«О времени, о Булгакове и о себе»

Если бы судьба подарила С. А. Ермолинскому возможность завершить работу, которую он в последние годы считал главной, — перед нами была бы другая книга.

Это была бы необычная книга размышлений одного писателя о другом — рассказ обо всем, чему Ермолинский, будучи другом Булгакова, являлся свидетелем в 20-е годы и в 30-е. Повесть о «булгаковском деле, которого не было, но которое существовало», отчего того же Ермолинского в 40-м году «взяли за шиворот» и бросили в тюремную камеру. Так как дело это «существует до сих пор», это был бы еще и полный, обстоятельный рассказ о том, как, какими непостижимыми путями пробивалось на свет затаптываемое и замалчиваемое булгаковское наследие. В этом фантасмагорическом процессе участвовали многие люди, и Ермолинский знал их роль, их разнообразные поступки — героические и трусливые, корыстные и мужественные. Но от третьей части задуманной писателем работы остался лишь неполный конспект, перечень некоторых фактов. Взявшись за это предисловие, я позвонила одному из известных, наиболее энергичных булгаковедов, чтобы спросить: какое место, на его взгляд, в нынешнем потоке исследований и мемуарной литературы о Булгакове занимает то, что было когда-то написано Ермолинским. Мне было отвечено: «Он задал тон».

Не так уж мало. Потому что за двадцать с лишним лет, с той поры как в журнале «Театр» вышли в свет фрагменты этих записок, «тон» не удалось сбить ни восторженным поклонникам Булгакова, ни биографам, более всего почитающим объективность. В конце концов, само время могло сбить этот тон — не сбило, однако.

Трудно сбить тон, продиктованный не только личным знанием, но стремлением понять самую суть художника, его стержень. В таком стремлении нет ни личной корысти, ни ученого честолюбия.

Сегодняшний день открывает совсем новые возможности изучения советской литературы и личности Булгакова в частности. Открыты архивы, опубликована масса документов. Можно сопоставить все факты биографии писателя и вчитаться в каждую его строчку. Можно вписать человеческую жизнь в сложный контекст времени. Все это делается и будет делаться еще неоднократно. Растут и множатся сведения, а объективность сегодняшнего биографа неравнозначна сверхобъективности какого-либо завтрашнего.