«Сергей Сергеевич Аверинцев»

20.5.1969. Аверинцев, лекции в университете, суббота, вторник,Аверинцев. Аверинцев. Перспектива символической просмат­риваемоести мифа. Этой просматриваемоести нет в Средневековье. Там тайна, заманчивость мира. После чего снова ясный мир итальян­ского ренессанса. Язычество, бессильное политически и религиозно, в последний час дало блистательную философию, вплоть до закры­тия Юстинианом в 529 году неоплатонической афинской школы. Неоплатонизм поглощает все школы и становится вероисповедани­ем. Он энциклопедия всех наук, итог идеализма, со специальным нео­платоническим образом жизни, аскезы. Плотин, Ямвлих — святые и чудотворцы; Прокл — философ, математик, чудотворец. Неоплато­ническая религия имела чудотворцев и воителей за веру. Почему всё же победило христианство? Неоплатонизм не был общенародным движением. В нем не было пафоса жертвы, идеи греха, ничего похо-

306

жего на теплое умиление, слезный дар, только смех отрешенности, неуязвимого свободного духа — гомерический смех Прокла высший смысл будущего. В другие эпохи это настроение могло бы стать все­народным, как вселенская игра иудаизма, буддийская отрешенность; Мейстер Экхарт порожден тем же отрешением. Но в конечном счете верх взял не смех, а умиление, сознание греха, страх, серьезность.

Одна из самых любопытных черт неоплатонизма его учение о символе. Здесь была угадана древность самой по себе способности к символу; по Кассиреру «человек есть животное символическое». Ем­кий и жизненный символ Афины связывал жителя одноименного го­рода и с согражданами, и с космическим миропорядком. Эллинизм додумался до аллегорического понимания символа и мифа. Как это Зевс, верховное божество, оскопил отца? здесь надо видеть иноска­зание. Неоплатонизм вернулся к древнему слышанию мифа. В мифе есть нечто такое, что можно лишь созерцать в молчании, высветляя для себя смысл символа, но не стараясь свести его к чему-то иному. Так мелодия церковного пения несет смысл, стоящий за словами и существующий лишь внутри этого звучащего символа; ни в каких словах его выразить нельзя. Тут уже не аллегория, а символология. Плутарх еще уверенно толкует мифы и морализирует о них; с Григо­рием Нисским и Проклом приходит нечто новое.