«Сталин – Аллилуевы. Хроника одной семьи»

Владимир Аллилуев Сталин — Аллилуевы. Хроника одной семьи

Предисловие

Это повествование по времени охватывает полотно почти равное всему XX веку. Прихватывает и какие-то более ранние годы, потому что посвящено оно истории нескольких поколений нашей, и не только нашей, семьи. По существу, это рассказ о людях трех поколений, волей судеб оказавшихся причастными к той единственной реальной силе, которая взяла власть в России в октябре 1917 года и вместе с народом попыталась изменить мир в соответствии со своими идеалами и устремлениями в условиях сложнейшего внутреннего и внешнего противоборства.

Моя семья принадлежит к роду Аллилуевых, корнями уходящему в крестьянскую и рабочую среду. Ее патриарх — Сергей Яковлевич Аллилуев — известен по многим учебникам истории, его без всяких натяжек можно отнести к первому поколению ленинской гвардии, он был хорошо знаком с Лениным, Сталиным и другими деятелями большевистской партии, которые, естественно, станут действующими персонажами этой книги. Все члены большой семьи деда: его жена Ольга Евгеньевна, дети — Павел, Федор, Анна, Надежда — оказались втянутыми в бурный водоворот революционных событий конца XIX и начала XX столетия и последующих преобразований в стране, они были участниками ее побед и поражений, испытали на себе все трудности и тяготы века. Со временем семья разрасталась, породнившись с другими семьями. Памятен брак младшей дочери Сергея Яковлевича Надежды с Иосифом Сталиным в 1918 году.

Биография семьи Аллилуевых — это живая биография трех поколений советских людей, бросивших исторический вызов эпохе. Знали ли эти люди наперед, с какими материальными и человеческими жертвами будет сопряжена попытка социалистического переустройства мира? Думаю, что никто не знал ни цену, ни масштаб и глубину тех разломов и перемен, которые предстояло выдержать народу, да и не могли знать точно так же, как сегодня никто не знает, что стало бы с Россией, доведенной до полного упадка и разорения первой мировой войной и стремительным разложением всех правящих структур, и какую цену ей пришлось бы заплатить, избери она иной путь развития.

Во всяком случае, эти люди в труднейших условиях смогли сохранить Российское государство и укрепить его могущество, победить голод, разруху, преступность и межнациональные распри. Они смогли ликвидировать беспризорщину и неграмотность, одолеть эпидемии и увеличить продолжительность жизни, в самые короткие сроки создать первоклассную промышленность и стабильное сельское хозяйство, передовую науку и технику, их усилиями Вооруженные Силы были оснащены могучей военной техникой. Они выстояли в Великую Отечественную войну, защитили честь и независимость Отечества, спасли мир от коричневой чумы и нанесли смертельный удар по мировой колониальной системе. Они же в неслыханно дерзкие сроки восстановили разрушенное войной хозяйство, создали термоядерное оружие и ракетные системы, запустили в космос первый искусственный спутник и первыми в мире вывели на околоземную орбиту космический корабль с человеком на борту. На этом фундаменте нашему народу был обеспечен столь длительный период мирного развития, которого еще не знала история России.

Люди, о которых пойдет речь в книге, не были ни ангелами, ни демонами, ни палачами, ни жертвами. Они просто были детьми своего времени и, защищая, отстаивая свои идеалы, использовали те же самые средства, которыми пользовалось человечество на протяжении всей своей многовековой истории и с помощью которых пытались уничтожить и их самих.

Эти люди с раннего детства были приучены к труду, любили его и умели работать, отлично знали, почем фунт лиха, и прекрасно понимали, что никто другой не сделает за них задуманного и что История отвела им для этого слишком мало времени. Слишком!

Их заслуги перед своей страной и перед мировой цивилизацией бесспорны, и только подлые лжецы могут утверждать, что советская история — это путь в никуда.

Вообще ложь, человеческая подлость и двурушничество — это единственное против чего были бессильны люди, о которых я пишу. Как, впрочем, и все честные и порядочные люди на Земле. И мы обязаны всегда помнить об этом, если не хотим ввергнуть наш народ в пучину новых кровавых бедствий.

Я много думал о нашей истории, много читал о нашей семье, о Сталине. За годы «перестройки, плюрализма и гласности», поток этих публикаций не ослабевает, я могу с полной ответственностью сказать, что все мною прочитанное не соответствует тому, что известно мне, и зачастую является обычной ложью или преднамеренным мифом. Это обстоятельство и побудило меня взяться за перо, и я глубоко благодарен всем, кто оказал мне помощь при создании этой книги. Особую признательность я выражаю доброму другу нашей семьи Эне, без нее я вряд ли рискнул бы подготовить свою рукопись.

Что получилось из этого — пусть судит читатель.

В. Аллилуев

Истоки

Родился я в Москве 25 января 1935 года. Был вторым ребенком в семье Анны Сергеевны Аллилуевой и Станислава Францевича Реденса. Старшему брату — Леониду — уже исполнилось семь лет. Но свой рассказ я хочу начать, конечно, с дедушки.

Сергей Яковлевич Аллилуев родился 25 сентября 1866 года в Воронежской губернии (село Раменье Ярковской волости Новохоперского уезда) в семье безземельного крестьянина. Его родители — Яков Трофимович и Марфа Прокофьевна Аллилуевы — были крепостными помещика Трежесковского. Отца помещик определил кучером, а мать горничной в барском доме. В дворовых у Трежесковского были и все их родственники. После отмены крепостного права Аллилуевы поселились в деревне Раменье. Яков Трофимович, как безземельный, опять нанялся кучером к доверенному откупщика, а Марфа Прокофьевна ходила на поденную работу. В 1871 году, когда маленькому Сергею было пять лет, Яков Трофимович умер от холеры, оставив на руках у вдовы пятерых детей. Старшему было только девять лет, а младшему — всего два годика.

Одна мать прокормить всю семью не могла, поэтому старшего ее сына забрал брат. Сергей подолгу жил в соседней деревне у сестры матери, а младшенького Павла взял на воспитание бездетный сельский сапожник, уехавший вскоре в Сибирь. С того дня вплоть до 1925 года мой дед Сергей Яковлевич Аллилуев ничего не слышал о своем младшем брате и встретился с ним лишь полвека спустя…

О своей жизни Сергей Яковлевич рассказал в книге воспоминаний «Пройденный путь», вышедшей уже после его смерти в 1946 году. К сожалению, тяжелая болезнь оборвала его воспоминания на событиях 1907 года, оставив «за кадром» самый интересный период его жизни, в печати были опубликованы лишь отрывочные его воспоминания (наиболее известна его статья «Как у меня скрывался Ленин»).

В том же, 1946 году, вышли и «Воспоминания» моей матери Анны Сергеевны Аллилуевой. Книга эта претерпела много мытарств до выхода в свет. Семья наша, близко знавшая В.И. Ленина и И.В. Сталина, никогда не обожествляла этих людей и видела в них нормальных, простых смертных, обладавших, несомненно, незаурядными способностями и взявших на себя великую ответственность за судьбы миллионов. Все это проявилось в «Воспоминаниях», публиковать книгу боялись и дело волокитили. Мама очень переживала это обстоятельство и в конце концов позвонила Сталину. Тот сразу почувствовал ее настроение и, чтобы успокоить, грубовато сказал: «Ну что ты так расстраиваешься? Неужели не знаешь, что там есть сволочи? Издадут твою книгу». И действительно, книгу вскоре издали. Видимо, поступило соответствующее указание. Но об этом речь еще впереди.

В 1893 году Сергей Яковлевич женился на Ольге Евгеньевне Федоренко, было ей тогда 16 лет, а мужу — 27. Любовь их была очень романтична. Родители Ольги согласия на брак не давали, рассчитывая выдать ее за богатого торговца, и тогда Ольга сбежала из дома с нехитрым узелком вещей, чтобы соединить свою судьбу с любимым человеком.

Отец Ольги — Евгений Федоренко — родился и вырос в Грузии, он был украинцем по отцу и грузином по матери, а мать Ольги — Магдалина Айхгольц — была полькой по отцу и немкой по матери, предки которой поселились в Грузии еще во времена Екатерины II. Евгений Федоренко был каретником, а Магдалина Айхгольц — крестьянкой из немецкой колонии в Тифлисе. В семье было 9 детей, Ольга — самая старшая. Училась она в немецкой школе всего три года ив 11 лет уже помогала матери кормить обедами «нахлебников», среди которых был молодой тифлисский рабочий Сергей Аллилуев.

От брака по любви Ольги Федоренко и Сергея Аллилуева родилось четверо детей. Старший сын Павел появился на свет в 1894 году в Тифлисе. Там же в 1896 году родилась и моя мать — Анна. Сын Федор родился в 1898 году уже на станции Михайлово, где Сергей Яковлевич работал помощником машиниста в депо, а младшая дочь Надежда обрела свое место рождения в 1901 году в Баку.

Молодость Сергея Яковлевича прошла на Кавказе. Там же началась и его революционная деятельность. Владел он множеством профессий, был толковым слесарем, электриком, паровозным машинистом. В Тифлисе работал в железнодорожных мастерских, в Баку — на нефтепромыслах. В 1896 году Аллилуев вступает в РСДРП, через два года стала членом партии и Ольга. Не раз они сидели в тюрьмах, Сергей был и в ссылке.

На Кавказе дед близко сошелся с В.А. Шелгуновым, Г.И. Петровским, Н.Э. Бауманом, М.И. Калининым, В.К. Курнатовским, Л.Б. Красиным, А.В. Винтером и многими другими революционерами, оказавшими решающее воздействие на всю его жизнь.

В 1903 году он впервые встречается со Сталиным, организовавшим переправу из Тифлиса в Баку ручного печатного станка. Изготовляли его рабочие: Закомолдин, Золотарев и брат Ольги Евгеньевны — И. Федоренко, прятали станок на квартире М. Айхгольц, а перевозили его С.Я. Аллилуев и В.А. Шелгунов. Потом, когда семья Аллилуева перебралась в Питер, большевики пользовались их домом как конспиративной квартирой.

Высочайшая рабочая квалификация Сергея Яковлевича обеспечивала ему неплохой достаток, что позволяло семье снимать сносную квартиру, дать детям образование и оказывать помощь революционному движению. Дед так и остался на всю жизнь бессребреником. У детей Аллилуевых оказались прекрасные способности, учились они успешно, а младший сын, как первый ученик в гимназии, удостоился стипендии, что было большой подмогой семье.

В июльские дни 1917 года на квартире Аллилуевых скрывался от Временного правительства В. И. Ленин перед самым своим отъездом в Разлив. В этой квартире частенько бывал И. В. Сталин и даже жил подолгу, там его и нашел Ленин, вернувшийся из Финляндии перед самыми октябрьскими событиями.

Со своей будущей женой Надеждой, младшей дочерью Аллилуевых, Сталин познакомился еще в 1912 году в их квартире на Сампсониевском проспекте. Существует семейное предание, что Ленин сватал за Сталина свою сестру Марию Ильиничну: почему бы ему, неустроенному вдовцу, не жениться на ней? Сталин тогда засмеялся и сообщил, что он только что женился на Надежде Аллилуевой. Владимир Ильич, хорошо знавший эту семью, одобрил его выбор.

Светлана Аллилуева в своей книге «Двадцать писем к другу» пишет, что Сталин и Надежда поженились весной 1918 года перед самым переездом Советского правительства из Петрограда в Москву, однако официально их брак был зарегистрирован 24 марта 1919 года. В этом ничего странного нет, в то время люди мало заботились о формальных документах, и многие семьи прожили долгие годы без оформления брака.

В тот, 1918 год, семейная биография Аллилуевых пересеклась с судьбой еще одного человека — Станислава Реденса, ставшего моим отцом. А произошло это так. Тогда на Восточном фронте сложилось катастрофическое положение, и Ленин направляет туда И.В. Сталина и Ф.Э. Дзержинского. Вместе со Сталиным поехала Надежда Сергеевна, а с Дзержинским — его секретарь Станислав Реденс.

Станислав Реденс, поляк по национальности, был направлен в ВЧК большевистской фракцией Московского комитета социал-демократической партии Королевства Польского и Литвы. Родился он 17 мая 1892 года в Польше, в Мазовецком уезде Ломжинской губернии в семье сапожника и был крещен по обряду римско-католической церкви. Спустя год отец умер и заботу о содержании семьи взял на себя его старший брат — Владислав, он работал тогда на Днепровском заводе и всю родню забрал к себе. В 1907 году Владислав тяжело заболел, и Станислав, бросив учебу, пошел работать электромонтером на тот же завод. В первую мировую войну его призывают рядовым в царскую армию. В 1917–1918 годах Станислав становится секретарем больничной кассы и ответственным секретарем профсоюза металлистов в селе Каменское, впоследствии завода имени Дзержинского, откуда его направили на работу в ВЧК. Еще в 1914 году отец вступил в большевистскую фракцию «СДКП и Л» по рекомендации руководителя партячейки Днепровского завода А. Красикова, оказавшегося затем провокатором (какую это роль сыграло в его дальнейшей судьбе, я расскажу позже).

Судьба матери моего отца и его старшего брата мне, к сожалению, неизвестна, знаю только, что до начала второй мировой войны они жили в Варшаве.

Когда отец приехал в Москву с направлением в ВЧК, ему негде было остановиться, и он устроился на ночлег в одном из кабинетов на Лубянке, прямо на столе. Ночью в кабинет заглянул Феликс Эдмундович, увидел отца, разбудил его и долго расспрашивал, кто он и откуда. Красивый русоголовый славянин, блестяще владевший русским и польским, видимо, ему понравился, и он предложил ему стать его секретарем. Так Реденс и работал с Дзержинским до последних его дней, умер Феликс Эдмундович на руках моего отца.

В этой поездке на Восточный фронт Реденс познакомился с Надеждой Сергеевной, а через нее потом и с моей матерью. К тому времени у Станислава Францевича уже были жена и сын, но между ним и моей матерью вспыхнула сильная любовь. Мать рассказывала мне, что отец долго метался между нею и своей женой, измучив порядком себя и этих милых женщин. Однажды мать сказала ему: «Ты, наконец, сделай выбор. Я же тебе в этом не указ. Как решишь, так и будет!» И отец женился на моей матери. Надо сказать, что мама моя хорошо знала первую жену отца, и добрые отношения, несмотря ни на что, сохранились у них на всю жизнь. До ареста отца, часто бывал у нас дома и его сын от первого брака, был дружен с нашей семьей. Он и сейчас живет в Москве.

Пока развивался этот роман, дед мой — Сергей Яковлевич — числился пропавшим без вести. Здесь нам нужно вернуться к прерванной его биографии. Сразу после Октября рабочие и служащие Первой ГЭС Петрограда избирают его комиссаром своей электростанции, в этом качестве он работает до мая 1918 года. Затем командируется в Москву, в ВСНХ, работает с мая по ноябрь того года членом Коллегии по управлению Шатурскими торфяными разработками.

С начала декабря 1918 года до середины января 1919 года он участвует в ревизии таможен на бывшей украинской границе, а в феврале направляется в распоряжение ВСНХ Украины, где занимается обследованием рудников. Время тогда было горячее, и дед мой попадает в плен к деникинцам, его отправляют в Николаев, и по дороге он тяжело заболевает сыпным тифом, оказывается в лазарете. Выжил Сергей Яковлевич только чудом. Ему удалось ускользнуть от контрразведки белых (пригодился старый конспиративный опыт), и он перебирается в Крым, где находит приют у учительницы симферопольской городской школы Татьяны Демьяновны Савченко, сестры близкого друга. Здесь он окончательно оправляется и устраивается электромонтером в мастерскую городского самоуправления.

Как раз в это время, 4 февраля 1920 года, В.И. Ленин направляет телеграмму Г.И. Петровскому и Л.П. Серебрякову:

«Харьков, Укрревком. Петровскому, Серебрякову. Копия: Екатеринослав, губревком.

Прошу сообщить, имеются ли у вас сведения о Сергее Яковлевиче Аллилуеве, который был послан из Харькова от Украинского ВСНХ в качестве члена особой комиссии по обследованию рудников Криворожского бассейна и работал там с апреля до конца июня. При наступлении белых эвакуировался с комиссией в Киев. Вновь вернулся в Кривой Рог в конце июня от ВУЦИК для расплаты с рабочими рудников. Больше сведений о нем с тех пор нет. Прошу запросить Кривой Рог и ответить мне телеграфно. Ленин».

А тем временем дед в конце мая 1920 года перебрался в Мелитополь, но военная обстановка в Крыму обостряется, и дед решает перебираться к своим, одолев 8 сентября 1920 года линию фронта у города Ногайска, в 25 верстах от-Мелитополя. Он сразу же явился к коменданту города Голикову, но был им немедленно арестован «как злостный перебежчик из белой армии» и этапирован в распоряжение Особого отдела при штабе 13-й армии. Об этой странице жизни дед вспоминал с большим неудовольствием: «От Бердянска до Александровки мне пришлось испытать всю „прелесть“ режима этого „милого“ учреждения, столь необходимого в революционный период. В Александровке, после моего извлечения из подвала узилища, где мне пришлось несколько дней покормить советских паразитов, я неожиданно попал в салон-вагон товарища Н. П. Горбунова, который в то время был членом РВС штаба 13-й армии и который меня освободил и в своем салон-вагоне отправил в Синельниково». Так писал дед в своей автобиографии.

По словам же моей матери, которая в то время была шифровальщицей секретного отдела при штабе 14-й армии, освободил деда мой отец, занимавший тогда пост председателя Харьковской ЧК. Тогда же он и сообщил Сергею Яковлевичу, что женился на его старшей дочери.

После освобождения Крыма деда направляют в Ялту, где он проработал членом ревкома до конца 1921 года. Потом был на руководящей хозяйственной работе в Москве, Ленинграде и на Украине.

Но уважали Сергея Яковлевича, конечно, не только за его грамотную и квалифицированную работу, но за его редкие человеческие качества — скромность, смелость и независимость характера, душевную щедрость, готовность всегда прийти на помощь. И справедливость. В поступках и делах.

Ему, как далеко не многим, удалось сохранить эти качества на всю жизнь. По таким людям и судили тогда о первом поколении революционеров.

Любопытный эпизод из жизни деда я услышал много лет спустя после его смерти (дед был необычайно скуп на такие рассказы), в 1966 году, от бывшего прокурора и наркома юстиции Грузии Иллариона Илларионовича Талахадзе. Оказывается, Сергей Яковлевич дважды спас его отца от смерти. Первый раз в бакинской тюрьме в 1902 году, когда дед сидел за участие в забастовке, а Илларион (старший) за избиение урядника, с которым он сцепился во время разгона демонстрации. Иллариону грозило суровое наказание, и Сергей Яковлевич посоветовал ему бежать. Такой случай представился во время этапировки заключенных из Баку в Тифлис. На станции Михайлово Аллилуева и Талахадзе послали под конвоем за водой для арестованных. Когда они, возвращаясь, поравнялись с толпой народа, дед предложил Иллариону бросить бочку и разбежаться. Конвоиры не рискнули стрелять в толпе, и Талахадзе удалось скрыться. Спустя два года, когда дед работал в Серпухове, он натолкнулся на умирающего от туберкулеза Иллариона, забрал его к себе домой и выходил.

Или другой эпизод. Как-то в 1927 году деду довелось отдыхать в санатории под Боржоми. Однажды к нему пришли родственники санаторного сторожа, арестованного по подозрению в воровстве и спекуляции, и попросили заступиться за невинного. Дед занялся расследованием; он порасспросил множество жителей деревни, где жил сторож, и выяснил, что, собирая приданое для дочери, старик припрятывал его в своем санаторном помещении, кто-то это углядел и настрочил бдительный донос. Выяснив все это, Сергей Яковлевич направился к министру юстиции и прокурору Грузии Иллариону Илларионовичу Талахадзе.

«Ко мне в кабинет, — вспоминал бывший прокурор, — вошел высокий, похожий на цыгана (действительно, бабушка Сергея Яковлевича была цыганкой), седобородый старик, долго и внимательно разглядывал меня и, наконец, сказал:

— Встань!

Я, рассказывал прокурор, удивился, но встал. Пришелец еще некоторое время молча смотрел на меня, а потом сказал:

— Я дважды спас от смерти твоего отца, Иллариона Талахадзе, а теперь мне нужна твоя помощь.

И, рассказав мне про арест сторожа из санатория, в котором он отдыхал, Сергей Яковлевич потребовал его немедленного освобождения. Проверка, проведенная прокуратурой, подтвердила невиновность сторожа, и он был освобожден из-под стражи».

Дед не терпел сибаритства и всегда поругивал нас, внуков, за безделье или неумение занять себя. Он с малых лет приучал нас к полезному труду, ревностно следил за нашими школьными делами и до конца жизни считал, что каждый человек рожден для честной и добросовестной жизни и работы для общей пользы. Жизнь только во имя себя, своих интересов он считал недостаточной и недостойной.

И уж больше всего он не любил любое проявление непорядочности и рвачества, считая, что эти качества несовместимы со званием коммуниста.

Характерно его письмо к СМ. Кирову, копия которого хранится в семейном архиве.[1]

«Дорогой товарищ Киров!

Очень и очень прошу тебя, будь так добр, удели минуту своего времени прилагаемой заметке, напечатанной в Красной Газете от 10 ноября в утреннем выпуске, а также и прилагаемой справке, в которой беспристрастно изложена истина, как было и почему я дал согласие уволить монтеров. Потому, что я нахожу, что применение этой меры вызывает крайняя необходимость.

Традиционные „чаевые“, которые, к стыду нашему, еще существуют в нашем быту, в частности, это разлагающее зло не изжито и среди монтеров „Электротока“, которые поддерживают и культивируют эти, по их мнению, невинные традиции. Я же лично рассматриваю получение на „чай“ как злостную и преступную взятку, которая разлагает человека, и унижает его собственное достоинство, и ложится грязным позорным пятном на здоровом теле Революции Пролетариата, который вот уже девять лет ведет титаническую борьбу за удержание в своих мозолистых руках государственной власти и является гегемоном первого в мире пролетарского Государства.

Притом монтеров „Электротока“ ни в коем случае нельзя приравнивать к разряду служащих ресторана, столовой или же стоящего у вешалки какого-либо учреждения, которые в материальном отношении благодаря мизерным ставкам зависят от „доброй“ воли и щедрости посетителей. Монтеры же „Электротока“ получают наивысшие ставки, чем где бы то ни было, и ничем и ни в какой мере не зависят от абонентов, а наоборот, абонент всецело зависит от злой воли недобросовестного монтера, который при удобном случае преступно медлит с восстановлением света, забывая свой долг, с целью получить взятку, прекрасно зная психологию обывателя и в особенности абонента частных мелких предприятий и торговых заведений, которые от промедления терпят материальный ущерб. Недобросовестный монтер, учитывая все это, вызывает под тем или другим предлогом абонента на взятку. А ведь „Электроток“ обслуживает не только частного абонента, а все важные государственные и советские учреждения, а также всю крупную и мелкую государственную промышленность, где работают десятки тысяч рабочих. И поэтому у Управления Кабельной Сети нет никакой уверенности и не может быть доверия к такому сорту монтеров в смысле добросовестного отношения к своим прямым обязанностям, которые не только не считают позорным получать „чаевые“, а наоборот, считают эту меру своим священным правом, узаконенным давностью и традициями. А потому эти лица пользуются случаем, проявляя злую волю, вызывают трусливого обывателя на взятку.

Я в общей сложности работаю в промышленных предприятиях 45 лет, из них около 20 лет в Кабельной Сети Электростанции Ленинграда, и поэтому очень хорошо знаю этот сорт монтеров — восстановителей света. Знаю хорошо их правосознание и психологию. Эти люди со шкодливой обывательской душонкой очень трудно поддаются морально-воспитательному влиянию. Также им чужды и недоступны их пониманию священные традиции и методы организованной коллективной борьбы заводского рабочего как за права человека, так и за улучшение своего материального положения. Они предпочитают улучшить свое благополучие по-обывательски на свой страх и риск.

Управление Кабельной Сети „Электротока“ считает своим долгом бороться с этим злом, а нам мешают добровольные присяжные „защитники прав человека“ и грубо обвиняют нас в пристрастии и головотяпстве. Поэтому настоятельно прошу оказать содействие для беспристрастного обследования этого факта. Защищать своих членов Союза хорошо, но защищать жуликов недопустимо.

Я сам член Союза с 1906 года и член Партии с 1896 года, а между тем мое имя треплет недобросовестный рабкор на странице газеты лишь потому, что я Администратор, Хозяйственник и имел дерзость бороться с разлагающим злом.

С уважением, С.Я. Аллилуев».

Как видим, ничто не ново под луной. И тогда пороки, укоренившиеся в старой России, активно пробивали себе место под солнцем в новой России, и были свои ревностные защитники прав человека, но с этим злом пытались бороться. И небезуспешно. Взяточничество, коррупция тогда преследовались и по закону, и по морали, потому и не приняли таких глобальных масштабов, столь характерных для нашего нынешнего, посткоммунистического времени.

Письмо к Кирову написано было в конце 1926 года, когда дед был управляющим Кабельной Сетью «Электротока» в Ленинграде. Тогда он еще не знал, что его ждут еще двадцать лет жизни, смерть двоих детей, арест зятя, самая кровопролитная война, тяжелая болезнь. И книга, не довершенная до конца.

Умер Сергей Яковлевич Аллилуев от рака желудка в 1945 году во время Потсдамской конференции.

Бабушка пережила Сергея Яковлевича на шесть лет, умерла скоропостижно от сердечного приступа в марте 1951 года. Ее похоронили рядом с ним и младшей дочерью Надеждой на Новодевичьем кладбище. Но весь рассказ об Ольге Евгеньевне еще впереди, она была неизменным участником всех событий в нашей обширной семье.

Павел

Читатель, очевидно, помнит, что я уже обозначил дату рождения старшего сына Сергея Яковлевича и Ольги Евгеньевны Павла: 1894 год. Их первенец родился в Тифлисе, старший Аллилуев работал тогда в железнодорожных мастерских, с головой окунувшись в революционную деятельность. В семейном архиве хранится копия заявления Павла в Московскую контрольную комиссию, написанного в мае 1924 года в связи с исключением его из партии в ходе очередной чистки, «как оторвавшегося от активной партийной жизни и политически безграмотного». Документ обширный, в нем содержится и биография и исповедь человека, сызмальства включенного в дела революционного подполья, а потом и самой революции. Мне кажется, это заявление лучше всего расскажет о самом Павле. Я только постараюсь опустить и подсократить те места, которые по своему содержанию повторяют уже изложенное мною.

Итак, вот этот документ.

Заявление

Комиссия по проверке личного состава ячейки РКП Главных Довольствующих Управлений военного Ведомства под председательством тов. Хохлова постановила: «Аллилуева Павла Сергеевича, как оторвавшегося от активной партийной жизни и политически безграмотного, исключить из РКП».

Считаю это постановление неосновательным и совершенно незаслуженным. Прошу дело обо мне пересмотреть.

Получив от секретаря ячейки ГДУВВ вышеупомянутую выписку из протокола Проверочной Комиссии, я поинтересовался у него, какие формальности надлежит мне соблюсти, дабы обжаловать такое постановление комиссии; на что он мне ответил примерно следующее: «Ты человек, а тебя обозвали верблюдом, докажи, что ты не верблюд, а человек».

Казалось бы, чего проще разрешить эту несложную задачу. Однако, как это мне сейчас рисуется, сделать это не так уж просто, ибо где же видано, чтобы гречневая каша себя не хвалила.

Да, с точки зрения коммунистической этики и морали, задача не из приятных, тем не менее вопрос жизни и смерти (моральной, конечно), и придется биться изо всех сил.

Прежде всего, сама формулировка постановления о моем исключении не совсем точно выражает ту действительную подоплеку, которая явилась решающим моментом — быть мне или не быть в рядах РКП (это мое глубочайшее убеждение, и если я ошибаюсь — тогда окончательно отказываюсь что-либо понимать вообще).

Несколько слов относительно своего социального происхождения, так как на сей предмет у тов. Хохлова были некоторые сомнения — он недоумевал: как так сын рабочего мог получить среднее образование и к тому же в анкете о своем происхождении сообщает, что он крестьянин, а профессию присваивает себе электромонтера-электротехника, т. е. квалифицированного работника. Дабы раз и навсегда рассеять по этому поводу всякие недоумения, как у тов. Хохлова, так и вообще у всех сомневающихся, я позволю себе возможно короче обрисовать обстановку, в которой появился на белый свет, рос, жил и воспитывался. (Считаю это важным отметить, так как, на мой взгляд, пролетарская революционная идеология определяется не только непосредственной работой у станка, но и окружающими объективными условиями.)

Итак, начну с моего отца — Аллилуева Сергея Яковлевича — он по происхождению крестьянин, основная профессия его слесарь, наряду с этим работал в качестве смазчика, кочегара, токаря, монтера, электромонтера, паровозного машиниста, типографского работника, электротехника — короче говоря, — рабочий наивысшей квалификации и несомненно способный человек".

Далее Павел сообщает биографические сведения об отце, о чем я писал выше, о той атмосфере, которая царила в доме подпольщика, ставшем явочной квартирой, о том, что дети постоянно выполняли поручения отца и его товарищей, таких, "как Шелгунов, Калинин, Сталин, Енукидзе, Кржижановский, Смирнов, Шаумян, Савченко, Кавтарадзе, Элиава" и многие другие. Постоянное кочевание семьи приучило детей учиться урывками, пользоваться услугами студентов, курсисток, особенно охочих "до всякого рода либеральной благотворительности". Осев в Питере, "отец имел возможность дать нам среднее образование".

"Мне, как наиболее старшему и отставшему от своих сверстников, пришлось в 1911 году при Петербургском Учебном Округе держать экстерном экзамен за курс реального училища, после чего (сознаюсь, что по настоянию отца, который хотел, чтобы я узнал жизнь рабочего такою, какой она есть в действительности) поступил на электрическую станцию в качестве помощника электромонтера-кабельщика и одновременно в Питерский политехникум на Электротехническое отделение, совмещая, таким образом, службу с дальнейшим завершением своего образования, которое, к сожалению, сделать не удалось по многим обстоятельствам — ушел со 2-го курса. В 1913 году во время забастовки на станции я был избран Уполномоченным от рабочих-кабельщиков и как наиболее грамотный из них составлял требования к Администрации, в которых выдвигались как экономические, так и политические требования. И как уполномоченный от рабочих вел переговоры с администрацией станции и прочее. В результате этой забастовки был арестован и сперва содержался в Охранном отделении, а затем в тюрьме предварительного заключения, но так как бастовавшие рабочие обуславливали прекращение забастовки лишь после моего освобождения, я вскоре был освобожден. В начале 1915 года, прослужив 4 года на электростанции, я был мобилизован и служил рядовым в Авточастях, а затем рядовым же в пехоте. Февральская революция застала меня в Новгороде, где я служил в 177 пехотном запасном полку. В марте 1917 года я записался в Р.С.Д.Р.П. (большевиков). В таком захолустье, как Новгород, партийцев-большевиков было в те далекие времена очень немного, и по своей партийной квалификации они были примерно такого же уровня, как и я, с той лишь разницей, что я был хорошо грамотен, а они плохо или вовсе безграмотными. Исключением среди нас были два-три старых большевика, как то Витковский и Ионов (с Витковским в 20-м году я встречался в XI армии, где он был в то время Начпоармом XI, а Ионов, кажется, до сих пор работает в новгородской организации), которые были по горло завалены пропагандистской работой среди гарнизона и местных рабочих организаций, и вот, в силу изложенных обстоятельств, т. е. отсутствия более подходящего кандидата, я был назначен вторым секретарем Новгородской Организации, выполняя всевозможную канцелярскую работу и все, что по тем временам приходилось делать более-менее интеллигентным партийцам-большевикам.

В мае 1917 года в качестве представителя Новгородской Организации большевиков я был делегирован на областную партийную Конференцию в Питер, происходившую во дворце Кшесинской, где видел и слышал Ильича (как курьез вспоминаю маленькое затруднение, которое волновало меня и второго товарища от нашей организации — дело в том, что в числе прочих вопросов порядка дня Конференции стоял также пункт — "Доклады с мест", а так как ни я, ни мой коллега ораторами не были и докладов никогда не делали, а тем более на такой многолюдной конференции, да еще в присутствии самого тов. Ленина, — мы упали было совсем духом и нервничали чрезвычайно; в конце концов из этого затруднения нас вывела Надежда Константиновна, согласившись принять доклад со всеми цифровыми выкладками у нас в письменном виде).

В июне месяце того же года с маршевой ротой своего полка я отправился на Двинский фронт, имея указания относительно нашей линии поведения в случае наступления. Был зачислен рядовым в 88-й Петровский полк и вскоре от своей роты делегирован солдатами в Полковой Комитет, в котором как большевик был в единственном числе, и лишь после сорвавшегося июльского наступления Керенского нам, большевикам, удалось привлечь на свою сторону значительное количество товарищей Полкового Комитета.

Незадолго до Октябрьского переворота участвовал на Съезде солдатских депутатов в 22-й Пехотной дивизии, а впоследствии, перед самым Октябрем, был делегирован на съезд 1-го Армейского Корпуса, где нас — большевиков было значительное меньшинство, и нам с тов. Мухаперцем (впоследствии один из Начдивов Красной Армии под Царицыном) пришлось выдержать немало яростных атак со стороны оборонцев и эсеров. Между прочим, одним из таковых был в то время т. Егоров, ныне он Главнокомандующий Украинской Армии и член РКП, а я волею тов. Хохлова, увы — беспартийный. Чего не случится в жизни…

После Октябрьского переворота я был избран председателем Революционного Комитета 22-й Пехотной дивизии (комиссар этой дивизии тов. Герасимов, член партии с 1901 года, ныне работает в Москве в Бумагопрядильном Тресте заместителем Председателя) и в этой роли работал до октября 1918 года, покинув дивизию по ее расформировании. Затем уехал в Питер к себе домой, где выяснил, что Владимир Ильич в июльские дни до своего отъезда в Сестрорецк к Емельянову вместе с тов. Зиновьевым скрывался в нашей квартире. Затем вскоре переехал в Москву, где работал на электрической станции в качестве электромонтера и электротехника. В сентябре мес. 1919 года был мобилизован в ряды Красной Армии. (Здесь считаю необходимым отметить следующее обстоятельство, приобретающее теперь весьма важное, принципиальное значение, а именно: мои товарищи по работе на станции, как работники предприятий государственной важности, были освобождены от мобилизации, я же от этой привилегии отказался и, таким образом, фактически в Красную Армию пошел добровольно, хотя во всех анкетах пишу, что по мобилизации), и зачислен красноармейцем 39-го Стрелкового полка, где прослужил сравнительно недолго, т. к. как коммунист, специалист электрик был командирован на Электро-Технические курсы красных командиров Рабоче Крестьянской Красной Армии (бывшая электротехническая офицерская школа), которую закончил по телефонно-телеграфному отделению в 1919 году. В сентябре месяце того же года получил назначение Начальника Связи 159-го Стрелкового полка на Архангельском фронте, где одновременно совмещал обязанности председателя полкового коллектива РКП, председателя полкового суда и председателя товарищеского партийного суда. Все эти обязанности давали мне перед всеми остальными сослуживцами очень почетную привилегию, а именно — быть в трудную и опасную минуту впереди, ибо кому же, как не председателю полковой организации РКП, показывать пример, как надо защищать интересы революции и партии. И сейчас с чувством исполненного долга я заявляю, что здесь — на поле брани — я свой долг исполнил до конца. На мое счастье, живые свидетели моего пребывания в полку имеются, и один из них — бывший комиссар полка тов. Иссерсов ныне находится в Москве, слушателем Высшей Академии Рабоче-Крестьянской Красной Армии.

После взятия Архангельска и ликвидации Архангельского фронта наш полк в марте 20-го года был переброшен на Мурманский фронт, откуда телеграммой Склянского я был срочно вызван в Москву. Оказалось, что Владимир Ильич, повстречавшись с моей матерью и выяснив, что она совершенно одна, т. к. второй брат мой был тоже на фронте, одна сестра в Царицыне, другая где-то на Украине, а отец, работавший в то время в Криворожье, попал в плен к Деникину и были сведения, что он расстрелян (впоследствии это не оправдалось), просил Склянского, чтобы тот отозвал меня с фронта в Москву. Выяснив причину своего вызова, я обратился к тов. Склянскому с просьбой отправить меня обратно на фронт, но он без распоряжения Владимира Ильича сделать это отказался, пришлось просить Ильича, причем он дал свое согласие лишь после того, как моя мать подтвердила, что она не возражает против моего отъезда на фронт.

В мае месяце 20-го года я прибыл в XI армию и служил в качестве Начальника Эксплуатационно-технического отделения Отдела Связи 28-й Стрелковой дивизии, был на Азербайджанском, Персидском и армянском фронтах. Затем командовал Отдельной Эксплуатационной ротой связи XI армии, выполняя в том и другом случае партийную и просветительную работу. В начале 1921-го года вступил в исполнение должности для поручений при Начальнике Связи Красной Армии, а уже через неделю его же распоряжением был командирован в Тамбов для организации связи войск Тамбовского района, боровшихся с Антоновскими бандами и вступил в должность Начальника Оперативно Технического узла Поезда Связи Специального Назначения.

По ликвидации Антоновского восстания вместе с Поездом был переброшен в Саратов, где оперировали банды Попова. Затем вместе с Поездом был переброшен в Витебский район, где оперировали банды Булак-Булаховича. Выполнял одновременно, помимо своей основной должности, обязанности Начальника Связи Витебского района и командира Поезда. По ликвидации бандитизма и на этом участке в начале 1922 года Поезд перебрасывается на Карельский фронт против белофинских банд. Весной 1922 года Поезд опять перебрасывается на Бухарский фронт против басмаческих банд, где я сперва совмещаю свою основную должность с обязанностями Командира Поезда и Начальника Связи Бухарского фронта, а впоследствии, когда банды басмачей сбиваются с ближайших районов и отходят в глубь Бухары к границам Индии и Афганистана, я вместе с Полевым Штабом отправляюсь в глубь бухарских дебрей, где оперировал в 500 верстах от ж. д. Сообщение здесь исключительно на ослах, верблюдах и лошадях — условия борьбы для нас, европейцев, были сопряжены с чрезвычайными трудностями — 70° жара, отсутствие хорошей питьевой воды, почти поголовная тропическая малярия и прочие трудности чрезвычайно осложняли наши операции, но в конце концов и на этом последнем фронте дела завершились блестящим успехом — возвращаемся в Поезд и, наконец, в Москву. Забыл оговориться, что за все трехлетнее свое пребывание в Поезде я почти беспрерывно состоял председателем культурно-просветительной комиссии Поезда и руководителем всевозможных кружков, парторгом ячейки, членом бюро ячейки, короче говоря, все время работал в этой области по мере сил и уменья (все документы, подтверждающие изложенное — сейчас взял из Поезда).

В ноябре 1923 года из Поезда был откомандирован в Научно-Испытательный Институт Управления Связи Красной Армии на должность Помощника Военного Комиссара названного Института, а два месяца тому назад, по откомандировании комиссара Института тов. Скалова в распоряжение ЦК РКП, я был назначен Комиссаром Института.

Момент моего перехода из Поезда в ячейку ПУРа совпал с проходящей в то время горячей дискуссией — явления для меня совершенно нового, т. к. за все время пребывания на фронтах не доводилось слышать чего-либо подобного. Одним словом, в вопросах дискуссии я, вероятно, был одним из невежественнейших представителей ячейки, и мне пришлось основательно поработать, дабы основательно разобраться во всей этой каше. А так как Пуровская ячейка (ни для кого это сейчас не секрет) была на 90 % оппозиционна, а я, в силу своего прошлого, был связан с лицами, не разделявшими этой линии, и в то же время мне хотелось не механически, а вполне продуманно разобраться во всех этих событиях, я одновременно с ячейкой ПУРа посещал также и другие ячейки, в которых обе стороны были представлены в более удачной пропорции, чем у нас, где и наблюдал не одностороннюю прокламацию какой-либо позиции, а борьбу двух партийных мнений и в конце концов вполне сознательно определил свое отношение к происходящим событиям партийной жизни.

После 13-й Парт. Конференции, кажется в феврале мес, ячейка ПУРа выделила из себя вторую ячейку ГДУВВ, причем при избрании Бюро второй ячейки моя кандидатура выдвигалась в Бюро, но так как я был для окружающих лицо новое, — в результате голосования я не прошел, о чем не сожалел, т. к. не считал себя достаточно подготовленным для активной работы ячейки со столь высокой партийной квалификацией, кроме того, я себя не считал достаточно ориентированным как в новой обстановке, так и в людях.

Помимо всего прочего, поставил себе задачей повысить свою политическую квалификацию вообще и согласовать таковую с требованиями соответствующих парторганов. С основания кружка Ленинизма работаю в нем по изучению революционного движения в России и истории РКП. (Это расходится с пунктом постановления Проверочной Комиссии о моей оторванности от активной партийной жизни.)

Разбираясь в существе задачи, поставленной партией в вопросах чистки, где она стремится освободить свои ряды от совершенно определенных категорий, указанных в соответствующих циркулярах, постановлениях и дискуссионных статьях, а именно: примазавшиеся, социально чуждый элемент, карьеристы, преступно разложившиеся в результате НЭПа и служебного положения, политически костно неграмотные, склочники, обюрократившиеся, оторвавшиеся от массы, от Партии, неустойчивые, колеблющиеся и закомиссарившиеся и т. д. и т. п.

Оглядываясь на свое прошлое и настоящее при самом строгом к себе отношении, я ни в какой степени к какой бы то ни было из перечисленных категорий себя не причисляю.

Считаю, что даже в случае, если бы обвинения, инкриминированные против меня, даже на все 100 % соответствовали действительности, то и в этом худшем для меня случае у Комиссии не было достаточных оснований разрешать этот вопрос так, как он был ею разрешен, ибо к фронтовику (имею орден Красного Знамени, представлен ко второму), пробывшему всю Революцию на 12-ти фронтах в постоянно напряженной боевой обстановке, в условиях, когда газеты не читались месяцами (и не получались месяцами, а центральные почти отсутствовали вовсе), предъявление мне обвинения в политической отсталости (только в такой форме признал бы правильной формулировку обвинения — политически безграмотным себя категорически отказываюсь считать) и считаю это не чем иным, как цинизмом и глумлением над заслугами Красной Армии. И коммуниста (тов. Хохлова), который не смог проявить достаточной чуткости в таком вопросе, я категорически отказываюсь понимать и уважать. Мне казалось бы, что работа в таком серьезнейшем из серьезнейших и ответственейшем партийном вопросе, как чистка партии, — цель которого поднять авторитет партии, обязывает товарищей относиться с максимальным вниманием к своей работе, постоянно памятуя о двойной ответственности Комиссии как перед партией в целом, так и перед каждым из тех, кого они чистят, дабы свести к минимуму неизбежные в таких делах ошибки, и не пятнать авторитета органа чистки грубыми промахами, граничащими с неряшливым отношением к своим обязанностям. Если расстроенному воображению тов. Хохлова я представился в форме социально враждебного интеллигента, к которому он признал необходимым применить определенную партийную репрессию вплоть до выбрасывания из партии, то мне, в свою очередь, тов. Хохлов рисуется в виде "сверхчеловека", на которого я могу смотреть лишь со страхом снизу вверх, т. к. он в течение 5-ти минут способен разрешать такие вопросы, как исключение из партии коммуниста-фронтовика с дооктябрьским стажем, не имея к тому даже намека на компрометирующий материал.

Делясь впечатлениями о своей чистке и выкатке из партии с многими старейшими и авторитетнейшими в вопросах партийной этики и честности товарищами, доверие которых ко мне не поколебала моя чистка, я убедился, что все то, что я изложил в настоящем заявлении, вполне разделяется ими. Между прочим, один из них, старый большевик-каторжанин, знающий лично тов. Хохлова, уверил меня в том, что на решение Комиссии относительно моего исключения сильное влияние могло оказать отсутствие грязи под ногтями (признак, по которому некоторые товарищи, у которых недостаточно развита сущность классового чутья, определяют пролетарское происхождение) и наличия на мне достаточно приличного костюма. Ну в данном случае я не повинен, так как с головы до ног обмундирован в казенное обмундирование, сейчас не 18- 19-й год, когда Красная Армия ходила в лаптях и т. д., а одевать специальный костюм и заводить грязь под ногтями по случаю чистки не считал нужным.

И наконец, в последний момент, явившийся несомненно большой ложкой дегтя в разрешении моей судьбы, а именно — вопрос о моей жене. Один из членов Комиссии, узнав, что моя жена происходит из поповской семьи, заметил что-то вроде того, что это — весьма существенно, после чего мне было заявлено, что ко мне у Комиссии больше никаких вопросов нет. Дабы и в этом вопросе не было никаких сомнений, считаю необходимым пояснить, что моя жена в самое тяжелое для Революции и Партии время, а именно 18, 19, 20-е годы состояла членом РКП и выбыла из партии механически по семейным обстоятельствам. Всю Революцию работала в Советских, военных и партийных организациях и лишь всего месяц тому назад по сокращению штата уволилась из Учраспреда ЦК РКП, где она работала в последнее время.

Таким образом, и с этой стороны вины за собой не чувствую.

В заключение считаю необходимым сказать, что многие чисто семейные стороны нашей жизни, которые доныне каждый из нас как реликвию хранил в тайниках своего сердца, я, защищаясь от незаслуженных обвинений Комиссии, был вынужден изложить здесь на бумаге.

Мой служебный адрес: 2-й дом Реввоенсовета — Красная площадь, Научно Испытательный Институт.

П. Аллилуев.

12 мая 1924 года".

В этом человеческом документе, как мне представляется, хорошо отразилась обстановка тех лет, отношение партийцев к званию коммуниста, уровень требований. И методы отдельных коммунистических царьков, решающих судьбы людей "от имени партии". Заявление Павла проливает свет и на "историю" телеграммы В.И. Ленина В.М. Склянскому по поводу "красноармейца Павла Сергеевича Аллилуева", которая ныне по-всякому комментируется в печати.

После рассмотрения заявления Павла восстановили в партии. Вскоре он назначается начальником Норильской горно-изыскательской экспедиции и уезжает на год за Полярный круг. Вернувшись, он заканчивает в 1925 году ВАК РККА. В конце 1926 года он вместе с семьей — женой Евгенией Александровной и дочерью Кирой — направляется в Германию в качестве сотрудника Торгпредства СССР, там он пробыл до апреля 1932 года. В Берлине родились его сыновья — Сергей (16 апреля 1928 года) и Александр (18 апреля 1931 года). Вернулся Павел со своими домочадцами в Москву весной 1932 года.

Последние годы жизни он пребывал на посту главного комиссара бронетанковых войск.

Был он человеком искренним, с открытой, но строгой душой, если чувствовал несправедливость, всегда вступался. Но и принципами не поступался. Может быть, поэтому авторитет Павла был очень высоким.

В свою последнюю осень 1938 года он отдыхал в Сочи. Ясным октябрьским днем он заехал к В.К. Блюхеру, и было это за несколько дней до ареста маршала. В.К. Блюхера, как потом писала его супруга Глафира в книге "Шесть лет с Владимиром Константиновичем", был недоволен этим приездом. Мол, "еще один приезжал прощупать Блюхера". Только много лет спустя, продолжает вспоминать Глафира, я узнала, что П.С. Аллилуев приезжал совсем не за тем, а просто он хотел помочь В. К. Блюхеру.

Так ли это, мне сегодня судить трудно — Павел вернулся в Москву 1 ноября 1938 года, а вечером 2 ноября в кабинете моего отца в нашей алма-атинской квартире зазвонил телефон. Трубку сняла моя мама, Анна Сергеевна. Она что-то ответила и вдруг страшно закричала. Из Москвы сообщили о скоропостижной смерти ее старшего брата Павла Сергеевича Аллилуева. Ему было только 44 года. И он лишь вчера вернулся из санатория.

Мама сразу выехала в Москву, но путь неблизкий, и она не успела на похороны. Эта внезапная смерть потрясла всю нашу семью. Мама задержалась в столице, чтобы как-то поддержать бабушку Ольгу Евгеньевну и дедушку Сергея Яковлевича, в не меньшей заботе нуждались вдова и дети Павла Сергеевича.

В те скорбные дни наша семья и не подозревала, какой страшный удар скоро вновь обрушится на нее. И быть может, смерть Павла многое в нем предрешила. Пока же поставим здесь многоточие…

Надежда

Самая младшая из детей Сергея Яковлевича и Ольги Евгеньевны Аллилуевых Надежда и жизнь, как оказалось, имела самую короткую. О ее трагической судьбе хорошо и подробно рассказала ее дочь Светлана Аллилуева в известных "Двадцати письмах к другу", и я не стал бы ворошить эту тему, если бы не горы лжи и тенденциозно-причудливых фантазий, обрушившихся на головы доверчивых читателей в последнее десятилетие.

Хочу сразу разочаровать авторов, которые для придания большей достоверности своим измышлениям ссылаются на какие-то свидетельства деда или моей матери, все это преднамеренная ложь. Никто и никогда в нашей семье не сомневался, что Надежда покончила жизнь самоубийством. Более того, ее осуждали за этот жестокий поступок.

Впервые я услышал об этой истории от моей бабушки Ольги Евгеньевны в 1950 году в ее кремлевской квартире. Вот что она мне тогда рассказала.

Восьмого ноября 1932 года Сталин и Надежда были в Большом театре, между ними тогда произошла какая-то неприятная ссора, и Надежда пребывала в заметном напряжении. В тот же вечер на банкете по случаю XV годовщины Октября Сталин шутя бросил ей в тарелку апельсиновую корку (у него действительно была такая насмешливая привычка, и он часто шутил так с детьми, о чем мама с улыбкой писала в своих воспоминаниях о детских годах) и крикнул ей:

— Эй, ты!

— Я тебе не "эй, ты"! — вспылила Надежда и, встав из-за стола, ушла с банкета. Вместе с Надеждой ушла и Полина Семеновна, жена Молотова. Она догнала Надежду и долго гуляла с ней по Кремлю. Надежда как будто успокоилась, и Полина Семеновна проводила ее домой, а утром Надежду нашли в ее комнате мертвой с огнестрельной раной. В руках у нее был маленький дамский пистолет, который однажды так неосторожно подарил ей брат Павел.

Бабушке сообщили о случившемся сразу, как только обнаружили труп, и она на подкашивающихся ногах едва добежала до квартиры Сталина. Там уже были Молотов и Ворошилов. Был врач. Бабушку встретил совершенно убитый и ошеломленный случившимся Сталин. Ольге Евгеньевне стало совсем плохо, и врач принес ей рюмку с валерианкой. Бабушка рюмку взяла, но выпить капли не смогла, спазм сдавил ей горло, рюмка беспомощно болталась в трясущейся руке. Сталин обнимал бабушку за плечи, пытаясь успокоить, и, поняв, что валерьянку ей не выпить, взял от нее рюмку и потом, махнув рукой, сказал:

— А, давай я сам ее выпью.

С тех пор прошло много лет, и я не раз наблюдал, как бабушка, стоя у могилы Надежды на Новодевичьем либо у нас дома, глядя на портрет дочери работы С.В. Герасимова, который и по сей день висит у меня, видимо, мыслями возвращаясь в то страшное утро, тихо упрекала Надежду: "Как же ты могла это сделать?".

Этот вопрос и по сей день не дает мне покоя. Как?.. И было ли это самоубийство Надежды предопределено всем ходом ее жизни? Мне, родившемуся через три года после смерти Надежды Сергеевны, трудно судить об этом. И то, о чем я пишу, основано на воспоминаниях моей матери, бабушки, Евгении Александровны, жены Павла Сергеевича, а также других моих родственников, на глазах которых проходили последние годы жизни Надежды.

Прежде всего мне кажется, что это была чисто человеческая драма, замешенная на двух очень жестких характерах (трудно даже сказать, у кого из них — у Надежды Сергеевны или у Сталина — был более жесткий характер), влияние оказали большая разница в возрасте (в 1932 году Сталину было 53 года, а Надежде 31) и чисто психологические, национальные особенности в их мировосприятии. Светлана в "Двадцати письмах к другу" деликатно говорит о педантичности и сухости Надежды Сергеевны, слишком серьезно относившейся даже к мелочам, а вот Кира, старшая дочь Павла, прямо признается, что она никогда не боялась Сталина, а Надежду за ее сухость и строгость побаивалась сильно.

Жесткость характера Надежды проявлялась с раннего детства. Моя мать в "Воспоминаниях" приводит такой эпизод. В 1911 году, когда Наде было десять лет, ей для перехода в другую гимназию потребовалось свидетельство о причащении. В церкви Надежда так независимо и недобро отвечала священнику, что тот, поразившись, сказал сокрушенно: "Ну и колючая у тебя сестра, почаще ей надо священные книги читать".

Мне кажется, некоторые природные склонности в характере Надежды были подстегнуты еще в детстве совсем не детской обстановкой полулегальной и нелегальной жизни семьи. В заявлении Павла, воспроизведенном выше, есть такие примечательные строки: "Мы — дети как наиболее удобное, с точки зрения конспирации, средство привлекаемся для выполнения всякого рода несложных, но ответственных поручений, как-то: связь с конспиративными квартирами, разнос литературы, писем, расклейка прокламаций и, как это сейчас ни странно, переноска и перевозка патронов, револьверов, типографского шрифта для нелегальных типографий и прочее. Короче говоря, детям не боялись давать самые рискованные поручения, и, насколько сейчас припоминаю, мы скорее инстинктивно понимали каждый раз какую ответственную задачу выполняем, и не разбалтывали, чего не нужно, ни своим сверстникам — товарищам по играм, ни охранникам, хотя последние пытались угощать нас конфетами и лаской пробовали заслужить наше расположение. Насколько сейчас помню, провала из-за нас — детей, ни разу не случалось".

Надежда рано повзрослела, ее хрупкая внутренняя впечатлительность и ранимость усилием воли были старательно упрятаны плотным панцирем, она не любила обнаруживать свои слабости. Ее будто сжигала постоянная внутренняя борьба, жажда самоутверждения.

Семейные конфликты начались рано. Уже по приезде в Москву в 1918 году, когда едва минули первые медовые месяцы, возник конфликт, длившийся почти месяц. О нем рассказали писателю А. Беку секретарь СНК и СТО Л.А. Фотиева и стенографистка В. И. Ленина М.А. Володичева, когда он брал у них интервью для своей книги "Новое назначение". Причиной ссоры была мелочь: Сталин говорил Надежде "ты", а она обращалась к нему на "вы" и никак не соглашалась на "ты". Такие вот разные они были люди.

Вскоре Надежда со Сталиным уезжает на Царицынский фронт, а с 1919 года работает в аппарате СНК и в редакции журнала "Революция и культура". В декабре 1921 года во время чистки партии она исключается из ее рядов (вступила в кандидаты в члены ВКП(б) в 1918 году).

Узнав об этом, В.И. Ленин пишет записку П.А. Залуцкому и А.А. Сольцу:

"До меня дошло известие об исключении из партии Надежды Сергеевны Аллилуевой. Лично я наблюдал ее работу как секретарши в Управлении делами СНК, т. е. мне очень близко. Считаю, однако, необходимым указать, что всю семью Аллилуевых, т. е. отца, мать и двоих дочерей, я знаю с периода до Октябрьской революции. В частности, во время июльских дней, когда мне и Зиновьеву приходилось прятаться и опасность была очень велика, меня прятала именно эта семья, и все четверо, пользуясь полным доверием тогдашних большевиков-партийцев, не только прятали нас обоих, но и оказывали целый ряд конспиративных услуг, без которых нам бы не удалось уйти от ищеек Керенского. Очень может быть, что, ввиду молодости Надежды Сергеевны Аллилуевой, это обстоятельство осталось неизвестным комиссии. Я не знаю также, имела ли возможность комиссия при рассмотрении дела о Надежде Сергеевне Аллилуевой сопоставить сведения об ее отце, который работал в разнообразных функциях по содействию партии задолго до революции, оказывая, как я слышал, серьезные услуги нелегальным большевикам при царизме.

Считаю долгом довести эти обстоятельства до Центральной комиссии по очистке партии.

20 декабря 1921 года в 20 часов"[2]

Это заступничество Ленина и само заявление Надежды, еще от 12 декабря того же года, возымели действие, дело ее было пересмотрено, Надежду перевели в кандидаты партии, и ее партстаж в дальнейшем исчислялся без перерыва — с 1918 года.

К этому времени у Надежды и Сталина родился первенец — Василий. Перед родами Надежда ушла из дома, и никто не знал, где она находится. Родился Василий в каком-то родильном доме на окраине Москвы.

В детстве и юности Надежда всегда была окружена заботой и любовью, как самой младшей ей перепадало душевного тепла даже больше других. Рядом с ней постоянно находились взрослые, готовые ее поддержать и подбодрить. Она часто и подолгу жила в семье близких друзей Сергея Яковлевича и Ольги Евгеньевны — Ивана Ивановича и Алисы Ивановны Радченко, с которыми сохранила до конца своей жизни самые дружеские отношения. И.И. Радченко, один из членов петербургского "Союза борьбы за освобождение рабочего класса", агент "Искры", давал ей рекомендацию в партию, когда она переводилась из кандидатов в члены. Кстати, отличавшиеся немецкой педантичностью традиции семьи Радченко, видимо, и наложили свой характер на личность Надежды.

После замужества круг близких людей Надежды как-то неожиданно оборвался — отец пропал без вести, гражданская война забрала двух братьев на фронт, сестра, выйдя замуж, оставила Москву. Рядом с ней самым близким человеком оказался муж, но он был намного старше, и, главное, его все больше и больше отбирала у нее работа, он практически уже не принадлежал себе самому и внимания молодой жене мог уделять все меньше и меньше. Надежда разумом понимала все, но чувства бунтовали. Конфликт между этими по-своему любившими друг друга людьми развивался то приливами, то отливами, то замирал, то разгорался, что и привело, наконец, к трагической развязке. Видимо, она принадлежала к такому типу женщин, которые были максималистами в любви. Логично предположить, что Надежда очень любила Сталина, и это чувство было настолько сильным, всепоглощающим, что не оставляло даже места для любви к детям. К тому же ее постоянно снедало чувство ревности (мне в семье многие говорили, что Надежда была очень ревнивой), а "доброхотов" из числа ее окружения хватало, чтобы это чувство подогревалось. Между прочим, причиной их последней роковой ссоры в Большом театре была именно ревность. Надежде вдруг показалось, что Сталин как-то не так посмотрел на одну из балерин.

Но были еще причины иного рода. Видимо, трудное детство не прошло даром, у Надежды развивалась тяжелая болезнь — окостенение черепных швов. Болезнь стала прогрессировать, сопровождаясь депрессиями и приступами головной боли. Все это заметно сказывалось на ее психическом состоянии. Она даже ездила в Германию на консультацию с ведущими немецкими невропатологами. Эту поездку ей устроил Павел Сергеевич, работавший в то время торгпредом в Германии. Врачи предписали ей полный покой и запретили заниматься какой-либо работой.

Вот и накладывалось одно на другое. Скандалы вспыхивали, как сухая солома жарким летом, и чаще по пустякам. Надежда не раз грозилась покончить с собой. И трагедия совершилась.

Сталин переживал самоубийство жены тяжело и болезненно. Его долгое время боялись оставлять одного. Кто-нибудь из семьи обязательно был рядом. Моя мать, бабушка или Евгения Александровна, жена Павла, ночевали у него в кремлевской квартире.

В день похорон 11 ноября 1932 года гроб с телом Надежды был установлен для прощания в здании, где теперь располагается ГУМ. Все время, пока шла процессия прощания, у изголовья гроба стояла моя мама и вытирала платком сукровицу, вытекавшую из уголка рта покойной. Когда эта печальная церемония подходила к концу, в зал вошел Сталин. Постояв несколько минут около покойной, он вдруг сделал движение руками, как бы отталкивающее от себя гроб, и проговорил:

— Она ушла, как враг!

Затем повернулся и пошел к выходу. Взгляд его наткнулся на Павла.

— Ты подарил ей пистолет?

— Да, — упавшим голосом пробормотал Павел.

— Нашел чего подарить!

Уже выходя из зала, Сталин обернулся к Енукидзе.

— Ты ее крестил, ты ее и хорони, — сказал он и ушел. На Новодевичье кладбище, где хоронили Надежду, он не пришел. У многих членов нашей семьи, и у меня в том числе, было убеждение, что обида на Надежду за самоубийство была столь глубока, что Сталин никогда так и не приходил на ее могилу. Но оказалось, что это не так.

Есть свидетельство очевидца, что в октябре 1941 года, когда судьба Москвы висела на волоске и предполагалась эвакуация правительства в Куйбышев, Сталин приехал на Новодевичье проститься с Надеждой. Сотрудник охраны Иосифа Виссарионовича А.Т. Рыбин, долгие годы бывший рядом с ним, утверждает, что Сталин несколько раз ночью приезжал на Новодевичье и подолгу молча сидел на мраморной скамейке, установленной напротив памятника.

Также, оказалось, интересовал его и памятник, вскоре сооруженный на могиле жены. Директор Новодевичьего кладбища С.Ф. Сосенкин рассказал мне: не так давно к нему в кабинет вошел посетитель и поинтересовался, куда исчезла чугунная роза, лежавшая у основания стелы с бюстом Надежды. Станислав Федорович заверил его, что роза цела, ее убрали, чтобы уберечь от возможной кражи. Увы, нравы сегодня таковы. В разговоре выяснилось, что посетитель этот не простой, он сам отливал изящную розу из чугуна и сам лично показывал ее Сталину.

Кстати, памятник делал знаменитый символист И. Шадр, и композиция памятника с изваянием руки, как бы лежащей на плече Надежды, прямо говорит о том, что она наложила на себя руки.

Сталин горько переживал случившееся, называя этот Надеждин акт предательством. В первом номере журнала "Источник" за 1993 год впервые были опубликованы фрагменты из дневника Марии Анисимовны Сванидзе, жены брата первой жены Сталина, за 1933–1937 годы, хранящегося в его личном архиве.

9 мая 1935 года она записывает в дневнике: "…Заговорили о Яше. Тут И(осиф) опять вспомнил его отвратительное отношение к нашей Надюше, его женитьбу, все его ошибки, его покушение на жизнь, и тут И. сказал: "Как это Надя, так осуждавшая Яшу за этот его поступок, могла сама застрелиться. Очень она плохо сделала, она искалечила меня". Сашико вставила реплику — как она могла оставить детей? "Что дети, они забыли ее через несколько дней, а она меня искалечила на всю жизнь. Выпьем за Надю!" — сказал Иосиф. И мы пили за здоровье дорогой Нади, так жестоко нас покинувшей. Женя сказала: "У Нади были приступы тоски, Надя была больна — (это со слов Канель я сказала Нюре и Жене)". — "Я этого не знал, я не знал и того, что она постоянно принимала cofein, чтоб подбадривать себя". (Канель мне сказала после смерти Нади, что при просвечивании рентгеном установили, что у нее был череп самоубийцы.) Не знаю, так ли это, во всяком случае, у нее был ранний климакс и она страдала приливами и головными болями".

Еще одна запись — 17 ноября того же, 1935 года: "За ужином говорили о Васе. Он учится плохо. И. дал ему 2 мес. на исправление и пригрозил прогнать из дому и взять на воспитание 3-их вместо него способных парней. Нюра плакала горько, у Павла тоже наворачивались на глаза слезы. Они мало верят в то, что Вася исправится за 2 мес, и считают эту угрозу уже осуществившейся. Отец верит, наоборот, в способности Васи и в возможность исправления. Конечно, Васю надо привести в порядок. Он зачванился тем, что сын великого человека, и, почивая на лаврах отца, жутко ведет себя с окружающими. Светлану отец считает менее способной, но сознающей свои обязанности. Обоих он считает холодными, ни к кому не привязанными, преступно скоро забывшими мать."

Что касается всяких слухов и домыслов относительно смерти Надежды, то они клубились еще в то время. Моя мама часто заговаривала об этом со Сталиным, но он только пожимал плечами и отвечал: "На каждый роток не накинешь платок".

В существование какого-то "ужасного письма", которое якобы оставила Надежда, я абсолютно не верю. Так или иначе, это было бы обязательно известно в семье. Да и вообще Надежда была тогда в таком состоянии, что ей было не до писем и политических сочинений. А вот версия о том, что на тумбочке в спальне Надежды лежал экземпляр "Платформы Рютина", который ей мог дать сам Сталин, вполне убедительна. Перепуганный персонал мог в суматохе принять этот документ за предсмертное письмо Сталину, породив кривотолки и слухи.

В своей книге "Двадцать писем к другу" Светлана, как бы перекликаясь с этой версией, пишет: "Я часто думаю, какая судьба ждала ее дальше, если бы она не умерла? Ничего хорошего ее не ждало. Рано или поздно она оказалась бы среди противников отца. Невозможно представить себе, чтобы она молчала, видя, как гибнут лучшие старые друзья — Н.И. Бухарин, А.С. Енукидзе, Реденс, оба Сванидзе — она бы не пережила этого никогда". Может быть, Светлана и права. Но. возможно и другое. Как человек внутренне честный и глубоко порядочный, Надежда могла бы за эти годы и помудреть, научилась бы лучше разбираться в людях, своей любовью и преданностью смягчить характер Сталина. И как знать, возможно, что-то в истории нашей страны оказалось бы менее тяжелым и кровавым. Как знать!

Конечно, смерть Надежды ожесточила Сталина и сделала его более одиноким.

А вот любовь способна на чудеса. Я напомню еще одно место из той же книги Светланы, где она вспоминает, как отец уже после войны рассказывал ей об одном эпизоде. Однажды после вечеринки в Промышленной академии, где училась Надежда, она пришла домой совсем больная, оттого, что пригубила немного вина, ей стало плохо. Сталин уложил ее, стал утешать, а Надежда сказала: "А ты все-таки немножко любишь меня". Эта ее фраза, видимо, является ключом к пониманию взаимоотношений между этими двумя близкими людьми. В нашей-то семье знали, что Надежда и Сталин любили друг друга.

И чтобы поставить точку в этой главке, я предлагаю читателю ознакомиться с их перепиской в 1928–1931 годах. Письма пролежали в личном архиве Сталина более пятидесяти лет. Лишь в 1992 году они были опубликованы в десятом номере журнала "Родина".

И.В. СТАЛИН — Н.С. АЛЛИЛУЕВОЙ 9 апреля 1928 г.

Передай Яше от меня, что он поступил, как хулиган и шантажист, с которым у меня нет и не может быть больше ничего общего. Пусть живет, где хочет и с кем хочет.

И. Сталин.

Н.С. АЛЛИЛУЕВА — И.В. СТАЛИНУ

28 августа 1929 г.

Дорогой Иосиф!

Как твое здоровье, поправился ли и лучше ли чувствуешь себя в Сочи? Я уехала с каким-то беспокойством, обязательно напиши. Доехали хорошо как раз к сроку. В понедельник 2/IX письменный экзамен по математике, 4/IX физическая география и 6/IX русский яз. Должна сознаться тебе, что я волнуюсь. В дальнейшем дела складываются так, что до 16/IX я свободна по крайней мере это сейчас так говорят, какие будут изменения в дальнейшем не знаю. Словом пока никаких планов строить не могу, т. к. все "кажется". Когда будет все точно известно напишу тебе, а ты мне посоветуешь как использовать время. Москва нас встретила холодно. Приехали в переменную погоду — холодно и дождь.

Пока никого не видела и нигде не была. Слыхала как-будто Горький поехал в Сочи, наверное побывает у тебя, жаль, что без меня — его очень приятно слушать. По окончании моих дел напишу тебе о результатах. Тебя же очень прошу беречь себя. Целую тебя крепко, крепко, как ты меня поцеловал на прощанье.

Твоя Надя.

P. S. Вася с 28/VIII ходит в школу.

И.В. СТАЛИН — Н.С. АЛЛИЛУЕВОЙ

29 августа 1929 г.

Татька!

28 августа послал тебе письмо по адресу: "Кремль, Н. С. Аллилуевой". Послал по аэропочте. Получила? Как приехала, как твои дела с Промакадемией, что нового, — напиши.

Я успел уже принять две ванны. Думаю принять ванн 10. Погода хорошая. Я теперь только начинаю чувствовать громадную разницу между Нальчиком и Сочи в пользу Сочи. Думаю серьезно поправиться.

Напиши что-нибудь о ребятах.

Целую. Твой Иосиф.

И.В. СТАЛИН — Н.С. АЛЛИЛУЕВОЙ

1 сентября 1929 г.

Здравствуй Татька!

Получил Твое письмо. А мои два письма получила? Оказывается, в Нальчике я был близок к воспалению легких. Хотя я чувствую себя много лучше, чем в Нальчике, у меня "хрип" в обоих легких и все еще не покидает кашель. Дела, черт побери.

Как только выкроишь себе 6–7 дней свободных, катись прямо в Сочи. Как дела с экзаменом?

Целую мою Татьку.

И. Сталин.

Н.С. АЛЛИЛУЕВА — И.В. СТАЛИНУ 2 сентября 1929 г.

Здравствуй Иосиф!

Твое письмо от 29/VIII получила, другое от 28/VIII еще очевидно в дороге. Очень рада за тебя, что в Сочи чувствуешь себя лучше. Конечно, там ты поправишься, особенно, если будешь следить за собой. Как мои дела с Промакадемией, ты спрашиваешь. Теперь могу уже сказать, что лучше, т. к. сегодня был у меня экзамен по математике письменной, который прошел удачно, но в общем мне все же не везет, а именно: утром нужно было быть в ПА к 9-ти часам, я конечно вышла в 8 1/2 и что же, испортился трамвай, стала ждать автобуса — нет его, тогда я решила, чтобы не опоздать, сесть на такси, села и что же, отъехав саженей 100, машина остановилась, у нее тоже что-то испортилось. Все это меня ужасно рассмешило, но в конце концов в ПА я ждала два часа начала экзамена. Что нового? Право не знаю, т. к. до сих пор еще никуда не выбиралась, только в воскресенье была в Зуб(алово), там все в порядке. Просека сделана, цыцарки живы и т. д. Грибов из-за отсутствия) дождей к сожалению больше нет, так что собрали совсем немного для тебя. Светлана, увидев только меня, сразу заявила, а почему мой папа не приехал.

Вчера звонил Микоян, интересовался твоим здоровьем и моими делами. Говорил, что будет у тебя. Кстати, должна тебе сказать, что в Москве всюду хвосты и за молоком и за мясом гл(авным) об(разом). Зрелище неприятное, а главное, все же можно было бы путем правильной организации это все улучшить.

Срок начала занятий еще не выяснен, так что ничего не могу о нем написать. Завтра вторник, посылаю это письмо с очередной почтой к тебе. Думаю, что с сегодняшней почтой от тебя будет что-нибудь мне, очень жду, но, к сожалению, часы прибытия и отхода поездов не совпадают. Сегодня 2/IX вернулся из Нальчика Ворошилов, звонил и рассказывал, что остальное время он провел на Баксанах и очень доволен; в день его отъезда в Баксан туда приехал Серго с Рудзутаком. Серго доехал очень спокойно и думает там остаться на несколько дней. Словом нам нужно было жить не в Нальчике, а прямо на Баксанах. Да, еще он ездил в Малую Кабарду и остался ею очень недоволен, говорит, похожа на Сахару, где от жары пропадает всякий интерес к охоте. Я разболталась забыв, что ты длинных писем не любишь. Пиши мне что-нибудь, тогда будет не так скучно. Я очень обрадовалась, получив от тебя письмо. Как только будут мои дела более ясны напишу обо всем остальном. А сейчас целую крепко тебя. До свидания.

Твоя Надя.

P. S. Представь себе, что к экзамену мне помогает готовиться Федя, голова у него на редкость сохранилась, он также как прежде хорошо все объяснил мне, а занимались мы три дня, почти не вставая. С ним что-то нужно делать. Очень жаль его.

И.В. СТАЛИН — Н.С. АЛЛИЛУЕВОЙ

16 сентября 1929 г.

Татька!

Как твои дела, как приехала?

Оказывается, мое первое письмо (утерянное) получила в Кремле твоя мать. До чего надо быть глупой, чтобы получать и вскрывать чужие письма.

Я выздоравливаю помаленьку.

Целую. Твой Иосиф.

Н.С. АЛЛИЛУЕВА — И.В. СТАЛИНУ (между 16 и 22 сентября 1929 г.)

Дорогой Иосиф!

Твое письмецо получила. Очень рада, что твои дела налаживаются. У меня тоже все пока идет хорошо за исключением сегодняшнего дня, который меня сильно взволновал. Сейчас я тебе обо всем напишу. Была я сегодня в ячейке "Правды" за открепительным талоном и конечно Ковалев рассказал мне о всех своих печальных новостях. Речь идет о Ленинградских делах. Ты, конечно, знаешь о них, т. е. о том, что "Правда" поместила этот материал без предварительного согласования с Ц.К., хотя этот материал видел и И. Н. Попов и Ярославский, и ни один из них не счел нужным указать Партийному отделу "Правды" о необходимости согласовать с Ц.К. (т. е. Молотовым). Сейчас же после того как каша заварилась, вся вина пала на Ковалева, который собственно с ред. Бюро согласовал вопрос. На днях их всех вызывали в ЦКК. Были там т.т. Молотов, Крумин (который, зная авторитет Ковалева в "Правде" его не любит, чисто лично, т. к. сам авторитетом не пользуется), Ярославский и Ковалев. Заседание вел Серго. Ковалев рассказал мне как велось заседание, а именно: Крумин плел все вроде того, что Ковалев этот материал не показал редкол(легии) и т. д.; Молотов заявил, что Партийный отд(ел) "Правды" не проводит линии Ц.К. и вообще занимается перегибом линии партии в самокритике. Ковалев выступил со своими объяснениями как было дело, Серго же не дал ему договорить до конца, стукнул "традиционно" по столу кулаком и стал кричать, что до каких пор в "Правде" будет продолжаться Ковалевщина, что ЦКК не потерпит этого и в этом духе. Ковалев мне рассказал, что после подобного ответа на его объяснения он вообще понял, что здесь почва подготовлена Круминым, что ни Серго, ни Молотов абсолютно не имеют понятия, кем проведена вся работа в "Правде" по положению аппарата, что Крумин, конечно, все выдает за свои труды. Кроме этого Ковалев мне рассказал, что он очень сработался с Н.Н. Поповым, а у Крумина наоборот против Попова зуд и этим особенно вызвано личное обострение со стор(оны) Крумина. На заседании редак(ционной) коллегии Криницкий выступил с заявлением, что Ковалев зиновьевец и т. д. и т. п. Словом возможно, что Ковалев и допустил ошибку, которую допустил и Ярославский и Попов, но это не значит, что дело должно принять подобный тон и оборот. Ты на меня не сердись, но серьезно, мне стало бесконечно больно за Ковалева. Ведь я знаю какую он провел колоссальную работу и вдруг по предложению Крумина редакц(ионная) кол(легия) принимает решение "освободить т. Ковал(ева) от завед(ующего) отд(елом) парт(ийной) жизни, как невыдержанного партийца", это прямо чудовищно. Причем вообще говоря его может снять только Орготд(ел) ЦК, который послал его на эту работу, а не Крумин. Жаль, что тебя нет в Москве. Я лично советовала Ков(алеву) пойти обязательно к Молотову и отстаивать вопрос с принципиальной стороны, т. е. если считают, что его нужно снять, так это должно быть сделано без обвинения в партийной невыдержанности, ковалевщины, зиновьевщины и т. д. Такими методами нельзя разговаривать с подобными работниками. Вообще же говоря он теперь считает, что он действительно) должен уйти, т. к. при подоб(ных) услов(иях) работать нельзя.

Словом я никак не ожидала, что все так кончится печально. Вид у него человека убитого. Да, на этой комиссии у Серго Крумин заявил, что он не организатор, что никаким авторитетом не пользуется и т. д. Это чистейшая ложь.

Я знаю, что ты очень не любишь моих вмешательств, но мне все же кажется, что тебе нужно было бы вмешаться в это заведомо несправедливое дело.

Я живу хорошо. Занимаюсь. Против ожидания на 1-м курсе ввели Политэкономию, меня это из всех предметов больше всего пугает, но ничего как-нибудь нужно выкарабкаться. Да, в Промыш(ленной) акад(емии) оказался еще один Аллилуев, как выяснилось мой Сибирский родственник.

Ребята здоровы. Да, насчет письма ты мою мамашу обвинил не по заслугам. Оказалось, что все-таки письмо не поступало, они воспользовались случаем, что сдавали одно заказное письмо на имя О. Е. Ал(лилуевой) и спутали это с письмом на мое имя. О. Е. даже нет в Москве и еще не было (она в Тифлисе), т(ак) что это бюрократ(ическая) отписка почтамта, а письма все же нет. Я просмотрела все письма полученные на ее квартиру. Очень, очень жаль, что письмо пропало и ты мне даже не рассказал о чем писал в нем. Не сердись, что так длинно написала, уж очень обидно за такого хорошего товарищ и работника.

До свиданья, целую крепко, крепко. Ответь мне на это письмо.

Твоя Надя.

P. S. Да, все эти правдинские дела будут разбираться в П. Б. в четверг. 26/IX.

Иосиф, пришли мне если можешь руб. 50, мне выдадут деньги только 15/IX в Промак(адемии), а сейчас я сижу без копейки. Если пришлешь будет хорошо.

И.В. СТАЛИН — Н.С. АЛЛИЛУЕВОЙ

23 сентября 1929 года Татька!

Получил письмо на счет Ковалева. Я мало знаком с делом, но думаю, что ты права. Если Ковалев и виновен в чем-либо, то Бюро редколлегии, которое является хозяином дела, — виновно втрое. Видимо в лице Ковалева хотят иметь "козла отпущения". Все, что можно сделать, сделаю, если уже не поздно.

У нас погода все время вихляет.

Целую мою Татьку кепко, очень ного кепко.

Твой Иосиф.

И.В. СТАЛИН — Н.С. АЛЛИЛУЕВОЙ 25 сентября 1929 г.

Татька!

Забыл послать тебе деньги. Посылаю их (120 р.) с отъезжающим сегодня товарищем, не дожидаясь очередного фельдъегера.

Н.С. АЛЛИЛУЕВА — И.В. СТАЛИНУ

27 сентября 1929 г.

Дорогой Иосиф!

Очень рада, что в деле Ковалева ты "выразил" мне доверие. Очень жаль, если ни чем нельзя будет скрасить эту ошибку. Ты мне в последних двух письмах ни слова не пишешь о своем здоровье и о том, когда думаешь вернуться.

Без тебя очень и очень скучно, как поправишься, приезжай и обязательно напиши мне, как себя чувствуешь. Мои дела пока идут успешно, занимаюсь очень аккуратно. Пока не устаю, но я ложусь в 11 часов. Зимой, наверное, будет труднее. Должна тебе сказать, что публика очень хорошая и живет дружно. В отношении успеваемости делают определения след(ующим) об(разом): кулак, средняк, бедняк. Смеху и споров ежедневно масса. Словом, меня уже зачислили в правые. Словом, приезжай. Вместе будет хорошо. Ребята здоровы. Жаль, что тебя последнее время погода не балует. В Москве дни ясные, но холодные. Пиши, как себя чувствуешь. Целую тебя крепко, крепко.

Приезжай. Твоя Надя.

И.В. СТАЛИН — Н.С. АЛЛИЛУЕВОЙ 30 сентября 1929 г.

Татька!

Письмо получил. Передали ли тебе деньги? Погода у нас выправилась. Думаю приехать через неделю. Целую крепко.

Твой Иосиф.

Н.С. АЛЛИЛУЕВА — И.В. СТАЛИНУ

1 октября 1929 г.

Письмо с деньгами получила. Большое спасибо. Теперь ты наверное уже скоро — на днях приедешь, жаль только, что у тебя будет сразу масса дел, а это совершенно очевидно. Посылаю тебе шинель, т. к. после юга можешь сильно простудиться. С очередной почтой (воскресной 29/IX) жду от тебя письмо. У нас пока все идет хорошо.

Приедешь обо всех делах расскажу.

На днях заходили Серго с Ворошиловым. Больше никто. Серго рассказал, что писал тебе о делах и вообще о том, что тебя уже ждут. Ну, приезжай, хотя я и хочу, чтобы ты отдохнул, но все равно ничего не выйдет более длительно.

Целую тебя крепко. Напиши, когда приедешь, а то я не буду знать, когда мне остаться, чтобы тебя встретить. Целую тебя.

Твоя Надя.

И.В. СТАЛИН — И.С. АЛЛИЛУЕВОЙ 21 июня (1930 г.)

Татька!

Напиши, что-нибудь. Обязательно напиши и пошли по линии НКИД на имя Товстухи (в ЦК). Как доехала, что видела, была ли у врачей, каково мнение врачей о твоем здоровье и т. д. — напиши.

Съезд откроем 26-го. Дела идут у нас неплохо.

Очень скучно здесь, Таточка. Сижу дома один, как сыч. За город еще не ездил, — дела. Свою работу кончил. Думаю поехать за город к ребяткам завтра-послезавтра.

Ну, до свидания. Не задерживайся долго, приезжай поскорее.

Це-лу-ю. Твой Иосиф.

И.В. СТАЛИН — Н.С. АЛЛИЛУЕВОЙ

2 июля (1930)

Татька!

Получил все три письма. Не мог сразу ответить, т. к. был очень занят. Теперь я, наконец, свободен. Съезд кончился 10–12. Буду ждать тебя, как бы ты ни опоздала с приездом. Если интересы здоровья требуют, оставайся подольше.

Бываю иногда за городом.

Ребята здоровы.

Мне не очень нравится учительница. Она все бегает по окрестности дачи и заставляет бегать Ваську и Томика с утра до вечера.

Я не сомневаюсь, что никакой учебы у нее с Васькой не выйдет.

Недаром Васька не успевает с ней в немецком языке. Очень странная женщина.

Я за это время немного устал и похудел порядком. Думаю за эти дни отдохнуть и войти в норму.

Ну, до свидания.

Це-лу-ю. Твой Иосиф.

И.В. СТАЛИН — Н.С. АЛЛИЛУЕВОЙ

2 сентября 1930 г.

Татька!

Как доехала до места? Как твои дела? Что нового? Напиши об всем, моя Таточка. Я понемногу поправляюсь.

Твой Иосиф. Целую кепко.

Н.С. АЛЛИЛУЕВА — И.В. СТАЛИНУ 5 сентября 1930 г.

Здравствуй Иосиф!

Посылаю тебе просимые книги, но к сожалению не все, т. к. учебника анг(лийского) яз(ыка) не могла найти. Смутно, но припоминаю как будто он должен быть в тех книгах, которые в Сочи на столе в маленькой комнате, среди остальных книг. Если ее не окажется в Сочи, то я не могу понять куда могла она деваться. Ужасно досадно.

Письмо твое получила. Сегодня первый день занималась. Подала заявление о переводе на хим(ическое) отд(еление), решила этот вопрос окончательно, но вся беда в том, что химики еще не набраны и набор закончится к 1/Х. т(ак) что пока буду работать в прежней группе. Многого без меня не успели, так что догонять не придется. Очень рада, что чувствуешь себя уже лучше. Как с зубами? Подлечи их пожалуйста. Звонила Кирову, его нет сейчас в Ленинграде, когда будет позвонит мне, но я фактически не знаю даже о чем с ним говорить, т. к. это поручение, мне кажется, было сделано не серьезно.

Желаю тебе всего хорошего.

Целую. Надя.

И.В. СТАЛИН — Н.С. АЛЛИЛУЕВОЙ 8 сентября 1930 г.

Татька!

Письмо получил. Книги тоже. Английского самоучителя Месковского (по методу Розендаля) у меня здесь не оказалось. Поищи хорошенько и пришли.

К лечению зубов уже приступил. Удалили негодный зуб, обтачивают боковые зубы и, вообще, работа идет вовсю. Врач думает кончить все мое зубное дело к концу сентября.

Никуда не ездил и ездить не собираюсь. Чувствую себя лучше. Определенно поправляюсь.

Посылаю тебе лимоны. Они тебе понадобятся.

Как дело с Васькой, с Сатанкой?

Целую кепко ного, очень ного.

Твой Иосиф.

Н.С. АЛЛИЛУЕВА — И.В. СТАЛИНУ

12 сентября 1930 г.

Здравствуй Иосиф!

Письмо получила. За лимоны спасибо, конечно, пригодятся. Живем неплохо, но совсем уже по зимнему — сегодня ночью было —7° по С. Утром все крыши были совершенно белые от инея. Очень хорошо, что ты греешься на солнце и лечишь зубы. Вообще же Москва вся шумит, стучит, разрыта и т. п., но все же постепенно все налаживается. Настроение у публики (в трамв(аях) и в др. обществ(енных) местах) сносное — жужжат, но не зло. Всех нас в Москве развлек прилет цеппелина, зрелище было, действительно достойное внимания. Глазела вся Москва на эту замечательную машину. По поводу стих(отворца) Демьяна все скулили, что мало пожертвовал, мы отчислили однодневный заработок. Видела новую оперу "Алмас", где Максакова совершенно исключительно станцевала лезгинку (армянскую), я давно не видела танца так художественно выполненного. Тебе, думаю, очень понравится танец, да и опера.

Да, все же как я ни искала твоего экз(емпляра) учебника не нашла, посылаю другой экз(емпляр). Не сердись, но нигде не нашла. В Зубалове паровое отопление уже работает и вообще все в порядке, очевидно, скоро закончат. В день прилета цеппелина Вася на велосипеде ездил из Кремля на аэродром через весь город. Справился неплохо, но, конечно, устал.

Очень умно делаешь, что не разъезжаешь, это во всех отношениях рискованно. Целую тебя. Надя.

И.С. АЛЛИЛУЕВА — И.В. СТАЛИНУ 19 сентября 1930 г.

Здравствуй Иосиф!

Как твое здоровье. Приехавшие т.т. (Уханов и еще кто-то) рассказывают, что ты очень плохо выглядишь и чувствуешь себя. Я же знаю, что ты поправляешься (это из писем).

По этому случаю на меня напали Молотовы с упреками, как это я могла оставить тебя одного и тому подобные, по сути совершенно справедливые, вещи. Я объяснила свой отъезд занятиями, по-существу же это конечно не так. Это лето я не чувствовала, что тебе будет приятно продление моего отъезда, а наоборот. Прошлое лето это очень чувствовалось, а это нет. Оставаться же с таким настроением, конечно, не было смысла, т. к. это уже меняет весь смысл и пользу моего пребывания. И я считаю, что упреков я не заслужила, но в их понимании, конечно, да.

На днях была у Молотовых, по его предложению, поинформироваться. Это очень хорошо, т. к. иначе я знаю только то, что в печати. В общем приятного мало. Насчет же твоего приезда Авель говорит т.т., я его не видела, что вернешься в конце октября; неужели ты будешь сидеть там так долго.

Ответь если не очень недоволен будешь моим письмом, а впрочем как хочешь.

Всего хорошего. Целую. Надя.

И.В. СТАЛИН — Н.С. АЛЛИЛУЕВОЙ

24 сентября 1930 г.

Татька!

Получил посылку от тебя. Посылаю тебе персики с нашего дерева.

Я здоров и чувствую себя, как нельзя лучше. Возможно, что Уханов видел меня в тот самый день, когда Шапиро поточил у меня восемь (8!) зубов сразу, и у меня настроение было тогда, возможно, неважное. Но этот эпизод не имеет отношения к моему здоровью, которое я считаю поправившимся коренным образом.

Попрекнуть тебя в чем-либо насчет заботы обо мне могут лишь люди, не знающие дела. Такими людьми и оказались в данном случае Молотовы. Скажи от меня Молотовым, что они ошиблись насчет тебя и допустили в отношении тебя несправедливость. Что касается твоего предположения насчет нежелательности твоего пребывания в Сочи, то твои попреки также несправедливы, как несправедливы попреки Молотовых в отношении тебя. Так, Татька.

Я приеду, конечно, не в конце октября, а много раньше, в середине октября, как я говорил тебе в Сочи. В видах конспирации я пустил слух через Поскребышева о том, что смогу приехать лишь в конце октября. Авель, видимо, стал жертвой такого слуха. Не хотелось бы только, чтобы ты стала звонить об этом. О сроке моего приезда знают Татька, Молотов и, кажется, Серго.

Ну, всего хорошего.

Целую кепко ного.

Твой Иосиф.

P. S. Как здоровье ребят?

Н.С. АЛЛИЛУЕВА — И.В. СТАЛИНУ

30 сентября 1930 г.

Здравствуй Иосиф!

Еще раз начинаю с того же — письмо получила. Очень рада, что тебе хорошо на южном солнце. В Москве сейчас тоже неплохо, погода улучшилась, но в лесу определенная осень. День проходит быстро. Пока все здоровы. За восемь зубов молодец. Я же соревнуюсь с горлом, сделал мне профес(сор) Свержевский операцию, вырезал 4 куска мяса, пришлось полежать четыре дня, а теперь я можно сказать, вышла из полного ремонта. Чувствую себя хорошо, даже поправилась за время лежания с горлом.

Персики оказались замечательными. Неужели это с того дерева? Они замечательно красивы. Теперь тебе, при всем нежелании, но все же скоро придется возвращаться в Москву, мы тебя ждем, но не торопим, отдыхай получше.

Привет. Целую тебя. Надя.

P.S. Да, Каганович кв(артирой) очень остался доволен и взял ее. Вообще был тронут твоим вниманием. Сейчас вернулась с конференции ударников, где говорил Каганович. Очень неплохо, а также Ярославский. После была Кармен — под управ(лением) Голованова, замечательно.

Н.А.

Н.С. АЛЛИЛУЕВА — И.В. СТАЛИНУ

6 октября 1930 г.

Что-то от тебя никаких вестей, последнее время. Справлялась у Двинского о почте, сказал, что давно не было. Наверное путешествие на перепелов увлекло, или просто лень писать.

А в Москве уже вьюга снежная. Сейчас кружит во всю. Вообще погода очень странная, холодно. Бедные москвичи зябнут, т. к. до 15.X. Москвотоп дал приказ не топить. Больных видимо-невидимо. Занимаемся в пальто, так как иначе все время нужно дрожать. Вообще же у меня дела идут неплохо.

Чувствую себя тоже совсем хорошо. Словом теперь у меня прошла уже усталость от моего "кругосветного" путешествия и вообще дела, вызвавшие всю эту суетню, также дали резкое улучшение.

О тебе я слышала, от молодой интересной женщины, что ты выглядишь великолепно, она тебя видела у Калинина на обеде, что замечательно был веселый и тормошил всех, смущенных твоей персоной. Очень рада.

Ну, не сердись за глупое письмо, но не знаю стоит ли тебе писать в Сочи о скучных вещах, которых к сожалению, достаточно в Московской жизни. Поправляйся. Всего хорошего.

Целую. Надя.

P.S. Зубалово абсолютно готово очень, очень хорошо вышло.

И.В. СТАЛИН — Н.С. АЛЛИЛУЕВОЙ

8 октября 1930 г.

Татька!

Получил твое письмо. Ты что-то в последнее время начинаешь меня хвалить. Что это значит? Хорошо, или плохо?

Новостей у меня, к сожалению, никаких. Живу неплохо, ожидаю лучшего. У нас тут испортилась погода, будь она проклята. Придется бежать в Москву.

Ты намекаешь на какие-то мои поездки. Сообщаю, что никуда (абсолютно никуда!) не ездил и ездить не собираюсь. Целую очень много, кепко много.

Твой Иосиф.

И.В. СТАЛИН — Н.С. АЛЛИЛУЕВОЙ

9 сентября 1931 г.

Здравствуй, Татька!

Как доехала, обошлось без приключений? Как ребятишки, Сатанка?

Приехала Зина (без жены Кирова). Остановилась в Зензиновке — считает, что там лучше, чем в Пузановке. Что же, — очень приятно.

У нас тут все идет по-старому: игра в городки, игра в кегли, еще раз игра в городки и т. д. Молотов успел уже дважды побывать у нас, а жена его, кажется, куда-то отлучилась.

Пока все.

Целую. Иосиф.

Н.С. АЛЛИЛУЕВА — И.В. СТАЛИНУ Не позднее 12 сентября 1931 г.

Здравствуй Иосиф!

Доехала хорошо. В Москве очень холодно, возможно, что мне после юга так показалось, но прохладно основательно.

Москва выглядит лучше, но местами похожа на женщину, запудривающую свои недостатки, особенно во время дождя, когда после дождя краска стекает полосами. В общем, чтобы Москве дать настоящий желаемый вид требуются, конечно, не только эти меры и не эти возможности, но на данное время и это прогресс.

По пути меня огорчили те же кучи, которые нам попались по пути в Сочи на протяжении десятков верст, правда их несколько меньше, но именно несколько. Звонила Кирову, он решил выехать к тебе 12.IX, но только усиленно согласовывает средства сообщения. О Гротте он расскажет тебе все сам. Улицы Москвы уже в лучшем состоянии, местами даже очень хорошо. Очень красивый вид с Тверской на Красную площадь. Храм разбирают медленно, но уже "величие" голов уничтожено.

В Кремле чисто, но двор, где гараж, безобразен, в нем ничего не сделали и даже ремонтную грязь не тронули. Это, мне кажется, нехорошо. Словом тебе наскучили мои хозяйские сообщения. Группа была очень довольна, что я поддержала 100 % дисциплину, нужно сказать, что в первый же день нам дали столько новых всяких сведений, что, конечно, при таких условиях опаздывать нельзя не только из-за 100 %-сти.

Да, в отношении этого жестокого случая, опубликованного в "Известиях", выяснено, что убийство совершено с целью ограбления, т. к. у этого преподавателя были с собой деньги, полученные на оборудование кабинета по математике. Кто убийцы и др. подр(обностей) пока неизвестно. На общий состав преподавателей эта история произвела очень тяжелое впечатление, несмотря на то, что это лицо новое в стенах учреждения. За работу преподаватели принялись с энергией, хотя нужно сказать, что настроение в отношении питания среднее и у слушателей, и у педагогов, всех одолевают "хвостики" и целый ряд чисто организационных неналаженностей в этих делах и, главным образом, в вопросах самого элементарного обмундирования. Цены в магазинах очень высокие, большое затоваривание из-за этого.

Не сердись, что так подробно, но так хотелось бы, чтобы эти недочеты выпали из жизни людей и тогда было бы прекрасно всем и работали бы все исключительно хорошо.

Посылаю тебе просимое по электротехнике. Дополнительные выпуски я заказала, но к сегодняшнему дню не успели дослать, со следующей почтой получишь, тоже и с немец(кой) книгой для чтения — посылаю то, что есть у нас дома, а учебник для взрослого пришлю со следующей почтой.

Обязательно отдыхай хорошенько и лучше бы никакими делами не заниматься.

Звонил мне Серго, жаловался на ругательное твое не то письмо, не то телеграмму, но, видимо, очень утомлен. Я передала от тебя привет.

Дети здоровы, уже в Москве.

Желаю тебе всего, всего хорошего.

Целую. Надя.

И.В. СТАЛИН — Н.С. АЛЛИЛУЕВОЙ 14 сентября 1931 г.

Здравствуй, Татька! Письмо получил. Хорошо, что научилась писать обстоятельные письма. Из твоего письма видно, что внешний облик Москвы начинает меняться к лучшему. Наконец-то!

"Рабочий техникум" по электротехнике получил. Пришли мне, Татька, "Рабочий техникум" по черной металлургии. Обязательно пришли (посмотри мою библиотеку — там найдешь).

В Сочи — ничего нового. Молотовы уехали. Говорят, что Калинин собирается в Сочи. Погода здесь пока хорошая, даже замечательная. Скучновато только.

Как ты поживаешь? Пусть Сатанка напишет мне что-нибудь. И Васька тоже.

Продолжай "информировать".

Целую. Твой Иосиф.

P.S. Здоровье у меня поправляется. Медленно, но поправляется.

И.В. СТАЛИН — Н.С. АЛЛИЛУЕВОЙ 19 сентября 1931 г.

Здравствуй, Татька!

Получил письмо, книги.

Здесь погода пока хорошая. Я с Кировым проверили вчера ночью (в 12 ч.) температуру внизу на Пузановке и вверху, где я теперь живу. Получилась разница в 3 градуса реомюра в пользу новой дачи: оказалось, что при температуре внизу в 14 градусов реомюра (ночью в 12 ч.), наверху — 17 с лишним градусов. Это значит, что у нас наверху такая же температура, как в Гаграх и Сухуми.

Был раз (только раз!) на море. Купался. Очень хорошо! Думаю ходить и впредь. С Кировым провели время хорошо.

Пока все.

Целую кепко ного.

Твой Иосиф.

Н.С. АЛЛИЛУЕВА — И.В. СТАЛИНУ

21 сентября 1931 г.

Здравствуй Иосиф!

Направляю тебе "семейную корреспонденцию". Светланино письмо с переводом, т. к. ты вряд ли разберешь все те важные обстоятельства, о которых она пишет. Кроме этого посылаю тебе книгу Дени с его письмом, которое я понимаю как просьбу о заграничн(ом) лечении. Там правда прямо ничего об этом не говорится, но мне кажется, что я правильно его поняла.

Мне кажется, что ему можно было бы ответить, а впрочем тебе виднее. Получили альбом со съемками на аэродроме, тоже посылаю. Интересно очень. Из новостей почти ничего нет. Была на Баядерке с Семеновой, она была не в ударе, но тем не менее, опять новые движения. Вечерами много приходится заниматься. В отношении Московских дел: усиленно работают над Лубянской площадью — убрали фонтан в центре и по прямой линии прокладывают трамвай, освобождая тем самым круговое кольцо. Около Моск(овской) гостиницы ремонт улицы еще не закончен и очень кругом наворочено. Думаю, что к твоему возвращению сделают. Охотный ряд закрыт забором и усиленно разрушается. Двор гаража дня 3–4 тому назад начали ремонтировать. Думаю, что Абель информировал тебя более подробно так, что я ничего нового добавить не смогу.

Посылаю "черную металлургию". Из новых книг ничего интересно(го) не могу тебе послать, т. к. нет хорошего оценщика. Погода гнилая, никуда выходить не тянет. В Зубалове была только в день приезда, больше не выбралась. 23.IX еду пробовать баню, она уже готова. Внешнее впечатление очень хорошее, посмотрю, крепки ли пары и напишу тебе.

Отдыхай. Был ли у тебя Киров? Серго мне говорил, что хотел бы дней на десять поехать в Сочи, но не знаю, как решил. Пока все. Целую тебя.

Надя.

Уже написав это письмо, получила письмо от тебя. Очень хорошо, что Киров побывал у тебя, а также то, что у тебя наверху тепло. С купаньем нужно осторожнее, т. к. сейчас 1° воды все же уже ниже, поручений от тебя новых никаких, так что ничего не добавляю.

Надя.

ЗДРАВСТВУЙ ПАПОЧКА, ПРИЕЗЖАЙ СКОРЕЙ ДОМОЙ

ФЧЕРА РИТКА ТОКОЙ ПРАКАС ЗДЕЛАЛА УЖ ОЧЕНЬ ОНА АЗАРНАЯ ЦЕЛУЮ ТЕБЯ ТВОЯ СЕТАНКА.

Н.С. АЛЛИЛУЕВА — И.В. СТАЛИНУ 26 сентября 1931 г.

Здравствуй Иосиф!

В Москве льет без конца дождь. Сыро и неуютно. Очень много заболеваний гриппом. Ребята, конечно, уже болели гриппом и ангиной, я спасаюсь, очевидно, тем, что кутаюсь во все теплое. За город так еще и не выбралась. В Сочи же наверное прекрасно, это очень и очень хорошо.

У нас все идет по-старому однообразно — днем заняты, вечером дома и т. д. Завтра хочу пойти на "Рекламу", это на мал(ой) сцене Худ(ожественного) театра, говорят очень смешно, а посмеяться очень хочется.

На днях Яковлев прислал снимки, сделанные у нас в Сочи, посылаю тебе, смешные только. Особенно смешной вышел Молотов. Только привези их обратно, обязательно. Поручений от тебя никаких за эти дни, так что ничего не посылаю. Со следующей почтой, если еще не вернешься к тому времени, пошлю книгу Дмитриевского "О Сталине и Ленине" (это невозвращенца), сейчас не могу послать, т. к. Двинский не достал ее еще, а я вычитала в белой прессе о ней, где пишут, что это интереснейший материал о тебе. Любопытно? Поэтому я попросила Двинского достать ее.

Нового ничего, пока. На днях звонил Серго, жаловался, подхватил плеврит и провалялся несколько дней. Отдыхай хорошенько. Целую тебя.

Надя.

И.В. СТАЛИН — И.С. АЛЛИЛУЕВОЙ 29 сентября 1931 г.

Здравствуй, Татька!

Карточки ("игра в городки") получил. Очень смешны и интересны. Посылаю их обратно (у меня могут пропасть).

Прошлый раз не писал тебе, — теперь хочу наверстать упущенное.

Книги по металлургии получил. Получил также письма Васи и Сетанки. Поцелуй их за меня, — хорошие они ребята.

Я скоро буду дома. Можешь поэтому прекратить переписку.

С 25 сентября погода резко изменилась в Сочи к худшему.

Был, как говорят здесь, "небывалый" шторм. Два дня дула буря с бешенством разъяренного зверя. На нашей даче вырвано с корнями 18 (восемнадцать) больших дубов. Три дуба — великана перед самой дачей на горе (на Пузановке) вырвано с корнями. Температура почвы 28-го сентября упала до 4 градусов реомюр. Теперь погода начинает выправляться, но печку приходится топить.

Ну, пока все. До свидания.

Целую кепко. Иосиф.

Сыновья Сталина

Между старшим Яковом и младшим Василием — сыновьями Сталина — тринадцать лет, но они принадлежат к разным поколениям. На долю каждого из них выпала непростая судьба, сотканная из разных нитей времени.

Яков родился в 1907 году. Его мать Екатерина Семеновна Сванидзе — первая жена Сталина — умерла рано, когда сыну было всего несколько месяцев. Ее скосил брюшной тиф. Грудного мальчика забрала к себе Александра Семеновна Сванидзе, сестра Екатерины. Яша вначале долго жил в Тифлисе, а затем по настоянию своего дяди Александра Семеновича Сванидзе (известного по большевистскому подполью как "Алеша") поехал в Москву учиться. Он поступил в Институт инженеров транспорта (МИИТ). Семья Аллилуевых сердечно приняла Якова, полюбив его за искренность, доброту, спокойный и уравновешенный характер.

Еще во время учебы Яков решил жениться, Отец женитьбы этой не одобрял, но Яков поступил по-своему, что и вызвало ссору между ними. Поспешную женитьбу не одобрил и А. С. Сванидзе. Он писал Яше, что строить свою семью можно лишь тогда, когда становишься самостоятельным человеком и можешь обеспечить свою семью, а жениться в расчете на родителей, хотя и занимающих высокое положение, он не имеет никакого морального права.

Яков с женой уезжает в Ленинград, поселившись на квартире деда, Сергея Яковлевича Аллилуева. Определился на работу на ТЭЦ. Родилась дочь, но жила она совсем немного и вскоре умерла. Брак распался. Яша вернулся в Москву, закончил учебу в институте и стал работать инженером на одном из московских заводов.

В декабре 1935 года он женится во второй раз и снова вопреки воле отца, не одобрившего выбор сына. Понятно, что отношения между ними могли только ухудшиться. В 1938 году у Якова рождается дочь Галина.

В эти годы уже ощущалось надвигающееся дыхание войны. В одном из разговоров с сыном Сталин сказал об этом напрямик и добавил — Красной Армии требуются хорошие командиры. По совету отца Яков поступил в Военную артиллерийскую академию, которую он закончил перед самой войной летом 1941 года. Выпускнику академии старшему лейтенанту Якову Иосифовичу Джугашвили было тогда 34 года.

Последний раз отец и сын виделись 22 июня 1941 года. "Иди и сражайся", — сказал Сталин на прощанье Якову. Уже на следующий день старшего лейтенанта Я. Джугашвили вместе с другими выпускниками академии направили на фронт, который оказался для него слишком коротким. 16 июля под Витебском он попадает в плен.

В своей книге "Воспоминания и размышления" Г.К. Жуков рассказывает, что в начале марта 1945 года он был на Ближней даче у Сталина.

"Во время прогулки И.В. Сталин неожиданно стал рассказывать мне о своем детстве.

Так за разговором прошло не менее часа. Потом сказал:

— Идемте пить чай, нам нужно кое о чем поговорить.

На обратном пути я спросил:

— Товарищ Сталин, давно хотел узнать о вашем сыне Якове. Нет ли сведений о его судьбе?

На этот вопрос он ответил не сразу. Пройдя добрую сотню шагов, он сказал каким-то приглушенным голосом:

— Не выбраться Якову из плена. Расстреляют его фашисты. По наведенным справкам, держат они его изолированно от других военнопленных и агитируют за измену Родине.

Помолчав минуту, твердо добавил:

— Нет, Яков предпочтет любую смерть измене Родине. Чувствовалось, он глубоко переживает за сына. Сидя за столом, И. В. Сталин долго молчал, не притрагиваясь к еде. Потом, как бы продолжая свои размышления, с горечью произнес:

— Какая тяжелая война! Сколько она унесла жизней наших людей. Видимо, у нас мало останется семей, у которых не погибли близкие".

Тогда Сталин еще не знал, что минуло уже два года, как его старшего сына нет в живых. Он узнал об этом вскоре после войны от В. Пика, приехавшего в Москву.

Теперь известно название этого лагеря, где его расстреляли, — Заксенхаузен. Известны и другие концлагеря, через которые пришлось пройти Якову. "Дело №Т-176" с немецкой педантичностью зафиксировало все, вплоть до имен убийц. В 1978 году в "Литературной Грузии" в № 4 в очерке "Узник Заксенхаузена" И. Андронов рассказал об истории гибели Я. Джугашвили.

В "Деле №Т-176" есть один любопытный документ — телеграмма исполняющего обязанности госсекретаря США Грю, направленная послу США в СССР Гарриману от 30 июня 1945 года.

"Сейчас в Германии объединенная группа экспертов государственного департамента и британского министерства иностранных дел изучает важные германские секретные документы о том, как был застрелен сын Сталина, пытавшейся якобы совершить побег из концлагеря. На сей счет обнаружено: письмо Гиммлера к Риббентропу в связи с данным происшествием, фотографии, несколько страниц документации. Британское министерство иностранных дел рекомендовало английскому и американскому правительствам передать оригиналы указанных документов Сталину, а для этого поручить английскому послу в СССР Кларку Керру информировать о найденных документах Молотова и попросить у Молотова совета, как наилучшим образом отдать документы Сталину. Кларк Керр мог бы заявить, что это совместная англо-американская находка, и презентовать ее от имени британского министерства и посольства США. Есть мнение, однако, что передачу документов следует произвести не от лица нашего посольства, а госдепартамента. Суждение посольства о способе вручения документов Сталину было бы желательно знать в госдепартаменте. Вы можете обратиться к Молотову, если сочтете это полезным. Действуйте сообща с Кларком Керром при наличии у него аналогичных инструкций. Грю".

Однако ничего этого не произошло. Посол вскоре получил указание совсем другого содержания, а сами документы 5 июля 1945 года были доставлены из Франкфурта-на-Майне в Вашингтон и на долгие годы засекречены в архиве госдепартамента США. Только в 1968 году, когда истек срок давности для секретности документов военного времени, архивариусы госдепа заготовили в оправдание сокрытия от советского руководства "Дела №Т-176" справку такого содержания:

"После тщательного изучения этого дела и его сути британское министерство иностранных дел предложило отвергнуть первоначальную идею передачи документов, которые по причине их неприятного содержания могли огорчить Сталина. Советским должностным лицам ничего не сообщили, и государственный департамент информировал посла Гарримана в телеграмме от 23 августа 1945 года, что достигнута договоренность не отдавать документы Сталину".

Конечно же, совсем не боязнь "огорчить" Сталина, как справедливо замечает Иона Андронов, заставила ближайшее окружение Трумэна и Черчилля спрятать "Дело №Т-176" в секретный архив. Скорее всего, они сами сильно огорчились, уяснив из дела о мужественном поведении в плену Якова. Их, стоявших у истоков "холодной войны", гораздо больше устраивали слухи, порочащие сына главнокомандующего, запущенные геббельсовской пропагандой.

Не случайно после войны появилось множество версий о судьбе Якова Джугашвили, которого якобы видели то в Италии, то в Латинской Америке. Явилось миру сонмище "очевидцев" и ловких самозванцев. Фантазии продолжают гулять по страницам прессы и в наши дни, не гнушаются их пересказывать или сочинять новые и отечественные журналисты. Одной из "свежих" версий является байка о том, что Яков натурализовался в Ираке, а Саддам Хусейн — его сын.

Однако документы "Дела №Т-176" не оставляют места для домыслов. В них зафиксировано, что Яков попал в плен 16 июля 1941 года, имени своего не открывал, а узнали о нем гитлеровцы 18 июля через какого-то военнопленного.

Сначала Яковом занимался майор германской армейской разведки Вальтер Холтерс из штаба фельдмаршала фон Клюге. Он зафиксировал в своих допросных протоколах, что Яков Джугашвили считает плен позором и если бы он своевременно обнаружил, что остался изолированным от своих, он застрелился бы. Он убежден, что новое устройство в Советской России более соответствует интересам рабочих и крестьян, чем в прежние времена, и посоветовал офицеру абвера самому поинтересоваться об этом у советских людей. Джугашвили сказал, что он не верит в возможность захвата Москвы немцами. На предложение написать семье, Яков ответил отказом. Решительно отверг и предложение передать по радио его обращение домой. Когда же ему намекнули, что здесь могут соорудить агитлистовку от его имени и воззвать советских солдат сдаваться в плен, он издевательски рассмеялся. "Никто этому не поверит!".

Поняв, что сотрудничество с Я. Джугашвили не состоится, его передали в штаб-квартиру группы войск фельдмаршала фон Бока. Здесь его допрашивал капитан В. Штрик-Штрикфельд, профессиональный разведчик, в совершенстве владевший русским языком. В его секретную сверхзадачу входила вербовка плененных военачальников на службу оккупационным властям. В. Штрик-Штрикфельд, благополучно доживший в ФРГ до своей смерти в 1977 году, оставил воспоминания о том, как он безуспешно пытался завербовать Якова на место, впоследствии занятое генералом Власовым. В частности, он рассказывал о решительном неприятии Яковом его рассуждений о духовно-расовом превосходстве германской нации. "Вы смотрите на нас, словно на примитивных островитян южных морей, — парировал Джугашвили, — но я, находясь в ваших руках, не обнаружил ни одной причины смотреть на вас снизу вверх". Яков не уставал повторять, что не верит в победу Германии.

Теперь Я. Джугашвили передают в распоряжение ведомства Геббельса. Для начала его поселяют в роскошный отель "Адлон" под неусыпной охраной гестапо и проводят новый тур обработки, но вновь терпят неудачу и переводят его в офицерский концлагерь Любек, а затем — в концлагерь Хаммельбург. Капитан А. К. Ужинский, москвич, находился тогда в этом лагере. Однажды на его глазах охранник стал выводить на одежде Якова буквы СУ (Совиет Унион), он расчертил ее всю, вплоть до пилотки. Пока "художник" трудился, Яша обернулся к толпившимся рядом пленным офицерам и громко крикнул: "Пусть малюет! "Советский Союз" — такая надпись мне делает честь. Я горжусь этим!".

Есть очевидцы таких слов генерала Д.М. Карбышева, сказанных им в адрес Якова (в апреле 1942 года генерала доставили в Хаммельбург): "К Якову Иосифовичу следует относиться как к непоколебимому советскому патриоту. Это очень честный и скромный товарищ. Он немногословен и держится особняком, потому что за ним постоянно следят. Он опасается подвести тех, кто с ним будет общаться".

А вот свидетельство из стана врагов. Эсэсовец И. Кауфман, бывший охранник в Хаммельбурге, писал в 1967 году на страницах западногерманской газеты "Вильд ам эснтаг": "Сын Сталина выступал в защиту своей страны всякий раз, как представлялся случай. Он был твердо убежден, что русские победят в войне".

Как известно, Сталин отверг предложение нацистов обменять сына на Паулюса. Председателю шведского Красного Креста графу Берндоту он ответил лаконично: "Я солдат на фельдмаршала не меняю". Думаю, эта фраза стоила ему глубокой зарубки на сердце. Такие раны не заживают.

Поняв, что Я. Джугашвили им не сломать, они охладели к дальнейшей психологической игре и перевели его в Заксенхаузен, где содержали в спецблоке под охраной эсэсовцев из дивизии "Мертвая голова".

В "Деле № Т-176" зафиксировано, что незадолго до своей гибели заключенный заявил: "Скоро германские захватчики будут переодеты в наши лохмотья и каждый из них, способный работать, поедет в Россию восстанавливать камень за камнем все то, что они разрушили".

Его убили выстрелом в голову 14 апреля 1943 года. Якобы при попытке к бегству — эта формула у гитлеровцев была хорошо отработана. Убил Якова эсэсовец-охранник Конрад Харфиш в присутствии начальника караула эсэсовца Карла Юнглинга.

Когда Иона Андронов готовил свой документальный очерк "Узник Заксенхаузена" к публикации, эти эсэсовские палачи преспокойно жили в ФРГ, и Харфиш на встрече с журналистами открыто заявил: "Это точно, что я в него выстрелил".

22 апреля 1943 года Гиммлер направил в МИД на имя Риббентропа под грифом "Совершенно секретно" рапорт СС и личную депешу: "Дорогой Риббентроп! Посылаю вам рапорт об обстоятельствах, при которых военнопленный Яков Джугашвили, сын Сталина, был застрелен при попытке к бегству из особого блока "А" в Заксенхаузене близ Ораниенбурга. Хайль Гитлер! Ваш Генрих Гиммлер".

Спустя тридцать четыре года Указом Президиума Верховного Совета СССР от 28 октября 1977 года Я.И. Джугашвили был посмертно награжден орденом Отечественной войны I степени, 1 февраля 1985 года орден был передан на хранение его дочери Галине Яковлевне.

Самоубийство Надежды дважды ударило по ее детям: оно рано лишило их матери и крайне ожесточило отца. Сильнее всего удар этот прошелся по Василию, которому в 1932 году было 12 лет. Это возраст сложный, ломкий, если еще учесть, что Василий с детства был "трудным ребенком". Такие дети особенно остро нуждаются в близком человеке, способном понять подростка и направить его неуемную энергию в нужное русло, не дать ему "разболтаться", обрести внутренний контроль за поступками, не допустить вседозволенности.

Но судьба распорядилась иначе, рос он почти беспризорным. Надежда, которую Василий сильно любил, обязана была ради сына пожертвовать даже своим "я". Но. Но она перепоручила воспитание сына, да и дочери тоже, совсем не близкому детям человеку — Муравьеву Александру Ивановичу, хотя, быть может, и очень хорошему. В конце концов такое отношение к детям обернулось против нее самой, она не обрела в них опору и радость. В "Двадцати письмах к другу" воспроизводится один диалог, услышанный Александрой Андреевной Бычковой (няней Светланы), который произошел между Надеждой и ее гимназической подругой незадолго до самоубийства. На вопрос подруги: "Неужели тебя ничего не радует в жизни?" — она ответила: "Ничего не радует. Все надоело! Все опостылело!" — "Ну а дети, дети?" — "Все, и дети". Услышав это, няня поняла, что Надежде действительно надоела жизнь.

Василий рос napнем хулиганистым, учился неровно и часто спустя рукава. В апреле 1991 года "Учительская газета" опубликовала письмо Сталина В.В. Мартышину, преподавателю истории московской спецшколы № 2, где учился Василий. Вот его текст:

"Ваше письмо о художествах Василия Сталина получил. Отвечаю с большим опозданием ввиду перегруженности работой. Прошу извинения.

Василий — избалованный юноша средних способностей, дикаренок (тип скифа!), не всегда правдив, любит шантажировать слабеньких "руководителей", нередко нахал, со слабой, или вернее, неорганизованной волей.

Его избаловали всякие "кумы" и "кумушки", то и дело подчеркивающие, что он "сын Сталина".

Я рад, что в Вашем лице нашелся хотя бы один уважающий себя преподаватель, который поступает с Василием, как со всеми, и требует от нахала подчинения общему режимув школе. Василия портят директора вроде упомянутого Вами, люди-тряпки, которым не место в школе, и если наглец Василий не успел погубить себя, то это потому, что существуют в нашей стране кое-какие преподаватели, которые не дают спуску капризному барчуку.

Мой совет: требовать построже от Василия и не бояться фальшивых, шантажистских угроз капризника насчет "самоубийства".

Будете иметь в этом мою поддержку.

К сожалению, сам я не имею возможности возиться с Василием. Но обещаю время от времени брать его за шиворот.

Привет!

8. VI.38 г.".

Как видим, отец разбирался в характере сына, "художеств" его не поощрял и требовал того же от его наставников, воспитателей и командиров. Это подтверждается такими фактами: к примеру, начальник Качинской Краснознаменной авиашколы имени Мясникова был снят с должности за создание привилегированных условий курсанту Василию Сталину, а от руководителей 16-й воздушной армии, в которую был во время войны направлен Василий, Сталин требовал "не делать каких-либо исключений для сына".

Конечно, эта вечная перегруженность работой не прибавляла внимания к сыну, а он в нем ох как нуждался! Отец занимался его воспитанием урывками, страдал от этого, но ничего уже изменить не мог. Время было упущено, Василий рос в педагогическом отношении запущенным ребенком. Возможно, плохую услугу оказали парню сердобольные родичи — бабушка с дедушкой, моя мать и Павел, перенесшие на него всю свою любовь к его матери. Баловали Василия, многое ему прощая и защищая его от праведного гнева отца.

Как бы то ни было, учеба Василия с грехом пополам продолжалась, наконец он перешел в Артиллерийскую школу, а затем в 1939 году поступил в Качинское авиационное училище, которое и окончил перед войной.

Больше всего любил Василий быструю езду и компании. Ездить он обожал на всем — от лошадей до самолетов. Техникой владел безупречно, хорошо ездил на мотоцикле, прекрасно водил автомобиль любой марки, классно летал. Я предпочитал с ним ездить на машине, которая в его руках была легка и покорна, как живое существо. На мотоцикле тоже с ним катался, но страшновато было, уж больно лих он был на виражах.

Его всегда окружала куча друзей. Он с ними гонял в футбол, ездил на рыбалку, парился в бане. Ребята эти были веселые, бескорыстные. Но, взрослея, эти компании все больше притягивали к себе людей, которым что-то надо было от "сынка". Кстати, отец этого терпеть не мог и всегда внушал Василию и Светлане, чтобы они были поразборчивее со своими друзьями и не привечали тех, которые не прочь использовать их в своих корыстных интересах. К сожалению, эти увещевания помогали мало.

Во время учебы в авиационном училище Василий женился на Галине Бурдонской. Эта милая, симпатичная девушка легко вошла в нашу семью, ее полюбили.

В начале войны, когда Яков попал в плен, услужливое окружение придумало для Василия какую-то инспекторскую должность, чтобы подальше держать его от фронта. Возможно, в этом и был некий политический резон, но на пользу Василию это не пошло. Он маялся от безделья и пристрастился к спиртному. На даче в Зубалово, где жила наша семья, начались шумные застолья. Однажды Василий привез сюда известного деятеля кино А.Я. Каплера, и произошло его знакомство со Светланой.

Слухи об этих гулянках дошли до Сталина, и в конце концов произошел грандиозный скандал, Зубалово закрыли, все — и дед, и бабушка, и моя мать — получили "по мозгам". А Василий опять "выкинул номер", он решил воспользоваться для глушения рыбы реактивным снарядом. Рыбалка закончилась трагедией, спутник Василия погиб, а его, сильно раненного в ногу, положили в госпиталь.

Конечно, Сталину об этом доложили, и он пришел в ярость. Василия отовсюду выгнали, и он, выйдя из госпиталя с перевязанной еще ногой, какое-то время жил у нас, часто жалуясь моей матери, что его не хотят послать на фронт: "Этими руками только чертей душить, — возмущался Василий, — а я сижу здесь, в тылу!".

Но своего он добился и отправился на фронт, где совершил двадцать семь боевых вылетов и сбил один фашистский самолет.

С отцом сын помирился только в 1945 году во время Потсдамской конференции. К этому времени относится написанная на Василия аттестация, которую опубликовал в своей книге А. Колесник:

"В.И. Сталин исполняет должность командира дивизии с мая месяца 1944 года. Лично т. Сталин обладает хорошими организаторскими способностями и волевыми качествами. Тактически подготовлен хорошо, грамотно разбирается в оперативной обстановке, быстро и правильно ориентируется в вопросах ведения боевой работы. В работе энергичен, весьма инициативен, от своих подчиненных всегда требует точного выполнения отданных распоряжений. Боевую работу полка и дивизии организовать может.

Наряду с положительными качествами лично гвардии полковник Сталин В.И. имеет ряд больших недостатков. По характеру горяч и вспыльчив, допускает несдержанность, имели место случаи рукоприкладства к подчиненным. Недостаточно глубокое изучение людей, а также не всегда серьезный подход к подбору кадров, особенно штабных работников, приводил к частым перемещениям офицерского состава в должностях. Это в достаточной мере не способствовало сколачиванию штабов.

В личной жизни допускает поступки, несовместимые с занимаемой должностью командира дивизии, имелись случаи нетактичного поведения на вечерах летного состава, грубости по отношению к отдельным офицерам, имелся случай легкомысленного поведения — выезд на тракторе с аэродрома в г. Шяуляй с конфликтом и дракой с контрольным постом НКВД.

Состояние здоровья слабое, особенно нервной системы, крайне раздражителен: это оказало влияние на то, что за последнее время в летной работе личной тренировкой занимался мало, что приводит к слабой отработке отдельных вопросов летной подготовки (ориентировки).

Все эти перечисленные недостатки в значительной мере снижают его авторитет как командира и несовместимы с занимаемой должностью командира дивизии.

Дивизией командовать может при обязательном условии изжития указанных недостатков".

Настоящая аттестация написана 25 декабря 1945 года генерал-лейтенантом авиации Белецким и утверждена командующим 3-й воздушной армией генерал-полковником авиации Папивиным.

А. Колесник восхищается мужеством и смелостью людей, составивших аттестацию. Я же думаю иначе, документ объективный в ряду многих. Тогда было время жесткой персональной ответственности и отклонения в какую-либо другую сторону могли обойтись дороже, чем правда. Мы настолько давно утратили это чувство ответственности, что уже ныне мало кто может понять людей тех лет.

Я часто общался с Василием, и в моей памяти он был и остался порядочным человеком. Он был намного проще и, я бы сказал, мягче Светланы. Его отличала исключительная доброта и бескорыстие, он мог спокойно отдать последнюю свою рубашку товарищу. На моих глазах он подарил прекрасную "татру" одному своему другу, который просто не смог скрыть своего восхищения машиной. Хорошо зная эти его качества, я никогда не поверю, что он мог присвоить себе какие-то казенные деньги, спекулировать заграничными шмотками. Он был очень прост и демократичен с людьми, но холуев не переносил и не упускал случая над ними поиздеваться.

Авиационная его служба продолжалась более или менее успешно и после войны, о чем свидетельствует аттестация, данная ему генерал-лейтенантом Е.Я. Савицким, командиром 3-го авиационного корпуса в 1946 году.

Характеристика, как заметит читатель, перекликается с приведенной ранее:

"Генерал-майор авиации Сталин летает на самолетах: По-2, Ут-1, Ут-2, И-15, И-153, МиГ-3, ЛАГГ-3, Як-1, Як-7, Як-9, Ил-2, "бостон", "зибель", Ла-5, Ла-7, "харрикейн" — общий налет 3174 часа 15 минут.

286-й дивизией командует с февраля 1945 года, под его руководством частями дивизии по выполнению плана УБП в 1946 году произведено всего 14 111 вылетов с налетом 8376 часов 12 минут, из них на По-2 днем 5091 полет с налетом 2996 часов 27 минут и ночью 3392 полета с налетом 1357 часов 47 минут. Летным составом частей дивизии отработаны взлет восьмерки и посадки парами и четверками. Летчики хорошо овладели стрельбами по воздушным и наземным целям. Большое внимание в дивизии уделяется стрельбам из фотокинопулеметов. Всего проведено из фотокинопулеметов 7635 стрельб. Учеба с летно-техническим составом дивизии организована хорошо и проводится планомерно в учебном кабинете дивизии, который состоит из 16 хорошо оборудованных классов. Технико-эксплуатационная служба дивизии организована хорошо, о чем свидетельствует тот факт, что за аттестационный период не было случаев отказа материальной части по вине технического состава. Штаб дивизии сколочен и работает хорошо: за упомянутый период дивизией проведено 3 двухсторонних летно-тактических полковых учения с охватом летного состава 4-х полков по взаимодействию с бомбардировщиками.

За первое полугодие 1946 года произведено 22 летно-тактических учения, все они прошли организованно, без происшествий. В целом дивизия по выполнению плана всех видов учебно-боевой подготовки занимает первое место в корпусе. За время, прошедшее после войны, 286-я дивизия заметно выросла, стала более организованной. Летный состав полностью подготовлен к выполнению боевых задач на средних высотах. 40 процентов летчиков могут летать на больших высотах и в сложных метеоусловиях. Сам генерал-майор авиации Сталин обладает хорошими организаторскими способностями, оперативно-тактическая подготовка хорошая. Свой боевой опыт умело передает летному составу. Энергичен и инициативен, этих же качеств добивается от подчиненных. В своей работе большое внимание уделяет новой технике, нередко подает новаторские мысли и настойчиво проводит их в жизнь. Летную работу организует смело и методически правильно.

Состояние здоровья слабое. Вспыльчив и раздражителен, не всегда умеет себя сдерживать. В общении с подчиненными допускает грубость, иногда слишком доверяет подчиненным, даже в то время, когда они не подготовлены и не способны выполнить решение командира. Эти недостатки личного характера снижают его авторитет как командира-руководителя. Лично дисциплинирован, идеологически выдержан, морально устойчив.

Вывод: занимаемой должности вполне соответствует, может быть назначен на повышение, целесообразно было бы использовать в инспекторском аппарате Главного управления Воздушных Сил Красной Армии".

С аттестацией командира корпуса согласился и командующий 16-й воздушной армией генерал-полковник авиации С.И. Руденко. При этом он отметил, что "дивизия по боевой подготовке занимает ведущее место в армии. Достоин продвижения на должность командира корпуса. Изжить недостатки, указанные в аттестации, хотя по сравнению с прошлым, имеется резкое и заметное улучшение".

Армия — институт специфический, очередное звание присваивается по занимаемой должности. Ну а уж если "вполне соответствует" и "достоин продвижения", то сроки повышения сокращаются. Войну закончил Василий в звании полковника, присвоенном ему в 1942 году (он получил его сразу после звания "майор", что сослужило ему плохую службу), теперь он генерал-майор.

Однако госпожа водка свою разрушительную работу вела неуклонно. Василий стал все более неразборчив в людях, связях, все меньше чувствовал свою ответственность перед семьей. Он бросает жену с двумя детьми и женится на дочери маршала С.К. Тимошенко, красивой молодой женщине с иссиня-черными волосами и голубыми белками глаз. От второго брака у него появились сын и дочь, но алкоголь отца пагубно отразился на здоровье детей, сегодня их уже нет в живых, умерла и его вторая жена. Что касается детей от первого брака, то сын Александр стал режиссером театра Советской Армии, дочь Надежда (1943 года рождения) вышла замуж за сына актрисы МХАТа А.И. Степановой, живет в Москве. Сама Галина Бурдонская умерла в 1990 году.

После смерти отца жизнь Василия покатилась под откос и сложилась трагически. Он оказался за решеткой. Интересно отметить, что после ареста Василия была создана комиссия Министерства обороны по проверке ВВС Московского округа, которыми он командовал последнее время.

По свидетельству полковника И.П. Травникова, которое приводит А. Колесник, "по боевой и политической подготовке он получил хорошую оценку, но тем не менее все плохое повесили на Василия, и его арестовали. Напрашивается законный вопрос — за что? Нам стало известно, якобы за незаконное использование денежных средств не по назначению (построил водный бассейн, причем первый в Москве закрытый, где обучались и обучаются плавать тысячи детей, приступил к строительству закрытого катка в Чапаевском переулке: быстро сделали фундамент, поставили металлический каркас, привезенный из Кенигсберга, заказали в ГДР оборудование)".

Тот же Травников считает, что "Василия убрали по злому умыслу Хрущева. Василий много знал о нем и его окружении, об их недостатках. При борьбе все средства хороши, даже взятые из давней истории, как надо расправляться с неугодными".

Через некоторое время Василия освобождают с условием, что он изменит свой образ жизни и поведения. Василий пообещал, но скоро сорвался, его "дружки" снова к нему присосались, пошли пьянки, угрозы и т. п. и т. д. Опять тюрьма, он должен был досидеть данные ему по приговору восемь лет. В 1960 году по распоряжению Н.С. Хрущева его досрочно освобождают. Тот же Травников считает, что "Хрущеву доложили о критическом состоянии здоровья Василия, и если он умрет в тюрьме, это примет политическую оценку. Поэтому-то Хрущев и принял решение освободить Василия и пригласил на прием. При встрече и беседе Хрущев, кривя душой, положительно отозвался об отце Василия, даже говорил то, что произошла ошибка при аресте Василия (это о приговоре Военной коллегии Верховного суда СССР, которая осудила Василия Сталина на 8 лет). Это Василий рассказал бывшему своему заместителю Е.М. Горбатюку".

Ему возвращают все — от звания до партбилета — с условием, что он проявит волю и возьмет себя в руки. Но все уже было поздно, алкогольная болезнь так глубоко пустила свои корни в его организм, что никакой воли уже не было и быть не могло. Снова тюрьма, из которой Василия освобождают по состоянию здоровья весной 1961 года. Он уезжает в Казань. 19 марта 1962 года он скончался, незадолго до этого зарегистрировал свой третий брак — с медсестрой Машей — Марией Нузборг.

Наша семья обращалась с просьбой к Н.С. Хрущеву похоронить Василия рядом с его матерью, в семейной могиле, но никакого понимания не нашла. Василий Сталин похоронен в Казани. Я до сих пор убежден, что это несправедливо и прах Василия должен лежать не в Казани, а в Москве, на Новодевичьем возле его матери Надежды Сергеевны Аллилуевой-Сталиной. Мертвых не наказывают.

Светлана

Светлана прожила с матерью только шесть лет, она родилась 28 февраля 1926 года.

От родителей ей достался нелегкий характер — жесткий и неуравновешенный.

Ее поступки иногда были непредсказуемы и неординарны. Но человек она всегда была смелый, самостоятельный, со своими принципами, воспитанными в духе традиций и идеалов семьи Аллилуевых.

Она не скоро разобралась, что большинство людей, которые искали с ней встреч и знакомств, относились к ней неискренне, рассматривая ее как средство для достижения каких-то своих, корыстных интересов. Я, разумеется, не имею в виду близких ей людей, которые всегда искренне ее любили. Но таких людей, к сожалению, было очень немного. Вся эта мишура и суетня вокруг нее наложила на Светланин характер свою негативную печать. Постепенно она поняла, что искренних человеческих чувств ей вообще не видать, и стала искать развлечений, относясь к людям, как к живым игрушкам. Светлана несколько раз выходила замуж, но так и не смогла найти по-настоящему близкого ей человека. Да и в ее окружении таких людей просто не было.

Мне кажется, исключением из этого правила был индус Радж Бридж Сингх. Только глубокой привязанностью к этому тяжелобольному человеку можно объяснить то, что молодая, интересная, умная и строптивая женщина смирила свой неукротимый нрав и трогательно заботилась об этом беспомощном человеке до самой его смерти в 1966 году. В этом романе было что-то неземное. Любовь на милосердии.

Сингха я видел всего один раз, хотя мы жили со Светланой в соседних квартирах и у нас был даже общий балкон. Мы как-то с двоюродным братом возвращались домой и увидели Светлану с Сингхом, они сидели на лавочке около нашего подъезда. Сингх производил впечатление смертельно больного человека. Тогда же я услышал разговоры, что Светлана написала книгу, но не придал им значения. Как-то Светлана зашла ко мне и попросила наши семейные фотографии, я охотно отдал все, чем располагал. Было это незадолго до смерти Сингха.

Больше я ее не видел, если не считать случайной нашей встречи в день ее отлета в Индию. В тот день я ничего еще не знал о смерти Сингха и о том, что Светлана через несколько часов летит с прахом Сингха на его родину. Мы встретились во дворе дома, она была в ужасном состоянии и буквально отпрыгнула от меня, когда я хотел поздороваться. Я всегда точно угадывал настроение Светланы, что помогало мне, единственному из братьев, избегать нелепых конфликтов и пустых выяснений отношений. Я вообще человек мирный, не люблю скандалов и стараюсь уловить настроение людей, с которыми приходится общаться. Поэтому я не стал навязываться Светлане и решил поговорить с ней попозже, в более благоприятный момент.

Однако такая возможность предоставилась мне лишь восемнадцать лет спустя. Светлана улетела в Индию, а через два месяца "Голос Америки" передал, что она попросила у США политического убежища. Это произошло в 1966 году.

Бегство Светланы на Запад воспринято было по-разному, по-разному и толкуется до сих пор в прессе. Н.С. Хрущев в воспоминаниях (правда, при жизни он от них решительно отмежевался) ставил поступок Светланы полностью в вину тогдашнему нашему послу в Индии И.А. Бенедиктову. По его мнению, он был с ней груб и не должен был в категорической форме требовать от нее немедленного отъезда на родину в ответ на ее несложную просьбу продлить на два месяца ее срок пребывания в Индии. Наоборот, он должен был ей предложить задержаться в Индии на полгода-год.

Я полностью с этим согласен и считаю, что, прояви тогда наши руководители чуткость и человечность к Светлане Иосифовне, она бы Союз не покинула.

Беда, что слова эти принадлежат Хрущеву-пенсионеру. А вот когда он был при высшей власти, мыслил и действовал совсем по-другому. Пример тому его отказ похоронить Василия Сталина рядом с его матерью. Я уверен, что посол Бенедиктов сам ничего не решал, а выполнял указания наших верхов. В то время власть имущие обращались со Светланой необдуманно, вызывающе и просто глупо. Сперва не разрешали ей выходить замуж за Сингха, потом долго мытарили ее с отъездом в Индию для похорон праха мужа. И в довершение всего зачем-то приставили к Светлане в качестве провожатой какую-то бестактную женщину. Ее, правда, индусы от Светланы быстро изолировали.

Недружелюбно отнеслась к Светлане и Индира Ганди, но ее-то понять можно, как государственный деятель первого ранга она не могла не учитывать позицию наших верхов и понимала, что присутствие Светланы, ее возможные непредсказуемые действия могут повредить советско-индийским отношениям. Все это подробно описано во второй книге Светланы Аллилуевой "Только один год", написанной в США.

У меня же, когда я прочел эту книгу, сложилось убеждение, что Светлану как бы дружно подталкивали в объятия посольства США, провоцировали к тому, что в конце концов и случилось.

Оказавшись на Западе, Светлана сразу же попала в руки опытных специалистов — адвокатской группы из Нью-Йорка, тесно связанной с правительством США. Не поняв сути дела, она подписала ряд документов, которые практически лишали ее авторских прав и ставили в бесправное положение. Фактически книга "Только один год" написана не Светланой, а целой группой авторов. Она писала только главу об Индии, остальное ей буквально было продиктовано.

Первая книга Светланы "Двадцать писем к другу" тоже издавалась с "приключениями". Так, летом 1967 года одна из копий книги была похищена в Москве и передана некоему Виктору Луи, вместе с копией сей господин получил и массу фотографий. Все это он привез в Англию и пытался опубликовать в немецком журнале "Штерн", ссылаясь якобы на близкое знакомство со Светланой.

На своей пресс-конференции в Комитете советских женщин 16 ноября 1984 года Светлана на вопрос корреспондента журнала "Штерн", знакома ли она с В. Луи, ответила, что она видела страницы из ее книги, опубликованные в этом журнале, обнаружила в них много добавлений, к опубликованным фотографиям он дал неверные комментарии, так как не знал, кто на них изображен. Самого В. Луи Светлана никогда не видела и знать его не желает. Я вспоминаю, что этот самый Виктор после бегства Светланы на Запад был у нее на квартире и брал интервью у детей.

Третью книгу Светланы "Далекая музыка" я не читал. Она посвящена Индии и издана только там маленьким тиражом. Американским издателям книга не подошла, так как в ней содержится много критических выпадов против США (это к вопросу о свободе слова и плюрализме мнений в Америке). О четвертой ее книге — "Книге для внучек", опубликованной в журнале "Октябрь", я расскажу чуть позже.

Практически лишенная прав на свои книги, Светлана никаких гонораров за последующие их переиздания не получила. Ничего ей не перечислено и за изданную у нас книгу "Двадцать писем к другу".

Светлана Иосифовна вернулась в Союз в ноябре 1984 года вместе с дочкой Ольгой, родившейся в 1971 году в США от брака с американским архитектором Вильямсом Весли Питерсом. В 1972 году брак этот распался.

Первое время после своего возвращения Светлана жила в московской гостинице "Советская". Там я и встретился с нею и познакомился с Ольгой. Ей было тринадцать лет, и она ни слова не знала по-русски. Родившись и выросши в США, она в последнее время училась в одном из английских колледжей, что и предопределило во многом дальнейший разворот событий.

Мне тогда Светлана сказала, что хочет вернуться домой насовсем, что ее все эти годы преследовало чувство вины, а Запад оказался совсем не таким, как она думала. Она была абсолютно искренна и практически повторила все это на пресс-конференции.

Вернулась Светлана поздней осенью, и Москва показалась ей неуютной. Сразу возникла проблема с Ольгой, как ей учиться и где? Но для начала девочка сама стала активно заниматься русским языком. Ученицей она оказалась способной и за год с небольшим хорошо говорила по-русски и еще лучше по-грузински.

Но как быть с дальнейшим образованием? Наша школьная программа и программа колледжа не имели ничего общего. Вопрос этот пока повис в воздухе.

Еще один вопрос — где жить? Оставаться в Москве, где ей докучали журналисты, она не хотела, да и от огромных шумных городов давно отвыкала. Светлана отказалась от большой квартиры на улице Алексея Толстого и попросила разрешения поселиться в Грузии. К тому времени она поняла, что отношения со своими детьми, живущими в Москве, ни у нее, ни у Ольги не сложились.

Светлана с дочерью уехали в Тбилиси, когда К.У. Черненко, разрешившего ей вернуться на родину, оставалось жить считанные дни, завершалась, как сейчас говорят, эпоха застоя, на горизонте поднимался новый лидер — М.С. Горбачев. Я говорил Светлане, что в Грузии она жить не сможет, но, если она что-то вбила себе в голову, переубедить ее было невозможно. Думаю, что это была ее очередная попытка убежать от самой себя.

В Грузии Светлане обеспечили вполне нормальные условия для жизни, ей даже предоставили персональную машину, чем вызвали возмущение некоторых наших сограждан, но им-то невдомек, что машина была выделена не столько для удобства Светланы, сколько для служб, контролирующих ее перемещения. По правде машина ей не шибко нужна была, как и многое другое. У нее были кое-какие валютные сбережения, и она могла купить все необходимое, в том числе и машину, которую, кстати, умела прекрасно водить. Она еще с детства была приучена обходиться в быту только необходимыми вещами и никакой роскоши себе не позволяла. Иное дело различные бытовые удобства, к которым она привыкла, их отсутствие ее, конечно, раздражало, как и излишняя опека.

Однажды она прилетела в Москву самостоятельно, без помощи грузинских спецслужб, и так же решила вернуться обратно. Билет на самолет у нее был, и я поехал проводить ее во Внуково. Было это в январе 1986 года. Рейс задерживался, как и многие другие. Аэропорт набит народом, суетня, толкотня, грязища, приткнуться некуда, пришлось звонить в грузинское постпредство, приехал его сотрудник, пожурил ее за самодеятельность и проводил в депутатский зал, где хоть передохнуть можно и перекусить по-человечески.

Вот так и шла жизнь, и опека не в радость, и без нее не обойтись. Раздражение накапливалось. К тому же Светлана никак не могла понять и принять нашу нынешнюю безалаберность и безответственную болтовню. Она была воспитана в ином духе: сказал — выполни. Светлана с возмущением мне рассказывала, как ее "надули": поехала она как-то в Гори, встретилась с работниками музея и предложила в одном из его залов воссоздать интерьер Ближней дачи в Кунцеве, где жил Сталин и где в годы войны фактически проходила вся работа Ставки Верховного Главнокомандующего. Идея всем очень понравилась, ее горячо одобрили и. палец о палец не ударили, чтобы осуществить.

Неожиданно возник еще один житейский конфликт — между Светланой и Ольгой. Увозя на родину дочь, Светлана не сказала ей, что в свой колледж она не вернется. И хотя Грузия девочке очень понравилась, учиться в школе она не могла.

Нередко в печати можно встретить сентенции о деспотическом отношении Светланы к младшей дочери. Скажу сразу — это ложь. Они долго жили у меня, и я могу с полным основанием судить об их отношениях. Мать и дочь сильно любят друг друга. Я не знаю больше ни одного человека, кроме Ольги, который бы делал со Светланой все, что ему вздумается. Конечно, они могут поругаться, Светлана может накричать на Ольгу — это обычные ссоры, которые бывают в каждой семье. Но вот проходят пять-десять минут, и они вновь сидят обнявшись, а еще через пять минут Светлана уже готова на любые дела во имя Ольги.

Ольга настаивала на возвращении в свой колледж. Я не видел в этом ее желании чего-то противоестественного, тем более что Грузия девочке понравилась, у нее появились славные друзья. Потом на пресс-конференции в Англии после своего возвращения она скажет, что, закончив колледж, собирается вернуться в Грузию и преподавать там английский язык.

С этим общим настроением Светлана и Ольга приехали ко мне в Москву незадолго до XXVII съезда КПСС. Казалось бы, никаких осложнений не возникнет. В стране идет перестройка, кругом гласность и "новое мышление", наводятся многочисленные мосты с Западом. Да и не грех вспомнить критические размышления Н.С. Хрущева по поводу бегства Светланы в США.

Ан нет! Началась знакомая бодяга. А зачем Ольге ехать в Англию, ей здесь лучше, пусть учится в Университете дружбы народов и т. п. Все всегда знают, что кому лучше! Поразительно, но в общем-то нетрудно сообразить, что Ольгу в любом случае пришлось бы отпустить: подключился бы ее отец, "защитники прав человека" и иная пропагандистская рать, а в итоге — ничего хорошего, кроме общего озлобления.

Пока крутилась эта карусель, я изо дня в день наблюдал, как внутри у Светланы все клокотало, как зрела и поднималась ярость, и в один прекрасный день после очередной душеспасительной беседы, что у нас Ольге будет лучше, Светлана с Ольгой отправились в посольство США. Милиция их перехватила, но после этого Ольге дали разрешение на выезд в Англию.

Светлана тогда еще не собиралась уезжать из Союза, она только решила перебраться в Москву, потому что без Ольги ей в Грузии будет тоскливо. Попросила меня помочь ей восстановить водительские права. С этим она с Ольгой уехала на несколько дней в Грузию. В это время открылся XXVII съезд КПСС. В канун их возвращения в Москву мне позвонили из постпредства и сообщили, что они сами встретят Светлану и Ольгу и привезут ко мне домой, а утром следующего дня мне сообщили, что Светлана попала в больницу.

В Москву Светлана и Ольга прилетели через несколько дней, но остановились они уже не у меня, а в гостинице "Советская". В тот же день при оформлении в МИДе выездных документов на Ольгу Светлана заявила, что она хочет покинуть Союз. Это заявление больше всех поразило Ольгу. Все оставшееся до отъезда время она провела у нас дома и все время недоумевала, почему мама приняла такое решение. Она нам рассказала, что вечером накануне отлета Светлана почувствовала себя плохо. Вызвали врача. Врач пришел незнакомый, дал ей какие-то таблетки. Светлана приняла их, и ей стало совсем худо, она потеряла сознание, упала на пол. "Скорая" отвезла ее в больницу, где она пролежала три дня и, как только почувствовала себя лучше, сбежала домой. Они сразу же улетели в Москву, и Светлана заявила о своем желании покинуть СССР.

О причинах я могу только догадываться. Очевидно, ей показалось, что ее хотели отравить и дальнейшее ее пребывание в Союзе небезопасно. Между прочим, уже в Америке Светлана пережила второй такой же сильный сердечный приступ. Там она тоже оказалась в больнице, но провела в ней лишь один день, который обошелся ей в две тысячи долларов. Потом она сказала мне по телефону: "Ну вот, Володей, это был второй звонок. Если что со мной случится, не удивляйся".

Эти ее слова мне тогда сильно не понравились, и я, как мог, ободрял ее, понимая, что ей одной несладко в Америке и только надежда на скорый приезд Ольги на каникулы помогает ей пережить это трудное для нее время.

А другой причиной, повлиявшей на ее отъезд, было отношение к ней сына и дочери, живущих в Союзе. Катя, дочь от брака с Юрием Ждановым, даже не приехала с Камчатки, где она работает вулканологом, повидаться с матерью. С сыном Иосифом (от брака с Григорием Морозовым) у нее сразу же после ее возвращения сложились напряженные отношения. Не хотел бы быть здесь судьей, но глубоко убежден, что и Катя и Ося просто обязаны были помочь матери акклиматизироваться на Родине, поддержать ее, но они этого не сделали. Более того, у меня сложилось впечатление, что кому-то было выгодно изолировать Светлану, оставить ее в одиночестве и заставить вновь покинуть Союз.

Первые такие смутные подозрения возникли у меня, когда Светлана вдруг решила переселиться в Тбилиси. Потом мне позвонил Ося, и подозрения мои окрепли. Не стесняясь в выражениях, Иосиф костерил меня за то, что я принял у себя Светлану и Ольгу, приехавших из Тбилиси решать вопрос о возвращении Ольги в английский колледж. Свою порцию отборного мата выдала и жена Оси, выхватившая у своего благоверного телефонную трубку. Попытки урезонить разбушевавшихся успеха не имели, пришлось закончить "теплую" беседу на языке, более понятном абонентам. Этот инцидент положил конец нашим отношения. Не терплю ни хамства, ни диктата. Об этом разговоре Светлана узнала от моей жены.

Прочитав "Книгу для внучек", я убедился, что был близок к истине в своих подозрениях. В ней Светлана приводит свой разговор со старым ее другом Ф.Ф. Волькенштейном, который прямо заявил ей: "Зачем ты приехала? Мы все привыкли к тому, что ты живешь за границей. Твои дети в порядке — ты же знала это. Что ты будешь теперь здесь делать? Ты видишь, как твой приезд использовали для пропаганды? Ведь тебе-то этого не нужно!". Смотрите, как просто — Волькенштейн и К° привыкли, что Светлана живет за границей и, стало быть, на родине ей делать нечего. А что касается излюбленно-расхожего тезиса о пропаганде, то ведь использовать Светлану как разменную монету мог не только Запад. К сожалению, эту простую истину не поняли или не захотели понять ее старшие дети и внесли свой вклад в это постыдное дело.

Я читал Светланину книгу уже тогда, когда эта глава была написана, и даже порадовался, что мы в своих суждениях оказались независимы друг от друга. Но в одном Светлана меня не убедила — будто у нее много друзей у нас и за рубежом. Я был бы счастлив, если бы это было так, ведь тогда ей не пришлось бы колесить по всему свету в поисках желанного пристанища. О друзьях же типа Волькенштейна давно сказано: "Господи, спаси меня от друзей! А от врагов я и сам избавлюсь!".

Я хочу назвать еще одну существенную причину, по которой Светлана решила покинуть страну: она дочь И.В. Сталина, и этот крест она несет и будет нести до скончания дней своих. Свое отношение к Сталину люди часто переносят и на его дочь. Одни его обожествляют, другие называют монстром, и очень немногие пытаются объективно разобраться в этой сложной фигуре, понять и оценить его характер и действия в реалиях той исторической эпохи. Наверное, и сама Светлана, его дочь, не во всем понимала отца, и ей трудно быть его судьей или защитником, но я знаю — огульного охаивания отца она не принимает, как и настойчивое стремление возложить на него всю полноту ответственности за содеянное, объявить его "козлом отпущения" за все грехи истории. И ей, конечно, морально трудно было оставаться в стране, где в условиях гласности и плюрализма каждый, кому не лень, мог упражняться на имени отца.

Тогда, еще в начале 1986 года, ее встревожили некоторые тенденции перестройки, и она сделала для себя соответствующие выводы, покинув страну. И сегодня, с высоты прожитого за последние годы, я убеждаюсь — она поступила верно.

Могли ли мы вообразить себе, даже в конце 80-х годов, в каком бедственном состоянии окажется наша страна и ее народ? И в самом страшном сне представить не могли бы. Меня в свое время поразила одна из программ "Пятого колеса". Ее руководитель Белла Куркова с большой теплотой вспоминала библейского Моисея, который, по преданию, вывел еврейский народ из египетского рабства, а потом сорок лет водил по пустыне, дабы вымерли все, от этого рабства вкусившие. При этом Белла Куркова очень сокрушалась, что у нас ныне еще не нашлось своего Моисея.

Я тогда задумался, кто же такой был этот Моисей? Выходит, он был основателем школы тех самых "лекарей", которые исповедуют принцип: "горбатого могила исправит". А ведь в истории человечества немало было последователей этого принципа. Им пользовалась святая инквизиция против еретиков и богоотступников, католики против гугенотов и гугеноты против католиков, испанские конкистадоры, уничтожившие целые уникальные этносы в эпоху великих географических открытий, и многие и многие другие. И всегда при этом лилась и лилась кровь.

Судя по публикациям последних лет, наш доморощенный Моисей — Лев Троцкий, понимая, что у него нет ни сорока лет, ни пустыни, где можно водить 150-миллионный народ, на психологии которого отразилось девятисотлетнее влияние христианско-православной церкви, трехсотлетнее татаро-монгольское иго, трехсотпятидесятилетнее крепостное право, трехсотлетнее правление дома Романовых, приучивших народ к смирению, покорности и терпению, решил проблему просто: организовал концлагеря, дав в руки их обитателей для ускорения "лечебного" процесса кайло и лопату, а другой подобный "пророк" Яков Свердлов распорядился об уничтожении казачества.

Еще дальше пошли "Моисеи" из "тысячелетнего рейха". Они создали концентрационные лагеря, предназначенные для тотального уничтожения людей по расовому и идеологическому принципам, разработали план "Ост", предусматривающий на освобожденных "от ига большевизма" территориях уничтожение 120–140 миллионов неполноценных славян и других неарийских народов. Тем, кто сегодня, задуренный нечистоплотной пропагандой, думает, что мы все пили бы баварское пиво и ездили в "мерседесах", если бы не победили фашистскую Германию, очень полезно изучить материалы Нюрнбергского процесса. В них от одной системы утилизации человеческих останков стынет кровь: из жира варилось мыло, из кожи изготовлялись перчатки (из кожи с татуировкой — абажуры), из костей — костная мука для удобрений, волосы шли на матрацы и тюфяки, золотые коронки, превращенные в слитки высшей пробы, пополняли казну рейха.

Некоторые материалы Нюрнбергского процесса были использованы М. Роммом в его фильме "Обыкновенный фашизм". Одна из его учениц из ГДР бросила учителю обвинение в очернительстве немецкого народа. Тогда он предложил ей посмотреть документальные пленки, снятые самими гитлеровцами. После нескольких часов их просмотра девушка, белая, как полотно киноэкрана, прошептала: "Михаил Ильич, все равно не верю, ибо зачем тогда жить на этой земле".

Тоска некоторых наших "демократических" интеллигентов о новом Моисее или Пиночете, я думаю, нашим народом совсем не разделяется, хотя "близкое" знакомство с "коллективным Распутиным" ему уже многого стоило — сокращение продолжительности жизни, рождаемости, рост смертности над рождаемостью, вакханалия преступности, падение жизненного уровня и жизненной энергии, а всего-то для этого потребовалось лишь несколько лет.

Светлана этого близкого знакомства постаралась избежать.

Мой отец

Мой отец — Реденс Станислав Францевич — был одним из первых шести комиссаров государственной безопасности первого ранга. Начинал он свою карьеру в органах НКВД, тогда ВЧК, с должности секретаря председателя ВЧК. Как он попал на эту должность, я рассказал в первой главе, там же я сообщил и некоторые данные из его биографии, довольно типичной для политических деятелей двадцатых-тридцатых годов. Он был депутатом Верховного Совета СССР 1-го созыва, делегатом XV (с правом совещательного голоса), а также XVI и XVII (с правом решающего голоса) съездов ВКП(б). На XV и XVI съездах избирался членом ЦКК, а на XVII съезде — членом Ревизионной Комиссии ВКП(б).

Гестапо, готовясь к войне, составило списки руководящих деятелей нашей страны, подлежащих немедленному уничтожению при захвате территории. В эти списки, как мне известно, была внесена и фамилия моего отца. Немцы, однако, тогда еще не знали о его аресте. В их прессе появилось сообщение о назначении С.Ф. Реденса послом в Японию.

До самой смерти Дзержинского отец был у него секретарем, и даже тогда, когда у него имелась уже другая работа. Феликс Эдмундович полностью доверял отцу и всегда считался с его мнением. В 1921 году к Дзержинскому поступило письмо А.А. Семенова, одного из руководящих работников в Якутии, о бедственном положении ламутов — малочисленного этноса. Дзержинский поручил отцу разобраться с этим делом. Отец выяснил, что введенный в годы гражданской войны запрет на продажу населению свинца поставил ламутов на край гибели. Без свинца они не могли охотиться, защищать свое оленье стадо от хищников, и началось физическое вымирание народности. Отец доложил итоги своего разбирательства Феликсу Эдмундовичу, и запрет на продажу свинца ламутам был отменен. Этот факт я узнал из книги С.С. Дзержинской "В годы великих боев".

В 1920 году С.Ф. Реденса назначают председателем Одесской губчека. В городе свирепствовала преступность, бандитские шайки и вражеская агентура. В книге Д. Голинкова "Крушение антисоветского подполья в СССР", 1978, рассказывается о некоторых фактах деятельности чекистов Одессы:

"Вечером 13 мая 1920 года одесские рыбаки, возвращаясь с моря, обратили внимание на то, что среди рыбацких шаланд затесалась какая-то незнакомая им шаланда с тремя неизвестными. Рыбаки сошли на берег Одессы, но незнакомцы не высадились вместе с ними. Заподозрив неладное, рыбаки сообщили об этом чекистам. По распоряжению председателя губчека С. Реденса наряды чекистов осмотрели побережье. Перед рассветом оставленная засада пограничников заметила, как на берег из подозрительной шаланды сошли трое. Чекисты окружили их, неизвестные открыли огонь. В завязавшейся перестрелке один из нарушителей границы — им оказался Казимир Руникер — был убит, второй, Георгий Морданов, — ранен, а третий, Арнольд Лелян, сдался.

Расследование установило, что высадившиеся на берег под видом рыбаков Руникер, Морданов и Лелян были агентами иностранных разведок. В частности, профессиональный шпион Арнольд Лелян поддерживал связь между врангелевской и французской разведками. Вместе с тем он, как и раненый Морданов, участвовал в белогвардейской офицерской группе, готовившей восстание в Одессе. Главарь этой организации, бывший офицер Балаев, собирал шпионские сведения через завербованных им в городе лиц, имевших связи в Красной Армии. В работе этих белогвардейцев принимала деятельное участие и жена Морданова, дочь бывшего генерала. Ряд членов этой организации были арестованы.

В деле Леляна имелись данные о том, что он предполагал встретиться в Одессе с секретарем греческого консульства Серафадисом, передать ему инструкции и получить шпионские материалы для французской разведки. Серафадис, как было известно чекистам, еще во время иностранной интервенции в Одессе поддерживал отношения с деникинской и французской разведками. Теперь в связи с показаниями Леляна стало ясно, что Серафадис собирал шпионские сведения через созданную им шпионскую сеть.

Чекисты тайно ввели в шпионскую группу Серафадиса своих сотрудников. Выяснилось, что один из деятелей деникинской разведки, генерал Гаврилов, во время отступления белых из Одессы оставил Серафадису деньги для организации шпионской и подрывной деятельности и формирования вооруженного отряда из числа белых офицеров в советском тылу. Серафадис после занятия города советскими войсками повел широкую работу в красноармейских частях, в милиции, поддерживая связи с белыми, которым передавал подробные сведения о планах советского военного командования, дислокации и вооружении частей Красной Армии. Его ближайшими помощниками являлись бывший поручик деникинской армии Голяско и некий Равтопуло. Организация объединяла до 300 человек. 18 июля 1920 г. шпионское гнездо Серафадиса было ликвидировано. Чекисты конфисковали большие запасы оружия, денег, обмундирования".

Ф.Э. Дзержинский ценил деятельность отца на посту председателя Одесской губчека. 23 мая 1920 года он пишет отцу письмо на польском языке:

"Тов. Реденс!

Дорогой товарищ. Пишу несколько слов, только чтобы Вас приветствовать, ибо нет времени.

Расскажет Вам все Балецкий.

Посылаем его на некоторое время в Одессу, дабы в это тяжелое время укрепить работу комиссии.

Все то, что я слышал о Вашей работе, свидетельствует, что Вы совершенно на месте, и я не знаю, удастся ли нам найти кого-либо, дабы исполнить Вашу просьбу о замене. Железной рукой Вы должны искоренять преступления и всякого рода свинства ответственных советских работников. Балецкий в этом направлении получил указания.

Присылайте нам материалы о жизни деятелей партийных и советских организаций.

Есть ли там у Вас кадры рабочих местных, на которые можно было бы целиком положиться. Без такого кадра борьба с буржуазией и спекуляцией не даст больших результатов.

Пока до свидания. Сердечно жму Вашу руку.

Ваш Ф. Дзержинский".

Отец перевел письмо на русский, и копия его хранится в нашем домашнем архиве. Как видим, "преступления и свинства" в среде ответственных советских работников тогда рассматривались в той же плоскости, что и бандитизм или контрреволюционная деятельность, они несли равную угрозу для молодой Советской республики.

Одесса была недолгим пристанищем для отца. В 1920–1921 годах С.Ф. Реденс становится председателем Харьковской ЧК, в 1921–1922 годах — заместителем начальника, а затем и начальником одного из Управлений ВЧК ОГПУ — членом Коллегии ОГПУ. С 1922 по 1924 год он работает председателем ГПУ Крыма и начальником Особого отдела Черноморского флота.

В 1925 году судьба С.Ф. Реденса вновь непосредственно пересекается с Дзержинским, он уходит из органов НКВД и работает секретарем у Феликса Эдмундовича в ВСНХ, вплоть до 20 июля 1926 года, когда жизнь Дзержинского так внезапно оборвалась. Некоторое время Реденс работает с В.В. Куйбышевым и Г.К. Орджоникидзе в ЦКК ВКП(б), и затем, в 1928 году, вновь возвращается в ВЧК и получает назначение на пост полномочного представителя ОГПУ и председателя ГПУ Закавказья.

Именно здесь, в Закавказье, он впервые сталкивается с Берия, который вначале был в подчинении у Реденса, а впоследствии его начальником; встав у руля НКВД, он уничтожил моего отца.

В нашей семье, начиная с Надежды и кончая Сергеем Яковлевичем Аллилуевым, все дружно не любили Берия, считали его личностью гнусной и коварной. Не скрывали этого своего отношения и перед Сталиным. Я знаю, например, что дед в присутствии Берия сказал Сталину, что это враг. Ненавидели этого человека также и Василий со Светланой. Все беды, обрушившиеся на нашу семью, мы так или иначе связывали с этой личностью, его подлыми интригами. Когда в 1953 году Берия наконец-то был арестован, мой старший брат прислал нам со студенческих военных сборов телеграмму: "Ликую с вами. Леонид".

Отношения отца с Берия были непростыми. Сын В.А. Антонова-Овсеенко Антон пытается представить в своих воспоминаниях моего отца как человека безвольного, эдакой игрушкой в руках всесильного Лаврентия. Однако из мемуаров жены Дзержинского, старых чекистов, близко его знавших, таких, как Ф. Фомин, И.Д. Папанин и других, вырисовывается совсем иной образ.

Известный полярник Иван Дмитриевич Папанин в молодости был комендантом ЧК в Крыму, где ему пришлось работать вместе с С.Ф. Реденсом, бывшим тогда уполномоченным ЧК.

В своей книге "Лед и пламень" он рассказывает о совместной с Реденсом работе, приводит различные эпизоды. Сотрудничали в штате у них два лихих моряка, "в работе не знали ни сна, ни отдыха", занимались конфискацией ценностей у спекулянтов и контрреволюционеров. Но вдруг стали замечать за ребятами, что они, как говорится, живут не по средствам, провели следственный эксперимент и установили, что при конфискации драгоценностей, золотых червонцев морячки и себя не забывали. Приперли их к стенке, а они и не скрывали, что брали, подумаешь — велика ли беда! "Буржуи жили себе в удовольствие, из нас кровь пили, а нам и попользоваться ничем нельзя?!".

Реденс, присутствовавший на допросе, взорвался:

— Попользоваться? А по какому праву? Это все нажито народом, это все народное достояние, на которое вы подняли руку. В стране голод, а вы в разгул! Революцию продали. Судить вас будет коллегия.

Приговор был самый суровый. Видя, что Папанин сильно нервничает и переживает, даже температура подскочила, Реденс пришел к нему.

— Жалеешь? Кого жалеешь?! Запомни, Папанин: судья, который не способен карать, становится в конце концов сообщником преступников. Щадя преступников, вредит честным людям. Величайшая твердость и есть величайшее милосердие. И в этом, — Реденс говорил отрывисто, словно вбивал свои мысли в мою голову, — проявляется революционный гуманизм. Мы должны быть беспощадно требовательны к себе. Но Реденс, вспоминает Папанин, был одинаково суров и к тем, кто подменял закон, судебное разбирательство классовым чутьем и революционной целесообразностью. Иван Дмитриевич пишет:

"Как комендант Крымской ЧК, я ознакомился с делами, которые вел один из следователей. Чуть ли не на каждом стояла резолюция: "Расстрелять". Признавал этот следователь лишь два цвета — черный и белый, полутонов не различал. Врагов настоящих, закоренелых, достойных смертной кары было от силы десять, остальные попали в ЧК по недоразумению. Я пошел к Реденсу и показал просмотренные дела.

Реденс обычно не демонстрировал своих чувств. А тут, вчитываясь в бумаги, почернел. У Реденса в этот момент сидел и Вихман — председатель Крымской ЧК. Тот, просматривая дела, тоже ни слова не сказал, я только видел, как у него на скулах перекатывались желваки.

На экстренно созванном заседании Реденс сказал кратко:

— Мы — представители самой гуманной, самой справедливой власти. Это не значит, что мы всепрощенцы. Но если кто-то позволит себе поспешить с выводами — будем карать беспощадно. Мы не можем дискредитировать ни Советскую власть, ни ЧК. Наш прямой долг — строжайше выполнять требования революционной законности.

Реденс был крут, но справедлив. Не давал никому поблажки, органически не переносил даже малейших проявлений панибратства и хамства.

Однажды я зашел в камеру к гардемаринам, спрашиваю:

— Какие претензии?

Что-то хотят сказать и не решаются.

— Смелее, чего боитесь, вы же моряки, — сказал я. Один набрался храбрости:

— Ваш заместитель ударил арестованного.

Вызвал я заместителя прямо в камеру:

— За что ударил? Ты что, жандарм, околоточный надзиратель? На первый раз — пятнадцать суток строгого ареста. Иди и напиши рапорт, все объясни.

Заместитель пошел и написал жалобу на имя Реденса: Папанин дискредитирует его в глазах белогвардейской нечисти.

Реденс на жалобе наложил резолюцию: "С наказанием согласен".

Реденс не уставал повторять: "У чекиста должны быть чистые руки". Каждый случай самосуда, неоднократно повторял Реденс, на руку злейшим врагам Советской власти.

Люди ценили его за человеческие качества, твердость, деловитость. Он не любил обещать, — отмечал Папанин. — Если что — сразу отказывал".

Все эти папанинские оценки перекликаются с воспоминаниями других людей, близко знавших и работавших с Реденсом в конце 20-х годов, в 30-е годы, вплоть до рокового для него 1938 года. Я об этом скажу чуть ниже.

С. Реденс (родные и друзья звали его Стахом) был общительным, контактным человеком, с ним всегда было легко и просто. У него была приятная внешность — мягкие черты лица, вьющиеся волосы, ладная, спортивная фигура. Он располагал к себе людей, нравился многим, особенно женщинам. Наша знакомая из соседнего подъезда М.А. Козлова говорила мне, что, когда Стах улыбался, каждой женщине казалось, что он улыбается именно ей. Может быть, мама и не была в восторге от этой популярности, не берусь судить — я слишком был мал, чтобы замечать такие вещи. Но знаю, что мама не грешила таким чувством, как ревность, а отец относился с ней с трогательной нежностью и заботой. Мама часто болела, у нее был туберкулез легких, и она подолгу лечилась в санаториях. Наша няня Таня (Татьяна Ивановна Москалева), на руках у которой выросли мы с братом Леонидом, рассказывала, что, когда мама уезжала на очередное лечение, отец подолгу стоял у окна и с тоской смотрел ей вслед.

Нас с Леонидом отец очень любил и любил проводить с нами время, если у него вырывалась свободная минутка. У него было много друзей, они часто собирались у нас. Вся наша большая аллилуевская семья нередко съезжалась к нам домой, иногда к Павлу Сергеевичу или на дачу Сталина.

Мои родители были театралами. После гибели отца, уже после войны мы с мамой также любили бывать в театрах. В Большом театре, помню, сидели в сталинской ложе. Это маленькая ложа, первая слева от сцены. В ней часто бывал и сам Сталин. Обычно он сидел в глубине ложи, и из зала его не было видно. Однажды во время сцены драки в балете А. Глазунова "Раймонда" у одной из сабель оторвался клинок и он залетел как раз в эту ложу. По счастью, в тот вечер ложа пустовала. Но после этого мизансцену изменили.

Попутно добавлю, что в те времена все наши руководители охотно посещали спектакли и концерты. А какие были дивные солисты — Н.С. Козловский, С.Я. Лемешев, М.Д. Михайлов, А.С. Пирогов, М.О. Рейзен, П.Г. Лисициан, Г.С. Уланова, М.Т. Семенова, О.Б. Лепешинская, Н.А. Обухова, М.П. Максакова и многие другие прославленные мастера.

Отец увлекался фотографией. У него была разная аппаратура, в том числе фотоаппарат ФЭД. Его подарили отцу воспитанники колонии имени Ф.Э. Дзержинского, созданной А.С. Макаренко в пригороде Харькова. Колонию патронировала ВЧК, и отец много занимался ее делами. Совет командиров этой детской колонии предложил на ее базе организовать выпуск фотоаппаратов типа "лейка". Чекисты идею поддержали и помогли наладить серийное производство. Фотоаппараты получились классные, на уровне мировых стандартов, и колонисты в честь Феликса Эдмундовича присвоили им марку ФЭД.

Интересно, что одним из колонистов-макаренковцев был отец ныне популярного экономиста Г. Явлинского.

Еще любил отец футбол и часто бывал на матчах. Однажды старший сын Павла Аллилуева, с которым отец ехал на стадион, спросил у него: "Дядя Стах, а за кого вы будете болеть?" — "Болеть нужно за слабых! Сильная команда может победить и так".

А теперь вновь вернемся к закавказскому периоду жизни С.Ф. Реденса, где жизнь свела его с Берия. Уже тогда у этого человека были далеко идущие планы. Сильному, хитрому и прожженному интригану Берия, рвущемуся к большой власти, Реденс — человек дзержинской закалки — был совсем не нужен в качестве начальника, он был ему опасен. Причем опасен вдвойне, ибо мой отец, породненный семьями со Сталиным, имел к нему прямой доступ.

Свалить Реденса по деловым качествам Берия было не под силу, и тогда он обращается к приему, которым он мастерски пользовался всю свою жизнь — нужно человека скомпрометировать. В этом Берия был непревзойденный профессионал.

Мать мне потом рассказывала, что отцу было непросто работать в Грузии, она, как могла, скрашивала и смягчала эти трудности. Особенно ему досаждали частые застолья и обильные возлияния. Пить он не любил и всячески старался этих застолий избегать. Но в один прекрасный день, где-то под Новый год, Берия со своими людьми хорошенько напоили отца, раздели его и в таком виде пустили пешком домой. "Шуточка" удалась. После этой "шалости" работать в Закавказье на посту полномочного представителя ОГПУ и председателя ГПУ отец уже не мог. В начале 1931 года Реденса переводят в Харьков и назначают председателем ГПУ Украины.

Конечно, в наше время, эру, мягко говоря, моральной и сексуальной раскованности, когда гомосексуалисты и лесбиянки, педофилы и некрофилы и прочие "филы" объединяются в ассоциацию сексуальных меньшинств и учреждают даже свой печатный орган, такое событие ни у кого не вызвало бы никакого интереса. Но тогда к нравственным вопросам относились иначе. Даже великий комбинатор Остап Бендер не рискнул осчастливить мир своим "эпохальным шедевром" — "Большевики пишут ответ Чемберлену" (на репинский манер), так как никак не мог решить, можно ли рисовать Чичерина голым по пояс, а Калинина в папахе.

На Украине С.Ф. Реденс проработал два года и в 1933 году переводится полномочным представителем ОГПУ по Московской области, а затем начальником Управления НКВД по той же области. Здесь он работает до 1937 года.

В 1938 году отца направили в Казахстан наркомом внутренних дел. А буквально через несколько месяцев — 20 ноября — его арестовывают, бросают в тюрьму и вершат неправедный суд. Обвинения самые тягчайшие — связь с генштабом Польши и шпионаж в ее пользу, провокатор в тайной царской полиции, сокрытие своего "меньшевистского прошлого", приписка партстажа, его также обвиняют в препятствии массовым репрессиям и защите врагов народа.

В 1961 году Военная коллегия Верховного суда СССР реабилитировала С.Ф. Реденса — посмертно. В те годы это был, пожалуй, единственный руководитель НКВД такого ранга, которого сочли возможным реабилитировать.

А сегодня Реденса зачисляют в палачи. В 1989 году в "Открытом письме тов. Б.А. Корсунскому, первому секретарю обкома КПСС Еврейской автономной области" есть такие строки:

"Ну а другие палачи — это руководители карательных органов тех лет, начальники управлений НКВД на местах — Абрампольский, Балищсий, Блат, Гоглидзе, Гоголь, Дерибас, Ваковский, Залин, Зеликман, Карлсон, Капнельсон, Круковский, Леплевский, Пилляр, Райский, Реденс, Ритковский, и Симоновский, Суворов, Троцкий, Файвилович, Фридберг, Шкляр и т. д. Словом, выходцы, как Мехлис и Каганович, из сионистской организации "Паолей Сион" и Бунда вместе с близкими по духу и происхождению троцкистами составляли свыше 90 процентов руководителей карательных органов".

Возможно, что по отношению к кому-то эти обвинения журнала "Молодая гвардия" (1989, № 11) вполне справедливы и обоснованы, но мой отец, поляк по национальности, никогда не был ни сионистом, ни троцкистом. В партию большевиков он вступил в 1914 году и был ей верен до конца своей жизни.

Следует, видимо, привести другой список — список лиц, показания которых подвели моего отца под расстрел. Я изучал дело отца, никаких документов, подтверждающих его якобы враждебную деятельность, в нем нет. Только показания лиц, вот они: Л.В. Коган, С. Вейнберг, Я.Г. Закгейм, А.А. Ипполитов (Липовецкий), Р.А. Люстенгурт, Б.Д. Берман, Г.М. Якубович, А.П. Радзивиловский, А.П. Агаса-Мойм, А.А. Арнольдов, Н.Я. Трусме, А.И. Постель, Л.Н. Вельский, И.Е. Локтюхов. В этом списке значатся еще две фамилии — В.В. Косиор и Н.И. Ежов. Из их свидетельств следует, что С.Ф. Реденс не только не поощрял массовых репрессий, но разными путями пытался притормозить их. В Казахстане, например, он запретил "конвейерные допросы" и строго ограничил санкционированные Политбюро меры физического воздействия к определенным категориям подследственных, по мере своих сил и возможностей старался облегчить участь заключенных.

Мне удалось познакомиться с рукописью воспоминаний М.П. Трейдера, заместителя Реденса по милиции в Алма-Ате. Он много пишет об отце. На одном из совещаний руководящего состава Комиссариата внутренних дел Казахстана, — вспоминает Шрейдер, — С. Ф. Реденс прямо сказал:

"До меня дошли сведения, что кое-кто из работников отдела Викторова применяет физические методы во время допросов. Предупреждаю, что буду отдавать под суд любого работника за такие дела".

Из этих же воспоминаний я узнал, что в тридцатых годах в Москве М.П. Шрейдер сильно поругался с Р.А. Люстенгуртом и даже стрелял в него, но промахнулся. Отец, зная сволочной характер Люстенгурта, тогда спас Шрейдера от расправы, но Люстенгурт запомнил ему это и в итоге отомстил отцу.

Имели "зуб" на Реденса и другие доносители. Кому-то отец пересек дорогу и не дал арестовать Анатолия, сына Марии Анисимовны Сванидзе от первого брака, а ведь очень было заманчиво попытаться связать Анатолия с Павлом Аллилуевым и какими-то немецкими шпионами, попавшими в то время в застенки НКВД. Кому-то не дал санкции на арест руководителей московского аэроклуба (этот дамоклов меч повис над ними из-за гибели двух парашютистов, у которых не сработали автоматы новой конструкции, отвечавшие за раскрытие парашюта). Кстати, сама М.А. Сванидзе, ее муж А.С. Сванидзе и его сестра М.С. Сванидзе в 1937 году были арестованы и по распоряжению Берия расстреляны, но Анатолий ареста избежал. Он погиб на фронте в Великую Отечественную войну.

Когда летом 1938 года по указанию из Москвы был арестован М.П. Шрейдер, отец спас от ареста его жену И.А. Еланскую. Она сейчас живет в Москве и хорошо помнит события тех лет. Отец изъял из дела Шрейдера конфискованную при обыске в его доме сумочку его жены, где лежали визитные карточки каких-то иностранцев, с которыми Ирина Александровна познакомилась в свое время в Париже. Видимо, отец, зная обстановку, сложившуюся к тому времени в НКВД (замечу, что в 1938 году его главой стал Л.П. Берия), уже не надеялся, что невиновность человека будет установлена в ходе следствия и суда.

Познакомившись с "делом" отца, архивными документами, свидетельствами людей, знавших его, я понял, что он был и до конца оставался человеком честным, убежденным и человечным. Он был оклеветан и убит преднамеренно.

Тогда же, в 1961 году, я встречался со следователем — полковником Звягинцевым, занимавшимся реабилитацией С.Ф. Реденса. Он сразу сказал, что дело его сфабриковано, все сплошь выдумка и ложь, вины на нем нет никакой.

Я спросил у следователя, какую роль играл мой отец в аресте первого секретаря ЦК Компартии Казахстана Л.И. Мирзояна. Полковник ответил, что Мирзоян как член ЦК ВКП(б) мог быть арестован только распоряжением из Москвы.

Л.И. Мирзоян — фигура, о которой стоит сказать отдельно. Он был подвергнут критике в известной речи Сталина на мартовском (1937 года) Пленуме ЦК — "О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников". Касаясь тех работников, которые подбирают кадры по признаку личной преданности, приятельства, землячества, он говорил:

"Взять, например, товарищей Мирзояна и Вайнова. Первый из них является секретарем краевой партийной организации Казахстана, второй — секретарем Ярославской областной партийной организации. Эти люди в нашей среде — не последние работники. А как они подбирают работников? Первый перетащил с собой в Казахстан из Азербайджана и Урала, где он работал раньше, 30–40 человек "своих" людей и расставил их на ответственные посты в Казахстане. Есть, стало быть, своя артель у товарища Мирзояна. Они нарушили большевистское правило подбора работников, которое исключает возможность обывательски-мещанского подхода, исключает возможность подбора работников по признакам семейственности и артельности. Кроме того, подбирая в качестве работников лично преданных людей, эти товарищи хотели, видимо, создать для себя обстановку некоторой независимости как в отношении местных людей, так и в отношении ЦК партии".

Прошло чуть больше года. Весной 1938 года в "Правде" публикуется большая критическая статья "На поводу у националистов", посвященная деятельности Мирзояна. В воспоминаниях М.П. Шрейдера есть упоминание об этой статье — оказывается, руководитель парторганизации запретил распространять в Казахстане этот номер "Правды" с критикой в свой адрес, противопоставив себя тем самым ЦК. Вот и поплатился. Вины за арест Мирзояна на моем отце и быть не может.

Более того, если копнуть чуть глубже в прошлую деятельность Мирзояна, то обнаружим все те же пороки. Из документов партийного архива, относящихся к 1925–1929 годам, когда Мирзоян работал секретарем ЦК КП(б) Азербайджана, я выяснил, что именно за эти недостатки он в конце концов был снят с этой должности.

В конце 1928 года С.Ф. Реденс вернулся в органы НКВД из Наркомата Рабоче-крестьянской инспекции СССР, где он занимал должность начальника Управления делами наркомата и являлся ближайшим помощником Г.К. Орджоникидзе. Отец был направлен полномочным представителем ОГПУ и председателем ГПУ Закавказья. Это назначение, я думаю, было не случайным.

К тому времени обстановка в Закавказье осложнилась, а в Азербайджане в особенности. Свои грузинские дровишки в эту горячую обстановку подкидывал и Лаврентий Павлович, которому как руководителю ГПУ Грузии не нужна была общая закавказская надстройка. Формальным поводом склоки было отсутствие в официальных документах ОГПУ самостоятельного грузинского ГПУ, то есть якобы структурная нечеткость.

В начале 1928 года председатель ГПУ Закавказья И.П. Паклуновский был снят с работы, и по предложению Ягоды на его место назначен А.И. Кауль. В середине 1928 года в рядах ГПУ Закавказья появляется новый работник — З.К. Аргов, начальник одного из его отделов.

Проработав три недели, он через голову Кауля пишет довольно острое письмо в Москву на имя члена Коллегии ОГПУ Т.Д. Дерибаса. Аргов обвинил Берия в "пренебрежительном к нему отношении, игнорировании директив центрального ОГПУ", а партийных руководителей Грузии — в "узколобом национализме", "недопустимой политической отсталости". Руководящие работники республики погрязли в роскоши, дармоедстве — за счет союзного бюджета. "Русский вопрос" в Грузии он сравнил с "еврейским вопросом" в царской России и заключил, что "если Москва не обратит на нас внимание, мы — русские, тут задохнемся". В ГПУ царит "атмосфера бездеятельности и бездельничания" из-за родственных и личных связей руководства с меньшевиками, проявлений национализма и невыдержанности в партийном отношении состава работников ГПУ.

Закавказский краевой комитет ВКП(б) на своем заседании 13 июня 1928 года признал письмо З.К. Аргова гнусным антипартийным документом, ухудшающим и без того ненормальные отношения в Закавказском ГПУ и ГПУ Грузии, объявил ему партийный выговор. Он был освобожден от занимаемой должности. ЦК ВКП(б) был проинформирован об итогах рассмотрения письма Аргова.

Центральный Комитет не стал оспаривать это решение Заккрайкома, но, по-видимому, выводы для себя сделал. Принято было также постановление ЦК ВКП(6) "О разграничении функций Закавказского и Грузинского ГПУ".[3]

Склоки в органах — это только часть той тяжелой ситуации, что сложилась в Закавказской федерации к концу 20-х годов. Полная неразбериха царила на железной дороге, в водном хозяйстве. Прогулы, пьянство, безответственность и недисциплинированность парализовали их деятельность, крушения поездов стали явлением нередким. Обычная сцена — начальник станции и дежурный по станции оба пьяные, дерутся у стрелки, а поезда стоят. На станции Баладжары работнику объявляют 26-й выговор по счету, а он, расписываясь в приказе, уточнял: "Читал и горько плакал". Наказать, а тем более уволить нерадивого члена партии было невозможно, этот "большой человек" мог затаскать по судам любого администратора.

Вот в такое пекло и бросают С.Ф. Реденса в конце 1928 года. Рассчитывают на многое — его опыт работы с Дзержинским в ЧК и ВСНХ (в последнем он руководил национальным отделом, и у него, значит, был опыт межнациональных отношений); навыки инспекционной деятельности, приобретенные в аппарате Наркомата РКИ у Г.К. Орджоникидзе. Нельзя сбрасывать со счетов и то, что его ценил И.В. Сталин, безусловно доверял ему и знал, что Реденс мог ему дать объективную, никем не контролируемую информацию по самым разным вопросам.

В то время секретарем Закавказского крайкома был М. Орахелашвили, председателем ЦКК и наркомом РКИ ЗСФСР — А.М. Назаретян, председателем ЦИК Ф.И. Махарадзе, председателем СНК — Ш.3. Элиава.

Во главе ГПУ Азербайджана был Н. Ризаев, ГПУ Армении — Мелик-Осипов, а ГПУ Грузии, как мы писали, возглавлял Л.П. Берия.

Одним из первых дел, которым занялся отец, был дикий случай — расстрел без суда и следствия бакинского рабочего Р. Султанова. Он выехал на место и вот что выяснил. В ночь с 30 июня на 1 июля 1927 года С.Н. Горобченко, заместитель начальника ГПУ Азербайджана, с компанией из четырех начальников этого управления зашли в пивную ЦРК и приняли изрядную дозу водки и пива. Выйдя из пивной, столкнулись с группой рабочих, затеяли с ними драку, во время которой Горобченко получил удар бутылкой по голове. Ударившего схватили, им оказался рабочий Рагим Султанов, и доставили в ГПУ, там его зверски избили, и он был даже не в состоянии заполнить анкету задержанного, взяли у него подпись на чистом листе бумаги, которую потом использовали для фальсификации дела. Тогда же ночью Я.М. Мороз, один из начальников отдела ГПУ, принимавший участие в этом ночном приключении, предложил Горобченко дерзкого парня расстрелять. Якобы из кабинета Горобченко он сам звонил секретарю ЦК партии Азербайджана Агавердиеву и согласовал это с ним, заявив, что совершено бандитское нападение на сотрудников ГПУ. 1 июля в присутствии тех же четырех лиц Р. Султанов был расстрелян.

20 февраля 1929 года дело о бессудном расстреле рассматривалось на заседании Президиума ЗККК ВКП(б)[4], было отмечено, что дознание С.Ф. Реденс провел объективно и принципиально, а Горобченко и Мороз скрыли истинную картину и ввели ряд руководящих работников в заблуждение (Агавердиев, кстати, категорически отрицал, что Мороз согласовывал с ним по телефону меру наказания). Однако руководители Азербайджанской КП(б) заняли иную позицию и стали рьяно защищать честь мундира. Реденса вызвали для объяснения в Москву к Е.М. Ярославскому.

2 июля 1929 года отец пишет письмо Г. К. Орджоникидзе: "Дорогой т. Серго! У меня нет слов, чтобы выразить Вам благодарность за Ваше письмо, в нем я получил моральную опору, что я делаю партийное дело, и теперь мне не страшно, если на меня станут вешать собак, как это делали до сих пор." Прошу читателя обратить внимание на эти слова.

Поскольку Серго был до 1926 года секретарем ЗКК ВКП(б) и многие кадры хорошо знал, Реденс откровенно делится с ним своими впечатлениями и оценками положения дел в Закавказье. Он отмечает, в частности, что мнение Орджоникидзе относительно М. Плешакова (член Президиума и секретарь ЦК КП(б) Азербайджана) и П. Довлатова (редактор азербайджанской газеты "Коммунист" на армянском языке) полностью подтвердилось: "Эти люди потеряли партийное лицо, действовали как простые заправские обыватели, забыв о том, какие обязанности возложила на них партия".

В этом же письме Реденс сообщает Серго убийственные факты. На допросе Я.М. Мороз (мы о нем писали выше в связи с самосудом) показал, что Н. Ризаев, председатель ГПУ Азербайджана, уезжая в отпуск, поручил своему шурину задушить жену, с которой он прожил десять лет. Тот попытался это сделать, но был неловок, жене удалось вырваться, выскочить на балкон, она подняла крик, и сбежавшиеся люди спасли ее от гибели.

Мороз сообщил об этом Л.И. Мирзояну, первому секретарю Компартии Азербайджана, и Г.М. Мусабекову, но те решили скандал замять и выдали этой женщине 4500 рублей: 2500 Мусабеков извлек из фонда Совнаркома, 2000 — из фонда ГПУ Азербайджана, потом ее отправили в Ленинград, дав в провожатые сотрудника ГПУ.

Само ГПУ погрязло в махинациях. Получив какие-то лицензии от Наркомпродторга, оно покупает за границей дефицитные товары, а затем перепродает их через спекулянтов. Государственные деньги расходуются совершенно бесконтрольно и самым безобразным образом. Сам Ризаев, например, получил от ГПУ за год и пять месяцев 7000 рублей, помимо основного жалованья в ГПУ, получал его еще в двух учреждениях (знакомая картина по нынешним временам!).

"Я решил, — пишет отец, — 5 июня на Президиуме краевого Комитета поставить вопрос о снятии Ризаева и назначении следствия по всем делам.

Бакинские дела производят на меня угнетающее впечатление. Если мне не дадут права крепко взять в руки аппарат АзГПУ и привести его в тот вид, какой он должен иметь, а такие тенденции — "сами справимся" — у некоторых товарищей есть, то говорю вам прямо, что товарищи бакинцы сделать этого сами не сумеют".

Отец настаивает в письме на необходимости присылки специальной комиссии ЦКК ВКП(б), сожалеет о том, что пока не может сказать, что в бакинских материалах правда, а что — ложь, и делает вывод о том, что аппарат ГПУ Азербайджана полностью разложен и что в других отраслях, по-видимому, также не все благополучно.

Заканчивается письмо так:

"Если бы я знал, что в этом прекрасном крае сложится такая дикая обстановка, я бы ни за какие блага сюда не приехал".[5]

6-7 июня 1929 года состоялось расширенное заседание Президиума ЗКК ВКП(б), которое охарактеризовало отношение партруководства Азербайджана к делу о самосуде как грубую политическую ошибку, усугубившуюся тем, что после постановки этого вопроса ЗакГПУ (1929 год) оно заняло неверную линию защиты Мороза, Горобченко и других виновных.

"Дело АзГПУ, — констатировал Президиум, — есть не только разложение отдельной небольшой клеточки парторганизации, но подлинный гнойник в важнейшем и ответственном органе нашего советского аппарата, свидетельствующий с несомненностью о нечутком и невнимательном отношении партийного руководства Азербайджана к этому органу революции".

Указанная выше ошибка Президиума ЦК и ЦКК заключается и в том, что, чрезмерно доверившись руководителям АзГПУ и дав им возможность систематически вводить себя в заблуждение, они тем самым были парализованы в принятии своевременных и решительных мер к оздоровлению АзГПУ, которое, как выяснило следствие, оказалось совершенно разложившимся органом (составление подложных документов, торговая деятельность, раздача денег и т. д.).

То обстоятельство, что в таком пролетарском центре, как Баку, возможно было совершение такого преступления в органах ГПУ, которое оставалось "безнаказанным в течение почти двух лет и, что особенно важно, ни один из рабочих членов партии не поднял вопроса об этом, — говорит о несомненных недостатках в деле развертывания самокритики".[6]

Президиум предложил принять ряд мер для оздоровления обстановки. Однако партруководство республики выводов серьезных не извлекает, амбиции свои только внешне камуфлирует и меняет лишь рисунок тактики. Л.И. Мирзоян опросом проводит 15 июня 1929 года решение Объединенного Президиума ЦК и Бакинского АзКП(б), которое вроде бы одобряет и принимает к руководству постановление ЗККК, но подчеркивает, что этот документ находится лишь в русле выводов, своевременно сделанных самой парторганизацией. А эти выводы, по существу, спускают все на тормозах: никто не осужден, никто не наказан сурово (Ризаев сам по собственному желанию уходит с поста, и ему предоставляют двухмесячный отпуск)[7], анализа положения дел в ГПУ нет никакого, выводов по работе в целом парторганизации не дается. Зато трескотни и тарабарщины по поводу "беспощадной борьбы с рядом болезненных явлений"[8], "о встречной волне творческой самокритики снизу" более чем достаточно. Среди выводов было постановление ЦК АКП(б) (от 16 марта 1929 года) о Реденсе. Что это за постановление, мне выяснить не удалось.

В этих условиях ЗКК ВКП(б) вынужден был вновь вернуться к вопросу. Пленум ЗКК ВКП(б) принимает очередное решение, в котором рекомендует Мирзояна "откомандировать в распоряжение ЦК ВКП(б)", приняв на пост первого секретаря ЦК КП(б) Азербайджана кандидатуру т. Гикало, постановление ЦК АКП(б) от 16 марта 1929 года объявляется отмененным.[9]

Но "артель" товарища Мирзояна не сдается. После решения ЦК ВКП(б) о смене руководства Азербайджанской компартии старое руководство пытается поднять на свою защиту партийный актив, зажимает любую критику в свой адрес.

Номер бакинской газеты "Вышка", перепечатавший статью из газеты "Заря Востока" — "Исправить ошибки и недочеты руководства", конфискуется и сжигается.[10]

8 июля 1929 года Президиум Заккрайкома отменяет запрет на эту статью и рекомендует всем газетам перепечатать ее, а 29–30 июля того же, 1929 года он принимает решение о передаче всех материалов на Мирзояна в распоряжение контрольного органа и ставит перед ЦК ВКП(б) вопрос о его пребывании в составе кандидатов в члены ЦК ВКП(б). При этом Ш.З. Элиаве поручалось присутствовать на заседании ЦКК ВКП(б) при разборе дела АзГПУ.

И, наконец, 10 августа 1929 года Президиум ЦК Азербайджанской компартии ставит последнюю точку. На этом заседании выступил М.К. Муранов, член ЦКК и ВЦИК с информацией о результатах разбора ряда дел по АзГПУ. Президиум решил выделить отдельно дела на Плешакова, Довлатова, Багдасарова и др., и особо на Мирзояна. Президиум ЦК АКП(б) попросил ЦК АКП(б) расследовать в деталях дело о выдаче Ризаеву 5000 рублей на развод с женой.[11]

Вся эта история, начавшаяся с разбора С.Ф. Реденсом дела о самосуде в АзГПУ, выявила вещи принципиального значения. Прежде всего какую опасность таит в себе ослабление, а тем более отсутствие партийного контроля за деятельностью силовых учреждений, скатывание партийной верхушки на беспринципные отношения, потворствующие "своим людям", зажимающие критику собственных ошибок и просчетов. Эта опасность удваивается, если партийный лидер становится амбициозным князьком, считающим, что ему дозволено все.

Вот против каких людей, а отнюдь не против ленинской гвардии, шла тогда борьба, вот против каких людей были направлены сталинские чистки и репрессии.

В выступлениях И.В.Сталина на упоминавшемся мартовском Пленуме ЦК (1937 года) не случайно говорится о троцкистских и иных двурушниках. А двурушник — это тот, кто под личиной преданности служит совсем противоположным силам и целям.

Что касается той гвардии коммунистов, которая была по убеждению предана делу революции и, по словам Ленина, представляла собой тончайший слой в партии, то она-то и была крайне опасна для двурушников, именно ее они и пытались разложить и уничтожить.

Авторитет С.Ф. Реденса на посту председателя ГПУ Закавказья был высок, он награждается орденом Красного Знамени ЗСФСР, избирается от Азербайджанской компартии делегатом на XVI съезд ВКП(б), членом бюро ЗКК ВКП(б).

Я уже писал выше, чем закончился этот закавказский период биографии отца.

Но здесь хочу еще раз коснуться бойких сочинений Антона Антонова-Овсеенко, возжелавшего внести свой вклад в раскрытие "белых пятен" нашей истории. Высказывая свою версию причин перевода моего отца из Закавказья на Украину, он считает, что произошло это после задержания Реденса сотрудниками Берия у какой-то женщины, но это абсолютно нереально хотя бы потому, что председателя ГПУ всего региона никто из местных властей задержать не мог. Слышал я и такую историю, будто мой отец и Берия бегали по крышам и палили друг в друга из пистолетов из-за дамы сердца. Романтично, но в действительности ничего этого не было. Берия ведь прекрасно знал, с кем имеет дело, и вел себя соответствующим образом. Отец ценил деловые и организаторские способности Берия и даже полагал, что он может возглавить ГПУ Закавказья. Об этом говорится даже в его письме к Г.К. Орджоникидзе.

Но самому Берия отец был поперек "горла", и он, чтобы избавиться от него в регионе, постарался его скомпрометировать морально (мы об этом говорили выше).

Должен сказать, что лжи и фальши в сочинениях Антона Антонова-Овсеенко хватает с избытком и на веру их принимать нельзя. Чего стоят его россказни, например, о том, что Сталин пытался изнасиловать Надежду в салон-вагоне по пути в Царицын, а ее отец, Сергей Яковлевич Аллилуев, находившийся там же, пытался его застрелить. Да еще будто эту чушь ему передала моя мать! Да ведь Сталин и Надежда поженились задолго до этой поездки, и дед с ними в Царицын не ездил. И ничего подобного моя мать ему рассказывать не могла, о чем я скажу еще чуть позже.

Как известно, С.Ф. Реденс был арестован спустя восемнадцать дней после смерти Павла Аллилуева, старшего брата моей матери. Светлана в своей книге "Двадцать писем к другу" допустила серьезную неточность принципиального характера, когда написала, что в 1937 году был арестован мой отец, а Павел умер почти спустя год. Как раз эти события могли произойти только в такой последовательности: сначала умирает Павел, а потом арестовывают отца. Так это было в действительности. И я еще раз повторюсь: пока был жив Павел, отца арестовать было невозможно: документов или реальных фактов его враждебной деятельности не имелось, Павел, занимавший пост Главного комиссара бронетанковых войск, пользовался огромным уважением у Сталина и часто отстаивал перед ним оклеветанных людей, что было хорошо известно многим. Вот я и размышляю сегодня — была ли смерть Павла большим подарком для Берия, или он приложил к этому свою зловещую руку?..

Отца вызвали в Москву из Алма-Аты, где он занимал пост наркома внутренних дел Казахстана, буквально через две недели после смерти Павла. Он приехал в столицу 20 ноября 1938 года и сразу отправился домой, куда уже несколько раз звонили и просили отца тотчас прибыть в управление. Обычно жизнерадостный, общительный и веселый, Стах был в этот день хмурым и молчаливым. Уже выходя из квартиры, он вдруг обернулся к провожавшей его бабушке, Ольге Евгеньевне Аллилуевой, и тихо произнес: "Бойтесь, бойтесь, бойтесь жить". Эти слова глубоко поразили Ольгу Евгеньевну, и она вспоминала о них всю оставшуюся жизнь. Домой отец больше не вернулся.

С.Ф. Реденс был арестован в здании Управления НКВД на Лубянке. В московской квартире и в Алма-Ате были произведены обыски. Все вещи описаны, комнаты опечатаны. Плачущая мать, совершенно раздавленная случившимся, сидела в комнате, оставленной ей производившими обыск сотрудниками НКВД. Тут ее и застал мой дед, случайно зашедший к нам домой. Он сразу же позвонил Сталину и сказал, что хотел бы поселиться в нашей квартире. Сталин не возражал, дед сорвал с дверей комнат печати и с этого дня до самой смерти жил с нами вместе. Явившихся позже по какой-то надобности работников НКВД дед просто выгнал, о чем в деле отца за № 21527 имеется рапорт с жалобой, в рапорте сообщается, среди прочего, что, оказывается, жена Реденса — Анна Аллилуева, дочь Сергея Яковлевича и сестра жены Сталина.

Придя в себя, мать добралась до Сталина и попросила его вмешательства в дело отца. "Хорошо, — сказал он, — я приглашу в один из дней В.М. Молотова, а ты приезжай с Сергеем Яковлевичем. Сюда доставят Реденса, и мы будем разбираться".

Но произошло невероятное — в последний момент дед наотрез отказался поехать к Сталину, и мать отправилась к нему вдвоем с бабушкой. Ничего хорошего из этого не вышло. Отсутствие деда раздосадовало и сильно задело Сталина, он крупно поссорился с моей матерью и бабушкой, никакого разбирательства так и не было, и судьба отца была предрешена.

Почему дед поступил так, для меня остается загадкой. Дед Сталина уважал и никогда его не боялся, Сталин платил ему тем же. Как я уже говорил, дед в присутствии Берия говорил Сталину, что он враг; Сергей Яковлевич был человек независимых взглядов, и смелости ему всегда хватало. Думаю, остановить его могло только одно — прямая и недвусмысленная угроза расправиться со всей его семьей, и могла она исходить только от одного человека — самого Берия. И то, что дед в одночасье лишился двух близких людей, могло его убедить, что угроза эта не беспредметна. На этот вывод меня наталкивает и тот факт, что против отца практически ничего документального не было и разбирательство у Сталина могло закончиться только в пользу отца.

Когда отца арестовали, мне было меньше четырех лет, и в памяти остались какие-то отрывочные воспоминания-блики. Лето 1938 года, мы едем в открытой машине — отец, Леонид и я. Отец в форме, мы с братом в белых рубашках и черных пилотках с красными кисточками — испанках. В тот день в Алма-Ату привезли испанских детей, родители которых погибли на Гражданской войне против франкистов. Международных друзей мы тогда не предавали.

Еще одно воспоминание относится к лету-осени 1938 года. Отец был в отъезде в Москве, а в это время у него на работе случился пожар. Мать вызвали в управление, чтобы открыть сейф в его кабинете. Я помню эту просторную комнату, заполненную сизым дымом, и маму, стоящую у открытого сейфа. В памяти гнездятся совсем смутные воспоминания, связанные с обыском в нашей алма-атинской квартире.

Мать все-таки добилась свидания с отцом. На прощание он сказал ей: "Выходи замуж!". Она все поняла и похолодела. Значит, его ждет расстрел. Но до конца своей жизни она верила, что отец, которого она очень любила, жив и они еще встретятся. Эта вера подкреплялась рассказами о том, что отца видели в каких-то лагерях. А однажды, сразу после войны, к нам пришел человек, сказав, что он вернулся из лагеря, передал нам привет от отца, с которым, как уверял, сидел в одном лагере. Я был свидетелем этого разговора. Что это было — живая весточка от отца или чья-то провокация? Никто этого не знает и, видимо, уже не узнает никогда.

Дом на набережной

Этот дом, в котором мы, вернувшись из Алма-Аты, стали 1938 года жить постоянно, был построен в 1928–1931 годах, по проекту архитектора В.М. Иофана. Иофан был также автором проекта подмосковного санатория "Барвиха" (1931–1935), павильонов СССР на всемирных выставках в Париже (1937) и Нью-Йорке (1939), а также проекта Дворца Советов на месте храма Христа Спасителя.

Дом на набережной был задуман как административно-жилой комплекс для членов правительства и старых большевиков. У москвичей он получил название "Дом правительства". В те годы дом относился к Хозяйственному управлению СНК СССР.

Дом респектабельный, удобный, он вмещает чуть более 500 квартир, разных по своим габаритам: в подъездах со стороны набережной Москвы-реки — самые обширные, с большими комнатами и широкими коридорами, а те, что примыкают к кинотеатру "Ударник", — поменьше.

На заднем дворе, выходящем на территорию, которую мы называли "церковкой" из-за находящейся там церкви Николы на Берсеньевке, XVI века, была расположена поликлиника Лечсанупра Кремля, прачечная, различные мастерские, складские помещения. Еще имелся гастроном и универмаг, которые обслуживали любого москвича, но все эти объекты входили в один комплекс, задуманный как образец социалистического быта. В этот комплекс входил еще Первый детский кинотеатр, теперь в нем Театр эстрады, над которым размещался большой спортзал с теннисным кортом и волейбольной площадкой, и кинотеатр "Ударник", один из лучших в Москве.

Дом стоит на острове. Его территория с фасада ограничивается улицей Серафимовича, состоящей всего из двух домов — нашего № 2 и дома № 5, который мы называли "передвижкой" — при строительстве Большого Каменного моста он был передвинут на несколько десятков метров. Улица Серафимовича одним концом упирается в Большой Каменный мост, а другим — в Малый Каменный мост. С тыльной стороны дом примыкает к церкви Николы на Берсеньевке и к городской электростанции, а дальше, до самой стрелки, где сливаются Москва-река и ее рукав и где находилась знаменитая в Москве гребная школа, простирается территория всемирно известной кондитерской фабрики "Красный Октябрь".

Церковь и стоящие рядом с ней постройки XIV–XVIII веков; дом Г.Л. Скуратова-Вельского, прозванного в народе Малютой, палаты думного дьяка Аверкия Кириллова — были окружены кирпичным забором, возведенным вместе с этими постройками, и имели обширные подземелья. Ребята, отважившиеся лазить по ним, находили человеческие черепа, а в кладке забора однажды был обнаружен скелет замурованного в ней человека. Поговаривали, что из подвалов Малюты Скуратова в Кремль шел под руслом Москвы-реки подземный ход, в котором и была спрятана знаменитая библиотека Ивана Грозного.

Вся территория вокруг этих строений была засажена вековыми липами. Это было прекрасное, тихое и уютное место, где прошло мое детство.

Жили мы в десятом подъезде. Все квартиры этого подъезда, кроме одной, были пятикомнатными, общей площадью примерно сто квадратных метров. Вот планировка нашей квартиры: от входной двери шел длинный коридор, упиравшийся в дальнюю большую комнату, окна которой выходили во двор на тыльную сторону Театра эстрады. Это был кабинет деда, Сергея Яковлевича Аллилуева. Сразу от входной двери справа располагалась тринадцатиметровая комната с большим во всю стену окном, это была комната старшего брата Леонида. Следующие двери вели направо — в столовую, налево — в детскую, где жили мы с няней Таней, в них соответственно было примерно двадцать пять и семнадцать метров. Из столовой можно было пройти в спальню матери, примерно такую же по площади, а из последней — в кабинет деда, то есть все три большие комнаты — проходные. Окна спальни, столовой и комнаты Леонида выходили на юг, в них всегда было много солнца, другие, наоборот, были темными и сумрачными, но в них приятно было находиться в жаркие, летние дни. Потолки в комнатах были высокими — три метра сорок, поэтому в них легко дышалось.

Кухня была длинная и узкая, метров двенадцать, под окном располагался вместительный стенной шкаф, где хранились продукты, еще в кухне была дверь грузового лифта с мусороприемником и антресоли для домашней утвари. Примерно такую планировку имели все квартиры в подъезде, только у квартир с нечетной нумерацией кухни были чуть поменьше, но квадратнее. В квартирах были балконы, а начиная с пятого этажа — по два балкона; на втором, пятом и восьмом были даже третьи, общие у четных и нечетных квартир, балконы. У нас, например, был балкон, общий со Светланой, которая жила в пятом подъезде.

Кто же жил в доме на набережной?

Над нами, на пятом этаже, жила семья Василия Васильевича Вахрушева. Сын тульского рабочего, слесарь по профессии, он за годы Советской власти вырос в крупного хозяйственного руководителя. Родившийся в 1902 году, он в 20—30-е годы становится директором Косогорского металлургического завода, затем Калининского вагонного завода, Каширской электростанции, Мосэнерго. В 1937 году тридцатипятилетний Вахрушев назначается народным комиссаром местной промышленности РСФСР, а в 1938 году — заместителем председателя, затем председателем СНК РСФСР. В 1939 году В.В. Вахрушев становится наркомом угольной промышленности СССР. В годы войны Василий Васильевич руководил эвакуацией промышленного оборудования из Донбасса в восточные районы страны, налаживал добычу коксующихся углей в Кузбассе и Караганде, а после — руководил восстановительными работами на шахтах Донецкого бассейна. Это был большой труженик, настоящий созидатель-государственник, подчинивший свою жизнь служению обществу. О таких людях говорят — сгорел на работе. Умер Вахрушев рано, когда ему было лишь сорок пять лет.

Внизу под нашей квартирой, на третьем этаже, жил Максим Захарович Сабуров. Он родился в 1900 году, а в 1941 году возглавил Госплан СССР, являясь одновременно заместителем Председателя Совнаркома СССР, то есть И.В. Сталина. Этот пост он занимал по 1944 год, затем через три года и до 1955-го вновь на этом посту. В 1955 году Сабуров был назначен первым заместителем Председателя Совета Министров СССР и занимал этот пост до 1957 года. В 1952 году он избирается членом Президиума ЦК КПСС, но 6 марта 1953 года, после смерти Сталина, он освобождается от обязанностей Председателя Госплана СССР и назначается министром машиностроения СССР. А после известного разгрома в 1957 году антипартийной группировки, которую поддерживал Сабуров, его отправляют на пенсию. М.З. Сабуров внес большой вклад в укрепление фундамента советской державы, ее поступательное развитие.

В квартире напротив жила семья Ивана Федоровича Тевосяна, одного из крупнейших организаторов и хозяйственников. Иван Федорович родился в 1902 году в городе Шуше в семье портного-кустаря. В 1918 году вступил в партию, через год был избран секретарем подпольного городского комитета партии в Баку, активный участник установления власти Советов в Азербайджане.

В 1921 году он избирается делегатом X съезда РКП(б), вместе с другими делегатами подавлял мятеж в Кронштадте. 1927 году Тевосян с отличием заканчивает Горную академию и направляется на подмосковный завод "Электросталь", где тогда ковалась отечественная высококачественная металлургия. Отказавшись от начальственной должности, он идет работать помощником сталевара. За короткий срок Тевосян зарекомендовал себя талантливым специалистом и стал главным инженером завода, организатором новой отрасли — электрометаллургии. В 1931 году он уже управляет объединением "Спецсталь", которое налаживает массовый выпуск углеродистых, легированных, конструкционных, а затем и жароупорных, нержавеющих, магнитных и антимагнитных сталей, не уступающих по качеству лучшим западным маркам.

Молодая отрасль быстро шла в гору, и заслуга в этом Тевосяна несомненна. На XVII съезде партии С. Орджоникидзе поставил молодого руководителя в пример всей нашей промышленности. С 1929 по 1934 год в стране в девять раз увеличился выпуск высококачественных металлов, что позволило сократить удельный вес их импорта с 21,5 процента до 2,8! Полностью была ликвидирована наша зависимость от иностранных поставок в этой сфере.

В 1936–1939 годах И.Ф. Тевосян назначается первым заместителем наркома оборонной промышленности, а в 1940 году становится наркомом черной металлургии. В этой должности его застала война. В первые месяцы Великой Отечественной под немецкую оккупацию попали крупные базы отечественной металлургии, но уже в 1942 году только на востоке удалось выпустить качественных металлов на 6 процентов больше, чем в 1940 году на всей территории страны.

В 1943 году после нашей победы в одной из величайших битв Великой Отечественной на Курской дуге, И.Ф. Тевосян "за особые заслуги в области организации производства качественного и высококачественного металла для всех видов вооружения, танков, авиации и боеприпасов в трудных условиях военного времени" был удостоен звания Героя Социалистического Труда.

В послевоенное время имя И.Ф. Тевосяна связано с решением сложнейшей задачи — созданием новых марок металлов для реактивной авиации, атомной индустрии, ракетной и космической техники.

В 1949 году Иван Федорович был назначен на пост заместителя Председателя Совета министров СССР и руководил развитием черной и цветной металлургии, угольной и нефтяной промышленности, изучением минеральных ресурсов страны. Это был организатор крупного масштаба. Но с приходом к власти Н.С. Хрущева он оказался не у дел, его отправили в "почетную ссылку" — послом в Японию. Это было в 1956 году, а в 1958 году он скончался. На восьмом этаже, прямо над нашей квартирой, расположилось жилище Павла Аллилуева. А напротив него жил Л.М. Каганович. Он потом переехал на улицу Грановского, а в его квартире поселился Н.П. Каманин, прославленный летчик один из первых Героев Советского Союза, участник спасения челюскинцев. На память от Кагановича ему осталась прекрасно расписанная под дуб столовая, поэтому мастера по ремонту всегда отказывались даже трогать ее, дабы не порушить красоту.

Жена Николая Петровича Мария Михайловна была финкой по национальности, ее мать и отец жили вместе с ними и говорили между собой по-фински. У Каманиных росли двое сыновей — Аркадий и Лев.

Николай Петрович Каманин был личностью яркой и незаурядной. Он родился в 1908 году в городе Меленки, в 40 верстах от Мурома. Осенью 1929 года окончил Борисоглебское авиационное училище. Вместе с ним учились знаменитый летчик-испытатель В.К. Коккинаки и В.Г. Грачев, осуществлявший в Отечественную войну ряд ответственных правительственных перелетов, и еще Благовещенский — его в 1960 году на авиационной выставке в Англии в Фернборо назвали первым асом мира: он пилотировал самолет незнакомой ему иностранной марки и показал класс высшего пилотажа для реактивных самолетов.

В 1934 году молодого коммуниста Каманина, обнаружившего не только отличные летные качества, но и несомненные организаторские способности, назначают командиром по спасению экипажа парохода "Челюскин", затертого северными льдами. В Великую Отечественную войну П.П. Каманин командовал авиационным корпусом. Вместе с ним на фронте воевали его жена и старший сын Аркадий. 14-летний сын, начав войну мотористом, вскоре освоил самолет По-2 и совершал самостоятельные полеты. Однажды он увидел, как подбитый врагом Ил совершил вынужденную посадку. Аркадий посадил рядом свой По-2, забрал раненого летчика, фотоаппаратуру и доставил на свой аэродром. В 15 лет Аркадий был награжден двумя орденами Красной Звезды и орденом Красного Знамени. Как видим, сыновья известных в стране коммунистов, руководителей разных рангов в тылах не отсиживались, а воевали.

На фронте Аркадия все любили за его общительность, живой нрав, музыкальность — он хорошо играл на аккордеоне, — и многие были просто потрясены, узнав, что их любимец, пройдя всю войну от звонка до звонка, в 1947 году скоропостижно скончался от менингита.

Н.П. Каманин, тяжело пережив смерть сына, весь ушел в работу. В 1956 году он заканчивает Высшую военную академию и уезжает в Среднюю Азию в качестве командующего Военно-Воздушными Силами СССР по космическим исследованиям. С этого времени и до ухода в отставку в 1971 году генерал-полковник Н.П. Каманин руководил подготовкой советских космонавтов. С его именем связаны все крупнейшие достижения отечественной космонавтики.

Из старых большевиков в нашем подъезде жили Р.С. Землячка, М.Г. Цхакая (Миха), Ф.Н. Петров.

Р.С. Землячка вступила в РСДРП еще в 1896 году, до первого ее съезда в Минске, сидела в тюрьмах Киева, Москвы, Петербурга, но каждый раз, вырвавшись на свободу, вновь бралась за революционную работу. Была агентом "Искры" в Одессе, в 1905 году избирается секретарем петербургского, а затем московского комитетов партии большевиков. В 1906 году ее арестовывают, и она совершает дерзкий побег из Сущевского полицейского участка. Землячка объявляется в Питере и в тяжелых условиях реакции возглавляет петербургский комитет партии. В дни Октября она вновь в Москве, руководит борьбой рабочих в Рогожско-Симоновском районе. В 1924 году Р.С. Землячка — член Коллегии наркоматов Рабоче-крестьянской инспекции и путей сообщения, в 1934 году — член ЦКК ВКП(б), в 1939–1943 годах — председатель Комиссии советского контроля, заместитель Председателя СНК.

В день ее 60-летия "Правда" писала: "Таких людей, как тов. Землячка, или любят, или ненавидят". Сегодня о ней пишут много негативного, обвиняют, в частности, в расстреле 80, а то и 100 тысяч белых офицеров в Крыму. Эти офицеры, уцелевшие после разгрома Врангеля, по приказу М.В. Фрунзе прошли регистрацию, а по приказу Б. Куна, И.Э. Якира и Р.С. Землячки были расстреляны по составленным спискам.

Я позволю себе усомниться в этих фактах. Но вначале небольшое отступление.

Гражданская война — это самая кровавая и страшная война, особенно в масштабах России, когда все расколото на враждебные силы и фронт проходит даже через семьи, когда обе стороны воюют на своей земле и побежденному некуда с этой земли уйти. Гражданская война чревата своими драматическими и трагическими последствиями. Недаром В.И. Ленин предупреждал, что длительная гражданская война грозит обернуться необратимыми последствиями, привести к разрушению и гибели страны. Казалось бы, история должна чему-то научить людей, Но сегодня вновь полыхает земля, вспыхивают межнациональные конфликты. И льется кровь. А там, где льется кровь, действует другая логика, другие законы. Так есть сейчас, так было и тогда. А начало-то было совсем другое. Эйфория триумфального шествия Советов, ликование по поводу народной демократии, братание на фронтах мировой войны были столь глубоки и масштабны, что люди верили: еще одно последнее мгновение, и мир капитала рухнет сам под ноги победителей. Власть-то в руках большинства, и национальное народное богатство перераспределяется в пользу большинства. Казалось, вот она — истина — восторжествовала, добро побеждает зло! Можно всем все простить: и освобождаются из тюрем все царские офицеры, арестованные после контрреволюционного мятежа, организованного П.Н. Красновым и А.Ф. Керенским, да и сам Краснов — под честное слово: просто взяли с них нравственное обязательство, что они не будут больше выступать против Советской власти.

Но история еще не знала примеров, чтобы собственники, даже если они составляют меньшинство населения, отдадут собственность по христианским заветам. Уступив силе, общей "атмосфере свободы", они просто ждут своего часа и никогда от своей собственности не откажутся. Когда речь заходит о собственности, все патриотические чувства становятся для них химерой, они готовы пойти на союз с самыми подлыми врагами своего Отечества. Ведь так и было, господа! Разве не белая гвардия открыла дверь для иностранных войск, для интервенции Антанты? Разве не офицеры первыми нарушили слово чести и под знаменем того же клятвоотступника Краснова пошли сражаться со своим народом, прикрываясь дымовой завесой борьбы с большевиками? Русское дворянство сражалось с русским крестьянством — вот правда истории.

Но действие, как известно, рождает противодействие. Беспощадность к врагам революции была спровоцирована. Революция училась защищаться. Я сейчас не касаюсь того факта, что в стане революционных сил, в стане большевиков были разные люди, кто-то преследовал и корыстные цели, сводил свои счеты, готов был погреть руки и поживиться чужим добром, я говорю о логике истории, логике борьбы.

Много лет спустя, беседуя с немецким писателем Э. Людвигом, И.В. Сталин так скажет об этом:

"Когда большевики пришли к власти, они сначала проявляли по отношению к своим врагам мягкость. Меньшевики продолжали существовать легально и выпускали свою газету. Эсеры также продолжали существовать легально и имели свою газету. Когда генерал Краснов организовал контрреволюционный поход на Ленинград и попал в наши руки, то по условиям военного времени мы могли его по меньшей мере держать в плену, более того, мы должны были бы его расстрелять. А мы его выпустили "на честное слово". И что же? Вскоре выяснилось, что подобная мягкость только подрывает крепость Советской власти. Мы совершили ошибку, проявляя подобную мягкость по отношению к врагам рабочего класса. Если бы мы повторили и дальше эту ошибку, мы совершили бы преступление по отношению к рабочему классу, мы предали бы его интересы. И это вскоре стало совершенно ясно. Очень скоро выяснилось, что чем мягче мы относимся к нашим врагам, тем больше сопротивления эти враги оказывают. Вскоре правые эсеры — Гоци другие, и правые меньшевики организовали в Ленинграде контрреволюционное выступление юнкеров, в результате которого погибло много наших революционных матросов. Тот же Краснов, которого мы выпустили "на честное слово", организовал белогвардейских казаков. Он объединился с Мамонтовым и в течение двух лет вел вооруженную борьбу против Советской власти. Вскоре оказалось, что за спиной этих белых офицеров стояли агенты западных капиталистических государств — Франции, Англии, Америки, а также Японии. Мы убедились в том, как мы ошибались, проявляя мягкость. Мы поняли из опыта, что с этими врагами можно справиться лишь в том случае, если применять к ним самую беспощадную политику подавления".

Кстати сказать, тогда генералу П.Н. Краснову удалось эмигрировать в Германию. А во время Великой Отечественной войны он снова взялся за старое и активно сотрудничал с гитлеровцами. В итоге Краснов был казнен по приговору советского суда в 1947 году.

Но сегодня наша пресса, отбеливая белых, красных изображает в одном черном цвете, ужасая доверчивого нашего читателя страшными цифрами. Теперь вернемся к крымской истории. Как известно, под командованием Врангеля оказались войска, отошедшие в Крым после разгрома Деникина. Это были остатки корпуса генерала Слащева в количестве 7500 человек и корпус генерала Кутепова в количестве 40 тысяч человек. Впоследствии за счет мобилизационных мер на территории Крыма Врангелю удалось довести численность своей армии до 270 000 человек — цифры эти недостоверны и сильно завышены, — а офицеров до 50 000. В боевых же действиях против Красной Армии принимало участие 27 000 солдат и 6000 офицеров. Именно эти части были разгромлены войсками Юго-Западного фронта. Большая же часть уцелевших частей Врангеля была эвакуирована союзниками из Антанты сначала в Югославию, а затем во Францию и Болгарию, где они и находились до конца 20-х годов. Так что ни о каких 80—100 тысячах расстрелянных в Крыму офицеров не может быть и речи.

Зачем же тогда приводятся эти дутые цифры? Ответ, на мой взгляд, предельно прост. Если, скажем, крайне сложно определить грань, отделяющую суровую необходимость от излишней жестокости, неизбежно бытующей в любой войне, а тем более в гражданской, то, увеличив количество жертв на порядок выше, а то и больше, можно говорить о геноциде собственного народа, тут действует логика перехода количества в качество. А от геноцида один шаг до объявления Октября и всей советской истории ошибочным и вредным зигзагом эволюции.

К слову сказать, генерал А.А. Слащев, командовавший корпусом в армии Врангеля и эмигрировавший затем в Турцию, в 1921 году явился с повинной в Советский Союз, был амнистирован и служил в Красной Армии.

В нашем подъезде в доме на набережной одной из колоритнейших фигур был Миха Цхакая. Мало кто знает, что на свадьбе Сталина с Екатериной Сванидзе он был тамадой. Я его уже знал как дедушку, а был он, по рассказам взрослых, лихим и смелым человеком. Миха родился в 1865 году. Он был одним из организаторов первой в Закавказье социал-демократической организации — "Месаме-Даси", участвовал в революционной работе в Баку и Грузии. После утверждения Советской власти в этом регионе был одним из Председателей ЦИК ЗСФСР, Председателем Президиума Грузинской ССР, с 1920 года он член ИК Коминтерна. С 1937 года Цхакая — депутат Верховного Совета СССР и член Президиума ЦИК СССР.

Вся наша семья хорошо знала Миха Цхакая, относилась к нему с большим уважением и почтением. Умер Цхакая в 1950 году.

О Ф.Н. Петрове все знали как о старейшем коммунисте планеты, он дожил почти до ста лет. По профессии он был врачом, в партию вступил 20-летним юношей в 1896 году, и с тех пор вся его жизнь была связана с революционной и общественной деятельностью. Свое боевое крещение он получил в 1905–1907 годах на Украине, был арестован, сослан на каторжное поселение. Участвовал в борьбе за Советскую власть в Сибири, в 1920–1922 годах был заместителем Председателя Совета Министров Дальневосточной республики, членом Дальбюро ЦК РКП(б). В 1923–1927 годах возглавлял Главнауку, а с 1927 года и практически до последних своих дней был одним из руководителей и редакторов издательства "Советская энциклопедия".

После XX съезда КПСС Н.С. Хрущев стал усиленно искать поддержки у старых большевиков, в 1961 году Ф.Н. Петрову было присвоено звание Героя Социалистического Труда (Л.И. Брежнев в 1971 году отдублил это звание), но поскольку Федор Николаевич был уже очень стар и мог выполнять разве что роль свадебного генерала, Никита Сергеевич приставил к нему молодого помощника, оказавшегося на редкость шустрым — 3.C. Двойриса. Этот проходимец выжал для себя из своей должности максимум сверхвозможного, он был вхож в любые дома и учреждения, у него были различные пропуска и бумаги — от ГАИ до Министерства путей сообщения. Воспользовавшись фотографией своего патрона, где тот был запечатлен рядом с Сусловым, Захар Семенович ловко сфальсифицировал ее, подменив Петрова своей персоной, и стал творить чудеса — исключительно в корыстных целях, особенно любил брать недурные суммы в долг, но на этом и погорел: в Сочи взял у совминовского закройщика ателье несколько тысяч рублей и не захотел возвращать. В конце концов оказался на своем законном месте — за решеткой. О его похождениях в двух больших судебных очерках, опубликованных в "Литературной газете", рассказал А. Ваксберг.

Должен заметить, что Двойрис был единственным проходимцем, который оказался среди исключительно порядочных людей, живших в нашем доме. Хотя хорошо известно, что вокруг власть имущих во все времена крутились, крутятся и будут крутиться всякого рода авантюристы и проходимцы.

Но мне повезло, я видел и общался лишь с очень достойными людьми. Это было поколение честных людей. Об этом говорит и Ф.М. Бурлацкий в своих воспоминаниях "После Сталина". Он пишет, что пришел на работу в аппарат ЦК КПСС после XX съезда, застав там людей, которые работали во времена Сталина. Это были честные, надежные люди, очень обязательные в своих действиях и обещаниях.

Д.Г. Жимерин, работавший в 1942–1953 годах наркомом, а затем министром электростанций СССР, вспоминал: "Когда меня назначили наркомом, один умудренный долгим опытом работы со Сталиным человек посоветовал мне, если я хочу уцелеть, руководствоваться в своей работе со Сталиным тремя принципами: никогда не лгать, никогда не оправдываться при совершении каких-либо ошибок и не быть многословным". Я думаю, что, если бы эти требования у нас настойчиво проводились в жизнь, это оградило бы нашу страну и наш народ от тех бедствий, которые они переживают ныне.

Хорошо помню К.И. Николаеву, члена ЦК ВКП(б), члена Президиума Верховного Совета СССР, секретаря ВЦСПС. Она жила в нашем доме и дружила с моей матерью, часто навещала нас. Дочь петербургского рабочего и прачки, Клавдия Ивановна рано узнала нищету и бесправие. С детских лет работала нянькой, а когда подросла, поступила фальцовщицей в типографию. Распространяла революционные листовки. В 1908 году пятнадцатилетняя Клава была впервые арестована, а потом она еще выдержала три ареста и две ссылки, но девушка от революционной деятельности не отказалась, в 1909 году она вступает в РСДРП. Октябрьские бои она приняла в Питере, потом отражала натиск Юденича. В 1919–1924 годах К.И. Николаева — редактор "Работницы", потом два года работает начальником отдела работниц ЦК партии, в 1928–1930 годах — заведующая отделом агитации и пропаганды Северо-Кавказского крайкома партии, в 1930–1934 годах заведует агитационно-массовым отделом ЦК ВКП(6), является вторым секретарем Западно-Сибирского крайкома партии, в 1934–1936 годах — второй секретарь Ивановского обкома партии, а с 1936 года до декабря 1944 года, до дня своей кончины, Клавдия Ивановна работала секретарем ВЦСПС. Вот уж у кого отсутствовали такие проявления, как комчванство, так это у Клавдии Ивановны. Скромная и строгая в быту, она была твердым и требовательным работником, не боялась критиковать лица любого ранга, она никогда не скрывалась за общими формулировками, а называла конкретных виновников тех или иных недостатков.

Во время войны К.И. Николаева была командирована в Англию и возвращалась оттуда на военном корабле, сопровождавшем конвой. Командир корабля, суеверный, как все "морские волки", сначала наотрез отказался брать ее на борт — женщина на корабле, жди беды! Но приказ неумолим, пришлось подчиниться. На пути в Мурманск конвой подвергся атакам немецких подлодок и авиации. Клавдия Ивановна покорила всех своим мужеством и хладнокровием, она оказывала помощь раненым и даже стояла у пулемета. Расставаясь в Мурманске с Николаевой, командир корабля элегантно поцеловал ей руку: "Мадам Николаева, борт моего корабля всегда к вашим услугам!".

В соседнем с нами двенадцатом подъезде жил Георгий Димитров, который поселился здесь после своей трудной и триумфальной победы на Лейпцигском процессе 1933 года, впоследствии Димитров стал одним из создателей Отечественного фронта Болгарии (1942 год), Председателем Совета Министров НРБ (1946 год), а в 1948 году избирается генсеком болгарской партии коммунистов.

Моя мать хорошо знала Георгия Димитрова и его семью, ребенком я бывал в их квартире. Мать так была дружна с Димитровыми, что в 1943 году, когда внезапно умер их семилетний сын, Георгий Димитров попросил ее, чтобы я пожил немного в их семье, но мать, конечно, не могла согласиться на это.

Интересно, что после того, как в 1973 году мы с братом разменяли свою квартиру в доме на набережной и поселились на новых местах, я, познакомившись с новыми соседями, выяснил, что моя соседка по этажу — дочь известного немецкого оперного певца Максима Мансфельда Рашель тоже хорошо знала Г. Димитрова, который, находясь в фашистской Германии, долгое время жил как раз у них в доме.

Приехав в Москву после Лейпцигского процесса, Г. Димитров долго лечился в Крыму. В 1935 году он из Крыма написал в Берлин М. Мансфельду, в этом письме он благодарил Максима за то, что тот с риском для жизни скрывал его, и заверил его, что если ему потребуется когда-либо его помощь, он сделает все, чтобы ее оказать. Случилось так, что семье Мансфельда угрожала отправка в еврейское гетто, им уже пришли повестки, когда Г. Димитров буквально вырвал эту семью из лап неминуемой смерти, певцу, его жене и дочери был сделан вызов в СССР, семья была снабжена советскими паспортами и благополучно покинула Германию. Такие люди, как Г. Димитров, никогда не оставляли друзей в беде, поэтому они и фашизм одолели.

В том же, двенадцатом подъезде жил С.В. Кафтанов, один из организаторов советской высшей школы. Сергей Васильевич, родившийся в 1905 году в семье шахтера, был старшим в многодетной семье, поэтому, едва закончив начальную школу, сразу поступил на завод "Донсода" строительным рабочим, был вагонщиком на меловых рудниках, форсунщиком и вакуум-аппаратчиком в каустическом цехе завода. Выступает одним из организаторов заводской молодежи, в 1926 году избирается освобожденным секретарем и членом бюро Лисичанского райкома комсомола, членом парткома завода.

Сергей Васильевич обладал импозантной внешностью, это был поистине человек-гора. Когда он садился в машину, казалось, у нее вот-вот лопнут рессоры. Его сын рассказывал мне, что в молодости отец как-то пошел в цирк. Заезжая знаменитость — борец-профессионал, играя мускулами, приглашал любого помериться с ним силою. Отец вышел и, обладая огромной природной физической силой, легко победил его. Жена Сергея Васильевича, напротив, была женщиной хрупкой и изящной. Ее отец, старый большевик С.Д. Марков и ее мать были зверски убиты бандитами в Дагестане в ноябре 1922 года.

В 1927 году Сергея командируют на учебу в МХТИ имени Менделеева, который он успешно заканчивает в 1931 году по кафедре пирогенных процессов.

В 1934 году решением ЦК ВКП(б) его переводят на партийную и научную работу в Московский физико-химический институт имени Карпова. Он руководит кафедрой общей химии, читает курс лекций и является секретарем парткома. В институте развернулась работа по сближению научно-учебной деятельности с нуждами отечественной химической промышленности.

Проходит три года, и Сергей Васильевич переводится в аппарат ЦК ВКП(б), он некоторое время "стажируется", а уже в конце того же, 1937 года назначается на пост Председателя Всесоюзного Комитета по делам высшей школы при СНК СССР.

На этом посту он встречает Великую Отечественную войну и включается в энергичную работу по перестройке вузов на военный лад, перебазированию многих вузов на восток. За годы войны ни один вуз не прекращал своего учебного процесса, за годы войны были подготовлены сотни тысяч специалистов, которые работали для нужд фронта, а потом восстановления страны. Совет по координации научных исследований для нужд фронта и тыла, руководимый Кафтановым, имеет немалые заслуги в создании новых видов вооружений, разработке новых технологий в военной промышленности. Он создает первую в стране теплотехническую и другие лаборатории, ставшие впоследствии важнейшими центра исследований по использованию атомной энергетики.

Многие научно-технические проекты и идеи, поддержанные С.В. Кафтановым, нашли одобрение в правительстве и были внедрены в практику (работы по широкому применению кислорода в металлургической и химической промышленности, по организации гидролизной промышленности и другие). Он помогает будущему академику, физику-ядерщику Г.Н. Флерову реализовать свои разработки, связанные с созданием ядерного оружия. В 1942 году Г.Н. Флеров, тогда лейтенант Красной Армии, обратил внимание на то, что американцы начисто перестали публиковать какие-либо материалы по ядерной физике, дело явно шло к практическому созданию ядерного оружия. Он написал письмо на имя Сталина с основанием необходимости форсировать работы по созданию ядерного оружия в нашей стране. Сергей Васильевич позаботился о том, чтобы письмо, не мешкая, достигло своего адресата. Впоследствии к Кафтанову стекалась вся информация, в том числе и агентурная (например, от Клауса ученого-антифашиста, участника американской программы по созданию атомной бомбы — "Манхаттан проджект"), касающаяся атомной бомбы, это облегчило нам возможность обойти тупиковые варианты и сократить время на лишние поиски.

Жили в нашем доме и Сергей Иванович Вавилов, президент Академии наук СССР, и Трофим Денисович Лысенко — президент ВАСХНИЛ, Михаил Георгиевич Первухин и Павел Михайлович Зернов, принимавшие самое непосредственное участие в создании первой отечественной атомной бомбы, укрепившей нашу обороноспособность; жил и знаменитый писатель-фантаст Иван Антонович Ефремов и многие другие. О каждом из них можно написать отдельную книгу.

У всех этих людей были здоровые, крепкие семьи, они умели хорошо работать, любить, ценили редкие часы досуга, стремились к культуре, много занимались самообразованием. Я очень благодарен этим людям, им я обязан тем, каким я стал, лучшим, что есть во мне. Они были нормальными и интересными людьми, ничего не имеющими общего с теми образами, которые создали о них перестроечные и демократичные писатели, "документалисты".

Им так же не было чуждо ничто человеческое, у них были и свои драмы, и свои трагедии. Жила в нашем доме семья К.А. Уманского. 25 января 1945 года Уманский вместе с женой погибает в авиакатастрофе. Он был нашим послом в Мексике и совершал свою служебную поездку в Коста-Рику. А за два года до этого, весной 1943 года, в Москве, прямо рядом с нашим домом, погибла их дочь — красавица Нина. Нина была ровесницей моего старшего брата Леонида, они вместе учились в школе, в одном классе. Вместе с ними учился Володя Шахурин, сын наркома авиационной промышленности А.И. Шахурина, Иван Микоян, Леня Барабанов, сын помощника А.И. Микояна, Артем Хмельницкий, сын генерал-майора Р.П. Хмельницкого, помощника К.Е. Ворошилова.

В тот весенний день 1943 года Нина должна была улететь в США вместе с родителями. Домой ее пошел проводить Володя Шахурин, который жил на улице Грановского. Володя любил Нину и стал упрашивать ее не улетать, остаться в Москве. Разговор происходил на Большом Каменном мосту, на площадке у лестницы, ведущей к углу нашего дома со стороны Театра эстрады. Нина посмеялась над этой просьбой и, помахав ему на прощанье, стала спускаться по лестнице. И тогда Володя достал из кармана пистолет, принадлежавший Ивану Микояну, и выстрелил сначала в Нину, затем себе в висок. Нина погибла сразу, а Володя умер в больнице на другой день. Мы играли с ребятами во дворе и, услышав два выстрела, кинулись посмотреть, что же произошло. Когда прибежали к лестнице, все уже было кончено.

Это была не единственная трагедия в нашем доме.

Наше житье-бытье

Образ жизни у нас был, как мне кажется, вполне демократичным. В дом мог прийти любой человек, никаких пропусков не требовалось, охранников не было, в подъездах дежурили обычные вахтеры. Но они, увидев незнакомого человека, могли позвонить в квартиру и спросить у хозяев, можно ли пропустить к ним гостя. Исключением из этого правила был М.З. Сабуров. Когда на XIX съезде КПСС его избрали членом Президиума ЦК КПСС, у дверей его квартиры стоял "личник", если хозяин был дома. Нередко мы с братом оставались одни, и тогда в доме собирались шумные компании. Наверное, мы сильно докучали этим Сабуровым. Но лишь когда мы совсем "выходили" из берегов, к нам поднималась Агния Федоровна, жена Сабурова, и вежливо говорила: "Ребятки, Максим Захарович неважно себя чувствует, у него болит голова. Нельзя ли потише вести себя?". Я так полагаю, что при желании Сабуров мог найти возможность сделать нам неприятности, но все обходилось.

Конечно, жизнь жильцов дома на набережной существенно отличалась от жизни обитателей примыкающего к нам густонаселенного рабочего района. В войну это чувствовалось еще острее, но никакой обособленности, антагонизмов между нами, сверстниками, не ощущалось. В школе мы учились вместе, никакой специальной школы для детей "Дома правительства" не было. Воспитывали нас в строгости, на принципах равенства и скромности. Помню, мне как-то наш дворник сделал замечание, я обиделся и дома попробовал возмущаться, что "какой-то дворник" на меня накричал. Незамедлительно я получил нагоняй, мне было популярно объяснено, что мне сделал замечание "не какой-то дворник", а человек, который следит за порядком и чистотой. "Ты же, — заключила мать, — должен его слушаться и уважать его труд!".

Стремление к какой-то кастовости, исключительности не поощрялось и осуждалось. Светлана в своей книге "Двадцать писем к другу" вспоминает:

"В Москву я приехала 28 октября — в тот самый день, когда бомбы попали в Большой театр, в университет на Моховой и в здание ЦК на Старой площади. Отец был в убежище, в Кремле, и я спустилась туда. Такие же комнаты, отделанные деревянными панелями, тот же большой стол с приборами, как и у него в Кунцеве, точно такая же мебель. Коменданты гордились тем, как они копировали Ближнюю дачу, считая, что угождают этим отцу. Пришли те же лица, что и всегда, только все теперь в военной форме. Все были возбуждены — только что сообщили, что разведчик, пролетев над Москвой, всюду набросал небольших бомб…

Отец не замечал меня, я мешала ему. Кругом лежали и висели карты, ему докладывали обстановку на фронтах.

Наконец, он заметил меня, надо было что-то сказать. "Ну, как ты там, подружилась с кем-нибудь из куйбышевцев?" — спросил он, не очень думая о своем вопросе. "Нет, — ответила я, — там организовали специальную школу из эвакуированных детей, их много очень", — сказала я, не предполагая, какова будет на это реакция. Отец вдруг поднял на меня быстрые глаза, как он делал всегда, когда что-либо его задевало: "Как? Специальную школу? — Я видела, что он приходит постепенно в ярость. — Ах вы! — он искал слова поприличнее, — ах вы, каста проклятая! Ишь, правительство, москвичи приехали, школу им отдельную подавай! Власик — подлец, это его рук дело!". Он был уже в гневе, и только неотложные дела и присутствие других отвлекли его от этой темы".

Что бы ни говорили и ни писали сейчас о том времени, но тогда действительно была идеология скромности, считалось неприличным жить лучше других, быть выскочкой. Поэтому людям, нечистым на руку, жившим не по доходам, приходилось утаивать свое богатство, прятать его от постороннего взгляда. Трудовая мораль главенствовала, как главенствовало уважение к людям труда.

В нашей семье старшие Аллилуевы прививали младшим самое почтительное отношение к любому труду, и особенно к людям — мастерам своего дела.

Я много раз наблюдал, если во двор нашего дома въезжала машина из Особого (кремлевского) гаража и во дворе в это время был Василий Сталин, он обязательно подходил к водителям, здоровался с ними, расспрашивал о житье-бытье. Многие водители знали Василия с детства, возили его отца, либо деда с бабушкой (у них было право вызова машины из Особого гаража). А простые люди — народ наблюдательный, уважительное отношение детей к людям труда запомнилось, да и к родителям повышалось доброе отношение, равно как и к их детям. Я думаю, что именно это обстоятельство помогло нам, младшим Аллилуевым, когда в конце 1947 — начале 1948 года на нашу семью и Павла обрушились новые беды. Ребята с "церковки" — рабочего района — нас всячески оберегали, не давали попасть в дурную компанию. Помню, был на "церковке" свой лидер по прозвищу "Котовский" или "Григорий Иванович", по имени легендарного героя гражданской войны, хотя звали его Женей. К нам Котовский относился покровительственно, с тактом. Мы платили ему той же монетой. Много лет спустя я случайно увидел его за рулем грузового "Москвича" у служебного входа магазина "Армения" на Пушкинской площади. Меня он узнал лишь тогда, когда я спросил у него: "Женя, а вы помните Володю из дома на набережной?" Не знаю, как других, но меня радуют встречи с людьми из детства.

Кроме дома на набережной, в Москве было еще несколько так называемых "правительственных" домов. Например, дом на улице Грановского, в котором жили Молотов, Жуков, Жданов, Василевский и другие руководители. Очевидно, их семьи живут там и по сей день. Рядом с этим старинным домом дореволюционной постройки находится кремлевская поликлиника. На улице Грановского размещалась в те времена столовая лечебного питания Лечебносанитарного управления Кремля.

Часть старых большевиков жила на территории Кремля, в корпусах, снесенных впоследствии в связи с возведением Дворца съездов. В так называемом "Кавалерийском" корпусе жила наша бабушка Ольга Евгеньевна Аллилуева, а рядом с ее квартирой соседствовала жена Дзержинского Софья Сигизмундовна. Недалеко от них, в другом корпусе, находилась квартира А.И. Микояна. В Кремле были квартиры И.В. Сталина и К.Е. Ворошилова. М.И. Калинин жил в небольшом особняке рядом с метро "Библиотека имени В.И. Ленина" (потом там был музей Калинина), а Л.П. Берия занимал особнячок на углу улиц Качалова и Садово-Кудринской.

В годы правления Н.С. Хрущева на Ленинских горах были построены внушительные особняки, куда вселились руководители Партии и государства, в народе этот поселок иронически окрестили в "Заветы Ильича", но после снятия Никиты Сергеевича поселок опустел, было признано неприличным для руководства жить в обособленных, роскошных особняках, ибо это слишком дисгармонировало с идеологией скромности и коммунистическими идеями. Их обитатели разъехались по другим, построенным для них, квартирам в тихих московских переулках.

Старые большевики, жившие в Кремле, пользовались квартирами бесплатно, квартиры были довольно большими, но неудобными, комнаты в них в основном были проходными, с низкими потолками. По крайней мере так было в Кавалерийском корпусе. Там я впервые увидел новинку — электроплиты.

В нашем доме действовал общий для Москвы порядок: каждый платил за квартиру сам. Старые большевики, персональные пенсионеры платили с 50-процентной скидкой.

Бабушка получала персональную пенсию в размере 1500 рублей, после денежной реформы 1961 года она соответствовала бы 150 рублям.

Бабушка была человеком гордым и не хотела ни от кого зависеть. Еще когда в 1928 году она по болезни ушла на пенсию, ей приходилось туго, она еле сводила концы с концами и попросила об увеличении пенсии, которая была совсем небольшой. Но ей отказали, сославшись на то, что она родственница Сталина. В ответ она написала: "Каждому партийцу должен быть известен скромный образ жизни т. Сталина и вообще невозможность для него материально кому-либо помогать. Рассматривать меня как родственницу Сталина для большевика недостойно. Родственность — представление чисто мещанское".[12]

Старые большевики были прикреплены к столовой лечебного питания, которая вначале располагалась на улице Грановского, а после войны была переведена в наш дом на набережной. Во времена Сталина круг лиц, прикрепленных к столовой, был строго ограничен и был сравнительно небольшим. Это уже значительно позже число всяких прикрепленных, имевших спецпаек, расплодилось до аппаратных размеров.

Ежемесячно лица, прикрепленные к столовой лечебного питания, получали так называемую "обеденную книжку". Книжка была чуть больше спичечного коробка и содержала ровно столько листов, сколько дней было в данном месяце. Каждый лист, он был белого цвета, разделенный по вертикали синей полосой, имел горизонтальную перфорацию, на верхней половине было написано "обед", на нижней — "ужин" и число.

Владелец этой книжки мог обедать и ужинать прямо в столовой — на улице Грановского или брать их домой. Можно было и получать все "сухим пайком" — продуктами, соответствующими по стоимости готовому обеду. Сразу оговорюсь, что все продукты, которые мы получали по этой книжке, тогда можно было купить в любом магазине, в том числе и в магазине в нашем доме, и по качеству они совсем не отличались. Я это знаю хорошо, и читатель может мне поверить. Стоила такая книжка сравнительно дорого 2100–2400 рублей в месяц, и не каждый ее владелец выкупал ее. Когда я, например, поинтересовался у Каманиных, почему они не берут обеды в Кремлевке, Мария Михайловна мне ответила: "Вовочка, нам невыгодно его получать. Он слишком дорого стоит, а на нашу семью его не хватает" (их было пятеро).

Старые большевики имели льготы — платили за каждую книжку лишь десять процентов стоимости, а персональные пенсионеры выкупали ее за тридцать процентов. Это было большим подспорьем для их семей, так как на книжку можно было прокормить небольшую семью из 2–4 человек.

В период, когда у нас стал обозначаться фронт борьбы с привилегиями (но этот фронт так и остался на бумаге), эти пайки вменили в вину Сталину как средство создания привилегированной касты, но потом эта тема как-то сама собой затухла, очевидно, потому, что реальные факты оказались "невыразительными", все было строго и скромно, не в пример "застойному периоду", а уж нынешние времена расцвета чиновничьих и руководящих привилегий переплюнули все доселе виданное. Я бы даже не рискнул эти книжки назвать привилегиями. Это была дань уважения ветеранам, которые отдали делу революции и строительству нового общества все свои лучшие годы, силы, здоровье, умения. И если бы наше государство поступило по этому примеру с инвалидами и ветеранами Великой Отечественной войны, трудового фронта, оно получило бы понимание и поддержку нашего народа. Но был избран иной, не лучший путь, когда инвалидам и ветеранам было предоставлено право на внеочередное обслуживание, обрекая этих людей на постоянные оскорбления, обругивание, очередь есть очередь, и любые привилегии здесь могут плодить только всеобщее раздражение, неприязнь и озлобление.

И еще об одном хотел бы напомнить. Те, кому сегодня 40 и меньше, вообще, наверное, не представляют, какими были наши магазины в предвоенные и послевоенные годы, вплоть до середины 60-х годов.

Продукты тогда были разнообразными и высококачественными. Чистыми в экологическом отношении тогда были все товары пищевой промышленности. Ассортимент был очень широким, на любой вкус. В Москве, например, в начале 50-х годов, выпекалось более 300 сортов хлебобулочных изделий. Десятки сортов колбас, сыров, ветчина, окорок, буженина, карбонат, икра черная зернистая, икра черная паюсная, икра красная, всевозможная рыба — от осетрины, севрюги до роскошной воблы (что такое хек или минтай, тогда слыхом не слыхивали), крабы, которых никто не брал, любые свежие молочные продукты, кондитерские изделия настоящего качества — весь этот набор был характерен для любого города, не только столицы.

И цены на эти продукты после трехкратного их снижения были вполне приемлемы, а снижались они на 20–40 процентов, как, пожалуй, нигде в мире. "Железный занавес", очевидно, помогал!

Даже после повышения цен в 1962 году положение не сильно изменилось. Помню, в 1970 году мы с Левой Каманиным и его двоюродным братом отправились на машине в Карелию, обедали в деревенских столовых под Ярославлем, Вологдой, Череповцом, Петрозаводском, Ростовом Великим, Кирилловом, стоили эти обеды буквально копейки, но по вкусу не уступали кремлевским.

Нет, я не хочу идеализировать прошлое, люди жили предельно скромно, трудно, экономно, не каждому любой продукт был доступен. (Но ведь и изобилие в западных супермаркетах, которые мы так любим ныне рекламировать, и наше нынешнее заметное увеличение продуктового ассортимента отнюдь не свидетельство их доступности, цены их "кусаются" столь свирепо, что потребление основных продуктов у нас неизменно снижается.)

То, о чем я пишу, говорит о том, что в те годы торговля наша, без какой-либо приватизации, работала исправно, надежно, цены на продовольственные и промышленные товары регулярно снижались, одно время в столовых хлеб даже подавался бесплатно, люди видели, что жизнь их постоянно улучшается, и было во имя чего трудиться, по крайней мере, в завтрашний день смотрели уверенно и умели жить не только хлебом единым.

О чем это говорило? О том, что система обеспечивала людям надежную жизнь, страна двигалась вперед, по пути развития. Оказывается, срабатывала и колхозно-совхозная система, хотя за всю историю ее существования ей, по существу, не давали развернуться и показать глубинные свои преимущества, она так и не избавилась от командования извне, в эту сферу больше всего вмешивались, проявляя субъективизм и волюнтаризм.

Да и сегодня колхозы и совхозы, несмотря на сокрушительный курс их целенаправленного разрушения, продолжают еще обеспечивать население продовольствием. По данным ФАО (продовольственная и сельскохозяйственная организация ООН), к 1990 году СССР занял третье место в мире по производству сельскохозяйственной продукции. При этом, если население страны на тот момент составляло 5,4 процента от мирового, мы могли бы обеспечить продовольствием 14,5 процента живших на земле людей. Выходит, мы производили в три раза больше, чем это нам было нужно. Читатель, наверное, удивлен этой статистике. А чему удивляться, если эти результаты крестьянского труда по дешевке уплывают за границу, а мы за то получаем за валюту забугорные товары в яркой упаковке, но не лучшего качества — надо же поддержать американо-европейского фермера.

А разве иная ситуация в промышленности? Совсем еще недавно наши газеты пестрели материалами о затоваривании обувью, телевизорами, холодильниками. Мы до последнего времени не снижали сильно добычи угля, нефти, руды, стали, проката, производство стройматериалов, по которым последнее десятилетие занимали первое место. И это национальное наше богатство оказывается за рубежами России, а поступление валюты за эту бесценную продукцию что-то не сказывается заметно на благосостоянии большинства нашего населения. Хотя надо сказать честно, что мы продаем уже то наследие, которое полагается нашим детям и внукам, мы их разоряем загодя.

Однако мы увлеклись этим экономическим экскурсом, вернемся к теме нашего житья-бытья.

Рядом с нашим домом находились две школы — под номером 19 на Софийской набережной, рядом с посольством Великобритании, и под номером 12 в Старомонетном переулке — недалеко от Третьяковки. В сентябре 1942 года я пошел учиться в школу № 19, но в 1943 году после введения раздельного обучения эта школа стала женской и я перешел в двенадцатую школу, в ней учились мои двоюродные братья Сергей и Александр. Леонид учился в школе в Старопименовском переулке под номером 175, в которой курс наук проходила и Светлана.

Директором нашей школы был примечательный человек Лазарь Ефимович Гольман. Это был грозный мужчина с пышной шевелюрой и кривыми ногами, за что получил прозвище Колесы. Однажды на уроке ботаники учительницу спросили, почему у Лазаря Ефимовича такие кривые ноги. Ботаничка нашлась что ответить: "В молодости наш директор был кавалеристом".

Гольман умел быстро наводить порядок, когда ученики "выходили из берегов". Выявив участников бузы, он строго говорил: "Пвошу забивать свои книжки и убиваться домой за водителями". Лазарь Ефимович не выговаривал букву "р", и его никогда не интересовало, кто родители детей — нарком или кондитер. Родители всегда появлялись в школе и "принимали меры" к своим чадам. Но несмотря на свой грозный вид и громовой голос, Лазарь Ефимович был добрым и порядочным человеком.

Расскажу одну историю. В 1943 году в квартиру семьи Павла Аллилуева подселили семью Угеров, у них было двое детей — сын Володя и дочь Лена. Сам Георгий Александрович — генерал-лейтенант авиации — занимался проблемами радиолокации. Володя учился в нашей школе, и успеваемость его была высокой.

В январе 1948 года отец и мать Володи были арестованы и проходили по одному делу с Евгенией Александровной, вдовой Павла, арестованной в конце 1947 года. Володя тогда заканчивал девятый класс. Они остались с сестрой одни. Предложение отдать Лену в детский дом Володя решительно отверг, заявив, что будет сам воспитывать сестренку. Несмотря на свалившиеся беды, Володя продолжал учиться блестяще. Весной 1949-го он заканчивал школу и шел на медаль. И тут случилось неожиданное. В сочинении Володя Угер сделал ошибку: слово "праобраз" написал через "о". Трудно сказать, кто этому больше огорчился, Володя или директор, который был этим совершенно убит. "Я написал это слово так потому, что видел именно такое написание в литературе", — объяснил ему Володя. "Найди книгу, подтверждающую это", попросил Гольман.

Забросив подготовку к очередному экзамену, Володя кинулся на поиски. Когда на другой день ни свет ни заря он прибежал в школу с такой книгой, он увидел сияющего Лазаря Ефимовича с толковым словарем в руках. Он также нашел подтверждение Володиному варианту. Владимир Угер закончил школу с золотой медалью.

В те годы школьная программа значительно отличалась от той, что была введена в 1967 году. Начиная с четвертого класса мы ежегодно сдавали кучу экзаменов. Если кто-то получал "плохо", он пересдавал этот экзамен осенью. При повторном "плохо" ученик оставался в том же классе на второй год. Но если он в конце второго года обучения вновь хватал плохие оценки, его исключали из школы. Это правило неукоснительно соблюдалось, и никаких исключений не было.

Мой двоюродный брат Александр, например, оставался на второй год. Детей на аттестат не вытягивали. Школьная программа давала разносторонние и достаточно фундаментальные знания по широкому спектру дисциплин, по крайней мере, выпускник школы, поступая в вуз, не ощущал себя неучем и репетиторов нанимать не приходилось.

Успехи образования были налицо. Хочу напомнить, что в дореволюционной России почти 72 процента населения в возрасте от 9 до 49 лет не умело ни читать, ни писать. Четыре пятых детей и подростков не имели возможности получить образование. Сейчас, когда много пишется и говорится о восстановлении преемственности с культурой далекого прошлого, возвращении произведений литературы и искусства народу, начисто забывается или сознательно игнорируется тот факт, что возвращающиеся из небытия произведения прародителям нынешних образованных потомков были абсолютно незнакомы, ибо они были отторгнуты от своей великой отечественной культуры, и только благодаря культурной революции, совершенной в стране после Октября, мы имеем возможность оценить творения прошлой отечественной и мировой культуры в целом.

После запуска в нашей стране в 1957 году первого искусственного спутника и особенно после полета Ю.А. Гагарина в космос весь Запад и США в первую очередь сделали для себя великое открытие — в СССР создана лучшая в мире система народного образования, благодаря которой стали возможны феноменальные успехи в науке и технике. Правда, реакция на это открытие у нас была своеобразной — провели школьную реформу, которая разрушила эту лучшую систему.

В мои школьные годы школа была и лечебно-профилактическим центром. Нам делали прививки от различных болезней, проверяли на туберкулез, обследовали и лечили зубы, регулярно брали на анализ кровь и т. д. Эта работа планомерно и целенаправленно проводилась в масштабах СССР из года в год, включая и военное время. Благодаря этой системе были побеждены эпидемии, бывшие страшным бедствием для старой России, снизилась детская смертность и заметно выросла средняя продолжительность жизни. Любопытный факт. Если ныне мы имеем бедственный скачок венерических заболевании, то в начале 50-х годов мой двоюродный брат, учившийся в Первом медицинском институте, как-то посетовал, что им не могли показать на занятиях больных со второй стадией сифилиса, так как поиски их в московских клиниках не увенчались успехом, такие больные просто отсутствовали.

Что еще можно сказать о жизни обитателей нашего дома? У многих были персональные машины, дачи. Кто-то пользовался государственными дачами, кто-то вступал в дачно-строительные кооперативы и строил дачи на свои деньги. Н.П. Каманин был в числе последних. Он занялся строительством чтобы отвлечь Марию Михайловну от потери сына. Дачу Каманин очень любил, летом ездил туда на своей "Волге", а зимой на электричке. Утром рано вернется с дачи на электричке, переоденется в мундир генерал-полковника и на служебной машине уезжает на службу. Как-то я спросил его: "Николай Петрович, а зачем вы мучаетесь в электричках, добирались бы до дачи на служебной машине?" — "Как на машине? — удивился искренно Николай Петрович. — Машина-то служебная, и я езжу на ней только по рабочим делам. А дача, что ж, то дело личное". Я бывал на этой даче, Каманины одно время держали там корову, и я с удовольствием угощался молоком, творогом или сметаной.

Сравнивая наши теперешние порядки с тем, что было тогда, я все больше прихожу к выводу, что никаких привилегий у обитателей нашего дома не было. Это была оплата по труду. Многие из них были крупными организаторами, менеджерами, как ныне модно говорить, а этот труд в любой стране оплачивается высоко. У нас в стране эти люди работали, не щадя себя, с утра до ночи, и за порученное дело отвечали не только партбилетом, но и собственной головой, они работали, как говорится, не только на износ, но и на вынос. Я думаю, что жесткая персональная ответственность, характерная для 30-х, 40-х, начала 50-х годов — была мера необходимая в такой огромной стране в условиях внутреннего и внешнего противоборства, когда каждый мирный вырванный у судьбы день нужно было использовать до дна.

Эта жесткая персональная ответственность за порученное дело сильно отличает руководителей того времени от нынешней номенклатуры.

Я знаю случай, когда в 1951 году первый заместитель министра, отвечающий за выпуск хлебопродуктов, поехал в Сибирь вместе со своим министром, чтобы проверить состояние дел с обеспечением хлебом этого региона. Вернулся в Москву расстроенным и даже опасался, что его могут арестовать, в чем не видел ничего противоестественного, так как выяснилось, что в Новосибирске ежедневно выпекалось "только девятнадцать сортов хлеба"!..

Главное, что отличало многих обитателей дома на набережной, — это глубокое уважение и глубокая вера в то дело, которому они отдали жизнь.

Правительственная, или сталинская, дача

Эта дача находилась в районе станции Усово под Москвой. В своей книге Светлана Аллилуева оставила ее описание.

"Солнечный дом, в котором прошло мое детство, принадлежал раньше младшему Зубалову, нефтепромышленнику из Батума. Он и отец его, старший Зубалов, были родственниками Майндорфа, владельца имения в Барвихе, — и сейчас там, над озером, стоит его дом в готическом немецком вкусе, превращенный в клуб. Майндорфу принадлежала и вся эта округа, и лесопилка возле Усова, возле которой возник потом знаменитый птичий совхоз "Горки-2". Станция Усово, почта, ветка железной дороги до лесопилки (теперь запущенная и уничтоженная), а также весь этот чудный лес до Одинцова, возделанный еще лесником-немцем, с сажеными еловыми аллеями по просекам, где ездили на прогулки верхом, — все это принадлежало Майндорфу. Зубаловы же владели двумя усадьбами, расположенными недалеко от станции Усово, с кирпичными островерхими, одинаковой немецкой постройки, домами, обнесенными массивной кирпичной изгородью, крытой черепицей.

А еще Зубаловы владели нефтеперегонными заводами в Батуме и в Баку. Отцу моему и А.И. Микояну хорошо было известно это имя, так как в 90-е годы они устраивали на этих самых заводах стачки и вели кружки. А когда после революции, в 1919 году, появилась у них возможность воспользоваться брошенными под Москвой в изобилии дачами и усадьбами, то они и вспомнили знакомую фамилию Зубаловых.

А.И. Микоян с семьей и детьми, а также К.Е. Ворошилов, Шапошников и несколько семей старых большевиков разместились в Зубалове-2, а отец с мамой — в Зубалове-4, неподалеку, где дом был меньше.

На даче у А.И. Микояна до сего дня сохранилось все в том виде, в каком бросили дом эмигрировавшие хозяева. На веранде мраморная собака — любимица хозяина; в доме — мраморные статуи, вывезенные в свое время из Италии; на стенах — старинные французские гобелены; в окнах нижних комнат — разноцветные витражи. Парк, сад, теннисная площадка, оранжереи, парники, конюшня — все осталось, как было. И так приятно мне всегда было, когда я попадала в этот милый дом добрых старых друзей, войти в старую столовую, где все тот же резной буфет, и та же старомодная люстра, и те же часы на камине. Вот уже десять внуков Анастаса Ивановича бегают по тем же газонам возле дома и потом обедают за тем же столом под деревьями, где выросли его пять сыновей, где бывала и мама, дружившая с покойной хозяйкой этого дома".

Один из этих пяти сыновей Анастаса Ивановича, Серго, тоже описал эту дачу для журнала "Огонек". Но цель его была иная — показать нескромность Сталина. Для иллюстрации этой "нескромности" он хотел заполучить фотографию Зубалова-4, он даже звонил мне и Леониду, но нас в Москве не было, и тогда он проиллюстрировал эту свою мысль фотографией собственной дачи. При этом он вскользь упомянул, что вместе с Анастасом Ивановичем на его даче жила еще целая куча старых большевиков. Да, это так, только с одним уточнением — семьи всех этих старых большевиков ютились во флигельках для зубаловской челяди, расположенных, как и положено, на почтительном расстоянии от барского дома. Вот так "объективно" пишут сегодня новые историки.

Зубалово расположено в живописном месте ближнего Подмосковья. На пути к нему находится "Барвиха" — санаторий, сооруженный, как я уже писал, по проекту архитектора Б.Н. Иофана. За "Барвихой" находится деревня Жуковка с дачным поселком Хозяйственного управления СМ СССР. В Жуковке на одной из дач прошли последние годы В.М. Молотова. Здесь Светлана писала свою первую книгу.

После Жуковки — Усово. В конце поселка перед крутым спуском находится въезд на территорию Зубалова-2. Сама дача хорошо видна с дороги, круто ныряющей в глубокую лощину. За спуском — такой же крутой подъем, в конце которого вправо от основной дороги уходит дорога, ведущая к крутому и высокому берегу Москвы-реки и к нескольким дачам, одна из которых в свое время принадлежала заместителю Берия Кобулову, а в пятидесятых годах — Василию Сталину. Там же, в небольшом заливчике, была лодочная станция с моторными лодками для обслуживания обитателей этих дач.

Основная дорога идет прямо и метров через 700 упирается в перекресток. Если поехать направо — попадаешь в село Знаменское и к прекрасным песчаным пляжам Москвы-реки. Там перед войной я чуть было не утонул.

А дело было так. В теплый день отправились мы на пляж — Евгения Александровна, Сергей, Саша, Вано и Серго Микояны, кто-то еще из взрослых и я. Плавать я еще не умел. Но Вано взялся восполнить этот пробел. Смысл его поучения водился к нехитрой рекомендации — смело прыгнуть в воду и поплыть. Я так и сделал, благо у берега было мелко. Взрослые, выкупавшись, занялись чем-то своим, а я решил попробовать еще раз. Но произошло непредвиденное — я нырнул в глубокую яму и пошел ко дну. Я даже не успел испугаться, как чьи-то сильные руки вытащили меня на берег. Это был охранник, который, как я теперь понимаю, бдительно следил за всем происходящим на пляже. По сути, он спас мне жизнь.

Зубалово-4 расположено было в глубине парка, слева от дороги, а справа от нее — совхоз "Горки-2", дальше, примерно через километр, дорога с крутым поворотом влево резко спускается в лощину, по дну которой протекает Черная речка, круто поворачивает направо, ведет на мостик и снова идет в гору, в конце которой начинается второй въезд на территорию дачи Микояна.

Если по этой дороге ехать дальше, попадешь на Можайское шоссе. Крутые повороты, подъемы и спуски, прорезающие прекрасный смешанный лес, чистота и порядок снискали этим местам славу "подмосковной Швейцарии".

За совхозом "Горки-2" находилась дача В.М. Молотова. Вячеслав Михайлович любил прогуливаться вдоль дороги, обычно его сопровождали жена Полина Семеновна и другие домочадцы. Чуть поодаль, шагах в двадцати спереди и сзади, шли охранники (по два человека). Мы не раз наблюдали эти прогулки, когда проезжали по дороге мимо, чтобы навестить в доме отдыха "Сосны" свою бабушку. Однажды мы специально остановили машину и мама со мной вышла к Молотову, присоединившись к его прогулке. Охранники наш визит восприняли спокойно, без излишних телодвижений.

Проехав дальше по дороге, можно выйти к перекрестку, слева от которого расположен поселок Перхушково, а прямо от него — район поселка Горки-10, где была дача А.М. Горького, справа же — район Никулиной горы, где были и, по-моему, есть сейчас дачи работников науки и искусства, дом отдыха "Сосны". Я помню Зубалово, когда наступили годы его заката. Замкнулся в себе Сталин, вырос Василий и стал самостоятельным, постарели Сергей Яковлевич и Ольга Евгеньевна, ранняя смерть младшей дочери, старшего сына, арест зятя наложили на них горестную печать. У Якова уже была годовалая дочь от его брака с Юлией Исааковной Мельцер, который его отец не одобрял. Сама она была одесситкой, там прошла ее молодость, она танцевала в одном из кафешантанов. Была она на год старше Якова, ее первый муж был секретарь моего отца — Николай Петрович Бессараб.

Как-то летом 1935 года отец и мать возвращались домой из Серебряного Бора, вместе с ними в машине ехала и Юлия. Неожиданно они увидели на обочине машину, возле которой стоял Яков, в его машине случились какие-то неполадки, родители уговорили Якова поехать домой вместе с ними. Так произошло его знакомство с Юлией, а та уцепилась за него мертвой хваткой и, по существу, женила его на себе: в один прекрасный день она заявилась к нему с чемоданами и осталась жить. 11 декабря 1935 года вопреки воле отца брак их состоялся и был зарегистрирован в загсе Фрунзенского района Москвы. Между тем как раз в это время в Урюпинске, где Яков был весной этого года, другая женщина — Ольга Павловна Голышева — ждала от него ребенка. Он родился спустя месяц после регистрации брака Якова с Юлией. Его назвали Женей. Евгений Яковлевич Джугашвили — ныне полковник запаса. Знал ли Яков о рождении сына? Не берусь судить. В нашей семье о существовании Евгения узнали лишь после смерти Сталина, хотя в 1936 году Ольга Голышева при регистрации ребенка отцом его записала Якова Джугашвили.

Иосиф Виссарионович был недоволен выбором Якова, досталось от него и моим родителям за то, что они познакомили сына с Юлией. А все дело в том, что у Юлии был отвратительный характер, с ее приходом в нашей семье начались бесконечные склоки и раздоры, доставлявшие ей искреннее удовольствие, она купалась в этих интригах. Эта женщина всегда ассоциировалась у меня с пиковой дамой, она даже внешне была похожа на нее.

Сегодня гуляют разные версии об отношениях Якова с Ольгой, будто они продолжались до 1939 года и распались из-за противодействия отца. Думаю, эти досужие разговоры не имеют под собой оснований. Яков не тот человек, чтобы вести двойную жизнь, и поддержки в нашей семье он не нашел бы. Я уверен, что его отец, конечно же, предпочел бы брак Якова с Ольгой, нежели с Юлией.

Раскол в нашу семью внесла и Евгения Александровна, вступившая вскоре после смерти Павла в брак с Николаем Владимировичем Молочниковым. Он был вдовцом и имел двоих взрослых детей — Льва и Ксению. Мои дед и бабушка считали этот брак неприлично быстрым после смерти сына и, по существу, не приняли в аллилуевскую семью ни мужа невестки, ни его детей.

В своих "Двадцати письмах к другу" Светлана подробно описала Зубалово и быт его обитателей. Я, чтобы не повторяться, дополню это описание лишь некоторыми деталями. В те предвоенные годы Светлана жила в Зубалове со своей няней Александрой Андреевной Бычковой, там же жили дед, бабушка, Гуля и ее няня Евдокия Ивановна, Дюнюня, как звала ее Гуля. Временами сюда наезжали Яша с Юлией и Василий. Василий любил привозить, как я уже писал, кучу друзей, заражая всех обитателей весельем. Злоупотребления горячительными напитками тогда еще не было.

Комната на первом этаже дома была особенно светлой, в ней одна из стен представляла собой большое окно. Когда-то в ней жил сын Зубалова, больной туберкулезом. Здесь было множество занятных вещей — поделки замысловатые, инструмент, а главное — верстак, установленный вдоль стеклянной стены. Дед любил эту комнату и проводил в ней все время, он вечно что-то мастерил, строгал. Писал он здесь и свои воспоминания "Пройденный путь".

Бабушка жила в другом конце дома, тоже на первом этаже, в большой светлой комнате, в ней потом поселился Василий со своей молодой женой Галиной Бурдонской. Еще на первом этаже находилась большая столовая с камином, бильярдная, небольшой кинозал с пианолой, комната Яши и комната, где жили мы с братом и мамой. Светлана с няней обитали на втором этаже, там же была еще одна столовая.

Перед домом на большой площадке был врыт высокий столб, на его вершине была закреплена свободно вращающаяся платформа, с которой свисали до самой земли стропы с петлями на концах. Надев на себя такую петлю и разбежавшись вокруг столба, можно было, удерживаясь на стропе, отправиться в свободный полет вокруг столба, пока не падала скорость и ты вновь не оказывался на земле. На этих "гигантских шагах" мы любили развлекаться, но перед самой войной Василий спилил столб, и на этом месте была сооружена волейбольная площадка. Еще была на участке площадка для игры в городки и юрта, самая настоящая, белая, со всеми ее атрибутами, а ее специфический запах я помню до сих пор.

До войны в Зубалове собиралась вся наша большая семья, месте обедали, обменивались новостями, обсуждали их, играли в бильярд. Играли "на пролаз": проигравший должен был лезть под бильярдный стол, но обычно вместо взрослых ползали дети. Мои старшие братья рассказывали мне, что как-то была большая игра. Сталин играл в паре с Павлом, а дед в паре с моим отцом.

Партию выиграли дед с отцом, но вместо Сталина и Павла под стол полезли мои братья. Старшая дочь Павла Кира, к его неудовольствию, сильно возмущалась этим, считая, что взрослые сами должны отдуваться за проигрыш, а Сталина Кирино негодование позабавило, он смеялся. Потом эта традиция закрепилась, и позже уже я лез под бильярд, если проигрывал дед.

В семье царило дружелюбие, уважительное отношение друг к другу, искренность и достоинство равных. Светлана рассказывает:

"Вокруг отца в те годы был круг близких людей, видевших жизнь как она есть, работавших в самых разных областях, и каждый приносил свои рассказы и свои соображения. Тогда, в те годы, отец не мог быть отгороженным от жизни. Это пришло потом, вместе с изоляцией от всех искренних, честных, доброжелательных и равных, близких ему людей.

Александр Семенович Сванидзе был крупным финансовым деятелем, который много жил и работал за границей, в Лондоне, Женеве, в Берлине; он был из круга по-европейски образованных марксистов. Дядя Павлуша был военным с большим опытом гражданской войны и работы в Штабе и Академии; Реденс был одним из соратников Дзержинского, старым опытным чекистом. Их жены — тетя Маруся, оперная певица, острая на язык тетя Женя и Анна Сергеевна, дедушка и бабушка — старые большевики — все они приносили отцу новости — отец даже просил их иногда "посплетничать". Это был круг, служивший источником неподкупной, нелицеприятной информации. Он создался около мамы и исчез вскоре после ее смерти — сперва постепенно, а после 1937 года окончательно и безвозвратно".

В свое время в Центральном партийном архиве я наткнулся на письма отца Серго Орджоникидзе, относящиеся к концу 20-х годов, они тогда работали в одном ведомстве. В те годы Георгий Константинович был очень дружен со Сталиным и подолгу жил с семьей в Зубалове. В этих письмах есть рассказы об Этери, дочери Серго, и Зубалове, где она в то время жила. 1 октября 1927 года отец Орджоникидзе: "…меня вызвал к себе Коба. Он удивительно об Вас сейчас заботится, сам указывает, что Вам надо. Вы знаете, я никогда не ожидал, что он может быть таким "нежным". Я от него ушел просто очарованным."

Когда отец был направлен полномочным представителем ОГПУ и председателем ГПУ Закавказья и столкнулся там со множеством злоупотреблений, в том числе и валютных, его назначили председателем комиссии, ведавшей выездными делами.

За подписью Сталина в Тбилиси была отправлена телеграмма, в которой указывалось, что решение всех вопросов, связанных с зарубежными поездками руководителей, и особенно выделение для этих командировок валютных средств, доверяется только С.Ф. Реденсу и лишь в крайних случаях, в его отсутствие — Берия.

При мне Сталин приезжал в Зубалово только раз. Это было в середине апреля

1941 года, когда был подписан пакт о нейтралитете между СССР и Японией. То было воскресенье, 13 апреля. После его подписания Сталин и Молотов приехали на дачу. Пакт был чрезвычайно важен для страны, и оба были в хорошем настроении.

Примерно часа за два до их приезда позвонили на дачу и предупредили, что И.В. Сталин намерен приехать в Зубалово. Обычно звонили А.Н. Поскребышев или Н.С. Власик. Был яркий, солнечный день, мы вышли во двор встречать Сталина. Это была первая встреча мамы со Сталиным после их давней ссоры.

Они чуть задержались у машины, а потом мы стали подниматься по лестнице — я впереди, а мать и Сталин немного сзади. Иосиф Виссарионович повернулся к моей маме и сказал, кивнув в мою сторону: "Ну вот, за такого сына с тобой и помириться можно!"

Сталин предложил всех собрать за столом. Леонид отправился в Зубалово-2, чтобы привезти Киру, Сергея и Сашу. Кроме Аллилуевых, был только Молотов, который в те годы был, пожалуй, ближе всех к Сталину и везде его сопровождал. Пока ждали Леонида с домочадцами, подали чай. Рядом со Сталиным оказался красивый набор шоколадных конфет фабрики "Красный Октябрь". Коробка ярко-красного цвета имела форму усеченной пирамиды, когда с нее снималась крышка, она раскладывалась и превращалась в пятиконечную звезду. Центр коробки и пять ее лучей были заполнены шоколадными конфетами и закрывались слюдяными крышками. Сталин заинтересовался этим набором, который он явно видел впервые, снял крышку и, чтобы добраться до конфет, разорвал слюду. Мне хотелось ему подсказать, что слюду рвать не надо, нужно просто снять с луча свою крышку. Меня тогда поразили его руки, сухие и очень красивые, с коротко подстриженными ногтями на заостренных, почти женских пальцах. Конфеты оказались припудренными плесенью. Тогда досталось всем — детям за то, что "зажрались" и не едят даже такие конфеты, взрослым — за то, что плохо занимаются детьми и гноят продукты, которых в стране еще не изобилие. На этом инцидент был исчерпан.

Но в нем была своя мораль: в традициях нашей семьи была строгость к детям, и любые наши прегрешения получали достойную выволочку, спуску нам не давали ни в чем.

В целом день прошел живо и интересно. Уехал Сталин поздно вечером, после ужина. Больше всего он тогда уделил внимания нам, детям, о многом расспрашивал, шутил, поддразнивал. За ужином все время подбрасывал мне в тарелку кусочки печенья, апельсиновой кожуры. Последний кусочек залетел ко мне в вазочку с мороженым, когда он уже вставал из-за стола, а я снова "зевнул". Мы смеялись, повизгивали от восторга, ему нравилось, что игра эта нас веселила.

Вместе со Сталиным уехал с дачи и Молотов. С Вячеславом Михайловичем мне довелось встретиться еще дважды. Один раз, когда мы ехали в "Сосны", о чем я писал выше, а второй раз уже в 1980 году — я привез к нему на дачу в Жуковку сотрудника музея И.В. Сталина в Гори. В тот день Молотов передал музею копию экземпляра рукописи "История гражданской войны" с правкой Сталина.

Вячеславу Михайловичу было уже 90 лет, но меня поразили его ясный, острый ум, прекрасная память и наблюдательность.

Так завершилась последняя встреча всей нашей семьи, на которой присутствовал Сталин. Это был и его последний приезд в Зубалово. Впереди была война, до нее оставалось чуть больше двух месяцев. Страна доживала последние мирные дни.

А пока. Пока все шло своим чередом. В школах закончились экзамены. Мы продолжали жить в Зубалове. Произошел очередной скандал, учиненный Юлией, и мать с бабушкой поругались из-за нее с Яшей. Василий привез на дачу Галину Бурдонскую, она была на пятом месяце беременности. Галина легко вписалась в нашу семью, мы ее полюбили. В начале июня пошли маслята. Было их невероятно много, и старые люди говорили, плохая примета — к войне. Буквально накануне ее в Зубалово приехал Яков, поздним вечером зашел к нам в комнату и попросил прощения у бабушки и мамы за прошлый скандал. В тот вечер никто еще не знал, что мы видим Яшу в последний раз.

Великая Отечественная война

Сообщение о вероломном нападении фашистской Германии на СССР застало нас в Зубалове и всех повергло в шок. Я думаю, тогда никто, за очень и очень малым исключением — быть может, Сталина и верхушки военного командования, — не представлял себе, с каким противником нам пришлось иметь дело и что эта война будет значить для страны и ее народа. Яков и Василий, оба командиры Красной Армии, в первые дни войны оказались на фронте: Яша в Белоруссии, Василий в Прибалтике. Военная обстановка складывалась чрезвычайно неблагоприятно: использовав фактор внезапности и большей готовности, гитлеровцы стремительно продвигались в глубь нашей территории. Никто не мог понять, почему мы все отступаем и отступаем. Взрослые не отходили от радиоприемников и громкоговорителей, дети тоже ловили эти тревожные сообщения, появились первые факты зверств гитлеровцев, сожженные деревни, разбомбленные города и поселки. Все ждали выступления И.В. Сталина. Но Сталин молчал. Он выступил только 3 июля.

На волне перестроечной и постперестроечной прессы много было вылито грязи и лжи по поводу войны вообще и ее начала особенно. Не обошли вниманием и это молчание. Но фантазия у "новых историков" была какая-то убогая: мол, Сталин сидел, запершись на своей даче, растерянный и подавленный и пил.

Однако есть же документы, в них зафиксировано все, чем занимался в те дни Сталин. Это, например, тетради, где регистрировались лица, побывавшие на приеме у него в Кремле. Это десятки людей — руководители страны и партии, военачальники, наркомы, директора заводов и другие лица, с утра до позднего вечера приходившие в кабинет Сталина по его вызову. Г.К. Жуков об этих днях пишет так: "И.В. Сталин был волевой человек и, как говорится, не из трусливого десятка. Несколько подавленным я его видел только один раз. Это было на рассвете 22 июня 1941 года: рухнула его убежденность в том, что войны удастся избежать.

После 22 июня 1941 года на протяжении всей войны И.В. Сталин вместе с Центральным Комитетом партии и Советским правительством твердо руководил страной, вооруженной борьбой и нашими международными делами".

Просто-напросто Сталину нужно было время для того, чтобы разобраться в обстановке и принять необходимые решения, обеспечившие перевод всей нашей жизни и деятельности на военный лад. Только сделав все это, он обратился к народу по радио. Сталин знал цену своим словам и никогда не бросал их на ветер. Обращусь еще раз к воспоминаниям Г.К. Жукова:

"3 июля в своем выступлении по радио И.В. Сталин от имени Центрального Комитета партии объяснил сложившуюся на фронте обстановку и призвал советский народ незамедлительно перестроить всю жизнедеятельность и экономику страны соответственно требованиям войны с сильным, коварным и жестоким врагом. И.В. Сталин призвал партию и народ подняться на священную борьбу с врагом, покончить с беспечностью и резко повысить бдительность.

В основе этой памятной речи И.В. Сталина лежала директива СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 29 июня 1941 года, которую получили все партийные и советские организации прифронтовых областей. В этом документе-воззвании излагались основные задачи советского народа и его Вооруженных Сил в Великой Отечественной войне.

Речь И.В. Сталина, директива партии и правительства, обращенные к народу, звучали как могучий тревожный набат, в котором слышались отзвуки знаменитого ленинского призыва: "Соцалистическое отечество в опасности!". Чувствовалось, что гневный и призывный голос этого набата замолкнет лишь тогда, когда последний фашистский захватчик покинет пределы нашей Родины".

Хочу только добавить, что каждая строчка этого исторического обращения была им выношена, выстрадана, взвешена и продумана, спустя более полувека ее нельзя читать без сильного душевного волнения. Она вся какая-то необычная, в ней ощущается дыхание многовековой российской истории.

Вскоре после 3 июля Светлану отправили в Сочи, вместе с ней уехала ее няня Саша, А.А. Бычкова, и ее "личник" Михаил Никитович Климов, в нашей семье его называли Клинчем. Михаил Никитович был порядочным и интеллигентным человеком и пользовался нашим полным доверием. Что же касается появившихся в последнее время утверждений об охранниках Василия, то, насколько мне известно, их у него не было, да он бы их и сам не потерпел.

В конце июля Сталин пригласил к себе мою мать, и у них была доверительная беседа, о которой потом она не раз вспоминала. Он тогда сказал ей, что война будет очень тяжелой и кровопролитной, нам еще придется отступать и отступать, но победа будет за нами, в этом никто не может сомневаться. Потом он попросил взять с собой детей, бабушку, деда и поехать к Светлане в Сочи, чтобы ей одной не было тоскливо и одиноко в это тяжелое время.

Вскоре мы все уехали в Сочи, вместе с нами отправились жены Василия и Якова, Гуля и ее няня, а также сестра-хозяйка из Зубалова А.Н. Накашидзе.

Тогда же Сталин встретился с Евгенией Александровной и сделал ей аналогичное предложение. Евгения Александровна отказалась: у нее теперь пятеро детей, трое своих и двое мужа, ехать таким "колхозом" к Светлане нет никакого смысла, наверное, лучше, сказала она, ей отправиться в Свердловск, куда командировали ее мужа, крупного специалиста по подъемным кранам. На том и порешили, и Евгения Александровна со всем своим "колхозом" поехала в Свердловск.

В Сочи мы все жили на сталинской даче в районе Мацесты. Теперь там располагается пансионат "Зеленая роща". Корпуса этого пансионата теперь перестроены и отстроены заново, вырос большой многоэтажный корпус, а в наше время там была очень небольшая дача, в которой любил отдыхать Сталин.

Возле дачи росли мандариновые деревья, фейхоа, которые на зиму укрывали стеклянными панелями, защищая их от холода. Внутри дачи имелись бильярдная, кегельбан и маленький бассейн, который мог заполняться пресной или морской водой. Этот уголок в предместье Сочи отличается изумительным микроклиматом, к вечеру с гор спускается холодный воздух, неся с собой прохладу, поэтому там никогда не бывает изнурительной духоты и влажности. Самое яркое впечатление детства от тех дней — море светлячков, вой шакалов по ночам в горах и хор цикад, не смолкавший днем и вечером. И еще ванна, которая в отличие от обычной была почти полностью утоплена в полу. Мы пробыли в Сочи недолго, ближе к осени уехала Светлана с Клинчем и няней, Галина Бурдонская и Юля. Поздней осенью мы уехали из Сочи в Куйбышев, где уже была Светлана, ехали окружным путем — через Тбилиси, Баку, Красноводск и Ташкент. В Тбилиси дед почувствовал себя плохо и решил больше не ехать, остаться в Грузии. Сергей Яковлевич любил Грузию, здесь прошла его молодость, здесь оставались друзья, он вскорости почувствовал себя лучше, а потом здоровье пошло на поправку, ему тогда было уже семьдесят шесть лет.

За те несколько дней, что мы провели с дедом в Тбилиси, он успел нам показать некоторые городские достопримечательности, увидели мы и Авлобарскую типографию, вход в которую был сооружен в стене колодца.

От Баку до Красноводска мы добирались теплоходом. Был сильный шторм, многие пассажиры, в том числе и курсанты Бакинского военно-морского училища, страдали от морской болезни. И тут бабушка, вспомнив молодость и навыки операционной сестры военно-полевого госпиталя, стала оказывать этим людям необходимую помощь. И еще мне врезалось в детскую память посещение Музея 26 бакинских комиссаров под Красноводском, в том месте, где их расстреляли 20 сентября 1918 года.

В Куйбышев мы приехали, кажется, в ноябре 1941 года и узнали, что у Галины Бурдонской и Василия родился сын, названный Александром. Снова мы жили одной большой семьей, но уже в Куйбышеве, в особняке на Пионерской улице.

Светлана и Леонид учились в школе, там же и младшие сыновья А.И. Микояна — Вано и Серго. Трое его старших сыновей — Степан, Владимир и Алексей — воевали, все они были летчиками.

В Куйбышеве мы узнали, что Яков попал в плен, а Юлия Исааковна арестована.

5 декабря 1941 года началось контрнаступление наших войск под Москвой, которое завершилось сокрушительным разгромом фашистских группировок. А в канун его, 7 ноября, состоялся знаменитый военный парад на Красной площади. С трибуны Мавзолея Сталин напутствовал войска: "Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков — Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!" Прямо с Красной площади воины шли в бой: за Москву!

Враг был отброшен от стен столицы, это означало, что отныне с блицкригом было покончено, впервые с начала второй мировой войны вермахт был вынужден сдавать захваченные позиции. Битва под Москвой ознаменовала всемирно-исторический поворот в ходе второй мировой войны.

Сбывались слова, сказанные Сталиным моей матери. Но враг был еще силен и до его полного поражения было тогда далеко. Чтобы добиться Победы, нам пришлось отступить до Сталинграда, выдержать Ленинградскую блокаду, разгромить врага на берегах Волги и на Курской дуге, изгнать фашистских оккупантов с нашей территории, освободить пол-Европы, взять Берлин и заплатить за это самую дорогую цену — кровью миллионов.

Я много раздумывал над вопросом: а можно ли было достичь победы с меньшими потерями? Этот вопрос принципиальный, хотя, конечно, умный человек понимает, что война есть война и заранее рассчитывать потери — проблема сложная. Помните известную песню Б. Окуджавы из кинофильма "Белорусский вокзал", где есть такие строки: "А нам нужна одна победа, одна на всех, мы за ценой не постоим"? Так вот, я считаю, что стратегии тогда такой не было, хотя нынешние ниспровергатели истории усиленно внушают это нашему народу. Потому, что не было примыкающего к такой стратегии тезиса — после нас хоть потоп! Люди, стоявшие тогда у руководства, знали, что важно не только отстоять Отечество, но и укрепить его независимость, двигать дальше развитие социализма, улучшать жизнь людей, а решать такие огромные задачи можно только с живыми людьми, и стратегия — победа во что бы то ни стало — могла привести лишь к выжженной пустыне, и за четыре года наш народ не смог бы совершить свой новый подвиг: восстановить порушенное войной хозяйство и высокими темпами развивать экономический потенциал страны.

Да, конечно, потери могли бы быть меньше, если бы нам не пришлось воевать на своей территории, ведь основные потери у нас были не на фронте, не среди военных, а среди мирного населения. Из 27 миллионов погибших лишь 8 миллионов человек — это воинские потери. И почти 20 миллионов человек — мирного населения! Какое злодейское преступление гитлеровцев, перед которым меркнет все, что до этого видела история человечества.

Я перечитал горы литературы о войне, в том числе и сочинения "новых" историков, сопоставил эти знания с тем, что мне рассказывали люди, прошедшие войну, и убедился в главном: ход и исход войны были вполне закономерны, и даже если бы нам удалось избежать каких-то ошибок, а ошибки в такой гигантской войне были неизбежны, общий итог потерь не претерпел бы значительных изменений.

Многие тенденциозные публикации последних лет, рисуя предвоенное и военное время как цепь сплошных ошибок и преступлений, не могут, однако, дать вразумительного ответа на вопрос: а как и почему мы смогли одолеть столь сильного врага, опирающегося к тому же на развитой промышленный потенциал всей Европы. Что помогло нам победить? Но ответить на этот вопрос надо.

В значительной степени ответ на этот вопрос кроется в предвоенном двадцатилетии.

Как известно, через год после введения нэпа В.И. Ленин сказал, что отступление закончено и что теперь лозунгом дня является перегруппировка сил для подготовки наступления на частнохозяйственный капитал, а в своем последнем публичном выступлении 20 ноября 1922 года он с полной уверенностью заявил, что "из России нэповской будет Россия социалистическая". В соответствии с ленинскими установками на основе директив XV съезда ВКП(б) (декабрь 1927 года) был разработан первый пятилетний план, сердцевиной которого было создание в стране крупной индустрии — главного фундамента обороноспособности СССР.

Уже в это время мир капитала вползал в глубокий экономический кризис и великую депрессию, усилившие опасность новой войны и интервенции против Республики Советов.

В Политическом докладе XV съезду партии И.В. Сталин отмечал:

"Если года два назад можно было и нужно было говорить о периоде некоторого равновесия и "мирного сожительства" между СССР и капиталистическими странами, то теперь мы имеем все основания утверждать, что период "мирного сожительства" отходит в прошлое, уступая место периоду империалистических наскоков и подготовки интервенции против СССР, и сформулировал вытекающую из этого задачу: "учесть противоречия в лагере империалистов, оттянуть войну, откупившись от капиталистов, и принять все меры к сохранению мирных отношений", подчеркнув, что "основа наших отношений с капиталистическими странами состоит в допущении сосуществования двух противоположных систем"".

В первую пятилетку (1929–1932) отечественная промышленность совершила качественный скачок, народное хозяйство страны прочно встало на индустриальную основу с использованием новейшей технологии, было построено 1500 крупных промышленных предприятий, в том числе такие гиганты, как Днепрогэс, Магнитогорский и Кузнецкий металлургические комбинаты, Запорожсталь, ЗИЛ, московский "Шарикоподшипник", Сталинградский и Харьковский тракторные заводы, Ростовский, Ташкентский и Гомельский заводы сельскохозяйственных машин. Произошел решительный поворот в размещении производительных сил в восточном направлении, который имел глобальное значение и помог нам выиграть войну — это было прозорливое решение с дальним и оправдавшим себя прицелом.

Благодаря этой промышленной революции страна обрела экономическую независимость, державность, прочную основу для роста национального благосостояния.

Важнейшим результатом первой пятилетки были ликвидация безработицы и начало всеохватывающего социалистического соревнования, рождение подлинного трудового энтузиазма, которого еще не знала история. Заметно улучшилось материальное положение трудящихся, неизмеримо вырос культурный и общеобразовательный уровень народа. Всего за две пятилетки, действительно в исторически кратчайшие сроки, СССР стал второй по индустриальной мощи державой. Это был великий подвиг всего советского народа. Это была демонстрация возможностей и преимуществ социалистической системы. Коренные изменения произошли на селе. В канун первой пятилетки сельское хозяйство оставалось крайне отсталым. В 1927 году член Коллегии Народного комиссариата земледелия РСФСР К Д. Савченко (близкий друг деда и всей нашей семьи) писал в записке на имя Сталина:

"Принимая во внимание увеличение населения, скот в переводе на крупный в абсолютном отношении имеет к довоенному (к 1913 году) 91,8 процента, а на одну душу сельского населения всего 86,8 процента; лошади — 80 процентов к довоенному, а на одну душу населения только 75,6 процента. Вся валовая продукция сельского хозяйства достигла лишь 85,5 процента к довоенному, а товарная его часть только 63,9 процента на душу сельского населения. Вот что представляет наше сельское хозяйство по сравнению с довоенным".

Для сравнения приведу такие цифры: если в 1913 году урожайность зерновых составляла в России около семи центнеров с гектара, то в Германии соответственно около двадцати пяти, а в Бельгии — около тридцати центнеров с гектара. К 1928 году село, по сути, стало потребительским, оно потребляло то, что производило, ее основной фигурой стал середняк. Мелкое сельское хозяйство вошло в противоречие со всем курсом на дальнейшее развитие страны, оно неспособно было обеспечить создание ее мощного экономического потенциала.

"Выход, — говорил Сталин на XV съезде ВКП(б), — в переходе мелких и распыленных крестьянских хозяйств в крупные и объединенные хозяйства на основе общественной обработки земли, в переходе на коллективную обработку земли на базе новой, высшей техники. Выход в том, чтобы мелкие и мельчайшие крестьянские хозяйства постепенно, но неуклонно, не в порядке нажима, а в порядке показа и убеждения, объединялись в крупные хозяйства на основе общественной, товарищеской, коллективной обработки земли, с применением сельскохозяйственных машин и тракторов, с применением научных приемов интенсификации земледелия. Других выходов нет".

К началу массовой коллективизации, решение о которой было принято осенью 1929 года, каких-либо сомнений и возражений по поводу ее необходимости в партии не было. Такова была и общая тенденция в мире: крупные, механизированные хозяйства в основном и обеспечивали нужды страны и населения в производстве сельскохозяйственной продукции. Эта тенденция прогрессивно развивается и ныне. В США, например, 88 процентами всей обрабатываемой земли владеют 15 процентов крупных хозяйств, в то время как 85 процентов американских фермеров занимают 12 процентов всей обрабатываемой земли в США. Для создания такой структуры Америке потребовалось две сотни лет мирного развития. У нас такой роскоши не было.

Попытку создать новую систему сельского хозяйства по западному образцу предпринял в 1906–1911 годах крупный государственник в России П.А. Столыпин, но она не удалась. Слишком живучими оказались общинные традиции на русской земле, да и мирных лет России никто не подарил, с убийством Столыпина в 1911 году его реформа стала затухать и окончательно потухла в 1914 году с началом первой мировой войны. Не была и решена задача создания на базе частной собственности на землю кулачества как основной опоры царского режима.

Коллективизация в деревне была завершена практически во второй пятилетке. Если в начале ее развитие шло нормально, крестьяне охотно вступали в коллективные хозяйства, то с форсированием темпов коллективизации, массовым "раскулачиванием", которое проводилось жестко и неразборчиво, в результате чего пострадал и середняк, возникло широкое недовольство крестьянства, сопровождаемое в ряде мест вооруженными выступлениями. Гибли недовольные крестьяне, гибли коммунисты, активисты колхозного движения, происходила массовая депортация крестьянства. Необходима была корректировка процесса. Статья Сталина "Головокружение от успехов" внесла определенное успокоение на село.

К концу 30-х годов все уже было позади, в том числе и страшный голод 19321933 годов, поразивший житницы страны — Украину, Дон, Кубань, Поволжье, области Черноземья и Центральной России. Сегодня многие утверждают, что он был вызван коллективизацией. Может быть, в каких-то отдельных районах голод был сознательно "организован", чтобы дискредитировать коллективизацию и вызвать гнев крестьянства. Но утверждать, что этот голод никак не связан со стихийным бедствием, не соответствует действительности. Голодные годы — бич России (что, впрочем, мало отражалось на экспорте хлеба). В XVIII веке было, например, тридцать четыре таких голодных года, в XIX веке — свыше сорока. Особенно сильным был голод в 1833 году, в 18451846 годах, в 1851 году, 1855 году, в 1872 году, в 1891–1892 годах. В начале XX века голодными оказались годы: 1901, 1905, 1906, 1907, 1908, 1911 и 1912, 1921–1922-й. В такой же последовательности расширялась и территория голодных земель. Если в 1880–1890 годы число охваченных голодом губерний колебалось от шести до восемнадцати, то в 1911–1912 годах число таких губерний поднялось до шестидесяти. Голод начала двадцатых годов унес около пяти миллионов жизней. Можно представить, какую страшную дань заплатила Россия этому прожорливому владыке! И разве государственники советской эпохи могли смириться с этим страшным бичом?

К сожалению, история не давала нам достаточного времени на различные поиски более или менее безболезненных путей преобразования села, даже первоначальная идея по этапности коллективизации была скорректирована в сторону более жестких сроков: слишком бурным и масштабным оказался процесс индустриализации страны, процесс перевооружения армии, потребовавший решения продовольственной задачи в более близкие сроки. Крестьянин понес большие жертвы, можно сказать, он принес их на алтарь той могучей державы, которая была создана во многом на основе его труда и лишений, об этом надо помнить всегда.

Как бы то ни было, но голод перестал быть бичом в нашей стране (за исключением отдельных районов в годы военного лихолетья).

К 1939 году голод был уже позади, сплошная коллективизация была реальностью, в колхозах появилось много техники, о которой раньше и мечтать не смели, в село пришла электрификация и радиофикация, культура и ее ценности. Вера в колхозы окрепла, и по мере сглаживания временем репрессий, переселений эта вера продолжала расти, перед войной уже подавляющее число крестьян свою жизнь прочно связывало с колхозами. Образ жизни, связанный еще с традициями общинного склада, продолжал свое существование и значительно обогатился. Коллективизация открыла и новые возможности — крестьяне в массе своей могли дать своим детям впервые классное образование, перед детьми открылись невиданные ранее горизонты: сколько сельских детей стали с тех лет учеными, писателями, инженерами, крупными хозяйственниками, партийными руководителями, военачальниками, деятелями культуры и народного просвещения. Вот когда открылась бездна талантов на селе!

Логика последующих событий доказала, что крестьянство, связав свою жизнь с колхозным строем, в годы войны защищало этот строй, Советскую власть, спасало колхозную собственность во время немецкой оккупации (что уж совсем не вписывается в построения наших либеральных демократов, доказывающих чуждость колхозов, необходимость их полной ликвидации в пользу частной собственности и фермерства).

В 1939 году промышленность получила гарантированную сырьевую базу, была достигнута высокая степень самообеспеченности — залог экономической независимости.

Но, по существу, колхозному строю, с момента его становления, не давали развиваться. Перестройка, которая началась под лозунгом — дать колхозам самостоятельность, самим решать свои дела, обернулась диктатом и насильственной деколлективизацией. Я долго не мог понять, кому это выгодно, если крестьяне стоят за сохранение колхозов. Ответ на свой вопрос услышал в одной из телевизионных передач, и он меня, не скрою, поразил: это нужно Западу, который прекрасно понимает, что если нашей колхозно-совхозной системе перестанут мешать нормально работать, восстановят принцип оплаты по труду и восстановят паритет цен на промышленную и сельскохозяйственную продукцию, она завалит мир дешевым продовольствием и разорит западноевропейских и американских фермеров.

Кстати, паритет цен — это основа союза рабочих и крестьян, что всегда прекрасно понимали партия и ее руководители. И не случайно Ф.Э. Дзержинский, занимавший с 1924 года пост Председателя ВСНХ СССР, получал от простых крестьян письма следующего содержания:

"Т. Дзержинскому!

Собравшись сегодня и помолясь Господу Богу о твоем здоровье, мы, казаки Конотопского уезда дер. Поповка выражаем тебе, нашему печальнику земли русской, искреннюю и глубокую нашу благодарность за твой режим экономии и снижение цен на мануфактуру и прочее. Дай тебе Бог здоровья и пожить подольше, и создать побольше таких режимов, а то мы было уже совсем пропали от дороговизны железа и др. и от дешевизны нашего хлеба.

По уполномочению казаков Павел Степко.

20.6.1926".

Или:

"Тов. Дзержинский!

От имени крестьян глухой деревушки далекой Брянской губ. приношу тебе глубокую пролетарскую благодарность за твой спасительный для нас режим экономии, желаю тебе здоровья и в будущем проводить такие меры к спасению завоеваний революции, которой угрожала смертельная опасность задушения большим количеством выпущенных денег.

Смело действуй, мы, крестьяне, с тобой и за тебя.

С пролетарским приветом Матвей Зюганов.

25.6.1926"[13]

Я не хочу обелять недостатки коллективизации и аграрной политики партии, они видны и о них написано много литературы. Видели их и сами руководители. Сталин не раз подчеркивал, что быстрые темпы коллективизации были вынуждены. Не случайно, как вспоминал У. Черчилль, на его вопрос о коллективизации, заданный во время визита в Москву в конце августа 1942 года, Сталин прямо ответил ему: это было "страшной войной".

То был первый визит Черчилля к Сталину. Впоследствии он его описал так:

"Я прибыл в Кремль и впервые встретился с великим революционным вождем и мудрым русским государственным деятелем и воином, с которым в течение следующих трех лет мне предстояло поддерживать близкие, суровые, но всегда волнующие, а иногда даже сердечные отношения".

Тогда, во время их первой личной встречи, У. Черчилля особенно поразила мгновенная реакция Сталина на запланированную союзниками на конец 1942 года военно-стратегическую операцию в Северной Африке на территории Марокко и Алжира, получившую кодовое название "Торч", о которой ему рассказал Черчилль:

"В этот момент Сталин, по-видимому, внезапно оценил стратегические преимущества "Торч". Он перечислил четыре основных довода в пользу "Торч". Во-первых, это нанесет Роммелю удар с тыла; во-вторых, это запугает Испанию; в-третьих, это вызовет борьбу между немцами и французами во Франции; в-четвертых, это поставит Италию под непосредственный удар.

Это замечательное заявление произвело на меня глубокое впечатление. Оно показывало, что русский диктатор быстро и полностью овладел проблемой, которая до этого была новой для него. Очень немногие из живущих людей смогли бы в несколько минут понять соображения, над которыми мы так настойчиво бились на протяжении ряда месяцев. Он все это оценил молниеносно".

Но вернемся к теме коллективизации. При всех ее недостатках и издержках коллективизация села стала одним из фундаментальных слагаемых Победы.

За предвоенные пятилетки совершенно изменился облик страны и ее народа. Принятая в декабре 1936 года Конституция СССР законодательно закрепила эти изменения и все социальные достижения нового строя. Для людей, живших в те годы, был характерен оптимистический настрой. Это хорошо отразила самая любимая песня тех лет "Широка страна моя родная", впервые прозвучавшая в кинофильме "Цирк". Те, кто глумится сегодня над этой песней, либо зачумленный глупец, либо невежда, не понимающий, что мир сегодня и мир 30-х годов не имеют между собой ничего общего. Я напомню только одну "деталь" — тогда в мире существовала колониальная система, около двух третей трудового населения земного шара проживали в нищете и бесправии в колониях, полуколониях и зависимых странах Азии, Африки и Южной Америки, а над Европой нависла тень фашизма. Расовая дискриминация была явлением обыденным, а о правах человека, о демократии что-то никто не шумел. На нашу страну многие угнетенные народы смотрели с надеждой и верой.

Советские люди гордились своей страной, любили ее и готовы были защищать до последней капли крови. Поэтому и победили в 1945-м.

И, наконец, еще один естественный фактор способствовал обеспечению нашей Победы. Я имею в виду внешнеполитическую деятельность Советского государства в 30-е годы, а точнее — ее определенные результаты, достигнутые в предвоенный период.

Как известно, на гребне экономического кризиса в Германии к власти пришла национал-социалистская партия А. Гитлера. 28 января президент страны П. Гинденбург дал отставку К. фон Шлейхеру и поручил Гитлеру сформировать новое правительство. Так 30 января 1933 года фашистская партия овладела в Германии государственной властью.

А 1 февраля того же года Людендорф, один из немецких генералов, участник капповского путча 1920 года, пытавшегося реставрировать монархический режим, и один из руководителей фашистского путча в Мюнхене в 1923 году, направил письмо президенту Германии, в котором писал: "Назначением Гитлера рейхсканцлером вы выдали немецкое отечество одному из наибольших демагогов всех времен. Я торжественно предсказываю вам, что этот человек столкнет наше государство в пропасть, ввергнет нашу нацию в неописуемое несчастье. Грядущие поколения проклянут вас за то, что вы сделали".

Это был фашистский переворот, заранее подготовленный путем закулисного сговора заправил германских монополий, финансового капитала, крупных землевладельцев и генералитета при тайном соучастии лидеров правых социал-демократов. "Майн кампф" — программный манифест Гитлера — провозгласил немецкую нацию избранной, высшей.

Было объявлено, что немцы, как "раса господ", должны властвовать над миром, отсюда и идея "третьего рейха".

В своем манифесте Гитлер поставил под сомнение необходимость существования России как самостоятельного независимого государства.

Русские, как и все славяне, будучи "неполноценными", "выродившимися", подлежат физическому сокращению. Им были определены места в резервациях и роль обслуги арийцев. Россия же подлежала разделу и расчленению. "Майн кампф" объявил марксизм и коммунизм главными врагами "третьего рейха".

Официальной военной доктриной фашизма явилась теория "тотальной войны", которая, по существу, не делала никаких различий между армией и мирным населением, готовилось разрушение городов и деревень, массовый отстрел мирного населения, вплоть до физической ликвидации целых народов, угон в Германию наиболее трудоспособных людей для каторжных работ.

С приходом Гитлера к власти все эти античеловеческие планы вступили в действие. Поджог рейхстага и последующие запрещения сначала Коммунистической партии Германии, затем социал-демократической, массовое сожжение книг прогрессивных авторов, выход Германии из Лиги Наций были ступенями подготовки войны, нового порядка в Европе.

Дальнейшие события развивались с калейдоскопической быстротой. В ночь на 30 июня 1934 года, получившей название "ночи длинных ножей", была учинена кровавая расправа над политическими противниками режима. 2 августа 1934 года после смерти престарелого Гинденбурга Гитлер был объявлен верховным главнокомандующим вооруженными силами, а также "фюрером и рейхсканцлером германского народа", и он становится полновластным правителем рейха.

9 октября 1934 года в Марселе проводится тщательно подготовленная гестапо злодейская акция "Меч тевтонов". Некий В. Георгиев выстрелами в упор убил югославского короля Александра I и смертельно ранил министра иностранных дел Л. Барту. Барту последовательно выступал за сильную внешнюю политику, отвечающую национальным интересам Франции, за сближение с СССР, справедливо полагая, что союз между этими державами способен обуздать любого агрессора в Европе. Газета "Берлинер бёрзен цайтунг" прокомментировала гибель Барту так: "Кто знает, какие средства пытался бы пустить в ход этот старик с сильной волей. Но костлявая рука смерти оказалась сильнее дипломатической воли Барту. Смерть появилась в надлежащий момент и оборвала все нити".

1 марта 1935 года Лига Наций передала Саарскую область с ее развитой угольно-металлургической базой, находившуюся с 1919 года в управлении специальной комиссии Лиги, вновь Германии — после проведенного под контролем гестапо плебисцита среди населения о присоединении. Версальский мир был взорван, полная его ликвидация оказалась лишь делом времени. В марте 1935 года Германия принимает закон о введении всеобщей воинской повинности и создании полумиллионного вермахта, в нарушение Версальского договора. Однако конференция представителей Великобритании, Франции и Италии, собравшись в итальянском городе Стрезе в апреле 1935 года по поводу этих противоправных действий, ограничилась лишь выражением "сожаления". Восприняв такую реакцию как поощрение, Гитлер издает 2 мая 1935 года секретную директиву о захвате Рейнской области, объявленной в Версале демилитаризованной зоной. 21 мая был принят тайный закон "Об обороне империи", определивший курс на экономическую подготовку к войне, а 18 июня, опять-таки в нарушение Версальского договора, было подписано англогерманское морское соглашение, санкционировавшее значительное увеличение военно-морского флота Германии.

В том же 1935 году началась вооруженная агрессия европейского фашизма: Италия без объявления войны начала боевые действия против Эфиопии. 7 марта 1936 года Германия оккупирует Рейнскую демилитаризованную зону.

Но в это же время в Испании в феврале 1936 года на парламентских выборах одерживает победу Народный фронт, включавший в себя широкие демократические силы — от коммунистов до католиков. В конце апреля — начале мая 1936 года Народный фронт Франции одерживает победу на выборах. Это был вызов фашизму.

В июле 1936 года начинается фашистский мятеж в Испании, поддержанный открытой германо-итальянской интервенцией. Это вызвало гражданскую войну, на помощь республиканской Испании отправились добровольцы-антифашисты из 54 стран мира. Борьба шла два года.

В августе 1936 года фашизм приходит к власти в Греции, а правительства Англии, Франции и США принимают решение о невмешательстве в войну в Испании.

В этом же 1936 году на другом конце планеты — в Японии — кабинет министров принимает секретный документ "Курс внешней политики Японии", нацеленный на завоевание Японией господства в Азии и в бассейне Тихого океана. А 25 ноября 1936 года Германия и Япония заключают милитаристский "Антикоминтерновский пакт". В беседе с британским лордом-хранителем печати А. Иденом И.В. Сталин в марте 1935 года сказал, что в мире "положение сейчас хуже, чем в 1913 году, потому что в 1913 году был только один очаг военной опасности — Германия, а сейчас имеются два очага военной опасности — Германия и Япония".

Однако Европа занимала пассивную позицию и больше потворствовала агрессорам, нежели боролась с ними. 1937 год ознаменовался заключением итало-английского соглашения (2 января) о Средиземном море, развязывающего руки Италии в ее действиях против испанских республиканцев. 20 марта было подписано соглашение о сотрудничестве между испанскими мятежниками — франкистами и Германией, ровно через месяц немецкая авиация стерла с лица земли испанский город Гернику.

24 июня 1937 года Гитлер издает директиву "О единой подготовке вермахта к войне", включающую планы захвата Австрии, войны против Франции и Польши, углубления интервенции в Испании.

7 июля 1937 года Япония напала на Китай, началась японо-китайская война. 21 августа того же года СССР заключает с Китаем договор о ненападении.

5 ноября Германия провозгласила ближайшей своей целью присоединение Австрии и Чехословакии, а на другой день Италия примкнула к "Антикоминтерновскому пакту". В том же месяце, 19 числа, в Оберзальцберге состоялась встреча входящего в состав британского кабинета министров лорда — председателя совета Э. Галифакса с А. Гитлером, на которой Германия получила согласие Англии на свою экспансию в Центральной Европе. Лорд назвал Германию "бастионом Запада против большевизма" и предложил создать нечто вроде "пакта четырех", включающего Германию, Англию, Францию и Италию как основы для "продолжительного мира в Европе", антисоветской направленности. Эта идея была доминирующей в английской дипломатии всего предвоенного периода.

11 декабря 1937 года Италия вышла из Лиги Наций.

За океаном, в США, в начале 1938 года была принята программа вооружения, предусматривающая усиление воздушной обороны, расширение военной промышленности и увеличение военно-морского флота.

8 феврале 1938 года в Румынии устанавливается монархо-фашистская диктатура, а в марте Германия осуществила вторжение своих войск в Австрию (операция "Отто"). Правительство СССР осудило эту аннексию и выразило готовность в случае агрессии против Чехословакии оказать ей помощь. СССР предложил немедленно созвать международную конференцию в интересах сохранения мира. Но эти предложения не нашли поддержки. 2 апреля того же года правительство Великобритании официально признало аншлюс Австрии, а спустя четыре дня это сделало правительство США.

Потворство агрессорам продолжалось. 16 апреля 1938 года в Риме заключается "джентльменское соглашение" между Англией и Италией, по которому Великобритания признала захват Италией Эфиопии и "особые интересы" Италии в Испании.

26 апреля СССР вновь заявляет о своей готовности оказать Чехословакии помощь и обеспечить ее безопасность. Это был единственно реальный голос защиты в атмосфере обманного миротворчества и предательского пособничества агрессору.

В конце апреля Великобритания принимает новую программу вооружений.

30 мая в Германии утверждается "план Грюн", решивший судьбу Чехословакии, а на Дальнем Востоке тем временем тихо занималась заря новой агрессии: японцы готовились к вторжению в нашу страну. Захватив в 1932 году Маньчжурию, они создали в середине 1937 года на ее границе с СССР и Монголией одиннадцать укрепленных районов, построили шоссейные дороги и разместили вдоль границы сильные воинские гарнизоны. Здесь была сосредоточена основная группировка Квантунской армии.

Начались бесконечные инциденты на границе с СССР, провоцирующие напряженность. С 1936 до вторжения было зафиксировано 231 нарушение, из них 35 можно было считать как крупные боевые столкновения. Были случаи захватов наших судов. Японцы стали нагло браконьерствовать в наших территориальных водах, заниматься незаконной ловлей рыбы. Дело дошло до того, что под прикрытием военных судов на это дело было брошено полторы тысячи японских рыболовных судов.

19 июля 1938 года группа японских фашистских молодчиков произвела налет на здание советского полпредства в Токио. Напряженность на Дальнем Востоке нарастала, дело шло к военному конфликту. Он разразился 29 июля 1938 года, тридцать восемь тысяч вооруженных японцев, оснащенных танками, артиллерией, бронепоездами, авиацией, кавалерией, вторглись на территорию СССР у озера Хасан. Бои шли в течение двух недель и носили самый ожесточенный характер. В итоге к 9 августа японские войска были разгромлены и выброшены за пределы страны. 11 августа боевые действия у озера Хасан были прекращены. Этот боевой опыт Красной Армии лег ей в строку.

Но главные события разворачивались на европейских полях. 5 сентября 1938 года СССР снова настойчиво предлагает созвать международную конференцию в поддержку Чехословакии, над которой нависла угроза немецкой агрессии, но наш голос вновь был преступно проигнорирован Западом, который своим молчанием рассчитывал перевести стрелку милитаристских устремлений Гитлера с Запада на Восток, против СССР. Премьер-министр Великобритании Н. Чемберлен на переговорах в резиденции Гитлера в Баварских Альпах — Берхтесгадене — о судьбе Судетской области в Чехословакии, населенной этническими немцами, практически поддержал ее передачу Германии. Это было 15 сентября, а через неделю состоялась новая встреча Гитлера с Чемберленом в Годесберге, на которой он заявил английскому премьеру: "Между нами нет никаких противоречии, мы не будем вмешиваться в ваши дела вне Европы, а вы можете, ничего не опасаясь, предоставить нам свободу рук в Центральной и Юго-Восточной Европе".

Никаких возражений Чемберлена против такого плана не последовало, и Гитлеру оставалось только "сердечно" поблагодарить Чемберлена за его труды в переговорах по "спасению мира" и заверить его в своем давнем стремлении к дружбе с Англией. Судьба Чехословакии была решена.

Лишь один Советский Союз продолжал свою последовательную линию на защиту Чехословакии. 20 сентября СССР подтвердил свою готовность помочь Чехословакии на случай агрессии против нее в ответе на запрос ее президента Э. Бекеша. СССР сосредоточил на западной границе тридцать стрелковых дивизий, приведены были в боевую готовность авиация и танковые части для оказания помощи славянским братьям. Да и в самой Чехословакии имелись немалые силы для отпора агрессору, ее мощные пограничные укрепления не уступали немецкой линии Зигфрида и французской линии Мажино.

По свидетельству немецких экспертов, чехословацкие бункеры были "поражающе мощными, исключительно умело размещенными, глубокоэшелонированными при великолепном использовании характера местности". Сам фюрер прибыл на место для осмотра чехословацких оборонительных сооружений и был потрясен увиденным. А генерал-фельдмаршал Кейтель на Нюрнбергском процессе сказал: "Я твердо убежден, что если бы Даладье и Чемберлен сказали в Мюнхене: "Мы выступим", мы ни в коем случае не прибегли бы к военным действиям. У нас не было сил, чтобы форсировать чехословацкую линию укреплений, и у нас не было войск на западной границе".

Однако сопротивляться всерьез никто не собирался. 29–30 сентября 1938 года Англия, Франция, Германия и Италия подписали соглашение о расчленении Чехословакии, тогда же Англия и Германия подписали Декларацию о ненападении. Бенеш принял этот мюнхенский диктат, совершив национальное предательство: Гитлер получил зеленую улицу для полной оккупации страны, начало которой было положено уже в октябре того же года, а завершено в марте 1939 года. 18 марта Наркомат иностранных дел направил ноту германскому правительству о непризнании захвата Чехословакии. Советское правительство вновь предложило Великобритании немедленно созвать международную конференцию заинтересованных стран, чтобы предотвратить дальнейшее расширение агрессии. Сталин надеялся на реальность возможности сколотить общими усилиями антигитлеровский блок. Но до второй мировой войны оставались считанные месяцы.

Агрессия набирала свои гибельные обороты. В марте 1939 года Германия ультимативно потребовала от Польши передать ей Гданьск, а 22 марта захватывает Клайпеду. 27 марта были подписаны секретные соглашения о присоединении Испании к военно-политическому блоку Берлин — Рим, на следующий день в Мадрид вступили войска интервентов и Франко. 1 апреля франкисты господствовали на всей территории Испании. В тот же день США признали франкистский режим. Испания присоединилась к "Антикоминтерновскому пакту", к которому ранее присоединилась Венгрия. Франция признала режим Франко еще зимой 1939 года, разорвав дипломатические отношения с республиканцами.

В апреле 1939 года Италия захватывает Албанию.

3 апреля Гитлер утвердил план "Вейс", развязывающий агрессию против Польши. В кругу своих сподвижников фюрер говорил: "На повестке дня вопрос о расширении нашего жизненного пространства на Востоке и обеспечении Германии продовольственной базой, о решении проблемы Балтики. Не может быть и речи о сохранении Польши, и нам остается принять решение напасть на Польшу при первой же возможности". Первая возможность подвернулась в самом конце августа 1939 года. 31 августа фашисты инсценировали захват немецкой радиостанции якобы поляками в приграничном городе Глейвице, переодев в форму польской армии своих немецких уголовников и для вящей убедительности застрелив двенадцать из них. А через несколько часов началось вторжение Германии в Польшу, которое переросло во вторую мировую войну.

Интересное совпадение, в день, когда немцы организовали предлог для нападения на Польшу — 31 августа, — Красная Армия и войска Монгольской Народной Республики завершили разгром японских милитаристов, развязавших боевые действия у реки Халхин-Гол. Это уже было посерьезнее Хасана, и военные сражения продолжались не две недели, как тогда, а более трех месяцев. Но японцы получили такой серьезный урок, что это остудило их бредовые планы, и они так и не рискнули напасть на нашу страну в период Великой Отечественной войны.

Западные стратеги весь предвоенный период вели сложную и хитроумную игру, пытаясь навязать свою волю нам и немцам. С Германией они заигрывали и поощряли ее стремительно растущие претензий. Еще в мае 1939 года начались секретные переговоры между Великобританией и Германией о разделе мировых рынков; переговоры шли долго, у каждой из сторон были свои "вкусы" и аппетиты, и собирались они их удовлетворить за счет интересов СССР и других стран Европы, но не нашли консенсуса, переговоры затянулись вплоть до момента подписания советско-германского пакта о ненападении.

Однако Советский Союз упорно продолжал курс на сколачивание антигитлеровской коалиции, советская дипломатия видела как наилучший выход из ситуации тройственный пакт взаимопомощи между Великобританией, Францией и СССР. Такое предложение было (в какой раз!) сделано Советским правительством 2 июня 1939 года, но западные державы не пошли на него. Между тем свою закулисную игру-заигрывание с будущими противниками они вели исправно, 24 июля Великобритания подписывает соглашение о том, что признает особые нужды Японии в Китае, — соглашение Арита — Крейги.

Летом 1939 года Советский Союз предложил провести переговоры с военными миссиями Великобритании и Франции, такие переговоры начались в Москве 12 августа. О "глубокой заинтересованности" европейцев в этих переговорах говорят такие выразительные факты: договоренность о встрече была принята 23 июля, 5 августа военные миссии двух стран погрузились на пароход и со скоростью 13 миль в час пять дней плыли до Ленинграда и лишь 11 августа прибыли в Москву. И это в период раскаленной напряженности в Европе, когда дорог уже каждый час! По прибытию гостей выяснилось, что представитель Великобритании не имел при себе письменных полномочий, представитель Франции вроде бы их имел, но без права подписи какого бы то ни было документа. Конечно, десять дней переговоров оказались пустышкой.

Н.Г. Кузнецов, нарком, был участником этих переговоров, в своих воспоминаниях он рассказывает, что наши западные партнеры эти переговоры всерьез не воспринимали, затягивали их и не шли на конкретные договоренности. Между тем "напряженность международной обстановки усиливалась с каждым днем, времени терять было нельзя. Из создавшегося положения требовался выход, нужен был немедленный поворот в нашей внешней политике. От этого зависела безопасность Родины".

Николай Герасимович отмечает, что едва ли кто-либо ожидал тогда столь быстрого соглашения с Германией, но, учитывая сложную обстановку того времени, иного выхода у нас не было. В результате же мы обрели почти двухлетнюю отсрочку столкновения с фашистским агрессором.

Академик И.М. Майский, в те годы посол в Великобритании, писал в "Воспоминаниях советского дипломата", что европейские державы не шли на наши предложения о тройственном союзе, у нас было два выхода: либо политическая изоляция, либо соглашение с Германией. Политическая изоляция, когда на нашем востоке уже стреляли пушки, а Чемберлен и Деладье прилагали активные усилия, чтобы толкнуть Германию на СССР, когда в самой Германии еще колебались — в какую сторону направить первый удар, "в такой обстановке политика изоляции была крайне опасна. Оставался один выход — соглашение с Германией".

Барон В. Путлиц, дипломат, во время работы в германском МИДе внимательно следил за разворотом событий в 1939 году: "Я был кем угодно, только не образованным марксистом. Однако здравый смысл подсказывал мне, что, повинуясь чувству самосохранения, Советский Союз поступил так, как ему следовало поступить. Ни Гитлер, ни Чемберлен никогда не являлись друзьями Москвы. Когда они оба начинали грызться друг с другом, у Советского Союза не было никаких оснований вытаскивать из грязи ни того, ни другого". В. Путлиц впоследствии решительно порвал с фашизмом и бежал в Англию.

Этот документ исторического значения — пакт о ненападении — был в те годы встречен неоднозначно. И по сей день вокруг него кипят страсти, нас обвиняют в предательстве западных союзников и своих идеологических принципов. Что касается предательства, то читателю из вышеизложенного текста, очевидно, самому видно, кто тогда кого предавал. Что касается идеологических обвинений, то время и здесь расставило все по своим местам. Нам тогда надо было в первую голову защищать свои национальные интересы, спасать Родину, ее независимость, честь, историю. И наш строй можно было отстоять, защитив страну, землю, народ, ибо, как показала развернувшаяся вскорости война, речь шла о жизни и смерти нашего Отечества и ее народа. Ни больше, ни меньше.

Я убежден, главное, что нам дал пакт — это не фактор времени, Гитлер тогда не был готов к войне с нами, и колебаний и сомнений на этот счет у фюрера было много, они оставались до последних часов нападения на нас. Пакт дал нам возможность отодвинуть наши границы на запад на двести пятьдесят — триста пятьдесят километров, а от Ленинграда на целых шестьсот километров в западном и на сто двадцать пять километров в северо-западном направлении. Это первое.

А второе — мировая война началась со схватки внутри империалистического мира, нам удалось использовать противоречия между капиталистическими государствами. Я вижу здесь некую аналогию с Брестским миром. Сталин не раз подчеркивал необходимость использовать противоречия в лагере империализма. Он приковывал внимание к главному выводу, сформулированному В.И. Лениным по итогам Брестского мира в 1918 году: пока международный империализм не побежден, "прямой долг социалистов, победивших в одной (особенно отсталой) стране, не принимать боя с гигантами империализма, стараться уклониться от боя, выждать, пока схватка империалистов между собой еще более ослабит их".[14]

Именно этот вывод лежал в основе всей политики, которую проводил Сталин в предвоенные годы, что и способствовало, в конечном счете, нашей Победе.

Благодаря пакту изменилось направление немецко-фашистской агрессии. Монстр, вскормленный и выращенный западными державами, вышел из-под их контроля. И вместо желанного нападения на СССР ринулся на Польшу. Великобритания и Франция, связанные Договором о взаимопомощи с Польшей, отказавшейся заключить аналогичный договор с Советским Союзом, вынуждены были объявить войну Германии. Вторая мировая война стала явью. Но пока это была "странная война".

Мы оказались, к неудовольствию Запада, реалистами и не дали втянуть себя в долгоиграющую игру с ними, раскусив их неискренность. Тогдашний посол Великобритании в СССР Сиде писал в одном из своих отчетов в 1940 году: "Я должен признать, что реализм большевиков и их национальные интересы диктовали им единственно приемлемое решение". Это свидетельство дипломата высокого ранга, который жил в том времени и фиксировал все рисунки того полотна, которое вскоре станет историей. Этого реализма не могли простить Сталину западные публицисты и историки, как до сих пор не прощают наши "демократические историки", черпающие свои аргументы из того же западного источника. Но тех-то понять можно, они апологетировали свои национальные интересы, которые отнюдь не совпадали с интересами СССР.

Хочу привести еще одно суждение — американского историка Б. Лиддел Гарта: "Сталин прекрасно сознавал, что западные державы давно склонны позволить Гитлеру двигаться на восток, на Россию. Возможно, он считал советско-германский пакт удобным средством, с помощью которого агрессивную деятельность Гитлера можно повернуть в обратном направлении. Другими словами, Сталин сталкивал лбами своих непосредственных и потенциальных противников. А это по меньшей мере означало ослабление угрозы Советской России и, вполне возможно, общее ослабление ее противников, что обеспечивало бы России доминирующее влияние в послевоенном мире".

И еще о двух моментах. Польша не была нашей жертвой. Ее судьба была решена еще 3 апреля 1939 года, когда Гитлер принял решение о войне с Польшей. Срок 1 сентября был определен в том же месяце и подтвержден 16 мая. И военный маховик был запущен. Американский историк Ф. Шуман заметил: "Все западные державы предпочитали гибель Польши ее защите Советским Союзом. И все надеялись, что в результате этого начнется война между Германией и СССР". Версия же, что пакт будто бы открыл зеленую улицу второй мировой войне, которую старательно дублируют наши "новые историки", сочинена в недрах послевоенной немецкой историографии, находившейся под влиянием национал-социализма. И второе. Что бы сегодня ни говорили о вхождении в состав Союза прибалтийских государств, Литва, Латвия и Эстония вошли в него в 1940 году совершенно добровольно и при заметном энтузиазме его народов (трудящихся, разумеется), на этот счет имеются многочисленные свидетельства западной прессы, передававшей свои репортажи с мест событий. Правда, оказалось, что правящая верхушка и владельцы капитала предпочитали бы власть германскую с ее новым порядком. И то, что под гитлеровским протекторатом эти территории становились не просто сателлитами, а заурядной колонией, которую хозяева просто в расчет не берут, их, видимо, не волновало. Как бы то ни было, но Советский Союз имел в 1940 году не враждебные государства на своих западных границах, а дружеские республики.

Иное дело обстояло с Финляндией. Здесь военный конфликт оказался неизбежным, хотя мы пытались его избежать и договориться на мирной основе. Вначале мы предложили заключить оборонный союз между СССР и Финляндией, но не нашли поддержки, затем попытались договориться о переносе советско-финляндской границы на Карельском перешейке на несколько десятков километров к северу от Ленинграда в обмен на вдвое большую территорию в советской Карелии. Переговоры по этому поводу начались в октябре 1939 года. С финской стороны их вел Ю.К. Паасикиви, будущий президент страны. Он считал эти предложения вполне приемлемыми, и войны можно было бы избежать. Паасикиви говорил впоследствии: "Со своей стороны, я считал еще во время переговоров, как и после них, лучшей для нас альтернативой достижение соглашения". Но эта разумная позиция не была поддержана финским правительством, переговоры были прекращены по указанию министра иностранных дел Элиаса Эрко, цинично заявившего, что у Финляндии есть "другие важные дела", видимо, он руководствовался девизом президента П.-Э. Свинхуда, считавшего, что "любой враг России должен всегда быть другом Финляндии".

Финны рассчитывали на свою мощную линию Маннергейма, которую они считали неприступной, и на свой альянс с фашистской Германией. Эту свою уверенность они не раз проявляли, совершая на нашей границе военные провокации. 28 ноября 1939 года СССР заявил о денонсации Договора о ненападении, заключенного между СССР и Финляндией в 1932 году, и отозвал своих представителей из страны. Через два дня началась война, которая завершилась 12 марта 1940 года заключением между СССР и Финляндией мирного договора. За месяц была сокрушена мощнейшая оборонительная линия Маннергейма в условиях, когда мороз в зоне боевых действий достигал 40–45 градусов, а глубокий снег при полном бездорожье сильно препятствовал применению военной техники.

Победа над Финляндией нам далась трудно, что позволило У. Черчиллю бросить фразу о том, что для Советской Армии финская кампания оказалась довольно плохой рекламой. На фоне фейерверковских блицкригов Гитлера эта трудная победа породила у некоторых политиков Запада, в том числе и в Германии, ощущение, что при более серьезном столкновении советский гигант рухнет и развалится.

В марте 1940 года Политбюро ЦК ВКП(б) критически проанализировало итоги этой войны и сделало важные выводы о необходимости значительного повышения боеготовности армии и флота. На расширенном совещании Главного военного совета, состоявшегося в апреле, Сталин призвал отказаться от преклонения перед старым опытом гражданской войны и ориентироваться на современный опыт войны в Европе и с Финляндией. И тем не менее победа была на нашей стороне.

В результате СССР получил даже больше, чем предлагал на переговорах: граница севернее Ленинграда была отодвинута на линию Выборг — Сортавала — Карельский перешеек; к СССР отошли небольшая территория с городом Куолоярви и часть полуостровов Рыбачий и Средний. СССР получил также в аренду на 30 лет с правом создания военно-морской базы, прикрывающей вход в Финский залив, полуостров Ханко. Одновременно договор предусматривал, что обе стороны "обязуются взаимно воздерживаться от всякого нападения одна на другую и не заключать каких-либо союзов или участвовать в коалициях, направленных против одной из Договаривающихся Сторон".

Нельзя при этом не заметить, что финнов подначивали к конфликту с нами с одной стороны Германия, с другой — Великобритания и Франция. Последние даже рассчитывали: если мы увязнем в этом конфликте, под видом помощи Финляндии нанести удар по Ленинграду и Мурманску, предполагая при этом, что японцы втянутся в конфликт на востоке, а Германия ударит по нашим центральным районам. Вот какие планы вынашивала британская и французская военщина вместо организации военной помощи поверженной Польше, с которой эти страны были связаны договорами о взаимопомощи.

Таким образом в канун Великой Отечественной войны СССР удалось отодвинуть свои границы, обезопасить страну, что стало одним из слагаемых будущей майской Победы.

Теперь поговорим о начальном периоде войны. В наши дни, когда обнаружилось большое количество любителей переписывать отечественную историю под флагом стирания "белых пятен", именно этот, начальный период Великой Отечественной стал площадкой сомнительных упражнений, ложных версий и очернительской критики. Особенно с использованием нетерпимых для исторической науки сослагательных наклонений. Я надеюсь, что не за горами то время, когда таких "специалистов" будут судить так же, как фальшивомонетчиков, что в свое время предлагал великий Сааведра Мигель де Сервантес, справедливо полагавший, что лживый историк так же опасен для общества, как и фальшивомонетчик. Что было бы, если.

Одним из обвинений Сталину, партии, всему тогдашнему строю ставится в вину наше отступление от государственной границы и подчеркивается, что если бы не репрессии в армии, не ошибки, допущенные в довоенный и начальный период войны, мы могли разбить противника уже на границе и война обошлась бы без такого количества людских потерь. И никакой фактор внезапности существенной роли не играл.

Звучит заманчиво, притягательно: кто не мечтал бы о блистательной победе без большой крови, потерь и лишений? Вот только реализма здесь нет и суровой правды.

Напомню эту суровую и горькую правду. К моменту нападения на нашу страну Германия повергла Польшу, без особого труда оккупировала Бельгию, Норвегию, Данию и Голландию, применив фактор внезапности, в течение нескольких недель наголову разбила превышающие по численности и вооружению объединенные англо-французские войска, по существу поглотила Европу и ее развитый промышленный и военный потенциал, людские ресурсы, что значительно превосходило по всем параметрам наши тогдашние возможности.

Гитлер одерживал победу за победой, перед ним падали ниц страны и армии, хотя никаких репрессий там не было. Как их не было в России 1812 года, однако Наполеон, вторгшийся в российские пределы 12 июня и располагая лишь конной тягой, уже в августе подошел к Москве, произошло знаменитое Бородинское сражение, и Бонапарт оказался в Москве, охваченной пожаром.

Фюрер, рассматривая 5 декабря 1940 года детальный план войны против СССР, хвастливо заявил: "Я не повторю ошибки Наполеона. Когда пойду на Москву, я выступлю достаточно рано, чтобы достичь ее до зимы". До сих пор Гитлеру все удавалось. В Советской России не удалось. Вступив на ее территорию, немецкие войска впервые узнали, что такое сопротивление. И к Москве они подошли значительно позже, нежели рассчитывали. Под Москвой был похоронен блицкриг и миф о непобедимости германской армии.

Что касается репрессий — это тема отдельного разговора, но я не разделяю ту точку зрения, что именно они повинны в нашем отступлении и будь в войсках такие военкомы, как Блюхер и Тухачевский, война закончилась бы быстрее и менее кроваво. Это в лучшем случае иллюзия, а может быть, сознательный обман. И Блюхер, и Тухачевский, и, как показала жизнь, Ворошилов, и Тимошенко, и многие другие герои гражданской войны по своим знаниям и талантам оказались за чертой современной войны. Я уже не говорю о том, что за Блюхером и Тухачевским тянется свой кровавый след со времен гражданской войны и что они, каждый по-своему приложили свою руку к армейским репрессиям.

Чистка в армии была неизбежна, другое дело, что ее размеры, размах и персоналии оказались чрезмерными, но это хотя и с опозданием, было замечено и поправлено.

Сказывался и субъективизм — чрезмерное рвение некоторых наших военачальников. Очевидно, и заинтересованные службы иностранных разведок приложили свою руку к тому, чтобы "подброшенным" компроматом убрать то или иное лицо.

Однако будем справедливы. Тот состав военачальников, который вступил в войну, оказался на достойном уровне, это были руководители новой выучки и формации, которые смогли добиться перелома в ходе войны и обеспечить победу. Это Г.К. Жуков, Н.Г. Кузнецов, А.М. Василевский, К.К. Рокоссовский, Н.Ф. Ватутин, Б.М. Шапошников, Н.С. Конев, П.А. Ротмистров, И.Д. Черняховский и многие другие.

Интересно признание доктора Геббельса. В марте 1945 года он был назначен комиссаром обороны Берлина. Ознакомившись с досье своего генштаба, на советских военачальников, он вынужден был отметить: "Эти маршалы и генералы почти все не старше пятидесяти лет. С богатой политико-революционной деятельностью за плечами, убежденные большевики, исключительно энергичные люди, и по их лицам видно, что народного они корня. Словом, приходится прийти к неприятному убеждению, что военное руководство Советского Союза состоит из лучших, чем наше, классов".

Наше отступление было неизбежным и в силу внезапности нападения, и в силу безусловного превосходства нашего противника в боевом опыте, в могуществе его военного потенциала, опирающегося, еще раз повторюсь, не только на милитаризованную до зубов германскую экономику, но и на покоренную силу развитых европейских стран.

Мы же многое еще не успели, хотя, казалось, было сделано все или почти все, что было возможно в человеческих силах. За три года третьей пятилетки шло форсированное перевооружение армии, акцент был сделан на создание и производство новейших образцов военной техники, которые нередко превосходили зарубежные (танки Т-34, КВ-1, истребители Як-1, МиГ-1, штурмовики Ил-2 и другие), но эта современная военная техника начала поступать первыми партиями в армию лишь со второй половины 1940 года. Не удалось завершить в полном объеме работу по накоплению государственных резервов и мобилизационных запасов.

Остро ощущалась нехватка черных и цветных металлов, нефтепродуктов. И тем не менее прочный оборонный фундамент нам удалось ценой огромного напряжения всех сил построить. Если в 1938 году рост военных ассигнований по сравнению с 1937 годом вырос на 131,4 процента, то в 1940-м уже на 324,6 процента. Г.К. Жуков, анализируя ход выполнения программ вооружения основных родов войск в период с 1939-го до середины 1941 года, отмечал, что основы экономики страны с военной, оборонной точки зрения были заложены правильно, прочно и своевременно.

Удар, обрушенный на нашу страну на рассвете 22 июня 1941 года, был такой мощи и силы, что выдержать его вообще казалось невозможно. У. Черчилль, один из трезвых западных политиков, утверждал, что такого удара не выдержало бы ни одно из правительств, когда-либо созданных человечеством.

Но страна, ее народ выдержали и, несмотря на всю горечь и тяжесть отступления, смогли смобилизоваться в кратчайшие сроки и уже к концу года дать решающее победоносное сражение под Москвой. Причем одновременно шла гигантская работа по переброске предприятий из европейской части Союза на восток. Для эвакуации одного лишь металлургического комбината "Запорожсталь" потребовалось ни много ни мало, а 18 тысяч вагонов, чему никогда не могли поверить ни американцы, ни руководители "третьего рейха".

Всего за годы войны на востоке страны вошли в строй 2250 крупных предприятий. Это был великий подвиг советских людей, советского тыла. Люди работали на пределе человеческих возможностей, но к ноябрю 1942 года, к началу нашего контрнаступления под Сталинградом, героическими усилиями всего советского народа было ликвидировано былое превосходство агрессора в технике. Производительность труда тогда была показана почти фантастическая. В Германии в 1942 году на производстве было занято 31,3 миллиона человек, к этому надо добавить миллионы пригнанных в неволю рабов, у нас в народном хозяйстве насчитывалось всего 18,4 миллиона человек (для сравнения — в 1940 году было 31,2 миллиона), то есть, по существу, на каждого работавшего в народном хозяйстве нашей страны приходилось два человека в фашистском рейхе. И вот результаты: на советско-германском фронте враг имел более 70 тысяч орудий и минометов, 6600 танков и штурмовых орудий, 3500 самолетов.

В Советских Вооруженных Силах насчитывалось 72,5 тысячи орудий и минометов, 6014 танков и самоходных орудий, 3088 самолетов. Выровнялся и численный состав воюющих армий. Если у фашистов на нашем фронте было 6,2 миллиона человек, то в Советской Армии 6,1 миллиона человек.

При таком соотношении сил исход военных действий определялся такими факторами, как морально-духовное состояние борющихся сторон, полководческое искусство и прочность строя воевавших государств.

Эта огромная, поистине титаническая работа, осуществленная в нашей стране — перевод промышленности с запада на восток, наращивание промышленного и военного потенциала, ликвидация превосходства врага в военной технике и численности войск, — была решена в кратчайшие сроки, за год и пять месяцев в условиях утраты громадной территории, оказавшейся под гитлеровской оккупацией. Такая задача оказалась по плечу только советской, социалистической России; несомненно, что уже в первые, самые черные дни и месяцы войны новый строй обнаружил свои глубинные возможности и явные преимущества.

Планируя нападение на СССР, гитлеровцы надеялись, что первые же неудачи в войне приведут к распаду СССР, возникновению межнациональных распрей, развалу колхозно-совхозной системы, восстановят советских людей против Коммунистической партии и правительства. Они просчитались в этом, как, впрочем, и во всем остальном. Уже в августе 1941 года на одном из совещаний Гитлер был вынужден признать, что, напав 22 июня 1941 года на СССР, Германия открыла дверь, не зная, что за этой дверью находится.

Несмотря на поражения, изнурительное отступление, первый период войны я не могу назвать катастрофой. Выше я уже писал, что только на нашей территории враг впервые узнал сопротивление. Наши войска изматывали противника и даже при малейшей возможности переходили в контрнаступление. Говорят, мы откатились к Москве и нам нечем было ее защищать в октябре 1941-го. Но и немцам, как оказалось, нечем было ее брать. Куда же подевались ее отборные части, не знавшие поражений на европейских полях? Они были разгромлены, вернее перебиты и измотаны в тяжелых боях, развернувшихся на всей протяженности фронта, начиная с 22 июня. И первые наши герои появились в тот же день на пограничных заставах, принявших на себя первый удар.

Немецкие вояки, как известно, народ пунктуальный, все у них заранее расписано, когда, что и какими силами будут брать, какие памятники и где будут устанавливать в честь побед. И многое здесь удавалось почти по расписанию, но не на советских фронтах. В дни, когда намечалось открыть на Красной площади в Москве победный памятник германского триумфа, проходил традиционный военный парад советских войск, на нем прозвучала речь Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина:

"Товарищи красноармейцы и краснофлотцы, командиры и политработники, партизаны и партизанки! На вас смотрит весь мир, как на силу, способную уничтожить грабительские полчища немецких захватчиков. На вас смотрят порабощенные народы Европы, подпавшие под иго немецких захватчиков, как на своих освободителей. Великая освободительная миссия выпала на вашу долю. Будьте же достойны этой миссии! Война, которую вы ведете, есть война освободительная, война справедливая".

Войска, принимавшие участие в этом историческом параде, шли в бой, охваченные высоким духом советского патриотизма, глубокой верой в правоту нашего дела.

Разгром фашистов под Москвой отрезвил нашего восточного соседа, Японию, которая предпочла открыть свой фронт на совсем иных рубежах. 8 декабря она вероломно напала на американскую военную базу Перл-Харбор, что означало начало войны между Японией и США.

Великое сражение, которое вел наш народ, его страна, факелом освещало весь мир. Все честные люди следили за развитием событий на наших фронтах, понимая, что от исхода этой битвы зависит судьба человечества: что же ждет его, рабство или свобода?

Однако Запад не торопился протянуть нам руку помощи, фасад антигитлеровской коалиции пока украшали горячие и торжественные заверения правительств США и Англии о желании внести свой вклад в борьбу с чумой XX века. 12 июня 1942 года, спустя почти год после начала немецкого вторжения на советскую территорию, лишь после того, как наши союзники убедились, что мы живы и способны сражаться с гитлеровцами, после переговоров советской делегации в Вашингтоне и Лондоне было заявлено: "При переговорах была достигнута полная договоренность в отношении неотложных задач создания второго фронта в 1942 году". Но эти обязательства оказались только очередными намерениями. До второго фронта оставалось длинных два года, он был открыт лишь тогда, когда союзникам стало абсолютно ясно, что мы справимся с гитлеровцами без их помощи и что Советская Армия самостоятельно освободит от фашистского сапога Европу.

Пока же самый тяжелый первый период войны мы бились с гитлеровцами в одиночку. Приняв на себя Верховное Главнокомандование, Сталин превратил свою Ставку в главный мозговой военный штаб, куда стекалась вся информация и где принимались важнейшие военные решения. И тем не менее он сам неоднократно выезжал на фронт, чтобы разобраться на месте в обстановке. Предоставлю слово для рассказа об этих поездках А. Т. Рыбину, который сопровождал его:

"Должен сразу сказать, немало известных людей мне довелось видеть во фронтовой обстановке. И хочу отметить: Сталин был храбрее даже иных военачальников. Первый раз он выехал на фронт в страшном июле 1941 года. Тогда на малоярославском направлении он осматривал местность, чтобы определить, где сосредоточить войска для обороны Москвы.

В сентябре 1941 года мы сопровождали его на можайско-звенигородскую линию обороны. Помню, когда проезжали какую-то деревню, пацаны узнали вождя, бежали за машинами: "Сталин на фронт едет! Ура!". Кстати, ездили, как правило, двумя машинами. На одной Сталин с двумя телохранителями, на другой — три человека охраны. Плюс на автобусе тридцать автоматчиков вспомогательной охраны.

В октябре 1941 года Верховный поехал в 16-ю армию Рокоссовского по Волоколамскому шоссе, чтобы посмотреть, как действуют "катюши". На фронте есть неписаный закон: после залпа сразу меняй место, так как тут же последует артудар и накроет авиация противника. Была осенняя распутица, и "паккард" Сталина сел на брюхо. Реактивные установки после пуска тут же ушли, а мы — застряли. Сталина пересадили в 8-цилиндровый "форд", "паккард" подцепили танком и устремились к шоссе. А тут начался артобстрел, потом авианалет. Знали бы фашисты.

В ноябре, за пару недель до контрнаступления, Сталин отправился в село Лупиха по Волоколамке, где находился фронтовой госпиталь, видимо, хотел поговорить с ранеными, вышедшими из боя. Бойцы прямо-таки опешили, когда в палате увидели вождя. А Иосиф Виссарионович по-простому поздоровался, присел на табуретку и начал расспрашивать: чем на сегодняшний день силен немецкий солдат и офицер?..

Были фронтовые поездки и в 1942 году, и в 1943-м.

На его даче до 7 марта 1942 года даже бомбоубежища не было. А ведь ее бомбили. Однажды тысячекилограммовая бомба угодила рядом с забором и не разорвалась. Саперы сняли стабилизатор, а там записка: "Чем можем, тем помогаем. Рот-фронт". Ясно, почему не взорвалась.

Вспоминаю такой эпизод. Приехали мы к генералу Захаркину на фронт. А тут над головами наши истребители с фашистами ведут бой. Сталин вышел из машины, смотрит вверх. А вокруг раскаленные осколки падают и шипят в мокрой траве, как змеи. Начальник охраны Власик стал уговаривать Сталина уйти в укрытие, а тот отвечает с усмешкой: "Не беспокойтесь, наша бомба мимо нас не пролетит".

А теперь в самый раз вернуться в Куйбышев, в особняк на Пионерской, где поселилось семейство Аллилуевых. В конце 1941 года сюда приехал Василий. Я уже писал о том, что некоторые чины решили его уберечь от фронтовых опасностей и устроили ему в тылу синекуру, назначив начальником инспекции ВВС Красной Армии.

Я забегу немножко вперед и приведу слова Светланы, касающиеся более позднего периода:

"Жизнь в Зубалове в ту зиму 1942 и 1943 года была необычной и неприятной. В дом вошел неведомый ему до этой поры дух пьяного разгула. К Василию приезжали гости: спортсмены, актеры, его друзья — летчики, и постоянно устраивались обильные возлияния, гремела радиола".

Так вот все это началось еще в Куйбышеве зимой 1941/42 года.

Было все: и гости, и музыка, и застолье, и пальба из пистолетов по самовару. Не было, пожалуй, только работы. Особенно когда Василий куда-нибудь уезжал из Куйбышева. В его отсутствие те несколько человек, которые и составляли его штат, просто изнывали от безделья и целыми днями играли в морской бой.

А между тем шла война, враг продолжал стоять в непосредственной близости от Москвы, а в Куйбышеве работали эвакуированные из столицы наркоматы.

Осенью 1941 года, когда встал вопрос о возможной эвакуации руководства государства и партии в Куйбышев, в дачном поселке Приволжского военного округа (ПриВО, как его все называли), расположенном в лесу, на высоком берегу Волги, начались работы по обустройству помещений. Предполагалось, что в одном из них будет жить Сталин. В теле самого берега соорудили бомбоубежище. О нем написано немало небылиц, и даже Светлана говорит о его "колоссальности". Думаю, что она написала это с чужих слов, сама она вряд ли была в нем, так как бомбоубежище было построено только летом 1942 года, уже после ее отъезда в Москву.

Не знаю, как выглядит это сооружение сегодня, но тогда, в 1942 году, оно удивило меня своими скромными размерами. Я был в нем дважды. Один раз, когда его показывали бабушке и матери, а во второй раз, когда его приехал осматривать К.Е. Ворошилов — летом 1942 года. Бомбоубежище было расположено глубоко под землей и могло выдержать любую бомбардировку, вплоть до атомной. Попасть в него можно было прямо из дачи, на которой летом 1942 года мы жили. Уже при нас в дачу был вмонтирован специальный лифт. Это был верхний вход в бомбоубежище. Был еще нижний вход (или выход), расположенный практически на самом берегу Волги.

Как известно, И.В. Сталин никуда из Москвы в войну не уезжал. Разгром немцев под Москвой снял с повестки дня вопрос об эвакуации правительства.

Весной 1942 года Светлана отправилась самолетом в Свердловск, где в то время жила семья Л.П. Берия — его жена Нина Таймуразовна и восемнадцатилетний сын Серго. Наша семья хорошо знала Нину Таймуразовну и была с ней дружна.

Поскольку в Свердловске жила семья Павла, мать решила лететь в Свердловск вместе со Светланой, взяв с собой и меня. Жили мы все у Нины Таймуразовны. Серго почти все время пропадал на заводе, дома я видел его редко. Встречались мы часто с Евгенией Александровной, Кирой, Сергеем и Сашей. Свердловск мне очень понравился, а теплая солнечная погода, установившаяся на всю неделю нашего в нем пребывания, придавала городу особую привлекательность.

Позднее, когда мы в 1942 году вернулись в столицу, моя мама много занималась благотворительной деятельностью, Нина Таймуразовна также активно в ней участвовала. Маме приходилось часто бывать у нее дома, в особняке на улице Качалова или на даче в Рублеве. Я был тогда еще маленьким, и мама обычно брала меня с собой в эти поездки, С Серго я встретился еще раз уже в 1971 году на похоронах его тещи — Надежды Алексеевны Пешковой (жены сына А.М. Горького). Прошло столько времени, но он узнал меня сразу: "Ты очень похож на свою маму, вот я и узнал тебя так быстро". Мы разговорились, я узнал, что Серго живет в Киеве вместе со своей матерью, работает по специальности. Нина Таймуразовна, хоть и постарела, но чувствует себя хорошо и держится молодцом.

Вскоре после нашего возвращения из Свердловска в Куйбышев приехал Артем Сергеев, друг детства Василия, сын старого большевика Артема Андреевича Сергеева, погибшего в 1921 году во время испытаний аэровагона. Артем, как и Яков, был артиллеристом и с первых дней войны участвовал в боевых действиях, был ранен, попал в окружение. Долго с боями пробивался к своим и наконец прорвался из окружения. В Куйбышеве Артем поправлялся от ран и частенько заглядывал к нам на Пионерскую, рассказывал нам о войне.

В Куйбышеве мама познакомила меня с Рубеном, сыном Долорес Ибаррури, воевавшим с немцами с первых дней Великой Отечественной. Своей внешностью и мягкостью характера он напомнил мне Яшу.

В Куйбышев привезли и тяжело раненного генерал-майора Р.П. Хмельницкого, в прошлом порученца К.Е. Ворошилова.

В июне 1942 года, как только закончились занятия в школе, Светлана, ее няня и Клинч, а также жена Василия Галина с Сашей и Гуля с няней вернулись в Москву, а мы с мамой, бабушкой и братом на некоторое время переехали на дачу в ПриВО. От нас тогда недалеко жила семья Н.С. Хрущева. В Москву мы вернулись примерно в середине лета.

Перед нашим отъездом в гараж на Пионерской улице пригнали бронированный "паккард", предназначавшийся, видимо, для Сталина на случай его приезда в Куйбышев. У машины были толстые темно-зеленые пуленепробиваемые стекла, а на заднем стекле красовалось аккуратное отверстие — след испытательной стрельбы из винтовки.

Я много читал в последнее время о "холуях", которые обслуживали вождей и готовы были пойти на все, лишь бы отсидеться за их спинами в тылу. Видимо, писавшие об этом мерили по себе. Всего одна деталь. В Сочи на сталинской даче было два красивых голубых ЗИС-102, их обслуживали два лихих водителя, виртуозно ездивших по горным дорогам Кавказа. С первых дней войны эти парни стали проситься на фронт. Перед нашим отъездом в Москву мы получили письмо из Сочи, где сообщалось, что просьбу ребят удовлетворили, и они отправились на фронт в танковые части.

Летом 1942 года мы вернулись в Москву, в дом на набережной, и уж больше из столицы никуда не уезжали.

Положение на фронте оставалось тяжелым. Гитлер готовился к решающему наступлению, мобилизовав все свои ресурсы. В марте 1942 года Гитлер заявил: "Предстоящим летом Советы будут полностью уничтожены. Для них нет больше спасения. Поэтому грядущее лето будет решающим этапом войны".

В апреле 1942 года численность вермахта была доведена до 8,7 миллиона человек. Это больше, чем на момент нападения на СССР, дополнительно к воевавшим германские сателлиты выделили свои новые войска, влившиеся на фронт. С февраля по июль 1942 года, когда новый министр вооружений Шпеер поставил задачу резко повысить эффективность германской военной экономики, военное производство возросло на 55 процентов, особый упор был сделан на наступательные виды вооружения. В июне 1942 года в Германии работало 5,1 миллиона пригнанных в рейх иностранных рабочих (к концу года их будет 7 миллионов).

В апреле 1942 года Гитлер отдал директиву № 41 о задачах вермахта на лето

1942 года. Главная цель формулировалась жестко: "Окончательно уничтожить оставшиеся еще в распоряжении Советов силы и лишить их по мере возможности важнейших военно-экономических центров". Для этого планировалось взятие Сталинграда, Астрахани и глубокий прорыв на Кавказ. После завершения южных операций готовился захват Ленинграда.

Гитлер был уверен, что Запад в его наступлении на советско-германском фронте не помешает, и серьезных действий от Англии и Америки не ожидал. В этом он не ошибался. Ошибся он в главном, в своих расчетах и действиях против нашей армии.

На первый план выдвигался фронт на берегах Волги. Начиналась одна из крупнейших битв Великой Отечественной войны — Сталинградская битва.

28 июля 1942 года в дни тяжелейших оборонительных боев в излучине Дона вышел приказ наркома обороны № 227.

В нем была сказана суровая правда о положении на советско-германском фронте:

"Враг бросает на фронт все новые силы и, не считаясь с большими для него потерями, лезет вперед, рвется в глубь Советского Союза, захватывает новые районы, опустошает и разоряет наши города и села, насилует, грабит и убивает советское население. Бои идут в районе Воронежа, на Дону, на юге у ворот Северного Кавказа. Немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду, к Волге и хотят любой ценой захватить Кубань, Северный Кавказ с их нефтяными и хлебными богатствами. Враг уже захватил Ворошиловград, Старобельск, Россошь, Купянск, Валуйки, Новочеркасск, Ростов-на-Дону, половину Воронежа.

После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбасса и других областей у нас стало намного меньше территории, стало быть, стало намного меньше людей, хлеба, металла, заводов, фабрик. Мы потеряли более 70 миллионов населения, более 800 миллионов пудов хлеба в год и более 10 миллионов тонн металла в год. У нас нет уже теперь преобладания над немцами ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше — значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину. Каждый новый клочок оставленной нами территории будет всемерно усиливать врага и всемерно ослаблять нашу оборону, нашу Родину.

Поэтому надо в корне пресекать разговоры о том, что мы имеем возможность без конца отступать, что у нас много территории, страна наша велика и богата, населения много, хлеба всегда будет в избытке. Такие разговоры являются лживыми и вредными, они ослабляют нас и усиливают врага, ибо, если не прекратим отступление, останемся без хлеба, без топлива, без металла, без сырья, без фабрик и заводов, без железных дорог.

Из этого следует, что пора кончить отступление.

Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв.

Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности.

Наша Родина переживает тяжелые дни. Мы должны остановить, а затем отбросить и разгромить врага, чего бы это нам ни стоило. Немцы не так сильны, как это кажется паникерам. Они напрягают последние силы. Выдержать их удар сейчас, в ближайшие несколько месяцев — это значит обеспечить за нами победу.

Можем ли выдержать удар, а потом и отбросить врага на запад? Да, можем, ибо наши фабрики и заводы в тылу работают теперь прекрасно, и наш фронт получает все больше и больше самолетов, танков, артиллерии, минометов.

Чего же у нас не хватает?

Не хватает порядка и дисциплины в ротах, в батальонах, полках, дивизиях, в танковых частях, в авиаэскадрильях. В этом теперь наш главный недостаток.

Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и железную дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять нашу Родину.

Отныне железным законом дисциплины для каждого командира, красноармейца, политработника должно быть требование — ни шагу назад без приказа высшего командования".

Этот приказ № 227 так и вошел в историю Великой Отечественной войны как приказ "Ни шагу назад". Только сказав "ни шагу назад", можно было в тех условиях сдержать натиск врага, угрожавшего самому существованию нашего Отечества. По силе своего воздействия этот приказ можно сравнить, пожалуй, с военным парадом на Красной площади 7 ноября 1941 года. Его действительно можно было приравнять к штыку. До начала разгрома немецко-фашистских войск под Сталинградом оставалось менее четырех месяцев.

В сентябре 1942 года я пошел в школу, что была расположена рядом с английским посольством.

К этому времени начали восстанавливать Зубалово, взорванное и сожженное осенью 1941 года. В конце лета 1942 года вся наша семья собралась под его гостеприимной крышей. Вновь там жила Светлана с няней Сашей, Гулька с няней, моя мама и я, Галина с сыном Александром, Василий, Александра Николаевна и неизменный Клинч. Вскоре туда же приехал и дед из Тбилиси, Леонид, еще какое-то время оставшийся в Куйбышеве.

Летом к нам на дачу часто приезжал с соседней дачи Вано Микоян. Ездил он на мотоцикле, и мы с ним вместе катались. Все пятеро братьев — Степан, Владимир, Алексей, Иван и Сергей Микояны были дружны между собой. Три старших брата воевали, и младшие, оставшись одни, очень скучали без них. Однажды в дождливую погоду мы с Вано близ дачи Микояна на вираже наехали на улитку. Мотоцикл занесло, и мы с ним рухнули на асфальтовую дорожку. Обычно я сидел впереди на баке и поэтому упал первым, ударившись об асфальт лбом, только успел приподняться, как на меня свалился Вано, я снова ударился, но уже другой стороной. Ничего страшного не случилось, но вид у меня был столь живописным, что Анастас Иванович, приехав на дачу к ужину, с большим изумлением взирал на мой изукрашенный лоб и с недоверием слушал мой рассказ о том, как я ударился о шкаф.

В боях под Сталинградом погиб Володя Микоян. Это известие почему-то скрывали от Ашхен Лазаревны, Вано и Серго. Вано, видимо, догадывался о случившемся и часто допытывался у меня о брате. Я знал о гибели Володи от Василия и однажды не выдержал очередного "допроса" и сказал правду. Так эта горестная весть дошла до жены Анастаса Ивановича, а мне за это крупно досталось от мамы и Василия.

Под Сталинградом погиб и сын Долорес Ибаррури Рубен.

Не могу не коснуться судьбы Леонида Хрущева, который тоже воевал под Сталинградом. В "Военно-историческом журнале" за 1990 год, в четвертом номере, была опубликована статья Б.Е. Пестова — "Погиб? Пропал без вести? Жив?", в которой приводится письмо майора в отставке Андреева. Ссылаясь на заместителя начальника управления кадрами Министерства обороны СССР в 1945–1969 годах И.А. Кузовкова, он утверждает, что в 1943 году летчик Л. Хрущев попал в плен к немцам. По настоятельной просьбе И.С. Хрущева Сталин дал согласие на обмен сына Хрущева на немецкого военнопленного. Обмен состоялся, но сотрудники НКВД установили, что Леонид, будучи в плену, сотрудничал с немцами. По решению военного трибунала Леонид Хрущев был приговорен к расстрелу. После вынесения такого сурового приговора Никита Сергеевич обратился к Сталину с просьбой помиловать сына, но Сталин отказал ему, мотивируя свой отказ тем, что у него нет ни юридических, ни моральных прав не согласиться с решением военного трибунала.

По мнению И.А. Кузовкина, Н.С. Хрущев запомнил это Сталину и затеял впоследствии кампанию по разоблачению культа личности в отместку за сына. Автор статьи говорит, что многое в судьбе сына Н.С. Хрущева неясно, тем более что из личного дела Леонида при неизвестных обстоятельствах исчезла часть документов. Это, конечно, наводит на размышления.

Другую версию излагает в одном из своих интервью Е.Я. Джугашвили, сын Якова и Ольги Голышевой. Он ссылается на сведения, полученные им от В.М. Молотова и Главного маршала авиации А.Е. Голованова, в войну командующего авиацией дальнего действия:

"У Хрущева от первого брака был сын Леонид. Одним из его развлечений была стрельба по бутылке, стоящей на голове человека. Кстати, этим увлекались и некоторые немецкие офицеры. Только подопытным материалом у них были военнопленные. В одном из таких упражнений Леонид вместо бутылки попал в голову своему товарищу и убил его.

Об этом стало известно Сталину. Хрущев, как член Военного Совета одного из фронтов, первый секретарь ЦК КП(б) Украины, начал спасать сына от наказания. На встрече с Хрущевым Сталин спросил его: "Вы ходатайствуете о своем сыне как член Политбюро или как отец?" — "Как отец", — ответил Хрущев. Тогда Сталин задал ему вопрос: "А вы думали о том отце, сына которого убил ваш сын? Что он скажет?"".

Война диктовала законы военного времени, и они были законом для всех. Леонид из офицеров был разжалован в рядовые и направлен в штрафной батальон. Вскоре попал в плен. Немцы, узнав, что среди пленных сын члена Политбюро, стали использовать его для агитации в прифронтовой полосе, выступая по радио, он агитировал советских солдат и офицеров сдаваться в плен.

Дело приняло политический характер. Сталин дал указание начальнику Центрального штаба партизанского движения П.К. Пономаренко выкрасть сына Хрущева у немцев. Когда Сталину доложили, что Леонид доставлен в расположение одного из партизанских отрядов, и попросили самолет для доставки его в Москву, то Сталин ответил: "Не надо рисковать еще одним офицером, судите Леонида Хрущева на месте". Сын Хрущева был расстрелян как изменник Родины.

Хрущев после смерти Сталина тщательно скрывал этот факт, и даже был пущен слух, что летчик Леонид Хрущев погиб смертью храбрых в бою с несколькими немецкими истребителями. У нас умеют распускать слухи.

Сам Хрущев, будучи членом Военного Совета юго-западного направления, то есть армий, сражающихся под Харьковом, в критический момент, когда немцы окружили наши войска, бросил фронт и бежал в Москву. Ему грозило попасть под суд военного трибунала. От наказания его спас Молотов.

Ну, и в одном из послевоенных выступлений Сталин назвал Хрущева придурком. Может быть, все это и вылилось потом, после смерти Сталина, в открытую ненависть к Сталину, и Хрущев стал насаждать ее в народе.

Хрущев был мстительный человек. Мстя Сталину, он мстил его детям".

Любопытные материалы, но у меня они вызывают сомнения, особенно в их основных выводах.

Думаю, что таких развлечений — стрельба по бутылке на голове человека — у сына Никиты Сергеевича не было. Если что-то произошло подобное, то это был результат какого-то пьяного спора. И Хрущев вряд ли пошел бы по такому поводу к Сталину. Он знал его хорошо и прекрасно представлял, что обращаться к нему по этому вопросу абсолютно бесполезно. А раз так, то рушится весь домик: история с сыном не могла стать причиной его неприязни к Сталину и его посмертной разносной критики.

Мне кажется, причину надо искать в другом. Она названа, в частности, в интервью В.П. Пронина, председателя Моссовета с апреля 1939 года по 1945 год, опубликованного в том же "Военно-историческом журнале" в десятом его номере за 1991 год.

"Вопрос: А Хрущев? Какие воспоминания остались о нем? Ответ: Взаимоотношения с Никитой Сергеевичем у меня были нормальными. Он очень поддерживал нас — молодых. Хрущев много сделал для благоустройства Москвы. Он способный практический работник, быстро схватывал предложения специалистов, старался их осуществить, но сам предложений, как правило, не вносил.

Многие руководители районов относились к Хрущеву отрицательно. И вот почему. Хрущев малограмотный человек был, в этом его беда.

Он активно способствовал репрессиям. Дело в том, что над ним висел дамоклов меч. В 1920 году Хрущев голосовал за троцкистскую платформу. И поэтому, очевидно, боясь расправы, сам особенно усердно "боролся" с беспечностью, утерей политической бдительности, политической слепотой и т. д. Хрущев санкционировал репрессии большого количества партийных и советских работников. При нем из 23 секретарей райкомов города почти все были арестованы. И почти все секретари райкомов области. Были репрессированы все секретари МК и МГК партии: Кацелененбоген, Марголин, Коган, Корытный. Все заведующие отделами, включая помощника самого Хрущева. Хрущев, будучи уже на Украине, на Политбюро в 1938 году настаивал на репрессиях и второго состава руководителей Московского городского комитета партии.

Мы, тогда молодые работники, удивлялись: как же нас Хрущев воспитывает насчет бдительности, если все его окружение оказалось врагами народа? Он же один только остался в МК целым.

Вопрос: Вы полагаете, что масштаб репрессий в Москве личная "заслуга" Хрущева?

Ответ: В значительной мере. Ведь после осени 1938 года, после прихода к руководству горкомом Щербакова, никто из работников Моссовета, МК и МГК, райкомов не пострадал. Я знаю, что когда на Политбюро в июле 1940 года возник вопрос о снятии Щербакова с работы за плохую работу авиазаводов, то обвиняли его и в том, что он очень неохотно и очень редко давал согласие на репрессии. Мало того. В моем присутствии на секретариате горкома по представлению Щербакова начальник следственного отдела НКВД был исключен из партии за необоснованные аресты".

Вот где зарыта собака!

Сталин, на которого ныне вешают все репрессии, развязанные в стране, оставался у руля, палач Берия по-прежнему возглавлял НКВД, а репрессии в Москве прекратились с уходом Н.С. Хрущева. Но зато новая их волна прокатилась по Украине. И не только в отношении гражданских лиц. Вот один из документов, который читать страшновато: постановление Военного Совета Киевского военного округа "О состоянии кадров командного, начальствующего и политического состава округа", подписанное командующим округом Тимошенко, членом Военного совета КВО комкором Смирновым и секретарем ЦК КП(б) Украины Хрущевым. "…Военный совет поставил задачей "выкорчевывание" врагов народа и подбор на руководящие должности преданных и растущих командиров.

В итоге беспощадного "выкорчевывания" троцкистско-бухаринских и буржуазно-националистических элементов на 25 марта 1938 года проведено следующее обновление руководящего состава округа: командиров корпусов на 100 %, командиров дивизий на 96 %, командиров бригад на 55 %, командиров полков на 64 %, комендантов УРов на 100 %, начальников штабов корпусов на 67 %, начальников штабов дивизий на 72 %, начальников штабов полков на 58 %, начальников отделов штаба округа на 84 %.

Всего было уволено из частей округа по политико-моральным причинам 2922 человека, из них арестовано органами НКВД 1066 человек". (см. "Военноисторический журнал", 1989, № 3).

Получается, что из общего числа репрессированных в 1937–1939 годах 9579 военнослужащих в одном только Киевском военном округе Н.С. Хрущев приложил руку к репрессированию 1066 человек. А сколько по его научению и под "непосредственным руководством" было репрессировано по всей Украине, а до того в Москве и Московской области?!

Страх за содеянное, стремление замести следы — вот что, я думаю, толкнуло в первую очередь Хрущева взяться на XX съезде партии за разоблачение культа личности, поэтому он так напористо постарался обвинить во всем содеянном человека, который уже не мог ему никак ни возразить, ни пролить свет на истину и действительные факты. Если бы у него, Хрущева, были высокие идейные соображения и честные намерения, он должен был бы покаяться и самокритично взять на себя свою долю вины, призвав к этому других.

Хочу еще заметить, что совсем не сталинский тезис о том, что по мере продвижения страны по пути построения социализма будет обостряться классовая борьба, развязал репрессии. Не в нем была заложена неизбежность или, если хотите, потребность хватать ни в чем не повинных людей и бросать их в лагеря и тюрьмы. Повинны в этом идиотизм и трусость некоторых наших руководителей, о которых Сталин говорил в сердцах: "Заставь дурака Богу молиться — так он себе лоб расшибет!" Да еще наша вековечная склонность к доносительству, которая порой принимает массовый, добровольный характер. Позже мы еще вернемся к этой теме, а теперь продолжим рассказ о Зубалове осенью 1942 года.

Ту осень мы жили особенно дружно, наверное, война сплотила всех нас, объединила. Василий и Галина прекрасно ладили между собой, их первенцу Саше скоро должен был исполниться годик. Василий много летал — на Центральном аэродроме в Москве шла плановая подготовка летного состава, он часто брал на аэродром нас с Галиной. Ехали мы туда на его спортивном "паккарде". Водил машину Василий очень хорошо, и я любил с ним ездить. И летал он тоже прекрасно, об этом я слышал от людей, понимающих в этом толк.

Светлана тоже хорошо водила машину, хотя ей было только шестнадцать лет, но делать это ей удавалось редко. Как-то к нам приехал Степан Микоян, Светлана попросила у него ключи, сказав, что хочет поставить машину на другое место, мигнула нам с Леонидом, и мы помчались следом за ней.

Светлана села за руль, мы с братом улеглись на сиденье, чтоб охрана не заметила, и отправились в путешествие по подмосковным дорогам. Ездили так около часа, и Светлана все время жаловалась, что машина почему-то не тянет. Мы благополучно вернулись на дачу, где вроде никто нас не хватился, и только поставив машину на место, Светлана обнаружила, что машина была на ручном тормозе, с которого она просто забыла ее снять.

Самым ярким и памятным событием 1942 года было наше контрнаступление под Сталинградом. Началось оно 19 ноября. Потом в этот день стал отмечаться День ракетных войск и артиллерии. А тогда в 7.30 утра на трех участках прорыва Юго-Западного фронта залп реактивных установок — легендарных "катюш" дал сигнал к началу наступления. 3500 орудий и минометов час двадцать минут взрывали вражескую оборону. Едва отзвучали последние разрывы, как наши бойцы бросились в атаку. Началась великая битва, ознаменовавшая начало коренного перелома в Великой Отечественной войне.

От сталинградского шока гитлеровцы уже никогда не оправились. До Берлина оставалось два года!

Весь мир убедился, что советский строй — это не колосс на глиняных ногах. Сталинград, надо полагать, сильно напугал всех ненавистников коммунизма. Не случайно один из известных столпов антикоммунизма, американский сенатор Д. Маккарти, заявил в пятидесятые годы: "Можно уверенно утверждать, что третья мировая война началась с русской победы у Сталинграда". Это, очевидно, справедливо, если исследовать генезис "холодной войны" против СССР.

Сталинградская победа показала, в чью пользу начинает меняться соотношение сил в мире. Первыми отрезвели правящие круги Японии, которые еще совсем недавно вынашивали планы включения в "великую восточную сферу" всей Сибири и тех территорий поверженного СССР, которые не будут "освоены" Германией. Но уже в ноябре 1942 года японская печать была вынуждена признать, что Гитлер просчитался в войне против СССР и недооценил его военную мощь.

Той осенью 1942 года Василию было присвоено звание полковника. И еще он вставил себе платиновые коронки, которыми очень гордился. А мне они не нравились, и ничего красивого я в них не находил, они были темными и просто уродовали его рот, не говоря уже о том, что из-за этих коронок Василий выглядел значительно старше. В нашей стране платиновые коронки не употреблялись, зато в Германии ими пользовались.

Мне кажется, Василий эти платиновые коронки подсмотрел у каких-то плененных немецких асов и решил и в этом им не уступать. Я-то характер Василия знал хорошо, думаю, так оно и было.

Я вспоминаю об этом факте еще и вот в какой связи. И.Х. Загороднюк в публикации "Куропаты: фальсификация века?" сообщил, что в массовых захоронениях в Куропатах были найдены платиновые коронки и что этот факт Правительственной комиссией Белоруссии, расследовавшей историю этого захоронения, был обойден молчанием.

Факт же этот важный, свидетельствующий о том, на мой взгляд, что НКВД к этому захоронению не имело никакого отношения. Но об этом подробнее поговорим попозже.

Поздней осенью того же, 1942 года, в нашей семье шли свои события. Галина ждала второго ребенка, Светлана пошла в десятый класс и вступила в тот опасный возраст, который требует постоянного и большого родительского внимания. А Василий продолжал маяться в своей Инспекции.

Я часто задумываюсь над вопросом, где истоки той страшной беды Василия, которая называется алкоголизмом. Я вижу ее в одном: его нельзя было держать в тылу, в этой Инспекции тем более. Человек он был активный, моторный, смелый. Летал прекрасно, на фронт рвался, и его место, безусловно, было там, он тяготился своим тыловым положением и страдал оттого, что люди думают, что он хорошо устроился за отцовской спиной. Пить он начал именно тогда, когда работал в Инспекции. А тут еще его втянули в создание какого-то фильма о летчиках, который он должен консультировать. Так Василий познакомился с Каплером, а через него со многими деятелями литературы и искусства. В Зубалове начались гульбища и застолья, в них принимали участие А.Я. Каплер, Р. Кармен со своей красавицей женой Ниной, К. Симонов, М Слуцкий, В. Войтехов, А. Мессерер и его племянница Суламифь, В. Серова, Л. Целиковская и многие другие, всех не упомнишь.

Приезжал в Зубалово и выдающийся конструктор боевых истребителей А.С. Яковлев, но он был человеком крайне занятым, в застольях участия не принимал, я его видел за обеденным столом раз или два. Он всегда интересовался одной темой — как ведут себя на фронте его "ястребки" и какие у летчиков есть к ним претензии.

Закончилось все, как и должно было, большим скандалом. Кто виноват? Сталин, конечно, нес свою долю вины. Он практически уже давно устранился от семейных забот, передоверив свои чада близким родственникам, и жизнь всей семьи знал неглубоко, не в деталях. А в годы войны семья отодвигалась на совсем второстепенные позиции. К тому же Сталин, очевидно, рассчитывал, что дед, бабушка или моя мать, если что-то дома будет принимать дурной оборот, сумеют вовремя вмешаться или обратятся к нему за помощью. Еще была охрана, обслуживающий персонал, которые в любой момент могли рассказать о том, что происходит в Зубалове, своему начальству или Н.С. Власику, который при необходимости мог сообщить обо всем Сталину.

Дед, бабушка и моя мать хорошо представляли себе, что Сталину сейчас не до семьи, он и себе-то не принадлежал.

Помню, как-то зимой 1943 года я был в Кремле у бабушки и зашел от нее домой к Светлане.

При мне позвонил А.Н. Поскребышев с Ближней дачи и сказал, что скоро домой приедет Сталин. Мы ждали его часа три, но так и не дождались. Потом нам вновь позвонили, извинились и сообщили, что приехать Сталину не удастся — что-то случилось на фронте.

Однако события в Зубалове вдруг развернулись так, как никто ни ожидать, ни представить себе не мог. Василий сошелся с женой Р. Кармена, а у Светланы начался роман с Люсей — так друзья звали Каплера.

Дальше события приняли совсем дурной оборот. Василий выгнал Галину, а затем и деда и мою мать и всех нас из Зубалова, так как в нашей семье все возмущались его поведением, не стесняясь говорить ему в лицо о его безнравственных поступках. На Василия будто нашло затмение, он ни на что не реагировал и продолжал бражничать со своими дружками, пока о его делах не стало известно отцу. То ли Р. Кармен написал ему письмо, то ли Власик наконец решился доложить Сталину, но факт остается фактом — о проделках Василия Сталину стало известно.

Что было дальше, мне доподлинно неизвестно, так как в Зубалове мы уже не жили, но если верить Главному маршалу авиации А.Е. Голованову, Сталин поручил разобраться с Василием Генеральному прокурору СССР. Круто!

Генеральный прокурор поинтересовался у Василия, живет ли у него жена Р. Кармена. Василий ответил утвердительно. На вопрос, почему она живет у него, Василий ответил, что сам не знает этого. А почему же он не отпускает ее, а держит взаперти? Василий заверил, что Нина Кармен совершенно свободна и может уйти от него в любое время. Таким образом жена возвратилась к мужу, а Василий получил пятнадцать суток ареста строгого режима.

Между тем у Светланы продолжал разворачиваться роман с А. Каплером, причем на глазах у потрясенного М.Н. Климова, Клинча, который вынужден был по долгу службы всюду сопровождать Светлану.

Не буду распространяться о нем, Светлана достаточно подробно рассказала об этом романе в своей книге. Скажу только, что Светлана часами разговаривала с Каплером по телефону от бабушки, а та, слыша все время имя Люся, ни о чем не догадывалась и считала, что внучка беседует с любимой подружкой, и рада была радехонька, что Светлана ее часто навещает.

Последний штрих Васильиных "чудачеств" — это рыбная ловля под аккомпанемент реактивного снаряда, которая кончилась трагически: напарник погиб, а Василий с сильным ранением в ногу угодил в госпиталь. После этого Зубалово закрыли, а Василия отовсюду выгнали.

Василий после госпиталя пришел жить к нам, притащив с собой целый арсенал всевозможного стрелкового оружия, которым можно было, наверное, вооружить целый взвод. У нас уже долгое время жила Галина, с которой он сразу же и помирился.

Была весна 1943 года, когда в один из ее дней Володя Шахурин застрелил Нину Уманскую, а потом себя. Я писал об этом раньше. Роковые выстрелы были сделаны из пистолета системы "вальтер", принадлежавшего Вано Микояну, с которым Володя учился в одной школе. Там же учился и Леонид, все вместе они дружили между собой. Этот "вальтер" да еще дневник Володи одно время лежали у нас в буфете.

Моя мать этот дневник нашла и тотчас отдала С.М. Вовси матери Володи. Что это за дневник, она, конечно, понятия не имела. И очень жаль, так как из этого дневника следовало, что Володя Шахурин был "фюрером" "подпольной организации", в которую входил мой брат Леонид, Вано и Серго Микояны, Артем Хмельницкий, сын генерал-майора Р.П. Хмельницкого, и Леонид Барабанов, сын помощника А.И. Микояна, все эти ребята учились в одной школе. Софья Мироновна, получив от моей матери дневник сына, через некоторое время передала его Л.П. Берия, снабдив своими комментариями. В результате все эти 13—15-летние подростки оказались во внутренней тюрьме на Лубянке. Последним был арестован Серго Микоян.

Следствие длилось около полугода, а затем ребят выслали в разные места: кого в Омск, как Леонида, кого в Томск, а Вано Микояна по просьбе отца — на фронт, обслуживать самолеты, на которых летали братья.

Можно интерпретировать эту историю по-разному. Но я размышляю так. Шла война, тяжелая и беспощадная. И вот еще два бессмысленных трупа, странный дневник со странными шалостями среди детей "верхов", о которых Сталин в сердцах как-то сказал: "Проклятая каста!" Потом — эти комментарии С.М. Вовси, сплетни, разговоры вокруг этой истории. Можно ли было оставить ее без последствий, замять? Сомневаюсь. Ребятам, конечно, был дан суровый урок, который не мог пройти бесследно для детских душ.

Предвижу, как истовый демократ сразу выносит свой приговор: бездушный сталинский режим, воспитывающий в душах только страх и опирающийся на этот страх. Да, в сущности, этот тезис, вдалбливаемый в наши головы со времен перестройки и взятый нашей интеллигенцией напрокат из старых антисоветских пропагандистских писаний Запада со времен "холодной войны", является одним из самых главных и расхожих мифов нашего времени, он сыграл свою отрицательную роль в развале СССР.

Так вот, я утверждаю, никакого страха мы не испытывали и под страхом не жили! Наверное, я имею право это утверждать хотя бы потому, что наша семья все испытала — и аресты, и высылки, и расстрел.

Начиная с Октября, добросовестный исследователь, не зашоренный "демократическими" догмами, не найдет и следа этого страха. Ну в самом деле, какой страх был, например, во времена гражданской войны, когда все население бывшей Российской империи разделилось на два враждующих лагеря и с оружием в руках отстаивало свои идеалы, свои интересы? Или после ее завершения, когда за оружие взялось крестьянство, чтобы выразить свой протест и недовольство продразверсткой? Этот протест как детонатор все тогда разворошил и привел в движение всю пестроту и мозаику тогдашнего социального мира; тут была и антоновщина, и мятеж Сапожкова, и политический бандитизм на юго-востоке страны, и кулацкий мятеж в Западной Сибири, и Кронштадтский мятеж, и белофинская авантюра в Карелии, и дутовщина, и петлюровщина, и махновщина, и попытка свержения советского строя бандами Унгерна на Дальнем Востоке.

Не было никакого страха и у кулачества, пытавшегося в конце 20-х годов удушить страну голодом. Когда Сталин приехал в Сибирь и обратился к крестьянам с просьбой помочь городу хлебом, один такой "испуганный" кулак ответил ему: "А ты, кавказец попляши! Тогда, может быть, мы тебе хлеба и дадим!"

Не было никакого страха и у оппозиции, с которой шли бесконечные дискуссии (см. стенограммы XI–XVII съездов партии), хотя партийные организации низового и среднего звена прямо призывали Сталина покончить с оппозицией, сместить всех с их руководящих постов и заставить их ответить перед судом.

А разве испытывали какой-либо страх эти зарвавшиеся и распоясавшиеся начальнички из ГПУ, убившие рабочего Р. Султанова? Или их шеф И. Ризаев, поручивший шурину придушить свою нелюбимую жену? Или тот же Л. Мирзоян, который почувствовал себя всесильным сначала в Баку, потом в Алма-Ате и не считался ни с чьим мнением, кроме своего?

Что-то не похоже, чтобы, допустим, сорокалетний А.Я. Каплер, еще лишь год назад получивший Сталинскую премию, испытывал страх, закрутив роман с девочкой — дочерью этого всесильного человека.

Страх — это миф, и придуман этот миф трусами, чтобы оправдать собственную трусость, ибо, как сказал М. Булгаков в своем глубоком романе "Мастер и Маргарита" устами бродяги-философа Иешуа Га-Ноцри, трусость — один из самых страшных человеческих пороков. Сказал и тут же поправился: самый страшный человеческий порок!

И если бы у нас было поменьше трусов и побольше мужественных людей, особенно в верхнем эшелоне власти, мы бы понесли гораздо меньше потерь — и человеческих и материальных.

Ведь не побоялся же И.А. Орбели написать Сталину через голову своего начальства и обратить его внимание на то, что за рубеж уходят ценнейшие произведения искусства, собранные в ленинградском Эрмитаже и других музеях страны, являющиеся национальным достоянием, он доказывал, что эта распродажа недопустима, даже если она мотивируется высокими целями — во имя закупки современных технологий. И что же? Вывоз художественных ценностей за рубеж прекратился, а И.А. Орбели был назначен директором музея Эрмитаж.

Не побоялся и М.А. Шолохов, которого ныне так оголтело травят наши плюралистические СМИ, в 1933 году обратиться к Сталину с письмом во время организованного на Дону голода и спас этим тысячи станичников от голодной смерти, а честных коммунистов от необоснованных репрессий. Спустя несколько лет смелость старого чекиста И.С. Погорелова спасла от неминуемой гибели самого М.А. Шолохова.

А.С. Щербаков, сменивший Н.С. Хрущева на посту первого секретаря МК и МГК ВКП(б), остановил в 1938 году репрессии, развязанные его предшественником, не побоявшись ответственности перед Сталиным.

Командир партизанского отряда на оккупированной врагом Белоруссии, Герой Советского Союза И. Титков отказался выполнить распоряжение одного из заместителей Л.П. Берия о расстреле группы власовцев, добровольно перешедших на нашу сторону, и через П.К. Пономаренко дошел с этим вопросом лично до Сталина. Преступное распоряжение было отменено, а все добровольно перешедшие бойцы по указанию Сталина были награждены боевыми орденами и медалями.

Правда, когда в конце 50-х годов, будучи руководителем одной из строительных организаций, И. Титков обратился к Н.С. Хрущеву с письмом, в котором говорил о недопустимости разбазаривания больших государственных средств на строительство дач для руководства, его арестовали, лишили звания Героя и приговорили к расстрелу, до крайности дело не дошло, но весь свой срок И. Титков отсидел и лишь недавно был полностью реабилитирован.

Расскажу еще об одном примечательном случае — истории генерала М.А. Пуркаева. Перед войной он работал в нашей военной миссии в Берлине. Агенты абвера решили его завербовать. Сначала подсунули ему смазливую горничную, а потом с помощью компрометирующих фотографий стали склонять к сотрудничеству. Пуркаев, однако, не дрогнул, приехал в Москву и рассказал о случившемся своему руководству. История закончилась тем, что М.А. Пуркаева вновь отправили в Берлин по распоряжению Сталина. Я целиком разделяю слова маршала А.Е. Голованова:

"Каждый также знал, что ответит сполна, несмотря ни на какие заслуги, если он мог что-то сделать, но не сделал. Всяческие отговорки, которые у нас, к сожалению, всегда находятся, для Сталина не имели никакого значения. Если же человек в чем-то ошибся, но сам пришел и сказал прямо обо всем — как бы тяжелы ни были последствия ошибки, никогда за этим не следовало наказания.

Болтунов Сталин не терпел. Не раз слышал я от него, что человек, который не держит своего слова, не имеет лица. О таких людях он говорил с презрением. И наоборот, хозяева своего слова пользовались его уважением. Он заботился о них, заботился об их семьях, хотя никогда об этом не говорил и этого не подчеркивал. Сам, работая круглыми сутками, он требовал работы и от других. Кто выдерживал, тот работал. Кто не выдерживал — уходил."

Воспитание в кадрах, особенно руководящих, ответственности являлось, на мой взгляд, сильной стороной сталинского времени.

Я бы хотел эту тему закончить еще одной сентенцией. Разве мог бы страх, под мечом которого якобы жило общество, породить такие замечательные песни, которые пел в буквальном смысле слова весь народ? Песенная классика 30 — 40-х годов всегда радует своей свежестью, искренностью, возвышенностью и красотой. И разве мог страх породить такой трудовой энтузиазм, которого не знала Россия ни до, ни, как говорится, после. Энтузиазм со страхом не совместим, как и гений со злодейством.

Летом 1943 года Светлана закончила школу и поступила в Московский университет на исторический факультет. Была с этим связана одна забавная история. Не помню почему, но она вовремя не представила документы в приемную комиссию, а когда собралась это сделать, прием был уже закончен. Как раз в тот день Светлана встретилась с отцом. Тот поинтересовался, где она думает учиться дальше. Светлана ответила и рассказала о своей неудаче. "А ты пойди к председателю приемной комиссии и хорошенько попроси его. Я думаю, тебе помогут", — посоветовал Сталин.

Светлана так и сделала, но вопреки ее ожиданиям председатель только развел руками. Ничем, мол, помочь не могу, прием документов действительно закончен. "А папа сказал, что вы мне поможете", — пролепетала вконец обескураженная Светлана. "У вас, видимо, очень грозный папа", — улыбнулся председатель и только тут поинтересовался фамилией абитуриентки. И он действительно помог.

5 июля 1943 года началось крупнейшее сражение Великой Отечественной войны — битва на Курской дуге. Руководство вермахта тщательно разработало и подготовило операцию, которая получила кодовое название "Цитадель".

Гитлер стремился во что бы то ни стало возвратить ускользнувшую после Сталинграда от него стратегическую инициативу, иначе проигрыш войны был неизбежен.

Эта операция планировалась как "единый бросок", направленный на окружение и молниеносный разгром советских войск в районе Курска. Гитлеровское командование ставило перед войсками задачу "обеспечить максимальное массирование ударных сил на узком участке, чтобы, используя местное подавляющее превосходство во всех средствах наступления (танках, штурмовых орудиях, артиллерии, минометах и т. д.), одним ударом пробить оборону противника, добиться соединения обеих наступающих армий и таким образом замкнуть кольцо окружения".

Главную полосу советской обороны предполагалось прорвать в течение двух суток, и к исходу четвертого дня наступления ударные группировки вермахта должны были соединиться восточнее Курска. Окружением и разгромом более чем миллионной группировки советских войск в районе Курского выступа немецко-фашистское командование намеревалось взять реванш за Сталинград.

Гиммлер, выступая перед офицерами танкового корпуса СС в апреле 1943 года в Харькове, выразил позицию руководства фашистского рейха предельно цинично: "Здесь, на Востоке, решается судьба. Здесь русские должны быть истреблены как люди и как военная сила и захлебнуться в своей собственной крови".

Позднее, рассчитывая на успех "Цитадели", Гитлер намеревался провести мощное наступление на Москву и на ее плечах осуществить давно вынашиваемый план "Песец" — молниеносную оккупацию Швеции.

Операция "Цитадель" была задумана руководством вермахта ранней весной 1943 года. Вскоре эта информация стала известна нашему легендарному разведчику Н.П. Кузнецову, а от него — Ставке.

Через несколько месяцев Н.П. Кузнецов сообщил сверхсекретную информацию о том, что на Тегеранской конференции силами гестапо готовится операция по физическому уничтожению "Большой тройки" — Сталина, Рузвельта, Черчилля, — и даже сообщил словесный портрет одного из руководителей этой операции — офицера гестапо фон Ортеля. Таким образом, обе стороны — и немцы, и мы — тщательно готовились к сражению на Курской дуге. Причем в вермахте до последнего момента не догадывались, что их "Цитадель" нами рассекречена.

Мы знали, что противник исключительно силен и к сражению подготовился основательно, создав мощную оборону, введя новую военную технику. Бои обещали быть тяжелейшими, кровопролитными, и наш успех в них висел на ниточке. Как сейчас нужен был бы второй фронт!

Сталин настойчиво добивался от союзников, "чтобы второй фронт на Западе был открыт. весной или в начале лета". Однако союзники, верные своей тактике — пусть Германия и СССР поглубже увязнут в войне и ослабеют как можно больше, — под разными предлогами откладывали его открытие. На Вашингтонской встрече в мае 1943 года союзники отложили открытие второго фронта до следующего, 1944 года. В ответном письме от 11 июня Сталин заявил:

"Это Ваше решение создает исключительные трудности для Советского Союза, уже два года ведущего войну с главными силами Германии и ее сателлитов с крайним напряжением всех своих сил, и предоставляет советскую армию, сражающуюся не только за свою страну, но и за своих союзников, своим собственным силам, почти в единоборстве с еще очень сильным и опасным врагом". Советское правительство заявляло, что оно не может согласиться с таким решением.

Черчилль в письме от 19 июня пытался оправдаться. Тогда Сталин в пространном послании от 24 июня по пунктам разбил все хитроумные построения британского премьер-министра. С железной логикой, столь присущей ему, Сталин напоминал Черчиллю обо всех обещаниях открыть второй фронт, сделанных союзниками за 1942–1943 годы. Завершалось послание следующим образом: "Вы пишете мне, что Вы полностью понимаете мое разочарование. Должен Вам заявить, что дело идет здесь не просто о разочаровании Советского Правительства, а о сохранении его доверия к союзникам, подвергаемого тяжелым испытаниям. Нельзя забывать того, что речь идет о сохранении миллионов жизней в оккупированных районах Западной Европы и России и о сокращении колоссальных жертв советских армий, в сравнении с которыми жертвы англо-американских войск составляют небольшую величину".

Третье военное лето советскому народу, его армии приходилось сражаться, только полагаясь на свои силы. Конечно, наше Верховное командование не очень-то рассчитывало на помощь союзников, наращивая из месяца в месяц нашу военную мощь, но оно было вправе надеяться на то, что военные действия союзников сократили бы наши людские потери, сберегли бы жизнь многим тысячам советских людей.

Битва на Курской дуге продолжалась с 5 июля по 23 августа 1943 года. Войска Степного фронта при активном содействии Воронежского и Юго-Западного фронтов, освободив город Харьков, поставили последнюю точку в этом великом сражении.

А пятого августа Москва впервые салютовала в честь освобождения старинных русских городов Орла и Белгорода. Это был незабываемый по красочности салют и по той атмосфере приподнятости, что царила тогда на московских улицах и площадях.

В этой Курской битве произошло самое крупное в истории встречное танковое сражение на поле под Прохоровкой, решившее, как я полагаю, успех всей битвы. Вот как вспоминал о начале танковой битвы командующий 5-й гвардейской танковой армией П.А. Ротмистров. Это было 12 июля.

"В первые же минуты сражения, поднимая черные тучи пыли и дыма, навстречу друг другу двинулись две мощные лавины танков. Солнце помогало нам. Оно хорошо освещало контуры немецких танков и слепило глаза врагам.

Первый эшелон атаковавших танков 5-й гвардейской танковой армии на полном ходу врезался в боевые порядки немецко-фашистских войск. Сквозная танковая атака была настолько стремительна, что передние ряды наших танков пронизали весь строй, весь боевой порядок противника. Боевые порядки перемешались. Появление такого большого количества наших танков на поле сражения явилось для врага полной неожиданностью. Управление в его передовых частях и подразделениях вскоре нарушилось. Немецко-фашистские танки "тигр", лишенные в ближнем бою преимущества своего вооружения, успешно расстреливались нашими танками "Т-34" с коротких расстояний и в особенности при попадании в борт".

Битва под Прохоровкой и ее исход означали, что инициатива с этого момента полностью перешла в руки советских войск и их командования. "Цитадель" разбилась о "Кутузова", так называлась наша операция контрнаступления советских войск.

По размаху, ожесточенности, по своим результатам битва на Курской дуге встала в ряд крупнейших во второй мировой войне. За сравнительно короткий срок на относительно небольшой территории в сражение с обеих сторон было вовлечено более 4 миллионов человек, свыше 69 тысяч орудий и минометов, более 13 тысяч танков и самоходных орудий, около 12 тысяч боевых самолетов.

Все, что могли, бросили руководители фашистской Германии в огонь Курской битвы; со стороны вермахта в ней участвовало более 100 дивизий, то есть 43 процента всех дивизий, находившихся на советско-германском фронте. Но итог сражения был плачевным для гитлеровцев: Красная Армия разгромила 30 дивизий, вермахт потерял около полумиллиона солдат и офицеров, полторы тысячи танков, три тысячи орудий и более 3,7 тысячи самолетов.

Генеральный инспектор бронетанковых войск Германии генерал-полковник Гудериан признавался:

"В результате провала наступления "Цитадель" мы потерпели решительное поражение. Бронетанковые войска, пополненные с таким большим трудом, из-за больших потерь в людях и технике на долгое время были выведены из строя. Их своевременное восстановление для ведения оборонительных действий на восточном фронте, а также для организации обороны на Западе, на случай десанта, который союзники грозились высадить следующей весной, было поставлено под вопрос. и уже больше на восточном фронте не было спокойных дней. Инициатива полностью перешла к противнику".

Шоковое состояние вермахта после разгрома "Цитадели" было, видимо, вдвойне сильнее потому, что провалились так долго лелеянные расчеты на новую технику, впервые введенную в этой битве — танки "тигр" и "пантера", штурмовые орудия "фердинанд", самолеты "Фокке-Вульф-190А". Гитлеровцы самонадеянно полагали, что их новая техника, безусловно, превзойдет советскую и обеспечит наконец им полную и безоговорочную победу. Но наша военная техника не уступила немецкой, и на их новые системы были найдены контрсистемы.

Победы на полях сражений вызывали у советских людей чувство гордости и прилив энтузиазма. Освобождалась от ненавистного врага наша родная земля. Надо было видеть, с какой радостью, со слезами на глазах встречали воинов-освободителей наши люди, пережившие гитлеровскую оккупацию, плен и концлагеря. Сразу же за воинами шли строители, поднимавшие города и села из руин и пепла. Шли огромные восстановительные работы. Заново отстраивался Сталинград. И вновь поднялось широкое добровольческое народное движение, которое и позволило потом стране восстановить разрушенное войной народное хозяйство за такой короткий срок — четыре года!

Улучшалась и жизнь людей — и материальная и духовная.

В 1943 году у Василия и Галины родилась дочь, ее назвали Надеждой. Все они теперь жили в нашем доме на набережной в четвертом подъезде, напротив Большого Каменного моста. С утра до позднего вечера у Василия пропадал Григорий Морозов, который работал в Г АН и разъезжал по Москве на милицейском мотоцикле. Не знаю, действительно ли Григорий учился со Светланой в одной школе, но то, что встретились они в 1943 году на квартире у Василия, мне точно известно.

В это же время была освобождена Юлия Исааковна, жена Якова. Она получила квартиру в Большом Комсомольском переулке, где и по сей день живет Гуля, дочь Якова — Галина Яковлевна Джугашвили.

Василий теперь разъезжал по Москве на американском "виллисе", но это удовольствие длилось недолго, машину как-то угнали прямо от подъезда, средь бела дня. Василий приехал домой пообедать, а вместе с ним увязался Морозов и двое друзей. Машину так и не нашли, несмотря на все старания ГАИ, и Василий надолго пересел на мотоцикл. Вместе с братьями я помогал мыть и разбирать мотоцикл, это мне нравилось, а вот ездить с ним было страшновато, больно круто ездил Василий.

Дед, как я уже писал, жил с нами, в его кабинете висела большая карта, на которой он ежедневно отмечал красными флажками, прикрепленными к булавкам, линию фронта. Мне хорошо было видно, как эта линия в 1943 году стала стремительно перемещаться на запад. Дед был уже стар, но это не мешало ему упорно работать над книгой "Пройденный путь".

В Москву возвращались из эвакуации люди, уехавшие в начале войны. Вернулись и наши свердловчане — Евгения Александровна, Кира, Сергей и Саша. Сергей и Саша пошли учиться в ту же школу, что и я.

Возвращались и наркоматы. Жилья стало катастрофически не хватать, если еще учесть много разрушенных и пострадавших от бомбежек домов. Однажды вечером позвонил Н.С. Власик и попросил деда принять на жительство М.Д. Ковригину, заместителя наркома здравоохранения РСФСР. Дед, конечно, не возражал. Часа через полтора приехала Мария Дмитриевна с дочерью и сестрой, они разместились в кабинете деда и комнате Леонида, который тогда сидел на Лубянке. Наша квартира стала коммунальной и оставалась таковой до 1963 года, когда она наконец полностью была возвращена матери.

Так было во многих квартирах нашего дома. И не только нашего. Люди теснились из-за острой нехватки жилья, а отнюдь не потому, что им нравилось жить коммуной, как это уверяла неискренне журналистка в одной из телепередач, посвященной архитектору В. М. Иофану.

Я иногда задумываюсь, а мог бы дед отказаться от уплотнения? Ведь он уже тогда был смертельно болен и присутствие посторонних людей в квартире только усугубляло его болезнь. Мог, конечно, и никто бы его не осудил. Но дед иначе поступить не мог, у него и мысли даже не могло появиться об отказе, когда людям жить было негде. Он понимал также, что просьба Власика была известна Сталину, который рассчитывал на порядочность деда, и это "уплотнение" было бы примером для других. И еще он знал, что никаких поблажек для родственников Сталин не делал, такой уж он был человек, но дед его всегда понимал, раз надо, значит, это действительно надо.

В конце ноября в Тегеране открылась Конференция глав правительств СССР, США и Великобритании, на которой впервые встретились Сталин и президент Ф.-Д. Рузвельт. С Черчиллем встреча состоялась еще в августе — сентябре 1942 года.

В Тегеран Сталин летел на самолете, командиром которого был В.Г. Грачев. Судьба столкнула меня с летчиком в 1973 году, оказалось, что он живет двумя этажами выше нашей квартиры, куда я переехал в том году. Виктор Григорьевич Грачев — генерал-лейтенант авиации — личность легендарная.

Герой Советского Союза, во время гражданской войны в Испании командовал интернациональной эскадрильей. Несколько лет назад оставшиеся в живых летчики этой эскадрильи встречались в Москве, был среди них и Виктор Григорьевич. Оказалось, что ни один испанский летчик этой эскадрильи не воевал на стороне фашистской Германии, а один из них командовал четверкой истребителей, сопровождавших самолет Сталина в Тегеран, и этой своей миссией всегда гордится, рассказывал мне Грачев.

На конференции была достигнута договоренность, что правительства США и Англии предпримут в мае 1944 года операцию "Оверлорд" — высадку в Нормандии крупного объединенного десанта, тем самым второй фронт в Европе будет открыт. СССР обязался вступить в войну против Японии после капитуляции Германии.

В Тегеране обсуждался вопрос о восточной границе Польши. Руководители трех держав согласились считать правомерной линию Керзона, что предопределило передачу западных украинских земель Украине и белорусских — Белоруссии. Таким образом, границы, сложившиеся на наших западных рубежах в 1939 году, были подтверждены тройственным согласием.

Тегеранская конференция выразила готовность сторон к сотрудничеству, провозгласив жизненную реальность мирного сосуществования государств с различными социально-политическими системами.

На Тегеранской конференции уже многим было ясно, что СССР в единоборстве одолевает противника и недалек тот час, когда война выйдет за пределы советской территории. Почти половина оккупированных земель уже была освобождена.

В конце 1943 года мать уехала с высланным в Омск Леонидом. Василий, семейство которого расширилось, переехал в другую квартиру в соседний с нами девятый подъезд. Наконец-то он добился своего и получил назначение на фронт. С отцом он так и не встретился, это произойдет уже в Берлине после окончания войны.

Дед постоянно болел и большей частью находился то в "Барвихе", то в "Соснах". В "Соснах" они вместе с бабушкой сначала жили в главном корпусе, потом вселились в небольшой флигелек, расположенный на высоком холме рядом с Никулиной горой. Однажды рядом с ними отдыхал наш знаменитый тенор, тезка деда — Сергей Яковлевич Лемешев, дед и бабушка сразу подружились с этим обаятельным и общительным человеком. В "Барвихе" нередко можно было видеть народного артиста СССР, театрального режиссера Н.П. Охлопкова. Дед, Лемешев, Охлопков любили дальние прогулки и часто вместе бродили по окрестным лесам.

На дедовой карте, что висела теперь в моей комнате, передвигал флажки на линии фронта я. Эту работу я любил и с удовольствием двигал красные флажки все ближе и ближе к нашей западной границе.

Мама жила с Леонидом в Омске месяц и вернулась домой, ее сменила двоюродная сестра мамы по линии бабушки и практически прожила с ним до его возвращения в Москву в январе 1945 года.

В феврале Светлане исполнилось 18 лет, а уже весной она вышла замуж за Г. Морозова. Отца ее этот брак совсем не обрадовал. И дело тут не в еврейской национальности зятя, а в том, что он видел в нем расчетливого молодого человека. "Смотри-ка, — прямо сказал он дочери, — на фронте ведь страшно, там стреляют, а он, видишь, в тылу окопался." Сталин отказался встречаться с зятем.

Молодожены поселились в нашем доме, сначала в шестнадцатом подъезде, затем, после рождения первенца — сына — в мае 1945 года, в шестом подъезде. Опасения Сталина о "расчетливости" стали подтверждаться. Светланину квартиру заполнили родственники мужа, они докучали ей своими просьбами и требованиями об устройстве того или иного чада в "тепленькое местечко" и наивными ожиданиями всяческих благ, которые должны, как манна небесная, посыпаться на них. Но, как говорится, в нашей семье "этот номер не плясал". Обращаться к Сталину или его окружению с подобными вопросами было и бесполезно и небезопасно. В итоге отношения между супругами стали охлаждаться, а среди наших новых родственников воцарилось уныние.

Мать, вернувшись из Омска, помогала деду писать воспоминания, стала готовить и свою книгу. Как и раньше, она окунулась с головой в благотворительную деятельность. Когда деду, бабушке или маме надо было ехать, особенно в загородные поездки, они звонили в Гараж особого назначения и за ними приезжала машина. Раньше это были американские машины типа "линкольн", а после войны — "мерседес". Водители говорили, что этот "мерседес" принадлежал самому Герингу. Машина была оборудована массой всевозможных устройств, начиная от компрессора для наддува и кончая переговорным аппаратом, с помощью которого сидящий на заднем сиденье пассажир может разговаривать с водителем, отделенным от него стеклом. Вспоминаю, что в 50-е годы приезжал по вызову отечественный ЗИС-110.

Водителей в основном было трое: М.Т. Данилов, всегда одетый в форму офицера НКВД, А.Г. Турчанинов и Саша Казаринов, самый молодой из них. Данилов и Турчанинов работали в гараже давно, они учили Василия, Светлану и Леонида водить машину, относились к нашему семейству уважительно и с доверием, Данилов, например, не стеснялся нам говорить, что Берия возить он не любит — его анекдоты, лексика вгоняли водителей в краску и никак не вязались с обликом высокопоставленного человека.

А.Г. Турчанинов был страстным автолюбителем и в машинах знал толк, мог починить любую неисправность, по звуку определить, чем заболел автомобиль. О других водителях был невысокого мнения, называл их пренебрежительно "ездунами", не способными устранить даже несложную поломку. Я вспомнил об этих его словах, когда много лет спустя узнал от инженера с автозавода имени Лихачева историю, приключившуюся с машиной А.Н. Косыгина.

Как-то раз поехал Алексей Николаевич на охоту, ночью водителю его "членовоза", так зиловцы называли спецмашины для членов Политбюро, пришлось заменить колесо. Добрались до Москвы благополучно, инженер по прибытии машины в гараж осмотрел ее и, к своему ужасу, обнаружил, что колесо было закреплено вместо специальных отверстий в диске за кромку больших вентиляционных отверстий. Как их "пронесло", один Бог ведает. Дело закончилось скандалом, заводчанам пришлось даже изменить конструкцию колесных дисков, чтобы исключить повторения таких ошибок.

У каждого из водителей была своя манера езды. А.Г. Турчанинов был человек степенный, рассудительный, любил спокойную езду, правила дорожного движения соблюдал неукоснительно и спецсигналами пользовался редко и неохотно. М.Т. Данилов любил быструю езду, но сигналами не злоупотреблял и правила соблюдал. Самым лихим водителем был Саша Казаринов, ко всяким правилам относился с иронией, но дорогу чувствовал хорошо и реакцией обладал отменной. Однажды он просто спас жизнь одному неосторожному мотоциклисту, внезапно вылетевшему с Успенки на Рублевское шоссе. Буквально за несколько секунд до возможной катастрофы он вдруг затормозил и остановил машину в метрах пятидесяти до перекрестка. Оказывается, он заметил меж кустами, что мотоцикл на большой скорости прямо летит на них и авария было бы неминуема.

Сотрудники ГАИ предпочитали не связываться с водителями ГОНа, и взаимной любви здесь не было.

Однажды я был свидетелем одной такой сцены. В году 1950-м ехали мы с бабушкой в "Сосны", дорогу избрали через Воробьевское шоссе. Когда мы завернули с Рублевского шоссе на Успенское, увидели, что дорога перегорожена какой-то рогаткой, а за ней степенно разгуливает милиционер и на нас никакого внимания не обращает. Водитель за рулем нашей машины был нам незнаком. Он несколько раз посигналил, но реакции никакой. Потом после длительной паузы страж порядка лениво спросил: "Чего надо?" Водитель уже начинал злиться. "А ты что не видишь, что нам проехать надо, освободи дорогу". — "А кто едет?" — так же лениво и невозмутимо спросил милиционер. "Аллилуева". — "А кто такая Аллилуева?" — допрашивал милиционер. "Теща Сталина". У постового глаза округлились, и дальнейшее происходило как в ускоренной киносъемке. Этот диалог и конечная реакция меня тогда глубоко поразили. Я, кажется, впервые тогда осознал, что моя родная бабушка — теща Сталина. А я как-то об этом и не задумывался.

Но я опять забежал вперед. Шел 1944 год. Он стал годом окончательного освобождения территории нашей страны от немецко-фашистской оккупации. Шестого июня 1944 года союзники выполнили взятые на себя обязательства и, высадив войска в Нормандии, открыли второй фронт в Западной Европе.

А 17 июля того же года по улицам Москвы прошла колонна пленных солдат и офицеров немецко-фашистской армии. Зрелище было незабываемое. Всему миру было продемонстрировано, что только так любой агрессор может оказаться в Москве.

Наши войска продолжали с упорными боями наступать, добивая врага на территории Польши, Болгарии, Румынии, Норвегии, Югославии. Великая Отечественная война советского народа против гитлеровцев и их союзников приближалась к своей завершающей фазе. Неотвратимое возмездие врагу наступило: впереди было взятие Берлина.

Василий был на фронте, а я почти все лето провел с его детьми, моими племянниками, на даче во Внукове, недалеко от известного московского аэропорта. Вот так номер: мне было только девять лет, а я уже был дядя!

Светлана ждала ребенка, и Сталин разрешил ей вместе с мужем снова поселиться в Зубалове.

В начале 1945 года вернулся из Омска Леонид, в прежнюю школу он вернуться не захотел и поступил в седьмую школу недалеко от французского посольства близ Октябрьской площади.

Дедушка, чувствовал себя совсем плохо и почти все время жил безвыездно в "Барвихе" или "Соснах".

В начале февраля 1945 года состоялась Ялтинская конференция глав правительств СССР, США, Великобритании, а спустя два месяца после нее скончался президент США Ф.-Д. Рузвельт. Тридцать третьим президентом Америки стал Г. Трумен. Еще в начале войны этот политик сделал сакраментальное заявление: "Если мы увидим, что Германия выигрывает войну, нам следует помогать России, а если будет выигрывать Россия, нам следует помогать Германии, и пусть они убивают как можно больше". Ничего доброго это президентство нам не сулило.

Ялтинская конференция приняла целый ряд принципиально важных решений. Были одобрены проекты документов, подготовленные Европейской консультативной комиссией: "О зонах оккупации Германии и об управлении "Большим" Берлином" и "О контрольном механизме в Германии". Рассмотрены репарационные требования государств, подвергшихся фашистской агрессии. Обсужден вопрос о положении Франции среди великих держав.

В ходе конференции СССР подтвердил свое согласие на вступление в войну против Японии через два-три месяца после окончания войны в Европе, оговорив свои условия:

1. Сохранение статус-кво Монгольской Народной Республики.

2. Восстановление прав, принадлежавших России и нарушенных вероломным нападением Японии в 1904 году, а именно — возвращение Советскому Союзу южной части Сахалина и всех прилегающих к нему островов; интернационализация Дайрена (Даляна) и восстановление аренды на Порт-Артур как на военно-морскую базу СССР; возобновление совместной с Китаем эксплуатации Восточно-Китайской и Южно-Маньчжурской железных дорог (с обеспечением преимущественных интересов СССР).

3. Передача СССР Курильских островов.

Все эти условия были согласованы и приняты главами трех великих держав и зафиксированы в секретном Соглашении по вопросам Дальнего Востока, подписанном 11 февраля 1945 года.

Ничего нового, по сути дела, в этом Соглашении не было, в нем лишь конкретизировались общие принципы союзнической политики, которые были зафиксированы в Каирской Декларации, подписанной США, Великобританией и Китаем и опубликованной 1 декабря 1943 года.

На конференций также было принято решение о восточной границе и об увеличении территории Польши. "Главы трех Правительств, — отмечалось в коммюнике, — считают, что восточная граница Польши должна идти вдоль линии Керзона отступлением от нее в некоторых районах от пяти до восьми километров в пользу Польши. Главы трех Правительств признают, что Польша должна получить существенное приращение территории на севере и на западе".

И, наконец, конференция продолжила обсуждение вопроса о создании международной организации по поддержанию мира и обеспечению безопасности народов, впоследствии получившей название Организации Объединенных Наций, и приняла предложение СССР пригласить в качестве членов-учредителей ООН Украинскую и Белорусскую ССР. Учредительную Конференцию по созданию ООН было решено созвать 25 апреля 1945 года.

В последние дни жизни президента США Ф.-Д. Рузвельта его отношения со Сталиным были омрачены сепаратными переговорами, которые вели в Берне представители спецслужб США и Великобритании с одной стороны и командование войск вермахта в Северной Италии с другой и о которых стало известно руководителям СССР.

Вот что писал Сталин Рузвельту по этому поводу 29 марта 1945 года:

"Я разобрался с вопросом, который Вы поставили передо мной в письме от 25 марта сего года, и нашел, что Советское Правительство не могло дать другого ответа после того, как было отказано в участии советских представителей в переговорах в Берне с немцами о возможности капитуляции германских войск и открытии фронта англо-американским войскам в Северной Италии.

Я не только не против, а, наоборот, целиком стою за то, чтобы использовать случаи развала в немецких армиях и ускорить их капитуляцию на том или ином участке фронта, поощрить их в деле открытия фронта союзным войскам.

Но я согласен на переговоры с врагом по такому делу только в том случае, если эти переговоры не поведут к облегчению положения врага, если будет исключена для немцев возможность маневрировать и использовать эти переговоры для переброски своих войск на другие участки фронта, и прежде всего на советский фронт.

Только в целях создания такой гарантии и было Советским правительством признано необходимым участие представителей Советского военного командования в таких переговорах с врагом, где бы они ни происходили — в Берне или Казерте. Я не понимаю, почему отказано представителям Советского командования в участии в этих переговорах и чем они могли бы помешать представителям союзного командования.

К Вашему сведению должен сообщить Вам, что немцы уже использовали переговоры с командованием союзников и успели за этот период перебросить из Северной Италии три дивизии на советский фронт.

Как военный человек, — пишете Вы мне [15], Вы поймете, что необходимо быстро действовать, чтобы не упустить возможности. Так же обстояло бы дело в случае, если бы к Вашему генералу под Кенигсбергом или Данцигом противник обратился с белым флагом. К сожалению, аналогия здесь не подходит. Немецкие войска под Данцигом или Кенигсбергом окружены. Если они сдадутся в плен, то они сделают это для того, чтобы спастись от истребления, но они не могут открыть фронт советским войскам, так как фронт ушел от них далеко на запад, на Одер. Совершенно другое положение у немецких войск в Северной Италии. Они не окружены, и им не угрожает истребление. Если немцы в Северной Италии, несмотря на это, все же добиваются переговоров, чтобы сдаться в плен и открыть фронт союзным войскам, то это значит, что у них имеются какие-то другие, более серьезные цели, касающиеся судьбы Германии.

Должен Вам сказать, что, если бы на восточном фронте где-либо на Одере создались аналогичные условия возможности капитуляции немцев и открытия фронта советским войскам, я бы не преминул немедленно сообщить об этом англо-американскому военному командованию и попросить его прислать своих представителей для участия в переговорах, ибо у союзников в таких случаях не должно быть друг от друга секретов".

Президент США не согласился с мнением Сталина и изложил свою точку зрения на происходящее в своем послании, которое Сталин получил 1 апреля 1945 года. В этом послании Ф.-Д. Рузвельт в числе прочего писал:

"Мне кажется, что в процессе обмена посланиями между нами относительно возможных будущих переговоров с немцами о капитуляции их вооруженных сил в Италии, несмотря на то, что между нами обоими имеется согласие по всем основным принципам, вокруг этого дела создалась теперь атмосфера достойных сожаления опасений и недоверия.

Никаких переговоров о капитуляции не было, и если будут какие-либо переговоры, то они будут вестись в Казерте все время в присутствии Ваших представителей. Хотя попытка, предпринятая в Берне с целью организации этих переговоров, оказалась бесплодной, маршалу Александеру поручено держать Вас в курсе этого дела".

К сожалению, президент США ошибался. Переговоры велись и были сорваны, как это теперь всем известно, только благодаря тому, что все происходящее на этих переговорах стало известно советской разведке.

Возможно, секретные службы США и Великобритании не сочли нужным ставить в известность об этих переговорах смертельно больного Рузвельта, который доживал последние дни?

3 апреля в ответном послании Рузвельту Сталину пришлось с предельной прямотой сказать:

"Вы утверждаете, что никаких переговоров не было еще. Надо полагать, что Вас не информировали полностью. Что касается моих военных коллег, то они, на основании имеющихся у них данных, не сомневаются в том, что переговоры были и они закончились соглашениями с немцами, в силу которых немецкий командующий на западном фронте маршал Кессельринг согласился открыть фронт и пропустить на восток англо-американские войска, а англо-американцы обещались за это облегчить для немцев условия перемирия.

Я думаю, что мои коллеги близки к истине. В противном случае был бы непонятен тот факт, что англо-американцы отказались допустить в Берн представителей Советского командования для участия в переговорах с немцами.

Мне непонятно также молчание англичан, которые предоставили Вам вести переписку со мной по этому неприятному вопросу, а сами продолжают молчать, хотя известно, что инициатива во всей этой истории с переговорами в Берне принадлежит англичанам.

Я понимаю, что известные плюсы для англо-американских войск имеются в результате этих сепаратных переговоров в Берне или где-то в другом месте, поскольку англо-американские войска получают возможность продвигаться в глубь Германии почти без всякого сопротивления со стороны немцев, но почему надо было скрывать это от русских и почему не предупредили об этом своих союзников — русских?..

Я уже писал Вам в предыдущем послании и считаю нужным повторить здесь, что я лично и мои коллеги ни в коем случае не пошли бы на такой рискованный шаг, сознавая, что минутная выгода, какая бы она ни была, бледнеет перед принципиальной выгодой по сохранению и укреплению доверия между союзниками".

Рузвельт немедленно ответил Сталину:

"Я с удивлением получил Ваше послание от 3 апреля, содержащее утверждение, что соглашение, заключенное между фельдмаршалом Александером и Кессельрингом в Берне, позволило "пропустить на восток англо-американские войска, а англо-американцы обещались за, это облегчить для немцев условия перемирия".

В моих предыдущих посланиях Вам по поводу попыток, предпринимавшихся в Берне в целях организации совещания для обсуждения капитуляции германских войск в Италии, и сообщал Вам, что: 1) в Берне не происходило никаких переговоров; 2) эта встреча вообще не носила политического характера; 3) в случае любой капитуляции вражеской армии в Италии не будет иметь место нарушение нашего согласованного принципа безоговорочной капитуляции; 4) будет приветствоваться присутствие советских офицеров на любой встрече, которая может быть организована для обсуждения капитуляции.

…Я уверен, что в Берне никогда не происходило никаких переговоров, и считаю, что имеющиеся у Вас об этом сведения, должно быть, исходят из германских источников, которые упорно старались вызвать разлад между нами с тем, чтобы в какой-то мере избежать ответственности за совершенные ими военные преступления. Если таковой была цель Вольфа, то Ваше послание доказывает, что он добился некоторого успеха.

Будучи убежден в том, что Вы уверены в моей личной надежности и в моей решимости добиться вместе с Вами безоговорочной капитуляции нацистов, я удивлен, что Советское Правительство, по-видимому, прислушалось к мнению о том, что я вступил в соглашение с врагом, не получив сначала Вашего полного согласия.

Наконец, я хотел бы сказать, что если бы как раз в момент победы, которая теперь уже близка, подобные подозрения, подобное отсутствие доверия нанесли ущерб всему делу после колоссальных жертв — людских и материальных, то это было бы одной из величайших трагедий в истории.

Откровенно говоря, я не могу не чувствовать крайнего негодования в отношении Ваших информаторов, кто бы они ни были, в связи с таким гнусным, неправильным описанием моих действий или действий моих доверенных подчиненных".

7 апреля 1945 года Сталин отправляет Рузвельту последнее послание, связанное с инцидентом в Берне.

"Получил Ваше послание от 5 апреля.

1. В моем послании от 3 апреля речь идет не о честности и надежности. Я никогда не сомневался в Вашей честности и надежности, так же как и в честности и надежности г-на Черчилля. У меня речь идет о том, что в ходе переписки между нами обнаружилась разница во взглядах на то, что может позволить себе союзник в отношении другого союзника и чего он не должен позволить себе. Мы, русские, думаем, что в нынешней обстановке на фронтах, когда враг стоит перед неизбежностью капитуляции, при любой встрече с немцами по вопросам капитуляции представителей одного из союзников должно быть обеспечено участие в этой встрече представителей другого союзника. Во всяком случае это безусловно необходимо, если этот союзник добивается участия в такой встрече. Американцы же и англичане думают иначе, считая русскую точку зрения неправильной. Исходя из этого, они отказали русским в праве на участие во встрече с немцами в Швейцарии. Я уже писал Вам и считаю не лишним повторить, что русские при аналогичном положении ни в коем случае не отказали бы американцам и англичанам в праве на участие в такой встрече. Я продолжаю считать русскую точку зрения единственно правильной, так как она исключает всякую возможность взаимных подозрений и не дает противнику возможности сеять среди нас недоверие.

2. Трудно согласиться с тем, что отсутствие сопротивления со стороны немцев на западном фронте объясняется лишь тем, что они оказались разбитыми. У немцев имеется на восточном фронте 147 дивизий. Они могли бы без ущерба для своего дела снять с восточного фронта 15–20 дивизий и перебросить их на помощь своим войскам на западном фронте. Однако немцы этого не сделали и не делают. Они продолжают с остервенением драться с русскими за какую-то малоизвестную станцию Земляницу в Чехословакии, которая им столько же нужна, как мертвому припарки, но безо всякого сопротивления сдают такие важные города в центре Германии, как Оснабрюк, Мангейм, Кассель. Согласитесь, что такое поведение немцев является более чем странным и непонятным.

3. Что касается моих информаторов, то, уверяю Вас, это очень честные и скромные люди, которые выполняют свои обязанности аккуратно и не имеют намерения оскорбить кого-либо. Эти люди многократно проверены нами на деле".

Точку в переписке по инциденту в Берне поставило послание Рузвельта, которое Сталин получил уже после его смерти.

В нем президент США писал:

"Благодарю Вас за Ваше искреннее пояснение советской точки зрения в отношении бернского инцидента, который, как сейчас представляется, поблек и отошел в прошлое, не принеся какой-либо пользы.

Во всяком случае, не должно быть взаимного недоверия, и незначительные недоразумения такого характера не должны возникать в будущем. Я уверен, что, когда наши армии установят контакт в Германии и объединятся в полностью координированном наступлении, нацистские армии распадутся".

Получив 13 апреля 1945 года эту последнюю весть от Рузвельта, Сталин в тот же день написал новому президенту США Г. Трумену. Он выразил искреннее соболезнование в связи с кончиной Рузвельта: "Американский народ и Объединенные Нации потеряли в лице Франклина Рузвельта величайшего политика мирового масштаба и глашатая мира и безопасности после войны". Сталин выразил надежду, что "политика сотрудничества между великими державами, взявшими на себя основное бремя войны против общего врага, будет укрепляться и впредь".

Вообще-то нашим "пятновыводителям" от истории я посоветовал бы внимательно, без преднамеренной субъективной предвзятости, прочитать переписку глав правительств СССР, США и Великобритании в годы второй мировой войны. Они могли бы тогда по достоинству оценить ум, логику и последовательность руководителя Советской страны в его отстаивании национальных интересов России.

Между тем война шла к своей исторической развязке. 16 апреля 1945 года началась завершающая операция Великой Отечественной — битва за Берлин. Войска 1-го, 2-го Белорусских фронтов и 1-го Украинского в ожесточенных боях 2 мая овладели столицей Германии и разгромили окруженные в ней группировки немецко-фашистских войск. 8 мая в пригороде Берлина Карлсхорсте был подписан акт о безоговорочной капитуляции фашистской Германии. В тот же день вышел указ Президиума Верховного Совета СССР об объявлении 9 мая Днем Победы.

Слова, сказанные И.В. Сталиным 3 июля 1941 года — "наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами", — сбылись через 1406 дней и ночей самой тяжелой и кровавой войны.

Свершилось! Победа! Это был звездный час нашей советской истории.

9 мая 1945 года мы все собрались на квартире у Светланы. Поэтому ей и слово.

"9-го мая 1945 года, когда по радио объявили о конце войны, я позвонила отцу. Было раннее утро. Я ужасно волновалась — в Москве было шумно, весело, уже все знали о победе. "Папа, поздравляю тебя, победа!" — смогла только сказать я, и мне захотелось плакать.

"Да, победа!" — сказал он. "Спасибо. Поздравляю тебя! Как ты себя чувствуешь?". Я чувствовала себя великолепно, как все в Москве в тот день!

Мы с мужем собрали в своей квартире всех своих знакомых — набилась полная квартира, пили шампанское, танцевали, пели. Улицы были полны народу, — я боялась выйти, я ждала уже через две недели ребенка. Я и родила его легко — такое веселое было у всех состояние духа, так радостно было всем в тот май

1945 года!"

Там же, на квартире у Светланы, мы слушали по радио обращение И.В. Сталина к народу:

"Великие жертвы, принесенные нами во имя свободы и независимости нашей Родины, неисчислимые лишения и страдания, пережитые нашим народом в ходе войны, напряженный труд в тылу и на фронте, отданный на алтарь Отечества, не прошли даром и увенчались полной победой над врагом. Вековая борьба славянских народов за свое существование и свою независимость окончилась победой над немецкими захватчиками и немецкой тиранией.

Отныне над Европой будет развеваться великое знамя свободы народов и мира между народами.

Три года назад Гитлер всенародно заявил, что в его задачи входит расчленение Советского Союза и отрыв от него Кавказа, Украины, Белоруссии, Прибалтики и других областей. Он прямо заявил: "Мы уничтожим Россию, чтобы она больше никогда не смогла подняться". Это было три года назад. Но сумасбродным идеям Гитлера не суждено было сбыться — ход войны развеял их в прах. На деле получилось нечто прямо противоположное тому, о чем бредили гитлеровцы. Германия разбита наголову. Германские войска капитулируют. Советский Союз торжествует победу, хотя он и не собирается ни расчленять, ни уничтожать Германию!"

Как ликовала Москва, это надо было видеть! Мне казалось, что сюда съехался весь наш Союз. На Красной площади — живое море людей, оно сверкало и переливалось всеми своими красками. Радостные лица, песни, пляски. Десятки рук подхватывают людей, одетых в воинскую форму, и в великом энтузиазме подкидывают их вверх, ближе к солнцу. Незнакомые люди обнимаются, плачут, целуются. Это было такое единение народа, такое величие духа, такая всеобщая гордость, какая возможна только в стране, объединенной единой целью, идеей и верой в справедливость своей борьбы.

А вечером, когда стемнело, столица озарилась грандиозным салютом в честь победителей. И разве могла кому-нибудь в голову прийти такая несуразная, дикая мысль, что через сорок шесть лет Советский Союз прекратит свое существование?! Что произойдет это не в результате более страшной войны, а в мирное время и сотворят это преступление перед народом "верные ленинцы", пришедшие к руководству после смерти Сталина. Эти люди и их окружение станут, по существу, проводниками тайных планов, разработанных на Западе, сердцевиной которых была задача расчленения и уничтожения Советского Союза как независимой и великой державы. Вот основные положения этого геростратова плана, они уже давно не представляют тайны:

— представить СССР как последнюю и самую хищную империю, империю зла, подлежащую разрушению;

— доказать, что СССР не был не только главным архитектором победы в войне, а является таким же злом, что и фашизм. Эту страну не за что уважать;

— втянуть СССР в непомерную гонку вооружений, измотать его и тем самым деформировать подорванную войной экономику. Срывать выполнение советских социальных программ, основанных на стимулирующей роли государства, доказывать тем самым, что командно-бюрократическая система является стержнем социалистической системы и не способна дать людям лучшую жизнь. Следовательно, такое государство, такая система подлежат демонтажу;

— разжечь национализм, взрастить сепаратизм, экстремизм и, опираясь на эти, наиболее взрывоопасные элементы, дестабилизировать страну, взорвать ее изнутри и доказать тем самым несостоятельность ленинской национальной политики;

— с помощью агентов влияния проникнуть в средства массовой информации (СМИ), переориентировать их, разрушать с помощью СМИ нравственные и коллективистские основы бытия советского народа, еще более решительно отрезать его прошлое от настоящего, лишить его духовных опор и будущего, сформировать у народа чувство вины, неполноценности. Подрезать его крылья настолько, чтобы он больше никогда не чувствовал себя великим народом.

Эта программа со времен А. Даллеса обрастала различными "дочерними" проектами и разработками, которые корректировались и дополнялись с учетом времени и изменений в мире, об этом у нас разговор впереди. В числе таких отдельных разработок была и остается идея фальсификации истории Великой Отечественной войны, тотальная критика любых просчетов и ошибок в политике, руководстве, дипломатии в ходе войны, преувеличение числа жертв.

Украсть у советских людей его великую гордость — Победу, облить ее грязью и стереть в народной памяти — к этому подбирались долго. Готовились, отрабатывали пробные шары, а когда "пятая колонна" внутри страны созрела, обрела силу и власть, развернулось массированное наступление на историю Великой Отечественной войны. Ее переписывали, переигрывали, шельмовали. Вся эта "грязная" работа началась в горбачевскую перестройку.

Особенно "поусердствовали" вокруг темы потерь. Мы уже немного касались этого вопроса. Сотрудник Историко-архивного и военно-мемориального центра, генерал в отставке В. Гуркин, в 1992 году, в частности, заметил:

"Неправильный подход к определению военных потерь, а в ряде случаев и просто злонамеренные публикации и привели к появлению в печати самых невероятных домыслов о потерях наших Вооруженных Сил, в 5–7 и даже в 14 раз превышающих якобы потери фашистской Германии. Заключение комиссии (созданной приказом министра обороны СССР в апреле 1988 года под председательством заместителя начальника Генерального штаба генерал-полковника М.А. Гареева) опровергает эти измышления и устанавливает, что соотношение потерь было 1,3:1, не говоря уже о том, что в конце войны фашистская армия в полном составе капитулировала перед Советской Армией и союзными ей армиями.

Хотелось бы отметить, что потери наших Вооруженных Сил в прошлой войне действительно велики, причины их требуют более обстоятельного исследования, но недопустимы и кощунственны злорадство и всякого рода измышления об этих скорбных фактах".

Как установила комиссия под председательством генерал-полковника М.А. Гареева, безвозвратные потери личного состава Советских Вооруженных Сил с учетом Дальневосточной кампании (убито, умерло от ран, пропало без вести, не вернулось из плена) составили чуть больше восьми миллионов человек, то есть практически столько же, сколько составляют аналогичные потери армий стран фашистского блока и Японии. И это при том, что немецкие документы учитывают потери только боевых войск и войск боевого обеспечения, в которых служили лица немецкой национальности. Многие тыловые и обслуживающие подразделения, военизированные формирования, такие, как строительные, укомплектовывались гражданами других стран (чехи, французы, болгары, румыны, поляки, сербы, хорваты и другие).

Они в число потерь немецко-фашистской армии не включались. Возможно ли сегодня со всей определенностью сказать, насколько велики эти потери для такой тяжелейшей войны, когда враг, уже зная, что обречен, оказывал упорнейшее сопротивление на наших фронтах. Так было в Берлине, в Будапеште, в Чехословакии. Везде. Западным же нашим союзникам он сдавался почти без боя.

Должен заметить, что в России все войны для русской армии были тяжелыми и потери в них для нашего народа оказывались очень большими. Но если враг в этих войнах и нес меньшие потери по сравнению с нашими, то они всегда оказывались более значительными, чем на фронтах и войнах против других стран. Одна Бородинская битва в 1812 году унесла сто две тысячи человеческих жизней с обеих сторон. Таких потерь Наполеон не знал ни в одном сражении на полях Европы. Но Бородино — это все-таки не Сталинград или Прохорово поле, где с обеих сторон была задействована новейшая современная военная техника, самая мощная по своей убойной силе. Такой истребительной техники военный мир еще не знал!

Что же касается общего количества жертв, понесенных нашим народом в ходе Великой Отечественной войны, то это прямой результат варварской, каннибальской политики гитлеровского руководства, поставившей своей целью физическое истребление нашего народа. В одних только концлагерях было уничтожено одиннадцать миллионов советских граждан. И дело тут не только в коммунистической идеологии. Мы уже касались этой темы, но приведу еще одно высказывание А. Гитлера:

"В недалеком будущем мы оккупируем территории с весьма высоким процентом славянского населения, от которого нам не удастся так скоро отделаться. Мы обязаны истреблять население, это входит в нашу миссию охраны германского населения. Нам придется развить технику истребления населения. я имею в виду уничтожение целых расовых единиц. Если я посылаю цвет германской нации в пекло войны, без малейшей жалости проливая драгоценную немецкую кровь, то, без сомнения, я имею право уничтожить миллионы людей низшей расы. Одна из основных задач. во все времена будет заключаться в предотвращении развития славянских рас. Естественные инстинкты всех живых существ подсказывают им не только побеждать своих врагов, но и уничтожать их".

А чтобы, паче чаяния, кого-то совесть не мучила, фюрер позаботился и об этом. "Я освобождаю человека от унижающей химеры, которая называется совестью. Совесть, как и образование, калечит человека. У меня то преимущество, что меня не удерживают никакие соображения теоретического или морального характера", — поучал Гитлер.

Ему вторили его ближайшие сподвижники. "Убивайте каждого, кто против нас, убивайте, убивайте, не вы несете ответственность за это, а я, поэтому убивайте". Это — Геринг. "Погибнут ли от изнурения при создании противотанкового рва десять тысяч русских баб или нет — интересует меня лишь в том отношении, готовы ли для Германии противотанковые рвы". Это уже Гиммлер.

По плану "Ост" фашистские главари намечали в случае победы уничтожить на нашей территории 120–140 миллионов человек.

Потеряв восемь миллионов человек, наши Вооруженные Силы спасли наш народ от истребления, сохранили все этносы, населявшие территорию Союза. А теперь продолжим эту статистику. Советские Вооруженные Силы освободили более 300 миллионов человек от фашистского порабощения в Европе, разгромив японские войска, принесли свободу 700 миллионам китайцев. Наша победа вызвала крах колониальной системы, освободив почти миллиард человек, живших под гнетом метрополий.

Но мы не обрушивали на головы мирных жителей атомных бомб, не совершали бандитских налетов на Дрезден и другие города, не вели сепаратных переговоров за спиной своих союзников.

Мы не мстили немецкому народу. Еще в начале войны наше руководство заявило: "Смешно отождествлять клику Гитлера с германским народом, с германским государством. Опыт истории говорит, что гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство германское — остается".

Эта наша Победа была, есть и будет, пока живо человечество, пока жив наш народ, великим подвигом, великой славой, великой гордостью всей земли нашей!

Те, кто пытается принизить этот народный подвиг, совершают преступление перед нашими предками и потомками. Эти люди, называющие себя историками, писателями, политологами, однако, не способны выполнить социальный заказ своих хозяев хотя бы потому, что нынешняя жизнь перечеркивает все их усилия. Мы ежегодно теряем от одних лишь абортов столько человеческих жизней, сколько понесла армия за четыре года войны, страшно растет число самоубийств. А сколько гибнет людей в огне неутихающих пожарищ межнациональных конфликтов? Официальная статистика предпочитает умалчивать. Сегодня "горячие точки" на теле страны, о которых мы понятия не имели со времен гражданской войны, стали жестокой обыденностью. Привыкли к ним, к беженцам, к сиротству детей. За всем за этим стоят конкретные виновники. Но где же их комплекс вины?.

Ликующий май 1945-го незабываем. 24 мая 1945 года в Кремле был устроен прием в честь командующих войсками Советской Армии. На этом приеме выступил И.В. Сталин.

"Товарищи, — сказал он, — разрешите мне поднять еще один, последний тост.

Я хотел бы поднять тост за здоровье нашего Советского народа и, прежде всего, русского народа.

Я пью, прежде всего, за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза.

Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне общее признание, как руководящей силы Советского Союза среди всех народов нашей страны.

Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он — руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение.

У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941–1942 годах, когда наша армия отступала, покидала родные села и города Украины, Белоруссии, Молдавии, Ленинградской области, Прибалтики, Карело-Финской республики, покидала, потому что не было другого выхода. Иной народ мог бы сказать Правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Но русский народ не пошел на это, ибо он верил в правильность политики своего Правительства и пошел на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии. И это доверие русского народа Советскому правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества — над фашизмом.

Спасибо ему, русскому народу, за это доверие!

За здоровье русского народа!".

В нашей семье каждый подтвердит, что это сталинское слово о русском народе было глубоко искренним, оно выразило его личное отношение и его личную оценку замечательных качеств великого народа. Сам Сталин формировался и вырос на русской культуре, которую ставил превыше всего. Его интернационализм коммуниста всегда был окрашен цветом русского патриотизма. Он и говорил часто — "мы русские".

24 июня 1945 года на Красной площади в Москве в ознаменование победы над фашистской Германией в Великой Отечественной войне был проведен Парад Победы.

Г.К. Жуков рассказывает о предыстории этого парада: "Затем И.В. Сталин спросил (это было в середине мая 1945 года):

— Не следует ли нам в ознаменование победы над фашистской Германией провести в Москве Парад Победы и пригласить наиболее отличившихся героев — солдат, сержантов, старшин, офицеров и генералов?

Эту идею все горячо поддержали, тут же внося ряд практических предложений. Вопрос о том, кто будет принимать Парад Победы и кто будет командовать парадом, тогда не обсуждался. Однако каждый из нас считал, что Парад Победы должен принимать Верховный Главнокомандующий.

…В состав полков включались Герои Советского Союза, кавалеры орденов Славы, прославленные снайперы и наиболее отличившиеся орденоносцы — солдаты, сержанты, старшины и офицеры.

Сводные фронтовые полки должны были возглавлять командующие фронтами.

Решено было привезти из Берлина Красное знамя, которое водружено над рейхстагом, а также боевые знамена немецко-фашистских войск, захваченные в сражениях советскими войсками.

Точно не помню, кажется 18–19 июня, меня вызвал к себе на дачу Верховный. Он спросил, не разучился ли я ездить на коне.

— Нет, не разучился.

— Вот что, вам придется принимать Парад Победы. Командовать парадом будет Рокоссовский.

Я ответил:

— Спасибо за такую честь, но не лучше ли парад принимать вам? Вы Верховный Главнокомандующий, по праву и обязанности следует вам принимать парад.

И.В. Сталин сказал:

— Я уже стар принимать парады. Принимайте вы, вы помоложе.

Построение парада было определено в порядке общей линии действующих фронтов, справа налево. На правом фланге был построен полк Карельского, затем Ленинградского, 1-го Прибалтийского фронтов и так далее. На левом фланге фронт замыкали 4-й Украинский, сводный полк Военно-Морского Флота и части гарнизона Московского военного округа.

Для каждого сводного полка были специально выбраны военные марши, которые были особенно ими любимы. Предпоследняя репетиция к параду состоялась на Центральном аэродроме, а последняя, генеральная, — на Красной площади. В короткий срок все сводные полки были блестяще подготовлены и производили внушительное впечатление".

Вместе с мамой и Леонидом я был на этом параде. Мы стояли на трибуне для гостей слева от Мавзолея. Прошло почти полвека, а я, как вчера, вижу эту впечатляющую картину: под барабанный бой на брусчатку Красной площади к подножию Мавзолея летят фашистские знамена и штандарты, среди них и личный штандарт самого Гитлера. А какие были прекрасные лица у наших солдат и офицеров, в них что-то было от былинных героев-витязей, от тех, кто сражался на Куликовом поле, Чудском озере, Бородино.

На другой день после парада Указом Президиума Верховного Совета ССР И.В. Сталину было присвоено звание Героя Советского Союза. Инициативу в этом проявил Маленков, но Сталин от этой высокой чести отказался да еще с Калининым, подписавшим Указ, поговорил круто — я, мол, в боевых действиях участия не принимал, подвигов не совершал, я просто руководитель. Как Верховный Главнокомандующий, он принял звание генералиссимуса. А вот все попытки штабистов создать для него специальную форму под это звание закончились скандалом. Он до конца своей жизни носил маршальскую форму, которую незадолго до смерти отдал художнику П.В. Васильеву. Кстати, музей в Гори пытался заполучить эту форму у художника, но тот настаивал, чтобы на этот счет было принято решение ЦК КПСС. Сегодня нет ни КПСС, ни ЦК. Вопрос так и повис в воздухе.

17 июля 1945 года открылась Потсдамская конференция глав правительств СССР, США, Великобритании. Сначала в ней участвовали И.В. Сталин, Г. Трумен, У. Черчилль. Затем Черчилля сменил К.-Р.Эттли, победивший на парламентских выборах 2 августа.

Для нашей семьи это были печальные дни: умер С.Я. Аллилуев. До последних минут его, что закончились в больнице на Грановского, рядом с дедом была моя мама. У деда, как я уже писал, был рак желудка. Но организм у него был могучий, и болезнь долго не могла его одолеть. За последний месяц болезни он так исхудал, что, как верно написала Светлана, стал похож на индусского святого. Незадолго до смерти ему сильно захотелось съесть кусочек арбуза. Мама арбуз привезла, но дед уже тогда ничего есть не мог.

Похороны были торжественными. "Правда" опубликовала некролог и портрет С.Я. Аллилуева. Гроб с его телом был установлен в Музее Революции, в течение трех дней москвичи прощались со старым революционером.

Сталин на похоронах тестя не был, он тогда находился в Потсдаме, но прислал оттуда сына, Василия. Похоронили С.Я. Аллилуева на Новодевичьем кладбище, рядом с младшей дочерью, которую он пережил на тринадцать лет, и старшим сыном.

На конференцию в Потсдам Сталин отправился на поезде, он хотел собственными глазами увидеть, как выглядела наша земля после фашистского нашествия. Страшные разрушения саднили сердце, но уже видны были и следы восстановительных работ. Казалось, теперь можно целиком заняться мирным строительством. Но не тут-то было!

Начался ядерный шантаж. В день прибытия американской делегации в Берлин, рано утром в США успешно прошли первые испытания атомного оружия — взорвана первая атомная бомба. 21 июля, ознакомившись с подробным отчетом об этих испытаниях в Аламогордо, Трумен собрал совещание высших военных чинов, находившихся в Потсдаме: адмиралов У.-Д. Леги, Э.-Д. Кинга, генералов Д.-К. Маршалла, Г.-Х. Арнольда и Д.-Д. Эйзенхауэра, для обсуждения всего одного вопроса — использовать ли бомбу против Японии. Ответ был единодушно положительный. Впоследствии Г. Трумен писал в своих мемуарах: "Я рассматривал атомную бомбу как военное оружие и никогда не сомневался, что оно должно быть использовано".

Через три дня Г. Трумен и военный министр США Г. Стимсон одобрили приказ командующему стратегической авиации генералу Спаатсу об атомной бомбардировке Японии. Ее намечали провести сразу после 3 августа в наилучшую для этих целях погоду. В качестве цели выбраны были четыре города — Хиросима, Нагасаки, Кокура и Ниигата.

Американцы решили выжать максимум возможного из своего атомного преимущества, им очень хотелось сломать Сталина, запугать его. Трумен и Черчилль полагали, что такая "психологическая атака" заставит СССР быть посговорчивее. После одного из совещаний Г. Трумен, отозвав Сталина в сторонку, проинформировал его о том, что в США создано новейшее оружие огромной разрушительной силы. К его глубокому разочарованию и изумлению, Сталин воспринял эту новость спокойно, и никакой ожидаемой реакции не последовало.

У. Черчилль, внимательно наблюдавший в это время за Сталиным, решил, что он "не понял значения сделанного ему сообщения". Но эти политики не знали Сталина, он-то понял, какой реакции от него ждут, понял, о чем идет речь, но у него имелись аргументы, о которых ни Черчилль, ни Трумен не предполагали. Работы по созданию атомной бомбы у нас велись полным ходом, американские испытания только подхлестнули их темпы. Пройдет немного времени, и американская атомная монополия будет ликвидирована нашей страной. Но это будет завтра, а пока сегодня навязать нашей делегации свою волю на Потсдамской конференции США и Великобритании не удалось. Конференция заложила основы послевоенного устройства в Европе.

В Потсдаме, как известно, СССР подтвердил свою готовность вступить в войну против Японии.

Декларация США, Великобритании и Китая, принятая в Потсдаме, потребовала от Японии безоговорочной капитуляции. Однако премьер-министр Японии Т. Судзуки заявил, что его страна игнорирует эту Декларацию. Это дало США формальный повод применить против Японии атомное оружие. 6 августа 1945 года стало черной датой в истории человечества — после атомной бомбежки перестал существовать японский город Хиросима, 9 августа атомной бомбардировке подвергся город Нагасаки. Около пятисот тысяч мирных жителей этих городов погибли мученической смертью в этом атомном пожарище.

9 августа 1945 года СССР присоединился к Потсдамской Декларации и заявил Японии, что с этого момента он находится в состоянии войны с ней.

В ночь с 8 на 9 августа Советские Вооруженные Силы начали боевые действия против Квантунской группировки, завершившиеся ее полным разгромом. 11–25 августа была проведена Южно-Сахалинская наступательная операция войск 2-го Дальневосточного фронта совместно с Северной Тихоокеанской флотилией.

С 18 августа по 1 сентября осуществлена Курильская десантная операция войск Камчатского оборонительного района и Тихоокеанского флота. 22 августа высажены воздушные десанты Забайкальского фронта в Порт-Артуре и Дальнем, воздушный десант Тихоокеанского флота освободил Вонсан, а 24 августа 1945 года воздушный десант 1-го Дальневосточного фронта выбил противника из Пхеньяна.

Как видим, военные операции шли массированно и на широком фронте. 24 августа Верховный Совет СССР ратифицировал Договор о дружбе и союзе между СССР и Китайской Республикой и достигнутые с Китаем соглашения о китайской Чанчуньской железной дороге, о Порт-Артуре и Дальнем.

28 августа американские войска высадились на территории Японии, и 2 сентября был подписан акт о капитуляции Японии, Вторая мировая война закончилась. В тот день И.В. Сталин выступил с обращением к народу. Как зрелый русский государственник, он подчеркнул, что восторжествовала историческая справедливость, национальные интересы России прочно защищены. Тем самым, можно сказать, геополитическое положение страны укрепилось. "Поражение русских войск в 1904 году в период русско-японской войны оставило в сознании народа тяжелые воспоминания. Оно легло на нашу страну черным пятном. Наш народ верил и ждал, что наступит день, когда Япония будет разбита и пятно будет ликвидировано. Сорок лет ждали мы, люди старого поколения, этого дня. И вот этот день наступил. Сегодня Япония признала себя побежденной и подписала акт безоговорочной капитуляции.

Это означает, что южный Сахалин и Курильские острова отойдут к Советскому Союзу и отныне они будут служить не средством отрыва Советского Союза от океана и базой японского нападения на наш Дальний Восток, а средством прямой связи Советского Союза с океаном и базой обороны нашей страны от японской агрессии. Наступил долгожданный мир для народов всего мира".

По настоянию Советского Союза и его инициативе были проведены Нюрнбергский процесс и Токийский международный трибунал, которые как бы от имени народов и истории осудили виновников второй мировой войны и ее многомиллионных жертв, хотя некоторые политические деятели Запада, в частности, Черчилль, настаивали на расстреле главных военных преступников без какого-либо суда.

Нюрнбергский процесс начался 20 ноября 1945 года и завершился 1 октября 1946 года. В ходе его работы был собран огромный документальный материал, множество свидетельских показаний, признания самих подсудимых, все это представляет ценнейший объективный источник знаний истории, ее документальный фундамент.

На Нюрнбергском процессе был сделан ряд принципиально важных выводов, касающихся нашей страны. Первый: нападение на СССР произведено фашистской Германией "без тени законного оправдания. Это была явная агрессия". Второй: одной из причин мировой катастрофы был миф о "коммунистической опасности". Подчеркиваю слово "миф". Помощник Р. Кемпнера, американского обвинителя на Нюрнбергском процессе, в своей речи отметил, что эта опасность "была вымыслом, который в числе прочих вещей привел в конечном счете ко второй мировой войне".

30 сентября 1946 года был оглашен приговор трибунала. Главные военные преступники — Геринг, Риббентроп, Кейтель, Кальтенбрунер, Розенберг, Фрик, Франк, Штрейхер, Заукель, Йодль, Зейс-Инварт и заочно Борман были приговорены к смертной казни через повешение. Гесс, Функ и Редер — к пожизненному заключению. Ширах и Шпеер — к двадцати годам тюрьмы, Нейрат — к пятнадцати и Дениц — к десяти годам. 16 октября приговор был приведен в исполнение. Руководящий состав СС, национал-социалистской партии, СД и гестапо были объявлены преступными организациями.

3 мая приступил к работе Токийский международный трибунал. Пробил час возмездия и для японских агрессоров. Перед судом предстали премьер-министры Японии разных лет — X. Тодзио, К. Хирота, военный министр С. Итагаки, член Высшего военного совета К. Донхара, начальник Бюро военных дел А. Муто, военный вице-министр X. Кимура, командующий японскими войсками в Центральном Китае П. Мацуи и многие другие руководители. Всем им было предъявлено обвинение в заговоре совместно с Германией и Италией с целью "обеспечить господство агрессивных стран над остальным миром и эксплуатацию его этими странами".

Приговор признал доказанным факт ведения Японией агрессивной войны в Китае, агрессивной войны против США, Британского содружества, Нидерландов и Франции, а также то обстоятельство, что на протяжении всего рассматриваемого трибуналом периода внешняя и внутренняя политика Японии была направлена на подготовку и развязывание агрессивных войн. Из года в год во всех сферах жизни и общества в Японии усиливалась роль военщины, насаждался культ жестокости. Страна интенсивно готовилась к войне. Заключив военно-политический союз с фашистскими странами, Япония вынашивала планы захвата Восточной и Юго-Восточной Азии, стран Тихоокеанского бассейна, а также территорий Советского Союза — Сибири и Приморья.

Приговор отметил неискренность, проявленную Японией при заключении Пакта о нейтралитете с СССР, маскируясь которым, она рассчитывала облегчить осуществление нападения на нашу страну. Пакт служил также прикрытием для оказания помощи Германии. Захватив Маньчжурию и разместив в ней крупную группировку войск, Япония разработала планы на 1939 и 1941 годы, предусматривающие размещение крупных сил в Восточной Маньчжурии для захвата городов Ворошилов, Владивосток, Хабаровск, Благовещенск, Куйбышевка, Петропавловск-Камчатский, Николаевск-на-Амуре, Комсомольск-на-Амуре, Советская Гавань и северной части острова Сахалин. Это, естественно, сковывало значительные силы Советской Армии на востоке, в то время как на западе велись тяжелые бои. Япония снабжала Германию информацией о военном потенциале Советского Союза, чинила препятствия советскому судоходству, задерживала без всякой причины суда, а в ряде случаев топила их.

В приговоре упоминались и многочисленные случаи преступлений, совершенных японской военщиной против человечества, попрания элементарных законов и обычаев войны. Массовые убийства, "марши смерти", когда военнопленных, включая больных, вынуждали проходить большие расстояния в условиях, которые не могли бы выдержать даже хорошо натренированные войска, принудительный труд в тропической жаре без защиты от солнца, полное отсутствие жилищ и медикаментов, приводившие к тысячам смертных случаев от болезней, избиения и пытки всех видов для получения сведений или признаний и даже людоедство — все это только часть зверств, доказательства которых были предъявлены трибуналу. Особенно жестоко японцы обращались с пленными китайцами.

Почти половина обвиняемых или все обвиняемые, перечисленные выше, были обвинены по пунктам, связанным с негуманным обращением с военнопленными и гражданскими интернированными лицами.

Приговор трибунала был суров, но справедлив: Донхару, Итагаки, Кимуру, Мацуи, Тодзио, Муто, Хироту — к смертной казни через повешение, остальных двадцать пять обвиняемых — к различным срокам тюремного заключения. 23 декабря 1948 года приговор был приведен в исполнение.

В заключение этой военной темы хочу рассказать об одном интересном эпизоде. Как известно, для увековечения подвига советского народа и его Вооруженных Сил, спасших мир от коричневой чумы, решено было соорудить в Берлине монумент. Скульптор Е.В. Вучетич, автор этого знаменитого мемориального комплекса, вспоминал, что сразу после Потсдама его пригласил к себе К.Е. Ворошилов. Он посоветовал скульптору сделать центральной фигурой мемориала Сталина, поскольку именно он подписывал от Советского Союза исторические решения Потсдамской конференции, определившей судьбы мира и Европы на многие годы.

Е.В. Вучетич приступил к работе не медля. Очень скоро он сделал эскиз центральной фигуры мемориала — трехметровая скульптура Сталина с картой полушарий в руках. Эскиз всем понравился, но сам автор остался недоволен своей работой и отправился в Берлин, чтобы на месте найти новые идеи для воплощения в этом комплексе.

В Берлине скульптор беседовал со многими людьми — с жителями города, с нашими солдатами и офицерами, принимавшими участие в штурме фашистской столицы, с военачальниками. И однажды кто-то рассказал ему о нашем солдате, спасшем, рискуя собственной жизнью, во время штурма Берлина ребенка — немецкую девочку, невесть как оказавшуюся на улице города под огнем наступающих и обороняющихся частей. И тогда, вернувшись в Москву, скульптор сделал еще один эскиз центрального монумента мемориального комплекса в Берлине.

В назначенный день скульптор привез в Кремль оба эскиза. Фигура Сталина была установлена на столе в центре зала, а вторая скульптура стояла в углу, закрытая бумагой.

Посмотреть работу пришло довольно много народа. Все столпились вокруг фигуры Сталина и громко высказывали свое одобрение.

Наконец появился Сталин. Он долго и мрачно разглядывал свое изображение, а потом, повернувшись к автору, неожиданно спросил:

— Послушайте, Вучетич, а вам не надоел вот этот, с усами?

Затем, указав на закрытую бумагой фигуру, спросил:

— А это что у вас?

— Тоже эскиз, — ответил скульптор и снял бумагу со второй фигуры.

И тогда все увидели полутораметровую статую советского солдата в плащ-палатке, с непокрытой головой, стоящего в полный рост и попирающего сапогом поверженную и разбитую свастику. Левой рукой солдат поддерживал прижавшуюся к его груди девочку, а в опущенной правой руке держал автомат.

Сталин довольно улыбнулся и сказал:

— Тоже, да не то же!

И после недолгого раздумья заключил:

— Вот этого солдата с девочкой на руках, как символ возрожденной Германии, мы и поставим в Берлине на высоком холме! Только вот автомат вы у него заберите. Автомат — это утилитарный предмет сегодняшнего дня, а мы ставим монумент на века. Тут нужен символ. Да! Вложите в руку солдата меч! И впредь пусть знают все — плохо придется тому, кто вынудит его этот меч поднять вновь!

Анна

Анна Сергеевна Аллилуева, моя мать, была вторым ребенком в семье. Родилась она в Тифлисе в феврале 1896 года. Свое детство и юность она подробно описала в книге "Воспоминания", поэтому об этом периоде ее жизни я рассказывать уже не буду. Отмечу только, что Анна, как и Павел, Федор, Надежда, с самого раннего детства оказалась под влиянием той обстановки, которая определяла жизнь семьи активного революционера-рабочего. Эта среда формировала их взгляды и характеры, всей своей жизненной логикой доказывала правоту и справедливость революционной борьбы.

Преемственность и связь поколений в этой семье была естественна и закономерна, полное понимание между родителями и детьми существовало изначально, потому однозначно определилось их отношение к Октябрьской революции, она стала их судьбой, их кровным делом.

Ничего нет удивительного в том, что сразу после революции, с октября 1917 года по август 1918 года, Анна Аллилуева работает в секретариате первого Совнаркома в Петрограде, в мандатных комиссиях съездов, а потом в военном отделе ВСНХ. С августа 1918 года вновь в Совнаркоме, являясь техническим секретарем, но в феврале 1919 года уезжает на Украину — туда направляют Сергея Яковлевича, и мама едет с ним, так как здоровье у него заметно ухудшилось. На Украине она трудится в Малом Совнаркоме и по рекомендации М.И. Ульяновой вступает в члены ВКП(б). Затем ее направляют в штаб 14-й армии, где она до августа 1919 года работает шифровальщицей Секретного отдела.

В августе 1919 года моя мать возвращается в Москву и до февраля 1920 года вновь работает техническим секретарем Совнаркома. Как раз в это время она знакомится с моим будущим отцом и в апреле 1920 года становится его женой.

Молодая чета уезжает в Одессу — С. Реденс назначается начальником одесской Губчека, а его жена оформляется на работу в той же организации секретарем.

Возвратившись в Москву, Анна Сергеевна недолго работает в текстильном синдикате, но тяжелый недуг приковал ее к постели: у нее развился туберкулез легких. Более тяжело, долго, длительное время находилась под пневмотораксом, то есть жила с закачанным легким. Поправилась Анна Сергеевна лишь к середине тридцатых годов, Болезнь автоматически выбила ее из рядов партии, так как вести какую-то активную работу она не могла. Но никто из этого обстоятельства в нашей семье трагедии не делал. Все принимали как должное уставное требование — обязательность активной работы в партийной организации, партия была тогда не синекурой, и в этом была ее сила.

Жила семья скромно, ее доходы складывались только из заработной платы, так было всю жизнь. Когда в конце двадцатых годов мама ездила к старшему брату Павлу, работавшему тогда в нашем торгпредстве в Берлине, она решила показаться немецким медикам, однако это оказалось ей не по карману — медицинская помощь в Германии стоила дорого.

В декабре 1928 года родился первенец — Леонид, а в январе 1935 года вторым сыном оказался я. Произошло это на втором этаже небольшого особняка в Леонтьевском переулке, в котором ныне размещается торгпредство Монгольской Республики.

Надо сказать, что еще до революции мама, закончив гимназию, получила очень приличное образование. Она могла читать со словарем по-немецки и по-французски, очень неплохо знала нашу и зарубежную литературу, много читала, хорошо разбиралась в живописи, и не было ни одного вопроса в нашей школьной программе, в котором она не могла бы оказать нам помощь.

По своей натуре она была человеком исключительной доброты и отзывчивости. Сколько я себя помню, в нашем доме всегда было полно людей. Это были родственники, друзья нашей семьи или просто чужие люди, которые приходили к ней за помощью.

И всех их нужно было обязательно накормить, напоить, кого-то ссудить деньгами, кому-то купить одежду или обувь. А ведь все это требовало денег, и денег немалых. У мамы была лишь ее пенсия, пенсия деда да обед из кремлевской столовой. После войны появились гонорары за ее книгу "Воспоминания" и мемуары деда "Пройденный путь". Вот уж, воистину, недаром сказано, что рука дающего не оскудевает!

А еще у нее было прекрасно развито чувство юмора, она всегда любила шутку и очень заразительно смеялась. С людьми мама была очень простой в обращении и очень уживчивой, и все ее знакомые и друзья всегда с радостью принимали ее у себя дома. Это в полной мере относится и к ее давним знакомым из самого "высшего общества". И объяснялось это не только и не столько тем, что она была сестрой жены Сталина, а простой всеобщей любовью и уважением, которыми она по праву пользовалась.

Интересная деталь — о ней мне говорила тетя Женя, жена Павла Сергеевича. Жена К.Е. Ворошилова Екатерина Давидовна была жутко ревнивой. Уж не знаю, имела ли она для этого основания или нет, но ревновала она супруга ко всем женщинам, оказавшимся в его окружении. Ко всем, кроме мамы, хотя та была привлекательной и миловидной. Ей Екатерина Давидовна верила безоглядно.

Я сам мог с детства наблюдать радушное отношение-матери к людям, она часто брала меня с собой, куда бы ни шла — в гости ли, или на свои благотворительные мероприятия, посещения госпиталей, детских домов и т. п.

Она удивительно легко все прощала людям и не умела долго обижаться; если человек совершил какой-то нехороший поступок, мама моя всегда пыталась найти причину для его оправдания. И люди относились к маме с искренней доброжелательностью, для нее, как верно заметила Светлана, все двери были открыты. Сталин, которому приходилось взвешивать каждый свой шаг во взаимоотношениях с людьми, видеть неискренность, показуху, подхалимаж, критиковал мою мать. В "Двадцати письмах к другу" Светлана рассказывает: "Отец всегда страшно негодовал на это ее христианское всепрощение, называл ее "беспринципной", "дурой", говорил, что "ее доброта хуже всякой подлости". Мама жаловалась, что "Нюра портит детей, и своих и моих", — "тетя Аничка" всех любила, всех жалела и на любую шалость и пакость детей смотрела сквозь пальцы. Это не было каким-то сознательным, "философски" обоснованным поведением, просто такова была ее природа, она иначе не смогла бы жить". Светлана, возможно, верно ухватила какой-то внешний рисунок, но Сталин любил и ценил в моей матери ее умение находить общий язык с людьми, ладить с ними. Не случайно в тяжелую годину войны он позвал к себе не деда или бабушку, а мою мать, когда просил поехать всей семьей в Сочи к Светлане. Он знал, что если договорится с матерью, значит, согласие обретет вся семья. Анна Сергеевна была тогда тем стержнем, который удерживал от распада всю нашу большую семью, переживавшую свои внутренние сложности и проблемы. И Василий, и Светлана, и Галина Бурдонская в трудные минуты обращались к моей маме. Они и раны-то свои "зализывали" у нее на плечике и подолгу жили у нас дома, как это было с Василием или Галиной.

Я могу со знанием дела поспорить со Светланой в том, что нам, Леониду и мне, своим детям, мать спуску не давала и за любую нашу провинность строго наказывала. Иное дело — отношение к Светлане и Василию. Вся семья видела, что сошедшиеся вместе два жестких характера их родителей не лучшим образом сказываются на их детях. Поэтому каждый в семье пытался как-то компенсировать недостающее детям родительское тепло своей добротой. А уж после злополучного самоубийства Надежды родичи всю свою любовь к ней перенесли на ее детей, так рано оставшихся без материнского внимания и воспитания. Но дети тогда уже сформировались как личности, и коренным образом воздействовать на них уже было невозможно. И тем не менее и моя мать, и дед с бабушкой не проходили мимо их "чудачеств". Я сам был частым свидетелем тех скандалов, которые возникали в семье в 40-е и 50-е годы из-за различных "художеств" Василия.

В детскую память врезался последний приезд Сталина в Зубалово в апреле 1941 года, о котором я рассказывал выше.

Я помню, как радушно, искренне радостно встретились друг с другом эти люди — моя мама и Сталин, детское сознание уловило бы любую фальшь и наигранность.

Мать довольно часто разговаривала со Сталиным по телефону и всегда это делала спокойно, без какой-либо нервозности. Обычно она шла к И.Ф. Тевосяну, который жил в соседней квартире, и пользовалась его "вертушкой", телефоном спецсвязи, стоявшим у него дома.

— Пойду к Тевосяну, — говорила она в таких случаях, — позвоню Иосифу.

И шла, и звонила, и разговаривала с ним. И никогда ей в этом не было отказа. Володя Тевосян, сын Ивана Федоровича, вспоминая те годы, говорит:

— "Вертушка" стояла у нас в спальне отца. Анна Сергеевна частенько заходила к нам, и я провожал ее в спальню, где стоял этот телефон. Она набирала номер, и ее соединяли со Сталиным.

Разговор обычно касался семейных дел, детей, Светланы, Василия. Иногда Анна Сергеевна жаловалась Сталину на те или иные "художества" его детей.

Если бы Сталин не доверял моей матери хоть в чем-то, то, будучи человеком последовательным во всех своих действиях, он никогда бы не позволил ни ей, ни ее детям жить в Зубалове вместе со Светланой и Василием.

Однако были люди, которым это доверие не нравилось, не нравилось, что моя мать могла позвонить Сталину и что-то сказать ему, о чем-то спросить. Продолжая свою линию на изоляцию Сталина, отсекновение от него близких людей, они позаботились о том, чтобы эти контакты прекратить, а мою мать в этих целях дискредитировать. К тому же им не нравилось, что моя мать многое знала о них самих, их семьях. Как раз на горизонте замаячила новая волна репрессий.

Но не будем торопить события. Еще шел 1945 год. Весной того победного года Сергей, старший сын Павла Аллилуева, с медалью закончил школу и поступил на учебу в МГУ на физико-математический факультет. Дочь Павла Кира работала в Малом театре.

Вместе с Сергеем в МГУ поступил Г. Радзиевский, ставший потом его близким другом. Глеб был на несколько лет старше Сергея. Он воевал, попал в немецкий плен, провел там почти всю войну и был освобожден нашими войсками. И вот теперь — счастливое время студенчества. Я вспоминаю о Глебе, не дожившем из-за подорванного здоровья до наших дней, не только потому, что он был хорошим другом Сергея и всей нашей семьи, но и потому, чтобы этим примером возразить "новым историкам", утверждавшим, что все наши солдаты, попавшие в плен, были отправлены в "сталинские лагеря".

Страна продолжала энергично восстанавливать народное хозяйство. Когда после окончания войны вновь встал вопрос о темпах и сроках восстановления промышленно-экономического потенциала страны, И.В. Сталин сказал: "Мы можем восстановить разрушенное народное хозяйство за 10–15 лет. Но этого срока нам империалисты не дадут. Мы можем восстановить хозяйство за 5 лет. Но и этого срока нам могут не дать. Мы должны восстановить народное хозяйство за 2,5 года". Этот срок оказался реальным. Сегодня он кажется абсолютно невероятным, фантастическим, особенно на фоне умирающей промышленности и спада всех темпов экономического развития страны. В 1947 году была отменена карточная система, проведена денежная реформа. Социалистически ориентированная система со своим централизованным планированием, концентрацией государственных сил и ресурсов на решающих участках народного хозяйства, единой правящей партией, способной поднять и мобилизовать народ на решение узловых проблем, еще раз продемонстрировала свои преимущества и возможности.

Вместе с тем Сталин отлично понимал, что мы можем оставаться социалистической страной только будучи великой державой. Взаимозависимость здесь была жесткой и органичной.

В конце 1945 года Сталин тяжело заболел: инсульт. Сказались огромное напряжение предвоенных и военных лет, накопившаяся за эти годы усталость, возраст — ему уже было шестьдесят шесть лет. Болел он долго, трудно, но помощь медицины и внутренняя воля позволили одолеть эту хворобу, из которой далеко не каждый мог выкарабкаться.

В феврале 1946 года мама отпраздновала свое пятидесятилетие, юбилей собрал за праздничным столом всю семью и многих, многих наших друзей. Отсутствовал только Сталин, но мы и не рассчитывали его увидеть. Мама получила уйму поздравлений. Пришел поздравить ее и начальник личной охраны Сталина генерал Н.С. Власик.

Зимой 1945/46 года в Москву привезли для реставрации сокровища Дрезденской галереи. Я видел эти полотна великих мастеров прошлого на выставке, которая была организована в Музее имени А.С. Пушкина перед тем, как эти шедевры, отреставрированные нашими лучшими специалистами, вернулись на свою родину. Я видел эти картины и еще тогда, когда они только прибыли к нам, покалеченные, разорванные, со следами плесени, огня, осыпающейся краской, без рам, но все равно они были прекрасны. Мать специально водила меня в течение нескольких дней смотреть эти картины и много рассказывала мне о них.

А ранней весной, 5 марта, в американском городе Фултоне, в Вестминстерском колледже, в присутствии президента США Г. Трумена У. Черчилль произнес свою печально знаменитую речь, положившую начало "холодной войне". Как видим, нам не дали не только 10–15 лет, но и тех 2,5 года, о которых говорил Сталин.

Черчилль, полагавший, что с Россией можно разговаривать только на силовом языке, предложил создать антисоветский плацдарм, дающий старт на установление англо-американского мирового господства. Назвал он этот плацдарм, как это любят на Западе, элегантно, как некую "братскую ассоциацию народов, говорящих на английском языке. Это означает особые отношения между Британским содружеством наций, с одной стороны, и Соединенными Штатами — с другой. Братская ассоциация требует не только растущей дружбы и взаимопонимания между нашими двумя обширными, но родственными системами общества, но и сохранения близких отношений между нашими военными советниками, проведения совместного изучения возможных опасностей, стандартизации оружия и учебных пособий, а также обмена офицерами и слушателями в технических колледжах. Это должно сопровождаться сохранением нынешних условий, созданных в интересах взаимной безопасности, путем совместного использования всех военно-морских и авиационных баз, принадлежащих обеим странам во всем мире. Это, возможно, удвоило бы мобильность американского флота и авиации. Это значительно увеличило бы мощь британских имперских вооруженных сил и вполне могло бы привести к значительной финансовой экономии. Впоследствии может возникнуть принцип общего гражданства, и я уверен, что он возникнет".

Этот союз по мнению Черчилля, должен быть направлен против Советского Союза и зарождавшихся социалистических государств.

В этой речи впервые прозвучал антисоветский термин "железный занавес", изобретенный еще в феврале 1945 года И. Геббельсом. Этот занавес, заявил Черчилль, опустился на Европейский континент и разделил его по линии от Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике. Бывший английский премьер призвал применить против СССР силу как можно скорее, пока он не располагает ядерным оружием.

Английские избиратели оказались провидцами, провалив Черчилля на прошедших парламентских выборах. Западногерманский либеральнобуржуазный публицист С. Хаффнер в этой связи тонко заметил:

"Черчилль был нужен Англии, чтобы вести войну против Германии. Однако при всем восхищении и всей благодарности за то, что он сделал в войне против Германии, Англия не захотела его услуг для развязывания войны против Советского Союза".

И.В. Сталин же, в интервью корреспонденту газеты "Правда", так прокомментировал фултонское выступление У. Черчилля:

"По сути дела, г. Черчилль стоит теперь на позиции поджигателя войны. И г. Черчилль здесь не одинок — у него имеются друзья не только в Англии, но и в Соединенных Штатах Америки. Гитлер начал дело развязывания войны с того, что провозгласил расовую теорию, объявив, что только люди, говорящие на немецком языке, представляют полноценную нацию. Г-н Черчилль начинает дело развязывания войны тоже с расовой теории, утверждая, что только нации, говорящие на английском языке, являются полноценными нациями, призванными вершить судьбы всего мира. По сути дела, г. Черчилль и его друзья в Англии и США предъявляют нациям, не говорящим на английском языке, нечто вроде ультиматума: признайте наше господство добровольно, и тогда все будет в порядке, — в противном случае неизбежна война. Несомненно, что установка г. Черчилля есть установка на войну, призыв к войне с СССР".

Сталин, быть может, лучше и быстрее других понял, чем это грозит стране и ее народу, еще не успевшим остыть от тяжелой войны 1941–1945 годов, в безжалостном молохе которой безвозвратно исчезали людские жизни и национальное богатство. Целую треть национального нашего богатства, созданного трудом многих поколений, унесла война. По тогдашнему курсу война обошлась нашей стране в 485 миллиардов рублей (с учетом стоимости разрушенного). Поставки по ленд-лизу СССР составили около 10 миллиардов долларов, что составляет 3,5 процента от общих военных расходов США в годы войны. Вот вам и реальный вклад США в победу.

Разжигание новой, пока "холодной войны" против СССР означало, что право на значительный подъем своего жизненного уровня, завоеванного народом в военных победах, право на отдых после тягот войны, удовлетворение многих кричащих нужд приходилось откладывать Но иного выхода не было. Наступал очередной этап тяжелой, напряженной работы.

3 июня 1946 года умер Михаил Иванович Калинин, с которым наша семья была связана почти полвека, еще с закавказских времен. На его похоронах мама и бабушка последний раз виделись со Сталиным.

Здесь мне придется обратиться к книге Л. Разгона "Непридуманное", вернее к главе "Жена Президента". Как раз эта глава, посвященная трагической судьбе жены Михаила Ивановича — Екатерины Ивановны Калининой — была опубликована в "Огоньке". Но начну с комментария, предваряющего журнальную публикацию. Все, о чем рассказывает сегодня писатель Лев Разгон, — правда. В ее обычном словарном обозначении: "То, что действительно есть, в действительности было".

В этой главе автор обращается к излюбленной теме нашей демократической интеллигенции — разоблачение сталинских репрессий. Он пишет опять-таки о страхе, который пронизал все общество — от кремлевских верхов до отдаленной таежной деревни, о безропотных кремлевских "окруженцах" разнежившегося Сталина, которому надоели слезы старика Калинина, о Екатерине Ивановне, пристроенной сердобольным автором этого рассказа и его "женой и другом" Р. Берг на "платную" работу в лагере — счищать гнид с арестантского белья и т. д и т. п. Публикация сопровождается фотографией похорон М.И. Калинина, сделанная С. Гурарий и И. Петровым и опубликованная в том же "Огоньке" еще в 1946 году.

Л. Разгон пишет о похоронах М.И. Калинина и этой фотографии так:

"Мы были тогда еще в Усть-Вымлаге. Со странным чувством мы слушали по радио и читали в газетах весь полный набор слов о том, как партия, народ и лично товарищ Сталин любили покойного. Еще было более странно читать в газетах телеграмму английской королевы с выражением соболезнования человеку, год назад чистившему гнид в лагере. И уж совсем было страшно увидеть в газетах и журналах фотографии похорон Калинина. За гробом покойного шла Екатерина Ивановна, а рядом с нею шел Сталин со всей своей компанией".

Ну а теперь по поводу правды. Должен огорчить детского писателя — никакой Екатерины Ивановны там нет, рядом со Сталиным за гробом покойного шли Анна Сергеевна Аллилуева, моя мать, и Ольга Евгеньевна, моя бабушка.

Спутать этих женщин с Екатериной Ивановной мог только тот человек, который никогда в жизни ее не видел. Вот где правда. Нет этой правды и в других главах разгоновского произведения, когда, например, описываются похороны Надежды Аллилуевой и сообщаются некие подробности, чтобы лишний раз заклеймить Сталина, его лицемерие. Разгон описывает, как Сталин стоял у гроба, как шел за ним, как стоял у раскрытой могилы, нарочно прикрыв глаза растопыренными пальцами кисти руки, чтобы исподтишка, наблюдать, кто на эти похороны пришел, а кто нет. Все это преднамеренная, нарочитая ложь и клевета. Я уже писал о похоронах Надежды, но еще раз повторю — не стоял Сталин у гроба, не ходил на кладбище. Л. Разгон, в отличие, допустим, от А. Рыбакова или В. Успенского, лишил себя права на вымысел, назвав свое творение "Непридуманное".

Наверное, за эту способность выдавать ложь за правду да еще призывать людей к покаянию Л. Разгона пригласили выступить в качестве свидетеля от обвинения на заседаниях Конституционного суда, рассматривавшего вопрос о правомочности запрета КПСС.

Книги деда и мамы вышли в 1946 году. Вокруг них началась пропагандистская суетня: обсуждения, читки, читательские конференции, маму часто приглашали на них, задавалось множество вопросов, часто выходящих за рамки написанного. Мероприятия шли одно за другим, так уж устроены наши люди — ни в чем не знают меры.

Я был на одном из таких вечеров, и мне он не понравился, много там было чепухи, отсебятины. Эдакая окрошка из попурри на разные темы. И если кто-то хотел погреть на этом руки и нечто выудить, успех был бы обеспечен. Я думаю, так к тому и шло. Мама моя к такого рода мероприятиям готова не была, чувствовала себя скованно перед большой аудиторией и отвечала, очевидно, не всегда удачно. А кто-то все тщательно собирал, накапливал, по-своему интерпретировал и посылал куда следует.

Уверен, что рецензия, опубликованная в "Правде" 11 мая 1947 года — "Безответственные измышления", подписанная Федосеевым, будущим академиком, идеологом, была навеяна именно этими вечерами. В этой погромной рецензии, по существу, отсутствовал необходимый объективный анализ, хотя многие замечания носили здравый характер.

Но тон, похожий на окрик, усиленный просто клеветническими измышлениями, создавал у читателей ощущение, что он имеет дело с какой-то антисоветчиной. Значит, жди неприятных событий.

Автор не постеснялся обвинить мою мать в стяжательстве, будто книгу она свою писала ради одной корыстной цели — заработать большой гонорар. Но люди, хорошо ее знавшие, этому уж никак не могли поверить!

Видимо, и Светлана не очень разобралась в этой истории, когда в своей книге написала, что "Воспоминания" вызвали "страшный" гнев отца. Должно быть, с его слов угадывались отдельные резкие формулировки, — была написана в "Правде" разгромная рецензия Федосеева, недопустимо грубая, потрясающе безапелляционная и несправедливая.

Все безумно испугались, кроме Анны Сергеевны. Она даже не обратила на рецензию внимания, поскольку восприняла ее как несправедливую и неправильную[16]. Она знала, что это неправда, чего же еще? А то, что отец гневается, ей было не страшно; она слишком близко его знала, он был для нее человеком со слабостями и заблуждениями, почему же он не мог ошибиться? Она смеялась и говорила, что будет свои воспоминания продолжать".

Должен сказать, что так думала тогда не только Светлана. Одно время и я склонялся к этой версии, но что-то в ней давало сбой. В книге не было ничего такого, что могло вызвать гнев Сталина. И потом, многое из нее было опубликовано уже в журналах и газетах, все это было известно Сталину и реакции негативной у него не вызывало. Да и сам выход книги, если читатель помнит, был ведь санкционирован Сталиным, а он просто так, "не глядя", ничего ведь не одобрял. Еще одно, книга вышла в 1946 году, мать была арестована через два года. Если дело в книге, то зачем надо было огород городить, устраивать какое-то следствие, когда достаточно было построить все обвинение на основе книги?

Поразмыслив, я от этой версии отказался. Все дело в том, что было вокруг книги. Этими читательскими конференциями воспользовались для того, чтобы приписать матери то, что она не говорила и не могла говорить. Вроде той басни, что поведал, якобы со слов моей матери, "историк" В.А. Антонов-Овсеенко — о поездке Сталина, Надежды и деда в Царицын. Я писал об этом выше. Это чистейшая ложь. И я нисколько не сомневаюсь, что именно такие лживые и специально придуманные кем-то заинтересованным истории и послужили в скором времени причиной ее ареста.

Но это будет в 1948 году. А пока еще шел 1947 год. Шумиха вокруг маминой книги и книги деда была в разгаре. Маму приняли в Союз писателей. Леонид учился на первом курсе Московского энергетического института, а я — в шестом классе.

Международная обстановка не радовала. 20 марта 1947 года в конгрессе США выступил президент с антисоциалистической программой, которая получила позже название "доктрины Трумена". Абстрактная линия США на "сдерживание коммунизма" стала оборачиваться сколачиванием агрессивных блоков и окружением СССР плотным кольцом американских военных баз. На исходе 1947 года проводится реорганизация высшего государственного руководства в США, учреждается Совет национальной безопасности во главе с президентом. В прямом подчинении Совета образуется ЦРУ, основывается министерство обороны. Эта структура была создана для войны. Фултоновская речь Черчилля была принята в качестве государственной политики США.

В нашей семье произошло событие, в мае 1947 года Светлана развелась с Г. Морозовым. В сущности, общепринятого развода не было: Григория выставили из квартиры, а Василий, забрав у Светланы паспорт, отвез его в милицию и вернулся оттуда с "чистым", без брачных печатей паспортом. Вот и вся процедура — развод по-кремлевски.

В то время Светлана была дружна с Евгенией Александровной и как-то сообщила ей, что скоро разведется с мужем. Евгения Александровна, уверенная, что за этим стоит воля отца, неосторожно воскликнула, намекая на перенесенный Сталиным инсульт: "Что, твой папочка совсем выжил из ума?" — "Да нет, отец тут ни при чем, он еще ничего и не знает об этом. Так решила я. А причины, они исключительно личного характера". На том разговор и завершился.

Свои события разворачивались и у Василия. У него возник новый роман еще в начале 1946 года. Он снова выгнал из дома свою первую жену Галину Бурдонскую и женился на Екатерине Тимошенко, с которой познакомился во время Потсдама. Никакого развода, конечно, не оформлялось, он просто заменил свои документы, где уже стояла отметка о новом браке.

Екатерина Тимошенко была женщиной жестокой, хуже всего пришлось детям от первого брака Василия — Саше, ему тогда было четыре с половиной годика, и Наде — трех лет. Внимания на них никто не обращал, они были обойдены родительской лаской, их иногда забывали даже покормить.

Бабушка и мама ссорились и ругались с Василием, но это мало что меняло. Галина жила у нас и целыми днями плакала, ожидая, что Василий, как и в прошлый раз, одумается и вернется к ней. Но этого, увы, не случилось.

Василий все больше пил, и было ясно, что этот брак недолговечен.

Однажды мои брат показал мне сторублевую купюру и сказал, скоро будет денежная реформа, давай обменяем эти деньги на мелочь, ведь монеты-то явно не будут менять? Сказано — сделано. И действительно, в конце 1947 года произошла денежная реформа, тысяча рублей, что была в сумочке у мамы, превратилась в сторублевку, три тысячи рублей, накопленные няней Таней, теперь означали только триста. А наши сто рублей мелочью как были сотней, так и остались той же суммой. Я считал эту операцию крупным финансовым успехом Леонида.

Больше всего огорчилась няня Таня, она тогда сильно обиделась на маму, рассчитывая, что та могла бы обменять ее деньги вместе с деньгами благотворительного фонда — один к одному. Но мама тогда посмеялась, ей и в голову не могло прийти, что можно смешать какие-то личные деньги с теми, святыми, предназначенными на помощь обездоленным.

В это же время Кира, дочь Павла, получила приглашение сниматься в небольшой роли в фильме по произведению А.П. Чехова. В квартире у Евгении Александровны стали собираться актеры, шли репетиции, смотреть на которые было так интересно, что я боялся пропустить их.

В один из вечеров я, по привычке, поднялся на восьмой этаж и позвонил. Мне открыли, и я увидел множество людей. Наверное, сейчас начнется репетиция, подумал я, но сильно ошибся. Меня усадили на диван и попросили сидеть тихо. Я увидел Киру, Сергея и Сашу, а также детей И.В. Молочникова — Леву и Ксению. У всех у них были убитые лица. Какие-то незнакомые люди рылись в шкафах, бумагах, перелистывали книги. Это был обыск.

Оказывается, несколько часов назад были арестованы Евгения Александровна и ее муж. Руководил обыском полковник Масленников, высокий человек с лицом, испещренным шрамами, а проводил его майор Гордеев. С ними мне предстояло еще встретиться. Обыск длился долго, дома заволновались и послали за мной Леонида. Теперь и Леонид был усажен в комнате.

Когда уже было за полночь, в квартиру пришла няня Таня, она стала требовать, чтобы детей отпустили домой, но вместо этого ее попытались усадить вместе с нами. Няня Таня стала скандалить, и полковник разрешил ей уйти, но нас оставил.

Няня Таня была женщиной мудрой, она смекнула, что к чему, пришла домой и все рассказала маме. Вернулись мы домой глубокой ночью.

Так начались для нашей семьи новые репрессии, разразившиеся не только в нашем доме.

Бабуся в ту пору была в "Барвихе" и ничего еще не знала. Мы приехали к ней втроем — мама, Леонид и я. Подъехала и Светлана.

Всей четверкой мы долго ходили вокруг бабушки и не решались ей сказать о случившемся. Наконец мама собрала силы и сказала:

— Мама, на днях арестовали Женю и ее мужа. Реакция Ольги Евгеньевны, как мне показалось, для всех была неожиданной и потрясающей. Поднявшись и гордо выпрямившись, она истово перекрестилась и воскликнула:

— Слава тебе, Господи!

Мы все разинули рты. С тех пор прошло много-много лет, но лишь только после того, как я ознакомился с реабилитационным делом матери, я наконец понял, что стояло за этими ее словами. А тогда все терялись в догадках.

Светлана в книге "Двадцать писем к другу", вспоминая про 1938 год, когда неожиданно вдруг умер Павел, пишет, что возникло подозрение, что сделала это так или иначе его жена Евгения Александровна. Эту мысль Берия упорно внушал Сталину. Была, даже проведена, эксгумация тела Павла Сергеевича.

Впрочем, официальная версия, что Павел скончался от легочной эмболии (закупорки легочной артерии), так и не была опровергнута.

Десять лет спустя, когда были арестована Евгения Александровна и ее муж, их соседи по квартире — Г.А. Угер и его жена, жена Р.П. Хмельницкого Вера Ивановна, давнишняя приятельница тети Жени и мамы, и еще несколько человек, ей вновь было предъявлено обвинение в отравлении первого мужа.

И тут опять возникает зловещая фигура Берия. Но нам придется для прояснения картины вернуться в тот, 1938 год. Светлана пишет в своей книге: "Приход Берия в 1938 году в НКВД Москвы означал для Реденса недоброе — он понимал это. Его немедленно же откомандировали работать в НКВД Казахстана, и он уехал с семьей в Алма-Ату. Там они пробыли недолго. Вскоре его вызвали в Москву — он ехал с тяжелым сердцем, — и больше его не видели." Вроде все здесь верно, и я думал долгое время так же. Но есть одна неверная деталь, которая требует нового взгляда на этот факт. Берия не мог отправить отца в Алма-Ату. Отец уехал в Казахстан в начале 1938 года, а Берия пришел в НКВД на пост первого заместителя наркома в первых числах августа 1938 года.

Познакомившись в последнее время со множеством архивных материалов, я пришел к выводу, что отца направили в Казахстан потому, что он знал, что представляет собой Л.И. Мирзоян — еще по Закавказью. Многое, сложившееся в Казахстане, оказалось аналогичным ситуации в Азербайджане, когда Мирзоян был там первым партийным лицом. Знания отца и самого Мирзояна, и общей обстановки которая складывалась вокруг этой фигуры, сильно могли бы пригодиться, чтобы разобраться объективно в казахстанских делах.

А дела там происходили странные. Вокруг Л.И. Мирзояна, первого секретаря ЦК КП(б) республики, сложился настоящий культ его личности. Его суждения были непререкаемы, он распоряжался в республике, как в своей вотчине. Его именем назывались города и села. В Карагандинской области была шахта имени Л.И. Мирзояна, был совхоз имени Л.И. Мирзояна, железнодорожная станция Мирзоян. Город Аулис-Ата "по просьбе трудящихся" переименован в Мирзоян. Был и институт имени Мирзояна и Мирзояновский район в Семипалатинске, и даже пик Мирзояна.

Но Берия, переведясь в Москву, сразу воспользовался этим удобным для него случаем — отсутствием в столице Реденса — и начал свою гробокопательную работу. Он тотчас завел на отца дело, и в него легли первые два доноса — показания С. Вейнберга от 16 августа и Я. Закгейма от 21 августа 1938 года, то есть в том же месяце, как Берия заступил на новую должность. Времени он не терял. Что это за люди, Вейнберг и Закгейм, я не знаю. Но вот два других лица, доносы которых сыграли роковую роль, — люди известные: это С.В. Косиор и Н.И. Ежов. Их показания легли в дело позже, где-то в апреле 1939 года. Практически на основе показаний этих людей отец был приговорен к расстрелу.

Следователь — полковник Звягинцев, который вел реабилитационное дело моего отца, как я писал выше, сказал мне, что впоследствии и Ежов, и Косиор от своих показаний отказались, это позволило вынести в 1961 году решение о полной реабилитации С.Ф. Реденса. Из этих объяснений я понял, что Ежов и Косиор, несмотря на расстрельный приговор, тогда еще были живы.

Что же касается доносов Вейнберга и Закгейма, то в них не содержалось ничего существенного, и поскольку между их доносами и показаниями Ежова и Косиора лежал большой промежуток времени — целых восемь месяцев, — я уверен, будь бы жив Павел, он не допустил бы расправы над отцом. И смерть Павла вряд ли была естественной, но что жена его Евгения Александровна участия в этом черном деле не принимала, как мне кажется, было ясно любому непредвзятому человеку, если бы он захотел докопаться до истины. Поэтому Берия приходилось все время убеждать Сталина в вине Евгении Александровны, и он пользовался любым случаем, чтобы бросать на эту женщину тень и замести собственные следы.

Быстрая расправа над Берия унесла с ним в могилу много очень важных тайн как в масштабе государства, так и в объеме нашего семейного гнезда.

Мне кажется, у бабушки Ольги Евгеньевны не было причин подозревать невестку в убийстве сына. И та ее реакция, которая нас так поразила, скорее всего была связана с обидой на Евгению Александровну, которая слишком быстро после смерти мужа вышла замуж за своего Молочникова. Ведь бабушка долго жила в Грузии и впитала ее традиции, там такого не прощали до конца жизни.

Вскоре после ареста Евгении Александровны произошла неприятная ссора бабушки и моей матери с Василием. Дело, как всегда в последнее время, касалось беспризорных детей Василия, которые оказались совершенно заброшенными. Мать моя, очевидно, припомнив, что в свое время сам Василий со своей сестрой оказались без надлежащего родительского присмотра, а сын не только не извлек из этого уроки, но со своими детьми стал поступать еще хуже, сказала Василию в сердцах: "Твоя мать была дура, потому что согласилась выйти замуж за твоего отца!" Василий почувствовал себя смертельно оскорбленным.

На другой день мы поехали провожать бабушку в "Сосны". Дорога проходила мимо дачи Василия, и мать решила заехать к нему, чтобы завершить "воспитательную работу". Но ничего хорошего из этой затеи не получалось. Василий, как обычно, был пьян и, увидев внезапно появившихся бабушку, маму и меня в придачу, пришел в бешенство. "Ты, — закричал он нервозно, — оскорбила мою мать, и я не желаю тебя видеть в моем доме. Вот для нее, — тут он указал на бабушку, — двери моего дома открыты всегда, а ты лучше убирайся вон!".

Уезжали мы в самом скверном настроении. Бабушка всю дорогу вздыхала и сокрушалась горько. Обычно после таких скандалов бабушка, посещая кладбище и могилу Надежды, жаловалась ей: "И кого же ты родила нам, Надюша?".

Это была моя последняя встреча с Василием у него дома. Я встретился с ним уже гораздо позже, в 1951 году — на похоронах бабушки, да еще были встречи мельком на балконе, когда он приходил к Светлане. У нас дома Василий был в последний раз в 1961 году, перед отъездом в Казань, он пришел попрощаться с мамой, но я его уже не увидел — был в командировке. Василий только встретился с мамой и моей женой.

1948 год начался в нашей семье неблагоприятно. Уже были арестованы Кира, соседи Евгении Александровны, другие знакомые. В январе арестовали и маму. Арестовали ее ночью. Уходя, она сказала тихо и печально: "И что же это за напасть такая на Аллилуевых?..".

И опять надо было ехать к бабушке и сообщать ей очередную тяжелую новость. Поехал Леонид и, чтобы как-то скрасить дурную весть, горько пошутил: "Ну вот, это тебя наказал Бог за твое "Слава тебе. Господи!".

Обыск производил уже знакомый нам майор Гордеев. Так получилось, что я оказался в квартире тети Жени, когда пришли арестовывать Г.А. Угера и его жену, живших у них, и опять мне пришлось сидеть чуть ли не до утра. Обыск производил Гордеев. При аресте Киры Павловны мы снова увидели того же майора, так что за этот несчастный месяц майор Гордеев стал нам как родственник. Делал он свое дело неохотно. На наши колкости не реагировал. Только раз, как бы вскользь, заметил: "Вот подрастете, сами все поймете".

Работа у майора была нудная и противная — все вещи пересчитать, внести в опись, а каждую страницу описи отдельно подписать. Книги и письма перелистывались и пронумеровывались. Были у него помощники. А еще — понятые, которые чувствовали себя в этой обстановке неловко.

Обыск продолжался всю ночь до утра, целый день и еще целый вечер. Опись переписывалась по нескольку раз — часто ошибались. Нас с Леонидом волновал только один вопрос: как они поступят с гимнастеркой отца, на которой привинчены были три ордена? Тогда, в 1938 году, дед выгнал сотрудников НКВД, которые попытались произвести в нашей квартире обыск. Няня Таня спокойно вытаскивала одну вещь за другой из чемодана, показывала их майору и укладывала в стопку. Уже все гимнастерки развернула, показала, чемодан совсем опустел, а той гимнастерки так и не обнаружилось. Только потом я понял в чем дело. Няня Таня разворачивала гимнастерки лицом к себе, а майор их видел только со спины, потому и не заметил. К сожалению, ордена отца у нас не сохранились, уже после реабилитации отца мама зачем-то отдала их в какой-то музей.

Долгих шесть лет семья Аллилуевых оставалась без своей главной душевной опоры — Анны Сергеевны.

Так мы остались с Леонидом и няней Таней одни, а из трех комнат нам оставили одну, остальные запечатали. Няня Таня, Татьяна Ивановна Москалева, была святая женщина, была она нам как мать родная. Родом из небольшой деревни в Рязанской области, она в молодости была красавицей, но почему-то жизнь свою не смогла устроить и осталась одинокой.

В нашем доме Татьяна Ивановна была полноправным членом нашей семьи, все мы были привязаны к ней, и она отвечала нам взаимностью и любовью. Она даже в отпуск уходила редко, да и то — уедет на несколько дней в свою деревеньку и быстро возвращается, соскучилась.

Кроме нас, детей, на ее плечах лежал весь дом. Она прекрасно готовила, умела шить, вязать, гладить и стирать. Очень любила читать книги, особенно вслух, и мы часто с удовольствием ее слушали. Няня Таня, еще до революции, совсем молоденькой, служила в семьях, и навыки эти всегда ее выручали. Она знала массу лечебных снадобий и народных рецептов. Когда мы с Леонидом болели, няня Таня приготовляла нам различные отвары и не отходила от наших постелей ни днем, ни ночью.

Подруги ее — Александра Андреевна (Светланина няня) и Фекла Прокофьевна — были ей под стать, такие же добрые, сердечные и кристально честные. Все они были людьми глубоко верующими, ходили в церковь, соблюдали обряды, но нам своих взглядов не навязывали.

Няня Таня была исключительно преданным человеком. Когда в октябре 1941 года немцы прорвались к Москве и над столицей нависла опасность, она собрала все ценные наши вещи и увезла их в свою деревню, а когда немцы отступили и положение нормализовалось, привезла их обратно. Как ей это удалось, ума не приложу!

И в нашей семье, и в семье Сталина все с пониманием относились к религиозным убеждениям и няни Саши, и няни Тани, никаких гонений не было, да и быть не могло. Никто в нашей семье не смущался оттого, что жена Павла, тетя Женя, была дочерью новгородского священника.

В этой связи запомнился эпизод, который описывал в своей книге "Дело всей жизни" маршал А. М. Василевский:

"Один из очередных тостов И.В. Сталин предложил за мое здоровье, и вслед за этим он задал мне неожиданный вопрос: почему по окончании семинарии я "не пошел в попы"? Я, несколько смутившись, ответил, что ни я, ни отец не имели такого желания, что ни один из его четырех сыновей не стал священником. На это Сталин, улыбаясь в усы, заметил:

— Так, так. Вы не имели такого желания. Понятно. А вот мы с Микояном хотели пойти в попы, но нас почему-то не взяли. Почему, не поймем до сих пор.

Беседа на этом не кончилась.

— Скажите, пожалуйста, — продолжал он, — почему вы, да и ваши братья, совершенно не помогаете материально отцу? Насколько мне известно, один ваш брат — врач, другой — агроном, третий — командир, летчик и обеспеченный человек. Я думаю, что все вы могли бы помогать родителям, тогда бы старик не сейчас, а давным-давно бросил бы свою церковь. Она была нужна ему, чтобы как-то существовать.

Я ответил, что с 1926 года я порвал всякую связь с родителями. И если бы я поступил иначе, то, по-видимому, не только не состоял бы в рядах нашей партии, но едва ли бы служил в рядах Рабоче-Крестьянской Армии и тем более в системе Генерального штаба. В подтверждение я привел следующий факт.

За несколько недель до этого впервые за многие годы я получил письмо от отца. (Во всех служебных анкетах, заполненных мною до этого, указывалось, что я связи с родителями не имею.) Я немедленно доложил о письме секретарю своей партийной организации, который потребовал от меня, чтобы впредь я сохранял во взаимоотношениях с родителями прежний порядок.

Сталина и членов Политбюро, присутствовавших на обеде, этот факт удивил. Сталин сказал, чтобы я немедленно установил с родителями связь, оказывал бы им систематическую материальную помощь и сообщил бы об этом разрешении в парторганизацию Генштаба.

Надо сказать, что через несколько лет Сталин почему-то вновь вспомнил о моих стариках, спросив, где и как они живут. Я ответил, что мать умерла, а 80-летний отец живет в Кинешме у старшей дочери, бывшей учительницы, потерявшей во время Великой Отечественной войны мужа и сына.

— А почему бы вам не взять отца, а быть может, и сестру к себе? Наверное, им здесь было бы не хуже, — посоветовал Сталин.

Думаю, что и в этих добрых чувствах Сталина к моим близким не обошлось без Бориса Михайловича".[17]

Ф. Чуев, ссылаясь на маршала Голованова, рассказывает, как он вместе с Жуковым и Маленковым летал в Сталинград по заданию Сталина, чтобы выяснить обстановку и определить на месте, что нужно для победы на Волге:

"Прилетели, нашли командующего фронтом Еременко и члена Военного совета Хрущева в канализационной трубе. Жуков стал распекать Еременко, дескать, что тот плохо воюет, не хочет бить немцев.

Хрущев отвел в сторону Маленкова:

— Что вы там слушаете поповского сынка?

— Тише, тише, — сказал Маленков.

Мне стало неловко, о я отошел. Тогда я не знал еще, что Маленков и Хрущев дружат между собой, а третий в их компании — Берия. И они всегда друг друга поддерживали. Что же касается "поповского сынка", то так Хрущев назвал А.М. Василевского, предполагая, что Александр Михайлович высказал Сталину свои сомнения по руководству Сталинградским фронтом, что, видимо, и послужило причиной нашей инспекционной поездки".

Так что обвинять Сталина в гонениях на церковь несправедливо и необъективно, тем более что лично он много сделал, особенно в годы войны, чтобы наладить нормальный диалог между государством и церковью. К сожалению, Н.С. Хрущев не смог быть воспреемником этой линии, и началась широкая волна гонений на религию и церковь, закрытия храмов — не меньше, если не больше, чем во времена воинствующего безбожия Е. Ярославского.

Вообще тема религии и социализма, советской власти и церкви только на первый взгляд кажется ясной и простой. Наши демократы и "новые историки", обвинив во всех грехах Октябрь, Ленина и Сталина, посчитали, что это и есть истина. Проигнорирована, например, такая объективная истина, что уже в начале этого века наша церковь (как, впрочем, и все христианство) шла к глубокому кризису, налицо была потеря веры как среди церковников, так и верующих, так что Октябрь, в определенном смысле слова, свою атеистическую окраску черпал из живой действительности и закрытие многих храмов на местах было не результатом злой воли сверху, а самостийным движением снизу. В этом смысле ленинский декрет об охране и учете памятников, декрет СНК "О запрещении вывоза за границу предметов искусства и старины" и ряд других помогли сберечь многие наши церкви и бесценные произведения православного искусства.

Зато сейчас рынок сделал свое черное дело — за границу вывезены миллионы наших икон, особенно пострадали сокровища нашего древнего искусства. Я уже не говорю о том, что кражи икон, церковной утвари из храмов приняли характер бедствия, а иконная контрабанда стала просто обыденным, привычным явлением.

Мамин арест подкосил и сломал няню Таню. Перед нами она бодрилась и всячески оберегала, жалела, но страдала так сильно, что силы ее оказались на исходе. Через три месяца после того трагического дня она умерла от инфаркта. Это было в ночь на Пасху. Мать тети Жени, жена священника, жившая после ареста дочери с ее детьми, завидовала такой смерти: "В ночь на Пасху, — сказала она, — умирают только святые. И после смерти попадают прямо в рай".

После смерти няни Тани наша бабушка, Ольга Евгеньевна, позвонила B.C. Абакумову, возглавлявшему тогда МГБ. Этот звонок вернул нам все наши вещи, находившиеся в опечатанных комнатах, и добавил нам еще одну комнату. Всю эту процедуру проводил тот же полковник Масленников, который арестовывал тетю Женю и ее супруга.

— Вот, Ольга Евгеньевна, — с глубокой горечью сказал он, — теперь вам придется воспитывать ваших внуков. Этот тон совсем не вязался с его грозным видом.

Таким образом у нас были две комнаты — комната с балконом, где раньше была мамина спальня, и смежная с ней, бывший дедов кабинет. Третью нашу комнату, столовую, отдали еще одной семье, так что "коммунальность" нашей квартиры повысилась на новую ступень — в ней стали проживать три семьи.

Между тем "холодная война" набирала свои темпы в обстановке полной секретности. 18 августа 1948 года Совет национальной безопасности США принял как совершенно секретную директиву (СНБ 20/1) "Цели США в отношении России", суть которых формулировалась емко: "Наши основные цели в отношении России, в сущности, сводятся всего к двум:

а) Свести до минимума мощь и влияние Москвы.

б) Провести коренные изменения в теории и практике внешней политики, которых придерживается правительство, стоящее у власти в России". А если все расшифровать, конкретизировать и потом обобщить, то в сумме положения СНБ 20/1 сводятся к одному — различными методами и подрывными действиями свергнуть социалистический строй в нашей стране, развалить СССР. Такова конечная цель этой секретной директивы для "мирного времени".

Но в этой директиве речь шла не только об уничтожении советской власти, но и российской государственности, исчезновении нашей страны из числа великих держав.

Вместе с тем США заранее побеспокоились о том, чтобы эти "грязные" цели и средства, выделяемые на эту работу, не выглядели как прямое вмешательство в дела нашей страны, чтобы внешние условия способствовали самой эволюции внутреннего режима в "нужном направлении". "Нам нужно принять решительные меры, дабы избежать ответственности за решение, кто именно будет править Россией после распада советского режима", — энергично подчеркивалось в директиве СНБ 20/1. Столь же энергично отмечалась необходимость избежать хомута, когда политические группы России будут "выпрашивать нашу помощь". "Наилучший выход для нас — разрешить всем эмигрантским элементам вернуться в Россию максимально быстро и позаботиться о том, в какой мере это зависит от нас, чтобы они получили равные возможности в заявках на власть. Вероятно, между различными группами вспыхнет вооруженная борьба. Даже в этом случае мы не должны вмешиваться, если только эта борьба не затронет наши военные интересы".

В этом документе, естественно, не осталась без внимания и судьба Коммунистической партии: "Как быть с силой Коммунистической партии Советского Союза — это в высшей степени сложный вопрос, на который нет простого ответа", признается в директиве. СБН 20/1 содержит осторожные рекомендации вверить будущее партии в руки тех "правителей", которые займут свои властные кресла на американских "помочах". И если эти правители начнут расправляться с коммунистами, то США будут в стороне, умоют руки.

Вместе с тем директива содержит жесткие советы, как вести себя с теми, кто уйдет в подполье, "как это случилось в областях, занятых немцами в недавнюю войну": "В этом отношении проблема, как справиться с ним[18], относительно проста: нам окажется достаточным раздать оружие и оказать военную поддержку любой некоммунистической власти, контролирующей данный район, и разрешить расправиться с коммунистическими бандами до конца традиционными методами русской гражданской войны".

Затем группа лиц, облеченная высокими полномочиями, — вице-президент СНБ А. Баркли, министр обороны Д. Ферресол, военный министр К. Ройал, директор ЦРУ контрадмирал Р. Хилленкоттер и ряд других — несколько месяцев трудилась над более лаконичной версией директивы СНБ 20/1. Конечный вариант, предложенный президенту Трумену и утвержденный им 23 ноября 1948 года как директива СНБ 20/4, воспроизвел все основные постулаты своего предшественника и стал стартовой площадкой для государственной политики США на длительный период.

Сорок лет понадобилось США, чтобы план этот реализовался. Конечно, правящие круги Америки рассчитывали на более короткие сроки. Но в момент зарождения всех этих планов перед ними стояла непреодолимая тогда для них преграда — великая держава, не склоняющая своей головы ни перед кем, и ее руководитель Сталин. Его опасались более всего.

Генерал Валентин Иванович Варенников, Герой Советского Союза, прошедший со своей 35-й гвардейской стрелковой дивизией весь путь от Сталинграда до Берлина, участник Парада Победы в одном из своих майских интервью в 1994 году рассказывал, что после войны авторитет СССР был столь велик, что "без его голоса ничто серьезное в мире не могло решаться". И хотя нас пытались изолировать, "опустился "железный занавес", а в 1949 году было создано НАТО. пока жив был Сталин, агрессивные силы, в том числе у американцев, вели себя весьма скромно, а с 1954 года осмелели и начали разнузданную политику, провокационные действия".

1948 год ознаменовался еще двумя событиями глобального масштаба, последствия которых сказываются и по сей день, — провозглашение государства Израиль и совещание Информбюро коммунистических и рабочих партий в Румынии.

В соответствии с решением Генеральной Ассамблеи Организации Объединенных Наций от 29 ноября 1947 года на части территории Палестины было провозглашено 14 мая 1948 года государство Израиль.

Я не собираюсь касаться различных аспектов проблемы государства Израиль. Коснусь лишь одной грани, которая так или иначе связана с темой моей книги. Бен-Гурион, первый премьер-министр и министр обороны нового государства, был одним из организаторов и лидеров сионистской правой социал-демократической партии Израиля (МА-ПАИ). Приведу одно его высказывание:

"Я не постесняюсь признаться, что, если бы у меня было бы столько же власти, сколько желаний, я бы подобрал способных, развитых, порядочных, преданных нашему делу молодых людей, горящих желанием переделать евреев, и послал бы их в страны, где евреи погрязли в греховном самодовольстве.

Этим молодым людям я бы приказал замаскироваться под неевреев и преследовать евреев грубыми методами антисемитизма под такими лозунгами: "грязные евреи!", "евреи, убирайтесь в Палестину!". Я уверяю вас, что результаты эмиграции. превысили бы в десять тысяч раз результаты, которых добиваются наши вояжеры-эмиссары, вот уже десятилетия расточающие свои проповеди глухим".

Полагаю, что сионистская пропаганда в послевоенной России весьма активно работала на раздувание антисемитизма, чтобы понуждать еврейское население эмигрировать в Израиль. Предметом ее особого внимания и "заботы" была интеллигенция еврейского происхождения, ее старались обласкать и затянуть в свои сети часто обманным путем. Некоторые наши деятели культуры и науки становились орудием сионистского влияния, не подозревая об этом. И громкие кампании тех времен — "дело врачей", борьба с "безродным космополитизмом", история с Крымской еврейской автономией — были не результатом мифического "зоологического антисемитизма" Сталина, о чем столь широко вещали наши "демократы", а плодами целенаправленной политики лидеров и идеологов сионизма, за каждым из них прячется тайная, тщательно скрываемая ниточка, ведущая за пределы нашей страны, в молодое развивающееся государство.

Эти кампании были спровоцированы мировым и внутренним сионизмом. И такие люди, как, например, С. Михоэлс, стали его прямыми жертвами.

В конце июня 1948 года в Румынии состоялось совещание Информбюро коммунистических и рабочих партий, обсудившее положение дел, сложившееся в Коммунистической партии Югославии. В принятой резолюции отмечалось, что руководство КПЮ "за последнее время проводит в основных вопросах внешней и внутренней политики неправильную линию, представляющую отход от марксизма-ленинизма, противопоставило себя ВКП(б) и другим компартиям, входящим в Информбюро, встало на путь отхода от единого социалистического фронта против империализма, на путь измены делу международной солидарности трудящихся и перехода на позиции национализма".

Отход Югославской компартии от принципов, принятых в международном коммунистическом движении, был тяжелой потерей в общем деле, но никаких крутых мер вокруг Югославии не предпринималось, танков и десантников туда не направляли, ограничившись методами идеологического воздействия на отступников.

Многие события, только завязавшиеся в 1948 году, принесли свои отравленные плоды лишь в наше время. И та же Югославия, благодаря своим амбициозным вождям и американской "помощи", первой отправившись в свободное плавание по "свободному" рынку, ныне уже называется бывшей Югославией, и наша, прежде могучая и несокрушимая, держава с гордым именем СССР в тяжелом раздумье стоит у последней черты, за которой маячит ее неприглядное колониальное будущее, но нет державы и нет СССР. Зато есть киви, легальные масонские ложи, легальный сионизм, бейтаровские молодчики, полудохлый СНГ и полное обнищание народа, угнетенного нуждой и бесправием. И еще полный разгул "демократии".

Между тем хроника жизни нашей семьи 1948 года зафиксировала еще одно событие — из тюрьмы была выпущена Кира, дочь Павла Аллилуева, по мужу Полипковская. Эту фамилию она носит до сих пор, хотя с ним развелась давным-давно, а второй муж скончался несколько лет назад.

Сегодня Кира — пенсионерка и живет в Москве в своей маленькой однокомнатной квартирке. И хотя ей уже много лет, она по-прежнему веселая и жизнерадостная женщина.

Тогда она просидела в тюрьме месяцев шесть или семь, а потом была выслана на пять лет в Шую. Когда ее выпустили из тюрьмы, а это было во Владимире, она не смогла достать билет в Москву и не смогла устроиться на ночь в гостинице. Знакомых во Владимире у нее не было, и она под вечер вернулась в тюрьму и попросила разрешения у ее начальника переночевать там еще одну ночь. Начальник тюрьмы был поражен таким оборотом дела, но нашел для племянницы Сталина свободную камеру "со всеми удобствами".

В Москву Кира приехала на пару дней, чтобы взять с собой в Шую необходимые вещи и повидаться с нами.

Тогда же она рассказала нам, что второй муж тети Жени Николай Владимирович Молочников оказался "чьим-то там шпионом" и что именно в этом и была причина ареста Евгении Александровны и ее самой. А от нас она узнала, что вскоре после ее ареста была арестована моя мать.

В Шуе Кира пробыла до лета 1953 года. Ее муж и брат, Сергей, несколько раз за это время ездили к ней в Шую, что помогло ей выстоять в этой ссылке и не чувствовать себя одинокой.

Мы с Леонидом привыкали к самостоятельной жизни, бабушка по состоянию здоровья большей частью проводила время в "Соснах", и мы втроем — Леонид, Саша и я — навещали ее постоянно, а летом я иногда и какое-то время жил с ней в этом санатории. Там же подолгу жили Гулька со своей "Дюнюней".

Сергей и Саша были на попечении Марии Дмитриевны Земляницыной, матери тети Жени, с ними жили и дети Николая Владимировича Молочникова — Лев и Ксения. В их квартире жили и оставшиеся после ареста Угеров, соседей семьи Павла Аллилуева, их дети: Володя и Леночка.

В беде мы как-то все вместе теснее сдружились, помогали друг другу чем могли. Кстати, в квартире напротив нас, в семье И.Ф. Тевосяна, женатого на сестре Л.И. Мирзояна, также нашли свой приют сын и дочь арестованного в 1938 году Мирзояна и его жены. Закон был один — дети за родителей не отвечают.

Не могу покривить душою и сказать, что нас в чем-то притесняли, ограничивали. Все мы были комсомольцами, поступили в институты, которые выбрали сами. Сын того же Мирзояна был избран в 1952 году секретарем партийной организации крупного предприятия.

Сергей учился в МГУ, а Леонид после маминого ареста сам бросил МЭИ, хотя в некоторых публикациях сердобольные дяди изображают его пострадавшим, пишут, будто его выгнали из института. Мы сами долго не знали о том, что он бросил учебу, пока к нам домой не пришел то ли начальник курса, то ли декан факультета и уговаривал Леонида вернуться в институт. Но Леонид возвращаться в МЭИ не стал. Позднее он поступил в МИСИ на гидротехнический факультет.

Жили мы в те годы на бабушкину пенсию, на стипендии, которые Сергей и Леонид получали в институтах, и на два обеда — обед деда, который был оставлен за нами, и обед бабушки.

Ежемесячное получение обеденных книжек составляло тогда целый ритуал. Бабуся писала соответствующую доверенность "на получение обеденных книжек двух", и Сергей шел с той доверенностью в столовую к ее начальнику — маленькому, очень грустному человеку с сильно косящими глазами — и получал эти самые книжки. Этими обедами еще кормился младший брат мамы — Федор Сергеевич Аллилуев, живший в семнадцатом подъезде нашего дома.

Вскоре закончил школу и Саша, поступил он в Первый Московский медицинский институт на санитарно-гигиенический факультет.

Василий продолжал куролесить, его вторая жена, Екатерина Тимошенко, была выставлена за дверь. С двумя детьми, Василием и Светланой, она некоторое время жила с бабусей в "Соснах". Неудачное замужество сломило ее и вконец доконало, она так и не смогла оправиться от горестного удара и устроить свою жизнь.

Летом 1950 года я в последний раз побывал в Зубалове. Светлана пригласила всех четырех братьев на стадион "Динамо", где проходил большой праздник в честь Дня физкультурника. Она заехала за мной в "Сосны", и, отправляясь в Москву, мы заехали к ней на дачу. В Зубалове вместе с ней жили сын Светланы Оська и няня Саша.

Как тут все изменилось с памятного 1943 года! Там, где раньше были "гигантские шаги", а потом волейбольная площадка, сооруженная Василием, теперь зеленела березовая рощица, к даче была пристроена большая солнечная веранда.

Из Зубалова мы заехали за другими братьями и отправились на стадион. Праздник был красочный, многолюдный, завершился он любимым в народе футбольным матчем. Играли "Динамо" и ЦДКА, как сейчас помню, что выиграли армейцы со счетом 4:1.

Со стадиона Светлана повезла нас с Леонидом в "Сосны", для нас праздник еще продолжался: Светлана заехала к Москве-реке, туда, где в нее впадает Черная речка и где располагалась лодочная станция, обслуживающая окрестные дачи, и мы еще часа полтора покатались на моторке.

В конце 1950 года Сергей с отличием закончил МГУ, его рекомендовали в аспирантуру. Началось оформление документов, и тут выяснилось, что мать его репрессирована как враг народа, начальство струхнуло и стало волынить дело с приемом.

Юлия Исааковна, узнав от бабуси о случившемся, безапелляционно заявила: "Клянусь (это было ее любимое словечко), о какой аспирантуре может помышлять сын врага народа?".

Должен заметить, что некоторые наши родственники после маминого ареста стали шарахаться от нас и избегать любых контактов, а вот простые люди, наши Друзья, соседи по дому отношений к нам не меняли и за карьеру свою не боялись, опекали нас как могли и помогали нам вырасти.

Светлана и Василий относились к нам, конечно, по-прежнему ласково и заботливо. А между тем наша главная опора, бабушка, стала заметно сдавать. Трудная жизнь, семейные горести совсем ее скрутили, ей было семьдесят четыре года, и ее часто мучили сердечные приступы. Умерла она внезапно. Приехала навестить нас в дом на набережной, собралась уже уезжать к себе, но почувствовала себя плохо. Дома был один Леонид, он вызвал "скорую", и бабушку отвезли в "кремлевку". Прошло совсем немного времени — час или два, нам позвонили из больницы и сообщили о смерти бабуси. Похоронили ее рядом с младшей дочерью.

На следующий после похорон день Василий пригласил к себе Леонида, как самого старшего. Он сказал, что за нами сохраняются обеды, которые мы получали при жизни бабушки, половина пенсии, которую мама получала за деда (эта сумма будет выплачиваться мне до моего совершеннолетия — в 1951 году мне исполнилось шестнадцать лет).

— Что еще нужно? — спросил Василий у Леонида.

— Поставить памятники дедушке и бабушке и помочь Сергею с аспирантурой, он сын врага народа, могут не принять, — ответил Леонид.

— Разберемся, — пообещал Василий.

И действительно, на следующий день к ректору МГУ приехал адъютант Василия, майор Дагаев, и популярно объяснил, что Сергея нужно оценивать по уровню знаний и способностей, которые к его анкете не относятся. И если он человек способный, препятствовать его поступлению в аспирантуру не следует.

С тех пор прошло более сорока лет. Сергей Павлович Аллилуев — доктор физико-математических наук, профессор. Работая в Московском физикотехническом институте, подготовил не один десяток научных кадров. Он женат, растит дочь Александру.

Вскоре после смерти бабушки в моей жизни произошли изменения: меня усыновил младший брат мамы Федор Сергеевич Аллилуев, мой дядя Федя. Так я стал Федоровичем и Аллилуевым.

Судьба Федора сложилась трагично. В молодости, как я уже писал, он был одаренным человеком, знания схватывал на лету. С золотой медалью окончил гимназию и поступил в гардемарины. С 1917 года вступил в партию, доброволец Красной Армии. С апреля 1918 года работал у Сталина секретарем. Во время немецкого наступления на Петроград воевал на Псковском фронте, потом попал на Царицынский фронт, а в 1919 году во время наступления на Питер Юденича снова защищал Петроград. В 1920 году его свалил тяжелый сыпной тиф. Еще не оправившись, он попадает в часть особого назначения под начало С. А. Тер-Петросяна, легендарного Камо.

Камо был человек изобретательный, смелый и решительный. Однажды он задумал учинить своим бойцам смертельную проверку: ночью инсценировал налет "белых" и захватил часть красноармейцев в "плен". Чтобы все было как в действительности, пленных избили и поволокли на "расстрел" ко рву, где уже стояли наготове пулеметы. Половина бойцов знала о "комедии", они-то больше всех кричали и корчились "от боли", падая в ров.

Впечатлительный Федор получил сильнейшую психическую травму и на всю жизнь остался инвалидом. Ему дали персональную пенсию, и он жил в однокомнатной маленькой квартирке в нашем доме. Умер Ф.С. Аллилуев в 1955 году и похоронен на Новодевичьем, рядом с родителями, братом и сестрой.

Примерно тогда же в соседний с нами подъезд переехала Светлана с Осей и Катей, у нас с ней был теперь общий балкон. Мы вновь стали часто встречаться.

Вся послевоенная жизнь страны была насыщена упорной и напряженной работой на всех ее магистральных направлениях — восстановлении разрушенного народного хозяйства и укреплении экономического потенциала страны на основе внедрения новых технологий, повышении жизненного уровня людей, обеспечении развития науки и искусства, обновлении нравственно-мировоззренческого, идеологического поля советского общества. Своеобразная "идеологическая перестройка", осуществляемая в 1944–1953 годах, носила исключительно принципиальный характер и была рассчитана на дальние перспективы. Духовное развитие становилось первостепенной заботой государства и партии, являющейся цементирующим стержнем советского общества, ядром государства. Если говорить коротко, то смысл этой "идеологической перестройки" состоял в переводе идеологии на патриотические основы, восстановления связей советской истории с многовековой историей России.

Работа эта оказалась чрезвычайно сложной и трудной. Удалось лишь обозначить направление и заложить несколько важных кирпичей в этот мировоззренческий фундамент. Слишком много было еще старых, непреодоленных догм, которые гирями висели на неокрепших плечах идеологического организма, слишком тонок еще был слой той советской интеллигенции, которая была бы способна грамотно решать эти задачи, не впадая в примитивизм, новый мифологизм и паникерство. Отсюда и грубые огрехи, кампанейщина, крайности и просто благоглупости.

Мои размышления на эту тему привели меня к одному суждению, которое, быть может, расходится с мнением некоторых наших современных патриотически настроенных политологов и публицистов.

Считается, что именно в войну и сразу после войны произошел коренной перелом в сознании Сталина и в нашей идеологии. Внешне это действительно так. Более того, именно в эти годы — 1944-1953-й — было больше всего сделано в идеологической сфере. Но я бы сказал, что эта линия у Сталина обозначилась гораздо раньше, еще на XIV съезде партии (1925 год), когда была преодолена троцкистская линия на разжигание мирового революционного пожара, во имя которого наша страна и наш народ должны лечь жертвенными костьми. Надо было идейно и организационно разгромить оппозицию, чтобы уберечь и нашу страну, и нашу историю от гибели. Сегодня это видно особенно четко. И первые ласточки того патриотического курса, который сформировался и обозначился явственно в годы войны и после нее, полетели еще до войны. Вспомним прекрасные довоенные фильмы "Александр Невский", "Петр Первый", довоенный репертуар наших лучших театров, опиравшийся на вечную русскую классику — "Три сестры", "Вишневый сад", "Чайка" А.П. Чехова, "Таланты и поклонники", "Горячее сердце", "Гроза" А.Н. Островского, "Анна Каренина" Л.Н. Толстого, "Царь Федор Иоаннович" А.К. Толстого и многие другие во МХАТе, "На всякого мудреца довольно простоты", "Без вины виноватые", "Поздняя любовь" — в Малом и т. д. и т. п.

Русская классика превалировала на оперной сцене, в балете, в залах консерваторий и филармоний.

Конечно, это были подступы к той картине, которая на широком полотне сложилась в годы войны и после нее, и тем не менее я хотел бы говорить уже об определенной преемственности в этом курсе.

В очерке российской геополитики "Подвиг Руси" Г.А. Зюганов пишет:

"Главной стратегической проблемой для долговременного выживания России, облекшейся в новое государственное тело Советского Союза, стала проблема обретения конструктивного мировоззрения, восстановления духовного здоровья нации. Именно в этой области дела обстояли наиболее сложно: тоталитарные тенденции государственной власти обрели уродливый, гипертрофированный вид, омертвев в идеологических догматах, беспощадно душивших малейший всплеск свободной, ищущей мысли. Положение это, однако, начало быстро меняться в годы Великой Отечественной войны, ставшей переломным моментом советского периода российской истории.

Не вдаваясь в оценки личности Сталина, надо признать, что он, как никто другой, понимал необходимость мировоззренческого обновления в рамках геополитической формы СССР. Понимал он и насущную потребность согласования новых реальностей с многовековой российской традицией. Результатом такого понимания и стало резкое изменение государственной идеологии Советского союза в 1944–1953 годах.

В основе нового курса лежало стремление создать эффективную и соответствующую требованиям современности "идеологию патриотизма", которая могла бы стать надежным мировоззренческим основанием для функционирования государственных механизмов огромной советской державы и ее союзников. С этой целью первым делом были восстановлены многие страницы подлинной российской истории, решительно прекращены всякие гонения на Церковь".

В этом очерке меня поразило одно интереснейшее высказывание, которое полностью совпало с моими мучительнейшими раздумьями на эту тему. "История, увы, не знает сослагательного наклонения, — пишет Г.А. Зюганов. — Сталину не хватило каких-нибудь пяти-семи лет жизни, чтобы сделать свою "идеологическую перестройку" необратимой и обеспечить восстановление необоснованно прерванной российской духовно-государственной традиции. Тело вождя еще не успело остыть в Мавзолее, как его преемники круто развернули вспять идеологический курс".

Я думаю, что кое-кто позаботился о том, чтобы этих пяти-семи лет у него не было!

И тут мы подходим к одному событию 1952 года, которое вошло в историю как "дело врачей". 13 января ТАСС сообщил об аресте группы врачей, обвиненных во вредительстве, — М.С. Вовси, Б.Б. Коган, А.И. Фельдман, А.М. Гринштейн, B.C. Виноградов, М.Б. Коган, П.И. Егоров, Я.Л. Раппопорт, В.Н. Василенко, Г.И. Майоров, В.А. Шимелиович, М.А. Серейский, Я.С. Темкин, Б.И. Гольдштейн, М.И. Певзнер, В.И. Збарский, И.И. Фейгин, В.Е. Незлин, Н.Д. Вильк и еще несколько человек. По сути дела, была обезглавлена вся верхушка кремлевских врачей и других крупных медицинских учреждений. Дело это до конца не разгаданное, вокруг него напущено столько тумана, версий, что нужен хороший специалист-криминалист с подготовкой психолога и социолога, чтобы более или менее объективно разобраться в запутанной картине. Здесь пересеклось столько линий, тайных большей частью, скрестилось столько шпаг в нашем отечестве и за ее рубежами! Очень непростое дело… Как известно из печати, поводом для ареста послужили добровольные показания доктора Тимашук, обвинившей врачей в заговоре, в том, что медицинскими средствами они вредили здоровью руководящих лиц в государстве и партии. Сейчас, по прошествии многих лет, когда тема медицины и власти так или иначе всплыла на поверхность, порождая новые версии и новые факты, я думаю, что нельзя просто отмахиваться от "дела врачей" и утверждать, что все в нем сфабриковано. В этом я лишний раз убедился, читая книгу нашего бывшего министра здравоохранения СССР Е. Чазова "Здоровье и власть". Он касается событий нашего времени, в частности, неожиданной и "нелепой", как пишет Чазов, смерти Д.ф. Устинова: "Осенью 1984 года состоялись совместные учения советских и чехословацких войск на территории Чехословакии. В них принимали участие Устинов и министр обороны Чехословакии генерал Дзур. После возвращения с маневров Устинов почувствовал общее недомогание, появились небольшая лихорадка и изменения в легких… Удивительное совпадение — приблизительно в то же время, с такой же клинической картиной заболевает и генерал Дзур". И также умирает. (Кстати, на другой день после смерти Сталина, по странному совпадению, умирает и Климент Готвальд.) Очевидно, кто-то заинтересованный поработал над тем, чтобы лишить две дружественные страны своих сильных военачальников. Медицина может стать средством для "грязных" политических целей, и даже врачи иногда об этом могут и не догадываться. Может быть, и в "деле врачей" образца 1952 года не было дыма без огня. Ведь заключения специалистов, сделанные по анонимным копиям исследуемых амбулаторных карт в двенадцати поликлиниках из разных городов страны, сходились в том, что лечение велось неправильно. Но сомнения Сталина вынудили Г.М. Маленкова поручить С.Д. Игнатьеву, возглавлявшему МГБ, лично проконтролировать ход следствия. "И уже через месяц, — пишет в своей книге "О моем отце Георгии Маленкове" его сын А.Г. Маленков, — Игнатьев докладывает отцу, что у него есть данные, раскрывающие истинный замысел "дела врачей". Маленков и Игнатьев докладывают эти данные Сталину, и тот произносит не оставляющую сомнений фразу: "В этом деле ищите Большого Мингрела".[19] Итак, поставим главный вопрос: кто и почему был заинтересован в "деле врачей"? К сожалению, у наших руководителей не хватило честности правдиво ответить на этот вопрос, они, видимо, уже были заинтересованы совсем в другом, если после смерти Сталина "дело врачей" было прекращено, а Берия даже приобрел лавры защитника безвинно пострадавших жертв сталинизма. Туман не был рассеян, поэтому ныне наша демпресса продолжает вешать это дело на Сталина, исходя из его якобы "зоологического антисемитизма". Хотя я подозреваю, что какие-то сионистские нити в "деле врачей" скрываются.

Но — "кто и почему"? Обратимся к воспоминаниям Светланы о своей последней встрече с отцом:

"Я была у него 21 декабря 1952 года, в день, когда ему исполнилось семьдесят три года. Тогда я и видела его в последний раз.

Он плохо выглядел в этот день. (Наверное, в связи с болезнью он дважды после 19-го съезда (октябрь 1952) заявлял в ЦК о своем желании уйти в отставку. Этот факт хорошо известен составу ЦК, избранному на 19-м съезде). По-видимому, он чувствовал признаки болезни, может быть, гипертонии, так как неожиданно бросил курить и очень гордился этим — курил он, наверное, не меньше пятидесяти лет. Очевидно, он ощущал повышенное давление, но врачей не было. Виноградов был арестован, а больше он никому не доверял и никого не подпускал к себе близко. Он принимал сам какие-то пилюли, капал в стакан с водой несколько капель йода[20], — откуда-то брал он сам эти фельдшерские рецепты; но он сам же делал недопустимое: через два месяца, за сутки до удара, он был в бане (построенной у него на даче в отдельном домике) и парился там по своей старой сибирской привычке. Ни один врач не разрешил бы этого, но врачей не было.

"Дело врачей" происходило в последнюю зиму его жизни. Валентина Васильевна[21] рассказывала мне позже, что отец был очень огорчен оборотом событий. Она слышала, как это обсуждалось за столом во время обеда. Она подавала на стол, как всегда. Отец говорил, что не верит в их "нечестность", что этого не может быть, — ведь "доказательством" служили доносы доктора Тимашук, — все присутствующие, как обычно в таких случаях, лишь молчали.

Валентина Васильевна очень пристрастна. Она не хочет, чтобы на отца падала хоть какая-нибудь тень. И все-таки надо слушать, что она рассказывает, и извлекать из этих рассказов какие-то здравые крупицы — так как она была в доме отца последние восемнадцать лет, а я у него бывала редко".

Итак, лечащий врач Сталина был посажен под арест и полностью от него изолирован. Берия, создав "дело врачей", таким образом шел прямой наводкой к своей цели — укоротить жизнь Сталина, поставить его здоровье под угрозу и тем самым простимулировать летальный исход.

Одновременно с "делом врачей" произошел еще ряд событий, которые выстраиваются в одну цепочку. Был арестован генерал Н.С. Власик, начальник личной охраны И.В. Сталина. В тот же год отстранен от обязанностей секретаря А.Н. Поскребышев. Совпадения? За этим также прячутся длинные руки Берия.

Все дело в том, что Берия был в первую очередь заинтересован в портрете вождя в черной траурной каемочке.

В конце своей жизни Сталин понял, кто такой Л.П. Берия. Вот ведь как получается! Многие говорили Сталину, что Берия человек чуждый. В нашей семье об этом открыто говорили дед, бабушка, моя мать. Но Сталин вроде бы и не реагировал на это, даже спорил. Может быть, он что-то и "наматывал на ус", но никаких притеснений Берия не чинил, карьеру его не ломал. Циник до мозга костей, человек абсолютно чуждый идеям и идеалам коммунизма, ловкий карьерист и интриган, Берия умел работать и справлялся с любым поручаемым ему делом. А дела ему поручались ответственнейшие. Ведь разработка атомного оружия проводилась под личным контролем Берия, и это поручение дал ему Сталин. В годы войны патронировал боеприпасы, изготовление новых видов оружия.

Дьявольская организационная хватка Берия импонировала Сталину, и он ему многое прощал. Но как ни ловко прятал Берия концы своей "грязной" работы, как ни ловко скрывал свое прошлое, что-то и прорывалось наружу. Аналитический ум Сталина сопоставлял отдельные факты, анализировал их и постепенно приводил к определенным выводам. Вот, например, кадры. Стоит Сталину кого-то выделить, похвалить, подумать о выдвижении и продвижении отдельных руководителей, как они потом куда-то исчезают. Где Вознесенский, Косарев, Кузнецов? Что со Ждановым, Орджоникидзе?..

Почему умные, перспективные работники вдруг становятся врагами народа?

Тут есть над чем поразмыслить.

Светлана рассказывала мне, что незадолго до своей смерти, Сталин сказал — Берия, как он теперь понял, враг, и у него будет с ним поединок. Позднее прозрение! Времени на поединок ему уже не дали.

Наступил 1953 год. В начале марта Сталин тяжело заболел, а 5 марта его не стало. Светлана пишет в своей книге:

"2 марта меня разыскали на уроке французского языка в Академии общественных наук и передали, что "Маленков просит приехать на Ближнюю". (Ближней называлась дача отца в Кунцеве, в отличие от других, дальних дач.) Это было уже невероятно — чтобы кто-то иной, а не отец, приглашал приехать к нему на дачу. Я ехала туда со странным чувством смятения.

Когда мы въехали в ворота и на дорожке возле дома машину остановили Н.С. Хрущев и Н.А. Булганин, я решила, что все кончено. Я вышла, они взяли меня под руки. Лица обоих были заплаканы. "Идем в дом, — сказали они, — там Берия и Маленков тебе все расскажут".

В доме, — уже в передней, — было все не как обычно: вместо привычной тишины, глубокой тишины, кто-то бегал и суетился. Когда мне сказали, наконец, что у отца был ночью удар и что он без сознания — я почувствовала даже облегчение, потому что мне казалось, что его уже нет.

Мне рассказали, что, по-видимому, удар случился ночью, его нашли часа в три ночи лежащим вот в этой комнате, вот здесь, на ковре, возле дивана, и решили перенести в другую комнату на диван, где он обычно спал. Там он сейчас, там врачи — ты можешь идти туда".

Так это было представлено Светлане. Но, как оказалось, многое тогда от нее утаили и просто исказили. Утаили эти люди тот факт, что вся эта четверка была у Сталина накануне рокового для него дня 28 февраля. Ушли они от него поздно, а на следующий день, как рассказывали сотрудники из обслуживающего персонала, Сталин дольше обычного не выходил после сна. Они все пытались определить, есть ли в комнате, где он спал, какое-то движение или нет. Потом наконец-то вошли к нему и увидели Сталина лежащим на ковре возле дивана. Сразу же доложили об этом Берия. Однако тотчас приехавшие Берия, Маленков, Хрущев и Булганин не подпускали долгое время к Сталину врачей, мотивируя тем, что товарищ Сталин спит, и не надо его беспокоить. Вот и выходит, что в течение двенадцати — четырнадцати часов после того, как персонал обнаружил лежащего без сознания Сталина, он все это время находился без врачебной помощи. А когда с ним случился удар, неизвестно. Известно только, что спустя пятнадцать — восемнадцать часов после отъезда четверки его нашли в тяжелом, бессознательном состоянии. И если прибавить к этим двенадцати — четырнадцати часам еще несколько часов, то картина получается чудовищная — после такого тяжелейшего удара он длительное время находился без какой-либо врачебной помощи. Разве это не покушение на жизнь?

Далее Светлана пишет: "Отец был без сознания, как констатировали врачи. Инсульт был очень сильный: речь была потеряна, правая половина тела парализована. Я сидела возле, держала его за руку, он смотрел на меня — вряд ли он видел. Я поцеловала его и поцеловала руку, — больше мне уже ничего не оставалось.

Отец умирал страшно и трудно".

Потом был Колонный зал, длинные нескончаемые очереди на московских улицах, чтобы проститься с тем, кто тридцать лет стоял у руля нашей истории, слезы, цветы, рвущие душу траурные мелодии.

Светлана, неотступно стоящая у гроба, видела этот поток людей и эти искренние слезы. Больше всего ее поразил какой-то грузин, одетый в меховую доху, он все время вытирал меховой шапкой слезы, а они все текли и текли.

На другой день после похорон И.В. Сталина кто-то позвонил в дверь Светланиной квартиры. Она открыла и увидела незнакомого грузина. Пригласила войти в дом. Едва переступив порог, он сказал: "Я — Надирашвили! У меня есть документы, изобличающие Берия как врага народа! Я послал копии этих документов вашему отцу, но, к сожалению, слишком поздно! Помогите мне встретиться с Г.К. Жуковым или К.Е. Ворошиловым. Больше я никому не верю!".

Светлана вначале растерялась и вдруг вспомнила. Ей же называл эту фамилию отец! Совсем незадолго до своей смерти Сталин позвонил Светлане и спросил: "Это ты положила мне на стол бумаги Надирашвили?". Изумленная Светлана ответила отрицательно, и Сталин тут же положил трубку.

— Жукова я не знаю, — ответила Светлана. — Знаю только, что живет он на улице Грановского. А вот с Климентом Ефремовичем я поговорю и попрошу его принять вас. Вот мой телефон, позвоните мне через день-два.

В тот же день Светлана позвонила супруге Климента Ефремовича Екатерине Давидовне и попросила договориться с ним о встрече. Ворошилов принял ее тотчас. Но как только Светлана изложила ему суть вопроса, Ворошилов побледнел и закричал на нее:

— Как вы смеете клеветать на этого кристально честного (?!) человека!

На этом разговор и завершился. Светлана побрела домой, понимая, что эта история ничего хорошего ей не сулит.

Через день ей позвонил сам Лаврентий Павлович, справлялся, не нужно ли ей чего, просил звонить ему, не церемонясь, "как брату", и потом поинтересовался: не знает ли она, где сейчас обитает этот склочник Надирашвили?

Светлана, разумеется, этого не знала. Но на этом история не закончилась.

Спустя несколько дней ее и секретаря парткома Академии общественных наук, где Светлана работала, пригласили в Комитет партийного контроля — к ее председателю М.Ф. Шкирятову.

— Что же, ты, милка, связалась с этим склочником Надирашвили? — сказал он и объявил ей строгий выговор с занесением в личное дело, чем и поверг бедного секретаря парткома в состояние полной прострации, ибо он ничего не знал и не понял. А потом был арестован Берия. И снова Светлану пригласили вместе с секретарем парткома АОН в КПК, принесли ей извинения и сняли с нее партийное взыскание. И снова секретарь парткома изумился и ничего не понял.

Эту историю мне рассказывала Светлана дважды, один раз еще в пятидесятые годы, а потом не так давно, когда-перед отъездом в США жила у нас дома со своей Ольгой. Я спросил у нее:

— А почему ты не рассказала об этом случае ни в первой, ни во второй своей книге?

— Еще не пришло время.

Этот звонок отца по поводу Надирашвили озадачил и удивил Светлану сильно и глубоко запал в память. Сталин ей сам никогда не звонил. Странный звонок.

И еще одна была непонятная загадка, также произошедшая в канун смерти Сталина. Как утверждает Кира, буквально перед его кончиной мою мать и ее мать — Евгению Александровну — почему-то привезли из владимирской тюрьмы, где они отсиживали свои сроки, в Москву. Не был ли их внезапный перевод в Москву инициативой Сталина, который, раскусив Берия, понял, что они были оклеветаны нарочито и могут быть важными свидетелями и обвинителями в его поединке?

История действительно не знает сослагательных наклонений. Но я уверен, история страны пошла бы более праведными путями, если бы Сталину удалось провести свой поединок с Берия. И та команда "четырех", что собралась у одра вождя, сколотилась неслучайно, это были союзники Берия против Сталина. Их политические биографии, особенно у Маленкова, Хрущева и Берия, не раз пересекались, их связывали общие дела: Берия был назначен первым заместителем народного комиссара Внутренних дел в 1938 году по рекомендации Маленкова; Хрущев вместе с Берия и Маленковым принимали самое активное участие в раскрытии "заговора" Вознесенского, Кузнецова и Родионова.

Эти люди отлично понимали, что в случае ареста Берия он потащит и всех за собой, общая опасность их объединила в тот момент накрепко. И они начали действовать, не теряя времени. Но об этом мы поговорим немного позже.

Здесь же я хочу сказать, что поведение Светланы, ее мужество и стойкость в истории с Надирашвили свидетельствуют о том, что свой нравственный поединок она выиграла! Поэтому я не могу согласиться со Светланой, когда она пишет: "Да, поколение моих сверстников жило куда интереснее, чем я. А те, кто лет на пять-шесть постарше меня — вот самый чудесный народ: это те, кто из студенческих аудиторий ушел на Отечественную войну с горячей головой, с пылающим сердцем. Мало кто уцелел и возвратился, но те, кто возвратился, — это и есть самый цвет современности. Это наши будущие декабристы — они еще научат нас всех, как надо жить. Они еще скажут свое слово, — я уверена в этом, — Россия так жаждет умного слова, так истосковалась по нему, — по слову и делу.

Мне не угнаться за ними. У меня не было подвигов, я не действовала на сцене. Вся жизнь моя проходила за кулисами. А разве там не интересно?".

А вот рассуждения Светланы о поколении, выигравшем войну, я полностью разделяю. Пока это поколение было в силе, пока его голос был решающим, страна жила и развивалась и никакая "оккупация" ей не грозила. И лишь когда это поколение победителей постарело, отошло от активной жизни, разразилась перестройка, обернувшаяся развалом страны, откатившим ее в аутсайдеры, массовым обнищанием народа.

Многое сегодня Светлана переосмыслила, оценивает по-другому в поисках правды, но она по-прежнему самостоятельна в оценках и поступках, не юлит, не прогибается перед сильными мира сего, умна и честна в своих суждениях. Об этом свидетельствует, например, ее интересное и содержательное телеинтервью, которое у нее брали А. Петрова и М. Лещинский и показали по программе телевидения весной 1994 года.

А между тем живет Светлана в своем английском зарубежье скудно, не всегда имеет возможность купить себе необходимые продукты, хотя наше демократическое правительство должно было бы позаботиться о ней и платить ей пенсию, обеспечивающую ей безбедное существование на любой территории ее проживания. Всякие досужие разговоры, которые возникают в прессе, будто она живет на деньги Сталина, положенные им в Швейцарский банк, — обычные "грязные" сплетни, которыми столь богата наша "демократическая" жизнь.

В те тревожные мартовские дни, когда тяжелая болезнь поразила Сталина и он прощался с жизнью, "святая троица" — Берия, Маленков, Хрущев и еще примкнувший к ним Булганин, торопя события, начали действовать. До кончины Сталина оставалось еще немного времени — 1 час 50 минут, но они поспешили провести совместное заседание Пленума ЦК КПСС, Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР, на котором, отстранив от власти избранный XIX съездом КПСС Президиум ЦК КПСС, захватили все ключевые посты в партии и правительстве. Это, по существу, был тихий государственный переворот.

Нужно сказать, что в последние годы своей жизни Сталин все больше стал задумываться о будущем партии, ее руководящем ядре. Он понимал, что монопольное положение партии в государстве это не только сила, но и слабость партии, и искал пути обновления ее роли в обществе, возвращения ее к собственным партийным основам. У него созрела идея о создании устойчивой системы коллективного руководства КПСС, обновлении ее руководящего состава за счет расширения центрального органа партии и включения в него новых молодых кадров. Видимо, надежд на старые кадры у него уже не было. Эти идеи нашли свое воплощение на XIX съезде партии, избравшем новый руководящий орган партии — Президиум ЦК КПСС в составе 36 человек. Этим актом был обозначен курс на дальнейшую демократизацию партии.

5 марта в одночасье задуманная Сталиным новая система коллективного руководства была порушена. Избранный новый состав Президиума ЦК КПСС был сокращен более чем втрое — с 36 до 10 членов и 4 кандидатов. Из руководства были удалены почти все те, кого Сталин выдвинул на XIX съезде.

У власти опять оказались все те же лица, что создавали культ личности Сталина, всемерно его развивали, кто руководил и осуществлял репрессии 30–40—50-х годов и теперь имел возможность замести эти следы, найдя "козла отпущения". Г.М. Маленков стал Председателем Совета Министров СССР, Л.П. Берия — министром объединенного Министерства государственной безопасности и внутренних дел, сосредоточив в своих руках неслыханную власть, И.А.

Булганин — Военным министром СССР, К.Е. Ворошилов стал Председателем Президиума Верховного Совета СССР. И.С. Хрущев освободился от обязанностей первого секретаря МК КПСС, чтобы сосредоточиться на работе в ЦК КПСС, готовясь в его первые секретари. Разумеется, все эти кадры стали членами сильно укороченного Президиума.

Так был сделан, на мой взгляд, первый шаг по тому пути, который в конечном счете привел страну и партию к катастрофе.

Однако союз трех — Берия, Маленков, Хрущев — был недолговечен да и не мог быть иным. Для каждого из них Берия был человек опасный, и его стремление к личной власти могло стать общей катастрофой. Берия ненавидели и боялись все, и на его устранении можно было не только обрести внутреннюю устойчивость, но получить серьезный политический капитал, личный авторитет в партии и у народа. Сильный партийный контроль над государственными органами, в том числе и силовыми учреждениями, давал И.С. Хрущеву реальную возможность рассчитывать на успех. Здесь важно было точно найти время выступления — не опоздать, но и не проявить опасную торопливость, плод должен созреть и сорван быть внезапно.

А пока плод созревал, в стране происходили интересные события. 27 марта 1953 года, по представлению Берия, издается Указ Президиума Верховного Совета СССР об амнистии, в соответствии с которым из двух с половиной миллионов заключенных было освобождено один миллион двести тысяч человек, в основном уголовников-рецидивистов. Берия спровоцировал этим новую волну преступности, захлестнувшую страну. Чтобы справиться с этим бедствием, пришлось затратить огромные усилия.

4 апреля было прекращено "дело врачей". Дело было сделано, и дальнейшее пребывание медиков под стражей могло приобрести нежелательный оборот, тем более, что это "дело" можно было удачно со временем столкнуть на Сталина. Так что выгода от состряпанного "заговора врачей" использована на полную катушку.

Через два дня, 6 апреля, были публично сняты все обвинения с художественного руководителя Еврейского театра С. Михоэлса, погибшего при странных обстоятельствах в 1948 году. 10 апреля прекращено "мингрельское дело", 17 апреля — дело маршала артиллерии Н.Д. Яковлева и других артиллеристов, затем были реабилитированы и освобождены из-под стражи нарком авиапромышленности А.И. Шахурин и командующий ВВС А.А. Новиков.

А вот моя мать и Евгения Александровна, как я уже упоминал выше, продолжали сидеть.

Между тем "час X" наступил, и Берия был арестован. Большую помощь в этой операции оказал И.С. Хрущеву Г.К. Жуков. В стране это событие было встречено с облегчением. Акция по аресту прошла сравнительно легко и гладко, что лишний раз свидетельствовало о том, что партия сохраняла контроль над КГБ и МВД.

В нашей семье известие об аресте Берия было встречено с ликованием, мы с нетерпением ждали освобождения мамы и тети Жени, в невиновности которых мы никогда не сомневались и знали, чьих рук это было дело. Но время шло, а они продолжали сидеть. Летом закончился срок ссылки у Киры, она вернулась в Москву, но ей было отказано в прописке.

Практически сразу после ареста Берия была освобождена жена В.М. Молотова — П.С. Жемчужина. Заметим, что произошло это не раньше, а именно после ареста Берия. Освободили жену Р.П. Хмельницкого — Веру Ивановну, вышел из владимирской тюрьмы Г.А. Угер. Эти люди проходили по одному делу с тетей Женей. Никто не освобождал и Василия, арестованного при Берия 28 апреля

1953 года. На него тогда навесили кучу обвинений, и какие-то, очевидно, были небезосновательными. Но я уверен, главное было в другом.

Уже во время похорон отца Василий публично бросил обвинения Берия и другим членам Политбюро, что они приложили руку к смерти Сталина.

В марте 1954 года мы поняли, что ждать дальше не имеет смысла, и написали письмо. Решили, что направить его следует на имя В.М. Молотова. Мы просили Вячеслава Михайловича разобраться с делом А.С. Аллилуевой и Евгении Александровны. В своем выборе мы не ошиблись.

2 апреля 1954 года из МГБ позвонили Кире и попросили ее приехать за тетей Женей и нашей мамой. Кира даже не поверила этому сообщению, решив, что кто-то, не насытившись первоапрельскими розыгрышами, продолжил их и на следующий день. Но в телефонной трубке категорически отрицали такую возможность и сообщили, что за ней высылается машина.

В тот момент я принимал ванну. Ко мне вдруг внезапно просунул голову Леонид и крикнул: "Скорей вылезай! Сейчас будем встречать наших мамочек!". Я пулей выскочил из воды.

За эти шесть лет, что отсутствовали мама и тетя Женя, в нашей семье произошло немало изменений. Когда арестовывали маму, я был самым маленьким, а в 1954 году мне уже было девятнадцать лет и ростом я обогнал всех братьев. В конце 1952 года Саша женился на сокурснице Галине Степановне Даниловой, и в 1953 году у них родилась дочка Женя. (Брак этот оказался недолгим.) В 1953 году женился и Леонид, тоже на своей сокурснице — Галине Ивановне Головкиной, живут они вместе уже больше сорока лет.

Не застала в живых тетя Женя свою мать, М.Д. Земляницину.

Первыми словами, которыми наши мамы встретили Киру, были: "А все-таки наш родственник выпустил нас!" О смерти И.В. Сталина они даже и не слышали.

Вид у них был ужасный, особенно у мамы — худая, в лохмотьях, она все время шарила глазами по комнате, будто кого искала, и наконец спросила: "А где же Володя?". У меня похолодело что-то в груди — я же стоял прямо перед нею.

Вскоре к нам пришла Светлана. Мы вновь собрались все вместе, заново привыкая друг к другу. Не было, правда, Василия.

Моя мама, Евгения Александровна были полностью реабилитированы. Реабилитирован был и муж тети Жени, Николай Владимирович, но она не захотела с ним жить дальше, и они расстались. Нам вернули третью нашу комнату, прикрепили к кремлевской поликлинике, столовой, маме вернули ее пенсию, восстановили в Союзе писателей. Но вот здоровья вернуть никто ей уже не мог. Она вернулась совсем другим человеком, с тяжело подорванным здоровьем.

Мама прошла несколько тюрем, как и тетя Женя, она сидела во внутренней тюрьме на Лубянке, в Лефортовской тюрьме, во Владимире, потом снова в московской тюрьме на Бутырках.

У меня не было желания изучать дело матери, потому что вернулась она психически больным человеком. Мы полагали, что она заболела вскоре после ареста, не выдержав несправедливых обвинений, унижений и тягот тюремной жизни.

Эта точка зрения нашла отражение и в книге Светланы: "Вернулась она весной 1954 года, проведя несколько лет в одиночке, а большую часть времени пробыв в тюремной больнице. Сказалась дурная наследственность со стороны бабушкиных сестер: склонность к шизофрении. Анна Сергеевна не выдержала всех испытаний, посланных ей судьбой.

Когда она возвратилась домой, состояние ее было ужасным. Я ее видела в первый день — она сидела в комнате, не узнавая своих уже взрослых сыновей, безразличная ко всему: что умер мой отец, что скончалась бабушка, что больше не существует нашего заклятого врага Берия. Она только безучастно качала головой".

Мне казалось, что я уже все знаю: и эти пошлые обвинения, и тех, кто оклеветал мою маму. Стоит ли терзать душу и читать эти пухлые тома дела?.. Я был свидетелем, как мама разговаривала с редактором ее книги Н.И. Бам, которая пришла к нам домой со своими объяснениями. Нина Игнатьевна просила прощения у матери, много сделавшей для нее. Она говорила, что писала на мать по требованию следователей, и при этом ругала на чем свет стоит Сталина, хотя ее никто не арестовывал и в тюрьме не держал.

Мама все это выслушала и сказала:

— Нина Игнатьевна! Кто на кого должен обижаться? Вы на Сталина за то, что, находясь на свободе, писали на меня всякую гадость, или Сталин на вас за то, что на основании ваших доносов санкционировал мой арест?

На этом неприятная тема была закрыта, и больше к ней они не возвращались.

И все-таки летом 1993 года я познакомился с реабилитационным делом моей матери — было несколько странностей, которые меня подтолкнули к этим документам, где я надеялся получить ответ.

В деле за № Р-212 (архивно-следственное дело № ОС-101263), как до этого у моего отца, было черным по белому записано, что никаких вещественных доказательств и прямых улик не имеется. Обвинение построено на показаниях, выжатых незаконными средствами из арестованных ранее Е.А. Аллилуевой, тети Жени, ее мужа Н.В. Молочникова и дочери Киры.

А показания такого рода: "Активной участницей антисоветских сборищ и распространительницей всякого рода измышлений о Сталине явилась сестра моего отца — Аллилуева Анна Сергеевна, которая без стыда и совести чернила Сталина за то, что он якобы испортил ей личную жизнь". Или: "Все окружение Аллилуевой Анны Сергеевны открыто высказывало враждебное отношение к советской власти и руководителям партии и правительства". Это выдержки из Кириных показаний. То же самое примерно говорили тетя Женя и ее муж. Больше никаких "доказательств" в деле нет. Нет там и показаний Н.И. Бам, очевидно, они находятся где-то в другом месте. Весь этот бред и ложный оговор проверить и опровергнуть было легко, но чем фантастичнее выглядела откровенная ложь, тем охотнее она клеилась к делу. В результате — пять лет тюрьмы с истечением срока наказания 4 февраля 1953 года (протокол № 22 Особого Совещания при Министерстве Госбезопасности СССР от 29 мая 1948 года). И сидела-то она больше этого срока, даже тогда, когда, казалось, и эти оговоры теряли свой смысл и автоматически реабилитировали жертву.

Было для меня и одно радостное открытие. В том же 1948 году была арестована Р М. Азарх, жена венгерского писателя Мате Залки, с которой мать была знакома с 1919 года. Долгое время я, к стыду своему, думал, что и ее показания повредили матери. Но эта мужественная и замечательная женщина, написавшая книгу "Дорога чести" — о муже, которого многие знают как легендарного генерала Лукача, погибшего в Испании, исповедовала в своей жизни те же законы чести. Она заявила следователю, что знает Анну Сергеевну с 1919 года и наотрез отказывается давать какие-либо порочащие ее показания.

В деле я не нашел никаких указаний на то, что мать и Евгения Александровна были привезены перед смертью Сталина в Москву, как утверждала Кира. Если это было так, то за этим могло стоять только устное распоряжение очень высокого начальства, но не Берия, ибо тюремная служба не была его вотчиной и вызов был бы зафиксирован. Так что знакомство с делом вопросы мои не прояснило. Но вот что интересно. В книге "Двадцать писем к другу" Светлана пишет: "В конце 1948 года поднялась новая волна арестов. Попали в тюрьму мои тетки — вдова Павлуши, вдова Реденса. Попали в тюрьму и все их знакомые. Арестовали отца моего первого мужа — старика И.Г. Морозова. Потом пошла, кампания против "космополитов", и арестовали еще массу народа.

Арестовали и Полину Семеновну Жемчужину — не убоявшись нанести такой страшный удар Молотову. Арестовали А. Лозовского. Убили Михоэлса. Они все обвинялись в том, что входили в "сионистский центр".

Светлана немножко напутала. Арестованы были И.Г. Морозов, П.С. Жемчужина, А.С. Лозовский (Дридзо), Л.С. Штерн и еще другие не в конце 1948 года, а в конце 1947-го — начале 1948 года. С. Михоэлс попал в автокатастрофу и погиб в десятых числах января 1948 года. Так вот — все эти фамилии, за исключением Жемчужиной, я встретил в реабилитационном деле моей матери. И мне стало абсолютно ясно, что основными фигурантами всего этого дела являлись Н.В. Молочников, И.Г. Морозов, Е.А. Аллилуева, а также Л.С. Штерн, Р.С. Левина, И.И. Гинзбург, 3.Г. Гринберг, находившиеся так или иначе в давней связи с Молочниковым, и стоявший за ними С. Михоэлс.

Мать и Кира попали в эту катавасию случайно. Если говорить точно, то Берия воспользовался моментом, чтобы арестовать мать и изолировать ее, он, как всегда, любил убивать сразу нескольких зайцев. Кира была арестована скорее всего для того, чтобы получить от нее какие-то показания, в том числе и против родной тетки.

А кампания действительно оказалась очень пестрая. Но была ли между ними связь? Или все это было сфабриковано?

Евгении Александровне, как известно, предъявлялось обвинение в убийстве своего мужа, Павла Сергеевича. Мать моя к этому делу отношения не имела, но следователь, который вел дело мамы, пытался получить от нее сведения, подтверждающие эту нелепую версию.

"Видите ли, — ответила ему мать, — это сложный вопрос. Я знала, что Евгения Александровна с начала 30-х годов сожительствовала с Н.В. Молочниковым. И когда сразу после смерти Павла она привела его в свой дом, я почувствовала к ней величайшую неприязнь, как, впрочем, и все остальные члены нашей семьи. Когда же арестовали моего мужа, все это показалось мне мелким и не важным, и у нас вновь наладились с ней нормальные отношения. Ну а что касается ее причастности к убийству Павла, то на этот счет у нас нет и никогда не было никаких данных, никаких аргументов и даже предположений". Следователь тогда же поинтересовался у матери, кто ей сообщил, что ее муж расстрелян?

Она ответила, что узнала об этом от П.С. Ромашкина, сотрудника аппарата Совмина, женившегося после войны на одной нашей дальней родственнице. Так что утверждение Светланы о том, что это "безжалостно сообщил ей ее отец еще до войны", не соответствует действительности. Судя по всему, тогда еще отец даже был жив.

Возьмем И.Г. Морозова[22], Светланиного свекра по первому мужу. Судя по материалам дела, он был весьма деятельным человеком, как и два других сына Гриши Вульфовича Мороза. Еще в 1923 году он был арестован по делу о взятке (дело № 4429) и осужден в 1924 году на десять лет тюрьмы со строгой изоляцией, однако через год был освобожден. Владел магазином аптекарских товаров на Б. Грузинской, затем работал представителем мучной фирмы своего родного дяди "Гинзбург и братья Валяевы". Его родной брат Моисей в 1931 и 1934 годах привлекался к суду за валютные махинации, а другой брат, Савелий, в 20-х годах эмигрировал во Францию и жил в Париже.

Вскоре после того, как сын Иосифа Григорьевича Морозова, Гриша, женился на Светлане (1944 год), Морозов-старший оказался в "Барвихе", где лежал смертельно больной дед. Шел март 1945 года. Морозов развил бурную деятельность, чтобы получить приличное должностное кресло. У него была хорошо налаженная система информации, и он выяснил, что в одном из институтов в подчинении Тевосяна есть вакантная должность заместителя директора. За содействием он обратился к моей матери, навещавшей, деда в "Барвихе". Отказать настойчивому родственнику ей не удалось, и она обратилась с этой просьбой к Ивану Федоровичу. Но Тевосян, исповедовавший на серьезе партийные принципы, в "блатной протекции" решительно отказал.

Иосифа Григорьевича этот отказ не смутил, и он обратился с той же целью к академику Лине Штерн, и она взяла его заместителем по хозяйственным делам в свой институт физиологии. Интересная деталь — брат Лины Штерн, Бруно Штерн, в те годы был крупным бизнесменом, жившим за границей.

Наблюдавший всю эту картину бурной деятельности Морозова-старшего мой дед, человек умный и чуткий, одним из первых понял, что новые родственники Светланы ни ее, ни других до добра не доведут. Рано или поздно все эти корыстные штучки обернутся скандалом, Сталин такого не терпит. Вокруг Светланы, да и Василия, как я уже писал, все время суетились какие-то люди, связанные с Морозовыми, всем им чего-то от них надо было заполучить. Поэтому дед незадолго до своей смерти предупредил мою мать:

"Держись подальше от Василия и Светланы". Мать эта фраза тогда потрясла.

Другие персонажи этой пестрой компании, например, 3.Г. Гринберг, И.И. Гольдштейн и другие, были хорошо знакомы с тетей Женей и Н.В. Молочниковым, часто бывали у них. Они же, в свою очередь, поддерживали тесный контакт с Соломоном Михоэлсом, возглавлявшим тогда Еврейский Антифашистский комитет, у которого были весьма разнообразные связи.

С. Михоэлс тогда был одержим идеей создания в СССР Еврейской Автономной Республики. Биробиджан, считал он, интеллигенцию ни за что не привлечет, а куда народу без своей интеллигенции! Сам ли он додумался до этого или кто-то ему "подкинул идею" организовать такую Республику в Крыму, утверждать не собираюсь. Однако отказ его не обескуражил, не здесь, так где-нибудь в другом месте организуем — например, в Центральной России, считал он. С. Михоэлс решил двигать свою идею, используя в этих целях брак Светланы с Григорием Морозовым. По его словам, к этому браку был проявлен большой интерес со стороны еврейской общественности США.

И еще об одной ниточке узнал я из сообщений нашей прессы. Жена А.И. Шахурина — Софья Мироновна Вовси — была дочерью известного врача М.С. Вовси, арестованного по "делу врачей". Она была связана родственными узами с С. Михоэлсом, настоящая фамилия которого была Вовси. У меня еще тогда мелькнула мысль — не Михоэлс ли подсказал Софье Мироновне идею передать дневник, сына Володи Л.П. Берия?

Вот в какой сложный и пестрый клубок все сплелось и привело немало людей за решетку.

Как я понял из дела, фигура директора еврейского театра, председателя Еврейского Антифашистского комитета была ключевой. А мать моя была пристегнута к делу случайно или нарочито пришита белыми нитками. Поэтому логично было предположить, что как только с Михоэлса были публично сняты все обвинения, сразу будут освобождены моя мама и тетя. Должен оговориться, что до последнего времени я не знал, в чем тогда обвинялся Михоэлс. Но вот читаю публикацию Валерия Алексеева в 1993 году "Русская партия":

"На окутанном тайнами Пленуме ЦК КПСС, собравшемся через день после окончания XIX съезда партии, как мне поведал один из его участников, Сталин очень резко выступил против Микояна и особенно Молотова.

— Вторая ошибка товарища Молотова, — отметил Сталин, — заключается в том, что он выступает за то, чтобы создать в Крыму еврейскую автономию. Зачем? На каком основании? Разве у них нет своей автономии? Почему они не хотят развивать Биробиджан?.."

Как видно из вышесказанного, Сталин прекрасно понимал, что создание Еврейской Автономной Республики в Крыму или в какой-либо другой области центральной части РСФСР, где еврейское население составляло абсолютное меньшинство, было невозможно и неизбежно вызвало бы недовольство русского народа, да и других народов, проживающих на этих территориях, и считал эту идею Михоэлса изначально порочной. И то, что Сталин был прав, видно хотя бы из провалившихся в наши дни попыток создания Автономной Республики немцев Поволжья, а также и из весьма поучительного опыта создания в том же 1948 году государства Израиль и тех бед, которые обрушились при этом на коренное население, проживающее на отошедших к нему территориях.

У жены В.М. Молотова обнаружились давние связи с международными сионистскими кругами, за что она и была арестована. А после того, как 9 января 1948 года И.И. Гольдштейн в ходе следствия показал, что в 1943 году С.М. Михоэлс, находясь в США, вступил в контакт с сионистскими кругами, которые впоследствии проявили большой интерес к браку Светланы с Григорием Морозовым, почему, в сущности, Михоэлс и появился на нашем горизонте, после этих показаний арест Соломона Моисеевича был бы неизбежен. Трагическая гибель в январе 1948 года спасла его от тюрьмы. Но вот кому эта гибель была нужна, это не пустой вопрос. Думаю, Сталин в этом был абсолютно не заинтересован. Скорее всего опасались живого Михоэлса сионистские круги, которые могли быть засвечены в ходе неизбежного следствия. Тем более, что распад брака Светланы и Григория показал бесплодность их усилий. Зато его гибель можно использовать для очередного запугивания еврейской интеллигенции, подбивая ее к эмиграции.

Срок маминого наказания истекал еще 4 февраля 1953 года. Однако уже 27 декабря 1952 года Особое совещание с подачи одного из ближайших сподвижников Берия С.А. Гоглидзе без всякого предварительного следствия добавляет ей еще пять лет! Мать продолжает отбывать теперь уже новый срок во Владимирской тюрьме (см. протокол № 94 от 27 декабря 1952 года).

Еще раз проследим цепочку последующих событий. 5 марта умирает И.В. Сталин. Мать продолжает сидеть в тюрьме. 27 марта объявляется амнистия, мать под нее не попадает. Через неделю публично снимаются все обвинения с С. Михоэльса. Мать и тетя Женя, однако, продолжают сидеть в тюрьме.

27 апреля 1953 года по распоряжению другого кливрета Берия Л.Е. Влодзимирского мать этапируют из Владимира в Бутырки, где она значится заключенной под № 23.

Вскоре после этого помощник начальника следчасти по особо важным делам Г. Сорокин, который вел дело матери, пишет служебную записку заместителю министра внутренних дел СССР И.А. Серову о необходимости смягчения приговора заключенной А.С. Аллилуевой в связи с амнистией, объявленной 27 марта 1953 года. Но Серов, один из ближайших подручных Н.С. Хрущева, чинивший вместе с ним репрессии на Украине в конце 30-х годов, это предложение поддержать отказался. Уверен, что такое решение он принял только после согласования с Никитой Сергеевичем.

В начале июля 1953 года арестовывают Берия. Но Анна Сергеевна Аллилуева по-прежнему мается в тюрьме, и ее еще ждет почти целый год несвободы!

Изучая дело № Р-212, я, однако, нигде не нашел никаких намеков на психическое заболевание матери. Нет их в протоколах ее допросов, нет в протоколах Особого совещания № 22 от 29 мая 1948 года и № 94 от 27 декабря 1952 года.

Нет речи об этом в записке Г. Сорокина, в постановлении Влодзимирского на ее этапирование из Владимира в Москву. А такие вещи здесь обязательно фиксируют.

Но вот в Москве вдруг собирается медицинская комиссия, которая, осмотрев "заключенную № 23", принимает решение подвергнуть ее "принудительному лечению" по поводу шизофрении. Что это за терапия и к чему она приводит, сегодня хорошо известно. Не потому ли мать и этапировали в Москву, чтобы организовать эту терапию? Только после "лечения" 2 апреля 1954 года мама была освобождена и затем полностью реабилитирована.

Теперь-то я понимаю, что эта "терапия" носила политический характер. Так что "дурная наследственность со стороны бабушкиных сестер", о которой пишет Светлана, совершенно ни при чем.

Все испытания, выпавшие на ее долю, мама выдержала мужественно и достойно. Вот только психическое насилие над собой она не смогла перебороть, это ее надломило. Но кому-то ведь понадобилось вывести ее из нормального физического состояния, ухудшить резко память, превратить в душевнобольного человека.

Кому? Уж, конечно, все обвинения в этом Сталина само собой сразу отпадают. А ответ, на мой взгляд, предельно прост. Тем более что намеренная затяжка пребывания матери под арестом и медицинская процедура, осуществленная в Бутырках, выдали этих людей, как говорится, с поличным. В первую голову это Лаврентий Павлович, который в свое время заботился об изоляции Сталина, отсечении от него надежных и перспективных людей, а затем выступил зачинателем придания публичной огласки "нового портрета вождя" — параноика, труса, бездаря и прочее, чем пестрит наша "перестроечная" и "постперестроечная" пресса. И вторым заинтересованным лицом был, конечно, наш дорогой Никита Сергеевич. Эти люди ведь прекрасно знали, что все обвинения против моей матери — состряпанная ложь, иначе она была бы для них находкой — в их "посмертной" борьбе со Сталиным. И превращение ее в душевнобольного человека было выгодно им обоим, особенно Хрущеву, который загодя готовился к своему "звездному часу" — XX съезду, и ему совершенно не нужны были люди, хорошо знавшие Сталина, Ленина, их отношения друг с другом, а самое главное — самого Никиту Сергеевича, его семью.

Знакомство с делом матери подсказало мне, что по той же причине сидел под арестом и Василий и была упрятана от печати переписка Сталина с Надеждой, дневники М.А. Сванидзе. Эта "стратегическая" тайна государственного масштаба хранилась под спудом после смерти Сталина целых сорок лет! Еще бы — эти документы вступали в противоречие с тем обликом злодея, который начали малевать эти два "опытных" художника, чьи творения столь охотно тиражируются у нас и за рубежом. А сколько потом выросло их последователей, заткнувших за пояс этих учителей!..

Говорят, дома и стены лечат. Воистину верно, постепенно мама приходила в себя, у нее пробудился интерес к жизни, она стала бывать на людях, посещать ЦДЛ, встречалась со старыми друзьями и знакомыми. Вновь к ней потянулись люди, нуждающиеся в помощи, и она, как и раньше, никому не отказывала. Она опять погрузилась в свои обычные хлопоты. Особенно ее беспокоила судьба Василия, которого очень любила, и смириться с его арестом она никак не могла.

А тем временем у Леонида и Галины родилась Ольга, а я ушел из института с третьего курса и в том же 1955 году поступил в Ленинградское высшее военно-морское ордена Ленина инженерное училище имени Ф.Э. Дзержинского.

В конце 1955 года умер Ф.С. Аллилуев. Из среднего поколения Аллилуевых в живых оставалась только моя мама.

В феврале 1956 года состоялся XX съезд КПСС, который сразу же назвали историческим. С докладом на нем выступил Н.С. Хрущев, и посвящен он был разоблачению культа личности Сталина. Я тогда был курсантом, и в один прекрасный день офицеров и курсантов нашего училища познакомили с секретным докладом Н.С. Хрущева.

Помню, что уже тогда он не произвел на меня впечатления, многое мне уже было известно, я был уверен, что люди, которые сами усиленно создавали этот культ и повинны во многих недостатках и преступлениях этого времени, не способны ни бороться с культом личности как с явлением политическим, социальным и идеологическим, ни грамотно ликвидировать его последствия, ни вывести страну на качественно новые рубежи, преодолев ставшие узкими рамки государственного социализма. А что касается всякой чуши и чепухи, вроде того, что Сталин планировал военные операции по глобусу, что он был трусом и невеждой и т. п., то с этим примитивным поливом и спорить-то противно, поскольку клевета слишком явная, откровенная. Однако парадокс был в том, что XX съезд подтвердил правильность курса, по которому шла страна. Шла вопреки?.. "Десталинизация" стала прологом будущего демонтажа социализма.

На мой взгляд, XX съезд партии был вторым шагом по тому самому пути, который привел нашу великую державу к катастрофе наших дней. Г.А. Зюганов в упоминавшейся мной статье "Подвиг Руси", исследуя истоки "холодной войны" и тайные пружины механизма разрушения Союза до финального акта драмы в 1991 году, отмечает, что эта геополитическая диверсия против СССР своим первым этапом шла под лозунгом "десталинизации" и "хрущевской оттепели", изменением идеологического курса. "Весь цивилизованный мир" громко приветствовал этот маневр, скромно умалчивая о том, каких трудов он стоил его политикам, дипломатам, спецслужбам и "агентам влияния".

Большие потери понесло мировое коммунистическое движение, в нем произошел раскол, от которого оно уже не смогло оправиться.

Следующий, 1957 год принес с собой сложную череду событий. В стране была создана межконтинентальная баллистическая ракета, разгромлена "антипартийная группа" Маленкова, Молотова, Первухина, Булганина, Сабурова, Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова, пытавшихся как-то противостоять хрущевской политике, маршал Г.К. Жуков был освобожден от обязанностей Министра обороны СССР, запущен первый в мире искусственный спутник Земли — то был великий подвиг народа. В те октябрьские дни, когда на весь мир прозвучали сразу ставшие знаменитыми сигналы космического спутника, мне и в голову не могло прийти, что через несколько лет мне самому придется участвовать в создании, подготовке, испытаниях и запусках наших первых космических кораблей с космонавтами на борту.

В конце 1958 года я вступил в ряды КПСС. В тот год я познакомился со Светой — Светланой Ивановной Иванчуковой. Она работала в нашем училище телеграфисткой. На следующий год, 5 января 1959 года, мы поженились и не расстаемся уже более тридцати лет. В октябре 1959 года у нас родился сын, которого в честь деда мы назвали Сергеем.

Закончил я училище не в самое благоприятное время — летом 1960 года, когда по приказу Н.С. Хрущева военные корабли резали на металлолом, а военные надевали гражданскую форму. Меня и еще половину нашего выпуска направили в ракетные войска стратегического назначения. Так я оказался в военном представительстве на одном из закрытых московских предприятий, тесно связанных с конструкторским бюро С.П. Королева. Проработал я на этом предприятии около двадцати лет.

Как раз в это время шли полным ходом завершающие работы по созданию космических кораблей типа "Восток", предназначенных для полетов человека на околоземной орбите. Конструкторское бюро разрабатывало среди других составляющих и телевизионную систему, контроль за которой был поручен мне. Так я оказался причастным к одной из самых славных страниц нашей истории, практическое начало которых стартует с 30-х годов.

Во главе конструкторского бюро в те годы стоял А.Ф. Богомолов, один из ближайших соратников С.П. Королева, он создал прекрасный коллектив, равного которому по творческим силам и целеустремленности в стране еще не было. КБ было теснейшим образом связано с мощными научными силами, сосредоточенными в МЭИ, его ведущие специалисты вели преподавательскую работу, готовя кадры для народного хозяйства, и наиболее способных студентов заранее приглядывали и вели их через все курсы прямехонько до работы в КБ.

Силу этого коллектива, способного буквально творить чудеса, хорошо знал С.П. Королев и охотно с ним сотрудничал.

Знал и уязвимое место — производственная база, которая не всегда справлялась с полетом конструкторской мысли.

В те годы существовало много организаций, создававших аналогичные системы для фирмы Королева, сам Сергей Павлович поощрял такую внутреннюю состязательность, что давало ему возможность маневра в выборе систем, сроках изготовления и ее стоимости.

Много дней и ночей пришлось провести мне в фирме Королева, когда готовились и затем были победоносно осуществлены первые полеты космических кораблей. Мне удалось участвовать в отработке первых наших систем в диапазоне "Восток" — "Восход-2", начиная от полета Ю.А. Гагарина — первого в мире прорыва человека в космос.

Невозможно перечислить количество всевозможных приборов бортовой и наземной аппаратуры, которые прошли за это время через мои руки. Это были лучшие годы моей жизни!

Аппаратура с каждым новым полетом становилась все сложнее и совершеннее. Если на "Востоке", стартовавшем 12 апреля 1961 года, стояла телевизионная система, работавшая в импульсном режиме и обеспечивающая передачу изображения с борта космического корабля на Землю в режиме ста строк при десяти кадрах в секунду, то на "Восходе", на котором в марте 1965 года летали А.А. Леонов и П.И. Беляев, уже действовала аппаратура, работавшая практически в режиме общесоюзного телевизионного стандарта. На "Восходе-2" были и наружные телевизионные камеры, обеспечивавшие передачу изображения космонавта, находящегося в открытом космосе.

Для меня наиболее интересным был полет "Восхода-2": если раньше телевидение передавало только изображение космонавта в кресле и плавающие вокруг предметы в невесомости, то теперь возможности телевидения неизмеримо расширялись — добавлялись наружные камеры, видеоконтрольное устройство, позволяющее космонавтам контролировать телевизионное изображение, передающееся с борта корабля на Землю. И еще у установленной телевизионной системы был звуковой канал, передающий на Землю речь космонавтов.

Выход Алексея Леонова в открытый космос проходил на витке, когда с кораблем последовательно работали измерительные пункты Симферополя, Москвы и Ленинграда — на протяжении получаса мы получали необходимую информацию. Информация, которую принимали Симферополь и Ленинград, транслировалась в Москву.

В тот мартовский день мы были на одном из измерительных пунктов под Москвой. Когда "Восход-2" вошел в зону радиосвязи с Симферополем, космонавт Леонов уже стоял наготове у наружного люка. Мы видели на своем экране очертания земной поверхности, корабль подходил к Крыму, из динамика доносилось дыхание космонавта.

— "Весна — Заря", я — "Алмаз"! "Весна — Заря", я "Алмаз"! — раздался голос А. А. Леонова. — Нахожусь у обреза шлюза. Прошу разрешения на выход в открытый космос".

И вот на телеэкране появилась фигура Алексея Архиповича, одетого в белоснежный скафандр. Космонавт медленно парил во Вселенной, волоча за собой фал, соединяющий его с кораблем.

Человек парил в космосе! Он плавно, как в замедленной съемке, вращался вокруг своей оси на фоне проплывающей под ним Земли, то попадая в тень корабля, то освещаясь Солнцем, создавая на экране фантастическую игру бликов. Зрелище было потрясающим!

Да, ради этого можно было не спать ночами, не знать отдыха, умирать от усталости, ругаться с начальством и работать, работать, работать. Наверное, это и есть счастье.

Еще осенью 1960 года в ОКБ С.П. Королева я впервые увидел знаменитую королевскую "семерку" — ракету-носитель. Первый успешный запуск этой первой в мире межконтинентальной сверхдальней баллистической ракеты осуществился в августе 1957 года. Но прежде было много аварийных пусков и даже возник вопрос о прекращении работ по ее созданию. Как у нас водится, создали комиссию во главе с А.Н. Туполевым — неважно, что он специалист в другой сфере, но ведь авторитет (ох, уж эта наша вековечная любовь к авторитетам!). Его мнение, как мне потом рассказывали, было безапелляционным: "Царь-пушка не стреляла, царь-колокол не звонил, царь-ракета не полетит!"

Но С.П. Королев ни перед какими-либо авторитетами не сгибался, пошел к Н.С. Хрущеву. Тот задал ему простенький вопрос: "А зачем мне нужна эта ваша ракета?" — "Она может доставить ядерную бомбу в любую точку земного шара", — ответил Сергей Павлович. Этот ответ и решил все дело.

С.П. Королеву выделили деньги на изготовление нескольких опытных образцов ракет. И в августе царь-ракета взлетела, а в октябре уже вывела наш спутник на околоземную орбиту. В 1959 году она обеспечила полет первых космических аппаратов к Луне, а еще через два года с помощью той ракеты весь мир узнал гагаринскую улыбку. С тех пор "семерка" неустанно работает на космос.

Надо сказать, что "семерка" производит внушительное впечатление. И на нее всегда интересно смотреть. Возможно, это связано с тем, что этот носитель всегда какой-то разный. Он производит одно впечатление, когда находится в цехе в разобранном виде, совсем другое, когда четыре боковые ступени собираются в пакет с центральной ступенью. Вот собранную ракету положили на установщик — и она опять смотрится совершенно иначе. Ракету установили на стартовой позиции — и опять кажется, что это совсем другая ракета, И наконец, последняя метаморфоза — заправленная ракета стоит на стартовой позиции, сверкая покрывшим ее белоснежным инеем.

Огромное впечатление производит и старт ракеты. В каждом ее пуске есть какая-то новизна. Одно впечатление от дневного старта и совершенно иное, когда это происходит ночью. Старт в хорошую погоду, когда ракета медленно уходит со своей площадки, плавно покачиваясь и медленно набирая скорость. И старт в плохую погоду, когда небо закрыто облачностью, в которую она ныряет, едва оторвавшись от Земли, и когда только оглушительный рев одновременно работающих двигателей ее первой и второй ступеней еще долго напоминает о том, что стартовавшая только что ракета продолжает свой полет.

Многое мне доводилось наблюдать, видел и аварийные старты, но не этой, а других баллистических ракет. И не всегда эти старты обходятся без человеческих жертв. Как ни крути, но аварийные пуски, особенно при отработке опытных образцов, неизбежны.

В течение пяти лет я сталкивался с С.П. Королевым, причем в самых разных ситуациях и самых разных местах — в цехе, на полигоне, в самолете, в начальственной столовой, на совещании. Видел его в радости, хорошем расположении духа — тогда он шутил и любил говаривать, что скоро будем летать в космос по профсоюзным путевкам. Видел его в плохом настроении, и тогда его осторожненько обходили стороной, видел и в гневе. Это — не приведи, господь! Он походил на разъяренного слона, и тогда все предпочитали на глаза ему не попадаться вовсе.

Однажды, это случилось в июне 1963 года, когда шли заключительные дни подготовки к запуску двух кораблей "Востока" с В.В. Терешковой и В.Ф. Быковским на борту. На полигоне находилась большая экспедиция, было много сутолоки, и стоило это бешеных денег. Вот тогда я видел Сергея Павловича просто кипящим. А дело все было в неорганизованности и расхлябанности. Но Королев лучше всех знал цену безответственности в таком сложном деле, как работа на ракетно-космическом комплексе, являющемся венцом труда миллионов советских людей, ученых, конструкторов, инженеров. Сам обладал невероятной работоспособностью, к себе был беспощаден и совершенно не щадил себя. Я никогда не видел в нем ни малейшего проявления барства, хотя власть он в своих руках держал твердо и жестко. Это был величайший труженик и от своих подчиненных требовал полной самоотдачи, строгой дисциплины и ответственности. На таком сплаве и был возможен отечественный феноменальный успех, когда мы в области космоса обошли США.

Академик М.В. Келдыш верно сказал, что Королев "обладал громадным даром и смелостью научного и технического предвидения, и это способствовало претворению в жизнь сложнейших научно-теоретических замыслов". И я думаю, королевский характер в этом сыграл свою важную роль.

12 апреля стало традиционным днем сбора всех, кто готовил полет Ю.А. Гагарина. Как-то на одном таком "слете" мы задали вопрос: а кому "СП" (так мы его называли) сделал плохо? Может, кого выгнал с работы? Выполнил свою излюбленную угрозу и отправил с полигона "по шпалам"? Отдал под суд? Оказалось, такого не было. Вот вам и крутой нрав.

Космические полеты — это одна из героических и славнейших страниц советской истории. Однако нашлись люди, даже выдающие себя "ближайшими соратниками Королева", которые постарались внести свою ложку дегтя в тотальное очернительство нашей истории. Была пущена версия, которую никто не посмел бы высказать при жизни С.П. Королева, о немецких корнях наших космических достижений. Кому и зачем понадобилась эта "версия", я полагаю, объяснять не надо, она имеет те же "корни", что и побасенка о том, что никакого полета Ю. Гагарина не было.

Ну а уж если говорить о корнях действительных, то это не секрет: это Н.И. Кибальчич (1853–1881), К.Э. Циолковский (1857–1935), Ю.В. Кондратюк (1897–1942), это группа по изучению реактивного движения (ГИРД), созданная в 1932 году С.П. Королевым, М.К. Тихонравовым и их соратниками. Это реактивная артиллерия, созданная нами перед Великой Отечественной, это самолет БИ-1 с жидкостным реактивным двигателем, который еще в 1942 году испытывал Г.Я. Бахчиванджи, это наши боевые реактивные самолеты, уже в 1950 году ни в чем не уступавшие американским и, как показала война в Корее, даже превосходящие их.

Что же касается немецких самолетов-снарядов "Фау-1" и баллистических ракет "Фау-2", созданных в Германии во время второй мировой войны и рассчитанных на то, чтобы поставить Англию на колени, то сам бог велел воспользоваться тем, что само пришло в руки, зачем велосипед-то изобретать?.. Но эти изобретения никак не тянут на роль наших учителей, А вот американцам немецкие ученые и практический ненецкий опыт помогли самым решающим образом. Именно немецкие корни лежат в основе американской ракетно-космической программы 60—70-х годов.

Космический корабль "Восток-2" завершал серию советских пилотируемых полетов, начатую гагаринским "Востоком". В полном разгаре была работа по созданию новой серии, получившей название "Союз", ставшей шагом вперед в нашей космической программе, и вдруг 14 января 1966 года на операционном столе обрывается жизнь С.П. Королева. Это был сильный удар и невосполнимая потеря.

А в тот удивительный год гагаринского полета 16 ноября 1961 года Военная коллегия Верховного суда СССР пересмотрела дело моего отца и отменила приговор Военной коллегии от 21 января 1940 года. С.Ф. Реденс был реабилитирован посмертно.

Вскоре нам была возвращена вся наша квартира, конечно, мы порадовались этому обстоятельству, тем более что семья расширилась. И буквально через несколько месяцев, 19 марта 1962 года, к нам пришла печальная весть из Казани: в возрасте сорока одного года скончался Василий. Мы боялись расстроить мать, которая очень любила Василия, и скрыли эту весть, но она все-таки узнала об этом. Похоронили Василия в Казани, и до сих пор, несмотря на ваши просьбы, он покоится в этом городе, который, в сущности, не связан с его биографией.

Здоровье мамы на глазах становилось все хуже и хуже, ее часто мучили приступы стенокардии, но в больницу ложиться она не хотела, да и лекарства принимать не любила. После известного "принудительного лечения" врачей она совсем перестала жаловать. Но вот весной 1964 года в медпункте 4-го Главного управления Минздрава СССР, который находился в соседнем подъезде нашего дома, прислали нового терапевта. Докторша понравилась маме, она прониклась к ней доверием и дала уговорить себя лечь в Кунцевскую больницу. Произошло это в середине июля.

Домой она уже не вернулась, болезнь прогрессировала, и четвертого августа она скончалась, Светлана написала в своей книге: "Анна Сергеевна умерла в августе 1964 года в загородной Кремлевской больнице. После тюрьмы она боялась запертых дверей, но, несмотря на ее протесты, ее однажды заперли на ночь в палате. На другое утро обнаружили ее мертвой". Я удивлен этими сведениями, но думаю, Светлана далека от истины.

Мама умерла во вторник, а накануне, в воскресенье, мы все у нее были в больнице. Был и Леонид, Светлана с Джоном Сванидзе, я был у нее последним. В Москве в те дни стояла изнуряющая жара, которую мама с трудом переносила. Больница ей не нравилась, и она просилась вернуться домой. Договорились, что на следующей неделе я заберу ее домой, и она будет лечиться дома. Как раз утром во вторник я позвонил лечащему врачу и спросил, когда лучше всего за ней приехать. Врач сообщил, что утром ей стало хуже, начался приступ стенокардии, поэтому надо обождать денька два. На том и порешили, а в середине дня к нам домой позвонили из больницы, дома была жена, и сообщили, что Анна Сергеевна умерла. Для нас ее смерть была все-таки неожиданной.

Проститься с Анной Сергеевной пришло много людей, гроб буквально утонул в живых цветах. Похоронили мы ее на Новодевичьем, между Надеждой и бабусей. Вот и закрылась страница в биографической хронике двух поколений Аллилуевых. Жизнь их была нелегкой и напряженной. Мне тогда подумалось — может, теперь они обретут тот покой, которого недоставало при жизни. Но я жестоко ошибся. В 1990 году Э. Котляр в статье "Некрополь у Новодевичьего монастыря" разухабисто начертал: "Могилы членов семьи великого диктатора и могила матери бездарного автора времен застоя — оскорбление национальных традиций, пощечина общественной морали". Чудовищно!

Читатель, наверное, уже убедился, что "члены семьи великого диктатора" были люди честные и ничем не запятнали свое имя, стране ущерба не нанесли и жизни своей ради нее не жалели. Не знаю, правда, от имени какой национальности оскорблен господин Котляр и чью мораль защищает, но неужели национальным традициям и морали отвечает нынешний порядок, когда людям стало не по средствам хоронить родных и близких и их уже хоронят в полиэтиленовых мешках, а той еще хуже — невостребованные покойники из моргов просто сваливаются на какие-то общие свалки. Ничто так точно не характеризует уровень нашего разорения и состояние морали, как новое понятие — "безгробники"!

Потрясенный и оскорбленный до глубины души этой статьей Э. Котляра, я отправился к главному редактору "Московской правды" В.П. Лысенко, опубликовавшему эту статью.

На свои вопросы я получил какие-то невразумительные ответы. Вроде того, что хотя газета и является органом МГК КПСС, но к статье это не имеет отношения и что публикация этой статьи — это не позиция самой газеты, а личная точка зрения Э. Котляра и влиять на это мнение никто не имеет права, так же как никто не отнимает у меня право выступить в той же газете с опровержением. Я понял, что этот идеологический беспредел, плюрализм и тенденциозная гласность свое дело сделали, дни партии сочтены, КПСС сама обрекла себя на поражение и распад, в ней поселились предательство, равнодушие, пассивность и обреченность она неспособна никого защитить, отстоять. И даже наоборот, с каким-то мазохистским наслаждением предоставляет страницы своих печатных органов для того, чтобы опорочить свою историю, память о людях, которые ей были преданы до конца, верой и правдой служили своему отечеству. Правда, на этот стремительный распад партии я уже смотрел "со стороны", за несколько месяцев до появления котляровской статьи я покинул ее ряды, но убеждениям своим не изменил.

Трагедия партии, ее драматическая история от взлетов до падения требует самого серьезного и многостороннего исследования, чтобы извлечь все уроки на будущее.

А сейчас я коснусь одной из наиболее острых и довольно запутанных тем, хотя публикаций здесь горы и горы — о репрессиях.

Репрессии

Практически я затрагивал эту тему в каждой главе этой книги, что, конечно, закономерно, так как репрессии прошлись по нашей семье своим беспощадным катком сполна. Так случилось, что первое поколение Аллилуевых многократно подвергалось царистским репрессиям, а второе, с некоторым прихватом третьего, было репрессировано в годы советской власти.

Я прочел массу публикаций, посвященных этой трагической странице нашей истории, в надежде найти хоть какое-то толковое объяснение всему, что происходило в стране после 1917 года, но убедительных объяснений, меня удовлетворяющих, не нашел. Пущено в обиход несколько расхожих тезисов и широко разрекламированных в печати, вроде: репрессии развязаны и обоснованы ошибочным положением Сталина о том, что по мере продвижения нашей страны по пути социализма будет обостряться классовая борьба; репрессии являются результатом борьбы за власть, стремления Сталина установить режим личной власти; репрессии имманентно присущи социализму как общественному строю, все достижения социализма достигнуты за счет репрессий.

Но вот незадача: как только начинаешь анализировать конкретный исторический материал, сопоставлять его с этими тезисами, сравнивать с положением дел в других странах и особенно с нашим временем, когда репрессирован весь народ и расстрелян законно избранный парламент, тезисы эти оказываются неубедительными, невольно выдают свой "заказной" источник, свою заданность.

Меня, как и многих, удивляла статистическая чехарда по поводу численности репрессированных. По печати гуляли самые разнообразные цифры без всякого опровержения и уточнения. Чем больше они назывались, тем охотнее печатались. Счет пошел на десятки миллионов: 40–50 миллионов по Рою Медведеву, до сотни миллионов по Льву Разгону.

Но удивление, откровенно говоря, начинается с XX съезда, с небезызвестного доклада Н.С. Хрущева — почему он не назвал действительные цифры, породив тем самым возможность манипулировать этими данными как кому выгодно? Ведь тогда все фиксировалось и при желании можно было легко разоблачить любую фальсификацию.

Более того, по прямому указанию Никиты Сергеевича ему были еще в феврале 1954 года представлены все данные по репрессиям в документе за подписью Генерального прокурора СССР Р. Руденко, министра внутренних дел СССР С. Круглова и министра юстиции СССР К. Горщенина. В этом документе, опубликованном лишь в 1989 году, констатировано: "В связи с поступающими в ЦК КПСС сигналами от ряда лиц о незаконном осуждении за контрреволюционные преступления в прошлые годы Коллегией ОГПУ, тройками НКВД, Особым совещанием, Военной Коллегией, судами и военными трибуналами и в соответствии с Вашим указанием о необходимости пересмотра дела на лиц, осужденных за контрреволюционные преступления и ныне содержащихся в лагерях и тюрьмах, докладываем."

И далее отмечается, что с 1921 года по настоящее, то есть на конец 1953 года, за контрреволюционные преступления было осуждено перечисленными выше органами 3 777 380 человек. В том числе к высшей мере наказания было приговорено 642 980, к содержанию в лагерях и тюрьмах на срок от 25 лет и ниже — 2 369 220, в ссылку и высылку — 765 180 человек.

При этом из общего числа осужденных около 2,9 миллиона человек были привлечены к ответственности внесудебными органами, то есть Коллегией ОГПУ, тройками НКВД и Особым совещанием и 877 тысяч человек — судами, военными трибуналами, Спецколлегией и Военной Коллегией. (Различия эти важны, так как каждый орган имел свои ограниченные полномочия и границы сроков осуждения.). К моменту написания этого документа, сообщалось Н.С. Хрущеву, в лагерях и тюрьмах содержалось 467 946 человек, осужденных за контрреволюционную деятельность, а в ссылке после отбытия наказания — 62 462 человека.

В документе специально вычленено было Особое совещание при НКВД СССР, созданное на основе постановления ЦИК и СНК СССР от 5 ноября 1934 года и просуществовавшее до сентября 1953 года. Этим органом был осужден 442 531 человек, приговорен к высшей мере наказания 10 101, к лишению свободы — 360 921, к высылке и ссылке (в пределах страны) — 67 539 человек, к другим мерам наказания (зачет времени нахождения под стражей, высылка за границу и др.) — 3970 человек.

Вот объективные данные о масштабах репрессий за период более 30 лет — от 1921 года по 1953 год включительно.

Как известно, в период горбачевской перестройки вся пресса была переполнена публикациями о "сталинских" репрессиях, где правда граничила с фантастическими вымыслами и измышлениями. Наконец, в феврале 1990 года появилось официальное сообщение из КГБ, основанное на "тщательном анализе архивных документов", в котором сообщалось, что из 3 778 234 лиц, осужденных за 24 года (с 1930 по 1953-й), за государственные и контрреволюционные преступления было реабилитировано прижизненно или посмертно 844 470 человек. Итак, подведем итоги — в целом около 845 тысяч человек пострадали невинно, стали жертвами сфабрикованных приговоров, иначе говоря, таков масштаб так называемых необоснованных репрессий.

Этот же источник, единственно достоверный, сообщил также, за эти 24 года из числа репрессированных было приговорено к расстрелу 786 098 человек.

Теперь дополним эти данные проблемой "лагерного населения". Основное пополнение этих лагерей пришлось на сороковые годы, когда в войну и особенно после ее окончания в лагеря поступило большое число немецких пособников из числа полицаев, власовцев, прибалтийских, украинских и прочих националистов, то есть карателей, вешателей, насильников, повинных в гибели миллионов мирного населения. Откройте газеты 40-х годов, вы увидите на их страницах многочисленные сообщения о судебных процессах над пособниками немецко-фашистских захватчиков, которые проходили открыто, многолюдно, с участием тех, кто сам мог дать подтверждение каждой строчке следственного дела.

Не могу не заметить с горечью и возмущением, что в наше время "радетели демократии" реабилитируют этих предателей и мерзавцев, на счету у которых, как пишет профессор Б. Хорев в статье "Наука против лжи", "великий грех вооруженного противостояния своей собственной стране на стороне немецко-фашистских захватчиков. То, что немецкие пособники теперь активно "реабилитируются", благодаря чему общее число "реабилитированных" по бывшему Союзу составило сейчас около 2,5 миллиона, естественно, не должно приниматься во внимание. Политические власовцы, оказавшиеся у власти, реабилитируют своих предшественников, только и всего".

И далее профессор Б. Хорев поясняет некоторые особенности "защитной" работы в годы войны: "В Великую Отечественную войну стране приходилось идти на огромные жертвы, чтобы выстоять, выжить и тем самым спасти мировую цивилизацию от коричневой чумы. Было не до сантиментов.

Тем, кто отвечал за "безопасность тыла" (есть такой военный термин), приходилось идти на крайние меры вплоть до вынужденных депортаций. К сожалению, не обошлось без "гримас", привнесенных годами ожесточенной классовой борьбы (а ведь это было), с присущим им обостренным чувством политического недоверия, настороженностью. Вместе с тем, сколько было жертв действительно ожесточенной борьбы — причем с обеих сторон! Если жертвы выселения кулачества можно отнести "за счет большевиков" (навряд ли это было разумной мерой, хотя и она была вызвана чрезвычайными обстоятельствами времени), то сотни тысяч погибших от рук контрреволюционного подполья в Прибалтике, в западных областях Украины — на совести совсем иных сил. А ныне эти силы пришли к власти. В 40-е годы все они вполне справедливо объединились в один слой людей — немецко-фашистских пособников, — и таковыми они действительно были. Установить мир на западных землях удалось не скоро — лишь к концу 40-х годов (да и то не везде), при этом часть выступавших с оружием в руках попала в лагеря, а их семьи были выселены в Сибирь (спецпереселенцы). Подавляющая часть их вернулась на родину".

И еще одно необходимое пояснение. В документе, представленном Н.С. Хрущеву, фигурируют такие органы, как Особое совещание (в центре), "тройки" (на местах). Что это такое?

Кандидат юридических наук полковник А. Емелин и Л. Ивашов в первом номере "Военно-исторического журнала" за 1991 год, отмечают: "Особое совещание действовало в составе: наркома внутренних дел СССР (председатель), заместителей наркома внутренних дел СССР, уполномоченного НКВД СССР по РСФСР, народного комиссара внутренних дел союзной республики, на территории которой возникло дело. В заседаниях Особого совещания должен был принимать участие прокурор СССР или его заместитель. К компетенции Особого совещания относились дела о контрреволюционной агитации и пропаганде и др. в случаях, "если судебным следствием выясняется отсутствие достаточных улик и доказательств для вынесения обвинительного приговора, но когда тем не менее имеется достаточно фактов, свидетельствующих о социальной опасности обвиняемого, в силу его связи с преступной средой, прошлой его неоднократной судимостью и пр.". Первоначально в административном порядке Особое совещание к лицам, признаваемым общественно опасными, могло применять: а) ссылку на срок до 5 лет под гласный надзор в местности, список которых устанавливался НКВД СССР; б) высылку на срок до 5 лет под гласный надзор с запрещением проживания в столицах, крупных городах и промышленных центрах СССР; в) заключение в исправительно-трудовые лагеря на срок до 5 лет. Несколько позднее компетенция Особого совещания была расширена. Аналогичными правами обладали так называемые "тройки", которые создавались в союзных и автономных республиках, краях и областях и существовали до конца ноября 1938 года, а в некоторых местностях и дольше. Действовали они в составе: наркома внутренних дел союзной, автономной республики или его заместителя (начальника УНКВД или его заместителя), начальника управления милиции, прокурора и начальника соответствующего отдела, чье дело разбиралось".

Попробуем теперь сравнить динамику "политических" преступлений с уголовной. Профессор В. Лунеев, раскрывая действительную картину преступности, отмечает: "Все расчеты проводятся из принятой в науке пропорции — количество преступлений на 100 тысяч человек.

До 1960 года учета преступности у нас не было, поэтому приведу лишь данные по судимости: в 1924 году в РСФСР на 100 тысяч человек приходилось 2910 судимых, в 1926 году — 1774, в 1935-м — 720. Перед войной это число снизилось до 540 (если не считать "контрреволюционные" и "трудовые" преступления, то есть уход с работы). Во время войны (1941–1945 гг.) коэффициент судимости гражданских лиц колебался от 482 до 542. После войны преступность стала расти, достигнув своего пика в 1947 году — 809. А в 1954 году она сократилась до 399.

Во второй половине 50-х годов преступность росла быстрее, чем численность населения" (см. "Аргументы и факты", 1990, № 22). Не могу знать, как распределялась динамика политических репрессий в эти годы, но в среднем получается, по моим подсчетам, 65 преступлений на 100 тысяч человек.

Политические репрессии сопровождают любой государственный режим — от либеральной демократии до диктатуры. В царской России с января 1905 года по апрель 1906 года было расстреляно, повешено и убито 14 тысяч человек, брошено в тюрьмы 75 тысяч. В 1907–1909 годах власти осудили 26 тысяч человек, к смертной казни приговорено 5086 человек. В 1909 году в тюрьмах находилось уже 170 тысяч политических заключенных.

С первых лет советской власти политические репрессии рассматривались как мера вынужденная. Любой анализ этой проблемы должен учитывать время, характер обстановки, решаемые цели, и при этом важно избегать постоянной ошибки — оценивать прошлое мерками нынешних представлений, с позиций более высокого уровня сознания и культуры.

Мы уже говорили, что революционный кризис 1917 года выявил полную неспособность российских буржуазно-реформистских партий обеспечить руководство страной и решать хоть какие-то созидательные задачи. Английский писатель У.-С. Моэм, в годы первой мировой войны работавший в английской разведке, прибыл в Россию в августе 1917 года с огромной суммой денег и с заданием предотвратить приход к власти большевиков. Он с изумлением и удивлением обнаружил отсутствие воли и желания что-либо делать у тех, кто должен был быть заинтересованным в удержании своей власти. Зато речи говорить о прогрессе, о демократии, о великой России здесь были мастера. Уважение у Моэма вызвал лишь правый эсер и террорист Борис Савинков, хотя его вряд ли можно было назвать демократом и сторонником мирных социальных реформ.

Этот пример интересен тем, что в нем сфокусировались две российские особенности, влияния которых не избежала новая власть. Паралич властных структур, их безволие позволили довольно легко сменить власть в Октябре, что, кстати, породило у части партии и у трудящихся эйфорию легких побед и триумфальных революционных шествий. Однако все попытки навести мосты, использовать старых специалистов для работы новых государственных органов наталкивались на рутинность и бюрократизм старых чиновников, их неспособность "крутиться" в новых условиях. Зато энергии с избытком хватало на организацию саботажа, дестабилизацию положения дел. Всего один пример.

В конце 1918 года пала Пермь. Для выявления причин поражения на Восточный фронт была послана комиссия во главе со Сталиным и Дзержинским. Прибыв на место, члены комиссии были поражены теми открытиями, которыми с ними охотно поделились работники облсовета, Пермского губкома, губисполкома и других органов. Оказывается, доказывали эти работники, весь пермский регион сплошь контрреволюционен, села населены одними кулаками, в результате имеем, мол, пермскую Вандею.

На деле выяснился полный альянс властей всех уровней с местными кулацкими элементами. При их поддержке кулаки, настроенные антисоветски, заняли руководящие места в комбедах. Декрет о чрезвычайном налоге ими был использован для того, чтобы вбить клин между крестьянами и советской властью: все налоги раскладывались по душам, а не по имущественному признаку, что вызывало резкое недовольство бедноты и середнячества. В селе вспыхивали волнения, что вынуждало переходить к репрессиям, образовался порочный круг.

Анализ показал, что из 4766 сотрудников советских учреждений города Вятки 4567 составляли старые земские чиновники, которые под новой вывеской держали в своих руках всю Вятскую губернию. Вся партийно-советская работа в регионе была развалена, никакой конструктивной деятельности не было, помощи крестьянам и рабочим не оказывалось, что и предрешило пермскую катастрофу.

Вторая особенность — многовековая отстраненность российского общества от процесса управления. Интересные суждения на эту тему содержатся в книге Ю.В. Емельянова "Заметки о Бухарине", 1989.

Все реформы, которые разрабатывались в России, делались келейно, верхушечно, без активного привлечения российской общественной мысли, которая вынужденно пробавлялась либо в чисто практических "малых делах", либо на пути крайнего радикализма. Причем российский радикализм вел к самым жестоким формам борьбы, включая индивидуальный террор. Партия "эсеров", которая считала террор в качестве своего практического метода, надо сказать, пользовалась достаточно широким успехом в кругах российского общества. Напомним, что на выборах в Учредительное собрание в ноябре 1917 года она получила 38 процентов голосов, обогнав все другие партии.

Естественно, что РСДРП, действовавшая не в вакууме, испытывала на себе определенное влияние крайних форм нигилистической и террористической идеологии. И, как показала жизнь, эта идеология оказалась живучей, ее проявления мы наблюдаем и в наши дни. Но это только одна сторона проблемы. Неразвитость демократических традиций в условиях короткого буржуазно-помещичьего "века" привела к тому, что после Октября началась дичайшая вакханалия в политической жизни, грозившая погрести под собой реальное практическое дело. Блестящую картинку расцвета демократии в 1917–1918 годах нарисовал в романе "Хмурое утро" А.Н. Толстой, описывая яркую политическую жизнь Екатеринослава (Днепропетровск): "Петлюровские власти, объявившие себя республиканско-демократическими, барахтались среди всевозможных комитетов боротьбистов, социалистов, сионистов, анархистов, националистов, учредиловцев, эсеров, энесов, пепезсов, умеренных, средних, с платформой и без платформы; все эти дармоеды требовали легализации, помещений, денег и угрожали лишением доверия. Окончательную путаницу вносила городская дума, где сидел Паприкаки-младший. Дума проводила политику параллельной власти и даже настаивала на учреждении отдельного полка имени Хаима Соломоновича Гистория".

Курс партии на широкое вовлечение в управление делами общества, государства трудящихся привел в движение огромные людские массы, которые раньше были начисто устранены от политики. Конечно, у них не было ни опыта, ни навыков, ни знаний в этой области, но была разбуженная революцией великая энергия и готовность к самопожертвованию ради царства социальной справедливости. Они познавали сначала азы классовой борьбы, а потом букварь. Такова была реальность. И разве можно было бросить в них камень обвинения в том, что тогда властвовал культ "винтовки и штыка", наивная вера в их всемогущество?

Эта наивность политического мышления, к сожалению, в значительной степени подогревалась некоторыми партийными идеологами, скорее склонными к красивой революционной фразе (революционной чесотке, как говорил Ленин), риторике, нежели к углубленной, серьезной работе с массами. Л.Д. Троцкий мечтал о том времени, когда "колеса промышленности и сельского хозяйства будут вертеться, повинуясь электрической кнопке в руках ЦК нашей партии", когда все наше сельское хозяйство превратится "в одну пшеничную ферму, руководимую одним центром". Главный идеолог партии Н. Бухарин лепил образ партии, более подходящий для сражений на ратных полях, нежели для будничной работы в массах: "Труба победы зовет призывным зовом рабочий класс всего мира, колониальных рабов и кули на смертный бой с капиталом. Впереди несметной армии идет мужественная фаланга бойцов, в рубцах и шрамах, под славными знаменами, пробитыми пулями и разодранными штыком. Она идет впереди всех, она всех зовет, она всеми руководит".

Думаю, что такая идеализация и военизация облика партийца сослужила плохую службу и самой партии, притягивая, как магнитом, в ее ряды случайных людей, проходимцев и авантюристов, считавших, что членство в этой партии автоматически дает исключительность положения и отношения к себе. Не случайно появились "сыновья лейтенанта Шмидта" и им подобные.

Но была беда еще более серьезная — крайний недостаток компетентных, знающих, профессионально владеющих делом кадров — как в партии, так и в государственных, хозяйственных и иных органах.

Л.Б. Красин с отчаянием говорил о засилии в ЦК газетчиков и литераторов, об остром недостатке в наркоматах людей, способных разбираться в хозяйственных делах. Причем эти партийные публицисты претендовали на руководящие роли везде и во всем, сомнений в своей компетентности у них не было. Публицист Д.Б. Рязанов (Гольденбах) был кровно обижен тем, что в "военном министерстве" отказались в феврале 1918 года от его услуг в организации интендантской службы: "Я имею нескромность думать, что по некоторым вопросам — финансовым, продовольственным и другим — я кое-что смыслю". Но Рязанов, однако, никогда не работал ни в интендантской службе, ни в финансовых учреждениях, что не мешало ему сколотить свой аппарат, чтобы во главе этого "десанта" вторгнуться в военное министерство.

Г.Е. Зиновьев не хотел даже слышать критику о непрофессионализме. "Мы просим некоторых наших товарищей, которые слишком часто суются к нам со словами "не компетентны", чтобы они забыли эти слова", — раздраженно заявлял он. В таких условиях ничего удивительного нет в том, что госаппарат обрастал не знающими людьми, а "пристроенными", работал зачастую не на дело, а на себя. "Мы хотим иметь госаппарат как средство обслуживания народных масс, а части этого госаппарата хотят превратить его в статью кормления", — заметил И.В. Сталин.

Все это я говорю только с одной целью — надо наконец-то научиться понимать прошлое, а не только его осуждать, видеть процесс созидания нового общества во всех его сложностях и трудностях, видеть реалии времени, а не наши о нем представления и завышенные ожидания. Легко, допустим, осуждать с высоты 80-х годов жестокости 20-х или 30—40-х годов, когда построенное в боях и испытаниях общество дало возможность последующим поколениям жить на более цивилизованной, развитой его ступени. Первое и второе поколения его строителей заплатили высокую цену за то, чтобы последующие поколения на основе построенного свое созидание творили лучше, имели больший выбор возможностей.

У них этих возможностей не было. Выбор был один — или идти вперед дорогой социалистического созидания через жестокие битвы и борьбу, или обречь страну на катастрофу. Грозящая катастрофа была реальностью, и разразившийся осенью 1917 года глубокий кризис российского общества с неумолимой жестокостью смел вчерашние застольные споры, вызрели ли экономические предпосылки для перехода от капитализма к социализму или нет. Вопрос стал "ребром": есть ли в стране партия, которая готова взять власть в свои руки и отвечать за ее судьбы?.. Народ пошел за большевиками, сделав свой исторический выбор. И — еще раз повторяю — ценою собственной жизни, жесточайшей гражданской войны, репрессий выволок российского гиганта, зависшего над бездной, влил в него новую, животворящую энергию и построил ту великую державу, которую не могли сломить в открытом бою никакие внешние враги! Так или не так?

Нравится это или не нравится нынешним потомкам тех, кто в 1917 году сделал свой выбор, но нужно быть честными перед историей и своим народом — в российских условиях того времени и расстановки сил на международном уровне иного облика общества, ставшего под коммунистические знамена, которое было построено в 30—40-е годы, ожидать было трудно да и невозможно, если не впадать в очередной утопический конструктивизм. Социализм должен был пройти свою стадию грубого, если хотите "дикого", социализма, чтобы дать возможность последующим поколениям строить развитой социализм с так называемым человеческим лицом.

Добавим также, что на российской почве социализм обрел свои национальные особенности и черты, превратившись в "русский социализм".

И никакого внутреннего механизма саморазрушения, якобы присущего социализму как системе, не было, и никакую "холодную войну" социализм не проиграл бы, если бы внутри самой страны с тайной и щедрой поддержки Запада не был вскормлен, вспоен и обучен жирный "троянский" конь, та "пятая колонна", которая долго разрушала и разлагала наше общество изнутри, а в период перестройки легализовалась, проникла в руководство партией и овладела средствами массовой информации, поставив их на службу антикоммунизма.

А перед войной этот "вариант" не прошел, "пятая колонна" была обезврежена. Это — к вопросу о репрессиях. Я думаю, что историкам XXI века еще не раз придется возвращается к "репрессивной" теме, может быть, им удастся избавиться от эмоций и более объективно разобраться в таком непростом вопросе, как обоснованные и необоснованные репрессии. И здесь нужен не только тщательный анализ архивных документов, но и сравнительный анализ, глубочайшее проникновение в атмосферу и психологию того времени. И не получится ли так, что некоторые реабилитации, осуществленные в 60-е и особенно в 80-е годы, окажутся необоснованными?

Нужно ли ставить, допустим, в вину "социализму", "сталинизму" или "советскому" тоталитаризму эту цифру 844 470 человек (репрессированных и впоследствии реабилитированных)? Доказывать жестокость социализма в противовес демократическому Западу? Я даже не буду касаться того, сколько жертв из числа репрессированных на "совести" Запада, спецслужбы которого активно поработали над фабрикацией "дел". Американская печать, ведя шумную кампанию о нарушениях "прав человека" и репрессиях в советское время, почему-то глухо молчит о собственных. Во время второй мировой войны известный публицист У. Липпман и губернатор Калифорнии Э. Уоррен подстрекательски пошумели вокруг американцев японского происхождения, которые якобы занимались шпионажем, отравляли фрукты и овощи, строили клумбы на садовых участках в виде сигналов, указывающих местонахождение американских аэродромов, стреляли в спины солдат, подавали знаки японским подлодкам и т. д. и т. п., но эти "доносы", не подтвержденные ничем и не доказанные, стали поводом к тому, что по приказу президента Ф.-Д. Рузвельта 120 тысяч жителей западных штатов в течение недели оказались в концлагерях на целых три года.

Американский корреспондент в Сайгоне Морли Сойфер однажды посмел сказать правду о вьетнамской войне: он снял фильм о том, как американская морская пехота сжигает деревню Камне. Фильм был показан по телевидению и вызвал шоку американцев. Но больше всего "содрогнулись" в Пентагоне. "Вы лучше отзовите этого парня из Сайгона, или в один прекрасный день он получит пулю в спину", — потребовал у шефа информации "Коламбия бродкастинг систем" один из руководителей Пентагона, Артур Сильвестер. Газета "Нейшнл гардиан" в связи с этим писала: "Правительство было взбешено не тем, что сожгли деревню (это скорее правило, чем исключение во вьетнамской войне), а тем, что этот инцидент позволил общественности Соединенных Штатов познакомиться с теми фашистскими методами, к которым прибегает наша страна во Вьетнаме".

Вспомним небезызвестного Джозефа Маккарти с его фашистскими методами массовых доносов, чисток, "охоты за ведьмами" в 50-е годы. Или репрессивную операцию "Буря в пустыне" в Ираке, осуществленную объединенной демократией под эгидой США, чтобы наказать Саддама Хусейна. Эта операция унесла право на жизнь у многих и многих тысяч мирных жителей страны.

Потом стали наказывать Югославию, Сербию, Сомали. Но что-то никто из ответственных лиц Запада и США, маститых газетчиков не рвет себе волосы за содеянное, не посыпает голову пеплом и не кается перед человечеством и Господом Богом.

Сегодня термин "враг народа" стал нарицательным, одиозным и воспринимается иронично, с оттенком издевки. И это опять от незнания действительных реалий времени и абстрактного гуманизма.

В 20-е и 30-е годы одной из насущных проблем была защита общественной собственности, борьба с растащиловкой, воровством, общенародная собственность рассматривалась как главная ценность и главное богатство. В 131-й статье Конституции СССР, принятой 5 декабря 1936 года, декларировалось:

"Каждый гражданин СССР обязан беречь и укреплять общественную, социалистическую собственность как священную и неприкосновенную основу советского строя, как источник богатства и могущества Родины, как источник зажиточной и культурной жизни всех трудящихся.

Лица, покушающиеся на общественную, социалистическую собственность, являются врагами народа".

Задолго до принятия этой Конституции, 7 августа 1932 года, ЦИК и СНК СССР приняли совместное постановление "Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности" — знаменитый "закон о колосках".

Поводом для принятия этого постановления послужили многочисленные жалобы рабочих и колхозников на хищения (воровство) грузов на железнодорожном и водном транспорте и хищения (воровство) кооперативного и колхозного имущества со стороны хулигaнствующиx и вообще противообщественных элементов.

Постановление было достаточно жестким и требовало за хищение грузов на железнодорожном и водном транспорте, а также колхозного и кооперативного имущества ("урожай на полях, общественные запасы, скот, кооперативные склады и магазины и т. п.") применять "высшую меру социальной защиты — расстрел с конфискацией всего имущества и с заменой при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на срок не ниже десяти лет с конфискацией всего имущества".

Очевидность принятия решительных мер по пресечению разграбления государственной собственности сомнений не вызывает. Сегодня, например, наша железная дорога стала натуральной растащиловкой, воруют все — от рельсов до вагонов с тем, что в них перевозят — будь то промышленные или продовольственные товары.

Свою роль "закон о колосках" сыграл, но, как всегда, были перегибы, зависящие от уровня компетентности и культуры работников правоохранительных органов.

Жестким был Указ Президиума Верховного Совета СССР "О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений", принятый 26 июня 1940 года: страна готовилась к войне. Этот указ по своим прямым последствиям был самым "урожайным" — за год было осуждено более трех миллионов человек, 83 процента из них составляли осужденные за прогулы (они карались исправительно-трудовыми работами на срок до шести месяцев с удержанием из заработной платы до 25 процентов) и самовольный уход (удерживалось до 16 процентов). Указ действовал в войну и был отменен в апреле 1956 года.

"Закон о колосках" и особенно указ о прогульщиках ударил в основном по простому люду, но в народном сознании они отложились как мера необходимая. Когда Генсеком стал Ю.В. Андропов и начал наводить порядок, дисциплину труда, бороться с расхитителями народной собственности, его трудящиеся горячо поддержали, и хотя в этой борьбе дров было наломано достаточно и дурных благоглупостей хватало (вспомним, как в магазинах отлавливали людей из очередей, как милиция гонялась за подвыпившими и т. п.), народная психология, воспитанная на драконовских законах 30—40-х годов, впитала в себя целый ряд необходимых нравственно-правовых регуляторов, что и позволило в 80-е годы применять более мягкие меры наказания к нарушителям.

А теперь сопоставим некоторые цифры. На 1 января 1942 года в СССР, по данным В. Земского, насчитывалось заключенных в количестве 1 415 506, а в середине года — 1 096 876 человек, и это была самая высокая цифра, за исключением 1941 года, начиная с 1930 года (190 000) и кончая 1947 годом (1 048 127 человек) — см. "Аргументы и факты", 1989, № 45.

В США массовых репрессий не было, но в мирное время, в наши дни здесь числится немногим более миллиона заключенных, что считается нормальной судебной практикой. Следовательно, число репрессированных в нашей стране и США примерно равно.

Тема репрессий, ловко подброшенная из-за океана сначала шестидесятникам — оттепельцам, а потом прорабам перестройки и взятая в нашей стране на "мощное вооружение", почему-то носит односторонний характер. Ни в нашей прессе, ни у американских борцов за права человека до сих пор не появилось желания восстановить равновесие и обсудить эту проблему как. общечеловеческую.

Пытались ли во времена Сталина затормозить прожорливую деятельность этого молоха — репрессий? Безусловно! Как только репрессии принимали массовый характер, шлагбаум снимал свой предохранитель.

В начале 30-х годов, когда коллективизация сельского хозяйства приняла репрессивно-принудительный характер, крестьян насильно загоняли в колхозы и начались массовые выступления против этого насилия, ЦК партии "вынужден был осадить увлекающихся товарищей. Это был один из самых опасных периодов в жизни нашей партии", — признавался И.В. Сталин.

Позднее был принят совместный приказ прокурора СССР и наркома юстиции СССР "О пересмотре уголовных дел в отношении колхозного и сельского актива и отдельных колхозников, осужденных в 1934–1937 гг.", в нем отмечалось, что к ноябрю 1938 года были пересмотрены уголовные дела в отношении 1 179 998 человек, из которых с 480 373 досрочно сняли судимость, в отношении 106 719 человек дела были прекращены вовсе, снизили наказание и освободили от дальнейшего его отбывания 22 785 человек.

В 1937 году репрессии стали принимать угрожающий характер, в партии, в обществе стали подозревать, что происходит что-то неладное. Таким шлагбаумом выступили решения мартовского (1937 года) и январского (1938 года) Пленумов ЦК ВКП(б), осудившие массовые репрессии. Виновные в беззакониях были наказаны. Отставка Н.И. Ежова с поста наркома внутренних дел и объявленная борьба с "ежовщиной" вселяла уверенность, что справедливость восстанавливается. Пришедший в НКВД Л.П. Берия, которому Сталин доверял, начал выпускать из тюрем и лагерей репрессированных.

В 1939 году из ГУЛАГа было освобождено 327,4 тысячи человек, в том числе из лагерей — 223,6 тысячи и из колоний 103,8 тысячи.

Одновременно осуществлялся пересмотр дел офицеров, уволенных из армии по различным мотивам в 1937–1939 годах. В результате из общего числа уволенных — 36 офицеров, среди которых насчитывалось 9579 репрессированных, к 1 января 1941 года было возвращено в армию свыше 13 000 человек. Из уволенных по политическим соображениям оставались невосстановленными к тому времени 14 000, из них — около 8000 находились под арестом.

Поясню, что до начала пересмотра этих дел в 1936–1937 годах полная фактическая убыль из армии по всему комплексу причин — по возрасту, состоянию здоровья служебному несоответствию, аморальному поведению и собственно репрессиям — составляла 6,9 процента списочного состава, а в 19381939 годах — 2,3 процента.

XVIII съезд ВКП(б), состоявшийся в марте 1939 года, подтвердил курс, осуждавший массовые репрессии.

Так что, строго говоря, вопрос о массовых репрессиях был впервые поставлен не на XX съезде партии, а стоял в повестке дня всей партии, начиная с февральско-мартовского Пленума 1937 года и кончая XVIII съездом партии. Работа по пересмотру дел незаконно репрессированных продолжалась вплоть до начала войны и даже в ее ходе.

В те же годы был принят ряд мер по расширению внутрипартийной демократии, XVIII съезд утвердил новую редакцию Устава, были отменены массовые чистки, усилены контрольные механизмы. Но, как верно заметил И.В, Сталин на мартовском Пленуме ЦК 1937 года, "наши товарищи не признают середины между двумя крайностями". К.Т. Мазуров в кругу моих знакомых рассказывал, что в 1938 году наступило "половодье демократии", "мы не могли провести партийное собрание на одном из крупных белорусских предприятий, потому что ровно неделю избирали только. президиум собрания".

Увы, какие бы механизмы мы ни изобретали, все, абсолютно все упирается в людей, все зависит от них. Были и в партии, и в государстве люди, которые не допускали массовых репрессий, противостояли им, и были те, кто их инспирировал, разжигал, пытаясь на этом строить карьеру. Я согласен с теми современными исследователями, которые утверждают, что в 1937–1938 годах жертвами репрессий оказались те, кто вершил произвол в 1918–1921 годах, в 1930–1933 годах и в предшествующие 1938 году. Это было вполне закономерно.

Меня всегда восхищала личность крупнейшего советского писателя М.А. Шолохова. В отстаивании правды, истины он умел идти до конца, не сгибаясь.

В 1933 году в отдельных регионах страны разразился голод, организованный теми, кто попал потом под гильотину 1937 года. М.А. Шолохов об этом пишет прямо: "В 1933 году враги народа из краевого руководства бывшего Азово-Черноморского края — под видом борьбы с саботажем в колхозах — лишили колхозников хлеба. Весь хлеб, в том числе и выданный авансом на трудодни, был изъят. Многие коммунисты, указывающие руководителям края на неправильность и недопустимость проводимой ими политической линии, были исключены из партии и арестованы.

В колхозах начался голод. Группа партийных работников северных районов Дона обратилась с письмом к товарищу Сталину, в котором просила расследователь неправильные действия краевого руководства и оказать ряду районов продовольственную помощь.

Через несколько дней от товарища Сталина была получена телеграмма:

"Письмо получил. Спасибо за сообщение. Сделаем все, что требуется. Назовите цифру". В районах начали кропотливо считать, сколько понадобится хлеба, чтобы дотянуть до нового урожая. Снова было послано письмо с расчетами, выкладками и указанием необходимого количества продовольственной помощи для каждого района. В ответной телеграмме товарищ Сталин сообщил, какому району и сколько отпущено хлеба, и упрекнул за промедление: "Надо было сообщить не письмом, а телеграммой. Получилась потеря времени".

Тысячи честных колхозников были спасены от нужды. Люди, пытавшиеся уморить их голодом, впоследствии были расстреляны".

Весной 1955 года в станицу Вешенскую к М.А. Шолохову приехал литературовед К. Прийма. В доме бывшего секретаря Вешенского РК партии, П.К. Лугового, который к этому времени скончался, он нашел письма Михаила Александровича, обращенные к нему в 1933 году, и справку П.К. Лугового, в которой было сказано, что "по прямому указанию врагов народа — троцкистов — в Вешенском районе были сознательно допущены перегибы, подвергнуты массовым репрессиям колхозники (арестовывались, выселялись из домов, конфисковывалось имущество, учинялись и другие бесчинства)". Вспоминая то время, Михаил Александрович сказал ему: "Да, это было очень трудное время, и вспоминать о нем не хочется. Единственное светлое воспоминание — вот эти телеграммы и та радость, с которой колхозники встретили семенную и продовольственную помощь правительства". А на вопрос Приймы: "А как решилась судьба коммунистов, упомянутых вами в письме Луговому?" — ответил: "Все они были восстановлены в партии и возвращены на свои прежние посты. И Петр Кузьмич Луговой был возвращен к нам первым секретарем райкома партии. И все пострадавшие колхозники были отпущены".

Шолохов, правда, умолчал о собственной роли. Когда троцкистские перегибы в коллективизации на Дону стали выливаться в насилие над середняком, он направил телеграмму М.П. Калинину, но положение не только не изменилось, но еще ухудшилось, местные власти начали уже арестовывать колхозников, вчистую конфискуя хлеб и скот. Тогда 16 апреля 1933 года он обращается с письмом лично к И.В. Сталину. И помощь была оказана, репрессии остановлены, виновные наказаны.

Однако Шолохову и Луговому проводники антикрестьянской преступной политики это запомнили ив 1938 году руками начальника областного НКВД Гречухина и секретаря обкома партии Евдокимова решили расправиться с ними, избрав для осуществления своей провокации старого чекиста И.С. Погорелова. Непосредственное руководство операцией было поручено сотруднику областного управления НКВД Эпштейну. М.А. Шолохов вряд ли уцелел бы в этой войне, если бы не И.С. Погорелов. Старый чекист, разобравшись в этой гнусной акции, написал Сталину и обвинил руководство областного НКВД в спланированной провокации.

4 ноября 1938 года у Сталина в Кремле дело разбиралось в присутствии Ивана Семеновича и Михаила Александровича, и их правота была подтверждена.

Вот вам и доказательство того, что все зависит от людей.

Кстати, есть немало фактов, что Сталин брал отдельные дела попавших под репрессии людей под свой контроль, и тогда они завершались для пострадавших вполне благополучно.

Знали ли о репрессиях за границей? Знали, конечно, но демаршей, движений за права человека не наблюдалось, нот протеста не поступало. Правда, на процессах представители Запада присутствовали и имели возможность составить о них свои суждения и выводы, но какой-то особой реакции не последовало. Очевидно, для собственной политической игры Запада эти репрессии материала не давали.

Иное дело, когда такой сюжет возникал, и появлялась возможность набросить тень на чужой плетень. Я имею в виду дела о польских пленных офицерах, их расстреле в Катыни.

За шумихой вокруг Катыни — длинный след. Советская власть унаследовала сложные, скажем так, отношения между Россией и Польшей. Добавила и свои сложности достаточно авантюрным походом на Варшаву в 1920 году.

Однако мы соседи, а с соседями лучше жить в мире. Советская сторона держала линию на добрососедство.

Перед второй мировой войной, когда над Польшей нависла угроза немецкой оккупации, СССР не раз предлагал Польше свою помощь, в том числе и военную, но был отвергнут. Тогда нам пришлось позаботиться об укреплении своих западных границ. Заключив пакт Молотова — Риббентропа в 1939 году, СССР сразу перечеркнул планы нацистов на создание некоего марионеточного государства "Самостоятельной польской и галицийской Украины", составленного из территорий Западной Украины и Западной Белоруссии. Советское правительство потребовало от Германии убрать с этих земель свои войска, оказавшиеся там после блицразгрома Польши в сентябре 1939 года. День, когда руководители рейха были вынуждены принять решение о выводе своих войск, начальник Генштаба, сухопутных войск Ф. Гальдер назвал "днем позора немецкого политического руководства".

Наши войска вступили на родные земли Западной Украины и Западной Белоруссии и первыми увидели тяжелые последствия восемнадцатилетнего польского владычества.

Нужно заметить, что в течение многих лет польские власти пытались сыграть свою партию-соло в антисоветской европейской игре.

Еще за день до подписания в 1921 году Рижского мирного договора, по которому к Польше отходили Западная Украина и Западная Белоруссия, МИД направил в свои заграничные дипломатические миссии Инструкцию. В ней говорилось, что "следует и дальше поддерживать враждебные Советской России элементы, как русские, так и украинские, белорусские и кавказские. Наши интересы на востоке не кончаются на линии наших границ. Нам. небезразлична судьба земель исторической Речи Посполитой, отделенных от нас будущим Рижским договором".

Получив эти земли, польские власти начали первым делом изменять их демографическую структуру, усиленно переселяя сюда поляков из центральной Польши, насаждая так называемое осадничество.

Осадничество резко обострило межнациональные отношения, так как это переселение и наделение поляков землей осуществлялось за счет дискриминации местных жителей, ущемления славянского населения. В 1924 году для "сдерживания", а точнее для обуздания граждан украинской и белорусской национальностей был создан Корпус Пограничной Охраны (КОП), а в 1934 году — концлагерь для "неблагонадежных" в Березе Картузской (Западная Белоруссия). Второй такой же лагерь соорудили в 1936 году в Бяло-Подляске.

С помощью этих организаций славянское население этого региона испытало все тяготы и муки польской оккупации, и поэтому, когда произошло воссоединение этих земель с их исторической родиной, к советским властям потянулись украинские и белорусские крестьяне с горькими жалобами на притеснения, издевательства и разное насилие, чинимое местными властями при помощи КОП и лагерной обслуги. Часть польских военнослужащих попала в плен.

19 сентября 1939 года Директивой народного комиссара внутренних дел СССР были созданы Особые отделения Осташковского, Козельского, Юхновского, Путивльского, Козельщанского, Старобельского, Южского и Оранского лагерей НКВД по оперативно-чекистскому обслуживанию военнопленных польской армии. На них были возложены задачи выявления различных контингентов:

а) лиц, служивших в разведывательных, полицейских и охранных органах бывшей Польши (экспознтурах, разведпляцувках, в отделах государственной безопасности при воеводствах, посторунках, полиции, делегатурах при воинских частях, рефератах при корпусных округах ("Довудство Окренгово Корпуснове"), тюремных служащих и служащих батальона Коппа;

б) агентуры перечисленных выше органов (конфидентов, агентов сыска);

в) участников военно-фашистских и националистических организаций бывшей Польши (НОВ, ППС, "Осадники", "Стрельцы", "Легион Младых", "Бискупа Кубина", "Союз унтер-офицеров запаса", "Союз адвокатов Польши", "Комитет защиты крестов", "Белорусский национальный комитет", "Сионисты");

г) работников суда и прокуратуры;

д) агентуры других иностранных разведок;

е) участников зарубежных белоэмигрантских террористических организаций (РОВС, БРП, НТСНП, "Зеленый дуб", "Савинковцы", "Союз русской молодежи", "Союз бывших военных", "Союз повстанцев Волыни", "Комитет помощи русским эмигрантам", УНДО, ОУН, "Комиссия для России");

ж) провокаторов бывшей царской охранки и лиц, служивших в полицейско-тюремных учреждениях дореволюционной России;

з) провокаторов охранки в братских коммунистических партиях Польши, Украины, Белоруссии;

и) кулацких и антисоветских элементов, бежавших из СССР в бывшую Польшу.

20 февраля 1940 года начальникуправления НКВД по делам о военнопленных майор Сопруненко и комиссар того же управления Нехорошев обратились к Л.П. Берия со следующими предложениями:

"В целях разгрузки Старобельского и Козельского лагерей прошу Вашего распоряжения на проведение следующих мероприятий:

1. Всех тяжелобольных, полных инвалидов, туберкулезников, стариков от 60 лет и выше из числа офицерского состава, которых насчитывается около 300 человек, отпустить по домам.

2. (Лиц) из числа офицеров запаса — жителей западных областей УССР и БССР — агрономов, врачей, инженеров и техников, на которых нет компрометирующих материалов, отпустить по домам.

По предварительным данным, из этой категории может быть отпущено 400–500 человек.

3. На офицеров КОПа ("Корпус охраны погранична"), судейско-прокурорских работников, помещиков, актив партий ПОВ и "Стрелец", офицеров 2-го отдела бывшего Польского главштаба, офицеров информации (около 400 человек) прошу Вашего разрешения оформить дела для рассмотрения на Особом совещании при НКВД.

Следствие по этим категориям желательно вести в наркоматах внутренних дел БССР и УССР, а в случае невозможности — сосредоточить всех перечисленных в Осташковском лагере, где и вести следствие".

Полагаю, что на основании этих документов какая-то часть поляков, повинная в антисоветской деятельности, в притеснениях украинцев и белорусов, получила свою долю возмездия, была расстреляна. Но это могло быть, допустим, в Медном, Осташкове, но никак не в Катыни.

К приведенным документам следует добавить и тот факт, что в октябре и ноябре 1939 года было передано немцам 42 492 человека из числа военнопленных поляков — уроженцев тех территорий Польши, которые отошли к Германии.

Подавляющее большинство польских офицеров из Козельского, Осташковского и Старобельского лагерей в 1940 году оказалось у немцев. В августе 1942 года из СССР была эвакуирована армия генерала Андерса, насчитывающая 75 491 польского военнослужащего и 37 756 членов их семей.

Так какой же цвет польской интеллигенции — офицеров был расстрелян НКВД в Катыни? И какой грех, зачем мы признали за собой?..

Ромуальд Святек, польский исследователь, журналист, написал целую книгу о трагедии в Катыни, построенную на свидетельствах очевидцев и архивных данных, взятых из Польского института в Лондоне и Британского архива. В частности, он рассказывает следующее.

Еще в 1941 году генерал Андерс и посол Кот получили от руководства СССР интересующую польские власти информацию о польских офицерах.

9 сентября 1941 года Молотов в соответствии с объявленной амнистией от 12 августа заявил, что все граждане Польши, лишенные свободы, как, например, военнопленные и другие лица, освобождены, и им была оказана финансовая помощь. Сталин в беседе с польским послом Котом 18 марта 1942 года сказал, что он приказал освободить всех поляков. Зачем их держать? Возможно, они оказались на немецкой территории, рассеялись, бежали. Берия заявил: "Мы совершили огромную ошибку, передав большую часть немцам". Эти сведения Андерс и Кот имели.

"Можно только удивляться, — пишет Святек, — тому, что они вводили в заблуждение польское правительство в Лондоне и помогали немцам в катынском вопросе". А дело все в том, что в 1943 году геббельсовская пропаганда подняла большой шум по поводу Катыни, утверждая, что там были расстреляны советским НКВД польские офицеры. Эту версию польское правительство в Лондоне восприняло как истину.

Немцы сфабриковали даже международную комиссию для подтверждения своих утверждений. В работе этой комиссии принял участие доцент Марко Марков, подданный Болгарии, который среди других вылетал в Катынь. Однако протокол судебно-медицинской экспертизы он подписывать отказался, несмотря на сильное давление немцев.

19 февраля 1945 года он сам пришел в Софийский суд, а позднее повторил свои показания на Нюрнбергском процессе. Марко Марков заявил, что членам комиссии немцы заранее внушали, что трупы находились в земле не менее трех лет, однако его обследование показало, что речь может идти о годе или полугоде, то есть периоде, когда Катынь была под немцами, Ромуальд Святек своими исследованиями подтвердил, что Катынь — дело рук гитлеровцев, которые специально затеяли провокационную шумиху, чтобы скрыть свои следы преступлений. Такую операцию они проделывали неоднократно и с другими своими объектами массовых расстрелов. Святек пишет, что его окончательно разубедила немецкая версия после встречи с польским офицером капитаном В. Заком в Норильске, когда тот рассказал "мне, что он избежал трагической участи польских офицеров в Катыни только потому, что за две недели до начала германо-советской войны он был переведен НКВД из лагеря под Смоленском в тюрьму, которая находилась в Москве".

Святек проводит и такие еще свои аргументы: нацисты никогда не принимали в расчет законы, советская власть "всегда пыталась соблюдать приличия в отношении закона и порядка. Советские суды с момента своего появления приговаривали людей к расстрелу. Однако эти приговоры приводились в исполнение в тюрьме и только после подтверждения Верховного суда или Верховного Совета Союза ССР. ее юрисдикция никогда не допускала массовых убийств людей без суда, как это было в Катынском лесу. Подобные убийства имели место в России только в ходе революции. Поэтому расследование международной комиссии, состоящей из представителей стран, находившихся в немецкой оккупации, нельзя принимать в расчет, так как они работали под контролем гестапо".

Я многократно мог убедиться в том, что в НКВД была очень строгая отчетность, там фиксировались в дотошности дела на каждого привлеченного к ответственности и осужденного, не говоря уже о подлежавших расстрелу. Так где же эти катынские дела? И почему тогда они не обнародованы? А может быть, они были кем-то уничтожены, чтобы окончательно запутать вопрос и не дать возможности его объективно распутать?

Сохранилась телеграмма, направленная 3 мая 1943 года из Варшавы в адрес Главного отдела внутреннего управления в Кракове: "Часть польского Красного Креста вчера из Катыни возвратилась. Служащие польского Красного Креста привезли гильзы патронов, которыми были расстреляны жертвы Катыни. Оказалось, что это немецкие боеприпасы калибра 7,65 фирмы Геко".

Однако польское правительство в изгнании приняло немецкую версию о Катыни, так как это помогало ему избавиться от генерала Сикорского и "усугубляло среди поляков чувство враждебности по отношению к русским".

Да и не могу я поверить, заключает Святек, что "Сталин был настолько глуп, чтобы доставить польских офицеров ближе к польской границе лишь для того, чтобы здесь их убить. Для меня Катынь — выжженное клеймо преступления нацистов".

Ромуальд Святек выразил сожаление, что новое правительство Польши, находящееся под сильным давлением "Солидарности", поставило так жестко вопрос: "установление действительно дружественных отношений с СССР будет возможно, если Советское правительство возьмет на себя ответственность за избиение польских офицеров в Катыни".

Могу к этому добавить, что то "Советское правительство" признало нашу вину, так как оно уже было намерено распрощаться и с социализмом, и с советской властью и еще один мазок черной краски в наше прошлое был ему только на руку.

Приведу еще одну выдержку из книги Святека:

"В заключение этой грустной истории мне бы хотелось посоветовать полякам, чтобы они раз и навсегда прекратили таить обиды по отношению к своему восточному соседу, поскольку как география, так и границы Польши изменились после войны.

Каждый истинный поляк должен быть этим не только удовлетворен, но и благодарен тем, кто это сделал. Когда я вернулся из лагеря в 1956 году и посетил наши западные территории, я осознал всю экономическую важность новых польских границ и в душе простил Сталина за причиненные мне и моей семье страдания, так как он был главной силой, приведшей к формированию этих польских границ.

Для всех тех, кто все еще упрямо мечтает о Польше, простирающейся от Балтики до Черного моря, я прилагаю письмо Уинстона Черчилля, стоящее того, чтобы его прочитать. Оно призывает подумать тех поляков, которые часто не знают ни того, чего они хотят, ни того, чем они владеют, и не желают знать того, что Советский Союз пожертвовал многими миллионами своих солдат, чтобы поляки могли иметь свое собственное независимое государство, чего они никогда не смогли бы получить своими силами.

"Премьер-министр — Форин офис.

7 января 1944 года… без русских армий Польша была бы уничтожена или низведена до рабского положения, а сама польская нация стерта с лица земли.

Но доблестные русские армии освобождают Польшу, и никакие другие силы в мире не смогли бы этого сделать. Сейчас Польше отводится положение великой независимой нации в сердце Европы, с прекрасным морским побережьем и лучшей территорией, чем та, которую она имела прежде.

Нации, которые оказались не в состоянии защитить себя, должны принимать к руководству указания тех, кто их спас и кто предоставляет им перспективу истинной свободы и независимости".[23]

В плохое время мы живем, если из-за политических выгод полномочные власти готовы узаконить ложь и клевету, даже задевающую честь страны.

У всех спецслужб в мире много грехов, но что-то ни одна страна на планете не кается в них. У НКВД их предостаточно, но зачем же возлагать на нее ответственность за фашистские преступления?!

Об этом я в очередной раз подумал, познакомившись в шестом номере "Военноисторического журнала" за 1991 год со статьей "Куропаты: фальсификация века?", в которой командир партизанского отряда И.Х. Загороднюк ("дядя Коля") решительно протестует против выводов правительственной комиссии БССР от 14 июля 1988 года о том, что "в 1937–1941 годах в лесном массиве Куропаты органами НКВД производились массовые расстрелы советских граждан". Он воевал в этих местах, знает их, знает и почерк гитлеровцев, которые занимались уничтожением советских граждан.

И.Х. Загороднюк составил топографическую карту, на основании которой доказывает, что здесь "ни одной жертвы органов НКВД нет!". Вся трагедия длилась с лета по декабрь 1941 года, до наступления сильных морозов. Сначала расстреливали гамбургских, варшавских, а затем минских евреев. Особенно массовый расстрел последних происходил 6–7 ноября и продолжался почти весь декабрь.

В эксгумированных захоронениях обнаружены платиновые коронки, о чем комиссия умолчала. Но платиновых коронок в СССР никто не носил, а вот в Германии это считалось модой. Найденные гильзы 1939 года изготовления сразу отметают 1937–1939 годы и подтверждают, что речь могла идти о событиях 1941 года.

Загороднюк приводит много других различных сведений, опровергающих выводы комиссии и доказывающих, что Куропаты — преступление гитлеровцев. Я думаю, что наступят все-таки такие времена, когда историческими исследованиями и расследованиями будут править Объективность и Истина. Но трудностей на этом поле будет немало. За последние годы много документов просто исчезло. Один всего факт: дело моих родителей стремительно "похудело" и из солидного многотомника превратилось в тоненькую папочку! Но вместе с исчезновением документов появилось немало фальсификаций и фальшивок. Они были и раньше, очевидно, но почему-то в них никто не стал разбираться в наше время "гласности" и "плюрализма", добавив в эту липовую корзину свой весомый вклад.

Несколько слов о репрессиях в после сталинское время. Они, конечно, продолжались, только формы их видоизменились. 31 октября 1992 года по Центральному телевидению прошла информация о том, что за последние тридцать лет через лагеря и тюрьмы прошло 60 миллионов человек. Эти данные перекликаются со сведениями радиостанции "Свобода" о том, что ГУЛАГ не только не свернул свою работу после XX съезда КПСС, но раза в два расширился.

Хочу при этом заметить, что так называемые сталинские репрессии сопровождались динамичным сокращением преступности, как я писал выше, — с 2910 судимых на 100 тысяч человек в 1924 году до 390 в 1954 году. Однако в последующие годы при всей либерализации нашего Уголовного кодекса преступность стала расти.

Что же касается репрессий по политическим мотивам, то они также продолжались, но вместо тюрьмы инакомыслящие отправлялись в психолечебницы.

С началом перестройки по-горбачевски преступность в нашей стране взметнулась почти девятым валом. Если в 1954 году на 100 тысяч жителей приходилось 390 преступлений, то есть по сравнению с 1924 годом (2910 судимых на 100 тысяч человек) она упала более чем в семь раз (!), ток 1990 году эта цифра поднялась до 852. Динамика прямо противоположная.

Российская Федерация, объявившая себя правопреемницей СССР, по части преступности шагнула еще дальше. Выступая еще на VII съезде народных депутатов, А.И. Гуров, один из руководителей МВД по борьбе с организованной преступностью, заявил, что в России ежегодно совершается не менее 10–12 миллионов преступлений. Займемся простой арифметикой и получим 8000 преступлений на 100 тысяч человек (и то если считать, что за одним преступлением стоит один преступник, а ведь у нас сейчас разгул организованной преступности, по крайней мере более 3000 организованных преступных групп в России насчитывалось в 1992 году).

За год, утверждал Гуров, у нас убивают более 17 тысяч человек, а если при этом учитывать тех, кто умирает от полученных ран, то это уже будет более 20 тысяч, что намного превышает наши потери за все десять лет боевых действий в Афганистане.

"Никогда еще, — говорил с трибуны съезда А.И. Гуров, — Россия не была столь криминальной, столь воровской. Она сегодня похожа на сарай без дверей, из которого каждый может тащить все, что ему вздумается".

Не слишком ли высокая цена за "либерализм" и "демократию", а точнее за поворот от социализма к криминальному капитализму?..

Вот и замкнулся круг. Ведь чтобы подавить этот шквал обрушившейся преступности, нужны массовые репрессии. Иначе страна просто захлебнется в этом океане преступности.

Угрожающие размеры приняла коррупция, захватив самые высокие эшелоны власти. Стремительно развивается процесс сращивания органов государственной власти, чиновничьего аппарата с криминальными структурами и организованной преступностью.

Справедливости ради следует сказать, что Советская власть столкнулась с коррупцией сразу после своего рождения. Одним из первых декретов новой власти был декрет о взяточничестве, принятый СНК РСФСР 8 мая 1918 года. Ленин, как известно, называл взятку одним из "трех главных врагов" коммунистов — наряду с комчванством и безграмотностью. Взяточничество способно разложить любой аппарат и превратить его в антинародный.

Опасность эта в условиях нового общества усиливалась многократно, поэтому и борьба со взяточничеством носила самый суровый характер. По Уголовному кодексу РСФСР, до издания манифеста ЦИК СССР по случаю 10-летия Октября, меры социальной защиты, применяемые судом в отношении квалифицированного взяточничества (то есть при отягощающих обстоятельствах) могли доходить и до расстрела. Напомню еще раз об одном факте.

Ф.Э. Дзержинский в письме к моему отцу от 23 мая 1920 года в Одессу писал: "Железной рукой Вы должны искоренять преступления и всякого рода свинства ответственных советских работников. присылать нам материалы о жизни деятелей партийных и советских организаций".

В этой связи замечу, что одним из мотивов так называемых сталинских репрессий 1937–1938 годов была борьба с партийно-советской номенклатурой, которая стала использовать власть в своих корыстных целях, полагая, что своим "революционным прошлым" и должностным положением она заслужила право не только распоряжаться судьбами людей, но и материальными ценностями, созданными трудящимися. Это была своеобразная чистка партийно-советского аппарата в преддверии возможных военных испытаний.

В. Маяковский ("Баня", "Клоп"), М. Зощенко, И. Ильф и Е. Петров ("Двенадцать стульев", "Золотой теленок"), М. Булгаков ("Собачье сердце" и "Мастер и Маргарита"), А. Платонов, А. Толстой и многие другие писатели языком художественной литературы блестяще раскрыли и разоблачили этот наглеющий тип партийно-советского босса, нового барина с партбилетом, как с пропуском в "рай изобилия" и безнаказанности.

И я все больше склоняюсь к тому выводу, что все эти вопли об "ужасах сталинизма" больше всего нужны нынешней номенклатуре, которую вполне устраивает полная безответственность и возможность разворовывать богатейшую страну.

Люди уже привыкают к тому, что везде воруют и берут взятки, это становится обычной нормой функционирования общества, которому нет пока названия — то ли посткоммунистическое, то ли буржуазно-криминогенное, то ли еще что. И никто ничему не удивляется. А чего удивляться? Я помню, как не так давно все газеты обошло сообщение о том, что некий московский коммерцбанк в честь своего открытия презентовал в качестве дружеского подарка десяти первым лицам государства, включая и президента, чеки на предъявителя по десять тысяч долларов каждый. Недвусмысленность подношения сомнений не вызывает, но что-то не слышно было, чтобы одариваемые возмутились и подали в суд за оскорбление чести. "Больше всего здесь поражает мизерность суммы, за которую, оказывается, можно приобрести благосклонность руководителей такого уровня. Правосудие сделало вид, что вообще ничего не произошло", — писал журналист В. Максимов.

Пусть меня обвинят в пристрастии, но как не вспомнить былые времена. Возможно ли такое было при Сталине?!

Вспоминаю, что рядом с залом, где стоял гроб с телом моего деда С.Я. Аллилуева, в Музее Революции, была выставка подарков Сталину.

В этих залах было все — от простых детских рисунков до произведений искусства огромной ценности. От рисового зернышка с нанесенным на него текстом в несколько сотен знаков, до ковров и ваз из фарфора и хрусталя, и все это по получении адресатом немедленно передавалось в музей, потому что Сталин считал, что все эти вещи принадлежат советскому народу и он не имеет на них никакого права.

Об этом же пишет и Светлана в своей книге "Двадцать писем к другу":

"Все подарки, присылавшиеся ему со всех концов Земли, он велел собрать и передать в музей — это не из ханжества, не из позы, как многие утверждают, а оттого, что он в самом деле не знал, что ему делать со всем этим изобилием дорогих и даже драгоценных вещей — картин, фарфора, мебели, оружия, утвари, одежды, национальных изделий, — он не знал, зачем это все ему.

Изредка он что-либо отдавал мне — национальный румынский или болгарский костюм, но вообще, даже то, что присылалось для меня, он считал недопустимым использовать в быту. Он понимал, что чувства, которые вкладывались в эти вещи, были символическими, и считал, что и относиться к этим вещам следует, как к символам. В 1950 году открыли в Москве "Музей подарков", и мне часто приходилось слышать от знакомых дам (при жизни отца, да и после его смерти): "Ах, там был такой чудесный гарнитур! А какая радиола! Неужели вам не могли этого отдать?" Нет, не могли!"

Точно такое же отношение было у И.В. Сталина к гонорарам, которые причитались ему за публикации его трудов (а это были действительно его труды, ибо писал он, как и готовил свои речи, сам!), он считал, что эти деньги, в рублях ли, долларах или в какой другой валюте, принадлежат народу, и поэтому нет ничего удивительного в том, что после смерти Сталина осталось всего лишь 30 тысяч рублей, которые Светлана и разделила между всеми его внуками.

Чтобы понять, какая это была тогда сумма, скажу, что в те годы шахтер получал в месяц от 8 до 13 тысяч рублей. Машина "Москвич-401" стоила 8 тысяч рублей, ЗИМ — 40 тысяч, ЗИС-110 — 75 тысяч рублей.

Корыстолюбие, использование служебного положения в личных целях, барство, "пупизм" в среде руководящих кадров всех уровней Сталин считал самыми опасными качествами, которые ведут к разложению, дискредитации партии и Советской власти. С "кастовостью" он боролся сурово.

Тогда, в преддверии войны, проведенная чистка партийно-советской номенклатуры, репрессивные меры против кадров, зараженных троцкистской идеологией, ренегатством, двурушничеством, способствовали ликвидации "пятой колонны", обузданию "проклятой касты". Но что было бы со страной, окажись она на пороге войны в таком положении, как ныне?..

Интересно, что то же самое сказал еще в 1941 году Д. Дэвис, бывший в 1936–1938 годах послом США в СССР. Через несколько дней после нападения фашистской Германии на СССР ему был задан вопрос: "А что вы скажете относительно членов "пятой колонны" в России?" Д. Дэвис ответил: "У них нет таких, они их расстреляли". И далее сказал: "Неожиданно передо мной встала такая картина, которую я должен был ясно видеть еще тогда, когда был в России. Значительная часть всего мира считала тогда, что знаменитые процессы изменников и чистки 1935–1939 годов являются возмутительнейшими примерами варварства, неблагодарности и проявления истерии. Однако в настоящее время стало очевидным, что они свидетельствовали о поразительной дальновидности Сталина и его близких соратников".

Д. Дэвис, естественно, увязывает эти проблемы с национальными интересами США. Если бы "пятая колонна" сохранилась, тов 1941 году Германия была бы готова совершить решающее нападение на Англию, имея в своем распоряжении огромные естественные богатства русской территории, считает Дэвис, а русское сопротивление было бы сведено к нулю. Тогда и Америке пришлось бы туго.

Дэвис обладал не только аналитическим мышлением, но и способностью прогнозировать. На второй день после нападения на СССР гитлеровцев он одним из первых сказал: "Мир будет удивлен размерами сопротивления, которое окажет Россия".

Между прочим, у американского посла как-то сразу, по словам А.А. Громыко, "установился нормальный деловой контакт со Сталиным. Дэвис был убежден, что правительства Англии и Франции совершают ошибку, "умиротворяя" Гитлера и пытаясь изолировать Советский Союз. Нечасто такие голоса раздавались тогда в политических кругах США".

К чести И.С. Хрущева, он на XX съезде КПСС подтвердил правильность политической линии партии после смерти В.И. Ленина и, реабилитируя людей, невинно пострадавших в период массовых репрессий, целый ряд судебных политических процессов 1937–1938 годов не подверг сомнению.

Это будет сделано значительно позже, в 1988 году, политическими мутантами нашего времени. Жаль, что Хрущев не нашел мужества справиться со своими проблемами и всю ответственность за ошибки и недостатки прошлого возложил на одно лицо, расчистив такой политикой дорогу для политических деятелей типа М.С. Горбачева. М.С. Горбачев, став Генеральным секретарем ЦК КПСС, затеял широкомасштабную перестройку, начавшуюся под лозунгом реформирования общества, строительства гуманного социализма, но на деле обернувшуюся развалом СССР, социалистического общества и капитуляцией перед миром капитала. Б.И. Олейник в своей книге "Князь тьмы" пишет, обращаясь к бывшему Президенту СССР:

"В силу занимаемого положения Вы — хотели того или нет — сыграли первую роль троянского коня, обитатели которого внедрились в сердцевину нашего духа. В результате содеяно то, что не под силу было на протяжении столетий самым коварным, изощренным и жестоким врагом человечества, включая фашизм.

И самый тяжкий грех, вольно или невольно ложащийся на Вас, — даже не в реставрации капитализма (тут перестройщики явно промахнулись — капитализм западного образца у нас не пройдет!), а в политическом разврате, когда Вы на глазах мирового сообщества поочередно отдавались то заокеанским, то западноевропейским лидерам.

Пусть субъективно и вопреки своей воле, но объективно Вы открыли путь тем, кто с ног на голову перевернул исконные понятия совести, чести, достоинства, верности Родине, долгу и присяге, канонизировав как добродетели первой категории ренегатство, жульничество, коллаборационизм, нигилизм, клятвопреступничество, наглое воровство, продажничество, торговлю идеями, идеалами и национальными святынями, оплевывание истории, унижение воинов Великой Отечественной и ветеранов труда. Тем, кто натравил народ на народ, на чьих руках кровь Карабаха и Цхинвали, Баку и Сумгаита, Тирасполя, Шуши, Вильнюса и Оша — всех без исключения горячих точек межэтнических схваток.

Отравив духовную ауру, они сделали нормой самое отвратительное — АПОЛОГИЮ ПРЕДАТЕЛЬСТВА.

Да, при Вас, именно при Вас, Михаил Сергеевич, ПРЕДАТЕЛЬСТВО СТАЛО НОРМОЙ. И не только в нашей обгаженной стране. Страшно признаться, но дело повернулось так, что вся страна, все мы волей-неволей стали. предателями по отношению к нашим друзьям и в бывшем социалистическом содружестве, и в арабском мире. А теперь вот и по отношению к братьям-славянам. Долго же нам придется искупать грехи, прежде чем проданные и преданные разберутся, что к чему, и простят невинным!". И вот какая странная закономерность наблюдается: чем хуже у нас дела, тем острее идет критика Сталина, обвинение его и некоего сталинизма, которого никогда в природе не существовало, во всех нынешних и завтрашних бедах, тупиках и провалах.

Уж тут-то Сталин совершенно ни при чем. Он, как я уже говорил, сделал все, что обещал народу, и нив чем его не обманул. Оставил страну сильной державой с завидным запасом энергии и золота. Лично не обогатился и родственников за счет государства не облагодетельствовал.

Отвечать же за развал великого государства, за разбазаривание золотого запаса должны те, кто пришел ему на смену.

Более того, осмелюсь заявить, что и в массовых репрессиях его особой вины нет, даже тогда, когда страдали невинные люди. Они, конечно, были, и в немалом числе.

Если и есть в чем его вина, то она в том, что после смерти В.И. Ленина он в силу ряда причин проявлял к номенклатуре определенную снисходительность, даже мягкость. В течение тринадцати лет пытался путем критики, убеждения, разными методами партийного, идейного воздействия "уговорить" советские и партийные номенклатурные кадры быть честными, не воровать, не двурушничать, не брать взяток, подбирать работников по деловым и моральным качествам, отвечать за порученное дело, развивать критику и самокритику, не окружать себя подхалимами, земляками и родственниками, соблюдать партийную дисциплину, самим строго выполнять принятые решения и требовать того же от подчиненных, не заниматься фракционной деятельностью, разрушающей партию, быть бдительными и не забывать о наличии капиталистического окружения.

Но номенклатура "кастовела" и наглела, живя по каким-то своим, кастовым законам, полагая, что она, как жена Цезаря, вне подозрений. Эти "особенности" были характерны для людей, к сожалению, и близкого Сталину окружения. Вот, например, что пишет в своих дневниках М.А. Сванидзе об Авеле Енукидзе, которого Пленум ЦК ВКП(б), состоявшийся 5–7 июня 1935 года, за политическое и бытовое разложение (а А. Енукидзе был тогда секретарем ЦИК) вывел из состава ЦК ВКП(б) и исключил из партии, 28 июня 1935 года:

"Потом (Сталин) спросил меня: "Довольна ли я, что Авель понес наказание", — и улыбнулся — он знал, как я его презирала всеми фибрами души за его разложение личное, за его желание разлагать всех вокруг себя.

Я сказала то, что думала. Сказала, что я не верила в то, что наше государство правовое, что у нас есть справедливость, что можно где-то найти правый суд (кроме ЦК, конечно, где всегда все правильно оценивалось), а теперь я счастлива, что нет этого гнезда разложения морали, нравов и быта. Авель, несомненно, сидя на такой должности, колоссально влиял на наш быт в течение 17 лет после революции. Будучи сам развратен и сластолюбив, он смрадил все вокруг себя — ему доставляло наслаждение сводничество, разлад семьи, обольщение девочек. Имея в своих руках все блага жизни, недостижимые для всех, в особенности в первые годы после революции, он использовал все это для личных грязных целей, покупая женщин и девушек. Тошно говорить и писать об этом, будучи эротически ненормальным и, очевидно, не стопроцентным мужчиной, он с каждым годом переходил на все более и более юных и, наконец, докатился до девочек 9- 11 лет, развращая их воображение, растлевая их, если не физически, то морально. Это фундамент всех безобразий, которые вокруг него происходили. Женщины, имеющие подходящих дочерей, владели всем, девочки за ненадобностью подсовывались другим мужчинам, более неустойчивым морально. В учреждение набирался штат только по половым признакам, нравившимся Авелю. Чтоб оправдать свой разврат, он готов был поощрять его во всем — шел широко навстречу мужу, бросавшему семью, детей, или просто сводил мужа с ненужной ему балериной, машинисткой, и пр. Чтоб не быть слишком на виду у партии, окружал себя беспартийными (аппарат, секретарши, друзья и знакомые из театрального мира). Под видом "доброго" благодетельствовал только тех, которые ему импонировали чувственно прямо или косвенно. Контрреволюция, которая развилась в его ведомстве, явилась прямым следствием всех его поступков — стоило ему поставить интересную девочку или женщину, и все можно было около его носа разделывать".

Вот уж не думаю, что Надежда, бывшая человеком строгих правил, стала бы защищать такого человека, как пишет об этом Светлана.

Может быть, Авеля Енукидзе тоже надо считать невинной жертвой диктатора?..

Многие, очень многие не выдержали испытание властью. Эти слуги народа в один прекрасный день почувствовали себя полновластными хозяевами, которым народ теперь должен прислуживать, они легко перешагивали через законы, через нравственность. Многие оказались не на уровне жестких профессиональных требований, удерживаясь на месте путем интриг, игр и заигрываний.

Глафира Блюхер в своих воспоминаниях приводит, на мой взгляд, один примечательный факт: "Летом 1936 года для инспектирования ОКДВА на Дальний Восток, в Хабаровск, приехал Ян Борисович Гамарник — заместитель председателя РВС СССР и начальник Политуправления РККА. Встречи были в штабе, в нашем доме Ян Борисович не был. Деловые отношения между ним и Блюхером не складывались. Василий Константинович был хмурым, резким, очень озабоченным. При отъезде Гамарника в Москву он, сказавшись больным, провожать высокого московского гостя и начальника не поехал, что выглядело демонстрацией со стороны Василия Константиновича по отношению к Я.Б. Гамарнику. Я переживала, наблюдала и молчала — значит, этот риск был нужен.

Несколько позже муж решил в дороге нагнать поезд, с которым уехал Гамарник. Видимо, Василий Константинович все рассчитал. Перед отъездом на вокзал он сказал мне:

— Все очень сложно, и я поеду и догоню Гамарника. Так нужно. А ты готовься к срочному отъезду из Хабаровска, по-видимому, мы скоро уедем. Посмотри, чтобы все необходимое у нас было в порядке. Задерживаться не буду. Пришлю телеграмму.

Мы условились: речь в телеграмме будет о Лиде (моя сестра, жившая в Симферополе). Если будет сообщено, что она приедет, — это будет означать, что мы в Хабаровске остаемся, если же не приедет — значит, мы уезжаем.

Телеграмму из Читы я получила: "Лида приедет".

Вскоре приехал муж, сумрачный, бремя тяжелых дум одолевало его. Не справившись с собою, он рассказал мне, что с Гамарником (встреча состоялась на пути ст. Бочкарево — Чита) был продолжительный разговор, в котором Я.Б. Гамарник предложил Василию Константиновичу убрать меня, как лицо подставное ("Объявим ее замешанной в шпионаже, тем самым обелим вас: молодая жена"). На что Василий Константинович ответил (привожу его слова дословно):

— Она не только мне жена, но и мать моего ребенка, и, пока я жив, ни один волос не упадет с ее головы.

И теперь все еще — спустя полвека! — вспоминая об этом инциденте, с щемящим душу чувством думаю о тех силах, о тех паутинных хитросплетениях политических интриг: КТО? КАК? — вынудил Я.Б. Гамарника поступиться даже самой элементарной гражданской порядочностью, предложить сотоварищу такое". И разве теперь не понятно, откуда взялись репрессии в армии? Ведь тот же Я.Б. Гамарник был тогда членом ЦК ВКП(б), с 1929 года возглавлял Политическое управление РККА, одновременно являясь заместителем наркома обороны и заместителем председателя Реввоенсовета СССР. В.К. Блюхер с 1929 года командовал Особой Дальневосточной армией, с 1934 года — кандидат в члены ЦК ВКП(б), в 1935 году стал одним из первых маршалов. Но на заслугах гражданской войны далеко не уедешь, наступили совсем иные времена в военных делах, и это показал один из не самых сильных военных эпизодов, разыгравшийся в 1938 году у озера Хасан, когда Блюхер оказался неспособным дать решительный отпор японским войскам.

И вряд ли у М.Н. Тухачевского и у его подельников были шансы на оправдательный приговор Особого присутствия, в состав которого входил В.К. Блюхер — ведь никто из обвиняемых, прости меня, Господи, не был ему ни женой, ни матерью ребенка.

К сожалению, в среде военного комсостава с избытком хватало интриг, доносов, наушничества.

Не могу не коснуться одной из публикаций последних лет — "Коротко о Сталине" Г.К. Жукова, глубоко уважаемого мною выдающегося советского военачальника. Предваряя эту публикацию, осуществленную в "Правде" от 20 января 1989 года, его дочь Мария Георгиевна пишет:

"Часто приходится сталкиваться с мнением людей старшего поколения о том, что теперешние публикации о Сталине и его преступлениях перед народом — выдумки нечистоплотных людей. Вот, мол, Жуков, который хорошо знал Сталина и работал с ним бок о бок во время войны, пишет в своих воспоминаниях совсем другое. Но они не учитывают, в какие годы писалась книга и в каком положении находился опальный маршал.

…Я знаю, что некоторые читатели встанут в позу, некоторые обидятся, а некоторые просто не поверят в подлинность этого материала. Но воля отца была такова — все, что он оставляет для истории, должно быть со временем опубликовано. Я выполняю оставленное мне завещание".

Я верю младшей дочери Георгия Константиновича, что это — подлинный материал, и благодарен ей за публикацию. Мне стало понятно, откуда взялись ссылки на некоторые негативные высказывания Жукова о Сталине, и вместе с тем я еще раз убедился, что оценка, данная мемуарам Г.К. Жукова "Воспоминания и размышления" В.Г. Комоловым, оказавшим помощь маршалу в подготовке этой книги к печати — "это честная книга", — вполне справедлива.

Мне трудно сказать, зачем Г.К. Жуков хранил этот материал в своем сейфе? Ради объективности? Не пришло время? А какое, собственно, время мешало этой публикации? После смерти Сталина всякое время для этого годилось, менялись только акценты критики, а суть оставалась все той же: во всех ошибках и провалах виноват один Сталин, а победы и успехи завоеваны коллективным руководством партии и народом под ее мудрым водительством. Были, правда, периоды умолчания и отдельные моменты, когда его имя называлось в связи с юбилеями Победы. И тем не менее Г.К. Жуков этот свой материал не опубликовал. Но вернемся к самому тексту. В нем говорится следующее.

Понимая, что он не военный человек, Сталин, ставший Верховным Главнокомандующим, предложил Жукову пост заместителя Верховного Главнокомандующего. Жуков пытался отговориться, ссылаясь на свой трудный характер, на что Сталин без обиняков сказал ему: "Обстановка угрожает гибелью стране, надо спасать Россию от врага любыми средствами, любыми жертвами. А что касается характеров — давайте подчиним их интересам Родины". И эту должность Жуков занимал до самого конца войны.

Трудные характеры не помешали этим людям в совместной успешной деятельности. Почти всю войну Жуков пользовался расположением и доверием Сталина, что помогало ему успешно осуществлять мероприятия по организации и проведению операций, а Сталин "после битвы на Курской дуге в целом неплохо разбирался в военных вопросах".

Но вот когда остались позади трудности и неудачи и замаячила Победа, Сталин, по мнению Жукова, стал интриговать и натравлять командующих друг на друга, а они, забыв уроки 1937 года, стали клепать и наушничать Сталину на своих товарищей. И "особенно этим в конце войны занимался маршал И.С. Конев".

"Расчет был здесь ясный, — считал тогда Г.К. Жуков. — Сталин хотел завершить блистательную победу над врагом под своим личным командованием, то есть повторить то, что сделал в 1813 году Александр I, отстранив Кутузова от главного командования и приняв на себя верховное командование с тем, чтобы прогарцевать на белом коне при въезде в Париж во главе русских доблестных войск, разгромивших армию Наполеона".

Печальная картина! Вот, оказывается, какие недоблестные мысли терзали наших полководцев на финише решающих битв, и они побуждали друг друга к действиям, отработанным в 1937 году. И вот уже вбит клин между Коневым и Жуковым, вот уже и между Жуковым и Рокоссовским нет "той сердечной, близкой товарищеской дружбы", которая была между ними долгие годы.

Но меня, как недоверчивого Фому, вдруг стали мучить сомнения. Откуда могла вообще возникнуть эта легенда о Сталине, хотевшем якобы сыграть роль Александра? Ведь этого в действительности не было, он даже не захотел прогарцевать на белом коне по Красной площади на знаменитом Параде Победы. И почему маршал решил повторить эту легенду спустя годы? Ведь статья эта явно не была написана в апреле или в мае 1945 года? Странно.

"Зная мою щепетильность, — пишет далее Жуков, — Сталин при проведении и последующих операций пытался неоднократно натравить меня на Конева, Рокоссовского и других, а их, в свою очередь, на меня. А.М. Василевскому он наговаривал на меня, а мне на Василевского. Но А.М. Василевский, весьма порядочный человек, не шел на провокации Сталина. Зачем это нужно было Сталину? Сейчас я думаю, что все это делалось умышленно, с целью разобщения дружного коллектива высшего командования Вооруженных Сил, которого без всяких оснований и только лишь по клеветническим наговорам Берия и Абакумова он стал бояться".

Теми же примерно словами — "животный страх", "смертельно запуганный Сталин" — маршал объясняет и репрессии против военных в 1937 году.

После войны Г.К. Жуков был назначен Главнокомандующим сухопутными войсками. У него начались конфликты с Н.А. Булганиным, министром обороны, которому присвоили звание маршала, по мысли Жукова, чтобы досадить ему.

"И чем дальше шло время, — пишет Георгий Константинович, — тем больше накапливалось горючего материала во взаимоотношениях с Булганиным и Сталиным.

Я чувствовал, что вокруг меня идет какая-то неблаговидная работа. И наконец разразилась для меня крупная неприятность".

Неприятность эта состояла в том, что Сталин собрал Главный Военный Совет (в его состав входил Г.К. Жуков), на который были приглашены все члены Политбюро, маршалы, генералы, а также Ф.И, Голиков, А.В. Хрулев.

С.М. Штеменко зачитал заявление на маршала Жукова от его бывшего адъютанта, подполковника Семочкина, и Главного маршала авиации А.А. Новикова, арестованных органами Госбезопасности.

В этом заявлении говорилось, что Жуков нелояльно относится к Сталину, считает, что в годы войны именно он вершил все дела, что будто Жуков вел разговоры, направленные против Сталина, что он якобы еще во время войны сколачивал вокруг себя группу недовольных генералов и офицеров и т. п. В итоге разбирательства Г.К. Жуков был снят с должности Главнокомандующего сухопутными войсками и направлен командовать войсками Одесского военного округа, а ближайший Пленум ЦК вывел его из своего состава.

Прервем на время изложение последующих событий, о которых повествуется в статье Г.К. Жукова, и зададим простенький вопрос: а кому все это было нужно? кому выгодно?

Георгий Константинович утверждает, что инициатором интриг еще во время войны был Сталин, которому надо было разобщить дружный коллектив высшего командования, чтобы прогарцевать на белом победном коне. Очень все это сомнительно, и я уже говорил выше о своем скептицизме, появившемся у меня в ходе чтения этой статьи. Стал бы Сталин заниматься пошлыми интригами, стравливанием командующих, когда еще шла напряженная битва, когда надо было решать множество важных государственных проблем, постоянно утрясать сложные взаимоотношения с союзниками? Он был человеком редкой целеустремленности, и тогда перед ним стояла одна задача — окончательно сокрушить врага, добить его в собственном логове. И естественно, он был заинтересован, как лидер страны, чтобы высшее военное командование было не разобщенным и погрязшим в интригах, а боеспособным, слаженно действующим.

И не надо было ему, как Александру I, добиваться должности главковерха, личного командования, он с первых дней войны и до ее последнего дня был Верховным Главнокомандующим. (Лет пять назад по нашему телевидению не раз показывали интереснейшее интервью с маршалом Г.К. Жуковым, которое у него брал в 70-е годы писатель КМ. Симонов. На один из вопросов о Сталине маршал ответил — взять на себя ответственность Верховного Главнокомандующего в воюющей стране — это очень мужественный поступок, вызывающий глубокое уважение.) И завершающую блистательную операцию заключительного этапа войны — Берлинскую — он поручил Георгию Константиновичу. И принял капитуляцию от поверженного врага маршал Г.К. Жуков, награжденный впоследствии орденом Победы. И принимал Парад Победы прославленный полководец Великой Отечественной маршал Г.К. Жуков. На белом коне.

Так кому же это все было выгодно?

Георгий Константинович практически сам об этом и пишет. В статье он говорит, что Берия и Абакумов продолжали фабриковать дело против Жукова. Хрущев впоследствии рассказывал маршалу, что Сталин якобы говорил Берия: "Не верю никому, чтобы Жуков мог пойти на это дело[24]. Я его хорошо знаю. Он человек прямолинейный, резкий и может в глаза любому сказать неприятность, но против ЦК он не пойдет".

Завершается "Коротко о Сталине" так: "И тогда Сталин не дал арестовать меня.

А когда арестовали самого Абакумова, то выяснилось, что он умышленно затевал всю эту историю, так же, как он творил их в мрачные 1937–1939 годы.

Абакумова расстреляли, а меня вновь на XIX съезде партии Сталин лично рекомендовал ввести в состав ЦК КПСС.

За все это неблагоприятное время Сталин нигде не сказал про меня ни одного плохого слова. И я был, конечно, благодарен ему за такую объективность".

Думаю, что истина кроется где-то здесь. Берия с его подручными совсем не нужны были тесные связи и взаимопонимание, установившееся в ходе войны между Сталиным и высшим военным командованием, этот блок ему был крайне опасен. И он пустил в ход сплетни и интриги, чтобы вбить клин между Сталиным и высшим командованием в целом, внести раздор в дружный коллектив высшего командования. Вполне достаточно было показать "сладенькую конфетку" славы победителя в войне, чтобы заставить некоторых полководцев клепать и наушничать друг на друга. Тут даже застенки не понадобились. К сожалению, не все оказались такими, как маршал А.М. Василевский.

А будь наши высокие военные чины подобны Василевскому, не было бы у нас и репрессий 1937–1938 годов.

И все-таки при всем при том, что маршал Г.К. Жуков был подвергнут жесткой критике на том коллективном обсуждении и затем понижен в должности, все это делалось не за его спиной, не в тайных канцеляриях и кулуарах, а открыто, в присутствии Георгия Константиновича. Быть может, в чем-то эта критика и была несправедлива, но она была высказана прямо в глаза и не носила уничижительного характера. Сам Г.К. Жуков говорил об этом так: "Сталин меня снимал, понижал в должности, но не унижал. И попробуй меня кто-нибудь при нем обидь — Сталин за меня бы голову оторвал".

На мой взгляд, статья "Коротко о Сталине" была написана где-то в промежутке между XX съездом партии и октябрьским Пленумом ЦК 1957 года. Как раз тогда началась "оттепель", борьба с последствиями культа личности Сталина. Н.С. Хрущев, сильно нуждавшийся в поддержке военных, решил опереться на Г.К. Жукова, еще в 1955 году последний был назначен министром обороны СССР. После XX съезда появилось немало публикаций, разного рода документов антисталинского характера. Заметки Г.К. Жукова в чем-то перекликаются с известным письмом Ф. Раскольникова Сталину, копия которого, по свидетельству младшей дочери маршала, лежала в его сейфе, рядом со статьей. На мой взгляд, в этой статье ощущается определенная заданность.

"Н.С. Хрущев использовал маршала "до дна", вместе с тем он провокационно культивировал в нем те черты, за которые потом при удобном случае снял его со всех постов. Об этом косвенно пишет Главнокомандующий ВМФ Н.Г. Кузнецов в материале "Наши отношения с Жуковым были поистине драматическими": "Жуков импонировал ему[25] грубостью и стремлением к единоличной власти. Но такие властолюбивые люди, как Жуков, опасны, если над ними нет сильной руки и авторитета".

Г.К. Жуков провел операцию по аресту Л.П. Берия на заседании Президиума ЦК, он же сыграл важнейшую роль в победе Никиты Сергеевича над "антипартийной группой Маленкова, Кагановича, Молотова, Первухина, Сабурова, Булганина и примкнувшего к ним Шепилова": за считанные часы под его руководством военно-транспортная авиация доставила в Москву на июльский Пленум ЦК КПСС 1957 года всех поддерживающих Хрущева членов ЦК, что и предопределило исход дела.

Однако после этого исторического события сильная и властная фигура Г.К. Жукова оказалась обременительной для Никиты Сергеевича. В октябре 1957 года он отправил маршала в Югославию, откуда тот вернулся простым туристом. Затем Г.К. Жуков под погромную критику и обвинения в бонапартизме был выведен на пленуме из состава Президиума ЦК КПСС, куда он был введен Хрущевым в 1956 году, и из состава ЦК КПСС.

Г.К. Жуков достойно пережил эту опалу, не сломался, многое, как мне кажется, переосмыслил, переоценил, до конца оставаясь верен присяге и имени коммуниста.

Он не стал публиковать "Коротко о Сталине" и принялся за подготовку своего серьезного и фундаментального труда "Воспоминания и размышления", отличающегося взвешенностью и объективностью, документальностью и аргументированностью. Портрет Сталина дан в этой книге достаточно достоверно.

Светлана читала эту книгу, когда жила у меня дома, и я потом обнаружил в ней множество ее пометок. Позже в ее "Книге для внучек" я нашел такие строчки: "Маршал Жуков в первом варианте своих мемуаров, выпущенных еще при его жизни, отдал дань способностям Сталина как крупного полководца и организатора. Портрет Сталина в мемуарах Жукова был в высшей степени положительным.

Оценивать лидеров такого крупного масштаба должны люди, хоть сколько-нибудь приближающиеся к такому масштабу сами, такие, как Черчилль, Рузвельт, де Голль. Для меня их оценки имеют значение. Мнениями же академиков, журналистов и писателей, никогда не являвшихся лидерами больших стран, я позволю себе пренебречь".

И я полностью согласен со Светланой. Позволю себе привести оценку Сталина, данную в свое время человеком, на собственном опыте познавшим, что такое Россия. Эти слова принадлежат А.Ф. Керенскому: "Великий человек. Двое таких было: Петр I и Он. Оба сделали Россию державой".

Приведу еще одно высказывание Светланы из "Книги для внучек", которое я также разделяю: "В условиях коллективного руководства, осуществляемого Политбюро ЦК, все до единого должны нести моральную ответственность за все дела партии. Коллективно была достигнута победа, коллективно был организован и осуществлял свои расправы ГУЛАГ. Я считаю партию ответственной за все, что приписывают сейчас одному лишь Сталину. Мое мнение разделяют многие. Это — не "защита", а историческая объективность".

Прошло более сорока лет после смерти Сталина, а я никак не забуду ту живую и непосредственную реакцию нашего народа на эту смерть. Сколько потом было руководителей страны, ушедших в небытие, а такой искренней печали и слез я больше не видел. И такого всеобщего уважения и любви не заслужил больше ни один лидер страны!

И хотя до сих пор над его могилой скрещиваются шпаги и сверкают клинки, многие исследователи пытаются разобраться в этом феномене, мне кажется, что спорить здесь нечего, все лежит на поверхности. Он был суров, но в главном справедлив, при нем страна стала могучей и великой державой, с которой считался весь мир, страна обрела стабильность и уверенность в будущем, а жизнь народа улучшалась из года в год, было покончено с безработицей, голодом и бескультурьем, в государстве была создана гарантированная и дееспособная система социальной защиты трудящихся, общество обладало огромной жизненной силой, опирающейся на осознанные задачи и объединяющие идейно-нравственные устои. Трудящиеся впервые получили возможность подняться на такой высокий уровень в своем интеллектуальном и духовном развитии, который никогда раньше им не был доступен.

Государственных деятелей любят и уважают в народе не за улыбку, рост или голос, а за результат. Результат его деятельности.

Заключение

В 1955 году за рубежом одним из русских эмигрантов-политологов, Александром Уайтом, была написана небольшая работа под названием "Русская политика самосохранения". Через два года она была опубликована, но не полностью, в парижском журнале "Грядущая Россия", а в 1959 году эту работу выпустила русская независимая газета "Голос Родины" (Мюнхен) и спустя двадцать пять лет, в 1984 году, ее переиздал в Америке журнал "Русское самосознание".

В советской печати опубликована лишь в 1991 году.

И сама работа, и даты ее публикаций весьма примечательны, но, пожалуй, только в наши дни полностью обнаружились скрытые в ней пружины. Статья-предупреждение оказалась провидческой и пророческой.

Если говорить коротко, то суть ее в следующем.

Запад, как мировая система под известной вывеской Мировой Демократии, всегда вожделенно мечтал распоряжаться Россией с ее богатейшими пространствами и природными ресурсами, главное его средство — финансовый контроль, с помощью которого Запад рассчитывал превратить Россию в свой собственный карман. Мировая Демократия, по мнению Александра Уайта, вначале благосклонно встретила приход к власти после революции 1917 года социал-демократов, одержимых идеей мировой коммунистической революции, полагая, что с их помощью она пристегнет Россию к своей колеснице.

Однако история распорядилась иначе. В "сталинский период" перед этими силами "внезапно закрылись все двери", благодаря "русскому коммунизму" они лишились "роли вершителей судеб: политики, финансов и экономики в одной из величайших империй мира.

Отсюда и вопли о "зле коммунизма", подхваченные и подлинными антикоммунистами, справедливо опасающимися интернационального ига. Отсюда и весь пресловутый "антикоммунизм" западных демократов, который вертится главным, образом вокруг этого, то есть экономического и финансового контроля. Русский коммунизм. лишил таким образом западных интернационалистов участия в водительстве в Советском Союзе".

Обладая, очевидно, острым политическим чутьем, Александр Уайт углядел еще только в первых ростках хрущевской "оттепели" возможную опасность. Он пишет: "Не менее самоочевидно и то, что намечающиеся сегодня в Советском Союзе трещины и либеральные сдвиги отнюдь не наш выигрыш, и радоваться им нам, русским. положительно не следует".

Несмотря на весь свой антикоммунизм, автор статьи, как патриот-государственник, считает, что Россия в лице СССР сохраняет свою независимость и государственную самостоятельность, ведя тяжелый поединок с объединенными силами Запада. Но если мир сохранится, то "благодаря преимуществам их централизованной власти и планированному хозяйству, то есть тому тоталитаризму, против которого американцы и ведут сейчас "антикоммунистический Крестовый поход", они сумеют использовать свои природные богатства и географическую выгодность себе во благо и будут независимы от пресловутого Запада.

Мировая Демократия, стремящаяся расправиться с великой державой, не скрывает, своих намерений "расчленить Россию". Удастся ли это? "Многое зависит, от успеха, — пишет Александр Уайт, — антикоммунистической акции Запада, которая должна расшатать Партию, а с ней Армию и Аппарат, и произвести в России те сдвиги, которые позволили бы нынешним интернационал-демократам Запада (наследникам Второго Интернационала) наложить руку на финансы, экономику и все природные богатства страны". Запад потом будет подавать этот свой успех как "освобождение" России от "ига" и "зла". "Но не следовало ли бы нам, русским, — ставит Уайт вопрос "ребром", — полюбопытствовать, пока не поздно, как дорого обойдутся все несомые им блага Российской Нации и Государству?

Какие именно сдвиги происходят сейчас в Партии, мало кто знает. Кто из советских вождей клонит к сговору с бывшими демократическими собратьями Запада, а кто в сторону самостоятельного Евро-Азиатского блока, тоже сказать трудно. Нельзя даже поручиться, что кто-то из них не пошел уже тайно на частичный сговор с Мировой Демократией, орудующей на Западе, и не предаст в один прекрасный день (после дворцового переворота) Россию со всеми ее ресурсами." После этого остается лишь заменить неугодные Западу "тоталитаризм и диктатуру" новым демократическим режимом, поставив свое правительство, состоящее из ставленников Мировой Демократии.

"Нет сомнения, что первым шагом такого правительства будет проведенное парламентским путем (сделать это весьма нетрудно) окончательное деление Советского Союза на "суверенные" и совершенно независимые малые государства, которые станут под покровительство ООН".

Напомню, что эти честные и ужасающие по своей предугаданной реальности предостережения были высказаны в 1955 году. В этот год была разгромлена "антипартийная группировка", шел процесс укрепления позиций Н.С. Хрущева, оттеснения, старых кадров и выдвижения новых, мыслящих более демократично, либерально, однако сомнений в избранном страной социалистическом курсе в руководстве партии и государства еще не наблюдалось.

Сорок лет страна выстаивала под напором экономического, финансового и идеологического пресса, переживала свои экономические и политические трудности, спады и подъемы, преодолела "славное" десятилетие и период под странным названием "застоя", но тем не менее шла вперед, развивалось ее производство, наука и культура. В 1983 году, когда Генеральным секретарем ЦК был Ю.В. Андропов, объем промышленного производства вырос на 4 процента против 2,9 процента в 1982 году, производительность труда повысилась на 3,5 процента, а национальный доход увеличился на 3,1 процента. А что сегодня?!

Триллионы долларов были затрачены, чтобы развалить СССР, но этого не удавалось, пока партия, являющаяся главной цементирующей силой советского общества и государства, оставалась верной своим принципам, пока внутри самого общества не была сформирована та роковая "пятая колонна", которая пошла на сговор с Мировой Демократией и, совершив отказ от социализма, предала великое содружество народов, созданное за 70 лет советской власти, разрушила СССР, распавшийся на "суверенные" государства, как это и было заложено в проекте Мировой Демократии.

Это крушение произошло на наших глазах за период так называемой перестройки.

Конечно, было бы опрометчиво и необъективно не увидеть того факта, что усилия по развалу страны и свертыванию ее социалистического курса предпринимались на всем протяжении существования советской власти. Об этом, по сути дела, и ведется рассказ в данной книге. Менялась тактика, средства, направления удара, но суть оставалась неизменной. В наиболее жесткой форме этот накал борьбы происходил во времена Сталина. И наиболее жесткий, сокрушительный отпор врагам страны и социализма был дан именно в те же времена. Но мало кто тогда осознавал, что это была беспощадная геополитическая, схватка, которая решающим образом влияла на общественное развитие всей планеты. Поэтому имя Сталина и его дело принадлежат всемирной истории. Ненависть Мировой Демократии к Сталину вполне понятна. Так же, как и вполне понятно, что "развенчание Сталина", так называемого сталинизма стали главными задачами всех, кто занимался развалом нашей страны, ликвидацией социализма. Понадобился горький опыт перестройки и превращения СССР в бывший, чтобы эту истину поняли честные советские люди и честные коммунисты.

К сожалению, нашему верховному руководителю Н.С. Хрущеву не хватило ума, культуры, образованности, чтобы объявленный им курс на ликвидацию ошибок и недостатков прошлого, последствий культа личности Сталина провести на грамотном и достойном уровне. Лучшего подарка для врагов социализма, чем его доклад на XX съезде КПСС, трудно и вообразить. Хрущев начисто забыл то, что он сказал о Сталине в 1939 году: "Трудящиеся всего мира будут писать и говорить о нем с любовью и благодарностью.

Враги трудящихся будут писать и говорить о нем со злобной пеной у рта".

А вторым таким подарком, был Горбачев с его перестройкой.

Может быть, кто-то и будет оспаривать мое суждение, но я вижу некоторые нити, которые внутренне связывают эти два события: XX съезд и перестройку в их негативном узле. Ведь все основные концепции западных советологов, их критика социализма, их версии по поводу нашей истории начинают свой отсчет со времен XX съезда, все эти заготовки опирались на хрущевский доклад, потом они дополнялись, углублялись, отшлифовывались, но фундамент был все тот же. А во второй половине 80-х годов весь этот недюжинный антисоветский идейный багаж был озвучен с помощью СМИ нашими прорабами перестройки, заложен миной под партию, Союз. И. взят на вооружение в верхах партии, внутри которой вдруг стал созревать антикоммунизм.

Именно в период перестройки критика Сталина, сталинизма достигла своего апогея, начата она была известными зачернителями "белых пятен" нашей истории Ю. Афансьевым и Д. Волкогоновым, но в основе их малярства были все те же западные источники.

Любопытный финт сделал М.С. Горбачев. В своем докладе, посвященном 70-летию Октября, он признал правильной всю политику партии и государства, проводимую за эти семь десятилетий, а вину за допущенные ошибки, прошлые, настоящие и будущие, возложил на одного Сталина, уже более тридцати лет лежащего в гробу. А затем, объявив "гласность" и "плюрализм" (при Хрущеве это называлось "оттепелью"), спустил с цепи свору борзописцев.

На головы доверчивых и неподготовленных наших читателей был вылит целый океан антисталинских помоев. Одна чудовищная ложь сменялась другой, еще более мерзкой. Действовали совсем по-геббельсовски: чем больше ложь, тем больше она вызывает доверия.

Чего мы только не "узнали" о Сталине! И что он был провокатором царской охранки по кличке "Фикус", и что он скрывал "завещание" Ленина, что он убил Кирова и свою жену и вообще это был отвратительный карлик с толстыми пальцами. Правда, все эти злобные измышлизмы потом же были опровергнуты, но дело было сделано: образ монстра слеплен и пущен для "народного потребления". Тут, правда, осечка вышла, народ-то у нас не дурак, умеет разбираться, что к чему и для чего, а уж когда гайдаровские реформы поставили его на грань нищеты, да еще вопреки его воле разрушен СССР, стало ясно видно, в кого метил этот антисталинизм.

Конечно, в нашей семье вся эта антисталинская вакханалия вызывала возмущение и протест. Но сколько я ни давал интервью на эту тему, меня нигде не публиковали, несмотря на полный разгул гласности и плюрализма. Особенно ранила сердце ложь о Надежде, Кирове. Я уже выше писал об этом, но здесь еще раз коснусь гнусной сплетни о причастности Сталина к убийству Кирова, хотя сегодня и доказано, что это ложь. Напомню, что моя мать и тетя Женя были у Сталина в тот самый момент, когда ему сообщили об убийстве Сергея Мироновича. Их просто потрясла его реакция: "Сталин весь почернел, услышав об этом. Он был в таком угнетенном, скорбном состоянии, в каком мы его ни до этой трагедии, ни после никогда больше не видели".

Вот еще одно свидетельство: запись в дневнике М.А. Сванидзе (декабрь 1934 года): "9-го вечером пошли, в Кремль — я, Ал. и Женя Аллил(уева). Потом встретили Власика (личн. комендант Иосифа), и это дало нам надежду, что И. дома. Застали его только что севшим за свой скромный обед.

Нюра была уже там. Мы все пошли в столовую.

И. был, как всегда, мил. Он осунулся, побледнел, в глазах его скрытое страдание. Он улыбается, смеется, шутит, но все равно у меня ныло сердце смотреть на него. Он очень страдает. Павлуша Аллил(уев) был у него за городом в первые дни после смерти Кирова — и они сидели вдвоем с Иос(ифом) в столовой. Иосиф подпер голову рукой (никогда я его не видела в такой позе) и сказал: "Осиротел я совсем".

Павлуша говорит, что это было так трогательно, что он кинулся его целовать.

Как ужасно быть свидетелем минутной слабости такого большого человека — настоящего непобедимого орла. Иосиф говорил Павлуше, что Киров ухаживал за ним как за ребенком. Конечно, после Надиной трагической смерти это был самый близкий человек, который сумел подойти к И. сердечно, просто и дать ему недостающее тепло и уют. Мы все как-то всегда стесняемся лишний раз зайти, поговорить, посмотреть на него".

Уж не потому ли этот "секретный" дневник сорок лет лежал под спудом, что в нем опровергается таким образом версия о причастности Сталина к убийству Кирова?..

4 июня 1994 года "Правда", публикуя интервью с А.Т. Рыбиным, бывшим охранником И.В. Сталина, привела и такое его интересное свидетельство. Говоря об изменениях, которые произошли в Сталине с началом войны, А.Т. Рыбин говорит: "Он как-то враз почернел, осунулся, стали особо выделяться оспины. До этого таким мы его видели только раз — у гроба Кирова, гибель которого Иосиф Виссарионович переживал тяжелейше".

Как видим, совпадение впечатлений разных людей почти дословное.

Кстати, А.Т. Рыбин же рассказывал, что во время работы XVII съезда партии Сергей Миронович жил на даче Сталина, спал у него на кровати, а сам Сталин спал у себя, в кабинете на диване.

В те же 50 — 60-е годы в обширной советологической литературе уже была разработана и запущена в "научный" оборот идея о противопоставлении Бухарина Сталину.

Наиболее известный американский бухариновед С. Коэн еще в 1972 году предсказывал "Взгляды Бухарина займут господствующее положение в кругах советских историков". Это действительно произошло в период горбачевской перестройки, когда фигуру этого "любимца партии" стали поднимать как образец партийного лидера и противопоставлять диктатору Сталину. Руководствуясь отнюдь не желанием создать исторически достоверный образ, а желанием подогнать изображение Бухарина под образ борца за перестройку 80-х годов, некоторые авторы столь далеко ушли в своих конструкциях новой иконы, что стали сравнивать Николая Ивановича с. Христом, который вел борьбу с Сатаной, то есть Сталиным (см. статью Э. Вериго и М. Капустина "Гибель и воскресение Николая Бухарина" в газете "Советская культура" от 6 октября 1988 года).

Но вот были опубликованы труды Н.И. Бухарина, и икона сразу потускнела и разрушилась. Альтернатива оказалась и несостоятельной и опасной для страны и ее народа. Бухарин еще в 1918–1920 годах обосновывал необходимость репрессий и вынашивал чудовищный план "революционной" партизанской войны, и в последующие годы убежденно доказывал пользу методов принуждения и расстрелов для "выработки человеческого материала" нового развивающегося общества. А что касается культа, то культ личности Бухарина мог бы установиться гораздо раньше сталинского, да и по масштабам был бы грандиознее, у него был свой "легион", который пропагандировал идеи "бухаринизма" и возвеличивал его личность, называя его "стальным" и "железным" вождем еще в 20-е годы. Этот "легион", сложившийся к началу борьбы Бухарина со Сталиным в 1928 году, вырос на основе монополии Бухарина на политико-просветительскую работу — через руководство "Правдой" — и "школы Бухарина", состоящей из выпускников Института красной профессуры (Л. Стецкий, А. Айхенвальд, Д. Розит, Е. Гольденберг, Е. Цейтлин, Д. Марецкий, А. Зайцев и другие).

Но главная сшибка Бухарина со Сталиным была в вопросе о судьбах России. Для Бухарина Россия — это "нация Обломовых", с "рабским", "азиатским" прошлым, которая не представляла самоценности, а была своеобразным топливом для разжигания пожара мировой революции, он клеймил "национал-большевизм" как отступничество. В этом Бухарин недалеко ушел от Троцкого с его гибельной теорией перманентной революции.

Сталин еще в 1930 году ставит задачу покончить с пропагандой, унижающей достоинство русского народа. В письме поэту Д. Бедному, находившемуся под явным влиянием "легиона", он писал: "Весь мир признает теперь, что центр революционного движения переместился из Западной Европы в Россию. Революционные рабочие всех стран единодушно рукоплещут советскому рабочему классу. Все это вселяет (и не может не вселять!) в сердца русских рабочих чувство революционной национальной гордости, способное двигать горами, способное творить чудеса. А вы? Вместо того, чтобы осмыслить этот величайший в истории революции процесс. стали провозглашать на весь мир, что Россия в прошлом представляла сосуд мерзости и запустения. что "лень" и стремление "сидеть на печке" является чуть ли не национальной чертой русских вообще, а значит и — русских рабочих, которые, проделав Октябрьскую революцию, конечно, не перестали быть русскими".

Осуществляя этот курс, Сталин поставил задачу создания сильной советской державы, способной развиваться с опорой на собственные силы и быть независимой от Запада. Эта задача выдвигалась на первый и решающий план, оттеснив все другие на более второстепенные позиции.

История доказала правоту Сталина. И Бухарин с его эклектическим теоретическим багажом и левым экстремизмом не мог быть альтернативой Сталину. Самое интересное, что сами лидеры оппозиции признавали Сталина как единственного руководителя, способного всех сплотить. Один из информаторов Троцкого писал ему в 1933 году: "Они[26] все говорят о ненависти к Сталину. Но часто добавляют: "Если бы не он. все бы развалилось на части. Именно он держит все вместе".

Конечно, Сталин — фигура чрезвычайно сложная и противоречивая. Его феномен остается одной из загадок XX века. Но это, безусловно, выдающийся лидер всемирного масштаба, глубоко осознавший национальные интересы своей страны и не жалевший ни себя, ни других ради их защиты.

Я часто вспоминаю слова М.А. Шолохова. Когда его спрашивали, был ли культ Сталина, он отвечал: "Да, культ был, но была и личность!"

О различных альтернативах Сталину написано немало и все в сослагательном, естественно, наклонении, но мало кто задает честный вопрос — а была ли альтернатива у самого Сталина, был ли у него выбор?

В 1917 году народ сделал свой выбор в пользу Октября. И вовсе не "грабь награбленное" было практическим лозунгом того времени, в Октябре произошло очередное перераспределение национального богатства в пользу — впервые за всю историю человечества! — большинства населения — трудящихся. Этот выбор народ отстоял и закрепил в ходе кровопролитной гражданской войны. Но он, этот выбор в гражданской (а вовсе не победа — побед в таких войнах не бывает) толкнул Россию в очень узкий коридор", — полагает С. Кара-Мурза. И я с ним солидарен. Этот "узкий коридор" диктовал и определенные, вполне ограниченные возможности Сталина. Я бы еще добавил, что "этот узкий коридор" вытекал не только из событий 1917–1921 годов, но из всей истории России, которая всегда испытывала посягательства чужестранцев на свои богатства и вынуждена была вести оборонительные войны, нередко кончавшиеся расширением ее границ. В редких случаях она имела счастливую передышку в двадцать лет!

Эти трудные внешние условия развивали в народе чувство патриотизма, которое проявилось и после Октября, вспомним знаменитое крестьянское обращение к Ленину — не отдавайте Россию в концессию, — эти же неблагоприятные условия требовали централизованной власти, твердой воли; традиции народного вече, выборности волей-неволей загонялись вовнутрь.

Об этом также нельзя забывать.

Но, несмотря на этот "узкий коридор", в 30—40-е годы были достигнуты качественные рубежи, выдвинувшие страну на второе место в мире.

И еще один штрих. Сталин, конечно, не питал иллюзий относительно своей деятельности, тех методов и форм борьбы, которые пришлось применять для решения сложных государственных задач. Несколько лет назад съемочная группа Агентства печати "Новости" (АНН) снимала фильм о Псковско-Печерском монастыре и провела там около недели. В ходе работы сотрудники АНН постоянно общались с монашеской братией, сдружились с ней. Как-то монахи рассказали им, что Сталин был последним нашим руководителем, который незадолго до своей смерти посетил одного из иерархов Православной церкви и исповедовался, в своих грехах. Узнав об этом факте, Н.С. Хрущев пытался дознаться у иерарха, в чем именно каялся Сталин, но иерарх тайну исповеди выдать отказался, что повлекло за собой немалые для него неприятности.

Хочу еще раз отметить, что страна наша в послеоктябрьский период не пошла в своем развитии по модели Запада с курсом на потребительское общество и спасла многообразие цивилизаций и культур, переломив гибельную для планеты экспансию "мирового порядка", о котором я писал в начале этого Заключения. Ориентация на социализм диктовала необходимость добиваться постепенного повышения материальных, культурных и духовных запросов трудящихся на основе известного тезиса — от каждого по способностям, каждому по труду. Причем общество добивалось решения этой сложной задачи не для отдельных социальных групп, а всех слоев населения, для всего народа. Преимущество отдавалось развитию духовно-нравственных начал и в человеке, таким его высшим чертам, как коллективизм, соборность, солидарность с угнетенными, дружба народов, обеспечению равных возможностей в овладении знаниями, культурой, наукой, доступности всех духовных ценностей. Поэтому государство выступало главным гарантом развития Науки, Образования, культуры и Медицины.

Этот акцент на духовность, коллективность в своем главном значении отвечал российскому генотипу, который всегда отличался своей самобытностью и устойчивостью.

Не потому ли мы наблюдаем взлет культуры, науки в период 30–40—50-х годов, рост образованности. А каких гигантов вырастила эпоха во всех сферах — народном хозяйстве, управлении государственными и общественными делами, в науке, литературе, искусстве! Назовем хотя бы некоторых: Д.Ф. Устинов, Л.Н. Косыгин, Н.А. Вознесенский, Б Л. Ванников, А.И. Шахурин, М. В. Хруничев, B.П. Челомей, С.П. Королев, Ю.А. Победоносцев, А.С. Яковлев, М.К. Тихонравов, М.А. Шолохов, И.Ф. Тевосян, В.А. Малышев, Б.С. Стечкин, А.П. Довженко, И.Д. Шадр, М.И, Ромм, И.В. Курчатов, И.Я. Лихачев, Л.Л. Туполев, C.В. Ильюшин и другие.

В 60-е годы вместе с курсом на реформы к нам в страну был заброшен вирус "потребительства", который вскормил холуйствующую элиту, владеющую "капиталом знаний", она и возжелала буржуазной благодати. Эти шестидесятники, ставшие советниками, помощниками, зав. кафедрами, диссертантами, журналистами, полностью развернулись в благодатном омуте перестройки, они-то приложили руку к повороту руля в сторону капитализации и суверенизации России, развалу СССР.

Сегодня они не скрывают этой своей разрушительной работы и воздают хвалу Н.С. Хрущеву. Известный демократ и борец со "сталинизмом" Г.Л. Попов в апреле 1994 года заявил: "Хрущев — дальний родственник наших преобразований", а идейный наставник нынешних "демократов" А.Н. Яковлев назвал его "большевистским Александром II", предтечей современного "духовного прорыва". Бывшие шестидесятники пытаются доказать, что Н.С. Хрущев был утопистом, который надеялся реформировать, по сути дела, переформируемую систему социализма.

Но я думаю, что сам Н.С. Хрущев от такого родства бы отказался. При всех своих недостатках и ошибках он был предан идеям социализма и был убежден, что всей своей деятельностью укрепляет, этот строй, двигая советское государство по пути созидания.

Его бедой было непонимание того принципиального факта, что наше общество надо было поднимать на качественно новую ступень.

Я уже говорил о том, что на протяжении нескольких десятилетий партия оказалась невооруженной четко разработанной теорией социализма и коммунизма. Ее программы оказались несостоятельными. Строго говоря, не удалось реализовать главное преимущество новой системы, которое состоит в сознательной деятельности партии, призванной на научной основе строить социализм, сплачивая весь народ на решение этой исторической задачи. Мы же на протяжении сорока лет шли путем проб и ошибок, что для социализма смерти подобно.

Начнем с того, что такое занятие очень дорогостоящее. Неверный или пустопорожний шаг, совершенный в масштабах государства, сразу ударяет по народному благосостоянию, общему госбюджету. Вспомним "славное десятилетие" Н.С. Хрущева. Что-то я не заметил, чтобы "новые историки" подсчитали, во что обошлись нашему обществу вереница реорганизаций и новаций вроде кукурузной и целинной эпопей, создание и затем ликвидация совнархозов, "химизация всей страны", ликвидация МТС. Я не говорю уж даже о том, что ликвидация МТС и закупка колхозами всей находившейся в них техники ударила по союзу рабочих и крестьян, в основе которого, как известно, лежит паритет цен на промышленную и сельскохозяйственную продукцию. И чем дальше мы шли путем проб и ошибок, тем тяжелее и масштабнее оказывались социальные последствия этого блуждания в потемках, тем дальше мы отходили от задач строительства социализма.

Давайте порассуждаем. Как известно, между капитализмом и социализмом лежит переходный период, который Маркс называл "грубым коммунизмом", а Ленин — "социализмом в известном смысле". Цель этого периода — создание политических и экономических предпосылок для перехода к социализму. По своей политической сущности, это общество не может быть не чем иным, как только диктатурой пролетариата. Или, иначе говоря, государственно-монополистическим социализмом. Ленин такое состояние общества называл образно — "преддверием" в социализм.[27]

По своим временным рамкам и внутреннему содержанию этот переходный период практически совпал со временем Сталина. И задачи свои этот лидер выполнил с честью.

Говорить о каких-то деформациях социализма во времена Сталина нелепо и неграмотно. Образно говоря, он был занят самой "черной", "черновой", самой неблагодарной работой — рыл котлован, готовил фундамент под возведение здания социализма. И нужно по справедливости отметить, что он оставил сильное, динамичное общество, которое по своим производительным силам не уступало развитым капиталистическим странам, была создана, как мы уже отмечали, целая система социальной зашиты трудящихся, равной которой тогда мир не знал, по своему уровню нравственности, уровню духовного развития, социальной защищенности и уверенности в будущем советские люди были на голову выше, чем в любой какой-либо стране.

Поэтому без "реабилитации" Сталина, как руководителя партии и государства, нельзя по достоинству оценить наше прошлое, тот его переходный период, который по праву назван "великой эпохой".

Не игнорируя классовые методы в социалистическом строительстве, Сталин чутко учитывал психологию русского народа, национально-исторические традиции и особенности России, ее национально-государственные интересы. Он созидал, по меткому выражению Юрия Белова, державный социализм.

Итак, государственно-монополистический социализм, или "социализм в известном смысле" был построен к середине 50-х годов, причем столь успешно, что созданный внутренний потенциал этого общества давал мощный импульс ускорения на многие годы.

Вот теперь-то и вставала реально задача строительства собственно социализма. Преддверие сооружено, надо было открыть дверь в социализм.

К сожалению, эту качественно новую задачу реально не осознали ни партия, ни ее руководство, начиная с Н.С. Хрущева, и вместо перехода к социализму мы стали десятилетиями топтаться на том же рубеже, все так же роя тот же котлован. "Государственно-монополистический социализм" перезревал, перезревал и перезревал.

Вместо того чтобы перейти от госсоциализма к многоукладной экономике, на более высокое качество жизни, обеспечить переход от диктатуры рабочего класса к народовластию и самоуправлению, демократизировать партийную жизнь, систему партруководства, мы продолжали катиться по экстенсивному пути, неизбежно создавая кризисные ситуации. А между тем горе-теоретики — обществоведы, заняв видные места в партийном аппарате, вместо разработки теории социализма и коммунизма развили бурную деятельность. по замене одних лозунгов другими. С партийной съездовской трибуны было объявлено о полной и окончательной победе социализма.

Этот шаг был губительным во всех отношениях. Во-первых, это был чистейший обман, который только мог плодить разочарование народа в социализме. Во-вторых, он разоружал, партию и вел ее дальше по пути проб и ошибок, что лишь отдаляло строительство реального социализма. А в-третьих, мы вынуждены были, следовательно, и дальше рыть все тот же котлован, тиражировать "социализм в известном смысле".

Принятие новой Программы КПСС все эти моменты усугубило. Появились признаки заболевания самого партийного организма. Партия росла количественно, но качественных изменений не наблюдалось. В ее ряды все шире вливались карьеристы и приспособленцы, норовя занять престижные места в ее аппарате. Набирала силу власть аппарата, которая примерно с середины 70-х годов стала подминать под себя партию и ее представительные органы. Диктат аппарата особенно губительно сказался на идейной жизни и партии и всего советского общества.

Справедливости ради надо отметить, что в 60-е годы все же в партии, ее руководстве давали отпор некоторым негативным новациям. Н.С. Хрущев, решив поэкспериментировать над партией, разделил ее на сельскую и промышленную. Это привело к разбуханию партийного аппарата и лишило партию дееспособности. Эксперимент оказался с худшими последствиями, чем неудача с совнархозами, и результат его привел к более жестким решениям:

Н.С. Хрущев на октябрьском (1964 года) Пленуме ЦК КПСС был снят со всех своих постов. Правда, под занавес своей карьеры он успел улучшить наши отношения с Югославией и поссориться с великим соседом Китаем, что ухудшило наше положение на многие годы "Славное десятилетие" закончилось бесславно. Мне кажется, что ложь, положенная у изголовья карьеры Хрущева, бумерангом ударила по ее создателю и продолжила порочную традицию игры на костях предшественника.

Я не затронул еще одну больную точку — события в Новочеркасске в июне 1962 года, спровоцированные повышением цен на основные продукты питания. Гегемон, решивший сказать свое слово протеста, был жестоко подавлен военной силой. Впервые армия была брошена против народа, надолго запятнав свою честь и авторитет. Между авангардом рабочего класса — партией и ее лидерами — и рабочей массой пролегла черная тень.

Конечно, за кровавые июньские события, несет ответственность не один Хрущев, помимо него, здесь был свой "совет в Филях" в лице А.И. Микояна, А.П. Кириленко, Ф.Р. Козлова, А.Н. Шелепина, Р.Я. Малиновского.

В 80—90-е годы этот пробный опыт будет умножен и значительно превзойден.

С приходом к власти в качестве генсека Л.И. Брежнева появились новые надежды, начались реформы Л.Н. Косыгина, влившие на время в советскую экономику свежие силы, начались поиски новых стимулов к труду, к повышению благосостояния народа, росту национального благосостояния, расширению роли науки. Термин НТР — научно-техническая революция — постоянно мелькал на партийных съездах и в прессе. Но. Но все эти реформаторские новации были в русле все того же взгляда, что социализм построен и надлежит его только совершенствовать, поэтому вслед за этим хрущевским открытием последовала разработка доктрины о "развитом социализме", но на практике мы так и не перешагнули достигнутый рубеж 30-х годов.

Вот только время работало уже против нас. Со второй половины 70-х годов мы с неизбежностью вползли в "застой". В рамках государственно-монополистического социализма все труднее и труднее было наращивать объемы производства, нести огромное бремя оборонных расходов в условиях продолжающейся "холодной войны", повышать народное благосостояние. И все это — на той же старой основе экстенсивного развития. Мы грызли собственный фундамент.

А рядом с нами жил и развивался наш антипод — система капитализма, которая с послевоенных лет претерпела большие изменения, но по-прежнему вела с нами борьбу. Это противостояние вылилось в соревнование за преимущество "своего" образа жизни, качества жизни.

Я уже говорил, что нашими потенциальными преимуществами воспользовались и более грамотно распорядились наши супротивники. Еще со времен великого экономического кризиса 1929–1933 годов западное общество стало применять плановые начала, опираться на научно разработанные экономические модели, на определенное регулирование экономических процессов. Наличие мировой социалистической системы, при всей условности этого термина, заставило ведущие государства Запада пойти на внедрение у себя многих элементов социальной защиты трудящихся. Весьма интересные превращения испытывает вековечная основа капитала — частная собственность: финансовая элита руками государства и транснациональных корпораций прибирает ее к своим рукам, частная собственность трансформируется в корпоративную. А нас сейчас тащат назад, в пещеры, возрождая частную собственность времен до великой депрессии!

Финансово-корпоративная элита сегодня жиреет за счет нещадной нецивилизованной эксплуатации "третьего мира", который выступает в этом плане как совокупный пролетариат. И вот за счет этой эксплуатации "третьего мира" имеет возможность не просто подкармливать население своих стран, а создать достаточно высокий жизненный уровень для большинства населения. И подкармливать наших "интеллектуалов", которые еще вчера твердили о наших преимуществах, а сегодня поют Лазаря миру капитала, западному образу жизни.

"Застой" тяжел тем, что засасывает, как болото. Ю.В. Андропов, дерзнувший вытащить страну из этого болота, в 1983 году пытался на морально-партийной основе стимулировать творческую мысль наших ученых. Тогда-то и обозначился, хотя с опозданием на целых тридцать лет, вопрос вопросов: кто мы такие и где находимся? Но кукушка уже прокуковала, не отведя времени на разработку ответа, да и теоретическая мысль нашего гуманитарного ученого корпуса оказалась худосочной, догматической и плоской, как ржавая селедка.

Но вот зашелестел апрельский ветер 1985 года. Как оказалось — с данайских берегов.

М.С. Горбачев начал свою перестройку с того вопроса, который был обозначен еще во времена Андропова. Стране был дан вновь шанс — сделать наконец реальный шаг к реальному социализму. Он был выстрадан народом сорокалетним поиском новых путей, напрягом в "холодной войне" и твердой верой в возможности социализма. СССР еще был державой с единым народнохозяйственным комплексом, не уступающим по своему потенциалу развитым элитным странам. По данным ежегодного статистического справочника, который готовит американское ЦРУ, уровень промышленного производства в Советском Союзе к середине 80-х годов на душу населения почти втрое превышал средний мировой уровень. За все годы Советской власти промышленность в СССР развивалась в шесть раз быстрее, чем в остальном мире. И это при всем при том, что действовали сдерживающие тормоза, так как нам не удалось внедрить ту систему управления экономикой, которая давала бы простор для жизни социалистического организма, повышения качества труда, для такого роста производительности труда, который позволил, выйти на социалистические рубежи по уровню жизни, образу жизни.

Даже в годы "застоя" мы еще шли вперед, а не пятились, как рак, назад. За 1981–1985 годы валовой национальный продукт СССР возрос на 20 процентов, а в США — на 14, Франции и Италии — на 8, ФРГ — на 6 процентов. И только Япония, которая многое позаимствовала у нас, но использовала это с умной головой, дала рост на 21 процент.

А далее началась народная драма, обернувшаяся трагедией. А. Пригарин говорит о трех актах этой трагедии:

"Акт первый — разрушение системы управления народным хозяйством (1987–1991 гг.). Результат — абсолютное сокращение национального дохода на треть. С учетом некоторого роста в США он составляет, уже не 55,3 проц., а только 30,8 проц. от национального дохода США.

Акт второй — расчленение Советского Союза. Его преемником становится Российская Федерация, чуть больше половины страны. Результат — национальный доход России уже только 17,2 проц. от американского.

Акт третий — тотальный кризис всех отраслей народного хозяйства в 1992 году. Результат — падение национального дохода минимум еще на 20 процентов".

В последующие годы все эти показатели еще ухудшились. То, что создавалось десятилетиями, было пущено под откос. Наиболее растерзанным оказалось производство. Это просто погром. Если 1989 год взять за исходный (100 процентов), то в 1993 году промышленность в целом составила лишь 72 процента от 1989 года, а в 1994 году — всего 59 процентов. Произведенный национальный доход в 1993 году составил лишь 59 процентов к 1989 году (по данным Института экономики РАН). По официальным данным, падение производства составило 41 процент, а по неофициальным (обычно более точным) 50–55 процентов. Любое государство уже бы рухнуло замертво!

Таков оказался результат реставрации частно-рыночной системы. Но его главный итог — падение жизненного уровня народа. Только в 1992 году падение реальных доходов населения, по данным Минэкономики, составило 30 процентов, а на деле — 40!

За короткий период произошло резкое расслоение населения. У нас теперь появились богатые, сверхбогатые, среднебогатые, бедные и совсем бедные — нищие. Но обедневшие составляют большинство — примерно 80 процентов населения, причем 35–40 процентов из них имеют доходы ниже прожиточного минимума.

Но вначале было Слово, В 1985–1990 годах в стране была создана широкая идеологическая база, обеспечившая развал СССР, отказ от социализма и реставрацию частнособственнических отношений. Я уже касался этих проблем. Парадокс состоял в том, что именно в партии вызрели силы и средства для этой масштабной антисоциалистической и антинародной диверсии. Потому-то народ не сразу разобрался в этом предательстве и коварстве. Ведь весь этот идеологический процесс шел под знаком "больше социализма, больше демократии".

А началось все с демонтажа прошлого, с его, до неприличия, погромной критики. СССР был назван "империей зла" в противовес "доброму" Западу с его общечеловеческими ценностями, с которого нам, как пионерам, надлежит брать пример. Социализм был приравнен к тоталитаризму, а партия отнесена к административно-командной бюрократии, душившей все живое и прогрессивное. Общественная собственность объявлена изжившей себя, как ничейная, а плановая система — реакционной. Все десятилетия Советской власти оказались длинным путем в тупик, дорогой в никуда. Отсюда — вперед к светлому капиталистическому будущему. И Б.Н. Ельцин одним из первых "снял свой красный пиджак".

Я не буду касаться деталей. Об этом написано уже немало книг с серьезным анализом и убедительными фактами. Замечу еще раз, что перестройка началась с объявления курса по исправлению социализма от сталинских деформаций, что, по железной логике вещей, не могло не привести к демонтажу социализма, погрому СССР. Все шло по заранее и не у нас спланированной цепочке: Сталин — Партия — Ленин — СССР, а упакованные в один пакет основные звенья этой цепочки означали только одно — демонтаж социализма, демонтаж тысячелетней российской державы.

Сокрушительный удар был нанесен по партии, причем внешне он выглядел как борьба за демократизацию партии, ее обновление и укрепление.

Сложность проблемы состояла в том, что партия, начав перестройку под знаком кардинального обновления и укрепления социализма, перехода к новому качеству развития, оказалась дезориентированной по существу. Кроме впечатляющего, но эмоционального утверждения: "Так дальше жить нельзя", никакой конкретной программы не было. Л.С. Черняев, помощник М.С. Горбачева, весной 1989 года записывает в своем дневнике: "Концепции — к чему именно идти — нет".

Для партии, тем более коммунистической, такое состояние катастрофично, но она еще этого не понимала, со смятением внимая зигзагам "нового мышления" своего генсека, который, как впоследствии выявилось, уже прощался со своими марксистско-ленинскими убеждениями и "дрейфовал" в сторону берега под названием, современный капитализм под буржуазным, социал-демократическим соусом.

Передача средств массовой информации (благодаря стараниям главного партийного идеолога Л.Н. Яковлева) антисоциалистическим силам предопределила печальную участь КПСС. Создание Российской Коммунистической партии, начавшей формировать ядро сопротивления, уже не могло спасти партию, времени на это отпущено не было.

Ельцинская, "бархатная" революция, в августе 1991 года решила одним махом расправиться с партией, объявив ее вне закона и провозгласив антикоммунизм своей идеологией. Эта акция вдохновила архитекторов реставрации на новый геростратов шаг — ликвидацию СССР.

Сегодня мы пожинаем горькие плоды этого невиданного эксперимента — страну силком тащат назад, вычеркивая семь десятилетий ее державной жизни, в общество, которому пока и названия не придумали. Народ, правда, обозвал его одним словом — воровское.

Дичайший обвал привел к разгрому всего народного хозяйства.

В результате преступной гайдаровской либерализации цен и "большого скачка" в рынок были подорваны советская индустрия и оборонная мощь страны, ее научный потенциал, ограблено население и унижено достоинство враз обедневшего народа. Структурная перестройка экономики, чубайсовская приватизация, осуществленная по американским рецептам, разрыв связей между бывшими республиками и регионами оказались чрезвычайно выгодны западноамериканским транснациональным корпорациям, которые уже видят в России и странах СНГ своего сырьевого донора. Нас настойчиво вмонтируют в "новый мировой порядок" на правах обновленной. колонии. "Мы дрейфуем в сторону какого-то сырьевого придатка", — прозрел экс-президент М.С. Горбачев (но не покаялся!).

Но вот согласится ли с этим наш народ, который в 1917 году уже сказал свое слово, которое так сильно потрясло весь мир?

После августовской "бархатной" революции к власти пришли антинародные, антипатриотические силы, спаянные коррупцией. Они ведут открытую войну с нашим народом, с теми, кто испытал великую радость Победы, счастье труда, впервые освобожденного от гнета и эксплуатации. Они пользуются тем, что владеют силой печатного и телевизионного воздействия на людей, рычагами экономического и политического давления, при случае пользуются и методами вооруженного насилия, как это было в октябре 1993 года.

Я начинал эту книгу с вопроса о цене. О цене борьбы. Той, что началась в 1917 году. Эта цена оказалась слишком дорогой, но она была уплачена сполна. Но есть еще и цена поражения, цена унижения, цена разочарования. Эта цена очень тяжелая, так как может привести к долгой депрессии. Но сильный народ умеет пережить любое поражение с достоинством и извлечь нужные уроки, особенно, если он одушевлен высокой общей идеей. Вспомните 1941 и 1942 годы, за которыми последовал потом 1945-й — победный.

Вот эти цены наш народ уже познал.

А какова цена отказа? Какова цена реставрации, а проще — возвращения в капитализм, тем более — "дикий", компрадорский, криминогенный? Какова цена перехода из разряда сверхдержавы в разряд слаборазвитой страны?

Эту цену мы сегодня познаем на собственной шкуре. Могу предсказать, что цена возврата окажется гораздо более дорогой и тяжелой, чем движение вперед по пути социализма. С 1991 года идет разрушительный процесс обесценивания труда, девальвации всего национального богатства, разграбления сырьевых ресурсов страны, ее земельного достояния, потери возможностей техпрогресса. Повсеместно наблюдается деградация плодородности земель.

Деградация материальной базы сопровождается деградацией нравов, обнищанием духовного мира человека. Вы посмотрите, что рекламирует, наше демократическое телевидение в противовес "тоталитарному"? Деньги, жратву, секс, выпивку, извините за грубость. И делается это на примитивно-кухонном, уровне, со смаком полупервобытного человека, дорвавшегося до дешевых разноцветных стекляшек в обмен на нефть, золото, металл. А чтобы человек не успел "расчухаться", задуматься и разобраться, его все время подгоняют — беги скорее в АО МММ, беги скорее в "Олби", "Московскую недвижимость", купи себе немножко акций, неси свои деньги к нам, нет, к нам, к нам! Эти истошные заклинания заполонили и радиоэфир, и страницы всех газет. "Хочешь жить — крутись" — этот гайдаровский призыв внедрен в наш образ жизни. Но он ли отвечает духу и настроению русского, российского, советского человека?

Горько сознавать, но плоды этой гонки, этого марафона за миражом богатства уже отравили наш народ, втянули его в грабеж и продажу богатств страны. Ему еще тоже предстоит пройти свое "очищение", испив до дна горькую чашу прозрения.

На каких весах можно взвесить те неисчислимые потери, которые несет ныне страна, ее народ, его молодое поколение на этом "историческом повороте" назад? Слишком дорого нам дается это "вхождение" в "новый мировой порядок". Сколько жизней загублено!

Погибло уже 150 тысяч человек, ранено около 500 тысяч, ежегодно убывает физически население России, а смертность уже какой год превышает рождаемость. Это — настоящий геноцид по отношению к народу!

Где мы живем, в каком мире, не в стране ли Зазеркалья?

Конечно, рано или поздно народ сам определит свой путь. Но я знаю, что нынешний режим — не его, он ему внутренне не адекватен. "Новые русские" — это не лицо нашего народа, а искусственно вскормленная режимом каста, "раздобревшая" на криминогенных дрожжах. Придет время, и наш народ поименно вспомнит всех, кто вверг его и страну в эти тяжелые беды, и добром помянет тех, кто в лихую годину стоял рядом с ним и помогал ему выжить и выстоять, тех, кто умел служить народу, державе.

Разумеется, ни о каком возвращении в прошлое речи быть не может. Мы уже другие, и мир уже иной. Идти можно только вперед, взяв из нашего прошлого все лучшее, завоеванное. Но я думаю, пока наши оппозиционные, патриотические силы и дальше будут пребывать в состоянии антикоммунистической зашоренности, ничего путного из их программ национального возрождения России не получится.

"Та система власти и тот социальный строй, что существовали до 1985 года, был вершиной русской истории. Это оптимально, — говорит наш отечественный философ Александр Зиновьев. — Россия, Советский Союз могли противостоять атакам Запада только как коммунистическая страна. В любой другой форме они неминуемо должны погибнуть".

Во всякое смутное время все зависит от правильности выбора. Иначе — неизбежный крах, и тогда мне останется лишь напомнить слова, сказанные отцом: "Бойтесь, бойтесь, бойтесь жить!".

Весна 1990 года — лето 1994 года.

Москва

Примечания

1

Здесь и в приведенных далее архивных документах и письмах сохранены полностью их стиль, орфография и пунктуация.

(обратно)

2

Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 54, с. 82

(обратно)

3

ЦПАИМЛ при ЦК КПСС, ф. 17, оп. 23, ед. хр. 18 и 19. Здесь и далее название учреждений дается в том наименовании, которое они носили до 1991 года.

(обратно)

4

ЦПА ИМЛ при ЦК КПСС, ф. 17, оп. 23, ед. хр. 30. ЦПА ИМЛ при ЦК КПСС, ф. 85, оп. 27, ед. хр. 437.

(обратно)

5

ЦПА ИМЛ при ЦК КПСС, ф. 85, оп. 27, ед. хр. 437.

(обратно)

6

ЦПАИМЛ при ЦК КПСС, ф.17, оп. 23, ед. хр. 24.

(обратно)

7

Там же, оп. 1, ед. хр. 31, 33, 34.

(обратно)

8

Там же, 011. 34, пр. № 17

(обратно)

9

Там же, оп. 23, ед. хр. 24.

(обратно)

10

ЦПА ИМЛ при ЦК КПСС, ф. 17, оп. 23, ед. хр. 25.; там же, оп. 17, пр. № 61.

(обратно)

11

Там же, оп. 17, ед. хр. 34.

(обратно)

12

ЦПА ИМЛ при ЦК КПСС, ф. 24, оп. 1, ед. хр. 40.

(обратно)

13

ЦПА ИМЛ при ЦК КПСС, ф. 79, од. 2. д. № 197.

(обратно)

14

Ленин В. И. Полн. собр. соч., т, 36. с. 287.

(обратно)

15

В личном послании для маршала Сталина от президента Рузвельта, полученном Сталиным 25 марта 1945 года. — В.А.

(обратно)

16

Мать действительно просто посмеялась над этой рецензией — она знала им цену и особенно авторам подобных рецензий. — В. А.

(обратно)

17

Шапошникова. — В. А.

(обратно)

18

Коммунистическим подпольем. — В. А.

(обратно)

19

Л.П. Берия. — В. А.

(обратно)

20

Этим же, кстати, в свое время увлекался и дед. – В. А.

(обратно)

21

Сестра-хозяйка на Ближней даче Сталина. — В. А.

(обратно)

22

Ранее — Мороза. — В.А.

(обратно)

23

Большую подборку материалов и документов по Катыни опубликовал "Военноисторический журнал" в номерах 6, 11, 12 за 1990 год, в номере 4 за 1991 год, в номерах 7 и 9 за 1991 год опубликован "Катынский лес" Ромуальда Святека.

(обратно)

24

Имеется в виду военныйзаговор. — В.А.

(обратно)

25

Н.С. Хрущеву. — В.А.

(обратно)

26

"Отцы" оппозиции, – В.А.

(обратно)

27

Интересные рассуждения на эту тему содержатся в книге: Платонов С. После коммунизма. М., 1989.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Истоки

Павел

Надежда

Сыновья Сталина

Светлана

Мой отец

Дом на набережной

Наше житье-бытье

Правительственная, или сталинская, дача

Великая Отечественная война

Анна

Репрессии

Заключение Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg