«Совместный исход, 1977»

А. Черняев Проект.

Советская политика 1972-1991 гг. - взгляд изнутри

1977 год.

Разговор у мня в кабинете с Брутенцом.... О нашем отчаянии... О тупике, в котором мы оказались. Как можно! - На фоне продолжавшегося около месяца фестиваля награждений 70-летнего Генерального, не было, думаю, человека - от простого работяги до рафинированного интеллигента и даже аппаратчика, - который бы, глядя это каждый день по телевизору, не удивлялся, не возмущался, не издевался бы над собой и властями, не смеялся бы.

Немыслимый треп всех mass media об успехах, победах, росте уровня и превосходствах,. треп политически глупый настолько, что, если б не ясно было его бюрократически шкурного происхождения, он мог бы показаться просто провокационным.

Я говорил о нравах: Примаков уходит из ИМЭМО в замы директора ТАСС, потому что Иноземцева-директора не избрали членом ЦК на съезде и он «бесперспективен». Хотя 10 лет Женя был у него замом и 20 лет «лучшим другом».

Об Ульяновском - нашем 75-летнем заме, который для того, чтоб пройти в член- корры писал доносы на своих конкурентов в президиум Академии наук, звонил вице- президенту Федосееву и с фельдом ЦК посылал ему пакеты с этими доносами.

И еще. Освобождение Корвалана. Обмен его на Буковского и пошлейшие выпады по этому поводу Ж. Марше и «Юманите», некоторых итальянских друзей. Мой двухчасовой разговор на Плотниковом с Макленнаном на эту тему (он возвращался через Москву со съезда КП во Вьетнаме). Кстати, итальянцы хитрее реагировали. Они четко отделили проблему Корвалана от проблемы Буковского.

Сочинили с Ю. Арбатовым интервью Брежнева с Кингсберн Смитом (в виде новогоднего послания американцам). 29-го оно было опубликовано и, конечно, вызвало определенную реакцию.

Б.Н. поручил мне редактировать рукопись биографии Брежнева, которая готовится по заказу американских издателей для США. До 1960 года - живо и убедительно, после - тягомотина жуткая. Впрочем, сделан текст без культового захлеба.

Карякин подарил мне книжку «Самообман Раскольникова», которую он писал 10 лет. Мы с ним виделись недавно, он жаловался, что «ничего не дают сказать» (цензура). Я спросил: «А ты мне скажи, что ты хочешь сказать людям-то». И подумал: говорить-то этим трепачам, оказывается, нечего, - если, конечно, всерьез!