«Морозовы. Династия меценатов»

Морозовы. Династия меценатов (fb2) - Морозовы. Династия меценатов (Династии) 610K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Лира Муховицкая

Лира Муховицкая Морозовы. Династия меценатов

© Л. Муховицкая, 2014

* * *

Династия Морозовых

В далекой дореволюционной России было такое сословие – купцы. Что нам известно о нем? Зачастую в классической литературе купеческое сословие получало нелестное описание: люди своенравные и костные, прижимистые и скупые или, наоборот, транжиры и моты. А между тем Россия обязана купечеству очень и очень многим. Из поколения в поколение купцы – люди деятельные, увлекающиеся, азартные, неравнодушные – развивали экономику государства, налаживали торговлю внутри страны и за ее пределами, строили заводы, школы, театры и больницы.

Русское купечество, зачастую состоящее из семейных династий, высоко чтило христианские ценности, строго соблюдало вековые традиции и трепетно заботилось о своей репутации (особенно деловой, поскольку очень многое в торговой среде основывалось на доверии).

С давних времен одной из важнейших купеческих традиций была благотворительная деятельность: хоть рубль, хоть копеечку, но надо было отдать тем, кто нуждался. В этом просматривается и высокое библейское начало, и практичное торговое – все воздастся и зачтется.

В историю нашей страны золотыми буквами вписаны фамилии многих купеческих семей. Но среди них особое место занимает семейство Морозовых. Эта знаменитая династия внесла огромный вклад в экономику, культуру и просвещение России.

Семья Морозовых владела многомиллионным состоянием, значительная часть которого шла на благотворительные цели. Морозовы строили не только мануфактуры, но и университеты, школы, театры, больницы, богадельни и детские приюты, открывали библиотеки и бесплатные читальни для простого народа.

В одной лишь Москве больше 70 зданий было построено на средства Морозовых. Сами Морозовы использовали лишь треть из них. Большая же их часть – свыше 40 домов – была отдана под нужды города. На деньги Морозовых были построены Московский художественный театр, Морозовская детская больница, Городская библиотека-читальня им. И. С. Тургенева и многое, многое другое.

Владельцы крупнейших мануфактур испытывали настоящую страсть к миру искусства. Среди Морозовых было много ярких, выдающихся личностей. Некоторые из них оставили свой след как литераторы и востоковеды, другие были страстными театралами, увлекались коллекционированием живописи, древних рукописей, предметов старины. В наши дни их бесценные собрания выставлены в лучших музеях России.

Как все начиналось

В начале XIX века набирающий силу император Франции Наполеон вынудил Россию отказаться от союза с Англией, в результате чего на российский рынок перестали поступать столь модные в то время английские ткани. Это, казалось бы, неприятное событие привело к тому, что русские текстильные фабрики, избавленные от английской конкуренции, стали бурно развиваться. А после московского пожара в 1812 г., при котором сгорели почти все столичные фабрики, в провинции создались еще более благоприятные условия для быстрого роста промышленности. Особенно много производств было образовано в Гуслицах (ныне Орехово-Зуевский район Московской области). Здесь фабрики росли как грибы после дождя. Об этом свидетельствуют истории успешного развития мануфактур Морозовых, Кузнецовых, Зиминых, Смирновых, Балашовых и других гуслицких капиталистов.

Как же смогла эта небольшая группа энергичных предпринимателей так быстро разбогатеть? Все дело в том, что крестьянин-гусляк находился в крайне тяжелых материальных условиях и за нищенскую плату готов был продавать свой труд местным богатеям. Поступавшие работать на фабрики крепостные крестьяне массами принимались в старообрядчество, потому что за это фабриканты-старообрядцы давали им льготный заем на покупку «вольной» и квитанции для избавления от рекрутчины (набора в царскую армию).

Таким образом, в первой половине XIX века в руках старообрядцев Морозовых, Рябушинских, Кузнецовых, Гучковых, Шелапутиных и других оказались почти все крупные промышленные и торговые предприятия Москвы. Из многочисленных хлопчатобумажных фабрик в центральной части России особенно выделялись четыре мощных морозовских фабричных предприятия комбинированного типа: «Товарищество Никольской мануфактуры „Саввы Морозова сын и К°“» с 17-миллионным капиталом к 1896 году; «Товарищество мануфактур „Викула Морозов с сыновьями“» с 10-миллионным капиталом; «Компания Богородско-Глуховской мануфактуры» с 16-миллионным капиталом и Тверская мануфактура Абрама Морозова с 10-миллионным капиталом. Предприниматели Морозовы принадлежали к одной из наиболее известных и уважаемых в России купеческих династий.

Родоначальником мануфактурной промышленной семьи Морозовых был крепостной крестьянин села Зуева Богородского уезда Московской губернии Савва Васильевич Морозов, родившийся в 1770 году в семье старообрядцев. О его детстве достоверных сведений нет. Известно только, что сначала он помогал отцу ловить рыбу, но ввиду малого заработка и из-за нехватки земли стал заниматься шелкоткацким делом. Он устроился работать ткачом на небольшой шелковой фабрике Кононова, где получал на хозяйских харчах по 5 рублей ассигнациями в год.

Когда Савве пришло время идти в солдаты, он, желая откупиться от рекрутства, взял у Кононова крупный заем. Уплатить требуемый долг из получаемого жалования было практически невозможно, и Кононов, давая деньги, желал лишь закабалить хорошего работника. Но Савва твердо решил выплатить долг. Он перешел на сдельную оплату и выплатил требуемую сумму, работая со всей семьей, за два года. Такой результат навел его на мысль завести свою собственную мастерскую, что он и сделал в селе Зуево в 1797 году, имея первоначальный капитал всего в 5 рублей.

В течение следующих пятнадцати лет благосостояние семьи Морозовых росло достаточно медленно. Их резкому взлету очень помог великий московский пожар 1812 года, уничтоживший всю столичную ткацкую промышленность. В разоренной войной с Наполеоном России ощущался громадный спрос на льняные и хлопчатобумажные изделия, миткаль и ситец. Морозовы, чутко сориентировавшись на требования рынка, стали быстро богатеть. В те годы Савва сам носил в Москву выделанные им ажурные изделия и продавал их в дома именитых помещиков и обывателей.

Вскоре дело расширилось и пошло настолько хорошо, что в 1820 году (по другим данным, в 1823 году) Савва Васильевич выкупился на волю вместе со всей семьей, уплатив помещику Рюмину единовременно 17 тысяч рублей – колоссальную по тем временам сумму. Тогда на его предприятии уже работало 40 человек. Сделавшись хозяином, Морозов в 1830 году основал в городе Богородске небольшую красильню и отбельню, а также контору для раздачи пряжи работающим на него мастерам и принятия от них готовых тканей. Это заведение послужило началом будущей Богородско-Глуховской хлопчатобумажной мануфактуры. В 1838 году Савва Васильевич открыл одну из крупнейших в России Никольскую механическую ткацкую фабрику, которая размещалась в большом многоэтажном каменном корпусе, а через девять лет, в 1847 году, выстроил рядом огромный прядильный корпус. В 1850 году уже в очень преклонном возрасте Савва Васильевич отошел от дел, передав управление сыновьям. Их у него было пятеро: Тимофей, Елисей, Захар, Абрам и Иван. О судьбе последнего известно немного, а первые четыре стали сами или через уже своих сыновей создателями четырех главных Морозовских мануфактур и родоначальниками четырех ветвей славной династии Морозовых. Все эти мануфактуры в дальнейшем жили каждая своей самостоятельной жизнью. (Перед революцией 1917 г. общий капитал всех семей Морозовых составлял более 110 миллионов рублей, а на их предприятиях трудилось около 54 тысяч рабочих.) В 1837 г. от отца отделился старший сын Елисей Саввич, который открыл в селе Никольском свою красильную фабрику. Он, впрочем, более интересовался религиозными вопросами, поэтому процветание этой ветви Морозовых началось только при его сыне Викуле Елисеевиче, который в 1872 году выстроил бумагопрядильную фабрику, а в 1882 году учредил паевое «Товарищество „Викула Морозов с сыновьями“».

Богородское заведение Саввы Васильевича перешло к его сыну Захару. В 1842 году он перенес его в село Глухово. Постепенно расширяя дело, он в 1847 году построил механическую ткацкую фабрику, а в 1855 году утвердил паевое товарищество «Компания Богородско-Глуховской мануфактуры». После его смерти в 1857 году всеми делами заведовали его сыновья Андрей и Иван Захаровичи, при которых предприятие еще больше расширилось и расцвело.

Потомки Абрама стали хозяевами Тверской мануфактуры.

Почти все представители династии Морозовых занимались благотворительностью. На их пожертвования были построены, помимо многого другого, институт для лечения раковых опухолей при Московском университете, несколько психиатрических клиник, Морозовская детская больница, городской родильный дом и богадельня.

Наибольший же коммерческий успех и слава выпали на долю младшей ветви Морозовского дома. Ее основатель, Тимофей Саввич, сначала вел дела под фирмою «Товарный дом „Саввы Морозова сын и К°“», а в 1873 году учредил паевое товарищество под тем же названием. Он расширил свое производство, открыв контору в Твери, но основные усилия сосредоточил на развитии Зуевской фабрики. Эта была мануфактура в полном смысле этого слова, то есть получавшая хлопок и продававшая готовый товар, как правило, со своих складов непосредственно потребителю. Тимофей Саввич в значительной степени модернизировал ее, переоснастив английскими станками.

Используя новейшее оборудование, высококачественный американский хлопок, импортные красители, он сумел организовать производство таким образом, что оно соответствовало самым высоким мировым стандартам. Это была одна из наиболее прибыльных российских компаний, приносившая ежегодно несколько миллионов рублей чистого дохода. Морозов огромное внимание уделял улучшению производства: приглашал опытных и знающих дело мастеров из Англии и русских инженеров, на свои средства отправлял молодых инженеров на обучение за границу. Село Никольское (ныне город Орехово-Зуево) напоминало, по свидетельствам современников, «удельное княжество Морозовых». Большинство домов здесь были построены Морозовыми, а все 15-тысячное население работало на их предприятиях и полностью зависело от них. Даже полиция содержалась на деньги Морозовых.

Подробнее о наиболее ярких представителях этой славной династии мы поговорим чуть позже, а сейчас давайте хотя бы кратко познакомимся со всеми членами семейства Морозовых.

Династия

САВВА ВАСИЛЬЕВИЧ МОРОЗОВ

(24.04.1770 – 15.12.1860)

Основатель династии Савва Васильевич Морозов был крепостным крестьянином из села Зуева Богородского уезда Московской губернии, вотчины помещиков Рюминых.

Долгие годы было принято считать, что род Морозовых велся от Саввы Васильевича. Однако в 1934 году орехово-зуевский краевед Е. Т. Сухоруков на древнем старообрядческом кладбище обнаружил массивное надгробие с надписью: «Под сим камнем погребено тело раба Божьего крестьянина Василия Федоровича Морозова. Преставился 1825 года августа 10 дня в 6 часу утра. Жития ему было от роду 70 лет 8 месяцев и 10 дней. День Ангела его бывает Генваря 30 дня. От благодарного сына со внуками незабвенному родителю». А недавно стало известно, что Василий Федорович Морозов был рыбаком и старообрядцем поморского согласия. Его жена Людмила была крепостной и работала ткачихой на ручном стане. Кроме сына Саввы у Василия Федоровича была дочь Наталья.

С детских лет Савва Морозов занимался разными работами: пастушеством, рыболовством, извозом, ткачеством, но особенно его способности проявились в торговле. Повзрослев, он нанялся работать ткачом на шелкоткацкой фабрике Ивана Федоровича Кононова в Зуеве. Среди других рабочих Савва отличался особой почтительностью к хозяину, религиозностью и послушанием. Когда пришло время, молодой человек женился на дочери мастера-красителя Ульяне Афанасьевой (21.12.1778 – 18.12.1861 гг.). Через нее он и узнал секреты крашения тканей. Перед свадьбой Морозов получил от помещика 5 рублей золотом. На эти деньги и на скромное приданое жены молодой кустарь завел свое дело по домашнему ткачеству. Но тут его стали забирать в солдаты. Долголетняя служба разрушила бы его семью, и Савва принял решение: он пошел к фабриканту Кононову, упал ему в ноги и вымолил крупный заем, который использовал для откупа от рекрутства.

Савва Васильевич стал усердно трудиться, перешел на сдельную работу, простаивал у станка по 20 часов в сутки, заставлял работать жену и сыновей, и через два года он сумел расплатиться с Кононовым, а в 1797 году открыл в Зуеве собственную мастерскую по производству шелковых лент, нанки и плиса. Свой товар Морозов сбывал в Москве. До восхода солнца, нагруженный большими тюками, выходил он из Зуева и к вечеру был у Рогожской заставы. Богатырской стати, длинноногий русский мужик, рукастый, расчетливый, домовитый и уверенный в себе, он был замечательным ходоком, не признававшим других способов передвижения. У заставы Савву уже поджидали перекупщики. Стараясь не упустить товар, они сами повышали цену на ставшую популярной морозовскую продукцию. Увеличившийся в Москве спрос на товары зуевского ткача заставил Савву в 1811 году открыть в родном селе небольшую фабрику с наемными рабочими и раздаточную контору по производству хлопчатобумажных тканей. В 1820 году, нажив денег, он с четырьмя сыновьями за 17 тысяч рублей откупился от крепостной неволи. Тогда же Савва Морозов вступил в Рогожскую старообрядческую общину. В эти годы он развернул кипучую предпринимательскую деятельность. В Богородске организовал красильно-отделочную и раздаточную мануфактуру. В 1825 году у Рогожской заставы в Москве открыл централизованную бумаготкацкую мануфактуру с 250 рабочими и 200 станами. В 1823 году за 500 рублей он купил у помещика свободные земли на правом берегу реки Клязьмы. Этот купленный на пустоши участок земли длиной 2,3 версты, шириной 2 версты Савва Васильевич умудрился увеличить в одиннадцать раз, приписав на фальшивой карте к двойке еще одну двойку.

В 1830 году Морозов перенес на земли пустоши из Зуева свою мануфактуру. Это событие положило начало росту рабочего поселка Никольского (Новозуева). В 1837 году здесь началось строительство каменных трехэтажных суконно-прядильной и ткацкой фабрик. В эти годы в Москве Савва Васильевич познакомился с немецким предпринимателем, представителем английской фирмы «Джерси из Манчестера» Людвигом Кнопом. Ему-то он и доверил оборудование своих фабрик в Никольском английскими прядильными и ткацкими станками. С этой задачей энергичный немец справился блестяще. Савве Морозову он помог заключить контракт на поставки для Никольской мануфактуры американского хлопка и посоветовал пригласить на фабрики английских специалистов. В 1847 году на построенной в Никольском крупнейшей в России бумагопрядильной и ткацкой фабрике с паровым двигателем стал работать управляющим английский инженер Штикрос, которому помогали пять английских специалистов.

Много слухов ходило о том, как разбогател неграмотный Савва Морозов, за которого в деловых бумагах расписывался сын Иван. Говорили даже, что Савва имел дело с гуслицкими фальшивомонетчиками. Или что он искусных мастеров из крепостных снабжал фальшивыми документами, записывая их в мещанское сословие. Но что бы там ни говорили, а богородский и покровский первой гильдии купец С. В. Морозов выколачивал из своих земляков денежки и за 70 лет предпринимательства накопил многомиллионные капиталы.

В 1826 году Савва Васильевич купил в Москве участок на углу Никольского и Шелапутинского переулков с двухэтажным домом и вскоре перевез туда всю свою семью. С женой Ульяной он счастливо прожил 63 года. У них были сыновья: Елисей, Захар, Абрам, Иван, Тимофей и дочь Варвара. От Саввы Васильевича Морозова пошли четыре промышленные ветви рода: богородские – «Захаровичи», тверские – «Абрамовичи», никольские – «Тимофеевичи» и «Викуловичи». В конце 1860 года 90-летний Морозов преобразовал свою единоличную фирму в Торговый дом «Савва Морозов с сыновьями» на паях. Во главе его стали младшие сыновья Иван и Тимофей. В том же году Савва Васильевич умер. Под крышей семейной усыпальницы Морозовых на Рогожском кладбище в Москве на могильном кресте Саввы Васильевича выбиты слова: «При сем кресте полагается род купца первой гильдии Саввы Васильевича Морозова». После смерти отца сыновья продолжили его дело. Старшие Елисей и Захар отделились от отца еще на рубеже 30—40-х годов.

ЕЛИСЕЙ САВВИЧ МОРОЗОВ

(7.06.1798 – 21.02.1868)

Елисей Саввич получил от отца капитал и земельный участок в местечке Никольском и в 1837 году организовал там собственную мануфактуру с раздаточной конторой и красильней. А два года спустя он купил усадьбу в Москве во Введенском переулке и устроил там сбытовую контору. В 1841 году при бумажной фабрике Елисея Морозова в Никольском числилось 850 ткацких станков. Первую ткацкую фабрику в Никольском фабрикант построил в 1858 году. Она вырабатывала суровые материалы. В то время Елисей Саввич уже стал постепенно передавать все свои дела жене Евдокии Диомидовне (27.02.1797 – 7.12.1866 гг.) и сыну Викуле. Потомственный почетный гражданин, богородский первой гильдии купец Е. С. Морозов занимал видное место в московской купеческой иерархии, был фанатичным старообрядцем-беспоповцем. Он основал несколько молелен в Москве и Орехово-Зуеве, был попечителем и хранителем одной из самых больших молелен в Москве – Покровской. Морозов отрицал духовенство, а царя называл «Рогом Антихриста». От брака с Евдокией Диомидовной Елисей Саввич имел сына Викулу и дочерей Александру (ск. 20.09.1899 г.) и Евдокию (1.02.1820 – 10.10.1844). Елисей Саввич Морозов, его жена и дети похоронены на Преображенском кладбище в Москве.

ВИКУЛА ЕЛИСЕЕВИЧ МОРОЗОВ

(1829 – 28.10.1894)

Потомственный почетный гражданин, покровский первой гильдии купец, мануфактур-советник Викула Елисеевич Морозов был одним из выдающихся представителей своего рода. Фабричными делами он занимался с юных лет. В 1847 году он уже принимал участие в строительстве самоткацкой фабрики в Никольском, а став после смерти отца хозяином мануфактуры, построил там же бумагопрядильную фабрику. В 1882 году Викула Морозов основал «Товарищество мануфактур Викулы Морозова с сыновьями» в Никольском, став его первым директором и председателем правления. Правление и главная контора мануфактуры находились в Москве, а непосредственное управление фабриками осуществляла контора в Никольском.

Викула Елисеевич жил с семьей в Москве в своем особняке в Введенском переулке. Он владел имениями в Подольском уезде при селах Константиново, Архангельске и деревнях Судаково, Зиновкино и Ивановка. Викула Елисеевич Морозов был известен как устроитель благотворительных учреждений. Построенную на его средства детскую клиническую больницу № 1 москвичи до сих пор называют «Морозовская». До Октябрьской революции 1917 года она носила имя В. Е. Морозова. Он жертвовал и на строительство Алексеевской психиатрической больницы. В Никольском на его средства были построены школа, больница, богадельня и несколько казарм для рабочих. Викула Морозов был отцом многочисленного семейства. У него и его жены Евдокии Никифоровны Кочегаровой (ск. 6.12.1894) было пять сыновей: Алексей, Федор, Сергей, Иван, Елисей – и семь дочерей: Вера, Людмила, Мария, Надежда, Евгения, Екатерина и Евдокия.

Морозовы-Викуловичи

АЛЕКСЕЙ ВИКУЛОВИЧ МОРОЗОВ

(5.10.1857 – 12.12.1934)

Потомственный почетный гражданин, Алексей Викулович родился в Москве, учился в реальном училище, но так и не сумел его закончить. Он много занимался самообразованием, слушал лекции в университете по истории и искусству. В Москве он жил в отцовском особняке, напоминавшем по внутреннему содержанию музей истории русского фар фора, старинной графики, новейшей и древней живописи. После смерти отца Алексей Викулович стал директором «Товарищества мануфактуры Викулы Морозова», но вскоре передал дело брату Ивану. В 1897 году А. В. Морозов с братьями учредил «Товарищество Саввинской мануфактуры В. Морозова, сыновей, Ивана Полякова и Ко» близ села Саввина Богородского уезда. Это Товарищество в 1909 году было объединено с «Товариществом мануфактуры Викулы Морозова» в Никольском. Свой досуг Алексей Викулович посвящал коллекционированию фарфора, гравированных портретов и древнерусской живописи. Его собрание фарфора послужило основой музея фарфора во дворце Шереметева в Кускове. После октября 1917 года коллекция А. В. Морозова едва не погибла. Латышские солдаты, захватившие особняк Морозова, нанесли коллекции значительный ущерб, повредив и разбив ее часть. Коллекция была национализирована 19 августа 1918 года и получила статус музея, который первоначально располагался в особняке А. В. Морозова. Сам коллекционер был очень интеллигентным человеком. Семьи у него не было.

ИВАН ВИКУЛОВИЧ МОРОЗОВ

(28.08.1865 – 3.11.1933)

Потомственный почетный гражданин Иван Викулович Морозов окончил юридический факультет Московского университета. Возглавлял «Товарищество мануфактур Викулы Морозова с сыновьями». Он жил в особняке в Леонтьевском переулке в Москве, отдыхал в имении под Москвой (Горки-10). При Иване Викуловиче «Никольская мануфактура В. Морозова» приобрела особую славу. Число рабочих на ней возросло до 13 тысяч, а основной капитал увеличился в 1914 году до 10 миллионов рублей. Мануфактура закупала хлопок в Америке, Египте, Персии и Средней Азии. Ее оптовые склады находились в Москве, Петербурге, Харькове, Одессе, Ташкенте, Омске и на Нижегородской ярмарке. За высокое качество выпускаемой продукции товарищество было трижды награждено правом использовать изображение Государственного герба, а также получило Гран-при на Всемирной выставке в Париже в 1900 году. Золотые, серебряные и бронзовые медали фирма получала на разных выставках и в последующие годы. Иван Викулович построил в Никольском новые казармы для рабочих, больницу, училище, два стадиона. На свои средства он содержал знаменитую футбольную команду «Клуб-Спорт „Морозовцы“», слава о которой гремела по всей России. Женой И. В. Морозова была Варвара Александровна Воронова (1875 – 1937), которая в молодости была артисткой Большого театра. Иван Викулович был отцом двух сыновей: Федора и Кирилла и двух дочерей: Ольги и Веры.

МОРОЗОВЫ ФЕДОР ВИКУЛОВИЧ (31.01.1859 – 1891), СЕРГЕЙ ВИКУЛОВИЧ (1860 – 19.05.1921) и ЕЛИСЕЙ ВИКУЛОВИЧ (1869 – 1939) были потомственными почетными гражданами, директорами «Товарищества мануфактур Викулы Морозова».

ВЕРА ВИКУЛОВНА МОРОЗОВА

(1858 – 1916)

Потомственная почетная гражданка. Была замужем за московским мебельным фабрикантом Павлом Александровичем Шмитом. Их семья жила в особняке близ Горбатого моста на Пресне. Вера Викуловна имела пятерых детей: Надежду, Николая, Екатерину, Елизавету и Алексея. Ее старший сын НИКОЛАЙ ПАВЛОВИЧ ШМИТ (10.12.1883 – 13.02.1907) с декабря 1904 года возглавил мебельную фабрику отца. Свое состояние пожертвовал РСДРП. За участие в революции 1905 года был арестован и замучен в тюрьме.

НАДЕЖДА ВИКУЛОВНА МОРОЗОВА

(09.09.1863 – 22.02.1903)

Надежда Викуловна была женой короля русского фарфора Матвея Сидоровича Кузнецова, с которым имела сыновей: Александра, Николая, Георгия, Сергея и Михаила.

* * *

Высокое положение в жизни России занимала и другая ветвь Морозовского рода – богородско-глуховская во главе с Захаром Саввичем Морозовым.

ЗАХАР САВВИЧ МОРОЗОВ

(1802 – 1857)

Потомственный почетный гражданин, богородский первой гильдии купец Захар Саввич Морозов основал фабрики в Глухове. В 1847 году он купил у К. Г. Жеребцова землю с селом Жеребчихой-Глухово, куда и перенес туда свою фабрику. В 1844 году Захар Саввич открыл первую среди морозовских предприятий механическую фабрику, на которой было занято 450 рабочих. В конце 1855 года предприятие стало Компанией Богородско-Глуховской мануфактуры, первым торгово-промышленным товариществом в центральной части России. В начале 60-х годов прядильная фабрика в Глухове сгорела. Тогда Захар Саввич отправил безработных прядильщиков в Орехово-Зуево, где купил у купца Бразгалова ситценабивную и пунцовую фабрики. Старообрядец поповского согласия З. С. Морозов жил на Семеновской улице в Москве. Он был женат на Авдотье Мартыновне (род. в 1803). У них были дети: Андрей, Иван, Василий. Козьма, Федор, Макар и Наталья.

Морозовы-Захаровичи

АНДРЕЙ ЗАХАРОВИЧ (1821 – 1871), ВАСИЛИЙ ЗАХАРОВИЧ (06.07.1829 – 03.09.1872), КОЗЬМА ЗАХАРОВИЧ (24.09.1832 – 24.06.1861), ФЕДОР ЗАХАРОВИЧ (1833 – 1866) и МАКАР ЗАХАРОВИЧ (1840 – 29.04.1873) все были потомственными почетными гражданами, совладельцами Компании Богородско-Глуховской мануфактуры.

ИВАН ЗАХАРОВИЧ МОРОЗОВ

(29.05.1823 – 10.01.1888)

Иван Захарович был богородским первой гильдии купцом, главой компании и старообрядческим деятелем Рогожской общины. Он был женат на Олимпиаде Петровне (1828 – 1915), в браке с которой имел 17 детей, некоторые из которых умерли во младенчестве. Сыновья: Маркел, Василий, Николай, Давид, Арсений; дочери: Елена, Мария, Юлия, Фелицата, Елизавета и Апполинария.

ДАВИД ИВАНОВИЧ МОРОЗОВ

(1849 – 15.05.1896)

Давид Иванович был коммерции советником и председателем правления Компании Богородско-Глуховской мануфактуры. Он строил железную дорогу на Богородск-Глухово, издавал газеты: «Голос Москвы», «Русское дело» и «Русское обозрение». Женат был на Анне Михайловне (ум. 28.09.1909), с которой имел детей: Николая, Ивана и Олимпиаду.

НИКОЛАЙ ДАВИДОВИЧ МОРОЗОВ

(ум. 03.01.1931)

В течение долгого времени Николай Давидович был директором Компании Богородско-Глуховской мануфактуры. Он много лет прожил в Англии, любил все английское. Был выборным Московского биржевого общества, членом совета Московского военно-промышленного товарищества. Николай Давидович с женой Еленой Владимировной Чибисовой детей не имели. В 1906 году он купил бывшее имение Белосельских-Белозерских Льялово на Клязьме. Позднее за этой великолепной усадьбой закрепилось название «Морозовка». После революции 1917 года Николай Давидович уехал в Америку. В эмиграции носил фамилию Фрост.

АРСЕНИЙ ИВАНОВИЧ МОРОЗОВ

(23.02.1850 – 1932)

Арсений Иванович был мануфактур-советником и председателем правления Компании Богородско-Глуховской мануфактуры. Он окончил Московское коммерческое училище, изучал текстильное дело в Манчестере. Постоянно жил в Глухове. Рабочие уважали Арсения Ивановича за строгость в деле и доброе отношение в жизни. Он не жалел денег на социальные нужды своих рабочих, для которых построил новые казармы, больницу, реальное училище и церковь. В Богородском уезде на его средства построено 15 церквей. Арсений Иванович был одним из известнейших старообрядческих церковно-общественных деятелей, вожаком старообрядцев-поповцев в Подмосковье. На его средства издавались учебники для старообрядческих школ. В Богородске А. И. Морозов содержал любительский старообрядческий хор, в котором пели до 300 человек. Этот хор был известен на всю Россию. Арсений Иванович издавал журнал «Старообрядческая мысль», коллекционировал картины русских и европейских мастеров. Большевистский режим считал порождением Антихриста. Арсений Иванович был женат на Любови Степановне Овсянниковой (1851 – 1924), с которой имел детей: Петра, Сергея, Елизавету, Глафиру, Марию, Ивана и Егора. Умер Арсений Морозов в возрасте 82 лет. Он похоронен на Рогожском кладбище в Москве.

* * *

В 1857 году московские купцы Шибалов, Матюшин и Брызгалин построили около Твери фабрику. Через год Шибалов выбыл из компаньонов, а его место занял Савва Васильевич Морозов, отличавшийся особым предпринимательским чутьем. Директорами мануфактуры стали сыновья купцов и два сына Саввы Васильевича – Иван и Тимофей. В 1858 году Савва Морозов стал главным учредителем Тверской мануфактуры бумажных изделий с прядильным, ткацким и ситценабивным отделениями. После раздела наследства С. В. Морозова Тверская мануфактура была выделена в третью ветвь морозовских предприятий. Ее владельцем стал третий сын Саввы Васильевича – Абрам.

АБРАМ САВВИЧ МОРОЗОВ

(22.09.1806 – 24.06.1856)

Абрам Саввич был богородским первой гильдии купцом, потомственным почетным гражданином. Жил он в Москве на Николо-Ямской улице, а затем на Большой Алексеевской улице. Старообрядец поповского согласия, он был женат на Дарье Давидовне Широковой (1812 – 11.02.1888). У них были дети: Олимпиада, Абрам, Давид, Евдокия, Ольга и Иван.

Морозовы-Абрамовичи

ОЛИМПИАДА АБРАМОВНА (1836 – 29.03.1870), ЕВДОКИЯ АБРАМОВНА (1848 – 1918), ОЛЬГА АБРАМОВНА (1849 – 27.12.1918) и ИВАН АБРАМОВИЧ (ск. 1856) были старообрядцами поповского согласия. Все они похоронены на Рогожском кладбище в Москве.

АБРАМ АБРАМОВИЧ МОРОЗОВ

(22.10.1839 – 25.02.1882)

Абрам Абрамович возглавлял правление Тверской мануфактуры. Перед женитьбой на Варваре Алексеевне Хлудовой (1848 – 1917) он перешел в единоверие. У них были три сына: Михаил, Иван и Арсений. Похоронен Абрам Абрамович на территории Всехсвятского монастыря в Москве. Варвара Алексеевна Морозова была дочерью купца первой гильдии, крупного текстильного фабриканта, перешедшего в единоверие, Алексея Ивановича Хлудова. После смерти Абрама Абрамовича она стала директором правления Тверской мануфактуры. Жила в Москве в своем особняке на Воздвиженке. Много сил и средств отдавала благотворительной деятельности. Она исполняла попечительские обязанности в десяти обществах и заведениях, была создательницей Тургеневской библиотеки. В 1887 году внесла 500 тысяч рублей на устройство психиатрической клиники медицинского факультета Московского университета, а позднее 70 тысяч рублей на организацию университета Шанявского. Варвара Алексеевна финансировала Музей кустарных изделий в Москве, издавала газету «Русские ведомости», была председателем Московского женского клуба. Подробнее о жизни и благотворительной деятельности этой замечательной женщины мы расскажем в отдельной главе.

Во втором, гражданском, браке с Василием Михайловичем Соболевским она имела детей: Глеба Васильевича Морозова (род. в 1885) и Наталью Васильевну Морозову (род. в 1887). Похоронена Варвара Алексеевна на Ваганьковском кладбище в Москве.

МИХАИЛ АБРАМОВИЧ МОРОЗОВ

(1870 – 12.10.1903)

Михаил Абрамович окончил историко-филологический факультет Московского университета. Позже стал коллежским асессором, директором Товарищества Тверской мануфактуры. Он жил в Москве в особняке на Смоленском бульваре. Был видным общественным деятелем, гласным Московской городской думы, членом советов целого ряда благотворительных учреждений. Собирал коллекцию русской и европейской живописи, которую завещал Третьяковской галерее. Автор нескольких трудов по истории. Из старообрядчества перешел в официальное православие и был старостой Успенского собора в Кремле. Похоронен Михаил Абрамович в Покровском монастыре в Москве. В браке с Маргаритой Кирилловной Мамонтовой (1873 – 1958) имел четверых детей: Юрия, Елену, Михаила и Марию. Маргарита Кирилловна была дочерью Кирилла Николаевича Мамонтова. Известная меценатка, одна из директоров московского отделения Российского музыкального и филармонического общества, она субсидировала С. П. Дягилева, покровительствовала А. Н. Скрябину, а также владела издательством «Путь», финансировала журналы «Новый путь» и «Московский еженедельник». В ее особняке на Смоленском бульваре художник В. А. Серов написал портрет пятилетнего сына Морозовых Миши («Мика»).

ИВАН АБРАМОВИЧ МОРОЗОВ

(1871 – 22.06.1921)

Иван Абрамович был мануфактур-советником и возглавлял правление Товарищества Тверской мануфактуры. В 1898 году был избран председателем Московского купеческого собрания. Помимо этого он был членом Московского биржевого комитета и директором правления Мугреево-Спировского лесопромышленного товарищества. Иван Абрамович коллекционировал западную живопись, оказывал материальную помощь филармоническому и русским музыкальному обществам. Он был женат на актрисе Евдокии Сергеевне Кладовщиковой (1885 – 1959).

АРСЕНИЙ АБРАМОВИЧ МОРОЗОВ

(1874 – 24.12.1908)

Арсений Абрамович был пайщиком Тверской мануфактуры и хозяином знаменитого «Мавританского замка» на Воздвиженке (сейчас Дом дружбы с народами зарубежных стран). Он много занимался попечительской деятельностью, был членом совета Московского общества призрения и Московского филармонического общества. От брака с Верой Сергеевной Федоровой у них была дочь Мария (род. в 1904).

ДАВИД АБРАМОВИЧ МОРОЗОВ

(12.09.1843 – 24.12.1893)

Как и его братья, Давид Абрамович был потомственным почетным гражданином, совладельцем Товарищества Тверской мануфактуры. Он основал богадельню своего имени в Шелапутинском переулке. Перешел в единоверие. Его жена Елизавета Павловна Сорокоумовская (1849 – 1932) пожертвовала средства на постройку Гинекологической клиники на Девичьем поле. В браке у них родились дети: Серафима, Маргарита, Антонина и Николай. Похоронен Давид Абрамович во Всехсвятском единоверческом монастыре, а Елизавета Павловна – на Миусском кладбище в Москве.

ИВАН САВВИЧ МОРОЗОВ

(21.06.1812 – 19.10.1864 гг.)

Четвертый сын С. В. Морозова Иван Саввич был покровским первой гильдии купцом, жил в Москве на Николо-Ямской, а затем на Большой Алексеевской улице. Женат он был дважды: первый раз – на Арине Михайловне (ск. в 1853), а второй – на Феодосии Ермиловне Медведевой (1837 – после 1917). Иван Саввич был старообрядцем поповского согласия. Его вторая жена Феодосия Ермиловна была активно жертвовательницей Рогожской общины. В память своего сына Сергея она на Рогожском кладбище построила двухэтажную лечебницу для больных с амбулаторией и аптекой, а в деревне Устьяново (ныне Орехово-Зуевский район) возвела церковь. У Ивана Саввича и Феодосии Ермиловны были дети: Александра, Мария, Клавдия, Николай и Сергей.

СЕРГЕЙ ИВАНОВИЧ МОРОЗОВ

(2.08.1861 – 31.12.1904)

На средства Сергея Ивановича был построен комплекс «Боярский двор» на Старой площади в Москве. Он же пожертвовал деньги на строительство Противоракового института на Девичьем поле. Похоронен Сергей Иванович на Рогожском кладбище в Москве.

* * *

В 80-х годах XIX века «Товарищество Никольской мануфактуры „Саввы Морозова сын и К°“» являлось крупнейшим в России текстильным комбинатом, который состоял из трех главных (в поселках Никольском, Городищах и Ваулове) фабрик и девяти вспомогательных предприятий. Никольская мануфактура, которую после смерти Саввы Васильевича возглавил его младший сын Тимофей Морозов, по сумме годового производства занимала третье место среди фабрично-заводских предприятий России. Деятельным помощником отца Тимофей Морозов стал в 1840-е годы.

ТИМОФЕЙ САВВИЧ МОРОЗОВ

(1823 – 10.10.1889)

Тимофей Саввич занимал особое место в московской купеческой иерархии. Мануфактур-советник, потомственный почетный гражданин, купец первой гильдии, глава правления Никольской мануфактуры, член совета Московского купеческого банка, председатель совета Московского купеческого общества взаимного кредита, член Правления Курской железной дороги, председатель Московского биржевого комитета, гласный Московской городской думы – все это Тимофей Саввич Морозов. В 1850 году Тимофей Морозов встал во главе «Торгового дома Саввы Морозова», а после смерти отца переименовал фирму в 1873 году в «Товарищество Никольской мануфактуры „Саввы Морозова сын и Кo“». Тимофей Саввич унаследовал самую крупную из четырех морозовских мануфактур. В 1859 году в селе Ваулове Владимирской губернии он основал Вауловскую мануфактуру для ручного ткачества, а в 1883 году для выпуска бельевых тканей построил Городищенскую отбельно-механическую фабрику. Правление и главная контора Никольской мануфактуры находились в Москве в Большом Трехсвятительском переулке. Т. С. Морозов первым из российских текстильных промышленников отказался от заграничных специалистов, на работу он нанимал только молодых русских инженеров. Фанатичный старообрядец, Тимофей Саввич с подчиненными был суров. За жестокий нрав и жажду наживы рабочие называли его «колдуном» и «вампиром». Торговые конторы фирмы Т. С. Морозова располагались во многих городах России. Фирма также имела свои отделения на Нижегородской ярмарке, в Омске и Ирбите. Она изготавливала ткани «для простого люда» – нанку, плис, бязь, миткаль, кретон, марлю и т. д. Помимо России ткани, выпущенные на предприятиях Тимофея Морозова, продавались в Китае, Персии и Средней Азии. Ежегодно реализовывалось товаров на сумму в 21 миллион рублей. Образцы продукции Никольской мануфактуры не раз удостаивались высших наград на мировых и всероссийских выставках.

Тимофей Саввич был женат на Марии Федоровне Симоновой (09.02.1830 – 18.06.1911), дочери купца 2-й гильдии и богатой наследнице. Морозовы много денег жертвовали на благотворительные дела. На средства Т. С. Морозова построена Гинекологическая клиника на Девичьем поле в Москве. После смерти мужа Мария Федоровна Морозова много средств пожертвовала на строительство церквей, здания для лаборатории механической технологии волокнистых веществ Московского технического училища, богаделен и других объектов. От брака Тимофея Саввича и Марии Федоровна родились дети: Елена (род. в 1849), Анна (1849 – 18.02.1924), Алевтина (22.06.1850 – 19.07.1876), Александра (20.10.1854 – 04.02.1903 гг.), Иван (род. в 1855), Арсений (род. в 1857), Юлия (06.06.1858 – 29.01.1920), Савва (3.02.1862 – 13.05.1905) и Сергей (28.07.1863 – 11.12.1944). Умер Т. С. Морозов в своем имении в Мисхоре в Крыму.

Морозовы-Тимофеевичи

Из девяти детей Т. С. Морозова Елена, Иван и Арсений умерли в младенческом возрасте.

АННА ТИМОФЕЕВНА МОРОЗОВА

(1849 – 18.12.1924)

Анна Тимофеевна жила в Москве на Большой Ордынке, была замужем за профессором Московского университета Геннадием Федоровичем Карповым, другом великого русского историка Василия Осиповича Ключевского. В своем имении Сушнево во Владимирской губернии Анна Тимофеевна и Геннадий Федорович часто принимали известных в деятелей культуры и искусства России: Чехова, Шаляпина, Чайковского, Левитана, Ключевского и других. Анна Тимофеевна была почетным членом Общества истории и древностей российских. В память о муже она учредила премию в Московском университете за лучшие исторические работы. А. Т. Карпова была настоящей многодетной матерью. У нее родились дети: Тимофей, Елена, Анна, Наталья, Федор, Александр, Алевтина, Николай, Мария, Георгий, Клавдия, Ольга, Зинаида, Геннадий и Варвара. После смерти Анну Тимофеевну похоронили на Рогожском кладбище в Москве.

Все дети Анны Тимофеевны потомственные дворяне. Тимофей после революции 1917 года погиб в тюрьме города Архангельска. Елена вышла замуж за Александра Васильевича Кривошеина, члена Государственного совета, министра земледелия. Федор окончил Московское высшее техническое училище и несколько лет возглавлял правление Никольской мануфактуры. Александр был гласным Московской городской думы и директором правления Никольской мануфактуры. В мае 1905 года он привез тело Саввы Тимофеевича Морозова из Франции. Мужем Алевтины был Владимирский вице-губернатор Н. В. Ненароков. Варвара вышла замуж за Владимира Владимировича фон Мекка, дворянина, секретаря великой княгини Елизаветы Федоровны.

АЛЕКСАНДРА ТИМОФЕЕВНА МОРОЗОВА была замужем за Александром Александровичем Назаровым, дворянином, одним из директоров правления Никольской мануфактуры.

ЮЛИЯ ТИМОФЕЕВНА МОРОЗОВА вышла замуж за Григория Александровича Крестовникова, крупного торгово-промышленного, государственного и общественного деятеля, председателя совета Московского купеческого банка, члена Государственного совета. В их браке родились дети: Софья, Мария, Алевтина, Александр, Тимофей и Григорий.

САВВА ТИМОФЕЕВИЧ МОРОЗОВ

(03.02.1862 – 13.05.1905)

Савва Тимофеевич, пожалуй, самый известный представитель могущественной династии Морозовых. Он окончил естественное отделение Московского университета, а также учился химии в Кембридже. В Манчестере Савва Тимофеевич познал все тонкости текстильного производства. В 1886 году, в возрасте двадцати четырех лет, стал директором-распорядителем Никольской мануфактуры. Савва Тимофеевич, обладая даром заглядывать далеко вперед, сам начал строить машинное оборудование для своей мануфактуры, отказавшись от закупок его за границей. Он знал каждый винтик у любой машины или станка и первым из российских предпринимателей попытался внедрить систему участия рабочих в прибылях предприятия. С. Т. Морозову был владельцем хлопковых полей в Туркестане и химического завода в Пермской губернии. Русская пресса даже окрестила Савву Морозова «купеческим воеводой». На Всероссийской промышленной выставке в Нижнем Новгороде он ему было предоставлено почетное право поднести царю хлеб-соль. Савва Тимофеевич являлся членом московского отделения Совета торговли и мануфактур и основателем русско-германского химического акционерного общества «С. Т. Морозов, Крелль и Оттоман». Помимо особняка в Москве на Спиридоньевке, у Морозова были имение Покровское-Рубцово близ Истры и дача на реке Киржач. Савва Тимофеевич прекрасно знал русскую и английскую поэзию, особенно любил Пушкина и Брюсова. С толстосумами Морозов не дружил, предпочитая общаться с известными в России людьми: Чеховым, Станиславским, Горьким, Шаляпиным, Шехтелем, Левитаном и многими другими. Особое внимание он уделял благотворительности. На свои средства перестроил здание Московского Художественного театра, в Орехово-Зуеве для рабочих построил новые казармы, фабрику, театр, электростанцию, заложил фундамент для огромной больницы. Савва Тимофеевич оказывал материальную поддержку социал-демократам, финансировал газеты «Искра», «Новый путь», «Борьба», помогал политическим ссыльным. С. Т. Морозов был женат на Зинаиде Григорьевне Зиминой (1867 – 01.09.1947). В их браке родились дети: Тимофей, Мария, Елена и Савва. После смерти С. Т. Морозов был похоронен на Рогожском кладбище в Москве.

Старший сын С. Т. Морозова ТИМОФЕЙ САВВИЧ (15.11.1888 – 21.02.1921) окончил математический факультет Московского университета. Он был попечителем Московского старообрядческого института и Коммерческого училища. В браке с Татьяной Николаевной Пахорской имел детей: Савву, Адриана и Павла. В 1921 году Т. С. Морозов был расстрелян большевиками в Ростове-на-Дону.

МАРИЯ САВВИШНА МОРОЗОВА (25.07.1890 – 1934) вскоре после замужества развелась. Лечилась в психиатрической больнице. Утонула в Оке.

ЕЛЕНА САВВИШНА МОРОЗОВА (род. в 1894) после революции 1917 года эмигрировала в Бразилию.

САВВА САВВИЧ МОРОЗОВ (25 июля 1903 – 1964 гг.) окончил Институт инженеров транспорта. Был репрессирован. Позже работал переводчиком в Мострансе и инженером по строительству мостов. Внук С. Т. Морозова, его полный тезка САВВА ТИМОФЕЕВИЧ МОРОЗОВ (28.08.1911 – 20.02.1995) был старейшим московским журналистом и писателем. Он участник Великой Отечественной войны, почетный полярник СССР, автор романа «Льды и люди» и повести «Дед умер молодым». Он несколько раз приезжал в Орехово-Зуево, встречался с общественностью города, выступал в музее и Зимнем театре.

СЕРГЕЙ ТИМОФЕЕВИЧ МОРОЗОВ

(28.07.1863 – 11.12.1944)

Сергей Тимофеевич окончил юридический факультет Московского университета. С 1906 года являлся директором-распорядителем Товарищества Никольской мануфактуры. В 1885 году он основал Кустарный музей, который передал его в дар Москве. Сергей Тимофеевич был известным меценатом, финансировал журнал «Мир искусства», был пайщиком Московского Художественного театра. Он был женат на Ольге Васильевне Кривошеиной, сестре известного государственного деятеля А. В. Кривошеина. В 1925 году Сергей Тимофеевич по совету родных уехал во Францию, где и провел оставшуюся часть жизни. И он, и его жена похоронены под Парижем на кладбище Сент-Женевьев де Буа.

ВАРВАРА САВВИШНА МОРОЗОВА, единственная дочь Саввы Васильевича Морозова, старообрядка поповского согласия. Была замужем за Андреем Андреевичем Скороспеловым, богородским первой гильдии купцом.

* * *

История семьи Морозовых – это история превращения крепостных крестьян, самоучек в высокообразованных бизнесменов, настоящих русских интеллигентов и тонких ценителей искусства. С полной самоотдачей и упорством создавали Морозовы гигантские по тем временам предприятия, участвовали в строительстве железных дорог, учреждении банков, экономическом освоении окраин. Это семейство прославилось своими благотворительными деяниями, созданием выдающихся музейных коллекций. Славный купеческий род Морозовых – это мощнейший духовный потенциал России. Именно у этого замечательного семейства многие нынешние молодые предприниматели учатся, как надо вести Бизнес с большой буквы.

Морозовы: остаться в истории

Теперь, когда мы бросили беглый взгляд на всех представителей династии Морозовых, давайте более подробно познакомимся с наиболее яркими членами этой замечательной семьи, оставившими глубокий след не только как выдающиеся предприниматели, но и как люди, внесшие огромный вклад в культуру, искусство и образование нашей страны.

АЛЕКСЕЙ ВИКУЛОВИЧ МОРОЗОВ

Алексей Викулович принадлежал к старшей ветви «Викуловичей» рода Морозовых. В возрасте 12 лет Алексей был отдан в реальное училище, однако учение давалось ему с трудом, и закончить его он так и не сумел. Позднее Алексей Морозов много занимался самообразованием, посещал лекции в Московском университете по всемирной истории и истории искусств, а некоторые профессора даже приходили заниматься с ним на дом. В итоге он приобрел глубокие знания в области отечественной истории и культуры.

«Викуловичам» принадлежало «Товарищество мануфактуры Викулы Морозова с сыновьями» в местечке Никольском, основанное в 1882 году. В 1894 году после смерти родителей Алексей Викулович становится главой этого товарищества. В 1898 году он обратился в Московскую городскую думу с заявлением о желании пожертвовать из денег, завещанных покойным родителем Викулой Морозовым на благотворительные дела, капитал в размере 400 тысяч рублей на устройство в Москве новой детской больницы. Однако у него было одно очень важное условие: больница должна была носить имя его отца, покойного Викулы Елисеевича Морозова, и служить удовлетворению нужд бедных жителей Москвы, то есть быть бесплатной. В результате в 1902 году больница приняла первых пациентов. В народе она всегда была известна под названием «Морозовская». Ныне она вновь официально носит это имя.

В 1900 году Алексей Викулович, страстно увлеченный собирательством фарфора, стекла и икон, передает все дела брату Ивану, а сам, имея в распоряжении лишь наследство, с неутомимой энергией всецело отдается любимому занятию – коллекционированию. Родовой дом «Викуловичей» в Москве в Введенском (ныне Подсосенском) переулке, после смерти родителей доставшийся Алексею Викуловичу, становится местом размещения его уникальной коллекции. В соответствии с новым назначением изменяется и облик дома: надстраивается этаж для размещения коллекции икон, строится угловой флигель, перестраивается интерьер.

Центром музейной экспозиции становятся расположенная во втором этаже библиотека и связанные с ней двухцветный зал и лестница. В библиотеке размещались книжные фонды, содержавшиеся в застекленных готических шкафах, а также уникальный по своей конструкции шестигранный стол, изготовленный по проекту знаменитого русского архитектора Федора Осиповича Шехтеля. Каждая вторая ячейка шестигранника представляла собой витрину, где хранились и экспонировались раритеты из коллекции старообрядческих книг. Основа этой коллекции была заложена еще книгами о вере Елисея Саввича, деда Алексея Викуловича.

Предметы мебели, шкафы для книг и специальные витрины для фарфора были изготовлены на мебельной фабрике «Поставщика двора Его Императорского Величества» П. Шмита, мужа сестры Алексея Викуловича. Интерьер превращенной в музей библиотеки был выполнен в любимом архитектором Шехтелем стиле неоготики. Небольшие комнаты особняка, высота которых почти в четыре раза превосходила ширину, устремлялись вверх, тянулись в высоту и узкие панно, выполненные художником М. А. Врубелем на сюжеты из «Фауста», на шестах висели зловещие маски. Все вместе – химеры, маски, чудовища, карлик, сидящий на нижних ступеньках лестницы, персонажи панно – создавало атмосферу таинственности и старины, ощущение присутствия в сказочном мире, заселенном мифическими существами. Противопоставление двух миров олицетворяло извечное противоборство света и тьмы, душевную напряженность, которыми было пронизано внутреннее убранство дома. Этот интерьер не только отражал эстетические предпочтения самого хозяина, но и был ярким образцом популярного в те годы стиля модерн.

Все в этом доме было тщательно продумано для лучшего размещения и представления коллекции. С самого начала своей деятельности коллекционера Алексей Викулович мечтал создать общественно значимое собрание и подарить его Москве для организации музея его имени. Имевшиеся у него огромные материальные средства позволили ему в короткий срок собрать прекрасную коллекцию фарфора, миниатюр, гравюр, лубка, икон, стекла, хрусталя, серебра, табакерок, деревянных резных игрушек, тканей и вышивки, и все это были изделия русских мастеров.

Родственница Алексея Викуловича, Маргарита Кирилловна Морозова, писала: «Это был человек тонкого ума, очень остроумный, любивший женское общество, хотя сам неженатый. Человек он был очень культурный, любил культурную работу больше, чем занятие своим делом, деятельную роль в котором предоставил своему более молодому брату Ивану Викуловичу… Дом, который после смерти отца перешел к нему как старшему, был огромный, с бесконечным числом комнат. Все комнаты второго этажа наполнялись витринами с фарфором его собрания и иконами. Сам же он жил внизу, где у него были две столовые, гостиная и кабинет».

Алексей Викулович как коллекционер прославился прежде всего собранием русского фарфора. Это была, бесспорно, лучшая коллекция в России, состоявшая из 2459 предметов, в которой были представлены изделия всех российских фарфоровых заводов – от первых чашек елизаветинского времени до новейших образцов российских предприятий: продукция Ф. Гарднера, завода Попова, а также редкие изделия заводов Юсупова, Всеволожского, Поливанова, Долгорукова.

Свою коллекцию гравированных и литографированных портретов Алексей Морозов начал собирать еще в 1895 году, приобретя у В. А. Тюляева 1000 листов. К 1912 году его собрание насчитывало уже 10 000 листов гравюр и литографий, в том числе множество портретов российских знаменитостей. Занимаясь изучением своей коллекции, он в 1912 – 1913 годах издал многотомный «Каталог моего собрания русских гравированных и литографических портретов».

А еще были в коллекции Алексея Викуловича иконы. Часть старинных икон досталась ему от деда, бывшего большим почитателя древнего письма, часть – от отца. Всего за четыре года Морозову удалось собрать богатейшую коллекцию икон XIII—XVII веков, которая к 1917 году насчитывала 219 экземпляров. В этом деле большую помощь ему оказывал художник И. С. Остроухов.

Несмотря на то что стекло не являлось главным предметом собирательства Морозова, его коллекции насчитывала 42 предмета художественного стекла (сейчас хранится в Кусково).

При составлении коллекции старинного русского серебра, Алексей Викулович разыскивал произведения елизаветинского времени; 220 предметов из его собрания имеют большую художественную ценность.

Весной 1918 года, когда особняк был захвачен латышской анархической организацией, собрание и его хозяин едва не погибли. Анархистов с помощью оружия все-таки удалось выбить, однако коллекциям был нанесен непоправимый ущерб: исчезли все табакерки, оказались поврежденными все ткани и часть миниатюр, было разбито множество фарфоровых экспонатов, испорчена часть мебели, изъятые из папок гравюры были разбросаны по комнатам, личный архив Морозова погиб. 19 августа того же 1918 года коллекция была национализирована. По описи в собрании находилось 2372 предмета из фарфора. Алексей Викулович получил от новых властей две комнаты в своем особняке и занимался хранением и описанием коллекции. Собранию Морозова был присвоен статус Музея-выставки русской художественной старины с отделами фарфора и средневековой живописи.

Однако вскоре иконы из собрания Морозова были поделены между Историческим музеем и Третьяковской галереей, коллекцию гравюр перевезли в Графический кабинет Музея изящных искусств, серебро и миниатюры попали в Оружейную палату Московского Кремля, остальные предметы и книги – в различные музеи. После реорганизации музей получил название «Музей фарфора. Отделение центрального декоративного музея».

В 1932 году собрание переехало в Кусково. С момента образования в особняке Алексея Викуловича Музея-выставки русской художественной старины размещавшаяся там коллекция стекла и фарфора стала пополняться за счет поступления из так называемых пролетарских музеев и из хранилища Государственного музейного фонда, в которых находились экспроприированные ценности из крупных частных коллекций. Сейчас в Кусково находится 2,5 тысячи единиц стекла, из них 1200 русского, а «морозовский» фарфор «растворился» в общем семитысячном фонде.

МИХАИЛ, ИВАН И АРСЕНИЙ МОРОЗОВЫ Михаил, Иван и Арсений Морозовы – сыновья Абрама Абрамовича Морозова и знаменитой предпринимательницы и благотворительницы Варвары Алексеевны Морозовой, наследники текстильной империи Морозовых.

Их судьбы сложились по-разному, но каждый из них, безусловно, оставил свой след в истории рода.

Старший брат МИХАИЛ АБРАМОВИЧ МОРОЗОВ – главный оппонент и критик своей матери-благотворительницы Варвары Алексеевны. Он блестяще закончил историко-филологический факультет Московского университета, даже пробовал себя в роли университетского преподавателя, очень неплохо рисовал, сочинил и опубликовал роман, занимался историческими исследованиями и писал публицистические эссе. В 1895 году он был назначен директором правления Товарищества Тверской мануфактуры бумажных изделий, но коммерческие дела и семейный бизнес его интересовали мало. Как подметила газета «Московский листок», «крупным промышленным и коммерческим деятелем он был, так сказать, лишь по праздникам, никогда не увлекался этой стороной своей деятельности; он горел искусством».

«У нас в Москве среди купечества дети хуже своих отцов, – писал Михаил Абрамович, имея в виду поколение своей матери, образованной предпринимательницы, которая пыталась заставить его заниматься семейным бизнесом. – „Отцы“, которых изображал Островский, были безграмотны и носили длинные бороды, но они все-таки понимали, что есть профессии более высокие, чем маклерство „по хлопку и чаю“, что счастье состоит не только в том, чтобы фабрика приносила трехмиллионный дивиденд и Христофор из „Стрельны“ кланялся бы до пояса, а цыгане сами собой пели бы здравницу».

Придерживаясь весьма консервативных взглядов, Михаил Морозов не разделял стремлений своей матери, владелицы Тверских мануфактур, к дальнейшему улучшению быта фабричных рабочих. Напротив, «заигрывание с народом», по мнению Михаила Абрамовича, лишь вредило делу. А причины материнской филантропии он видел в ее общении с представителями либеральных кругов и влиянии на Варвару Алексеевну ее гражданского мужа, редактора «Русских ведомостей» В. М. Соболевского.

Желая отгородиться от купеческой среды, Михаил Абрамович принял традиционное православие, стал старостой Успенского собора Московского Кремля, собирал материалы по его истории и даже частично финансировал реставрационные работы. Михаил Морозов был весьма заметным общественным деятелем: он неоднократно избирался гласным Московской городской думы, был почетным мировым судьей, председателем Московского купеческого собрания (1897), членом-учредителем Комитета по устройству Музея изящных искусств имени императора Александра III (ныне ГМИИ им. Пушкина).

Мать Михаила Абрамовича отказала в финансовой помощи создателю музея И. В. Цветаеву, потому что считала собирание произведений искусства бесполезным для народа занятием и тратить деньги на «баловство» не собиралась. Варвара Алексеевна предпочитала «учить и лечить», в то время как Михаил Абрамович ценил прекрасное. В Москве он был известен под прозванием Джентльмен. Публиковал свои работы под псевдонимом М. Юрьев. Не моргнув глазом, в одну ночь в Английском клубе проиграл табачному фабриканту и балетоману М. Н. Бостанжогло более миллиона рублей.

В пику практичной фабрикантше Варваре Алексеевне ее сын занялся меценатством и коллекционированием, активно помогал Музею изящных искусств, в котором на его средства был создан античный зал Венеры Милосской и Лаокоона.

Увлекшись коллекционированием, Михаил Абрамович вдоль и поперек объездил Европу, побывал в Африке. В своих письмах он очень ярко, с присущей ему во всем оригинальностью, описывал природу и быт многих городов и курортных мест, охотно покупал полотна русских художников и французскую живопись. В начале 1900-х годов его коллекция включала 83 произведения русской и западноевропейской живописи, 10 скульптур и свыше 60 икон. Наиболее значимая часть коллекции – французская живопись – была представлена работами Э. Дега, М. Дени, К. Коро, Э. Мане, К. Моне, О. Ренуара, П. Сезанна, А. Тулуз-Лотрека. Он первым из российских коллекционеров оценил творчество П. Гогена, В. ван Гога, П. Боннара, познакомил с работами этих мастеров московских любителей живописи, привлек к ним внимание других известных коллекционеров – своего брата И. А. Морозова и С. И. Щукина. В собрании Михаила Абрамовича была египетская мумия в деревянном раскрашенном саркофаге (приобретена в Каире в 1894 году), которую в 1896 году он передал в дар Румянцевскому музею.

«Михаил Абрамович Морозов вообще был чрезвычайно характерной фигурой, – писал в своих воспоминаниях С. П. Дягилев, – в его облике было что-то своеобразное и неотделимое от Москвы, он был очень яркой частицей ее быта, чуть-чуть экстравагантной, стихийной, но выразительной и заметной».

Со своей молодой женой и детьми Михаил Абрамович жил в собственном особняке с античными колоннами в Глазовском переулке, недалеко от Смоленского бульвара. Здесь во всем, как и в характере хозяина, чувствовалось смешение нового и старины: чего стоят собственная электростанция при усадьбе и толстый, бородатый кучер в русском кафтане на тройке перед крыльцом. Старообрядческие иконы, развешанные на стенах особняка, соседствовали с полотнами Поля Гогена и Клода Моне, лучшие французские вина стояли на одном столе с необъятных размеров русским самоваром.

В зимнем саду его особняка была собрана не самая большая, но, пожалуй, одна из самых интересных в России коллекций картин. Подлинный ценитель искусства, Михаил Абрамович сразу же разглядел выдающийся талант недавно умершего Гогена и купил в Париже четыре его картины. Знаменитый художник Константин Коровин, дававший Морозову уроки рисования, вспоминал о «смотринах» произведений одного из главных представителей постимпрессионизма:

«Привез Михаил Абрамович картины в Москву. Обед закатил. Чуть не все именитое купечество созвал.

Картины Гогена висят на стене в столовой. Хозяин, сияя, показывает их гостям, объясняет: вот, мол, художник какой, для искусства уехал на край света. Кругом огнедышащие горы, народ гольем ходит… Жара…

– Это вам не березы!.. Люди там – как бронза.

– Что ж, – заметил один из гостей, – смотреть, конечно, чудно. Но на нашу березу тоже обижаться грех. Чем же березовая настойка у нас плоха? Скажу правду, после таких картин как кого, а меня на березовую тянет.

– Скажите на милость! – воскликнул Михаил Абрамович. – Мне и Олимпыч, метрдотель, говорил: „Как вы повесили эти картины, вина втрое выходит“. Вот ведь какая история! Искусство-то действует…»

Михаил Абрамович Морозов, несмотря на все его причуды, был человеком очень жизнерадостным и колоритным: огромного роста, неуемной энергии, пил и ел без меры, зная, что тем самым просто губит себя – еще в детстве он перенес скарлатину с осложнением на почки и сердце. Ему следовало бы беречь свое здоровье, но, по воспоминаниям близких, Михаил Абрамович будто нарочно делал именно то, что для почек и сердца губительно. «Когда доктора у него уже определили нефрит, он каждый день пил водку и закусывал ее сырым мясом с перцем. На это было ужасно смотреть!» – сокрушалась впоследствии его супруга Маргарита Кирилловна Мамонтова. Умер Михаил Абрамович в 1903 году в возрасте тридцати трех лет. После его смерти, в соответствии с завещанием, 60 картин были переданы Маргаритой Кирилловной в Третьяковскую галерею. А после революции 1917 года великолепное собрание западной и русской живописи, икон и скульптур Морозова было перевезено в ГМИИ имени А. С. Пушкина и Эрмитаж.

От брака с Маргаритой Кирилловной Мамонтовой (1873 – 1958) у Михаила Морозова было четверо детей: Юрий, Михаил, Елена и Мария. Младший сын Михаил (1897 – 1952), позировавший В. Серову для портрета «Мика Морозов», стал известным советским шекспироведом. Юрий – морской офицер – пропал без вести во время Гражданской войны. Обе дочери, Елена и Мария, эмигрировали.

Средний брат ИВАН АБРАМОВИЧ МОРОЗОВ – самый «правильный» из сыновей, он стал единственным настоящим помощником матери в семейном бизнесе.

Окончив Цюрихский политехникум, он жил в Твери, где являлся директором-распорядителем Тверской мануфактуры. Именно благодаря упорству и предприимчивости Ивана Абрамовича, капитал семейного предприятия Морозовых в 1904 – 1916 годах увеличился в три раза. Особенно большую прибыль фабрики Морозовых получили во время Первой мировой войны, когда выполняли государственные заказы на сукно и полотно для воюющей армии.

Иван Морозов не ограничивал свою деятельность одной только текстильной промышленностью. Он был председателем правления Мугреевско-Спировского лесопромышленного товарищества, образованного в 1908 году, входил в число учредителей Российского акционерного общества «Коксобензол», Московского банка братьев Рябушинских, а также продолжал филантропические традиции семьи.

В 1899 году Иван Абрамович переехал из Твери в Москву, где обзавелся собственным домом. У вдовы своего дяди Давида Абрамовича Морозова он купил старинную дворянскую усадьбу на Пречистенке – одну из немногих, которым посчастливилось сохраниться после опустошительного пожара 1812 года. Молодой, богатый фабрикант очень быстро стал известен в светских кругах Москвы. На его знаменитых званых обедах, приватных вечерах и завтраках собиралось не меньше известных людей, чем у старшего брата Михаила Морозова, в чьем доме Иван познакомился со многими литераторами, артистами и художниками. Часто бывая в окружении людей искусства, Иван Абрамович очень скоро подпадает под влияние своих новых друзей и начинает интересовался живописью. Именно тогда он знакомится с великим коллекционером, любителем и знатоком искусства Сергеем Щукиным, чья картинная галерея западноевропейской живописи производит на Ивана Абрамовича неизгладимое впечатление. Огромную роль в его решении заняться коллекционированием сыграла и дружба с известными русскими художниками Коровиным, Серовым, Васнецовым. Начало собственной коллекции Ивана Абрамовича положила покупка полотен русских пейзажистов, а в 1903 году он приобрел холст Альфреда Сислея «Мороз в Лувесьенне», с которого началось собрание шедевров западноевропейской живописи, ставшее вскоре одним из самых крупных в России.

После смерти брата Михаила Иван Морозов с удвоенной энергией продолжил семейную традицию собирательства лучших образцов русской и западноевропейской живописи. Как правило Иван Абрамович покупал картины у парижских торговцев предметами искусства (Воллара, Дюран-Рюеля, Бернхейма и т. д.), а также во время вернисажей или же прямо в мастерских художников. Он очень часто ездил в Европу, особенно в Париж, где, казалось, для него не представляло интереса ничего, кроме музеев и выставок. Иван Абрамович не пропускал ни одной сколь-нибудь значительной выставки – ни «Независимых», ни «Осеннего Салона». Не прошло и нескольких лет, а в его собрании уже было свыше 250 произведений мастеров французской живописи, в том числе полотна Ренуара, Ван Гога, Пикассо, Гогена, Матисса и многих, многих других. О тех баснословных суммах, которые тратил на произведения искусства Иван Морозов, в те годы ни один из европейских собирателей, а тем более музеев, не мог даже и помыслить. Будучи человеком уравновешенным, не потрясавшим Москву, как его братья (Михаил – миллионными проигрышами в Английском клубе, а Арсений – безрассудными пари), он позволял себе безумства только по отношению к своей коллекции. Недаром один из самых известных торговцев произведениями искусства Парижа тех лет Амбруаз Воллар называл его «русский, который не торгуется». А как еще объяснить тот факт, что чрезвычайно прагматичный в делах он мог ежегодно тратить на покупки живописных полотен невероятные суммы – 200–300 тысяч франков? Известно, что только западная часть коллекции обошлась Морозову в 1 410 665 франков (в то время один рубль равнялся сорока франкам).

Знакомства в Париже, коллекция картин, процветающий бизнес – все это побудило Ивана Абрамовича переустроить московский особняк или, вернее, приспособить его для своей новой страсти – собирательства. Благодаря перестройке, которая проводилась под руководством модного архитектора Льва Кекушева, появилась возможность гораздо более выигрышно представлять коллекцию. Впрочем, надо сказать, этот особняк всегда был закрыт для посторонних. Попасть в него было намного труднее, чем к гостеприимному С. И. Щукину или покойному брату Ивана Абрамовича, Михаилу. Иван Морозов никогда не стремился привлечь внимание прессы и критики и не любил демонстрировать свою коллекцию. В отличие от брата, который еще при жизни нередко дарил свои собранные шедевры московским музеям, он собирал картины исключительно для себя.

В 1918 году частная галерея Ивана Морозова была национализирована. Его особняк, в котором располагалась коллекция, стал Вторым музеем новой западной живописи (Первый музей составила коллекция Щукина). По иронии судьбы, Иван Абрамович был назначен заместителем хранителя собственной коллекции и в течение нескольких месяцев занимал эту должность, водя посетителей по залам музея. К тому времени уже покинули Советскую Россию практически все его прежние друзья, знакомые и родственники. В 1917 году скончалась мать, Варвара Алексеевна, но Иван Морозов все никак не мог бросить свою коллекцию. И лишь весной 1919 года он решился и навсегда покинул Россию вместе с женой Евдокией и дочерью. Семья Морозовых обосновалась в Париже, сначала в гостинице «Мажестик», а затем в квартире в 16-м округе французской столицы. В эмиграции Иван Абрамович никогда не вспоминал о национализированных большевиками фабриках (большую долю семейных предприятий Варвара Морозова и так завещала своим рабочим), не жалел о былом благополучии и утрате гигантского состояния. Самым ценным, что осталось в России, он считал свое собрание живописи. Без него жизнь Ивана Морозова утратила смысл. Его сердце остановилось 22 июня 1921 года, когда он ехал в Карлсбад (Карловы Вары).

Младший брат АРСЕНИЙ АБРАМОВИЧ МОРОЗОВ в семейном текстильном бизнесе абсолютно никакого участия не принимал.

Красавец и балагур, известный всей Москве весельчак, страстный охотник и любитель собак, Арсений Абрамович снискал славу кутилы, прожигателя жизни и родительских капиталов. Но зато он сумел удивить Первопрестольную постройкой весьма неординарного сооружения на Воздвиженке – замка в испано-мавританском стиле, в котором сейчас находится Дом приемов Правительства Российской Федерации.

На двадцатипятилетие матушка Варвара Алексеевна подарила Арсению участок земли, на котором располагался привычный глазу жителей Москвы классический особнячок. Молодой Морозов задумал перестроить его по своему вкусу.

Заказ на строительство особняка получил известный архитектор, мастер московского модерна Виктор Александрович Мазырин. Арсений Абрамович познакомился с ним на Всемирной выставке 1894 года в Антверпене, для которой Мазырин проектировал русский павильон. К тому времени он уже был признанным мастером, автором павильонов для Парижской выставки 1889 года и Среднеазиатской выставки в Москве (1891). Мазырин слыл у московской публики «большим оригиналом»: он верил в переселение душ и считал себя инкарнацией египтянина-строителя пирамид. Поэтому он даже дважды побывал в Египте. Мазырин много путешествовал и, как истинный зодчий, из каждой поездки привозил альбомы зарисовок: рисунки различных зданий, понравившихся ему деталей и фрагментов архитектурных сооружений. Неудивительно, что Арсений Морозов сошелся и подружился именно с таким архитектором – они стоили друг друга. По Москве даже ходили слухи, что между чудаковатым архитектором и его заказчиком имел место бурный роман.

Рассказывали также, что, принимая заказ на постройку особняка, Мазырин спросил:

– В каком стиле строить?

– А какие есть? – поинтересовался Арсений.

– Классический, модерн, мавританский… – начал перечислять зодчий.

– А, строй во всяких! У меня на все денег хватит, – заявил ему Морозов.

И вскоре архитектор и эксцентричный заказчик отправились в вояж по Европе – искать прообраз будущего чудо-дворца. Искомое здание они нашли в португальском городе Синтра: дворец Паласиу-ди-Пена, построенный в 1885 году, который принадлежал принцу Фердинанду, мужу португальской королевы Марии II. Замок был воздвигнут на высокой скале, он доминировал над всей местностью, но в то же время оставлял впечатление легкости и очарования. Это дивное сооружение очень понравилось Арсению Абрамовичу, и он заказал Мазырину построить ему особняк в характерном для Португалии и, в частности, для дворцов Синтры стиле мануэлино.

Старшая дочь архитектора Мазырина, балерина Мариинского театра Лида, в 1897 году заложила первый камень в основание дома, и уже через три года (невероятно быстро по тем временам) строительство было закончено.

Однако еще во время строительства особняк Морозова сделался объектом насмешек москвичей, сплетен, слухов и критических газетных статей. Все залы дворца были решены в разных стилях – не было ни одного повторяющегося, даже похожего, как и потребовал Морозов изначально.

Аристократическая Москва скептически морщилась. Граф Лев Николаевич Толстой в романе «Воскресение» дал убийственную характеристику и особняку, и хозяину: Нехлюдов, проезжая по Воздвиженке, размышляет о строительстве «глупого ненужного дворца какому-то глупому ненужному человеку». Не менее резко высказалась Варвара Алексеевна, мать Арсения, когда узнала, что сын сделал с ее подарком – особняком в русском стиле: «Раньше я одна знала, что ты дурак, теперь вся Москва знает». На все упреки братьев о безвкусии и непрактичности Арсений отвечал: «Мой дом будет вечно стоять, а с вашими картинами еще неизвестно что будет».

Дом на Воздвиженке славился шикарными банкетами, которые устраивал хозяин, гостей собиралось столько, что «дамскому вееру было негде упасть». Арсений мог пригласить на банкет целый кавалерийский полк, а однажды заходивших встречало чучело медведя, в лапах у которого был серебряный поднос, полный осетровой икры. Особенно частым гостем особняка стал Савва Тимофеевич Морозов, двоюродный дядя братьев Морозовых, который нередко приводил с собой своих друзей, в том числе и писателя Максима Горького.

Однако долго наслаждаться жизнью в «мавританском замке» Арсению не пришлось. В Твери на пьяной пирушке по случаю местных выборов речь зашла о силе воли. Тридцатичетырехлетний Морозов заключил глупое пари, что сможет выдержать любую боль, и, недолго думая, тайком от приятелей прострелил себе ногу. Пари он выиграл, но рана не была должным образом обработана, и через три дня Арсений умер от заражения крови. Его друг Мазырин скончался в 1919 году то ли от пневмонии, то ли от брюшного тифа. (Его потомки и сегодня живут в Москве). Дом же, построенный парой этих эксцентричных людей, стоит до сих пор. За более чем вековое существование дома произошло изменение вкусов и представлений о прекрасном. Теперь этот образчик странной для современников архитектуры воспринимается как нечто замечательное и даже чудесное.

Со смертью Арсения Морозова скандальная слава дома на Воздвиженке не закончилась. Кутила и любитель женщин оставил особняк не жене с детьми, а некой даме полусвета Коншиной, которая была его любовницей. И даже старания лучших московских юристов, нанятых Варварой Алексеевной Морозовой, не увенчались успехом. Оспорить это завещание родственники не смогли. Сама Варвара Морозова до конца жизни ненавидела дом на Воздвиженке, который стал своеобразным памятником ее непутевому, но, вне сомнения, любимому сыну.

Сын Михаила Абрамовича Морозова МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ МОРОЗОВ (18.02.1897 – 9.05.1952) – был известным русским литературоведом, театральным критиком, переводчиком и признанным специалистом по шекспировской эпохе.

Его отец, как уже было сказано выше, помимо занятий семейным бизнесом увлекался историей и искусством, окончил историко-филологический факультет Московского университета, написал несколько работ по всеобщей истории, занимался театральной критикой, публиковался под псевдонимом Михаил Юрьев. Он также собрал большую коллекцию картин, которую после его смерти супруга передала в Третьяковскую галерею и в ряд провинциальных музеев.

Его мать, Маргарита Кирилловна Морозова, происходила из рода известного мецената Саввы Ивановича Мамонтова. Ее отец был племянником Мамонтова и двоюродным братом основателя Третьяковской галереи Павла Михайловича Третьякова. Маргарита Кирилловна активно занималась общественной деятельностью, была директором Музыкального общества и дружила со многими русскими композиторами.

Михаил Михайлович Морозов получил прекрасное домашнее образование, обучался музыке и языкам. С двух лет учил английский язык. Латинский и греческий языки ему преподавал известный педагог Сергей Порфирьевич Гвоздев. По воспоминания М. М. Морозова, именно он пристрастил его к филологии. Михаил Морозов учился на историко-филологическом факультете Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова (но не окончил его по болезни), в Кембридже и Оксфорде.

С ранних лет он увлекся театром, мечтал стать писателем. Написал психологическую пьесу, которая была поставлена в одном маленьком московском театре в 1918 году, а в 1919 году поступил на службу в Наркомпрод, заведовал отделом информации, сотрудничал с газетами «Правда», «Известия», «Экономическая жизнь» и другими. Его вторая пьеса «О-Тао» шла в одной из московских студий. С 1920 года Михаил Михайлович работал театральным режиссером в народном доме под Москвой, читал лекции по истории театра, занимался переводами. Вместе с режиссером Малого театра Н. О. Волконским он перевел трагедию Шиллера «Заговор Фиеско в Генуе». Пьеса была поставлена в Малом театре в 1923 году и получила хвалебный отзыв в печати самого А. В. Луначарского. Михаил Михайлович также перевел пьесу «Любовью не шутят» А. де Мюссе для театра-студии под руководством Ю. А. Завадского.

Материальные трудности заставили его заняться преподаванием английского языка, он читал лекции на английском языке по истории английской литературы во многих московских вузах: II МГУ (ныне Московский педагогический государственный университет), Государственном институте истории искусств им. Луначарского, ГИТИСе, Институте красной профессуры мирового хозяйства и мировой политики, на Высших курсах, в техникуме и даже различных группах. Михаил Морозов составлял учебники, хрестоматии и пособия для изучающих английский язык. Занимался теорией перевода, написал для заочников курс теории и практики перевода (был издан в 1932 году).

Его статьи и театральные рецензии печатались во многих журналах и газетах: «Новой мир», «Октябрь», «Красная новь», «Молодая гвардии», «Интернациональная литература» (на русском, английском и французском языках), «Правда», «Известия», «Литературная газета», «Советское искусство». Он редактировал книги и писал к ним предисловия.

Во время Великой Отечественно войны много сделал для пропаганды советской культуры за рубежом. Он часто выступал по английскому и американскому радио, работал для Совинформбюро.

В 1946 году Михаил Михайлович был избран членом совета и президиума Всероссийского театрального общества. С 1947 года он состоял старшим научным сотрудником Института истории искусств Академии наук СССР. Много лет проработал редактором советского англоязычного журнала «News».

Михаил Михайлович Морозов – один из основоположников современного российского шекспироведения, вдумчивый толкователь и комментатор драматургии У. Шекспира, которую в своей автобиографии он назвал «любимым делом». С 1928 года он проводил публичные чтения о Шекспире в Библиотеке иностранной литературы, а с 1937 по 1947 год возглавлял Кабинет Шекспира и зарубежного театра Всероссийского театрального общества (ВТО). Под его редакцией и в ВТО вышел ряд шекспировских сборников, посвященных судьбе постановок пьес этого великого британского драматурга на советской сцене. Михаил Морозов был одним из редакторов и соавтором «Истории английской литературы», подготовленной к печати в Институте мировой литературы Академии наук СССР. В 1941 году в издательстве Академии наук СССР вышел в свет сборник «Из истории английского реализма» с его статьей о языке и стиле Шекспира.

М. М. Морозов был одним из инициаторов издания «Шекспировских сборников» (первый выпуск вышел в 1947 г.), организовал девять шекспировских конференций. Эти конференции проходили даже во время Великой Отечественной войны. Таковой была IV Шекспировская конференция в 1942 году, которая вызвала широкий международный резонанс. После ее проведения было получено много приветствий от зарубежных коллег, деятелей театра и кино, научных и культурных организаций, шекспировских обществ. Свое искреннее восхищение мужеством советских ученых, говорящих о Шекспире в осажденной фашистами Москве, выразил Чарли Чаплин. На этой конференции М. М. Морозов выступил с докладом «Борьба за гуманизм в творчестве Шекспира». V Шекспировская конференция состоялась в ВТО через год (в апреле 1943 года), на ней М. М. Морозов сделал доклад «Советское шекспироведение во время Отечественной войны».

М. М. Морозов – автор целого ряда статей по истории английского поэзии и театральной драматургии, рецензий на советские театральные постановки. В книге «Комментарии к пьесам Шекспира» (1941) он совместил опыт театроведа и педантичного текстолога. Целью этой книги было оказание помощи актерам и режиссерам, работающим над театральным постановками шекспировских драм. Ученый утверждал, что «наука о Шекспире неразрывно связана с изучением театра и прошлого и настоящего», а российский театр считал «крупнейшим комментатором Шекспира». Работы Морозова связали между собой научное шекспироведение и театр, этой традиции последовали другие поколения отечественных шекспироведов.

Самое пристальное внимание в своих научных трудах Михаил Михайлович уделял анализу английского текста, он лично выполнил подстрочный комментированный перевод ряда пьес Шекспира («Отелло, венецианский мавр», 1944; с участием В. В. Левика – «Два веронца», 1945; «Конец – делу венец», 1946; при участии С. Я. Маршака – «Виндзорские насмешницы» для театра имени Вахтангова, 1951; «Трагедия о Гамлете, принце датском», 1954), пьес Шиллера, Мюссе.

Известный переводчик М. В. Урнов признавал огромное значение и авторитет М. М. Морозова в среде шекспироведов: «С естественной восторженностью писал и говорил он о достижениях выдающихся советских переводчиков, рассматривая их работу как новый этап в осмыслении Шекспира. Но восторженность, чрезвычайная отзывчивость, благожелательность Морозова не колебали его принципов и не препятствовали критике. Отмечая неудачи и промахи, он исходил из кардинальной задачи перевода и потому был строг и требователен. Вместе с тем он учитывал творческую индивидуальность переводчика, его возможности, указывал направление работы». Большую поддержку и помощь Михаил Михайлович оказал Борису Пастернаку во время его работы над переводами «Гамлета», «Ромео и Джульетты», «Короля Лира» и «Генриха IV». Эти переводы Б. Л. Пастернака были изданы с сопроводительными статьями и комментариями М. М. Морозова. Б. Л. Пастернак высоко ценил и признавал профессионализм ученого и так обращался к нему в военные годы: «Как и для других, для меня Вы живой авторитет, англовед и шекспиролог, знаток английского языка и литературы, и все то, что я Вам однажды писал: человек с огнем и талантом…» Михаил Михайлович отвечал Пастернаку взаимным уважением «прежде всего потому, что автором этих переводов является большой поэт», потому, что «он правильно понял самую задачу театрального перевода». И не случайно «лучшим художественным переводом Шекспира на русский язык» он считал перевод «Ромео и Джульетты» Пастернака: «Пастернак нашел живые интонации, нашел звучание речи каждого действующего лица. Перевод Пастернака порывает с тем традиционным представлением об этой пьесе как о картине пышного Ренессанса, Ренессанса в шелку и бархате, в шляпах с перьями, нарядного маскарада. Это не итальянская пьеса – это в большей степени картина в духе нидерландской школы, и в этом отношении Пастернак идет по следам Островского, переведшего „Укрощение строптивой“». Столь же высокие оценки ученого получил его перевод «Гамлета»: «Кроме того, как заметил зоркий критик Немирович-Данченко, выбравший пастернаковского „Гамлета“ для МХАТ, у Пастернака доминирует не просто слово, а слово-действие. Сравните с подлинником перевод Пастернака, и вы увидите, насколько он умеет переводить движение и жесты».

Борис Пастернак выразил свою благодарность ученому в шуточных стихах:

…И под руку с Морозовым — Вергилием в аду — Все вижу в свете розовом И воскресенья жду.

Михаил Михайлович часто выступал в качестве консультанта переводчиков (В. В. Левик, М. Л. Лозинский, С. Я. Маршак, А. Д. Радлова и Т. Л. Щепкина-Куперник), режиссеров и актеров советского театра (Н. П. Акимов, В. Б. Вагаршян, А. А. Васадзе, Ю. А. Завадский, Г. М. Козинцев, Б. Н. Ливанов, С. М. Михоэлс, Н. Д. Мордвинов, А. А. Остужев, А. Д. Попов, Р. Н. Симонов, Г. С. Уланова, Н. П. Хмелев, А. Ходжаев, А. А. Хорава, А. А. Яблочкина). Круг его интересов и общения был необычайно широк.

Профессор М. М. Морозов был чрезвычайно талантливым и чутким педагогом, о его публичных выступлениях и университетских лекциях на английском языке ходили легенды. Его энциклопедические знания, эрудиция и ораторский артистизм производили на студентов незабываемое впечатление. По свидетельству его учеников, отрывки из произведений Шекспира он читал наизусть.

Несмотря на перечисленные выше заслуги, необходимо отметить, что главное – это труды ученого. В книгах и статьях Михаила Михайловича Шекспир и его персонажи предстают как живые собеседники читателя. В последней книге М. М. Морозова «Шекспир» (1947, серия «Жизнь замечательных людей») есть глава под названием «Вопрос об авторстве», в которой развенчивается миф о «шекспировском вопросе» и последовательно доказывается несостоятельность версий, согласно которым на роль создателей шекспировского канона выдвигалась английская знать из современников Шекспира: граф Рэтленд, граф Оксфорд, граф Дерби, философ Фрэнсис Бэкон, драматург Кристофер Марло и другие. А в его книге на английском языке «Шекспир на советской сцене» (1947) дан правдивый анализ достижений советского театра. До сих пор она пользуется популярностью среди зарубежных историков театра. В предисловии к этой книге известного британского шекспироведа Дж. Довера Уилсона, в частности, говорится: «Мы все отдавали себе отчет в том, что Шекспира высоко почитают в Советском Союзе, почитают к тому же „по традиции“, как мог бы сказать Гамлет. Мы знаем также, что профессор Морозов один из ведущих, если не главный авторитет в этой области».

И это действительно так, ибо М. М. Морозов был по-настоящему глубоким знатоком елизаветинской эпохи, или, точнее сказать, шекспировской Англии конца XVI – начала XVII века. Он отличался прекрасной памятью, освоил английский язык XVI века, овладел идиомами словаря Шекспира, великолепно знал историю и быт его родины. Все это нужно было для проведения исследований шекспировских текстов в таких работах профессора Морозова, как «Язык и стиль Шекспира», «Метафоры Шекспира как выражение характеров действующих лиц», комментарии к пьесам драматурга.

По-своему очень любопытна концепция характера Гамлета, которую обозначил выдающийся советский шекспировед в одной из своих работ: «Гамлет весь в смятении, весь в искании. Он порывист, легко переходит от одного настроения к другому. Каждый раз он появляется перед нами в новом состоянии: то он скорбит об отце, то, охваченный отчаянием, обращается к Призраку все с тем же неразрешимым для него вопросом: „Что делать нам?“, то тепло приветствует Горацио, то издевается над Полонием, то (после сцены „мышеловки“) хохочет над разоблаченным королем… При этом Гамлет – отнюдь не безрассудный „мечтатель“, смотрящий на жизнь сквозь „романтический туман“. Он ясными глазами видит жизнь, иначе бы он так не страдал».

Много лет минуло со времен издания книг М. М. Морозова, давным-давно разошлись тиражи однотомников его избранных работ, выходивших в 1954, 1967, 1979 годах, но труды ученого и в наши дни сохраняют свое огромно научное значение.

Дочь Михаила Абрамовича и Маргариты Кирилловны Морозовых МАРИЯ МИХАЙЛОВНА МОРОЗОВА, в замужестве Фидлер (14.01.1904 – 29.11.1964), стала известной пианисткой и деятелем русской эмиграции первой волны.

Отец Марии Михайловны умер в начале октября 1903 года, не дожив до рождения своей последней дочери всего трех месяцев. Как и другие дети Морозовых, Мария (в семье ее звали Марусей) получила прекрасное образование. Однако, как вспоминала ее мать, поскольку Мария была младшей и любимой в семье, наряду с сыном Микой, их воспитанию уделялось первостепенное внимание. Вот что Маргарита Кирилловна писала по этому поводу своему другу, видному русскому философу и общественному деятелю Евгению Николаевичу Трубецкому: «Старшие были лишены моей материнской любви. Разве это не страдание для меня, что я вижу и понимаю… что оттого они такие неразвитые душой, что я не дала им своей настоящей души! Только Мика один и Маруся, конечно, составляют нечто светлое для моей души и успокаивают ее».

Мария окончила московскую частную женскую гимназию С. А. Арсеньевой. По настоянию матери, стремившейся, но не сумевшей стать пианисткой, Мария много времени отдавала игре на фортепиано. Ее музыкальным наставником была жена выдающегося русского композитора и пианиста Александра Николаевича Скрябина, Вера Ивановна Скрябина, профессор Московской консерватории.

После революции Мария прошла курс обучения в Московской консерватории по классу рояля. Вскоре после окончания консерватории, в 1927 году ей, с разрешения советского государственного деятеля Авеля Сафроновича Енукидзе и при поддержке итальянского посла графа Гаэтано Манцони, удается выехать за границу. В эмиграции Мария сначала жила в Париже, а затем в Мюнхене и Берлине, повышая исполнительское мастерство у таких выдающихся музыкальных педагогов, как Юлий Эдуардович Конюс и Артур Шнабель. В Париже Мария Морозова познакомилась с сыном бывшего директора московской Фидлеровской гимназии Александром Александровичем Фидлером и вышла за него замуж. Александр Александрович служил офицером в Добровольческой армии А. И. Деникина. В эмиграции он окончил политехникум в Швейцарии, где и работал инженером до встречи с Марией Михайловной.

Мария Михайловна Морозова буквально боготворила Авеля Енукидзе за его помощь с отъездом из Советского Союза. В своих воспоминаниях она написала, что Енукидзе сказал на прощание: «Деточка, обещай мне, что закажешь заупокойную службу по мне, когда услышишь, что меня убили». Через десять лет, 16 декабря 1937 года, Мария Михайловна играла фортепианный концерт в Берлине. На следующий день ее муж А. А. Фидлер отправился за газетными рецензиями, но первое, что он увидел в газетах, были сообщения о расстреле в Москве репрессированного А. С. Енукидзе. «Молитву за упокой души убиенного Авеля в русской церкви на Находш-трассе прочел отец Иоанн, будущий епископ Сан-Францисский».

Когда началась Вторая мировая война, семья Марии Михайловны переехала из Германии в итальянский Тироль. После войны, в 1946 году, Мария и Александр покинули Европу и отправились в Бразилию, где прожили до 1954 года. В Европу они больше никогда не возвращались. После того как в Рио-де-Жанейро умер А. А. Фидлер, Мария Михайловна эмигрировала в США, где сначала преподавала музыку в Нью-Йорке, а затем работала преподавателем русского языка в Университете штата Индиана в Блумингтоне, потом в течение трех лет преподавала русский язык в Дартмутском колледже города Хановер, штат Нью-Гэмпшир, а после в Бостонском колледже.

О берлинском периоде Марии Михайловны известный философ Федор Августович Степун оставил следующие воспоминания: «Несколько лет тому назад я, не подозревая, что младшая дочь Маргариты Кирилловны живет с мужем в Берлине, заметил ее в числе своих слушателей на докладе о театрах Москвы. На следующий же день я зашел к ней. На стене просторной комнаты – портрет работы Тропинина. На концертном рояле – пастернаковский набросок дирижирующего Никиша, за спиной дирижера – колонны и антресоли Благородного собрания, нынешнего Дома Советов <Дома Союзов>. Рядом с ним фотография Скрябина (хорошо знакомое по эстраде тонкое нервное лицо) и еще несколько своих московских вещей – сиротствующих в Берлине мигов прошлого. Пьем чай, разговариваем обо всем сразу. Мария Михайловна, лицом и манерами очень напоминающая мать, говорит больше вздохами, восклицаниями, отрывочными вопросительными фразами, радостными кивками головы: „Ну, конечно… Мы с вами знаем…“ Вспоминаем нашу Москву. В Марии Михайловне, слава богу, нет и тени злостной эмигрантщины. Она и в советской Москве чувствует хоть и грешную, но все же вечную Россию. После чая она садится за рояль и долго играет Скрябина, Медтнера, Калинникова. В моей душе поднимается мучительная тоска. Странно, тоска, голод, а все же она насыщает душу».

В течение всей своей жизни Мария Михайловна переписывалась с оставшейся в Москве горячо любимой матерью Маргаритой Кирилловной и поддерживала ее морально после смерти детей – Георгия, Елены и Михаила, своих братьев и сестры.

29 ноября 1964 года Мария Михайловна скончалась в Бостонском генеральном госпитале от флебита, перешедшего в лейкемию, о чем 9 декабря сообщила нью-йоркская газета «Новое русское слово».

СЕРГЕЙ ТИМОФЕЕВИЧ МОРОЗОВ

В конце XIX – начале XX века кустарная промышленность определяла весьма значительную область общественного производства, экономики и национальной культуры России. И поэтому неудивительно, что широко распространенными в те времена были такие определения как «кустарный специалист» или «деятель по кустарной промышленности». Сергей Тимофеевич Морозов как раз и был таким деятелем по кустарной промышленности, одним из самых авторитетных в этой области специалистов в нашей стране. Что же побудило недавнего выпускника юридического факультета Московского университета большую часть жизни посвятить оказанию помощи кустарям? Скорее всего, главную роль здесь сыграли традиции семьи Морозовых. «Вестник кустарной промышленности» в одной из своих публикаций отмечал: «С. Т. Морозов привнес в кустарное дело традиции известной мануфактурной фирмы „Савва Морозов“. Первая ее фабрика в Орехово-Зуеве не прерывала и до сих пор не прерывает сношений с кустарями. Число последних… превышает 100 тысяч человек и превосходит более чем вдвое число фабричных рабочих». Но стоит отметить, что помимо традиций предпринимательства среди Морозовых были сильны и традиции благотворительности, меценатства, поддержки духовных и культурных начинаний. Все это воспринял и Сергей Тимофеевич, который в конце 1880-х годов начинает большое внимание уделять кустарному делу, но не как филантроп, а с гораздо более практичным намерением: оказать кустарям содействие в переустройстве их трудовой деятельности в соответствии с меняющимися общественными и экономическими условиями.

Совершенно очевидно, что серьезное влияние на формирование интересов Морозова оказало тесное общение с экономистами – профессорами Московского университета А. И. Чупровым и Н. А. Карышевым, как и Сергей Тимофеевич, в 1888 году они были избраны в состав Комиссии Московского губернского земства по разработке плана систематической деятельности по содействию кустарным промыслам. Будучи членом этой Комиссии, Морозов предпочел праздным разговорам о судьбах кустарной промышленности реальное дело – создание Кустарного музея.

Подобные музеи стали в России конца XIX века своеобразным вариантом европейского художественно-промышленного музея. Объектами внимания этих музеев были крестьянские промыслы, по отношению к которым музеи не просто выполняли собирательские функции, но прежде всего были призваны играть активную роль в развитии и совершенствовании кустарного производства. Повсеместное возникновение кустарных музеев в России явилось следствием реформ 1860 – 1870-х годов, направленных на подъем уровня жизни крестьян, в том числе и с помощью кустарных промыслов. Первоначально идея создания такого музея в России возникла в Санкт-Петербурге в 1870-х годах, но Москва опередила столицу. Московское губернское земство в 1885 году открыло Торгово-промышленный музей кустарных изделий. Его организация завершила определенный этап в исследовании промыслов Московской губернии, предпринятый еще в связи с подготовкой к Всероссийской художественно-промышленной выставке 1882 года в Москве. На этой выставке российские кустари впервые выступили как самостоятельные предприниматели, а их изделия широко представили традиционную художественную культуру.

Коллекции кустарных изделий по окончании выставки были переданы для создания земского музея, основными целями которого были: ознакомление широкой публики с кустарными промыслами, содействие сбыту, улучшение техники промыслов и совершенствование образцов изделий. Первоначально музей расположился в доме Лепешкиной на Знаменке. Почти одновременно с открытием при этом музее был создан склад, который принимал продукцию кустарей с целью комиссионной продажи.

Однако через несколько лет, в 1888 году, земство, рассматривая вопрос о деятельности музея, пришло к выводу, что его работа в основном свелась к торговле, в то время как другие задачи оказались в забвении. Вот тогда-то и было решено создать вышеупомянутую кустарную Комиссию при земской управе, в которую вошел С. Т. Морозов. Он сразу постарался вникнуть в проблемы музея, разработал основы реформирования его деятельности. Согласно проекту Сергея Тимофеевича изменялась сама суть музейного учреждения – оно становилось учебным. Предполагалось осуществлять обучение кустарей через систему мастерских – филиалов музея, которые вначале планировались передвижными, но в итоге стали создаваться как стационарные земские учебные пункты в местах наиболее развитых промыслов. Морозов предложил ряд мер по развитию технической помощи кустарям и расширению сбыта на основе приема заказов (в том числе и из других губерний), доказал необходимость кредитования кустарей и снабжения их через музей сырьем и материалами.

Земство согласилось с новым направлением в работе музея, и в 1890 году С. Т. Морозов вступил в должность заведующего Кустарным музеем. В том же году он переводит музей в более удобное место на Большой Никитской (ныне здание Кинотеатра повторного фильма), а в 1903 году строит на свои средства по проекту архитектора С. У. Соловьева новое здание в Леонтьевском переулке. В 1911 году к трехэтажному зданию пристраивается еще зал для размещения магазина. В должности заведующего Кустарным музеем Морозов остается до 1897 года. Затем он был избран почетным попечителем музея и продолжал руководить им и совершенствовать его деятельность.

Московский Кустарный музей – учреждение чрезвычайно интересное. В нем отразились такие разные тенденции рубежа XIX – XX веков, что просто невозможно разграничить позитивные и негативные результаты его деятельности. Здесь европейская структура художественно-промышленного музея соединилась с благотворительностью, предпринимательство – с искренней любовью к стране и русской истории, художественные проекты «русского стиля» – с новациями модерна.

В 1880 – 1890 годах формируется новое отношение к народному искусству, нашедшее свое выражение в творческих взглядах и деятельности художников, принадлежавших к Абрамцевскому художественному кружку, а также группировавшихся вокруг Московского училища живописи, ваяния и зодчества. С. Т. Морозов был близок к этим художникам и многих из них привлек к работе в Кустарном музее – это были такие мастера как В. М. и А. М. Васнецовы, С. С. Глаголь, Н. Я. Давыдова, М. В. Якунчикова, А. Я. Головин, В. Д. Поленов. Для оформления нового здания музея Морозов приглашает выдающегося русского живописца К. А. Коровина, уже не раз оформлявшего кустарные павильоны на художественно-промышленных выставках. Финансовая поддержка Сергея Тимофеевича была чрезвычайно важна и для художника В. И. Соколова, талантливого ученика Поленова, обучавшегося в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, а впоследствии, по рекомендации Морозова, работавшего в мастерской Сергиева Посада.

Взгляды Сергея Тимофеевича Морозова на кустарные промыслы и его принципы содействия им формировались на протяжении двадцати пяти лет, претерпевая определенные изменения. Морозов всем сердцем воспринял убежденность художников Абрамцевского кружка в огромном значении народного искусства в современном мире. Самобытные формы и образы народного творчества представлялись художникам того времени идеальным воплощением национальных основ в искусстве. По их представлениям, на изучении и использовании этих форм должна была создаваться новая предметная среда, при этом одновременно подразумевалось возрождение художественных традиций и самого народного искусства. Морозов во многом следует этой программе: именно в связи с нею, а также со старообрядческими традициями собственной семьи возникает его интерес к искусству древней Руси. Но он пошел гораздо дальше в осмыслении заинтересовавшего его явления, сумев охватить его в целом, как насущную проблему русской жизни. От общественного интереса и частных мероприятий в отношении кустарных промыслов Сергей Тимофеевич переходит к системе содействия их развитию. Он пытается выявить закономерности развития промыслов и направить помощь именно в узловые точки, так, чтобы более эффективно действовал сам промысел.

Содействие кустарным промыслам осуществлялось не столько на ограниченные средства земского бюджета, сколько на частные пожертвования, и первым среди жертвователей был сам Сергей Тимофеевич Морозов. В обороте музея числился также капитал, пожертвованный Варварой Алексеевной Морозовой. С первых шагов в музейном деле Сергей Тимофеевич постоянно вкладывал свои деньги туда, где это требовалось для реализации его планов. Так на его личные средства были устроены первые земские учебные мастерские: корзиночная близ станции Голицино в 1891 году и игрушечная в Сергиевом Посаде в 1892 году. Для этих и других мастерских Морозов построил здания и даже за свой счет командировал за границу специалиста для изучения техник лозоплетения. Необходимо отметить, что он был принципиальным противником благотворительности в этом деле – просто у него были большие планы, и он понимал, что система помощи промыслам не реализуется без его личного участия.

В 1900-х годах начался новый этап в истории Кустарного музея. В 1910 году Сергей Тимофеевич на II съезде деятелей кустарной промышленности предложил радикальную программу переустройства кустарного дела Московского земства. Прежде всего предусматривалась реорганизация самого Кустарного музея, в нем создавались три самостоятельных подразделения: бюро по содействию промыслам, торговое отделение и Музей образцов. Каждое из подразделений имело свою задачу в общей программе поддержки промыслов. Особые надежды Морозова были связаны с Музеем образцов – особой художественно-экспериментальной лабораторией, которую возглавил известный искусствовед Николай Дмитриевич Бартрам. В круг функций этого отдела входила собирательская работа, популяризация промыслов, контакты с мастерами, устройство выставок и, главное, разработка образцов изделий для промыслов. Принципиально важным направлением в деятельности Кустарного музея Морозов и Бартрам считали поиск новых форм развития для кустарных промыслов как одной из ветвей отечественной художественной промышленности. Наиболее яркие в художественном отношении центры промыслов стали теперь объектами творческой поддержки Кустарного музея.

Одной из первостепенных задач музея Сергей Тимофеевич считал улучшение снабжения кустарей образцами и рисунками, с помощью которых совершенствовались их изделия. В связи с этим собрание Кустарного музея представлялось ему недостаточным с художественной и исторической точек зрения. Поэтому он начал пополнять его на свои средства, собирая памятники русской старины – предметы декоративно-прикладного искусства XVII – XIX веков. Эти предметы, концентрирующие в себе эстетические свойства русской традиционной культуры, служили прежде всего образцами для художников, разрабатывавших на их основе эскизы новых изделий. С. Т. Морозов и сотрудники его музея стремились, наряду с экономическим укреплением промыслов, сохранить особенности кустарных изделий, столь привлекательные для художников и интеллигенции, их национальный характер. Н. Д. Бартрам и работавшие с ним художники не просто «улучшали» кустарные изделия – они целенаправленно занимались поисками новой функции и нового культурного содержания традиционных промысловых объектов в сочетании с совершенствованием их потребительских свойств. Но вместе с тем чрезвычайно важным для них было сохранение ручного труда, ставившего ценность кустарных художественных изделий выше машинных.

Другим важнейшим аспектом программы Морозова являлась поддержка кооперации в промыслах и создание производственных артелей кустарей. Морозов организует фонд кредитования кооперативного движения, передав земству для этой цели 100 тысяч рублей. Этот фонд получил имя своего создателя, а управление им осуществлял особый комитет, выдававший ссуды согласно утвержденным правилам. В числе первых артелей, созданных при участии фонда, были Вяземское общество, объединение кустарей-лозоплетельщиков и Хотьковская артель резчиков. Объем помощи кустарным артелям из фонда им. С. Т. Морозова был так велик, что к 1913 году его средства были полностью исчерпаны и земство ходатайствовало о ссуде для пополнения фонда.

Многие годы С. Т. Морозов возглавлял земскую работу в области кустарной промышленности. Он снискал себе репутацию опытного и знающего человека, и практически все его идеи воплощались в решения земского губернского собрания. Благородная деятельность Морозова была предметом для изучения и подражания в других губерниях России – ее называли московской системой. По примеру Московского Кустарного музея в конце XIX – начале XX веков открываются кустарные музеи и в других богатых промыслами губерниях: Вятской, Костромской, Нижегородской, Вологодской, Пермской. Благодаря личной инициативе и практической деятельности Сергея Тимофеевича, в России появляется новый тип музейного учреждения, задачи и принципы деятельности которого были общими для центральных и местных музеев. Музеи этого типа находились в постоянном контакте с промыслами, с мастерами, становились для них особыми посредниками на рынке и одновременно центрами профессионального обучения.

В 1914 году Москва праздновала 25-летний юбилей деятельности С. Т. Морозова на поприще содействия кустарной промышленности. Это событие было широко отмечено публикациями в журналах, которые свидетельствовали о всеобщем признании авторитета Морозова как общественного деятеля.

После революции 1917 года работа кустарных музеев России была свернута, лишь Московскому Кустарному музею удалось сохранить свою структуру. Причиной тому были экспортные интересы молодого советского государства, для которого промыслы являлись важной статьей доходов. И даже в этих условиях С. Т. Морозов, потерявший все свое состояние, сохранил верность тому, чем занимался многие годы. В 1919 году он публикует статью «Значение красоты в жизни человека и красота в кустарной промышленности». Сергей Тимофеевич оставался в музее уважаемым человеком, а сам музей продолжал быть его домом, где за ним сохранялся кабинет. Он участвовал в обсуждении вопросов развития промыслов и деятельности музея. В 1924 году получил предложение занять в музее должность консультанта.

В 1925 году по настоянию родных Сергей Тимофеевич уехал во Францию, где и провел оставшуюся часть жизни. С. Т. Морозов был одним из достойнейших людей своего времени. Его вклад в культуру России огромен. В 1916 году «Вестник кустарной промышленности» писал, что С. Т. Морозов «за время своей кустарной работы отдал на кустарное дело, вероятно, не один миллион рублей, а сколько отдал он ему души и мысли – это лучше нас в свое время сумеет оценить беспристрастный историк кустарного дела».

САВВА ТИМОФЕЕВИЧ МОРОЗОВ

Пожалуй, самым известным представителем династии Морозовых был легендарный московский предприниматель САВВА ТИМОФЕЕВИЧ МОРОЗОВ, человек всеми силами стремившийся к духовности, тонко чувствовавший и понимавший искусство, способный жертвовать собой. В конце концов он и окончил свою жизнь самоубийством, как бы подводя нас к печальным выводам: людям, зарабатывающим большие деньги, просто необходимо быть бездуховными, циничными и иметь узкий кругозор, иначе они просто вымрут как класс.

Верхушку московского купечества начала XX столетия составляли два с половиной десятка семей, и семь из них носили фамилию Морозовы. Самым именитым в этом ряду «миллионщиков» по праву считался ситцевый фабрикант Савва Тимофеевич Морозов.

О точных размерах баснословного богатства Саввы Морозова можно только догадываться. «Товарищество Никольской мануфактуры „Саввы Морозова сын и К°“» входило в тройку самых прибыльных предприятий России. Одно только жалование Саввы Тимофеевича (он был всего лишь директором, владельцем же мануфактуры была его мать) составляло 250 тысяч рублей в год – бешеные деньги по тем временам.

Савва Морозов принадлежал к новому поколению московских купцов, которые, в отличие от своих отцов и дедов – родоначальников семейного бизнеса, имели прекрасное европейское образование, художественный вкус, разнообразные интересы. Духовные и социальные вопросы занимали их ничуть не меньше, чем проблемы бизнеса.

А начал семейное дело дед и тезка Саввы, крепостной крестьянин Савва Васильевич Морозов, который, дожив до глубокой старости, так и не одолел грамоты, однако это не мешало ему отлично вести дела. Он завещал своим сыновьям четыре крупные фабрики, объединенные названием «Никольская мануфактура». Старик позаботился устроить потомков даже на том свете: у его могилы на Рогожском кладбище стоит белокаменный старообрядческий крест с надписью: «При сем кресте полагается род купца первой гильдии Саввы Васильевича Морозова». Сегодня там лежит четыре поколения Морозовых…

Будущий капиталист и вольнодумец Савва Тимофеевич воспитывался в очень богатой семье старообрядцев в духе религиозного аскетизма и в исключительной строгости. Каждый день в семейной молельне служили священники из Рогожской старообрядческой общины. Набожная хозяйка дома, Мария Федоровна, постоянно была окружена приживалками, и любой ее каприз был законом для домочадцев.

По субботам в доме было принято менять нательное белье. Братьям, старшему Савве и младшему Сергею, выдавалась только одна чистая рубаха на двоих, которая обычно доставалась маминому любимчику Сереже. Савве же приходилось донашивать ту, что снимал с себя брат. Не правда ли, странно для богатейшей купеческой семьи? Однако это было не единственное чудачество хозяйки дома. Занимая двухэтажный особняк в 20 комнат, Мария Федоровна не пользовалась электрическим освещением, считая его бесовской придумкой. По той же причине не читала ни газет, ни журналов и всячески чуралась литературы, театра, музыки. Опасаясь простудиться, не мылась в ванне, предпочитая пользоваться одеколонами. И при этом держала домашних в такой строгости, что никто и пикнуть не смел без ее дозволения.

Но, несмотря ни на что, перемены неумолимо вторгались и в эту прочно устоявшуюся старообрядческую семью. У Морозовых уже появились гувернантки и гувернеры, детей – четырех сыновей и четырех дочерей – обучали музыке, иностранным языкам и светским манерам. При этом применялись веками испытанные формы воспитания – за ненадлежащее рвение в учебе юных наследников миллионов нещадно драли.

Савва, увы, не отличался примерным послушанием. По его собственному признанию, еще в гимназии он научился курить и не верить в Бога. Характером молодой человек пошел в отца: решения принимал быстро и навсегда.

Поступив на физико-математический факультет Московского университета, Савва серьезно изучал философию, посещал лекции по истории В. О. Ключевского. По окончании университета продолжил образование в Англии. В Кембридже он изучал химию, писал диссертацию и одновременно знакомился с текстильным делом. В 1887 году, после Морозовской стачки и болезни отца, вынужден был вернуться на Родину и принять управление семейным предприятием. Было тогда Савве двадцать пять лет.

Вплоть до начала 1918 года Никольская мануфактура была паевым предприятием, главным и основным пайщиком которого была мать Саввы Мария Федоровна: ей принадлежало 90 процентов паев.

Разумеется, в делах, связанных с производством, Савва Морозов полностью зависел от матери. По сути, он был не полноправным хозяином, а совладельцем-управляющим. Но Савва Тимофеевич не был бы сыном своих родителей, не унаследуй он от них неуемную энергию и несгибаемую волю. Сам о себе он говорил: «Если кто станет на моей дороге, перейду и не сморгну».

«Пришлось мне попотеть, – вспоминал впоследствии Савва Тимофеевич. – Оборудование на фабрике допотопное, топлива нет, а тут конкуренция, кризис. Надо было все дело на ходу перестраивать».

Для модернизации фабрики он выписал из Англии новейшее оборудование. Отец был категорически против – дорого, но Савва сумел переубедить отставшего от жизни папеньку. Старику не нравились нововведения сына, однако в конце концов он сдался: на мануфактуре были отменены штрафы, изменены расценки, построены новые бараки. Тимофею Саввичу оставалось только топать на сына ногами и обзывать его социалистом.

«А в добрые минуты – совсем уж старенький – гладит меня, бывало, по голове и приговаривает: „Эх, Саввушка, сломаешь ты себе шею“», – вспоминал Савва Тимофеевич.

Но до осуществления тревожного пророчества отца было еще далеко.

Дела в товариществе шли превосходно. По рентабельности Никольская мануфактура занимала третье место в России. Морозовская продукция вытесняла английские ткани даже в Персии и Китае. К концу 1890-х годов на фабриках Саввы Морозова было занято 13,5 тысячи человек, здесь производилось около 440 тысяч пудов пряжи и почти два миллиона метров ткани в год.

Конечно, втайне Мария Федоровна гордилась сыном: Бог не обделил его ни умом, ни хозяйской сметкой. Хотя и сердилась, когда Савва Тимофеевич сначала делал по-своему, как считал нужным, и лишь затем подходил: «Вот, мол, маменька, разрешите доложить…»

Но одновременно со своими блестящими производственными победами Савва Морозов одержал одну победу скандальную – на любовном фронте: он наделал шума на всю Москву, влюбившись в жену собственного двоюродного племянника Сергея Викуловича Морозова, Зинаиду Григорьевну. По городу ходили слухи, что Сергей Викулович приглядел ее среди ткачих на одной из морозовских фабрик. По другой версии, Зинаида происходила из состоятельного купеческого рода Зиминых, и ее отец, богородский купец второй гильдии Григорий Зимин, был родом из Зуева.

В те времена в России развод не одобрялся ни светскими властями, ни Церковью. А для старообрядцев, к которым принадлежали Морозовы, это было и вовсе немыслимо. Однако Савва все же решился пойти на чудовищный скандал и не побоялся семейного позора – свадьба состоялась.

Надо отметить, что Морозовым везло на властных, надменных, умных и очень честолюбивых жен. Зинаида Григорьевна – лишнее тому подтверждение. Умная, но до крайности претенциозная женщина, она тешила свое тщеславие наиболее понятным купеческому обществу способом: обожала роскошь и упивалась вниманием света. Муж потворствовал всем ее прихотям.

Газеты того времени наперебой комментировали помпезное открытие нового морозовского особняка, который сразу же окрестили „московским чудом“. Дом необычного для Москвы стиля, сочетавший в себе готические и мавританские элементы, спаянные пластикой модерна, моментально стал столичной достопримечательностью.

Апартаменты Зинаиды Григорьевны были обставлены роскошно и эклектично: спальня в стиле ампир из карельской березы с бронзой, мраморные стены, мебель, покрытая голубым штофом. Эти апартаменты напоминали магазин посуды – количество севрского фарфора просто пугало: из фарфора были сделаны даже рамы зеркал, на туалетном столике стояли фарфоровые вазы, а по стенам и на кронштейнах висели крохотные фарфоровые фигурки.

Кабинет и спальня хозяина выглядели здесь, мягко говоря, чуждо. Из украшений – только бронзовая голова Ивана Грозного работы скульптора Антокольского на книжном шкафу. Эти полупустые комнаты напоминали жилище холостяка. Судя по всему, матушкины наставления не пропали даром. По отношению к себе Савва Морозов был крайне неприхотлив, даже скуп: дома ходил в стоптанных туфлях, на улице мог даже появиться в заплатанных ботинках. В противоположность его непритязательности, Зинаида Григорьевна старалась иметь все только самое-самое: если туалеты, то самые модные; если курорты, то самые дорогие.

Савва же Тимофеевич смотрел на женушкины выкрутасы сквозь пальцы: их взаимная бешеная страсть очень скоро переросла в равнодушие, а потом и вовсе сменилась полным отчуждением. Живя в одном доме, они практически не общались. Даже четверо детей не смогли уберечь этот брак.

Хваткая, с вкрадчивыми манерами и надменный взглядом, постоянно комплексующая из-за своего происхождения, вся увешанная жемчугами, Зинаида Григорьевна блистала в обществе и из кожи вон лезла, пыталась превратить свой дом в модный светский салон. К ней «по-свойски» наезжала жена московского генерал-губернатора великая княгиня Елизавета Федоровна. Один за другим проходили вечера, балы, приемы… Зинаида Григорьевна постоянно была окружена светской молодежью, офицерами. Ее особым вниманием пользовался офицер Генерального штаба, блестящий ухажер и светский лев А. А. Рейнбот, который позднее был удостоен генеральского чина за борьбу с революционным движением, а через два года после смерти Саввы Тимофеевича обвенчался с Зинаидой Григорьевной. Ее тщеславие, очевидно, было удовлетворено: она стала потомственной дворянкой.

Ведя строгий счет каждому рублю, Савва Тимофеевич легко шел на тысячные расходы ради хорошего, как он считал, дела. Он давал деньги на издание книг, жертвовал Красному Кресту, но его главный и самый щедрый поступок – финансирование Московского художественного театра. Одно только строительство здания театра в Камергерском переулке обошлось Савве Морозову в 300 тысяч рублей.

В 1898 году МХТ поставил спектакль «Царь Федор Иоаннович» по пьесе Алексея Толстого. Савва Морозов, случайно заехав вечером в театр, пережил глубокое потрясение и с тех пор стал горячим поклонником театрального искусства.

Морозов не только щедро выделял средства на театр – он сформулировал основные принципы его деятельности: сохранять статус общедоступного, не повышать цены на билеты и играть пьесы, имеющие общественный интерес.

Савва Тимофеевич всегда был увлекающейся и страстной натурой. Недаром его побаивалась даже матушка Мария Федоровна: «Горяч Саввушка!.. увлечется каким-либо новшеством, с ненадежными людьми свяжется, не дай Бог».

Но Бог все-таки не уберег его от актрисы Художественного театра Марии Федоровны Андреевой, по иронии судьбы – тезки его матери.

Жена высокопоставленного чиновника А. А. Желябужского, Андреева не была счастлива в браке. Ее муж влюбился в другую женщину, но супруги, соблюдая приличия, продолжали жить одним домом ради двоих детей. Мария Федоровна (Андреева – это ее сценический псевдоним) находила утешение лишь в театре.

Савва Тимофеевич, став завсегдатаем Художественного театра, сделался заодно и поклонником Андреевой – у нее была слава самой красивой актрисы русской сцены. Между ними завязался бурный роман. Морозов потерял голову от ее редкостной красоты, преклонялся перед ее талантом и мчался выполнять любое ее желание.

Вот что писал Марии Федоровне Андреевой великий режиссер Константин Сергеевич Станиславский: «Отношения Саввы Тимофеевича к Вам – исключительные… Это те отношения, ради которых ломают жизнь, приносят себя в жертву… Но знаете ли, до какого святотатства Вы доходите?.. Вы хвастаетесь публично перед посторонними тем, что мучительно ревнующая Вас Зинаида Григорьевна ищет Вашего влияния над мужем. Вы ради актерского тщеславия рассказываете направо и налево о том, что Савва Тимофеевич, по Вашему настоянию, вносит целый капитал… ради спасения кого-то….

Я люблю Ваши ум и взгляды и совсем не люблю Вас актеркой в жизни. Эта актерка – Ваш главный враг. Она убивает в Вас все лучшее. Вы начинаете говорить неправду, перестаете быть доброй и умной, становитесь резкой, бестактной и на сцене, и в жизни».

Андреева была женщиной истерической, склонной к авантюрам и приключениям. А будучи уязвленной несомненным артистическим превосходством гениальной Ольги Книппер-Чеховой, просто театром она довольствоваться не желала, ей хотелось театра политического. Она была тесно связана с большевиками и добывала для них деньги. Позже царская охранка установит, что Андреева собрала для РСДРП миллионы рублей, которые сумела вытянуть из богатейшего российского капиталиста Саввы Морозова, пожертвовавшего большевикам значительную часть своего состояния.

Именно на его деньги издавались ленинская «Искра» и большевистские газеты «Новая жизнь» в Петербурге и «Борьба» в Москве. Дело доходило до того, что Савва Тимофеевич лично нелегально провозил типографские шрифты, прятал у себя наиболее ценных «товарищей» и доставлял запрещенную литературу на… собственную фабрику. Как раз в кабинете Морозова «бдительный» конторщик наткнулся на забытую хозяином «Искру» и доложил «куда следует». Савву Тимофеевича пригласил на беседу сам дядя царя, генерал-губернатор Москвы великий князь Сергей Александрович. Но и его увещевания так и не достигли цели.

Однако не следует слишком преувеличивать революционность Саввы Тимофеевича Морозова. Как писал публицист Марк Алданов, «Савва субсидировал большевиков оттого, что ему чрезвычайно опротивели люди вообще, а люди его круга в особенности». Ему, как человеку европейской культуры и современных взглядов, претил старообрядческий уклад его семьи. Славянофилов и народников он находил фальшиво-сентиментальными. Философия Фридриха Ницше казалась ему чересчур идеалистической и оторванной от реальной жизни. А вот идеологию социал-демократов под влиянием обожаемой Марии Федоровны и ее будущего гражданского мужа Максима Горького Савва Тимофеевич воспринял сочувственно.

Надо признать, что Савва Морозов был страстным, увлекающимся, мечущимся человеком, готовым во всем идти до конца. Герой романа Ф. М. Достоевского «Идиот» Рогожин словно списан с Морозова, а может, гениальный писатель и сам знал этот тип успешного русского бизнесмена, скучавшего со своими деньгами, сходившего с ума от окружавшей его пошлости и не находившего ничего лучшего, чем поставить все на женщину и на любовь.

Русский купец, едва он становится образованным, непременно влюбляется в роковую интеллигентку, в одном лице воплощающую для него и культуру и прогресс, и безумную страсть. И тогда он либо гибнет, не в силах более выносить собственную чужеродность, либо… становится интеллигентом.

Ссора Станиславского с Немировичем-Данченко стала увертюрой трагедии.

А поссорились два великих театральных мастера из-за артистки Андреевой, устроившей скандал из-за артистки Книппер-Чеховой, чью гениальность признавали абсолютно все. Дело в том, что Андреевой давали преимущественно второстепенные роли, а она требовала главных и жаловалась Станиславскому и Савве Тимофеевичу на Немировича-Данченко. В результате два совладельца театра до такой степени возненавидели друг друга, что уже не могли спокойно разговаривать. Тогда Морозов отказался от своего директорства и вместе со своим другом Максимом Горьким и любимой Марией Федоровной затеял новый театр.

Но тут случилось неожиданное: Андреева и Горький полюбили друг друга. Это открытие стало для Саввы Тимофеевича тяжелейшим потрясением.

Вот как рассказывал об этом актер Художественного театра А. А. Тихонов: «Обнаженная до плеча женская рука в белой бальной перчатке тронула меня за рукав.

– Тихоныч, милый, спрячь это пока у себя… Мне некуда положить…

Мария Федоровна Андреева, очень красивая, в белом платье с глубоким вырезом, протянула мне рукопись с горьковской поэмой «Человек». В конце была сделана дарственная приписка – дескать, что у автора этой поэмы крепкое сердце, из которого она, Андреева, может сделать каблучки для своих туфель.

Стоявший рядом Морозов выхватил рукопись и прочел посвящение:

– Так… новогодний подарок? Влюбились?

Он выхватил из кармана фрачных брюк тонкий золотой портсигар и стал закуривать папиросу, но не с того конца. Его веснушчатые пальцы тряслись».

Нормальный русский фабрикант (да тот же батюшка Тимофей Саввович) тут же бросил бы предавшую его возлюбленную. Но, увы, смена поколений уже произошла: Савва Тимофеевич жил по канонам русской литературы, где страдание от любви, всепрощение и потакание истеричкам почиталось за добродетель. Морозов продолжал трепетно заботиться об Андреевой даже после того, как она и Горький стали жить вместе… Когда во время гастролей в Риге Мария Федоровна попала в больницу с перитонитом и была в двух шагах от смерти, именно Савва Тимофеевич ухаживал за ней. И именно ей он завещал страховой полис на случай своей смерти. После его гибели Андреева получила по страховке 100 тысяч рублей.

В начале 1905 года на Никольской мануфактуре вспыхнула забастовка. Желая уладить разногласия с рабочими, Савва Морозов потребовал у матушки доверенности на ведение дел. Но Мария Федоровна, разозленная желанием сына договориться с рабочими, наотрез отказала ему и сама настояла на удалении Саввы от дел. А когда тот попытался возразить, прикрикнула: «И слушать не хочу! Сам не уйдешь – заставим».

Круг полного одиночества неумолимо сжимался. Морозов оказался брошенным самыми близкими людьми. Этому талантливому, умному, сильному и богатому человеку не на что было опереться. Когда-то большая любовь обернулась невыносимой ложью. Собственная жена раздражала. Друзей среди купцов у Саввы Тимофеевича не было, да и вообще с ними ему было невообразимо скучно. Он с презрением называл коллег «волчьей стаей». И «стая» отвечала ему тихой ненавистью. А скоро пришло и понимание истинного отношения к нему со стороны «товарищей»: большевики рассматривали его как лишь тупую дойную корову и бессовестно пользовались его деньгами. В письмах «искреннего друга» Горького нельзя было не заметить откровенного расчета.

Савва Тимофеевич впал в жесточайшую депрессию. По Москве даже поползли слухи о его безумии. Он стал избегать общества, большую часть времени проводил в полном уединении, не желая никого видеть. Его жена внимательно следила, чтобы он ни с кем не общался, и изымала приходившую на его имя корреспонденцию.

По требованию жены и матери был созван консилиум докторов, которые поставили диагноз: тяжелое нервное расстройство, выражавшееся в чрезмерном возбуждении, беспокойстве, бессоннице и приступах тоски. Врачи посоветовали направить «больного» на лечение за границу.

В сопровождении жены Савва Тимофеевич уехал на берег Средиземного моря, в Канны. Здесь в мае 1905 года, в номере отеля «Рояль», 44-летний миллионер застрелился. На полу возле тела убитого лежал листок: «В смерти моей прошу никого не винить». Говорили, что накануне ничто не предвещало трагического финала – Савва Тимофеевич собирался провести вечер в казино и был в нормальном расположении духа.

Однако многие обстоятельства этого самоубийства не ясны до сих пор. Существует предположение, что виновниками гибели Морозова явились революционеры, начавшие шантажировать своего «товарища». Это объяснение было широко распространено в дореволюционной Москве и даже нашло свое отражение в мемуарах Витте. Как бы там ни было, но решение покончить с жизнью едва ли можно считать внезапным для Морозова, ведь незадолго до смерти он застраховал свою жизнь на 100 тысяч рублей, а страховой полис «на предъявителя» он передал Марии Андреевой вместе с собственноручно написанным письмом. Если верить ее словам, в письме «Савва Тимофеевич поручает деньги мне, так как я одна знаю его желания, и что он никому, кроме меня, даже своим родственникам, довериться не может». Значительную часть этих средств Андреева передала в фонд большевистской партии.

Большая часть состояния Морозова отошла его жене Зинаиде Григорьевне, которая накануне революции продала акции мануфактуры.

«Неугомонный Савва» даже после смерти не сразу нашел покой. Согласно христианским канонам самоубийцу запрещается хоронить по церковным обрядам. Морозовы, используя деньги и связи, начали добиваться разрешения на похороны в России. Властям были представлены весьма путаные и разноречивые свидетельства докторов о том, что смерть якобы стала результатом «внезапно наступившего аффекта», поэтому ее нельзя рассматривать как обычное самоубийство. И в конце концов разрешение было получено. Тело Саввы Тимофеевича привезли в Москву в закрытом гробу. В похоронной процессии собрались тысячи человек, среди них было много и простых людей, на одном из венков была надпись: «Сам жил и другим жить давал». На Рогожском кладбище были организованы пышные похороны, а затем поминальный обед на 900 персон.

Так закончилась история жизни Саввы Тимофеевича Морозова, выдающегося промышленника-предпринимателя, видного мецената и одного из ярчайших представителей могущественной и славной династии Морозовых.

Женщины семейства Морозовых

Умницы и красавицы, трудолюбивые и набожные – в семействе Морозовых женщины всегда занимали особое место.

Рассказывают, что первому успеху основателя рода, Саввы Васильевича Морозова, помогла его жена Ульяна Афанасьевна. Якобы она владела особым секретом, как красить шелковые ткани. Кроме того, за Ульяной Афанасьевной Савва Васильевич получил неплохое приданое – целых пять рублей (для крепостного крестьянина это была приличная сумма). Ульяна Афанасьевна красила ткани, а Савва Васильевич отвозил их в Москву на продажу. Так день за днем накапливалось первое состояние Морозовых.

Еще одной «судьбоносной» женщиной семьи Морозовых стала Мария Федоровна Симонова (1830 – 1911), дочь крупного фабриканта Федора Семеновича Симонова.

Мария Федоровна стала женой младшего сына Саввы Морозова Тимофея. Через нее Морозовы смогли породниться не только с Симоновыми, но и с очень влиятельным купеческим семейством Солдатенковых. Благодаря этому родству их деловые связи заметно расширились, и дела пошли еще лучше.

Уже следующее поколение Морозовых выбирало себе в жены только девушек из родовитых купеческих семейств. Были заключены браки даже с дворянскими фамилиями, хотя Морозовы вовсе не стремились получить дворянское звание и иногда даже отказывались от него, гордясь своим купеческим сословием. Родственниками Морозовых становились известнейшие представители русского делового мира, крупные меценаты и благотворители: Красильщиковы, Солдатенковы, Сорокоумовские, Мамонтовы, Расторгуевы, Хлудовы и многие, многие другие.

Но, пожалуй, самой выдающейся женщиной в семействе Морозовых была ВАРВАРА АЛЕКСЕЕВНА ХЛУДОВА (1848 – 1917), дочь крупного фабриканта, владельца большой хлопчатобумажной фабрики Алексея Ивановича Хлудова. Варвара стала женой Абрама Абрамовича Морозова (правнука Саввы Морозова). Этот союз двух крупнейших купеческих семейств Москвы стал очень важным событием в деловом мире.

Варвара Алексеевна была и до сих пор остается ярчайшим примером успешной, образованной, деловой женщины. Красавица, интеллектуалка, прекрасная жена и хозяйка, мать шестерых детей, предпринимательница и благотворительница, после кончины мужа (прямого наследника одной из Морозовских мануфактур) она возглавила его бизнес, расширила производство и приумножила капитал.

Варвара Алексеевна Морозова активно занималась благотворительной деятельностью, улучшала быт рабочих предприятий, много жертвовала на развитие медицины, культуры и образования. Иначе, наверное, и быть не могло, ведь в семье ее родителей благотворительность и меценатство были важной составляющей жизни. К слову сказать, отец Варвары, Алексей Иванович, являлся крупнейшим московским меценатом, страстным собирателем древнерусских, греческих и югославянских рукописей и старопечатных книг (эти бесценные раритеты хранятся сейчас в Историческом музее). А дядя Варвары коллекционировал картины русских художников. Сегодня часть этих работ – самые известные экспонаты Третьяковской галереи.

Абрам Абрамович Морозов, прежде чем стать мужем Варвары Хлудовой, три года добивался ее расположения. Он обожал свою Вареньку, баловал ее, уделял ей много внимания. А она, к сожалению, так и не смогла полюбить его, хоть и была верной женой и родила ему трех сыновей – Михаила, Ивана и Арсения.

В 1872 году, через три года после свадьбы, произошло окончательное разделение фабрик Морозова (тогда и образовались четыре «именные» ветви династии). Абрам Абрамович (ветвь «Абрамовичей») оказался очень талантливым предпринимателем. За то недолгое время, что он управлял Тверской мануфактурой, были модернизированы и значительно расширены фабричные производства, начали строиться дома для рабочих, на мануфактуру стали приглашать иностранных специалистов.

Но вскоре у Абрама Абрамовича проявилось тяжелое прогрессирующее психическое расстройство. Варвара Алексеевна могла бы отправить нелюбимого мужа в психиатрическую лечебницу, как ей советовали родственники, но она поступила по-христиански: пять лет ухаживала за супругом дома, даже наняла ему лучшего врача, Сергея Сергеевича Корсакова (впоследствии Корсаков станет основоположником отечественной психиатрии). Однако ее старания не увенчались успехом, и в 1882 году Абрам Абрамович Морозов ушел из жизни, оставив по завещанию любимой жене и сыновьям все свое огромное состояние.

В том же, 1882 году Варвара Алексеевна решила основать в Москве современную психиатрическую клинику. Она перечислила на строительство этой клиники свыше полумиллиона рублей (астрономическая по тем временам сумма). Открытие нового медицинского учреждения состоялось в 1887 году. В клинике работали самые лучшие врачи-психиатры того времени, в том числе Сергей Сергеевич Корсаков и Владимир Петрович Сербский. Варвара Морозова присвоила медицинскому учреждению имя своего покойного супруга. Эта-то клиника и положила начало созданию целого медицинского городка в районе двух Пироговских улиц в Москве. Через несколько лет при клинике на средства Варвары Алексеевны был открыт еще и приют для хронических нервных больных.

До совершеннолетия детей Варвара Алексеевна являлась их опекуном и имела право распоряжаться всем имуществом на свое усмотрение. Однако покойный супруг поставил одно условие: в случае повторного замужества Варвара Алексеевна лишается всего состояния. Этот пункт станет для нее весьма болезненным, особенно когда она наконец встретит свою настоящую любовь – редактора-издателя либеральной газеты «Русские ведомости» Василия Михайловича Соболевского. С ним она сможет жить только в гражданском браке (чтобы сохранить свое состояние). От Соболевского Варвара Морозова родила еще троих детей, которые носили отчество отца – Васильевичи, а фамилию – Морозовы…

До совершеннолетия детей от первого брака Варвара Алексеевна была главой правления «Товарищества Тверской мануфактуры бумажных изделий». В этой должности она проявила себя как исключительно талантливый предприниматель (должно быть, сказалась хорошая наследственность) и вскоре стала одной из наиболее влиятельных представительниц московского купечества.

Варвара Алексеевна с энтузиазмом поддержала инициативу покойного супруга Абрама Абрамовича Морозова по улучшению быта рабочих. При ее мануфактуре был построен жилой рабочий поселок. Здесь же были открыты больница и родильный дом, приют для сирот, аптека, богадельня, ясли и школы, училище, библиотека. Дети служащих получали пособие на образование, а выходившим замуж работницам фабрики выдавалось приданое. В Гаграх даже был действующий санаторий, куда Варвара Морозова отправляла на лечение чахоточных больных.

Варвара Алексеевна оказывала помощь школам и гимназиям в Москве и Твери, выделяла средства на приобретение книг и учебников, открывала ремесленные классы для детей бедных родителей, строила общежития. Именно она основала первую в Москве бесплатную библиотеку-читальню (на Сретенском бульваре), которую предложила властям назвать именем Ивана Сергеевича Тургенева. Первый в России университет для рабочих – Пречистенские курсы в Москве – также ее заслуга. А кроме того, строительство Городского народного университета им. А. Л. Шанявского, равно как и строительство Второго Рогожского женского и Второго Рогожского мужского начальных училищ, осуществлялось на пожертвования все той же Варвары Морозовой.

В ноябре 1903 года на средства Варвары Алексеевны и ее сыновей на Девичьем поле в Москве был открыт Морозовский раковый институт. Сегодня это Московский научно-исследовательский онкологический институт имени П. А. Герцена.

Важно отметить, что Варвара Алексеевна была не только благотворителем, но и меценатом: она оказывала материальную поддержку талантливым и незаурядным людям. Среди тех, кто получал ее помощь, был великий русский писатель граф Лев Николаевич Толстой, с которым она дружила.

Варвара Алексеевна Морозова пережила двух сыновей от первого брака – Михаила и Арсения. Она умерла в 1917 году, завещав фабрики своим рабочим (но те, к сожалению, не успели воспользоваться столь щедрым даром, так как в стране началась революция).

Пять поколений рода Морозовых – потомки крепостного крестьянина – были одними из наиболее уважаемых в обществе людей. Морозовы любили и ценили красивую жизнь, но никогда не хвастали своим богатством, не выставляли его напоказ.

Их настоящим призванием были предпринимательство и благотворительность. Другими словами, деятельность и милосердие. Морозовы оставили после себя лучшие фабрики России и множество полезных людям учреждений.

И вот что очень важно: отгремела пролетарская революция, канула в прошлое советская власть, сменилось несколько поколений граждан нашей страны, а фамилия купцов Морозовых до сих пор на слуху, и все так же уважаема, любима и почитаема.

Наследие Морозовых

МОРОЗОВСКАЯ БОЛЬНИЦА

В истории московской благотворительности, пожалуй, самое почетное место занимает фамилия Морозовых. Этот старообрядческий род на протяжении многих десятилетий самозабвенно жертвовал на добрые дела. Часто именно Морозовы задумывали и на собственные средства начинали какое-нибудь новое, невиданное дело или ставили эксперимент, который еще непонятно как пойдет и чем будет увенчан. Один из таких ярких примеров – детская больница (4-й Добрынинский переулок, 1). Ее история заслуживает отдельного рассказа.

История этого места, на котором сейчас расположена больница, весьма необычна. Издавна здесь находился один из самых колоритных московских рынков – Конный, в честь него и площадь называлась Конная.

Коренной москвич и литератор Иван Шмелев писал в своих воспоминаниях: «Перед Рождеством на Конной площади, в Москве, – там лошадями торговали, – стон стоит. А площадь эта… да попросторней будет, чем… знаешь, Эйфелева-то башня где? И вся – в санях. Тысячи саней, рядами. Мороженые свиньи – как дрова лежат на версту. Завалит снегом, а из-под снега рыла да зады. А то чаны, огромные, да… с комнату, пожалуй! А это солонина. И такой мороз, что и рассол-то замерзает… розовый ледок на солонине. Мясник, бывало, рубит топором свинину, кусок отскочит, хоть с полфунта, – наплевать! Нищий подберет. Эту свиную «крошку» охапками бросали нищим: на, разговейся! Перед свининой – поросячий ряд, на версту. А там – гусиный, куриный, утка, глухари-тетерьки, рябчик… Прямо из саней торговля. И без весов, поштучно больше. Широка Россия – без весов, на глаз. Бывало, фабричные впрягутся в розвальни – большие сани, – везут-смеются. Горой навалят: поросят, свинины, солонины, баранины… Богато жили».

Если свиней и баранов рубили на части, то поросенка подавали целиком, особенно если речь шла о рождественском столе. Подавали на большом подносе, с гречневой кашей и тушеной квашеной капустой. Особым шиком было покрыть его мелко порезанным яичным белком, чтобы казалось, что он припорошен снежком.

Здесь же, между прочим, торговали и рождественскими елками. А в 1873 году на этой площади был оглашен приговор опасному преступнику – террористу и народовольцу Сергею Нечаеву. Именно с него в своем романе «Бесы» Федор Михайлович Достоевский списал П. Верховенского.

Публичная казнь была событием из ряда вон выходящим, и к ней готовились заранее. Особое внимание уделяли мерам безопасности. Губернатор Москвы Владимир Андреевич Долгоруков получил специальное предписание от самого царя: «Приговор суда обратить к исполнению в один из ближайших дней по восшествию оного в законную силу. Ввиду большого расстояния от Сущевского Съезжего дома, где содержится Нечаев, до места исполнения приговора, Конной площади, перевести его вечером, накануне дня казни, в ближайший к означенному месту Серпуховский Съезжий дом, где учредить жандармский караул.

На рассвете, в восьмом часу утра, вывезти Нечаева, установленным в законе порядком, на площадь, до которой переезд может продолжаться около четверти часа. При конвое, который будет сопровождать дороги, находиться трем барабанщикам и бить поход до приезда дрог с преступником на середину площади, где вокруг эшафота расставить заблаговременно обширное каре, оцепленное конвоем и усиленным нарядом от Городской полиции и Жандармского дивизиона».

Другими словами, речь шла о том, что по правилам Устава уголовного судопроизводства надлежало выставить осужденного у позорного столба. Администрация опасалась, что Нечаев во время провоза его на «позорной колеснице» может обратиться к народу. Поэтому государь решил, что довольно будет укороченного пути «позорной колесницы» и трех барабанщиков, которые должны были заглушать возможные возгласы осужденного.

Но, как это обычно и бывает, барабаны только привлекли к словам осужденного внимание собравшихся.

У позорного столба нигилист, как следует из донесения генерал-губернатору, кричал именно то, что обычно и кричат нигилисты: «Долой царя! Да здравствует свобода! Да здравствует вольный русский народ!»

Редко когда государь-император лично разрабатывал подобные инструкции. Но в результате все же в тот день все обошлось благополучно.

По иронии судьбы, именно здесь, на месте со столь неоднозначной историей в 1900 году и началось строительство знаменитой Морозовской больницы. Она так названа в честь Викулы Елисеевича Морозова, который, однако, сам организацией не занимался, а лишь завещал необходимые средства. Все же хлопоты легли на плечи его сына Алексея Викуловича.

Именно Алексей Викулович Морозов обратился к московскому городскому голове с посланием: «Имею честь просить Ваше сиятельство довести до сведения Московской городской думы, что из сумм, завещанных покойным родителем моим, мануфактур-советником Викулой Елисеевичем Морозовым, на благотворительные дела, я имею пожертвовать капитал в размере 400 000 рублей серебром на устройство в г. Москве новой детской больницы на следующих главнейших основаниях: больница должна носить имя покойного родителя моего Викулы Елисеевича Морозова; половина жертвуемого капитала 200 000 рублей предназначается для возведение зданий и оборудования больницы; землю город должен отвести в местности, наиболее нуждающейся в больнице; другая половина капитала должна составлять неприкосновенный капитал, который должен храниться в городском банке и проценты с него должны идти на содержание коек; вся больница должна быть устроена на 150 коек; больница должна служить удовлетворению нужд бедных жителей г. Москвы и потому лечение в ней должно быть бесплатным; на должность главного врача больницы назначается старший врач детской больницы Св. Владимира Николай Алексеев».

Поскольку дело благое – предложение было незамедлительно принято. В качестве архитектора был выбран Илларион Иванов Шиц, в те времена уже достаточно известный в Москве. Хирурга Тимофей Краснобаева отправили в длительную командировку по итальянским, швейцарским и германским детским лечебницам перенимать опыт. В качестве главного принципа планировки больницы было принято разделение пациентов на несколько корпусов в соответствии с диагнозом – чтобы избежать заражения их друг от друга. Детская смертность в те годы была чрезвычайно высока, и именно от инфекционных «детских» болезней: кори, коклюша, дифтерита и других. Больница имела своей целью переломить сложившуюся ситуацию и улучшить печальную статистику.

Существовало еще одно важное нововведение: при входе в больницу детей встречал не только привратник, но и фельдшерица, которая проводила первичный осмотр в помещении возле ворот. И только после постановки предварительного диагноза детей направляли к разным входам и различным корпусам – дифтеритному, коревому и проч.

В 1903 году открылись три первых инфекционных корпуса, а еще через три года все работы были полностью завершены. Новая больница на 340 коек вступила в действие. В качестве докторов были приглашены ведущие специалисты Москвы (в том числе и упомянутый выше Тимофей Краснобаев), а медсестрами и обслуживающим персоналом, в соответствии с традициями того времени, стали христианские активистки из общины «Утоли моя печали».

Впрочем, новое учреждение не ограничивалось приемом исключительно инфекционных пациентов. Здесь было отличное хирургическое отделение, а кроме того, больница имени Морозова использовалась и как детская неотложная помощь.

Таким образом, она стала самой первой детской больницей «Скорой помощи». И в газетах то и дело можно было встретить объявления такого рода: «Шестилетний мальчик Сергей Сурков, играя по Бабьегородскому пер., вздумал «покататься». Мимо проезжал извозчик. Мальчик уцепился за заднюю ось пролетки. На повороте раздался неистовый крик Суркова. Извозчик остановился. Несчастного мальчика сняли с пролетки со сломанной ногой. Для лечения он отправлен в Морозовскую больницу».

К счастью, события Октябрьской революции 1917 года практически не отразились на жизни детской больницы. Она все так же принимала юных пациентов, а ее специализация становилась все шире. Постоянно открывались новые корпуса и отделения – отоларингологическое, ревматологическое, неврологическое.

В суровые годы Великой Отечественной войны больница чуть не была уничтожена во время воздушного налета. Один из бойцов Московского комсомольско-молодежного полка противопожарной обороны так вспоминал события тех лет: «В Москве хорошо известна детская больница № 1. Вечер. Воздушная тревога. По темному небу мечутся лучи прожекторов. Командир взвода отдает распоряжение бойцам. Постовые занимают на чердаке больницы свои места. Уже слышно, как с неба сыплются на крышу осколки зенитных снарядов. Но вдруг на этот мирный объект обрушились десятки зажигательных бомб. Одновременно возникло несколько очагов загораний, там, где не были выставлены посты из работников больницы. А когда гитлеровцы сбросили на больничные корпуса несколько фугасных бомб, обстановка еще более осложнилась. От высокой температуры лопались стекла и даже пузырилась и горела краска на стенах. Огонь и дым отрезали выход из загоревшегося здания. Языки пламени выбивались с чердака. Дым преградил путь к подвалу, где было оборудовано бомбоубежище. В этой сложной, можно сказать, драматической ситуации, когда счет шел буквально на секунды, бойцы роты принимали быстрые и верные решение. Один увлек детей за собой. За ним устремились другие бойцы, помогая детям выйти из очага пожара. Благодаря их бесстрашию и самообладанию ни один ребенок не пострадал».

Упомянутые бойцы по возрасту не слишком отличались от юных пациентов – им было по 14–15 лет. К подвигу милосердия тогда прибавились и героические подвиги.

В наши дни больница продолжает расширяться и использоваться по своему первоначальному назначению. Число коек увеличилось до 1020, а врачей – до 264. Жизнь продолжается.

МОРОЗОВСКИЕ МЕСТА В МОСКВЕ

В современной Москве насчитывается более 70 зданий, в той или иной степени связанных с именами представителей известнейшей купеческой династии Морозовых. Это великолепные особняки, в которых они жили, фабричные корпуса и правления их мануфактур, а также общественные городские здания, такие как больницы, библиотеки, театры, музеи, учебные заведения и жилые дома, построенные на средства Морозовых для москвичей.

Рассказать обо всех местах, хранящих память о жизни и деятельности семьи Морозовых в Москве, просто невозможно, поэтому мы коснемся лишь некоторых, самых примечательных из них.

Конечно, самым известным представителем династии является меценат и предприниматель Савва Тимофеевич Морозов. С ним ассоциируется, прежде всего, замечательный особняк на улице Спиридоновка (дом № 17). Здание в неоготическом стиле было спроектировано в 1893 году архитектором Федором Осиповичем Шехтелем. Строительство этого роскошного особняка принесло Шехтелю известность и выдвинуло его в число ведущих зодчих Москвы. Интерьеры дома Саввы Тимофеевича и Зинаиды Григорьевны Морозовых украсили работы замечательного художника М. А. Врубеля.

Поскольку, по воспоминаниям современников, сам Савва Тимофеевич был очень непритязателен в быту, исследователи не без основания считают, что столь помпезный особняк строился скорее в угоду его жене, Зинаиде Григорьевне Морозовой. Этот дом получил известность прежде всего благодаря ее светскому салону, где частыми гостями были Л. Н. Андреев, М. А. Врубель, В. И. Качалов, В. О. Ключевский, О. Л. Книппер-Чехова, А. П. Чехов, Ф. И. Шаляпин и многие другие. Под покровительством Саввы Морозова в этом доме проходили полулегальные заседания земцев-конституционалистов. В 1929 году эта усадьба перешла в ведение Наркомата иностранных дел и сегодня является Домом приемов МИД России. Эта усадьба заслуживает более подробного рассказа, поэтому ниже мы посвятим ей отдельную главу.

Говоря о Савве Морозове, нельзя не упомянуть и об его огромном вкладе в создание Московского Художественного театра. К. С. Станиславский и В. И. Немирович-Данченко нашли в лице Саввы Тимофеевича человека, который оказал реальную материальную помощь будущему московскому общедоступному театру. Морозов, как страстный поклонник театра, желал принимать в жизни МХТ еще более значимое участие. Он лично занялся поисками подходящего помещения, и его выбор пал на здание в самом центре Москвы, в Камергерском переулке, где театр находится и поныне. В 1902 году это здание было перестроено архитектором Шехтелем, который, будучи в прекрасных отношениях со знаменитым меценатом, согласился бесплатно подготовить проект и лично руководить строительными работами. Для обновления театра Савва Тимофеевич заказывал за границей новейшие технические приспособления для сцены и усовершенствованное электрооборудование. Он не только следил за тем, как продвигается строительство, но и принимал в нем самое деятельное участие.

Немало архитектурных памятников столицы связано с именами и других представителей фамилии Морозовых. Брат Саввы Тимофеевича, Сергей, известен, прежде всего, как создатель одного из самых интересных московских музеев – Музея кустарных изделий. Первоначально он размещался во флигеле особняка В. Я. Лепешкиной на углу Знаменки и Староваганьковского переулка. Позже Сергей Тимофеевич покупает у А. И. Мамонтова здание в Леонтьевском переулке (дом № 7) и перестраивает его для нужд музея. После Октябрьской революции 1917 года на базе музея был образован НИИ художественной промышленности (сегодня там размещается Фонд народных художественных промыслов РФ). Музей обладает уникальным собранием русского народного крестьянского и городского искусства XVII—XIX веков и народных художественных промыслов России XX века. Но, несмотря на столь богатые фонды, в настоящее время постоянная экспозиция в нем, к сожалению, отсутствует.

Колоссальный вклад в облик нашей столицы внесла Варвара Алексеевна Морозова. Она была дочерью Алексея Ивановича Хлудова, крупного фабриканта, владельца хлопчатобумажной фабрики в Егорьевске и собирателя древнерусских рукописей, и супругой Абрама Абрамовича Морозова. После смерти отца и мужа Варвара Алексеевна стала обладательницей огромных капиталов и совладелицей Тверской мануфактуры, одной из крупнейших текстильных фабрик в России.

В 1882 году Варвара Алексеевна Морозова приобрела у князей Долгоруковых участок на улице Воздвиженка (дом № 14), на котором по проекту архитектора Романа Ивановича Клейна был построен особняк. В нем Варвара Алексеевна организовала салон, в котором бывали Л. Н. Толстой и А. П. Чехов, профессора Московского университета и другие видные представители московской интеллигенции. В период общественно-политического подъема накануне революции 1905 года она предоставила свой особняк лекционной группе МК РСДРП. Здесь читали лекции известные большевики И. И. Скворцов-Степанов, М. Н. Покровский и другие партийные деятели. В советское время в этом особняке располагался Союз советских обществ дружбы, а сегодня – Российский центр международного и культурного сотрудничества при Министерстве иностранных дел РФ.

Несколькими годами позже Варвара Алексеевна приобрела смежный участок, который в 1897 году переписала на имя своего сына Арсения. Она задумала выстроить здесь еще один особняк. Архитектором этого здания стал В. А. Мазырин, человек увлекающийся и весьма экстравагантный. После совместной поездки Арсения Морозова и Мазырина по Испании и Португалии первоначальный проект здания был сильно переработан. На этом месте появилось одно из самых необычных строений Москвы – «мавританский дворец» Арсения Морозова (о нем также речь пойдет в отдельной главе). Говорят, что после завершения строительства дома молодой Морозов показал его матери, и та вместо ожидаемых возгласов восхищения заявила: «Раньше одна я знала, что ты дурак, теперь вся Москва будет знать». Некоторые исследователи считают, что именно Мазырин уговорил Арсения Абрамовича коренным образом изменить первоначальные замыслы строительства. Это здание примечательно также тем, что по желанию хозяина и по задумке архитектора все его интерьеры выполнены в совершенно разных стилях.

В советское время в этом особняке находились клуб и театр Пролеткульта, резиденция японского посла, редакция газеты «Британский союзник», посольство Индийской Республики. В 1959 году здесь открылся Дом дружбы с народами зарубежных стран. Сейчас в нем располагается Дом приемов Правительства Российской Федерации.

Как и многие представители династии Морозовых, Варвара Алексеевна оказывала финансовую поддержку различным общественным начинаниям. Одним из самых значительных из них было открытие в Москве первой общедоступной библиотеки. Библиотека-читальня, которая получила имя И. С. Тургенева, была построена по проекту архитектора Д. Н. Чичагова в 1885 году на пожертвование Варвары Алексеевны. К сожалению, это здание было снесено в 1972 году при реконструкции центра столицы.

Кроме Арсения, у Варвары Алексеевны было еще два сына – Михаил и Иван. Михаил Абрамович собрал уникальную коллекцию древнерусской живописи, которая в дальнейшем была передана в Третьяковскую галерею. М. А. Морозов владел великолепным особняком на Смоленском бульваре (дом № 26). Здесь нередко бывал художник В. А. Серов, написавший портреты хозяина дома и его сына. После смерти Михаила Абрамовича хозяйкой особняка стала его вдова Маргарита Кирилловна. Под влиянием князя Евгения Николаевича Трубецкого она организовала в своем доме либерально-политический салон.

После революции 1917 года особняк был национализирован. В нем открыли клуб имени Октябрьской революции, а в середине 1920-х годов он был отдан под Киевский райком КПСС. Сегодня в этом здании размещается банк.

Другой сын Варвары Алексеевны, Иван Абрамович, также оставил в истории города заметный след. Как и старший брат Михаил, Иван Морозов был страстным коллекционером. Больше всего его интересовала западноевропейская живопись, и особенно работы французских импрессионистов. В коллекции Ивана Абрамовича было также около сотни картин русских художников, среди которых можно отметить Константина Коровина, Михаила Врубеля и Марка Шагала. Собрание картин И. А. Морозова размещалась в его специально перестроенном для этого особняке на улице Пречистенка (дом № 21).

После Октябрьской революции коллекция Ивана Абрамовича была национализирована и названа «Вторым музеем нового западного искусства», который просуществовал до 1940 года. Сегодня произведения из собрания И. А. Морозова, находятся в Музее изобразительных искусств им. Пушкина в Москве и в петербургском Эрмитаже. С 1947 года в особняке Ивана Морозова на Пречистенке размещается Академия художеств.

Еще одним страстным коллекционером династии Морозовых был Алексей Викулович. В своем доме в Подсосенском переулке (дом № 21) он расположил собранную им знаменитую коллекцию фарфора и древнерусских икон. Первоначально этот дом принадлежал отцу А. В. Морозова, основателю ветви «Викуловичей», Викуле Елисеевичу. Алексей Викулович переоформил интерьеры особняка, построенного еще в 1876 году архитектором М. Н. Чичаговым. Как и в особняке Саввы Тимофеевича и Зинаиды Григорьевны Морозовых, в этом доме соединились два творческих гения – Ф. О. Шехтеля и М. А. Врубеля. Дом украсили великолепные панно, выполненные М. А. Врубелем, с изображениями персонажей трагедии И. В. Гете «Фауст». Для размещения коллекции икон к особняку была сделана специальная пристройка.

Как и в других случаях, с приходом к власти большевиков собрание А. В. Морозова было национализировано и получило статус Музея-выставки русской художественной старины. Алексей Викулович продолжал жить в двух комнатах особняка и занимался хранением и описанием коллекции. При последующих преобразованиях предметы морозовской коллекции разошлись по другим музеям, в том числе в Третьяковскую галерею, Музей изящных искусств им. Пушкина и Оружейную палату Московского Кремля. Основная часть собрания фарфоровых изделий хранится в Музее керамики в Кусково. К сожалению, определить, какие предметы составляли коллекцию В. А. Морозова, сегодня уже достаточно сложно.

Семьи Морозовых, по примеру дворянских династий, приобретали также и загородные усадьбы. Некоторые из них сейчас уже находятся в пределах современной столицы, а другие – в непосредственной близости от Москвы.

К примеру, Савва Тимофеевич Морозов в 1892 году выкупил имение Голохвастовых Покровское-Рубцово близ Истры. Переделку интерьеров особняка, построенного еще в начале XIX века, снова поручили Федору Осиповичу Шехтелю. Здесь бывали такие выдающиеся люди русской культуры, как В. О. Ключевский, В. И. Качалов, К. С. Станиславский, А. П. Чехов.

После трагической смерти Саввы Тимофеевича его жена Зинаида Григорьевна оставила Покровское-Рубцово старшему сыну Тимофею и приобрела у фабриканта А. И. Прокофьева новую усадьбу – Горки. Морозова привезла туда часть вещей со Спиридоновки и некоторые предметы из Покровского-Рубцова. Ф. О. Шехтель расширил главный дом усадьбы за счет пристройки зимнего сада и летней террасы, придав ему новый облик. К тому же здесь появились паровое отопление, электричество и водопровод.

Хотя после Октябрьской революции усадьба была национализирована, Зинаида Григорьевна пользовалась протекцией своих прежних знакомых, ставших теперь крупными большевистскими деятелями, и первое время переход Горок к государству скорее был номинальным. Однако вскоре и это имение было приспособлено под санаторий. А 25 сентября 1918 года сюда впервые приехал В. И. Ленин для лечения после ранения. Этот живописный уголок Подмосковья ему очень понравился, и в дальнейшем он не раз проводил здесь свой отпуск и выходные дни. Впоследствии Горки превратились в место постоянного отдыха руководителя Советского государства. Такой выбор был обусловлен прежде всего передовым для того времени оснащением: наличием электрического освещения, центрального отопления и телефонной связи. В мае 1923 года Ленин окончательно переехал в бывшее имение З. Г. Морозовой. Здесь он и умер. Связь усадьбы с именем Ленина отразилась на ее названии: сегодня это место известно как Горки Ленинские.

Этот краткий обзор памятных мест, связанных с именами представителей семейства Морозовых, показывает, какое огромное культурное наследие оставили они потомкам. А теперь, как и договаривались выше, давайте поподробнее поговорим об истории двух, наверное, самых известных особняков Морозовых – Саввы Тимофеевича и Арсения Абрамовича.

ОСОБНЯК САВВЫ МОРОЗОВА

История этого изумительного готического особняка, расположенного на улице Спиридоновка, началась еще в 1893 году, когда Савва Тимофеевич Морозов выкупил стоявшую на этом месте старую усадьбу древнего дворянского семейства Аксаковых. На тот момент здесь находился уже основательно обветшавший деревянный дом в стиле ампир, который построили еще в 1814 году по проекту архитектора Александра Лаврентьевича Витберга для государственного деятеля и поэта Ивана Ивановича Дмитриева.

Савва Тимофеевич велел снести старое строение, а на его месте построить новый особняк, который своим великолепием должен был поразить всю Москву.

Заметим, что сам Савва Тимофеевич был весьма неприхотливым и даже аскетичным человеком, к тому же старообрядцем, и на такой шаг он решился исключительно ради молодой жены Зинаиды Григорьевны, которую страстно любил.

Проектировать особняк было поручено тогда еще молодому, но талантливому архитектору Федору Осиповичу Шехтелю, который предложил Морозову три различных варианта постройки дома, выполненных в стилях ренессанс, рококо и неоготика. Так как будущий хозяин особняка был тесно связан с текстильными предприятиями Манчестера, да к тому же еще и учился в знаменитом Кембридже, то и его выбор был вполне понятным – это английская неоготика.

Проект будущей постройки Федор Шехтель разрабатывал всего несколько месяцев. Зодчий выполнил более 600 чертежей, на которых отобразил не только детали самого здания, но даже аксессуары внутреннего убранства – мебель, эскизы интерьера, люстры и прочее. Проделав такую работу, он пытался учесть каждую мелочь, чтобы в итоге не ошибиться ни в деталях, ни в исполнении сооружения в целом.

Также к работе был привлечен и художник Михаил Александрович Врубель, который сделал множество эскизов элементов декора и помещений будущего особняка, а также создал целый ряд истинных шедевров, среди которых стоит выделить панно «Времена года», скульптурную группу «Роберт и монахини» по мотивам оперы Джакомо Мейербера «Роберт-Дьявол», украсившую парадную лестницу, и витраж «Встреча рыцаря-победителя».

Новый особняк для Зинаиды Григорьевны Морозовой возвели в некотором удалении от основной линии улицы и связали его с хозяйственным флигелем подземным переходом. Все это было сделано с учетом тогдашних европейских стандартов в строительстве подобных комплексов.

Основное здание имело асимметричную композицию, которая подчеркивалась геометрическими объемами, контрастировавшими с угловой частью, выполненной в форме средневековой башни. В этой башне разместили главный вход, оформленный в виде выступающего крыльца с арками-порталами. Более «приватная» левая часть особняка выходила в небольшой, но очень уютный сад.

Особняк Саввы Морозова действительно стал лучшим архитектурным творением в стиле неоготики в Первопрестольной. Его остроконечные башенки, стрельчатые окна, зубчатые стены, замысловатые фонари и кованая решетка, которая ограждала территорию, словно переносили посетителей в эпоху Средневековья.

Кроме готического стиля, в оформлении дома отчетливо прослеживаются и мотивы мавританской архитектуры, которые объединяет уже третий стиль – модерн. Также оригинальность постройке придало и изящно выполненное смешение архитектурных элементов, живописи и скульптурных композиций.

Парадные интерьеры особняка резко контрастируют с кажущейся на их фоне аскетичной наружной отделкой дома. Декор помещений и старинная мебель выполнены главным образом в традициях рыцарского Средневековья. Но, кроме того, в особняке есть и залы, оформленные в стиле рококо, ренессанса и даже ампира. Практически все деревянные элементы декоративной отделки, равно как и оригинальная мебель, были изготовлены на мебельной фабрике, принадлежавшей П. А. Шмиту, зятю первого супруга Зинаиды Григорьевны Сергея Викуловича Морозова.

Новоселье в новом особняке Саввы Морозова состоялось 8 февраля 1897 года.

Любовь Саввы Тимофеевича и Зинаиды Григорьевны в те годы была предметом обсуждений всей Москвы. А дело обстояло так: будучи замужем за Сергеем Викуловичем Морозовым, 18-летняя девушка встретила на балу его родного дядю Савву Тимофеевича Морозова. Взаимные чувства захватили их настолько, что они ушли из своих семей и поженились. Это случилось в 1888 году. Их совместная супружеская жизнь продлилась семнадцать лет.

Как уже говорилось, молодожены вселились в новый особняк в 1897 году. Казалось, что их счастье будет продолжаться вечно, но всего через год, в 1898 году, Савва Тимофеевич, будучи одним из главных учредителей Московского Художественного театра, влюбился в Марию Андрееву, одну из актрис этого театра. Новые чувства роковым образом отразились на дальнейшей судьбе Морозова: семья практически разрушилась, начала катиться под гору и деловая жизнь, прежний душевный покой был потерян. Закончил жизнь великий меценат и предприниматель в 1905 году в одной из гостиниц французских Канн. Было ли это убийством или самоубийством, над этим биографы Саввы Морозова до сих пор ломают голову.

А в 1907 году Зинаида Григорьевна вновь вышла замуж. Ее новым супругом стал генерал-майор А. Рейнбот. В 1909 году она переуступила особняк на Спиридоновке известному предпринимателю и меценату Михаилу Павловичу Рябушинскому, который поселился здесь с женой и дочерью. Сюда же он перевез и свою прекрасную коллекцию картин русских и западноевропейских живописцев. Никаких изменений в интерьере особняка произведено не было: Михаил Павлович лишь установил в рояльной гостиной три панно, которые он заказал художнику Константину Федоровичу Богаевскому.

В 1917 году знаменитый особняк национализировали и в 1929 году передали в ведение Наркомата иностранных дел.

4 августа 1995 года в здании произошел сильный пожар, уничтоживший значительную часть интерьеров. Однако особняк восстановили в кратчайшие сроки, использую при реставрации подлинные чертежи Федора Шехтеля.

В настоящее время в бывшем особняке Саввы Морозова расположен Дом приемов Министерства иностранных дел Российской Федерации. Новейшая история этого дома связана с проходившей здесь встречей глав «Большой восьмерки».

ОСОБНЯК АРСЕНИЯ МОРОЗОВА

До постройки особняка Арсения Морозова на этом месте располагался огромный конный цирк Карла Маркуса Гинне. Но в 1892 году деревянная часть здания цирка сгорела; по одной из версий, причиной пожара стал поджог. Средств на восстановление сгоревшего помещения у импресарио не нашлось, и участок вместе с сохранившимися на нем постройками выставили на продажу. Тогда-то его и приобрела Варвара Алексеевна Морозова, владение которой располагалось по соседству, и вскоре переписала участок на своего сына Арсения.

Арсений Абрамович Морозов приходился двоюродным племянником Савве Тимофеевичу Морозову. Его мать, Варвара Алексеевна, была дочерью известного купца Алексея Ивановича Хлудова. В начале 1890-х годов Арсений Морозов со своим другом, архитектором Виктором Мазыриным, совершил путешествие по Испании и Португалии. На миллионера, равно как и на архитектора, произвел неизгладимое впечатление португальский дворец Пена в Синтре, построенный в середине XIX века и вобравший в себя элементы испано-мавританской средневековой архитектуры и национального стиля мануэлино.

По возвращении в Москву Арсений Морозов загорелся идеей построить себе в Москве дом-замок, повторяющий в общих чертах стиль дворца Пена. На участке, подаренном матерью Варварой Алексеевной к 25-летию сына, вместо небольшого классицистического русского особняка вскоре вырос совершенно необычный дом, который еще на стадии строительства стал объектом насмешливых разговоров москвичей, сплетен, слухов и издевательских газетных публикаций. Общественное мнение восприняло экзотический особняк с явным неодобрением – как выражение крайнего эксцентризма. Разговоры вокруг строительства нашли отражение даже в романе Л. Н. Толстого «Воскресение»: князь Нехлюдов, проезжая по Волхонке, размышляет о строительстве «глупого ненужного дворца какому-то глупому и ненужному человеку», имея в виду затею Арсения Морозова.

Однако вернемся к самому особняку. Неомавританский стиль наиболее ярко проявился в оформлении портала парадного входа и двух башен, расположенных по бокам от него. Полукруглый проем, акцентированный причудливыми витыми колоннами, лепнина в виде ракушек на башнях, ажурные карниз и аттик создают неповторимый колорит постройки. В других частях особняка то тут, то там проглядывают элементы различных стилей: к примеру, некоторые оконные проемы с обеих сторон украшены классицистическими колоннами. Общая же композиция особняка с подчеркнутым отсутствием симметрии частей здания напоминает характерные приемы архитектуры модерна. Внутренняя отделка помещений также отражала широкий разброс эстетических вкусов хозяина: парадная столовая, называвшаяся Рыцарским залом, была декорирована в стиле псевдоготики; главная гостиная, которая предназначалась для проведения балов, выдержана в стиле ампир; а будуар для супруги хозяина особняка был оформлен в барочном стиле. Имелись также интерьеры в арабском и китайском стилях. Над особняком был устроен небольшой висячий сад.

Увы, Арсению Абрамовичу Морозову, прослывшему по всей Москве отчаянным мотом и кутилой, не суждено было долго прожить в роскоши своего экзотического дома. Однажды в 1908 году, стремясь доказать, что человек может вытерпеть любую боль, он на спор прострелил себе ногу. В результате началось заражение крови, от которого через три дня Арсений Абрамович скончался в возрасте тридцати пяти лет.

Наследницей дома на Воздвиженке, согласно завещанию Морозова, стала его возлюбленная – Нина Александровна Коншина. Законная супруга Арсения Абрамовича, Вера Сергеевна, с которой он не жил с 1902 года, пыталась это завещание оспорить, ссылаясь на психическое расстройство мужа и, следовательно, его недееспособность. Однако суд признал доводы В. С. Морозовой несостоятельными, и во владение особняком вступила Н. А. Коншина, которая, не мешкая, продала его нефтепромышленнику Леону Манташеву, сыну одного из самых богатых людей того времени А. И. Манташева.

После Октябрьской революции дом ненадолго стал штаб-квартирой анархистов. А в мае 1918 года сюда перебралась Первая рабочая передвижная труппа театра Пролеткульта. В начале 1920-х годов с ней сотрудничал Сергей Эйзенштейн, который поставил в стенах морозовского особняка несколько авангардистских спектаклей. Театр занимал это здание до 1928 года.

В самом конце 1920-х годов бывший особняк Арсения Морозова передали Наркомату иностранных дел. С 1928 по 1940 год здесь размещалось посольство Японии; в 1941 – 1945 годах здание занимали службы посольства Великобритании и редакция английской газеты «Британский союзник»; с 1952 года в течение двух лет здесь располагалось посольство Индии. В 1959 году надолго хозяином здания стал Союз советских обществ дружбы и культурных связей с народами зарубежных стран, и особняк стали называть Домом дружбы народов. Здесь проводились конференции, встречи с иностранными деятелями культуры, кинопоказы.

И наконец, в 2003 году Управление делами Президента РФ начало переоборудование, реконструкцию и реставрацию особняка. Теперь его официальное название – Дом приемов Правительства Российской Федерации. Он открылся в январе 2006 года и предназначался для проведения различных мероприятий, связанных с тем, что в тот год Россия председательствовала в Большой восьмерке.

В ходе работ были восстановлены и отреставрированы уникальные интерьеры особняка. Эти работы проводила московская фирма «Галерея Идей». По заказу фирмы зарубежные краснодеревщики в кратчайшие сроки изготовили необходимую мебель и другие предметы обстановки.

В наши дни особняк Арсения Морозова теперь используется для проведения встреч правительственных делегаций, дипломатических переговоров и конференций международных организаций.

Заключение

Громадное культурное наследие Москвы, как и России в целом, веками складывалось усилиями, талантами и трудом многих поколений наших соотечественников. Немалая доля внесена в него и выходцами из династии Морозовых, пять поколений которых до революции 1917 года помогали накапливать промышленный потенциал Российского государства.

Род Морозовых – настоящий исторический феномен. Вырвав себя из крепостного состояния, его первое поколение не покладая рук развивало ставшее затем традиционным текстильное производство, второе – уже принимало активное участие в финансовом и общественном становлении русских предпринимателей, а следующие поколения выполняли еще и культурные и благотворительные задачи, по праву утвердив за своей династией славу талантливых предпринимателей, щедрых благотворителей и образованных меценатов.

Вклад Морозовых в отечественную культуру настолько велик и многогранен, что на страницах этой книги смог уместиться лишь краткий обзор их жизни и деятельности. Однако и он имеет смысл, так как охватывает все стороны деловой и творческой активности лучших представителей династии.

Прежде всего давайте вспомним, из каких составных частей состояло наследие Морозовых к 1917 году, исчисляемое общим капиталом в 110 миллионов рублей. Обобщенно говоря, это были созданные ими материальные, а также культурные и духовные ценности.

В число первых входили четыре крупнейшие текстильные фабрики с 54 тысячами рабочих, которые позволяли Морозовым уверенно занимать первое место в текстильном производстве России. В Москве они построили или приобрели для своих семей и управления фабриками 28 домов, среди которых были и типичные для Москвы начала XIX века городские усадьбы, и великолепные особняки, и современные деловые здания. И уже здесь становится очевидной характерная для Морозовых черта: строили они не только добротно, но и с учетом новейших архитектурных достижений и вкусов. С ними работали лучшие мастера конца XIX – начала XX веков: Ф. О. Шехтель, Р. И. Клейн, И. В. Жолтовский, Д. Н. Чичагов, Л. В. Кекушев, И. Е. Бондаренко, С. У. Соловьев, А. В. Кузнецов, И. А. Иванов-Шиц. И потому, как известно, многие морозовские дома сейчас входят в число памятников архитектуры, охраняемых государством.

Продолжив традицию русского дворянства, купцы Морозовы обустроили, в основном в Подмосковье, как минимум полтора десятка загородных усадеб. Назовем их: Покровское-Рубцово, Горки Подольского уезда, Одинцово-Архангельское, Кунцево, Льялово (Морозовка), Иславское, Успенское, Горки Звенигородского уезда, Усад (на Киржаче), Глухово, Сушнево, Михайловское, Поповка (на Волге), Всеволодово-Вильва (на Каме), Мисхор. Этот перечень, возможно, не полон, но и он дает представление о размахе усадебного строительства, связанного так же, как и в Москве, с именами талантливейших архитекторов. И многие из этих усадьб вписали заметные страницы в историю русской усадебной культуры.

Мы уже отмечали, что Морозовы вкладывали огромные капиталы в городскую недвижимость, но при этом в своих личных целях они использовали лишь треть зданий, а большую их часть отдавали под культурные или благотворительные цели. Около 50 домов, построенных ими, сразу или со временем были переданы в собственность города как акт благотворительности.

Даже самый общий взгляд на эту полусотню зданий позволяет сделать вывод, что, пожалуй, не было такого учреждения культуры или благотворительности, которое не получило бы поддержки Морозовых. Театр (Московский Художественный), Кустарный музей, бесплатная библиотека-читальня им. И. С. Тургенева, Детская больница им. В. Е. Морозова, ряд клиник, мужское и женское ремесленные училища, ясли, детский и родильный приюты, биржа труда, ночлежный дом, дом дешевых квартир, богадельня им. Д. А. Морозова – вот далеко не полный перечень морозовских построек в одной лишь Москве (напомним при этом, что в то же время не менее щедро наделяли они Богородск, Орехово-3уево и Тверь). Имя Морозовых в названиях московских благотворительных учреждений к 1917 году мы встречаем 10 раз – такого не знал ни один другой купеческий или дворянский род России.

Благотворительность всегда была доброй традицией московского купечества. И Морозовы, с одной стороны, поступали как все, а с другой – выделялись масштабностью и культурной направленностью своей помощи. В подтверждение тому приведем лишь несколько примеров.

В 1929 г. К. С. Станиславский, не побоявшись присутствия во МХАТе И. В. Сталина, публично назвал Савву Тимофеевича «спасителем» театра; по подсчетам некоторых историков, общая сумма его помощи составила 500 000 рублей. Созданный Сергеем Тимофеевичем Кустарный музей, размещенный в специально построенном им здании, стал образцом для многих городов России. И неслучайно 30-летие трудов С. Т. Морозова отмечалось 13 декабря 1914 года как праздник русского кустарного производства. В огромной благотворительной деятельности В. А. Морозовой отметим лишь незаурядные примеры – создание первой в Москве бесплатной читальни, поддержку, вопреки официальным проволочкам, Народного университета им. Шанявского, организацию рабочих Пречистенских курсов.

Все построенное Морозовыми на московской земле так или иначе несло в себе ярко выраженный отпечаток духовности. И тем более велико было значение их непосредственного вклада в культурную жизнь нашей страны.

Начнем с морозовских художественных коллекций. Братья Михаил и Иван Абрамовичи и Алексей Викулович, вовсе не являясь профессионалами в области искусства, своими немалыми средствами и безупречным вкусом создали собрания живописи и прикладного искусства мирового уровня. При этом два из них изначально предназначались владельцами в дар Москве, то есть имели такую же цель, какая была у П. М. Третьякова. В его галерею в 1910 г., выполняя волю умершего мужа, Маргарита Кирилловна передала свыше 80 картин (все собрания Михаила Абрамовича составляли около 100 картин русских художников и французских импрессионистов, 10 скульптур и 60 икон). Алексей Викулович Морозов в 1913 году высказал намерение подарить городу музей своего имени. Но история распорядилась иначе: декретом Совнаркома от 19 декабря 1918 года его собрание и собрание картин Ивана Абрамовича были национализированы. Три главных современных музея России: Третьяковская галерея, Государственный музей изобразительных искусств им. Пушкина и Эрмитаж, – а также Кусково и другие хранилища могут гордиться предметами из собраний Морозовых.

Своеобразно «питали» Морозовы и русскую музыку. Они внесли немалый вклад в ее корневую основу, возрождая древнерусское певческое искусство (морозовский хор с его публичными выступлениями и граммофонными записями) и сохраняя на века его традиции в фундаментальном издании «Круга церковного пения» – это заслуга Арсения Ивановича Морозова. С другой стороны, новаторская роль А. Н. Скрябина не состоялась бы без помощи Маргариты Кирилловны Морозовой, а славу русской музыки и искусства вообще за рубежом («Парижские сезоны» С. П. Дягилева) поддержало финансирование все той же Маргариты Кирилловны и Ивана Абрамовича Морозовых.

Необходимо также отметить, что Морозовым были близки идеи возрождения русской культуры с опорой на ее исторические истоки не только в музыке, но и в архитектуре (строительство старообрядческих храмов и их обустройство древними иконами, богослужебными книгами, старинной утварью, колоколами), в иконописи (у всех Морозовых были иконы старого письма) и в издательском деле. Одним из последних перед революцией актов помощи в этом направлении стало участие и финансовая поддержка Сергеем Тимофеевичем и Алексеем Викуловичем организованного в 1915 году Общества возрождения художественной Руси.

Народное образование – от его низших ступеней до таких научных центров, как Московский университет и Университет Шанявского, – получало со стороны Морозовых постоянную поддержку. Финансирование строительства, учреждение стипендий, участие в обществах вспомоществования студентам – таковы были его основные каналы благотворительной деятельности Морозовых. Деловая натура предпринимателей и понимание ими исключительной роли образованных кадров во всех сферах производства придавали и этой области их деятельности известное своеобразие. С особой охотой ими пропагандировалось профессиональное обучение: в специально созданных ремесленных училищах (при этом мужское было организовано в Москве впервые), в поддержке Александровского коммерческого училища, в учреждении первых земских учебных мастерских в Голицыне (плетение) и Сергиевом Посаде (деревянная игрушка).

Обращает на себя внимание еще одна деталь в формах поддержки Морозовыми системы народного образования. Она направлялась преимущественно туда, где учились сами Морозовы, либо в те области – например, практической и теоретической медицины, – которые были особенно близки страждущим членам их рода. Трогательна и достойна уважения помощь людям в том, в чем нуждались сами жертвователи, – ими двигало не умозрительное, а живое человеческое чувство сострадания.

Еще одно направление, которое нашло щедрую и целенаправленную поддержку многих представителей династии Морозовых, – это издательское дело. Несмотря на то что старообрядческая культура была им особенно близка и выразилась в таких изданиях, как журналы «Церковь» (1908 – 1918), «Церковное пение» (1909), «Старообрядческая мысль» (1910 – 1918), этим не ограничивался круг их интересов. Хорошо известно, как мощно поддержала либеральную печать Варвара Алексеевна Морозова, субсидируя газету «Русские ведомости» и журнал «Русское богатство» теоретика народничества Н. К. Михайловского. Широко было представлено и левое, в том числе социал-демократическое, направление печати – газеты «Искра», «Новая жизнь», «Борьба» и другие. Сергей Тимофеевич Морозов финансировал журнал «Мир искусства». Такой диапазон – проявление не всеядности и равнодушия, а живой заинтересованности представителей разных семейных кланов, самостоятельности, широты мышления и разносторонности личных вкусов.

Среди Морозовых было много неординарных личностей. У Саввы Тимофеевича талант предпринимателя сочетался с любовью к театру; у Михаила и Ивана Абрамовичей, бравших уроки живописи, была естественная склонность к изобразительному искусству; у музыкально одаренной Маргариты Кирилловны – к музыке. В Москве пользовались большой известностью три салона, связанные с этими людьми. В доме Саввы Тимофеевича и Зинаиды Григорьевны Морозовых на Спиридоновке постоянно бывали А. П. Чехов и А. М. Горький, К. С. Станиславский и В. И. Немирович-Данченко, И. И. Левитан, Ф. И. Шаляпин, В. О. Ключевский. В салоне Михаила Абрамовича и Маргариты Кирилловны Морозовых на Смоленском бульваре вначале собирались преимущественно художники – В. А. Серов, К. А. Коровин, В. И. Суриков, М. А. Врубель, А. М. Васнецов, – а позднее он обрел музыкальную и философскую направленность, собрав известных представителей Серебряного века. Еще один культурный центр – на Воздвиженке у Варвары Алексеевны – привлекал писателей демократического направления: В. Г. Короленко, Г. И. Успенского, A. П. Чехова, П. Д. Боборыкина, поэта B. Я. Брюсова.

Перечисляя эти имена людей, представлявших цвет русской культуры, лучше понимаешь и причины целенаправленности помощи Морозовых, и их большой, но трудноизмеримый (дело ведь не только в суммах пожертвований, но в самой атмосфере благоприятствования талантам) вклад в накопление отечественных культурных и духовных ценностей на рубеже XIX и XX веков. Благодаря Морозовым воплотились в жизнь передовые педагогические идеи С. Т. Шацкого (колония «Бодрая жизнь» в Белкине), работало Религиозно-философское общество им. В. Соловьева, И. И. Левитан получил возможность последние девять лет своей жизни спокойно и с комфортом работать во флигеле морозовского дома в Трехсвятительском переулке. И таких добрых деяний было не счесть.

Все это – и успешная производственная, и активная общественная деятельность, и замечательные культурные начинания Морозовых – с благодарностью воспринималось и высоко оценивалось современниками. Это подтверждали высокие посты в Биржевом комитете, выборы гласными Московской городской думы, попечителями многих учебных и медицинских заведений и членами всевозможных благотворительных обществ. Среди последних были традиционные для рода попечительства о бедных Рогожского и Тверского участков Москвы, где жили Морозовы. Высокий авторитет поддерживала и память о видной роли Саввы Тимофеевича Морозова, которого неслучайно называли купеческим старостой России. Пресса неоднократно писала о культурных начинаниях предпринимателей непосредственно на фабриках (о фабричных морозовских городках как самобытном культурном явлении уже не раз говорилось в этой книге), о морозовских художественных коллекциях, Кустарном музее, Морозовском хоре и т. д.

И совершенно естественно, что знаком признания стало то, что образы многих Морозовых отразились в современной им художественной литературе. Очерк «Савва Морозов» М. Горького, пьесы «Джентльмен» А. И. Сумбатова-Южина и «Цена жизни» В. И. Немировича-Данченко (рождавшие аналогии с супругами М. А. и М. К. Морозовыми), роман «Китай-город» П. Д. Боборыкина (образ героини которого носит черты Варвары Алексеевны), посвящение А. В. Амфитеатровым Савве Тимофеевичу своей книги «Дрогнувшая ночь» – лишь некоторые свидетельства живого интереса к личностям и судьбам Морозовых. Наиболее ярким подтверждением этого интереса стала целая галерея портретов (более десяти полотен) Морозовых, в том числе кисти великого мастера В. А. Серова (шесть портретов), К. Е. Маковского и С. Дункерса, ныне украшающие Третьяковскую галерею, С. А. Виноградова, а также картины М. А. Врубеля, в которых прекрасно отражен облик Маргариты Кирилловны.

Морозовых одарили своей дружбой A. П. Чехов, И. И. Левитан, Ф. О. Шехтель, Ф. И. Шаляпин, А. М. Горький, B. О. Ключевский. В этом мы видим значимость многих представителей рода и как личностей, и как людей, достойных высоких требований культуры своего времени.

Говоря о том, что немало материальных и духовных культурных ценностей создали Морозовы как непосредственно, так и опосредованно, создавая благоприятные условия для роста образования, культуры и науки на рубеже XIX и XX веков, закономерно задаться вопросом: а как всем этим распорядилась новая власть после Октябрьской революции? К сожалению, весьма противоречиво и без должного уважения к людям, многое давшим Москве и России. В культурной политике большевистской партии определяющим был классовый принцип. Уничтожение буржуазии как класса означало лишение ее представителей собственности, гражданских прав, активной жизнедеятельности. Национализация отняла у Морозовых не только фабрики и особняки, но и собранные ими художественные и научные ценности. И если текстильные фабрики сохранились и до последних лет играли важную роль в производстве, если бывшие морозовские дома получили новых хозяев и стали выполнять новые функции, то культурным ценностям был нанесен значительный урон. Что же касается благотворительной роли Морозовых, а также накопленного ими опыта предпринимательства и управления производством, традиций духовности и веры, то все это было предано в лучшем случае полному забвению, а то и поруганию.

Драматична и неоднозначна судьба морозовских коллекций. Известно, что после революции дома Алексея Викуловича в Введенском переулке и Ивана Абрамовича на Пречистенке были захвачены анархистами, повседневно грабившими бесценные собрания. Поэтому декрет об их национализации казался даже благом, а первые практические шаги Советской власти – организация на основе морозовских коллекций двух музеев с представлением владельцам прав хранителей и экскурсоводов по своим собраниям – вызывали уважение. Но уже весной 1919 года во Втором музее новой западной живописи начались реорганизации, последовал отъезд Ивана Абрамовича за границу, музей просуществовал до 1940 года, а в 1946 году цельность собрания была уничтожена – картины направили в ГМИИ им. Пушкина, Эрмитаж и Третьяковскую галерею, где они утратили имя владельца. Еще хуже обстояло дело с огромной многопрофильной коллекцией Алексея Викуловича, которую сначала переместили в другое место, а затем расчленили так, что не осталось и памяти об уникальном собрании. Если известно, что фарфор попал в Кусково, гравюры – в ГМИИ им. Пушкина, а миниатюры – в Третьяковскую галерею, то судьбы остальных частей коллекции (как и очень многих национализированных революцией ценностей), по-видимому, уже не узнать – они растворились в общей массе произведений искусства, помещенных в государственные хранилища, откуда продавались, перемещались по всей стране… и пропадали. Таким образом, распорядившись уникальными коллекциями, обезличив их, устранив память о роли владельца, советская власть, хотя и сделала какую-то часть ценностей доступной всеобщему обозрению в музеях, на деле же утратила значительную часть художественного наследия. Единственная персональная выставка картин из собрания Морозовых в 1995 году в ГМИИ им. Пушкина была запоздалым и, конечно, неадекватным признанием их роли в художественной жизни России XX века.

Морозовы были и известными собирателями старообрядческих книг и рукописей, вообще библиотек. Увы, их судьба однозначна, ибо они также подлежали национализации. Только в Москве были национализированы пять библиотек Морозовых (среди них 40 тысяч книг Михаила Абрамовича и 2,5 тысячи – Варвары Алексеевны). В этих библиотеках хранились и старообрядческие книги (с Николо-Ямской улицы), и научная литература, и гравюры и письма к В. М. Соболевскому, и, конечно, художественные издания. Все они оказались разделенными между крупными библиотеками Москвы. О составе и сохранности библиотек никаких сведений нет – это еще один утраченный пласт нашего культурного наследия.

Как правило, судьбу личных библиотек разделяют и семейные архивы. Об архивах Морозовых никто не писал. Известно лишь, что пропал личный архив Саввы Тимофеевича, что неопубликованные воспоминания ряда Морозовых оказались в разных хранилищах и еще ждут своего часа (в РГАЛИ – Михаила Михайловича, в Кускове – Алексея Викуловича, в Театральном музее – Зинаиды Григорьевны). Только лишь в 1990-х годах увидели свет мемуары Маргариты Кирилловны, а ранее – Саввы Тимофеевича Морозова.

Пожалуй, самой пострадавшей в результате революции оказалась часть наследия Морозовых, связанная со старообрядческой культурой, притом как в Москве, так и в Подмосковье. Были закрыты и разграблены храмы (сейчас вернули Церкви храмы в Токмаковом переулке и на Новокузнецкой улице), распылились собрания икон, пропали многие художественные церковные предметы – и древние, и созданные в начале XX веке по проектам известных архитекторов и художников.

Казалось бы, повезло морозовским особнякам и усадьбам. Сейчас в Москве 10 зданий, построенных Морозовыми, охраняются государством как памятники архитектуры. То же следует сказать и о семи подмосковных усадьбах.

Однако следует обратить внимание на то, как и кем заняты лучшие особняки: Дом приемов МИД РФ (Спиридоновка, 17) с его закрытым для публики режимом; Дом приемов Правительства Российской Федерации (бывший Дом дружбы с народами зарубежных стран, Воздвиженка, 14 и 16), банк «Российский кредит» (а ранее – райком партии, Смоленский бульвар, 26/6), Академия художеств (Пречистенка, 21), приемная Патриархии (Мертвый пер., 9). Наверное, особый статус уберег интерьеры некоторых из этих зданий (хотя и не спас Дом приемов МИД от опустошительного пожара в 1995 г.), но он же сделал эти архитектурные памятники недоступными для народа.

Так же многие десятилетия обстояло дело и с усадьбами. Открылись Горки Ленинские, но так и недоступны Горки-9; Морозовка была закрыта даже для специалистов-искусствоведов, будучи домом отдыха ЦИК, затем дачей Сталина, а ныне собственностью Газпрома; Одинцово-Архангельское почти все время было открыто только партийной верхушке.

По-прежнему работают в морозовских постройках Художественный театр и Кустарный музей, но все остальные утратили свои функции и обезличены. С ними уже не связана память об их устроителях. Так богадельня Д. А. Морозова в Шелапутинском переулке много лет была образцовым роддомом, а в последнее время коренным образом перестраивается. Все учреждения благотворительности (за исключением Детской больницы им. В. Е. Морозова) на сегодня потеряли и свои функции, и имена. Кстати, имя Морозовской больнице вернули только в 1990-е годы, когда появились первые признаки возрождения исторической памяти.

В 1995 году в Ногинске родилась и стала реализовываться идея подготовки к 200-летию рода Морозовых. Институт российской истории принял активное участие в организации и проведении Морозовских чтений, объединивших многих московских специалистов вокруг проблем истории рода и его вклада в материальную и духовную жизнь России.

В наши дни на первый план перед научной общественностью встают задачи дальнейшего расширения и углубления историографии Морозовых. На основе материалов этого рода можно составить и исследовать модель российского предпринимательства в прошлом и вносить предложения по его современному развитию. Сейчас действует Морозовский проект Академии менеджмента и рынка, в Орехово-Зуеве работает учебно-деловой центр «Савва». Наметившаяся их связь с исследователями взаимно обогащает обе стороны – практику и теорию.

Настало время, продолжая серьезные научные разработки, сделать добытые материалы по истории Морозовых и их торгово-промышленного дела достоянием широкого круга соотечественников. В ходе подготовки к юбилею выкристаллизовались проекты таких интересных изданий, как «Морозовская энциклопедия» и «Родословие Морозовых», как серии популярных книг, а также художественных изданий о морозовских особняках-памятниках архитектуры.

Историческая справедливость и интересы объективного освещения путей формирования художественной культуры в России требуют решительных изменений в отношении к пропаганде культурного наследия Морозовых. Необходимы книги об их коллекциях с полной реконструкцией состава и судеб. Пора, как это принято во всех культурных странах, сопровождать музейные предметы информацией об их былых владельцах. И конечно, нужны крупномасштабные выставки коллекций в Третьяковской галерее, ГМИИ им. Пушкина, Эрмитаже, Кускове и других музеях с изданием соответствующих каталогов. Цикл передач о домах, усадьбах, музеях с коллекциями Морозовых на телевидении и радио может стать не только познавательным, но и нравственно значимым явлением.

Охрана Морозовского некрополя – одна из задач нашего долга памяти. В 1995 году впервые был поставлен на охрану некрополь на Рогожском кладбище. Однако акт надругательства на нем летом 1997 года показывает, что охрана должна быть действенной, а не на бумаге. Поставлен на охрану памятник-надгробие В. Е. Морозову работы Ф. О. Шехтеля на Преображенском кладбище, но и этот акт требует реального дела – незамедлительной реставрации.

В Москве уже давно сложилась добрая традиция отмечать память о замечательных соотечественниках установкой скульптурных памятников, бюстов (их в городе несколько сотен), памятных досок. Так неужели 200-летняя история рода Морозовых не заслужила подобных форм памяти?! Такие места в Москве, как Дом приемов МИД РФ, Дом приемов Правительства Российской Федерации, Академия художеств, Кустарный музей и МХАТ, непременно должны быть отмечены наглядными формами памяти о владельцах и их роли в культуре страны. Прекрасно, что фойе Художественного театра украшает бюст Саввы Тимофеевича. Но было бы справедливо в год столетия театра рядом с именами К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко вписать в буквальном смысле слова на почетную доску и имя С. Т. Морозова и установить ее на здании МХАТ.

И наконец, среди многих десятков домов, подаренных Морозовыми Москве, должно найтись место для Музея династии Морозовых. Для него у нынешних потомков есть достаточно материалов, ради такого музея государственные музеи с их огромными запасниками могли бы поделиться некоторыми экспонатами, в свое время так несправедливо отнятыми у Морозовых. Хочется надеяться, что такой музей в Москве все-таки появится – он нужен не только ради памяти о Морозовых, но и ради сохранения и передачи лучших традиций русского купечества современным предпринимателям.

Многие Морозовы гордились своим купеческим званием и не хотели менять его на дворянское. Поэтому у рода не было ни своего герба, ни девиза. Однако 120 лет упорной работы пяти поколений Морозовых и 80 лет служения на благо страны их наследия уже в новых условиях жизни позволяют сказать, что у Морозовых все же был девиз – Любовь к России. Ибо эта династия русских предпринимателей, меценатов, ученых и общественных деятелей была династией истинных патриотов своего Отечества.

Оглавление

Династия Морозовых

Как все начиналось

Династия

Морозовы-Викуловичи

Морозовы-Захаровичи

Морозовы-Абрамовичи

Морозовы-Тимофеевичи

Морозовы: остаться в истории

Женщины семейства Морозовых

Наследие Морозовых

Заключение Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg