«Новая алмазная сутра»

АЛМАЗНЫЕ ДНИ С ОШО

ПРОЛОГ

Дровосек ходил в лес каждый день. Иногда он возвращался голодным, потому что шел дождь, иногда было слишком жарко, иногда слишком холодно. В лесу жил мистик. Он видел, что дровосек стареет, начинает болеть и возвращается голодным, работая тяжело целый день.

Он сказал: "Послушай, почему бы тебе ни зайти дальше в лес?" Дровосек ответил: "Что меня ждет, там, дальше? Больше деревьев? Без необходимости тащить дрова несколько миль?"

Мистик сказал: "Нет. Если ты зайдешь немного дальше, ты обнаружишь медный рудник.

Ты можешь принести медь в город, и этого хватит на неделю. Тебе не придется каждый день рубить дрова".

Человек подумал: "Почему бы ни попробовать?" Он зашел дальше и нашел рудник. Он был так счастлив. Он возвратился и упал в ноги к мистику.

Мистик сказал: "Не радуйся очень сильно. Тебе нужно зайти еще дальше в лес". "Но, - сказал дровосек, - зачем? Теперь у меня есть еда на семь дней".

Мистик сказал: "И все же..." Дровосек сказал: "Я потеряю медный рудник, если я пойду дальше".

Мистик ответил: "Ты иди. Ты, конечно, потеряешь медный рудник, но там есть серебряный рудник.

И того, что ты принесешь, хватит на три месяца".

"Мистик оказался прав с медным рудником, - подумал дровосек. Может быть, он окажется прав и с серебряным рудником". Он пошел дальше и нашел серебряный рудник. Он пришел, танцуя, и сказал: "Как я могу отблагодарить тебя? Моя благодарность безгранична".

Мистик сказал: "Но немного подальше есть золотой рудник".

Дровосек начал колебаться. Он ведь был бедный человек, а теперь, имея серебряный рудник... он никогда и не мечтал об этом. Но раз мистик говорит, кто знает? Может быть, и в этом случае он прав.

И он нашел золотой рудник. Теперь достаточно было приходить раз в год.

Но мистик сказал: "Пройдет так много времени, только через год ты придешь сюда. Я становлюсь старым, может быть меня не будет здесь, я покину этот мир. Так что я должен сказать тебе, не останавливайся на золотом руднике. Чуть-чуть подальше..."

Но дровосек сказал: "Зачем? Какая цель? Ты показываешь мне что-то одно и в тот момент, когда я получаю это, ты говоришь бросить это и идти вперед! Теперь я нашел золотой рудник!" Мистик сказал: "Но совсем недалеко, дальше в лесу, есть алмазный рудник".

Дровосек шел целый день, и он нашел его. Он набрал много бриллиантов и сказал: "Этого хватит на всю жизнь".

Мистик сказал: "Может быть, мы больше не встретимся, вот мои последние слова тебе: теперь у тебя хватит на всю жизнь. ИДИ ВОВНУТРЬ! Забудь лес, медный рудник, серебряный рудник, золотой рудник, алмазный рудник. Теперь я открою тебе последнюю тайну, окончательное сокровище внутри тебя. Твои внешние нужды удовлетворены. Садись здесь, как сижу я".

Бедняк сказал: "Да, я удивлялся... ты знаешь про все это, почему ты продолжаешь сидеть здесь?

Вопрос возникал снова и снова. И я только что собирался спросить: Почему ты не соберешь все алмазы, которые лежат там? Только ты знаешь о них. Почему ты продолжаешь сидеть здесь под деревом?

Мистик ответил: "Когда я нашел алмазы, мой мастер сказал мне: Теперь садись под деревом и ИДИ ВОВНУТРЬ".

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ТЫ МОЖЕШЬ ЧТО-НИБУДЬ СКАЗАТЬ?

Голос внутри меня кричит: "Я здесь, я здесь", - но я поражена немотой.

А потом, глаза.

Когда Мастер смотрит в глаза ученика, и Он смотрит, смотрит...

Он видит всю историю; все - прошлое, настоящее, будущее.

Ученик прозрачен для Мастера, и Он видит не реализовавшегося Будду.

Я могла только сидеть и позволить Ему войти, потому что это единственный путь найти бриллиант.

Есть страх, что Он может увидеть что-то в подсознании, что я предпочла бы скрыть, но Он смотрит на меня с такой любовью, что я могу только сказать "да".

Иногда такой взгляд может не оставить никаких следов в памяти - просто экстатическое чувство, стремительное течение радостной энергии, как будто прорвалась плотина.

Это была моя первая встреча с Мистиком, Ошо.

Весна 1976, Индия.

Почти год назад, я стояла в своей опрятной белой кухне в лондонской квартире и чувствовала, что моя жизнь или то, как я ее живу, подошли к концу.

Это было настолько определенным, как чувство в костях в ожидании дождя.

И в то же время для этого не было очевидных причин.

Друзья спрашивали меня: "Но почему?" Что я могла сказать?

Почему лебеди летят на озеро Монсоро в Гималаях каждое лето?

Как они узнают путь?

Это случилось в то время, когда я имела все, что я хотела.

Жизнь была легкой, я была счастлива; у меня были хорошие друзья, замечательный возлюбленный, я занималась в точности той работой, которую хотела делать; и я думала: "Это именно то, что надо, больше я ничего не хочу".

Я чувствовала ветер перемен, но я не могла представить себе, что это могут быть за перемены.

Я наткнулась на книгу "Тихий Взрыв" Бхагвана Шри Раджниша (пятнадцать лет спустя, он изменил свое имя на Ошо), в книжном магазине на Портобелло Роуд.

Она пахла благовониями.

Я была на гребне волны много лет, и я знала, что колесо повернется, мне хотелось быть готовой.

Я поехала в Ибицу с моим другом Лоуренсом.

Это был высокий, темный, симпатичный доктор мистицизма, который видел магию везде и был одарен способностью, выражать ее, как устной речью, так и фильмами, и писательством.

Он только что закончил свою первую книгу "Ритмы Виденья" и погрузился в заслуженный отдых.

Прибыв в аэропорт в Ибице, я в первый раз увидела мать Лоуренса, Лидию.

Она стояла, подняв обе руки, приветствуя нас, и картина этой первой встречи по-прежнему в моей памяти, как будто это было вчера.

Лидия для меня духовная мать, наша связь глубокая и древняя.

Она жила в духовной группе в Индонезии много лет и также занималась в гурджиевской школе.

В ее прекрасном доме, в традиционном для Ибицы стиле, мы все трое сидели около огня с сосновыми поленьями и обсуждали "Тихий Взрыв".

Я спрашивала ее совета, безопасно ли это, и она ответила утвердительно, сказав, что я должна попробовать техники медитации.

Единственное сомнение по поводу книги у меня было в том, что на обороте книги была биографическая справка, что Раджниш во время своей последней инкарнации, семьсот лет назад, жил в Тибете.

Это звучало слишком фантастично, чтобы быть правдой, но я помню, как Лоуренс поднял брови, когда я сказала: "В любом случае я не ожидаю найти совершенного духовного мастера, потому что как он может быть, совершенным в моих глазах, когда я даже не знаю, чего я ищу".

Каждый, кто бывал на Ибице, знает, что этот остров вызывает сильные чувства.

В любом случае я приехала в отпуск и не интересовалась странными опытами, я была счастлива, работая целый день в саду Лидии.

Я чувствовала очень хорошо, ощущая связь с землей, и не интересовалась прогулками на пляж или посещением обычных туристских мест.

Именно здесь у меня был первый опыт медитации, опыт бытия в моменте.

Это произошло по необходимости.

Лоуренс и я были на пикнике с несколькими друзьями.

Я отошла в сторону от группы, чтобы набрать немного цветов для Лидии.

Она чувствовала себя не очень хорошо и поэтому не пошла с нами.

Я наткнулась на рощу пышных растений с меня ростом, на которых росли розовые и белые цветы.

Когда я подошла, чтобы собрать их, я обнаружила, что сорвать их не так-то легко, и я должна очень неуклюже рвать ветки, ломая весь куст.

Я посмотрела на разрушения, причиной которых я была, и увидела, что ветка, которую я разодрала сверху донизу, сочится беловатым соком.

Я почувствовала себя плохо, это было похоже на кровотечение.

Я сказала растению: "Раз уж я так разодрала тебя, я залижу твою рану, чтобы тебе стало лучше". Я лизнула языком сок, сочащийся из ветки, и вернулась к месту пикника со своими цветами.

Мой язык и небо онемели, как будто мне сделали укол новокаина у дантиста.

Когда я подошла к своим друзьям, которые сидели на земле, одна женщина вскочила и сказала:

"Немедленно выброси эти цветы и вымой руки - они смертельно ядовиты".

Белый сок был внутри меня.

Я поняла, что если я скажу этим людям, о том, что я сделала, они сойдут с ума.

А если они начнут так волноваться, я тоже потеряю голову и заболею.

"Все равно здесь нет госпиталя, - доказывала я самой себе. - Так что, что можно сделать?

Лучше я приму этот `яд` в свое тело, и пусть он станет частью меня".

И я не сказала никому из своих друзей, о том, что я сделала.

Путь назад, к дому, был очень длинным, и в машине я была очень молчалива.

Мои друзья рассказывали истории о людях, которые умерли от этих отравленных цветов.

Одна семья, состоящая из родителей и двух детей, умерла всего пару месяцев назад, потому что у них была жаровня, и они использовали ветки этого растения для приготовления еды.

В машине было много народу, и было жарко; я сидела на колене у Лоуренса.

Я нагнула голову и высунулась из окна, я чувствовала онемение в горле, и я сказала себе, что все будет в порядке, если я смогу принять яд и расслабиться.

Я заключила сделку с цветами, что их яд будет спать во мне и не причинит мне вреда, до тех пор, пока однажды я не отравлю себя сама.

Я не знаю, что я имела в виду под этим, но это то, что говорил мой ум.

Мы доехали до дома Лидии, был ранний вечер и я и сейчас вижу лучи заходящего солнца на цветущем миндальном дереве.

Мы приготовили ужин.

Мы съели ужин.

Я не произнесла ни слова.

Я была перенесена в здесь и сейчас, потому что каждое мгновение могло быть последним.

Я чувствовала легкое подташнивание и была очень высоко.

Все, что я делала, имело очень большое значение и интенсивность.

Я осознавала все вокруг меня, как никогда раньше, и я осознавала себя: мое тело, каждый удар сердца, каждое движение.

У меня было чувство, что лучше двигаться, и я сделала мокрую уборку кухни.

Лидия и Лоуренс звали меня, чтобы я села с ними, какого черта я все время убираю кухню.

Я чувствовала себя очень спокойной.

Я не думала много о чем бы то ни было.

Я легла спать в ту ночь, и мне было интересно, проснусь ли я.

Я и сейчас вижу комнату, такую, какую я увидела, бросив на нее последний взгляд в ту ночь, - это стало незабываемым впечатлением.

Так или иначе, я проснулась и была совершенно здорова.

Позже я прочитала об этих цветах в энциклопедии, там было написано:

"Олеандр: "...и имеет ядовитый сок похожий на молоко.

Наиболее известен обычный олеандр, часто называемый розебеем, обитатель

Средиземноморья, распространенный в виде характерного высокого кустарника, он хорошо описан у Плиния, который упоминает его, похожие на розы цветы и ядовитые качества".

Но дело не в этом.

У меня был первый опыт того, что ощущаешь, живя в моменте, когда ты осознаешь и сознательна в каждый момент.

Я ступила одной ногой на Путь.

В другом случае я была на коктейле вместе с Лоуренсом и Лидией.

Гости были сборищем богатых, титулованных и достаточно чопорных людей.

Наш друг, который был хозяином дома, был в восторге, оттого, что он смог собрать интересных людей, и я думаю, что именно так мы были приглашены, потому что мы были "эксцентричным окаймлением" по сравнению с остальными гостями.

Во время вечера, снаружи, на узкой улице, собака, должно быть, попала под машину.

Она пронзительно кричала, и этот крик наполнял дом, в котором были открыты окна, и террасу, на которой титулованные гости отпивали маленькими глотками из своих стаканов, чинно занимаясь вежливым разговором.

Я, поймите меня правильно, никогда не делала нигде сцен.

Я, в конце концов, англичанка и принадлежу к "тихому типу" личности.

Вой и крики собаки затронули меня так глубоко, что я начала выть в унисон с ней.

У меня не было мыслей: "Это не подобает леди, это социально недопустимо, люди подумают, что я сошла с ума", - это просто случилось! Я на самом деле упала на пол, воя как собака.

Я полностью потеряла себя в боли животного.

Когда я открыла глаза, последний гость исчезал за дверью.

Комната была пуста за исключением Лоуренса, Лидии, меня и нашего хозяина.

Даже Лидия, которая сама достаточно не связана условностями, выглядела смущенной и обеспокоенной, когда она опустилась на колени рядом со мной и спросила: "С тобой все в порядке, дорогая?"

Я не чувствовала себя лучше никогда в жизни.

Что-то освободилось внутри, и я чувствовала себя великолепно.

Наш хозяин тоже был счастлив.

Я думаю, что он скорее был доволен, что его вечер стал темой огромного количества сплетен.

Да, у меня был отпуск по полной программе! В следующие несколько недель я видела лица без телесной оболочки, о которых никто кроме меня, не имел понятия, и я один раз слышала поющие голоса.

Я решила, что как только я приеду обратно в Лондон, я пойду в Медитационный

Центр Раджниша и начну медитировать, потому что что-то определенно распутывается в моей жизни.

Я никогда не была ни в какой религиозной группе, ни с каким учителем.

Я читала иногда ту или другую книгу о Дзене, Кришнамурти, но я никогда не чувствовала себя искателем.

Что значит, быть искателем?

Для меня, это когда ты знаешь, что есть нечто большее, чем ты испытываешь.

Часть тебя жива, и ты знаешь это, но ты не полностью в контакте с ней.

Ты знаешь, что жизнь, которую ты ведешь, это не все, ты знаешь, что есть что-то большее.

Ты знаешь, что есть что-то, что надо найти, и тогда ты начинаешь искать.

Какая-то часть во мне зашевелилась, как будто поворачиваясь во сне.

Может быть, я слышала отдаленный зов древнего видящего.

Я поняла то, что говорил Ошо, что хотя мы думаем, что мы нашли его, это не так.

"Я звал вас", - говорил Он.

Я знала, что я не вижу все так, как оно есть на самом деле.

Я вспоминаю, что когда я покидала мой дом в Корнуоле, чтобы уехать в Индию, я пришла сказать "до свидания" утесам и маленькой бухточке, у которой я провела так много времени в детстве.

Я посмотрела на утесы и скалы, я сказала им: "Я не вернусь к вам до тех пор, пока я не смогу действительно видеть вас", - я знала, я пока не могла действительно видеть их.

Первый раз, когда я пришла в медитационный центр, я опоздала, и медитация только что кончилась.

Центр был в подвале дома на Белл стрит в Лондоне.

Снаружи был овощной рынок, и улицы были переполнены.

Внутри, когда я вошла, был длинный выкрашенный белой краской туннель пять футов высотой.

По обеим сторонам были подушки.

Это была "гостиная", где санньясины, когда это случалось, могли встретиться, выпить чаю и посплетничать.

Я вошла в длинный белый туннель и встретила медитирующих, которые двигались в противоположном направлении.

Это были мужчины и женщины; они все были обнаженные, и их тела были покрыты потом! "Это не медитация", - сказала я себе.

Я посмотрела вокруг и увидела, что стены были покрыты фотографиями человека, который, как я предполагала, был Ошо.

Так много фотографий, и люди сидят у его ног! "За кого они его принимают? - спрашивала я себя, - за кинозвезду или еще за кого!

"Ясно, что это было место не для меня, и я, рассердившись, устремилась к выходу и топала пешком всю дорогу домой.

Я была слишком накалена, я даже не села в автобус или кэб, а путь был длинный.

В ту ночь мне снилось, что я очень тяжело работаю.

Это было скорее сном чувств, а не визуальным сном.

Во сне я работала строго определенным образом, и в конце двух лет работы мне подарили подарок.

Подарок подарил мне друг, которого я знала и любила много лет, он только что принял санньясу, и его имя сменилось на Риши.

Я протянула руки, чтобы принять подарок, но мои руки были пусты.

Голос откуда-то сказал: "Ну, я не очень высокого мнения об этом! Ты работала за это два года, и ты даже не понимаешь, что ты получила.

Ты даже не видишь его!" Но это меня не заботило.

Я знала, что я буду работать еще два года и еще два года.

Одновременно я чувствовала напор ветра позади себя, я взглянула на горизонт, и я могла видеть бесконечно далеко в пространстве.

Это было такое сильное впечатление, что я проснулась и сказала себе, что причиной сна был медитационный центр, и я должна вернуться.

Я возвратилась на следующий день и начала делать Динамическую медитацию, и Динамическая медитация изменила мою жизнь.

Все делали ее обнаженными, и скоро я поняла, что в этом не было ничего сексуального.

Я не чувствовала, что кто-то вообще интересуется моим телом, совсем наоборот, у нас у всех были на глазах повязки.

Первая стадия - это хаотическое дыхание, при этом фоном идет музыка, вторая стадия - это катарсис, чтобы освободить подавленные эмоции.

Я думала, что у меня нет подавленных эмоций, у меня нет причин кричать, и я легко танцевала в этой стадии.

Через несколько дней, во время медитации я была удивлена, когда обнаружила, во время стадии катарсиса, себя, стоящей как амазонка на холме, и крик, вырывавшийся у меня, был таким громким, таким первобытным, что он наполнял всю вселенную.

Я кричала в темноте, и это было выражением агонии и боли всего прошлого человечества.

Но я чувствовала себя не связанной с ним и отделенной, как будто я наблюдала и слышала крик, исходящий от кого-то другого.

Катарсис - это очистительный процесс, перед тем как случается медитация.

Я знала, что я не могу сидеть молча и позволить медитации случиться, потому что мой ум был слишком занят.

В этой точке моей жизни я действительно думаю, я была моим умом.

Не было разделения между потоком мыслей, который постоянно мчался в моей голове, и моим существом.

У меня не было чувства сознания, я знала только мои мысли.

Но после этого опыта я начала понимать, что есть гораздо больше "меня", чем я думаю.

Несколькими днями позже во время стадии катарсиса у меня было другое переживание: я чувствовала, что мое тело не "мое".

Мое тело согнулось и стало как у горбуна.

Мое лицо изменилось, но мой рот оставался открытым, мои глаза странным образом смотрели в стороны.

Вся моя левая половина, как будто закостенела, и из моего рта вырывались странные звуки, как будто я не умела говорить.

Я скорчилась в углу, и у меня было чувство, что меня не понимают, но самым сильным было чувство любви.

Чувство любви окружало это "существо", которое было моим телом.

Я чувствовала себя мужчиной, и этот изуродованный мужчина был полон огромной любви, полон такой мягкости, свежести, что это был прекрасный и очень тронувший меня опыт.

Мне не нужны были никакие объяснения, так как снова я чувствовала себя отделенной; как будто я наблюдала, и у меня не было страха, потому что, каким-то странным образом, это чувствовалось естественным.

Однако я не упоминала об этом никому и поделилась только годы спустя, так как боялась, что меня сочтут сумасшедшей.

Третья стадия заключается в том, что вы прыгаете, руки подняты в воздух, и вы кричите: "Ху! Ху в течение десяти минут, потом раздается крик "СТОП", и вы останавливаетесь в точности в том положении, в котором вы находитесь.

В этой четвертой стадии медитация происходит сама по себе.

Ничего не нужно делать.

В последней стадии вы танцуете, празднуя, и это тоже случается само.

Я делала Динамическую каждый вечер в течение шести месяцев.

Но я была поймана уже после нескольких первых раз.

Я выходила из медитационного центра в полном блаженстве как будто я была под действием какого-то наркотика.

Белл стрит одна из самых ужасных частей Лондона.

Она находится в стороне от Харроу роуд и на пути посадки самолетов.

Постоянно движение грузовиков и тяжелых машин.

Это недалеко от Паддингтонской станции железной дороги и здания из красного кирпича, расположенные здесь, старые и уродливые.

Я выходила в этот мрачный хаос уличного движения и серого цвета и говорила: "Это все так прекрасно".

В то же время это было первый раз в моей жизни, когда я куда-то приходила вовремя.

Каждый день, проезжая через Паддингтон, ровно в шесть часов, я говорила себе:

"Что со мной случилось, я, должно быть, сошла с ума.

Что происходит со мной?

Я никогда не приходила вовремя в своей жизни, ни в школу, ни на работу, ни на свидания".

Санньяса в те дни состояла из трех маленьких соглашений.

Одно - это было носить малу, которая представляет собой ожерелье из 108 деревянных бусин с пластиковым медальоном, в котором находится фотография Ошо.

Малы (без медальона) носили в Индии традиционные санньясины в течение тысяч лет.

Все время также надо было носить оранжевую одежду, и давалось новое имя на санскрите, которое заменяло старое и было свободно от ассоциаций, связанных с ним.

Я была в шоке, когда я увидела в Индии своих первых "традиционных санньясинов".

Они были одеты в точности как я: в оранжевое и малу, и я могла понять, каким ударом для них было видеть западного человека (особенно женщину), одетого как один из их "святых".

Традиционный санньясин отверг мир, и, обычно, это был старый человек, конечно, это не могла быть женщина, и его никогда нельзя было увидеть с женщиной.

Мы не носим больше этот цвет или малу сейчас (когда я пишу эту книгу!).

Видимо, "работа" сделана.

Желание одеваться в оранжевое ко мне пришло естественно; я даже не осознала, что это одно из "правил".

Мала стала необходимостью, без нее я все время чувствовала, как будто я что-то потеряла.

Это начало происходить вскоре после того, как я начала медитировать.

Я задыхалась и хваталась руками за грудь, как будто я потеряла ожерелье.

Это становилось уже неудобным, так как это происходило в любом месте и в любое время.

В конце концов, я подумала: "Черт, я должна добыть одно из этих ожерелий".

Санньясины, которых я встречала в центре, не привлекали меня как личности.

Например, я никогда раньше не встречала женщину, которая не была бы накрашена, а здесь были эти женщины с бледными лицами, с мягкой белой кожей и длинными бесформенными прическами.

И мужчины выглядели очень женственными для меня.

Они не были похожи на людей, которых я хотела бы привести домой и представить любому из моих друзей.

Однако они привлекали меня, я не понимала чем, и я проводила все больше и больше времени в медитационном центре, и ходила все меньше и меньше на вечеринки с моими друзьями.

Была одна женщина, которую я видела каждый вечер в круглом белом туннеле, она сидела и вязала разноцветный шарф с национальным орнаментом.

Она не была санньясинкой, и я узнала, что за ее очень привлекательным лицом и увлечением афганской одеждой и тибетскими ботинками скрывается очень преуспевающая деловая женщина и адвокат.

Ее имя было Сью Апплтон, вскоре оно заменится на Анандо.

Я даже в малейшей степени не подозревала, что наши жизни переплетутся также многоцветно, как нити в ее национальном орнаменте.

Я встретила другую женщину, которую звали Сьюзан, вскоре ее имя заменилось на Савиту.

Она занималась счетами, и ее простой, домашний вид хорошо маскировал ее, потому что именно она сыграла основную роль в разрушении многих жизней.

Ее талант к цифрам даст ей доступ к миллионам долларов и сделает ее преступницей.

Мы делали группу вместе в сельском доме в Суффолке.

Во время группы у нас не было контактов, но в самом конце, в темноте, нам сказали, чтобы мы сняли свою одежду и положили ее в угол комнаты.

Затем нам нужно было взять что-то из кучи одежды и надеть на себя.

Когда зажегся свет, на ней была моя одежда, а на мне ее.

Мы настороженно взглянули друг на друга, и я чувствовала себя странно: как будто против своей воли, в результате церемонии мы стали братьями по крови.

Связь, которой мне не пришлось гордиться.

Для меня случилось так, что медитации не только приносили мне огромную радость, но я постепенно начала осознавать, что то, что я знала, теряет свое значение для меня.

В то время как раньше походы в ночные клубы или на вечера с друзьями заставляли меня трепетать от волнения, сейчас я замечала, что все эти лица, для которых я одевалась, были пустыми и мертвыми.

Даже богатейшие люди выглядели, как будто у них ничего нет.

Мои друзья-интеллектуалы затевали огромную дискуссию, при этом они неопределенно смотрели через плечо человека, с которым разговаривали.

Однажды, разговаривая с одним другом на открытии одной из его картинных галерей, я заметила, что хотя он разговаривает, он не здесь!

Никого не было дома за его глазами!

Он даже не заметил, когда я прекратила говорить и уставилась на него в удивлении.

Все выглядело фальшивым.

Я исписывала страницы и страницы, спрашивая Ошо: "Почему нет ничего настоящего?"

К счастью, у меня хватило ума не посылать большинство своих писем.

Это было начало, дни, когда все было очень взбаламучено, потому что когда я впервые начала смотреть на свою жизнь и людей вокруг меня, это было тяжело.

Я действительно видела некоторые вещи, которые пугали.

Так что во время этих первых месяцев занятий медитацией, очень многое открылось.

Очень многое я увидела впервые.

Динамическая медитация пробуждает жизненную энергию и дает свежесть и ясность глазам ищущего.

Я работала секретарем два дня в неделю у нескольких фотографов мод и их друга художника, который всегда одевался в голубое, и жил со своей, облаченной в голубое, женой, и одетым в голубое ребенком, в голубом доме, с голубыми коврами, голубой мебелью и голубыми картинами на голубых стенах.

Когда я начала носить только оранжевую одежду, он подумал, что я сошла с ума!

Он позвонил фотографам, и они начали обсуждать меня, они волновались, что я сойду с ума, потому что я медитирую.

Они сказали мне, что из всех людей, которых они знают, мне не надо медитировать.

"Ты выглядишь всегда такой счастливой и расслабленной", - говорили они.

Двое других друзей отозвали меня в сторонку и с серьезными лицами спросили меня, принимаю ли я сильные наркотики.

"Нет, я медитирую", - ответила я.

Я работала у одного актера раз в неделю, он говорил, что я его личный ассистент.

То, что я на самом деле делала, заключалось в том, что я слушала, когда он говорил.

Он был очень привлекательный, богатый молодой человек и все же он периодически напивался и крушил всю мебель и окна в своем доме, разбивая себе голые руки в кровь.

Он говорил, что я "трачу свою жизнь, медитируя", и что он не будет никак помогать мне финансово, несмотря на то, что он может себе это позволить.

Мне нужно было встретить человека, который изобрел эту медитацию и изменил мою жизнь так сильно, что я не могла подождать даже один день, перед тем как принять санньясу.

Я приняла санньясу в Лондоне, от Шьяма Сингха, мятежного ученика; это был человек-тигр с горящими желто-зелеными глазами.

Человек с огромной харизмой и мудростью, он очень помог мне, но потом наши пути разошлись.

Он передал мне лист бумаги, на котором рукой Ошо было написано имя - Ма Четана.

Я написала мое первое письмо к Ошо (обращаясь к нему как к Господину Полной луны, что и является значением слова Раджниш), и я писала, что я слышала, что он говорил о "Пути", но я настолько растеряна, что я не могу даже найти свои ноги, чтобы встать на путь.

Его ответ был: "Приезжай, да просто приезжай с ногами или без ног".

Так романтично и с самого начала он подмигнул, чувство юмора.

Я определила для себя дату, когда я должна уехать в Индию.

У меня не было денег, но когда дата наступит, я была готова уехать с билетом или без билета.

Я упаковала все, как будто я никогда не вернусь.

Я отдала своих двух кошек эксцентричной старушке, живущей в деревне, у которой было примерно две сотни кошек.

Для моих она приготовила специальное место в своем саду.

Я привезла мою собаку к своим родителям в Корнуоле.

Они очень легко восприняли мой "новый каприз, который продлится недолго", и моя мама даже сопровождала меня рано утром на пляж, где я делала динамическую.

Взяв меня с собой, когда она пошла за покупками, она говорила соседям и владельцам магазинов: "Наша Сандра теперь медитирует".

Но через несколько дней она начала беспокоиться, что медитировать каждый день - это слишком часто, и она предрекла, что я: "либо сойду с ума, либо окончу свои дни в монастыре".

Огромной красотой моей матери была ее простота и невинность.

А моего отца - было его чувство юмора.

Я попрощалась со своей бабушкой, моим братом и моей сестрой.

Я плакала, когда я прощалась со своими родителями и прилипла к окну, когда поезд проходил мимо причудливого старого вокзала на холме в Лискерде.

Я думала, что я уезжаю навсегда, и никого больше не увижу.

Лоуренс проводил меня в лондонский аэропорт, чтобы увидеть начало моего путешествия вовнутрь, так как сам он собирался начать путешествие во внешнем мире: из Голливуда к диким примитивным племенам в Новой Гвинее.

Мы не знали, когда мы встретимся снова, и сквозь слезы, я спросила его: "Как ты думаешь, я смогу учиться там йоге?" Он обнял меня одной рукой и сказал: "О, я уверен, ты научишься там многому".

ГЛАВА ВТОРАЯ. СВЕТЯЩАЯСЯ ТЕМНОТА

ПОСЛЕ МОЕЙ ПЕРВОЙ НОЧИ в индийском отеле в Пуне я решила отказаться от поисков истины.

Отель казался снаружи хорошим, и я прибыла в него усталая и потрясенная своими первыми впечатлениями от индийского аэропорта и вокзала.

Вокзал выглядел как лагерь беженцев, целые семьи спали на грудах узлов, прямо посреди платформы, а пассажиры торопливо пробегали около них или прямо через них.

Калеки, голодные тянули меня за одежду, просили подаяния и смотрели, как будто они хотели съесть меня.

Носильщики и шоферы такси орали, даже пускали в ход кулаки, разбивая друг другу физиономии, чуть ли не душили друг друга, чтобы заполучить клиента.

И сотни человек, везде.

Взрыв народонаселения!

На стене в моей комнате в отеле сидело самое отталкивающее существо, которое я когда-либо видела, со спиной, покрытой панцирем.

Это был таракан около восьми сантиметров длиной, и он полетел на меня.

Он действительно полетел, и я закричала так громко, что со всех сторон прибежали люди.

Я до сих пор помню недоверчивое выражение на лице мужчины, когда он увидел, что я подняла такой шум из-за таракана.

Повернув кран в ванной комнате, я была удивлена, когда вода прошла через раковину и образовала лужу у моих ног.

Водопровод никогда не был закончен, и не было трубы, соединяющей раковину с канализацией.

Я пошла к портье и попыталась объяснить, что произошло; потом я привела менеджера в свою ванну и показала ему раковину без дна.

Но он не мог понять, в чем проблема и в любом случае у него не было другой свободной комнаты.

Кровать представляла собой металлическую раму, которая была когда-то покрашена в голубой цвет, с пружинами, которые почти проникали через тонкий матрас, и сверху лежали две истертые простыни, которые не менялись уже долгое время.

Но самым ужасным была свастика, нарисованная кровью на стене.

Это было, как я думала, какая-то черная магия.

Я не знала, что свастика родилась в Индии, и является символом хорошей судьбы.

Это Гитлер поменял направления креста и, не зная, превратил свастику в символ зла.

И она была нарисована не кровью, а травой, которая становится, если ее пожевать, красного цвета.

У нее такое же действие как у табака, она очень популярна, и везде можно увидеть плевки от нее.

Была поздняя ночь, я не хотела выходить в сумасшествие улицы, так что я сидела полностью одетая, всю ночь на кровати, потому что я не решалась ложиться на нее, и плакала.

Проснувшись в скомканной груде на постели от очень громкого радио, играющего музыку из индийского кинофильма, и криков людей, я решила немного времени провести где-нибудь, где есть солнце, и возвращаться в Лондон.

У меня было несколько книг, которые я должна была привезти в ашрам, для библиотеки Ошо, так что я взяла рикшу до ашрама и оттуда собиралась уехать на побережье.

Я только успела высунуть одну ногу, выходя из рикши, как я увидела Риши.

Это был человек из моего сна, который подарил мне "подарок", за который я билась два года.

Он привел меня к себе в дом, нашел для меня постель, и там я пробыла одну неделю.

Тогда я стала готова.

Я начала посещать дискурсы на хинди.

Ошо в то время давал дискурсы каждое утро, один месяц на хинди, другой на английском.

Это был месяц лекций на хинди.

Сначала я не смогла увидеть красоту и грацию Ошо, но я определенно чувствовала что-то.

Мастер находится на таком уровне сознания, что обычному человеческому существу трудно сначала его понимать.

Только скрытая, мистическая часть человека, та, которая может чувствовать волшебство в жизни, как-то находит путь к Мастеру и может узнать его.

Сидеть и слушать язык, который человек не понимает, сидя на мраморном полу два часа, кажется, что это для тронувшихся.

Но аудитория Чжуан-Цзы с очень высокой крышей, поддерживаемой колоннами и открытая со всех сторон в сад, такой роскошный и экзотический, она была очень специальным местом.

Голос Ошо, когда он говорил на хинди, был самой прекрасной музыкой, которую я когда-либо слышала.

Я никогда не пропускала лекции на хинди, я даже предпочитала их лекциям на английском.

Во время муссонов, в сезон дождей, было очень мало людей (иногда не больше сотни), и дождь барабанил по окружающим джунглям.

Было очень легко соскользнуть в медитацию, даже не понимая этого.

Дискурс заканчивался через два часа словами на хинди: "Аж Итна Ии", - на сегодня достаточно, и я думала: "0,нет! Я ведь только что села".

Я сидела и чувствовала так много энергии, я была везде в аудитории, как дикий жеребец, галопируя, голова закинута назад, грива развевается; к тому времени, когда я успокаивалась и сидела тихо, дискурс заканчивался.

Ошо всегда понижал тон своего голоса в конце дискурса, так что слушатель мягко пересекал границу забвения.

Время теряло всякое значение, когда вы сидели с Ошо; два часа могли быть двумя минутами.

Я чувствовала себя очень живой.

Я чувствовала, как будто Ошо давал мне жизнь.

Я была и раньше живой, в теле; я наслаждалась собой, но теперь я чувствовала качественную разницу.

Первые несколько дней, когда я посещала дискурсы, со мной происходила странная вещь: я покидала аудиторию, бежала прямо в туалет, и там меня начинало рвать.

Остальную часть дня я чувствовала себя совершенно нормально, но на следующее утро то же самое повторялось снова.

Я ничего не могла сделать.

Я не хотела прекратить посещать лекции, потому что я наслаждалась ими и я, конечно, не могла написать Ошо: "Возлюбленный Мастер, после твоих дискурсов меня тошнит".

Так что я продолжала каждое утро ходить, и потом меня рвало.

После того, как это прекратилось, начались слезы.

Каждое утро я выбегала из аудитории, добегала до кустов в уединенном месте сада ашрама, заползала под них и выла, выплакивая мои глаза.

Иногда я ревела и рыдала до самого обеда.

Это продолжалось несколько месяцев.

Я никогда не понимала, почему я плачу.

Я не чувствовала печаль, скорее это было переполняющее благоговение.

У тела, конечно, могут быть сильные реакции на медитацию в самом начале.

Когда мы заболевали какой-нибудь болезнью во время интенсивных медитационных лагерей или групп, нам советовали подождать пять дней, перед тем как идти к врачу.

Эти болезни обычно прекращались без лекарств, потому что они в основном были порождением ума.

Становилось ясно, что ум и тело имели внутреннюю связь в том смысле, что если ее понять, это позволяло избегать многих болезней.

И когда проходил месяц, границей служило изменение дискурсов с хинди, на английский, я изумлялась, что я все еще в Пуне с Ошо.

Несмотря на то, что я приехала "навсегда", я совершенно не представляла себе, как это будет происходить.

Риши воспринимал свой духовный путь в то время вполне серьезно.

Он соблюдал целибат и ел только коричневый рис.

Так что после первой недели заботы обо мне, он попросил меня найти себе собственное место для жилья.

Когда я стала санньясинкой, я увидела, что мужчины санньясины слишком мягкие и женоподобные.

Я думала: "Ну, хорошо, очевидно моя любовная жизнь закончится, если я буду продолжать этот путь".

Но это меня не заботило.

В двадцать девять, я чувствовала, что сделала достаточно.

Однако, войдя однажды утром в "Кафе Восторг", чтобы выпить сок сахарного тростника, я встретила высокого, худого, белокурого англичанина по имени Прабудда и "влюбилась".

Мы жили в одном отеле и через неделю решили, что мы можем жить в одной комнате, что было дешевле.

Этот отель не был таким ужасным как первый, в котором я остановилась, но здесь тоже не обходилось без тараканов, воняющих уборных и криков по ночам.

Это было самое жаркое время года, и электричество постоянно выключалось, но я никогда в своей жизни не была счастливее.

Каждый вечер Ошо встречался на веранде своего дома, которая выходила в сад, с пятнадцатью-двадцатью санньясинами.

Это называлось даршан (в буквальном переводе видеть).

В этой атмосфере близости он встречал новых людей, и помогал каждому, у кого были проблемы с медитацией, или, как это часто случалось с людьми с Запада, проблемы в отношениях.

Я сидела рядом с Лакшми, маленькой индийской женщиной, которая была секретарем

Ошо, когда назвали мое имя.

Я не могу вспомнить, как он вошел, так как я была так переполнена воздействием его энергии, которая окружала меня как прохладная дымка, которая заставляла плыть мою голову.

В его глазах был другой свет, его жесты имели изящество, которое отличало их от всего, что я видела раньше, у него была сильная мягкость, которую я не осознавала, когда сидела на дискурсах.

Когда я села перед ним, не в силах говорить, я почувствовала свет у себя на лбу, и он дал мне медитационную технику, которую я должна была делать каждый вечер; он сказал, чтобы я пришла через две недели, чтобы сообщить о результатах.

Он сказал, что многое должно всплыть.

Я наблюдала, считая, что что-то действительно драматическое и "духовное" случится со мной, но я обнаружила, что "всплыло" только счастье.

Я сообщила Ошо, и он сказал: "Придет еще больше счастья, потому что если ты однажды открылась для счастья, этому нет конца, Это продолжает расти.

Если ты однажды открылась для несчастья, оно продолжает расти.

Это просто поворот внутри тебя, настройка внутри тебя... как если бы ты настроила радио на определенную длину волны, и оно поймало определенную станцию".

"Точно также, если ты стараешься настроить себя на счастье, ты сможешь воспринимать все счастье, которое доступно в мире.

А оно огромно; никто не может его исчерпать.

Оно океаническое... оно продолжается, продолжается и продолжается.

У него нет ни начала, ни конца.

И то же самое с несчастьем; оно тоже бесконечно".

Он сказал, что если ты однажды узнал, как повернуть свое лицо к счастью, это становится все глубже и глубже, до тех пор, когда приходит момент, когда ты забываешь, что несчастье существует.

У меня был сон, как будто я падаю, и, когда я мчалась вниз, вниз, руки протянулись и поймали меня, и это был Ошо.

У меня была своя собственная идея, что может быть, с медитацией происходит что-то похожее на медовый месяц, потому что когда я впервые встретила Ошо, случилось много странных переживаний.

Я думаю, это потому, что я ничего не ожидала, так что у меня была определенная невинность относительно эзотерики.

И сидя на дискурсе однажды утром, не впереди, но достаточно близко, чтобы у меня произошел с Ошо контакт глазами, я почувствовала волну энергии, как будто атомный гриб двигался вверх внутри меня и взорвался в области груди.

В течение нескольких следующих лет мой "сердечный центр" был областью, где происходило больше всего событий.

Когда я впервые услышала, как Ошо говорит об осознавании, я не поняла.

Во время моих нескольких первых попыток осознавания, я обнаружила, что когда бы я ни пыталась осознавать, мое дыхание прекращалось.

Я не могла дышать и одновременно осознавать.

Я должно быть слишком сильно пыталась и была слишком напряжена.

Я начала понимать, что Ошо говорил об обусловленности и о том, что ум - это компьютер, запрограммированный родителями, учителями, телевидением и, в моем случае, поп-песнями.

Я никогда не думала об этом раньше, но было многое, что я начала замечать относительно себя: мои реакции на ситуации, мои суждения.

Когда я останавливалась, чтобы проверить, я вспоминала, что так меня учил мой учитель... моя бабушка думала так... это то, во что верил мой отец.

"Где же я во всем этом?"- спрашивала я себя.

Медитация случалась для меня естественно, просто, когда я сидела на дискурсе и слушала звук голоса Ошо и паузы между словами.

Я сидела и слушала ритм и таким образом скорее медитация приходила ко мне, чем я старалась сделать что-то для этого.

Дискурсы стали так важны для меня, что я просыпалась несколько раз в течение ночи и вскакивала с постели, готовая бежать.

После того, как мои эмоциональные всплески плача в кустах поуспокоились, дискурсы стали важным и питательным началом моего дня.

Я начала замечать насколько Ошо отличается от всех, кого я видела, и иногда я просто, не отрывая взгляд, весь дискурс смотрела на его руки.

Каждое движение было поэтическим и изящным, и все же у него была жизненность и сила, которую излучает огромная мощь.

Его манера говорить соблазняла, но соблазняла нас медитировать, идти по духовной тропе.

Его руки были протянуты к нам, он манил, как будто мы были детьми, делающими первые шаги, он успокаивал нас и продолжал звать нас вперед.

Он смеялся вместе с нами, говорил, что не надо быть серьезными, что серьезность- это болезнь, а жизнь полна игры.

Когда он смотрел на нас, мы сразу же чувствовали, что он принимает нас, доверяет нам и любит нас так, как мы не чувствовали никогда раньше.

Я употребляю слово "нас", потому что он был одинаков со всеми.

Он любил каждого одинаково, как будто он сама любовь.

Его сострадание было чем-то таким, чего я не испытывала никогда раньше.

Я никогда не встречала никого, кто говорил бы правду о ситуации, рискуя своей собственной популярностью, чтобы помочь другим.

Я послала письмо Ошо, в котором описала мой сон.

Я считала, что это красивый, цветной сон и хотела, чтобы Ошо увидел его.

Я получила ответ: "Сны - это сны, без всякого значения".

Я была в ярости.

В конце концов, разве не из-за важного сна я вообще приехала сюда?

Я вела дневник снов много лет и считала, что значение снов очень важно.

Я написала вопрос для дискурса, спрашивая: "Почему ты сказал, что сны не имеют

значения?" Часть ответа я привожу здесь:

"Я не только говорю, что сны - это сны; я говорю, что все, что ты видишь, когда считаешь, что ты бодрствуешь, это тоже сон.

Сны, которые ты видишь с закрытыми глазами, когда спишь, и сны, которые ты видишь с открытыми глазами в так называемом бодрствующем состоянии, - и те и другие сны, и те и другие не имеют значения...

"Мулла Насреддин гулял по городу однажды вечером и неожиданно наткнулся на кучу коровьего дерьма на дороге.

Он немного нагнулся и внимательно посмотрел на нее.

"Выглядит похоже", - сказал он самому себе.

Он нагнулся пониже и понюхал: "Пахнет похоже".

Он осторожно сунул свой палец и попробовал на вкус:

"И на вкус похоже.

Я рад, что я не наступил в него! "

"Остерегайтесь анализа", - говорил Ошо.

Я была действительно обижена, как он осмелился сказать, что моя жизнь бессмысленна; тогда, конечно, какое значение могут иметь сны?

Почему он не может сказать что-нибудь хорошее, я же не прошу его вызывать эти сны! Но хотя я чувствовала, что я немного опалена огнем, у меня было достаточно понимания, чтобы увидеть, что я еще не сонастроена с бытием, так, как он об этом говорил.

Я не чувствовала себя такой реализовавшейся и такой блаженной как он, так что может быть, я дурачу себя, говоря, что моя жизнь имеет значение.

Мне достаточно было взглянуть на него, и я видела, что есть другая реальность, гораздо более глубокое измерение, что-то, что я могла видеть в нем, но не знала в себе.

Я видела это в его глазах и в том, как он двигался.

Он выбросил фальшивые понятия, которые у меня были о себе, и оставил место для исследования настоящего.

Прошло шесть месяцев, и Прабудде надо было возвращаться в Англию, чтобы закончить бизнес, который он вел вместе со своим братом.

Он предложил взять меня с собой и, поскольку моя сестра выходила замуж, и я знала, что я вернусь в течение месяца, я согласилась.

У меня была еще одна причина для того, чтобы поехать, и, хотя она была смутной в моем мозгу, она была глубокой.

Я чувствовала себя в такой безопасности в этой своей новой жизни, что мне хотелось как-то проверить ее.

Мои чувства по поводу отъезда были неясны мне самой, и когда я увидела Ошо на даршане, чтобы сказать ему до свидания, и он спросил, почему я уезжаю, я заплакала и просто сказала: "Я чувствую себя в такой безопасности здесь".

Он улыбнулся и сказал: "Да, любовь очень безопасна".

Я чувствовала в себе больше любви и открытости к своей семье, чем когда бы то ни было.

Моя сестра была на десять лет младше меня, так что когда я покинула дом в шестнадцать лет, она была такая маленькая, что мы никогда по-настоящему не встречались.

Я была всегда старшей сестрой, которая возвращалась с каникул и уезжала снова, почти как незнакомка.

В этот раз, на ее вечере по поводу предстоящего замужества, мы танцевали вместе весь вечер, и я чувствовала впервые, что мы действительно встретились.

Когда я представляла Прабудду своим родителям, моему отцу послышалось "несчастный" и так его и называли.

Мои родители счастливо успокоились, что моя новая жизнь хороша для меня, и снова мы сказали до свидания.

Мы вернулись в Индию и приземлились в Гоа.

Гоа для Пуны, как Брайтон для Лондона - ближайший морской курорт.

За домом, где мы жили, был высокий, крутой утес и однажды мы забрались на него, чтобы исследовать пляж на другой стороне.

Зеленые поля и пышные джунгли окружали нас, мы достигли пляжа и через несколько часов отправились назад.

Когда мы достигли вершины холма, я увидела, как будто у меня в мозгу крутилось кино, что кто-то стреляет в нас, и мы лежим в траве, чтобы избежать пуль.

Я сказала Прабудде: "Кто-нибудь может легко подстрелить нас здесь".

Солнце было низко на небе и начинало становиться оранжевым, когда мы достигли вершины и начали спускаться вниз к нашему дому.

На этой стороне было очень дико, камни шатались, склон был очень крутым, и тропинка много раз пропадала из глаз.

Я услышала звук позади нас, повернулась, и метров в десяти от нас увидела индийца с ружьем.

Когда я остановилась и посмотрела на него, он приложил ружье к плечу, опустился на колено и прицелился в нас.

Я была в шоке и реагировала очень медленно, если принять во внимание ситуацию.

Я тронула Прабудду за плечо.

Он был передо мной и взбирался на склон.

Когда он повернулся, я сказала: "Посмотри, кто-то хочет застрелить нас!"

"А, мать!!.." - крикнул Прабудда, схватил мое запястье и потянул меня вниз с холма.

Я клянусь, что наши ноги не касались земли, когда мы бежали вниз с холма.

Мы достигли подножья, и наши соседи в Гоа подбежали к нам и привели в свой дом.

Они посадили нас в темном углу и на нас брызгали "святой водой", во время исполнения чего-то вроде ритуального танца.

В Гоа живут католики, но они прибавили свое собственное ву-ду к этому.

Мы рассказали, что случилось, и нам сказали, что всего несколько месяцев назад два западных человека были убиты на этом холме.

Я была очарована.

Откуда пришли мои мысли об убийстве?

Мысли, должно быть, энергетические волны, которые путешествуют, как радиоволны, и все, что вам нужно, это настроиться на нужную станцию.

Радиоволны постоянно находятся в воздухе, но вам нужно радио, чтобы поймать их.

Может быть, мысли тоже в воздухе, точно также.

Это объясняет для меня, как у любящих или людей тесно связанных, часто появляются одни и те же мысли в одно и то же время, и когда вы останавливаетесь в новом доме, "вибрации" могут быть странными - волны мыслей оставленных последними обитателями.

Я недавно провела эксперимент с другом, когда он сидел в одной комнате, а я в другой и я посылала ему мысли.

Мы решили заранее, что мысли могут быть любые: цвет, звук, слово, рисунок - и он напишет то, что он получит.

Он принял шесть из десяти моих мыслей!

Прабудда и я вернулись в Пуну, и я погрузилась в одну из книг Ошо - "Мистический опыт".

Он говорил с учениками в Бомбее пять лет назад совсем по-другому, чем сейчас.

Тогда он говорил об эзотерических вещах, он рассказывал о призраках, чакрах, семи телах человека, но теперь он был очень земным и не отвечал на вопросы о магии и о сверхъестественном.

С тех пор как Ошо начал давать дискурсы тридцать лет назад, он очень менялся в зависимости от аудитории.

Он позже говорил, что он раскидывает свои сети в зависимости от той рыбы, которую хочет поймать.

Когда Ошо говорил против тех же самых религиозных людей, о которых он раньше говорил за, многие последователи покидали его.

Но некоторые оставались.

И эти некоторые, были теми людьми, которые действительно услышали весть, которой он должен был поделиться.

Проходили недели, и однажды я подумала, что вся эта любовь и свет немножко слишком, немного скучно и может быть мне надо съездить в Бали и поискать немного черной магии.

Как дитя Корнуола, я была очень заинтригована идеей дьявола.

Я пыталась провоцировать Иисуса поздно ночью, в церкви, когда там никого не было, но достигла немногого.

Просто какой-то свет появился в церкви, когда однажды я воззвала: "Иисус, яви себя!" Но призывать дьявола, это было гораздо более интересно.

Друзья будут сходить с ума, когда будет двигаться мебель и лопаться стекла.

Темная сторона жизни, похоже, имеет больше вещества, она кажется более реальной.

Я написала вопрос Ошо на дискурсе: "Ты говоришь, что если принести свет в темноту, темнота исчезнет.

Ты свет.

Тогда где же темнота?

И почему меня так сильно тянет к темноте тоже?"

Первого предложения, которым он начал свой ответ, было достаточно для меня.

Он сказал:

"Когда я говорю, принесите свет и тьма исчезнет, вот, что я в точности имею в виду: принесите свет, и тьма станет светящейся".

Светящаяся тьма!! Искать светящуюся темноту! Я вся загорелась.

Никогда у меня не было жажды искать что-нибудь меньшее.

Светящаяся тьма воплощала для меня поэтическое величие пиков жизни, которых я жаждала.

Пиков, которые появлялись на мгновение и исчезали, оставляя во мне незабываемую сладость.

Хотя я стала санньясинкой девять месяцев назад, в Лондоне, я почувствовала, что приняла санньясу, когда я первый раз коснулась ног Ошо.

Одна из нескольких вещей, которые меня поражали больше всего около Ошо, было то, что когда встреча кончалась и он покидал зал, индийцы поднимались на подиум, кланялись и прикасались головой к тому месту, где были ноги Ошо.

Как западный человек, я никогда не видела такого знака преданности, и мне это казалось достаточно шокирующим.

Когда пришел мой день, это было празднование Гуру Пурнима (день полной луны в июле, когда в Индии празднуют и поклоняются всем религиозным учителям и мастерам).

Ошо сидел в кресле, а вокруг него были музыканты, люди, в самых разных стадиях релаксации, которые смеялись, пели, качались и, кроме того, была очередь людей, которые хотели коснуться ног Мастера.

Аудитория была наполнена до предела, и каждого освещали лучи восходящего солнца, атмосфера была праздничной и очень переполняющей.

Я встала в очередь, которая растянулась через весь разросшийся сад и до ворот.

Я видела, когда смотрела на людей впереди меня, что все, что мне нужно сделать, это прикоснуться к его ногам и отойти.

По мере того как я медленно продвигалась через сад в аудиторию, я больше не думала об этом, потому что празднование было таким заразительным.

Неожиданно я оказалась перед ним.

Я помню, как я кланялась, но был пустой момент, когда я ничего не знала.

Следующее, что я помню, это я уже поднялась, и я бегу.

Я бежала и бежала, и слезы струились по всему лицу.

Подруга попыталась остановить меня и помочь, думая, что что-то не в порядке, но я оттолкнула ее - я должна была убежать.

Я могла бежать до самого края света.

В это же время я сделала несколько терапевтических групп.

Я увидела, что они очень полезны, как первый шаг к осознаванию.

Начинать осознавать эмоции, как что-то отделенное от себя, это было неоценимым.

Я могла впервые свободно принимать и выражать отрицательные эмоции.

Чувствовать гнев, пульсирующий через все твое тело и просто быть с ним (никому не нанося удары), действительно это было великолепным переживанием.

Энергия группы людей, сидящих несколько дней в комнате, с целью "совершить открытие себя", была очень интенсивной.

Я помню галлюцинации, и как стены комнаты двигались, меняя форму и размер.

Это должно быть связано с потоком адреналина, потому что, конечно, иногда присутствовал страх, страх, когда ты показываешь себя.

И потом блаженство, когда обнаружишь, что все страхи - это просто проекции ума.

Я еще раз оказалась "одержима" любимым сгибанием тела дугой, как у горбатого, это произошло на группе, когда я ужаснула других участников группы, и даже временный групплидер не сделал никаких комментариев.

И потом еще раз, когда я, возвращаясь домой после особенно прекрасного даршана, увидела двух дерущихся индийцев.

Я чувствовала себя очень уязвимой, и насилие поразило меня так сильно, что когда я уходила по дороге, я чувствовала, что сгибание овладевает мной, и мне не хотелось препятствовать этому.

У меня было достаточно здравого смысла, чтобы сказать себе: "Иди в тени деревьев и никто тебя не увидит".

Я не была испугана таким сильным искривлением своего тела, потому что мое физическое тело было ничто, по сравнению с огромным чувством любви, которое пришло вместе с этим.

Я ни о чем не думала, кроме одной мысли, которая проплывала внутри: "Я расскажу это групплидеру завтра".

Идти было пятнадцать минут, и я наблюдала себя, когда я прихрамывала в тени старых баньяновых деревьев, глаза вращались, язык свисал изо рта.

Недалеко от дома я начала выпрямляться и "он" постепенно стал исчезать.

Это было последний раз, когда мы встретились.

Я, однако, никому не говорила об этом; я знала, что для них это прозвучит странно.

И я никогда не спрашивала Ошо об этом, потому что это не чувствовалось проблемой.

Я слышала, как Ошо говорил, что сознательный ум - это только вершина айсберга, а бессознательное полно подавленного страха желаний.

В "нормальном" обществе, без защищающего и понимающего окружения ашрама Ошо, мне бы никогда не позволили пережить такой опыт.

Это продолжало бы оставаться подавленным, и вместо чувства очищения, которое было естественным выражением чего-то неизвестного, возникли бы опасения и беспокойство. Почему так много людей сходит с ума в западном мире, особенно чувствительные и талантливые люди - художники, музыканты, писатели?

На Востоке этого никогда не случалось, и это имеет какое-то отношение к медитации.

В серии бесед, озаглавленной Возлюбленный, Ошо говорит:

"Сумасшествие может идти двумя путями: или вы падаете ниже нормального, или вы идете вверх выше нормального.

Если вы падаете ниже нормального, вы больны, вы нуждаетесь в психиатрической помощи, чтобы вернуться назад к нормальности.

Если вы выходите за пределы нормального, вы не больны.

В первый раз вы становитесь действительно здоровым, потому что впервые вы наполнены целым.

И тогда не бойтесь.

Если ваше сумасшествие внесло больше здравого смысла в вашу жизнь, тогда не бойтесь.

И помните, сумасшествие, которое ниже нормального, всегда вынужденное; в этом признак - оно вынужденное.

Вы не можете сделать это, оно случается; вы втянуты в это.

А сумасшествие выше нормального - добровольное, вы можете сделать его и потому что вы можете сделать его, вы остаетесь его хозяином.

Вы можете прекратить его в любой момент.

Если вы хотите идти дальше, вы можете идти, но у вас всегда сохраняется контроль.

Это полностью отличается от обычного сумасшествия: вы идете сами по себе.

И помните, когда вы идете сами по себе, вы никогда не будете неврастеником, потому что вы освободились от всех возможностей сойти с ума.

Вы не будете продолжать аккумулировать их.

Обычно мы продолжаем подавлять".

После каждой группы был групповой даршан, на котором каждый член группы говорил с Ошо, и он помогал, если были какие-то проблемы.

Я была на даршане и гордо сказала ему, что я коснулась моего гнева.

Я действительно думала, что я полностью испытала гнев.

Я чувствовала его всем своим телом, просто чистая энергия, почти оргазмическая.

Ошо посмотрел на меня и сказал: "Ты увидела только ветки, теперь ты должна найти корни".

Я была в бешенстве!

Я упомянула ему, что я собираюсь на группу "энкаунтер" (встреча) второй раз.

Ошо сказал с вздохом, что да, некоторые люди в первый раз не достигают цели.

Это оказалось правдой, потому что теперь я уже приобрела сноровку.

Я могла вызывать, обнаруживать и потом выражать, какие бы эмоции не приходили.

Я закончила этот процесс с группой, в которой мы задавали себе вопрос: "Кто я?" - последовательно в течение трех дней.

Это была действительно группа для меня.

Случилось так, что мой ум превратился в далекий голос, и он (ум) не работал, в то время как мое "Я", было здесь, присутствовало, и было полностью реализовано каждое мгновение.

Я слышала, как Ошо говорил о не-уме в своих дискурсах, но его слова не подготовили меня к этому.

Слышать слово "реализованный" это одно, а переживать это на опыте совсем другое.

Переживание длилось около шесть часов, и я лопалась со смеху, но никто не замечает, что происходит со мной.

Мы пошли на обед и я ела, когда в ресторан вошел Прабудда.

Неожиданно во мне родилось "нет".

Я не хотела видеть его и спряталась под стол.

Или еда, или друг прервали течение, и в это время переживание стало исчезать.

Однако окончательно переживание исчезло только через несколько дней, и по-прежнему оно пляшет передо мной, как космическая морковка.

У меня был даршан, на котором я сказала Ошо, что я беспокоюсь, что поскольку я не делаю ничего полезного, меня отошлют назад.

Я сказала ему, что беспокоюсь, что у меня недостаточно доверия.

Он объяснил мне, что у него такое изобилие любви, что он просто отдает и никому не нужно заслуживать это.

Он сказал, что одного моего бытия достаточно, мне нет необходимости что-нибудь делать, чтобы иметь ценность, он любит меня и принимает меня со всеми моими ограничениями.

"Чтобы обладать моей любовью, вам совсем не надо заслуживать ее; вашего бытия достаточно.

Не предполагается, что вы что-то делаете, вам не нужно становиться стоящим ее; это все чепуха.

Из-за подобных вещей людей эксплуатировали, лишали доверия и разрушали".

"Вы уже то, чем вы можете быть; большее не нужно.

Так что вам нужно просто расслабиться и принять меня.

Не думайте в терминах `заслужить`, иначе вы останетесь в напряжении.

Это то, что является вашей проблемой, вашим беспокойством, постоянно - вас слишком мало, вы не делаете это, вы не делаете то, у вас недостаточно доверия.

Вы создаете тысячу и одну причину для беспокойства".

"Я принимаю все ваши ограничения, и я люблю вас со всеми вашими ограничениями.

Я не хочу создавать никакого чувства вины ни в ком.

Иначе все это трюки.

Вы не доверяете мне, и вы чувствуете вину; тогда я начинаю доминировать.

Вы не стоите любви, вы не делаете того, вы не делаете этого - и я прерву снабжение вас моей любовью.

Тогда любовь превращается в сделку.

Нет, я люблю вас, потому что я есть любовь".

Я поняла, что это было одним из фундаментальных камней моей обусловленности, потому что это "я не стою", продолжало обнаруживаться многие годы.

Так что много раз Ошо говорил мне просто быть, что я достаточна сама в себе.

А потом он засмеялся и сказал мне просто расслабиться и наслаждаться, и если я не доверяю, все хорошо.

Ему нужны несколько санньясинов, которые не доверяют ему, - это вносит разнообразие!

У него всегда был способ растворять проблемы, как у волшебника, и я оставалась стоящей в здесь и сейчас, где не было проблем, и задавала себе вопрос, что будет следующим для моего ума.

Я подозреваю, что иногда я создавала проблемы просто, чтобы прийти на даршан.

Приехал Лоуренс.

Я не видела его почти два года, и было впечатление, как будто перерыва совсем не было.

Мы были связаны, как будто только вчера он посадил меня на самолет в Индию.

Я думаю, что он приехал, чтобы проверить ситуацию и подтвердить, что у меня все хорошо и я не жертва религиозного культа, так как он, должно быть, читал к тому времени все негативные статьи об Ошо.

Журналисты, которые были в Пуне или даже те, которые не были, писали о насилии во время групповой терапии и о сексуальных оргиях, чего я за все эти годы так, к сожалению, никогда и не испытала!

Лоуренс прожил несколько дней и пришел на даршан, чтобы увидеть Ошо.

Не зная правил, Лоуренс остался позади, когда мы все заполнили аудиторию.

Те, которые пришли первыми, занимали места в передних рядах, и вы понимаете, как мы не старались сдерживать себя и идти медитативно, ноги двигались все быстрее и быстрее, и, когда мы поворачивали в последний раз, мы бежали, сбрасывая нашу обувь во всех направлениях, и потом скользили несколько последних ярдов по мраморному полу.

Ошо входил после того, как мы садились.

Из-за моего неизящного входа Лоуренс и я оказались разделенными.

Он был сзади, а я была впереди.

Произнесли его имя, он должен был подойти и разговаривать с Ошо.

Никто не знал, что мы вместе, и все же, когда назвали его имя, Ошо повернулся на своем кресле и пристально посмотрел на меня, как будто с моего места вспышка на фотоаппарате вспыхнула и жужжала.

Странно, я никогда не понимала, как это я излучаю такое сильное сообщение, не зная об этом.

Ошо подарил Лоуренсу подарок и сказал, чтобы он возвращался и сделал фильм об ашраме.

Прошел год, и я вычеркивала очередной месяц, как новое маленькое чудо, что я все еще здесь.

После того, как я провела большую часть года, сидя у реки и стараясь научиться играть на бамбуковой флейте, я решила, что работа в ашраме сделает меня более чувствительной, более доступной для "работы", которую он должен делать со мной.

Я много раз приходила в офис по поводу работы, но мне говорили, что работников достаточно и, если я не могу делать что-то в офисе (например, "сегодня из Англии прибывает бухгалтер" - это была Савита, с которой я поменялась одеждой несколько лет назад), для меня нет места.

Я не собиралась никому говорить, что я работала секретарем в течение десяти лет, работала у священников, психиатров, в газетах, в госпиталях, у хирурга-ветеринара и в казино.

Жизнь в офисе не привлекала меня, и я работала в саду, проводя большую часть дня, поливая растения из шланга и делая радугу.

Работа в саду рассматривалась как роскошь, а не как работа.

В конце концов, я попала на правильную работу - я печатала книжные обложки.

Я восприняла эту работу тоже на некоторое время серьезно, думая, что я могу стать начальником этого подразделения; но однажды, когда я путешествовала через город, чтобы отдать пленку на проявку, я увидела мертвого человека, лежащего на земле, и сказала себе:

"Что это! Я не приехала к Мастеру, чтобы стать лучшим печатником в мире".

В первый день, когда я начала работать в ашраме, Шила, которая тогда была одной из секретарш Лакшми, и которая тоже только начала работать, подошла ко мне и спросила, не могла бы я каждый день приходить в офис и информировать ее, сколько часов работали те, с кем я работала и сколько биди (индийские сигареты) перекуров у них было.

Я сказала, что я видимо не смогу это делать, так как они мои друзья.

Она ответила, что я должна, потому что это для их духовного роста.

"Как они могут расти, если они ленивы, и как они могут осознать свою ленивость, если им на нее никто не указывает?" - спорила она.

Тогда я могла только согласиться, но я никогда не приходила в офис, и когда она пришла ко мне и спросила, как работают мои товарищи, я сказала вопиющую ложь и наслаждалась этим.

"Биди перекуры?

Нет, никогда.

Да, каждый день они приходят вовремя и усердно работают весь день".

Если взглянуть на это время, то странно, что Шила с самого начала стала вербовать себе доверенных шпионов.

Это показывает, что у нее были огромные амбиции и жажда власти, которая позже проявится в полной мере.

К этому времени я жила одна.

Еще раз я покончила с мужчинами, так как только что я любила сразу двоих и это довело меня до ручки.

Пик наступил в тот день, когда один разрывал мою одежду, а когда я вернулась домой, Прабудда выбрасывал мебель из окна на улицу.

Я решила жить одна и переехала в дом у реки.

Ночью я просто сидела и слушала звуки цикад и лягушек, тиканье часов и далекий лай собаки.

Я любила темноту.

Однако случалось так, что когда я была с некоторыми людьми, они подавляли меня и фактически овладевали мной.

Я ходила как этот человек, мое лицо принимало такое же выражение и я чувствовала, что у меня не хватает воли, чтобы остановить это.

Это продолжалось месяца два, и я пыталась решить это сама.

Я думала, что такие люди, видимо, имеют более сильную энергию, чем я, или что-то в этом роде.

В конце концов, для меня это стало уже слишком, и я написала об этом Ошо, и он пригласил меня прийти на даршан.

На даршанах Ошо многое происходило, он мог, как будто зажечь факел в третьем глазе или в сердечной чакре, и он пристально смотрел на что-то невидимое для всех остальных.

На даршане было очевидно, из его огромного понимания и озарений, что он может заглянуть прямо внутрь человека, с которым он разговаривает.

Он говорил, что он сразу может увидеть является ли человек новым искателем или он уже был со многими мастерами в своих прошлых жизнях.

В ту ночь он позвал меня вперед и сказал, что я должна буду держать его ногу.

Я села, положила его ногу на мои колени и заплакала.

Он сказал, что это не имеет ничего общего с энергией других людей; дело не в том, что у кого-то больше силы и он подавляет меня.

Это происходит, потому что я открыта ему, а когда сердце человека впервые начинает открываться, тогда может войти все что угодно.

Будучи открыта ему, я была открыта для каждого, и именно поэтому большинство людей решают, что безопаснее оставаться с закрытым сердцем.

Он сказал, что мое сердце открывается медленно, медленно и это прекрасно, но тогда бродячий пес тоже может иногда войти.

Так что выгони пса!

"Это происходит здесь со многими людьми.

Если они начали открываться, их может затопить что угодно.

Ты открыта: кто-то проходит мимо, и немедленно его вибрации овладевают тобой.

Но причина в том, что ты становишься открытой мне, я все больше и больше овладеваю тобой.

Так что двери открыты, и иногда тебе может не нравится чья-то энергия; она входит в тебя, и тебе трудно с ней.

Просто возьми медальон малы в руки и вспомни мою ногу.

Ты сможешь даже коснуться ее, ты почти будешь чувствовать ее.

И немедленно чувство неудобства исчезнет".

"Вот почему я заинтересован создать коммуну как можно скорее: чтобы вам совсем не надо было выходить наружу.

Медленно, медленно мои люди начнут поднимать свое сознание выше и выше, так что никто, даже если он затоплен кем-то, не будет чувствовать себя плохо.

Это будет радостью.

Вы поблагодарите его за то, что он дал вам что-то прекрасное, проходя мимо.

Вот что значит коммуна: люди живут там совершенно другой жизнью, вибрируют совершенно на другом плане.

Так что каждый помогает другим, и каждый становится огромной приливной волной для другого.

Они могут скакать на энергии друг друга, и двигаться так далеко, как им хочется.

И никому не надо выходить наружу".

(«Отпустить себя»).

Всего несколько дней, сказал он, и в течение трех недель это все закончится.

Несколько дней спустя, Вивек, которая заботилась об Ошо, подошла ко мне и спросила, не хотела бы я сменить свою работу.

Ей нужен кто-то для стирки для Ошо, так как его доби (человек, который стирает), который делал эту работу в течение семи лет, уезжает в отпуск.

В течение трех недель я переехала в дом Ошо и начала мою новую работу.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ЛЮБОВЬ ПРИХОДИТ БЕЗ ЛИЦА

ДОМ ЛАО-ЦЗЫ (дом Ошо) раньше принадлежал махарадже.

Он был выбран, потому что он находился под ветвями гигантского миндального дерева, которое меняло свои цвета как хамелеон, от красного, оранжевого, желтого, к зеленому.

Его листья менялись каждые несколько недель, и все же я никогда не видела его с голыми ветками; как только один лист падал, новый, сверкающий, зеленый, уже ждал, чтобы занять его место.

Под листвой дерева был маленький водопад и сад из кусков скал, созданный сумасшедшим итальянцем, которого с тех пор никто не видел.

На протяжении многих лет, магическое прикосновение Ошо превратило сад в джунгли, с бамбуковыми рогдами, садами с лебедями, белым мраморным водопадом, который ночью подсвечивался голубым светом, и когда вода струилась через маленькие прудики, эти прудики сияли золотистым, желтым светом.

Огромные скалы, из заброшенной шахты в Раджастане, возносящиеся вверх и сверкающие на солнце, контрастировали с черными гранитными стенами библиотечного крыла.

Там был японский мостик и водяной поток; сад из роз, которые были всегда в цвету и подсвечивались ночью, так что розы стояли и заглядывали в столовую Ошо, образуя сюрреалистическую картину клоунов в сверкающих цветах.

Там есть, протянувшееся через джунгли, научно-фантастическое чудо, путь для прогулок с кондиционером и сделанный из стекла.

Он был сконструирован, чтобы Ошо мог гулять по саду, не испытывая неудобств от жары и влажности индийского климата.

Путь что-то добавлял к тайне этого странного сада, где были белые и голубые павлины, ухаживающие друг за другом в своих экстравагантных танцах; лебеди, золотые фазаны, какаду и райские птицы, все привезенные Ошо со всех концов света, санньясинами в качестве ручного багажа.

Представьте, прибытие на таможню в Бомбее, в качестве туриста: "О, да, я всегда путешествую со своими ручными лебедями!"

Изобилие индийских птиц, которые прилетают и рассматривают свое отражение в окне столовой Ошо, не подозревая, что с другой стороны за ними наблюдает Будда.

Столовая Ошо маленькая и простая, он сидит лицом к стене из стекла, через которую он может видеть сад.

Первой утром поет кукушка, затем, через полчаса просыпается остальной оркестр и вносит свой вклад.

Лучше всего - это записанный на пленку крик петуха, который доносится из громкоговорителей у ворот, и это кукареку встряхивает каждого каждый час на час!

"Чтобы напомнить каждому, что он все еще спит", - говорил Ошо.

У Ошо была огромная любовь и уважение к каждому живому существу.

Я слышала, как он говорил по поводу деревьев, которые надо было срубить, чтобы построить дом: "Деревья живые, а здание - это мертвая вещь.

Первый приоритет - это деревья, вы должны строить вокруг них".

Внутри его дом - это большей частью библиотека.

Мраморные коридоры заполнены стоящими в ряд застекленными книжными полками.

Я помню, что в тот день, когда я переезжала, я задела их своим чемоданом, и благодаря какому-то чуду ничего не разбилось.

До сих пор и сейчас, когда я прохожу мимо этого места по коридору, я вспоминаю день, когда я въехала.

Когда я начала заниматься стиркой для Ошо, я была в шоке.

Я ждала, что это чувство пройдет, но этого никогда не случилось.

Я чувствовала такую сильную энергию в комнате, где я стирала, что я говорила себе: "Что бы ты ни делала, не закрывай глаза".

Я думала, что если я закрою глаза, я просто улечу!

Все стиралось руками и вешалось на веревке, на крыше.

Я обычно разбрызгивала воду везде вокруг, как ребенок на морском берегу, и

Заканчивала, промокшая насквозь - с ног до головы.

Много раз я падала прямо на мокрый мрамор, и, как пьяный, не ушибалась и снова поднималась.

Работа настолько сильно поглощала меня, что я временами чувствовала, как будто

Ошо был в комнате.

Однажды это неожиданно поглотило меня, когда я гладила одежду, и я упала на колени, лбом прижалась к столу, и он был там, я клянусь!

Времена изменились, и, начиная с Америки, я стирала стиральной машиной.

Даже мои руки редко были мокрыми, так как я надевала резиновые перчатки, когда стирала руками.

Количество стирки всегда чудесно изменялось, в зависимости от количества рабочих часов.

Я никогда не понимала, как стирка всего для одного человека может быть для кого-то работой на полный день.

Но это было так.

Моя мать, когда она услышала, что я осталась в Индии и получила потрясающую работу стирать для Ошо, написала, что она не может понять, почему я "проделала весь этот путь, чтобы стирать кому-то.

Твой отец сказал - приезжай домой, и ты можешь стирать для него".

Я не только "проделала весь путь в Индию, чтобы заниматься стиркой", но я путешествовала по всему свету, чтобы стирать.

Мои чистейшие, супергигиенические условия в Индии изменялись на подвал в Нью-Джерси, трейлер в орегонской пустыне, каменный коттедж в Северной Индии, где мы должны были растапливать снег в ведрах, подвал отеля в Катманду, где я работала примерно с пятьюдесятью непальскими мужчинами, ванную комнату на Крите, кухню в Уругвае, снова спальню в лесах Португалии, и, в конце концов, назад, к тому месту, откуда я стартовала, к Пуне.

Моя комната для стирки была как утроба для меня.

Эта комната находилась напротив комнаты Ошо и поэтому эта была часть дома, куда никто не заходил.

Я была полностью одна; иногда единственный человек, которого я видела за весь день, была Вивек.

Люди иногда спрашивают меня, не скучала ли я, делая одну и ту же работу много лет.

Но скука было нечто, чего я никогда не испытывала.

Поскольку моя жизнь была такая простая, мне было не о чем особенно думать.

Мысли были, но они были как сухие кости, без мяса.

С тех пор как я была вместе с Ошо, моя жизнь изменилась так, как я никогда не могла вообразить.

Я была так счастлива и реализована, что стирать для Ошо было моим способом выразить благодарность.

И интересная вещь, чем с большей любовью и тщательностью я стирала его одежду, тем более реализованной я себя чувствовала, так что это был как круг энергии, который возвращался ко мне.

Он никогда не жаловался и не отсылал что-то назад, даже, несмотря на то, что во время моего первого месяца муссона я посылала ему полотенца с запахом.

Вам нужно быть в Индии во время муссона, чтобы узнать, что происходит с мокрой одеждой: запах, который она приобретает, невозможно почувствовать, пока полотенце не используется, и поэтому я не знала этого.

Когда Вивек сказала мне, что полотенца пахнут, я была удивлена, но, когда она сказала мне, что полотенца с запахом уже целую неделю, я была действительно в шоке.

"Почему же Ошо сразу мне не сказал?" - спросила я.

Он ждал несколько дней, думая, что, возможно, я сама пойму, и это изменится без его жалоб.

Были моменты, когда я останавливалась и просто сидела тихо, чувствуя себя переполненной чувством любви.

Не думая ни о ком, даже неспособная представить чье-то лицо пред глазами, это было странное чувство.

Раньше, я чувствовала себя переполненной любовью, только когда недалеко был тот, кто вызывал эту любовь.

И даже тогда это не было так сильно.

Я чувствовала себя так, как будто я очень сильно напилась, хотя это было тонкое и неуловимое опьянение.

Я написала стихи об этом:

"Память не может позвать твое лицо,

Так что любовь приходит без лица.

Незнакома та часть меня, что любит тебя.

У нее нет имени,

Она приходит и уходит,

И когда она ушла,

Я вытираю свое залитое слезами лицо,

Чтобы это осталось тайной".

Ошо ответил:

"Любовь - это тайна, величайшая тайна.

Ее можно прожить, ее нельзя узнать; ее можно попробовать, пережить, но ее нельзя понять.

Это что-то за пределами понимания, что-то, что превосходит все понимания.

Следовательно, ум не может отметить ее.

Она никогда не становится памятью - память, это не что иное, как заметки ума; память - это следы, отпечатки оставленные в уме.

У любви нет тела, она бестелесна.

Она не оставляет следов".

Он объяснял, что когда любовь ощущается как молитва, не загрязненная никакой формой, она ощущается сверхсознанием.

Вот почему, то, как я чувствовала любовь, было незнакомо.

На той стадии у меня не было никакого понимания моего сверхсознания.

Так что многое из того, о чем говорил Ошо в течение многих лет, было за пределами моего понимания в то время, но постепенно это вставало на свое место, по мере того, как рос опыт переживания себя.

"...Это три стадии ума: бессознательное, сознательное, сверхсознательное".

"...По мере того как любовь растет, вы начинаете понимать многие вещи в своем существе, которые оставались неизвестными вам.

Любовь затронет высшие сферы в вас и вы будете чувствовать себя странно.

Ваша любовь входит в мир молитвы.

Это имеет огромное значение, потому что за пределами молитвы, только Бог.

Молитва - это последняя ступенька лестницы любви, если вы ступили за ее пределы, это нирвана, это освобождение".

Слушать, как Ошо говорит о таких вещах как уровни сознания, просветление, было для меня как чистая магия.

Я чувствовала такое вдохновение, такую дрожь и волнение, что иногда мне хотелось закричать.

Я сказала ему однажды, что его дискурсы такие волнующие, что мне хочется закричать.

"Закричать?" - сказал он, выглядя озадаченным - "Когда я говорю?" Работать рядом с Ошо было величайшим благословением, шил ли человек одежду для него, направлял ли чистый воздух в систему кондиционеров, занимался ли водопроводом всю ночь, чтобы утром он мог принять ледяной душ, или делал тысячи мелких дел, которые любят делать санньясины.

Благословение приходило из осознанности человека и его любви.

Это трудно понять людям, которые живут и работают за деньги, чья работа не реализует их.

Их день поделен на две части: время, принадлежащее боссу или компании и "свободное" время.

В ашраме целый день было свободное время и то, как я проводила это время, зависело от того, что питало меня больше всего.

Я чувствовала себя полной сил и живой, когда я делала что-то для Ошо, потому что его осознанность воспламеняла мое осознание.

Все, что делается с осознанностью, с сознанием приносит больше удовольствия.

Меня всегда очень трогало, как люди работают вокруг Ошо, несмотря даже на то, что я понимала, почему они работают с такой радостью.

Если кто-то работает всю ночь, делая что-то для Ошо, само качество, в котором они работают, создает замечательное чувство.

Награда просто состоит в этом - вы чувствуете себя замечательно.

И если вы находитесь около кого-то, кто помогает вам чувствовать себя хорошо, что вы можете сделать, кроме как сказать спасибо любым, даже самым маленьким делом, которое вы делаете.

Любить Ошо так легко, потому что его любовь безусловна, он ничего не требует.

И я узнала на опыте, что я не могу сделать ничего "неправильного" в его глазах.

Я могу действовать бессознательно и делать ошибки, но потом я всегда страдаю оттого, что я была бессознательной; он знает это и его сострадание видимо даже больше.

Он только просит нас медитировать, и учиться на наших ошибках.

Я видела, что Ошо находится в постоянном состоянии блаженства.

Я никогда не видела, чтобы случилось что-то, что повлияло бы на его состояние или изменило бы его спокойное, расслабленное присутствие в центре.

У него нет желаний или амбиций, и ему не нужно ничего ни от кого.

Поэтому никогда не вставал вопрос эксплуатации.

Он никогда не говорил мне что делать и как.

Самое большее, он что-то предлагал, если я его спрашивала о какой-то проблеме.

И тогда это зависело от меня, принимаю я его предложение или нет.

Иногда я не принимала.

Иногда мне хотелось делать вещи так, как я хотела, но он никогда не критиковал это.

Он принимал, что это был путь, который я выбрала, чтобы научиться, тяжелый путь, потому что всегда оказывалось, что он прав.

Для меня становилось все более и более очевидно, что его единственная цель бытия здесь была, помочь нам вырасти в нашем осознании, и открыть нашу индивидуальность.

Как я говорила раньше, до того, как я начала медитировать, я думала, что я - это мой ум.

Мысли, которые постоянно мчались в моей голове, было все, что я знала.

Я теперь начала понимать, что даже мои эмоции не принадлежат мне, но мои эмоциональные реакции возникают из обусловленностей, которые составляют мою личность.

У мастера нет эго, нет личности.

Он реализовал свою "сущность" и в этой реализации личность исчезла.

Эго и личность дается нам обществом и людьми, которые производят на нас впечатление в детском возрасте.

Я вижу это иногда в себе, когда моя реакция на ситуацию "христианская", а я даже не воспитывалась как христианка! По крайней мере, я не ходила в церковь и у нас дома не было библии.

Меня забавляло каждое открытие своей христианской обусловленности, и я могу только предположить, что это содержится в самом воздухе, которым мы дышим.

Христианство везде, в том, как люди думают и ведут себя, и все же, что это за религия сейчас?

Все, что осталось, это мораль и несовременные идеи, которые кто-нибудь подобный мне подхватывает.

Каждому человеку легко увидеть, что люди из разных стран имеют разные модели поведения.

Когда я вижу, что мы все человеческие существа, сделанные из того же мяса и костей, становится очевидно, что обусловленности это не настоящая часть того, чем мы в действительности являемся.

Осознание всех моих обусловленностей, это великая работа, которую выполняет медитация, потому что в медитации я просто неизменное молчаливое присутствие.

Я практиковала в своей комнате латихан.

Латихан - это техника медитации, в которой медитирующий молча стоит и "открывается" существованию.

Энергия течет через человека и может принимать любые формы: танец, пение, плач, смех - может произойти все, но вы осознаете, что вы не делаете это.

Я очень наслаждалась этими переживаниями.

Это приводило меня в восторг, было чувство потери себя.

Я вставала на то же самое место каждый день (я полагаю, как человек, который ждет вечерней выпивки, потому что я ждала моего времени латихана и скучала, если я его не делала).

Это продолжалось неделями, до тех пор, пока я не начала чувствовать себя больной.

У меня не было какой-то особенной болезни, но у меня было мало энергии и я очень легко плакала.

Я беспокоилась, что может быть, я позволила этому состоянию "овладевать" собой слишком часто и это сделало меня больной.

Однажды я плакала и когда Вивек увидела меня, она спросила, что происходит.

Я сказала ей, что я думаю, что я вызвала болезнь, потому что я делаю латихан слишком часто.

Она рассказала Ошо, и его ответ был, что я должна прийти на даршан и принести мой латихан с собой.

Я пришла на даршан, и Ошо жестом показал мне, что я должна опуститься на колени около его кресла, и потом он сказал мне, чтобы я позволила латихану случиться.

Я закрыла свои глаза и чувство, которое посещало меня, пришло, но не так сильно.

Это было, как будто кто-то стоял позади меня, кто-то очень, очень высокий и потом его присутствие вошло в меня и прошло через меня, я чувствовала себя расширившейся, я чувствовала и видела себя распространившейся на всю аудиторию.

Несколько минут спустя, Ошо позвал меня назад и сказал, что все хорошо.

После этого даршана, мое желание приходить на это место, чтобы это чувство овладевало мной, постепенно исчезло, и я никогда больше о нем не вспоминала.

Комната была позже превращена в зубоврачебный кабинет для Ошо, и должно было пройти семь лет, когда при других обстоятельствах я обнаружила себя снова на этом месте, и это чувство опять овладело мной.

Вивек заботилась об Ошо к этому времени уже около семи лет.

Ее взаимоотношения с Ошо уходят далеко в прошлые жизни - как он говорил в дискурсах, и она могла припомнить.

Она была таинственной женщиной-ребенком, Рыбы, со всеми их качествами Нептуна и с большими голубыми глазами.

Она никогда не покидала Ошо, даже на день, так что когда она объявила, что она уезжает в Англию на пару недель, и я буду заботиться об Ошо...

Я двигалась кругами по комнате, чувствуя тошноту, потеряв голову, пока я в попытке быть в моменте не сказала сама себе: "Ничего на самом деле не происходит, ничего на самом деле не происходит.

Просто оставайся спокойной".

Как я могу быть достаточно чистой, чтобы войти в комнату Ошо?

В дни даршанов я обычно целый день принимала душ, до того, как чувствовала себя готовой.

Я почти смывала свою кожу.

Первое, что я сделала для Ошо, это подала ему чашку чая.

Чашку холодного чая! Я сделала чай и принесла ему в комнату, до того как Ошо был готов.

Он был все еще в ванной, принимая душ.

Я села на холодный мраморный пол, уставившись на поднос с чаем и думая, что делать.

Если я выйду из комнаты, чтобы сделать другую чашку чая, он может в это время выйти из ванны и подумать, где же его чай; так что я ждала и ждала.

В комнате Ошо было очень холодно.

В последние годы Ошо любил температуру двенадцать градусов Цельсия.

Куда бы Ошо ни переезжал, я чувствовала слабое благоухание камфоры или ментола.

Этот аромат был в комнате и в тот день.

Ошо был неожиданно здесь, проходя через комнату к своему креслу.

Он негромко засмеялся и поздоровался.

В этот момент я совершенно забыла ситуацию с чаем и подала ему чашку.

Он выпил его, как будто это был самый лучший чай, который он когда-либо пил и ничего не сказал, и только много позже он заметил, что я могла бы наливать чай после того, как он выйдет из ванной, а не до того.

Я была поражена его скромностью. Он легко мог сказать: "Эй! Холодный чай. Сделай мне другой".

Любой бы сделал так. Но он сделал все так, что я даже не почувствовала смущения.

На самом деле, я поняла, что случилось, только позднее.

"Возлюбленный Мастер, как человек дзен пьет чай?"

Ошо:

"Для человека дзен, все является священным, даже выпить чашку чая.

Что бы он ни делал, он делает это так, как будто находится в святом месте".

Ошо получал сутру или вопросы для дискурса около 7.45 утра.

Он начинал дискурс в 8 часов утра.

Я читала ему вопросы, он выбирал некоторые и подбирал несколько шуток, которые подходили к ним.

Чтение вопросов или сутр иногда так меня трогало, что я начинала плакать.

Я вспоминаю один раз, когда слезы текли потоком по моему лицу, и я не могла говорить.

Я сидела у его ног и смотрела на него, а он ждал, пока я продолжу.

Он специально повернул голову от меня и, не видя его глаз, я смогла собраться.

Я училась, что я не тело, не ум, но "не мои эмоции", это было более трудно.

Когда приходили слезы, я чувствовала, как они катятся по моему лицу и иногда я чувствовала себя отделенной, но была бессильна, что-либо сделать.

Для меня это всегда было трудным испытанием быть в такой ситуации без вмешательства моих эмоций.

Он сказал однажды обо мне, что я совершенный тип плачущей.

Было несколько случаев, когда Маниша, которая читала сутры и вопросы на дискурсах, заболевала, а потом Вимал, который ее заменял, тоже заболевал.

Несмотря на трудности, кто же будет читать (Ошо всегда предпочитал, чтобы читал английский голос) Ошо говорил: "Не Четана и не Вивек - они всегда плачут".

Зная, как близки были Ошо и Вивек в течение многих лет, мне было забавно видеть, что ее отъезд совсем не изменил его.

Он продолжал жить, как будто ничего не случилось.

Я никогда не видела человеческое существо, которое бы совершенно не изменялось новыми ситуациями вокруг него.

У него были вибрации и живость, которые никогда не менялись.

Не было настроений, просто постоянная река бытия.

Я видела, как это случалось со многими, многими людьми, так что это не только мое впечатление, что когда вы делаете что-то перед Ошо, самосознание человека становится таким огромным, что трудно даже просто ходить.

Он настолько спокоен, полон грации, настолько присутствует, что он действует как зеркало.

Просто открыть дверь - неожиданно я сталкивалась со многими трудностями: выбрать правильное время, чтобы не ударить его дверью в лицо, какой рукой, правой или левой, кланяться ли ему, когда он подойдет к двери.

В то же время это не вызывало напряжения, потому что Ошо был так расслаблен, что это просто давало вам хорошую возможность взглянуть на себя, когда вы делали что-то сознательно в первый раз.

Когда я начала совершать каждое действие сознательно, я чувствовала себя немного неуклюже.

Привычка делать вещи механически производит гораздо более гладкие действия.

Когда я передавала Ошо стакан воды, и при этом присутствовало сознание, это было несравненным подарком, быть близко к нему.

Может быть, это не кажется чем-то большим, но начать жить сознательно, для меня это самый ценный дар, который я когда-либо получала.

В тот день, когда Вивек позвонила и сказала, что она возвращается, Лакшми, взволнованная, примчалась в столовую, где Ошо в этот момент обедал, и сказала, что Вивек едет назад.

Ошо в это время разговаривал со мной; он повернулся, поблагодарил Лакшми за сообщение и потом продолжал то, что он говорил мне, не пропустив ни кусочка.

Я была ошеломлена - ни следа эмоции, ни искры в его глазах.

Он был живым примером того, о чем он нам говорил - любить без приклеивания и жить в моменте.

Насколько много Мастер видит, когда он смотрит на нас?

Проверяет ли он нашу ауру?

Читает ли он наши мысли?

Я думаю, нет.

Но, конечно, он видит вещи, которые я не могу видеть.

Однажды утром я сопровождала Ошо на дискурс.

Я зашла за ним в его комнату в 8 часов, шла за ним по коридору Аудитории Чжуан-Цзы, потом я села там и слушала, как он говорил в течение часа.

Я чувствовала, что медитация была особенно сильной для меня в то утро.

Час прошел как две минуты и я чувствовала, что случилось что-то большее, чем обычно.

Я шла назад по коридору прямо перед ним.

Когда я открывала дверь, и он проходил мимо, чтобы войти в свою комнату, он спросил:

"Где ты была, Четана?"

Я подумала про себя: "О! Он забыл, что я сопровождала его на дискурс.

Он, должно быть, выпал из пространства".

Я ответила: "Я была на дискурсе".

Он как раз проходил мимо меня в этот момент и негромко рассмеялся.

Когда он засмеялся, и я засмеялась.

Я вспомнила, где я была.

•••

Во время дискурсов, Ошо был магнетически притягателен и излучал харизму.

Его глаза горели как огонь, его движения напоминали грациозностью дикую кошку.

В те годы в Пуне его дни были заполнены: он читал сотню книг в неделю, работал со своей секретаршей Лакшми и кроме дискурса в 8 часов утра, был всегда даршан в 7 часов вечера.

Он никогда не болел, и в эти годы он говорил об Иисусе, суфизме, дзене, Лао-цзы, Чжуан-Цзы, даосизме, йоге, индуистских мистиках, хасидизме и Будде.

Он говорил о каждой сутре Будды.

Один комментарий по поводу Алмазной сутры звучит так:

"Алмазная сутра для многих из вас покажется абсурдной, сумасшедшей.

Она иррациональна, но не антирациональна.

Это что-то за пределами разума; вот почему так трудно выразить ее в словах".

Ошо говорил обо всех сутрах Будды на протяжении пяти лет.

Они перемежались беседами о суфизме и вопросами учеников.

В течение нескольких недель он совсем не выходил, потому что была вспышка ветряной оспы и выходить было слишком рискованно.

Когда он прочитал последнюю сутру Будды, это был день полной луны Будды (полная луна в мае).

Ошо сказал: "Будда родился, стал просветленным и умер в один и тот же день, по стечению обстоятельств этот день сегодня".

Взаимоотношения Ошо со временем всегда были и есть за пределами тайны.

В течение двух лет я редко выходила из дома.

Просто стирка и утренние дискурсы так заполняли мой день, что я была переполнена.

Иногда Ошо посылал мне приглашение прийти на даршан, потому что он говорил все меньше и меньше на даршанах и медленно, медленно более частыми становились энергетические даршаны.

Когда Ошо давал даршан, он отвечал на вопросы о чьих-то проблемах.

Он сидел и внимательно слушал, кто бы ни говорил, как будто это был единственный человек в мире для него, и потом он долго говорил, стараясь помочь с проблемой.

После того, как несколько тысяч человек говорили о своих проблемах, ты начинаешь понимать, что проблем нет, или скорее их всего несколько, и эти несколько постоянно повторяются.

Действительно, единственная проблема - это ум.

Сколько же лет человек может слушать одни и те же вещи снова и снова?

Сострадание Ошо и его терпение с нами всегда поражали меня.

Мой последний "даршан со словами" произвел на меня самое сильное впечатление.

И сейчас, спустя много лет, я погружаюсь в то чувство, которое я получила тогда и чувствую себя очищенной и напитавшейся.

Я написала Ошо о какой-то большой драме, которая у меня была в то время.

Я помню, что письмо заканчивалась словами, что я "кричу" о помощи.

Я получила ответ: "Приходи на даршан".

Я села перед ним.

Он посмотрел на меня и спросил: "В чем дело?" Я посмотрела в его глаза и все исчезло.

Я сказала: "Ни в чем", - засмеялась и коснулась его ноги.

Он тихонько засмеялся и сказал: "Хорошо".

С тех пор, когда я чувствую, что меня что-то тревожит, я останавливаюсь и спрашиваю себя, что действительно происходит, что это такое?

В Такой Момент ничего не происходит, абсолютно ничего.

Конечно, я не всегда помню это.

Привычки ума и его способность создавать проблемы, очень глубоки.

Для меня всегда огромная тайна, как много раз мы "получаем" это и потом забываем.

Иногда я свободна, как будда, и потом я соскальзываю назад и позволяю моему уму сделать меня своим рабом.

Прошло почти два года, и у меня не было интереса к мужчинам.

Это были самые счастливые и ровные годы моей жизни.

Никаких проблем.

Я была счастлива одна.

Иногда, когда я шла к своей комнате, у меня возникало чувство волнения, как будто что-то ждало меня.

Я думала: "Что это такое?

Погрузилась ли я в середину охватившего меня романа, который я собираюсь дочитать?" Но там ничего не было, я просто ждала мгновения, чтобы остаться одна.

Я чувствовала себя полностью реализованной.

Однажды, когда я сидела на дискурсе, я удивилась, услышав как Ошо говорил обо мне в связи с тем, на каком пути находится ищущий здесь:

"Вивек часто спрашивает меня: Четана остается одна, и она выглядит такой счастливой. В чем секрет? Вивек не может понять, что человек может жить полностью один. Сейчас вся работа Четаны - это заниматься моей стиркой; это ее медитация.

Она никогда не выходит, даже для того, чтобы поесть в столовой.

Она приносит свою еду... как будто она совсем никем не интересуется".

"Если вы можете наслаждаться своим одиночеством, тогда ваш путь - это медитация.

Но если вы чувствуете, что всегда, когда вы связаны с людьми, когда вы вместе с людьми, вы чувствуете радость, веселость, упругость, вы чувствуете себя более живым, тогда, конечно, ваш путь - это любовь.

Функция мастера в том, чтобы помочь вам найти, в чем заключается ваша настоящая работа, какой вы тип".

(«Дхаммапада»)

Через несколько недель после этого дискурса в Пуне была эпидемия ветряной оспы, и был слишком большой риск для Ошо выходить и говорить.

Впервые за много лет я была отрезана, я не могла видеть Ошо и я скучала без него.

Я слушала кассету с дискурсом, на котором мне ясно сказали, что мой путь - это медитация и одиночество.

Я захотела проверить то, что он говорил обо мне.

Я хотела увидеть, действительно ли я так центрирована в одиночестве.

Когда я выходила из ворот, человек, которого я видела раньше, и который был известен как один из самых флиртующих в ашраме, крикнул мне: "Эй, как насчет свидания?" - и я сказала "да".

Его имя было Татхагат, и для меня он выглядел как воин: мускулистый, с лицом как из битвы с длинными темными волосами до середины спины.

Я "влюбилась" в него и это открыло дверь всем эмоциям, которых я не испытывала годами и считала, что с ними уже покончено.

Ревность, гнев - назовите сами еще, все это было у меня.

Я была снова на веселом пути по кругу.

"Будьте в мире, но не будьте его частью", - Ошо говорил это много раз.

Для меня это был еще один шанс попробовать.

Я на самом деле жила как монахиня в течение последних двух лет.

Я была блаженно счастлива, но как-то была слишком в безопасности, было слишком легко.

Теперь я хотела попробовать пройти через старые драмы снова, но в этот раз, наблюдая их с птичьего полета.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ЭНЕРГЕТИЧЕСКИЕ ДАРШАНЫ

ОШО стал просветленным 21 марта 1953года.

С этого момента он искал людей, которые были бы способны понять его и искать свое собственное просветление.

Он помог сотням тысяч людей на дороге самореализации.

Я слышала, как он говорил:

"Поиск истины продолжается в течение многих жизней.

Человек достигает ее после стольких многих рождений.

Те, кто ищут ее, думают, что после достижения они будут испытывать облегчение.

Однако те, кто добился успеха и нашел ее, открывают, что их успех - это только начало новых мук без какого-либо облегчения когда-либо.

Истина, однажды найденная, рождает новый труд".

("В поисках чудесного")

Он говорил о цветке, который должен распространять аромат; о дождевом облаке, которое нуждается в том, чтобы пролиться.

Он странствовал постоянно в течение двадцати лет по Индии, ища своих учеников.

В ответ в него бросали камни, обувь, ножи.

Его здоровье было подорвано большим количеством путешествий по индийским железным дорогам, которые такие грязные и негигиеничные.

Некоторые путешествия на поезде занимали по сорок восемь часов, и он был в поездах, три четверти времени, в течение этих тридцати лет. Он посетил каждую деревню и город в Индии, разговаривая с людьми и позже проводя медитационные лагеря. На этих лагерях, он проводил медитации и воодушевлял людей, чтобы они решились и попробовали то, о чем он говорил.

Он создал новые медитации для современного человека, чей ум, как он говорил, так занят, что считает невозможным сидеть тихо.

Эти медитации обычно включают стадию катарсиса, на которой можно выбросить подавленные эмоции, и джиббериш, когда уму дается полная возможность освободиться от всего своего сумасшествия, перед тем как сидеть тихо.

Ошо помогал людям выбросить все свое сумасшествие.

Они плакали, кричали, прыгали, вели себя как сумасшедшие, а он был с ними в пыли и жаре.

В 1978-1979, в ашраме в Пуне начались энергетические даршаны.

Это была возможность для всех саньясинов почувствовать "вкус" того, что я могу только назвать другим миром - миром магии.

Даршаны проводились в круглой аудитории Чжуан-Цзы, и каждую ночь присутствовало примерно две сотни человек.

Ошо сидел на стуле в одном конце, и двенадцать медиумов сидело по правую руку от него.

Когда каждый человек вызывался отдельно вперед для своего даршана, Ошо выбирал медиумов для этого человека.

Ошо одно время называл своих медиумов "мостами".

Мы обычно были на коленях за тем человеком, который просил о даршане; один медиум сидел впереди, держа его руки, и обычно кто-то поддерживал человека в том случае, если он опрокинется назад.

После шарканий и усаживания воцарялась тишина, и потом слышался голос Ошо: "Все закройте глаза и идите тотально в это".

Начиналась музыка - сумасшедшая музыка, и все присутствующие в аудитории начинали покачиваться и позволяли любому чувству в них подняться и двигаться через тело.

Надо было быть очень специальным "гостем", чтобы сопротивляться уносящей вас приливной волне релаксации.

Ошо касался энергетического центра на лбу (известного как третий глаз) медиума, а второй рукой касался третьего глаза человека, который пришел на даршан.

Происходила передача энергии, так что для постороннего, могло показаться, что люди прикоснулись к проводам высокого напряжения.

Была группа из нескольких сильных мужчин, которые помогали людям уйти, если они были неспособны идти самостоятельно, что было не такой уж редкостью.

Во время этой части даршана, свет был погашен во всем ашраме, так что даже люди, которым не хватало места в аудитории, сидели в своих комнатах или снаружи у ворот, в саду - где бы то ни было, и все шесть акров ашрама присоединялись к энергетическому феномену, который излучал Ошо.

Свет включался, когда музыка достигала крещендо, и тела танцевали, колебались; крики и смех заполняли пространство, а для некоторых людей молчание.

Ошо говорил для всех о том, как он работает с нашей энергией:

"Стать медиумом означает сдвиг энергии. И единственный возможный путь сдвинуть энергию, я говорю единственный путь, это через вашу сексуальную энергию.

Ваша сексуальная энергия по-прежнему часть правого полушария, всем остальным завладела левая сторона".

"Так что когда вы поглощаете мою энергию, будьте полностью сексуальны, чувственны.

Вначале это будет выглядеть очень сексуально.

Вскоре интенсивность достигнет такой точки, когда это начнет меняться, когда это начнет становится чем-то, чего вы раньше совсем не знали, чем-то, что можно назвать только духовным - но потом и только если вы полностью войдете в это.

Если вы будете сдерживаться, появятся ваши табу и вы остановите себя, тогда это останется сексуальным, это никогда не станет духовным".

"Все табу, все запрещения, должны быть отброшены; только тогда, при определенной интенсивности случается трансформация.

Неожиданно вы брошены из левого полушария в правое - а правое полушарие- это полушарие мистиков".

"Это первое, что нужно помнить.

Второе, что нужно помнить: когда вы радостны, ваша энергия течет через других; когда вы печальны ,вы начинаете сосать энергию из других.

Так что когда вы служите медиумом, будьте так радостны, экстатически радостны, как только возможно; только тогда начнется переполнение.

Радость заразительна.

Так что не будьте медиумом по обязанности; это должно быть радостное празднование"...

"Это не маленький эксперимент, чтобы помочь гостю; это должно трансформировать все энергетическое поле коммуны".

("Не хотите ли присоединиться к танцу? ")

Быть на принимающем конце этих рук с высоким напряжением было психоделическим переживанием.

Казалось естественным осознавать энергию, которая выстреливает из сердечного центра (до этого я видела подобное только в комиксах про сверхчеловека).

Иногда даже забавно.

Однажды, когда я ехала на рикше, "сверхчеловеческий" луч неожиданно появился и поразил человека, который шел по улице.

Даже не санньясина, а просто индийца, идущего по своим делам.

Мой рикша просвистел мимо него и раньше даже, чем я могла увидеть его лицо, эпизод был исчерпан.

Я никогда не спрашивала, что случилось, потому что это казалось в каком-то смысле нормальным.

Это было что-то такое, что происходит, но я ничего для этого не делаю.

Годы спустя Ошо сказал то, что подтвердило, что я не вообразила это.

Я была в Америке, в Раджнишпураме и в нашем медитационном зале проходила инициация в санньясу.

Ошо сказал, что энергия на праздновании не очень высока, и он выберет несколько медиумов, чтобы, так сказать, оживить ее.

Он сказал, что из груди медиумов будет вырываться луч света.

Он посмотрел на меня, когда говорил это, и я кивнула, как будто говоря, да, я знаю.

Но больше ничего не было сказано.

Мое тело было как средство, и я никогда не знала, что будет следующим: песня на незнакомом языке, полет на близстоящее дерево, ощущение, что тебя тянут вверх в небо - я просто сидела, осознавая все цвета и танцы энергии.

Ощущение расширения, что мое тело заполняет не только пространство даршана, но весь ашрам - это становилось почти каждодневным переживанием.

Отвечая на вопрос, много лет спустя, Ошо объяснил, что техника тантрической медитации, это почувствовать, что тело расширяется, до тех пор, пока не заполнит все небо.

Он говорил, что многие древние техники медитации случаются естественно для детей, и это происходит потому, что эта техника использовалась в прошлой жизни, и это сохранилось в подсознании.

Когда я была ребенком, у меня часто было это переживание, когда я лежала в кровати, что моя голова расширяется до тех пор, пока не заполнит комнату.

Иногда она вырастала такая большая, что я чувствовала, как будто я нахожусь снаружи дома, в небе.

Это казалось совершенно естественным, и я была удивлена, когда обнаружила, что так происходит не у каждого.

Это стало радостным переживанием на даршане.

Мои родители однажды послали мне чек, так что я пошла в банк прямо после утреннего дискурса. Когда я сидела на скамейке, ожидая моей очереди, моя голова начала расширяться, пока не заполнила весь банк.

В индийском банке такой же хаос и неразбериха, как на индийской улице, но я чувствовала себя полностью расслабленной.

Я чувствовала себя великолепно, но я не могла двигаться.

Женщина в банке, чувствуя, что со мной что-то происходит, взяла меня за руку и повела от окошечка к окошечку, потом отстояла в очереди за меня и отдала мне деньги. Обо мне позаботились.

Мистические переживания или нет, деньги существуют для того, чтобы их тратить, и мне немедленно захотелось пойти по магазинам.

Я взяла рикшу и поехала на Лакшми Роуд.

Это самый оживленный и переполненный людьми район магазинов в городе.

Но странно было, что когда я проходила, владельцы магазинов закрывали магазины и опускали шторы.

Хлоп! Хлоп! Уличные торговцы хватали свой товар и убегали с улиц.

Машины, рикши и бычьи повозки исчезли.

Это было как в ковбойском фильме, прямо перед тем как банда врывается в город.

Я уже больше не занимала всю вселенную, но чувствовала себя вне пространства и была слишком счастлива, чтобы чувствовать какую-нибудь тревогу, несмотря на то, что теперь я была единственным человеком на улице.

Я шла по пустой улице, повернулась и увидела то, что двигалось за моей спиной, заполняя ее полностью: сотни орущих мужчин.

Это были уличные беспорядки.

И эта индийская толпа двигалась в моем направлении.

Неожиданно передо мной остановился рикша.

"Забирайся вовнутрь", - сказал водитель, - "ложись там, сзади. Чтобы тебя не было видно".

Даже не спрашивая куда мне нужно ехать, он привез меня прямо к ашраму.

Странность состояла в том, что все вокруг чувствовалось таким реальным, нормальным и естественным, как любая каждодневная активность.

Вот почему это никогда не пугало.

У меня никогда не было потребности говорить об этом с кем-то или иметь какое-то объяснение.

Я рассказываю эти вещи просто для того, чтобы можно было немного почувствовать мою жизнь в то время.

Ошо вполне определенно сказал, что эти "мистические переживания" не имеют значения в духовном смысле, они не помогают внутреннему росту.

Только осознавание и медитация могут сделать это.

В это время я чувствовала себя очень защищенной, я чувствовала заботу о себе.

Вивек часто подходила ко мне и спрашивала от Ошо, как я чувствую себя, что происходит со мной.

Это помогало мне остановиться на мгновение и отметить, что происходит.

То есть я начинала осознавать, куда движется моя энергия.

Этот специальный "взгляд" на себя, действовал как стоп-кадр в кино, и помогал мне понять, что происходило потом.

Когда заканчивался каждый индивидуальный даршан, Ошо возвращал нас назад очень мягко.

"Теперь медленно возвращайтесь. Возвращайтесь".

Было удивительно, как по-разному чувствовал себя каждый.

Даже с закрытыми глазами я знала, какой медиум находится рядом со мной.

Иногда у мужчины была мягкая энергия как у женщины, старый человек иногда чувствовался как ребенок.

Это был светлый, полный игры танец.

Однако иногда случалось, что старые привычки ума проникали и старались найти проблему, например: "Почему Ошо использует этого медиума, а не меня?" Однажды, когда "Почему она?" - двигалось через мой ум, он остановился и посмотрел мне прямо в глаза, и я поймала ее, мысль застыла - она и сейчас заморожена.

Я думаю, что Ошо не только делился энергией с нами, чтобы мы могли поймать отблеск того, что возможно за пределами называемого нами жизнью, но давал нам великую возможность научиться тому, что мы мастера наших собственных эмоций.

Не подавляя эмоций, я могла видеть их и поднимать их выше, за пределы ревности в празднование и экстаз.

Было возможно повернуть темные эмоции в светлые.

Мне только нужно было сознательно отбросить голос в голове и вскинуть мои руки к небу, и я чувствовала, как на меня проливается золотой дождь.

Однажды случилось так, что я почувствовала, что я потеряла "умение" медитировать.

День за днем я чувствовала себя счастливой, я чувствовала как будто я летаю, но неожиданно однажды я почувствовала, что я не могу настроиться на это.

Я потеряла это! Когда начался энергетический даршан, я чувствовала скуку и была закрыта, я чувствовала, что мое празднование фальшиво, и я не могу почувствовать ни одно из тех эйфорических состояний, которые я знала раньше.

После того, как это случилось несколько раз, я начала чувствовать печаль и думала, что я никогда больше не буду медитировать.

Мой ум терпеливо ждал этой возможности, как стервятник, и прыгнул на меня изо всех сил:

"Конечно, это (медитация) было только воображением!"- слышался громкий голос и он повторял себя снова и снова - он был в хорошей форме! Я вообще была рассержена, что я не могу "включить" магическое чувство.

Я чувствовала, как будто не в моей власти включить его, и я чувствовала себя обманутой.

У меня было ощущение, как будто его забрали от меня.

Я думала, что Ошо должно быть применяет свою магию к кому-нибудь другому, и поэтому я точно не собиралась просить его о помощи.

Я решила умереть.

Я планировала пойти в горы и сидеть там, пока я не умру.

Пуна находится на плато и окружена горами.

Их видно с любого места, в летнюю ночь - это черные силуэты на фоне розоватого зарева неба со смогом.

Я выбрала дорогу к черным скалам, шла около часа, а потом дорога кончилась.

Я возвратилась к ашраму, выбрала другую дорогу - и оказалась у ворот фабрики!

Приходя в отчаянье, я попыталась снова.

Дорога, которую я выбрала, кончалась группой скал, за которыми была пустошь, а в

отдалении мне были видны огни деревни.

За ними горы.

Я чувствовала, как будто я в суфийской притче.

Я помнила, как Ошо говорил, что мастер забирает у ученика все и меня поразило, что он забрал даже самоубийство.

Это меня рассердило.

Стоя в темноте - некуда идти, нечего делать, я видела абсурдность всего представления и смеялась над собой.

Я дотянула всю драму до ее смехотворного конца, и теперь оставалось только одно - пойти домой и лечь спать.

Потом я представила, что я снимаю мой ум, как шляпу, и оставляю его на скале.

Каждый раз, когда мне в голову приходила мысль, я возвращалась к скале, оставляла ее и снова пускалась в путь.

Вскоре я, раскачиваясь, удалялась от баньяновых деревьев, и танцевала всю дорогу назад к ашраму.

Каждый вечер в течение двух лет я ходила на даршан.

Позже я слышала, как Ошо сказал:

"Раньше я прикасался к третьему глазу людей пальцами, но мне пришлось прекратить это, по той простой причине, что я осознал, что стимулирование третьего глаза снаружи, хорошо, если человек продолжает медитировать, продолжает наблюдать - тогда первое переживание, идущее снаружи, вскоре станет его внутренним опытом.

Но глупость человека такова, что когда я прекращаю стимулировать ваш третий глаз, вы прекращаете медитировать.

Вы скорее начинаете просить больше и больше об энергетических встречах со мной, потому что вам не нужно ничего делать.

"Я также начал осознавать, что для разных людей, необходимо разное количество и качество энергии снаружи - а это очень трудно решить. Иногда кто-то полностью падает в кому; слишком сильный шок. А иногда человек настолько замедленный, что ничего не происходит".

("Восставший", 1987)

Моя любовь с Татхагатом была по-прежнему свежая и волнующая, и потом Риши вернулся на несколько недель в мою жизнь, и некоторое время я была счастлива и переполнена тем, что мне посчастливилось любить двоих мужчин.

Однажды, в то время, которое на Востоке известно как сандья-промежуток, когда день переходит в ночь, я стояла на крыше и наблюдала за полетом журавлей, которые летели на фоне садящегося солнца на ночь к своим гнездам на реке, и неожиданно пришла печаль.

У меня было все, что я возможно хотела, но у меня было все равно это назойливое чувство:

"Нет, это не то, есть что-то большее".

Дни проходили за днями, но Татхагат и я не могли дать друг другу то, что мы хотели. Я не знала тогда, что другой человек не может дать того, чего нет в тебе самом. То, по чему я тосковала, было во мне, это знание себя - все остальные желания всегда будут неудовлетворенными.

Чем больше времени мы проводили вместе, тем больше я требовала и я ревновала каждый раз, когда он бросал взгляд на другую женщину.

Я решила, что с этим человеком я превзойду ревность, но я просто застряла на модели поведения, которая постоянно играла мелодию в моей голове, которая называется самоистязание.

Я написала Ошо о моих попытках преодолеть ревность, о том, как я становлюсь несчастной.

Я получила ответ: "Этим путем не выйти за пределы ревности. Оставь его и будь одна".

Так что я закончила свою любовную связь и каждую ночь сидела на крыше в "медитации". Но я не могла медитировать.

Я ожидала сатори.

Это звучало так: "Ну хорошо, я оставила своего друга, где же моя награда?

Где же блаженство?"

Через неделю Вивек принесла мне весть, что Ошо увидел на дискурсе, что "я, очевидно, совершенно расстроена из-за него. Возвращайся к своему другу".

Я вернулась к нему, но с гораздо большей осознанностью.

К чему же я на самом деле вернулась?

К счастью, его виза заканчивалась, и ему пришлось уехать.

Я поехала вместе с ним в Бомбей, проводить его на самолет.

Я должна была устроить ему хорошие проводы.

Это был первый раз, когда я уехала от Ошо.

Мы остановились в пятизвездочном отеле "Оберой", и в день нашего приезда, в лифте, лифтер заметив нашу одежду и малы, повернулся к нам и сказал: "О! Кто-то бросил нож в вашего гуру этим утром! "

Мы бросились звонить в ашрам.

Это было правдой.

Была попытка покушения на жизнь Ошо во время утреннего дискурса.

Неожиданно все, друг, праздники в Бомбее, все стало казаться тщетным.

Что я делаю здесь, в Бомбее?

Гоняюсь за снами.

Индуистский фанатик встал во время беседы и бросил нож в Ошо.

В это утро в аудитории было двадцать полицейских в штатском.

Информация о готовящемся покушении просочилась, и полицейские прибыли, чтобы "защитить" Ошо.

По крайней мере это то, что говорили они. Все оказалось наоборот.

Было две тысячи свидетелей его атаки, включая полицию.

Этот человек, Вилас Туп, был арестован и уведен.

Потом он был освобожден совершенно невредимый.

Судья сказал, что поскольку Ошо продолжал дискурс, попытки покушения на жизнь не было! То, что Ошо не прекратил говорить, когда в него был брошен нож, говорит кое-что о его спокойствии и сконцентрированности.

Я наблюдала его однажды близко, когда человек сидящий у его ног, который должен был принимать санньясу, неожиданно вскочил, угрожающе поднял вверх руки и закричал, что он послан Иисусом.

У Ошо не дрогнул ни один мускул.

Он сидел, расслабленный и только немного улыбнулся и сказал "очень хорошо" в сторону сдвинувшегося.

Я помню, что в 1980 Ошо много говорил о политиканах и о том, какие они коррумпированные и хитрые.

Я не могла на самом деле поверить, что это правда.

Мои обусловленности состояли в том, что я думала, что тот, кто правит страной, хороший человек; может быть, случаются какие-то ошибки, но в принципе он должен быть хорошим человеком.

Мне пришлось учиться на собственном опыте.

С ноября 1985 по январь 1990 я была свидетелем того, как невинный человек медленно умирал от отравления, которое было совершено по приказу правительства Соединенных Штатов.

И я сама в наручниках и цепях, в американской тюрьме за фиктивное преступление.

Ошо, как и любой гений, на годы впереди своего времени.

То, что он говорит, трудно переварить.

Это всегда требует времени.

Терпение Мастера должно быть феноменальным.

Каким же оно должно быть, если он говорит с людьми день за днем и знает, что они не понимают?

Видеть на их лицах, что они спят днем и могут понять только один процент из того, что он говорит; и все равно продолжать пытаться говорить им.

Ошо говорил в течение тридцати лет.

Иногда он давал пять дискурсов в день.

В конце 1980 Ошо начал говорить о новой коммуне.

Мы в то время собирались переехать в Кутч, в Индии.

Он говорил нам, что в коммуне будет пятизвездочный отель, два озера, торговый центр, дискотека, условия для проживания двадцати тысяч человек...

Мы от всего сердца смеялись.

Это казалось таким невозможным.

"В новой коммуне..." это стало дежурной фразой, были даже сделаны футболки и бейсбольные шапочки с этими словами.

К счастью для нас, нас не заставили съесть наши слова, потому что все сбылось!

В конце семидесятых в Пуне, он говорил каждое утро.

Его дискурсы были полностью спонтанны, какими они были всегда.

Я никогда не понимала, почему ни один журналист никогда не отметил этого факта.

8 часов утра.

Он идет в аудиторию и говорит от полутора до двух часов.

Он говорил, что даже он не знает о чем он будет говорить дальше, и как мы сидим и слушаем его речь, так и он.

Его слова дословно записываются и становятся книгой.

С его именем сейчас вышло семьсот книг.

В эти ранние годы (1975-81) многие люди с Ошо, были как и я молодые "дети цветов" шестидесятых.

Длинные волосы, развевающиеся одежды, отсутствие нижнего белья, наши обусловленности только начинали трескаться, наше сознание росло и мы обладали определенной невинностью.

Может быть, мы не были очень связаны с миром, очень укоренены.

Мы были детьми нового мира духовных измерений.

В начале 1981 я сидела на дискурсе, и без всякой причины я плакала и плакала.

Я сидела с заплаканным лицом, не стесняясь, и у меня текло из глаз и из носа.

Я плакала, не зная почему, примерно неделю.

Это всегда тайна для меня насколько какая-то часть человека осознает событие до того, как оно случится.

В начале 1981 у Ошо начались серьезные проблемы со спиной, и специалист из Англии приехал лечить его.

Однако его спина не поправилась, и он не мог давать дискурсы или даршаны несколько недель.

Это было начало трехлетнего периода молчания.

Когда он снова смог передвигаться, он сидел с нами каждое утро, а музыканты в это время играли.

Люди говорят мне, что музыка была очень красивая, и что это было особое время.

Но это было потеряно для меня.

Я была полна страха, что что-то ужасное должно случиться.

Это случилось.

Ошо поехал в Америку.

ГЛАВА ПЯТАЯ. США - ЗАМОК

1 ИЮНЯ, 1981, НЬЮ-ЙОРК.

Ошо покидал Индию вместе с двадцатью санньясинами.

Говоря до свидания, его санньясины стояли с руками, сложенными в намасте, около его двери и по дороге через ашрам.

Он уезжал в мерседесе с Вивек и доктором Девараджем.

Вивек, хрупкостью подобная ребенку, которая иногда камуфлировала ее силу характера и способность командовать любой ситуацией, и Деварадж - высокий, элегантный, с серебряными волосами составляли интересную пару.

Я уезжала час спустя, и это стало моим первым переживанием чувства, что смерть коммуны совершилась.

В каком-то смысле так и было, потому что она никогда не стала прежней снова.

И как это могло быть?

Коммуна чувствовалась как одна энергия, одно тело; мы вместе участвовали в наших энергетических даршанах и наших медитациях.

То, что мы теперь будем рассеяны по всему свету, печалило меня.

Моей дорогой не были просто блаженные медитации, магически приготовленные; одеяния из длинных развевающих одежд, отсутствие осознания и заботы о том, что происходит во всем остальном мире.

Алмаз моего внутреннего мира проходил огранку и огранка ощущалась как хирургическая операция.

На рейсе Пан Ам Ошо, Деварадж и Вивек с кухаркой и уборщицей Ошо Нирупой, занимали весь верхний этаж, который был салоном первого класса.

Это был первый раз, когда Ошо был вне своих, близких к стерильным, условий жизни в Пуне.

Мы сделали все, что было в наших силах, чтобы убрать салон и покрыли все сидения белым материалом, в попытке уменьшить любой запах духов и сигарет, оставшийся от прежних пассажиров.

Новизна ситуации - сидеть в самолете вместе с Ошо, направляющимся из всех возможных мест в Америку, была волнующа, несмотря на полное слез прощание с Индией и всеми моими друзьями.

Два брата, которые обучали карате в Пуне, оказались фотографами.

Они сообщали нам все сплетни сверху и сновали вверх и вниз, щелкая Ошо, делающего всевозможные невообразимые вещи, как, например, пьющего шампанское.

Ну, по крайней мере, держащего стакан.

Шила была здесь.

Она должна была быть секретарем Ошо во время посещения Америки.

Она оскорбила стюарда, а затем перекинулась на одну из стюардесс и через несколько минут вся команда, обслуживающая второй класс, была нашими врагами.

Она попыталась объяснить, что она не хотела оскорбить стюарда, назвав его еврейским парнем; что она замужем за евреем, она сама... слишком поздно.

Ее грубый язык сделал свое дело.

Для меня это было типично для характера и личности Шилы.

Она была необработанным алмазом.

Мое понимание Ошо и того, как он работает с людьми, состоит в том, что он видит вне пределов личности.

Он видит наш потенциал, нашу буддовость, и он доверяет нашим высшим возможностям.

"Я доверяю моей любви", - я слышала как он говорил, - "я доверяю, что моя любовь трансформирует вас".

В нью-йоркском аэропорту нас встречала Сушила.

И ее личность, и ее физический облик заслужили ей имя матери-земли; она очень прямая и достаточно крепкий орешек. Я встречала ее только в аэропортах.

В этих случаях создается впечатление, что она начальник отдела таможни и багажа.

Все носильщики работают на нее и, когда приходит время заполнять таможенные декларации, она одновременно везде.

Такое беспокойство идти вместе с Ошо через хаос аэропорта и стараться защитить его от запахов, которые могли бы вызвать приступ астмы.

В Пуне я знала, что приступ может быть от малейшего запаха духов, или однажды от запаха материала новых штор.

Он был очень хрупок в теле, особенно сейчас с болью в спине.

Что мы будем делать, если власти остановят его и заставят некоторое время ждать?

Но все это беспокойство никак не отражалось на Ошо.

Он спокойно шел через аэропорт, не смотря ни влево, ни вправо.

Я подумала, что он так удовлетворен и расслаблен в себе самом, что окружение никогда не касается его.

Вышли из аэропорта.

Нью-Йорк! Я не верю!

Путь в Нью-Джерси был достаточным потрясением.

На улицах не было людей, не было даже бродячей собаки, мили и мили домов и машин без признаков жизни.

Небо было спокойным и серым, без облаков, без солнца.

Это было прямой противоположностью Индии, где посредине перенаселенности и нищеты билось сердце полное жизни и цвета.

Я взглянула на заброшенные улицы Нью-Джерси, и на мгновение меня охватила паника, потому что мне вдруг пришло в голову, что был атомный взрыв и все мертвы.

Мы поехали по извилистой дороге вверх по холму, через сосновый лес и прибыли в замок.

По той же извилистой, лесной дороге был путь к монастырю; он был прямо перед воротами замка, и монахи бродили в лесу в своих белых рясах.

Все было прямо из сказки братьев Гримм, посреди пригорода Нью-Джерси.

Усталая и потрясенная, я сидела на лугу вместе с группой в тридцать санньясинов.

Пока мы ждали прибытия Ошо, мы все свалились кучей и уснули.

Потом кто-то закричал, что он едет, и мы подняли наши сонные тела и сложили руки в намасте.

Все было таким новым.

Я с трудом осознавала, что я была вместе с Ошо на самолете; я сидела на лугу и ждала его появления в первый раз.

Много лет в Пуне мы видели Ошо только в одеждах одного стиля - белые и прямые сверху донизу.

Я проводила много часов, отглаживая острые как нож складки на рукавах, так как это была единственная деталь.

Теперь, на нем была длинная вязаная куртка на робе с черно-белой каймой по краю и черная вязаная шляпа.

Он выглядел всегда таким радостным, что может видеть всех; его глаза искрились и он улыбнулся, когда сделал намасте всем нам, и прошел так грациозно к каменным ступенькам ведущим ко входу.

Он посидел несколько минут с нами на лугу с закрытыми глазами...

Это было напоминанием для меня, что в Индии или в Америке, когда мои глаза закрыты, я в том же самом месте.

Я несла тишину моей медитации в ашраме в Индии внутри меня.

Когда мой ум спокоен, нет стран, нет даже мира.

Комната Ошо все еще перестраивалась, и временно он должен был жить в двух маленьких комнатах на самом верху замка, куда он мог подниматься на лифте.

Меня испортила Пуна, где у меня была безукоризненная комната для стирки, такая тихая и отделенная от сутолоки и суматохи Ашрама.

На самом деле никому даже не разрешалось входить в мою комнату для стирки.

Должно быть, я чувствовала себя примадонной, потому что теперь я была в ужасе, когда обнаружила, что моя комната для стирки находится в подвале.

Хотя часть была очищена, подвал есть подвал, он был полон мусора и паутины.

Периодически, трубы, которые проходили в подвале, лопались и извергали душ из пара или газа.

У меня начался катарсис, когда я обнаружила, что нет даже ведра, но я была своевременно позабавлена чудесами современного мира, когда в тот же день прибыло не только ведро, но и стиральная машина.

Я установила свою стиральную линию в башне замка.

Проходя по лестнице, где гулял ветер, я много раз вспоминала, как я поднималась на башню собора Нотр Дам в Париже (нет, не как горбун).

В определенные моменты, поднимаясь и спускаясь по таким лестницам (в Лондоне тоже было несколько станций метро, в которых был тот же самый эффект), голос в моей голове говорил: "Эта лестница в бесконечность; она никогда не кончится".

И всегда, на мгновение, я верила в это и видела свою жизнь растянувшейся передо мной, вечно на этих ступенях.

Но потом, последний поворот, по узкой лестнице, ветер вокруг и я натыкаюсь на тяжелую деревянную дверь и стою на вершине башни.

Подо мной море зеленых полей и домов, а потом огромный раскинувшийся туман и в тумане плавает другая планета, называемая Город Нью-Йорк.

Я вижу это так ясно, и небо розовато-оранжевое тлеет за ним.

Ошо исследовал и экспериментировал со своей новой американской жизнью с детским энтузиазмом.

Он много лет ел одну и ту же еду - рис, дал (горох) и три сорта овощей.

За его диетой всегда тщательно следили, для того, чтобы диабет, от которого он страдал, был под контролем.

Деварадж сидел на кухне и взвешивал каждый грамм пищи, чтобы подсчитать калории.

Мне было трудно понять хрупкое здоровье Ошо.

Я вспоминаю, что когда я в Лондоне сидела в белом туннеле, в медитационном центре, я первый раз увидела фотографию руки Ошо.

Я заметила тогда, что он не может быть просветленным, потому что у него такая короткая линия жизни.

Это должно быть христианская обусловленность заставляла меня думать, что просветление означает, что человек становится бессмертным.

Так что для нас было большой новостью, что Ошо экспериментирует с новой едой - американским геркулесом, омлетами и однажды даже спагетти, которые он вернул нетронутыми, сказав, что они напоминают индийских червей.

Он немного смотрел телевизор и совершил несколько путешествий в Нью-Йорк.

Ошо исследовал весь замок и оказывался в самых неожиданных местах, улыбаясь, когда мы застывали в шоке, никогда не видя, чтобы он куда-то шел, кроме как сесть в свое кресло в Будда холле.

Он зашел в мою прачечную в подвале.

Когда я повернулась и увидела его стоящим в дверях, я была так удивлена, что поставила горячий утюг прямо себе на руку.

Итальянская Анаша, которой не повезло оказаться в правильном месте в правильное время, чтобы увидеть Ошо во время его прогулок по замку, написала ему письмо, спрашивая, не избегает ли он ее?

Когда он навестил ее, во время уборки, он любяще обнял ее за талию.

Ошо был всегда так далеко от нас, всегда Будда, который говорил с нами с подиума или помогал нам двигаться в незнакомые реальности во время энергетических даршанов, что это было экстраординарным для нас.

Он продолжал везде появляться неожиданно, и я обнаружила, что я стала более осознанной в течение дня, я вспоминала дзенские истории о мастерах, которые неожиданно появлялись с палкой и ударяли ученика - разве что у Ошо не было палки, а просто любящая улыбка.

Но я никогда не могла удивить его и я спросила его однажды, был он когда-нибудь удивлен?

Ошо ответил:

"Нет того, кто мог бы удивиться.

Я отсутствую, также, как если бы я был мертвым, только с одной разницей... сейчас мое отсутствие имеет тело, а потом мое отсутствие не будет иметь тело".

Я была в состоянии удивления или скорее в состоянии постоянного шока по поводу перемены обстановки.

Я скучала по коммуне, несмотря на то, что я имела счастье быть вместе с Ошо.

Америка всегда казалась мне нерожденной; я всегда чувствовала ее несформированной, как зародыш, у которого еще нет души, в то время как Индия ощущалась древней и пропитанной магией.

Мой опыт с телевизором показывал, что это одновременно опасно и опасно привязанностью, как наркотик.

Первые несколько дней, когда я смотрела телевизор, я просыпалась каждую ночь крича от кошмаров.

Однажды я разбудила всех в замке, и когда я открыла глаза, Нирупа легко поглаживала меня по голове, приговаривая: "Все в порядке, все в порядке".

Я прекратила смотреть телевизор, и я не удивляюсь, что умы людей настолько забиты чепухой и насилием из-за телевизора.

Я сидела одна в башне с закрытыми глазами, но медитация не была такой глубокой для меня.

Воздух вокруг больше способствовал тому, чтобы влюбиться.

Почти каждый в замке влюбился.

У Вивек и у меня была любовная связь с одним и тем же человеком, но не было ссор, не было ревности.

На самом деле мы смеялись по этому поводу.

Я знаю, что "обычно" это считается странным, даже есть подозрение, что человек на самом деле не любит, если нет ревности.

Но я училась тому, что верно противоположное.

Там, где есть ревность, нет любви.

Именно здесь, Анандо, которую я впервые встретила в медитационном центре в Лондоне, и Деварадж, доктор Ошо, встретились, и началась любовь, которая длилась много лет.

В последние шесть лет я носила бесформенные оранжевые робы, так же как и все другие.

Теперь было время приспосабливаться к новому окружению.

Наша одежда по-прежнему была цвета восходящего солнца и мы носили наши малы, но теперь мы носили "американскую одежду".

В моем случае это была панковская одежда, на которой были молнии на коленях, плечах и многих других частях моей анатомии, молнии, которые могли быть расстегнуты.

Я уверена, что мы выглядели достаточно дико, когда мы исследовали наш новый район маленькими группами, приходя в волнение и смеясь по поводу всего, что мы видели.

Мы на самом деле прибыли из другого мира.

Ошо начал брать уроки вождения.

Шила и ее новый муж Джейананда приехали однажды на черном роллс-ройсе с откидывающимся верхом.

Ошо сошел вниз по ступеням замка вместе с Вивек и надел черные русские шляпы «а-ля Гурджиев» на трех пассажиров.

Он сел за руль.

Автомобиль поехал вниз с холма, при этом верх все время поднимался и опускался, вверх и вниз, потому что Ошо, пока они ехали, пробовал все кнопки.

Мы, зрители, были в шоке, потому что мы никак не ожидали, что он будет править сам! Должно быть прошло лет двадцать с тех пор как он водил машину, и это была маленькая индийская машина и он ездил по другой стороне дороги, в Индии.

Но какой прекрасный вид!

Каждый день Ошо приглашал двоих человек проехаться с ним и Вивек.

Для некоторых пассажиров это было гораздо больше, чем они ожидали, и они возвращались потрясенные и с белыми лицами.

Больше одного раза Вивек просила крепкое виски, после ее возвращения в замок, чтобы успокоить нервы.

Ошо любил ездить быстро.

Забывая, что он был единственный человек на дороге действительно "проснувшийся" и, следовательно, в большей безопасности, чем кто-нибудь еще, а у его пассажиров перехватывало дыхание и раздавались приглушенные крики, когда он широким движением брал поворот.

И он всегда двигался по самой быстрой части дороги.

Не раз Ошо говорил, что в машине; слишком много страха.

Однажды он остановил машину и сказал, что если люди не расслабятся, он совсем прекратит вести машину.

Сидящий сзади водитель сказал: "Но вы только что чуть не столкнулись с машиной!" - и он ответил: "Это ваше суждение! "

Нирджун - мужественная шестидесятилетняя женщина, которая готовила для Ошо, описывала свою поездку в темную, ветреную ночь как самое радостное переживание своей жизни. Позже Ошо сказал, что она была единственным человеком, который действительно присутствовал.

Поскольку Ошо уезжал два раза в день на прогулку на машине, мы обычно сидели на поляне, рядом с кустом гортензии, усыпанным голубыми цветами, в начале каменной лестницы, и провожали его музыкой.

Там был Ниведано, темный и таинственный бразилец, который был тогда молодым санньясином. Годами позже, по-прежнему играя музыку для Ошо, он проявил свой другой талант - умение строить водопады.

Там был Говиндас, бледный немец, который играл на ситаре так же хорошо, как любой индиец, и Яшу, испанская цыганка, которая одновременно играла на двух флейтах, ей аккомпанировала ее трехлетняя дочь Кавиа на колокольчиках.

Рупеш (играл для Ошо на табле) был динамомашиной энергии, и я была настолько рада видеть его, когда он приехал, что я прыгнула на него с таким энтузиазмом, что сломала себе передний зуб о его голову.

Наши соседи-монахи слышали музыку и сходили с ума.

Они обвиняли нас в практиковании черной магии и совершении "ритуальных жертвоприношений".

Шила теперь прочно заняла позицию секретаря Ошо, и Лакшми, которая делала эту работу в Индии, была свободна; Ошо посоветовал ей расслабиться и ничего не делать.

На самом деле, годом позже он сказал ей, что если бы она его послушалась, она бы к этому времени уже достигла просветления.

Она попробовала играть вместе с музыкантами, у нее не получилось; она решила готовить.

Увы, был уже вечер, когда она приготовила обед, так что это тоже не сработало.

Бедная Лакшми.

Тогда на празднике знакомства, который мы устраивали для местных жителей, она решила доказать, что она не хуже любого другого в поглощении алкоголя.

Она напилась и упала под стол.

Позже она решила действовать сама по себе, собрала небольшую группу последователей и попыталась начать новую коммуну Ошо.

Окружению Мастера, когда ситуация изменяется, ничего не остается делать, как идти вместе с ней, потому что в существовании все постоянно меняется, и с Мастером акцент делается на принятие изменений.

Для некоторых людей, которые в Пуне обладали определенной властью или престижем, оказалось невозможным приспособиться к их новым должностям.

Некоторые пошли своей дорогой, и группа вокруг Ошо изменилась, в точности как после сильных ветров падают мертвые ветки с деревьев.

После разговоров с Девараджем я поняла, что Шила не просто из удобства стала секретарем Ошо.

Несмотря на то, что она была индийкой, она стала американской гражданкой, благодаря своему первому браку, и провела много времени в Америке.

Но кроме этого было и другое и это началось на самом деле четыре или пять месяцев назад в Пуне.

Деварадж написал книгу и в ней он говорит:

Шила, с нашей активной или пассивной помощью стала "боссом".

Это не значит, что однажды Бхагван сказал: "Ты самый лучший человек для этой работы".

Он просто подтвердил, что она реально захватила это место.

И любой другой выбор был бы наложением его воли на нас.

В буддистском тексте это то, что называется "невыбирающее осознание".

Просто "выбрать" кого-то было бы против всего метода его работы.

Он жил в экспериментальной коммуне и ей для того, чтобы оставаться живой, необходимо было обладать собственной цельностью.

Просто осуществить свой выбор против течения событий - это был не его путь.

Он всегда шел вместе с потоком, полностью сдавшись тому, что существование предлагало ему, и на сто процентов давая ему поддержку, чтобы помочь в работе.

Если существование привело Шилу на вершину, для этого должна быть какая-то причина; должно быть что-то, чему мы должны научиться с помощью этого - и как!"

Так же как Ошо с полным доверием отдавал свою жизнь в руки своих врачей, он с полным доверием отдавал работу своей жизни в руки своей администрации.

И хотя он всегда осознавал потенции - бессознательности и безобразности во всех непросветленных людях, он также осознавал потенции - сознательности и красоты во всех непросветленных людях.

У него было полное доверие, что однажды, во всех нас, как бы много времени это не заняло, сознательность, в конце концов, рассеет бессознательность, как свет рассеивает тьму.

("Бхагван: Самый Безбожный и все же Самый Набожный человек", Джордж Меридит)

Не думаю, что Ошо "выбирал" кого-то.

Он не сидел на даршане или дискурсе, не смотрел вокруг, ища человека с самой яркой аурой или самым большим потенциалом, не говорил: "Этот может стирать для меня, или он может для меня готовить..." Я думаю, если кто-то попадался у него на пути, он принимал этого человека с полным доверием.

Например, я никогда не узнаю, потому что я никогда не спрашивала, Ошо или Вивек решили дать мне возможность делать стирку, и таким образом стать частью дома Ошо, но я подозреваю, что это была Вивек.

Кажется, как будто "просто случайно" я и на правильном месте в правильное время.

Лес, окружавший замок, был полон сосен и голубых елей, и ночью цикады пели так пронзительно и громко, что казалось лопнут стекла.

Я видела однажды цикаду на стволе дерева; она была около пятнадцати сантиметров длиной и ослепительно зеленая.

Я подумала, неудивительно, что они поют громко.

Я любила спать в лесу.

Алертность, которая вплеталась в сон, была похожа на животную.

Всегда было - много звуков и шорохов листьев.

Это немного пугало, но мне это нравилось тоже.

Женщина, неизвестная никому, приехала из Германии.

Она была фанатичной христианкой и распространяла в городе слухи об Ошо.

Скоро ночью в замок стали приходить хулиганы.

Они писали на стенах: "уезжайте домой..." и взрывали бумажные бомбы.

Они издавали оглушительный шум и мы вскакивали со своих постелей, думая, что это взрываются настоящие бомбы.

Они бросали камни в окна, сотрясая стекла.

Мы начали сторожить, и я прекратила спать в лесу.

С монахами, плывущими в утреннем тумане в их белых рясах, и машинами, полными кричащих хулиганов, я начинала чувствовать себя некомфортно.

Мы занимались своими делами, никого не беспокоили, и все же люди не любили нас - хотя были и другие.

Мы пробыли в замке три месяца.

Шила большую часть времени была в отъезде, ища землю.

Она наткнулась на Большое Грязное Ранчо в центральном Орегоне, 64000 акров бесплодной пустыни, на котором пасли слишком долго и его бросили умирать, так что последние пятьдесят лет его использовали только для уменьшения налогов.

Шила купила Большое Грязное Ранчо, потому что она нашла его в годовщину смерти своего последнего мужа, и подписала бумаги в день его рождения! По крайней мере она так говорит.

ГЛАВА ШЕСТАЯ. РАДЖНИШПУРАМ

РАДЖНИШПУРАМ БЫЛ НЕ В АМЕРИКЕ. Это была страна сама по себе, без американской мечты.

Может быть, поэтому американские политиканы пошли на нее войной.

Мы летели через Америку, я, Ашиш, Арпита и Гайан.

Ашиш - это волшебник дерева.

Он не только мастер-плотник, он делал стулья Ошо и приводил в порядок все техническое или электрическое.

Всегда слышится: "Ашиш, Ашиш, где Ашиш?" - когда надо что-нибудь закрепить или изобрести.

И он очень здорово разговаривает руками, потому что он итальянец.

Арпита всегда делала обувь Ошо.

Она эксцентрична, рисует дзенские картины и обладает клоунской личностью, что выразилось позднее, когда она помогала в дизайне одежды Ошо.

Гайан приехала в Нью-Джерси после того как Вивек позвонила ей в Германию и сказала: "Приезжай".

Когда она приехала, Вивек встретила ее в аэропорту и сказала: "Я надеюсь, ты умеешь шить".

Она умела, и она шила одежду Ошо все годы его "фантастического" гардероба.

Она также и танцует, вы можете увидеть ее на видео в дни праздников на ранчо, ее длинные темные волосы развеваются, когда она озорно танцует вокруг Ошо на подиуме, в нашем медитационном зале Раджниш Мандир.

Итак, мы летели через Америку вместе и приземлились в Орегоне, за двенадцать часов до предполагаемого прибытия Ошо.

Я не помню ничего из полета, но я никогда не забуду длинный, длинный извилистый путь с горы к Большому Грязному.

Мили и мили пыльных, высоких, острых сухих цветов и кактусов по сторонам дороги, освещаемых фарами машины.

Зловещие, желтые, белые и серые.

Трейлер Ошо и присоединенный к нему, который должен был стать нашим домом,

кипели активностью, потому что как обычно мы работали наперегонки со временем.

Мы не спали большую часть ночи, наводя последний глянец на занавески и занимаясь уборкой.

Снаружи, зеленые газоны были как расстеленные ковры.

Трейлер был полностью сделан из пластика - я никогда такого не видела.

Если бы в него попала искра, он бы сгорел дотла всего за десять секунд! Трейлер Ошо был такой же как наш, только вместо ковра (из-за его аллергии), там везде был белый линолеум.

Стены были покрыты пластиком имитирующим дерево.

Мы, одиннадцать человек, должны были жить в одном трейлере, плюс комната для шитья.

Деварадж, доктор и Девагит, дантист Ошо, были вместе в одной комнате.

Они лучшее, что вышло из Британии в смысле юмора, со времен Монти Питона.

Там была Нирупа, как с картины прерафаелитов, со своими длинными, до пояса золотыми волосами, и Харидас, высокий немец, выглядящий на пятнадцать лет моложе своих сорока четырех лет, который был одним из первых западных саньясинов Ошо.

И шестидесятилетняя Нирджун, которая превосходила всех нас в своих бесконечных танцах в гостиной, под найденную нами новую западную музыку.

У Вивек была своя комната в присоединенном трейлере, а у Ошо была гостиная, спальня и ванная комната.

Было слишком темно, чтобы увидеть что-нибудь вокруг, так что я, усталая и в ворчливом настроении легла спать.

Принимая душ на следующее утро, я выглянула из окна.

Трейлер стоял в небольшой долине, а за нами была скала, такая огромная и величественная, что я выбежала наружу голая и мокрая и застыла в поклоне.

Когда Ошо приехал в то утро, он увидел группу санньясинов, которые сидели на поляне рядом с трейлером и пели.

Он сел вместе с ними в медитации, и его тишина была такой переполняющей, что музыка постепенно иссякла, и мы все сидели молча у подножья грубых, остроконечных скал.

Ошо встал, посмотрел вокруг, а потом пошел к своему трейлеру и мы видели как он стоял на веранде, его рука на бедре.

Он позже сказал, что он был поражен, что на такой большой территории совсем не было деревьев, он никогда раньше не видел "голый дом" - имея в виду отсутствия какого-то сада или любых растений.

Это была действительно совершенная противоположность экзотическим и обильным джунглям, которые окружали его дом в Индии.

Когда мы прибыли на землю Раджнишпурама, там было только два здания.

Первые несколько месяцев был очень высокий дух пионеров.

Мы прибыли в августе и была гонка, чтобы к зиме каждый жил в трейлере с центральным отоплением.

Большинство людей жило в палатках, а температура зимой могла упасть до минус двенадцати.

Мы ели все вместе, на столах, поставленных около одного из строений ранчо, и по мере того, как зима продолжалась, мы должны были скалывать лед со столов, иначе наши тарелки скользили нам на колени. У нас был баррель пива, спрятанный в пруду, потому что у нас не было холодильника, но наши совместные трапезы были замечательны.

Мужчины и женщины были одеты одинаково: толстые стеганые куртки, джинсы, ковбойские шляпы и башмаки.

Если несколько лет назад я думала, что санньясины мужчины выглядят слишком женственно, то теперь было наоборот.

Крыша гостиной Ошо протекала, и было жалко смотреть, как он сидел в кресле, а по обеим сторонам были ведра, чтобы собирать воду.

Комната была пуста за исключением низкого дубового стола и кресла.

Его комната всегда была простой и без обычного загромождения мебелью.

На стенах не было картин, орнаментов, в комнате не было других вещей, но пустота пластиковой комнаты не имела величия и дзенского качества комнаты из мрамора.

Мне причиняло боль, видеть его в такой обстановке, хотя я заметила, что для него это не важно.

Он был дома везде и я никогда не слышала от него жалоб на то, где и как он живет.

Он принимал, что это то, с чем пришло существование, и я всегда чувствовала, что он благодарен, зная и доверяя, что мы в своей любви, делаем лучшее, что мы можем.

Но это было не самое лучшее, что мы могли сделать и были начаты работы по строительству пристройки к трейлеру, которая должна была включать в себя жилище на случай чрезвычайных ситуаций и место для медицинского обслуживания, хотя я никогда не понимала, что имелось в виду под чрезвычайными ситуациями.

Когда пристройка была закончена, девять месяцев спустя, она была такая великолепная, что Ошо хотел скорее переехать туда, вместо того, чтобы оставаться в своем пластиковом трейлере.

Это вызвало много трений между Шилой и Вивек, потому что по каким-то причинам,

Шила не хотела, чтобы он переезжал.

Пристройка была построена Ричардом, другом Вивек и спальня была построена из деревянных панелей; ванная комната была самая лучшая, которую когда-либо имел Ошо - большая и с джакузи.

Длинный коридор вел к олимпийского размера бассейну, а в медицинской части была полностью оснащенная операционная с самым современным оборудованием.

Вивек ранчо не нравилось с самого начала и она часто была несчастна и заболевала.

Она также не стеснялась выражать свое настроение и однажды заявила по общей связи на всю коммуну, что она чувствует по поводу этой "бесплодной пустыни".

Она сказала, что хотела бы сжечь дотла это долбанное место.

Когда она была счастлива, это был самый экстатичный, похожий на ребенка человек, которого я когда-либо знала, но, если она была несчастна - ох, куда бы убежать.

У нее был дар находить проблемы и видеть недостатки человека.

Я находила бесполезным спорить, потому что у меня всегда было впечатление, что она права.

Я думаю, что в критике всегда больше веса, чем в комплименте.

Нирупа или я сопровождали Ошо в поездке, если Вивек не хотела ехать.

Он иногда спрашивал как дела в коммуне Шилы.

Для него это всегда была коммуна Шилы.

Позже он говорил:

"...Я даже не часть вашей коммуны; я просто турист, даже не постоянный житель.

Этот дом не моя резиденция, просто дом для приезжих. У меня нет никакого статуса в вашей коммуне. Я не глава вашей коммуны, не начальник. Я никто... я хотел бы быть в красной робе, но я просто избегаю этого, чтобы было ясно, что я никоим образом не часть вас.

И все же вы слушаете меня, у которого нет власти.

Я не могу что-нибудь навязать вам, я не могу приказать вам, я не могу дать вам какие-то заповеди. Мои беседы, в точности это, только разговор.

Я благодарен, что вы слушаете меня; принимаете вы то, что я говорю или нет, это ваше дело.

Слушать их или нет, это ваше решение. Это никак не нарушает вашу индивидуальность".

("Библия Раджниша")

В эти ранние дни все шло очень хорошо, люди прибывали сотнями и город возникал в пустыни с фантастической скоростью.

В течение года были готовы жилищные условия для тысячи постоянно проживающих и десяти тысяч приезжих, началось строительство аэропорта, отеля, диско, фермы, производящей овощи, медицинского центра, дамбы и столовой, достаточно большой, чтобы вместить всех.

Когда он спрашивал меня как "коммуна Шилы", я отвечала, что я чувствую, как будто я "нахожусь в мире".

Это не была жалоба, это просто показывало как все отличалось от тех дней, когда медитация была главным событием в нашей жизни.

Шила не была медитирующей, и ее влияние на коммуну было в том, что работа, и только работа имеет значение.

Через работу она могла доминировать над людьми, потому что у нее были свои уровни "хороших" работников, и она соответственно их вознаграждала.

Медитация рассматривалась как трата времени зря, и даже в тех редких случаях, когда я медитировала, я сидела, а передо мной лежала книга, на случай, если кто-нибудь войдет и "поймает" меня.

Я потеряла перспективу важности медитации, и все годы, которые Ошо говорил о ней, были на какое-то время потеряны.

Полетав высоко в небе Пуны, теперь я чувствовала себя очень на земле, ограниченной землей.

Я была в другой "школе".

Я думала, что теперь должно развиться другое направление моего существа, что, может быть, если бы мы все остались в Пуне, в наших робах и почти "сказочно воздушном" существовании, мы возможно все достигли бы просветления, но это нельзя было бы использовать для мира в практическом смысле.

Я еще не знала, какими тяжелыми будут уроки.

Но мое движение как санньясинки, однако, уже началось, и не было пути назад.

Быть с Мастером означает, что трудность воспринимается как вызов, как возможность посмотреть вовнутрь, на мое сопротивление возможности измениться.

Первым приоритетом становится вырасти в осознавании.

Ошо видел только Вивек, и каждый день занимался работой с Шилой.

Время от времени он встречался с Нирупой, Девараджем и мной.

Иногда у кого-нибудь был сон об Ошо, и он был уверен, что Ошо посещал его во сне.

Я спросила его позже на дискурсе об этом и он сказал:

"Моя работа совершенно другого свойства.

Я не хочу вторгаться в ничью жизнь; но вообще это делается, это может быть сделано: человек может покинуть тело, и пока кто-то другой спит, может работать над ним.

Но это ущемление свободы человека, а я совершенно против любого ущемления, даже, если это делается для вашего блага, потому что свобода имеет высшую ценность".

"Я уважаю вас такими какие вы есть, и из-за этого уважения я продолжаю вам говорить, что возможно гораздо большее.

Но это не означает, что если вы не изменитесь, я не буду уважать вас.

Это не означает, что если вы изменитесь, я буду уважать вас больше.

Мое уважение остается постоянным, изменяетесь вы или нет, со мной вы или против меня. Я уважаю вашу человеческую природу, и я уважаю ваше понимание..."

"...В вашей бессознательности, в вашем сне, я не хочу беспокоить вас.

Мой подход, это чистое уважение индивидуума, уважение вашей сознательности, и у меня есть огромное доверие к моей любви и моему уважению вашей сознательности, что она изменит вас. И это изменение будет истинным, тотальным, неизменяемым".

("Новый Рассвет")

Я всегда чувствовала уважение к его собственному пространству, когда мы уезжали на машине, и никогда не заговаривала, если он не спрашивал меня о чем-нибудь.

Моей целью было молчание, и я давала себе задание типа "о-кей, никаких мыслей отсюда и до старого сарая" и так далее.

Годы молчания, которые затем последовали, сделали Ошо каким-то образом более просвечивающим, более хрупким, меньше в теле.

Он всегда говорил, что разговор с нами удерживает его в теле и по мере того, как шло время, его связь с землей казалась меньше.

Его день изменился от вполне загруженного дня в Пуне: подъем в шесть, утренний дискурс, чтение сотни книг в неделю, чтение всех газет, работа с Лакшми, вечерний даршан, посвящение в санньясины и энергетические даршаны.

Теперь он сидел тихо в своей комнате, один.

Он по-прежнему вставал в шесть, принимал долгие ванны и плавал в своем бассейне, слушал музыку; но у него не было контактов с его людьми, за исключением прогулки на машине раз в день.

Как это могло быть, просто молча сидеть в комнате годами?

Вот как Ошо описал это в одном из его ранних дискурсов:

"Когда он (мистик) не вовлечен ни в какую активность, когда он не говорит, не ест, не гуляет - дыхание это блаженное переживание.

Тогда просто быть, просто движение дыхания дает так много блаженства, что с этим ничто не может сравниться.

Оно становится очень музыкальным; оно наполнено надой (несоздаваемый внутренний звук)".

("Мистический Опыт")

Я вела свою собственную тайную жизнь, в которую никто так и не проник.

Место, где я стирала белье, было примерно в пяти минутах ходьбы, в горах, за нашим домом.

Я приходила в это место, развешивала выстиранное, ставила ведро, сбрасывала свою одежду и бегала как дикая женщина обнаженная по горам.

Горы тянулись на мили и я следовала сухому руслу реки или оленьим тропам, которые летом шли через густую траву.

У меня была моя собственная постель и садик в горах.

Я много работала в саду и однажды у меня расцвели семьдесят два цветка! Когда я впервые стояла молча в горах, тишина была такая необъятная, что я могла слышать биение собственного сердца и кровь, пульсирующую у меня в ушах.

Сначала я испугалась, я не распознавала звуков.

А когда я спала в горах, я чувствовала, как будто я сплю в утробе самой Земли.

Это было летом, а зимой я бегала в снегу и садилась в поисках крова под можжевельник.

Я влюбилась в ковбоя.

Он был блондин, у него были голубые глаза, загорелая кожа и глубокий виргинский акцент, его звали Миларепа.

Большинство мужчин были одеты как ковбои, в конце концов, это была страна ковбоев, и Миларепа не был исключением.

Он пел кантри, западные песни и играл на банджо, и я погрузилась в магию этой горной местности, окрашенной только кустами шалфея, можжевельником, бледной травой и широкими открытыми пространствами.

Там были олени и гремучие змеи, а однажды, возвращаясь домой через горы, я столкнулась нос к носу с койотом.

Мы были всего в двадцати футах друг от друга и он был гордым и симпатичным экземпляром.

Его шкура была густая и шелковистая, а его глаза уставились прямо в мои.

Мы стояли и смотрели еще несколько минут друг на друга в удивлении, а потом он повернул голову и медленно, так медленно и с большим достоинством потрусил прочь.

Там было два озера, в точности как Ошо обещал будет в "новой коммуне", озеро Кришнамурти было большим, а озеро Патанджали, в стороне, дальше в холмах, меньше и для нудистского купания.

Именно тогда, в начале Ранчо, я иногда уезжала на взятом напрокат грузовике, с несколькими парнями на рыбную ловлю.

Эту вещь не следовало делать, будучи вегетарианцами! Мы пробирались по грязной дороге в темноте и, как разбойники, делали налет на озеро, где мы расходились в разных направлениях, соревнуясь, кто поймает самую большую рыбу или вообще что-нибудь.

У меня не было желания поесть рыбы, но мне нравилось приключение и мы много смеялись.

Нас ни разу не обнаружили, но все закончилось. Удовольствие ушло, и казалось грубо и жестоко вытаскивать рыбу из воды. Так что это кончилось.

Раджнишпурам находился в долине, окруженной горами и холмами, и с вершины участка можно было видеть холмы за холмами, синеющие до самого горизонта.

Чтобы добраться до вершины, надо было затратить время на дорогу, потому что дорога местами шла над обрывами, поворачивала, она годами не ремонтировалась и после многих зим со снегом и дождем она была наполовину смыта.

Выехав с опасной горной дороги, мы могли наткнуться на сельских жителей, которые из своих пикапов направляли на нас свои ружья, просто для развлечения, или стояли на обочине дороги, показывая палец или кидая камнями.

На дорогах был гололед, они были опасны и обломок скалы, оставшийся после лавины, в середине дороги не раз доставлял новую работу мастерской по ремонту роллс-ройса.

Земля была плоской и заброшенной, и иногда до самого горизонта не было видно ни здания, ни дерева.

Каждые несколько миль я видела старый деревянный сарай или дом, почерневшие от жестокой непогоды и наклонившиеся, как будто их ударил ураган; и были доски, на которых было написано: "Покайтесь грешники. Иисус спасает".

И на этой христианской земле, орегонцы вешали гнившие трупы койотов, на свои заборы из колючей проволоки вдоль дороги, до тех пор пока ничего не оставалось, кроме головы и пустого костяка.

Гуляя по скованному морозом лугу однажды ночью, я приблизилась к дому и увидела, что Ошо садится в машину один.

Кто-нибудь всегда ехал с ним, так что такого никогда раньше не случалось.

Я открыла дверь пассажира и спросила, могу ли я поехать с ним, и он очень сурово сказал: "Нет".

Я пошла к Вивек, сказала ей, и мы обе побежали к ее машине, чтобы поехать вдогонку.

Ошо имел преимущество в пять минут, и он был на роллсе, а у нас была только бронко, причем у нее было слабое место, она переворачивалась на крышу, хотя мы обнаружили это только позже.

Дорога в ту ночь была скользкой, и мы забуксовали на одном из поворотов горной дороги; Вивек сказала мне, что она никогда не сдавала на права, на самом деле она не могла действительно водить.

У нее был только один урок, двадцать лет назад в Англии, и после этого она только раз вела машину.

После того, как мы прибыли на Ранчо, она хотела машину, и сказала Шиле, что да, у нее есть права.

Оглядываясь назад, я понимаю, что я должно быть сумасшедшая, потому что мысль, которая пришла мне в голову была такая: "Я действительно могу доверять этой женщине, потому что у нее есть присутствие духа! "

Начался град, и через шторм мы побили все рекорды скорости и старались догнать Ошо.

Нам надо было понять, по какой дороге он поехал, и потом мы поняли, что на открытой дороге мы никогда его не поймаем.

Мы остановились на обочине и стали ждать, надеясь, что он повернет и поедет назад в Раджнишпурам.

Когда очередная машина проносилась мимо нас, слепя огнями, мы мокрые от дождя, имели одну десятую секунды, чтобы увидеть Ошо это или нет.

После нескольких ложных, неправильных машин, наконец-то это был он! Мы прыгнули в бронко, и, двигались близко за ним, мы начали гудеть и мигать огнями.

Он видел нас, и все казалось, шло хорошо; на самом деле все казалось великолепным, когда мы сопровождали его безопасно назад в Раджнишпурам.

Когда мы подъехали к дому, никто не разговаривал, мы просто припарковали машины и вошли в дом. Об инциденте больше не упоминалось.

Хотя я никогда не была с другим просветленным мастером, я уверена, что существуют общие черты, и одна из них должна быть в том, что вы не знаете, что он сделает в следующее мгновение.

Однако вы действительно знаете, что он сделает ВСЕ ЧТО УГОДНО, если это вас разбудит.

Почему он так поехал ночью в середину страны фермеров, я никогда не узнаю.

Во время этих зимних месяцев, когда дороги были предательскими, Ошо пять раз заезжал в канавы, каждый раз, когда он попадал в канаву, Вивек была с ним.

Ей приходилось выбираться из машины, однажды с поврежденной спиной, идти на дорогу и голосовать, надеясь, что в машине не будет одного из наших сельских соседей.

Оставлять Ошо одного, сидящим в машине, было для нее трудной частью задачи.

Но она говорила, что он просто сидел с закрытыми глазами, как будто медитировал в своей комнате.

Ошо выезжал на машине два раза в день, и однажды вечером Вивек возвратилась потрясенная и сказала, что их преследовала машина, и она подошла слишком близко к бамперу машины Ошо.

Это было довольно обычно и всегда пугало.

Машины с двумя, тремя ковбоями в них, выкрикивающими оскорбления, они считали это замечательным спортом попытаться убрать Ошо с дороги.

Но этим вечером, когда Ошо приблизился к ранчо, там шли двое санньясинов, и он остановил машину, и попросил их помощи.

Человек, который преследовал, при виде помощи выбрал другое направление и санньясины поехали за ним.

Он заехал в свой двор, припарковал машину, выскочил из нее с ружьем в руках и начал стрелять.

Он был явно достаточно сумасшедшим, и он угрожал, говоря, что он "доберется до Бхагвана".

Вызвали шерифа, но он отказался что-либо делать, потому что преступление еще не совершено - пока!

Вечером следующего дня, в точности в это же время и, выбирая ту же дорогу, что и всегда, Ошо захотел поехать на прогулку.

Вивек отказалась поехать, так что поехала я, но я старалась принудить Ошо поехать, по крайней мере, по другой дороге, потому что этот сумасшедший знал точно, где будет Ошо, и в точности в какое время.

Он отказался.

Он сказал, что это его свобода ехать когда и куда он хочет, и он лучше будет застреленным, чем откажется от своей свободы.

И он продолжал: "И что, если они даже застрелят меня? Это о-кей".

При этом я сглотнула. Для меня это точно было не о-кей.

Эта ночь казалось более темной, чем обычно, и Ошо остановил машину в середине пустоши, чтобы сходить в туалет.

Я не знаю, дрожала ли я от страха или от холода, но я вышла из машины и гуляла вверх и вниз по дороге, вглядываясь во тьму и не понимая, почему свобода должна быть прежде безопасности.

Сумасшедший в тот раз не появился.

Были еще случаи, когда мы получали угрозы, что банды на дорогах ждут его, но он всегда ехал, когда и куда он хотел.

Ошо говорил на дискурсе, что неинтересно ехать с ограничением скорости, если машина может давать 140 миль в час, и вообще, кто смотрит по сторонам, чтобы увидеть какое действует ограничение. Это было моей ответственностью - смотреть налево на перекрестках и говорить, когда безопасно ехать, потому что Ошо никогда не поворачивал головы, когда он вел.

Он просто смотрел прямо вперед.

Я никогда не водила машину и не могла четко оценивать расстояние и скорость, и также я не знала правил движения.

Может быть, я больше бы нервничала, если бы я знала, но так как я доверяла тому, что все, что случится, произойдет с осознаванием, то только это имело значение.

Первое Ежегодное Мировое Празднование было в июле 1982, на нем было больше десяти тысяч человек со всего мира. Мы встретились впервые, с тех пор как мы были все вместе в Индии.

В долине был построен огромный временный Будда Холл, и когда мы все встретились и вместе медитировали, была очень, очень сильная энергия, и Ошо пришел и сел с нами.

В последний день фестиваля Ошо поманил Гайан на подиум, чтобы она потанцевала.

Двадцать человек думали, что он зовет их, и они встали; и тогда сотни человек последовали за ними, и Ошо исчез из виду. Могло случиться, что он был задавлен толпой, но это было просто переполнение сильной энергией. Он позже сказал, что каждый относился к нему так бережно и с таким уважением, что когда он шел, люди отступали назад и освобождали место для него. Он сказал, что даже те, кто касался его, делали это с заботой. В то время все казалось таким совершенным, казалось, не может быть причин, почему наш оазис в пустыне не должен расцвести и не может быть примером того, что тысячи людей могут жить вместе без того безобразного, что приносит общество, религии и политиканы. Это был замечательный фестиваль. Тогда было полное лунное затмение, и когда я наблюдала из своей постели в горах, как луна становится красной и тонет в утреннем небе, я чувствовала, что я не на планете Земля.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. РАДЖНИШПУРАМ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

ЭТО ПЕЧАЛЬНЫЙ ФАКТ человеческой природы, что если человек или группа людей отличаются от вас - вы боитесь их.

Я выросла в маленьком городке, в Корнуэле, в Англии, где даже люди, живущие в соседней деревне, именовались "чужие".

Недостаточно было даже родиться в городе, по крайней мере, один из родителей должен был родиться здесь, чтобы вас приняли.

Так что я не была удивлена реакцией жителей Орегона на нас, хотя она была, конечно, чрезмерной и жестокой.

Крики местного священника: "поклонники сатаны, убирайтесь домой", футболки с надписью "Лучше мертвый, чем красный", с изображением ружья, направленного в лицо Ошо; бомба, которая взорвалась в нашем отеле в Портленде, все это было слишком.

Я не думала, однако, что все правительство будет реагировать с такой предубежденностью и так безответственно.

Наша коммуна была успешным экологическим экспериментом.

Когда мы прибыли, Раджнишпурам был бесплодной пустыней, и были предприняты все усилия, чтобы трансформировать ее.

Вода собиралась дамбами распределялась на поля, мы выращивали достаточно, чтобы коммуна могла обеспечивать себя.

Коммуна перерабатывала семьдесят процентов отходов - обычный город в Америке самое большее перерабатывает от пяти до десяти процентов, а большинство городов вообще об этом не заботится.

Мы следили за тем, чтобы земля и почва никак не загрязнялись.

Система сточных вод была устроена таким образом, что после того, как их закачивали в резервуар, они проходили систему биологической очистки и потом направлялись в трубу, проходящую по дну долины, откуда после системы многочисленных фильтров они направлялись для орошения полей.

Были спасены земли с сильной эрозией почвы, и в долине были посажены десять тысяч деревьев.

Многие из этих деревьев и сейчас стоят там, десять лет спустя, на прежде пустынной земле, и я слышала, что фруктовые деревья так обильно плодоносят, что их ветки ломаются.

В 1984 Ошо заметил:

"Они хотят разрушить этот город, из-за законов об использовании земли - и ни один из этих идиотов не приехал сюда, чтобы посмотреть, как мы используем землю.

Могут ли они использовать ее более творчески, чем используем ее мы?

И пятьдесят лет ее никто не использовал. Они были счастливы - это было «хорошее использование». Теперь мы создали ее. Мы самодостаточная коммуна. Мы производим нашу пищу, наши овощи... мы делаем все усилия, чтобы она была самодостаточной".

"Эта пустыня... каким-то образом видимо это судьба людей похожих на меня.

Моисей закончил дни в пустыне, я сейчас в пустыне, и мы стараемся сделать ее зеленой. Мы сделали ее зеленой. Если вы обойдете вокруг моего дома, вы не подумаете, что вы в Орегоне, вы будете считать, что вы в Кашмире".

"И они не приехали, чтобы посмотреть, что происходит здесь. Просто сидя в столице, они решили, что это использование земли и это против законов об использовании земли. Если это против законов об использовании земли, то ваши законы фальшивы и их нужно сжечь. Но прежде приезжайте и посмотрите, и докажите, что это против законов об использовании земли. Но они боятся приехать сюда...

("Библия Раджниша")

Спор о законах, об использовании земли двигался туда и обратно между верховным судом и низшими судами, до тех пор, пока мы, наконец, не выиграли дело, но было слишком поздно.

Коммуна была разрушена год назад.

Все санньясины ее покинули, и теперь было безопасно сказать, что наш город был законным.

Пока мы ждали решения суда, было невозможно начать какой-то бизнес или установить достаточное число телефонных линий, не становясь "коммерческой зоной".

Ближайшим городом был Антилоп, в нем было всего сорок постоянных жителей, он был расположен вдали от всего и окружен рощей высоких тополей.

Он был в восемнадцати милях, и мы пригнали туда трейлер, чтобы вести бизнес.

Один трейлер и несколько санньясинов, и нас обвинили, что мы пытаемся захватить город.

В страхе, они пытались применить антикорпоративные законы, но мы подали на них в суд и выиграли.

Это вылилось в безобразную драму, которая привлекала американцев больше, чем их последние газеты и телевизионные станции заинтересовались - Шила предстала как большая черная ведьма, а жители Антилопа представляли страхи каждого и участвовали в драме в роли пионеров защищающих свой дом.

Драма росла все больше и больше, и в конце концов в город приехало больше санньясинов, они избрали своего собственного мэра, перестроили дома, переименовали город в "Город Раджниша", потом повернулись и ушли назад в долину Раджнишпурама, и не заботились больше об этом.

В это время постоянные жители Антилопа были по-прежнему здесь, но их жизнь теперь имела значение. Они давали интервью по телевидению, и борьба продолжалась.

Шила начинала входить во вкус как звезда.

Ее просили выступать во многих телепрограммах, я думаю, из-за ее грубого поведения, например, когда она показывала палец вместо ответа на вопрос, это поднимало рейтинг.

К этому времени у нас было много новых санньясинов из Европы, которые никогда не видели Ошо. Для них Шила была Папой Римским.

На собраниях для всей коммуны она всегда была окружена молодыми людьми, смотрящими на нее с обожанием, только что прибывшими из коммун в Европе и готовыми хлопать в ладоши всему, что она скажет. Эти собрания пугали меня.

Я думала, как они должно быть похожи на молодежное гитлеровское движение.

Я удалялась в горы.

По мере того, как Шила усиливала свою борьбу с "внешним миром", началась борьба и внутри. Вивек и Шила однажды устроили вместе встречу в кафетерии Магдалена, чтобы убедить коммуну, что между ними нет трений.

Хотя встреча была гениальной идеей, и было очень трогательным, это только подтвердило подозрения каждого, что действительно, конфликт между ними существует.

Иначе, зачем собираться?

Вивек не верила Шиле ни на йоту и не давала ей ключ от дома Ошо.

Когда она приходила, чтобы увидеть Ошо, Шила должна была звонить Вивек, затем дверь открывалась точно в назначенное время и потом закрывалась за ней.

Шиле было также запрещено проходить через наш дом, чтобы войти в трейлер Ошо, она должна была использовать боковую дверь.

Это было связано с тем, что она всегда создавала проблемы, когда проходила через наш трейлер, но, конечно, это ее выводило из себя, она чувствовала себя оскорбленной.

Это был вопрос о том, кто обладает властью.

Шила никогда бы не сказала Ошо об этих ссорах по видимым пустякам, потому что она обладала достаточным умом, чтобы понять, что его решение уменьшило бы ее власть.

Я никогда не говорила ему, потому что по сравнению с тем, как рос Раджнишпурам, это казалось мелким.

Я была под властью иллюзии, что по крайней мере, если Шила будет рассерженная и неприятная с нами (имея в виду людей, которые жили в его доме), мы будем выходом для ее гнева и она будет вести себя хорошо с оставшейся частью коммуны.

Я была наивна.

Я не могу припомнить, чтобы я страдала в Раджнишпураме, несмотря на то, что я работала по двенадцать часов в день и количество правил о том, что было можно делать и чего нельзя, возрастало.

Я вспоминаю, однажды Ошо спросил меня, не устала ли я, и я ответила, что я не могу даже вспомнить, что значит быть усталой.

Я думаю, что все были в блаженстве.

Простите, но я никогда не чувствовала, что это было трудное время.

Погруженные в сон, мы позволяли, чтобы нами управляла группа людей, которые разрушали наше понимание и иногда создавали страх, для того, чтобы контролировать, но потребовалось время, чтобы это всплыло, а пока мы наслаждались сами собой.

Если вы соберете группу санньясинов вместе, общим знаменателем будет смех.

Вивек, однако, много страдала.

Это было начало гормонального и химического дисбаланса, который выражался в приступах депрессии.

Я также думаю, что она была такой чувствительной, что ее интуиция по поводу Шилы и ее банды сводила ее с ума.

Она была склонна к депрессии, и иногда была в черной дыре по две, три недели.

Мы старались сделать все, что могли, чтобы помочь ей, но ничего не помогало, кроме как оставить ее одну, и это было то, о чем она просила с самого начала.

Она решила покинуть коммуну.

Она попросила Джона, ее друга, одного из "Голливудской группы" - маленькой группы санньясинов, которые была с Ошо в Пуне, и сейчас покинули свою роскошную жизнь в Беверли Хиллз, чтобы принять участие в великом эксперименте, чтобы он довез ее до Салема, который был примерно в двухстах пятидесяти милях, и она бы села на прямой самолет в Лондон.

Они проехали восемнадцать часов через снежный буран, при нулевой видимости, при этом на дорогах был гололед. Но она успела.

Джон проделал свой опасный путь обратно в коммуну и до того, как он прибыл, Вивек позвонила из Англии, где она провела несколько часов со своей матерью, что она хочет вернуться в коммуну. Ошо сказал, да, конечно, и Джон должен был встретить ее в аэропорту, потому что именно он провожал ее.

Джон прибыл в Раджнишпурам как раз во время, чтобы повернуться кругом и проделать путешествие снова.

Снег к этому времени был такой сильный, что некоторые дороги были закрыты, и снег продолжал падать. Они выполнили это, и возвращение Вивек приветствовали с открытыми руками.

Как обычно, она не чувствовала себя виноватой или смущенной, она вернулась в свою жизнь, держа голову высоко, как будто ничего не случилось.

Это напоминает мне об устройствах Гурджиева.

Однако это не было устройством.

Однажды, я ехала по ветреной дороге вместе с Ошо к Раджнишпураму и когда мы приблизились к повороту, вместо того, чтобы повернуть вместе с дорогой, он проехал прямо к краю.

Машина остановилась, и вся передняя часть, примерно треть машины, повисла над пропастью.

Под нами было тридцать футов, и потом склон спускался к дну долины.

Ошо сказал: "Там, ты видишь, что случилось?.."

Я сидела застывшая, не осмеливаясь дышать, чтобы малейшее движение не нарушило баланса, и мы не свалились бы вниз.

Он сидел несколько мгновений перед тем, как завести мотор.

Я молилась несуществующему богу: "Пожалуйста, только бы не отказал задний ход!"

Затем машина задом выехала на дорогу, и мы поехали к дому.

Я не поняла, так что я продолжала разговор:

"Что случилось..."

Он сказал: "Я старался не въехать в грязную лужу вон там, потому что это принесло бы столько трудностей Чину, который чистит мою машину".

Шила окружила дом и сад Ошо металлическим забором, находящимся под напряжением, высотой в десять футов.

"Чтобы олень не зашел в сад?" "Пардон?"

В любом случае мы были за забором.

Мое место для стирки было с внешней стороны забора, и хотя были ворота и меня уверяли, что ворота не под напряжением, каждый раз, когда я проходила через ворота, у меня был шок, как будто лошадь ударила меня копытом в желудок.

В первый раз, когда это случилось, я упала на колени, и меня вытошнило.

Это было концом моих дней в горах.

Вместо того, чтобы бежать через горы два раза в день к столовой, теперь я шла по дорожке к автобусной остановке, как и все другие, под взглядами охранников на вышках.

Да, теперь у нас были охранные вышки, на которых, по крайней мере, два человека с пулеметами дежурили двадцать четыре часа в сутки. Паранойя росла по обе стороны забора. В апреле 1983 коммуна получила сообщение от Ошо.

Деварадж информировал его о неизлечимой болезни, называемой СПИД, которая распространяется по всему миру. Ошо сказал, что эта болезнь убьет две трети человечества и коммуна должна быть защищена.

Он предложил, чтобы во время занятий любовью использовались кондомы и резиновые перчатки, если только пара не была в моногамных взаимоотношениях, по крайней мере, два года.

Прессу позабавила эта новость и смехотворность необходимости защитных средств против почти неизвестной болезни.

Пять лет спустя, и после тысяч смертей американские медицинские власти проснулись, увидели опасность этой болезни и рекомендовали ту же самую защиту.

Сейчас у нас 1991, и в нашей коммуне каждый человек проверяется на СПИД раз в три месяца.

•••

Когда Ошо отметил, что нет деревьев, Шила ему сказала, что есть сосновый лес в дальнем конце владений. Он так любил деревья, и он часто спрашивал меня: "Ты видела этот сосновый лес? Сколько там деревьев? Большие они? Как далеко он находится, я могу поехать туда?"

Однажды я поехала туда на мотоцикле, там совсем не было дороги. Ехать нужно было пятнадцать миль через сельскую местность, лес находился в небольшой долине на границе владений.

Для Ошо становилось все более опасно ездить вне Раджнишпурама, и начали делать дорогу к сосновому лесу. Это был медленный процесс.

Не успели работающие наметить дорогу, как они были переброшены на что-то другое, а потом начался дождь, и дорога была смыта. Десять миль были закончены к 1984, и каждый день Ошо ездил по дороге, приближаясь все ближе и ближе к неуловимому сосновому лесу.

Это была потрясающая поездка, но лес еще даже не был виден.

Ошо уехал до того, как дорога достигла леса, который он так хотел увидеть.

Миларепа и Вимал работали на дороге с начала проекта.

Они были близкими друзьями, и чувство юмора и невинность Вимала еще не достигли полного расцвета - это произойдет годами позже, когда он будет вызывать большой смех у Ошо и у нас, придя однажды на место нашего вечернего собрания (Будда Холл), одетый в сари как женщина (имитируя Манишу), а в другой раз он пришел на дискурс одетый в шкуру гориллы.

Но до того, как это произойдет, они работали вместе, строя небольшой хайвэй, за мили ото всех, чтобы их Мастер мог увидеть лес. Они работали над ним так долго и так решительно, что когда пришло время оставить это, они продолжали - только вдвоем.

В то время как все другие привозили назад машины, чтобы продавать их, они старались достичь соснового леса "просто в случае, если Ошо вернется назад".

•••

По мере того, как шли недели и месяцы, энергию санньясинов было уже не удержать.

Уже было недостаточно стоять на обочине дороги и приветствовать Ошо намасте, когда он проезжал мимо.

Однажды пополудни, когда Ошо выехал на машине на прогулку, маленькая группа итальянских санньясинов стояла у дороги и играла для него музыку.

Он остановился на несколько минут, чтобы насладиться их игрой, и в течение недели по дороге через долину стояли одетые в красное музыканты, они танцевали и пели - от ворот Лао-Цзы, через небольшую дамбу и Пруд Басе, вдоль пыльной дороги, проходящей мимо Раджниш Мандир, через "нижний город" Раджнишпурам и вверх в горы.

Это было началом неистовых праздников, которые проходили каждый день в течение следующих двух лет, в слепящий зной и падающий снег.

Это был спонтанный взрыв радости людей, которые хотели выразить свою любовь Ошо единственным способом, которым они могли.

Со всего мира начали прибывать музыкальные инструменты, самыми любимыми были огромные бразильские барабаны; но были также и флейты, скрипки, гитары, тамбурины, всех размеров инструменты, которые надо было трясти, саксофоны, кларнеты, трубы - у нас были они все; а те, у кого не было инструментов, пели или просто прыгали на месте вверх и вниз.

Ошо любил видеть своих людей счастливыми, и он ехал так медленно, что мотор роллс-ройса пришлось специально отрегулировать.

Он двигал руками в такт музыке и останавливался около некоторых групп и музыкантов.

Маниша, которая была одним из медиумов Ошо и стала его "записывающим" (как Платон был для Сократа), была тоже здесь со своей маленькой группой празднующих.

Ошо останавливался напротив нее, и я видела, как она исчезала в безудержном, экстатическом циклоне цветных лент и радости.

Ее темные длинные волосы вились вокруг лица, ее тело прыгало в воздухе и все же ее темные глаза были молча направлены в глаза Ошо.

Ошо особенно много времени проводил около Рупеша, который играл на бонго, и видеть Ошо, который играл на барабанах через Рупеша, было чем-то из другого мира.

Несмотря на смесь музыки от группы индийского киртана до бразильцев, в этом была невероятная гармония.

Иногда нужно было два часа, чтобы проехать мимо линии празднующих, потому что Ошо не мог сопротивляться никому, кто действительно был в этом.

Машина подскакивала вверх и вниз, когда он двигал руками, и я всегда изумлялась, как у него хватает силы в руках продолжать это так долго.

В езде-мимо было столько же близости и силы как в любом энергетическом даршане; иногда я была вместе с Ошо в машине, и я могла видеть лица людей.

Если была какая-то причина, чтобы спасти эту планету, то она была в этом.

Даже люди, которые стояли в этой линии, не могли представить себе, как прекрасно они выглядели.

Я была часто полна слез и однажды Ошо, слыша как я шмыгаю носом, сказал:

"Ты простужена?" "Нет, Ошо, я плачу".

"Мммм. Плачешь? Что случилось?"

"Ничего, Ошо, просто это так прекрасно. Они не смогут разрушить это, правда?"

У Ошо было много проблем с зубами. Ему надо было лечить девять коренных каналов и он, конечно, старался извлечь максимум пользы во время лечения: под воздействием анестезии он говорил.

Для дантиста Ошо, Девагита, это было нелегкой задачей, работать со ртом, который большую часть времени двигался. Ошо наговорил на три книги.

Мы поняли, что это стоит записывать и записали все, что он сказал.

Эти три книги: "Проблески золотого детства", "Книги, которые я любил и "Записки сумасшедшего" - экстраординарны.

Когда однажды мы были на прогулке на машине, несколько ковбоев бросали камни в машину Ошо.

Они промахнулись, но я их хорошо рассмотрела. В это время машину Ошо сопровождали "силы безопасности", но никто из пяти охранников не видел, что случилось, хотя я и вызывала их по радиотелефону. После поездки я была вызвана в Джесус Гроув (дом Шилы) и говорила с людьми из сил безопасности.

Я была героем дня! Мое эго было раздуто, я чувствовала поток сильной энергии, как адреналин.

Каждый человек в комнате слушал меня, и я давала советы и говорила людям, как им лучше делать их работу.

Собрание закончилось к обеду, и я вышла, чтобы поймать автобус в столовую.

Стоя на автобусной остановке, я чувствовала себя на высоте; я говорила, я не могла остановиться, я была захвачена собой, как вдруг как будто с глухим ударом, я увидела - это и есть власть. Вот на что похожа власть.

Это наркотик, на который покупаются люди, и за который они продают душу.

Шила контролировала свою группу, давая и отбирая у них власть.

Я думаю, что власть отравляет и, как все наркотики, нарушает человеческую осознанность.

Страсть к власти не возникает у того, кто медитирует, и все же это странно, что мы позволили Шиле, взять полную власть над коммуной.

Люди в Раджнишпураме хотели быть здесь из-за Ошо, они хотели жить в его присутствии, и в этом был страх - угроза изгнания, она давала Шиле ее силу.

Я думаю, что мы также были еще не готовы взять ответственность за себя. Было гораздо легче оставить решения и организацию кому-то другому, и не брать ответственность за все, что происходит.

Ответственность означает свободу, и ответственность требует определенной зрелости.

Оглядываясь назад, ясно, что этому нам надо было научиться.

"Когда я уйду, вспоминайте меня как человека, который дал вам, свободу и индивидуальность"...

Ошо

И он сделал, он действительно сделал это.

Свобода быть самим собой начинается с поисков себя, через слои фальшивой личности.

Индивидуальность приходит вместе с храбростью выразить себя, даже если это означает, что я отличаюсь от всех других.

Моя индивидуальность может только тогда цвести, когда я принимаю себя и говорю:

"Да, это я. Я такой", - без всяких суждений.

Несмотря на то, что наш дом охранялся круглые сутки силами безопасности Шилы со сторожевых вышек, ночью, каждый в нашем трейлере, по очереди, должен был вставать, одеваться - это означало всю экипировку, так как снаружи был минус и обычно снег или дождь, и ходить вокруг дома с радиотелефоном.

Была кромешная тьма, было скользко и страшно.

Забираясь на склон в конце бассейна, среди извивающегося бамбука, я перепрыгивала через небольшой поток, который бурлил со странными звуками, - и часто в этом месте телефон издавал громкий скрежет.

Я стояла, застыв как труп, с бьющимся сердцем и напряженно вглядывалась в темноту с молчаливым криком, застывшем на моем лице.

Это было начало мести Шилы нам, за то, что мы существовали. Ее ревность вышла за все разумные пределы, потому что мы были близко к Ошо. Мы, по очереди, обеспечивали положение, при котором у Шилы не было никакой возможности войти в дом без нашего ведома.

Она присылала своих рабочих, чтобы они поменяли замок, а Вивек посылала Ашиша в магазин инструментов, чтобы он украл (другого пути не было), засов и приделал его с обратной стороны к двери, на которой был новый замок. Это спасло жизнь Вивек, когда Шила послала четырех человек из своей банды, с хлороформом и шприцем с ядом в комнату Вивек.

Рафия, друг Вивек, был отослан с Ранчо "в командировку" в ту ночь и попытка убийства провалилась только потому, что они не могли войти в дом. Мы узнали об этом заговоре только позже, когда Шила уехала и некоторые из ее банды допрашивались в ФБР.

В июне 1984 мне позвонила Шила. Ее голос был очень возбужденным, как у человека, который только что выиграл в лотерею, и она орала так громко, что мне пришлось держать трубку в полуметре от уха. "Нам повезло. Нам повезло! " - пронзительно кричала она.

Думая, что случилось что-то важное, я спросила что, и она ответила, что у Девараджа, Девагита и Ашу, которая была стоматологической медсестрой, нашли болезнь глаз, конъюктевит.

"И это доказывает", - продолжала она, - "что они презренные, грязные свиньи и им нельзя позволить заботиться об Ошо". Я положила трубку, думая: "О, мой бог, у нее поехала крыша".

Следующим шагом, она хотела, чтобы Пуджа пошла и проверила глаза Ошо. Пуджу, любовно известную всем как Сестра Менгеле*, никто не любил, и ей никто не доверял.

Что-то было в ее смуглом, одутловатом лице и в том, как ее глаза - просто щелки - были всегда скрыты за темными очками. Я сказала Ошо, что Шила хочет, чтобы Пуджа проверила его, и он ответил, что, так как болезнь не лечится, и больные просто изолируются, тогда какой смысл?

Шила настаивала, чтобы все в доме пошли и проверили глаза, так что мы все, кроме Нирупы, которая осталась, чтобы заботиться об Ошо, пошли в медицинский центр. И вы не поверите, у нас у всех была эта болезнь.

Вивек, Девараджа, Девагита и меня поместили в одну комнату, и потом в нее пришли двенадцать человек Шилы, включая Савиту, женщину, которую я встретила в Англии и которая занималась счетами.

Инквизиция, которая затем последовала, была такой безобразной, что в тот день я решила, что если Ошо умрет прежде меня, я точно покончу жизнь самоубийством. У каждого в комнате нашлось что-то неприятное, чтобы сказать, как будто низкие мысли долго варились, и теперь у них была возможность выплеснуть их на нас.

Савита продолжала повторять, что любовь тяжела и не всегда прекрасна, и они нападали на нас за нашу неспособность по-настоящему заботиться об Ошо.

Они говорили об Ошо так, как будто он на самом деле не знает, что он делает, и нужен кто-то, кто будет думать за него. Хотя у нас не было симптомов болезни, мы не считали, что мы можем спорить с врачами.

На следующий день у Ошо началась зубная боль, и он попросил, чтобы к нему пришли Радж, Гит и Ашу. Шила попыталась прислать своего собственного доктора и дантиста, но Ошо отказался, он сказал, что ему нужны его люди независимо от риска. Так что трио возвратилось в дом Ошо, где они были полностью продезинфицированы и допущены к лечению Ошо.

Вся коммуна была проверена на "мнимую болезнь", как ее назвал Ошо, и обнаружили, что она есть у всех.

Медицинский центр был переполнен людьми, и никого не осталось, чтобы заботиться о коммуне.

В конце концов, доктор поговорил со специалистом по глазным болезням и выяснил, что то, что было видно при осмотре - маленькие пятнышки на роговице, это обычно для тех, кто как мы живет в сухом пыльном климате. Через три дня нам разрешили вернуться в дом.

Поднимаясь по дороге, я ужаснулась, увидев, что все наши вещи разбросаны по лужайке и дорожке. Команда уборщиков по приказу Шилы прошлась через дом и выбросила все как зараженное.

Нас обрызгали алкоголем, и потом нас приветствовала другая инквизиция, и в этот раз был приготовлен магнитофон, чтобы у Шилы был подробный отчет о том, что было сказано.

Это было уже слишком, и Вивек пошла в комнату Ошо, чтобы сказать ему, что происходит.

Когда она вернулась от него с сообщением, чтобы они прекратили всю эту чушь, и расходились по домам, никто этому не поверил.

Это было все равно, что пытаться отозвать охотничьих собак, когда они уже почуяли берлогу.

Они сказали, что Вивек врет, и тогда мы все встали и ушли, оставив остальных сидеть там, а Патипада, одна из команды Шилы, стояла на руках и коленях и выкрикивала оскорбления в магнитофон, потому что там больше не было никого, на кого можно было кричать.

На следующий день в комнате Ошо было собрание для некоторых из нас, включая Савиту, Шилу и некоторых ее последователей.

Он сказал, что раз мы не можем научиться жить в гармонии, он покинет свое тело 6 июля.

Достаточно ссор происходит и вне коммуны, без внутрикоммунной борьбы.

Он говорил о злоупотреблениях властью. Несколькими днями позже Ошо продиктовал список из двадцати одного человека, людей, живущих в коммуне, достигших просветления.

Это действительно вызвало волнение! И, если этого волнения было недостаточно, то вскоре вышли списки трех комитетов (сансадов), состоящих из Самбудд, Махасатв и Бодхисатв.

Эти люди должны были заботиться о коммуне, если что-нибудь случится с ним. Шилы не было ни в одном из этих списков, и никого из ее дружков тоже. Делая это, Ошо отрезал все возможности Шиле стать его наследником. У нее больше не было власти.

История, которая объясняет, как мистик живет и работает, произошла однажды, когда я была в машине вместе с Ошо. В машине была муха, которая жужжала над нашими головами и я махала руками, стараясь поймать ее. Мы остановились на перекрестке, и я продолжала хлопать по окнам и сидениям. Ошо сидел без движения, смотря вперед, пока я довела себя до пота, стараясь прихлопнуть муху. Не поворачивая головы, и даже не взглянув, он спокойно нажал кнопку автоматики окна. Окно с его стороны поползло вниз, а он молча сидел и ждал.

Когда муха подлетела близко к нему, он чуть-чуть легко двинул рукой, и муха вылетела в окно. Затем он коснулся кнопки и окно закрылось. Он ни разу не оторвал взгляд от дороги и ничего не сказал. Так по-дзенски и с такой грацией.

Также он вел себя и с Шилой. Спокойно и расслабленно он ждал, пока она выберет свой выход. Он был все еще и ее Мастер тоже, он любил ее и доверял Будде в ней. Я знаю, Ошо доверял Шиле, потому что я наблюдала его близко в течение пятнадцати лет и этот человек был Доверие.

То, как он жил свою жизнь, было чистое доверие, и то, как он умер, показывает его полное доверие.

Я спросила его, какая разница между человеком, который доверяет, и наивным, и он сказал, что быть наивным, значит быть невежественным, а доверие - это понимание.

"Оба будут обмануты - и тот, и другой, но человек, который наивен, будет чувствовать себя обманутым, будет чувствовать себя надутым, будет чувствовать гнев, начнет не доверять людям. Его наивность рано или поздно станет недоверием.

"А человека, который доверяет, тоже надуют и обманут, но он не будет чувствовать себя задетым. Он просто будет чувствовать сострадание к тем, кто надул его, кто обманул его, и он не потеряет своего доверия. Его доверие будет возрастать, несмотря на все обманы. Его доверие никогда не превратится в недоверие человечеству. В начале они выглядят одинаково. Но в конце, качество наивности обращается в недоверие, а качество доверия продолжает становиться более доверяющим, более сострадательным, более понимающим человеческие слабости, человеческую неустойчивость. Доверие настолько драгоценно, что человек готов потерять все, только не доверие".

("За пределами просветления")

Я иногда думала, может ли Ошо видеть будущее, потому что если я иногда видела проблески событий до того, как они случались, он, точно, мог смотреть все кино.

Однако как я это понимаю, все его учение состояло в том, чтобы быть в моменте.

Этот момент - это все.

"Кто заботится о будущем? Я живу СЕЙЧАС"... Ошо.

Вивек пришла в Джесус Гроув, для того, чтобы встретиться с Шилой. После того, как она выпила чашку чая, ей стало плохо, и Шила отвела ее домой. Я видела их из окна моей комнаты для стирки; Шила поддерживала Вивек, как будто та едва могла идти. Деварадж осмотрел ее и обнаружил, что ее пульс был между ста шестьюдесятью и ста семьюдесятью, и ее сердце было не в порядке.

Несколько дней спустя Ошо прервал свое молчание и начал давать дискурсы в своей гостиной.

Там было место человек для пятидесяти, так что мы посещали их по очереди, и видео дискурса показывалось для всей коммуны следующим вечером в Раджниш Мандир.

Он говорил о восстании, которое против послушания, о свободе и ответственности, и он даже сказал, что он не оставит нас в руках фашистского режима.

Он сказал, что наконец-то он говорит с людьми, которые могут принять то, что он говорит, что в течение тридцати лет ему приходилось маскировать свои послания среди сутр Будды, Махавиры, Иисуса и т.д. Теперь он будет говорить неприкрытую правду про религии.

Он подчеркивал снова и снова, что чтобы быть просветленным, вам не нужно быть рожденным от девственницы; на самом деле все истории вокруг просветленных людей это ложь, придуманная священниками.

"...Я такой же обычный, как и вы, со всеми слабостями, со всеми неустойчивостями.

Это нужно подчеркивать постоянно, потому что у вас есть тенденция это забывать.

И почему я подчеркиваю это? Для того, чтобы вы могли увидеть очень важный момент: если обычный человек, который в точности как вы, может быть просветленным, тогда для вас тоже нет проблем. Вы также можете быть просветленным..."

"Я не даю вам никаких обещаний... никаких стимулов... никаких гарантий. Я не беру никакой ответственности от вашего имени, потому что я уважаю вас. Если я беру ответственность на себя, тогда вы рабы. Тогда я ведущий, а вы ведомые. Мы товарищи по путешествию. Вы не за моей спиной, но рядом - просто вместе со мной.

Я не выше, чем вы, я просто один из вас. Я не провозглашаю никакого превосходства, сверхъестественной силы. Вы видите, в чем суть? Сделать вас ответственными за свою жизнь, это дать вам свободу".

"Свобода - это огромный риск... никто не хочет на самом деле быть свободным, это просто разговоры. Каждый хочет быть зависимым, каждый хочет, чтобы кто-то другой взял ответственность. В свободе вы ответственны за каждое действие, каждую мысль, каждое движение. Вы не можете что-то свалить на кого-то другого".

Я вспоминаю, что однажды, когда все было хаотично, и с Вивек было трудно, Ошо сказал мне, выглядя слегка удивленным: "Ты такая спокойная".

Я ответила, что это потому, что он помогает мне. Он ничего не сказал, но я почувствовала, как мои слова застыли в воздухе, а потом упали и разбились у моих ног.

Я не могла даже взять ответственность за свое спокойствие. Ошо должен быть причиной.

Он спрашивал меня, как чувствует себя коммуна. Тот же самый вопрос он задавал годами раньше, когда был в молчании. Я отвечала, что сейчас он снова говорит, и она чувствуется как его коммуна. Она больше не чувствуется коммуной Шилы. Шила теряла свое положение звезды. Она больше не была единственным человеком, который видел Ошо, каждый его видел, и не только это, мы могли задавать ему вопросы для дискурса.

То, о чем говорил Ошо, открывало людям глаза. Его беседы о христианстве были неистовыми, даже для того, кто слушал Ошо много лет. Он называл их лопатами, долбанными лопатами. Именно эти беседы, должно быть, вселили страх в сердца и желудки христианских фундаменталистов, а не то, что он не имел правильной туристской визы.

Шила собрала общее собрание для всей коммуны, оно должно было проходить в Раджниш Мандир. Вивек подозревала, что Шила попытается остановить беседы Ошо, так что мы выработали план, по которому несколько человек будут распределены по Мандиру и будут кричать: "Пусть он продолжает говорить". Так люди поймут, что происходит, и каждый начнет скандировать, чтобы он продолжал говорить! Я села в конце Мандира и включила магнитофон, спрятанный под курткой, просто чтобы хорошо записать, что будет на собрании.

Шила начала говорить, что в связи с приближающимся фестивалем так много работы, просто "завал", и будет невозможно готовиться к фестивалю и ходить на дискурс.

Моя реплика... "Пусть он продолжает говорить. Пусть он говорит!" - орала я.

Молчание. Где мои друзья анархисты? "Пусть он говорит! " - продолжала я кричать, а люди оборачивались, чтобы посмотреть, какой идиот срывает собрание. Я видела, что они не верят своим глазам - Четана. Четана? Но она была всегда такой тихой.

Должно быть, сошла с ума. Каждый знал, что не было завалов работы, но никто не мог понять, чего Шила добивается, и собрание обернулось полной растерянностью и кончилось компромиссом.

Наш Мастер, который говорил, никогда, никогда не идите на компромисс, и мы, не зная, согласились на компромисс, который означал, что Ошо будет говорить для нескольких человек каждый вечер, и также будет видео после того, как каждый закончит свою двенадцатичасовую работу и съест ужин. Конечно, даже самые преданные ученики засыпали во время видео. Не только его слова были не слышны, люди чувствовали вину за то, что они не могли оставаться бодрствующими! Когда Вивек ехала на машине вместе с Ошо к Ранчо, они проезжали мимо группы людей около речки, которые собирали камни и опавшие сучья. "Что они делают?" - спросил Ошо. "Они, должно быть, разбирают завал", - сказала Вивек. Поиски завала стали большой шуткой среди санньясинов.

Ошо очень заболел, и вызвали специалиста, который его навестил. У Ошо была инфекция в среднем ухе, и он испытывал сильную боль примерно шесть недель.

Дискурсы и поездки на машине были прекращены.

Я работала в саду почти год, а Вивек занималась стиркой для Ошо. Не могу сказать, что я жила без своих травм и трудностей, и работа с растениями и деревьями была для меня большим утешением.

Вокруг дома Ошо теперь были сотни деревьев: были посажены сосны, голубые ели, красные деревья, и некоторые были уже шестьдесят футов высотой. Там был водопад, который тек мимо его окна, огибал плавательный бассейн и ниспадал второй раз в бассейн, окруженный плакучими ивами. Вишневые деревья в цвету, высокая трава пампасов, бамбук, желтая форсайтия и магнолии были по обе стороны небольшого потока. Сад роз был прямо перед окнами столовой Ошо, а в помещении для машин был фонтан, в котором была статуя сидящего Будды, размером с человека. Тополя росли вдоль дороги для машины и заканчивались у рощи серебристых берез. Поляны теперь были покрыты роскошной зеленью и раскинулись вместе с дикими цветами на все окрестные холмы.

В саду было три сотни павлинов, танцующих в своем оперенье психоделических цветов. Шесть из них были чисто белые, и эти шесть были самые непослушные. Они имели обыкновение стоять перед машиной Ошо, с раскрытыми хвостами, похожие на гигантские снежные хлопья, и не пускали его проехать через них. Ошо всегда любил жить с садами и красивыми птицами и животными. Он хотел, чтобы в Раджнишпураме был создан олений парк, и нам пришлось вырастить для оленей люцерну, чтобы держать их вдали от охотников.

Он рассказывал историю о месте в Индии, в котором он бывал, где около водопада были сотни оленей. Ночью они приходили к озеру пить и "их глаза светились, как тысячи языков пламени, танцующих в темноте".

В нижней части сада, перед Прудом Басе, где черные лебеди жили на одной стороне моста, а белые на другой, был гараж, где стояли знаменитые девяносто шесть роллс-ройсов.

В Индии один Мерседес вызывал шум, но в Америке понадобилась почти сотня роллс-ройсов, чтобы достичь такого же эффекта. Для многих людей эти машины были барьером между ними и Ошо. Они не могли видеть из-за машин. Говорят, что суфийские мастера переодевались, чтобы они могли ходить по своим делам неузнаваемыми, и им не нужно было тратить время с тем, кто не искатель.

"Не было необходимости в девяносто шести роллс-ройсах. Я не мог использовать девяносто шесть роллс-ройсов одновременно: та же самая модель, та же самая машина. Но я хотел, чтобы для вас стало ясно, что вы готовы бросить все ваши желания истины, любви, духовного роста для того, чтобы иметь роллс-ройс. Я специально создавал ситуацию, при которой вы будете чувствовать ревность".

"Функция мастера очень странная. Ему приходится помогать вам прийти к пониманию вашей внутренней структуры сознания: оно полно ревности". "...Эти машины выполнили свое предназначение.

Они создали ревность во всей Америке, во всех супербогатых людях. Если бы у них было достаточно понимания, тогда вместо того, чтобы быть моими врагами, они бы пришли ко мне, чтобы найти путь освободиться от своей ревности, потому что в этом их проблема. Ревность - это огонь, который жжет вас и жжет сильно".

("За пределами психологии")

"Все, что я сделал в моей жизни, имело цель.

Это устройство, чтобы выявить что-то в вас, что вы не осознаете"...

Ошо

Четвертый Ежегодный Мировой Праздник начался, и Ошо пришел медитировать вместе с нами в Раджниш Мандир.

Деварадж читал отрывки из книг Ошо, время от времени это прерывалось музыкой.

Пришел День Мастера, 6 июля, и я сидела на празднике, чувствуя себя очень плохо.

Я говорила себе, что я сижу перед Ошо, и это день праздника, так в чем же дело?

Когда утреннее празднование закончилось, я сидела в машине вместе с Манишей, и мы ждали Девараджа. Я чувствовала себя плохо, так что я расстегнула пуговицы и сидела, опустив голову вниз. Мы ждали до тех пор, пока в Мандире никого не осталось, и все же он не проходил мимо нас. Только медицинская машина проехала мимо. Маниша повезла нас домой, и когда мы поднимались по дорожке для машин, кто-то подбежал и сказал нам, что Девараджу сделали инъекцию яда во время праздника, и он умирает.

Мой ум мчался скачками: почему кто-то решил приехать в Раджнишпурам, чтобы убить Девараджа, и как такого маньяка пустили в Мандир? Я представляла себе группу людей типа Чарльза Мансона, одетых в черную кожу и цепи. Мир перевернулся вверх ногами.

Для того, чтобы исследовать кровь Девраджа, использовали медицинский центр, построенный для Ошо, и я своими ушами слышала как доктора говорили: "По всем показателям, этот человек должен был умереть".

Девараджа на самолете отвезли в отделение интенсивной терапии ближайшего госпиталя. Он кашлял кровью, что указывало, что его сердце слабеет, и у него был отек легких.

Это было за двадцать четыре часа до того, как мы узнали, что он выкарабкается. В тот день, после полудня я стояла вместе с Манишей у Пруда Басе, чтобы приветствовать Ошо во время езды-мимо.

До машины Ошо мимо нас проехала Шила с Шанти Бадра, Видией и Савитой. Все четверо наклонились вперед и вызывающе уставились на Манишу и меня. Это был жуткий момент, и он запечатлелся у меня среди оставшихся навеки впечатлений. Они остановили машину и смотрели, а затем, они подозвали индийскую Тару (большая толстая Тару, которая была певицей Ошо много лет во время чтения индуистских сутр) и спросили ее о чем-то. Позже я обнаружила, что они интересовались, видела ли она что-нибудь во время утреннего праздника. Она, конечно, кое-что видела, как выяснилось потом. Она видела след от укола на спине Девараджа, оставшийся после инъекции, и Деварадж сказал ей как раз перед тем, как его увезли, что Шанти Бадра сделал ему укол. Тару не сказала это, когда к ней подъехала машина полная потенциальных убийц, поскольку, очевидно, боялась за свою собственную жизнь.

Я слышала шепот, что Шанти Бадра, ближайший дружок Шилы, пытался убить Девараджа, и в тот же момент это отрицалось, и мне говорили, что Деварадж в замешательстве и очень болен, может быть, даже у него опухоль мозга.

Никто не был готов поверить в такую дикую историю, что ему сделал инъекцию яда свой же санньясин, и Деварадж вместо того, чтобы кричать об этом каждому, кого он видел, включая врачей, которые лечили его в госпитале, обладал достаточным пониманием, чтобы увидеть последствия: полиция ворвется в коммуну.

Уже были слухи, подтвержденные официальным сообщением, что государственные войска были приведены в готовность, ожидая приказа атаковать коммуну. Слухи распространялись со всеми возможными преувеличениями, что у нас в коммуне много оружия, и никто не остановился, чтобы выяснить, что это были наши собственные силы безопасности, которые имели оружие, и которые были подготовлены государством, в точности как любые другие полицейские силы в Америке.

Деварадж боялся, что его могут убрать, пока он лежит в больнице, и одновременно он понимал, что если он все-таки выживет, ему придется вернуться в Раджнишпурам.

Поэтому Деварадж сказал только Манише, Вивек и Гиту, и они решили молчать, до тех пор пока не получат доказательства.

Некоторые из нас думали, что Деварадж тронулся. Он был полностью беспомощен перед следующей возможной атакой, и все же он продолжал жить день за днем, как будто все было в порядке. Представьте, какое доверие было у Девараджа, если он с одной стороны был окружен друзьями, которые думали, что у него поехала крыша, а с другой стороны людьми, которые пытались его убить, и могут попытаться это сделать еще раз.

В тот день, когда Деварадж вернулся домой из госпиталя, Ошо начал давать пресс-конференции в Джесус Гроув. Это было длинное бунгало, в котором жила Шила и ее банда, и в большой комнате поддерживалась особенно низкая температура, чтобы Ошо мог говорить ночью. Журналисты со всего мира брали у него интервью.

Музыка сопровождала Ошо, когда он прибывал и покидал Джесус Гроув, и он танцевал с людьми, заполнившими коридоры и дорогу к дому.

Те из людей Шилы, которые были в сомнениях, относительно того, кто их Мастер, теперь имели возможность это увидеть. Ошо танцевал с нами в Мандире; он вызывал людей на подиум, чтобы они танцевали, он посещал нашу дискотеку, офисы и медицинский центр. Он осенял каждого в Раджнишпураме своим присутствием. Он показывал людям: "Смотрите, я не Бог, я обычное человеческое существо, в точности как вы".

Для меня было трудно видеть Ошо как обычного человека. Только после того, как он покинул свое тело, я почувствовала, что переполнена воспоминаниями о том, каким он был обычным и человечным. Его скромность и хрупкость стали ясны только после того, как я уже больше не была зависима от него. Когда я видела его как божественную фигуру, мне не нужно было брать ответственность за свое собственное просветление. Моя собственная реализация была также далеко, как далеко казался он, и я могла продолжать храпеть и видеть сны.

Деварадж начал поправляться, а Шилы несколько недель не было в коммуне. Она посещала центры в Европе, Австралии и других местах. На самом деле те, где она по-прежнему была звездой. Она написала письмо Ошо, где она говорила, что больше не испытывает волнения, когда возвращается в Раджнишпурам.

В пятницу 13 сентября 1985 он публично ответил на ее письмо на дискурсе и сказал: "Может быть, она не осознает, и это ситуация всех, она не знает, почему она больше не чувствует здесь волнения. Это потому, что я говорю, и она больше не в центре. Она больше не знаменитость. Когда я говорю с вами, она больше не нужна как посредник, чтобы информировать вас, о чем я думаю. Теперь, когда я говорю с прессой, радио- и тележурналистами, она ушла в тень. А в течение трех с половиной лет она была в центре внимания, потому что я молчал.

"Может быть, для нее не ясно, почему она не испытывает волнения, приезжая сюда, и чувствует себя счастливо в Европе. Она по-прежнему знаменитость в Европе: интервью, телевизионные шоу, радио-интервью, газеты, но здесь все это исчезло из ее жизни.

Если вы можете вести себя так глупо и бессознательно, даже когда я здесь, то в тот момент, когда я уйду, вы создадите всевозможную политическую борьбу. Тогда какая разница между вами и внешним миром? Тогда все мои попытки потерпели неудачу. Я хочу, чтобы вы действительно вели себя как новые люди. "Я послал Шиле сообщение, что в этом причина. Так что подумай над этим и скажи мне. Если ты хочешь, чтобы я перестал говорить, просто чтобы у тебя были приятные чувства, я могу прекратить говорить". "Для меня в этом нет проблемы. На самом деле это беспокойство. По пять часов в день я говорю с вами, и это порождает в ее уме состояние несчастья. Так что пусть она делает свой шоу-бизнес. Я могу войти в молчание.

Но это указывает, что глубоко внутри, те, у кого есть власть, не хотят, чтобы я был здесь живой, потому что пока я здесь, никто не может быть одержимым властью.

Они могут не осознавать это; только ситуации открывают вашу одержимость властью".

На следующий день Шила примерно с пятнадцатью своими последователями погрузилась на самолет и улетела из Раджнишпурама, из Америки и из наших жизней.

•••

Отъезд Шилы из коммуны не сделал меня счастливой. Я чувствовала себя печальной и взволнованной. Это означало, что она покидает Ошо. Но почему? Скоро это выяснилось, по мере того, как благодаря членам коммуны стали обнаруживаться случаи плохого обращения с ними и даже хуже. Она совершила много преступлений, от попытки убийства до подслушивания разговоров и попытки отравить источник водоснабжения ближайшего города. Ошо немедленно вызвал для расследования ФБР и ЦРУ.

Они въехали в главный дом ранчо и оттуда всех интервьюировали. Они не провели интервью с Ошо, хотя оно было назначено; но потом офицеры отменили его. Я слышала несколько (гораздо менее важных) историй и о себе тоже.

Так Шила сказала людям, что я шпионка и что со мной не надо разговаривать - я никогда не замечала! Стражи, которые наблюдали за домом Лао-Цзы, где мы жили, были предупреждены, что однажды им, возможно, придется застрелить нас, так что им не стоит дружить с нами.

Инстинктивно, я всегда была очень осторожна по телефону, так что я не была очень удивлена, когда узнала, что наши телефоны прослушивались. Но я была поражена, когда узнала, что прослушивалась комната Ошо.

По крайней мере, сотня журналистов приехала в Раджнишпурам и жила там несколько недель. Это был первый и единственный раз, когда я чувствовала облегчение, что они рядом, потому что я чувствовала, что они в каком-то смысле наша защита.

Если бы я не была так потрясена катастрофическим поворотом дел, я бы осознала, в какой опасности оказался Ошо. Пресса и соседние фермеры видели, что когда Ошо ехал на своей машине, его прикрывала охрана с оружием.

Это не что-то невероятное для Америки, видеть, что человека охраняют, и все же из-за этого начались слухи, что коммуна накапливает оружие.

Чарльз Тернер, прокурор Соединенных Штатов, когда его спросили, почему Бхагван Шри Раджниш не был обвинен в каком-то преступлении, сделал заявление для прессы через несколько месяцев после того, как Раджнишпурам прекратил свое существование. Он сказал, что не было доказательств, что Бхагван совершил какие-то преступления, но главным делом правительства всегда было разрушить коммуну.

Наша коммуна, где люди работали по двенадцать или четырнадцать часов в день, празднуя вместе в обеденное время и танцуя на дискотеках ночью - и как танцуя!

Там была действительно дикая, сильная энергия, не так как другие дискотеки, на которых я бывала, где люди приходят просто увидеть и быть увиденными.

Атмосфера в Раджнишпураме была очень живая и счастливая. Например, автобусы.

Всегда, когда мне нужно было ехать на автобусе, я не могла сравнить поездку на автобусе здесь и где-нибудь еще, скажем, в Лондоне: длинные лица, каждый спорит с кондуктором о том, что автобус пришел поздно или о цене за билет; люди кричат на водителя и толкают друг друга; локти упираются в грудную клетку, и случайный извращенец хватает вас за грудь.

В Раджнишпураме всегда, после того, как я выходила из автобуса, я чувствовала восторг, прежде всего, потому что водитель-кондуктор, похоже, прекрасно проводил время. У него играла музыка, и он приветствовал каждого, кто входил в автобус.

Пассажиры чаще всего смеялись, наслаждались сами собой, и была возможность встретить людей, которых ты, возможно, не видел долгое время.

Совершать путешествие на самолете было все равно, что сидеть дома в своей гостиной, со всем комфортом, плюс друг приносил тебе закуски и выпить. На самом деле всегда, когда я смотрела на наш город, у меня было впечатление, что мы дети, играющие в пожарных, шоферов грузовиков, фермеров и хозяев магазинов.

Это никогда не чувствовалось как серьезное и "взрослое", хотя это, конечно, было искренним и шло от сердца.

Огромный кафетерий, где мы ели все вместе, был оживленным и жужжал, и еда была такая хорошая, что все толстели. Когда санньясины вместе работали, ели или танцевали, энергия была очень высокой, несмотря на фашистский режим Шилы. То, что она слушала каждый наш телефонный разговор и даже наши разговоры в комнатах, показывает, какая степень паранойи у нее развилась.

Огромная энергия Шилы помогла построить город в пустыне, и этим нельзя не восхищаться; но она сошла с ума. Ее страсть к власти испортила ее, и она не была связана с тем, чему учил Ошо. Под домом Шилы были найдены секретные туннели и комнаты. В горах была найдена лаборатория по изготовлению ядов. Это было царство Сестры Менгеле.

Когда Шила уехала, я думаю, что некоторые люди чувствовали себя глупо, и они чувствовали, что их провели. Глупо, потому что так много происходило у них под носом, и ни у кого не было храбрости или даже осознавания сказать: "Эй, погодите-ка минутку..." А чувство, что их провели, потому что все так тяжело работали для того, чтобы достичь мечты, видения, и она была разрушена.

Некоторые санньясины могут припомнить только негативные аспекты, а тем радостным моментам, которые я видел на их лицах, было суждено превратиться в увядшие сны.

Мы все наслаждались, внося свой вклад в создание оазиса в пустыне, никто не может отрицать это. Иначе, по какой другой причине мы были там? И, конечно, были люди, с чьими деньгами Шила сбежала. По крайней мере сорок миллионов долларов были украдены из пожертвований и переведены на счет в швейцарский банк. Конечно, мы вели себя как слепые.

Но что за возможность прожить все это и увидеть, и иметь шанс начать все снова с более острым осознанием. Как будто мы прожили много жизней за такое короткое время.

Во время того месяца, который последовал за тем, когда Шила улетела, Ошо говорил три раза в день (от семи до восьми часов) с учениками и журналистами.

Для такого ленивого человека, каким он провозглашал себя, он делал огромный объем "работы" и было очевидно, что он уставал.

Ошо: "Это случилось прошлой ночью: один интервьюер продолжал, и продолжал, и продолжал. Похоже было, что его вопросам не будет конца; у него была почти целая книга вопросов. Просто чтобы остановить его где-то... Было уже десять часов вечера, и он спросил: "Вы согласны с Сократом?" Я сказал: "Я совершенно согласен". И мне пришлось встать и сказать ему, что я должен согласиться, иначе интервью никогда не кончится! А так кто будет соглашаться со старым Сократом, который был гомосексуалистом?" Когда журналист спросил его, как это возможно, что он не знал ничего, что происходило, если он просветленный, Ошо ответил:

"Быть просветленным означает, что я знаю себя. Это не значит, что я знаю, что моя комната прослушивается".

("Последний Завет")

26 сентября 1985 года.

Нужен алмаз, чтобы обрабатывать алмазы, и я осознала, что, то, что будет происходить, будет причинять боль, когда на дискурсе Ошо сказал: "А сегодня я хочу заявить о том, что имеет огромное значение, потому что я чувствую, что, возможно, это помогало Шиле и ее людям эксплуатировать вас. Я не знаю, буду ли я завтра здесь или нет, так что лучше сделать это, пока я здесь, сделать вас свободными от любых других возможностей такого фашистского режима.

Итак, с сегодняшнего дня вы свободны, носить одежду любого цвета. Если вы хотите использовать красную одежду, это ваше дело. И эту весть нужно послать по всему миру во все коммуны. Будет более прекрасно иметь все цвета. Я всегда мечтал видеть вас во всех цветах радуги. Сегодня мы заявляем, что радуга будет нашими цветами.

Второй момент: вы можете вернуть ваши малы, если только вы не хотите их оставить. Это ваш выбор, но они больше не являются необходимостью. Вы вернете ваши малы президенту Хасии. Но если вы хотите сохранить их, это ваше дело.

Третий момент: с сегодняшнего дня и в дальнейшем каждый, кто хочет быть инициированным в санньясу, не будет получать малу, и ему не нужно будет менять свою одежду на красную.

Так что нам будет легче захватить весь мир!"

("От Зависимости к Свободе")

Эти слова Ошо вызывали зловещее чувство, но они были встречены аплодисментами и веселыми возгласами, которые испугали меня. Это было похоже на глупую толпу; как аплодисменты, которые аккомпанировали собраниям Шилы.

Многие люди покинули Раджниш Мандир очень счастливыми, и пошли покупать новые цветные одежды в магазине. Я увидела Вивек, мы обе осторожно относились к этим изменениям, и она сказала мне: "Следующим шагом он может распустить всю коммуну".

8 октября 1985 года Ошо сказал на дискурсе: "...Вы хлопали, потому что я сказал, что можно отбросить красные одежды и малы. И когда вы хлопали, вы не знали, как сильно это ранит меня. Это значит, что вы были лицемерами! Почему вы носили красную одежду, если отбрасывание ее приносит вам так много радости? Почему вы носили малу?

В тот момент, когда я сказал "отбросьте", вы обрадовались. Люди побежали в магазин, чтобы сменить свою одежду, они сняли свои малы. Но вы не знаете, насколько вы ранили меня вашими аплодисментами и вашим изменением.

И теперь я хочу сказать еще одну вещь, и мне интересно, хватит ли у вас храбрости хлопать или нет: теперь нет Буддафилда(Поля Будды). Так что если вы хотите просветления, вы должны работать для этого индивидуально, Буддафилд больше не существует. Вы не можете полагаться на энергию Буддафилда, чтобы стать просветленными. Теперь хлопайте так громко, как вы можете. ХЛОПАЙТЕ!.. Теперь вы полностью свободны: даже за просветление ответственны только вы. И я совершенно свободен от вас. Вы вели себя как идиоты!.. И это дает хорошую возможность увидеть, сколько людей действительно близки ко мне. Если вы могли отбросить ваши малы так легко... Даже в моем собственном доме была одна санньясинка, которая с большой радостью немедленно сменила свою одежду на голубую. Что это показывает?

Это показывает, что красная одежда была бременем. Она старалась как-то быть в красной одежде, но против своей воли.

Но я не хочу, чтобы вы делали что-то против своей воли. Теперь я даже не хочу помогать вам идти к вашему просветлению против вашей воли. Вы абсолютно свободны и ответственны сами за себя".

("От Зависимости к Свободе")

Когда он крикнул: "Хлопайте!" - это было похоже на взрыв бомбы, и мы все сидели застывшие, в ее осколках.

Ошо говорил, что когда много медитирующих собираются вместе, образуется особое поле. В нем каждый индивидуальность, каждый идет своим путем, но цель у всех одна. И когда вы окружены такими людьми, общая энергия помогает и поддерживает каждого.

После дискурса я вышла из Мандира в красном, свежая и всхлипывающая. Я подошла к первым двум друзьям, которых я увидела, и сказала им: "Помогите, помогите", - и мы пошли вместе выпить кофе на солнце. Я чувствовала, что мы все позволили Ошо упасть. Казалось, все наше поведение за последние четыре года достигло кульминации в этот момент. Мы все разделяли ответственность за действия Шилы, я - просто за то, что я ничего не говорила. Недостаточно быть хорошим любящим человеком, я также должна вырасти в понимании, в осознавании и в смелости, чтобы сказать то, что я чувствую.

•••

Это был конец октября, и однажды ночью мне приснилось, что Ошо покидает дом в спешке. В доме было столпотворение, и я бежала через комнаты, неся робу Ошо на плечиках. Именно эта роба, белая с серым, достаточно странная, оказалась той робой, в которой он был, когда его арестовали. Савита, партнерша Шилы, тоже была во сне и старалась мне воспрепятствовать. В ту ночь я, должно быть, поймала в своем подсознании вибрации событий, которые должны были произойти. Это, должно быть, означает, что будущее уже находится в настоящем в какой-то форме.

На следующий день мне сказали, что Ошо уезжает на отдых в горы, и я буду сопровождать его вместе с Мукти, еro кухаркой, Нирупой, Девараджем, Вивек и Джаешем.

Джаеш прибыл в Раджнишпурам всего несколько месяцев назад; один взгляд в глаза Ошо, когда тот проезжал на своей машине, и Джаеш вернулся в отель, позвонил по телефону в Канаду, где он был успешным бизнесменом, и остановил свою жизнь там.

Кто-нибудь, кто не понимает, как искатель узнает своего Мастера, мог бы подумать, что он был загипнотизирован.

Джаеш - это симпатичный умный мужчина, и у него есть чувство юмора, которое прекрасно сочетается со способностью решать и сильной волей. С редкой комбинацией любящего сердца и острого ума бизнесмена, способного иметь дело с проблемами внешнего мира, он заложил основу уверенного роста последней коммуны и работы Ошо. много раз я слышала, как Ошо говорил, что без Джаеша работа была бы очень трудной. Джаеш был принят на работу Хасией, которую Ошо выбрал как своего нового секретаря. Хасия была полной противоположностью Шиле. Она приехала из Голливуда и была элегантная, очаровательная и умная.

Когда мы ехали к аэропорту, небо было ярко-оранжевым от заходящего солнца.

Там было два самолета, которые ждали нас, и я села в один с Нирупой и Мукти.

Мы припали к окну и махали нашим друзьям на взлетной полосе.

В течение нескольких минут мы уже были в небе, и двигались вверх, взбираясь все выше и выше.

Мы не знали, куда мы летим, и нам было смешно.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. США - ТЮРЬМА

ОКТЯБРЬ, 28, 1985.

"Лиар" только что приземлился в Шарлотте, Северная Каролина, я выглянула в темноту и увидела, что аэропорт был пуст.

Несколько тонких высоких кустов колыхались от ветра, поднятого самолетом, когда он коснулся земли и выключались моторы.

Нирупа увидела Ханью.

Ханья, с которой мы должны были быть вместе в Шарлотте, была невероятно молодая свекровь Нирупы.

Она стояла на взлетном поле вместе со своим другом Прасадом.

Нирупа с энтузиазмом позвала Ханью, и в этот момент почти одновременно с разных сторон раздались громкие крики "руки вверх", которые швырнули меня в другую реальность.

Я была в ужасной яме на мгновение, и потом сознание выплыло оттуда и сказало:

"Нет, это не может быть наяву".

За две секунды самолет был окружен примерно пятнадцатью человеками, с оружием, которые целились в нас.

Это было действительно нечто: темнота, мигающие огни, визжащие тормоза, крики, паника, страх, все это разлито вокруг меня, но я слишком осознавала опасность, чтобы не быть никакой другой, кроме как спокойной.

"Даже не чихай", - говорила я сама себе, - "потому что эти люди будут стрелять".

Не было сомнений, они были испуганы.

Свободному репортеру, который интервьюировал власти три года спустя, сказали и показали доказательства, что в сообщении, которое эти люди получили, говорилось, что должны быть арестованы пассажиры этих двух самолетов. Им сообщили, что мы спасающиеся от правосудия преступники, что мы террористы, вооруженные пулеметами. Эти люди были одеты в куртки лесорубов и джинсы. Я думала, что это орегонские сельские жители, которые приехали, чтобы украсть Ошо.

Нам не сказали, что мы под арестом или что эти люди агенты ФБР. Я смотрела на профессиональных убийц. Они выглядели извращенными и бесчеловечными; у них не было глаз с каким-то выражением, на их лицах просто блестели дырки. Эти люди кричали, чтобы мы вышли из самолета с поднятыми вверх руками. Но несмотря на то, что пилот открыл дверь, мы не могли выйти, потому что кресло Ошо занимало треть самолета и стояло на дороге к двери. Мы старались крикнуть нашим захватчикам, что мы не можем выйти, а они, должно быть, думали, что это какая-то уловка, во время которой мы, может быть, заряжаем свои пулеметы. Они начали нервничать, и свет был направлен прямо мне в лицо через окно. Я повернулась, и в двенадцати дюймах от моего лица был ствол ружья, а в конце ружья было очень напряженное и испуганное лицо. Я поняла, что он больше испуган, чем я, и это было опасно.

После сцены, которая подошла бы Монти Питону, с вооруженными людьми, кричащими нам противоречивые приказы: "Замрите", "Выходите из самолета" и "Не двигайтесь", кресло Ошо было вынуто, люди прыгнули в самолет и чуть не выстрелили Мукти в голову, когда она нагнулась, чтобы надеть свою обувь.

Когда мы вышли на взлетную полосу, мы стояли руки вверх, ноги расставлены в стороны, животы прижаты к самолету, и нас обыскали.

Когда на нас грубо надели наручники, я повернулась к Ханье и сказала: "Все будет в порядке". Потом мы сели в зале ожидания аэропорта, окруженные вооруженными людьми, которые сидели за столами, буфетами и растениями в кадках, а их оружие было направлено к входу, в ожидании посадки самолета Ошо. Был звук тяжелых бегущих ботинок, рук, трущихся о пуленепробиваемые жилеты, шипящие сообщения по воки-токи.

И потом звук одинокого приземляющегося самолета. Следующие пять минут были ужасны. Мы не знали, что они собираются сделать с Ошо. Нирупа попыталась выйти в стеклянные двери, которые выходили на взлетную полосу, надеясь, подать предупреждающий сигнал, но ей приказали вернуться на свое место под дулом автомата. Я чувствовала смертельное спокойствие ожидания, беспомощность, когда вы находитесь в руках жестоких людей.

Напряжение в покинутой комнате, в которой мы ждали, было удушающим, а потом послышались панические крики вооруженных людей. Они не могли понять, почему самолет приземлился, а моторы все же работают. Это было сделано для того, чтобы работали кондиционеры для Ошо, но они не знали этого и сходили с ума. Проходили мгновения, и я чувствовала болезненную пустоту. Затем Ошо вошел через стеклянные двери в наручниках, и по обе стороны от него были люди, которые держали свое оружие наготове. Ошо вошел, как будто он шел в Будда Холл давать утренний дискурс своим ученикам. Он был спокоен, и улыбка появилась на его лице, когда он увидел всех нас, сидящих и ждущих его в цепях. Он вышел на сцену в драме, совсем другой драме, которую он никогда не испытывал раньше, и все же он был тем же самым. То, что случалось с Ошо на периферии, никогда не затрагивало его центра, таким должно быть глубоким и спокойным водоемом он был.

Затем последовало фиаско, когда наши захватчики прочли список имен, из которых я не узнала ни одного. Драма становилась еще более непонятной. "Вы захватили не тех людей", - сказала Вивек. Неправильное кино, неправильные люди - все это было странно для меня. Человек, читавший список имен, посмотрел на меня как альбинос, который покрасил свои волосы в красный цвет. У него были сильные сексуальные вибрации, и я подумала: "Держу пари, что ему нравится причинять людям боль". Мы снова спросили, находимся ли мы под арестом, но не получили ответа. Нас всех вытолкнули наружу, и там было, по крайней мере, двадцать ожидающих полицейских машин с красными и голубыми мигалками.

В этот момент Ошо отделили от нас и посадили в машину одного. Мое сердце ушло в пятки; и когда я сидела в одной из машин, я нагнула голову, положила руки на пустое место, где раньше находилось мое сердце, и мой потрясенный ум затопило сознание, что происходит что-то действительно ужасное. Ни разу полиция действительно хорошо не рассмотрела нас. Если бы они посмотрели, нас бы не заковали в цепи и с нами не обращались бы как с виновниками массовых убийств.

Они бы увидели четверых очень женственных женщин тридцати с лишним лет, таких же опасных, как котята, и двух зрелых интеллигентных мужчин с элегантностью и мягкостью, которых они не видели раньше, а Ошо... что сказать об Ошо... просто посмотрите на его фотографию.

Во время всего эпизода ареста я просто не могла поверить, что американцы смотрят арест Ошо, и не могут увидеть контраст между ним и его захватчиками, между Ошо и другими людьми, которых они когда-либо видели на их экранах телевизоров. Я смотрела телевизор в тюрьме и видела фильм о том, как нас доставляли из тюрьмы в суд и обратно. Телевизионные программы были громкими, вульгарными, полными насилия, и потом неожиданно на экране был древний мудрец, святой человек, улыбающийся миру, его руки и ноги были в цепях. Он поднимал свои скованные руки в намасте миру, который пытался разрушить его. Но никто не мог видеть его.

Нас повезли сломя голову в военную тюрьму, и я думала: эти люди сумасшедшие или что? Улицы были пусты и спокойны, и все же нас везли таким образом, что нас кидало в конец машины, и мы стукались о стены и двери, ушибая колени и плечи.

Ошо был в передней машине, его везли так же, и я думала о нем, о его хрупком теле, и позвоночнике, который был не в порядке. Позже Ошо сказал: "Я сам отчаянный водитель. За всю мою жизнь я совершил только два преступления, и это было превышение скорости. Но это не было превышение скорости, это был совершенно новый вид внезапной остановки, безо всяких причин, просто, чтобы я испытал удар.

Мои руки были скованы, мои ноги были в цепях, и у них были инструкции, куда надеть цепь на моей талии, в точности в то место, где у меня болела спина. И это происходило каждые пять минут: неожиданно быстро, неожиданная остановка просто, чтобы я получил как можно больше боли в спине. И никто не сказал: "Вы причиняете ему боль".

Прибыв в тюрьму, Джаеш, удивленный новым поворотом, который принял его отпуск, воскликнул с наигранным гневом: "Кто заказал этот отель?" Мы провели ночь на стальных скамейках, и нам ничего не давали есть или пить. Туалет был в середине комнаты, так что "электронный глаз" около двери мог следить за каждым нашим движением.

Ошо был в такой же камере, похожей на клетку, один, а рядом с ним Деварадж, Джаеш и три пилота.

Деварадж окликнул Ошо через решетку: "Бхагван?"

"Мм?" - ответ Ошо.

"Все в порядке, Бхагван?"

"Мм - приходит ответ. Потом пауза, и со стороны Бхагвана доносится его голос:

"Деварадж?"

"Да, Бхагван". "Что происходит?"

"Я не знаю, Бхагван".

Потом длинная пауза, затем голос Бхагвана: "Когда мы будем продолжать?"

Деварадж отвечает: "Я не знаю".

Потом снова пауза, и затем голос Бхагвана снова: "Это, должно быть, ошибка. Это нужно прояснить".

В третьем ряду клеток были мы, четверо женщин, и женщина-пилот, которая плакала и кричала. Я смотрела на контраст между нашей центрированностью и женщиной, которая ходила взад и вперед и кричала, и я чувствовала благодарность, что даже в этой ситуации я могла чувствовать качество медитации во мне, которому Ошо учил меня много лет. У меня не было возможности ощутить его до этого так ясно. Однако и у меня были моменты ярости.

Было очевидно, что тюремная система придумана для того, чтобы сломать человека, унизить его, запугать, и затем сделать из человека послушного раба. Во время первых нескольких часов нам сказали, что против правил давать заключенным кофе.

Это сделано потому, что его часто бросают в лицо охране. Я была в шоке, когда услышала это, и не могла понять, как кто-то может выплеснуть горячий кофе в лицо тому самому человеку, который дает его ему. Несколько часов спустя я совершенно поняла это, и я знаю точно, в кого полетел бы мой горячий кофе, если бы у меня была возможность.

Всю ночь и весь день мы оставались в наших клетках, а потом нас доставили в комнату суда для решения о выпуске под залог. "Это займет только двадцать минут", - сказали нам, - "просто обычная процедура".

Для того чтобы доставить нас в комнату суда, на нас должны были быть надеты ножные кандалы, на руки надели наручники, которые соединялись с цепью на поясе.

Двое человек вошли в камеру Ошо, и я наблюдала их через решетку. Они были очень грубы с ним, и один из них ударил Ошо ногой и толкнул его лицом к стене.

Он толчком раздвинул ноги Ошо и потом повернул лицом к себе. Видеть такую жестокость по отношению к только что родившемуся ребенку - что могло быть более отталкивающим. Ошо не оказывал ни малейшего сопротивления. Сорвать цветок - это насилие, когда это касается Ошо. Его хрупкость и мягкость вызывают благоговение.

Я видела человека, который сделал это. Я и сейчас могу видеть его лицо. Я была в таком гневе и такая бессильная сделать что-либо, что когда я видела этого человека, я смотрела на его голову и хотела, чтобы она взорвалась.

Вопрос залога был ложью с самого начала. Я заметила, что судья, выглядевшая по-домашнему женщина, которую звали Барбара де Лейни, ни разу не взглянула на Ошо во время всей процедуры суда. Однажды во время "судебного разбирательства" наш адвокат Бил Дейл сказал: "Хорошо, ваша честь, вы, по-видимому, заранее уже все решили. Мы можем идти домой".

Ошо был обвинен в незаконном полете. Было сказано, что он знал о своем ордере на арест за нарушение эмиграционных законов и старался избежать его. Мы были обвинены в помощи и в пособничестве незаконному полету и сокрытии человека от ареста.

Нам просто становилось плохо, когда мы представляли, что произойдет, если Ошо придется провести еще одну ночь в тюрьме - он может серьезно заболеть. В течение многих лет его диета специально контролировалась в связи с диабетом, и он принимал медикаменты в фиксированное время. Весь его распорядок был очень строго рассчитан и никогда не нарушался. Если он не ел правильную пищу в определенное время, он мог заболеть. У него была астма и аллергия на любые запахи. В течение многих лет за этим наблюдали, и даже запах новых занавесок или чьих-нибудь духов мог вызвать приступ астмы. Его по-прежнему беспокоила спина - выпадение ушибленного позвоночного диска, и это так никогда и не вылечилось. Мы попросили, чтобы Ошо перевели в госпиталь.

"Ваша честь", - начал Ошо. - "Я задаю вам простой вопрос..."

Судья его прервала и высокомерно сказала, чтобы он говорил через защитника.

Ошо продолжал: "Ваша честь, я чувствовал себя очень плохо на этих стальных скамейках, и я постоянно спрашивал этих людей - но не было даже подушки".

"Я не думаю, что у них есть подушка", - сказала судья де Лейни.

"Спать на стальных скамейках, я не могу спать на скамейках", - продолжал Ошо. - "Я не могу есть то, что они дают".

Мы просили, чтобы Ошо, по крайней мере, оставили его одежду, потому что у него могла быть аллергия на ткани из тюрьмы.

"Нет, по соображениям безопасности", - сказала судья.

Слушание должно было продолжиться на следующий день, и нас должны были перевести в Мекленбургскую Окружную тюрьму. Теперь, по крайней мере, мы вышли из военной тюрьмы.

В последние несколько дней жизни Ошо он сказал своему доктору: "Это началось в военной тюрьме".

Нас перевезли в Мекленбургскую Окружную тюрьму, и снова наши руки и ноги были в цепях. Цепи на моих ногах очень сильно врезались в щиколотки, и было трудно идти.

Ошо никогда не терял свою мягкую манеру движения, даже когда на ногах у него были цепи, а когда Ошо первый раз увидел, что меня и Вивек сковали вместе, он засмеялся!

Когда заключенный прибывает или покидает тюрьму, он ждет в камере без окон, примерно восемь футов длиной, в которой есть место только для одиночной стальной койки, и пространство между его коленями и стеной примерно шесть дюймов. Вивек и я сидели рядом на стальной койке, задыхаясь от запаха мочи. Стены были измазаны кровью и калом, а тяжелая дверь была покрыта выбоинами, очевидно от прошлых обитателей, которые сошли с ума и, жалея себя, бросались на нее.

Мы посмотрели друг на друга широко раскрыв глаза, когда услышали разговор двух мужчин по другую сторону двери, которые обсуждали нас, по-южному протяжно выговаривая слова. Они говорили о четырех женщинах, которые были вместе с Раджнишем и о том, что они хотели бы сделать с ними. Они обсуждали, как они выглядят, говорили "у одной сейчас месячные", (откуда они это знали?) Мы ждали два часа, со страхом готовясь к изнасилованию и оскорблениям, не зная, будет ли это нашим постоянным местом или нет.

Но больше всего лишало сил сознание, что с Ошо обращаются так же, как с нами, и мы не можем увидеть его.

Во время заключения в тюрьме самая ужасная вещь было знать, что с Ошо обращаются не лучше, чем с кем-нибудь другим, а если с ним обращаются так!..

Нашу одежду отобрали, также как и одежду Ошо, и нам дали тюремную одежду. Она была старая и, очевидно, много раз стиранная, но подмышки были жесткими от старого пота, и когда одежда согрелась теплом моего тела, я должна была терпеть вонь многих людей, которые носили одежду до меня.

Это было так неприятно, что когда мне предложили через три дня смену одежды, я отказалась, потому что, по крайней мере, я не подцепила вшей или чесотку, а следующий раз кто знает?..

Я слышала от Сестры Картер, которая помогала заботиться об Ошо, что когда Ошо принесли его одежду, он просто сказал шутливым голосом: "Но она не по размеру!"

Постельное белье было гораздо хуже, чем одежда, так что я спала не раздеваясь.

Простыни были порванные, желто-серого цвета; одеяло было полно дыр и было шерстяным.

Шерсть! У Ошо была аллергия на шерсть. Нирен, наш адвокат, привез новые хлопковые одеяла в тюрьму для Ошо, но Ошо никогда не получил их. Тюрьма находилась под покровительством христианской церкви. Священник посещал камеры с библией и говорил об учении Христа. Я чувствовала, как будто я вернулась по времени на пять сотен лет назад, все это казалось таким варварским...

Девяносто девять процентов заключенных были черными. Могло ли быть так, что только черные люди совершали преступления, или только черных наказывали? Я вошла в свою камеру, которую я должна была делить примерно с двенадцатью наркоманками и проститутками. "О, Боже, помоги", - сказала я себе, - "как насчет СПИДа?"

Женщины прекратили делать то, чем они были заняты, и все головы повернулись ко мне, когда я шла к пустой койке, неся мой искусанный блохами матрас. На мгновение я выпала куда-то.

Затем я подошла к столу и скамейкам, где несколько женщин играли в карты, и спросила, могу ли я тоже принять участие. Я также хотела научиться говорить с южным акцентом до того, как я покину тюрьму. Мне нравились заключенные, и я увидела, что они более понимающие, чем люди, которых я встречала вне тюрьмы. Они сказали, что они видели меня по телевизору вместе с моим гуру, и не могут понять, почему мы были арестованы и посажены в тюрьму с таким большим шумом за нарушение эмиграционных законов. Они не могли понять, что происходит, почему с нами обращаются как с закоренелыми преступниками. Я думала, что если это так очевидно для этих женщин, тогда многие американцы придут в ярость в связи с арестом Ошо, и кто-то с пониманием, храбростью и властью выйдет вперед и скажет:

"Эй... подождите минутку... что здесь происходит?" Я была полностью убеждена, что это случится.

Это называется надеждой, и я жила с надеждой пять дней.

Через несколько часов мне сменили камеру, и я не спросила, почему, потому что я испытала облегчение, когда увидела, что я присоединилась к Вивек, Нирупе и Мукте. В нашей камере было еще две заключенных, и она состояла из трех блоков по две койки в ряд, стола, скамьи, душа и телевизора, который выключался, только когда было время спать.

Шериф Кидд был начальником тюрьмы, и я думаю, что он делал все, что мог, для Ошо в тех обстоятельствах. Он сказал Вивек и мне, когда нас фотографировали для картотеки: "Он (Ошо) невинный человек".

Сестра Картер тоже переживала за Ошо, и она приносила нам вести каждый день, например: "Ваш парень сегодня съел всю кашу из грита (южный вариант овсянки)".

Однажды утром через решетку в моей камере я увидела, как Ошо приветствует заместителя начальника Самуэля, это остановило время для меня и превратило тюрьму в храм.

Он взял руки Самуэля в свои, и они стояли, смотря друг на друга несколько мгновений. Ошо смотрел на него с такой любовью и уважением. Встреча, казалось, происходила не в тюрьме, хотя в реальности это было именно так.

Ошо дал пресс-конференцию, и его можно было увидеть по телевизору в тюремной одежде, отвечающего на вопросы прессы. Первый раз, когда я увидела Ошо в тюремной одежде, я была потрясена красотой, которую я никогда не видела раньше.

Когда я уходила вместе с Вивек, мы посмотрели друг на друга и одновременно воскликнули: "Лао-Цзы!" Он выглядел как древний китайский мастер Лао-Цзы.

Тюремщики тепло обращались с нами, и у них было уважение к Ошо; я видела, что здесь были хорошие люди, но система нечеловеческая, и они не понимают этого.

Одна из охранниц, когда мы ехали на лифте по пути в суд, повернулась к нам и сказала: "Пусть Бог благословит вас". Она быстро повернулась от смущения или просто не хотела, чтобы кто-нибудь слышал.

Нам разрешалось посещать спортплощадку во дворе каждый день по пятнадцать минут.

Камера Ошо была на втором этаже с длинным окном, выходящим во двор, и заключенные придумали так, что когда мы выходили во двор, мы бросали вверх ботинок, и Ошо появлялся в окне и махал нам. Видно было, что для него это трудно, но мы могли узнать его, и мы ясно видели его легко махающую руку. Мы танцевали и плакали от радости, иногда под проливным дождем, для нас это был даршан.

Туманная фигура в окне напоминала мне святых на цветных витражах в соборах.

Когда мы возвращались в нашу камеру, надзиратели обычно удивлялись: мы уходили во двор печальные, а возвращались, смеясь - что случилось?

В течение следующих четырех дней в судебной комнате я наблюдала как американское "правосудие" показало себя как фарс. Правительственные агенты лгали на месте присяги, свидетельства против Ошо делались санньясинами, которых шантажировали, чтобы они показывали ложь. Говорили о преступлениях, совершенных Шилой, хотя они не имели никакого отношения к случаю Ошо.

День проходил за днем, и я видела, что в этом мире нет ни здравого смысла, ни понимания, ни справедливости. Мои надежды были тщетными, что кто-то в Америке выйдет вперед и скажет, что то, что происходит, это бесчеловечно и безумно.

Никого не было. Ошо был один. Он сказал, что гений, человек калибра Будды всегда впереди своего времени, и его никогда не поймут его современники.

В этой стране, называемой Америкой, Ошо был в заброшенной, варварской земле, и ни у кого не хватало храбрости услышать, что он говорит, или попытаться понять.

Судебное разбирательство продолжалось пять дней, и в тот день, когда цепи сняли, репортер крикнул, когда мы покидали зал суда: "Как вы чувствуете себя без цепей?" - я помедлила, подняла руки над головой и сказала: "Я чувствую то же самое".

Ошо не разрешено было выйти под залог. Он должен был совершить путешествие в Портленд, Орегон, как заключенный, и там должно было быть вынесено решение.

Полет занимал шесть часов. Я видела в телевизионных новостях, как его эскортировали к ступенькам тюремного самолета.

Даже, несмотря на то, что его руки и ноги были в цепях, он двигался с такой грацией, с какой может двигаться только человек осознавания. То, как он двигался, разбило мое сердце.

Нам разрешили сказать ему "до свидания" через решетку камеры. Мукти, Нирупа и я подошли, протянули руки через решетку и заплакали. Он встал с металлической койки, подошел к нам и, держа наши руки, сказал: "Идите. Не нужно волноваться. Я скоро выйду. Все будет в порядке. Идите счастливыми".

Ожидая в офисе в тюрьме освобождения, я смотрела Ошо по телевизору и слышала, как один полицейский сказал: "Этот человек действительно что-то. Независимо от того, что с ним происходит, он остается расслабленным и полным мира".

Я хотела сказать всему миру, что здесь Мастер, арестованный и обвиненный в фальшивых преступлениях, оскорбленный американской юридической системой, физически страдающий, которого тащат через Штаты под дулом пистолета, и он говорит нам "идите счастливо". Неужели они не могут увидеть из этого маленького предложения, какой он человек?

Моя энергия совершила поворот, я прекратила плакать и посмотрела на него.

Счастье имеет силу, и счастье - это его послание. "Я пойду счастливая, и я буду сильная", - поклялась я себе. Я нашла внутреннюю силу, но мое счастье было поверхностным. Это было как повязка после хирургической операции на сердце.

•••

Мы все вернулись в Раджнишпурам и оставили Ошо в руках людей, которые планировали убить его. Путешествие из Северной Каролины в Портленд, которое должно было занять шесть часов, заняло семь дней, и Ошо был в четырех разных тюрьмах. Во время его заточения его облучили радиацией, и он был отравлен ядом таллием.

[* См. книгу Джулиет Формен "Двенадцать дней, которые потрясли мир" и книгу Макса Бречера "Путь к Америке"]

•••

Мы ждали в Раджнишпураме бесконечно долго. 6 ноября об Ошо ничего не было слышно с вечера 4 ноября, когда было сказано, что он приземлился в Оклахоме.

Путешествие должно было занять только шесть часов, а было уже три дня с тех пор, как он покинул Шарлотту.

Тюремные власти не открывали, где он находится, и потребовалось много крика Вивек, чтобы начать поиски. Билл Дейл, который так заботился о нас в Шарлотте как наш адвокат и который с такой любовью работал с Ошо, вылетел в Оклахому.

Ошо был найден после того, как он дважды переводился в разные тюрьмы, и его принудили подписаться фальшивым именем Давид Вашингтон. Это было сделано совершенно очевидно для того, чтобы в тюремных записях невозможно было обнаружить следы Бхагвана Шри Раджниша, если с ним что-нибудь "случится". Ошо прибыл в Портленд через двенадцать дней после ареста, и ему разрешено было выйти под залог.

Следующие несколько дней Ошо отдыхал и спал двадцать часов в сутки. Во вторник 12 ноября должно было состояться слушание дела в суде. Предыдущей ночью мне сказали, что после слушания дела в суде Ошо уедет из Америки в Индию.

Лакшми, которая теперь снова была на сцене, не была в коммуне четыре года, и я присутствовала на встрече Ошо с ней, когда она говорила ему о месте, которое она нашла в Гималаях, где может быть начата новая коммуна. Она рассказывала ему о потрясающей реке с островом посередине. "Там, - сказал Ошо, - мы построим новый Будда Холл". Она сказала, что там много маленьких бунгало и большой дом для Ошо и добавила, что она не видит трудностей в получении разрешения на большое строительство.

Ошо был готов начать все сначала. Несмотря на то, что его предали некоторые из его санньясинов, и несмотря на плохое здоровье, его работа должна была продолжаться. Я была изумлена тотальным энтузиазмом, с которым он обсуждал детали нашей новой коммуны.

Я упаковала, по крайней мере, двадцать больших сундуков, так как мне казалось, что если мы будем на высоте нескольких миль в Гималаях, то откуда мы будем получать теплую одежду, туалетные принадлежности, еду и так далее, и поэтому я хотела взять как можно больше одежды Ошо. Комната для шитья может быть, не будет работать долгое время.

На следующий день Вивек и Деварадж уехали раньше Ошо, оставив меня сопровождать его в Портленд. Я чувствовала боль расставания с коммуной, даже, несмотря на то, что, если верить Лакшми, мы скоро будем все вместе. Но все равно боль была.

Когда мы упаковывали вещи в комнате Ошо, он достал статую Шивы, о которой он говорил много раз в дискурсах, и сказал: "Отдайте это в коммуну, они могут продать ее". Затем подошел через комнату к своей статуе Будды, которую он так любил, и сказал то же самое. Я, заикаясь, сказала: "О, нет! Пожалуйста, только не ее, ты любишь ее так сильно", - но он настаивал. Потом он сказал, что когда его часы вернутся от федеральных агентов, их нужно положить на подиум в медитационном зале, чтобы каждый мог видеть их. И он просил сказать его людям:

"Эти часы будут вашей платой за билет на самолет в Индию".

Мы не знали и даже не могли представить, что правительство украдет все его часы.

Когда мы были арестованы в Шарлотте, все наше имущество было конфисковано.

Некоторые вещи были возвращены после легальной битвы год спустя, но они оставили у себя часы Ошо. Это чистое пиратство.

Я сказала "до свидания" моим друзьям, вышла наружу и пошла и поклонилась "моей" горе, под которой я спала, на которую я забиралась и просто сидела и смотрела последние четыре года. Затем я позвала Авеша в гараж, чтобы он вывел машину, так же, как я это делала много раз раньше. Авеш вел, а я сидела сзади вместе с Ошо.

От Пруда Басе через Раджниш Мандир и дальше вниз к Раджнишпураму и до аэропорта стояли люди. Люди, одетые в красное, играющие на музыкальных инструментах, поющие, танцующие, махающие "до свидания" своему Мастеру. Лица! Лица! Музыканты следовали за машиной всю дорогу в аэропорт, некоторые бежали весь путь, неся свои бразильские барабаны. Я видела лица людей, которые годы назад были скучными, а сейчас трансформированными сияющими живыми лицами.

Ошо сидел и приветствовал намасте своих людей в последний раз в Раджнишпураме. Я окостенела от боли, но не позволяла себе распускаться. Было не время для эмоционального выброса. Я должна была заботиться об Ошо, и я сказала себе: "Позже я поплачу, но не сейчас".

Мы доехали до маленького самолета на посадочной полосе, и Ошо повернулся на ступеньках, чтобы помахать всем. Взлетная полоса была полна людей: оптимистические, сияющие лица, играющие музыку, устроившие своему Мастеру действительно хорошее прощание. Я кинула один последний взгляд из маленького окна, когда самолет отрывался от земли, и посмотрела на Ошо, который сидел молча, оставляя позади своих людей, свою мечту.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. РАСПЯТИЕ ПО-АМЕРИКАНСКИ.

СТАНОВИЛОСЬ ТЕМНО, когда мы ехали по вымокшим от дождя улицам Портленда днем в середине ноября. Эскорт полиции размером с президентскую кавалькаду окружал роллс-ройс. Было, по крайней мере, пятьдесят полицейских, выглядевших огромными, в блестящей черной одежде, с лицами, закрытыми шлемами и очками, мчащихся на мощных харлей-дэвидсонах.

Все дороги контролировались на каждом перекрестке, и мотоциклы делали впечатляющие хореографические маневры, когда двое на каждой стороне машины плавно заменялись другими двумя - они ехали внутри уличного движения как каскадеры.

Среди фанфар, сирен и окруженный гигантскими телохранителями, Ошо вышел из машины, не затронутый, как обычно, тем, что происходило снаружи, и мягко вплыл в комнату суда, сопровождаемый шестью или восьмью полицейскими в гражданском. Я вышла с другой стороны машины и вступила в хаос: орды толкающихся людей, пресса и тележурналисты.

Мне не разрешили последовать за Ошо в ту же самую дверь, и мгновение я стояла, наблюдая, как он исчезает в море серых и черных костюмов, которые заполнили коридор здания суда. Я протолкалась сквозь толпу и нашла другой вход, и после разных препирательств я сидела рядом с Ошо в комнате суда.

Ошо сидел расслабленный и спокойный, наблюдая за драмой сверху. Позже Ошо говорил: "Правительство шантажировало моих адвокатов. Обычно такого никогда не бывает, что правительство берет на себя инициативу в переговорах; но прямо перед моим судебным процессом они вызвали моих адвокатов для переговоров и делали разные намеки... Они ясно сказали, что: "У нас нет никаких свидетельств, никаких доказательств: мы знаем это, и вы это знаете, что если вы будете продолжать дело, вы выиграете. Но мы хотим, чтобы было ясно, что правительству не понравится, если его победит индивидуум; мы не позволим индивидууму выиграть дело. Дело может продолжаться двадцать лет, и Бхагван останется в тюрьме. И всегда есть риск для жизни Бхагвана, это вы должны понимать очень ясно".

Нирен плакал, когда адвокаты вышли с этой встречи. Он сказал: "Мы не можем ничего сделать, мы бессильны; нам стыдно просить тебя, чтобы ты сказал, что ты виновен. Ты не виновен, а мы просим тебя, чтобы ты сказал, что ты виновен, потому что правительство заявило, оно дало ясно понять, что твоя жизнь в опасности".

"Они сказали мне", - продолжал Ошо, - "что если я признаю два небольших преступления, я буду освобожден и просто депортирован. Я был готов остаться и умереть в тюрьме - в этом не было проблемы, но они начали говорить: "Подумайте о ваших людях", и тогда я подумал, что это (имея в виду, что он виновен, когда он не виновен) можно не принимать серьезно".

Ошо был обвинен в тридцати четырех нарушениях иммиграционных законов и два были приняты. Что же случилось с остальными тридцатью двумя? Судья, должно быть, был преступник, потому что были переговоры, а какие могут быть переговоры о преступлении? Разве преступление это бизнес? Даже те два преступления, которые были приняты, были фальшивыми, одно - это то, что он прибыл в Америку с намерением остаться, и второе - что он помогал иностранцам вступать в брак с американцами.

Ошо писал в министерство внутренних дел, запрашивая иммиграционный статус, несколько лет, но они не ответили ни на одно из его писем.

Почему?

Он был обвинен в том, что он устроил тысячи браков и, по крайней мере "один с определенностью" - это что, шутка?

Один был с определенностью! А что же стало с другими тысячами, и в любом случае этот один не был доказан.

Я открыла рот, когда услышала, как судья зачитал, что Ошо прибыл в Америку для того, чтобы создать место для медитации для многих людей, потому что его ашрам в Индии был слишком маленьким. Это было преступлением!

Ошо не шевелился, он был скромным, и все же он был королем. Его детская невинность и ранимость каким-то образом делали его недостижимым. Он полностью принимал, но не подставлял другую щеку. Противоположности встречаются, там, где пустота достаточно широка, и я слышала, как он говорил: Мастер как небо, кажется, что он есть, но его нет.

Он был таким же, каким я его видела сидящим в его комнате или в Будда Холле медитирующим с нами. Я думаю, что если личность ушла, и человек больше не управляется своими старыми умственными стереотипами, тогда нет эго, которое можно задеть, и нет "Я", которое чувствует себя оскорбленным.

Судья Ливи спросил Ошо: "Вы виновны?" Ошо сказал: "Это я".

Наш адвокат Джек Рансон, который стоял рядом с Ошо, сказал: "Виновен".

Это случилось дважды, и потом, позже, я спросила Ошо о его ответе на вопрос о виновности, и он сказал мне, смеясь: "Потому что я не виновен! Мой ответ просто констатировал, что я существую". Наш адвокат сразу же ответил: "Виновен". Это его проблема, виновен он или нет".

Суд вынес приговор о десяти годах тюрьмы, с отсрочкой приведения его в исполнение. Ошо также будет подвергаться проверке в течение пяти лет, при условии, что он покинет Соединенные Штаты и согласится не возвращаться туда во время пятилетнего проверочного срока без разрешения министра юстиции Соединенных Штатов.

Когда судья спросил Ошо, понимает ли он, что он не может въехать в Америку в ближайшие пять лет, Ошо сказал: "Конечно, но вам не нужно лимитировать мой въезд пятью годами, я больше не вступлю на эту землю". Судья сказал: "Вам может прийти на ум и другое решение", - но Ошо ничего не сказал и улыбнулся. Позже я спросила его, почему он ничего не сказал и улыбнулся, и Ошо ответил: "По той же самой причине, по какой Иисус ничего не сказал, когда Понтий Пилат спросил его: "Что есть истина?" Я тоже молчал и улыбнулся, потому что этот бедный парень не понимает, что у меня нет ума, который я бы мог изменить".

Ошо был приговорен к полумиллиону долларов штрафа за два небольших нарушения, которые обычно наказываются двадцатипятидолларовым штрафом и депортацией. Хасия с помощью друзей собрала штраф за десять минут, Ошо был выпущен из зала суда, и ехал по мокрым улицам Портленда.

Толпы людей стояли на улицах, некоторые махали руками, а некоторые показывали палец. Огни магазинов отражались в лужах, я смотрела из окна машины и видела, что витрины магазинов полны рождественских украшений. Жизнь вышла за пределы эксцентричности в последние несколько недель, но это! Это лицемерие называемое Рождеством было уже слишком.

Мы поехали прямо в аэропорт, где группа санньясинов и репортеров ждала у ступеней самолета Ошо, а Вивек стояла в дверях, приветствуя его. Когда он поднялся по ступенькам, он повернулся, чтобы помахать. Я смотрела на него, лил дождь, и ветер развевал его бороду в ночном воздухе. Я была загипнотизирована его мягкой красотой и парализована огромной важностью момента.

До свидания, Америка. До свидания, Мир.

Дверь начала закрываться, когда я вдруг поняла, что я тоже уезжаю, и я пробралась вперед через толпу, поднялась по ступенькам и вошла в теплый заполненный людьми салон.

Вивек опустила вниз три кресла и сделала импровизированную постель. Подушки и одеяла были приготовлены, он лег и закрыл глаза.

Необычный вид стал слишком обычным в течение следующего года, когда время от времени салон самолета, летящего над планетой, должен был становиться нашим единственным "домом".

Когда мы летели над Америкой, я чувствовала себя лучше, чем когда-либо последнее время. Мы открыли бутылку шампанского и отпраздновали, а Ошо мирно спал. Ошо спал от момента взлета до момента посадки всегда и везде.

Он просыпался с выражением вновь родившегося ребенка, видевшего все в первый раз, и удивлялся, что он все еще вместе с нами на Земле.

В самолете были Вивек, Деварадж, Нирупа, Мукти, Хасия, Ашиш и Рафия.

Это был маленький самолет - большой самолет, который мы ожидали, был отменен, когда они услышали, кто будут их пассажиры, и поэтому большинство людей, включая семью Ошо, осталось позади в Портленде, чтобы последовать за нами коммерческими рейсами.

Мы приземлились на Кипре, потому что у нас не было разрешения на полет над арабскими странами, а так как там был мусульманский праздник, нам бы все равно никто бы не дал разрешения.

Перед нами был прекрасный вид аэропорта в Кипре. Мы прилетели из орегонской зимы в невыносимую жару Средиземноморья, одетые в сапоги, меховые пальто, шарфы и шапки.

Мы все восемь были одеты в красное, а на Ошо с его длинной серебряной развевающейся бородой была его длинная роба и вязаная шапка (усыпанная бриллиантами, как писала пресса).

Официальные лица сходили с ума от волнения и старались понять, что происходит и что они должны делать. Ситуации не помог заблудший репортер, который оказался в аэропорту и кричал официальным лицам: "Бхагван Шри Раджниш! Он только что был депортирован из Америки".

Однако после часа заполнения форм, во время которого Ошо сидел в грязной, наполненной дымом комнате ожидания, нам разрешили пребывание на Кипре, и мы поехали на такси в "лучший" отель.

Было около двух часов ночи, и мы были слишком возбуждены, чтобы спать, так что я села на балконе моей комнаты в отеле. Я смотрела в ночь и плакала. Я была свидетелем распятия в наши дни, и я была переполнена воспоминаниями об Ошо в цепях, в тюрьме, о нереальных сценах в суде, конце Раджнишпурама и прекрасных людях там.

Я знала истину того, что мы пытались создать в Америке, знала невинность и радость всех людей, и я чувствовала, как будто само существование повернулось против нас, и не было шанса в мире для таких людей, как мы.

"Почему ты покинул нас?" - спрашивала я.

На следующий день с разрешением лететь над арабскими странами, мы были на пути в Индию.

Индия! Моя последняя надежда.

Америка доказала, что она варварская и у нее нет понимания Ошо, но Индия будет другой. Индийские люди понимают, что такое просветление, они знают про поиск Истины, и они уважают "святых" людей. Если даже только из предрассудков, индийские люди уважают человека, если он великий учитель, и, конечно, они знают Ошо. Он провел тридцать лет, путешествуя по Индии, иногда давая лекции толпам по пятьдесят тысяч человек.

Я была уверена, что Индия будет приветствовать их "Божьего человека" дома с открытыми руками. То обращение, которое Ошо получал в Америке, подтвердит их подозрения, что Запад не имеет понимания внутреннего богатства. "Они дадут ему землю и место, где жить", - думала я.

Мы прибыли в Дели в два тридцать утра, на двадцать четыре часа позже, чем ожидалось, из-за нашей остановки на Кипре. Это позволило тысячам людей прибыть в аэропорт, и это, должно быть, создало очень напряженную атмосферу, поскольку люди ждали, и ждали, и ждали. Когда мы прибыли к иммиграционным стойкам, и я посмотрела на толпу за ними, я испугалась. Там были сотни репортеров и тележурналистов с камерами, и они стояли на стульях и столах; это было как море взволнованных, неистовых людей, толкающих и пихающих друг друга, они все хотели коснуться Гуру.

Лакшми была там, все ее четыре фута и десять дюймов, и Анандо, которая прибыла с Лакшми из Америки несколько дней назад (Анандо, которую я встретила в белом туннеле в начале моего санньясинского путешествия).

Остальные люди нашей группы застряли на таможне, и это позволило Вивек и Ошо достичь выхода и сесть в ожидающую машину, пройдя через сумасшедшую толпу. Я последовала за ними, несмотря на то, что Вивек кричала мне "иди назад, иди назад". Я до сих пор не могу понять, почему она говорила это, это была невозможная ситуация, люди тащили Ошо за одежду, одна женщина прыгнула на него сзади и обхватила его за шею, остальные падали к его ногам, задевали, наступали на его ноги и почти сбили его на землю. Люди сзади сильно толкались, чтобы принять участие в действиях, а репортеры прыгали перед Ошо, стараясь задать вопросы. Был только один путь через это все, и я не собиралась возвращаться к иммиграционной стойке и наблюдать. Я хватала людей за руки или за волосы, за все, за что я могла ухватить, и старалась очистить дорогу. Анандо делала то же самое, и Лакшми, несмотря на свои маленькие размеры, тоже оказалась хорошим борцом.

Ошо улыбался каждому, и с руками, сложенными в намасте, спокойно скользил по предательской дороге. Когда мы, в конце концов, достигли машины, потребовалось, по крайней мере, пять минут, чтобы просто открыть дверь, из-за толпы народа, и много сил, для того, чтобы держать дверь открытой, чтобы Ошо мог сесть вовнутрь. Я стояла, дрожа, когда машина уезжала, и я начала расслабляться. Мы были в Индии, и Ошо был в безопасности!

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. КУЛУ.

РЕЙС в Кулу Манали был в 10.00 утра из Дели.

Уже совсем рассвело, когда Ошо давал пресс-конференцию в 7.00 в Хайятт Ридженси Отеле. Он не оставил камня на камне от Америки, выражая все, что он о ней думает.

Я перехватила пару часов сна перед хаотической гонкой, от которой вставали дыбом волосы, через Дели на грузовике с сундуками, которые индийская пресса описывала как "серебряные, инкрустированные бриллиантами". Это были как раз те же самые сундуки, которые я упаковывала две ночи назад, и которые были куплены в обычном хозяйственном магазине в центре провинциального сельского штата.

Мама Ошо, Матаджи, присоединилась к нам с некоторыми членами своей семьи, рядом был также Харидас, который жил вместе с нами в Раджнишпураме.

Ашу, молодая, с рыжими волосами, кожей, похожей на фарфор и озорным смехом, была стоматологическая сестра Ошо, и она путешествовала вместе с Харидасом и Муктой.

Мукта была одной из первых западных санньясинов Ошо и происходила из греческой семьи судовладельцев. У нее была грива серебряных волос, и она была садовницей Ошо много лет.

Я была счастлива, что Рафия путешествовал вместе с нами. Он был ближайшим другом Вивек в последние два года. Он излучал силу, центр которой находился глубоко внутри, и все же он был очень легким и игривым, и всегда был готов смеяться.

Мы заполнили самолет, но сундуки не влезали, так что они должны были нас догнать - мы надеялись! Аа! Какое счастье было, в конце концов, сидеть в самолете, который взлетает - ничего больше не надо делать. Я посмотрела через проход в самолете и видела Ошо, который сидел рядом с окном и пил сок.

Ошо говорил так много о Гималаях, и я чувствовала волнение, что увижу их и смогу увидеть его смотрящим на них. Однако это были не романтически покрытые снегом пики, это были только предгорья Гималаев, но все же...

Хасия и Анандо должны были остаться в Дели и работать. Ошо подозревал, что правительство будет чинить трудности западным ученикам, и нужно было найти контакты и сделать приготовления для покупки собственности.

Полет занимал всего два часа, и потом мы ехали по извивающимся дорогам вверх в горы. Местные жители, которых мы видели по дороге, были очень бедные, но у них было величие, которого не было у подавленных бедностью душ в Бомбее. У них были прекрасные лица, которые говорили о смешанной крови, может быть, тибетской?

Поместье, называемое Спан, было в пятнадцати километрах, и дорога большую часть пути шла параллельно реке, затем через шатающийся мостик, проходя мимо примитивно выглядевших каменных стен и зимнего ландшафта.

Машины неожиданно повернули направо, и мы въехали в совершенно другой мир. Здесь был прекрасно выглядевший курорт примерно с десятью коттеджами, сгрудившимися вокруг большого каменного здания, с двумя стенами окон, смотрящими на реку. Одно из маленьких бунгало недалеко от реки было для Ошо, а в большом доме мы должны были есть, смотреть фильмы и кричать в телефон в течение многих безуспешных попыток поговорить с Хасией.

Но было что-то в этом месте, что не совсем подходило. Администрация в большом здании никогда не обращалась с нами как с людьми, которые купили эту собственность, и мне это было странно! Может быть, они еще не знали, что мы были новые арендаторы.

Ошо на следующее утро гулял по поместью и говорил Рафии, что нужно купить горы, которые за рекой, и построить мост к ним через реку. Он гулял вокруг, рука на бедре, и говорил Рафии о своем видении этого места и его возможностей. Этот трогательный и вдохновляющий сценарий повторялся, куда бы Ошо ни прибывал. Сразу же у него было видение этого места, и он указывал на здания, бассейны и сады, которые должны были быть построены. Для Ошо, где бы он ни был, это было Место.

Индийские журналисты приезжали интервьюировать Ошо, иногда два раза в день, и это происходило или в его жилой комнате, или на веранде, которая смотрела на реку.

Ложе реки было очень скалистым, и поэтому вода производила сильный шум, когда она проносилась мимо. Однако это была маленькая река, и как кто-то мог представить остров в ее середине - это было выше моего понимания.

Ошо гулял каждый день вдоль реки и проходил мимо коттеджей к скамейке, где он сидел и смотрел на Гималаи. Каждый день можно было видеть приближающийся снег, который покрывал горы.

Много старых друзей и санньясинов приходили повидать его, и он встречал их во время своей прогулки и болтал с ними. Иногда я сопровождала его на прогулке и сидела вместе с ним на скамье, в то время как река с ревом проносилась мимо, и бледное зимнее солнце окрашивало верхушки гор золотом.

Доходили новости из Раджнишпурама, и я слышала, что американское правительство заморозило все активы коммуны и объявило ее банкротом. Сотни санньясинов покидали коммуну и уходили обратно в мир без денег. Я чувствовала себя как во время войны, когда семьи и друзья расстаются и теряются.

Я всегда предполагала, что коммуна будет там навсегда, и теперь я думала обо всех тех случаях, когда я была несчастна, потому что мой друг выбрал быть с другой женщиной. Я могла использовать это время для того, чтобы наслаждаться собой, если бы я только знала, насколько временным все это было. Я размышляла о том, что однажды придет смерть, в точности как пришло американское правительство, и я поклялась, что я не буду смотреть назад и сожалеть. Не было времени, чтобы быть несчастной.

Репортер спросил Ошо: "Вы чувствуете какую-то ответственность относительно ваших санньясинов, которые жили в вашей коммуне, вложили деньги, иногда те, которые они получили по наследству, вложили свою работу в проекты коммуны?..

Ошо: "Ответственность для меня это что-то индивидуальное. Я могу быть ответственным только за мои собственные действия, мои мысли. Я не могу быть ответственным за ваши действия и ваши мысли. Были люди, которые вложили все свое наследство. Я тоже вложил всю свою жизнь. Кто ответственен? Они не ответственны, потому что я отдал всю свою жизнь им, а их деньги не более ценны, чем моя жизнь. Имея мою жизнь, я могу найти тысячи людей как они. Но с их деньгами они не могут найти другого меня. Но я не считаю, что они ответственны за это. Это было моей радостью, и я любил каждый момент этого, и я буду продолжать давать мою жизнь моим людям до самого последнего вздоха, не вселяя ни в кого чувство вины, что он ответственен..."

Сарджано приехал с визитом во время первой недели декабря для того, чтобы сделать интервью с Ошо в журнале. Он был одним из диких итальянских учеников Ошо, и, что было достаточно необычным, он всегда умудрялся поддерживать контакт с миром журналистов благодаря своему таланту фотографа и своим статьям, и он также провел несколько лет, сидя у ног Ошо. Чтобы продолжить статью, он договорился о приезде телевизионной компании с целью сделать документальный фильм об Ошо. Он связался с Эндзо Бьяджи, который представлял итальянское национальное телевидение. Бьяджи был известным продюсером в Италии, у которого было свое собственное шоу - "Прожектор".

Индийское посольство отказалось дать визы, и для меня это было первое указание на то, что Индия неспособна распознать Будду так же, как любая другая страна.

Прокурор Соединенных Штатов Чарльз Тернер дал ясно понять, что намерением правительства США было изолировать Ошо в Индии, отрезать его от иностранных учеников, ограничить доступ иностранной прессе и ограничить свободу речи.

Совершенно ясно, что работа Ошо и его весть миру в этом случае была бы закончена, и видно было, что Индия находилась в сфере достижимости сильного американского давления.

Тем временем мы жили одним днем, и мои дни были наполнены стиркой, которая была очень отлична от того, как это проходило в Раджнишпураме! Я стирала одежду в ведре, в ванной комнате в индийском стиле, в которой был один кран, из которого шла вода с ржавчиной. В рядом находящейся спальне на кровати я гладила и развешивала одежду для просушки, ставя ведра и тазы, чтобы в них стекала вода.

Прекрасные робы Ошо скоро начали терять свою форму, пропитываться влажным запахом Кулу, и белые становились коричневыми. Но я была счастлива, так как в течение пары недель должен был прийти снег, и тогда уже не будет электричества и воды совсем, только снег, чтобы его растапливать.

Ошо часто говорил с прессой два раза в день, а мы сидели снаружи, слушая его на фоне звуков мчащейся реки с бледным светом солнца на наших лицах. Я слышала, как он говорил: "Вызов делает тебя сильным".

Его терпение с теми, кто его интервьюировал, было огромным. Многие индийские журналисты прерывали его, когда он говорил, чтобы согласиться или не согласиться. Я никогда не была свидетелем подобных вещей, и иногда эти взаимодействия были уморительно забавными.

Нилам и ее дочка Прия прибыли из Раджнишпурама. Они были с Ошо пятнадцать лет, с тех пор, как Прия только что родилась, и это были прекрасные женщины, которые выглядели как сестры. Они были двумя из многих индийских учеников Ошо, которые были совершенной смесью Запада и Востока. Нилам подавала Ошо обед и сопровождала его на прогулке в тот день, когда мы, девять человек, уехали, чтобы получить продление наших виз у мистера Неги, начальника полиции в Кулу.

У нас была прекрасная встреча с ним, он предлагал нам бесконечные чашки чая, и, видимо, ему было приятно иметь живую аудиторию, которой он мог рассказывать истории о туристах, которые были съедены медведями. Он уверил нас, что не будет никаких проблем, мы пожали друг другу руки и счастливые вернулись назад в Спан.

На следующий день десятого декабря я была в моей комнате, когда вошел Деварадж и сказал мне, что продление наших виз отменено. Я почувствовала тошноту и села на кровати. Как такое возможно? Эффективность индийского иммиграционного офиса очень беспокоила. Я думала про себя, что это должен быть серьезный и важный случай для них, я никогда не видела, чтобы индийские власти делали что-нибудь быстро. В это время было трудно даже сделать телефонный звонок, потому что этому препятствовала зима.

Погодные условия ухудшались, и рейсы в Дели начали регулярно отменяться.

Связь с Хасией в Дели стала такой трудной, что однажды она решила, что быстрее сесть на самолет и приехать к нам, чем пытаться говорить по телефону.

В тот же день полиция прибыла в Спан, вызвала всех иностранцев и поставила штамп в их паспортах: "Приказано покинуть Индию немедленно". Вивек, Деварадж, Рафия, Ашу, Мукта и Харидас разминулись с ними буквально на минуты, потому что они уехали в Дели, чтобы попробовать еще раз подать на продление виз. За день до отъезда Вивек в Дели я слышала, как она разговаривала с Нилам и говорила ей, что Ошо сказал, что если нас всех депортируют, он тоже уедет. Вивек попросила Нилам: "Пожалуйста, не позволяй ему следовать за нами, потому что, по крайней мере, в Индии он в безопасности".

Хасия и Анандо были заняты в Дели, встречаясь там с официальными лицами. Арун Неру был тогда министром внутренней безопасности, и он был в центре этой проблемы, но встречи с ним постоянно отменялись.

Когда они все-таки встретились с ним, им было "доверительно" сказано, что им нужно посмотреть внутри своей группы, чтобы увидеть, откуда идут проблемы.

Выяснилось, что Лакшми написала в министерство по внутренним вопросам и дала полное описание всех иностранных учеников, и ее слова повторяли нам: "Нет необходимости, чтобы иностранные ученики заботились об условиях жизни Ошо".

На самом деле это было необходимо, потому что для Ошо его работа была более важна, чем его жизнь, и для этого нужны были западные люди. Ошо говорил: "Мои индийские ученики медитируют, но они не сделают ничего для меня. Мои западные ученики сделают все для меня, но они не медитируют". Я не понимала этого в то время, но скоро я научилась.

В тот день, как раз перед тем, как Ошо собирался пойти на прогулку вдоль реки, были большие беспорядки перед главными воротами в Спане. Я пошла посмотреть, что происходит, и увидела, что администрация Спана была в безнадежной борьбе с группой выпивших сикхов, которые прибыли на автобусе и агрессивно кричали об Ошо и о том, что они хотят его видеть. Я бежала по газонам и зигзагам между коттеджами к веранде, на которой уже стоял Ошо, собираясь пойти на прогулку. Он был виден с дороги, и я сказала ему, пожалуйста, войди внутрь, потому что там автобус выпивших сикхов, которые становятся агрессивными.

Мы вошли внутрь, и я задернула занавески в гостиной. Снаружи начался дождь, в комнате потемнело, и когда я посмотрела на Ошо, он сказал: "Сикхи! Но я никогда не говорил ничего о сикхах. Какая глупость! Чего хотят эти люди?". И потом он сел на край дивана, ссутулился и сказал: "Этот мир безумен, какой смысл жить?" Я никогда не видела Ошо в каком-нибудь другом состоянии кроме блаженства. В период тюрьмы и разрушения коммуны он оставался незатронутым. Сейчас он не был в печали или гневе, просто усталый. Он выглядел усталым, когда он сидел и смотрел в никуда, а я стояла в нескольких футах от него, не способная двигаться. Все, что я могла сказать, было бы поверхностным, любой жест, который я могла бы сделать, был бы бессмысленным. В моем уме проплыла мысль, что это его свобода чувствовать так, и нет ничего, что я должна была бы сделать, чтобы вмешаться.

Мы оставались застывшими в нашем положении, а звуки падающего дождя наполняли комнату, и я чувствовала, как будто я стою на краю пропасти, вглядываясь в темную глубину. Как много прошло времени, я не знаю, но краем глаза я увидела луч солнца, который проник через занавеску. Я пересекла комнату и отдернула занавески - дождь прекратился. Я посмотрела наружу, там было тихо. Сикхи уехали.

"Ошо, ты хотел бы пойти на прогулку?" - спросила я. Когда мы гуляли вдоль реки, я чувствовала такую переполняющую радость, что я с трудом удерживала себя от того, чтобы не затанцевать вокруг него, как щенок, когда он шел.

Он улыбался и ждал у поляны, где несколько санньясинов пришли приветствовать его. Среди них были старые друзья, Кусом и Капил, супружеская пара, которые были из первых людей, которые приняли санньясу, с их выросшим ребенком, которого Ошо не видел с тех пор, как он родился. Он с любовью коснулся мальчика и болтал с ним на хинди долгое время. Я гуляла по воздуху. Это был первый день моей жизни, все было таким новым и свежим. С этого дня всегда, когда я окружена темнотой и безнадежностью, я останавливаюсь тихо и жду. Я просто жду.

Ночью я читала для Ошо. Я читала Библию, или скорее Сексуальную Библию, написанную Беном Эдвардом Акирли. Это была только что опубликованная книга, которая состояла из трех сотен страниц, взятых прямо из Библии, без всяких подделок. Эти страницы были чистой порнографией, и это была одна из самых больших шуток для меня, что, видимо, даже Папа не читает Библию, иначе он бы сошел с ума.

Когда мы покинули Раджнишпурам, каждый из нашей маленькой группы оставил свои драгоценности для продажи. Ошо подарил мне ожерелье, кольцо и часы, и посмотрев на мое голое запястье однажды в Кулу, он спросил меня, где мои часы. За несколько дней перед этим Кусом и Капил подарили Ошо браслет из золотой цепочки, и он сказал мне, чтобы я пошла и взяла браслет, который лежит в его спальне на столе, он мой. Я была тронута, потому что у него тоже ничего не было, и это был первый подарок, который он получил после того, как он оставил все позади в Америке.

Он сказал: "Пожалуйста, пусть Кусом не видит этого, потому что это может ее расстроить". Мои глаза наполнились слезами, когда он после этого продолжал: "Однажды, когда все успокоится, я смогу подарить каждому подарок".

Я увидела, как однажды утром прибыла полиция, и когда они вошли в здание администрации, я побежала, чтобы сказать Ошо, и объявила их прибытие в очень цветистых выражениях.

"Для чего они здесь?" - спросил он. "О, они просто еще одни актеры в драме", - сказала я, театрально взмахнув рукой. Он посмотрел на меня взглядом, который сказал мне, что он определенно НЕ нуждается в эзотерическом ответе от меня. Он хочет знать, что действительно происходит, так что чувствуя себя немного глупо, я побежала к Нилам, чтобы узнать плохие новости. Мы должны были уезжать - немедленно. Полиция уехала, и Ашиш, Нирупа и я упаковывали наши сумки. Мы успевали на самолет в Дели.

Я пошла сказать "до свидания" Матаджи, маме Ошо, Тару и всей семье. Я плакала так много, что я даже начала немного волноваться, что это слишком, и я расстроила Матаджи. Было такое чувство, что мы расстаемся навсегда.

Перед тем, как приблизиться к Ошо, я смотрела на него несколько минут. Он сидел на веранде, сзади были Гималаи, пики теперь были покрыты снегом. Роба, которая была на нем, всегда была одной из моих самых любимых; она была темно-синяя и одна из нескольких, которые действительно хорошо стирались. Его глаза были закрыты, и он выглядел, как будто он был очень-очень далеко. Я была здесь раньше, "дежа вю", ученик оставляет своего мастера в горах. Это все было так знакомо, когда я прикоснулась к его ногам и коснулась лбом земли. Он наклонился и коснулся моей головы, и со слезами, которые лились из глаз, я поблагодарила его за все, что он дал мне. Я сказала "до свидания" и потащила свое онемевшее тело к машине, и мы уехали. Когда мы выезжали из ворот, я повернула голову и посмотрела назад.

Двумя часами позже мы были в аэропорту в Кулу, и, с еще большими слезами говоря "до свидания", мы подошли к самолету, неся наши чемоданы. Пилот с рейса Дели - Кулу передал нам письмо, которое Вивек сунула ему в Дели, в нем она писала нам, что им не удалось получить продления, но так как это был конец недели (была пятница), нам надо остаться с Ошо до понедельника. В любом случае мы должны до вторника официально выехать из страны. Мы поехали прямо обратно в Спан, и я была в гостиной Ошо, моя драма несколько часов назад была в световых годах от меня.

Он проснулся после своего короткого послеобеденного сна и вошел в гостиную: "Привет, Четана", - и он тихо засмеялся.

•••

Полиция снова приехала, и они были в ярости по поводу нас. Они видели нас в аэропорту и хотели знать, почему мы не сели на самолет. Мы шутим с ними шутки?

Нилам, с достаточным обаянием, чтобы остановить ураган, объяснила ситуацию. Был конец недели; самолет улетел; дороги были покрыты льдом; в любом случае мы не могли покинуть Индию сегодня и так далее. Они подняли бурю и сказали, что они вернуться через несколько часов, но не вернулись.

Ошо говорил о том, чтобы поехать в Непал, и индийцам не нужна виза в Непал, так что это было бы легко. Его работа не могла бы расти здесь, на заднем дворе огромного мира, всего с несколькими преданными, которым любили бы его и заботились о нем; но это было не для него, просто жить счастливо с несколькими учениками. Его послание должно достичь сотен тысяч во всем мире.

Он сказал на Крите несколькими месяцами спустя: "В Индии я сказал санньясинам, чтобы они не приезжали в Кулу Манали, мы хотели приобрести землю и дома в Кулу Манали; если бы тысячи санньясинов стали прибывать, тогда сразу же ортодоксальные старомодные люди начали бы сходить с ума. А политиканы всегда ищут возможности... Эти несколько дней, когда я не был со своими санньясинами, не разговаривал с ними, не смотрел в их глаза, не видел их лиц, не слышал их смеха, я чувствовал, что мне не хватает питания".

("Сократ Отравлен Снова Через Двадцать Пять Столетий")

Так начались несколько дней, которые, я уверена, Ашиш никогда не забудет. Весть должна была дойти до Хасии, Анандо и Джаеша, который присоединился к ним в Дели.

Они должны были сделать приготовления, чтобы Ошо мог поехать в Непал.

Телефоны не работали, в уикенд не было самолетов, и это означало двенадцатичасовое путешествие на такси для Ашиша, чтобы доставить послание, получить ответ и сразу возвращаться назад.

Дороги были скользкими ото льда, и падающий снег был таким густым, что многие дороги были полностью закрыты. Расстояние между Кулу и Дели семьсот километров.

В первую ночь Ашиш уехал на машине с инструкцией "наладить контакты с кабинетом министров в Непале". Один из них на самом деле был санньясином, и стало известно, что король читал книги Ошо. Но мы не знали в то время всей ситуации, а она состояла в том, что у короля был злобный брат, который контролировал армию, промышленность и полицию.

Ашиш достиг Дели в шесть часов утра, позавтракал и прибыл в Кулу ранним вечером.

Ага! Новое послание. Найти дом в Непале, дворец на берегу озера. Ашиш быстро съел ужин и сказал нам, что туман на дороге был таким густым, что ему пришлось выйти из машины и идти впереди нее, чтобы водитель не въехал в канаву. Он нанял другое такси до Дели и возвратился на следующий день с ответом, но он немного пошатывался, и у него были мутные глаза. В это путешествие машина потерялась в тумане, и когда Ашиш начал обследовать окрестности, он оказался в сухом русле реки. При свете луны, выглянувшей на минутку из облаков, он увидел силуэты трех верблюдов. Он не мог спать в такси, и теперь уже было две ночи и два дня, как он не спал.

Еще одно сообщение, очень важное. Ашиш был уже на грани. Он, пошатываясь, вышел в холодную ночь со своим посланием и возвратился как раз вовремя, чтобы поймать самолет на Дели и улететь с Нирупой и мной. Когда Ашиш попадал в экстремально трудные ситуации, он расцветал.

Однажды в Пуне он работал день и всю ночь, чтобы сделать новое кресло для Ошо, и Ошо сказал, что у него (у Ашиша) было психоделическое переживание, когда кресло было закончено.

Ашиш, Нирупа и я коснулись ног Ошо, сказали "до свидания" и еще раз покинули Спан. Полиция эскортировала нас к самолету, а когда мы прибыли в Дели, мы встретили остальных членов нашей группы в маленьком отеле.

Вивек, Деварадж и Рафия должны были полететь в Непал первыми и найти дворец. Мы должны были последовать на следующий день и остановиться в коммуне Покре, примерно в ста восьмидесяти километрах от Катманду.

Несколькими днями позже продление визы Хасии, которое было гарантировано без всяких проблем несколькими неделями раньше, было отменено, полиция приехала к ней в отель и увезла ее в аэропорт под дулом пистолета. Калькуттская газета "Телеграф" 26 декабря 1985 года сообщала: "Правительство накинуло одеяло запрещения на въезд иностранных последователей Бхагвана Раджниша в страну".

Говорилось, что решение было принято Аруном Неру совместно с министерствами внутренних дел и иностранных дел.

В дополнение, индийские посольства и иностранные местные представительства были проинструктированы не давать продления визы любому иностранцу "если он или она были идентифицированы как последователи Бхагвана Раджниша. Такой человек не должен получать визу даже как турист".

Чтобы придать видимость справедливости действиям правительства, было сказано, что Бхагван был шпионом ЦРУ!

Очень усталые, Ашиш, Нирупа, Харидас, Ашу, Мукта и я прибыли в аэропорт в Дели, собираясь садиться на самолет в Непал, когда один из официальных лиц увидел, что у меня не хватает одной из многих бумаг, которые были нам выданы властями. Он сказал, что я не могу покинуть страну! Я показала на страницу в моем паспорте, где было написано: "Приказано покинуть Индию немедленно", и спросила его, о чем, черт побери, он говорит, и что если он не прекратит вмешиваться, я опоздаю на самолет.

Он тогда позвал всех назад из зала выхода, переписал наши имена и потом снова разрешил всем идти, кроме меня. Он к этому времени вызвал еще трех офицеров, и у меня кружилась голова от безумия ситуации. У меня с собой была роза, которую я собиралась посадить в непальскую почву как какое-то символическое подношение. Я отдала ему розу, он взял ее в большом смущении, положил ее быстро на свой стол и разрешил мне идти.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. НЕПАЛ

Я МОГЛА ЧУВСТВОВАТЬ МАГИЮ Непала до того, как самолет приземлился, и я шептала:

"Я прибываю домой! " Официальные лица в аэропорту были приятные улыбающиеся люди, а люди на улицах имели самые прекрасные лица, которые я видела когда-либо в мире, и хотя Непал беднее, чем Индия, у них было достоинство и поведение, которое отрицало это.

Дорога в Покру вилась в роскошных зеленых джунглях, и когда я вышла из машины для туалета, я оказалась в роще с маленьким водопадом, ниспадающим в озерцо, окруженное скалами, орхидеями, обвивающими стоящие вокруг деревья подобно гигантским паукам, и маленьким потоком, исчезающим из виду в таинственно выглядящей лесной дали. "Четана! Четана!" Кричали мое имя, и я была вырвана из этого магического очарования.

Автобус, на котором мы ехали, вели два непальских санньясина, которые встретили нас в аэропорту, он карабкался вверх и вниз по горам, которые смотрели на аккуратные полосы рисовых полей, бамбуковых рощ и ущелья с бурлящими реками.

Было поздно, когда мы четырнадцать часов спустя прибыли в коммуну в Покре. Очень темно - там не было электричества! Мы вошли в столовую, неся с собой бутылку водки, и попросили, чтобы ее положили в холодильник. Может быть, сюда никогда раньше не приносили алкоголя.

Я посмотрела вокруг и увидела, что двадцать или что-то около того санньясинов, которые жили здесь, были либо индийцы, либо непальцы, и большинство были мужчины.

Столовая была шестьдесят футов длиной, с голыми цементными стенами и полом. Там было пусто, за исключением посуды на одном конце, а далеко-далеко на другом конце был стол и стул, где сидел Свами Йога Чинмайя. Он был лидером коммуны и "гуру" для постоянных жителей, которые дали ясно понять, что никто не может входить в столовую через вход "Свамиджи". Нам сказали, что из уважения никто не произносит его имени, а его называют Свамиджи. Но для нас он был Чинмайя, так, как он был всегда, и у него не было на это возражений. На самом деле у него не было возражений на все, что мы делали.

С ним обращались как с гуру, и он просто сказал "да", а когда мы приехали и обращались с ним как с любым другим, он сказал "да" этому тоже. У Чинмайя определенно было присутствие; он всегда двигался очень медленно, и очень редко у него на лице появлялись эмоции. Он представлял святого человека, может быть тысячелетней давности.

Он был учеником Ошо со времен дней раннего Бомбея, когда он работал его секретарем. Я заметила его десять лет назад в Пуне, когда он и его подруга побрили головы и заявили, что они соблюдают целибат.

Санньясины Ошо были из всех стран мира; здесь не было наций. И каждая религия в мире отбрасывалась у его ног; здесь не было ни индуистов, ни христиан, ни мусульман, ни иудеев. Все возможные типы индивидуумов были здесь, все, смешанные в космической кастрюле для готовки, от панкующих тинейджеров до старых саду; от молодых революционеров до древней аристократии; от простого человека до международной элиты, от бизнесмена до художника... Здесь встречался каждый цвет радуги и исчезал в призме белого цвета.

Когда я смотрела на обедающих, сидящих на полу лицом друг к другу в двадцати футах друг от друга, на коммунальные души и ванные комнаты на открытом воздухе и без горячей воды, и комнаты, в которых мы должны были спать, такие маленькие - голые кирпичи и матрасы на полу, я видела, что это совсем другая карета, чем та, к которой я привыкла, и она потребует всю медитацию, которую я могу собрать.

На следующее утро, когда я обнаружила дорогу в туалет, проходящую через небольшой участок травы, я повернулась и увидела Гималаи. С того места, где я стояла, три четверти горизонта занимали горные пики. Они на самом деле были не на горизонте, они были ни на земле, ни на небе, а между. Покрытые снегом пики были подвешены к небу, и они казались так близко, что я чувствовала, что могу коснуться их.

Когда взошло солнце, оно коснулось самых высоких гор первыми и окрасило их розовым, а потом золотым, до того, как оно двинулось к следующим. Я наблюдала, как солнце всходило в Гималаях от вершины к вершине, я встряхивала голову в изумлении - почему никто никогда не сказал мне? Я всегда думала, что Гималаи - это просто цепь гор, но это было не так! Я наблюдала, неспособная что-либо сказать, как горы в небе меняли цвета и швырнули мои чувства в новые измерения.

Без всяких сомнений я знала, что я буду очень счастлива здесь.

Проходили дни без всяких новостей от Ошо.

Я смотрела на цепь гор и думала о нем, он был просто на другой стороне. В моей голове созревал план: сесть на автобус в Индию через горы в Кулу, и прибыть как раз ко времени прогулки Ошо в саду в Спане, поприветствовать его намасте и вернуться в Покру.

Ашиш и я говорили о том, что нас беспокоит безопасность Ошо, даже несмотря на то, что мы были счастливы, что он в мягких и надежных руках Нилам. У нас был страх, что мы, может быть, не увидим его снова. Проходили недели безо всяких новостей, но мы хорошо вошли в ритм нашей монастырской жизни.

Земля вокруг коммуны была удивительной, и мы продолжали гулять, мы проходили места, где земля была смыта реками и оставила утесы три сотни футов высотой.

Осторожно подойдя к краю, я видела коров, пасущихся внизу, и скалы, которые некогда поддерживали огромные водопады, а сейчас стояли тихо, отмеченные навсегда и вытертые когда-то несущимися потоками...

Открывалась трещина в земле, и можно было увидеть в сотнях футов внизу маленькую струйку потока. Было так легко упасть в одну из этих дыр и никогда не быть найденной, что на самом деле и случилось с одним приехавшим немцем.

Мне скоро начал нравиться утренний ритуал стирки одежды и мытья тела на открытом воздухе, и я даже привыкла к диете, в которую входил чили на завтрак. Санньясины в коммуне были невинные мягкие люди, и у нас появилось несколько очень хороших друзей. Чинмайя был радушным хозяином, и хотя он был очень духовным, его правая рука Кришнананда был диким непальским мужчиной с развивающейся гривой черных волос, ноздрями, из которых вырывалось пламя, и с огромной любовью к скоростной езде на своем мотоцикле.

Вызов, с которым я столкнулась, когда я не знала, не была уверена, увижу ли я когда-нибудь Ошо снова, заставил меня осознать, что я должна жить Ошо. Я должна была жить, как он учил меня - тотально и в моменте. Это приносило огромное чувство принятия и мира, и я, может быть, и сейчас могла бы жить там, в деревне, спокойно, одна, если бы не случилось...

Однажды вечером, когда мы ужинали, прибежал Кришнананда и, прыгая от радости, прокричал новости - Ошо прибывает в Непал! Завтра! Мы даже больше не съели ни кусочка, мы побежали паковаться, вся коммуна погрузилась в два автобуса, и мы были на дороге в Катманду.

На следующее утро, переехав в Соатлей Оберой Отель к Вивек, Рафии и Девараджу, где они жили, стараясь найти дом или дворец для Ошо, мы все поехали в аэропорт.

Арун был непальский санньясин, который руководил медитационным центром в Катманду, и он зашел очень далеко, чтобы приготовить эффектное приветствие для Ошо. По непальским традициям для приветствия короля люди должны стоять на улицах с медными чашками, наполненными местными цветами. Местную полицию задевало, что мы собираемся использовать чашки и цветы для приветствия Ошо, потому что только король должен получать такое приветствие.

Санньясины в красном и сотни зевак выстроились на улицах и у входа в аэропорт.

Самолет коснулся земли, и белый Мерседес выехал вперед к тому месту, где должен был выйти Ошо. Толпа нажимала вперед, все сделались очень возбужденными, и начали бросать в воздух цветы, а потом Ошо вышел из стеклянных дверей аэропорта, помахал и исчез в машине.

Мы все помчались в Оберой, где Ошо занял номер люкс на четвертом этаже, а Вивек и Рафия были в комнате напротив него. Рафия проделал запутанную операцию с проводами, чтобы провести сигнализацию в комнату Ошо, так что если бы он захотел чего-нибудь, он мог бы вызвать Вивек. Была примерно полночь, когда охранник службы безопасности гостиницы наткнулся на Рафию, который стоял на коленях в коридоре, ковер был поднят, и он соединял две комнаты проводом вместе.

Мукти и я были в одной комнате этажом ниже, и эта комната должна была стать наполовину кухней, наполовину комнатой для стирки. Там было три больших кухонных сундука и сумки с рисом и далом, корзины с фруктами и овощами, которые занимали полкомнаты. Другая половина была полна всеми принадлежностями для стирки.

Мы договорились с очень гостеприимным персоналом отеля, что Мукти будет готовить для Ошо в кухне отеля. У нее будет своя часть кухни, где не будет оставляться никакого мяса, и она будет держаться специально чистой для нее.

Я должна была стирать одежду Ошо в прачечной отеля вместе примерно с пятьюдесятью непальскими мужчинами. Они были очень хорошими людьми, и они обычно чистили машину перед моим приходом и ждали даже после своих рабочих часов, чтобы увидеть, что все в порядке. Потом я брала робы, поднимала их на лифте на больших тиковых плечиках, забавляя этим гостей и персонал отеля. В нашей спальне я гладила на кровати, среди увеличивающегося количества корзин с фруктами и овощами, которые санньясины приносили как подарки для Ошо.

Еда в Непале была более низкого качества из-за бедности земли, и Мукти, теперь ассистируемая Ашу, уже строила планы для импортирования овощей и фруктов из Индии. Тем временем непальские санньясины делали покупки на рассвете на овощном рынке и с большой радостью приносили каждый день самое лучшее, что они могли купить для Ошо.

В тот день, когда Ошо прибыл, он позвал нас в свою комнату, чтобы мы могли увидеть его. Он спросил нас, как мы поживаем, и сказал, что он слышал, что между нами было некоторое напряжение. Мукта и Харидас уехали в предыдущий день на отдых в Грецию, оставив надежду, что Ошо приедет; и это действительно было правдой, что Ашу и Нирупа также были несчастливы в Покре.

Когда Ошо услышал слова: "это не соответствует тем стандартам жизни, к которым я привыкла", он сказал, что он тоже жил не совсем так, как он бы хотел, и напомнил нам, что он был в тюрьме и жил в Спане без электричества и воды долгое время. Я чувствовала такой стыд, несмотря на то, что это сказала не я.

Мы выяснили, что Джаеш был занят сложными планами для того, чтобы Ошо мог безопасно выехать из Индии в Непал. За два дня до отъезда Ошо вышел из Спана, сел в обычную старую машину амбассадор вместе с Нилам, доехал до аэропорта и улетел на коммерческом рейсе в Дели. Даже тот факт, что в этот день был рейс, был необычен, а то, что там было два свободных места, было вообще чудом. Полиция прибыла через несколько часов после того, как Ошо уехал, чтобы задержать его и конфисковать его паспорт. Он должен был находиться в тюрьме в ожидании судебного разбирательства, которое возникло одновременно неожиданно и смехотворно.

Департамент доходов (Ф.Е.Р.А.) хотел, чтобы Ошо заплатил налог на полмиллиона долларов штрафа, который был выплачен правительству Соединенных Штатов. Они не верили, что этот штраф был заплачен друзьями Ошо, и думали, что каким-то образом Индия заслуживает своей доли в добыче.

Лакшми еще больше запутала ситуацию, распространяя слухи среди санньясинов, которые жили в Дели, что Хасия и Джаеш стараются украсть Ошо. В героических попытках спасти своего Мастера санньясины Дели старались отнять Ошо назад, но им помешала Анандо. Ошо сел на самолет в Непал как раз вовремя, чтобы избежать ареста индийской полицией.

Поместье Спан, о котором я слышала, как Лакшми говорила Ошо, не только не было куплено ею, но даже не выставлялось на продажу! Санньясины Дели прибыли через пару дней в Катманду, предлагая дворец в Индии, в котором Ошо мог жить. Они в этот момент не понимали, что Ошо не мог вернуться назад в Индию, но Ошо разговаривал с ними. Было сделано видео дворца, чтобы Ошо мог посмотреть, он согласился и, к моему удивлению, пригласил всех нас посмотреть видео вместе с ним.

Мы сели у ног Ошо в его жилой комнате, и фильм начался. После десяти минут показа деревьев на подъезде к дворцу мы увидели ряд из пяти-шести каменных домиков, в которых крыши полностью провалились. Это были домики прислуги, и было очевидно, что там требуется большая работа, но это было неважно, мы работали раньше на строительстве. Камера скользила вверх и вниз, мы видели еще деревья, и мне пришла мысль, что кто-то, наверное, сказал оператору, что Ошо любит деревья.

Ошо спросил, есть ли какая-нибудь вода во дворце. "Да, да", - был ответ Ома Пракаша, владельца видео. После еще пяти минут путешествия вверх и вниз по стволам деревьев мы увидели "дворец". Это были только четыре комнаты, и они были в крайней стадии обветшания. "Есть ли какая-нибудь вода в поместье?" - спросил Ошо. "Да, да", - был ответ. В этом дворце из четырех комнат никто, должно быть, не жил пятьдесят лет. "Так что с водой?" - начал Ошо... А! Вот она! Тонкий ручеек воды струился по покрытым мхом камням в саду. "А мы имеем права на эту воду?" - спросил Ошо. "Вода принадлежит школе для девушек в соседнем доме", - сказал Ом Прокаш, - "но нет проблем".

Теперь я поняла. Вот почему Ошо хотел, чтобы мы все посмотрели видео вместе с ним, чтобы мы хоть немножко поняли, какой трудной была ситуация, если были попытки, чтобы что-то было сделано некоторыми его санньясинами. То, что их сердца были вместе с Ошо, в этом не было сомнения, но они, должно быть, были сумасшедшие, если они хотели, чтобы он вернулся в Индию, и еще более сумасшедшими, если думали, что он сможет жить в останках четырехкомнатного дома и без воды! Ошо сказал, что их предложение к нему, чтобы он остался в Индии, было сделано от любви, но было абсурдным. Он сказал, что это создаст проблемы для него и проблемы для них, поэтому он попросил их вернуться назад, еще раз все продумать и вернуться через семь дней. Они никогда не вернулись назад, и Ошо сказал, что они, должно быть, поняли намек, и они настаивали из любви, а не из здравого смысла.

Везде, где был Ошо, был очень сильный контраст между его тишиной и сумасшедшим циклоном энергии, который окружал его. Я спросила его, была ли это его лила (игра), или просто существование создавало баланс. Он сказал, что ни то, ни другое; мир сумасшедший, хаотический, а его тишина просто показывает это, а не создает это. Он сказал, что совершенным балансом в природе была бы абсолютная тишина.

На следующее утро Ошо начал говорить перед группой примерно из десяти человек в своей гостиной. Первый вопрос был от Ашиша, и он спрашивал: "В эти времена неопределенности кажется, что лучшее и худшее выходит из нас, тех, кто вокруг тебя. Не мог бы ты прокомментировать это?"

Ошо: "Не существует "времен неопределенности", потому что время всегда неопределенно. Трудность с умом: ум хочет определенности, а время всегда неопределенно. Так что когда в результате совпадения ум находит небольшое пространство определенности, он чувствует себя в порядке: его окружает что-то вроде иллюзорного постоянства. Он имеет тенденцию забывать истинную природу бытия и жизни и начинает жить в воображаемом мире; он начинает ошибочно принимать кажущееся за реальность. Уму это кажется хорошим, потому что ум всегда боится перемен по очень простой причине: кто знает, что принесут перемены, хорошее или плохое? Одна вещь определенна, что перемены приведут в беспорядок ваш мир иллюзий, ожиданий, мечтаний..."

Он продолжал, говоря, что "когда время разбивает одну из ваших обожаемых иллюзий", то тогда происходит так, что с нас срывается маска. Он упомянул, как люди много и тяжело работали в Раджнишпураме и, когда мы наводили последний глянец, все исчезло.

"Я не фрустрирован - я не смотрел назад даже на мгновение. Это были прекрасные годы, мы жили прекрасно, и это в природе существования: вещи изменяются. Что мы можем сделать? И мы стараемся сделать что-то другое, и это тоже изменится. Здесь нет ничего постоянного. Кроме изменений, все остальное меняется. Так что у меня нет никаких жалоб. Я не чувствовал даже на мгновение, что что-то идет не так... потому что здесь все идет не так, но для меня ничего не идет не так. Это просто, как если бы мы старались построить прекрасные дворцы из игральных карт.

Возможно, кроме меня все остальные разочарованы. Они чувствуют гнев на меня, потому что я не фрустрирован, я не с ними. Это сердит их еще больше. Если бы я был тоже рассержен, и если бы я тоже жаловался, если бы я тоже очень волновался, они бы чувствовали утешение. Но у меня нет... Теперь будет трудно осуществлять другую мечту, потому что многие из тех, кто работали, чтобы та мечта осуществилась, будут в состоянии пораженчества. Они потерпели поражение.

Они будут чувствовать, что реальность или существование не заботится о невинных людях, которые не приносят никакого вреда, которые просто стараются сделать что-то прекрасное. Даже с ними существование продолжает следовать тем же правилам - оно не делает никаких исключений... Я понимаю, что это болезненно, но мы ответственны за боль. Кажется, что жизнь несправедлива и не честна, потому что взяла игрушку из наших рук. Не нужно так торопиться с такими серьезными выводами. Подождите немножко. Возможно, это всегда к лучшему, все изменения. У вас должно быть достаточно терпения. Вы должны отпустить жизнь на большую длину веревки...

Всю мою жизнь я переезжал из одного места в другое, потому что что-то терпело неудачу. Но я не терпел неудачу. Тысячи мечтаний могут потерпеть неудачу, но это не сделает неудачником меня. Совсем наоборот, каждая исчезнувшая мечта делает меня более победоносным, потому что она не беспокоит меня, она даже не касается меня. Ее исчезновение это преимущество, это возможность научиться быть зрелым.

Тогда из вас будет исходить все самое лучшее. И что бы ни случилось, не будет никакой разницы, ваше лучшее будет продолжать расти к высшим пикам... Значение имеет то, каким вы выходите из этих разрушенных иллюзий, из этих великих ожиданий, которые исчезли в воздухе, так что вы даже не можете найти их отпечатков. Каким вы выходите из этого? Если вы выходите не поцарапанным, вы узнали великую тайну, вы нашли главный ключ. Тогда ничто не может нанести вам поражение, тогда ничто не может смутить ваш покой, тогда ничто не может рассердить вас и ничто не может притянуть вас назад. Вы всегда маршируете в неведомое к новым вызовам. И все эти вызовы будут придавать все большую остроту лучшему в вас".

Следующий вопрос был от Вивек, и это показывает ее полностью женский, очень земной подход. "Возлюбленный Мастер, что такое дом?" "Нет дома, есть только дома, где вы живете. Человек рождается бездомным, и человек остается всю свою жизнь бездомным. Да, он превратит многие здания в дома, и он получит разочарование. И человек умирает бездомным. Принятие истины приносит огромную трансформацию. Тогда вы не ищете больше дома, потому что дом там, далеко, что-то другое, чем вы. И каждый ищет дом. Когда вы видите его иллюзорность, тогда, вместо того чтобы искать дом, вы начинаете искать существо, которое родилось бездомным, и судьба которого быть бездомным".

("Свет На Пути")

Прибыла Анандо с Бикки Оберой, человеком, которому принадлежали все отели Оберой. Хасия и Анандо подружились с ним в Дели, и он тогда заинтересовался возможностью помочь Ошо. Они прибыли первым классом, персонал гостиницы расстелил красный ковер, и было много шумихи.

Мои глаза расширились, когда я увидела, что Анандо среди всех этих фанфар гордо шествует с моей маленькой гладильной доской, спрятанной у нее под мышкой. Она не была даже замаскирована, каждому было видно, что это доска для глажения, и все же это ее совершенно не смущало. Мне так нужна была эта гладильная доска, и я была так тронута тем, что она несла ее как ручную кладь в таких обстоятельствах.

Четвертый этаж гостиницы был теперь полностью оккупирован санньясинами. Спальня стала офисом, и там всегда был водоворот активности. Несколькими дверями дальше Деварадж и Маниша работали день и ночь, переписывая дискурсы Ошо. Их комната была всегда полной, так как люди старались помочь им, например, Премда, которая была глазным врачом Ошо, симпатичная консервативная немка, которая не умела спокойно проигрывать в теннис.

Именно в эту маленькую спальню, которая казалась всегда наполнена подносами с завтраком, приходили люди из немецкой Раджниш Таймс, чтобы решить свои вопросы с Манишей, приходили письма и вопросы от санньясинов, и всем людям, которые только могли вместиться в комнату, охотно предоставлялась возможность помочь, сравнивая напечатанные дискурсы и дискурсы на кассетах.

Хотя Ошо отдыхал уже несколько дней, он не выглядел таким сильным, как раньше.

Мы не знали еще в то время, но первые указания на диагноз отравления таллием были налицо. Из Германии вызвали глазного доктора Ошо Премду, потому что у Ошо были симптомы, которые включали подергивание глаза, нарушения или беспорядочные движения глаза, слабость глазных мускулов и повреждение зрения. Премда его лечила, но не знала, в чем могла быть причина.

Я помогала убирать комнаты Ошо вместе с непальской служанкой Радикой. В 7 часов утра мы спешили в его гостиную, пока он был в ванной, и вытирали темную прихотливо изогнутую деревянную мебель, которую, очевидно, никто никогда не пытался протирать. Несмотря на то, что был пылесос, было более эффективно протирать красный ковер мокрой тряпкой. Рафия и Нискрия были у наших ног, или точнее за нашими спинами, так как они пытались превратить гостиную в студию для дискурса в 7.30 утра.

Вечером Ошо говорил в отеле, в комнате для игры в мяч, с журналистами и посетителями, сначала в большинстве своем непальцами, но по мере того, как шли дни, цвет аудитории менялся от черного и серого ко всем оттенкам оранжевого.

Эти дискурсы начал посещать буддийский монах, маленький, с бритой головой и в шафрановой робе. Он сидел в первом ряду и задавал Ошо вопросы. Ошо начал с того, что сказал: "Быть Буддой это прекрасно, но быть буддистом это безобразно".

Буддийский монах получил на полную катушку, и я была удивлена и восхищалась этим человеком, когда он пришел на следующий вечер и на следующий. Он приходил регулярно в течение нескольких недель до тех пор, пока однажды Ошо не получил от него письмо, в котором он писал, что его монастырь не разрешает ему больше посещать дискурсы.

Каждое утро продолжались очень доверительные беседы в его гостиной, и поскольку я оказалась вдали от Ошо, в первый раз с тех пор, как я приехала в Пуну семь лет назад, я теперь чувствовала каждый момент как награду. Я жила в изобилии любви, радости и волнения исследовать Путь вместе с Мастером. Я начала учиться тому, что поиск истины, поиск "места" внутри меня, которое не загрязнено личностью, это огромное приключение. У меня не было сомнений, что существует "состояние", в котором человек может быть полностью расслаблен, без всяких желаний или потребности в большем, чувство, в котором он чувствует себя таким реализовавшимся, что ничто, что происходит снаружи, не может нарушить его покой.

Я знала, что это так, потому что у меня были такие проблески на мгновения, и я видела, что для Ошо это постоянное состояние.

Ошо начал гулять на территории отеля, проходя мимо теннисных кортов, плавательного бассейна, газонов и садов. Он не мог многого увидеть, потому что его путь всегда был окружен посетителями и учениками, которые пришли приветствовать его. Некоторые из них просто улыбались и махали, но некоторые кидались к его ногам, и это создавало проблемы.

Наблюдать Ошо, когда он проходил через холл гостиницы и выходил в сад, было прекрасной сценой. Вокруг Ошо всегда было пространство, даже в месте, полном людей. Я видела, что многие туристы поворачивались в изумлении, когда они видели Ошо. Некоторые, даже европейцы, я видела, приветствовали его намасте, хотя я уверена, что они не знали, что они делают, потому что после того, как Ошо уже прошел, у них был ошарашенный вид. Несмотря на то, что они никогда не видели Ошо и не ожидали ничего, они были очень тронуты и зажигались. Некоторые американские и итальянские туристы, которых я наблюдала, действительно видели Ошо, но я не знаю, что их ум делал с этим переживанием потом.

Несколько учеников прибыли с Запада, один из них Нискрия со своей видеокамерой. Он просто однажды оказался в буквальном смысле у дверей со своей камерой, неизвестный никому. Но у него бы ли хорошие рекомендации: его дважды выгоняли из Раджнишпурама, и Шила отобрала у него малу. Без него ни один из этих прекрасных дискурсов не был бы записан. Нискрия был эксцентричным немецким человеком кино, и когда он впервые прибыл, он экспериментировал с трехмерным фильмом. Однажды он позвал нас в свою комнату, чтобы посмотреть на результат его усилий в трех измерениях, с помощью приспособления из зеркал, сбалансированного между двумя телевизорами. Он был в таком восторге по поводу своих экспериментов, что ни у кого из нас не хватило присутствия духа признаться ему, что мы на самом деле ничего не видели. Но Ошо проболтался и хорошо шутил по этому поводу однажды на дискурсе.

Когда Ошо говорил, это всегда было рискованно, потому что не было возможности узнать, что он скажет дальше. Когда он прибыл в Непал, Хасия сказала Ошо, что Непал по закону индуистская страна, так что, пожалуйста... "не говори ничего против индуизма". На вечернем дискурсе перед всеми сановниками и журналистами он сказал, что его друзья попросили его не говорить ничего против индуизма, но что он может сделать? Это именно то место, где нужно говорить против индуизма, не думают ли они, что он будет говорить против христианства? Нет, он сбережет это до того времени, когда он посетит Италию. В это время съемочная команда из Италии получила визы в Непал, и приехал Сарджано. Бумаги Ошо для посещения Италии были в работе, и это выглядело обнадеживающим. Однако было бы не очень хорошо, если бы пресса объявила о его посещении Италии до того, как были сделаны приготовления, так что мы держали это в секрете. Сарджано делал фотографии Ошо в тот вечер во время дискурса, так что он стоял рядом с Ошо лицом к аудитории. Я наблюдала Сарджано, когда Ошо заявил, что он посетит Италию, и у меня вырвался взрыв смеха, когда я увидела, как глаза Сарджано чуть не выскочили из орбит и, произнеся слова "итальянская виза", он сделал движение, как будто рвет документы, и выбросил их через плечо.

Мы были в Непале три месяца, и было время продлить наши собственные визы. Мы не смогли найти дворца и даже маленького дома для Ошо, так что мы были по-прежнему в отеле. Ситуация не выглядела очень многообещающей, даже несмотря на то, что местные люди и особенно служащие гостиницы относились к Ошо с любовью и уважением. Мужчины в комнате для стирки постоянно спрашивали билеты на вечерние дискурсы, и служанки и официанты тоже приходили. Однажды, когда официант принес чай в нашу комнату, и Мукти сидела в кресле со своим плеером, официант воскликнул: "Ты слушаешь Бхагвана?" Он сел и попросил плеер и остался до конца записанного дискурса. Мне так нравились здесь люди, и однажды, когда я делала покупки, владелец магазина сказал мне: "Твой гуру нехороший" (Ошо сказал на дискурсе, что Будда отвергнул благосостояние, и это ничто - "Я отвергаю нищету", - сказал Ошо). Но даже то, что они высказывали критику, в этом не было злости, по крайней мере, они интересовались тем, что Ошо говорил.

В любом случае, мы пошли за продлением наших виз, и нам отказали. Было ощущение, что в Непале больше не на что надеяться. У короля никогда не хватало храбрости приветствовать Ошо, даже несмотря на то, что два министра из кабинета пришли на его беседу. Несмотря на бесконечные поиски, не было земли или собственности для покупки. И ко всему этому проблемы с иммиграционными властями показывали, что вмешалось индийское правительство. Получить трехмесячное продление визы в Непале это рутина. Стране очень нужны туристы, но наш случай был другим. Снова Ошо был бы отрезан от своих иностранных учеников, а девять десятых учеников Ошо были из западных стран.

В этой ситуации и во многих, многих других Ошо показал нам свое полное доверие существованию и своим ученикам. Родилась идея мирового турне, и Ошо сказал о-кей.

Ма Амрита, красивая женщина, обладающая харизмой, у которой было много контактов в греческом правительстве и высшем обществе с тех пор, как она была Мисс Греция, вальсировала в Катманду со своим мужем и со своим любовником. Я увидела это трио в лифте отеля и подумала: "Ммм, они выглядят интересно". Они поговорили с Хасией, Джаешем, Вивек и Девараджем, и было решено, что Греция будет первой остановкой во время мирового турне.

Были сделаны приготовления, чтобы посетить Грецию, и Рафия, Ашиш, Маниша, Нилам и я должны были последовать туда с багажом. Ошо, Вивек, Деварадж, Мукти и Анандо должны были поехать первыми. Нирупа и Ашу должны были вернуться в Канаду, их родную страну, так как караван должен был быть сделан немного меньше.

В то утро, когда Ошо уезжал, было много слез. Служащие отеля плакали, и Радика, наша служанка, тоже много плакала.

Частный самолет, который был приготовлен для Ошо, задержался в Дели на два дня, и было решено, что Ошо полетит на коммерческом рейсе. Клифф, пилот Ошо, который последний раз видел Ошо, когда тот садился на самолет в Портленде, прилетел в Катманду на самолете Королевских Непальских Авиалиний и прибыл в аэропорт, когда туда приехала машина Ошо. Он побежал по взлетной полосе и прибыл как раз вовремя, чтобы героически открыть дверь машины для Ошо. Клифф потом пришел к нам в отель. Мы заказали чай для него и Гиты, его японской подруги, которая путешествовала вместе с ним. Мы говорили о рейсе Ошо, который должен был лететь через Бангкок и Дубай, и Клифф уже начал придумывать план, как он мог бы полететь назад в Дели, а потом на своем собственном самолете полететь в Дубай, чтобы встретить Ошо. К тому моменту, когда официантка принесла заказанный чай, Клифф уже ушел, и он прибыл в Дубай на своем самолете как раз перед тем, как Ошо приземлился. Был сильный дождь, и когда Клифф увидел, что самолет Ошо садится, он выхватил зонтик у одного араба в аэропорту и побежал к ступенькам самолета. Когда Ошо выходил из самолета, Клифф был там, держа зонтик, и Ошо засмеялся.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. КРИТ.

БЫЛА СЕРЕДИНА ФЕВРАЛЯ, и вода в Эгейском море была холодная, но я чувствовала себя прекрасно, купаясь голой в глубоком чистом бассейне, образованном скалами, с волнами, которые море мягко разбивало о них.

Сияло солнце, и я смотрела на дом, построенный на утесе, и на извивающуюся лестницу с каменными ступенями, ведущую к нему.

Ошо жил в верхних комнатах дома, и круговое окно его гостиной выходило на море и утес. Его спальня была спрятана в глубине дома, она была темной и похожей на пещеру. Здесь он мог вздремнуть после обеда. Ванная комната была между этими двумя, и Ма Амрито много поработала, чтобы модернизировать ее.

Ма Амрито сняла дом на месяц у своего друга, режиссера Никоса Коундураса.

Комната, в которой я должна была жить и стирать для Ошо, была на середине подъема к утесу, с белой аркой балкона.

Над моей комнатой были наши друзья из Голливуда, Кавиша и Дэвид, которые были любовниками с незапамятных времен, Джон и его подруга Кендра, очень красивая блондинка, которая была санньясинкой с тех пор, как она была ребенком, и Авербава.

Авербава была миллионерша из Теннесси. Когда она беспокоилась, что мужчины любят ее только из-за ее денег, Ошо сказал ей, что ее деньги это часть ее. Он сказал ей, что она не только прекрасная женщина, но прекрасная богатая женщина. Он сказал: "Не думаешь ли ты, что я беспокоюсь, что ты любишь меня только из-за моего просветления?"

Они только что вернулись с острова в Тихом океане, который был предложен как возможный дом для Ошо. Этот остров принадлежал Марлону Брандо, но он не подошел, потому что ураган там только что все разрушил.

Наша группа росла, появилась прекрасная чилийская семья санньясинов, отец, мать, дочь и сын, они прибыли из Раджнишпурама, чисто случайно, не зная, что Ошо приезжает, и помогли нам в приготовлении дома.

Кроме домашней части работы многие санньясины прилетали, чтобы работать с журналистами, собравшимися со всего мира. Почти каждая страна в мире послала корреспондентов из журналов и газет. Телевидение прибыло из Германии, Голландии, Штатов, Италии и Австралии.

Ошо начал давать дискурсы на следующий день после того, как он приехал, и через несколько дней там было пятьсот санньясинов из Штатов и Европы. Он сидел под рожковым деревом в саду, а музыканты сидели вместе в каменном патио и играли, когда Ошо входил и когда он уходил. Все кричали от удивления и удовольствия, когда он танцевал вместе с Вивек, которая танцевала вокруг него; они двигались вместе, потом раздельно, и смеялись все время пока они танцевали вместе по ступенькам вверх и потом через большие дубовые двери в дом.

В те дни, когда весенняя погода была штормовой, мы сидели в доме, в большой комнате на первом этаже, но мы полностью заполняли эту комнату, она переполнялась, и люди сидели на ступеньках и на подоконнике.

Ошо отвечал на вопросы учеников и мировой прессы на дискурсах, которые проводились дважды в день.

Это было так, как будто вернулись времена, когда люди искали мудрого человека и консультировались с ним о том, как им быть. Журналисты задавали Ошо вопросы относительно их политических лидеров, о Папе, контроле над деторождением, смертной казни, проблемах брака, женском освобождении, деньгах, здоровье, духовном и телесном, разоружении и медитации. Да, было несколько вопросов о медитации, но, конечно, обычный желтый журнализм был тоже здесь все с теми же старыми вопросами: "Вы известны как секс-гуру?.."

Ошо: "Название `секс-гуру` не только фальшиво, оно абсурдно. Если сформулировать это правильно, я единственный человек во всем мире, который против секса. Но это требует огромного понимания. Вы не можете надеяться на такое понимание у журналистов. Существует по крайней мере четыре сотни книг, подписанных моим именем, и только одна книга о сексе. Говорят только об этой книге; о трехстах девяносто девяти никто не беспокоится, а они самые лучшие. Книга о сексе просто приготавливает вас, чтобы вы могли понять другие книги и идти выше, отбросив мелкие проблемы, достигая высот человеческого сознания, но никто не говорит о них".

И вопрос, который задавало большинство журналистов: "Вы скучаете по роллс-ройсам?"

Ошо: "Я никогда не скучал ни по чему. Но создается впечатление, что весь мир скучает по моим роллс-ройсам. Это очень безумный мир. Когда роллс-ройсы были, они завидовали, теперь, когда их нет, они скучают. Я просто оставил это позади!

Они могут появиться снова, и люди снова начнут чувствовать ревность... Как раз позавчера здесь были прекрасные фотографы. Все мои люди не хотели, чтобы я фотографировался рядом с хондой, но я настаивал, чтобы эта фотография была сделана. Хонда не принадлежит мне, также как не принадлежали и эти роллс-ройсы.

Но пускай люди, по крайней мере, наслаждаются; они будут чувствовать себя хорошо. Очень странно, что ум людей озабочен такими вещами, которые не имеют к ним никакого отношения".

По поводу денег:

Ошо: "...К сожалению, я должен сказать, что я не понимаю ничего в финансах. У меня нет банковского счета. Я даже не касался денег в течение тридцати лет. Я был в Америке пять лет, и я не видел долларовой банкноты. Я живу полностью доверяя существованию. Если оно хочет, чтобы я был здесь, оно об этом позаботится. Если оно не хочет, чтобы я был здесь, оно об этом не позаботится.

Мое доверие к существованию тотально. Люди, которые не доверяют существованию, верят в деньги, верят в бога и верят во всевозможные идиотские вещи".

Вопрос: "Имя Бхагван написано в вашем паспорте?"

Ошо: "Я никогда не видел своего паспорта. Мои люди заботятся о нем. Когда я был в тюрьме в Америке, у меня не было телефонов моих адвокатов, коммуны или моих секретарей, потому что за всю свою жизнь я ни разу не звонил по телефону.

Военный прокурор был очень удивлен и спросил: `Кого мы должны проинформировать о том, что вы арестованы?` Я ответил: `Кого хотите. Что касается меня, то я никого не знаю. Вы можете проинформировать свою жену, может быть, ей понравится услышать про то, что делает ее муж - арестовывает невинных людей без всякого ордера на арест. У меня такой особый стиль жизни, что иногда это кажется невероятным. Я и сейчас не знаю где мой паспорт. Наверное, он у кого-то, где-то".

Ошо спросили: "Как вы хотели бы представить себя грекам?"

Ошо: "Мой бог, неужели вы не узнали меня? Я тот же самый человек, которого вы отравили двадцать пять столетий назад. Вы забыли меня, но я вас не забыл. И я здесь всего два дня, я думал, что за двадцать пять столетий Греция эволюционировала к лучшим качествам, к большей человечности, к большей правде, но я чувствую печаль, потому что за эти два дня появились статьи в греческих газетах, в которых написана абсолютная ложь обо мне, в которых сделаны утверждения, которые не имеют никакого основания в реальности, которые абсурдны".

Ошо только что покинул Непал, землю, где родился Гаутама Будда, и теперь он был на первой ступеньке мирового турне, в Греции - стране Зорбы.

Ошо: "Зорба - это фундамент храма. Будда - это сам храм. Новому человеку я дал имя Зорба-Будда. Я не хочу шизофрении, не хочу разделения между материей и сознанием, между обыденным и священным, между этим миром и тем миром. Я не хочу никакого разделения, потому что каждое разделение это разделение в вас, и личность, человечество, разделенное внутри себя, будет сумасшедшим и безумным. И мы живем в сумасшедшем и безумном мире. Он может быть нормальным, только если разделение будет преодолено. Зорба должен стать Буддой, а Будда должен понять и уважать свой фундамент. Корни могут быть безобразны, но без этих корней не будет никаких цветов".

По поводу вегетарианства Ошо сказал: "Люди, которые были вегетарианцами в течение столетий, были абсолютно ненасильственными. Они не породили никаких войн; они не создали никаких крестовых походов, никаких джихадов. Люди, которые едят мясо, обязательно будут иметь меньшую чувствительность, они более тяжелы.

Даже во имя любви они будут убивать; даже во имя мира они пойдут на войну. Во имя свободы, во имя демократии они будут убивать... Мне кажется, что убивать животных для пищи не очень сильно отличается от убийства человеческих существ.

Они отличаются только своими телами, своей формой, но вы разрушаете ту же самую жизнь".

Ошо задали много вопросов относительно воспитания детей и проблем подростков.

Это было странно, потому что в то время как мировая пресса спрашивала совета Ошо по поводу молодежи, это было как раз то "преступление", за которое Ошо был арестован на Крите - "развращение молодежи". Это было обвинение, которое было выдвинуто против Сократа двадцать пять столетий назад (См. книгу Джулиет Формен "Один человек против всего отвратительного прошлого человечества").

Ошо ответил на вопросы о СПИДе:

"Не думаете ли вы, как некоторые люди, что СПИД - это божье проклятие за распущенность?"

Ошо: "Это, конечно, проклятие Бога, но не за распущенность. Это проклятие Бога за учение церкви о целибате, который против природы; за то, что монахов и монахинь разделяют, что против природы; это обязательно порождает гомосексуализм. Гомосексуализм это религиозная болезнь, и церковь ответственна за него. Сам Бог ответственен за него, потому что в христианской Троице есть Бог-отец; сын - Иисус Христос, а что это за субъект Святой Дух? Там нет женщины; это группа гомосексуалистов, и я подозреваю, что этот святой дух друг Бога".

Он сказал, что "общество и священники дают нам две лжи, и это Бог и смерть. Бога нет. Смерти нет. Так называемые религиозные лидеры, кардиналы, епископы и архиепископы, они представляют единственного рожденного сына гипотезы. Они самые непонимающие люди в мире. Они живут в галлюцинации".

("Сократ Отравлен Снова Через Двадцать Пять Столетий")

Архиепископ Крита ответил так, что это доказало, что все, что Ошо говорил о лицемерии священников, было правильным: "Или он прекратит говорить, или мы используем насилие", - угрожал епископ Димитриус. "Потечет кровь, если Бхагван не оставит этот остров добровольно". Архиепископа цитировали в местной прессе, он говорил, что он взорвет виллу и подожжет ее вместе с Бхагваном и его последователями.

Ма Амрито и Мукта, с ее серебряными волосами и глубокими карими глазами, посетили архиепископа, чтобы разобраться, может быть, есть какое-то непонимание.

Когда они приблизились к церкви, один из местных людей крикнул Амрито: "Ты дочь дьявола! Убирайся отсюда!". У дома епископа, они стояли на пороге несколько минут и пытались объяснить ему, что перед тем, как осуждать Ошо, он должен, по крайней мере, услышать, что тот говорит, но епископ закричал на них в гневе: "Убирайтесь из этого дома".

Приехали Вина и Гаян, которые были швеями Ошо в Раджнишпураме, и мы все трое получали большое удовольствие, исправляя повреждения, причиненные робам и шапкам Ошо в ведрах со снеговой водой в Кулу.

Прибывало много друзей, и атмосфера была праздничной, но я не могла расслабиться. Я видела кошмарный сон, в котором мужчины карабкались через мое окно на залив, и я видела лодки, которые причаливали в бухте внизу. Все это было наполнено угрозой. Я вспоминала, что это был тот самый остров, куда Гурджиева привезли в коме после того, как в него выстрелили. Я случайно упала, и у меня был гигантский синяк на бедре от падения на ступеньки; я ломала вещи, и моя стиральная машина не работала, вода только лилась на пол и машина била меня током. Сильный ветер однажды подметал все на острове. Море было диким, и деревья сгибались, когда ветер молотил по ним и пел свою жалобную песню.

Друг Авербавы Сарвеш и я решили, что было бы здорово поехать кататься на мотоцикле и почувствовать, как ветер развевает наши волосы. Ма Амрито стояла перед нами с протянутыми руками и сказала: "Нет, я не пущу вас ехать на этом мотоцикле". Это был гоночный мотоцикл 750 куб. см., и Сарвеш признался, что он не ездил на мотоцикле с тех пор, как он учился в колледже - пятнадцать лет назад.

Но мы уже решили, и мы поехали вниз с холма к маленькому городу Агиос Николаос.

Через пять минут я почувствовала, что Сарвеш не может управлять мотоциклом, а когда мы завернули за угол к морю, ветер действительно схватил нас. Мотоцикл выскользнул из-под нас, и я почувствовала, как мое лицо проскользило вниз по спине Сарвеша, и потом я оказалась лежащей лицом вниз посреди дороги. Во рту у меня был вкус крови, и я проверила свои зубы языком - все были здесь - хорошо.

Из носа у меня текла кровь, лицо кровоточило, руки были в порезах, брюки порваны, один сапог потерялся, колено вспухло, но я чувствовала себя очень ясно.

У меня никогда не было дорожного происшествия раньше, и меня изумляла ясность и спокойствие, которое я чувствовала. Сарвеш лежал лицом вниз в луже крови, вытекшей из головы. Я посмотрела на его тело, и каким-то странным образом он был в порядке. Я затем послушала его дыхание, оно было нормальным и расслабленным. Я наклонилась над ним и произнесла его имя, но он был без сознания.

Я наблюдала за собой, когда я давала инструкции очевидцам: "Вы, вызовите полицию, вы, позаботьтесь о мотоцикле, вы, позвоните (и я припомнила шесть цифр телефона виллы) ". Мы поехали в госпиталь, где Сарвеш оставался без сознания еще сорок минут. Я знала абсолютно точно, что с Сарвешем будет все в порядке. В ту ночь я коснулась такой ясности внутри себя, что переживание стоило этого. На следующий день я получила сообщение от Ошо. Он сказал, что я была "глупой!", что поехала на мотоцикле.

Мы приехали, чтобы забрать Сарвеша из госпиталя, его лицо было синим и неузнаваемым. У него было сильное сотрясение мозга, но он действительно полностью оправился через некоторое время.

Я спала весь день и всю ночь и отважилась выйти только на следующее утро.

После нескольких минут на солнце я почувствовала тошноту, и Джон, который был врачом, сказал мне, что эта тошнота - симптом сотрясения мозга, и что я должна вернуться в постель.

Ма Амрито позвонила в это утро из Афин, где она встречалась с начальником службы безопасности, и сказала, что все идет хорошо и не о чем волноваться. Около двух часов дня я услышала какой-то шум.

Встав из постели, я проковыляла к двери и увидела Анандо, которая сказала мне, что прибыла полиция, а я должна возвращаться в постель. Вернуться в постель! Я быстро оделась, вспоминая из своего последнего переживания с полицией, что то, что вы одели, когда прибыла полиция, может быть тем, что будет на вас в течение нескольких дней в тюрьме.

Я подошла к дому и увидела, что он окружен кричащими агрессивными мужчинами в штатской одежде с оружием, и примерно двадцатью полицейскими в форме. Четверо полицейских тащили Анандо в местную тюрьму, они схватили также еще одного друга, который пришел помочь. Я побежала вверх по ступеням на веранду, встала перед дверью и сказала полицейскому: "Это, должно быть, какая-то ошибка. Пожалуйста, подождите, наши адвокаты свяжутся с начальником полиции, и это все будет решено". Он сказал мне: "Я начальник полиции!" Я настаивала на том, что это ошибка, и нужно связаться с высшими властями. "Я член магистрата", - сказал другой человек!

Я была убеждена, что происходит ужасная ошибка, и что если только мы сможем остановить полицию, чтобы она не входила в дом до тех пор, пока не подоспеет помощь, все будет в порядке. Но эти люди вели себя так, как будто они были посланы со срочной, опасной миссией. Это напомнило мне арест в Шарлотте, когда те, кто арестовывали нас, не знали, что они делают, но думали, что они арестовывают опасных террористов.

Люди разделились на группы по два-три человека и начали красться вокруг дома, стараясь найти вход. Я побежала за двумя из них, которые собирались влезть в окно, встала перед ними и закричала: "Нет". Они старались оттолкнуть меня, но я не дала им подойти близко к окну. Мое лицо было в синяках и порезах от происшествия с мотоциклом, и я думаю, что это вселяло в меня храбрость, что они не тронут меня. Если бы они это сделали, я знаю совершенно точно, что для них бы это кончилось плохо, потому что я обвинила бы их в том, что они нанесли мне эти раны. Может быть, они знали это тоже, но что бы они не думали по поводу того ужасного состояния, в котором было мое лицо, они позволяли мне свободно двигаться, хотя я создавала им проблемы.

Японская Гита пришла помочь, и хотя она была меньше чем пять футов высотой, у нее была сила, на которую можно было рассчитывать, и она преследовала людей, которые пытались залезть в окно.

Я побежала вокруг дома, и каждый раз, когда я видела, что они собираются врываться, я вставала перед ними. На одном конце дома стоял полицейский в штатском, ноги расставлены, а в руках он держал над головой большой камень. Он выглядел как Голиаф в библейской истории, и он собирался швырнуть камень в окно.

Я увидела, что за окном были Ашиш и Рафия и наше видеооборудование. Если он кинет этот камень в окно, тогда он их очень сильно поранит. Я встала между "Голиафом" и окном и закричала на него:

"Я думала, что на Крите полицейские друзья людей, но вы просто фашисты!" Еще двое полицейских в форме присоединились к нему, и один из них, его лицо стало ярко красным, крикнул мне: "Мы не фашисты!" - и Голиаф положил камень на землю.

Затем я услышала звук разбивающегося стекла и, побежав за угол, я успела как раз вовремя, чтобы увидеть, как трое полицейских карабкаются вверх по четырехфутовой стене и забираются через окно в дом. Я увидела, что они пересекают комнату, направляясь к лестнице, и краем глаза увидела, что главная дверь тоже открыта. Я забралась через разбитое окно за ними и побежала к спиральной лестнице, которая вела в комнаты Ошо.

Я успела к лестнице раньше их. Я знала, куда я иду, а они колебались, может быть, они ожидали увидеть пулеметы. Когда я достигла верха лестницы, вышел Рафия со своей камерой и начал делать фото людей, которые бежали по лестнице.

Я подошла к дверям ванной комнаты Ошо и в то же время я увидела, как двое или трое людей схватили Рафия и потащили его силой в гостиную. Я подумала на минуту, что они будут бить его, но я не могла ничего поделать.

Кендра через несколько минут последовала за ними, она шла под конвоем полицейских в гостиную, и я увидела Рафия, который лежал на полу, двое мужчин возвышались над ним, но ему удалось вынуть пленку из камеры и перебросить ее Кендре. Джон стоял рядом со мной, и мы кричали Ошо через щель в двери, чтобы дать ему знать, что происходит.

Он просил сказать им, что он будет через минуту.

"Голиаф" появился на ступеньках, и спиральная лестница теперь была заполнена полицией, все старались подняться и войти в коридор, ведущий к ванной комнате Ошо.

Я сказала: "Пожалуйста, мы мирные люди, нет необходимости применять насилие".

Голиаф сказал, что все зависит от нас, будут ли они применять насилие или нет. Я сказала, что мы не применяли насилия к ним. Они старались отпихнуть меня от двери ванной комнаты, но я думаю, что мое избитое решительное лицо остановило их от применения насилия ко мне.

Я сказала им: "Пожалуйста, позвольте ему закончить в ванной комнате".

Несколько человек вышибли ногами дверь спальни Ошо и ворвались внутрь с оружием наготове. Джон также был в коридоре, когда появился Ошо, и все начали толкаться.

Я повернулась к начальнику полиции и сказала, что так много людей не нужно, пожалуйста, пошлите своих головорезов вниз; он так и сделал, оставив восемь или десять человек, которые неуклюже эскортировали Ошо в гостиную, он спокойно прошел к своему креслу и сел.

Когда мы вошли, я увидела Рафию. Он сидел на стуле лицом к двери, его лицо горело, волосы были взлохмачены, и он выглядел потрясенным. Я заметила, что когда Ошо садился, он взглянул на Рафию проникающим взглядом, и я думаю, что он посмотрел, все ли с ним в порядке.

Джон сидел по одну сторону от кресла Ошо около окна, а я сидела по другую.

Полицейские окружили кресло и начали кричать все одновременно на греческом.

Это продолжалось, что-то около пяти минут, потом Ошо повернулся ко мне и сказал:

"Найди Мукту для перевода".

Я спустилась вниз, сопровождаемая начальником полиции, и позвала Мукту из комнаты внизу, она подбежала. Теперь с переводчиком ситуация ненамного улучшилась, потому что полицейские продолжали кричать.

Ошо спокойно спросил их, может ли он посмотреть их бумаги, и почему они пришли.

Они передали бумаги, и Мукта начала читать, но в комнате все равно был хаос.

Тогда у меня было чувство, что им приказали доставить Ошо к определенному времени, потому что они все время смотрели на часы, и их беспокойство и агрессия нарастали.

Ошо сказал, что он уедет, нет проблем, но нужно, чтобы его люди сделали приготовления и упаковали его вещи. Они могут охранять его до тех пор, пока это не будет сделано, но зачем арестовывать его?

Они закричали: "Нет!" - он должен пойти с ними. "Немедленно".

Они так настаивали на том, чтобы увезти его с собой, что я начала кричать им, что они не могут увезти его до тех пор, пока я не упаковала его вещи.

Я сказала: "Перед вами очень больной человек, и весь мир наблюдает, что случится с этим человеком. Если вы причините ему хоть какой-нибудь вред, у вас будут проблемы".

Я сказала, что если увезти его без лекарств, это нанесет ему сильный вред. Я вспоминаю, что в этот момент у меня было чувство смущения, Когда я говорила про Ошо, что он "очень больной человек" прямо перед ним, зная, что он гораздо, гораздо больше, чем это!

Я посмотрела на Джона, он сидел без движений и тихо, его лицо было чистым экраном, на которое можно было проецировать все что угодно. Я проецировала, что сама его неподвижность была предупреждением для них, чтобы они не слишком напирали.

Беспокойство нарастало, и полицейские начали спорить и кричать друг на друга.

Напряжение нарастало и спадало в ритме, подобном большим волнам в море. Одному полицейскому было уже достаточно ожиданий, и он резко двинулся к Ошо и положил свою руку Ошо на запястье, которое лежало на ручке его кресла, как всегда, когда он сидел расслабленно.

Он сказал: "Мы уводим тебя сейчас! " - и сделал движение, как будто он хочет выдернуть Ошо из кресла.

Ошо мягко положил свою свободную руку на руку полицейского и похлопал по ней. Он сказал: "Нет необходимости в насилии". Полицейский убрал руку и с уважением отступил назад.

Начальник полиции сказал, что они должны арестовать Ошо, и с этим ничего нельзя поделать. Такой у него приказ. Это было решено. Ошо встал, и когда они начали с ним выходить, я бросилась в медицинский кабинет Ошо, набила карманы всем, до чего могли дотянуться мои руки, и вернулась как раз вовремя, чтобы помочь Ошо спуститься по спиральной лестнице, держа его руку.

Ошо повернулся ко мне, пока мы спускались по лестнице, и мягким заинтересованным голосом спросил меня: "А ты, Четана, как ты себя чувствуешь?" Я не могла поверить своим ушам! Как будто мы шли на спокойную полуденную прогулку, не заботясь ни о чем в мире, и он спрашивал меня о здоровье. Я сказала: "О, Бхагван, у меня все в порядке".

Окруженные полицейскими, мы прошли через нижнюю комнату, где мы наслаждались такими прекрасными дискурсами всего день назад. Они получили свою добычу и не собирались упускать ее. Мы вышли через огромные деревянные двери на веранду, и там было несколько ошеломленных санньясинов, которые выглядели потрясенными и беспомощными.

У Мукты было состязание в криках с двумя полицейскими на греческом, и Ошо повернулся к ней и сказал: "Не трать силы, говоря с ними, Мукта, они идиоты". Мы подошли к машине, и Ошо повернулся ко мне и сказал, что я должна остаться и упаковать сундуки и чемоданы. Я кивнула, и он забрался в машину, а следом за ним сел полицейский. Это была маленькая машина, и с обеих сторон Ошо сидело по полицейскому.

Деварадж и Маниша тоже были здесь, и я запихала все лекарства, которые я схватила, в карманы Девараджа. Казалось, что они собираются уехать с Ошо бог знает, куда без кого-нибудь из нас. Я стояла перед машиной и, наклонившись через капот, кричала начальнику полиции, у меня было уже чувство, что я его хорошо знаю, и я кричала очень медленно и очень громко:

"Доктор-садится-в-машину! Доктор-садится-в-машину!"

Деварадж стоял наготове, и хотя дверь машины только что закрылась, один из полицейских вышел со своего места, и Маниша толкнула Девараджа вовнутрь, а за ним последовал полицейский. Заднее сидение выглядело очень переполненным, Деварадж балансировал со своим докторским саквояжем на коленях, и Ошо был прижат в угол.

Когда машина исчезла из глаз по пыльной дороге, мой ум зафиксировал, что на Ошо была та одежда - та, о которой мне приснился сон в Раджнишпураме.

Мы не знали, куда полиция увозит Ошо, и одна из версий была, что они собираются послать его в Египет на лодке. Это оказалось правдой, и потребовалось двадцать пять тысяч долларов взятки полицейским для того, чтобы позволить Ошо покинуть страну безопасно.

Я нашла Мукти и Нилам, думая, что если Ошо будет депортирован, они должны поехать с ним в Индию. Мысль о том, что Ошо приедет в Индию один, была ужасна: вы помните, что он говорил о деньгах и о своем паспорте.

Я упаковала примерно дюжину гигантских металлических сундуков. Кресло Ошо было уложено в деревянный контейнер, там были также чемоданы и маленькие сундуки, всего примерно тридцать мест багажа. Я потом поехала в аэропорт Гераклион, где Ошо ждал рейса на Афины. Обращение полиции с ним резко улучшилось после того, как они получили двадцать пять тысяч долларов.

Ошо сидел в маленькой комнате, окруженный вооруженными полицейскими, и давал интервью репортеру из журнала "Пентхауз".

Шел дождь, но это не остановило сотни санньясинов от празднования снаружи здания.

Мы пели и превратили катастрофу в фестиваль! Самолеты прилетали со всех концов Европы и Штатов, и из них выходили санньясины, которые прибыли только для того, чтобы увидеть Ошо. Я обнималась с одним за другим, с друзьями, которых я не видела с момента разрушения Раджнишпурама, у всех на глазах были слезы, и быстро распространялась весть, что Ошо уже покидает страну. Они прибыли как раз вовремя, чтобы сказать ему "до свидания". Аэропорт был наполнен тысячами санньясинов, и всеми местными людьми из деревни Агиос Николаос.

Время отъезда Ошо приближалось, я пошла в зал ожидания аэропорта, и это было потрясающее зрелище - тысячи людей в красном и оранжевом. Голос говорил: "Он там", - и все бежали в один конец аэропорта, а затем другой голос всё говорил:

"Нет, он там", - и тысячи людей двигались как одно тело. Это напоминало мне огромный корабль в бурном море, когда всех бросает от одного борта к другому волнами.

Мы ожидали, что Ошо войдет в аэропорт, и в воздухе висело напряжение от ожидания, волнения и песен. Я стояла вместе с Анандо, прибежав по ступенькам на террасу, чтобы смотреть на самолеты. Мы увидели Вивек, Рафию, Мукти, Нилам и несколько других санньясинов, которые садились на самолет, и, естественно, думали, что Ошо тоже сядет в него. Наши сердца ушли в пятки, когда мы увидели, что самолет улетел без него, и у нас возник страх, что проделан какой-то трюк. Но потом мы увидели машину, которая подъезжала к маленькому самолету на взлетном поле, и это были они - да, это был Деварадж и Ошо. Они садились в меньший самолет, направляющийся в Афины, и Анандо сказала: "У меня есть билет на этот самолет", - и с этими словами она исчезла в толпе, крикнув мне через плечо, чтобы я послала ее одежду за ней.

Я смотрела, как самолет улетает, окруженный тысячами друзей в разных стадиях волнения и печали, а затем вернулась на пустую виллу, чтобы ждать и смотреть, что произойдет дальше. Последние слова Ошо журналистам перед отъездом из Греции были: "Если один человек с четырехнедельной туристской визой может разрушить вашу двухтысячелетнюю мораль, вашу религию, тогда ее не стоит сохранять.

Она должна быть разрушена".

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. МОЛЧАЛИВОЕ ОЖИДАНИЕ.

6 МАРТА, 1986, 1.20 УТРА.

На борту маленького самолета вместе с Ошо - Вивек, Деварадж, Анандо, Мукти и Джон. Самолет взлетел из Афин, направление полета неизвестно - даже пилотам. В воздухе они спросили Джона: "Куда мы летим?". Джон не знал.

Хасия и Джаеш были в Испании, занимаясь визой для Ошо, и Джон связался с ними по телефону. "Испания пока еще не готова", - сказала Хасия.

Испания никогда не будет готова! Потребовалось два месяца переговоров, чтобы, в конце концов, они сказали "нет".

Самолет набирал высоту и быстро двигался - в никуда! На вилле в Крите я стояла уравновешенная, готовая следовать, имея тридцать мест багажа. Я смотрела на виллу: разбитые стекла, двери, висящие на петлях, выбитые полицией - следы грубости и несправедливости.

Кавиша и Дэвид, Авербава и Сарвеш, которому с его сотрясением мозга было не до путешествий, но которому было слишком печально, чтобы оставаться в Греции, Ма Амрито и ее пятилетний сын, Силу, Маниша, Кендра и я должны были путешествовать в группе и ждать в Лондоне новостей.

Я получила сообщение с самолета, что Ошо спрашивал обо мне и сказал: "Позаботьтесь о Четане".

Перед прибытием в Лондон мы слышали, что Ошо отказали во въезде в Швейцарии, Франции, Испании, Швеции и Англии. Канада и Антигуа должны были последовать.

Ошо не только запретили въезд в эти страны, но его самолет встречали вооруженные солдаты и полиция.

В каждой стране санньясинам сообщали заранее, и работали адвокаты, чтобы помочь, но ничего нельзя было сделать.

Слова Ошо из "За Пределами Психологии":

"...Из Греции мы двинулись в Женеву, просто чтобы отдохнуть ночь, и в тот момент, когда они узнали мое имя, они сказали: Невозможно! Мы не можем позволить ему въехать в страну. Мне даже не разрешили выйти из самолета.

Мы полетели в Швецию, так как слышали, о том, что Швеция гораздо более прогрессивная страна, чем любая другая страна в Европе или в мире, что Швеция предоставляет убежище многим террористам, революционерам, выгнанным политикам, что они очень великодушные. Мы прилетели в Швецию. Мы хотели провести ночь там, потому что пилоты уже работали слишком долго. Они не могли вести самолет дальше, это было незаконно. И мы были счастливы, потому что человек в аэропорту... мы попросили его только переночевать ночь, но он дал нам семидневную визу. Он был либо пьян, либо сонный; это была полночь, время после полуночи. Человек, который пошел за визами, вернулся очень счастливым, нам дали семидневные визы, но

немедленно пришла полиция, аннулировала наши визы и сказала, что мы должны улетать немедленно: "Мы не можем позволить этому человеку быть в нашей стране". Они могут позволить террористам, они могут позволить убийцам, они могут позволить мафии, они могут давать им убежище - но они не могут позволить мне. И я не просил убежища или постоянного проживания, просто переночевать ночь.

Мы повернули в Лондон, потому что это был просто вопрос наших основных прав. И мы сделали это дважды легальным: мы купили билеты первого класса на следующий день. Наш собственный самолет был здесь, но все же мы купили билеты в случае, если бы они начали говорить: "У вас нет билетов на завтра, так что мы не можем позволить вам находиться в зале ожидания первого класса". Мы приобрели билеты для каждого, просто чтобы мы могли находиться в зале ожидания, и мы сказали им: "У нас есть наш собственный самолет, и также у нас есть билеты". Но они нарушили закон аэропорта, который не может нарушать правительство или кто-нибудь еще.

"Это наше дело, и мы не позволим этому человеку быть в зале ожидания". Я думал, как я могу в зале ожидания разрушить их мораль, их религию? Прежде всего, я буду спать, а утром мы уже улетим. Но нет, эти так называемые цивилизованные страны настолько примитивные и варварские, насколько вы можете себе представить. Они сказали: "Все, что мы можем для вас сделать, это поместить вас на ночь в тюрьму".

И случайно один из наших друзей посмотрел в их бумаги. У них уже были инструкции от правительства, как они должны обращаться со мной: мне нельзя было позволить никоим образом въехать в страну, даже для того, чтобы переночевать в отеле или в зале ожидания, единственный разрешенный путь, это ночевать в тюрьме.

Утром мы полетели в Ирландию. Может быть, чиновник не заметил мое имя среди других пассажиров. Мы попросили о том, чтобы остаться на два или три дня, "самое большее на семь, если вы можете дать это нам".

Нам требовалось время, потому что нужно быть принять решения по некоторым вопросам, и нам нужна была отсрочка, потому что наше дальнейшее движение зависело от этих решений.

Человек был действительно щедрым... должно быть, выпил много пива; он дал каждому двадцать один день. Мы въехали в отель, и немедленно в отель прибыла полиция, чтобы отменить это, говоря: "Этот человек сумасшедший, он ничего не знает".

Они аннулировали наши визы, но они были в трудной ситуации: что делать с нами?

Мы уже были на земле, мы были в отеле; мы провели в отеле несколько часов. Они поставили двадцать один день в наших паспортах, а теперь они должны были отменять это, мы не были готовы ехать, нам надо было подождать несколько дней.

Вы видите, как бюрократия покрывает свои собственные ошибки.

Они сказали: "Вы можете находиться здесь, но никто не должен знать об этом, ни пресса, никто не должен узнать, что Бхагван здесь, потому что иначе у нас будут проблемы".

Все путешествие было просто взрывом бюрократизма. И я только что получил информацию, что все страны Европы вместе решили, что мой самолет не может приземлиться ни в какой аэропорту. Как это может повлиять на их мораль, заправка самолета?"

Я ступила на землю Англии после одиннадцати лет отсутствия, как самурай, настроенная на борьбу. Кендра связывалась по телефону с Джоном, который был на самолете Ошо, и слышала новость, что Англия не только отказала Ошо во въезде в страну, но они держали его ночью в тюрьме.

Наши две тонны багажа положили на телегу размером с грузовик, и носильщик шел рядом и бормотал мне: "Ох, дорогая, они разлучат тебя с этим. Ох, дорогая, они никогда не пустят тебя в страну со всем этим". Маниша, Кендра и я двигались рядом с телегой, а Авербава присматривала за Сарвешем, который со своим голубым вздувшимся лицом выглядел действительно пугающе. Дэвид ждал снаружи, в то время как Кавиша знала искусство путешествия - при любой возможности она сидела тихо.

Мы не хотели говорить, что мы прибыли из Греции, так что когда два офицера таможни спросили, откуда мы прибыли, у Кендры, она, откинув волны своих светлых волос, которые падали очень соблазнительно на одну сторону ее лица, сказала:

"Откуда-то! "

"Откуда-то? Мм", - эхом отозвался чиновник.

"А куда вы следуете?" - продолжал он.

"Я думаю, куда-то", - логично ответил он на свой собственный вопрос.

"Да", - сказала Кендра.

"О-кей", - сказал он.

Мы были такой живописной группой, и наше количество багажа было таким необычным, что несколько чиновников аэропорта предположили, что мы, должно быть, театральная группа, на что мы, конечно, согласились.

Мы осели в квартире в Кенсингтоне, где мы должны были провести следующие две недели в молчаливом ожидании. Санньясины во всем мире молча ждали во время всего мирового турне. Люди Ошо, где бы они ни были в мире, и какие бы ни были внешние обстоятельства, все двигались вместе во внутреннем путешествии.

Я думаю, что мы все переживали те же самые внутренние трудности и вызовы, когда Ошо буквально жил в самолете, выбирая место для приземления. Наша связь с Ошо и друг с другом через Ошо была такой глубокой, что, насколько я понимаю, мы все двигались вместе, как одно тело, и время и пространство тут не имели значения.

Сидел ли ученик рядом с Ошо физически или в десяти тысячах миль, расстояние зависело от медитативности человека.

В Пуне, когда Ошо говорил каждый день, было совершенно ясно, что существует коллективное сознание. Мы все были связаны, часто переживали те же самые эмоции и изменения, у нас даже были те же самые мысли. Часто случалось так, что Ошо отвечал на чей-нибудь вопрос на дискурсе, и это был в точности тот вопрос, который вы хотели задать, слово в слово; и много раз Ошо говорил о предмете, который несколько друзей обсуждали как раз накануне. Я слышала от многих людей, что таков был их опыт. Это было сверхъестественно, почти как будто бы он подслушивал.

Теперь в Лондоне мы ничего не могли сделать, мы не знали, где находится Ошо, встретим ли мы его снова, и это была огромная возможность быть в моменте. Думать о прошлом или беспокоиться о будущем было опасно. Опасно и для духовного и для физического здоровья. Мы были в ситуации, которая очень способствовала тому, чтобы свернуть себе мозги, и единственный путь из нее был вовнутрь.

Как-то я спросила Ошо: "Возлюбленный Мастер, когда вещи становятся трудными для меня, я нахожу убежище в здесь-и-сейчас. Сейчас все очень спокойно, и это единственный путь для меня стоять на лезвии бритвы. И все же приходит сомнение, что я избегаю того, что действительно происходит: может быть, я просто задергиваю шторы. Возлюбленный, пожалуйста, помоги мне понять, что есть истина".

Ошо: "Никогда не слушай ум. Ум - это великий обманщик. Если ты чувствуешь молчание и тишину в данный момент, это переживание такое ценное, что у ума нет власти, судить его. Ум гораздо ниже его. Ум всегда в прошлом или в будущем. Или память или воображение, он не знает ничего в настоящем, а все, что есть, есть в настоящем. ...Жизнь состоит только из моментов; нет прошлой жизни, нет будущей жизни. Всегда, когда есть жизнь, она всегда в настоящем. И в этом дихотомия: жизнь здесь-сейчас, а ум никогда не здесь-сейчас. Это одно из самых важных открытий Востока: ум абсолютный импотент, если это касается вашей субъективности, если это касается вашего существа... ...Всегда, когда вы испытываете что-то, что находится за пределами ума, ум будет создавать сомнения, ум будет спорить с этим, постарается, чтобы вас это смутило. Это его старые техники. Он не может создать ничего того же качества, какое создает настоящий момент. На самом деле ум совсем не творческий. Все творчество в любом измерении жизни идет от не-ума: величайшие картины, величайшая музыка, величайшая поэзия - все, что прекрасно, все, что отличает человека от животных, исходит из этого маленького мгновения. Если вы, зная, войдете в него, это может привести вас к просветлению. Если, не зная, случайно, он произойдет, тогда это приведет вас к огромной тишине, расслаблению, миру, пониманию. Если это просто случайность... вы достигли храма, но вы упустили, хотя вам осталось всего только одна ступенька. Именно там, я думаю, находятся все творческие художники, танцоры, музыканты, ученые... Еще только одна ступенька. Мистик входит в само ядро настоящего момента и находит золотой ключ; его вся жизнь становится божественной радостью. Что бы ни случилось, на его радость это не влияет. Но до тех пор, пока вы не вошли в храм, даже в самый последний момент, ум попытается потащить вас назад: "Куда ты идешь? Это же просто сумасшествие! Ты убегаешь из жизни". А ум никогда не давал вам никакой жизни. Он никогда не давал вам никакого вкуса, чтобы вы могли увидеть, что такое жизнь. Он никогда не открывал никакой тайны.

Но он постоянно тянет вас назад, потому что если вы однажды войдете в храм, он будет оставлен снаружи, так же как вы оставляете свои башмаки. Он не может войти в храм, это вне его возможности, вне его потенциала. Так что наблюдайте. Когда ум говорит вам, что вы убегаете от жизни, скажите уму: "Что такое жизнь? О какой жизни ты говоришь? Я убегаю в жизнь, а не от жизни". Будьте алертными с умом, потому что это ваш враг внутри, и если вы не будете алертным, этот враг будет саботировать любую возможность роста. Просто немножко алертности, и ум не сможет причинить никакого вреда".

("Путь Мистика")

После двух недель пришли новости об Ошо - он на пути в Уругвай. Уругвай! Где это, спрашивали мы друг друга. Южная Америка! Но разве это не там происходят военные перевороты каждую пару лет и тайная полиция хватает людей для допросов так, что их больше никто никогда не видит? Да, это была неизвестная и потенциально опасная страна. Я вспоминала, как в Непале мы смотрели на атлас мира и думали, куда поехать. Был доступен целый мир, но теперь мир стал очень маленьким. Не было места, куда можно было поехать.

Хасия и Джаеш наводили справки по всему миру, и не было страны, в которой бы нас приветствовали. В сообщениях, которые получали правительства, говорилось, что мы террористы. Америка информировала страны, которые были ей должны, что они должны оказать давление на Ошо. Я не могла понять, почему американские политиканы пришли в такую ярость по поводу Ошо, я знала, что то, что он говорит, направлено против их культуры, общества, верований, но то, что он так высказывается просто за то, что он говорит правду, для меня это было трудно понять.

Я спросила Рафию, который родился и вырос в Америке, хотя я не назвала бы его американцем, что он думает, что заставляет Америку вести себя так безумно.

Глубоким протяжным голосом и с озорным огоньком в глазах он сказал: "Ну, Ошо показал тщетность всех богов Америки, и прежде всего самого главного бога - денег". Он сказал, что материализм в Америке так велик, что каждый стремится иметь большую машину, а у Ошо была не одна, а девяносто шесть роллс-ройсов.

Он сказал, что представление, что американец - это великий пионер на переднем крае, тоже была свергнута. Всего за пять лет кусок пустыни в Орегоне был трансформирован в идеальный город и фермы, где тысячи людей жили и танцевали.

Рафия вспомнил, когда он впервые прибыл в Орегон из Калифорнии и увидел на бамперах машин наклейки, на которых написано "Лучше мертвый, чем красный", и плакаты, на которых лицо Ошо было перечеркнуто крестом и было написано "Сотри его".

И потом, конечно, был христианский бог. Рейган и его правительство были фанатичными христианами, а Ошо говорил: "За последние две тысячи лет христианство причинило больше вреда человечеству, чем любая другая религия. Оно проливало кровь людей, сжигало людей живыми. Во имя бога, истины, религии оно убивало и резало людей, ради них самих, ради их собственного блага. А когда убийца убивает тебя для твоего собственного блага, у него совсем нет чувства вины. Совсем наоборот, он чувствует, что он сделал хорошо. Он оказал услугу человечеству, богу, всем великим ценностям любви, истины, свободы".

Там, где есть бог, есть также и дьявол, и американский дьявол - это коммунизм. В коммуне мы создали высшую форму коммунизма, и она работала.

"В первый раз в истории мира пять тысяч людей жили как одна семья. Никто не спрашивал никого, из какой он страны, к какой религии он принадлежит, к какой касте или расе. Каждый год двадцать тысяч человек приезжало со всего мира, чтобы посмотреть на это чудо. Американских политиканов беспокоил успех коммуны..." ...Ошо

Что такое было в Ошо, что привело официальные лица к попытке его убийства? Что заставило министра юстиции США, прокурора Орегона, федеральное правительство, федерального судью и чиновников юридического отдела вступить в заговор с целью убийства? Ответ, может быть, самый лучший, сформулирован автором бестселлеров Томом Робинсом, когда он говорит: "...власти интуитивно чувствовали что-то опасное в послании Бхагвана, почему иначе они выбрали его для злобного наказания, которое они никогда не применяли ни к филиппинскому диктатору, ни к дону мафии? Если бы Рональд Рейган мог бы себе это позволить, этот мягкий вегетарианец был бы распят на газоне перед Белым Домом. Опасность, которую они чувствовали, была в словах Бхагвана... Там была информация, которая, если ее правильно впитать, могла помочь мужчинам и женщинам ослабить контроль власти. Ничто не пугает общество или его партнера по преступлению, организованную религию, так сильно, как перспектива, что население будет думать о себе и жить свободно".

("Иисус Распят Снова. В Этот Раз в Америке Рональда Рейгана")

Мне иногда хотелось, чтобы Ошо не разоблачал политиканов и священников.

Я думала, почему он не может просто говорить нам о магии, где-нибудь, где это не заботит никого в мире. Но Ошо это заботило, и каждый день становилось все более очевидно, как бессознательность человека разрушает планету. Он должен был говорить правду, потому что он не мог делать ничего другого.

"Нет необходимости сердиться, нет необходимости жаловаться. Что бы они ни сделали, они пожнут урожай. Они раскрыли себя. И таким образом, в соответствии с собственными интересами они всегда вели себя с людьми, которые отстаивали истину, так что это не что-то новое... Но одна вещь меня радует, что если один человек без всякой власти может испугать величайшую власть в мире, может потрясти ее до самых корней... Я смогу разоблачить их. Нет необходимости сердиться на них, просто разоблачать их. Показать их истинное лицо всему миру.

Этого достаточно..." Ошо

("Иисус Распят Снова. В Этот Раз в Америке Рональда Рейгана")

Каждая страна, которая отказала Ошо во въезде, показала свое истинное лицо.

Это был урок прозрения, чтобы увидеть, что все так называемые демократические страны просто куклы, принадлежащие Америке.

Мы были чужестранцами, куда бы мы ни поехали.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. УРУГВАЙ.

ДEHb ПРОСВЕТЛЕНИЯ 21 МАРТА.

Я улетала из лондонского аэропорта в Уругвай с четырьмя телохранителями.

Хасия и Джаеш наняли людей из службы безопасности, которые были специалистами по борьбе с повстанцами, по борьбе с терроризмом, были тренированы в связи, в подрывных работах и во владении огнестрельным оружием; каждый из них имел свою специализацию. Они должны были охранять Ошо, когда он будет в Уругвае, потому что мы совершенно не представляли себе, куда мы едем.

Они стояли вокруг меня как солдаты, и выглядели угрожающе, так что я чувствовала, что обо мне хорошо позаботятся.

Ошо остановился в отеле в Монтевидео, и когда я приехала, в тот же самый день я пошла приготовить для него его комнату.

Он сидел в кресле рядом с окном и выглядел усталым. Деварадж сказал мне, что Ошо был очень слабым в Ирландии, и даже не мог пройти по коридору вне своей комнаты.

Я коснулась его ног и села, счастливая, смотря на него. Я спросила его, как он себя чувствует, и он кивнул мне, что все о-кей. Он хотел знать, оправилась ли я полностью от происшествия, и я сказала ему, что я знаю, что я, прежде всего, была глупой, что поехала на мотоцикле, но это было очень ценное переживание.

Он ничего не сказал, я принесла ему воды попить и потом приводила его комнату в порядок, пока он сидел молча.

Мы не праздновали его День Просветления в тот год, и я вспоминаю, что в Катманду он уже сказал, что он не хочет специального праздничного дня, но мы должны праздновать каждый день в году.

В отеле были Анандо, Вивек, Деварадж, Джон, Мукти и Рафия, и они скоро рассказали мне, как они проводили время в Ирландии, запертые в отеле, им не позволялось даже уходить со второго этажа, где были их комнаты. Это было как добровольный домашний арест. Они видели целый день только четыре стены своей комнаты или комнаты кого-то другого, которые были совершенно идентичны. Местная полиция сказала, что они получили угрозы от ИРА, касающиеся Ошо, так что люди из службы безопасности охраняли его двадцать четыре часа в сутки, и отель был наполнен шепотом разговоров по "Мотороле" и баррикадами из матрасов. Когда Ошо покинул отель через три недели, персонал отеля пришел сказать ему "до свидания", и Ошо сказал менеджеру, что он чувствовал себя очень хорошо в отеле, он был домом для него.

Теперь в Уругвае Ошо попросил нас позвонить по телефону в отель в Ирландию и попросить у них рецепт чатний (острая смесь из фруктов, перца и т.д.), которые они готовили для него; он сказал нам, что это были лучшие чатни, которые он когда-либо ел.

Хасия и Джаеш прибыли в Монтевидео и нашли дом для Ошо в Пунто дель Эсте. Это была ривьера Южной Америки, и она оказалась такой красивой, что мы удивлялись, что в мире не знают о ней.

На следующий день Джаеш, Анандо и я проехали три часа по плоской зеленой сельской местности к Пунто дель Эсте. Дом был в трех минутах ходьбы от песчаных дюн, которые вели к длинному плоскому пляжу и морю! Считалось, что морской воздух в этом месте обладает целительной силой, и он пах чистотой и сладостью.

Дом был потрясающий, и так как он был первоначально построен как два дома, потом соединенных в один, он был огромен. Снаружи, окруженный высокими эвкалиптами с их стволами с разноцветной корой, был сад с газоном, плавательный бассейн и теннисный корт. Окружающее превосходило Беверли Хиллз, сказали Хасия и Джон, которые до того, как приехать в Раджнишпурам, жили в Голливуде.

Комната Ошо была наверху, к ней вела извивающаяся лестница. На небольшой площадке мы установили его обеденный стол, напротив было узкое окно высотой в тридцать футов, через которое были видны деревья. Там был маленький коридор, на одном конце которого была большая современная ванная комната, почти такая же хорошая, как ванная комната в Раджнишпураме, а на другом конце спальня. Спальня не была превосходной, но это была единственная комната в доме с кондиционером и полным уединением. Она была темной, и треть комнаты была отделена перегородкой из скользящей двери, сделанной из дубовых панелей. В этой маленькой комнате вы чувствовали себя странно, и в ней всегда был странный запах. Мы шутили, что там жило привидение. Но дом был совершенно чистым, и Ошо понравился.

Когда он приехал, он прогулялся вокруг, держа руку на бедре, наслаждаясь домом и садом, а через пару дней он приходил сидеть в сад каждый день. Было так радостно видеть его спускающимся вниз по ступенькам, Вивек поддерживала его за руку, он шел мимо бассейна к своему креслу, которое было приготовлено для него. Однажды он вышел одетый в то, что я называла его ночной рубашкой, длинной белой робе и без шапки, но в темных очках марки "Казал", которые мы называли "мафиозными" очками. Сцена была с налетом доверительности и эксцентричности.

Иногда он работал с Хасией и Джаешем, а иногда с Анандо, или он просто сидел в полной неподвижности, может быть, два или три часа, до тех пор, пока Вивек не приходила сказать ему, что обед готов. Он никогда не читал ничего, он никогда даже не двигался в кресле, просто сидел без движений. Когда он сидел около бассейна, мы все старались не показываться ему на глаза. Ошо, ничего не говоря, всегда создавал в людях чувство уважения к своему уединению.

Когда он был с нами на дискурсе, он давал так много, что когда он гулял в саду, или ел, мы оставляли его полностью с самим собой. Если он случайно встречал кого-то, то надо было видеть, с какой тотальностью он приветствовал человека; его взгляд проникал вглубь, и я была всегда потрясена, когда я случайно встречала его, но все же мы чувствовали, что гораздо лучше уважать его уединение.

Так что хотя мы жили в том же доме, что и Ошо, когда он не давал дискурсы, он сидел молча один. Анандо рассказывала мне, что однажды она сидела с Ошо в саду, читая ему выдержки из газет и письма, которые пришли от учеников. С моря подул сильный ветер, и высокие ели, которые окружали дом, начали качаться, и с них посыпались шишки, как дождь из маленьких камней. Шишки падали вокруг нее и Ошо, бум! бум! и она настаивала, чтобы Ошо пошел под крышу. Он сказал голосом, констатирующим совершенно естественный факт: "Нет, нет, они не ударят меня", - и он спокойно сидел там, в то время как Анандо прыгала, потому что шишки падали дождем по обе стороны от нее. Она вспоминала, как расслаблен он был, как обычно, и с какой уверенностью он сказал, что они не ударят его.

Примерно через две недели полиция установила за нами наблюдение, они наблюдали за домом двадцать четыре часа в сутки из машины, которая медленно описывала круги вокруг дома.

Это означало конец прогулкам Ошо в саду. Он теперь был ограничен своей комнатой с задернутыми для безопасности занавесками. Мы всегда боялись, что Ошо будет нанесен какой-то вред, и это часто означало, что его жизнь была ограничена его комнатой. Но он всегда говорил, что все равно он сидит молча с закрытыми глазами, так что разница небольшая. Он говорил, что если человек счастлив сам с собой, центрирован, тогда нет необходимости идти куда-то, потому что вы не можете найти места лучше, чем ваше собственное внутреннее бытие.

"...Я всегда остаюсь самим собой, где бы я ни был. И поскольку я полон блаженства, в каком бы месте я не был, место становится блаженным для меня".

...Ошо

По соседству все было спокойно, так как туристский сезон только что кончился и приближалась зима. Это тихое уединенное место стало алмазными россыпями для меня; исследование и открытие сокровищ внутри себя, так как Ошо давал один ключ за другим, ключи, которые открывали новые двери к тайнам. Следующие несколько недель я полностью забыла мир, он казался тихим и мирным. Нанятые частные детективы уехали, и мы даже подружились с полицией. Ошо говорил о наших страхах и исчезновении иллюзий по поводу того, как мир обращался с ним: "Доверие просто означает: что бы ни случилось, мы с этим, радостно, не неохотно, не нежелая - иначе вы все упустите - но с танцем, с песней, со смехом, с любовью; все, что случается, случается для лучшего. Бытие не может быть неправильным. Если оно не выполняет наши желания, это просто означает, что наши желания неправильны".

("Путь Мистика")

Хасия и Джаеш постоянно посещали другие страны, стараясь найти дом для Ошо в случае, если с Уругваем ничего не получится. Они проделали сорокачасовой полет на Маврикий по приглашению премьер-министра только для того, чтобы обнаружить, что он хочет шесть миллиардов долларов за въезд Ошо в его страну. Франция попросила десять миллионов долларов фактически просто за предоставление пятилетней визы.

Двадцать одна страна к этому времени отказала Ошо во въезде, даже страны, о которых мы никогда не думали! Такой страх, что Ошо разрушит мораль этих стран, просто приземлившись в их аэропорту.

Ошо начал давать дискурсы дважды в день. Он спускался по извивающейся лестнице, пересекал сверкающий пол из красного кафеля, руки в намасте, и входил в красивую открытую гостиную, где могло сидеть примерно сорок человек. Его беседы здесь очень отличались, так как это было очень доверительное пространство, и он говорил спокойно и медленно. Он не говорил больше с тем огнем, с которым он говорил на своих беседах в Раджнишпураме и Пуне. Находить вопросы, чтобы задать ему, было великим "очищением бессознательного", как сказал Ошо; иногда он отвечал на пять или шесть вопросов за один раз, и он не всегда принимал все вопросы, которые ему задавали.

У Маниши была та еще работа, собирать вопросы у нас, потому что это не всегда легко найти вопрос, если за последний, который вы спросили, вы получили дзенской палкой по голове вместо ответа.

"...Запомните одну вещь, что если вы задаете вопрос, будьте готовы к ответу. Не ожидайте определенного ответа, которого вам бы хотелось; иначе не будет никакого обучения, не будет никакого роста. Если я говорю, что вы не правы в каком-то моменте, постарайтесь посмотреть на это. Я не говорю это просто для того, чтобы задеть вас. Если я говорю это, я действительно имею это в виду. Если вы будете чувствовать себя обиженным мелкими вещами, тогда это сделает невозможным мою работу. Тогда я должен буду говорить то, что вам понравится. Тогда я не буду помощью, тогда я не буду мастером для вас". ...

Ошо.

Ошо также говорил о прекрасных пространствах, в которые попадает ученик, когда у него нет больше вопросов: "... Это настоящая работа мастера, мистика, чтобы рано или поздно люди, которые с ним, начали чувствовать отсутствие вопросов. Быть без вопросов - это ответ".

"Возлюбленный Мастер, этим утром, когда ты говорил об "ответе без вопросов", я наблюдала, как мои вопросы растворялись в тишине, которую я разделяю в это мгновение с тобой. Но один вопрос выжил, и вот он: "Если мы не будем задавать тебе вопросов, как мы будем продолжать игру с тобой?".

Ошо: "Да, это действительно вопрос! Это будет трудно, так что есть у вас вопросы или нет, все равно вы можете продолжать спрашивать то же самое. Ваши вопросы не обязательно должны быть вашими, но они могут быть чьими-то другими, откуда-то. И мой ответ может помочь кому-то еще, когда-то. Так что давайте продолжать игру. Я не могу сказать ничего сам по себе. Если нет вопроса, я нахожусь в молчании.

Вопрос делает возможным для меня реакцию. Так что неважно, был ли вопрос ваш, важно, что вопрос обязательно должен быть задан когда-то, кем-то другим. И я не только отвечаю вам. Я отвечаю через вас всему человечеству... не только современному человечеству, но также человечеству, которое придет и будет спрашивать тогда, когда меня здесь не будет. Так что найдите все возможные повороты и вопросы, так чтобы любой, даже в будущем, когда меня здесь не будет, и у кого будет вопрос, мог найти ответ в моих словах. Для нас это игра. Но для кого-нибудь это может стать действительно вопросом жизни и смерти".

Для меня было болезненным ударом, когда я осознала, что Ошо знает, что он не будет признан или понят при жизни. Это было для дальнейшего. Мои надежды, мои мечты, что где-то в мире его работа будет процветать, и сотни тысяч людей придут, чтобы увидеть его, была далека от реальности. Что он будет давать дискурсы по спутниковому телевидению для миллионов, и что он сможет увидеть сотни своих санньясинов, достигших просветления, этому не суждено было случиться.

Отвечая на вопрос Маниши, он сказал:

"Это может потребовать время, но во времени нет недостатка. И не обязательно революция должна случиться перед нашими глазами. Достаточно сознавать, что вы часть движения, которое изменяет мир, что вы играете свою роль на стороне правды, что вы будете частью победы, которая, в конце концов, случится".

("За Пределами Психологии")

У меня кружилась голова от волнения, когда он говорил о техниках покидания тела, о гипнозе как о технике вспоминания прошлых жизней, о древних тибетских, суфийских и тантрических техниках - но он всегда возвращал нас назад к свидетельствованию. Он говорил, что техники покидания тела хороши, чтобы дать переживание, которое показывает, что вы не тело, но это все. Понять прошлые жизни и знать, что вы были здесь раньше, хорошо, чтобы увидеть, что вы движетесь по кругу, чтобы знать, что те же самые ошибки были сделаны раньше, но медитация и свидетельствование необходимы, чтобы выпрыгнуть из колеса. Он дал нам техники для экспериментирования с тем, что показывало силу ума над телом, и эксперименты в телепатии, которые показывали, как мы все сонастроены и связаны друг с другом.

Это было началом Школы Тайн.

В саду была комната для игр с соломенной крышей, и именно здесь Кавиша иногда гипнотизировала нашу группу. Мы экспериментировали с телепатией, и так как группа стала близкой и гармоничной, каждодневная рутина уборки дома и готовки проходила так ровно, что было ощущение, что никто не работает. Весь день вращался вокруг бесед Ошо и наших экспериментов с различными техниками. Мы сообщали ему, что работает или что не работает для нас, и он давал дальнейшие указания, каждый раз уводя нас на шаг дальше в неизвестную территорию. Ошо, когда он брал нас в великий полет тайны, продолжал говорить нам, что величайшая тайна - это тишина и медитация.

"Духовность - это очень невинное состояние сознания, в котором ничего не происходит, просто время останавливается, все желания ушли, нет стремлений, нет амбиций. Сам этот момент становится всем... Вы отделены, вы полностью отделены. Вы только свидетель и ничего больше". ...Ошо.

Он говорил, что свидетельствование нужно делать в очень расслабленном состоянии.

Это не концентрация - это осознавание всего, что ты делаешь: дышишь, ешь, гуляешь. Он советовал нам начинать с простых вещей - наблюдать тело, как будто мы отделены от него, наблюдать мысли, которые пересекают экран нашего ума, как будто смотришь кино, наблюдать, как приходят эмоции, и знать, что они - это не мы. Последняя стадия, когда мы совершенно молчаливы, и нечего наблюдать - тогда свидетель обращается сам на себя.

Одной женщине он сказал, что она еще не готова для свидетельствования, потому что она будет чувствовать разделение внутри себя. Он сказал ей, что сначала она должна выразить негативные эмоции (но только в уединении, никогда не выбрасывать их на других людей), потому что для свидетельствования вы должны быть без подавленности. Мне кажется, что если человек чувствует себя удобно со свидетельствованием, если у него есть чувство мира и радости при этом, тогда это хороший критерий, что он готов к этому. Как любой метод медитации, если вы чувствуете себя хорошо, он подходит вам. Он говорил о семи уровнях сознания и об ограничениях психологии и психиатрии на Западе, который далеко-далеко отстал от Востока в этой области. Я слушала эти дискурсы, и все мои антенны трепетали. Я слушала, и у меня было такое пристальное внимание и сильное чувство очарования, что в моей голове было покалывание. Это было новым для меня, потому что я всегда сидела и медитировала, пока Ошо говорил, не очень концентрируясь на том, что он говорил. Я спрашивала его об этом, и он говорил, что я слушаю сердцем и, "...когда сердце полно радости, начинается переполнение во всех направлениях; и ум не является исключением. Тогда случается вот что: вы неожиданно слушаете с таким усилием понять, что вы чувствуете, что ваша голова полна странного покалывания. Это значит, что что-то изливается из сердца, потому что такое покалывание не может быть, если вы понимаете только слова ...Сердце и ум сонастраиваются; их конфликт растворяется, их антагонизм исчезает. Скоро они будут одним. Тогда то, что вы слушаете, включает в себя два момента: оно достигает вашего сердца, как вибрация, дрожь, и достигает ума, как понимание, и оба соединены с вами".

Я слышала, как он говорил:

"Необходимо понять одно различие, различие между мозгом и умом. Мозг - это часть тела. Каждый ребенок рождается со свежим мозгом, но не со свежим умом. Ум это слой обусловливания вокруг сознания. Вы не помните его, вот почему есть непоследовательность. В каждой жизни, когда человек умирает, умирает и мозг, но ум освобождается из мозга и становится слоем на сознании. Он не материален, это определенная вибрация. Так что на нашем сознании тысячи слоев".

("Путь мистика")

Вы не видите мир, как он есть. Вы видите его так, как ваш ум принуждает вас его видеть. И это вы можете видеть во всем мире - у разных людей разная обусловленность, ум не что иное, как обусловленность".

("Передача лампы")

"Ум, как я понимаю это, это то, что дано нам обществом, семьей, религией, в которой вы родились, например, вашей расой, национальностью, классом, моралью; все обусловленности мешают вам вести себя как истинная индивидуальность."

Во время этих недель я проходила через процесс, когда я старалась отделить реальность от воображения. Я задавала Ошо четыре или пять вопросов относительно реальности и воображения, и начинала думать, что ничего в моей жизни не реально.

Я проводила много часов одна, гуляя вверх и вниз по пляжу, стараясь понять это.

Я, в конце концов, поняла то, о чем Ошо говорил нам никогда не делать разграничений между одним и другим: что реальность это то, что никогда не меняется, а воображение, если вы наблюдаете его, исчезает. Они оба не могут присутствовать одновременно, так что нет вопроса о разделении.

Смотря назад я не чувствую связи с вопросами, которые тогда жгли меня. Может быть, потому что Ошо помог понять их. Я думаю, что без мастера я бы сошла с ума в экзистенциальных страхах и застряла бы на одном вопросе, может быть на всю жизнь. Я, бывало, гуляла одна по прекрасным улицам, на которых рядами росли ели и эвкалипты, поместья были пусты в связи с сезоном, и пыталась понять, кто я.

Все мысли не давали результата. Я не могла понять. Была ли я просто энергия, которая волной поднимается во мне, когда я закрываю глаза? Была ли я выражением этой энергии? Или я была осознаванием этой энергии?

Ошо сказал, что энергия, как осознавание, ближе всего к центру бытия. Он сказал, что это все одна энергия, но в мышлении или выражении энергия движется к периферии...

"Отбрасывайте движение назад шаг за шагом", - говорил он. - "Это путешествие к источнику, а источник - это все, что вам необходимо переживать... потому что это не только ваш источник, это источник звезд, луны и солнца. Это источник всего".

Когда я стирала белье и убирала комнаты Ошо, я думала о вопросах, и в то же время старалась переварить дискурс, который проходил всего несколько часов назад. "Где же отделение моего внутреннего мира от внешнего мира? Когда каждое событие снаружи я вижу моими глазами, воспринимаю моими чувствами, оно становится моим миром, таким образом, внутренним. С другой стороны, если свидетель это моя внутренняя реальность, и все же свидетель - это всеобщее, тогда я, видимо переключаюсь снова вовнутрь", - спрашивала я.

"Четана, ты сходишь с ума!" - говорил Ошо.

Так и было. Я гуляла по песчаным дюнам на пляже, и диалог с внутренним мастером продолжался: "Может быть, я существую только потому, что я думаю так!" "Может быть, без мыслей я вообще бы не существовала!!"

Ошо говорил, что ум никогда не сможет понять истину, потому что она гораздо выше и за пределами ума, но я пыталась как-то, может быть только для того, чтобы истощить себя в мыслях и понять, что мой ум бесполезен в мире мистики. Я слышала, что он говорил, что ум не может ухватить внутренний мир, но это не было моим пониманием я не пережила это сама. Так что день за днем я сводила себя с ума, стараясь понять это.

Ошо рассказывал прекрасную историю:

"Один король-мистик выстроил огромный город, и внутри города он построил храм из красных камней, а внутренность этого храма была сделана из маленьких зеркал... миллионов зеркал. Так что когда вы заходили внутрь, вы отражались в миллионах зеркал, вы были один, но отражений были миллионы. Рассказывают, что однажды туда вошла собака и ночью убила сама себя. Там никого не было: сторож покинул храм, закрыл его, и собака осталась внутри. Она начала лаять на собак - миллионы собак. И она начала прыгать из стороны в сторону и ударяться о стены. И все собаки лаяли... Вы видите, что случилось с бедной собакой: всю ночь она лаяла и боролась, и в конце концов, убила себя, прыгая на стены. Утром, когда дверь открыли, собака была найдена мертвой, и ее кровь была по всем стенам, и соседи сказали: "Всю ночь мы удивлялись, что происходит? Постоянно лаяла собака".

Эта собака, наверное, была интеллектуалом. Естественно, она подумала: "Так много собак, мой бог! Я одна, сейчас ночь, все двери закрыты, и я окружена таким количеством собак... Они убьют меня!" И она убила себя, там не было вообще никаких собак.

Это одно из основных и важнейших понимании мистицизма; люди, которых мы видим везде вокруг, это только наши отражения. Мы без необходимости боремся друг с другом, без необходимости боимся друг друга. Существует так много страха, что мы собираем ядерное оружие друг против друга, а это просто одна собака, а все остальные просто отражения.

Так что, Четана, не будь интеллектуалкой. Не думай обо всех этих проблемах, иначе ты будешь чувствовать себя все больше и больше озадаченной. Просто осознавай, и ты увидишь, что проблемы будут исчезать. Я здесь не для того, чтобы решать ваши проблемы, а для того, чтобы растворять их, и разница очень большая".

("Путь Мистика")

Если бы мы не задавали Ошо вопросы, он бы не говорил, а когда он говорил, он рассказывал нам о великих секретах и тайнах, и я слышала, как он говорил, что, несмотря на то, что он знает, что многое из того, что он говорил, проходило мимо нас, это должно было быть сказано. У меня было чувство, что он должен был сказать все, что он мог, потому что времени было мало.

Я говорила с Рафией об этом, и он сказал, что ему вспоминается история, которую Ошо рассказывал много раз. Гаутама Будда и его ученик Ананда гуляли осенью в лесу, и Ананда спросил Будду, сказал ли тот все, что он знал, или что-то осталось несказанным. Будда говорил в течение сорока лет, но он наклонился и одной рукой зачерпнул пригоршню листьев. Он сказал Ананде, что то, что он сказал, это вот столько (указывая на пригоршню листьев), а вот это еще не сказано - и он показал рукой на всю почву в лесу, покрытую листьями. Рафия сказал мне, что он чувствует, что Ошо в Уругвае зачерпнул полную пригоршню листьев и осыпал нас ими. "Истина - это чистое осознавание"...

Ошо.

Ошо не читал шутки во время бесед, но это не значит, что мы не смеялись. Одну ночь мы смеялись так сильно, что не могли остановиться. Я помню, что я смотрела на каждого, Хасия тоже была в эту ночь, и я вспоминаю, что мы смотрели друг на друга и смеялись еще больше. Наш смех продолжался бесконтрольно после того, как Ошо уже пошутил и говорил о чем-нибудь серьезном. Японская Гита начинала визжать и потом смеялась, и это заставляло Ошо смеяться всегда, когда он слышал ее. Он прекращал говорить, и они просто смеялись вместе, очевидно, не над чем, в то время как мы, все остальные, подхватывали этот заразительный смех и, в конце концов, смеялся каждый. Он сказал, что смех - это величайшее духовное явление:

"Смех мастера и ученика имеет в точности то же самое качество, ту же самую ценность. Между ними нет совсем никакой разницы. Во всех остальных вещах есть разница: ученик это ученик, он учится, идя ощупью во тьме. Мастер полон света, все блуждания закончены, так что каждое действие будет отличаться. Но находитесь ли вы в темноте или в полном свете, смех все равно может прийти к вам. Для меня смех - это величайшее духовное качество, где невежественный и просветленный встречаются".

("Передача Лампы")

У Гиты были свои собственные уникальные взаимоотношения с Мастером через смех, и у Миларепы тоже был совершенно неординарный способ игры с Ошо. Он задавал вопросы, которые всегда заставляли Ошо смеяться, и провоцировал, чтобы Ошо дразнил его. Это была великолепная игра.

Но реальность политической ситуации, касающейся визы Ошо, была серьезной.

Несмотря на то, что было решено дать Ошо постоянную визу для проживания, и было даже подготовлено заявление для прессы об этом, на следующий день оно было аннулирово. Сангинетти, президент Уругвая, получил сообщение из Вашингтона. Ему писали, что если Ошо станет постоянным жителем Уругвая, тогда займы, которые Америка собиралась дать Уругваю, будут отменены. Очень просто!

Хасия и Джаеш большую часть времени путешествовали. В воздухе носилась идея о том, чтобы жить на океанском пароходе, и Хасия и Джаеш съездили в Англию, чтобы проверить ситуацию с покупкой списанного авианосца, и потом они поехали в Гонконг, чтобы посмотреть на корабль. Ошо чувствовал тошноту, даже когда он смотрел на кого-нибудь, сидящего на качелях, так что казалось невозможным, что он сможет жить на корабле. Но несмотря на это он был полностью поглощен сложными планами о том, как жить на судне.

Я никогда не слышала, чтобы Ошо говорил "нет" чему бы то ни было. Когда Хасия сказала, что мы думаем, что проживание на корабле будет плохо для его здоровья, он сказал: "Ну, если я привык жить на этой планете, мое тело привыкнет быть на корабле, и таким путем вы получите свободу".

Когда они не летали по всему миру, Хасия и Джаеш были в Монтевидео с Маркосом.

Маркос был уругвайским бизнесменом, у которого были контакты в правительстве. У него было большое сердце, он был невинным человеком, и он много работал для того, чтобы Ошо мог остаться в его стране.

Однажды ночью Ошо позвал Вивек и Девараджа в свою комнату и сказал им, что он больше не чувствует себя в безопасности в Уругвае. Он хочет вернуться назад, в Индию. В это мгновение Уругвай потерял свое очарование, и я чувствовала, что мы снова окружены угрозой. Двумя днями позже полиция, которая прилежно наблюдала за домом последние десять недель, прекратила это. Это было странно для нас: может быть, кто-то хочет причинить вред Ошо, а полиция не хочет быть замешанной? Мы связались с полицией и в этот раз даже заплатили, чтобы они были недалеко от дома.

Атмосфера становилась все более напряженной, и так как Хасии и Джаеша в это время не было, то Джон и чилийская санньясинка по имени Изабель, которая только что прибыла, продолжали работу по связи с правительством, но по другим контактам. У них не шла работа с Маркосом, и вместо этого они работали через свои собственные контакты и друга в правительстве по имени Альварес. Он тоже был прекрасный человек, и он стал санньясином, но я никогда не доверяла ему. Он был слишком очаровывающий, слишком симпатичный. Когда мы впервые прибыли в Уругвай, правительство получило сообщения по телексу из НАТО, помеченные "секретная, дипломатическая информация", ее источником были Соединенные Штаты. По информации в этих телексах мы были (ученики Ошо) торговцами наркотиками, алкоголем и проститутками!

Однажды во время этих последних недель нашего пребывания там полиция оказалась у наших дверей, и они хотели обыскать дом. Мы слышали, что это опасно, потому что обычной вещью было, что наркотики подбрасывали людям, которые были каким-то образом нежелательны, но не совершили никакого преступления. Держа их на пороге, потому что у них не было ордера, я понеслась наверх по лестнице в комнату Ошо, где он разговаривал с Хасией и Джаешем. Я вошла и сказала, что там внизу полиция.

Ошо продолжал разговаривать с Хасией так спокойно, как будто ничего не случилось. Я ушла из комнаты, и пятью минутами позже появилась Хасия, которая сказала, что она, в конце концов, должна была встать и сказать Ошо, что она извиняется, но она не может больше слушать то, что он ей говорит, потому что все ее внимание внизу с полицейскими, и она должна пойти и посмотреть, что происходит.

Полиция ушла, но ситуация уже была сложной и нежелательной, и теперь, когда Ошо сказал, что хочет уехать, с этим было покончено. Но ситуация не была вполне законченной, потому что мы отказывались видеть ее действительно реально.

Во вторую неделю июня Джон и Изабель получили обещание от Альвареса, что все в порядке, Ошо может быть еще по крайней мере шесть недель, и после этого он почти наверняка получит постоянную визу. Это были хорошие новости для нас, что-то, что мы хотели услышать.

Я приехала в Монтевидео 16 июня к дантисту и, как обычно, позвонила Маркосу и его семье. Он был испуганным и сказал мне, что он слышал, что если Ошо не выедет из страны до 18 июня, он будет арестован. Президент Сангинетти был в Вашингтоне на встрече с Рейганом, договариваясь о новых займах для Уругвая, это был его первый визит за много лет. Я сразу же вернулась назад домой и сказала Вивек, которая сказала Ошо, и мы немедленно начали строить планы, о том, чтобы нанять частный самолет и найти новую страну для приземления.

Ямайка должна была стать нашей новой надеждой. К концу дня я упаковалась, и рано утром на следующий день я улетела на Ямайку вместе с Рафией. Ошо должен быть последовать в частном самолете с Вивек, Девараджем, Анандо и Мукти. В тот день, когда Ошо покинул Уругвай, в министерство внутренних дел Уругвая каждый час звонили из Вашингтона с вопросом, покинул ли Ошо страну.

Вечером 18 числа в 5 часов дня Альварес позвонил и сказал, что он получил телеграмму из иммиграционного отдела, в которой сказано, что Ошо должен явиться в иммиграционный отдел до 5.30, иначе он будет арестован. Я слышала, что около 6.30 Ошо покинул дом, который стал нашей школой тайн, и в это время как раз прибыли три полицейские машины. Полиция сопровождала машину Ошо в аэропорт, и в то время как все санньясины, живущие в доме, и Маркос праздновали пением и танцами вместе с Ошо, полиция наблюдала с ошеломленными лицами. Атмосфера напряжения в аэропорту растворилась в праздновании, в то время как Ошо шел к ждущему его самолету. Еще больше полицейских машин с пронзительными звуками сирен прибыло в аэропорт, в то время как самолет поднимался все выше и выше, исчезая в ночном небе, и можно было видеть только два мигающих хвостовых огня.

Соединенные Штаты Америки объявили 19 июня, что Уругвай получил новый заем в 150 миллионов долларов.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. ВЫ НЕ МОЖЕТЕ СПРЯТАТЬ МЕНЯ.

МЫ ПРИБЫЛИ в Монтего Бей, Ямайка, после самолета Ошо, потому что нам пришлось остановиться в Майями. Я почти теряла сознание от жары, и, кроме того, корневой канал, который я лечила у дантиста день назад, так сильно пульсировал, что иногда я чувствовала, что могу закричать.

Нас встретили в аэропорту и проводили в дом, который Аруп нашла для Ошо. Аруп, стойкая и верная, выдержала работу с двумя женщинами-тиранами, которые работали с Ошо - Лакшми и Шилой, и прошла через это смеясь. А теперь, сохранив контакты с Хасией и Джаешем, которые были в Португалии, она услышала, как опасно стало в Уругвае для Ошо, и тогда она сразу же полетела на Ямайку и нашла там место для убежища.

Дом принадлежал теннисной звезде и был растянувшимся бунгало с плавательным бассейном и прекрасным видом на остров. Большинство группы осталось в Уругвае, чтобы закончить дела с домом и подождать, что произойдет дальше. Люди в Уругвае, с которыми мы встречались, начали судебный иск против правительства, потому что не только отказ в выдаче Ошо постоянной визы был незаконным, но он разрушал иллюзию уругвайцев, что они свободная страна. Их задевало то, что они видели, что ими владеют "люди с севера", как они называли американцев.

Как только мы прибыли, мы получили хорошие новости, что Ошо дана туристская виза в аэропорте в Кингстоне, Ямайка, безо всяких проблем, но потом плохие новости, что через десять минут после того, как самолет Ошо приземлился, прилетел самолет американских ВВС. Это было подозрительно. Анандо видела, когда он приземлился, оттуда вышли два человека в гражданском, пересекли взлетное поле и пошли к выходу, поэтому она быстро вышла вместе с Ошо и другими в зал ожидания, и они сели в такси.

Мы знали, что наши телефоны прослушиваются в Уругвае, и Анандо даже задала Ошо вопрос: "Почему эти люди прослушивают наши телефоны? Они что, хотят получить духовное руководство по дешевке?"

Через пять минут сплетен я вернулась в комнату, которую я делила с Анандо. Она была маленькой, но прохладной и с кондиционером, я смотрела на шкафы и думала, стоит ли распаковываться. Затем я приняла несколько таблеток против боли из-за моего зуба и проспала четырнадцать часов.

На следующее утро, когда я завтракала, послышался громкий стук во входную дверь.

Я посмотрела через окно и увидела шесть очень высоких черных мужчин, одетых в шорты цвета хаки и держащих длинные палки. Они сказали, что они из полиции.

Анандо вышла поговорить с ними, они разговаривали очень сердито и сказали, что все, кто прибыл на Ямайку вчера, должны выйти наружу вместе со своими паспортами! Она уверила их, что у нас у всех есть легальные въездные визы, и спросила, в чем проблема. Они сказали, что мы должны покинуть остров - прямо сейчас! Они оставили Анандо звонить Аруп, которая остановилась в ближайшем отеле, и Аруп связалась с нашей теннисной звездой, который знал людей в правительстве и надеялся, что он сможет разрешить проблемы. Даже нам казалось, что произошла ошибка.

Во время следующей пары часов мы сделали много телефонных звонков людям, которые были друзьями теннисной звезды и, мы надеялись, могли помочь. "Очень странно, - сказал наш друг, - когда я говорю, кто звонит, мне сообщают, что такого-то и такого-то нет сегодня в его офисе. Кажется, что никого сегодня нет в офисах или дома. Я не могу поймать никого, кто мог бы помочь".

Два часа спустя полиция вернулась. В этот момент мое сердце ушло в пятки, так как они взяли наши паспорта и аннулировали наши визы. Из милосердия мы старались, чтобы Ошо не показывался, и ему не нужно было бы стоять на веранде под обжигающим солнцем. Мужчины были очень агрессивны, и во всем этом я чувствовала такой знакомый запах страха. Думали ли они тоже, что находятся лицом к лицу с опасными террористами, как думали все полицейские, которых мы встречали в Америке, Индии и на Крите? Когда Анандо спросила их, почему нам приказано выехать из страны, они просто ответили: "Приказ". Когда она настаивала на более полной информации, они сказали, что приказ сделан в соответствии с Национальным Актом о безопасности.

Ошо должен был выехать из страны к заходу солнца. Клифф, который был пилотом Ошо и который встретил его в Дубае с открытым зонтиком, тоже был здесь, и он начал звонить по всей Америке, чтобы найти чартерную самолетную компанию, чтобы доставить Ошо куда-нибудь. Большинство чартерных компаний отказывались, когда они узнавали, кто будет их пассажирами, а было не так легко скрыть этот факт.

Незнание места, куда вы летите, тоже является недостатком, когда вы нанимаете самолет. Полетные планы должны быть сделаны заранее перед путешествием, и должна быть договоренность между пилотами и той страной, куда они летят.

Хасия и Джаеш были в Португалии, стараясь договориться о постоянной визе для Ошо, но они сказали, что разрешение еще не получено. Вопроса об остальной Европе не возникало, и у Девараджа была даже идея о Кубе. Но Ошо сказал Хасии за несколько недель перед этим: "Нет, Кастро - марксист".

С нашим быстрым бегством из Уругвая и теперь этим, Вивек было уже достаточно.

Она сказала, что она больше не хочет иметь дело ни с чем! Она была рассержена и сказала, что она хочет покинуть группу. Я начала нервничать из-за этого. Я всегда нервничала, когда она падала в одно из своих темных настроений.

Я слышала, что Ошо в это утро проснулся раньше, и он гулял вокруг дома в великолепном ямайском солнечном свете. Он гулял по саду и вокруг плавательного бассейна, его видел садовник Лерой, и он был так переполнен видом Ошо, что когда он вернулся домой днем, он сказал: "Этот человек действительно что-то. Я никогда не видел человека, подобного ему, раньше". Ошо говорил о планах установить кондиционер в гостиной, где бы он мог возобновить дискурсы, но теперь он молча сидел в своей комнате, и я приносила ему сообщения о планах, которые мы разрабатываем.

Я была испугана, я думала, что в любой момент полиция ("Были ли они из полиции", - спрашивала я себя. "Я даже не знаю, как выглядят полицейские на Ямайке"; они выглядели для меня здоровенными головорезами) вернется, и кончится все это нашей смертью, и мы будем выглядеть типичной фотографией в журнале "Ньюсуик" или "Тайм". И кого в мире это будет заботить?

Днем до полудня Клиффу удалось договориться о самолете, который прилетит из Колорадо, чтобы забрать нас, единственное, что нам теперь нужно было делать, это ждать! Самолет должен был прибыть в 7.00 пополудни, так что около 6.00 часов Клифф, Деварадж и Рафия уехали с багажом в аэропорт. Они должны были позвонить нам, как только они погрузятся в самолет, и мы могли бы поехать прямо в аэропорт. Так что с Ошо остались только Анандо, Вивек, Маниша и я, а дом был изолированный и находился в сельской местности. После того, как наступило 7.00, каждая минута казалась вечностью, и потом... вдруг погас весь свет.

Электричество вырубилось, и вокруг была кромешная тьма. Я подумала: "Вот оно!" Я нашла свечку, вставила ее в стакан и, запинаясь, пробралась через темноту в комнату Ошо. Он сидел в кресле около кондиционера, который, конечно, прекратил работать, и в комнате становилось очень жарко. Он был совершенно расслаблен, но спрашивал о кондиционере, потому что обычно у нас был генератор, и кондиционер никогда не выключался, но он это не знал. Я оставила ему свечу и вернулась назад в гостиную, где мы все искали свечи и ждали, пока зазвонит телефон.

Наступило восемь часов, но не было никакого звонка из аэропорта. Я пошла в комнату Ошо, чтобы посмотреть, как он там, и его не было в кресле. В комнате было темно, и хотя я позвала его, он не ответил. Я стояла там несколько минут и готова уже была закричать в панике, когда дверь ванной комнаты открылась, и он вышел оттуда ко мне, осторожно неся импровизированный подсвечник, чтобы свеча не обожгла его пальцы. Я была так счастлива и испытала такое облегчение, когда увидела его, что единственное слово, которым я могла описать взгляд, которым я смотрела на его лицо, это слово "восторг". Он улыбался как ребенок, который играл в игру. Я показала ему, что я принесла лучший подсвечник, и он сказал:

"Нет, этот подходит". Я подумала, что он может обжечь ему пальцы, но он ему нравился, и он поставил его рядом с собой и сел в кресло.

Так что я тоже поставила подсвечник и оставила Ошо сидящим с двумя зажженными свечами, а сама присоединилась к остальным. Стук в дверь почти прикончил меня, но это была наша теннисная звезда. Он пришел посмотреть, все ли в порядке, потому что погас свет, и он привел с собой жену и ребенка. Я начала доказывать себе, что ничего страшного не может случится, если человек привел свою семью, чтобы увидеть Ошо.

Телефон зазвонил! Самолет был готов, и мы быстро собрали еще некоторые вещи, и когда Ошо шел к машине, он улыбнулся и попрощался со всеми намасте. Я ехала с Ошо и Аруп в аэропорт. Решено было полететь в Португалию.

У матери Аруп Гиты, тоже санньясинки, был дом в Португалии, и хотя он был слишком маленьким для Ошо, по крайней мере мы знали там "владелицу дома".

Португалия маячила в конце пути, и в конце всех наших надежд найти страну, в которой Ошо мог бы жить.

Нашим страхом было то, что Ошо вынужден будет вернуться в Индию, а из нашего последнего опыта в Индии это казалось самым худшим, что может случиться. Мы думали, что западным ученикам не позволят приезжать к нему.

•••

Мы вылетели в Португалию, а приземлились в Испании! Была нестыковка с планами полетов. Но не было никаких проблем, просто небольшое непонимание, и нам пришлось ждать один час в Мадриде, пока мы заправлялись.

На самом деле, возможно, это было к лучшему, потому что когда Ошо приземлился в аэропорту в Лиссабоне, и его встретили Хасия и Джаеш, они просто протащили его через иммиграционные ворота и получили визу без всяких проблем. Если за нашими полетами наблюдали, то не только мы были в замешательстве. Ошо исчез "из вида" на шесть недель. В Лиссабоне мы прямо поехали в отель "Ритц".

Мы умудрились войти с Ошо через задний вход и не зарегистрировали его у портье, потому что мы не хотели слишком высовываться. У него был номер люкс, который был присоединен к спальне и ванной комнате, в которые переехали Вивек и я. Полет был для меня трудным из-за напряжения и потому, что Вивек все время меняла свое решение относительно того, хочет ли она остаться с группой или нет.

Ошо, как обычно в самолете, лег спать, и просыпался только для еды и туалета. Он попросил у меня диетическую кока-колу, и когда Вивек это услышала, она сказала мне: "Не давай ему диетическую кока-колу, это не очень хорошо для него. Скажи ему, что она закончилась! " Вообще-то я никогда не пыталась препятствовать Ошо, делать что-нибудь, но сейчас, когда Вивек наблюдала за мной, я храбро сказала Ошо: "Ты держишь последнюю кока-колу". "Что?" - сказал он, приподнимаясь, его глаза расширились. Я чувствовала, как будто бы я вошла в логово льва - полицейские с Ямайки, не шли ни в какое сравнение с этим! "Больше нет диетической кока-колы?!" "Да! " - бормотала я, страстно желая, чтобы он не смотрел на меня такими глазами, в то время как я стараюсь соврать. "Она кончилась". К счастью, это оказалось правдой, но он настаивал, чтобы мы запаслись ею для него, когда мы приземлимся. И забавность ситуации состоит в том, что он не пил ничего, кроме диетической кока-колы, в последующие три года. Является ли это просто совпадением, я не знаю.

В мое первое утро в Лиссабоне я проснулась от голоса Ошо: "Четана, Четана"... Я никогда не забуду этого. Пробуждаясь от сна слышать, как его голос произносит мое имя. Он прошел через соединяющую комнату в нашу комнату - он был голоден. Он радостно направился к пустым тарелкам, которые я не поставила за дверь, так как слишком устала. "Нет, нет, Ошо, это остатки вчерашней еды", - сказала я и пошла искать Мукти, чтобы узнать, нет ли чего-нибудь в ее сумках "Иглу", с которыми она всегда ездила.

Путешествуя на частных самолетах, Ошо наслаждался экспериментированием с различной едой, которая была в кухне и холодильнике. Он открыл бисквиты, которые ему очень понравились, и потом уже мы должны были наслаждаться задачей, найти точно такие же.

Когда он был в Мекленбургской Окружной Тюрьме, ему дали йогурт - "Йопле", и он так ему понравился, что много лет после этого мы договаривались, чтобы его посылали из Америки туда, где был Ошо.

Каждый полет он проводил много времени в душе, экспериментируя с различными сортами мыла и кремов. Он обнаружил баллончики с разбрызгивателем "Эвиан" - это ключевая вода, которая холодит, когда вы брызгаете ею на лицо, и много лет он продолжал использовать ее. У него было невинное умение влюбляться в вещи, которые только что исчезли с рынка, или производящая их компания потерпела банкротство.

Когда он любил что-нибудь, он действительно любил это. Кондиционер для волос "Кул Минт" мы нашли в маленьком городке в Орегоне, когда пошли за покупками, и он очень ему понравился, потому что он холодил голову, и Ошо продолжал его использовать много лет. Он использовал флакон за несколько дней, но когда мы попытались купить еще, мы обнаружили, что компания, которая производила его, была в Канаде, и у нее не было клиентов кроме города Бенд в Орегоне. Мы специально договорились с ними, что они будут посылать ящики с "Кул Минтом" в Германию, а немецкие санньясины в Германии перешлют их в ту часть света, где будет Ошо.

Ему также нравился зеленый ментоловый крем, называющийся "Мила Мурси", и снова он использовал тюбик каждые несколько дней. Этот крем поставлялся из маленького магазинчика в Лос-Анджелесе, который прекратил работу. Ошо был лучшим клиентом владелицы, так что мы договорились, что она пошлет нам весь запас плюс рецепт, чтобы мы могли делать крем сами. Это всегда было большим вызовом для санньясинов, которые занимались для него покупками в мире. Мы не говорили ему, как это было трудно, конечно, до того, как мы не получали этого. Мы знали, что он скажет, что он не хочет никого беспокоить.

Он потрясал всю планету, но это было другое.

Было такой радостью иметь возможность дать ему шампунь или мыло, которые он любил, и услышать, как он скажет: "Мне оно очень нравится", - с таким спокойным энтузиазмом, и его глаза сияли. Он был очень простым человеком, и он не требовал многого.

После нескольких дней в "Ритце" мы решили, что если кто-то будет искать Ошо в Лиссабоне, очевидным местом будет "Ритц". Анандо нашла прекрасный заброшенный отель (снова мы попали в не-сезон) в близлежащем городке, называемом Эсторил. Мы решили покинуть "Ритц" ночью и попытаться просочиться вместе с Ошо в гараж, чтобы не проходить через главный холл. Анандо, Хасия, Мукти и я должны были ждать около комнаты Ошо и затем просочиться вместе с ним в заранее вызванный лифт, чтобы никто из гостей или служащих не увидел его.

Когда он появился в коридоре до того, как мы ожидали его, в своем белом одеянии и с длинной развевающейся бородой, Анандо в шутку попыталась принудить его надеть шинель с поднятым воротником, а на голову шапку с опущенными полями. "Вы не сможете замаскировать меня! " - сказал он. Потом Вивек попыталась принудить его, но он сказал: "Нет, нет, они не узнают меня без моей шапки!"

Я уехала в первой машине, а Ошо должен был последовать в мерседесе, который ждал его в гараже гостиницы. Мы думали, что американские агенты или журналисты, может быть, ищут Ошо, так что мы на скорости ехали по узким извилистым улочкам, с пируэтами проносясь вверх и вниз по темным аллеям и изобретательно сбивая со следа наших возможных преследователей.

Я слышала позже от Анандо, что по контрасту с нашими страхами и волнениями Ошо был полностью расслаблен. У него не было бремени ума, который думал о будущем и обо всех возможных неприятностях, которые могли случиться. Когда он вошел в гараж, он улыбнулся служащим гаража и приветствовал их намасте, в то время как они уставились на него с раскрытыми ртами. Хасия и Анандо старались побыстрее подвести его к машине, но он вдруг остановился. Смотря на Хасию, он начал говорить ей, какой прекрасный коврик был в его ванной комнате в отеле. Он был таким удобным, что он мог стоять на нем голыми ногами. "Пожалуйста, Бхагван, садись в машину! " - подгоняла Хасия. Он прошел еще несколько шагов. Да, было очень здорово, что был как раз такой коврик. Он хотел бы иметь похожий в следующий раз.

После двухчасовой поездки мы прибыли в отель и тихо поднялись по большой лестнице туда, где были наши комнаты. Я немедленно начала распаковываться, и это было ошибкой, потому что в комнате, в которой был Ошо, был запах испортившихся духов, который мы не заметили, и у него начался приступ астмы. Деварадж дал Ошо лекарство, но единственным излечением было вернуться назад в отель, и мы вернулись в "Ритц".

Было около 2 часов утра, и Вивек позвонила Хасии и Джаешу, чтобы они приехали и забрали Ошо. Мы на цыпочках спустились по лестнице, прошли мимо владельцев, которые спали перед погасшим телевизионным экраном. Оттуда дверь открывалась прямо в холл, и мы прокрались за их спинами, и вышли наружу к ожидавшей нас машине. Я осталась на ночь в этой гостинице, просто чтобы уладить все дела утром и изобрести приемлемую историю, объясняющую наше странное поведение.

После нескольких дней в "Ритце" был найден дом для Ошо. Он был расположен в горах, единственное, что можно было увидеть на горизонте, был замок с верхом в виде золотого купола, а ниже был лес. Сосновый лес! Дом был в середине соснового леса, так что, в конце концов, мы смогли дать Ошо сосновый лес, который мы обещали ему четыре года в Раджнишпураме. Сосновый лес был не только в конце дороги в Раджнишпураме, но этот сосновый лес был в конце дороги мирового турне. Мы купили новую мебель для комнаты Ошо, и составили имеющуюся антикварную мебель в другую часть дома. Мы вычистили его комнаты и сделали их дзенскими настолько, насколько могли, а в ванной был коврик из отеля "Ритц". Его спальня выходила на балкон, который был буквально частью леса. Он часто обедал и ужинал на балконе, и работал с Анандо. Он гулял вокруг дома и строил планы, как улучшить его, показывая рукой на бассейн, он предложил нам завести несколько лебедей.

Потом оставшаяся часть группы прибыла с Ямайки, так что на поверхности мы готовы были начать все снова; но это никогда не случилось. У меня не было уже никаких надежд, несмотря даже на то, что мы осматривали поместья и дворцы, которые продавались, и ситуация с визой уже почти подошла к концу, но... я чувствовала себя утомленной.

Мы приготовили комнату, где Ошо мог возобновить дискурсы, но он только сидел на балконе лицом к сосновому лесу. Примерно через десять дней погода изменилась, и туманы поползли с гор и поглотили лес. Ошо позвал Анандо в свою комнату и сказал: "Посмотри, облако пришло в мою комнату".

Туман был очень вреден для его здоровья, у него обострилась астма, так что он не мог больше сидеть на балконе, а был заперт в своей комнате. Он никогда больше не покидал своей комнаты все то время, пока мы были в Португалии. Я слышала, что он гораздо позже сказал Нилам, что он был очень разочарован, что в Португалии очень странные вибрации и там совсем нет возможности для медитации.

Мы жили в лесу с Ошо больше месяца, но мы скрывались для того, чтобы были приготовлены необходимые иммиграционные бумаги до того, как газеты возвестят прибытие "Секс Гуру", и все сойдут с ума. Казалось неправильным скрывать Ошо от всего мира, алмаз должен сверкать всеми цветами радуги для каждого, кто хочет полюбоваться им.

Это было причиной того, что он покинул Индию. Мы ездили с Ошо вокруг света для того, чтобы найти место, где он мог бы говорить со своими людьми. Он не просил многого: просто возможности поделиться своей мудростью.

Я провела все эти недели в постели с мистически вздувшейся ногой. Причина никогда не была найдена, но подозрения были разные, от укуса ядовитого паука до остеомиелита. Я лежала в постели весь день, наблюдая цветущее каштановое дерево, сияющее как золото за моим окном и слушая постоянное резкое "крак, крак, крак" сосновых шишек, когда зной заставлял их падать и орошать землю своими семенами.

Если внутри меня был поток печали, это не значит, что я жила в нем все время. В группе мы были очень счастливы и погрузились в восторги первого тела - пища! У нас были большие совместные пиры, мы сидели за длинным деревянным столом на балконе, одна сторона которого смотрела на гору и долины, а другая сторона выходила на замок. Или мы сидели в большой столовой вокруг огромного круглого дубового стола. Я исследовала лес и плавала в бассейне, когда вокруг не было никого, кто приказал бы мне вернуться в постель, и так мы жили примерно четыре недели.

Затем однажды приехала полиция. Две машины с восемью полицейскими подъехали по извилистой дороге к дому и полицейские сначала сказали, что они заблудились. Это была очевидная ложь, а пятью минутами позже они сказали, что они хотят осмотреть дом, и что мы очень подозрительны, потому что мы никогда не ходим осматривать окрестности как другие туристы. Они сказали, что в Португалии большие проблемы с торговцами наркотиками и террористами. Я пошла в свою комнату, оделась в подходящую для тюрьмы одежду и, несмотря на то, что мой ум был ясным, мои ноги превратились в желе. Это было шоком для меня, потому что я никогда не чувствовала этого раньше. Я никогда не чувствовала свою нервозность в теле и думала, что я к этому времени уже привыкла к таким драмам.

Именно в этот момент я осознала, что я близка к тому, чтобы каким-то образом сломаться, и что нагрузка последних десяти месяцев растянула меня до предела.

Я подошла к входной двери, где Анандо разговаривала с полицией. Они уехали, но они пришли на следующий день и оставили двоих человек в машине, которые ездили и наблюдали за нами двадцать четыре часа в сутки.

Ошо сказал, что он хочет вернуться обратно в Индию. Мы позвонили Нилам, которая была в Италии, чтобы она приехала и потом путешествовала вместе с Ошо, занимаясь организацией его пребывания в Индии.

Он сказал ей: "Теперь я не могу уже пользоваться моим телом очень долго; это очень болезненно быть в теле. Но я не могу оставить вас просто так, моя работа не закончена".

Дата отъезда Ошо наступила - 28 июля. В этот день, когда он спускался вниз по лестнице, мы стояли в маленьком холле дома, Миларепа играл на гитаре, и мы в песне излили наши сердца. Если это последний раз, когда мы видим его, тогда давайте сделаем его прекрасным.

Я не хотела, чтобы он увидел мое страдающее лицо, я хотела, чтобы он увидел, что один из многих подарков, которые я получила от него, это было празднование. Моя печаль переключилась в глубокое принятие, случилась настоящая алхимия, и я танцевала как никогда раньше. Моменты, подобные этим, похожи на смерть, и сколько раз я сталкивалась лицом к лицу с такой ситуацией за последний год?

Через сколько смертей я прошла каждый раз, когда мы разделялись, и я стояла одна перед лицом неведомого?

Ошо сказал Нилам:

"Посмотри на деревья. Когда начинается сильный ветер, кажется, что он разрушителен. Но это не так. Это как вызов для деревьев, для растений, чтобы увидеть, хотят они расти, или нет. После сильного ветра их корни идут гораздо глубже в землю. Можно подумать: "Это растение слишком маленькое, сильный ветер вырвет его". Но нет, если растение принимает то, что пришел сильный ветер, оно идет вместе с ним, оно спасется... и не только спасется, но будет еще более уверенным, чем раньше: "Да. Я хочу жить!" Тогда оно будет расти очень быстро, потому что вызов ветра дал ему так много сил. Если дерево или растение не идет вместе с ветром и разрушено, не чувствуй по этому поводу печаль: оно было бы разрушено не этим ветром, так следующим, потому что у него нету глубокого стремления жить. И оно не знает закона существования - что если вы идете вместе с существованием, оно защищает вас. Если вы боретесь, оно разрушает вас".

Ошо провел много времени, танцуя с каждым из нас, через дом, на веранду и потом к машине, где даже Рафия, который делал фотографии, был спровоцирован Мастером, и танцевал со своими летающими камерами. Только Вивек не могла танцевать, она упала на руки Ошо, плача, - это был ее собственный уникальный танец.

Мы проводили машину Ошо в аэропорт и стояли там, на крыше терминала, смотря на самолет, который должен был его увезти.

Джон сказал очень красиво Манише, когда она интервьюировала его для своей книги (См. книгу Джулиет Формен "Один человек против всего безобразного прошлого человечества"), он сказал, что для него "мировое турне дало важную точку отсчета, с которой он может видеть Ошо в контексте всего мира. Все это время Ошо оставался в точности таким, каким он описывал, должен быть человек дзен: простым и обычным".

Джон думал о так называемых лидерах нового века в Калифорнии, которые двигались и говорили: "Я так высоко", "Жизнь велика, не правда ли!", "Я один со вселенной".

Это все было полностью интеллектуальным.

Он был вместе с Ошо, когда у того было много возможностей сказать подобные вещи.

Когда он был арестован на Крите, он не сказал подобно Иисусу: "Прости им, потому что они не знают, что творят". Когда он был в тюрьме в Англии, он не сказал: "Я чувствую себя одним со вселенной несмотря на этих бедных идиотов".

Когда он был вынужден покинуть Ямайку из-за его "нежелательной репутации", он не сказал что-то вроде "я так высок, а эти люди такие низкие". Все, что ему было нужно, был стакан молока к утренней овсянке, который показывал ему который час.

Самолет покатил по дорожке, и мотор увеличил обороты для последнего рывка с земли, и мы все вместе наблюдали, как один твердый кусок тишины. Я видела, как Ошо махал рукой в окне, когда самолет проезжал мимо, и потом он был в небе.

Два слова вырвались из моего рта... пустая лодка... Я была в огромном океане в пустой лодке.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ.

Я ЖДАЛА один месяц в Лондоне после отъезда Ошо в Индию. Тогда казалось безопаснее попробовать въехать в страну снова. Вивек уехала две недели назад, и она сказала мне, что когда пришел день моего прибытия в Индию, она сказала Ошо, что обо мне ничего не слышно, так что она волнуется, приеду ли я.

Ошо просто засмеялся. Я приехала вовремя.

Ошо жил в доме Сураж Пракаша, который много лет был санньясином и тоже был в Раджнишпураме.

Индийские санньясины Ошо, которые прошли через Раджнишпурам вместе с ним, созрели таким образом, что это выделяло их из остальных индийцев. Они казались совершенной смесью Востока и Запада, новым человеком, о котором говорил Ошо.

Первые несколько недель в Бомбее я жила с Миларепой в комнате, которая была в два раза больше моей комнаты для стирки.

Ошо давал дискурсы вечером группе примерно в сто человек, но она должна была вырасти, потому что санньясины с Запада прибывали, большинство из них не видело Ошо с тех пор, как он покинул Америку.

Дискурсы назывались "За Пределами Просветления". Так как я еще не поняла, что такое просветление, ум заходил за разум, когда он пытался представить что-то за пределами этого! Я была все еще в начале моего путешествия, или так я чувствовала.

В это время мои отношения с Миларепой занимали мой ум гораздо больше, чем просветление, так что я поброжу вне Пути и пристально посмотрю на долину "Отношения", чтобы показать, как Ошо помог мне понять, что сводит с ума женщин и мужчин друг относительно друга.

Ошо говорил с нами на сотнях даршанов и дискурсов о наших проблемах взаимоотношений между мужчинами и женщинами. Это казалось основным камнем преткновения для западных санньясинов, той областью, где распылялась наша энергия, и где мы проходили снова и снова по тому же самому кругу.

В ранние годы Пуны, на даршане, пары каждую ночь садились перед Ошо и говорили ему о проблемах, которые у них были. Он выслушивал с бесконечным терпением и старался всеми способами объяснить нам, чтобы мы не принимали вещи слишком серьезно и росли в любви и понимании. Он иногда давал медитационные техники для пар, чтобы делать их вместе.

У меня был первый опыт медитации в эти ранние годы, и я не понимала, как это возможно, что люди могут так легко отвлекаться. В медитации я чувствовала себя такой реализовавшейся и довольной самой собой, что у меня не было потребности в "другом".

Однако здесь нужно было найти тонкий баланс, потому что я также слышала, как Ошо говорил, что он не хочет, чтобы мы жили, как монахини и священники, соблюдающие целибат. А потом, конечно, была естественная биологическая тяга, и ее нельзя было победить такой умственной концепцией как: "Я медитирующая, у меня нет потребности, быть с кем-либо". Если период целибата и одиночества приходит естественно, тогда это что-то другое. Все то, что приходит естественно, должно быть позволено. Периоды одиночества, которые продолжались год или два, приходили ко мне естественно, а потом я снова начинала качаться на качелях отношений.

Мое определение отношений - это когда два человека вместе, после того, как цветок любви засох; и они остаются вместе из потребности, привязанности и надежды, что любовь снова начнет пылать, так что пока они борются друг с другом.

Это становится борьбой за власть и постоянным качанием, кто из двоих больше доминирует. Это требует невероятного осознавания и храбрости, чтобы увидеть, когда любовная связь становится отношениями, и расстаться друг с другом как друзья.

Самой главной вещью для меня было жить полно, исследовать мои собственные внутренние глубины и творчески выражать себя. Если любовная связь с кем-нибудь усиливает меня в этом смысле, тогда я иду в это. Я не хочу даже пытаться давать решения того, как два человека могут оставаться вместе. Я совершенно не придаю ценности бракам, которые "заключаются на небесах" и продолжаются вечно, потому что я думаю, что это невозможно. В мире могут быть исключения, но я таких людей не встречала.

Монахи и искатели истины в прошлом, и даже сейчас, в монастырях отвергают любовь и секс. Они полностью отрезали себя от противоположного пола, и я могу понять почему - когда я влюбляюсь в кого-нибудь, это может вызвать великие потрясения.

Все эмоции, такие как гнев, ревность и желание, с которыми, я думала, я покончила, поднимают свои безобразные головы.

Быть с Ошо и позволить себе все цвета жизни, было огромным вызовом. Ничего не отрицается, только одна вещь добавляется - осознавание. Ошо разделял свою мудрость с нами, и потом он вставал и давал нам полную свободу понять или нет.

Он доверял нам в том, что если мы не понимаем сейчас, тогда через наш собственный опыт наше понимание будет более острым, и однажды мы ухватим это. Он совсем ничего не делал и никак не вмешивался в этот процесс. С тех высот, с которых Ошо смотрел на это, наверное, казалось просто смехотворным, что мы попадались снова и снова в несчастье идти по кругу отношений. Когда я слышала, как он говорил нам об этом, это казалось таким простым. Почему мы не могли жить наши любовные жизни просто, почему мы всегда должны страдать?

Мое понимание состоит в том, что одна причина это зависимость, и зависимость приходит тогда, когда я использую другого, как средство, чтобы не смотреть на свое одиночество.

Для меня всегда было очень трудно проглотить то, что Ошо говорит об отношениях, потому что это шло против моей самой глубокой обусловленности. Во всех песнях, которые я когда-либо слышала, пелось: "Мой мужчина", "Моя женщина", и мысль, что два человека абсолютно свободны, и никто не принадлежит никому, потребовала от меня несколько лет, чтобы переварить это.

"Свобода - это такое радостное переживание. Ваш любовник наслаждается свободой, вы наслаждаетесь свободой. Свободно вы встречаетесь; свободно вы расстаетесь. И, может быть, жизнь приведет вас друг к другу снова. А наиболее вероятно... Все исследования относительно любовных отношений указывают на определенное явление, которое до сих пор не принималось ни одним обществом. И даже сегодня, когда я говорю эти вещи, меня осуждают везде в мире. Когда ваш мужчина начинает интересоваться другой женщиной, это не значит, что он больше не любит вас, это просто означает, что изменился вкус. В новом мире, которому я посвятил всю мою жизнь, не будет браков - только любовники. И так долго, насколько им приятно быть вместе, они могут быть вместе; а в тот момент, когда они чувствуют, что они были вместе слишком долго, будет полезно небольшое изменение. Не стоит вопрос о печали, о гневе - просто глубокое принятие природы..."

("Золотое Будущее")

На Востоке часты браки по предварительной договоренности, хотя они теперь выходят из моды. Это был один путь, чтобы преодолеть неопределенность любви - созданием института брака.

Я слышала, как Ошо говорил:

"Старый брак потерпел неудачу. Новый брак терпит неудачу, потому что новый брак - это просто реакция на старый брак. Это происходит не от понимания, но как реакция, восстание - "брак по любви". Вы даже не знаете, что такое любовь. Вы просто видите какое-то красивое лицо, какое-то красивое тело, и вы думаете: "Мой бог, я влюблен!" Эта любовь не продлится долго, потому что после двух дней видеть то же самое лицо двадцать четыре часа в день вам станет скучно. То же самое тело... Вы исследовали всю топографию; теперь больше нечего исследовать.

Исследуя ту же самую географию снова и снова, вы чувствуете себя как идиот.

Зачем это? Эта любовная связь, этот брак по любви терпит неудачу, он уже потерпел неудачу. Причина в том, что вы не знаете, как дождаться того, чтобы любовь случилась. Вы должны научиться медитативному состоянию ожидания. Тогда любовь - это не страсть, это не желание. Тогда любовь не сексуальна; тогда любовь - это чувство, что два сердца бьются в одном и том же ритме. Это не вопрос прекрасных лиц или прекрасных тел. Это что-то очень глубокое, это вопрос гармонии. Если любовь возникает из гармонии, только тогда мы узнаем успешную жизнь, жизнь реализации, в которой любовь продолжает углубляться, потому что она не зависит от чего-то внешнего; она зависит от чего-то внутреннего. Она не зависит от носа и от длины носа; она зависит от внутреннего чувства двух сердец, бьющихся в том же самом ритме. Этот ритм может продолжать расти, может иметь новые глубины, новые пространства. Секс может быть частью его, но он не сексуален. Секс может войти в него, может исчезнуть из него. Он гораздо больше, чем секс. Так что не важно, молод или стар человек, которого вы любите".

("За Пределами Просветления")

На даршане, который у меня был в 1978 году, я спросила Ошо о том, какие мои основные характерные черты. Я слышала, Ошо говорил, что согласно Гурджиеву путешествие открытия себя может начаться только тогда, когда человеку известны его основные свойства, и будучи неспособной открыть их сама, я попросила о помощи. Ошо ответил так:

"У тебя хорошая основная черта: это любовь, мм? Так что помни это, потому что любовь может создать огромные проблемы, и может также создать огромную радость.

Человек должен быть очень, очень алертным, потому что любовь - это наша основная химия. Если человек алертен относительно своей любовной энергии, тогда все идет хорошо. Характерная черта очень хорошая, но человек должен быть алертным относительно любви. Всегда люби что-то более высокое, чем ты, и у тебя никогда не будет проблем; всегда люби что-то большее, чем ты. Люди имеют тенденцию любить что-то более низкое, чем они, что-то меньшее, чем они. Ты можешь контролировать меньшее, ты можешь доминировать над меньшим и ты можешь чувствовать себя очень хорошо с низшим, потому что ты выглядишь высшим, и тогда эго реализуется. А когда ты начинаешь создавать эго из своей любви, тогда ты обязательно придешь в ад. Любовь что-то более высокое, что-то большее, что-то, в чем ты потеряешься и что ты не можешь контролировать; она может овладеть тобой, но ты не можешь овладеть ею. Тогда эго исчезает, а когда любовь без эго - это молитва".

Мне этот ответ казался очень таинственным, и понять его означало, что я должна направить свое осознание на саму любовь, на энергию, которая есть, без биологического притяжения. На любовь, любовь саму по себе, потому что энергия гораздо обширнее, чем я, и я не могу коснуться любви, не могу манипулировать или контролировать ее, она должна овладеть мной. Такой ответ для меня в то время был выше меня, я должна была все еще, дорасти до него.

Я провела много лет с Ошо очень счастливо без друга и думала, что это все, по-видимому, закончилось. Это были мирные легкие годы, но слой за слоем продолжал отпадать, открывая глубины, куда уходили корни желания.

В первую неделю, когда мы прибыли в Раджнишпурам, я стояла около старого амбара, когда приехал грузовик, который забирал рабочих, и примерно дюжина мужчин выпрыгнули из кузова и пошли к тому месту, где мы ели. Они все были одеты в ковбойские шляпы, в джинсы и сапоги, и все же один из них стоял особняком. Я видела только его спину, но то, как он шел... я влюбилась. Его имя было Миларепа, и в тот день после обеда мы пошли на прогулку по холмам, и я не вернулась в мою комнату для стирки до времени после чая. Это было началом семи лет невозможных мечтаний. У Миларепы было чувство свободы, к которому я страстно стремилась в себе. Но омраченная моей собственной биологией, я не смотрела вовнутрь. Я навсегда хотела захватить и вместить то, что было вне меня, а он вел меня в веселом танце! У него была огромная любовь к женщинам, ко многим женщинам, и я обнаружила, что я была полностью сфокусирована и потеряна в нем. Я знала, что я поймана в том, что я хочу владеть, но я ничего не могла поделать с этим. Иногда, когда я шла через старые горы к его дому, взбираясь на грязные снеговые склоны около того места, где он жил, я говорила сама себе: "Не делай этого, не иди к нему", - но я двигалась как будто в трансе от одной гибельной ситуации к другой.

Ошо узнал о моей связи от Вивек, и однажды на дискурсе он сказал:

"...У Четаны есть друг Миларепа, Миларепа Великий. Миларепа - это просто убийца женщин, он постоянно убивает их, здесь, там, везде. А я даже не знаю его!" Он продолжал шутку о том, как он всегда ищет Миларепу, когда едет на машине во время проезда-мимо - такого убийцу женщин, - и хочет увидеть, как он выглядит, но продолжает упускать его. "Кто этот Миларепа?" - спрашивал он. "Он, видимо, личность, подобная лорду Байрону в этом, потому что даже несмотря на то, что он имеет дело со столькими женщинами, ни одна женщина не чувствует себя оскорбленной. Они все принимают, что он такой человек, вы не можете владеть им".

("Библия Раджниша")

Результатом этой его игры в коммуне было то, что мой величайший страх (что я потеряю Миларепу из-за другой женщины) увеличился. Все женщины в коммуне теперь интересовались, кто этот человек! Даже годами позже женщины подходили к Миларепе и подходили: "Аа! Ты Миларепа, я всегда хотела встретить тебя". Каждый раз, когда я видела Ошо наедине, принося ему чай или сопровождая его на прогулке на машине, он спрашивал меня, как поживает Миларепа. Он посмеивался надо мной, когда я рассказывала ему о новой любовной связи Миларепы и моих страданиях.

Много раз я спрашивала Ошо: "Я должна покончить с ним?" - но он всегда говорил "нет". Однажды, когда я спросила его, и он ответил "нет", потому что я буду скучать без него, я ответила, что я не буду скучать по нему долго. Но Ошо сказал: "Ну тогда он будет скучать по тебе..."

Что я должна была делать? В моем упрямстве я хотела "пройти через все" с одним человеком. Я не видела смысла в смене партнеров, провести медовый месяц и потом столкнуться с теми же самыми проблемами снова. Я слышала, как Ошо говорил, что за проблему нужно браться изнутри. Что с изменением любовника проблема не изменится. "Это похоже на смену экрана, когда проектор и экран те же самые. Вы можете сменить экран - может быть, на лучший экран, на больший экран, на более широкий экран, но это не даст никакой качественной разницы, потому что проектор будет тот же самый, и фильм будет тот же самый. Вы проектор, и вы фильм, так что вы снова проектируете то же самое на другой экран. Экран почти не важен. Если вы однажды вы поймете это, тогда вы сможете увидеть всю жизнь как майю, как магическое шоу. Тогда все внутри; проблема не снаружи. Там ничего не нужно делать. Прежде всего, человек должен осознать, что дело в нем самом, тогда вся проблема изменяется и приходит на правильное место, где можно взяться за ее решение и решить ее. Иначе вы можете продолжать смотреть в неправильном направлении, и нет возможности ни для каких изменений".

Однако я не думаю, что это означает, что человек должен тащить себя в несчастливые отношения. Мое упрямство сделало меня несчастливой, и сейчас я вижу, что нет времени на то, чтобы быть несчастной. Моя жизнь движется так быстро в неведомое, и может случиться все что угодно. Это так очевидно, и все же так трудно помнить об этом каждое мгновение. Если я не помню это от момента к моменту, жизнь ускользает из моих рук, и я говорю: "Если бы я только помнила, что "это тоже пройдет"..."

Вивек была однажды очень расстроена после окончившейся любовной связи, и я сказала Ошо: "Она оправится со временем". Он сказал: "Время не нужно - время нужно, только если ты живешь в прошлом. Если ты живешь в настоящем, ты можешь отбросить свои несчастья прямо сейчас".

Однажды вечером Миларепа и я гуляли по горам вместе, была полная луна, облака висели как снег, земля была замерзшей; это было самое замечательное время, и я никогда не чувствовала себя такой расслабленной и так близко к нему, и потом он сказал, что этой ночью он хочет быть один.

Я всегда разрывалась между восхищением смелостью, с которой он шел за тем, чего он действительно хотел, и в то же время была в ярости от него, потому что это было не то, чего хотела я.

Мы были вместе шесть месяцев и решили поехать в отпуск. Мы провели прекрасный месяц вместе в Калифорнии, куда приехали мои родители из Англии и остались на несколько дней вместе с нами.

Во время этого визита я увидела просто, насколько далеко я отдалилась от "норм" общества и насколько не было соединяющих мостов. Кроме любви, конечно, но это может быть выражено только молча. Мой отец спросил меня о детях, я сказала ему, что детей не будет.

Он сказал: "Но вся человеческая жизнь для того, чтобы иметь детей, вся радость жизни в детях".

Я сказала: "Нет, я сначала должна родить саму себя. У меня нет времени, чтобы посвящать его воспитанию ребенка". Я сказала ему, что мир уже перенаселен, и по крайней мере, он может увидеть среди санньясинов Ошо несколько тысяч людей, которые не добавляют свой вклад в перенаселенность, а вместо этого стараются улучшить качество жизни, а не увеличить ее количество. Редко можно встретить санньясина с ребенком.

Вы видите, что все религии в мире стараются увеличить количество своих последователей, говоря, что контроль над рождаемостью - это грех. Они не интересуются качеством жизни, они только хотят увеличить количество своей паствы.

Никто не мог быть больше удивлен этим изменением моих материнских инстинктов, когда я начала медитировать, чем я сама. Когда мне было двадцать, у меня был ребенок, но будучи незамужней и не имея возможности позаботиться о ребенке финансово по всем стандартам, по которым я хотела бы (я считала, что он король), я отдала ребенка приемным родителям. Я была в тревоге и депрессии и долгое время после того, как отдала ребенка, и я получила "помощь" от христианской советчицы незамужним матерям: "Я надеюсь, что это преподаст тебе урок! " Мои материнские инстинкты были так сильны (солнце в Раке, в середине неба, для тех из вас, кто понимает астрологию!), что я решила, что как только я смогу позволить себе это финансово, у меня будет пять детей, с мужем или без мужа. Когда я была беременна и рожала, это было самое прекрасное переживание, которое я когда-либо имела. Я чувствовала себя слитой с землей и полностью расслабленной. Я думала, что аборт - это убийство, и что право ребенка жить, должно быть выше, чем право матери.

После того, как я делала Динамическую Медитацию несколько недель, мой материнский инстинкт исчез настолько полностью, что не оставил ни следов, ни мыслей после этого, ничего. С того дня я была сфокусирована на рождении моего собственного существа и обнаружила, что медитация приносит то же чувство единства, как и беременность.

Когда вы влюбляетесь в коммуне, это несет в себе больше вызова и больше жизни, чем быть в отношениях внутри границ общества и семьи. Прежде всего, круг друзей гораздо больше и более разнообразный, так что два человека не обязательно принуждаются быть все время вместе по необходимости. Когда вы окружены таким большим количеством друзей, которые стремятся найти в себе больше любви и понимания, легче отбросить несчастья и хорошенько посмеяться друг с другом, когда вы открываете, что вы все страдаете от той же самой ревности и чувства обладания. Если ваше любовное приключение заканчивается, тогда самое большее через несколько недель процесс излечения завершается, в то время как в городе или в обществе, где вы чувствуете себя чужаком, могут пройти годы страданий.

Кроме того, роль коммуны в том, чтобы человек осознал свое абсолютное одиночество. Я знаю, что это звучит противоречиво, но здесь нет противоречия.

Живя в коммуне, я чувствовала, что у меня есть пространство для себя, но мне не нужно было подчиняться социальному этикету. Я чувствовала, что меня поддерживают во всех смыслах для того, чтобы я могла выразить мою спонтанность и уникальность. Если я чувствовала, что я хочу быть в молчании и игнорировать всех, это тоже полностью принималось.

Когда Раджнишпурам был разрушен, Миларепа и я разделились, и мы скучали друг без друга. Он присоединился к нам в Уругвае, и мы путешествовали вместе в Португалию, Англию и потом в Индию.

Ошо извлек много пользы из наших взаимоотношений. Когда Миларепа приехал в Уругвай, Ошо сказал:

"Когда Миларепа прибыл, я спросил Вивек: "Он привез свою гитару? И что еще он может делать?" Она сказала: "Он больше ничего не делает: просто играет на гитаре и преследует женщин". Я сказал: "Спроси, привез ли он свою гитару. Он должен начать играть на гитаре; иначе, если он все время будет преследовать женщин, это будет не очень хорошо для его здоровья. Так что иногда, просто для отдыха, он может поиграть на гитаре". Но он не привез свою гитару. Я думаю, вы должны снабдить его гитарой, потому что он потерял все. Теперь ему не нужно беспокоиться о потере, он может продолжать преследовать..."

("За Пределами Психологии")

И он действительно преследовал, Миларепу привлекла Вивек, и они захотели провести ночь вместе. Когда Ошо спросил меня, почему я выгляжу такой расстроенной, и я рассказала ему, он сказал, что если мы не можем дать своим любовникам свободу наслаждаться с другими людьми даже около него, тогда мы ведем себя в точности как остальные люди в мире. "Если это не может случиться здесь, тогда где же это может случиться?" - спросил он. Истина этого простого утверждения поразила меня, я повернулась на сто восемьдесят градусов и поняла.

Или скорее, я увидела вещи в правильной перспективе.

Если Ошо может быть таким любящим и терпеливым с нами, тогда, конечно, я могу по крайней мере расслабиться и не создавать такую шумиху, если два моих друга хотят провести немного времени вместе.

Я напоминала себе много раз, что я с Ошо не для того, чтобы выйти замуж или создать совершенные отношения с кем-нибудь. Если бы я хотела этого, я могла бы остаться дома в Корнуоле и успокоиться с каким-нибудь прекрасным фермером или рыбаком. Во время наших шести месяцев в Бомбее я заметила, что Миларепа и Вивек оба стали раздражительными. Они не выказывали никакого интереса друг к другу с тех пор, как они были в Уругвае, и Вивек была счастлива с Рафией. Но Рафии не было, и я заметила, что что-то подавляется между ними, и атмосфера была напряженной. Они были несчастливы, и тогда однажды ночью я просто ушла, осталась ночевать в квартире друзей и не пришла домой. Они оба были так счастливы на следующий день, что это изменило всю атмосферу вокруг каждого. Я никогда не сказала им, что я ушла просто, чтобы уйти с дороги, и они ничего не сказали мне тоже, но просто увидеть, что два хороших друга счастливы из-за такого маленького события, было как прорыв для меня.

Я слышала, как Ошо говорил, что его люди связаны друг с другом через него.

Именно любовь моего любовника к Ошо вдохновляет и усиливает нашу любовь.

Мы, в конце концов, два искателя на пути.

То, что мы встретились по пути, это награда, небольшое экстравагантное шоу со стороны существования. Когда двое людей разделяют любовь к такому человеку как Ошо, который переполнен любовью, тогда их взаимоотношения уже приобретают новые измерения. Всегда, когда Ошо отвечал на поэму или вопрос Миларепы, я чувствовала себя затронутой гораздо глубже, чем если бы написала это сама. Хотя Миларепа и я были вместе почти семь лет, мы не жили постоянно вместе. У нас всегда были наши собственные дома, и из-за этого длилась наша любовная связь, но когда мы прибыли обратно в Индию, мы жили вместе, и это было более трудно. Мы оба были в позиции, когда мы не хотели расставаться, и все же не были вполне счастливы вместе. Я думаю, что ни одна пара не должна жить вместе больше, чем несколько дней праздников. Чем больше пространства чувствуется между двумя людьми, тем более жива между ними любовь. Хорошо, если у каждого есть его собственное место, где он живет, и когда нет уверенности, что вы будете встречаться каждый день.

Существует древняя история, которая мне очень нравится.

Двое любовников очень любили друг друга, и женщина хотела выйти замуж.

Мужчина сказал, что он женится на ней только при одном условии, если они будут жить в разных домах на разных сторонах большого озера. "Если мы встретимся случайно, может, мы встретимся, когда мы будем плавать на лодке по озеру, или, может быть, мы встретимся, когда однажды будем гулять, тогда это будет прекрасно".

Ошо рассказывал эту историю много раз, и всегда, когда я слышала ее, это приводило меня в ужас. Теперь я понимаю ее, хотя на это потребовалось время. Я слышала, как однажды в Раджнишпураме Ошо сердито сказал: "Никто из вас не понял то, что я пытаюсь сказать вам о любви". В первый год, когда мы вернулись в Пуну, Ошо однажды отвечал на вопрос о наших взаимоотношениях в дискурсе:

"...Что касается меня, мне не интересны ваши личные отношения; это абсолютно ваш собственный кошмар. Вы выбрали страдать - страдайте. Но когда вы приносите мне вопрос, то помните, что я буду просто говорить правду человека, который может наблюдать это, не принадлежа никакой стороне. Это необычный случай в мире.

Всегда, когда вы приходите к кому-нибудь с вопросом о ваших личных отношениях и о страданиях, которые они принесли, в мире обычно принято утешать вас. Несмотря на то, что мужчины и женщины страдали вместе, создавая различные виды проблем друг для друга, за десять тысяч лет не было никакой революции, не было никакого изменения в их отношениях. Я хочу помочь вам ясно увидеть, как вы создаете свой собственный мир. Для меня вы есть ваш собственный мир, и вы есть ваш собственный создатель мира... Будьте сильными; имейте немного выдержки и сделайте усилие для того, чтобы измениться. Я хочу, чтобы вы были более индивидуальны, более свободны, более алертны, более сознательны, более медитативны. И эти ситуации могут быть огромными возможностями для медитации. Но если вы разгневаны, если вы сходите с ума, начинаете защищать себя, тогда, пожалуйста, не задавайте таких вопросов. Меня это совершенно не интересует. Ваши отношения - это ваше дело.

То, что меня здесь касается, это медитация. И это очень странно: вы редко задаете вопросы о медитации. По-видимому, не это главное, что вас интересует, это для вас, по-видимому, не имеет приоритета, это не первый пункт у вас в уме.

Может быть, это последняя вещь в вашем списке вещей на стирку, но точно не первая; первыми стоят глупые вещи, тривиальности. Вы тратите свое время и тратите мое время".

("Внутреннее Великолепие")

"Без медитации каждая любовная связь обречена на поражение" ...Ошо

Однажды вечером на дискурсе, услышав, как Ошо сказал, что пары ссорятся потому, что они подавляют свою сексуальность, я подумала, что у меня было откровение. Я подумала, что я сексуально подавлена, поэтому мое сердце двигало мою руку, когда я задала вопрос Ошо, просто описав это ему.

Он ответил на мой "очень серьезный" вопрос несколькими шутками друг за другом об английских леди и женщинах, приближающихся к среднему возрасту и, в конце концов, пошутил, что все мое непонимание было потому, что Миларепа снова гуляет на стороне. "Ты была со мной так много лет, как ты можешь говорить, что ты сексуально подавлена? Ты подорвешь мою репутацию!" - сказал Ошо, пытаясь извлечь свет из моей ситуации.

Я была в ярости.

На следующее утро, отвечая на чей-то вопрос, Ошо сказал:

"Вся путаница жизни, любви, отношений создается нашей бессознательностью. Мы не знаем, что мы делаем, а к тому времени, когда мы начинаем осознавать, слишком поздно. То, что сделано, нельзя переделать... Как раз вчера я отвечал на вопрос Четаны, очень легко, с большой любовью и очень радостно. Я шутил об этом, но она была рассержена, я видел ее лицо. Миларепа был в гневе. Вы не знаете, что вы делаете. То, что вы делаете, почти вне ваших рук. Вы реагируете. Если бы Четана услышала то, что я говорил: "Не принимай это серьезно! - я смеялся над этим, но она не могла смеяться. Вы все смеялись, потому что это не ваша проблема. Чем больше вы смеялись, тем больше она становилась серьезной... В жизни каждого человека приходит время изменений. И одна из величайших вещей - это помнить, что когда вы изменяете какие-то стереотипы жизни, вы должны изменить их естественно.

Это не в ваших руках. Биология делает вас способными к сексу в тринадцать или четырнадцать лет; это не результат ваших действий. В определенном возрасте, когда вы подходите близко к сорока или сорока двум, биологическая цель достигнута. И все эти гормоны, которые двигали вами, исчезают. Принять это изменение очень трудно. Вы неожиданно начинаете думать, что вы больше не красивы, что вам нужна подтяжка лица. Запад постоянно навязывает что-то природе, диктуя, какими вещи должны быть. Никто не хочет становиться старым, так что когда приходит время перехода от одной стадии жизни к другой, происходит очень странное явление, и это то, что происходит с Четаной. Это случится независимо от того, говорю я об этом или нет, просто как свеча, когда она догорает, ей остается всего несколько секунд, и перед тем, как она погаснет, в последний момент свеча неожиданно ярко вспыхивает изо всех сил. Никто не хочет уходить".

Он затем объяснил, как умирающий человек может стать полностью здоровым, как будто болезнь исчезла. Семья и друзья счастливы, но на самом деле это только означает смерть. Это последний всплеск жизни. То же происходит и с сексом, последние усилия, и мой ум был переполнен сексом.

"... Когда вы больше не молоды, и гормоны в вас скоро должны исчезнуть, и интерес к сексу должен умереть, перед смертью он взорвется изо всех сил. Если вы пойдете к психоаналитику, он скажет, что вы сексуально подавлены. Я не могу сказать это, потому что я знаю, что это внезапное переполнение сексуальностью уйдет само по себе, вам не нужно ничего делать. Это просто сигнал, что жизнь проходит через изменение. Теперь жизнь будет более спокойной и тихой. Вы действительно входите в более хорошее состояние. Секс - это немножко детское. По мере того, как вы становитесь все более и более созревшим, секс ослабляет свои тиски для вас, и это хороший знак. Это что-то, чему вы можете радоваться; это не проблема, которую нужно решить. Это что-то что нужно праздновать. На Востоке у женщин никогда не было проблем в переходе от юности к старости. На самом деле она чувствовала себя очень счастливой, что теперь старый демон ее покинул, и теперь жизнь может быть более спокойной. Но Запад живет под властью многих иллюзий.

Одна из них это то, что существует только одна жизнь. Это создает ужасные проблемы. Если есть только одна жизнь и секс исчезает, с вами покончено. Теперь уже больше нет возможности; больше не будет ничего волнующего в жизни. Никто не скажет: "Ты прекрасна, я люблю, тебя и буду любить тебя всегда". Так что проблему создает иллюзия, что есть только одна жизнь. Во-вторых, психоаналитики и терапевты создали другую иллюзию, что секс почти синоним жизни. Чем вы более сексуальны, тем вы более живой. Так что когда секс начинает исчезать, человек начинает чувствовать себя как использованная кассета; больше нет смысла жить, жизнь кончается с окончанием секса. Тогда люди пытаются делать всевозможные странные вещи: подтяжку лица, пластическую хирургию, искусственные груди. Это глупо, очень глупо. Это величайшая потребность человека и особенно женщин привлекать внимание, внимание - это питание, женщина очень страдает, если никто на нее не обращает внимания. У нее нет больше ничего, чем привлечь людей - у нее есть только ее тело. Мужчины не позволяли ей иметь другие измерения, в которых она могла быть знаменитым художником, танцовщицей, певицей или образованным

профессором. Мужчина отрезал все остальные измерения жизни женщины, где она могла бы быть привлекательной, и люди могли бы уважать ее, даже когда она стала старой. Мужчина оставил женщине только тело, поэтому она так озабочена телом, и это создает цепляние, обладание, страх, что человек, который любит ее, если он ее покинет, возможно, найдет другую женщину. А без внимания она начинает чувствовать себя почти мертвой: какая польза от жизни, если никто не обращает на тебя внимание? У нее нет собственной внутренней жизни. Но здесь, со мной, вы должны чему-нибудь научиться. Во-первых, это глубокое приятие всех измерений, которые природа вам приносит. Юность имеет свою собственную красоту; старость имеет свою собственную красоту тоже. Может быть она не сексуальна, но если человек живет в тишине, спокойствии, медитативно, тогда старость имеет свое собственное величие. Любовь случается только когда вы за пределами биологического рабства; тогда любовь имеет красоту. Нужно не только принять, что жизнь проходит через биологические изменения, но нужно радоваться, что вы прошли через всю эту глупость, что вы свободны от биологических оков. Это только вопрос обусловленности. Человек должен принять жизнь. Но ваше бессознательное не позволяет вам принять жизнь такой, как она есть. Вы хотите чего-то другого.

Совершенно замечательно, когда секс исчезает. Вы будете более способны быть один. Вы будите более способны быть блаженным, без всяких несчастий, потому что вся игра секса - это не что иное как подлинное несчастье: ссоры, ненависть, ревность, зависть. Это не мирная жизнь. Именно мир, тишина, блаженство, одиночество, свобода дают вам реальный вкус того, что есть жизнь. Жизнь впервые становится ориентированной на себя; вам не нужно выпрашивать ничего у других.

Никто не может дать вам блаженство; никто не может дать вам экстаз. Никто не может дать вам чувство бессмертия и танец, который приходит вместе с этим. Никто не может дать вам тишину, которая становится песней в вашем сердце".

("Приглашение")

Этот дискурс произвел огромное впечатление на всех женщин в ашраме, и молодых, и старых. Не было женщины, у которой не было бы проблем, о которых говорил Ошо.

Казалось, он ответил всем женщинам, а не только мне, как происходит всегда, когда он говорит.

Я не видела, что происходит со мной за последние четыре или пять месяцев, когда Миларепа и я жили вместе. Его притягивали очень молодые, и я потеряла свою цельность, чувство, что я чего-то стою, я сравнивала себя и, конечно, чувствовала, что меня не хватает. У меня не было пузырящейся личности подростка, и я чувствовала недостаточность. Я чувствовала смущение, есть ли у меня вообще какая-то личность. Я не осознавала себя и фокусировала мое внимание на всех вокруг меня. Я начала использовать самогипноз для того, чтобы найти корни стереотипов, которые были в моем мозгу относительно отношений. С несколькими исключениями я всегда влюблялась в мужчин, которые, в общем-то, не интересовались тем, чтобы иметь подругу. Мужчины, которые больше всего ценили свою свободу, и то, как я относилась к ним, угрожало ей. В течение часа каждый день больше недели я лежала на кровати и гипнотизировала себя. Я шла в мое бессознательное с вопросом, откуда пришел этот стереотип?

Ответ медленно вошел в мое сознание, и я поняла, что стереотип, на самом деле, был стереотипом моей матери. Ее любимый покинул ее, когда я была в утробе, а когда ребенок в утробе, он не только наследует физиологию, но также и психологию. Даже в утробе настроение матери и ее эмоции влияют на ребенка. Я родилась и воспитывалась в первые несколько лет с мыслью, что мужчина, которого любишь, покидает тебя. Когда я была маленьким ребенком и позже, в юности, я постоянно натыкалась на мальчишек, которые не хотели быть со мной. Так что для меня это пришло естественно: хотеть человека, с которым я не могла быть вместе.

Открытие, что источник стереотипов в моем мозгу был даже не мой, а моей матери, дало мне огромную свободу. Я уже не должна была быть рабом мыслей, которые, в конце концов, были даже не мои. Конечно, это не означало, что мысли мгновенно перестали приходить, но теперь меня от них отделяла некоторая дистанция. Я все еще любила Миларепу, но я теперь начала ценить свою собственную свободу и не пытаться захватить его свободу. Я видела, что без моей собственной свободы я была нищей и всегда искала кого-нибудь, кто бы помог. То, чего я страшилась больше всего, случилось - Миларепа и я стали очень хорошими друзьями.

Сумасшествие и желание ушло из наших взаимоотношений, и то, чего я боялась, оказалось на самом деле самым прекрасным, что могло случиться. Теперь я смотрю на него, и я чувствую огромную любовь. Он по-прежнему интересует меня, как и раньше, но теперь я ничего не хочу от него. И в его глазах я вижу любовь без страха, любовь, от которой я таю.

"Все меняется, и любовь не исключение. Теперь, возможно, я первый человек, который хочет, чтобы каждый понял, - любовь меняется: она начинается, она взрослеет, она становится старой, она умирает. И я думаю, хорошо, что это так.

Это дает вам гораздо больше шансов любить других людей, чтобы сделать жизнь более богатой, потому что каждый человек имеет что-то особенное, что он принес вам. Чем больше вы любите, тем вы более богаты, тем более любящим вы становитесь. И если ложная идея постоянства отброшена, ревность отпадет автоматически; тогда ревность бессмысленна. Также как однажды вы влюбляетесь, падаете в любовь, и вы не можете ничего сделать с этим, так однажды вы выпадаете из любви, и вы не можете ничего сделать с этим. Бриз входит в вашу жизнь и проходит мимо. Он был замечательным, прекрасным и прохладным, нес ароматы, и вам хотелось, чтобы он всегда оставался здесь. Вы действительно поработали, закрыли все окна и двери, чтобы удержать бриз с его ароматами, свежестью. Но закрыв двери и окна, вы убили бриз, его свежесть, его аромат; в комнате стал затхлый воздух".

("За Пределами Психологии")

Когда мои отношения с Миларепой кончились, и до того, как они начались снова, уже как дружба, это было очень болезненное, но плодотворное для меня время, чтобы посмотреть на себя. Когда я увидела, что у меня никого нет, мое одиночество проступило, как будто было написано совершенно белыми буквами на черной доске. Это одна из величайших вещей, когда вы идете по духовному пути - все используется для внутреннего исследования. Чем более болезненным является переживание, тем более интенсивно нужно смотреть и не расслабляться в дневных мечтаниях. В этих ситуациях думать становится опасным, и я обнаружила себя на бритвенном лезвии осознавания.

Год одиночества прошел, и когда я снова чувствовала себя установившейся в своей жизни, великая тайна, которую я называю любовью, снова случилась. Только на этот раз это было по-другому. Я сломала мой стереотип любви с билетом в один конец, и обнаружила, что моя любовная связь очень обострилась в осознавании. Каждый момент, когда мы вместе, я чувствую, как будто это единственный момент, который у нас есть. У меня больше нет иллюзии, что время растягивается в вечность с этим человеком, потому что моя жизнь научила меня, что вещи все время меняются. Это создает одновременно легкость и глубину. Я все еще иногда чувствую ревность, но я больше не мучаюсь ею, я не пережевываю ее в моем мозгу как кусок жвачки. Ревнивая мысль приходит, и я говорю: "Привет, это ревность". Я спрашиваю себя, хочу ли я быть несчастной, или я хочу отбросить это? Как я могу быть несчастной, если у меня есть только Этот Момент, чтобы провести его вместе с моим возлюбленным? Завтра его не будет, и поэтому я решаю наслаждаться сегодня.

Это вопрос выбора, выбора, который выше привычки. Единственный путь - это быть в моменте.

У меня есть своя собственная идея, что духовный путь скоре двигается по восходящей спирали, чем по прямой дороге в гору. Поэтому я переживаю те же самые "заморочки", эмоции и т.д., повторяющие себя, и все же... каждый раз это немножко по-другому, немножко выше, немножко с большим осознанием. Когда я не была санньясинкой, я избегала ситуаций ревности, никогда не связывая себя только с одним мужчиной. Единственным исключением был Лоуренс, и он любил меня так, что я чувствовала себя безопасно в его любви. Мы жили вместе, и все же он был и с другими женщинами. Иногда какую-то случайную, которая ему очень нравилась, он приводил домой, чтобы встретиться со мной. Мои друзья говорили мне, что я может быть, не люблю его, потому что я не чувствовала ревности. Я была озадачена! Я только сейчас поняла слова Ошо о том, что если есть ревность, тогда нет любви - ревность связана с сексом, а не с любовью.

Мне нужно было исследовать все возможные измерения отношений прожить все страсти и бессознательные желания. Может быть это истинно не для всех искателей на пути.

Я не знаю. На протяжении многих лет я видела, как мои драконы и демоны разворачивались и поднимали свои безобразные головы. Когда я сознаю их, тогда, делая сознательное усилие, я могу увидеть их как обычные привычки, которые вмешиваются в мою свободу.

Я теперь больше способна наблюдать мою женскую потребность в ком-то, и это забавно, но когда я осознаю ее, создается дистанция, и она не окрашивает меня, она просто проходит. Например, когда я говорю "до свидания" моему возлюбленному, он может ответить "увидимся позже", и даже если я ничего не говорю, на моем лице по-прежнему улыбка, и все прекрасно, но мои глаза выглядят как пустые чашки для подаяния, и голос внутри говорит: "Позже? Увидимся позже? Но где? Когда? Во сколько?". Но я хватаю это. Я вижу их на мгновение, вижу это: "Где, во сколько мы встретимся снова"? Это здесь. И тогда я осознаю, что это то самое, и это восходит к доисторическим временам, когда женщины были полностью зависимы от мужчины, который приносил мясо в пещеру для них и их детей. Но это не современно! Я думаю, черт возьми, я даже не ем мяса!

Быть с человеком в светлом и игривом пространстве, а в дружбе быть просто в каждодневном союзе друг с другом, я думаю, это то к чему Ошо нас вел. Но последнее, что Ошо сказал мне относительно любовной связи, было: "Каждая любовная связь - это катастрофа!!!

Для меня важно подчеркнуть, что когда я использую слова Ошо и цитаты из его дискурсов, я использую их в моем контексте и с моим пониманием. Слова Ошо можно применить, чтобы они подходили к любой ситуации. Ошо нельзя рассказать словами, но я использую его слова, как я понимаю их, потому что мое понимание это все, что я могу предложить.

Любовь, которую я чувствовала к Ошо, была всегда духовной, мои взаимоотношения с ним были взаимоотношениями медитации. Это одинаково и для учеников-мужчин и для учеников-женщин, не встает вопрос о биологическом притягивании. Если я могла пережить эту любовь к Ошо, то однажды, я надеюсь, я смогу пережить ее к каждому человеку и к каждому живому существу на этой планете.

Ошо:

"Мастер - это отсутствие. Всегда, когда вы становитесь отсутствием, два нуля растворяются друг в друге. Два нуля не могут оставаться отдельными. Два нуля не два нуля: два нуля становятся одним нулем. Всего несколько дней назад я сказал, что с моей стороны нет отношений, взаимоотношения между мастером и учеником - это улица с односторонним движением. Четана написала мне прекрасное письмо, говоря: "Ты говоришь очень хорошо, но это пилюля, покрытая сахаром, она все равно застряла у меня в горле". Четана, выпей меня немножко больше, чтобы она могла пройти в горло. Выпей немножко больше того, кого нет. Я могу понять, что это причиняет боль. Это горькая пилюля, хотя она и покрыта сахаром. Причиняет боль чувствовать, что отношения есть только с твоей стороны, а не со стороны мастера. Ты хотела бы, чтобы мастер тоже нуждался в тебе. Ты хотела бы, чтобы я сказал тебе: "Я нуждаюсь в тебе, я очень люблю тебя". Я могу понять твою потребность, но это будет неправдой. Я могу только сказать: "Я не нуждаюсь в тебе, я люблю тебя". Потребность существует только вместе с эго. Я не могу быть связан с тобой, потому что меня нет. Ты можешь быть связана со мной, потому что ты все еще здесь. Потому что ты здесь, ты можешь продолжать быть связанной со мной, но эти отношения останутся так себе, теплой водичкой. Если ты тоже исчезнешь, так как исчез я, тогда будет встреча, не отношения, а слияние. И отношения не могут удовлетворить. Ты знала так много взаимоотношений, что случилось благодаря ним? Вы любили, вы были настроены по-дружески, вы любили свою мать и отца, брата и сестру, любили свою женщину, своего мужа, свою жену. Вы любили так много раз, вы создавали отношения так много раз. И вы знаете, каждое взаимоотношение оставляет горький привкус во рту. Оно не делает вас удовлетворенным. Оно может удовлетворить только на мгновение, но снова есть неудовлетворенность. Это может утешить вас, но снова вы остаетесь в холоде одиночества. Отношения - это не истинная вещь. Истинная - это союз, истинная - это слияние. Когда вы в отношениях с кем-то, вы разделены, и в разделении, обязательно остается безобразное, вредное и порождающее агонию эго. Оно исчезает только при слиянии. Так что, Четана, выпей немножко больше моего отсутствия, выпей немножко больше моей любви, которая не нуждается в тебе. И тогда таблетка пройдет в горло, и ты будешь способна переварить ее. И однажды придет день, великий день, когда ты тоже будешь любить меня, и не будешь нуждаться во мне.

Когда два человека любят, и у них нет потребности в другом, любовь приобретает крылья. Она больше не обычна, она не принадлежит больше этому миру, она принадлежит запредельному. Она трансцендентна".

("Унио Мистика", том 1)

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. ПУНА ДВА. ДИАГНОЗ - ОТРАВЛЕНИЕ ТАЛЛИЕМ.

ГЕРАКЛИТ СКАЗАЛ:

"Вы не можете войти в одну и ту же реку дважды", - а Ошо говорит:

"Вы не можете войти в одну и ту же реку даже однажды".

Так что нет такой вещи, как Пуна 2.

Когда я прибыла в Пуну в начале января 1987 года, я чувствовала, что мне сто лет, если не больше.

Я прожила многие жизни, многие смерти; я была в садах, которые утопали в цветах, и видела их разрушенными.

И все же Ошо продолжал делать это... Он все еще продолжал вести нас по дороге к тому, что он называл естественным правом каждого человека - к просветлению.

Во время этого трехлетнего периода, между 1987 и 1990, то, что сказал Ошо, составило сорок восемь книг, и учитывая, что он был болен примерно треть этого времени, это колоссально!

Ошо провел четыре месяца в Бомбее, и в первую ночь, когда он прибыл в Пуну, примерно в 4.00 утра 4 января, в ашраме, вдоль дороги, стояли санньясины, чтобы приветствовать его, а он лежал на заднем сидении машины и спал. Он проснулся и помахал людям, не вылезая из-под одеяла, и для меня он выглядел очень похожим на ребенка, который только что проснулся в середине ночи.

Три часа спустя прибыла полиция с предписанием Ошо не въезжать в Пуну.

Предписание должно было быть вручено Ошо перед тем, как он будет въезжать в Пуну. Если бы предписание было вручено на дороге, тогда Ошо, въезжая в Пуну, нарушил бы закон. Однако Ошо уехал из Бомбея ночью, чтобы избежать жары и интенсивного движения на дорогах, и полиция опоздала всего на несколько часов.

Они ворвались в ашрам, вошли в Дом Лао-Цзы и потом в спальню Ошо, где он все еще спал. Никто не заходил в комнату Ошо, когда он спал, это вторжение было величайшим оскорблением.

Я стояла наверху лестницы с Вивек, Рафией и Миларепой. Поскольку мы были иностранцами, мы не лезли вперед, и с полицией объяснялись Лакшми и Нилам. С верхушки лестницы мы слышали крики из комнаты Ошо - голос Ошо. Крики продолжались примерно десять минут, а затем Вивек спустилась вниз по ступенькам и, войдя в комнату Ошо, спросила полицейских, не хотят ли они выпить чашку чая!

Она сказала, что на их лицах было написано облегчение, как будто они замахнулись на что-то большее, чем они предполагали, и были довольны, что они могут выбраться из этого.

10 января на дискурсе Ошо рассказал нам, что случилось:

"Я был в Бомбее. Один лидер, президент одной мощной политической группы, написал письмо главному министру и послал копию мне. В письме он говорил главному министру, что мое присутствие в Бомбее отравляет атмосферу. Я сказал: "Мой бог, неужели кто-то может отравить Бомбей? Самый ужасный город в мире..." Я был там четыре месяца; я даже ни разу не выходил, я даже ни разу не выглядывал из окна.

Я был в полностью закрытой комнате, и все же я мог чувствовать запах... как будто я сидел в туалете! Это Бомбей. ...А потом на одного из моих санньясинов, в чьем доме я был гостем четыре месяца, начали давить: если я не уеду из его дома, тогда он, его семья и его дом вместе со мной будут сожжены. Иногда вы не знаете, плакать или смеяться. ...Я уехал из Бомбея в субботу ночью, и на следующее утро дом моего хозяина был окружен пятнадцатью полицейскими с оружием. ...Я приехал сюда в четыре часа утра, и через три часа здесь была полиция. Я спал. Когда я открыл глаза, я увидел в своей спальне двоих полицейских. Я сказал: "Я никогда не вижу снов, особенно кошмаров. Как эти невежды умудрились войти сюда?" Я спросил: "У вас есть приказ о розыске?" - у них не было. "Тогда как вы могли войти в мою частную спальню?" Они сказали: "Мы должны доставить вам сообщение".

Иногда мы думаем, говорим ли мы во сне. Разве так доставляют сообщения? Разве так должны вести себя служащие, которые служат людям? Они служат людям; мы платим им. Они должны вести себя как слуги... но они ведут себя как господа. Я сказал: "Я не совершил никакого преступления. Я просто проспал три часа, это что, преступление?" Один из них сказал: "Вы человек, вызывающий споры, и полицейский комиссар думает, что ваше присутствие может породить насилие в городе". ...А в записке... Я сказал: "Почитайте ее, в чем мое преступление?" Мое преступление в том, что я вызываю споры. Но можете ли вы сказать мне, был ли когда-нибудь человек с пониманием, который бы не вызывал споров? Вызывать спор - это не преступление. На самом деле вся эволюция человеческого сознания зависела от людей, которые вызывали споры: Сократ, Иисус, Гаутама Будда, Махавира, Бодхидхарма, Заратустра. Им повезло, что никто из них не въезжал в Пуну.

Полицейский офицер повел себя грубо. Я лежал на кровати, и он бросил записку прямо мне в лицо! Я не мог выдержать такого хамского обращения, я немедленно порвал записку и выбросил ее, и сказал офицерам полиции: "Идите и расскажите это вашему комиссару". Я знал, что предписание правительства нельзя выбрасывать, но есть же какие-то границы! Прежде всего, закон должен показывать человечность и уважение к человеческим существам. Только тогда можно ожидать уважения от других".

("Мессия", том 1)

Полицейский комиссар отказался отменить распоряжение, но он хотел оставить его отсроченным, с определенными условиями, которые он ставил ашраму как "нормы" поведения. Там было четырнадцать условий, и некоторые диктовали содержание и длину дискурсов Ошо. Ему не разрешалось говорить против религии или говорить в провокационной форме. В ашраме допускалось жить только ста иностранцам; в ворота разрешалось входить только тысяче посетителей, и каждое иностранное имя должно было регистрироваться полицией. Условия предписывали, сколько должно быть в день медитаций, и как долго каждая из них должна была продолжаться; полиция имела право входить в ашрам в любое время, и они должны были присутствовать на дискурсах.

Ошо ответил на эти условия львиным рыком. Он был, как будто охвачен огнем, когда на дискурсе он отвечал:

"Разве это свобода, за которую умирали тысячи людей? Это храм Бога. Никто не может сказать нам, что мы не можем медитировать больше, чем один час... Я буду говорить против всех религий, потому что они фальшивые - они не истинные религии. И если у него (у полицейского комиссара) достаточно понимания, чтобы доказать обратное, мы приглашаем его... Мы не верим в страны, и мы не верим в нации. Для нас никто не является иностранцем". А в ответ на вторжение полиции он сказал: "Нет. Это храм Бога, и вы будете вести себя в соответствии с нашими правилами".

("Мессия")

Ошо заявил, что если полицейский комиссар и двое полицейских, которые ворвались в его спальню, не будут уволены с работы, он подаст на них в суд.

В третью неделю января Вивек поехала в Таиланд на три месяца, и я жила в ее комнате и делала ее работу.

Мы снова были в параноидальной и опасной ситуации. Вилас Туп, который пытался в 1980 году убить Ошо, бросив в него нож, заявил прессе: "Мы не дадим Ошо жить здесь в мире". Он потребовал ареста Ошо в соответствии с Национальным Актом о Безопасности и угрожал, что две сотни членов его организации (Индуистской секта Андолан), тренированные в карате и дзюдо, ворвутся в ашрам и силой вытащат оттуда Ошо.

Нам также угрожало правительство, которое зашло так далеко, что около ворот ашрама стояли бульдозеры, чтобы ворваться и сравнять ашрам с землей. У меня было и дополнительное беспокойство, что в любой день, когда придет полиция, они аннулируют мою визу и депортируют меня. Много ночей я не могла спать, потому что были угрозы, что полиция вторгнется в ашрам. У нас был сигнал тревоги, чтобы поднять всех, а в доме у нас, у каждого было окно или дверь, которую он должен был охранять.

Я была заперта за стеклянными дверями, которые вели в комнату Ошо, потому что если полиция придет снова, то прежде чем увести его, они должны будут пройти по нашим трупам. Полиция приходила дважды ночью и много раз днем, но они не входили больше в дом Ошо.

После месяцев борьбы в судах наших санньясинских адвокатов и нашего храброго индийского адвоката Рамма Джетмалани травля полиции постепенно прекратилась, и Виласу Тупу было приказано не входить в Корегаон Парк.

Мэр Пуны извинился перед Ошо и помог предотвратить действия правительственной команды по уничтожению ашрама.

В течение следующих двух лет индийские консульства по всему миру травили санньясинов и не давали визы, если они подозревали, что те едут в Индию, чтобы увидеть Ошо. Многих санньясинов останавливали в Бомбее в аэропорту и прямо сажали в самолет, из которого они только что вышли, без всяких объяснений. Но несмотря на это волна санньясинов, которые приезжали, поднималась, как во время прилива. Казалось, война окончена. Мы могли снова начать жить в тишине с нашим Мастером.

•••

А потом Ошо начал танцевать с нами.

Он танцевал с нами, когда он входил в Аудиторию Чжуан-Цзы для дискурсов, и когда он уходил. Музыка была дикой, и я чувствовала энергию, которая проливалась дождем на меня, а потом выстреливалась вверх, как языки пламени, когда я кричала во время джиббириша (Техника медитации, при которой вы выражаете ваши эмоции в данный момент звуками и движениями тела.) Я просто должна была что-то кричать, потому что этого было так много, что не хватало места.

Потом начались упражнения со "стопом", когда Ошо вводил нас в неистовый танец и потом неожиданно останавливался, его руки были в воздухе, и мы все застывали.

Он, обычно, когда мы застывали, смотрел в чьи-нибудь глаза, и было очень сильным переживанием принимать этот взгляд и смотреть в похожее на зеркало качество пустоты. Этот период напоминал мне очень сильно наши энергетические даршаны в Пуне 1, и я чувствовала, что Ошо должен был делать очень много "работы", чтобы снова построить ту силу энергии, которая была тогда.

Прибыв назад в Пуну, было печально видеть, в каком состоянии содержался ашрам.

Несколько человек, которые жили здесь, не поддерживали в порядке строения и сады.

Люди в ашраме в эти первые несколько месяцев были разношерстной толпой, и не было обычной, живой, вибрирующей атмосферы, которая окружает санньясинов. Мы состояли из нескольких сумасшедших из Гоа - западных людей, путешествующих по Индии, которые заехали в ашрам просто из любопытства, нескольких совсем новых санньясинов и нескольких измученных санньясинов. Я наблюдала, как Ошо танцевал с нами в аудитории эти несколько недель с тотальностью и силой, которая была за пределами всего, чем мы могли ответить на это. Он заряжал саму атмосферу электричеством, его речь на дискурсах горела как пламя, и я видела, что это новый старт. Он начинал с нуля вместе со всеми нами. Какую бы магию он не создавал, она работала. Санньясины начали прибывать - сначала очень осторожно.

Последние несколько лет были тяжелыми уроками для каждого, и многие санньясины создали для себя жизнь в мире: дома, машины, служебное положение, которые они не хотели покидать. Однако, сотни людей просто "обрубали якоря" и приезжали - распахнутые, с широко открытыми глазами. К концу февраля ашрам накалился, котел начинал закипать!

Вместе с празднованием Ошо начал говорить нам, что он чувствует по поводу ситуации в мире. Говоря о Халиле Джебране в Мессии, Ошо сказал: "...Но Халиль Джебран никогда никак не старался воплотить свои мечты в реальность. Я попытался, и это обожгло мои пальцы". "...И когда я двигался вокруг света, мое открытие стало абсолютно ясным: это человечество пришло к мертвому концу.

Ждать чего-нибудь от этого человечества - это просто чушь. Может быть, некоторых людей можно спасти, и для них я продолжаю создавать Ноев ковчег (сознания), прекрасно зная, что когда Ноев ковчег будет готов, возможно, не останется никого, кого можно будет спасти. Может быть, они уйдут, каждый по-своему".

("Скрытое Великолепие")

Ошо в "Лезвии Бритвы" дал пять причин, которые показывают, что разрушение мира надвигается:

1.Ядерное оружие.

2.Перенаселенность.

3.СПИД.

4.Экологическая катастрофа.

5.Расовая, национальная и религиозная дискриминация.

Он сказал, что миру нужны две сотни просветленных. "Но откуда взять эти две сотни человек? Они должны родиться среди вас, вы должны стать этими двумя сотнями человек. А ваш рост такой медленный, что возникает страх, что до того, как вы достигнете просветления, мир дойдет до конца. Вы не направляете всю свою энергию в медитацию, в осознавание. Это одна из вещей, которые вы делаете среди многих остальных; и это даже не первый приоритет в вашей жизни. Я хочу, чтобы это стало вашим первым приоритетом. Единственный путь состоит в том, что я должен делать акцент, внедрять глубоко в ваше сознание, что мир дойдет до конца очень скоро. Огромная ответственность лежит на вас, потому что нигде во всем мире люди не пытаются даже в маленьких группах достичь просветления, быть медитативными, быть любящими, быть радостными. Мы очень маленький остров в океане мира, но это не имеет значения. Если несколько человек можно спасти, все наследство человечества, наследство всех мистиков, всех просветленных людей может быть спасено благодаря вам".

Это было трудно проглотить.

Сарджано спросил Ошо:

"Что это за ручеек хихиканья, который я чувствую в моем сердце каждый раз, когда я вижу, что ты используешь весь мир как устройство для нашего роста и используешь нас как устройство для всего мира?"

Ошо: "Сарджано, ты должен прекратить хихикать внутри себя в сердце. Это не устройство. Не осталось времени, ни для какого устройства. Твое хихиканье - это просто рационализация: ты не хочешь поверить, что мир идет к концу, потому что не хочешь изменяться. Ты хочешь, чтобы я сказал, что это только устройство, чтобы ты мог расслабиться, расслабиться в твоих фиксированных стереотипах жизни.

Но я не могу лгать тебе. Когда я использую что-то как устройство, я говорю, что это устройство. Но это не устройство для того, чтобы трансформировать мир через вас, или изменить вас через мир. Я просто утверждаю очень печальный факт. Твое хихиканье не что иное, как попытка стереть то впечатление, которое я стараюсь создать. Хихикай над чем-нибудь другим, но не над твоей трансформацией. Это хихиканье - это твое бессознательное пытается обмануть тебя, говоря, что что-нибудь произойдет и тебе не нужно беспокоиться. Я хочу, чтобы это глубоко проникло в ваше существо, что мы подошли к самому концу дороги, и не осталось ничего, кроме как танцевать и радоваться. Чтобы сделать это СЕЙЧАС, я разрушаю ваше завтра полностью. Я убираю его из вашего ума, который глубоко погружен в завтра... Просветление не что иное, как концентрация вашего сознания в одной точке - здесь-и-сейчас. Мой акцент состоит в том, что нет будущего, которое не связано с мраком и унынием - это имеет какое-то отношение к вам. Если вы можете полностью отбросить идею будущего, ваше просветление станет возможным немедленно. А это хорошая возможность отбросить идею будущего, потому что будущее само по себе СЕЙЧАС исчезает. Но пусть даже в самом дальнем уголке вашего мозга у вас не будет мысли, что, может быть, это тоже устройство. Есть стратегии ума, которые держат вас, чтобы вы оставались теми же старыми зомби".

("Внутреннее Великолепие")

В дополнение к этим взрывным дискурсам о состоянии мира Ошо читал шутки и играл шутки. Мы никогда не могли принимать жизнь серьезно с Ошо, искренне, но не серьезно. Он играл с Анандо во время дискурсов, поддразнивая ее относительно привидений, и когда он проходил через ее комнату, чтобы идти в аудиторию, для них это всегда было хорошее время, чтобы пошутить друг с другом. Ошо выходил из аудитории, ошеломив людей своим дискурсом, затем он поворачивал налево, с озорной усмешкой на лице, в ванную комнату Анандо, он знал, что она там спит в ванне. (Дискурсы в Чжуан-Цзы собирали так много людей, что мы слушали их по очереди, и Анандо, бывало, слушала их из своей ванны, укрытая подушками и одеялами.) Ошо любил постучаться в ее дверь и услышать ее крик, а однажды она спряталась в ванной за шкафом, у которого задняя стенка была только имитацией.

Она махнула ему рукой из двери ванной, когда он вошел в ее комнату, и когда он продолжил свой путь, ванная комната была пуста. Он открыл дверь шкафа, и начал сразу же сильно толкать заднюю стенку шкафа; там были взрывы хохота, когда стенка начала падать, и там была Анандо и небольшая группа удивленных людей, которые стояли в коридоре снаружи. Мне так нравились эти игры, потому что они напоминали мне о многих историях, которые рассказывал Ошо, о шутках, которые он сыграл с людьми в детстве.

Он, очевидно, наслаждался, когда ему отвечали тем же, и Анандо была правильным человеком для этого. Анандо "преследовал" стук в ее комнате, который будил ее каждую ночь, и Ошо поддразнивал ее этим. Однажды в середине ночи Ошо позвал меня и попросил пойти и сыграть шутку с Анандо. Он сказал, что я должна пойти и постучать в ее дверь, а потом медленно открыть дверь и толкнуть в комнату фигуру в инвалидной коляске, одетую как человек. У нас была эта фигура, потому что Анандо сделала ее сама, фигура сидела в коридоре со скрещенными ногами и читала газету, ожидая Ошо, чтобы он наткнулся на нее, когда пойдет на утренний дискурс.

Я никогда не видела, чтобы что-нибудь смутило Ошо, и этот случай не был исключением. Дважды в день много лет он шел по коридору через Чжуан-Цзы, и мы очень заботились, чтобы там не было ничего и никого на его пути. И все же утром, когда он проходил, совершенно незнакомый человек сидел и читал газету, как будто это была его собственная гостиная. У Ошо не было даже замедленной реакции. Он просто тихо засмеялся и подошел, чтобы поближе рассмотреть фигуру. Но... я добилась большого успеха, когда я вкатила инвалидную коляску в комнату Анандо, потому что мой стук в дверь встревожил ее, и когда она взглянула, еще наполовину сонная, она увидела "это", освещенное только отраженным светом снаружи. В тени она не узнала свое собственное творение и закричала. "Столько игры, столько детского, столько несерьезности, такое живое - это приближение к дзен".

Когда я ухаживала за Ошо, я всегда была очень спокойная с ним, в благоговении.

"Молчаливая", - говорил Ошо. У меня очень редко были какие-то новости или сплетни, чтобы рассказать ему, и когда он спрашивал меня: "Что происходит в мире?", я мало, что могла рассказать, потому что события моего мира были в том, на каких деревьях выросли новые листья, и прилетела ли в сад райская мухоловка или нет.

Анандо была ближе к земле и играла с ним. Она говорила ему обо всех новостях внутри и снаружи ашрама. Я слышала однажды, как она разговаривала с Ошо о политике; ее понимание индийской политики было впечатляющим; она знала все имена, все партии. Она и Ошо болтали как два старых приятеля, со взаимным знанием друзей и врагов. Я думаю, между Анандо и мной был хороший баланс.

У Вивек было и то, и другое; она казалось, включала в себя обе наших личности, и ее взаимоотношения с Ошо были всегда тайной для меня, потому что я чувствовала, что они такие древние. Она много раз уезжала на протяжении этих трех лет, но каждый раз, когда она возвращалась, Ошо принимал ее и сразу же предоставлял ей выбор, хочет ли она заботиться о нем, или она хочет расслабиться и ничего не делать. Никогда не стояло вопроса о ее свободе делать в ашраме то, что ей нравится. Это было исключение, которое он сделал для нее, и никто другой не претендовал на это.

Нет правил без исключений, и ни с какими двумя людьми Ошо не обращался одинаково. Один и тот же вопрос, заданный двумя разными людьми, весьма вероятно, получил бы два совершенно противоположных ответа.

В это время мы заботились об Ошо целой группой. Это не было больше работой для одного человека, из-за его слабости и плохого здоровья.

Амрито, доктор Ошо, несмотря на то, что он был англичанином и мужчиной, ладил очень хорошо с Анандо и мной, так как у него сильно возрастала женственность, но с ясным и неэмоциональным подходом. Я никогда не видела в нем каких-то колебаний или "нет" относительно Ошо, и Ошо много раз говорил про него, что он очень скромный человек.

У Ошо начались проблемы с зубами, так что на протяжении трех недель он проводил много времени у зубного врача. На этих стоматологических сессиях был Гит, с ассистенткой Нитьямо, которая была стоматологической сестрой, Амрито, Анандо и я. Во время одной из сессий я сидела на полу рядом с креслом Ошо, и он сказал мне: "Прекрати болтать, помолчи". Я не знала, что он имеет в виду, я сидела так тихо, как только могла. Я думала, что я медитирую. Но медитация была нова для меня, и я никогда не была уверена, в том, что я чувствую, была ли это действительно медитация или мое воображение. При малейшем указании, что то, что я думаю, не было медитацией, я говорила: "К черту со всем этим", и прекращала даже пытаться.

Вместо этого я думала на заданную тему: например, я начинала сознательно планировать, что я хочу нарисовать, или что я хочу делать. Мой опыт в медитации показывает, что это очень чувствительное и хрупкое состояние, и очень легко может прийти мысль "Это все чепуха". Вначале это так и есть, и я была в начале много-много лет.

Так что когда я думала, что я медитирую, и Ошо сказал мне: "Четана, помолчи, прекрати болтать", я очень смутилась и рассердилась. Он говорил мне, что мой ум все время болтает, не переставая, и мешает ему, а я не знала, что он имеет в виду. Это продолжалось больше семи дней, и каждый день я закрывала глаза и старалась уйти глубже в себя в попытке достичь точки, где то, что говорит Ошо, не будет беспокоить меня. Остальную часть дня я чувствовала себя расслабленной, но когда сессия снова начиналась, я становилась напряженной. Я была сердита и расстроена, и однажды он сказал остальным присутствующим: "Вы видите, как Четана сердится на меня?" Я думала про себя: "Почему он выбрал меня?

Что, все остальные превзошли свой ум? Что, все остальные молчат?" Я была в ярости от того факта, что я была единственной, кто не может медитировать. Я, которая переживала такую магию. Прошло две недели, я по-прежнему была в проблемах болтовни, издавая так много шума.

В конце концов, однажды Ошо попросил меня сесть на другую сторону его кресла. Во время этой сессии он повернулся к пустому пространству, где я сидела раньше, и сказал: "Помолчи, прекрати болтать". После того, как сессия закончилась, он сказал мне, что это не я мешала ему, что на этом месте был призрак. Он сказал, что иногда дух или призрак может использовать чье-то тело, и я была очень хорошим приемным устройством. Он использовал меня для того, чтобы болтать. Ошо сказал мне: "Только не говори на кухне (вход в кухню был в следующую дверь), иначе они все испугаются и не захотят работать". Он сказал, что однажды он будет говорить о призраках. Тогда я вспомнила, что это была та же самая комната и в точности то же самое место, где много лет назад в Пуне 1 мною овладела какая-то сила.

Я думаю, что призраки, так же как и сны, не стоит принимать всерьез. Это просто еще один цвет радуги, еще одно измерение, которое мы осознаем. Когда я поняла, что мой внутренний мир так же, как и раньше, неисследованная территория, и медитация занимает "полный рабочий день", тогда я поняла, почему Ошо не обращал внимания на мир эзотерики и призраков. Я могла потеряться в этом мире, и все же, как это ни таинственно, он был вне меня. Он не помогал мне расти в моем осознавании. То, что существуют другие измерения, которые редко можно увидеть и которые нельзя объяснить, это определенно. Например, мысли. Из чего они сделаны?

Как это возможно, чтобы мысли человека можно было прочитать, если мысль - это не предмет из вещества? Ошо проснулся однажды, когда я была закрыта в ванной комнате Анандо и звала на помощь. Он не мог слышать на самом деле мой голос, но он спросил меня позже, что случилось в такое-то время, и почему я звала на помощь. Он даже говорил, что в нашем мозгу есть мысли, о которых мы не знаем.

Впервые, с тех пор как я была с Ошо, он начал пропускать дискурсы. Иногда он был слишком слаб, чтобы приходить и разговаривать с нами. У него развилась боль в суставах, и для него было невозможно что-либо делать, он мог только целый день лежать в постели.

Я видела Ошо в ситуациях, которые доказывают, что он мог быть полностью отделен от боли, например, ему выдергивали зуб, и в тот же самый день он давал двухчасовой дискурс. В другом случае ему делали инъекцию в плечевой сустав после массажа у Анубудды, одного из специалистов ашрама по работе с телом. Анубудда и я сидели на полу, разговаривая с Ошо, а доктор приготовил и начал делать эту сложную инъекцию. Доктор не мог найти правильное место между костями, где был сустав, и пытался много раз. Каждый раз игла словно входила в Анубудду, я вздрагивала, но Ошо продолжал разговаривать с нами расслабленно, и его дыхание или выражение его лица почти не менялось.

Ошо говорил Анубудде, что на самом деле просветленный человек гораздо более чувствителен к боли, и все же он может ощущать, что он отделен от нее. Я никогда не видела, чтобы он волновался или испытывал страх, и я знаю по самой себе, что это всегда психологический страх боли - я не знаю, что это такое, и это ослабляет меня.

В ноябре 1987 у Ошо развилось то, что обычно было бы простой инфекцией в ухе, но что потребовало два с половиной месяца выздоровления с повторяющимися нелегкими инъекциями антибиотиков и местной хирургии, сделанной ушным хирургом в Пуне.

Именно в это время его доктора забили тревогу по поводу того, что он, возможно, был отравлен. Образцы крови Ошо, волос и мочи вместе с рентгеновскими снимками и его историей болезни были посланы в Лондон для изучения патологами и экспертами.

После детальных и утомительных испытаний они пришли к заключению, что симптомы, от которых страдает Ошо с тех пор, как он был посажен в тюрьму правительством США, могут быть вызваны только отравлением тяжелыми металлами, например, таллием.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. "МОЖЕМ МЫ ПРАЗДНОВАТЬ ДЕСЯТЬ ТЫСЯЧ БУДД?"

ОШО не раз говорил мне, что то, что он поехал в Америку, разрушило его работу. Я не могла понять, что он имеет в виду, и говорила ему: "Нет, по крайней мере, теперь тебя знают во всем мире. Ты разоблачил политиканов в каждой стране, твои санньясины созрели и так прекрасно выросли". Но я не понимала. Я не знала, что он умирает от отравления.

Оглядываясь назад на последние три года, я вижу, как много "работы" пришлось сделать Ошо для того, чтобы создать тот же самый высокий уровень энергии, который мы достигли как группа в Пуне 1.

Я вспоминаю, как однажды он весь день отдыхал, и встал только на обед, потом он вернулся в постель и сказал, что у него нет работы. Я сказала: "Для человека, который не делает никакой работы, ты делаешь так много. Никакой работы! Здесь тысячи людей, которые чувствуют, что ты "работаешь " над ними". Он сказал: "Это правда".

На дискурсе в Уругвае я слышала, как он сказал:

"Я видел, как тысячи моих людей изменяются, не зная об этом; они изменились так сильно, но изменения происходят внутри, почти не касаясь поверхности. Их уму даже не позволялось в этом участвовать, это было просто от сердца к сердцу".

("За Пределами Психологии")

Я знаю, что это правда, потому что я видела, как много людей полностью трансформировались около Ошо. Иногда мы не осознавали просто, насколько мы изменились, потому что мы жили так близко друг к другу, в точности как родители, которые видят ребенка каждый день и не замечают, что он растет.

Иногда происходит так, что создается расстояние, не физическое расстояние, а расстояние, созданное внутри меня, когда я нахожусь в медитации, и в этом пространстве мне хочется коснуться ног всех моих товарищей по путешествию. Мои алмазные дни состояли не только из обработки алмаза, были дни, которые просто искрились светом. Дни, когда я была рядом с Ошо, делая что-то небольшое для него: принося ему еду, наблюдая за его стиркой, просто находясь рядом с ним и наблюдая то, как просто он жил. Он жил так тотально, молчаливо и мягко.

Наблюдать, как он делает что-то, например, свертывает полотенце, чтобы положить рядом с собой, было достаточно, эти небольшие события невозможно описать, и это самые прекрасные алмазы, которые остаются невысказанными.

Комната Ошо для шитья была уникальна: Гаян, Арпита, Ашиш, Сандья и Вина были постоянно заняты, потому что Ошо не беспокоился по пустякам и все же был очень внимателен.

Противоположности здесь встречались, потому что он всегда так просто относился к тому, что он носит, что он даже не знал заранее, какую робу он будет одевать, даже если это была фантастическая праздничная роба. Роба должна была быть приготовлена для него вместе с подходящей шапкой и носками. Стиль "с крыльями" иногда приводил нас к катастрофе, когда материя была слишком жесткой, чтобы сделать крыло, и это выглядело очень странно. Была одна одежда, которая оттопыривалась, как будто это были рыцарские доспехи, и выглядела очень забавно.

Ошо вызвал Гаян вниз в свою комнату, чтобы она посмотрела, в чем ошибка. Было пять минут до времени дискурса, и я сказала, что я дам ему другую робу для дискурса. "Нет, нет", - сказал он, посмеиваясь, - "я хочу одеть эту, я просто хочу видеть реакцию людей". В тот раз я просто легла трупом и настаивала, чтобы он не надевал ее. Я знала, люди будут просто смеяться, но его это не волновало.

С другой стороны, ему нравилось выбирать материал, и иногда он отвергал одежду после того, как он выбрал материю. Я говорила ему: "Но ты выбрал материю!" Он говорил: "Да, но я не всегда знаю..." Он говорил мне: "Принеси мою фестивальную одежду... каждый день - это праздник". А потом неделю спустя: "Зачем ты даешь мне эти претенциозные золотые одежды? Я люблю простую одежду". Когда ему нравилась роба, это было так красиво, он касался ее, он выглядел довольным и говорил: "Я действительно люблю вот эту, она простая и все же богатая", - и он делал так каждый раз, когда он надевал ее, как будто видел ее в первый раз.

Больше всего он любил носить черное.

Когда Вивек вернулась из Таиланда, она изменила свое имя на Нирвано - для нового начала - и привезла Ошо поднос, который был заполнен часами с имитацией золота и бриллиантов. Они ему очень понравились, и следующий год он продолжал получать и потом дарить часы. Мы просили каждого, кто едет в Бангкок, привезти часы для Ошо, чтобы он мог их дарить.

Ошо любил дарить подарки, и неважно, что он дарил, было ли это что-то дорогое или небольшое, он давал это с той же самой любовью. Не было разницы в том, что или кому он дарил. Мы сделали для него шкаф, наполненный подарками, и он с такой заботой выбирал для людей вещи. Он, обычно, открывал дверь шкафа, чтобы посмотреть, что он может подарить, и много раз он звал меня в свою ванную комнату, где он сидел на корточках, как сидят в Индии, и один за другим он выбирал шампунь, крем и по поводу каждого он говорил "дайте это тому... дайте это тому..." Иногда было без нескольких минут семь, и было время идти в Будда Холл, а он давал мне двадцать или больше подарков, чтобы раздать людям. Когда мы возвращались из Будда Холла, он спрашивал меня, отдала ли я уже его подарки!! С Ошо все делалось СЕЙЧАС. Для него не было другого времени.

Анандо и Нирвано решили построить "прогулочный путь" в саду для Ошо, чтобы у него было какое-то упражнение, и он мог видеть сад в те дни, когда он недостаточно хорошо себя чувствовал, чтобы идти на дискурс. Он согласился, хотя я подозреваю, что он знал, что он воспользуется этим только пару раз. У них была также идея построить рисовальную комнату для Ошо.

Раньше он так красиво рисовал, но потом у него появилась аллергия на запах фломастеров и чернил. Была построена комната, соединенная с его спальней, где он мог рисовать кистью, чернилами, ручками - всем, что мы могли найти без запаха.

Комната была сделана из зеленого и белого мрамора, и она ему так нравилась, хотя была очень и очень маленькой, что он спал там девять месяцев и называл ее своей маленькой хижиной, но рисовал там только однажды. Как-то раз он позвал меня в свою маленькую хижину. Было время муссона, и шел проливной дождь.

Он сказал:

"Так пишутся хайку: Медитация Капли дождя падают на крышу. Это не поэмы; они очень зрительные"... потом он лег и снова заснул.

Планировалось сделать плавательный бассейн для Ошо и комнату для упражнений с тренажерами, оснащенную современным оборудованием. Все были заняты, исследуя каждую возможность, чтобы помочь Ошо удержаться в теле, пока ему нужно было девять лет бороться с отравлением. Это время должны были продолжаться вредные последствия.

Из Японии мы получали настойки, которые должны были выводить из организма токсины, пробовались специальные ванны и даже радиационный пояс, который, как было доказано в Японии, с правильной дозой излучения излечивал многие болезни.

Друзья со всего мира, от алхимика в отдаленных холмах в Италии до знаменитого японского ученого, присылали медикаменты и травы для того, чтобы Ошо попробовал их.

Но Ошо становился все более и более слабым. Он прекратил дискурсы утром, и вместо этого у него были сессии массажа с Анубуддой и японским Анандой. Однако он по-прежнему приходил говорить с нами по вечерам.

Он начал страдать от случайных обмороков, "атак падений", неожиданно падая на землю, что повышало возможность повреждения его кровеносных сосудов, в особенности, в сердце. Мы постоянно беспокоились (это просто приводило меня в ужас), что он может упасть, когда рядом никого не будет, и сломать себе кости. И в то же время мы не хотели кружить вокруг него все время и вторгаться в его пространство.

В марте, когда мы праздновали тридцать пятый год просветления Ошо в новом Будда Холле, который выглядел как космический корабль со своей новой крышей, началась серия дискурсов "Мистическая роза".

Это была серия, из которой родилась новая медитация, новая группа и новое приветствие - каждое открывало магию спонтанности Ошо. Приветствие было: "Яа-Ху!" - и мы так приветствовали Ошо, когда он входил или уходил из зала, мы поднимали вверх обе руки и кричали в унисон: "Яа-Ху!" Это действительно доставляло ему радость.

Каждый вечер, когда Ошо ложился спать, я поправляла у него одеяло перед тем, как выключить свет и на цыпочках выйти из комнаты. Когда я поправляла одеяло, он иногда взглядывал на меня смеющимися глазами и говорил: "Яа-Ху! Четана". Во время этой серии над всей коммуной была дзенская палка, и эхо ее силы можно слышать до сих пор.

Несколько дней было хихиканье и беспокойство в аудитории, и однажды это случилось, когда Ошо отвечал на вопрос о тишине и об отпускании себя. Атмосфера была такой, что мы чувствовали, как будто мы двигаемся выше и выше вместе с ним как одно целое. Это был дискурс, на котором люди забывали дышать, и как раз во время тишины, когда голос Ошо дотянулся почти за облака, раздался взрыв истерического смеха. Ошо продолжал говорить, но смех усиливался, и потом еще несколько человек начали смеяться этим сумасшедшим смехом. Ошо сделал паузу и сказал: "Это выходит за пределы шутки", - ...но смех все же продолжался. Каждый остановился на середине полета, и минута тикала за минутой ... Ошо посмотрел на аудиторию и очень величественно и спокойно положил дощечку с вопросами, встал, поприветствовал намасте каждого и вышел из Будда Холла.

Он сказал: "Завтра вечером меня не ждите".

Когда я встала и побежала к двери, чтобы проводить его на машине обратно в его комнату, я чувствовала себя больной от шока, и когда мы дошли до комнаты, я наклонилась, чтобы сменить ему обувь. Я хотела извиниться, потому что, конечно, моя бессознательность не отличалась от чьей-либо другой, но я не могла говорить.

Он попросил меня позвать Нилам, Анандо и своего доктора Амрито.

К тому времени, когда они пришли, Ошо уже лежал в постели, и он разговаривал с ними из постели около двух часов. Он сказал, что поскольку мы не способны слушать его, то почему он должен приходить в Будда Холл каждый вечер? У него очень сильная боль, и он живет только для нас; только для нас он приходит говорить каждый вечер, и если мы не можем даже слушать...

В комнате было пронизывающе холодно и темно, горела только небольшая лампа около кровати, и Ошо говорил шепотом, так что Нилам, Анандо и Амрито должны были приблизить свои головы очень близко к Ошо для того, чтобы услышать. Я стояла в ногах постели, наблюдая, и была в таком шоке, что я даже не знала, что я чувствую.

Я спрашивала себя: "Что я чувствую?" - и я не знала. Я была совершенно чистым листом, я не могла регистрировать, что происходит со мной. Ошо говорил, что он покинет тело, и Нилам плакала. Анандо пыталась шутить с Ошо, но его чувство юмора казалось, не работало - очень опасный знак. В конце концов, мои эмоции вышли как приливная волна, и я разрыдалась: "Нет, ты не можешь уйти. Мы не готовы.

Если ты уйдешь сейчас, я уйду вместе с тобой". Он помедлил, поднял свою голову с подушки, чтобы посмотреть на меня... Я рыдала, и все же я чувствовала, что это превращается в драму. Мы все окоченели от холода и плакали, и в конце концов Нилам сказала: "Давайте дадим Ошо поспать".

Ошо обычно немного ел ночью. Это изменялось в зависимости от того, как он себя чувствовал, но эти несколько месяцев он что-то съедал два или три раза за ночь.

Если его желудок был полон, это помогало ему спать, и он однажды сказал нам, что это началось, когда за ним ухаживала его бабушка, и она давала ему сладости.

Он ел около полуночи, так что когда он звал меня, я брала еду, он сидел на постели, а я сидела на полу. Я ждала... но он больше ничего не говорил о том, чтобы оставить тело. Он говорил совсем о других вещах, как будто ничего не произошло, и я старалась быть очень-очень спокойной и не собиралась напоминать ему.

Он пришел разговаривать с нами на следующий вечер, и с того вечера аудитория больше не была аудиторией, а была собранием медитирующих. Изменилось качество того, как мы слушали, и даже, несмотря на то, что прибывали новые люди, они соскальзывали в это качество, как в шелковую перчатку.

Несколькими неделями позже в конце каждого дискурса Ошо начал вводить нас в медитацию, которая начиналась с джиббериш. Каждый в зале позволял вылетать бессмысленной чепухе из его ума. Ошо потом говорил нам: "Стоп, полностью замрите", - и мы сидели, неподвижные, как статуи. Потом: "Отпустите себя", - и мы раскидывались на полу. Когда мы лежали на полу, Ошо мягко вводил нас в молчаливые пространства, которые должны были стать нашим домом. Он дал нам вкус нашего внутреннего мира, где мы однажды поселимся навсегда. И потом он возвращал нас назад и спрашивал: "Можем мы праздновать собрание десяти тысяч будд?"

•••

Алмаз - это самая твердая субстанция в мире, и некоторые из моих самых трудных дней с Ошо были, когда он пытался разбить мое бессознательные женские обусловленности. Возраст этих обусловленностей измеряется столетиями; они такие глубокие, что очень трудно не ассоциироваться с ними и видеть, что это не я. Вы должны понять, что под "столетними обусловленностями" я имею в виду то, что мой женский ум запрограммирован моей матерью, а ее - ее матерью и так далее. И еще вам потребуется если не принять, то по крайней мере поиграть с идеей, что наши умы не "новые". Наши умы - это собрания умственных стереотипов, которые прошли сквозь века.

Никто никогда не давал женщинам так много возможностей раскрыть себя как индивидуальности и быть свободными от рабства, как Ошо. Вокруг Ошо всегда было матриархальное общество. Мне нравилось слышать все восхваления женщин в дискурсах Ошо на протяжении многих лет, и я слышала, как мужчины-санньясины жаловались, что они родились не того пола в этой жизни. Но в начале 1988 года Ошо уделил внимание другой стороне женщин. Видимо, мы получили так много сострадания, потому что мы нуждались в нем.

Через женские обусловленности труднее пройти, так как мы позволяли, чтобы с нами обращались как с рабынями, и глубоко внутри женщина по-прежнему обладает менталитетом рабыни. В ответе на вопрос Маниши, когда она спрашивала об учениках, с которыми обращаются как-то особенно, он ответил:

...это не вопрос, Маниша, что специальное обращение означает "переезд в Лао-Цзы (дом Ошо) и ежедневные личные беседы с мастером". Если ты осознаешь, что ты спрашиваешь... ты видишь ревность? Ты видишь свою женщину?"

Он продолжал объяснять, что люди приходят увидеть его, только если это связано с их работой. Что не каждый человек в коммуне может делать ту же самую работу.

Кто-то должен приготавливать его еду, кто-то должен делать заметки и выполнять работу секретаря. Он объяснил, почему Анандо подходит к своей работе, а у Маниши есть ее работа. Он продолжал:

"Первая коммуна разрушилась из-за женской ревности. Они постоянно ссорились.

Вторая коммуна была разрушена из-за женской ревности. И это третья коммуна и последняя, потому что я начинаю уставать. Иногда я думаю, что может быть Будда был прав, что он не разрешал ни одной женщины в своей коммуне в течение двадцати лет. Я не за него: я первый, кто позволил мужчинам и женщинам иметь ту же самую, одинаковую возможность для просветления. Но я обжег свои пальцы дважды, и это всегда была ревность женщин. И все же я упрямый человек. После двух коммун, когда огромные усилия были потрачены зря, я начал третью коммуну, но я не создал никакого отличия - женщины по-прежнему руководят ею. Я хочу, чтобы женщины здесь, в коммуне, не вели себя как женщины. Но маленькие ревности..."

("Хаякуджо: Эверест Дзен")

Я также была в шоке однажды вечером, сидя на дискурсе, когда Ошо сказал:

"...Как раз сегодня утром Девагит работал с моим зубом. Первый раз за все годы, когда я встал с зубоврачебного кресла, я спросил его: "Ты удовлетворен?"... потому что я видел его неудовлетворенность, он не смог сделать ту работу, которую он хотел, с моим зубом. Вечером я сказал, чтобы он закончил ее, потому что кто знает о завтра? Может быть, меня не будет здесь, тогда пломбирование моего зуба будет абсолютно абсурдным. Он сделал все, что мог, но я мастер, который учит каждого присутствию в каждый момент.

И даже люди, которые близки ко мне, продолжают спрашивать меня: "Ты любишь меня, Бхагван?" Я не могу по-другому. Это не вопрос ваших качеств, моя любовь безусловна. Но я вижу бедность человеческого сердца. Оно продолжает спрашивать: "Я нужен?" И если вы не свободны от желания быть нужным, вы никогда не узнаете свободу, вы никогда не узнаете любовь, и вы никогда не узнаете истину. Из-за этой истории я должен сообщить вам: Четана работает очень много, постоянно, заботясь, чтобы мне во всем было хорошо, но она продолжает спрашивать: "Ты любишь меня?" Я сижу в зубоврачебном кресле, мне только что дали максимальную дозу обезболивающего, и она спрашивает: "Ты любишь меня?" И поскольку я обещал своему дантисту: "Я не буду говорить...", но это невозможно. Поскольку я не сказал: "Я люблю тебя", она была так обеспокоена, что забыла положить полотенце в мою ванную комнату. Мне пришлось принимать ванну без полотенца. Позже, когда я спросил ее, она сказала: "Извини меня". Но это не только ее ситуация. Это ситуация почти каждого. А все мое учение заключается в том, что вы должны иметь уважение к самому себе. Это унижение достоинства, когда вы просите это, и особенно мастера, чья любовь уже дана вам. Зачем быть нищим? Мои усилия здесь в том, чтобы сделать из вас императоров. В тот день, в тот момент, когда вы поймете потрясающее великолепие присутствовать в настоящем, ничего больше не нужно. Вас достаточно. Из этого возникает огромная радость: "Ага! Мой бог! Я был здесь, а искал везде в других местах".

Я сознательно не требовала: "Любишь ли ты меня?" - но Мастер работает и с бессознательным. Он поднимает бессознательные желания на поверхность, потому что если их однажды увидеть и понять, они больше не влияют на человека. Этот инцидент был результатом серии стоматологических сессий, в которых Ошо работал с моим бессознательным, а Девагит работал над его зубами.

В то время как Девагит вертелся вокруг рта Ошо с наставленными стоматологическими инструментами, Ошо затоплял нас потоком слов. На типичной сессии были Амрито, Девагит, Нитти, Анандо, сидящая на стуле справа от Ошо, где она делала заметки, и я, сидящая слева от него рядом с Нитти. Ошо иногда вынимал руки из-под одеяла, которым он был прикрыт, и ударял Нитти или Ашу, которые иногда ассистировали Девагиту. Или он держал одну из их рук, и тогда им было очень трудно работать. Иногда он отрывал пуговицы на одежде Анандо или постукивал по ее горлу или по сердечной чакре. Это было очень интересно, за исключением того, что я теряла свое чувство юмора во время этих сессий. Монолог шел примерно такой:

Ошо: "Я могу слышать твои мысли... Четана, это не то... Четана, будь свидетелем...

Где моя Анандо (держа руку Анандо)... На ее месте должна быть Четана. Это не ее рука... Я не хочу вмешиваться ни в чью свободу... Четана, ты принуждаешь меня говорить. Я знаю тебя больше, чем ты знаешь себя. Отбрось потребность, чтобы тебя желали. Я могу видеть разницу в ваших руках (он держит мою руку)... Четана, будь молчалива, будь наблюдателем... Оставь мою руку! (Он неожиданно выдергивает руку и засовывает ее под одеяло)... Будь здесь, Четана. Просто будь здесь. Да, со своими слезами. Я суровый, но что я могу сделать? Я должен быть суровым с тобой. Просто будь без ревности... Девагит! (Да, Ошо?) Четана меня слишком изводит... Неужели ты не можешь просто быть - это все мое учение - просто БЫТЬ (грозя мне пальцем!)... Четана, твое дело просто быть... Где Четана? Просто держи мою руку, иначе ты потеряешься. Я иногда говорю тяжелые вещи, которые я обычно не говорю. Не воспринимай это как оскорбление, просто медитируй над этим...

Четана, ты можешь идти и делать свою работу, если хочешь. Любое извинение хорошо для несознательности... Я слышу рыдания, и дверь открывается и закрывается... Я хочу, чтобы ты была здесь раз и навсегда. Но не спрашивай снова и снова. Будь в тишине и будь здесь... Я жесток, я не забочусь о последствиях... Если ты спросишь снова, Четана... Нет! Четана плачет, но плач не поможет. Вы видите мои слезы о Четане? Ты просишь, чтобы тебя хотели - это ты должна отбросить... Какая драма на маленькой сцене, где никто, кроме меня, не осознает... Смех в пустом театре... Понимать женщин очень трудно... Какая трудная задача быть мастером...

Сделай заметку, Анандо, что Четана все еще хочет, а она имеет все, что я могу дать...

Затем он начинает искать пуговицу на одежде Анандо, говоря: Поиск пуговицы...

Что случилось с твоей пуговицей? Пометь, что я хотел найти пуговицу, но не смог.

Она должна быть там. Ты прячешься... Четана, я могу слышать твой ум. Вечная потребность быть нужным. Я хочу, чтобы каждый был здесь из любви, а не из потребности... "

Такие сессии длились часами, в то время как его зубы подвергались лечению, может быть это продолжалось неделями. В это время я не спала хорошо, потому что частью программы Ошо было то, что он немного ел каждые два часа всю ночь. Он звал меня, я приносила ему еду, была там, пока он ел ее, и потом относила тарелки обратно в кухню. К тому времени, когда я возвращалась в кровать и спала около часа, подходило время для следующей еды. В течение десяти недель я никогда не спала больше, чем два часа за раз. Я думаю что это то, что известно как фаза тревожного сна. Необходимость видеть сны, видимо, была такой сильной, что у меня были сновидения даже до того, как я засыпала. Я слышала, как Ошо говорил, что если человек спит восемь часов, то шесть часов он видит сны. Меня изумляло, в каком беспорядке мое бессознательное. Дни, месяцы могли проходить, и жизнь казалась простой, и все было прекрасно, и потом неожиданно у меня была возможность увидеть, что происходит ночью, и я осознавала, что мой ум совершенно сумасшедший! Обычно человек не осознает свои сны, но если его постоянно будить в середине сна, тогда он может видеть их, и это просто забавный беспорядок освобождения и сбрасывания бессознательного. Когда весь этот процесс взбаламучавался, я становилась более хрупкой. Я была "обидчивой", если не сказать больше. Оглядываясь назад, кажется невозможным, что меня так легко было зацепить, но Ошо очень хорошо знал наши кнопки и когда нажать их. Это кажется невозможным, что как это ни печально, я не могла понять, что он пытался сделать.

Мое эго, мой ум и то, как он работал, это было так прозрачно, так видно там - почему же я не могла увидеть это?

Я была в гневе, я плакала и была в беспокойстве, я спрашивала Ошо, почему он кричит на меня. Он отвечал, что он говорит мне, чтобы я сидела тихо и была свидетелем себя и того, что происходит вокруг, а для меня этого было недостаточно. Для меня было недостаточно просто сидеть молча. Он говорил, что кричит не на меня, а на мое бессознательное. Неужели я не могу увидеть, что это моя обусловленность, мой ум управляет мной? Он говорил, что я сравниваю себя с Анандо, думая, что она в лучшем положении, чем я. Он сказал, что Анандо просто делает свою работу, а я должна делать свою. Но моя обусловленность говорит, что она получает больше. "Неужели ты не видишь?" - спрашивал он.

Он продолжал говорить, что он думает, что именно поэтому Будда никогда не давал инициации женщинам. С женщинами обращались как с удобной вещью, и они поддерживали это. Женщины хотели, чтобы в них нуждались, и думали, что если в них не будут нуждаться, тогда кто-нибудь другой займет их место, и они будут бесполезны. Он говорил, что обусловленности желания быть нужной так велики, такие глубокие, что невозможно увидеть это самой. Кто-то должен показать это тебе. Стараться быть нужной, это значит быть без достоинства. "Это унижение.

Стой одна". Он говорил: "Будь достаточна для себя самой". Пока продолжался этот разговор, Ошо закончил свой ужин. Анандо и я сидели на полу, а Ошо сидел за своим обеденным столом. Я взглянула на него и увидела, какой он усталый, какую безнадежную неблагодарную задачу он выполняет. Он пытается помочь мне проснуться, а у меня гнев на него. Я посмотрела на него, на плечи, слегка согнутые утомлением, что он получает, пытаясь помочь мне? Ничего! Он выглядел древним - древний видящий с невозможной миссией. Его сострадание было бесконечным, его терпение и любовь были обширны как небо. Я заплакала и коснулась его ног.

Прошел месяц, и здоровье Ошо еще раз изменилось к худшему. Так много раз он говорил мне, что не может поверить, что правительство Соединенных Штатов было таким жестоким. "Почему они просто не убили меня?" - спрашивал он.

Боль в его суставах нарастала, особенно в правом плече и в обеих руках.

"Я чувствую, что мои руки искалечены". Его очень шатало, когда он шел, и он начал проводить больше времени в постели. Его дни становились все короче и короче. Однажды он проснулся в пять часов утра, принял ванну, потом съел завтрак, и когда он возвращался обратно в свою спальню, он взглянул на часы на моем столе и сказал: "Ого! Семь часов утра. Мой день закончен. Еще один день!"

Было семь часов утра, а для него это был конец еще одного дня. Он, бывало, смеялся, что мы называем его еду завтраком, обедом и ужином, потому что на самом деле, он просто немного перекусывал, и он не знал, какое было время дня до тех пор, пока мы не давали этой еде имя.

Он начал спать днем более часто, и поэтому не работал с секретаршами Нилам и Анандо как раньше. Анандо и иногда Нилам приходили и разговаривали с ним, пока он ел обед или ужин. Во время еды он диктовал Анандо книгу. Книгу, которая охватывала всю его философию: "Философия существования: Мир Ошо". Это была очень домашняя сцена: Ошо, сидящий за маленьким столом, под которым он всегда скрещивал свои ноги, которые покоились на ножке стола или подушке, и Анандо и Нилам, сидящие на полу со своими тетрадями и письмами. Одна стена столовой была полностью стеклянной, и она выходила в сад роз, который был освещен ночью.

Именно в один из таких моментов Ошо сказал: "Четана может написать книгу", - и дал мне название: "Мои алмазные дни с Бхагваном" с подзаголовком "Новая алмазная сутра". Я сказала ему, что когда я только стала санньясинкой, я написала ему, что подарю ему алмаз, и в тот момент я была озадачена, почему я дала такое обещание, потому что знала, что у меня никогда не хватит денег, чтобы купить ему алмаз. Я не осознала, когда он дал мне идею книги, какой подарок он дает мне, и я никогда не смогла отблагодарить его.

Он не дал мне никаких советов по поводу книги, и хотя время шло, он даже не спрашивал меня, как идет работа. Он упомянул Алмазные Дни только однажды, и это был очень мистический случай. Был август 1988, и Ошо вызвал меня по пейджеру.

Была середина ночи, и я поспешила вниз в коридор с беспокойной мыслью, что, может быть, у него приступ астмы. Я открыла ключом дверь и увидела, что он сидит на кровати совершенно проснувшийся, в комнате темно, горит только лампочка у кровати. Холодный воздух и запах мяты в комнате прогнали мой сон.

"Принеси тетрадку", - сказал он, - "у меня есть кое-что для твоей книги".

Я вернулась с ручкой и тетрадкой и села около его кровати, чтобы он мог видеть то, что я буду писать. Он продиктовал мне эту страницу и сказал мне, чтобы я расположила имена по кругу.

Он удостоверился, что я поняла все правильно, а потом лег и снова заснул. Я никогда не допытывалась у него, что это значит, и даже не упоминала про этот лист. Я просто положила его в свою папку, и все. Я никогда не говорила никому об этом и всегда считала, что это - "для книги".

Интересно заметить, что хотя он говорил про двенадцать человек, он дал мне тринадцать имен. Но потом имя Нирвано надо было отбросить, хотя в то время это было неизвестно.

Amrito Jayesh

Anando Avirbhava

Hasya Nitty [Nityano]

Chetana Bhagwan Nirvano

David Kavisha

Neelam Maneesha

Devageet

"Двенадцать могут быть названы. Тринадцатый остается неназванным. Это моя тайная группа. Тайная группа тринадцати. В середине неизвестного Бхагвана".

Восемь месяцев спустя Ошо сформировал Внутренний Круг, который состоял из двадцати одного человека.

Приведенной выше "тайной группе" Ошо никогда не поручил никакой работы, она просто осталась такой, как она есть - тайной группой!

Каждый раз после того, как Ошо болел, и возвращался к дискурсам, он выглядел очень хрупким, и было впечатление как будто он двигался на расстоянии многих световых лет от нас. Но когда он начинал говорить, он постепенно становился сильнее. Было заметно, что его голос становился более сильным, и после пары дней он выглядел совершенно другим. Он всегда говорил, что разговор с нами поддерживает его в теле, и после того дня, когда он прекратит говорить, ему останется жить немного. Он выглядел таким сильным, когда он говорил, что было трудно поверить, что он был болен, но это было единственное время дня, когда он был сильным. Он экономил всю свою силу, чтобы придти и говорить с нами.

Я никогда не слышала, чтобы Ошо упоминал что-нибудь, что он сказал на дискурсе, после того, как дискурс был закончен, как будто то, что он сказал, прилетело из ниоткуда и не хранилось в его памяти. Но однажды вечером после дискурса он спросил меня, не думаю ли я, что он изложил определенный пункт очень ясно? То, что он подчеркнул это, заставило меня бросить еще один взгляд, это было:

"На сцене это все актерство.

На сцене это просто драма.

За сценой чистая тишина.

Ничто, отдых, расслабление.

Все движется к полному спокойствию".

Он начал говорить о дзене, но казалось, он больше приготавливал атмосферу тишины, чем говорил. Он выдерживал паузу и говорил:

"...Эта ТИШИНА...", почти указывая на нее, или он выдерживал паузу и обращал наше внимание на звуки вокруг нас: скрип высокого бамбука; звук дождя, жалобный стон ветра среди падающих листьев: "Слушайте..." - говорил он, и покрывало тишины нисходило на Будда Холл.

Я никогда не знала, шутит ли Ошо, использует ситуацию как устройство, или вещи действительно такие, какими они кажутся.

Например, призраки: Ошо говорил много раз на дискурсах, что нет таких вещей как призраки, это просто человеческий страх. Он также знал, что меня очень интриговала идея призраков, и я даже сказала ему однажды, что мне встречались только дружелюбные призраки, и я не боялась их.

В любой ситуации вокруг Ошо единственный путь, которым я могла быть с этим, это быть абсолютно искренней, потому что таким был он. По поводу духов и призраков он говорил, что он не имеет ничего против духов, до тех пор, пока они не мешают его сну.

Он звал меня несколько раз и спрашивал, не заходил ли кто-нибудь в его комнату.

Однажды он позвал Анандо и сказал ей, что он видел фигуру, которая прошла через дверь, пересекла комнату, подошла к его кровати, остановилась около его стула и перед тем, как возвращаться обратно, пыталась коснуться его ног, а затем ушла через дверь обратно. Он сказал, что он мирно спал, и этот дух потревожил его сон. Он не был уверен, был ли это мертвый дух, или это был кто-то, у кого было глубокое стремление быть с ним.

Он подумал, что, может быть, это была я, так как фигура шла как я, и ее тело было похоже на мое. Я, на самом деле, спала в то время, как дух проходил сквозь дверь. Это был особенно освежающий сон, один из тех случаев, когда человек наполовину спит, наполовину бодрствует, но полностью отдыхает.

Так что когда Анандо сказала мне, я подумала, кто знает, может быть, это была я.

Может быть, мое стремление реализовалось во время отдыха моего тела, и поэтому сон был таким освежающим.

Комната Ошо находилась за маленьким коридором, и входом в этот коридор служила двойная стеклянная дверь, которая обычно запиралась, и его комната всегда была заперта. В конце маленького коридора была комната Ошо, а на другом конце была комната, в которой я иногда оставалась, когда помогала заботиться о нем.

Несколько раз он звал меня в свою комнату и говорил, что он слышал, как кто-то стучится в дверь. Это казалось невероятным, потому что дверь была закрыта, и никто не мог попасть в коридор. Это продолжалось пару лет, хотя и не очень часто, кроме последнего времени. Это впервые случилось, когда там была Нирвано, и он сказал ей, что кто-то стучался в его дверь, и хотел выяснить, кто это был.

Было два часа утра. Она зашла в комнату к каждому в доме и спросила, стучал ли кто-нибудь в дверь Ошо. Никто не стучал, и охрана на воротах не видела, чтобы кто-нибудь входил в дом. С тех пор это случалось много раз, но тайна не была раскрыта.

За четыре дня до празднования дня рождения Ошо 11 декабря 1988 он очень заболел.

Нирвано и Амрито заботились о нем, а я занималась его стиркой в комнате, находящейся совсем рядом с его комнатой. В доме была смертельная тишина, и было темно. Я знала, что он был очень болен, но я не знала, почему, в чем причина.

Потом пришла неделя, когда я не получала от него совсем никакой стирки, и я знала, что он, должно быть, не встает с постели, не принимает ванну и не меняет свою одежду. Ошо никогда не хотел, чтобы люди знали, когда он был очень болен, потому что тогда люди волновались, впадали в депрессию, вся энергия ашрама падала, и это никому не помогало. Он почти умирал во время этих нескольких недель.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ. ПОСЛЕДНЕЕ ПРИКОСНОВЕНИЕ.

В "ЗВУКАХ ТЕКУЩЕЙ ВОДЫ" есть утверждение, которое сделал Ошо в 1988 году в ответ на вопрос: "Почему ты называешь себя Бхагваном?" Ошо сказал: "Когда я увижу, что мои люди достигли определенного уровня сознания, тогда я отброшу имя Бхагван".

7 января 1989 года имя Бхагван было отброшено, и он стал просто Шри Раджниш.

Позже, в тот же год, в сентябре, он отбросил имя Раджниш. Теперь у него не было имени.

Мы спросили, можем ли мы называть его Ошо. Ошо - это не имя, это обычная форма обращения, используемая в Японии для обращения к дзен-мастеру.

За два месяца до этого Ошо дал инструкции Анандо, что он хочет, чтобы Аудитория Чжуан-Цзы была переделана в его новую спальню. Она нашла людей для этой работы, были заказаны материалы со всего мира, и работа шла. Ошо определил каждую деталь всего, что он хотел, и создавалось впечатление, что впервые он может получить спальню в точности такую, какую он хочет. Он несколько раз посещал стройку и вместе с Анандо заботился о каждой маленькой детали. Он никогда не говорил, какой должна быть его комната, и было огромной радостью знать, что, наконец, это случится. Комната, в которой он жил в это время, была влажной, и поскольку он большую часть времени проводил в постели, там было темно. Она была похожа на пещеру.

Когда установили на место белый итальянский мрамор, и панели темно-голубого стекла начали отражать хрустальную круговую люстру двадцати четырех футов в диаметре, многим людям стало ясно, что это не спальня, это был храм, самади. Но хотя мы знали это, мы гнали от себя такие мысли. Мы не позволяли себе видеть очевидное - Ошо строил свое собственное самади.

Когда он начал снова говорить с нами в январе, его беседы продолжались часа по четыре. Этого никогда раньше не случалось, и я вспоминаю сейчас то, что сказал Ошо о пламени свечи: "Как раз тогда, когда свеча подходит к самому концу, остается всего несколько секунд, и перед тем, как она погаснет, в последний момент, свеча неожиданно загорается ярче и горит изо всех сил".

Потом он был несколько недель болен и снова начал говорить с нами в марте.

Я задала ему свой последний вопрос, и впервые мы посылали наши вопросы неподписанными. Хотя я и не спрашивала о реинкарнации, Ошо ответил:

"...Сама идея реинкарнации, которая возникла во всех восточных религиях, состоит в том, что "Я" движется из одного тела в другое, из одной жизни в другую. Эта идея не существует во всех религиях, которые выросли из иудаизма: христианство и мусульманство. Теперь даже психиатры обнаруживают, что это правда, что люди могут вспоминать свои прошлые жизни. Идея реинкарнации завоевывает умы". "Но я хочу сказать вам одну вещь: вся идея реинкарнации - это неправильное понимание.

Это верно, что когда человек умирает, его существо становится частью целого. Был ли он грешником или святым - неважно, но у него было что-то, что называется умом, памятью. В прошлом информации было недостаточно, чтобы объяснить память как пучок мыслей, и волны мыслей, но теперь это проще". "И именно здесь по многим пунктам я считаю, что Гаутама Будда очень опередил свое время. Он был единственным человеком, который согласился бы с моим объяснением. Он дал несколько намеков, но он не мог представить доказательства этому; было недостаточно информации, чтобы что-то сказать. Он говорил, что когда человек умирает, его память путешествует в новую утробу, но не "Я".

И теперь мы можем понять это; когда вы умираете, вы теряете воспоминания, которые распространяются везде в воздухе. И если вы были несчастны, все ваши несчастья найдут какую-то цель; они войдут в память кого-то другого. Или они войдут полностью в одну утробу, так человек вспоминает свое прошлое. Это не ваше прошлое; это ум кого-то другого, который вы унаследовали". "Большинство людей не помнят, потому что они не получили весь кусок, все наследство одной индивидуальной системы памяти. Они, может быть, получили фрагменты оттуда и отсюда, и эти фрагменты создают вашу систему несчастья.

Все те люди, которые умерли на земле, умерли в несчастье. Только очень мало людей умерло в радости, очень мало людей умерло с реализацией не-ума. Они не оставили за собой следов: они не обременили никого другого своей памятью, они просто рассеялись в пространстве. У них не было ума, у них не было системы памяти, они ее уже растворили в своих медитациях. Вот почему просветленный человек никогда не рождается".

"А непросветленные люди выбрасывают с каждой смертью всевозможные стереотипы несчастий. Также как богатство привлекает большее богатство, несчастье привлекает большее несчастье. Если вы несчастны, то несчастье прилетит к вам с расстояния нескольких миль - вы правильная точка притяжения. И это невидимый феномен, как радиоволны. Они путешествуют вокруг вас; вы не слышите их. Когда у вас есть правильный инструмент, чтобы принимать их, они сразу же становятся доступными. Даже до того, как у вас было радио, они путешествовали рядом с вами".

Нет инкарнаций, но несчастья инкарнируют. Раны миллионов людей движутся вокруг вас в поиске кого-то, кто хочет быть несчастен. Конечно, блаженный человек не оставляет никаких следов. Пробужденный человек умирает так же, как птицы движутся в небе, не оставляя следа или пути. Небо остается пустым.

Блаженство движется без следов. Вот почему вы не получаете никакого наследства от будд; они просто исчезают. А всевозможные виды идиотов и отсталых людей продолжают реинкарнировать в памяти, и она становится с каждый днем все толще и толще". "Будьте очень сознательны в своих желаниях и стремлениях, потому что они создают уже сейчас семя для вашей новой формы - и вы не знаете об этом".

("Манифест Дзен")

•••

Дзен Манифест - это последняя книга Ошо.

10 апреля... когда дискурс кончился, Ошо сказал свои последние слова, произнесенные при публике:

"Последнее слово Будды было - саммасати. Помните, что вы будда - саммасати".

Когда он говорил эти слова, он как-то странно изменился, как будто часть его улетела. Он выглядел, как будто он был не соединен с телом. Стоять казалось таким большим усилием для него, ему было трудно ходить. Когда он вышел наружу, к машине, я взглянула на него и увидела, у него на лице было странное выражение, как будто он не знал, где он находится. Это только моя интерпретация, и только потому, что у меня недостаточно понимания, я использую эти слова. Я никогда не поняла, что произошло с Ошо той ночью. В машине, когда мы возвращались домой,

Ошо сказал мне, что с ним случилось что-то странное. Я сказала, да, я заметила что-то. Он позже повторил это, и казалось, заинтригован также как и я, но он никогда не объяснил мне, что произошло. Несколькими днями позже он сказал, что он не думает, что он снова будет говорить.

•••

В течение нескольких месяцев Ошо был слишком слабым, чтобы приходить в Будда Холл, и он отдыхал в своей комнате. Люди становились менее зависимыми от его присутствия для помощи им в медитации, и в то время как несколькими годами раньше мы все тревожились и волновались, сейчас мы начали принимать жизнь, не видя Ошо каждый день.

В это время в ашраме был взрыв артистического творчества. Танцы, мимические сценки, театр, музыка на улицах, и так много людей рисовало, людей, которые никогда не рисовали раньше. У нас никогда не было пространства, чтобы исследовать наше творчество в последних двух коммунах.

Когда мы прибыли, за садами плохо следили, но теперь... когда я шла по ашраму, я останавливалась; мои чувства говорили: "Тише..." Я вступала в другой мир: звуки водопада, прохладный полог сотен высоких цветущих деревьев, чувство мира и расслабления. Это чувство тишины не было тишиной кладбища, там были сотни людей, смеющихся, играющих, и я шла через ашрам, думая: "Почему каждый улыбается мне?"

А потом я поняла, что они не улыбались мне, они просто улыбались!

Когда Ошо стал слишком слабым, чтобы делать работу с Нилам по поводу дел ашрама, он разговаривал только с Анандо, которую он называл "моя дневная газета", и Джаешем, когда он ел свой обед или ужин. Каждый день он спрашивал, хорошо ли идут дела в ашраме без него, и это было именно так. Казалось, в первый раз мы начали "схватывать" это. Больше не было стремления к власти, не было иерархии, люди теперь работали, потому что им нравилось работать, а не из-за награды.

Он также интересовался, заботятся ли о вновь прибывших, и смешиваются ли новые и старые люди вместе.

Он попросил, чтобы здания ашрама были покрашены в черный цвет, а окна были голубыми, и чтобы на вновь купленной земле мы построили черные пирамиды. Он выбрал светильники в виде зеленых светящихся колонн, которые шли вдоль покрытых белым мрамором дорог, и освещали сад ночью. Он всегда замечал, если хотя бы один светильник не работал, и он настаивал, чтобы у лебедей был свет в их пруду, "чтобы они не чувствовали себя заброшенными". Он никогда не упускал ни малейшей детали, чтобы сделать ашрам более прекрасным для нас. И он замечал людей, которые стояли снаружи Будда Холла в охране, он заботился, чтобы каждый мог войти в Будда Холл так, что когда он замечал, что тот же самый человек охраняет, он говорил, что нужно дежурить по очереди, чтобы каждый мог войти внутрь.

Ошо дал мне все краски и воздушные кисти, которые он получил, и хотя я не знала, как использовать эти кисти, он очень ободрял меня и говорил, чтобы я рисовала и училась у Миры (дикая и прекрасная японская художница). Когда он проходил через мою комнату в столовую, он часто подходил к моему столу, ища рисунки, и говорил:

"Ну как, что-нибудь?.." И если на столе что-то было, он подходил, брал это и очень внимательно рассматривал, иногда поворачивая к свету, чтобы лучше увидеть.

Для меня было трудно принимать его одобрение, потому что я думала, что я не умею рисовать.

В конце времени муссонов в августе был период огромного празднования в ашраме, когда Ошо приходил и сидел с нами в молчании. Как будто мы вступали в новую фазу с Ошо, и радость видеть его снова не заглушила весть, которую он послал с Анандо каждому. Его послание было:

"Немногие поняли мои слова".

Когда он входил, он вовлекал каждого в танец движениями рук, и зал взрывался музыкой и криками восторга. Затем десять минут мы сидели вместе с ним, и за эти десять минут я достигала тех же высот в медитации, для которых раньше мне потребовался бы час. По пути назад домой, в машине, Ошо поворачивался ко мне и спрашивал: "Это было хорошо?" Хорошо? Это было сенсационно! Фантастично! Каждую ночь он задавал этот свой вопрос с такой невинностью, как будто не он был тем человеком, который создавал взрыв. Он заботился, чтобы никто не скучал по тому времени, когда он говорил. Как-то я сказала, что мы все так счастливы видеть его, что никто даже не упоминает, что он скучает по дискурсам.

Позже в том же месяце у него началась подозрительная боль в ухе, которая обернулась тем, что пришлось вырвать зуб мудрости, и были сложности в лечении.

Было много сессий у стоматолога, и на каждой сессии Ошо подчеркивал, что он очень хрупок и что его "корни в земле почти сломаны". На сессии 20 августа он сказал:

"Это действительно странно. Передо мной появился символ Ом. Символ Ом появляется только во время смерти".

Когда сессия закончилась, он сел и нарисовал символ в тетрадке Анандо, чтобы мы могли увидеть его. 29 августа - "Знак Ом голубого цвета постоянно стоит перед моими глазами". Я очень хорошо помню эту сессию, и я помню, что думать об этом было в то время слишком фантастическим, слишком резким. Как я могла принять то, что Ошо говорит, что его смерть очень близко. "Нет", - думала я, - "это просто уловка, чтобы мы достигли просветления".

Ошо пришел в Будда Холл, сел с нами, играла музыка, которая прерывалась тишиной.

Ошо был очень доволен "встречей", как он назвал ее. Он много раз говорил, что он чувствует, что наконец-то он нашел своих людей, и что люди, которые собрались здесь сейчас, очень хорошие люди.

"Встреча была такой хорошей, люди здорово реагировали. Никто не пытался работать с таким большим количеством людей на этом уровне, и музыка была такой, какую я люблю. Мне нужно всего несколько дней, даже не недель, и вы все должны помочь мне оставаться в теле". Он сказал это на стоматологической сессии.

После года огромных усилий, а Ошо сумел внушить чувство срочности Анандо, говоря: "Если моя комната не будет готова, она станет моей могилой!" - Чжуан-Цзы была готова для переезда Ошо, и 31 августа мы были очень счастливы, потому что он мог первый раз лечь спать в прохладной кристаллической и мраморной комнате.

У Ошо была такая боль в зубах, что его дантист спросил, не может ли помочь доктор Моди, местный зубной хирург. Хотя Ошо всегда говорил, что он хочет, чтобы только его люди заботились о его медицинских потребностях, потому что их любовь была исцеляющей силой сама по себе, все же он согласился, чтобы доктор Моди тоже высказал свое мнение. Когда доктор Моди пришел увидеть Ошо, это было очень красиво, потому что Ошо сказал ему, посмеиваясь: "Вы думаете, что вы пришли, чтобы работать надо мной. Но я буду работать над вами".

Ошо использовал каждую возможность, чтобы попытаться разбудить нас. Много дней на сессиях у зубного врача, несмотря на то, что у него были огромные боли, его главной заботой были мы. Он говорил мне, что мое бессознательное надоедает ему, и я была опасностью для него из-за моей потребности быть нужной. Он говорил мне много любящих слов, но в то время я воспринимала только то, что он говорил о моей потребности. Он говорил:

"Вы все значите так много для меня. Вы не сможете это понять до тех пор, пока я не уйду".

Это было правдой, потому что для меня в то время это было слишком много, за пределами моей способности понять. Он сказал:

"Четана, ты такое любящее существо. Где бы ты ни была, ты будешь со мной".

Но потом он приказывал мне уйти из стоматологического кабинета. Однажды он приказал мне уйти, сказав, что это вопрос жизни и смерти. Я села в моей комнате и пыталась понять, что он имеет в виду; имеет ли он в виду жизнь и смерть для меня, или для него! Может быть, он имел в виду, что если я не пойму это, если у меня будет недостаточно осознавания, чтобы увидеть мою бессознательную обусловленность, тогда для меня это будет действительно огромным барьером, и относительно этого, может быть, он имел в виду жизнь и смерть; потому что я просто не могла представить, что он может иметь в виду жизнь и смерть для него.

Когда сессия кончилась, мне сказали, что он все равно говорил, что он постоянно слышит, что я прошу. Я была озадачена, потому что я думала, что сижу тихо.

Авирбава, которую мы впервые встретили на Крите во время мирового турне, тоже была на нескольких сессиях у зубного врача и сидела, держа ноги Ошо. Он говорил про нее, что ее любовь к нему была чистой и невинной.

Иногда присутствовала Нирвано; Анандо сидела сбоку Ошо и делала записи, в то время как он постукивал по ее сердечной чакре и говорил, что он пишет заметки на ее сердце. Всегда присутствовал Амрито, и Ошо часто просил его вставать, а потом снова садиться. Потом еще был Гит; Ашу и Нитьямо, стоматологические сестры, Нитьямо, девушка из Манчестера, чьи спокойные манеры маскировали ее внутреннюю силу.

Большую часть времени Ошо проводил в своей новой комнате, он был очень болен.

Когда со здоровьем Ошо что-нибудь случалось, было всегда очень трудно, потому что просто лекарство, чтобы излечить одну болезнь, вызывало цепную реакцию проблем, каждая из которых была хуже, чем предыдущая. Его тело было так деликатно сбалансировано, и его диета и медикаменты были очень совершенно подстроены для него. Малейшее изменение, и насколько оно было маленькое, это всегда было за пределами нашего понимания, могло вызвать проблемы. Ошо, однако, всегда знал, что было самым лучшим для его тела, и доктор обычно всегда слушал его. Он не ел настоящую еду много недель, и несколько дней он только пил воду.

Потом пришел великий день, когда он захотел что-то съесть.

Новый сервиз из лакированных чашек прибыл от его японских санньясинов, которые сделали его специально, в маленькой деревушке в Японии. Они были черные и на них были рельефно изображены серебряные лебеди в полете, и к ним был такой же поднос.

Я приготовила ему еду и сидела у его ног вместе с Авирбавой, пока он ел. Это был один из моих алмазных моментов. Я думала, что это значит, что все будет хорошо, что ему будет лучше, что он будет с нами навсегда. Это символизировало так много для меня, и я плакала от радости, которая продолжалась недолго.

Проконсультировались с докторами, которые не были санньясинами, им показали рентгеновский снимок челюсти Ошо, и они согласились, что степень разрушения костей Ошо и зубов может быть вызвана только радиацией. Это случилось, когда Ошо был в тюрьме в Америке.

Я получила сообщение от Ошо, что я не должна больше заботиться о нем.

"Он хотел бы, чтобы ты занималась его стиркой", - сказал Амрито. Я была очень тронута этим, потому что Ошо на самом деле никогда раньше не говорил, что он хочет, чтобы я что-то сделала. Он всегда спрашивал, не хотела бы я, но никогда не говорил, что он сам хочет, чтобы я что-то сделала. Я больше не посещала сессии у зубного врача, но Ошо сказал Анандо: "Теперь Четана ушла, а ты начала".

Она также бессознательно надоедала ему.

Когда я теперь пишу это, мне не представить, как я могла не понимать, что Ошо делал со мной в это время. Я вспоминаю, как я реагировала, как будто во сне, и меня так изумляет, что я не могла понять, в чем дело. Он заставлял меня взглянуть ВОВНУТРЬ, глубже и глубже; увидеть мою бессознательную обусловленность и подняться над ней. Я слышала, как он много раз говорил, что мы достигаем края самореализации, но потом поворачиваем назад. В этот период я вижу себя как слепого человека, который проходит туда и обратно мимо открытой двери, иногда даже задевая рукавами косяки.

Было недостаточно того, что я больше не посещала сессий зубного врача, Ошо хотел, чтобы я уходила из ашрама, когда проходили эти сессии. Анандо должна была присоединиться ко мне. В первое утро, когда нас попросили покинуть ашрам до тех пор, пока сессия не кончится, Анандо и я пошли в дом друзей около реки. Я решила, что я использую это с максимальной пользой, так что я взяла мой лосьон для загара и лежала на крыше в солнечном свете. На пути назад в ашрам я сказала:

"Как прекрасно мы провели время этим утром, Анандо, я думаю, я буду делать это каждый день. Это замечательно!"

Меня просили уходить более часто, и иногда мне было некуда идти. Однажды я сидела пять часов на каменной стене на улице, вдоль которой росли баньяновые деревья, с задней стороны ашрама. Вся радость быть утром на солнце исчезла.

Мысль уехать в Гималаи, продолжала приходить мне на ум. Я чувствовала себя беспомощной в моих исследованиях найти бессознательный голос, который просил, просил как нищий. Я не могла пойти глубже, я не понимала, и все же я знала, что Ошо никогда не делает ничего без хорошей причины. Он никогда не произносил и одного слова, которое не шло из его понимания и его попыток разбудить нас. Быть в доме Ошо и знать, что в любой момент я могу нарушать его покой, не зная этого, стало для меня сильным побудительным мотивом, чтобы быть в моменте. Если бы я могла быть сознательной и в то же время быть в моменте, тогда наверняка моя бессознательность не могла бы создавать шум. Когда я была в комнате для стирки, я была очень осторожна, чтобы не впасть в мечты, потому что я знала, что именно в эти моменты работает бессознательное. Я постоянно старалась наблюдать те моменты, когда бессознательное может делать свою работу, а я об этом не знаю.

Однажды, когда я возвращалась с обеда, Амрито ждал меня около ворот Лао-Цзы и сказал, что Ошо послал сообщение, что Анандо и я должны немедленно выехать из дома. Я думаю, я приняла это хорошо. Я чувствовала благодарность за последние дни, за то, что меня толкали в каком-то смысле, идти вовнутрь. Когда я проводила большую часть дня, осознавая свои шаги по пути к открытию моего собственного внутреннего "я", в результате я чувствовала себя очень хорошо. Я выразила свою благодарность и пошла упаковываться.

Достаточно странно, однако, что я чувствовала тошноту. Друзья пришли помочь мне собраться. Когда тошнота стала сильнее, вокруг меня стала кружиться неразбериха упакованных коробок, и я говорила себе, что я чувствовала бы себя хорошо, если бы не съела такой жирный индийский обед. "Конечно", - говорила я себе, - "это не эмоциональное, это просто жирная пища".

Мои вещи были вынесены, и какой-то свами уже был готов въехать в мою комнату.

Когда я шла от ворот Лао-Цзы к моей комнате по мраморной дороге, я посмотрела на дерево, называемое "Пламя Леса", которое вытянуло свои ветви над дорогой. Каждый вечер, когда Ошо ехал в Будда Холл, это дерево усыпало дорогу оранжевыми цветами. Дорогу поливали из шланга и чистили до семи часов, и там не было видно ни одного случайного листа. Но потом, как раз перед тем, как Ошо выходил, дерево покрывало дорогу цветами, и это выглядело, как подношение богам, когда машина Ошо двигалась через эти оранжевые цветы. Я проходила мимо "Пламени Леса", и мне было очень грустно, что я покидаю дом Мастера таким образом - потому что кто знает, не является ли это началом полного изменения в ашраме? Может быть, теперь все будут делать мужчины. Может быть, другие женщины тоже должны будут уехать.

Ошо был первым мистиком, который дал женщинам шанс, но, может быть, женские обусловленности слишком глубоки. Кто знает, может быть это конец женщинам. Я пошла в мою комнату, и меня вырвало. Анандо и я переехали в наши новые комнаты в Доме Мирдад, прямо через дорогу от ашрама.

Я как раз все перевезла, когда мне позвонил Амрито. Он сказал, что он только что сообщил Ошо, что Анандо и я выехали из его дома, и Ошо сказал:

"Скажи им, что они могут вернуться". Я села на пороге и заплакала. В тот же день Ошо выехал из своей новой комнаты. Он был там всего две недели и называл ее "магической", "уникальной" и "это действительно Калифорния". Он спросил Амрито, доступна ли все еще его старая комната.

(Ошо попросил, чтобы эту комнату переделали как комнату для гостей.) Когда Амрито утвердительно кивнул головой, Ошо вылез из постели, вышел из "Калифорнии" и пошел прямо в свою старую комнату. Он никогда не сказал, почему, и никто не спросил.

Ошо вытащили десять зубов, но после недельного отдыха он сказал, что он придет в Будда Холл, чтобы посидеть с нами в молчании. Он сказал, что я могу сопровождать его на встречу. Когда я увидела его, я была потрясена тем, как он изменился. Он двигался по-другому: медленнее, и все же, как ребенок. Он, казалось, был легче и полностью чувствителен и беззащитен. Странная вещь - он выглядел более просветленным! Быть более просветленным, в этом нет никакого смысла, но я сказала ему, что я увидела, и он просто улыбнулся.

Несмотря на то, что все эти недели я интенсивно искала соприкосновения с моей бессознательной обусловленностью, я на самом деле не увидела ее. Я провела много времени просто в очень спокойном состоянии, часто чувствуя, что горная дорога, по которой я иду, очень узкая и опасная. Но я не видела никакого признака обусловленности до тех пор, пока однажды я не почувствовала присутствие Ошо. Я осознавала свое женское желание быть нужной, в том, как я разговаривала с ним, в каждом своем движении, я чувствовала, что это льется из моих глаз. Каждый жест, который я делала, говорил: "Ты любишь меня, ты нуждаешься во мне?" Все мое тело излучало этот вопрос. Я была в шоке, я чувствовала стыд, что после всего этого времени и после того, что он дал, это все еще здесь. Потом я увидела, что это всегда было здесь, и я просто впервые осознала это. И потом я спросила себя:

"Почему, почему есть эта потребность?" По-видимому, она здесь, потому что я еще не коснулась моего собственного существа. Я не осознаю, что моего собственного существа достаточно. Я все еще взаимодействую с миром через "женщину"; я не взаимодействую своим существом, я не знаю, что меня достаточно, потому что я все еще "женщина". Женщина не нужна. Существа достаточно.

Амрито заботился об Ошо теперь полный день, а я должна была будить его в шесть часов вечера. Я всегда чувствовала себя странно, когда я говорила Ошо "просыпайся", так как это он пытался разбудить меня. Он принимал душ, шел в Будда Холл и затем в 7.45 он ложился обратно в постель.

Единственная энергия, которая у него сохранилась, это энергия встречать каждый вечер его людей. Он двигался по подиуму очень медленно и не мог больше танцевать с нами. Он спрашивал: "Скучают ли люди без моего танца?" - и однажды я ответила ему: "Мы не можем всегда зависеть от твоей помощи нам, чтобы праздновать. Мы должны найти свой собственный источник празднования". Когда я сказала это, это выглядело странно, потому что это звучало холодно, но это было правдой. Он так радовался, видя, какие мы счастливые, и как мы празднуем, а он замечал каждого.

Он сказал, что Нилам выглядит такой спокойной и счастливой. Он был очень доволен тишиной, которая росла в нашей медитации, и много раз говорил, что люди действительно начинают понимать.

"Тишина становится такой твердой, вы можете почти коснуться ее". Он редко работал или разговаривал с кем-нибудь, кроме Анандо, когда у нее была очень важная работа; тогда он разговаривал минут десять. Когда он спросил меня, просил ли Джаеш о встрече с ним, и я сказала "нет", Ошо сказал: "Как прекрасно, что люди такие любящие и чувствительные, что они не требуют ничего у меня".

Я была счастлива в то время и думала, что Ошо будет с нами в течение многих будущих лет. Последний раз, когда я видела его наедине, он спросил меня, как он выглядит: "Я не выгляжу слабым, не правда ли?" "О, нет, Ошо", - ответила я. - "Ты всегда выглядишь здорово. На самом деле ты выглядишь так хорошо, что людям трудно поверить, что ты болен".

На следующий день я была больна. Со мной всегда случалось так, что я простужалась каждые три или четыре месяца. Я подозреваю, что это было что-то психологическое, но я никогда не понимала что. Отвечая мне на дискурсе за много лет до этого, Ошо сказал: "Иногда вы будете подходить очень близко ко мне, и вы будете полны света, это то, что происходит с Четаной. Я вижу, как иногда она подходит очень близко ко мне; и тогда она полна света. Но вскоре она начинает жаждать темноты; тогда ей приходится отойти от меня. Это то, что происходит здесь с каждым. Вы продолжаете качаться - ко мне и от меня. Вы как маятник: иногда вы подходите близко, иногда вы уходите. Но это нужно. Вы не можете впитать меня полностью сейчас. Вы должны научиться, вы должны научиться впитывать что-то настолько полностью, что это выглядит почти как смерть. Так что много раз вам придется уйти от меня".

("Мудрость Песков")

Я видела Ошо только в Будда Холле последние три месяца перед тем, как он покинул свое тело; Анандо приходила, чтобы будить его для нашего празднования в Будда Холле, а Амрито оставался рядом с Ошо весь день и ночь.

Нирвано работала с Джаешем и Читтеном уже примерно восемнадцать месяцев и уезжала в Бомбей каждую неделю на пару дней. Она говорила мне, что ей очень нравится работа, что она очень интенсивная и волнующая. Иногда она приходила на вечернюю медитацию, и любой выглядел бледным по сравнению с ее празднованием, а иногда она вообще не приходила. Несколько недель она была в депрессии, но потом однажды вечером она танцевала с Миларепой и Рафией и договорилась о свидании на следующей неделе.

9 декабря я была в комнате для стирки, когда вошла Анандо и сказала мне, что Нирвано умерла, приняв случайно слишком сильную дозу таблеток снотворного.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. СЕКС И СМЕРТЬ.

ДЛЯ МЕНЯ СТРАННО, что Ошо называли "Секс Гуру" люди, которые, совершенно очевидно, никогда не читали и не слышали то, что Ошо говорил о сексе. Он никогда не осуждал секс, так, как это делают всегда религиозные лидеры, и это, видимо, единственная причина, почему его критиковали. Из журналов и газет, которые я просматриваю, мне кажется, что мир помешан на сексе, и я предполагаю, что использование слова "секс" в заголовке газеты гарантирует внимание читателей.

Есть тонкая грань между распущенностью и позволением естественным энергиям двигаться с полной тотальностью. Именно по ней у Ошо есть храбрость вести людей, по этой тонкой грани. Работа Ошо, чтобы помочь нам в движении к просветлению, состоит в том, чтобы позволить секс, потому что он естественен, но его акцент всегда был на том, чтобы превзойти его. Подавленный ум не может превзойти, так что первым шагом должно быть выражение. Это так легко.

"...С медитацией вы открываете высшие двери вашего суперсознания. И энергия всегда требует движения, она не может оставаться статичной. И эти новые области обладают гораздо большим очарованием. У вас были переживания в сексуальной области. Она была хороша, если говорить о биологии, но это обычное переживание, доступное всем животным, всем людям, всем птицам. В этом нет ничего специального, ничего уникального. Но если медитация ведет к суперсознанию, и энергия доступна, тогда эта энергия начнет автоматически двигаться по новым открывшимся каналам. Это то, что я имею в виду под трансформацией"...

(Ошо: "Передача Лампы")

Как западный человек я была полна идеей, что когда секс уходит, тогда все закончено. Ошо говорил нам и старался объяснить, что на Востоке концепция совершенно другая. "На Востоке, когда секс исчезает, это время для радости, в то время как на Западе, когда секс исчезает, это беда".

Так и должно случиться, что однажды сексуальное стремление или его неотложность исчезают и то, что остается, это игра и легкость относительно секса. Нет больше слепой лихорадки притяжения к кому-то, теперь это прекрасная мысль, что однажды будет возможно иметь свободный выбор, играть или нет. И я надеюсь, что это может случиться до того, как тело износится, и сексуальная энергия станет умозрительной. Я думаю, это произойдет.

Когда мы путешествовали в Катманду, я задала Ошо вопрос, и я нахожу его ответ таким замечательным, что я привожу его полностью:

"Возлюбленный Мастер, у меня было очень сильное ощущение секса и смерти в последние несколько недель. Нужно ли мне понять, почему?"

Ответ Ошо:

"Всегда необходимо понимать, как функционирует ваш ум, что делает ваше сердце, что происходит в вашем внутреннем мире. Постарайтесь понять, это даст вам определенную дистанцию от этих вещей и осознание, что может быть, они присутствуют, но вы не идентифицируетесь с ними. Это великая алхимия понимания.

Постарайтесь понять все внутри себя. Сам тот факт, что вы пытаетесь понять, сделает вас отделенными от них; это становится объектом. А вы никогда не можете стать объектом, вы всегда субъект; невозможно изменить вашу субъективность в объект. Так что это даст вам хорошую дистанцию между вами и вашими чувствами, какими бы они ни были. Это один момент".

"Второй момент: эта дистанция даст вам возможность понять, что происходит с вами. Ничто не случается без причины. И иногда есть вещи, которые очень фундаментальны. Например, этот вопрос, один из самых фундаментальных вопросов - связь между сексом и смертью. Если вы можете видеть это ясно, медленно дистанция между сексом и смертью будет исчезать, и они станут почти одной энергией".

"Возможно, секс - это смерть в рассрочку. А смерть - это секс оптом".

"Но, конечно, существует одна энергия, которая функционирует на обоих концах.

Секс - это начало жизни, а смерть - это конец той же самой жизни; так что они два конца одной и той же энергии, два полюса одной энергии. Они не могут быть не связаны".

"Смерть и секс напоминают мне одного паука, найденного в Африке, у которого смерть и секс подходят очень близко друг к другу. В человеке это расстояние в семьдесят лет, в восемьдесят лет; но в этом особом виде пауков расстояния нет.

Мужская особь паука занимается любовью только однажды в жизни. Когда он занимается любовью, в тот момент, когда он находится в состоянии оргазма, женская особь начинает есть его. Но он находится в такой эйфории, что его не заботит то, что его едят. К тому моменту, как его оргазм закончился, с ним тоже покончено.

Смерть и секс так близки... но близки они или далеки, это не различные энергии.

Так что человек может чувствовать, как они поднимаются вместе. Хорошо видеть их вместе, это великое понимание, потому что люди не видят этого. Люди почти слепые, они никогда не связывают смерть с сексом. Возможно, это бессознательный страх препятствует соединять эти две вещи вместе, потому что если они начнут соединять смерть с сексом, они будут бояться самого секса, а это опасно для их биологических целей. Для биологии лучше, если они не будут связывать их.

Было замечено, что когда людям отрубают голову, а по-прежнему есть некоторые страны, где это случается, наблюдается странная вещь: в тот момент, когда человека обезглавливают, у каждого человека без исключения происходит эякуляция.

Это странно, потому что когда ему ломают шею, разве это время для эякуляции? Но он не может это контролировать. Когда происходит смерть, когда жизнь покидает его, естественно, что сексуальная энергия тоже уходит. Она была частью всего явления. Ей нет смысла больше оставаться в его теле. Вопрос существенен. Это не значит, что вы умрете.

Это просто означает, что ваша сексуальная энергия доходит до своего высочайшего пика; следовательно, вы чувствуете смерть тоже. Она не чувствовалась бы, если бы сексуальная энергия не освобождалась. Кто бы ни задавал этот вопрос, он, видимо, не занимается любовью. Энергия аккумулируется и доходит до такой интенсивности, что это автоматически напоминает о смерти. Смерть, если вы умираете сознательно, приводит вас к величайшему оргазму, который вы когда-либо имели в своей жизни".

"Кстати, женщина живет дольше, чем мужчина, она более здоровая, чем мужчина, она меньше подвержена болезням, она не сходит с ума так легко, как мужчина, так легко не кончает жизнь самоубийством. Причина, возможно, в том, что ее сексуальная энергия отрицательна. Положительная энергия - это активная сила; отрицательная энергия - это принимающая сила. Может быть, из-за этой отрицательной принимающей энергии у нее более здоровое тело, менее подверженное болезням, и она живет дольше. И если бы биология могла освободить ее от ее месячных, она могла бы жить даже дольше и быть более здоровой. Она действительно была бы сильным полом.

Так что идея секса и смерти, возникающих вместе, просто показывает, что сексуальная энергия аккумулируется - положительная или отрицательная. И отрицательная энергия может аккумулироваться дольше. На самом деле я наблюдал за джайнскими монахами и монахинями, которые, возможно, самые искренние люди в том, что они делают. Это может быть глупо, но их искренность вне сомнений. Монахини, кажется, очень легко соблюдают целибат. Но монахи встречаются с огромными трудностями - с теми же самыми трудностями, с которыми встречаются христианские или любые другие монахи.

Отрицательная энергия просто означает, что она более молчаливая и ждет активную энергию, чтобы она могла принять ее. Но у нее нет собственной активной силы. В этом причина, почему я против такой вещи как лесбиянство. Это просто глупо: две отрицательных энергии стараются достичь какого-то пика оргазма. Они просто либо притворяются, либо тот оргазм, который они получают, только клиторальный, а не вагинальный. А клиторальный оргазм это ничто по сравнению с вагинальным оргазмом. Клиторальный оргазм - это что-то вроде предварительной игры. Это может помочь вам достичь вагинального оргазма, но не может заменить его. Действительно изумляет, что то, что так близко всем - занятие любовью - остается в темноте. Я высказал утверждение, и это впервые во всей истории, что кто-нибудь сделал это заявление - что клиторальный оргазм может быть огромной помощью как предварительная любовная игра; иначе психологи не знали, что с ним делать, потому что у него нет биологической функции. Чтобы избежать этого вопроса, многие психологи даже отрицали, что существует какой-либо вагинальный оргазм, они говорили, что есть только клиторальный оргазм.

Оргазм мужчины настолько быстрый, что он не может создать вагинальный оргазм за такой маленький период времени - всего несколько секунд. Но если клиторальный оргазм создается просто как предварительная любовная игра, он создает ситуацию, в которой достигается вагинальный оргазм. Он уже начался: клиторальный оргазм вызвал процесс в теле. Но мужчины не обращают внимания на клиторальный оргазм, потому что их оргазм может легко произойти только при вагинальном контакте. Они интересуются только их собственным оргазмом, и когда они закончили, они совсем не думают о женщине.

Лесбиянство распространилось в движении за женское освобождение, потому что оно дает им клиторальный оргазм; но это другая глупость, потому что это просто предварительная любовная игра.

Это как если бы у вас было предисловие к книге, а самой книги не было бы. Так что вы продолжаете читать предисловие так долго, как вы хотите, снова и снова, но вы совсем не входите в саму книгу. Если женщина ждет и ждет, она аккумулирует отрицательную энергию, которую она поглощает. Если ее слишком много, тогда приходит идея смерти, потому что занятия любовью в этом состоянии и действительно прекрасное чувство оргазма даст ей прозрение относительно того, что происходит в смерти.

Нет ничего, чего нужно бояться; ничто не разрушается. Это окончательный пик вашей жизни. Если вы жили свою жизнь бессознательно, в несчастье, в страдании, тогда до того, как придет смерть, вы обязательно войдете в кому. Так что вы не будете испытывать оргазм или осознавание, что смерть не происходит с вами, с вашим существом, но происходит только с вашим телом, со средством передвижения, которое вы использовали до сих пор. Если вопрос задан мужчиной, нужно понять то же самое. Но мужчина редко приходит к такому пику, что он начинает думать о смерти. Его энергия такая динамическая, активная, что до того, как он доходит до такого пика, энергия освобождается. Так что мне кажется, что вопрос исходит от женщины.

И никто не слушает женщину. Никто не заботится, что она чувствует, как она чувствует. Одна вещь, которую мужчины поняли на протяжении столетий - в Индии у нас есть картины, статуи, описывающие это явление - что мужчина чувствовал в женщине определенное качество смерти. Это неправильное понимание. Это не в женщине, это в вашей собственной сексуальной энергии. Но это то, как мужчины всегда проецируют вещи; они не видят, что их собственная сексуальная энергия приводит их ближе к смерти. И они не могут очень ясно видеть, потому что их сексуальная энергия никогда не достигает такого пика, чтобы он напоминал им о смерти.

Но женщины, если их послушать, могут сказать много мудрого относительно этого явления. Мудрые женщины были разрушены христианством. Их сжигали тысячами в средние века. Слово "ведьма" просто означает "мудрая женщина", но поскольку она так сильно осуждалась, даже само слово стало осуждением; иначе это комплимент.

Это эквивалентно мудрому человеку. Во всем мире были мудрые женщины, и были вопросы, относительно которых только у мудрых женщин были прозрения.

Статуи в Индии и картины очень странные, если вы не понимаете этого явления.

Например, Шива лежит, а его жена Шивани танцует на его груди с обнаженной саблей в одной руке и с только что отрубленной головой в другой руке; на шее у нее висит гирлянда голов, кровь струится из всех голов, а она танцует сумасшедший танец. Кажется, что она убьет Шиву. Танец такой безумный, и женщина в таком безумном состоянии, что для Шивы нет надежды. То, о чем я говорю, связано с подобными переживаниями. На Востоке к женщинам прислушивались. Там никогда не было такого, что происходило на Западе: убийства и сжигания женщин. Мудрых женщин всегда слушали, и их мудрость всегда принималась, потому что они половина человека. Мужская мудрость - это половина; если не принять и женскую мудрость, мудрость не может стать цельной. Нужно спросить, какие у нее переживания.

Женщина во многих переживаниях оргазма, особенно на Востоке, чувствовала смерть очень близко, она летала почти рядом.

Я сказал "особенно на Востоке", потому что на Востоке в древние времена до того, как идеологии, подавляющие людей, начали их разделять и приводить к шизофрении, любовью не занимались до тех пор, пока эта потребность не доходила до своего пика. Любовью не занимались каждый день. Оба партнера должны были ждать друг друга, пока каждый не придет в состояние, когда больше невозможно это сдерживать. Естественно, эти люди были гораздо более мудры. Они, может быть, занимались любовью раз в неделю или раз в месяц, но их любовь пожинала такой огромный урожай переживаний, на которое каждодневная любовь не способна.

У вас недостаточно энергии, чтобы случилось такое огромное переживание.

Оно должна быть на пике вашего контроля, трепещущее от энергии, и тогда это действительно танец, растворение и встреча двух энергий.

А на высочайшем пике мужчина тоже может чувствовать смерть, окружающую его.

Чувство смерти присутствует, потому что это все одна энергия, но когда сексуальная энергия освобождается, чувство смерти рассеивается. Только в последнее время медицинская наука признала один факт, что люди, которые продолжают заниматься любовью, не умирают от разрыва сердца. Но их нужно спросить, умирают ли они от чего-нибудь другого? Они живут дольше и остаются моложе.

Но вы можете заниматься любовью на низшей точке... там, где обычно люди занимаются ею. Это не удовлетворяет, это не приносит благодарности; это не дает вам никакого чувства довольства, это просто повергает вас в отчаяние. Любовью нужно заниматься на высочайшем пике, и это требует определенной дисциплины. Люди используют дисциплину для того, чтобы не заниматься любовью. Я учу дисциплине, чтобы заниматься любовью правильно, чтобы ваша любовь не была просто биологической вещью, никогда не достигающей вашего психологического мира. А у нее есть потенциал достичь вашего духовного мира. На высочайшем пике она достигает вашего духовного мира.

Почему в этот момент человек обязательно вспоминает о смерти? Потому что вы забываете ваше тело, вы забываете ваш ум; вы остаетесь просто как чистое сознание, растворяетесь в вашем партнере. Это очень-очень похоже на смерть.

Когда вы умираете, если вы умираете сознательно, вы забудете тело, вы забудете ум, просто сознание... и потом неожиданно сознание растворяется в целом. Это растворение в целом в тысячу раз более прекрасно, чем это возможно благодаря любому оргазму. Но обе этих вещи, безусловно, глубоко связаны. Они едины.

И каждый, кто хочет понять смерть, должен понять секс, или наоборот. Но странно, люди, подобные Зигмунду Фрейду или Карлу Густаву Юнгу, которые пытались понять секс, так боялись смерти. Их понимание секса не могло быть очень глубоким. Что касалось смерти, никто не думал о ней, никто не хотел даже говорить о ней. Если вы в разговоре касаетесь смерти, люди считают, что вы не обучены манерам. Это что-то, о чем не говорят; смерть должна просто игнорироваться. Но игнорируя смерть, вы не сможете понять жизнь. Они связаны: секс - это начало, смерть - это конец. Жизнь просто между, энергия, которая течет от секса к смерти. Все три вещи должны быть поняты вместе. Не было предпринято усилий. Не было проведено экспериментов, особенно в современном мире.

На Востоке, если мы будем двигаться назад до Будды и Махавиры, они, должно быть, наблюдали это явление очень близко. Иначе какая необходимость для жены Шивы танцевать на его груди с гирляндой черепов. А у нее в руках? Одна рука держит только что отрубленную голову, течет кровь, а в другой руке у нее обнаженная сабля. Она выглядит абсолютно сумасшедшей.

Это просто зримая иллюстрация глубочайшего состояния оргазма; это то, как может быть описана женщина. А мужчина просто лежит под ней, в то время как она танцует. Она может отрубить ему голову, или он может умереть просто оттого, что она танцует на его груди. Но одно можно сказать определенно: смерть там присутствует. Случится смерть или нет, это уже другой вопрос. Возможно, это одна из причин (бессознательная), потому что на Западе всегда боялись. Они выбрали только одну позицию для занятий любовью - это когда мужчина наверху, так что он может контролировать, и женщина не может быть абсолютно сумасшедшей, как Шивани, которая танцует на груди Шивы. А женщину учили столетиями, что она не должна даже двигаться, потому что это не подобает леди, двигаются только проститутки.

Она должна лежать почти как мертвая, не шевелясь. Она никогда не достигнет никакого оргазма, клиторального или вагинального. Но она леди, и это вопрос репутации, респектабельности. Ей не позволяется наслаждаться, она должна быть серьезна во всем этом деле. Движения делает только мужчина, а не женщина. Я вижу, что это происходит из страха.

На Востоке обычная позиция для любви это когда женщина наверху, а не мужчина.

Когда мужчина наверху, это абсолютно безобразно. Он тяжелее, он выше, и он просто расплющивает нежное тело женщины без необходимости. И это будет научно правильно, если он не будет наверху, чтобы он не мог много двигаться, а у женщины было бы больше свободы для движений: она могла бы кричать от радости, бить мужчину, кусать его, царапать его лицо или делать все, что ей придет на ум.

Она должна быть Шивани. У нее нет сабли, но у нее есть ногти, длинные ногти; она может сделать многое своими ногтями. И если она наверху, она быстрее, мужчина медленнее, и это приводит их вместе к пику оргазма. Когда мужчина наверху, а женщина под ним, невозможно прийти вместе к пику оргазма, но мужчина не заботится; он просто использует женщину.

У древней восточной мудрости было совершенно другое отношение. Во времена Упанишад женщина уважалась так же, как мужчина. Не было вопроса о неравенстве.

Она читала все религиозные писания, ей позволялось даже участвовать в великих спорах. Это был самый ужасный день, когда мужчина решил, что женщина - это человек второго сорта, и она должна просто следовать мужчине и его диктату. Ей даже не разрешалось читать писание, ей не разрешалось обсуждать великие проблемы жизни. И не вставало вопроса, что ее нужно спросить о том, какова ситуация с ее точки зрения. Ее точка зрения была половиной, и то, что это было отвергнуто, делало мужчину разделенным, шизофреничным.

Настало время, когда мы должны от всей души соединить мужчину и женщину вместе.

Их переживания, их понимания, их медитации должны создать единое целое, и это будет началом настоящего человечества".

("Свет На Пути")

•••

Я слышала, как Ошо говорил, что медитирующий испытывает смерть не тела, а ума, и таким образом рождается снова. Двиджа (дважды рожденный) - это выражение, используемое в санскрите. Одно дело это сидеть вместе с Ошо, когда он говорит, когда ты соблазняешься медитацией, слыша мягкий ритмичный звук его голоса, падая в промежутки тишины, чувствуя себя висящей во вневременном; и совсем другое осознавать в течение дня все, что ты делаешь. Например, когда я гуляю, я помню о том, чтобы просто гулять, чтобы мой ум постоянно не работал; еда, просто жевать, без постоянного диалога. Мне это нравится, почти как игра, и это распространяется все больше и больше на мой день. Но сидеть молча в своей комнате - это что-то другое. Сидеть и ничего не делать чувствуется как смерть. Я чувствую, как будто я позволяю уйти всему, что я знаю, а чем еще может быть смерть, как не позволением всему уйти?

Я слышала, как Ошо говорил, что именно поэтому люди обычно умирают бессознательно; что это величайшая хирургия природы отделить их "душу" от тела и ума, с которым они идентифицировались всю свою жизнь, так что наиболее милосердный путь будет умереть бессознательно. Вот почему люди не могут вспомнить их последнюю смерть или жизнь.

Когда я молча сидела, первые мысли, которые приходили в мой ум, были: "ДЕЛАЙ что-нибудь. Есть так много всего ДЕЛАТЬ". Каким-то образом даже осознавать свои движения в течение дня - это тип ДЕЛАНИЯ, по крайней мере можно что-то наблюдать.

Мой ум был в страхе, когда я сидела молча; он говорил: "Ну хорошо, если ты просидишь час, что ты получишь потом? Ты будешь еще более уязвимой и неспособной соответствовать своей жизни". ЭТО действительно большая проблема. Моя жизнь совершенно замечательная, я наслаждаюсь собой, что, если я отпущу то, что я имею?

А! Я вспоминаю историю алмазного рудника, и обещание Ошо, что есть гораздо большее. Я читала и в научных работах, и в газетах рассказы людей, которые были почти мертвы. Людей, которые, например, на операционном столе переживали смерть, потому что их сердце останавливалось, или людей, которые были в коме после серьезного происшествия и потом "возвращались" к жизни. Когда я читала описания ощущений, я была удивлена, что у них были в точности те же самые ощущения, которые я знала по медитации.

В "Геральд Трибьюн" в прошлом году была колонка, где люди описывали свои близкие к смерти переживания, когда из-за огромного шока они, должно быть, покидали свои тела. Каждый из них говорил о "свете" в конце туннеля, о прохождении сквозь него и о чувстве огромной любви и блаженства. Некоторые из этих людей, которые были христианами, интерпретировали "свет" как Иисуса, и оправившись от своих болезней, становились религиозными.

Я переживала это в медитации, хотя я всегда выходила до того, как "свет" полностью поглощал меня. Санньясин спросил Ошо об этих переживаниях в дискурсе "Скрытое великолепие".

Он испытывал это как "большое черное пятно. Внутри черного пятна находится белое пятно. Это белое пятно подходит все ближе и ближе, кружась. Но как раз перед тем, как черное пятно исчезло, я открыл свои глаза".

Ошо: "То, что произошло с тобой, очень важно, редко и уникально. Это один из вкладов Востока в мир: понимание, что между двумя глазами внутри есть третий глаз, который обычно остается спящим. Человеку нужно много работать, поднимая всю свою сексуальную энергию вверх против гравитации, и когда энергия достигает третьего глаза, он открывается".

Ошо объяснил ему, что нужно попытаться и не открывать свои глаза, когда это происходит.

"...И когда однажды ты увидишь, что черное пятно исчезает... черное пятно - это ты, а белое пятно-это твое сознание. Черное пятно - это твое эго, а белое пятно - это твое существо. Позволь твоему существу распространиться и позволь своему эго исчезнуть. Просто немного храбрости, это может быть похоже на смерть, потому что ты идентифицировался с черным пятном, а оно исчезает. И ты никогда не идентифицировался с белым пятном, так что что-то незнакомое, неизвестное овладевает тобой".

Мое понимание состоит в том, что ничего вредного не может случиться из-за медитации, потому что наблюдатель, свидетель остается.

Когда я сказала Ошо, что у меня есть желание потерять сознание во время медитации, он сказал:

"Ты должна выйти за пределы состояния, когда ты чувствуешь, что ты теряешь сознание, или пройти его. Не бойся, пройди его, теряй сознание, иди в это, пусть это переполнит тебя. На мгновение все будет потеряно, но только на мгновение. И потом неожиданно рассвет; ночь закончилась".

("Мятеж")

Ошо много говорил о смерти, величайшей тайне и величайшем табу. В своей книге "Упанишады Раджниша" он говорил:

"Мы отринули наши жизни в тот самый момент, когда мы родились, потому что рождение - это не что иное, как начало смерти. Каждое мгновение вы будете умирать больше и больше. Это не так, что в какой-то день, когда вам семьдесят лет, приходит смерть; это не событие, это процесс, который начинается с рождением. Он занимает семьдесят лет; он течет очень лениво, но это процесс, а не событие. И я подчеркиваю этот факт, чтобы сделать ясным для вас, что жизнь и смерть - это не две разные вещи. Они будут двумя, если смерть - это событие, которым кончается жизнь. Тогда они станут двумя; тогда они станут антагонистическими, станут врагами. Когда я говорю, что смерть - это процесс, начинающийся с рождения, я говорю, что жизнь - это тоже процесс, начинающийся с того же самого рождения, и это не два различных процесса. Это один процесс: он начинается с рождением и кончается смертью. Но жизнь и смерть как два крыла птицы, или две руки, или две ноги. Жизнь диалектична - и если вы понимаете это, к вам приходит естественное огромное принятие смерти. Это не против вас, это часть вас; без этого вы не можете быть живым. И я говорю вам: смерть - это фикция. Нет смерти, потому что ничто не умирает, вещи просто изменяются. И если вы осознаете, вы можете сделать так, чтобы они менялись к лучшему. Это то, как происходит эволюция".

Смерть Нирвано была внезапной, неожиданной и повергла меня в состояние шока. У меня было чувство, что ушла часть меня, и я чувствовала настоятельную необходимость теперь жить более полно. Ее смерть подарила мне подарок безотлагательности. Если бы Ошо мог сделать кого-нибудь просветленным, если бы он мог сделать это для кого-то, тогда он сделал бы это для нее. Но мы должны пройти Путь в одиночку, он мог только указать дорогу. Так что многое, что говорил Ошо, я воспринимала как поэзию, я не понимала, что он дает нам Истину.

Однажды, примерно лет десять назад , Нирвано и я сидели у ног Ошо. Мы обе были в медитации в его комнате. Он сидел в своем кресле, а мы обе сидели на полу примерно час. В течение первых нескольких минут я переживала взрыв, я потерялась на мгновение в цветах и свете. Через несколько мгновений Ошо сказал: "О-кей, теперь возвращайтесь". У него была улыбка на лице, и он сказал, что это было гораздо больше, чем он ожидал, и что теперь мы (Нирвано и я) "близнецы, энергетические близнецы".

Нирвано и я жили вместе очень интенсивно двенадцать лет; иногда мы любили друг друга, время от времени мы были "игривыми врагами", как Ошо однажды сказал про это "люди, которые не могут находиться в одной и той же комнате вместе".

Это была очень сильная связь. Ближе всего к ней я чувствовала себя в Бомбее, в конце мирового турне. Комната Ошо для стирки была также ее спальней, а температура на улице была свыше 50 градусов. Мы были прямо друг над другом, и хотя ситуация была очень трудной из-за пространства, между нами была любовь, которую я нежно лелеяла. В своей английской манере она была всегда немножко холодна с людьми, но когда вы находитесь в той же самой комнате целый день вместе, это отбрасывается. Мне нравилось укладывать ее волосы, собирать их на верх головы заколками, хотя они всегда падали вниз, они были слишком шелковистые и тяжелые.

Последний раз, когда я видела ее живой, она уходила из Будда Холла, а я сидела около выхода. Мы посмотрели друг на друга и улыбнулись. Это было мое маленькое прощание.

Когда она умерла, я не чувствовала, что осталось что-то, что бы я хотела сказать ей. На самом деле каждый из ее друзей чувствовал завершенность относительно нее.

Она жила тотально, и я уже научилась тому, что я должна быть осознанной с каждым, кого я знаю, чтобы ничто не оставалось несказанным. Я не хочу вести себя с другом бессознательно, потому что на самом деле его можно никогда больше не увидеть, и то, что остается невысказанным, оставляет дыру, рану, которую невозможно излечить.

В жизни Нирвано была величайшей тайной для меня, то, как она жила, то, какой она была. В какой-то момент она была ребенком, невинным, а в следующий момент матерью Кали, размахивающей саблей. И ее смерть была так же таинственна, как ее жизнь. Я не знаю, почему она умерла. Я знаю, что она была отчаянно несчастна и говорила о желании умереть с тех пор, как я познакомилась с ней. Но я всегда думала, что произойдет "щелчок", произойдет изменение, и однажды она неожиданно будет просветленной.

Я думаю, что она была близка к просветлению, очень близка. Она была мудрой женщиной, и она была сонастроена с Ошо как никто другой. Много раз, когда он был болен, она интуитивно знала, в чем было дело, и он много раз говорил, с какой любовью она заботилась о нем. У нее была ясность и острота, незаурядное восприятие и понимание людей, особенно их отрицательных черт. И все же ее как маятником бросало в депрессию, настолько переполняющую ее, что она была полностью беспомощной и делала невозможным ни для кого, помочь ей. Она закрывала дверь и страдала в одиночку. Когда она была ребенком, ее родители клали ее в Швейцарии в госпиталь, потому что она отказывалась есть. Последние несколько лет у нее был гормональный и химический дисбаланс, и она принимала лекарства от этого. Ничего не помогало. Ранее, в 1989, она была в психиатрической больнице в Англии для лечения, но оставалась там не больше двух дней. Она сказала, что доктора были более безумны, чем она, и это заставило ее осознать, что она может преодолеть свою депрессию сама.

Последние несколько месяцев я не видела ее, потому что всегда, когда я приходила к ней, она просила меня прийти попозже, а попозже она не отвечала на стук в дверь. Так что я поняла, что она не хочет видеть меня. Для меня было лучше оставаться в стороне от нее, потому что я очень легко подхватывала ее настроение несчастья. В последние несколько раз, когда я все-таки была у нее, она говорила мне о беспокойстве и огромной боли, которую она чувствовала в своей "харе" или в нижней части живота. Много лет она просыпалась каждое утро с чувством тошноты в желудке. Поговорив с ней об этом, в точности на следующее утро я просыпалась с такой же болью в желудке. Я открывала свои глаза, и первое, что выплывало у меня, было: "О нет! Неужели еще один день!" Я воспринимала ее раны как мои собственные.

Последний раз, когда я пришла к ней, мы просто сплетничали для удовольствия. Я раздирала на кусочки своего друга, потому что он был с другой женщиной, и сказала несколько злобных вещей о нем, заставив его выглядеть немного глупо перед женщинами. Потом я думала про себя, что это не было по-настоящему честно говорить так о ком-нибудь. В конце концов, я в действительности не знала его ситуацию, и мне было очень неприятно. Я видела Нирвано утром и сказала ей, пожалуйста, забудь, что я говорила, у меня нет никакого права говорить плохо о ком-то, когда я на самом деле не знаю, что происходит с ним. Она сказала мне:

"О, ради бога. Просто небольшие сплетни между женщинами. В этом нет вреда. Иначе ты будешь ходить полупросветленной. А ты не можешь быть полупросветленной здесь.

Ты можешь быть либо полностью просветленной, либо полностью непросветленной".

Я подумала, черт побери, это блестяще сказать что-то вроде этого. Для меня она была мудрой женщиной. Когда я закрываю мои глаза, чтобы вспомнить ее, я могу представить ее только смеющейся. Когда она была счастлива, она была самым экстатичным и живым человеком, которого я когда-либо встречала. В Будда Холле, когда я последний раз сидела рядом с ней во время медитации с Ошо, в период молчания я слышала звук, который выходил у нее изнутри. Я узнала этот звук, он был таким же, какой издавала я, когда я чувствовала себя очень удовлетворенной, очень центрированной и мне было тепло внутри. Я слышала, как она издавала этот звук. Так что у меня было некоторое понимание того пространства, в котором она была.

Именно поэтому, когда всего через неделю она умерла, я была в шоке, потому что для меня, зная это пространство, было невозможно представить себе, что я могу достичь таких глубин депрессии. Хотя ей было знакомо то же самое медитативное чувство, ее депрессия была такой сильной, она настолько захватила власть над ней, что ей ничего не могло помочь.

Я знала, что Ошо пробовал все, что возможно. Он дал ей все, что она хотела. Он хотел, чтобы она осталась здесь, но она была также свободна, идти куда угодно в мире, куда ей хотелось. Много раз она уезжала в Англию; она оставалась там один или два дня, и потом возвращалась. В начале того года она поехала в Австралию, чтобы начать новую жизнь, но через пару дней вернулась. Испания, Швейцария, Таиланд, она посетила много мест, но через несколько дней она возвращалась. Я думаю, что если бы она смогла остаться до того, как Ошо покинул свое тело, это было бы "щелчком", поворотной точкой для нее. Он сказал, что она умерла не вовремя.

Тело Нирвано принесли той ночью к месту, где сжигали покойников около реки; по просьбе Ошо присутствовало только несколько ее друзей. Раньше я видела открытое пространство этого места, переполненное санньясинами, а теперь нас было всего около сорока, торжественно стоящих и ждущих машину скорой помощи, которая должна была привезти ее тело. Я приветствовала ее намасте, когда ее положили на погребальный костер.

Моя подруга Амийо, увидев ее тело, сказала: "Это тело не Нирвано - она ушла".

Тело поместили на погребальный костер в центре места для сжигания и покрыли поленьями. Когда костер заполыхал, я двигалась вокруг него и обнаружила, что я стою справа от Нирвано.

"Странно", - думала я, - "Нирвано - это первое тело, которое я вижу, как его сжигают. Она - моя самая близкая встреча со смертью".

Поленья были так сложены или таким образом сдвинулись, что образовалось "окно", через которое я могла видеть ее лицо как чистую белую маску, плывущую и растворяющуюся в бледном дыме. Ее губы распухли и были темно-красные, в танце языков пламени они как будто бы шептали: "Нирвано".

Я посмотрела на луну, она была в фазе роста, даже не полная. Медленно я двинулась назад от огня и потеряла сознание. Когда я открыла глаза, я не знала, где я нахожусь, и думала, что, может быть, я умерла. Позже в ту ночь я думала:

"Она могла бы гордиться мной - потерять сознание на ее похоронах". Это была такая драматическая вещь, которая произошла бы с ней, а обо мне она всегда говорила, что я слишком вялая.

Я никогда на самом деле не знала, но мне казалось, я просто чувствую, как сильно он любил ее. Между ними была магия, которая никогда не нарушалась с его стороны ее настроениями и темпераментом. Всегда, когда она возвращалась из путешествия, которое, предполагалось, изменит ситуацию к лучшему, ее возвращение приветствовалось безо всяких вопросов.

Когда она вернулась из Австралии, через три дня, в то время, как она уехала "начать новую жизнь", она сказала мне: "Посмотрим, что мой сумасшедший ум придумает в следующий раз".

Хотя у меня не было переживания прошлых жизней, у меня всегда было впечатление, что их взаимоотношения были древними. На дискурсе в 1978 он сказал, что она была его подругой в своей последней жизни (всего сорок лет назад), и что она умерла в возрасте семнадцати лет от брюшного тифа и обещала, что вернется и будет заботиться о нем.

Я слышала, как Ошо говорил о том, чтобы никогда не судить человека по его делам, по его действиям, по тому, что он сделал. С Нирвано это было настолько ясно видно; с одной стороны, она была прекрасной "душой", или энергией, а с другой стороны очень трудным человеком. Ошо сказал, что она никогда не медитировала и что она всегда нарушала его работу.

Он сказал, что она всегда делала трудным для любого человека, каким бы он ни был, выполнение работы его секретаря. Может быть, ей не хватало понимания, чем была работа Ошо? У него были тысячи учеников, и он работал с каждым. Это факт, который может быть доказан наблюдением людей, которые были открыты к изменениям, которые происходили благодаря медитационным техникам Ошо.

Нелегко понять, что такое безусловная любовь. Любовь, которая не требует ничего взамен, так редка в мире, где мы знаем только любовь, которая включает в себя обладание и доминирование. Сострадание и любовь Ошо были неизменными и всегда были доступны для Нирвано. Он был любовь, и его любовь ждала, чтобы ее приняли.

Иногда она не могла принять, но это справедливо для нас всех. Так много всегда остается непостижимым, остается тайной.

По-видимому, саму природу вещей невозможно понять. Чем больше я стараюсь понять, что происходит в последние несколько лет, тем больше я возвращаюсь назад к настоящему моменту - дыхание, касающееся моего носа, движущееся через мое тело; я вижу ствол дерева из моего окна - твердое, стоящее здесь; солнечный свет и ветер, дующий сквозь листья, двигающий их подобно длинным пальцам; бульканье текущей воды, пение птиц, и я застываю в молчании. Что это на самом деле? Может быть, это всегда будет невозможно понять.

"Жизнь - это тайна, которую надо прожить, а не проблема, которую нужно решить".

...Ошо

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ. ОШО! ОШО! ОШО!

КОГДА Я НАЧАЛА ПИСАТЬ главу о смерти Ошо, я осознала, что это невозможно, потому что Ошо не умер. Если бы он умер, тогда у меня было бы чувство потери, но с тех пор, как он ушел, я не чувствую никакой потери. Я не имею в виду, что я вижу, как его дух плавает вокруг как привидение, или что я слышу его голос с небес.

Нет, я просто чувствую его сегодня столько же, сколько я чувствовала его, когда он был в теле.

Энергия, которую я чувствовала около него, когда он был "жив", должно быть, была чистой энергией или душой, тем, что не умирает. Потому что сейчас, когда он не в теле, ощущения те же самые. Чем больше я вижу его на видео и читаю его слова, тем больше растет мое понимание, что он на самом деле не был здесь как человек, даже когда он был в теле.

"Я отсутствую так же, как я буду отсутствовать, когда я буду мертвым, только с одной разницей... сейчас мое отсутствие имеет тело, а потом мое отсутствие не будет иметь тело".

("Ошо в Уругвае".)

Он говорил такими разными способами, что он никто, что он просто отсутствие, но я не могла понять.

Однажды в Уругвае у меня было переживание, когда я увидела, что его кресло пусто, когда он говорил: я видела, что кресло пусто, и через стену за ним я могла видеть небо и море. Я видела огромную энергию, несущуюся сквозь него, такую мощную и двигающуюся так быстро, что это испугало меня, потому что он выглядел настолько тотально уязвимым.

"Я не позволю существованию сделать это со мной", - сказал голос в моей голове.

Я написала ему об этом и сказала, что мне было жутко. Он ответил:

"Ты должна посмотреть глубже на это явление - просветленный человек. Он есть, и его нет одновременно. Он есть, потому что его тело здесь; его нет, потому что у него нет больше эго... Нет никого, кто мог бы сказать: «Я есть», - и все же вся структура присутствует, а внутри чистое пространство. И это чистое пространство - это ваше божественное, ваша божественность; это чистое пространство, то, что снаружи мы видим как чистое небо. Небо только кажется, что существует... оно не существует. Если вы начнете искать небо, вы не найдете его нигде; это только кажется. Просветленного человека вы видите похожим на небо, но если вы иногда сонастроитесь с ним, вы обнаружите, что его нет. Тогда вы можете чувствовать себя жутко, вы можете испугаться; и это то, что должно случиться. Ты сонастроилась со мной. Несмотря на саму себя иногда ты сонастраиваешься со мной.

Ты можешь забыть себя на мгновение и сонастроишься со мной, потому что только если ты забудешь свое эго, может быть встреча. А во время встречи ты обнаружишь, что кресло пусто. Это может быть просто мгновенный проблеск, но на самом деле ты увидела что-то гораздо более реальное, чем все, что ты видела до сих пор. Ты взглянула внутрь полого бамбука, на чудо музыки, исходящей из него".

После этого дискурса Ошо изменил мое имя с Четаны на Прем Шуньо - любовь пустоты.

"Мое присутствие становится все больше и больше видом отсутствия. Я есть, и меня нет. Чем больше я исчезаю, тем больше я могу вам как-то помочь".

("Упанишады Раджниша", Бомбей 1986)

Когда я смотрела на Ошо, я могла видеть пустоту в его глазах, но я не могла принять, что он был полностью без личности и эго, потому что я не могла понять, что он имеет в виду. Я могу видеть это теперь, когда я смотрю назад на то, как он учил нас, и мягко побуждал нас идти по пути открытия наших глубочайших тайн; по пути, который парит над несчастьями и мучениями и все же пути, который приводит нас к самому сердцу того, что значит быть человеком; пути, который идет против любой организованной религии и все же истинно религиозен.

Я вижу, что хотя он провел тридцать пять лет, постоянно стараясь помочь людям, у него не было в этом никакого своекорыстного интереса. Он делился своей мудростью, и это полностью зависело от нас, слушаем мы его, или нет, понимаем ли мы его. Он никогда не сердился на нашу неспособность схватить то, что он пытался показать нам, у него никогда не было нетерпения, что мы продолжаем повторять те же самые привычные стереотипы снова и снова. Он сказал, что однажды мы достигнем просветления, потому что рано или поздно это обязательно должно произойти. Он сказал, что это неважно, когда.

"Я даю вам вкус моего существа и приготавливаю вас сделать то же самое с вашей стороны для других. Все зависит от вас, останутся ли мои слова живущими, или умрут. Что касается меня, меня это не заботит. Когда я здесь, я вливаю себя в вас. И я благодарен, что вы позволяете этому случиться. Кто заботится о будущем?

Во мне нет никого, кто беспокоится о будущем. Если существование использовало меня как устройство, я могу быть уверен, что оно может найти тысячи людей, чтобы использовать их как устройства".

("От Фальшивого к Истине", 1985)

Он знал, что он на сотни лет впереди своего времени, и сказал, что любой гений никогда не встречается с современниками. В тот день, когда умер Кришнамурти, Ошо сказал: "Теперь я остался один в мире". Когда его спросили, как он хочет, чтобы о нем вспоминали, он сказал:

"Я просто хочу, чтобы меня простили и забыли. Меня не нужно вспоминать. Нужно вспоминать себя. Люди вспоминают Гаутаму Будду, Иисуса Христа, Конфуция и Кришну. Это не помогает. Так что вот то, чего я бы хотел: забудьте меня полностью и простите меня тоже, потому что меня будет трудно забыть. Вот почему я прошу вас простить меня: за то, что я причиняю вам беспокойство. Вспомните себя".

("Передача Лампы")

Он пришел на эту землю даже без имени. Ошо - это не имя. Ошо распорядился так, чтобы во всех его книгах (всего семьсот названий) его имя было изменено с Бхагвана Шри Раджниша на Ошо. Следующее поколение, может быть, даже не будет знать, что жил кто-то, кого звали Раджниш. Только Ошо останется, а Ошо?.. "Ты безымянная реальность. И это хорошо, потому что каждое имя создает границы вокруг тебя, Делает тебя маленьким".

("Великое Путешествие Отсюда Сюда")

И все-таки он оставил после себя наследство, которое несравнимо со всеми алмазами во вселенной. Он оставил после себя свою работу в своих людях. Он помог тысячам людей сделать гигантский шаг вперед в эволюции человечества.

Мы, может быть, не полностью осознаем, но мы поняли, что смерть не существует.

Величайшее табу, величайшая тайна и величайший страх для человеческих существ сегодня - это Смерть, и наш мастер провел нас сквозь это, и мы оказались на другой стороне. Смерть случается только с телом, и это было моим собственным переживанием. Тайна смерти, небес, жизни после смерти, реинкарнации - это тайны, которые теперь открыты.

Последний раз, когда я встречалась глазами с Ошо без всякого страха в себе - у меня был страх, потому что я видела, что Ошо исчезает - последний раз я действительно встретила его в ночь, когда умерла Нирвано. Нирвано умерла как раз перед тем, как мы пошли на нашу медитацию в Будда Холл в семь часов вечера. В ту ночь я ждала машины Ошо, которая подъехала к Будда Холлу, и я открыла для него дверь. Нас было шесть человек, которые делали это по очереди, и случилось так, что была моя очередь. Когда он вышел из машины, он бросил на меня проникающий взгляд, зная, что я знаю. Я могу только предполагать, что он хотел увидеть, как мне с этим.

Я помню, я взглянула на него в ответ и внутри говорила: "Да, Ошо", - и я думала, что у меня только небольшое понимание боли, которую он, должно быть, чувствовал, и я не могла по-настоящему знать - но у меня было какое-то понимание - просто как сильно он любил ее.

Я хотела сказать ему, что я буду сильной.

Ошо прекратил танцевать с нами, когда он входил в Будда Холл, за два месяца до ухода. Он двигался по подиуму очень медленно и приветствовал каждого в зале. Так медленно, сначала правая нога, потом левая медленно скользит вперед, руки сложены перед грудью в намасте. Он иногда взглядывал на кого-нибудь в первых рядах, и потом переводил взгляд на горизонт, как будто он смотрел на далекую звезду. С того места, где я сидела, казалось, что он все меньше и меньше фокусировал свое внимание на каком-то отдельном человеке в Будда Холле.

Его люди были его якорем в этом мире, но казалось, он больше смотрит в пространство.

С Авирбавой, такой невинной, он играл, и снова он был в теле.

Он был похож на играющего ребенка. Это была одна из величайших радостей видеть, как он возвращается в этот мир, чтобы играть с Авирбавой. Он негромко смеялся, его плечи ходили вверх и вниз от смеха, он открывал широко свои глаза и манил, чтобы она поднялась к нему на подиум. Как часть игры она обычно вскрикивала и падала на пол.

Он сидел с нами, в то время как музыканты играли индийскую музыку, прерываемую моментами тишины. И потом он снова уходил.

Временами я хотела закричать ему: "Возвращайся, возвращайся".

В середине декабря Ошо послал нам сообщение, что он слышит, как кто-то произносит мантру, и это нарушает тишину. Никто другой не слышал это, но я знала, насколько более чувствительным было слушание Ошо, чем других людей, и это не удивляло меня. Несмотря на объявления, в которых просили прекратить, кто бы это ни был, это продолжалось. Чтение мантры начало вызывать боль в желудке Ошо. Он сказал, что это делается умышленно, что, когда он сидит с нами в Будда Холле, он полностью открыт и уязвим, чтобы мы могли испытывать полную глубину его тишины. Нападение на него было сделано теми же самыми людьми, которые разрушили коммуну в США. Он позже сказал, что это было ЦРУ, и они используют черную магию.

Мы старались найти человека или людей, с помощью экстрасенсов и также простым перемещением. Людей заставляли менять те места, где они обычно сидели в Будда Холле. Звук в основном шел с правой стороны Ошо. Он иногда открывал свои глаза во время медитации и указывал на источник звука. Однажды я сидела с правой стороны Ошо в середине зала. Я наблюдала за каждым человеком вокруг меня, разных людей пересаживали, надеясь, что их отсутствие прекратит чтение мантры. Ошо много раз поворачивал голову и долго и внимательно смотрел в том направлении, где было "подозрительное" место. Но все было тщетно.

Мы не могли найти человека, и этот процесс нарушал медитацию многих людей, когда мы крадучись ходили и просили людей выйти наружу. У нас не было никакой идеи, как обнаружить человека, который читал мантру. С нашей стороны, мы не могли разобраться, мы двигались в смущении и темноте, и все же со стороны Ошо, он был очень ясен и точно знал, что происходит и откуда это идет. Но мы не могли понять то, что он говорил нам.

Мы проверили все электрические устройства и искали машину, новое изобретение, которая могла посылать смертельные лучи или звуки, которые не могло слышать обычное человеческое ухо.

Последнее, что Ошо сказал мне, когда покидал Будда Холл 16 января, было:

"Человек сидит в четвертом ряду". В ту ночь мы сняли на видеопленку четвертый ряд и потом просмотрели пленку, ища подозреваемого. Но Ошо сказал, что это был не один человек и, видя, какими беспомощными и в каком стрессе мы были, он сказал, чтобы мы прекратили искать.

Он послал сообщение, что он может ответить этому человеку, и ответить с двойной энергией, но его благоговение перед жизнью такое полное, что он не может использовать никакую силу для разрушения.

Ошо становился все более и более слабым, и боль в желудке нарастала. Ему сделали рентген желудка, но ничего не было обнаружено. Боль двигалась к его чакре - хара и он сказал, что если она достигнет этой чакры, его жизнь будет в опасности. Он выглядел так, как будто он был все меньше и меньше связан с этим миром.

Иногда он выходил, чтобы увидеть нас, и, чувствуя гнев на свою беспомощность, я хотела встать в Будда Холле и закричать на него: "Не ходи", - но он шел. Всегда, когда я смотрела на него, я слышала, как он говорит мне: "Ты одна, ты одна".

В это время у меня было желание уйти назад и пересесть на другое место, чтобы я могла танцевать в конце зала, потому что тогда, по крайней мере, я могла чувствовать его очень сильно, и меня бы не тревожил взгляд пустоты в его глазах.

Однажды вечером я танцевала так неистово, я была вне себя и почти упала на москитную сетку, которая закрывала зал. Я рыдала и говорила джиббириш как в дни старых даршанов.

Когда я сидела впереди, я была так захвачена тем, что видела, как он исчезает, что я не могла по-настоящему праздновать. И все же я не могла пересесть назад, это произошло только один раз. Во время своего последнего визита в Будда Холл, когда он вошел, внутри меня не было совершенно никакого празднования. Я просто сидела перед его креслом, и он шел по подиуму в мою сторону и остановился как раз надо мной, и потом повернулся направо и медленно двинулся в дальнюю часть подиума, чтобы приветствовать намасте людей в той стороне. Я была олицетворением несчастья. Когда он стоял в дальней стороне подиума, я сказала себе, что это последний раз, когда я пришла увидеться с Ошо, и что я должна отбросить свое несчастье, или оно будет со мной до конца моей жизни. Я начала двигать руками и танцевать с музыкой.

Ошо теперь медленно двигался назад через подиум до тех пор, пока он снова не стоял надо мной всего в нескольких футах. Наши глаза не встретились, но когда он стоял там, я двигала руками в танце и сказала себе:

"Пусть так и будет. Ты пытался оставаться в своем теле так много лет ради нас. И если это время для тебя уйти, пусть так и будет".

Потом я махала, прощаясь с ним, говоря: "Я счастлива за тебя, если тебе нужно идти. До свидания, Возлюбленный Мастер".

Он шел к задней стороне подиума, и как раз, когда он уходил, он повернулся и бросил легкий взгляд направо от себя, куда-то в небо, за пределы Будда Холла, за людей, и я увидела в его глазах улыбку. Это было что-то между улыбкой и негромким смехом. Я могу попытаться и описать это как взгляд путешественника, который путешествовал долгое время, и теперь видит вдалеке свой дом. Это был знающий взгляд.

Улыбка, которую я все еще могу видеть, если я закрою мои глаза, но не могу описать ее. Она была в его глазах, и она мягко перетекала на его рот. Так как он улыбался существованию, улыбка распространилась на мое лицо. Самая теплая и единственная настоящая улыбка, которую я чувствовала долгое время. Мое лицо пылало, и я чувствовала, что я одна.

Когда он ушел, я подняла мои руки в намасте над головой. Я приветствовала его, и он ушел. В ту ночь, когда мы ужинали вместе с подругой, она сказала, что ей кажется, что она видела Ошо в последний раз. Это что-то такое, в чем я бы никогда не призналась никому - это было слишком нелепо. Я чувствовала это, я знала это, и я отрицала это.

Я видела Рафию, и он сказал мне: "Как Ошо? Я боюсь", - и я ответила, - "Я тоже".

На следующий день я была в очень большом беспокойстве, но не могла признаться самой себе, что это было потому, что я думала, что Ошо умрет. В конце концов, я всегда верила, что если Ошо умрет, я тоже умру. Я не могла представить себе жизнь без него.

В тот вечер мы получили сообщение о том, что Ошо останется в своей комнате, где он в безопасности, и мы будем медитировать без него. Теперь я вспомнила о том, что когда-то он говорил, что когда его люди достигнут глубины в тишине без него, тогда он сможет оставить свое тело. Но в ту ночь я не думала о таких вещах.

Последние две ночи для меня оказалось невозможным оставаться в Будда Холле всю медитацию.

Во время видеодискурса я должна была встать и выбежать из Будда Холла. Я побежала в мою комнату для стирки - мою утробу. Мы сидели и медитировали в Будда Холле без него. Индийская музыка и тишина. Ошо предпочитал индийскую музыку, он говорил, что она более медитативна.

В рикше на следующий день я чувствовала себя окруженной мягким блаженным ощущением. Я говорила себе, что это мой потенциал, это то, на что я способна, моя возможность. Это то, как я могу жить, если я выберу это. Оставшись одна, наблюдая себя выбитой из колеи, но не зная, почему, я хорошенько смотрела на мою реальность, мое пребывание в уме. Я чувствовала искушение упасть в темноту, искушение уйти в депрессию. И в то же время я чувствовала возможность выбрать, не быть в темноте, и я знала, что у меня есть выбор. В этом пространстве я провела весь день.

Я сидела в моей комнате, которая находилась в точности над комнатой Ошо. Я буквально жила над его потолком, очень холодным потолком! После обеда я писала последнюю главу сказки, которая должна была стать эпилогом.

Как раз незадолго до 6.00 вечера я сидела в офисе Анандо, печатая мою "последнюю" главу, когда туда, плача, вошла Маниша. "Я думаю, Ошо умирает". Мы обе видели, как доктор-индиец покинул дом. У Ошо никогда не было посторонних докторов, если он не был серьезно болен, - так что это означало, что происходит что-то серьезное.

Я пошла в свою комнату, чтобы приготовиться к медитации в 7.00. Мой дзенский друг и любовник Марко пришел навестить меня. Мы, бывало, танцевали и смеялись вместе перед тем, как идти на вечернее собрание, но в тот вечер мы стояли как фантомы, которые материализовались в воздухе перед какими-то ужасными событиями.

Он был одет в свою белую робу, шаль перекинута через плечо, и он сказал: "Шок в твоих глазах пугает меня. Что происходит?" - я сказала, что я еще не знаю, но что я думаю, что что-то происходит с Ошо.

Маниша вошла в мою комнату и сказала, что Ошо покинул свое тело. Она начала плакать и говорила: "Я в таком гневе, что они выиграли", - они означало правительство США, и я сказала: "Нет, теперь мы посмотрим! Они не могут убить его".

Она ушла, и первое, что я сделала, я бросилась на постель и позвала его: "Ошо, это только началось. Я знаю, это начало". После этого момента ясности я потом соскользнула в шок. Я двигалась очень медленно вверх и вниз по лестнице с остановившимися глазами. Я не знала, куда я иду или что я делаю. Но теперь все знали, и я слышала плач везде в доме и в ашраме.

Я встретила Мукту, которая пошла набрать роз из его сада и положить их на носилки при сожжении. Я начала искать что-нибудь красивое, на чем можно было бы нести розы. Казалось правильным что-то делать. Я нашла серебряный поднос четырех футов в диаметре, который использовался для свадебных церемоний в религии парсов. Его подарила ему его ученица Зарин, и он очень любил его.

Авеш, который был шофером Ошо много лет, стоял на дороге, ожидая, повезет ли он Ошо в этот вечер в Будда Холл. У него на лице был испуганный взгляд, и он сказал мне, что он не знает, что происходит. Никто ему ничего не сказал. Я потянула его ближе ко мне и охватила его своими руками, но я не могла говорить. Через несколько минут я сказала ему, что я не могу сказать ни слова. Он посмотрел на меня и сказал: "Он ушел?" Потом он начал рыдать, но я не могла оставаться с ним.

Было ощущение, что каждый из нас был очень глубоко в собственном одиночестве этой ночью. Каждый санньясин имеет свои собственные уникальные и близкие отношения с Ошо, куда никто другой не может ступить.

Я встретила в коридоре Анандо. Она выглядела сияющей. Она провела меня в комнату Ошо, где он лежал на кровати, и закрыла за мной дверь. Я опустилась на пол, прижалась лбом к холодному мраморному полу и прошептала: "Мой Мастер". Я чувствовала только благодарность.

Я помогала нести Ошо в Будда Холл, где мы положили его на подиум на носилках и покрыли розами. На нем была его любимая роба и шапка с жемчугом, которая была подарена ему японской видящей.

Десять тысяч будд праздновали. Мы понесли его к месту сожжения. Это был длинный путь по запруженным улицам Пуны. Было темно, и там были тысячи людей. Я не могла оторвать глаз от лица Ошо. Весь путь были музыка и пение. Место для сожжения находится рядом с рекой, оно находится во впадине, и там есть место для тысяч людей, чтобы смотреть сожжение.

Миларепа и музыканты играли всю ночь, и на всех были белые робы. Странно, Ошо всегда носил белое в дни старой Пуны, он говорил, что это знак чистоты. Раньше я думала, что мы сменим одежду на белую, когда мы достигнем просветления. А здесь в его смерти каждый санньясин был в белом.

Там были вороны, которые кричали, как будто рассвет был близко. Я закрыла глаза, слышала ворон и удивлялась: "Мой бог, неужели мои глаза были закрыты так долго?"

Но открыв их, я по-прежнему видела, что была середина ночи. Я чувствовала себя больной физически и ощущала боль во всем теле.

Я не чувствовала ничего особенного, что мне казалось, я должна была бы чувствовать, когда Мастер покидает свое тело. Для меня, смерть Ошо дала мне очень-очень хороший взгляд на мою реальность.

На следующее утро я проснулась, и хотя я на самом деле не думала об этом, я ожидала, что ашрам будет пустым. Я вышла, и ашрам был полон. В Будда Холле происходили медитации, люди подметали дорожки, и каждого ждал завтрак. Несмотря на то, что мы большую часть ночи не ложились, был завтрак, так любовно приготовленный. Это разорвало мое сердце. Это дало мне уверенность, что мечта Ошо исполнится.

Амрито и Джаеш были с Ошо, когда он покинул свое тело. По словам Амрито:

"Во время этой ночи (18 января) он становился все слабее и слабее. Каждое движение тела было явно агонизирующим. В предыдущий день утром я заметил, что его пульс также был слаб и слегка нерегулярен. Я сказал ему, что я думаю, что он умирает. Он кивнул. Я спросил его, может быть, вызвать кардиолога и приготовиться к стимуляции сердца. Он сказал: "Нет, просто позвольте мне уйти.

Существование определит свое время".

Я помогал ему в ванной, когда он сказал: "И повесьте ковер во всю стену здесь, такой, как ковер на полу этой ванной комнаты". Потом он настоял на том, чтобы пойти к своему креслу. Он сел и сделал распоряжения относительно нескольких предметов, которые были в его комнате: "К кому перейдет это?" - сказал он, указывая на свой маленький стереомагнитофон. "Это аудио? Нирупе он понравится?" - спросил он. Нирупа убирала его комнату много лет.

Затем он осмотрел внимательно комнату и оставил инструкции по поводу каждого предмета.

"Это вы должны убрать", - сказал он, указывая на осушители воздуха, которые он в последнее время находил слишком шумными. "И пусть всегда, по крайней мере, один кондиционер будет включен", - продолжал он. Это было потрясающе. Он смотрел на все очень просто, очень реально и точно. Он был так расслаблен, как будто он собирался на уикенд.

Он сидел на кровати, и я спросил его, где мы должны сделать его самади. "Вы просто положите мой пепел в Чжуан-Цзы, под кровать, и тогда люди смогут приходить и медитировать там". "А что с этой комнатой?" - спросил я. "Она будет хороша для Самади?" - спросил он. "Нет", - ответил я, - "Чжуан-Цзы будет замечательна".

Я сказал, что мы хотели бы оставить его спальню такой, как она есть. "Тогда сделайте ее красивой", - сказал он. И потом сказал, что он хочет, чтобы ее покрыли мрамором.

"А что с праздником?" - спросил я. "Просто принесите меня в Будда Холл на десять минут", - ответил он, - "и потом принесите меня к месту для сожжения, и пусть на мне будут моя шапка и носки перед тем, как вы понесете мое тело". Я спросил его, что я должен сказать всем вам.

Он ответил, что с тех пор, как его поместили в камеру в военной тюрьме в Шарлотте, в Северной Каролине, в Америке, его тело начало разрушаться. Он сказал, что в тюрьме в Оклахоме они отравили его таллием и подвергли радиоактивному облучению, что это обнаружили, только когда посоветовались с медицинскими экспертами. Он сказал, что они отравили его таким образом, чтобы это не оставило следов. "Мое искалеченное тело - это результат работы христианских фундаменталистов в правительстве Соединенных Штатов". Он сказал, что он держал свою боль в себе, но "жить в этом теле стало адом". Он лег и снова отдохнул.

Я вышел и сказал Джаешу, что происходит, и что Ошо, очевидно, покидает свое тело. Когда Ошо позвал снова, я сказал ему, что Джаеш здесь, и Ошо сказал, чтобы Джаеш вошел. Мы сели на кровати, и Ошо сказал нам свои последние слова. "Никогда не говорите обо мне в прошедшем времени". Он сказал: "Мое присутствие здесь будет во много раз сильнее без ноши моего измученного тела. Напомните моим людям, что они будут чувствовать гораздо больше, они узнают немедленно". В какой-то момент я держал его руку и начал плакать. Он посмотрел на меня почти сурово. "Нет, нет", - сказал он, - "это не то". Я сразу прекратил, и он просто прекрасно улыбнулся.

Ошо затем говорил с Джаешем и сказал, как он хочет, чтобы продолжалась и распространялась его работа. Он сказал, что теперь, когда он покидает свое тело, придет гораздо больше людей; гораздо больше людей будут интересоваться, и его работа расширится совершенно невероятно, за пределы того, что мы можем себе представить. Для него было ясно, что отсутствие ноши его тела фактически поможет его работе. Потом он сказал: "Я ОСТАВЛЯЮ ВАМ СВОЮ МЕЧТУ".

Потом он прошептал так тихо, что Джаешу пришлось наклониться своим ухом очень близко к нему, и Ошо сказал: "И помните, Анандо - это мой посланник". Потом он сделал паузу и сказал: "Нет, Анандо будет моим медиумом". В этот момент Джаеш перешел на другую сторону, и Ошо спросил меня: "Медиум - это правильное слово?"

Я не расслышал, что он сказал, так что я не понял. "Встреча?" - спросил я.

"Нет", - ответил он, - "для Анандо медиум, она будет моим медиумом".

Потом он спокойно лег, и мы сидели рядом с ним, и я пощупал его пульс. Он медленно исчезал. Когда я уже с трудом мог ощущать его, я сказал: "Ошо, я думаю, это пришло". Он просто мягко кивнул и в последний раз закрыл глаза.

Раджниш означает Господин Полной Луны. Ошо жил в темноте своей комнаты почти год. Он выходил из постели только для того, чтобы встретиться с нами в Будда Холле. Его комната была такой темной, там были двойные занавески внутри и ставни на окнах снаружи, казалось, это поэтически соответствует тому, что он покинул свое тело на темной стороне луны.

Также было совершенно сонастроено со вселенной то, что через двадцать один день после того, как он покинул свое тело, была полная луна, и солнце закрыло ее, было полное лунное затмение. Я наблюдала луну всю ночь, когда она превратилась из серебряной в золотую и голубую, розовое и пурпурное танцевало на ее лице.

Было так много падающих звезд, и казалось, все небо празднует то, что Господин Полной Луны пришел домой.

Я слышала, как Ошо много раз говорил, что он обычный человек.

Он говорил, что если такой обычный человек, как он, может достичь просветления, тогда мы тоже можем.

В Уругвае во время бесед, называемых Передача Лампы, он сказал, отвечая на вопрос об освобождении энергии, которая покидает мертвое тело:

"...Так что в Индии только святых не сжигают; это исключение. Их тела сохраняются в самади - это определенный вид могилы, чтобы их тела могли продолжать излучать много лет, иногда сотни лет.

НО ТЕЛА ОБЫЧНЫХ ЛЮДЕЙ НЕМЕДЛЕННО СЖИГАЮТСЯ - как можно скорее". Ошо попросил, чтобы его сожгли немедленно. Он не хотел, чтобы ему поклонялись как святому; он хотел, чтобы его сожгли как обычного человека.

Прошло два года, и все же больше чем два года, если говорить о выросшем понимании. Я нуждалась в мастере, и хотя Ошо все еще мой Мастер, я не нуждаюсь в нем. Он показал мне, что пришло время, когда мне уже не нужно больше искать кого-то, чтобы он вел меня. Жизнь такая полная, такая богатая, что даже идея просветления не нужна, потому что просветление - это только идея до тех пор, пока оно не произойдет.

Я слышу звук голоса Мистика, отдающийся эхом над вневременными океанами: "Я дал тебе алмазы. Теперь ИДИ ВОВНУТРЬ".

ОБ ОШО

БОЛЬШИНСТВО ИЗ НАС ЖИВЕТ НАШИ ЖИЗНИ в мире времени, в воспоминаниях о прошлом и в предвкушении будущего. Только редко мы касаемся вневременного измерения настоящего - в моменты неожиданной красоты, неожиданной опасности, во встрече с любимым или в удивлении от неожиданного.

Очень мало людей делают шаг из мира времени и ума, его амбиций и конкуренции и начинают жить в мире вневременного. И из тех, кто делает это, только несколько попытались поделиться своими переживаниями.

Лао-Цзы, Гаутама Будда, Бодхидхарма... или в наше время Георгий Гурджиев, Рамана Махарши, Д. Кришнамурти - их современники думали, что они эксцентричные, что они сумасшедшие; после смерти их называли "философами".

А во времени они становились легендами, не человеческими существами из плоти и крови, а, возможно, мифологическими представителями нашего коллективного желания расти за пределы мелкого и тривиального, бессмысленности наших каждодневных жизней.

Ошо был тот, кто открыл дорогу для того, чтобы прожить свою жизнь во вневременном измерении настоящего - он называл самого себя "подлинным экзистенциалистом", и он посвятил свою жизнь, побуждая других на поиск той же самой двери, чтобы сделать шаг из мира прошлого и будущего и открыть для себя мир вечного.

Ошо родился в Кучваде, штат Мадья Прадеш, Индия, 11 декабря, 1931.

С раннего детства он обладал мятежным и независимым духом, настаивая на переживании правды для себя вместо того, чтобы приобретать знания и верования, даваемые другими.

После своего просветления в возрасте двадцати одного года, Ошо закончил свои академические занятия и провел несколько лет, обучая философии в университете Джабалпура. В это время он путешествовал по всей Индии, проводя беседы, бросая вызов ортодоксальным религиозным лидерам в публичных дебатах, подвергая сомнению традиционные верования и встречая людей из всех слоев общества.

Он интенсивно читал все, что он мог найти, чтобы расширить свое понимание системы верований и психологии современного человека.

К концу 1960-х Ошо начал развивать свои уникальные техники динамической медитации. Он говорил, что современный человек так обременен отжившими традициями прошлого и заботами современной жизни, что он должен пройти через глубокий очищающий процесс перед тем, как он может надеяться открыть состояние без мыслей, расслабленное состояние медитации.

В начале 1970-х первые люди с Запада начали узнавать об Ошо. В 1974 вокруг него создалась коммуна в Пуне, в Индии, и ручеек посетителей с Запада скоро стал потоком.

В ходе своей работы Ошо говорил почти о каждом аспекте развития человеческого сознания. Он вычленил сущность всего того, что важно для духовного вопрошания современного человека, базирующегося не на интеллектуальном понимании, а проверенном его собственными экзистенциальными переживаниями.

Он не принадлежал к какой-то традиции: "Я начало совершенно новой религиозной традиции", - говорил он. "Пожалуйста, не связывайте меня с прошлым, оно даже не заслуживает упоминания".

Его беседы с учениками и ищущими со всего мира были опубликованы более чем в шестистах книгах и были переведены более чем на тридцать языков. Он говорил:

"Мое послание - это не доктрина, не философия. Мое послание - это определенная алхимия, наука трансформации, так что только те, кто хочет умереть такие, какие они есть сейчас, и родиться в чем-то совершенно новом, что они не могут даже себе представить сейчас... только эти несколько храбрых людей будут готовы слушать, потому что слушать будет рискованно. Когда вы слушаете, вы делаете первый шаг к тому, чтобы снова родиться. Так что это не философия, из которой вы можете скроить себе одежду и ходить в ней. Это не доктрина, где вы можете найти утешение для вопросов, которые изводят вас. Нет, мое послание это не какая-то словесная весть. Оно гораздо более рискованное. Оно ничуть не меньше, чем смерть и новое рождение".

Ошо покинул свое тело 19 января, 1990, это явилось результатом того, что он был отравлен агентами правительства Соединенных Штатов, во время заключения под стражу за технические нарушения иммиграционного закона в 1985.

Его огромная коммуна в Индии продолжает быть самым большим центром духовного роста в мире, привлекая тысячи посетителей со всего мира, которые приезжают, чтобы принять участие в медитации, терапии, работе с телом и творческих программах, или просто чтобы почувствовать пребывание в буддафильде (поле будды).

Osho Commune InternatioinaL Koregaon Park, 17 Poona 411001 (MS) India

ЕЩЕ ОБ ОШО.

"Ошо - это просветленный мастер, который работает, используя все возможности, чтобы помочь человечеству преодолеть трудную фазу в развитии сознания".

Далай-лама в Бодгайя, Индия.

"Он - величайшая инкарнация в Индии после Будды. Он живущий Будда".

Лама Карнапа, глава Каргьюпта (красные шапки) направления тибетского буддизма.

"Ошо - это исполин мистики, цветение уникального понимания и один из тех редких человеческих существ, которые выражают себя с радостью".

Пол Репс, автор книги "Плоть дзен, кости дзен".

"Его дискурсы покрывают, интерпретируют и делают живыми различные аспекты христианства, буддизма, иудаизма, ислама и дзена. Его книги объясняют значение существования в наши дни. Его комментарии и анализ проливают свет на великие философские традиции: греческих философов таких как Сократ, Пифагор и ученых подобных Альберту Эйнштейну на Западе и Конфуций, Лао-Цзы и Будда на Востоке".

О.А. Бушнел, профессор медицинской микробиологии в Университете Гавайев.

"Ошо понял, что в современном мире больше не может быть никаких разделений и барьеров, и что будущее принесет однородную культуру. И поэтому он идет по разным путям, открывая всеобщее в каждом из них: суфизм, веданта, йога, дзен, тантра, буддизм, хасидизм, даосизм, апокрифические писания, Гурджиев, греческие философы, западные мистики и современные психотерапевты".

Клаудио Лампарелли, итальянский автор.

"Никогда раньше я не встречал ни у кого такого гармоничного и необычайно творческого взгляда включающего искусство, науку, человеческую психологию и религиозность".

Арнольд Шлегер, швейцарский физик.

"Ошо развил дар напоминания огромному числу людей их неотъемлемой человечности, которая служит источником их созидательности, как бы она не была по-разному выражена в разных областях".

Кен Адаме, скульптор.

Оглавление

ПРОЛОГ

ГЛАВА ПЕРВАЯ. . ТЫ МОЖЕШЬ ЧТО-НИБУДЬ СКАЗАТЬ?

ГЛАВА ВТОРАЯ. . СВЕТЯЩАЯСЯ ТЕМНОТА

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. . ЛЮБОВЬ ПРИХОДИТ БЕЗ ЛИЦА

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. . ЭНЕРГЕТИЧЕСКИЕ ДАРШАНЫ

ГЛАВА ПЯТАЯ. . США - ЗАМОК

ГЛАВА ШЕСТАЯ. . РАДЖНИШПУРАМ

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. . РАДЖНИШПУРАМ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. . США - ТЮРЬМА

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. . РАСПЯТИЕ ПО-АМЕРИКАНСКИ.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. . КУЛУ.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. . НЕПАЛ

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. . КРИТ.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. . МОЛЧАЛИВОЕ ОЖИДАНИЕ.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. . УРУГВАЙ.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. . ВЫ НЕ МОЖЕТЕ СПРЯТАТЬ МЕНЯ.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. . ПУНА ДВА. ДИАГНОЗ - ОТРАВЛЕНИЕ ТАЛЛИЕМ.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. . "МОЖЕМ МЫ ПРАЗДНОВАТЬ ДЕСЯТЬ ТЫСЯЧ БУДД?"

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ. . ПОСЛЕДНЕЕ ПРИКОСНОВЕНИЕ.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. . СЕКС И СМЕРТЬ.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ. . ОШО! ОШО! ОШО!

ОБ ОШО

ЕЩЕ ОБ ОШО.

Реклама на сайте