениями среди своих молодых сотоварищей и тем самым поощряют молодняк на поступки, совершенно нетерпимые в рядах бойцов нашей авиации.

До сих пор старший и средний командный состав в полетах не всегда является хорошим образцом, примером для подчиненных.

Все еще не организован сверху донизу настоящий действенный контроль над исполнением приказов по боевой подготовке личного состава.

7. Все еще среди летчиков наблюдаются чванство и зазнайство. Не воспитано у них уважение к инструкциям, наставлениям и приказам, точно регулирующим летную жизнь и боевую подготовку летно-подъемного состава. Нередко большие, а за ними и малые начальники считают, что инструкции, уставы, наставления и положения написаны не для них, что они уже переросли эти наставления и приказы, что для них закон не писан. Опасность такой психологии усугубляется тем, что эти нездоровые факты имеют свою давность и немало уже немолодых летчиков являются их вредными носителями.

8. Выдвинутые за последнее время в большом количестве на руководящую работу командиры звеньев, эскадрилий и полков пока еще не имеют организационных и командных навыков, а вышестоящие командиры и комиссары плохо руководят и не помогают этим в общем хорошим, талантливым людям поскорее стать подлинными организаторами и командирами нашей авиации.

9. Инспектора по технике пилотирования и инженеры по эксплуатации своей работой как следует не занимаются.

10. Документация полетов в строевых частях в большинстве ведется безобразно. По этой документации невозможно установить, в каком состоянии принят самолет летчиком от инженера и техника, что и как выполнил летчик и летнаб в полете и пр., все делается наспех, формально, как-нибудь.

11. Техника пилотирования летного состава во многих случаях весьма низкая.

12. Не организован контроль над техникой пилотирования в воздухе.

13. Плохо планируется боевая и техническая подготовка.

14. Знание личным составом материальной части систематически не проверяется, а между тем самолеты и моторы непрерывно модернизируются, вооружение меняется и совершенствуется.

15. Нет надлежащего систематического и действительного, не формального контроля за подготовкой материальной части к полетам.

16. К полету допускаются непроверенные машины, и виновные в этом не несут суровой ответственности.

17. Не внедрен как система осмотр летным составом перед полетом самолетов, и этого никто должным образом не контролирует…

Советскому Союзу и его армии катастрофически не хватало времени. Причем речь шла не о десятилетиях, а о нескольких годах. Ведь лишенная армии согласно Версальскому договору Германия тоже сравнительно недавно восстановила свои вооруженные силы в кадровом статусе. И поначалу вермахт выглядел не слишком привлекательно – о массово заглохших на обочинах дорог танках во время аншлюса Австрии в издевательском тоне писали все англоязычные газеты. Как и о том, что ранее, во время введения войск в Рейнскую область, заблудившиеся подразделения то и дело приходилось разыскивать с помощью полиции.

Но пройдет всего лишь несколько лет, и вермахт преобразится, став совершенной и безжалостной военной машиной, которая обрушится на СССР «без энтузиазма, но со спокойной уверенностью в победе», как писал тогда один из немецких пропагандистов. И отражать этот натиск придется ненавидевшему штабную работу начальнику Генштаба Жукову во главе армии из вчерашних молодых крестьян, способных поначалу растеряться и на вокзале райцентра в мирное время, не то что оказавшись лицом к лицу в бою с бронированной лавиной, хлынувшей через западную границу.

Этого момента, осознавая его неизбежность, ждали все – от Сталина до простых жителей, по свидетельству однокурсника Жукова, Ивана Баграмяна, задававших ему во время инспекционной поездки по приграничным районам один главный вопрос: «Пан товарищ полковник, когда война будет?» Ждали и боялись, старались отодвинуть…

Понимал это и сам Жуков. Из Москвы в Киев он уезжал с тяжелым сердцем, а впоследствии признавался: «В беседах со Сталиным, Калининым и другими членами Политбюро я окончательно укрепился в мысли, что война близка, она неотвратима… Но какая она будет, эта война? Готовы ли мы к ней? Успеем ли мы все сделать? И вот с ощущением надвигающейся трагедии я смотрел на беззаботно провожающих меня родных и товарищей, на Москву, на радостные лица москвичей и думал: что же будет с нами?… Я полагал, что для меня война уже началась. С той поры моя личная жизнь была подчинена предстоящей войне…»

В Киевском Особом военном округе командные и штабные должности занимали опытные офицеры, которым посчастливилось избежать ареста в недавнюю кампанию по выявлению врагов народа. Начальником штаба был генерал-лейтенант М. А. Пуркаев, с которым Жуков вместе служил в Белоруссии. А с командующими армиями – генералами И. Н. Музыченко и Ф. Я. Костенко – Жуков служил в 4-й Донской казачьей дивизии. А начальником снабжения округа оказался бывший сослуживец Жукова, спасенный им когда-то от репрессий, – В. Е. Белокосков.

Зато с дисциплиной в войсках дела обстояли очень плохо. Недавние репрессии, когда на всякого требовательного командира подчиненные или политработники норовили написать донос, обвинив его в применении «вражеских методов», привели во многих частях к полнейшему развалу.

Приказ Жукова от 21 июня 1940 года гласил: «…В 28-м дорожно-эксплуатационном полку были вскрыты вопиющие безобразия, ведущие полк к разложению. Массовые самовольные отлучки бойцов из части, коллективные пьянки красноармейцев и командиров, сопровождающиеся дебошем, хулиганством, коллективные неисполнения приказаний стали распространенным явлением в полку… Бесконтрольность, беспечность и безответственность командного состава привели к тому, что ежедневно свыше сотни бойцов без дела шатаются по городу, вечерами уходят в села в поисках водки, меняют продукты на водку. Больше того, многие командиры вместо борьбы с таким безобразием сами, на глазах бойцов, пьянствуют и дебоширят… Командира полка полковника Егорова, военкома полка старшего политрука Кирилкина, командира 2-го батальона старшего лейтенанта Шостеля от должностей отстранить и ходатайствовать перед наркомом о предании суду Военного трибунала…» Были отправлены под суд и особо отличившиеся в безобразиях красноармейцы.

Вскоре после назначения Жукова на должность командующего Киевским округом к нему обратился давний хороший знакомый – Иван Баграмян, который одним из первых окончил недавно созданную Академию Генерального штаба и был оставлен в ней уже как преподаватель, но продолжал стремиться в войска. «Вся армейская служба прошла в войсках, – писал он однокашнику, – имею страстное желание возвратиться в строй… Согласен на любую должность».

Через некоторое время Баграмян получил ответ: Жуков сообщал, что по его ходатайству Тимошенко назначил Ивана Христфоровича в войска Киевского Особого военного округа. «Вместо трех шпал в петлицах у него теперь сверкали пять звездочек генерала армии, а на груди – Золотая Звезда Героя Советского Союза, – вспоминал первое впечатление от новой встречи Баграмян. – Далеко шагнул наш бывший однокашник. Его успех меня не удивлял. Г. К. Жуков обладал не только выдающимся военным дарованием, высоким интеллектом, но и железной волей. Если он чего-нибудь добивался, то всегда шел напрямик. Внешне Георгий Константинович не очень-то изменился. Разве только стала чуть полнее его коренастая фигура да несколько поредели мягкие волнистые волосы, а черты лица стали еще резче, суровее».

В благодарность за отклик на просьбу Жуков ответил: «Я сделал это не только для тебя, но и на пользу службе. Нам сейчас крайне нужны в войсках командиры с хорошей не только общевойсковой, но и оперативной подготовкой».

Очень скоро появилась срочная и важная задача, при выполнении которой практику Жукову оказалась остро необходима помощь теоретика Баграмяна. «В декабре состоится совещание руководящего состава Наркомата обороны и всех военных округов. Оно обещает быть широким по составу и важным по задачам. – Помолчав, он добавил: – Нам известно, что сам Сталин примет в нем участие. Основной доклад об итогах боевой и оперативной подготовки за истекший год сделает начальник Генерального штаба. Содокладчики – генерал-инспектор пехоты, начальники Управления боевой подготовки и Автобронетанкового управления, генерал-инспектор артиллерии. По вопросам оперативного искусства и тактики выступят некоторые командующие военными округами. На меня возложен доклад по основному вопросу – «О характере современной наступательной операции». Ты, насколько я знаю, четыре года провел в стенах Академии Генерального штаба: и учился, и преподавал в ней… Догадался захватить с собой академические разработки?… Поможешь в подготовке доклада».

Впоследствии противники маршала Жукова предъявляли ему претензии, что он, мол, ничего сам организовать не мог, даже этот знаковый доклад за него писал Баграмян. Но надо учитывать, что знать как и уметь это изложить в подобающих терминах без помощи энергичных жестов и не менее экспрессивных выражений – те самые, говоря старым одесским жаргоном, две большие разницы.

Баграмян писал в мемуарах: «Георгий Константинович с увлечением стал излагать свою точку зрения. Все должно строиться на учете реальных возможностей. Успехи немцев на Западе, основанные на массированном применении танковых и моторизованных войск и авиации, заставляют о многом задуматься. У нас, к сожалению, пока нет таких крупных оперативных механизированных объединений. Наши механизированные корпуса находятся еще только в стадии формирования. А война может вспыхнуть в любую минуту. Мы не можем строить свои оперативные планы, исходя из того, что будем иметь через полтора-два года. Надо рассчитывать на те силы, которыми наши приграничные округа располагают сегодня… Проектом Полевого устава 1939 года на каждый километр участка прорыва на направлении главного удара предусматривалось сосредоточение не менее 30–35 орудий и 15–20 танков. Но опыт боевых действий в Испании и на Карельском перешейке показал, что такие плотности уже явно недостаточны, их надо увеличивать по крайней мере вдвое».

Одна из реплик командующего округом Баграмяну особенно запомнилась: «Мы должны учиться воевать с умным и сильным врагом. Одним «ура» его не одолеть».

В конце июня 1940 года советские войска начали занимать территорию Бессарабии и Северной Буковины, которые СССР требовал от Румынии вернуть со времени окончания Гражданской войны. Операцией по выдвижению войск на эти земли руководил Жуков. Согласно договоренностям эта задача была поручена войскам Южного фронта, которым командовал Жуков.

По его воспоминаниям, были приняты меры во избежание случайных столкновений, а именно: румынская королевская армия отходит на 20 км в день, советские войска идут вперед с такой же скоростью. При этом румыны обязались оставлять в целости и сохранности транспортные коммуникации, промышленное оборудование и иные материальные ценности. Но вскоре поступила информация, что это условие нарушается – вывозится все, что только удается захватить с собой. «Чтобы пресечь эти нарушения договорных условий, мы решили выбросить две воздушно-десантные бригады на реку Прут и захватить все мосты через реку, – вспоминал Жуков. – Двум танковым бригадам была поставлена задача: обогнать отходящие колонны румынских войск и выйти к реке Прут. Совершив стремительный марш-бросок (около 200 км), наши танковые части появились в районах высадки десантов одновременно с их приземлением. Среди румынских частей, местных властей, всех тех, кто стремился скорее удрать в Румынию, поднялась паника. Офицеры, оставив свои части и штабное имущество, также удирали через реку. Короче говоря, королевские войска предстали перед советскими войсками в крайне плачевном состоянии и продемонстрировали полное отсутствие боеспособности».

На следующий день Жукову позвонил Сталин и рассказал, что румынский посол предъявил претензии: мол, советское командование в нарушение договоренностей высадило «с самолетов танковые части и разогнало румынские войска». Жуков невозмутимо ответил, что таких самолетов у него нет, видимо, румынам с перепугу почудилось. Сталин со смехом велел собрать брошенное оружие и снаряжение, а оборудование тщательно охранять. И пообещал ответить Румынии не объяснениями, а встречной нотой протеста.

Впрочем, успехи успехами, а проблем по-прежнему хватало.

ПРИКАЗ НКО № 0200

от 20 августа 1940 года

С 1 по 10 августа 1940 г. моими заместителями были проверены 28 авиационных полков. Проверкой были охвачены авиационные части Прибалтийского, Западного, Киевского, Одесского, Закавказского, Северо-Кавказского и Забайкальского военных округов.

Проверка была произведена с целью выяснить причины недопустимо высокой аварийности в частях ВВС Красной Армии.

Установлено, что основными причинами, порождающими аварийность, являются:

1. Чрезвычайно низкая дисциплина, расхлябанность и неорганизованность в частях ВВС Красной Армии. В результате слабого контроля приказы, уставы и наставления по производству полетов, регламентирующие летную работу, твердо и последовательно не выполняются…

Большое количество пьянок с дебошами, самовольные отлучки и прочие аморальные проступки, несовместимые со званием командира, красноармейца, характеризуют низкое состояние дисциплины и порождают аварийность.

2. Постановка учебно-боевой подготовки во многих полках неудовлетворительная.

Планирование боевой подготовки производится «вне времени и пространства», что является следствием незнания подготовленности эскадрилий и ведет к постановке непосильных и нереальных задач.

В эскадрильях до сих пор не научились индивидуально подходить к летчику – ставить задачи в соответствии с его подготовкой, в результате чего происходят аварии и катастрофы.

Командующие ВВС округов не поняли необходимости последовательного обучения частей…

3. Штурманская подготовка в большинстве частей, и особенно в истребительных, находится на низком уровне.

Знание основ навигации слабое. Происходит чрезмерно большое количество потерь ориентировки, в том числе и у руководящего командного состава.

4. Как массовое явление – плохое знание материальной части летным и техническим составом. Летчики и часть командиров слабо знают данные своего самолета и мотора.

Летчики, не зная материальной части, боятся контролировать работу технического состава.

Командиры частей и подразделений, сами не зная материальной части самолета и мотора, не требуют и не проверяют знания подчиненного им состава.

Прием самолета летчиком от техника не организован, превращен в формальность; в результате этого гибнут люди и материальная часть…

В одном полку ЗапОВО обнаружена книга приема и сдачи самолетов, в которой за десять дней вперед летчик расписался за принятую машину.

Техническая учеба развернута слабо, а в ряде полков ее нет в течение всего лета, что приводит к плохому состоянию материальной части, к вылету без горючего, с неснятыми струбцинками, незнанию, как аварийно выпустить шасси и как переключить краны бензобаков.

5. Большое количество поломок, аварий и катастроф происходит при взлетах и посадках самолетов. Это говорит о том, что важные элементы техники пилотирования, взлет и посадка у молодых летчиков не отработаны.

6. Проверка техники пилотирования поставлена плохо, проводится нерегулярно и не в сроки, указанные 69 НПП-38.

Просмотр летных книжек показал, что ошибки, отмеченные при поверке техники пилотирования, не устраняются, а только фиксируются, т. е. сознательно происходит самое возмутительное безобразие, когда летчик с известными и неустраненными ошибками продолжает летать на более сложное задание, с ним не справляется, повторяет ошибки, бьет самолет и гибнет сам…

По итогам этой операции Жуков выявил слабые места и изменил план боевой подготовки войск округа. Основной упор был сделан на проработку действий по боевой тревоге, отработку наступательного боя с преодолением полосы заграждения и оборонительного боя с устройством полосы заграждения. По-прежнему большое внимание уделялось разведке. Совершенствовались методы управления войсками. 21 июля Жуков издал приказ, согласно которому противотанковая оборона должна быть постоянным и повседневным видом боевых действий.

А в приказе от 8 августа говорилось: «Авиация в современных войнах является мощным средством борьбы. Поэтому тщательная организация сильной ПВО во всех случаях боевой деятельности войск является повседневной и важной задачей командиров всех степеней и их штабов».

18 сентября 1940 года нарком обороны Тимошенко и начальник Генерального штаба Мерецков представили Сталину и Молотову доклад, в котором излагались основы стратегического развертывания войск Красной армии на западных и восточных границах страны. Доклад был составлен с учетом большой вероятности того, что в ближайшие два года начнется война на западе, которой может сопутствовать и нападение с востока, со стороны Японии. На западе самым вероятным противником была Германия. Авторы доклада предположили, что основным направлением немецкого удара будет путь на Минск. При этом финские войска могут пойти на Ленинград, а румынские – поддержать немцев на южном направлении. Авторы доклада строили варианты обороны на том, что атаку удастся быстро отразить и перейти в контрнаступление.

В декабре 1940 года состоялось совещание высшего командного состава Красной армии, для которого Жуков и Баграмян готовили доклад на тему «Характер современной наступательной операции». В то время в СССР господствовала доктрина наступательной войны. Даже во Временном полевом уставе РККА, принятом в 1936 году и действовавшем даже в начале Великой Отечественной войны, были такие слова: «Всякое нападение на социалистическое государство рабочих и крестьян будет отбито всей мощью вооруженных сил Советского Союза, с перенесением военных действий на территорию врага. Боевые действия Красной Армии будут вестись на уничтожение». А в проекте Полевого устава, который должен был заменить этот временный, то же самое выражалось еще резче: «Если враг навяжет нам войну, Рабоче-Крестьянская Красная Армия будет самой нападающей из всех когда-либо нападающих армий. Войну мы будем вести наступательно, с самой решительной целью полного разгрома противника на его же территории».

Несмотря ни на что, Жуков в своем докладе уделил значительное внимание проблемам современной обороны, а именно – заблаговременному строительству на важнейших приграничных участках укрепленных районов «с противотанковыми, противопехотными и иными препятствиями». Кроме того, он говорил о необходимости обустройства глубокой обороны, способной отражать удары авиации противника.

Особо он отметил умение организовать удар в нескольких решающих направлениях, на всю глубину оперативного построения, при этом должна проводиться выброска крупных подвижных сил на фланг и в тыл основной группировки противника. Опираясь на собственный опыт Халхин-Гола, Жуков указывал на эффективность такого приема, как одновременные сильные удары по обоим флангам обороны с последующим окружением и разгромом противника.

Жуков также обратил особое внимание участников совещания на организацию управления войсками, которое должно быть жестким и централизованным.

Часть 2. Великая Отечественная война

Ударить первыми: он ждал войны и хотел начать ее?

В первых числах января 1941 года в Генштабе была проведена первая из оперативно-стратегических игр, основанных на материалах совещания и отображавших в том числе и последние действия немецких войск в Европе.

«В ходе первой игры в течение 2–6 января «восточными» (Северо-Западный фронт) командовал генерал Д. Г. Павлов (в то время командующий войсками Западного особого военного округа), а «западными» (Северо-Восточный фронт вероятного противника в войне) – Г. К. Жуков. По условиям игры «западные» в союзе с «северо-западными», «северными» и «юго-западными» выступили против «восточных». Они упредили «восточных» в развертывании и 15 июля 1941 года начали наступление. Почему наступление условного противника началось именно 15 июля? Этот срок советское руководство считало наиболее вероятным началом нападения Германии на СССР», – пишет Владимир Дайнес.

«Оценив обстановку, Жуков, прочно опираясь на укрепленные районы и рубежи Восточной Пруссии и не допуская вторжения противника на территорию «западных», решил продолжать сосредоточение подходящих резервов и одновременно наносить короткие удары с целью истощения противника, а затем перейти в общее наступление и выйти на линию Минск-Двинск-Рига. Учитывая, что фронт «восточных» приобрел общее превосходство над «западными», Павлов принял решение разгромить их до подхода резервов противника. Поначалу атакующие удары «восточных» возымели успех, но затем ситуация изменилась. Подтянув резервы, Жуков сформировал крупную группировку войск и мощным ударом прорвал фронт «восточных». Одновременно контрударом были разгромлены силы «восточных», переправившиеся через Западный Буг, а затем была окружена и уничтожена еще одна крупная группировка противника. Еще около 20 стрелковых дивизий и четыре танковые бригады «восточных» к моменту окончания первой игры оказались под угрозой полного окружения и разгрома.

В ходе второй игры роль Жукова изменилась – теперь он командовал Юго-Западным фронтом «восточных». По условиям второй игры на стороне «западных» действовали теперь два фронта – Южный и Юго-Восточный. Войска Южного фронта возглавлял Ф. И. Кузнецов (командующий войсками Прибалтийского Особого военного округа), Юго-Восточного – Д. Г. Павлов. По легенде игры «западные» в союзе с «юго-западными» и «южными» начали войну против «восточных», перейдя в наступление двумя упомянутыми фронтами.

И вновь Жуков продемонстрировал недюжинный оперативный талант, стремясь прежде всего бить противника по частям, не допуская соединения его ударных группировок. Умело концентрируя собственные силы, нанося удары в стыки противостоящих соединений, используя ложные маневры, он в конце концов разъединил армии «западных» на отдельные оперативные группы и подготовил внушительный удар стратегического значения».

Разбор игр проводил Сталин. На этот раз он был явно не в духе и произнес две-три резкие реплики в адрес докладчика – начальника Генштаба Мерецкова. Тот явно стушевался и начал сбиваться. Сталин был раздосадован неудачей «восточных» в первой игре и объяснением Мерецкова, что «западные» в начале игры имели большое преимущество, особенно в танках и авиации. По воспоминаниям Жукова, Сталин остановил его: «Откуда вы берете такое соотношение? Не забывайте, что на войне важно не только арифметическое большинство, но и искусство командиров и войск».

Павлова, начавшего говорить, Сталин перебил:

– В чем кроются причины неудачных действий войск «красной» стороны?

– В военных играх так бывает, – Павлов попытался перевести ситуацию в шутливое русло.

– Командующий войсками округа должен владеть военным искусством, уметь в любых условиях находить правильные решения, чего у вас в проведенной игре не получилось, – вознегодовал Сталин.

После этого Жуков попросил слова и сообщил, что, по его мнению, «…в Белоруссии укрепленные рубежи (УРы) строятся слишком близко к границе, и они имеют крайне невыгодную оперативную конфигурацию, особенно в районе белостокского выступа. Это позволит противнику ударить из района Бреста и Сувалки в тыл всей нашей белостокской группировки. Кроме того, из-за небольшой глубины УРы не могут долго продержаться, так как они насквозь простреливаются артиллерийским огнем».

По поводу УРов тут же началась перепалка между Жуковым, Молотовым и Ворошиловым. Жуков продолжать выступление не стал.

– Беда в том, что мы не имеем настоящего начальника Генерального штаба. Надо заменить Мерецкова, – бросил Сталин.

«Мне было предложено охарактеризовать ход декабрьского сбора высшего командного состава и январской оперативной игры, – вспоминал Мерецков. – На все отвели 15–20 минут. Когда я дошел до игры, то успел остановиться только на действиях противника, после чего разбор фактически закончился, так как Сталин меня перебил и начал задавать вопросы.

Суть их сводилась к оценке разведывательных сведений о германской армии, полученных за последние месяцы в связи с анализом ее операций в Западной и Северной Европе. Однако мои соображения, основанные на данных о своих войсках и сведениях разведки, не произвели впечатления. Тут истекло отпущенное мне время, и разбор был прерван. Слово пытался взять Н. Ф. Ватутин. Но Николаю Федоровичу его не дали. И. В. Сталин обратился к народному комиссару обороны. С. К. Тимошенко меня не поддержал.

Более никто из присутствовавших военачальников слова не просил. Сталин прошелся по кабинету, остановился, помолчал и сказал: “Товарищ Тимошенко просил назначить начальником Генерального штаба товарища Жукова. Давайте согласимся!”».

Жуков узнал об этом решении на следующий день непосредственно от Сталина. Спорить было бессмысленно, поэтому он сказал: «Если не получится из меня хороший начальник Генштаба, буду проситься обратно в строй».

Прежде чем передать дела в Киевском округе, Жуков провел там сборы командующих армиями, командиров корпусов и дивизий. Обращаясь к участникам, он сказал: «Главную роль в победах фашистской армии сыграли авиация, бронетанковые и моторизованные соединения в их тесном взаимодействии. Это они своими мощными ударами обеспечили стремительность наступления немецких войск. Немецкая армия хорошо оснащена, приобрела солидный боевой опыт. Сражаться с таким противником будет нелегко. Раньше мы считали, что, если придется прорывать вражескую оборону, достаточно будет полуторного, в крайнем случае, двойного превосходства над противником на участке главного удара. На московском совещании одержало верх другое мнение: надо обеспечивать такое превосходство в силах не только на участке главного удара, но и во всей полосе наступления войск фронта».

И снова напомнил о необходимости реалистичного подхода: «Даже самые смелые планы должны опираться на реальные возможности. Планируя мероприятия на случай войны, мы не можем исходить из того, чем будет располагать наша армия в будущем. А если война начнется сейчас? Мы должны быть реалистами и строить планы, исходя из тех сил и средств, которыми располагаем сегодня».

«Докладываю о массовых нарушениях государственной границы германскими самолетами за период с 1 по 10.4.1941 г. Всего за этот период произведено 47 нарушений границы.

Как видно из прилагаемой карты, нарушения в преобладающей своей массе ведутся:

а) на границе с Прибалтийским особым военным округом и особенно в районах Либава, Мемель и Ковно;

б) на Львовском направлении на участке госграницы Сокаль, Перемышль.

Отдельные случаи нарушения госграницы произведены в направлениях на Гродно, Белосток, Ковель и Луцк, а также на госгранице с Румынией.

Полеты немецких самолетов производились на глубину 90-200 км от госграницы как истребителями, так и бомбардировщиками. Это говорит о том, что немцы производят как визуальную разведку, так и фотографирование.

Прошу доложить этот вопрос тов. Сталину и принять возможные мероприятия.

Начальник Генерального штаба Красной Армии Генерал армии Жуков

11 апреля 1941 г.

К марту 1941 года Генеральный штаб завершил разработку мобилизационного плана для промышленности по производству военной продукции на случай войны. Жуков и его заместитель Соколовский представили его Ворошилову (председателю Комитета обороны при СНК). Однако никакого эффекта это не возымело. Жуков доложил самому Сталину, что промышленность мобилизационного плана не имеет. И только тогда дело медленно начало двигаться.

В конце февраля Тимошенко и Жуков провели совещание сотрудников Генштаба по вопросу состояния железных, шоссейных и грунтовых дорог. В результате выявилась удручающая картина: в западных районах шоссе, если и есть, то плохие, а многие мосты могут провалиться, не выдержав даже среднего танка.

Генерал Ватутин сообщал: «Приграничные железнодорожные районы мало приспособлены для массовой выгрузки войск. Железные дороги немцев, идущие к границе Литвы, имеют пропускную способность 220 поездов в сутки, а наша литовская дорога, подходящая к границам Восточной Пруссии, – только 84. Не лучше обстоит дело на территории западных областей Белоруссии и Украины: здесь у нас почти вдвое меньше железнодорожных линий, чем у противника. Железнодорожные войска и строительные организации в течение 1941 года явно не смогут выполнить те работы, которые нужно провести».

8 апреля 1941 года Генеральный штаб направил командующим Западным и Киевским Особыми военными округами распоряжение, в котором обязывал провести ряд мероприятий по созданию новых и использованию старых укрепленных районов, в том числе сформировать кадры управлений укрепрайонами. А через несколько дней в приграничные округа была направлена еще одна директива за подписью Жукова: «Несмотря на ряд указаний Генерального штаба Красной армии, монтаж казематного вооружения в долговременные боевые сооружения и приведение сооружений в боевую готовность производится недопустимо медленными темпами… 1. Все имеющееся в округе вооружение для укрепленных районов срочно смонтировать в боевые сооружения и последние привести в боевую готовность. 2. При отсутствии специального вооружения установить временно (с простой заделкой) в амбразурные проемы и короба пулеметы на полевых станках и, где возможно, орудия…»

В это время нарастала напряженность на западной границе. О концентрации там немецких войск знали многие, тем более те, кому по долгу службы надлежало заниматься вопросами обороны. Германское правительство объясняло создание такой мощной группировки своим намерением скоро вторгнуться в Англию. В советском руководстве мало кто верил такому объяснению. Жуков в один из дней вызвал Василевского и Ватутина, показал им карту, лежавшую у него на столе, и произнес: «Вот последние данные о концентрации немецких войск. Становится очевидным, что эти силы сосредоточиваются у границ для ведения боевых действий против нас. Исходя из этого, необходимо ускорить реализацию нашего плана стратегического развертывания, подготовить новые предложения правительству для принятия решительных контрмер».

13 мая согласно директиве Генштаба началось выдвижение войск из внутренних округов страны (из Поволжья, с Урала, с Дальнего Востока). Всего следовало перебросить 28 стрелковых дивизий и четыре армейских управления. Но дивизии не были полностью укомплектованы и не имели всей необходимой техники.

14 мая был осуществлен досрочный выпуск курсантов военных училищ, которых сразу же отправили в войска.

15 мая был готов так называемый «план Жукова» – «Соображения по плану стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза». И в тексте была ясно прописана идея превентивного удара по скопившимся в опасной близости к советской границе немецким войскам, готовым нанести собственный удар и опередить Красную армию, которая еще не мобилизована как должно и может не успеть развернуться: «Чтобы предотвратить это, считаю необходимым ни в коем случае не давать инициативу действий германскому командованию, упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет организовать фронт и взаимодействие родов войск».

Прочитав документ, Сталин вызвал Жукова и Тимошенко и закричал, адресуя свой гнев в первую очередь начальнику Генштаба: «Вы что, нас пугать пришли войной или хотите войны, вам мало наград или званий?!»

А потом вождь повернулся к наркому:

– Это все Тимошенко, он настраивает всех к войне, надо бы его расстрелять, но я его знаю как хорошего вояку еще с Гражданской войны…

– Вы же сказали всем, что война неизбежна, на встрече с выпускниками академий, – попытался защититься Тимошенко.

Сталин фыркнул:

– Вот видите, Тимошенко здоровый и голова большая. А мозги, видимо, маленькие… Это я сказал для народа, надо их бдительность поднять, а вам надо понимать, что Германия никогда не пойдет одна воевать с Россией. Это вы должны понимать. – А потом пригрозил: – Если вы будете на границе дразнить немцев, двигать войска без нашего разрешения, тогда головы полетят, имейте в виду.

Впоследствии это породило легенды о Сталине, не доверявшем сообщениям разведки. На самом деле при всей очевидности того, что войны избежать не удастся, было важно и то, кого признает агрессором мировое общественное мнение. А также то, что, как следует из мемуаров и показаний немецких военачальников, их расчет во многом строился на уничтожении сил Красной армии в генеральном сражении сразу после пересечения границы.

О том же писал и Жуков в «Воспоминаниях и размышлениях»: «Сталин был сильно разгневан моей докладной и поручил передать мне, чтобы я впредь такие записки «для прокурора» больше не писал: что председатель Совнаркома более осведомлен о перспективах наших взаимоотношений с Германией, чем начальник Генштаба, что Советский Союз имеет еще достаточно времени, чтобы подготовиться к решающей схватке с фашизмом. А реализация моих предложений была бы только на руку врагам Советской власти».

В тот момент Георгий Константинович был раздосадован. Однако потом пришел к выводу, что вождь был прав. Об этом Жуков говорил военному историку Анфилову: «Хорошо, что Сталин не согласился с нами. Иначе мы получили бы нечто, подобное Харькову в 1942 году».

В конце мая прошло расширенное заседание Политбюро ЦК ВКП(б), посвященное обороноспособности СССР на тот момент. Доклад делал Жуков. Он настаивал на скорейшей мобилизации, поскольку многие дивизии укомплектованы лишь наполовину.

«Крайне медленными темпами идет вооружение войск танками КВ и Т-34 – они стали поступать только со второй половины 1940 года в основном в бронетанковые училища и в войска приграничных округов, – отмечает, анализируя этот доклад, Дайнес. – Прекрасно понимая, какие силы в современной войне выполняют главную ударную роль, Жуков заострил внимание на проблеме механизированных соединений: из 20 намеченных к формированию корпусов пока создано всего 9. Для полного укомплектования новых механизированных корпусов требуется 16,6 тысячи танков только новых типов, а всего – около 32 тысяч танков».

Но Жуков понимал, что танки из пустоты возникнуть не могут. Он также просил ускорить производство другого нового вида вооружения: «Главное артиллерийское управление недооценивает такое мощное реактивное оружие, как БМ-13 («Катюши»). Необходимо, товарищ Сталин, немедленно принять решение об их срочном серийном производстве. Нужно сделать все возможное, чтобы войска как можно скорее получили это грозное оружие. В существенном ускорении нуждается производство 82-мм и 120-мм минометов. Пока что они поступают в части явно в недостаточном количестве».

И снова всплыла тема старых и новых укрепрайонов. Жуков в своем докладе сказал:

– Строительство укрепленных районов не завершено, и с этой стороны новая граница крайне уязвима. В связи с этим считаю своим долгом заявить, что предпринятое по предложениям товарищей Кулика, Шапошникова и Жданова разоружение укрепленных районов на старой нашей границе явно ошибочно. Они еще могут пригодиться.

– Вы что же, считаете, что мы будем отступать до старой границы? – вскинулся Сталин.

А Ворошилов саркастически заметил, что Жуков как-то уж слишком переоценивает силы потенциального противника.

– На войне все бывает, товарищ Сталин, – ответил Жуков. – Я же привык всегда готовиться к худшему. Тогда не бывает неожиданностей. Что же касается замечания товарища Ворошилова, то его недооценка противника уже однажды дорого обошлась нашим вооруженным силам во время финской кампании…

– Непонятно, почему Генеральный штаб долго мирился с такими большими недостатками в подготовке к обороне страны, о которых нам сегодня доложил Жуков, – заметил Молотов.

– Жуков – начальник Генерального штаба всего несколько месяцев, – ответил ему Сталин. – Он не может отвечать за оставленное ему наследство. Этот вопрос, пожалуй, следует прежде всего задать нам с тобой…

Сталин, подводя итоги совещания, в своем выступлении поддержал Жукова по всем основным пунктам: «Товарищ Жуков прав: часть наших беззаветно преданных Родине командных кадров – люди молодые, недавно выдвинутые на командные должности, не имеющие достаточного военного опыта…

Товарищ Жуков прав: нельзя полностью разоружать укрепленные районы на старой границе. Думаю, что там целесообразно сохранить на разоружаемых участках не только пулеметы, но и часть артиллерийского вооружения.

Отвечающим за авиацию всемерно ускорить поступление в авиационные части новой техники. Докладывать мне об этом еженедельно. Я понимаю объективные трудности в этом деле. Но положение, когда мы успели перевооружить новыми самолетами не более 21 процента авиационных частей, далее терпимо быть не может…

О том, как ведется работа в этом направлении, наркому обороны с начальником Генерального штаба докладывать мне еженедельно…»

В то время произошло еще одно событие, в реальности которого уверены далеко не все историки. Но о нем писал в своих мемуарах Павел Судоплатов: «В мае 1941 года немецкий «Юнкерс-52» вторгся в советское воздушное пространство и, незамеченный, благополучно приземлился на центральном аэродроме в Москве возле стадиона «Динамо». Это вызвало переполох в Кремле и привело к волне репрессий в среде военного командования… Феерическое приземление в центре Москвы показало Гитлеру, насколько слаба боеготовность советских вооруженных сил». В общем, эдакий Руст образца 1941 года. Его можно было бы провести по разряду баек, но все же существует и официальное документальное подтверждение – приказ, подписанный наркомом обороны и начальником Генштаба.

ПРИКАЗ О ФАКТЕ БЕСПРЕПЯТСТВЕННОГО ПРОПУСКА ЧЕРЕЗ ГРАНИЦУ САМОЛЕТА Ю-52 15 МАЯ 1941 г.

№ 0035 10 июня 1941 г.

15 мая 1941 г. германский внерейсовый самолет Ю-52 совершенно беспрепятственно был пропущен через государственную границу и совершил перелет по советской территории через Белосток, Минск, Смоленск в Москву. Никаких мер к прекращению его полета со стороны органов ПВО принято не было.

Посты ВНОС 4-й отд. бригады ПВО Западного особого военного округа, вследствие плохой организации службы ВНОС, обнаружили нарушивший границу самолет лишь тогда, когда он углубился на советскую территорию на 29 км, но, не зная силуэтов германских самолетов, приняли его за рейсовый самолет ДС-3 и никого о появлении внерейсового Ю-52 не оповестили.

Белостокский аэропорт, имея телеграмму о вылете самолета Ю-52, также не поставил в известность командиров 4-й бригады ПВО и 9-й смешанной авиадивизии, так как связь с ними с 9 мая была порвана военнослужащими. Командование 9-й смешанной авиадивизии никаких мер к немедленному восстановлению связи не приняло, а вместо этого сутяжничало с Белостокским аэропортом о том, кому надлежит восстановить нарушенную связь.

В результате командир западной зоны ПВО генерал-майор артиллерии Сазонов и начальник штаба 4-й отд. бригады ПВО майор Автономов никаких данных о полете Ю-52 до извещения из Москвы не имели.

В свою очередь, вследствие плохой организации службы в штабе 1-го корпуса ПВО г. Москвы командир 1-го корпуса ПВО генерал-майор артиллерии Тихонов и зам. начальника Главного управления ПВО генерал-майор артиллерии Осипов до 17 мая ничего не знали о самовольном перелете границы самолетом Ю-52, хотя дежурный 1-го корпуса ПВО 15 мая получил извещение от диспетчера Гражданского воздушного флота, что внерейсовый самолет пролетел Белосток.

Никаких мер к прекращению полета внерейсового самолета Ю-52 не было принято и по линии Главного управления ВВС КА. Более того, начальник штаба ВВС КА генерал-майор авиации Володин и заместитель начальника 1-го отдела штаба ВВС генерал-майор авиации Грендаль, зная о том, что самолет Ю-52 самовольно перелетел границу, не только не приняли мер к задержанию его, но и содействовали его полету в Москву разрешением посадки на Московском аэродроме и дачей указания службе ПВО обеспечить перелет.

Все эти факты говорят о неблагополучном состоянии службы ПВО Западного особого военного округа, о плохой ее организации, слабой подготовленности личного состава ВНОС ПВО, потере бдительности в 4-й отд. бригаде ПВО и отсутствии должной требовательности со стороны командующих военными округами и высшего начсостава ПВО и ВВС к четкости несения службы ПВО.

Приказываю:

1. Военному совету Западного особого военного округа тщательно расследовать факт самовольного пролета самолета Ю-52 через территорию округа, выявить всех виновных лиц и наложить на них взыскания своею властью. Немедленно восстановить телефонную связь Белостокского аэропорта с 9-й смешанной авиадивизией и штабом 4-й бригады ПВО и в пятидневный срок проверить состояние связи аэропортов со штабами ПВО. Исполнение донести к 20.6.41 г.

2. Военным советам округов (ДВФ) назначить авторитетные комиссии, которые обязать к 1.7.41 г. обследовать всю систему ПВО на территории округов, обратив особое внимание на ее боеготовность, состояние службы наблюдения, оповещения, связи и подготовку постов ВНОС.

Все недочеты, вскрытые комиссиями, устранить на месте в процессе их работы.

Результаты обследования и о принятых мерах донести мне к 5.7.41 г.

3. Начальнику Главного управления ПВО до 1.7.41 г. обследовать состояние ПВО в Западном особом и Московском военных округах и результаты обследования доложить мне лично.

Его же распоряжением обеспечить к 1.7.41 г. все посты ВНОС силуэтами самолетов и организовать поверку знаний постами ВНОС силуэтов и умения определять по ним принадлежность самолетов.

4. За плохую организацию службы ВНОС, отсутствие должного воинского порядка в частях ПВО и слабую подготовку личного состава постов ВНОС командующему Западной зоной ПВО генерал-майору артиллерии Сазонову, начальнику штаба 4-й бригады ПВО майору Автономову объявить выговор.

5. За самовольное разрешение пролета и посадки Ю-52 на московском аэродроме без поверки прав на полет в Москву начальнику штаба ВВС генерал-майору авиации Володину и заместителю начальника 1-го отдела штаба ВВС генерал-майору авиации Грендалю объявить замечание.

6. Командиру 1-го корпуса ПВО генерал-майору артиллерии Тихонову и заместителю начальника Главного управления ПВО генерал-майору артиллерии Осипову обратить особое внимание на слабую организацию системы наблюдения и оповещения.

Народный комиссар обороны СССР Маршал Советского Союза С. Тимошенко

Начальник Генерального штаба Красной Армии генерал армии Г. Жуков

Судоплатов пишет о последовавших репрессиях, то есть связывает с этим загадочным полетом так называемое «дело героев», в рамках которого были арестованы и расстреляны без суда по распоряжению Берии генерал-инспектор ВВС Красной армии (а в недавнем прошлом – командующий советской авиацией в боевых действиях на Халхин-Голе) Смушкевич, начальник Главного управления ВВС РККА и заместитель народного комиссара обороны СССР по авиации Рычагов, начальник Главного управления противовоздушной обороны Штерн (тот самый командарм Штерн, с которым Жуков спорил опять же на Халхин-Голе). Но, с другой стороны, в приказе значатся лишь замечания и выговоры, а причины, по которым были сняты с должностей и арестованы вышеупомянутые военачальники формулируются в документах без всякой связи с таинственным «юнкерсом».

ВЫПИСКИ ИЗ ПРОТОКОЛА РЕШЕНИЯ ПОЛИТБЮРО ЦК ВКП(б) № 26

9 апреля 1941 г.

п. 125. Об авариях и катастрофах в авиации Красной Армии (Постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР)

ЦК ВКП(б) и СНК СССР устанавливают, что аварии и катастрофы в авиации Красной Армии не только не уменьшаются, но все более увеличиваются из-за расхлябанности летного и командного состава, ведущей к нарушениям элементарных правил летной службы.

Факты говорят, что из-за расхлябанности ежедневно в среднем гибнет у нас при авариях и катастрофах 2–3 самолета, что составляет на год 600–900 самолетов.

Нынешнее руководство ВВС оказалось не способным повести серьезную борьбу за укрепление дисциплины в авиации и за уменьшение аварий и катастроф. Руководство ВВС, как показывают факты, не только не борется за соблюдение правил летной службы, но иногда само толкает летный состав на нарушение этих правил. Так было, например, при перелете 27 марта 1941 года 12 самолетов ДБ-ЗФ с аэродрома завода № 18 в г. Воронеже в 53 авиаполк (Кречевицы), когда начальник отделения оперативных перелетов штаба ВВС Красной Армии полковник Миронов В. М., несмотря на заведомо неблагоприятную погоду, разрешил указанный перелет. В результате этого явно преступного распоряжения произошло 2 катастрофы и одна вынужденная посадка, при которых погибли 6 человек и 3 человека получили ранения.

Расхлябанность и недисциплинированность в авиации не только не пресекаются, но как бы поощряются со стороны руководства ВВС тем, что виновники аварий и катастроф остаются по сути дела безнаказанными. Руководство ВВС часто скрывает от правительства факты аварий и катастроф, а когда правительство обнаруживает эти факты, то руководство ВВС старается замазать эти факты, прибегая в ряде случаев к помощи наркома обороны. Так было, например, с катастрофой в Воронеже, в отношении которой т. Рычагов обязан был и обещал прислать в ЦК ВКП(б) рапорт, но не выполнил этого обязательства и прикрылся авторитетом наркома обороны, который, не разобравшись в деле, подписал «объяснение», замазывающее все дела.

Такая же попытка т. Рычагова замазать расхлябанность и недисциплинированность в ВВС имела место в связи с тяжелой катастрофой, имевшей место 23 января 1941 года, при перелете авиационного полка из Новосибирска через Семипалатинск в Ташкент, когда из-за грубого нарушения элементарных правил полета 3 самолета разбились, 2 самолета потерпели аварию, при этом погибли 12 и ранены 4 человека экипажа самолетов.

О развале дисциплины и отсутствии должного порядка в Борисоглебской авиашколе правительство узнало, помимо т. Рычагова.

О нарушениях ВВС решений правительства, воспрещающих полеты на лыжах, правительство также узнало, помимо ВВС.

До чего дошел развал нравов в ВВС, показывает небывалый для нашей авиации факт, когда в 29 авиадивизии пропал самолет под управлением командира звена младшего лейтенанта тов. Кошляка М. В., а командование дивизии и руководство ВВС не приняло серьезных мер к розыску пропавшего летчика. Через двадцать дней лейтенант Кошляк был случайно обнаружен в кабине самолета замерзшим. Из оставленных им писем видно, что летчик после посадки был здоров, жил 8–9 дней, последнее письмо им было написано на 8-е сутки после посадки. В письме написано, что он пытался найти населенный пункт, но из-за глубокого снега был вынужден вернуться к самолету. Летчик Кошляк умер от голода и холода. Поскольку самолет т. Кошляка был обнаружен случайно при учебном полете недалеко от населенного пункта, совершенно очевидно, что при принятии ВВС или 29 авиадивизией элементарных мер по поискам самолета тов. Кошляк был бы спасен.

ЦК ВКП(б) и СНК СССР постановляют:

1. Снять т. Рычагова с поста начальника ВВС Красной Армии и с поста заместителя наркома обороны, как недисциплинированного и не справившегося с обязанностью руководителя ВВС.

2. Полковника Миронова предать суду за явно преступное распоряжение, нарушающее элементарные правила летной службы.

3. Исполнение обязанностей начальника ВВС Красной Армии возложить на 1-го заместителя начальника ВВС тов. Жигарева.

4. Предложить наркому обороны т. Тимошенко представить в ЦК ВКП(б) проект постановления Главного военного совета в духе настоящего решения – для рассылки в авиационные дивизии, полки, школы, в виде приказа от Наркома…

А из числа перечисленных в приказе о «юнкерсе» был репрессирован лишь начальник штаба ВВС генерал Володин, и то после катастрофического разгрома советской авиации в первые дни войны. Майор Автономов пропал без вести в июле 1941. Остальным повезло уцелеть на войне, и их карьера ничуть не пострадала.

Исследователи отмечают также, что принять «юнкерс», как сказано в приказе, «за рейсовый самолет ДС-3» служившие на указанных постах ПВО вряд ли могли – там регулярно летали такие же точно, но рейсовые «юнкерсы». И в целом в приказе скорее поднимается шум по поводу несогласованности действий ПВО с гражданскими диспетчерами и различных авиаподразделений между собой… А вот документы Политбюро в указанное время не содержат никаких намеков на необходимость покарать разгильдяев, прозевавших долетевший до столицы самолет. Что и впрямь странно, учитывая, что тогда громы и молнии государственного уровня метались и по не в пример менее впечатляющим поводам.

Нетрудно догадаться, что столь необычный прилет в Москву – а весьма вероятно, что немецкому самолету надо было здесь заправиться, чтобы лететь в обратный путь, ведь после объяснений на тему «навигационной ошибки» немцы благополучно улетели обратно – до сих пор порождает слухи и конспирологические гипотезы. Например, такую, что приземление «юнкерса» в Москве было провокацией, направленной на то, чтобы побудить разгневанного Сталина разгромить руководство ВВС. Есть также версия, что на этом самом Ю-52 было доставлено письмо Гитлера Сталину, в котором содержались заверения, что Германия не намерена воевать с СССР.

Более того, существует и такое мнение, что таинственный «юнкерс» привез не письмо, а самого фюрера, который те самые заверения озвучил лично. Владимир Воронов в газете «Совершенно секретно» (№ 5/288) пишет об этом так: «…Между 15 и 17 мая в Москве происходило нечто неординарное. Обычно заседания Политбюро проводились регулярно, паузы запланированные. Кроме одной – 16 мая заседаний не было. На тот же день приходится и необычная пауза в деловой активности самого Сталина: журнал записи посещений его кабинета на этот день совершенно пуст. Можно полагать, вождь, что называется, «работал с документами»? Во всяком случае, никого не вызывал (или никого к нему не пускали). Может, товарищу Сталину именно в этот день необходимо было основательно обдумать нечто, приняв решение?»

После этого Сталин как раз устроил разнос Тимошенко и Жукову с их планом превентивного удара.

«Так не связано ли все с загадочным прилетом самолета? – продолжает Воронов. – Тогда все встает на свои места: прилет санкционирован на самом высоком уровне; доставленное лицо имеет такое лицо, которое нельзя показывать никому; доставленная им информация адресована исключительно Самому; ответ Самого дается не впопыхах, а по зрелому размышлению – и с благодарностью возвращается тем же бортом к Самому по другую сторону границы… Но давайте посмотрим, кто полетел в Британию – второе лицо в партии. (Речь идет о визите Гесса в Англию незадолго до таинственного перелета в Москву – А. Г.) Кто мог доставить утешительные вести нашему Самому – уж не меньше, чем второе лицо в государстве. А кто тогда был в рейхе вторым лицом по государственной табели о рангах? Ну, это как раз не тайна за семью печатями… Никакое самое-самое личное послание фюрера, отправленное «с почтальоном», вождя не успокоило бы: не будем клеветать на товарища Сталина – от избытка доверчивости он не страдал…»

Д. Б. Хазанов в книге «1941. Горькие уроки. Война в воздухе» пишет о том же моменте: «Крайне неприятный случай произошел 15 мая 1941 г., когда немецкий транспортный самолет Ju 52, нарушив воздушное пространство СССР, совершил перелет по маршруту Белосток-Минск-Смоленск-Москва и беспрепятственно приземлился на Центральном аэродроме. Несомненно, германский экипаж уточнял нашу аэродромную сеть на одном из главных направлений будущего наступления по плану «Барбаросса» и проверял готовность нашей ПВО. Можно согласиться с военным историком, специалистом в области геополитики генералом Л. Г. Ивашовым, который, разбирая этот эпизод, сравнил обстоятельства пролетов «юнкерса» в 1941 г. и «цессны» М. Руста в 1987 г., после чего заключил: «Эти два полета имеют много общего. Успех их был обусловлен примерно одним и тем же: беспечностью и несогласованностью действий наших дежурных смен ВВС и ПВО, отсутствием четкой системы ответственности, слабой обученностью воинов, несовершенством вооружения и техники».

Хазанов тоже отмечает странный факт, «…что в то суровое время не последовало соответствующих «оргвыводов». Нарком обороны С. К. Тимошенко и начальник Генерального штаба Г. К. Жуков ограничились выговорами и замечаниями. Впрочем, некоторые историки полагают, будто инцидент послужил причиной ареста в ночь на 8 июня 1941 г. начальника ГУ ПВО Героя Советского Союза генерал-полковника Г. М. Штерна. Скорее, пролет «юнкерса» был лишь предлогом, поскольку Григорий Михайлович уже находился в «разработке органов НКВД за распространение троцкистских идей в Вооруженных силах», на что имелась санкция наркома обороны. Отметим еще одну кадровую перестановку: вскоре генерала Тихонова на посту командующего 1-м корпусом сменил генерал Журавлев, который руководил противовоздушной обороной Москвы практически всю войну».

Кто прилетал на том «юнкерсе», теперь уже вряд ли возможно достоверно установить. А по линии разведки тревожных сообщений поступало все больше.

29 мая 1941 года в Главное разведывательное управление поступило донесение от военного атташе из Бухареста, который так описывал сформировавшееся в тот момент в странах Оси настроение: «…Война против СССР вообще не представляет проблемы с военной точки зрения. В два-три месяца немецкие войска будут стоять на Урале. Механизированная русская армия поставит себя под удар немецкого наступления в западной части СССР и будет там разбита наголову в кратчайший срок, так как Красная армия со своим устаревшим броневым оружием и устаревшей авиацией не будет в состоянии устоять перед наступающим и превосходящим количественно немецким оружием, которое далеко ее превосходит. В немецких посвященных кругах нет ни одного человека, который имел хотя бы малейшее сомнение в немедленной победе над СССР».

15 июня 1941 года германские приготовления к войне с СССР на польской территории вступили в решающую фазу. За две недели до этого германскими оккупационными властями в Польше были изданы специальные закрытые распоряжения о подготовке населения приграничных районов к предстоящему началу военных действий. 15 июня появился приказ генерал-губернаторства о том, что все жители пограничных с СССР сел и деревень должны до 4 часов 18 июня эвакуироваться на расстояние от трех до 20 км от границы (согласно утвержденному ранее германским командованием и руководством генерал-губернаторства плану), вглубь бывшей польской территории.

О НАРУШЕНИИ ГРАНИЦЫ САМОЛЕТАМИ с 10 по 19 ИЮНЯ 1941 г.

20 июня 1941 г.

О нарушениях границы Союза ССР иностранными самолетами НКВД СССР сообщает, что с 10 по 19 июня сего года включительно пограничными отрядами НКВД зафиксировано 86 случаев нарушения границы Союза ССР иностранными самолетами. Из них: со стороны Финляндии – 9 случаев, со стороны Германии – 63 случая, со стороны Венгрии – 2 случая, со стороны Румынии – 12 случаев.

Заместитель народного комиссара внутренних дел СССР Масленников

Драматическая ночь с 21 на 22 июня 1941 года описана в безмерном количестве мемуарных и художественных произведений.

В подавляющем большинстве случаев их авторы придерживались тезиса о внезапном нападении Германии, которого никто не ждал. «Как ни странно, именно так и было с очень многими простыми советскими гражданами, которые были уверены, что Гитлер никогда не осмелится напасть на СССР, – писал британский журналист Александр Верт в своем труде «Россия в войне 1941–1945».

ПРИКАЗ НАЧАЛЬНИКА ПОГРАНВОЙСК НКВД БЕЛОРУССКОГО ОКРУГА

ОБ УСИЛЕНИИ ОХРАНЫ ГРАНИЦЫ

20 июня 1941 г.

В целях усиления охраны границы ПРИКАЗЫВАЮ:

1. До 30 июня 1941 г. плановых занятий с личным составом не проводить.

2. Личный состав, находящийся на сборах на учебных заставах, немедленно вернуть на линейные заставы и впредь до особого распоряжения не вызывать.

3. Весь личный состав ручных пулеметчиков пропустить через трехдневные сборы на учебных заставах, вызывая по два пулеметчика с каждой линейной заставы.

4. Выходных дней личному составу до 30 июня 1941 г. не предоставлять.

5. Пограннаряды в ночное время (с 23.00 до 5.00) высылать в составе трех человек каждый. Все ручные пулеметы использовать в ночных нарядах в наиболее важных направлениях.

6. Срок пребывания в наряде в ночное время – 6 часов, в дневное – 4 часа.

7. Расчет людей для несения службы строить так, чтобы с 23.00 до 5.00 службу несли на границе все люди, за исключением возвращающихся из нарядов к 23.00 и часовых заставы.

8. На отдельных, наиболее уязвимых фланговых направлениях выставить на десять дней посты под командой помощника начальника заставы.

9. Контрольную полосу днем проверять кавалеристами в составе двух человек каждый наряд, срок службы – 8–9 часов беспрерывного движения влево и вправо по участку.

10. Ночью проверку КП и каждой точки проводить не реже, чем через полтора часа. КП каждой заставы разбить на два-три участка.

11. Пограннаряды располагать не ближе 300 м от линии границы.

Одним из самых популярных мифов о том периоде является история о том, как храбрый разведчик Зорге предупреждал о начале войны, Сталин, перестрелявший перед тем всех военачальников, ему не поверил, и если бы не Жуков, СССР войну проиграл бы… Это, так сказать, в максимально упрощенном пересказе. На самом деле представить, что был только один разведчик, получивший нужную информацию, да не в Европе, а в Японии, – прямо скажем, трудно. Так спецслужбы не работают.

Маршал авиации Голованов в своей книге «Дальняя бомбардировочная…» описывал такой примечательный эпизод: «…Уже в 60-х годах, точной даты я не помню, проходила в Москве международная встреча ветеранов войны. В перерыве председатель Советского Комитета ветеранов войны Семен Константинович Тимошенко пригласил на обед Г. К. Жукова, И. С. Конева, И. В. Тюленева, бывшего главкома ВМС Н. Г. Кузнецова и меня. Совершенно естественно, что и разговор во время обеда, поскольку посторонних не было, велся о прошедшей войне со всеми ее перипетиями. Как раз в этот период публиковалось много материалов о нашем разведчике Зорге. С. К. Тимошенко обратился к Г. К. Жукову и спросил его, почему он, начальник Генерального штаба, не докладывал ему – наркому обороны о получаемых от Зорге сведениях? На этот вопрос Жуков ответил, что он сам хотел спросить по этому поводу Семена Константиновича, почему он, нарком обороны, получив от начальника Главного разведывательного управления, подчиненного начальнику Генерального штаба, такие сведения, не поставил об этом его, Жукова, в известность. Такой обмен информацией вызвал у всех нас явное удивление. Решив, что Зорге являлся разведчиком ВМС, обратились к Н. Г. Кузнецову, который сказал, что Зорге на службе в Военно-Морских силах не состоял и он ничего о нем не знает.

Эпизод сам по себе, может быть, и незначительный, но весьма показательный. То, что от Зорге поступали к нам донесения о готовящейся войне, где назывались и сроки ее возможного начала, является фактом неопровержимым. Правдивость этих донесений тоже не вызывает никаких сомнений. А вот кому они докладывались и докладывались ли вообще, это вопрос, ответа на который нет».

Однако ясным доказательством того, что особых иллюзий у советского руководства уже не было, может служить тот факт, что на совещании у Сталина вечером 21 июня присутствовали не только ближайшие сподвижники, военные руководители – Тимошенко и Жуков, а также Берия, но и спешно вызванный из Германии военно-морской атташе советского посольства в Берлине Воронцов. А вызван он был после того, как доложил своему начальству – присутствовавшему тут же адмиралу Кузнецову – о неминуемо скором начале войны. «Он не только сообщал о приготовлениях немцев, но и называл почти точную дату начала войны, – писал в мемуарах Кузнецов. – Признаться, в ту пору я, видимо, тоже брал под сомнение эту телеграмму, поэтому приказал вызвать Воронцова в Москву для личного доклада…»

Впрочем, есть мнение, что инициатором вызова военно-морского атташе был сам Сталин, которому Кузнецов добросовестно доложил об очередном тревожном донесении. Был на совещании и начальник мобилизационно-планового отдела Комитета Обороны при СНК СССР Сафонов, что само по себе – достаточно красноречивый факт.

Вот что вспоминал о том же дне тогдашний командующий Московским военным округом И. В. Тюленев: «В полдень мне позвонил из Кремля Поскребышев:

– С вами будет говорить товарищ Сталин…

В трубке я услышал глуховатый голос:

– Товарищ Тюленев, как обстоит дело с противовоздушной обороной Москвы?

Я коротко доложил главе правительства о мерах противовоздушной обороны, принятых на сегодня, 21 июня. В ответ услышал:

– Учтите, положение неспокойное, и вам следует довести боевую готовность войск противовоздушной обороны Москвы до семидесяти пяти процентов.

В результате этого короткого разговора у меня сложилось впечатление, что Сталин получил новые тревожные сведения о планах гитлеровской Германии…»

Более того, ночью было отдано распоряжение установить в Москве режим затемнения.

Существует мнение, что радостная атмосфера этой злосчастной ночи объясняется не только особенностями человеческой психики, склонной раскрашивать утраченное прошлое в особо яркие и светлые тона – по контрасту с обрушившимися следом тяжелейшими испытаниями и трагедиями.

Семен Данич, бывший тогда командиром саперного взвода 565-го отдельного саперного батальона 294-й стрелковой дивизии, вспоминал: «Дивизия располагалась в лесу под Липецком, офицеры жили в палатках, а солдаты в шалашах. Из нашего училища в эту дивизию было направлено 16 человек, и временно, пока шли назначения, мы жили дружной командой в одной палатке. У кого-то из наших ребят возникла идея отметить окончание училища. Идея всем понравилась, и организацию пикника поручили самому опытному и старшему по возрасту из нас лейтенанту Дерешеву. Пикник решили провести на красивом острове посреди р. Воронеж, ниже Липецкого металлургического завода. Заготовили закуски, шампанское. С помощью знакомой девушки пригласили весь ее выпускной класс. Праздник начался вечером 21 июня и продолжался до утра 22 июня. Шампанское лилось рекой, я, кстати, тогда его первый раз попробовал, казалось, что веселится весь город – такой был шум и радостный хохот. Такого веселого и красиво оформленного кострами праздника я больше не видел за всю свою долгую жизнь…»

РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНАЯ СВОДКА

штаба Прибалтийского особого военного округа № 02

от 22 июня 1941 г.

о группировке войск противника к 20 часам 21 июня 1941 г.

СОВ. СЕКРЕТНО

Серия «Г»

Копии:

Начальнику Генерального Штаба Красной Армии

Начальнику Разведывательного управления Генерального Штаба Красной Армии,

Начальникам штабов 8, 11 и 27-й армий,

Начальнику штаба Западного особого военного округа

РАЗВЕДСВОДКА № 02 К 20.00 21.6.41 ШТАБ ПРИБВО ПАНЕВЕЖИС

22.6.41 0.25

Карты 100 000 и 500 000

По данным, заслуживающим доверия, продолжается сосредоточение немецких войск в Восточную Пруссию. 20.6.41 г. на участке железной дороги Кенигсберг-Тильзит – усиленное движение воинских эшелонов. Выдвижение частей к государственной границе продолжается.

Закончено строительство понтонных мостов через р. Неман в районах: Рус, Таттамишкен (2426), Клокен (1834), Тильзит, Винкел; продолжается в районе Вишвилл и усиленно в районе [г. дв.] Винге (1048).

Охрана границы и наблюдение за нашей территорией возложены на полевые части.

В Клайпедской области гражданскому населению (главным образок преклонного возраста) предложено эвакуироваться вглубь от границы на 20 км.

В Сувалкском уезде жители выселены вглубь от границы на 5 км.

12.6.41 г. в районе Сувалки производился учет лошадей, которые должны быть взяты 20.6.41 г. в армию.

Среди военнослужащих и гражданского населения Восточной Пруссии идут разговоры, что войска, расположенные в Восточной Пруссии, получили приказ занять исходное положение для наступления.

Начальник штаба Прибалтийского особого военного округа генерал-лейтенант Кленов

Заместитель начальника Разведывательного отдела штаба Прибалтийского особого военного округа полковник Кашников

Есть мнение, что подчеркнуто праздничная атмосфера был создана намеренно. И вовсе не потому, что Сталин не доверял сообщениям разведки, скорее наоборот. На самом деле при всей очевидности того, что войны избежать не удастся, было важно и то, кого признает агрессором мировое общественное мнение. Отсюда и опасение поддаться на провокацию, дать хоть какой-то заметный повод обвинить в том, что началась война, именно СССР. Ведь у него союзников не было. И вряд ли Сталин не понимал, что при малейшей возможности очередного «умиротворения» Гитлера и Англия, и США с удовольствием ею воспользуются. Пусть фюрер добывает себе вожделенное «жизненное пространство» на востоке, авось ему этого наконец-то хватит… Тем более если проклятые большевики сами начали войну.

А тут – празднества, спектакли, выпускные балы, в парках играют оркестры, радостные люди мирно и беззаботно веселятся. И на них обрушивается коварный враг. Об этом писали все западные корреспонденты, общественное мнение расположилось в пользу СССР, что предопределило дальнейшее развитие отношений и создание антигитлеровской коалиции…

ОБРАЩЕНИЕ ПРЕМЬЕР-МИНИСТРА ВЕЛИКОБРИТАНИИ УИНСТОНА ЧЕРЧИЛЛЯ

(фрагменты)

…За последние 25 лет никто не был более последовательным противником коммунизма, чем я. Я не возьму обратно ни одного слова, которое я сказал о нем. Но все это бледнеет перед развертывающимся сейчас зрелищем. Прошлое с его преступлениями, безумствами и трагедиями исчезает.

Я вижу русских солдат, стоящих на пороге своей родной земли, охраняющих поля, которые их отцы обрабатывали с незапамятных времен.

Я вижу их охраняющими свои дома, где их матери и жены молятся, – да, ибо бывают времена, когда молятся все, – о безопасности своих близких, о возвращении своего кормильца, своего защитника и опоры…

Я вижу, как на все это надвигается гнусная нацистская военная машина с ее щеголеватыми, бряцающими шпорами прусскими офицерами, с ее искусными агентами, только что усмирившими и связавшими по рукам и ногам десяток стран.

Я вижу также серую вымуштрованную послушную массу свирепой гуннской солдатни, надвигающейся, подобно тучам ползущей саранчи…

Мы никогда не станем договариваться, мы никогда не вступим в переговоры с Гитлером или с кем-либо из его шайки. Мы будем сражаться с ним на суше, мы будем сражаться с ним на море, мы будем сражаться с ним в воздухе, пока, с Божьей помощью, не избавим землю от самой тени его и не освободим народы от его ига. Любой человек или государство, которые борются против нацизма, получат нашу помощь…

Отсюда следует, что мы окажем России и русскому народу всю помощь, какую только сможем…

Вечером 21 июня начальник штаба Киевского особого военного округа генерал М. А. Пуркаев доложил Жукову, что его подчиненные доставили очередного немца-перебежчика, который уверяет, что через несколько часов германская армия двинется в наступление на Советский Союз, а сейчас войска уже занимают исходные позиции для этого.

ДОКЛАД НАЧАЛЬНИКА 90-го ПОГРАНОТРЯДА МАЙОРА М. С. БЫЧКОВСКОГО

«21 июня в 21.00 на участке Сокальской комендатуры был задержан солдат, бежавший из германской армии, Лисков Альфред. Так как в комендатуре переводчика не было, я приказал коменданту участка капитану Бершадскому грузовой машиной доставить солдата в г. Владимир в штаб отряда.

В 0.30 22 июня 1941 г. солдат прибыл в г. Владимир-Волынск. Через переводчика примерно в 1 час ночи солдат Лисков показал, что 22 июня на рассвете немцы должны перейти границу. Об этом я немедленно доложил ответственному дежурному штаба войск бригадному комиссару Масловскому. Одновременно сообщил по телефону лично командующему 5-й армией генерал-майору Потапову, который к моему сообщению отнесся подозрительно, не приняв его во внимание.

Я лично твердо также не был убежден в правдивости сообщения солдата Лискова, но все же вызвал комендантов участков и приказал усилить охрану госграницы, выставить специально слухачей к р. Буг и в случае переправы немцев через реку уничтожить их огнем. Одновременно приказал, если что-нибудь подозрительное будет замечено (движение какое-либо на сопредельной стороне), немедленно докладывать мне лично. Я находился все время в штабе.

Коменданты участков в 1.00 22 июня доложили мне, что ничего подозрительного на сопредельной стороне не замечено, все спокойно.

…Ввиду того, что переводчики в отряде слабые, я вызвал из города учителя немецкого языка, отлично владеющего немецким языком, и Лисков вновь повторил то же самое, то есть что немцы готовятся наступать на СССР на рассвете 22 июня 1941 г. Назвал себя коммунистом и заявил, что прибыл специально предупредить по личной инициативе.

Не закончив допроса солдата, услышал в направлении Устилуг (первая комендатура) сильный артиллерийский огонь. Я понял, что это немцы открыли огонь по нашей территории, что и подтвердил тут же допрашиваемый солдат. Немедленно стал вызывать по телефону коменданта, но связь была нарушена…»

Жуков сообщил новость Сталину, и тот распорядился, чтобы Тимошенко и Жуков приехали к нему в Кремль.

Генералы не просто прибыли к вождю, но привезли с собой проект директивы о приведении войск в боевую готовность. Совещание началось без десяти девять вечера. Вместе с Жуковым и Тимошенко приехал Буденный, а в кабинете Сталина их, помимо хозяина, уже ждали Молотов, Ворошилов, Берия и Маленков.

«А не подбросили ли нам этого перебежчика, чтобы спровоцировать конфликт?» – спросил Сталин.

Тимошенко твердо отвечал, что перебежчик не единственный, да и информация из других источников поступает аналогичная. А на вопрос, что же в таком случае надо сделать, сообщил, что директива о приведении войск приграничных округов в полную боевую готовность и выдвижении их на оборонительные рубежи уже подготовлена. Но Сталин снова возразил: «Такую директиву сейчас давать преждевременно. Может, вопрос еще уладится мирным путем. Надо дать короткую директиву, в которой указать, что нападение немецких частей может начаться с провокационных действий. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений».

Жуков и Ватутин спешно переписали директиву, как было указано. Сталин внес еще несколько поправок и наконец-то одобрил ее, передав бумагу Тимошенко, чтобы тот подписал документ на правах наркома обороны.

Теперь текст содержал предупреждение как о возможности неожиданного вторжения немцев, так и о высокой вероятности провокаций. Но все-таки Жуков и Тимошенко в значительной степени смогли настоять на своем – войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов предписывалось быть в полной боевой готовности и, если понадобится, отразить натиск немцев и их союзников.

Военным советам ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО

Копия: Народному комиссару Военно-Морского Флота

1. В течение 22–23.6.41 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Нападение может начаться с провокационных действий.

2. Задача наших войск – не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников.

3. Приказываю:

а) в течение ночи на 22.6.41 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;

б) перед рассветом 22.6.41 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать;

в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточенно и замаскированно;

г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;

д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.

Тимошенко, Жуков.

21.6.41 г.

Директива была передана в перечисленные военные округа уже за полночь. А предстояло еще довести ее до сведения войск, потом требовалось время на выполнение необходимых действий.

В Генеральном штабе и Наркомате обороны никто не спал и никто не ушел домой. К Жукову и Тимошенко стекалась информация от командующих округами. Те, в свою очередь, получали сведения от пограничников – и сведения эти были угрожающими: на той стороне границы уже отчетливо слышался усиливающийся шум множества двигателей.

В полночь Жукову из Тернополя позвонил командующий Киевским округом генерал-полковник М. П. Кирпонос и сообщил о новом перебежчике, военнослужащем 222-го пехотного полка 74-й пехотной дивизии вермахта, который переплыл приграничную речушку и пришел к нашим пограничникам все с той же информацией – в четыре часа утра немцы пойдут в наступление. Жуков велел Кирпоносу поскорее передавать распоряжение о приведении войск в боевую готовность.

А потом произошло то, неизбежность чего советские лидеры и военачальники, в общем-то, уже понимали, но всеми силами старались отодвинуть. О получении рокового известия Жуков рассказывал так: «В 3 часа 30 минут начальник штаба Западного округа генерал В. Е. Климовских доложил о налете немецкой авиации на города Белоруссии. Минуты через три начальник штаба Киевского округа генерал М. А. Пуркаев доложил о налете авиации на города Украины. В 3 часа 40 минут позвонил командующий Прибалтийским военным округом генерал Ф. И. Кузнецов, который доложил о налетах вражеской авиации на Каунас и другие города.

Нарком приказал мне звонить И. В. Сталину. Звоню. К телефону никто не подходит. Звоню непрерывно. Наконец слышу сонный голос генерала Власика (начальника управления охраны).

– Кто говорит?

– Начальник Генштаба Жуков. Прошу срочно соединить меня с товарищем Сталиным.

– Что? Сейчас?! – изумился начальник охраны. – Товарищ Сталин спит.

– Будите немедля: немцы бомбят наши города, началась война…»

Эта картина начала войны долгое время была едва ли не канонической, хотя в последнее время многие исследователи опровергают ее, опираясь на воспоминания Микояна, утверждавшего, что в ту ночь Сталин был в Кремле.

При этом Жуков в своих воспоминаниях отрицает, что «некоторые командующие и их штабы в ночь на 22 июня, ничего не подозревая, мирно спали или беззаботно веселились».

Хотя на самом деле кое-кто и веселился… Или, по крайней мере, старался делать вид. Возможно, тоже по особому и негласному распоряжению свыше.

«Тщательное наблюдение за русскими, – писал в своих воспоминаниях немецкий генерал Гудериан, – убеждало меня в том, что они ничего не подозревают о наших намерениях. Во дворе крепости Бреста, который просматривался с наших наблюдательных пунктов, под звуки оркестра они проводили развод караулов. Береговые укрепления вдоль Западного Буга не были заняты русскими войсками. Работы по укреплению берега едва ли хоть сколько-нибудь продвинулись вперед за последние недели. Перспективы сохранения момента внезапности были настолько велики, что возник вопрос, стоит ли при таких обстоятельствах проводить артиллерийскую подготовку в течение часа, как это предусматривалось приказом…»

Генерал И. В. Болдин вечером 21 июня в Доме офицеров Минска смотрел спектакль «Свадьба в Малиновке». Там же присутствовал командующий Западным округом генерал Д. Г. Павлов. В разгар спектакля в ложу вошел начальник разведотдела штаба Западного особого военного округа полковник С. В. Блохин и негромко доложил Павлову, что, по данным разведки, немецкие войска на границе приведены в полную боевую готовность. Павлов воспринял известие невозмутимо и даже досмотрел спектакль. Болдин же, удивленный таким равнодушием, принялся мысленно перебирать множество тревожных признаков, которые были замечены в последние дни.

А на рассвете Павлов вызвал Болдина в штаб и на вопрос, что случилось, ответил: «Сам, как следует, не разберу. Понимаешь, какая-то чертовщина. Несколько минут назад звонил из третьей армии Кузнецов. Говорит, что немцы нарушили границу на участке от Сопоцкина до Августова, бомбят Гродно, штаб армии. Связь с частями по проводам нарушена, перешли на радио. Две радиостанции прекратили работу – может, уничтожены… Звонил из десятой армии Голубев, а из четвертой – начальник штаба полковник Сандалов. Сообщения неприятные. Немцы всюду бомбят…»

…Наконец-то, вспоминал впоследствии Болдин, из Москвы пришел приказ немедленно вскрыть «красный пакет», где находился план прикрытия государственной границы на случай войны. «Но было уже поздно… – писал в мемуарах Болдин. – Фашисты уже развернули широкие военные действия, на ряде направлений враг уже глубоко вклинился на нашу территорию!»

Однако мысль, что это все же не война, а очень большая провокация, еще сохранялась у некоторых военачальников. Ранним утром 22 июня тому самому Федюнинскому, к которому за несколько дней перед этим попал один из первых немецких перебежчиков, назвавший время начала войны с точностью до часа, позвонил генерал Потапов и приказал объявить в войсках тревогу, но боеприпасы пока не выдавать.

А в Москве подошедший к телефону Сталин выслушал доклад и приказал Жукову и Тимошенко ехать в Кремль, куда Поскребышев должен был вызвать членов Политбюро.

До отъезда Жуков успел поговорить с адмиралом Октябрьским, который сообщил, что налет на Севастополь отбит и, хотя в городе есть разрушения, причинить сколь-нибудь заметный вред кораблям Черноморского флота противник не сумел.

Вскоре после четырех часов утра командующие Западным и Прибалтийским особыми округами доложили, что после бомбовых и артиллерийских ударов на советскую территорию двинулись наземные немецкие части.

В половине пятого Жуков и Тимошенко приехали в Кремль, где в ответ на свой доклад услышали от Сталина вопрос:

– Не провокация ли это немецких генералов?

– Немцы бомбят наши города на Украине, в Белоруссии и Прибалтике. Какая же это провокация… – отозвался Тимошенко.

– Если нужно организовать провокацию, – проговорил Сталин, – то немецкие генералы бомбят и свои города…

А потом предположил, что Гитлер ничего не знает о происходящем.

Сразу после этого Молотов связался с посольством Германии и услышал, что посол – граф фон Шуленбург – просит принять его. Молотов отправился на встречу с немецким дипломатом, а вернувшись, произнес роковые слова: «Германское правительство объявило нам войну…»

В тяжелой тишине, повисшей после этой фразы, Жуков произнес, что теперь надлежит всеми силами обрушиться на врага, чтобы задержать его продвижение.

– Не задержать, а уничтожить, – добавил Тимошенко.

– Давайте директиву, – резюмировал Сталин.

ДИРЕКТИВА ВОЕННЫМ СОВЕТАМ ЛВО, ПРИБОВО, ЗАПОВО, КОВО, ОДВО № 2

22 июня 1941 г. 7 ч. 15 мин.

Копия: народному комиссару военно-морского флота (СССР)

22 июня 1941 г. 04 часа утра немецкая авиация без всякого повода совершила налеты на наши аэродромы и города вдоль западной границы и подвергла их бомбардировке.

Одновременно в разных местах германские войска открыли артиллерийский огонь и перешли нашу границу.

В связи с неслыханным по наглости нападением со стороны Германии на Советский Союз

ПРИКАЗЫВАЮ:

1. Войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу.

2. Разведывательной и боевой авиацией установить места сосредоточения авиации противника и группировку его наземных войск.

Мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить группировки его наземных войск.

Удары авиацией наносить на глубину германской территории до 100–150 км.

Разбомбить Кенигсберг и Мемель.

На территорию Финляндии и Румынии до особых указаний налетов не делать.

Тимошенко

Маленков

Жуков

Великое отступление первых дней войны: запреты Сталина и логика стратегии

За эту директиву Жукову немало досталось от тех, кто впоследствии писал о событиях первых дней Великой Отечественной войны. Например, от небезызвестного Виктора Суворова: «Жуков требовал наступать в условиях, когда сожжены аэродромы. Когда наши разведывательные самолеты не могут подняться в воздух, следовательно, командиры не представляют, где противник. Жуков требовал наступать вслепую в условиях полного господства противника в воздухе. Жуков требовал наступать в условиях, когда противник все видит с воздуха, а у нас выбиты глаза».

Впрочем, с таким подходом согласны далеко не все.

А. В. Исаев в книге «Георгий Жуков» пишет, что ситуация выглядела иначе: «Первый удар 22 июня был сильным, но далеко не смертельным. Вынос аэродромов к границе на дистанцию артиллерийского залпа был исключением, а не правилом. Например, в Западном особом военном округе это были 129-й истребительный авиаполк 9-й авиадивизии, располагавшийся в 12 км от границы, и 74-й штурмовой авиаполк 11-й авиадивизии – в 14 км. Остальные авиаполки 9-й авиадивизии были в 20, 40 и даже 70 км от границы. При этом 129-й истребительный авиаполк уже в 4:05 был в воздухе и достойно встретил первый удар немцев. Он понес большие потери только во второй половине дня 22 июня. Всего в первый день войны ВВС Западного фронта произвели 1896 самолетовылетов, примерно по два на одну боевую машину… На каждый советский аэродром в первый день войны было совершено от 2 до 8 налетов, с продолжительностью атак до 40 минут. Если один-два налета еще можно было отразить, то 6–8 неизбежно приводили к тяжелым потерям».

О серьезно пострадавшей авиации писал впоследствии и сам Жуков. Но точной информации о происходящем в зоне боевых действий утром 22 июня в Москве не имели. Отчасти это объяснялось нарушенной связью – ведь для немцев в план подготовки к войне входила и диверсионная деятельность, одной из целей которой были как раз средства связи.

Мемориальная доска на Белорусском вокзале, посвященная первому исполнению знаменитой песни «Священная война» 26 июня 1941 года

Приехав обратно в Наркомат обороны, Жуков и Тимошенко скоро узнали, что «перед рассветом 22 июня во всех западных приграничных округах была нарушена проводная связь с войсками и штабы округов и армий не имели возможности быстро передать свои распоряжения. Заброшенные ранее немцами на нашу территорию диверсионные группы в ряде мест разрушили проволочную связь. Они убивали делегатов связи, нападали на командиров. Радиосредствами значительная часть войск приграничных округов не была обеспечена… Не имея связи, командармы и некоторые командующие округами выехали непосредственно в войска, чтобы на месте разобраться в обстановке. Но так как события развивались с большой быстротой, этот способ управления еще больше осложнил работу».

В результате в первые часы войны и в штабы округов, и в Генштаб посыпалась самая разная информация, далеко не достоверная, а то и устаревшая, иногда паническая, иногда наоборот – занижающая силу противника. Были и заведомо ложные сведения, подброшенные теми самыми диверсантами или их пособниками.

Даже к вечеру 22 июня, когда Жуков уже улетел лично разбираться, что происходит на Юго-Западном фронте, оставшийся в Москве на штабном хозяйстве Ватутин не мог добиться от штабов фронтов, армий и ВВС точных данных о своих и немецких войсках. Не было известно ни то, насколько глубоко вермахт смог продвинуться на советскую территорию, ни то, какие потери при этом понесли наши наземные войска и военно-воздушные силы. Командующие Западным округом Павлов и Прибалтийским округом Кузнецов на связь не выходили, удалось лишь выяснить в их штабах, что означенные генералы «уехали куда-то в войска».

Исаев объясняет проблемы с достоверной информацией еще и своеобразным болевым шоком, не позволяющим сразу адекватно оценить обстановку: «Если впоследствии советские разведсводки чаще завышали, чем занижали силы врага, то самые первые оценки противника в войне были чересчур оптимистичными».

Виктор Суворов описывает первые часы войны так: «Войска приграничных военных округов, которыми командовали Павлов, Кузнецов, Кирпонос, Черевиченко, были выдвинуты к самым границам и попали под внезапный удар, не успев по тревоге добежать до своих танков и пушек. Случилось это не оттого, что глупенькие командующие фронтами по своей воле согнали миллионы солдат к границе, а потому, что так приказал начальник Генерального штаба генерал армии Жуков. Аэродромы приграничных округов были вынесены к границам и до пределов забиты самолетами. Там самолеты в своем большинстве и сгорели, не успев подняться в воздух. Случилось это не по прихоти Павлова, Кузнецова или другого командующего округом, а по приказу начальника Генерального штаба Жукова…»

«Большая часть танковых войск трех особых округов дислоцировалась на глубине 100 км и более и воздействию немцев почти не подвергалась, – возражает Исаев. – Потери техники многочисленных механизированных корпусов Северо-Западного, Западного и Юго-Западного фронтов собственно 22 июня 1941 г. были ничтожными. Они пришлись на две танковые дивизии, волею судеб оказавшиеся близко к границе, – 22-ю танковую дивизию у Бреста в Белоруссии и 41-ю танковую дивизию у Владимира-Волынского на Украине. В остальных танковых соединениях танкисты благополучно «добежали» до своих машин и приняли активное участие в приграничном сражении. Более того, многие из них успели намотать на гусеницы до нескольких сотен километров, прежде чем столкнулись с противником».

Тем не менее директива «обрушиться всеми силами», хоть и была передана в войска, оказалась категорически невыполнимой.

Тем временем в стране была объявлена мобилизация, пока еще не всеобщая, не затронувшая лишь три военных округа – Среднеазиатский, Забайкальский и Дальневосточный. В европейской части Советского Союза было введено военное положение, то есть теперь функции органов государственной власти относительно обороны, сохранения общественного порядка и обеспечения государственной безопасности передавались военным властям. Органы военной власти получили право реквизировать для нужд обороны любые транспортные средства, а также привлекать население к строительству оборонительных рубежей.

Особые военные округа отныне становились фронтами: Прибалтийский округ – Северо-Западным фронтом, Западный – соответственно Западным фронтом, а Киевский округ превратился в Юго-Западный фронт.

Днем 22 июня Сталин позвонил Жукову и велел тому, как представителю Ставки Главного Командования, немедленно отправиться на Юго-Западный фронт, поскольку «командующие фронтами не имеют достаточного опыта в руководстве боевыми действиями войск и, видимо, несколько растерялись». Надлежало самолетом добраться до Киева, а далее следовать в Тернополь, где находился штаб фронта и командный пункт командующего Юго-Западным фронтом генерал-полковника М. П. Кирпоноса. В качестве представителя партийно-государственного руководства Жукова должен был сопровождать член Политбюро Н. С. Хрущев.

Прилетев в Киев, Жуков отправился в ЦК КП(б)У, где встретился с Хрущевым. Тот сообщил, что до Тернополя придется ехать автотранспортом, поскольку обстановка в воздухе напряженная: все время появляются немецкие истребители, которые атакуют любые советские самолеты. Поздним вечером того же дня Жуков и Хрущев прибыли в Тернополь. Связавшись с оставшимся в Москве генералом Ватутиным, Жуков узнал, что проблемы с получением информации непосредственно от войск сохраняются, а Сталин велел подписать новую директиву наркома обороны и именем Жукова тоже. Начальник Генштаба поинтересовался, что за директива, и, услышав, что речь идет о контрнаступлении с выходом на территорию противника, усомнился в целесообразности отдачи такого распоряжения, когда нет точных сведений, где и какими силами противник наносит удары. Жуков предложил подождать с директивой хотя бы до утра, пока он не разберется, что непосредственно происходит на фронте. Ватутин вздохнул и сказал, что он тоже так думает, но решение свыше уже принято.

ДИРЕКТИВА НАРОДНОГО КОМИССАРА ОБОРОНЫ СОЮЗА ССР № 3

22 июня 1941 года

1. Противник, нанеся удары из Сувалкинского выступа на Олита и из района Замостье на фронте Владимир-Волынский, Радзехов, вспомогательные удары в направлениях Тильзит, Шауляй и Седлец, Волковыск, в течение 22.6, понеся большие потери, достиг небольших успехов на указанных направлениях. На остальных участках госграницы с Германией и на всей госгранице с Румынией атаки противника отбиты с большими для него потерями.

2. Ближайшей задачей на 23–24.6 ставлю:

а) концентрическими сосредоточенными ударами войск Северо-Западного и Западного фронтов окружить и уничтожить сувалкинскую группировку противника и к исходу 24.6 овладеть районом Сувалки; б) мощными концентрическими ударами механизированных корпусов, всей авиацией Юго-Западного фронта и других войск 5 и 6А окружить и уничтожить группировку противника, наступающую в направлении Владимир-Волынский, Броды. К исходу 24.6 овладеть районом Люблин.

3. ПРИКАЗЫВАЮ:

а) Армиям Северного фронта продолжать прочное прикрытие госграницы. Граница слева – прежняя. б) Армиям Северо-Западного фронта, прочно удерживая побережье Балтийского моря, нанести мощный контрудар из района Каунас во фланг и тыл сувалкинской группировке противника, уничтожить ее во взаимодействии с Западным фронтом и к исходу 24.6 овладеть районом Сувалки. Граница слева – прежняя. в) Армиям Западного фронта, сдерживая противника на варшавском направлении, нанести мощный контрудар силами не менее двух мехкорпусов и авиации во фланг и тыл сувалкинской группировки противника, уничтожить ее совместно с Северо-Западным фронтом и к исходу 24.6 овладеть районом Сувалки. Граница слева – прежняя. г) Армиям Юго-Западного фронта, прочно удерживая границу с Венгрией, концентрическими ударами в общем направлении на Люблин силами 5 и 6А, не менее пяти мехкорпусов и всей авиации фронта, окружить и уничтожить группировку противника, наступающую на фронте Владимир-Волынский, Крыстынополь, к исходу 26.6 овладеть районом Люблин. Прочно обеспечить себя с краковского направления. д) Армиям Южного фронта не допустить вторжения противника на нашу территорию. При попытке противника нанести удар в черновицком направлении или форсировать рр. Прут и Дунай мощными фланговыми ударами наземных войск во взаимодействии с авиацией уничтожить его; двумя мехкорпусами в ночь на 23.6 сосредоточиться в районе Кишинев и лесов северо-западнее Кишинева.

4. На фронте от Балтийского моря до границы с Венгрией разрешаю переход госграницы и действия, не считаясь с госграницей.

5. Авиации Главного Командования:

а) поддержать Северо-Западный фронт одним вылетом 1-го ав. корп. ДД и Западный фронт одним вылетом 3-го ав. корп. ДД на период выполнения ими задачи по разгрому сувалкинской группировки противника; б) включить в состав Юго-Западного фронта 18-ю авиадивизию ДД и поддержать Юго-Западный фронт одним вылетом 2-го ав. корпуса ДД на период выполнения им задачи по разгрому люблинской группировки противника; в) 4-й ав. корпус ДД оставить в моем распоряжении в готовности содействовать главной группировке Юго-Западного фронта и частью сил Черноморскому флоту.

Народный комиссар обороны СССР Маршал Советского Союза С. Тимошенко

Член Главного Военного Совета Маленков

Начальник Генерального штаба РККА генерал армии Жуков

Около полуночи новая директива поступил в штаб Юго-Западного фронта, и Жуков наконец смог внимательно ее прочитать, а начальник штаба фронта Пуркаев в первый момент схватился за голову, восклицая, что у войск нет возможности ее выполнить. Впрочем, в такой сложной обстановке было не до эмоций, поэтому руководство фронта и Жуков занялись поиском способа исполнить директиву.

Был срочно собран Военный совет фронта. Пуркаев выдвинул идею организовать оборону по линии прежней государственной границы, где имелись обустроенные укрепрайоны. Если занять оборону вдоль старой границы силами резервных стрелковых корпусов, отведя за эту линию механизированные корпуса, то можно будет сначала надежно остановить противника, а потом, собравшись с силами, начать контрнаступление. Идея многим показалась разумной, но в директиве отхода на оборонительный рубеж не предусматривалось – только контрудар.

По предложению Жукова был сформулирован и передан в войска предварительный приказ о сосредоточении механизированных корпусов для нанесения контрудара по главной группировке армий «Юг», прорвавшейся в районе Сокаля. Планировалось, что поддержку мехкорпусам окажет вся имеющаяся у фронта авиация, а также удастся привлечь и часть дальней бомбардировочной авиации, находившейся в распоряжении Главного Командования.

Утром 23 июня Жуков приехал на командный пункт командира 8-го механизированного корпуса генерал-лейтенанта Рябышева, с которым был хорошо знаком по своей прежней службе в Киевском Особом военном округе. «Глядя на Д. И. Рябышева и командиров штаба, я вспомнил славную 11-ю танковую бригаду, ее командира, отважного комбрига М. П. Яковлева, вспомнил, как отважно громили противника бойцы этой бригады у горы Баин-Цаган на Халхин-Голе. “Да, эти люди будут и теперь драться не хуже, – подумал я. – Лишь бы не опоздать с контрударом…”»

По воспоминаниям начальника оперативного отдела штаба Юго-Западного фронта Баграмяна, впоследствии Маршала Советского Союза, Жуков тогда «…был хмур. Он молча кивнул в ответ на мое приветствие. Из разговора я понял, что Жуков считает действия командования фронта недостаточно энергичными и целеустремленными. По его словам, много внимания уделяется решению второстепенных задач и слишком медленно идет сосредоточение корпусов. А нужно определить главную опасность и против нее сосредоточить основные усилия. Такой главной угрозой являются танковые и моторизованные группировки противника, глубоко вклинившиеся вглубь нашей обороны. Поэтому основные силы фронта при поддержке всей авиации должны быть брошены именно на эти направления».

Уже было ясно, что все механизированные корпуса фронта не успеют сосредоточиться для нанесения единого мощного удара. Времени на ожидание не было: немецкие мобильные соединения продолжали наступать. На новом заседании Военного совета фронта было решено атаковать прорвавшихся немцев теми силами, которые есть сейчас.

24 июня контрудар по левому флангу наступающей немецкой группировки был нанесен силами 22-го механизированного корпуса и 135-й стрелковой дивизии. Главной целью было оттянуть на себя силы немцев и тем самым помочь вырваться из «котла» 87-й и 124-й стрелковым дивизиям, попавшим в окружение на восточных подступах к Владимиру-Волынскому. Но части Красной армии действовали несогласованно, потери оказались велики, подоспели новые немецкие танковые соединения… Пришлось отступать. А 8-й мехкорпус, как и еще два механизированных и три стрелковых корпуса, не успел занять указанный ему район. Основной контрудар был перенесен на 26 июня.

Рано утром 26 июня Жукова, находившегося в Тернополе, вызвал к телефону Сталин и приказал немедленно лететь в Москву: слишком плохи дела на Западном фронте, где части вермахта стремительно движутся к Минску. При этом невозможно понять, где командующий фронтом Павлов, нет связи с маршалом Куликом, а маршал Шапошников совсем некстати заболел…

Прилетев в тот же день в Москву, Жуков, никуда не заезжая, с аэродрома помчался в Кремль. В кабинете Сталина он застал Тимошенко и Ватутина. Все трое выглядели до крайности измученными нервным напряжением и бессонницей.

Сталин швырнул на стол карту Западного фронта и спросил:

– Что тут можно сделать?

Жуков попросил сорок минут на обдумывание сложившейся ситуации.

В изложении Исаева ситуация выглядела так: «К моменту прибытия Г. К. Жукова в Москву большая часть войск Западного фронта Д. Г. Павлова уже безостановочно катилась в пропасть. В ночь с 25 на 26 июня 1941 г. войска фронта начали отход на линию Лида, р. Шара, Бытень, Пинск. Первый «скачок» отхода планировалось произвести сразу аж на 60 км. Но обогнать механизированные соединения вермахта передвигающаяся пешим порядком пехота 3-й и 10-й армий уже не могла. Начальник штаба фронта Климовских 26 июня отправил наркому обороны донесение: «До 1000 танков обходят Минск с северо-запада, прошли укрепленный район у Козеково. Противодействовать нечем». Конечно, «1000 танков» были преувеличением, но именно 26 июня 39-й моторизованный корпус 3-й танковой группы Г. Гота вышел к автостраде северо-восточнее Минска. Он двигался от Вильнюса через Молодечно и поэтому просто обошел оборону 44-го и 2-го стрелковых корпусов на подступах к столице советской Белоруссии. К вечеру 28 июня танковые группы Гота и Гудериана соединились и образовали первый в истории Великой Отечественной войны «котел» для войск двух советских армий».

Хайнц Гудериан. В начале войны его танковые подразделения были воплощением блицкрига. Но под Москвой и его ждало поражение

Вместе с Ватутиным и Тимошенко Жуков попытался найти решение, хотя дела на Западном фронте и впрямь складывались катастрофически: «Западнее Минска были окружены и дрались в неравном бою остатки 3-й и 10-й армий, сковывая значительные силы противника. Остатки 4-й армии частично отошли в Припятские леса. С линии Докшицы-Смолевичи-Слуцк-Пинск отходили на реку Березину разрозненные части войск, понесшие в предыдущих боях серьезные потери. Эти ослабленные войска фронта преследовались мощными группировками противника».

Казалось, ситуация отчаянная. Единственное, что смогли сразу предложить Жуков, Тимошенко и Ватутин, – это как можно скорее занять оборону на рубеже, проходящем по Западной Двине и линии Полоцк-Витебск-Орша-Могилев-Мозырь. Было также предложено немедленно начать организацию резервного оборонительного рубежа от озера Селижарово к Смоленску, а далее – к Рославлю и Гомелю.

Сталин все предложения одобрил.

Приказ Ставки Главного Командования Начальнику штаба Западного фронта генералу В. Е. Климовских

27 июня

1. Срочно разыскать все части, связаться с командирами и объяснить им обстановку, положение противника и положение своих частей, особо детально обрисовать места, куда проскочили передовые мехчасти врага. Указать, где остались наши базы горючего, боеприпасов и продфуража, чтобы с этих баз части снабдили себя всем необходимым для боя.

Поставить частям задачу, вести ли бои или сосредоточиваться в лесных районах, в последнем случае – по каким дорогам и в какой группировке.

2. Выяснить, каким частям нужно подать горючее и боеприпасы самолетами, чтобы не бросать дорогостоящую технику, особенно тяжелые танки и тяжелую артиллерию.

3. Оставшиеся войска выводить в трех направлениях:

– через Докшицы и Полоцк, собирая их за Лепельским и Полоцким УРами;

– направление Минск, собирать части за Минским УРом;

– третье направление – Глусские леса и на Бобруйск.

4. Иметь в виду, что первый механизированный эшелон противника очень далеко оторвался от своей пехоты, в этом сейчас слабость противника, как оторвавшегося эшелона, так и самой пехоты, движущейся без танков. Если только подчиненные вам командиры смогут взять в руки части, особенно танковые, можно нанести уничтожающий удар и для разгрома первого эшелона, и для разгрома пехоты, двигающейся без танков. Если удастся, организуйте сначала мощный удар по тылу первого мехэшелона противника, движущегося на Минск и Бобруйск, после чего можно с успехом повернуться против пехоты.

Такое смелое действие принесло бы славу войскам Западного округа. Особенно большой успех получится, если сумеете организовать ночное нападение на мехчасти.

5. Конницу отвести в Пинские леса и, опираясь на Пинск, Лунинец, развернуть самые смелые и широкие нападения на тылы частей и сами части противника. Отдельные мелкие группы конницы под командованием преданных и храбрых средних командиров расставьте на всех дорогах.

Но за экстренными решениями Жуков уже видел главную задачу – оборону Москвы. Именно на пути к ней следовало создавать глубоко эшелонированную оборону, всячески изматывать немецкую армию, чтобы, собрав силы, остановить наступление вермахта на какой-то из линий обороны. 27 июня командующему группой армий резерва Главного командования маршалу Буденному было приказано в экстренном порядке занять оборонительный рубеж, проходивший по Западной Двине и Днепру, чтобы предотвратить прорыв германской армии к Москве. Новым местом дислокации штаба Буденного был выбран Смоленск.

А тем временем обстановка на Западном фронте продолжала ухудшаться. Вечером 28 июня части Красной армии оставили Минск. На следующий день разъяренный Сталин вместе с другими членами Политбюро приехал в Наркомат обороны и потребовал подробного доклада по ситуации на Западном фронте. Тимошенко, Жуков и Ватутин приступили к докладу, попутно объяснив, что информация неполная и не всегда достоверная, поскольку со многими частями и подразделениями Западного фронта нет связи. Ее восстановление требует некоторого времени.

– Если связи нет, как вы собираетесь руководить войсками?! – заорал Сталин.

Жуков промолчал, стиснув зубы, но торопливо вышел из совещательной комнаты. Следом выбежал Молотов. Через несколько минут начальник Генштаба вернулся. Кое-как обсуждение продолжилось. Сталин предложил отправить на Западный фронт для оценки ситуации маршала Кулика.

Микоян в воспоминаниях описал ситуацию еще более красочно: «29 июня вечером у Сталина в Кремле собрались Молотов, Маленков, я и Берия. Подробных данных о положении в Белоруссии тогда еще не поступило. Известно было только, что связи с войсками Белорусского фронта нет. Сталин позвонил в Наркомат обороны Тимошенко. Но тот ничего путного о положении на Западном направлении сказать не смог. Встревоженный таким ходом дела, Сталин предложил всем нам поехать в Наркомат обороны и на месте разобраться с обстановкой. В Наркомате были Тимошенко, Жуков, Ватутин. Сталин держался спокойно, спрашивал, где командование Белорусским военным округом, какая имеется связь. Жуков докладывал, что связь потеряна и за весь день восстановить ее не могли. Потом Сталин другие вопросы задавал: почему допустили прорыв немцев, какие меры приняты к налаживанию связи и т. д. Жуков ответил, какие меры приняты, сказал, что послали людей, но сколько времени потребуется для установления связи, никто не знает.

Около получаса поговорили, довольно спокойно. Потом Сталин взорвался: что за Генеральный штаб, что за начальник штаба, который так растерялся, не имеет связи с войсками, никого не представляет и никем не командует. Была полная беспомощность в штабе. Раз нет связи, штаб бессилен руководить. Жуков, конечно, не меньше Сталина переживал состояние дел, и такой окрик Сталина был для него оскорбительным. И этот мужественный человек разрыдался как баба и выбежал в другую комнату. Молотов пошел за ним. Мы все были в удрученном состоянии. Минут через 5-10 Молотов привел внешне спокойного Жукова, но глаза у него еще были мокрые…»

Быть может, именно этот драматический эпизод в Наркомате обороны породил впоследствии один из самых знаменитых анекдотов о войне:

«Жуков выходит от Сталина и в сердцах роняет: «Сволочь усатая!» Через минуту об этом Сталину докладывает Берия. Сталин приказывает догнать Жукова и вернуть.

– Вы кого имели в виду, товарищ Жуков, когда сказали: «Сволочь усатая»?

– Разумеется Гитлера, товарищ Сталин!

– А вы, товарищ Берия?…»

В своих воспоминаниях, запечатленных в книге Ф. Чуева «Сто сорок бесед с Молотовым», Молотов отмечает, что «Жуков упрекает Сталина. Я не думаю, чтобы Сталин считал, как Жуков пишет, что главное направление будто бы на Украину. Я этого не думаю. И не думаю, что ссылка на Сталина у Жукова была правильная. Я ведь не меньше Жукова знал о том, что Сталин говорит, а этого не помню. Я этого не могу подтвердить. А факты говорят о том, что немцы шли, действительно, прежде всего на Москву. Они споткнулись около Смоленска и, хочешь не хочешь, пришлось поворачивать на Украину… Главное – Москва, а не Украина, но Сталин при этом, конечно, считался и с тем, чтобы не дать им возможности толкнуться к Донбассу и Днепропетровску… Поэтому тем более на Жукова надо осторожно ссылаться…»

К этому трагическому времени относится и еще одна из легенд о Жукове. Она гласит, что в разговоре с Павловым начальник Генштаба, вспомнив полугодичной давности штабную стратегическую игру, посвященную отражению агрессии именно в тех местах, где сейчас гибли и отступали советские войска, не выдержал и закричал: «Я же тебе показывал, как надо воевать!»

ФРАГМЕНТЫ СТЕНОГРАММЫ РАЗГОВОРА НАЧАЛЬНИКА ГЕНЕРАЛЬНОГО ШТАБА ЖУКОВА С КОМАНДУЮЩИМ ЗАПАДНЫМ ФРОНТОМ ПАВЛОВЫМ

6 часов 45 минут

30 июня

Жуков. Немцы передают по радио, что ими восточнее Белостока окружены две армии. Видимо, какая-то доля правды в этом есть. Почему ваш штаб не организует высылку делегатов связи, чтобы найти войска? Где Кулик, Болдин, Кузнецов? Где кавкорпус? Не может быть, чтобы авиация не видела конницу.

Павлов. Да, большая доля правды. Нам известно, что 25 и 26 июня части были на реке Щаре, вели бой за переправы с противником, занимающим восточный берег реки Щары. Третья армия стремилась отойти по обе стороны реки Щары. 21-й стрелковый корпус – в районе Лиды. С этим корпусом имели связь по радио, но со вчерашнего дня связи нет, корпус пробивается из окружения в указанном ему направлении. Авиация не может отыскать конницу и мехчасти, потому что все это тщательно скрывается в лесах от авиации противника. Послана группа с радиостанцией с задачей разыскать, где Кулик и где находятся наши части. От этой группы ответа пока нет. Болдин и Кузнецов, как и Голубев, до 26 июня были при частях.

Жуков. Основная ваша задача – как можно быстрее разыскать части и вывести их за реку Березину. За это дело возьмитесь лично и отберите для этой цели способных командиров.

Ставка Главного Командования от вас требует в кратчайший срок собрать все войска фронта и привести их в надлежащее состояние.

Нельзя ни в коем случае допустить прорыва частей противника в районе Бобруйска и в районе Борисова. Вы должны во что бы то ни стало не допустить срыва окончания сосредоточения армий в районе Орша-Могилев-Жлобин-Рогачев.

Для руководства боями и для того, чтобы вы знали, что происходит под Бобруйском, вышлите группу командиров с радиостанцией под руководством вашего заместителя. Немедленно эвакуируйте склады, чтобы все это не попало в руки противника.

30 июня Сталин приказал Жукову вызвать Павлова в Москву, но потом отказался его принять и отдал приказ возвращаться «туда, откуда приехал». Была ли такая перемена мнения или Павлов явился по собственной инициативе в надежде оправдаться? Скоро Павлов, отправившийся обратно в Белоруссию, был арестован и 22 июля приговорен Военной коллегией Верховного Суда Союза СССР к расстрелу. Через шесть дней появился «Приказ народного комиссара обороны СССР с объявлением приговора Верховного суда СССР по делу генерала армии Д. Г. Павлова…», подписанный И. Сталиным. В тексте говорилось, что Павлов и несколько бывших высших командиров – начальник штаба генерал В. Е. Климовских, начальник связи генерал А. Т. Григорьев, начальник артиллерии генерал Н. А. Клич, командующий 4-й армией генерал-майор А. А. Коробков расстреляны. Приказ надлежало «объявить всему начсоставу от командира полка и выше».

Таким образом Народный комиссар обороны СССР И. Сталин сделал суровое внушение всем красным командирам, особенно высшим, что, невзирая на звания, они будут персонально отвечать за свои неудачи в борьбе с врагом.

1 июля 1941 года Георгий Жуков от имени Ставки Главного Командования издал директиву, предписывающую командующим фронтами организовывать ночные рейды против немецких моторизованных частей. Надлежало скрытно выводить на позицию маневренные группы, атаковать под прикрытием темноты и уходить на базу до рассвета. «Боевыми действиями против танковых и моторизованных частей противника установлена неспособность немцев отражать внезапные ночные атаки на танки, бронемашины и мототранспорт… – говорилось в директиве. – Немцы боятся вступать в рукопашный бой…» По свидетельствам участников Великой Отечественной войны на тех участках фронта, где удавалось применить эту тактику, она производила очень сильный деморализующий эффект на противника.

Очередным ключевым пунктом, вокруг которого разыгрывались жестокие сражения, стал Смоленск – город на берегу Днепра в верхнем его течении. От Смоленска до Москвы – меньше 400 км.

Смяв боевые порядки Западного фронта около Минска и выйдя к Смоленску, германская армия уже оказывалась на дальних подступах к самой столице СССР. Натиск немцев одновременно происходил в направлении на Смоленск, Великие Луки и Рославль – там шли яростные бои. 2-я танковая группа вермахта переправилась через Днепр, а 3-я прорвала оборону Западного фронта в районе Витебска. Потом обе танковые группы устремились на Смоленск, чтобы снова окружить части Западного фронта. По замыслу германского военного руководства, выполнение этой задачи открывало прямой путь к Москве.

По мнению Жукова, прежде всего следовало сосредоточиться на удержании Смоленских ворот – междуречья Западной Двины и Днепра в районе Витебск-Орша, и эта задача была возложена на войска 16, 19 и 20-й армий. 13-я армия была развернута со стороны Могилева и упорно обороняла занятый рубеж.

13 июля ночью через Днепр переправились разведгруппы стрелкового корпуса под командованием Петровского. Подразделения корпуса тоже под покровом тьмы вышли на берег с приготовленными плавсредствами – тут были и лодки, и плоты, и просто бревна. Саперам удалось даже скрытно восстановить взорванный мост через Днепр в районе Жлобина.

14 июля город Жлобин был взят нашими войсками. Форсировав Днепр, войска 21-й армии освободили не только Жлобин, но и Рогачев и продолжили продвижение на северо-запад. Немцы бросили им навстречу войска 2-й полевой армии. Но в это самое время кавалерийская группа генерала Городовикова прорвалась по немецким тылам и вышла в район Бобруйска. К вечеру того же дня корпус Петровского вышел с юга и юго-запада к Бобруйску, вынудив немецкие подразделения занять оборону и вступить в бой.

Немцам пришлось срочно привлекать силы из резерва. Таким образом, на рославльском направлении продвижение германской армии было если не остановлено, то в значительной степени затруднено.

«Русские начинают наглеть на южном крыле 2-й армии, – записал в своем дневнике 15 июля командующий группой армий «Центр» фон Бок. – Они атакуют около Рогачева и Жлобина. Под Гомелем русские также демонстрируют активность, и так будет продолжаться до тех пор, пока северное крыло группы армий «Юг» Рундштедта не продвинется основательно вперед. Люфтваффе, которым была дана инструкция держать этот район под наблюдением, ранее ничего достойного внимания не обнаружили. О первых вспышках активности в этом месте нам доложили только сегодня ночью».

Однако наступление вермахта в центре Западного фронта продолжалось. В направлении на Смоленск ударная группа сильно потеснила советские войска.

Федор фон Бок. Командовал наступлением на Москву, которое провалилось благодаря обороне, выстроенной под руководством Г. К. Жукова

«Падение Смоленска было тяжело воспринято Государственным Комитетом Обороны и особенно И. В. Сталиным, – вспоминал Жуков. – Он был вне себя. Мы, руководящие военные работники, испытали тогда всю тяжесть сталинского гнева. Приходилось напрягать волю, чтобы смолчать и не возмутиться против несправедливых его упреков. Но обстановка требовала от нас пренебречь своим «я» и вести себя так, чтобы помочь Западному фронту преодолеть тяжелую обстановку».

Совинформбюро было запрещено давать в эфир информацию о падении Смоленска. Сталин категорически потребовал любой ценой вернуть город. Шансов на выполнение такого распоряжения практически не было… Под Смоленском была окружена значительная группировка советских войск, которой приходилось сражаться с превосходящими силами противника.

14 июля Жуков подписал приказ о создании Фронта резервных армий, войска которого развертывались на рубеже Старая Русса-Осташков-Белый-Ельня-Брянск.

Именно в боях под Смоленском были впервые опробованы реактивные минометы, знаменитые «катюши». Официально они назывались – боевые пусковые установки БМ-13. Первые экземпляры были собраны 30 июня 1941 года на воронежском заводе имени Коминтерна. Неофициальное название – «катюши», появилось позже и сразу стало народным. До сих пор среди историков продолжаются споры, почему эти установки были названы именно «катюшами». Одна из версий связывает заводскую марку «К» с популярной тогда песней «Катюша».

Через несколько дней после первой сборки «катюш» уже была создана Отдельная экспериментальная батарея полевой реактивной артиллерии Красной армии во главе с капитаном Иваном Флеровым, которая и стала первым подразделением, на вооружении которого находись «катюши».

14 июля эта батарея, насчитывавшая семь боевых установок, дала первый смертоносный залп по противнику, захватившему железнодорожную станцию городка Орши. Немцы были ошеломлены обрушившимся на них морем огня.

Главной задачей войск в Смоленском сражении было сохранение коммуникаций между почти уже попавшими в окружение под Смоленском 16-й и 20-й армиями с основными силами Западного фронта. Единственный способ добиться результата Жуков видел в постоянном нанесении контрударов по разрозненным, далеко оторвавшимся от пехоты и тыловых частей немецким моторизованным корпусам. Наносимые по ним удары мешали немцам сконцентрировать силы и замкнуть кольцо окружения.

И цель была достигнута, о чем свидетельствует дневниковая запись, сделанная фон Боком 20 июля: «Сегодня разразился настоящий ад! Утром пришло известие о том, что противник прорвал позиции группы Кунтцена под Невелем. Вопреки моим рекомендациям, Кунтцен послал свое самое мощное боевое соединение, 19-ю танковую дивизию, в направлении Великих Лук, где она ввязалась в бессмысленные затяжные бои. Под Смоленском противник начал сегодня ночью мощное наступление. Крупные силы противника также наступали в направлении Смоленска с юга, однако по пути они наткнулись на 17-ю танковую дивизию (Арним) и были уничтожены. На южном крыле 4-й армии 10-я моторизованная дивизия (Лепер) была атакована со всех сторон, но была спасена вовремя подошедшей 4-й танковой дивизией (Фрейер фон Лангерман унд Эрленкамп). Между тем разрыв между двумя бронетанковыми группами на востоке от Смоленска так до сих пор и не закрыт!.. Помимо возникающего время от времени недопонимания между группой армий и танковыми группами, этой неудаче способствовали и многочисленные атаки русских против 2-й танковой группы на марше, проводившиеся с восточного, юго-восточного и южного направлений. Танковая группа Гота также неоднократно подвергалась атакам не только изнутри «кармана», со стороны Смоленска и с запада, но равным образом с восточного и северо-восточного направлений. Наш план «захлопнуть калитку» на востоке от Смоленска посредством атаки 7-й танковой дивизии с северо-восточного направления потерпел неудачу по причине того, что эта дивизия сама неоднократно была атакована с восточного направления крупными силами русских при поддержке танков. Противник атакует также и в северном направлении».

В тот же день Жуков подписал директиву Ставки на наступление по сходящимся направлениям на Смоленск несколькими оперативными группами.

27 июля кольцо окружения вокруг наших войск под Смоленском все же сомкнулось: на помощь Гудериану подошла танковая группа Гота. Однако 1 августа одновременно был нанесен удар и со стороны двух окруженных армий, и с внешней стороны «котла», где немцев атаковали войска под командованием Рокоссовского. Окружение было прорвано, что позволило значительной части попавших в него подразделений Красной армии отойти за Днепр на рубеж Холм-Жирковский-Ярцево-Ельня.

В середине августа против корпуса Петровского немцами были брошены значительные свежие силы, что предопределило печальную судьбу этого соединения. Сам генерал Петровский погиб в бою, но об этом стало известно лишь через три года, когда была найдена его могила. До того командир «черного корпуса» числился пропавшим без вести. А самое главное – Смоленск освободить не удалось.

Когда советские войска закрепились на выбранном рубеже, а немецкое наступление на Москву было остановлено директивой Гитлера, Сталин вызвал к себе Тимошенко и Жукова. Сменивший злосчастного Павлова в роли командующего Западным фронтом Тимошенко, равно как и Жуков, ожидал, что Верховный намерен провести совещание по текущей обстановке. Но, по воспоминаниям Жукова, все оказалось гораздо драматичнее.

«Когда мы вошли в комнату, за столом сидели почти все члены Политбюро. И. В. Сталин, в старой куртке, стоял посередине комнаты и держал погасшую трубку в руках – верный признак плохого настроения.

– Вот что, – сказал И. В. Сталин. – Политбюро обсудило деятельность Тимошенко на посту командующего Западным фронтом и считает, что он не справился с возложенной на него задачей в районе Смоленска. Мы решили освободить его от обязанностей. Есть предложение на эту должность назначить Жукова. Что думаете вы? – спросил И. В. Сталин, обращаясь ко мне и к наркому.

С. К. Тимошенко молчал. Да и что, собственно, он мог ответить на это несправедливое обвинение?

– Товарищ Сталин, – сказал я, – частая смена командующих фронтами тяжело отражается на ходе операций. Командующие, не успев войти в курс дела, вынуждены вести тяжелейшие сражения. Маршал Тимошенко командует фронтом менее четырех недель. В ходе Смоленского сражения хорошо узнал войска, увидел, на что они способны. Он сделал все, что можно было сделать на его месте, и почти на месяц задержал противника в районе Смоленска. Думаю, что никто другой больше не сделал бы. Войска верят в Тимошенко, а это главное. Я считаю, что сейчас освобождать его от командования фронтом несправедливо и нецелесообразно.

М. И. Калинин, внимательно слушавший, сказал:

– А что, пожалуй, Жуков прав.

И. В. Сталин не спеша раскурил трубку, посмотрел на других членов Политбюро и сказал:

– Может быть, согласимся с Жуковым?

– Вы правы, товарищ Сталин, – раздались голоса, – Тимошенко может еще выправить положение.

Нас отпустили, приказав С. К. Тимошенко немедленно выехать на фронт.

Когда мы возвращались обратно в Генштаб, С. К. Тимошенко сказал:

– Ты зря отговорил Сталина. Я страшно устал от его дерганья.

– Ничего, Семен Константинович, кончим войну, тогда отдохнем, а сейчас скорее на фронт».

Миф о прозорливости Жукова

Но скоро гроза разразилась и над головой самого Жукова. Причиной было продолжавшееся все это время ухудшение обстановки на Юго-Западном фронте, где неудержимо катились вперед танковые колонны под командованием генерала Клейста. Механизированные корпуса Красной армии пытались остановить продвижение этой армады атаками с флангов. Но на пути бронированного клина находилась только не слишком многочисленная группа войск, которой командовал генерал Лукин. А дальше дорога на Киев была открыта…

«Было ясно, что если не выдержит группа Лукина, то враг выйдет в глубокий тыл главным силам нашего фронта, – вспоминал Баграмян. – Эта угроза тревожила каждого из нас. Во всех разговорах сквозила мысль: приграничное сражение проиграно, нужно отводить войска на линию старых укрепленных районов. Но прямо это никто не решался высказать. Все понимали, что укрепленные районы, расположенные на линии старой государственной границы, еще не готовы принять войска и обеспечить надежную оборону. А времени и сил на приведение их в боевую готовность было слишком мало».

Но других вариантов не было. 30 июня Жуков послал в штаб Юго-Западного фронта распоряжение – отойти на рубеж Коростенского, Новоград-Волынского, Шепетовского, Староконстантиновского и Проскуровского укрепленных районов, то есть на линию старой государственной границы. При этом Жуков требовал отступать «изобретательно», чтобы не позволить противнику окружить значительные силы фронта. Отход войск следовало прикрывать авиацией и противотанковой артиллерией.

Пока продолжалось Смоленское сражение, Жуков продолжал следить за обстановкой на Юго-Западном фронте и наконец решил изложить Сталину свои соображения.

«…На московском стратегическом направлении немцы в ближайшее время, видимо, не смогут вести крупную наступательную операцию, так как они понесли слишком большие потери. Сейчас у них здесь нет крупных резервов, чтобы пополнить свои армии и обеспечить правый и левый фланги группы армий «Центр».

На Украине, как мы полагаем, основные события могут разыграться где-то в районе Днепропетровска, Кременчуга, куда вышли главные силы бронетанковых войск противника группы армий «Юг».

Наиболее слабым и опасным участком обороны наших войск является Центральный фронт. Наши 13-я и 21-я армии, прикрывающие направление на Унечу-Гомель, очень малочисленны и технически слабы. Немцы могут воспользоваться этим слабым местом и ударить во фланг и тыл войскам Юго-Западного фронта, удерживающим район Киева.

– Что вы предлагаете? – насторожился И. В. Сталин.

– Прежде всего укрепить Центральный фронт, передав ему не менее трех армий, усиленных артиллерией. Одну армию получить за счет западного направления, другую – за счет Юго-Западного фронта, третью – из резерва Ставки. Поставить во главе фронта опытного и энергичного командующего. Конкретно предлагаю Ватутина.

– Вы что же, – спросил И. В. Сталин, – считаете возможным ослабить направление на Москву?

– Нет, не считаю. Но противник, по нашему мнению, здесь пока вперед не двинется, а через 12–15 дней мы можем перебросить с Дальнего Востока не менее восьми вполне боеспособных дивизий, в том числе одну танковую. Такая группа войск не ослабит, а усилит московское направление.

– А Дальний Восток отдадим японцам? – съязвил Л. З. Мехлис.

Я не ответил и продолжал:

– Юго-Западный фронт уже сейчас необходимо целиком отвести за Днепр. За стыком Центрального и Юго-Западного фронтов сосредоточить резервы не менее пяти усиленных дивизий.

– А как же Киев? – в упор смотря на меня, спросил И. В. Сталин.

– …Киев придется оставить, – твердо сказал я.

Наступило тяжелое молчание…

Я продолжал доклад, стараясь быть спокойнее.

– На западном направлении нужно немедля организовать контрудар с целью ликвидации ельнинского выступа. Ельнинский плацдарм гитлеровцы могут позднее использовать для наступления на Москву.

– Какие там еще контрудары, что за чепуха? – вспылил И. В. Сталин. – Опыт показал, что наши войска не умеют наступать… – И вдруг на высоких тонах бросил: – Как вы могли додуматься сдать врагу Киев?

Я не мог сдержаться и ответил:

– Если вы считаете, что я как начальник Генерального штаба способен только чепуху молоть, тогда мне здесь делать нечего. Я прошу освободить меня от обязанностей начальника Генерального штаба и послать на фронт. Там я, видимо, принесу больше пользы Родине…»

Через полчаса Сталин сообщил Жукову, что тот освобожден от обязанностей начальника Генерального штаба – его сменит Шапошников. «А вас используем на практической работе… Вы вот тут докладывали об организации контрудара под Ельней. Ну и возьмитесь за это дело. Мы назначим вас командующим Резервным фронтом».

Этот момент вызывает немало споров среди военных историков.

Так, например, Исаев пишет: «Канонический вариант легенды звучит следующим образом: «Жуков предвидел окружение Юго-Западного фронта и предупреждал Сталина, но диктатор не желал слушать о сдаче Киева. Жуков был вынужден уйти с поста начальника Генерального штаба и занялся Ельней». Одной из проблем потомков является апостериорное знание, накладывающееся на предшествующие события. Мы знаем о результате Ельнинской операции и крушении Юго-Западного фронта, но ни Сталин, ни Жуков в конце июля 1941 г. еще не знали ни о том, ни о другом событии…

Если просто вчитаться в предложение Жукова, версия о его способностях в качестве Нострадамуса сразу отпадает: «Юго-Западный фронт уже сейчас необходимо целиком отвести за Днепр. За стыком Центрального и Юго-Западного фронтов сосредоточить резервы не менее пяти усиленных дивизий». Отвод за Днепр никак не мог предотвратить катастрофу Юго-Западного фронта: клещи двух танковых групп замкнулись намного восточнее среднего течения Днепра. Для ухода от поворота Гудериана на юг требовалось отходить за Псел…

План Жукова, который стоил ему должности начальника Генерального штаба Красной армии, заключался в усилении Центрального фронта за счет двух направлений. Фронт оказался под ударом крупной массы немецкой пехоты и требовал немедленной накачки резервами…»

Впрочем, существует и мнение, что никакой подобной сцены вообще не было. Основным аргументом в пользу этого является тот факт, что Жуков в своих «Воспоминаниях и размышлениях» называет дату разговора – 29 июля. А в журнале, где фиксировались фамилии всех, кто был на приеме у Сталина, визит Жукова 29 июля 1941 года не значится…

Однако в тех же мемуарах далее говорится, что приказ Ставки о новом назначении Жукова был издан «на следующий день». Но этот приказ датирован 10 августа. А вот 9 августа Жуков, согласно тому самому журналу посещений, на приеме у Сталина как раз был.

Что стало причиной появления в «Воспоминаниях и размышлениях» ошибочной даты – оговорка самого маршала или ошибка литзаписчика вкупе с дальнейшей невнимательностью редактора – теперь уже не установить…

Кстати, если бурный разговор с Жуковым был 9 августа, то следует учесть, что накануне Сталин имел весьма напряженную беседу с генералом Кирпоносом, и речь шла как раз об отчаянной борьбе за удержание Киева.

Но даже отправившись руководить Резервным фронтом, Жуков, судя по всему, не оставлял попыток привлечь внимание Верховного к ситуации под Киевом.

ОБМЕН ТЕЛЕГРАММАМИ 19 АВГУСТА 1941 ГОДА

Жуков – Сталину:

«Противник, убедившись в сосредоточении крупных сил наших войск на пути к Москве, имея на своих флангах наш Центральный фронт и великолукскую группировку наших войск, временно отказался от удара на Москву и, перейдя к активной обороне против Западного и Резервного фронтов, все свои ударные подвижные и танковые части бросил против Центрального, Юго-Западного и Южного фронтов.

Возможный замысел противника: разгромить Центральный фронт и, выйдя в район Чернигов-Конотоп-Прилуки, ударом с тыла разгромить армии Юго-Западного фронта. После чего – главный удар на Москву в обход Брянских лесов и удар на Донбасс. Для срыва этого опасного намерения гитлеровского командования считал бы целесообразным по возможности быстрее создать крупную группировку наших войск в районе Глухов-Чернигов-Конотоп, чтобы ее силами нанести удар во фланг противника, как только он станет приводить в исполнение свой замысел».

Сталин – Жукову:

«Ваши соображения насчет вероятного продвижения немцев в сторону Чернигова, Конотопа, Прилук считаем правильными. Продвижение немцев… будет означать обход нашей киевской группы с восточного берега Днепра и окружение наших 3-й и 21-й армий. В предвидении такого нежелательного казуса и для его предупреждения создан Брянский фронт во главе с Еременко. Принимаются и другие меры, о которых сообщим особо. Надеемся пресечь продвижение немцев».

Сменивший Жукова на посту начальника Генштаба Б. М. Шапошников в разговоре с ним выражал сомнение, что Брянский фронт справится с такой задачей. Поэтому Жуков после завершения Ельнинской операции счел необходимым еще раз напомнить Верховному, что помимо Ленинграда, куда он должен был в тот момент направиться, самым опасным участком остается Юго-Западный фронт:

– Группа армий «Центр», вышедшая в район Чернигов-Новгород-Северский, может смять 21-ю армию и прорваться в тыл Юго-Западного фронта. Уверен, что группа армий «Юг», захватившая плацдарм в районе Кременчуга, будет осуществлять оперативное взаимодействие с армией Гудериана. Над Юго-Западным фронтом нависает серьезная угроза.

– А как же Киев? – спросил Сталин.

– Киев придется оставить…

«В случае с Киевом вмешались, выражаясь юридическим языком, обстоятельства непреодолимой силы, – пишет Исаев. – Советское командование до определенного момента считало себя в силах парировать действия противника, но в последний момент как гром среди ясного неба на чашу весов сражения немцами была брошена целая танковая группа. На Кременчугский плацдарм 12 сентября переправилась ранее отмечавшаяся разведкой в полосе Южного фронта 1-я танковая группа Эвальда фон Клейста. Именно быстрое продвижение танков Клейста обусловило замыкание окружения…»

20 сентября возле хутора Дрюковщина сводная колонна штабов Юго-Западного фронта и 5-й армии вступила в сражение с 3-й танковой дивизией вермахта. Советские подразделения пытались прорваться из окружения – пятью днями раньше около села Лохвица, то есть в 15 км от Дрюковщины, соединились 1-я танковая группа генерала Клейста и 24-й моторизованный корпус 2-й танковой группы генерала Гудериана. Тем самым был замкнут «Киевский котел». В окружение тогда попало все управление Юго-Западного фронта.

Прорваться к своим сводной колонне не удалось. В бою погибли командующий фронтом М. П. Кирпонос, члены Военного совета М. А. Бурмистенко, Е. П. Рыков, начальник штаба В. И. Тупиков, генералы управления фронта Добыкин, Данилов, Панюхов, члены Военного совета армии Никишев, Кальченко, начальник штаба армии Писаревский…

Вырваться из «котла» удалось немногим подразделениям. Так, Баграмян вывел из окружения две тысячи человек. Пробился сквозь линию фронта и отряд, возглавляемый командующим 37-й армией – генералом Власовым.

Ельня: ненужная победа?

На фоне несовпадения дат в мемуарах Жукова и в журнале приемов у Сталина почему-то мало кто замечает несовпадение дат в самых что ни на есть официальных бумагах. Хорошо известный текст директивы «Об устранении недостатков в организации и ведении боевых действий», подписанной Жуковым уже в качестве командующего Резервным фронтом, обычно датируется 5 августа, хотя на приказе о его назначении на эту должность стоит дата пятью днями позже.

ДИРЕКТИВА КОМАНДУЮЩЕГО ВОЙСКАМИ РЕЗЕРВНОГО ФРОНТА № 22

ОБ УСТРАНЕНИИ НЕДОСТАТКОВ В ОРГАНИЗАЦИИ И ВЕДЕНИИ БОЕВЫХ ДЕЙСТВИЙ

Секретно

Командующему 24 армией

Командирам 100, 103, 19, 120, 105 и 106 дивизий

№ 22

В результате полученного боевого опыта в районе Ельня, в действиях наших войск выявлены следующие основные недостатки:

1. Плохо разведуется противник и очень плохо выявляются его огневые точки. Отсутствие смелости у командиров и бойцов не позволяет нам иметь ежедневно пленных.

2. Благодаря слабой разведке целей, удаленности передовых и основных наблюдательных пунктов артиллерии всех видов от первых цепей своей пехоты, редкого применения артиллерией стрельбы прямой наводкой и совсем не применения стрельбы на рикошетах гаубичными батареями, вызывает низкую действительность артиллерийского огня.

3. Артиллерия расходует много снарядов по своей вине и по вине общевойсковых (пехотных) командиров, приказывающих стрелять для шума и удовлетворения надуманных «заявок» снизу.

Командиры и комиссары частей и соединений потворствуют огромному расходу снарядов и мин без всякой пользы для дела.

4. Не всегда создается должная плотность артиллерийского и минометного огня по объекту, подлежащему захвату пехотой. В то же время объект, обработанный артиллерийским и минометным огнем, атакуется пехотой с большим опозданием, уцелевшие огневые точки противника успевают оживать, наносят поражение и даже останавливают атакующих. Пехота очень плохо использует свои огневые средства во время подготовки атаки и самой атаки.

5. Личная связь и общение командиров пехоты и артиллерии слабая, командиры батарей находятся далеко позади передовых цепей пехоты, задачи на местности ставятся редко, общее стремление к отсиживанию в щелях и убежищах.

6. Очень плохо поставлен учет личного состава в роте (батарее), благодаря чему трус и предатель имеет полную возможность в любое время уйти в тыл. Так же плохо учитываются потери в личном составе и конском составе, боевой технике и расход боевых выстрелов.

ПРИКАЗЫВАЮ:

Все указанные выше недостатки устранить, организованно применять огонь всех видов, максимально использовать результаты огневого воздействия на противника для успешной атаки и развития успеха.

Командующий Фронтом рез. армий генерал армии Жуков

ПРИКАЗ СТАВКИ ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДОВАНИЯ КРАСНОЙ АРМИИ № 270

16 августа 1941 года

О случаях трусости и сдаче в плен и мерах по пресечению таких действий

Не только друзья признают, но и враги наши вынуждены признать, что в нашей освободительной войне с немецко-фашистскими захватчиками части Красной Армии, громадное их большинство, их командиры и комиссары ведут себя безупречно, мужественно, а порой – прямо героически. Даже те части нашей армии, которые случайно оторвались от армии и попали в окружение, сохраняют дух стойкости и мужества, не сдаются в плен, стараются нанести врагу побольше вреда и выходят из окружения…

Зам. командующего войсками Западного фронта генерал-лейтенант Болдин, находясь в районе 10-й армии около Белостока, окруженной немецко-фашистскими войсками, организовал из оставшихся в тылу противника частей Красной Армии отряды, которые в течение 45 дней дрались в тылу врага и пробились к основным силам Западного фронта…

11 августа генерал-лейтенант Болдин ударил немцев с тыла, прорвал немецкий фронт и, соединившись с нашими войсками, вывел из окружения вооруженных 1654 красноармейца и командира, из них 103 раненых.

Комиссар 8-го механизированного корпуса бригадный комиссар Попель и командир 406 сп полковник Новиков с боем вывели из окружения вооруженных 1778 человек. В упорных боях с немцами группа Новикова-Попеля прошла 650 километров, нанося огромные потери тылам врага.

Командующий 3-й армией генерал-лейтенант Кузнецов и член Военного совета армейский комиссар 2-го ранга Бирюков с боями вывели из окружения 498 вооруженных красноармейцев и командиров частей 3-й армии и организовали выход из окружения 108-й и 64-й стрелковых дивизий.

Все эти и другие многочисленные подобные факты свидетельствуют о стойкости наших войск, высоком моральном духе наших бойцов, командиров и комиссаров.

Но мы не можем скрыть и того, что за последнее время имели место несколько позорных фактов сдачи в плен врагу. Отдельные генералы подали плохой пример нашим войскам.

Командующий 28-й армией генерал-лейтенант Качалов, находясь вместе со штабом группы войск в окружении, проявил трусость и сдался в плен немецким фашистам. Штаб группы Качалова из окружения вышел, пробились из окружения части группы Качалова, а генерал-лейтенант Качалов предпочел сдаться в плен, предпочел дезертировать к врагу.

Генерал-лейтенант Понеделин, командовавший 12-й армией, попав в окружение противника, имел полную возможность пробиться к своим, как это сделало подавляющее большинство частей его армии. Но Понеделин не проявил необходимой настойчивости и воли к победе, поддался панике, струсил и сдался в плен врагу, дезертировал к врагу, совершив, таким образом, преступление перед Родиной, как нарушитель военной присяги.

Командир 13-го стрелкового корпуса генерал-майор Кириллов, оказавшийся в окружении немецко-фашистских войск, вместо того, чтобы выполнить свой долг перед Родиной, организовать вверенные ему части для стойкого отпора противнику и выхода из окружения, дезертировал с поля боя и сдался в плен врагу. В результате этого части 13-го стрелкового корпуса были разбиты, а некоторые из них без серьезного сопротивления сдались в плен.

Следует отметить, что при всех указанных выше фактах сдачи в плен врагу члены военных советов армий, командиры, политработники, особотдельщики, находившиеся в окружении, проявили недопустимую растерянность, позорную трусость и не попытались даже помешать перетрусившим Качаловым, Кирилловым и другим сдаться в плен врагу.

Эти позорные факты сдачи в плен нашему заклятому врагу свидетельствуют о том, что в рядах Красной Армии, стойко и самоотверженно защищающей от подлых захватчиков свою Советскую Родину, имеются неустойчивые, малодушные, трусливые элементы. И эти элементы имеются не только среди красноармейцев, но и среди начальствующего состава. Как известно, некоторые командиры и политработники своим поведением на фронте не только не показывают красноармейцам образец смелости, стойкости и любви к Родине, а, наоборот, прячутся в щелях, возятся в канцеляриях, не видят и не наблюдают поля боя, а при первых серьезных трудностях в бою пасуют перед врагом, срывают с себя знаки различия, дезертируют с поля боя…

Приказываю:

1. Командиров и политработников, во время боя срывающих с себя знаки различия и дезертирующих в тыл или сдающихся в плен врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину дезертиров.

Обязать всех вышестоящих командиров и комиссаров расстреливать на месте подобных дезертиров из начсостава.

2. Попавшим в окружение врага частям и подразделениям самоотверженно сражаться до последней возможности, беречь материальную часть как зеницу ока, пробиваться к своим по тылам вражеских войск, нанося поражение фашистским собакам.

Обязать каждого военнослужащего независимо от его служебного положения потребовать от вышестоящего начальника, если часть его находится в окружении, драться до последней возможности, и если такой начальник или часть красноармейцев вместо организации отпора врагу предпочтут сдаться в плен – уничтожать их всеми средствами, как наземными, так и воздушными, а семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственного пособия и помощи.

3. Обязать командиров и комиссаров дивизий немедля смещать с постов командиров батальонов и полков, прячущихся в щелях во время боя и боящихся руководить ходом боя на поле сражения, снижать их по должности, как самозванцев, переводить в рядовые, а при необходимости расстреливать их на месте, выдвигая на их место смелых и мужественных людей из младшего начсостава или из рядов отличившихся красноармейцев.

Сталин, Молотов, Буденный, Ворошилов, Тимошенко, Шапошников, Жуков

Этим приказом все советские военнослужащие, сдавшиеся немцам или захваченные ими, были провозглашены изменниками Родины, а их семьи подлежали аресту. Так была по приказу самого вождя арестована жена его старшего сына…

Впрочем, информация о сдаче в плен далеко не всегда была достоверной – названный в приказе чуть ли не образцом предателя генерал-лейтенант Качалов на самом деле погиб в бою.

30 августа началась Ельнинская операция – первая успешная наступательная операция Красной армии во время Великой Отечественной войны. Целью была ликвидация так называемого Ельнинского выступа, образованного фронтом наступавших, но остановленных немецких войск. Наступление на Ельню вел Резервный фронт, которым командовал Жуков, в составе двух армий – 24-й и 43-й. Перед началом операции была проведена мощная артподготовка. Наступление советских войск развивалось не так быстро и успешно, как надеялась Ставка, однако в итоге Ельнинский выступ был ликвидирован, а город Ельня освобожден.

Николай Яковлев в книге «Маршал Жуков (Страницы жизни)» пишет: «Очень опасная в маневренных операциях элита вражеских подвижных войск оказалась под градом снарядов советской артиллерии, точность огня которой с каждым днем возрастала. Ельнинский выступ постепенно превращался в кладбище отборных гитлеровских частей и техники. Гальдер, однако, приказал: «Не сдавать Ельню ни в коем случае». Только через несколько недель немецкий генштаб прозрел: уничтожается нацистская «гвардия» – и приказал вывести с Ельнинского выступа танковые и моторизованные части, прислав им на замену пять пехотных дивизий. Их ожидала та же участь».

15 сентября советское правительство организовало для группы зарубежных корреспондентов поездку в прифронтовую зону, а точнее – в только что отбитую у немецких войск Ельню. Журналисты были потрясены масштабом разрушений, которые были вызваны не только военными действиями, но и намеренными акциями со стороны гитлеровцев. При этом английский обозреватель А. Верт выразил всеобщее мнение, что, несмотря на трагизм представшего перед ними зрелища, Ельня дает надежду – ведь это первая за время всей Второй мировой войны территория, на которой силы вермахта удалось одолеть и вынудить к отступлению.

После Ельнинской операции в Красной армии появились части и соединения, удостоенные звания гвардейских. 18 сентября 1941 года в печати было опубликовано сообщение, что решением Ставки Верховного Главнокомандования под председательством И. В. Сталина введено понятие «гвардейская часть». Таким образом командование Красной армии хотело отметить отличившиеся части и сделать их образцами для остальных подразделений. Первыми гвардейскими частями стали отличившиеся в начавшейся 30 августа 1941 года наступательной операции под Ельней 100-я и 127-я стрелковые дивизии, входившие в состав 24-й армии Резервного фронта, которым командовал Жуков. Эти дивизии, потом и кровью добившиеся локального успеха, и были в пропагандистских целях удостоены звания гвардейских и, соответственно, переименованы в 1-ю гвардейскую и 2-ю гвардейскую дивизии.

По поводу значения Ельнинской операции существуют разные, часто противоположные мнения. Виктор Суворов, по традиции, отрицает наличие в ней какого-либо смысла: «В Ельнинском выступе поначалу была не только пехота, там находилась танковая группа Гудериана, а это – четверть германской танковой мощи. Нет ничего более страшного и глупого, чем бросать пехоту на врытые в землю танки. Танк в обороне – несокрушимая мощь. Над землей возвышается только башня с пушкой и пулеметами. Башня замаскирована. Но даже если маскировка и сорвана, попасть в башню не так просто. И не всякое попадание означает пробоину. Экипаж врытого в землю танка имеет мощное вооружение, хорошую оптику, он прикрыт броней. Бегущая в поле пехота Жукова, – лакомая цель. И наступающий танк для врытого в землю танка – желанная и легкая цель».

Исаев возражает: «На Ельнинском плацдарме первоначально находился в лучшем случае один XXXXVI моторизованный корпус 2-й танковой группы. Так что под Ельней было в лучшем случае 10 % «германской танковой мощи» в расчете на дивизии и всего одна танковая дивизия – 10-я. Позднее подвижные соединения Гудериана были заменены подошедшей с запада пехотой, и к моменту решительного штурма Ельнинского выступа там были только пехотные дивизии.

С точки зрения защищенности закопанный танк отнюдь не является рекордсменом… Не пехотинцы сражаются с закопанными танками, а гаубичная артиллерия, засеивающая сотнями и тысячами снарядов атакуемые позиции… Пришпиленный к окопу неподвижный танк – это не такая уж трудная мишень».

Сам Жуков особое внимание обращал на результат работы реактивных минометов: «Реактивные снаряды своими действиями производили сплошное опустошение. Я осмотрел районы, по которым велся обстрел, и увидел полное уничтожение оборонительных сооружений. Ушаково – главный узел обороны противника – в результате залпов реактивных снарядов было совершенно разрушено, а убежища завалены и разбиты».

Известный американский журналист Г. Солсбери утверждал: «Ничего не было страшнее во Вторую мировую войну, чем «катюши». Неистовый визг мин, устрашающий дымный след, грохот взрывов, все вокруг взрывалось в огне и громе…»

Тогда же Жуков составил заметки по итогам Ельнинской операции, в которой залогом успеха назвал тщательное изучение местности, где происходят боевые действия, быстрое выявление слабых сторон противника в данной конкретной ситуации, а также умение находить нестандартные решения и свободно действовать в ночное время.

Но применять полученный опыт генералу армии Жукову пришлось уже в Ленинграде.

Оборона Ленинграда любой ценой

8 сентября 1941 года немецкие войска при поддержке финских и испанских частей замкнули кольцо окружения вокруг Ленинграда. Положение в городе стало критическим. Посланный для инспекции в город на Неве Маленков утверждал впоследствии, что обнаружил Жданова в его персональном бункере пьяным и абсолютно неадекватным. После этого Маленков попросил Сталина снять Ворошилова и направить в Ленинград Жукова. Среди тех серьезных ошибок, которые не простил Сталин бывшему наркому Ворошилову, было то, что тот (при участии Жданова) санкционировал выборы командиров в рабочих батальонах. В телефонном разговоре с Ворошиловым и Ждановым вождь заявил: «Немедленно отменить выборное начало в батальонах, ибо оно может погубить всю армию».

В книге А. Маленкова «О моем отце Георгии Маленкове» ситуация описывается следующим образом: «Из Ленинграда тогда пришло паническое послание от К. Е. Ворошилова (он тогда бездарно командовал фронтом): город защитить невозможно, его придется сдать… По словам отца, он застал А. А. Жданова, возглавлявшего тогда Ленинградскую парторганизацию, в роскошном бункере – опустившегося, небритого, пьяного. Дал Жданову три часа, чтобы тот привел себя в божеский вид, и повел его на митинг, который по предложению отца был созван на Кировском заводе. В те несколько дней, что он пробыл в Ленинграде, ему удалось сделать многое, чтобы укрепить оборону города, которая по вине Ворошилова была полностью расстроена».

Оборона Ленинграда

Сталин вызвал Жукова с фронта и сообщил: «Мы еще раз обсудили положение с Ленинградом. Противник захватил Шлиссельбург, а 8 сентября разбомбил Бадаевские продовольственные склады. Погибли большие запасы продовольствия. С Ленинградом по сухопутью у нас связи теперь нет. Население оказалось в тяжелом положении. Финские войска наступают с севера на Карельском перешейке, а немецко-фашистские войска группы армий «Север», усиленные 4-й танковой группой, рвутся в город с юга…»

Присутствовавший при этом Маленков заметил:

– Мы здесь докладывали товарищу Сталину, что командование Ленинградского фронта едва ли сумеет выправить положение.

Сталин мрачно глянул на него, помолчал и внезапно спросил Жукова, что тот думает о ситуации на московском направлении. Жуков высказал предположение, что войска группы армий «Центр» нуждаются в пополнении после понесенных потерь, и к тому же, не завершив операцию под Ленинградом, немцы вряд ли рискнут наступать на Москву. Хотя готовность к активной обороне Москвы нужно сохранять постоянно.

Сталин покивал и начал расспрашивать о событиях под Ельней, периодически делая заметки в блокноте. А потом неожиданно распорядился:

– Вам придется лететь в Ленинград и принять от Ворошилова командование фронтом и Балтфлотом.

Вырвав листок из блокнота, Сталин размашисто написал на нем единственную фразу: «Передайте командование фронтом Жукову, а сами немедленно вылетайте в Москву», – и протянул записку самому Жукову, сказав, чтобы тот по прибытии в Ленинград лично отдал ее Ворошилову.

10 сентября Жуков вылетел в уже окруженный кольцом блокады Ленинград. Его самолет сопровождали истребители, которым при подлете к Ладожскому озеру пришлось вступить в сражение с появившимися немецкими «мессершмиттами». Пока самолеты прикрытия отражали атаки, военно-транспортный «дуглас» с Жуковым на борту снизился до предельно возможной малой высоты и продолжил путь в осажденный город. Долетели благополучно, и, едва приземлившись, Жуков отправился в Смольный, где застал Ворошилова и весь Военный совет Ленинградского фронта за разговором о том, что город придется сдать, а все важные объекты и корабли Балтийского флота взорвать.

Известно, что охрана Смольного около четверти часа не пускала прибывших военачальников, выясняя вопрос с пропусками. В результате некоторые очевидцы рассказывают, что после этого дверь в зал заседаний Жуков распахнул хорошим пинком.

ИЗ БЕСЕДЫ МАРШАЛА ЖУКОВА С ПИСАТЕЛЕМ КОНСТАНТИНОМ СИМОНОВЫМ

«Моряки обсуждали вопрос, в каком порядке им рвать суда, чтобы они не достались немцам. Я сказал командующему флотом Трибуцу: «Как командующий флотом запрещаю вам это. Во-первых, извольте разминировать корабли, чтобы они сами не взорвались, а во-вторых, подведите их ближе к городу, чтобы они могли стрелять всей своей артиллерией». Они, видите ли, обсуждали вопрос о минировании кораблей, а на них, на этих кораблях, было по сорок боекомплектов. Я сказал им: «Как вообще можно минировать корабли? Да, возможно, они погибнут. Но если так, они должны погибнуть только в бою, стреляя». И когда потом немцы пошли в наступление на Приморском участке фронта, моряки так дали по ним со своих кораблей, что они просто-напросто бежали. Еще бы, шестнадцатидюймовые орудия! Представляете себе, какая это силища?»

Прервав обсуждение, Жуков протянул Ворошилову собственноручную записку Сталина, предписывавшую тому сдать командование новоприбывшему. После этого Жуков громко сказал, что отныне обороной города будет руководить он.

11 сентября 1941 года был подписан приказ Ставки о назначении Жукова командующим войсками Ленинградского фронта. Вместе с ним прибыли генерал-лейтенант М. С. Хозин и генерал-майор И. И. Федюнинский.

«В случае захвата города врагом и соединения здесь германских и финских войск нам пришлось бы создавать новый фронт, чтобы оборонять Москву с севера, и израсходовать при этом стратегические резервы, которые готовились Ставкой для защиты столицы. Кроме того, мы неизбежно потеряли бы мощный Балтийский флот».

На Ленинград наступала группа армий «Север» под командованием генерал-фельдмаршала фон Лееба. Самая мощная группировка танковых и моторизованных соединений противника была размещена по направлению к Урицку, Пулковским высотам и Слуцку. Жуков видел в этом верную примету грядущего штурма города.

12 сентября Ворошилов отправился в 54-ю армию маршала Г. И. Кулика. Генерал Федюнинский был послан Жуковым на передний край, туда, где на Пулковских высотах и под Урицком оборонялись войска 42-й армии.

К этому моменту в городе на Неве сложилась критическая ситуация. По предвоенным предположениям советских военных стратегов, основная угроза для северной столицы могла исходить со стороны финской границы, поэтому не было даже планов того, как защищать Ленинград с юга. А в тот момент именно с юга, со стороны Пулковских высот, на город был направлен основной удар немецкого наступления. Жуков приказал срочно обустраивать укрепления на подступах к городу силами всего населения. А командующий Балтийским флотом вице-адмирал Трибуц получил указание подвести боевые суда как можно ближе к южному берегу Финского залива, чтобы можно было использовать против немцев корабельную артиллерию. Противотанковых орудий не хватало, их Жуков велел при необходимости заменять зенитками. Где было возможно, возводили проволочные укрепления с возможностью пустить по ним электрический ток.

13 сентября Сталин подписал приказ, в котором был оформлен план действий «на случай вынужденного отхода из Ленинграда» относительно кораблей Балтийского флота. Решение было простым и страшным: в случае оставления города (а значит, и порта) «все корабли военного флота, торговые, промысловые и технические суда» следовало уничтожить, чтобы не достались врагу. В тот же день оборонявшая подступы к городу 42-я армия была вынуждена отойти на пулковский оборонительный рубеж, который еще не был полностью достроен, несмотря на отчаянные усилия инженерных подразделений и жителей осажденного города. Теперь линия фронта подошла к Ленинграду вплотную.

В штабе фон Лееба в это время уже сидел специально присланный из ставки Гитлера фельдъегерь – ждал сообщения о взятии Ленинграда, чтобы немедленно доставить эту радостную новость фюреру.

ФРАГМЕНТЫ БЕСЕДЫ ЖУКОВА С МАРШАЛОМ Г. И. КУЛИКОМ В НОЧЬ НА 15 СЕНТЯБРЯ 1941 ГОДА

Жуков. Приветствую тебя, Григорий Иванович! Тебе известно о моем прибытии на смену Ворошилову? Я бы хотел, чтобы у нас с тобой побыстрее закипела работа по очистке территории, на которой мы могли бы пожать друг другу руки и организовать тыл Ленинградского фронта. Прошу коротко доложить об обстановке. В свою очередь хочу проинформировать, что делается под Ленинградом.

Первое. Противник, захватив Красное Село, ведет бешеные атаки на Пулково, в направлении Лигово. Другой очаг юго-восточнее Слуцка – район Федоровское. Из этого района противник ведет наступление восемью полками общим направлением на г. Пушкин с целью соединения в районе Пушкин-Пулково.

Второе. На остальных участках фронта обстановка прежняя… Южная группа Астанина в составе четырех дивизий принимает меры к выходу из окружения.

Третье. На всех участках фронта организуем активные действия. Возлагаем большие надежды на тебя. У меня пока все. Прошу коротко сообщить обстановку на твоем участке.

Кулик. Здравия желаю, Георгий Константинович! Очень рад с тобой вместе выполнять почетную задачу по освобождению Ленинграда. Также жду с нетерпением момента встречи. Обстановка у меня следующая.

Первое. В течение последних двух-трех дней я веду бой на своем левом фланге в районе Вороново, то есть на левом фланге группировки, которая идет на соединение с тобой. Противник сосредоточил против основной моей группировки за последние два-три дня следующие дивизии. Буду передавать по полкам, так как хочу знать, нет ли остальных полков против твоего фронта. Начну справа: в районе Рабочий поселок № 1 появился 424-й полк 126-й пехотной дивизии, ранее не присутствовавший на моем фронте. Остальных полков этой дивизии нет. Или они в Шлиссельбурге, или по Неве и действуют на западе против тебя, или в резерве в районе Шлиссельбурга.

Второе. В районе Синявино и южнее действует 20-я мотодивизия, вместе с ней отмечены танки 12-й танковой дивизии.

Третье. На фронте Сиголово-Турышкино развернулась 21-я пехотная дивизия. Совместно с ней в этом же районе действует 5-я танковая дивизия в направлении Славянка-Вороново.

В течение последних трех дней идет усиленная переброска из района Любань на Шапки-Турышкино-Сологубовка мотомехчастей и танков. Сегодня в 16:30 замечено выдвижение танков (более 50) из района Сологубовка на Сиголово, а также отмечается большое скопление войск в лесах восточнее Сиголово и северо-восточнее Турышкино. Кроме того, появилась в этом же районе тяжелая артиллерия. Сегодня у меня шел бой за овладение Вороновым. Это была частная операция для предстоящего наступления, но решить эту задачу не удалось. Правда, здесь действовали незначительные соединения. Я сделал это умышленно, так как не хотел втягивать крупные силы в эту операцию: сейчас у меня идет пополнение частей.

Линия фронта, занимаемая 54-й армией, следующая: Липка-Рабочий поселок № 8-Рабочий поселок № 7-поселок Эстонский-Тортолово-Мышкино-Поречье-Михалево.

Противник сосредоточивает на моем правом фланге довольно сильную группировку… Жду с завтрашнего дня перехода его в наступление. Меры для отражения наступления мною приняты, думаю отбить его атаки и немедленно перейти в контрнаступление. За последние три-четыре дня нами уничтожено минимум 70 танков… Во второй половине 13 сентября был сильный бой в районе Горное Хандрово, где было уничтожено 28 танков и батальон пехоты, но противник все время, в особенности сегодня, начал проявлять большую активность.

Жуков. Григорий Иванович, спасибо за информацию. У меня к тебе настойчивая просьба – не ожидать наступления противника, а немедленно организовать артподготовку и перейти в наступление в общем направлении на Мгу.

Кулик. Понятно. Я думаю, 16-17-го.

Жуков. 16-17-го поздно! Противник мобильный, надо его упредить. Я уверен, что, если развернешь наступление, будешь иметь большие трофеи. Если не сможешь все же завтра наступать, прошу всю твою авиацию бросить на разгром противника в районе Поддолово-Корделево-Черная Речка-Аннолово. Все эти пункты находятся на реке Ижора, в 4–5 километрах юго-восточнее Слуцка. Сюда необходимо направлять удары в течение всего дня, хотя бы малыми партиями, чтобы не дать противнику поднять головы. Но это как крайняя мера. Очень прошу атаковать противника и скорее двигать конницу в тыл противника. У меня все.

Кулик. Завтра перейти в наступление не могу, так как не подтянута артиллерия, не проработано на месте взаимодействие и не все части вышли на исходное положение. Мне только что сообщили, что противник в 23 часа перешел в наступление в районе Шлиссельбург-Липка-Синявино-Гонтовая Липка. Наступление отбито. Если противник завтра не перейдет в общее наступление, то просьбу твою о действиях авиации по пунктам, указанным тобою, выполню…

Жуков. Противник не в наступление переходил, а вел ночную силовую разведку! Каждую разведку или мелкие действия врага некоторые, к сожалению, принимают за наступление…

Ясно, что вы прежде всего заботитесь о благополучии 54-й армии и, видимо, вас недостаточно беспокоит создавшаяся обстановка под Ленинградом. Вы должны понять, что мне приходится прямо с заводов бросать людей навстречу атакующему противнику, не ожидая отработки взаимодействия на местности. Понял, что рассчитывать на активный маневр с вашей стороны не могу. Буду решать задачу сам. Должен заметить, что меня поражает отсутствие взаимодействия между вашей группировкой и фронтом. По-моему, на вашем месте Суворов поступил бы иначе. Извините за прямоту, но мне не до дипломатии. Желаю всего лучшего!

15 сентября части вермахта снова начали наступление на поселок Володарского и Урицк. Подразделения Красной армии были вынуждены отступить на южные окраины этих населенных пунктов. В этой отчаянной обстановке Жуков увидел неожиданный проблеск надежды: «…С выходом противника к поселку Володарского и Урицку левый фланг его ударной группировки оказался еще более растянутым. Мы решили использовать это выгодное для нас обстоятельство и нанести контрудар по врагу силами 8-й армии».

О своем намерении Жуков доложил в Москву и просил воздействовать на маршала Кулика, чтобы 54-я армия нанесла свой удар синхронно с защитниками Ленинграда. 16 сентября Сталин прислал Кулику телеграмму, в которой требовал «…не задерживать подготовку к наступлению, а вести его решительно, дабы открыть сообщение с Жуковым».

ВОЕННЫМ СОВЕТАМ 42-й И 55-й АРМИЙ БОЕВОЙ ПРИКАЗ ВОЙСКАМ ЛЕНИНГРАДСКОГО ФРОНТА

17.9.41

Карта 100 000

1. Учитывая особо важное значение в обороне южной части Ленинграда рубежа Лигово, Кискино, Верх, Койрово, Пулковских высот, района Московская Славянка, Шушуры, Колпино, Военный совет Ленинградского фронта приказывает объявить всему командному, политическому и рядовому составу, обороняющему указанный рубеж, что за оставление без письменного приказа Военного совета фронта и армии указанного рубежа все командиры, политработники и бойцы подлежат немедленному расстрелу.

2. Настоящий приказ командному и политическому составу объявить под расписку. Рядовому составу широко разъяснить.

3. Исполнение приказа донести шифром к 12.00 18.9.41.

Командующий войсками ЛФ Герой Советского Союза генерал армии Жуков

Начальник штаба ЛФ генерал-лейтенант Хозин

Член Военного совета ЛФ секретарь ЦК ВКП(б) Жданов

Член Военного совета ЛФ дивизионный комиссар Кузнецов

19 сентября советские войска нанесли удар по флангу немецкой группировки, которая в это самое время вела активное наступление на Ленинград в районе Пулковских высот. На город здесь наступали шесть германских дивизий при мощной поддержке артиллерии и авиации. Жуков, у которого в окруженном городе не было никаких резервов, решил ослабить этот натиск, перегруппировав свои немногочисленные силы и бросив их в прорыв там, где немцы удара не ждали. 8-я армия атаковала численно превосходившего противника с такой яростью, что немецкий командующий фон Лееб был вынужден отвести от Пулковских высот мехкорпус, чтобы защитить собственные тылы.

«Лееб ведь собрал все, чем располагал, бросаясь в последнее и решительное наступление на Пулковском направлении, – пишет Владимир Карпов в книге «Маршал Жуков». – Отражать удар Жукова на фланге этой группировки было нечем, надо снимать силы оттуда, где наметились удача и победа. Ждать помощи из глубины нельзя. Лееб понимал – пока подойдут резервы, части Жукова вырвутся на тылы и перемелют все так, что вообще придется отходить от Ленинграда. И Лееб дает приказ снять механизированный корпус, уже нацеленный для удара там, где виделся наибольший успех, и бросает этот корпус для спасения фланга. Но именно в этом и состояла цель Жукова. Напор на Пулковском рубеже ослаб, 8-я армия хоть и не вонзилась глубоко в расположение противника, но задачу свою выполнила».

Одним из опорных пунктов обороны города стал Кировский завод, выпускавший тяжелые танки КВ, прямо из заводских ворот уходившие на передовую. Мужчины ушли в ополчение, на заводе трудились женщины, старики, подростки. Жили на территории завода, чтобы не тратить время и, самое главное, силы на путь от дома до станка. Окна в цехах из-за постоянных обстрелов были замурованы бронещитами и мешками с песком, но работа на заводе шла и во время бомбежек.

Танки КВ внушали немцам панический ужас, поскольку этот танк был неуязвим для снарядов стандартных противотанковых орудий, которые он попросту переезжал, вминая в землю и пушку, и расчет.

Еще до начала блокады 20 августа 1941 года во время Кингисеппско-Лужской оборонительной операции произошло событие, уникальное даже для Великой Отечественной войны. Командир роты тяжелых танков (пять танков КВ-1) Зиновий Колобанов со своими боевыми товарищами вывел из строя сорок три немецких танка, причем двадцать два из них подбил непосредственно экипаж Колобанова. Накануне Колобанов получил приказ перекрыть три дороги к Красногвардейску (сейчас – Гатчина) со стороны Луги, Волосово и Кингисеппа. По два танка были отправлены им на лужскую и кингисеппскую дороги, а танк Колобанова обосновался в специально отрытом окопе возле дороги из Волосова. Экипаж пропустил мимо себя разведчиков на мотоциклах и обрушил огонь на подошедшую потом танковую колонну, подбив первым делом головные и замыкающие машины, после чего прямой наводкой расстрелял всю колонну.

Эта история отражена сейчас даже в известной компьютерной игре «World of Tanks», где для игроков существует знак отличия «Медаль Колобанова».

«Если немцы и были остановлены, то этого добились, пустив им кровь, – писал в своей книге «900 дней» американский журналист Г. Солсбери. – Сколько их было перебито в эти сентябрьские дни, никто никогда не подсчитает. У Урицка протекал ручей. Многие дни он был красен от крови немецких солдат… Остановила немцев железная воля Жукова? Он был страшен в эти дни сентября. Нельзя его назвать по-иному, нет другого слова…»

21 сентября 1941 года Сталиным была продиктована телеграмма в осаждаемый германской армией Ленинград. Адресована она была Г. К. Жукову, А. А. Жданову, А. А. Кузнецову и В. Н. Меркулову. В телеграмме в частности говорилось: «Если кто-то в наших рядах допустит колебания, тот будет основным виновником падения Ленинграда». Сталин приказывал не проявлять сентиментальности и применять оружие даже в тех случаях, когда немцы прикрываются мирными жителями.

УКАЗАНИЯ

Верховного Главнокомандующего № 002204 Военному совету Ленинградского фронта о применении оружия против делегатов от немецких войск

21 сентября 1941 г. 04 ч 10 мин

Говорят, что немецкие мерзавцы, идя на Ленинград, посылают вперед своих войск делегатов от занятых ими районов – стариков, старух, женщин и детей – с просьбой к большевикам сдать Ленинград и установить мир. Говорят, что среди ленинградских большевиков нашлись люди, которые не считают возможным применить оружие к такого рода делегатам. Я считаю, что если такие люди имеются среди большевиков, то их надо уничтожить в первую очередь, ибо они опаснее немецких фашистов.

Мой совет: не сентиментальничать, а бить врага и его пособников, вольных или невольных, по зубам. Война неумолима, и она приносит поражение в первую очередь тем, кто проявил слабость и допустил колебания. Если кто-либо в наших рядах допустит колебания, тот будет основным виновником падения Ленинграда.

Бейте вовсю по немцам и по их делегатам, кто бы они ни были, косите врагов, все равно, являются ли они вольными или невольными врагами. Никакой пощады ни немецким мерзавцам, ни их делегатам, кто бы они ни были. Просьба довести до сведения командиров и комиссаров дивизий и полков, а также до Военного совета Балтфлота и командиров и комиссаров кораблей.

И. Сталин

Как пример жестокости самого Жукова часто приводится адресованная командующим армиями Ленинградского фронта и Балтийского флота шифрограмма № 4976 от 28 сентября: «Разъяснить всему личному составу, что все семьи сдавшихся врагу будут расстреляны и по возвращении из плена они также будут все расстреляны…»

Противники Жукова видят в этом доказательство готовности «маршала-людоеда» лично расстреливать грудных младенцев, а сторонники напоминают, в какой отчаянной обстановке диктовались подобные тексты.

В сентябре 1941 года Жуков из Ленинграда докладывал Шапошникову: «На Красногвардейском УР… части серьезно не дрались, так как противник, прорвавшись перелесками, обошел части с фланга и с тыла, и под воздействием обхода противника 3-я дивизия полностью разбежалась. 2-я дивизия разбежалась частично. И вот в эту зияющую дыру устремился противник. Части 42-й армии дерутся исключительно плохо… Думаю, в ближайшие дни наведем порядок и заставим драться как полагается».

Федюнинский, будучи 15 сентября назначен командующим 42-й армией, обнаружил, что в ней практически отсутствуют службы разведки, связи, снабжения. Штаба тоже не было – армия представляла собой слабо регулируемую толпу с оружием.

С 17 по 19 сентября патрулями в Ленинграде было задержано 4425 дезертиров.

22 сентября появилась Директива начальника штаба военно-морских сил Германии о «будущем города Петербурга». Документ гласил: «Чтобы иметь ясность о мероприятиях Военно-Морского флота в случае захвата или сдачи Петербурга, начальником штаба военно-морских сил был поднят вопрос перед Верховным главнокомандованием вооруженных сил о дальнейших военных мерах против этого города… Фюрер решил стереть город Петербург с лица земли. После поражения Советской России дальнейшее существование этого крупнейшего населенного пункта не представляет никакого интереса… Предполагается окружить город тесным кольцом и путем обстрела из артиллерии всех калибров и беспрерывной бомбежки с воздуха сравнять его с землей».

Владимир Карпов приводит в своей книге о Жукове воспоминания начальника инженерного управления Ленинградского фронта Бычевского: «Я положил карты и показал, что было сделано до начала прорыва под Красным Селом, Красногвардейском и Колпино, что имеется сейчас на пулковской позиции, что делается в городе, на Неве, на Карельском перешейке, где работают минеры и понтонеры.

Жуков слушал, не задавая вопросов… Потом – случайно или намеренно – его рука резко двинула карты, так что листы упали со стола и разлетелись по полу, и он, ни слова не говоря, стал рассматривать большую схему обороны города, прикрепленную к стене.

– Что за танки оказались в районе Петрославянки? – неожиданно спросил он, опять обернувшись ко мне и глядя, как я складываю в папку сброшенные на пол карты. – Чего прячешь, дай-ка сюда! Чушь там какая-то…

– Это макеты танков, товарищ командующий, – показал я на карте условный знак ложной танковой группировки, которая бросилась ему в глаза. – Пятьдесят штук сделано в мастерской Мариинского театра. Немцы дважды их бомбили.

– Дважды! – насмешливо перебил Жуков. – И долго там держишь эти игрушки?

– Два дня.

– Дураков ищешь? Ждешь, когда немцы сбросят тоже деревяшку? Сегодня же ночью убрать оттуда! Сделать еще сто штук и завтра с утра поставить в двух местах за Средней Рогаткой. Здесь и здесь, – показал он карандашом.

– Мастерские театра не успеют за ночь сделать сто макетов, – неосторожно сказал я.

Жуков поднял голову и осмотрел меня сверху вниз и обратно.

– Не успеют – под суд пойдешь…»

Тот же Бычевский получил однажды нагоняй из-за недостаточно быстрого вывода войск на нужную позицию. Напутствие от Жукова звучало так: «Немедленно отправляйтесь и помните: если к девяти часам дивизия не будет на месте, расстреляю…»

В приемной командующего Бычевский столкнулся с генералом Федюнинским, и тот спросил, что, мол, досталось? Обещал расстрелять, ответил начальник инженерного управления.

– Тебе еще повезло, – резюмировал Федюнинский. – Нас с членом Военного совета армии за то же самое Георгий Константинович повесить обещал…

54-я армия все еще медлила с ударом, способным прорвать блокадное кольцо. 20 сентября Сталин прислал Кулику новую телеграмму: «В эти два дня, 21-го и 22-го, надо пробить брешь во фронте противника и соединиться с ленинградцами, а потом уже будет поздно. Вы очень запоздали. Надо наверстать потерянное время. В противном случае, если вы еще будете запаздывать, немцы успеют превратить каждую деревню в крепость, и вам никогда уже не придется соединиться с ленинградцами».

Так и получилось. 29 сентября Кулик был снят с командования, а 54-я армия передана в подчинение Ленинградскому фронту. Жуков поставил во главе ее прилетевшего с ним генерала Хозина, которому одновременно пришлось остаться и начальником штаба фронта: не хватало не только солдат, но и командиров.

Однако силы были на исходе не только у Красной армии, но и у группы армий «Центр». Наступление вермахта остановилось. Немцы принялись копать землянки, обустраиваться на зиму. Разгневанный таким провалом Гитлер вскоре отправил фон Лееба в отставку.

По словам Жукова, «линия обороны на подступах к Ленинграду с юга стабилизировалась и осталась без существенных изменений до января 1943 года».

При этом в умирающем от голода блокадном Ленинграде продолжался выпуск военной продукции, которая использовалась не только для обороны города, но и доставлялась по воздуху туда, где шла битва за Москву.

Несмотря на то что война против СССР уже не выглядела увеселительной прогулкой (а может быть, именно поэтому), Гитлер настаивал на том, что военные действия надлежит поскорее победоносно завершить.

– Наши успехи, достигнутые смежными флангами групп армий «Юг» и «Центр», – сказал фюрер на одном из совещаний в своей резиденции «Вольфшанце», – дают возможность и создают предпосылки для проведения решающей операции против группы армий Тимошенко, которая безуспешно ведет наступательные действия перед фронтом группы армий «Центр»… В полосе группы армий «Центр» надо подготовить операцию таким образом, чтобы по возможности быстрее, не позднее конца сентября, перейти в наступление и уничтожить противника, находящегося в районе восточнее Смоленска, посредством двойного окружения, в общем направлении на Вязьму, при наличии мощных танковых сил, сосредоточенных на флангах…

Распоряжение о подготовке было исполнено: германский генеральный штаб во главе с Гальдером разработал план операции и составил перечень мероприятий, необходимых для ее осуществления. Подразделения, коим предстояло предпринять бросок на Москву, были довооружены и переукомплектованы, чтобы компенсировать потери, понесенные в летних сражениях. Пополнение личного состава было значительным – 151 тысяча человек. Кстати сказать, это не полностью компенсировало потери, которые составили к этому моменту 219 тысяч человек. Тем не менее группа армий «Центр» насчитывала примерно два миллиона военнослужащих. Из резерва сухопутных сил были приданы последние три дивизии. В танковых частях только две трети парка были пригодны для использования. Самая большая проблема наблюдалась с автомобилями.

6 сентября 1941 года Адольф Гитлер подписал директиву № 35, посвященную предстоящему осеннему наступлению на Восточном фронте. Фюрер был уверен, что Красная армия, противостоящая группе армий «Центр», будет «решительно разгромлена до наступления зимы в течение ограниченного времени, имеющегося еще в распоряжении. С этой целью необходимо сосредоточить все силы сухопутных войск и авиации, предназначенные для операции, в том числе те, которые могут быть высвобождены на флангах и своевременно переброшены». Операцию по захвату Москвы нарекли «Тайфун» – название предложил лично Гитлер, имея в виду стремительность и мощь натиска. Руководить операцией предстояло командующему группой армий «Центр» генерал-фельдмаршалу фон Боку. Обязательным условием было завершение боевых действий до начала осенней слякоти и зимних холодов.

24 сентября 1941 года в штабе группы армий «Центр» состоялось совещание, посвященное будущей операции «Тайфун» – так немецкое командование окрестило операцию по захвату Москвы. Ее разработкой занимался командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал фон Бок. Среди присутствовавших на обсуждении были главнокомандующий Сухопутными войсками Германии генерал-фельдмаршал Браухич и начальник Генерального штаба генерал-полковник Гальдер. Новое наступление на советскую столицу было запланировано на 2 октября, но Гудериан просил разрешения на то, чтобы его танкисты двинулись вперед раньше. «Быстрый Гейнц», как называли Гудериана, надеялся таким образом использовать последние дни относительно хорошей погоды, поскольку не видел перед собой дорог с твердым покрытием. Это означало, что при первых же осенних дождях немецкие танки с их узкими гусеницами рискуют застрять в грязи.

27 сентября 1941 года командующий Западным фронтом генерал Конев получил директиву Ставки, в которой констатировалось, что к серьезным наступательным операциям войска Красной армии не готовы, и поэтому следует уделить особое внимание обустройству оборонительных рубежей на московском направлении, прежде всего около Ржева и Вязьмы. Причиной появления директивы стали данные, добытые разведкой, – согласно этой информации, германская армия планировала на начало октября большую наступательную операцию. Коневу предписывалось «мобилизовать все саперные силы фронта, армий и дивизий с целью закопаться в землю и устроить на всем фронте окопы полного профиля в несколько линий с ходами сообщения, проволочными заграждениями и противотанковыми препятствиями».

30 сентября танки Гудериана и войска 2-й армии обрушились на силы Брянского фронта. Часть советских войск, сразу две армии, оказались под угрозой окружения, как уже не раз было в ходе этой войны. Выждав два дня, пока развернутся бои на Брянском фронте, немцы нанесли удар и по другим фронтам – Западному и Резервному.

Особо тяжко Красной армии пришлось в районе Вязьмы – здесь оборона была прорвана сразу в двух местах, севернее и южнее города, в окружение на западе от Вязьмы попали 19, 20, 24, 32, значительная часть 16-й армии.

Московская битва: «штопаем тришкин кафтан»

5 октября телеграфный аппарат «Бодо» донес до Жукова срочный вызов Сталина: «…Можете ли вы незамедлительно вылететь в Москву? Ввиду осложнения обстановки на левом крыле Резервного фронта, в районе Юхнова, Ставка хотела бы с вами посоветоваться».

Жуков выразил готовность лететь в столицу на следующий день, но на Ленинградском фронте возникли осложнения, о которых он доложил Верховному. К вечеру следующего дня Сталин, выслушав очередной доклад о том, что линия фронта стабилизировалась, приказал Жукову оставить вместо себя генерала Федюнинского и немедленно вылететь в Москву.

Причиной были события, разыгравшиеся 5 октября на подступах к Москве. По воспоминаниям генерала Телегина, члена Военного совета Московского военного округа, дело было так: «В десятом часу утра (5 октября) поступил первый тревожный сигнал с запада. Начальник оперативного отдела опергруппы (штаба МВО) полковник Д. А. Чернов, находившийся в Малоярославецком укрепленном районе, по телефону доложил, что рано утром задержаны повозки, автомашины из тылов 43-й армии, а также отдельные военнослужащие, которые сообщили, что противник начал большое наступление, некоторые дивизии дерутся в окружении, идут сильные бои. У противника много танков, беспрерывно бомбит авиация… Поверить этому было невозможно. Похоже было, что это просто паникеры, которым что-то померещилось или их спровоцировала вражеская агентура. Поэтому Чернову было дано указание передать задержанных в особый отдел, на дорогах выставить заставы и останавливать всех беглецов, если они появятся, а на Спас-Деменск выслать на автомашине разведку».

Из Подольска от коменданта Малоярославецкого укрепрайона комбрига Елисеева поступило экстренное донесение: город Юхнов, в 85 км на северо-запад от Калуги, захвачен немцами, танки идут к Малоярославцу, откуда им будет открыта дорога на Подольск…

Расстояние от Малоярославца до Москвы – чуть больше ста километров, причем не по бездорожью, а по отличному шоссе. От Подольска до нынешней МКАД – порядка 30 км. Выход танкистов Гудериана к Малоярославцу означал, что до центра Москвы им остается два-три часа пути. Войск, способных отразить удар, на этом участке не было. «Противника больше нет», – писал в дневнике Гальдер.

С занятий спешно сняли курсантов двух военных училищ, находившихся в Подольске, – пехотного (две тысячи человек) и артиллерийского (полторы тысячи), и, собрав какое нашлось вооружение, отправили оборонять Малоярославец.

«Первым на пути прорвавшихся к Юхнову танков противника встал отряд начальника парашютно-десантной службы Западного фронта капитана И. Г. Старчака, – пишет Лев Лопуховский в книге «1941. Вяземская катастрофа». – Этот отряд численностью примерно в 400 человек был сформирован лишь накануне – 4 октября по его личной инициативе из числа пограничников, которые готовились к действиям по вражеским тылам. Бойцы отряда взорвали мост через реку Угру, заняв оборону на ее восточном берегу. Вскоре действия отряда Старчака были поддержаны курсантами подольских военных училищ. По боевой тревоге в училищах был сформирован передовой отряд в составе усиленной роты под командованием старшего лейтенанта Л. А. Мамчича и артдивизиона под командованием капитана Я. С. Россикова. Командиром батареи 45-миллиметровых пушек был назначен старший лейтенант Т. Г. Носов, а батареи 76-миллиметровых пушек – капитан В. И. Базыленко. Отряд был быстро переброшен на автомашинах, собранных на предприятиях города Подольск, к д. Стрекалово. Сюда в ночь на 6 октября под нажимом противника отошли десантники Старчака.

Командиры отрядов решили совместной атакой выбить противника с восточного берега реки Угры, с которого недавно отступили десантники. Атака началась в 8 часов утра 6 октября, и после тяжелого боя берег был очищен. Но противник не отказался от намерения создать плацдарм на р. Угра. 7 октября после авиационной и артиллерийской подготовки немцы перешли в наступление. В результате атаки танков и мотопехоты десантники и курсанты вынуждены были отойти на рубеж реки Изверь. В документах противника было отмечено сильное сопротивление «красных юнкеров» на реках Угра и Изверь за взорванными мостами, поддержанное артиллерией. Своим героическим сопротивлением десантники и курсанты помогли нашим войскам выиграть необходимое время для организации обороны на подступах к Малоярославцу».

В один из моментов прорвавшиеся немецкие танки атаковали курсантский отряд с тыла, предварительно подняв красные флаги. Но подольские курсанты распознали обман и расстреляли танки прямой наводкой. На другом участке курсантский расчет оказался на пути танковой колонны, которую стал обстреливать из зенитной пушки – противотанковых орудий не было. Позиция курсантов была выбрана удачно, немцы не смогли оценить, насколько велики (точнее, малы) противостоящие им силы, и предпочли свернуть с шоссе на лесную дорогу, где надолго застряли в грязи – чего так опасался Гудериан.

В Москве же выясняли, правдивы или нет сведения о прорыве. Генерал Телегин после сообщения Елисеева доложил в Генштаб. Из Генштаба сообщили Сталину. Через считаные минуты Телегину позвонил Берия:

– Откуда вы получили сведения, что немцы в Юхнове, кто вам сообщил?

Выслушал ответ и закричал:

– Слушайте, что вы там принимаете на веру всякую чепуху? Вы, видимо, пользуетесь информацией паникеров и провокаторов…

Сразу после Берии позвонил Сталин. Владимир Карпов так реконструирует этот разговор:

«– Телегин? Это вы сообщили Шапошникову, что танки противника прорвались через Малоярославец?

– Да, я, товарищ Сталин.

– Откуда у вас эти сведения?

– Мне доложил из Подольска комбриг Елисеев. А я приказал ВВС немедленно послать самолеты и перепроверить, и еще также проверку осуществляю постами ВНОС…

– Это провокация. Прикажите немедленно разыскать этого коменданта, арестовать и передать в ЧК, а вам на этом ответственном посту надо быть более серьезным и не доверять всяким сведениям, которые приносит сорока на хвосте.

– Я, товарищ Сталин, полностью этому сообщению не доверял, немедленно принял меры для проверки и просил генерала Шарохина до получения новых данных Ставке не докладывать.

– Хорошо. Но впредь такие сведения надо проверять, а потом докладывать».

В то же самое время командующий ВВС Московского военного округа полковник Сбытов, предлагавший после первого сообщения о прорыве ударить по немцам силами всей имеющейся авиации, доказывал, что он не провокатор, начальнику Особого отдела Красной армии Абакумову.

«– Откуда вы взяли, что к Юхнову идут немецкие танки?

– Это установлено авиационной разведкой и дважды перепроверено.

– Предъявите фотоснимки.

– Летали истребители, на которых нет фотоаппаратов, но на самолетах есть пробоины, полученные от вражеских зениток. Разведка велась с малой высоты, летчики отчетливо видели кресты на танках.

– Ваши летчики – трусы и паникеры, такие же, видимо, как и их командующий. Мы такими сведениями не располагаем, хотя получаем их, как и Генштаб. Предлагаю вам признать, что вы введены в заблуждение, что никаких танков противника в Юхнове нет, что летчики допустили преступную безответственность, и вы немедленно с этим разберетесь и сурово их накажете.

– Этого сделать я не могу. Ошибки никакой нет, летчики боевые, проверенные, и за доставленные ими сведения я ручаюсь.

– А чем вы можете подтвердить такую уверенность, какие у вас есть документы?»

Документов не было, даже данные о вылетах в журнал корпуса ПВО не заносились. Офицеры ПВО заявили, что за действиями летчиков округа они не следят. Абакумов потребовал от Сбытова доложить Военному совету округа, что его, Сбытова, по законам военного времени надлежит отдать под трибунал.

Полковнику предъявили запись его слов, уже оформленную как протокол допроса, и велели подписать. Сбытов вспоминал потом: «Я написал: «Последней разведкой установлено, что фашистские танки находятся уже в районе Юхнова, к исходу 5 октября город будет ими занят». И расписался… В три часа ночи на мой КП позвонил начальник штаба ВВС Красной армии генерал Г. Ворожейкин, сказал: «Ваша разведка была права. Это фашисты. ГКО ваши действия одобрил…» А я с горечью подумал: какие действия? Бездействие! Ведь могли своевременно нанести удар, но не сделали этого…»

При таких обстоятельствах Сталин вызвал в Москву Жукова. На аэродроме его встретил начальник охраны Сталина генерал Власик и привез прямо домой к Верховному. Жуков вспоминал, что, когда он приехал, Сталин разговаривал с Берией и бросил фразу: «На крайний случай нужно разведать возможность заключения мира».

Руководство рейха в тот момент еще не сомневалось в своей скорой победе. Рассчитывало оно и на поддержку со стороны Японии – начнись на Дальнем Востоке военные действия, Советскому Союзу пришлось бы очень тяжко. Но существуют свидетельства, что едва ли не решающую роль в том, что японцы отказались выступить против СССР, сыграло назначение Жукова командующим обороной Москвы. Его имя в Японии было многим памятно по разгрому на Халхин-Голе.

…Сталин указал Жукову на карту.

– Вот смотрите. Здесь сложилась очень тяжелая обстановка. Я не могу добиться от Западного и Резервного фронтов исчерпывающего доклада об истинном положении дел. А не зная, где и в какой группировке наступает противник и в каком состоянии находятся наши войска, мы не можем принять никаких решений. Поезжайте сейчас же в штаб Западного фронта, тщательно разберитесь в положении дел и позвоните мне оттуда в любое время. Я буду ждать.

Жуков предположил, что немецкие войска, отведенные из-под Ленинграда, в будущем будут пополнены и переброшены на московское направление.

– Кажется, они уже… – мрачно обронил Сталин.

Жуков заехал в Генштаб, где переговорил с Шапошниковым, и поехал в сторону Можайска. Домой даже не заглянул – проехал мимо. Возле Поклонной горы машины остановил патруль и потребовал выключить фары.

Всю дорогу Жуков при свете карманного фонарика изучал карту, взятую в Генштабе. Глубокой ночью он добрался до Можайска. Комендант Можайского укрепрайона Богданов доложил обстановку. Жуков отдал необходимые распоряжения по организации обороны и поехал дальше. К трем часам ночи он добрался до штаба Западного фронта. Там никто не спал. В штабе совещались командующий Западным фронтом Конев, начальник штаба фронта генерал Соколовский, член Военного совета Булганин и начальник оперативного отдела генерал-лейтенант Маландин. Впоследствии Жуков напишет, что они выглядели не просто усталыми. Вид у них был, как сказано в рукописи Жукова, какой-то «потрясенный».

«Из беседы в штабе Западного фронта и анализа обстановки у меня создалось впечатление, что катастрофу в районе Вязьмы можно было бы предотвратить, – писал впоследствии Жуков в «Воспоминаниях и размышлениях». – На основании данных разведки Ставка Верховного Главнокомандования еще 27 сентября специальной директивой предупредила командующих фронтами о возможности наступления в ближайшие дни крупных сил противника на московском направлении. Следовательно, внезапность наступления в том смысле, как это было в начале войны, отсутствовала. Несмотря на превосходство врага в живой силе и технике, наши войска могли избежать окружения. Для этого необходимо было своевременно более правильно определить направление главных ударов противника и сосредоточить против них основные силы и средства за счет пассивных участков. Этого сделано не было, и оборона наших фронтов не выдержала сосредоточенных ударов противника. Образовались зияющие бреши, которые закрыть было нечем, так как никаких резервов в руках командования не оставалось.

К исходу 7 октября все пути на Москву, по существу, были открыты.

В 2 часа 30 минут 8 октября я позвонил И. В. Сталину. Он еще работал. Доложив обстановку на Западном фронте, я сказал:

– Главная опасность сейчас заключается в слабом прикрытии на можайской линии. Бронетанковые войска противника могут поэтому внезапно появиться под Москвой. Надо быстрее стягивать войска, откуда только можно, на можайскую линию обороны.

И. В. Сталин спросил:

– Где сейчас 16, 19-я и 20-я армии и группа Болдина Западного фронта? Где 24-я и 32-я армии Резервного фронта?

– В окружении западнее и юго-западнее Вязьмы.

– Что вы намерены делать?

– Выезжаю сейчас же к Буденному, разберусь с обстановкой и позвоню вам.

– А вы знаете, где штаб Резервного фронта?

– Буду искать где-то в районе Малоярославца.

– Хорошо, поезжайте к Буденному и оттуда сразу же позвоните мне.

Моросил мелкий дождь, густой туман стлался по земле, видимость была плохая. Утром 8 октября, подъезжая к полустанку Оболенское, мы увидели двух связистов, тянувших кабель в Малоярославец со стороны моста через реку Протву.

Я спросил:

– Куда тянете, товарищи, связь?

– Куда приказано, туда и тянем, – не обращая на нас внимания, ответил солдат громадного роста.

Пришлось назвать себя и сказать, что мы ищем штаб Резервного фронта и С. М. Буденного.

Подтянувшись, тот же солдат ответил:

– Извините, товарищ генерал армии, мы вас в лицо не знаем, потому так и ответили. Штаб фронта вы уже проехали. Он был переведен сюда два часа назад и размещен в домиках в лесу, вон там, на горе. Там охрана вам покажет, куда ехать.

Машина повернула обратно. Вскоре я был в комнате представителя Ставки армейского комиссара 1-го ранга Л. З. Мехлиса, где находился также начальник штаба фронта генерал-майор А. Ф. Анисов. Л. З. Мехлис говорил по телефону и кого-то здорово распекал.

На вопрос, где командующий, начальник штаба ответил:

– Неизвестно. Днем он был в 43-й армии. Боюсь, как бы чего-нибудь не случилось с Семеном Михайловичем…»

Г. К. Жуков в октябре 1941 года

С Буденным ничего не случилось, если не считать того, что он уже вторые сутки не мог связаться ни с Коневым, ни с собственным штабом. Жуков отыскал его в Малоярославце – в райисполкоме и услышал, что фронта практически больше нет.

– Штаб фронта снялся в мое отсутствие, и сейчас не знаю, где он остановился, – пожаловался Буденный.

– Я его нашел в лесу налево, за железнодорожным мостом через реку Протву. Тебя там ждут. На Западном фронте, к сожалению, дела очень плохие, большая часть сил попала в окружение.

– У нас не лучше, 24-я и 32-я армии отрезаны. Вчера я сам чуть не угодил в лапы противника между Юхновом и Вязьмой. В сторону Вязьмы шли большие танковые и моторизованные колонны, видимо, для обхода города с востока.

– Ну, а кто же прикрывает дорогу от Юхнова на Малоярославец?

– Когда я ехал сюда, кроме трех милиционеров в Медыни, никого не встретил. Местные власти из Медыни ушли.

Жуков велел Буденному ехать в штаб, а сам отправился в сторону Юхнова, чтобы на месте разобраться в ситуации. То и дело приходилось тормозить и осматриваться, чтобы не угодить прямиком в расположение немецких войск.

«Километров через 10–12 меня внезапно остановили в лесу вооруженные советские солдаты в комбинезонах и танкистских шлемах. Один из них подошел к машине.

– Дальше ехать нельзя, – сказал он. – Вы кто будете?

Я назвал себя и в свою очередь спросил, где их часть.

– Здесь, в лесу, в ста метрах, стоит штаб танковой бригады.

– Очень хорошо. Проводите меня в штаб.

Меня обрадовало, что здесь оказалась танковая бригада. В штабе навстречу мне поднялся невысокого роста, подтянутый танкист в синем комбинезоне, с очками на фуражке. Сразу показалось, что этого человека я где-то видел.

– Докладывает командир танковой бригады резерва Ставки полковник Троицкий.

– Троицкий! Вот не ожидал вас встретить здесь!

И. И. Троицкий мне запомнился по Халхин-Голу, где он был начальником штаба 11-й танковой бригады, которой командовал Герой Советского Союза М. П. Яковлев. Эта бригада была грозой для японцев».

Танкисты сообщили, что Юхнов захвачен противником, под Калугой идут бои, а они стоят тут второй день, не получая никаких распоряжений. Жуков велел Троицкому послать вестового в штаб Резервного фронта и развернуть бригаду, чтобы прикрыть дорогу на Медынь.

А сам отправился в сторону Калуги. В пути его разыскал офицер связи, передавший приказ Сталина: 10 октября явиться в штаб Западного фронта. Вернувшись 8 октября в штаб Резервного фронта, Георгий Константинович узнал, что Буденный от командования отстранен и на его место назначен он, Жуков.

Пришлось звонить в Генштаб и выяснять, какой же из двух приказов надлежит выполнять. Оказалось, что они друг другу не противоречат.

Москва, товарищу Сталину

Просим Ставку принять следующее решение:

1. В целях объединения руководства войсками на западном направлении к Москве объединить Западный и Резервный фронты в Западный фронт.

2. Назначить командующим Западным фронтом тов. Жукова.

3. Назначить тов. Конева первым заместителем командующего Западным фронтом.

4. Назначить тт. Булганина, Хохлова и Круглова членами военного совета Западного фронта.

5. Тов. Жукову вступить в командование Западным фронтом в 18 часов 11 октября.

Молотов, Ворошилов, Конев, Булганин, Василевский…

15.45 10.10.41 г.

При этом без очередного сеанса поиска виновных дело не обошлось. Недаром Сталин и его приближенные с июля 1941 по март 1942 года отправили под трибунал и приговорили к расстрелу 30 генералов. В книге Симонова «Истории тяжелая вода» описан один из показательных эпизодов отношения Сталина к вышедшим из доверия высшим военачальникам. В штаб фронта была направлена комиссия ГКО (Молотов, Василевский, Маленков), собиравшаяся обвинить Конева, бывшего командующего этим фронтом, и забрать в Москву на расправу. Но Жуков не отдал Конева, заявив Сталину, что Коневу надо поручить руководство на удаленном калининском направлении. На прямой вопрос Сталина: «Почему вы защищаете Конева?» – Георгий Константинович прямо ответил: «Мы с ним никогда не были друзьями. Знаю его по службе в Белорусском округе и считаю, что он справится с этими обязанностями. Кроме того, у меня сейчас других кандидатур нет».

На реплику вождя о том, что Конева ждет военный трибунал, Жуков бесстрашно заявил, что это ни к чему хорошему не приведет: «Вот расстреляли Павлова, и что это дало?… Было заранее хорошо известно, что собой представляет Павлов, что у него потолок командира дивизии. Тем не менее он командовал фронтом и не справился с тем, с чем не мог справиться». В результате Конев не стал очередной жертвой поражений Красной армии, а был утвержден заместителем Жукова на Западном фронте.

10 октября 1941 года Жуков был назначен командующим Западным фронтом, самым стратегически важным, защищающим столицу.

«Противник сумел пробить 500-километровую брешь в обороне советских войск, – описывает тогдашнюю ситуацию Владимир Дайнес в книге «Жуков». – Ситуация складывалась драматическая. 2-я танковая группа нацелилась на Тулу, чтобы овладеть дорогами для дальнейшего наступления на Коломну, Каширу и Серпухов. 3-я и 9-я армии намеревались уничтожить советские войска, окруженные в районе Дорогобуж, Вязьма. 4-я армия должна была наступать с рубежа Калуга-Медынь в северо-восточном направлении, захватить переправы через реку Протва у Малоярославца и Боровска. На 3-ю танковую группу возлагался захват линии Гжатск – южнее Сычевска. 2-й армии было приказано во взаимодействии со 2-й танковой группой подавить сопротивление в районе Трубчевск, Жиздра и овладеть дорогой Рославль-Брянск».

Еще 8 октября Жуков доложил Сталину, что самым опасным является можайское направление. Надлежит отовсюду стягивать силы на этот рубеж.

«Этих наспех собранных войск вряд ли будет достаточно для предотвращения сильной угрозы Москве, созданной нашими войсками, так что при более или менее правильном руководстве и сравнительно благоприятной погоде окружение Москвы должно удаться», – без тени сомнения записывал в тот же день Гальдер.

13 октября на всех участках Западного фронта возобновились ожесточенные бои. Сплошной линии фронта не было, а обстановка менялась каждый час. Жукову было ясно, что слова о том, что от каждого подразделения сейчас зависит судьба Москвы, – не пустая риторика. Но он мог выставить против военной машины вермахта большей частью спешно собранные и подготовленные в ускоренном режиме части.

ПИСЬМО ГЕНЕРАЛА АРМИИ Г. К. ЖУКОВА А. А. ЖДАНОВУ

ОТ 2 НОЯБРЯ 1941 г.

Дорогой Андрей Александрович!

Крепко жму тебе и Кузнецову руку. Приветствую Ваших боевых соратников тт. Федюнинского, Хозина, Лазарева и друг[их].

Очень часто вспоминаю сложные и интересные дни и ночи нашей совместной боевой работы. Очень жалею, что не пришлось довести дело до конца, во что я крепко верил.

Как тебе известно, сейчас действуем на западе – на подступах к Москве.

Основное это то, что Конев и Буденный проспали все свои вооруженные силы, принял от них одно воспоминание. От Буденного штаб и 90 человек, от Конева штаб и 2 зап. полка.

К настоящему времени сколотил приличную организацию и в основном остановил наступление пр-ка (противника – ред.), а дальнейший мой метод тебе известен: буду истощать, а затем бить.

К тебе и т. Кузнецову у меня просьба – прошу с очередным рейсом Дугласов отправить лично мне:

40 минометов 82-мм,

60 минометов 50-мм,

за что я и Булганин будем очень благодарны, а Вы это имеете в избытке. У нас этого нет совершенно.

Посылаю тебе наш приказ для сведения.

Жму еще раз крепко руки

Ваш

Г. Жуков

2 ноября 1941 г.

Еще 4 июля 1941 года было принято постановление ГКО № 10 о создании добровольческих дивизий народного ополчения Москвы и Московской области и мобилизации трудовых ресурсов на производство. Следуя этому постановлению, в июле и октябре 1941 года было сформировано 16 дивизий народного ополчения (около 160 тысяч человек), в которых сражались профессора, студенты и рабочие, не призванные по состоянию здоровья в армию. Большинство из них были энтузиастами, готовыми пожертвовать своей жизнью в бою с врагом, но были и растерявшиеся, струсившие и сбежавшие. Не стоит забывать и о том, что боевая подготовка этих частей была слишком «ускоренной»: их личный состав не прошел курс боевой подготовки, бойцы (среди которых было много пожилых людей и неокрепших безусых юношей) не были физически тренированы для осуществления маршевых переходов и ведения боевых действий. В большинстве этих дивизий не было артиллерии, штурмовых орудий, саперов и т. д.

С осени 1941 года начали призывать военнообязанных старших возрастов в «рабочие колонны» для работы в строительстве и на оборонных предприятиях. Помимо повсеместного использования труда заключенных в лагерях и колониях был проведен военный призыв на альтернативную службу тех, кто был не годен к строевой, но мог трудиться в тылу. В целях достижения большей эффективности предприятий тыла на производстве были отменены выходные дни и отпуска и при этом введены сверхурочные работы. Для поддержания суровой трудовой дисциплины была установлена уголовная ответственность за прогулы и опоздания на работу.

14 октября командование группы армий «Центр» обрисовало задачу 4-й армии, и в частности 4-й танковой группы. Это был «удар в направлении Москвы, имеющий целью разбить находящиеся перед Москвой силы противника и прочно захватить окружающую Москву местность, а также плотно окружить город. 2-я танковая группа с этой целью должна выйти в район юго-восточнее Москвы с таким расчетом, чтобы она, прикрываясь с востока, охватила Москву с юго-востока, а в дальнейшем также и с востока. Имеющие важное значение для снабжения Москвы промышленные районы Сталиногорска, Тулы и Каширы должны быть захвачены как можно быстрее и прочно прикрыты. 4-я армия с подчиненной ей 4-й танковой группой, с эшелонированием на своем правом фланге моторизованных частей должна выполнить окружение или охват Москвы с юга, запада и севера, прикрываясь с севера и с северо-востока. Возможно, что в дальнейшем возникнет необходимость удара моторизованных частей в направлении на Ярославль и Рыбинск…»

Немецкое командование было уверено, что войска не встретят серьезного противодействия и их надо скорее сдерживать, чем подгонять: «Согласно категорическому приказу фюрера и главнокомандующего вооруженными силами войска не должны вступать в центр города Москвы. Границей для наступления и разведки является окружная железная дорога…»

Советское руководство отнюдь не было уверено, что Москву удастся отстоять. 15 октября было принято постановление ГКО «Об эвакуации столицы СССР г. Москвы». 16 октября началась массовая эвакуация из Москвы. Постановление предписывало переправить в город Куйбышев (ныне – Самара) иностранные посольства и советское правительство.

После этого в городе вспыхнула паника. Рядовые граждане, будучи уверены, что о них никто заботиться не будет, бросились спасаться самостоятельно. Личных машин почти ни у кого не было – люди пытались брать штурмом немногочисленные и набитые до отказа поезда, шли пешком прочь из города по Щелковскому шоссе… Возникла опасность, что толпы беженцев помешают подвозу войск.

17 октября 1941 года была издана директива Ставки Верховного Главнокомандования о формировании самостоятельного Калининского фронта, который должен был объединить войска, действовавшие в направлении на Осташков, Ржев и Калинин (ныне – Тверь). Вновь созданный фронт был напрямую подчинен Ставке.

Новому фронту передавались три армии – 22, 29 и 30-я, находившиеся на правом крыле Западного фронта, возглавляемого Жуковым. Командующим Калининским фронтом был назначен генерал-полковник Конев. Первоначальной задачей войск фронта было «очистить от войск противника район Калинина», а также предотвратить попытки немецкой армии обойти Москву с севера. Это давало возможность Жукову заниматься только проблемой защиты Москвы с запада, где обстановка была наиболее угрожающей.

18 октября 1941 года командующий Западным фронтом Жуков представил в Ставку Верховного Главнокомандования план отвода войск с Можайского оборонительного рубежа – на тот случай, если указанный рубеж удержать не удастся, как оно и произошло впоследствии. Крайний рубеж, где надлежало организовать мощную оборону и все необходимое для размещения основной массы артиллерии, был обозначен «по линии Новозавидовский-Клин-Истринское водохранилище-Истра-Жаворонки-Красная Пахра-Серпухов-Алексин». Штаб Западного фронта, в котором в самые критические для обороны Москвы дни находился сам Жуков, был расположен, по разным сведениям, в селе Перхушково или возле одноименной железнодорожной станции в деревне Власиха. В любом случае это место лишь на несколько километров отстояло от находившегося в центре линии поселка Жаворонки.

19 октября 1941 года было принято постановление Государственного Комитета Обороны, которое гласило, что «оборона столицы на рубежах, отстоящих на 100–200 км западнее Москвы, поручена Командующему Западным фронтом генералу армии т. Жукову». Под документом стояла подпись Сталина. Трудящихся столицы призывали сохранять спокойствие и всеми силами помогать армии. При этом ради укрепления тыла войск, защищающих столицу, в Москве вводилось осадное положение. Был объявлен комендантский час. В случае воздушной тревоги граждане должны были следовать в убежища по строго определенным маршрутам. Провокаторов и шпионов постановление предписывало расстреливать на месте.

ПОСТАНОВЛЕНИЕ ГОСУДАРСТВЕННОГО КОМИТЕТА ОБОРОНЫ

19 октября 1941 г.

Сим объявляется, что оборона столицы на рубежах, отстоящих на 100–200 километров западнее Москвы, поручена Командующему Западным фронтом генералу армии т. Жукову, а на начальника гарнизона г. Москвы генерал-лейтенанта т. Артемьева возложена оборона Москвы на ее подступах.

В целях тылового обеспечения обороны Москвы и укрепления тыла войск, защищающих Москву, а также в целях пресечения подрывной деятельности шпионов, диверсантов и других агентов немецкого фашизма Государственный Комитет Обороны постановил:

1. Ввести с 20 октября 1941 г. в городе Москве и прилегающих к городу районах осадное положение.

2. Воспретить всякое уличное движение, как отдельных лиц, так и транспортов, с 12 часов ночи до 5 часов утра, за исключением транспортов и лиц, имеющих специальные пропуска от коменданта г. Москвы, причем в случае объявления воздушной тревоги передвижение населения и транспортов должно происходить согласно правил, утвержденных московской противовоздушной обороной и опубликованных в печати.

3. Охрану строжайшего порядка в городе и в пригородных районах возложить на коменданта города Москвы генерал-майора т. Синилова, для чего в распоряжение коменданта предоставить войска внутренней охраны НКВД, милицию и добровольческие рабочие отряды.

4. Нарушителей порядка немедля привлекать к ответственности с передачей суду военного трибунала, а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте.

Государственный Комитет Обороны призывает всех трудящихся столицы соблюдать порядок и спокойствие и оказывать Красной Армии, обороняющей Москву, всяческое содействие.

Председатель Государственного Комитета Обороны И. Сталин

Жуков, как и в Ленинграде, взялся устанавливать в войсках жесточайшую дисциплину. 21 октября он адресует Военному совету 43-й армии распоряжение: «…В связи с неоднократным бегством с поля боя 17 и 53 стрелковых дивизий приказываю:

В целях борьбы с дезертирством выделить к утру 22.10 отряд заграждения, отобрав в него надежных бойцов за счет воздушно-десантного корпуса.

Заставить 17 и 53 сд упорно драться, и в случае бегства выделенному отряду заграждения расстреливать на месте всех, бросающих поле боя».

А уже ранним утром следующего дня командующему 43-й армией генерал-майору Голубеву предписывается тотчас арестовать командира 17-й стрелковой дивизии, самовольно оставившей рубеж обороны, саму же дивизию «заставить вернуть утром 22.10.41 Тарутино, во что бы то ни стало, включительно до самопожертвования».

Но немцы продолжали двигаться к Москве, хотя и не так быстро и легко, как надеялся фюрер. Тем не менее конец октября был печален для Красной армии – пришлось оставить Наро-Фоминск, Волоколамск, Рузу. Рузу, один из стариннейших форпостов Москвы, сдали, можно сказать, без боя. Для виновников это имело самые печальные последствия.

Приказ командующего войсками Западного фронта № 054 от 3 ноября 1941 г. командирам и политработникам войск фронта о наказании командования 133-й стрелковой дивизии за самовольный отход с занимаемых оборонительных рубежей

Секретно

Приказ войскам западного фронта

№ 054

действующая армия

Командование 5 армии, имея сведения, что утром истекшего 25 октября противник готовит прорыв фронта обороны, в направлении через Руза, на основе директивы фронта, дало боевой приказ 133 сд подготовиться к упорной обороне на занимаемых рубежах, сосредоточив основные усилия на обороне гор. Руза.

Бывший и. д. командира дивизии подполковник Герасимов А. Г. и бывший комиссар дивизии бригадный комиссар Шабалов Г. Ф. предательски нарушили боевой приказ и вместо упорной обороны района Руза отдали свой приказ об отходе дивизии.

Предательский приказ командования дивизии дал возможность противнику без всякого сопротивления занять город Руза и занять подступы к Ново-Петровское.

За невыполнение приказа фронта по обороне Руза и за сдачу г. Руза без боя Герасимов и Шабалов – расстреляны перед строем.

Объявляя об этом для сведения командиров и политработников, Военный совет фронта требует от всех командиров частей и соединений непримиримой борьбы со всеми проявлениями трусости, особенно со стороны командного состава, и предупреждает о неуклонном выполнении приказа Военного совета фронта, воспрещающего самовольный отход без письменного приказа командования армии и фронта.

Командующий войсками Запфронта Генерал армии, Герой Советского Союза Г. Жуков

Член военного совета Запфронта, Заместитель Председателя Совета народных комиссаров СССР Н. Булганин

Но тем не менее группа армий «Центр» не сумела, как планировалось, занять Москву в середине октября. И если раньше немецкие генералы именовали противостоящие им войска армией или группой армий Тимошенко, то теперь на первом плане для них оказался Жуков.

«Когда мы вплотную подошли к Москве, настроение наших командиров и войск вдруг резко изменилось… – вспоминал генерал Блюментрит. – Командование русскими войсками, прикрывавшими Москву, теперь принял маршал Жуков. За несколько недель его войска создали глубоко эшелонированную оборону, которая проходила через лес, примыкавший к реке Нара, от Серпухова на юге до Наро-Фоминска и далее на север. Тщательно замаскированные опорные пункты, проволочные заграждения и большие минные поля теперь заполняли огромный лесной массив, прикрывавший западные подступы к столице».

Жуков понимал, что никакой моральный дух не поможет, если войска будут действовать неорганизованно и несогласованно. Во многих его приказах времен битвы за Москву постоянно повторяется мысль о необходимости тесного взаимодействия с соседями по фронту. И конечно, о бесперебойной работе средств связи.

ПРИКАЗ КОМАНДУЮЩЕГО ВОЙСКАМИ ЗАПАДНОГО ФРОНТА № 057 ОТ 4 НОЯБРЯ 1941 г. О НЕДОСТАТКАХ В ОРГАНИЗАЦИИ УПРАВЛЕНИЯ ПОДЧИНЕННЫМИ ЧАСТЯМИ И МЕРАХ ПО ИХ УСТРАНЕНИЮ

…В результате преступного состояния связи и управления, часами, а иногда и днями не добьешься получения сведений о ходе боя и состоянии частей в ходе боя…

ПРИКАЗЫВАЮ:

1. Командующим армиями, командирам дивизий лично проверить всю систему связи с подчиненными частями.

2. На случай боя, иметь ряд дублирующих средств связи: радио, самолет, машина, конь, летучая почта и т. д.

3. С завязкой боя приводить в действие все виды связи.

4. Проверить весь личный состав подразделений и частей связи и негодных немедленно удалить.

5. Строжайше предупредить начальников и командиров частей связи о бесперебойной связи, особенно с завязкой боя.

6. Строго взыскивать с виновников отсутствия связи с частями.

7. О мероприятиях донести к 12.00 5.11.41 г.

Жуков

Булганин

Соколовский

Разведка донесла, что немцы подводят к линии фронта резервы, явно готовясь к решающему удару. Очевидно было даже, где это может произойти – прежде всего со стороны Волоколамска, а также в районе Тулы. Город русских оружейников немцы захватить не смогли, но вполне имели возможность обойти его стороной и ударить сразу на Каширу.

Жуков доложил об этом Сталину. Верховный потребовал сорвать готовящееся наступление противника путем нанесения упреждающих контрударов на самых угрожаемых направлениях. Он настаивал, что следует атаковать немцев около Волоколамска, одновременно ударив во фланг 4-й армии вермахта со стороны Серпухова.

Главком Западного фронта напрягся, услышав такое. Контрудары им запланированы не были, и он знал, что свободных сил для их осуществления нет. Бросать неподготовленные части без поддержки артиллерии и самолетов против сильного противника – значит наверняка потерпеть поражение.

– Какими же силами мы будем наносить эти контрудары? – спросил Жуков. – Западный фронт свободных сил не имеет. У нас есть силы только для обороны.

– В районе Волоколамска используйте правофланговые соединения армии Рокоссовского, танковую дивизию и кавкорпус Доватора. В районе Серпухова используйте кавкорпус Белова, танковую дивизию Гетмана и часть сил 49-й армии, – распорядился Сталин.

– Считаю, что этого делать сейчас нельзя, – возразил Жуков. – Мы не можем бросать на контрудары, успех которых сомнителен, последние резервы фронта. Нам нечем будет тогда подкрепить оборону войск армий, когда противник перейдет в наступление своими ударными группировками.

– Ваш фронт имеет шесть армий. Разве этого мало?

– Но ведь линия обороны войск Западного фронта сильно растянулась; с изгибами она достигла в настоящее время более 600 км. У нас очень мало резервов в глубине, особенно в центре фронта.

– Вопрос о контрударах считайте решенным, – отмахнулся Сталин и велел снова обращаться к нему только с готовым планом их проведения. После чего бросил трубку.

«Тяжелое впечатление осталось у меня от этого разговора с Верховным, – вспоминал Жуков. – Конечно, не потому, что он не посчитался с моим мнением, а потому, что Москва, которую бойцы поклялись защищать до последней капли крови, находилась в смертельной опасности, а нам безоговорочно приказывалось бросить на контрудары последние резервы. Израсходовав их, мы не смогли бы в дальнейшем укреплять слабые участки нашей обороны.

Минут через пятнадцать ко мне зашел Н. А. Булганин и с порога сказал:

– Ну и была мне сейчас головомойка!

– За что?

– Сталин сказал: «Вы там с Жуковым зазнались. Но мы и на вас управу найдем!» Он потребовал от меня, чтобы я сейчас же шел к тебе, и мы немедленно организовали контрудары.

– Ну что ж, садись, вызовем Василия Даниловича и предупредим командармов Рокоссовского и Захаркина…»

Контрудары были организованы, «главным образом действовала конница», и никакого особого эффекта они не принесли. Разве что под Алексином получилось изрядно потрепать 4-ю армию, так что она не смогла потом присоединиться к наступлению на Москву.

7 ноября в восемь часов утра на Красной площади состоялся военный парад, посвященный 24-й годовщине Октябрьской революции. Шел густой снег, военные части, стройными рядами проходившие по площади и уходившие на фронт, накануне получили строгий приказ: что бы ни случилось, сохранять порядок и дисциплину. В осажденной столице, которая, по мнению врага, должна была на днях пасть, состоялась демонстрация военной силы и неустрашимого духа народа. Это был мощный пропагандистский сталинский удар по немцам…

Командир кавалерийского корпуса генерал П. А. Белов, присутствовавший при разговоре Жукова и Сталина 10 ноября как раз по поводу контрударов, утверждал, что Сталина тоже одолевали сомнения: «…В глазах его не было прежней твердости, в голосе не чувствовалось уверенности. Но еще больше удивило меня поведение Жукова. Он говорил резко, в повелительном тоне. Впечатление было такое, будто старший начальник здесь Жуков. И Сталин воспринимал это как должное».

Станция метро «Маяковская». Здесь 6 ноября 1941 года, когда столица была на осадном положении, прошло торжественное заседание Моссовета. Перед его началом Сталин обсуждал с Жуковым окончательную возможность проведения парада, который состоялся на Красной площади 7 ноября

А дальше, по словам самого Жукова, немецкое командование «подтянуло новые силы и к 15 ноября сосредоточило против войск Западного фронта 51 дивизию, в том числе 31 пехотную, 13 танковых и 7 моторизованных, хорошо укомплектованных личным составом, танками, артиллерией и боевой техникой».

15 ноября началось новое наступление группы армий «Центр» на Москву. Основной натиск пришелся на северо-западные рубежи столицы со стороны Калинина, Волоколамска и Рузы. Установившиеся морозы пока еще были скорее на руку немцам, чем во вред, – танки перестали застревать в грязи и не нуждались в дорогах с твердым покрытием.

Войска правого крыла Западного фронта отчаянно оборонялись. Немцы продолжали нажимать. У советского командования начали сдавать нервы.

«В ходе трехдневных боев немецкое командование, видимо, убедилось, что на волоколамском направлении ему не прорвать оборону, – вспоминал Рокоссовский. – Поэтому, продолжая здесь наносить удар за ударом и медленно по два-три километра за сутки, тесня наши части, оно начало готовить прорыв южнее Волжского водохранилища. Такое решение противной стороны, вероятно, обусловливалось еще и тем, что немцы, наступавшие вдоль северного берега водохранилища на участке Калининского фронта, сумели захватить железнодорожный мост и выйти на автостраду Москва-Ленинград.

На клинском направлении быстро сосредоточивались вражеские войска. Угроза с севера все усиливалась… К этому времени бои в центре и на левом крыле шли в 10–12 километрах западнее Истринского водохранилища. Само водохранилище, река Истра и прилегающая местность представляли прекрасный рубеж, заняв который заблаговременно, можно было, по моему мнению, организовать прочную оборону, притом небольшими силами».

Рокоссовский решил отвести войска на этот «прекрасный рубеж» и обратился с этой идеей к Жукову. Тот, по свидетельству Рокоссовского, категорически запретил отступать, приказав «стоять насмерть». Тогда Рокоссовский вышел прямо на начальника Генштаба Шапошникова, который идею одобрил и своей властью отход разрешил.

Но прежде чем Рокоссовский успел отвести свои части, пришла яростная телеграмма от Жукова: «Войсками фронта командую я! Приказ об отводе войск за Истринское водохранилище отменяю. Приказываю обороняться на занимаемом рубеже и ни шагу назад не отступать». По телефону Жуков выражался еще круче, так что Рокоссовский, несмотря на субординацию, пригрозил бросить трубку.

Рокоссовский подчинился, но потом всегда упрекал за это командующего Западным фронтом: «Как мы предвидели, противник, продолжая теснить наши части на левом крыле, отбросил их на восток, форсировал с ходу Истру и захватил на ее восточном берегу плацдарм. Южнее же Волжского водохранилища он прорвал оборону на участке 30-й армии и стал быстро продвигаться танковыми и моторизованными соединениями, расширяя прорыв… Одновременно был нанесен удар из района Теряевой Слободы, и танки с пехотой двинулись к Солнечногорску, обходя Истринское водохранилище с севера…»

В самые напряженные дни осени 1941 года, когда Красной армии пришлось отступить с можайского рубежа, штаб Западного фронта находился возле станции Перхушково Белорусской железной дороги – в деревне Власиха, в двух с половиной километрах на северо-запад от города Одинцово. Там, где сейчас находится штаб Ракетных войск стратегического назначения и центральный командный пункт наземных стратегических ядерных сил Вооруженных сил РФ.

Во время войны это место выглядело так: «…Остались позади московские заставы, Кунцево, – вспоминал свою поездку к Жукову в штаб ответственный редактор «Красной звезды» Д. И. Ортенберг. – У села Перхушково, при повороте с Можайского шоссе на Власиху – бывшую помещичью усадьбу, где, собственно, и размещался штаб фронта, пришлось объехать несколько глубоких воронок от авиабомб. Их еще не успели засыпать – значит, с момента бомбежки прошло не так уж много времени. Но неказистые кирпичные и деревянные домики, занятые штабом фронта, хорошо замаскированы в лесу, фашистские бомбардировщики не обнаружили их.

Я заблаговременно поручил Хирену собрать материал для интервью с Жуковым. Он, как всегда, выполнил задание на совесть – накопил десятки интереснейших фактов и поджидал меня у начальника политуправления фронта дивизионного комиссара Д. А. Лестева. Вместе мы пошли в старинный барский дом, где работал Жуков. Георгия Константиновича застали в просторной комнате с высоким потолком. Он, видимо, только что оторвался от дел и собирался отдохнуть – сняв китель, прохаживался по комнате. Вслед за нами ввалилась могучая фигура Владимира Ставского, специального корреспондента «Правды».

Жуков встретил нас – всех троих – доброй улыбкой. Пригласил:

– Рассаживайтесь, халхингольцы!..

Многие из тех, кто пишет о Жукове, почему-то очень напирают на крутость Жуковского характера. А ведь его отличали и иные примечательные черты, прежде всего – доброе расположение к людям, прошедшим вместе с ним через горнило войны. Не ошибусь, пожалуй, если скажу, что особую симпатию он питал к побратимам по Халхин-Голу, где ему впервые довелось самостоятельно руководить большой боевой операцией».

Существуют свидетельства, что немцы все же выяснили, где расположен штаб, и попытались захватить его, выбросив десант. Внучка маршала Соколовского, тогдашнего заместителя Жукова, в интервью «Родной газете» (№ 6(279), 2010 г.) рассказывала: «Штаб расположился в Перхушково. Однажды к нему прорвался немецкий полк. Взволнованный адъютант вбежал и испуганно сообщил, что охранные подразделения уже ведут бой. Соколовский доложил об этом Жукову по телефону… Штабу приказал работать, а свободным офицерам принять участие в обороне. Атаку отбили».

Там же происходил знаменитый разговор корпусного комиссара Степанова, члена Военного Совета ВВС, со Сталиным. О нем стало известно из воспоминаний присутствовавшего в штабе маршала авиации Голованова. Верховный интересовался, как идут дела, на что Степанов ответил, что передовая очень близко и надо бы вывести штаб куда-нибудь на восток от Москвы, к Арзамасу…

После долгой паузы Сталин спокойно произнес:

– Товарищ Степанов, спросите в штабе, лопаты у них есть?

– Сейчас… – опешил Степанов. – А какие лопаты, товарищ Сталин?

– Все равно какие.

– Сейчас… Лопаты есть, товарищ Сталин.

– Передайте товарищам, пусть берут лопаты и копают себе могилы. Штаб фронта останется в Перхушкове, а я останусь в Москве.

Надвигалась зима. Военный корреспондент из США Генри Кэссиди, находившийся в Москве осенью и зимой 1941 года, замечал: «Генерал Зима не был генералом Красной армии. Если бы он им был, его следовало бы расстрелять за измену, ибо он сражался против русских точно так же, как и против немцев». Но все равно принято утверждать, что, как и в 1812 году, погодные условия сыграли едва ли не решающую роль в поражении захватчиков. Хотя в свое время еще легендарный поэт-партизан Денис Давыдов написал статью, в которой наглядно доказывал, что «великая армия» Наполеона перестала быть значимой военной силой еще до наступления знаменитых русских холодов.

«Конечно, и погода, и природа играют свою роль в любых военных действиях, – отмечал Жуков. – Правда, все это в равной степени воздействует на обе противоборствующие стороны. Да, гитлеровцы кутались в теплые вещи, отобранные у населения, ходили в уродливых самодельных соломенных калошах. Полушубки, валенки, телогрейки, теплое белье – все это тоже оружие. Наша страна одевала и согревала своих солдат. А гитлеровские войска не были подготовлены к зиме.

Произошло это потому, что гитлеровское руководство собиралось налегке пройтись по России, исчисляя сроки всей кампании неделями и месяцами».

Приказ Ставки ВГК № 0428 от 17 ноября 1941 г. о создании специальных команд по разрушению и сжиганию населенных пунктов в тылу немецко-фашистских войск

г. Москва

17 ноября 1941 года

Опыт последнего месяца войны показал, что германская армия плохо приспособлена к войне в зимних условиях, не имеет теплого одеяния и, испытывая огромные трудности от наступивших морозов, ютится в прифронтовой полосе в населенных пунктах. Самонадеянный до наглости противник собирался зимовать в теплых домах Москвы и Ленинграда, но этому воспрепятствовали действия наших войск. На обширных участках фронта немецкие войска, встретив упорное сопротивление наших частей, вынужденно перешли к обороне и расположились в населенных пунктах вдоль дорог на 20–30 км по обе их стороны. Немецкие солдаты живут, как правило, в городах, в местечках, в деревнях, в крестьянских избах, сараях, ригах, банях близ фронта, а штабы германских частей размещаются в более крупных населенных пунктах и городах, прячутся в подвальных помещениях, используя их в качестве укрытия от нашей авиации и артиллерии. Советское население этих пунктов обычно выселяют и выбрасывают вон немецкие захватчики.

Лишить германскую армию возможности располагаться в селах и городах, выгнать немецких захватчиков из всех населенных пунктов на холод в поле, выкурить их из всех помещений и теплых убежищ и заставить мерзнуть под открытым небом – такова неотложная задача, от решения которой во многом зависит ускорение разгрома врага и разложение его армии.

Ставка Верховного Главнокомандования ПРИКАЗЫВАЕТ:

1. Разрушать и сжигать дотла все населенные пункты в тылу немецких войск на расстоянии 40–60 км в глубину от переднего края и на 20–30 км вправо и влево от дорог.

Для уничтожения населенных пунктов в указанном радиусе действия бросить немедленно авиацию, широко использовать артиллерийский и минометный огонь, команды разведчиков, лыжников и партизанские диверсионные группы, снабженные бутылками с зажигательной смесью, гранатами и подрывными средствами.

2. В каждом полку создать команды охотников по 20–30 человек каждая для взрыва и сжигания населенных пунктов, в которых располагаются войска противника. В команды охотников подбирать наиболее отважных и крепких в политико-моральном отношении бойцов, командиров и политработников, тщательно разъясняя им задачи и значение этого мероприятия для разгрома германской армии. Выдающихся смельчаков за отважные действия по уничтожению населенных пунктов, в которых расположены немецкие войска, представлять к правительственной награде.

3. При вынужденном отходе наших частей на том или другом участке уводить с собой советское население и обязательно уничтожать все без исключения населенные пункты, чтобы противник не мог их использовать. В первую очередь для этой цели использовать выделенные в полках команды охотников.

4. Военным советам фронтов и отдельных армий систематически проверять, как выполняются задания по уничтожению населенных пунктов в указанном выше радиусе от линии фронта. Ставке через каждые 3 дня отдельной сводкой доносить, сколько и какие населенные пункты уничтожены за прошедшие дни и какими средствами достигнуты эти результаты.

Ставка Верховного Главнокомандования

И. Сталин

Б. Шапошников

Приказ, породивший девиз «Гони немца на мороз», был немедленно принят к исполнению. 29 ноября Жуков уже докладывал Сталину о формировании «команд охотников» и диверсионных групп, а также о том, что «…выделено индивидуальных зажигательных средств – термитные запалы, шары, цилиндры, шашки – общим числом 4300 единиц… Выдано свыше 100 000 бутылок с зажигательными смесями и приспособления для их использования… сожжено и разрушено 398 населенных пунктов».

Жуков признавался, что из-за постоянных бессонных ночей иногда даже терялся счет времени. Оно разграничивалось только боевыми донесениями и звонками Верховного. Однажды глубокой ночью Сталин позвонил и спросил: «Вы уверены, что мы удержим Москву?» Жуков ответил утвердительно, но надо еще две армии и две сотни танков. Танки в тот момент взять было негде, но две резервные армии Сталин обещал помочь найти.

28 ноября немецкие отряды прорвались к каналу Москва-Волга и форсировали его южнее Яхромы. 30 ноября заняли поселок Красная Поляна возле станции Лобня Савеловской железной дороги, – менее чем в 30 км от Москвы.

Но между этими событиями, 29 ноября, командующий группой армий «Центр» фон Бок уже поставил вопрос перед командованием сухопутных войск вермахта о приостановке немецкого наступления под Москвой и переходе к обороне. В его воспоминаниях «Я стоял у ворот Москвы. Военные дневники. 1941–1945» приводятся отнюдь не радужные подробности состояния войск: 30 октября – «Наши потери растут. В зоне ответственности группы армий более двадцати батальонов находятся под командой лейтенантов»; 3 ноября – «Личный состав соединений утомлен до крайности…»

Жуков не знал о том, что фон Бок предложил прекратить наступление. Но он, видимо, почувствовал, что противник выдыхается. И сам предложил Сталину перейти в контрнаступление. За один день был разработан план, и Сталину была отправлена карта с коротким пояснением.

Предполагалось ударить в направлении на Клин, Солнечногорск и Истру, а на левом крыле фронта нанести удары по группе Гудериана с фланга и тыла. Далеко продвигаться не планировалось – лишь на 60-100 км, на большее, по мнению Жукова, в данный момент не хватало сил. Сталин план утвердил в первоначальном виде без поправок и подписал прилагаемую карту: «Согласен. И. Сталин».

Перегруппировку перед началом контрнаступления требовалось вести максимально скрытно, одновременно отражая еще продолжавшийся натиск вермахта. Немецкие войска то и дело прорывались на разных участках фронта. Жуков мрачно шутил: «Штопаем тришкин кафтан…»

В момент наивысшего напряжения приключился трагикомический курьез: Жукову позвонил разъяренный Сталин и закричал в трубку, что, по его сведениям, немцы захватили город Дедовск на полпути между Истрой и Москвой. Почему главком не в курсе, негодовал Верховный, срочно самому выехать на передний край, организовать контрудар и Дедовск отбить!..

Жуков спешно позвонил Рокоссовскому, и оказалось, что произошла путаница: немцы захватили деревушку Дедово – а точнее, судя по всему, Дедово-Талызино, существующую и ныне, в 5 км от Дедовска.

Отбить, повторил Сталин, узнав эту подробность. Жуков передал указание Рокоссовскому. Два танка и рота пехоты вышибли взвод немцев из бывшей фамильной усадьбы поэта Соловьева, хотя особого тактического смысла в этом не было.

А в это время части германской армии ринулись в наступление в районе Наро-Фоминска – и на восток, к Апрелевке, и на север, в сторону Кубинки. Жуков помчался на передовую. На опасный участок были переброшены силы из резерва, и натиск удалось отразить. Под Кубинкой немцев остановили, а со стороны Апрелевки вдобавок нанесли контрудар.

5 декабря штаб группы армий «Центр» направил боевое распоряжение командующим 4-й армией, 4-й и 3-й танковым группам: «На случай, если последует приказ на частичный отрыв от противника и на занятие обороны, группа армий устанавливает следующий общий рубеж: Нарвские пруды – течение р. Москва до Каринское – Истринское водохранилище – Сенежское озеро – район восточнее Клин – левый фланг 36-й моторизованной дивизии в районе Волжского водохранилища… Начало отхода, для которого, по расчетам группы армий, потребуется две ночи, возможно, будет намечено на вечер 6 декабря, о чем будет сообщено в особом приказе…»

На следующий день обещанный приказ действительно был дан. Немецкое наступление на Москву захлебнулось и остановилось.

Много позже в беседе с поэтом и журналистом Симоновым Жуков говорил: «Сейчас в истории Великой Отечественной войны давно стал общеизвестным тот факт, что к началу нашего контрудара под Москвой немецкие войска уже получили приказ на отступление… Говорить об этом было не принято. Хотя, казалось бы, то обстоятельство, что немцы еще до наших контрударов были поставлены упорством нашей обороны в критическое положение, вынуждавшее их к отходу, ничуть не преуменьшало заслуг нашей армии, скорее наоборот. Но, видимо, такое изложение подлинных исторических событий казалось тогда менее героическим, и было принято говорить, что мы нанесли свой контрудар по немцам, еще продолжавшим рваться к Москве. Как выяснилось потом из документов, в ту ночь, когда мы начали свое наступление, Браухич уже отдал приказ об отступлении на реку Нара, то есть он уже понимал, что им придется отступить, что у них нет другого выхода».

5 декабря в телефонном разговоре со Сталиным Жуков сказал свою знаменитую фразу: «Москву не отдадим». Хотя разговор днем ранее был более чем напряженным, и в конце его главком Западного фронта и Верховный, по свидетельству некоторых очевидцев с той и другой стороны, дойдя до крайней степени нервного перенапряжения, уже матерно орали друг на друга.

Советские войска начали свое наступление 6 декабря в три часа утра. 11 декабря была освобождена Истра, на следующий день – Солнечногорск. Группа Гудериана начала отступать от Тулы.

«Наступление на Москву провалилось, – писал в мемуарах Гудериан. – Все жертвы и усилия наших доблестных войск оказались напрасными. Мы потерпели серьезное поражение, которое из-за упрямства Верховного командования привело в ближайшие недели к роковым последствиям».

Гитлер приказывал своей армии «обороняться до последнего патрона и последней гранаты». Он отверг предложение Риббентропа пойти на переговоры о мире с Москвой, ответив, что это невозможно, поскольку речь может идти только об окончательной победе…

«Так как все дороги были занесены снегом, отступать приходилось по открытой местности, – вспоминал генерал Блюмментрит, начальник штаба 4-й армии группы «Центр». – После нескольких ночей такого отступления солдаты настолько изнемогали, что, останавливаясь, просто ложились на снег и замерзали. В тылу не было заранее подготовленных позиций, куда войска могли бы отойти…»

8 декабря Гитлер издал приказ, в котором все еще опровергалась сама возможность поражения вермахта, но уже проскальзывало осознание ситуации: «Бои такого рода русские ведут частями и подразделениями, которые нельзя назвать первоклассными, напротив, это, как правило, самые худшие и неподготовленные силы, которые, как показал опыт, нередко уступают нашим войскам по численности вопреки предварительным данным первых донесений о ходе боя. Отсюда следует, что бои такого рода выигрываются в первую очередь крепостью нервов, и это касается главным образом командования. Русские в данном случае доказали крепость нервов».

9 декабря

Всем армиям и группе Белова

Копия: товарищу Шапошникову

1. Противник под ударами войск Западного фронта на своих флангах начал поспешный отход. Местами противник бросает транспорт, технику и вооружение.

Противник, отводя свои фланги назад, видимо, стремится выровнять свой фронт, привести себя в порядок, пополниться и подготовиться к новой операции.

2. Основная задача войск Западного фронта заключается в том, чтобы как можно быстрее разбить фланговые группировки противника, захватить его технические средства, транспорт, вооружение и, стремительно продвигаясь вперед в обхват его фланговых группировок, окончательно окружить и уничтожить все армии противника, противостоящие нашему Западному фронту.

3. Практика наступления и преследования противника показывает, что некоторые наши части совершенно неправильно ведут бой, и вместо стремительного продвижения вперед путем обходов арьергардов противника ведут фронтальный затяжной бой с ним. Вместо обходов и окружения противника выталкивают с фронта лобовым наступлением, вместо просачивания между укреплениями противника топчутся на месте перед этими укреплениями, жалуясь на трудности ведения боя и большие потери.

Все эти отрицательные способы ведения боя играют на руку врагу, давая ему возможность с малыми потерями планомерно отходить на новые рубежи, приводить себя в порядок и вновь организовывать сопротивление нашим войскам.

Приказываю:

1. Категорически запретить вести фронтальные бои с прикрывающими частями противника, запретить вести фронтальные бои против укрепленных позиций. Против арьергардов и укрепленных позиций оставлять небольшие заслоны и стремительно их обходить, выходя как можно глубже на пути отхода противника.

2. Сформировать из состава армии несколько ударных групп в составе танков, автоматчиков, конницы и под водительством храбрых командиров бросить их в тыл противника для уничтожения горючего и артиллерийской тяги.

3. Гнать противника днем и ночью. В случае переутомления частей выделять отряды преследования.

4. Действия наших войск обеспечить противотанковой обороной, разведкой и постоянным охранением, имея в виду, что противник при отходе будет искать случая контратаковать наши части.

5. Что вами сделано, немедленно донести.

Жуков

Булганин

Соколовский

9.12.41 г. 15.45

26 декабря немцев выбили из Наро-Фоминска. 2 января – из Малоярославца. 4 января был освобожден Боровск. К началу 1942 года части Красной армии отбросили сильнейшего противника на 100–250 км от Москвы.

В январе 1942 года к Жукову на Западный фронт приехал из Монголии Чойбалсан – привез победителю при Халхин-Голе подарки и монгольский орден Красного Знамени.

Весь мир ждал, что будет дальше. Ведь впервые за всю войну немцам было нанесено ощутимое поражение.

Одна из распространенных точек зрения на Великую Отечественную войну гласит, что Красная армия побеждала только благодаря тому, что ее командиры заваливали противника трупами своих собственных солдат. Это, кстати, отмечали немцы. «Бюллетень немецкой армии» от 14 января 1942 года свидетельствовал: «Атаки русских проходят, как правило, по раз и навсегда данной схеме – большими людскими массами и повторяются несколько раз… не щадя сил и ничего не меняя…»

Часто подобное явление связывают с именем Жукова. Даже осталось язвительное определение – «жуковская трехрядка»: идти по мертвым, мертвыми прикрываться и самим мертвыми падать.

Распоряжения Жукова времен битвы за Москву свидетельствуют, что он был противником лобовых атак, которые вели к многочисленным потерям. Жуков писал разгромные приказы о том, что «командиры частей и соединений губят сотни и тысячи людей при атаке на неуничтоженную оборону противника и неуничтоженные пулеметы, на неподавленные опорные пункты, при плохой организации наступления».

Директива от 22 декабря, адресованная военным советам армий Западного фронта, гласила: «В случае сопротивления врага на всем фронте и невозможности обойти его оборону собрать на узком фронте массу артиллерии, PC, минометов и дать такой уничтожающий огонь, от которого наверняка будет подавлена оборона противника. После такой мощной подготовки смело бросать на узком фронте пехоту со всей массой танков, сопровождая их все время артогнем и боевыми действиями авиации».

На следующий день – новая директива командующего: «Вопреки указаниям Военсовета фронта – прорывать оборону на узком участке, 20 армия ведет наступление на всем фронте армии и, как следствие, не имеет никакого успеха».

Обращаясь к командующему 50-й армией Болдину, Жуков негодовал: «Не пойму я вас, почему вам понадобилось вести танки на артиллерийский огонь. Непонятно, можно было танки подвести по юго-западным скатам. Но дело, видимо, не в том, где их вести, а, главное, вести нечего вам, все растрепали. Если так легкомысленно будут бросаться танки, как до сих пор вы бросаете на нерасстроенную систему огня, ничего у вас не выйдет. Непонятно мне, для чего у вас врываются танки наподобие: ворвались в Гореловский, ворвались в Малиновский, а пехота оказывается отбита организованной системой огня. Азбучная истина обязывает: прежде чем бросить танки, нужно подавить систему огня, а тогда только бросать танки. А у вас делается наоборот. Вам об этом неоднократно давалось указание, но, видимо, до сих пор эти элементарные истины не поняты и танки продолжают гибнуть без всякой пользы. Бросание танков без подавления системы огня противника я считаю АВАНТЮРОЙ. Виновников гибели танков, танкистов, безусловно, надо судить. В отношении паники от авиации противника могу только предложить одно: пресекать эту панику в корне. Никакой массовой гибели от бомбометания на протяжении всей войны не было и нет сейчас. Все это выдумывается для оправдания невыполнения приказа, для оправдания потерь, которые получились при панике в Фомино 1-е, о чем нас информировал Быстров, и массовых потерь от плохой организации боя, массовых потерь от той вакханалии и беспорядка, который существует и творится в армии».

22 марта 1942 года Жуков в приказе командующим 43, 49, 50 и 5-й армий требовал «точного выполнения моего приказа о захвате опорных пунктов противника специальными штурмовыми отрядами, во избежание излишних потерь».

Михаил Исаев обращает внимание на выпущенный 15 марта 1942 года особый приказ Жукова об отношении к личному составу: «В армиях Западного фронта за последнее время создалось совершенно недопустимое отношение к сбережению личного состава. Командармы, командиры соединений и частей, организуя бой, посылая людей на выполнение боевых задач, недостаточно ответственно подходят к сохранению бойцов и командиров. Ставка за последнее время Западному фронту дает пополнение больше других фронтов в 2–3 раза, но это пополнение при халатном, а иногда преступном отношении командиров частей к сбережению жизни и здоровья людей недопустимо быстро теряется и части вновь остаются в небольшом некомплекте».

Стучавшаяся лбом в Юхнов 50-я армия И. В. Болдина в приказе отмечается особо: «Особенно плохое отношение к сбережению людей существует в 50, 10-й армиях…» За констатацией фактов следует недвусмысленное требование: «Выжечь каленым железом безответственное отношение к сбережению людей, от кого бы оно ни исходило». Далее почти страницу Жуков, угрожая всеми возможными карами, «невзирая ни на какие заслуги в прошлом», требует улучшения организации боя и учета потерь личного состава. Ранее, 7 марта 1942 года, он в сердцах бросает Захаркину: «Напрасно вы думаете, что успехи достигаются человеческим мясом, успехи достигаются искусством ведения боя, воюют умением, а не жизнями людей…»

Это удивительным образом контрастирует с расхожим мнением о Жукове-мяснике. Но до сих пор его поступки и распоряжения воспринимаются по-разному, в зависимости от точек зрения.

Несостоявшийся триумф: Катастрофы 1942 года

Эйфория московского контрнаступления породила у советского руководства уверенность в том, что можно вернуться к прежним планам сугубо наступательной войны. 5 января 1942 года в Ставке прошло совещание, посвященное плану большого наступления по всему советско-германскому фронту от Черноморского побережья до Ладоги.

Наученный горьким опытом Жуков, при всей своей воинственности, сомневался в том, что это возможно – на северо– и юго-западе немцы успели обустроить мощные оборонительные рубежи.

«Мы не имели, – писал он позже, – в распоряжении фронтов полноценных танковых и механизированных соединений, а без них, как показала практика войны, проводить наступательные операции с решительными целями и с помощью мощных танковых и механизированных соединений большим размахом нельзя».

В некоторых местах немцы не имели глубоко эшелонированной обороны и не успели восстановить силы после декабрьского контрнаступления Красной армии. Но план наступления был принят в первоначальном виде. Сталин высказался в том духе, что немцам нельзя давать передышки – нужно безостановочно гнать их на запад, вынуждая израсходовать все резервы. Расчет был на то, что эвакуированные на восток советские военные предприятия будут выдавать все больше и больше вооружения, а немцам неоткуда будет компенсировать потери. «Сталин считал – враг под Москвой разгромлен, надо его добить, и это не должно вызывать возражений и подлежит исполнению, – сетовал впоследствии маршал. – А то, что противник еще настолько силен, что загонит нас вскоре до Волги, Сталин этого не понимал и знать не хотел!»

Решение о наступлении было утверждено. 7 января появилась директива Ставки, согласно которой Красной армии надлежало окружить и разгромить группу армий «Центр» около Ржева, Вязьмы, Юхнова, Гжатска. В ближайших планах было также освобождение Ленинграда от блокады и большое наступление на юге.

Неизбежная гибель 2-й ударной армии

Ленинград был поручен заботам Мерецкова, назначенного командующим Волховского фронта, который был создан в целях объединения армий, действующих к востоку от реки Волхов. В задачи фронта входило помешать наступлению противника на Ленинград, а в дальнейшем при участии Ленинградского фронта разгромить врага и прорвать блокаду северной столицы. Первые удары там начались еще в конце декабря, но потом, по словам самого Мерецкова, стала очевидной необходимость «приостановить наступление 4-й и 52-й армий, привести их в порядок, пополнить людьми, вооружением и с подходом 59-й и 2-й ударной армий снова атаковать противника. Однако, стремясь как можно быстрее прорвать блокаду Ленинграда, положение которого было исключительно тяжелым, Ставка считала, что наступление войск Волховского фронта должно развиваться без оперативной паузы. От нас неоднократно требовали ускорить подготовку к наступлению всеми силами и как можно скорее преодолеть рубеж реки Волхов». На Волховский фронт был отправлен Мехлис в качестве представителя Ставки, «который ежечасно подгонял нас». Но, несмотря на это, Мерецков смог добиться, что «срок перехода в наступление всеми силами фронта был перенесен на 7 января 1942 года. Это облегчало сосредоточение, но прорыв с ходу теперь отпадал, так как противник основательно закрепился за рекой и на плацдармах и организовал систему огня. Можно было продолжать операцию, лишь прорвав вражескую оборону… Тем не менее в назначенный срок фронт не был готов к наступлению. Причиной явилась опять-таки задержка сосредоточения войск. В 59-й армии прибыли к сроку и успели развернуться только пять дивизий, а три дивизии находились в пути. Во 2-й ударной армии исходное положение заняли немногим больше половины соединений. Остальные соединения, армейская артиллерия, автотранспорт и некоторые части следовали по единственной железной дороге. Не прибыла и авиация…»

Тыловых служб и подразделений Волховский фронт практически не имел – не успели их собрать и организовать. Снабжение шло, как говорится, «с колес», при том, что оборудованных путей подвоза всего необходимого тоже не было. Основной транспортной силой были лошади, которые, в свою очередь, нуждались в корме.

«Неподготовленность операции предопределила и ее исход, – вспоминал Мерецков. – Перешедшие 7 января в наступление войска фронта враг встретил сильным минометным и пулеметным огнем, и наши части вынуждены были отойти в исходное положение. Тут выявились и другие недостатки. Боевые действия показали неудовлетворительную подготовку войск и штабов. Командиры и штабы не сумели осуществлять управление частями и организовать взаимодействие между ними. Чтобы устранить выявленные недочеты, Военный совет фронта попросил Ставку отложить операцию еще на три дня. Но и этих дней оказалось недостаточно. 10 января между Ставкой и Военным советом фронта состоялся разговор по прямому проводу. Он начался так: «По всем данным, у вас не готово наступление к 11-му числу. Если это верно, надо отложить еще на день или на два, чтобы наступать и прорвать оборону противника». Чтобы подготовить наступление по-настоящему, требовалось по меньшей мере еще 15–20 суток. Но о таких сроках не могло быть и речи. Поэтому мы с радостью ухватились за предложенную Ставкой отсрочку наступления на два дня. В ходе переговоров выпросили еще один день. Начало наступления, таким образом, было перенесено на 13 января 1942 года».

Учитывая, что противник ожидал наступления Красной армии на хорошо подготовленных позициях, оборудованных системой узлов сопротивления и опорных пунктов, с большим количеством дзотов и пулеметных площадок, шансов на успех было не много. Передний край немецкой обороны проходил по западному берегу реки Волхов, а по насыпи железнодорожной линии Кириши-Новгород шел второй оборонительный рубеж. И всю эту линию обороны занимали тринадцать дивизий вермахта.

По словам Мерецкова, «общее соотношение сил и средств к середине января складывалось, если не учитывать танковых сил, в пользу наших войск: в людях – в 1,5 раза, в орудиях и минометах – в 1,6 и в самолетах – в 1,3 раза. На первый взгляд, это соотношение являлось для нас вполне благоприятным. Но если учесть слабую обеспеченность средствами вооружения, боеприпасами, всеми видами снабжения, наконец, подготовку самих войск и их техническую оснащенность, то наше «превосходство» выглядело в ином свете. Формальный перевес над противником в артиллерии сводился на нет недостатком снарядов. Какой толк от молчащих орудий? Количество танков далеко не обеспечивало сопровождение и поддержку даже первых эшелонов пехоты…» При таких обстоятельствах началась печально известная Любанская операция, не достигшая ни одной из намеченных целей.

13 января 1942 года советские войска перешли в наступление. Авангарды 2-й ударной армии пересекли реку Волхов и освободили несколько населенных пунктов. Через неделю вышли ко второму оборонительному рубежу немцев, располагавшемуся вдоль железной и шоссейных дорог Чудово-Новгород, но захватить его с ходу не удалось. После трех дней боев армии все же удалось прорвать вражескую полосу обороны и овладеть Мясным Бором. Но далее наступление захлебывалось.

9 марта на Волховский фронт для оценки ситуации прибыла делегация во главе с Ворошиловым и Маленковым. Однако время было упущено: еще 2 марта на совещании у Гитлера было принято решение о переходе в наступление на Волхове до 7 марта.

В начале апреля 1942 года Мерецков направил своего заместителя генерал-лейтенанта А. А. Власова во главе специальной комиссии Волховского фронта в попавшую в окружение 2-ю ударную армию для оценки положения дел в ней. В течение трех дней комиссия собирала информацию, а потом вернулась в штаб фронта, где 8 апреля и был зачитан доклад о найденных в частях недостатках. Во 2-й армии остался А. А. Власов – ее командир генерал Н. К. Клыков серьезно заболел и был отправлен на самолете в тыл. А вскоре Совет Волховского фронта во главе с Мерецковым поддержал идею назначить Власова командующим, поскольку у него был опыт выведения войск из окружения. 21 июня 1942 года был пробит узкий, меньше километра шириной, коридор, который удалось удержать два дня, а потом, после продолжительных боев, к утру 24 июня его открыли вновь. Но уже через день спасительный коридор был окончательно перекрыт. Из окружения успело выйти около шестнадцати тысяч человек, после чего разразилась печально известная катастрофа под Мясным Бором. 2-я ударная армия практически перестала существовать, а ее командующий Власов сдался немцам в плен.

Согласно данным, приведенным в издании «Россия и СССР в войнах ХХ века» безвозвратные потери Волховского фронта и 54-й армии Ленинградского фронта во время Любанской операции с 7 января по 30 апреля 1942 года составили 95 064 человек, санитарные – 213 303 человек, всего – 308 367 человек. Уцелел, избежав плена, гибели или ранения, только каждый двадцатый из участвовавших в операции.

Трагедия 33-й армии

В то же самое время другая трагедия разыгрывалась на подступах к Вязьме. 27 января кавалерийский корпус генерала Белова начал наступать около Юхнова, вскоре выйдя к Вязьме с юга. Там же вели бои части 33-й армии под командованием генерала Ефремова.

Наступление войск Западного фронта в районе Волоколамска развивалось успешно. Войсками 20-й армии был занят стратегически выгодный плацдарм на западном берегу реки Лама, а Волоколамское шоссе позволяло оперативно подвозить все необходимое. Жуков собрал в этом районе мощную ударную группировку, которая прорвала оборону немцев. Развивалось наступление на Гжатск, имелся реальный шанс ударить во фланг германской 4-й танковой армии.

19 января 33-я армия взяла Верею. И в тот же день Ставка приказала срочно перебросить 1-ю ударную армию для усиления Северо-Западного фронта. Жуков воспротивился, говоря, что это помешает завершить наступление.

– Выводите без всяких разговоров! – рявкнул Сталин. – У вас войск много, посчитайте, сколько у вас армий…

– Товарищ Верховный Главнокомандующий, – упорствовал Жуков, – фронт у нас очень широк, на всех направлениях идут ожесточенные бои, исключающие возможность перегруппировок. Прошу до завершения начатого наступления не выводить 1-ю ударную армию из состава правого крыла Западного фронта, не ослаблять на этом участке нажим на врага…

Сталин оборвал разговор.

В те дни Жуков обратил внимание, что на стыке флангов наступающих 33-й и 43-й армий образовался проем, в котором сопротивление немцев было предельно ослаблено. Именно туда Жуков решил бросить войска 33-й армии, дабы они могли ударить на Вязьму. Южнее Вязьмы высадился воздушный десант, соединившийся с корпусом Белова. Белов 20 января получил от Жукова распоряжение: «Строжайше запрещаю переходить где-либо к обороне. Если есть щель, гоните все в эту щель и развертывайте эту щель ударом к флангам… Противник бежит по всему фронту. Давайте скорее к Вязьме».

Генералу Ефремову было адресовано не менее энергичное распоряжение: «…стремительно выходить в назначенный район; с выходом в назначенный район связаться с десантом в районе Знаменка, Желание и быть готовым, не останавливаясь, к выходу в район западнее Вязьмы. Для обеспечения действий сейчас подтягивайте армейские тылы, запасы, все материальное обеспечение и управление. Штабу армии от главной группировки не отрываться… Нажимайте. Можете отличиться на этом как никогда».

В ходе общего наступления получилось так, что 33-я армия осталась без поддержки, поскольку соседствующие с ней армии шли по другим направлениям, как бы расходясь лучами. Ефремов слал Жукову отчаянные радиограммы с просьбой о пополнении и организации поддержки с флангов.

Но немецкое командование смогло перебросить под Вязьму значительные резервы. Войска Белова и Ефремова попали в окружение.

Генерал Белов вспоминал, что 5 марта получил от Жукова яростную радиограмму: «…Почему вы, вопреки приказу Ставки и Военного совета фронта, ушли из-под Вязьмы? Кто вам дал право выбирать себе задачу? Задача определена моим приказом. Вы, кажется, забыли, что бывает за невыполнение приказа, хотя сами арестовываете и предаете суду виновных…»

Белов, уверенный, что «приказ начальника – закон для подчиненных», но в рамках выполнения задачи надлежит использовать наилучшие тактические приемы, ответил: «По существу докладываю: оперативно главные силы корпуса оставались на подступах Вязьмы, но тактически я менял направление удара, обходя узлы сопротивления противника и стремясь выполнить вашу оперативную задачу».

Новая радиограмма от Жукова предоставила Белову свободу в вопросе маневрирования войсками.

От командующего 49-й армией Западного фронта генерал-лейтенанта Захаркина Жуков категорично требовал более энергичных действий. «Передайте Захарову, что если он с дивизией быстро опрокинет противника и погонит его за реку Угра, то его дивизию сделаем гвардейской; сможете ли вы сейчас выехать вперед со всем своим активом для того, чтобы двинуть дивизию вперед, не забыв прокуратуру и особый отдел?… Вы говорите, что вместе с вами на КП находятся работники особого отдела и прокуратуры, а я требую спуститься в полки, а это разница, которая должна быть вами понята сейчас же. Требую выезда вперед и в течение первой половины завтрашнего дня захватить обязательно Марьино, Поляки, Нижне-Андреевское и выйти на большак в район Климов Завод; исполнение донести мне, копию товарищу Сталину. Это личное требование товарища Сталина. Представьте список отличившихся в боях; награждение дадим по телеграфу; сможете ли выполнить указания товарища Сталина?»

На следующий день разговор продолжился столь же напряженно: «Где у вас танки? Почему медленно продвигаетесь с армией, не выполняете приказ, кто за это наказан?… Где шесть танков, которые я вам послал? А у вас что, нет огня? Вам дано включительно до тяжелой артиллерии». Захаркин пытался объяснить: «Артиллерия применяется очень широко, включительно до тяжелой, и противнику наносятся большие потери, но все же у противника силы огневые большие, что задерживает и замедляет наше наступление. Кроме того, дивизии имеют весьма малочисленный состав. Вчера прибыло пополнение, которое сегодня вводится уже в строй».

Жуков категорично отвечал: «Напрасно вы думаете, что успехи достигаются человеческим мясом, успехи достигаются искусством ведения боя, воюют умением, а не жизнями людей».

Тем временем дела у 33-й армии шли все хуже. Белов вспоминал: «Если раньше наши с Ефремовым попытки сомкнуть фланги и создать единый фронт встречали резкую критику свыше, то теперь главком Западного направления требовал от меня: «Не бросайте Ефремова, иначе он погибнет»… Мне стало ясно, что положение у Ефремова действительно очень тяжелое».

Генерал Ефремов, по мнению давно знакомого с ним Белова, принадлежал к числу тех людей, «которые предпочитают самостоятельно преодолевать трудности, не обращаясь за помощью». Поначалу так оно и было, но вскоре от Ефремова посыпались отчаянные радиограммы, например такая от 10 марта: «Находясь под Вязьмой по Вашему приказу, я тыл никак не мог прикрыть, что Вы прекрасно понимаете; состав дивизий Вам был до выхода под Вязьму известен, известна и растяжка коммуникаций 33-й армии. Поймите, мы каждые сутки ведем бой вот уже полтора месяца почти без боеприпасов и уничтожили несколько тысяч немцев. Сами имеем три тысячи раненых. Спешите дать боеприпасы, нет у нас боеприпасов».

Как пишет в своей книге «Георгий Жуков» Владимир Дайнес, Жуков быстро понял свою ошибку и организовал удар извне для прорыва обороны противника в районе Юхнова и установления непосредственной связи с окруженной вяземской группой войск. 14 февраля он настойчиво просит командарма 43-й армии Голубева «быстрее пробиться к Ефремову… очистить его тыловые пути, подать ему боеприпасы и вывести оттуда 1000 человек раненых». Голубев обещает немедленно сформировать и выслать на помощь Ефремову отряд во главе с лучшим командиром и военкомом. «До этого, имея Ваши указания, мы сформировали и выслали по трем разным маршрутам для определения и разведки пути, глубины обороны противника и связи с т. Ефремовым три отряда на лыжах, силою до роты каждый…»

Жуков: «Обещание вещь хорошая. Но я предпочитаю исполнение, а с исполнением мы очень много тянем. Поймите, что за это расплачиваются люди жизнью, которые, умирая, не могут сказать Вам спасибо. Ваше предложение мы обдумаем. Сейчас примите все меры к тому, чтобы… части вошли бы в связь с Ефремовым».

50-й армии Западного фронта было приказано не позднее 27 марта соединиться с группой войск генерала Белова и десантниками. Но этого не произошло. У Жукова был по этому поводу разговор на повышенных тонах с командующим 50-й армией генералом И. В. Болдиным на тему случившейся заминки и ее причин. Болдин жаловался на сильный огонь противника и недостаток собственных резервов. Главком Западного фронта был в ярости.

15 АПРЕЛЯ. ФРАГМЕНТ РАЗГОВОРА ЖУКОВА С КОМАНДУЮЩИМ 50-й АРМИЕЙ БОЛДИНЫМ

Из 15 соединений, которые Вы имеете, у вас на сегодняшний день и вчерашний день активно дрались только три дивизии, а 10 действовали пассивно, оборонялись. Из 13 стрелковых дерутся только пять, остальные стоят на месте. Танковые бригады сегодня бездействовали, что же это за тактика, не понимаю.

Противник Вас гонит с 7 танками, Вы имеете 100 танков, то есть в четырнадцать раз больше, что же это за тактика такая? Вы, видимо, читали доклад командира 10 мотодивизии, как он одним полком все время отбивал наступление Ваших семи дивизий, такое поведение только дискредитирует Красную Армию. Как же Вы можете мириться с подобными фактами, дискредитирующими Красную Армию? Вы все время жаловались на отсутствие танков, сейчас у Вас в десятки раз их больше, чем у противника, но результаты все те же: дискредитация Красной Армии. Непонятно – почему Вы узнаете об отходах тогда, когда это уже совершилось. Значит, Вы не руководите боем, не организовано у Вас управление, нет у Вас своих глаз на передовых позициях, а это значит, армия действует без руля и ветрил… Противник имеет четыре дивизии и ими маневрирует против Ваших 15 соединений так, как ему хочется. Он играет с Вами как кошка с мышкой. Почему вы не учитесь и не учите командиров искусству тактики у врага? Имейте в виду, что это не зазорно, наши предки всегда учились у врагов, а затем били их, своих учителей… Короче говоря, Вы должны строго помнить наш последний уговор, я о нем докладывал, считаю, что я мягковато поступил, но я уверил, что если еще случится, то будет выдано в квадрате. Сейчас же передайте мои требования всем, кому следует, и организовывайте исполнение указаний…

Михаил Исаев пишет о тогдашней ситуации так: «Генерал-лейтенант Ефремов, ссылаясь на то, что его группа утомлена, попросил у Генштаба разрешить ему выход по самому короткому пути через реку Угру. Он полагал, что Жуков осторожничает. Сталин запросил мнение Жукова, который ответил категорическим отказом. Он хорошо знал храбрейшего из храбрейших генералов, но в тех условиях одной отваги было мало. Сталин заметил, что Ефремов опытный военачальник и ему на месте виднее. Ефремов повел свою группу по пути, избранному им. К сожалению, враг разгадал его замысел и поставил сильный заслон. Пылкий генерал поднял бойцов в решительную атаку. Немногие выжившие запомнили его в тот час – высокого, стройного, в расстегнутой шинели, с автоматом в руке и даже веселого под плотным огнем…»

Вечером 13 апреля связь со штабом 33-й армии была полностью потеряна. 16 апреля начальник германского штаба сухопутных войск Гальдер внес в свой дневник запись: «Русская 33-я армия ликвидирована…»

Однако окруженцы еще продолжали сражаться. 19 апреля генерал Ефремов был тяжело ранен в бою и, категорически отвергнув возможность сдаться в плен, позвал к себе жену Валентину, служившую в 33-й армии мединструктором, застрелил ее и тут же застрелился сам.

Тогда же погибли командующий артиллерией армии генерал-майор Афанасьев и практически все офицеры штаба 33-й армии. Выйти к своим смогли лишь 889 военнослужащих. А погибло за время боев в тылу германской армии свыше 8 тысяч солдат и офицеров 33-й армии. Вермахт в этих же боях потерял почти 9 тысяч человек.

Роль Жукова в этой трагически неудачной военной операции вызывает горячие споры. Главная линия противостояния – вопрос, послал ли Жуков 33-ю армию на верную гибель или это Ефремов решил прорываться из окружения вопреки указаниям командующего фронтом, что привело к печальному исходу. Жуков в то время документально свидетельствовал: «Как показало следствие, никто, кроме командующего 33-й армией, не виноват в том, что его коммуникации противник перехватил». Но в официальном аналитическом документе по итогам вяземской катастрофы основная вина возлагалась на самого Жукова: «Громкие приказы, которые отдавал командующий Западным фронтом, были невыполнимы… А та торопливость, которую проявляло командование Западным фронтом, передавалась в войска и приносила большой вред делу». Именно Жуков поначалу запретил Ефремову идти на соединение с корпусом Белова, а когда командующий Западным фронтом понял, что такое решение было бы полезным, возможности выполнить его уже не было.

В опубликованных мемуарах Жукова трагедия 33-й армии описывается так: «Генерал-лейтенант М. Г. Ефремов, считая, что путь на Киров слишком длинен для его утомленной группы, обратился по радио непосредственно в Генштаб с просьбой разрешить ему прорваться по кратчайшему пути – через реку Угра. Мне тут же позвонил И. В. Сталин и спросил, согласен ли я с предложением Ефремова. Я ответил категорическим отказом. Но Верховный сказал, что Ефремов опытный командарм и что надо согласиться с ним. Ставка приказала организовать встречный удар силами фронта. Такой удар был подготовлен и осуществлен 43-й армией, однако действий со стороны группы генерала М. Г. Ефремова не последовало. Как выяснилось позже, немцы обнаружили отряд при движении к реке Угра и разбили его. Командарм М. Г. Ефремов, дравшийся как настоящий герой, был тяжело ранен и, не желая попасть в руки врага, застрелился. Так закончилась жизнь талантливого и храбрейшего военачальника, вместе с которым погибла и значительная часть героических воинов его группы».

А вот нередактированная авторская версия того же фрагмента, выдающая куда более эмоциональное отношение Жукова к тогдашним событиям: «Михаил Григорьевич Ефремов, считая, что этот путь слишком длинен для его утомленной группы, обратился через голову фронта по радио в Генштаб с просьбой разрешить ему прорваться по кратчайшему пути – через реку Угра. Мне позвонил Сталин и спросил мое мнение. Я категорически отверг эту просьбу. Но Верховный сказал, что Ефремов опытный командарм, надо согласиться с ним, и приказал организовать встречный удар силами фронта. Такой удар был подготовлен силами 43-й армии и осуществлен, точно не помню, кажется 17–18 апреля; но удара со стороны группы генерала М. Г. Ефремова не последовало. Как выяснилось, немцы, обнаружив движение отряда, разбили его. Командарм М. Г. Ефремов, дравшийся как настоящий герой, был тяжело ранен и, не желая попасть в руки врага, пустил себе пулю в лоб. Так катастрофически закончилась жизнь талантливого и храбрейшего генерала, а вместе с ним и значительной части героических воинов 33-й армии».

Вывод Жуков делает недвусмысленный в обоих вариантах текста: «Критически оценивая сейчас эти события 1942 года, считаю, что нами в то время была допущена ошибка в оценке обстановки в районе Вязьмы. Мы переоценили возможности своих войск и недооценили противника. «Орешек» там оказался более крепким, чем мы предполагали…»

Существует также опубликованная в 1988 году в 14-м номере журнала «Коммунист» запись беседы Жукова с членами редколлегии «Военно-исторического журнала». Согласно этой стенограмме Жуков рассказывал о рейде Белова и Ефремова в таком ключе: «Они прорвались через имевшиеся промежутки в обороне противника и затем действовали вместе с партизанами в его тылу. Попытки их наступать на Вязьму успеха не имели, потому что у них не было тяжелых артиллерийских средств и ощущался острый недостаток боеприпасов. Поэтому войска фронта, действовавшие в районе Вязьмы, перешли на положение партизанских отрядов… Полоса действий войск фронта зимой 1942 года простиралась на 600 километров, и, конечно, очень трудно было уследить за действиями тактического порядка… Ефремов с частью сил армии прошел в свободную «дырку». Сзади у него остались главные силы армии. Я не мог уследить, что он для обеспечения флангов на Угре оставил, а он, к вашему сведению, оставил отряд в составе 90 человек – без танков, без пушек, с легкими средствами. Разделяю ли я ответственность за Ефремова? Ну конечно, я за все войска отвечаю, но не за такие действия, которые я не организую. Что должен был сделать Ефремов? Он должен был за счет главных сил армии, которые задержались у Шанского Завода, пару дивизий поставить, как распорки, для того чтобы у него тыл был бы обеспечен. Он этого не сделал. Ну, шапки были набекрень у всех тогда, – и я недооценил состояние вяземской группировки противника…»

Ф. Д. Свердлов в книге «Ошибки Г. К. Жукова» приводит такие воспоминания полковника Лобашевского, комиссара группы Белова: «…Почти во всех документах красной нитью проходило беспощадие Жукова, оно было направлено, в первую очередь, на ограничение прав и инициативы Белова. Именно сковывание инициативы Белова, жестокость, грубость Жукова, доходящая до оскорбления личности, вот в чем его главная ошибка… Вспоминаю такой случай: когда мы, уходя прямо из-под огня немцев, перебазировали 28 мая штаб в Бол. Хатунь, на телеграмму Белова во фронт о смене командного пункта, Жуков ответил: «Кто вам дал право принимать самостоятельные решения?» Долго мне не хотелось показывать этот документ Белову, но долг службы обязывал. Белов, читая принесенную ему телеграмму, почесал за ухом, покрутил усы и устало сказал: «До чего же жестокий и бездушный человек!» Затем вызвал коменданта и приказал всем людям, которых валила с ног усталость, – отдыхать».

Исаев предлагает: «Теперь попробуем разобраться с ролью «жертвы ужасных приказов скудоумного Жукова», которую пытаются отвести М. Г. Ефремову. Вполне осмысленное объяснение своего замысла в отношении 33-й армии и 1-го гв. кавалерийского корпуса Г. К. Жуков дал в авторской редакции «Воспоминаний и размышлений» в главе о битве за Москву: «Отсутствие сплошного фронта дало нам основание считать, что у немцев нет на этом направлении достаточных сил, чтобы надежно оборонять город Вязьму. В этой обстановке и было принято решение: пока противник не подтянул сюда резервы, захватить с ходу город Вязьму, с падением которого рушился здесь весь оборонительный порядок немецких войск». То есть идея была в том, чтобы пусть слабыми силами, но прорваться к Вязьме и захватить этот узел коммуникаций. Однако немецкое командование сумело предугадать и упредить этот ход и сосредоточило именно в районе Вязьмы силы двух танковых дивизий. Немцы были хорошими игроками, и некоторые ходы советского командования у них получалось угадывать и своевременно парировать».

«И отнюдь не просчетами Жукова были вызваны слабое взаимодействие армий и удары в расходящихся направлениях, – защищает командующего Западным фронтом Владимир Карпов. – Вспомним, какое внимание уделял Жуков взаимодействию соседей при обороне Москвы и контрударах в декабре 41-го. Не выдерживают критики и попытки поучений, как следует проводить наступательные операции. Ведь даже не имея резервов, Жуков смог создать мощный кулак из 1-й ударной и 16-й армий и нанести сокрушительный удар по оборонительным рубежам противника на Ламе. Но ведь забрали у него 1-ю ударную, не дали развить сулящий большие стратегические выгоды успех, не дали времени даже для элементарной перегруппировки сил».

Ростов-на-Дону: не удержали

Пока советское руководство строило радужные планы о скором и полном изгнании оккупантов, те собирались с силами для нового наступления.

5 апреля 1942 года вождь Третьего рейха Адольф Гитлер подписал директиву, которая провозглашала одной из главных целей грядущего летнего наступления немецких войск – нефтеносные районы Кавказа.

11 апреля фюрер собрал на совещание командование Сухопутных войск и распорядился разработать все необходимые для этого наступления документы и материалы. Операция получила кодовое название «Блау». Направление главного удара тщательно маскировалось – для этого была проведена целая кампания по дезинформации, которая называлась «Кремль». В конце мая был даже издан приказ: «Разгромить вражеские войска, находящиеся в районе западнее и южнее столицы противника, прочно овладеть территорией вокруг Москвы, окружив город, и тем самым лишить противника возможности оперативного использования этого района». При этом были приняты меры, чтобы русская разведка не прошла мимо этого «совершенно секретного» документа. На московском направлении демонстративно велась подготовка к наступлению, над московским регионом летали самолеты фоторазведки.

Справедливости ради надо сказать, что, несмотря на всю эту активность, до советского руководства все же доходила информация об истинных намерениях Гитлера. Уже 18 марта 1942 года Главное разведывательное управление Красной армии докладывало: «…центр тяжести весеннего наступления будет перенесен на южный сектор фронта с вспомогательным ударом на севере при одновременной демонстрации на центральном фронте против Москвы… Для весеннего наступления Германия вместе с союзниками выставит до 65 новых дивизий… Наиболее вероятный срок наступления – середина апреля или начало мая», как свидетельствует В. Г. Краснов в книге «Неизвестный Жуков». Аналогичные сведения вскоре были добыты по линии НКВД: «Главный удар будет нанесен на южном участке с задачей прорваться через Ростов к Сталинграду и на Северный Кавказ, а оттуда по направлению к Каспийскому морю. Этим немцы надеются достигнуть источников кавказской нефти. В случае удачи операции с выходом на Волгу у Сталинграда немцы наметили повести наступление на север вдоль Волги…»

В конце марта 1942 года в Ставке состоялось совещание, на котором обсуждалась Харьковская наступательная операция. Сталин, поддержавший предложение командующего Юго-Западным направлением Тимошенко, дал указание считать операцию внутренним делом Юго-Западного направления и Генштабу в ее ход не вмешиваться.

Жуков (и согласный с ним Шапошников) предлагал ограничиться активной стратегической обороной, чтобы «измотать и обескровить противника в начале лета» и только после этого перейти в наступление, а пока ограничиться наступлением в полосе Западного фронта. За проявленную на совещании «строптивость» Жуков по приказу Ставки был понижен – из его подчинения был выведен Калининский фронт, а руководимое Жуковым Западное направление были ликвидировано…

Но зато для поощрения Тимошенко, Баграмяна и Хрущева (руководства Юго-Западного направления) Сталин устроил прием, на который своевольного Жукова не пригласили. У вождя, лично ведшего праздничное застолье, нашлись добрые слова и пожелания для каждого из присутствующих. Напоследок Сталин огласил «один весьма актуальный документ» – знаменитое письмо запорожских казаков турецкому султану, потребовавшему от них покорности: «А какой же ты, к бесу, рыцарь, если не можешь прибить голой задницей ежа!»

Но вскоре советскому вождю и его сподвижникам стало не до смеха – начавшееся успешно харьковское наступление захлебнулось – со стороны его южного фланга (со стороны Краматорска) последовал удар танковой группы Клейста. Но переоценившие свои (вернее, недооценившие вражеские) силы командующий направлением Тимошенко и член Юго-Западного фронта Хрущев сделали попытку убедить Верховного Главнокомандующего в том, что опасность со стороны немецкой танковой группы преувеличена и наступление Красной армии продолжается успешно… Жуков в своих «Воспоминаниях и размышлениях» так описал этот эпизод: «Существующая версия о тревожных сигналах, якобы поступивших от Военных советов Южного и Юго-Западного фронтов в Ставку, не соответствует действительности. Я это свидетельствую, потому что лично присутствовал при переговорах Верховного».

Тогда удача отвернулась от друга и однокашника Жукова – Баграмяна. 27 декабря 1941 года ему было присвоено звание генерал-лейтенанта и он был назначен начальником штаба Юго-Западного направления. В этом качестве он участвовал в подготовке Барвенково-Лозовской операции, которая позволила войскам Юго-Западного и Южного фронтов в начале 1942 года прорвать немецкую оборону на фронте протяженностью 100 км и продвинуться на сотню километров западнее. Хотя поначалу наступление разворачивалось вполне благополучно, но контрудар, нанесенный немцами, оказался сокрушительным. «В 13 часов на командном пункте фронта раздался очередной телефонный звонок, и я услышал в трубке встревоженный голос Кирилла Семеновича, – описывал происходившее тогда Баграмян. – Он докладывал, что противник при мощной поддержке авиации наносит контрудар крупными силами танков во фланг наступающим войскам армии в общем направлении на Старый Салтов. Как выяснилось позже, гитлеровцы сумели сосредоточить в течение ночи и первой половины дня 13 мая две подвижные группировки для нанесения контрудара по 38-й армии». Ударная группа 38-й армии не выдержала такого натиска и была отброшена на восточный берег реки Большая Бабка.

После войны Баграмян уделил немало внимания анализу причин провала Харьковской операции: «Общая глубина обороны не превышала 3–4 километров, особенно слабо была организована противотанковая оборона. Все это позволило противнику относительно быстро сломать сопротивление армии и легко проникнуть в ее оперативную глубину. Штаб Южного фронта не уделил должного внимания разведке и не смог правильно оценить группировку противника и его намерения. Наконец, – и это, пожалуй, главное, – по инициативе генерала Ф. М. Харитонова, одобренной командующим фронтом, без разрешения главнокомандующего войсками направления в период с 7 по 15 мая была проведена не отвечающая обстановке частная операция в полосе 9-й армии, целью которой было овладение сильно укрепленным узлом сопротивления в районе Маяков. Для ее осуществления были привлечены значительные силы, в том числе почти все армейские резервы и 5-й кавалерийский корпус, составлявший резерв фронта».

Все эти резервы, писал Баграмян, прежде всего предназначались для отражения возможного прорыва противником обороны 9-й армии на барвенковском направлении. В результате и сама операция в районе Маяков оказалась безуспешной, и резервы, привлеченные для ее проведения, понесли большие потери, а самое главное – они не успели перегруппироваться и занять место для обороны к началу наступления подразделений фон Клейста.

«Очень прискорбно, но мы узнали о мощном ударе врага на южном фасе Барвенковского выступа лишь вечером 17 мая, – утверждал Баграмян. – Командование Южного фронта, потеряв связь с подчиненными войсками, более или менее разобралось в обстановке и сообщило о ней главкому только к исходу дня. К этому времени своим танковым кулаком Клейст не только завершил прорыв нашей тактической обороны, но и добился успехов оперативного значения». Операция закончилась тяжелым поражением Красной армии, крупная группировка советских войск попала в окружение. Потери обоих фронтов (Юго-Западного и Южного) составили 277 тысяч человек, из которых более 170 тысяч человек – безвозвратные. Харьковская катастрофа открыла немецкой армии путь на Кавказ и к Сталинграду.

Юго-Западное направление было ликвидировано. Разгневанный Верховный главнокомандующий обвинил Баграмяна в провале операции. От трибунала и приговора его спас Жуков, напомнивший Сталину о том, что в провале Харьковской операции виноваты также и Ставка, и Генштаб. Учитывая, что Жуков в начале года неоднократно возражал против неподготовленного наступления в целом и Харьковской операции в частности, однако Ставка и лично Сталин настояли на своем, сейчас к мнению будущего маршала Победы прислушались.

«Вообще должен сказать, Верховный понял, что неблагоприятная обстановка, сложившаяся летом 1942 года, является следствием его личной ошибки, допущенной при утверждении плана действий наших войск в летней кампании этого года, – писал Жуков. – И он не искал других виновников среди руководящих лиц Ставки и Генерального штаба. 27 августа 1942 года, когда я находился в районе Погорелое Городище, где мы проводили наступательную операцию, мне позвонил А. Н. Поскребышев. Он сообщил, что накануне, 26 августа, ГКО, рассматривая обстановку на юге страны, принял решение о назначении меня заместителем Верховного Главнокомандующего».

На юге все хуже и хуже

В мае Красную армию поджидали следующие тяжелые испытания. Попытка освободить Крым провалилась. Крымский фронт, которым командовал генерал-лейтенант Козлов, превосходил противостоящую немецкую группировку (под командованием Манштейна) в живой силе в 2 раза, в танках – в 1,2, в артиллерии – в 1,8 раза. И при этих условиях умудрился потерпеть полный разгром при 65 % безвозвратных потерь в войсках.

Василевский был свидетелем того, с каким гневом обрушивался Верховный на тамошнего представителя Ставки – Мехлиса. Сталин писал ему: «На Крымском фронте Вы – не посторонний наблюдатель, а ответственный представитель Ставки, отвечающий за все успехи и неуспехи фронта и обязанный исправлять на месте ошибки командования. Если «вся обстановка показывала, что с утра противник будет наступать», а Вы не приняли всех мер к организации отпора, ограничившись пассивной критикой, то тем хуже для Вас… Вы требуете, чтобы мы заменили Козлова кем-либо вроде Гинденбурга. Но Вы не можете не знать, что у нас нет в резерве Гинденбургов. Дела у вас в Крыму несложные, и Вы могли бы сами справиться с ними. Если бы Вы использовали штурмовую авиацию не на побочные дела, а против танков и живой силы противника, противник не прорвал бы фронта и танки не прошли бы».

Обстановка в Крыму и впрямь поначалу складывалась так, что после высадки десантов в районе Феодосии и в Керчи с целью освобождения всего Крыма немецкий 46-й армейский корпус начал отступление, бросив часть имущества и тяжелого вооружения. Его командир генерал Ганс граф фон Шпонек был вызван в ставку Гитлера и отдан под трибунал, приговоривший его к смертной казни (замененной тюремным заключением). Манштейну пришлось отказаться от штурма Севастополя – ведь против советских десантов могли быть брошены только одна немецкая дивизия и две румынские бригады. Но даже переброска части армии из-под Севастополя не могла помочь противопоставить советским войскам достойного противника. Вроде бы все благоприятствовало Красной армии.

Однако, к изумлению Манштейна, две советские армии захватили Керченский полуостров, но не перерезали жизненную артерию 11-й армии – железную дорогу Джанкой-Симферополь. 5 января под прикрытием советских военных кораблей высадился десант в Евпатории, в городе началось восстание, в котором приняли участие и подошедшие партизаны. 7 января 1942 года восстание было подавлено немецкими войсками. Но в это время в Феодосии высадились новые части Красной армии, и поэтому Манштейн начал подготовку к нанесению контрудара силами двух корпусов, который начался 15 января. Через три дня Феодосия была взята. Но, как подчеркивает Манштейн, это не помешало его противнику подтягивать в Крым свежие силы: «Располагая «Керченской ледовой дорогой», он (Красная армия – А. Г.) не особенно пострадал от потери феодосийского порта. Воздушная разведка постоянно обнаруживала большие скопления сил противника в портах Черноморского побережья, а также на аэродромах Северного Кавказа. Уже 29 января данные разведки говорили о том, что противник все еще или, вернее, снова располагает на Парпачском участке девятью дивизиями, двумя стрелковыми бригадами и двумя танковыми бригадами. И на севастопольском участке активность противника, особенно активность его артиллерии, снова возросла. Мы уже вынуждены были выжидать и на обоих участках приготовить все для горячего приема противника, на случай если он перейдет в наступление». Оно началось 27 февраля с попытки советских войск прорваться на Севастопольском фронте на север. Бои продолжались до 3 марта, потом наступила пауза до 13 марта, после чего схватки продолжились. 20 марта немцы сами перешли в наступление, закончившееся неудачей. 9 апреля в атаку перешли советские войска (по словам Манштейна, силами 6–8 пехотных дивизий при поддержке 160 танков), но их наступление через день было остановлено.

Для решающего разгрома советских войск в Крыму командующим 11-й армией и его штабом был разработан план операции «Охота на дроф». По словам Манштейна, «замысел заключался в том, чтобы нанести решающий удар не непосредственно по выдающейся вперед дуге фронта противника, а на южном участке, вдоль побережья Черного моря, то есть в том месте, где противник, по-видимому, меньше всего его ожидал».

8 мая 1942 года, после перегруппировки сил, 11-я армия под командованием Манштейна нанесла контрудар и разгромила войска советского Крымского фронта (44-я, 47-я и 51-я советские армии). Высаженный с моря десант застал части Красной армии врасплох. 22-я танковая дивизия, вышедшая с боями на северное побережье, «загнала» в котел около восьми советских дивизий. 16 мая немцами была захвачена Керчь. Германская артиллерия вела огонь по последним опорным пунктам Советской Армии на Керченском полуострове, которые пали 18 мая. По данным командования 11-й немецкой армии, в ходе сражения на Керченском полуострове было захвачено в плен около 170 000 советских солдат и офицеров, 1133 орудия и 258 танков. Остался непобежденным только Севастополь, и Манштейн начал перегруппировку войск для наступления на этот укрепрайон.

Командование 11-й немецкой армии заранее просчитало все плюсы и минусы советской обороны. По словам Манштейна, «основное, чем была сильна крепость Севастополь, заключалось не в наличии современных крепостных сооружений, хотя и они имелись в некотором количестве. Основными факторами были чрезвычайно труднодоступная местность и то, что эта местность была усилена огромным количеством мелких оборонительных сооружений. Они густой сетью покрывали весь район от долины реки Бельбек до Черного моря. Особенно сильно был укреплен участок местности между долиной реки Бельбек и бухтой Северной, представлявший собой сплошной укрепленный район». Северный участок фронта проходил южнее реки Бельбек.

Ряд хорошо укрепленных, большей частью бетонированных опорных пунктов, которым немцы дали вполне тематические названия «Сталин», «Волга», «Сибирь», «Молотов», «ГПУ», «ЧК», были связаны между собой цепью полевых сооружений. «Третья полоса, – писал в мемуарах Манштейн, – состоявшая из опорных пунктов «Донец», «Волга», «Ленин», а также из оборудованного как опорный пункт населенного пункта Бартеньевка, старого Северного форта и береговых батарей на мысе «Батарейном», являлась последней линией обороны, прикрывавшей подступы к северному крутому берегу бухты Северной. В скалах берега на глубине 30 м были вырублены помещения для складов боепитания и резервов».

Кроме того, у берега располагались береговые батареи и сплошная позиция, состоявшая из противотанкового рва, проволочных заграждений и даже старинное английское кладбище времен Крымской войны, расположенное юго-восточнее города. Поэтому при разработке плана штурма штаб 11-й армии пришел к выводу, что наступление на город возможно только с севера и северо-востока, но необходимо было вести наступление и на юге, для того чтобы добиться распыления сил обороняющихся советских войск. Разработанная штабом 11-й армии операция по взятию Севастополя получила название «Лов осетра».

За пять дней до начала своего наступления немецкая артиллерия начала наносить удары по резервам Красной армии и коммуникациям, а затем – по оборонительным сооружениям и артиллерийским батареям. На долю люфтваффе осталось непрерывное нанесение бомбовых ударов по самому городу, порту, тылам и аэродромам советских войск. Но основной упор делался Манштейном на применение артиллерии – не случайно в своих воспоминаниях он отмечал, что во Второй мировой войне вермахт никогда не достигал такого массированного применения артиллерии, как в наступлении на Севастополь – при ударе 7 июня 1942 года по советским позициям использовалось, не считая зенитной артиллерии, 208 батарей на фронте в 35 км, то есть едва ли не 6 батарей на километр фронта, причем на важнейших участках эта цифра была увеличена в несколько раз.

Манштейн так описывал развитие наступления: «Второй этап наступления, до 17 июня, характеризуется на обоих фронтах наступления ожесточенной борьбой за каждую пядь земли, за каждый ДОС, за каждую полевую позицию. Ожесточенными контратаками русские вновь и вновь пытаются вернуть потерянные позиции. В своих прочных опорных пунктах, а то и в небольших ДОС, они часто держатся до последнего человека».

Для уничтожения советских позиций на Сапун-горе Манштейн решил в полночь 28 июня атаковать там, где немецкий десант не ждали, – через бухту Северная: «Непрерывная бомбардировка города 8 авиационным корпусом должна была заглушить шум на северном берегу бухты. Вся артиллерия была в готовности открыть ураганный огонь по высотам южного берега, как только огонь оттуда показал бы, что противник разгадал наш замысел. Но на противоположной стороне все было спокойно. Трудный спуск штурмовых лодок на воду и их погрузка удались. В 1 час ночи от северного берега отчалил первый эшелон 24 и 22 дивизий, и лодки взяли курс на южный берег. Переправа, которая явилась для противника совершенно неожиданной, удалась. Смелый прыжок через морскую бухту увенчался успехом. Когда вражеская оборона района южных высот вступила в действие, наши бравые пехотинцы уже закрепились на южном берегу. Обнаруживаемые огневые средства противника на скатах высот южного берега уничтожались нашим огнем; наши войска поднялись на плоскогорье. Тем самым была уничтожена представлявшая серьезную угрозу позиция на Сапунских высотах».

Но Севастополь продолжал обороняться – в городе-крепости раз за разом звучал по радио приказ И. Сталина держаться до последнего человека. И поэтому, не желая нести больших потерь в уличных схватках, Манштейн не стал вводить 11-ю армию в Севастополь, а отдал приказ 1 июля начать массированный артобстрел окраинных укреплений и городских опорных пунктов, сопровождая бомбовыми ударами 8-го авиационного корпуса. Через несколько часов немецкая разведка доложила, что советские войска покинули город. Позже выяснилось, Приморская армия, ушедшая из города, попыталась организовать сопротивление на позициях, прикрывавших Херсонесский полуостров. Боевые действия на полуострове длились еще три дня, в ходе которых был захвачен обороняемый советскими войсками бронированный ДОС «Максим Горький II». Части Красной армии, которые не смогли эвакуировать морем, пытались ночами прорваться в восточном направлении, в горы к партизанам или укрыться в пещерах, расположенных в крутых берегах Херсонесского полуострова. Большинство из них сдались 4 июля 1942 года, так и не дождавшись эвакуации.

Генерал-лейтенанту Козлову, который был снят с поста командующего и потом рвался на прием к Сталину, дабы убедить Верховного, что во всем виноват только Мехлис, тоже досталось. Свидетелем этого разговора оказался Рокоссовский. «Подождите, товарищ Козлов! Скажите, кто был у вас командующим фронтом, вы или Мехлис? – Я… – Значит, вы командующий фронтом, а Мехлис не командующий фронтом? Значит, вы должны были командовать, а не Мехлис, да?… – Я, но он мне не давал командовать. – Почему же вы не позвонили и не сообщили?… – Со мною все время находился Мехлис, и я не мог позвонить без него. Мне пришлось бы звонить в его присутствии. – Почему, если вы считали, что правы вы, а не он, почему же не могли позвонить в его присутствии? Очевидно, вы, товарищ Козлов, боялись Мехлиса больше, чем немцев?»

Ржевская мясорубка

8 января 1942 года войска Калининского фронта под командованием Конева стали участвовать в Ржевской битве, которая включила в себя четыре наступательные операции против немецкой группы армий «Центр». Ржевская битва стала одной из самых кровопролитных и продолжительных битв Великой Отечественной войны, получив неформальные народно-солдатские названия «ржевской мясорубки», «прорвы». Ржевская битва завершилась только 31 марта 1943 года. Город Ржев был освобожден от немцев раньше – 3 марта. Первая Ржевско-Вяземская операция 1942 года продолжалась с 8 января по 31 марта и являлась продолжением советского контрнаступления под Москвой. С советской стороны в ней участвовали войска Западного и Калининского фронта, и из резерва Ставки ВГК был использован 4-й воздушно-десантный корпус. 22 января Ставка передала в состав Калининского фронта 3-ю и 4-ю ударные армии Северо-Западного фронта. Кроме того, активное участие в боевых действиях против врага приняли советские партизаны. Важно подчеркнуть, что помимо местных жителей, ушедших в партизаны (в основном это были люди пожилые, не мобилизованные ранее в Красную армию или пятнадцати-шестнадцатилетние подростки и женщины), в лесах и деревнях скрывались сотни наших окруженцев, умевших держать оружие.

Основной задачей, которую советская власть (из-за линии фронта) поставила местным партизанам, – контроль над коммуникациями, и в первую очередь железнодорожной линией Брянск-Вязьма. Днем 24 февраля 1942 года, после проведенной накануне ночью разведки, партизаны освободили станцию Вертехово, также подорвав железнодорожное полотно, соединявшее станции Вертехово и Угра. Уже через четыре дня немцы попытались восстановить железнодорожное сообщение, но были обстреляны на подходе к станции партизанами и были вынуждены отступить. В течение последующих дней партизаны успешно отбили еще несколько нападений.

Основная поставленная Ставкой задача – окружить, расчленить и уничтожить основные силы группы армий «Центр» в районе Ржева, Вязьмы, Юхнова, Гжатска – не была выполнена. В ходе боев была окружена и разгромлена советская 33-я армия под командованием генерал-лейтенанта М. Г. Ефремова и 11-й кавалерийский корпус под командованием полковника С. В. Соколова.

В ходе боев с 1 января по 30 марта 1942 года группа армий «Центр» потеряла более 330 тысяч человек – почти половину личного состава, но были велики потери в ходе Ржевско-Вяземской операции и у Красной армии – 776 889 человек, из них безвозвратные 272 320. Этой ценой удалось отбросить немецкие войска на западном направлении на 80-250 км, завершить освобождение Московской и Тульской областей и освободить от гитлеровской оккупации часть территорий Калининской и Смоленской областей. В результате наступления образовался Ржевско-Вяземский выступ. Затем войска Калининского фронта под командованием Конева потерпели поражение в Холм-Жирковской оборонительной операции.

30 июля 1942 года войска Калининского фронта под командованием Конева и Западного фронта под командованием Жукова начали Первую Ржевско-Сычевскую стратегическую наступательную операцию, целью которой было уничтожение 9-й армии под командованием генерал-полковника В. Моделя, оборонявшейся в Ржевско-Вяземском выступе. 25 августа 1942 года приказом Ставки Конев был снова назначен командовать войсками Западного фронта и продолжил проведение операции. После продолжительных кровавых боев 27 сентября войскам 30-й армии удалось освободить Ржев, но подошедшие немецкие резервы группы армий «Центр» выбили советские войска из Ржева.

Между Ржевом и Сталинградом: мастер побед или виновник поражений?

24 июля 1942 года войска вермахта захватили Ростов-на-Дону. Планируя захват нефтеносных районов Кавказа, в конце июня 1942 года немецкие войска, нанеся мощный удар по позициям Брянского и Юго-Западного фронтов, прорвали оборону Красной армии и совершили рывок в направлении Воронежа (частично захваченного 6 июля 1942 года) и к Дону. Советские войска оказались отброшенными за Дон, и к середине июля вермахт, развернувший наступление в большой излучине на Сталинград, прорвал стратегический фронт нашей армии на глубину 150–400 км. Возникла непосредственная угроза захвата немцами Северного Кавказа.

«Разгромив советские войска в Крыму и под Харьковом, противник полностью взял в свои руки стратегическую инициативу и стремительно двигался к Волге и на Кавказ, – пишет Владимир Дайнес. – Воцарилась гнетущая атмосфера. В ближайшем окружении Жукова настроение резко ухудшилось: Георгий Константинович опять ходил чернее тучи, стал нервничать и порой «срывался» на подчиненных».

И неудивительно – фронтовых резервов у Ставки не осталось, тяжелое положение Красной армии вскоре могло превратиться в катастрофическое…

Горькое отрезвление от необоснованных надежд все-таки разгромить немцев лихим наскоком совпало с началом боев за Сталинград. «В результате потери Крыма, поражения наших войск в районе Барвенково, в Донбассе и под Воронежем противник вновь захватил стратегическую инициативу и, подведя свежие резервы, начал стремительное продвижение к Волге и на Кавказ, – писал Жуков в воспоминаниях. – К середине июля, отбросив наши войска за Дон от Воронежа до Клетской и от Суровикина до Ростова-на-Дону, войска противника завязали бой в большой излучине Дона, стремясь прорваться к Сталинграду… Создалась прямая угроза выхода противника на Волгу и на Северный Кавказ, угроза потери Кубани и всех путей сообщения с Кавказом, потери важнейшего экономического района, снабжавшего нефтью армию и промышленность. Войска юго-западного направления… в процессе отступления в значительной части понесли большие потери, а сохранившиеся не могли успешно сдерживать продвижение противника. Южный фронт, понесший крупные потери, оказался не в состоянии остановить противника на кавказском направлении».

В Германии уже дало о себе знать головокружение от успехов. Гитлер решил захватить одновременно Кавказ и Сталинград и 23 июля подписал роковую Директиву № 45, ни одна из стратегических целей которой так и не была достигнута. Начальник германского Генерального штаба Гальдер, тщетно пытавшийся объяснить фюреру, что у вермахта недостаточно сил для проведения двух крупных наступательных операций на двух различных направлениях, писал в своем дневнике: «Всегда наблюдавшаяся недооценка возможностей противника принимает постепенно гротескные формы, становится опасной. Все это выше человеческих сил… Однажды, когда Гитлеру зачитывали совершенно объективный доклад, из которого явствовало, что в 1942 году Сталин все же будет в состоянии собрать от одного миллиона до миллиона с четвертью свежих войск в районе севернее Сталинграда и западнее Волги, не говоря уже о полумиллионом войске на Кавказе, и что, по надежным источникам, выпуск русскими боевых танков достигает 1200 единиц в месяц, Гитлер, сжав кулаки, с пеной в уголках рта, бесился на человека, зачитывавшего доклад, и запретил ему читать дальше такую чушь… Не надо обладать особым даром, чтобы сказать, что произойдет, когда Сталин направит по полтора миллиона войск против Сталинградского и Донского фланга…»

Налет люфтваффе на Сталинград

12 июля 1942 года решением Ставки Верховного Главнокомандования был сформирован Сталинградский фронт под командованием маршала С. К. Тимошенко, перед которым была поставлена задача не допустить прорыва немцев к Волге и Кавказу. «К 22 июля в состав Сталинградского фронта входило 38 дивизий, из них только 50 процентов было укомплектовано до 6-8-тысячного состава, а остальные имели в своем составе от тысячи до трех тысяч человек, – вспоминал Жуков. – Этим малочисленным войскам пришлось развернуться на 530-километровом фронте. Всего в составе фронта в тот период насчитывалось 187 тысяч человек, 360 танков, 337 самолетов, 7900 орудий и минометов. Из них только 16 дивизий (войска 63-й и 62-й армий, две дивизии 64-й армии и по одной дивизии 4-й и 1-й танковых армий) смогли занять оборонительные позиции на главной полосе. Им противостояли войска 6-й немецкой армии, в составе которой к этому времени находилось 18 хорошо укомплектованных и технически оснащенных дивизий. Соотношение сил было в пользу противника: в людях – 1,2:1, в танках– 2:1, в самолетах– 3,6:1. Только в артиллерии и минометах силы были примерно одинаковы».

Через пять дней после создания Сталинградского фронта на дальних подступах к Волге и Сталинграду передовые части 6-й германской армии столкнулись с авангардными подразделениями советских войск. Существует легенда об отставшей из-за поломки «катюше»: догоняя своих ради экономии времени напрямик по степи, экипаж увидел вдали колонну немецких танков, обстрелял ее, подбив несколько машин, и умчался. Немцы остановились на сутки, выясняя обстановку, – по их разведданным, в этом районе никаких советских войск быть не могло. И эти сутки оказались решающими, поскольку части Красной армии успели перегруппироваться…

Но это легенда, а пока что в войсках Красной армии начали распространяться панические настроения. Примеров тому немало сохранилось в донесениях Особого отдела НКВД Сталинградского фронта. «Немецкая армия культурнее и сильнее нашей армии, – говорил своим сослуживцам по 538-му легкому авиационному полку Резерва Верховного Главнокомандования красноармеец Колесников. – Нам немцев не победить. Смотрите, какая у немцев техника, а у нас что за самолеты, какие-то кукурузники…»

«Нас предали. Пять армий бросили немцу на съедение, – сетовал начальник штаба артиллерии 76-й стрелковой дивизии капитан Свечкор. – Кто-то выслуживается перед Гитлером. Фронт открыт, и положение безнадежное, а нас здесь с 6 июля маринуют и никак не определят».

«Положение у нас крайне тяжелое, почти безвыходное… – писал домой начальник отдела укомплектования штаба фронта майор Антонов. – Так мы довоюемся, что и на Урале не удержимся».

18 июля 1942 года полковник Тетушкин, командир 141-й стрелковой дивизии, занимавшей важный оборонительный рубеж в районе Воронежа, написал письмо в ЦК ВКП(б), адресовав его Маленкову. Тетушкин, боевой офицер, прошедший еще школу Первой мировой войны, поневоле ставший свидетелем июльского беспорядочного отступления Красной армии, рискуя быть обвиненным в паникерстве и пораженчестве, писал следующее: «Ни одной организованно отступающей части я не видел на фронте от Воронежа на юг до г. Коротояк. Это были отдельные группки бойцов всех родов оружия, следовавшие, как правило, без оружия, часто даже без обуви…»

19 июля 1942 года в газете «Красная звезда» было напечатано стихотворение Константина Симонова «Убей его», отражавшее эмоциональный настрой советских людей в этот период смертельной схватки, в которой нельзя быть милосердным. С ним соседствовали гневные материалы, разоблачавшие отсутствие должной дисциплины (особенно на уровне взвода и роты), недостаточный контроль бойцов над личным снаряжением и оружием – во время отступления многие красноармейцы бросали винтовки и боеприпасы, противогазы, саперные лопатки.

Помочь могли только крайние и решительные меры. «Стремясь пресечь падение морального духа войск, И. В. Сталин издал 28 июля 1942 года приказ № 227, – вспоминал Жуков. – Этим приказом вводились жесткие меры борьбы с паникерами и нарушителями дисциплины, решительно осуждались «отступательные» настроения. В нем говорилось, что железным законом для действующих войск должно быть требование “Ни шагу назад!”». И этот знаменитый приказ сыграл свою роль. В книге «Семь вождей» известный историк Д. А. Волкогонов писал: «Хотим мы этого или не хотим, но в трагические месяцы беспощадная страшная воля Сталина смогла заставить многих людей «упереться», призвать все свое личное мужество на помощь, одолеть свое малодушие под страхом смертельной кары». Именно суровые сталинские приказы № 270 (о трусах и паникерах, сдающихся в плен) и № 227 («Ни шагу назад!») способствовали нормализации обстановки в Красной армии в тяжелом и решающем 1942 году.

Приказ был не только увенчан подписью Сталина, но и целиком написан им лично.

ПРИКАЗ НАРОДНОГО КОМИССАРА ОБОРОНЫ СОЮЗА ССР

О мерах по укреплению дисциплины и порядка в Красной Армии и запрещении самовольного отхода с боевых позиций

№ 227

28 июля 1942 года

г. Москва

Враг бросает на фронт все новые силы и, не считаясь с большими для него потерями, лезет вперед, рвется вглубь Советского Союза, захватывает новые районы, опустошает и разоряет наши города и села, насилует, грабит и убивает советское население. Бои идут в районе Воронежа, на Дону, на юге у ворот Северного Кавказа. Немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду, к Волге и хотят любой ценой захватить Кубань, Северный Кавказ с их нефтяными и хлебными богатствами. Враг уже захватил Ворошиловград, Старобельск, Россошь, Купянск, Валуйки, Новочеркасск, Ростов-на-Дону, половину Воронежа. Часть войск Южного фронта, идя за паникерами, оставила Ростов и Новочеркасск без серьезного сопротивления и без приказа Москвы, покрыв свои знамена позором.

Население нашей страны, с любовью и уважением относящееся к Красной Армии, начинает разочаровываться в ней, теряет веру в Красную Армию, а многие из них проклинают Красную Армию за то, что она отдает наш народ под ярмо немецких угнетателей, а сама утекает на восток.

Некоторые неумные люди на фронте утешают себя разговорами о том, что мы можем и дальше отступать на восток, так как у нас много территории, много земли, много населения и что хлеба у нас всегда будет в избытке.

Этим они хотят оправдать свое позорное поведение на фронтах. Но такие разговоры являются насквозь фальшивыми и лживыми, выгодными лишь нашим врагам.

Каждый командир, красноармеец и политработник должны понять, что наши средства не безграничны. Территория Советского государства – это не пустыня, а люди – рабочие, крестьяне, интеллигенция, наши отцы, матери, жены, братья, дети. Территория СССР, которую захватил и стремится захватить враг, – это хлеб и другие продукты для армии и тыла, металл и топливо для промышленности, фабрики, заводы, снабжающие армию вооружением и боеприпасами, железные дороги. После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбасса и других областей у нас стало намного меньше территории, стало быть, стало намного меньше людей, хлеба, металла, заводов, фабрик. Мы потеряли более 70 миллионов населения, более 800 миллионов пудов хлеба в год и более 10 миллионов тонн металла в год. У нас нет уже теперь преобладания над немцами ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше – значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину. Каждый новый клочок оставленной нами территории будет всемерно усиливать врага и всемерно ослаблять нашу оборону, нашу Родину.

Поэтому надо в корне пресекать разговоры о том, что мы имеем возможность без конца отступать, что у нас много территории, страна наша велика и богата, населения много, хлеба всегда будет в избытке. Такие разговоры являются лживыми и вредными, они ослабляют нас и усиливают врага, ибо если не прекратим отступление, останемся без хлеба, без топлива, без металла, без сырья, без фабрик и заводов, без железных дорог.

Из этого следует, что пора кончить отступление.

Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв.

Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности.

Наша Родина переживает тяжелые дни. Мы должны остановить, а затем отбросить и разгромить врага, чего бы это нам ни стоило. Немцы не так сильны, как это кажется паникерам. Они напрягают последние силы. Выдержать их удар сейчас, в ближайшие несколько месяцев, – это значит обеспечить за нами победу.

Можем ли выдержать удар, а потом и отбросить врага на запад? Да, можем, ибо наши фабрики и заводы в тылу работают теперь прекрасно, и наш фронт получает все больше и больше самолетов, танков, артиллерии, минометов.

Чего же у нас не хватает?

Не хватает порядка и дисциплины в ротах, батальонах, полках, дивизиях, в танковых частях, в авиаэскадрильях. В этом теперь наш главный недостаток. Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и железную дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять нашу Родину.

Нельзя терпеть дальше командиров, комиссаров, политработников, части и соединения которых самовольно оставляют боевые позиции. Нельзя терпеть дальше, когда командиры, комиссары, политработники допускают, чтобы несколько паникеров определяли положение на поле боя, чтобы они увлекали в отступление других бойцов и открывали фронт врагу.

Паникеры и трусы должны истребляться на месте.

Отныне железным законом дисциплины для каждого командира, красноармейца, политработника должно являться требование – ни шагу назад без приказа высшего командования.

Командиры роты, батальона, полка, дивизии, соответствующие комиссары и политработники, отступающие с боевой позиции без приказа свыше, являются предателями Родины. С такими командирами и политработниками и поступать надо, как с предателями Родины.

Таков призыв нашей Родины.

Выполнить этот призыв – значит отстоять нашу землю, спасти Родину, истребить и победить ненавистного врага.

После своего зимнего отступления под напором Красной Армии, когда в немецких войсках расшаталась дисциплина, немцы для восстановления дисциплины приняли некоторые суровые меры, приведшие к неплохим результатам. Они сформировали более 100 штрафных рот из бойцов, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, поставили их на опасные участки фронта и приказали им искупить кровью свои грехи. Они сформировали, далее, около десятка штрафных батальонов из командиров, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, лишили их орденов, поставили их на еще более опасные участки фронта и приказали им искупить кровью свои грехи. Они сформировали, наконец, специальные отряды заграждения, поставили их позади неустойчивых дивизий и велели им расстреливать на месте паникеров в случае попытки самовольного оставления позиций и в случае попытки сдаться в плен. Как известно, эти меры возымели свое действие, и теперь немецкие войска дерутся лучше, чем они дрались зимой. И вот получается, что немецкие войска имеют хорошую дисциплину, хотя у них нет возвышенной цели защиты своей родины, а есть лишь одна грабительская цель – покорить чужую страну, а наши войска, имеющие возвышенную цель защиты своей поруганной Родины, не имеют такой дисциплины и терпят ввиду этого поражение.

Не следует ли нам поучиться в этом деле у наших врагов, как учились в прошлом наши предки у врагов и одерживали потом над ними победу?

Я думаю, что следует.

Верховное Главнокомандование Красной Армии приказывает:

1. Военным советам фронтов и прежде всего командующим фронтов:

а) безусловно ликвидировать отступательные настроения в войсках и железной рукой пресекать пропаганду о том, что мы можем и должны якобы отступать и дальше на восток, что от такого отступления не будет якобы вреда;

б) безусловно снимать с поста и направлять в Ставку для привлечения военному суду командующих армиями, допустивших самовольный отход войск с занимаемых позиций, без приказа командования фронта;

в) сформировать в пределах фронта от одного до трех (смотря по обстановке) штрафных батальонов (по 800 человек), куда направлять средних и старших командиров и соответствующих политработников всех родов войск, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, и поставить их на более трудные участки фронта, чтобы дать им возможность искупить кровью свои преступления против Родины.

2. Военным советам армий и прежде всего командующим армиями:

а) безусловно снимать с постов командиров и комиссаров корпусов и дивизий, допустивших самовольный отход войск с занимаемых позиций без приказа командования армии, и направлять их в Военный совет фронта для предания военному суду;

б) сформировать в пределах армии 3–5 хорошо вооруженных заградительных отрядов (до 200 человек в каждом), поставить их в непосредственном тылу неустойчивых дивизий и обязать их в случае паники и беспорядочного отхода частей дивизии расстреливать на месте паникеров и трусов и тем помочь честным бойцам дивизий выполнить свой долг перед Родиной;

в) сформировать в пределах армии от пяти до десяти (смотря по обстановке) штрафных рот (от 150 до 200 человек в каждой), куда направлять рядовых бойцов и младших командиров, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, и поставить их на трудные участки армии, чтобы дать им возможность искупить кровью свои преступления перед Родиной.

3. Командирам и комиссарам корпусов и дивизий:

а) безусловно снимать с постов командиров и комиссаров полков и батальонов, допустивших самовольный отход частей без приказа командира корпуса или дивизии, отбирать у них ордена и медали и направлять их в Военные советы фронта для предания военному суду;

б) оказывать всяческую помощь и поддержку заградительным отрядам армии в деле укрепления порядка и дисциплины в частях.

Приказ прочесть во всех ротах, эскадронах, батареях, эскадрильях, командах, штабах.

Народный комиссар обороны И. Сталин

Приказ просто потряс армию – впервые руководство страны в лице Сталина не просто обратилось к народу, но подчеркнуло трагичность момента и важность всеобщих усилий для разгрома врага. В «Разных днях войны» Константин Симонов очень точно определил самую суть этого, единственного в своем роде приказа Сталина: «По-моему, главное в том, что людям, народу (приказ зачитывался всем войскам) мужественно сказали прямо в глаза всю страшную и горькую правду о той пропасти, на грань которой мы тогда докатились».

Маршал Василевский в своих воспоминаниях оценивает тот приказ как «один из самых сильных документов военных лет по глубине патриотического содержания, по степени эмоциональной напряженности». Он сам участвовал как представитель Ставки в координации действий фронтов во время Сталинградской битвы: «Одновременно с прорывом нашей обороны немецкое командование предприняло 23 и 24 августа ожесточеннейшую бомбардировку города, для которой были привлечены все наличные силы его 4-го воздушного флота. Я был тогда в городе и видел, как он превращается в развалины. По ночам он напоминал гигантский костер».

Причину неудачных действий под Сталинградом Василевский видел в том, что не хватало танков, самолетов и общей организованности: «Наспех создаваемые ударные группировки состояли, как правило, из ослабленных в боях стрелковых соединений. Войска же, направляемые Ставкой по железной дороге, поступали медленно и, не закончив сосредоточения, сразу же вводились в бой. В танковых соединениях фронта исправных танков было мало. Времени для подготовки контрударов, для отработки взаимодействия и организации управления войсками не хватало».

А чем был занят в это время Жуков? Он готовил Ржевско-Сычевскую наступательную операцию, о которой уже упоминалось выше. Ее идею он выдвинул еще весной, но поначалу не был услышан. Смысл ее был в том, чтобы нанести удар по вяземско-ржевской группировке вермахта силами Западного, Калининского и других прилегающих фронтов. «Главная цель состояла в том, – пишет Дайнес, – чтобы ударами левого крыла Калининского фронта (29-я, 30-я армии, 3-я воздушная армия) и правого крыла Западного фронта (20-я, 31-я армии, 1-я воздушная армия) в общем направлении на Сычевск разгромить основные силы немецкой 9-й армии и ликвидировать Ржевский выступ, с которого у немцев открывался один из кратчайших путей на Москву. Основную роль в операции предстояло сыграть Западному фронту под командованием Жукова».

30 июля 30-я и 29-я армии Калининского фронта начали наступление, но прорвать немецкую оборону не сумели. Но 4 августа после долгой и мощной артподготовки двинулся вперед Западный фронт – и на этот раз наступление развивалось успешно. Войска Западного фронта форсировали реку Держа, смяли немецкие боевые порядки на укрепленных рубежах и уже к вечеру 5 августа продвинулись на 25 км. А ширина бреши в немецких позициях составляла уже порядка 30 км. Начальник Генерального штаба Сухопутных войск вермахта генерал Ф. Гальдер 4 августа сделал в своем знаменитом дневнике такую запись: «Противнику удалось добиться глубокого прорыва на фронте 9-й армии (кажется, наступают семь дивизий и одна танковая бригада при усиленной поддержке артиллерии) в направлении Зубцова. Против них брошены соединения 39-го корпуса в составе 5, 2, 1-й танковых и 102-й дивизий. На фронте 9-й армии у Ржева отбито несколько крупных атак».

Пленные немцы в Сталинграде

Желая закрепить и развить успех, Ставка в тот же день, когда прорыв стал очевидным, 5 августа, передала в подчинение Жукову все войска, действовавшие в районе Ржева, и Калининский фронт в том числе. 6 августа он подкрепил наступление в направлении на Сычевск фронтовой подвижной группой в составе 6-го и 8-го танковых и 2-го кавалерийского корпусов. И, как оказалось, вовремя, поскольку немцы бросили на подмогу своей 9-й армии три танковые дивизии (о них писал Гальдер) и две пехотные, после чего был нанесен контрудар в направлении на Погорелое Городище. Но по резервам вермахта ударила советская авиация, а 7 августа около рек Вазуза и Гжать разыгралось масштабное танковое сражение, в котором сошлись примерно полторы тысячи танков и самоходок. В процессе этой операции взять Ржев не получилось, но все же советские войска отобрали у немцев плацдарм, захваченный теми на левом берегу Волги в районе Ржева, а также приковали к театру военных действий на этом направлении значительные силы группы армий «Центр». Немцы были вынуждены даже перебросить ко Ржеву двенадцать дивизий, уже подготовленных к отправке под Сталинград, что значительно ослабило натиск противника в Поволжье и позволило Ставке ГКО собрать там силы для ответного наступления.

Генерал вермахта Типпельскирх свидетельствовал: «Прорыв удалось предотвратить только тем, что три танковые и несколько пехотных дивизий, которые уже готовились к переброске на южный фронт, были задержаны и введены сначала для локализации прорыва, а затем и для контрудара».

Тем временем 23 августа 1942 года немецкие войска под командованием Паулюса смогли выйти к западной окраине Сталинграда. Но тем не менее первоначальный план быстрого выхода к Волге и захвата города все-таки был сорван яростной обороной советских войск на подступах к Сталинграду и недостатком сил, застрявших возле Ржева.

Автор плана «Барбаросса» Фридрих Паулюс

Когда стало ясно, что дальше продвинуться в рамках операции «Марс» невозможно, Жуков лично отправился к Погорелому Городищу, чтобы оценить обстановку и прикинуть дальнейшие действия.

И тут ему позвонил Сталин, приказавший срочно передать руководство фронтом начальнику штаба, а самому мчаться в Москву.

«Сталин не сказал о назначении меня заместителем Верховного Главнокомандующего, – вспоминал Жуков. – Видимо, об этом он хотел объявить при личной встрече. Вообще Верховный по телефону говорил только то, что было крайне необходимо сказать в данный момент. От нас он требовал быть крайне осторожными во время телефонных разговоров, особенно в зоне действующих войск, где не было стационарных средств засекречивания переговоров.

Не заезжая в штаб фронта, я выехал в Москву.

Поздно вечером этого же дня прибыл в Кремль… Верховный сказал, что у нас плохо идут дела на юге и может случиться, что немцы возьмут Сталинград. Не лучше складывается обстановка и на Северном Кавказе. Он объявил, что ГКО решил назначить меня заместителем Верховного Главнокомандующего и послать в район Сталинграда. Сейчас там находятся Василевский, Маленков и Малышев.

– Маленков останется с вами, а Василевский должен возвратиться в Москву. Когда вы можете вылететь? – спросил меня Верховный.

Я ответил, что мне потребуются сутки для изучения обстановки и 29-го я смогу вылететь в Сталинград…

– В связи с тяжелой обстановкой в Сталинграде, – сказал Верховный, – мы приказали срочно перебросить 1-ю гвардейскую армию, которой командует Москаленко, в район Лозное и с утра 2 сентября нанести ею и другими частями Сталинградского фронта контрудар по прорвавшейся к Волге группировке противника и соединиться с 62-й армией. Одновременно в состав Сталинградского фронта перебрасываются 66-я армия генерала Малиновского и 24-я армия генерала Козлова. Вам следует принять меры, чтобы 1-я гвардейская армия генерала Москаленко 2 сентября нанесла контрудар, а под ее прикрытием вывести в исходные районы 24-ю и 66-ю армии, – сказал он, обращаясь ко мне. Эти две армии вводите в бой незамедлительно, иначе мы потеряем Сталинград.

Было ясно, что предстоящая битва имеет крупнейшее военно-политическое значение. С падением Сталинграда вражеское командование получило бы возможность отрезать юг страны от центра. Мы могли также потерять и Волгу, важнейшую водную артерию страны, по которой большим потоком шли грузы с Поволжья и Кавказа.

Верховное Главнокомандование направляло в район Сталинграда все, что было тогда возможно…»

2 сентября. Жуков – Сталину:

1-я гвардейская армия 2 сентября перейти в наступление не смогла, так как ее части не сумели выйти в исходное положение, подвезти боеприпасы, горючее и организовать бой. Чтобы не допустить неорганизованного ввода войск в бой и не понести от этого напрасных потерь, после личной проверки на месте перенес наступление на 5 часов 3 сентября.

Наступление 24-й и 66-й армий назначаю на 5–6 сентября. Сейчас идет детальная отработка задач всем командным составом, а также принимаем меры материального обеспечения операции.

Но назначенное Жуковым на утро 3 сентября наступление успеха не принесло – несмотря на артиллерийскую подготовку, войскам 1-й гвардейской армии удалось пройти вперед считаные километры. Дальше продвижение застопорилось, поскольку немцы бросили против наступающих авиацию и танки.

3 сентября. Сталин – Жукову:

Положение под Сталинградом ухудшается. Противник находится в трех верстах от Сталинграда. Сталинград могут взять сегодня или завтра, если северная группа войск не окажет немедленную помощь. Потребуйте от командующих войсками, стоящих к северу и северо-западу от Сталинграда, немедленно ударить по противнику и прийти на помощь к сталинградцам.

Недопустимо никакое промедление. Промедление теперь равносильно преступлению. Всю авиацию бросьте на помощь Сталинграду. В самом Сталинграде авиации осталось очень мало.

«Георгий Константинович уже осознал всю сложность положения Сталинграда, – пишет Владимир Дайнес. – Севернее города соединения немецкой 6-й армии прорвались к Волге, разъединив войска Юго-Восточного и Сталинградского фронтов. С юга к Волге рвется немецкая 4-я танковая армия, повернутая с Кавказа еще в начале августа. Войска 62-й армии практически изолированы в самом Сталинграде, и дивизии Паулюса вот-вот войдут в город. Но наша 62-я, постоянно усиливаемая подходящими частями и соединениями, сутки продержаться еще сможет. А вот бросить 4 сентября в наступление три армии практически без боеприпасов (их должны были подвести на артиллерийские позиции только к вечеру 4 сентября) не получится.

Немедленно отдав приказ бомбить противника всеми силами, Жуков попросил у Сталина разрешения начать общее наступление 5 сентября. Согласие было получено».

5 сентября силами трех армий, 24, 66 и 1-й гвардейской, наступление началось. Но боеприпасов доставили недостаточно, поэтому предшествующая артподготовка опять не смогла подавить оборону немецких войск. К тому же Сталин был прав – авиации катастрофически не хватало, поэтому немцы беспрепятственно бомбили советские позиции и пытающиеся продвинуться вперед войска.

10 сентября. Жуков – Сталину:

Теми силами, которыми располагает Сталинградский фронт, прорвать коридор и соединиться с войсками Юго-Восточного фронта в городе нам не удастся. Фронт обороны немецких войск значительно укрепился за счет вновь подошедших частей из-под Сталинграда. Дальнейшие атаки теми же силами и в той же группировке будут бесцельны, и войска неизбежно понесут большие потери. Нужны дополнительные войска и время на перегруппировку для более концентрированного удара Сталинградского фронта. Армейские удары не в состоянии опрокинуть противника.

В ответ на сообщение от 10 сентября Сталин вызвал Жукова в Москву. Там Георгий Константинович вновь доложил о ситуации и сказал, что нужны значительные подкрепления. Он отметил, что в окрестностях Сталинграда местность плохо годится для наступления – в ровной степи нет укрытий от артиллерийского огня противника, который, напротив, имеет возможность держать оборону, засев в многочисленных узких и глубоких оврагах. А поскольку при этом в распоряжении немцев находятся господствующие над местностью высоты, то при нынешнем раскладе сил прорвать немецкий фронт невозможно.

Сталин выслушал все это и спросил:

– Что нужно Сталинградскому фронту, чтобы ликвидировать коридор противника и соединиться с Юго-Восточным фронтом?

– Минимум еще одну полнокровную общевойсковую армию, танковый корпус, три танковые бригады и не менее 400 орудий гаубичной артиллерии, – ответил Жуков. – Кроме того, на время операции необходимо дополнительно сосредоточить не менее одной воздушной армии.

Василевский, который перед тем докладывал Сталину обстановку на Кавказе, полностью согласился с Жуковым.

«Верховный достал свою карту с расположением резервов Ставки, долго и пристально ее рассматривал, – вспоминал Жуков. – Мы с Александром Михайловичем отошли подальше от стола в сторону и очень тихо говорили о том, что, видимо, надо искать какое-то иное решение.

– А какое «иное» решение? – вдруг подняв голову, спросил И. В. Сталин.

Я никогда не думал, что у И. В. Сталина такой острый слух. Мы подошли к столу.

– Вот что, – продолжал он, – поезжайте в Генштаб и подумайте хорошенько, что надо предпринять в районе Сталинграда. Откуда и какие войска можно перебросить для усиления сталинградской группировки, а заодно подумайте и о Кавказском фронте. Завтра в 9 часов вечера снова соберемся здесь».

В течение следующего дня Жуков и Василевский анализировали ситуацию и строили план операции, которая позволила бы не распылять силы, а использовать готовящиеся резервы для достижения стратегического результата. Вечером они предложили Сталину такой план действий – в ближайшее время продолжать изматывать немцев активной обороной, одновременно занявшись подготовкой мощного контрнаступления, «чтобы нанести противнику в районе Сталинграда такой удар, который резко изменил бы стратегическую обстановку на юге страны в нашу пользу». Для разработки подробного плана этого контрнаступления требовалось время, но Жуков сразу предположил, что надо направить основные удары на фланги сталинградской группировки противника, где находились румынские и итальянские войска: «Войска сателлитов по сравнению с немецкими были хуже вооружены, менее опытны, недостаточно боеспособны даже в обороне. И самое главное – их солдаты, да и многие офицеры не хотели умирать за чуждые им интересы на далеких полях России…»

Оставалась актуальной и необходимость поддерживать дисциплину в советских войсках. 26 сентября 1942 года генерал Жуков на правах заместителя Народного комиссара обороны утвердил «Положение о штрафных батальонах действующей армии». Среди прочего, этот документ определял и систему наград. Причем никакой дискриминации по части награждения за боевые дела состава штрафных частей, как переменного, так и постоянного, по сравнению с обычными подразделениями не предусматривалось. «За боевое отличие штрафник может быть освобожден досрочно, – гласил документ. – За особо выдающееся боевое отличие штрафник, кроме того, представляется к правительственной награде». Приказ о досрочном освобождении надлежало зачитывать перед строем батальона, разъясняя «сущность совершенного подвига».

28 сентября 1942 г. первым Заместителем Народного комиссара обороны СССР генералом армии Г. К. Жуковым и заместителем наркома армейским комиссаром 1-го ранга Е. А. Щаденко были утверждены Приказ (№ 298) и Положения о штрафных батальонах и ротах и их штаты: «Лица среднего и старшего командного, политического и начальствующего состава направляются в штрафные батальоны… от одного до трех месяцев». На основании решения соответствующего командира, командующего офицеры (термин «офицеры» появился в Красной армии в начале 1943 года и поэтому в более ранних приказах не фигурировал), принадлежавшие к среднему и старшему командному, политическому и начальствующему составу и провинившиеся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, направлялись в штрафные батальоны. Власть командиров дивизий и отдельных бригад не распространялась лишь на командиров и комиссаров батальонов и полков, которых могли направить в штрафбат лишь по приговору военного трибунала фронта.

К осени 1942 года после тяжелых и кровопролитных боев, схватки с лучшими частями вермахта в Красной армии вели необученные новобранцы, которые часто робели подниматься в атаку, особенно под шквальным огнем противника. Поэтому командующие фронтами были вынуждены требовать неуклонного соблюдения приказа № 227, предусматривающего активное действие заградотрядов. На одном из самых стратегически важных фронтов, Донском, заградотряды действовали не жалея сил, наводя порядок.

В начале октября Сталину был представлен план-карта предстоящего сталинградского наступления. Задуманная Жуковым операция получила кодовое название «Уран». По ходу ее подготовки был создан новый Юго-Западный фронт под командованием генерала Н. Ф. Ватутина, чьи войска должны были на первом этапе контрнаступления соединиться с частями нового Сталинградского фронта под командованием генерала А. И. Еременко – бывшего Юго-Восточного. Прежний Сталинградский фронт стал Донским, и командовал им Рокоссовский. Донской фронт должен был нанести два вспомогательных удара.

«Уран» готовился в глубокой тайне. Даже командующие фронтами почти до последнего момента не знали подробностей. В большинстве донесений наступление именовалось «переселением», а командующие значились под псевдонимами – Васильев (Сталин), Константинов (Жуков), Михайлов (Василевский)…

А пока советским войскам приходилось драться за каждый клочок приволжской земли, изматывая и истребляя противника.

Жуков так вспоминал об этом времени: «13, 14, 15 сентября для сталинградцев были тяжелыми, слишком тяжелыми днями. Противник, не считаясь ни с чем, шаг за шагом прорывался через развалины города все ближе и ближе к Волге. Казалось, вот-вот не выдержат люди. Но стоило врагу броситься вперед, как наши славные бойцы 62-й и 64-й армий в упор расстреливали его. Руины города стали крепостью. Однако сил с каждым часом оставалось все меньше. Перелом в эти тяжелые и, как временами казалось, последние часы был создан 13-й гвардейской дивизией А. И. Родимцева. После переправы в Сталинград она сразу же контратаковала противника. Ее удар был совершенно неожиданным для врага. 16 сентября дивизия А. И. Родимцева отбила Мамаев курган…»

В боях за Сталинград отличились многие советские воины – можно вспомнить ставшего живой легендой сержанта Якова Павлова, защищавшего названный его именем дом; командира пулеметной роты, капитана Рубена Руиса Ибаррури (сына лидера Коммунистической партии Испании Долорес Ибаррури); Василия Зайцева, снайпера 62-армии; Александра Кузнецова, командира стрелкового батальона; летчика Гавриила Игнашкина; капитана Сергея Павлова, командира танковой роты; старшего сержанта Георгия Хачина, наводчика отдельной артиллерийской бригады; лейтенанта Эдуарда Утукина, командира стрелкового взвода…

Жуков упрекал маршала Чуйкова за то, что тот в своих послевоенных воспоминаниях «не счел нужным отдать должное своим боевым товарищам – воинам 24, 1-й и 66-й армий Сталинградского фронта, 16-й воздушной армии и авиации дальнего действия, тем, кто, не считаясь ни с какими жертвами, оказали бесценную помощь Сталинграду в это тяжкое время».

А вот что писал о Сталинградской битве немецкий офицер, находившийся в армии Паулюса: «В то же время части нашего корпуса понесли огромные потери, отражая в сентябре яростные атаки противника, который пытался прорвать наши отсечные позиции с севера. Дивизии, находившиеся на этом участке, были обескровлены, в ротах оставалось, как правило, по 30–40 солдат».

В момент затишья на командном пункте 1-й гвардейской армии собрались Жуков, Еременко, Хрущев, Голованов, Гордов и Москаленко – чтобы обсудить ситуацию вокруг Сталинграда и дальнейшие действия.

Жуков даже там лишнего не говорил: «Поскольку Верховный предупредил меня о сохранении в строжайшей тайне проектируемого плана большого контрнаступления, разговор велся главным образом об усилении войск Юго-Восточного и Сталинградского фронтов. На вопрос А. И. Еременко о плане более мощного контрудара я, не уклоняясь от ответа, сказал, что Ставка в будущем проведет контрудары значительно большей силы, но пока что для такого плана нет ни сил, ни средств».

При подготовке операции «Уран» Жуков постарался учесть недостатки недавнего контрнаступления под Москвой. Там, где должны были быть нанесены главные удары, концентрировалась артиллерия, способная подавить оборону противника и справиться с его танками. Огромные массы войск и техники перегруппировывались в обстановке глубокой тайны. Задействовано было тридцать тысяч автомобилей и почти полторы тысячи железнодорожных вагонов. Немецкая разведка не обнаружила происходившее, и к середине ноября перегруппировка была завершена. А противник пока еще утешал себя уверенностью, что «русские в ходе последних боев были серьезно ослаблены и не смогут зимой 1942/43 года располагать такими же силами, какие имелись у них в прошлую зиму».

11 ноября. Жуков – Сталину:

«В течение двух дней работал у Еременко. Лично осмотрел позиции противника перед 51-й и 57-й армиями. Подробно проработал с командирами дивизий, корпусов и командармами предстоящие задачи по «Урану». Проверка показала: лучше идет подготовка к «Урану» у Толбухина… Мною приказано провести боевую разведку и на основе добытых сведений уточнить план боя и решение командарма…

Две стрелковые дивизии, данные Ставкой (87-я и 315-я) в адрес Еременко, еще не грузились, так как до сих пор не получили транспорта и конского состава.

Из мехбригад пока прибыла только одна.

Плохо идет дело со снабжением и с подвозом боеприпасов. В войсках снарядов для «Урана» очень мало.

К установленному сроку операция подготовлена не будет. Приказал готовить на 15.11.1942 г.

Необходимо немедленно подбросить Еременко 100 тонн антифриза, без чего невозможно будет бросить мехчасти вперед; быстрее отправить 87-ю и 315-ю стрелковые дивизии; срочно доставить 51-й и 57-й армиям теплое обмундирование и боеприпасы с прибытием в войска не позже 14.11.1942 г.

12 ноября. Сталин – Жукову:

Если авиаподготовка операции неудовлетворительна у Еременко и Ватутина, то операция кончится провалом. Опыт войны с немцами показывает, что операцию против немцев можно выиграть лишь в том случае, если имеем превосходство в воздухе. В этом случае наша авиация должна выполнить три задачи:

Первое – сосредоточить действия нашей авиации в районе наступления наших ударных частей, подавить авиацию немцев и прочно прикрыть наши войска.

Второе – пробить дорогу нашим наступающим частям путем систематической бомбежки стоящих против них немецких войск.

Третье – преследовать отступающие войска противника путем систематической бомбежки и штурмовых действий, чтобы окончательно расстроить их и не дать им закрепиться на ближайших рубежах обороны.

Если Новиков думает, что наша авиация сейчас не в состоянии выполнить эти задачи, то лучше отложить операцию на некоторое время и накопить побольше авиации.

Поговорите с Новиковым и Ворожейкиным, растолкуйте им это дело и сообщите мне Ваше общее мнение.

14 ноября. Жуков – Сталину:

1. За последние дни на участках Иванова (Еременко – А. Г.) и Федорова (Ватутина) подхода новых резервов противника не установлено, обнаружены лишь внутренние перегруппировки и подтягивание ближе к переднему краю армейских резервов, в частности, румынской танковой дивизии на участке Романенко. В 5–6 километрах от переднего края обороны установлены мелкие группы танков, видимо, этими группами танков противник усиливает оборону своего переднего края. Противником на переднем крае устанавливается проволока, создаются минные поля.

До сих пор не подвезен антифриз, все машины заправляются водкой. Зимних масел и смазки также нет. Многие части, особенно артиллерия усиления, не получили теплого обмундирования.

2. На сегодняшний день все части Федорова вышли в исходные районы и прорабатывают свои задачи. Сейчас все работают над устройством тыла, форсируют подвоз боеприпасов, горючего и продовольствия.

В период с 9 по 12.11 авиация противника систематически наносила удары по районам сосредоточения частей Федорова. С 12.11 активность авиации резко ослабла. Из опроса пленных, захваченных на различных участках фронта Федорова, установлено, что разговоров в войсках противника о готовящемся нашем переселении нет, видимо, противник не раскрыл нашей группировки и наших намерений.

3. По состоянию частей и ходу подготовки у Иванова и Федорова срок переселения можно назначить 18 или 19 ноября. Дальше откладывать считаю нецелесообразным. О вашем решении и сроке переселения прошу меня известить.

4. 14 и 15.11 буду у Чистякова и Батова проверять ход подготовки. Вечером 16 предполагаю быть в Москве. Михайлов от Иванова прибудет к Федорову 16.11 к 12 часам.

15 ноября. Сталин – Жукову

День переселения Федорова и Иванова можете назначить по вашему усмотрению, а потом доложите мне об этом по приезде в Москву. Если у вас возникает мысль о том, чтобы кто-нибудь из них начал переселение раньше или позже на один или два дня, то уполномочиваю вас решить и этот вопрос по вашему усмотрению…

Жуков предложил, чтобы силы Юго-Западного фронта и 65-й армии Донского фронта двинулись в наступление 19 ноября, а Сталинградского фронта – 20 ноября. Во-первых, это позволяло сгладить разницу в расстоянии, которое надо было преодолеть войскам, выступающим из разных точек, а во-вторых, являлось дополнительным фактором, долженствующим ввести противника в заблуждение. Сталин согласился.

А 17 ноября Верховный вызвал Жукова в Ставку и приказал заняться организацией отвлекающей операции на московском направлении силами Калининского и Западного фронтов.

За время подготовки операции «Уран» Жуков дважды был на волосок от гибели. Оба раза – во время полетов. Один раз самолет совершил вынужденную посадку из-за внезапного обледенения, а другой полет в густом тумане Жуков описывает так: «По радио летчику была дана команда из отдела перелетов ВВС идти на запасной аэродром. В этом случае мы наверняка опаздывали в Кремль, где нас ждал Верховный. Приняв всю ответственность на себя, я приказал летчику Е. Смирнову садиться на Центральный аэродром и остался в его кабине». Самолет лишь случайно не задел фабричную трубу. Летчик потом заметил, что игнорировать погодные условия бывает опасно. Жуков, по его собственным словам, честно сказал: «Моя вина!»

За операцию «Марс», проводимую опять на злосчастном ржевско-вяземском направлении (Вторая Ржевско-Сычевская операция), Жукова много раз упрекали – и за то, что назначенной цели она не достигла, и за немалые потери. И столь же часто маршала Победы жалели – мол, Верховный, повинуясь чему-то, подозрительно похожему на каприз, не дал Жукову снискать заслуженные лавры под Сталинградом.

Сам Жуков пишет об этом без явной обиды, более того – из его воспоминаний можно предположить, что сама идея отвлекающей операции принадлежала ему и он же предложил оставить в Сталинграде Василевского. «Чтобы не допустить переброску войск из группы армий «Центр», как я говорил, Ставка приняла решение одновременно с ходом контрнаступления в районе Сталинграда организовать наступление Западного и Калининского фронтов против немецких войск, занимавших Ржевский выступ. В период с 20 ноября по 8 декабря планирование и подготовка наступления были закончены».

В 1999 году в Соединенных Штатах была опубликована книга известного американского историка Дэвида Гланца «Крупнейшее поражение Жукова. Катастрофа Красной армии в операции «Марс», 1942». Гланц считал, что операция «Марс» планировалась как более важная по сравнению с «Ураном». Ее задачей было разгромить 9-ю немецкую армию, составлявшую основу группы армий «Центр», но здесь разведка вермахта сработала как надо, добыв всю информацию о сроках наступления и силах Западного и Калининского фронтов. На этом участке фронта у немцев были сосредоточены мощные силы. Поэтому операция «Марс» и провалилась.

Мнение Гланца вызвало полемику. Военный историк А. С. Орлов в журнале «Мир истории» (№ 4 за 2000 год) доказывает, что главной задачей операции «Марс» было обеспечение победы под Сталинградом. Того же мнения придерживается и Владимир Дайнес: «Ее сроки переносились в зависимости от состояния дел и развития событий на сталинградском направлении, но группировка войск, предназначенная для наступления, была создана заблаговременно и являлась объектом интенсивной разведки противника. Немцам многое было известно о полосе наступления, привлекаемых силах, их оперативном построении и примерных целях наступления».

П. А. Судоплатов в книге «Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930–1950 годы» писал: «4 ноября 1942 года «Гейне»-«Макс» сообщил, что Красная Армия нанесет немцам удар 15 ноября не под Сталинградом, а на Северном Кавказе и под Ржевом. Немцы ждали удара под Ржевом и отразили его. Зато окружение группировки Паулюса под Сталинградом явилось для них полной неожиданностью. Не подозревавший об этой радиоигре Жуков заплатил дорогую цену – в наступлении под Ржевом полегли тысячи и тысячи наших солдат, находившихся под его командованием. В своих мемуарах он признает, что исход этой наступательной операции был неудовлетворительным. Но он так никогда и не узнал, что немцы были предупреждены о нашем наступлении на ржевском направлении, поэтому бросили туда такое количество войск».

То есть оперативный успех под Ржевом и жизни сражавшихся там солдат были сознательно принесены в жертву ради стратегического успеха в Сталинграде.

Сам же Дэвид Гланц в интервью «Газете. Ru», опубликованном 9 мая 2014 года, так описывал свое отношение к операции «Марс»: «Я случайно натолкнулся на эту битву, когда изучал немецкие документы о Ржеве. Продолжив исследования, я понял, что «Марс» был очень большой операцией, я нашел затем информацию об этом и в ранее закрытых материалах Генштаба. Потом я нашел книгу, написанную во времена Хрущева генералом Михаилом Соломатиным… Мои российские друзья-историки считали, что я нападаю на Жукова, хотя это вовсе не было моей целью: я просто хотел показать, что, как всякий человек, Жуков тоже совершал ошибки».

Гланц поставил Жукова в один ряд с известнейшим генералом Грантом, ведущим полководцем армии Севера в американской Гражданской войне: «Жуков был уникальной личностью и имел огромный талант выдерживать войну. Он мог принимать тяжелые решения, на которые многие генералы были не способны, это были решения, которые могли стоить жизни десяткам тысяч человек. Для СССР было удачей, что он был у вас в 1941 году, потому что это благодаря его упорству немецкое наступление на Ленинград и Москву было остановлено. Жуков также заслуживает уважения за то, что он помешал немцам взять Сталинград в сентябре 1942 года, организовав наступательные операции, которые, правда, сопровождались большими потерями. Я бы назвал Жукова «стальным стратегом» и сравнил бы его с генералом Улиссом Грантом, американским генералом времен Гражданской войны, который воевал с большими потерями, но также побеждал. Да, есть люди, которые ставят в один ряд «кровавых» генералов, а в другой – «бескровных». Но, если учитывать обстоятельства 1941–1942 годов, такое разделение не очень справедливо. Жуков – один из самых успешных полководцев, но он человек и совершал ошибки. Но те из них, которые он сделал, например, во время операции «Марс», были искренними заблуждениями…»

Находясь на Ржевском направлении, Жуков продолжал отслеживать обстановку под Сталинградом. 28 ноября он докладывал Сталину: «Окруженные немецкие войска сейчас, при создавшейся обстановке, без вспомогательного удара противника из района Нижне-Чирская-Котельниково на прорыв и выход из окружения не рискнут. Немецкое командование, видимо, будет стараться удержать в своих руках позиции в районе Сталинград – Вертячий – Мариновка – Карповка – совхоз Горная Поляна и в кратчайший срок собрать в районе Нижне-Чирская-Котельниково ударную группу для прорыва фронта наших войск в общем направлении на Карповку, с тем чтобы, разорвав фронт наших частей, образовать коридор для питания войск окруженной группы, а в последующем и вывода ее по этому коридору».

Жуков предвидел точно – именно так, как он описывал, командующий группой армий «Дон» Манштейн собирался провести операцию «Зимняя гроза» и прорвать кольцо окружения вокруг армии Паулюса. Поначалу казалось, что ему это удастся, однако 16 декабря войска правого крыла Юго-Западного фронта начали наступление в районе Среднего Дона в рамках операции «Малый Сатурн». Оборона итальянских частей была прорвана, вскоре Манштейну пришлось думать уже не о Паулюсе и его войсках, а о том, как бы самому не попасть в окружение. 8 января войскам Паулюса был направлен ультиматум. Немцы его отвергли, и тогда войска Донского фронта снова двинулись в наступление. 31 января остатки южной группировки во главе с Паулюсом сдались. 2 февраля капитулировали и те, кто еще уцелел в северной группировке.

Пока шло Сталинградское сражение, Жуков был занят сначала обеспечением отвлекающего маневра под Ржевом, потом Острогожско-Россошанской операцией, прошедшей более успешно, нежели «Марс», но даже ее Жукову не довелось завершить лично.

По мере роста мастерства и опыта командующих фронтами возрастала роль Жукова как координатора. Этого требовала необходимость оперативного согласования действий, особенно когда началось освобождение крупных советских территорий и городов. Начальник охраны маршала С. П. Марков в своем интервью журналу «Политическое образование» вспоминал: «Маршрут Жукова держался в строгом секрете, но когда приезжал Жуков, по фронту разносился слух, суть которого была в том, что если приехал Жуков, то, значит, скоро будет наступление. Сразу по его приезду собирался штаб фронта, и начиналась детальная разработка предстоящей операции. Работа закипала. Все должны были точно знать свою задачу. Когда он приезжал на передовую, то общался с солдатами и у них узнавал обстановку».

Сейчас Сталин отправил его проверить, что происходит на подступах к Ленинграду, где готовился прорыв блокады. В первых числах января 1943 года Ворошилов, бывший представителем Ставки в Ленинграде, заверил Сталина, что операция «Искра» будет проведена с блеском. Наученный горьким опытом Верховный насторожился и вызвал с Воронежского фронта Жукова, дабы тот проверил, как в реальности обстоит дело под Ленинградом.

Предчувствие не обмануло Сталина. Едва прибыв на Волховский фронт, Жуков принялся изучать обстановку и нашел изрядное количество недочетов, о чем и доложил в Москву «товарищу Васильеву».

Сталин приказал немедленно устранить недостатки. Утром 12 января началась операция «Искра». Владимир Дайнес описывает случай, когда по ходу боевых действий «Жуков отправил одного проштрафившегося командира дивизии командовать полком. Во время прорыва обороны противника этот полк сыграл главную роль на участке наступления, бывший командир дивизии лично повел один из батальонов в атаку. Вечером Жуков вызвал этого офицера, поблагодарил за службу, приказал вернуться к исполнению прежних обязанностей командира дивизии и представил за проявленную храбрость к боевой награде».

18 января войска Волховского и Ленинградского фронтов прорвали кольцо блокады. И в тот же день был издан Указ Президиума Верховного Совета СССР, согласно которому Жуков становился Маршалом Советского Союза.

Курская дуга: триумф расчета и непредвиденная трагедия

Хоть и любят военные историки, а тем более публицисты повторять фразу о том, что именно под Сталинградом был «сломан хребет фашистскому зверю», но на самом деле после катастрофы на берегу Волги силы у немцев еще оставались. И в какой-то момент они нанесли удар на южном крыле фронта, прорвав оборону советских войск. После этого вермахту удалось вновь захватить Харьков и начать наступление в направлении на Орел и Белгород.

Жуков, в очередной раз пытавшийся разобраться с демянской группировкой противника, был снова вызван Сталиным в Москву. Тут выяснилось, что дела опять идут плохо. «…Из Генштаба привезли карту с обстановкой на участках Юго-Западного и Воронежского фронтов, – вспоминал Георгий Константинович. – Направленец, ведущий обстановку по Воронежскому фронту, доложил, что там к 16 марта ситуация крайне ухудшилась. После того как бронетанковые и моторизованные части противника, наступавшие из района Краматорска, оттеснили части Юго-Западного фронта за реку Донец, создалось тяжелое положение юго-западнее Харькова».

В то же время немцы ударили из района Полтавы и Краснограда. Ватутин успел сориентироваться и отвести назад вырвавшиеся вперед части 3-й танковой армии и 69-й армии, создав относительно плотные боевые порядки западнее и юго-западнее Харькова. А Воронежский фронт под командованием генерал-полковника Голикова ничего подобного не сделал.

Немецкие танки на Курской дуге

Сталин спросил, как такое могло произойти и почему Генштаб не подсказал, после чего началась традиционная игра с перекидыванием ответственности и выяснением, кто кого неправильно понял. Но времени не было. Сталин велел Жукову отправляться «на фронт к Голикову и разобраться на месте с обстановкой. Думаю, что Голикова надо заменить».

По словам Жукова, «Верховный позвонил члену Военного совета Воронежского фронта Н. С. Хрущеву и резко отчитал его за непринятие Военным советом мер против контрударных действий противника. При этом И. В. Сталин припомнил Н. С. Хрущеву все его ошибки на посту члена Военного совета Юго-Западного фронта, допущенные в процессе летних сражений 1942 года».

Жуков же отбыл на Воронежский фронт, причем не самолетом, как сначала предполагалось, а на спецпоезде, переданном в его распоряжение по приказу Сталина. По мнению Дайнеса, Верховный не случайно снабдил Жукова транспортом, где был «бронированный штабной вагон и две платформы, оборудованные зенитными установками… Сталин, безусловно, знал, что в бесконечных воздушных перелетах жизнь заместителя Верховного главнокомандующего несколько раз оказывалась буквально на волоске…»

18 марта Георгий Константинович появился в штабе Воронежского фронта. Борис Соколов в книге «Неизвестный Жуков» так описывает ситуацию: «Л. Ф. Минюк, генерал по особым поручениям при Г. К. Жукове, вспоминал: “Командующий Голиков и член Военного совета Хрущев не могли что-либо конкретно доложить. «Эх, вы, магнаты!» – только и бросил в сердцах Жуков свое привычное выражение и отвернулся.

За окном суетились, бегали, что-то грузили на машину штабисты. Прискакал на коне со вспененными боками связной, сунул кому-то пакет с донесением и умчался обратно. Творилась неразбериха – будто в предчувствии скорого нападения танков.

Жуков решительно вышел из помещения, узнал, где фронтовой узел связи, и оттуда позвонил по ВЧ Сталину, доложил обстановку и затребовал срочно двинуть из резерва Ставки все, что находится поблизости, чтобы предотвратить удар противника на Курском направлении. Верховный не заставил себя ждать. Немного позже Жукову передали из Генштаба, что к району Белгорода, уже захваченному противником, стягивались войска 21-й армии, 1-й танковой армии и 64-й армии…”»

18 марта Белгород был захвачен немцами. Манштейн в «Утерянных победах» писал об этом: «Взятием Харькова и Белгорода закончился второй контрудар нашей группы; усиливающаяся распутица исключала дальнейшее ведение операций. Собственно, у группы «Юг» была еще одна цель – в качестве заключительной фазы операции совместно с группой «Центр» очистить от противника дугу в районе Курска, врезающуюся глубоко на запад в немецкий фронт, и создать здесь более короткий фронт. Но мы должны были отказаться от этого намерения, потому что группа «Центр» заявила, что она не может участвовать в этой операции. Так эта дуга и осталась неприятным выступом на нашем фронте, который открывал противнику определенные оперативные возможности и в то же время ограничивал наши возможности».

Сталин по представлению Жукова снял с должности командующего Воронежским фронтом Голикова. Его сменил Ватутин. Главной задачей на тот момент было не допустить продвижения немцев к Курску.

Утром 24 марта Жуков с группой офицеров на вездеходах отправился на Центральный фронт, которым командовал Рокоссовский. Следующие два дня Жуков работал в штабе фронта, расположенном в населенном пункте Свобода и по своему обычаю выезжал на передовую. По словам Дайнеса, «он терпеливо выслушивал командиров, их мнения и предложения, даже если они расходились с его собственными. Зато уж если маршал принимал какое-нибудь решение, то требовал его беспрекословного выполнения. Часто общавшиеся с ним сослуживцы отмечали, что Жуков стал более сдержан и уравновешен, уже не срывался на окрики и резкие слова».

8 апреля 1943 года Жуков докладывал Сталину: «Противник, понеся большие потери в зимней кампании 42/43 года, видимо, не сумеет создать к весне большие резервы для того, чтобы вновь предпринять наступление для захвата Кавказа и выхода на Волгу с целью глубокого обхода Москвы. Ввиду ограниченности крупных резервов противник вынужден будет весной и в первой половине лета 1943 года развернуть свои наступательные действия на более узком фронте и решать свою задачу строго по этапам, имея основной целью кампании захват Москвы. Исходя из наличия в данный момент группировок против нашего Центрального, Воронежского и Юго-Западного фронтов, я считаю, что главные наступательные операции противник развернет против этих трех фронтов, с тем чтобы, разгромив наши войска на этом направлении, получить свободу маневра для обхода Москвы по кратчайшему направлению.

…Видимо, в первом этапе противник, собрав максимум своих сил, в том числе до 13–15 танковых дивизий, при поддержке большого количества авиации нанесет удар своей орловско-кромской группировкой в обход Курска с северо-востока и белгородско-харьковской группировкой в обход Курска с юго-востока».

22.5.43. 4.48.

Товарищу Иванову

Докладываю обстановку на 21.5.43 г. на Центральном фронте.

1. На 21.5. всеми видами разведки установлено: в первой линии обороны противник перед Центральным фронтом имеет 15 пехотных дивизий; во второй линии и резерве – 13 дивизий, из них три танковые.

Кроме того, есть сведения о сосредоточении южнее Орла 2-й танковой дивизии и 36-й мотодивизии. Сведения об этих двух дивизиях требуют проверки.

4-я танковая дивизия противника, ранее находившаяся западнее Севска, куда-то переброшена. Кроме того, в районе Брянска и Карачева находятся три дивизии, из которых две танковые.

Следовательно, на 21.5 противник против Центрального фронта может действовать тридцатью тремя дивизиями, из них шестью – танковыми.

Инструментальной и визуальной разведкой фронта выявлено 800 орудий, главным образом 105– и 150-миллиметровых.

Основные силы артиллерии противник имеет против 13-й армии, левого фланга 48-й армии и правого фланга 70-й армии, то есть на участке Троено-Первое Поздеево. За этой главной артиллерийской группировкой на линии Змиевка-Красная роща расположено до 600–700 танков. Причем главная масса сосредоточена восточнее реки Оки.

В районе Орла, Брянска, Смоленска противник сосредоточил 600–650 самолетов. Главную группировку авиации противник имеет в районе Орла.

В последние дни как на земле, так и в воздухе противник держит себя пассивно, ограничиваясь небольшой воздушной разведкой и редкими огневыми налетами.

На переднем крае и в глубине тактической обороны противник ведет окопные работы, особенно усиленно развивает свои оборонительные позиции перед фронтом 13-й армии и на участке Красная слободка-Сеньково, где у него уже появилась вторая линия обороны за рекой Неручь. По данным наблюдения, противник создает на этом направлении третью линию обороны в 3–4 километрах севернее реки Неручь.

Пленные показывают, что немецкому командованию известно о нашей группировке южнее Орла и нашем готовящемся наступлении и немецкие части предупреждены об этом. Захваченные летчики показывают, что якобы немецкое командование само готовит наступление и что для этой цели стягивается авиация.

Я лично был на переднем крае 13-й армии, просматривал с разных точек оборону противника, наблюдал за его действиями, разговаривал с командирами дивизий 70-й и 13-й армий, с командующими Галаниным, Пуховым и Романенко и пришел к выводу, что непосредственной готовности к наступлению на переднем крае у противника нет.

Может быть, я ошибаюсь, противник очень искусно маскирует свои приготовления, но, анализируя расположение его танковых частей, недостаточную плотность пехотных соединений, отсутствие группировок тяжелой артиллерии, а также разбросанность резервов, считаю, что противник до конца мая перейти в наступление не может.

2. Оборона 13-й и 70-й наших армий организована правильно и глубоко эшелонирована. Оборона 48-й армии организована жидко и с очень слабой артиллерийской плотностью, и если противник ударит по армии Романенко и вздумает обойти Малоархангельск с востока с целью обхода главной группировки Костина, то Романенко не сможет сдержать удара противника. Резервы же фронта расположены главным образом за Пуховым и Галаниным, они вовремя на помощь Романенко подоспеть не смогут.

Я считаю, Романенко надо усилить за счет резерва Ставки двумя стрелковыми дивизиями, тремя танковыми полками Т-34, двумя ИПТАП и двумя минометными или артиллерийскими полками РГК. Если это будет дано Романенко, то он сможет организовать хорошую оборону и, если будет нужно, может плотной группировкой перейти в наступление.

В обороне Пухова и Галанина и других армий фронта основные недостатки заключаются в отсутствии ИПТАП. Фронт на сегодняшний день имеет ИПТАП всего четыре, из них два без тяги находятся в тылах фронта.

Ввиду большого некомплекта 45-миллиметровых орудий в батальонах и полках противотанковая оборона первых эшелонов и переднего края организована слабо.

Считаю, Костину нужно как можно быстрее дать четыре полка ИПТАП (с Романенко 6), три полка самоходной 152-миллиметровой артиллерии.

3. Подготовка Костина к наступлению не закончена. Проработав этот вопрос на местности с Костиным и Пуховым, мы пришли к выводу о необходимости сдвинуть участок прорыва на два-три километра западнее намеченного участка Костиным, то есть до Архангельского включительно, и пустить в первом эшелоне один усиленный корпус с танковым корпусом западнее железной дороги.

С артиллерийской группировкой планируемый прорыв Костин сделать не сможет, так как противник значительно усилил и глубже эшелонировал свою оборону на этом направлении.

Для того чтобы сделать прорыв наверняка, Костину нужно еще перебросить один артиллерийский корпус.

Боеприпасов фронт имеет в среднем полтора боекомплекта.

Прошу обязать Яковлева в двухнедельный срок доставить фронту три боекомплекта основных калибров.

4. У Пухова сейчас имеется 12 дивизий, шесть из них объединены в два корпуса, шестью дивизиями Пухов командует сам. Для пользы дела прошу приказать срочно сформировать и перебросить для Пухова два корпусных управления, одно корпусное управление сформировать и перебросить для Галанина, у которого сейчас пять отдельных дивизий, кроме стрелкового корпуса.

Прошу вашего решения.

Юрьев

(Прим.: Юрьев – псевдоним Жукова, Иванов – Сталин)

С немецкой стороны войсками руководили генерал-фельдмаршалы фон Клюге и Манштейн. Направление их удара Жуков определил верно. А советская разведка сработала настолько умело, что готовый план операции, носившей название «Цитадель», оказался на столе у Сталина раньше, чем у Гитлера.

Ставка фюрера 15 апреля 1943 г.

Совершенно секретно

Только для командования

Я решил, как только позволят условия погоды, провести наступление «Цитадель» – первое наступление в этом году.

Этому наступлению придается решающее значение. Оно должно завершиться быстрым и решающим успехом. Наступление должно дать в наши руки инициативу на всю весну и лето текущего года.

В связи с этим все подготовительные мероприятия необходимо провести с величайшей тщательностью и энергией. На направлении главных ударов должны быть использованы лучшие соединения, наилучшее оружие, лучшие командиры и большое количество боеприпасов. Каждый командир, каждый рядовой солдат обязан проникнуться сознанием решающего значения этого наступления. Победа под Курском должна явиться факелом для всего мира.

Я приказываю:

1. Целью наступления является сосредоточенным ударом, проведенным решительно и быстро силами одной ударной армии из района Белгорода и другой – из района южнее Орла, путем концентрического наступления окружить находящиеся в районе Курска войска и уничтожить их.

2. Необходимо:

а) широко использовать момент внезапности и держать противника в неведении прежде всего относительно времени начала наступления;

б) обеспечить максимальное массирование ударных сил на узком участке, с тем чтобы, используя местное подавляющее превосходство во всех средствах наступления (танках, штурмовых орудиях, артиллерии, минометах и т. д.), одним ударом пробить оборону противника, добиться соединения обеих наступающих армий и таким образом замкнуть кольцо окружения.

В обеих группах армий соединения, вновь прибывшие в состав ударных армий, должны соблюдать радиомолчание…

7. В целях соблюдения тайны в замысел операции должны быть посвящены только те лица, привлечение которых абсолютно необходимо.

М. Кайден в книге «Тигры горят» отмечал: «При изучении подготовки русских к битве под Курском ясно одно – немцы давно имели репутацию готовившихся к сражению методически, эффективно, не упуская ничего. Теперь русские превзошли врага в детальной и основательной подготовке… Под твердым руководством Жукова русские трудились круглосуточно, наполняя людскими и материальными ресурсами Курский выступ.

Основной замысел, предложенный Жуковым в предстоящей операции, был развитием мер, которые он применял в яростных боях под Москвой и планировал в битве под Сталинградом. Сначала оборона. Затем, в классическом стиле жуковских операций, по мере того как немецкий натиск утрачивал свою силу, а вражеские войска уничтожались превосходящей русской огневой мощью, ход сражения изменится. Жуков, тщательно следящий за всеми перипетиями боя, определяет момент – немецкое наступление выдохлось. Именно в этот момент Жуков и бросит свои армии на орды вермахта».

5 июля 1943 года началась битва на Курской дуге, которая оказалась одним из решающих сражений Великой Отечественной и всей Второй мировой войны. Во время этой военной операции произошло и танковое сражение, которое традиционно считается самым грандиозным в истории на данный момент. Число задействованных в нем танков часто определяется в шесть тысяч. Но сейчас некоторые специалисты считают, что эта цифра и в целом масштаб битвы на Прохоровском поле изначально были завышены в победных реляциях командованием 5-й гвардейской танковой армии.

Однако значение Курской битвы для исхода войны несомненно. Советские войска обустроили на Курской дуге восемь рубежей обороны. Перед самым началом наступления по выдвигающимся немецким войскам ударила артиллерия. В итоге наступление захлебнулось, а стратегическая инициатива теперь уже до самого конца войны перешла к Красной армии.

«Итак, прогнозы Жукова опять оказались верными, – пишет Владимир Дайнес. – При этом, как видно из его доклада Сталину, многие сведения он черпал, находясь в гуще войск, на переднем крае обороны. А ведь это всегда было связано с большим риском для жизни.

Об одном таком эпизоде вспоминает Бедов, предшественник Маркова на должности начальника охраны маршала: “Как сейчас помню день 11 июля 1943 года на Курской дуге. Прежде чем отдать приказ Ставки о наступлении Брянскому фронту, Жуков приехал к месту намеченного удара. Машину оставили в леске, примерно в километре от передовой. Далее он пошел пешком с командующим фронтом М. М. Поповым. Уже у самой передовой сказал:

– Теперь вы останьтесь, а я один…

Надо было ему убедиться, что местность для рывка танков выбрана без ошибки. Пополз. Я – за ним. У нейтральной полосы Жуков внимательно осмотрел местность. Вдруг начали рваться мины – видно, немцы заметили нас. Одна – впереди, другая – сзади.

– Третья будет наша! – крикнул Жуков.

Я рванулся и накрыл маршала своим телом. Мина разорвалась в четырех метрах, к счастью, на взгорке – осколки верхом пошли. Но взрывом нас сильно тряхнуло – мы оба были контужены. Георгий Константинович потерял слух на одно ухо. Осмотревший его в Москве профессор сказал, что надо лечь в госпиталь.

– Какой госпиталь! Будем лечиться на месте, – ответил Жуков”».

12 июля двинулся в наступление Брянский фронт. Немцы начали переброску резервов, но тогда пошли вперед войска Центрального фронта.

На Воронежском фронте ситуация для советских войск складывалась пока еще сложно. Именно тут 11–12 июля, около Прохоровки, произошло знаменитое танковое сражение. «На всех участках фронта шли ожесточенные, кровавые бои, – писал впоследствии Жуков, – горели сотни танков и самоходных орудий. Над полем боя стояли тучи пыли и дыма. Это был переломный момент в сражении на Белгородском направлении».

В мемуарах маршала есть один примечательный момент. Там хватает эпизодов, в которых Жуков возлагает вину за просчеты и поражения на Сталина – причем они соседствуют с описаниями, в которых Верховный предстает не просто компетентным, а реально стратегически мыслящим руководителем. Но, повествуя о битве на Курской дуге, маршал прямо-таки яростно отрицает мысль, что оборона первых дней там была незапланированной и вынужденной. «Обсуждая в Ставке Верховного Главнокомандования план действий наших войск, мы пришли к выводу о необходимости построить прочную, глубоко эшелонированную оборону на всех важнейших направлениях, и в первую очередь в районе Курской дуги. В связи с этим командующим фронтами были даны надлежащие указания. Войска начали зарываться глубже в землю…» После этого Жуков выделил в своем тексте фразу: «Таким образом, уже в середине апреля Ставкой было принято предварительное решение о преднамеренной обороне».

Выражение «преднамеренная оборона» повторяется в этом эпизоде постоянно. «В то время фактически уже стало известно о намерении противника нанести по Воронежскому и Центральному фронтам мощный удар с привлечением для этого крупнейших танковых группировок и использованием новых танков «тигр» и «пантера» и самоходных орудий «фердинанд». Главными действующими фронтами на первом этапе летней кампании Ставка считала Воронежский, Центральный, Юго-Западный и Брянский. Здесь, по нашим расчетам, должны были разыграться главные события. Мы хотели встретить ожидаемое наступление немецких войск мощными средствами обороны, нанести им поражение, и в первую очередь разбить танковые группировки противника, а затем, перейдя в контрнаступление, окончательно его разгромить».

При подготовке Курской битвы, по словам Жукова, был разработан и план наступления на случай, если противник очень уж долго не будет двигаться с места. И снова маршал повторяет, подчеркивая: «Таким образом, оборона наших войск была, безусловно, не вынужденной, а сугубо преднамеренной, и выбор момента для перехода в наступление Ставка поставила в зависимость от обстановки. Имелось в виду не торопиться с ним, но и не затягивать его».

В операции «Цитадель» с немецкой стороны, как сообщает Жуков, были задействованы «50 дивизий, в том числе 16 танковых и моторизованных, 11 танковых батальонов и дивизионов штурмовых орудий, в которых насчитывалось до 2700 танков и штурмовых орудий и свыше 2000 самолетов (почти 69 процентов всех боевых самолетов, находившихся на Востоке). Были готовы к боевым действиям свыше 900 тысяч человек».

Сторонником упреждающего удара были Ватутин и Хрущев, а генштабисты во главе с Василевским предпочитали разумную осторожность, как и сам Жуков. А что думал об этом Сталин? «Верховный сам все еще колебался – встретить ли противника обороной наших войск или нанести упреждающий удар, – признавался Жуков. – И. В. Сталин говорил, что наша оборона может не выдержать удара немецких войск, как не раз это бывало в 1941 и 1942 годах. В то же время он не был уверен в том, что наши войска в состоянии разгромить противника своими наступательными действиями. Это колебание продолжалось, как я помню, почти до середины мая. После многократных обсуждений Верховный наконец решил встретить наступление немцев огнем всех видов глубоко эшелонированной обороны, мощными ударами авиации и контрударами оперативных и стратегических резервов. Затем, измотав и обескровив врага, добить его мощным контрнаступлением на белгородско-харьковском и орловском направлениях, после чего провести глубокие наступательные операции на всех важнейших направлениях».

Войны выигрывает народ, но при этом действия вождей этого народа имеют немаловажное значение, потому что порой «цена вопроса» – сотни тысяч жизней, миллионы судеб. Сталина (естественно, после смерти) неоднократно обвиняли в том, что именно его приказы привели к поражениям Красной армии в первые месяцы войны (не говоря уж о неподготовленности нашей страны к ней), расправе над ни в чем не повинными военачальниками, издании слишком суровых приказов (большая часть из которых, как доказывается в этой книге, были просто необходимы в тех экстремальных условиях) и безграмотном вмешательстве в управление войсками. Были ли Верховный главнокомандующий И. В. Сталин, как и возложивший на себя командование вермахтом рейхсканцлер и рейхспрезидент А. Гитлер, жалкими дилетантами, не разбирающимися в военном искусстве и лишь мешавшими профессиональным военным? Об этом спорят уже шесть десятков лет, но надежнее всего обратиться к архивным документам и узнать все из первых уст. Именно полководцы Советского Союза и нацистской Германии давно поставили своим вождям, И. Сталину и А. Гитлеру, заслуженные «оценки».

В книге А. Рыбина «Рядом со Сталиным. Записки телохранителя» описывается телефонный разговор Сталина с Жуковым, состоявшийся 4 декабря 1941 года, во время сражения за Москву. Выслушав Сталина, Жуков заявил вождю: «Передо мной две армии противника, свой фронт. Мне лучше знать и решать, как поступать. Вы можете там расставлять оловянных солдатиков, устраивать сражения, если у вас есть время…»

Г. К. Жуков в своих «Воспоминаниях и размышлениях» так оценивал Сталина как полководца: «В стратегических вопросах Сталин разбирался с самого начала войны. Стратегия была близка к его привычной сфере – политике, и чем в более прямое взаимодействие с политическими вопросами вступали вопросы стратегии, тем увереннее он чувствовал себя в них.

В вопросах оперативного искусства в начале войны он разбирался плохо. Ощущение, что он владеет оперативными вопросами, у меня лично начало складываться в последний период Сталинградской битвы, а ко времени Курской дуги уже можно было без преувеличения сказать, что в этих вопросах он чувствует себя вполне уверенным.

Что касается вопросов тактики, строго говоря, он не разбирался в них до самого конца войны. Да, собственно говоря, ему как Верховному Главнокомандующему и не было прямой необходимости разбираться в вопросах тактики. Куда важнее, что его ум и талант позволили ему в ходе войны овладеть оперативным искусством настолько, что, вызывая к себе командующих фронтами и разговаривая с ними на темы, связанные с проведением операций, он проявлял себя как человек, разбиравшийся в этом не хуже, а порой и лучше своих подчиненных…

Профессиональные военные знания у Сталина были недостаточными не только в начале войны, но и до самого ее конца. Однако в большинстве случаев ему нельзя было отказать ни в уме, ни в здравом смысле, ни в понимании обстановки. Анализируя историю войны, надо в каждом конкретном случае по справедливости разбираться в том, как это было. На его совести есть и такие приказы и настояния, которые плохо и вредно сказывались на деле. Но большинство его приказов и распоряжений были правильными и справедливыми».

Сравнивая двух Верховных Главнокомандующих – СССР и Германии, Сталина и Гитлера, можно отметить, что в ходе войны Сталин «обучался» военной науке лучше Гитлера. Именно холодная расчетливость «кремлевского горца» была более эффективна (особенно во второй половине войны), чем яростный мистицизм немецкого вождя-пророка, в истерике в конце войны кричавшего своим генералам на военных советах: «Мы еще одолеем судьбу!»

Но когда Курская битва все же началась, немцам за 5 и 6 июля ценой больших потерь – с обеих сторон – все же удалось продвинуться на отдельных участках на глубину до 10 км.

«В 16 часов 10 минут 4 июля противник начал наступательные действия передовыми отрядами, – констатировал Жуков. – Эти действия, видимо, носили разведывательный характер. 5 июля из района Стрелецкий-Томаровка-Зыбино-Трефиловка после артиллерийского удара и авиационного налета враг перешел в наступление, введя в дело не менее 450 танков.

Первая атака была отбита.

Во второй половине дня, введя в дело тяжелые танки «тигр», противник вновь ринулся в наступление. На этот раз ему удалось сломить сопротивление 52-й гвардейской стрелковой дивизии, которой командовал полковник И. М. Некрасов, и занять ряд населенных пунктов, в том числе Березов, Гремучий, Быково, Козьма-Демьяновку, Вознесенский. Соседняя 67-я гвардейская стрелковая дивизия полковника А. И. Баксова, подвергшаяся сильному удару, оставила Черкасское и отошла на рубеж Красный Починок.

За день боя немецко-фашистским войскам были нанесены колоссальные потери, но и войска фронта потеряли до 60 танков, 78 самолетов, значительное количество личного состава».

Авиация противника, по словам Жукова, «невзирая на колоссальные потери, свирепствовала». Но многоуровневая глубокая оборона Красной армии прорвана так и не была. Однако это было лишь начало сражения. «Перегруппировав свои ударные танковые части, противник с утра 7 июля бросился в ожесточенную атаку на Поныри… Целый день в районе Понырей не смолкал непрерывный гул ожесточенного наземного и воздушного сражения. Враг бросал в бой все новые и новые танковые части, но и здесь ему не удалось сломить оборону». 8 июля острие атаки оказалось направлено в сторону Ольховатки, где опять сошлись в смертельной схватке немецкие танкисты и воины советской противотанковой артиллерии.

Жуков продолжал непрерывно следить за развитием ситуации: «Из анализа действий противника чувствовалось, что в районе Белгорода его войсками руководят более инициативные и опытные генералы. Это действительно было так. Во главе группировки стоял генерал-фельдмаршал Манштейн, один из способнейших и волевых полководцев…»

Поэтому неудивительно, что именно в районе Белгорода противник наносил особо мощные удары. 6 июля в направлении на Обоянь разразилось сражение с участием авиации и танков. По свидетельству Жукова, «за 6 июля противник потерял здесь более 200 танков, десятки тысяч солдат и около 100 боевых самолетов». Потери советской стороны тоже были очень значительными. Жуков признавал, что расчет не всегда оказывался верным: «Так, Ставка и Генштаб считали, что наиболее сильную группировку противник создает в районе Орла для действий против Центрального фронта. На самом деле более сильной оказалась группировка против Воронежского фронта, где действовали 8 танковых, одна моторизованная дивизии, 2 отдельных батальона тяжелых танков и дивизион штурмовых орудий. В них было до 1500 танков и штурмовых орудий. Танковая группировка противника, действовавшая против Центрального фронта, насчитывала лишь 1200 танков и штурмовых орудий. Этим в значительной степени и объясняется то, что Центральный фронт легче справится с отражением наступления противника, чем Воронежский фронт».

«Когда сражение за Поныри было проиграно немцами, то тут наступил коренной перелом во всей Курской битве, – вспоминал генерал-майор Михаил Овсянников. – И вот для того, чтобы боевую ситуацию как-то повернуть по-другому, в свою пользу, немцы и ввели танковые войска под Прохоровкой».

Сражение под Прохоровкой разыгралось 12 июля, и именно оно вызывает более всего споров о количестве участвовавших танков. А также о том, были ли там у немцев трофейные танки Т-34. Вообще, по свидетельству как немцев, так и представителей антигитлеровской коалиции, «тридцатьчетверка» и автомат ППШ были самым лучшим оружием той войны. У немцев трофейные советские автоматы ценились очень высоко. Танки «тигр» были, конечно, очень мощными, но их не хватало.

В советское время со сражением на Курской дуге вообще и битвой танков под Прохоровкой в частности были связаны многочисленные мифы, которые своим возникновением обязаны не только пропаганде и отчасти «лакированным» воспоминаниям, но и тому факту, что только через пятьдесят лет после сражения, уже в России, был снят гриф секретности с многих оперативных и отчетных документов частей нашей армии.

27 января 1943 года Государственным Комитетом Обороны было принято постановление № 2799, предписывающее начать формирование в Красной армии танковых армий однородного состава. В этом постановлении была указана численность личного состава армии (примерно 46 тысяч человек и 650 единиц танков) и ее состав (два танковых корпуса, один механизированный корпус, артиллерийская дивизия, минометный и гаубичные полки, части обеспечения).

Но само формирование танковых армий началось только 22 февраля 1943 года, после подписания Народным комиссаром обороны И. В. Сталиным соответствующей директивы, предусматривающей формирование двух танковых армий, в том числе – 5-й гвардейской танковой армии, ставшей основной ударной силой в сражении на Курской дуге. Эта армия, чье формирование, согласно директиве, должно было завершиться к 25 марта 1943 года, формировалась на базе 3-го гвардейского Котельниковского танкового корпуса.

В декабре 1942 года 7-й танковый корпус генерал-майора Ротмистрова в составе Сталинградского фронта сыграл важную роль в разгроме котельниковской группировки немцев, захватив железнодорожную станцию, поселок Котельниковский и вражеский аэродром. П. А. Ротмистров был произведен в генерал-лейтенанты танковых войск, получил орден Суворова 2-й степени. Руководимый им в этой операции танковый корпус 29 декабря 1942 года был переименован в 3-й гвардейский танковый корпус с присвоением почетного наименования Котельниковского.

Стоит отметить, что переименование военного соединения в гвардейское означало не только перевод его на другие штаты, но и реальное получение привилегий – в том числе первоочередное комплектование как личным составом, так и техникой, усиленное питание и более высокие оклады у офицерского состава. Но эти привилегии давались не просто так – поскольку Ставка Верховного Главнокомандования 18 апреля 1943 года в своей директиве приказывала использовать гвардейские соединения «в наступательной операции – для прорыва на направлении главного удара, а в оборонительной – для контрудара». К началу сражения на Курской дуге численность 5-й гвардейской танковой армии достигла 41 тысячи человек.

В книге В. Н. Замулина «Прохоровка. Неизвестные подробности об известном сражении» дается анализ масштаба сражения. Согласно данным командующего 5 гв. ТА генерал-лейтенанта П. А. Ротмистрова и его штаба, произошло столкновение двух танковых группировок общей численностью от 1200 до 1500 бронеединиц. Но при более тщательном подсчете оказывается, что «командарм П. А. Ротмистров в течение 12 июля 1943 г. ввел в бой юго-западнее станции из: 18 тк (149 танков), 29 тк (199 танков и 20 САУ), 2 тк (52), 2 гв. тк (94) и южнее: части и соединения, передового отряда армии, 2 гв. танкового 5 гв. механизированного корпусов (всего 148 танка и 10 САУ). Следовательно, на ставшем впоследствии знаменитом «танковом поле» юго-западнее Прохоровки в этот день действовало 514 советских танков и самоходных артустановок (САУ) против 210 немецких танков и штурмовых орудий, а южнее – 148 танков и САУ против 119 танков и штурмовых орудий. Следовательно, в общей сложности в двух районах под Прохоровкой непосредственно в боевых действиях в течение дня участвовала 991 единица бронетехники, 724 и 267 – соответственно, из примерно 1100, которые противоборствующие стороны имели в строю утром 12 июля».

Сам Ротмистров количество техники оценивал так: «5-я гвардейская танковая армия усиливалась 2-м гвардейским Тацинским и 2-м танковыми корпусами, 1529-м самоходно-артиллерийским, 1522-м и 1148-м гаубичными, 148-м и 93-м пушечными артиллерийскими полками, 16-м и 80-м полками гвардейских минометов. В целом в нашей армии с приданными танковыми соединениями насчитывалось около 850 танков и САУ».

Но вот к 23 июля части Красной армии оттеснили противника и снова вышли на рубежи, которые занимали до перехода немцев в наступление. На отдельных участках фронта бои продолжались еще и в самом начале августа. Войска Степного фронта заняли восточный берег реки Северский Донец. В Ставке была спешно разработана совместная операция войск Воронежского и Степного фронтов (кодовое название «Полководец Румянцев») по разгрому белгородско-харьковской группировки. Организовали дезинформацию, а кроме того, партизаны одновременно с началом наступления согласованно совершили в тылу массовые нападения на транспортные узлы, коммуникации и гарнизоны.

5 августа был освобожден Белгород. В Москве прогремел первый победный салют.

Из действующей армии. 6.8.43.

Товарищу Иванову

Докладываем:

В связи с успешным прорывом фронта противника и развитием наступления на белгородско-харьковском направлении операцию в дальнейшем будем проводить по следующему плану:

1. 53-я армия с корпусом Соломатина будет наступать вдоль Белгородско-Харьковского шоссе, нанося главный удар в направлении на Дергачи.

Армия должна выйти на линию Ольшаны-Дергачи, сменив на этой линии части Жадова.

69-я армия наступает левее 53-й армии в направлении на Черемошное. По достижении Черемошного 69-я армия, передав несколько лучших дивизий Манагарову, сама остается во фронтовом резерве на доукомплектование в районе Микояновка-Черемошное-Грязное.

69-й армии необходимо как можно быстрее подать пополнение 20 тысяч человек.

7-я гвардейская армия сейчас будет наступать из района Пушкарное на Бродок и далее на Бочковку, сворачивая фронт противника с севера на юг.

С рубежа Черемошное и Зиборовка 7-я гвардейская армия будет наносить главный удар на Циркуны и выйдет на линию Черкасское-Лозовое-Циркуны-Ключкин.

Частью сил из района Зиборовка она будет наступать на Муром и далее на Терновую для того, чтобы помочь 57-й армии форсировать реку Северский Донец в районе Рубежное и Ст. Салтов.

2. 57-ю армию Юго-Западного фронта желательно передать в подчинение Степного фронта и сейчас готовить удар 57-й армии с линии Рубежное-Ст. Салтов в общем направлении на Непокрытую и далее на совхоз имени Фрунзе.

57-ю армию необходимо вывести на линию совхоз «Кутузовка» – совхоз имени Фрунзе – Рогань (северная).

Если 57-я армия будет оставаться в подчинении Юго-Западного фронта, то ее нужно обязать с подходом Шумилова в район Мурома перейти в наступление в вышеуказанном направлении.

3. Для проведения второго этапа, то есть Харьковской операции, в состав Степного фронта необходимо передать 5-ю гвардейскую танковую армию, которая выйдет в район Ольшаны-Старый Мерчик-Огульцы.

Харьковскую операцию ориентировочно предлагаем построить в следующем плане:

а) 53-я армия во взаимодействии с армией Ротмистрова будет охватывать Харьков с запада и юго-запада.

б) армия Шумилова будет наступать с севера на юг с линии Циркуны-Дергачи.

в) 57-я армия будет наступать с востока с линии совхоз имени Фрунзе-Рогань, охватывая Харьков с юга.

г) 69-я армия (если она будет к этому времени пополнена) развернется в стыке между Жадовым и Манагаровым в районе Ольшан и будет наступать на юг для обеспечения Харьковской операции с юга.

69-я армия будет выходить на линию Снежков Кут-Минковка-Просяное-Новоселовка.

д) левый фланг Воронежского фронта необходимо вывести на линию Отрада-Коломак-Снежков Кут.

Эту задачу должны выполнить армия Жадова и левый фланг 27-й армии.

Армию Катукова желательно иметь в районе Ковяги-Алексеевка-Мерефа.

Юго-Западному фронту необходимо нанести удар из района Замостье в общем направлении на Мерефу, наступая по обоим берегам реки Мжа; частью сил наступать через Чугуев на Основу; частью сил необходимо очистить от противника лес южнее Замостья и выйти на рубеж Новоселовка-Охочее-Верх. Бишкин– Геевка.

Для проведения Харьковской операции необходимо, кроме 20 тысяч пополнения, дать 15 тысяч для дивизий 53-й и 7-й гвардейской армий; для доукомплектования танковых частей фронта дать 200 штук Т-34 и 100 – Т-70, KB – 35 штук. Перебросить четыре полка самоходной артиллерии и две инженерные бригады.

Доукомплектовать ВВС фронта штурмовиками, истребителями и бомбардировщиками в количестве: истребителей – 90, Пе-2 – 40 и Ил-2 – 60.

Просим утверждения.

Жуков, Конев, Захаров

23 августа войска Степного фронта вошли в Харьков, завершив тем самым операцию «Полководец Румянцев», да и собственно Курскую битву. Наконец-то появились возможности для перехода в общее наступление, которое бы позволило освободить Левобережную Украину и выйти на Днепр.

Битва за Днепр: лихой наскок не удался

20 октября 1943 года на основании приказа Ставки Верховного Главнокомандования на юго-западном направлении вместо Воронежского фронта был создан 1-й Украинский фронт. Это оперативно-стратегическое объединение войск просуществовало до 10 июня 1945 года. Первый Украинский фронт возглавил генерал армии Ватутин, командовавший им до своей гибели весной 1944 года. После Ватутина (он попал в засаду, был тяжело ранен и вскоре скончался) фронт возглавил Жуков, впоследствии передавший командование Коневу. Первыми операциями с участием фронта были Киевская наступательная и Киевская оборонительная операции, а финальными – Берлинская и Пражская.

24 октября 1943 года маршал Жуков и командовавший 1-м Украинским фронтом генерал армии Ватутин представили Верховному Главнокомандующему доклад, анализирующий обстановку на Букринском плацдарме на правом берегу Днепра, где Красная армия испытывала большие трудности. В докладе говорились, что пересеченная местность затрудняет применение танков, которые необходимы для взлома мощной обороны противника. Необходимо также обеспечить бесперебойную доставку боеприпасов в большом количестве. «Прорыв обороны противника нашими войсками проводился дважды, и оба раза первая линия обороны противника была прорвана с продвижением каждый раз на 6–8 км вперед. Однако оба раза развить прорыв не удалось из-за недостатка боеприпасов, которые полностью расходовались на прорыв первой линии обороны».

В ночь на 25 сентября 1943 года советские войска начали высадку воздушного десанта в Букринской излучине Днепра. Целью операции было захватить плацдарм на берегу и удержать его до подхода основных сил, чтобы обеспечить переправу войск. Но из-за спешки в организации и недостаточно внимательной разведки операция оказалась неудачной.

Высадка производилась чересчур рассредоточенно, а немцы успели перебросить в этот район две дивизии, которые встретили самолеты и парашютистов сильным зенитным огнем. В результате десантникам, кто не погиб в первые же минуты, пришлось небольшими группами сражаться в окружении превосходящих сил противника. В начале октября командир 5-й гвардейской воздушно-десантной бригады подполковник Сидорчук сумел собрать часть разрозненных групп в Каневском лесу и связаться со своими за линией фронта.

25 октября под личным руководством маршала Жукова началась переброска войск на так называемый Лютежский плацдарм на берегу Днепра. Одной из главных задач была дезинформация противника – чтобы немцы думали, что новое наступление советских войск на Киев будет по-прежнему вестись с Букринского плацдарма. Расстояние между плацдармами составляло около 200 км. Была построена временная дорога, по которой по ночам перемещались войска. На переброску понадобилась неделя. На Лютежском плацдарме были сосредоточены 38-я армия под командованием генерала Москаленко, 3-я гвардейская танковая армия генерала Рыбалко, 5-й гвардейский танковый корпус генерала Кравченко… Артиллерия имела 2000 орудий и минометов плюс 500 «катюш».

30 октября Жуков доложил Верховному Главнокомандующему, что он внимательно проверил новый план наступления на Киев с Букринского плацдарма. Сталин настаивал, что украинскую столицу надлежит взять не позже первой недели ноября – к грядущей годовщине Октябрьской революции. Директива Ставки гласила, что придется «пойти на жертвы, имея в виду, что эти жертвы будут во много раз меньше тех, которые придется затратить, если эта операция затянется».

Жуков и английский главнокомандующий Монтгомери в Берлине

Тема многочисленных жертв и высокой цены, которую пришлось платить и за поражения, и за победы, применительно к Жукову возникает постоянно. Борис Соколов в книге «Буденный: Красный Мюрат» пишет: «Сталин, в отличие от Буденного, привык воевать, не считаясь с жертвами собственной армии… Во-первых, Сталин искренне верил, что так быстрее удастся победить Гитлера и меньше зависеть от помощи западных союзников. Во-вторых, он хорошо помнил по опыту Первой мировой, что длительная позиционная война разложила русскую армию, что стало главной причиной революции. В сталинскую же стратегию сокрушения применительно к условиям Великой Отечественной войны Буденный никак не вписывался. Поэтому Сталин и не стал поручать ему ни одной наступательной операции в 1943–1945 годах, когда наступала уже Красная армия. У Семена Михайловича, как кажется, не было столь импонирующей Сталину беспощадности к собственным солдатам, какая была, например, у Георгия Константиновича Жукова. Но потому-то Москву и отстоял Жуков, а не Буденный».

Г. К. Жуков и К. Е. Ворошилов осматривают захваченный немецкий танк «Тигр», 1943 год

Жуков еще раз докладывал, что план, подготовленный Ватутиным, он считает «вполне законченным», и по этому случаю «дал командармам дивизии и корпусов практические указания по подготовке и проведению предстоящей операции».

5 ноября немецкая армия начала отступление из Киева. К этому моменту уже двое суток продолжалось мощное наступление войск 1-го Украинского фронта с Лютежского плацдарма, предваренное массированной артиллерийской подготовкой. 5 ноября 3-я гвардейская танковая армия перерезала шоссе Киев-Житомир. Руководство находившихся в Киеве сил вермахта, опасаясь окружения, приказало оставить город. Фельдмаршал Манштейн сообщал, что 7-й армейский корпус «был отброшен из Киева на юг, и ему удалось задержать продвижение противника лишь в 50 километрах ниже города». К утру 6 ноября советские войска полностью освободили Киев, о чем Жуков и Ватутин «с величайшей радостью» доложили Верховному Главнокомандующему.

22 апреля Жуков вернулся с фронта в Москву и всю следующую неделю провел в Генштабе и Ставке, готовя план предстоящей летне-осенней кампании.

Варшавское восстание: брошенные на произвол судьбы

Порой Жукову приходилось решать вроде бы чисто военные задачи, на самом деле имевшие ярко выраженный политический подтекст. Так было в августе 1944 года, когда именно ему пришлось выбирать – посылать своих солдат в бой, понимая, что выполнить боевую задачу они не сумеют, потому что устали и не имеют необходимой поддержки, или разочаровать Сталина. Выбор не просто нелегкий – смертельно опасный. Но Жуков, которого так часто и порой справедливо обвиняют в жестокости и склонности к тому, чтобы завалить противника трупами, предпочел рискнуть собственной головой перед гневом Верховного.

А ситуация была отчаянная.

1 августа 1944 года в Варшаве началось восстание против немецких оккупантов. Его организаторами были командование Армии Крайовой и представители польского правительства в изгнании, находившегося в Лондоне. Восставшие рассчитывали на быстрое наступление советских войск. Но одновременно с этим уже в то время существовала версия, что эмиссары правительства в изгнании рассчитывали, что если не вся Польша, то как минимум Варшава будет освобождена силами самих поляков, что подчеркнет независимость страны и снимет угрозу установления советской власти.

Западная пресса упрекала советских руководителей в том, что войска Красной армии не спешат оказать помощь повстанцам. Приходилось оправдываться. Вот что говорилось в экстренном сообщении ТАСС: «…В последние дни в зарубежной печати появились сообщения со ссылкой на газеты и радио польского эмигрантского правительства о восстании и боях в Варшаве, начавшихся 1 августа по приказу польских эмигрантов в Лондоне и продолжающихся до сих пор. Газеты и радио польского эмигрантского правительства в Лондоне упоминают при этом, что повстанцы в Варшаве якобы были в контакте с советским командованием, но оно не пришло к ним с необходимой помощью.

ТАСС уполномочен заявить, что эти утверждения и упоминания зарубежной печати являются либо результатом недоразумения, либо проявления клеветы на советское командование. Агентству ТАСС известно, что со стороны польских кругов в Лондоне, ответственных за события в Варшаве, не было предпринято ни одной попытки, чтобы своевременно предупредить и согласовать с советским военным командованием какие-либо выступления в Варшаве. Ввиду этого ответственность за события в Варшаве падает исключительно на польские эмигрантские круги в Лондоне…»

Тем временем Сталин велел Жукову оценить ситуацию на подступах к Варшаве и понять, можно ли оказать необходимую военную поддержку повстанцам. Оказалось, что в тот момент это практически невозможно: «Чтобы оказать помощь восставшим варшавянам, советские и польские войска были переправлены через Вислу и захватили в Варшаве Набережную. Однако со стороны Бур-Коморовского вновь не было предпринято никаких попыток установить с нами взаимодействие. Примерно через день немцы, подтянув к Набережной значительные силы, начали теснить наши части. Создалась тяжелая обстановка. Мы несли большие потери. Обсудив создавшееся положение и не имея возможности овладеть Варшавой, командование фронта решило отвести войска с Набережной на свой берег».

Жуков в своих мемуарах предельно лаконичен: «По заданию Верховного к Бур-Коморовскому были посланы два парашютиста офицера для связи и согласования действий, но он не пожелал их принять».

Владимир Карпов в своей книге раскрывает эпизод куда более подробно – ведь он по работе в разведке был дружен с одним из тех посланцев, Иваном Колосом.

«Выполняя задание командующего, Колос с радистом Димой ночью с небольшой высоты спрыгнули с самолета. Летели они на двух так называемых «кукурузниках», потому что каждый берет всего одного пассажира. Прыжок был совершен с небольшой высоты, Ваня говорит, что он раскрыл парашют уже перед самым приземлением. И от этого произошел очень сильный удар о землю. Да, собственно, и не о землю, он упал на развалины, на груду кирпича, обломки какого-то здания. Ударился очень сильно, потерял сознание. Как выяснилось потом, повредил руку и получил небольшое сотрясение мозга. Его нашли повстанцы. Повезло, это были бойцы Армии Людовой… Эти отряды возглавлял майор Сэнк. С ним дальше Колос и взаимодействовал».

Иван Колос по радио сообщал советскому командованию об обстановке в польской столице и способствовал координации усилий, предпринимаемых советскими войсками и восставшими. Официальной встречи с Коморовским не было, но тем не менее пообщаться с лидером Армии Крайовой Колосу удалось. Владимиру Карпову он рассказывал об этом так: «…Меня принял сначала заместитель Бур-Коморовского генерал Монтер в своем кабинете. И когда мы с ним беседовали, дверь распахнулась, сопровождаемые адъютантом, в кабинет вошли два человека в штатском. Генерал Монтер поднялся. Встали и мы. Адъютант подвинул вошедшим два кресла. Они обменялись со мной молчаливым поклоном… Второй из пришедших накинул поверх пиджака полувоенного покроя просторный плащ. Этот человек был крупнее, довольно тучен и краснолиц. Отодвинув кресло, он уселся подальше от стола, закинул ногу на ногу и с вялым интересом поглядывал на нас сквозь дымчатые очки».

Этот второй и был генерал Бур-Коморовский. Колос сообщил об идеях советского командования относительно освобождения Варшавы. Монтер высказался в том духе, что с ответом следует подождать и вообще непонятно, почему «Советы вступают в какое-то сомнительное отношение с кучкой самозванцев, засевших в Люблине».

Колос вежливо возразил, что далеко не все офицеры Армии Крайовой считают участников Люблинского комитета самозванцами, да и вообще сейчас следует задуматься прежде всего о том, как объединить усилия повстанцев, Красной Армии и Войска Польского в освобождении Варшавы.

Бур-Коморовский яростно воскликнул: «Никакого Войска Польского, кроме того, что сражается здесь, не существует!»

На этом переговоры были практически прерваны.

В это самое время Жуков, оценив происходящее на фронте, был вынужден констатировать, что немедленное наступление не имеет шансов на успех. Войска измотаны, коммуникации растянуты. Еще до получения известий о начале восстания стало ясно, например, что танкам не хватает горючего. Следовало дать передышку, подтянуть тылы и только тогда начинать наступление на Варшаву.

Жуков высказал свое мнение Сталину в телефонном разговоре. Верховный был явно недоволен, приказал Жукову вернуться в Москву и доложить все лично.

«Я развернул карту и начал докладывать, – вспоминал Жуков. – Вижу, И. В. Сталин нервничает: то к карте подойдет, то отойдет, то опять подойдет, пристально всматриваясь своим колючим взглядом то в меня, то в карту, то в К. К. Рокоссовского. Даже трубку отложил в сторону, что бывало всегда, когда он начинал терять хладнокровие и контроль над собой.

– Товарищ Жуков, – перебил меня В. М. Молотов, – вы предлагаете остановить наступление тогда, когда разбитый противник не в состоянии сдержать напор наших войск. Разумно ли ваше предложение?

– Противник уже успел создать оборону и подтянуть необходимые резервы, – возразил я. – Он сейчас успешно отбивает атаки наших войск. А мы несем ничем не оправданные потери…

– Вы поддерживаете мнение Жукова? – спросил И. В. Сталин, обращаясь к К. К. Рокоссовскому.

– Да, я считаю, надо дать войскам передышку и привести их после длительного напряжения в порядок.

– Думаю, что передышку противник не хуже вас использует, – сказал Верховный. – Ну, а если поддержать 47-ю армию авиацией и усилить ее танками и артиллерией, сумеет ли она выйти на Вислу между Модлином и Варшавой?

– Трудно сказать, товарищ Сталин, – ответил К. К. Рокоссовский. – Противник также может усилить это направление.

– А вы как думаете? – обращаясь ко мне, спросил Верховный.

– Считаю, что это наступление нам не даст ничего, кроме жертв, – снова повторил я».

Сталин гневался, выгонял военачальников из кабинета «подумать еще»… Жуков не знал, о чем пишут западные газеты, прямо называвшие советского лидера предателем, который не делает ничего, чтобы помешать фашистам подавить Варшавское восстание и истребить его участников. Сталина такая репутация вовсе не устраивала, посему он снова и снова требовал от Жукова и Рокоссовского организовать немедленное наступление. Но в конце концов был вынужден согласиться с их доводами и объявить свое решение: советским войскам оставаться пока в обороне.

Помощь восставшим тем не менее оказывалась – с самолетов в занятые ими кварталы Варшавы сбрасывали оружие, продовольствие, медикаменты. Однако восстание потерпело поражение: слишком значительные силы были направлены немцами против его участников. Генерал Коморовский капитулировал и получил для себя самолет, на котором отправился в Швейцарию. Его люди, те, кто уцелел, оказались в концлагере под Варшавой. Партизаны Армии Людовой сдаться отказались и, продолжая сражаться, уходили из города по подземным коммуникациям…

Однако до сих пор сохранилось представление о том, что советское руководство могло помочь повстанцам, но не сделало этого. Существует даже популярная польская баллада, написанная от имени танка Т-34, который стоит на другом берегу Вислы и не понимает, почему его не ведут в бой…

Битва за Берлин: назначить победителем! Состязание маршалов на крови солдат

20 июля 1944 года в ставке вождя Третьего рейха, расположенной в прусском местечке Растенбург, один из немецких офицеров, подполковник Генерального штаба граф Клаус Шенк фон Штауффенберг, совершил покушение на Гитлера. Во время военного совещания он отлучился «по делу», оставив в помещении свой портфель с бомбой, в которой был включен часовой механизм, после чего успел покинуть гитлеровскую Ставку. Но на этот раз Гитлеру повезло – кто-то передвинул портфель в сторону и, когда около часа дня раздался сильный взрыв, Гитлер остался невредим. А тем временем растерявшиеся заговорщики, среди которых были и представители германского генералитета, пытавшиеся под предлогом смерти фюрера захватить власть в Берлине и Париже, были арестованы эсэсовцами, отданы под суд и после страшных пыток многие из них казнены.

После этого фюрер прилюдно рассуждал о предусмотрительности Сталина, истребившего изрядную часть довоенного генералитета в СССР. Но это покушение стало лишним, хотя и не главным доказательством того, что «тысячелетнему рейху» может прийти конец.

Среди заговорщиков был и фельдмаршал фон Клюге, основной противник злополучной для вермахта операции «Цитадель», который попытался втянуть в дело еще одного высокопоставленного танкиста – Гудериана, даром что всегда не ладил с ним. Тот свидетельствовал: «…Меня посетил генерал фон Тресков, бывший начальник оперативного отдела у фельдмаршала фон Клюге. Он сказал мне, что прибыл по поручению фельдмаршала, который, мол, может помириться со мной, если первый шаг к примирению сделаю я. Он хотел выступить вместе со мной против Гитлера с целью добиться ограничения полномочий последнего как верховного главнокомандующего вооруженными силами. Согласиться с этим предложением я не мог, так как очень хорошо знал неустойчивый характер фельдмаршала фон Клюге».

Но не только в характере было дело, но и в том, кто же сумеет выкрутиться из очевидно уже проигранной войны с минимальным для себя ущербом. Гудериана прозвали «шустрым Хайнцем», видимо, не только за скорость продвижения его танковых колонн: «…Новый командующий войсками на западе фельдмаршал фон Клюге намеревается без ведома Гитлера заключить перемирие с западными державами, для чего хочет в скором времени вступить в переговоры с противником. Это известие совершенно ошеломило меня. В моем воображении сразу стали вырисовываться события, которые должны были повлиять на ослабленный Восточный фронт и пагубно отразиться на всей судьбе Германии. Этот шаг Клюге сразу привел бы к крушению нашей обороны как на западе, так и на востоке и к безостановочному продвижению русских».

Фон Клюге после неудачного покушения поначалу был практически вне подозрений. И даже очевидная неприязнь Гудериана ему, казалось, не повредила, хотя «шустрый Хайнц», судя по всему, очень старался утопить своего бывшего начальника. «Я заметил, что новый командующий войсками на западе не имеет достаточного опыта в управлении бронетанковыми соединениями, – вспоминал Гудериан, – и что поэтому я вынужден сделать предложение об использовании его на другой должности. Вдруг Гитлеру пришло в голову: «Между прочим, он является соучастником заговора!» Все трое – Кейтель, Иодль и Бургдорф – заметили, что фельдмаршал фон Клюге был «лучшим конем в конюшне» и что поэтому, несмотря на то что он был осведомлен о подготовке заговора, от него нельзя отказываться».

Но удача фон Клюге была недолгой: в конце июля ему пришлось убеждать Гитлера в необходимости отвести войска из Нормандии после высадки союзников, что вызвало гнев фюрера, который отнюдь не угас после того, как опасения фон Клюге о возможности окружения сбылись. А когда фельдмаршал сам чуть не угодил в окружение и с ним на какое-то время была потеряна связь, подозрения фюрера разыгрались в полной мере.

18 августа 1944 года Гитлер снял фон Клюге с должности и приказал срочно выехать в Германию. Обстоятельства, при которых это произошло, так описал Гудериан: «Гитлер пришел в отчаяние, узнав, что фельдмаршал фон Клюге не вернулся из поездки по фронту. Он предполагал, что фельдмаршал установил связь с противником. Поэтому он приказал вызвать его на доклад в главную ставку фюрера».

В тот же день прямо в дороге, около Клермона-ан-Аргон, Гюнтер фон Клюге покончил с собой, приняв цианистый калий. Он адресовал Гитлеру предсмертное письмо со словами: «Мой фюрер, вы должны решиться закончить войну…»

На этом фоне Красная армия неудержимо двигалась на запад. 5 сентября 1944 года Советский Союз официально объявил войну Болгарии. Подготовкой военной операции с участием войск 3-го Украинского фронта занимался маршал Жуков. При этом правительство Болгарии стремилось избежать конфликта и военного вторжения, заявляя о своем нейтралитете относительно СССР, а также искало любые пути выхода из Второй мировой войны. Болгарское руководство потребовало, чтобы Германия вывела из их страны свои войска. Немцы же перевели военные корабли из румынских портов в болгарские. Накануне известия об объявлении войны Болгария заявила о разрыве договоров с Германией.

Основной целью Болгарской операции 3-го Украинского фронта было вывести Болгарию из войны и утвердить там власть нового правительства по главе с Георгием Димитровым. Через три дня после объявления войны в Болгарии началось народное восстание, в Варне был высажен советский морской десант, а наземные войска перешли границу. Сопротивления они не встретили, оружие не применяли.

9 сентября 1944 года было завершено советское наступление в Болгарии, которое и так проходило абсолютно мирно, представляя собой фактически беспрепятственное продвижение наших войск при полной поддержке со стороны местного населения. Вечером 9 сентября руководивший Болгарской операцией Жуков, нарком Военно-Морского флота Кузнецов и командующий 3-м Украинским фронтом Толбухин получили директиву Ставки: «Ввиду того, что болгарское правительство порвало отношения с немцами, объявило войну Германии и просит советское правительство начать переговоры о перемирии, Ставка Верховного Главнокомандования, согласно указаниям Государственного Комитета Обороны, приказывает… закончить операции по занятию намеченных по плану населенных пунктов».

В декабре 1944 года Гитлер провел совещание немецкого генералитета, посвященное своему плану нанесения удара в Арденнах. Когда Гудериан, начальник генерального штаба, отвечающий за Восточный фронт, начал возражать Гитлеру, тот заявил: «Вам нет нужды пытаться поучать меня. Я командовал германской армией в ходе войны в течение пяти лет и за это время приобрел больше практического опыта, чем любой господин из генштаба мог надеяться когда-либо получить. Я изучал Клаузевица и Мольтке, прочитал все труды Шлиффена. Я лучше разбираюсь в обстановке, чем вы».

9 января 1945 года Гудериан, отправившийся на прием к Гитлеру, взял с собой начальника разведки на Востоке генерала Гелена, который, используя принесенные карты и схемы, пытался объяснить Верховному главнокомандующему Германии опасность положения немецких войск накануне ожидаемого наступления русских на севере. По словам Гудериана, «Гитлер окончательно потерял самообладание, заявив, что карты и схемы «абсолютно идиотские», и приказал, чтобы я посадил в сумасшедший дом человека, подготовившего их. Тогда я вспылил и сказал: “Если вы хотите направить генерала Гелена в сумасшедший дом, тогда уж отправляйте и меня с ним заодно”». По словам Гитлера, на Восточном фронте «еще никогда ранее не было такого сильного резерва, как сейчас», на что Гудериан возразил: «Восточный фронт подобен карточному домику. Если его прорвут хотя бы в одном месте, все остальное рухнет».

Спустя три дня его слова сбылись – советская группа армий под командованием Конева прорвалась южнее Варшавы и устремилась в Силезию, а армии под командованием Жукова форсировали Вислу к северу и югу от Варшавы. Это было одно из крупнейших наступлений Красной армии за всю войну. Остановить победоносные советские войска было некому…

Но все это сопровождалось иногда и совершенно водевильными обстоятельствами. 1 февраля 1945 года Жуков издал приказ такого содержания, адресовав его командующему 1-й танковой армией генерал-полковнику Михаилу Катукову и члену Военного совета армии генерал-лейтенанту Николаю Попелю:

В собственные руки т. Катукову, Попелю

Я имею доклады особо ответственных лиц о том, что т. Катуков проявляет полнейшую бездеятельность, армией не руководит, отсиживается дома с бабой и что сожительствующая с ним девка мешает ему в работе. Авторитета Катуков в корпусах сейчас не имеет… и командиры штаба вокруг Катукова ведут очень нехорошие разговоры.

В частях Катуков как будто не бывает. Бой корпусов и армии не организует, вследствие чего за последнее время имелись в армии неудачи.

Требую:

1) От каждого из вас дать мне правдивое личное объяснение по существу.

2) Немедля отправить от Катукова женщину. Если это не будет сделано, я прикажу ее изъять органам «Смерш».

3) Катукову заняться делом.

Если Катуков не сделает для себя нужных выводов, он будет заменен другим командармом.

Катуков впоследствии женился на своей фронтовой спутнице Екатерине. А она, знала или нет о достопамятном приказе, но о Жукове отзывалась с большой досадой. В интервью «Московскому комсомольцу», опубликованном в 2006 году, вдова Катукова говорила так: «Жуков уже приготовил себе белую лошадь, собирался докладывать Сталину о том, что его армия первая вошла в столицу Германии. И вдруг неожиданно выясняется, что первым в Берлин входит Конев. Жуков в ярости звонит Катукову: «Задержи его! Мы должны подойти к Рейхстагу первыми!» Но наши войска уже в Берлине. И как может Катуков остановить Конева? Стрелять в своих солдат? Михаил Ефимович отказался. «Товарищ маршал, – сказал он Жукову, – вы командующий фронтом, и маршал Конев – командующий фронтом. Решайте между собой сами». Жуков закричал на него: “Сукин сын, я все ордена с тебя сниму и расстреляю как последнюю собаку!..”»

При этом сам Георгий Константинович целибат, судя по всему, на фронте не соблюдал. Его водитель рассказывал в интервью «Комсомольской правде»: «Лида Захарова появилась в нашей маленькой группе обслуживания Жукова в дни битвы под Москвой, осенью 41-го года. Георгий Константинович тогда расхворался, и к нему прикомандировали фельдшера – младшего лейтенанта медслужбы Захарову. Худенькая, стройная, она была для нас, как солнечный лучик. Более незлобивое существо трудно себе было представить. К ней быстро привязались мы все, в том числе и Жуков. Но она никогда не забывала, что прислана следить за здоровьем генерала армии. Поэтому не отходила от него ни на минуту. И на передовую с Жуковым ходила… Мы-то – водители, адъютанты, ординарцы, охранники и даже политработники – оставались у машин, а они вдвоем шли на передовую. Жуков на дух не переносил присутствия этих во время поездок по фронтам, а Лиду всегда с собой брал. От нее была польза – порошок там дать, банки поставить, спину растереть, да и просто настроение поднять ласковым словом… Застенчивая и стыдливая Лидочка терпеть не могла грубостей и сильно терялась, когда занятый по горло Георгий Константинович отмахивался от ее заботы. Иной раз уходила от него в слезах. Свой нрав Жуков не укорачивал даже с ней, хотя и любил Лиду, но как-то по-своему, сурово. И тиранил ее, бывало, и по-солдатски посмеивался над ней, но от себя никуда не отпускал. Немало людей сменилось в группе обслуживания Жукова в те годы, но Лида оставалась.

Однажды, в июле 44-го года, в нашей маленькой группе был праздник – мы поздравляли Георгия Константиновича с награждением второй медалью Золотая Звезда Героя Советского Союза. И Лиде поручили вручать Жукову громадный букет. Видели бы вы это вручение! От смущения она была просто пунцовой, не смела даже поднять глаз на своего кумира. Как в тот момент Лида была трогательна в своем отглаженном форменном платьице с лейтенантскими погонами, орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу»! Даже взгляд Жукова потеплел. Нам показалось, что в тот момент он был гораздо счастливей, чем когда-либо».

По словам Бучина, маршал вообще любил женское общество: «Помню, в Берлине, после войны к нам приехали артисты из Киева. Так после представления Георгий Константинович с какой-то актрисой уехал кататься на моторной лодке. Мы все волновались, как бы они не разбились… А в другой раз, на Курской дуге, мы подвезли девушку до дому. Ехали на своем «паккарде», а она идет по полю. Ну Жуков велел притормозить. Пригласил ее в машину и всю дорогу шутил. Он был очень внимателен к женщинам».

Сталину, разумеется, доложили об отношениях Жукова с Лидочкой. Есть мнение, что произошло это с подачи Александры Диевны, узнавшей о сопернице и прибегшей к старому проверенному средству борьбы за семейный очаг – пожаловаться «куда следует». После чего Мехлис и донес скандальную информацию до Хозяина. Но вождь отреагировал хоть и не так афористично, как на доклад о фронтовом романе Рокоссовского с актрисой Серовой («Завидовать будем!»), но вполне толерантно: поинтересовался, не мешает ли это Жукову исполнять служебные обязанности.

– Мешать не мешает, но авторитет его подрывает… – пробормотал Мехлис.

– Не надо, товарищ Мехлис, лезть в отношения Жукова с военфельдшером, – резюмировал Сталин. – Эта женщина помогает Жукову, лечит его. Она помогает ему быть здоровым, а значит, и оставаться в строю. Жуков нам очень нужен здоровым.

В Екатерининском зале Кремля 28 марта 1945 года был дан обед в честь президента Чехословакии (проживавшего последние годы в вынужденной эмиграции) Э. Бенеша, в тот момент возглавлявшего эмигрантское правительство в Великобритании.

На этом приеме Сталин выступил дважды. В своем первом выступлении (вошедшем в его «Сочинения»), сделанном после ряда тостов за Красную армию, вождь неожиданно заявил: «Все хвалят нашу Красную армию. Да, она это заслужила. Но я хотел бы, чтобы наши гости, будучи очарованы Красной армией, не разочаровались бы потом. Дело в том, что сейчас в Красной армии находится около 12 млн человек. Эти люди далеко не ангелы. Эти люди загрубели в годы войны. Многие из них прошли в боях 2000 километров: от Сталинграда до середины Чехословакии. Они видели на своем пути много горя и зверств. Поэтому не удивляйтесь, если некоторые наши люди в вашей стране будут держать себя не так, как нужно. Мы знаем, что некоторые, малосознательные солдаты пристают и оскорбляют девушек и женщин, безобразничают. Пусть наши друзья-чехословаки знают это сейчас, для того, чтобы очарованье нашей Красной армией не сменилось бы потом разочарованием».

«Расплата!» – это слово вовсю звучало в советских войсках, вступивших на немецкую землю. В книге писателя и историка Святослава Рыбаса «Сталин» обстановка перед штурмом нацистского Берлина описана следующим образом: «Советская пропаганда не давала утихнуть жажде справедливой мести: почти каждый воин Красной армии имел свой личный счет к немцам в лице погибших родителей, детей, жен, сестер и братьев. Как писал Илья Эренбург в статье «Расплата»: “Кто нас остановит? Генерал Модель? Одер? Фольксштурм? Нет, поздно. Кружитесь, кричите, войте смертным воем – настала расплата”».

Военные типографии печатали плакаты: «Солдат Красной армии, ты находишься теперь на немецкой земле; час расплаты пробил». В приказе Жукова войскам говорилось: «Горе земле убийц. Мы будем страшно мстить за все».

Когда Красная армия вступила на землю Германии, то личные счеты к фашистскому режиму и действие пропаганды (плакаты, и газеты, и кино, да и хлесткие публикации Ильи Эренбурга и других известных писателей призывали: «Убей немца!») привели к тому, что ненависть распространилась не только на врагов, вражескую армию и ополчение, но и на все немецкое, и некоторые советские военнослужащие (в том числе и штрафники) начали мстить, убивать, грабить, насиловать…

Отцам-командирам пришлось начать не только карательную, но и разъяснительную работу среди бойцов. Так это описывал в своих воспоминаниях полковник в отставке А. В. Пыльцын, вскоре расписавшийся на стенах поверженного Рейхстага: «Ведем борьбу на уничтожение фашизма и войск его, олицетворяющих звериный, кровавый гитлеровский «новый порядок». Но помним слова: «Гитлеры приходят и уходят, а народ германский остается». Наверное, не единичные такие случаи, какой видели мы здесь, и вынудили Ставку Верховного Главнокомандования вскоре издать строжайший приказ о жестоком наказании, вплоть до расстрела, тех, кто будет вымещать свою, пусть и понятную, ненависть к фашизму на мирном населении. И, как показало время, это обуздание эмоций мстителей очень быстро дало свои результаты. Насколько действенным был этот приказ, говорит то, что уже к началу Берлинской операции к нам в штрафбат поступило несколько человек, осужденных за подобные действия».

Служба в штрафных частях являлась не только альтернативой крайним мерам военного времени (расстрелу и заключению), но давала «провинившемуся» (вольно или невольно) шанс вернуть себе честное имя, вернуться «к людям» обычным человеком, а не преступником. Поэтому не случайно В. В. Карпов, сам прошедший через штрафную роту, сказал, что для штрафников самая высшая «награда – это возвращение имени обыкновенного, честного, чистого перед Родиной человека».

Родина летом победного 1945 года не забыла о своих воинах-штрафниках: после взятия Берлина, 7 мая 1945 года, все штрафники из 8-го отдельного штрафного батальона 1-го Белорусского фронта, которым командовал Маршал Советского Союза Жуков, были по его приказу восстановлены в воинских званиях и правах в качестве офицеров.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 7 июля 1945 года (в Красной армии указ был объявлен 18 июля) «в ознаменование победоносного завершения войны с гитлеровской Германией» была объявлена амнистия: военнослужащие, осужденные с применением отсрочки исполнения приговора до окончания войны, были освобождены от наказания, и с них снималась судимость.

Правда ли, что за мародерство расстреливали на месте? Жесткий и правдивый ответ: только тех, кого поймали с поличным, да и то не всегда.

Ровно в 5 часов утра 12 января 1-й Украинский фронт под руководством маршала Конева начал наступление, рассчитывая продвинуться от Вислы до Одера на глубину почти 500 км. Дальше немецкой армии отступать было некуда – позади была столица Третьего Рейха. Первоначально наступление планировалось начать на 8 дней позже, но по просьбе союзников, ведущих тяжелые бои в Арденнах, было принято решение начать операцию раньше. Утром 14 января начал наступление 1-й Белорусский фронт под командованием Г. К. Жукова.

После того как советскими войсками в январе 1945 года был прорван вислинский оборонительный рубеж немцев, германское командование спешно приступило к строительству оборонительных сооружений на территории самой Германии. С особой интенсивностью оборонительные работы развернулись с выходом войск 1-го Белорусского фронта на реку Одер и войск 1-го Украинского фронта на реку Нейсе, когда под непосредственную угрозу были поставлены не только центральные районы, но и сама столица нацистской Германии. Для строительства прочной обороны было привлечено большое количество военнопленных и мобилизовано местное немецкое население. Города Губен, Форст и Мускау, входящие в систему главной полосы обороны, были превращены в сильные узлы сопротивления. Все здания были приспособлены к обороне, все улицы перегорожены баррикадами толщиной до 2–3 м, а подступы к городам прикрывались 4–5 линиями траншей. Дороги, проходившие по лесам, были перекрыты завалами, местами перекопаны и заминированы. На всех дорогах было построено большое количество баррикад с выдвижными воротами для прикрытия проездной части. Вдоль дорог были оборудованы огневые позиции для артиллерии и «фаустников».

1 февраля 1945 года столица рейха была объявлена крепостью. После этого на многочисленных совещаниях у Гитлера и других высокопоставленных партийных функционеров и военачальников начались совещания, посвященные обороне Берлина. Но только 9 марта был оформлен подробный, на 33 страницах, «Основополагающий приказ о подготовке к обороне столицы германского рейха», по согласованию со ставкой фюрера отданный командующим берлинским оборонительным районом генерал-лейтенантом Гельмутом Рейманом. В 24 пунктах приказа дается задание («Оборонять столицу рейха до последнего бойца и до последнего патрона») и подробное описание способа ведения боевых действий: «Битва за Берлин ведется всеми имеющимися в распоряжении силами, предназначенными для непосредственной обороны столицы, не в виде открытого сражения, а главным образом в виде уличных боев. Она должна вестись с фанатизмом, выдумкой, использованием всех способов введения в заблуждение, хитрости и коварства, с применением всех подготовленных и продиктованных требованиями момента вспомогательных средств всех видов на земле, над землей и под землей.

При этом речь идет о том, чтобы полностью использовать преимущества собственной территории и ожидаемой боязни большинства русских чуждого им безбрежного моря домов…»

На что же командование берлинского оборонительного района в этом приказе делало ставку? «Хорошее знание местности, использование метрополитена и подземной канализационной сети, имеющей связь, великолепные возможности для ведения боевых действий и маскировки в домах, превращение блоков зданий – особенно из железобетона – в настоящие крепости – все это делает защитников непобедимыми даже в том случае, если они уступают врагу в численности и вооружении!

Противник, которому не будет представлено ни минуты спокойствия, должен быть обескровлен и уничтожен в плотной сети очагов сопротивления, опорных пунктов и оборонительных блоков. Каждый потерянный дом и каждый потерянный опорный пункт необходимо тотчас снова взять в ходе контратаки. Для этого, используя подземные ходы, следует направлять ударные отряды в тыл противника, чтобы неожиданным ударом в спину уничтожить его».

Но для полноценной обороны Берлина не хватало ни солдат, ни ресурсов – и к тому же многие подразделения, в том числе и сформированные из люфтваффе, моряков и эсэсовцев, не обладали нужными умениями, чтобы соответствовать требованиям предстоящих наземных боев.

Для разгрома мощной берлинской группировки немцев советское командование сосредоточило 2,5 миллиона человек; 41,6 тысяч орудий и минометов; 6250 танков и самоходок; 7,5 тысяч боевых самолетов.

Основная роль в операции отводилась 1-му Белорусскому фронту под командованием Жукова.

Берлинская наступательная операция Красной армии началась 16 апреля 1945 года. Через день под натиском превосходящих сил (и преимущества в боевой технике) Восточный фронт вермахта рухнул, столица рейха Берлин оказалась окружена. 20 апреля в городе начались уличные бои, и многие вожди Третьего рейха поспешили покинуть свою осажденную столицу.

Как пишет П. Гостони в книге «Битва за Берлин. В воспоминаниях очевидцев», пытавшийся организовать оборону рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер продемонстрировал на посту командующего группой армий «Висла» полную несостоятельность как военачальник. Но потребовался авторитет Гудериана, чтобы убедить Гиммлера отказаться от командования этой группой армий. Рейхсфюрер заявил Гудериану: «Я не могу сказать это фюреру. Он не разрешит мне это сделать». По словам Гудериана, после получения согласия Гиммлера он «в тот же вечер предложил Гитлеру освободить перегруженного Гиммлера от командования группой армий “Висла”».

ПРИКАЗ А. ГИТЛЕРА О РАЗРУШЕНИИ ОБЪЕКТОВ НА ТЕРРИТОРИИ ГЕРМАНИИ ДЛЯ СДЕРЖИВАНИЯ ПРОДВИЖЕНИЯ ВТОРГШЕГОСЯ ПРОТИВНИКА

19 марта 1945 г.

Борьба за существование нашего народа заставляет также и на территории Германии использовать все средства, которые могут ослабить боеспособность противника и задержать его продвижение. Необходимо использовать все возможности, чтобы непосредственно и косвенно нанести максимальный урон боевой мощи противника. Ошибочно было бы полагать, что после возвращения потерянных территорий можно будет снова использовать не разрушенные перед отступлением или выведенные из строя на незначительный срок пути сообщения, средства связи, промышленные предприятия и предприятия коммунального хозяйства. Противник оставит нам при своем отступлении лишь выжженную землю и не посчитается с нуждами местного населения.

Поэтому я приказываю:

1. Все находящиеся на территории Германии пути сообщения, средства связи, промышленные предприятия и предприятия коммунального хозяйства, а также материальные запасы, которыми противник может в какой-либо мере воспользоваться, немедленно или по прошествии незначительного времени подлежат уничтожению.

2. Ответственность за уничтожение возлагается: на военные командные инстанции – в отношении всех военных объектов (включая дорожные сооружения и средства связи), на гауляйтеров и государственных комиссаров обороны – в отношении всех промышленных предприятий, предприятий коммунального хозяйства, а также всякого рода материальных запасов. Войска должны оказывать гауляйтерам и государственным комиссарам обороны необходимую помощь в выполнении стоящих перед ними задач.

3. Настоящий приказ немедленно довести до сведения всех командиров. Все распоряжения, противоречащие данному приказу, утрачивают свою силу.

Адольф Гитлер

В воспоминаниях командующего группой армий «Висла» Готхарда Хейнрици отмечено: «насколько ему известно, заметил Гудериан, на следующий день намечен мощный контрудар южнее Кюстрина. Самым опасным из трех русских плацдармов, продолжал Гудериан, является плацдарм между Кюстриным и Франкфуртом. Этот плацдарм при глубине 5 километров достигает в ширину почти 25 километров, и Жуков сосредоточил там большое количество артиллерии. Хотя самолеты люфтваффе неоднократно наносили удары по этому плацдарму, однако из-за мощной противовоздушной обороны им не удалось добиться большого успеха. Видимо, Жуков собирается наступать на Берлин именно с этого плацдарма, поэтому Гитлер и хочет его ликвидировать. План фюрера заключается в том, чтобы перебросить пять дивизий за Одер на плацдарм под Франкфуртом и потом наступать на Кюстрин: отрезанный от подвоза боеприпасов русский плацдарм на западном берегу Одера будет ликвидирован. Генерал Коллер, начальник Генерального штаба люфтваффе, проверил этот план на местности и одобрил его».

ОБРАЩЕНИЕ А. ГИТЛЕРА К СОЛДАТАМ ВЕРМАХТА НА ВОСТОЧНОМ ФРОНТЕ С ПРИЗЫВОМ СРАЖАТЬСЯ ДО КОНЦА

15 апреля 1945 г.

Солдаты на восточном фронте!

В последний раз смертельный враг в лице большевиков и евреев переходит в наступление. Он пытается разгромить Германию и уничтожить наш народ. Вы, солдаты на восточном фронте, знаете большей частью уже сами, какая судьба уготована прежде всего немецким женщинам, девушкам и детям. В то время как старики и дети будут убиты, женщины и девушки будут низведены до казарменных проституток. Остальные попадут в Сибирь.

Мы предвидели это наступление и уже с января этого года делали все, чтобы построить прочный фронт. Врага встретит мощная артиллерия. Потери нашей пехоты компенсированы многочисленными новыми подразделениями.

Штурмовые подразделения, новые формирования и отряды фольксштурма усиливают наш фронт. Большевиков в этот раз постигнет судьба азиатов, то есть им будет нанесено кровавое поражение у стен Берлина.

Кто в этот момент не выполнит своего долга, действует как предатель своего народа. Полк или дивизия, покинувшие свои позиции, поведут себя так подло, что им придется стыдиться женщин и детей, выстоявших перед воздушным террором врага. Прежде всего следите за немногими офицерами и солдатами – предателями, которые, чтобы сохранить себе сносную жизнь в русском рабстве, возможно, будут воевать против нас в немецкой форме. Тот, кто дает вам приказ на отступление, а вы его точно не знаете, должен быть тотчас схвачен и, если необходимо, тотчас расстрелян, безразлично, в каком он чине. Если в эти грядущие дни и недели каждый солдат на восточном фронте выполнит свой долг, последний натиск азиатов разобьется о нашу оборону, равно как и вторжение наших врагов на Западе в конце концов потерпит провал.

Берлин останется немецким, Вена снова будет немецкой, а Европа никогда не будет русской.

Образуйте монолитную общность для защиты не пустого понятия «Отечество», а для защиты вашей родины, ваших жен, ваших детей, а с ними и вашего будущего.

В эти часы весь немецкий народ смотрит на вас, мои восточные бойцы, и надеется только на то, что ваша стойкость, ваш фанатизм и ваше оружие потопят большевистский натиск в море крови. В момент, когда судьба убрала с лица земли самого большого военного преступника всех времен, решается исход этой войны.

Адольф Гитлер

Для того чтобы пробиться к Рейхсканцелярии и бункеру Гитлера, частям Красной армии пришлось прорывать глубоко эшелонированную фашистскую оборону, для чего использовались сформированные по приказу командующего 1-м Белорусским фронтом маршала Жукова «группы разрушения». Перед штурмом очередного городского квартала все здания, улицы и перекрестки подвергались интенсивной артиллерийской обработке и только после этого в бой вступали штурмовые подразделения, среди которых были и бойцы штрафных подразделений. Так, по приказу командующего 3-й ударной армией генерал-полковника В. И. Кузнецова в передовые отряды штурмовых групп (численностью 8-10 человек) были включены штрафники и солдаты, освобожденные из немецкого плена. Им предстояло кровью искупить свою вину перед Родиной, выкуривая остатки отборных фашистских подразделений из укреплений и при этом часто сталкиваясь с минами и неразорвавшимися снарядами.

25 апреля 1945 года недалеко от германского города Торгау на реке Эльбе произошла историческая встреча советских воинов с американскими. Бойцы и офицеры 1-Украинского фронта обнимались и фотографировалась с собратьями по оружию из 1-й армии США. Сохранились архивные документы, в которых подробно описывалась встреча: американский патруль, которым командовал лейтенант Альберт Коцебу, на восточном берегу Эльбы встретил советских воинов под командованием подполковника Александра Гордеева. Вскоре состоялась еще одна встреча наших воинов с американцами, закончившаяся также братанием и обменом сувенирами.

28 апреля с севера через реку Шпрее к Рейхстагу продвигалась ударная армия генерала Кузнецова; ее 79-й стрелковый корпус первым из советских войск ворвался в город. С юго-востока наступали гвардейцы 8-й гвардейской и 1-й гвардейской танковых армий. Накануне, 23 апреля, Ставка ВГК в своей директиве установила разграничительную линию между 1-м Белорусским и 1-м Украинским фронтами, которая на севере заканчивалась Ангальским вокзалом, расположенном в центральной части города, в 2 км южнее Рейхстага. А дальше, как описывает И. Б. Мощанский в книге «У стен Берлина», началась путаница: «28 апреля войска 1-го Белорусского фронта овладели вокзалом. Строго говоря, это являлось нарушением установленной границы, так как вокзал входил в полосу наступления 1-го Украинского фронта. В ней больше, чем командование 1-го Белорусского фронта, были повинны Генеральный штаб и Ставка, которые не сумели обеспечить на должном уровне взаимодействие двух фронтов, направив их на одну и ту же цель. Основная причина перемешивания войск заключалась в несвоевременном разграничении районов действий фронтов. С началом Берлинской операции граница между войсками 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов была определена всего-навсего на глубину 50 км – до Люббена. Несмотря на то что войска маршала И. С. Конева ворвались в Берлин 21 апреля, Ставка установила разграничительную линию в городе только 23 апреля. Трудности не замедлили сказаться. И Конев, и Жуков стали получать от своих войск одно донесение за другим о том, что собственная авиация наносит по ним удары. Разобраться, авиация какого фронта виновата, в тех условиях было невозможно.

Белорусский вокзал в Москве. Отсюда уходили эшелоны на фронт. Западное направление осенью 1941 года было одним из самых опасных

Однако и назначенная 23 апреля разграничительная линия, упорядочив действия войск на суше, не устранила неразберихи в воздухе. По мере продвижения к центру Берлина она возрастала. Летчики нередко ошибались. Как докладывало командование 3-й гвардейской танковой армии, 16-я воздушная армия, входившая в состав 1-го Белорусского фронта, случайно нанесла мощный удар по 6-му гвардейскому танковому корпусу, причинив ему серьезный урон. Случалось, что танкистов генерала П. С. Рыбалко бомбила авиация своего же фронта. Дело доходило до того, что П. С. Рыбалко попросил И. С. Конева совсем убрать авиацию. Когда же войска устремились к Рейхстагу, даже артиллерия иногда обстреливала своих соседей». В результате этих печальных инцидентов несколько летчиков-офицеров, бомбивших по ошибке позиции своих же войск и попавших под «горячую руку» командования, были готовы отправиться под трибунал – искупать вину в штрафбатах. Но тут кончилась война, штрафникам объявили амнистию и о случившемся забыли.

2 мая 1945 года войска 1-го Белорусского фронта под командованием Маршала Советского Союза Жукова и 1-го Украинского фронта под командованием Маршала Советского Союза И. Конева разгромили фашистские войска в столице Германии. В 15:00 остатки берлинского гарнизона под командованием генерала Вейдлинга капитулировали.

Гельмут Вейдлинг, все время исполнявший, в общем-то, вторые, если не третьи роли, вдруг оказался на первом плане. Гитлер сначала по чьему-то доносу чуть не приговорил его к смерти, но Вейдлинг сумел доказать, что его преданность фюреру безупречна. Гитлер поверил – и назначил его комендантом Берлина, главой обороны последнего рубежа Третьего Рейха.

ПРОТОКОЛ ДОПРОСА АРЕСТОВАННОГО ГЕЛЬМУТА ВЕЙДЛИНГА

от 28 ноября 1951 года

Вопрос: Когда и кем вы были назначены командующим обороной Берлина?

Ответ: 24-го апреля 1945 года лично Гитлером я был назначен командующим обороной Берлина.

Вопрос: Почему выбор Гитлера пал именно на вас?

Ответ: В самый критический момент для Берлина, когда советские войска прорвали оборону германской армии по реке Одеру, в городе не нашлось ни одного опытного фронтового генерала. А так как в силу известных обстоятельств, о которых я ранее дал показания, мне пришлось в это время посетить Берлин, Гитлер решил, что я по своему опыту смогу руководить обороной Берлина, и назначил меня командующим обороной.

Вопрос: Известно, что Гитлер не так обращал внимание на способности и опыт своих генералов, как именно на фанатичную преданность фашистским идеям. К вам он тоже не мог подойти иначе?

Ответ: Совершенно верно. Гитлер отдавал предпочтение не полководческим способностям своих генералов, а фашистскому фанатизму. Среди германского генералитета я был известен тогда своей верностью фашизму и лично Гитлеру. Поэтому у Гитлера не было сомнений в части моей преданности. А это, в конечном счете, решило вопрос о моем новом назначении.

Вейдлинг говорил фюреру о потерях и напоминал о том, что опытным частям Красной армии противостоят необученные подразделения фольксштурма. В ответ Гитлер заявил, что командиры должны показывать пример своим подчиненным и что русские в ходе боев тоже используют «трофейных солдат». Таким термином гитлеровцы называли молодых воинов-красноармейцев, которые были призваны на службу из территорий Советского Союза, уже освобожденных от немецкой оккупации. Не имело успеха и обращение к мнению уже упоминавшегося Хейнрици, который не раз повторял, что «фронт между Эберсвальде и Франкфуртом в первой линии обороны укомплектован хорошо и что нам не хватает только одного, а именно резервов пехоты… Через несколько дней будет невозможно пополнять потери, понесенные нашими войсками… Невозможно черпать дальнейшие силы, снимая войска с менее угрожающих участков фронта между Эберсвальде и Штеттином. Таким образом, исход битвы не может быть хорошим, так как через несколько дней боев силы немецких войск иссякнут».

ДИРЕКТИВА НАЧАЛЬНИКА ШТАБА ОПЕРАТИВНОГО РУКОВОДСТВА ВЕРХОВНОГО КОМАНДОВАНИЯ ВЕРМАХТА ОБ ОБРАЗОВАНИИ ГРУППЫ АРМИЙ «ОСТМАРК» И НЕОБХОДИМОСТИ ПРОДОЛЖЕНИЯ СОПРОТИВЛЕНИЯ СОВЕТСКИМ ВОЙСКАМ№ 003005/45

Сов. секретно

4 мая 1945 г.

Начальнику оперативного штаба «Б»

Командующему группой армий «Центр»

Начальнику штаба группы армий «Центр»

1. После свершившейся капитуляции войск группы армий «Юго-Запад» и «Запад» между Богемскими лесами и рекой Инн командование группам армий «Центр», «Юг» и «Юго-Восток» принимает на себя командующий группой армий «Юг» фельдмаршал Кессельринг. Исполнение доложить.

Группа армий «Юг» переименовывается в Группу армий «Остмарк» (Австрия).

2. Боевые действия вести таким образом, чтобы выиграть время для спасения как можно большего количества гражданского населения от Советской Армии. Обеспечивать линии фронта. Своевременно отвечать на попытки прорыва, при необходимости сокращением линии фронта. Если Богемскую область более нельзя будет удержать, то отходить в юго-западном направлении с целью вывода драгоценного человеческого материала групп армий из зоны влияния русских.

Генерал-полковник Йодль

Рейхсмаршал Геринг заявил Гитлеру, что готов ему предоставить 100 тысяч человек из состава люфтваффе, Гиммлер – 25 тысяч своих эсэсовцев и 12 тысяч моряков предложил Дениц.

Итого, как просуммировал эти цифры Гитлер, для обороны Берлина находилось резервов в числе около 150 тысяч человек, что, по мнению Гитлера, составляло около 12 дивизий. Он проигнорировал возражения: что «касается количества, то людей вполне достаточно, однако они не разбиты на боевые подразделения и не обучены для ведения оборонительного боя, к которому готовят пехотинцев».

Затем Гитлер поразил всех, заявив, что, по его мнению, «главный удар русских будет направлен совсем даже не на Берлин. Концентрация войск противника южнее, перед нашим фронтом в Саксонии, гораздо сильнее. Все, что здесь, – всего лишь наступление на второстепенном направлении, чтобы отвлечь наши силы. Противник собирается нанести главный удар не на Берлин, а на Прагу».

То есть Вейдлинг на посту коменданта унаследовал уже практически безнадежную ситуацию. Он весьма скептически оценивал возможность удержать Берлин, хотя и попытался это сделать. Но слишком неравными были теперь силы…

После самоубийства Гитлера Вейдлинг был одним из тех, кто начал переговоры о сдаче. Сам он так описывал обстоятельства, при которых было принято это решение: «1 мая в 21:30 я собрал работников штаба 56 тк и работников штаба обороны Берлина с целью решить – будет ли штаб пробиваться или сдаваться русским. Я заявил, что дальнейшее сопротивление бесполезно, что прорываться означает при успехе попасть из «котла» в «котел». Меня все работники штаба поддержали, и в ночь на 2 мая я послал полковника фон Дуфвинга парламентером к русским с предложением о прекращении немецкими войсками сопротивления».

В 0:40 (по московскому времени) 2 мая радиостанция 79-й гвардейской стрелковой дивизии приняла радиограмму на русском языке от 56-го танкового корпуса: «…Просим прекратить огонь. К 12:50 по берлинскому времени высылаем парламентеров на Потсдамский мост. Опознавательный знак – белый флаг на фоне красного цвета. Ждем ответа».

Получивший радиограмму Чуйков распорядился выполнить просьбу о прекращении огня и принять парламентеров в указанное время. Как гласит журнал боевых действий 47-й гвардейской стрелковой дивизии, немецкие парламентеры появились в 2 часа ночи на мосту в районе Клукк-штрассе, это западнее, чем первоначально предполагавшийся Потсдамский мост. Возглавлял парламентеров начальник штаба упомянутого танкового корпуса полковник фон Дуфвинг. Он заявил, что парламентеры уполномочены командиром корпуса генералом Вейдлингом заявить о прекращении сопротивления и капитуляции корпуса.

На вопрос, сколько времени нужно для организованной сдачи и разоружения, фон Дуфвинг ответил, что для этого необходимо 3–4 часа. Как пишет Алексей Исаев в книге «Берлин 45-го»: «После этого фон Дуфвинг отправился к Вейдлингу с предложением советского командования о разоружении и сдаче частей корпуса к 7:00 2 мая. Было согласовано место, куда будут выходить немецкие части и сдавать оружие. Самому Вейдлингу и его штабу было предложено сдаться в 6:00 2 мая».

Так и произошло. В 6:00 Вейдлинг в сопровождении генералов Шмидт-Ланкварта и Веташа перешел линию фронта и сдался. Немецкие генералы были доставлены на командный пункт к Чуйкову, который так описывал последнего коменданта Берлина: «Вейдлинг – в очках, среднего роста, сухощавый и собранный».

– Являетесь ли вы командующим обороной Берлина? – спросил у него Чуйков. – Распространяется ли капитуляция на весь гарнизон г. Берлин или только на части 56-го танкового корпуса? Что заставило вас принять решение о капитуляции?

Вейдлинг сообщил, что 6 дней назад он был назначен приказом Гитлера командующим обороной Берлина. Решение о капитуляции распространяется только на части 56-го танкового корпуса, так как весь гарнизон разбит на отдельные группы, согласно ранее отданному им приказу, и связи с ними он не имел. Решение о капитуляции принял сам.

После этого Вейдлинг вместе с начальником штаба обороны Берлина полковником Рефиором составил такой приказ:

«30.4.45 фюрер покончил с собой, предоставив нас, давшим ему присягу, самим себе. Вы думаете, что согласно приказу фюрера все еще должны сражаться за Берлин, несмотря на то, что недостаток тяжелого оружия, боеприпасов и общее положение делают дальнейшую борьбу бессмысленной.

Каждый час вашей борьбы увеличивает ужасные страдания гражданского населения Берлина и наших раненых. Каждый, кто гибнет сейчас за Берлин, приносит напрасную жертву.

Поэтому, в согласии с Верховным командованием советских войск, я призываю вас немедленно прекратить сопротивление».

Этот приказ был объявлен через громкоговорители для гарнизона Берлина. К концу дня 2 мая организованное сопротивление берлинского гарнизона прекратилось.

К вечеру этого дня в плен попало более 70 тысяч солдат и офицеров, в том числе несколько генералов, а также представителей руководства Третьего рейха, которые не успели скрыться из Берлина.

8 мая 1945 года в предместье Берлина Карсхорсте в 22 часа 43 минуты по местному времени представителями Третьего рейха был подписан Акт о безоговорочной капитуляции фашистской Германии. Руководство рейха тщетно пыталось официально сохранить номинальную власть и любой ценой избежать безоговорочной капитуляции. Поэтому первый акт капитуляции был заключен за сутки до этого, в городе Реймсе. Но руководство СССР сочло реймский акт только предварительным протоколом и по согласованию с союзниками совместно подписали 8 мая тот самый Акт о безоговорочной капитуляции. От Советского Союза документ подписал маршал Жуков. На торжественной церемонии присутствовали многочисленные журналисты, и не только советские. На следующий день весь мир узнал о капитуляции одного из самых жестоких агрессоров в истории человечества.

5 мая 1945 года в Праге вспыхнуло восстание против фашистских оккупантов. Кое-как вооруженные горожане, поддержанные пробравшимися в город партизанами, сумели захватить часть города, построить баррикады, занять вокзалы, мосты, банки, телефонные станции и телеграф. Поняв, что силами гарнизона подавить восстание не удастся, фашисты отправили против взбунтовавшегося города части группы армий «Центр», в состав которых входили танки и самоходные орудия. И тогда, поняв свою обреченность и неизбежность разрушения одного из самых красивых и древних городов Европы, вожди Пражского восстания, Чешский национальный совет попросил помощи у руководства антигитлеровской коалиции, отправив им радиограммы. В ответ на помощь Праге 6 мая были направлены войска Второго и Четвертого Украинских фронтов, в составе которых были и танковые корпуса. Разгромив основные силы противника, советские войска в ночь на 9 мая прорвались к Праге и в 9 часов утра освободили город.

6 июня 1945 года было издано постановление СНК СССР «Об организации Советской военной администрации по управлению Советской зоной оккупации в Германии». Согласно этому документу главнокомандующим Советской военной администрацией в Германии (СВАГ) назначался Маршал Советского Союза Георгий Жуков. Администрация была размещена в Берлине, в районе Карлсхорст. Советская зона оккупации находилась под ее управлением вплоть до создания в 1949 году Германской Демократической Республики (ГДР).

К моменту создания СВАГ в НКВД, а точнее в Управлении по антифашистской работе, уже активно подбирали местные идеологические правильные кадры для назначения их бургомистрами, судьями, сельскими старостами.

9 июня 1945 года вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР, которым учреждалась медаль «За взятие Берлина». Разработка проекта этой почетной награды была начата в апреле 1945 года. Было рассмотрено более сотни вариантов ее внешнего облика и в итоге выбран и утвержден рисунок художника А. И. Кузнецова: над надписью «За взятие Берлина» пятиконечная звезда, а по нижнему краю полувенок из дубовых листьев, перевитый лентой.

Медалью «За взятие Берлина» награждались военнослужащие разных родов войск, которые непосредственно участвовали в штурме столицы Германии, и военачальники, разрабатывавшие Берлинскую операцию и руководившие ею. Число награжденных было более миллиона, и хотя большинство медалей вручалось сразу после войны, известны случаи, когда участники штурма Берлина получали награду много позже, иногда даже в начале XXI века.

Ведь именно эта операция стала знаковой, самой важной в ходе Второй мировой войны, а потому и вошла в анналы истории. В том числе и для самого Жукова – для него Вторая мировая оказалась закончена. На войну с японцами отправились другие военачальники. Ему же предстояло решать организационные, политические и хозяйственные вопросы, связанные с советской зоной оккупации и взаимодействием с союзниками по антигитлеровской коалиции.

Часть 3. Он мог стать советским Наполеоном?

Заслуженные лавры

Когда стало известно об окончании Второй мировой войны, возник огромный интерес к личностям тех военачальников, кто эту войну выиграл. И маршал Жуков занимал среди них одно из первых мест. В Берлине прошла его пресс-конференция, на которой присутствовал английский журналист, корреспондент «ВВС» и «The Sunday Times» Александр Верт, который провел в СССР всю войну и выпустил впоследствии документальный труд «Россия в войне 1941–1945». Верт оставил подробный рассказ о берлинской пресс-конференции Георгия Константиновича: «…Спустя несколько дней маршал Жуков устроил свою знаменитую пресс-конференцию на веранде своей виллы с видом на озеро Ванзее. Присутствовал также Вышинский. Жуков производил впечатление выдающейся личности. Москва, Ленинград, Сталинград, а потом еще и это наступление, начавшееся 12 января на Висле и закончившееся здесь, в Берлине, – имя Жукова было неотделимо от всего этого. Однако держался он просто и добродушно.

Он рассказал о сражении за Берлин: «Оно не было похоже на битву под Москвой, Ленинградом или даже Сталинградом… В первые годы войны нам часто приходилось воевать в исключительно неблагоприятных условиях. К тому же у наших офицеров и солдат тогда не было такого опыта, как сейчас. В сражении за Германию мы имели превосходство в людях, танках, самолетах, артиллерии и во всем прочем в соотношении 3 к 1, а иногда даже 5 к 1. Но важно было не просто взять Берлин (это подразумевалось само собой), а взять его в кратчайший срок. Немцы ожидали нашего удара. Поэтому… мы очень долго думали над тем, как бы организовать его внезапно для противника».

Жуков тогда поделился некоторыми своими методами, помогавшими ему одерживать победы: «…Я выбрал способ внезапной атаки ночью всем фронтом. Прежде всего, нами была проведена ночная артиллерийская подготовка, чего, по показаниям пленных, немцы не ожидали. Они предполагали, что мы, возможно, будем действовать ночью, но не думали, что это будет главная атака. Вслед за артиллерийской подготовкой нами была проведена ночная танковая атака. В наступление нами было брошено более четырех тысяч танков при поддержке двадцати двух тысяч стволов артиллерии и минометов. С воздуха удар сопровождался четырьмя-пятью тысячами самолетов… В течение суток было проведено свыше пятнадцати тысяч самолетовылетов… Чтобы помочь танкам в ориентировке ночью, мы применили никем не проводившуюся до сих пор ночную подсветку прожекторами. Это было около четырех часов, в ночь на 16 апреля. Применением этой новинки мы имели в виду не только подсветить нашим танкам и пехотинцам, но и ослепить противника, чтобы он не мог вести точный прицельный огонь».

Об эффективности этого приема спорили как еще до его применения (даже есть такая сцена в одном из фильмов), так и после. Но результат наступления известен, на той пресс-конференции Жуков описал его кратко: «Мы очень быстро прорвали германскую оборону на Одере на широком фронте. Противник, видя, что его оборона не выдержала, бросил на свою защиту все резервы из района Берлина и даже снял часть гарнизона из самого Берлина. Он надеялся остановить нас резервами, снятыми с обороны Берлина, и в этом был его большой просчет. Подходящие резервы врага были во встречных сражениях разбиты с воздуха и нашими танками. Когда советские войска прорвались к Берлину, оборона города была в ряде мест оголена. В частности, была оголена зенитная оборона противника».

Свое краткое сообщение Жуков закончил, по словам Верта, в типично профессиональном духе: «Это было поучительное и интересное сражение, особенно в отношении темпов и тактики ночного боя такого масштаба. Главное то, что немцы были разгромлены на Одере, в самом Берлине фактически происходила просто огромная операция по очистке. Сравнения с битвой под Москвой здесь не может быть».

Разумеется, у присутствующих возникло множество вопросов к маршалу, в том числе и о том, как Советский Союз относится к немцам. «Он ответил, что это будет зависеть от поведения немцев и что чем скорее они сделают для себя правильные выводы из того, что произошло, тем лучше. Он [Жуков] стоит за скорый суд над немецкими военными преступниками. Он считает, что по этому вопросу между союзниками достигнуто соглашение. “А по другим вопросам?” – поинтересовался кто-то. “По другим вопросам, – сказал он, – также должно быть достигнуто соглашение, если мы не хотим играть на руку немцам”».

Рассказав о свадьбе Гитлера и Евы Браун в бомбоубежище, Жуков уклонился от ясного ответа, что стало с фюрером. На самом деле тело Гитлера было найдено и опознано. Скоробогатов в биографии коменданта Берзарина пишет: «3 мая маршал Жуков, генералы Берзарин и Боков приезжали из Карлсхорста на Вильгельмплац, побывали в рейхсканцелярии. Им доложили, что трупы Гитлера и его приближенных не найдены. Их сожгли и где-то закопали. Генералы пошли во двор и парк, откуда убитых и раненых уже убрали. Им показали остатки потухших костров, где, возможно, были сожжены Гитлер и его жена Ева Браун. Куча пепла не впечатляла. И Жуков заметил:

– На этих кострах немецкие солдаты кипятили воду».

В поисках главного «вещественного доказательства» смерти фюрера участвовала и переводчик Елена Ржевская, впоследствии в 1965 году опубликовавшая книгу «Берлин, май 1945», которую весьма высоко оценил Жуков. Ржевская была среди тех, кто обнаружил тело Гитлера и провел опознание с привлечением его личного стоматолога. Но официально о находке не объявлялось. Некоторые исследователи впоследствии усматривали в этом желание Сталина держать союзников в неведении относительно судьбы всеобщего врага.

Верт отметил, как Жуков сравнивал разных противников, с которыми ему доводилось иметь дело: «Немцы, – сказал он, – с технической точки зрения сильнее, чем японцы, и к тому же они очень хорошие солдаты (этого нельзя отрицать), но в общем у германской армии нет настоящего фанатизма, как у японцев».

Далее Жуков, по словам Верта, перешел к тому, что он назвал своей «основной деятельностью» во время только что закончившейся войны: «С самого начала войны я занимался подготовкой обороны Москвы. Перед битвой под Москвой пришлось в течение некоторого времени заботиться также о Ленинграде, а потом уже было само Московское сражение. После этого мне пришлось организовывать оборону Сталинграда и затем сталинградское наступление. Я был заместителем Верховного Главнокомандующего. Далее была Украина и Варшава, остальное вы знаете.

– А Курск и Белоруссия? – спросил кто-то.

– Верно, к ним я также имел некоторое отношение, – улыбнулся Жуков».

Чем можно объяснить быстрое возвращение Жукова из Германии в Советский Союз? Видимо, и тем, что Сталин опасался своих слишком популярных военачальников, тем более ставших известными на Западе и общавшихся с западными полководцами.

Советский вождь стремился не только получить из Германии все ценное для СССР, но и сделать ее социалистической. А зная историю и то, что менее ста лет назад офицеры-декабристы вышли на Сенатскую площадь после зарубежного похода русской армии, вождь народов не хотел повторения, тем более что в Советском Союзе уже случались конфликты между вернувшимися на Родину заслуженными фронтовиками и местной властью. Конфликты не политические, а скорее обыденные, но у многих из демобилизованных оставалось не сданное именное или трофейное оружие (в основном пистолеты), о чем вождю докладывали бдительные органы…

Волю Сталина в советской зоне оккупации должны были осуществлять не герои только что закончившейся войны, а представители спецслужб – при участии соответствующих советских ведомств, занимавшихся промышленностью и техническими разработками.

ДОКЛАД ЧЛЕНА ВОЕННОГО СОВЕТА 5-Й УДАРНОЙ АРМИИ ЧЛЕНУ ВОЕННОГО СОВЕТА 1-ГО БЕЛОРУССКОГО ФРОНТА О СОЗДАНИИ ВОЕННЫХ КОМЕНДАТУР В БЕРЛИНЕ И НАСТРОЕНИЯХ ЖИТЕЛЕЙ ГОРОДА

2 мая 1945 г.

Докладываю о состоянии работы по созданию военных комендатур в Берлине.

В период с момента вступления войск нашей армии в Берлин до 1 мая с. г. организована работа военных комендатур в 12 районах Берлина.

Помещения военных комендатур быстро приводились в культурный вид. К 1 мая у входов в здания всех комендатур были вывешены советские флаги, на зданиях, внутри помещений комендатур были вывешены лозунги с призывами ЦК ВКП(б) к 1 Мая.

Восточные районы Берлина действиями авиации и артиллерии разрушены в меньшей степени, чем центральные районы города. Основная масса промышленных предприятий восточной части Берлина находится в исправном состоянии.

Во всех районах города осталось большое количество местного населения. Из районов, не занятых войсками нашей армии, по линиям метро прибывает большое количество местного населения в восточные районы города. Отмечено много случаев, когда немецкие солдаты и офицеры, а также члены СС под видом гражданского населения направляются в расположение наших тылов из центра города. Как правило, отъявленные фашисты, владельцы крупных предприятий эвакуировались на запад.

Восточные районы Берлина не отличаются наличием большого количества крупных промышленных предприятий. Наличие и состояние фабрик, заводов и других промышленных предприятий частично учтены, работа по этому вопросу продолжается.

Основные промышленные объекты Берлина, различные склады и важные учреждения берутся под охрану. Из крупных промышленных предприятий в восточной части Берлина заслуживает внимания станкостроительный завод в пригороде Марцан. Завод во время войны выпускал минометы, головки и стаканы к снарядам, противотанковые гранаты. При заводе имеется в полной сохранности силовая станция с тремя турбинами.

В районе Лихтенберг в полной исправности имеются следующие заводы и фабрики: железопрокатный завод акционерного общества Бетак, бумажная фабрика общества Хербст, на которой имеется запас сырья 100 т (бумаги) и 50 т готовой бумажной продукции, маргариновый завод голландского акционерного общества Франденберг, где имеется склад готовой продукции.

В районе Карлсхорст в исправном виде имеется газовый завод с полным оборудованием, завод авиационной фанеры с запасом сырья на 6 месяцев.

В районе Хорст-Вессель расположены механический завод с полным оборудованием, трикотажно-шелковая фабрика с наличием сырья на 3 месяца работы.

На ж.-д. вокзалах Берлина имеется большое количество паровозов, пассажирских и товарных вагонов, платформ, цистерн, а также различного ж.-д. оборудования.

С 28 апреля с. г. на всех улицах занятых нами районов Берлина расклеены приказ № 1 начальника гарнизона и военного коменданта Берлина и приказ № 5 Военного совета 1-го Белорусского фронта, а также 3000 листовок «Маршал Сталин о Германии и немцах».

Во всех занятых районах Берлина создаются из числа местных жителей группы содействия. Группы работают под руководством и контролем районных и участковых военных комендантов.

В обязанность групп содействия вменены: перепись местного населения, наведение чистоты и порядка на улицах и дворах (очистка их от мусора и нечистот), выявление и учет продовольственных запасов для снабжения населения района, пуск в ход коммунально-бытовых и пищевых предприятий: водопровода, электростанций, канализации, мельниц, пекарен, булочных, консервных заводов, кондитерских и т. д., организация торговли хлебом, картофелем, мясом и изделиями легкой промышленности по удовлетворению нужд населения, открытие бань, парикмахерских, больниц, аптек, швейных и сапожных мастерских, привлечение для работы в открываемых предприятиях и учреждениях специалистов: инженеров, техников, врачей, различных мастеров и квалифицированных рабочих, содействие в ремонте и оборудовании железнодорожного транспорта, приведение в порядок вокзалов и железнодорожных путей.

30 апреля 1945 г. с инженерами, техниками и мастерами промышленных, пищевых, коммунально-бытовых предприятий и учреждений проведено совещание по налаживанию работы предприятий и учреждений. Во всех районах военные коменданты через созданные из местного населения группы содействия открывают работу пищевых предприятий, магазинов и бытовых учреждений по обслуживанию местного населения.

Продовольственные продукты отпускаются населению через магазины по карточкам, выданным бургомистрами районов (хлеба 150 г, картофеля 300 г на человека). В большинстве случаев открытие и работа бытовых учреждений тормозится отсутствием электроэнергии. В районах производится ремонт электростанций, с пуском которых (в ближайшие дни) представится возможность обеспечить все коммунально-бытовые учреждения электроэнергией.

В районе Фридрихсфельде работает 9 хлебопекарен с общей производительностью 12–14 тонн хлеба, что вполне обеспечивает суточную выдачу хлеба населению через 9 хлебных магазинов. Имеется 1 больница, полностью укомплектованная медперсоналом и оказывающая медицинскую помощь населению. Открыты и работают скобяной, мебельный, ювелирный магазины. Населению в счет апрельско-майской нормы выдано 30 тонн мяса, хранившегося в холодильнике колбасной фабрики. В нескольких магазинах выдается по карточкам картофель (300 г на человека).

Политические настроения жителей Берлина

Сопротивление немецко-фашистских войск вызывает острое реагирование многих местных жителей Берлина.

Рудольф Мюллер (54 года, житель района Лихтенберг, рабочий электростанции) заявил: «…Мы никак не можем понять, почему немецкие солдаты продолжают проливать кровь за Гитлера. Война давно проиграна и дальнейшее сопротивление повлечет за собой лишь разрушения и поставит в бедственное положение население Берлина».

Многие жители не знают о полном окружении Берлина Красной Армией и полагают, что с запада союзные нам войска остановлены на Эльбе.

При опросе жители показывают, что все ценности, продовольственные и вещевые склады нацисты спрятали в метро. Обследование станций метро района Фридрихсфельде полностью подтверждает эти показания.

На заборах и стенах домов районов Берлина нацистами при отступлении написано много лозунгов, свидетельствующих об их безумной решимости до последнего солдата защищать Берлин.

На улицах различных районов города можно видеть лозунги: Берлин будет немецким, Победа или Сибирь, Вена снова будет немецкой, Плюнь тому в лицо, кто не может обороняться.

При вступлении частей Красной Армии в различных районах были сняты с виселиц повешенные немецкие солдаты с надписями на груди: За малодушие, За дезертирство, Я повешен за то, что плохо защищал родину.

После проведения разъяснительной работы работниками комендатур, особенно после распространения приказа № 1 начальника гарнизона Берлина и приказа № 5 Военного совета 1-го Белорусского фронта, к комендантам районов стали приходить многие жители с предложением своих услуг для организации местных управлений, налаживания работы предприятий и торговли. Многие из посетителей комендатур именуют себя членами коммунистической партии Германии и просят разрешить им оформить свою партийную организацию. Один из них с партийным документом на руках (коммунист Георг Лепс, 52 года, пекарь) заявил, что еще до прихода Красной Армии они пытались организовать борьбу против фашистов.

Из бесед с населением (Пауль Клюгер, 48 лет, рабочий-железнодорожник, беспартийный; Эмиль Шредер, 42 года, служащий почты, беспартийный, и другие) установлено, что они знают о происходящей конференции в Сан-Франциско и интересуются ее решениями. Задаются вопросы о территории послевоенной Германии, об управлении, экономике и о том, будет ли Берлин немецким или открытым городом.

В последнее время среди населения распространялись упорные слухи о якобы происшедшем разрыве дипломатических отношений между СССР и Англией, причем, выражалась уверенность, что Германия будет спасена общими усилиями Англии и Америки.

После разъяснения среди военнослужащих Красной Армии директивы № 8672 от 20.4.45 г. Ставки Верховного Главнокомандования и директив № 10853, 10854, 10855 ВС 1 БФ резко изменилось отношение военнослужащих к немецкому населению. Стало меньше случаев изнасилования, барахольства и грабежа.

В военные комендатуры районов после опубликования приказа № 1 начальника гарнизона и коменданта Берлина местные жители приносят большое количество радиоприемников, телефонных аппаратов, пишущих машинок и других множительных приборов.

Характерно отметить, что оружия и боеприпасов от населения поступает очень мало.

Работникам военных комендатур систематически оказывают практическую помощь офицеры инспекторской группы, которые ежедневно выезжают во все районные комендатуры.

Член Военного совета 5-й ударной армии генерал-лейтенант Боков

Жуков был хорош для самого первого этапа после Победы – под руководством легендарного маршала Советский Союз, не помня зла, помогает немцам, пострадавшим от гитлеровской авантюры и нацистского произвола. Сначала – кормление голодных немок и детей (большинство боеспособных немцев были призваны в гитлеровскую армию или ополчение, ранены, погибли или попали в плен), потом – дальнейшее налаживание жизни.

«Кто лучше других справится в такой, поистине отчаянной обстановке с обязанностями хозяина – коменданта Берлина? – восклицал Скоробогатов в своей книге о Берзарине. – Для командования Красной армии это был непростой вопрос. В подчинении комфронта маршала Г. К. Жукова служило немало умных, толковых, деятельных генералов. Многие из них прошли большую боевую и жизненную школу, умело руководили войсками. В военных училищах, в академиях их учили премудростям оперативного и тактического искусства, практике комендантской службы. В этом отношении вроде бы проблем не возникало. Однако это только на первый, поверхностный взгляд. А копни глубже – все не так-то просто. Поверженный многомиллионный Большой Берлин – случай особый, исключительный. Это взятый штурмом главный город огромного европейского государства. Будущий статус его неизвестен. Во всемирной истории войн никогда ничего подобного не происходило…»

24 апреля маршал Жуков назначил генерал-полковника Н. Э. Берзарина комендантом и начальником гарнизона Берлина. Через три дня комендант Берзарин издал приказ о принятии на себя всей административной и политической власти в Берлине. 28 апреля была запрещена деятельность НСДАП.

11 мая в Берлин прибыл Микоян, который приступил к обсуждению продовольственной проблемы. Для прокорма населения Жуков и Берзарин выделили 6 миллионов пудов муки и зерна, около 100 тысяч тонн крупы, несколько тысяч голов крупного рогатого скота. Обсуждались также нормы выдачи молочных продуктов и передачи самоуправлению Берлина какого-то количества трофейного молочного скота. 14 мая в Берлине начало работать метро. 20 мая прошло организационное заседание нового магистрата. Начали выходить газеты, заработала почта. Пленных военных врачей отпустили на свободу с условием, что они будут работать в медицинских учреждениях города.

Наладить контакты с немецкой интеллигенцией оккупационным властям помогала актриса Ольга Чехова, которую многие исследователи называют одним из самых удачливых советских агентов непосредственно в ближнем кругу Гитлера. Скоробогатов в книге, посвященной Берзарину, пишет о ней: «Не знаю, как О. К. Чехова общалась со Сталиным, но мне точно известно, что с руководителем советской контрразведки В. С. Абакумовым она имела доверительную переписку. Она получила в шведском посольстве в Берлине пакет из Москвы с письмом Ф. Паулюса, находившегося в советском плену, и передала его жене фельдмаршала, проживавшей на юге Германии. В пакете имелась письменная просьба Абакумова – получить ответ от адресата, передать его шведам. Это поручение Чехова выполнила. Паулюс получил письмо от жены. Обратите внимание – это было в 1944 году! За этот подвиг О. К. Чехову наградили орденом Ленина…» Причины, побудившие советскую разведку организовать передачу писем, вряд ли могли быть сентиментальными – после получения весточки от жены Паулюс окончательно принял решение участвовать в антифашистской пропаганде.

Комендант Берзарин получил свыше распоряжение всячески заботиться об актрисе. Если верить Скоробогатову, который сам был участником событий, генералу подобное поручение было не по душе. Возможно, артистка это почувствовала, по крайней мере, как свидетельствует биограф Берзарина, «Василий Иванович Качалов, народный артист СССР, с которым Н. Э. Берзарин был знаком с весны 1941 года, пытался по телефону «растопить лед», звонил из Москвы в Берлин, разговаривал с Николаем Эрастовичем. Мол, посодействуйте… Последовал холодный ответ: «У этого прекрасного дитяти заступников, нянек хоть отбавляй. Говорите, Василий Иванович, о ком-нибудь другом, – заметил комендант. – По моему распоряжению, Василий Иванович, ее обслуживает адъютант-москвич, образованный офицер в чине полковника. Что ей еще требуется?» Качалов растерянно извинился, и разговор прервался».

Чехова была доставлена в Москву, где с ней беседовал сам Меркулов, который помимо своей деятельности в спецслужбах имел склонность к написанию драматических произведений. Откуда именно стало известно о содержании этих бесед, Скоробогатов не уточняет, однако приводит такие слова Чеховой, адресованные Меркулову: «Не хвастаюсь. Но от моих взглядов Адольф превращался в того простоватого ефрейтора его родного 16-го запасного баварского полка, среды обитания его окопной юности. Тогда связист Адольф Шикльгрубер получил Железный крест первого класса. В тот день конца мая 1941 года на нашем свидании я томно сказала Адольфу, что страшно тоскую по российской родне. В припадке нежности ему захотелось утешить мое чувство ностальгии. Сбиваясь, заговорил: “Дорогая, это произойдет очень, очень скоро”. Он схватил мои руки и прижал к своей груди. Продолжил: “Мы разрешим проблему жизненного пространства для Германии не позднее 1943–1945 годов. А выступим в поход в четыре часа утра 22 июня. В воскресенье…”»

Но война была уже позади, и спор, кто все же сообщил Сталину точную дату ее начала, казался неактуальным.

Разумеется, Жуков не мог не участвовать в Параде Победы с участием войск всех стран антигитлеровской коалиции, прошедшем на немецкой земле 7 сентября 1945 года в Берлине возле Бранденбургских ворот. Собственно, ему принадлежала и сама идея его проведения.

От имени Советского Союза маршал Жуков, занимавший в то время должность командующего Группой советских войск в Германии, принимал парад, а командовал парадом британский генерал-майор Эрик Нэйрс, комендант английского сектора Берлина. В торжественном строю проследовали военнослужащие и техника армий Советского Союза, Франции, Великобритании и США. Во главе парадной колонны шел советский сводный полк 248-й стрелковой дивизии, отличившейся при штурме германской столицы. Помимо регулярных войск в параде участвовали французские партизаны.

Жуков стал почетным рыцарем Большого Креста британского ордена Бани, был награжден французским орденом Почетного легиона 1-й степени, американским орденом «Легион Почета» степени Главнокомандующего, польскими орденом «Виртути милитари» 1-го класса и орденом «Крест Грюнвальда» 1-го класса, чехословацкими орденом Белого Льва «За победу» 1-й степени и Военным крестом 1939 года.

Младшая дочь маршала в своей книге писала: «В 1945 году солдаты, взявшие Берлин, вручили отцу у рейхстага подарок – алюминиевый, ручной солдатской работы портсигар, на котором тщательно выгравированы портреты Суворова и Жукова, – они уже тогда поставили рядом этих двух полководцев». Мария Георгиевна в книге «Маршал Жуков – мой отец» приводила и другие примеры любви солдат к своему полководцу: «Ветеран войны Василий Иванович Сорокин из Костромы вот так вспоминал встречу кандидата в депутаты Верховного Совета СССР Маршала Советского Союза Г. К. Жукова со своими избирателями, воинами одной артиллерийской части в Германии в январе 1946 года: «Я не помню содержания речи Георгия Константиновича, но сейчас хорошо вижу безмолвный, полный внимания строй. Солдаты ловили каждое слово полководца, смотрели на него до жадности влюбленными глазами. И не успели объявить об окончании встречи, как Георгия Константиновича тут же «взяли в окружение, в плен». Защелкали фотоаппараты, каждому хотелось быть поближе к маршалу, попасть в объектив и запечатлеть себя на память. Некоторые при фотографировании даже обнимали его, а он стоял, невысокий, коренастый, в маршальской полевой форме, смеясь, шутил, острил и просил: «Выпустите меня, пожалуйста!» На это уже не строй, а толпа отвечала возгласами «Ура!» и бурей аплодисментов. Все попытки офицеров выстроить и увести солдат успеха не имели. Все были приятно возбуждены, взволнованны и простительно недисциплинированны…”»

12 августа 1945 года прибывший в Советский Союз по приглашению маршала Жукова глава американских оккупационных сил в Германии (экс-Верховный главнокомандующий экспедиционными силами) Дуайт Эйзенхауэр был приглашен И. Сталиным на трибуну Мавзолея. В этот день на Красной площади проходил парад, посвященный Дню физкультурника. До наших дней дошла фотография, как на трибуне Мавзолея накануне начала «холодной войны» стоят вместе Сталин, Жуков, Калинин и один из высших американских военачальников (награжденный советским орденом Победы), ставший американским президентом, придерживающимся доктрины «массированного возмездия», предусматривающей нанесение ядерного удара по СССР и Китаю. В своих мемуарах, впервые вышедших на русском языке в 1980 году, Эйзенхауэр поделился впечатлениями о своих встречах со Сталиным и Жуковым.

Именно в этих мемуарах был приведен ответ Жукова на вопрос Эйзенхауэра о том, как Красная армия преодолевала минные поля. По признанию американца, он был изрядно шокирован словами советского коллеги: мол, мы подсчитали, что потери от огня обороняющегося противника при отсутствии минного поля примерно равны потерям от мин, если такое заграждение имеется. А потому пехота наступала так, будто никакого минного поля не было. «Я живо представил себе яркую картину того, что произошло бы с любым американским или британским командующим, если бы он следовал подобной тактике…» – написал Эйзенхауэр.

Кто придумал «трофейное дело»?

Но радость Победы лично для Жукова оставалась неомраченной очень недолго. Старшая дочь маршала Эра Георгиевна, говоря о причинах гонений, постигших ее отца, утверждала, что Сталин после войны начал видеть в Жукове и его соратниках не просто соперников, способных покуситься на его власть, но и свидетелей его ошибок и слабостей. «К первому июня 46-го, когда состоялось заседание Высшего военного Совета, органы госбезопасности собрали компромат на отца. На том Совете в основном звучали обвинения, которые были выбиты следствием из Главного маршала авиации Александра Новикова, боевого соратника папы. Новиков провел в заключении шесть лет. А после смерти Сталина был реабилитирован… Отца обвинили практически в организации захвата власти. Его снятию с должности Главкома Сухопутных войск предшествовало еще и нашумевшее «трофейное дело». Жукова обвиняли в том, что он эшелонами вывозил из Германии для личного пользования мебель, часы, произведения искусств, километры ткани, которые я лично ни у нас дома, ни на даче никогда не видела».

По словам дочери маршала, чекисты конфисковали у нее фотоаппарат, подаренный отцом, а у младшей сестренки – куклу с закрывающимися глазами. Сгинула бесследно и антикварная брошь, преподнесенная однажды певицей Руслановой Александре Диевне. «Она сказала, что генералов правительство наградило орденами и званиями, а вот для их жен награды не учреждены. А жены ждали, любили, поддерживали. И вынув из сумочки бриллиантовую брошь, произнесла, что хочет наградить жену маршала Жукова Александру Диевну за терпение, верность и преданность». Причем брошь была не просто старинная и дорогая – Русланова рассказывала, что эту драгоценность носила Наталья Гончарова. И приобрести брошь певица сумела лишь тогда, когда рассказала предыдущим владельцам, что намерена подарить ее супруге Георгия Константиновича.

Тема трофеев в те времена была весьма обширной – почти каждый, кто закончил войну в Европе, тем более в Германии, что-нибудь да привез домой. Достаточно вспомнить такого мастера по запечатлению атмосферы времени, как Владимир Высоцкий с его «Балладой о детстве», написанной явно по впечатлениям детства собственного (в 1945 году Владимиру Семеновичу шел восьмой год):

У тети Зины кофточка с драконами да змеями - То у Попова Вовчика отец пришел с трофеями. Трофейная Япония, трофейная Германия: Пришла страна Лимония – сплошная Чемодания.

А трофейные кинофильмы, не только немецкие, но и американские, которые вполне официально демонстрировались в государственных кинотеатрах!.. Так что сама по себе добыча трофеев не особо и осуждалась общественным мнением, хотя власти, конечно, стремились не допустить обширного мародерства. Другой вопрос, что у военачальников в этом деле были совсем другие возможности, нежели у рядового солдатика или даже офицера, привозившего жене в подарок кофточку, побрякушку или пару туфель.

Сталин был уверен в том, что именно госбезопасность сможет проконтролировать и прекратить мародерство некоторых высокопоставленных военных. Жуков не был первым попавшим под сталинскую раздачу со своим «трофейным делом».

Среди множества поучительных историй, повествующих о вывозе советскими военачальниками трофеев из Германии, одной из самых популярных является следующая:

«Сталин собрал крупных военачальников и сказал:

– Мне стало известно, что некоторые генералы и маршалы нажились на войне, которая была трагедией для народа.

Сказал и ушел. Генерал (будущий маршал) Василий Чуйков к утру вывез из своей квартиры не только все ценности и мебель, привезенные из Германии, но и вообще все, оставшись буквально в пустой квартире».

МИНИСТРУ ВООРУЖЕННЫХ СИЛ СССР И. В. СТАЛИНУ ОТ БЫВШЕГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО ВВС, НЫНЕ АРЕСТОВАННОГО НОВИКОВА

Заявление.

Я лично перед Вами виновен в преступлениях, которые совершались в военно-воздушных силах, больше чем кто-либо другой.

…Я счел теперь необходимым в своем заявлении на Ваше имя рассказать о своей связи с Жуковым, взаимоотношениях и политически вредных разговорах с ним, которые мы вели в период войны и до последнего времени.

Хотя я теперь арестован и не мое дело давать какие-либо советы в чем и как поступить, но все же, обращаясь к Вам, я хочу рассказать о своих связях с Жуковым потому, что мне кажется пора положить конец такому вредному поведению Жукова, ибо если дело так далее пойдет, то это может привести к пагубным последствиям.

За время войны, бывая на фронтах вместе с Жуковым, между нами установились близкие отношения, которые продолжались до дня моего ареста.

Касаясь Жукова, я прежде всего хочу сказать, что он человек исключительно властолюбивый и самовлюбленный, очень любит славу, почет и угодничество перед ним и не может терпеть возражений.

Зная Жукова, я понимал, что он не столько в интересах государства, а больше в своих личных целях стремится чаще бывать в войсках, чтобы, таким образом, завоевать себе еще больший авторитет.

Вместо того, чтобы мы, как высшие командиры, сплачивали командный состав вокруг Верховного Главнокомандующего, Жуков ведет вредную, обособленную линию, т. е. сколачивает людей вокруг себя, приближает их к себе и делает вид, что для них он является «добрым дядей». Таким человеком у Жукова был и я, а также Серов.

Жуков был ко мне очень хорошо расположен и я в свою очередь угодничал перед ним.

Жуков очень любит знать все новости, что делается в верхах, и по его просьбе, когда Жуков находился на фронте, я по мере того, что мне удавалось узнать – снабжал его соответствующей информацией о том, что делалось в Ставке. В этой подлости перед Вами я признаю свою тяжелую вину.

Так, были случаи, когда после посещения Ставки я рассказывал Жукову о настроениях Сталина, когда и за что Сталин ругал меня и других, какие я слышал там разговоры и т. д.

Жуков очень хитро, тонко и в осторожной форме в беседе со мной, а также и среди других лиц пытается умалить руководящую роль в войне Верховного Главнокомандования и в то же время Жуков не стесняясь выпячивает свою роль в войне как полководца и даже заявляет, что все основные планы военных операций разработаны им.

Так, во многих беседах, имевших место на протяжении последних полутора лет, Жуков заявлял мне, что операции по разгрому немцев под Ленинградом, Сталинградом и на Курской дуге разработаны по его идее и им, Жуковым, подготовлены и проведены. То же самое говорил мне Жуков по разгрому немцев под Москвой.

Как-то в феврале 1946 года, находясь у Жукова в кабинете или на даче, точно не помню, Жуков рассказал мне, что ему в Берлин звонил Сталин и спрашивал, какое бы он хотел получить назначение. На это, по словам Жукова, он якобы ответил, что хочет пойти Главнокомандующим Сухопутными Силами.

Это свое мнение Жуков мне мотивировал, как я его понял, не государственными интересами, а тем, что, находясь в этой должности, он, по существу, будет руководить почти всем Наркоматом Обороны, всегда будет поддерживать связь с войсками и тем самым не потеряет свою известность. Все, как сказал Жуков, будут знать обо мне.

Если же, говорил Жуков, пойти заместителем Министра Вооруженных Сил по общим вопросам, то придется отвечать за все, а авторитета в войсках будет меньше.

…Ко всему этому надо еще сказать, что Жуков хитрит и лукавит душой. Внешне это, конечно, не заметно, но мне, находившемуся с ним в близкой связи, было хорошо видно.

Говоря об этом, я должен привести Вам в качестве примера такой факт: Жуков на глазах всячески приближает Василия Сталина, якобы, по-отечески относится к нему и заботится.

Но дело обстоит иначе. Когда недавно уже перед моим арестом я был у Жукова в кабинете на службе и в беседе он мне сказал, что, по-видимому, Василий Сталин будет инспектором ВВС, я выразил при этом свое неудовлетворение таким назначением и всячески оскорблял Василия. Тут же Жуков в беседе со мной один на один высказался по адресу Василия Сталина еще резче, чем я, и в похабной и омерзительной форме наносил ему оскорбления.

В начале 1943 года я находился на Северо-Западном фронте, где в то время подготавливалась операция по ликвидации так называемого «Демянского котла» и встречался там с Жуковым.

Как-то во время обеда я спросил Жукова, кому я должен писать донесения о боевых действиях авиации. Жуков ответил, что нужно писать на имя Сталина и тогда же рассказал мне, что перед выездом из Москвы он, якобы, поссорился с Верховным Главнокомандующим из-за разработки какой-то операции и поэтому, как заявил Жуков, решил не звонить ему, несмотря на то, что обязан делать это. Если, говорил Жуков, Сталин позвонит ему сам, то тогда и он будет звонить ему.

Рассказывал этот факт мне Жуков в таком высокомерном тоне, что я сам был удивлен, как можно так говорить о Сталине.

…Жуков везде стремился протаскивать свое мнение. Когда то или иное предложение Жукова в правительстве не проходило, он всегда в таких случаях очень обижался.

…Повторяю, что несмотря на высокое положение, которое я занимал, и авторитет, созданный мне Верховным Главнокомандующим, я все же всегда чувствовал себя пришибленным. Это длится у меня еще с давних времен.

Я являюсь сыном полицейского, что всегда довлело надо мной и до 1932 года я все это скрывал от партии и командования.

Когда же я столкнулся с Жуковым и он умело привязал меня к себе, то это мне понравилось и я увидел в нем опору. Такая связь с Жуковым сблизила нас настолько, что в беседах с ним один на один мы вели политически вредные разговоры, о чем я и раскаиваюсь теперь перед Вами.

(Опубликовано: Военно-исторический журнал, 1994, № 6, 8)

1 июня 1946 года маршал Советского Союза Георгий Жуков был вызван на заседание Военного совета в рамках расследования «трофейного дела», иначе называвшегося «генеральским делом». Как следует из названия, речь шла о расследовании злоупотреблений высшего командного состава по части присвоения и вывоза из побежденной Германии большого количества ценностей. Поводом для привлечения к этому делу Жукова стали показания, данные против него в апреле того же года маршалом Новиковым, и доклад Булганина: заместитель наркома обороны сообщал Сталину об имуществе, которым завладел лично Жуков. В докладе перечислялись изысканная мебель, картины, гобелены, золотые украшения, 30 кг серебряных изделий и почти 4 км дорогих тканей.

В таком масштабе или нет, но судя по тому, что маршал Жуков был вынужден написать объяснительную на имя Жданова, какое-то ценное имущество у него все же имелось.

Опала Жукова: неразумный гнев или тайный план Сталина?

9 июня 1946 года Сталин, который был не только главой Советского государства и партии коммунистов, но и министром Вооруженных Сил СССР, подписал приказ, согласно которому маршал Георгий Жуков освобождался от обязанностей заместителя министра Вооруженных Сил. Поводом для этого стало вышеупомянутое «трофейное дело», а также активно подогревавшиеся властью разговоры о «бонапартизме» маршала Победы.

Приказ о снятии его с должности был секретным. В тексте утверждалось, будто Жуков «считал, что его заслуги недостаточно оценены, приписывая при этом себе в разговорах с подчиненными разработку и проведение всех основных операций Великой Отечественной войны». После этого маршал был назначен командующим войсками Одесского военного округа.

За несколько часов до этого приказа Булганин и Василевский направили Сталину докладную записку с пояснениями: «Посылаем Вам исправленный, согласно Ваших указаний, проект приказа министра Вооруженных Сил Союза ССР о маршале Жукове». Текст приказа о Жукове вождь правил лично, вычеркивая и вписывая нужные слова. На экземпляре приказа, хранившегося в секретариате Высшего военного совета, как пишет о том В. В. Карпов в книге «Маршал Жуков: опала», имеются следующие пометы: «Приказ подписан товарищем Сталиным 9.6.46 г. Подлинный экземпляр находится в делах тов. Поскребышева. Василевский. 9.6.46 г.». На приказе имеются подписи следующих военачальников: «Конев. 10.6.46», «Мерецков. 10.6.46», «Голиков. 10.6.46», «Читал. Ф. Кузнецов. 10.6.46», «Голованов. 17.6.46», «Воронов. 12.6.46», «Судец. 12.6.46», «Яковлев. 12.6.46», «Рыбалко. 12.6.46», «Пересыпкин», «Хрулев», «С. Буденный».

Текст приказа, опубликованного только в 1993 году в «Военно-историческом журнале» (№ 5 за 1993 г.), гласил:

«Совет Министров Союза ССР постановлением от 3 июня с. г. утвердил предложение Высшего военного совета от 1 июня об освобождении маршала Советского Союза Жукова от должности главнокомандующего сухопутными войсками и этим же постановлением освободил маршала Жукова от обязанностей заместителя министра Вооруженных Сил.

Обстоятельства дела сводятся к следующему.

Бывший командующий Военно-Воздушными Силами Новиков направил недавно в правительство заявление на маршала Жукова, в котором сообщал о фактах недостойного и вредного поведения со стороны маршала Жукова по отношению к правительству и Верховному Главнокомандованию.

Высший военный совет на своем заседании 1 июня с. г. рассмотрел указанное заявление Новикова и установил, что маршал Жуков, несмотря на созданное ему правительством и Верховным Главнокомандованием высокое положение, считал себя обиженным, выражал недовольство решениями правительства и враждебно отзывался о нем среди подчиненных лиц.

Маршал Жуков, утеряв всякую скромность и будучи увлечен чувством личной амбиции, считал, что его заслуги недостаточно оценены, приписывая при этом себе, в разговорах с подчиненными, разработку и проведение всех основных операций Великой Отечественной войны, включая и те операции, к которым он не имел никакого отношения.

Более того, маршал Жуков, будучи сам озлоблен, пытался группировать вокруг себя недовольных, провалившихся и отстраненных от работы начальников и брал их под свою защиту, противопоставляя себя тем самым правительству и Верховному Главнокомандованию.

Будучи назначен главнокомандующим сухопутными войсками, маршал Жуков продолжал высказывать свое несогласие с решениями правительства в кругу близких ему людей, а некоторые мероприятия правительства, направленные на укрепление боеспособности сухопутных войск, расценивал не с точки зрения интересов обороны Родины, а как мероприятия, направленные на ущемление его, Жукова, личности.

Вопреки изложенным выше заявлениям маршала Жукова на заседании Высшего военного совета было установлено, что все планы всех без исключения значительных операций Отечественной войны, равно как планы их обеспечения, обсуждались и принимались на совместных заседаниях Государственного Комитета Обороны и членов Ставки в присутствии соответствующих командующих фронтами и главных сотрудников Генштаба, причем нередко привлекались к делу начальники родов войск.

Было установлено, далее, что к плану ликвидации сталинградской группы немецких войск и к проведению этого плана, которые приписывает себе маршал Жуков, он не имел отношения: как известно, план ликвидации немецких войск был выработан и сама ликвидация была начата зимой 1942 года, когда маршал Жуков находился на другом фронте, вдали от Сталинграда.

Было установлено, дальше, что маршал Жуков не имел также отношения к плану ликвидации крымской группы немецких войск, равно как к проведению этого плана, хотя он и приписывает их себе в разговорах с подчиненными.

Было установлено, далее, что ликвидация корсунь-шевченковской группы немецких войск была спланирована и проведена не маршалом Жуковым, как он заявлял об этом, а маршалом Коневым, а Киев был освобожден не ударом с юга, с Букринского плацдарма, как предлагал маршал Жуков, а ударом с севера, ибо Ставка считала Букринский плацдарм непригодным для такой большой операции.

Было, наконец, установлено, что признавая заслуги маршала Жукова при взятии Берлина, нельзя отрицать, как это делает маршал Жуков, что без удара с юга войск маршала Конева и удара с севера войск маршала Рокоссовского Берлин не был бы окружен и взят в тот срок, в какой он был взят.

Под конец маршал Жуков заявил на заседании Высшего военного совета, что он действительно допустил серьезные ошибки, что у него появилось зазнайство, что он, конечно, не может оставаться на посту главкома сухопутных войск и что он постарается ликвидировать свои ошибки на другом месте работы.

Высший военный совет, рассмотрев вопрос о поведении маршала Жукова, единодушно признал это поведение вредным и несовместимым с занимаемым им положением и, исходя из этого, решил просить Совет Министров Союза ССР об освобождении маршала Жукова от должности главнокомандующего сухопутными войсками.

Совет Министров Союза ССР на основании изложенного принял указанное выше решение об освобождении маршала Жукова от занимаемых им постов и назначил его командующим войсками Одесского военного округа.

Настоящий приказ объявить главнокомандующим, членам военных советов и начальникам штабов групп войск, командующим, членам военных советов, начальникам штабов военных округов и флотов.

Министр Вооруженных Сил Союза ССР Генералиссимус Советского Союза И. Сталин

Но, несмотря на грозные формулировки, прозвучавшие в этом приказе, Сталин не собирался окончательно расправляться с Жуковым (в отличие от арестованного А. Новикова, чье заявление против Жукова было сфабриковано работниками органов госбезопасности в рамках так называемого «дела авиапрома»), понизив его в должности, но не звании, сняв с постов заместителя министра Вооруженных сил и главнокомандующего сухопутными войсками, но при этом не вывел Жукова из состава Высшего военного совета.

«Тот факт, что в военные годы Жуков был заместителем Верховного Главнокомандующего, что его войска брали Берлин, что именно он принимал Акт о капитуляции Германии, а затем и Парад Победы, бесспорно, лежал тяжелым камнем на сердце дряхлевшего, а потому еще более параноидального и мстительного Сталина, – пишет в номере 2(287) журнала «Вестник онлайн» от 17 января 2002 г. Георгий Чернявский. – Кинофильм «Укрощение огня», посвященный созданию советского атомного оружия, открывался характерным прологом: вечером после заседания Берлинской конференции Сталин играет с Жуковым в бильярд. Сталин проигрывает и недовольно произносит: «Что-то слишком часто вы стали побеждать, товарищ Жуков». Этот сюжетный ход удачно отражал те тучи, которые постепенно собирались над головой прославленного маршала».

Но возможно, все было даже проще. Вскоре после войны на одном из дипломатических приемов американский командующий – генерал Эйзенхауэр заговорил о своем намерении заняться в будущем политикой и потом сказал примерно следующее: «А маршал Жуков будет преемником Сталина, и мы вместе будем работать над построением нового мира так же успешно, как воевали с общим врагом…» Легко догадаться, что информация об этом высказывании немедленно поступила к советскому лидеру, а товарищ Сталин, даже если и не был параноиком, то все равно вряд ли мог спокойно отнестись к обсуждению, каким этот мир будет без него.

За опалой, постигшей Жукова, мог скрываться вдобавок и прагматичный расчет вождя – маршал Победы, постыдно и несправедливо втоптанный в грязь, идеально подходил на роль центра притяжения для недовольных Сталиным. Эдакая ловля на живца. Но Жуков по определению не годился в заговорщики, он по своему характеру был одиночкой. И не был ни дипломатом, ни политиком, умеющим выстраивать сложные хитросплетения интриг. Победитель на войне, он всегда проигрывал в кулуарных междоусобицах.

Но на этом вождь не успокоился. «Трофейное дело» продолжало раскручиваться.

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

СОВЕТ МИНИСТРОВ СССР Товарищу СТАЛИНУ И. В.

В соответствии с Вашим указанием, 5 января с. г. на квартире Жукова в Москве был произведен негласный обыск.

Задача заключалась в том, чтобы разыскать и изъять на квартире Жукова чемодан и шкатулку с золотом, бриллиантами и другими ценностями.

В процессе обыска чемодан обнаружен не был, а шкатулка находилась в сейфе, стоящем в спальной комнате.

В шкатулке оказалось:

часов – 24 шт., в том числе: золотых – 17 и с драгоценными камнями – 3;

золотых кулонов и колец – 15 шт., из них 8 с драгоценными камнями;

золотой брелок с большим количеством драгоценных камней;

другие золотые изделия (портсигар, цепочки и браслеты, серьги с драгоценными камнями и пр.).

В связи с тем, что чемодана в квартире не оказалось, было решено все ценности, находящиеся в сейфе, сфотографировать, уложить обратно так, как было раньше, и произведенному обыску на квартире не придавать гласности.

По заключению работников, проводивших обыск, квартира Жукова производит впечатление, что оттуда изъято все то, что может его скомпрометировать. Нет не только чемодана с ценностями, но отсутствуют даже какие бы то ни было письма, записи и т. д. По-видимому, квартира приведена в такой порядок, чтобы ничего лишнего в ней не было.

В ночь с 8 на 9 января с. г. был произведен негласный обыск на даче Жукова, находящейся в поселке Рублево под Москвой.

В результате обыска обнаружено, что две комнаты дачи превращены в склад, где хранится огромное количество различного рода товаров и ценностей. Например:

шерстяных тканей, шелка, парчи, панбархата и других материалов – всего свыше 4 000 метров;

мехов – собольих, обезьяньих, лисьих, котиковых, каракульчевых, каракулевых – всего 323 шкуры;

шевро высшего качества – 35 кож;

дорогостоящих ковров и гобеленов больших размеров, вывезенных из Потсдамского и др. дворцов и домов Германии, – всего 44 штуки, часть которых разложена и развешана по комнатам, а остальные лежат на складе. Особенно обращает на себя внимание больших размеров ковер, разложенный в одной из комнат дачи;

ценных картин классической живописи больших размеров в художественных рамках – всего 55 штук, развешанных по комнатам дачи и частично хранящихся на складе;

дорогостоящих сервизов столовой и чайной посуды (фарфор с художественной отделкой, хрусталь) – 7 больших ящиков;

серебряных гарнитуров столовых и чайных приборов – 2 ящика;

аккордеонов с богатой художественной отделкой – 8 штук;

уникальных охотничьих ружей фирмы Голанд-Голанд и других – всего 20 штук.

Это имущество хранится в 51 сундуке и чемодане, а также лежит навалом.

Кроме того, во всех комнатах дачи, на окнах, этажерках, столиках и тумбочках расставлены в большом количестве бронзовые и фарфоровые вазы и статуэтки художественной работы, а также всякого рода безделушки иностранного происхождения.

Заслуживает внимания заявление работников, проводивших обыск, о том, что дача Жукова представляет собой, по существу, антикварный магазин или музей, обвешанный внутри различными дорогостоящими, художественными картинами, причем их так много, что 4 картины висят даже на кухне. Дело дошло до того, что в спальне Жукова над кроватью висит огромная картина с изображением двух обнаженных женщин.

Есть настолько ценные картины, которые никак не подходят к квартире, а должны быть переданы в государственный фонд и находиться в музее.

Свыше двух десятков больших ковров покрывают полы почти всех комнат.

Вся обстановка, начиная от мебели, ковров, посуды, украшений и кончая занавесками на окнах – заграничная, главным образом немецкая. На даче буквально нет ни одной вещи советского происхождения, за исключением дорожек, лежащих при входе в дачу.

На даче нет ни одной советской книги, но зато в книжных шкафах стоит большое количество книг в прекрасных переплетах с золотым тиснением, исключительно на немецком языке.

Зайдя в дом, трудно себе представить, что находишься под Москвой, а не в Германии.

По окончании обыска обнаруженные меха, ткани, ковры, гобелены, кожи и остальные вещи сложены в одной комнате, закрыты на ключ и у двери выставлена стража.

В Одессу направлена группа оперативных работников МГБ СССР для производства негласного обыска в квартире Жукова. О результатах этой операции доложу Вам дополнительно.

Что касается не обнаруженного на московской квартире Жукова чемодана с драгоценностями, о чем показал арестованный Семочкин, то проверкой выяснилось, что этот чемодан все время держит при себе жена Жукова и при поездках берет его с собой.

Сегодня, когда Жуков вместе с женой прибыл из Одессы в Москву, указанный чемодан вновь появился у него в квартире, где и находится в настоящее время.

Видимо, следует напрямик потребовать у Жукова сдачи этого чемодана с драгоценностями.

При этом представляю фотоснимки некоторых обнаруженных на квартире и даче Жукова ценностей, материалов и вещей.

Абакумов

10 января 1948 года

Не упускала власть и других поводов собрать и предъявить компромат на маршала Победы. 21 июня 1947 года Политбюро ЦК приняло постановление, согласно которому Жуков получал выговор за незаконное награждение певицы Лидии Руслановой орденом Отечественной войны.

21 июня 1947 года было принято (с грифом «Строго секретно») Постановление Политбюро ЦК ВКП (б) «О незаконном награждении тт. Жуковым и Телегиным артистки Руслановой и других орденами и медалями Советского Союза» (Власть и художественная интеллигенция. Документы ЦК РКП(б) – ВКП(б), ВЧК – ОГПУ – НКВД о культурной политике. 1917–1953. М., 1999 г.), в котором говорилось: «ЦК ВКП(б) установил, что тт. Жуков и Телегин, будучи первый Главнокомандующим группы советских оккупационных войск в Германии, а второй – членом Военного Совета этой же группы войск, своим приказом от 24 августа 1945 года № 109/н наградили орденом Отечественной войны первой степени артистку Русланову и приказом от 10 сентября 1945 г. № 94/н разными орденами и медалями группу артистов в количестве 27 чел[овек]. Как Русланова, так и другие награжденные артисты не имеют никакого отношения к армии. Тем самым тт. Жуков и Телегин допустили преступное нарушение Указа Президиума Верховного Совета СССР от 2 мая 1943 г. «Об ответственности за незаконное награждение орденами и медалями СССР», караемое, согласно Указу, тюремным заключением сроком от 6 месяцев до 2 лет.

Для того, чтобы скрыть противозаконное награждение Руслановой, в приказе от 24 августа были придуманы мотивы награждения Руслановой якобы «за активную личную помощь в деле вооружения Красной Армии новейшими техническими средствами», что представляет из себя явную фальсификацию, свидетельствует о низком моральном уровне Жукова и Телегина и наносит ущерб авторитету командования.

Сама обстановка награждения Руслановой и вручение ей ордена в присутствии войск во время парада частей 2-го гв[ардейского] кав[алерийского] корпуса представляла постыдное зрелище, и еще более усугубляет вину тт. Жукова и Телегина.

ЦК ВКП(б) считает, что т. Телегин, как член Военного Совета группы войск, несет особую ответственность за это дело, и та политическая беспринципность, которую он при этом проявил, характеризует его как плохого члена партии.

Учитывая изложенное и выслушав личные объяснения тт. Жукова и Телегина, ЦК ВКП(б) постановляет:

1. Тов. Жукову Г. К. объявить выговор.

2. Тов. Телегина К. Ф. перевести из членов ВКП(б) в кандидаты.

3. Принять предложение т. Булганина об освобождении т. Телегина от политической работы в армии и увольнении из Вооруженных Сил.

4. Войти в Президиум Верховного Совета СССР с предложением об отмене награждения артистки Руслановой, а также других артистов в количестве 27 человек, поименованных в приказе Жукова и Телегина № 94/н».

Легенда: несправедливо обиженный спаситель

После скандала с трофеями Жуков, продержавшись на посту замминистра обороны всего месяц, был изрядно понижен в статусе – Сталин отправил его руководить Одесским военным округом.

Александр Левит в одесской газете «Факты» (номер от 24 ноября 2011 года) так описывает прибытие маршала в славный приморский город: «Слух о приезде Жукова в Одессу моментально разнесся по городу, – рассказывал автору этих строк Анатолий Иванов, подполковник в отставке, служивший в 40-х годах прошлого века в Краснознаменном Одесском военном округе. – Не было публикаций в газетах, ничего не сообщило радио, но знакомые и незнакомые при встрече спрашивали друг друга: «Слыхали, к нам едет Жуков?»

Где он поедет? Ну конечно же, по Пушкинской, которая начинается от Привокзальной площади, а потом повернет на Дерибасовскую – все великие проезжали этим маршрутом. На тротуарах улиц встречающие не помещались, людской поток выплеснулся на обочины, а проезжая часть уже вся была усыпана цветами.

Простые люди не знали истинной причины приезда Жукова в Одессу. Но местное начальство понимало, что к чему. Первый секретарь обкома Алексей Кириченко присутствовал на Пленуме ЦК и все слышал. Узнав позднее о новом назначении маршала, он предвидел для себя многие неприятности. И не ошибся: прямо со дня приезда начинается канитель. Там, наверху, могут неправильно понять, подумают, что это он, Кириченко, или обком организовали такую торжественную встречу. Чтобы подобное не случилось, позвонил в Москву, куратору, попросил проинформировать в случае, если возникнут вопросы. В Москве тут же отреагировали на сигнал и сообщили «куда надо». У органов – прямая связь с эшелоном, в котором следует Жуков: не могли же они его отпустить без своих глаз и ушей. Тем более после разборок в ЦК! Получив команду из Москвы (с Лубянки), начальник охраны доложил маршалу, что в Одессе готовятся какие-то мероприятия, не санкционированные сверху, поэтому, дескать, Жукову не рекомендуется появляться принародно. «Как же быть?» – поинтересовался Георгий Константинович. «Вы не беспокойтесь, все сделаем в лучшем виде», – ответили ему. Вскоре поезд, не доезжая до Одессы, остановился на станции Раздельная. С платформ выгрузили две личные машины маршала, привезенные им из Германии. Одна из них – «мерседес-бенц» болотного цвета. Говорили, раньше он принадлежал самому Геббельсу и потому был бронированный. Вот на этих машинах въехали в город совсем не с той стороны, где ожидали встречающие…»

Приехав в штаб округа, Жуков выслушал доклады, а потом объявил перерыв, но отдыхать не стал, наоборот, вышел в коридор, где толпились офицеры. Подойдя к большой группе их, маршал иронически усмехнулся: «Вы, наверное, хотите знать, почему я, заместитель Верховного Главнокомандующего, прибыл командовать Одесским округом? – после чего рассказал анекдот: – Зимой был сильный мороз. Воробей летел, летел и на лету замерз. Упал. А тут шла корова. Задрала хвост и кое-что сделала. Это кое-что упало на воробья. Воробышек согрелся. Ожил. Высунулся и зачирикал. Откуда ни возьмись подбежала кошка, схватила воробья и сожрала. Вот как хотите, так и понимайте». Офицеры опешили – понять-то многие поняли, но как реагировать не знали. А Жуков заметил: «Видимо, не надо было чирикать…»

Кстати, по некоторым свидетельствам рассказанная Жуковым байка была любимым анекдотом самого товарища Сталина.

По воспоминаниям водителя Жукова – А. Бучина, поезд нового командующего встречала на второстепенном пути лишь небольшая группа офицеров – «растерянных, явно не в своей тарелке. Георгий Константинович не подал и виду, что заметил их состояние. Тепло, не по-уставному поздоровался, завязался разговор. Мы тем временем мигом выгрузили «мерседес» и «бьюик». Жуков и охрана заняли свои места, и две огромные, по масштабам одесских улиц, черные машины покатили к штабу округа…»

Но на этом злоключения Георгия Константиновича не завершились, скорее наоборот. Еще не успев толком освоиться в новой должности, он был вызван в Москву, на Пленум ЦК ВКП(б). Об этом Георгий Константинович говорил в беседе с военным историком Светлишиным: «Когда я увидел, что Сталин снова одет в довоенный френч, понял: быть «грозе». И опять не ошибся. После рассмотрения общеполитических вопросов и назревших проблем по восстановлению народного хозяйства Пленум приступил к обсуждению персональных дел отдельных членов ЦК. Семь человек, выведенных из состава ЦК, один за другим покинули зал заседаний. И тут я услышал свою фамилию. Каких-то новых фактов, доказывающих мою вину, не было приведено. Поэтому, когда мне было предложено выступить, я отказался от слова. Оправдываться мне было не в чем. Состоялось голосование, и меня вывели из состава ЦК. Как только руки голосовавших опустились, я поднялся со своего места и строевым шагом вышел из зала…»

Жуков вернулся в Одессу и вплотную занялся наведением порядка в округе. «В войска и на учения Георгий Константинович выезжал в любое время года и в любую погоду, – вспоминал офицер по особым поручениям С. П. Марков. – Вспоминается, как в феврале 1947 года он поездом направился на штабные учения в Тирасполь. В пути нас настигла сильная пурга, снегом занесло железнодорожные пути. Движение было приостановлено. Можно было отменить или перенести на день-два проведение учений. Но это было не в характере Жукова. Встал вопрос: как дальше следовать в Тирасполь? И тогда, как и в боевые времена Великой Отечественной войны, по указанию маршала были вызваны маленькие самолеты Ан-2. С примитивной маленькой площадки в пургу они поднялись в воздух и вскоре приземлились близ города. Штабные учения начались точно в срок, как и было предусмотрено планом…»

Ко времени пребывания в Одессе относится одна из легенд о Жукове, повествующая, как он расправился с местными бандитами.

«С бандитизмом Жуков боролся беспощадно, – пишет газета «Факты». – По его приказанию всем военным было выдано табельное оружие, в городе ввели патрули. Начальнику разведки Жуков велел переодеть с полсотни разведчиков в добротные трофейные макинтоши и шляпы, выдать им удобные пистолеты системы «вальтер» и направить патрулировать по самым темным одесским закоулкам. В случае нападения – стрелять без раздумий».

Кроме того, город был разбит на сектора, за каждый из которых отвечала определенная воинская часть. Особое внимание уделялось паркам, ресторанам, домам и кварталам с дурной репутацией. Военные постоянно патрулировали местность, особенно по ночам, вылавливая и сдавая в комендатуру всех мало-мальски подозрительных личностей. Потом их передавали для дальнейшего разбирательства в милицию. Так продолжалось несколько месяцев, и это основательно оздоровило обстановку в городе.

Описывает эту историю и Мария Георгиевна, по словам которой отец вспоминал «как, командуя Одесским военным округом в послевоенные годы, за одну ночь навел порядок в Одессе, где орудовали воровские шайки, выпущенные по амнистии уголовники. Одесситы вечером крепко запирали двери и боялись выходить на улицу. Днем родители водили детей в школу и из школы. Милиция не справлялась с тяжелой обстановкой. Первый секретарь Одесского обкома партии обратился к отцу за помощью. Была разработана тайная операция: строевым офицерам-фронтовикам выдали модные трофейные плащи, шляпы и револьверы «вальтер». Они появлялись на темных, пустынных улицах и привлекали внимание преступников, ищущих легкой наживы. Вдвоем, втроем бандиты нападали на «одинокого прохожего» и попадали куда следует. Одесситы долго потом называли эту операцию “блицкригом”».

«Факты» приводят и еще одну легенду о Жукове и одесских бандитах: «У маршала во время заседания в Оперном театре пропали именные часы. Он попросил начальника милиции разобраться. Каково же было его удивление, когда в своем тщательно охраняемом доме он нашел часы и записку следующего содержания: «Дорогой, любимый наш маршал Жуков! Это сделали не мы, а ростовская шпана. У нас, одесских воров, что-то украсть у вас никогда не поднялась бы рука. Счастья, здоровья, наш боевой маршал».

Жуков весьма жестко взялся и за решение квартирного вопроса, организовав при участии горсовета комиссию по выявлению пустующих квартир. После чего принудил жителей курортного города сдавать эти квартиры и комнаты офицерам по твердым ценам, намного ниже тех, которые обычно заламывали квартировладельцы.

Секретарь обкома Кириченко, для которого присутствие Жукова и так было источником волнений, оказался завален жалобами и слал в Москву отчаянные депеши: «Уберите от нас этого диктатора!»

Летом 1947 года из Москвы в Одессу нагрянула комиссия – проверять боеготовность округа, а в особенности поведение командующего. Возглавлял комиссию Булганин. Жуков его встречать не приехал. Отношения между ними, и так далекие от дружеских, испортились окончательно. «Комиссия не сумела выявить каких-либо существенных недостатков в боевой подготовке войск округа, – пишет Дайнес, – но получила большое количество жалоб офицеров о фактах грубого обращения Жукова с подчиненными. В одном полку, увидев грязные умывальники, он выставил командира за проходную и приказал больше в полк не пускать. Одного из своих заместителей, боевого генерала, выгнал с совещания за двухминутное опоздание.

Независимость Георгия Константиновича принимала демонстративный характер. Трудно сказать, шло ли это от наивной буйности русского характера, из-за неосознанного стремления всегда идти напролом, против течения, или было проявлением своеобразного протеста против унижения, пережитого на заседании Высшего военного совета».

А следователи, раскручивавшие «трофейное дело», даром времени не теряли. Обысками на даче история не исчерпывалась. Еще в августе 1946 года Булганин направил Сталину докладную записку: «В Ягодинской таможне (вблизи г. Ковеля) задержано 7 вагонов, в которых находилось 85 ящиков с мебелью.

При проверке документации выяснилось, что мебель принадлежит Маршалу Жукову.

Установлено, что и. о. Начальника тыла Группы советских оккупационных войск в Германии для провоза мебели была выдана такая справка: «Выдана Маршалу Советского Союза тов. Жукову Г. К. в том, что нижепоименованная мебель, им лично заказанная на мебельной фабрике в Германии «Альбин Май», приобретена за личный расчет и Военным Советом Группы СОВ в Германии разрешен вывоз в Советский Союз. Указанная мебель направлена в Одесский Военный Округ с сопровождающим капитаном тов. Ягельским. Транспорт № 152/8431».

Вагоны с мебелью 19 августа из Ягодино отправлены в Одессу.

Одесской таможне дано указание этой мебели не выдавать до получения специального указания.

Опись мебели, находящейся в осмотренных вагонах, прилагается».

Тогда же против Жукова дал показания его адъютант Семочкин, арестованный в рамках трофейного дела. Жукову все это стоило тяжелого сердечного приступа.

Назначением Жукова командующим Одесским военным округом Сталин не ограничился, тем более что вождю «заботливо» докладывали о крамольных разговорах маршала. И по личному приказу Сталина 5 января 1948 г. на московской квартире Жукова сотрудниками органов госбезопасности был произведен негласный обыск. Через пять дней его подробные результаты были доложены Сталину министром госбезопасности Абакумовым. По мнению Алексея Волынца, изложенному в книге «Жданов», «личные слабости Жукова были скорее поводом или как максимум лишь одной из причин его «опалы». Талантливый военный, без сомнения, один из лучших военачальников Второй мировой войны, маршал даже на фоне типично жестких и властных руководителей тех лет выделялся именно этими качествами характера. И в эйфории победы они, пожалуй, перешли у Жукова в откровенное самоуправство и даже барство. Чрезвычайно чуткий к подобным вещам Сталин, способный при необходимости обуздывать подобные свойства своего характера, решил поставить властного и влиятельного, слишком возомнившего о себе военачальника «на место» – благо военачальник своим поведением дал к тому немало поводов».

Вопросом Жукова и его трофеев занималась партийная комиссии в составе Жданова, Булганина, Кузнецова и Шкирятова. 12 января 1948 года озабоченный маршал направил в ЦК ВКП(б) на имя председателя данной комиссии А. А. Жданова свои объяснения – точнее будет сказать – попытки оправдания наличия обнаруженных у него запасов: «Я признаю себя очень виноватым в том, что не сдал все это ненужное мне барахло куда-либо на склад, надеясь на то, что оно никому не нужно». Но объяснение-покаяние Жукову уже не помогло. Не стоит забывать о том, что накануне февральского пленума ЦК партии 1947 года Жданов сделал в своей записной книжке отметку: «Посмотреть список членов и кандидатов ЦК… вывести Маленкова, Жукова». Маленков был конкурентом в борьбе за власть с Ждановым. А у Жукова возник заочный конфликт интересов с Ждановым при назначении его ставленника, генерала Шишкина, на пост начальника Главного политуправления армии. Жуков выступил против его кандидатуры.

На январском заседании председательствующий Молотов предоставил слово Жданову, который заявил: «Я вношу предложение вывести из состава кандидатов в члены Центрального комитета Жукова. Он, по моему мнению, рано попал в Центральный комитет партии, мало подготовлен в партийном отношении. Я считаю, что в кандидатах ЦК Жукову не место. Ряд данных показывает, что Жуков проявлял антипартийное отношение. Об этом известно членам ЦК, и я думаю, что будет целесообразно его не иметь в числе кандидатов в члены ЦК».

20 января 1948 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло Постановление «О т. Жукове Г. К. Маршале Советского Союза»:

ЦК ВКП(б), заслушав сообщение Комиссии в составе тт. Жданова, Булганина, Кузнецова и Шкирятова, выделенной для рассмотрения поступивших в ЦК материалов о недостойном поведении командующего Одесским военным округом т. Жукова Г. К., установил следующее.

Тов. Жуков, в бытность Главкомом группы Советских оккупационных войск в Германии, допустил поступки, позорящие высокое звание члена ВКП(б) и честь командира Советской Армии. Будучи полностью обеспечен со стороны государства всем необходимым, тов. Жуков, злоупотребляя своим служебным положением, встал на путь мародерства, занявшись присвоением и вывозом из Германии для личных нужд большого количества различных ценностей.

В этих целях т. Жуков, давши волю безудержной тяге к стяжательству, использовал своих подчиненных, которые, угодничая перед ним, шли на явные преступления, забирали картины и другие ценные вещи во дворцах и особняках, взломали сейф в ювелирном магазине в г. Лодзи, изъяв находящиеся в нем ценности, и т. д.

В итоге всего этого Жуковым было присвоено до 70 ценных золотых предметов (кулоны и кольца с драгоценными камнями, часы, серьги с бриллиантами, браслеты, броши и т. д.), до 740 предметов столового серебра и серебряной посуды и сверх того еще до 30 килограммов разных серебряных изделий, до 50 дорогостоящих ковров и гобеленов, более 60 картин, представляющих большую художественную ценность, около 3700 метров шелка, шерсти, парчи, бархата и др. тканей, свыше 320 шкурок ценных мехов и т. д.

Будучи вызван в Комиссию для дачи объяснений, т. Жуков вел себя неподобающим для члена партии и командира Советской Армии образом, в объяснениях был неискренним и пытался всячески скрыть и замазать факты своего антипартийного поведения.

Указанные выше поступки и поведение Жукова на Комиссии характеризует его как человека, опустившегося в политическом и моральном отношении.

Учитывая все изложенное, ЦК ВКП(б) постановляет:

1. Признавая, что т. Жуков за свои поступки заслуживает исключения из рядов партии и предания суду, сделать т. Жукову последнее предупреждение, предоставив ему в последний раз возможность исправиться и стать честным членом партии, достойным командирского звания.

2. Освободить т. Жукова с поста командующего Одесским военным округом, назначив его командующим одним из меньших округов.

3. Обязать т. Жукова немедленно сдать в Госфонд все незаконно присвоенные им драгоценности и вещи.

Это решение Политбюро, оформленное как постановление ЦК партии, было отправлено не только членам Высшего военного совета, главнокомандующим групп войск, главнокомандующему войсками на Дальнем Востоке, командующим родами войск, командующим войсками военных округов, командующим флотов, но и секретарям обкомов, крайкомов и ЦК компартий союзных республик.

4 февраля 1948 года министр Вооруженных сил Советского Союза Н. А. Булганин, нарушая установленный официальный порядок (без соответствующего постановления Совета Министров СССР о перемещениях Жукова как командующего войсками), подписал приказ о назначении Г. К. Жукова командующим войсками Уральского военного округа. Маршал Жуков отправился в Сибирь. На долгие пять лет. Но официально – не в ссылку, а командовать округом.

Жуковские письма к Сталину

Через месяц после этого заседания Жуков написал два письма Сталину. Копия второго письма была отправлена Жданову. В первом послании Жуков подчеркивал, что «исключение меня из кандидатов ЦК ВКП(б) убило меня. Я не карьерист и мне было легче перенести снятие меня с должности главкома сухопутных войск. Я 9 месяцев упорно работал в должности командующего войсками округа, хотя заявление, послужившее основанием для снятия меня с должности, было клеветническим. Я Вам лично дал слово в том, что все допущенные ошибки будут устранены», и просил лично его выслушать, уверяя, что вождя обманывают «недобросовестные люди, чтобы очернить меня».

Во втором письме Жуков подробно докладывал вождю о своих ошибках и обещал их больше не повторять:

«1. Во-первых, моя вина прежде всего заключается в том, что я во время войны переоценивал свою роль в операциях и потерял чувство большевистской скромности.

Во-вторых, моя вина заключается в том, что при докладах Вам и Ставке Верховного Главнокомандования своих соображений, я иногда проявлял нетактичность и в грубой форме отстаивал свое мнение.

В-третьих, я виноват в том, что в разговорах с Василевским, Новиковым и Вороновым делился с ними о том, какие мне делались замечания Вами по моим докладам. Все эти разговоры никогда не носили характера обид, точно так же, как я, высказывались Василевский, Новиков и Воронов. Я сейчас со всей ответственностью понял, что такая обывательская болтовня безусловно является грубой ошибкой и ее я больше не допущу.

В-четвертых, я виноват в том, что проявлял мягкотелость и докладывал Вам просьбы о командирах, которые несли заслуженное наказание. Я ошибочно считал, что во время войны для пользы дела лучше их быстрее простить и восстановить в прежних правах. Я сейчас осознал, что мое мнение было ошибочным.

2. Одновременно, товарищ Сталин, я чистосердечно заверяю Вас в том, что заявление Новикова о моем враждебном настроении к правительству является клеветой.

Вы, товарищ Сталин, знаете, что я, не щадя своей жизни, без колебаний лез в самую опасную обстановку и всегда старался как можно лучше выполнить Ваше указание.

Товарищ Сталин, я также заверяю Вас в том, что я никогда не приписывал себе операцию в Крыму. Если где-либо и шла речь, то это относилось к операции под станицей Крымской, которую я проводил по Вашему поручению.

3. Все допущенные ошибки я глубоко осознал, товарищ Сталин, и даю Вам твердое слово большевика, что ошибки у меня больше не повторятся. На заседании Высшего Военного Совета я дал Вам слово в кратчайший срок устранить допущенные мною ошибки и я свое слово выполняю. Работаю в округе много и с большим желанием. Прошу Вас, товарищ Сталин, оказать мне полное доверие, я Ваше доверие оправдаю».

12 февраля 1948 года Жуков отправился в столицу Урала – Свердловск. Там стояли лютые холода за тридцать, но, несмотря на это и на угнетенное состояние духа после всех гонений, маршал внешне держался бодро и весело. О том, каким был Жуков на Урале, подробно рассказал писатель Владимир Карпов, который в 1950 году приехал туда в командировку. Карпов тогда служил в Генштабе, и его задачей была проверка разведывательных подразделений округа.

«Я не скрывал своего желания увидеть маршала и хотя бы коротко поговорить с ним, – писал Карпов. – Начальник штаба генерал-лейтенант Шевченко и полковник Белоконь отнеслись к моему любопытству с пониманием. Но по официальному служебному положению миссия моя заканчивалась на докладе начальнику штаба округа, подготовка спецподразделений входила в его круг обязанностей, и к командующему округом мне идти не полагалось.

Начальник штаба сказал:

– Идите к нему на доклад, вроде вы меня не застали, а вам надо сегодня уезжать. Но если он вас выгонит – пеняйте на себя!

На том мы и порешили.

Я пришел в приемную Жукова и попросил адъютанта доложить командующему, что как представитель Генштаба хотел бы доложить об итогах моей работы… Жуков посмотрел на меня, перевел взор на Золотую Звезду на моей груди и спросил:

– За что Звезду получил?

– За «языками» лазил…

Лицо Жукова явно посветлело, он всегда радушно относился к разведчикам.

– А где ты у меня служил, подполковник?

К несчастью, я служил на Калининском, 1-м Прибалтийском и 3-м Белорусском фронтах, которыми Жуков в те годы не командовал. Но разве можно об этом сказать?! Выгонит он меня, как того полковника. И, мне кажется, я нашелся – быстро ответил:

– Все мы у вас служили, товарищ маршал.

И тут же подумал, что не вру, ведь Жуков был заместителем Верховного Главнокомандующего, и все мы действительно были его подчиненными. Не знаю, понял ли он мое затруднение и хитрость. В глазах его мелькнула какая-то лукавинка. Он сказал:

– Давай докладывай, что у тебя там…

Я коротко, очень коротко (учел печальный опыт предшественника) изложил результаты своей проверки.

Жуков слушал внимательно. Когда я закончил и встал, маршал тоже поднялся, вышел из-за стола, протянул мне крупную, но уже мягкую руку и сказал:

– Будь здоров, разведчик, – и очень хорошо, по-доброму, улыбнулся. Я вышел окрыленный. На всю жизнь мне запомнилась эта встреча.

В коротком разговоре за несколько минут, мне кажется, очень ярко проявились особенности его характера: и грубоватость, и прямота, и нетерпимость к болтовне, и серьезное отношение к делу, и уважение к боевому офицеру, и, наконец, добрейшая улыбка, свидетельствующая о его человечности».

Находясь на Урале, Жуков, как рассказывали окружавшие его люди, находил время, чтобы постоянно бывать в театрах и на концертах. И хотя особой любви к искусству за маршалом вроде бы не водилось, но он обратил внимание на то, сколь блестяще курсант Свердловской спецшколы ВВС Штоколов исполнил «Грустные ивы» М. Блантера и «Эх, дороги» О. Новикова. И не только похвалил, но и обмолвился: «Таких, как ты, в авиации много, а тебе надо петь». И издал приказ: «Курсанта Штоколова Б. Т. направить на дневное отделение консерватории».

С легкой руки Жукова несостоявшийся авиатор Штоколов стал знаменитым певцом, звездой сцены.

Возвращение на вершину

Тем временем постепенно улучшалось отношение Сталина к опальному маршалу. Весной 1950 года Жуков баллотировался на выборах в Верховный Совет СССР, в марте 1952 года был избран кандидатом в члены ЦК КПСС.

В различных источниках встречаются многочисленные упоминания о том, что Сталин, намереваясь начать новую чистку (убрав и Берию), собирался вернуть Жукова из Свердловска, где тот командовал войсками Уральского военного округа, и назначить в Москве на более ответственный пост. Документальных подтверждений этому нет, но уже начиная с 1950 года началось смягчение опалы Жукова. В этом году он был избран депутатом Верховного Совета СССР (Жукова выдвинул кандидатом в депутаты Ирбитский мотоциклетный завод).

В 1951 году Жуков был включен в состав советской правительственной делегации, посетившей Польшу. 22 июля 1951 года газета «Правда» опубликовала следующее сообщение:

«ВАРШАВА, 21 июля. (ТАСС). Сегодня в Варшаву прибыла советская правительственная делегация на празднование Дня возрождения Польши. В состав советской правительственной делегации входят заместитель председателя Совета Министров СССР тов. В. М. Молотов – глава делегации, Маршал Советского Союза Г. К. Жуков и посол СССР в Польше тов. А. А. Соболев.

На польско-советской границе советскую делегацию встретили заместитель председателя Совета Министров Польской Республики Минц и министр иностранных дел Скшешевский. При встрече на границе в честь делегации был выстроен почетный караул.

На Варшавском вокзале советскую делегацию встречали члены правительства Польской Республики во главе с председателем Совета Министров Польши Циранкевичем, маршал Польши Рокоссовский, члены Политбюро ЦК Польской объединенной рабочей партии, посол СССР в Польше А. А. Соболев, послы и посланники стран народной демократии в Польше.

При встрече делегации были исполнены советский и польский государственные гимны и был выстроен почетный караул Войска Польского. Вокзал был украшен советскими и польскими флагами».

Но этим газета не ограничилась – в «Правде» была опубликована не только речь главы делегации В. М. Молотова, но и полностью речь члена делегации Жукова. С ней Жуков выступил 21 июля 1951 года на торжественном заседании в Варшаве, посвященном седьмой годовщине возрождения Польши:

Товарищи! Разрешите мне от имени солдат и матросов, сержантов и старшин, офицеров, генералов и адмиралов Советской Армии и Военно-Морского Флота Союза Советских Социалистических Республик передать вам и всем трудящимся Народно-демократической Польской Республики сердечный привет и поздравление с днем национального праздника – седьмой годовщины возрождения Польши. Свой национальный праздник трудящиеся Польши и воины Войска Польского встречают в обстановке замечательных побед во всех областях хозяйственного и культурного строительства.

За короткий срок в вашей стране укрепился строй народной демократии. Успешно выполнен первый трехлетний план восстановления и развития народного хозяйства. Из страны аграрной Польша становится страной высокоразвитой индустрии. Ныне, под руководством Польской объединенной рабочей партии, трудящиеся массы Польши с энтузиазмом борются за выполнение шестилетнего плана – плана строительства основ социализма. Ваши успехи свидетельствуют о неоспоримых преимуществах народно-демократического строя перед строем капиталистическим, о неисчерпаемых возможностях, которые заложены в народной власти.

Советские люди вместе со своим великим вождем и лучшим другом польского народа – товарищем Сталиным с глубоким уважением смотрят на созидательный труд вашего народа и искренне радуются его успехам. Успехи в строительстве новой Польши стали возможными благодаря успешной совместной вооруженной борьбе наших братских народов против фашистских оккупантов, благодаря братскому сотрудничеству советского и польского народов в послевоенное время. Русская пословица говорит: «Друзья познаются в беде». В те грозные дни, когда над вашей страной нависла смертельная опасность фашистского порабощения, многие из числа тех, кто выдавал себя за друзей польского народа, забыли о своих обязательствах и не оказали вашей стране помощи в тяжелой беде. Только советский народ и его вождь великий Сталин оказали польскому народу бескорыстную и братскую помощь.

Советские вооруженные силы под руководством Верховного Главнокомандующего Генералиссимуса Советского Союза товарища Сталина освободили народы Польши от гитлеровских оккупантов. Они создали благоприятные условия, позволявшие демократическим силам Польши взять судьбу своего народа в руки самих трудящихся и начать новую жизнь на основах народной демократии.

Тяжелой и упорной была борьба Советской Армии за освобождение Польши от гитлеровских оккупантов. Только в результате исключительного мужества, героизма и воинского мастерства советских войск, доблестно выполнивших волю и планы своего Верховного Главнокомандующего товарища Сталина, эта борьба закончилась полным разгромом врага и освобождением Польши.

Советская Армия нанесла ряд глубоких ударов по гитлеровским войскам в Польше, раздробила их отдельные группировки, а затем ликвидировала их, не дав отойти на запад за Одер и Нейссе. Выйдя за Одер и Западную Нейссе, Советская Армия обеспечила возврат польских земель, длительное время находившихся под господством немецких капиталистов и помещиков.

Рука об руку с Советской Армией героическую борьбу вели славные польские патриоты. В этой борьбе родилась новая польская армия, начало которой было положено в 1943 году созданием на территории Советского Союза 1-й польской дивизии имени Тадеуша Костюшко. Вслед за первой дивизией был создан ряд новых частей и соединений, которые образовали 1-ю армию Войска Польского, имевшего к июлю 1944 года в своих рядах свыше 120 тысяч человек. Польские воинские формирования были окружены большим вниманием и заботой Советского правительства и лично товарища Сталина.

Вооруженная первоклассной советской боевой техникой, 1-я Польская армия была грозной для врага силой. Свои боевые действия первые части новой польской армии начали еще в районе города Ленино – западнее Смоленска. Здесь солдаты и офицеры Войска Польского получили первое боевое крещение, показали блестящие примеры мужества, доблести и массового героизма. В дальнейшем 1-я Польская армия, действуя в составе 1-го Белорусского фронта, принимала непосредственное участие в крупнейших операциях, в разгроме варшавской группировки противника и освобождении столицы Польши – Варшавы, в разгроме восточно-померанской группировки противника, в берлинской операции и вместе с Советской Армией вышла на Эльбу.

В завершающих операциях принимала участие и 2-я Польская армия, которая успешно действовала в составе 1-го Украинского фронта в общем направлении на Дрезден.

В жестоких битвах с врагом воины Войска Польского показали себя истинными патриотами своего отечества и, не щадя своей жизни, вместе с воинами Советской Армии боролись за честь, свободу и независимость своей родины.

Боевая дружба между советскими и польскими войсками росла и крепла в огне сражений против гитлеровских захватчиков. Воины Советской Армии с большой любовью и глубоким уважением относились к воинам польской армии.

В своих приказах Генералиссимус Советского Союза товарищ Сталин неоднократно объявлял благодарность доблестным польским воинам. Столица Советского Союза Москва не раз салютовала им. Тысячи польских воинов за отвагу, мужество и героизм награждены орденами Советского Союза.

Советский народ и воины Советской Армии высоко ценят подвиги своих боевых соратников – мужественных польских воинов, сражавшихся против гитлеровских захватчиков. Пусть же кровь, пролитая воинами Советской Армии и воинами Войска Польского в совместной борьбе, послужит символом нашей вечной дружбы и братства.

Ваша армия – армия нового типа, она целиком отражает народно-демократическую природу государственного устройства своей страны и служит делу защиты народно-демократического строя и созидательного труда своего народа.

Вооруженные силы Польши – прочная опора государственной власти, надежный оплот свободы и независимости страны. Ее воины должны воспитываться в духе беспредельной преданности своей родине, делу социализма и нерушимой дружбе с Советским Союзом.

Связанная узами братства с могучей армией Советского Союза, опираясь на ее богатейший военный опыт, изучая свой собственный опыт и все ценное из военной истории, армия народно-демократической Польши должна неустанно совершенствовать свое военное мастерство. В этом – залог ее боевой мощи.

Сегодня, когда империалисты усиленно готовят новую войну против Советского Союза и стран народной демократии, они стремятся подорвать сотрудничество и братскую дружбу между нашими народами. Мы должны сделать все для того, чтобы всемерно укреплять нашу дружбу и беспощадно бороться с теми, кто пытается ее ослабить.

Товарищи! Перед вашим народом и армией стоят большие задачи по строительству социализма и укреплению безопасности новой Польши. Позвольте выразить уверенность в том, что польский народ при братской поддержке советского народа, под руководством Польской объединенной рабочей партии и ее вождя президента Польской Народной Демократической Республики Болеслава Берута успешно справится с этими задачами.

В день празднования освобождения польского народа разрешите мне еще раз от имени воинов Советской Армии и Военно-Морского флота пожелать всем гражданам вашей страны и воинам Войска польского дальнейших успехов и счастливого будущего.

Да здравствует вечная и нерушимая дружба польского и советского народов!

Да здравствует боевая дружба Войска Польского и Советской Армии!

Да здравствует президент Польской Республики Болеслав Берут!

Да здравствует мудрый вождь советского народа и всего прогрессивного человечества – великий Сталин!

В этой небольшой речи Жуков семь раз упоминает Сталина, подчеркивая его роль в освобождении и помощи Польше. Но, несмотря даже на эти восхваления, речь Жукова в «Правде» не могла быть опубликована без санкции самого вождя. В октябре 1952 года на XIX съезде КПСС маршал Жуков был избран кандидатом в члены Центрального Комитета партии. Существует версия, что в период подготовки к этому съезду Сталин лично позвонил А. П. Кириленко, первому секретарю Свердловского обкома партии, и спросил: «Как идет подготовка к съезду?» Тот ответил: «Как обычно. С большим подъемом… повышенные обязательства… Проходят выборы делегатов на съезд». – «Жуков – делегат съезда?» – «Не было указаний!» – «Надо дополнительно избрать его». И об этом якобы сам Кириленко позже рассказывал Жукову. Но дело в том, что с июня 1950 года по декабрь 1955 года Кириленко являлся Первым секретарем Днепропетровского обкома партии, а Первым секретарем Свердловского обкома КПСС он стал 3 декабря 1955 года, когда Жуков уже был министром обороны, а не командующим Уральским военным округом.

Не многие выведенные из состава ЦК КПСС члены партии снова были выбраны в него или стали кандидатами. Несмотря на популярный кинооблик Жукова-правдолюбца, многие речи реального Жукова вполне соответствовали духу времени. Как при Сталине, так и при Хрущеве. Это, как выяснилось позже, касалось и точки зрения самого Жукова на роль Сталина в Великой Отечественной войне. Крамолу, о которой всегда докладывали вождям, Георгий Константинович допускал в личных разговорах, подчеркивая свою ведущую роль в ходе великой войны и тем самым принижая роль Верховного Главнокомандующего (и Генерального секретаря). В стране, где армия и органы находились под партийным контролем, такие высказывания «не приветствовались».

Когда уже Жуков был на пенсии, его часто спрашивали о том, нет ли у него обиды на Сталина, отправившего его в опалу? До наших дней дошли два Жуковских ответа: «Он все же не расстрелял меня» и – «Он вернул меня в ЦК. Хотел снова назначить меня министром обороны…»

Итак, в конце февраля 1953 года Сталин вернул Жукова в Москву. Какую новую роль готовил великий диктатор великому маршалу, осталось неизвестным. «Ходили слухи, что Иосиф Виссарионович собирался сделать Жукова то ли министром, то ли первым замом министра обороны, да не успел, – пишет Владимир Дайнес. – Каково было действительное намерение Сталина, мы, наверное, никогда уже не узнаем. С большой долей вероятности можем предположить: Жуков в эти дни был ему нужен. Потому что он был надежен».

Есть версия, что возвращению Жукова способствовал Берия, – эту мысль высказывает в книге «Мой отец Лаврентий Берия» сын Лаврентия Павловича. Он пишет, что отношения между ними были добрыми.

По устоявшемуся мнению, Жуков и Берия друг друга недолюбливали, но насколько оно верно? Очень может быть: осознавая, что Сталин не вечен, предчувствуя опасные тучи над собственной головой (при Сталине или без него), Берия рассчитывал заручиться поддержкой грубоватого и тщеславного, но однозначно надежного Жукова.

Жуков со своей стороны вполне мог испытывать к Лаврентию Павловичу, прямо скажем, недобрые чувства – тут и давняя нелюбовь строевого командира к особистам, и свежие воспоминания о «трофейном деле», обысках, фактической ссылке.

Хотя если бы эти люди договорились, вся последующая история СССР могла развиваться иначе…

Вождь, разбитый апоплексией, еще дышал, когда 5 марта 1953 года в Кремле началось совместное заседание Пленума ЦК КПСС, Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР. Открывая его, Маленков сказал: «Все понимают огромную ответственность за руководство страной, которая ложится теперь на нас. Всем понятно, что страна не может терпеть ни одного часа перебоя в руководстве».

И началась дележка должностей. Жуков в данный момент оказался очень нужен нарождающейся новой власти. Министром обороны стал Булганин, а Жуков и Василевский – его заместителями. 15 марта Жуков снова стал главнокомандующим Сухопутными войсками.

«Когда отец был назначен заместителем министра обороны СССР, вновь был поднят вопрос об установке бюста на родине маршала. Стали его искать, – писала Мария Георгиевна. – Старые рабочие крахмального завода показали место, где он валялся, – на одном из складов без крыши, забитом горбылем, в куче голубиного помета. Специалисты быстро привели его в порядок. Под стать бюсту, созданному талантом выдающегося скульптора, соорудили постамент из красного гранита, который был добыт в Норвегии по приказу Гитлера и доставлен в Россию специально для сооружения в Москве… памятника «победы» Германии над Советским Союзом».

Став после смерти Сталина первым заместителем министра обороны СССР, Жуков отчасти оказался в ситуации, схожей с той, которая была на этом посту у Михаила Тухачевского – посты их непосредственных начальников, министров (наркомов), занимали доверенные люди руководства страны, но при этом не являющиеся военными профессионалами (Ворошилов и Булганин – невежды с маршальскими погонами), с которыми Тухачевскому и Жукову приходилось согласовывать свои действия.

Так, в своих мемуарах Жуков писал о том впечатлении, которое произвел в начале 30-х годов Тухачевский на него, помощника инспектора кавалерии РККА: «…На посту первого заместителя наркома обороны Михаил Николаевич Тухачевский вел большую организаторскую, творческую и научную работу, и все мы чувствовали, что главную руководящую роль в Наркомате обороны играет он. При встречах с ним меня пленяла его разносторонняя осведомленность в вопросах военной науки. Умный, широко образованный профессиональный военный, он великолепно разбирался как в области тактики, так и в стратегических вопросах. М. Н. Тухачевский хорошо понимал роль различных видов наших вооруженных сил в современных войнах и умел творчески подойти к любой проблеме… В М. Н. Тухачевском чувствовался гигант военной мысли, звезда первой величины в плеяде выдающихся военачальников Красной Армии».

Да и самого Ворошилова, спор с которым возможно и погубил Тухачевского, Жуков в своих мемуарах оценил по достоинству: «Нужно сказать, что Ворошилов, тогдашний нарком, в этой роли был человеком малокомпетентным. Он так до конца и остался дилетантом в военных вопросах и никогда не знал их глубоко и серьезно. Однако занимал высокое положение, был популярен, имел претензии считать себя вполне военным и глубоко знающим военные вопросы человеком…» Но окончательно в отставку с государственной службы первый советский маршал К. Е. Ворошилов ушел только в мае 1960 года.

С Булганиным Жукову приходись сталкиваться в годы Великой Отечественной войны. В 26 страницах машинописного текста документа «После смерти Сталина. Запись воспоминаний Г. К. Жукова» (хранившегося после смерти военачальника среди других документов Жукова в общем отделе ЦК КПСС), содержащего более десятка ошибок (в дате назначения на высшие должности) и, по всей видимости, являющегося записью бесед отправленного в отставку министра, говорится о Булганине и событиях после смерти Сталина следующее: «Первым заместителем Министра Обороны была рассмотрена и утверждена моя кандидатура. Надо сказать, что назначение меня на должность первого заместителя Министра Обороны для меня было полной неожиданностью, так как Булганин как Министр Обороны для меня не был авторитетом, и он это хорошо знал. Как потом мне рассказывали, Булганин был против моего назначения. Он говорил, что ему трудно будет работать с Жуковым. Жуков не признает меня, как военного деятеля. Ему сказали, что интересы государства требуют назначения Жукова в качестве первого заместителя Министра Обороны, что касается взаимоотношений с Жуковым, то это должно быть отрегулировано самим Булганиным. Так или иначе, но я уже не вернулся в Свердловск и немедля вступил в исполнение новых обязанностей.

Перед вступлением на должность первого заместителя министра у меня состоялся большой разговор с Булганиным. Он начал с того, что «в прошлом между нами не все было гладко», но в этом лично он якобы не был виноват. Над прошлым надо поставить крест и начать работу на здоровых дружеских началах, этого, мол, требуют интересы обороны страны, что якобы он первый предложил мою кандидатуру.

Я сказал Булганину: “Вы, Николай Александрович, сделали много неприятностей для меня, подставляя под удары Сталина, но я в интересах дела все это хочу предать забвению и, если Вы искренне хотите дружной работы, давайте забудем о прошлых неприятностях”».

Новая легенда: победитель Берии

Именно Жукову выпало арестовать Берию 26 июня 1953 года. Однако о том, как это происходило, существует множество рассказов, которые далеко не всегда совпадают.

В посвященной Георгию Константиновичу книге «Жуков: полководец и человек», вышедшей в 1988 году, падение Лаврентия Павловича описывается со слов маршала так: «Меня вызвал к себе Н. С. Хрущев, у него в кабинете находился Г. М. Маленков. Хрущев, поздоровавшись со мной, сказал:

– …Завтра состоится заседание Президиума ЦК партии… На заседании необходимо арестовать Берию… Надо будет взять с собой надежных людей, таких, например, как генерал Батицкий, Москаленко, и двух адъютантов, которых ты хорошо знаешь и которым доверяешь. Надо захватить с собой оружие.

Договорились, что генералы Батицкий, Москаленко и другие будут к определенному часу вызваны в приемную перед залом заседаний ЦК, а адъютанты приедут со мной.

– Как только раздастся звонок, входите и делайте свое дело…

Вечером дома я взял в кабинете два пистолета и обоймы к ним с патронами. Утром на службе пригласил к себе адъютантов, приказал им никуда не отлучаться…

В назначенное время мы все прибыли в приемную… Генералы прикидывали, по каким вопросам их будут слушать или какие поручения дадут, совершенно не догадываясь, какую задачу им предстоит выполнить…

Вдруг раздался звонок… Даю команду генералам и моим адъютантам:

– Встать! Идем арестовывать Берию. Все за мной! – Резко открываю дверь в зал заседаний и бросаюсь к креслу, на котором сидит Берия, хватаю его за локти. Рывком его поднимаю: – Берия, ты арестован!»

А в изданной тремя годами позже книге «Берия: конец карьеры» история описана несколько иначе: Жуков приезжает к министру обороны Булганину по вызову, а потом они вместе едут в Кремль, где в зале заседаний Президиума ЦК их ждут Маленков, Хрущев, Молотов, Микоян и другие члены Президиума. Маленков сообщает Жукову о том, что Берия хочет захватить власть, и поручает маршалу арестовать заговорщика.

«Потом говорил Хрущев…

– Сможешь выполнить эту рискованную операцию?

– Смогу, – ответил я.

Маленков сказал, как это будет сделано. Заседание Совета Министров будет отменено, министры отпущены по домам. Вместо этого он откроет заседание Президиума.

Я вместе с Москаленко, Неделиным, Батицким и адъютантом Москаленко должен сидеть в отдельной комнате и ждать, пока раздадутся два звонка из зала заседания в эту комнату…

Уходим. Сидим в этой комнате…

Проходит час. Никаких звонков. [В первом часу дня] раздался один звонок, второй. Я поднимаюсь первым. Идем в зал. Берия сидит за столом в центре. Мои генералы обходят стол, как бы намереваясь сесть у стены. Я подхожу к Берии сзади, командую:

– Встать! Вы арестованы! – Не успел Берия встать, как я заломил ему руки назад и, приподняв, эдак встряхнул. Гляжу на него – бледный-пребледный. И онемел…»

А вот как рассказывал Владимиру Карпову о тех событиях генерал Кирилл Москаленко, занимавший тогда должность командующего войсками Московского округа ПВО: «В 9 часов утра мне позвонил по телефону АТС Кремля Хрущев Н. С., он спросил:

– Имеются в вашем окружении близкие вам люди и преданные нашей партии так, как вы преданы ей?…

…Вскоре после этого последовал звонок министра обороны маршала Булганина, который сказал, что ему звонил Хрущев и предложил мне сначала прибыть к нему, т. е. к Булганину… Со своей группой я прибыл к министру обороны. Принял меня т. Булганин одного. Он сказал, что ему звонил Хрущев, вот я тебя и вызвал. Нужно арестовать Берию… Сколько у тебя человек? Я ответил: со мной пять человек… На что он ответил: очень мало людей… Кого, ты считаешь, можно еще привлечь, но без промедления? Я ответил – вашего заместителя маршала Василевского. Он сразу почему-то отверг эту кандидатуру… Тогда я предложил взять Жукова. Он согласился, но чтобы Жуков был без оружия».

Далее Москаленко сообщает, что именно он направил пистолет на Берию и крикнул: «Руки вверх!»

Желая выяснить, что же было на самом деле, Карпов беседовал и с тогдашним помощником Маленкова – Сухановым. Тот рассказал, что на то же самое 26 июня готовил свою акцию по устранению конкурентов и сам Берия: он-де намеревался арестовать весь Президиум ЦК после совместного просмотра спектакля в Большом театре. Видимо, чтобы на Лубянку было везти недалеко… Об этой затее знали Хрущев и Булганин – и поддерживали Берию. Но о заговоре проведал и Маленков, который вызвал Хрущева и Булганина к себе и, пригрозив смертью, потребовал помочь арестовать Берию. В частности, Булганину было приказало провезти в Кремль Жукова и его людей.

«Жуков и другие генералы вошли в мой кабинет, который находился напротив, через приемную от кабинета Маленкова, где происходило заседание, – рассказывал Суханов. – Заседание началось в 14:00 26 июня 1953 года. Военные ждали условленного сигнала. Этим звонком обычно вызывал меня Маленков в свой кабинет. Ждали больше часа. И вот раздались два звонка.

А в кабинете Маленкова произошло следующее. Неожиданно Маленков предложил изменить повестку заседания и рассмотреть вопрос о Берии, который хотел совершить государственный переворот.

Маленков поставил на голосование:

– Кто за арест Берии?

Голосовали «за» – Первухин и Сабуров. Против – Молотов, Ворошилов, Каганович. Воздержались – Хрущев, Булганин, Микоян.

Молотов обрушился на Маленкова с обвинениями в произволе. Вот в этот момент Маленков нажал кнопку вызова. И вошли военные во главе с Жуковым. Когда вошли военные, Берия сидел с опущенной головой и не видел, кто именно входит. Он не знал, что Маленков нажал кнопку вызова. Берия подумал, что военные входят для действия по его плану, который был намечен тоже на 26 июня. Но как увидел Жукова, так сразу все понял.

Маленков повторил предложение об аресте Берии. Теперь, при военных, все проголосовали «за». Маленков приказал арестовать Берию, что маршал и выполнил, подняв Берию с кресла и завернув ему руки за спину».

При этом Георгий Константинович, по словам Суханова, поинтересовался, а не арестовать ли и членов Президиума ЦК, бывших в сговоре с Берией? Маленков, который, по утверждению помощника, опасался прослыть диктатором, отказался от этой идеи.

Похоже, именно тогда Никита Сергеевич на всю жизнь возненавидел маршала Победы…

«Вскоре после ареста Берии, – продолжает рассказ Суханов, – Маленкову доложили, что в кабинете Берии на рабочем столе при обыске был обнаружен лист голубой бумаги, на котором троекратно было красным карандашом написано слово «Тревога!». На следствии Берия признался, что это было предупреждение Хрущева и Булганина о провале заговора. Если бы Берия перед заседанием заехал в свой кабинет, то он был бы спасен и все могло кончиться большой кровью. На бланке Совмина с повесткой дня рукой Берии тоже было написано троекратно: «Тревога!» Видно, он хотел как-нибудь передать этот лист охране, но не удалось. Этот бланк принесли мне.

…Главной фигурой и решающей силой при аресте Берии был маршал Жуков, при нем, вторично голосуя, никто не осмелился даже воздержаться…»

А вот записанный Карповым рассказ полковника Гаврилова, бывшего в то время помощником военного коменданта Москвы: «25 июня на гарнизонную гауптвахту неожиданно, без предварительного телефонного звонка, приехал маршал Жуков. Он обошел помещение гауптвахты. Приказал мне открыть все камеры и выйти арестованным в коридор. Когда наказанные вышли, маршал громко объявил:

– Вам амнистия!

Громкое «ура!», наверное, впервые в истории прогремело на гауптвахте.

Маршал мне приказал:

– Всех отправить в свои части.

Я недоумевал, что происходит? Освободив помещение от людей, Жуков в моем сопровождении обошел и осмотрел все камеры. В одной задержался, оглядел ее и, увидев под потолком выступающую трубу парового отопления, сказал как бы про себя:

– Не подойдет, может повеситься…

Перешли в другую камеру. Осмотрел ее внимательно. Потрогал решетку.

– Эту за ночь побелить и прибрать. На гауптвахту арестованных не принимать. Чтоб вся была свободна. Вам никуда не отлучаться до особого разрешения.

И уехал, оставив меня в полном недоумении. А на следующий день поздно вечером примчались несколько машин. Из первой вышел генерал Москаленко и еще несколько генералов. Между ними стоял ссутулившийся человек в гражданской одежде. Его провели в ту камеру, которую приказал подготовить Жуков.

Я гадал, кто же этот важный арестованный? Сначала не узнал его, может быть, потому, что на глазах не было обычного пенсне.

Москаленко мне сказал:

– Вы свободны. Охранять внутри мы будем сами. Наружную охрану обеспечите вы. Скоро подъедет и наша дополнительная охрана.

Тут я понял – это же Берию привезли!..»

Подробный рассказ об аресте Берии был обнаружен среди бумаг самого Георгия Константиновича уже после его смерти: «Мне позвонил Булганин и сказал – зайди скорее, пожалуйста, ко мне, а то я тороплюсь в Кремль. Я быстро спустился с четвертого этажа на второй и зашел в кабинет Булганина.

Он мне сказал:

– Вызови Москаленко, Неделина, Батицкого и еще пару человек, кого ты сочтешь необходимым, и немедленно приезжай с ними в приемную Маленкова.

Через тридцать минут с группой генералов я был в приемной Маленкова. Меня тут же вызвали в кабинет Маленкова, где, кроме Маленкова, были Молотов, Хрущев, Булганин. Поздоровавшись, Маленков сказал:

– Мы тебя вызвали для того, чтобы поручить одно важное дело. За последнее время Берия проводит подозрительную работу среди своих людей, направленную против группы членов Президиума ЦК. Считая, что Берия стал опасным человеком для партии и государства, мы решили его арестовать и обезвредить всю систему НКВД. Арест Берии мы решили поручить лично вам.

Хрущев добавил:

– Мы не сомневаемся, что вы сумеете это выполнить, тем более что Берия вам лично сделал много неприятностей! Как, у вас нет сомнений на этот счет?

Я ответил:

– Какие же могут быть сомнения? Поручение будет выполнено.

Хрущев:

– Имейте в виду, что Берия ловкий и довольно сильный человек, к тому же он, видимо, вооружен.

– Конечно, я не спец по арестам, мне этим не довелось заниматься, но у меня не дрогнет рука. Скажите только, где и когда его надо арестовать?»

Инструкции, полученные от Маленкова, в пересказе Жукова практически совпадают с тем, как описал последовательность действий Суханов. Вплоть до условного двойного звонка.

«Мы ушли в комнату, где должны ждать звонков, – пишет далее Жуков. – Пришел Берия. Началось заседание. Идет заседание час, другой, а условных звонков все нет и нет.

Я уже начал беспокоиться, уж не арестовал ли Берия тех, кто хотел арестовать его?

В это время раздался условный звонок. Оставив двух вооруженных офицеров у наружной двери кабинета Маленкова, мы вошли в кабинет. Как было условлено, генералы взялись за пистолеты, а я быстро подошел к Берии и громко ему сказал:

– Берия, встать! Вы арестованы!

Одновременно взяв его за руки, приподнял его со стула и обыскал все его карманы, оружия не оказалось. Его портфель был тут же отброшен на середину стола. Берия страшно побледнел и что-то начал лепетать. Два генерала взяли его за руки и вывели в заднюю комнату кабинета Маленкова, где был произведен тщательный обыск и изъятие неположенных вещей. В 11 часов ночи Берия был скрытно переведен из Кремля в военную тюрьму (гауптвахту), а через сутки переведен в помещение командного пункта МВО и поручен охране той же группы генералов, которая его арестовала. В дальнейшем я не принимал участия ни в охране, ни в следствии, ни на судебном процессе».

Жуков – владыка армии: «Ни один танк не двинется без моей команды!»

7 февраля 1955 года Жуков стал министром обороны СССР. В феврале 1955 года в ходе накалившейся борьбы между партийной и государственной ветвями власти проигравший Георгий Маленков был смещен с должности Председателя Совета министров СССР и на его место был назначен Булганин, «освободив» место министра обороны.

Как проходило утверждение министром обороны Жукова, описывает в своих мемуарах адмирал Кузнецов: «За несколько дней до утверждения Г. К. Жукова министром обороны мы с маршалом А. М. Василевским сидели на расширенном Пленуме ЦК в Большом Кремлевском дворце. Из президиума одновременно получили записки тогдашнего министра обороны Н. А. Булганина одного содержания: «Прошу зайти ко мне в кабинет в 13 ч. 15 м.». Прочитали и спросили друг друга, пока не зная ничего: «По какому поводу нас приглашают в кабинет министра?» Принимал нас Н. А. Булганин по очереди: сначала А. М. Василевского, потом меня. От имени Президиума ЦК он информировал нас о принятом предварительном решении освободить Г. М. Маленкова с поста Предсовмина и вместо него назначить Н. А. Булганина. На пост же министра обороны уже был назначен Жуков, и теперь спрашивали мнение маршалов, одобряют ли они кандидатуру. Мне потом стало известно, когда я постфактум случайно коснулся этого вопроса в беседе с К. К. Рокоссовским, что некоторые высказывались за Василевского (в частности, В. Д. Соколовский), некоторые – за Жукова. На вопрос Н. А. Булганина я ответил просто: «Товарищ министр, мы, моряки, не претендуем на такой общевойсковой пост, и кого из Маршалов Советского Союза сочтут нужным назначить министром, – я не берусь даже высказывать свое мнение. Однако если будет назначен Жуков, то мне казалось бы правильным указать ему на необходимость впредь более объективно относиться к флоту». Такое опасение с моей стороны было не случайным. За последнее время я слышал ряд весьма нелестных отзывов со стороны Жукова в адрес флота, к тому же ни на чем не основанных и подчас просто неправильных с точки зрения государственных интересов обороны. Мне казалось, что если сочтут нужным, то ему сделают такое замечание без ссылки на мою фамилию. Этого требовали интересы дела. Ведь разговор был конфиденциальным, как заявил Булганин. Я ему откровенно и высказал свое мнение. Оказалось, что оно было передано Жукову так, что «Кузнецов возражает против его назначения». При самолюбии Жукова и той опоре, которую он чувствовал, будучи другом Н. С. Хрущева, можно было догадаться, к чему это приведет.

На деле получилось плохо. Заняв пост министра обороны, маршал Жуков закусил удила. Ему показалось, что теперь «сам черт ему не брат». Мне думается, никогда честолюбие Жукова не было удовлетворено в такой степени, как тогда. Не зная, что моя конфиденциальная беседа стала буквально в тот же день известна Жукову, я старался найти с ним общий язык.

Он не удержался и при первом же моем очередном докладе ему откровенно и с нескрываемым наслаждением выразил свое неудовольствие: «Так вы были против моего назначения?» Затем он прямо сказал, что «никогда не простит мне этого». Я повторил все слово в слово, что говорил ранее… Я был выставлен перед Жуковым как его противник. Его желание расправиться со мной за «непочитание старших» вскоре почувствовалось буквально во всех отношениях. Он начал беспричинно грубить, явно вызывая меня на скандал. Видимо, разговоры с такими персонами, как Булганин, убедили его в том, что он будет поддержан в любом предложении относительно меня. Отношение же к флотским вопросам становилось подчеркнуто пренебрежительным. Я, несмотря на его отношение ко мне и флоту, считал своим долгом самым корректным образом ввести его в курс флотских вопросов и пытался возбудить в нем желание разобраться в наших нуждах. Таким же приблизительно образом я строил свои отношения с бывшим министром обороны Булганиным, который потом одним взмахом вычеркнул из своей памяти все, что я старался ему привить относительно флота…»

Жуковские реформы

Жуков с первых дней руководства министерством обороны начал его реорганизацию, согласованную с руководством страны. Уже через девять дней после своего назначения Жуков отправил в ЦК КПСС докладную записку (с грифом «совершенно секретно») с предложениями о реорганизации центрального аппарата министерства обороны СССР:

Существующая организация центрального аппарата Министерства Обороны СССР не полностью отвечает современным требованиям. Во главе Военно-морских сил, Военно-воздушных сил и войск ПВО страны стоят Главнокомандующие, которые имеют соответствующие штабы. Сухопутные войска не имеют Главнокомандующего и штаба.

При такой организации все вопросы, связанные с устройством, обучением, организацией быта и материально-техническим обеспечением Военно-морских и Военно-воздушных сил и войск ПВО страны проходят через соответствующих Главнокомандующих и их штабы. А вопросы, касающиеся Сухопутных войск, ввиду отсутствия Главнокомандующего Сухопутными войсками и его штаба, поступают на решение непосредственно Министру Обороны и Генерального Штаба. Однако, в связи с большим объемом работы Министра Обороны, он не имеет возможности в деталях заниматься руководством практической деятельностью Сухопутных войск. Военными округами необходимо повседневно руководить и по возможности чаще бывать в войсках, между тем как Министр Обороны, ввиду большой загрузки работой, может выезжать в округа очень редко и только на крупные учения.

Такое положение с руководством практической деятельностью Сухопутных войск крайне загружает и Генеральный Штаб не свойственной ему работой и отвлекает его от выполнения своих прямых задач по разработке основных проблем подготовки и ведения войны, вопросов военной теории, планов строительства и развития Вооруженных Сил и их оперативного использования.

В целях улучшения качества боевой подготовки Сухопутных войск, Министерство обороны считает необходимым учредить должность Главнокомандующего Сухопутными войсками, он же Первый Заместитель Министра Обороны СССР, и создать Главный Штаб Сухопутных войск без увеличения численности центрального аппарата Министерства Обороны СССР.

Назначить Главнокомандующим Сухопутными войсками – Первым Заместителем Министра Обороны СССР Маршала Советского Союза КОНЕВА Ивана Степановича, освободив его от должности Командующего войсками Прикарпатского военного округа.

Начальником Главного Штаба Сухопутных войск назначить генерала армии МАЛАНДИНА Германа Капитоновича, освободив его от должности Заместителя Начальника Генерального Штаба.

Командующим войсками Прикарпатского военного округа назначить генерал-полковника БАТОВА Павла Ивановича, освободив его от должности Первого Заместителя Главнокомандующего Группой Советских войск в Германии.

На Главнокомандующего Сухопутными войсками и его Штаб возложить непосредственное руководство практической деятельностью Сухопутными войсками и обеспечение их постоянной боевой готовности.

Если будет необходимо учредить должность Главнокомандующего Объединенными Вооруженными Силами Союза и стран народной демократии, то на эту должность можно будет назначить по совместительству Главнокомандующего Сухопутными войсками Маршала Советского Союза КОНЕВА.

В настоящее время вопросами строительства и совершенствования вооруженных сил стран народной демократии занимается Министр Обороны СССР и Генеральный Штаб.

При учреждении должности Главнокомандующего этими объединенными силами вопросы общего руководства и разработка планов строительства вооруженных сил стран народной демократии и их использования также останутся за Министром Обороны СССР и за Генеральным Штабом. Именно поэтому и представляется возможным на должность Главнокомандующего Объединенными Вооруженными Силами Советского Союза и стран народной демократии назначить по совместительству Главнокомандующего Сухопутными войсками Советской Армии.

При указанной структуре центрального аппарата Министерства Обороны задачей Генерального Штаба будет являться координация деятельности всех видов Вооруженных Сил СССР, возглавляемых главнокомандующими, которые являются или первыми заместителями, или заместителями Министра Обороны. В связи с этим, Начальник Генерального Штаба также должен иметь права Первого Заместителя Министра Обороны.

Проекты Постановления ЦК КПСС и Совета Министров Союза ССР прилагаются.

Прошу их рассмотреть и утвердить.

Одной из первых задач, с которой пришлось столкнуться Жукову-министру, была разработка плана вывода советских войск из Австрии. Территория страны, согласно подписанному 9 июля 1945 года Соглашению союзников об оккупационных зонах, была разделана на оккупационные зоны. Советская зона (не считая советского сектора Вены – 2-й, 4-й, 10-й, 20-й, 21-й, 22-й районы), включала в себя: Бургенланд, Нижнюю Австрию, Верхнюю Австрию севернее Дуная и восточнее реки Энс. Верховное командование – в Бадене в Нижней Австрии. В Вене действовали совместные англо-американо-французско-русские патрули. Порой случались и трагические эпизоды: 4 мая 1951 в центре австрийской столицы произошла перестрелка между патрулем 796-го батальона военной полиции армии США и двумя неустановленными советскими военнослужащими. Один из двух американских патрульных был убит, а советские солдаты сумели скрыться.

После принятия Декларации независимости Австрии 19 мая 1955 года и ратификации ее 27 июля державами-победительницами для вывода оккупационных войск устанавливался 90-дневный срок. Советский Союз уложился в срок, отведенный Декларацией, – 19 октября 1955 года территорию суверенной Австрии покинул последний советский солдат.

Но перед выводом войск советское правительство должно было решить, куда именно их выводить и как не ослабить позиции страны и союзников в Европе. 6 июня 1955 года Жуков отправил в ЦК КПСС докладную записку (под грифом «Совершенно секретно») о выводе советских войск из Австрии:

Докладываю соображения Министерства Обороны СССР по вопросу вывода советских войск из Австрии.

В Австрии в настоящее время дислоцируется Центральная группа войск в составе:

– Управление Центральной группы войск – 1507 военнослужащих и 308 служащих;

– Сухопутные войска – одна стрелковая дивизия, одна механизированная дивизия и одна зенитно-артиллерийская дивизия, части обслуживания, тыловые части и учреждения и комендатуры. Общая численность сухопутных войск – 29 794 военнослужащих и 1547 рабочих и служащих;

– Военно-воздушные силы – Управление 59 воздушной армии, две истребительные авиационные дивизии, отдельный разведывательный авиационный полк, части обслуживания и тылы. Общая численность военно-воздушных сил – 7502 военнослужащих и 816 рабочих и служащих.

Всего в советских войсках, расположенных в Австрии, по штату состоит 38 803 военнослужащих и 2671 рабочий и служащий.

Кроме того, в Австрии имеются сейчас советские части и учреждения, принадлежащие другим министерствам (части ВЧ связи, учреждения госбанка), численность которых составляет 1817 военнослужащих и 35 служащих.

Министерство Обороны СССР считает необходимым, чтобы советские войска, выводимые из Австрии, были расположены на территории стран народной демократии, в районах, обеспечивающих возможность использования их на том же операционном направлении.

Это соображение диктуется тем, что:

– во-первых, Советский Союз, согласно Протоколу Варшавского Совещания, взял на себя обязательство иметь на территории стран народной демократии для усиления обороны последних определенное количество дивизий, и если наши войска будут выведены из Австрии в Советский Союз, то количество этих дивизий сократится;

– во-вторых, Центральная группа войск всеми своими силами прикрывает сейчас важнейшее операционное направление Вена, Львов. Отвод части этих сил куда-либо в сторону от этого направления резко ослабит возможности обороны жизненно важных районов юго-запада нашей страны.

Руководствуясь этим, Министерство Обороны СССР намечает соединения, части и учреждения Центральной группы войск, расположенные в Австрии, вывести:

– Управление Центральной группы войск, одну стрелковую, одну механизированную, одну зенитно-артиллерийскую дивизию, части обслуживания, тыловые части и учреждения группы – на территорию Чехословакии. При этом предполагается Управление Центральной группы войск перевести с фронтового на армейский штат.

Всего на территорию Чехословакии в составе наших войск будет из Австрии выведено 29 518 военнослужащих и 1546 рабочих и служащих;

– одну истребительную авиационную дивизию и отдельный разведывательный авиационный полк, части авиационного обеспечения и обслуживания – на территорию Венгрии.

Управление 59 воздушной армии переформировать в Управление смешанного авиационного корпуса с минимально необходимым тылом, которое объединит истребительную и бомбардировочную авиадивизии, базирующиеся в Венгрии, и истребительную авиадивизию, переводимую из Австрии. Управление корпуса дислоцировать на территории Венгрии.

Всего на территорию Венгрии в составе наших ВВС будет из Австрии выведено 3661 военнослужащий и 365 рабочих и служащих;

– одну истребительную авиационную дивизию – на территорию Польши.

Всего на территорию Польши будет из Австрии выведено 2662 военнослужащих и 275 рабочих и служащих.

Остальные 2962 военнослужащих и 485 рабочих и служащих будут вывезены из Австрии в Советский Союз.

Вопрос о передислокации наших войск из Австрии на территорию Чехословакии, Венгрии и Польши с военным командованием этих стран согласован.

Прошу рассмотреть и утвердить.

Именно Жуков перед годовщиной начала войны 14 июня 1955 года представил в ЦК КПСС докладную записку о необходимости сооружения памятников в честь победы советского народа в Великой Отечественной войне, предложив список возведения наиболее важных памятников-монументов и обосновав их необходимость:

За десять лет, прошедших после Великой Отечественной войны 1941–1945 гг., у нас в стране не создано ни одного значительного памятника, который отобразил бы великие подвиги советского народа и его армии, совершенные в борьбе с фашизмом за свободу и независимость нашей Родины, достойным образом увековечил бы память погибших советских воинов и служил символом воспитания нашего народа, особенно молодежи, на славных боевых традициях Советских Вооруженных Сил.

Места выдающихся сражений минувшей войны, которые свято почитаются советскими людьми и часто посещаются многочисленными экскурсиями и иностранными делегациями, также соответствующим образом не обозначены выразительными памятниками или монументами.

Между тем, такая работа в странах народной демократии и Китайской Народной Республике уже проведена. В этих странах сооружены монументальные памятники погибшим советским воинам и привлечено большое внимание общественности к вопросам воспитания широких масс трудящихся в духе уважения к Советской Армии-освободительнице и ее доблестным воинам.

В целях увековечения побед советского народа и его Вооруженных Сил в Великой Отечественной войне считал бы необходимым:

1. В ознаменование разгрома фашистских агрессоров под Москвой и всемирно-исторической победы советского народа и его армии в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. соорудить величественный памятник-монумент в г. Москве или в Подмосковье на месте исторического сражения.

2. В память подвига воинов Советской Армии и Флота в боях на подступах к городам, снискавшим в народе бессмертную славу городов-героев, соорудить:

а) памятник-монумент в г. Ленинграде – в ознаменование героической обороны города и прорыва блокады Ленинграда в январе 1943 года;

б) памятник-монумент в г. Сталинграде – в ознаменование исторической Сталинградской битвы и разгрома гитлеровцев под Сталинградом, положившего начало коренному перелому в ходе Великой Отечественной войны;

в) памятник-монумент в городе русской морской славы Севастополе – в ознаменование 250-дневной легендарной обороны Севастополя в 1941–1942 гг. и наступательных боев по освобождению города в 1944 году;

г) памятник-монумент в г. Одессе – в ознаменование 69-дневной героической обороны города-героя в 1941 году и разгрома фашистских оккупантов под Одессой.

3. Поручить Министерству Культуры СССР и Министерству Обороны СССР провести конкурсы на лучшие проекты памятников, рассмотреть представленные проекты и подготовить предложения о конкретных местах сооружения памятников.

Сооружение памятников-монументов в городах-героях целесообразно осуществить в комплексе с благоустройством братских кладбищ. Для памятника в Сталинграде мог бы быть взят за основу проект памятника, предложенный группой художников во главе со скульптором Е. В. Вучетичем. (Эскизы проекта памятника прилагаются).

Проект Постановления Совета Министров СССР представляю. Прошу одобрить.

Г. Жуков

ПРОЕКТ

СОВЕТ МИНИСТРОВ СОЮЗА ССР

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

О сооружении памятников в Москве и городах-героях: Ленинграде, Сталинграде, Севастополе и Одессе

В целях увековечения побед советского народа и его Вооруженных Сил в Великой Отечественной войне Совет Министров СССР постановляет:

1. Соорудить в 1956 году в г. Москве (в Подмосковье) величественный памятник-монумент в ознаменование разгрома фашистских агрессоров под Москвой и всемирно-исторической победы советского народа и его армии в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.

2. Соорудить в 1956–1957 гг.:

а) памятник-монумент в г. Ленинграде в ознаменование героической обороны города и прорыва блокады Ленинграда в январе 1943 г.;

б) памятник-монумент в г. Сталинграде в ознаменование исторической Сталинградской битвы и разгрома гитлеровцев под Сталинградом, положившего начало коренному перелому в ходе Великой Отечественной войны;

в) памятник-монумент в г. Севастополе в ознаменование 250-дневной легендарной обороны Севастополя в 1941–1942 гг. и наступательных боев по освобождению города в 1944 г.;

г) памятник-монумент в г. Одессе в ознаменование 69-дневной героической обороны города-героя в 1941 году и разгрома фашистских оккупантов под Одессой.

3. Поручить Министерству Культуры СССР и Министерству Обороны СССР провести конкурсы на лучшие проекты памятников, рассмотреть представленные проекты и подготовить предложения о конкретных местах сооружения памятников.

Была еще одна несомненная заслуга Жукова как министра обороны: он старался вернуть доброе имя тем, кто во время Великой Отечественной войны попал в плен. Хотя в отчаянные дни 1941 года сам подписывал приказ «О случаях трусости и сдаче в плен и мерах по пресечению таких действий». Быть может, жесткие меры и были тогда оправданны, но они и после победоносного завершения войны тяжким бременем легли на судьбы тех, кому не посчастливилось…

«В должности министра обороны Жуков совершил еще один крупный политический и, справедливо будет сказать, нравственный поступок, – утверждал маршал бронетанковых войск О. А. Лосик. – Речь идет о возвращении честного имени миллионам советских людей, прошедших через Дантов ад плена. Жукову, как и всякому, кто участвовал в войне, особенно в первый ее период, было хорошо известно, что подавляющее большинство из почти 5 миллионов солдат и офицеров оказались в плену совсем не из-за трусости или предательства, а стали жертвами бездарного командования, неразберихи, царившей порой на фронте, отсутствия оружия и боеприпасов либо по другим, не зависящим от них причинам.

Маршал Жуков одним из первых в нашей стране поднял вопрос о коренном изменении отношения к бывшим военнопленным. Он неоднократно обращался в высшие партийные и государственные органы с настойчивыми предложениями об устранении грубых нарушений законности к лицам, оказавшимся в плену, выступал против огульного обвинения их в измене Родине и неоправданных репрессий к ним, требовал снять с бывших военнопленных моральный гнет недоверия, реабилитировать незаконно осужденных, ликвидировать ограничения в гражданских правах бывших военнопленных. Его настойчивость дала свои плоды: в 1957 году был подписан указ Президиума Верховного Совета, устранявший многие незаслуженные ограничения для бывших военнопленных…»

В книге Константина Симонова «Глазами человека моего поколения» рассказывается о том, что объявление попавших в плен бойцов и офицеров «врагами народа» полководец Г. К. Жуков связывал с именем Л. З. Мехлиса, являвшегося с июня 1941 года по июнь 1942 года начальником Главного управления политической пропаганды, Главного политического управления РККА и заместителем наркома обороны СССР. По мнению Жукова, позорность этой формулировки состояла «в том недоверии к солдатам и офицерам, которое лежит в ее основе, в несправедливом предположении, что все они попали в плен из-за собственной трусости».

В результате этих приказов герои, защищавшие Родину, становились изгоями, осужденными на различные сроки, сопоставимые с теми, которые получали бывшие полицаи за сотрудничество (но не участвовавшие лично в расстрелах) с гитлеровскими органами. Историк Ю. В. Рубцов в своей книге «Штрафники Великой Отечественной. В жизни и на экране» так оценивает результаты действий нашего правительства в то суровое военное время: «Правомерно осуждая проявления трусости, растерянности, паники, добровольную сдачу в плен, руководство страны одновременно ориентировало командно-политический и рядовой состав на огульную оценку действий всех, кто оказался в плену даже в беспомощном состоянии. Отбросив принцип презумпции невиновности, оно заранее признавало таких командиров и бойцов трусами и предателями, которых «надо уничтожать», а их семьи – преследовать.

С декабря 1941 г., согласно постановлению ГКО, бойцы и командиры, оказавшиеся в плену или в окружении, утрачивали юридический статус военнослужащих и именовались впредь «бывшими военнослужащими Красной Армии», тем самым ставились вне рядов Вооруженных Сил со всеми вытекающими отсюда правовыми последствиями. Если они, пересекая линию фронта, выходили к своим или их задерживали при освобождении ранее оккупированной территории, то всех направляли сначала на сборно-пересыльные пункты, а затем в специальные лагеря для выявления изменников, шпионов и диверсантов.

Кто возьмется оспорить необходимость такой работы, тем более в военное время? Но дело в том, что к людям, которые в подавляющем большинстве не совершили каких-либо преступлений, изначально относились как к изменникам и шпионам.

По мере того, как Красная Армия продвигалась на запад, поток возвращающихся в Советский Союз стал нарастать. По подсчетам Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий, созданной при Президенте РФ, по завершении репатриации на 1 декабря 1946 г. было зарегистрировано более 1,8 млн военнопленных и почти 3,6 млн гражданских лиц, всего – свыше 5,4 млн человек. НКВД, НКГБ и военная контрразведка «Смерш» пропускали их через спецлагеря и проверочно-фильтрационные лагеря. Вина была установлена лишь у части этого «спецконтингента». Поэтому более 1,2 млн человек были направлены в РККА. В специальные же лагеря НКВД были переведены те (более 600 тысяч человек), в отношении которых существовали обоснованные подозрения в измене, сотрудничестве с фашистскими властями, шпионско-диверсионной деятельности и т. п. Проверки выливались в приговоры военных трибуналов или постановления особых совещаний. Но даже если проверка в конце концов завершалась для человека удачно и на него не обнаруживалось никакого компрометирующего материала, «чистым» он не считался. Дополнительная и длительная проверка органами НКВД и НКГБ продолжалась еще долгие годы по месту жительства. Людей ограничивали в выборе профессии, запрещали проживать в больших городах и т. д. А средствами пропаганды власть навязывала общественному мнению убежденность в том, что с теми, кто вернулся из плена или из немецкой неволи, надо быть настороже».

Жуков, став министром обороны, получил доступ к закрытым данным по сталинским репрессия. Так, еще до начала работы XX съезда КПСС начала работу Комиссия ЦК для установления причин массовых репрессий против членов и кандидатов в члены Политбюро, избранных на XVII съезде партии. Доклады по результатам деятельности комиссии происходили на заседаниях президиума. И Жуков был в курсе о репрессированных советских военных, в том числе и тех, кого он знал лично. Но и о других, неизвестных, не забывал.

Министр обороны Жуков отправил в ЦК КПСС докладную записку (датированную 29 апреля 1955 года) о присвоении генеральских званий ряду реабилитированных военнослужащих:

В связи с реабилитацией судебно-следственными органами ряда военнослужащих, занимавших в прошлом ответственные должности в Советской Армии и являвшихся активными участниками Гражданской войны и строительства Советских Вооруженных Сил, Министерство обороны СССР считало бы возможным некоторым из них присвоить генеральские звания.

К ним относятся:

1. Комкор Тодорский Александр Иванович, бывший начальник Управления высших военно-учебных заведений РККА.

Тов. Тодорский А. И. в Советской Армии служил с августа 1919 г., член КПСС с 1918 г. Активный участник Гражданской войны. За боевые заслуги награжден четырьмя орденами Красного Знамени. За время службы в Советской Армии занимал ряд ответственных должностей в войсках и центральном аппарате Народного комиссариата обороны.

За весь период службы в Советской Армии т. Тодорский характеризовался исключительно с положительной стороны, как видный военный работник, пользовавшийся большим авторитетом в войсках, активно выступающий за генеральную линию Коммунистической партии.

Как теперь установлено, т. Тодорский в 1938 г. был арестован и осужден необоснованно и определением Военной Коллегии Верховного Суда СССР от 19 марта 1955 г. приговор в отношении его отменен и дело по его обвинению, за отсутствием состава преступления, прекращено. Решением КПК при ЦК КПСС от 22. IV.55 г. он восстановлен в партии.

Министерство обороны считает возможным присвоить комкору Тодорскому А. И. воинское звание «генерал-лейтенант».

2. Коринженер Фишман Яков Моисеевич, бывший начальник Военно-химического управления и химических войск РККА.

Тов. Фишман Я. М. проходил службу в Советской Армии с февраля 1921 г., состоял членом КПСС с 1920 г. (вопрос о восстановлении его в партии рассматривается в партийной комиссии Главного политического управления). Видный специалист в области военной химии, в 1937 г. ему была присуждена ученая степень доктора химических наук. Имеет ряд научных трудов и изобретений по военно-химическому делу. В прошлом был награжден орденом «Красная Звезда».

За время службы в Советской Армии т. Фишман Я. М. занимал ряд ответственных должностей, будучи на военно-дипломатической работе и в центральном аппарате Наркомата обороны.

5 января 1955 г. Военная Коллегия Верховного Суда СССР пересмотрела дело по обвинению Фишмана Я. М. и нашла, что он в 1937 г. был арестован, а в 1940 г. осужден необоснованно, и своим определением приговор в отношении его отменила, а дело, за отсутствием состава преступления, прекратила.

Министерство обороны считает возможным присвоить коринженеру Фишману Я. М. воинское звание «генерал-майор технических войск».

3. Корпусной комиссар Говорухин Трофим Кириллович, бывший начальник Политуправления Ленинградского военного округа.

Тов. Говорухин Т. К. в Советской Армии с 1918 г., член КПСС с октября 1918 г. Участник Гражданской войны.

За время службы в Советской Армии занимал ряд ответственных должностей в войсках.

Военная Коллегия Верховного Суда СССР 5 марта 1955 г. пересмотрела дело по обвинению т. Говорухина, отменила постановления Особого Совещания при НКВД – МГБ СССР от 23.XII.1940 г. и 15.Х.1949 г., которыми он был необоснованно осужден, и дело, за отсутствием в его действиях состава преступления, прекратила.

Решением КПК при ЦК КПСС от 22 апреля с. г. т. Говорухин восстановлен в рядах партии.

Министерство обороны считает возможным присвоить корпусному комиссару Говорухину Т. К. воинское звание «генерал-майор».

4. Дивизионный комиссар Колосов Павел Иосифович, бывший начальник 8 отдела разведывательного Управления РККА.

Тов. Колосов П. И. в Советской Армии с 1918 г., член КПСС с ноября 1917 г., активный участник Гражданской войны. За боевые заслуги награжден орденом Красного Знамени.

За время службы в Советской Армии занимал ряд ответственных должностей в войсках и центральном аппарате Наркомата обороны.

Военная Коллегия Верховного Суда СССР 18 декабря 1954 г. пересмотрела дело т. Колосова П. И., постановление Особого Совещания от 10 марта 1943 г. в отношении его отменила и дело, за отсутствием состава преступления, прекратила.

Министерство обороны считает возможным присвоить Колосову П. И. воинское звание «генерал-майор».

В мае 1956 года по распоряжению Н. С. Хрущева для министра обороны Г. К. Жукова был подготовлен доклад, с которым он должен был выступить на готовящемся Пленуме ЦК КПСС, где планировалось продолжить обсуждение культа личности Сталина и его последствий, в том числе репрессий с бывшими военнослужащими, оказавшимися во вражеском плену. Текст так и не произнесенного Жуковым выступления впервые был опубликован в журнале «Источник», сам оригинал сейчас находится в Российском государственном архиве новейшей истории. Имеется также публикация на электронном портале «Российской газеты» от 13.03.2013.

В проекте этого доклада Георгий Константинович, являвшийся в то время министром обороны СССР, достаточно жестко и нелицеприятно высказал свое мнение по поводу многочисленных военных ошибок Сталина, приведших к большим человеческим жертвам, особенно в первые месяцы войны. По мнению полководца, вождь, который не слишком доверял военным, пытался осуществлять руководство всеми жизненно важными сферами (в том числе и военными) и поэтому порой не принимал, а точнее будет сказать – не давал своего согласия на своевременную отдачу важнейших приказов. Задержка во времени принятия решений оборачивалась для Красной армии потерей стратегической инициативы. Это была одна из причин, объясняющая первоначальные успехи вермахта и количество советских солдат и офицеров, попавших в 1941 году в немецкий плен.

Проект выступления министра обороны готовился ответственными сотрудниками министерства (и не только), но и сам Жуков вставлял в текст свои личные замечания, в том числе связанные со сталинским стилем руководства, непростыми отношениями со Сталиным и его доверенным окружением. Многие наиболее важные моменты были Жуковым подчеркнуты.

Но доклад Жукова так и не был им прочитан – внутри высшего партийного руководства шли споры о том, как и в каком объеме проводить реабилитацию, начавшуюся после смерти Сталина. Первоначально комиссию по пересмотру знаменитых процессов 1935–1937 годов возглавлял старый соратник Сталина В. М. Молотов. Пленум по идеологической работе, на котором должны были обсуждаться вопросы реабилитации, несколько раз сдвигался по срокам, и в результате из-за разногласий в высшем партийном руководстве так и не состоялся.

ПРОЕКТ ВЫСТУПЛЕНИЯ ГЕОРГИЯ ЖУКОВА НА ПЛЕНУМЕ ЦК КПСС 1956 ГОДА

(фрагменты)

…Должен отметить, что у некоторых товарищей имеется мнение о нецелесообразности дальше и глубже ворошить вопросы, связанные с культом личности, так как по их мнению углубление критики в вопросах, связанных с культом личности, наносит вред делу партии, нашим Вооруженным Силам, принижает авторитет советского народа и тому подобное.

…Отдавая должное заслугам, энергии и организаторской деятельности Сталина, я должен сказать, что культ личности Сталина в освещении войны приводил к тому, что роль нашего народа, Партии и Правительства, наших Вооруженных Сил принижалась, а роль Сталина непомерно преувеличивалась.

…На протяжении нескольких лет перед Отечественной войной советскому народу внушалось, что наша страна находится в постоянной готовности дать сокрушительный отпор любому агрессору. На все лады восхвалялась наша военная мощь, прививались народу опасные настроения легкости победы в будущей войне, торжественно заявлялось о том, что мы всегда готовы на удар врага ответить тройным ударом, что, несомненно, притупляло бдительность советского народа и не мобилизовало его на активную подготовку страны к обороне.

Действительное же состояние подготовки нашей страны к обороне в то время было далеким от этих хвастливых заявлений, что и явилось одной из решающих причин тех крупных военных поражений и огромных жертв, которые понесла наша Родина в начальный период войны. Накануне войны организация и вооружение наших войск не были на должной высоте, а что касается противовоздушной обороны войск и страны, то она была на крайне низком уровне.

…К моменту возникновения войны большинство наших механизированных корпусов и дивизий находилось еще в стадии формирования и обучения, в силу чего они вступили в бой не сколоченными и слабо вооруженными.

Качество нашей авиации оказалось ниже немецкой, да и та из-за отсутствия аэродромов была крайне скученно расположена в приграничной зоне, где и попала под удар авиации противника.

Артиллерия, особенно зенитная, была очень плохо обеспечена тягачами, вследствие чего не имела возможности передвигаться, в какой-либо степени обеспечить маневр наших войск на поле боя. Очень много артиллерии из-за отсутствия артиллерийских тягачей было брошено при отходе наших войск.

…Примером полного игнорирования Сталиным сложившейся военно-политической обстановки и беспрецедентной в истории дезориентации нашего народа и армии является сообщение ТАСС, опубликованное в печати 14 июня 1941 г., т. е. за неделю до нападения фашистской Германии на Советский Союз. В этом сообщении указывалось, что «по данным СССР, Германия также неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы, а происходящая в последнее время переброска германских войск, освободившихся от операций на Балканах, в восточные и северо-восточные районы Германии связана, надо полагать, с другими мотивами, не имеющими касательства к советско-германским отношениям».

…Я не сомневаюсь в том, что если бы наши войска в западной приграничной зоне были приведены в полную боевую готовность, имели бы правильное построение и четкие задачи по отражению удара противника немедленно с началом его нападения, – характер борьбы в первые часы и дни войны был бы иным и это сказалось бы на всем ее последующем ходе. Соотношение сил на театре военных действий, при надлежащей организации действий наших войск, позволяло по меньшей мере надежно сдерживать наступление противника.

…Я уже говорил о подозрительности и недоверии к военным кадрам, которое проявлялось у Сталина в предвоенные годы. Всю вину за наши неудачи в начальный период войны он постарался возложить на личный состав Вооруженных Сил.

Был организован судебный процесс над командованием Западного фронта, по которому были расстреляны командующий войсками Павлов, начальник штаба Климовских, начальник связи Григорьев и ряд других генералов. Был обвинен в измене и переходе на сторону противника командующий армией Качалов, фактически погибший на поле боя при прорыве из окружения. Без всяких оснований были обвинены в измене и другие генералы, в силу сложившейся обстановки попавшие в плен, которые возвратились из плена и по сей день являются честнейшими патриотами нашей Родины.

…Зачем понадобилось Сталину издавать приказы, позорящие нашу армию? Я считаю, что это сделано с целью отвести от себя вину и недовольство народа за неподготовленность страны к обороне, за допущенные лично им ошибки в руководстве войсками и те неудачи, которые явились их следствием.

…О непонимании Сталиным основ управления войсками можно многое рассказать из истории оборонительных сражений за Москву, но достаточно только небольшого факта, чтобы уяснить непонимание Сталиным способов управления войсками.

В тяжелый момент упорной борьбы, когда противник с ожесточением рвался к Москве, Берия доложил Сталину, что немцы захватили деревню Дедово и Красную Поляну. Сталин, вызвав к телефону меня и Н. А. Булганина, изругав как полагалось, приказал немедленно выехать мне в Дедово, а Н. А. Булганину в Красную Поляну и взять обратно эти деревни. Наши попытки доказать невозможность в такой тяжелый момент бросать командный пункт и управление войсками фронта, были встречены угрозой расстрела. И в то время, когда мы с Н. А. Булганиным брали эти деревни, не имеющие никакого значения, противник прорвал фронт в другом месте – в районе Наро-Фоминска, ринулся к Москве, и только наличие резерва фронта в этом районе спасло положение.

…Надо повернуть нашу военную науку прежде всего к современным и перспективным задачам. Сейчас наука и техника выдвигают все новые и новые вопросы, на которые военная теория должна своевременно дать правильный ответ. Особенно это относится к средствам массового поражения, так как неосведомленность народа и личного состава Вооруженных Сил в этих вопросах может отрицательно сказаться при возникновении войны.

…Одним из существенных недостатков военно-идеологической работы является недооценка буржуазной военной науки, выразившаяся в чванливом ее отрицании. Нами явно недостаточно изучаются формы и методы военно-идеологической работы в капиталистических странах, а также сильные и слабые стороны империалистических военных систем.

В результате извращенного понимания задач борьбы против неоправданного преклонения перед заграницей отрицалась какая-либо ценность зарубежной военной мысли, военной техники, игнорировались ее достижения, а задачи в области военно-идеологической борьбы сводились к огульному охаиванию всего того, что находится за пределами наших границ.

…У нас мало уделяется внимания историческим памятникам военной славы нашего Отечества, на которых воспитывались бы патриотизм и военная гордость советского народа. У нас почти нет памятников в местах, где происходили важнейшие события Гражданской и Отечественной войн. В Москве и городах-героях до сих пор нет монументальных памятников подвигу советского народа в Отечественной войне. В этом отношении мы серьезно отстаем от других государств. Это явно ненормальное положение необходимо устранить в ближайшее время.

Об устранении неправильного отношения к бывшим военнопленным, возвратившимся на Родину из фашистского плена. В идеологической работе нам нанесен большой морально-политический вред произволом бериевской шайки в отношении советских военнослужащих, которые в период Отечественной войны находились в плену у наших противников.

В силу обстановки, сложившейся в начале войны на ряде фронтов, значительное число советских военнослужащих нередко попадало в составе целых подразделений и частей в окружение и, исчерпав все возможности к сопротивлению, вопреки своей воле, оказалось в плену. Многие попадали в плен ранеными и контуженными.

Советские воины, попавшие в плен, как правило, сохраняли верность своей Родине, вели себя мужественно, стойко переносили лишения плена, издевательства гитлеровцев, нередко проявляли подлинный героизм. Многие советские военнослужащие, с риском для жизни бежали из гитлеровских лагерей и продолжали сражаться с врагом в его тылу, в партизанских отрядах, или пробивались через линию фронта к своим войскам.

Однако, как во время войны, так и в послевоенный период в отношении бывших военнопленных были допущены грубейшие извращения советской законности, противоречащие ленинским принципам и самой природе советского строя. Эти извращения шли по линии создания по отношению к ним обстановки недоверия и подозрительности, а также ни на чем не основанных обвинений в тяжких преступлениях и массового применения репрессий.

При решении вопроса о судьбе бывших военнопленных не принимались во внимание ни обстоятельства пленения и поведение в плену, ни факт бегства из плена, участие в партизанской борьбе и другое. Наши офицеры, попавшие в плен ранеными, мужественно державшиеся в плену, огульно лишались офицерского звания и без суда посылались в штрафные батальоны, наравне с лицами, совершившими преступления.

…Незаконным репрессиям подвергались и те военнослужащие, которые, помимо своей воли попав в плен, руководствуясь чувством воинского долга, бежали затем из плена и возвратились на Родину, проявляя при этом нередко личный героизм, подвергая свою жизнь опасности.

Приведу лишь два примера:

– капитан ФУРСОВ Д. Т. член КПСС, в Советской Армии служил с 1929 года, в августе 1946 года был осужден к 8-ми годам лишения свободы, с поражением в правах на 3 года, с конфискацией имущества и лишением воинского звания «гвардии капитан». Его обвинили в том, что он, находясь с конца 1941 года в плену, в феврале 1943 года добровольно поступил на службу в организованную немцами «офицерскую казачью школу».

Что же установлено теперь? Капитан ФУРСОВ, попав в окружение немецких войск, пытался выйти из окружения, но был ранен и оказался в плену у немцев. Не имея возможности бежать из плена, он решил поступить в «казачью офицерскую школу» с тем, чтобы бежать к партизанам. Получив в школе оружие, ФУРСОВ 17 июня 1943 года вместе с группой курсантов этой школы в количестве 69 человек с оружием перешли к партизанам, захватив с собой находившихся в опьяненном состоянии начальника школы и командира эскадрона.

В партизанском отряде ФУРСОВ был командиром отделения, а затем командиром диверсионной группы и выбыл из отряда в связи с ранением. После излечения в госпитале ФУРСОВ продолжал служить в Советской Армии и активно участвовал в боях, был три раза ранен и награжден двумя орденами и медалью.

И вот этого отважного советского патриота, возвратившегося на Родину с победой над врагом, в 1945 году осудили и посадили в тюрьму.

– Старший лейтенант АНУХИН Е. С., член КПСС, 31 марта 1950 года был осужден к лишению свободы на 25 лет, якобы за то, что 9 августа 1944 года при выполнении боевого задания, когда самолет Ил-2, управляемый АНУХИНЫМ, был сбит противником, а АНУХИН пленен, он на допросе в румынском штабе выдал сведения, составляющие военную тайну, сообщив противнику о летно-технических свойствах самолета.

Как теперь установлено, АНУХИН в плену у румын был всего 11 дней, а затем вместе с другими нашими военнослужащими бежал из плена и прибыл в свою часть. До конца войны он принимал активное участие в боях летчиком-штурмовиком, совершил 160 боевых полетов, из них 120 вылетов после побега из плена. Трофейными документами установлено, что АНУХИН при допросе румынами гордо заявил, что война кончится победой Советского Союза, а Румыния станет свободным государством.

Через пять лет после войны, в которой АНУХИН принимал самое активное участие, он был осужден и посажен в тюрьму.

Нет необходимости доказывать, что с точки зрения подлинной советской законности расценивать в подобных случаях советских военнослужащих, попавших в плен к врагу, как изменников Родины, не было абсолютно никаких оснований. Не было оснований и для применения к ним каких-либо репрессивных мер.

12 мая 1956 года Жуков отправил в ЦК КПСС докладную записку, посвященную освещению в печати начального периода Великой Отечественной войны. В ней разбирался вопрос – кто же виноват в советских военных неудачах первых месяцев войны:

«Редакция журнала «Военный Вестник» в передовой статье № 4-го осветила некоторые вопросы неудач наших войск в начальном периоде Великой Отечественной войны, вытекающих из последствий культа личности, о чем говорилось на XX съезде КПСС.

9-го мая в статье, посвященной Дню Победы, редакция газеты «Красная Звезда» подвергла критике эту статью «Военного Вестника», обвинила журнал в том, что он допускает «совершенно неправильные, вредные суждения», когда утверждает в названной статье, что «нашей армии пришлось отступать, вести тяжелые оборонительные сражения якобы из-за неприведения войск в боевую готовность».

Редакция «Красной Звезды» считает весьма странными и неубедительными «суждения журнала о каких-то разрозненных, необъединенных действиях отдельных войсковых соединений – действиях, порожденных неготовностью Вооруженных Сил СССР», она также утверждает, что в статье «Военного Вестника» грубо искажается вопрос о мобилизационной готовности и возможностях нашей промышленности. По мнению редакции «Красной Звезды», авторы статьи «Военного Вестника» этим самым принизили значение нашей победы в минувшей войне, принизили решающую роль советского народа и его Вооруженных Сил в завоевании победы. Эта критика, по справке Главного редактора газеты, дана по указанию тов. Шепилова Д. Т.

Считаю, что обвинения, выдвинутые по поводу передовой статьи в № 4 журнала «Военный Вестник», являются необоснованными и неправильными.

В статье «Военного Вестника» события начального периода войны и их причины освещены на основе действительных фактов и в полном соответствии с их оценкой, данной в материалах XX съезда партии…»

Как видно, историческая правда маршалу Победы и министру обороны была не чужда.

30 июля 1956 года Жуков отправил в ЦК КПСС Н. С. Хрущеву докладную записку об издании очерка «Битва под Сталинградом»: «По Вашему указанию я лично разобрался в вопросе об издании краткого очерка «Битва под Сталинградом».

При организации экскурсии для военно-воздушных делегаций иностранных государств в г. Сталинград встал вопрос, как быть, если делегации попросят дать им что-либо почитать о Сталинградской битве. Имеющиеся у нас грифованные и открытые труды по соображениям цензурного порядка, а также и потому, что они пропитаны культом личности Сталина, не могли быть даны иностранцам, а отказ им в этом мог поставить нас и гостей в неловкое положение.

В связи с этим Военно-историческим отделом Генерального Штаба была подготовлена краткая историческая справка о битве под Сталинградом. Подготовили справку полковники Паротькин И. В. и Морозов В. П. Верстку просматривали генерал-лейтенант Платонов С. П., генерал-лейтенант Скоробогаткин К. Ф., генерал-майор Сычев К. В., генерал-полковник Покровский А. П. и генерал армии Курасов В. В.

Справка была издана в виде краткого очерка в количестве 200 экземпляров, из которых около 70 экземпляров было вручено членам делегаций. В продажу очерк не поступал.

По содержанию очерк представляет собой тезисы, излагающие в общих чертах ход событий Сталинградской битвы, без анализа этих событий и выводов.

При написании очерка авторы и лица, просматривавшие рукопись, не подчеркнули роль руководящего состава в достижении победы под Сталинградом и при названии фронтов ограничились упоминанием в очерке только фамилий командующих фронтами, представителей Ставки Верховного Главнокомандования и членов Государственного Комитета Обороны.

Вследствие этого оказалась неотмеченной в очерке Ваша большая работа на фронте, направленная на достижение победы в Сталинградской битве.

Однако, как доложил мне сопровождавший военно-авиационные делегации США, Великобритании, Франции и Турции в Сталинград первый заместитель Начальника Генерального Штаба генерал армии Малинин М. С., при посещении Музея обороны Царицына-Сталинграда внимание членов делегаций было обращено на имеющуюся в музее увеличенную фоторепродукцию, на которой изображено Ваше выступление перед бойцами Сталинградского фронта в августе 1942 г. Членам делегаций было сообщено, что в период Сталинградской битвы Н. С. Хрущев был членом военного совета Сталинградского и Юго-Восточного фронтов.

Полагал бы целесообразным изданный очерк исправить и, если с Вашей стороны не будет возражений, во втором издании очерка отметить Вашу большую организаторскую, политическую, военную и хозяйственную работу, направленную на истощение и разгром врага под Сталинградом.

Одновременно с внесением такого дополнения намечается несколько развить военную часть очерка, а также упомянуть фамилии первых членов военных советов фронтов, участвовавших в Сталинградской битве. В новой редакции очерк отпечатать тиражом 20–25 тысяч экземпляров и распространить путем открытой продажи через книготорговую сеть.

Прошу Вашего согласия на издание краткого очерка «Битва под Сталинградом» с указанным дополнением и поправками».

Вскоре министру пришлось вспомнить слова Сталина, что «маршал Жуков без работы не останется». Другой вопрос, что, в отличие от Великой Отечественной войны, новая кампания никак не могла претендовать на звание освободительной. Это было подавление венгерских выступлений осенью 1956 года.

4 ноября маршал докладывал советскому руководству: «В г. Будапешт остался один крупный очаг сопротивления мятежников в районе кинотеатра «Корвин» (юго-восточная часть города). Мятежникам, обороняющим этот опорный пункт, был предъявлен ультиматум о капитуляции. В связи с отказом мятежников сдаться, войска начали штурм… Войска, продолжая выполнять поставленные задачи, очищают от мятежников территорию Венгрии».

1 декабря 1956 года Жуков был награжден еще одним орденом Ленина и в четвертый раз стал Героем Советского Союза. То ли подарок к 60-летию, то ли награда за усмирение взбунтовавшейся Венгрии…

Жуков и президент Эйзенхауэр

В ходе Женевского совещания глав четырех государств (СССР, США, Великобритании и Франции) в июле 1955 года состоялись четыре встречи Г. К. Жукова и Д. Эйзенхауэра. При первой встрече, прошедшей перед самым открытием совещания на публике и длившейся семнадцать минут, никто из присутствовавших не вел официальных записей. Вторая встреча состоялась через день в женевском Дворце наций, и официальных записей о ней не велось. А вот третья, самая продолжительная встреча Г. К. Жукова и Д. Эйзенхауэра, состоялась 20 июля в резиденции президента США. На ней присутствовал посол США в СССР Ч. Болен. В ходе беседы президент США и министр обороны СССР не только обменялись дипломатическими комплиментами, но и затронули ряд действительно важных вопросов (опубликовано: «Новая и новейшая история», 1999 г., № 5).

ЖУКОВ напоминает о совместной борьбе советского и американского народов против германского нацизма и о согласованной работе с Эйзенхауэром в Контрольном Совете в Берлине. Он говорит, что сотрудничество и дружба того времени между советским и американским народами давали основание рассчитывать на плодотворное сотрудничество и в последующие годы. К сожалению, говорит он, эти надежды не оправдались. С тех пор взаимоотношения между СССР и США испортились и в настоящее время они являются ненормальными и вредными для дела мира и дружбы.

ЖУКОВ вспоминает, что в ходе войны и особенно в ее последний период гитлеровское руководство строило все свои военно-политические расчеты на том, что ему удастся поссорить и «столкнуть лбами» СССР и США. Эти расчеты провалились. Однако то, что не удалось сделать гитлеровскому руководству, удалось сделать темным силам в последующий период. Жуков выражает сожаление, что это произошло.

ЭЙЗЕНХАУЭР говорит, что он также сожалеет об этом.

Эйзенхауэр добавляет, что он просил посла Болена присутствовать на беседе и записывать ее не для того, чтобы эта запись попала в третьи руки или превратилась в какой-то официальный протокол беседы, а как памятка для того, чтобы он, Эйзенхауэр, лучше запомнил все то, что будет говорить ему его старый друг.

ЖУКОВ заявляет, что простой советский народ и руководители партии и правительства Советского Союза желают иметь самые тесные дружественные отношения с Соединенными Штатами…

Он, Жуков, хочет честно и откровенно поговорить с Эйзенхауэром, как солдат с солдатом. Он хорошо знает намерения Советского правительства и ЦК КПСС, знает, что в Москве не думают о войне с Америкой. Советский Союз не думает также нападать и на какие-либо европейские страны. Такая война ему не нужна. Он сыт войной по горло…

ЭЙЗЕНХАУЭР отвечает, что он верит Жукову и, учитывая опыт совместной работы с ним в Берлине, не имеет никаких оснований не доверять его словам…

ЭЙЗЕНХАУЭР говорит далее, что он хотел бы коснуться одного острого вопроса, к которому Советский Союз, может быть, имеет только косвенное отношение. Речь идет об американских военнопленных, находящихся в заключении в Китае. Когда он, Эйзенхауэр, стал президентом, то первое, что он сделал, это – помог заключить перемирие в Корее, считая, что это будет способствовать улучшению международной обстановки. Однако, вскоре после этого выяснилось, что пекинское правительство нарушает условия соглашения и задерживает военнопленных, захваченных во время корейской войны. Он, Эйзенхауэр, понимает, что Советский Союз не руководит Китаем. Однако, он хотел бы попросить Жукова, чтобы и Советское Правительство оказало свои добрые услуги в деле освобождения тех 38 или 40 американских военнопленных и гражданских лиц, которые находятся в Китае. Китайское правительство утверждает, что США задерживают китайских студентов, желающих выехать на родину. Однако, это не так, и США готовы согласиться на любую систему инспекции, чтобы доказать, что это не соответствует действительности.

ЖУКОВ отвечает, что он не в курсе того, какое количество американцев находится в плену в Китае. Он слышал, что называлась цифра 13… Что касается остальных, то он глубоко уверен, что если бы американское правительство попыталось обсудить этот вопрос с правительством КНР, то было бы, очевидно, найдено положительное решение вопроса при условии удовлетворения соответствующих просьб китайской стороны.

ЭЙЗЕНХАУЭР говорит, что если бы он и Жуков потратили на обсуждение китайской проблемы все то время, которого она заслуживает, то они, вероятно, опоздали бы на сегодняшнее заседание, т. к. это весьма сложный и запутанный вопрос…

Другой вопрос, который я хотел бы поставить перед маршалом Жуковым, продолжает Эйзенхауэр, касается иностранных военнопленных, якобы все еще находящихся в Советском Союзе. К правительству США неоднократно обращались представители различных стран с просьбами помочь в урегулировании этого вопроса. Говорят, например, что в Советском Союзе все еще находятся до 140 тысяч военнопленных из Западной Германии и т. п. Можно предположить, что некоторые из них были осуждены как военные преступники. Но, по его, Эйзенхауэра, мнению, наступило время для того, чтобы сделать великодушный жест и освободить этих людей. Эйзенхауэр просит Жукова заняться этим вопросом…

ЖУКОВ отвечает, что ему хотя и неизвестно точное количество военнопленных, все еще находящихся в Советском Союзе, он убежден, что цифра, названная Эйзенхауэром, во много раз преувеличена. Если в Советском Союзе еще и имеются военнопленные, то это исключительно военные преступники, осужденные за совершенные ими преступления. Как известно, австрийские военнопленные были недавно полностью освобождены; о немецких военнопленных имеется в виду поговорить с западногерманским правительством. Но, учитывая просьбу Эйзенхауэра, он примет меры для выяснения этого вопроса.

ЭЙЗЕНХАУЭР выражает надежду, что отношения между новым руководством в СССР и им, как старым солдатом, будут улучшаться. Он постарается оказать свое влияние в США с тем, чтобы к советскому руководству относились с должным уважением. Со своей стороны, он будет обращать внимание Советского Правительства через посла Болена на все те действия, которые, по его мнению, являются неправильными, и надеется, что Советское Правительство будет поступать таким же образом, действуя через американское посольство в Москве или через советского посла в Вашингтоне.

В заключение он, Эйзенхауэр, хотел бы попросить Жукова оказать содействие делу воссоединения Германии…

Эйзенхауэр выражает надежду, что о Жукове и о нем останется память не как о полководцах, а как о солдатах мира…

Четвертая женевская встреча Жукова и Эйзенхауэра состоялась утром 23 июля 1955 года перед закрытым заседанием глав делегаций, в условиях возникновения угрозы провала совещания из-за непримиримой позиции сторон по вопросу о будущем Германии. Руководители западных держав фактически выступали за объединение Германии путем включения в ФРГ ГДР и затем вступление объединенной Германии в НАТО. Советский Союз выступал за сохранение двух самостоятельных государств (ГДР и ФРГ) и за необходимость нормализации отношений между Восточной и Западной Германией.

На встрече Жукова и Эйзенхауэра присутствовали посол США в СССР Ч. Болен и дипломат, переводчик О. А. Трояновский, оставивший свои воспоминания о Жукове: «На меня Георгий Константинович произвел сильное впечатление и как человек, и как политический деятель. Он держался с достоинством, принимал активное участие в беседах и протокольных мероприятиях. И в то же время деликатно уступал пальму первенства Хрущеву и Булганину. В его поведении совсем не чувствовалось крутости нрава, о которой часто упоминается в воспоминаниях времен войны. Видимо, он мог адаптироваться в любой обстановке».

Тогдашний посол США в СССР Ч. Болен писал об этой встрече: «Советы захватили с собой старого солдата Жукова, очевидно, в качестве дружеского жеста по отношению к Эйзенхауэру. Жуков был большевик, неуклонно следующий партийной линии, но в первую очередь он был русским патриотом. Он верил в независимость армии, и одной из причин его конечного падения стала попытка упразднить систему политических комиссаров. Свойственная ему чистота помыслов резко контрастировала с неискренностью других большевистских вождей. Он проявлял толерантность и даже уважение по отношению к Соединенным Штатам, и я не сомневался, что его привязанность к генералу Эйзенхауэру искренняя, а не вызванная преходящими обстоятельствами».

Во время этого визита маршал Жуков ответил на вопросы американской писательницы и журналистки А. Рай. А известный художник Гош Тайгор сделал несколько его графических портретов.

Эйзенхауэр нашел, что его старый боевой товарищ сильно изменился за прошедшие десять лет. «Во время наших встреч тогда он был независимым, уверенным в себе человеком, который, несомненно, принимал коммунистическую доктрину, но всегда был готов с радостью встретиться, чтобы обсудить любую текущую проблему и вместе искать ее разумное решение. Он делал это по своей собственной инициативе и однажды даже резко поставил на место своего политического советника Андрея Вышинского, приказав ему покинуть комнату, чтобы мы могли конфиденциально побеседовать вдвоем. По многим признакам было очевидно тогда, что Жуков был как раз тем, кем он хотел казаться, – в высшей степени важным человеком в советском правительстве, возможно вторым после самого Сталина… Теперь в Женеве, десять лет спустя, он выглядел встревоженным и явно подчиненным по своему положению. Он монотонно повторял мне аргументы главы советской делегации… Он был безжизненным, не шутил и не улыбался, как раньше. Мой старый друг выполнял приказ начальства. От этого личного разговора у меня не осталось ничего, кроме чувства горечи».

На страже офицерской чести

31 июля 1956 года министр обороны маршал Жуков и генерал-полковник начальник Главного политического управления Советской армии и ВМФ А. С. Желтов (через год с небольшим ставший одним из самых активных участников «антижуковской» кампании, приведшей к падению Жукова) отправили в ЦК КПСС докладную записку, в которой информировали высшее партийное руководство о жалобах генералов и офицеров-отставников на их отрицательное изображение в печати. Среди «непонравившихся авторов» оказался и советский гимносочинитель Сергей Михалков, а среди «проштрафившихся» изданий – журнал «Огонек» и «Литературная газета».

Жуков и Желтов написали: «Считаем необходимым доложить Центральному Комитету, что за последнее время в центральной и местной печати стали часто появляться статьи, фельетоны и рассказы, в которых в крайне неприглядном, отталкивающем виде изображаются офицеры Советской Армии, находящиеся в отставке и запасе. Характерно, что упор при этом делается не столько на сами факты недостойного их поведения как советских граждан, сколько на их принадлежность к офицерскому корпусу, на то, что они получают большие пенсии, живут якобы в роскоши, пьянствуют и т. п.

Примером подобных выступлений является рассказ «Комсомольский патруль», опубликованный в журнале «Юность» (№ 2, 1956 г.). Автор рассказа М. Ланской, говоря об офицере в отставке Заборенкове, не жалеет красок, чтобы показать его в самом отрицательном свете. «Военнослужащий в отставке, – говорится в рассказе, – он получает крупную пенсию и на жизнь смотрит, прихлебывая спиртное и посмеиваясь». В рассказе с излишними подробностями описывается попытка избиения Заборенкова со стороны родителей друзей его сына.

В рассказе «Мокрый снег», опубликованном в журнале «Огонек (№ 37, 1955 г.), нарочито подчеркиваются резкие контрасты в материальном положении и моральном облике персонажей рассказа – «рядового человека» и полковника Советской Армии. Рассказ невольно вызывает антипатию не к конкретному лицу, а вообще к офицерам Советской Армии.

Пасквильные стихи под названием «Генерал» и «Отставник» были включены в сборник произведений поэта И. Рядченко, выпущенный Одесским областным издательством. Стихи вызвали возмущение большой группы офицеров и генералов, которые обратились по этому поводу с жалобой в Одесский обком партии и в Министерство Обороны.

В саратовской областной газете «Коммунист» (рассказы Г. Боровикова) и в газете «Сталинградская правда» (фельетон в номере за 6 апреля 1955 г.) были опубликованы материалы, в которых офицеры в отставке изображаются опустившимися, никчемными людьми, носителями чуждых нам пережитков прошлого.

Следует также упомянуть о пьесе А. Борщаговского «Жена», в которой грубо искажен облик Советской Армии. Автор наделил образ подполковника Величко всеми низкими и мерзкими чертами, присущими лишь проходимцам, потерявшим человеческий облик.

Наша печать должна активно бороться с фактами аморального, недостойного поведения отдельных граждан, в том числе и военнослужащих в запасе и отставке. При этом, по нашему мнению, офицеров в запасе и отставке, нарушивших нормы советской морали, следует критиковать в печати прежде всего как советских граждан, не подчеркивая их принадлежности к Советской Армии и не допуская подрыва авторитета высокого звания офицера.

Неправильное обобщение в печати, особенно в художественных произведениях, единичных отрицательных явлений, противопоставление офицеров рядовым советским гражданам объективно ведут к дискредитации офицерского корпуса Советской Армии и могут способствовать созданию у части советских людей, особенно у призываемой в армию молодежи, неверного представления о командном составе наших Вооруженных Сил, о тех людях, которым Родина доверила обучение и воспитание советских воинов в мирное время, а в случае войны – вести их в бой.

В Министерство Обороны поступило несколько писем от генералов и офицеров в отставке, в том числе и коллективные письма, в которых выражаются жалобы на участившиеся случаи унижения в печати достоинства звания советского офицера. Копии трех таких писем прилагаются.

Поскольку подобного рода факты наносят ущерб авторитету наших Вооруженных Сил в глазах советского народа, полагаем, что данный вопрос заслуживает внимания ЦК КПСС».

К докладной записке прилагался список «некоторых статей, рассказов, очерков, пьес, в которых офицеры и генералы Советской Армии, находящиеся в отставке, изображаются в отрицательном свете:

1. Очерк М. Ланского «Комсомольский патруль». Журнал «Юность» № 2, 1956 г., стр. 92–93.

2. Рассказ В. Устиновой «Мокрый снег». Журнал «Огонек» № 37, 1955 г.

3. Одноактная пьеса С. Михалкова «Соринка». «Литературная газета», 4 июля 1953 г.

4. Стихи И. Рядченко «Отставник» и «Генерал» в сборнике «Первая любовь», выпущенном Одесским областным издательством.

5. Рассказ Г. Боровикова «Разрыв». Опубликован в саратовской областной газете «Коммунист» 16 августа 1955 года.

6. Фельетон «Отцы тоже виноваты». Опубликован в газете «Сталинградская правда» за 6 апреля 1955 года.

7. Пьеса А. Борщаговского «Жена». Постановка Московского драматического театра им. А. С. Пушкина. Рецензия А. Крона и С. Михалкова в защиту этой пьесы. «Литературная газета», 23 июня 1956 г.

8. Статья В. Монастырева «Человек ушел в отставку». «Литературная газета», 21 июля 1956 года.

9. Очерк А. Софронова «В Оренбургских степях». Журнал «Огонек» № 30, 1956 г., стр. 16».

Один из скандалов на эту тему разыгрался уже после отставки Жукова. В 1971 году в журнале «Знамя» началась публикация романа Александра Чаковского «Блокада». К Жукову, находившемуся тогда в больнице, пришел один из немногочисленных оставшихся фронтовых друзей и сказал, возможно, в шутку: посмотри, мол, Георгий, как тебя тут разделали… А измотанный невзгодами и хворями маршал рассердился на автора всерьез и написал гневное письмо Демичеву… В Агитпропе в разговоре с Чаковским только руками развели – будь это просто письмо безвестного ветерана, его бы в корзину бросили и не заморачивались. Но это же письмо Жукова! Придется идти и убеждать Георгия Константиновича в том, что главный редактор «Литературной газеты» никак не хотел его обидеть. Заведующий сектором журналов и издательств Агитпропа ЦК Чхикишвили по прозвищу Чхи вместе с Чаковским отправились к Жукову на дачу.

Чаковский оставил подробные воспоминания об этой встрече – о гневе Жукова, собственных попытках оправдаться и умиротворяющем влиянии Галины Александровны.

«– Товарищ маршал… уважаемый Георгий Константинович! Я хочу прежде всего сказать, что вы для меня, как и для миллионов советских людей, являетесь национальным героем, полководцем, сравнить которого можно только с Суворовым или Кутузовым. Но вы глубоко обидели меня как своим письмом, так и тем, что сейчас сказали. Разве оскорбительным для вас является то, что в обстановке, когда враг стоял в тридцати минутах хода танка до Дворцовой площади, вы пригрозили расстрелом трусу, безосновательно доложившему в Смольный о якобы прорвавшихся к Кировскому заводу немцах? «Бычий подбородок»? Ну, вглядываясь в ваши портреты, я так подумал. Простите, в отдельном издании, конечно, вычеркну…

– Что вы из меня дурака делаете? – прервал мою речь Жуков. – Да в отдельности мои замечания, может быть, и не столь важны. Но взятые вместе!.. Разве нарисованный вами мой портрет похож на меня? Вот, посмотрите! Похож я на тирана?

Жуков, вытянув шею, приблизил свое лицо к моему. Внезапно меня охватила ярость.

– Георгий Константинович! – тоже повышая голос, воскликнул я. – За кого вы меня принимаете?! Я не наемный художник, а вы не купец, который заказал свой портрет, а потом заявляет, что не возьмет его, потому что не так нарисован нос, не такие губы, глаза, ну и так далее. Ваш облик запечатлен не только на сотнях фотографий, но и в сознании народа. Такому облику я и следовал…

– А Ворошилов?! – прервал меня Жуков. – Мы были близкими друзьями, а как вы нас представили? «Стул командующему!» – кричит он…

– Георгий Константинович, – раздался вдруг мягкий, но энергичный женский голос, – ну что ты! Ведь это лучшая сцена во всей главе!

Прошло мгновение, прежде чем я сообразил, что это сказала сидящая у обеденного стола Галина Александровна.

– «Лучшая»! – иронически повторил Жуков. – Тебя бы такой бабой-ягой описали!

…Как бы забыв, перед кем сижу, я резко сказал:

– Георгий Константинович! Позволю себе сказать: ваша профессия – военное дело, а не идеология. Идеологией занимаюсь я. А вы упрекаете меня в идеологических ошибках, не имея к тому никаких оснований! Я представляю себе, как бы вы себя повели, если бы к вам пришел политработник и стал поучать вас стратегии и тактике. Да вы просто вышвырнули бы его вон!

– Зверя из меня делаешь? А где у тебя факты? – переходя на «ты», сурово спросил Жуков.

– Возможно, что у меня фактов мало, – ответил я, – но у Рокоссовского они, несомненно, есть.

– При чем тут Рокоссовский? – кладя на стол кисти рук, сжатые в кулак, спросил Жуков.

– А при том, – сказал я, – что именно он писал о том, что вы, хотя и внесли большой вклад в дело нашей победы, тем не менее в отношениях с товарищами и подчиненными нередко бывали неоправданно жестоким. Не просто жестким, товарищ маршал, а жестоким. Я не согласен с Рокоссовским. Ваша военная биография сложилась так, что партия, товарищ Сталин каждый раз посылали вас на тот участок фронта, где складывалась самая критическая ситуация. И вы выходили из нее победителем. Можно ли при этом рассуждать, были ли вы «оправданно» жестоким или неоправданно? Если горит штаб и людям надо выносить из него важные документы, а один из них еле двигается. Осмелюсь ли я назвать вас неоправданно жестоким, если бы вы в этой ситуации дали ему по шее? Так почему же вы, Георгий Константинович, – уже закусив удила, продолжал я, – не написали тогда жалобу на Рокоссовского? Остерегались, что он для доказательства своей правоты выложит на стол десятки фактов! А у Чаковского, мол, никаких доказательств нет. Значит, можно его «приложить» без всякого опасения. Прав я или не прав?! Вы ссылаетесь на свою дружбу с Ворошиловым. А мне это безразлично! Я знаю только одно: если бы Ворошилов оказался в Ленинграде на должном уровне, то вам нечего было бы там делать. Вот в чем историческая правда, и я ей следую!..

Я сидел, ожидая, что Жуков сейчас произнесет самые оскорбительные, самые уничижительные слова в мой адрес. И почти ошалел, услышав, что маршал после длинной паузы сказал:

– Ладно. Закончим. Устал я. Галя, дай нам по глотку чего-нибудь лекарственного. Что пьешь: водку или коньяк?

Переход оказался для меня столь неожиданным, что я произнес дрожащим голосом:

– Все, что прикажете, товарищ маршал.

– Закусить хочешь?

– Никак нет.

– Ладно. А потом напишешь, что я жестокий… Дай нам коньяку, Галя…»

Кстати, по словам самого Чаковского, ему незадолго до того пришлось выслушать и претензии противоположного свойства. Столкнувшись с Чаковским в коридоре поликлиники, маршал Конев схватил писателя за грудки и прорычал: «Ты что это из Жукова Наполеона делаешь?…»

Чаковский вспоминал: «С этими словами Конев выпустил лацканы моего пиджака, чуть оттолкнул от себя и пошел своей дорогой. Некоторое время я стоял в растерянности. Да, я знал, что после войны Жуков попал в опалу, но это никак не повлияло на то, что я о нем писал. Он оставался для меня героем войны, прославленным полководцем. Но теперь я оказывался в нелепом положении: один знаменитый маршал упрекал меня в том, что возвеличиваю Жукова, а сам Жуков жаловался на то, что я исказил, принизил его личность…»

Жуков и повышение боеспособности армии

Министр обороны Жуков выступал против нецелевого использования армии, даже в интересах народного хозяйства. Так, 18 января 1956 года Жуков и В. Д. Соколовский (начальник Генерального штаба, заместитель министра обороны) отправили в ЦК КПСС докладную записку (с грифом «Совершенно секретно») о сокращении численности военно-строительных частей, в которой подчеркнули «нецелесообразность дальнейшего содержания военно-строительных отрядов и других военно-строительных частей, обслуживающих стройки гражданских министерств… Укомплектование этих формирований производится не путем ежегодного призыва молодого пополнения, а офицерским и сержантским составом за счет кадра Советской Армии. Численность этих формирований из года в год возрастает и сейчас достигла 733 087 человек… Помимо военно-строительных частей и военно-строительных отрядов, при гражданских министерствах и ведомствах, по решению Правительства СССР, в счет «тысячи» содержится 2500 генералов, адмиралов и офицеров, числящихся в кадрах Советской Армии». В заключение записки Жуков делает вывод, что «при реализации предложений Министерства обороны численность войсковых частей и военно-строительных отрядов, работающих при гражданских министерствах, сократится на 698 087 человек, из них 558 602 военнослужащих и 139 485 рабочих по призыву». 30 января 1956 года эти предложения Жукова о расформировании войсковых частей и военно-строительных отрядов, работающих в гражданских министерствах, были приняты после обсуждения на заседании Президиума ЦК КПСС.

Но Жуков не ограничился реорганизацией деятельности военных строителей и 10 мая 1956 года обратился в ЦК КПСС с докладной запиской (с гифом «Секретно») об отказе от практики выделения военнослужащих и автотранспорта для сельскохозяйственных работ.

В ней он подчеркивал, что Министерство обороны СССР ежегодно выделяет, выполняя Постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР по ходатайствам секретарей обкомов, крайкомов и ЦК компартий союзных республик «из войск большое количество людей и автомашин для оказания помощи народному хозяйству в проведении различных работ, как-то: уборки и вывозки зерновых культур, овощей, картофеля, хлопка, сенокошения, заготовки и силосования кормов, а также в проведении уборки, заготовки рыбопродукции и прочих работ. Помимо этого, большое количество людей и автомашин выделяется непосредственно распоряжениями командующих войсками военных округов и начальников гарнизонов для ликвидации пожаров, снежных заносов, борьбы с наводнением и прочими стихийными бедствиями. Привлечение большого количества военнослужащих на работы не только нарушает нормальный ход боевой подготовки, понижает боевую готовность частей, но и создает ненормальное положение в организации караульной и внутренней служб, а также уходе за оружием и обслуживании боевой техники…»

Жуков обращал внимание высшего партийного руководства страны на то, что использованные на подобных работах солдаты, вышедшие на время из-под контроля командования, часто нарушают при возвращении в свои части воинскую дисциплину. Использованные армейские автомашины, эксплуатируемые в горячую сельскую пору с предельной нагрузкой, затем выходят из строя и нуждаются в ремонте.

Поэтому министр обороны Жуков «просит освободить Вооруженные Силы от выделения личного состава и автотранспорта на работы в народное хозяйство. Одновременно Министерство обороны просит запретить обкомам, крайкомам и ЦК компартий союзных республик возбуждать ходатайства о выделении личного состава Советской Армии, кроме случаев, связанных со стихийными бедствиями: наводнениями, пожарами, снегозаносами и т. д. В этих случаях Вооруженные Силы выделяли и будут выделять в необходимом количестве людей, автомашины и технические средства для борьбы со стихийными бедствиями». Спустя месяц было принято совместное постановление ЦК КПСС и Совмина СССР об оказании неотложной помощи районам освоения целинных и залежных земель, в котором Министерству обороны СССР предписывалось направить в эти районы 45 тысяч грузовых автомобилей с водителями и техническим персоналом, а также 40 тысяч человек из войсковых частей.

4 ноября 1956 года Министр обороны СССР маршал Г. К. Жукова подписал приказ о формировании Военной командной академии противовоздушной обороны в г. Калинине (в настоящее время город Тверь), которая стала готовить командные кадры для системы ПВО страны. Занятия со слушателями начались с 1 марта 1957 года, первые слушатели были переведены из других академий, и около 60 процентов из них были ветеранами Великой Отечественной войны. Первым начальником академии был генерал-лейтенант артиллерии П. Г. Шафранов. В апреле 1958 года в академии состоялся первый выпуск слушателей. 18 августа 1958 года академии было торжественно вручено Боевое Знамя.

Постановлением Совета Министров СССР от 24 сентября 1974 г. «Об увековечении памяти Маршала Советского Союза Г. К. Жукова» Военной командной академии противовоздушной обороны присвоено имя Маршала Советского Союза Г. К. Жукова.

И, кстати, Жукову довелось заниматься ликвидацией описанного в начале нашего повествования оборонного фонда «Лошадь – Советской Армии», ввиду того что гужевая тяга осталась актуальной только для хозяйственных нужд.

ЗАПИСКА Г. К. ЖУКОВА В ЦК КПСС О ЛИКВИДАЦИИ ОБОРОННЫХ ФОНДОВ «ЛОШАДЬ – СОВЕТСКОЙ АРМИИ» И «ОБОРОНЕ – ПОВОЗКА С УПРЯЖЬЮ»

18 февраля 1956 г.

Секретно

В соответствии с поручением Президиума ЦК КПСС от 9 февраля с. г. Об изучении вопроса о фонде «Конь – Армии», докладываю:

Согласно указанным выше правительственным решениям фонд «Лошадь – Советской Армии» должен содержаться в размере 5 % от общего наличия конепоголовья по каждому колхозу, совхозу и другим государственным и кооперативным предприятиям, а фонд «Обороне – повозка с упряжью» – в размере одна повозка с упряжью на 50 колхозных дворов, но не более 3-х повозок на колхоз, а в совхозах одна повозка на каждые имеющиеся 10 повозок с упряжью.

По учетным данным на 1 апреля 1955 года в фонде «Лошадь – Советской Армии» содержится 530 590 голов, а в фонде «Обороне – повозка с упряжью» – 142 789 повозок, в том числе 33 366 одноконных.

В настоящее время потребность в лошадях и повозках для нужд Вооруженных сил незначительная. Так, для обеспечения мобилизационных нужд армии и флота требуется 60 000 лошадей, главным образом обозных, и 30 000 повозок, а для обеспечения потребности армии мирного времени в 1953 году было закуплено из этого фонда 6 799 лошадей, в 1954 году – 6 833, в 1955 году – всего лишь 36 голов.

В 1956 году в связи с произведенным сокращением конского состава в войсках и упразднением кавалерии закупка лошадей не планируется. В последующие годы потребность в конском составе также будет крайне незначительной, так как количество лошадей в Вооруженных силах в настоящее время составляет 26 900 голов.

Между тем содержание фондовых лошадей обходится колхозам значительно дороже, так как фондовые лошади находятся на особом режиме содержания и ухода.

В связи с сокращением поставки лошадей для нужд Вооруженных сил считаю дальнейшее содержание в народном хозяйстве оборонных фондов «Лошадь – Советской Армии» и «Обороне – повозка с упряжью» – нецелесообразным.

Г. Жуков

Адмирал Н. Г. Кузнецов так в своих мемуарах описывает изменение роли Жукова и проявление отрицательных черт его характера: «Это был человек сильной воли. Его воля (заслоняя грубость) приносила пользу во время войны. Его боялись, его слушались, ему удавалось успешно проводить операции, и, конечно, обладая полководческим талантом, он много сделал как заместитель Верховного Главнокомандующего. Его поступки импонировали Сталину, а он, в свою очередь, использовал имя и авторитет Сталина. Но вот кончилась война. Жуков, пережив личные неудачи, немного притих. Стоило же ему стать при Хрущеве министром и даже членом Политбюро, как он проявил совсем ненужные для мирного времени черты характера – грубость и самовластие…»

На чем ездил после окончания войны Жуков?

Что было вывезено из Германии в 1945–1947 годах в СССР? И по чьему приказу? Маршал Жуков по достоинству оценил мощные и элегантные автомашины «хорьх» (в Третьем рейхе на «хорьхе» ездили рейхсмаршал Г. Геринг и посол Германии в СССР В. Шуленбург) с заказными кузовами, и пять таких автомобилей было привезено из Германии. Жуков отдавал предпочтение 120-сильному трехместному кабриолету «хорьх-853» с кузовом, изготовленным берлинским кузовостроительным предприятием – ателье «Эрдман и Росси». Именно на нем Жуков ездил в Одессе.

А вот для поездки Жукова в берлинский пригород Карлсхорст на подписание Акта о безоговорочной капитуляции Германии из Москвы был доставлен подаренный маршалу Сталиным «паккард» американского производства (1939 года выпуска). Жуков не хотел ехать на эту важнейшую для Советского Союза церемонию на немецкой автомашине. Позже на этом «паккарде» Жуков ездил в Одессе, будучи командующим войсками Одесского округа. Затем автомашина сменила несколько владельцев, в 1967 году оказалась в Молдове и после реставрации участвует в современных ретро-выставках и автопробегах.

С «паккардом» Жукова связано и относительно новое поверье: молодожены, которые на нем прокатятся, будут жить вместе долго и счастливо. И поэтому автомашину, в которой ездил легендарный полководец, обычно за немалые деньги заказывают на свадьбы для поездки молодых.

Прославленная яхта

23 ноября 1937 года на верфи «Штулькен-Зон» в Гамбурге была заложена, а 16 октября 1940 года введена в строй в качестве штабного корабля командующего германским подводным флотом адмирала К. Деница яхта с романтическим названием «Бегущая по волнам» («Avizo Hella» – сокращенно «Хела»). На ее вооружении находились: 105-мм орудие, 37-мм пулемет и 20-мм сдвоенный зенитный автомат. Корабль был оснащен самым современным для того времени навигационным оборудованием и эхолотом. Но главным достоинством судна являлись просторные рабочие кабинеты для штабных работников, 6 кают апартаментов и 10 кают люкс – в стиле модерн, а также прекрасно отделанные кубрики и каюты для экипажа. Существует версия, что на яхте неоднократно бывали Адольф Гитлер, Герман Геринг и Бенито Муссолини. После поражения Германии при разделе немецкого флота «Хела» досталась Советскому Союзу, 20 января 1946 года на ней был поднят Военно-Морской флаг СССР, а в мае 1946 года она получила новое имя – «Ангара». После снятия вооружения яхта находилась в составе Балтийского флота и регулярно использовалась для практики курсантов Военно-Морского училища им. Фрунзе.

Позже судно было перебазировано в Севастополь, куда и прибыло 28 июня 1949 года. Здесь «Ангара» стала кораблем управления Черноморского флота ВМФ СССР. При этом «Ангара» в основном использовалась в качестве разъездной яхты Главнокомандующего ВМФ СССР на Черном море. Благодаря комфортабельности судно использовали для приема советских и иностранных государственных, партийных, военных деятелей. Среди них были Молотов, Ворошилов, Хрущев, Жуков, Рокоссовский и др. Из иностранцев можно назвать Иосипа Броз Тито, короля Афганистана Мухаммада Захир-Шаха, Урхо Кекконена, Владислава Гомулку, Яноша Кадара, Георге Георгиу-Дежа, Джавахарлала Неру и его дочь Индиру Ганди. Истории о том, что на яхте неоднократно бывал Сталин и однажды, когда ночью на корабле прорвало трубу, его ботинки стали плавать в воде, документально не подтверждены.

Неслучайно именно «Ангара» с ее роскошной обстановкой позже стала съемочной площадкой для десятков художественных и документальных фильмов, среди которых были «Два капитана», «Увольнение на берег», «Нейтральные воды», «Семь криков в океане».

На этой легендарной яхте, по словам военного историка А. Б. Широкорада, министр обороны Г. К. Жуков негодовал по поводу парадной морской формы: «Как-то маршал увидел вдруг невероятное: на верхних палубах кораблей, стоящих на рейде и у причалов, личный состав был во всем белом. Это его не только поразило, но и возмутило. Он и не ведал, что таким образом выражается флотское уважение именно к нему. Ведь по случаю прибытия на главную базу ЧФ министра обороны была отдана команда появляться на верхней палубе кораблей только в форме № 1 (для офицеров – белый китель и белые брюки).

«Почему на верхней палубе кораблей люди ходят в нижнем белье?» – вознегодовал министр и, даже не выслушав объяснений командующего флотом, распорядился такую форму… отменить».

Но с флотом отношения у Жукова всегда складывались сложно.

Жуков и Военно-Морской флот

По воспоминаниям адмирала Кузнецова можно составить такое представление о Жукове и особенностях взаимодействия сухопутных войск и Военно-Морского флота в Великую Отечественную войну: «В августе 1944 года мне довелось вылететь с Г. К. Жуковым в Румынию – готовилась операция на территории Болгарии. Румыния уже капитулировала – Ставка послала Жукова координировать действия фронтов в дни наступления, а меня – для помощи ему по части действия Черноморского флота. Помнится, в Чернаводе, где находился штаб маршала Ф. И. Толбухина, мы провели два дня. Я выехал в Констанцу в ожидании сигнала Ставки о наступлении. Жуков обещал поставить меня в известность. В штабе Ф. И. Толбухина, с которым я был знаком с 1931 года по маневрам в Ленинградском военном округе, мне впервые довелось увидеть Жукова, работавшего вместе с командующим фронтом над намеченной операцией по освобождению Болгарии. В делах сухопутных я не входил в детали, но все же был в состоянии уловить, как обстоятельно изучает положение на фронте маршал Жуков и насколько уверенно он дает указания своим подчиненным. Ведь шел уже 1944 год. Позади было много печальных уроков, но и приобретено немало опыта борьбы с немцами. «Итак, Черноморский флот в назначенное время высадится в Варне и Бургасе», – сказал мне Жуков, когда все планы были разработаны и я готовился выехать в Констанцу. «Вы, конечно, своевременно информируете меня?» – спросил я маршала, зная, что на этом этапе борьбы и на таком участке армия могла обойтись без помощи моряков. Мои опасения оказались не напрасными. Предупреждение о выступлении войск маршала Ф. И. Толбухина я получил не от Г. К. Жукова, а от своего представителя С. Ф. Белоусова, которому было приказано «внимательно следить» за обстановкой и не пропустить «момента выступления». Жуков же сообщил мне об этом с большим опозданием, и, как я тогда подумал, не случайно. Он ревностно относился к каждому листку лавра в награду за ожидаемую победу. Черноморцы также не хотели упустить возможности отличиться и попросили у меня разрешения высадить десант на летающих лодках «Каталина», чтобы скорее занять порты Варну и Бургас ввиду отсутствия, как предполагалось, сопротивления. Так и было сделано…»

Военно-Морское Министерство СССР было образовано в феврале 1950 года разделением Министерства Вооруженных Сил на Военное и Военно-Морское. После смерти Сталина в марте 1953 года Военно-Морское министерство СССР (последним Военно-Морским министром до 15 марта 1953 года был Николай Герасимович Кузнецов) было упразднено – вместо двух военных министерств было образовано Министерство обороны СССР, и поэтому Жуков, помимо сухопутных войск и авиации, отвечал и за боеспособность Военно-Морского флота, который получил более мощное оружие. Кроме того, советский военный флот должен был не уступать флоту потенциального противника. В 1955 году СССР передал Китайской Народной Республике со всем оборудованием и имуществом военно-морскую базу Порт-Артур, а в следующем году на территории Финляндии была ликвидирована военно-морская база Порккала-Удд.

Какова была роль Жукова в развитии флота? Об этом свидетельствует ряд документов, частично или полностью посвященных Военно-Морскому флоту, разработанных по приказу Жукова и направленных на утверждение руководству страны.

Сокращение срока службы в армии и на флоте

8 августа 1955 года Жуков отправил в ЦК КПСС докладную записку (под грифами «Совершенно секретно», «Особой важности») с предложениями о сокращении сроков действительной военной службы. В ней он указывал, что «в настоящее время в соответствии с Законом о всеобщей воинской обязанности и Указами Президиума Верховного Совета СССР старшины и матросы на кораблях, в флотских и ремонтных частях Военно-Морского флота проходят действительную военную службу в течение 5 лет…

В связи с сокращением войск, выводимых из Австрии, и намечаемым дополнительным сокращением Вооруженных Сил всего на 340 тысяч человек, а также ввиду возросшего общеобразовательного уровня граждан, призываемых на действительную военную службу, Министерство обороны вносит предложение о сокращении сроков действительной военной службы для старшин и матросов кораблей и флотских частей Военно-Морского флота с 5 лет до 4 лет…

При сокращении сроков действительной военной службы ежегодная потребность Вооруженных Сил в молодом пополнении на замену увольняемых в запас возрастет на 92 090 чел. Такой рост ежегодной потребности вытекает из того положения, что на кораблях и в частях Военно-Морского флота с 5-летним сроком службы состоит 324 182 старшин и матросов, из них ежегодно подлежит увольнению в запас 64 836 чел. При переводе на 4-летний срок службы ежегодно должно будет увольняться в запас 81 045 чел., т. е. на 16 209 чел. больше, чем при 5-летнем сроке службы…

Переход на новые сроки службы с одновременным сокращением численности армии и флота не увеличит потребности в молодом пополнении при очередных призывах.

Сокращенные сроки службы при первом очередном увольнении вызовут необходимость уволить с действительной военной службы военнослужащих не одного года призыва, как это проводится в настоящее время, а двух годов призыва.

Так, с кораблей и частей флота с 5-летним сроком службы (где устанавливается срок службы в 4 года) должны быть уволены одновременно старшины и матросы, прослужившие 5 и 4 года, а из частей с 4-летним сроком службы (где устанавливается срок службы в 3 года) – прослужившие 4 и 3 года.

Учитывая, что предлагаемое сокращение сроков действительной военной службы влечет увеличение потребности в старшинах, сержантах и младших специалистах на замену ежегодно увольняемых в запас, Министерство обороны, в целях создания нормальных условий для перехода на новые сроки службы, просит утвердить проведение следующих мероприятий:

– переход на новые сроки службы установить с 1 января 1956 года…»

В тексте приводятся аргументы, доказывающие эффективность сокращения сроков службы не только на флоте, но и сержантов и солдат Военно-Воздушных сил армии и флота, береговой обороны, радиотехнических частей, кораблей пограничных войск и частей специальной службы КГБ с 4 лет до 3 лет.

12 августа 1955 года Жуков подал в ЦК КПСС справку-доклад (под грифами «Совершенно секретно» и «Особой важности») о сокращении численности Вооруженных Сил Советского Союза. В ней указывалась численность Военно-Морского флота (747 452 человек) и предлагаемое сокращение списочной численности Военно-Морского флота на 33 000 человек. Сокращение численности планировалась осуществить в том числе путем «переформирования Амурской флотилии в Военно-речную базу и Северо-Тихоокеанской флотилии в Военно-морскую базу 1 разряда».

Неудавшееся награждение

Не все инициативы Жукова, касающиеся Военно-Морского флота, были поддержаны руководством страны. Наглядным примером может служить попытка министра обороны ходатайствовать о награждении Командующего Черноморским флотом вице-адмирала В. А. Пархоменко. 5 сентября 1955 года Жуков подал докладную записку в ЦК КПСС, в которой предлагал: «Учитывая его заслуги перед Военно-Морским Флотом и в связи с 50-летием со дня рождения, Министерство Обороны СССР вносит предложение о награждении вице-адмирала ПАРХОМЕНКО В. А. орденом ЛЕНИНА».

К этому документу прилагался Проект Указа Президиума Верховного Совета СССР.

Но через несколько дней руководство Министерства обороны получило ответ, в котором сообщалось о «нецелесообразности» данного награждения. Зам. зав. Административным отделом ЦК КПСС Золотухин отправил 14 сентября 1955 года в ЦК КПСС записку, в которой обращал внимание, что Пархоменко командует флотом с июля этого же года (к моменту подачи докладной записки Жукова Пархоменко командовал флотом меньше двух месяцев – он был назначен командующим 12 июля 1955 года, а 8 декабря 1955 года снят с этой должности после подрыва и гибели линейного корабля «Новороссийск» – А. Г.) и поэтому «достаточно проявить себя на этом посту не смог». А за участие в боевых действиях и выслугу лет Пархоменко уже был отмечен правительственными наградами…

Выдающий советский флотоводец адмирал Кузнецов, 3 марта 1955 года ставший (точнее будет сказать – звание было переименовано) Адмиралом Флота Советского Союза и первым заместителем Министра обороны СССР – Главнокомандующим Военно-Морским Флотом. На этом посту он уделял большое внимание технологическому перевооружению флота, в частности развитию авианосцев. Но при этом у Кузнецова возникали «непростые служебные отношения» со своим непосредственным начальником Г. К. Жуковым.

В своих воспоминаниях адмирал пишет, что «несколько раз предлагал маршалу Жукову найти время и выслушать меня в течение нескольких часов о состоянии флота. Я серьезно подготовился к этому и с картами надеялся доложить и разъяснить все, что ему будет непонятно. Он долго оттягивал мой доклад, наконец согласился и назначил время, я подобрал все материалы в двух экземплярах, один специально для него, набрал с собой для наглядности карт, чтобы более популярно излагать все вопросы. Но каково же было мое огорчение и разочарование, когда через 15 минут после начала моего доклада он беззастенчиво начал зевать. Несмотря на это, я, сдерживая свое негодование, продолжал докладывать. У него не хватило терпения, и через полчаса он прервал меня, попросив оставить весь материал в Генштабе с тем, чтобы потом «детально» познакомиться с ним. Что можно придумать еще более оскорбительного и грубого министру в отношении своего первого заместителя и Главнокомандующего Военно-Морским Флотом, чем такое, явно пренебрежительное, отношение к его докладу с зеванием во весь рот?

Не показывая вида, но, естественно, страшно расстроенный, я вернулся к себе в кабинет и задумался о причинах всего происходящего. Предположил, что, видимо, вопрос о моем нахождении на этой должности им уже предрешен, и он не считает целесообразным тратить время на разговоры со мной. Я готов был немедленно оставить пост, но мне не хотелось поступать так, чтобы это выглядело как мое личное нежелание служить с Жуковым.

Дни шли за днями, отношение Жукова к моим вопросам продолжало оставаться явно не в пользу флота. По проектам доклада он делал грубые замечания по телефону вроде: «Что там нагородили», «Я не могу подписывать эту чепуху», не давая одновременно своих четких разъяснений, в чем, собственно, «чепуха» и что там «нагорожено». Положение становилось невыносимым. С каждым днем Жуков становился все более нетерпимым, его мнения становились совершенно непререкаемыми. Теперь уже он не только не терпел возражений, но даже по чисто флотским специальным вопросам, в которых он, конечно, не мог подробно разбираться, делал свои категорические заключения, даже не слушая моего мнения как специалиста-моряка. Так, в разговоре по десантным средствам он мне заявил, что не собирается ими пользоваться, а пойдет куда потребуется на танках. Он спросил, знаю ли я, что были опытные учения с плавающими танками? Я ответил, что хорошо знаю, заметив одновременно, что учения проводились в бухте на Черном море, и обстановка там не имеет ничего общего с обстановкой на море или даже в проливе шириной в несколько миль. В ответ я получил очередную грубость, и разговор на этом закончился.

Докладывать высшему начальнику (Булганину) было бесполезно. Ухватившись за портфель Председателя Совета Министров, он абсолютно забыл все флотские вопросы, полагая, что они теперь полностью в компетенции Жукова».

Кроме того, адмирал Кузнецов в своих мемуарах отметил, что предлагаемая им программа судостроения «откладывалась из года в год, и, добившись обсуждения ее на Президиуме ЦК, я услышал мнение Жукова и Хрущева, что этот вопрос следует снова отложить на неопределенное время».

Катастрофа «Новороссийска»

После выхода потерпевшей поражение во Второй мировой войне Италии страны-победительницы разделили итальянские боевые корабли в счет репараций между собой. Советскому Союзу, рассчитывавшему получить новые линкоры, достался лишь устаревший «Джулио Чезаре» (итал. – «Giulio Cesare», в честь великого полководца и правителя Гая Юлия Цезаря), спущенный на воду 15 октября 1911 года и вошедший в строй 14 мая 1914 года. Линкор, участвовавший в Первой и Второй мировых войнах, 3 февраля 1949 года в албанском порту Влёра был передан советской комиссии во главе с контр-адмиралом Г. И. Левченко. Приказом по Черноморскому флоту от 5 марта 1949 года этому линкору присвоили название «Новороссийск». С 1950 по 1955 год «Новороссийск» семь раз находился в заводском ремонте, последний раз – с 13 февраля по 29 марта 1955 года на Севморзаводе.

Вечером 28 октября 1955 года линкор вернулся из похода для участия в празднованиях по случаю 100-летия обороны Севастополя. 29 октября в 1 час 31 минуту под корпусом корабля (находившегося возле Госпитальной стенки Севастопольской бухты) с правого борта в носу раздался взрыв, эквивалентный тонне тротила, насквозь пробивший корпус корабля, вырвавший часть палубы полубака и пробивший в подводной части дыру в 150 м². В месте взрыва находились носовые кубрики, и поэтому в первые минуты катастрофы погибло более 150 человек. Спустя 30 секунд раздался второй взрыв по левому борту, в результате которого образовалась вмятина в 190 м². Чтобы спасти корабль, его пытались отбуксировать на мелководье, но распоряжением командующего Черноморским флотом вице-адмирала В. А. Пархоменко начатая буксировка была приостановлена. Затем запоздалое приказание о возобновлении буксировки оказалось бессмысленным, поскольку носовая часть уже села на грунт. Помимо этого, не сразу командующий Черноморским флотом позволил эвакуировать не занятых в спасательных работах моряков, которых на юте скопилось до 1000 человек. Когда решение об эвакуации было с опозданием принято, крен линкора начал стремительно нарастать. В 4 часа 14 минут «Новороссийск» лег на левый борт и вскоре уткнулся мачтами в грунт. Через восемь часов корпус судна полностью исчез под водой.

В катастрофе погибли 614 человек, в том числе аварийные партии с других кораблей Черноморской эскадры. Многие моряки оказались запертыми в отсеках опрокинувшегося корабля.

Расследованием катастрофы занималась правительственная комиссия во главе с заместителем председателя Совета министров СССР Вячеславом Малышевым. От Военно-Морского флота в комиссию входил С. Г. Горшков, который уже в течение нескольких лет являлся командующим Черноморским флотом, а в последние месяцы (из-за болезни Н. Г. Кузнецова) – фактическим Главнокомандующим ВМФ.

16 ноября 1955 года, еще до доклада правительственной комиссии руководству страны о гибели линкора «Новороссийск», состоялось заседание Президиума ЦК КПСС в полном составе. На нем выступил министр обороны Г. К. Жуков, который назвал виновных, указал ошибки бывшего командующего Черноморским флотом, однако упор, как на главного виновного, сделал на бывшего Главкома ВМС, своего заместителя, Адмирала Флота Советского Союза Н. Г. Кузнецова. Президиумом ЦК КПСС было принято решение: никого из лиц Черноморского флота к судебной ответственности не привлекать.

На следующий день (в это время Н. С. Хрущев и Н. А. Булганин отправились с визитом в Индию) был подписан и отправлен в ЦК КПСС и Совет Министров СССР официальный доклад правительственной комиссии, в котором говорилось, что «причиной подрыва линкора является немецкая донная мина… нельзя полностью исключать, что причиной подрыва является и диверсия». Споры историков о причине катастрофы «Новороссийска» до сих продолжаются.

Претензий к адмиралу Кузнецову (как и к самому Жукову, дважды оказывавшемуся в опале) правительственная комиссия не предъявляла, но министру обороны поручалось подготовить доклад в ЦК КПСС и Совмин СССР о гибели линкора «Новороссийск». Доклад об оценке обстоятельств и причинах гибели линкора был подготовлен начальником ГМШ ВМФ вице-адмиралом В. А. Фокиным и 24 ноября 1955 года направлен в секретариат министра обороны.

Спустя пять дней Г. К. Жуков направил этот доклад в ЦК КПСС и Совмин СССР. О Н. Г. Кузнецове там сказано: «Руководство ВМФ находится в неудовлетворительном состоянии. Главком ВМФ Адмирал Флота Советского Союза Кузнецов Н. Г. неудовлетворительно руководил флотом, неправильно оценивал роль флота в будущей войне, допустил ошибки во взглядах и разработке направлений строительства и развития флота и упустил подготовку руководящих кадров…»

8 декабря 1955 года принято постановление Совмина СССР о гибели линкора «Новороссийск». К выводам правительственной комиссии (по инициативе министерства обороны) было добавлено: «За неудовлетворительное руководство ВМ флотом снять с занимаемой должности Главкома ВМ флотом Адмирала Флота Советского Союза Н. Г. Кузнецова и зачислить его в распоряжение министра обороны. Назначить первым заместителем министра обороны и Главнокомандующим Военно-Морским флотом т. Горшкова С. Г. – командующего Черноморским флотом».

По словам самого Кузнецова, во время своей последней официальной встречи с Г. К. Жуковым 15 февраля 1956 года «в течение пяти-семи минут в исключительно грубой форме мне было объявлено о решении понизить меня в воинском звании и уволить из армии без права на восстановление. На мой вопрос, на основании чего это сделано, к тому же без моего вызова, Жуков, усмехнувшись, ответил, что это, дескать, совсем не обязательно.

Хрущев уже делал все, что ему велела «левая нога» (не снимая ботинка, как в Нью-Йорке). Жуков импонировал ему грубостью и стремлением к единоличной власти. После этого меня никто не вызвал для формального увольнения – какой-то представитель Управления кадров в мое отсутствие принес и оставил на квартире мои увольнительные документы.

Лишь значительно позднее я узнал от А. М. Василевского, что решение принималось по записке Жукова. Что он написал, я не ведаю до сих пор. Как мне говорили, какое-то решение ЦК КПСС состоялось и специальное письмо за подписью Жукова было послано на места. Я не мог не удивляться, почему ни одно из решений не было предъявлено мне, не говоря уже о нарушении формальностей, когда это делалось без подписей Председателя Президиума Верховного Совета и Предсовмина. В дальнейшем я пытался получить объяснение, но так и не получил. Не будучи официально извещенным о причинах своего наказания – лишении звания и увольнения в отставку, – я просил Жукова хотя бы принять меня и ознакомить с документами, меня касающимися, тем более что они принимались, когда я еще был членом ЦК. Но он не сделал этого.

В июле 1957 года я написал письмо Жукову с просьбой принять меня, и хотя в нем ясно указывал, что разговор будет касаться не каких-то личных дел или просьб, а определенных документов, которые я там перечислил, принят я не был и ответа не получил. Так как этому письму предшествовали мои неоднократные просьбы принять меня и выслушать, то я решил больше никуда не обращаться…»

После отставки Жукова с поста министра обороны в 1957 году (и спустя семь лет – Хрущева) группа заслуженных ветеранов Военно-Морского флота неоднократно ходатайствовала перед правительством о том, чтобы Кузнецов был восстановлен в звании и устроен в Группу генеральных инспекторов Министерства обороны (что дало бы ему, помимо символических, и материальные преимущества). Но все эти инициативы наталкивались на противодействие главкома ВМФ, преемника Кузнецова, С. Г. Горшкова. И лишь 26 июля 1988 года Кузнецов был посмертно восстановлен в звании Адмирала Флота Советского Союза.

Наведение порядка на флоте

12 июля 1956 года Жуков отправил докладную записку (под грифом «Совершенно секретно»), в которой информировал о мероприятиях, проведенных на Военно-Морском флоте после гибели линкора «Новороссийск». На самом деле записка Жукова явилась докладом министра обороны о том, как выполнены Постановления ЦК КПСС от 13 февраля 1956 года о неудовлетворительном состоянии дел в Военно-Морском флоте и Постановления Совета Министров Союза ССР от 8 декабря 1955 года № 2049-1108сс о гибели линейного корабля «Новороссийск» Черноморского флота: «В целях укрепления руководства флотами пересмотрен руководящий состав флотов, флотилий и центрального аппарата. Командиры и начальники, не способные навести твердой рукой порядки и укрепить воинскую дисциплину, заменены способными требовательными офицерами… С целью повышения подготовки и выработки единства взглядов адмиралов и старших офицеров на использование флота, на флотах и в Военно-Морской академии проведены командно-штабные учения по массированному использованию подводных лодок на океанских сообщениях противника с применением реактивного оружия по конвоям и по береговым объектам, а также мероприятия по отработке тактики использования реактивного оружия. Обращено серьезное внимание на обучение командиров соединений и кораблей управлению кораблями.

Внесены значительные исправления в тематику научно-исследовательских работ в Военно-Морском флоте и в программы академий, училищ, а также перерабатываются Боевой Устав ВМФ, Наставление по ведению морских операций и другие оперативно-тактические документы с учетом новых видов оружия.

…С целью устранения причин, порождающих аварии и катастрофы кораблей, на совещаниях руководящего состава флотов под руководством Министра Обороны и Главнокомандующего ВМФ, а с командирами соединений и кораблей – под руководством Командующих флотами, был произведен тщательный разбор обстоятельств и причин, вызвавших гибель линкора «Новороссийск». Установлен строгий порядок и организован постоянный контроль над состоянием вопросов живучести и непотопляемости кораблей.

На кораблях введены специальные круглосуточные дозоры по живучести для контроля над соблюдением мер по обеспечению непотопляемости корабля…»

Но если обратиться к воспоминаниям адмирала Кузнецова, то возникает вопрос: а кто же отвечал за дисциплину? Флотоводец отмечает, что «дисциплина на флоте исключительно низкая. Да, я также не был удовлетворен дисциплиной на флоте, но, зная цифры проступков, утверждаю, что она не отличалась сколько-нибудь от дисциплины в округах (факты же можно было надергать). Кроме того, когда вопрос идет о таком суровом наказании, нельзя не считаться с законной стороной дела: в какой степени я отвечаю за это лично? У меня никогда не было мысли не считать себя ответственным за дисциплину, но ведь после слияния министерств флоты даже не были мне официально подчинены – я управлял ими как заместитель министра! Флоты же по приказу были подчинены прямо министру. Это нетрудно проверить по документам…»

После того как Кузнецов был отправлен в отставку, перед Жуковым стояла задача повысить воинскую дисциплину не только в армии, но и на флоте, снизив количество преступлений, совершенных его подчиненными.

12 мая 1956 года Жуков подписал приказ Министра обороны СССР № 0090 «О состоянии воинской дисциплины в Советской Армии и Военно-Морском флоте и мерах по ее укреплению». Приказ имел гриф «Совершенно секретно» и касался роли командира-единоначальника и обязанностей политорганов и причин нарушений воинской дисциплины:

В марте 1956 года на совещании руководящего состава Вооруженных Сил был обсужден вопрос о состоянии воинской дисциплины в войсках и на флотах и мерах по ее укреплению.

На совещании установлено, что крупнейшие недостатки в состоянии воинской дисциплины на Военно-морском флоте, отмеченные в Постановлении Центрального Комитета КПСС от 13 февраля 1956 года, имеют также место во многих частях и соединениях Советской Армии.

В армии так же, как и на флоте, совершается большое количество преступлений и чрезвычайных происшествий, из которых наиболее серьезную опасность представляют: случаи неповиновения командирам и особенно недопустимые в армии проявления оскорблений своих начальников; бесчинства военнослужащих по отношению к местному населению, дезертирство и самовольные отлучки военнослужащих, аварии и катастрофы автотранспорта, самолетов и кораблей.

Широкие размеры в армии и на флоте получило пьянство среди военнослужащих, в том числе и среди офицеров. С пьянством, как правило, связано большинство чрезвычайных происшествий и преступлений, совершаемых военнослужащими.

Неудовлетворительное состояние воинской дисциплины во многих частях и соединениях армии и особенно на флоте не обеспечивает поддержания высокой боевой готовности войск и укрепления Вооруженных Сил.

Совещанием установлено, что основными причинами такого состояния воинской дисциплины являются:

– неудовлетворительное выполнение требований приказа Военного Министра 1951 года № 0085 по вопросам укрепления единоначалия, поднятия авторитета и роли командира-единоначальника, как основного звена в деле повышения боевой готовности войск и укрепления воинской дисциплины.

Вопреки требованиям этого приказа, одобренного ЦК КПСС, за последние годы среди некоторой части офицеров и особенно офицеров-политработников имеют место неправильные настроения по вопросу о роли командира-единоначальника и даже выступления с критикой служебной деятельности командиров на партийных и комсомольских собраниях, на партийных конференциях. Такие выступления ведут к подрыву авторитета командиров-единоначальников, к снижению их требовательности к подчиненным, а следовательно к ослаблению воинской дисциплины.

Вместо принятия решительных мер против лиц, допускающих подрыв единоначалия и дисциплины вплоть до увольнения их из Вооруженных Сил, старшие начальники и политорганы или проходят мимо этих опасных для армии и флота явлений, или занимаются разъяснениями всем известных истин о значении единоначалия и дисциплины.

Главное политическое управление Министерства обороны не всегда своевременно реагировало на факты критики служебной деятельности командиров и недостаточно обеспечивало выполнение требований приказа № 0085;

– недостаточно твердое руководство подчиненными войсками со стороны некоторых командующих войсками военных округов, флотов, армий и особенно командиров частей, кораблей, соединений и их штабов. Штабы частей и соединений ослабили контроль над выполнением приказов и воинских уставов, направленных на укрепление дисциплины.

Попустительство и низкая требовательность со стороны командиров и начальников к нарушителям воинской дисциплины, при этом, даже преступные действия подчиненных против своих начальников не всегда оцениваются командованием и политорганами как явления, подрывающие основы боеготовности войск. Нередки случаи, когда вместо того, чтобы к нарушителям воинской дисциплины принимать строгие меры взыскания, их уговаривают и без конца предупреждают;

– наличие в некоторых частях, на кораблях и соединениях неправильной и вредной практики оценивать состояние воинской дисциплины по количеству наложенных дисциплинарных взысканий, что неизбежно ведет к снижению требовательности и к стремлению за меньшее количество наложенных дисциплинарных взысканий получить лучшую оценку за состояние воинской дисциплины;

– политико-воспитательная работа с личным составом во многих соединениях и частях ведется плохо, в отрыве от задач боевой подготовки и укрепления воинской дисциплины. Политорганы и партийные организации слабо выполняют важнейшую свою задачу по воспитанию личного состава в духе беспрекословного повиновения, уважения к командирам и ревностного отношения к службе, не предъявляют высокой требовательности к коммунистам и комсомольцам, недостаточно настойчиво борются за их примерность в учебе и дисциплине. В свою очередь командиры-единоначальники недостаточно руководят работой политорганов и должным образом не направляют деятельность партийных и комсомольских организаций на решение задач по воспитанию личного состава и поднятию воинской дисциплины.

Главное политическое управление Министерства обороны, политические управления видов Вооруженных Сил, политуправления военных округов, групп войск, флотов и политотделы армий неглубоко изучают состояние работы подчиненных политорганов, партийных и комсомольских организаций и не принимают необходимых мер по устранению недостатков в их работе;

– решительной борьбы с пьянством в войсках не ведется. Многие командиры и политработники либерально относятся к пьяницам и тем самым потворствуют им. Постановление Правительства о запрещении торговли спиртными напитками в закрытых гарнизонах и на территории военных городков во многих частях не выполняется;

– большинство аварий и катастроф автомобилей, самолетов и кораблей происходит из-за нарушения элементарных требований дисциплины со стороны обслуживающего их личного состава, неудовлетворительной организации в частях боевой подготовки и слабого знания личным составом своей техники.

Во многих авиационных частях требования приказа Министра обороны 1955 года № 0063 о борьбе с аварийностью не выполняются;

– слабая организация службы войск и внутреннего порядка в частях и на кораблях. Часто конкретная работа в войсках по организации службы войск, внутреннего порядка и по укреплению воинской дисциплины подменяется проведением многочисленных совещаний и изданием большого количества приказов и директив. Со стороны старших начальников не уделяется достаточного внимания повышению роли командира полка, корабля, как основного организатора внутреннего порядка и службы войск. Частая смена командиров полков и кораблей отрицательно сказывается на службе войск;

– отсутствие в войсках должного внимания подбору, подготовке и воспитанию сержантов и старшин, поддержанию их авторитета, как командиров и непосредственных начальников и воспитателей солдат и матросов;

– плохое изучение своих подчиненных и слабая работа по предупреждению чрезвычайных происшествий и преступлений.

Неблагополучное положение с воинской дисциплиной в армии и особенно на флоте терпимым быть не может и требует решительных мер по устранению недостатков в воинской дисциплине и боевой готовности частей, кораблей и соединений.

ПРИКАЗЫВАЮ:

1. Главнокомандующим Сухопутными войсками, Военно-морским флотом, Военно-воздушными силами, войсками ПВО страны, командующим войсками военных округов, групп войск, флотов, армий, Командующему Воздушно-десантными войсками, командирам соединений, частей и кораблей принять безотлагательные и решительные меры по укреплению воинской дисциплины и наведению твердого уставного порядка в войсках и на кораблях и на этой основе ликвидировать воинские преступления и чрезвычайные происшествия в войсках и прежде всего неповиновение командирам и начальникам, бесчинство военнослужащих по отношению к местному населению, пьянство военнослужащих, дезертирство и самовольные отлучки, а также аварии и катастрофы автомобилей, самолетов и кораблей.

Военным Советам округов, групп войск, флотов, армий и флотилий обеспечить выполнение требований ЦК КПСС, изложенных в письме к командирам, политработникам и партийным организациям Советской Армии и Военно-морского флота.

2. Командирам и начальникам, политорганам, партийным и комсомольским организациям Советской Армии и Военно-морского флота строго и неуклонно выполнять требования приказа 1951 года № 0085, выражающего линию ЦК КПСС на укрепление единоначалия в армии и на флоте. Всякие попытки критики служебной деятельности и подрыва авторитета командира-единоначальника решительно и немедленно пресекать, а виновных в этом привлекать к строгой ответственности.

Командирам и начальникам всех степеней всемерно поддерживать требовательность офицеров, сержантов и старшин, твердой рукой насаждающих воинский порядок и дисциплину.

3. Повысить ответственность генералов, адмиралов и всех офицеров за порученное дело и прежде всего за состояние дисциплины в подчиненных им войсках. Улучшить живое руководство войсками и организаторскую работу командиров и начальников всех степеней. Усилить требовательность к себе и подчиненным и не допускать попустительства к нарушителям воинской дисциплины. Командирам-единоначальникам улучшить руководство политорганами, партийными и комсомольскими организациями.

Запретить оценивать воинскую дисциплину по количеству наложенных дисциплинарных взысканий. Воинскую дисциплину частей, кораблей и соединений оценивать по общему состоянию боевой подготовки и боевой готовности части, по состоянию внутреннего порядка и службы войск.

4. Поднять роль командиров полков, отдельных частей и кораблей, как основных организаторов внутреннего порядка, в укреплении воинской дисциплины и службы войск. Запретить их перемещение без крайней необходимости.

Улучшить работу по обучению и воспитанию офицерских кадров, по привитию им организаторских навыков, высокой требовательности к себе и подчиненным, умения организовать уставной порядок в частях и подразделениях.

5. Главному политическому управлению коренным образом перестроить руководство политорганами, партийными и комсомольскими организациями, ликвидировав отрыв партийно-политической работы от практических задач, стоящих перед частью, соединением, и устранить беспредметность в воспитательной работе.

Политорганам главные усилия сосредоточить на организаторской работе непосредственно в массах солдат, сержантов и офицеров, воспитывая их в духе добросовестного выполнения своего воинского долга и дисциплины.

Основным показателем партийно-политической работы считать хорошо организованную, живую политическую и массовую работу, направленную на обеспечение высокого качества боевой и политической подготовки, повышение боевой готовности, организованности и дисциплины, отличное знание военной техники и вооружения, правильное несение службы всем личным составом.

Политорганам, партийным и комсомольским организациям предъявлять высокую требовательность к коммунистам и комсомольцам и добиться их личной примерности в службе и дисциплине. Коммунисты и комсомольцы в подразделениях обязаны быть инициаторами в создании общественного мнения вокруг нарушителей дисциплины, чтобы нарушители чувствовали и видели строгое осуждение их проступков со стороны общественности.

При оценке партийно-политической работы в основу должно быть положено состояние воинской дисциплины части, корабля, соединения, уровень мобилизации всего личного состава на решение задач боевой подготовки и воспитание высоких политико-моральных качеств советских воинов, готовых в любой момент выполнить свой долг перед Родиной.

Партийно-политическую и воспитательную работу направить на укрепление единоначалия, поднятие авторитета командира и укрепление воинской дисциплины; сделать ее более активной, придать ей конкретный характер и тесно связать с задачами, решаемыми частями и кораблями в области дисциплины, боевой подготовки и боевой готовности. Воспитывать личный состав в духе беспрекословного повиновения командирам и начальникам, уважения к ним и ревностного отношения к службе, в духе точного выполнения военной присяги, уставов и непримиримости к нарушителям воинской дисциплины и общественного порядка.

6. Покончить с пьянством среди военнослужащих. Закрыть все каналы для пьяниц, запретить всякие вечера, обеды и ужины с выпивками, прекратить продажу спиртных напитков в столовых, буфетах, при Домах офицеров и на территории военных городков.

7. В целях ликвидации в войсках аварий и катастроф автомобилей, самолетов, кораблей необходимо, прежде всего, покончить с нарушениями воинской дисциплины, организовать правильную, систематическую и последовательную подготовку личного состава, добиться твердого знания техники, строгого выполнения правил содержания, обслуживания и эксплуатации боевой техники. От авиационных частей и соединений потребовать полного и точного выполнения приказа Министра обороны 1955 года № 0063.

8. Резко улучшить подготовку и воспитание сержантов и старшин, поднять их авторитет.

Обратить особое внимание на подбор дисциплинированных и подготовленных сверхсрочников для укомплектования должностей старшин рот и батарей.

Начальнику Генерального штаба и главнокомандующим видами Вооруженных Сил довести до конца мероприятия по сокращению в армии и на флоте количества сержантов и старшин с тем, чтобы звания сержантов и старшин в основном имели только лица, занимающие командные должности.

9. Прекратить недостойное поведение военнослужащих при нахождении их вне части и при переездах по железнодорожным и водным путям.

Обратить внимание на организацию перевозок рядового и сержантского состава и особенно при увольнении военнослужащих в запас, при перевозках призываемых на действительную военную службу и при перевозках команд военнослужащих на всевозможные работы.

Повысить ответственность начальников и комендантов гарнизонов, военных комендантов ж.-д. станций и пристаней за наведение воинского порядка в гарнизонах, на железных дорогах и водных путях. Военнослужащих срочной службы, нарушающих общественный порядок и воинскую дисциплину при нахождении в отпусках и командировках, возвращать в свои части. Снимать с поездов и других видов транспорта всех пьяных и нарушителей общественного порядка военнослужащих и строго наказывать, в том числе и военнослужащих, уволенных в запас по выслуге установленного срока службы и следующих к месту жительства.

Укрепить кадры военных комендантов требовательными офицерами.

10. Установить, что командующие войсками военных округов несут ответственность за состояние воинской дисциплины среди военнослужащих всех частей и рабочих военно-строительных отрядов, расположенных на территории округа, вне зависимости от их подчиненности другим министерствам и ведомствам.

11. Запретить направление в строевые части и на корабли призывников, имевших судимость до призыва их на действительную военную службу.

12. Главнокомандующему Сухопутными войсками совместно с Главной военной прокуратурой пересмотреть Положение о дисциплинарном батальоне и в месячный срок представить необходимые предложения.

13. Приказ довести до командиров полков. Остальному офицерскому составу, а также сержантам и старшинам разъяснить требования приказа в части их касающейся.

Дело вице-адмирала Нарыкова

Министру обороны Жукову порой приходилось бороться не только с нарушением дисциплины среди матросов, солдат, сержантов и офицеров, с чванством армейских генералов, но и с недостойным поведением высокопоставленных флотских чинов. Наглядным примером может служить история с вице-адмиралом Нарыковым. 5 марта 1957 года Жуков подал докладную записку (под грифом «Секретно») в ЦК КПСС об увольнении из Военно-Морского флота вице-адмирала В. М. Нарыкова: «В ночь на 1 января 1957 г. уполномоченный Балтийской группы Управления государственной приемки кораблей Военно-Морского флота контр-адмирал Нарыков В. М., будучи в нетрезвом состоянии и одетым в гражданский костюм, встретил у подъезда своего дома вышедших из этого же дома с девушками матросов Кондратьева и Карпеченко, беспричинно придрался к ним и, не называя себя, потребовал, чтобы они немедленно удалились.

На просьбу матросов, принимавших Нарыкова за гражданское лицо, оставить их в покое, Нарыков стал натравливать на них свою собаку.

В дальнейшем Нарыков, догнав уходивших в свою часть матросов, потребовал, чтобы они остановились, угрожая применением оружия. Матрос Кондратьев пытался обезоружить Нарыкова, но последний выстрелил в него, нанеся тяжелое телесное повреждение.

Установлено, что матросы Кондратьев и Карпеченко вели себя спокойно и никаких грубостей в отношении Нарыкова не допускали.

Нарыков В. М. 1904 года рождения, член КПСС с 1928 г., по службе характеризуется отрицательно. Ранее неоднократно наказывался в дисциплинарном порядке, в апреле 1956 г. за неспособность навести порядок в соединении снят с должности командира 19 дивизии охраны водного района 8 ВМФ. Пять раз привлекался к партийной ответственности, трижды женат.

По своим деловым и морально-политическим качествам не соответствует службе в Военно-Морском флоте и воинскому званию контр-адмирала.

Контр-адмирал Нарыков В. М. уволен мною из Военно-Морского флота по п. «е» статьи 59.

Вношу предложение о снижении Нарыкова в воинском звании до капитана 1 ранга».

11 марта 1957 года было принято Постановление Президиума ЦК КПСС «О недостойном поведении контр-адмирала Нарыкова В. М.», принявшее предложение министра обороны. Нарыков был понижен в воинском звании до капитана 1-го ранга и уволен из рядов Военно-Морского флота в запас.

В личной жизни не властен?

Одним из важнейших событий послевоенного времени, свердловской опалы и нового возвышения оказалась для Жукова встреча с Галиной Семеновой, его будущей второй женой. Младшая дочь маршала, Мария, вспоминала: «Отец писал в своем дневнике, что при первой встрече не обратил на маму никакого внимания (он болел, и мама лечила его на дому). Когда ему стало лучше, он заинтересовался ее жизнью, семьей, увлечениями. Ему понравилась ее скромность, но особенно, как он сам признавался, красивые, теплые, зеленые глаза. В них всегда таилась какая-то неповторимая грусть… Мама была хороша собой, в ней все было гармонично: богатый внутренний мир, необыкновенная доброта, красивое лицо, стройная фигура, легкая походка, особая манера говорить. Отец тогда выглядел моложаво, лицо свежее, живое, блестящие глаза, статность. Поначалу маму смутило его внимание. Она, как могла, избегала встреч, но отец был настойчив…».

Владимир Карпов пишет об этой лав-стори с еще большим романтизмом: «Холодная Сибирь подарила Жукову горячую любовь. Будто сжалившись над опальным маршалом, который перенес так много обид и невзгод, судьба свела его с замечательной женщиной. Звали ее Галина Александровна Семенова, она была военным врачом… У Жукова все слилось в одно чувство, оно охватило его при первой встрече и не отпускало до последнего вздоха на смертном одре. Да, было именно так: он полюбил Галину Александровну с первого взгляда, и дальше все понеслось, как снежный обвал. Георгий Константинович не считался с общественным мнением – ухаживал открыто, встречал Галину, когда она заканчивала работу, провожал домой, приглашал в театр, дарил цветы. Начальству об этом стало известно. Оно не одобряло поведения маршала: женатый человек, взрослые дети, самому за 50. Что это – седина в голову, а бес в ребро? Ну, поступал бы, как многие, – встречался бы тайно, и все было бы шито-крыто. Но Жуков и в любви был прямолинейный и несгибаемый. Он, позднее, развелся с первой женой, не опасаясь мнения начальства (разводы тогда очень не одобрялись), не посчитался с тем, как отнесутся к этому дочери, друзья, сослуживцы. Он решительно ломал все, расчищая себе путь к счастью, которое он отныне видел только в жизни рядом с этой женщиной. И, преодолев все преграды, он прожил последние свои 20 лет счастливо с Галиной Александровной, несмотря на все унижения и преследования».

В 1957 году Галина родила Жукову дочь Машу. Впоследствии Мария Георгиевна рассказывала Карпову о том, насколько непростым был путь ее родителей к счастью: «Да, им обоим пришлось повоевать за свою любовь. Георгия Константиновича вызывал Хрущев, отношения отца с мамой обсуждались на Президиуме ЦК. А маму, бедную, и с работы грозились уволить, и из партии выгнать, если она «не одумается». Мама была талантливым врачом, ее очень любили больные, работала она в госпитале имени Бурденко. И вот ее как военнообязанную вызывает «на ковер» начальник Главпура. Она уже была в то время в положении (родителям удалось оформить брак лишь после моего рождения). Представляю, что она должна была чувствовать, идя к начальнику на проработку… Но, знаете, в ней всегда было чувство собственного достоинства… Дословно помню фразу, которую она сказала: «Я шла с гордо поднятой головой». В этом – моя мама».

Незадолго до назначения на должность министра Жуков официально зарегистрировал брак с Александрой Диевной. Ради приличия. При этом его сердце по-прежнему принадлежало Галине Александровне.

Александра Диевна опять пробовала найти защиту своего семейного очага в ЦК и у самого Хрущева. Никита Сергеевич попробовал вмешаться – весьма неодобрительно высказался на заседании Президиума ЦК о том, что Жуков ездил отдыхать в Болгарию вместе с Галиной.

Маршалу эти слова передал Булганин, услышавший в ответ и о себе, и о Хрущеве много интересного. О ругательных отзывах было доложено Хрущеву, но тот еще слишком нуждался в Жукове, чтобы ссориться с ним. Состоялся вполне мирный разговор, в ходе которого Хрущев заметил: «Я не возражаю против Галины, но рекомендую не торопиться».

«Тогда я не понял, что он своим «благожелательством» хочет иметь в моем лице верного друга, который поддержит его в борьбе за власть», – сетовал впоследствии Жуков.

В 1965 году Георгий Константинович развелся с Александрой Диевной и женился на Галине.

«Она обожала его, – говорила о своей матери Эра Георгиевна. – В нашей семье был культ отца. Когда папа ушел к другой женщине – к Галине Александровне Семеновой, мама очень тяжело переживала разрыв с ним. Он это понимал и сам сильно мучился. Он то уходил, то опять возвращался, но, в конце концов, ушел совсем… Это была трагедия в нашей семье. Мама после его окончательного ухода потеряла смысл жизни. Мы с сестрой видели ее страдания и даже не общались с ним из-за этого около года».

Но потом дочери Александры Диевны признавались, что благодарны Галине Александровне за ту любовь и заботу, которой она окружила их отца.

Адъютант Жукова И. А. Прядухин рассказывал, что отношения между Жуковым и Галиной были удивительно теплыми: «Вот уезжает Галина на работу, обязательно обнимет мужа, поцелует… Жуков же вообще был несловоохотлив. Может, слова какие-то ласковые и говорил, но я не слышал. А внимателен к жене был постоянно. Иногда даже ради нее шел на жертвы. Галина Александровна, например, очень любила ходить по театрам, а Георгий Константинович в тот период нет. Возраст уже, здоровья никакого… Но временами тем не менее поворчит-поворчит на жену, да и соберется на спектакль».

Мария Георгиевна запомнила из детства, что ее родители «радушно встречали гостей, и сами ходили в гости, были желанными в домах своих друзей. Они были чудесной парой, их взаимная любовь вызывала то удивительное явление, когда люди как бы начинают светиться внутренним светом, и свет этот притягивал людей».

«Никитоноситель»: спецоперация по снятию. Когда все предали

Решающая «схватка» между оставшимися «сталинистами» (группой Молотова-Маленкова-Кагановича) и выступавшими за преодоление культа личности состоялась на июньском Пленуме 1957 года.

22 июня 1957 года состоялся Пленум ЦК КПСС, на котором Хрущев мог бы лишиться всякой власти, не поддержи его Жуков. Именно маршал делал доклад, направленный против «антипартийной группы» Маленкова, Кагановича и прочих, демонстрируя расстрельные списки с их подписями. Хрущев победил всех соперников. Когда его благодарность Жукову обернулась новой опалой маршала, в народе пошла гулять горькая шутка: мол, «маршал Жуков – «никитоноситель», вывел Никиту на орбиту, а сам сгорел».

Июньская попытка снять Хрущева началась 18 июня 1957 года. В этот день в Кремле, который был накануне взят под усиленную охрану, началось заседание Президиума ЦК КПСС, на котором из высшей партийной элиты не было только Ф. Р. Козлова. Объединившиеся против Хрущева его недруги, ранее соперничавшие между собой за власть в стране, Маленков и Молотов, внезапно выступили против Никиты Сергеевича единым фронтом, предложив Президиуму сместить Хрущева, обвиняя его в экономическом волюнтаризме, в самочинных и необдуманных действиях. Кроме того, многие сторонники Маленкова и Молотова считали, что Хрущев, разоблачая культ личности Сталина на XX съезде партии и проводя реабилитацию осужденных, подорвал авторитет КПСС в международном коммунистическом движении и авторитет всего коммунистического движения. Самого Хрущева, в случае признания им своих ошибок, предполагалось понизить в должности, назначив министром сельского хозяйства Советского Союза. Хотя и не исключался арест Хрущева. Пост Первого секретаря ЦК КПСС должен был в случае успеха занять В. Молотов.

Хрущев не собирался сдаваться, отвергнув все предъявленные обвинения. Но в поддержку Хрущева выступили три члена Президиума (Микоян, Суслов и Кириченко), семь – против (Молотов, Маленков, Ворошилов, Каганович, Булганин, Первухин и Сабуров). В результате Президиум Центрального Комитета вынес решение о смещении Хрущева с поста Первого секретаря ЦК КПСС. Но Хрущев не согласился с этим решением, заявив оппонентам, что на пост Первого секретаря ЦК его избрал не Президиум, а Пленум ЦК, и только Пленум может освободить его от этой должности. Хрущев, невзирая на решение Президиума, пока еще оставался главой Секретариата ЦК. И Хрущев выиграл эту схватку за власть – благодаря Жукову и Серову, армии и КГБ.

Именно Жуков (приехавший из Подмосковья с учений) и Серов организовали быструю доставку в Москву спецрейсами членов ЦК КПСС, которые стали требовать в Кремле созыва Пленума, который и должен решить судьбу Хрущева. Министр обороны страны Жуков поддержал Н. С. Хрущева, заявив на заседании президиума ЦК перед Пленумом: «Без моей команды ни один танк не сдвинется!»

Июньский Пленум ЦК КПСС, проходивший с 22 по 29 июня, заслушал доклад Хрущева «О положении в партии». Сам Жуков выступил на Пленуме с речью в первый день, 22 июня 1957 года.

«Товарищи, за последние годы, особенно после XX съезда партии, советский народ под руководством нашей партии проделал огромнейшую работу. Наша партия вместе со всем советским народом вправе искренне радоваться тем политическим, экономическим и культурным достижениям, с которыми мы уверенно идем к 40-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции.

…Я думаю, товарищи, что я выражу общую радость за наш ленинский Центральный Комитет, бдительно охраняющий Коммунистическую партию от всяких случайностей, от всяких попыток расколоть единство Центрального Комитета, от всяких попыток искривления или изменения политического курса, провозглашенного XX съездом партии. (Бурные аплодисменты.)

Но я, товарищи, не могу без горечи и гнева в сердце говорить о том, как были встречены наши товарищи, члены Центрального Комитета, прибывшие на заседание Президиума с просьбой созвать этот Пленум. Здесь об этом уже сказано и даны некоторые справки. Сообщение о прибытии делегаций настолько вывело из равновесия тт. Маленкова, Кагановича, Молотова, Шепилова, Сабурова и других, что они, не стесняясь в выражениях, стали недопустимо кричать на Хрущева и других товарищей.

ГОЛОСА. Позор.

ЖУКОВ. В чем только ни обвиняли Хрущева, каких только ярлыков ему ни приклеивали! В конце концов они заявили, что теперь он не может пользоваться доверием Центрального Комитета (шум в зале). По их словам, якобы не исключено, что вслед за ворвавшимися – я повторяю – «ворвавшимися» – в Президиум членами ЦК (шум в зале)…

ГОЛОС. Позор.

ЖУКОВ…в Кремль могут ворваться танки, а Кремль может быть окружен войсками. (Смех, шум в зале.)

ГОЛОС. Это безобразие.

…ЖУКОВ. Президиум проходил в крайне нервном состоянии. Булганин в нетоварищеском, крайне нервном состоянии стучал кулаком по столу. (Шум в зале.) Я сидел рядом с тов. Маленковым, и у меня даже графин подпрыгнул на столе.

…У тов. Хрущева, как и у каждого из нас, имеются недостатки и некоторые ошибки в работе, о которых Хрущев со всей присущей ему прямотой и чистосердечностью рассказал на Президиуме.

Но, товарищи, ошибки Хрущева, я бы сказал, не давали никакого основания обвинять его хотя бы в малейшем отклонении от линии партии и предъявлять ему какие-либо серьезные претензии, потому что тов. Хрущев ведет совершенно правильную линию. Он борется за линию партии и защищает ее всеми силами.

…На XX съезде партии, как известно, по поручению Президиума ЦК тов. Хрущев доложил о массовых незаконных репрессиях и расстрелах, явившихся следствием злоупотребления властью со стороны Сталина. Но тогда, товарищи, по известным соображениям не были названы Маленков, Каганович, Молотов, как главные виновники арестов и расстрелов партийных и советских кадров.

…Чтобы не быть голословным, я хочу огласить некоторые факты, которые я лично узнал только в последний период времени. Из этих фактов видно, что эти преступления делались не только под влиянием Сталина, но и по своей собственной инициативе, когда воля Сталина, когда культ Сталина не довлел над этими товарищами, а они, засучив рукава, с топором в руках рубили головы. Я образно выражаюсь.

ГОЛОСА. Правильно.

ЖУКОВ. Я сейчас об этом скажу. У меня есть материал, я отвечаю за каждое свое слово, на документах есть подлинные подписи этих товарищей, о которых я буду говорить.

Из документов, имеющихся в архиве Военной коллегии трибунала, в архиве ЦК, видно, что с 27 февраля 1937 года по 12 ноября 1938 года НКВД получил от Сталина, Молотова, Кагановича санкцию на осуждение Военной коллегией, Верховным судом, санкцию на высшую меру на 38 679 человек.

Санкция давалась, как правило, на руководящих работников партийных, советских, комсомольских и профсоюзных органов, а также на наркомов, их заместителей, крупных хозяйственных руководителей, видных военных работников, писателей, руководителей культуры и искусства.

Давая санкцию на предание суду Военной коллегии, Сталин, Молотов, Каганович заранее определяли меру наказания, а Военная коллегия только оформляла эту меру наказания, этот приговор, по существу, формально выполняя свою обязанность. Посылаемые в ЦК Сталину Ежовым списки составлялись на чрезвычайно большое количество лиц. В этих списках лиц, которые представлялись к расстрелу, указывались только фамилия, имя и отчество осужденных и по какой категории их следует судить. Ежов предлагал это заранее. В этих списках даже не указывался год рождения, не указывалась партийная принадлежность, не указывалось, за что надо осудить к расстрелу этого человека.

Санкция на осуждение давалась также на большое количество сразу. Например, Сталин и Молотов в один день, – обратите внимание, – 12 ноября 1938 года санкционировали к расстрелу 3167 человек.

ГОЛОСА. Ужас.

ЖУКОВ. Я не знаю, прочитали ли они список. Ведь на 3167 человек знаете сколько листов надо прочитать, не говоря о том, что надо было спросить, за что, кто этот человек? Как скот, по списку отправляли: быков столько-то, коров столько-то, овец столько-то.

21 ноября 1938 года НКВД был представлен список для санкции на осуждение к расстрелу на 292 человека, в том числе бывших членов и кандидатов в члены ЦК 45 человек, бывших членов КПК и КСК, членов Ревизионной комиссии 28 человек, бывших секретарей обкомов и крайкомов 12 человек, бывших наркомов, зам. наркомов, председателей облисполкомов 26 человек, ответственных работников наркоматов 149 человек и т. д. После рассмотрения этого списка Сталиным, Молотовым, Кагановичем были санкционированы к высшей мере наказания 229 человек, в том числе бывших членов и кандидатов ЦК 23, бывших членов КПК и КСК 22, бывших секретарей обкомов 12, бывших наркомов 21, бывших работников наркоматов 136, бывших военных работников 15.

Списки арестованных, которые посылались в ЦК для получения санкции на их осуждение, составлялись НКВД небрежно, с искажениями фамилий, имен и отчеств, а некоторые фамилии повторялись в этих списках дважды и трижды. Препроводительные к этим спискам составлялись Ежовым на клочках грязной бумаги. Так, например, в томе № 9, стр. 210, хранится письмо Ежова к Сталину, написанное на клочке бумаги, такого содержания: «Товарищу Сталину. Посылаю списки арестованных, подлежащих суду Военной коллегии по первой категории. Ежов». Резолюция: «За расстрел всех 138 человек. И. Ст., В. Молотов».

В числе этих людей, обреченных на смерть, Алкснис, Антонов, Бубнов, Дыбенко, Межлаук, Рудзутак, Чубарь, Уншлихт и др. (Шум в зале).

Следующая записка Ежова. Секретно. «Посылаю на утверждение 4 списка на лиц, подлежащих суду: на 313, на 208, на 5 жен врагов народа, на военных работников – 200 человек. Прошу санкции осудить всех к расстрелу. 20.VIII.38 г. Ежов».

Резолюция Сталина: «За. И. Ст., В. Молотов 20.VIII».

В тот же день, 20-го, прибыл список, и 20-го же судьбу решили: «за» – и пуля в лоб.

Вы Якира все или большинство знаете, известный растущий крупнейший работник. Он был ни за что арестован. 29 июня 1937 года накануне своей смерти он написал письмо Сталину, в котором обращается: «Родной, близкий товарищ Сталин! Я смею так к Вам обратиться, ибо все сказал и, мне кажется, что я честный и преданный партии, государству, народу боец, каким я был многие годы. Вся моя сознательная жизнь прошла в самоотверженной, честной работе на виду партии и ее руководителей. Я умираю со словами любви к Вам, партии, стране, с горячей верой в победу коммунизма».

На этом заявлении имеется такая резолюция: «В мой архив. Ст. Подлец и проститутка. Сталин. Совершенно точное определение. Молотов. Мерзавцу, сволочи и б… – одна кара – смертная казнь. Каганович». (Шум в зале).

ВОЗГЛАСЫ. Палачи! Давайте ответ.

ЖУКОВ. Это может Каганович выйти и сказать, что обстановка была такая, он не имел в виду выходить в эту дверь, а оттуда ходил, там кормушка есть. Вот вам дальнейшая деятельность Кагановича. Тут Сталин ни при чем.

1 августа 1937 года нарком путей сообщения Каганович пишет Ежову: «Арестовать Филатова – заместителя начальника Трансторгпита, ранее работавшего нач. подора Юго-Восточной дороги, как троцкиста-вредителя». Каганович сам определил, что он троцкист и вредитель.

В письме далее указывалось, что он работал и был ближайшим человеком у Шеболтаева.

Из материалов дела видно, что Филатов – член партии, состоял в партии с 1917 года по 1937 год. Старейший член партии, работал на партийной работе, характеризовался исключительно с положительной стороны. 14 августа он был арестован и расстрелян, а сейчас посмертно реабилитирован без каких-либо претензий, и никакого состава преступления за ним нет.

У меня есть еще справка. По неполным данным, с санкции и по личным запискам Кагановича в 1937–1938 годах было арестовано свыше 300 человек. Это уже было без влияния Сталина, здесь нельзя сослаться на мертвого, здесь сам лично дай ответ, ни на кого не ссылаясь.

11 мая 1937 года Каганович на имя Ежова представил список на арест сразу 17 руководящих работников железнодорожного транспорта, в том числе по его письму были арестованы: зам. начальника Дальневосточной дороги Бирюков, член партии с 1918 года; начальник Красноярского паровозоремонтного завода Николаев, член партии с 1918 года; военный инженер Каменев, член партии с 1931 года, и другие.

Каганович в письме к Ежову пишет: «Мною были командированы на Пролетарский паровозоремонтный завод в город Ленинград Россов и Курицын. Россов вскрыл, что на заводе орудует шайка врагов и вредителей. Прошу арестовать следующих людей…», и далее следует список на 8 человек, среди которых технический директор, начальник технического отдела и другие руководящие работники завода.

Тут, товарищи, нельзя сослаться на Сталина или на какую-то тройку, которая довлела над волей, тут надо рассказать, почему Каганович представлял к истреблению наших коммунистов, наших людей.

О Маленкове. Я не буду занимать ваше время, у меня есть материал, который я объявлял на Президиуме в эти дни, как по его письмам предлагались люди к аресту. Вина Маленкова больше, чем вина Кагановича и Молотова, потому что он наблюдал и ему было партией поручено наблюдение за НКВД, с одной стороны, а с другой стороны, он был непосредственным организатором и исполнителем этой черной, нечестной, антинародной работы по истреблению наших людей, наших кадров. Маленков не только не раскаялся перед ЦК в своей преступной деятельности, но до последнего времени хранил в своем сейфе документы оперативного наблюдения НКВД. Я как-то зашел по делам к Булганину, и Булганин с возмущением показал мне документы, которые были изъяты из личного сейфа Маленкова. Что это за документы? Это документы с материалами наблюдения за рядом маршалов Советского Союза, за рядом ответственных работников, в том числе за Буденным, за Тимошенко, за Жуковым, за Коневым, за Ворошиловым и другими, и с записью подслушанных разговоров в 58 томах; везде прослушивалось и все фиксировалось. И у него этот материал хранился в личном сейфе и изъят был случайно, когда МВД понадобилось арестовать его личного секретаря.

ГОЛОС. Помощника.

ХРУЩЕВ. За то, что тот проворовался.

ЖУКОВ. Не понимаю, почему Маленков хранил эти материалы у себя. В том числе был обнаружен документ, написанный лично рукою тов. Маленкова, а я его руку хорошо знаю, потому что у Сталина много раз составляли документы, я видел руку Маленкова, это об организации специальной тюрьмы для партийных кадров. (Шум, оживление в зале). И была нарисована схема.

БРЕЖНЕВ. Имел специальных инструкторов, они живы.

ЖУКОВ. Вот какие документы хранил у себя Маленков.

Мы, товарищи, и наш народ носим их в своем сердце как знамя, верим им, в их чистоту, объективность, а на самом деле вы видите, насколько это «чистые» люди. Если бы только народ знал, что у них с пальцев капает невинная кровь, то он встречал бы их не аплодисментами, а камнями.

ГОЛОСА. Правильно.

ЖУКОВ. Я считаю, что надо обсудить этот вопрос здесь, на Пленуме, и потребовать объяснений от Маленкова, Кагановича, Молотова за их злоупотребление властью, за антипартийные дела. Нужно сказать, что виновны и другие товарищи, бывшие члены Политбюро. Я полагаю, товарищи, что вы знаете, о ком идет речь, но вы знаете, что эти товарищи своей честной работой, прямотой заслужили, чтобы им доверял Центральный Комитет партии, вся наша партия, и я уверен, что мы их будем впредь за их прямоту, чистосердечные признания признавать руководителями. (Бурные аплодисменты).

По мнению адмирала Кузнецова, «вся накопившаяся к Сталину неприязнь, как распрямляющаяся пружина, чувствовалась в эти дни во всем поведении Жукова. Он как бы стремился наверстать потерянное время и славу…»

В последний день работы Пленума, 29 июня 1957 года, Жуков стал из кандидатов в члены Членом Президиума ЦК КПСС, поднявшись на одну из высших ступенек партийной иерархии. Но Хрущев уже считал Жукова слишком опасным и втайне готовил расправу.

23 октября 1957 года в Москве завершилось собрание партактива московского гарнизона и центрального аппарата Министерства обороны. На нем присутствовал Хрущев, который и был инициатором этого мероприятия, а основной темой являлось осуждение маршала Жукова – министра обороны – за пренебрежение политработой в войсках и создание в армии своего культа личности. На вопрос, почему на собрании нет самого министра обороны, Хрущев резко ответил, что это не так важно, как допущенные им прегрешения. Жуков в это время отсутствовал в Москве, находясь с официальным визитом в Югославии, куда отплыл на крейсере «Куйбышев». Турецкие пограничники на подступах к Босфору приветствовали его как «великого маршала» и «высокочтимого полководца Второй мировой войны».

Известно, что перед отъездом Жуков говорил по телефону с маршалом Чуйковым, командующим Киевским военным округом, там должны были проводиться большие сборы. По словам Владимира Карпова, «Чуйков сказал Жукову, что было бы хорошо, если бы Георгий Константинович сам присутствовал на этих сборах. Жуков ответил, что не может этого сделать… Чуйков сказал, как вспоминает Жуков, странную фразу.

– Так-то оно так, товарищ маршал, но лучше вам быть здесь самому… – Чуйков на что-то намекал, чего-то недоговаривал. Это насторожило Жукова. Он позвонил Хрущеву.

– Не следует ли мне отложить поездку в Югославию дня на три и поехать в Киев на сборы, говорят, что там возникло много интересных вопросов.

– Откладывать вашу поездку в Югославию не следует, – сказал Хрущев. – Думаю, мы здесь сообща как-нибудь справимся. А вернетесь из Югославии, я расскажу вам все, что здесь было интересного».

28 октября 1957 года начал свою работу Пленум ЦК КПСС с единственным вопросом на повестке дня: «Об улучшении партийно-политической работы в Советской Армии и на Флоте». Доклад делал Суслов, и эта речь была целиком направлена против министра обороны маршала Жукова: «Вскрыты серьезные недостатки и извращения в партийно-политической работе… Товарищ Жуков игнорирует Центральный Комитет. Недавно Президиум ЦК узнал, что товарищ Жуков без ведома ЦК принял решение организовать школу диверсантов в две с лишним тысячи слушателей… Товарищ Жуков даже не счел нужным информировать ЦК об этой школе». Никто из сослуживцев за маршала Победы не вступился. А Молотов сказал: «Откровенно говоря, мы боимся Жукова».

Министр внутренних дел Н. П. Дудоров утверждал: «Жуков проявлял большую активность и стремился как можно быстрее забрать все внутренние и пограничные войска из системы МВД в систему Министерства обороны. Пытался также обезоружить органы милиции. Эти его замыслы, как потом стало известно, не случайны – он стремился, как Бонапарт, к высшей власти».

С Жуковым связан один интересный и малоизвестный документ – письмо И. П. Маркова в высшие советские партийные и государственные органы: Верховный Совет Советского Союза, Президиум ЦК КПСС и Президиум Совета Министров СССР. Это послание было получено, судя по регистрационному штампу общего отдела ЦК КПСС, не позднее 17 мая 1957 года. На тексте письма записи: «т. Голикову доложено. Архив. В. Горбунов. 25/V» и подписи секретарей ЦК КПСС (Л. И. Брежнева – Секретаря ЦК КПСС по оборонной промышленности, М. А. Суслова, А. Б. Аристова, Н. И. Беляева, Д. Т. Шепилова, Е. А. Фурцевой, П. Н. Поспелова), ознакомившихся с посланием. И всего одно предложение: «Вношу предложение о присвоении звания Генералиссимуса Советского Союза министру Вооруженных Сил маршалу Советского Союза тов. Жукову. Марков».

Эра Георгиевна и Элла Георгиевна рассказывали в интервью «Известиям»: «Когда он уже был там, нам стали звонить верные папины друзья: в воинских частях проходят собрания, отца обвиняют в порочных методах руководства армией. Мы пытались его предупредить, но связь по ВЧ «внезапно испортилась». Хотели передать письмо – не разрешили. И вот встречаем его на аэродроме. Мы заранее приготовили записку, знали, что машина прослушивается. Отец выходит, улыбается, он же ничего не подозревает».

Относительно неведения маршала существуют разные мнения, в том числе и такое: о том, «что было интересного», сообщать Жукову за рубеж было, конечно, запрещено. Но генерал Штеменко, поплатившийся за это снятием с должности, нарушил запрет…

По словам дочерей, встречавший Жукова Конев сразу позвал его в свою машину, однако Элла бросилась отцу на шею и прошептала, что он должен ехать с ними. «В машине он записочку и прочел… Ожидая его дома, услышали, как тренькнул телефонный звонок – отключили правительственную связь. У всех у нас одно на уме – лишь бы вернулся!.. Никто из членов Президиума не выступил в его защиту. Ни один! Вернувшись, папа позвонил Хрущеву, успел сказать: «Никита, что происходит? Объясни», – и через несколько секунд положил трубку».

Хрущев, по рассказу Эллы Георгиевны, не нашел для того, кому был обязан властью, никакого ответа, кроме нецензурных слов…

3 ноября 1957 года в «Правде» было опубликовано постановление Пленума ЦК КПСС «Об улучшении партийно-политической работы в Советской Армии и на Флоте». Там были такие слова: «При личном участии т. Жукова Г. К. в Советской Армии стал насаждаться культ его личности. При содействии угодников и подхалимов его начали превозносить в лекциях и докладах, в статьях, кинофильмах, брошюрах, непомерно возвеличили его персону и его роль в Великой Отечественной войне… Т. Жуков не оправдал оказанного ему Партией доверия. Он оказался политически несостоятельным деятелем, склонным к авантюризму…»

В том же номере «Правды» от 3 ноября была напечатана статья, подписанная маршалом Коневым, целиком направленная против Жукова, который был в ней назван виновником поражений и отступления в 1941 году. Большая часть заслуг Жукова в этой статье отрицалась, даже разработчиком Сталинградской операции была назван… Хрущев.

«А что я мог тогда сделать: состоялся Пленум ЦК, членом которого был и я, – оправдывался позже Конев. – Меня вызвали и предложили (точнее, приказали) написать такую статью, и я подчинился. Так сказать, дали «партийное поручение». Да и статья, скажу прямо, была подготовлена без моего активного участия. Фактически подписал только».

Владимир Карпов оценил роль Конева в той истории вполне безжалостно и прямо: «Личную неприязнь к Жукову (который не раз спасал его от расстрела), свои амбиции маршал Конев поставил выше исторической правды, и это не делает ему чести».

27 февраля 1958 года состоялось заседание Президиума ЦК КПСС. На нем присутствовали Н. И. Беляев, Л. И. Брежнев, Н. А. Булганин, К. Е. Ворошилов, Н. Г. Игнатов, Ф. Р. Козлов, О. В. Куусинен, А. И. Микоян, Н. А. Мухитдинов, М. А. Суслов, Е. А. Фурцева, Н. М. Шверник, кандидаты в члены Президиума ЦК Я. Э. Калнберзин, Д. С. Коротченко, А. Н. Косыгин, К. Т. Мазуров, В. П. Мжаванадзе, М. Г. Первухин. Председателем был Н. С. Хрущев. Под грифом «Строго секретно» было принято Постановление Президиума ЦК КПСС об отставке Г. К. Жукова:

От. Жукове Г. К.

(тт. Булганин, Хрущев, Игнатов, Микоян, Суслов, Ворошилов)

Утвердить проект постановления Совета Министров СССР об увольнении в отставку и материальном обеспечении Маршала Советского Союза т. Жукова Г. К. (прилагается).

Секретарь ЦК КПСС Н. ХРУЩЕВ.

В Приложении к Постановлению Президиума ЦК прилагалось Постановление Совмина СССР:

Совет Министров СССР

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

от 27 февраля 1958 г. Москва, Кремль

Об увольнении в отставку и материальном обеспечении Маршала Советского Союза Г. К. Жукова

Совет Министров СССР постановляет:

1. Уволить Маршала Советского Союза Г. К. Жукова в отставку, предоставив ему право ношения военной формы одежды.

2. Выплачивать т. Жукову Г. К. денежное содержание в сумме 5,5 тыс. рублей, оклад по воинскому званию и процентную надбавку за выслугу лет; сохранить за ним медицинское обслуживание и лечение, оплату и содержание занимаемой квартиры (на равных основаниях с маршалами Советского Союза, состоящими в кадрах Вооруженных Сил), легковую автомашину для личного пользования за счет Министерства обороны СССР; обязать Министерство обороны предоставить т. Жукову Г. К. дачу с содержанием ее за счет министерства.

Председатель Совета Министров СССР Н. Булганин

Управляющий делами Совета Министров СССР А. Коробов.

Постановление Совета Министров СССР оформили тоже 27 февраля 1958 года. Не прошло и месяца, в марте 1958 года при формировании правительства Верховным Советом нового созыва подписавший отставку Жукова Булганин не был переназначен на пост председателя Совета Министров СССР.

4 марта 1958 года назначенный вместо отправленного в отставку Жукова министром обороны СССР Р. Я. Малиновский подписал приказ № 051 об увольнении Г. К. Жукова из Вооруженных Сил Советского Союза.

Пережить низвержение: «Возможно, придется арестовать…»

О том, как он смог весь этот кошмар пережить, Жуков впоследствии рассказывал Симонову: «Когда меня вывели из состава Президиума ЦК и ЦК и я вернулся после этого домой, я твердо решил не потерять себя, не сломаться, не раскиснуть, не утратить силы воли, как бы ни было тяжело.

Что мне помогло? Я поступил так. Вернувшись, принял снотворное. Проспал несколько часов. Поднялся. Поел. Принял снотворное. Опять заснул. Снова проснулся, снова принял снотворное, снова заснул… Так продолжалось пятнадцать суток, которые я проспал с короткими перерывами. И я как-то пережил все то, что мучило меня, что сидело в памяти. Все то, о чем бы я думал, с чем внутренне спорил бы, что переживал бы в бодрствующем состоянии, все это я пережил, видимо, во сне. Спорил, и доказывал, и огорчался – все во сне. А потом, когда прошли эти пятнадцать суток, поехал на рыбалку. И лишь после этого написал в ЦК, попросил разрешения уехать лечиться на курорт. Так я пережил этот тяжелый момент».

«Отец был единственным Маршалом Советского Союза, уволенным в отставку и подверженным травле в таких масштабах, – писала Мария Георгиевна. – Он был полностью отстранен от родной армии, вообще от какой бы то ни было работы. Он писал Хрущеву, просил предоставить любую работу: мог командовать округом, возглавить военную академию, даже стать просто рядовым (!) преподавателем. Но получал сухие отказы: «В настоящее время предоставить Вам работу представляется нецелесообразным». Его не включили в группу генеральных инспекторов. И что еще страшнее, ему не давали «свободно дышать»: осуществлялся постоянный контроль над тем, что он говорит, как оценивает внутреннюю и внешнюю политику государства, не критикует ли руководителей партии и правительства, новое, пришедшее ему на смену руководство министерства обороны. Его вызывали в ЦК, заставляли давать письменные показания по тому или иному доносу. Председатель комиссии партийного контроля Шверник, как вспоминал отец, «счел уместным пригрозить пальцем: смотри, Жуков, может хуже получиться, не забывай свое положение». Посетивший отца на даче в 1958 году полковник В. С. Стрельников вспоминал, что задал Жукову вопрос, не приезжал ли к нему после отставки маршал Василевский, который был отцом мужа Эры Георгиевны, и получил ответ: «Я и он не хотим давать повода для домыслов досужих фантазеров. Еще скажут, что мы затеваем какой-нибудь заговор… Уже не раз звонили ночью, что за мной приедет «черный ворон». Кто это делал, он не знал…»

Слежка за Жуковым

О том, что за отправленным в отставку Жуковым велось пристальное наблюдение, свидетельствуют доклады Председателей Комитета госбезопасности Н. С. Хрущеву. Так, 7 сентября 1959 года Председатель Комитета госбезопасности А. Н. Шелепин отправил докладную записку (с грифом «Совершенно секретно») в ЦК КПСС о настроениях Г. К. Жукова.

Товарищу Хрущеву Н. С.

19 августа сего года по случаю смерти генерал-лейтенанта КРЮКОВА жена последнего, известная певица Русланова, устроила поминки, на которых в числе других были Маршалы Советского Союза тт. Буденный С. М. и Жуков Г. К.

В процессе беседы среди присутствующих был поднят вопрос и о принятом Постановлении Совета Министров Союза ССР № 876 от 27 июля 1959 года о пенсиях военнослужащим и их семьям.

Тов. Жуков по этому вопросу заявил, что если он был бы министром обороны, он не допустил бы принятия Правительством нового Постановления о пенсиях военнослужащим и их семьям.

Далее он сказал, что тов. Малиновский предоставил свободу действий начальнику Главного Политического Управления генералу армии Голикову, а последний разваливает армию.

«В газете «Красная Звезда», – продолжал Жуков, – изо дня в день помещают статьи с призывами поднимать и укреплять авторитет политработников и критиковать командиров. В результате такой политики армия будет разложена».

Высказывания Жукова по этому вопросу были поддержаны тов. Буденным.

По имеющимся в КГБ при Совете Министров СССР данным, большинство офицерского состава Советской Армии правильно восприняло Постановление Совета Министров Союза ССР № 876 от 27 июля 1959 года о пенсиях военнослужащим и их семьям.

Наряду с этим со стороны отдельных военнослужащих отмечаются факты нездорового реагирования на изменения в пенсионном обеспечении.

Спустя четыре дня полученная записка была вынесена на заседание Президиума ЦК КПСС 11 сентября 1959 года. В принятом постановлении говорилось: «Поручить секретариату ЦК в соответствии с обменом мнениями на заседании Президиума ЦК принять необходимые меры в связи с фактами, изложенными в записке КГБ (т. Шелепина)».

В ходе принятых в результате обсуждения записки мер маршал Г. К. Жуков и генерал-майор В. А. Ревякин были вызваны в Комитет партийного контроля при ЦК КПСС, где им было сказано, что партийное руководство считает состоявшийся между ними разговор о пенсиях нездоровым, политически вредным. Поскольку «провинившиеся» не упорствовали и дали «нужную» оценку своему поведению, то было решено партийных взысканий не возлагать.

Но этим не ограничились и потребовали объяснений и от остальных участников тех самых поминок, в том числе прославленного героя Гражданской войны. Как отмечает историк Борис Соколов в книге «Буденный: Красный Мюрат»: «Маршал Буденный был краток и по-военному четок: «На поставленные мне тт. Л. И. Брежневым и А. И. Кириченко вопросы о том, был ли я 19 августа на похоронах и поминках генерала Крюкова вместе с маршалом Жуковым, где он якобы в моем присутствии говорил о развале армии, о необоснованном возвышении тов. Голикова Ф. И. и принижении тов. Малиновского Р. Я., а также по пенсиям военнослужащих.

Отвечаю. 1. На похоронах генерала Крюкова не был (был занят на заседании Президиума ЦК ДОСААФ).

2. Жукова я видел всего минут 5-10, во дворе дачи Руслановой, когда я вечером (около 7 часов) с женой пошел к Руслановой, чтобы оказать человеку внимание в тяжелую минуту. В это время присутствующие на поминках разъезжались. Среди них был и маршал Жуков. При этой встрече маршал Жуков ни о чем подобном не говорил. С. Буденный 18.9.59 г.».

Многоопытный Семен Михайлович хорошо усвоил одну из главных мудростей советской жизни – когда возможно, отвечать: не был, не состоял, не участвовал. И не называть никаких фамилий, чтобы не втягивать других людей (а то, глядишь, они же тебя и утопят).

Стоит подчеркнуть, что даже если Никита Сергеевич и дулся на Семена Михайловича из-за его близости к Жукову, это не помешало ему дважды, в 1958 и 1963 годах, наградить Буденного «Золотой Звездой» Героя Советского Союза».

Жуков – «Бонапарт»

Жукова не раз обвиняли в «бонапартизме», припоминая и разгромленный Сталиным заговор военных. Но на самом деле даже Бонапарту для успешного военного переворота была необходима «группа поддержки», которая обеспечивала своевременное участие военных в захвате власти. Впервые «бонапартизм» в советской военной элите упоминается после смерти Фрунзе, когда в декабре 1925 года секретный агент ОГПУ Овсянников доложил начальству о существовании среди офицеров монархического бонапартистского (собиравшегося вокруг М. Н. Тухачевского) течения.

Жуков, несмотря на свой талант полководца и организатора, не был по характеру ни заговорщиком, ни, тем более, создателем и душой военного заговора. К тому же он имел слишком много недоброжелателей не только среди партийной и государственной элиты СССР, но и среди высокопоставленных военных, в том числе своих боевых товарищей, считавших, что Жуков слишком много заслуг, в первую очередь по разгрому врага в Великой Отечественной войне, приписывает себе. Эти военачальники не отдали после окончания войны Жукова (которого в своем окружении некоторые почтительно называли Георгий Победоносец) на расправу Сталину (опасавшемуся усиления роли военных – победителей в управлении страной) и его руководителям спецслужб. Но тогда те маршалы и генералы не желали повторения расправ 1930-х годов над военными: не сдавая Жукова (хотя и вслух осуждая его поведение), они думали о своем будущем.

После смерти Сталина Жуков, вызванный в Москву и ставший первым заместителем министра обороны (маршала-непрофессионала Булганина), принял участие в аресте Берии. Став сам министром обороны, Георгий Константинович некоторых высокопоставленных восстановил против себя – в том числе задев их самолюбие. Да и не рассчитывал Жуков, что Хрущев обойдется с ним (за его спиной) так, как они вдвоем обошлись с адмиралом Н. Г. Кузнецовым. Неслучайно, когда Жукова снимали с поста министра обороны, многие военачальники поддержали это решение – маршалы Иван Конев, Родион Малиновский, Константин Рокоссовский, Сергей Бирюзов, генерал армии Павел Батов выступили на Пленуме ЦК против Жукова. Так, маршал В. Д. Соколовский (начальник штаба разных фронтов, которыми командовал Жуков) заявил: «Я присоединяюсь к решению ЦК о снятии Жукова с поста министра обороны, и вся армия поддержит это решение. Жуков прибрал армию к рукам, чтобы через нее воздействовать на руководство партии, чтобы делали все по его, Жукова, желанию». Да и маршал Конев был не менее категоричен в оценке Жукова: «Речь идет не об отдельных просчетах Жукова, а о целой системе ошибок, свидетельствующих о том, что он рассматривал Вооруженные Силы как свою вотчину».

Дом, в котором жил маршал Г. К. Жуков

Но, несмотря на борьбу с культом Сталина, Хрущев, желая избавиться от слишком популярного (и, возможно, опасного) Жукова, не брезговал и проверенными сталинскими методами – дискредитацией как члена партии, т. е. личности и политика. Высказав министру обороны страны политическое недоверие (пресловутый «бонапартизм», вывод армии из-под контроля партии), Хрущев тем самым обвинял Жукова в подготовке к захвату, что являлось в СССР государственной изменой. И Хрущев, понимая то уважение, которое не только солдаты и офицеры, но гражданское население питало к маршалу Победы, не собирался устраивать публичного широкого обсуждения ошибок Жукова, а провел «судилище» кулуарно, на Пленуме, использовав «союзников» из числа военных…

Родион Яковлевич Малиновский после разгрома Японии был командующим войсками Забайкальского военного округа, главнокомандующим войсками Дальнего Востока, командующим войсками Дальневосточного военного округа. В марте 1956 года Малиновский был переведен в центральный аппарат министерства обороны, став заместителем министра обороны СССР Жукова и главнокомандующего Сухопутными войсками. Именно Малиновский, ставший после снятия Жукова министром обороны (и остававшийся на этой должности до своей смерти 31 марта 1967), как утверждается в некоторых источниках, предупредил Никиту Сергеевича Хрущева, что надо опасаться Жукова, – мол, он человек опасный, бонапартист. На Октябрьском 1957 года Пленуме ЦК КПСС было сказано: «Я слышал мельком краем уха от некоторых, что нет убедительных фактов, что не ясно вроде, ошеломленно и так далее. Есть убедительные факты и есть очень опасные для нашей партии и для нашего государства факты», – заявил с трибуны Пленума новый министр обороны. Но, кроме уже много раз озвученных и не ставших от этого убедительнее предположений, ничего нового привести не смог. Зато во всеуслышание заявил: «Не место такому политику в Президиуме и Центральном Комитете нашей партии».

Но среди тех, кто тогда выступил против Жукова, был и его старый боевой товарищ маршал Конев, которого Жуков спас после поражения в 1941 году от расправы. Существует версия (не имеющая прямых документальных доказательств, о ней упоминает военный историк Сергей Михеенков в книге «Конев. Солдатский маршал»), что именно Жуков и Конев при поддержке других военных (в том числе Штеменко и Москаленко) готовили во время правления Хрущева военный переворот. Когда Хрущев, будучи благодарен Жукову за поддержку во время борьбы с антипартийной группировкой Маленкова-Молотова-Кагановича, однажды заявил министру обороны, что теперь надо бы в МВД порядок навести, но некому, Жуков предложил сделать министром МВД Конева. Тот в это время занимал пост первого заместителя министра обороны СССР и одновременно являлся Главнокомандующим Объединенными вооруженными силами стран Варшавского договора. Но искушенный в интригах Хрущев понял, что передавать в руки «тандема» Жуков-Конев власть над армией и милицией слишком опасно. Воспользовавшись принципом «разделяй и властвуй», Хрущев не только не назначил Конева главой МВД, но смог «перетащить» его на свою сторону, заставив выступить в печати против Жукова. После этого Жуков не хотел общаться с Коневым, хотя есть версия, что Конев и написал бывшему министру письмо. Потом Жуков все же пришел на празднование 70-летнего юбилея Конева, которое отмечалось в квартире на улице Грановского (в настоящее время Романов переулок – А. Г.).

В обстоятельной книге сына Н. С. Хрущева Сергея «Реформатор» есть глава «Маршал Жуков, или… генерал Бонапарт». В интервью «Российской газете» (05.04. 2010 г.), посвященном выходу этого издания, Сергей Хрущев сказал: «Генералы Жукова не любили. По разным причинам. Во-первых, они его ревновали. Во-вторых, он был человеком жестким. Поэтому, когда Хрущев поехал на маневры, которые были под Киевом, поговорить с генералитетом, он получил единодушную поддержку… Это загадка, которую не разгадал ни Хрущев, ни я: был заговор или нет. Потому что, как известно еще со времен короля Лира, «мятеж не может кончиться удачей, в противном случае его зовут иначе». Поведение Жукова было подозрительно. Он организовал какие-то секретные школы, где готовили спецназ <…> которые согласно положению того времени он не имел права создавать своим приказом. Жуков себя вел неадекватно: то он запрещал командующим округами встречать Хрущева, то предлагал назначить себя, министра, Верховным главнокомандующим».

Как восприняли советские офицеры обвинение Жукова в «бонапартизме»? Владимир Скородумов утверждает, что «Жуков, неожиданно для всех, был снят с должности министра обороны под словечком «бонапартизм». Инспирировано все это было Хрущевым. Он Жукова испугался. Когда первый раз на президиуме ЦК сняли Хрущева с поста первого секретаря и назначили министром сельского хозяйства, как «знатока» кукурузы, именно Жуков спас Никиту. Все члены Президиума были единодушны против Жукова, воздержался только Микоян. Он резко выступил в защиту Никиты. Кто-то ему бросил в ответ:

– Танками нас окружишь?

Дерзко, непозволительно дерзко, видимо, не сознавая до конца значения своих слов, Жуков ответил:

– Пока я министр обороны, ни один танк не двинется с места…

И все смирились… Авторитет Жукова был высок не только в армии, но и в народе. Но Хрущев запомнил эти слова, понял их правильно: а если Жуков захочет когда-нибудь двинуть танки?…

Утвердившись в прежней должности, Хрущев уже через месяц снял Жукова, предварительно отправив его за границу в командировку. В его присутствии не решился совершить это смещение.

Ни к какому бонапартизму Жуков не стремился. Он политически не был дальновидным. Будучи обижен на Сталина, обстоятельство, которое использовал Хрущев, чтобы его привлечь на свою сторону, Жуков дал возможность Хрущеву еще пять лет сидеть в кресле генсека, утверждая свой “культ”».

История изучает реальное прошлое, а не его возможные варианты. Но есть документы, которые наглядно демонстрируют возможное направление развития событий. Что было бы с Г. К. Жуковым, если бы Н. С. Хрущева не свергли? До наших дней дошла записка (под грифом «Совершенно секретно») Председателя Комитета госбезопасности В. Е. Семичастного (датированная 27 мая 1963 года) в ЦК КПСС (адресованная Н. С. Хрущеву) о настроениях Г. К. Жукова.

Докладываю Вам некоторые сведения, полученные в последнее время о настроениях бывшего министра обороны Жукова Г. К. В беседах с бывшими сослуживцами Жуков во всех подробностях рассказывает о том, как готовилось и проводилось заседание Президиума ЦК КПСС, на котором он был отстранен от должности министра обороны, и допускает резкие выпады по адресу отдельных членов Президиума ЦК:

«Все это дело можно было по-другому отрегулировать, – говорил Жуков, – если бы я мог низко склониться, но я не могу кланяться. А потом, почему я должен кланяться? Я ни в чем не чувствую вины, чтобы кланяться. Все это приписано было, конечно, с известной целью…»

В разговоре с одним из своих сослуживцев по армии Жуков следующим образом отозвался о Малиновском Р. Я.: «…Это хитрый человек, он умеет подхалимничать. Он никогда против слова не скажет. «Слушаю». «Есть». Он свое мнение прячет далеко и старается угодить. А такие сейчас как раз и нужны…»

В беседе с генерал-майором в запасе КАРМАНОВЫМ И. М. Жуков заявил: «У нас… неразумно купеческий размах в отношении помощи. В космическое пространство вылетают миллиарды. На полет Гагарина израсходовали около 4 миллиардов рублей. Никто ни разу не задал вопроса, во что обходятся все эти приемы, все эти поездки, приезды к нам гостей и прочее… Жене БИДО сделали соболью шубу, я видел. Жене другого члена делегации был подарен бриллиантовый набор, в котором находилась бриллиантовая брошь в 12 карат… Это все сейчас доходит до широких масс людей… У СТАЛИНА было много нехороших черт, но в небережливости государственной копейки его никто не может упрекнуть. Приемов он не так много сделал, подарки он никому не давал, кроме своего автографа на книге…»

В другой беседе по поводу издания «Истории Великой Отечественной войны» Жуков говорил: «Лакированная эта история. Я считаю, что в этом отношении описание истории, хотя тоже извращенное, но все-таки более честное у немецких генералов, они правдивее пишут. А вот «История Великой Отечественной войны» абсолютно неправдивая.

Вот сейчас говорят, что союзники никогда нам не помогали… Но ведь нельзя отрицать, что американцы нам гнали столько материалов, без которых мы бы не могли формировать свои резервы и не могли бы продолжать войну. Получили 350 тысяч автомашин, да каких машин!.. У нас не было взрывчатки, пороха. Не было чем снаряжать винтовочные патроны. Американцы по-настоящему выручили нас с порохом, взрывчаткой. А сколько они нам гнали листовой стали. Разве мы могли быстро наладить производство танков, если бы не американская помощь сталью. А сейчас представляют дело так, что у нас все это было свое в изобилии.

Это не история, которая была, а история, которая написана. Она отвечает духу современности. Кого надо прославить, о ком надо умолчать… А самое главное умалчивается. Он же был членом Военного совета Юго-Западного направления. Меня можно ругать за начальный период войны. Но 1942 год – это же не начальный период войны. Начиная от Барвенкова, Харькова, до самой Волги докатился. И никто ничего не пишет. А они вместе с Тимошенко драпали. Привели одну группу немцев на Волгу, а другую на Кавказ. А им были подчинены Юго-Западный фронт, Южный фронт. Это была достаточная сила…

Я не знаю, когда это сможет получить освещение, но я пишу все как было, я никого не щажу. Я уже около тысячи страниц отмахал. У меня так рассчитано: тысячи 3–4 страниц напишу, а потом можно отредактировать…»

По имеющимся у нас данным, Жуков собирается вместе с семьей осенью выехать на юг в один из санаториев МО. В это время нами будут приняты меры к ознакомлению с написанной им частью воспоминаний.

Этот красноречивый документ, безусловно подтверждающий постоянную слежку органов за отставным министром обороны, стал основой для более важного документа – Рабочей протокольной записи заседания Президиума ЦК КПСС, состоявшегося 7 июня 1963 года, через десять дней после получения записки из КГБ. На заседании, во время которого была прочитана записка, присутствовали Хрущев, Брежнев, Косыгин, Суслов, Устинов и было принято решение: «Вызвать в ЦК Жукова Г. К. т. Брежневу, Швернику, Сердюку и предупредить: если не поймет, тогда исключить из партии и арестовать».

Почему Хрущев был готов дать команду арестовать маршала Жукова? В 1963 году пенсионер Жуков не имел никакой власти в Министерстве обороны. Но мог рассказать о Великой Отечественной войне, точнее – о тех проваленных при участии Хрущева операциях, в том числе о произошедшем в мае 1942 года под Харьковом разгроме Красной армии. До наших дней дошла шифротелеграмма Верховного Главнокомандующего Военному совету Юго-Западного фронта, приводимая, в частности, Д. Волкогоновым в книге «Триумф и трагедии. Политический портрет И. В. Сталина»: «В течение каких-либо трех недель Юго-Западный фронт, благодаря своему легкомыслию, не только проиграл наполовину выигранную Харьковскую операцию, но успел еще отдать противнику 18–20 дивизий. Это катастрофа, которая по своим пагубным результатам равносильна катастрофе с Ранненкампфом и Самсоновым в Восточной Пруссии. Речь идет также об ошибках всех членов Военного совета, и прежде всего тов. Тимошенко и тов. Хрущева. Если бы мы сообщили стране во всей полноте о той катастрофе – с потерей 18–20 дивизий, которую пережил фронт и продолжает еще переживать, то я боюсь, что с Вами поступили бы очень круто». Для имиджа Н. С. Хрущева «всплывание» подобных фактов, которые знал и мог озвучить в разговорах Жуков, было нежелательно. Даже в виде слухов. Тем более что это могло попасть и в западные источники, посвященные Второй мировой войне.

«Брежнев от имени Хрущева требовал от отца вести себя, по его же собственному выражению, “тише воды, ниже травы”, – вспоминала младшая дочь маршала.

Но при всем этом народная слава Жукова не угасала. «Особым событием в годы опалы отца можно считать празднование в мае 1965 года двадцатилетия Победы в Великой Отечественной войне, – вспоминала Мария Георгиевна. – Его тогда впервые после долгой изоляции пригласили в Кремль. Помню, как рад был отец! В домашнем архиве сохранился номер журнала «Пари Матч», в котором была опубликована большая цветная фотография его с мамой, приехавших в Кремль. В журнале была также и небольшая заметка о том, что москвичи кричали: «Слава Жукову!», когда Брежнев упомянул его имя в своем докладе. Мама рассказывала, какими бурными и продолжительными были аплодисменты огромного зала и как неловко чувствовали себя Брежнев и Суслов. Люди, аплодирующие отцу, как бы перечеркивали все решения октябрьского пленума ЦК КПСС 1957 года, все те гонения и унижения, которые он пережил. Но эта овация означала и новые неприятности».

Мемуары: возвращение из небытия

Жуков упорно работал над книгой своих воспоминаний. Постоянно посещал Центральный архив Министерства обороны, архив Генштаба. Печатал в различных периодических изданиях и сборниках свои отдельные статьи. Договор об издании мемуаров Жуков подписал с издательством Агентства печати «Новости» в августе 1965 года.

«Навстречу широким, твердым шагом идет Жуков, в простом домашнем костюме, голубовато-серой рубашке с открытым воротом, с короткими рукавами, в серых брюках, сильный, кряжистый, весь сбитый, выразительные крупные черты лица, взгляд острый, пронизывающий тебя насквозь, – и я чувствую, как у меня подкашиваются ноги», – так описывала свою первую встречу с маршалом редактор его воспоминаний А. Д. Миркина.

9 августа 1966 года в Главном политическом управлении Советской Армии и Военно-Морского Флота СССР (Главпур) была создана специальная комиссия, которая изучала рукопись будущей книги Г. К. Жукова. Текст был отправлен опальным маршалом в издательство в марте 1966 года. После этого начали с «самого верха» поступать замечания, причем только первый их список занимал пятьдесят страниц. Были в составе советского руководства и те, кто вообще был против публикации книги маршала – в том числе член Политбюро и главный идеолог М. А. Суслов. Для того чтобы в текст книги не закралась крамола и, кроме того, были включены «нужные вставки», и была создана эта комиссия. Во главе комиссии были заместитель начальника Главпура генерал Карашник, начальник Института военной истории генерал-лейтенант Жилин (позже рассказавший о деятельности этой комиссии писателю В. Карпову) и полковник, профессор Деборин, служивший преподавателем Военно-политической академии.

Александр Николаевич Яковлев рассказывал, что на уговоры включить в книгу всевозможные ремарки и отступления, раскрывающие ведущую роль политработников и коммунистической партии, Жуков в конце концов раздраженно ответил: «Ну, если надо, то напишите сами! А я подпишу». Это было реальным выходом из положения. «Мы посадили группу за работу, вскоре текст был готов», – вспоминал Яковлев.

Понятно, что тема политработников была для Жукова не из приятных. С началом Великой Отечественной войны по приказу Сталина членами военных советов направлений и руководителями оперативно-стратегических объединений были назначены люди сугубо гражданские, ранее не служившие в армии и при этом не имевшие профессионального военного образования. Но их роль, как и во время Гражданской войны (комиссары и военспецы), заключалась не в планировании и проведении масштабных боевых операций, а в контроле над деятельностью собственных командующих.

Военный историк Юрий Рубцов в книге «Маршалы Сталина» подчеркивал как положительные, так и отрицательные стороны партийного кураторства: «Как не без основания считал Маршал Советского Союза И. С. Конев, когда на должности членов военных советов назначались такие деятели, как Н. С. Хрущев, Л. М. Каганович, А. А. Жданов, Н. А. Булганин – крупные партийные и советские работники, члены ЦК, а то и Политбюро ЦК, они в силу своего политического положения приобретали на фронте дополнительный авторитет. Добавим: от этого в определенной мере выигрывали и фронтовые дела, учитывая возможности названных лиц, более значительные, чем у их коллег, по выбиванию у различных ведомств дополнительных ресурсов… В разгар Московской битвы Булганин обратился к В. П. Пронину, в свое время сменившему его на посту председателя Моссовета, с предложением подключить к решению одной фронтовой проблемы… столичный трест по передвижке зданий. Имевшийся в тресте опыт потребовался для вызволения из болот застрявших танков и другой тяжелой техники. Москвичи пришли воинам на помощь, в результате в обороне столицы приняла участие почти тысяча «незапланированных» боевых машин.

Но другой стороной медали был полный военный непрофессионализм Булганина и таких, как он, карьерных советско-партийных работников. Генерал-полковник В. М. Шатилов вспоминал, что член военного совета фронта не мог даже самостоятельно нанести на свою рабочую карту готовые данные о расположении наших и немецких войск. А ведь по существовавшему положению Николай Александрович должен был участвовать в разработке важнейших документов, связанных с планированием, организацией и обеспечением боевых действий, без его подписи не вступал в силу ни один приказ командующего, не могло считаться действительным донесение в Ставку Верховного Главнокомандования. Так неужели нельзя было подобрать на такой пост более квалифицированного генерала?…»

Одним из таких сталинских назначенцев и стал Николай Александрович Булганин, о конфликтах которого с Жуковым рассказывалось выше, – председатель правления Госбанка СССР (трижды, в том числе – с 12 октября 1940 по 23 мая 1945 года), один из заместителей председателя СНК СССР (до мая 1944 года), получивший в самом начале Великой Отечественной войны воинское звание генерал-лейтенанта. Он не имел военного образования (закончил реальное училище), но, пользуясь доверием Сталина, стал одним из видных советских военных деятелей. С ним Жукову приходилось много работать как в военные, так и в послевоенные годы.

В годы Великой Отечественной войны Булганин с 19 июля 1941 года по 10 сентября 1941 года и с 1 февраля 1942 года по 5 мая 1942 года являлся членом Военного совета Западного направления; членом Военного совета Западного фронта (12.07.1941 – 15.12.1943 года); 2-го Прибалтийского фронта (16.12.1943 – 21.04.1944 года); 1-го Белорусского фронта (12.05.1944– 21.11.1944 года). Сам Жуков, согласно книге «Маршал Жуков. Каким мы его помним», ставший в октябре 1941 года командующим войсками Западного фронта, давал следующую характеристику своему члену военного совета: «Булганин очень плохо знал военное дело и, конечно, ничего не смыслил в оперативно-стратегических вопросах. Но, будучи человеком интуитивно развитым, хитрым, он сумел подойти к Сталину и втесаться к нему в доверие». Именно благодаря своей настойчивости и авторитету Жукову, у которого сразу не сложились отношения с Булганиным, удалось отстаивать свою точку зрения при проведении ряда операций.

Однако даже внесение в книгу необходимых слов о «руководящей и направляющей» помогло не сразу.

Уважаемый Леонид Ильич!

Обращаюсь к Вам с просьбой. В 1965 году я закончил разработку своих воспоминаний, над которыми работал несколько лет. Осенью 1965 года рукопись мною передана в издательство АПН.

По имеющимся сведениям рукопись передана в отдел ЦК КПСС тов. Д. П. Шевлягину.

Времени прошло много, а судьба моей рукописи мне не известна. Очень прошу Вас, Леонид Ильич, дать указание по изданию моей рукописи. Очень хотелось бы издать книгу к 50-летию Советской Армии.

Маршал Советского Союза

Жуков

11 декабря 1967 г.

Ответа не последовало. Книга продолжала лежать «в столе» издательства. Жуков испытывал чувства, близкие к отчаянию. В полной мере понять их сможет только тот, кто отдавал в издательство книгу, написанную с полной отдачей, а потом сталкивался с глухой стеной молчания. Или уклончивых ответов, что ничуть не легче.

Глубокоуважаемый Леонид Ильич! Алексей Николаевич!

Прошло немало времени с тех пор, как АПН подготовило книгу «Воспоминания и размышления». Учтены все замечания и пожелания рецензентов.

Мне известно, что и отдел ЦК КПСС (тов. Степанов) дал свое весьма положительное заключение на мою рукопись. Меня крайне огорчает ничем не объяснимая задержка в выходе книги в свет. Ведь это труд моей долголетней жизни.

Очень прошу Вашего вмешательства.

С уважением

Маршал Советского Союза

Г. Жуков

23 февраля 1968 г.

Причина, по которой тормозили «Воспоминания и размышления», была простой. Леонид Ильич Брежнев, еще не превратившийся окончательно в героя анекдотов о «бровеносце в потемках», уже вполне анекдотично жаждал, чтобы в книге Жукова был упомянут его личный и неоценимый вклад в Победу.

Когда это выяснилось, Жуков в первый момент страшно разгневался.

– Почему я должен его упоминать? – бушевал старый воин. – Я не знал во время войны никакого Брежнева!

Но, чуть остыв, он согласился с мнением редактора и близких друзей: если не выполнить это условие, книга не выйдет. Но ведь действительно – нигде ни разу не встречались… И в издательстве, где людей, искренне переживавших за маршала, оказалось все же больше, чем в верхних эшелонах власти, был придуман такой изящный ход: мол, Жуков будучи под Новороссийском, хотел посоветоваться с полковником Брежневым, но – какая досада! – не застал того на месте…

– Умный поймет… – невесело усмехнулся Жуков.

Умных и умеющих читать между строк оказалось предостаточно. Славы Брежневу эта история если и прибавила, то весьма сомнительной. По всей стране пошли гулять анекдоты о том, как Сталин и Жуков обсуждают план важной операции, и вдруг генералиссимус спрашивает маршала: «А вы с полковником Брежневым посоветоваться не забыли?»

Но самая главная цель была достигнута. Процесс публикации сдвинулся с мертвой точки. Когда книгу наконец-то сдали в типографию, то один из рабочих, узнав, чье произведение предстоит печатать, воскликнул:

– Да мы круглые сутки работать будем! Мы с Жуковым воевали против фашистов, готовы работать в три смены хоть бесплатно!

В марте 1969 года редактор Миркина привезла Жукову сигнальный экземпляр…

«Первый тираж в 100 тысяч экземпляров был раскуплен мгновенно, – пишет Мария Жукова. – К «Дому книги» на Новом Арбате тянулась очередь от кинотеатра «Октябрь». В книжном магазине на ул. Кирова (Мясницкая) разгоряченная толпа покупателей высадила витрины и пошла насквозь. Порядок наводила конная милиция. Кроме того, книга вышла в 30-ти странах на 18 языках тиражом более 7 миллионов (за что, кстати сказать, отец не получил ни копейки, передав все права издательству АПН). Маршал Василевский писал о книге отца: «Успех книги объясняется ее глубокой патриотичностью, масштабностью и объективностью освещения исторических событий… <Она> призвана жить долго». Александр Михайлович оказался прав. С тех пор книга отца выдержала у нас 14 изданий (последнее вышло в 2009 году в Воениздате)».

В мае 1970 года, в канун 25-летнего юбилея Победы, вышла первая серия киноэпопеи «Освобождение» режиссера Юрия Озерова. В нее вошли несколько эпизодов с участием Сталина, сыгранного Бахути Закаридзе. Эти эпизоды, созданные режиссером при участии Юрия Бондарева и Оскара Курганова, имели под собой документальную основу – были использованы мемуары Жукова, Рокоссовского, Бережкова и протоколы конференций вождей Советского Союза, Америки и Англии.

17 декабря 1969 года, во время перерыва на сессии Верховного Совета СССР, состоялось заседание Политбюро, посвященное предстоящему юбилею Сталина и проекта публикации юбилейной статьи для газеты «Правда». В ходе развернувшейся дискуссии Косыгин призвал не только определиться с этой юбилейной публикацией, но и решить более важный вопрос – найти «вообще место Сталина в истории». В своем выступлении Председатель Совета министров СССР Косыгин (которого сам Сталин по-барски именовал Косыгой: «Ну, как, Косыга, дела?») упомянул о «правленых сверху» мемуарах Жукова: «Конечно, ничего не случится, если мы и не будем публиковать статью. Но я думаю, что будет больше пользы, если мы опубликуем правильную статью, тем более что действительно правильно, как отмечали здесь товарищи, многое у нас понаписано за последние годы – и Жуковым, и другими о Сталине…»

Партийные и советские лидеры, видимо, продолжали чувствовать себя неуютно рядом с тем, кто действительно выигрывал сражения. Жуков был избран делегатом открывшегося в марте 1971 года XXIV съезда КПСС. Но сшитый по такому важному случаю новый парадный мундир не пригодился. Сначала Галине Александровне отказали в пригласительном билете. А потом лично «дорогой Леонид Ильич» начал выражать удивление – да неужто товарищ маршал и впрямь собрался присутствовать во Дворце съездов? Может, разумнее будет поберечь здоровье?… Годы-то уже не те!

Жуков все понял и на съезд не поехал. Но это не способствовало улучшению его здоровья, скорее наоборот. Обострилось воспаление тройничного нерва, причинявшее постоянную сильную боль. Но, несмотря на это, маршал Победы продолжал работать над новым изданием своей книги.

В 1973 году Жукова постигла невосполнимая потеря – 13 ноября умерла Галина Александровна. «Этого мне уже не пережить…» – сказал тогда Георгий Константинович. Со смертью любимой жены его будто покинули силы. Жуков сумел приехать на церемонию прощания – помогли старые боевые друзья, маршал Баграмян и генерал армии Федюнинский. Но после похорон он уже не мог сосредоточиться на работе, слишком сильно горевал. В конце декабря Георгий Константинович был госпитализирован, но состояние его продолжало ухудшаться. Врачи были бессильны.

Маршалы Г. К. Жуков и И. Х. Баграмян и генерал-лейтенант Н. А. Антипенко

18 июня 1974 года маршал Победы скончался. Но даже мирно упокоиться ему не дали.

«К нам на дачу в Сосновку приезжают какие-то люди и что-то советуют, – вспоминает те страшные дни Мария Георгиевна. – Маршал Москаленко в подчеркнуто пренебрежительном тоне говорит о том, что «наверху» решили похоронить Жукова на Новодевичьем кладбище. Но позже изменили это решение и постановили похоронить «по рангу» – в Кремлевской стене, с кремацией.

– Как же так, ведь папа хотел быть похороненным в земле!

– А где бумага, он оставил письменное завещание?»

По совету бабушки Мария позвонила самому Брежневу. «У меня руки холодеют от страха. По «вертушке» дозвониться просто, слышу знакомый голос в трубке. На мою просьбу не сжигать отца, а похоронить в земле, по русскому обычаю, как хотел отец, Брежнев сухо отвечает: “Я посоветуюсь с товарищами”».

Официальный некролог о смерти Георгия Жукова был опубликован лишь 20 июня. Ветераны, которые сочли бы своим долгом проститься со своим полководцем, узнали о его кончине с опозданием. Мария Георгиевна в своей книге приводит письмо одного из них, гвардии майора В. В. Васильева из Краснодара: «Убежден, что его оплакивают миллионы ветеранов Великой Отечественной, победившие гитлеризм и прошедшие тернистый путь под командованием Георгия Победоносца до Берлина и Эльбы. Его имя и дела бессмертны в сердцах русского народа… Выше его по полководческому искусству никого не было и нет. Там, где появлялся он, мы побеждали. Если бы мы своевременно узнали о его смерти (умер 18-го, а сообщили только 20 июня), мы бы полетели в Москву, чтобы отдать свой последний долг и постоять под командой «смирно» перед его гробом и могилой».

Жизнь после смерти

Память маршала Победы все же была увековечена подобающим образом – проспект его имени в Москве, мемориальный кабинет в Генштабе, музей на малой родине, где бывшее село Угодский Завод – ныне город Жуков. Этот музей был создан еще во времена, когда Георгий Жуков был жив, но власти не угоден, – в 1960 году, а открыт в новом здании к 50-летию Победы. Основу экспозиции изначально составили предметы, лично маршалом подаренные землякам-энтузиастам: книги из его библиотеки, его мундир, охотничье снаряжение и рыболовные снасти. Музей также примечателен тем, что именно здесь разместили диораму «Штурм Берлина», запланированную изначально для музея на Поклонной горе. Произведение художников из студии Грекова В. Сибирского и Е. Данилевского не вписалось по параметрам в готовое здание, а в музее Жукова для нее было построено особое помещение.

Загадка Жукова по-прежнему занимает умы наших современников.

«Г. К. Жуков – фигура, как магнит притягивающая золотые литературные перья, – комментирует эксперт по психотехнике речи Зинаида Федотова. – Соберем несколько авторских характеристик внешности и поведения паренька Георгия, солдата, маститого военачальника: прямота и упрямство, твердость и смелость, недюжинная физическая сила, напористая энергия, работоспособность, честь и мужество, жесткость, военная харизма – «бычий подбородок», «громкий голос»… Портрет нарисован? Голоса, по сути, нет, но ассоциация с личностью и «портретное» сходство есть… Звук голоса подсказан внешними и характерологическими особенностями героя… Случайно? Так что такое голос вообще? Звук, природой которого и его восприятием человечество интересовалось с давних времен. Физика организма человека, его внутренняя энергия порождают звук голоса, и вибрации мозга, эмоции, чувства, настроения обогащают красками… Тело усиливает звук. Значит, один только «бычий подбородок» способен «предложить» нам наиболее низкий тембр – из басов центрального звучания, к примеру. А утвердят такое восприятие образа и поведенческие характеристики маршала, и реакция на него окружающих, взаимоотношения с людьми. Ведь голос как звук, его тональность, тембр и темпоритм, безусловно, воздействуют на слушателей… Однако в реальности по диапазону у маршала скорее средний тембр голоса, баритонального звучания. Конечно, на формирование тембра влияют и другие особенности организма человека – мы их просто не видим, но некий диссонанс такого рода обнаруживает длительный внутренний конфликт «желаемого» и «действительного», силы и слабостей, «монолитности» и уязвимостей душевной структуры личности. Мы лучше поняли «мальчишку», «богатыря»-героя войны, маршала. Он стал нам еще роднее и ближе».

Памятник Г. К. Жукову на Манежной площади в Москве

Не раз появлялся маршал Победы на киноэкране. Сначала в двух фильмах второй половины 1940-х («Клятва» и «Падение Берлина») его сыграл Федор Блажевич, а потом в двух десятках картин – знаменитый Михаил Ульянов. Впервые он предстал в образе Жукова в киноэпопее «Освобождение», первые два фильма которой вышли в 1969 году. И настолько тесно оказались связаны образы героя и актера, что Ульянова прозвали «Маршал нашего кино».

Рассказывают, что однажды Ульянов ехал к себе на дачу, и его остановил гаишник.

– Можно посмотреть ваши документы?

– Разрешаю, – голосом киношного Жукова ответил Ульянов.

Испуганный гаишник встал по стойке смирно:

– Товарищ маршал, проезжайте. Извините!

Более того, в самых разных странах мира Ульянову не раз доводилось слышать за спиной: «Маршал Жуков приехал…»

Режиссер Юрий Кара, в чьем фильме «Звезда эпохи» Ульянов в последний раз сыграл Жукова, характеризовал его так: «Ульянов – это уже традиция. То, как он сыграл роль Жукова в свое время, – шедевр! Многие неискушенные зрители, когда видят документальную хронику с настоящим Жуковым, говорят: «А что-то маршал у вас не похож». Так что сегодня лицо Ульянова считают более «жуковским», чем лицо самого маршала, настолько все привыкли к Михаилу Александровичу в этом образе».

В свое время Ульянов признавался: «Честно говоря, впервые получив предложение сыграть «самого Жукова», я думал, что не потяну эту роль просто по той причине, что очень уж он крупная личность, глыба. На народе не потяну, на съемочной площадке, чтобы выйти на экран, а народ скажет – ну какой это Жуков! Народ ведь, армия тоже не ахти как его видела и знала. Но знала – Жуков, Жуков. Народ знал, что Жуков жесткий, знал, что Жуков мощный. И я был наслышан. И это знание сложилось в облик, хотя вживе Георгия Константиновича я ни разу не видел, не случилось у нас, о чем очень сожалею».

Но зато Жуков видел Ульянова на экране – в фильме «Председатель». И когда режиссер «Освобождения» Юрий Озеров пожаловался маршалу, что никак не может найти актера на роль Георгия Константиновича, тот посоветовал ему пригласить Ульянова. Можно сказать, сам выбрал свое кинематографическое лицо.

Образ Жукова публицисты и историки разной степени популярности постоянно подкрашивали разными красками в зависимости от текущей моды. Маршала превращали в жертву сталинского произвола и едва ли не главного сталинского палача. Делали его военачальником, вообще не знавшим поражений, – и бездарнейшим из стратегов, который только и умел что заваливать вражеские окопы трупами собственных солдат. Виктор Суворов называл его «садистом и развратником» – и, как легко догадаться, одновременно звучали голоса, провозглашающие Жукова святым. И конечно, во множестве мемуаров и просто военно-исторических книг он непременно предстает грубияном и солдафоном…

Знаменитый писатель Виктор Астафьев оценивал Жукова беспощадно: «А между прочим, тот, кто «до Жукова доберется», и будет истинным русским писателем, а не «наследником». Ох, какой это выкормыш «отца и учителя»! Какой браконьер русского народа. Он, он и товарищ Сталин сожгли в огне войны русский народ и Россию. Вот с этого тяжелого обвинения надо начинать разговор о войне, тогда и будет правда, но нам до нее не дожить. Сил наших, ума нашего и мужества не хватит говорить о трагедии нашего народа, в том числе о войне, всю правду, а если не всю, то хотя бы главную часть ее. Черчилль говорит в своей книге публицистики, что победители в войнах непременно оставались побежденными, и ни одна страна, ни один народ не терпел такого поражения в войне, как Россия и русский народ. Ее, России, попросту не стало».

Но есть и совершенно иные воспоминания, и они оставлены таким непростым человеком, как Андрей Громыко, который участвовал в подготовке Ялтинской и Потсдамской конференций, а потом почти 30 лет был министром иностранных дел СССР.

«Иногда люди, знакомые с Жуковым, особенно журналисты, отмечая его заслуги перед страной, не упускали возможности подчеркнуть его резкость и жестокость как военного лидера, – писал Громыко. – Притом давали описание его поведения во время бесед с ними. Преподносилось все так, будто он просто отличался несдержанностью. Можно допустить, что на фронте, тем более в ходе сражения, он бывал резок и, как говорят, в карман за словом не лез.

Но в обычной обстановке, даже в ходе острой дискуссии – а я наблюдал такие не раз – он никогда не терял контроль над собой. Более того, он всегда являл образец корректности, даже когда чувствовалось внутреннее напряжение. Ни разу я не слышал, чтобы он вспылил и наговорил резкостей.

Мне он известен как человек принципиальный. Решительно утверждаю, что ему незаслуженно приписывают стремление всячески превозносить свою роль в войне и в командовании войсками. Как известно, подобные наветы даже приводили к изменению его официального положения…»

А сын Эриха фон Манштейна – Рюдигер – в интервью газете «Известия» вспоминал, что его отец говорил о своем великом противнике: «Жуков, по его мнению, был высочайшим профессионалом, мастером наступательных операций. Перенятая им стратегия вермахта 1939–1941 годов почти всегда приводила Красную Армию к большим победам. Если бы Жуков проявил больше политического мужества, допускал отец, Германия могла бы быть разгромлена уже в 1942–1943 годах».

Маршал Жуков оставил свой след в каждом из трех этапов жизни советского общества. Сталинском – как маршал Победы, прославленный Георгий Победосносец, низвергнутый ревнивым вождем в опалу. Хрущевском – как верный сподвижник реформатора, занимающийся модернизацией армии и сохранением памяти о Великой Отечественной войне. Во времена Брежнева Жукову пытались указать, как исправить Прошлое в своих мемуарах. Но Жуков всегда оставался самим собой…

Литература

Абрамов К. Н. Потомкам в пример. В книге: «На Халхин-Голе: Воспоминания ленинградцев – участников боев с японскими милитаристами в районе реки Халхин-Гол в 1939 году». – Л.: Лениздат, 1989.

Адам В. Катастрофа на Волге. – Смоленск: Русич, 2001.

Ачековский Г. Т. Золотой треугольник. Краткая история Жуковского района Калужской области (I–XVII вв.). – Протва: Изд-во ВНИИГМИ – МЦД, 2000.

Баграмян И. X. Так шли мы к победе. – М.: Воениздат, 1977.

Баграмян И. Х. Так начиналась война. – М.: Воениздат, 1971.

Безыменский Л. Гитлер и Сталин перед схваткой. – М.: Вече, 2000.

Белов П. А. За нами Москва. – М.: Воениздат, 1963.

Бешанов В. В. Танковый погром 1941 года. – М.: Яуза, Эксмо, 2008.

Бивор Э. Падение Берлина. 1945. – М.: АСТ; Транзиткнига, 2004.

Бок Ф. Я стоял у ворот Москвы. – М.: Эксмо, 2011.

Бортаковский Т. Расстрелянные Герои Советского Союза. – М.: Вече, 2012.

Бронтман Л. Военный дневник корреспондента «Правды». – М.: Центрполиграф, 2007.

Буденный С. М. Пройденный путь. – М.: Воениздат, 1958, 1965, 1973.

Быков К. В. Киевский котел. Крупнейшее поражение Красной Армии. – М.: Яуза, Эксмо, 2006.

Быков К. В. Харьковский котел. 1942 год. Крушение надежд. – М.: Яуза, Эксмо, 2006.

Василевский А. М. Дело всей жизни. – М.: Политиздат, 1978.

Васильченко А. В. Штрафбаты Гитлера. Живые мертвецы вермахта. – М.: Яуза-Пресс, 2008.

Великая Отечественная война. 1941 год: Исследования, документы, комментарии. – М.: Издательство Главного архивного управления города Москвы, 2011.

Великая победа на Волге / Под ред. Маршала Советского Союза К. К. Рокоссовского. – М: Военное издательство Министерства Обороны СССР, 1965.

Вермахт на советско-германском фронте. Следственные и судебные материалы из архивных уголовных дел немецких военнопленных 1944–1952. Сост. В. С. Христофоров, В. Г. Макаров. – М.: Книжница; Русский путь, 2011.

Верт А. Россия в войне 1941–1945. – М.: Воениздат, 2001.

Волков Е. Б., Мазинг Г. Ю., Сокольский В. Н. Твердотопливные ракеты: История. Теория. Конструкция. – М.: Машиностроение, 1992.

Волкогонов Д. А. Семь вождей. В 2 кн. – М.: АСТ, Новости, 1998.

Волынец А. Н. Жданов. – М.: Молодая гвардия, 2013.

Воротников М. Ф. Г. К. Жуков на Халхин-Голе. – Омск: Книжное издательство, 1989.

Гальдер Ф. Военный дневник. Ежедневные записи начальника Генерального штаба сухопутных войск 1939–1942 гг. – М.: АСТ, Астрель, ВКТ, 2012.

Генералы и офицеры вермахта рассказывают. Документы из следственных дел немецких военнопленных. 1944–1951. Сост. Макаров В. Г., Христофоров В. С. – М.: Международный фонд «Демократия», 2009.

Горбатов А. В. Годы и войны. – М.: Воениздат, 1965.

Гордиенко А. Н. Командиры Второй мировой войны. – Минск: Литература, 1998.

Городецкий Г. Роковой самообман Сталина и нападение Германии на Советский Союз. – М.: РОСМЭН, 1999.

Гостони П. Битва за Берлин. В воспоминаниях очевидцев. 1944–1945. – М.: Центрполиграф, 2013.

Гот Г. Танковые операции. – М.: Воениздат, 1961.

Гроссманн Х. Ржев – краеугольный камень Восточного фронта. – Ржев.: Ржевская правда, 1996.

Гудериан Г. Воспоминания солдата. – М.: Воениздат, 1954.

Дайнес В. О. Жуков. – М.: Молодая гвардия, 2010.

Дашичев В. И. Банкротство стратегии германского фашизма: Ист. очерки, документы и материалы. – М.: Наука, 1973.

Дерр Г. Поход на Сталинград. – М.: Воениздат, 1957.

Драбкин А., Исаев А. 22 июня: Черный день календаря. – М.: Яуза, Эксмо, 2008.

Дриг Е. Механизированные корпуса РККА в бою. – М.: АСТ, 2005.

Егоров Д. Июнь 41-го. Разгром Западного фронта. – М.: Яуза; Эксмо. 2008.

Еремеев Л. М. Глазами друзей и врагов. О роли Советского Союза в разгроме фашистской Германии. – М.: Наука, 1966.

Еременко А. И. Сталинград. – М.: Воениздат, 1961.

Жукова М. Г. Маршал Жуков – мой отец. – М.: Издательство Сретенского монастыря, 2006.

Залесский К. А. Кто был кто в Третьем рейхе. – М.: АСТ, 2002.

Замулин В. Н. Прохоровка. Неизвестные подробности об известном сражении. – М.: Вече, 2013.

Иванов В. М. Маршал М. Н. Тухачевский. – М.: Воениздат, 1990.

Исаев А. В. Берлин 45-го. – М.: Яуза, Эксмо, 2007.

Исаев А. В. Георгий Жуков: Последний довод короля. – М.: Яуза, Эксмо, 2007.

Исаев А. В. Неизвестный 1941. Остановленный блицкриг. – М.: Яуза, Эксмо, 2010.

Итоги Второй мировой войны. Выводы побежденных. – СПб.: Полигон; М.: АСТ, 1998.

Кайден М. Тигры горят! – М.: Яуза, 2009.

Кантор Ю. З. Война и мир Михаила Тухачевского. – М.: Издательский дом «Огонек»; «Время», 2005.

Кардашов В. И. 5 июля 1943. – М.: Молодая гвардия, 1983.

Карпов В. В. Маршал Жуков: его соратники и противники в дни войны и мира. – М.: Вече, 2012.

Катукова Е. С. Памятное. – М.: Благотворительный фонд памяти писателя Владимира Чивилихина, 2002.

Конев И. С. Записки командующего фронтом. – М.: Наука, 1972.

Коняев Н. М. Два лица генерала Власова. Жизнь, судьба, легенды. – М.: Вече, 2003.

Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. – М.: Олма-Пресс, 2002.

Краснознаменный Киевский. Очерки истории Краснознаменного Киевского военного округа (1919–1979). – Киев: Издательство политической литературы Украины, 1979.

Кривошеев Г. Ф., Андроников В. М., Буриков П. Д. Гриф секретности снят: Потери Вооруженных Сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах: Стат. исслед. – М.: Воениздат, 1993.

Кривошеев Г. Ф. Россия и СССР в войнах XX века. Потери Вооруженных сил. – М.: Олма-Пресс, 2001.

Кузнецов Н. Г. Крутые повороты: из записок адмирала. – М.: Фонд Н. Г. Кузнецова, 1997.

Кузнецов Н. Г. Накануне. – М.: Воениздат, 1989.

Куманев Г. А. Рассекреченные страницы истории Второй мировой войны. Трагедия и подвиг. – М.: Вече, 2012.

Ладыгин И. Ж., Смирнов Н. И. На ржевском рубеже. – Ржев, 1992.

Лопуховский Л. Н. 1941. Вяземская катастрофа. – М.: Яуза, Эксмо, 2008.

Лубченков Ю. 100 Великих полководцев Второй мировой. – М.: Вече, 2005.

Лубченков Ю. Н. 100 великих сражений Второй мировой. – М.: Вече, 2011.

Маленков А. Г. О моем отце Георгии Маленкове. – М.: Mageric, 2007.

Манштейн Э. Утерянные победы. – М.: Вече, 2010.

Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. Воспоминания и размышления. – М.: Олма-пресс, 2002.

Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. Воспоминания и размышления. – М.: АПН, 1984.

Межирицкий П. Я. Читая маршала Жукова. – Philadelphia.: Libas Consulting, 2002.

Мерецков К. А. На службе народу. – М.: Политиздат, 1968.

Минаков С. Т. Сталин и его маршал. – М.: Яуза, Эксмо, 2004.

Митчем С. Фельдмаршалы Гитлера и их битвы. – Смоленск: Русич, 1999.

Молодяков В. Э. Несостоявшаяся ось: Берлин-Москва-Токио. – М.: Вече, 2004.

Москва и Московская область в Великой Отечественной войне 1941–1945. Краткая хроника. – М.: Московский рабочий, 1985.

Мощанский И. Б. У стен Берлина. – М.: Вече, 2010.

Муриев Д. 3. Провал операции «Тайфун». – М.: Воениздат, 1972.

Мыльников Л. П. Это было на Ржевско-Вяземском плацдарме. – Ржев, 1998.

На Северо-Западном фронте. Сост. Утенков Ф. Н. – М.: Наука, 1969.

Новиков М. В. Победа на Халхин-Голе. – М.: Политиздат, 1971.

Памятник Победы. Документы о сооружении мемориала на Поклонной горе в Москве. 1955–1991 гг. – М.: 1995.

Пинченков А. С. Ржевская дуга генерала Белова. – М.: Вече, 2013.

Пограничные войска СССР. 1939-июнь 1941 г. Сборник документов и материалов. – М.: Наука, 1970.

Полководцы и военачальники Великой Отечественной. Сост. Киселев А. Н. – М.: Молодая гвардия, 1979.

Рокоссовский К. К. Солдатский долг. – М.: Воениздат, 1988.

Рубцов Ю. В. Маршалы Сталина. – М.: Вече, 2013.

Рубцов Ю. В. Штрафники Великой Отечественной. В жизни и на экране. – М.: Вече, 2008.

Рунов В. А., Зайцев Л. Горячий снег Сталинграда. Все висело на волоске! – М.: Эксмо, Яуза, 2011.

Рунов В. А. Удар по Украине. Вермахт против Красной армии. – М.: Вече, 2012.

Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК: Документы и материалы. 1943 год. – М: Терра, 1999.

Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК: Документы и материалы. 1944–1945. – М.: Терра, 1999.

Русский архив: Великая Отечественная: Битва за Берлин (Красная армия в поверженной Германии). – М.: Терра, 1995.

Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК: Документы и материалы. 1941 год. – M.: Терра, 1996.

Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК: Документы и материалы. 1942 год. – М.: Терра, 1996.

Рыбас С. Сталин. – М.: Молодая гвардия, 2012.

Рыбин А. Т. Рядом со Сталиным. Записки телохранителя. – М.: Алгоритм, Эксмо, 2010.

Рябышев Д. И. Первый год войны. – М.: Воениздат, 1990.

Сайер Г. Последний солдат Третьего рейха. – М.: Центрполиграф, 2002.

Сафошкин В. Д. Лидия Русланова – от Рейхстага до ГУЛАГа. – М.: ЭКСМО-Пресс, 2002.

Свердлов Ф. Д. Ошибки Г. К. Жукова. – М.: Монолит, 2002.

Симонов К. М. Глазами человека моего поколения. Размышления о Сталине. – М.: АПН, 1989.

Симонов К. М. Разные дни войны. Дневник писателя. В 2-х книгах: 1941–1945. – М.: Грифон М, 2005.

Скоробогатов В. Е. Берзарин. – М.: Молодая гвардия, 2012.

Соколов Б. В. Михаил Тухачевский: жизнь и смерть «Красного маршала». – Смоленск: Русич, 1999.

Соколов Б. В. Неизвестный Жуков: портрет без ретуши в зеркале эпохи. – Минск: Родиола-плюс, 2000.

Соколов Б. В. Тухачевский. – М.: Молодая гвардия, 2008.

Солсбери Г. 900 дней. Блокада Ленинграда. – М.: Прогресс: Литера, 1994.

Скородумов В. О маршале Чуйкове и бонапартизме Жукова. – Журнал «Нева», № 7, 2006 г.

Сталинградская эпопея. Материалы НКВД СССР и военной цензуры из Центрального архива ФСБ РФ. – М.: Звонница МГ, 2000.

Суворов В. Тень победы. – М.: Сталкер, 2002.

Телегин К. Ф. Не отдали Москвы. – М.: Советская Россия, 1975.

Типпельскирх К. История Второй мировой войны. – СПб.: Полигон; М.: АСТ, 1999.

Трояновский О. А. Через годы и расстояния. – М.: Вагриус, 1997 г.

Тузов А. В. В огне войны. – М.: Воениздат, 1969.

Тюленев И. В. Через три войны. – М.: Воениздат, 1972.

Федюнинский И. И. На Востоке. – М.: Воениздат, 1985.

Федюнинский И. И. Поднятые по тревоге. – М.: Воениздат, 1961.

Филиппенков М. Н. Вяземская голгофа генерала Конева. – М.: Вече, 2012.

Хазанов Д. Б. 1941. Война в воздухе. Горькие уроки. – М.: Яуза, Эксмо, 2006.

Хаупт В. Сражения группы армий «Центр». – М.: Эксмо, 2006.

Хрущев Н. С. Время. Люди. Власть. (Воспоминания). В 4 книгах. – М.: Московские Новости, 1999.

Черушев Н. С., Черушев Ю. Н. Расстрелянная элита РККА (командармы 1-го и 2-го рангов, комкоры, комдивы и им равные): 1937–1941. Биографический словарь. – М.: Кучково поле; Мегаполис, 2012.

Черушев Н. С. 1937 год: Элита Красной Армии на Голгофе. – М.: Вече, 2003.

Черчилль У. Вторая мировая война. – М.: Воениздат, 1991.

Чуев Ф. И. Сто сорок бесед с Молотовым. – М.: 1991.

Шапошников Б. М. Битва за Москву. Московская операция Западного фронта 16 ноября 1941 г. – 31 января 1942 г. – М.: АСТ, Транзиткнига, 2006.

Широкорад А. Б. Великая контрибуция. Что СССР получил после войны. – М.: Вече, 2014.

Широкорад А. Б. Отечественные минометы и реактивная артиллерия. – М.: Харвест, АСТ, 2000.

Штеменко С. М. Генеральный штаб в годы войны. – М.: Воениздат, 1989.

Эйзенхауэр Д. Крестовый поход в Европу. – Смоленск: Русич, 2000.

Эйлсби К. План «Барбаросса». Вторжение фашистских войск на территорию СССР. 1941. – М.: Центрполиграф, 2010.

Яковлев Н. Д. Об артиллерии и немного о себе. – М.: Воениздат, 1981.

Якупов Н. М. Трагедия полководцев. – М.: Мысль, 1992.

Использованы также материалы Российского государственного военного архива(РГВА), Фонда Александра Н. Яковлева, Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ)

Оглавление

Жуков: от легенды к реальности

Часть 1. Из Российской империи в Советский Союз

  Родом из нищего детства

  Потомок древних римлян?

  Он был бы суровым хозяином…

  «Гроза девок»

  Первая мировая: непокорный в учебке, храбрец на фронте

  Гражданская война и любовные страсти

  Авантюры мирного времени

  Большой террор и тайные законы репрессий: необъяснимо уцелевший

  Халхин-Гол: жестокий победитель

  Реформа Красной армии: успеть до войны

Часть 2. Великая Отечественная война

  Ударить первыми: он ждал войны и хотел начать ее?

  Великое отступление первых дней войны: запреты Сталина и логика стратегии

  Миф о прозорливости Жукова

  Ельня: ненужная победа?

  Оборона Ленинграда любой ценой

  Московская битва: «штопаем тришкин кафтан»

  Несостоявшийся триумф: Катастрофы 1942 года

  Неизбежная гибель 2-й ударной армии

  Трагедия 33-й армии

  Ростов-на-Дону: не удержали

  На юге все хуже и хуже

  Ржевская мясорубка

  Между Ржевом и Сталинградом: мастер побед или виновник поражений?

  Курская дуга: триумф расчета и непредвиденная трагедия

  Битва за Днепр: лихой наскок не удался

  Варшавское восстание: брошенные на произвол судьбы

  Битва за Берлин: назначить победителем! Состязание маршалов на крови солдат

Часть 3. Он мог стать советским Наполеоном?

  Заслуженные лавры

  Кто придумал «трофейное дело»?

  Опала Жукова: неразумный гнев или тайный план Сталина?

  Легенда: несправедливо обиженный спаситель

  Жуковские письма к Сталину

  Возвращение на вершину

  Новая легенда: победитель Берии

  Жуков – владыка армии: «Ни один танк не двинется без моей команды!»

  Жуковские реформы

  Жуков и президент Эйзенхауэр

  На страже офицерской чести

  Жуков и повышение боеспособности армии

  На чем ездил после окончания войны Жуков?

  Прославленная яхта

  Жуков и Военно-Морской флот

  Сокращение срока службы в армии и на флоте

  Неудавшееся награждение

  Катастрофа «Новороссийска»

  Наведение порядка на флоте

  Дело вице-адмирала Нарыкова

  В личной жизни не властен?

  «Никитоноситель»: спецоперация по снятию. Когда все предали

  Пережить низвержение: «Возможно, придется арестовать…»

  Слежка за Жуковым

  Жуков – «Бонапарт»

  Мемуары: возвращение из небытия

  Жизнь после смерти

Литература Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg