«Воспоминания об отце»

В 20–30-е годы наша семья (папа, мама и двое сыновей) жила в Москве, в старом двухэтажном доме в тихом (тогда) Гранатном переулке в двух комнатах большой коммунальной квартиры, где, впрочем, многие жильцы были нашими родственниками. В большой комнате у нас располагались спальня и столовая, стояли школьные столики детей и огромный рояль, занимавший четверть комнаты. В малой — проходной — комнате помещался папин рабочий стол, полки с книгами и два шкафа, расположенные так, что между ними и папиным креслом оставался узкий проход и можно было пройти в спальню-столовую. Из маленькой комнаты топилась печь (в доме было дровяное отопление), выходившая лицевой стороной в большую комнату и расположенную рядом комнату бабушки.

Когда папа работал, мы старались пореже ходить мимо него. А работал он почти все время, с утра до позднего вечера, за вычетом нескольких ежедневных часов занятий в пединституте и получаса или часа, когда он играл на рояле пьесы своих любимых композиторов — Бетховена, Шуберта, Шопена, Грига, Скрябина, Римского-Корсакова. Я (по рассказам) подходил к нему и просил: «Сыграй мне про вальс». Вернее всего, это произошло один или несколько раз. Но папа действительно часто играл для нас — с увлечением и блеском. Он также любил поговорить о музыке и композиторах, но не строил себе иллюзий относительно музыкальных способностей своих детей — моего младшего брата и меня. Ни одного из нас не учили музыке, быть может — зря.

Все книги моего отца написаны необыкновенно ясно и лаконично. Папа при этом вовсе не принадлежал к породе легко пишущих людей. Каждая фраза давалась ему с огромным трудом, многократно переписывалась от руки (машинки у нас не было) на отдельных листках и в черновых вариантах всей рукописи в целом. Только таким образом достигался удовлетворявший его уровень ясности, сжатости и логичности изложения. Я в детстве постоянно имел возможность наблюдать за его работой. Это, наверно, послужило для меня первым и очень важным уроком требовательности к самому себе и добросовестности.