«И падут подле тебя тысячи»

И падут подле тебя тысячи

Посвящаю

Памяти Герхарда (1935 — 1994), который вдохновил меня написать эту книгу

ЧИТАТЕЛЮ

Перед вами история моей семьи во время Второй мировой войны. Этот рассказ построен на воспоминаниях участников событий. Мои родители представили события того времени в мельчайших подробностях, а я записывала их на бумагу и магнитофонную пленку. Мои братья и сестры рассказывали мне то, что помнили они.

Должна упомянуть, однако, что я позволяла себе некоторые вольные отступления в пересказе этой истории, при этом придерживаясь четкой последовательности в изложении череды событий и диалогов их участников. Также мне приходилось иногда соединять одного или двух персонажей в одно лицо, чтобы упростить понимание событий. Несмотря на это моими намерениями было как можно ярче показать правду.

Надеюсь, что эта книга будет поддержкой народу Божьему в последние времена.

ВСЕСИЛЬНЫЙ БОГ — НАШ ВЕРНЫЙ СТРАЖ

Всесильный Бог — наш верный Страж, Прибежище и крепость, Помощник и Заступник наш, Всегда хранящий верность. Коварный враг добра, Все силы тьмы собрав. Нас хочет усыпить, Сразить и погубить: Люта его свирепость. Нам князя тьмы не превозмочь, Лукавый он воитель, Но каждый миг готов помочь Нам Иисус Спаситель. Он искушен во всем, Не согрешил ни в чем; За нас был осужден, Убит и погребен, Но встал как Победитель. Град Божий ввек не одолеть Всем силам преисподней. Он, устоявший сотни лет, Стоит еще сегодня. На камне утвержден, Надежно укреплен, Стоит непобедим; Построен и храним Он силою Господней. Мартин Лютер Русский текст Я.Я. Соколовский

ГЛАВА 1 ПРИЗЫВ

Никто, никто не может победить нас! — высоко подняв подбородок, учитель всматривался в серьезные лица третьеклашек. Шел 1939 год, и большинство его коллег, горожан Франкфурта, разделяли его убеждения. В конце концов, разве это не было доказано их родиной и фюрером за последние два десятилетия? Немецкое усердие в труде, немецкое качество и упорство подняло их из нищеты военной разрухи до уровня самой влиятельной нации в Европе. Будущее принадлежало рейху.

— Мы самый сильный народ на земле! — сказал учитель своему классу. — И лучший из всех! Дети, если кто–либо осмелится вторгнуться в наше воздушное пространство, то у нас есть ответ — зенитная артиллерия!

Девятилетний Курт Хазел сидел прямо. Он сжал губы и перевел дыхание.

— Артиллерийские установки расположены по всей Германии, — сказал учитель. — Степень их наведения настолько точна, что они могут сбить любой самолет в небе. Вот почему Германия победит!

Гордый Курт смотрел в окно. Он видел солнце, веселыми бликами игравшее в зеленых кронах деревьев. Это была его Германия, его родина, величайшая страна в мире.

— Мамочка, — сказал он в этот вечер, — правда, было бы здорово выиграть войну?

Мама обняла его за плечи и, повернув к себе, взглянула в его лицо:

— Курт…

Ее голос звучал серьезно:

— Я хочу, чтобы ты запомнил кое–что…

Он попытался вырваться, но она крепко держала его.

— Курт, если мы выиграем войну, это будет означать, что мы отнимем у других людей их родину.

— И что же?

— Это значит, что миллионы людей потеряют свои дома и жизни, — она обняла его, и ее голос тихо звучал над ним. — Дети будут оторваны от родителей, а братья и сестры будут разлучены. Ты можешь никогда больше не увидеть Герда и Лотти. — Она схватила его за плечи. — Война — это неправильно, Курт. Убийство — это неправильно. Господь хочет, чтобы Хазелы были миротворцами.

— Постой, — упрямо сказал Курт, перебивая ее, — было бы здорово увидеть стреляющие самолеты в небе.

В 1939 году Франц и Хелен Хазел и их соседи не сомневались, что Адольф Гитлер ведет подготовку к войне. И, как любая другая семья адвентистов, они задавалась вопросом: какое будущее ждет их?

Скоро они все узнают.

В один из теплых субботних дней после посещения церкви они вернулись домой.

На лестничной площадке шестилетняя Лотти бросилась к почтовому ящику Хазелов и посмотрела в щелочку.

— Папа, нам почта! — сказала она.

Франц открыл ящик и вытащил пачку писем. Быстро просмотрев все, он сказал:

— Только деловые письма. Это может подождать до захода солнца.

Хелен быстро подогрела обычный субботний обед, состоящий из темного хлеба и чечевичного супа, который она приготовила днем раньше.

— Пожалуйста, давайте пойдем в Птичий рай, — умолял Курт. — Сегодня такой хороший день!

Лотти и четырехлетний Герхард (которого родные звали Герд) закричали в унисон:

— Пожалуйста, пожалуйста, папа!

Франц с тоской посмотрел на стопку книг на его столе. Он любил изучать Библию и книги Елены Уайт и заранее уже спланировал почитать в тихое послеобеденное время. Он вздохнул и одобрительно кивнул головой.

Вскоре они удалились от цивилизации на простор огромного широкого поля, тянувшегося позади большого жилого массива.

Дети радостно шагали по узкой тропинке, протоптанной через созревающие поля. Лазурные васильки и алые маки выглядывали сквозь едва зеленые стебли пшеницы, которые возвышались над ними.

— Давайте представим, что мы дети Израиля, — сказал Курт, — и мы проходим через море. А цветы — это рыба.

В конце концов семья добралась до железнодорожного вала. Осторожно пересекая узкий пешеходный мостик, они услышали отдаленный звук приближающегося поезда. На другой стороне они отдохнули, сидя на траве, согретой теплыми лучами полуденного солнца.

— Поезд! — вдруг крикнула Лотти.

Пока пассажирский вагон с ревом проносился мимо них, маленький Герд крепко вцепился в мамину юбку, а Курт и Лотти приветливо помахали руками машинисту и улыбающимся пассажирам.

В это время дружелюбный машинист состава погудел им в ответ. Это был памятный день, который дети запомнят как последний счастливый день перед предстоящими трудностями в течение следующих нескольких лет.

Когда поезд исчез, семья спустилась вниз по песчаной насыпи, вдоль путей, пока не добрались до места, которое они называли Птичий рай. Он был похож на потаенный сад, окруженный густой и высокой живой изгородью. Ворот не было, и никто не мог проникнуть взглядом сквозь зеленые заросли. Из этого таинственного места лилось мелодичное пение птиц.

Хелен и Франц сели в прохладной тени изгороди и тихо обсуждали угрожающую политическую ситуацию. Лотти стала рвать дикие цветы, пока Курт и Герд собирали красивые камешки и ракушки. Когда подул прохладный вечерний ветерок, они направились обратно домой.

После ужина и вечернего семейного служения, завершив субботу, Франц принялся за пачку с письмами.

— Отлично, давайте посмотрим, кто прислал нам письма, — сказал он, разложив их на кухонном столе.

Внезапно его взгляд остановился на конверте из военной комендатуры.

— Хелен, этого не может быть. Я думаю…

Он разрезал один край конверта и вынул сложенный плотный лист бумаги. Хелен смотрела через его плечо.

— Это невозможно, — сказала она. — Тебе уже сорок лет. Это какая–то ошибка.

Голос Франца, обычно такой уверенный, сейчас звучал подавленно.

— Это так. Письмо из призывной комиссии. Меня вызывают в призывной пункт по укомплектованию военных кадров во Франкфурте в понедельник в восемь часов утра.

— В этот понедельник?

— В этот понедельник. Через два дня.

Хелен и Франц в изумлении смотрели друг на друга.

— Я думал, я уже слишком стар для службы в армии, — сказал он, — но получается так, будто я один из первых, кто должен быть призван.

Он вывел детей в зал и попросил их сесть. Затем он объяснил, что его призывают на военную службу. Лотти стала плакать.

— Солдат убивают на войне, — всхлипывала она, — ты умрешь?

Франц только было хотел повторить, но Курт опередил его, произнеся пренебрежительно:

— Не будь глупой, Лотти. Германия — самая сильная страна в мире. Другие солдаты будут умирать, но не наши.

— Папа не умрет? — спросила Лотти с надеждой.

— Конечно, нет, — ответил Курт, — у нас есть мощное оружие, так что никто не сможет победить нас. И у нас есть противовоздушная артиллерия с зенитными установками, которая может стрелять в летящие самолеты, если они атакуют нас. Мы выиграем войну, и папа станет героем, и Германия будет править всем миром.

Франц побледнел. Верный и искренний адвентист седьмого дня, который был убежденным миротворцем, он даже не подозревал, что его первенец к девяти годам впитал в себя гитлеровские идеи сделать из Германии сверхдержаву, Третий рейх, которая будет править веками.

— Курт, дети, послушайте меня.

Герд взобрался на папины колени и начал сосать большой палец. Франц попытался объяснить, почему война — это неправильно и что Гитлер — плохой человек, не любящий Бога. Курт слушал, но ямка на его подбородке указывала, что он по–прежнему считал военную службу радостным и забавным приключением.

В понедельник в призывном пункте Франц сдал норматив по физической подготовке. Затем он заполнил очень длинную информационную анкету и отдал ее дежурному офицеру.

— Господин офицер, — сказал он вежливо, — я христианин, адвентист седьмого дня, я сознательно отказываюсь от военной службы. Я хотел бы служить в качестве санитара.

Офицер посмотрел на него.

— Адвентист седьмого дня, — повторил он, — никогда не слышал об этом.

Он крикнул через всю комнату своему коллеге:

— Эй, Ганс! Ты знаешь что–нибудь об адвентистах седьмого дня?

— Они, как евреи, — крикнул в ответ Ганс, — субботу соблюдают.

Офицер злобно посмотрел на Франца.

— Хорошо, — наконец сказал он, — в таком случае как ты поступишь, если будешь помогать раненому солдату и враги начнут атаковать?

— Я лягу на человека и прикрою его своим телом, господин офицер.

— Несомненно! — офицер закатил глаза, а затем язвительно произнес, — отлично! В немецкой армии нет места для трусов.

Он перелистал какие–то бумаги, затем написал назначение Францу в приемном бланке. Франц был назначен на службу рядовым в 699–ю отдельную инженерно–строительную роту.

Франц судорожно сглотнул. Он знал, что инженерно–строительная рота — это не так уж плохо, в свои 18 лет он служил в ней во время Первой мировой войны. Отдельная рота была инженерным подразделением, которое готовило путь для следующей за ней армии. Он также знал, что престижной 699–й роте было определено задание по наведению мостов везде, где Гитлер планировал свое продвижение.

«Это означает, — подумал Франц про себя, — что солдаты 699–й роты будут всегда в числе первых на вражеской территории. Без сомнений, офицер направил меня прямо на линию фронта, потому что он ненавидел людей, которые не поддерживали гитлеровские военные планы».

— Не стойте здесь, рядовой, — резко выкрикнул офицер. — Вперед! Нас ждут более достойные призывники.

Франц пошел в хозяйственный отдел, где ему выдали полный комплект серо–зеленой формы немецкой армии.

Он получил брюки и военный китель с четырьмя карманами, золотой уголок на воротничок и эмблему в виде нацистского орла, хватающего свастику, пришитую над правым нагрудным карманом. Также он получил широкий черный кожаный ремень, на который он сможет подвесить свой вещмешок с провизией. Ему была выдана пара сапог и пара высоких ботинок, берет, шлем, нижнее белье и носки.

Ему было приказано приступить к обязанностям в среду утром.

Когда Франц вернулся домой, дети стали рассматривать его форму. Лотти понравилось носить куклу в вещмешке. Различные отделения были как раз для запасных бутылочек и пеленок.

Герд наметил на берете ярко–красную точку, обведя ее белым и черным кружком, это была мишень.

Курт загнул свой палец и прицелился в Герда:

— Бах! Я попал тебе прямо в лоб. Ты мертв!

Герд сразу начал плакать.

Но Курту больше всего понравился шлем. Ему нравился запах новой кожаной тесьмы, которой он был обшит, словно венцом. Набив его газетой, чтобы шлем держался и не соскальзывал на глаза, он гордо маршировал через весь дом, провозглашая, что никто не сможет ранить его.

В последующие несколько дней Францу надо было сделать массу дел. В течение нескольких лет он был литературным евангелистом и секретарем издательства в Австрии и Германии. Он связался с издательством в Гамбурге и президентом конференции, чтобы сообщить им, что его призвали на военную службу. Работая целыми днями, он закончил отчеты и ответил на письма, которые он откладывал, чтобы все было в порядке.

В среду утром Франц пришил пуговицы на форму и оделся, затем собрал всю семью вместе. Лотти посмотрела на него с восхищением и прошептала:

— Ах, папа, ты такой красивый!

Курт изучал пряжку на ремне: нацистский орел, вокруг которого было написано «Gott mit uns», что означало: «С нами Бог!»

— Папа, — сказал он задумчиво, — если Гитлер хочет, чтобы Бог был с нами, то не может быть, чтобы он был плохой.

— Курт, — произнес Франц, — Гитлер злой человек. Никогда не верь его словам. Оставайся верным Богу и только Богу! Иди сюда, давайте прославим Бога перед тем, как мне нужно будет уйти.

Франц прочел из псалма 90:5— 11: «Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем… Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя; но к тебе не приблизится… Ибо Ангелам Своим заповедает о тебе — охранять тебя на всех путях твоих…»

Затем семья спела их любимый гимн «Всесильный Бог — наш верный страж». Встав в круг, они преклонили колени и держались за руки, пока Франц молился.

— Отче наш, — сказал он, — я призван в солдаты. Ты знаешь, что я не заинтересован в войне и не хочу воевать. Ты знаешь, что я не понимал, зачем воевать, когда сражался во время Первой мировой, даже когда я еще не был христианином. Избавь меня от этого сейчас. Пожалуйста, будь с нами, Отец, так как наши пути сейчас расходятся. Помоги мне быть верным Тебе даже в армии. Помоги мне, чтобы я никого не убил. Пожалуйста, верни меня обратно в сохранности и защищай мою семью от всех опасностей войны здесь, дома. Аминь.

Становилось поздно. Они быстро попрощались друг с другом, и Франц ушел, чувствуя уверенность в сердце, что в один прекрасный день все они снова соберутся вместе.

ГЛАВА 2 УЧЕБНЫЙ ЛАГЕРЬ

Франкфуртский центральный вокзал был похож на ярмарочный балаган. Двести солдат в новой униформе отправлялись в учебный лагерь для новобранцев в Нирштайне на берегах Рейна. Чисто выбритые, коротко постриженные, гордо стоящие в новенькой униформе, они выглядели сильными и уверенными.

Жены провожали своих мужей. Некоторые плакали, но большинство были в праздничном настроении, развевались кроваво–алые свастики и рассыпались конфетти. Группа в центре толпы пила шампанское и распевала победные песни.

Солдаты неуклюже держали букеты цветов и красиво обернутые коробки конфет, которые дарили им на прощание женщины. Молодая девушка, никогда до этого не видевшая Франца, поцеловала его в обе щеки и пожелала удачи. В конце концов поезд отправился со станции. Шум уходящего поезда потонул в оглушительном криках: «Ein Volk! Ein Reich! Ein Fuhrer! Sieg Heil! Sieg Heil!» — «Один народ, один рейх, один фюрер! Да здравствует победа! Да здравствует победа!»

Франц был потрясен. «Гитлеровская дьявольская сила захватила массы, — думал он. — Они убеждены, что война будет до Рождества и что Германия скоро будет править миром».

Как только поезд отошел от станции, он разговорился с соседями по вагону. Он быстро подружился с Карлом Хофманом и еще двумя мужчинами.

Три часа спустя они прибыли в Нирштайн, где новые призывники должны были ожидать в казармах прибытия остальной части их батальона, в общей сложности 1 200 человек. 699–я отдельная инженерно–строительная рота была одним из самых отборных подразделений в гитлеровских войсках, управляемых из головного штаба в Берлине. Большинство военнослужащих этой роты были обучены различным ремеслам и механике.

В пятницу Франц разыскал капитана роты, которого звали Брандт. Он нашел его в комнате разговаривающим с бухгалтером и служащим. Капитан произвел на Франца хорошее впечатление.

— Герр капитан, — сказал Франц, — разрешите высказать две просьбы?

— Говорите, какие?

— Как вы знаете, господин офицер, я адвентист седьмого дня. Я поклоняюсь Богу в субботу, как учит Библия. Я хотел бы получить освобождение от дежурства в субботу. Также я не употребляю в пищу свинину и все, что приготовлено из нее. Я почтительно прошу разрешения получать замену любого продукта, содержащему свинину.

Застигнутый врасплох столь странной просьбой, капитан потерял дар речи. Стоявшие позади него бухгалтер и служащий недоумевая переглядывались друг с другом.

В конечном счете капитан Брандт пожал плечами.

— Если вы сможете решить все детали с лейтенантом, я не против.

Франц посмотрел на лейтенанта Питера Гутшалька, сердитого мужчину, который только что получил прозвище Питер Грозный.

Отдав честь лейтенанту, Франц повторил свою просьбу.

Лицо Гутшалька стало свекольно–красным.

— Ты, должно быть, сумасшедший, рядовой! — прорычал лейтенант, рассвирепев от ярости. — Это немецкая армия! Этот полк отправляется на войну, а ты хочешь выходной в субботу!

Брызжа слюной, он кричал:

— Только мне могло так повезти, чтобы на меня взвалили религиозного фанатика!

— Я только прошу разрешения, — спокойно сказал Франц, — заниматься работой с другими солдатами так, чтобы мой выходной выпадал на субботу.

Задыхаясь от ярости, лейтенант заорал:

— Убирайся вон с моих глаз! Франц собрался уходить.

— Делай, что хочешь, — продолжил офицер, — но дай мне сказать тебе вот что, Хазел. Когда начнется наступление, война не будет делать перерывов только для того, чтобы ты смог соблюдать свою субботу! К тому же если я увижу тебя отлынивающим от дежурства, я лично сделаю так, чтобы ты пожалел об этом! Запомни, я слежу за тобой!

Когда Франц вернулся в казарму, он спросил солдат, могли бы они поменяться воскресным дежурством с ним. Его новый друг, Карл Хофман, тотчас же согласился, и остальные тоже. Развлечения и танцы были по воскресеньям, и с тех пор как местные девушки восторгались мужчинами в униформе, кто знал, во что могли вылиться подобные романы?

Ободрившись, Франц отправился на кухню. Там он объяснил свои принципы питания главному повару и спросил, может ли он рассчитывать на замену всех продуктов, в которых присутствует свинина.

Повар, подбоченившись, пристально посмотрел на Франца сверху вниз.

— Рядовой Хазел, — сказал он напряженно, начиная краснеть, подобно лейтенанту Гутшальку, — давайте я расскажу вам о нашем рационе. На завтрак мы подаем хлеб, джем и кофе. На обед готовим тушеное мясо или рыбу. На ужин мы даем хлеб, сосиски или мясо, а иногда сыр. Также четыре раза в неделю вы будете получать две унции масла вечером и три раза в неделю две унции свиного сала.

Во время разговора повар все больше и больше выходил из себя.

— Знаете, Хазел, вы действительно наглец! Это армия, а не ресторан для гурманов, и никто не собирается тут угождать вашим желаниям.

Он стукнул костяшками пальцев по огромному котлу:

— Видишь это? У меня есть один котел. Вся еда варится в нем. Ты будешь есть то, что едят остальные, или я позабочусь о том, чтобы ты остался голодным! Надо же, свинина!

Он пристально смотрел в лицо Франца:

— Я уверен, что ты на самом деле еврей, только скрываешь это. Подожди немного, и ты попадешься!

Позже во время ужина, когда Франц шел по раздаточной линии, повар пренебрежительно положил огромную порцию сосисок в его тарелку.

Франц посмотрел на мясо. Должен ли он есть то, что Господь запрещает, или он должен есть только хлеб и оставаться голодным? Вернувшись в казарму, он открыл Книгу пророка Даниила и перечитал историю о трех верных юношах, которые не прикасались к царской еде. Тогда он вновь утвердился в своей вере и решил быть верным Божьему повелению относительно пищи.

Но он нуждался в пище, надо было что–то делать.

В это время Франц вместе с тридцатью другими солдатами были расквартированы в доме, расположенном напротив улицы с молочным магазином. В понедельник утром он встретился с хозяйкой магазинчика.

— Я собираюсь остановиться здесь на некоторое время и хотел бы приносить вам на обмен некоторые продукты. — сказал он. — Интересует ли вас обмен молочных продуктов на свинину?

— Конечно, — ответила женщина, благодарная за то, что может получить некоторые деликатесы, выдаваемые солдатам передовой роты. Он обменял один кусок, и на прощание она сказала:

— Я буду давать вам литр молока ежедневно и сто грамм масла каждый третий день, в обмен на порцию свинины, сала и сосисок.

После этого Франц каждое утро крошил свою порцию грубого армейского хлеба в чашку, заливал его свежим молоком из молочного магазина и ел. Остальные солдаты стали завидовать ему.

— Эй, Морковоед, — говорили они. — Ты живешь совсем неплохо, не так ли?

Франц добродушно улыбался.

— Слушайте, вы можете есть свою свинину. А я предпочитаю это!

— Это все чистое и хорошее, — отвечали они, — но что ты собираешься делать, когда мы отправимся на фронт и ты не сможешь больше обменивать продукты?

— Я не переживаю об этом. Бог позаботится обо мне.

Полк был занят упорными тренировками в ведении боя на линии фронта. В дополнение к основным занятиям отдельная инженерно–строительная рота навела несколько мостов через Рейн. Это была тяжелая, изнурительная работа. В полдень полевая кухня доставляла еду на место стройки. Тогда Франц заглядывал в котел и, видя свинину, вообще не брал пищу. Вместо этого он всегда брал добавку хлеба и сыра.

Однажды солдат из другого полка заметил это.

— Скажи, — сказал он, — я заметил, ты не ешь мяса. В чем причина?

Франц объяснил свои принципы.

— Что же, в нашей роте тоже есть парень, который не ест свинину.

— Правда? Где он? Как его зовут?

— Михаэль. Я не помню его фамилию.

— Это не Михаэль Шредель?

— Это он! — уверено ответил солдат. — Он работает на этой стройке, там.

Франц бегом обогнул здание и вбежал по ступенькам внутрь. Там он нашел своего старого друга Михаэля Шределя, который работал печатником в адвентистской семинарии в Мариенхохе. Они знали друг друга уже пятнадцать лет. В течение следующих четырех недель их роты объединили, и Франц вместе с Михаэлем прославляли Бога каждую субботу, ободряя друг друга.

Итак, за прошедшее время две проблемы были решены — соблюдение субботы и питание. Но нерешенным оставался еще один вопрос.

Франц стал адвентистом в двадцать лет и с тех пор взял за правило прочитывать Библию за год. Хотя он знал, это будет непросто, но с решительностью в сердце продолжал эту практику в армии. Каждое утро и вечер он сидел на своей койке, читая Библию и молясь.

Солдаты старались разными путями отучить его от этой привычки, подшучивая над ним, они бросали обувь и подушки в него, заливаясь смехом. Прозвище Чтец Библии он получил так же быстро, как и Морковоед.

Но лейтенант Гутшальк из всех солдат и офицеров был наиболее беспощадным в своих насмешках. Он не упускал ни единой возможности, чтобы унизить Франца перед его товарищами. Франц понимал, что он заслужит уважение солдат, если поднимется выше этих насмешек и издевательств. И он стал продумывать план. Однажды утром, пока они собирались для переклички, лейтенант спросил:

— Хазел, ты все еще читаешь Библию и до сих пор молишься?

Франц энергично отдал честь:

— Да, господин офицер!

— Как ты можешь верить в подобные сказки в наше прогрессивное время? Ты, должно быть, ненормальный!

— Интересно, лейтенант, но я только что прочитал о таких людях, как вы, во Втором послании Петра, третьей главе, третьем стихе.

Франц вытащил свою карманную Библию, открыл и прочитал: «Прежде всего знайте, что в последние дни явятся наглые ругатели, поступающие по собственным своим похотям».

— Этот стих, — сказал Франц, — был написан более 1900 лет назад. Спасибо, господин офицер, за подтверждение правдивости Библии и за укрепление моей веры.

Несколько дней спустя, во время ужина, лейтенант Гутшальк стоял недалеко от Франца.

— Хорошо, святоша, — крикнул он через головы солдат, — прочитал ли ты что–нибудь полезное в твоей Библии сегодня?

— Да, господин офицер, — крикнул в ответ Франц, — кстати, я прочитал о вас.

— Обо мне?

Франц раскрыл свою маленькую Библию.

— Послушайте Екклесиаста двенадцатую главу, стих тринадцать: «Выслушаем сущность всего: бойся Бога и заповеди Его соблюдай, потому что в этом всё для человека, даже для лейтенанта Гутшалька».

Солдаты свистели и аплодировали, пока Гутшальк в поспешности уходил. Больше он никогда не спрашивал Франца о его убеждениях. Но он остался врагом Франца и продолжал изыскивать возможности, чтобы создать ему проблемы.

В конце сентября инженерно–строительная рота получила назначение наводить понтонный мост через Рейн в Оппенхайме. Это была их первая возможность применить на деле то, чему они научились. Они конфисковали для нужд армии речные баржи, компенсируя стоимость владельцам. Баржи стояли на якорях, и мост строили на них. Строительство прошло успешно. Мост был назван в честь их капитана «Брандтов мост».

Когда все было закончено, они устроили большой праздник. Флаги развевались на ветру, играл военный оркестр, и капитан Брандт произнес пламенную речь о высоких немецких идеалах, которые вскоре будут установлены нормой для всего мира.

Берег Рейна эхом отражал крики: «Один народ, один рейх, один фюрер! Да здравствует победа! Да здравствует победа!»

Затем солдаты и горожане пересекли Рейн по новому деревянному мосту, доски которого пахли сосной и все еще источали смолу. Над каждым краем вздымался немецкий орел, держащий свастику. Этот мост пережил почти всю войну и использовался до разрушения в 1944 году во время американского вторжения в Германию.

Во время военной подготовки и тренировок стало видно, что Франц особенно отличался в стрельбе и почти всегда попадал в яблочко. Вскоре он добился восхищения остальных и стал знаменит как самый меткий стрелок роты.

В один из дней его друг Карл Хофман спросил:

— Франц, в чем секрет твоей меткости? Франц пожал плечами:

— Не знаю, я не делаю ничего особенного. Я просто смотрю сквозь прицел, затем точку прицела опускаю чуть ниже и нажимаю на курок.

— Попробую делать так же. Возможно, это когда–нибудь спасет мою жизнь.

В каком–то смысле то, что сказал Карл, было правдой. Но разговор не давал Францу покоя. Когда он оставался один, он часто представлял, что бы он сделал, если бы враг атаковал его. Инстинктивно вытащил пистолет и убил бы нападавшего, защищая себя? Он вспомнил свое обещание перед Богом не забирать ничьей человеческой жизни, но тут он понял, что не знает, как бы он прошел это испытание, случись оно сейчас.

699–я отдельная инженерно–строительная рота отпраздновала свое первое Рождество в армии при свечах на службе в величественном старинном Оппенхаймском кафедральном соборе рядом с Рейном. Солдаты были разочарованы, что война еще не закончилась, но воодушевляющее обращение Гитлера по радио в канун Рождества восстановило их доверие. Снова гипнотическая сила его личности влияла на массы.

— Все идет отлично! Третий Рейх вскоре будет учрежден! Германия будет править тысячи лет!

На вечер была запланирована большая вечеринка. Франц спросил, мог бы он остаться в казарме. Нет, присутствие было обязательным. Когда он пришел в зал, лейтенант Гутшальк стоял в дверях.

— Хазел, что у тебя с собой?

— Как вы знаете, лейтенант, я не употребляю алкоголь. У меня с собой бутылка виноградного сока, так и у меня будет, что выпить.

— Тогда желаю удачи, — хмыкнул лейтенант, давая Францу пройти.

В холле стояли длинные столы, украшенные свечами. Аромат вечнозеленых елей смешался с пикантным запахом коричневых рождественских кексов, разложенных на столах.

Веселье началось с пения некоторых знаменитых старых немецких рождественских гимнов: «Es ist ein Ros'Entsprungen», «О Tannenbaum» и, конечно, «Stille Nacht».

Но вскоре пиво и бренди сделали свое дело, и настроение улучшилось. Один солдат написал стихи об особенностях мужчин в полку. Франц с любопытством ожидал, что же скажут о нем. Наконец очередь дошла и до него:

«Хазел радостно, со стараньем читает Библию, вновь и вновь,

Ест свежую зелень, картошку вареную, огурцы и сырую морковь.

И людям он всем проповедует хорошее слово о воздержании:

Не ешьте мяса, не курите, и не пейте — и будете в христианском состоянии».

Он знал тогда, что, несмотря на их поддразнивания, его приняли.

Через два часа Франц был единственным трезвым человеком во всей роте. Так как вечеринка стала буйной и шутки грубыми, он оставил холл и провел остаток вечера в казарме, читая Библию.

На следующий день, пока наводили порядок, он столкнулся с майором и капитаном. Отдав честь, он попытался пройти, но они остановили его.

— Хазел, — сказал майор, — мы заметили, что вы остались трезвым вчера вечером. Мы хотим, чтобы вы знали, мы очень довольны этим.

Несколько дней спустя Франц был выдвинут в ефрейторы. К его удивлению, он также получил медаль «Крест военных заслуг второй степени с мечами». С любопытством он вглядывался в обтянутую атласом коробочку. В слабом свете он разглядел Мальтийский крест со свастикой в центре и два меча, пересеченные по диагонали. Все это было подвешено на ленточной панели с красно–бело–черными полосками и другой парой скрещенных мечей.

Он не представлял, за что его удостоили такой чести. В непросыхающей от алкоголя армии за одну только трезвость нельзя получить награду.

Вместе с его продвижением по службе пришли и новые неожиданные преимущества. Франц был освобожден от всей внекабинетной работы и был назначен ночным сторожем в офисе роты. Однажды вечером ему снова стало любопытно, за что он получил медаль, и он решил проверить свои документы.

Он нашел их в картотеке, открыл запись о медалях и обнаружил, что он получил благодарность «за хорошее моральное влияние на военнослужащих в роте». Он вспомнил, как много раз повторял: «Товарищи, прекратите ваши аморальные разговоры и грязные шутки. Не относитесь к сексу легковесно, секс это нечто священное. Вспомните ваших жен и дочерей дома. Как бы они себя чувствовали, если бы слышали вашу распутную речь»? Франц думал, что его предостережения были сказаны на ветер. Теперь он понял, что был услышан и высоко оценен.

Вплоть до этого времени солдаты и офицеры 699–й отдельной инженерно–строительной роты жили в условиях порядка, комфорта и уюта. Но этому не суждено было продолжаться долго.

ГЛАВА 3 ПОЛИТИЧЕСКОЕ ДАВЛЕНИЕ ДОМА

Вернемся во Франкфурт. Материальное положение Хелен и детей резко ухудшилось. Продукты и вещи, необходимые им, были строго ограничены и выдавались по специальным карточкам. В день каждый получал по одной картофелине и два ломтика хлеба, а дети получали по пол–литра молока. На Рождество выдавался один апельсин, а на Пасху каждый мог получить по одному яйцу. Каждые шесть месяцев выдавалась банка ветчины, весной каждый ребенок получал пару обуви.

Но моральный дух граждан не угасал. Гитлеровские войска начали вторгаться в соседние страны без особого сопротивления, и немцы с оптимизмом ожидали, что вскоре войне придет конец.

Курт и Лотти посещали школу имени Людвига Рихтера. Курт любил школу в основном потому, что там он слышал ежедневные захватывающие новости о гитлеровском продвижении. Его учитель говорил о немецком военно–морском флоте, самолетах, бомбах, танках и замечательном новом «секретном оружии», которое было разработано Гитлером.

Хелен, однако, вскоре столкнулась с испытанием своей веры, которая было гораздо серьезнее той обработки Лотти и Курта, которую они получали в школе.

Национал–социалистическая немецкая рабочая партия стала самой влиятельной политической партией в Германии. Люди вдруг поняли, что нацист (так называли членов этой партии) — «это звучит гордо». Члены партии получали много привилегий, включая хорошее питание и работу, если они хотели этого. Но Хелен знала, что она никогда не сможет принять нацистские идеи.

Однако оставаться на противоположной стороне было непросто. В магазинах и в общественных местах знали, кому вы отдаете предпочтение, обращая внимание на то, какое приветствие вы используете: новое «Хайль Гитлер» с поднятием руки или традиционное «Доброе утро» или «Добрый день». Если второе, то люди думали о вашей неверности стране.

Хелен отказалась вступить в партию, несмотря на давление.

Однажды вечером кто–то постучался к ним. Хелен открыла дверь. Там стоял герр Деринг, сосед, который стал одним из официальных лиц партии.

— Хайль Гитлер, — поприветствовал он ее, протянув вперед руку.

—Добрый вечер, — осторожно ответила Хелен.

— Могу я зайти на минутку?

Не говоря ни слова, Хелен впустила его и провела в комнату.

— Фрау Хазел, — начал он, — мы обратили внимание, что вы еще не член нашей партии. На протяжении многих лет я видел, что вы и ваш муж являетесь образцовыми гражданами. Вы из числа тех людей, которых мы хотим видеть в рядах нашей партии. Я отправил вам очень подробное приглашение, чтобы вы могли присоединиться к партии.

Хелен смотрела на него ясными голубыми глазами, пока он объяснял преимущества, которые принесет ей членство в партии.

— Продуктовый паек удвоится, — сказал он. — Ваши дети будут получать не одну, а две пары обуви в год, два комплекта одежды и теплые куртки для зимы. Вы и ваши дети получат шестинедельный отдых на летнем курорте в горах или на море с ненормированным питанием. Вы сможете есть все, что захотите.

«Господь, — молча молилась она, — что мне делать? Если я откажусь вступить в партию, я сделаюсь врагом этого человека и подвергну опасности жизни моих маленьких детей и свою собственную Возможно, это время, когда я могла бы, как царица Есфирь, жить по закону партии, соблюдая его внешне, и в то же время оставаться верной своей вере и себе. Дай мне, пожалуйста, мудрости».

Герр Деринг завершил беседу, вложил заявление на вступление в партию и перо в ее руку и посмотрел на нее ожидающе.

Хелен вернула все обратно.

— Герр Деринг, — сказала она, — мой муж находится на фронте с первого дня войны. Я заметила, что мужчины, которые являются членами партии, до сих пор здесь. Я не хочу вступать в такую партию. Кроме того, я уже принадлежу к партии.

— Что же это за партия? — спросил он с презрением.

— Это партия Иисуса Христа, и мне не нужна никакая другая! — ответила Хелен.

Казалось, что Герр Деринг был ошеломлен ее отвагой. Его щеки от такого унижения стали розовыми.

— Это мы еще посмотрим! — прошипел он сквозь зубы. Резкими шагами он вышел из комнаты, громко хлопнув входной дверью.

С этого дня он стал врагом Хелен. Хотя он знал, что она была христианкой адвентисткой седьмого дня, он начал распространять слух о том, что она еврейка. Этот слух мог быть причиной больших неприятностей для Хелен, так как война продолжалась.

Часто он звонил в их квартиру в полночь и, пока она шла открывать, бил кулаками в дверь. Со страхом в сердце Хелен открывала, думая, что это ночной рейд гестапо, пришедший арестовать ее.

Но там стоял герр Деринг.

— Завтра вечером, — рычал он, — ваших детей заберут у вас и не отдадут до тех пор, пока вы не вступите в партию.

Иногда Хелен и дети прятались в соседском доме, пока не становилось ясно, что дома безопасно. Иногда она не отвечала на полуночный стук, а перепуганные дети прятались под своими кроватями.

Шли месяцы. Утратив иллюзии, немцы были вынуждены признать, что война продлится дольше, чем они ожидали. Но, несмотря ни на что, они продолжали верить, что победа непременно наступит.

Условия жизни ухудшились. Все больше и больше мужчин были призваны в армию, фермы производили меньше и меньше продуктов питания, а того, что получали, было недостаточно даже на покрытие рационных карт.

В общественных местах каждый еврей был обязан носить ярко–желтую звезду, прикрепленную или к его одежде, или к черной наручной повязке. Вскоре их перестали пропускать в кинотеатры, концертные залы и даже городские парки. В продовольственных магазинах они обслуживались последними, если вообще обслуживались. Немцы, которые дружили с евреями, обвинялись в предательстве родины.

Фрау Холлинг, приятная женщина, которую уважали соседи, была соседкой Хазелов на протяжении многих лет. Ее муж был солдатом. Однажды утром, когда Хелен вышла из дома и отправилась в магазин, она увидела фрау Холлинг с хозяйственной сумкой и решила подождать ее. С огромным удивлением она заметила желтую звезду, прикрепленную на пиджаке соседки. Хелен не представляла, что фрау Холлинг была еврейкой.

— Доброе утро, — Хелен поприветствовала ее радостно. — Я вижу, вы тоже идете за покупками. Пойдемте вместе.

Когда они проходили мимо окон господина Деринга, Хелен увидела, как занавеска в окнах гостиной приподнялась и затем снова опустилась. Ее дружеские отношения с евреями надлежащим образом отмечались.

— О, фрау Хазел, — начала фрау Холлинг, — я не знаю, что будет дальше. Соседи, которые были дружелюбны с нами годами, теперь даже не здороваются со мной, не то чтобы разговаривать. В продовольственном магазине меня не хотят обслуживать до тех пор, пока все арийцы не уйдут. Иногда мне приходится ждать снаружи часами — и затем я получаю худшие продукты. Часто мне ничего не продают.

— Послушайте, — сказала Хелен, — у меня есть план. Скажите мне, что вам нужно, и дайте ваши продуктовые карточки, а я буду покупать для вас все, что нужно, пока вы будете ждать за углом, чтобы они не видели вас.

Фрау Холлинг нервно сглотнула.

— Фрау Хазел, вам нельзя делать этого. Со мной опасно даже разговаривать. Если это раскроется, вы пропали.

—Я верующая, — просто сказала Хелен. — Бог способен защитить своих детей, включая и вас, и меня.

— Я никогда не забуду вашу доброту, — пылко сказала фрау Холлинг, — теперь я знаю, кто мой настоящий друг.

С тех пор Хелен покупала для фрау Холлинг продукты такие же хорошие, как и для себя.

В один вечер, несколько недель спустя, Хелен услышала тихий стук в дверь. Там стояла фрау Холлинг в слезах. Хелен быстро затащила ее вовнутрь.

— Что случилось? Какие–то новости о вашем муже?

— О, фрау Хазел, — всхлипывала женщина. — Мой друг узнал, что меня вскоре арестуют и отправят в концентрационный лагерь. Я отдала на хранение мои вещи друзьям. Если меня заберут и если мой муж вернется, пожалуйста, расскажите ему, что со мной произошло.

Рыдая, две женщины стояли в объятиях. А затем фрау Холлинг покинула дом.

На следующее утро, когда Хелен драила каменные ступеньки лестницы, она услышала разговор соседских женщин.

— Гестапо приходило прошлой ночью и арестовало фрау Холлинг. — сказала одна. — Ее отправили в Терезиенштадт.

— Это хорошо, — сказал кто–то другой. — Мы не хотим, чтобы нас окружали враги.

Затем они понизили свои голоса и продолжили разговор шепотом. Хелен посмотрела на них и увидела, что они бросили в ее сторону многозначительный взгляд.

После войны фрау Холлинг вернется. Концентрационный лагерь Терезиенштадт будет освобожден всего за несколько дней до приведения в исполнение смертного приговора, вынесенного всем заключенным. Однажды она вернется в свой старый дом, к своим соседям, которые будут бояться, что она обвинит их в быстро исчезнувшей дружбе. Но она откажется иметь что–либо общее с ними.

Франкфурт начал ощущать нищету еще более болезненно. Осенью, после того как фермеры собрали урожай картофеля, Хелен получила разрешение собирать с полей то, что осталось. Каждый день после школы она брала детей и маленькую ручную тележку и шла на поля откапывать мельчайшую, размером с вишню, картошку. Медленно они наполняли мешки — по 45 килограмм каждый. Они не прекращали работать до тех пор, пока земля полностью не промерзла. Это был изнурительный труд, но их подвал теперь хранил 30 полных мешков, достаточно еды, для того чтобы прожить зиму.

В один из вечеров в течение этих горьких месяцев Хелен услышала легкий стук в дверь. Она слегка приоткрыла дверь. Соседка внезапно проскользнула, оттолкнув ее руки.

— Фрау Хазел, ради Бога, вы должны помочь мне! — задыхаясь, произнесла она. — Мне некому больше доверять. Пожалуйста, сжальтесь надо мной!

Хелен повела смущенную женщину в комнату. Фрау Нойманн обычно держала себя в руках. Все, что Хелен знала о ней, это то, что ее муж погиб в сражении несколько месяцев назад.

— Пожалуйста, не переживайте. В чем дело? — наконец поинтересовалась Хелен. Шепотом она изложила суть дела. Фрау Нойманн была связана с подпольным движением. Она прятала евреев, пока подполье было способно перемещать их по всей стране с надежными семьями. Сейчас она скрывала 13–летнего мальчика. Кто–то предал ее, потому что гестапо, страшная тайная полиция, приходила обыскивать ее дом.

— Фрау Хазел, пожалуйста, спрячьте этого мальчика для меня, — умоляла она. Никто не будет подозревать вас. Если вы не поможете мне, мы оба погибнем!

Она сразу согласилась. Глубокой ночью мальчика перевезли. Ожидая у двери, Хелен молча открыла ее и впустила ребенка внутрь. Детям были даны строгие указания никому не говорить об их тайном госте.

Несколько дней все сохраняли безмолвие. Затем в один из дней в дверь позвонили, Хелен открыла дверь и увидела трех мужчин, одетых в длинные черные кожаные пальто — это было гестапо.

— Фрау Хазел, — начали они без вступления, — вы под подозрением в укрывательстве еврея в вашем доме. У нас есть ордер на обыск. Вы знаете, что может случиться с вами и вашей семьей, если мы найдем его.

Это был не вопрос, это было утверждение.

— Сейчас мы спрашиваем вас, вы прячете еврея? Мысли смешались в голове Хелен: «Простит ли Господь ложь, если это сохранит мальчика и нас? Если я скажу правду, мы все погибнем. Господи, помоги мне!»

Отойдя в сторону, она в конце концов, запинаясь, произнесла:

— Если вам угодно, вы можете обыскать мой дом.

— Фрау Хазел, — спросил снова мужчина, — вы прячете еврея?

И опять Хелен пригласила их обыскать дом. В третий раз они спросили:

— Скажите нам, вы прячете еврея?

Широко открыв дверь, Хелен сделала движение рукой в сторону мужчин.

— Чувствуйте себя свободно, вы можете осмотреть дом.

Мужчины посмотрели друг на друга. Затем, не говоря ни слова, они повернулись и ушли.

Несколько дней спустя подполье забрало мальчика и перевезло его в безопасное место в стране, где он пережил войну.

В школе Курт и Лотти ежедневно подвергались идеологической обработке о превосходстве арийской власти и неизбежной победе Германии. Когда же большинство мужчин Франкфурта было призвано в армию и перевезено на фронт, детей собрали на школьном дворе, где они стояли с поднятыми правыми руками, приветствуя Гитлера, и слушали длинное политическое обращение. Пока внимание сотрудников было рассеяно, все школьники сменили руки. Обеспокоенные учителя так и не заметили, что собрание завершилось детским приветствием левыми руками.

Но более сложной проблемой, чем промывание мозгов в школе, было соблюдение субботы. В школе была шестидневная учебная неделя. Обычно адвентисты получали разрешение для детей не посещать школу в субботу. Теперь все изменилось. Оставить детей дома в субботу означало навести на себя подозрение, что ты еврей.

После размышлений президент Гессенской конференции Церкви адвентистов седьмого дня рекомендовал членам церкви в связи с опасной политической обстановкой отпускать своих детей в школу по субботам до тех пор, пока война не закончится. «Господь поймет наши крайние обстоятельства», — уверял он свою паству.

Хелен очень осторожно относилась к его совету. Она уже и без того была заподозрена в иудаизме. Но когда она вспомнила слова прощальной молитвы мужа «помоги нам быть верными тому, во что мы верим», она решила соблюдать субботний день и просить Господа об особенной силе перед лицом испытаний. В субботу утром Хелен с детьми тихо покидала дом, садилась на трамвай и ехала в церковь.

Вскоре она получила письмо от директора с просьбой зайти к нему в кабинет.

— Фрау Хазел, — обратился к ней директор, — учителя сообщили мне, что ваши дети не посещают школу по субботам. Вы евреи?

— Нет, — ответила Хелен. — Мы арийцы. Но мы адвентисты седьмого дня.

— Пожалуйста, объясните мне, что происходит.

— Согласно Библии, — объяснила Хелен, — суббота — это день, в который мы поклоняемся Богу. До сего дня мои дети всегда освобождались от посещения школы в субботу. Я знаю, что это серьезное решение для вас, но я хотела бы просить вашего разрешения оставаться им дома по субботам.

Директор какое–то время задумчиво смотрел в окно, затем вздохнул и покачал головой.

— Фрау Хазел, — наконец сказал он, — я не могу помочь вам. Я восхищаюсь вашими принципами, но я не могу поддержать вас. Я буду обвинен партийным руководством в укрывании евреев в моей школе. Он поднялся.

— Я должен настоять на том, чтобы ваши дети посещали школу в субботу. Заверяю вас, что я буду лично проверять их присутствие. Я уже сказал вам, что потеряю работу, если не заставлю ваших детей посещать школу по субботам.

Хелен знала, что он говорил правду. Несколькими годами ранее еврейская семья по фамилии Франк с младшими дочерьми Анной и Марго переехала в дом по соседству с Хазелами, и их дочь Марго также посещала школу имени Людвига Рихтера. В это время только что был принят закон о реформе гражданского кодекса, который постановлял, что все образовательные учреждения Рейха, включая школы и университеты, должны быть «очищены» от евреев. Когда Вальтер Хескен, директор школы, где училась Марго, разрешил ей остаться, он и ее учитель были сняты со своих должностей нацистами.

Хелен думала: «Действительно ли стоит создавать столько шума из–за двух часов учебы в субботу? После занятий мы продолжим соблюдать субботу и будем прославлять Бога. Права ли я, что подвергаю этого человека риску потерять работу? Или это часть Божьего плана?»

Тогда она услышала Божий голос в своем сердце: «Кто верен в малом, тот и в великом будет верен».

Она говорила спокойно и уважительно:

— Я ответственна перед Богом, но не перед вами, — сказала она. — И я не буду отправлять своих детей в школу по субботам.

— Очень хорошо, — ответил директор. — В таком случае я не несу ответственности за последствия. Что мне говорить, если меня спросят?

— Отправляйте руководство партии и членов школьного совета ко мне. Бог будет сражаться за меня, если я верна Ему.

Хелен отправилась домой, собрала детей вокруг себя и молилась: «Господь, это опасные времена для нас. Дай мне мудрости понять, как действовать. Дай мне мужества выстоять в вере. Защити нас от врагов в нашей стране». Она остановилась и прижала своих детей ближе к себе. «Спаситель, — прошептала она горячо, — не дай моим детям стать более важными для меня, чем Ты. Не дай им стать моими идолами».

Через несколько дней дети принесли вести. Их директора освободили от должности по другой причине — он был призван в армию. Несколько недель спустя Хелен прочитала в листовке, что он был убит в сражениях.

Герр Деринг осознал, что его запугивания Хелен были неудачным ходом, и выбрал другую тактику. Однажды какие–то элегантно одетые женщины появились на ее крыльце.

— Фрау Хазел, — сказали они, может быть, вы не знаете о множестве возможностей фюрера оказать поддержку женщинам и детям в Германии. Мы бы хотели пригласить вас вступить в Нацистскую лигу женщин. Если вы это сделаете, ваш рацион увеличится и ваше пособие на одежду также возрастет. Вы и ваши дети поедете отдыхать на природу на каникулы, и правительство заплатит за это. Курт, Лотти и Герд смогут отдыхать в летнем лагере.

«Они говорят правду, — думала Хелен. — Я видела моих соседей нацистов, которые вернулись из отпуска отдохнувшими и загоревшими, их дети были упитаны и хорошо одеты. Но даже несмотря на это я не хочу иметь с гитлеровской системой ничего общего, потому что, если я приму то, что они предлагают, я не смогу отказаться от их требований». Женщины нанесли несколько визитов.

— Мне очень жаль, но я не могу вступить в лигу, — продолжала отвечать Хелен.

Однако визиты не прекращались. Холодным весенним вечером Курт открыл дверь настойчивым женщинам.

— Можем мы увидеть вашу маму? — спросила она.

— Мама отдыхает. Она заболела, — ответил он.

— Это очень важно, — настаивали они, и Курт провел их в спальню.

Женщины вежливо поинтересовались состоянием здоровья Хелен, и их лица стали серьезными.

— С тех пор, как Германию стали атаковать вражеские самолеты и бомбить страну, — сказала одна из них, — фюрер выдал распоряжение эвакуировать детей в сельскую местность для безопасности.

Хелен выглядела встревоженно.

— И осуществить это поручили Нацистской лиге женщин, — продолжали они. — У нас уже есть все бумаги, составленные для вас. Вам нужно лишь подписать их.

Хелен взяла бумаги и стала тщательно изучать их.

— О, вам не нужно читать весь этот мелкий шрифт, — сказала одна из женщин. — Знаете, это так утомительно! Это всего лишь формальность. В конечном счете это всего лишь заявление, что вы согласны, чтобы ваши дети имели место в прекрасном убежище в Баварии, где о них позаботятся и они будут получать хорошую еду. Если вы подпишите бумаги, мы больше не будем вас беспокоить. Мы позаботимся обо всех деталях.

Хелен, чувствуя озноб от высокой температуры, сказала:

— Для меня это звучит, как безумие. Дети принадлежат своим матерям.

Несмотря на их протест, она прочла документ и поняла, что своей подписью она согласится отправить своих детей в концентрационный лагерь.

Отдав бумаги обратно, она сказала:

— Я не подпишу это!

Оставив показную вежливость, женщины сердито встали.

— Мы доложим о вас! — сказала главная из них. — Мы этого так не оставим. Вы еще увидите последствия! И услышите о нас!

Когда дверь закрылась за ними, обессиленная Хелен упала на подушку.

Этой ночью дети заметили, что мамины молитвы были особенно настойчивы и абсолютно непохожи на предыдущие: «Отче наш, я прошу Твоей защиты от вреда и опасности. Пожалуйста, позволь мне никогда не расставаться с моими детьми. Если мы будем живы, то дай нам быть живыми всем вместе, а если же умрем, то дай умереть всем вместе».

Последствия все же были, но совершенно другие, о каких ни женщины, ни Хелен не могли знать в то время. После войны, когда прибыли американцы, Хелен видела, как солдаты выводили этих женщин из их домов, не разрешив взять с собой ничего, кроме дамских сумочек.

ГЛАВА 4 ВО ФРАНЦИИ И ПОЛЬШЕ

Пока Хелен вела свою собственную борьбу с нацистами, Франц и солдаты инженерно–строительного полка строили мосты в пятидесяти милях от французской границы. Гитлер планировал нападение на Францию.

Французы, без сомнений, уже давно ожидали подобных действий. В течение последних одиннадцати лет они укрепляли свои границы целым рядом фортов на протяжении ста сорока километров.

Это была знаменитая линия Мажино — самая дорогостоящая и наиболее тщательно разработанная система из когда–либо построенных укреплений.

Она вся была оборудована вентиляционной системой, электропоезда, размещенные под землей на глубине сотен футов, перевозили полмиллиона солдат от казармы к лафету, от склада боеприпасов к столовой, в кинотеатр и в комнаты с дневным освещением. Французы думали, что линия Мажино неприступна. Но в своей самоуспокоенности они не приняли во внимание мощные военно–воздушные силы Германии — Люфтваффе.

10 мая 1940 года Гитлер атаковал линию Мажино огромным количеством пикирующих бомбардировщиков. На следующий день 50–я бронетанковая и пехотная дивизии прорвались. Под массированным натиском французская армия оказала лишь незначительное сопротивление. В течение пяти недель французы были сломлены, а солдаты вермахта взяли Париж и устроили на Елисейских Полях победный парад. В столицу Франции приехал и сам Гитлер.

Тогда же в мае солдатам инженерно–строительной роты было приказано покинуть Нирштайн, где они размещались последние девять месяцев. Но даже когда они в последний раз прошли по построенному ими мосту и сели на поезд, они еще не знали, куда направляются.

С любопытством Франц смотрел в окно, чтобы прочесть названия станций на вывесках: Шайд, Блиттерсдорф, Сааралбен.

Сааралбен. Теперь он знал, что они были в местности Сааралбен, расположенной очень близко к французской границе. Но поезд не остановился там. В конце концов он остановился в городке Сааргемюнд, 50 миль в глубь территории Франции. Хотя они отъехали от дома только на расстояние в один день, все они находились на вражеской территории. Им казалось, что они отъехали на миллион миль.

Жители Сааргемюнда были эвакуированы.

«Небесный Отец, — молился Франц — из–за того, что здесь не осталось местных жителей, у меня не будет возможности обменивать еду. Ты знаешь, что я дал обещание есть только то, что чисто в Твоих глазах. Порошу Тебя, покажи, как мне быть».

Стоя в очереди на ужин с Карлом Хоффманом в тот же вечер, Франц заметил высокого худощавого человека, который выдавал порции.

— Кто это? — спросил Франц.

— Это новый помощник повара, — ответил Карл. — Тот, что был раньше, заболел, и его заменили. Его зовут Вилли Фишер. Похоже, он действительно приятный парень.

— Он такой худой! Карл кивнул:

— Похож на жердь. Но, с другой стороны, это не так уж плохо — больше вероятности, что пули в него не попадут!

Когда подошла очередь Франца, он отказался от мяса и взял только хлеб. Вилли недоуменно посмотрел на него, но ничего не сказал.

Однако по мере того как день за днем Франц отказывался от свинины и сала, любопытство Вилли росло. В конце концов, накладывая в тарелку Франца порцию картофельного пюре, он прошептал:

— Подойди ко мне попозже, когда я закончу раздачу пищи.

Желая узнать, что же такое хочет сказать ему Вилли, Франц пошел встретиться с ним.

— Привет, солдат! Я заметил, что ты не ешь мяса. У тебя проблемы со здоровьем?

— Нет, я адвентист седьмого дня и исполняю законы здоровья, которые Бог дал нам в Библии.

Брови Вилли поднялись. Некоторое время он безмолвно смотрел на Франца.

— Хорошо, — наконец произнес он, — я в этом ничего не понимаю, но я не хочу, чтобы ты голодал.

Он огляделся по сторонам и понизил голос:

— Я хочу тебе помочь. Все, что тебе нужно делать, это постараться быть последним в очереди. Когда у нас будет свинина или сало, я постараюсь дать тебе что–нибудь взамен, если смогу.

В подтверждение своих слов вместо положенных пятьдесяти грамм масла два раза в неделю Вилли давал Францу сто грамм каждый вечер. Когда подавали сосиски или ломтики мяса, Франц получал двойную порцию сыра, а иногда и баночку сардин. Несомненно, это Господь поручил Вилли заботиться о питании Франца.

Солдатам инженерно–строительной роты было приказано наводить мосты через реки Близ, Саар и Модер, а также через множество маленьких притоков и каналов в той местности. Они были полны энтузиазма — после возведения моста через Рейн эти маленькие реки были просто детским лепетом.

Тем не менее вскоре им пришлось столкнуться с новыми трудностями. Когда они исследовали дно реки Близ, чтобы найти место для установки опор, их оглушил сильный грохот, за которым высоко в воздух взметнулся огромный фонтан воды. Французы, поспешно отступая, все же успели установить мины на дне водных путей своей страны. Теперь, прежде чем начинать какое–либо строительство, солдатам 699–й роты нужно было привлекать минных тральщиков, а также немецких охранников для патрулирования берегов реки по ночам с целью предотвращения дальнейших неприятностей.

Как часть оккупационных сил во Франции солдаты инженерно–строительной роты должны были осматривать и охранять все жилища, чтобы убедиться в том, что там не прятались французские солдаты. Мародерство было запрещено, но, когда никто не видел, солдаты наполняли свои карманы всем, что можно было унести.

Вечером Франц был поражен, когда увидел драгоценности, часы и безделушки, украденные солдатами. С гордостью они сравнивали свою добычу, хвастаясь тем, как обнаружили секретные тайники хозяев. Франц чувствовал, что не может промолчать.

— Вы честные люди, — сказал он. — У вас дома есть жены и дети. Там вы бы не стали воровать. Не позволяйте войне подменить ваши ценности и заставить вас стать ворами здесь. Что ваши семьи подумали бы о вас?

Солдаты стыдливо отвернулись и в напряженной тишине стали раздеваться и ложиться спать.

Готовясь ко сну, Франц нащупал незнакомый предмет в своем кармане. Что бы это могло быть? Он достал из кармана катушку ниток. Где он это подобрал? Внезапно Франц вспомнил и весь вспыхнул от стыда. В то утро он вошел в маленький серый дом. Обыскав кухню и спальни, он ничего не обнаружил — только полбуханки хлеба, покрытого плесенью, выдвинутые ящики стола, неубранные постели. Все говорило о спешном отъезде хозяев.

Он поднялся по узкой скрипящей лестнице и, обыскивая чердак, нашел оставленное на швейной машине недошитое платье маленькой девочки. Катушка черных ниток стояла на шпинделе. Нитки были дефицитом в Германии, и он знал, что Хелен нашла бы им применение дома. Он сунул их в карман и совершенно забыл об этом. До этого момента Франц был виновен в том же грехе, в котором только что обвинил других. Книжник и Морковоед, он был также и лицемером. Он упал на колени, чувство раскаяния переполняло его. «О, Господь, я совершил ошибку, — молился он. — Я не хотел. Я не хотел! Господи, я не лучше их. Пожалуйста, прости меня. Я все исправлю».

На следующее утро Франц отыскал маленький серый дом, забрался на чердак и поставил катушку обратно на шпиндель. Он покинул это место с легким сердцем. Конечно, он понимал, что другой мародер, скорее всего, заберет еще и саму швейную машинку вместе с этими нитками. Он знал, что, когда хозяева в конце концов вернутся домой, там уже ничего не останется. Но, спускаясь с чердака во второй раз, Франц оставил там желание присвоить то, что ему не принадлежало. Он удалялся от черных нитей алчности, которые опутывают душу.

В июне 1940 года солдатам инженерно–строительной роты было приказано переправляться в Польшу. Военные поезда, расписанные кроваво–красной свастикой и лозунгом «Колеса, мчащие к победе», доставили их в юго–восточную часть Польши.

Разместившись в городах Люблин, Тересполь и Травники, солдаты пользовались скромными удобствами. Однако они не могли не заметить, что крестьяне там жили в крайней бедности. Их домами были глиняные хибары с соломенной крышей и без электричества. Воду брали из колодцев, типичным восточным способом опуская длинную цепь, пока емкость, прикрепленная на конце, не погружалась в воду. На деревянном коромысле женщины приносили домой по два ведра воды.

Взрослые точно так же, как и дети, были босы. Только по воскресеньям, собираясь в церковь, они брали туфли, но даже тогда они связывали шнурки, вешали обувь на шею и надевали ее за сто метров до церкви.

В Польше капитан Брандт решил использовать умение Франца печатать на машинке, работать в офисе, а также организационные навыки, приобретенные за годы работы литературным евангелистом и совершения издательского служения. Итак, теперь Франц был произведен в обер–ефрейторы и выполнял обязанности главного клерка роты.

С новым назначением появились и привилегии. Как и всем офицерам немецкой армии, ему теперь не нужно было носить обычную армейскую винтовку, и он мог выбрать огнестрельное оружие по своему желанию. К зависти своих товарищей, Франц немедленно обменял свою винтовку на легкий револьвер, который он заправил за ремень брюк.

Теперь он выполнял свою работу только в помещении. Зимой в сильные морозы в его кабинете всегда было тепло и уютно. Но преимущество, которое он ценил больше всего, было то, что он мог организовать свое рабочее расписание так, чтобы суббота была выходным днем.

Второе Рождество на войне наступило, когда солдаты инженерно–строительной роты размещались в Красныставе. Опять установили деревянные столы для празднования. Каждый солдат получил рождественский пирог с изюмом и бутылку вина. На этот раз Францу не нужно было приносить свой напиток — на его столе стояла бутылка виноградного сока.

Однако настроение армии не было оптимистичным. В прошлогодние святки все были слегка удивлены, что война еще не закончена. Теперь же были очевидны признаки того, что конца ей и близко нет. Хотя Германия и Россия подписали пакт о ненападении, безрадостные слухи проникли в ряды военнослужащих: Гитлер собирался напасть на эту страну.

Зловещим подтверждением тому был строгий приказ, данный солдатам инженерно–строительной роты, — эвакуировать все гражданское население из городов, расположенных на берегу реки Буг, которая протекала по польско–русской границе.

К тому же солдатам инженерно–строительной роты было приказано незаметно привозить материалы для строительства моста и складировать их за домами у линии берега, в то время как ничего не подозревающие русские солдаты на противоположном берегу стояли в карауле. Расчеты были, вероятно, таковы: если Германия объявит войну России и русские взорвут мосты, солдаты инженерно–строительной роты смогут их немедленно восстановить, чтобы продолжить наступление.

Ранним утром 22 июня 1941 года подозрения подтвердились. Гитлер начал наступление на Россию с территории Польши. Русские, успокоенные ложной безопасностью немецко–советского соглашения, не оказали сопротивления. Будучи застигнуты врасплох нападением, они даже не успели взорвать мосты.

Несмотря на такое благоприятное начало, у Франца было предчувствие, что в отличие от прежних легких завоеваний на западе эта битва будет длительной и кровопролитной. Он вверил свою жизнь в руки Господа и был уверен, что Бог печется о нем.

«Теперь нужно сделать еще кое–что, — сказал Франц самому себе. — Я довольно долго откладывал, но теперь нельзя терять время».

Он поспешил в город и зашел в столярную мастерскую.

— Можете мне дать лист бумаги? — спросил он хозяина. На листе он аккуратно нарисовал предмет, похожий на консоль для настенной полки. — Можете вырезать из дерева такую фигуру? Возьмите за работу это мыло и шоколад.

Глаза плотника засияли от удовольствия:

— Конечно!

Пока мастер был занят делом, Франц расположился у окна и наблюдал за людьми, идущими по тротуару. Он планировал это уже давно и теперь не мог допустить, чтобы его заметили.

«Быстрее, быстрее, быстрее…» — он заметил, что мысленно вновь и вновь повторяет эти слова.

— Вот, пожалуйста, — наконец сказал плотник.

Франц поблагодарил его и положил грубо сделанное приспособление во внутренний карман. Осмотрев улицу в обоих направлениях, он вышел из магазина.

Вернувшись в офис, он вынул карманный нож и начал строгать угловатое деревянное изделие, пока не скруглились углы. Затем он открыл банку обувного крема и натер свое приспособление до блеска. Открыв ящик стола, Франц спрятал эту вещь под кипой бумаг и направился в сапожную мастерскую.

— Вальтер, — сказал он, — я полагаю, что скоро нам прикажут отправиться в Россию. Мне не совсем удобно носить револьвер за поясом. Мог бы ты мне сделать кобуру?

— Никаких проблем, Франц, — сказал Вальтер. — Завтра будет готово.

На следующий день Франц забрал искусно изготовленную из черной кожи кобуру для своего револьвера. Оставалось последнее. Поздно ночью под покровом темноты он вложил револьвер в кобуру и направился на окраину города, где было маленькое озеро. Добравшись до места, он вынул пистолет из кобуры.

В этот момент он услышал голоса — это были немецкие солдаты в карауле. Тщательно планируя свои действия, он забыл о часовых. Капельки пота скатывались по его лицу, пока он прятался за кустами.

Его мысли и молитвы смешались. «Господи, помоги, чтоб меня не поймали. Почему же они так долго идут? Вот они подходят. Не двигаться, не дышать. Господи, будь со мной. Они останавливаются. Они меня заметили. Нет, просто один решил закурить».

— Вольфганг, — сказал один из солдат. — Ты слышал какой–то звук?

— Да это просто заяц. Не будь таким нервным, парень!

Они прошли мимо. Франц подождал несколько минут, затем поднялся. Крепко сжимая в руке барабан револьвера, он размахнулся изо всех сил и забросил оружие далеко в пруд. Прозвучал оглушительный всплеск.

— Вольфганг, что это было?

— Не знаю. Наверное, это в пруду. Часовые бегом вернулись назад, лучи их фонариков бегали по земле вокруг.

«Если меня найдут — мне конец!» В то время как Франц лежал на земле, не осмеливаясь дышать, охранники прошли мимо него на расстоянии вытянутой руки. Вольфганг крикнул:

— Кто здесь?

Они немного подождали в тишине. Другой охранник усмехнулся:

— Наверное, это рыба.

— Не знаю, — сказал Вольфганг нерешительно. — Мне показалось, тут что–то двигалось.

Казалось, прошла вечность, пока они продолжили обход и, наконец, скрылись вдалеке. Все еще дрожа от страха и шепча молитвы благодарности, Франц бегом вернулся в свой кабинет в лагере. Там он вынул черную отполированную «консоль» из стола, сунул ее в кобуру и закрыл клапан на кнопку. Это будет его единственным оружием на войне.

«Господь, — молился он, — так я хочу Тебе показать свои серьезные намерения никого не убивать. Я, очевидно, обладаю навыком меткой стрельбы от природы, поэтому я не доверяю себе, когда при мне оружие. И теперь, с этим куском дерева, если на меня нападут, то я никак не смогу защитить себя. Я полагаюсь на Тебя как на своего Защитника. Моя жизнь в Твоих руках».

С этими тревожными мыслями Франц улегся в свою койку. Страх не давал ему уснуть — не страх перед встречей с потенциальным врагом, но страх перед наказанием.

Он вспоминал одну историю, которую услышал несколько дней назад. Людвиг Кляйн, рядовой из другой роты, пришел на кухню в своей части, держа в руках сверток, обернутый мешковиной.

— Что у тебя там? — спросил повар.

— Кусок масла.

— Кусок! Сколько там?

— Пятнадцать фунтов.

Повар уставился на него удивленно.

— Мы не получаем масла месяцами. Где ты взял пятнадцать фунтов масла в голодающей стране?

Разве ты не знаешь, что мародерство запрещено? Ты сумасшедший, если идешь на такой риск!

— Не переживай, — засмеялся Людвиг. — Я не украл его. Все по–честному. Я его выменял.

— Выменял на что?

— На пистолет.

— Боже мой! На оружие?

— Не беспокойся. Эти местные — добрые люди. Они просто будут стрелять по мишеням.

Но это было не все. Об этом узнал майор, и Людвиг Кляйн был расстрелян в тот же вечер. Отдать оружие врагу расценивалось как предательство родины и каралось смертью. Как ужасно, что немецкий солдат должен был погибнуть от рук немцев! Франц знал, что если узнают о том, что он сделал, его постигнет та же участь.

Воззвав к Богу еще раз, он наконец уснул.

30 июня поступил приказ, к которому были уже готовы. Солдаты инженерно–строительной роты должны были ступить на территорию России на следующий день.

ГЛАВА 5 В ШВАРЦВАЛЬДЕ

«Дорогой Господь, — горячо молилась Хелен, — я понимаю, что в городе оставаться слишком опасно. В любой день меня могут арестовать за сопротивление нацистам. Пожалуйста, усмотри безопасное убежище для нас с детьми».

Она вспомнила, что в отдаленном уголке на юге Германии под названием Шварцвальд жила госпожа Фишер, которую все с любовью называли тетя Фишер. Она была вдовой и посвященным членом церкви.

«Тетя Фишер, — быстро написала она, — можно мне приехать с детьми, чтобы пожить у вас? Мы постараемся помочь вам покрыть расходы».

«Конечно, приезжайте, — ответила тетя Фишер в теплом ободряющем письме. — Если вы сможете выплачивать мне двадцать пять марок в месяц плюс еще немного за дрова, я могу предложить вам комнату с двумя кроватями. Только захватите кроватку для Герда, постельное белье и посуду. Мак, мой помощник по хозяйству, будет приходить на станцию каждый день, чтобы встретить вас и помочь с багажом».

Хелен вздохнула с облегчением. Произведя нехитрые подсчеты, она убедилась, что пособия, которое она получила на ребенка, и денег, выплачиваемых супруге за мужа, находящегося в армии, хватит на то, чтобы оплатить аренду квартиры во Франкфурте и на расходы в Шварцвальде. Шепча молитвы благодарности, она упаковала необходимые вещи и вместе с детьми села на поезд.

Для Курта, Лотти и Герда шестичасовое путешествие оказалось стремительным и невероятно впечатляющим. Они были так взволнованы поездкой в деревню, что махали пешеходам на железнодорожных переездах и смотрели на мелькающие телеграфные столбы. Несмотря на непрерывное беспокойство, Хелен чувствовала ободрение. Это была ранняя весна, и молодые ягнята скакали по лугам под расцветающими деревьями.

— Это вы фрау Хазел? — на маленькой станции стоял Мак, дожидаясь их в повозке, запряженной быком. Проворно он погрузил их вещи, усадил сверху детей и предложил Хелен сесть на козлах рядом с ним.

Вскоре деревня осталась позади. Бык тяжелой поступью шагал по немощенной сельской дороге.

— Мамочка, — спросил Курт, — что это такое возле дороги?

— Это часовни, — ответила она. — Жители этой части Германии ревностные католики, и они останавливаются, чтобы помолиться у этих придорожных алтарей.

Увлеченные, дети внимательно осматривали их, проезжая мимо. Перед многими из них стояли свежие цветы, поставленные верующими, чтобы придать больший вес своим мольбам или поблагодарить за особое расположение.

— Смотрите, — прошептала Лотти. — Там образ младенца Иисуса, а там — Марии!

Хелен, не желая потушить их энтузиазм, была немногословна. Но про себя она молилась, чтобы Господь даровал им Свою особую защиту. Она слишком хорошо знала, что именно та набожность, благодаря которой католики были такими преданными в соблюдении своих религиозных обрядов, заставляла их ожесточенно преследовать тех, кто принадлежал к другому вероисповеданию. Как ее семья проживет в месте, где царят предрассудки и суеверие?

— Там наверху дом фрау Фишер, — Мак указал кнутом на дом, расположенный на склоне горы. Вскоре повозка остановилась во дворе.

Тетя Фишер жила в типичном сельском домике. Первый этаж был оштукатурен, а второй этаж и крыша обиты деревянной вагонкой. Гофрированные муслиновые занавески украшали окна, на окнах в ящиках росла красная герань. На первом этаже были стойла для животных, а на втором — жилые помещения для семьи. В зимнее время такое расположение позволяло фермеру ухаживать за животными, не выходя на улицу. Одновременно тепло животных согревало и жилище людей.

Тетя Фишер уже увидела их и выбежала с распростертыми объятиями.

— Сестра Хазел, — приветствовала она Хелен, — я так рада, что вы приехали. Ни о чем не беспокойтесь. Теперь вы в безопасности!

Пока Мак разгружал повозку, тетя Фишер повела их наверх в их спальню. Комната была просторной, с прекрасным видом через луга на темные холмистые покрытые елями горы. Лотти должна была спать на кровати с мамой, Курт — на другой, а Герд — в своей кроватке.

Детям не терпелось выйти на улицу и все обследовать. Они быстро переоделись и сбежали вниз по лестнице. Бегая с этой стороны дома, они нашли корыто, сделанное из полого бревна, с чистой холодной родниковой водой, падающей в него как маленький фонтан. За домом старые темные ели шуршали на ветру. Рыжая белка глянула на них с ветки и что–то потрещала. С другой стороны дома они обнаружили стойло, где была одна корова и две козы. Куры копались в пыли под наблюдением величавого петуха с переливающимися перьями на хвосте.

— Тетя Фишер, — спросила Хелен, когда они собрались за вытесанным вручную деревянным кухонным столом, чтобы поужинать хлебом и молоком, — здесь добывают уголь? Кажется, я слышала взрывы динамита?

— Это не динамит, — ответила тетя Фишер. — Это ударная волна от огромной пушки, которую они установили на горе у деревни. Оттуда они атакуют укрепления на французской границе. И в обороне уже есть огромные прорывы.

«Да, присутствие войны чувствуется даже в этом идиллической лесу», — с грустью подумала Хелен.

Утомленные путешествием и впечатлениями, убаюканные плеском фонтана и шумом елей, они спали, как медведи в зимнюю спячку.

На следующий день Хелен отправилась в школу, чтобы устроить Курта и Лотти. В этой отдаленной горной местности директор школы был вторым по влиянию человеком в деревне, первым был священник. Как в этом строгом католическом районе убедить его позволить детям пропускать школу по субботам?

Когда она подошла к обветшалой школе, в крохотных окнах сверкало послеобеденное солнце. Директором школы оказался добрый седовласый человек в очках.

— Мы эвакуировались сюда из Франкфурта, — объяснила ему Хелен. — Я хочу, чтобы мои сын и дочь учились в вашей школе.

— Фрау Хазел, мы с удовольствием примем их. Давайте я впишу их в список. В каких они классах?

Когда формальности были соблюдены, Хелен мысленно помолилась и произнесла:

— У меня к вам особая просьба. Мы адвентисты седьмого дня. Мы поклоняемся Богу в седьмой день, субботу, как написано в Библии. Я прошу, чтобы моих детей освободили от посещения школы в субботу.

Вздрогнув, директор снял очки и с ужасом посмотрел на нее.

— Фрау Хазел, — сказал он, — я никогда не слышал об адвентистах седьмого дня. Конечно, я уважаю ваши религиозные верования, но не смогу выполнить вашу просьбу. Сделав это, я рискую своей должностью.

Хелен хотела что–то ответить, но директор перебил ее.

— Более того, — сказал он, — если другие ученики заметят, что ваши дети не приходят по субботам, они тоже захотят оставаться дома. Мне пришлось хорошо потрудиться, чтобы убедить этих крестьянских детей обязательно посещать школу. Я не смогу вам помочь.

— Пожалуйста, — ответила Хелен уважительно, — мне кажется, что все будет зависеть от того, как вы объясните это детям.

Он внимательно смотрел на нее мгновение, затем встал и проводил ее к двери.

— Я обдумаю это, — сказал он.

Курт и Лотти остались дома в первую субботу, как и во все последующие. Каждый понедельник Хелен напряженно ожидала получить повестку от мэра или, еще хуже, от священника. Но ничего не происходило. Хелен продолжала молиться и удивляться.

— Сестра Хазел, — как–то сказала тетя Фишер за ужином, — загадка того, почему детей не беспокоят в субботу, решена.

— Что вы имеете в виду?

— Сегодня днем, отправившись в город за покупками, я шла позади группы детей и услышала их разговор.

Курт и Лотти, смотрели на нее, забыв про ужин. Тетя Фишер засмеялась:

— Ребята рассказывали друг другу, будто директор объявил, что эти гости из большого города такие умные, что им не нужно ходить в школу по субботам!

За столом все прыснули от смеха. В очередной раз Бог нашел выход из ситуации.

Теперь, когда вопрос с субботой был решен, вся семья зажила спокойно. Большую часть дня они проводили на воздухе, где собирали дрова и сосновые шишки для топки. Они приносили домой охапки еловых веток, чтобы в их комнате стоял запах леса. Соскучившиеся по свежим овощам после «картофельной зимы», они часами собирали на лугах молодые побеги одуванчиков, щавеля и крапивы, из которых Хелен делала вкусные салаты.

Кувыркаясь на сочных горных лугах, они слышали журчание воды и обнаружили маленький ручеек, протекающий по лугу. Он был не шире ладони человека и абсолютно невидим в высокой траве. Они наслаждались каждым днем.

В дождливую погоду они играли и прятались в стойле, на сеновале или качались на канате, который Мак прикрепил к перекладине. В темном углу Курт нашел трещину в стене и спрятал там кусок цепи, а потом позвал Герда и Лотти найти его тайник. Несмотря на старательные поиски, им не удалось его найти. Спустя тридцать лет Курт приехал повидаться с тетей Фишер. Он нашел проржавевшую цепь, все еще лежавшую в тайнике в стене.

Когда была хорошая погода, они семьей ходили в походы через лес на вершины близлежащих холмов. По пути они собирали дикую мяту и цветы ромашки, которые Хелен сушила, чтобы зимой заваривать чай. Когда наступило лето, они помогали заготавливать сено. Потом собирали черешню и сливы, а позже — яблоки и груши. После зимней однообразной пищи все это было, словно в раю.

Дети научились считать кукования кукушки. Поверье гласило, что если посчитать, сколько раз прокукует кукушка, узнаешь, сколько лет осталось жить. Они старательно считали, пока кукушка не улетала вдаль. Но им так и не удалось досчитать до конца. Герд, который еще не ходил в школу, путался в цифрах. Один, два, семь, тысяча, десять — и он сдавался.

Каждую пятницу Хелен отправлялась в город, чтобы купить детям особое угощение на субботу: линцерский торт и ореховую выпечку с малиновой начинкой.

В субботу утром горстка верующих собиралась в гостиной тети Фишер, чтобы провести субботнюю школу и молитвенное служение.

Как–то поздней осенью Курт, топоча по лестнице, прокричал: «Лотти, Герд, посмотрите, что у меня!» В руках у него был крохотный черный котенок, которого ему дал кто–то из крестьян. Курт назвал его Питером, и вскоре Питер ходил за Куртом повсюду, а ночью спал на его кровати. Дети не переставали шалить и вечером часами дразнили котенка маленькой шишкой, привязанной к длинной веревке. Когда Хелен взбивала молоко, Питеру доставалось немного сливок, которые он лакал, пока его бока не раздувались, а потом обессиленный лежал в углу, громко мурлыча.

Эта идиллия была нарушена почтальоном, который принес письмо.

— Тетя Фишер, — сказала Хелен, понизив голос, чтобы дети не услышали. — Послушайте. Это письмо от мэра. Он прислал приказ всем эвакуированным в деревне немедленно вернуться домой.

— И что только затевает этот человек? — пробормотала тетя Фишер.

— Я прочла это письмо еще и еще раз и не могу ничего понять.

— Нет никакой причины для такого приказа, — сказала тетя Фишер. — Никто из вас не был причиной никаких беспорядков. От других жителей деревни, которые приняли эвакуированных в свои дома, я тоже не слышала никаких жалоб.

Хелен еще понизила голос:

— Мы не можем уехать, тетя Фишер. У Герда все еще высокая температура, он не может сейчас ехать. Я не думаю, что Божья воля в том, что нам нужно вернуться в большой город, где нам грозят преследования и опасность.

Она собрала детей и, не говоря о письме мэра, помолилась с ними, прося особой защиты у Бога. Затем она направилась к дому мэра в уверенности, что Бог разрешит эту ситуацию.

К ее ужасу, мэр был непреклонен.

— Мне очень жаль, фрау Хазел, — сказал он, — но все должны уехать. Все без исключения.

Вернувшись домой с тяжелым сердцем, Хелен сказала детям, что им нужно будет помочь ей собрать вещи, потому что они должны возвращаться во Франкфурт на следующий день. Все трое зарыдали, как будто их маленькие сердца были разбиты.

— Что станет с нашим маленьким Питером? — всхлипывала Лотти. — О, мамочка, мы не можем оставить его!

Хелен задумалась на минуту:

— Давайте возьмем его с собой!

Эта маленькая добрая весть мгновенно осушила слезы детей, Курт и Лотти быстро собрали свои вещи. Тем временем тетя Фишер спешила договориться с молочником, чтобы он подвез их до станции на следующий день. К вечеру все вещи были упакованы.

— Тетя Фишер, у вас есть старая корзина, которая вам не нужна? — спросила Хелен.

— Конечно, — тетя Фишер поспешила в кладовку и вынесла оттуда корзину.

Из длинного куска ткани Хелен сшила хомут и пришила к краю корзины, затем вдела веревку в верхней части ткани. Когда она натягивала веревку, ткань собиралась и получалась своего рода крышка.

— Ты знаешь, что это? — спросила она Лотти. Ее дочь внимательно наблюдала за процессом.

— Это контейнер для нашего маленького Питера, — догадалась она.

На следующее утро после завтрака постель была связана вместе. На повозке, которую тянула гнедая кобыла, приехал молочник. Он помог им погрузить вещи и поставил корзину Питера за своим сиденьем.

— До свидания, тетя Фишер, — хором попрощались дети.

— До свидания, — ответила она, утирая глаза краем фартука.

— Спасибо за вашу доброту и щедрость, — горячо поблагодарила Хелен.

— Я буду молиться о вас, сестра Хазел. Поезжайте под Божьей охраной.

Как только повозка тронулась, Питер обезумел в корзине. Он пронзительно мяукал и в неистовстве разорвал ткань, которая накрывала корзину. Они слышали, как его маленькие коготки скреблись о плетеные стенки.

В конце концов это надоело молочнику.

— Фрау Хазел, — сказал он решительно. — Нельзя держать животное спрятанным там. Он напуган. Достаньте его из корзины и держите в руках

Хелен последовала его совету, и, действительно, Питер сразу же успокоился и довольный смотрел по сторонам. На вокзале Хелен сунула его за пазуху, где он сразу заснул.

На вокзале было много народу. Бомбежки стали интенсивнее, и путешествовать на поезде было опасно. Прошел слух, что это был последний поезд из Шварцвальда, и не только эвакуированные, но и местные жители со всей округи хотели использовать последнюю возможность, чтобы решить свои дела в других местах. Поэтому когда поезд наконец приехал, он был уже полный.

— Стойте здесь на платформе, — сказала Хелен детям. — Лотти, присмотри за Гердом. Я сейчас вернусь.

Взяв как можно больше вещей, Хелен забралась в поезд и торопливо пробиралась из вагон в вагон в поисках места. Заметив пустой угол, она бросила туда вещи и побежала назад к детям.

— Курт, Лотти, забирайтесь! — она впихнула их, затем взяла на руки неподвижного Герда, у которого все еще был жар, и забралась в поезд как раз в тот момент, когда он тронулся. Пробираясь по поезду, Хелен заметила, что все купе были заняты и в проходах оставались только стоячие места. Хелен положила Герда в углу и подперла его голову грубым холщовым рюкзаком. Мальчик был слишком болен, чтобы обратить на это внимание. Другие пассажиры бросали на нее неприязненные взгляды.

— Эта женщина везет с собой все домашнее хозяйство, — пробормотал кто–то. — Всем нам это доставляет лишнее неудобство.

Только когда Питер высунул свою голову из–под ее пальто, Хелен сжалась, ожидая более резкие замечания. Вместо этого мужчина, стоящий рядом с ней, широко усмехнулся.

— Смотрите, — сказал он, — у вас там котенок. Ему там хорошо. Если бы я мог приклонить голову на вашей груди, я бы тоже был доволен.

Смутившись, Хелен отвернулась, в то время как все пассажиры захохотали. Напряженная обстановка разрядилась.

Воздушный налет был в разгаре, когда поезд прибыл в Франкфурт. Под завывание сирен Хелен втиснулась с детьми и вещами в трамвай № 23, который повез их к дому.

«Почему, Господи? — мысленно взывала она. — Почему нам нужно было покинуть безопасный Шварцвальд? Почему нам нужно было вернуться туда, где летят бомбы и вокруг все разрушено?»

И только несколько лет спустя, когда она с двумя младшими детьми отдыхала в Шварцвальде, она узнала, что произошло после ее отъезда.

— Помнишь, как тогда тебе пришлось быстро уехать? — сказала тетя Фишер. — В тот самый день, когда ты уехала, банда марокканцев напала на деревню. Это были маньяки, полные злобы. Они грабили, разрушали, поджигали. Они врывались в каждый дом, хватали девочек и женщин от пяти лет до семидесяти и насиловали их. Всех без исключения.

Хелен замерла в ужасе. «А как же вы?»

— Я переоделась в лохмотья и вымазала лицо сажей. Фермер, который живет на горе надо мной, начал стрельбу, чтобы дать своим двум дочерям возможность спрятаться в лесу от банды марокканцев. Поэтому те пришли в бешенство и носились по холму, пронзительно крича, словно дьяволы.

— Я выскочила за дверь с дубиной в руках, крича изо всей силы и выдавая себя за сумасшедшую, слыша крики других женщин. Эти суеверные люди, должно быть, подумали, что я ведьма, и убежали без оглядки. Так я спаслась. Спустя несколько месяцев больница предоставила возможность сделать бесплатные аборты женщинам и девочкам, которые были изнасилованы. Хорошо, что вы с Лотти были в безопасности.

Теперь Хелен поняла. По причинам, известным только Ему, Бог укрыл ее под Своими крылами.

ГЛАВА 6 В ГЛУБЬ УКРАИНЫ

Подобно Франции, Россия готовилась к войне. Но в отличие от Франции Россия была готова. К тому времени, кода Гитлер начал свое наступление, Красная Армия стала самой большой в мире, количество ее самолетов было равным количеству самолетов воздушных сил всех других стран, вместе взятых, количество ее танков превосходило количество танков других стран.

Все же, несмотря на эти грозные силы, вермахт достиг феноменального успеха в начале русской кампании. Сталин, подписав с Германией пакт о ненападении, оставил западную границу наиболее незащищенной. Поэтому, когда Германия напала, сопротивление было незначительным.

Так как Гитлер намеревался одержать победу над русскими войсками через три–четыре месяца, он посылал свои части в Россию одну за другой. В первые два дня наступления эта цель казалась достижимой. Эскадрильи Люфтваффе атаковали и уничтожили две тысячи русских самолетов, прежде чем у тех появился шанс взлететь в небо — почти полностью истребляя самые большие в мире военно–воздушные силы.

За неделю немцы прошли полпути до Москвы. За две недели полмиллиона русских были убиты и еще миллион солдат захвачен в плен. В первый месяц войны войска Гитлера завоевали площадь, в два раза превосходящую их собственную страну. Только в течение двух боев русские потеряли шесть тысяч танков.

В пять часов утра 1 июля 1941 года, всего через восемь дней после начала вторжения в Россию, солдаты инженерно–строительной роты получили приказ пересечь польскую границу и войти на территорию Украины в Соколе. Наэлектризованное чувство опасности витало в воздухе, когда они ступили на советскую землю. Франц чувствовал это особенно явно.

«Теперь мы часть восточного фронта, — сказал он себе. — Мы уже не просто строители мостов, какими были в Польше. Нам придется сражаться, продвигаясь вперед на новой территории».

Его ладонь нервно поглаживала черную блестящую кобуру. Под клапаном он нащупывал свой бесполезный деревянный пистолет. «Господь и Бог неба и земли, — молился он, — пожалуйста, сохрани меня».

День заднем солдаты инженерно–строительной роты занимались своей повседневной работой. Так как враг мог появиться в любом месте, перед отдыхом после ежедневного перехода они должны были внимательно осмотреть территорию, на которой собирались разбивать лагерь на случай, если русские солдаты устроили засаду.

Повсюду были видны признаки идущих сражений. Они проходили кладбище, на котором предыдущие немецкие части наспех построили лагерь для военнопленных, откуда русские пленные полными ненависти глазами смотрели на проходящих мимо солдат инженерно–строительной роты. Повсеместно можно было видеть искореженные русские танки, самолеты и грузовики с разбросанными вокруг телами, засиженными мухами. Поле было заполнено свежими могилами, которые стояли на том месте, где целая немецкая часть была уничтожена русскими.

С приближением пятницы тяжелые мысли посещали голову Франца.

«Дорогой Господь, — испуганно прошептал он сухими губами, — Ты знаешь, как я ценю Твою субботу. Она важна для Тебя, и поэтому она важна и для меня. До сих пор мне было довольно просто соблюдать Твой день, распределяя работу. Но теперь мы на фронте, и правила изменились. Пожалуйста, помоги мне».

И неделя за неделей помощь приходила.

— Люди обессилены, — внезапно объявил капитан в ту пятницу. — Завтра мы будем отдыхать.

В следующую пятницу из–за сильного ливня армия увязла в грязи.

— Мы должны подождать пару дней, чтобы эти немощеные дороги высохли и можно было двигаться дальше, — заявил капитан Брандт.

Недели проходили, и Франц замечал, что Бог так все устраивал, чтобы он мог соблюдать субботу. На всем пути до самого конца войны, за исключением периода окончательного лихорадочного отступления, когда он потерял отсчет времени, Франц соблюдал каждую субботу.

Солдаты инженерно–строительной роты продвигались все дальше и дальше на восток. Дружкополь, Берестеко, Катериновка, Ямпол, Белогородка — незнакомые названия в чужой стране. Все транспортные средства были отправлены вперед, поэтому солдаты шли пешком. Продолжая нести на себе ружья и полевые ранцы, они проходили по тридцать миль в день. Они были абсолютно одни, отрезанные от сообщения с другими немецкими частями, и их продовольствие отставало. В конце концов у них остался только старый, покрытый плесенью хлеб.

Солдаты инженерно–строительной роты не привыкли к продолжительным переходам. В конечном счете напряжение сыграло свою роль. Когда солдаты падали на обочину от теплового удара, их товарищи переносили их в тень дерева, обматывали голову мокрым платком и оставляли их на произвол судьбы. Рота должна была двигаться вперед.

У некоторых солдат на ногах образовались такие мозоли, что они уже не могли носить ботинки. Они стягивали обувь с ног и хромали дальше босиком несколько миль, пока их кровоточащие ноги могли их нести. Ни мольбы товарищей, ни ругань командиров не могли ничего изменить.

— Мы обессилены, мы на самом деле не можем идти. Пожалуйста, оставьте нас и идите дальше.

Счастливчики попали в плен, но большинство были повешены полными чувства мести русскими.

Франц тоже был истощен. Через несколько дней его носки превратились в лохмотья, и огромные мозоли пузырями покрыли его ступни. Когда рота остановилась на короткий привал для обеда, он просмотрел содержимое своего ранца в поисках чистой тряпки. Но все вещи были грязные, пропитанные потом и покрытые дорожной грязью.

В конце концов он взял свою грязную нижнюю рубашку, разорвал ее на полоски и обернул ими ступни, прежде чем опять надеть ботинки. Но это не помогло. Мозоли лопнули, и туда проникла инфекция. Франц еле передвигал ноги, пока 699–я инженерно–строительная рота не остановилась на ночлег. У него поднялась температура, и он стонал, лежа на своем матрасе. К нему подошел Вилли:

— Франц, ты что–нибудь ел?

— Я не голоден, — выдавил сквозь зубы Франц.

— Тебе нужно попить. Давай, садись, — Вилли поднес фляжку к потрескавшимся губам друга. — Я принес тебе кипяченой воды.

Франц задыхался и кашлял, но все–таки ему удалось проглотить немного теплой жидкости.

— Теперь поешь хлеба. Ты должен поддерживать свои силы.

Франц заставил себя проглотить несколько кусочков.

Затем Вилли снял ботинки друга. Увидев гноящиеся раны размером с пол–ладони, стонущий возглас сорвался с его губ.

— Франц, недалеко отсюда есть маленький ручей. Обопрись на меня, и я помогу тебе туда добраться. Тебе станет легче, когда ты охладишь свои ноги.

Ухватившись рукой за плечи Вилли, Франц, хромая, прошел несколько метров к воде. Пока он дошел до ручья, его ступни распухли и стали в два раза больше. Когда он окунул свои измученные конечности в мутную грязную воду, он почувствовал облегчение.

— Я не могу двигаться, — простонал он, — у меня нет сил.

— Хорошо, — сказал Вилли. — Оставайся здесь. Я принесу твои вещи. Все, что тебе нужно, это хорошо отдохнуть.

«Мне нужно больше, чем просто отдых, Вилли, — подумал Франц. — Мой организм истощен и пылает от жара. Мои ступни заражены инфекцией. Мне нужны дни, Вилли. Дни отдыха. Но это невозможно. Я больше ничего не могу поделать. Завтра меня бросят, как и других. Я знал, что служба в армии опасна, но никогда не мог предположить, что умру от инфекции».

Он вынул ноги из воды и осторожно вытер их.

Слишком измотанный, чтобы следовать своему обычному распорядку чтения Библии, он достал Библию, чтобы прочитать только один текст перед молитвой. Она раскрылась на псалме 118:17: «Я не умру, но буду жить и возвещать, что соделал Господь».

Потрясенный прочитанным, он утих на сером армейском одеяле. Позже, лежа на сырой чужой земле, когда его тело знобило от жара, Франц молился. «Дорогой Господь, Ты знаешь, что я посвятил свою жизнь Тебе. Я покидал свой дом в уверенности, что вернусь к своей семье невредимым. Теперь Ты дал мне еще одно обещание. Но вот я больной и неспособный идти. Если Ты не поможешь мне, я обречен. Я знаю, что Ты — Бог, хранящий Свои обещания. Я отдаю себя в Твои руки». И Франц наконец заснул.

Подъем был в 3:15 утра. Полусонный, Франц протирал глаза. Головная боль и озноб исчезли. «Ну, я хорошо отдохнул. Если у меня получится надеть ботинки, то я снова смогу попытаться идти».

Он сел, вытянул ноги из–под серого одеяла и посмотрел на них. В тусклом свете они сияли белизной. «Минуточку, — пробормотал он, разглядывая ноги. — Этого не может быть». Он протянул руку и осторожно ощупал ноги. Затем он стал тереть их сильнее и сильнее. Они были исцелены. Волосы у него на голове поднялись дыбом. «Мои ноги совершенно здоровы. Они не просто покрыты свежей коркой, но абсолютно новой неповрежденной кожей». Качая головой от удивления, он натянул свои окровавленные носки, сунул ноги в ботинки и решительно направился пожелать изумленному Вилли доброго утра. Больше у Франца не было проблем с ногами до самого конца войны.

К ним присоединились грузовики их роты, и постепенно рота собралась вместе. Установился следующий распорядок дня: подъем между тремя и пятью часами утра и продвижение дальше. Двигались весь день, иногда на грузовиках, чаще пешком. Короткие ночи проводили во временных казармах — амбарах, церквах, синагогах, школах. Часто эти места кишели клопами, которые оставляли на теле человека зудящие жгучие укусы. К этому времени у большинства солдат были вши. Не было никакой возможности тщательно вымыться.

Солдаты с удивлением наблюдали последствия большевизма в стране. Двумя десятилетиями ранее коммунисты конфисковали всю землю, которая находилась в частной собственности, и объединили ее в огромные колхозы. В каждом колхозе были поля, границы которых простирались от одного горизонта к другому. Бывшим владельцам приходилось работать на своей земле как рабам, получая в качестве оплаты только необходимую пищу. Скот содержали в одном огромном сарае. Не получая за свой труд должного вознаграждения, многие не чувствовали никакого стимула вкладывать душу в эти фермы, все вокруг было грязным и в запущенном состоянии. Только женщинам было разрешено держать собственных кур, уток и гусей, и они дарили им всю свою заботу, которую не давали государственной собственности.

Когда голодные немцы проходили по этим местам, они только и думали, как поймать птицу и ночью поджарить ее на вертеле.

— Хазел! — звали они, — пойдем с нами!

— Нет, друзья, я не стану есть пищу, которую вы украли у голодающего населения.

— Прекрасно, господин святоша, разве ты не знаешь, что на войне нет чести? Бери все, что можешь, и наслаждайся, пока жив, — таков девиз. Кроме того, рядовой Зельтенфроелих сам украл гуся. Если ему можно так делать, то и нам можно!

Франц пожал плечами:

— Неважно, что делает лейтенант, это все равно воровство, и это неправильно. Что, если бы ситуация изменилась и русские солдаты крали бы еду у ваших детей?

Один из солдат злобно вспылил:

— Эти разговоры приводят меня в бешенство. До чего же ты глупый! Ты прекрасно знаешь, что на Германию никогда не нападут. Ты всегда говоришь так, будто не веришь в это. Если ты не замолчишь со своими подрывными идеями, я сделаю из тебя отбивную!

Ничего не ответив, Франц вернулся в свой кабинет. Два дня спустя генерал подписал приказ, где строго запрещалось мародерство и всякий, пойманный с украденными вещами, будет переведен в дисциплинарный батальон, где придется выполнять трудные и опасные задания. Воровство прекратилось.

Франц не мог удержаться.

— Вот видите, — сказал он товарищам. — Что я вам говорил?

Спустя несколько дней после этого случая Франца снова повысили, теперь он стал капралом. Он также был бухгалтером и кассиром 699–й инженерно–строительной роты. В качестве такового он вел все записи своего подразделения и заведовал всеми деньгами.

Каждые десять дней он выдавал жалованье солдатам. Так как они были частью восточного фронта, им была положена компенсация за службу на территории, где велись бои. Она равнялась одной дополнительной рейхсмарке — около доллара за каждый оплачиваемый день. Было очевидно, что постоянный риск их жизням не очень высоко оценивался.

Франц также заказывал провизию, одежду и другие продукты из Германии. Когда они останавливались в переходе, он открывал маленький магазинчик, где солдаты могли купить мыло, бритвы и другие предметы первой необходимости. Его начальство не очень беспокоилось о ревизии его записей — они знали, что могут полностью доверять ему.

Планомерно их часть продвигалась на восток. Часто на их пути попадались изуродованные русские танки. Однажды они встретили две тысячи триста русских военнопленных, следовавших на запад в немецкий военный лагерь, охраняемых всего лишь двенадцатью немецкими солдатами. Когда шел дождь, солдаты промокали до нитки. Если шел ливень, немощеные дороги становились непроходимыми, и 699–я инженерно–строительная рота останавливалась на день–два для отдыха. Франц, используя эту возможность, раскладывал промокшую после дождя писчую бумагу на крышах домов, чтобы просушить ее.

Однажды в пятницу сержант Нойхаус пришел к Францу.

— Хазел, тебе нужно написать десятидневный отчет завтра, чтобы я его отправил в штаб.

— Есть! — Франц энергично отдал честь.

— Не отдавай мне честь, Хазел. Я не офицер. Я сержант.

— Есть, сержант. Хочу вас поставить в известность, что вся бумага промокла.

— И что?

— Если я вставлю ее в печатную машинку, она разорвется.

Да уж, — сержант задумался. — Как ты думаешь, когда она высохнет?

— К воскресенью.

— Хорошо, тогда и сделай. В следующую пятницу:

— Хазел, тебе нужно завтра закончить ежемесячный отчет.

— Есть! Но есть одна проблема.

— Какая?

— Нужно поработать в магазине в субботу вечером. И так как первое число месяца приходится на воскресенье, все цифры должны быть включены в расчеты.

— Ты прав, лучше подождать до воскресенья.

Не проявляя неподчинения, Франц всегда убеждал их, что задание будет выполнено лучше, если его выполнять в воскресенье.

Иногда в субботу его товарищи подходили к нему и спрашивали:

— Франц, можно у тебя купить мыло?

— Я не знаю, осталось ли что–нибудь. С последней поставкой ничего не пришло. Но если ты подождешь до вечера, я постараюсь найти кусочек для тебя.

— Ах, да, сейчас же суббота. Я забыл. Солдаты уже давно смирились с тем, что Франц по субботам не работает.

В августе стали чаще идти дожди, превращая сельскую местность в огромное месиво грязи. Но немцы не задерживались. Они упрямо продвигались дальше. Когда грузовики колесами увязали в грязи, солдаты вытягивали их задним ходом. В конце концов грязь стала затекать через края солдатских сапог внутрь, и за несколько часов они прошли всего лишь несколько сот метров.

— Мы так увязли, что вынуждены остановиться, — сказал один из офицеров, покачивая головой, — даже немецкая решимость не может одержать победу над силами природы.

Когда наконец появилось солнце, солдаты инженерно–строительной роты еще два дня приводили в порядок себя и в рабочее состояние технику. В следующий раз, когда пошел сильный ливень, они благоразумно остались в своих временных квартирах. Тогда они еще не знали, что сильные дожди завели в тупик всю войну. Всемогущий вермахт был остановлен — не врагом, а грязью.

В конце концов, их инженерно–строительная рота подошла к Черкассам — городу, расположенному на западном берегу реки Днепр. Здесь, где ширина реки достигала пяти миль, им было приказано построить мост. Чтобы помочь справиться с трудновыполнимым заданием, к ним присоединились четыре других батальона, всех вместе было 6 000 человек.

Часть полка направилась в лес пилить деревья: бригада в количестве 21 человека работала на украинской лесопилке, другие 25 — на фабрике гвоздей, где делали не только гвозди, но также скобы и металлические эстакады. Бревна перевозили на лесопилку, где их обрезали точно по размеру, рассчитанному инженерами, затем их волокли в то место, где остальные солдаты строили мост.

Здесь немцы столкнулись с растущим сопротивлением Красной Армии, и наступление замедлилось. Преимущество в сражении переходило то на одну, то на другую сторону. Русские воздушные эскадрильи бомбили войска, а немецкие силы ПВО сбивали самолеты. Пока самолеты догорали на полях, немецкие пикирующие бомбардировщики начинали атаковать и уничтожать оставшееся сопротивление. Но не успевали немцы опомниться, как русские начинали танковую контратаку, после которой силы вермахта окружали советские танки и уничтожали их из минометов и гаубиц. Так продолжалось снова и снова, с обеих сторон были большие потери.

В одну из суббот русские окружили солдат инженерно–строительной роты. Лейтенант Гутшальк быстро мобилизовал их.

— Хазел, вы с Вебером идите в заброшенную маслобойню и защищайте наши позиции с юга, — прокричал он.

«Вот и настал тот момент», — подумал Хазел. Он прочистил горло и постарался говорить спокойно.

— Лейтенант, сегодня суббота. Я не могу участвовать в сражении.

— В чем дело, Хазел?

— Я не могу участвовать в бою. Простите, господин офицер.

Гутшальк был ошеломлен.

— Это война, солдат! Мы сражаемся за наши жизни!

— Простите, господин офицер, — повторил Франц.

— Хазел, ты отказываешься выполнять приказ?

— Да, господин офицер, — ответил Франц, стоя по стойке «смирно».

Лейтенант покраснел от злости.

— С меня довольно! — прорычал он. — На этот раз ты получишь по заслугам, и никто не сможет тебя спасти! Я позабочусь об этом лично!

После того как русских успешно оттеснили, лейтенант сделал запись в послужном списке Франца, что по окончании войны он должен быть наказан за отказ подчиниться приказу вышестоящего офицера.

Несмотря на то, что их рота была инженерным подразделением, она часто попадала в зону боевых действий. Как–то Франц с Карлом были в охране, когда другие солдаты занимались укреплением противотанковых барьеров вокруг деревни. Внезапно сверкнула вспышка, и раздался оглушительный взрыв. Они побежали к тому месту и увидели солдата по имени Генрих Корбмахер: половина его лица отсутствовала, и внутренности его вывернуты наружу — он наступил на фугас. Все, чем они могли ему помочь, это держать его голову и успокаивать, в то время как его крики сотрясали воздух: «Мама, помоги мне! Мама, ты нужна мне! Где ты, мама?»

К счастью, его страдания скоро прекратились. Его похоронили в тот же вечер. Здесь нечего было сказать. Эта утрата была особенно тяжелой еще потому, что предыдущей весной британский бомбардировщик разрушил маленький домик Генриха в Германии.

У него остались жена и четверо детей. Как секретарь роты Франц должен был известить вдову и отправить ей немногие вещи Генриха. С печалью на сердце он размышлял о том, придется ли кому–то однажды выполнить эту обязанность для него. В следующие четыре года это стало нормой жизни немецкой армии.

ГЛАВА 7 КОРИЧНЕВЫЙ ДОМ

Трамвай № 23 грохотал по улицам Франкфурта под вой сирен противовоздушной обороны, отвозя Хелен и детей от вокзала к дому.

— Мамочка, посмотри, — Курт показывал на дома спального района, который они проезжали.

— Куда?

— На окна. Все окна разбиты. Сердце Хелен оборвалось.

— Это бомбы, — сказала она печально. — Когда они взрываются, взрывная волна разбивает стекла.

— Думаешь, наши окна тоже разбиты? — спросила Лотти.

— Мы скоро это узнаем.

Наконец трамвай сделал остановку. За полквартала они увидели занавески, развевавшиеся на ветру.

— О, нет, — простонала Хелен и подумала про себя: «Наша квартира находится на первом этаже. Там никого не было, чтобы присмотреть за ней. Наверняка там ничего не осталось».

Чувствуя неизбежность происходящего, она повела детей от трамвая к дому. Как только она открыла дверь квартиры, дети бросились внутрь.

— Как пыльно, — услышала она голос Лотти. Сердце отчаянно билось, но Хелен заставила себя войти внутрь. Толстый слой песка и пыли покрывал квартиру. Ее глаза оглядели все сверху донизу.

— Дети, — сказала она ослабевшим голосом. — Мне кажется, все на месте.

— Вот мой замок и оловянные солдатики, — сказал Курт.

— Поглядите, — сказала Хелен, — горшки, кастрюли, скатерть и кровать куклы Лотти. Все это здесь. Никто ничего не тронул.

Пока Курт и Лотти взволнованно бегали из комнаты в комнату, Хелен быстро заправила кроватку Герда и уложила его. У мальчика все еще был сильный жар. Затем она собрала детей, и они вместе преклонили колени в молитве: «Спасибо, Боже, за то, что Ты защищаешь нас и наше имущество».

Курт и Лотти распаковали вещи и разложили их по местам. Тем временем Хелен спустилась в чулан и возвратилась с большими листами картона. Она начала быстро забивать ими открытые окна.

— Теперь здесь темно, — жаловалась Лотти.

— Зато холодный ветер не будет задувать, — напомнила Хелен. — Так надо сделать, пока мы не вставим новые стекла. Так, дети, — сказала она твердо, — наша поездка была долгой, и мы устали. Нам нужно хорошенько выспаться.

Через несколько дней выздоровел Герд, и их жизнь вошла в обычную колею, правда, с одним жутким обстоятельством. Дети ходили в школу, Хелен выполняла свою работу по дому, но теперь каждую ночь на Франкфурт падали бомбы. Каждый день они молились, чтобы Бог защитил и сберег их жизни. Только Герд, которому теперь уже было семь, не беспокоился о безопасности.

— Бомбы никогда не попадут в нас, — говорил он уверенно.

— Откуда ты знаешь? — спрашивал Курт.

— Нас защищает Господь.

Затем бомбежке подвергся соседний город Дармштадт. В одну ночь тысячи людей были убиты. Но вера Герда все еще была непоколебимой. Он был уверен, что члены церкви там не пострадали.

В субботу на служении они были рады увидеть старых друзей, их двоюродных сестру и брата — Анну–Лизу и Герберта. Сестра Франца Анна крепко обняла Хелен. После служения тетя Анна пригласила их на обед.

— Вы слышали новости? — спросила она серьезно.

— Новости?

— Большинство адвентистов в Дармштадте погибло. Около восьмидесяти человек.

Хелен взглянула на Герда. Его юное лицо побледнело, а глаза смотрели перед собой невидящим взглядом. Для маленького Герда это было ужасным потрясением. Всю вторую половину дня, пока Курт и Лотти беззаботно играли с двоюродными сестрой и братом, а Хелен с тетей Анной занимались своими делами, Герд тихонько сидел в углу, пытаясь вникнуть в смысл трагедии, произошедшей в Дармштадте.

Тем вечером на служении он больше не мог держаться на ногах.

— Мамочка.

— Что, Герд?

— Мамочка, — еле выговорил он слова дрожащими губами, — Библия все лжет!

— Герд…

— Бог не может защитить нас, — рыдал он, — Ему все равно, что с нами происходит. Нам больше нет смысла молиться!

— Герд, сыночек, послушай меня, — мягко говорила Хелен, сочувствуя его горю. — Сегодня вы получили важный урок. Проблемы и боль могут прийти в жизнь каждого так же, как добро и зло. Самое главное не переставать верить, что Бог любит нас независимо от того, что случается. Так как мы Его дети, не имеет значения, живем мы или погибаем, потому что в конце мы будем с Ним вечно на небесах.

Он молчал, пытаясь вникнуть в то, что она сказала. В понедельник утром по пути в магазин Хелен встретила герра Деринга.

— Ах, я вижу, вы вернулись, — поприветствовал он ее холодно. — Интересно, пересмотрели ли вы свое решение по поводу присоединения к нацистской партии?

— Герр Деринг, — ответила она, — меня совершенно не восхищает эта партия, и у меня нет намерений когда–либо вступать в нее. Я не желаю, чтобы вы меня больше беспокоили по этому вопросу! Желаю вам хорошего утра.

Она повернулась, так и оставив его стоять на улице.

— Вы любите евреев, — прошипел он позади. — Вы останетесь живы, чтобы постоянно сожалеть об этом!

В конце месяца она поняла, что он имел в виду. Армейское жалованье Франца для семьи не прибыло.

Она ждала несколько дней, думая, что это почтовая задержка. Но ничего не пришло. Это была ее единственная поддержка от мужа. Что теперь ей оставалось делать?

В субботу Хелен рассказала о своих проблемах в церковном собрании, и члены церкви сделали для нее специальный сбор.

Если постараться, эти деньги можно растянуть до следующего жалованья. В конце месяца она нетерпеливо бежала к двери каждый раз, когда приходил почтальон. Но чек так и не принесли.

В отчаянии Хелен села в электричку, чтобы добраться до отдаленного городка, где в затейливом маленьком цыганском фургоне, выкрашенном желтой краской с зелеными ставнями, жила ее давняя подруга с подрастающим сыном.

— Сестра Гейзер, — сказала она, — что мне теперь делать? У меня нет денег. Партия отказывает мне в выплате пособия. У нас нет еды. Я больше не могу ничего придумать.

— Сестра Хазел, — сказала та твердо, — первое, что мы должны сделать в этом случае, помолиться и рассказать вашу нужду Богу. Он найдет выход.

Две женщины преклонили колени в маленьком домике на колесах.

Когда они поднялись, сестра Гейзер сказала:

— Послушайте, у меня есть немного денег. Я могу вам одолжить, и когда придет ваше пособие на детей, вы сможете вернуть мне долг.

Хелен покачала головой.

— Я не могу принять это. Вдруг что–нибудь случится и они вам понадобятся?

— Сестра Хазел, мы все можем умереть завтра. Лучше, чтобы у ваших детей была еда, чем держать эти деньги в кубышке у меня.

С этими словами она направилась в крошечную спальню и вернулась оттуда с пальто и шляпой.

— Идем в банк, — сказала она. Там она сняла со счета все свои сбережения.

— Сестра Гейзер, — еле слышно проговорила Хелен, — как я смогу отблагодарить вас за такое великодушие? На эти деньги мы сможем прожить шесть месяцев!

Сердце Хелен пело от счастья, она помчалась домой, чтобы купить немного еды. На протяжении следующих дней она писала письма правительству и агентству социальной помощи с просьбой выслать ей деньги. Ответа не последовало. В конце концов она написала мужу в Россию, рассказав ему о происходящем и прося совета. С тревогой она ждала ответа, не зная даже, жив ли еще Франц и получит ли он когда–нибудь это письмо.

Через несколько дней она получила письмо из областного офиса партии. Открыв письмо, Хелен обнаружила, что оно от окружного управляющего и содержит просьбу нанести ему визит.

«Наконец–то решили ответить на мои письма, — подумала она, — теперь они вернут мне наши деньги».

Она быстро надела пальто и прошла несколько кварталов к зданию, занятому нацистами.

Когда Хелен показала письмо регистратору, девушка взглянула на нее со странным выражением сожаления и исчезла в офисе. Минуту спустя она вернулась.

— Проходите, — сказала она, указывая на открытую дверь.

Хелен вошла. За столом, загроможденном бумагами, сидел мужчина с красным лицом и синим носом сильно пьющего человека.

— Фрау Хазел, — протянул он ей листок бумаги, — вы узнаете это?

Хелен с любопытством приблизилась.

— Да, это письмо я написала моему мужу пару дней назад. Как оно попало к вам?

Он посмотрел на нее, извиняясь.

— Мы берем на себя смелость проверять и подвергать цензуре почту, отправляемую людьми и приходящую на имена людей, находящихся под подозрением. Вы соглашаетесь с тем, что написали это?

— Да, — сказала Хелен.

— Хорошо. Хочу вам сообщить, что сообщать дурные вести солдатам, сражающимся на фронте, запрещается. Запрещено писать о чем–либо негативном, что случилось дома. Это подрывает их моральный дух и не позволяет в полной мере посвятить себя служению родине.

Он бросил письмо на стол, отодвинув его подальше от Хелен.

— Ваши действия можно расценить как подрывную деятельность, — ворчал он, — это является изменой и наказуемо смертью!

Хелен взглянула на него недоверчиво.

— Мы не получали денег в течение многих месяцев, — проговорила она. — Как, вы полагаете, мы должны жить? Разве я не имею права написать об этом мужу и попросить о помощи?

— Вы совершили преступление, — сказал он холодно. — Мы предпримем меры. Мы известим вас.

Он махнул рукой в знак того, что она может идти, и крикнул секретарю в приемную:

— Следующий, пожалуйста!

Хелен вернулась домой, ее ноги дрожали. Снова она просила у Бога поддержки и мудрости. Прошло несколько недель, но все еще не было никаких денег. Она упорно продолжала звонить и писать в местные службы о пропаже пособия на детей. Ответа не было.

Наконец пришло письмо из центрального штаба нацистской партии во Франкфурте. В нем сообщалось, что в следующий понедельник в десять утра Хелен должна встретиться с герром Спрингером, главой партии в центральной Германии.

Чувствуя слабость во всем теле, она уселась за кухонный стол и прочитала письмо снова. Она уже слышала о герре Спрингере. В тех местах у него была репутация одного из самых безжалостных и жестоких партийных лидеров.

К тому же штаб! Люди называли его Коричневым домом из–за цвета, в который он был окрашен. В начале войны нацисты захватили здание, и теперь каждый избегал это зловещее место.

— За теми дверями, — шептались между собой люди, — нацисты творят непередаваемые злодеяния. О многих немецких гражданах, которые входили в это здание, никто больше ничего не слышал.

Ходили слухи, что существовал тайный подземный ход, ведущий от Коричневого дома до городского штаба гестапо и что нежелательные лица оттуда перевозились прямо в ужасные концентрационные лагеря. Еще были слухи, что некоторых в Коричневом доме пытали и вынуждали признаться.

И теперь Хелен предстояло идти туда!

Что она должна была делать? Возможно, ей следовало взять детей и спрятаться. Но даже в убежище им нужны деньги на питание. С другой стороны, если она пойдет в Коричневый дом и будет там арестована, что случится с детьми?

Она упала на колени. «Отец Мой, я нуждаюсь в Твоей помощи, — плакала она, — Ты мне прибежище и сила. И Ты обещал, что избавишь меня из сетей, ищущих души моей. Прямо сейчас прошу Тебя об этом. Я предаю себя и моих детей Твоей защите».

Как только Хелен встала, спокойствие овладело ею.

Она сказала детям только, что должна будет посетить Коричневый дом в понедельник, и попросила их молиться за нее.

В субботу перед началом служения Хелен отвела некоторых верующих в сторону и шепотом спросила у них совета. До основного богослужения они провели молитвенное служение, прося Бога о Хелен и умоляя сохранить ее в безопасности.

Наступило утро понедельника.

— Дети, — сказала Хелен, — сегодня не ходите в школу. Останьтесь дома. Не выходите на улицу. Не выглядывайте в окна. Ведите себя тихо, чтобы Деринг не узнал, что вы здесь. Обещайте мне.

С широко открытыми глазами они пообещали сделать все именно так.

Тогда она отвела Курта в спальню и закрыла дверь. Несколькими минутами позже он вновь появился и выглядел очень испуганным.

— Лотти, — быстро проговорила Хелен, — сейчас твоя очередь, пойдем в спальню.

— Курт, — спросил Герд, после того, как они исчезли в дверях, — почему ты так странно выглядишь? Что произошло?

Курт сжал губы и тихо покачал головой. Затем настала очередь Герда. Хелен плотно закрыла дверь и сказала ему:

— Послушай очень внимательно, что я хочу тебе сказать, потому что у меня есть время сказать это только однажды, и ваша жизнь может зависеть от этого. Через несколько минут я должна буду пойти в Коричневый дом. Вы на все утро останетесь в квартире и будете вести себя очень тихо. Не выходите и постарайтесь не шуметь, чтобы соседи не могли вас услышать. Ты меня понимаешь?

Герд судорожно сглотнул и кивнул.

— Если все пройдет хорошо, то я вернусь задолго до полудня. Но Коричневый дом — опасное место, и я могу не вернуться. Я договорилась с семьями из церкви, чтобы они позаботились о тебе и остальных. Если я не вернусь к 12 часам, я хочу, чтобы вы один за одним очень тихо покинули дом. Ты, Герд, пойдешь на трамвайную остановку и сядешь на № 23. На седьмой остановке выйдешь и сядешь на маршрут № 17, на котором проедешь еще четыре остановки. Сойди там, кто–нибудь из церкви будет ждать тебя, чтобы отвести в потайное место. Помните, что с церковью вы будете в безопасности. Каждый из вас получил разные указания. Не говори Лотти и Курту, что я тебе сказала. В этом случае, если гестапо найдет вас, вы не сможете выдать друг друга. Теперь повтори все, что я тебе сказала, чтобы я могла убедиться, что ты все правильно понял.

Герду было только семь лет, но он точно повторил все указания. Он понял всю серьезность ситуации. Хелен преклонила с ним колени и молилась о водительстве Бога над детьми и над ней.

— Всегда помни, Герд, — говорила она ему, — что Бог наш Небесный Отец, и Он останется с тобой, даже если со мной что–нибудь случится.

Она взяла его за руку и вывела наружу.

После того, как Хелен надела пальто и шляпу, она прошептала:

— Возможно, я вас больше не увижу. Им нужна не я, им нужны вы. Они знают, что не могут изменить мое сознание, но если они овладеют вашими душами, пока вы молоды, они уверены, что сломают вас. Оставайтесь с Богом, что бы ни случилось. Помните, что не нужно ждать после полудня.

С этими словами она спокойно закрыла за собой дверь. Стоя на приличном расстоянии от окна, трое детей всматривались сквозь занавески, как она вышла на тротуар и подошла к трамвайной остановке, известной как Линденбаум, называемой так из–за четырехсотлетнего дерева липы, растущего там.

Дети тихо уселись за книги. Они пытались сосредоточиться на чтении, но было сложно сделать это, и они часто ловили испуганные взгляды друг друга. С ужасом дети наблюдали, как час за часом проходит время.

К 11:45 Хелен не вернулась.

Стоя в центре комнаты, они с тревогой смотрели на трамвайную остановку. Никаких признаков появления матери.

— Мы должны одеться, — прошептал Курт. На цыпочках они пробрались к входной двери, надели обувь и пальто.

Без пяти двенадцать. Они услышали звонок трамвая, проезжавшего мимо Линденбаум. Один последний взгляд в окно. Затем они увидели чью–то фигуру, пересекавшую тротуар. Забыв обо всех предостережениях, все трое помчались к двери.

— Мамочка, мамочка, ты вернулась! Что произошло?

Обняв каждого, Хелен села и сказала:

— Теперь мы должны поблагодарить Бога, потому что Он совершил чудо.

Затем она рассказала им, что было утром.

Она добралась до центра города, где находился Коричневый дом, немногим раньше десяти утра.

Глядя на угрожающий фасад дома, она увидела зарешеченные окна и стены толщиной в тридцать сантиметров. Она заметила, что у входной стальной двери не было ручки. Все это походило больше на тюрьму, чем на правительственное здание!

Растерянная Хелен пыталась понять, как же ей войти, когда обнаружила маленькую кнопку в стене. Она нажала на нее и услышала отдаленный звонок. Когда раздался гудок, она открыла дверь и вошла внутрь. Позади нее дверь с мягким щелчком снова закрылась. Она повернулась и увидела, что внутри тоже не было никакой ручки. После того как человек входил внутрь, только кто–то с ключом мог освободить его.

Человек в форменной одежде всматривался в маленькое окошко.

— Чем могу быть полезен? Хелен судорожно сглотнула.

— У меня назначена встреча на 10:00.

— Могу я посмотреть вашу повестку? — он взглянул на письмо, которое получила Хелен.

— Ах, да. С герром Спрингером. Третий этаж, кабинет № 11 по левой стороне.

Окно с грохотом захлопнулось.

С ужасом Хелен поднималась по лестнице зловещего, темного дома. Она чувствовала, что ангелы окружают ее.

Хелен постучала в дверь. Войдя в кабинет, она подошла к столу из орехового дерева, за которым сидел офицер. На столе была блестящая медная табличка с выгравированным на ней именем: «гауляйтер Спрингер». Мужчина за столом был худощавым, с высоким лбом, темными, зачесанными назад волосами и близко посаженными голубыми глазами.

Перед ним лежала объемная папка с документами.

— Фрау Хазел, у меня здесь находятся документы, компрометирующие вас. Вы отказались вступить в партию и Нацистскую лигу женщин. Ваши дети не посещают школу по субботам. Вы писали антиправительственные письма в течение нескольких лет и сопротивлялись всем нашим усилиям помочь вам. Вы еврейка?

— Нет, я адвентистка седьмого дня.

Пока Хелен говорила это, она почувствовала легкость и свободу. Весь страх ушел. Она смело продолжила:

— В десяти заповедях Бог говорит, чтобы мы поклонялись Ему в седьмой день и святили этот день. Сегодня Божьи законы все еще действуют. Именно поэтому я соблюдаю субботу.

Она говорила и изучала лицо человека, сидевшего перед ней, но ничего не могла прочесть в нем. Он поднял телефонную трубку и попросил свою секретаршу проверить, действительно ли фрау Хелен Хазел член Церкви адвентистов седьмого дня.

Через пару минут зазвонил телефон: «Информация подтверждена».

— Фрау Хазел, вы очень смелая, раз так открыто говорите о соблюдении субботы в это опасное время и именно в этом месте!

На мгновение он замолчал и наконец сказал:

— Так случилось, что я знаком с адвентистами седьмого дня. Вы знаете Шнайдеров?

— Да, я знаю их очень хорошо! Брат Шнайдер был пресвитером в церкви.

— Шнайдеры наши соседи. Когда в наш дом попала бомба, мы постучались к ним, и они пригласили нас на обед, дали нам полотенца и средства личной гигиены, чтобы мы могли начать все заново. Они приносили себя в жертву ради других людей. Я очень уважаю адвентистов.

Хелен была удивлена. Шнайдер никогда не упоминал, что жестокий Спрингер был его соседом.

— Фрау Хазел, — сказал он, — я хочу добраться до сути этой ситуации. Вы говорите, что не получали пособия на детей. Как вы думаете, в чем кроется причина этого? Пожалуйста, скажите мне открыто обо всех ваших предположениях.

— Думаю, это из–за того, что я не собираюсь вступать в партию. Я хочу, чтобы вы знали, что я никогда не вступлю в партию, — сказала она уважительно, но твердо. — Я буду продолжать соблюдать субботу. Я буду верной Богу, несмотря на последствия. Я буду действовать согласно совести.

Он поднялся.

— Фрау Хазел, я восхищаюсь силой вашего духа. Я поддерживаю вас в этом. Я верю, что каждый должен быть свободен в выборе веры. Не беспокойтесь о деньгах. Я поспособствую, чтобы вы получили их.

Хелен была ошеломлена. Наконец она смогла произнести несколько слов.

— Герр Спрингер, — сказала она, — я не знаю, как отблагодарить вас за вашу доброту. Пусть Господь благословит вас!

С задумчивым выражением он встал, чтобы открыть ей дверь.

— Фрау Хазел, — сказал он, — герр Спрингер плохо себя чувствовал утром. Он не смог выйти на работу. Я просто заменяю его сегодня.

Хелен слетела вниз по лестнице, чувствуя облегчение. Очевидно, проинформированный о ее прибытии человек за окном теперь ждал ее с ключом, чтобы открыть дверь. Он поклонился ей официально, давая возможность выйти.

Несколькими днями позже Хелен узнала, что может зайти в офис фонда детского социального обеспечения и забрать чек. Он содержал все выплаты за предыдущие месяцы.

ГЛАВА 8 ЗИМНЯЯ БИТВА

Тем временем рота продвигалась по советской территории далеко восток в глубь Украины. Первый этап войны а августе 1941 года проходил успешно для немецких солдат. Советский Союз потерял три миллиона человек.

На Украине, однако, немцы столкнулись с непредвиденными обстоятельствами. Двигаясь день за днем через кукурузные и пшеничные поля, они не могли быстро идти. Для солдат, выросших среди холмов и лесов, эти просторы казались им необъятными и дезориентировали их. Боевой дух начал падать. Дожди стали более частыми, превращая дороги в болота, по которым могли проехать только танки.

Однако рота продолжала свое движение на восток. Когда она дошла до города Кременчуг, 669–я рота отделилась от остальных. В течение недели солдаты были лишены какого–либо продовольствия. Голодные, они начали поговаривать о мятеже.

Однажды утром Франц вышел в поле в надежде найти что–нибудь съестное Повсюду, насколько хватало глаз, зеленела кукуруза. В Германии она не росла, и Франц не знал, съедобно ли это.

Осторожно он сорвал платок и начал очищать шелуху. Затем он откусил маленький кусочек. Кукуруза еще не созрела, и зерна были еще мягкими и молочно–сладкими. Франц утолил голод. Он взял так много початков, сколько мог унести, и быстро пошел в лагерь.

— Интересно, что будут делать остальные? — подумал он. — Они всегда высмеивали мое вегетарианство.

— Я нашел еду! — объявил он, как только зашел в лагерь. Нетерпеливо солдаты подбежали к нему. Когда они увидели кукурузу, их волнение переросло в гнев.

— Хазел, ты надеешься, что мы будем есть этот мусор?! Это пища для свиней!

— Нет, на самом деле это очень вкусно. Несколько солдат демонстративно отвернулись.

— Слушайте, парни! Вы голодаете, — умолял Франц, — да попробуйте вы это! Давайте посмотрим. Если вам не понравится, можете плюнуть мне этим в лицо.

Наконец чья–то рука потянулась и взяла початок. Не проронив ни слова, один солдат откусил и съел весь початок, и протянул руку за другим. Это убедило остальных больше, чем любые слова Франца. И все пошли на поле, чтобы утолить голод.

— Вегетарианец спас нас!

Через несколько дней они присоединились к остальным, и кризис миновал.

Теперь дожди стали сильнее. Похолодало. В Новомосковске передовая рота должна была оставаться в течение месяца, чтобы дороги высохли и они смогли двигаться дальше. Когда солдаты продолжили путь, они проходили пятьдесят миль в день. В октябре выпал снег. Вскоре стало очевидно, что немецкая летняя форма и легкие ботинки абсолютно неуместны для этого неприветливого климата. Но солдаты шли вперед.

— Хазел, подойдите сюда, — сказал сержант Эрих Нойхаус однажды.

— Да, сержант.

— Я хотел бы видеть вас у меня в квартире немедленно.

Как только он пришел, сержант сказал:

— Хазел, я заметил, что вы единственный человек в нашей роте, который не получил ни единой царапины или синяка на этой войне. Кажется, что пули не попадают в вас.

— Я об этом не думал, но, возможно, вы правы, — ответил Франц, задаваясь вопросом, куда же ведет вся эта беседа.

Сержант Нойхаус усмехнулся.

— С этого момента мы с вами будем жить в одной квартире! Вы будете моим ангелом–хранителем!

— Есть! Конечно, господин Нойхаус! — сказал Франц, отдавая честь.

Сержант Нойхаус покачал головой, не одобряя постоянный отказ Франца использовать приветствие Гитлера. Но с тех пор Франц и Эрих жили вместе. Франц скоро обнаружил, что они были защищены лучше, чем сам капитан, так как у сержанта было необъяснимое умение обнаруживать безопасное укрытие. Эту договоренность они оба соблюдали до конца войны. Однако даже самые хорошие квартиры были холодными, грязными, в них было полно блох и вшей.

В одну из ночей рота расположилась на ночлег в огромном колхозном коровнике, в котором было тепло, как и в любом другом помещении, где находилось около сотни коров. Только они собрали соломы, чтобы сделать себе лежанки, как вдруг заметили, что кругом было полным–полно крыс. Полные отвращения, мужчины вытащили стропила и уложили их посреди сарая, сделав себе, таким образом, лежаки. Они положили свои вещевые мешки под головы и заснули над бегающими по полу крысами.

На следующее утро они обнаружили, что крысы взобрались на стропила и прогрызли мешки, съев всю еду прямо под носом у солдат. Они пожрали все. Разъяренные мужчины преследовали крыс повсюду. Каждый раз, видя усатую крысиную морду, высовывающуюся откуда–нибудь, они били по ней изо всех сил. Таким образом солдаты убили около тридцати крыс за десять минут. Они отомстили и теперь могли двигаться дальше.

Только однажды за все время путешествия мужчины увидели ухоженную деревню. Сверившись по карте, они обнаружили, что это был Хутич. Здания, несмотря на русскую традицию строить из глины, были покрыты белой штукатуркой, которая сияла белизной на солнце. Улицы были чистыми, нигде не было видно мусора. Полы были выметены, и на окнах висели чистые занавески из цветного ситца. Какая радость была провести хотя бы одну ночь в таком месте, похожем на настоящий дом!

Следующей их целью был город Краматорск на юге. Температура воздуха постоянно падала. В этой местности не было лесов, так что солдатам приходилось ломать заборы и ветхие дома на протяжении всего маршрута и нести с собой бревна, чтобы вечерами разводить огонь на стоянках.

— Вы останетесь здесь на некоторое время, — сказали им. — Вам нужно восстановить лесопилку, для того чтобы построить несколько мостов через реку Донец.

Вскоре рота рубила лес и готовила стальные тросы для будущего моста.

Так наступило Рождество. Как же сильно оно отличалось от шумных празднеств предыдущих лет! В сочельник капитан провел скорбную церковную службу, помянув погибших товарищей.

После всего этого не было никакого праздничного стола с пряными кексами и вином. Днем прибыли двенадцать мешков с почтой. Теперь, когда солдаты получили долгожданные письма из дома, каждый был счастлив намного больше, чем во время шумных, хмельных вечеринок в предыдущие праздники. Это был лучший подарок для солдат. Спокойно они возвратились в квартиры, чтобы прочитать письма и мысленно провести сочельник с любимыми домочадцами.

Франц обнаружил, что письмо от его матери шло восемьдесят пять дней. А письмо Хелен было доставлено только спустя три месяца. Сам он написал рождественское письмо своей семье несколькими неделями раньше. Он попросил своего товарища украсить его рисунком, на котором было изображение с вифлеемскими яслями, коровой, осликом и несколькими овечками. Над всем этим искрилась яркая, золотая звезда. Он задавался вопросом, получили ли они все это?

Канун Нового года также отличался от прежних праздников. Солдаты столпились в общем зале и разговаривали. Для большинства мужчин это был первый Новый год в их жизни, который они встречали без алкоголя. Вскоре беседа повернулась в сторону политики и их надежд на будущее.

Внезапно лейтенант Гутшальк сказал:

— Фюрер — мой бог! Я полностью доверяю ему!

— Господин офицер! — воскликнул Франц без раздумий, — ваш бог достоин сожаления!

Лицо Питера Гутшалька налилось краской, и он вскочил со стула:

— Что? Как вы смеете говорить такое?! Франц понял, что он допустил оплошность, и тут же попытался исправить сказанное:

— Да, я сказал это, — подтвердил он. — И скажу это снова. Ведь я всего лишь подразумевал, что Гитлер — это такой же человек, как я и вы. И однажды он умрет, как мы оба. Когда он умрет, у вас больше не будет бога. Неужели это не грустно? — Затем Франц указал на кусочек хлеба, лежащий на столе. — Вы видите этот хлеб, Питер? Гитлер не выращивал эту пшеницу. Все это может сделать только наш Создатель — Господь.

Лицо лейтенанта дрожало от гнева, и он зарычал:

— Хазел, на этот раз вы зашли слишком далеко! Я прослежу, чтобы это не осталось безнаказанным!

Внезапно капитан встал со своего места. Стальным голосом он сказал в тишине:

—Друзья, сейчас канун Нового года. У нас здесь частная беседа. Не будет никакого наказания! Спокойной ночи!

С этими словами он повернулся и вышел. Настроение было испорчено, и другие тоже пошли в свои комнаты. Франц понял, что он сказал слишком много этой ночью. В комнате он открыл Библию и перечитал слова пророка Амоса 5:13: «Поэтому разумный безмолвствует в это время, ибо злое это время». В будущем он решил быть более осторожным.

Казалось, что все успокоилось, но несколькими днями позже Франц проходил мимо Гутшалька и видел его глаза, пылающие гневом. Он понял, что оскорбление не было забыто. В январе были ежедневные перестрелки с советскими войсками. Во время такой перестрелки один солдат из отряда был легко ранен. Но к тому времени, когда солдаты смогли отнести его в безопасное место, он умер. В мертвой тишине его осмотрели и увидели, что кроме пули, которая задела его бедро, другая шальная прошла через сердце. В тот же день они выкопали могилу для товарища и собрались на короткую десятиминутную службу, которую провел капитан. Температура воздуха была–37 градусов.

В Германии Геббельс, неспособный обеспечить теплой формой солдат, начал кампанию по сбору зимней одежды и женских меховых изделий у немецкого народа. Пожертвования, однако, были совершенно неподходящими. Ни одно из них не дошло до передовой роты. Как всегда, находчивый Франц после похорон провел вечер, выясняя, как он может защитить себя от холода. Он взял два носка, отрезал часть ступней и отложил в сторону. Потом разрезал длинную часть носков и сшил между собой. После этого он соединил эту трубу из носков в широкой части так, чтобы получилось некое подобие шапки, которая могла бы полностью закрывать уши. На следующее утро, когда он показался из своей комнаты, все стали показывать на него пальцем и смеяться.

— Вегетарианец, какую сумасшедшую идею ты снова придумал? Ты похож на чучело! Ты — позор немецких войск!

Невозмутимый Франц усмехнулся:

— Смейтесь–смейтесь! По крайней мере, моим ушам будет тепло.

На продолжении всего дня температура понижалась и достигла–42 градусов. Еще двадцать солдат отморозили уши. На следующее утро каждый из 699–й роты носил шапку, сделанную из носков.

Францу повезло, что он работал в офисе. Даже когда лед на стеклах его кабинета был временами по пять сантиметров толщиной, пока он был в закрытом помещении, он мог согреться. Когда ему давали поручение за пределами офиса, он хорошо укутывался. Он надевал три пары брюк, два пальто, две пары перчаток. На голове он носил две самодельных шапки — «пугала», которые и завершали все это его нехитрое обмундирование. Наконец он укутывал свое лицо шарфом так, чтобы были видны только глаза. В таком виде он выходил на улицу. Когда солдаты должны были собраться на улице, их носы замерзали за три–четыре минуты. Немцы, неприспособленные к таким условиям, пользовались самыми, как им казалось, разумными средствами. Они клали людей, пострадавших от обморожения, рядом с горячей печкой. Быстрое согревание приносило еще больше вреда.

Украинцы, которые видели, что происходит с немцами, сказали, что так делать нельзя.

— Сначала вы должны растереть обмороженную часть тела снегом, пока она не согреется и не будет ощущать покалывание. Тогда кровообращение будет восстановлено и часть тела будет спасена.

И даже пользуясь этим методом, рота и остальная часть немецкой армии понесли тяжелые потери из–за отмороженных пальцев, ушей и носов. Часто приходилось ампутировать ноги от ступней и выше. Во время самого холодного зимнего периода, длившегося только две недели, инвалидами из–за обморожения стала одна четверть немецких солдат, находившихся в Советском Союзе. Низкая температура, иногда опускавшаяся до–50 градусов, держалась по многу недель.

В то время как немцы были парализованы морозом, Красная Армия почти не пострадала от холодов. В течение января рота ежедневно подвергалась бомбежкам и артиллерийским атакам. Каждый раз жертвами были не только солдаты, но и гражданские лица. Немецкие самолеты доставляли инженерно–строительной роте боеприпасы и еду и вывозили больных и раненых.

В то время, когда они находились в районе реки Донец, самолеты прекратили доставки. И 699–я рота была отрезана от всех путей поставок снабжения в течение нескольких недель. Рота только что принимала участие в тяжелой битве, после которой у нее остался только один танк без единого боеприпаса.

Окруженные русскими войсками, они прибегли к хитрости, чтобы обмануть их. Они переместили один танк на правую часть склона и проехались на нем вдоль склона. Затем быстро спустились в овраг, сменили номера машины и поднялись на левый склон, и так все 24 часа в сутки. К счастью, снабжение топливом на территории Украины было отличным, и единственный танк казался вездесущим. Русские, сбитые с толку «демонстрацией» военной мощи, не решались нападать, и в конечном счете рота дождалась переброшенных с воздуха провизии и боеприпасов.

Январь сменился февралем, потом наступил март, и пришло тепло. Как животные, просыпающиеся от спячки, немецкая армия начала выходить из своих зимних квартир, в которых она находилась в течение самых холодных месяцев. Немцы снова начали движение вперед.

В отличие от предыдущего лета и осени, Красная Армия начала оказывать ожесточенное сопротивление. Немцы больше не могли уверенно двигаться вперед, но шли малыми шагами под тяжелым артиллерийским огнем. Отдельная инженерно–строительная рота построила мост через реку Донец, полностью сделанный из сваренных вместе стальных труб, и продолжила свое движение в восточном направлении. Немного позже, той же весной, всех оставшихся живых после зимней битвы наградили медалями. Хотя никакое вознаграждение не могло возместить того, что им пришлось вынести.

Однажды вечером в большой деревне другое подразделение нагнало их и остановилось вместе с ними на ночлег. Высокие мужчины в сделанных на заказ жакетах, с серебряными знаками на козырьках фуражек, на которых были изображены черепа и кости и заглавные буквы, принадлежавшие СС — элитному корпусу вооруженных сил и полиции Гитлера. На их руках были красные, как кровь, повязки с черной свастикой в белом кругу. Известные своей жестокостью и верностью Гитлеру, они внушали страх даже жителям Германии.

Следующей ночью Франц проснулся из–за беспорядка в деревне. Беготня, грохот, треск сломанных дверей, голоса, выкрикивающие проклятия на немецком, крики женщин и детей. Наконец все стихло. Он подумал, что слышал выстрелы где–то в отдалении, но не был уверен.

Утром, стоя в очереди за едой, Франц попытался узнать, что произошло:

— Вилли, ты слышал шум вчера вечером? Что случилось?

Вилли обернулся украдкой:

— Это были СС, — прошептал он. — Они выполняли свою работу.

— Выполняли свою работу? Что ты имеешь в виду?

Голос Вилли стал еще тише:

— Последнее решение Гитлера!

Франц посмотрел на него с непониманием.

— Я не понимаю тебя.

— Где ты был, парень? Они уничтожают евреев. Они вчера схватили их, отвели в лес и там расстреляли, как животных.

Ошеломленный, Франц уставился на Вилли.

— Это невозможно!

— Франц, просто иди дальше и что бы ты ни делал, никому не рассказывай об этом.

Франц поднял свою жестяную тарелку.

— Я знаю, как ты себя чувствуешь, — сказал Вилли. — Я тоже не поддерживаю Гитлера. Но мы не ответственны за действия СС. Мы так же, как и они, имеем обязанности. Все это находится на их совести, а не на нашей. Если ты хочешь сберечь собственную шкуру, Франц, держись от этого подальше. Не вмешивайся!

— Вилли, я просто не могу стоять в стороне! Вилли наклонился к нему настолько, что его лицо оказалось в нескольких сантиметрах от Франца:

— Я знаю, что ты чувствуешь, — прошипел он раздраженно, — ты собираешься сейчас громко заявить об этом и попасть под военный трибунал!

Франц возвратился в свою комнату глубоко обеспокоенный тем, что он узнал. Он был не согласен с Вилли в том, что они не несли никакой ответственности за происходившее. Если они стояли в стороне в то время, когда совершалось убийство, разве они не были виновны в этом? И теперь, как и всегда, Франц обратился с этим вопросом к Богу.

«Небесный Отец, — молился он, — пожалуйста, помоги мне правильно вести себя в этой ситуации. Что мне нужно делать, чтобы исполнить волю Твою?

На следующий день, когда его рота двинулась дальше, он получил ответ. Теперь он понял, почему его не назначили санитаром. Бог, очевидно, хотел, чтобы он добрался до евреев раньше, чем это сделает СС.

Когда его рота проходила через деревню, Франц внезапно пропадал и заглядывал во все дома, в которые он только мог попасть. Так как на Украине проживало много немцев, которых пригласила в Россию Екатерина Великая для того, чтобы жить и обрабатывать землю, он мог с ними легко общаться. Он повторял всюду одно и то же: «Через день или два, за нашим полком придет подразделение СС. Вы узнаете их по черным униформам и фуражкам, на которых изображены череп и кости. Когда они доберутся сюда, они захватят евреев и убьют их, как скот. Если вы еврей, берите с собой еду, собирайте свои семьи и уезжайте прямо сейчас. Прячьтесь в лесах и в горах, везде, где найдете возможность. Собирайтесь быстро! Не теряйте времени! Предупреждайте об этом всех! Спешите, спешите! Пусть Господь пребудет с вами!»

Многие спасли свои жизни, потому что вняли его словам и скрылись из деревни. Для некоторых из них, однако, было намного важнее спасти свою собственность. Сохраняя ее, они потеряли свои жизни.

Таинственные исчезновения Франца не остались незамеченными его товарищами.

— Почему у Франца постоянно такие панибратские отношения с гражданскими лицами? — спрашивали они подозрительно. Никто ничего не знал наверняка. Только Вилли и Карл догадывались об истинном положении вещей. Но они поддерживали своего друга.

— Почему вы не оставите парня в покое? — говорили они. — Вы должны быть рады, что он изучает обстановку и покупает продукты у местных. Вы подумали, почему у него в лавке всегда отличный ассортимент? Если бы он не делал так много для вас, то у вас не было бы ни свежих яиц, ни леденцов, ни другой роскоши.

Эти слова заставили солдат замолчать.

Несколько недель спустя сражение вынудило роту вернуться в деревню, которую они оставили днем раньше. В лесу Франц услышал речь немецких солдат, которые кричали и ругались. Это пробудило его любопытство. Прячась за деревьями, он пошел на голоса. Скоро он вышел на поляну, всю изрытую траншеями. Солдаты СС вели евреев через лес — несколько десятков мужчин, женщин и детей. Шокированный, Франц понял, что это были те самые евреи, которые не поверили ему днем ранее. Босиком, сохраняя молчание, они шли по снегу.

Когда они дошли до опушки, солдаты приказали евреям встать на колени лицом к траншеям. Ряд за рядом солдаты стреляли им в спину, и их тела падали вниз. Последней была мать с шестью детьми.

Рыдая, испуганные дети цеплялись за свою мать. «Отпустите ее!» — кричали эсэсовцы. Грубо оторвав их от нее, они заставили встать всех на колени и выстрелили им в спину.

Все то, что увидел Франц, поразило его. Выйдя из–за деревьев, он подошел к солдатам. «Как вы можете совершать такое и стрелять в этих невинных детей?» Эсэсовцы пристально посмотрели на него.

— Парень, где ты был всю свою жизнь? — выпалил один из них. — Именно эти дети и должны быть убиты! Если они останутся в живых и вырастут, то станут нашими врагами. «Вот! — он схватил лопату. — Раз ты так сильно огорчен их смертью, то тогда, может, обеспечишь им приличные похороны? Закопай их здесь!

Он бросил лопату перед Францем. Другие хрипло засмеялись. Все еще хохоча, они зашагали прочь.

Францу стало дурно. Он прислонился к дереву, чтобы самообладание вернулось к нему. Наконец он поплелся к траншее и с горечью начал закапывать тела.

Вдруг он прекратил работу. Ему показалось, что он услышал стон, доносящийся из траншеи. Стон повторился снова. Тут его внимание привлекло чье–то движение, кто–то шевелился под телами расстрелянных детей. Он спрыгнул в траншею и осторожно поднял истекающее кровью тело маленькой девочки. Она только что прекратила дышать, тогда он аккуратно положил ее на землю.

Но лежащий под ней человек еще был жив. Собрав все свои силы, Франц подхватил его и вытащил из траншеи. Человек был без сознания, но все еще дышал. Пуля попала ему в голову. Но рана, казалось, кровоточила не сильно. Его еще можно было спасти. Франц взвалил мужчину на спину и понес в деревню. Он намеревался донести его до своего жилища и оказать ему там помощь.

Как только он показался в лагере, шатаясь от тяжести, солдат СС допросил его:

— Что вы несете?

— Этот человек ранен, и ему срочно требуется помощь.

Солдат заметил, что раненый не был немецким солдатом.

— Что? — закричал он. — Мы убиваем евреев, а не спасаем их. Как вы посмели вмешиваться?!

К тому времени подбежали другие солдаты. Среди них был лейтенант Питер Гутшальк. Одного его взгляда хватило, чтобы понять, что здесь произошло. Он сорвал человека со спины Франца. Как только мужчина упал наземь, лейтенант вложил пистолет ему в рот и спустил курок.

— Хазел, это снова вы?! — кричал он, дрожа от гнева, — я должен был догадаться! Говорю вам раз и навсегда, что с меня уже хватит вашего антиправительственного поведения. Надеюсь, что увижу вас под трибуналом. Вы не лучше, чем те еврейские свиньи, которых вы желаете спасти. Вам от меня не скрыться. Если будет нужно, я достану вас из–под земли. В новом мире не будет места таким, как вы! Это касается и двух ваших друзей.

Была объявлена открытая война. Франца мучил вопрос, потеряет он жизнь на войне от руки врага или своего соотечественника?

ГЛАВА 9 РОЖДЕНИЕ СЬЮЗИ

«Хлеб наш насущный, — шептала Хелен, — дай нам на сей день».

Это была молитва, которую она часто произносила в эти дни.

Хотя она снова получала пособие на детей, все сложнее и сложнее было найти пищу.

Хуже того, Хелен в это время как раз заболела. Она не очень доверяла докторам и старалась избегать встреч с ними настолько, насколько это было возможным. В конце концов, когда она поняла, что болезнь добралась до ее ног, она пошла к доктору Рихельс.

После тщательного осмотра он сказал ей:

— Фрау Хазел, вы беременны.

Хелен открыла рот от удивления. Когда она смогла собраться с мыслями, она возразила:

— Я не беременна!

— Вы беременны, — настаивал доктор. — Я выпишу вам справку, которая обеспечит вас дополнительными порциями хлеба, риса, молока и масла.

— Доктор, я знаю, что не беременна. Мой муж сейчас в России. Он не был в отпуске уже много месяцев.

Голос доктора Рихельса был доброжелателен.

— Не беспокойтесь, фрау Хазел. Я часто встречаю беременных женщин, чьи мужья находятся далеко от дома. Это свойственно человеческой натуре, остающейся в одиночестве. Между тем вот справка, которая обеспечит вас дополнительными продовольственными карточками. Зайдите через месяц.

Хелен покинула его кабинет, недоумевая. Но дополнительное питание было кстати для детей и дало им возможность получить небольшой садовый участок.

До войны она и ее отец арендовали этот участок земли. Теперь она работала на нем ежедневно, используя каждый сантиметр земли, чтобы вырастить овощи, которые помогли бы им пережить это лето. То, что они не могли съесть, Хелен заготавливала на зиму. А осенью они снова пошли на поля, чтобы собрать картофель, оставленный фермерами после сбора урожая. Еще они доезжали до конечной остановки трамвая и пешком шли в лес, где земля была покрыта буковыми орехами. Они наполняли ими ведра, короба и возвращались домой, где Хелен дробила крошечные орешки и извлекала из этого несколько чашек драгоценного масла.

— Как дела у малыша? — спрашивал ее месяц за месяцем доктор Рихельс.

— Я не беременна, — настаивала она.

Он добродушно посмеивался и выписывал ей новые талоны на еду.

Наконец после семи месяцев наблюдений доктор признал, что диагноз был ошибочным. Это, конечно, не прибавило Хелен веры в докторов. Однако она понимала, что Бог использовал этого человека для того, чтобы обеспечить ее семью.

Тем временем бомбежка Франкфурта продолжалась. Ночь за ночью Хелен и дети просыпались от пронзительных звуков сирен воздушной обороны.

Ночами они быстро бежали по вселяющим страх улицам к бомбоубежищу.

В одну из ночей налет был особенно ужасным.

— Курт! Лотти! Герд! — кричала Хелен. — Вставайте! Вставайте!

Но она не могла разбудить детей, которые уже давно не высыпались, за каких–то несколько минут. К тому моменту, кода они вышли на улицу, там уже не было ни души. Все, что они могли услышать, это раздававшийся кругом пронзительный свист падающих бомб и грозовые взрывы за ним.

«Мы не сможем пробраться к нашему убежищу», — подумала Хелен.

В отчаянии она схватила детей и побежала к подвалу дома, который увидела на пути. Взявшись за дверь, она резко открыла ее. Чьи–то руки втащили их внутрь, и дверь с шумом захлопнулась.

При тусклом свете керосинового фонаря Хелен смогла разобрать несколько фигур. Она увидела, что хозяева убежища были послушны правительственным инструкциям и оборудовали его противогазами, ведрами с водой и одеялами для тушения огня. Напротив стены стояли в ряд ведра с песком. Одним из самых страшных видов оружия союзных войск были фосфорные бомбы. Капля фосфора, попавшая на руку человека, могла прожечь ее насквозь. Вода не могла остановить этот процесс, и только поместив руку в песок, человек мог сохранить ее.

Поскольку взрывы все приближались и приближались, пол в подвале начал дрожать. Как их и учили, люди без слов легли на пол животами вниз, заткнули уши, чтобы их барабанные перепонки не лопнули от взрывов, и открыли рты, чтобы легкие не разорвались от давления воздуха.

Наконец бомбовая атака начала стихать. Люди в убежище уже исчерпали весь кислород. Кто–то осторожно приоткрыл дверь, и все увидели снаружи огненную стену.

Казалось, все были слишком потрясены, чтобы сделать что–нибудь. В отчаянии Хелен взяла ситуацию в свои руки.

— Мы должны выйти, — сказала она, — или мы задохнемся здесь.

Она схватила одеяла, опустила их в ведра с водой и дала каждому. Плотно обернутые в одеяла люди нырнули в огонь. Курт бежал первым, затем Лотти и Герд, Хелен бежала последней. Герд с любопытством, желая увидеть, что же происходит, выглянул из одеяла. Пламя охватило его лицо, и к моменту, когда они достигли противоположной стороны улицы, его брови полностью обгорели.

Дрожащие и уставшие до смерти, они вернулись в квартиру. Было чудом, что они остались невредимы.

Уже несколько месяцев семья не получала от Франца ни слова. Был ли он еще жив? Только иногда в новостях слышно было о продвижении отдельной инженерно–строительной роты. На карте Восточной Европы Хелен и дети отмечали маршрут ее движения настолько, насколько могли.

Однажды зимним вечером в конце января раздался стук в дверь. Герд побежал открывать.

— Добрый день, — сказал он вежливо высокому выпачканному в грязи незнакомцу. И сразу его глаза округлились. — Папа–а–а!

Франц наконец–то оказался дома. Ему дали увольнение на три недели. Поездка автостопом на армейских поездах и грузовиках, чтобы возвратиться домой, отняла у него одну неделю. Но теперь он был здесь, живой.

Семья проводила вечера, вспоминая все те опасности, через которые ей пришлось пройти, и Божье покровительство во всем. Днем Франц ездил по городу, ища торговцев углем, которые могли бы восстановить скудные запасы топлива Хелен. Она в свою очередь использовала свои тщательно хранившиеся кусочки сахара, чтобы приготовить пирог из овсяной муки, сливок, пшеницы, небольшого количества муки и разрыхлителя. У нее не было ни яиц, ни масла. Хотя пирог получился жестким и грубым, семья радовалась и наслаждалась этим деликатесом больше, чем легкими кремовыми слойками, которые все любили до войны.

С блеском в глазах Герд рассматривал медали, которые привез Франц. Однажды утром он тайно отнес их в школу и показал товарищам. «Мой папа — великий солдат! — хвастался он. — Он помогает Германии выиграть войну». С гордостью он шел к другим ребятам. Хелен нашла медали в карманах штанов Герда после того, как он переоделся в свою домашнюю одежду. Тогда, тем вечером, Франц собрал всю семью вместе и сказал:

— Я хочу, чтобы вы представили страну, подобной которой нет на земле. Люди там богаты и живут в прекрасных домах, у них есть машины и вкусная еда каждый день. У этой страны есть много законов. Один из законов гласит, что запрещено поклоняться Богу. Другой говорит, что правительство будет убивать детей и взрослых, которые не захотят подчиниться. Только людям, которые сильны, здоровы и умны, которые подчиняются всем законам правительства, будет разрешено жить.

Дети следили за этим страшным сценарием, открыв рты. Затем Франц спросил их:

— Хотели бы вы жить в такой стране? Они выкрикнули:

— Это было бы ужасно! Если бы мы были не такие, как они, они убили бы нас!

Герд выразился лучше всех:

— Я бы не смог наслаждаться жизнью, потому что боялся бы выйти из дома. Я даже не мог бы ходить в школу, если бы учитель считал, что я недостаточно умен!

Франц выдержал долгую паузу и наконец сказал:

— Дети, если Германия победит в войне, то превратится в такую страну, которую я вам описал.

Отрезвленные сказанным, они встали на молитву: «Дорогой Боже, пожалуйста, не дай нам выиграть эту войну. Позволь Германии проиграть ее скорее, чтобы страдания закончились».

Очень быстро подошло время прощания. Это расставание было более трудным, потому что теперь они осознавали как никогда ранее, что могут никогда не увидеть друг друга вновь.

После того, как Франц уехал, Хелен снова почувствовала себя плохо и поняла, что на сей раз она действительно беременна. С грузом на сердце она возвратилась к доктору Рихельсу. Как в этой войне, которой не видно ни конца, ни края, она сможет позаботиться о четвертом ребенке? Доктор подтвердил беременность и снова выписал дополнительные талоны на питание. По крайней мере, они помогли им прожить в течение прошлого лета.

Поскольку война набирала обороты, союзные войска усилили воздушные атаки на Германию. Теперь предупреждения о воздушной тревоге были слышны каждую ночь и эскадры бомбардировщиков гудели наверху. День за днем получая почту, Хелен с тревогой рассматривала конверты. Она выдыхала молитву благословения каждый раз, когда в ней не попадалось черного конверта. Она знала страшные новости, которые он содержал: «С прискорбием сообщаем, что ваш муж погиб смертью героя, защищая родину». Тысячи немецких женщин получали такие письма. Каждый выпуск газеты Frankfurt Generalanzeiger содержал в себе длинный список имен солдат, убитых во время боевых действий.

Теперь для них настала пятая военная зима. Скоро у Хелен должен был родиться ребенок. Во время трех прошлых родов Хелен госпитализировали, но сейчас все должно было быть по–другому. Большая часть центральной части Франкфурта лежала в тлеющих руинах. В больницах, которые пока еще функционировали, занимались только крайне тяжелыми случаями. Женщины должны были рожать дома при помощи одной только акушерки. Промозглым вечером в конце сентября Хелен легла на кушетку в небольшой кухоньке, пока Лотти и Герд мыли посуду и прибирались. В комнате было холодно, потому что угля, заготовленного на зиму, было недостаточно, чтобы нагреть эту комнату, а батареи отопления включались только при крайней необходимости. Курт ходил от окна к окну, чтобы удостовериться, что занавески были хорошо задернуты. Он понимал, что даже один луч света мог раскрыть местоположение жилых домов для низколетящих самолетов противника, которые искали цель. Такая небрежность могла послужить причиной смерти многих людей. Весь день у Хелен продолжались схватки. Казалось, дети понимали, какой беспомощной она себя чувствовала.

— Мамочка, — сказала Лотти, стараясь утешить ее, — не бойся.

— Мы позаботимся о тебе, — сказал Герд. — Мы будем помогать с ребенком.

Схватки теперь продолжались с одинаковым интервалом.

— Лотти, Герд, — ее голос звучал слабо, — сейчас вам нужно идти ложиться спать.

Дети покорно пошли в комнату. Она повернула голову к Курту:

— Курт, оденься хорошо. Надень свой шарф и рукавицы и приведи фрау Габбель — акушерку.

Курт вышел на улицу. Было холодно. Правила гласили, что никакие уличные фонари и никакой свет не должен был исходить от жилых помещений. Единственным светом было оранжевое зарево в небе от огней, охвативших Франкфурт. Он поспешил, услышав знакомый звук самолетов и свист летящих бомб, а затем и рев взрывов. Взрывная волна сотрясла здания, заставив дребезжать оконные стекла. Холодный воздух, задувавший в уши, перехватил дыхание Курта. Наконец он добрался до дома фрау Габбель, которая схватила свою черную сумку и последовала за ним в ночь.

Придя в квартиру, она начала давать ему указания.

— Вскипяти побольше воды, — сказала она, — затем возьми несколько чистых простыней и принеси их в комнату матери. И к тому же здесь слишком холодно.

— Я недавно включил отопление.

— Прекрасно, — сказала она. — Сейчас оставайся на кухне. Я скажу тебе, если мне вдруг понадобится твоя помощь.

Спустя несколько часов Курт услышал детский крик.

Как по волшебству, Лотти и Гред, завернутые в одеяла, появились в дверях комнаты.

— Мы не могли заснуть, — сказал Герд. — Он родился?

Трое на цыпочках подошли к спальне. Лотти со скрипом открыла дверь, заглянула внутрь и распахнула ее широко.

— Ой, мамочка, — воскликнула она, — здесь малыш. Тебе было больно? Это братик или сестренка?

Хелен слабо улыбнулась и указала на колыбельку, где малышка лежала уже в пеленках.

— У вас появилась маленькая сестричка. Ее зовут Сьюзи.

Радостные, они стояли вокруг колыбели и смотрели на симпатичное маленькое личико и крошечные пальчики, на которых уже были ноготки. У них была маленькая сестричка! Они преклонили колени у кровати Хелен и поблагодарили Бога за безопасные роды и здоровую малышку.

— Я иду домой, — сказала наконец фрау Габбель. — Я вам больше не понадоблюсь. Попытайтесь сейчас отдохнуть.

Дети на цыпочках пошли обратно в свои кровати и заснули. Но в четыре часа их разбудила от дремоты воздушная тревога. Самолеты союзников вновь были над ними, и никто не знал, куда они могли сбросить свой смертельный груз.

Сонный Курт, покачиваясь, зашел в спальню Хелен.

— Мамочка, что нам теперь делать?

— Разбуди детей, — сказала Хелен. — Мы должны добраться до бомбоубежища.

— Ты сможешь идти сама? Или я должен забрать Лотти и Герда, а ты останешься здесь?

— Нет, мы должны держаться вместе. Пойдем все. Со мной все будет в порядке.

Они быстро оделись, завернули малышку в несколько одеял и выбежали.

Поток темных фигур, желающих попасть в убежище, растянулся на полумилю. Как только Хелен вошла внутрь, где–то недалеко началась бомбежка.

Кто–то захлопнул воздухонепроницаемые двери убежища. Почти сразу же отключилось электричество, и циркуляция воздуха остановилась. Люди ждали в полной темноте и тишине. В комнате можно было находиться только в стоячем положении.

— Простите меня, — прошептала Хелен, — но я только три часа назад родила.

— Сюда! — сказал кто–то.

— Идите сюда, чтобы вы могли прислониться к стене. — Пожалуйста, уступите место этой женщине.

Убежище, рассчитанное на 2 000 человек, вместо положенного количества людей часто вмещало 6 000 человек. Герд давно понял, что здесь он может рассчитывать только на свои ноги. Его на время поместили между закутанными телами. Иногда он даже засыпал стоя, на качающихся ногах. Чаще всего, однако, он должен был бороться даже за дыхание, и именно в таком темном убежище у него начала развиваться хроническая клаустрофобия.

Убежище начало колебаться от взрывов, так как бомбы падали все ближе и ближе. Хелен почувствовала себя плохо, потому что воздух вокруг становился душным и зловонным. «Моя девочка, моя Сьюзи… Она задохнется от этой давки». Защищая ребенка, она держала ее крошечную головку у груди. Лотти начала плакать. Священник шептал молитву. Женщины падали в обморок, но не было места, чтобы уложить их. И они оставались в вертикальном положении, придавленные массой других тел.

Казалось, прошла вечность, когда наконец прозвучало сообщение о конце бомбежки. Кто–то открыл тяжелые стальные двери, и свежий, холодный воздух ворвался внутрь. Обливаясь потом от ужасной жары, люди выходили из убежища в ледяную ночь. Когда Хелен и дети возвратились домой смертельно уставшие, Хелен посмотрела на изнуренных, растрепанных детей и приняла решение.

— Больше мы никогда не будем скрываться в бомбоубежище, — объявила она. — Отныне мы будем прятаться в подвале.

Подвал дома, в котором жили Хазелы, был хорошо укреплен и являлся хорошим укрытием, кроме случая прямого попадания бомбы. «Если Бог хочет, чтобы мы выжили, — подумала она, — Он сможет спасти нас так же, как и в бомбоубежище».

Предупреждения о воздушном налете звучали по нескольку раз за ночь. Хелен должна была вынимать детей из постели и спускаться вниз по лестнице. И даже эти путешествия вниз стали слишком утомительными. Истомившись по нормальному сну, она в конце концов поставила их кровати в неприветливом подвале, и все пятеро теперь спали там. Когда Сьюзи было всего три недели, вышел приказ всем женщинам с детьми покинуть город. Встревоженная, Хелен обратилась за советом к сестре Гейзер.

— Кто в этой стране возьмет к себе женщину с четырьмя детьми?! — восклицала она.

— Не беспокойтесь, — успокаивала ее сестра Гейзер. — Я поеду с вами и удостоверюсь, что вы хорошо устроились.

С огромной благодарностью Хелен обняла свою подругу.

В четыре часа утра они собрали детей и добрались до местной станции, чтобы успеть на поезд, идущий на главный вокзал Франкфурта. Когда поезд прибыл, все места уже были заняты. Сестра Гейзер и трое старших детей успели втиснуться в первый вагон, но Хелен с коляской пыталась найти себе место, понимая, что вокруг негде яблоку упасть. В последнюю минуту какой–то солдат поднял коляску в поезд и помог Хелен забраться внутрь.

На вокзале было столпотворение. Сотни женщин с детьми стояли вокруг. Сотрудницы отделения помощи женщинам помогали им сесть на проходящие поезда. Хелен определили в поезд, направляющийся в Эшенрод, маленькую деревню в Фогельсбергских горах. Также каждому фермеру был дан приказ эвакуироваться из города.

Семьи ждали отправления по пять часов. Когда они спрашивали о причине задержки, утомленные проводники говорили им, что поезда не могут идти быстро, потому что железнодорожное полотно постоянно бомбят. Хелен чувствовала слабость и села на сумки. А дети, которые уже были готовы упасть от усталости, неустанно качали детскую коляску, чтобы малышка спала.

Наконец поезд пришел. Люди начали штурмовать его. Каждый стремился занять себе место. Сестра Гейзер помогла Хелен подняться, и они медленно последовали за толпой. Заглядывая в каждый вагон, мимо которого они проходили, Хелен и сестра Гейзер видели, что поезд переполнен. Наконец они дошли до последнего вагона.

— Мы не сможем уехать? — спросила Лотти.

— Сюда! В этот вагон! — сказала Хелен. — Там целая пустая скамья. Быстро, быстро!

Они поднялись в вагон и благодарно опустились на сиденья. Поезд тронулся.

Крыши вагонов были тщательно завешаны флагами Красного Креста, чтобы показать бомбившим пилотам, что поезд защищен в соответствии с международным соглашением и не должен подвергаться нападению. Но это была война, и соглашения нарушались обеими сторонами. Из низколетящих самолетов поезд обстреливали из автоматов, в вагоны кидали ручные гранаты. Женщины прятали детей под деревянными скамьями, чтобы защитить их. За исключением последнего, в каждом вагоне были раненые люди. А в их вагон не попала ни одна пуля и ни одна граната. Сьюзи мирно спала все время, пока шла атака.

— Бог защитил наши места в этом вагоне, — спокойно сказала Хелен.

Внезапно самолеты развернулись и исчезли. Уцелевшие перевязали истекающих кровью женщин и детей, а поезд еще стоял несколько часов, и никому не было известно, что их ждет впереди. Поздно вечером поезд прибыл на станцию, ближайшую к Эшенроду. За весь день они проехали расстояние в сорок миль. Далее им пришлось ехать на автобусе, двигатель которого рычал, сообщая всем в салоне о своем существовании.

В Эшенроде было ужасно холодно, и снег толщиной в полметра покрывал землю. Отвечающий за перевозку высокопоставленный офицер Общества помощи женщинам поместил беженцев в школьное здание в нескольких километрах от станции, а оттуда распределил их по разным фермам. У одной женщины было семеро детей. Их разделили между несколькими домами.

— Я не желаю, чтобы меня разлучали с моими детьми, — настаивала Хелен.

«Если это случится, — думала она, — им придется есть свинину, и они не смогут соблюдать субботу». Они ждали и ждали в школе, но никто не желал принимать семью из пяти человек. Наконец разместили всех. Оставались только Хелен с детьми и сестра Гейзер.

Вне себя от гнева, человек, отвечавший за эвакуацию, приказал хозяйке деревенской гостиницы предоставить им комнату только на одну ночь, для того чтобы Хелен завтра приняла решение. С недовольным видом из–за причиненных ей неудобств хозяйка выделила им маленькую комнатушку на верхнем этаже. Там было страшно холодно. Вода в тазу замерзла, и на оконных стеклах цвели ледяные узоры. Постельные принадлежности были влажными, и когда Хелен попыталась развести огонь из мокрых дров, камин начал дымить и шипеть, давая при этом очень мало тепла. Сьюзи простудилась из–за мокрых подгузников, к утру у нее поднялась высокая температура, и малышка стала задыхаться.

— Курт, — сказала Хелен, разбудив утром уставшего сына, — они только что сказали мне, что фермеры обеспечат нас жильем, но только в том случае, если у нас будут свои постельные принадлежности и еда. Ты должен будешь вернуться во Франкфурт и взять все это.

Курт отправился в этот же день, с трудом преодолевая занесенные снегом пространства, чтобы добраться до станции. Там он сел на поезд до Франкфурта.

Как только поезд прибыл на станцию, зазвучали сирены воздушной тревоги и бомбы градом посыпались с неба. Испуганный, он попытался найти убежище в подвале здания, уже подвергшегося бомбежке. Он вжался в угол, в то время как дрожала земля и жирные крысы бегали по полу. Когда бомбежка прекратилась, он продолжил свой рискованный путь домой.

В то же самое время в Эшенроде Хелен услышала зловещее гудение в небе. Она вышла наружу и увидела эскадрильи бомбардировщиков, летящих по направлению к Франкфурту, чтобы там сбросить свой груз.

«Боже, — молилась она, сцепляя и сжимая пальцы до тех пор, пока они не побелели, — неужели этот ужас никогда не кончится? Ты охраняешь нас уже так долго. Неужели сейчас я потеряю моего мальчика в этом аду во Франкфурте, а моя малышка умрет от пневмонии? У меня больше нет сил! Помоги нам!»

ГЛАВА 10 СПАСЕННЫЕ АНГЕЛОМ

Наступила весна. Еще одна тяжелая зима миновала. Прилагая последние усилия, силы вермахта продвигалась все дальше и дальше на восток России, оставляя позади себя искалеченные судьбы и искалеченную страну.

Не обращая внимания на грозные окрики лейтенанта Гутшалька, Франц пытался хоть как–то облегчить страдания тех, кому требовалась помощь. Иногда он помогал своим раненым и умирающим товарищам, а иногда евреям и украинцам. Он не делал различия между врагом и другом, стараясь помочь всем, осознавая, что Иисус поступил бы именно так.

Немцы взяли в плен сотни и тысячи русских солдат. Когда Франц смотрел на группы СС, бдительно охраняющие эти временные лагеря, его сердце скорбело об этих измученных, побежденных людях. Они жили, как скот, и самое страшное — это было только начало тех страданий, которые ждали их впереди. Немецкая армия не располагала достаточным количеством провианта, чтобы кормить своих собственных солдат, что же говорить о военнопленных. Вскоре лагерь превратился в преисподнюю, где люди умирали от голода.

Находясь продолжительное время на одном месте, Франц узнал, что лагерь военнопленных находился неподалеку. Хотя это было строжайше запрещено, вечером он пробрался в лагерь. По дороге он думал: «Здесь столько запретов! Я не могу позволить этим запретам диктовать, как мне себя вести». Когда он добрался туда, его сердце разрывалось от боли, видя протянутые через забор из колючей проволоки истощенные руки с мольбой о помощи.

Он прошел на кухню, чтобы увидеться со своими друзьями.

— Вилли, — обратился он к своему другу, — у меня к тебе большая просьба. Ты можешь позволить мне забирать остатки еды после каждого приема пищи?

Вилли долго и упорно смотрел на Франца. К тому времени он уже привык к странностям своего друга. Его глаза как бы говорили: «Хорошо. Бери, что хочешь. Только не говори мне, что ты опять задумал».

Три раза в день Франц тайно приходил за отходами. По вечерам он пробирался в лагерь, нагруженный мешками с корками хлеба, котелками с вареной картошкой и овощами.

В течение нескольких дней ему удавалось оставаться незамеченным. Но однажды он был замечен дежурным охранником.

— Стоять!

Когда же он увидел офицерский значок Франца, то спросил более уважительно:

— Что вы здесь делаете, капрал?

— Я собираю остатки еды и отношу их пленным.

— Прошу меня извинить, капрал, но это строжайше запрещено.

— Я знаю, — сказал Франц твердым голосом. — Но они тоже люди, равно как и мы с вами. Они беззащитны и находятся под нашей милостью. Что, если вы и я станем военнопленными и будем голодны, как волки?

При этих словах охранник вздрогнул и перекрестился:

— Упаси Боже!

— Неужели бы вас не переполнило чувство благодарности, если бы кто–нибудь принес вам еду?

Охранник кивнул.

— Вы правы, конечно же. Но все же я не могу позволить вам делать это.

— Послушайте, — сказал Франц убедительным тоном. — Вы — охранник. Ваше дело — охранять. Просто прогуливайтесь. Когда вы повернетесь спиной, я переброшу мешок с едой через забор, и к тому времени, когда вы вернетесь, меня уже здесь не будет. Вы меня не заметили, следовательно, вы не виноваты.

Кинув короткое «Хайль Гитлер», этот мягкосердечный солдат повернулся, не говоря больше ни слова, и возобновил свое патрулирование, хорошо понимая, что рискует своей жизнью, позволяя Францу делать это.

Франц поспешно перекинул мешок через забор. Набросившись на еду, как голодные львы, заключенные с жадностью поедали то, что им удалось схватить. Один из них схватил вареную картошку и в сумасшедшем порыве, продиктованном страшным голодом, так крепко сжал ее, что белая картофельная масса начал расползаться сквозь пальцы. Другой схватил его за запястье и начал облизывать руку. С болью в сердце Франц смотрел на это жалкое зрелище, перед тем как незаметно скрыться. Было мало надежды, что этим бедным людям удастся выжить. Из 750 ООО заключенных, взятых в плен в одном только Киеве, выжило всего лишь 22 ООО.

Война продолжалась уже четыре года. Франц скучал по своей семье, и в чужой для него обстановке ему приходилось тяжело. Его душа нашла утешение, когда он получил возможность преподавать библейские уроки.

— Хазел, — обратился к нему один любознательный солдат, — как так получилось, что ты не работаешь в субботу?

— Эта длинная история. Приходи ко мне на квартиру после ужина, и я расскажу тебе.

Слухи о библейских уроках быстро распространились среди солдат, и у Франца появилась возможность рассказывать о библейских истинах и пророчествах многим людям. Он обнаружил много заинтересованных людей, чьи сердца были открыты для истины, и изучал с ними Библию.

В один дождливый понедельник в восемь утра сержант Эрих и другие офицеры собрались на квартире у Франца, чтобы поиграть в скат, любимую карточную игру. Вскоре Франц перевел русло беседы на пророчества из Книги пророка Даниила о Втором пришествии Христа и конце мира.

— Посмотрите, — он извлек из кармана Библию и небольшую открытку, изображавшую видение пророка Даниила из 2–й главы, и пустил ее по кругу. Открыв Библию, он объяснил, что здесь говорилось о событиях последнего времени перед концом земной истории.

— Гитлеру никогда не удастся объединить мир под немецким владычеством, потому что так говорит пророчество Библии, — произнес он уверенно. — Следующим событием будет летящий камень, который разрушит истукана, и это означает конец мировой истории. И тогда Господь воздвигнет Свое царство.

Заинтересовавшись, люди слушали, задавая множество вопросов. Францу всегда удавалось дать на них правильный ответ.

В конце концов кто–то посмотрел на часы.

— Уже полдень! Мы сидим здесь четыре часа. Мы должны поторопиться, если не хотим остаться голодными!

За офицерским столом мужчины с энтузиазмом делились с другими тем, что они только что услышали. Слухи о том, что произошло на квартире у Франца, быстро дошли до капитана Микуса, который сменил на посту Брандта два года назад. Не теряя времени, он вызвал к себе Франца.

— Хазел, — в его голосе слышалось несвойственное ему раздражение. Хотя обычно он был расположен по отношению к Францу, сейчас же явно негодовал. — Это правда, что вы говорили моим офицерам в течение четырех часов о конце мира?

— Да, господин капитан.

— Да как вы посмели рассказывать подобное?

— Простите?

— Вы отлично знаете, что Гитлер установит Третий рейх. Этот рейх и будет существовать последние тысячу лет.

Франц стоял, глядя на него, не зная, что ответить.

— Ничто не предвещает окончания мира, Хазел! — капитан Микус встал и, указывая пальцем на Хазела, сказал: — Мне едва удалось защитить вас от офицеров сейчас. Но я вам категорически запрещаю говорить об этом. Вы меня поняли?

— Да, господин капитан, — произнес Франц, отдавая честь.

— Я надеюсь, — произнес капитан, как бы говоря сам с собой, когда Франц повернулся, чтобы идти, — что вы не разнесли эту чепуху по гарнизону.

«Если бы он знал», — подумал Франц. Он вышел из комнаты, капитан качал головой ему вслед. Уже два года всей немецкой армии приказано приветствовать друг друга лишь вскинутой вверх рукой и кратким возгласом: «Хайль Гитлер». Каким–то образом неисправимому капралу Хазелу всегда удавалось игнорировать это приветствие.

Во время вечерней молитвы Франц вновь обратился к Книге пророка Амоса 5:13: «Поэтому разумный безмолвствует в это время, ибо злое это время». Он нуждался в этом совете и убедился, что необходимо быть более осторожным в общении с солдатами. Но он никогда не упускал удобного случая, чтобы рассказать о Христе, о Его втором пришествии и о том, что мы должны будем дать отчет перед Богом.

За последние несколько лет он заслужил уважение многих. Только несколько человек, в основном вновь прибывшие, посмеивались над ним. Лео, который недавно присоединился к полку, был одним из самых ярых насмешников. Он вообразил себя комиком и выбрал Франца целью своих насмешек.

— Эй, Франц, — кричал он. — Ты совсем пожелтел от этой морковки!

В другой раз, похрюкивая от смеха, он сказал:

— Опять читаешь Библию, Хазел? Мы будем вынуждены сдать тебя в зоопарк к нашим предкам — обезьянам!

Наконец терпенье Франца лопнуло.

— Лео, — сказал он голосом, в котором, как он надеялся, звучали грозные нотки, — я предупреждаю тебя. Если ты еще раз посмеешь надсмехаться надо мной, мне придется применить силу.

Все, кто слушали эту перепалку, немедленно обернулись, чтобы посмотреть.

Лео смерил Франца взглядом. «Хазел — здоровяк, — казалось, обдумывал он, — но он работает целыми днями в конторе, тогда как я занимаюсь строительством мостов. Я без труда одолею его».

— Валяй, Хазел, — усмехнулся он, — я не боюсь капустного коротышку.

От мощного удара Франца Лео отлетел на метр в кучу с мусором. Франц постукивал кулаками, как бы говоря: «Ну, давай, я тебе покажу!»

Товарищи Франца свистели, подбадривая его. Незадачливый Лео лежал без сознания. Он не знал того, что знали они: по крайней мере дважды Франц выигрывал в соревнованиях по тяжелой атлетике среди юношей.

Но когда Лео начал приходить в сознание, Франц подошел к нему. Он знал, что должен сделать. Сначала он пошел к себе в контору, где преклонил колени.

«Господь, — молился он. — Я согрешил против Лео и против Тебя. Я доверился своей силе вместо того, чтобы послушать Тебя. Что я за лицемер, говорю людям о христианской жизни, в то время как сам веду себя, как обычный уличный хулиган. Я не хочу быть таким. Пожалуйста, прости меня».

Затем Франц вышел и извинился перед Лео, который к тому времени пришел в себя и пытался очистить свою голову от мусора. В то время как этот инцидент вызвал у солдат чувство уважения по отношению к Францу, сам он стыдился своего поведения. Он не желал уважения и почитания, основанных на насилии.

Тем временем немецкая пехота захватила деревню, в которой был и железнодорожный узел, недалеко от того места, где стояла отдельная инженерно–строительная рота. Францу и еще пяти солдатам было приказано отправиться в город, чтобы приготовить жилье для той части подразделения, которая должна была вскоре к ним присоединиться. Францу также было поручено взять с собой документы, деньги и товары, купленные в магазине. Они взяли машину и грузовик с трейлером, загрузили продовольствие и отправились в дорогу.

Когда они прибыли на станцию, то обнаружили солдат из других подразделений, уже обосновавшихся там. Прямо напротив перрона Франц увидел здание, которое местные жители считали гостиницей. В комнатах было грязно, мебель стояла ободранной. На улице находились туалет и колодец. Решив остановиться в одной из свободных комнат, он бросил набитый соломой матрас на пол, папки с документами сложил в углу. Остальные военнослужащие роты нашли амбар и устроились на ночлег в стоге сена.

Так как этот железнодорожный узел имел стратегическое значение, каждый из них должен был быть начеку. Дважды в день Франц забирался на деревянную смотровую башню, находившуюся рядом со станцией, и обозревал горизонт. Ночью солдаты спали. Обстановка была спокойной, но в этом спокойствии было легко потерять бдительность.

В пятницу, когда с бухгалтерскими делами было покончено, Франц натер до блеска ботинки, почистил форму, что было привычным делом в день приготовления к субботе. К закату солнца он уже был готов встретить святой день. Он решил провести этот день неподалеку, в лесу. Там ему никто не помешает изучать Библию и молиться. Он каждый день находил время для изучения Священного Писания и молитвы, но в полной мере осознавал, что ему необходимо особое время, когда он может быть один на один с Богом. После того случая с Лео Францу казалось, что он отдалился от Господа.

В субботу утром, позавтракав и прихватив несколько кусочков хлеба, он вышел, в одном кармане неся Библию и хлеб, в другом — бутылку с водой.

«Интересно, стоит ли так рисковать? — спрашивал он себя. — Когда я ухожу от своих, я становлюсь более уязвимым. Любой снайпер может подстрелить меня, и никто меня не найдет. Я могу подорваться на мине. Может, мне остаться на квартире?» «Нет, — решил он в конце концов, — я должен идти. Мне необходимо вернуть прежние близкие отношения с Господом».

В лесу он нашел бревно, сел на него и открыл Библию. В тот же момент его внимание было отвлечено белкой, суетившейся в ветвях дерева прямо над ним. Он вернулся к Библии. «В мире будете иметь скорбь….» Раздавшийся крик вороны вновь отвлек его внимание от Писания. «Может, надо прочитать другой отрывок, — подумал он. — Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится». Он не мог сосредоточиться на том, что читал. Странно, но он чувствовал себя опустошенным. Что война сделала с ним? Он чувствовал беспокойство, нет, хуже — он боялся. Не снайперов, не мин, не даже Гитлера. Он боялся, потому что, несмотря на то, что приучил себя читать Библию ежедневно, он больше не слышал Божьего голоса, обращающегося к нему. Он утратил чувство Божьего присутствия.

Сейчас, находясь в одиночестве в этом лесу, более чем за 1 600 км от своей семьи, он чувствовал глубочайшее отчаяние. Время шло, а он все больше и больше впадал в состояние отчаяния. Он никогда не чувствовал себя так далеко от Бога, как сейчас. Наконец, перед возвращением в лагерь, он помолился: «Господь, Ты видишь, в каком я состоянии. Если Ты со мной, то дай мне знать».

По дороге в лагерь Франц пел старый гимн: «В этом мире, наполненном злом, угрожающим нам, мы не боимся и гимн Творцу поем, ибо Он победит, и истина Его восторжествует».

Прошло две недели, в течение которых Красная Армия постоянно усиливала свои атаки. Ежедневно советские танки продвигались по направлению к городку, но часто немецкая авиация вновь и вновь заставляла их отступать. Каждая воюющая сторона обстреливала друг друга, используя тяжелую артиллерию, взрывала мины и бросала гранаты. Стрельба не прекращалась. Когда их рота так и не подошла, то шестеро солдат оказались в трудном положении.

Прошла еще одна суббота. Сейчас, конечно же, не было никакой надежды провести тихий спокойный день в лесу, поэтому Франц остался у себя, расположившись на голом грязном полу. Когда он листал страницы Писания, его взгляд остановился на знакомых словах Псалма 90: «Ибо Ангелам Своим заповедает о тебе — охранять тебя на всех путях твоих: на руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею». Он часто читал эти стихи раньше, но в состоянии духовной опустошенности они казались ему далекими, отстраненными. Наконец, когда приблизился вечер, он погрузился в тяжкое забытье.

Рано утром он проснулся от толчка. Что–то было не так. Какое–то время он еще лежал в постели. Потом он услышал низкий, рокочущий гул, доносящийся издалека. «Гром? — подумал он, все еще сонный. — Нет, это не может быть гром. Непрерывный, слишком механический звук». Механический звук…

Он вскочил с постели, обулся и выбежал из комнаты, бросившись через грязную дорогу прямиком к наблюдательно–постовой вышке. Перепрыгивая через две ступеньки, он добрался до вершины. Зловещий гул здесь слышался громче. Вглядываясь в предрассветную мглу, он смог разглядеть лишь неясные очертания русских танков, со всех сторон ползущих к городку. Тут же недалеко мчались машины — немецкая пехота спешно ретировалась.

«Они добрались до нас, — подумал Франц. — Все. Это конец. Дорогой Господь, помоги нам. Мы пропали!» Он огляделся вокруг. «Нет! Одна дорога все еще остается свободной! Это наша последняя надежда».

Он стремглав спустился с лестницы и бросился через деревенскую площадь к амбару.

«Вставайте! Вставайте! — кричал он своим товарищам. — Русские идут! Бросайте все и бегите немедленно! Бегите по дороге, по направлению к югу. Это наш единственный шанс!»

Его товарищи пулей вылетели из амбара. Они завели джип и грузовик, а Франц бросился к своей комнате. Там, в этой комнате была зарплата солдат, которую нужно было выплатить в среду. В папках с документами была сверхсекретная информация о дальнейших продвижениях немецкой армии. Ему было приказано сжечь документы, не допустив их попадания в руки врага. Но времени на это не было.

«Что же мне делать? — думал в отчаянии Франц. Множество идей и возражений проносились в его голове. «В этой двери даже нет замка. Если я останусь здесь, меня убьют или возьмут в плен. В моей кобуре нет ничего, кроме куска полированного дерева. И даже если бы у меня было настоящее оружие, что мог бы сделать одинокий солдат для защиты этих документов? В конце концов, я ответственен за них, и если русские обнаружат и используют их, я буду приговорен к трибуналу, осужден как предатель и казнен».

Он схватил кусок мела и вышел из комнаты, хлопнув дверью. С наружной стороны двери он нарисовал череп и скрещенные кости. Внизу он написал огромными буквами:

«ОПАСНО! НЕ ВХОДИТЬ — МИНЫ!»

Затем он бросился к огромному дизельному грузовику, тянувшему их прицеп, который отъезжал. Маленький джип уже уехал. В суматохе товарищи Франца не заметили, что его нет с ними. На ходу Франц запрыгнул на дышло прицепа и вцепился за фаркоп, отчаянно пытаясь сохранить равновесие, когда грузовик подпрыгивал на выбоинах на дороге, разбрызгивая грязь.

«Нам удалось сделать это, — громко молился он. — Спасибо, Господи!»

Но со своего места Франц не мог видеть приближающийся поворот. Водитель резко повернул направо, наехав на пласт земли, платформа грузовика накренилась, и он слетел с прицепа. Франц упал на дорогу, его голова оказалась лишь в полуметре от колес прицепа. В это мгновение он понял, что колеса раздавят его голову через несколько секунд. Вся его жизнь пронеслась перед его глазами, как какой–то фильм, начиная с этого момента и заканчивая тем временем, когда он, двухлетний мальчуган, упал с лестницы, ведущей в подвал на ферме у своего дедушки. «Вот так, без борьбы, настал конец. Спаси меня, Господи! Прости мне мои грехи! Сохрани моих родных!» Колеса приблизились к его голове. Франц закрыл глаза, ожидая последнего сокрушающего толчка. И вдруг, кто–то, схватив его за воротник формы, отбросил подальше от колес и одним мощным движением поднял в прицеп. В одно мгновение он оказался там, ошеломленный и дрожащий. Затем он поднял голову и огляделся, надеясь увидеть того, кто его спас, чтобы поблагодарить.

Но никого не было. Трясясь, почти рыдая, с огромным облегчением Франц благодарил Господа, что Он дал ему знак, о котором он молился. В благоговении он вспомнил слова, которые казались ему такими далекими в эту субботу: «Ибо Ангелам Своим заповедает о тебе — охранять тебя на всех путях твоих: на руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею» (Пс. 90:11,12).

Вскоре машины подъехали к лесу, где они решили укрыться на один день. Вдалеке они слышали звуки стрельбы и время от времени чувствовали, как содрогалась земля от мощных взрывов.

— Постойте, — сказал один из мужчин. — Что происходит? Ты видел наши войска отступающими, не так ли, Хазел?

— Точно, — ответил Франц в замешательстве. — Не осталось никого из немецкой армии, кто бы мог сражаться с русскими, но сейчас похоже на то, что там происходит сражение.

К полудню вся сельская местность погрузилась в зловещую тишину, и они вновь решили рискнуть. Добравшись ползком до безопасного места, они выглянули на дорогу, на которой непрерывной вереницей стояли русские танки. Никаких признаков жизни не было.

— Осторожно, — прошептал один из товарищей Франца. — Это может быть ловушка.

— Верно, — ответил другой. — Такое случалось раньше. Целые подразделения попадали в подобную ловушку.

Вдруг они заметили какое–то движение.

— Все в порядке, — закричал кто–то. — Я немец. Не стреляйте.

Навстречу им шел какой–то солдат.

— Ты кто? — крикнули они с подозрением. Он вяло улыбнулся, и они заметили, что он был очень бледен.

— Меня зовут Ханс Кесслер.

— Где твоя часть?

— Ушла.

— Ты отстал?

— Да. Я служу в батальоне Панцерабвер. Когда русские начали атаку, мой батальон пустился в бега прежде, чем я понял, что они собираются делать. Я схватил противотанковое оружие и побежал вдоль дороги, пытаясь их догнать, но стало ясно, что это уже невозможно. Тогда я решил спрятаться за живой изгородью, идущей вдоль дороги. Из своего укрытия я видел, как русские вошли в городок и обыскали все здания. Когда они не обнаружили ни одного солдата, они вернулись к своим танкам и направились вниз по дороге в том направлении, где находился я, так как именно в этом направлении бежали немецкие войска. Они не видели меня из–за ограды. Я был готов к встрече с ними. Во время нашей учебы я узнал, что русские танки имеют отличную броню впереди и по бокам, но совершенно не защищены с тылу. Так вот, я поджидал каждый приближающийся ко мне танк и палил в отсек с боеприпасами. Это должно было повергнуть русских в шок. Они наблюдали, как танк за танком взрывался, пылая в огненном шаре. Они не могли понять, откуда идет атака, и я догадываюсь, что они начали паниковать. Они бросили танки и побежали через поле.

Впоследствии за это Хансу Кесслеру были вручены награды «Железный крест» 1–й и 2–й степени, а также он получил повышение по службе.

— Хорошо, — сказал Франц, когда выслушал эту удивительное повествование. — Я думаю, сейчас нам ничто не мешает вернуться в город.

Вернувшись туда, где они остановились, они обнаружили, что все их вещи испорчены или украдены. Все, что русские не могли унести, они разрывали на части, кололи штыком и топтали ногами. Ничего нельзя было спасти.

Стиснув зубы в мрачном предвкушении, Франц добрался до комнаты, где оставил деньги и документы. Он постоял перед дверью секунды две, боясь войти внутрь. Но когда он, наконец, открыл дверь, он обнаружил, что комната осталась нетронутой. Все записи и секретные указания лежали на том же месте. Деньги на зарплату остались лежать там, где он их оставил. Господь и сюда послал Своих ангелов.

ГЛАВА 11 В ЭШЕНРОДЕ

В то время, пока Курт добирался домой во Франкфурт, хозяйка гостиницы грубо выговаривала Хелен:

— Больше я не могу держать вас с в вашими четырьмя детьми в своем доме. Идите за мной, я покажу вам место, где вы будете жить.

По глубоким сугробам она повела ее через улицу к старой прачечной. Раньше раз в неделю местные крестьянки использовали старый котел в прачечной, чтобы вскипятить воду для стирки. Сейчас здание пришло в упадок, и этим помещением больше не пользовались. Это была пустая комната с цементным полом. Сырые стены были покрыты инеем, а с потолка свисали сосульки. Здесь было одно маленькое разбитое окно, дверь отсутствовала, а из туалета, расположенного в углу, доносилось зловоние.

Заметив ужас на лице Хелен, женщина сказала:

— В чем дело? Вам не нравится? Скажите спасибо за то, что я дала вам это место! Больше мне нечего вам предложить!

Через открытую дверь хозяйка закричала пронзительным голосом:

— Жак, Жак, принеси сюда немного сена! И поторопись, грязная, ленивая свинья!

Молодой человек, захваченный в плен во Франции и привезенный в Германию выполнять рабскую работу, появился на крыльце гостиницы, подгоняемый хозяином оной, который грубо толкал его вниз по лестнице, а затем ударил его кнутом по спине, когда тот шагнул на тротуар. Хелен подбежала к молодому человеку и помогла ему подняться, отряхивая с него снег. Затем она вернулась в их заледенелое жилище.

В первый раз за все годы войны она дала выход отчаянию, охватившему ее. Трясясь от холода, она присела на кровать и разрыдалась. Увидев их сильную, отважную мать в слезах, Лотти и Герд испугались. Не говоря ни слова, они сели по обе стороны от нее, не зная, как ее успокоить.

Вдруг раздался тихий стук. На пороге стоял Жак с дымящимся котелком кофейного напитка, сделанным из обжаренных зерен злаковых.

— Вы хорошая женщина, — сказал он на ломаном немецком. — Хозяйка не есть хорошая. Я помогать вам.

С благодарностью Хелен и ее дети выпили напиток, почувствовав тепло не только от горячей жидкости, но также и от доброты этого юноши.

Позже приехала сестра Гейзер. Она получила распределение при эвакуации в другую семью и приехала узнать, как поживают ее друзья. Рассказ Хелен привел ее в бешенство.

— Собирайтесь, — сказала она непреклонным тоном. — Мы нанесем визит штабному начальнику в деревне.

Они ворвались к герру Шефферу как раз, когда он завтракал с одним из руководителей Лиги женщин, ответственной за эвакуационный транспорт.

Его стол был заставлен разными яствами: сосисками, ветчиной, маслом, хлебом, пирожными, кофе, молоком. Для лидеров партии всегда имелось множество разнообразных продуктов.

— Что вам нужно? — спросил он довольно нелюбезным тоном.

Отвечающая за эвакуацию женщина была настроена еще менее дружелюбно:

— Как вы посмели ворваться подобным образом? — закричала она. —Убирайтесь, убирайтесь немедленно!

Хрупкая сестра Гейзер стояла подбоченившись.

— Слушайте меня, — сказала она ледяным тоном. — Если вы считаете, что старая прачечная подходящее место для проживания семьи, тогда идите и живите там сами. Я бы даже собаку там не поселила! — Она указала на Хелен. — У этой женщины четверо детей, а ее младшая еще грудная. Они уже два дня ничего не ели, в то время как вы сидите тут и набиваете свое брюхо!

— Скажите мне вот что, — продолжила она, сердито глядя на представительницу Лиги женщин. — У вас есть муж?

Ошеломленная такой неслыханной дерзостью женщина–офицер пробормотала:

— Есть, а вам какое до этого дело?

— Он дома?

— Да, но на этом беседа закончена, — быстро произнесла нацистка. — Я приказываю вам немедленно покинуть комнату.

— Ну нет, у вас ничего не получится, — разъяренно продолжала сестра Гейзер, не двигаясь с места. — То, что нам нужно, это отправить вашего мужа на фронт и вернуть с фронта отца для этих четырех детей, чтобы он мог заботиться о них. Тогда справедливость восторжествует.

Она стояла прямо и выпалила последнюю фразу, вложив в нее весь авторитет бойца штурмовых полков.

— Если вы не разрешите эту ситуацию в ближайшее время, я доложу обо всем начальству и, если понадобится, дойду до самого Гитлера. Как вам известно, он заботится об увеличении семей и всячески поддерживает матерей, у которых есть дети.

За спиной женщины из Лиги стоял глава штаба и отчаянно показывал жестом сестре Гейзер, чтобы она вышла. Он дал понять, что скоро подойдет к ним. Сестра Гейзер взяла Хелен за руку и вышла вместе с ней из комнаты.

Через два часа герр Шеффер действительно пришел в промерзшее жилище Хелен. Он пожал ей руку и выказал сожаление за те трудности и лишения, которые ей пришлось пережить. Хелен почувствовала, что у него доброе сердце.

— Фрау Хазел, — произнес он, — я лично обошел всех фермеров в деревне. Никто не изъявил желания принять женщину с четырьмя детьми. Но все женщины в один голос заявили, что вы поступаете правильно, не желая разделяться с ними. Дети должны быть с матерью.

Хелен кивнула. Однако ее сердце упало от таких разочаровывающих слов.

— Но все же, — продолжил Шеффер, — я нашел для вас подходящий дом. Есть одна пожилая пара — Йосты, которым уже за семьдесят. Так как они в весьма преклонном возрасте, то не обязаны брать к себе эвакуированных, но очень сочувствуют вам и хотели бы встретиться с вами, перед тем как принять окончательное решение.

Вместе они отправились к дому Йостов. Старик Йост сидел на скамеечке у изразцовой печки, а его жена была за столом. Лицо фрау Йост было морщинистым, словно сушеный чернослив. Ее седые волосы были забраны в пучок, и у нее был один–единственный зуб.

С мягким и добродушным выражением лица они выглядели, как дедушка с бабушкой с идеалистической картинки. Пока они молча смотрели друг на друга, Хелен почувствовала симпатию к ним. «Спасибо, Господи, — подумала она. — Вот место, где бы я хотела остаться. Пожалуйста, дорогой Господь, пусть будет так».

Фрау Йост заговорила первой:

— Фрау Хазел, никто не желает брать вас к себе с вашими детьми. Это тяжелая обуза. Но я возьму вас. Пусть другим семьям будет стыдно.

Она улыбнулась неуверенно.

— Я надеюсь, мы поладим, — продолжила она. — У нас никогда не было детей, и нам нравится тихая спокойная жизнь. Я полагаю, будет очень шумно?

— Нет, нет, — заверила ее Хелен. — Я уверяю вас, дети вас не будут тревожить, — ласково произнесла она. — Если они захотят пошуметь, они могут выйти на улицу. Я так рада, что вы предоставили нам приют.

— В таком случае, — любезно сказала фрау Йост, — добро пожаловать!

Герр Йост встал со скамеечки.

— Переезжайте прямо сейчас, — произнес он заботливо. — Считайте наш дом вашим домом. Приводите детей. Я люблю детей.

С влажными от слез глазами он пожал Хелен руку.

Хелен укутала детей, а Жак помог нести ей вещи. Фрау Йост уже развела огонь в печке, и к тому времени, когда они пришли, в комнате было тепло и уютно.

— Заходите, заходите, — сказала она. — У меня уже закипает чайник с ромашковым чаем. Может, это увлажнит воздух и малышке будет легче дышать.

Уже через несколько дней Сьюзи выздоровела.

Позже в один из вечеров Курт безопасно добрался до них с постельными принадлежностями и посудой из их дома во Франкфурте, и они чувствовали себя даже лучше, чем дома.

Это оказалось только началом лучших времен. Каждый день фрау Йост приносила им масло, яйца и сливки. Когда она пекла пирог, она приносила им часть в качестве угощения, на самом деле не было ничего, чем бы пожилая пара не делилась со своими постояльцами.

Хелен выказывала свою благодарность тем, что энергично убирала дом, пока он не заблестел от чистоты, и даже подметала улицу, пока дети пасли скот и помогали на ферме. Казалось бы, нет никакой работы, которую бы они не могли выполнить. Фрау Йост часто говорила Хелен: «Бог послал вас мне!»

Прошло немного времени, как соседи стали замечать активность, с какой эти люди работали в этом доме. Их собственные эвакуированные постояльцы и пальцем не пошевелили, чтобы помочь им. И один за одним они стали подходить к Хелен на улице.

— Как ваши дела, фрау Хазел?

— Спасибо, хорошо, — отвечала она, подметая тротуар.

— Я бы хотела, чтобы вы знали, что я с удовольствием приму вас к себе. Сейчас у меня достаточно места. У вас будет комната намного больше, чем та, в которой вы живете сейчас у Йостов.

Хелен вежливо отклоняла эти предложения.

— Йосты приняли нас, когда никто не хотел нас брать, — говорила она. — Они прониклись нашей бедой, они обращаются с нами с такой добротой. Мы счастливы, находясь здесь, и мы собираемся остаться у них.

Семья Йостов была преданными лютеранами и по воскресеньям ходила в единственную церковь в деревне. Когда фрау Йост надевала свою специальную праздничную одежду — белую блузку с пышными рукавами, черную вельветовую юбку, шуршащий фартук из тафты, цветную шелковую шаль и маленькие черные вельветовые туфельки, она выглядела, как женщина с картинки рекламного буклета для туристов.

Так как здесь не было адвентистов, Хелен каждое воскресенье шла в церковь вместе с ними. Пастор был призван на военную службу, но он поручил одному фермеру руководить церковью в свое отсутствие. Несмотря на то, что у этого мужчины не было достаточного образования, Хелен часто была глубоко тронута его пламенными проповедями.

Раз в неделю группа женщин собиралась в доме у Йостов для изучения Библии. Жена пастора очень симпатизировала Хелен.

— Переезжайте ко мне, фрау Хазел. Хелен засмеялась.

— Вы нуждаетесь в прибавлении? У нас с вами будет девять детей на двоих. Мы этого не переживем!

Посмеявшись, они больше не возвращались к этой теме.

Однажды Хелен услышала, что собираются отправить грузовик во Франкфурт, чтобы собрать немного мебели для эвакуированных. Хелен получила разрешение от герра Шеффера поехать вместе с шофером и привезти свои вещи.

— Вы собираетесь во Франкфурт, фрау Хазел? — спросила фрау Йост. — Не могли бы вы оказать мне услугу? Если я соберу корзину с продуктами, вы попробуете обменять ее на хлопчатобумажную ткань или еще на какие–нибудь вещи, которые я не могу достать в деревне?

— Конечно, — ответила Хелен.

Спустя немного времени корзина была готова. Сверху хозяйка положила толстый слой мха, на который она осторожно уложила 50 свежих яиц. Все это она укрыла сеном и надежно обвязала мешковиной.

Хелен и Курт забрались в кузов грузовика и расположились на мешках. На крутом повороте Курт потерял равновесие и упал прямо на корзину. Услышав треск, Хелен поняла, что яйца были раздавлены. Она боялась посмотреть.

—Дорогой Господь, — молилась она, — что скажет фрау Йост? Не будет ли это слишком, если я попрошу Тебя сделать так, чтобы яйца вновь стали целыми?

Когда они приехали во Франкфурт, оказалось, что в машине нет места для мебели и нет времени, чтобы успеть обменять продукты на вещи. Когда поздно ночью они возвращались, грузовик остановился в соседней деревне, чтобы выгрузить часть мебели других людей. Затем они поехали в Эшенрод.

— Где наша корзина? — спросила Хелен у шофера. Он округлил глаза.

— Простите, — сказал он, — я, должно быть, выгрузил ее вместе с мебелью. Но не волнуйтесь. Завтра я вернусь, заберу вашу корзину и оставлю ее у черного хода.

На следующий день Хелен время от времени проверяла черный ход, но корзины там не было. Она объяснила фрау Йост, что произошло, но было видно, что старушка не верит ей.

Каждое утро, когда она слышала приближающийся грузовик, она проскальзывала к черному ходу в надежде увидеть корзину. Каждый раз она натыкалась на фрау Йост в ночной рубашке, которая выходила с той же целью! Хелен засмеялась, но фрау Йост не видела здесь ничего смешного.

— Что случилось с моей корзиной? — спросила она довольно резко. — Я начинаю подумывать, что вы рассказываете мне сказку. Вы продали продукты во Франкфурте и выручили много денег?

Совесть Хелен была чиста, но она переживала за то, что скажет фрау Йост, когда получит свою корзину обратно и увидит, что яйца раздавлены. И она перестала проверять дверь.

Через неделю фрау Йост тихо постучала в дверь Хелен и позвала ее:

— Фрау Хазел, корзина здесь. Помогите мне распаковать ее.

С трепетом в сердце Хелен поспешно оделась и пошла в гостиную. По дороге она снова молилась: «Господь, сделай так, чтобы эти яйца стали целыми».

Фрау Йост уже сняла мешковину, прикрывающую корзину. Затем она осторожно убрала сено и мох, которые использовала для упаковки. Одно за другим она достала яйца. Ни одно не было разбито.

— Фрау Хазел, — произнесла старая женщина. — Простите, что я сомневалась в вас. Я больше не буду так думать.

Через день после этого происшествия в деревню прибыла группа польских военнопленных. За ними плелся грязный мальчонка в лохмотьях. Майор определил этого хромого мальца в семью Йостов, чтобы он жил с ними, помогая им на ферме.

Фрау Йост немедленно заручилась поддержкой Хелен.

— Я бы хотела взять Адама с нами в церковь в воскресенье, — сказала она. — Но сначала его надо вымыть. Я совершенно не умею этого делать. Не могли бы вы мне помочь?

Хелен предоставили теплую воду и большой таз. Сначала она энергично намылила ему голову шампунем, затем усадила его на солнышке высушить волосы, чтобы потом подстричь. Тем временем под руководством Хелен фрау Йост приготовила цинковую ванну, наполнила ее горячей водой и добавила туда соды.

— Этот мальчишка не мылся месяцами, — угрюмо пробормотала фрау Йост. Когда он снял свои лохмотья, она брезгливо подобрала их, вынесла на улицу и сожгла. Грязь настолько прилипла к его коже, что мальчика пришлось отмачивать, чтобы соскрести эту грязь.

Ногти у Адама были длинными и блестящими и закручивались, как клешни. Он терпеливо сносил все — и намыливание, и замачивание, и даже когда его драили. Он запротестовал лишь один раз — когда они хотели разрезать старую веревку, которую он носил на шее. Он запретил им даже дотрагиваться до нее.

— Фрау Йост, посмотрите на его ноги, — сказала Хелен. — У вас есть ножницы?

Ногти на ногах у Адама отросли, словно когти, несколько раз закрутившись вокруг кончиков пальцев. Ножницы оказались не в силах справиться с ними.

— У меня есть садовый секатор, — с сомнением произнесла фрау Йост.

— Как раз то, что нам нужно.

Достаточно уверенно секатор справился с этим нелегким делом и совершил небольшое чудо. Когда Адам выбрался из ванны чистым и сияющим, он ступал по полу, ничуть не хромая! Всему виной были его длинные ногти, которые не давали ему ходить нормально.

Хелен принесла детский крем и аккуратно смазала его обветренную кожу. Затем она принесла ему кое–что из одежды Курта — нижнее белье, рубашку, пару штанов, обувь и носки. Фрау Йост нашла маленький шерстяной жилет, который ему подошел. Каждое воскресенье после этого Адам ходил вместе с ними в церковь, и перемена была такой поразительной, что другие польские военнопленные не узнали его, пока он не помахал им и не обратился к ним.

Адам был таким худым и маленьким, что никак не выглядел на свои 12 лет. Он работал с большим усердием и вскоре выучил немецкий так, что уже мог общаться с ними. Ленивым он не был, но часто опаздывал на завтрак.

— Мне интересно, что задерживает его, — однажды утром сказала фрау Йост Хелен. — Я поднимусь наверх, чтобы подсмотреть в замочную скважину.

Она вернулась через несколько минут.

— Знаешь что? Адам стоит на коленях перед кроватью и молится по четкам.

Казалось, он сильно тосковал по своему прошлому, потому что на рассвете он вставал у ворот сада и всматривался вдаль. «Дом Адама, дом Адама там», — говорил он с грустью, указывая на восток.

Фрау Йост приняла к себе в дом еще одного польского беженца, молодого человека по имени Йозеф. Она выделила ему нишу в стене, напротив комнаты Хелен, где он мог спать. В то время, как остальные немецкие крестьяне обращались с поляками, как с животными, держа их впроголодь, Йозеф ел вместе с фрау Йост и Хелен за столом.

Так как у Хелен не было закрытого пространства, она натянула простыню между стенами в проходе и повесила там один из хороших шерстяных костюмов мужа. Она часто оставляла остатки еды на крышке богато украшенного сундука в коридоре. Йозеф никогда ни к чему не прикасался.

— Йозеф, — предложила она, — если ты когда–нибудь захочешь пойти в церковь или на танцы, то можешь надеть этот костюм.

Хотя он был одет в лохмотья, Йозеф замотал головой.

— Это костюм вашего мужа. Я не надену его. Спасибо, спасибо вам.

Йозеф рассказал им немного о прошлом Адама. Его отец и старший брат погибли на фронте. Остались только мать и двухлетняя сестренка. Потом его мама заболела туберкулезом. Перед своей смертью она повязала небольшой медальон с изображением Марии и Иисуса на его шею. Это единственное, что осталось у него от матери. После ее смерти кто–то взял девочку, а Адам остался на улице. Там его и нашли солдаты и взяли с собой в Германию. Сердце фрау Йост было глубоко тронуто этим рассказом. Втайне она уже планировала будущее Адама.

Однажды утром Хелен выглянула в окно и увидела, что Адам уже работает в саду. Но он как–то странно вел себя.

— Что он убирает там? — спросила она у фрау Йост.

Старая женщина подошла и выглянула в окно.

— Он согнулся в три погибели, — сказал она, — ползает вдоль овощных грядок, заглядывая под каждый лист.

После того как Адам подобным образом прошел через весь сад, он вышел во двор и стал тщательно искать что–то на земле.

— О, нет, — произнесла Хелен. — Помните тот медальон у него на шее? Должно быть, старая веревка порвалась, и он потерял единственную дорогую вещь, которая у него осталась. Лотти, Курт, Герд, пойдемте, поможем ему!

Вскоре вся семья, включая хозяев, перевернула в поисках медальона дом, сарай и двор. Они искали даже в туалете. И все безрезультатно. Медальон пропал, и Адам был безутешен. Позже ночью они слышали, как он рыдал в подушку.

Несколько дней спустя фрау Йост решила поменять солому в матраце, на котором спал Адам. Вытрясая чехол, она услышала, как что–то звякнуло. Конечно же, это был тот самый драгоценный медальон! Должно быть, веревочка порвалась, когда он спал, и медальон закатился в матрац. Счастливая, она позвала Адама, и когда он увидел блестящий предмет в ее руке, заплакал и горячо поцеловал его. Получив новую, более крепкую веревочку, то вновь стал носить свой драгоценный медальон.

Так как у них не было наследников, чета Йост решила усыновить Адама и передать ферму ему в наследство. Когда Йозеф объяснил Адаму, какое счастье ему выпало, мальчик грустно покачал головой и сказал, что не может принять это предложение, так как после войны он должен вернуться на родину и найти свою маленькую сестренку. Семья Йост поняла его и стала любить мальчика еще больше за его преданность семье.

Совсем неподалеку от этих милых семейных сцен нацизм проявлял свою чудовищную сущность. В 12 милях от Эшенрода располагался лагерь СС — элитного гитлеровского подразделения. Секретарями там работали 50 немецких девушек. Как на подбор все они были светловолосыми, голубоглазыми и очень красивыми. Ходили слухи, что нацисты используют их для создания чистой арийской расы.

Когда стало ясно, что война проиграна, они расстреляли всех девушек, чтобы они не раскрыли секретную информацию, и в спешке побросали их тела в выкопанную общую могилу. Американские солдаты узнали об этом и приказали немцам откопать тела и похоронить убитых подобающим образом. В свою очередь немцы приказали полякам сделать эту неприятную работу.

Прибывшая американская армия освободила поляков, последние увидели в этом возможность отомстить за деградацию и нечеловеческое обращение, которое они пережили, находясь в плену у немцев. Однажды после кутежа они занялись мародерством. Они отбирали свиней, кур, кроликов, вырывали овощи из грядки и топтали их, срывали белье, сушившееся на веревках, разоряли стога сена и разбрасывали его.

На следующее утро фрау Йост с удивлением обнаружила, что их вещи остались нетронутыми, а белье Хелен по–прежнему раскачивалось на ветру.

ГЛАВА 12 НА КАВКАЗЕ

Меж тем военные действия на восточном фронте усиливались. Вермахт направил новые полки в атаку, которая оказалась успешной: русские были оттеснены. Немецкие войска пересекли Волгу, что дало возможность передовому полку покинуть бассейн реки Донец, где они находились последние несколько месяцев. Был дан приказ продвигаться на восток.

Однажды днем, когда Франц сверял бухгалтерские счета, пришла депеша, приказывающая полку срочно поворачивать к Сталинграду. Гитлер отправил туда шестую армию, чтобы захватить этот стратегически важный город, и инженерно–строительная рота должна была строить мосты и дороги в регионе. Франц с этим приказом отправился к капитану. — Сталинград, — произнес капитан после изучения этого документа. — У меня нехорошее предчувствие. Я слышал, что этот город является оборонным пунктом Советской Армии. Там мы потеряем много людей. — Он вздохнул и отдал Францу бумагу с приказом. — Ничего не поделаешь. Приказ есть приказ.

Рота отправилась в путь и вскоре пересекла восточную границу Украины с Россией. Когда они уже добрались до Ростова, приказ вдруг изменился.

— Эрих, посмотри на это, — с волнением в голосе обратился Франц к сержанту, вошедшему в комнату. — Мы не идем к Сталинграду, мы отправляемся на Кавказ!

Эрих заглянул в документ:

— Слушай, это хорошие новости. Сталинград — адское место! — Он внимательно посмотрел на Франца. — Я полагаю, это как–то связано с твоим Богом? Он вновь отыскал тебя?

Рота, сменив направление, пересекла Дон и двинулась дальше на юг, к Кавказским горам. Позже они узнали, что шестая армия почти вся была разбита в жестокой битве под Сталинградом.

Вскоре рота достигла обширных калмыцких степей. Засушливая и покрытая редкой травой равнина тянулась на всем пути к Каспийскому морю. Когда они начали переход через степь, они натолкнулись на маленькое селение, жители которого, казалось, существовали вне времени и цивилизации. Они все еще добывали огонь с помощью трения кремня над куском сухого мха, пока он не начинал дымиться. Когда солдаты достали свои зажигалки, нажали на кнопку и тут же вспыхнул огонек, жители деревни не могли поверить своим глазам.

За несколько дней немецкие солдаты не могли найти воду, и ставший драгоценным ее запас пришлось разделить на порции. Утром солдат получал одну маленькую чашечку с водой с слегка солоноватым вкусом, которой он должен был умыться, побриться и почистить зубы. Франц разработал систему, которая эффективно работала. Он окунал свою зубную щетку в воду, чистил зубы и полоскал их большим глотком воды. Затем он сплевывал все это обратно в чашку. Затем он мочил свой помазок, намыливал лицо и брился. Наконец, он поливал свои руки этой намыленной водой и обтирал лицо и шею. Таким образом, ни одной капли не пропадало даром.

Пройдя половину пути по калмыцкой степи, полк остановился на привал рядом с огромным деревянным указателем, на котором на разных языках было написано: «Вы стоите на границе между Европой и Азией». Они решили остановиться здесь на ночлег. Каким–то непостижимым образом близкое соседство этого указателя помогло им осознать, как далеко от дома они находятся.

Посреди ночи Франц вышел из своей палатки. Было тихо и безлунно — только звезды мерцали на фоне черного бархата неба. Казалось, только протяни руку — и можно до них дотронуться.

Глядя на них, он думал о своей семье, предполагая, где они могут сейчас находиться. Живы ли они? Может быть, в этот момент они тоже смотрят на небо и думают о нем? И он знал, что Тот же самый Бог, Который управляет вселенной, заботится о нем и его близких. Успокоенный этой мыслью, он вернулся в палатку.

Наконец они добрались до Кавказа. Солдатам, которые прошли похожую на пустыню степь, казалось, что они попали в рай. Вдалеке виднелись заснеженные вершины гор, виноградные лозы и гранатовые деревья, согнувшиеся под тяжестью спелых плодов. Вода была освежающей и сладковатой на вкус. Горные луга радовали глаз своим нарядным убранством из ярких полевых цветов.

Но больше всего удивляло то, что местные жители весьма радушно принимали немецких солдат, считая их освободителями от коммунистического ига. Они гостеприимно предлагали солдатам лучшие комнаты, охотно обмениваясь с ними различными товарами. К тому времени рота расположилась у подножья Эльбруса, высота которого 5 642 метра, самой высокой вершины в Европе.

Во время этой остановки Франц получил конверт с письмом от правительства Баварии. Он не имел не малейшего представления, что могло быть в этом письме.

Взглянув на штамп, он увидел, что прежде, чем письмо нашло своего адресата, прошло четыре месяца. Когда он начал его читать, он вдруг вспомнил, о чем здесь шла речь.

Больше восьми лет назад он находился в католическом городке Пассау, в Баварии, продавая книгу «Желание веков», ходя с ней из дома в дом. Католический священник ложно обвинил его в неправильном представлении контекста этой книги и сеянии смуты среди католического населения, за что власти этого города заключили его под стражу. Когда дело передали в суд, его признали невиновным, но, несмотря на вердикт присяжных, судья приговорил его к восьми годам условного заключения.

И вот сейчас он держал в руках письмо баварского правительства, извещающего о том, что его условный срок истек и он может быть свободен в передвижении.

— Какая ирония! — с грустью подумал Франц. — Я нахожусь здесь, на границе в Азией, вовлеченный в эту жестокую войну, а правительство Баварии объявляет меня свободным человеком!

Покачав головой, Франц бросил письмо в мусорную корзину. В то время, пока немцы вели упорные оборонительные действия на Кавказе, Советская армия объединила свои силы и обрушилась с контратакой, почти ежедневно бомбя своих врагов. 699–й роте вместе с пехотой и артиллерией было приказано защищать завоеванные территории. Во время этих ужасных сражений безоружный Франц остался невредим, тогда как множество его товарищей погибли.

Война часто обнаруживает в людях самое худшее и самое лучшее. И во время тяжких сражений случай продемонстрировал доброту капитана Микуса. Один солдат по имени Гримм носил золотую булавку, указывающую, что он был членом нацистской партии высшего ранга. Он верно исполнял свой патриотический долг во время войны, но сейчас он находился на грани нервного срыва. Однажды он подошел к своему другу.

— Знаешь что? — сказал он. — С меня этого ада хватит. Я больше не могу. Я бросаю оружие и сдаюсь русским. Тогда война будет для меня закончена. Пойдешь со мной?

Сильно встревоженный товарищ Гримма доложил об этом разговоре лейтенанту Гутшальку, который немедленно направился к капитану.

— Капитан, я с сожалением вынужден доложить, что рядовой Гримм рассказал отряду, что дезертирует к русским и подговаривает других сделать то же самое. Как вы знаете, согласно военному закону, он должен быть немедленно приговорен к расстрелу, прежде чем подорвет моральный устой нашего отряда. Я требую, чтобы его немедленно расстреляли.

Капитан подумал немного и произнес:

— Лейтенант, отправьте ко мне этого парня. Я хочу с ним поговорить.

Рядовой Гримм был доставлен к капитану на квартиру, где пробыл около часа. Во время ночной переклички капитан обратился к собравшимся членам отряда, которые напряженно ожидали вынесения вердикта.

— Солдаты, — произнес он. — Тщательно исследовав дело рядового Гримма, я пришел к заключению, что он находится в состоянии психического расстройства. Его слова не следует воспринимать всерьез. — Он остановился и посмотрел на окружавших его людей, по его лицу скользнула слабая тень усмешки. — Совершенно очевидно, что вы уже знаете о его состоянии, и поэтому никто из вас не воспринимает его предложение дезертировать серьезно.

Напряжение сменилось смехом. Гримм избежал наказания.

После нескольких недель тяжелых боев русские поняли, что прорвать немецкую оборону не так легко, как они думали. В спешке они отступили. Вермахт снова продолжил продвижение на юг. Местные жители, которые часто очень дружелюбно относились к немцам, вредили русской армии, как только представлялась возможность.

Наступление шло в обычном порядке. 699–я рота шла вперед, наводя или починяя мосты. За ними следовал отряд СС, разыскивая и убивая всех евреев, которых они смогли найти. Затем уже прибывала пехота и артиллерийские войска, которые занимали «очищенную» территорию. И вновь Франц возобновил свою деятельность, ходя из дома в дом, предупреждая евреев об опасности.

По мере их продвижения на юг они достигли местности, в которой на бескрайних полях цвел подсолнечник, поворачивая свои золотые головки к солнцу. Когда 699–я рота прибыла в ближайший город, солдаты обнаружили там большой маслозавод. Горы очищенных семян подсолнечника громоздились на улице, ожидая своей очереди превратиться в золотистое, прозрачное, душистое масло, которое считалось лучшим в мире. Внутри они обнаружили огромные баки, до краев наполненные чистым, свежим маслом. Позже они узнали, что в кладовой хранилось более 200 тысяч литров масла. Роте было приказано взорвать этот завод.

Не желая уничтожить такое огромное количество отборного масла, Франц составил план и отправился к капитану.

— Капитан Микус, я бы хотел обратиться к вам с предложением.

— Слушаю, Хазел.

— Будет неправильным потерять столько масла. Если вы дадите мне разрешение, я разделю его между членами отряда. Мы можем наполнить бидоны и отправить их домой. Мы знаем, как тяжело достать сейчас в Германии хоть какое–то масло. Это будет хорошая помощь нашим семьям. А затем мы взорвем пустой завод.

Капитан прищурился скептически.

— Я не представляю, как вы совершите этот подвиг. Но вы правы, сейчас в Германии масло на вес золота. Если вы справитесь с этой задачей, вот вам мое благословение.

Франц отправился организовывать отряд по командам. Некоторые собрали пустые небольшие бидоны, которые были оставлены на кухне.

Другие отмыли их, третьи отнесли их к четырем профессиональным лудильщикам, которые заварили крышки, оставив наверху маленькое отверстие. Затем их снова отнесли к лудильщикам, и они запаяли отверстие маленькими кусочками жести.

Бидоны были поделены между солдатами, которые их запаковали и отправили по домам.

После первого дня успешного проведения этой операции Франц взял лошадь и повозку, наполнил маслом канистру, в которой было 25 галлонов, и отправился в полевой госпиталь, чтобы раздобыть еще бидонов. Он знал, что раненые получают консервы для пропитания, и ему удалось обменять масло на целый вагон пустых банок.

По вечерам Франц тайком приглашал местных горожан набрать масла. Они приходили — кто с канистрами для воды, кто с бутылками из–под водки, кто с глиняными кувшинами — Франц наливал им масло. Благодаря его доброте благодарное местное население благосклонно относилось к немецкой армии. В течение трех дней они опустошили эти баки и взорвали завод.

В Германии это масло было, как манна небесная. Хелен обменяла немного на еду. Одну банку она отдала местному аптекарю, благодаря чему ей стали доступны многие медикаменты, которые раньше невозможно было достать. Другую банку она отдала управляющему домом, в котором она жила, в результате чего он быстро сделал ремонт в ее квартире, заменил разбитые во время бомбардировки окна.

И снова отряд продвигался вперед. Продвижение, однако, было замедлено, так как танковые дивизии одна за другой отправлялись для помощи в Сталинградской битве. В конце концов на бакинских полях, засаженных подсолнечником, у Каспийского моря, рядом с иранской границей, продвижение немецкой армии остановилось. Изможденные, изрядно поредевшие отряды застряли на Кавказе, не в силах двигаться дальше.

ГЛАВА 13 ЖИЗНЬ ВО ФРАНКФУРТЕ

После месяцев, проведенных в Эшенроде, Хелен и ее дети очень хотели оказаться в своем уютном домике.

— Мамочка, пожалуйста, давай поедем домой, — умоляли они. — Мы хотим повидаться со своими двоюродными братьями и друзьями. Господь сможет защитить нас там так же, как защищает здесь!

Наконец Хелен сдалась. Они быстро собрали свои вещи и погрузили их на три «транспортных средства», которыми они располагали: разбитый черный велосипед и две детских коляски.

Рано утром они отправились в путь. На этот раз они не смогли сесть на поезд, потому что часть железнодорожных путей была разрушена, и им пришлось преодолеть 65 километров пешком.

— Куда вы направляетесь? — спрашивали люди, встречавшиеся по пути.

— Во Франкфурт.

— Вам ни за что не добраться туда, — говорили люди, — танки заблокировали все дороги.

Хелен вежливо кивала, но про себя думала: «Даже если тысяча танков заблокирует дороги, мы все равно доберемся с детьми до дома. Если Господь с нами, нам нечего бояться».

Километр за километром шли они по холмам размеренным шагом. Мальчики по очереди везли перегруженный велосипед, Лотти тащила одну коляску, а Хелен, замыкая шествие, тащила другую. Становилось все жарче и жарче, и от этого идти было еще труднее. Наконец, когда они начали взбираться на высокий холм, Лотти покинули последние силы. Хелен позвала мальчиков, и Герд спустился вниз.

— Так, — сказал он, когда заметил, в каком состоянии находится его сестра, — отдай мне это!

Он взял коляску обеими руками и мужественно вез ее до конца пути в гору, а Лотти крепко ухватилась за коляску, которую везла Хелен. Достигнув вершины, они наконец отдохнули.

Хелен указала детям куда–то вниз:

— Смотрите! Там внизу есть домик. Если мы сможем преодолеть такую даль, то нам удастся утолить жажду и что–нибудь поесть, и нам станет легче.

Приободренные, они вновь двинулись в путь, превозмогая усталость. Когда они добрались до дома, они увидели женщину, которая выглядывала из окна, спокойно наблюдая, как они идут. Хелен поздоровалась с ней.

— Мы идем во Франкфурт. У меня четверо детей. Если бы вы могли дать нам попить и чего–нибудь поесть, мы были бы вам очень благодарны.

Они отдыхали в тени раскинувшейся яблони, когда женщина вернулась. В руках у нее был только кувшин воды.

— Пейте, а потом уходите, — сказала она. — Я не хочу, чтобы около моего дома околачивались бродяги!

Хелен чуть не расплакалась. Они долго пили, даже крошка Сьюзи выпила воды. Потом они пошли дальше вниз по грязной дороге. Когда наступил вечер, они пробрались в пустой сарай для сена и заснули.

На следующее утро, голодные и уставшие, они продолжили свой путь. Вскоре они совсем выбились из сил. Солнце так сильно палило, что пот лился с них ручьем. Сердце Хелен билось так, будто хотело выпрыгнуть из груди. Каждый ее вздох давался ей неимоверными усилиями. Лицо Лотти распухло и приобрело синеватый оттенок. Боясь, что у дочери тепловой удар, Хелен уложила ее около дороги в тени пшеничного поля и, тихо разговаривая с ней, вытирала ее лицо прохладной травой.

— Не грусти, — сказала она. — Мы еще немножко пройдем и найдем другой дом. Там обязательно будет живительная прохладная тень, где мы сможем отдохнуть. Будь храброй, Лотти. Господь позаботится о нас. Давайте пройдем еще немного.

Они встали и в невыносимой жаре двинулись навстречу бесконечным километрам. Наконец Лотти закричала:

— Мамочка, мамочка, я вижу дом!

Когда они подошли, из дома вышла женщина. Она взглянула на них, и у Хелен, готовой принять еще один отказ, внутри все съежилось. Но эта женщина была не такой, как первая.

— Идемте со мной за ворота, — сказала она, взяв одну из колясок. — Отдохните здесь в тени, пока я принесу вам что–нибудь поесть.

Вскоре она принесла прохладный мятный чай, а потом и тушеных овощей с толстыми кусками фермерского хлеба, один из которых смогла съесть даже крошка Сьюзи. Через некоторое время семья отдохнула и с новыми силами двинулась дальше.

В тот вечер они увидели вдалеке водонапорную башню, которая находилась недалеко от их дома. Хелен знала, что в восемь вечера наступает комендантский час, когда никому нельзя выходить на улицу.

«Нам никак не добраться до дома вовремя», — подумала Хелен. Но они все равно пошли вперед, и когда вооруженные солдаты заметили их, грязных и изможденных, они разрешили им пройти.

— Он все еще стоит! — изумилась Хелен, когда они повернули на свою улицу и увидели многоквартирный дом. Это было настоящим чудом — дом все еще стоял. Все окна опять были выбиты, но это не имело значения, потому что они были дома. Дома!

— Мамочка! — наперебой умоляли дети, — давай жить здесь и никогда–никогда больше никуда не уедем!

— Обещаю, — вздохнула Хелен. Это было обещание, которое она отчаянно хотела бы исполнить ради них и самой себя.

Но с наступлением осени, а потом и зимы она начала сомневаться, сможет ли она сдержать данное детям обещание. Достать что–нибудь поесть было еще труднее, чем раньше. Теперь в газетах печатали не только имена павших солдат, но и тех, кто умер от голода. Передвижение по стране было затруднено. Когда они захотели поехать к папиной сестре Энни и к двум ее детям, которые жили в пригороде Франкфурта, им потребовалось обратиться к властям за пропуском, в получении которого многим отказывали. Хотя трудно было не заметить, что члены нацистской партии получали этот пропуск без труда.

Но задачей номер один, конечно, было достать еды. В полночь Хелен будила Курта. Еще до конца не проснувшись, он заплетающимися ногами сползал с кровати и окоченевшими синими пальцами надевал на себя одежду в несколько слоев, а потом и туфли с обрезанными носками. Как и другие дети, он давно из них вырос, но на новую пару туфель они могли рассчитывать только весной, поэтому Хелен обрезала носки, чтобы в обуви было место для растущих ног.

После того, как он проглатывал чашку горячего кофейного напитка, он выходил из своей временной спаленки в подвале в ночь. Подняв воротник и спрятав руки поглубже в карманы куртки, он опускал голову вниз и, сражаясь с пронизывающим ветром, проходил улицу за улицей, чтобы занять очередь за хлебом. Из других частей города туда же подтягивались другие темные одинокие фигуры. В конце концов они добирались до своей цели — булочной, где уже была очередь в 20, а иногда и в 50 человек. Все люди, продрогшие до нитки, молчали, дожидаясь своего дневного пайка хлеба.

Два часа спустя брата сменял сонный Герд, а Курт возвращался домой, забирался в кровать полностью одетым, надеясь, что он сможет согреться достаточно хорошо, чтобы снова уснуть. Потом на смену Герда приходила Лотти, и в самые удачные дни хлеб привозили именно в ее смену. Если происходила задержка, Курт снова занимал свое место в очереди вместо сестры. Часто, когда обладатель хлеба приносил его домой, корочка буханки была уже съедена. Сердце Хелен обливалось кровью, когда она ругала голодных детей.

Ледяная зима наконец уступила место еще одной весне. И как только погода позволила, Хелен посадила шпинат на маленьком, защищенном от ветра солнечном клочочке их сада. Вскоре он пророс. Дети знали, что его оставили для малышки, чтобы хоть как–то обогатить ее скудный рацион.

Однажды утром Лотти вернулась домой со своего поста у булочной, рыдая навзрыд. Она села за кухонный стол не раздеваясь, прямо в изношенной курточке. Ее руки сильно замерзли, потому что рукава куртки ей были коротки — она давно из нее выросла.

— Что случилось?

— Несколько старших детей вытолкали меня из очереди, — всхлипывала она. — Мне пришлось вернуться в конец очереди. Когда наконец подошла моя очередь, хлеб уже закончился. А я так хочу есть!

— У нас еще есть немного риса, — ответила Хелен, успокаивая дочь. — До завтрашнего дня у нас хватит еды.

Чуть позже она пошла в сад нарвать немного шпината для Сьюзи, но обнаружила там совершенно пустую грядку. В смятении она вернулась домой и потребовала объяснений. Курт признался, что съел шпинат. Что могла сделать Хелен? Все они просто умирали от голода.

Однажды к ним нагрянули гости: сестра отца тетя Анни и ее муж дядя Фриц. Дядя Фриц находился в увольнении. Его отправили в Бреслау служить в зенитной артиллерии, и он рассказал семье, что бои там просто ужасающие.

— Я не знаю, выживу ли я, — заключил он.

Они помолились вместе и через несколько дней он вернулся в свою часть. Это был последний раз, когда они его видели. Немецкие войска в Бреслау были полностью разбиты, в живых не осталось никого. Дядя Фриц числился без вести пропавшим. Спустя некоторое время тетя Анни и ее дети, Аннелиз и Херберт, опять появились в дверях у Хазелов. Предыдущей ночью, когда они прятались в бомбоубежище, их квартира в центре Франкфурта была полностью разрушена бомбой. Несколько дней они пожили у Хазелов, а потом были эвакуированы в маленький городок на реке Рейн. Закончится ли когда–нибудь этот ужас?

В помощь по дому Хелен прислали четырнадцатилетнюю девочку. Гитлер постановил, что до окончания школы все девочки должны были бесплатно отработать год, внеся тем самым свой вклад в общее дело войны. Текла была незаконнорожденным и нежеланным дома ребенком, и поэтому она была рада жить с Хелен, которая очень хорошо к ней относилась. Однако она не имела ни малейшего представления о том, как ухаживать за детьми или выполнять какую–либо работу по дому, поэтому Хелен терпеливо учила ее выполнять необходимые поручения. Текла очень привязалась к их семье и приезжала к ним несколько раз после войны.

Как и раньше, по субботам вместо школы дети ходили в церковь, раздражая этим всех учителей. В классе Герда учитель математики, господин Нойманн, особенно невзлюбил своего маленького ученика.

— Хазел, — прошипел он, — ты бросаешь мне вызов? Ты отказываешься пользоваться привилегиями, которые дает Гитлер, и не приходишь по субботам в школу? Но я знаю, как тебя проучить!

Господин Нойманн распределил материал уроков так, что именно по субботам объяснял новый материал. И каждый понедельник он доставал красный журнал из своего чемодана, открывал его, смотрел на список фамилий и вызывал Герда к доске решать задания по новому материалу. Первые два раза, униженный и напуганный, Герд стоял у доски, безнадежно наблюдая, как учитель ставит жирную двойку в журнал под бурный смех всего класса.

Наконец Курт и Лотти усвоили ту тактику, которой неизменно следовал учитель: все трое отправлялись к своим одноклассникам и узнавали, о чем говорилось в субботу и какое домашнее задание необходимо выполнить на понедельник. Так как некоторые одноклассники увлекались математикой, Герд обычно получал три или четыре версии. Вернувшись домой, он брал свой учебник по математике и изучал весь материал самостоятельно до тех пор, пока не понимал его досконально.

Для двух других ребят из класса господин Нойманн тоже превратил уроки математики в весьма неприятное занятие, не пропуская ни одной возможности опозорить их и поставить плохую отметку в ненавистном красном журнале.

— Давайте отомстим ему, — предложили они. Все трое ждали подходящей возможности. В последний день занятий в школе им такая возможность представилась. Господин Нойманн оставил журнал на столе.

Двое ребят смотрели, чтоб никто их не заметил, а третий прокрался в класс и схватил журнал.

— Что мы будем с ним делать?

После непродолжительного спора они решили торжественно уничтожить журнал. Они распределили обязанности и договорились встретиться через полчаса у реки Нидда.

Там они принялись за работу. Сначала они пролистали журнал и дважды проверили оценки. Они увидели длинный ряд двоек рядом со своими фамилиями, тогда как у других учеников были только пятерки и четверки.

— Вот и пришел конец, — сказал один. — Все готово?

Они положили журнал в старую жестяную банку, облили его бензином и установили все это в воде. Немного отойдя назад, они зажгли спичку и бросили ее в банку. Когда журнал вспыхнул, один из мальчиков толкнул банку ногой, и они с радостью наблюдали, как ненавистный красный журнал уносится вниз по течению.

Тем временем господин Деринг возобновил свою кампанию по притеснению детей. Вскоре Хелен получила еще одно письмо из школы. Еще не вскрыв конверт, она уже знала, чему будет посвящена эта встреча. Она объяснила свою ситуацию новому директору школы.

— Фрау Хазел, — ответил он, — вас и вашу семью обвиняют в том, что вы скрываете свое еврейское происхождение. Я приказываю вам отправить детей в школу в субботу!

Хелен уже проходила это раньше и поэтому была спокойна и тверда.

— Мои дети не придут, — сказала она, — и вы ничего с этим поделать не можете. Господь сможет позаботиться о нас.

Он хлопнул ладонью по столу.

— Посмотрим, — прошипел он.

Придя домой, Хелен рассказала испуганным детям уже и так знакомые новости.

— О, мамочка, — запричитала Лотти, — надо мной и так уже все дети смеются. Они такие подлые. А теперь еще хуже будет.

— Не бойся, — утешала ее Хелен. — У Бога есть тысячи ангелов, которые охраняют нас. Он может сделать чудо.

В субботу утром вся семья преклонила колени в молитве. И еще до того, как они встали, все услышали громкий звук сирены, сообщавший о воздушном налете.

— Бомбардировщики летят! — сказала Лотти. Курт широко открыл глаза:

— Почему они летают в дневное время, когда наша зенитная артиллерия легко может их сбить? — Потом он взволнованно добавил: — Мама, это значит, что не надо идти в школу. Школу отменяют во время налетов.

Удивительно, но с того дня и до самого конца войны наряду с непрекращающимися ночными налетами один приходился на каждое субботнее утро.

Тетя Кехлер была верным членом Церкви адвентистов седьмого дня и одной из подруг Хелен. Ее единственный сын как–то высказался против немецкого правительства, поэтому его арестовали и отправили в концентрационный лагерь в Дахау. Вопреки правилам ей выдали однажды разрешение навестить там сына. Таким образом, она стала одной из немногих, которые знали, какие зверства совершались в лагерях смерти.

Она немного знала английский и поэтому ночью тайно слушала вражеские радиостанции, пряча маленький радиоприемник под покрывалом. Если бы это обнаружилось, ее легко могли отправить в лагерь смерти за это преступление.

Конечно, немецкие новости были полны пропаганды, чтобы поддержать боевой дух людей. «Во всех крупных сражениях мы одерживаем победу!» — кричали газеты. «Фюрер все дальше и дальше продвигается на восток!» Германия всегда была победителем.

Но лондонское Би–Би–Си сообщало совершенно другие новости. Когда тетя Кехлер приходила в гости к Хелен, они шепотом обсуждали последние новости, плотно закрыв двери. На самом деле страны антигитлеровской коалиции безжалостно разбивали немецкие войска, тесня их на всех фронтах.

«Это не может больше продолжаться, — молилась Хелен. — Дорогой Господь, помоги, чтобы этот кошмар закончился. Помоги!!!»

Теперь даже те, кто не слушали Би–Би–Си, знали, что ход событий принимает другой оборот. Все, что им нужно было, это посмотреть на небо. Каждый день можно было наблюдать, как самолеты союзных войск, выстроившись в боевом порядке, летели, словно серебряные птицы, в неизвестном направлении. Однажды Курт и Герд насчитали более тысячи самолетов в одном таком построении.

Каждую ночь ситуация повторялась. Сначала летели самолеты–разведчики, проводя разведку местности, потом они бросали зажженные ракеты, освещавшие всю территорию дневным светом, пока они снижались. Из–за того, что их приспособления, с помощью которых они отмечали территорию, были треугольной формы, немцы назвали их «новогодними елками». За ними следовали бомбардировщики, которые выстраивались в эскадрильи по 20 самолетов и одновременно сбрасывали свой смертоносный груз так, что обозначенная территория покрывалась сплошным ковром бомб.

Всякий раз, когда сирену вечером отключали, Хелен выбегала на улицу проверять ночное небо. Часто она видела, как ослепляющие «новогодние елки» прочесывали территорию их жилого комплекса, состоящего из шести домов, возможно, ошибочно принимая его за немецкий военный лагерь, расположенный в 32 километрах.

Тогда она начинала молиться: «Наш Отец, защити нас сегодня ночью. Ты велик и всесилен. Я знаю, что ангелы Твои находятся вокруг нашего дома. Сохрани нас!»

Затем она наблюдала, как один за другим самолеты улетали прочь. К тому времени, когда прилетали бомбардировщики, их цель уже не была отмечена сигнальными огнями, поэтому они бросали свой груз наугад.

Хелен и дети ютились в маленькой комнате в подвале, и, не имея возможности даже поспать в этом аду войны, они уставали до изнеможения. Каждую ночь они часами слушали свист бомб, обрушивающихся на землю, разрушавших все вокруг. Если взрыв был где–то поблизости, все здание сотрясалось, как при землетрясении. Взрывной волной выбивало окна и срывало двери с петель. Если кто–нибудь не успевал спрятаться в подвал вовремя, его отбрасывало на лестницу. Воздух был пропитан шрапнелью. Бомбардировки были бесконечными. Постоянная опасность, недостаток сна и холод сказывались, нервы у всех были на пределе. Но на протяжении всей войны ни одна бомба не попала ни в один из шести домов комплекса, где жили Хазелы.

После особо тяжелых атак Курт и Герд брали деревянную тележку и везли ее в центр города, преодолевая восемь километров. Им нужно было продвигаться очень осторожно через мусор и камни, валявшиеся на улице. Часто они видели обуглившиеся, уменьшенные втрое по сравнению со своими обычными размерами, тела. Это были останки людей, которые выбегали из своих домов во время налета и сгорали заживо от фосфорных бомб.

Здания все еще тлели после сильных пожаров. Мальчики аккуратно доставали балки, двери, оконные рамы и все то, что могло гореть. Иногда они встречали неразорвавшиеся мины, оставляли их в стороне и шли вперед. Они до конца не осознавали опасность этих предметов, пока одному из одноклассников Курта не оторвало руку, когда он взял гранату. Когда их тележка наполнялась, они увозили все найденное добро домой, чтобы Хелен могла готовить еду и отапливать жилье.

Любимым развлечением мальчиков стал поиск осколков шрапнели необычной формы. Дети высоко ценили их, так как их можно было обменять на другие сокровища.

Господин Деринг продолжал плести интриги, чтобы сокрушить Хелен. Он придумал другой план: Курту, которому исполнилось почти 14, велели вступить в Юнгфольк, гитлеровскую организацию для мальчиков 10—14 лет. Эти молодые люди обучались искусству выживания, выполняли социальные поручения, пели патриотические песни и проходили физическую подготовку.

«Может быть, это как раз то, в чем мой сын может участвовать, не нарушая свои принципы, — думала Хелен. — Все это кажется вполне безобидным и даже полезным. Зачем противостоять фашистам, когда это ни к чему?»

Курт получил повестку и пошел в военкомат. После того, как он заполнил все необходимые документы, ему выдали предписанную Юнгфольком военную форму: коричневые брюки, коричневую рубашку на четырех пуговицах с откидным воротником и двумя нашитыми нагрудными карманами, заостренную коричневую матерчатую кепку, черный треугольный галстук, края которого у горла собирались коричневым кожаным кольцом, черный кожаный ремень, на сияющей бляшке которого был изображен немецкий орел со свастикой, обрамленный легендарной надписью «Кровь и честь».

Прислушиваясь к разговорам вокруг себя, он начал задумываться, насколько это безобидно. Стоя по стойке смирно, одетые в свои новенькие формы, другие ребята хвастались своими будущими высокими постами и тем, что продвинуться в гитлерюгенд — это верный путь войти в ряды почетных членов СС, элитных гитлеровских войск. Может, это все же не самое подходящее место для молодого христианина?

Курта сразу назначили на субботнее дежурство. Но он тихо решил остаться дома. Там было так много детей, что, может быть, его отсутствие не будет замечено. Но он ошибся.

Лидер местного отделения гитлерюгенд, незрелый семнадцатилетний юнец, рано утром пришел в дом к Хазелам.

— Фрау Хазел, — высокомерно сказал он, когда она открыла дверь, — Курт уклоняется от своего гражданского долга по субботам. Я требую, чтоб он предоставил нам об этом отчет в субботу!

Хелен спокойно посмотрела на него.

— Вы не можете приказывать, что мне делать, — сказала она. — Вы сами немногим старше Курта. Я его мать, и куда ему идти, решаю я, а не вы.

Молодой лидер явно копировал старших по званию, потому что он вел себя точно так же, как они. Он стал высокомерным.

— Я вам покажу, кто тут главный, — рявкнул он. — Я доложу о вас. Тогда посмотрим, кто здесь босс.

— Делайте все, что вы должны, — и Хелен закрыла перед ним дверь.

Когда в следующий раз руководитель увидел Курта, он прошипел:

— Я хочу так сильно тебя ударить, чтоб ты не смог сдвинуться с места. Ты думаешь, ты такой важный и сильный? Я тебя перевоспитаю!

Ответ из партии последовал незамедлительно. Курту лично в руки доставили письмо. Его немедленно призывали в армию и сразу же на фронт. Он должен был явиться в четыре часа тем же вечером.

Когда Хелен прочитала письмо, ей показалось, что кто–то дотронулся до ее плеча. Когда она повернулась, никого не было. Ей показалось, что она слышит голос, который шепчет: «Быстрей! Быстрей! Чего ты медлишь?» Голос был как раз кстати.

Внезапно Хелен поняла, что ей надо делать.

— Курт, — сказала она, — бери свой велосипед и езжай в Эшенрод. Вот небольшой кусочек хлеба. Положи его в карман.

— А мне нельзя взять побольше еды в рюкзак? Хелен покачала головой.

— Тебе нельзя ничего с собой брать. Иначе соседи догадаются, что ты сбежал.

Курт глубоко вздохнул и в недоумении от столь скорых событий покачал головой:

— А как же вы? Они придут за вами!

— Я выйду следом за тобой с детьми. Герд?

— Я здесь, мама.

— Герд, выйди на улицу и посмотри, никто не следит за нами?

Когда на улице никого не было, Курт сел на велосипед и быстро скрылся из виду.

Хелен бегала по квартире, собирая все самое необходимое. Потом она аккуратно уложила вещи в детскую коляску. Она не могла взять много, потому что это должно было выглядеть так, будто она вышла на обычную прогулку с детьми. Она положила Сьюзи в коляску и позвала к себе Герда и Лотти.

— Минутку постойте здесь, — сказала она, направляясь к соседке по лестничной площадке, которой она доверяла, и тихо постучала.

Дверь немного приоткрылась, потом открылась шире, женщина пригласила Хелен зайти.

— Я пришла, чтобы снова попрощаться, — начала Хелен. — Мы идем в деревню, но я не могу сказать тебе, куда именно.

Женщина подмигнула:

— Я понимаю. Идите с миром. Если кто–нибудь спросит меня, я ничего не знаю. Я позабочусь о твоем муже, если он придет.

Хелен с благодарностью пожала ее руку. Потом она и дети вышли. Никто не видел, как они уходили.

Позже Хелен узнала от своей соседки, что произошло тем вечером. В пять часов руководитель отделения гитлерюгенд вместе с господином Дерингом и еще одним служащим пришли к квартире Хазелов. Все, что они обнаружили, была закрытая дверь. Они звонили и стучали в дверь. Потом они посмотрели в окна и поняли, что никого не было дома.

— Погодите! — негодуя, закричали они, — мы до вас доберемся. Мы вернемся и вытащим вас из кровати, подлые дезертиры! И вы наконец получите все, что заслуживаете.

Они позвонили в дверь к соседке.

— Фрау Хазел дома?

— Простите, — искренне сказала она, — я не знаю, где она. Вы пробовали звонить в ее дверь?

— Мы вернемся вечером и заберем Курта, даже если нам придется выбить дверь.

Пожимая плечами, женщина вернулась в квартиру.

В полночь они вернулись. Они какое–то время стучали в дверь Хазелов, а потом опять позвонили к соседке. Она была к этому готова.

— С меня хватит! — закричала она. — Уже полночь. Убирайтесь отсюда и оставьте меня в покое!

Она захлопнула дверь и закрыла на два оборота. Мужчины стали стучать что есть мочи в двери других квартир, но никто не открыл. Наконец они ушли вне себя от ярости.

Все это время Хелен с детьми шла по знакомой дороге, двигаясь тяжело и без остановок. Километры тянулись бесконечно. Русские военнопленные, живые трупы с окровавленными ногами, обмотанными тряпьем, устало тащились в том же направлении.

Когда Хелен остановилась, чтобы дать детям по куску хлеба, они посмотрели на еду горящими запавшими глазами. Хелен взяла свой кусок и отдала половину одному из мужчин. Он жадно проглотил его.

Когда они проходили мимо, один из русских, совсем молодой человек, посмотрел в коляску. Когда он увидел Сьюзи, он мягко погладил ее по щеке. Потом километр за километром он шел около коляски и держал малышку за ручку. Слезы катились по его изнуренному лицу и падали в дорожную пыль. Хелен прониклась состраданием к этому мужчине. Ей было интересно, был ли у негр собственный малыш дома.

Грязные и голодные, они добрались до Эшенрода через два дня. Йосты, не ожидая увидеть их снова, взяли к себе в дом других эвакуированных. Но господин Строб, мэр деревни, согласился предоставить им укрытие. Падая на кровать, они подумали, что же ждет их здесь…

ГЛАВА 14 БИБЛЕЙСКИЕ УРОКИ

В то время как семья Франца боролась за существование во Франкфурте, он сам заразился малярией. После нескольких месяцев болезни он медленно поправлялся. Однажды ему сказали пойти к капитану.

Как обычно, Франц отдал честь и сказал:

— Вы хотели видеть меня, господин капитан?

— Хазел, ты болел и долгое время не был в увольнении. Ты имеешь на это право. Если ты уедешь прямо сейчас, ты сможешь добраться до дома к Рождеству. Возвращайся через три недели. Удачи! Счастливого пути! — Микус подал руку, и Франц с теплотой пожал ее.

«Возможно ли это? — размышлял Франц. — Смогу ли я добраться до дома к Рождеству? Найду ли я свою семью? Есть ли у меня все еще свой дом?»

Он быстро собрался, положил в свои сумки бутылки с растительным и сливочным маслом, хлебом, консервами и местным сыром, который он купил у крестьян. Затем он отправился в путь. Никакого регулярного расписания поездов не было. Поезда ходили только там, где железнодорожные пути не были повреждены. Каждый день все менялось.

Он сел на грузовой поезд и поехал по направлению к Польше. Наконец он добрался до границы в Брест–Литовске. Там он сел на поезд, который должен был привезти его на запад, через Польшу в Германию.

Как только Франц нашел себе место и поезд тронулся, на улице начались беспорядки. Засвистели свистки. Эсесовцы бегом спустились с платформы, крича, чтобы остановили поезд.

— Что происходит? — спросил Франц у солдата.

— Они забыли поместить пустой вагон перед паровозом.

Франц озадаченно посмотрел.

— Зачем нам нужен пустой вагон?

— Где тебя носило? Разве ты не знаешь, что польские партизаны подкладывают на пути взрывчатку? Если мы попадем на один из таких участков, взорвется только пустой вагон, а не весь поезд.

Нет, Франц этого не знал. На Кавказе отношения между солдатами вермахта и мирными жителями были теплые и радушные. Там никогда не было диверсий.

Путешествие продолжилось. Иногда поезду приходилось делать значительный крюк, потому что пути были повреждены. Иногда он часами стоял в тупике, дожидаясь, пока прекратятся бомбежки. Пройдя через все это, в рождественское утро Франц в целости и сохранности прибыл во Франкфурт. Каким он стал ужасным! Бомбы разрушили почти половину города. Улицы были усыпаны остатками зданий и тлеющим пеплом.

Франц поспешил домой, волнуясь, что он там найдет. Еще на расстоянии он смог заметить многоквартирные дома. Они все еще стояли! Когда он подошел к двери, Хелен распахнула ее и упала в его объятья. Она узнала его по походке.

— Дети, дети, скорее сюда! Папа дома!

Какое у них было Рождество! Из той еды, которую привез Франц, Хелен приготовила настоящий пир. Они месяцами ничего друг о друге не слышали. И сейчас они вновь были вместе, целые и невредимые. Им нужно было столько рассказать друг другу! Вечером, уставшие и счастливые, они возблагодарили Бога за все, что Он для них сделал.

На следующий день Франц пошел навестить членов церкви. Перед тем, как уйти, Франц предупредил детей, чтобы они не трогали его вещи. Но искушение для Герда было непреодолимым. Он пробрался в спальню и стал рассматривать вещи отца. Он надел шлем, привязал кобуру себе на ремень и начал разгуливать, воображая, что он отважный солдат. Вдруг перед ним появился отец. Его лицо было белым, как мел. Он закрыл дверь и повернулся к своему маленькому мальчику.

— Герд, что ты сделал? Разве я тебе не говорил держаться подальше от моих вещей?

— Папа, я просто… я только… Я ничего не испортил, честное слово!

— Герд, подойди сюда. Ты обнаружил то, о чем никто в мире больше не знает. Ты заметил, что у меня в кобуре лежит кусок дерева вместо револьвера? Я ношу его, чтобы сатана не мог меня искушать убить кого–нибудь и нарушить заповеди Божьи. Солдат без оружия считается преступником и государственным изменником. Если кто–нибудь об этом узнает, меня расстреляют, и у тебя больше не будет папы. Ты должен пообещать мне никому не рассказывать об этом.

Напуганный Герд, рыдая и заикаясь, сказал:

— Я обещаю! Я не знал! Я не хочу, чтобы тебя убили! Я никогда никому не скажу!

— Иди и помолись. И забудь, что ты здесь видел. Маленький Герд почувствовал на себе весь груз ответственности. Конечно, он бы не допустил, чтобы его папа умер, но теперь у него появилась прекрасная возможность доказать свою значимость старшим брату и сестре. Он не мог упустить такую возможность. Когда он нашел их, он сказал им нараспев:

— Я знаю кое–что, о чем вы не знаете! У нас с папой большой секрет, и никто кроме нас двоих не может узнать о нем! Если я об этом расскажу, его убьют!

С этим он ускакал прочь, оставив детей умирать от любопытства. Когда Герд решил повнимательней рассмотреть деревянный «пистолет», он обнаружил, что дверь комнаты закрыта.

Отпуск Франца слишком быстро закончился, и он уехал обратно в Россию.

Состояние железной дороги к тому времени было настолько плохим, что ему потребовалось три месяца, чтобы добраться до своей части. В пути он встретил двух своих старых друзей, Вилли и Карла.

За это трехмесячное путешествие мужчины нашли большой радиоприемник. Зная, что если их поймают за прослушиванием вражеской радиостанции, то накажут, они все равно включали радио, пытаясь найти военные новости. Лондонское Би–Би–Си сообщало о продвижении русских и о поражениях немцев, в то время как немецкая станция транслировала восторженную речь Геббельса, утверждавшую, что Германия мобилизовала 50 новых дивизий и была готова начать новое наступление, которое станет окончательной победой.

Франц и его друзья посмотрели друг на друга и покачали головой.

— Это абсурд, — прошептал Карл, — интересно, где Германия собирается найти столько людей, чтобы укомплектовать 50 новых дивизий?

Наконец они добрались до Джанкоя в Крыму. Идя вниз по улице, Вилли вдруг указал на противоположную сторону.

— Боже, Боже, — прошептал он. — Посмотрите, кто там!

Остальные повернулись и увидели лейтенанта «Несмеяна» Гутшалька, который шел один.

Все трое перешли улицу, отдали честь и отрапортовали о возвращении. Лейтенант, который приехал на прием к стоматологу, неохотно пригласил их на ночь к себе. Их 699–я рота находилась в Симферополе, на расстоянии дня пути от Джанкоя, и им все равно пришлось бы ждать до завтра, чтобы присоединиться к своим.

Когда они пришли к лейтенанту домой, они обнаружили там односпальную кровать. Естественно, на нее имел право старший по званию офицер. Поэтому другие легли на пол. Спустя полчаса несчастный Питер Гутшальк вскочил с кровати.

— В чем дело, лейтенант?

— Я больше не могу этого терпеть! Кровать кишит клопами, и они съедают меня заживо!

Когда включили свет, сотни клопов побежали вверх по стене и исчезли, пока несчастный лейтенант чесал следы укусов, оставленные на теле насекомыми. Он лег с остальными на полу, где его никто не трогал.

На следующий день Франц, Вилли и Карл воссоединились со своей 669–й ротой в Крыму. Франц обнаружил, что его должность никто не занял и все его личные вещи нетронуты. Он вновь приступил к своим обязанностям.

Однажды в среду Франц сел на деревянную лавку около своей казармы. Он только что пообедал и несколько минут наслаждался ярким солнцем. Как всегда, на отдыхе он читал Библию. В этот момент мимо проходил лейтенант Гутшальк. От одного его вида у Франца волосы встали дыбом.

— Хазел, я вижу, ты снова читаешь свою еврейскую книгу сказок. Я не понимаю, как может образованный человек верить в эту чушь. Ты просто замаскированный еврей и коммунист. Была бы моя воля, тебя бы уничтожили, так же, как и их!

И тут же Франц вспомнил подходящий стих пророка Амоса: «Поэтому разумный человек безмолвствует в это время, ибо злое это время».

И не ответил на оскорбление.

Молчание Франца привело Гутшалька еще в большую ярость. На его шее проступили вены, когда он с яростью воскликнул:

— Я наблюдаю за тобой! Однажды ты совершишь ошибку, и я тебя уничтожу!

Несколько дней спустя капитан Микус зашел в офис и закрыл за собой дверь.

— Итак, Хазел, — сказал он, — ты знаешь многое о Библии, не так ли?

— Кое–что знаю, — осторожно ответил Франц.

— Приходи ко мне в казарму завтра утром в восемь со своей Библией. У меня есть несколько вопросов, которые я хочу тебе задать.

— Да, господин капитан! — сказал Франц. «Что у него на уме? — подумал Франц. — Через что мне придется пройти на этот раз?»

Ровно в восемь утра следующего дня Франц зашел в комнату к капитану. К его великому удивлению, сержант Эрих и лейтенант Гутшальк тоже присутствовали. Микус предложил ему сесть.

Без промедления капитан спросил:

— Где–то в Библии говорится что–то о наказании до трех–четырех родов. О чем это?

— Это часть из десяти заповедей. — Франц открыл 20–ю главу Книги Исход и прочитал ее им.

— Я помню из своего детства, что там также говорится об озере огненном.

— Да, это из 20–й главы Книги Откровение. — Франц нашел этот отрывок и объяснил им его значение.

Капитан поднял брови от изумления.

— Так значит, ты знаешь свою Библию и внутри, и снаружи!

Глаза Франца заблестели. Он зажал Библию большим и указательным пальцем и поднял ее.

— Я знаю, какая она снаружи. Она черная и кожаная. И я также знаю ее немного изнутри.

Он посмотрел на всех, и так как никто не вступил в разговор, он решил взять это на себя.

— Капитан Микус, — начал он, — я так понимаю, что в мирное время вы были профессором истории.

— Правильно.

— Не могли бы вы мне помочь? Капитан великодушно кивнул головой:

— Сделаю все, что смогу!

— В Библии содержатся несколько пророчеств, связанных с историческими событиями, которые были написаны около 600 г. до н. э., — сказал Франц, — и мне всегда хотелось проверить их с экспертом в этой области. Может быть, я представлю вам их, а потом вы прокомментируете, насколько они точны?

Польщенный, капитан доверчиво ответил:

— С удовольствием. Начинайте прямо сейчас! Франц достал потрепанную открытку, которую он носил в своем бумажнике с 1921 года, с тех пор, как он принял крещение, обратившись из католичества. На открытке был изображен образ, описанный во второй главе Книги пророка Даниила, а на обратной стороне Франц аккуратно напечатал даты и события, относящиеся к каждой части образа.

Он осторожно продвигался от одного стиха главы до другого, обсуждая великие империи — Вавилон, Мидо–Персию, Грецию и Рим. После трех с половиной часов он повернулся к капитану.

— Все ли я сказал правильно? — спросил он. — Как я вам и сказал, я не специалист в истории. И я был бы вам очень признателен, если бы вы исправили мои ошибки.

— Нет, — ответил пораженный офицер. — Нет никаких ошибок. Все предельно точно!

Он посмотрел на сержанта и лейтенанта, потом опять на Франца.

— Хазел, я никогда в своей жизни не слышал ничего более потрясающего!

— Вы видите, насколько актуальна Библия, господин капитан, — для большего эффекта Франц выдержал паузу. — Но вы можете себе представить, — продолжал он, — что в Третьем рейхе все еще остались люди, которые говорят, что те, кто читает Библию, замаскированные евреи и коммунисты и должны быть уничтожены!

Брови капитана удивленно поднялись.

— Что? Люди действительно так говорят?

— Да, господин капитан! — Франц только на миг позволил себе взглянуть на уши Питера Гутшалька — они горели огнем, и в замешательстве лейтенант не знал, куда деть свои глаза.

— Итак, Франц, — сказал капитан Микус, — давайте вернемся к книге. Ты не закончил. Мы остановились на железных голенях Рима. Что символизируют ступни?

Франц объяснил, что десять пальцев ног символизируют десять племен современной Европы. Он описал свойства железа и глины — что эти два вещества не смешаются ни при каких обстоятельствах. На этом он закончил свой библейский урок.

Капитан немного помолчал.

— Ну, и что это значит? — спросил он наконец. Франц глубоко вздохнул и помолился, чтобы Бог ему дал храбрости все рассказать.

— Господин капитан, — сказал он, — единственный вывод, к которому может прийти изучающий Библию, это то, что фюрер не победит в войне. Ему не удастся объединить всю Европу под своим руководством и установить тысячелетний Третий рейх.

Он посмотрел капитану в глаза и убедительно произнес:

— Господин капитан, библейские предсказания всегда исполнялись очень точно. А если они верны, значит, мы сражаемся в уже проигранной войне.

Наступила мертвая тишина. Наконец капитан посмотрел на свои часы.

— Уже полдень. Нам нужно поторопиться, иначе обед нам не достанется. Время пролетело так незаметно! — Он встал, и остальные тоже сразу же поднялись в знак уважения.

— Хазел!

— Да, господин капитан!

— Можно мне взять на несколько дней твою Библию?

— Конечно. У меня еще одна есть в комнате. Пожалуйста, только разрешите мне забрать свои записки оттуда. Можете пользоваться ей, сколько хотите.

Пораженные, все вышли из казармы капитана. Лейтенант Гутшальк избегал встретиться взглядом с Францем.

Неделю спустя капитан вернул Библию.

— Хазел, — сказал он, — Я ценю, что ты рассказал мне это. — Он огляделся по сторонам и тихо добавил: — С этого момента мы не будем использовать нашу третью машину. И я хочу, чтобы ты сливал топливо, которое останется, в канистры, чтобы, когда все закончится, нам хватило бы горючего, чтобы добраться домой.

— Да, господин капитан.

— И помни, Хазел. Это между нами.

ГЛАВА 15 ПРИБЫТИЕ АМЕРИКАНЦЕВ

Хелен пробудилась от рева орудий и скрежета. С бешено стучащим сердцем она прислушивалась к звукам, которые разрывали ранний рассвет. За шесть лет войны она боролась за то, чтобы сохранить свою жизнь и жизнь своих детей. Сейчас этому приходит конец.

«Русские здесь, — думала она с ужасом, — и в доме нет места, где бы я могла спрятаться. Только Бог может помочь нам». Парализованная страхом, она слышала, как усиливается суматоха за окном. «Подожди. Эти звуки не похожи на русскую речь. Эти люди говорят на диалекте фермеров земли Гессен. Что они делают во Франкфурте?»

Внезапно она все вспомнила. Хелен с детьми бежала из Франкфурта и вчера поздней ночью прибыла в Эшенрод. И что это был за шум? Новостей о том, что русские были близко, не было. Она уже полностью проснулась, встала с постели, босиком по грубым доскам прошлепала к окну и выглянула на улицу.

Во дворе было полно людей. Их внимание было приковано к покрытому грязью поросенку, который отчаянно пытался прорваться сквозь плотное кольцо людей. Снова и снова люди бросались на него, но он выскальзывал из их рук. Герр Страуб, хозяин дома, выстрелил в воздух, чем привел всех в замешательство.

Внезапно Курт, Лотти и Герд стали толкаться у окна.

— Что они пытаются сделать с поросенком, мамочка? — спросила Лотти.

— Они пытаются убить его.

— Но поросенку страшно. Ты только послушай, как он верещит! Как они могут делать это?

Хелен положила руки на нее, чтобы успокоить.

— Лотти, таким путем мясо поступает к тебе на стол. Ты знаешь, что иногда мы едим говядину. Говядина — это мясо коровы после того, как ее забьют.

На этот раз мужчина поймал поросенка и повалил его на землю. Герр Страуб вонзил нож в его шею, и фонтан крови, смешавшись с грязью, вырвался наружу. Одиннадцатилетняя Лотти отпрянула от окна и бросилась на кровать, содрогаясь от рыданий и борясь с приступами тошноты.

— Я никогда, никогда больше не буду есть мясо! — всхлипывала она.

Хелен оделась, потом поменяла пеленки малышке Сьюзи, в то время как другие дети поочередно умывались ледяной водой, которая всю ночь была в умывальнике.

На первом этаже фермерской кухни фрау Страуб уже испекла несколько буханок хлеба. Она пригласила Хелен и ее детей позавтракать с ними хлебом с маслом и кофейным напитком.

— Какая обстановка у вас в городе? — спросила фрау Страуб.

— Большая часть города лежит в руинах, — ответила Хелен. — Каждую ночь на город падает град бомб, потому что эскадрильи самолетов кружат над городом не переставая.

— Правильно, что вы приехали сюда, — мягко сказал герр Страуб. — С нами вы будете в безопасности. В такое время детям нечего делать во Франкфурте.

Он взял свою замызганную серую фетровую шляпу и вышел на улицу, чтобы заняться разделыванием поросенка. Вскоре жирные части бекона висели в коптильне, а фрау Страуб варила колбаски в большом чане, который обычно использовался для стирки.

Хелен и ее дети, которых тошнило от запаха вареной свинины, вернулись в комнату на втором этаже, которую предоставили им супруги Страубы. Они быстро сделали три кровати. Потом четырнадцатилетний Курт взял Библию и прочитал историю о том, как Бог защитил преданного Иосифа. Хелен поставила семью на молитву. «Благодарим тебя, наш Господь, — молилась она, — что Ты снова защитил нас и даешь нам покров в этом укрытии в Фогельсбергских горах. Никто дома не видел, как мы ушли, и никто не знает, где мы. Пожалуйста, Боже, дай нам мир здесь. И, пожалуйста, присмотри за нашим папой. Уже несколько месяцев мы ничего не слышали от него. Тогда он был в России. Ты знаешь, где он сейчас, и Ты можешь дать ему Твою защиту так же, как Ты защищаешь нас тут!» Дети горячо повторили «Аминь!».

Все утро они раскладывали домашнюю утварь, которую привезли из дома, и развешивали одежду в старинный платяной шкаф с инкрустацией, чьи изъеденные жучком дверцы были украшены нарисованными розами. Когда все было разложено, Хелен закрыла его скрипучие дверцы и закрыла на тяжелый, украшенный орнаментами ключ.

Потом они спустились на кухню, где Лотти уже чистила картошку и морковь для какого–то простого овощного супа. Позже, когда Сьюзи задремала, трое детей вышли на улицу, чтобы обследовать окрестности.

Вскоре Курт ворвался в дом с белым как мел лицом.

— Курт, Курт, что случилось? — закричала Хелен. — Что стряслось?

Будучи не в состоянии ничего говорить, он протянул ей что–то мокрое. Она взяла это из его дрожащих рук и развернула на кухонном столе. Это была листовка, на которой было напечатано, что все молодые люди, которые до сих пор не были призваны на военную службу, должны немедленно заявить о себе в пункте призыва. Все, кто попытается укрыться от выполнения приказа и спрячется, будет расстрелян на месте обнаружения.

— Курт, — голос Хелен дрогнул, — где это было?

— Я увидел нацистского офицера, когда он прибивал этот листок на деревенскую доску объявлений. После того, как он ушел, ветер порвал листок и бросил в ручей. Мне было интересно, что там, и я достал его длинной палкой. О, мама, что же нам делать теперь?

— Мы должны поговорить с мэром, — решительно ответила она. — Он был добр, когда взял нас сюда. Но если он обнаружит, что дал убежище скрывающимся незаконно, то будет наказан. Мы не можем этого допустить.

Хелен вышла во двор, где еще продолжали разделывать поросенка.

— Герр Страуб, — сказала она тихо, — не могли бы вы, зайти со мной на минутку в дом?

Ясно видя ее переживания, он последовал за ней на кухню, вытирая окровавленные руки о свои брюки.

— Что–то не в порядке, фрау Хазел?

Хелен рассказала ему о находке Курта. Мэр в тишине прочитал листок, разложенный на столе. Затем он скомкал его и бросил на горящие угли печи.

Хеллен зашептала:

— Герр Страуб, я должна вам признаться кое в чем. Мы приехали сюда, потому что Курт был призван на военную службу. Мы не можем подвергать вас такой опасности. Что нам делать?

— Фрау Хазел, — тихо сказал мэр, — ветер разорвал эту листовку и выбросил в ручей. Я ничего не видел и ничего не знаю об этом.

Он неторопливо прошел к окну, выглянул на улицу и вернулся к ней.

— Я тоже должен признаться вам кое в чем, — серьезно сказал он. — Я тайно слушаю немецкоязычные передачи Би–Би–Си из Лондона. Как вы знаете, слушать радиостанции наших врагов запрещено, и, если это обнаружат, я буду арестован. Но сейчас, фрау Хазел, отчаянные времена и отчаянные поступки. Я понял, что немецкое вещание ничего, кроме лжи, не сообщает нам. Мы не выигрываем войну. В действительности война скоро закончится. Американцы близко подошли к Эшенроду, и они скоро будут здесь. Мы не пошлем вашего мальчика на фронт при таких обстоятельствах.

Тысячи необученных детей гибнут в этой бойне каждый день, — он указал на окно, — прямо как этот поросенок. Это безумие. Вы должны спрятать Курта дома, потому что мы не собираемся жертвовать им.

Хелен сжала руку герра Страуба. Она не могла говорить.

Две недели спустя поползли слухи, что американцы приближаются. Поток отступающих немецких солдат прошел через Эшенрод. Курт вышел на улицу посмотреть на остатки войска его побежденной страны. Капитан одного из подразделений заметил его:

— Мальчик, подойди сюда.

— Да, господин офицер.

— У меня есть несколько коробок с секретными документами, — сказал офицер. — Мы больше не можем везти их с собой. Я приказываю тебе сжечь их. Отведи меня к деревенской печи.

Курт отвел его к огромной кирпичной печи, где все крестьяне пекли хлеб. Капитан приказал своим солдатам притащить ящики с документами. Они свалили их на землю, потом поспешили за своими удаляющимися товарищами в то время, как Курт начал бросать кипы бумаг в пламя. Несколько часов он жег одну пачку за другой, пока печь не раскалилась до красного цвета и клубы пепла не полетели из дымохода. Неистовый огонь пожирал документы с пометкой «Секретно» и «Совершенно секретно», в которых были приказы, подписанные лично Гитлером.

Сразу после обеда герр Страуб ворвался на кухню.

— Американцы уже в пяти милях отсюда! — закричал он. — Они будут здесь через пару часов. Что я должен делать?

Быстро соображая, Хелен попробовала успокоить его.

— Почему бы вам не послать гонцов в каждый дом, чтобы они сказали людям вывесить белый флаг из окон? — предположила она. — Это будет знаком, что мы сдаемся.

Благодарный за такой совет, герр Страуб сделал так, как она сказала, и вскоре, когда американские солдаты вошли в деревню, белые простыни свешивались из каждого окна. Это был день Страстной пятницы в 1945 году.

— Внимание, внимание! — громкоговорители на их грузовике трещали по–немецки. — Любой, кто покинет свой дом, будет застрелен. Всем оставаться в своих домах!

Вскоре солдаты стучали в каждый дом. Хелен отперла им дверь, и группа из тридцати пяти мужчин заполнила дом. Они были очень дружелюбны, прошли в кухню и начали вытаскивать горшки и сковороды. Используя язык жестов, они попросили хлеба и жира для того, чтобы поджарить яиц. Хелен стала искать перепуганную фрау Страуб, которая спряталась на чердаке.

— Посмотрите, люди голодные, — пыталась урезонить ее Хелен, — не надо заставлять их так долго ждать. Дайте им немного еды. Это все, чего они хотят.

— Они съедят все мои запасы, — причитала фрау Страуб, — но если так тому и быть, дайте им шмат сала и буханку хлеба.

Хелен пожала ей руку.

— Но этого не хватит, — настаивала она, — не глупите. Дайте им достаточно еды, иначе они возьмут все. Ваша жизнь гораздо более важна, чем горшок с салом.

В конце концов фрау Страуб сдалась.

— Фрау Хазел, ваша взяла. Делайте все, что посчитаете нужным.

Хелен бросилась в погреб и взяла масла, яиц, хрустящие буханки хлеба, кувшины с домашним крепким сидром и голубой глиняный кувшин с салом. Затем она развела огонь и начала жарить яйца. Командир отряда знал несколько слов по–немецки и попросил ее дать им некоторые вещи. Она быстро принесла то, что было нужно.

Пока она стояла около горячей печи, один из мужчин подошел к ней, обнял и начал целовать ее. В мгновенье ока командир оказался около нее. Он громко отругал солдата и отбросил его в угол. После этого никто не осмеливался беспокоить ее.

В ту ночь смертельно уставшая Хелен поднималась в свою комнату, как кто–то дотронулся до ее рукава. Она испуганно отпрянула.

— Кто это?

Женский голос заговорил шепотом:

— Фрау Хазел, пожалуйста, укройте меня в вашей комнате, мне одной неспокойно у себя.

Это была фрау Хаар, еще одна женщина из Франкфурта, которая нашла прибежище в доме Страубов. Она была в большой опасности, потому что помогла бежать русскому пленному. Молва об этом поступке быстро разнеслась среди соседей, и ей пришлось бежать, чтобы не быть арестованной и не попасть в концлагерь. Без лишних слов Хелен взяла ее за руку и провела к себе в комнату. Сьюзи уже спала у себя в колыбельке, а остальные дети были готовы лечь спать. Курт и девятилетний Герд спали в одной кровати, Лотти в другой, а Хелен и фрау Хаар решили лечь на двуспальной кровати. До того, как дети отправились спать, Хелен в коленопреклоненной молитве попросила Господа о защите на предстоящую ночь.

— Фрау Хаар, — сказала она после того, как укутала детей одеялами, — мы не знаем, что нам принесет эта ночь. Нам лучше лечь не раздеваясь. В таком случае мы будем готовы к быстрым действиям.

Внезапно послышался робкий стук в дверь. Хелен со скрипом открыла дверь и увидела двенадцатилетнюю девочку–сироту, которую Страубы наняли кормить коров.

— Фрау Хазел, мне так страшно. Пожалуйста, позвольте мне остаться у вас в комнате, — умоляла дрожащая девочка. Хелен впустила ее внутрь комнаты и снова заперла дверь.

— Ты можешь спать вместе с Лотти, — сказала она и укутала девочку. Теперь все было тихо, и Хелен уснула. В два ночи она проснулась от крика, воплей и сиплого смеха. Было слышно, как кто–то шагал вверх по лестнице. Внезапно она услышала голос фрау Страуб около их двери.

— Фрау Хазел, срочно откройте! Американцы хотят обыскать вашу комнату.

Хелен выскользнула из постели, думая, что им с фрау Хаар пришел конец. Солдаты уже поднялись по лестнице, распространяя вокруг себя запах алкогольного перегара.

Открыв дверь, она увидела перед собой командира отряда, который защитил ее на кухне.

— О, — начал он на ломаном немецком, — вы здесь.

Он посветил своим фонарем в угол комнаты и под кровати. Потом он аккуратно прошелся лучом света по каждой кровати. Два солдата хотели протолкнуться в комнату, но он уверенно стоял в дверном проеме, прикрикивая на других, чтобы они не входили в комнату.

Он повернулся к Хелен и спросил:

— Ваши дети?

Хелен тихо кивнула в знак согласия. Он сказал:

— Вы хороший женщина. Вы спать.

Он повернулся и жестом показал ей, чтобы она заперла дверь за ним.

Утром в субботу, когда Хелен спустилась вниз на кухню, чтобы разогреть немного молока для завтрака, она увидела, что несколько деревенских женщин собрались там.

— Как вы провели ночь, фрау Хазел? — поинтересовались они.

— Спала без проблем.

— Что? Разве солдаты не приставали к вам?

К своему ужасу, Хелен узнала, что пьяные солдаты изнасиловали всех женщин в деревне, от маленьких девочек до старух. Не пощадили никого. Рыдая, женщины сидели вокруг стола, подробно излагая ужасы этой ночи.

Хелен также слышала рассказы фермеров, которые притворились, что у них ничего не осталось из еды, когда солдаты пришли за едой. Пришедшие в ярость солдаты пошли в погреба, где хранились запасы еды, и расколотили вдребезги все, что попадалось на их пути.

В одной семье дочку готовили к таинству миропомазания в церкви в предстоящее воскресенье. Несколько месяцев семья запасала продукты для церковного торжества и спрятала их за фальшивой панелью в комнате. Солдаты стали бить винтовками по стенам и обнаружили пустоты, выбили панель и увидели бекон, ветчину, яйца и большой кувшин, наполненный до верха золотистым медом. Разозленные тем, что их обманули, солдаты бросили все запасы на пол и стали топтать до тех пор, пока не разрушили все. Кувшин с медом они приберегли напоследок. Напоследок один солдат схватил его и опорожнился в мед.

— Нам пришлось выбросить кувшин, — добавила безутешная женщина.

В этот день командир американского отряда отдал приказ, что любой, кто попытается приставать к женщинам, будет расстрелян. Однако урон уже был нанесен. Только Хелен и те, кто был с ней в комнате, сумели уберечься от этой беды.

После завтрака Хелен собрала детей и провела субботнюю школу. Они пели свой любимый гимн «Всесильный Бог — наш верный Страж, прибежище и крепость».

Улицы деревни были пустынны, но в тот день и следующую ночь, которую местные жители провели за закрытыми наглухо дверями и окнами, насилия больше не было.

Вскоре жизнь под оккупационными силами вошла в свое обычное русло. Американцы управляли мягкой рукой и становились беспощадными, только если сталкивались с чем–то, что расценивали как предательство.

В деревне около Эшенрода жил фермер, у которого было четверо сыновей. Трое пропали на войне, а один, бывший членом гитлеровских элитных подразделений СС, жил с ним. Как все члены СС, он принял присягу верности Гитлеру и чувствовал, что не может нарушить клятву и сдаться врагу.

Когда американцы обнаружили этого мужчину, его вывели в поле и расстреляли, потом отрезали голову лопатой. Деревенские ребятишки обнаружили изувеченное тело, которое было доставлено родителям на телеге, покрытой соломой. Убитые горем бедные родители похоронили своего последнего сына.

Курту, Герду и Лотти нравилось рассматривать солдат в Эшенроде. Они были добрыми, веселыми и любили детей, а иногда давали им сладости. В один из дней к отряду присоединились чернокожие солдаты, первые чернокожие люди, которых дети видели в своей жизни. Дети рассматривали их как завороженные, обсуждая, может ли их черная кожа быть накрашена гуталином.

Бесстрашный Герд решил, что настал час небольших научно–практических исследований. Он подошел к одному из чернокожих солдат и протянул ему свою руку для рукопожатия. После этого он тщательно рассматривал свою ладонь, пытаясь найти на ней какие–либо следы от краски. Солдат, заметив его любопытство, посмеивался и подбадривал мальчика еще потрогать его кожу. Герд тер и тер кожу американца, но она все равно оставалась черной.

Убедившись в том, что кожа была настоящая, Герд широко улыбнулся солдату. Тот протянул Герду пачку фруктовой жевательной резинки, и Герд с удовольствием взял ее, но потом понял, что не знает, что с ней делать. Солдат языком жестов показал, что это надо жевать, и когда мальчик попробовал кусочек, он понял, почему все американцы постоянно работают челюстями.

Пришла весна, и вместе с ней усилилось наступление войск союзников. Всю ночь Хелен и Курт смотрели на оранжевое зарево, которое распространялось далеко за пределы Франкфурта. На следующий день они узнали, что предместье Франкфурта Эшерсхайм полностью уничтожено.

— Курт, — сказала Хелен, — я никогда не обрету мир, пока не узнаю все, что там случилось. Почему бы не взять папин велосипед и не поехать во Франкфурт, чтобы посмотреть, что осталось от нашего дома?

— Хорошая мысль, — откликнулся Курт, готовый к любому приключению. — Если от дома ничего не осталось, я смогу найти, где переночевать в другом месте.

— Я дам тебе масла и муки для управляющего домом. Завтра я буду ждать тебя на краю леса с хлебом и мятным чаем, чтобы ты сразу подкрепился после долгой дороги. Сейчас поторопись. И завтра нигде не задерживайся, нынче в лесах небезопасно.

Когда Курт добрался до поля, он услышал гул приближающихся бомбардировщиков. Внезапно вокруг него стали разрываться бомбы, и ему пришлось бросить велосипед и лечь ничком. Было ясно, что бомбардировщики целились в железнодорожную станцию около Гедерна, но промахнулись.

Как только взрывы прекратились, он оседлал велосипед и поспешил вперед. Тут Курта увидели с малой высоты и начали стрелять по нему. Он бросился в канаву, спрятал лицо в ладонях, моля Бога о защите. Когда снова все стихло, он продолжил свой путь.

Через несколько часов он увидел невдалеке водонапорную башню Эшерсхайма, место, которое было уже недалеко от их дома. Когда Курт подъехал поближе к дому, он был изумлен тем, что вместо тлеющих руин, какими он представлял то, что осталось от их жилища, весь жилой комплекс стоял под голубым небом.

Он отпер квартиру и вошел внутрь. Было темно. От взрывной волны были выбиты стекла в окнах, и герр Георг, управляющий, заделал дыры, прибив тяжелые листы картона к оконным рамам. Курт передал продукты из Эшенрода герру Георгу, который вместе с женой, больной туберкулезом, горячо благодарил Курта за столь необходимую поддержку.

Следующим утром Курт покинул грустные для взора места и еще раз направился в деревню. Было жарко, он ослабел от голода, но в конце концов показался лес Эшенрода, где Хелен поджидала его в тени ровно так, как обещала.

Когда он подъехал к ней, из кустов выскочил какой–то поляк, ухватился за руль, силой толкнул Курта так, что тот упал в сторону, сел на велосипед и укатил.

Хелен видела, что произошло. В это время американские танки выстроились в полукруг за ее спиной, она бросилась на дорогу и встала с руками, поднятыми вверх. Танки прекратили движение, но никто из американских солдат не понимал немецкого, и после нескольких минут заминки машины продолжили свой путь. Хелен и Курт пешком поспешили к зданию школы в деревне, в которой располагался американский отряд.

— Кто–нибудь говорит по–немецки? — требовательно спросила Хелен.

Молодой белокурый солдат, строгавший кусок дерева, сидя на своей кушетке, подался вперед и на чистом немецком спросил, что произошло.

— Нам нужна помощь. Только что какой–то поляк украл у нас велосипед моего мужа.

— Где ваш муж сейчас?

— Он в России.

Пока они разговаривали, Хелен спросила, как могло случиться, что американец так превосходно говорит по–немецки.

— Моя мать родом из деревни недалеко отсюда, — ответил парень. — Она очень скучала по дому и хотела вернуться сюда, но отец, кажется, не понимал ее. Поэтому, когда я был мальчиком, она усаживала меня на колени и учила немецким рождественским песенкам. Она говорила: «Джим, мы празднуем Рождество и дарим подарки, но главное, что мы помним о Боге. Никогда не забывай, что Иисус пришел в этот мир ради нас». Мама был очень доброй, но отец никогда не позволял ей посещать родные места, и она умерла с разбитым сердцем. Последними ее словами было обращение ко мне, чтобы я нашел ее деревню и дом деда. Она говорила, что в окнах этого дома растут чудесные цветы. Сейчас я надеюсь выполнить ее просьбу.

Джим смотрел на Хелен.

— Не беспокойтесь, если вы опишете велосипед как следует, мы найдем его и доставим вам обратно. Приходите в следующую среду утром. Я оставлю его в подвале вон того дома через дорогу.

Он указал на здание, в котором Хелен узнала дом, куда недавно переехал один бывший адвентист. В среду она подошла к дому и постучала в дверь.

— Здесь нет велосипеда, — многозначительно сказала женщина, когда Хелен объяснила ей, зачем она пришла.

Удрученная таким известием, Хелен повернулась, чтобы уйти. Но в тот момент она услышала, что хозяин дома, который слышал разговор, направился к ней.

— Она лжет, — зашептал он. — Велосипед привезли нам, солдат сказал мне, чтобы я стерег его как зеницу ока для вас, поэтому я проверил кое–что. Она закрыла велосипед на чердаке на ключ и укрыла одеялами.

Хелен пересекла улицу и вошла в здание школы, нашла Джима и рассказала ему о том, что случилось. Лицо Джима помрачнело.

— Мы займемся этим делом, — сказал он, расправляя свою кепку.

Теперь они вместе перешли улицу, и Джим постучал в дверь дома:

— Я вчера привез вам велосипед. Предъявите его немедленно.

— Ничего не знаю об этом, — ответила хозяйка.

— Или вы отдадите велосипед, или я арестую вас, — сказал Джим голосом, в котором звучали нотки офицера СС.

Женщина поджала губы и опустила глаза. Без лишних слов она проводила их на чердак и отдала велосипед.

«Ох, — думала Хелен в то время, как вела велосипед по улице, — ох, если бы война могла вот так легко закончиться! Что было бы со всеми нами? Жив ли мой муж?»

Рано утром в воскресенье на улицах деревни раздался гул танков, наводя ужас и страх на местных жителей. Курт, разглядывая танки в щель в ставнях, зашептал:

— Они выстроились в линию около моста. Сейчас солдаты занимают позицию на другой стороне.

Внезапно они услышали голос с сильным акцентом, который объявлял:

— Внимание, внимание! Все женщины и дети должны немедленно собраться на деревенском мосту! Это приказ!

Когда джип уехал, приказ был повторен еще несколько раз, а его эхо отражалось от стен домов.

Перепуганный, Герд прилип к руке матери. Лотти, белая как полотно, спросила мать:

— Мы обязательно должны идти туда? Что будет с нами?

Хелен быстро приняла решение:

— Курт, я хочу, чтобы ты сейчас же ушел на чердак и спрятался там. Убедись, чтобы никто не видел тебя. Похоже, дела не очень хороши, и мы можем не вернуться обратно. Если отец вернется, кто–то должен рассказать ему, что случилось с нами.

Пока Курт поднимался по скрипящим ступенькам на чердак, Хелен быстро завернула трех оставшихся детей в свитеры и платки, все время молясь о помощи и защите. Взяв Сьюзи на руки и сказав другим двум детям держаться за ее юбку, она поспешила на мост. Он был уже полон женщин и детей, их возбужденный шепот окружил ее со всех сторон: «Что случилось? Что происходит? Что это значит?»

Внезапно Хелен почувствовала мир и покой в сердце. Внутренним взором она увидела ангелов, которые охраняли их.

На чердаке Курт нашел отверстие в стене, откуда он мог увидеть, что происходило на деревенской площади. Он видел женщин и детей на мосту. Они были окружены американцами, на одной стороне стояли американцы с пулеметами, направленными на них, на другой — танки с дулами, направленными на женщин. Убежать было невозможно.

Курт видел выражение лиц мужчин и чувствовал напряжение этого момента. Не в силах больше наблюдать эту картину и будучи уверен, что все закончится кровавой бойней, он отодвинулся от своего наблюдательного пункта, встал на колени и стал умолять Бога: «Господи, — молился он со всей страстью молодой души, — я не знаю, что там произошло, но мне кажется, что солдаты хотят убить женщин и детей. Пожалуйста, не допусти, чтобы их жизни были отняты, когда война уже заканчивается. Пошли Своих ангелов к ним!»

Хелен, стоя на мосту, смотрела вокруг. Она знала многих женщин. Вот стояла владелица деревенской гостиницы, которая была так неприветлива к ней первое время, когда они эвакуировались в Эшенрод. В самую стужу зимой она отправила Хелен с двухмесячной Сьюзи спать в неотапливаемую прачечную. А вот стояла фрау Йост, которая пожалела их и взяла к себе домой. Была там и фрау Страуб, жена мэра.

Там же стояла и белокурая фрау Бергманн, жена пастора, с пятью детьми. Ее младший ребенок был еще младенцем, родившимся в тот день, когда мать получила известие о том, что ее муж убит на фронте. Хелен полюбила эту женщину, которая еженедельно проводила уроки изучения Библии дома и взяла на себя тяготы духовной заботы о стаде своего мужа. Изучая Библию вместе, обе женщины поддерживали друг друга и стали очень близки. Добрые и не очень, все они были сейчас здесь. Что с ними будет?

С мрачным лицом командир американского отряда вышел вперед и начал делать объявление через переводчика.

— Я приказал вам собраться здесь, потому что вы совершили серьезное преступление. Освобожденные польские пленные заявили нам, что вы прячете в деревне немецких солдат. Как вы знаете, это является предательством. Мы накажем вас здесь, и это будет уроком для остальных.

Бледные и тихие женщины переглядывались.

Потом фрау Бергманн, с малышом на руках и окруженная другими своими детьми, выступила вперед. Она обратилась к командиру:

— Господин командир, я ручаюсь, что в деревне нет укрытых солдат. Поляк распространил эту ложь в отместку. Мы не виновны. Мы беззащитны. Вы ведь не собираетесь скосить нас, как пшеницу на поле?

— Это именно то, что я собираюсь сделать. Вы, немцы, делали то же самое со своими врагами, — серьезно ответил командир.

Фрау Бергманн снова начала говорить:

— Вы верите в Бога? Господь сказал: «Мне отмщение, Я воздам!». У вас есть дети дома?

Мужчина кивнул и опустил голову.

— Ваша жена знает, что вы собираетесь сделать? — продолжила фрау Бегрманн. — Что бы она подумала об этом? У вас есть вера? Вы знаете, что Бог видит все. Разве не достаточно, что мой муж погиб на полях России? Должны ли вы убивать нас и наших невинных детей? Я не знала, что американцы такие жестокосердные!

В этот момент командир приказал солдатам опустить орудия.

В это же время Курт молился на чердаке. Он уже давно ожидал услышать залп орудий. Долго было тихо, и он тихонько подполз к отверстию, чтобы посмотреть, что происходит. Он не мог слышать, что говорилось на мосту, но видел, что внезапно атмосфера там изменилась. Солдаты встали вольно. Женщины больше не были парализованы страхом.

Командир снова обратился к ним:

— Приведите ко мне двух заложников, и я позволю вам уйти.

Сразу же два молодых человека вышли вперед. Они были покалечены на войне, у одного не хватало руки, у другого — ноги. Вид этих двух инвалидов убедил командира, что в деревне не было укрытых немецких солдат. Он взял молодых людей и отослал их в расположение американцев. Позже стало известно, что они посмотрели большую часть страны, хорошо питались и после нескольких месяцев отсутствия вернулись в деревню, рассказывая завидующим односельчанам о самом ярком приключении и их жизни.

ГЛАВА 16 ОТСТУПЛЕНИЕ

Лейтенант Гутшальк больше не беспокоил Франца по поводу чтения Библии. Однако его враждебность не утихла, и он выжидал момент, чтобы поставить Франца в затруднительное положение. В один из воскресных дней капитан устроил вечеринку в честь одного военного, которому присвоили звание сержанта. Все были приглашены. Францу, который не работал по субботам, нужно было закончить кое–какие бухгалтерские расчеты, поэтому, когда он приехал, праздник был в полном разгаре. Там можно было попробовать настоящий кофе и пирожное, разложенное на больших блюдах. Эти редкие деликатесы способствовали созданию праздничного настроения, так что разговор проходил довольно оживленно.

Во время перерыва лейтенант Гутшальк неожиданно обратился к Францу:

— Ответь, Хазел, — сказал он, — что ты думаешь о Гитлере?

Застигнутый врасплох, Франц выпалил первое, что пришло в голову:

— Это самый хитроумный делец из всех, живущих под солнцем!

На мгновение воцарилась полная тишина. Затем началось нечто необъяснимое. Стулья с грохотом рушились на пол, солдаты вскакивали на них, а деревянные столы ломались на куски от ударов их кулаков. Через мгновение два пожилых бойца штурмового отряда, которые были членами специального гитлеровского подразделения Sturmabteilung, SA, вытащили свои пистолеты и направили их на Франца.

— Это измена высшей степени, — яростно кричали они, в бешенстве брызгая слюной и непрожеванными пирожными. — Мы расстреляем тебя! Немедленно! В каком–нибудь заброшенном месте, и всех остальных тоже!

В этом шуме все услышали громогласный голос капитана:

— Тихо! Я сказал, всем молчать! — сразу стало тихо, только было слышно лишь голос Микуса. — Солдаты! — громко сказал он, — это частная вечеринка! Мы здесь для того, чтобы праздновать. Сейчас мы вне служебных обязанностей. Здесь не место для политических дискуссий, и это приказ! Как вы посмели испортить этот праздник?

Мужчины с неохотой сели. Штурмовики убрали оружие обратно в кобуру, произнося ругательства себе под нос. Взгляд Гутшалька выражал враждебность. Вскоре после этого вечеринка закончилась. Карл и Вилли были первыми, кто заглянул в казарму, где жил Франц.

— Франц, — начал Карл, его голос немного дрожал, — если ты не будешь держать язык за зубами, ты дождешься того, что тебя убьют прямо здесь, под конец войны!

Вилли сжал плечи Франца, крепко обхватив их руками.

— Соберись, парень. Держи свои мысли при себе!

— Я знаю, знаю! — Франц непринужденно встал. — Иногда я просто не в силах сдержать свой язык. Я постараюсь быть более осмотрительным.

— Мы ненавидим Гитлера не меньше твоего, — сказал Вилли, — но ты не должен говорить вслух то, что думаешь.

— Я знаю, — повторил Франц, — спасибо вам за совет.

Тем летом немецкая армия начала чувствовать себя будто зажатой в гигантские тиски. Войска союзников, высадившиеся во Франции, защищали свой путь на восток, в то время как на западном фронте Красная Армия теснила и отодвигала немцев шаг за шагом назад. Люфтваффе потерпело поражение в воздухе, а вермахт по–настоящему уже не восстановился от ущерба, причиненного ему предыдущей зимой.

На Крымском полуострове инженерно–строительная рота несла тяжелые потери. В качестве пополнения в армию часто присылали простых пятнадцати–шестнадцатилетних парней. Неподготовленные и неопытные, они погибали почти сразу же. День и ночь звуки артиллерийских орудий, минометов и пушек взрывали воздух все чаще и чаще по мере того, как русские усиливали свои атаки. Ужас охватывал даже самых закаленных бойцов. Иногда они приходили к Францу, стыдливо прося новую пару штанов, потому что свои они испортили в окопах.

Когда наступила зима, рота получила приказ к отступлению. Солдаты поспешно собрались и двинулись на север, в конечном счете достигнув Одессы у побережья Черного моря. Они предвкушали предстоящие им несколько дней отдыха, но пришло сообщение, что русские наступают им на пятки. Рано утром следующего дня они бегством спасали свою жизнь, покидая западные окраины Одессы, в то время как Красная Армия вошла в город с востока. Продолжая идти по глубокому снегу, 699–я рота преодолела большое расстояние за короткое время, достигнув места под названием Днестровский лиман — залив Черного моря около полутора миль шириной.

Здесь разнородная толпа из солдат и гражданского населения, а также повозки, запряженные волами, грузовики, фургоны выстроились в линию, ожидая очереди, чтобы пересечь лиман на барже, которая заменяла паром. Пришел приказ о том, что только военные имеют право пересечь лиман, но Франц, видя плачущих женщин и детей, сказал им:

— Послушайте, если вы готовы оставить здесь все свое имущество и просто уехать, я уступлю вам место в своих повозках и тайно перевезу вас. Но вам необходимо соблюдать абсолютную тишину. Нам строго запрещено помогать гражданскому населению.

С благодарностью женщины сели в повозки, по нескольку человек в каждую, и Франц спрятал их за свертками и ящиками. В семь часов вечера последний солдат роты был переправлен на противоположную сторону. В девять вечера Красная Армия захватила целый немецкий батальон, которому был отдан приказ построить причал для переправы.

Инженерно–строительная рота, которая избежала попадания в плен, получила приказ найти помещения для постоя в следующем городе. Но остановки были опасны для них — русские забрасывали их бомбами днем и ночью. Всякий раз, когда разрывалась бомба, немцы падали на землю — это был единственный способ спастись от разлетающихся во все стороны осколков.

Вскоре последовал приказ отступать дальше. В спешке Франц вывесил объявления, объясняющие пострадавшим солдатам полка, как найти остатки 699–й роты. Когда все в конечном итоге собрались, выяснилось, что многие в поспешном отступлении потеряли свою обувь, пояса и головные уборы.

Капитан собрал всю роту.

— Солдаты, — обратился он к присутствующим после раскатистого сигнала, — у большинства из вас есть по паре ботинок и паре сапог. Но некоторые потеряли все это. Вы были готовы идти в огонь друг за друга. Я уверен, что вы позаботитесь о нуждах тех, кто находится рядом с вами.

Достаточно быстро солдаты поделились запасной одеждой с теми, у кого не было ничего. Затем, будучи до сих пор преследуема русскими, рота продолжила свое перемещение на запад, продвигаясь вперед днем и ночью, пока не пересекла границу с Румынией. Измученные люди отдыхали несколько дней в городе Браила перед тем, как направиться на север к Карпатам.

Во время этого поспешного отступления Франц совсем забыл о времени и перестал в нем ориентироваться. Он посвятил некоторое время изучению календаря, пытаясь выяснить, какое сейчас число. К своему сожалению, он обнаружил, что в суматохе во время отступления он забыл о субботе. В течение всего того времени, пока длилась война, последняя суббота была единственной, которую он не прожил должным образом. На протяжении всего пути из Одессы рота была занята укреплением или наведением мостов через водные пути для того, чтобы вермахт мог переправить обратно тяжелую боевую технику и танки. У немцев также были тысячи конных повозок, заполненных военным снаряжением, одеждой, провизией и другим имуществом, необходимым во время войны. Теперь пришел приказ, который разрешал движение по дорогам только механизированным транспортным средствам, поэтому солдаты нагружали грузовики чем только могли, а конные повозки уничтожали. Лошадей же привязывали вместе и вели вдоль дороги.

Франц до сих пор управлял тридцатью конными повозками. Несмотря на происходящее, он оставил их, и они шли по дороге, где весь транспорт двигался крайне медленно. Лишь на мостах они были вынуждены сойти с дороги.

— Герр капитан, — спросил однажды Франц, — мы собственными руками строили этот мост, и теперь не имеем права даже один раз пройти по нему? Можете ли вы что–нибудь с этим сделать?

Капитан вздохнул и покачал головой:

— Боюсь, что нет. Мы уже нарушаем приказ, оставляя ваши повозки. Постарайтесь перейти реку вброд.

Франц так и сделал, направив свои повозки вновь на дорогу на противоположной стороне реки. Дойдя до Карпат, они добрались до штаб–квартиры генерала. Увидев повозки, он выбежал навстречу, яростно крича:

— Разве вы не знаете, что на дорогах не должно быть никаких повозок? Это строго запрещено! Откуда вы идете? Кто у вас здесь главный?

Капитан Микус шагнул вперед. В немецкой армии было так много правил, которые что–то строго запрещали.

— Мы — 699–я отдельная инженерно–строительная рота, — сказал он. — Мы являемся одним из «летучих отрядов» Гитлера и поэтому получаем приказы непосредственно от него.

— Так вот оно что, — сказал генерал, — это, конечно же, меняет дело. Вот что я вам скажу. Поставьте свои повозки вне дороги и подождите наступления ночи. Вы можете продолжать свой переход с шести вечера до шести утра, но днем оставайтесь на одном месте. Иначе меня привлекут к ответственности за несоблюдение порядка.

Согласившись с этими условиями, рота разбила лагерь недалеко от дороги, в то время как тысячи других солдат в спешке проходили мимо. Никто не понимал, как солдаты этой роты могут быть такими спокойными, тогда как русские уже так близко. Солдаты передового полка поужинали в пять вечера, упаковали свои вещи и ровно в шесть двинулись в путь. Поскольку дороги по ночам были пусты, их переход совершался быстрее, чем если бы они передвигались на машинах днем. Находясь уже высоко в горах, они дошли до столба с указателем «Будапешт, Венгрия — 897 миль (1495 км)». Они высчитали, что могут преодолевать по 30 миль (50 километров) за ночь и достичь Будапешта за 20 суток. Когда они продолжили свое ночное путешествие, то увидели зловещее зарево на горизонте в направлении Будапешта.

Вилли незаметно подошел к Францу и спросил:

— Франц, как ты думаешь, что это такое?

— Я думаю, что весь город объят огнем, — ответил тот.

Рота поспешила продолжить путь и достигла Будапешта за рекордное время — 18 суток. Там их ждал большой сюрприз: весь город был ярко освещен ночными огнями. Здесь не было перебоев с электричеством. Никаких уполномоченных по противовоздушной обороне, разгуливающих ночью по улицам и наблюдающих за тем, чтобы не было видно ни одной полоски света, которая может предательски выдать всех. Это было зрелище, которое солдаты не видели уже несколько лет. На самом деле война не обошла стороной и этот город, и венгры отнеслись к немцам по–доброму.

Капитан Микус решил передвигаться только на грузовиках. Многие другие подразделения вынуждены были оставить свои машины из–за недостатка топлива, но благодаря тому, что у роты остался бензин, который удалось скопить за 18 месяцев, им хватило топлива, чтобы доехать домой. Они погрузили свое имущество на грузовики и отдали свои повозки и лошадей благодарным солдатам, у которых не было никакого транспорта.

Роте было приказано построить мост через Дунай для огромного множества немецких войск, хлынувших большим потоком назад. Строительство было закончено за четыре дня. Отступление происходило все более и более лихорадочно. Полностью истощенные, солдаты роты дошли до венгерского озера Балатон. Но и здесь изнуренным солдатам не удалось отдохнуть. На следующий день в два часа их разбудил звук выстрела.

Взволнованный, с затуманенным от усталости взглядом, капитан ворвался в комнату Франца:

— Хазел, что за шум?

Франц только что вернулся из разведывательной экспедиции. «Это русские стреляют из окопного миномета, господин капитан. Они всего лишь в нескольких сотнях метров отсюда!

— Ч–ч–что мне делать?

— Господин капитан, — Франц старался говорить спокойно и уверенно, насколько это было возможно, — вы ведь не хотите стать русским военнопленным? Прикажите немедленное отступление, или мы погибли!

— Я не могу этого сделать, мне не был дан приказ сверху!

— Герр капитан, мы не можем ждать приказов! Сейчас настало то время, когда нужно действовать самостоятельно!

Темной ночью рота покинула место стоянки. Три часа спустя они встретили командира батальона, который верхом на лошади разыскивал их.

— Как я рад вас видеть, — закричал он, — мы не могли передать вам никакого сообщения. Мы не знали места вашего расположения. Вы последняя рота нашего батальона, которую нужно было найти!

Двигаясь с поспешностью, они в конце концов пересекли границу Австрии. Поскольку русские уже оккупировали территорию вокруг Вены, батальон был вынужден пойти в обход, так они оказались в Граце на южной границе Австрии. Вскоре им было приказано идти прямо на север в Брюк ан дер Мур и оттуда снова на север в Сен–Поэлктен. Лишь через неделю последовали приказы идти снова на юг в Мариацелль. В их перемещениях не было уже никакой логики. Дороги были заполнены войсками вермахта, двигающимися на север и на юг. Было совершенно невозможно преодолеть какое бы то ни было расстояние.

Франц, который в течение девяти лет жил в Австрии, занимаясь продажей книг, подошел к капитану.

— Господин капитан, я знаю эту страну, как свои пять пальцев. Я могу провести вас до Мариацелли по проселочным дорогам, если вы хотите.

Усталые глаза командира загорелись надеждой.

— Конечно, Хазел. Возьми это дело в свои руки!

Солдаты роты свернули с главной дороги и теперь с трудом пробирались по каменистым тропам, которые шли по Альпам то вниз, то вверх. Они достигли Мариацелли раньше всех остальных, и им удалось расположиться в большой гостинице. В то время, когда рота занимала свои позиции и сдерживала русских, Франц оборудовал свой кабинет и установил единственное радио, которое осталось в роте. В течение нескольких месяцев он слушал русскую радиостанцию — это была единственная возможность получать достоверную информацию о развитии военных событий.

В воскресенье Франц прогуливался по Мариацелли — знаменитому городу паломничества. В главной церкви проповедь только что началась. Франц слушал ее с любопытством.

— Друзья мои, — сказал священник, — не беспокойтесь. Если вы не можете попасть на небеса через главные ворота, у Бога всегда есть потайная дверь, через которую вы можете проскользнуть. Так или иначе, мы все окажемся там.

Этого было довольно. Франц покачал головой и двинулся дальше.

1 мая 1945 года, слушая новости по радио, Франц увидел лейтенанта Гутшалька, прогуливающегося по улице. Франц одним движением открыл окно и высунул голову наружу.

— Питер, — позвал он, — Питер, слышал ли ты новости? Я хочу выразить тебе свои соболезнования.

Лейтенант обернулся, и его лицо стало белым как мел.

— Что такое? — произнес он дрожащим голосом. — Что случилось? Ты получил плохие новости о моей семье?

— Нет, Питер, гораздо хуже. Твой бог недавно умер. Вчера он убил сам себя.

Питер теперь был уже не белым, а красным как свекла. Он бросил на Франца взгляд, полный ненависти, и пошел дальше.

Несколько дней спустя, когда группа солдат собралась около радио, зашел Микус. Сообщение заставило громкоговоритель дребезжать: «Внимание! Внимание! Мы требуем полной капитуляции вермахта! Сдавайтесь! Бросайте свое оружие!»

Микус был в бешенстве.

— Кто включил вражескую радиостанцию? Это строго запрещено! — сказал он.

— Герр капитан, — произнес Франц уважительно, — здесь больше нет других станций. Мы окружены врагами. Осталось всего два района, которые еще удерживают немецкие войска, это Прага и Мариацелль, там, где мы сейчас находимся.

— Говорю тебе, Хазел, — выкрикнул Микус, — мы не проиграем войну. Это все вражеская пропаганда!

— Что поможет нам выиграть войну, господин капитан? — спросил Франц, желая знать, действительно ли Микус верит в то, что говорит. — У нас нет больше ни провизии, ни одежды, ни боеприпасов. Вот уже несколько месяцев мы едим хлеб, который на 50 процентов состоит из опилок. И мы не можем пополнять свои запасы, потому что союзники захватили и контролируют все.

Микус был откровенен только с Францем, находясь с ним один на один, но сейчас он вел себя по–другому, стоя некоторое время в нерешительности перед людьми более низкого звания.

— Ты совершенно прав, — сказал он, понизив голос, — откровенно говоря, я сбит с толку. Я не знаю, что делать.

— А что если подойти к командиру батальона и получить его указания?

Полчаса спустя Микус позвонил Францу.

— Хазел, отзови солдат с передовых позиций и сожги все секретные документы. Бумаги, которые не являются секретными, сохрани.

Франц немедленно отправил посыльных, чтобы отозвать своих товарищей с их постов, и велел загружать машины. Во внутреннем дворе он развел сильный огонь и бросил туда все документы, как секретные, так и обычные.

Вошел Микус:

— Что ты делаешь? Ты должен был сжечь только секретные документы.

— Господин капитан, — сказал Франц, — война закончена, они нам больше не нужны, и мы не хотим, чтобы русские нашли их. Давайте уничтожим их и сохраним только деньги и наши послужные списки.

Лейтенант Гутшальк шагнул к огню и вытащил документы.

— Мы никогда не сдадимся!

—Лейтенант, — сказал Франц, — вы должны понять нечто важное. Теперь события приняли другой оборот. До сих пор командовали вы, но теперь вы уже не можете причинить мне никакого вреда. Из–за моих христианских убеждений вы хотели избавиться от меня на протяжении всего периода военных действий. Теперь те же христианские убеждения спасут вас, потому что я не собираюсь сдавать вас за ваши военные преступления.

В тот же момент голос по радио сообщил: «Германия капитулировала! Повторяю: Германия капитулировала!»

Это произошло 8 мая 1945 года.

Капитан собрал своих солдат и сказал им:

— Господа, капитуляция произошла официально. Мы подписали договор, по которому те немецкие солдаты, которые завтра к 11 часам дня пересекут реку Эннс, станут американскими военнопленными. Кто этого не сделает, попадет в руки русских. С этого момента каждый из вас будет предоставлен сам себе. Берите машины и убегайте. Удачи вам!

Франц, Карл, Вилли и сержант Эрих решили держаться вместе. Они отправились в десять утра. Русские вошли в Мариацелль 30 минут спустя. Группы немецких солдат уже пробирались через высокие Альпы, преодолевая вершины, стремясь к единственной цели — достичь американцев, пока не будет поздно. Если повозка теряла колесо, ее пускали под откос. Когда в грузовике кончалось топливо, двадцать человек тут же окружали его и делали с ним то же самое. Иногда приходилось терять целый час в ожидании того, что дорога очистится и путь будет открыт. Во время этих вынужденных остановок Франц и Карл спускались по склону и копались в сброшенных машинах. Они возвращались с запасами консервов, сигарет и с коровьими шкурами.

Они погружали эти вещи на свой грузовик и продолжали путь.

То один, то другой время от времени поглядывали на часы и с тревогой высчитывали расстояние, которое еще оставалось пройти. Следующая остановка пришлась на то время, когда дорога шла около чистого горного потока, изобилующего форелью. Посмотрев вниз, Вилли сказал:

— Эй, ребята, давайте подстрелим несколько рыбешек. К тому времени, когда колонна продолжила движение, Карл и Вилли уже имели неплохой улов свежей форели.

В конце концов с вершины горы они увидели реку, поблескивающую издалека, как серебристая лента. Неужели они добрались?

Солдаты разгромленного вермахта чуть не бросились бежать к этой виднеющейся вдалеке цели. В 10.30 утра Франц, Карл, Вилли и Эрих перешли по мосту реку Эннс. Для них война была окончена.

Американские солдаты встретили их на другой стороне.

— Стоять! — сказали они на ломаном немецком и жестом указали на груду чего–то. — Оружие сюда, — сказали они, а потом, указывая на другую кучу, добавили, — боеприпасы туда.

Франц отстегнул кобуру и бросил свой деревянный «револьвер» в кучу.

Глаза Вилли чуть не вылезли из орбит.

— Что это было, скажи на милость?

— Это мой пистолет, — сказал Франц, глядя с озорством, — я сделал его в Польше и там же избавился от своего настоящего.

— Ты сумасшедший?

— Видишь ли, я ни за что не хотел оказаться в такой ситуации, когда бы передо мной возникло искушение выстрелить в кого–нибудь.

Глаза сержанта Эриха расширились даже больше, чем у Вилли. Это был тот самый человек, которого он выбрал быть его ангелом–хранителем в течение всей войны!

Американцы подали знак продолжать движение. Указывая на запад, они сказали: «Браунау. Лагерь для военнопленных».

Мужчины поняли эти слова, но теперь им уже некуда было спешить. Они могли наконец–то расслабиться, потому что, в конце концов, они были в безопасности. Они проехали несколько километров, затем остановились для привала, во время которого Вилли с Карлом над открытым костром пожарили свежую форель. Что это была за форель!

В полдень следующего дня, как раз перед тем, как у них кончилось топливо, они добрались до лагеря и присоединились к уже находящимся там 140 тысячам немецких военнопленных. К тому времени, когда началось отступление, инженерно–строительная рота входила в число войск, находящихся дальше всех от Германии. Солдаты роты преодолели огромное расстояние. Сейчас они достигли своей последней военной цели: оказаться в руках американцев, избежав угрозы быть захваченными русскими.

ГЛАВА 17 ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ

Когда Карл, Вилли, Эрих и Франц въехали в ворота лагеря для военнопленных, они радовались удаче попасть в руки более гуманных американцев.

— Я останусь у грузовика, — сказал Франц трем остальным. — Почему бы вам, ребята, не отправиться на поиски других солдат нашей роты?

«Господи, — молился он в то время, как около его убежища кипела суетливая лагерная жизнь, — Ты исполнил Свои обещания! Ты Один достоин хвалы, спасибо Тебе, что провел меня через все опасности войны, сохранив мою жизнь. Я никогда не забуду Твоей доброты!» Затем он тщательно осмотрел дальние углы грузовика, достал коробку, в которой находились документы, и начал подводить баланс счетов и закрывать бухгалтерские книги.

— Внимание! Внимание! — взревел на следующее утро громкоговоритель, призывая батальон, частью которого была отдельная инженерно–строительная рота, выстроиться для переклички. Обнаружилось лишь несколько подразделений, а четвертое было полностью потеряно во время военных действий, и его солдат признали погибшими.

Также и не вся инженерно–строительная рота дошла до лагеря. Капитан Микус приказал оставшимся солдатам показать Францу бараки в тот же вечер после ужина. Здесь Франц выдал каждому военному его последнюю зарплату, кому сколько причиталось согласно послужному списку.

— Послушай, Вилли, — сказал он, — все голодны. У американцев просто нет столько поваров, чтобы приготовить пищу такому большому количеству солдат. Почему бы тебе снова не заняться кухней для нашей роты?

— Хорошая идея, — сказал Вилли, и на следующий день он пошел на лагерную кухню и забрал назад овощи и картофель. Все это он смешал в густое рагу, дополнил его блинчиками, сделанными из муки, которую они везли от самой Румынии.

Тем временем Франц подошел к кассиру батальона, передал учетные записи и оставшиеся деньги, за которые он получил квитанцию. Он выполнял свои обязанности честно и верно. Затем они с Карлом разделили остальное имущество между всеми своими сослуживцами: там был сахар, подсолнечное масло, сигареты, и всего этого было достаточно, чтобы заполнить дорожный мешок каждого.

— Внимание, внимание! — трещал громкоговоритель примерно через неделю, — Все получат демобилизацию во Франкфурте! Всем необходимо следовать во Франкфурт! Сообщите об этом немедленно остальным!

— Карл, — сказал Франц, — я еще не могу отправиться. В любом случае я еще не собрался в дорогу. Сегодня вечером я сложу свои вещи, поэтому буду готов только к следующему сбору.

Карл, Вилли и Эрих тоже решили остаться. После ужина Франц аккуратно сложил все свои принадлежности. Вдобавок к продуктам у него была совершенно новая пара штанов и ботинок, которые он купил в Румынии, «одежда для освобождения», как объяснял он другим. Затем он сложил свой рюкзак, мешок с продуктами, пакет с бельем вместе с остальными вещами. Из мешковины он сшил чехол для 20–литровой канистры, заполненной подсолнечным маслом. Он получился таким, что снаружи была видна только ручка. Когда все было закончено, его поклажа весила 150 фунтов.

Два дня спустя громкоговоритель снова объявил об отправлении во Франкфурт. Четыре друга поторопились попрощаться с капитаном Микусом, поскольку он был их командиром. Затем они забрали свои вещи и отправились в десятикилометровый поход по направлению к центру реабилитации.

Пройдя совсем немного, Франц остановился. Он тяжело дышал, и пот струился с его лица.

— Друзья, мы так никогда не дойдем. Карл, беги назад и позаимствуй полковой велосипед. Мы можем отдать его позже.

Карл вскоре вернулся. Они повесили свои рюкзаки на руль, перекинули пакеты с бельем через раму и привязали контейнеры с маслом к узкому багажнику сзади. Франц управлял велосипедом, Карл подталкивал его, в то время как двое остальных придерживали поклажу. Теперь они двигались гораздо быстрей. Другие солдаты посчитали свой багаж слишком тяжелым и оставили большую часть вещей.

В конце концов они добрались до реабилитационного лагеря. Здесь майор–немец с мегафоном приказывал всем выстроиться в колонну. Когда он увидел четырех солдат, он закричал:

— Что вы тут делаете с велосипедом? Вы собираетесь строиться?

С поспешностью они положили велосипед на землю и встали в строй. Затем он громко скомандовал:

— Все солдаты СС, сделайте шаг влево.

Несколько человек вышли из строя и были отправлены назад в основной лагерь с конвоиром. Остальных привели к поезду, в котором располагался центр по реабилитации.

В первом вагоне врач проводил медицинский осмотр. Когда мужчины разделись, он измерил их кровяное давление и прослушал сердце и легкие. В конце он попросил каждого выполнить несложные движения: «Поднимите вашу левую руку. Хорошо. Поднимите правую руку. Хорошо, можете одеваться».

Франц, полностью сбитый с толку этой процедурой, с любопытством наблюдал, как другие проделывали то же самое. Когда наступила очередь сержанта Эриха поднимать руки, Франц заметил несколько татуировок на внутренней стороне его руки.

— Ага! — сказал доктор, — мы поймали одного! Ни один эсэсовец не будет освобожден. Пожалуйста, подождите на улице конвоира.

— Эрих, — сказал Франц, когда все четверо собрались возле велосипеда, — Эрих, я даже не знал, что ты принадлежишь войскам СС. Ты ведь не являешься сторонником нацистов. Что происходит?

Эрих вздохнул:

— Я стал служить в СС за год до начала войны. Но впоследствии я разочаровался и покинул их ряды. Когда началась война, я добровольцем поступил на службу в регулярную армию. Я полагаю, что вернусь обратно в лагерь, поэтому смогу вернуть велосипед.

С грустью друзья попрощались. Франц, Карл и Вилли взяли свои документы по освобождению, чтобы предъявить в следующем железнодорожном вагоне.

— Встать по стойке смирно, — приказал американский полковник, стоящий возле стола.

Солдаты вытянулись и замерли. Действуя по привычке, Карл, который был убежденным противником фюрера, вытянул вперед правую руку и сказал: «Хайль, Гитлер!» Ошеломленный и возмущенный полковник сердито взглянул на него.

— В освобождении отказано! — в гневе прокричал он.

— Теперь, — начал он, обращаясь к Францу, — дайте мне ваши документы.

Просмотрев их, он произнес на чистом немецком:

— Я вижу в вашем послужном списке замечание о том, что вы должны предстать перед судом после окончания войны.

— Да, сэр, — сказал Франц, внимательно изучая запись.

— Что вы такое совершили, чтобы заслужить это?

— Я отказался выполнять приказ из–за религиозных убеждений. Я — адвентист седьмого дня и соблюдал святость субботы, как это велит делать Библия. Однажды, когда я святил этот день, произошло наступление, и я отказался выполнять свои обязанности, потому что была именно суббота.

— Минуточку! — сдвинутые брови полковника и его голос выражали недоверие, — такого не может быть! В течение всей войны вы соблюдали субботу, находясь в нацистской армии, и выжили?

— Да, сэр, Бог сохранил меня, даже в немецкой армии.

— Это поразительно, — сказал полковник, — я, между прочим, по национальности еврей. Но даже в американской армии я не соблюдал субботу, потому что это было очень сложно.

— Полковник, — бесстрашно сказал Франц, — я советую вам соблюдать субботу.

— Я понимаю, что действительно должен делать это, — ответил полковник. Все еще удивленно качая головой, он продолжал задавать вопросы. — Какой ваш род занятий?

— Я евангелист и распространяю книги. Я ношу духовную литературу из дома в дом.

— К сожалению, в настоящее время нам разрешено освобождать только сельскохозяйственных рабочих. Вам что–нибудь известно о занятии сельским хозяйством?

— С шести до четырнадцати лет я жил с дедушкой. Он занимался фермерством в южной части Германии. Я знаю, как выполнять все сельские работы.

Полковник покачал головой:

— Я не могу ничего сделать. Ваш опыт сельского рабочего относится к прошлому.

Внезапно его осенила идея:

— Скажите, у вас случайно нет сада?

— Да, у нас есть маленький сад во Франкфурте.

— То, что надо! — он быстро набросал что–то на бумаге. — Таким образом, я освобожу вас для работы в винограднике Господа, — сияя, он вернул документы Францу. Там было написано: «Сельхозинспектор».

Вскоре прибыли американские грузовики. Франц первым забрался в один из них, и, взяв у Вилли багаж, быстро убрал его под сиденье так, чтобы его не было видно. Они находились в пути: Браунау, Регенсбург, Нюрнберг, Франкфурт. Друзья узнали, что каждые несколько дней колонна грузовиков едет в Люксембург, перевозя запасы продовольствия в лагерь военнопленных. На обратном пути грузовики забрали освобожденных пленников. Два водителя, сменяя друг друга, довезли друзей до Франкфурта за 24 часа. На окраине города мужчины вышли.

Это случилось 21 мая 1945 года. Франц был на свободе.

Первоначально в батальоне, в состав которого входила их рота, насчитывалось 1 200 человек, только семь из них выжили; только трое не были ранены. Франц Хазел, человек с деревянным пистолетом, был одним из этих троих.

Всего за две недели до этого безудержный звон колоколов эшенродской церкви разбудил Хелен. Она слышала доносящиеся с улицы голоса бегущих людей. Господин колотил в ее дверь и кричал:

— Фрау Хазел! Фрау Хазел, спускайтесь вниз!

Хелен накинула на себя какую–то одежду и бросилась вниз. На улице она увидела немцев и американцев смеющихся, плачущих и обнимающих друг друга. Это было 8 мая 1945 года. Война закончилась. Жителям поселка сказали, что Гитлер совершил самоубийство, Германия капитулировала, а союзники разделили страну на четыре части. Эшенрод находился в зоне американской оккупации, и до тех пор, пока правительство не восстановится, они должны будут подчиняться правилам, установленным американцами. До особого распоряжения никто из эвакуированных горожан не имеет право возвращаться домой.

— Дети, дети, заходите в дом! — позвала Хелен. Оказавшись в комнате, вся небольшая семья склонилась на колени с сердцами, переполненными благодарностью, и возблагодарила Бога за безопасность, дарованную на протяжении всей войны.

— А где папа? — прошептала Лотти, когда молитва закончилась, — он все еще жив?

— Пожалуйста, Боже, — молилась Хелен, — приведи его обратно домой.

Медленно шли дни и недели. Они не сильно отличались от первых недель начала войны, за исключением того, что зарево горящего Франкфурта уже больше не отражалось на фоне ночного неба.

Дети ходили в школу и помогали на поле, так как в селении осталось слишком мало людей, способных работать. Долгое время от папы не приходило ни единой весточки. Его последнее письмо было отправлено с Кавказа, из России. Ходили слухи, что немецкие солдаты, схваченные там, были отправлены в сибирские трудовые лагеря.

Оказавшись на окраине Франкфурта, Франц и Карл уставились на груду багажа, лежащего на тротуаре вокруг них.

— Вилли, мы никак не сможем унести все это, — сказал Франц, — Оставайся здесь охранять вещи, пока я постараюсь найти что–нибудь для их перевозки.

Франц был потрясен, видя разоренный город. Позже он узнал, что 80 процентов строений Франкфурта было разрушено. Повсюду можно было видеть, как женщины раскапывали обломки в поисках какой–нибудь годной для применения в быту утвари. Какой–то мальчик пытался отбить известковый раствор от кирпичей, чтобы снова можно было их использовать.

Проходя мимо этих людей, Франц заметил старика, который толкал деревянную тележку. Это было именно то, что нужно.

— Извините, это ваша тележка? — Да.

— Мы только что вернулись из лагеря для военнопленных. У нас много вещей для перевозки. Если вы одолжите мне тележку, я дам вам на выбор или 100 марок, или 2,5 килограмма табака, или пол–литра подсолнечного масла. Мы вернем тележку через несколько дней.

Мужчина внимательно его осмотрел:

— Я иду домой от железнодорожного вокзала. Я нашел там немного угля — если вы понимаете, о чем я говорю.

— Конечно, — ответил Франц, — Я провожу вас до дома и помогу выгрузить уголь.

— Хорошо — согласился старичок. — Кстати, я бы выбрал масло.

Мужчина ни разу не спросил Франца ни его имени, ни адреса, но с удовольствием одолжил ему тележку.

Когда Франц вернулся к Вилли, они погрузили все вещи и накрыли их брезентом, чтобы защитить от любопытных глаз. Затем, толкая тележку, они стали пробираться по заваленной камнями дороге.

— Ох–ох–ох, — сказал Вилли, — мне кажется, что дальше мы уже не сможем быстро передвигаться.

— В чем проблема?

— Ты только посмотри, кто идет. Женщины! Очевидно, они ищут своих мужей.

Увидев солдат, женщины начали стекаться со всех концов. Их истощенные тела и изорванная одежда говорили о том разорении, которое принесла с собой война в их дома. Они смотрели на мужчин молча, с глазами, полными надежды и страха. Затем посыпались вопросы:

— Откуда вы идете?

— С восточного фронта, — ответил Вилли.

— И мой муж был там, — сказала одна из женщин, остальные тоже пытались узнать про своих родных, называя одно имя за другим.

— Знаете ли вы Георга Шнедера? Есть ли у вас новости о Генрихе Гербере?

— Послушайте, дамы, будьте благоразумны, — ответили оба мужчины, — мы не можем знать каждого, кто воевал в России.

Франц обратился к Вилли:

— Если это не прекратится, мы никогда не попадем домой. Теперь мы будем отвечать, что только что вернулись из Австрии.

Еще одна женщина шла по направлению к ним.

— Откуда вы?

— Мы только что приехали из Австрии».

— Мой младший мальчик, Ганс Киммель, был там. Уже несколько месяцев я ничего не слышала о нем. Другие три сына погибли в России. Знаете ли вы что–нибудь?

— Нет, очень жаль. Мы не знаем этого имени. У нас нет для вас новостей.

— Франц, это не срабатывает, — сказал Вилли, — давай попробуем говорить, что мы только что вернулись из лагеря для военнопленных.

Американские солдаты стояли около каждого моста, через которые им нужно было проходить.

Каждый раз им приходилось показывать документы. Бумаги были в порядке, но солдаты с подозрением косились на тележку. Тем не менее никто из них не высказал ни слова протеста.

Теперь другая женщина бежала за ними:

— Откуда вы?

— Мы только что освободились из лагеря для военнопленных.

— Вместе с каким подразделением вы там были?

— С 699–й отдельной инженерной ротой.

— Мой муж был там же! Знаете ли вы Людвига Келлера?

— Фрау Келлер, — сказал Франц, — мы ехали с вашим мужем сюда в одном грузовике. Возможно, он сейчас стоит перед дверью вашего дома и не может войти.

С криком радости женщина побежала домой.

— Вилли, — сказал Франц чуть позже, — нам лучше сначала зайти ко мне домой. Нам еще предстоит пройти через весь город, но мой дом все же ближе, чем твой».

— Хорошая мысль, если тебе это удобно.

К вечеру они наконец–то достигли цели. Проходя квартал за кварталом, они наблюдали полное разрушение. Поэтому, увидев комплекс из шести больших многоэтажных домов, оставшихся нетронутыми, мужчины были удивлены. Как огромная крепость, они возвышались над обломками.

Как только Франц и Вилли затащили тележку на лестничную площадку, соседка выглянула из своих дверей.

— Господин Хазел, вы вернулись! С возвращением, тысячу раз с возвращением! Вы первый, кто вернулся!

— Фрау Якель, я так рад видеть вас!

— Ваша семья не здесь. Они в Эшенроде. Франц застыл на мгновение:

— В Эшенроде?

— Знаете, это такая деревушка в Фогельсбергских горах.

Он кивнул головой и, вздохнув, ответил:

— Спасибо вам большое. И хорошего вам дня. Франц открыл дверь ключом, который хранил на протяжении всей войны. Они разгрузили тележку, и, пока Вилли принимал ванну, Франц осмотрел квартиру. Окна были разбиты, и занавески развевались на ветру, но ничего не пропало. Мебель, постельные принадлежности, посуда, книги, даже довоенный мотоцикл Франца, оставленный в свободной комнате, — все стояло на своих местах. Позже Франц узнал, что польские военнопленные останавливались в здании начальной школы, которая находится в 500 метрах от его дома, и, когда их освободили, они занялись открытым грабежом и забрали все, что только можно было взять. Не было сомнения в том, что Бог простер Свою руку над жилищем Хазела.

Наконец Франц принял ванну и побрился. После ужина мужчины пошли спать. О, какая же это роскошь — снова лежать на своей собственной уютной кровати!

На следующее утро друзья тепло попрощались, и Вилли отправился к себе домой в горы Таунус, оставив половину вещей в квартире, планируя забрать их позже.

Зная, что его семья находится в безопасности в отдаленной деревне, Франц направился в офис конференции, который находился в центре города в 16 километрах от дома Хазелов. Президент конференции радушно приветствовал его.

— Брат Хазел, вы первый работник конференции, вернувшийся с войны! — воскликнул он. — Можете ли вы взять на себя обязанности пастора на какое–то время? Мы находимся в крайней нужде, поскольку многие мужчины погибли. В настоящее время издательская работа стоит на месте. В действительности мы даже не знаем, в каком состоянии находится здание издательства, так как у нас нет ни транспорта, ни почты, ни телефонной связи.

— Вот что я вам скажу, — ответил Франц, — если Бог желает, чтобы я работал пастором, я буду им. Но моя семья сейчас не здесь. Я давно не видел их. Разрешите мне отправиться к ним и привезти домой, тогда я буду готов начать работу с 1 июля.

— О, брат Хазел! Вы даже представить себе не можете, как я вам благодарен. Бог да благословит вас!»

На следующий день Франц вернул тележку ее владельцу вместе с обещанным маслом и отправился в сорокамильный поход к Эшенроду. Казалось, что дорога никогда не кончится. Ночь он провел в сарае и затем продолжил путь.

Наконец он увидел указатель с надписью: «Эшенрод — 5 км». Франц остановился у чистого ручья, привел себя в порядок и побрился. Услышав звук проезжающей повозки, он окрикнул человека, сидевшего в ней.

— Скажите, Эшенрод вам не по пути? Мужчина кивнул.

— Я живу там.

— Я только что вернулся с войны, — сказал Франц, — моя жена одна из тех, кто находится там в эвакуации. Вы знаете фрау Хазел?

— О, да, она остановилась у мэра. Садитесь, — сказал хозяин повозки, слезая, — и положите ваши сумки на повозку. Здесь недостаточно места для нас двоих, поэтому я буду идти рядом с вами остаток пути.

Когда до деревни все еще оставалось достаточное расстояние, Франц увидел мальчика, идущего по пыльной дороге. Ребенок заслонил свои глаза от солнца и смотрел на путешественников. Вдруг он сорвался с места и побежал.

— Папа! — кричал он, — папа, ты вернулся! Он бросился в объятия отца.

— Герд? — спросил Франц дрожащим голосом, — Это мой маленький Герд?

— О, как я рад, — еле переводя дыхание, выпалил Герд, — я ходил по этой дороге каждый день, надеясь быть первым, кто увидит тебя. Папочка!

Хозяин повозки посмеивался.

— Забирайся в повозку, сынок, — сказал он. — Я полагаю, что будет разумнее идти рядом с тобой и посматривать, чтобы ты не уехал на моих лошадках в другую сторону!

— Я пойду пешком, — сказал Франц, — не могу спокойно сидеть ни минуты.

В тот холодный майский день Хелен сидела на грубо отесанной скамейке перед домом, очищая горох. Старшие дети играли тут же, в то время пока маленькая Сьюзи опускала шелуху от гороха в кастрюлю с водой.

Еще издалека Хелен увидела соседа, который возвращался с рынка на своей повозке, запряженной парой лошадей. Высокий загорелый мужчина следовал за ним на некотором расстоянии. Она не знала его, и ей было интересно, куда он направляется. Только потом она заметила Герда, сидящего в повозке и гордо улыбающегося.

Когда они были уже почти рядом, повозка остановилась, и сосед крикнул:

— Фрау Хазел, я привез к вам посетителя. Надеюсь, вы будете ему рады.

Немного удивленная, Хелен ответила:

— Очень мило с вашей стороны, что вы подвезли моего Герда.

К тому времени высокий незнакомец догнал повозку и спускал с нее свой багаж. Он подошел к Хелен, в то время как она пристально всматривалась в его темно–коричневое лицо. Затем незнакомец начал смеяться, и Хелен узнала его.

— Дети! — радостно закричала она, когда смогла перевести дыхание.

— Дети! Идите скорее сюда — случилось чудо! Наш папа вернулся! Наш папа опять с нами!

Через шесть лет войны и разлуки семья Хазелов снова была вместе.

ГЛАВА 18 СПАСЕНИЕ ЗИМОЙ

Хелен, — сказал Франц однажды, — я думаю, лучше всего тебе переехать с детьми во Франкфурт, в то время пока я побуду здесь и помогу фермерам собрать сено.

— Мне не очень хочется уезжать, — сказала она, — но, возможно, так будет лучше.

В последний раз они упаковали свое имущество и нагрузили ими свои велосипеды и детскую коляску. Снова им пришлось проделать сорокамильный пеший переход, поезда еще ходили редко, но наконец они добрались до своей квартиры. Франкфурт был разрушен, но все выглядело намного более обнадеживающе, чем тогда, когда Франц только вернулся с войны.

— Мальчики, принесите наши кровати из подвала, — сказала Хелен.

— Ого! Больше никаких воздушных атак, никаких бомбежек! — сказал Курт.

— Никаких бомбоубежищ, — пробормотал Герд, которого бросило в дрожь от одной мысли о темных, душных ночах, проведенных там.

Франц прибыл через две недели. Он привез растительное и сливочное масло, картофель и хлеб — все то, чем благодарные фермеры наградили его.

На следующий день Франц отправился в центр города в офис конференции. Там он узнал, что здание немецкого адвентистского издательства в Гамбурге разрушено и вся работа по распространению книг полностью прекращена. Конференция незамедлительно предоставила Францу работу пастора, закрепив за ним сразу несколько церквей на окраине Франкфурта, потому что к тому моменту никто не знал, кто из работников конференции жив, а кто погиб. Еще ни один пастор церкви адвентистов седьмого дня не вернулся с войны.

Пользуясь велосипедом, который вернул Хелен американский солдат Джим в Эшенроде, Францу пришлось проехать 75 миль, пока он посетил всех членов церкви в своем районе. Часто ему приходилось оставаться у них на ночь, а иногда его не было несколько дней или даже целую неделю.

Ни одна семья, с которой он разговаривал, не избежала бед, принесенных войной. Дома были разрушены бомбами, имущество разграблено. Мужья, сыновья, братья, дяди, кузены были убиты в боях. Многие семьи все еще ничего не знали о судьбе своих мужчин. Некоторые, как, например, родственник Хазелов дядя Фриц, пропали без вести во время боевых действий, и большинство из них еще не вернулись.

Повсюду царила бедность — сельское хозяйство и промышленность находились в упадке. Молчаливые, подавленные, отчаявшиеся люди стояли в бесконечных очередях в надежде получить работу.

У членов церкви, проживающих в сельской местности, не было денег, чтобы отдавать десятину, но иногда они могли снабжать Франца кое–какими продуктами. Поскольку конференция могла положить Францу очень маленькое жалование, ему сказали, что он может брать продукты в дополнение к заработку. Однажды он принес домой 45 килограмм птичьего корма. Хелен готовила каждый день какую–то часть на завтрак, и семья питалась этой смесью, похожей на кашу, состоящую из грубых зерен, которые царапали горло. От этого долгое время их голоса были охрипшими.

Наступила первая зима. Ни о каком достатке не могло быть и речи, продукты, одежда и уголь были строго нормированы. Ухудшение погоды означало, что Франц больше не сможет пользоваться велосипедом, поэтому он был вынужден пользоваться услугами железной дороги, а из–за плохого сообщения и переполненных пассажирами поездов ему приходилось уезжать даже чаще, чем раньше.

— Мальчики! Мальчики! — в один из морозных ноябрьских дней Франц вбежал в дверь с новостями. — Достаньте деревянную тележку и велосипеды из подвала и найдите как можно больше пустых мешков!

Пока Франц ел горячий суп, он рассказал семье, что дорога в Оберурзеле, что в десяти милях от них, была взорвана, и людям позволено забрать обломки битума, чтобы использовать его в качестве топлива.

Последующие три дня Франц, Курт и Герд ходили к Оберурзелю и обратно. Каждый вечер они возвращались замерзшие и грязные, но с тележкой и велосипедами, нагруженными асфальтом. Когда Хелен бросила первые куски в печь, Лотти начала плакать.

— Это пахнет смоляной ямой, — всхлипывала она, — и от этого у меня болит голова.

— Поскольку этой зимой мы будем в тепле, мы привыкнем к запаху, — утешила ее Хелен. Как только Лотти успокоилась, вбежал Герд:

— Печь протекает, — сказал он, — посмотрите.

Когда Хелен открыла дверь, она увидела, что битум растаял и заполнил собой печь изнутри. Струйка жидкого гудрона вытекала из передней дверцы. Они погасили огонь и, когда печь остыла, потратили несколько часов, вычищая внутреннюю часть печи до тех пор, пока не стало ясно, что ее можно снова использовать. Битум пришлось выкинуть.

В один из февральских вечеров после ужина Хелен внимательно посмотрела на Франца:

— Вот и все, — сказала она, — наши еженедельные продовольственные карточки закончились. У нас осталось только пол буханки хлеба, и, прежде чем получить следующую порцию, нам нужно ждать пять дней. Что будем делать?

Франц на минуту задумался.

— Завтра я должен проводить похороны, — наконец сказал он. — Как ты думаешь, ты сможешь пойти в Эшенрод и нахомячить немного пищи?

Слово «хомячить» немцы придумали для того, чтобы обозначить поход за едой к фермерам в сельской местности. Так же, как хомяк набивает свои щеки и несет пищу в норку, люди набивали свои сумки и карманы, чтобы принести продукты своим детям.

Хелен с неохотой согласилась, и на следующий день рано утром Франц уехал на похороны. Когда Курт пришел на кухню, Хелен уже собиралась уходить. Сначала он посмотрел на нее, потом на рюкзак и на две хозяйственные сумки, стоящие на полу.

— Мама, — сказал он, — я пойду с тобой, ты ведь знаешь, что тебе будет тяжело пробираться по этому снегу.

— Нет, так мы будем слишком заметными. Вспомни, что хомячить официально запрещено. Но это не воровство, а нам надо выживать.

— Может, я пойду чуть поодаль? Хелен покачала головой.

— Нет, Курт. Ты старший и должен присматривать за остальными детьми.

Пока Хелен надевала ботинки, она дала Курту напоследок несколько наставлений:

— Все вы должны оставаться дома и не ходить в школу сегодня и завтра. У нас есть немного хлеба. Делите его аккуратно и ешьте медленно. Закутайтесь в одеяла, чтобы быть в тепле. Возможно, папы не будет еще несколько дней, но я обещаю вернуться к завтрашнему вечеру с пищей для вас.

Она взвалила на себя рюкзак и взяла обе сумки.

— Возвращайтесь в свои кровати и поспите еще. Не волнуйтесь за меня, если я припоздаю немного. Поезда никогда не приходят вовремя.

— Мама, — сказал Курт, — мы будем молиться за тебя.

Они быстро обнялись, и она ушла.

Даже в эти ранние часы вокзал во Франкфурте был уже запружен людьми. Подобно Хелен, многие из них поехали в сельскую местность, чтобы добыть продукты, и к тому моменту, когда поезд в Эшенрод прибыл на станцию, он был переполнен. Хелен расчистила себе путь внутри вагона, благодарная за то, что для нее нашлось место, пусть даже и не сидячее, и счастливая, что ей не пришлось стоять на сквозняке в тамбуре между вагонами или на ступеньках, вцепившись в поручни.

Хелен, тесно зажатая со всех сторон людьми в вагоне, расслабилась. Она смотрела на своих молчаливых попутчиков, покачивающихся в унисон со звуками парового двигателя, близость к которому обеспечивала тепло. Многие из них были среднего возраста, несколько молодых людей, несколько стариков и ни одного ребенка. У мужчин были небритые подбородки и потертые воротники, многие носили повязку на рукаве, которая гласила «Kriegsversehrt» — «инвалид войны». На женщинах были пальто, которые не всегда подходили им по размеру и покрою, — часть гуманитарной помощи, с благодарностью принимаемой капитулировавшим народом.

Во Франкфурте шел снег, но когда поезд приблизился к Фогельсбергским горам, тучи рассеялись. Выйдя на станции, Хелен глубоко вдохнула свежий утренний воздух и отправилась по направлению к деревне, до которой было около четырех километров. Воздух был чистый, хотя и морозный. Иногда выглядывало солнце, и густой снежный покров на елях сверкал в его лучах, подобно ювелирным украшениям. В лесу не было слышно ни звука: ни пения птиц, ни жужжания пчел, ни шуршания лягушек в сухих листьях — ничего, но все находилось в плену хрустального зимнего великолепия. Хелен не могла не остановиться и не поблагодарить Бога за такую красоту. Внезапно закаркали вороны, выведя ее из задумчивости.

Когда она вышла из леса, снова начал мягко падать снег. Она надеялась, что Йосты пустят ее переночевать. Когда она подошла к дому, фрау Йост выходила из загона для скота, неся по ведру парного молока в каждой руке.

— Фрау Хазел, это вы? Не могу поверить! Должно быть, вы замерзли. Заходите и отдохните у нас.

Господин Йост сидел за кухонным столом, читая газету. Услышав незнакомые шаги, он повернулся, затем быстро вскочил и схватил Хелен за руку.

— Добро пожаловать обратно к нам! — вскричал он, — Как дети? Как малышка?

Хелен присела на один из деревянных стульев и начала рассказывать о детях.

Вдруг герр Йост взглянул на сумки Хелен.

— Вы пришли за продуктами. Неужели в городе все так плохо?

Пока фрау Йост накрывала на стол, раскладывая толстые ломти хлеба, кусок масла и горячее молоко, Хелен рассказывала о трудностях первых послевоенных месяцев в городе.

— Не волнуйтесь ни о чем! — сказала фрау Йост. — Мы позаботимся о том, чтобы вы отвезли домой достаточный запас пищи.

Она начала суетиться и бегать, а спустя некоторое время выставила перед ней подсолнечное и сливочное масло, муку, хлеб, сахар, яйца, картофель и еще многое другое. Потом она отправила Хелен к родственникам Йоста. Когда они узнали о бедственном положении в городе, тоже нагрузили ее, да так, что она выглядела как Санта–Клаус в Новый год с мешком подарков для детей. О голоде можно было забыть на ближайшие несколько недель.

Хелен вернулась на ферму к Йостам, куда ее пригласили переночевать. Фрау Йост настояла на том, чтобы Хелен отправилась в дорогу на рассвете, и обещала разбудить ее пораньше, чтобы успеть на запряженные лошадьми сани, которые каждое утро едут к станции.

Расположенная рядом с кухней небольшая комната с мягкой пуховой кроватью так и манила к себе. Тепло от большой, выкрашенной в зеленый цвет кухонной печи проникало через стену и прогоняло зимний холод. С благодарным сердцем Хелен склонила колени около кровати, чтобы воздать славу Небесному Отцу за помощь в восполнении ее нужд и попросить защиты для своих детей и для себя на предстоящий день. Затем она взобралась на кровать и быстро погрузилась в глубокий сон.

Когда она услышала стук фрау Йост в дверь, ей показалось невероятным то, что ночь уже закончилась. Фрау Йост заглянула в комнату:

— Фрау Хазел, вы можете дальше оставаться в кровати.

— Почему? — пробормотала Хелен, еще не проснувшись до конца.

— Вы сегодня не сможете уехать. Всю ночь шел снег. Сани не поедут в это утро на станцию. Даже снегоочиститель не начнет работать, пока не кончится снегопад.

Хелен подошла к окну, и у нее замерло сердце. Глубокие белые сугробы возвышались повсюду, и гигантские хлопья снега все еще продолжали падать.

В отчаянии она обратилась к пожилой женщине:

— Я должна поехать, — сказала она. — Дети остались без еды, и я обещала им вернуться к вечеру. Они будут сильно волноваться, если я не приеду. Бог поможет мне, и если я выйду прямо сейчас, я смогу успеть на дневной поезд до Франкфурта.

— Фрау Хазел, у вас с собой по крайней мере 40 килограммов продуктов, а дорогу, по которой вам нужно идти, совершенно замело. Если что–нибудь случится с вами, я себе этого никогда не прощу.

— Я должна идти, — твердо сказала Хелен.

Видя, что Хелен совершенно невозможно отговорить, фрау Йост приготовила ей плотный завтрак из вареного картофеля со сливками, хлеба, домашнего сливового джема и кофе. Пока молодая женщина завтракала, фрау Йост сходила в кладовую и вернулась, неся сушеные яблоки, груши, чернослив, орехи и целый пирог с маком.

— Небольшое угощение детям, — сказала она, расталкивая гостинцы во все оставшиеся свободные места итак уже распухших сумок.

Хелен не могла не расплакаться от умиления:

— Как мне благодарить вас?

— Не нужно меня благодарить, — сказала фрау Йост, у нее самой глаза были мокрыми от слез. — Я рада помочь. Просто окажите услугу кому–нибудь еще, когда у вас будет возможность. Пусть Бог защитит вас.

Хелен обняла пожилую чету и отправилась в путь. Дойдя до поворота дороги, она оглянулась в последний раз. Старики все еще стояли на крыльце и смотрели ей вслед. Хелен помедлила несколько мгновений, осматривая пейзаж: ставшую родной деревню, покрытую снегом, в которой она провела долгие мучительные месяцы войны. Она помахала старикам рукой, и они ответили ей тем же. Затем она отвернулась и зашагала в гору. Она тогда еще не знала, что это был последний раз, когда она видела Йостов.

Тем временем снег все продолжал падать, и вскоре Хелен уже ничего не видела на десять шагов перед собой. Ей было все трудней и трудней переставлять ноги, и ноша тянула ее вниз. «Дорогой Господь, — взмолилась она, — помоги мне, дай мне силы!»

Ее конечности ныли от боли, когда она с трудом вытаскивала то одну, то другую ногу из глубокого снега. Дышать стало тяжело, морозный воздух проникал в легкие, причиняя острую боль, будто кто–то резал их ножом. Она достигла холма, за которым начинался лес, и по мере того, как она поднималась, ноша тянула ее вниз еще больше.

«Господи, помоги мне, иначе кто мне еще поможет?»

В какое–то мгновение Хелен поняла, что не может идти дальше. Колени начали подкашиваться, и, сильно испугавшись, она кое–как доковыляла до камня–указателя, который стоял у дороги. «1 миля до станции», — прочитала она. Устало прислонившись к указателю, она положила рюкзак сверху. Когда ее сумки выскользнули из рук, они почти потонули в глубоком снегу. Она на мгновение закрыла глаза. «Мне нельзя засыпать… Мне нельзя засыпать… Мне нужно несколько минут, чтобы перевести дыхание, и я пойду дальше».

Мысли уносили ее к голодным детям, оставшимся дома. Она снова сомкнула глаза, но в следующий момент с силой заставила их открыться. «Если я усну, то могу уже больше никогда не проснуться». Она начала чувствовать, как ее укутывает непреодолимо притягательное и уютное тепло. Ее глаза снова закрылись, но на этот раз уже надолго.

Снег падал, укрывая ее своим покрывалом. Очень скоро она стала походить на покосившееся дерево, обычную деталь безмолвного пейзажа. Хелен видела сон, в котором она стояла среди снегопада, и большие хлопья, кружась, опускались с неба. В следующий момент она уже находилась в столбе света, и, когда оглянулась вокруг, ее окружали уже не падающие снежные хлопья, но ангелы в белых одеждах.

«Какой мир, — думала она, — какой прекрасный мир!»

Гул приближающегося мотора прервал ее сон, и она резко проснулась. Грузовой автомобиль с трудом поднимался в гору. Она попыталась поднять руку, чтобы попросить водителя остановиться, но ее одеревенелые конечности не повиновались ей. В отчаянии она заметила, что грузовик продолжает медленно двигаться дальше, и сон снова окутал ее.

Вдруг какой–то голос сказал: «Сейчас ты увидишь чудеса Божьи». «Смогу ли я оказаться снова дома?» — спросила она у голоса.

Ответ последовал: «Твои страдания уже почти закончились — подожди еще чуть–чуть».

Твердая рука трясла ее за плечо. Каждый раз она пыталась поднять голову, но опять склоняла ее. Ее снова и снова пытались растрясти.

«Оставьте меня одну, — думала она, — здесь так чудесно и тепло, и у меня совсем нет сил двигаться».

— Проснитесь, проснитесь, — продолжал повторять резкий голос. — Вы должны проснуться. Вы почти совсем замерзли!

Раздосадованная, она наконец открыла глаза и увидела человека, стоящего перед ней.

— Я остановил свой грузовик на вершине холма, — сказал он, — я не мог остановить его прямо здесь, иначе я уже никогда бы не сдвинул его с места. Пойдемте со мной, я подвезу вас.

Машинально она попыталась встать прямо, но ее закоченелое тело совершенно не слушалось. Водитель понял, что ей нужна помощь, взял ее сумки и рюкзак и отнес к грузовику. Затем он вернулся за ней и осторожно помог добраться до кабины. Там он напоил ее горячим чаем из термоса, закутал одеялами и включил обогреватель на полную мощность перед тем, как продолжить путь.

— Вы оказались недалеко от того места, где я проезжал, — сказал он, — мне показалось, что вы уже замерзли до смерти. Я еле увидел вас, вы были полностью покрыты снегом. Что вы здесь делаете в такой день?

Хелен начала согреваться. Она рассказала ему о своих четырех голодных детях, которые остались дома, и о своих попытках достать для них пищу.

— Спасибо вам, что подобрали меня. Бог послал вас, чтобы помочь мне, — заключила она, — я знаю, что не должна была отдыхать. Но я была такой уставшей. Как только я остановилась, тепло нахлынуло на меня. Я не смогла побороть свой сон. Вы бы мне очень помогли, если бы подбросили до вокзала.

— Видите ли, — сказал он, — самое интересное в том, что я никогда не езжу по этой дороге. Сегодня первый раз, когда я выбрал ее. Везти вас до вокзала совершенно бессмысленно. Мне известно из достоверных источников, что все поезда обыскиваются. Все продукты, добытые нелегально, конфискуются. Будет досадно потерять все то, что досталось вам так нелегко. В любом случае, где вы живете?

— В Эшершейме. На окраине Франкфурта.

— Я довезу вас туда. Эшершейм не так далеко от того места, куда я еду.

С благодарностью Хелен согласилась. Сейчас она рассмотрела водителя более внимательно. Средних лет, ничем не примечательный, просто одетый, с грубыми руками и темными волосами, посеребренными сединой, возможно, женатый и воспитывающий собственных детей. Теперь он стал более молчаливым и начал отвечать на ее вопросы односложно. Наконец она сдалась и задремала. А проснулась, когда грузовик остановился.

— Ну, вот мы и приехали, — сказал водитель, заглушив мотор. Он выгрузил ее сумки, а потом помог спуститься с высокой подножки.

Она с благодарностью пожала ему руку.

— Я даже не знаю, как отплатить за вашу доброту.

— Я рад, что нашел вас до того, когда стало бы слишком поздно. В будущем оставайтесь дома в такую плохую погоду. Ну, а теперь мне пора ехать.

Кивнув на прощанье головой, он залез в кабину. Хелен наклонилась, чтобы надеть рюкзак, все еще удивляясь тому, насколько благополучно она добралась. Женщина повернулась, чтобы в последний раз взглянуть на удаляющийся грузовик. Она посмотрела на дорогу. Там не было никакого грузовика. И не было никаких следов от колес на свежевыпавшем снегу!

ГЛАВА 19 ГУМАНИТАРНАЯ ПОМОЩЬ ИЗ АМЕРИКИ

Вконечном итоге запас продуктов, привезенный из Эшенрода, закончился, и семья вновь начала голодать. Но Господь никогда не перестает заботиться. Верные члены церкви продолжали отдавать десятину продуктами — здесь кочаном капусты, там — несколькими картофелинами.

Однажды Франц принес домой мешок, в котором было 4,5 кг бобов. Как восхитительно они пахли, когда Хелен готовила их! Она разложила бобы на тарелки, но дети потеряли аппетит, когда заметили плавающих на поверхности личинок мух. В конце концов голод победил. Дети выловили личинок и ели спокойно.

Иногда и в серости есть яркие пятна. Это было обязанностью Лотти — каждый день ходить по две мили в Хугельштрассе, чтобы обеспечивать семью молоком. В один пасмурный день, прорываясь сквозь непогоду, несколько джипов, заполненных американскими солдатами, пронеслась мимо Лотти. Что–то коснулось ее тела. Подняв взгляд, она увидела молодых солдат, машущих ей. На земле вокруг нее лежали пайки, которые она видела впервые в жизни. С радостью схватив разноцветные конфеты, она положила их глубоко в свой пакет.

Однажды ранней весной Хелен захотела приготовить соус, используя овсяную муку, для чего послала Герда на арендованный ими участок земли посмотреть, есть ли достаточно большие стебли ревеня для сбора. Внимательно осмотрев весь огород, Герд увидел только побеги ревеня.

Опечаленный, с трудом пробираясь по грязной тропинке, он увидел одиноко стоящего на поле американского солдата, в руках которого был большой коричневый бумажный пакет. Солдат кивком головы поманил Герда и передал ему этот пакет:

— Пожалуйста, отнеси это своей маме прямо сейчас, — сказал солдат на чистом немецком языке.

Ошеломленный, Герд взял пакет и нетвердой походкой пошел домой.

Внутри пакета члены семьи обнаружили запас продуктов на неделю: консервированную икру, сухое молоко, масло, сухофрукты и муку.

— Герд, ты поблагодарил этого мужчину?

— Нет, мам, я так растерялся, что не знал, что сказать.

— Немедленно возвратись и поблагодари его. Это ответ на наши молитвы.

Герд вернулся, но как бы далеко он ни всматривался в поле, там никого не было.

Немного позже Хелен послала Герда в подвал за картошкой на завтрак. Герд тщательно искал что–то съедобное, но полки в подвале были пустыми и мешки тоже. В одной из бочек он нашел всего лишь одну маленькую картофелину. Хелен разрезала ее на шесть кусочков и поджарила на завтрак. Один маленький ломтик картошки на человека.

В то утро Франц провел долгое время в молитве благодарения. Он напомнил Богу о Его помощи на протяжении всех этих тяжелых лет и попросил Господа продолжать поддерживать их семью. С голодными желудками дети ждали окончания долгой молитвы отца.

После Хелен сказала:

— Кушайте очень медленно. Бог дал вам 32 зуба, значит, жевать каждый кусочек нужно 32 раза. Если вы будете есть медленно, еда больше насытит вас.

Дети ели медленно, но, встав из–за стола, все равно остались голодными. Старший ребенок пошел в школу. Немногим позже Франц отправился на велосипеде нанести несколько пасторских визитов.

— Я приеду в полдень, можете готовить обед к этому времени, — сказал он.

Хелен, закатив глаза, сказала:

— Я постараюсь, если найду что–нибудь съестное. Помнишь, что у нас есть из еды?!

Хелен провела утро, занимаясь домашними делами, в то время как Сьюзи вытирала пыль и полировала мебель. Сердце Хелен чувствовало, что дети будут ужасно голодными, когда вернутся из школы.

В четверть двенадцатого она решила подогреть воду и немного подсолить ее. «Что ж, представим себе, что это суп», — подумала она.

Наполнив водой чайник, Хелен посмотрела в кухонное окно и заметила, что почтовый фургон проехал вокруг их дома. С любопытством Хелен наблюдала, как почтальон взял гигантский пакет. «Интересно, для кого это?» — подумала она и, повернувшись, поставила чайник на плиту.

Раздался звонок в дверь. Сьюзи пошла, чтобы посмотреть, и сразу же прибежала к Хелен.

— Мамочка, там тебя спрашивает какой–то мужчина.

Хелен подошла к входной двери, где почтальон протянул ей книгу регистрации доставленных отправлений для подписи.

— Фрау Хазел, у меня для вас передача из Америки. Пожалуйста, распишитесь здесь.

— Ох! — растерянно произнесла Хелен. — Если это из Америки, это не для нас. Мы не знаем никого оттуда. Должно быть, это ошибка.

— Это для вас, посмотрите. Тут ваш адрес, не так ли? — сказал почтальон.

Хелен повернула коричневую обертку. Адрес был написан большими печатными буквами: Семье Хазел, Франкфурт на Майне, Нусцайль, 91. Это не могло быть ошибкой. Озадаченно она смотрела на сверток. На обертке жирным шрифтом было написано:

ПОДАРОЧНЫЙ ПАКЕТ.

Лицо Хелен побледнело. Она ухватилась за дверной косяк для поддержки. Английское слово «подарок» на немецком означает «яд», чего Хелен знать не могла.

Находясь в смятении, Хелен сказала:

— Зачем нам прислали отравленный сверток из Америки? Кто хочет нашей смерти? Мне не нужна эта посылка!

Почтальон улыбнулся:

— Фрау Хазел, по–английски это означает «подарок»!

— Ох, тогда я принимаю его, — взволнованно дыша, сказала Хелен.

В шоковом состоянии она расписалась за посылку и перенесла тяжелый сверток на кухонный стол. Хелен отрезала грязную перевязочную веревку и разорвала оберточную бумагу.

Картонная коробка была доверху наполнена едой! Мешок пилсбургской муки, жестяная банка кулинарного жира «Криско», макароны, сушеное молоко, консервированная икра, рис, сахар, сушеный картофель, печенье, суповая смесь, орехи, калифорнийский инжир и другие фрукты. Волшебный шуршащий пакет был упакован какими–то господином и госпожой. Стол ломился от яств! Хелен почувствовала дрожь в коленях и быстро присела.

«Спасибо, Господи! — искренне произнесла она. — Почему я всегда сомневаюсь в Тебе? Подарок из Америки! Ты обещал, что перед тем, как мы воззовем, Ты ответишь. Этот сверток несколько недель путешествовал через океан, и мы не знали тогда, что будем так нуждаться в этот день. Но Ты знал все наперед!»

Хелен вскочила, оставалось всего несколько минут до полудня. Соленая вода уже закипела. Быстро закинув макароны, она положила тушиться в другую кастрюлю несколько слив. И скоро восхитительный запах наполнил весь дом.

В дверь снова позвонили — два коротких звонка и один длинный — семейный сигнал. Дети вбежали в дом.

— Ой, мама, — закричали они, — мы такие голодные! И где–то готовят прекрасную еду!

— Заходите на кухню, — лучезарно улыбаясь, сказала Хелен, — у меня есть для вас сюрприз».

Глаза детей округлились от богато накрытого кухонного стола. Теперь они поняли, что это их собственная еда пахла так, что было слышно даже во дворе. Все расселись вокруг стола, и впервые за неделю каждый почувствовал сытость.

После обеда семья занялась исследованием происхождения этого мистического свертка. Очень тщательно, складывая кусочки порванной упаковки, они расшифровали адрес отправителя. Имя, улица в городе Лоди, штат Калифорния. Они никогда раньше не слышали об этом городе и никого не знали оттуда. Незамедлительно они написали благодарственное письмо, в котором рассказали о загадочном подарке и удивительном его прибытии.

Прошло несколько месяцев, но ответа не было. Не думая, что в Лоди может быть большая численность немецкого населения, члены семьи решили, что отправитель, возможно, не понимает немецкого. Поэтому они написали второе письмо и попросили члена церкви перевести его на английский язык. По прошествии шести месяцев письмо вернулось порванным, на грязном конверте стояла большая красная печать почтовой службы: «Возврат отправителю. Адрес неизвестен». Кто же был этот мистический покровитель?

Год спустя после получения загадочного пакета другой сверток прибыл из Лоди, штат Калифорния. В этот раз отправителем была Лилиан Банч, проживавшая по другому адресу. И снова на пакете большими буквами было написано ПОДАРОЧНЫЙ ПАКЕТ.

В панике Хелен забыла, что говорил ей почтальон в прошлый раз.

— Держитесь подальше от этого свертка, или мы все умрем! — прокричала она детям.

— Мама, все хорошо.

К счастью, Курт учил в школе английский язык и смог уверить ее, что английское слово gift означает «подарок».

— Да, конечно! — облегченно сказала Хелен, распаковывая сверток. И снова там была еда.

Как и в прошлый раз, Хазелы составили благодарственное письмо, на которое получили ответ.

Лилиан узнала, что у Хазелов есть трехлетняя дочь Сьюзи, и написала, что у нее есть трехлетний сын Том. И с этого времени она отправляла вместе со свертком еды маленькую игрушку. Один раз это был набор оловянных кукол и Микки–Маус. Дети были заинтригованы и озадачены — в Германии ничего не было известно о том, кто такой Микки–Маус.

В следующий раз подарком были четыре картинки — пазлы, состоящие из семи больших деталей. Снова и снова Сьюзи складывала их вместе и изучала полученные картинки: милая девочка со светлыми кудрявыми волосами в кружевном розовом платьице играла с кукольным домиком; веснушчатый мальчик сгребал листья в крошечную тачку рядом со своим дощатым домиком. Смысл картинок был причудливый и незнакомый для Сьюзи, это было чем–то, чего она никогда раньше не видела: страна, не разрушенная войной.

Другой пакет содержал в себе трехдюймового пупса и какую–то странную принадлежность, при нажатии на которую внутри нее начинали работать лопасти. И никто не мог понять, что же это такое. Играя с этой вещью, Сьюзи изображала, что взбивает крем или точит карандаши. И только когда Сьюзи посетила Америку в 15 лет, ей открыли истинное значение вещи: это была игрушечная газонокосилка.

Но наиболее невероятной вещью, полученной Сьюзи, были маленькие небесно–голубые санки с колесами, двумя желтыми сиденьями, причудливо украшенные. Святой Бернард тянул эти санки за красные ремни, а двое маленьких детишек поднимали руки, когда игрушечные санки скользили. Вся эта игрушка помещалась на маленькой ладошке Сьюзи.

На протяжении нескольких лет передачи Лилиан приходили в определенные промежутки времени и всегда состояли из наиболее необходимых продуктов питания. В дополнение к игрушкам для Сьюзи в подарке были и другие приятные вещи: кусок шоколада Херши или мешочек с леденцами. Иногда еда озадачивала, как, например, банка, наполненная густой коричневой пастой. Лотти взяла маленькую ложку в рот и поняла, что хотя у этой еды приятный вкус, она прилипает к небу. Так Хазелы познакомились с ореховым маслом.

По прошествии многих лет, когда страна восстановилась от войны, голод больше не представлял постоянной угрозы для населения. В шесть лет Сьюзи была готова пойти в школу, когда подхватила сильный кашель. Дни и ночи сильные приступы кашля не позволяли ей нормально дышать. На протяжении недель ей казалось, что она вот–вот задохнется. Мама и Лотти по очереди сидели возле ее кроватки и вытирали пот с посиневшего от кашля личика Сьюзи.

Наконец она выздоровела, и Хелен выложила вещи, которые были необходимы для школы. На протяжении болезни дочери Хелен стирала и гладила ее вещи, и теперь настало время надеть их на Сьюзи.

— О, ужас! — воскликнула Хелен. — Лотти, посмотри! Сьюзи выросла из своих вещей, пока болела!

— Занятия в школе начинаются завтра, — сказала Лотти, — что же нам теперь делать?»

Этим же днем пришла посылка от Лилиан Банч. Такие дни всегда были праздником, и снова вся семья собралась вместе, ожидая с нетерпением, когда подарок будет распакован.

Когда же упаковка была разорвана, возник знакомый им запах, ассоциирующийся с Америкой.

Возбуждение ушло, уступив место всеобщему удивлению. Впервые за три года коробка была заполнена не едой. Вместо еды в ней находилось платье на шестилетнюю девочку: оно было в сине–белую полоску с белым нагрудником, отделанное кружевом, с буфами на рукавах и красными лентами, завязывавшимися на спине. Это платье было точно таким же, как на картинке пазла. Никто в Германии не имел столь прекрасной одежды.

Не веря своим глазам, Сьюзи наблюдала, как распаковывали эту удивительную коробку. С самого дна коробки достали маленький красный кардиган.

Эта красная кофточка сразу же привлекла внимание Сьюзи. Из всех вещей она более всего полюбила именно этот кардиган. Сьюзи носила эту кофточку до тех пор, пока ее рукава не протерлись, и Хелен пришлось отрезать их, сделав из него свитер с короткими рукавами. Он прослужил еще один год. Но после он выглядел поношенным и маленьким. По–прежнему Хелен никак не удавалось уговорить Сьюзи избавиться от этой вещи.

И однажды свитер исчез. Когда Сьюзи проснулась, свитер просто испарился.

— Курт, Герд, Лотти, мамочка, вы не видели мой свитер?

Все только развели руками. Напрасно Сьюзи бегала из комнаты в комнату, ища его в шкафах и тумбочках. Нигде не было ни намека на красный свитер. В конце концов, она поняла, что это к лучшему. Сьюзи больше не говорила о свитере, но сохранила его в своей памяти.

Время шло, была зима. Наступило Рождество. Под елкой лежали маленькие подарки для каждого члена семьи. Но подарок для Сьюзи был спрятан за елкой. Девочка страстно хотела распаковать его, но папа остановил ее:

— Успокойся, не рви бумагу и ленты. Открывай аккуратно, и мы сможем использовать упаковку еще раз.

Старательно работая маленькими пальчиками, Сьюзи сняла упаковку с подарка. Наконец она подняла крышку коробки, заглянула внутрь и радостно закричала — в коробке был полный набор одежды для игрушечной куклы: шапка, шарф, варежки, свитер и брюки. Мама аккуратно разрезала красный свитер Сьюзи и пошила из него одежду для куклы. Девочка была взволнована. Теперь она сможет навсегда сохранить частички своего свитера.

Много лет спустя, после того как Сьюзи эмигрировала в Соединенные Штаты и обустроилась в городе Энгвин в Калифорнии, в Тихоокеанском колледже Униона, она поняла, что находится недалеко от города Лоди. Сьюзи связалась с пастором того города и договорилась о встрече субботним утром в церкви. Она рассказала историю о невероятном пакете с едой, в надежде, что члены церкви вспомнят, кто был его отправителем. Никто не вспомнил. К сожалению, Сьюзи не смогла вспомнить имя Лилиан Банч, а Лилиан как раз в эту субботу не пришла на богослужение и поэтому не услышала историю Сьюзи.

Несколько лет спустя, когда Сьюзи находилась на рабочем месте, ей позвонили.

— Мое имя Лилиан, — сказал голос на том конце провода, — я посылала вашей семье подарки после войны.

— Ох, — растроганно сказала Сьюзи, — как вы нашли меня? Я искала вас на протяжении многих лет!

Две женщины договорились о встрече, и Лилиан приехала в Энгвин к Сьюзи. Она рассказала странную историю. Лилиан со своей сестрой планировали путешествие в Германию. Она вспомнила семью Хазелов и подумала, смогут ли они остановиться в доме этой семьи. Лилиан искала адвентистов седьмого дня и нашла Курта Хазела — пастора в Германии. Узнав, что он был одним из детей семьи, которой она помогала, она написала Курту и спросила о возможности навестить его. В ответ Курт написал, что его сестра проживает в Тихоокеанском колледже Униона.

Сьюзи рассказала Лилиан, как ее благотворительные посылки помогли семье Хазелов буквально остаться в живых. Сьюзи показала Лилиан маленькие синие санки и одежду для куклы, сшитую из свитера, — подарки, которые на протяжении 30 лет оставались сокровищем для нее и были привезены ею в Америку. Женщины обнялись и не могли сдержать слез.

— Как вы решились отправить нам первый подарок? — спросила Сьюзи, когда волнение прошло.

— Я слышала об ужасной бедности в Германии, — ответила Лилиан. — Я была молодой мамой в то время, и мое сердце сопереживало бедному народу Германии. Я хотела помочь некоторым семьям в нужде, поэтому пришла к пастору. Вместе мы нашли координаты адвентистов седьмого дня в ежегоднике. Это были данные вашего отца.

— Когда вы отправили нам первый подарок?

— В 1947 году.

Это означало, что кто–то другой выслал им тот самый первый подарок, пришедший на целый год раньше. Лилиан ничего не знала об этом. Так кто же его послал?

ГЛАВА 20 ПОСЛЕДСТВИЯ

В конце 1945 года стало очевидным, что, несмотря на окончание войны, предубеждения против соблюдающих субботу остались прежними. Курт, учившийся в гимназии, которая в Германии является эквивалентом высшего учебного заведения, приходя домой, постоянно приносил приказы об отчислении.

— Учителя назначают все тестирования на субботу, поэтому я пропускаю их. Они не хотят дать мне возможность пересдать тесты, — жаловался Курт.

В следующий раз он сказал, что учителя не позволяют ему участвовать в дискуссии, так как он не присутствовал на уроке в субботу. Каждую неделю Курт снова жаловался на провалы в контрольных работах.

Из–за проблем с субботой Франц и Хелен решили, что не будут отправлять Лотти в гимназию, а только дадут ей возможность получить обязательное среднее образование — закончить восьмилетку. Родители подумывали о том, чтобы совсем забрать Курта из гимназии и отдать его на обучение какому–либо ремеслу, понимая, что без окончания гимназии их сын никогда не сможет поступить в университет. В восемь утра следующего дня Франц отправился в центр города в здание суда, где находилась служба по трудоустройству, для поиска профессионального обучения своему сыну. Поднимаясь по лестнице, Франц услышал, как кто–то зовет его по имени. Голос был знакомым, но в темноте коридора Франц не мог определить личность зовущего. Потом он увидел мужчину, сидящего на скамье, — это был лейтенант Гутшальк, Питер Гутшальк.

— Что вы делаете здесь, Питер?

— Я должен быть здесь, — ответил Питер, показывая рукой по направлению к залу суда.

— Что–то случилось?

— Здесь проходит американский военный суд над всеми нацистами.

— Это интересно, — сказал Франц, — обязательно послушаю судебный процесс, когда буду возвращаться.

Франц с удовольствием обнаружил, что есть вакансии на обучение садоводческому ремеслу. Это было идеальным предложением для Курта, любящего природу и все живое. Работа находится недалеко от дома, и Курт с легкостью сможет приезжать на велосипеде домой в обеденный перерыв. Франц возвращался с молитвой благодарности.

Суд практически подходил к завершению. Франц, единственный присутствующий там гражданский, уселся в конце ряда. Как только он сел, судья начал зачитывать список обвинений Питера Гутшалька. Франц удивился осведомленности судьи в деле Питера. Еще до начала войны Питер был охранником в концентрационном лагере, отличающимся особой жестокостью. Позже он участвовал в еврейском погроме в Хрустальную ночь 8 ноября 1938 года. Меньше чем за 20 часов им нанесен был ущерб, оцениваемый в 23 миллиона долларов. На каждое обвинение Гутшальк с невинным видом отвечал: «Ничего не знаю об этом. Ничего такого не помню».

Потеряв дар речи от удивления, Франц, покачал головой. В армии Питер всегда хвастался своими подвигами. Он лично командовал нацистами при сожжении еврейской синагоги в Хрустальную ночь. Судья, не имевший никаких провалов в памяти, прекрасно знал все детали этого дела. Он знал о поездке Питера в грузовике как раз во время инцидента — водитель грузовика дал показания против Гутшалька. Ссылаясь на детали, судья спросил:

— Герр Гутшальк, я хочу услышать, что вы делали в течение тех 15 минут.

И снова Питер ответил, что ничего не помнит. Тем временем судебный пристав подошел к Францу.

— Я заметил, что вы покачали головой. Вы знаете этого мужчину?

— О, да, — сказал Франц, — я знаю его очень хорошо. И я удивлен, что он ничего не помнит. Мы служили вместе во время войны, и он рассказывал нам много историй.

— Не хотели ли бы вы выступить в качестве свидетеля?

— Нет. Я христианин. Я не хочу давать показания против него.

Судебное разбирательство продолжалось до 11 часов утра. С отвращением судья сказал Питеру:

— Вы напоминаете мне работника завода по производству мотоциклов, который, своровав мотор, пытается пройти через проходную. На выходе он встречает охранника, который останавливает его и спрашивает: «Что у вас в руках?», а работник отвечает: «Что? Где?». Охранник продолжает разговор: «Вот же, в ваших руках! Вы выносите мотор!» «Я ничего не знаю! Кто–то положил его в мои руки, когда я отвлекся».

Повернувшись к Гутшальку, судья продолжил:

— Таким же образом вы сейчас относитесь ко мне. Я даю вам одну неделю. Если за это время вы не найдете ни одного свидетеля, готового поручиться в вашей непричастности к происшедшему в течение тех 15 минут, дело будет закрыто. Заседание суда переносится на следующую неделю.

Франц и Питер вышли вместе.

— Питер, — спросил Франц — как ты можешь так лгать? Ты хвастался нам, как убивал евреев, уничтожал их имущество и синагоги во Франкфурте. А вспомни евреев в Украине, которых я вытащил из ямы? Если бы я рассказал все, что знаю, тебя бы посадили прямо сейчас. На протяжении всей войны ты был моим врагом и пытался убить меня, потому что я христианин. А теперь мое христианство — это твое спасение. Потому что благодаря этому я хранил молчание вместо того, чтобы дать показания против тебя.

Из зала суда они пошли разными дорогами. Франц никогда не думал, кем станет лейтенант Гутшальк.

Франц узнал, что освобожден его друг Карл, живущий напротив церкви адвентистов во Франкфурте. Каждую пятницу перед заходом солнца Франц посещал своего друга. Однажды вечером Карл подошел к двери чем–то озабоченный.

— Франц, я получил письмо от капитана Микуса. Чтобы устроиться на работу учителем истории, ему необходимо письменное свидетельство в том, что он не совершал никаких криминальных действий во время войны. Помнишь, как он хотел пристрелить меня в 1942, потому что я сказал, что мы проиграем эту войну? Я не собираюсь писать ничего подобного. Он всегда так относился ко мне. Какая наглость!

Молча слушая Карла, Франц обдумывал собственные планы в сложившейся ситуации.

Через неделю Франц посетил их общего друга, Вилли, и случайно спросил у него адрес капитана. Позже Франц написал собственное показание под присягой. Он изложил свою автобиографию: имя, фамилию, дату и место рождения, свою непринадлежность к какой–либо партии и тот факт, что он является пастором церкви адвентистов седьмого дня.

В продолжение письма, Франц отметил: «Даже несмотря на то, что Микус был членом нацистской партии, он был еще и членом команды, прошедшей огонь ради нас». Затем Франц изложил события, когда Микус разрешил солдатам вешать тех, кто напивался на посту, как он предотвращал дезертирство солдат на сторону врага, как он спас Франца, когда тот сказал, что Гитлер мерзавец, и еще много других случаев. Франц отправил этот документ в приложении к письму капитану Микусу.

Через три дня Франц получил ответ: «Дорогой друг Хазел! Пожалуйста, разрешите мне называть вас так. Я никогда не знал, что вы не являетесь членом партии. Примите мою искреннюю благодарность за приложенный вами документ!» В результате этих письменных показаний профессор Микус был оправдан и допущен к работе преподавателя.

В одну из суббот Франц проповедовал в городе Лахн. После проповеди пожилой член церкви, дантист, пригласил его на обед.

— Я не могу долго находиться у вас, — пояснил Франц. — Мой старый друг капитан живет где–то поблизости, и я планирую навестить его.

— Как его зовут? — спросил дантист. — Я тут всех знаю.

— Его зовут Микус.

— Жаль огорчать вас, но профессор Микус умер в прошлом году.

— Печально слышать такие новости, — сказал Франц. — Позвольте рассказать вам немного об этом человеке.

И он изложил некоторые опыты, произошедшие во время войны с капитаном, как Франц давал офицерам уроки по изучению Библии на основании картин из пророчества Даниила и как Микус позаимствовал у него Библию.

С возрастающим интересом в глазах дантист следил за рассказом.

— Теперь я понимаю то, что на протяжении многих лет было для меня загадкой, — сказал дантист. — Вы помните, как католики создавали множество сложностей для детей адвентистов, которые не присутствовали в школе по субботам. Да, каждый из моих детей был учеником Микуса. Он всегда позволял им пропускать субботы, даже тогда, когда на этот день выпадали тестирования. Я всегда удивлялся, почему? Но теперь мне все ясно. Я так рад, что все мои дети смогли окончить гимназию.

Перед уходом Франца вся семья собралась в круг и вознесла молитву Богу. Вместе они поблагодарили Господа за то, что Его руки направляли их на протяжении всей жизни.

По пути домой Франц думал над тем, что он только что услышал. «Господи, ты приготовил путь для этих детей, чтобы они получили образование, но перед моими детьми подобные двери оказались закрытыми. Что Ты планируешь для нас?»

Решение отдать детей в гимназию было принято в конце учебной четверти. Тогда же решили отдать Герда в гимназию. Вечером семья собралась в большой комнате для поклонения.

— Герд, — начал Франц, — ты помнишь проблемы Курта в гимназии. Я узнавал и выяснил, что его учителя до сих пор работают там. От других адвентистов я узнал, что для успешной учебы каждый должен посещать школу по субботам.

Франц вытащил носовой платок и вытер нос.

— Я знаю, как тебе нравится учиться, — продолжал он, — ты мечтаешь поступить в университет. И если мы не отдадим тебя в гимназию, ты лишишься этой возможности. Что ты решаешь делать?

Взгляд всех членов семьи устремился на Герда, тяжело сглотнувшего. Потом, уже без всяких колебаний, он ответил:

— Папа, я не хочу проходить через все, что пришлось пройти Курту. Я хочу придерживаться заповедей. Я буду учиться в средней школе и обучаться ремеслу.

Хелен крепко обняла Герда. Она поняла, какую жертву ему пришлось принести. Семья склонила колени, и Франц молился. «Господи, на протяжении всей войны Ты оберегал нас и по ее окончании собрал нас вместе в целости и сохранности. Сейчас Герд принял решение соблюдать субботу вместо того, чтобы получить высшее образование. Моя молитва к Тебе о том, чтобы Ты убрал препятствия с его пути и приготовил его для служения Тебе». Семья встала в круг и спела свой любимый гимн:

«Господь наш — Крепость наша… Нам нечего страшиться, Господня правда восторжествует посреди нас…

Тело смертно, но правда Господа пребывает вовек. Царство Его навеки».

Эпилог

Франц служил пастором во Франкфурте, пока в 1950 году не появилось издательское дело. Позже он стал секретарем издательского отдела Центральноевропейского дивизиона. Дополнительно он решил навещать все церкви адвентистов седьмого дня в Германии и проповедовать там по субботам. После выхода на пенсию в 1965 году он продолжил служение литературного евангелизма с целью найти людей, желающих изучать Слово Божье. Он продолжал это дело до своей смерти в возрасте 95 лет. В результате его работы многие были люди крещены. Франц прочитал Библию 89 раз. Множество молодых людей, которым он помогал, присутствовали на его похоронах. Один из них подытожил всеобщее состояние вопросом: «Кто же теперь будет проповедовать нам?»

Хелен заболела ревматизмом, явившимся результатом тяжелых испытаний во время войны. Она страдала от боли в суставах до самой смерти, наступившей в возрасте 82 лет. На протяжении последних 20 лет жизни она так сильно хромала, что была прикована к постели. Она всегда спрашивала Бога, с какой целью Он допустил ее страдания. Страдания исчезли после того, как над ней совершили елеопомазание, согласно предписанию апостола Иакова, данному в его послании в пятой главе.

Хелен смирилась со своей болезнью и обрела мир. На протяжении последних 20 лет она написала более 2 ООО стихов.

Курт овладел садоводческим ремеслом, после чего поступил в семинарию и прошел пасторские курсы. Один год он учился в адвентистском колледже в Ньюболде, а потом стал пастором–евангелистом в Германии. Он вышел на пенсию и живет на юге Германии. Он до сих пор активно проводит семинары на духовные темы. У Курта и его жены Барбель трое детей: Франк, Ютта и Бетгина. Франк получил степень доктора философских наук в Университете Андрюса и является преподавателем богословского факультета семинарии адвентистов седьмого дня в городе Богенхоффен в Австрии. Ютта работает медсестрой. Сейчас она воспитывает двух своих маленьких детей. Бэттина проживает с мужем в Берне, где она работает секретарем в Евро–Африканском дивизионе.

Лотти вышла замуж за американского военнослужащего и иммигрировала в Соединенные Штаты. До выхода на пенсию она работала в офисе здоровья и образования в Тихоокеанском совете Конференции. Она живет на юге Калифорнии. У них с Уильямом двое детей — Тэд и Сьюзан. Тэд стал врачом–терапевтом, Сьюзан — учителем в церковной школе.

Герхард (Герд) получил специальность инженера–электрика, потом поступил в семинарию и окончил пасторские курсы. Не имея возможности получить образование в университете Германии, он переехал в Соединенные Штаты и завершил образование в колледже Атлантического Униона, Университете Андрюса и Университете Вандербилт, где получил степень доктора философии. Много лет он работал профессором и деканом в духовной семинарии в Университете Андрюса в Берриен Спрингс в штате Мичиган и стал известным ученым в области Ветхого Завета. Он издал 14 книг и более 300 статей. Он погиб в автокатастрофе в 1994 году. Его любимый гимн «Наш Бог — могучая крепость» был исполнен на его похоронах. Жена Герхарда, Хильда, до сих пор проживает в Мичигане, где преподает в церковной школе. У них трое детей — Майкл, Марлена и Мелиса. Майкл получил степень доктора философии в университете Аризоны. Также он учится на факультете теологии в Южном университете Церкви адвентистов седьмого дня в Теннесси. Марлена стала диетологом. Мелисса работает учителем церковной школы.

Когда Сьюзи училась на втором курсе колледжа в Ньюболде, Герцу позвонили с просьбой преподавать в Южном Миссионерском колледже (сейчас — Южный Университет АСД) в Теннесси. Он пригласил ее присоединиться к ним с Хильдой для окончания их образования. В Южном Миссионерском колледже Сьюзи встретила своего будущего мужа — Билла. Сыграв свадьбу, они работали в Тихоокеанском колледже Униона, начиная с 1975 года, где Билл преподавал физику. Сьюзи получила степень магистра гуманитарных наук в клинической психологии и лицензию на семейное и детское консультирование. На протяжении десяти лет она была частным консультантом. Когда она стала архивариусом Тихоокеанского колледжа униона в Калифорнии в 1993 году, она нашла сына Лилиан Банч, Тома, в Юго–западном колледже Церкви адвентистов седьмого дня в Техасе. Она четыре раза была в России, руководя евангелистскими встречами с молодежью. У Сьюзи и Билла двое детей — Рико и Маркус. Рико работает в компьютерном центре Тихоокеанского колледжа Униона. Маркус — ассистент физиотерапевта.

Фотографии

В 1917 году Франц Хазел (крайний справа в среднем ряду) служил в саперной части во время Первой мировой войны, в том же роду войск, в который он был призван в 1939 году.

Семья Хазелов в Вене, Австрия, в 1936 году. Они еще не знают, что через три года папа Франц будет призван в армию, а им всем придется пострадать за свою веру. Слева направо: Лотти, Хелен, Курт, Франц и Герхард (или просто Герд).

Сорокалетний Франц был одним из первых, кого призвали в силы вермахта. Здесь он стрижется у военного парикмахера.

Во время военного обучения Франц обнаружил, к своему ужасу, что был превосходным стрелком. Это побудило его на отчаянный шаг, чтобы быть уверенным, что он никогда не убьет человека.

Благодаря навыкам наборщика и бухгалтера, которые он отточил, будучи директором адвентистского издательства, Франц был повышен в звании, стал капралом и получил назначение на должность ротного бухгалтера и кассира. На фотографии он стоит за кассой и выдает жалованье солдатам 699–й инженерно–строительной роты.

Через несколько месяцев после начала войны 699–я инженерно–строительная рота построила крепкий мост через Рейн и посвятила его фюреру.

В то время, как германская армия легко преодолевала сопротивление войск противников, Франц часто входил в дома, поспешно оставленные местными жителями. Дом на фотографии такой же, как тот, который он «ограбил». Позже Франц, полный раскаяния, вернул маленькую катушку ниток для швейной машинки на место.

Когда Франц принял крещение в 1921 году, ему подарили эту открытку с изображением видения Навуходоносора из 2–й главы Книги пророка Даниила, на обороте которой он записал истолкование пророчества. Всю войну он носил эту открытку с собой и с ее помощью объяснял своим сослуживцам и командиру, почему Гитлер не мог бы победить в этой войне.

Лица мира и войны. Слева: улыбающийся Франц Хазел, директор издательства в 1936 году. Справа: капрал 699–й инженерно–строительной роты Франц Хазел на Украине в 1942 году. Его напряженный взгляд говорит об огромном психологическом давлении, которое испытывал солдат на передовой.

Война продолжалась. Франкфурт стал слишком опасным местом для Хелен и детей. Женщина–адвентистка, которую они с любовью называли тетя Фишер, приютила их в своем доме в Шварцвальде.

Тетя Фишер в 1964 году.

Увольнительные у папы Франца были редкими и короткими, и семья старалась их использовать с максимальной пользой. Фотография 1940 года. Они вместе пошли на прогулку в Птичий рай, где любили проводить субботние дни и который они посетили в тот самый день, когда Франц был призван в армию.

Вначале пребывание в Шварцвальде детям Хазелов казалось чем–то вроде приключения, особенно когда случались такие сюрпризы, как находка задорного котенка Питера, которого на фотографии держит Курт.

Курт (вверху), Лотти (в середине), Герхард (внизу) ходили в школу Людвига Рихтера во Франкфурте, в которой учились Анна и Марго Франк. Курт и Герд держат карандаши и мелки, которыми пишут на грифельной доске, чтобы сэкономить бумагу.

Фотография 1943 года. Это здание, как и пять других в этом районе, чудом уцелело во время самых сильных бомбардировок, которые разрушили 80% всего Франкфурта.

В 1944 году 14–летнего Курта заставили вступить в организацию Юнгфольк. В то время члены этой организации участвовали в общественных работах, расчищали город после бомбардировок, поэтому Хелен разрешила Курту вступить в нее, считая, что это законный способ сотрудничать с правительством. Почти сразу же после этого возникла проблема работы в субботу, и он вынужден был бежать в деревню.

Фотография 1936 года. Сияющий от радости Курт играет с одной из своих любимых игрушек: замком и солдатиками. Когда он и его семья эвакуировались в деревню, из–за бомбардировок им пришлось все оставить во Франкфурте. После своего возвращения они увидели, что окна их квартиры на первом этаже были выбиты, а все соседние дома разграблены мародерами. Однако все имущество семьи Хазел, включая замок и солдатиков, было не тронуто.

В одной из послевоенных подарочных посылок из Америки было это красивое платье и красный свитер для Сьюзи, которая только пошла в школу.

Настоящее дитя войны. Сьюзи родилась поздней ночью 1943 года, три часа спустя начался налет, и изможденная после родов Хелен вынуждена была бежать сквозь тьму с новорожденной дочерью и остальными детьми в переполненное бомбоубежище.

Подарок–сюрприз, который получила Сьюзи после того, как ее изношенный красный свитер таинственным образом исчез.

Оглавление

ЧИТАТЕЛЮ

ГЛАВА 1 . ПРИЗЫВ

ГЛАВА 2 . УЧЕБНЫЙ ЛАГЕРЬ

ГЛАВА 3 . ПОЛИТИЧЕСКОЕ ДАВЛЕНИЕ ДОМА

ГЛАВА 4 . ВО ФРАНЦИИ И ПОЛЬШЕ

ГЛАВА 5 . В ШВАРЦВАЛЬДЕ

ГЛАВА 6 . В ГЛУБЬ УКРАИНЫ

ГЛАВА 7 . КОРИЧНЕВЫЙ ДОМ

ГЛАВА 8 . ЗИМНЯЯ БИТВА

ГЛАВА 9 . РОЖДЕНИЕ СЬЮЗИ

ГЛАВА 10 . СПАСЕННЫЕ АНГЕЛОМ

ГЛАВА 11 . В ЭШЕНРОДЕ

ГЛАВА 12 . НА КАВКАЗЕ

ГЛАВА 13 . ЖИЗНЬ ВО ФРАНКФУРТЕ

ГЛАВА 14 . БИБЛЕЙСКИЕ УРОКИ

ГЛАВА 15 . ПРИБЫТИЕ АМЕРИКАНЦЕВ

ГЛАВА 16 . ОТСТУПЛЕНИЕ

ГЛАВА 17 . ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ

ГЛАВА 18 . СПАСЕНИЕ ЗИМОЙ

ГЛАВА 19 . ГУМАНИТАРНАЯ ПОМОЩЬ ИЗ АМЕРИКИ

ГЛАВА 20 . ПОСЛЕДСТВИЯ

Эпилог

Фотографии

Реклама на сайте