«Впереди разведка шла»

Значит, бежишь из дому?— отец пружинисто ходил по хате, заложив руки за спину.

Да никуда я не бегу. Просто...

Я старался найти подходящие оправдательные слова, но отец снова перебил:

— Что — просто? Вот я — ветфельдшер. Разве плохая профессия? Даже очень нужная. Уважение и почет в селе. А о матери подумал? Растила, растила, а он — на тебе — уезжает!

Я невольно посмотрел на мать, на ее маленькие, но такие проворные руки, привыкшие к любому делу. Сколько они передоили коров, перетаскали воды, выкопали картошки, сшили и перештопали одежды... А добрые мягкие глаза, черные волосы, которые всегда пахли чем-то необыкновенно родным. Смотрел — и желание уехать притуплялось.

— Подумаю...— буркнул и вышел во двор.

А там — буйно цвела сирень, тянулись свечками мальвы, ирисы с сиреневыми гребешками, голубыми чашечками перезванивались вьюнки. И над всем этим многоцветьем гудели трудолюбивые пчелиные семьи, носились важные шмели.

Я шел по тихим улочкам моего родного Мариамполя* и не мог избавиться от одного чувства: скоро предстоит разлука со всем, что так дорого, чему столь многим обязан.

* Ныне с. Марьяновка.

Вдали чернел Кадиевский лес, куда отец ходил на охоту. Лес наверняка помнил остатки той козацкой вольницы, что разбрелась после Запорожской Сечи.

Рядом протекала Деренюха в обрамлении камыша, рогозы, с белыми розетками кувшинок. Не раз я влезал на огромное колесо отжившей свой век мельницы и «ласточкой» летел в воду. Однажды такое геройство чуть не закончилось трагедией. К счастью, на ту пору случился дядя Николай — брат матери, и я, изрядно наглотавшийся воды, пахнущей болотом и тиной, был благополучно вытащен на берег.

И еще была у меня любовь — кузница. Там искрами постреливал горн, пахло кожей мехов, окалиной и водяным паром. Сказочные богатыри в фартуках выделывали с бесформенным железом такое, чего, казалось, и не выдумаешь. А когда наступал у кузнецов перекур, пацанва окружала Петра Надольняка и Григория Островчука, участников гражданской войны, и мы словно становились свидетелями давно отшумевшего времени: перед глазами неслись, сметая все на своем пути, конные лавы, молниями сверкали над вражьими головами клинки... Как-то повстречал свою учительницу — Галину Петровну Куйбеду. Она каким-то истинно женским чутьем поняла мое состояние, положила руку на плечо: