«Дорога ветров»

Дорога ветров (fb2) - Дорога ветров [litres][Drowned Ammet-ru] (пер. Татьяна Львовна Черезова) (Квартет Дейлмарка - 2) 6204K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Диана Уинн Джонс

Диана Уинн Джонс Дорога ветров Квартет Дейлмарка. Книга 2

Text copyright © Diana Wynne Jones 1977

© Т. Черезова, перевод, 2015

© А. Ломаев, иллюстрация, 2015

© А. Ларионова, иллюстрации, 2015

© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2015

Издательство АЗБУКА®

* * *

Часть первая «Вольные холандцы»

1

Ну как так вышло, что Митт принес на Морской фестиваль бомбу? Потом он и сам не мог это толком объяснить. И о чем он думал?

А ведь это к тому же был его день рождения. Митт родился как раз в день Морского фестиваля, и его назвали Алхаммиттом не только в честь отца, но и в честь Старины Аммета, которому и посвящено любимое празднество холандцев.

Наверное, первым, что Митт услышал, с воплем появившись на свет, был смех родителей – их страшно развеселило такое совпадение.

– А он не торопился, – сказал отец Митта, – и день выбрал подходящий. И кто он получается? Соломенный человек, рожденный, чтобы его утопили?

Мильда, мать Митта, задорно расхохоталась. Морской фестиваль вообще очень веселое празднество. Каждую осень в этот день Хадд, граф Холанда, наряжается в нелепый костюм, берет сплетенное из пшеничных снопов чучело в рост человека и во главе процессии шествует в гавань. Соломенную куклу зовут Стариной Амметом или Беднягой Амметом. Следом за Хаддом идет один из его сыновей, он несет Либби Бражку, жену Бедняги Аммета, сделанную из одних только плодов. А за графом и его сыном течет пестрая, развеселая, шумная толпа. Когда шествие добирается до гавани, на берегу произносят несколько ритуальных фраз и бросают чучела в море.

Никто не знает, почему так повелось. Для большинства холандцев эта церемония – лишь предлог, чтобы после всю ночь веселиться, есть до отвала и пить до упаду. С другой стороны, если бы Морской фестиваль по каким-то причинам вдруг не состоялся, все сочли бы это дурной приметой.

Поэтому Мильда, хоть и хохотала так сильно, что даже ямочки у нее на щеках спрятались в складочки, наклонилась над новорожденным и сказала:

– А я думаю, что это к счастью – родиться в такой день. Наш сын вырастет настоящей вольной птахой, точно как ты, вот увидишь! И поэтому я называю его в твою честь.

– Значит, быть ему песчинкой на берегу, – отозвался отец Митта. – Как мне. Выйди в город и крикни на улице: «Алхаммитт!», так откликнется половина Холанда.

И оба рассмеялись тому, какое распространенное имя дают младенцу.

* * *

В детстве Митт часто слышал родительский смех. Это было счастливое время. Им удалось взять в аренду ферму в графских владениях, носивших название Новый Флейт, всего в десяти милях от Холанда. Эту землю отвоевал у приморских топей дед графа Хадда, и на ней росла сочная изумрудная трава, овощи на грядках вызревали огромными, а злаки так и колосились на узких полосках земли меж дренажных канав.

Земля на ферме «Дальняя плотина» была такая плодородная, а холандский рынок так близко, что семья Митта жила безбедно. Хотя графа Хадда называли самым жестоким человеком Дейлмарка и фермеров Флейта частенько выселяли за неуплату ренты, у родителей Митта денег на жизнь хватало. Они смеялись. Митт рос, беззаботно бегая по дорожкам между посадками и канавами. Никому и в голову не приходило, что малыш может утонуть. Когда ему было два года, он как-то раз упал в канаву и… научился плавать. Родители заняты, помочь некому, пришлось справляться самому. Митт добрался до берега и выкарабкался на тропинку, а пока бежал дальше, свежий ветер высушил его одежду.

Шум этого ветра был такой же неотъемлемой частью его воспоминаний, как родительский смех. Если не считать холма, на котором стоял город Холанд, Флейт был весь плоский, как стол. Ветер с моря продувал его насквозь. Иногда налетал ураганом, прижимая траву к земле, рассекая отраженное в канавах небо на серые клинья и сгибая деревья так, что их листья показывали серебристую изнанку. Но обычно он просто дул, непрерывно и упорно, отчего вода в канавах все время морщилась, а листья тополей и ольхи тихо звенели. Когда пшеница поспевала, она сухо шуршала на ветру, словно солома в тюфяке.

Непрестанный ветер вздыхал в траве, гудел в печной трубе и без остановки вращал полотняные крылья больших ветряных мельниц. Те поскрипывали и потрескивали, выкачивая воду из канав и перемалывая зерно. Митта эти мельницы ужасно смешили: их руки так забавно пытались ухватить небо!

А однажды, вскоре после того, как Митт научился плавать, ветер внезапно стих. Такое порой случалось в самом начале лета, но мальчик тогда впервые в жизни увидел безветренный Флейт.

Крылья ветряных мельниц взвизгнули и остановились. Все замерло. В канавах отразились синее небо и перевернутые деревья. Вокруг стало тихо и неожиданно тепло. И откуда-то потянуло необычным запахом. Митт не мог понять, что происходит. Стоя на берегу канавы у самого дома, он настороженно прислушивался к тишине и принюхивался. Пахло коровьим навозом, торфом и мятой травой, а еще – дымом из трубы. А если постараться, можно было разобрать запах растущей зелени: борщевика, лютиков, чуть-чуть ромашки… И самый сильный – сладкий аромат набухающих почек ивы. А за всем этим то появлялся, то исчезал едва заметный, будоражащий душу привкус далекого моря.

Митт был слишком мал тогда, чтобы понять, что это просто исчез ветер и в воздухе разлились непривычные запахи. Ему показалось, что он на миг увидел какой-то невыразимо прекрасный край, теплый и безмятежный, – и он захотел туда попасть. Да, это такая страна. Причем совсем недалеко, рукой подать, и принадлежит одному только Митту. Он немедленно отправился ее искать, скорее, пока не забыл дорогу.

Мальчик рысцой добежал до канавы, перешел ее по мостику и потрусил на север. Знакомые места, конечно, не могли быть его страной, и он нетерпеливо миновал их. Так он несся, пока у него не заболели ноги. Но и тогда он все еще находился в Новом Флейте, плодородном и зеленом, с его канавами, тополями и ветряными мельницами. Митт знал, что его страна не похожа на Флейт, пришлось брести дальше. И еще через милю-другую он попал в Старый Флейт. Здесь действительно все было иначе. Никаких деревьев вокруг, одна лишь ширь до самого горизонта. Земля поросла розоватыми болотными растениями. Кое-где виднелись длинные полосы камыша и зеленой ряски – там прежде были канавы и фермы, но теперь все заросло и одичало. Митт не заметил никакой живности, кроме комарья и болотных птиц с жалобными голосами. Дороги-насыпи, пересекавшие розовые заросли, напоминали вздувшиеся вены на старческой руке. А больше не было ничего, и только на самом горизонте виднелись холмы, которые Митт принял за гряду облаков: там Холанд соединялся с Уэйволдом.

Он упал духом – чуть-чуть, самую малость. Перед ним раскинулась совсем не та страна, которая ему привиделась. Картинка в его голове немного поблекла, и он уже не был уверен, что идет правильной дорогой. Тем не менее мальчик отважно двинулся в сторону безрадостного ландшафта. Он решил, что зашел слишком далеко, чтобы возвращаться. Спустя какое-то время Митт заметил на болоте движение. Он запомнил место и побрел туда. Это было крайне опасно. В Старом Флейте водились змеи. А если бы малыш попал в один из скрытых ряской бочагов, его могло затянуть в трясину. К счастью, он об этом не знал. И к счастью же, движущиеся фигуры, которые он заметил, оказались отрядом графских солдат, прочесывавшим Флейт в поисках беглого мятежника.

Митт еще издали понял, что это солдаты. Он встал на поросшую упругой травой кочку посреди чмокающей и чавкающей трясины и принялся думать, стоит ли к ним подходить. Когда жители Нового Флейта говорили о солдатах, то получалось, будто солдаты – это те, кого следует опасаться.

Рядом Митт увидел насыпь. Он подумал, не залезть ли на нее, чтобы убраться с дороги солдат. Но пока размышлял, с другой стороны на насыпь с трудом взобралась покрытая грязью лошадь. Ее наездник, молодой офицер, натянул поводья и изумленно уставился на очень маленького мальчика, в одиночестве стоящего на кочке посреди болот.

– Что ты тут делаешь? – окликнул его всадник.

Митт обрадовался компании.

– Ищу дом, – охотно ответил он офицеру. – И я пришел издалека, вот!

– Ясно, – отозвался тот. – И где твой дом?

– Там. – Митт неопределенно махнул рукой на север.

Он был занят разглядыванием своего нового знакомца. Золото на офицерском мундире потрясло его воображение. И лицо офицера тоже: нос у него выдавался вперед гораздо более резко, чем все знакомые Митту носы, а линия рта показалась какой-то очень правильной. В общем, мальчик почувствовал, что этот человек достоин узнать о прекрасной стране.

– Там все тихо, и вода, – объяснил он. – И это мое место, куда я иду. Только я еще не смог его найти.

Офицер нахмурился. Его собственную маленькую дочь накануне поймали по дороге во Флейт. Она заявила, что там, на горе, у нее есть свой дом и ей нужно его найти. Похоже, и здесь та же история.

– Да, но где ты живешь? – спросил он.

– На «Дальней плотине», – нетерпеливо ответил Митт, недовольный, что офицер расспрашивает его не о том. – Конечно. Оттуда я и иду. К себе домой.

– Понимаю, – сказал офицер и помахал стоявшим в отдалении солдатам. – Эй! Сюда! Кто-нибудь один!

На его крик кинулись сразу несколько солдат, которые с изумлением обнаружили не взрослого мятежника, а очень маленького мальчика.

– Он съежился от сырости, – предположил один из них.

– Мальчик живет на «Дальней плотине», – сказал офицер. – Пусть кто-то из вас отведет его домой и велит родителям впредь лучше за ним смотреть.

– «Дальняя плотина» мне не дом! Я там просто живу! – запротестовал Митт.

Тем не менее его доставили обратно на «Дальнюю плотину»: он почти висел на руке огромного солдата в зеленом мундире графского войска. Поначалу Митт держался угрюмо: он был огорчен и немного обижен. И еще офицер его глубоко разочаровал. Мальчик поделился с ним тайной, а тот даже толком не выслушал. Однако солдат оказался человеком добродушным. У него самого были дети, к тому же поиски мятежника на безветренном Флейте, по жаре и сырости – удовольствие сомнительное. Вояка обрадовался возможности ненадолго улизнуть от этой работы. Он держался с мальчуганом по-дружески, и вскоре Митт повеселел и стал радостно болтать о том, как далеко прошел и что ему, наверное, тоже захочется стать солдатом, когда он вырастет, а еще морским капитаном и водить графские корабли.

Люди в Новом Флейте выходили на порог и смотрели, как Митт рысит мимо, цепляясь за большую теплую руку провожатого. Взгляды на них бросали неласковые. Граф Хадд был человеком жестким и мстительным. И именно военные выполняли его суровые приказы. А в последнее время командование взял на себя второй сын графа, Харчад. Он оказался еще более безжалостным, чем его отец. И поскольку по всему Дейлмарку граф в своих землях имел больше власти, чем король в те времена, когда еще были короли, то Харчад и его воины делали все, что им заблагорассудится. Вот почему солдат ненавидели.

Митт ничего в этом не понимал, но замечал недобрые взгляды.

– Нечего так смотреть! – то и дело кричал он. – Это мой друг, вот!

Солдат чувствовал себя все более неловко.

– Полегче, сынок, – повторял он каждый раз, когда мальчишка начинал вопить.

А спустя какое-то время солдат, похоже, почувствовал, что должен оправдаться.

– Человеку надо как-то жить. Мне эта работа не нравится, но что еще остается парню с дальнего берега бухты? Вот накоплю деньжат и стану фермером, как твой папка.

– Так ты живешь на берегу? – спросил Митт, который больше ничего из его слов не понял.

Они дошли до «Дальней плотины». Родители Митта хватились его примерно полчаса назад и переполошились. Отец для начала отвесил ему крепкий подзатыльник, а мать крепко-крепко обняла. Митт не понял, чего это они так его встретили. К тому времени картина прекрасной страны уже стерлась из его памяти. Он и сам толком не знал, зачем ушел.

Солдат стоял рядом, напряженный и очень официальный.

– Мальчика нашли в Старом Флейте, – сообщил он. – Сказал, что ищет свой дом, или что-то в этом духе…

– Ох, Митт! – радостно воскликнула Мильда. – Какая же ты вольная птаха! – И снова обняла сына.

– И еще, – добавил служивый, – Навис Хаддсон шлет вам поклон и просит, чтобы в будущем вы лучше присматривали за постреленком.

– Навис Хаддсон! – воскликнули хором родители Митта: Мильда – потрясенно, а отец – с удивлением и возмущением.

Навис был младшим из трех сыновей графа Хадда.

– Очень мило со стороны Нависа Хаддсона, – саркастически бросил отец Митта. – Надо полагать, он прекрасно знает, как растить мальчиков?

– Право, не могу сказать, – ответил солдат и ушел, не желая вступать в спор с таким крепким и напористым мужчиной, как старший Алхаммитт.

– Ну а по-моему, очень мило, что Навис вот так отправил домой нашего Митта! – сказала Мильда, когда воин ушел.

Отец сплюнул в канаву.

Тем не менее Мильде запала в душу доброта Нависа. Она рассказывала о ней всегда, когда рядом не оказывалось мужа, которого это раздражало. И большинство ее слушателей тоже были глубоко поражены. Обычно-то граф Хадд и его родственники к людям доброты не проявляли. После того случая Мильда расспрашивала о Нависе и разузнала о нем все, что могла. Впрочем, узнать удалось не так уж много. Любимцами графа были его старший сын Харл и второй сын Харчад, о них гуляло много пересудов. Но примерно в то время, когда Навис отправил Митта домой, он пользовался несколько большим расположением отца, чем обычно. Дело в том, что года три тому назад граф присмотрел Навису жену, как выбрал их и двум другим своим сыновьям. Мильда слышала, что Навис и его жена души друг в дружке не чают и повсюду ходят вместе. И жена Нависа родила девочку. Вот почему граф был доволен сыном.

Граф ценил внучек. Ему не особенно нравились девочки, но внучки были ему нужны, потому что он был человеком крайне вздорным. Внучек можно выдавать замуж за графов и лордов, и тогда в спорах те будут поддерживать графа Холанда. А до этого девочку родила только жена Харла. Так что когда у Нависа появилась дочка, Хадд пришел в восторг. Кроме того, Мильда слышала, что супруга Нависа ждет второго ребенка и Хадд радостно предвкушает появление еще одной внучки.

Ребенок родился через месяц. Это оказался мальчик, а его мать умерла родами. Говорили, что Навис, убитый горем, даже не потрудился дать сыну имя. Пришлось нянькам просить, чтобы имя ему придумал граф Хадд, а Хадд разозлился, что не получил внучки, и назвал мальчика Йиненом – в честь лорда, который ему особенно не нравился. Впрочем, еще до конца года Хадд утешился: жены Харла и Харчада родили девочек. Что до Нависа, то он отказался от поста в армии графа и куда-то скрылся. Больше ни о нем, ни о его детях, Хильдриде и Йинене, люди не слышали.

* * *

И все-таки Митт так до конца и не забыл свою прекрасную страну. Всякий раз, когда выдавался редкий безветренный день, он вспоминал о ней, хотя видение бывало довольно смутным. Но мальчик уже не кидался на поиски чудесного края. Он понимал, что тогда его снова приведут домой солдаты. Обидно! Порой из далекого далека доносился зов его ненайденной земли. Митт мог услышать ее голос в тишине, в запахах или в шторме, который с ревом налетал с моря, и тогда думал о том удивительном месте, и ему казалось, что сердце вот-вот разорвется. Но это продолжалось лишь миг, потом он отбрасывал тоску прочь и смеялся вместе с отцом и матерью.

Втроем они могли смеяться над чем угодно. Однажды вечером лил дождь, а они с Мильдой веселились вовсю. Митт тогда как раз учил буквы. Они давались ему с таким трудом, что он не мог не смеяться. Тут под порывом мокрого ветра распахнулась дверь, сдув что полегче в дальний конец комнаты, а на пороге возник отец Митта. Хохоча и перекрикивая ветер, он сообщил, что корова отелилась. Едва он договорил, как дверь сорвалась с петель и упала на него. Они втроем хохотали так, что чуть животики не надорвали.

А самое смешное случилось тогда, когда тот теленок вырос в молодого и задиристого бычка. Митт и его родители были на пастбище – пытались укрепить стенку канавы, которая норовила обвалиться. Бык стоял и с любопытством наблюдал за ними. На пастбище ведь довольно скучно… И тут явился сборщик арендной платы Хадда. Он перелез через ограду и, раздраженно ворча, подошел к канаве.

– Мне пришлось тащиться сюда от самого дома! – надменно начал он. – Почему вы не могли…

Бык озорно сверкнул красным глазом, опустил рога и бросился вперед. Никого из хозяев он бы в жизни не обидел, но чужак – это же совсем другое дело! Должно быть, в его бычьей голове родилась смутная догадка, что семья не очень рада видеть этого человека.

Как бы там ни было, а сборщик вместе со своим кошелем и прочим имуществом описал в воздухе красивую дугу и приземлился прямо в канаву, подняв тучу брызг. Он встал на ноги. Страшно выругался. Подковылял к берегу и попытался выкарабкаться. Но бык его уже ждал и просто столкнул обратно в канаву. Ничего смешнее Митт в жизни не видел. Сборщик никак не мог додуматься вылезти на другую сторону канавы, где быку было бы его не достать. Он упорно карабкался на пастбище, сжимая свой кошель. А бык всякий раз тыкал в него рогами – и мытарь летел в воду. Снова и снова сборщик поднимался на ноги, брел к берегу, плюхался обратно в канаву и, сидя в воде, кудахтал: «Неужели вы не можете справиться со своей скотиной?» А родители ничего не могли сделать – они висели друг на дружке, обессилев от хохота. Наконец Митт, который покатывался со смеху не меньше их, зацепил пальцем кольцо в ноздрях у быка и дал несчастному мытарю выбраться на сушу. Но сборщик вовсе не кинулся его благодарить.

– Я тебе покажу, как смеяться, мальчишка! – прорычал он.

И показал. Когда он в следующий раз явился за платой, то потребовал двойную. А в ответ на протест отца Митта бросил:

– Я тут ни при чем. Графу Хадду нужны деньги.

Возможно, Хадд и правда поиздержался. Плату повысили по всему Флейту. По слухам, в городе были бунты и графу требовались деньги на солдат. Ведь чтобы справиться с бунтовщиками, нужна армия. Но только «Дальней плотине» пришлось платить аж вдвое больше прежнего. И с этим ничего было нельзя поделать. Теоретически можно обратиться в суд и обвинить мытаря в вымогательстве. Но тот – человек графа, а судьи всегда поддерживали слуг графа, а не простых людей. Если, конечно, те не давали судье достаточно большую взятку. У родителей Митта денег на взятку не нашлось. Даже на то, чтобы заплатить аренду, не хватило. Им пришлось продать быка.

В следующий сезон они продали мула. Потом – часть мебели. И оказались в порочном круге: чем больше всего с фермы они продавали, тем меньше у них оставалось, чтобы заработать денег на следующую арендную плату, и тем больше им приходилось продавать. Родители Митта перестали смеяться. В ту зиму отец неделями пропадал в Холанде на заработках, а мать тем временем пыталась управляться на ферме одна. Митт как мог помогал ей. Им приходилось отчаянно трудно. Заботы оставили свой след на хорошеньком личике Мильды – на одной щеке, на том месте, где раньше была ямочка, появилась морщинка. Митт ненавидел эту морщинку. Лицо отца, каким оно было в ту зиму, он не запомнил. В памяти остались только злой голос и квадратная спина мужчины, бредущего по насыпи к Холанду.

Похоже, работы для него в городе почти не находилось. Денег он приносил очень мало, хотя то, что приносил, позволило им продержаться на «Дальней плотине» все следующее лето. Но Мильда в одиночку не справлялась с хозяйством и то и дело о чем-нибудь забывала. Они несли убытки.

И все же несколько раз Митту удавалось отдохнуть, полежать на берегу канавы, любуясь трепещущими на ветру листьями. В такие минуты он с тоской вспоминал о своей прекрасной стране. Чем труднее становились времена, тем больше ему хотелось оказаться там, в чудесном краю. Мальчик мечтал отправиться на его поиски, но он был уже не маленький и понимал, что должен остаться и помогать маме.

Снова наступил день уплаты аренды, а денег не оказалось совсем. Напрасно Мильда умоляла сборщика подождать хоть пару дней. На завтра он явился с приставом и тремя солдатами графа, и Митта с Мильдой выгнали из «Дальней плотины». Накануне своего восьмого дня рождения Митт помог матери сложить их скудные пожитки в тачку и отвезти их в Холанд, где их ждал отец.

2

Митт всегда страшно не любил вспоминать ту первую зиму в Холанде. Отец снимал комнату в большом доме на берегу. Митт и Мильда стали жить там же. Дом, наверное, построил какой-то богач. На облупившемся зеленоватом фасаде сохранились остатки красивой росписи: гирлянды цветов, герои легенд, снопы пшеницы и груды фруктов. Но от старости краски так поблекли, что ничего толком не разберешь. Да и вообще, Митт редко видел дом снаружи. Большие комнаты поделили на множество тесных каморок. Здесь царили бедность, шум и жуткая грязь. От ведер, которые выставляли на черную лестницу, воняло. В щелях кишели клопы. По ночам они вылезали и больно кусались. Из-за всего этого Митт почти не мог спать. Он лежал без сна и слушал, как бранились родители. Раньше между ними такого не случалось.

Он не мог понять, из-за чего эти ссоры. Казалось, отец совсем не рад, что они поселились с ним в Холанде. «Повисли на моей шее!» – вот как он об этом сказал.

Он хотел, чтобы жена с сыном вернулись обратно на «Дальнюю плотину». Когда Мильда закричала в ответ, что платить за землю нечем, он обозвал ее лентяйкой.

– Почему я должна стирать руки до костей, чтобы ты мог тут бездельничать? – завопила в ответ Мильда.

Но после недели семейных свар она нашла работу в мастерской, где шили красивые узорчатые занавески. С тех пор мать проводила там дни напролет.

А Митту стало еще труднее взять в толк, почему родители ссорятся. Мама все время твердила отцу: «Ты со своими „Вольными холандцами“! „Вольные холандцы“, как же! Здесь вообще никакой воли нет!» Митт понятия не имел, что это значит.

Город мальчику не понравился. Его раздражали шум и толпы. Как и ежедневная обязанность – отнести ведро к берегу и вылить содержимое в воду гавани. Как сказала Мильда, единственное преимущество их жилья – не надо далеко ходить, чтобы избавиться от помоев. Митту отвратителен был запах загаженного берега, где рыбья чешуя сияла на камнях, словно блестки на грязном платье. Тесная гавань его пугала. Там стояли высокие корабли с множеством мачт и развевающимися вымпелами, торговые корабли, корабли графского флота. Погрузка и выгрузка почти никогда не прекращались. В гавани сновали небольшие переполненные баркасы, гребные шлюпки, катера, прогулочные лодки и не меньше сотни рыбацких шаланд. Митт радовался, когда рыбацкий флот уходил на ловлю, потому что тогда переполненная гавань казалась чуть более просторной.

Когда Митт с ведром возвращался домой, то оставался один – Мильда уходила на работу. Заняться ему было нечем, разве что держаться подальше от других детей. Сверстников он не выносил. Ведь это были городские дети – хитрые, шустрые и умелые. Они смеялись над ним за то, что он не разбирается в местных обычаях. Выставляли его дураком, а потом убегали, хохоча.

Обычно Митт прятался от них в темных закоулках и уголках дома или на берегу. Но однажды он почувствовал, что с него хватит, и убежал вверх по склону, прочь от гавани, в зажиточную часть города. Там, к его удивлению, улицы оказались чище, и чем выше он поднимался, тем шире и красивее они становились. Воздух на холме был по-настоящему свежим, в нем ощущались запахи моря и осенние ароматы Флейта. Еще больше Митту понравилось то, что почти все дома были расписаны, и притом яркими, сочными красками, не то что их бедняцкое жилище. Наконец-то он смог рассмотреть картинки на стенах. Мальчик медленно брел, глазея на деревья и плоды, красные спирали и синие цветы, пока не оказался перед особенно красивым высоким домом. Его стены радовали глаз не только самыми разными красками, но и золотом. На одной башенке какая-то чопорная дама в зеленом платье протягивала кисть ярко-фиолетового винограда чопорному кавалеру на второй башенке, а его волосы, похоже, были из чистого золота. Митта очаровали эти двое. Чем-то они напомнили ему резные фигуры на носу больших кораблей. И – может быть, из-за того, что воздух пах свежестью – он снова размечтался о своем чудесном крае.

Митт стоял, восхищенно рассматривая дом и грезя, пока слуга торговца, которому принадлежал особняк, не вышел на улицу с палкой и не приказал ему убираться. Слуга обозвал его побродяжкой и закричал, что ему нечего здесь делать. Митт испугался и кинулся наутек. На бегу он оглянулся назад, на вершину холма, и увидел графский дворец. Ни один другой дом в городе не мог сравниться с особняком Хадда, таким он был великолепным, белоснежным, огромным, и так много сверкало в картинах на его стенах золотой краски. Митту показалось, что дворец вот-вот раздавит его. Так, наверное, чувствует себя яблочное семечко под прессом, когда готовят сидр.

Это был последний раз, когда Митт думал о волшебной стране. Холанд полностью выдавил из него эти воспоминания, оставив совершенно опустошенным и сбитым с толку.

Через неделю наступил день рождения Митта, а с ним в город пришел Морской фестиваль. Никто не работал, так что повсюду народу толпилось еще больше, чем обычно. Мальчик смотрел на праздничную процессию, сидя на плечах добродушного мужчины по имени Канден – кажется, отцовского друга. По улице двигалась толпа: бурлящая, шумная, пестрая. Все оглушительно кричали и вопили. Горожане украсили себя лентами, плодами и цветами. Некоторые напялили нелепые шляпы. Многие несли на шестах изображения: головы коров и лошадей, на которых тоже красовались шляпы и ленты. Парни сновали по процессии, крича и раскручивая деревянные трещотки. И вокруг было шумно, слишком шумно…

Время от времени мимо проходили группы людей, исполняя традиционную мелодию на традиционных же инструментах. Это были трубы-скринели, звучавшие так же пронзительно, как их название. А еще Митт заметил треугольные штуки, на которых играли смычком с конским волосом. Они звались крадлы – и их звучание тоже было под стать имени. Группы музыкантов шли так далеко друг от друга, что только по чистой случайности могли играть ту же часть мелодии, что и остальные. А потом – бум! бум! бум! – пошли люди с барабанами, и грохот заглушил даже скринели. И в центре всего этого Митт увидел соломенное чучело на шесте, все сплошь увитое лентами вишневого цвета.

– Смотри, – сказал добродушный Канден, – вон Старина Аммет. Его несет граф Хадд.

– А что он с ним будет делать? – встревоженно уточнил Митт, ведь он никогда не слышал, чтобы граф Хадд сделал с кем-нибудь что-то хорошее.

– Бросит в гавань, конечно. На счастье, – пояснил Канден.

Митт пришел в ужас. Похоже, граф Хадд совершенно бессердечный. Он представил себе, как Старину Аммета сбрасывают в воду гавани, словно ведро с помоями, которое каждый день выливал он сам. Аммет начнет намокать, набухать водой, тонуть – и его ленты испортятся.

– А разве он не выплывет? – напряженно спросил Митт.

– Такое бывает не слишком часто, – ответил Канден, не догадываясь о переживаниях мальчика. – Обычно он разваливается на кусочки и тонет в гавани или сразу за ней.

– Нет, неправда! – отчаянно вскрикнул Митт.

Рядом с Канденом стоял еще один отцовский друг. Его звали Дидео, и все его лицо было испещрено сеткой тоненьких морщин.

Дидео заметил:

– Он не всегда разваливается на кусочки, наш Старина Аммет. Если идет отлив, то его выносит в море целым. Так говорят. И тогда он уплывает на много миль от берега. И бывает, что его вылавливают моряки. Люди верят, что тому кораблю или лодке, которая спасла Старину Аммета, будет сопутствовать удача.

Митт представил себе, как Старина Аммет плывет и плывет по морю, один-одинешенек, и ему стало совсем грустно. Он попытался перевести разговор на другое:

– А кто эти ребята с трещотками?

Канден посмотрел на процессию, где парни в красных и желтых штанах развлекались, раскручивая трещотки под носом у музыкантов.

– Парнишки из дворца. Вся процессия – это люди из дворца, – сказал он Митту и снова повернулся к Дидео. – Я ни разу не видел, чтобы Старина Аммет поплыл. Он тонет почти так же быстро, как Либби Бражка.

– А мне можно будет бегать с трещоткой? – в отчаянии прервал его Митт.

– Нет. Ты родился никем, – бросил Дидео. – Нет, он плавает, – возразил он Кандену. – Ты недавно в Холанде и не знаешь, но один раз его подобрали в добрых десяти милях от гавани. Это был старый «Семикратный», и я слышал, что все, кто был на том корабле, потом разбогатели. Но это единственный раз, когда такое случилось, – с сожалением добавил Дидео. – Тогда мне было примерно столько, сколько сейчас Митту.

Он посмотрел на мальчика и, с удивлением заметив, что тот побледнел и плачет, ткнул Кандена в бок.

Канден снял Митта со своих плеч и заглянул ему в лицо.

– Эй, в чем дело? Может, хочешь собственного Аммета?

– Нет! – воскликнул Митт.

Тем не менее он оказался перед лотком с дюжиной крошечных соломенных Амметов. С ними пошел третий друг отца Митта, мужчина с суровым и непроницаемым лицом. Звали его Сириоль. Он молча стоял рядом, пока Канден и Дидео нависали над мальчиком, изо всех сил стараясь его утешить. Может, Митт хочет вон того Аммета? Или как насчет вот этого, с синими лентами? А когда Митт наотрез отказался иметь дело со Стариной Амметом в лентах любого цвета, Канден и Дидео попытались купить ему восковую фигурку Либби Бражки. Но хотя восковые фрукты казались настоящими и очень аппетитными, Митт не захотел и Либби. Ее ведь бросали в море точно так же, как Беднягу Аммета. Он расплакался и оттолкнул фигурку.

– Но они же приносят удачу! – сказал Канден, не в силах взять в толк, в чем дело.

Суроволицый Сириоль взял с другого конца лотка яблоко в карамели и сунул его во влажный кулачок Митта.

– Держи. Это тебе понравится, вот увидишь.

И оказался совершенно прав. Малыш начисто забыл о своем огорчении, сражаясь с густой тягучей карамелью в попытках прогрызть ее до яблока.

С этими отцовскими друзьями была связана какая-то тайна. Митт знал, что маме они не нравятся. Он слышал, как еженощно она ругала их. Наступила зима, и с каждым днем мама все больше поносила отцовских приятелей, пока однажды – дело было накануне Нового года – Митт не услышал, как она говорит:

– Все, я сдаюсь. Если за тобой явятся солдаты, я не виновата!

После этих слов Мильды прошла примерно неделя, и зима была как раз на середине, когда глубокой ночью Митта что-то разбудило. На потолке мерцал красный свет. Он услышал треск и далекие крики и почувствовал запах дыма. Похоже, горел один из больших складов на берегу. Мальчик приподнялся на кровати, опираясь на локоть, и увидел пожар: огонь рвался в небо и отражался в темной воде гавани. Но проснулся он не поэтому. Его разбудило медленное шарканье за дверью. От этого звука у Митта мурашки по спине побежали. Он услышал, как мама пытается зажечь лампу и постанывает от спешки и досады, потому что фитиль никак не загорался. Вот лампа наконец зажглась, и Митт увидел, что отца с ними нет. Тени заметались по стенам – Мильда схватила лампу, бросилась к двери и распахнула ее.

За порогом оказался Канден. Он цеплялся за косяк, чтобы не упасть. Митт его плохо видел, потому что лампа в руке Мильды тряслась, но он понял, что Канден или ранен, или болен – или и то и другое. У мальчика родилось чувство, будто та часть Кандена, которую заслоняют Мильда и дверной косяк, стала какая-то не такая. И его не удивило, когда мама издала жуткий сдавленный крик.

– И-и-и! Что? Я так и знала, что ничего не выйдет!

– Люди Харчада, – сказал Канден презрительно. – Они нас ждали. Доносчики. Дидео, Сириоль и Хам. Они на нас донесли.

А потом Канден содрогнулся от отвращения – и соскользнул по дверному косяку на пол. Мильда встала рядом с ним на колени, прижимая лампу к себе и причитая:

– О боги! Что же мне делать? Что мне делать? Почему никто не поможет?

После этого на всей лестнице начали тихо открываться и закрываться двери. Оттуда выходили матроны в ночных рубашках и старых пальто, с лампами и свечами. Потекли тревожные перешептывания и утешения, а Мильда все стояла на коленях и причитала. Митт окаменел от ужаса. Ему не хотелось смотреть на Кандена или на мать, и поэтому он лежал и изучал потолок. Суетящиеся дамы решили, что он спит, – и спустя какое-то время он, наверное, и правда заснул. Утром Кандена не оказалось. Но ночью он был у двери, это точно. На полу осталось пятно. И отец так и не пришел.

Митт догадался, что и папа, и Канден мертвы. Никто ему этого не говорил, но мальчик все равно знал. Не знал он лишь того, хочет ли он, чтобы ему рассказали, как это случилось. Мильда некоторое время не ходила на работу. Целыми днями она неподвижно сидела у окна и молчала. Лицо у нее так осунулось от тревоги, что складка на том месте, где раньше была ямочка, стала похожа не на морщину, а на неровный шрам. Митту страшно не понравилось, что у мамы сделалось такое лицо. Он присел на корточки у ее ног и попросил сказать, что произошло.

– Ты слишком мал, чтобы понять, – ответила Мильда.

– Но я хочу знать! – возразил Митт. – Что случилось с папой?

Он задал этот вопрос не меньше сорока раз, пока не получил ответа.

– Погиб, – пробормотала Мильда. – По крайней мере, я надеюсь, что это так, потому что все говорят, что лучше умереть, чем оказаться в руках Харчада. И я никогда не прощу им того, что они с ним сделали. Никогда, никогда, никогда!

– А что сделали Сириоль, Дидео и Хам? – спросил Митт, спеша услышать остальное.

– Отстань от меня, раз знаешь так много! – раздраженно отозвалась мама.

Но Митт продолжал расспросы, и в конце концов Мильда рассказала ему все, что знала.

Похоже, когда отец увидел, что в городе почти невозможно найти работу, он так озлобился на графа, что вступил в тайное общество мятежников. В Холанде было множество подобных кружков. Сын графа, Харчад, посылал своих солдат и шпионов выслеживать и ловить подпольщиков. Охота не прекращалась ни днем ни ночью. Но стоило ему найти одно тайное общество и перевешать его членов, как тут же возникало новое.

Мятежники, к которым примкнул отец Митта, звали себя обществом «Вольных холандцев». В него входили в основном рыбаки. Им казалось, что простой люд Холанда имеет право на лучшую и более справедливую жизнь. Они замыслили поднять весь город против графа, но, насколько женщина знала, никогда не шли дальше разговоров. Когда же ее и Митта выгнали с фермы, отец так рассердился, что попытался подвигнуть «Вольных холандцев» хоть на какие-нибудь действия. Почему бы им не поджечь один из складов графа, предложил он: пусть граф убедится, что намерения у них серьезные!

Канден и другие молодые заговорщики встретили его план на ура. Этак мы ударим графа по самому чувствительному месту – по кошельку, говорили они. Но те, кто постарше, а в особенности Сириоль, Дидео и Хам, выступили решительно против. Если поджечь склад, то люди Харчада начнут охоту на «Вольных холандцев», и как это поможет поднять город на мятеж и свергнуть графа? Заговорщики разделились. Часть «Вольных холандцев», самые молодые, отправились с отцом Митта поджигать склад. Старшие остались дома. Но когда мятежники пришли к складу, там их ждали люди Харчада. Сверх этого Мильда знала только, что кому-то все же удалось поджечь склад. А еще, что никто домой не вернулся – не считая Кандена, который сказал, что Сириоль, Дидео и Хам на них донесли. А Канден тоже погиб.

Митт подумал над маминым рассказом и спросил:

– Но почему Сириоль и остальные донесли?

Морщинка тревоги на щеке Мильды стала еще глубже.

– Потому что они боялись. Как и я.

– Боялись чего? – допытывался он.

– Вояк Харчада, – ответила Мильда, дрожа. – Они могут прямо сейчас прийти и постучать в нашу дверь.

Малыш задумался над тем, что ему было известно о солдатах. Они не такие уж страшные. Даже приводят тебя домой, когда находят бродящим по Флейту.

– А сколько всего солдат? Больше, чем всех остальных людей в Холанде?

Несмотря на все свое горе, Мильда улыбнулась. Митт с облегчением увидел, что складка у нее на щеке на миг снова превратилась в ямочку.

– О нет. Граф не может себе позволить так много. А за нами он вряд ли пошлет больше шестерых.

– Тогда, если бы все в этом доме или все жители Холанда были заодно, то они сумели бы помешать солдатам, правда? – поинтересовался Митт.

Мильда невольно рассмеялась. Она не могла объяснить, почему все в Холанде живут в страхе перед стражами и в еще большем страхе перед соглядатаями Харчада, поэтому сказала:

– Ах, Митт, ты у меня настоящая вольная птаха! Не знаешь, что такое страх… Как несправедливо, что Хадд и «Вольные холандцы» устроили нам такое, совсем несправедливо!

Мальчик понял, что ему удалось утешить мать. Он дважды прогнал с ее лица эту гадкую складку тревоги. А что еще лучше, он добился, чтобы Мильда утешала его, называя вольной птахой. Митт не был уверен, что понимает смысл этих слов. Ему и в голову не приходило, что мать об этом тоже понятия не имеет. Как бы там ни было, но «вольная птаха» – здорово звучало. И, стараясь быть достойным такого прозвища, он решительно сказал:

– Ну так больше не тревожься. Я о тебе позабочусь.

Она со смехом обняла его.

– Молодчина, мой Митт!

3

Удивительно, но за Мильдой и Миттом солдаты так и не пришли. Похоже, Дидео, Сириоль и Хам удовлетворились тем, что избавились от молодых лидеров «Вольных холандцев» и не потрудились включить в свой донос жен и родственников. Тем не менее Митту с мамой какое-то время приходилось трудно. Когда спустя примерно неделю Мильда отважилась вернуться на работу, то оказалось, что ее место уже занято. Сынишка страшно рассердился.

– В этом городе так заведено, – объяснила ему мать. – Здесь сотни женщин, готовых стирать пальцы до крови. А богачам занавески нужны вовремя.

– Почему? – спросил Митт. – Разве бедняки не могут собраться и сказать богачам, куда им проваливать?

Подобные вопросы и заставляли Мильду называть сына вольной птахой. Митт это знал и специально спрашивал о таких вещах. Было приятно чувствовать себя вольной птахой, которая не знает, что такое страх, пока мать ходила по разным мастерским. Сам Митт, голодный и несчастный, целыми днями крутился у черных дверей монетных лавок и рядом с доками, надеясь, что его пошлют куда-нибудь с поручением. Мальчику редко везло. Он был слишком мал, а в таких местах всегда болталась шайка более взрослых и быстрых городских ребят, которые отталкивали Митта и сами брались бежать с поручением. И конечно, они к тому же смеялись над чужаком. Но Митт говорил себе, что он – вольная птаха, это уж точно, и продолжал терпеливо ждать. Это очень ему помогало.

Ночами Митту снились ужасные сны. Например, что Канден снова шаркает на лестнице. А потом дверь распахивалась, и он видел Кандена, повисшего на косяке и медленно разваливающегося на части, как Бедняга Аммет в гавани. «Все погибли», – бормотал Канден, а куски от него все отваливались, и Митт просыпался с криком. И тогда он лежал и строго говорил себе, что не знает страха. Глубокой ночью в это не всегда верилось. Но иногда на крик сына просыпалась Мильда и рассказывала ему разные истории, пока он снова не засыпал.

Рассказы Мильды было интересно слушать. В них царили волшебство, приключения и сражения, а события происходили в Северном Дейлмарке в те стародавние времена, когда еще были короли. Хотя упоминались в сказках не только короли, но и графы, и простые люди тоже. Митт много размышлял о маминых историях. Он знал, что Холанд находится в Южном Дейлмарке, но этот Север, о котором говорила Мильда, казался настолько диковинным, что мальчик даже сомневался в том, существует ли он на самом деле.

– А на Севере и сейчас есть короли? – спросил он как-то раз, чтобы посмотреть на мамину реакцию.

Но Мильда знала о Севере до обидного мало.

– Нет, больше королей нет, – ответила она. – Я слышала, что на Севере у них графы, как и у нас, только те графы – борцы за свободу, каким был твой отец.

Митт не мог понять, как граф мог быть таким. А Мильда этого объяснить не могла.

– Знаю одно: я бы хотела, чтобы у нас снова были короли, – бросила она Митту. – От графов никакого толку. Посмотри на Хадда: мы, простые люди, для него лишь ходячая арендная плата. Стоит любому из нас попасть к нему в немилость, и он бросает такого человека в тюрьму, а то и хуже.

– Но он не может посадить в тюрьму всех! – возразил Митт. – Тогда некому будет ловить ему рыбу и шить одежду.

– Ох, ты – умница! – воскликнула Мильда.

Митт не мог сказать, когда или как это случилось, но во время этих ночных разговоров с Мильдой между ними было решено, что когда-нибудь он отомстит за своего отца и исправит все несправедливости, которые творятся в Холанде.

Наконец Мильда нашла работу в другой швейной мастерской, потому что была действительно очень хорошей вышивальщицей. Им удалось вовремя внести плату за комнату, так что хозяин их на улицу не выставил. Но еды все равно не хватало. Остаток своего недельного заработка Мильда потратила на пару туфель.

– Это ничего, что я их купила? – спросила она. – Я их случайно увидела. Миленькие, правда?

Митт остался бы голодным, если бы Сириоль, суроволицый доносчик, не отправил к ним свою дочь, Лидду, с корзинкой рыбы. Лидда была добродушная двенадцатилетняя толстушка. Она показала Мильде, как готовить рыбу, и ей очень понравились красивые новые туфельки. Наверное, она рассказала о них отцу. Но, по крайней мере, Митт и Мильда наелись, и даже на завтрак еще осталось. Женщина выставила рыбу за окно, чтобы не испортилась. Но ночью из стены наползли муравьи и все съели. Утром Митт полез за завтраком и нашел только крошечные косточки. Он печально взирал на них, когда Сириоль протопал по темной лестнице в своих деревянных башмаках и вошел к ним без приглашения.

– Смотрю, вы остались без завтрака, – сказал он. – Идемте-ка ко мне, там и поедим. И я думаю, Мильда, что пора мальца приставлять к делу. Пусть ходит со мной в море. Я как раз подумывал взять ученика.

– Ну… – замялась Мильда.

– «Вольные холандцы» о своих заботятся, – заявил Сириоль.

Тут Митт совершенно потерял дар речи – он-то знал правду про Сириоля.

Мальчик мог только стоять и ждать, что мама откажется за него. К его изумлению, Мильда тепло улыбнулась Сириолю, несколько раз поблагодарила его и согласилась, чтобы сын плавал с ним.

– Я не хочу завтракать, – только и смог выдавить Митт.

– Приходи ко мне через полчаса, – бросил Сириоль и протопал к себе.

Митт набросился на мать.

– Он же доносчик! – горячо крикнул мальчик. – Зачем ты согласилась?

Мильда пожала плечами, и складка у нее на щеке стала очень глубокой и горькой.

– Знаю. Но нам надо как-то жить. А кроме того, может, ты найдешь возможность сквитаться с ним, если будешь рядом.

Это Митта немного утешило. И когда у него появилась работа, они зажили намного лучше. Сириоль оказался очень щепетильным. Митт получал ученическую долю, так что, если улов был хорошим, он зарабатывал почти столько же, сколько Мильда. Это заставило его смириться со своей работой. Ему не нравилось рыбачить. Ему не нравился Сириоль. Он даже не знал, что ему не нравится больше.

Ловля рыбы представляла собой сочетание скуки, трудностей и отчаянных авралов. Сириоль был суровым и резким и требовал, чтобы все делалось как надо. Мальчик очень скоро понял, что ошибаться в море нельзя. В первый день он забыл свернуть канат в бухту, как ему показал Хам. Рыбак взял завязанный в узел конец злополучного каната и вытянул им Митта по спине. Тот гневно повернулся к нему.

– Работай, – бросил ему Сириоль. – Работай как надо. Или пеняй на себя. Когда-нибудь будешь мне благодарен.

Хотя Митт и был мал, он стоял вахты вместе с большим медлительным Хамом, напарником Сириоля. Он узнал, как штопать парус, чинить сети и потрошить рыбу. Сириоль и Хам научили его править шаландой – сначала днем, что было легко, а потом и ночью, когда находить дорогу приходилось по звездам или, если небо затянуто тучами, по натяжению парусов, по силе и направлению ветра и водному течению. Они научили его чуять приближение бури, чтобы не попасть в шторм. А еще Митт узнал, что такое цыпки и каково бывает подолгу мерзнуть в мокрой одежде. Он ненавидел все это, но накрепко заучил все премудрости морского ремесла, так что оно стало его второй натурой. И эти знания он пронес через всю жизнь.

Единственное, что удивило Митта, – это то, что море его совершенно не испугало. Он-то думал, что будет бояться. Когда он впервые неуверенно поднялся на «Цветок Холанда» и шаланда закачалась под ним, мальчик понял, что не тонет в пучине, как Старина Аммет, только благодаря разбухшим от соленой воды доскам. Ему пришлось очень строго напомнить себе, что он – вольная птаха и не знает, что такое страх. Но потом «Цветок Холанда» вышел в море вместе с остальным рыбацким флотом, и Митт обо всем этом забыл. Плавание было просто работой, как шитье Мильды.

Оказалось очень здорово быть при деле и зарабатывать деньги, в то время как множество мальчишек постарше слоняются в гавани без работы.

Иногда, в погожие дни, когда шлюп Сириоля шел из гавани вместе с отливом, прогулочные лодки богачей тоже выходили в море из Западного затона. Западным затоном звали мелководную бухту сразу за Холандом, но плата за стоянку в ней была такая высокая, что причаливать там могли лишь очень состоятельные люди. Митту нравилось смотреть на эти кораблики. Но Сириоль и Хам, завидев их, презрительно сплевывали за борт.

– Игрушки богачей, – говорил Сириоль. – Чуть ли не выскакивают из воды – и это при таком-то слабеньком ветерке! Попади они в шквал, потонут через пять минут!

Уважением Сириоля пользовались только величественные торговые корабли. Стоило «Благородному Аммету» или изящной «Красотке Либби», покачиваясь, выйти из Холанда, как лицо Сириоля светлело – и лицо Хама тоже.

– О! – восклицал тогда Сириоль. – Вот это корабль!

И оглядывал свою пузатую и пропахшую рыбой шаланду так, словно разочаровался в ней.

* * *

После года рыбной ловли Митт уже не боялся городских мальчишек. Он почти не вырос – наверное, потому, что работа была слишком тяжелая, – но стал таким же крепким и сообразительным, как любой из его сверстников на берегу, а на язык – даже острее их. Он знал все ругательства, какие только существовали, и не лез за словом в карман. Теперь и мальчишки, и девчонки относились к нему с уважением. По правде говоря, многие не прочь были подружиться с Миттом. Но тот их сторонился. Эти дети – или такие же, как эти, – портили ему жизнь, когда он только приехал в Холанд, и оказалось, что он все не может забыть. Ему больше нравилось проводить время в компании взрослых. На берегу и в море он отпускал такие шуточки, что медлительный великан Хам покатывался со смеху, и даже Сириоль улыбался. Митту это нравилось. Так он чувствовал себя взрослым и независимым.

И хорошо, что Митт был таким независимым.

Мильда совершенно не понимала, что значит жить по средствам. У нее вошло в привычку «случайно замечать» что-нибудь, когда она возвращалась домой с заработком. В одну неделю это оказывался огромный кекс в глазури, в другую – красивые сережки.

– Надо же как-то поддерживать самоуважение, – говорила она Митту, когда он пенял ей. – О меня тут постоянно ноги вытирают, и если я не смогу хоть чем-то себя подбодрить, то просто пропаду, непременно пропаду.

Может, и так, но если Мильда «случайно замечала» то, что стоило больше ее заработка, она не задумываясь брала и деньги Митта, когда того не оказывалось дома. Ему пришлось прятать свой заработок, иначе они голодали бы. Его ужасно угнетала эта ответственность.

Как-то вечером он вернулся домой совершенно без сил и обнаружил, что Мильда купила целый бочонок устриц. Это стало последней каплей. К тому же мать откупорила бочонок и оставила его на солнце под окном. Устрицы уже пахли как-то странно, и муравьи ползли вверх по стенкам бочонка, намереваясь обследовать его содержимое.

– Зачем тебе понадобилось их покупать! – закричал Митт.

Мильда страшно обиделась.

– Ох, Митт! Я же хотела побаловать тебя лакомством…

– Но их же тут тысячи! – заорал он. – Как нам съесть такую уйму? Если тебе хотелось устриц, то я бы достал их. Даром, у Дидео! Честно, за тобой нужно смотреть, как за ребенком! Ты и дальше будешь такое вытворять?

– Говоришь точь-в-точь как твой отец, – холодно заявила Мильда. – Если хочешь знать, эти устрицы были очень даже выгодной покупкой: всего две серебряные монеты. Так что тебе бы следовало радоваться.

– Две серебряные монеты! – Митт воздел обветренные руки к потолку. – Это не выгодная покупка. Это грабеж среди бела дня, вот что это!

Митт, Мильда и муравьи ели устриц на ужин и на завтрак, а потом матери с сыном стало нехорошо, зато муравьи ничуть не пострадали. Хам помог Митту выбросить остаток устриц в гавань.

– А она взяла и заплатила за это две серебряные монеты! – ворчал мальчик.

– Не ругай ее слишком уж. Она привыкла к лучшему, – сказал Хам. – Твоя мама – милая и добрая женщина.

Митт воззрился на него.

– Если бы меня и без того не мутило, – воскликнул он, – то начало бы от твоих слов!

И он поплелся наверх, с отвращением бормоча себе под нос: «Милая и добрая женщина!»

Конечно, он понимал, что мать по-прежнему молода и хороша собой, даже несмотря на гадкую складку на щеке, где раньше была ямочка. И он знал, что она не такая, как те другие женщины из их дома, которые вечно крутятся на берегу и подлизываются к матросам, когда корабль приходит в гавань. Но чтобы Хам сказал такое! Митт не замечал, что Хам без ума от Мильды. Но он слишком неуклюж и робок и никогда не даст ей это понять. А Митту казалось, что все женщины рождаются дурами, а с возрастом становятся только глупее.

Альда, жена Сириоля, была хуже всех. Митт решил, что ему надо радоваться, что его мать не тратит всех денег на аррис, как Альда. Та обычно была слишком пьяной, чтобы торговать рыбой, которую вылавливали Сириоль, Хам и Митт. Она сидела на бочке в углу палатки, а Лидда, ее дочь, тупо стояла за горами рыбы, отдавая ее покупателям по слишком низкой цене. Это не давало Митту покоя.

Они в поте лица до полуночи вытаскивали сети под холодным дождем, а какая-нибудь домоправительница богатого торговца или щеголь из дворца только тыкали пальцем в гору ароматных снетков – и Лидда покорно снижала цену вдвое! Это было нечестно. Те, кому по карману заплатить полную цену, всегда покупали по дешевке. Но так уж было заведено в Холанде.

Наконец Митту стала невыносима покорная бесхребетность Лидды. Если уж продавать рыбу дешево, то, по крайней мере, достойным людям. Он оттер девушку в сторону и попробовал продавать рыбу сам.

– Харл… харл… хорошая пикша! Годится для графа – а отдается за грош! – Когда люди стали изумленно таращиться на него, Митт схватил пикшу и начал ею размахивать. – Харл… хорошая рыба. Ну же, покупайте! Графская рыба вас не слопает – это вы ее съедите. А вот граф… то есть краф… нет, краб! Кто хочет свежего графа на ужин?

Это было страшно весело – а рыба расходилась отлично.

После этого рыбу всегда продавал Митт. Лидда ее только взвешивала и заворачивала, а ее мать сидела на своем бочонке, смеялась словам Митта и дышала на покупателей перегаром. Мальчик очень уставал. Руки у него были все в цыпках и мелких порезах от рыбьей чешуи, зимой и летом, но дело того стоило – хотя бы потому, что он мог выкрикивать гадости про графа.

– Поосторожнее, Митт, – предупреждал Сириоль, когда слышал, как тот зазывает покупателей.

Однако торговать ему не запрещал.

Ведь вокруг их палатки всегда толпились смеющиеся покупатели. Даже дворцовые лакеи хихикали, когда делали покупки.

А однажды, как только «Цветок Холанда» вышел из гавани и никто не мог их услышать, Сириоль спросил Митта, не хочет ли он вступить в общество «Вольных холандцев». Митт был потрясен.

– Я должен подумать, – ответил он.

И следующим утром не пошел продавать рыбу, чтобы успеть домой и спросить Мильду, пока та не ушла на работу, что ему делать.

– Я ведь не могу вступить, правда? – допытывался он. – После того, что они сделали с папой?

Но Мильда кружилась по комнате, и юбки у нее надувались, серьги раскачивались, а ямочка на щеке так и играла.

– Вот твой шанс! – воскликнула она. – Разве ты не видишь? Вот твой шанс наконец с ними поквитаться.

– О да, – отозвался Митт. – Наверное.

Так он стал «Вольным холандцем», и это оказалось ужасно весело. Поначалу ему просто нравилось быть посвященным в тайну – и иметь свою собственную тайну насчет мести за отца. Митт молча ухмылялся обеим своим тайнам, стоя за рулем «Цветка Холанда», и кружившие у него над головой звезды, казалось, искрились от смеха.

– А, заткнись, он нам пригодится, – отмахнулся Сириоль от Хама, когда Хам попробовал протестовать. – Кто станет присматриваться к парнишке, каких десяток на дюжину? Люди считают, что парнишки не в счет. Посмотри, что ему сходит с рук, когда он продает рыбу. Он меньше рискует, чем мы.

Доставка сообщений для «Вольных холандцев» стала для Митта настоящим блаженством. Он наслаждался, незаметно пробираясь по людным улицам. Как хорошо быть маленьким и неприметным и обманывать солдат и шпионов Харчада! Мальчик тщательно запоминал послание и ускользал, продав всю рыбу. Смешивался с толпой на улице, глазел на драку в переулке, болтался возле казарм, перебрасываясь шутками с солдатами, – и оставался вне подозрений. И больше всего забавлялся, попадая в облаву, когда солдаты перекрывали оба конца улицы и допрашивали всех подряд.

Харчад довольно часто приказывал устраивать такие проверки, не только для того, чтобы ловить заговорщиков, но и чтобы держать народ в страхе. В напряженной тишине, которую нарушал лишь стук солдатских сапог, его люди подходили к прохожим, обыскивали сумки и карманы, спрашивая каждого, что он делает на этой улице. Митт с удовольствием выдумывал себе какое-нибудь дело. И ему очень нравилось называть свое имя. Как великолепно было иметь самое распространенное имя в Холанде! Говоря совершенную правду, Митт мог назваться Алхамом Алхамсоном, Хамом Хамсоном, Хаммитом Хаммитсоном и Миттом Миттсоном или соединить эти имена как угодно. А в долгие скучные часы в море он забавлялся тем, что придумывал новые способы обмануть людей Харчада.

Единственное, что не нравилось Митту в обществе «Вольных холандцев», это собрания. Он никак не мог взять в толк, зачем они нужны. Когда новизна прошла, он начал зевать на собраниях до слез. Обычно «Вольные холандцы» собирались у кого-нибудь на чердаке или в сарае, часто даже без свечи, и Сириоль начинал говорить о тирании и угнетении. Потом Дидео заявлял, что вожди будущего придут снизу. Снизу чего? Митт не мог этого понять. Кто-то заводил длинную историю о несправедливости Хадда, потом другой начинал шептать всякие ужасы о Харчаде. И рано или поздно Хам принимался стучать кулаком по столу и восклицать:

– Мы смотрим на Север, вот что! Пусть Север покажет себя!

Когда Хам сказал это в первый раз, Митта пробрала дрожь возбуждения. Он знал, что Хама за такие слова могут арестовать. Но тот повторял их так часто, что они потеряли всякий смысл. Вскоре парень уже приходил на собрания только затем, чтобы поспать. В последнее время ему все никак не удавалось выспаться.

Митт почувствовал, что так не годится. Если он собирается отомстить «Вольным холандцам», ему нужно знать, что они замышляют.

– Что они все-таки делают? – спросил он как-то у Мильды. – Сплошное смотрение на Север, перешептывание о Харчаде или тирании и все такое. К чему все это?

Мильда нервно осмотрелась.

– Тише! Они собираются устроить мятеж или восстание… Я надеюсь.

– Что-то они с этим не спешат, – недовольно пробурчал Митт. – Да и вообще никаких планов не строят. Вот хорошо бы ты сама побывала на их собрании и попробовала разобраться.

Мильда рассмеялась.

– Я бы пошла – но готова спорить, что меня не примут.

Когда Мильда смеялась, морщинка на ее щеке снова уступала место ямочке. Митт всегда старался делать так, чтобы противная складка исчезла. Поэтому он добавил:

– Спорим, они тебя примут. Ты могла бы их немного расшевелить и заставить хоть что-то придумать. Меня уже тошнит от их вечной тирании и прочего! – И поскольку это заставило Мильду широко улыбнуться, Митт постарался задержать у нее на лице улыбку. – Вот что я тебе скажу, – продолжил он. – Я, конечно, отомщу им за донос, но хорошо бы насолить и старому Хадду тоже. Пусть заплатит за то, что столько лет вытирает о тебя ноги!

– Что за мальчик! Ты совсем не знаешь, что такое страх, правда?

Теперь и Мильда знала, что цель у сына двойная: уничтожить «Вольных холандцев» и избавить мир от графа Хадда. Митт не сомневался, что сможет сделать и то и другое. И Мильда тоже.

И она вступила в общество «Вольных холандцев».

Ее сын был в восторге. Он возлагал на это большие надежды. Мильда приходила на собрания и говорила не менее красноречиво, чем другие. Она обожала выступать. Ей страшно нравилось наклоняться вперед в слабом свете ночника и видеть вокруг себя в полутьме внимательные лица. Но привело все это только к тому, что Мильда стала такой же горячей сторонницей свободы, как и все остальные. Она твердила Митту о революции всякий раз, как он оказывался дома.

– Горелый Аммет! – с отвращением ворчал тот. – Теперь я все время провожу на собраниях!

Тем не менее беседы с матерью помогли ему лучше понять все, что происходит. Вскоре он уже мог рассуждать об угнетении и восстании, тирании и руководстве снизу. Причем со знанием дела. А поразмыслив на досуге – время для размышлений у него выдавалось, пока «Цветок Холанда» медленно, но упрямо трюхал к местам лова, – он пришел к выводу, что Дейлмарк делится на две части: Север, где народ свободен и счастлив, и Юг, где графы и богачи свободны и счастливы, но зорко следят за тем, чтобы простые люди вроде Митта и Мильды были как можно несчастнее.

«Хорошо, – сказал себе Митт. – Положим, так и есть. А теперь возьмемся за дело и как-то это изменим».

Однако было похоже, что «Вольных холандцев» вполне устраивает пустая болтовня, и Митт начал все сильнее на них досадовать. Он очень обрадовался, когда другое тайное общество убило четырех соглядатаев Харчада. А вот Сириоль был недоволен. Рыбак с мрачным удовлетворением сообщил Митту, что теперь дела пойдут гораздо хуже. Так оно и получилось.

Граф ввел комендантский час. Всех, кто оказывался на улице после наступления темноты, куда-то уводили, и больше их никто не видел. Сириоль запретил передавать сообщения, пока действует комендантский час. Митт не мог взять в толк почему.

Однажды вор попытался ограбить человека в гавани. Он сбил его с ног и как раз отбирал у него кошелек, когда обнаружил на внутренней стороне его куртки золотой значок с изображением снопа пшеницы – гербом Холанда. Вор знал, что такой значок Харчад дает всем своим шпионам, и так перепугался, что прыгнул в воду и утонул. Митт в этой истории ничего не понял.

– Ну, если ты сам не догадываешься, я тебе объяснять не стану, – только и сказал Сириоль.

А потом граф Хадд поссорился сразу с четырьмя другими графами. Весь Холанд застонал. Несмотря на всеобщую ненависть к Хадду, его склочность вызывала почти что восхищение.

– Опять поссорился с графом Хендой, а? – говорили женщины в швейной мастерской Мильды. – Право, другого такого злыдня на всей земле не сыщешь!

Однако на этот раз Хадд испортил отношения не только с Хендой, но и с графами Кандерака, Уэйволда и Дермата. А эти графы были настолько влиятельными и владели такими огромными землями, что в Холанде даже засомневались, выстоит ли Хадд против них.

– На этот раз старый греховодник уж точно откусил больше, чем сможет проглотить, – сказал Митту Дидео. – Тут-то и наступит время «Вольных холандцев».

Митт очень на это надеялся. Однако Харл, старший сын Хадда, подсказал отцу, как справиться с четырьмя графами, чем и привел в восторг родителя. Хотя Харл и был жирный и ленивый, иногда его все же видели с братом Нависом, толпой загонщиков, слуг и собак: он выходил на равнины Флейта, чтобы пострелять птиц из длинного ружья с серебряными насечками. Харлу, как сыну графа, разрешалось иметь ружье. Остальным, за исключением лордов и их дружинников, это запрещалось, из-за того что на Юге было так много мятежей. Большие корабли вооружались пушками, чтобы защищаться от флота Севера, но в целом огнестрельное оружие было под запретом. Вот Харл и предложил вооружить ружьями всех солдат. Тогда четыре графа не раз подумают, стоит ли нападать на Холанд.

Хадд согласился, и это положило конец надеждам Митта и всех прочих «Вольных холандцев». Сразу же повысили налоги, пошлины и ренту. Жители Холанда неохотно признали, что Хадд за себя постоять умеет.

– Это неправильно! – заявил Хам. – Если люди Харчада получат ружья, они станут в десять раз хуже, чем сейчас. Но нельзя не восхититься Хаддом.

Но граф предпринял и дополнительные меры предосторожности.

Побережье к северу от Холанда принадлежало к Кандераку, и у тамошнего графа был довольно крупный флот, который он мог в случае необходимости послать против Холанда. У Холанда тоже имелся флот. Но чтобы себя обезопасить, Хадд помолвил свою внучку Хильдриду с владетелем Святых островов к северу от Кандерака. Святые острова славились своими кораблями. Как сказал Хаму Сириоль, флот Святых островов – наверное, главная причина, почему Север все никак не мог покорить Юг и дать всем свободу.

Мильда, которая с тремя другими женщинами вышивала синими и золотыми розами большое покрывало, думала о другом. Одна из вышивальщиц сказала, что Литару, лорду Святых островов, двадцать лет. А вторая добавила, что Хильдриде Нависдоттер не больше одиннадцати.

Мильда вспомнила, что когда-то интересовалась Нависом и его семьей.

– Раз так, это совершенно несправедливо! – с жаром воскликнула она.

4

Хильдрида Нависдоттер тоже находила это совершенно несправедливым. Сначала она решила, что провинилась. Они с братом, Йиненом, отправились кататься на яхте. Им надоело слышать, что они слишком малы, чтобы выходить на лодке одним, надоело чопорно плавать вдоль берега, когда судном правят нанятые графом матросы. Йинену хотелось самому стоять у штурвала. Так что они незаметно улизнули и позаимствовали яхту своих кузенов. Это было необычайно здорово – и к тому же страшно. Йинен почти положил яхту на бок у самого выхода из Западного затона, пока не приноровился к ветру. И они дважды чуть не сели на мель сразу за затоном. Однако брат и сестра справились. И привели яхту назад. Даже о причал не стукнулись.

А потом, как только они вернулись во дворец, Хильди вызвали к отцу. Естественно, она решила, что тот узнал об их плавании.

«Это уж слишком! – думала Хильдрида, пока на нее надевали нарядное платье и причесывали спутанные ветром волосы. – Я буду очень зла. Скажу, что нам никогда ничего не разрешают делать. А еще, что во всем виновата я, и не позволю, чтобы он наказал Йинена. И если мы и утонем, так это не важно. Ведь мы никому не нужны!»

Фрейлина, которая за руку вела Хильдриду по изукрашенным коридорам в комнаты Нависа, решила, что девочка прослышала, какая участь ей уготована. Дама еще никогда не видела ее такой бледной и гневной и не завидовала Навису.

Навис прекрасно знал, что у его дочери трудный характер. Когда Хильди привели к отцу, он сидел на подоконнике с книгой в руках. Его спокойный профиль четко вырисовывался на фоне равнины Флейта, глаза были устремлены на песню Адона. Хильдриду это раздосадовало. Фрейлины говорили ей, что Навис все еще горюет о ее покойной матери, но девочке в это не верилось. Она считала Нависа самым холодным и ленивым человеком из всех, кого она знала.

– Я здесь, – пронзительно выкрикнула девочка, чтобы немного его расшевелить, – и мне ничуть не жаль!

Навис чуть заметно вздрогнул, но продолжал внимательно смотреть в книгу. Однако он, как и фрейлина, решил, что Хильдрида уже узнала о своей помолвке, – и почувствовал искреннее облегчение.

– Что ж, если тебе ничуть не жаль, то, надо полагать, ты рада. Кто бы тебе ни проговорился, он избавил меня от хлопот. Теперь можешь идти – и хвастаться, если пожелаешь.

Хильди очень удивилась, не получив взбучки. Однако ей показалось, что отец, как всегда, от нее отворачивается, а ей хотелось с ним повоевать.

– Я никогда не хвастаюсь, – заявила она, – хотя и могла бы. Мы ее не утопили.

Нависа это удивило настолько, что он оторвал взгляд от книги и посмотрел на Хильди.

– О чем ты говоришь?

– А почему ты меня вызвал? – парировала Хильдрида.

– Ну, чтобы сообщить, что тебя помолвили с лордом Святых островов, – ответил отец. – А ты как думала?

– Помолвили? – ахнула Хильди. – Не спросив меня?

Это было таким потрясением, что на секунду она совершенно забыла о своей проделке.

– Почему мне не сказали?

Навис глянул на дочь. Та разве что не побелела от гнева.

– Я и говорю тебе, прямо сейчас. – Он поспешно взялся за книгу.

– Когда уже слишком поздно! – воскликнула Хильдрида, прежде чем он успел снова погрузиться в чтение. – Когда все уже решено. Ты мог бы спросить меня. Хоть я и маленькая, но я ведь тоже человек.

– Все мы люди, – отозвался Навис, безнадежно пытаясь вернуться к чтению.

Он уже жалел, что взялся за Адона. Тот писал вещи вроде «Истина – огонь, что гром приносит», а это неприятно походило на характер его дочери.

– К тому же теперь ты очень важная персона, – добавил отец. – Ты укрепляешь наш союз с Литаром.

– И какой он, Литар? Сколько ему лет? – не унималась Хильдрида.

Навис нашел нужное место и прижал к нему палец.

– Я видел его всего один раз. – Он не знал, что еще сказать. – Это очень молодой человек – ему всего лишь около двадцати.

– Всего лишь!.. – Хильди на мгновение онемела. – Не хочу быть помолвленной с таким стариком! Я слишком маленькая. И никогда его не видела!

Навис поспешно поднял книгу, спрятав за ней лицо.

– Время исправит и то и другое.

– А вот и нет! – бушевала Хильдрида. – А если ты не перестанешь читать, то я… я… я тебя ударю, а потом порву книгу!

Осознав, что пришло время решительных мер, Навис снова положил книгу.

– Хильди, послушай. Такова судьба всех в нашей семье. Твою кузину Хариллу помолвили с графом Марки, а эту… как ее… дочь Харчада… с лордом…

Девочка прервала его пронзительным воплем. Ее отец может сколько угодно называть ее «Хильди» – обычно это делал только Йинен, – но мысль о том, что ее равняют с гадкими кузинами, была уже совершенно невыносима.

– Изволь меня распомолвить! – потребовала она. – И немедленно, иначе пожалеешь!

– Ты же знаешь, что я не могу, – покачал головой отец. – Это сделал твой дед, а не я.

– Что ж, тогда он тоже пожалеет! – объявила Хильди и направилась к дверям.

Навис окликнул ее. Ему легче было обращаться к ее спине.

– Хильдрида! Не устраивай недостойной сцены, будь добра. Это ничего не изменит. Я советую тебе вместо этого пойти в библиотеку и почитать о Святых островах. Ты убедишься, что там довольно много любопытного.

Дочь приостановилась, взявшись за ручку двери. Острова – это места, окруженные водой, кажется, так? Возможно, ей удастся извлечь из этого известия хоть какую-то пользу.

– Мне следует научиться ходить под парусом, если я поеду на Святые острова?

– Да, наверное, – ответил Навис. Немного успокоенный тем, что дочь перестала бушевать, он добавил – Но ты не поедешь туда еще несколько лет.

– Тогда у меня есть время, чтобы научиться, – объявила Хильди. – Если я обещаю не устраивать шума, ты купишь мне собственную яхту?

– Э-э… если хочешь.

– Хочу. Но ты должен подарить эту яхту и Йинену тоже, потому что он никогда ничего не получает, – потребовала Хильди. – Иначе я устрою скандал дедушке и шум на весь дворец.

В эту минуту ее отцу хотелось только одного: снова остаться один на один со своей книгой.

– Да-да. Если ты сейчас уйдешь, как хорошая девочка, и не будешь устраивать сцену, то вы с Йиненом получите самую лучшую лодку, какую только можно купить за деньги. Это тебя устроит?

– Спасибо, папа, – чопорно и с горечью поблагодарила Хильди и удалилась.

Прислуга держалась от нее подальше.

Даже ее кузины, увидев, как Хильдрида, бледная и прямая, шагает по коридорам с лицом, похожим на маску, поняли, что лучше ей на глаза не попадаться. Все знали, что Хильдрида унаследовала характер от своего дедушки Хадда. Только Йинен осмелился к ней подойти, но и он не решился сказать ни слова. Девочка прошествовала к себе в комнату. Там она собрала все ценное, начиная с позолоченных часов и кончая ночным горшком, расписанным золотом, сложила все в кучу на полу и разбила кочергой. Йинен сидел на подоконнике и вздрагивал при каждом ударе. Он не решился заговорить с сестрой, даже когда та отшвырнула несколько погнувшуюся кочергу и уселась за туалетный столик, где долго и внимательно рассматривала в зеркале свое худое бледное лицо. Она специально для этого оставила зеркало целым.

– Я человек, – проговорила она наконец. – Так ведь?

– Да, – осторожно отозвался Йинен. – Что случилось?

– Я не вещь! – объявила Хильди. – А случилось то, что я помолвлена. И никто мне не сказал. Будто я – вещь. Как ты думаешь, мне следует сидеть тихо, не обижаться и быть вещью? Кузин тоже помолвили.

– Они устроят шум, – предсказал Йинен. – Тебе запретили выходить в море?

– Нет, – усмехнулась сестра. – Мы с этого получаем яхту. С острова на остров ведь надо как-то перебираться. Пожалуй, теперь я пойду в библиотеку.

Она встала и отправилась исполнять задуманное. Йинен пошел с ней. Брат все еще ничего не понимал, но он к этому привык. Надо только потерпеть – рано или поздно он все равно услышит об обещанной яхте.

Через застекленный купол в высоком своде библиотеки лился свет. Хильдрида в просторном, сложенном из пятнистого мрамора помещении казалась себе крохотной. В сопровождении Йинена она прошествовала к библиотекарю.

– Дайте мне все книги про Святые острова, какие у вас есть.

Несколько удивленный, библиотекарь отправился выполнять. Вскоре он вернулся с одним большим старинным томом и одним небольшим и довольно новым.

– Вот. Боюсь, это не так уж много. Советую вам взять маленькую книгу. Ее легче читать, и в ней есть картинки.

Хильдрида бросила на него презрительный взгляд и взяла большой том. Она прошагала к ближайшему столу и открыла книгу. Растерявшийся библиотекарь отдал меньший томик Йинену и оставил их в покое.

– В этой книге одни картинки, – грустно объявил мальчик. – Прочти мне твою.

– Помолчи, – сурово бросила Хильдрида. – Мне надо сосредоточиться.

Но ей не хотелось, чтобы брат покорно сидел рядом и скучал, и потом, книга оказалась сложной, старинной – а такое легче понять, читая вслух. И она начала:

– «И воистину, люди говорят, что Святые острова из всех марок Юга – единственное место, где обитает волшебство».

– Здорово, – сказал Йинен. – А что такое марки?

– Так раньше называли графства. Молчи. «Легенды тех краев повествуют о заколдованном быке, что появляется неведомо откуда то на одном острове, то на другом. Некоторые сказания утверждают, что этот зверь исполняет желания и встреча с ним предвещает очень большую удачу. Далее, в ясную погоду между островами слышна бывает свирель, звонкая и приятная для слуха, но свирельщика увидеть нельзя. И эта свирель, как и бык, переходит с острова на остров. Многие ее слышали, и многие добрые корабли потонули, следуя за ее пением. И там же являются людям кони морские, а порой, говорят, и само море – в образе старика-островитянина. Обычно старик любезно беседует с теми, кто его встречает, но иногда бывает груб и зол. Никто не усомнится, что Святые острова – красивая земля, добрая, плодородная и полная удобных бухт».

– Звучит чудесно, – вздохнул Йинен. – Мне бы хотелось туда попасть.

Хильди закрыла книгу.

– Попадешь, – пообещала она. – Ты сможешь поехать со мной, когда я туда отправлюсь. Наверное, я все-таки не стану устраивать недостойную сцену. Я – важная персона. В Марке ведь волшебных быков нет, правда?

– Никогда о них не слышал, – подтвердил Йинен. – А когда мы получим яхту?

– Точно не знаю. Но отец обещал.

Позже в тот же день их кузина Харилла узнала о том, что помолвлена с лордом Марки и повалилась навзничь на лестнице, барабаня пятками и вереща. Фрейлины с нюхательными солями устроили над ней настоящий переполох. Хильди улыбнулась. Это была сухая, натянутая улыбка, но очень горделивая. А по мере того, как ее четыре остальные кузины по очереди узнавали о своих помолвках и следовали примеру Хариллы, улыбка становилась все более и более высокомерной. Она по-прежнему не радовалась своей помолвке, но, когда в Западный затон привели яхту «Дорога ветров», Хильдрида почти утешилась.

Навис сдержал обещание. Конечно, ему рассказали о разбитых украшениях, но, зная характер дочери, он посчитал, что та проявила огромное самообладание. «Дорога ветров» оказалась вдвое больше лодки кузенов: Навис решил, что его детям еще рано плавать в одиночку, поэтому он предусмотрел место для команды. Яхта оказалась настоящей красавицей – от золотых колосьев пшеницы, вырезанных у нее на носу, до розовых яблок, украшавших корму. Корпус у нее был синий, надстройка – белая с золотом, паруса – белоснежные. И к радости Йинена, на ней было два фока. По правде говоря, Хильди подумала, что выражение безграничного счастья на лице брата стоит любых помолвок.

5

Той осенью, когда праздничная процессия, трещащая, стучащая и цветастая, двинулась к гавани, чтобы утопить Старину Аммета, ее охраняли солдаты с новыми ружьями. Митт не хотел на них смотреть. Каждый фестиваль приносил ему ночные кошмары, в которых Канден подходил к двери их комнаты и разваливался на куски. Однако их дом находился так близко от гавани, что не увидеть процессию было крайне сложно. В этот год к ним пришел Дидео: он высунулся из окна между Миттом и Мильдой и стал с завистью глазеть на новые ружья.

– Штука, которую в них засовывают, может разнести человека на куски, если знать, как ее применить, – объяснил он. – Когда-то я ходил в море с парнем, который где-то ее добывал. Мы ею для промысла пользовались. Хотя, может, по отношению к рыбе это и нечестно. Но бомбы я с тех пор делать умею. И я как раз думал, что если бы бомбу бросить во время шествия Аммета, то можно было бы в один миг и избавить мир от Хадда, и устроить восстание во всем Холанде.

Митт с матерью обменялись изумленными взглядами поверх корявой шляпы Дидео. Вот оно! Какая мысль! Они принялись возбужденно ее обсуждать, как только шествие закончилось и Дидео ушел.

– Если бы ты смог достать бомбу и бросить ее в старого Хадда… бомбы ведь бросают, да? – говорила Мильда, – то ты мог бы крикнуть, что тебе велели это сделать Дидео и Сириоль.

– Меня могут не услышать, – возразил Митт. – Надо, чтобы меня поймали. А во время допроса я скажу Харчаду, что меня подучили «Вольные холандцы». Но как нам заполучить эту ружейную штуку?

– Достанем, – ответила мать. – Придумаем как. Но тебе надо это сделать, пока ты еще мал и тебя нельзя повесить. Я не вынесу, если тебя повесят!

Она пришла в такое возбуждение, что пошла и потратила остатки своего заработка на фрукты и сладости, чтобы отпраздновать.

Митт посмотрел на связки яблок в карамели так же кисло, как Сириоль, и вздохнул. Было ясно, что затею с бомбой придется отложить, пока он не заработает достаточно денег, чтобы арендовать для Мильды новую ферму, иначе она умрет с голода, если его арестуют. Наверное, к тому времени он станет таким же старым, как Дидео, а то и старше.

Но вышло по-другому. Неделю спустя Митт пришел домой, распродав всю рыбу, – вонючий, склизкий и посиневший от холода. Ему хотелось одного: лечь в постель. Но к его досаде, у матери оказался гость – кряжистый серьезный мужчина, выражение лица которого что-то Митту напомнило. Или кого-то. Одежда на нем была гораздо более приличная, чем та, которую обычно носили прибрежные жители. Больше всего раздосадовало мальчика то, что на этот раз мать потратила свой заработок на бутылку кандеракского вина для гостя. Митт остановился в дверях, возмущенно глядя на него.

– О Митт! – радостно воскликнула Мильда. Она была очень хорошенькая, и на ее щеке снова появилась ямочка. – Ты помнишь Кандена?

Митт конечно же помнил Кандена – даже слишком хорошо. Его до сих пор, с того злополучного фестиваля, преследовали кошмары о нем. Когда Митт услышал имя Кандена, ему пришлось изо всех сил вцепиться в дверной косяк, чтобы не упасть. Мильда, совершенно не подозревая о его чувствах, продолжала:

– Ну так вот это – брат Кандена, Хобин. Он приехал из Уэйволда. Хобин, это мой сын, Митт.

Гость улыбнулся и направился к Митту, протягивая ему квадратную, мозолистую руку. Тот содрогнулся, сжал зубы и протянул в ответ ладонь, пропахшую рыбой.

– Я весь в рыбе. – Мальчик надеялся, что гостю не захочется до него дотрагиваться.

Однако теплая квадратная рука обхватила его ладонь и пожала.

– Я знаю, каково бывает прийти с работы грязным, – улыбнулся Хобин. – Сам я оружейник, и порой мне кажется, что я никогда не ототру сажу. Иди мойся и не обращай на меня внимания.

Митт неуверенно улыбнулся. Он понял, что брат Кандена – славный малый. Хотя брат его от этого не перестал быть ночным кошмаром. Митт пошел к стоявшему в углу ведру, чтобы умыться, втайне надеясь, что Хобин вернется обратно в Уэйволд и больше его в Холанде не увидят.

Эта надежда развеялась почти мгновенно.

– Да, у меня славный домик на улице Флейт, – говорил Хобин Мильде. – Внизу мастерская, а наверху большие жилые комнаты. Граф Хадд принял меня хорошо.

Митт понял, что Хобин приехал жить в Холанд. Он пришел в такое отчаяние, что громко спросил:

– И кого граф Хадд выгнал оттуда, чтобы хорошо вас принять?

– Ох, сынок! – воскликнула Мильда, а потом сказала Хобину: – Не обращайте на него внимания. Он – вольная птаха, мой Митт.

Митт пришел в ярость. Она не имела права говорить незнакомцу такие личные вещи.

– Да, – сказал он. – Мы тут для вас слишком бедные и простые, верно?

И чтобы Хобину не захотелось снова их навещать, он принялся ходить по комнате, бормоча самые гадкие ругательства. Это явно встревожило Хобина. Он все время бросал на Митта озабоченные взгляды. Мильду поведение мальчика тоже обеспокоило. Она беспрестанно извинялась за сына, отчего тот злился еще сильнее. Когда Хобин наконец протянул руку, чтобы попрощаться, Митт повернулся к нему спиной и сделал вид, что ничего не заметил.

– Зачем ты так себя вел, Митт! – укорила Мильда сына, когда Хобин ушел. – Разве ты не понял? Он же оружейник! И видно, что он любил Кандена. Если бы только мне удалось уговорить его присоединиться к «Вольным холандцам», то мы получили бы бомбу – или даже ружье, что еще лучше. Тогда ты смог бы застрелить Хадда прямо из этого окна!

Митт только хмыкнул. Уж лучше отнять ружье у солдата на улице, чем получить его от брата Кандена.

К глубокому огорчению мальчика, Хобин снова зашел к ним – и не один раз. Потребовалось много месяцев таких визитов, чтобы Митт смог забыть о том, что у Хобина был брат, который в его кошмарах распадался на куски. А когда все-таки забыл, то обнаружил, что Хобин ему нравится. Тем временем оружейник твердо, но очень добродушно сопротивлялся уговорам Мильды стать борцом за свободу. Он соглашался с тем, что графы превращают жизнь народа в страшную муку. Как и с тем, что дела в Холанде идут плохо. И на налоги жаловался не меньше других. Однако говорил, что не признает борьбы за свободу. Он называл Кандена – печально, но довольно сурово – мальчишкой, игравшим с огнем. А когда Мильда горячо выступала против несправедливости, улыбался и говорил, что в ее положении это можно понять. Спустя некоторое время Хобин начал добродушно выговаривать ей за то, что она покупает для него вино, которое ей не по средствам.

Зимой Хам становился день ото дня все мрачнее. Митт не мог понять почему – до одного весеннего утра, когда «Цветок Холанда» скользил по воде, выходя из гавани с отливом.

Сириоль сказал:

– Твоя мать собирается выйти замуж за этого Хобина?

– Нет! – возмущенно воскликнул Митт.

– Для дела будет хорошо, если она выйдет, – заметил Сириоль.

Хам вздохнул и великодушно поддержал подельника.

– И для нее тоже. Хобин – человек приличный.

Мальчик пришел в ярость. И когда Сириоль и Хам оказались правы, он затаил на них еще одну обиду. На свадьбе Митт бормотал себе под нос, что сквитается с Сириолем и Хамом за это, пусть даже ценой своей жизни. С прошлого фестиваля он привык к мысли, что у него нет будущего, – вот подложит бомбу под графа Хадда, и все. В свадьбе его радовало одно: теперь он будет жить рядом с запасами пороха.

Мильда с Миттом переехали в дом на улице Флейт, немного к западу от берега. Это была хорошая постройка, хотя и небольшая и облупившаяся. Даже имелся двор с катком для белья, а на грязной кирпичной стене была закреплена мишень – там Хобин пристреливал ружья, которые делал. Митта это чрезвычайно заинтересовало.

Впервые за много лет у мальчика появилась отдельная комната – и, хотя гордость не позволяла в этом признаться, ему было там очень одиноко. Его мать бросила работу вышивальщицы и сновала по четырем комнатам верхнего этажа, напевая и смеясь, и горестная морщинка, похоже, навсегда исчезла с ее лица. Митту было грустно видеть это: ему самому удавалось развеселить мать только изредка – а вот Хобин сделал ее счастливой. Хобин предложил отправить Митта в школу, но мальчик предпочел продолжить работу. «Вольным холандцам» не будет проку от мальчишки, который целыми днями сидит за уроками. И потом, Митту казалось, что борьба за свободу оставалась последним звеном, соединявшим его с Мильдой.

Именно тогда Хобин продемонстрировал неожиданную строгость.

– Ты дурак, Митт, – сказал он. – У тебя есть мозги, и тебе следовало бы научиться ими пользоваться, а не тратить свое время на болтовню о свободе с кучкой лодочников, которые даже не понимают значения этого слова. Когда ты вырастешь и станешь мужчиной, ты пожалеешь, что не занялся настоящим делом.

Такие доводы всегда звучат неприятно. Митт ерзал на месте и молчал. Мальчик мог бы сказать, что вырасти ему не суждено, ведь он убьет графа Хадда, – но под взглядом серьезных голубых глаз отчима ему не хотелось это делать.

– Ну, если уж тебе обязательно нужно работать, – сдался Хобин, – то ты можешь выполнять одну работу – и только одну. Например, учиться у меня моему делу, или делу Сириоля у него, или продавать рыбу. Но нельзя делать больше одного.

Митту страстно хотелось продавать рыбу и дальше.

Ему нравилось выкрикивать гадости о Хадде. Это даже веселее, чем обманывать солдат Харчада. Что до рыбной ловли, то он радовался любому предлогу, чтобы ею не заниматься. С другой стороны, мальчик понимал, что у него будет гораздо больше возможностей заполучить немного пороха, если он станет учеником Хобина. Он помялся, глядя в пол, и наконец сумел справиться со своим раздражением настолько, чтобы неохотно проговорить:

– Тогда я буду учиться твоему делу.

– Умница, сынок! – воскликнула Мильда и радостно его обняла.

Митта это немного утешило. Однако он испытал неожиданную неловкость, когда Хобин пошел с ним к Сириолю домой, чтобы объясниться с рыбаком и выкупить у него остаток его ученичества. Альда обхватила Митта обеими руками и запечатлела на его щеках пропахшие аррисом поцелуи. По лицу Лидды медленно катились слезы.

– Мне будет не хватать тебя за прилавком, – призналась она.

К этому Митт был готов. А вот к чему он не был готов – так это к выражению разочарования и огорчения, которое появилось на лице Сириоля.

– Как я раньше не понял, что оно так выйдет, – сказал рыбак, доставая бутылку арриса и наливая всем по стакану, из чего Митт понял, что нынче – особый случай.

– Да, мог бы и раньше догадаться, – повторил Сириоль, когда они все в напряженной тишине сидели за столом. – На твоей стороне право, Хобин, и Митт заслуживает лучшего ремесла, чем ловля рыбы. Хотя мне это нелегко – ведь у меня нет собственного сына.

Хобин явно смутился. Лидда и Альда плакали. Митт ерзал на стуле. «Я из-за этого чувствовал себя каким-то склизким, – признался он потом Мильде. – Словно весь вымазался в рыбной требухе. И я ненавижу вкус арриса».

Сириоль принес мятый лист бумаги, который два года назад за Митта подписала Мильда. Сначала он отказывался взять за него деньги. Хобин настаивал. Все чувствовали себя все более неловко, пока не позвали Хама в свидетели договора. Хам хлопнул Хобина по плечу и очень долго тряс Митту руку. Мальчик даже испугался, что не сможет больше ею работать. И вообще Хам держался так весело и был так рад за Митта, что вся неловкость исчезла. Все выпили еще по стакану арриса, а Митт тайком перелил свою порцию Альде. Потом они с Хобином ушли.

– Но мне действительно неприятно, правда, – поделился с мамой Митт. – Как будто я обязан сказать им, что нам нужен порох.

– А почему бы и впрямь не сказать им об этом? – отозвалась Мильда. – Дидео знает, как делать бомбы. Так что неплохо заставить их помогать нам.

– Ты хочешь сказать – привлечь «Вольных холандцев» к этому делу? – переспросил Митт.

Ему показалось, что это хорошая мысль.

К несчастью, в эту минуту вошел Хобин, который услышал слова «Вольные холандцы». И он снова продемонстрировал неожиданную твердость.

– Я не желаю, чтобы в доме шли разговоры о борьбе за свободу, – заявил он. – Глупые шпионские шуточки! И не думайте, будто я боюсь Харчада. Он прекрасно знает, что я могу вернуться в Уэйволд, если захочу. Меня просто достает, что эти лодочники никак не хотят повзрослеть. Для них это игра, как было и для Кандена. И в моем доме никто в эту дурацкую игру играть не будет!

Митт с Мильдой смогли продолжать свои разговоры только тайком, урывками, либо когда Хобин уходил в гильдию оружейников. Но на следующее собрание «Вольных холандцев» Митт выбраться сумел. Для этого пришлось наврать Хобину, а мать его поддержала. На собрании он изложил им свой план: он украдет достаточно пороха, чтобы сделать бомбу, и бросит ее в Хадда, когда тот в следующий раз понесет Старину Аммета в гавань.

Это предложение было встречено изумленным молчанием. Его нарушил Хам, который укоризненно сказал:

– Я радовался за тебя не из-за пороха, Митт. Надеюсь, ты так не подумал.

– Странно. А я был уверен, что ты этого от меня и ждал, – отозвался Митт, которому всегда трудно было удержаться, чтобы не поддразнить Хама.

– Ну, Митт… – начал Хам.

– Тихо, – сказал Сириоль. – Научись понимать шутки, Хам. Митт, это опасно. Очень опасно. Тебя арестуют.

Для осторожного Сириоля это было очень много: он согласился хотя бы всерьез обдумать план. Страшно обрадованный, Митт поспешил заверить его, что не собирается дать себя арестовать.

– А что, если на мне будет желтое с красным, как на дворцовых мальчишках? Они не поймут, кто я, пока не станет слишком поздно. И я умею бегать.

– Знаю, что умеешь, – отозвался Сириоль. – Но ведь твоя мать на такое не согласится, правда?

– А вы спросите у нее, – предложил Митт. – Только когда Хобина рядом не будет. Она сошьет мне костюм – если мы достанем материю.

Сириоль задумался – надолго и глубоко.

– Митт похож на всех остальных мальчишек, – вступил в разговор Дидео. – Я частенько и сам кого-нибудь за него принимаю. С превеликой охотой сделаю бомбу.

По правде, всем «Вольным холандцам» затея понравилась. Они подались вперед, тихо переговариваясь в тусклом свете ночника.

– Бум! И Хадд взлетает на воздух! – говорил кто-то. – Здорово!

– И весь Холанд поднимается по нашему призыву, – добавил другой. – Сириоль, Митт и впрямь может справиться с этим делом.

– Тихо! – потребовал Сириоль. – Я знаю, что может. Но потом ему надо будет унести ноги. А это нужно как следует спланировать.

Митт примчался домой на улицу Флейт в полном восторге.

– У нас получилось! – прошептал он Мильде, которая встретила его на лестнице. – Все решено!

– И ты ничуть не боишься? – изумленно выдохнула мать.

– Нисколечко, – ответил Митт.

И это была правда. Мальчик не боялся, он только и думал, что о своем будущем подвиге.

«Вольные холандцы» начали строить планы – тщательно и неспешно, как всегда, когда за дело брался Сириоль. А Митт и Мильда строили свои планы. И все они очень скоро поняли, что во время ближайшего фестиваля бросить бомбу не получится. Как и сказал Сириоль, им необходимо точно выяснить, каким путем движется процессия и когда именно Митту безопаснее всего действовать. И продумать пути бегства, и подготовить убежища в разных местах.

Поскольку Митт не собирался сбегать, то он не слушал Сириоля, когда тот говорил об этом. Но, проработав неделю учеником Хобина, понял, что ему понадобятся годы для того, чтобы украсть достаточно пороха на бомбу. Хобину выдавалось очень мало взрывчатого порошка – ровно столько, сколько нужно для испытания ружей, которые он изготавливал. Оружейные инспекторы Харчада приходили каждую неделю и строго следили, не осталось ли лишнего пороха. Иногда они могли нагрянуть неожиданно. Инспекторы взвешивали порох и пересчитывали ружья, и, если где-то не хватало их печати, оружейнику не разрешалось работать. Это страшно раздражало Митта, хотя Хобина, похоже, не трогало. Он перешучивался с людьми графа так, словно они были друзьями.

Вскоре мальчик выяснил, что порох изготавливается из трех составных частей, которые Хобин тщательно смешивал сам. Одной из них был древесный уголь. С ним проще всего: Дидео легко мог достать его. А вот серу и селитру можно было только украсть. Митт предполагал, что их как-то изготавливают, но ему так и не удалось выяснить как именно. Инспекторы приносили их в опечатанных мешках, и Хобин держал все под замком. Первые несколько месяцев Митту даже не разрешалось до них дотрагиваться. Вместо этого ему приходилось заниматься плавкой свинца и изготовлением пулек, отливая их в цепочке маленьких форм, похожих на сосиски. И еще – смотреть, смотреть, смотреть.

Наибольшей помехой всем планам оказался сам Хобин. Он был таким осторожным – и таким терпеливым! Митт подозревал, что даже без инспекторов тот все держал бы под замком. На его услуги был огромный спрос. Почти все время в мастерской находился кто-то, кроме Митта и Хобина. Солдаты и офицеры приносили ружья, с которыми что-то было не так. Другие оружейники заходили, чтобы обсудить с Хобином сложные технические вопросы. Митт узнал, что Хобин изобрел способ сделать так, чтобы ружье стреляло более метко. Для этого внутри ствола делалась бороздка, идущая по спирали. Вот почему пульки, отливка которых заставляла Митта так скучать, были заостренными, а не круглыми, как дробь, – ею пользовался Харл во время охоты на птиц на Флейте. Дважды Хобина даже вызывали к Харчаду, чтобы получить его совет.

К тому времени, когда Митту позволили вырезать приклады и даже отвешивать понемногу пороха, он понял, что Хобин – лучший оружейник в Южном Дейлмарке. Митт очень этим гордился и радовался за мать. Но это означало и то, что он выбрал самого неподходящего человека для обворовывания. Хобин имел безупречную репутацию. В Гильдии его уважали. И очень долго Митт не решался ничего предпринять.

Хобину искренне хотелось, чтобы мальчик учился и стал, по его словам, «добропорядочным гражданином». Митту пришлось лучше одеваться. В хорошей одежде, конечно, зимой теплее, но он из принципа ее презирал. Каждый день, когда они поднимались наверх после работы, надо было мыться. Раз в неделю его заставляли мыться целиком, хотя Митт свято верил, что мытье отнимает у человека силы. И каждый вечер Хобин доставал книгу. Она называлась «Хрестоматия для бедных» и вызывала у мальчика страшную зевоту. «Раз не хочешь ходить в школу, учись дома», – говорил Хобин и заставлял Митта прочитывать вслух по странице – каждый вечер, после ужина.

Митт диву давался, как он в тот первый год не умер от скуки. Ему казалось, что он ожил, только когда наконец смог относить Дидео крошечные пакетики с серой и селитрой. Это было даже интереснее, чем беготня с поручениями от «Вольных холандцев». Митт придумывал какую-нибудь отговорку для Хобина – «врал, как весы торговца рыбой», как он говорил матери, – и ускользал со своим пакетиком из дома, понимая, что если его поймают с этой ношей, то ему придется плохо. Ощущение опасности приятно волновало, и так здорово было осознавать, что наконец-то дело движется.

Хотя и не слишком быстро. Хобин был терпеливый, но порой он сердился на Митта. Мысли мальчика были сосредоточены только на добыче пороха. Он не собирался становиться оружейником, так что прислушивался к Хобину не больше, чем к Сириолю, когда тот учил его рыбачить. Тем временем Мильда родила ребеночка, а спустя год – еще одного. Митт страшно удивился, обнаружив, что обзавелся двумя сестренками задолго до того, как заполучил бомбу. Девочки – помеха серьезная. Они плакали, у них резались зубки – и они отнимали время у Мильды тогда, когда она была нужна Митту.

Однако младенцы не подозревали, что они – помеха. Стоило матери вручить Митту одну из сестренок, как малышка принималась смеяться и гулить у него на руках, словно ее брат вовсе не досадовал на нее.

А потом Митт пошел в рост. Это тоже его изумило. Он привык, что он самый маленький парнишка на улице. А теперь стал одним из самых больших, с длинными-предлинными худыми ногами. Женщине, что украла красную и желтую материю на костюм, в котором Митту предстояло бросить бомбу, пришлось украсть еще – и Мильда отложила шитье до того времени, когда станет ясно, что сын из одежды не вырастет.

– Оно и к лучшему, – заметил Сириоль. – Если ты и дальше станешь так расти, то уже через год после побега так изменишься, что даже шпионы Харчада тебя не узнают.

Беда только в том, что Митту нужно было много есть, а денег у Хобина становилось все меньше. Хадд опять повысил ренту по всему Холанду. Ружья мало ему помогли. Все остальные графы Южного Дейлмарка тоже поспешили обзавестись ружьями. Хадду пришлось просить мира, а это стоило денег. Митт радовался, когда Хобин принялся ворчать не меньше других и первым подписал прошение гильдии оружейников, где испрашивалось позволение повысить цену ружей. Хадд отказал им.

– Ну, теперь ты разве не согласен, что в борьбе за свободу есть прок? – поинтересовался Митт.

– От этого только хуже, – ответил Хобин.

– Нет, послушай, – попытался убедить его Митт. – Можно заставить всех графов воевать друг с другом, а потом устроить восстание. И тогда Север придет нам на помощь. Обязательно придет!

– Если Север это сделает, – возразил Хобин, – то графы перестанут воевать друг с другом и набросятся на Север. И ты окажешься на их стороне, Митт. Ты бы ничего не смог поделать, потому как родился южанином. И Север понимает это лучше, чем ты. Это история. Восстанием делу не поможешь.

– Ты слишком терпеливый, вот в чем твоя беда! – заявил Митт.

Несмотря на свою терпеливость, к весне отчим начал сдавать. Ему нужно было кормить Митта и малышек. А Мильда по-прежнему бегала на улицу и «случайно замечала» дорогие вещи – в последнее время это была в основном мебель. Хобин серьезно заговорил о том, чтобы переехать обратно в Уэйволд.

– Мы же не можем уехать! – в ужасе сказал Мильде Митт.

– Знаю. Ведь я столько лет тебя обучала, – согласилась Мильда. – Но если Хадд исчезнет, Хобину ни к чему будет уезжать. Сбегай и отыщи Сириоля.

И она разбила целую миску яиц только для того, чтобы у Митта появился предлог уйти из дома.

Митту посчастливилось поймать Сириоля, когда тот садился на «Цветок Холанда». Рыбак стоял на причале и думал так долго, что Митт уже решил, что он пропустит отлив.

– А, – наконец буркнул Сириоль. – Да. Значит, тебе надо действовать этой осенью.

– Значит, осенью! – согласился Митт, и от волнения у него задергались мышцы на икрах ног. – И слава богам! После трех горелых лет я уже больше не могу ждать!

Часть вторая Морской фестиваль

6

Этой весной дули сильные ветры. Море в двух местах прорвало плотины, даже в гавани яхты бросало в разные стороны, и мачты ломались, как щепки. Сириоль две недели не мог выйти в море. Жители Холанда отсиживались по домам, потому что ветер на улице швырял песок и соль в лицо, так что почти ничего не было видно. Митт оказался очень занят. Умер правитель Южного Дейла, и все графы Юга собирались в Холанде, чтобы согласно обычаю облечь властью нового графа. Люди спрашивали друг друга, удастся ли Хадду перессориться со всеми прибывшими или только с половиной из них. Митт решил, что Хадд просто не сможет не поссориться со всеми. Хобин дни и ночи напролет изготавливал новые ружья и приводил в порядок старые. Наверное, дворец был уже битком ими набит. Митту так и не удалось посмотреть на графов. Правда, как-то раз он видел одного продутого ветром щеголя, который, судя по его виду, предпочел бы сидеть дома, но никто не мог сказать мальчику, граф это или нет.

– Все равно – долой его, – пробормотал Митт, поспешно возвращаясь в дом.

А потом за отмелями появился незнакомый корабль, который пробирался в гавань. Все очень заволновались. Говорили, что этот корабль – с Севера. Митт только о нем и мог думать.

– Придется пойти и посмотреть, пока ты не испортил все пули, – пошутил Хобин.

Они с Миттом надели моряцкие куртки, чтобы защититься от ветра, и отправились в гавань – как и большинство жителей Холанда.

Корабль качался на громадных волнах сразу за молом – черный силуэт в желтоватом свете, льющемся с хмурого неба. Его прямые паруса были свернуты, и он двигался только на обрывках штормового. Митт сразу же понял, что это действительно корабль с Севера. Люди вокруг Митта шептались, что глупо было выходить в такой шторм на маленьком корабле с прямыми парусами, но ведь северяне все глупцы. И было ясно, что кораблю приходится туго. Какое-то время мальчик сомневался в том, удастся ли ему вообще войти в гавань. А потом судно обогнуло мол – и все поняли, что корабль уцелеет.

По всей гавани выстроились солдаты, готовые встретить чужаков. За ними стояло много простых людей с ножами и камнями. А Митт наблюдал за происходящим со смешанными чувствами.

Он был рад, что корабль спасся. Но как они посмели! Как они посмели вот так взять и зайти в гавань Холанда! Корабль тяжело привалился к причалу – он явно дал течь. Когда матросы увидели поджидающих их солдат, некоторые из них бросились в воду гавани, чтобы их не схватили.

– Какие трусы! – сказал Митт Хобину.

– Им надеяться не на что, – отозвался Хобин. – Бедняги!

Северян, оставшихся на борту, арестовали, как только солдаты смогли прыгнуть на корабль. Митт почти ничего не видел за толпой. Однако он успел разглядеть, как их повели в гору, ко дворцу – группу промокших, усталых людей со светлыми волосами и смуглыми лицами. Матросы казались более плотными и здоровыми, чем жители Холанда, хотя явно были настолько измучены, что еле соображали, что с ними происходит. Юный оружейник страшно удивился, не обнаружив в их облике ничего особенного. Он почему-то думал, что, если человек свободен, это как-то по нему сразу заметно. Но они понуро брели, шаркая ногами, как все, кого арестовывали люди Харчада.

* * *

Не меньшее волнение появление северян вызвало и во дворце. Там все и так уже бурлило из-за облечения властью нового графа. Пиры, хлопоты и приготовления шли уже неделю. Всех детей услали подальше: им велели, чтобы их было видно, но не слышно. Показываться можно было, только если за ними послали. Было много хихиканья и подглядывания. К вящему презрению Хильди, все ее кузины назвали нового графа Южного Дейла «потрясающе интересным» и шпионили за ним почти все время. Всем хотелось быть помолвленными с ним, а не с тем, с кем они на самом деле были помолвлены. А Хильди Толиан показался каким-то злобным. И она совершила ошибку, поделившись этой мыслью с Хариллой.

– Ну и ладно, Леди Особенная! – обиделась та. – За это я не скажу тебе, откуда подсматриваю, вот! Иди и ищи себе другое место.

Хильди это нисколько не огорчило. Они с Йиненом лучше других умели находить места, откуда можно было видеть, что происходит. Дети долго наблюдали за пиром и музыкантами, пока не стало ясно, что лорд Святых островов не приедет.

– А почему? – недоуменно спросила Хильди.

– Кажется, он не входит ни в один союз, – ответил Йинен. – Его дело – не пускать сюда флот Севера.

А потом стало известно, что по крайней мере один корабль с Севера все-таки проплыл мимо Святых островов. И половина графов уверилась, что это первый корабль вторжения.

Дворец превратился в разворошенный муравейник. А когда туда привели промокших пленников, переполох поднялся пуще прежнего. Чужаков допросили. Оказалось, что двое из них благородного происхождения. Больше того – они были сыновьями самого графа Ханнарта. На Юге граф Ханнарт был объявлен вне закона. Йинен рассказал Хильди, что в молодости Ханнарт приезжал на Юг и участвовал в большом восстании, словно простой бунтовщик.

Судьба северян уже не вызывала сомнений. Их следует казнить.

Все знают, что, если человека с юных лет к чему-то приучать, он к этому привыкает. Хильди и Йинен привыкли к тому, что людей судят и вешают чуть ли не ежедневно. Их не слишком тревожила смерть северян. Большинство жителей дворца говорили, что чужаки сами напросились – зачем они сунулись в Холанд? Но Хильди и Йинену очень хотелось взглянуть на детей графа Ханнарта, пока они еще живы. Это оказалось непросто. Хадд боялся, как бы кто-то из борцов за свободу из Холанда не попытался освободить северян, так что к пленникам никого не подпускали. Однако в последний день суда Хильди и Йинену удалось притаиться в арке неподалеку от того места, где держали в заключении младшего из сыновей Ханнартского графа.

Они увидели, как выходят солдаты. Среди них разглядели своего дядю Харчада, а с ним – графского сына. И когда группа поравнялась с ними, Хильди с изумлением увидела, что сын графа очень молод – не старше сына самого Харчада, совсем еще мальчишка. И когда они проходили мимо арки, Харчад вдруг повернулся и ударил пленника ногой. И вместо того чтобы гневно посмотреть на Харчада или обругать его, как это сделала бы сама Хильди или любой из ее двоюродных братьев и сестер, парнишка только съежился и закрыл голову рукой.

– Не надо! – простонал он. – Перестаньте!

Хильди проводила взглядом солдат, сопровождавших пленника. Ей уже доводилось видеть, как ежатся под ударами бунтовщики. Она думала, что так ведут себя только простолюдины. И ее до глубины души потрясло, когда она увидела, что и графского сына забили до такого жалкого состояния.

– Как ты думаешь: дядя Харчад очень жестокий? – спросила Хильдрида у брата.

– Конечно, – ответил Йинен. – А разве ты не знала?

И он пересказал ей то, что слышал от двоюродных братьев.

Хильди изумленно воззрилась на него. Йинен и сам ужасался не меньше, чем она, а некоторые вещи, рассказанные им, заставили ее похолодеть. Хильди налетела на брата и оттолкнула к стене.

– Хватит! Неужели тебе все равно?

– Вовсе нет, – возразил Йинен. – Но что я могу поделать?

Пленных повесили на следующий день. Хадд разрешил дворцовым детям посмотреть на казнь, если они захотят. Йинен сказал, что не хочет. Хильди пыталась решить, хочется ли ей идти на казнь после того, что она уже видела, – и тут им принесли известие от Нависа. Он запретил Хильди и Йинену смотреть. Девочка обнаружила, что чувствует облегчение.

Но вот странность: если что-то ужасное происходит далеко и ты этого не видишь, становится только страшнее. Хильди старалась не смотреть на часы, но совершенно точно знала, когда именно началась казнь. Едва со двора донесся приветственный крик, похожий на стон, Йинен заткнул уши. Еще ужаснее было то, что их кузину Ирану унесли со двора в истерике, кузина Харилла по-настоящему упала в обморок, а всех остальных, и мальчиков и девочек, вырвало.

– Как же это было страшно, наверное! – предположила Хильди, обмирая.

После этого они с Йиненом старались по возможности держаться от дяди Харчада подальше.

Шторм стих, и все графы разъехались по домам. Кузина Ирана Харчадсдоттер лихорадочно перебегала от окна к окну, стараясь в последний раз взглянуть на графа Южного Дейла.

Хильди презирала сентиментальные глупости. Она не сдержалась и бросила:

– Не понимаю, почему ты так волнуешься. Он ведь даже на тебя не взглянул. И я готова держать пари, что он вдвое более жестокий, чем твой отец. Взгляд у него еще подлее.

Ирана разрыдалась. Хильди со смехом отправилась в первое в этом году плавание на «Дороге ветров». А Ирана в слезах пошла к кузине Харилле и пожаловалась ей, какой гадкой была Хильди.

– Она так сказала? – отозвалась Харилла. – Ладно же. Пора дать Леди Гордячке урок. Идем со мной к дедушке. Готова спорить, что он не знает о ее плаваниях.

Хадд не знал. Он и так был в отвратительном настроении, потому что сильно поругался с графом Хендой. А появление корабля с Севера напомнило ему, насколько важен его союз с лордом Святых островов. Мысль о том, что в эту минуту драгоценный союз может утонуть из-за внезапно налетевшего шквала, совершенно вывела его из себя. Он так разозлился, что Харилла почти пожалела о том, что пошла к нему. Она получила оплеуху, словно сама провинилась. Потом к графу вызвали Нависа. Хадд добрых полчаса отчитывал его. А когда вернулась Хильди, ей устроили самую страшную выволочку в жизни. Ей категорически запретили впредь выходить в море, на любой яхте или лодке.

В течение следующих трех дней Йинен даже подходить к Хильди боялся. Она стащила у своей тетки меховой ковер, завернулась в него и сидела на крыше дворца, глядя на прекрасное манящее море с полосами серого, сине-зеленого и желтого – там, где пролегали песчаные отмели. Она была так зла, что даже плакать не могла. «Это просто союз. Я ему совершенно безразлична», – думала она. А потом, спустя два дня, девочка вспомнила, что сможет плавать по морю, как только окажется на Святых островах. Ей захотелось уехать туда прямо сейчас. Подальше от этого ужасного, жестокого места. Остаток дня она провела, делая чудесный рисунок с изображением «Дороги ветров». Когда он был закончен, она аккуратно разрезала его пополам и надписала на одной половине «Йинен», а на другой – «Хильдрида». А потом зачеркнула «Хильдрида» и на этой половине тоже написала «Йинен». После этого она спустилась с крыши и вручила обе половинки Йинену.

– Держи. Теперь она вся твоя.

Йинен сидел и держал обе половинки рисунка. Он был рад – но все-таки это было несправедливо. Хильди пришлось дорого заплатить за то, что она – важная персона. Мальчуган подумал, что этой осенью он хотя бы станет достаточно взрослым, чтобы участвовать в Морском фестивале. И пообещал себе, что умрет, но даст деду по носу трещоткой. Хадд, как никто, заслужил такое. А потом он вспомнил о сыновьях графа Ханнарта и подумал: «Хорошо бы, чтоб дядя Харчад тоже принял участие в шествии. Ему достанется хорошая плюха!»

* * *

А в Холанде все по-прежнему сплетничали о северянах. Мильда сказала, что нельзя было их вешать, они ведь просто хотели укрыться от шторма. Хобин ответил, что иного и ждать было нечего. Митт постепенно забыл о своих смешанных чувствах. Со временем он все более отчетливо вспоминал, как северяне шаркали ногами, – как все арестованные. Он решил, что это что-то значит, если тирания Холанда может заставить свободных людей Севера выглядеть такими жалкими. По правде говоря, он немного презирал северян за это.

Большинство горожан жалели казненных. В то лето графа стали ненавидеть еще больше, чем прежде. А потом прошел слух о том, что северяне одержали победу над Югом в серьезном сражении и закрыли последний перевал через разделявшие Северный и Южный Дейлмарк горы. После этого даже те, кто был на стороне Хадда, стали винить его во всем. Он привел их к позорному поражению, ни за что ни про что повесив двадцать человек.

– Отлично, – сказал Сириоль. – Дела складываются в нашу пользу.

Все лето «Вольные холандцы» вновь разрабатывали планы. Помимо прочего, Митт и Мильда вдруг сообразили, что никто не должен увидеть связь между Хобином и Миттом, когда мальчик бросит свою бомбу. Если только дать шпионам Харчада хоть крошечный повод – Хобина повесят. Но мальчик был уверен, что сможет лгать достаточно убедительно, чтобы на отчиме это не отразилось.

– Я много лет тренировался врать, – сказал он. – Удивительно даже, что я еще до сих пор не забыл, как говорить правду. Но сам-то Хобин не будет лезть на рожон?

В этом и была вся загвоздка. Хобин редко ходил смотреть на фестиваль. Однако если ему вдруг взбредет на ум пойти и он увидит, как Митта хватают солдаты, он вполне способен сдаться вместе с пасынком и все испортить.

– Очень уж он честный, вот в чем беда, – посетовал Митт.

Он пришел посоветоваться к «Вольным холандцам». Они начали думать вместе. И сообразили. Хам, которому всегда нравился Хобин, завязал с ним дружбу. Они все лето вдвоем гуляли по Флейту. Причем Хам действовал неожиданно хитроумно. Он постепенно приучал Хобина ко все более долгим прогулкам. К концу лета приятели проводили на пустошах весь день, ужинали на каком-нибудь постоялом дворе и возвращались в Холанд уже затемно.

– Вот видишь? – объяснил Хам Митту, медленно и широко ухмыляясь. – А в день фестиваля мы пойдем до Высокой мельницы, это в двадцати с лишним милях, и нас там будут видеть. Я позабочусь о том, чтобы владелец постоялого двора мог поклясться, что мы там были.

А потом, к великой досаде Митта, в дело вмешалось другое общество борцов за свободу – «Руки, протянутые на Север». Оно прикрепило объявления к воротам дворца и к баракам, где корявым почерком и еще более корявым языком обещалось убить Хадда во время Морского фестиваля. «И исчо стоко ваших, скоко получица».

– Ну, все! – отчаялся Митт, как только услышал об этом.

Мильда снова разбила все яйца – и в придачу еще кувшин с молоком, и они с Миттом схватили по малышке и побежали к Сириолю.

– Что нам делать? – спросил Митт. – Теперь весь город будет кишеть шпионами и солдатами. И вообще, кто они, эти «Руки, протянутые на Север»?

– Я их не знаю, – ответил Сириоль. – Это плохо. Граф может отменить празднование.

– Пусть даже и не думает! – воскликнула Мильда. – Я столько лет готовила Митта к этому! И если нам придется ждать еще год, то костюм на него не налезет.

Сириоль думал – как всегда неспешно.

– Если дворец решит не выходить на процессию, то слухи об этом до нас дойдут быстро. А тем временем надо постараться посеять немного паники. Ходите и говорите, что отмена фестиваля будет для Холанда очень дурным предзнаменованием и все такое прочее.

И «Вольные холандцы» роняли словечко тут, словечко там. Большинство из них ограничивались только намеками на дурные приметы. Но Митт чувствовал, что не может оставить все на волю случая. Всякий раз, когда Хобина поблизости не было, Митт страстно шептал всем, кто оказывался в мастерской, о наводнениях, пожарах, голоде и чуме.

– И это еще самое меньшее, что будет, если старый Хадд побоится устроить фестиваль, – заключал он и строил страшные рожи, намекая на множество других не поддающихся описанию несчастий.

Когда Мильда ходила за покупками, то говорила о том же.

Спустя четыре дня этот слух вернули Митту инспекторы, пришедшие со своим еженедельным визитом.

– Слышали, что болтают? – начал один из них. – Будто если Хадд отменит фестиваль, то море поднимется и выплюнет на Холанд чудовищ! И еще кучу всяких небылиц…

– Да, – поддержал его второй. – Чудовищ с лошадиными головами и рогами, как у быков. Я хочу сказать – конечно, это смешно. Ну ничего, люди узнают, что фестиваль в этом году все-таки состоится, и в городе станет намного спокойнее.

Когда они ушли, Хобин еще долго смеялся.

– Чудовища! Митт, не вздумай слушать такие глупости.

– Не беспокойся! – откликнулся тот.

В душе он был удивлен тем, как разрослись эти слухи.

На следующий день Хадд объявил, что фестиваль будет проходить как обычно. Граф не был трусом. И дураком тоже не был. Известия, которые приносили соглядатаи Харчада, ясно показывали, насколько сильно его ненавидят в Холанде. Он понимал, что отказ от праздника может вызвать волнения. Вот и не стал его отменять. Однако запретил всем своим внукам принимать участие в шествии. В этот год процессия должна была состоять из слуг, торговцев и их сыновей – из тех, за кого можно не волноваться.

Эта новость стала для Йинена большим ударом. Он уже много месяцев предвкушал фестиваль. И так надеялся ударить Хадда трещоткой. Он представлял себе, как будет вращать трещотку прямо под длинным крючковатым носом деда, все ближе и ближе, и наконец бам! А теперь… Йинена ничуть не утешило позволение пойти на пир после шествия. А последней каплей стало известие, что его отец участвовать в шествии будет. Старший сын Хадда, Харл, был рад остаться во дворце, где ему ничего не грозило. Тем не менее кому-то из родственников графа надо нести Либби Бражку, и Хадд выбрал Нависа. Навис был его самым ненужным сыном. И потом, Хадду Навис не слишком нравился.

– Это нечестно! – сказал разочарованный Йинен Хильди. – Почему отцу можно, а мне – нет?

– Теперь ты меня понимаешь, – без всякого сочувствия ответила сестра.

Девочкам вообще никогда не разрешали участвовать в шествии.

Когда эти известия окольными путями дошли до «Вольных холандцев», Сириоль обрадовался.

– Меньше шансов на то, что нашего Митта узнают, – пояснил он.

Другие меры безопасности вызвали у заговорщиков больше беспокойства. За неделю до фестиваля всем шаландам было приказано перейти в дальнюю часть гавани. Сириолю пришлось ставить «Цветок Холанда» к самому крайнему причалу бок о бок с шестью другими суденышками, которые бились и терлись друг о друга. Он раздраженно ворчал. И заворчал еще сильнее, когда в последние два дня перед праздником лодкам вообще запретили выходить из гавани и входить в нее, а каждые несколько часов солдаты их обыскивали. В это же время Харчад распорядился снести все жилые дома вдоль берега, где расчистили большое пространство, засыпав его каменной крошкой. Это было уже серьезнее. Улица, на которой Митту предстояло присоединиться к процессии, исчезла. Им поспешно пришлось выбрать другую улицу, дальше от берега. Мать и сын пришли в бешенство. Ведь когда-то они жили в одном из этих домов!

– Столько домов разрушили – и лишь для того, чтобы его мерзкий старый папаша остался цел! – воскликнул Митт.

– Их следовало бы снести уже давно, – отозвался Хобин. – Там были сплошные клопы и крысы.

– Но бедняг, что там жили, выгнали на улицу! – запротестовала Мильда.

– Так на улице и то чище, – заявил Хобин. Он причесывался, готовясь уйти на собрание гильдии оружейников. – И вообще я точно знаю, что три товарищества предложили им поселиться в помещении своих гильдий, включая и оружейников. Но для них строятся новые дома, дальше от берега, на Флейте.

– Граф строит им дома? – недоверчиво переспросил Митт.

– Нет, – ответил Хобин. – Неужели граф стал бы делать такое? Нет. Это один из его сыновей. Кажется, Навис.

Он надел свою нарядную куртку и начал спускаться вниз. Митту показалось, что отчим немного раздосадован тем, что Навис отнял у оружейников всю славу.

– Когда он вернется, то снова начнет говорить об Уэйволде, – предположил Митт, едва внизу хлопнула дверь и Хобин ушел. – Вот увидишь. Ну, после завтрашнего уже не страшно, если вы туда и уедете.

– Митт, я волнуюсь! – воскликнула Мильда. – Все наши планы!..

А тот испытывал только приятное возбуждение.

– Ты что, мне не доверяешь, что ли? Перестань. Давай посмотрим костюм.

Мильда взволнованно рассмеялась и принесла красно-желтый костюм, который прятала под недавно купленным ковром.

– Право, ты не знаешь, что такое страх, Митт! Точно, не знаешь! Ну вот. Проверь, впору ли он тебе.

Костюм был странный и довольно нелепый. Штаны доходили Митту до тощих икр. Одна брючина красная, другая – желтая. Верх тоже был сшит из разноцветных кусков – так, чтобы над красной штаниной была желтая пола, а над желтой – красная. Куртка немного болталась на Митте. Но он застегнул ее и завершил наряд озорной шапкой с двойным хохолком на макушке, похожим на петушиный гребень.

– Ну, как я выгляжу?

Мильда была в восторге.

– Ох, какой ты красавчик! Ты вылитый купеческий сынок!

Митт глянул в зеркало, готовясь с ней согласиться. Он чувствовал себя настоящим щеголем. И испытал легкое потрясение. Он хорошо смотрелся в ярком наряде, это правда. Но на его лице было то, чего никогда не встречалось на гладких лицах богатых мальчиков: морщинки. Они делали его хитрым и старым. Это было смышленое лицо бедного городского паренька, который бегает по улицам, предоставленный сам себе. И в то же время – и это поразило Митта сильнее всего – на него смотрело младенческое лицо. Он никогда еще не видел, чтобы у мальчишки были такие чистые, лишенные выражения черты. А глаза – такие же широко открытые и невинные, как у его маленьких сестер. Митт поспешно изменил выражение лица, изобразив свою самую задиристую улыбку. Щеки наморщились, глаза хитро заблестели. Митт тряхнул верхом шапки.

– Кукареку! Приходи, фестиваль!

А потом он отвернулся от зеркала и больше в него не глядел.

7

В день фестиваля Хам зашел за Хобином почти на рассвете. «Ну вот и спровадили!» – решил Митт, прислушиваясь к шагам отчима вниз по лестнице. Сказать по правде, он спал не так хорошо, как обычно. Правда, поскольку день был праздничный, Митт провалялся в постели еще с добрый час. «Ведь, наверное, сегодня всю ночь меня будут допрашивать, – мелькнула мысль. – Лучше заранее отдохнуть как следует». Но когда его позвала Мильда, он с радостью вскочил и надел свой собственный праздничный наряд поверх фестивального. Хобину и прочим они сказали, что весь день проведут у Сириоля. Так что первым делом направились именно туда. Пошли все: Мильда, обе малышки и Митт, который в одном костюме поверх другого чувствовал себя ужасно неуютно и потел. Они не должны были появляться на улице до тех пор, пока не узнают, что процессия уже вышла из дворца.

Шествие начало свое движение около полудня. Йинен смотрел на него из верхнего окна расписанного дома какого-то торговца. Вокруг толпились дружинники и сыновья дружинников, которые все получили строгий приказ заботиться о безопасности Йинена. Из-за них мальчику даже плохо была видна процессия. И вообще его наблюдательный пункт оказался первым и самым неудачным. Все его кузены находились в домах, откуда открывался хороший обзор на расчищенное пространство у гавани. Йинен мог его увидеть, только если вытягивал шею и выглядывал из окна, но если выглядывал, то кто-нибудь обязательно хватал его сзади за куртку и почтительно оттаскивал назад.

Йинену это было невыносимо, и он начал терять терпение задолго до того, как мимо дома прошла голова процессии. Когда он наконец услышал бой праздничных барабанов, потом визг скринелей, а затем и стоны крадлов, его досада стала почти безграничной. Возможно, у него неважно со слухом, но эти звуки показались ему самыми волнующими на свете. Потом он услышал крики. И дивный, чудесный шум трещоток. И наконец показалось начало шествия: на нелепых шляпах развевались ленты, музыканты колотили, дули и пиликали на ходу, увитая лентами бычья голова раскачивалась над ними, а счастливые мальчишки с трещотками сломя голову носились между ними. Счастливые красно-желтые мальчишки!

– Ну почему все эти бунтовщики не подохли! – взвыл один из сыновей дружинника.

Йинен тоже жалел, что этого не случилось. Если бы не «Руки, протянутые на Север», он был бы сейчас внизу, в этом волнующем шуме и пестроте нарядов. А дальше шел его дед, выглядевший странно и весьма глупо. Йинен прекрасно рассмотрел недовольное лицо Хадда под шляпой, нагруженной плодами и цветами. На плечах графа красовалась великолепная кремовая накидка, расшитая алым, вишневым и золотым. Она была длинная и волочилась по земле. Поверх накидки висела гирлянда из колосьев пшеницы и винограда. Остальную часть Хадда скрывал Старина Аммет. Йинен видел только колосья пшеницы, щетинившиеся на голове чучела, на руках и ногах, вишневые ленты и пояс из яблок. Самое большое впечатление на мальчика произвели тощие ноги Хадда, семенившие под Стариной Амметом. Йинена рассмешило то, как важно ступали эти ножки. Раньше он не замечал, какой его дед тщеславный и как ему нравится быть графом. При виде этих тощих семенящих ножек, Йинену страшно захотелось схватить трещотку и раскрутить ее прямо перед лицом деда. К его вящей досаде, красно-желтые мальчики вели себя примерно. Никто из них не решался махнуть трещоткой на Хадда. «Если бы только кто-то из них осмелился!» – подумал Йинен, высовываясь из окна, – но тут его снова оттащили.

Следом за графом шел Навис. Йинен опять захихикал. Ноги его отца в ботинках с пряжками выглядели не так нелепо, как у Хадда. Но у него были ленты на коленях и плоды на шляпе. А из Либби Бражки вытекал сок, который лился по расшитым лентами рукавам Нависа. Вокруг нее кружили мухи. Вид у отца был недовольный – что было очень на него непохоже. Он явно сомневался, сможет ли донести Либби Бражку до гавани так, чтобы она не развалилась на куски.

За Нависом шли два торговца, которых заставили участвовать в процессии. На одном была шляпа с ушами, на втором – с рогами. Они выглядели настоящими идиотами и понимали это. Все мальчишки у окон покатились от смеха. Йинен снова высунулся из окна и стал выкрикивать обидные слова, но они потонули в звуках крадлов. После в процессии шли одни музыканты, люди с головами зверей на палках и мальчишки с трещотками. Наконец шествие скрылось внизу. Йинен со вздохом сел. Он отчаянно завидовал Хильди. Она с кузинами, как самые важные потомки Хадда, получила место у окна дома на самом краю расчищенной набережной.

Митт в это время стоял в проулке с Мильдой, Сириолем и Дидео – и поспешно вылезал из своей одежды. Перед ними находились спины людей, выстроившихся вдоль главной улицы. Это были «Вольные холандцы» и их семьи.

Большинство из них стояли тут с рассвета, заранее заняв нужное для осуществления плана место. Митт уже слышал бой и скрежет: шествие совсем близко. Пока он передавал свою куртку Сириолю и натягивал шапку с хохолком, над толпой проплыла голова быка на палке. Шум стал оглушительным.

– Митт, будь осторожен, – напутствовал Сириоль. – И не забудь: тому, кто тебя встретит в Хоу с повозкой, ты должен сказать: «Я иду повидаться с племянницей Флинда». Если он ответит: «Она ждет еще одного малыша», тогда с ним можно ехать. Запомнил?

– Да, я все держу в голове, – отмахнулся Митт, который пропустил слова Сириоля мимо ушей – как и всегда, когда тот говорил о планах на будущее.

От воплей скринелей у него начали дергаться икры ног.

– Вот Старина Аммет приближается! – выкрикнул кто-то в толпе. – Передайте назад.

– Там Старину Аммета уже видно!

Сириоль вручил Дидео зажженный факел. Тот склонился над узлом, который держал.

– Ах, Митт, будь осторожен! – попросила Мильда.

Она выглядела одновременно и радостной, и печальной. Митт перевел взгляд с нее на сестру у матери на руках, а потом вниз, на вторую сестренку – она нетвердо стояла на ногах, схватив мать за руку. Посмотрел – и расстроился. Он не мог придумать, что бы им сказать.

Мальчик обрадовался, когда Дидео передал ему узелок на тесемке. Узелок был алым, под цвет левой стороны куртки Митта, и из него высовывался клочок бумаги и вырывались клубы дыма.

– Ну, держи, – сказал Дидео, и по его лицу разбежалась сеть улыбчивых морщинок. – Этой длины хватит до расчищенной площадки.

Он потрепал Митта по плечу, пока тот вешал на него мешок.

Сириоль подал Митту трещотку и хлопнул его по второму плечу.

– Ступай. Удачи тебе.

Митт скользнул в толпу, и она расступилась, пропуская его. После стольких лет ожиданий он действовал – и едва мог в это поверить. Он уже был рядом шеренгой солдат, стоявших перед толпой. Им следовало бы его задержать.

Солдат опустил глаза и увидел красно-желтый костюм.

– Извини, сынок. – Он посторонился, пропуская Митта.

Мальчик оказался в дудящей, пиликающей, текущей вперед процессии. На одну-единственную секунду он почувствовал себя маленьким и глупым и даже не поверил, что действительно у цели. И тут был Хадд. Митт раньше никогда не видел Хадда вблизи, но узнал его по Старине Аммету, которого тот нес. Злое старческое лицо оказалось именно таким, каким Митт его представлял. Такое лицо так и просит, чтобы у него под носом покрутили трещоткой, перед тем как взорвать. И он отправился это делать, снуя от одного края шествия к другому, хлопая гребешком шапки, раскручивая трещотку и опасливо приглядывая за пыхтящим узлом у себя под мышкой.

Он догнал Хадда как раз на краю расчищенной площадки. Хильди хорошо разглядела его с того места, где она сидела у окна в тесном окружении пяти кузин. С ними в комнате дежурили солдаты, внизу стояла стража, и новое свободное пространство у гавани тоже оцепил караул. Девочки были в безопасности. Тем не менее ее кузины страшно нервничали и визжали по любому поводу. Они заверещали, когда первые музыканты прошли между солдат и медленно потопали по открытому пространству. Запищали и при виде бычьей головы.

– Ах, смотрите! – завопила Ирана, когда Митт пробежал перед Хаддом, ловко раскрутив трещотку под самым его носом.

Проделав это, мальчик остановился. Холанд казался таким странным без зданий вдоль берега и с кораблями, согнанными в дальний конец гавани, что его снова охватило чувство, будто все происходящее ему только кажется. Однако узел у него под мышкой зашипел. Вместе с дымом из него посыпались искры. Митт понял, что настало время от него избавиться. Он повернулся и бросил узел прямо под алые ноги Хадда. А потом он замер, не зная, что делать дальше.

Хадд остановился. Его сердитое лицо не изменилось. Граф просто застыл как статуя, держа Старину Аммета.

Они оба уставились на Митта – а тот уставился на них. Кузины вокруг Хильди при виде дымящегося узла на земле завизжали уже по-настоящему. Позади Нависа участники процессии наталкивались на спины тех, кто шел перед ними, а Хадд все стоял. И Митт тоже не двигался. Хильди не могла понять, что делает этот паренек. Он вел себя слишком глупо даже для бунтовщика. Бедняга Аммет таращился на мальчишку из-под пшеничных бровей, словно полностью разделял недоумение Хильди.

Из узелка сыпались искры. Навис понял, что больше никто ничего предпринимать не намерен. Он бросил Либби Бражку и рванулся вперед. Такого Митт не ожидал. Он приготовился делать вид, что убегает. Но, к его изумлению, Навис не обратил на него никакого внимания. Вместо этого он изо всех сил пнул ногой шипящий узел. Митт увидел, как перевязанная лентами нога поднялась, как ботинок с пряжкой ударил в узел – и тот, оставляя дымную дугу, улетел за расчищенное пространство.

«А этот тип даже глазом не моргнул!» – с удивлением подумал Митт. Ему хотелось крикнуть Навису: «Эй! Я жизнь посвятил этому! А ты все испортил!»

К этому времени торговец с ушами на шляпе тоже немного пришел в себя. Он довольно неуверенно попытался схватить Митта. Мальчик легко увернулся.

Это навело Митта на мысль: «Заставлю-ка я их попотеть».

Он изготовился бежать. В этот момент раздался взрыв, отбросивший его в сторону. Взрыв был такой сильный, что все стекла зазвенели, а в лицо Хильди ударил порыв ветра. Кузины снова завизжали. Участники шествия за спиной Нависа напирали все сильнее: некоторые вопрошали, что случилось, другие бросились за Миттом. Хадд повернулся к одному из командиров и сделал ему знак, что Митта надо взять живым. Хильди передернуло: она знала, какая участь ждет паренька, если его поймают, она чуть содрогнулась. Он бежал, словно олень, – ленты развевались, трещотка пропала – прямо на солдат, которые вышли из-за толпы ему навстречу. Хильди решила, что будь она на его месте, то сиганула бы в воду.

Митт так бы и поступил, если бы хотел убежать. Но он жаждал, чтобы его поймали. От взрыва у него заболели уши. Казалось, будто их набили шерстью. Мальчик видел, как солдаты открывают рты, но не слышал ни слова. Митт увертывался и петлял так, как может это делать только тот, кто вырос в самых бедных районах Холанда. Он решил, что так все будет выглядеть более естественно. К нему потянулась громадная рука. Митт поднырнул под нее и отскочил в сторону. Мельком заметил чей-то распахнутый рот. Рот, похоже, извергал ругательства. Тяжелые сапоги надвигались со всех сторон. Митт бросался то туда, то сюда. Он перескочил через чей-то сапог, увернулся от следующего, проскользнул мимо гигантской вытянутой руки и споткнулся о еще один громадный сапог. Рывок и неожиданное ощущение холода на спине сказали ему то, чего не смогли заложенные уши: его схватили за куртку, но она лопнула. Только что он лежал ничком, но уже в следующую секунду снова бежал. Его до сих пор не поймали! Митт почувствовал, как выскакивает из куртки: рывок, еще рывок – и продолжал нестись вперед. «Такая удача долго не продлится». Мальчик нырнул в толпу простолюдинов, собравшихся позади солдат.

«Ну же, кто-нибудь! Поймайте меня!» – думал он. Но ни у кого не получалось, хотя ему и показалось, что кое-кто пытается. Он уже едва-едва различал их голоса:

– Держите его! Не дайте ему убежать!

«Ага. Уши отходят понемногу, – решил Митт. – Это хорошо. Я не смог бы читать по губам те вопросы, которые мне будут задавать».

Он пробирался дальше, радуясь, что не оглох. И вскоре голоса вокруг него звучали уже совсем громко.

– Так что случилось-то?

– Эй, куда прешь!

Митт, к своему изумлению, вынырнул по другую сторону толпы в узкий переулок. «Эй! – подумал он. – Так не пойдет!» Он остановился, повернул обратно и увидел, как спины людей, заполнивших улицу, дергаются из-за того, что мимо них пытаются пробраться солдаты. Он с тоской посмотрел на узкий переулок. Он действительно мог бы убежать и скрыться. Им в их сапожищах за ним не угнаться.

«Надо облегчить им дело», – со вздохом решил Митт и снова нырнул в толпу.

На открытом пространстве процессия опять выстроилась и медленно двигалась к краю воды.

Хадд держался так, будто ничего не случилось. Как только бунтовщик скрылся из виду, граф пошел вперед, словно все это не заслуживало даже минутных размышлений. Хильди невольно им восхитилась.

Именно так и должен вести себя граф! Хадд держался так властно, что девочка и все остальные вскоре уже стали смотреть, как процессия расхаживает вдоль причалов под бой барабанов, завывание труб и визг смычков, словно мальчишки с бомбой никогда и не было.

Митт стоял в толпе прямо под окном Хильди. Он заметил, что на нем все еще красный и желтый рукава, которые сильно мешали. Через мгновение они уже валялись на земле. А вот шапка, похоже, уже давно слетела. Мальчик стоял в своей выношенной нижней рубахе и надеялся, что солдаты опознают его по двухцветным штанам. Но его окружали высокие горожане, так что никто его не замечал. Сквозь шум процессии из узкого переулка доносился топот солдатских сапог.

«До чего же некоторые люди глупы! – подумал Митт. – Придется мне им показаться».

Он стал пробираться вдоль раскрашенной стены дома, пока не дошел до его парадной двери. К ней вели шесть ступенек – большинство домов Холанда строили на высоких фундаментах, чтобы не залило во время наводнения. Люди толпились на ступеньках, глядя в направлении гавани. Митт забрался наверх и протиснулся между ними. Его было бы легко заметить, если бы кто-нибудь посмотрел в его сторону. Но все наблюдали за праздничной процессией.

Участники шествия выстроились на причале, Хадд и Навис – в центре. Головы на шестах опустили. Гирлянды сняли. Все стали махать ими, делая вид, будто бьют по воде. На самом деле вода плескалась слишком далеко внизу, и они до нее не доставали, но фестиваль уходил к тем временам, когда гавань Холанда была всего лишь узким кругом камней, и с тех пор никаких изменений в церемонию не вносили. Произносились все те же старинные слова:

К бегущему теченью и волнам вздымающимся Теперь иди и вернись семикратно. По морям прошли они, по дороге ветров — А теперь иди и вернись семикратно. К гаваням, дающим приют, и землям, дающим хлеб, Теперь иди и вернись семикратно.

Эти слова трижды повторили все участники процессии, составив рычащий нестройный хор. И все же к третьему повтору руки Хильди покрылись мурашками от настоящего трепета, причины которого она сама не понимала. Митт, как всегда, невольно насторожился – и рассердился на себя за то, что на него производит впечатление такая устаревшая чушь. А потом музыканты взяли низкий стонущий аккорд. Хадд поднял Старину Аммета над головой и приготовился бросить его в гавань.

На секунду на одном из кораблей, стоявших у края гавани, расцвела маленькая звездочка пламени. Хадд дернулся, наполовину повернулся – и тихо упал на землю. Поначалу могло показаться, что он вдруг решил аккуратно положить Аммета к ногам Нависа. А потом раздался слабый далекий щелчок.

Секунду никто не понимал, что случилось. Одна из кузин Хильди рассмеялась.

Но вдруг кто-то из женщин завизжал. В толпе поднялся крик. К нему присоединился и голос Митта:

– Горелый Аммет! Меня обставили!

Толстуха, стоявшая рядом с ним, повторяла снова и снова:

– Ах, как плохо! Ах, до чего это плохо!

Мальчик не знал, что она имеет в виду: плохо Хадду или всему Холанду? Где-то наверху рыдали нарядные девицы. Митт прижался головой к раскрашенной парадной двери и начал сыпать проклятиями. Он мог думать только об одном: неизвестный стрелок его ограбил.

– Половина моей жизни – и все впустую! – восклицал он. – Впустую. Потрачена зря!

Наверху кузины цеплялись за Хильди и друг за друга, скуля и плача. Хильди заметила, что твердит:

– О боги, о боги, о боги!

– Быстро! Он на том корабле – на «Благородном Аммете»! Бегите – мы его схватим! – Это крикнул солдат в комнате за ними.

– Им нельзя уходить! Мы в опасности! – завопила Харилла, но солдаты уже убежали.

Дверь за спиной Митта внезапно распахнулась – солдаты выскочили на крыльцо. Всех стоявших на ступенях оттолкнули, так что горожане полетели в разные стороны. Толстуха повалилась на Митта и сбила его с ног. Когда он поднялся на ноги и помог встать ей, солдаты уже умчались.

– Заткнись! – прикрикнула на Хариллу Хильди.

Она пыталась увидеть, что происходит на берегу.

Навис склонился над Хаддом, а остальные участники процессии толпились вокруг них. Солдаты мчались к гавани. Толпа подалась вперед, люди пытались рассмотреть, что происходит. Дядя Харчад, предусмотрительно державшийся за спинами, тоже куда-то бежал. Хильди увидела, как ее отец выпрямился и указал на корабль, с которого стреляли, махнул рукой солдатам и сделал толпе знак отступить. Он наклонился и снова встал во весь рост, держа Старину Аммета. Навис повернулся в одну сторону, в другую, показывая людям, что делает, а потом с традиционным возгласом бросил чучело в воду. Затем взял Либби Бражку и швырнул ее следом.

Хильди почувствовала смесь гордости и страшного смущения. Она поняла, что ее отец пытается показать горожанам, что случившееся не принесет сплошных несчастий. Однако девочка сомневалась в том, что кто-то это заметил. Люди бестолково метались по берегу. Солдаты бежали к «Благородному Аммету» по изогнутому молу. Крики и вопли заглушили голос Нависа. Тем не менее остальные участники процессии последовали его примеру. Нестройно и неубедительно гирлянды начали свешиваться с причала и лететь в воду. К этому моменту дядя Харчад уже добрался до берега. Хильди смотрела, как он и Навис становятся на колени рядом с ее дедом, а вокруг них летят в воду красные и желтые гирлянды, так что вскоре гавань наполнилась плодами, покачивающимися на волнах, и мокрыми цветами. Хильди пыталась угадать, что чувствуют ее отец и дядя. Она видела мертвого Хадда, но сама не испытывала по этому поводу совершенно никаких чувств.

8

Толстуха была очень благодарна Митту. Она вцепилась в него, так что ему пришлось отвести ее на улицу за домом.

– Ты такой милый мальчик, – все повторяла женщина. – Пойдем к лоткам, я тебе что-нибудь куплю.

Митт отказался. Ему необходимо было попасть туда, где есть солдаты. Другого выхода у него не оставалось. Половину его жизни перечеркнула чужая пуля. «Будь прокляты эти „Руки, протянутые на Север“». Митт понимал, что теперь уже не сможет отомстить Хадду.

Но у него осталось еще одно дело. Нужно, чтобы его поймали и допросили, и тогда он крайне неохотно признается, что бомбу ему поручили бросить Сириоль, Хам и Дидео. И едва он избавился от толстухи, как снова вернулся на берег.

К тому времени все внимание уже отвлек на себя второй убийца. Одни солдаты кричали, чтобы люди расходились по домам, а другие пытались проложить путь остаткам процессии, которая теперь несла тело Хадда. Еще какие-то стражи заходили в дом, где сидели визжащие девчонки, и выбегали оттуда. Множество людей в мундирах, в праздничных костюмах или нарядной одежде очень деловито сновало в разные стороны. Так что на улицах царила полная неразбериха. Единственное, чего не происходило, с горечью понял Митт, – это революции, которую с такой уверенностью ожидали «Вольные холандцы» после убийства Хадда.

Мальчик пожал плечами. Не имея лучшего плана, он поступил так, как сделал три года назад, и присоединился к группе совершенно незнакомых людей. Вместе с ними он позволил оттеснить себя вдоль берега к противоположной части гавани. «А когда мы там окажемся, – подумал он, – готов поспорить, что нас заставят повернуть обратно, откуда пришли».

И он оказался прав. Около мола их остановил какой-то офицер:

– Дальше могут проходить только те, у кого есть разрешение.

Группа Митта послушно повернула.

– Значит, Алхам пошел к рыбному рынку, – проговорил кто-то озабоченно, и все двинулись в противоположном направлении.

Митт приотстал и дал им уйти. Отсюда ему видны были мачты небольших яхт: они качались, когда тяжелые солдаты перепрыгивали с одного судна на другое, разыскивая убийцу. Даже мачты крупных кораблей чуть покачивались, так много солдат обыскивало их. Группу матросов с кораблей вели по молу, бесцеремонно подталкивая в спины.

«Его-то они поймают!» – обиженно думал Митт.

Возле него внезапно образовалась новая группа людей. Это были явно влиятельные господа: офицеры с золотыми галунами, упитанные мужчины в добротной одежде. А в центре их группы стоял высокий худой человек с бледным резким профилем. Его одежда была на удивление сурово-роскошной. Митт разглядел гладкий отблеск бархата, мех и неяркие искры драгоценных камней – этот человек настолько привык к роскоши, что и не думал выставлять ее напоказ. Митт узнал его бледное угловатое лицо, хотя видел впервые в жизни. Оно обладало такими же злобными чертами, что и лицо Хадда. И нос такой же, как тот, под которым он раскрутил свою трещотку. Это мог быть только Харчад!

«Весь в папашу своего, – подумал Митт, с интересом его разглядывая. – Напялил на себя шесть ферм и десять лет уловов и в ус не дует!»

– А, прекрати свое блеяние! – огрызнулся Харчад на человека с самыми широкими галунами. – Пусть этих матросов допрашивают, пока не добьются толка. И мне наплевать, если ты их всех убьешь. Мне нужен щенок, который бросил бомбу. Он явно их сообщник. И когда ты его поймаешь, приведи ко мне.

Впервые в жизни у Митта похолодело сердце. Мальчик оторвал взгляд от лица Харчада и осторожно попятился. «Интересно, какой у него был бы вид, если бы он узнал, что я стоял рядом с ним? Сообщник? Да? Горелый Аммет! Все пошло не так».

Он поспешно скользнул в сторону, намереваясь присоединиться к ближайшей группе быстро идущих людей.

Мужчина в галунах закричал:

– Вот он! Это он!

– Кто?

– Щенок, который бросил бомбу!

Митт мельком успел увидеть, как они все повернулись к нему. Лицо Харчада выступило среди них так, что у мальчика пересохло во рту и язык прилип к нёбу. Он едва не завопил. Это было так же ужасно, как его кошмар с Канденом. Митт повернулся и, не раздумывая, бросился бежать. Единственное, чего он хотел, – это заставить свои ноги двигаться быстрее быстрого. Куда угодно, подальше от крика, который звучал позади него все громче, прочь от этого лица. Он пронесся вдоль берега, не разбирая дороги. Возможно, он сбил кого-то с ног, возможно, нет. Свернул на ближайшую улицу и помчался по ней изо всех сил. Позади него раздался топот. Митт припустил еще быстрее, свернул за угол и бежал, бежал… Он слышал только крики и топот за спиной. И не останавливался, пока эти звуки не стали слабеть, а потом затихли.

Он отдышался и устало завернул за угол, на соседнюю улицу. Ему было ужасно стыдно. Что на него нашло? Что заставило его, вольную птаху, бесстрашного Митта, который ни разу не вздрогнул, разнося послания для «Вольных холандцев», впасть в панику при одном виде Харчада и броситься наутек? Митт не знал. Почему все пошло не так, как они задумали?

– Эй, дружок. Держи-ка это и утешься.

Митт поднял голову и обнаружил, что оказался на просторной респектабельной улице, довольно далеко от берега. Здесь было много красиво раскрашенных домов. Митт смутно помнил один из них, чуть выше по склону, с двумя чопорными фигурами на башенках. По улице прогуливалось много спокойных добродушных людей в нарядных костюмах. Прохожие что-то покупали с лотков, расставленных вдоль домов. Казалось, будто сюда не донеслось и отзвука событий, происшедших на берегу. Здесь царили покой и сдержанное веселье.

С Миттом заговорила женщина, стоявшая за одним из лотков. Она подалась вперед над рядами маленьких Амметов и Либби, протягивая Митту яблоко в карамели. Когда он посмотрел на нее, она улыбнулась и маняще покачала яблоком на палочке.

– Вот. Возьми на счастье, милый. А то лицо у тебя вытянутое, как канава на Флейте.

Митт постарался ухмыльнуться. Из-за бега его рот наполнился густой горькой слюной. Ему не хотелось яблока в карамели. Но он понял, что женщина пытается сделать ему приятное.

– Ох, нет. Спасибо, леди. Видите ли, только что пошло прахом дело всей моей жизни, так что есть мне совсем не хочется.

– Наоборот, тебе надо отведать вкусненького! – отозвалась торговка и попыталась сунуть яблоко Митту в руку.

Мальчик почувствовал, что на самом деле и думать не может о липкой карамели и кислом яблоке, и попятился.

– Ой, нет, спасибо, леди. Честно! Очень вам признателен.

– Ну, как хочешь. Только мне надо тебе что-то дать, раз уж я начала, иначе нам обоим удачи не будет. Держи. – Она взяла одну из крошечных фигурок Либби Бражки из ряда на краю прилавка и протянула Митту. – Возьми тогда ее. Я все равно уже собираюсь уходить.

Митт не знал, действительно ли женщина хочет приманить удачу или просто пытается его ободрить, но он взял маленькую фигурку и снова попытался улыбнуться.

– И не думай ее съесть. Она из воска, – добавила торговка. – Счастья тебе на весь год.

– Счастлив корабль и берег, – вежливо отозвался Митт как положено.

Он побрел по улице, сжимая в руке комковатую фигурку и гадая, что с ней делать. «Может, подарить ее Харчаду?» – мелькнула мысль.

Мальчик миновал три лотка, когда по брусчатке у него за спиной загрохотали сапоги. Шесть солдат с офицером во главе вышли из-за угла, откуда пришел Митт, и остановились у прилавка той женщины.

– Эй, ты. Не видела мальчишку в фестивальных штанах и без куртки, очень тощего?

Серьезный и респектабельный гул улицы мгновенно стих. Никто даже не шевелился. Митт застыл на месте, склонился над прилавком, рядом с которым оказался, и сделал вид, будто рассматривает маленьких Амметов. Он попытался заставить себя броситься по улице, увлекая за собой солдат. Но почему-то не мог. И только ждал, чтобы женщина, подарившая ему Либби Бражку, выдала его солдатам.

– Да, я действительно видела его, сударь, – ответила она. – Всего минуту назад. Я предложила ему яблоко в карамели, и он пошел дальше по улице.

Солдаты кивнули и тоже двинулись вперед.

Митт стоял, сжимая в руке яркую копию Либби Бражки, а вторую вытянул так, чтобы коснуться переплетенной соломы Аммета, и не мог пошевелиться. Он не винил ту женщину. Другие видели, как она говорила с Миттом, и она не смела этого отрицать. В прежние времена его забавляло и немного возмущало то, что даже вполне респектабельные люди боятся солдат Харчада. Из-за этого ему казалось, что он – единственный свободный человек во всем Холанде. Но теперь он вдруг перестал им быть. Мальчик не смел шелохнуться. Ему нужно было стоять на месте и ждать, пока солдаты его не заметят.

Солдаты приближались. Митт видел и чувствовал, как все переводят взгляды с него на зеленые мундиры. Однако никто не произнес ни слова. Сапоги прогрохотали дальше, до конца улицы, и смолкли. Кругом начали вздыхать и шевелиться. Кто-то позади Митта – кто-то, кто, похоже, заслонил его от солдат, – пробормотал:

– Давай, паренек. Беги, пока можно.

Митт не увидел, кто это сказал, – и побежал.

«Ну до чего это похоже на жителей Холанда! – размышлял он, направляясь обратно к тому же углу и бросаясь вниз по склону в гавани. – Они всегда добры, когда могут. Но полагаться на их доброту нельзя». Вчера такая доброта его забавляла. Теперь же больше не над чем смеяться. На бегу у него по щекам текли слезы: он снова думал о долгих годах подготовки, потраченных впустую.

«Может, это со мной что-то не так? Очень похоже на то».

Он попытался стереть с лица слезы и почувствовал, что трет щеки чем-то комковатым. Он посмотрел – и обнаружил крошечную Либби Бражку из восковых вишен, шиповника и миниатюрных яблок, блестевших от его слез.

– Хе! – Митт раздраженно засунул ее в свой алый карман.

Слезами делу не поможешь. Когда он в следующий раз столкнется с солдатами, то больше ошибки не допустит. Он даст себя поймать.

Мальчик снова спустился в старый город по улице с облупившимися домами, через распахнутые двери которых веяло запахом нищеты: грязи, влажной штукатурки и дешевой еды. Все дети из этих домов играли на дороге. Ближе всего прыгали в «классики», чуть дальше играли в камушки, а потом шли две игры с беготней и криками. И на фоне пронзительных криков Митт ощутил приближение солдат. Ритм их шагов словно пропитал воздух.

Митт не стал решать, что делать. Он двигался бездумно – обогнул «классики» и присел на корточки в круге более маленьких мальчишек с камушками.

Такой фокус он часто проделывал три года тому назад. Если мальчишки не занимались чем-то очень секретным, то они, как правило, не возражали. Но, поспешно вытирая слезы запястьем, Митт изумился себе: «Ну вот, и что это я опять делаю?»

Ритмичные шаги сотрясали грязную мостовую – и зеленый строй солдат вышел из-за угла. При виде детей их шаги замедлились и стали тише.

Они пошли вразнобой и двигались по улице медленно, очень внимательно глядя на мальчишек.

Крики и игры прекратились. Дети стояли неуклюжими рядами и смотрели. Маленькие мальчики вокруг Митта уже больше не играли в камушки. Они ждали, чтобы солдаты ушли. И Митт сидел, скорчившись среди них, в таком ужасе, что почти ослеп и оцепенел. Он и не думал, что страх бывает таким сильным. Он, словно чирей, выделялся среди этих ребятишек, ведь был почти вдвое больше любого из них. Его красная нога пылала, желтая – светилась. И он не мог быть уверен, что такие малыши его не выдадут – случайно или намеренно, за то, что он испортил им игру. В любую секунду пронзительный голосок может сообщить: «Вот кто вам нужен, господин!»

Пока солдаты медленно приближались, Митт вдруг ясно понял, что делает. Он старается не попасться. И, чувствуя, как на него одна за другой накатывают волны страха, знал, что и дальше будет стараться. К тому времени, как солдаты поравнялись с ним, его ужас был сильнее, чем любая боль, какую ему приходилось испытывать. Митт пригибался к своим ярким ногам, сжимался, стараясь казаться совсем маленьким, и заставил себя вытянуть руку, взять камушек и небрежно выбросить его на середину круга. Каждое движение требовало огромных усилий. И казалось, ему легче было бы провести по тротуару шаланду Сириоля. На то, чтобы бросить камушек, ушли все силы.

Как только камушек покинул его руку, Митт вдруг понял, что совершил ошибку. Пацаненок рядом бросил на него очень сердитый взгляд. Тяжелые шаги почти стихли, словно шевеление привлекло внимание солдат. Митт чуть не потерял сознание, так ему стало жутко. Время текло тошнотворно медленно.

Сапоги протопали мимо «классиков», замерли и двинулись дальше, делая по шагу. Топ-топ-топ… и постепенно затихли.

– Вали отсюда, – прошипел мальчишка. – Ты мне партию испортил.

Митт с трудом поднялся. У него кружилась голова и все тело затекло, словно после зимней ночи в море. Но делать нечего, он, хромая, побрел прочь. Ни одна игра не возобновилась. Дети следили за Миттом так же, как наблюдали за солдатами. Плохо. Они обязательно расскажут о нем кому-нибудь. Несостоявшийся убийца только надеялся, что они сделают это не сразу, потому что от изнеможения он больше не мог бежать. Ему хотелось прилечь у ближайших дверей и плакать, пока не заснет.

«Возьми себя в руки! – сердито приказал он себе. – Ты в бегах, вот и все. Здесь люди постоянно прячутся. Не знаю, как это получается, но я просто не могу не бежать. Что со мной происходит?»

На этот вопрос ответа он не находил. Митт знал только, что утром проснулся с тем же намерением, что и последние четыре года, – одним ударом покончить с Хаддом и «Вольными холандцами». И теперь, когда ему не удалось прикончить владыку Холанда, он мог думать лишь о том, как бы его не схватили.

«Эй, погоди-ка!» Митт остановился и сделал вид, будто решил передохнуть в подворотне.

Есть ведь еще «Вольные холандцы». Коли он так испугался, что не дал себя поймать, то может легко пойти домой к Сириолю или Дидео.

Ведь теперь туда, куда бы Митт ни пошел, вскоре явятся люди Харчада. Чем не способ сделать так, чтобы заговорщиков арестовали? Но Митт замер, привалился к столбу и уставился в никуда, потому что не испытывал ни малейшего желания это сделать. «Ни малейшего желания!» – повторил он себе. Именно так. Он ничуть не кривил душой. Митт не стал бы говорить, что скорее умрет, чем пойдет домой к Сириолю, поскольку понимал, что сделает что угодно, лишь бы спастись, но все же не собирался туда идти. И к Дидео тоже. «Тогда за кого же ты их считаешь? За друзей?» – презрительно спросил себя Митт.

Похоже, так оно и было. Он вспомнил, как сморщилось от улыбки лицо Дидео, когда Митт принес ему первый пакетик селитры. И как Сириоль гневно смотрел на него поверх веревки – но не бил ни разу после того первого дня. «А наверное, стоило бы», – подумал Митт. Он вдруг заметил, что улыбается. Сириоль всегда понимал его шутки, а Хам – почти никогда. А потом были еще Альда, обдававшая всех запахом арриса, и Лидда, собиравшаяся замуж за матроса с «Красотки Либби». «Я слишком хорошо их узнал», – подумал мальчик.

Но ему нельзя стоять на месте, радоваться и пялиться в пространство. Митт тронулся дальше. Он решил, что лучше всего воспользоваться планом побега, который так тщательно составил для него Сириоль.

– Хотя нет! – воскликнул он.

И дело было не в том, что он не хотел им воспользоваться. Он хотел. Уши бы себе отрезал, чтобы это сделать, но не мог ничего вспомнить. Считая, что бежать ему не придется, он слушал Сириоля еще менее внимательно, чем Хобина, когда тот рассказывал ему об оружии. Мальчик только смутно помнил, что где-то должна быть повозка… и какой-то пароль. Но больше ничего. Какого же он свалял дурака!

Что же ему делать? Он не может остаток жизни прятаться на улицах Холанда. А если начнет заглядывать во все повозки подряд, то его определенно поймают. Солдаты об этом подумают. Домой идти нельзя. Тогда арестуют и Хобина с Мильдой. Можно податься на Флейт, как делали до него многие борцы за свободу. Но он кое-что об этом знал. Там ведут охоту. И жизнь там ужасная – если только у тебя нет ружья, чтобы стрелять болотных птиц на обед. У Митта оружия не было. Но он знал, где оно есть: заперто в мастерской Хобина. А туда идти нельзя. Ох, это прямо замкнутый круг! Ну почему он не слушал Сириоля? Но Митт прекрасно знал почему. Он просто не думал ни о чем после той минуты, когда должен был бросить бомбу. «Похоже, ты совсем спятил! – сказал себе Митт. – Делай же что-нибудь, слышишь?»

Ему хотелось домой – вот чего ему хотелось. Но туда идти нельзя.

Или можно? Хобин ушел на весь день. Мильда с малышками у Сириоля. Если Митт сунется домой, следом придут шпики. Но стража, скорее всего, и так туда заявится, потому что у Хобина есть порох. А вот если Митт опередит их, возьмет ружье, заряды и сделает так, чтобы это было похоже на ограбление? Это все равно будет похоже на ограбление, потому что ему придется сломать замки и снять печати инспекторов. Хобина не смогут винить за то, что его ограбили. Так можно отвести от него подозрения. По правде говоря, чем больше Митт об этом думал, тем более необходимым ему представлялось пойти и ограбить Хобина. А потом? Наверное, уйти на Флейт и попытаться пробраться на Север…

Появление новой цели сильно изменило дело. Он больше не чувствовал себя таким разбитым. Улица Флейт была совсем близко. Митт намеренно отправился туда кружным путем. Ему хотелось, чтобы его заметили в самых разных местах, чтобы сбить соглядатаев со следа. Когда мальчик наконец очутился за высокой скользкой стеной, которая затемняла заднюю часть мастерской, то был почти уверен в том, что любой шпион, который попытается пойти по его следам, не попадет сюда раньше завтрашнего дня. А скорее всего, даже через два дня. Однако он сказал себе «завтра», потому что никогда не следовало недооценивать ищеек Харчада.

Вдоль переулка тянулась глухая стена, которая упиралась в такую же мощную преграду. Митт встал лицом к ней, глубоко дыша. Кто-нибудь может заметить, как он перелезает через стену. Но этому кому-то нужно время привести подмогу и взломать парадную дверь мастерской – или вызвать солдат, чтобы это сделали они, – а он, Митт, как раз успеет взять все необходимое, а потом устроить небольшой беспорядок. Только все нужно сделать очень быстро. Он понимал, что дело будет рискованным. И ему очень хотелось, чтобы у него не тряслись поджилки и не подгибались колени. Он не привык так бояться!

9

– И я все пропустил! – обиженно воскликнул Йинен, когда Хильди наконец вернулась и ему удалось ее отыскать.

Во дворце все пребывали в смятении и разговаривали приглушенно, будто не знали, что делать дальше. Одно было ясно: Хадд мертв и графом Холанда теперь стал Харл. Вот, собственно, и все. Никто понятия не имел, произошло ли восстание, надо ли снимать нарядные костюмы и будет ли пир. Харл ничего не делал – просто сидел у себя в комнате. Он не отдал ни единого приказа. Харчад появлялся и исчезал, постоянно раздавая распоряжения, но толку от этого не ощущалось.

– Так, значит, восстания нет, – довольно резко заявила Хильди, когда Йинен поведал ей об этом. – По дороге обратно мы видели только солдат.

Ей, пожалуй, хотелось побыть одной, но у брата был такой потерянный вид, что она осталась с ним. Вместе они бродили по лестницам и коридорам среди людей, которые, как и они, не знали, что делать.

Йинен пересказал Хильди кое-какие слухи об убийце. Он оказался недовольным матросом. А еще – опасным революционером и агентом Севера. Он был метким стрелком. И глупцом, который случайно сделал меткий выстрел. Он использовал новое секретное оружие Севера. А потом отравился. Или прыгнул в гавань и скрылся. Никто не знал, где правда.

– А теперь скажи мне, как все было там, в гавани, – попросил Йинен.

– Понятия не имею, – совершенно честно ответила Хильди. – И вообще, ты представляешь, как бывает, когда у Хариллы истерика.

Но тут же постаралась изложить, что видела. Йинен ведь был не виноват в том, что все пропустил.

– Неужели отец действительно это сделал? – изумился мальчик. – Я и не догадывался, что он может быть таким проворным. – И он уныло добавил: – Хотелось бы мне увидеть, как тот мальчишка раскрутил трещотку у деда под носом.

– Это было не так смешно, как тебе кажется, – отозвалась Хильди. – Это… это было странно. Он не убегал. Наверное, его уже поймали.

Тут она почувствовала, что ей действительно необходимо побыть одной, и отправилась к себе. Но брат поплелся за ней, и у нее не хватило духа прогнать его. Он устроился на подоконнике, а Хильди уселась на большой кровати, скрестив ноги.

Девочка уже в сотый раз попробовала разобраться в своих чувствах. То, что деда застрелили, должно было потрясти ее до глубины души. Это она знала точно. Время для его убийства выбрали неподходящее. Все говорят, теперь точно жди беды. Хильди обнаружила, что она не столько гордится тем, как ее отец попытался спасти положение, сколько стесняется его поступка. Больше всего ее смущало то, что никто этого не заметил. Но само убийство заставляло ее сердце трепетать от ужаса и благоговения. И еще при мысли о нем ей становилось нехорошо. И это было странно. Ее обуревали самые противоречивые и непонятные чувства. Это напомнило то, что она испытывала, когда узнала о помолвке с Литаром.

Хильди внезапно вскочила.

– Подожди здесь, – бросила она Йинену, который тоже поднялся.

Брат со вздохом сел, а Хильди помчалась в комнаты отца.

Она постучала в тяжелую дверь. Ответа не было. Девочка немного нерешительно повернула ручку и вошла. В первой комнате никого не оказалось. Она прошла во вторую.

Навис сидел у окна, так и не сменив праздничный наряд. Возможно, он тоже пытался разобраться со своими чувствами. По крайней мере, он не читал книгу, которую держал в руке, а смотрел на Флейт.

Хильди с первого взгляда поняла, что отец снова превратился в столь знакомого ей холодного, ленивого и надменного вельможу. Никто не заставит его сделать что-нибудь сверх необходимого. Девочка заскрежетала зубами от ярости. Почему там, на берегу, он был на высоте, а теперь опять стал вялым и безразличным? Если он до сих пор горюет по ее матери, то Хильди совершенно ему не сочувствовала. Слишком уж долго он скорбит!

– Папа! – окликнула она.

Навис чуть вздрогнул.

– Я забыл запереть дверь?

– Сейчас я уйду, – пообещала Хильди. – Тебе жалко, что дед умер?

– Э-э… – отозвался отец. – Он был уже старым.

Хильди разозлилась и подумала, что это не ответ. Она хотела было польстить ему, сказать, что он очень хорошо держался в гавани. Но это не относилось к делу, и это было неправдой… И в любом случае вряд ли помогло бы.

– Я пришла тебя спросить, – сказала она, произнося слова очень отрывисто из-за того, что рассердилась, – нужно ли мне выходить замуж за Литара.

– При чем здесь это? – удивился Навис.

– Ведь помолвку устроил дед, – объяснила девочка, изо всех сил сдерживаясь. – А я не хочу выходить за Литара. Так что не будешь ли ты так добр все отменить?

Навис посмотрел на свою книгу, словно предпочел бы заниматься ею, а не дочерью.

– Думаю, ты увидишь, что этот союз ценится все так же высоко.

– Что это значит? Ты не можешь разорвать помолвку? – уточнила Хильди.

– Сомневаюсь, – пробубнил ее отец.

– Неужели тебе все равно? – возмутилась Хильди.

– Пожалуй, нет, – признался Навис. – Но сейчас такое неспокойное время…

Девочка вышла из себя:

– Боги! Всем все равно! И ты хуже остальных! Ты просто сидишь здесь, после всего, что случилось, и тебе даже нет дела до того, что никто не знает, состоится ли пир!

– Правда? – переспросил Навис немного удивленно. – Однако, Хильди, больше ничего не остается, кроме как сидеть и ждать. Мне очень жаль…

– Да не жаль тебе! – вспылила Хильди. – Но я заставлю тебя пожалеть! Вот увидишь!

Она повернулась, собираясь покинуть комнату.

Навис окликнул ее:

– Хильди!

Она обернулась и обнаружила, что у него довольно встревоженный вид.

– Хильди, постарайтесь с Йиненом далеко не уходить, чтобы я мог вас найти.

– Зачем? – высокомерно осведомилась девочка.

– Вы можете мне срочно понадобиться.

Это казалось настолько невероятным, что Хильди лишь презрительно фыркнула и ушла из отцовских покоев, хлопая каждой дверью изо всей силы. Она была так зла и так полна решимости заставить отца пожалеть, что добралась до галереи перед комнатами своего дяди Харла в приливе слепой ярости, даже толком не поняв, как она там оказалась. Девочка пришла в себя, лишь столкнувшись со своими кузинами Хариллой и Ираной. Они почти бежали в противоположную сторону. Лицо Хариллы все еще покрывали красные пятна после недавней истерики. Ирана была вся пунцовая.

– Бесполезно, – бросила Ирана. – Если ты идешь туда, куда я думаю. Они оба свиньи.

Харилла всхлипнула:

– Я хочу умереть! – И снова разрыдалась.

Ирана ее увела.

Хильди недоумевала, что с ними случилось на этот раз. Увидев, что у двери покоев ее дяди стоит охрана, она решила, что Харл отказался их принять. Девочка приблизилась к охранникам, готовясь к бою. Но они уважительно посторонились и открыли перед ней дверь. Удивленная Хильди вошла в прихожую. Находившиеся там слуги поклонились ей. Она услышала из соседней комнаты голос дяди Харла:

– Говорю тебе, я у того типа в долгу! Он же убил мерзкого старикана, так? Пусть убегает.

– Не глупи, Харл! – сердито ответил ему Харчад.

– С моими наилучшими пожеланиями, – добавил Харл.

– Послушай, если мы его не поймаем…

Харчад раздраженно замолчал, увидев племянницу.

Его брат посмотрел на нее и громко захохотал. Харл сидел, сняв башмаки и положив ноги на стул. Стол под его толстым локтем был заставлен винными бутылками. Харл казался очень довольным. Его широкое красное лицо блестело от пота. Харчад, напротив, напряженно сидел на самом краю стула и нервно крутил в руке нетронутый бокал. Его лицо было бледнее, чем обычно.

– Ха! Ха! – громыхал Харл. – А теперь это Хильдрида. Мы имеем полный набор. У нас ведь больше никого нет, а, Харчад? Дочерей, племянниц и прочих?

– Нет, – подтвердил Харчад. Он, похоже, не находил это особенно забавным. – Будь добра, Хильдрида, мы пытаемся обсудить важные дела. Быстро скажи, что хотела, и уходи.

Хильди воззрилась на них. Никогда раньше она не обращала особого внимания на своего дядю Харла. Он всегда был ленивым, серьезным, молчаливым – и таким обыкновенным: никогда не делал и не говорил ничего значительного. Но сегодня дядя оказался пьян – пьянее даже, чем солдаты на побывке. И пил вовсе не с горя. Он праздновал. И дядя Харчад тоже нисколько не жалел о старом графе. Но вот испуган был: страшно боялся, как бы его не застрелили следующим.

Пьяный Харл ткнул пальцем в Хильди.

– Можешь не трудиться. Знаем мы – остальные уже попытались. – Он заговорил высоким писклявым голосом: – «Дядя, пожалуйста, разорвите мою помолвку!» С кем она помолвлена? – обратился он к Харчаду.

– С Литаром, – напомнил тот. – Святые острова. И ответом тебе, Хильдрида, будет «нет». Нам нужны все союзники, каких мы только можем заполучить.

– Так что умолять бесполезно, – добавил Харл.

Он пошевелил затянутыми в чулки пальцами ног и с хрустом потянулся.

Тут гнев Хильди вспыхнул с новой силой.

– Вы ошиблись, – высокомерно заявила она. – Я не собиралась просить. Я хотела вам объявить, что не намерена выходить замуж за Литара или еще за кого-то, кого вы мне подберете. И вам меня не заставить, я это твердо решила.

Ее дяди переглянулись.

– Она твердо решила, и нам ее не заставить, – повторил Харл. – Ну конечно, она не такая, как прочие. Ее отец – Навис.

– Боюсь, Хильдрида, это ты заблуждаешься, – усмехнулся Харчад. – Мы можем тебя заставить. И заставим.

– Я могу отказаться, – парировала Хильди. – Наотрез. И вы ничего не сможете поделать.

– Она откажется наотрез, – снова повторил Харл.

– Не откажется, – отозвался Харчад.

– Да пусть отказывается, если хочет, – пожал плечами Харл. – Все равно брак будет заключаться по доверенности. Мы же не можем требовать, чтобы Литар ехал в такую даль. Так что отказывайся, милочка, – разрешил он Хильди. – Отказывайся сколько хочешь, если так тебе будет приятнее. Нас это не смутит. – Он снова пошевелил пальцами ног.

Хильди сжала зубы, чтобы не закричать на него.

– Литара мой отказ может смутить.

Харл захохотал во весь голос, и даже по лицу Харчада скользнула улыбка.

– Ну так его недовольство падет на тебя, не так ли? – сказал Харл. – Меня это не волнует!

Он откинулся в кресле и ухмыльнулся.

– Ладно, – ответила Хильди. – Не говорите потом, что я вас не предупреждала.

Она резко повернулась и удалилась, держа спину очень прямо, а подбородок – очень высоко и сдерживая слезы, пока не прошла мимо слуг и охранников. А потом она побежала. Ей хотелось найти Йинена. Он был единственным близким человеком во всем дворце. И его нигде не было.

Хильдрида утерла слезы рукавом и мрачно принялась разыскивать его по всем этажам, пока не спустилась в кухню. Там сыпали проклятиями повара. Девочка обнаружила, что отец все-таки дал себе труд отменить пир. Она разозлилась еще сильнее. Подумать только – из всего, что она ему сказала, он прислушался лишь к этому! Ей хотелось кусаться и что-нибудь порвать. Хильди в гневе удалилась к себе, пытаясь по дороге решить, что будет лучше рваться: простыня или штора.

Йинен оказался у нее: он по-прежнему сидел, примостившись на подоконнике. К этому времени он уже совсем расстроился. Девочке стало немного стыдно, ведь она совершенно забыла, что велела ему ждать ее здесь.

– Хильди, – жалобно протянул брат, не успев заметить ее состояние, – почему все так ужасно?

– А сам не понимаешь почему? – огрызнулась сестра.

Она схватила покрывало с кровати, крепко взялась за края – и рванула. Ткань подалась с весьма приятным треском.

Йинен округлил глаза. Он уже жалел о том, что подал голос. Но теперь ему нужно сказать что-то еще, иначе Хильди набросится на него за то, что он сидит тут как немой дурачок.

– Это потому, что никто даже не притворяется, будто им жаль, что дед умер.

– До чего ты прав! – зарычала сестра.

И она аккуратно и с удовольствием оторвала от покрывала длинную полосу.

Йинен встревоженно наблюдал за ней – и продолжал говорить:

– Все больше печалятся о том, что праздник испорчен. И твердят насчет дурных примет. А самое ужасное, – поспешно добавил он, видя, как Хильди берется за следующую полосу, – так это то, что мне тоже деда не жалко. Я потрясен, огорошен, но мне вовсе не жаль его. И из-за этого мне кажется, будто я – плохой.

Хильди оторвала вторую полосу. А потом принялась за третью, подняв кулаки и расставив локти.

– Плохой! Что за глупости! Дед был гадкий старик, и ты это знаешь! Если кто-то что-то делал не так, как ему хотелось, Хадд велел его убить, а знатных судил за предательство. – Она довела третью полосу до кромки и с силой рванула, чтобы справиться и с ней, а потом принялась за четвертую. – Единственные, кто осмеливался с ним спорить, были другие графы, и он с ними постоянно ссорился. С чего тебе его жалеть? И все равно, – прибавила она, отрывая четвертую полосу, – меня затошнило, когда дядя Харл назвал его мерзким стариканом.

Йинену показалось, что сестра начинает остывать, и он решился улыбнуться.

– Но его так все называли!

– Жаль, что я не знала, – пропыхтела Хильди. – Я бы так ему и сказала.

Йинена заключил, что она уже почти успокоилась.

– Хильди, – заметил он, – это было хорошее покрывало.

Покрывало действительно было замечательным – синее с золотом и узором из роз. Холандские вышивальщицы работали над ним почти месяц. После того как Хильди оторвала четыре полосы, от него осталась неровная мятая тряпка длиной в три локтя.

– А мне наплевать! – Ее гнев вспыхнул с новой силой. Она схватила мягкий квадрат ткани и начала рвать его на мелкие куски. – Ненавижу хорошие вещи! – бушевала она. – Нам дают красивые покрывала, позолоченные часы, яхты, но не из любви или в порыве заботы. Они думают только о том, как бы нас использовать!

– Меня вообще никто не собирается использовать, – пробормотал Йинен.

На самом деле это и было причиной его уныния, но прежде он не решался в этом признаться.

Хильди возмущенно сверкнула на него глазами, и он весь сжался.

– Я убить их готова за такие мысли! – ярилась она. – Почему тебя вообще должны использовать? Ты – добрый! Ты – единственный добрый человек во всем этом мерзком дворце!

Йинен покраснел. Он был очень польщен, но ему хотелось услышать, что от него тоже может быть польза. А еще, чтобы сестра поняла, что ему страшно, когда она сердится из-за него, – так же сильно, как когда сердится на него.

– Я их проучу! – объявила Хильди.

– Они, наверное, и не заметят, – предположил Йинен. – Как бы хотелось уехать и жить где-то в другом месте. Мне говорили, что отец предпочитает жить за городом. Как ты думаешь, если я его попрошу…

Хильди прервала его, пронзительно и гневно рассмеявшись.

– Иди и попроси об этом какую-нибудь статую в тронном зале! Она и то обратит на тебя больше внимания.

Йинен знал, что сестра права. Но теперь, когда мальчик упомянул о том, чтобы уехать из дворца, он вдруг понял, что это единственное, чего ему хочется.

– А давай сбежим до конца дня? Оставаться здесь противно. Нельзя ли нам выйти на яхте… О, я забыл. Тебе ведь больше не разрешают, да?

– Не дури! Кругом полно бунтовщиков. Нас не выпустят, – возразила Хильди. Но в окно за спиной у Йинена было видно, что погода стоит самая подходящая для плавания. – А разве сегодня у матросов не выходной?

Йинен вздохнул.

– Да. Я остался без команды.

Однако от мысли сбежать из дворца отказываться все-таки не хотелось, и он предложил:

– А что, если проехаться верхом до Высокой мельницы?

Но Хильди стояла и переводила взгляд с испорченного покрывала на окно. Из-за покрывала ей влетит. Ужасно глупо получать выволочку из-за такой мелочи. Следует натворить что-нибудь похуже, что-нибудь по-настоящему ужасное. И она вспомнила, что Навис попросил их оставаться там, где он сможет их найти. И она решилась.

– Отправимся в море и всех напугаем! Давай свяжем из покрывала веревку и вывесим ее из окна. Пусть все решат, что мы убежали. – Йинен посмотрел на сестру неуверенно. – Я буду вместо матроса, – добавила Хильди. – Я могу управлять парусом. А ты будешь капитаном, потому что яхта – твоя.

– А ты не боишься неприятностей? – спросил Йинен.

– Не боюсь! – заявила Хильди.

Мальчик вскочил – такой радостный и озорной, что стал сам на себя не похож.

– Тогда пошли! Нужно тепло одеться. И хорошо бы прихватить какой-нибудь еды. Нам все равно надо будет прокрасться мимо кухни.

Хильди рассмеялась при виде того, как брат изменился. Схватив две полосы от покрывала, она связала их, туго затянув узел. При этом послышался угрожающий треск рвущейся ткани.

– Эта штука не выдержит и воробья.

– Надо только, чтобы показалось, будто мы вылезли из окна, – напомнил Йинен. – Связывай покрепче, но так, чтобы они не рвались.

Он помог ей сделать узлы, а потом привязать распускающуюся ткань к раме. Самодельную веревку вывесили за окно. Она оказалась очень короткой.

– Сойдет, – оптимистично решил Йинен. – Мы могли спрыгнуть вниз на крышу библиотеки.

Хильди выглянула в окно вместе с ним. Ткань свесилась на жалких шестнадцать локтей.

– Все удивятся, что мы не сломали себе шею, – заметила она. – Иди и возьми теплую одежду. Я приду к тебе в комнату, как только переоденусь.

Йинен убежал – совершенно другой мальчишка, нежели тот, что полдня грустил на подоконнике. Переодеваясь в короткое шерстяное платье, морские сапоги, носки и куртку, Хильди твердила себе, что поступает правильно. Девочка по-прежнему чувствовала себя настоящей бунтаркой, но одновременно ей было немного страшно. По Холанду ходили люди с ружьями и бомбами. Она видела их своими глазами.

– Нас никто не узнает, – сказала Хильди своему отражению в зеркале. – И мне надоело быть важной персоной.

Она переплела волосы в две косички, чтобы выглядеть как можно обыкновеннее. Потом собрала по углам побольше пыли – испачкать лицо. После этого забросила нарядную одежду в дальний угол шкафа и отправилась в комнату брата.

По коридору шли ее кузины Харилла и Ирана. Хильди нырнула за огромную фарфоровую вазу. Она слышала, как они заходят к ней в комнату. Харилла говорила:

– Ну что, Хильди, тебе разрешили разорвать помолвку? Не думай, будто… О!

Хильди выскочила из-за вазы и помчалась по коридору так быстро, как могла, несмотря на сапоги.

– Бежим! – крикнула она Йинену. – Харилла нашла покрывало.

– Везде сует свой нос, да? – отозвался тот.

Прокрадываясь к кухне, они услышали, как во дворце поднялась тревога. Сверху слышны были голоса и беготня. Но, похоже, все подумали, что Хильди и Йинена можно будет обнаружить где-то около библиотеки, так что они без труда спрятались от тех, кто бежал в ту сторону. А когда добрались до кухни, то там почти никого не оказалось. Вернее, кто-то насвистывал и гремел посудой, но звуки гулко отдавались в пустоте. Йинен рискнул открыть дверь в кладовку.

– Ты только посмотри! – воскликнул он.

Кладовка была до отказа набита печевом: глазированными пирожными, золотистыми пирогами, заварными булочками, ватрушками, пирогами с мясной и с фруктовыми начинками, пирогами, украшенными цветами и птицами…

– Дай сюда пару вон тех мешков, – скомандовал Йинен. – Пусть все подумают, что мы запаслись едой на неделю.

Они закрыли за собой дверь кладовки и в полутьме стали хватать пироги, которые подворачивались им под руку, набивая ими мешки. Внезапно в коридоре раздались торопливые шаги. Люди прошли сначала в одну сторону, потом в другую. Дожидаясь, пока дорога освободится, Йинен и Хильди съели по пирожку с мясом.

– Похоже, все тихо, – прошептала Хильди. – Идем!

Они стерли с губ сок и крошки и на цыпочках вышли из кладовки. Двери кухни были совсем рядом. Шаги, что слышали Хильди и Йинен, принадлежали Харчаду и его людям. Сам того не подозревая, дядюшка оказал племянникам услугу: солдаты, которым следовало охранять дверь снаружи, стояли навытяжку внутри кухни и вместе с поварятами подобострастно слушали своего господина.

– Вы совершенно уверены, что никто здесь не проходил? – допрашивал Харчад.

– Совершенно уверены, сударь.

– Если кого увидите, приведите ко мне, понятно? Ко мне, а не к графу Харлу, – велел дядя Харчад.

Никто не увидел и не услышал, как Йинен и Хильди на цыпочках прокрались к воротам, открыли маленькую калитку, прорезанную в одной из створок, и выскользнули из дворца со своими мешками.

10

Митт в последний раз глубоко вздохнул, разбежался и вскарабкался на стену.

Ноги соскальзывали, дыхания не хватало, пальцы срывались с гладких кирпичей. Правой рукой Митту удалось зацепиться за трещину, а левой – за гребень стены. Потом, хрипя, извиваясь и скользя, он перелез на другую сторону и оказался на собственном заднем дворе, перепуганный шумом, который поднял.

Как странно! Двор уже казался ему незнакомым.

Митт не помнил, чтобы он был таким маленьким и грязным, мишень на стене – настолько дырявой, а каток для белья – таким ржавым. Пробираясь по скользкой земле, мальчик едва мог поверить в то, что, как обычно, сможет долезть до окошка мастерской и открыть задвижку на задней двери. Однако он сунул руку – и холодная задвижка со щелчком ушла вверх у него под пальцами. Митт открыл дверь (петли протяжно скрипнули) и скользнул в сумрачную закопченную мастерскую.

«Надо не забыть разбить окно, – подумал он. – Шумное дело. Жаль. Сделаю в последнюю очередь».

Он прокрался по мастерской и взял ломик. Посмотрел на шкаф с готовыми ружьями: заперт, и с замка свисает печать Холанда. Сундуки с порошками – каждым по отдельности – тоже заперты, и на них тоже печати Холанда. Митт пожалел о том, что Хобин настолько аккуратен.

Придется ломать все, смешивать порох самому и заряды тоже делать.

Спиной он ощутил какое-то тихое, но целенаправленное движение. У Митта заколотилось сердце, а язык вдруг так опух, что еле помещался во рту. Он стремительно обернулся, сжимая влажной рукой ломик. Хобин запирал на засов дверь, которая вела наверх.

– Это ты? – пролепетал Митт.

Его охватило холодное отчаяние. Все пошло не так. Хобин должен быть на Высокой мельнице, а он здесь, и к тому же в нарядном костюме, словно и не ходил на прогулку.

Хобин кивнул:

– Я надеялся, что ты объявишься. Вижу, что немного все-таки соображаешь.

Он неспешно пошел через мастерскую, еще более суровый и серьезный, чем обычно. Мальчик невольно попятился, хотя и осознавал, что будет отрезан от черного хода. Так и получилось. Отчим встал у заднего окна, и Митт понял, что тот все рассчитал.

– Но ты же ушел… – проговорил мальчик. – С Хамом…

– И вернулся, – ответил Хобин. – Без него.

– А… – Митт резко ткнул ломиком в сторону потолка. – Моя мать. Она дома?

Хобин покачал головой.

– Она у Сириоля, кажется. Лучше мы ее в это впутывать не будем. Митт, каким я должен быть дураком, чтобы дать себя провести такому, как Хам? И чего ты хотел добиться?

Митт судорожно сглотнул:

– Я… я пришел за ружьем. И собирался сделать так, чтобы казалось, будто тут были воры. Честно, Хобин, я не хотел, чтобы у тебя были неприятности.

– Нет, я имел в виду – там, на берегу, – пояснил отчим.

– О! – отозвался Митт.

– Ты действительно считал меня дураком, да? Я могу оценить количество моего пороха с точностью до крупинки. Я знал, что ты его берешь, но мне и в голову не приходило, как именно ты им воспользуешься. А кто застрелил графа? Еще один из твоих драгоценных рыбаков?

– Не знаю. Кто-то не наш, наверное. Хобин, – попросил Митт, – разреши мне взять ружье. А потом я уйду и больше никогда тебя не потревожу. Пожалуйста. Все пошло не так.

– Я видел, как оно шло не так, – отозвался Хобин. – Когда ты кинул свою хлопушку, я был рядом с тобой. И тебе повезло, что тебя не поймали после того, как Навис ее отбросил. Потом я уже ничего не мог сделать – только надеялся, что у тебя хватит ума не рассчитывать на то, что эти рыбаки помогут тебе скрыться. Потому что у тебя по-настоящему крупные неприятности. И это не смешно. На этот раз.

– Знаю! – воскликнул Митт. – Я знаю! Завтра сюда придут шпионы и начнут про меня спрашивать…

– Завтра? – переспросил Хобин. – Ты, должно быть, шутишь! Они будут здесь уже вечером. К тому времени они сообразят, что графа застрелили из моего оружия!

– Из твоего?! А откуда ты знаешь?

Митту хотелось, чтобы Хобин отошел от задней двери. Он чувствовал себя загнанным в тупик.

– Только мое могло столь метко выстрелить с такого расстояния, – пояснил Хобин. – И оно стреляло в первый раз. Теперь ты понимаешь, почему я стараюсь быть в хороших отношениях с инспекторами по оружию? Или ты именно на это рассчитывал?

– Нет, ничуть, – подавленно ответил Митт. – А как ты думаешь, зачем я напустил на тебя Хама? И вообще, что ты сделал с Хамом?

– Да ничего, просто улизнул от него. Он человек недалекий: должно быть, до сих пор бродит кругами по Флейту и ищет меня. Нет, я не знал, что́ ты задумал, но не мог не злиться из-за Хама. Я его вижу насквозь – лучше, чем через это стекло. – Хобин указал на грязное оконце и наконец отошел от задней двери.

Митт прикидывал расстояние до нее и пытался решить, не стоит ли ему к ней рвануть, но тут Хобин спросил:

– А что ты собирался сделать после того, как украдешь ружье?

Митт услышал звон ключей и, обернувшись, увидел, что отчим отпирает шкаф с ружьями. Он едва верил глазам. Мальчик понимал, насколько тот рискует.

– Уйти на Флейт. Послушай, я правда не хочу, чтобы у тебя были неприятности. Пусть это выглядит так, будто я его украл.

Хобин посмотрел на него через плечо, словно его это позабавило.

– Ты все время принимаешь меня за дурака, Митт. Я не собираюсь дать тебе одно из них. Если человек может сделать одно ружье, то может сделать и два, правда? – Вся стойка с ружьями вдруг повернулась, Хобин вынул из стены за ней два свободно лежащих кирпича и запустил руку в пустое пространство за ними. Шаря там, он проговорил: – Скажи-ка мне, Митт, что тебя заставило заняться этой глупой борьбой за свободу? Это ты из-за отца или было еще что-то?

– Наверное, из-за папы, – проговорил Митт.

Так больной ветрянкой мог бы утверждать, что у него вскочил один прыщик, не в силах признаться, что их множество. И, словно принимая свое поражение, Митт осторожно положил на пол ломик.

– Я так и подумал. – Хобин аккуратно уложил кирпичи на место и закрыл шкафчик, а потом медленно повернулся, держа в руках странное, толстое и короткое ружье. – А я надеялся, что ты повзрослеешь. Тебе пора жить своей жизнью. – Хобин опустил ружье. – Ты никогда не задумывался над тем, что за человек мог оставить вас с Мильдой одних?

Это был такой нехороший вопрос, что Митт был не в состоянии на него ответить.

– Что это за ружье? – спросил он.

– То, которое я держал в кармане, пока ты кидал свою бабахалку, – пояснил Хобин. – На случай неприятностей. Я его зарядил. Но могу дать тебе только те шесть патронов, что в нем, так что береги их. Я могу обманывать инспекторов не больше, чем ты.

– Шесть патронов? – удивился Митт. – А как же его запалить?

– Никак. Ты не задумывался над тем, что происходит с теми капсюлями, которые ты для меня делал? Они здесь, видишь, на конце патрона. Ударник попадает по капсюлю. Каждый заряд установлен в своем стволе. После выстрела поворачиваешь его вот так и ставишь на место следующий ствол. Ружье не очень дальнобойное, иначе я бы его тебе не дал. Оно для того, чтобы помочь тебе выбраться из неприятностей, а не увязнуть в них еще сильнее, понял? Если бы не Мильда с девочками, я бы оставил тебя здесь и врал бы до посинения, что ты все время был со мной, как я это делал раньше для Кандена. Но теперь я должен думать и о них. Держи.

Он вложил ружье в руки Митту. Как и все оружие Хобина, оно было идеально уравновешенным. Мальчик почти не ощутил его веса.

– А для чего ты его придумал?

– Это опытный образец, – пояснил Хобин. – А еще, когда-нибудь здесь, на Юге, начнется настоящее восстание. Графы не могут вечно угнетать людей. Так что я готовился. Я надеялся, что ты проявишь терпение и тоже присоединишься. Ну что ж. Твоя куртка на лестнице, там же найдешь и мой ремень, чтобы подвесить к нему ружье.

Митт пошел к двери. И действительно, там оказались его старая куртка и ремень отчима.

– Ты… ты все это приготовил… – смущенно выдавил он.

– А чего ты ждал? Иногда мне кажется, что из меня вышел бы лучший борец за свободу, нежели из вас всех. Я хоть немного головой работаю. И я дам тебе совет. Не ходи на Флейт.

Митт замер, не успев застегнуть ремень Хобина.

– А?

– А? – передразнил его оружейник. – Вы все одинаковые. Делаете то, что делали до вас другие. У тебя же есть мозги, Митт! Сообрази! Тебя будут ждать на Флейте. Если ты туда отправишься, то тебя поймают уже завтра к обеду. Лучше иди вдоль берега и попробуй раздобыть лодку в Хоу или на Малом Флейте. Или посмотри в Западном затоне.

– За теми грязными канавами? – возмутился Митт.

– Тебя это не убьет, а он ближе всего. Но я не знаю, как яхты охраняются. Приглядись сначала. Если попадешь в Кандерак или Уэйволд, где есть оружейники, то иди к ним и говори, что тебя послал я. Меня все знают. Ну, идем, – заключил Хобин. – Подсажу на стену.

Митт засунул ружье за пояс и надел куртку.

– Но что ты скажешь, когда сюда придут ищейки?

– Для начала заколочу гвоздями это оконце, – ответил оружейник. – Тогда ты, может, и пытался сюда вломиться, но не смог. Я буду очень огорчен и разочарован в тебе. И на порог тебя с этих пор не пущу.

Хотя при этих словах Хобин чуть улыбнулся, Митт понимал, что, скорее всего, больше не увидит отчима. И, идя за ним по двору, мальчик неожиданно почувствовал, что это его ужасно огорчает. Он никогда не отдавал Хобину должное, никогда не думал о нем так, как следовало. Ему хотелось попросить прощения. Но времени на разговоры не было. Хобин уже переплел пальцы рук, чтобы мальчик мог на них встать. Митт вздохнул и поставил ногу.

– С днем рождения, – прошептал Хобин. – Счастлив корабль и берег.

За всем случившимся Митт совершенно забыл про свой день рождения. Ему хотелось поблагодарить Хобина за то, что он об этом вспомнил. Но отчим уже подбросил его вверх. Митт оказался на стене. Он успел лишь мельком улыбнуться Хобину – и сполз на другую сторону.

Похоже, его никто не заметил. Митт отправился к самой низкой части Холанда, которая находилась между насыпной дорогой к Западному затону и дюнами. До нее было рукой подать. Улица Флейт располагалась на западной стороне города. И Митт понял, что Хобин был прав, когда велел ему идти сюда. По дороге попался всего один отряд солдат, и мальчик легко спрятался от них в дверной нише.

Пока воины проходили мимо, он осторожно ощупывал свое толстенькое ружьецо и думал: «Лучше не приближайтесь. Хобин сделал мне ко дню рождения подарок, который вам не понравится».

Солдаты прошли, не заметив его. Митт двинулся дальше. Город перешел в пустошь, где стояли хибарки, построенные из обломков лодок. Кругом никого не было видно. Только Митт да чайки на берегу. Он порадовался, что надел куртку. Резкий ветер срывался с дюн по левую руку от него и дул с моря, которое тянулось за дюнами до самого горизонта и казалось выше суши. Впереди начинались зеленые заросли: там в дюнах проходила сеть канав с солоноватой водой. Митту нужно было пересечь их, чтобы попасть к молу Западного затона. Эта идея по-прежнему ему не очень нравилась. Но за черной стеной мола показались мачты – несколько сотен прогулочных яхт, больших и маленьких.

«Спасибо, Хобин!» – подумал Митт, хлюпая ногами по болотистой почве пустоши.

А потом начались канавы. Это были серо-зеленые мутные протоки, слишком широкие, чтобы через них можно было перепрыгнуть. Они бежали по пропитанному водой зеленому участку перед молом сложным узором вроде тех, что Мильда вышивала для дворцовых занавесок. Когда-то это был просто заболоченный берег моря, а теперь в них отводили дворцовые сточные воды. Поскольку шел отлив, то вода в них затхло пузырилась и отступала к морю, оставляя на берегу полосы серой грязи.

Митт брезгливо выдохнул и бросил отчаянный взгляд на насыпь, гадая, не пойти ли по ней. Однако там были люди – он видел, как их силуэты мелькают между деревьями. И снова этот ужасный, непривычный страх охватил его. Митт не решался пошевелиться. «Лучше мне дождаться темноты», – подумал он.

Однако люди – кто бы они ни были – продолжали сновать между деревьями. Дрожащими руками Митт вырвал старый кол и ткнул им в ближайшую канаву. Отвратительная вода была ему только по колено.

«Была не была!» – решил Митт. Он соскользнул в прокисшую соленую жижу.

– А, дрянь! Экая гнусь! – прошипел мальчик.

Он прошел через нее и вылез на другой берег. Десяток шагов – и снова канава.

«Побереги ружье», – предостерег он себя и с содроганием сполз во вторую канаву. Потом в следующую.

Он как раз выбирался из этой канавы, когда на насыпи раздались крики. Между деревьями забегали люди, а потом неохотно начали прыгать с насыпи на пустошь – зеленые фигуры, более темные, чем болото. Харчад подумал и о Западном затоне. Митт спустился в следующую канаву и вылез из нее быстрее, чем крысы, снующие по отбросам на берегу. Он переправился через следующие две, а солдаты еще только добирались до первой. Стремительно соскальзывая с очередного берега, Митт увидел, как они остановились – всего в нескольких сотнях шагов от него.

Солдаты наверняка не сразу решатся зайти в канаву. До мола оставалось совсем немного, но Митт понял, что не успеет до него добраться. Безнадежно. Он пригнулся и побежал вдоль канавы, хлюпая и поднимая брызги, прижимая одной рукой куртку над ружьецом.

«Нельзя, чтобы оно намокло. Может, парочку удастся подстрелить», – сказал он себе.

Канава повернула и слилась с другой. Когда Митт выглянул из нее, то увидел, что затон стал заметно ближе. У стены виднелся контрфорс, по которому можно было вскарабкаться наверх. Но чтобы до него добраться, придется вылезти из канавы. Митт выскочил на берег и понесся по влажной зеленой траве.

Что-то пронзительно взвизгнуло у его уха и с резким хлопком вошло в берег ближайшей канавы.

Митт обнаружил, что бежит уже не пригибаясь. От страха ему стало так худо, будто он подцепил какую-то жуткую болезнь: ноги ныли, дышать было больно, голова кружилась. Вокруг визжали и хлопали пули. Куренок тоже бегает со свернутой шеей, подумал мальчик. Он не сомневался, что уже все равно что мертв.

«Эге!» Митт вдруг обнаружил, что оказался на краю очередной канавы. Уи-и-и – бах! Он вскинул обе руки, повернулся и упал. Но на лету успел передернуть ремень так, что ружье оказалось у него за спиной, в безопасности. Мальчик упал лицом на холодный соленый дерн и позволил телу соскользнуть вбок, в пузырящуюся жижу в канаве. Он почти не заметил вони.

Вдали послышались крики, потом их сменило сосредоточенное молчание.

«Отлично!» – подумал Митт и на карачках пополз по канаве.

* * *

– Там большая толпа, – тревожно сказал Йинен, когда они с Хильди прошли половину насыпи. – Кажется, солдаты. У ворот затона.

Брат с сестрой растерянно остановились и оттащили мешки с пирогами на обочину, под прикрытие деревьев.

– Наверное, это восстание, – предположила Хильди. – Как ты думаешь, нас пропустят, если я дам им золотой? При мне есть одна монета.

– Не знаю. Их ужасно много.

Они медленно двинулись вперед, не выходя из-под деревьев. Было трудно решить, что делать. Возможно, солдаты и не задержали бы их. С другой стороны, на кухне дядя Харчад велел охранникам, чтобы беглецов привели к нему. Он вполне мог передать этим солдатам такой же приказ.

– И было бы ужасно обидно, если бы нас отправили обратно именно сейчас, – заметила Хильди.

Не успели они приблизиться к затону настолько, чтобы их смогли разглядеть, как фигуры на дороге вдруг метнулись в сторону и по очереди исчезли за деревьями. Похоже, все они спрыгнули с насыпи.

– Может, они не хотят, чтобы мы их заметили? – спросила Хильди, думая о бомбах и революционерах.

– А, бежим! – скомандовал Йинен и бросился вперед. – Быстрее, пока их нет!

Сестра догнала его, и они помчались со всех ног.

Мешки с пирогами били их по спинам, ветер свистел в ушах. Ниже дороги раздались отрывистые хлопки. Между деревьями поднялись клубы дыма и замелькали вспышки. Это заставило Хильди и Йинена скатиться по другую сторону насыпи. Они оказались внизу и снова побежали вперед, хотя и чуть медленнее. Им нисколько не хотелось попасть в сражение.

Но после нескольких залпов стрельба прекратилась. Йинен пропыхтел, что надо бы добраться до ворот, пока туда не вернулись солдаты. Так и вышло. Хильди и Йинен подбежали к большим просмоленным воротам раньше, чем охрана. А около двадцати солдат, не очень-то торопясь, двигались по болоту слева от насыпи, прыгая и скользя по вонючим канавам. Они заглядывали в каждую и перекликались между собой, что нужно проверить следующую. У некоторых в руках были колья – они тыкали ими в грязь.

– Солдаты кого-то ищут, – с огромным облегчением понял Йинен. – Готов спорить, что того убийцу.

– Наверное, они его подстрелили, – согласилась Хильди. – Как удачно получилось! Они не закрыли ворота – затон, похоже, обыскивали.

Ей даже в голову не пришло, что удачу им принесло чье-то несчастье.

* * *

Митт с трудом вполз на контрфорс. «Я похож на большого гадкого слизня, – подумал он и перекатился по стене. – И след за мной остается склизкий». Он глянул на широкую полосу серо-зеленой жижи у себя за спиной. Внизу солдаты тыкали кольями в канавы, не сомневаясь в том, что беглец погиб. Митт скатился со стены и грузно приземлился на причал, пока никто из вояк не успел поднять голову и пересмотреть свое мнение. Он лежал, опираясь на локти, промокший и почти обессилевший, и пытался решить, какую из маленьких яхт ему выбрать. Ведь это должно быть такое суденышко, которым легко можно будет управлять одному. Именно поэтому он отверг красотку, стоявшую у причала всего в нескольких шагах от него.

– Слишком уж ты велика, – сказал ей мальчик. – И к тому же ты из тех, в чей адрес Сириоль так плевался.

Он осмотрел остальные. Некоторые оказались слишком велики, другие – слишком неуклюжи, третьи – совсем ненадежны. Митт думал, будто он оценивает каждую, но на самом деле он сравнивал их с той синей красавицей, которая стояла ближе всего, – и рядом с ней прочие представлялись мусором.

Какой-то солдат на болоте громко закричал. Митт вскочил на четвереньки, словно обезьяна, и, не успев опомниться, скатился по крыше надстройки синей яхты в кокпит. И правильно, – по крайней мере, там его солдаты не увидят.

Однако передышка выдалась недолгой. Раньше, чем он успокоил бешено стучавшее сердце, на причале у яхты раздались шаги. Он распахнул двустворчатую дверь каюты и нырнул в нее.

Если бы мальчик так не спешил, то замер бы в благоговейном изумлении. Он не представлял себе, что внутреннее помещение корабля может быть таким красивым: синие одеяла, синий плюш, плита на древесном угле, белая и золотая краски, и все украшено резьбой и безделушками и блестит, словно это не яхта, а плавучий дворец.

«А, я же всегда подозревал, что на меня не угодишь!» – подумал Митт и на цыпочках отошел в дальний конец каюты, оставляя за собой след из зеленой слизи. На всех одеялах оказалось вышито название яхты. Митт прочел имя, которое носила вся эта роскошь: «Дорога ветров». «Как раз для меня», – подумал мальчик.

В следующую секунду «Дорога ветров» накренилась и закачалась под чьими-то ногами.

– Какая же она красавица! – восхитился Йинен, сбрасывая мешок на рундук.

Митт, вспотев от страха, поспешно открыл позолоченный шкаф и обнаружил перед собой ведерко с позолоченным сиденьем. Ведерко было расписано розами.

«Горелый Аммет! – мелькнуло у него. – На этой яхте действительно все самое лучшее!» Он задвинул отполированную до блеска медную защелку на двери и привалился к позолоченной стене, прислушиваясь к быстрому топоту ног и пронзительным голосам на палубе.

Часть третья «Дорога ветров»

11

– Помоги мне поднять грот, а потом приготовься отдать швартовы, – скомандовал Йинен. – Ох, ты только посмотри! Тут повсюду грязь! Я так и знал, что эти бессовестные матросы ловят на ней омаров, когда меня нет!

– Я все потом отчищу, – пообещала Хильди. – Но давай отчаливать, пока не появились солдаты. Запачкан-то в основном чехол.

Она прыгнула на крышу каюты и помогла Йинену снять парусиновый чехол.

Рядом с ней Йинен деловито развязывал шнуровку. Он редко сердился, но сейчас был зол. Кто-то забирался на «Дорогу ветров», его сокровище, единственную чудесную вещь, которая ему принадлежала, и всю ее изгваздал, пока его не было. Такое нельзя простить!

– Нет, ну ты подумай! – возмутился Йинен. – Зеленая вонючая грязь! Ты доверяешь людям, а они этим пользуются.

– Отец говорит, что нельзя их за это винить, – отозвалась Хильди. – Я буду сворачивать чехол с моей стороны. Так быстрее. Он говорит, что бедняки смотрят на богатых как на свою законную добычу.

– Как это на него похоже! – раздраженно бросил Йинен. – Складывай, а не мни! Но конечно, он, скорее всего, прав. В будущем я попрошу, чтобы ее охраняли.

– Несколько солдат как раз входят в ворота, – заметила Хильди.

Услышав это, Митт замер в своем закутке, сжимая кулаки. Он понятия не имел, кем могут быть эти высокомерные беглецы и почему они так торопятся, но понимал, что ему их спешка только на руку.

– Тогда отдавай швартовы и отталкивайся от причала! – крикнул Йинен. – А я тем временем подниму парус.

«Да, и поживее, ради Старины Аммета!» – мысленно добавил Митт.

Хильди поспешно отцепила причальные канаты и бросила их на палубу, чтобы свернуть после. А потом она изо всех сил навалилась на причал. По качке яхты Митт догадался, что происходит. Он услышал ритмичный шорох – это Йинен поднимал грот, перебирая снасти руками. Потом снова затопали ноги, и судно резко накренилось: Йинен пробежал на нос, чтобы поднять фок, а Хильди метнулась к рулю и развернула «Дорогу ветров», ловя ветер. После этого начался медленный плеск. «Дорога ветров» двинулась вперед и скользнула по проливу в открытое море.

«Теперь нас будет не так-то легко остановить», – подумал Митт.

Кто бы ни были эти богатенькие ребята, управлять яхтой они умели. Наверное, ему следовало этому радоваться. Но он по-прежнему дрожал от страха и не надеялся, что им удастся уйти.

Хильди и Йинен тревожно наблюдали за тем, как мимо них проплывает мол затона, и жалели, что идут так медленно. По причалу, оставшемуся позади, уже бежали четыре или пять солдат. Они спотыкались о канаты и кричали.

– Чего они хотят? – спросил брат.

Хильди нервно хихикнула:

– Кажется, орут: «Стойте!»

– И что я должен сделать? Натянуть вожжи? – Йинен тоже засмеялся.

На стене, окружавшей гавань, появились солдаты, они были грязные, только что из болота, и страшно спешили.

Как только они увидели «Дорогу ветров», гордо скользящую мимо них и чуть кренящуюся под морским ветром, как пришли в полное смятение. Служивые перекликались друг с другом и требовали, чтобы Хильди и Йинен вернулись. Некоторые даже начали поднимать ружья.

– Они ужасно близко! – взвизгнула Хильди.

– Знаю, но я боюсь сойти с фарватера, – отозвался Йинен.

Военные показались ему такими рассерженными, что он решил их немного успокоить. Мальчик вспрыгнул на сиденье рулевого, уперся ногой в румпель и помахал рукой.

– У нас все в порядке! – жизнерадостно прокричал он. – Мы только решили поплавать.

Один из солдат навел на него ружье. От изумления Йинен потерял равновесие и рухнул в кокпит, задев ногой румпель. «Дорога ветров» отклонилась в сторону, и пуля просвистела там, где только что была голова Йинена, едва не продырявив чудесный белый парус.

– Боги! – Хильди бросилась к румпелю.

Девочка почувствовала, как киль царапает илистое дно затона. Еще одна пуля с визгом пронеслась позади Хильди.

Йинен подскочил как ужаленный и посмотрел на белое полотнище.

– Грязная свинья! Если он продырявил мой парус, я пущу его кишки на подтяжки!

Хильди с трудом передвинула румпель. «Дорога ветров» надула паруса, набрала скорость и, вспенивая волны, величественно миновала стену. Если солдаты и продолжали стрелять, то звуки выстрелов потонули в шуме волн и свисте свежего ветра.

– Теперь им нас не остановить! – завопила Хильди. – Но, Йинен, они же в нас стреляли! Что это на них нашло?

– Наверное, это были мерзкие бунтовщики, – отозвался тот. Он еще не пришел в себя. – Когда мы вернемся, я позабочусь о том, чтобы их всех повесили.

– Мне кажется, они нас не за тех приняли, – возразила Хильди, напуганная не меньше брата.

«Вот уж точно! – подумал Митт, дрожа. – Они приняли вас за меня. Теперь вы отведали, каково бывает всем остальным. Не понравилось, да? И зачем только я выбрал эту яхту? Все сегодня делаю не так! Если бы залез на какую-нибудь другую, смог бы затаиться, и пусть бы солдаты думали, что эти двое – это я».

– Да, наверное, – согласился Йинен, немного успокаиваясь. – Я просто разозлился – боялся, что они испортят яхту. Мы со всем разберемся, когда вернемся.

– Может, и не разберемся, – ответила Хильди. – Не забывай, что, когда мы вернемся, нас будут ждать крупные неприятности.

– А, давай сейчас об этом не думать! – предложил Йинен. – Уступи мне румпель. Надо держаться подальше от отмелей.

Митт никак не мог понять, что затеяли эти двое. Сначала они убегали от солдат так же резво, как и он сам. А теперь они говорят о возвращении. Единственное, в чем Митт был уверен, так это в том, что он заставит их передумать. Он неслышно отодвинул защелку, вышел из позолоченного шкафа… и вдруг почувствовал страшную усталость. Мальчик постоял, прислушиваясь к тому, как волны струятся мимо бортов, как поскрипывают и трещат снасти. По палубе протопали ноги: это Хильди принялась сворачивать канаты и закреплять фок. А потом послышалось звяканье опущенного за борт ведра. Звуки шварканья швабры и льющейся воды сказали Митту, что кто-то смывает грязь, которую он натащил на борт.

«Правильно, – подумал он. – Не ленитесь. Сириоль приучил меня содержать судно в порядке. Ох, я чувствую себя выжатым как тряпка!» И поскольку спутники Митта явно не намеревались входить в каюту, он плюхнулся на левую койку, чтобы отдохнуть. Он может повременить с переменой их планов. В каюте, как и в любом тесном помещении, скоро стало довольно душно. Грязь на Митте, одеялах и полу засыхала большими зелеными хлопьями. Мальчик задремал.

Хильди закончила мыть палубу и присоединилась к брату у руля.

– Как мне нравится, когда ветер дует в лицо и холодит глаза! – воскликнула она.

– Я тоже люблю это больше всего на свете, – согласился Йинен.

Митту хотелось, чтобы они замолчали. Ему неприятно было подслушивать их глупые личные разговоры. Он обрадовался, когда Хильди сказала:

– Земля уже очень далеко.

– Сейчас отлив, – объяснил ей брат. – Через минуту мы уже пройдем отмели. И тогда повернем на север.

– Юг мне нравится больше! – запротестовала Хильди.

– Мне тоже. Но ветер неподходящий. Нам пришлось бы идти в крутой бейдевинд,[1] а я не решусь убрать грот на время ужина.

– Но на севере ведь идет течение, да? Если мы в него попадем, то нам дотемна не вернуться, особенно при этом ветре, – напомнила ему Хильди.

– А я не собираюсь заплывать настолько далеко. Я подумал, что мы будем плыть на север до конца отлива, а потом вернемся обратно с приливом.

– Ужин между отливом и приливом – это хорошая идея, – согласилась сестра. – Кроме того, ты ведь капитан, тебе и решать.

Митт подумал, что ужин в любое время – это хорошая идея. «И вы поделите его на три части. Две мне и одну вам. А потом мы посмотрим, кто здесь капитан, и поплывем дальше на север». Он заставил себя достать ружье Хобина и проверить, как оно пережило путешествие по канавам. К его огромному облегчению, оно оказалось сухим. Митт положил его рядом, у подушки, и снова задремал. «Дорога ветров» качалась на волнах. Ветер скрипел в ее парусах. Вода шлепала о борта. Йинен и Хильди почти не разговаривали. Они были слишком счастливы. Время и земля уплывали прочь.

Когда Митт снова пришел в себя, «Дорога ветров» шла медленнее. Хильди бранила брата:

– Почему ты утверждал, будто знаешь, когда на самом деле не знал?

Йинен отвечал ей терпеливо и чересчур уверенно, как говорят люди, которым надо убедить не только собеседника, но и самих себя:

– Я действительно знаю. Вон там должен быть мыс Хоу, и я уверен, что за ним – Малый Флейт. Я сказал только, что мы заплыли немного дальше, чем я ожидал.

Митт заморгал, глядя в бело-золотые иллюминаторы, и с удивлением понял, что еще светло. Даже с учетом отлива, который помогал «Дороге ветров», яхта оказалась хорошим и быстрым судном. Если, конечно, уже не настало завтра. Сегодня с Миттом произошло столько всего, что у него было такое чувство, будто день длится недели две, – и оно появилось еще до того, как он очутился на борту яхты.

– Ты хочешь сказать, что мы попали в то течение, да? – резко спросила Хильди. – Потому что, если это так, надо немедленно поворачивать.

– Нет-нет. Это только пауза между приливом и отливом, – с тревогой заверил ее Йинен. – Я это вижу по тому, как яхта идет.

Митт задумался над тем, как стала двигаться «Дорога ветров». Ему казалось, что яхта попала в течение, что его вполне устраивало. И в этом случае они вовсе не там, где считает этот горелый любитель, который ведет судно.

– А где начинается течение? – не отставала Хильди.

– В том-то и вопрос, – признался Йинен. – Может, у мыса Хоу, а может, только на уровне Малого Флейта. Я точно не знаю.

Митт поднял глаза к изящно расписанному потолку.

Течение начиналось у мыса Хоу, а мыс Хоу был за Малым Флейтом. «А я-то думал, что все это знают! – подумал он. – И вообще, к чему вся эта суматоха? Можно выйти в море, а потом все равно вернуться».

Но «Дорога ветров» была всего лишь прогулочной яхтой. Йинен никогда не уходил на ней так далеко, чтобы не видеть берега. И раньше с ним всегда были матросы, которые знали побережье.

– Пожалуй, лучше тебе принести сюда карту, – сказал он сестре. – Она на сетке над правой койкой.

– Думаю, так будет лучше, – согласилась Хильди и пошла к каюте.

«Ого!» – подумал Митт, услышав ее шаги. – Пора действовать». Он схватил ружье Хобина, взвел курок и поспешно встал с койки. А потом спрятался за дверь и выскочил из-за нее как раз в тот момент, когда Хильди попыталась войти.

Подростки с силой столкнулись. Хильди оказалась чуть выше Митта и весила намного больше. Но «незваный гость» двигался вдвое быстрее. Девочка с визгом отшатнулась назад. Митта отбросило на стену каюты. Ружье выстрелило, рявкнув и дернувшись так сильно, что чуть было не вырвалось у Митта из руки. Было такое чувство, будто его ударили по запястью молотком. Пуля пропахала палубу и улетела в море. Воздух наполнился остро пахнущим дымом.

– Боги! – взвыла Хильди.

Ей показалось, что у нее сломана спина.

Невезучий заговорщик ловил ртом воздух, привалившись к дверям каюты, и сквозь дым возмущенно смотрел на ружьецо. Он думал, что Хобину следовало бы предупредить его насчет отдачи. А потом дым рассеялся, и он увидел перед собой Йинена. Тот цеплялся за румпель и снасти грота и был страшно бледен. Он смотрел на длинную расщепленную полосу, появившуюся на великолепной палубе «Дороги ветров». «Настоящий неженка, – решил Митт. – Яхта его волнует больше, чем его брат… то есть сестра». Хильди с трудом приподнялась на локте и в ярости смотрела на безбилетника.

Митт окинул брата с сестрой презрительным взглядом. Оба такие приглаженные, сытые и благополучные. Сразу видно, что им не доводилось голодать. И что внушило ему самую сильную неприязнь – хотя он этого тогда и не осознал, – так это фамильное сходство с семьей графа. Глядя на Йинена, Митт видел чуть смягченный вариант носа их деда Хадда, а у Хильди было бледное узкое лицо, как у Нависа и Харчада. Пусть Митт этого не понял, но именно эти черты вызвали недоверие. А поскольку о женщинах он вообще был невысокого мнения, то, встретив яростный взгляд Хильди, подумал: «Ну и зараза! Даже хуже, чем ее братец!»

Неудивительно, что те отнеслись к Митту точно так же. Ребята уставились на юное-старое лицо Митта и его редкие тусклые волосы. Они увидели, что его костлявая рука сжимает ружье, похожее на коллекционное, что куртка у него в дырах, а с длинных худых ног осыпаются хлопья зеленой грязи – ясно, что он из прибрежного сброда. Да и вор наверняка к тому же.

– Что ж, теперь мы знаем, что искали солдаты. И откуда взялась грязь, – сказала Хильди.

– Ты сильно ушиблась? – спросил у нее Йинен.

Он чувствовал себя совершенно беспомощным. Мальчик не решался отпустить румпель, чтобы помочь Хильди, не смел и повернуть яхту, направив ее прямо на Холанд: как ему ни хотелось это сделать, он боялся, что этот отвратительный незваный пассажир снова выстрелит из своего ружья.

– Нет, со мной все в порядке, – ответила Хильди и с трудом поднялась на ноги. – Он промахнулся.

– А я и не собирался в тебя попадать, – крайне презрительно заявил Митт. – Ты налетела на меня, как целое стадо коров. Надо бы вам быть поосторожнее. Это ружье из торопливых.

– Вот это да! – воскликнула Хильди.

– А если оно такое торопливое, то почему бы тебе его не убрать? – предложил Йинен.

Митт не стал ему отвечать. Он посмотрел наверх, на парус и вымпел, развевающийся на мачте. Ветер был самый подходящий для Севера. Справа виднелась земля – низкие голубые холмики. Митт с первого же взгляда узнал мыс Хоу, оставшийся в миле позади. Мыс, который Йинен принял за Хоу, назывался Кандеракская Голова. На Митта это произвело глубокое впечатление. А ведь до заката оставался еще час! Он невольно ухмыльнулся.

– Ну-ну, у вас хорошая быстрая яхта. Собрались на Север?

Йинен побледнел еще сильнее, поняв, что планирует оборванец.

– Мы не собираемся везти тебя на Север, – произнес он, – если ты это имел в виду.

– Но у вас, похоже, нет выбора, – отозвался Митт и притворился, будто трет ружье о рукав. На самом деле он к рукаву не прикоснулся, опасаясь, что оно может снова выстрелить. – У меня ведь есть ружье, так?

– Можешь застрелить меня, если хочешь, – уперся Йинен. – Но я тебя на Север не повезу.

Он подумал, будет ли это очень больно, – и решил, что, наверное, будет. Мальчик мог только надеяться, что умрет быстро.

– Йинен, не глупи! – вмешалась Хильди.

– Он думает, что я не посмею, – усмехнулся Митт. – А я посмею. Потому что я – человек отчаянный.

Ему понравилось, как это прозвучало. И к тому же это было правдой. Он начал получать удовольствие от происходящего.

– Коли ты не повезешь меня на Север, – добавил он, – я не стану тебя убивать. Я просто всажу пулю тебе в ногу. А может, в обе ноги.

И он с радостью поймал разгневанный взгляд Хильди.

– А потом в нее, – продолжил мальчик. – И мне будет приятно немного попортить эту яхту: поцарапать красивую краску, вырезать на палубе глупые картинки и все такое прочее.

Как Митт и надеялся, последняя угроза по-настоящему испугала Йинена.

– Только посмей тронуть мою яхту, ты, голодранец!

– Он же ничего не понимает, – сказала Хильди.

– Я так и думал, что это тебя встревожит, – в полном восторге заявил Митт. – А чтобы мне помешать, тебе только и надо, что не сходить с курса, которым мы сейчас идем. Просто продолжай плыть на Север.

Брат с сестрой безнадежно переглянулись. За считаные секунды они попали из полной идиллии в настоящий кошмар. Хильди ужасалась, как она могла втравить Йинена в такое. Она ведь знала, что в городе неспокойно. Им следовало остаться во дворце. А Йинен думал в основном об этом течении и о том, как убедить этого парня, что «Дорога ветров» просто не довезет его до самого Севера.

– Послушай, – начал Йинен, стараясь говорить рассудительно и честно, – мы не можем плыть на Север. Нам надо сегодня же вернуться в Холанд, иначе о нас будут беспокоиться. А что, если мы на обратном пути где-нибудь тебя высадим? Как насчет… – Йинен посмотрел в сторону берега и не смог не встревожиться при виде незнакомого ландшафта, – мыса Хоу? – неуверенно предложил он.

Митт надеялся, что его смех прозвучал злобно.

– Плыви дальше! Тебе все равно не попасть сегодня в Холанд, даже если повернешь сию секунду! Мы в славном и быстром северном течении, и при этом ветре тебе бы повезло, если бы ты добрался до Холанда к утру. Течение начинается у мыса Хоу, а мыс Хоу вон там, позади, горелый ты неумеха! Посмотри на свою карту, если мне не веришь.

Он увидел, что лишил богатеньких деток последней надежды. У Йинена запылали щеки, и он смотрел на Хильди так, словно наступил конец света. Митт не удержался и самодовольно добавил:

– Я плавал в этих местах еще до того, как вы родились.

Это было ошибкой. Хильди бросила на него насмешливый взгляд. Митт нахмурил брови.

– Просто плывите на Север, и без глупостей, – потребовал он. – Тогда и я глупить не буду. Большего обещать не могу.

Хильди вздохнула, чтобы не выдать своих мыслей.

Каким бы этот мальчишка ни был противным, судя по лицу Йинена, насчет течения он сказал правду. Но это не означало, что он все предусмотрел.

– Йинен, пожалуй, нам лучше делать, как он велит.

Она пристально посмотрела на брата и медленно прикрыла глаза, а потом широко их открыла, чтобы показать, что рано или поздно этому негодяю захочется спать.

Митт это тоже понимал. Даже такая славная яхта, как «Дорога ветров», не дойдет до вод Северного Дейлмарка раньше чем через три-четыре дня. Никто не смог бы продержаться без сна так долго. А Митт уже чувствовал себя смертельно усталым. Он решил, что единственный выход – это совершенно запугать этих детей, держась с ними как можно более грубо. Похоже, начал он неплохо.

Так что когда Йинен серьезно кивнул Хильди, показывая, что догадался, Митт заорал:

– Ладно! Раз мы все решили, неси жратву! Я умираю с голода. Пошевеливайся!

Хильди бросила на него ядовитый взгляд. Но было время ужина, и ей самой хотелось есть. Она встала и вытащила из рундука один из мешков с пирогами. Йинен сделал осторожный вдох, надеясь, что он не станет последним, и сказал:

– Я бы попросил тебя не говорить так с моей сестрой.

– А что она сделала, чтобы заслужить лучшее? – злобно отозвался Митт. – Так что попридержи язык, слышишь? – Его раздосадовало, что эта парочка обменялась взглядами, которые никак нельзя было назвать испуганными. – А ты шевелись! Что в этом мешке?

Он с облегчением увидел, что там оказались пироги. Он-то все думал, как будет есть, не выпуская ружье. А если отпустить его хоть на минуту, Митт тут же окажется за бортом. Но пирог можно есть одной рукой.

Выпечка уже не выглядела так соблазнительно, как раньше. Из некоторых пирогов вытекла начинка, из других сок. Все это смешалось и намочило остальную сдобу.

Митта это не волновало, ведь у него во рту маковой росинки не было с самого завтрака. Он намеревался продолжить свое запугивание тем, что будет есть с громким чавканьем и рыганием, но, как только у него в руке оказался пирог, мальчик забыл обо всем, кроме того, насколько голоден. Он едва замечал великолепные, незнакомые вкусы – так ему хотелось насытиться. Митт съел пять пирогов с мясом, слойку с фазаном, шесть заварных пирожков с устрицами, один курник, четыре творожника и девять фруктовых пирожных. Постепенно завершая трапезу, он решил, что его обжорство подействовало на детей не менее устрашающе, чем чавканье. Они смотрели на него во все глаза, и вид у них был весьма бледный. Митту без труда удалось чудовищно рыгнуть, чтобы показать им, насколько он грубый и мерзкий.

Но на самом деле Йинен и Хильди были просто ошеломлены. Они не знали, что можно быть таким голодным.

«Теперь понятно, почему у него такие ноги», – подумала девочка, глядя на Митта.

Солнце таяло в море в окружении маслянистой дымки. В его ярких лучах Хильди увидела, что с ног мальчишки осыпалась почти вся грязь, и оказалось – на нем надеты странные старомодные штаны и одна штанина у них красная, а вторая – желтая. Это зрелище настолько потрясло девочку, что она выпалила:

– А я знаю, кто ты! Это ты бросил бомбу, которую оттолкнул мой отец!

12

Митт переводил взгляд с Хильди на Йинена. Теперь он увидел сходство. Сытный ужин сделал его медлительным и почти невыносимо сонным. Вначале ему все это показалось даже забавным. Хадд испортил ему жизнь. Навис нарушил его планы. А теперь дети Нависа волей-неволей вынуждены его спасать. Он тихо засмеялся.

– Вот это я понимаю, справедливость! Значит, Навис – ваш папаша?

Хильди вздернула подбородок и постаралась внушить Митту трепет.

– Да, – высокомерно объявила она. – И еще учти: я помолвлена с Литаром, лордом Святых островов.

– А, заткнись, – смущенно пробормотал Йинен. – Ты говоришь точь-в-точь как кузины.

Хильди и в самом деле пыталась подражать тому, как кузина Ирана хвасталась своей помолвкой. Ей было неприятно, что брат это заметил. Она повернулась к нему спиной и посмотрела на Митта, надеясь, что хотя бы немного его обеспокоила.

Митт расхохотался:

– Помолвлена!

Обычно помолвки заключали ровесницы Лидды, которым по восемнадцать, они были взрослыми. А Хильди – всего лишь девчонка с косичками.

– Ты ведь немного мала для этого, а?

А потом он осознал, что это значит. И действительно встревожился, чего и добивалась Хильди, но Митт не подал виду и продолжал смеяться. Да, эта девчонка и в самом деле важная птица. Он вспомнил, что ему рассказывала о Литаре Мильда. Выходило, что за ними отправят в погоню флот из Холанда, а другие корабли выйдут наперехват со Святых островов. Митт понял, что яхту придется увести в океан. Плавание растянется на много дней, и все равно их могут нагнать. От одной мысли об этом его охватила тоска.

– Ну, это твое дело, а меня оно не интересует. – Он поднялся. – Я решил навестить это глупое ведро в шкафу. То, на котором розы. И никаких фокусов, пока меня не будет.

В желтом свете лицо Йинена заалело.

– Это не розы. Это маки, – пробормотал он.

– Розы, – заявил Митт. – И к тому же с золотым ободком. Удивительно, до чего такие, как вы, любят делать все красивеньким!

Он удалился в каюту.

Хильди, рассерженная, что Митт посмеялся над ее помолвкой, решила его перехитрить.

– У меня есть одна мысль насчет того, как его усыпить, – прошептала она.

– И тогда мы повернем, – отозвался брат. – А что за мысль?

– О чем вы там шепчетесь? – заорал Митт.

Больше они не смели переговариваться. Йинен посмотрел на длинный след от пули на палубе «Дороги ветров» и содрогнулся. Уже начало смеркаться. Солнце опустилось за горизонт, оставив за собой желтое небо с ровными черными облаками. Море тоже было желтым, словно в него впитался солнечный свет. Лицо сестры на его фоне казалось темным.

– Мы обсуждали, что надо зажечь фонарь на топе, – громко ответила она. – Закон так гласит.

– Я с законом дел не имею, – прокричал Митт. – Или вы не заметили?

– А нас, в отличие от тебя, приучили соблюдать закон! – парировала Хильди. – Можно мне хотя бы зажечь огонь в каюте?

Митт вышел из туалета и ощупью пробрался через каюту. Действительно, уже стемнело. Он был расстроен, и все тело у него болело. К тому же после сытного ужина красно-желтые штаны стали ему тесны. Он вышел из каюты и плюхнулся на рундук.

– Как хочешь, – ответил он.

На него навалилась ужасная усталость. Хильди чуть заметно улыбнулась и ушла в каюту. Там она какое-то время возилась в темноте, а потом зажгла лампу – такую же желтую, как небо у горизонта. Затем она перешла к пузатому бочонку с водой, закрепленному на специальной полочке над плитой. Девочка ослабила крепление и потрясла бочонок. Он оказался полным – настолько полным, что вода даже не плескалась. Хильди понадобились все ее силы, чтобы убедительно его потрясти, но она была к этому готова. Бочонок всегда был наполнен: никто не посмел бы заставить родственников Хадда страдать от жажды.

– Ой! – воскликнула Хильди, удивляясь, как убедительно это у нее получается. – Здесь совсем нет воды! А мне так хочется пить!

Это была правда, но она решила, что ради благого дела можно и потерпеть.

Как только девочка это сказала, Митт понял, что среди множества вещей, которые его терзают, есть и ужасающая жажда. Все дело в острых пирогах. При мысли о том, что в течение всего пути на Север ему придется обходиться без воды, он чуть было не разрыдался. Йинен расстроился почти так же сильно. Во рту у него внезапно совершенно пересохло, и на секунду ему захотелось пожаловаться на невнимательных матросов дяде Харчаду. Он облизнул обветрившиеся губы и напомнил:

– В рундуке у правой койки иногда бывает вино. Посмотри там, Хильди, ради Старины Аммета!

Хильди отвернулась, чтобы скрыть торжествующую улыбку, и принесла две бутылки, которые обнаружила раньше. Одна оказалась угловатой бутылкой арриса, а во второй, полупустой, плескалось вино. Хильди щедро плеснула в вино арриса, почти наполнив посудину. Она не сомневалась, что так или иначе справится с этим ужасным мальчишкой.

– Которую выберешь? – Девочка показала Митту в тусклом свете обе бутылки.

Митт знал, что за грубое и противное питье этот аррис – и он его терпеть не мог.

– Давай сюда вино! – заявил он и вырвал бутылку у Хильди.

Чтобы лишний раз показать себя грубым и ужасным, он сделал долгий булькающий глоток прямо из горлышка, не дожидаясь, чтобы девочка принесла ему из каюты чашку. Мальчик намеревался выпить все. Но вкус у вина оказался довольно неприятным. Он отдал бутылку, когда там оставалось чуть меньше четверти содержимого.

Хильди с отвращением вытерла горлышко бутылки и разлила остаток на две чашки: себе и Йинену. Они медленно выпили свои порции и стали ждать, пока сумерки постепенно перейдут в ночь.

Вскоре Йинен почувствовал веселость, а Хильди – легкое головокружение. Что до Митта, то вино, в сочетании с усталостью и сытным ужином, произвело сокрушительное действие. Низкие черные холмы берега расплывались перед глазами, как огромные кляксы. Вышедшие звезды тоже казались размытыми. Он начал клевать носом и наконец неуверенно поднялся.

– Иду поспать, – бросил он. – И чтоб никаких флупых гопусов. У меня уши на затылке.

Он проковылял в каюту, а ребятам пришлось зажать себе рты, чтобы не расхохотаться во весь голос. В каюте Митт тяжело рухнул на левую койку.

Хильди многозначительно ткнула Йинена в бок и села, упершись спиной в рундук, откуда ей видна была каюта. Они стали ждать, чтобы наглец заснул. Но, несмотря на всю сонливость, Митт не мог уснуть. Качка «Дороги ветров» не ладила с болтанкой, которую устроило у него в голове вино. Иногда ему мерещилось, что яхта попала в водоворот. Иногда – что ноги у него подняты выше головы. Несколько раз он садился, чтобы понять, что происходит. И каждый раз нарядная маленькая каюта оказывалась именно в том виде, в каком ей и следовало находиться: она плавно поднималась и опускалась, а лампа раскачивалась. Наконец мальчик понял, что все странные вещи начинаются только тогда, когда он закрывает глаза. Так что Митт изо всех сил пялился в потолок и круглое окно.

В результате в полубреду ему стали мерещиться кошмары. Застыв от страха, Митт смотрел на лицо Харчада, появившееся в позолоченном иллюминаторе. Потом бесконечно долго убегал от солдат, перебирался через бесчисленные канавы. Несколько раз ему выстрелили в живот. Один раз он бросил перед Хаддом бомбу, а Бедняга Аммет наклонился, вытянул свои соломенные руки и швырнул дымящийся сверток ему в лицо. «У тебя серьезные неприятности», – сказал он голосом Хобина. И развалился на куски, как Канден. Митт вскочил, заорав от ужаса. Когда же снова лег, некоторое время ему удалось спокойно подремать, пока не настала очередь Либби Бражки. Она накинулась на Митта, так что ее глаза-ягоды замотались на черенках, и метнула бомбу прямо в него. «Я растила тебя для этого!» – укоризненно проговорила она. А потом бомба взорвалась, и Митт с криком сел.

Хильди и Йинену очень хотелось, чтобы он заткнулся и отключился. Им не терпелось повернуть и поплыть к дому. Его вопли не давали им покоя. Должно быть, этот мальчишка – жуткий грешник. И его завывания заставили их думать о тех вещах, которые они слышали про своего дядю Харчада, и про тот страшный день, когда повесили северян. Тем временем наступила ночь, и Йинен по-настоящему испугался. Никогда раньше он не держал румпель так много часов подряд. Он устал, замерз и боялся мелей, ведь ночью их не видно. А то, что было видно, пугало его еще сильнее. Темнота здесь не такая, как в закрытом помещении. Рядом море – невидимое, но ощутимое. Оно бесконечно поднималось и опускалось. Небо казалось гигантской пустой чашей темно-синего цвета, расписанной звездами, а земля превратилась в далекое нечто, которое слабо угадывалось где-то справа. Шум парусов, шипение и плеск волн только подчеркивали, как мала и беззащитна «Дорога ветров». Йинен вдруг очень остро почувствовал, что у них под килем – бездна. Он висел в пустоте, один-одинешенек. Мальчик сжал зубы и сурово держал нос судна так, чтобы Северный Крест был прямо над ним. Он едва удерживался от воплей, как тот, в каюте.

Только в полночь Хильди осмелилась дать знак, что Митт заснул. На самом деле он спал все это время, но так беспокойно, что девочка этого не поняла. Она тихо прикрыла дверь каюты и защелкнула изящную маленькую задвижку.

– Ну наконец-то! Ты иди к фок-мачте, – прошептал Йинен.

Хильди прокралась вперед по правому борту, чтобы не шуметь рядом с Миттом. Йинену хорошо было ее видно на фоне бледных парусов. Как только сестра приготовилась, он с силой повернул румпель. «Дорога ветров» стремительно описала тугую дугу. Паруса натянулись и прогнулись назад. Ветер вдруг словно задул вдвое сильнее. Удерживая румпель ногой, Йинен стал отчаянно тянуть грот. Хильди схватила канаты хлопающих парусов на фок-мачте и потащила в противоположную сторону. «Дорога ветров» развернулась носом против ветра и на миг застыла. А потом она чуть накренилась и помчалась по волнам… То есть это только так казалось, на самом деле яхта продвигалась против течения очень медленно. Йинен постарался лечь как можно круче к ветру, чтобы не менять галсы, так что теперь яхта шла обратно к Холанду. Хильди вернулась к нему, и оба расслабились.

Холанд означал безопасность, постели и теплые комнаты. Они справились с этим ужасным мальчишкой. Поначалу брат и сестра просто радовались этому. А потом оба вспомнили, какие неприятности их ожидают по возвращении. Конечно, выволочки не избежать, вот только почему при мысли о наказании нахлынуло такое острое ощущение одиночества и ненужности? Дети не питали пустых надежд, будто отец защитит их от дядьев. С другой стороны, Харчад, возможно, простит их, если они приведут к нему мальчишку, который бросил бомбу.

Ребята посмотрели друг на друга, пытаясь понять, по душе ли им эта идея. Этот мальчишка – преступник. Он пытался убить их деда. Возможно, он друг того, кто это потом сделал. Но все равно он был человек. Почти ровесник им, и в каюте его мучили дурные сны. Они оба вспомнили о том, как дядя Харчад пнул сына графа Ханнартского и как тот съежился. Было нетрудно представить на месте графского сына этого тощего самоуверенного мальчишку – и это было бы ничуть не лучше.

– Но мы могли бы высадить его на мысе Хоу, правда? – прошептал Йинен, что очень успокоило Хильди.

Митт во сне схватился разом со Стариной Амметом и Либби Бражкой. Они бросились на него с двух сторон. Мир закружился… и что-то в нем стало неправильно. Митт открыл глаза. Однако и наяву мир был неправильным. Он двигался резко, рывками и наклонялся не в ту сторону. За детские годы, проведенные с Сириолем, он накрепко выучился понимать море. «Странно, – подумал он. – Идем круто к ветру и против течения. Горелый Аммет!» Он схватил ружье Хобина и выскочил из каюты. То, что дверь была закрыта на задвижку, он даже не заметил.

Снаружи ему достаточно было ощутить ветер лицом, чтобы понять: он не ошибся. Испуганные лица детей в свете лампы это подтвердили, как и Северный Крест, стоявший низко за кормой.

– Поворачивайте обратно! – выпалил он. – Ах вы, подлые ленивые богатеи! Думаете, можете делать все, что вам хочется, да? Поворачивайте обратно!

И тут, несмотря на его ружье, Хильди вышла из себя. Он испортил весь ее план, а теперь еще оскорбляет!

– Делаем все, что нам хочется? Да что ты знаешь о нашей жизни! – Она так распалилась, что стояла и кричала это прямо Митту в лицо. – Ты пробрался на борт нашей яхты, обращаешься с нами, как с мразью, ешь нашу еду и заставляешь нас плыть туда, куда хочешь ты, – а потом имеешь нахальство утверждать, что мы всегда делаем все, что нам хочется! Ты… ты хуже… хуже деда! Он, по крайней мере, был честный!

– Честный? – заорал Митт. – Старый Хадд – честный?! Не смешите меня! Он столько лет грабил весь Холанд!

– И поэтому ты хотел его убить, а теперь еще и обращаешься с нами, словно мы ничтожества! – взвизгнула Хильди.

– Потому что вы и есть ничтожества! – загремел Митт, размахивая ружьем. – Разворачивайте яхту!

Йинен судорожно сжимал румпель, опасаясь за жизнь сестры. На самом деле Митт забыл взвести курок. И не повернул ствол. Но ни он сам, ни Йинен этого не заметили.

Хильди вообще не знала о тонкостях обращения с оружием и нисколько об этом не переживала.

– Если мы – ничтожества, – зарычала она, – то мне страшно подумать, кто твоя родня!

– Да заткнись ты! – Митт навел ружье на Йинена. – Поворачивай яхту, тебе говорят!

Второй раз за эту ночь Йинен решил, что его вот-вот застрелят. Но он принял это с хладнокровной безнадежностью.

– Ты же и правда пытался убить нашего деда, – сказал он. – Назови мне хоть одну убедительную причину, почему мы должны тебе помогать.

Митт навел на Йинена ружье – и понял, что тот не считает ружье убедительным доводом. Это его немного отрезвило. Он почувствовал немалое уважение к этому гладколицему мальчугану с орлиным носом, но что до его сестрицы…

– Ну что ж, – ответил он. – Твой драгоценный дед разрушил мою семью. Это довод?

– Как именно? – спросил Йинен, дрожа от холода и усталости.

– И что бы он ни творил, мы перед тобой ни в чем не виноваты! – возмущенно добавила Хильди.

– Я вам расскажу, – пообещал Митт.

Он положил руку на крышу каюты и заговорил – сначала отрывисто и гневно, а потом все более разумно, поскольку заметил, что они не пытаются его прерывать. Мальчик рассказал им, как родился на «Дальней плотине», как им удвоили ренту и как из-за этого его отцу пришлось трудиться в Холанде, а потом их выгнали с фермы. Он поведал, что его отец так и не нашел настоящей работы и поэтому вступил в общество «Вольных холандцев», как его предали во время поджога склада – тут Митт не стал называть никаких имен – и он исчез, оставив его с матерью. Митт описал, как они жили после этого, – и, вспоминая, невольно подумал, какое странное время и место он выбрал, чтобы рассказать историю своей жизни: на «Дороге ветров», скачущей на волнах в темноте, из которой свет лампы выхватывает только обращенные к нему лица внуков Хадда. Мальчик рассказал им и о Хобине.

– И если бы не он, – добавил Митт, – то нас бы выгнали на улицу, когда ради безопасности сносили дома перед фестивалем.

– Но тех людей ведь не просто выгнали? – возразила Хильди. – Мне казалось…

– Отец велел построить им дома, – поддержал ее Йинен. – Правда, думаю, больше никого они не интересовали. – Тут он снова повернулся к Митту: – Но все равно ведь вы с матерью к тому времени уже жили в другом месте. У вас все было в порядке. Ты так и не назвал мне убедительной причины.

– Разве это не причина? – снова завелся Митт. – Хобин не смел чихнуть лишний раз, так боялся инспекторов, и мы жили почти так же бедно, как раньше, ведь Хадд все время повышал ренту. А цен на ружья он не повышал, нет уж! Нам приходилось платить огромные деньги на содержание всей этой солдатни, а они нас так запугивали, что мы и пальцем не могли пошевелить! Просто вы не понимаете… Вы можете себе представить, каково это, когда все вокруг постоянно боятся до колик? Никому нельзя доверять. В любое время на тебя могут донести, даже за то, в чем ты не виноват, – просто потому, что они не хотят, чтобы их самих арестовали однажды ночью. Так люди жить не должны.

– Конечно, – согласилась Хильди.

– Я это признаю, – сказал Йинен. – Но ты говоришь обо всем вообще. Ты не назвал мне ничего, что дед сделал плохого лично тебе. Я все равно не вижу, почему мы должны тебе помогать. Но я кое-что слышал о дяде Харчаде. И я не против высадить тебя на мысе Хоу, – ты можешь попробовать скрыться.

«Ага, – подумал Митт, – на виду у всех кораблей, которые будут их разыскивать. Очень безопасно». Говорить с этим мальчишкой – все равно что приминать слабую травинку: прижмешь, а она поднимается снова и снова.

– Можете с тем же успехом привезти меня прямо в Холанд, – усмехнулся он. – Если меня не поймают, пока я буду высаживаться, то почти сразу же схватят на Флейте.

– Ну, ты ведь бросил бомбу! – заметил Йинен. – И я не понимаю зачем. В Холанде наверняка было множество людей, которым жилось гораздо хуже, чем тебе. Почему это сделал ты?

Это был трудный вопрос. Сутки назад Митт мог бы дать на него несколько самых разных ответов. Например, что так он смог бы отомстить Сириолю, Дидео и Хаму. Однако он приложил все силы к тому, чтобы не сводить счеты. И потому бежал, бежал и бежал. И не знал, что́ при этом думал. И он в свою очередь спросил:

– А ты мог бы смотреть на все плохое, что творится вокруг, и не попытаться это изменить?

Теперь уже в тупике оказались брат и сестра. Им и правда не нравилось многое из того, что они видели. Но все, на что хватило духу у Йинена – на мечту покрутить у Хадда под носом трещоткой. А Хильди просто разорвала покрывало и сыпала пустыми угрозами. Потом они отправились поплавать на яхте и столкнулись с этим парнишкой. И он не только рассказал им еще кучу всего, что идет не так, но и потребовал, чтобы они ему помогли. А в результате они сейчас плывут обратно в Холанд и хотят доставить его дяде Харчаду.

– Йинен… – начала Хильди.

– Знаю, – отозвался брат. – Ладно. Нам следует отвезти тебя на Север. Хильди, ты не могла бы снова заняться фоком?

Митта это несколько огорошило. Он понимал, что так и не назвал Йинену веской причины. Мальчик почувствовал себя обманщиком, и ему стало стыдно. Что будет на Севере с этими детьми? Он вспомнил о том, как северяне плелись через Холанд, чтобы их судили и повесили.

– Послушайте, – сказал он. – Вам достаточно высадить меня около Королевской гавани или этого… Аберата. Со мной все будет в порядке. Или можно попробовать Тулфу. А потом вы вернетесь на Святые острова. И с вами тоже все будет в порядке, раз она помолвлена с Литаром… Кстати, как тебя зовут?

– Хильдрида. Или просто Хильди. А это – Йинен. А тебя как зовут?

– Митт.

– Ох, нет – еще один Алхаммитт! – воскликнула Хильди. – Я знакома по крайней мере с двадцатью!

– Нас пруд пруди, – захихикал Митт.

Йинен обдумал предложение Митта. Несмотря на усталость, он заулыбался.

– Хильди, давай отправимся на Святые острова. Мне так хочется их увидеть!

Девочка не представляла себе, как приплывет на Святые острова и объявит, что она – будущая жена Литара. При этой мысли ей стало нехорошо.

Но она посмотрела на Йинена и решила, что брат слишком устал, чтобы с ним спорить.

Митт тоже заметил, как сильно выдохся Йинен. Он вспомнил, каково было ему самому выдерживать долгие вахты на «Цветке Холанда».

– Ну, раз уж мы вроде решили, куда плывем, может, тебе пора передохнуть? – предложил он. – Я могу повести ее за тебя. А твоя сестра умеет управлять яхтой?

– Конечно умею! – высокомерно заявила Хильди.

Было решено остаток ночи разделить на три вахты. Йинен неохотно убрал онемевшую руку с румпеля и стал смотреть, как Митт устраивается на его месте. Ковыляя к каюте, мальчик терзался сомнениями. Но он решил, что если Митт даже во сне почувствовал, когда они повернули обратно, то сможет управлять «Дорогой ветров». Укладываясь на койку, он услышал, как сестра неуверенно пробирается на нос, полуослепленная светом из каюты. Увидел, как костлявая рука Митта уверенно двигает румпель. «Дорога ветров» начала поворачивать. Ее паруса обвисли, захлопали – и снова наполнились. Загремели снасти, перевязываемые Миттом и Хильди. И скоро Йинен ощутил рывок вперед – это «Дорога ветров» вновь понеслась на север. Мальчик убедился, что бомбист действительно может управлять яхтой, и заснул под скрип снастей и плеск быстрой воды.

13

Ночь казалась невероятно длинной. Митт оставался на вахте столько, сколько мог. Ему хотелось отплыть как можно дальше на север. Как хорошо было снова управлять кораблем – тем более таким чутким, как «Дорога ветров»! Но с этими приятными ощущениями соседствовала долгая, бессмысленная скука. Делать было нечего: только смотреть на медленно вращающиеся звезды и слушать шум огромного моря. Митт честно пытался решить, что же все-таки он делал там, в Холанде. Но всякий раз, как начинал думать, спустя какое-то время встряхивался и обнаруживал, что не думал вообще ни о чем. Наконец звезды начали совершать коротенькие прыжки по небу. Митт не мог сказать, спал ли он в тот момент, когда они двигались, или не спал, но ему стало ясно, что с него хватит. Он закрепил румпель и разбудил Хильди.

Та была такая сонная, что приняла вахту, почти ничего не соображая. Казалось, это тянулось очень долго. А потом девочка обнаружила, что больно навалилась на румпель. Светало.

Море стало темным и глянцевым. Ее разбудил белый барашек, с шипением пронесшийся рядом. Ковыляя, словно старуха, Хильди пошла и подняла брата.

Йинен за шесть часов отлично отдохнул – Хильди подумала, что это нечестно, – и радостно вышел под рассветное небо. Полоса тумана на месте берега показалась ему слишком близкой. Напевая, Йинен откорректировал курс и закрепил снасти, а взошедшее солнце красно-желтым шаром вынырнуло из тумана. Теперь, когда все было решено и они плыли на север, мальчику показалось, что жизнь неожиданно преподнесла ему подарок. Когда спустя какое-то время из каюты вышел Митт, яхта быстро шла под хорошим ветром. Небо было в серую полоску. Суша казалась размытой меловой чертой, а мощные серые волны тоже мчались на север, разделяясь вокруг острого носа «Дороги ветров» на две пенные полосы. Хильди выползла еще позже, постанывая. Было так рано!

Они достали пироги. Со времени ужина печево зачерствело, расползлось и перестало быть таким аппетитным.

– Думаю, – сказал Митт, – что, когда мы доберемся до Королевской гавани, пироги уже возненавидим. Если их вообще хватит на всю дорогу.

– Их должно хватить. У нас два мешка, – отозвался Йинен и невольно рассмеялся, когда у Митта вытянулось лицо.

– Тогда остается только где-то набрать воды, – заметил тот.

– Ну, на самом деле бочонок полный, – призналась Хильди.

Секунду Митт даже не мог поверить в то, что его так провели. А потом, к огромному облегчению Хильди, он захохотал во весь голос.

– Готов спорить, ты ужасно обозлилась, когда я не стал пить аррис! – веселился он. – Нам, неотесанным парням, положено его любить, да?

Хильди понурила голову, жутко смутившись. И еще сильнее она смутилась, когда Митт отпил из бочонка и сказал, что слаще ничего никогда не пил. Ее и Йинена едва не передергивало из-за привкуса: вода застоялась и пропахла деревом.

«О боги! Какую же воду тогда пьют в Холанде?» – вдруг подумала Хильди. Стало почему-то очень неловко, и она вскочила и убежала на нос, пробормотав невнятно, что, похоже, следует заняться фоком.

– Тебе помочь? – спросил ее Митт.

Девочка не знала, что сказать, и потому не ответила. Митт уже поднимался, чтобы пойти к ней, когда Йинен окликнул его с неподдельным удивлением в голосе:

– Смотри-ка! Как они тут оказались?

Митт глянул за борт. На волнах рядом с лодкой качались, словно поплавки, несколько яблок. Он наблюдал, как они взбираются на волну, а потом отстают от нее, что бывает со всеми плавающими предметами. Их оказались десятки – ярко-красных и желтых, пропитавшихся водой яблок. А еще там плавали какие-то пучки травы и несколько почти совсем затонувших цветков.

– О, я понял! – воскликнул Йинен. – Это, должно быть, гирлянды с фестиваля. Наверное, отлив унес их в море.

– Скорее всего, яблоки уже несъедобные, – предположил Митт.

И тут вскрикнула Хильди. Она взволнованно тыкала пальцем вперед – там на волнах качалось что-то еще. На одну жуткую секунду Митту и Йинену показалось, что это утопленник. Вот намокшие льняные волосы и протянутая в сторону рука… А потом фигура перевернулась и стала похожа на циновку из белого тростника.

– Как вы не видите! – завопила Хильди. – Это же Старина Аммет!

«Дорога ветров» вильнула в сторону и содрогнулась – это Йинен, разволновавшись, чуть было не отпустил румпель. Митт метнулся от борта к борту. Несмотря на все свои различия, они были холандцами и понимали, что такая удача приходит только раз в жизни.

– Ой, мы его упустим, упустим! Быстрее, Митт! – вопила Хильди. – Давай мне багор!

Митт прыгнул прямо на Йинена и перехватил у него румпель.

– Иди. А я разверну яхту.

Йинен понимал, что сам он с таким маневром вряд ли справится. Едва дождавшись, чтобы Митт перехватил управление, мальчик прыгнул на палубу и побежал к сестре, схватив по дороге швабру и багор. Он сунул швабру Хильди, и они вдвоем, размахивая нехитрыми инструментами, восторженно примостились на носу яхты. Когда Митт провел «Дорогу ветров» мимо Аммета и снова повернул ее против ветра, он побаивался, что один из них или даже оба присоединятся к Старине Аммету в воде. Однако «богатеи» крепко цеплялись за бушприт. Митт убрал грот, чтобы «Дорога ветров» пошла помедленнее, и та сбавила ход. Волны ударились о нос и обрызгали Хильди и Йинена с ног до головы. Когда до плавающей соломенной фигуры оставалось всего несколько локтей, Митт поставил яхту прямо против ветра, так что она почти остановилась, содрогаясь и хлопая парусом. Брат с сестрой улеглись на палубе и потянулись за Стариной Амметом.

Митт с тоской наблюдал за их стараниями. Эта парочка совершенно не знала, как что-то достают из моря. Хильди тыкала шваброй. Йинен повис под бушпритом, словно обезьяна, и пускал насмарку тонкие маневры Митта, отталкивая Старину Аммета все дальше. Убедившись, что еще немного – и они его упустят, Митт закрепил румпель и отправился помогать. «Дорогу ветров» тут же развернуло бортом к волне, а сильный ветер чуть было не наполнил паруса яхты. Митт понял, что так они перевернутся, и побежал к румпелю.

– Своенравная ты, однако! – пожурил он «Дорогу ветров». – Изволь меня слушаться, а не то я всех вас потоплю, так и знай!

Но эта резкая перемена курса дала Йинену возможность подобраться ближе. Ему удалось зацепить соломенное чучело багром. Хильди прижала его сверху шваброй, чтобы не вывернулось, и вдвоем они забросили Беднягу Аммета на палубу, словно сноп пшеницы – которым он, в сущности, и был.

Митт изумился тому, что мог принять эту массу сложно переплетенных колосьев за утопленника. У Старины Аммета по-прежнему были руки, ноги и лохматая голова, но теперь его форма больше напоминала медузу, а не человека. Почти все красивые ленты исчезли, лицо искривилось и разъехалось. Вот уж воистину – Бедняга Аммет. И все же они были страшно рады его видеть. Они крикнули: «Добро пожаловать на борт, Старина Аммет, сударь!» – поскольку знали, что говорить положено именно это. Митт радостно вернул яхту на прежний курс. Хильди с Йиненом сначала неуклюже исполнили торжествующую пляску на крыше каюты, а потом принялись закреплять Старину Аммета на бушприте, вместо резного носового украшения – это тоже полагалось сделать.

Старина Аммет оказался квелым и намокшим. Превратить его в носовое украшение было дело непростое. Йинен притащил мотки шпагата и веревку. Митт выкрикивал советы. Хильди искала в каюте что-нибудь, что поддержало бы раскисшую и отяжелевшую пшеницу. Митт настолько замучил ее советами, что она огрызнулась:

– Отстань! Можно подумать, ты каждый год вытаскиваешь из моря по десятку Амметов!

С этим спорить было трудно. Митт разобиделся и замолчал, утешившись тем, что пробормотал себе под нос:

– Глупые бабы! Все они одинаковые. Ничего не понимают.

Он высокомерно наблюдал за тем, как Старину Аммета нанизывают на веник, позолоченную раму от картины и две деревянные ложки, а потом приматывают к позолоченной дверце от гальюна. После этого его очень крепко привязали к бушприту, где он начал гордо подниматься и опускаться на волнах вместе с яхтой. Митт согласился, что и сам бы лучше сделать не смог, поэтому авторитетно произнес:

– Он станет жестче. Пропитался солью. Но учтите – может немного завонять. – Но потом он поддался чувству честной гордости и добавил – Хорошо смотрится, правда?

Ребята не собирались спорить.

– А почему никто никогда не находит Либби Бражку? – неожиданно спросила Хильди.

Она легла на живот и заглянула под грот, словно рассчитывала где-то поблизости, на другой стороне серого бурного моря, увидеть Либби Бражку.

– Так она же из винограда и мягких ягод, – напомнил Йинен. – Сразу намокает и тонет. Было бы чудом, если бы нам досталась и она тоже.

Митт расхохотался и хлопнул себя по карману красно-желтых штанов.

– А я о ней совсем забыл! Это и правда чудо. Вот. Смотрите.

Он вытащил маленькое восковое изображение Либби Бражки. Как и Аммет, она не слишком хорошо выглядела. Восковые ягоды расплющились, на них отпечатался рисунок ткани. Ленты превратились в грязные шнурки. Однако Хильди и Йинен обрадовались ей больше, чем новой и сверкающий фигурке.

– Какая красота! – воскликнул Йинен. – Мы – самая удачливая яхта в мире. Можно, я закреплю ее на корме?

– Давай! – поддержал Митт.

– Ах, что за прелесть! – восхитилась Хильди, поглаживая Либби Бражку, пока Йинен отматывал кусок бечевки. – Мне всегда хотелось такую, но нам не разрешали покупать что-то на лотках. Эти ягоды шиповника! Откуда она у тебя?

– Пока я был в бегах, – ответил Митт, – мне ее на счастье подарила одна торговка.

– Ты хочешь сказать – она знала, что ты в бегах? – Хильди неохотно отдала Либби Бражку брату, чтобы тот смог привязать ее позади румпеля.

– Нет. – Митт посмотрел на плавно вздымающийся горизонт. Ему хотелось, чтобы эта дуреха поняла, каково в Холанде живется таким, как он. – Она узнала, что я в бегах сразу же после этого. Пришли солдаты и стали обо мне спрашивать. Торговка подарила мне Либби Бражку, чтобы меня подбодрить: видишь ли, лицо у меня было вытянутое, словно канава на Флейте: я ведь не знал, куда мне податься и что делать. А потом, когда солдаты спросили ее, ей пришлось сказать, что видела меня. Она не посмела это скрыть. Таковы люди. У вас все по-другому.

Йинен обдумывал услышанное, пока тщательно привязывал восковую фигурку.

– Мы ведь сейчас тоже в бегах в каком-то смысле. Почему у нас все по-другому? Если какой-нибудь рыбак увидит «Дорогу ветров», то расскажет об этом. И меня это ничуть не расстраивает.

Йинен упустил главное. Митт подумал о Мильде, Хобине и малышках и обо всех прибрежных жителях, которым нравилось, как он продает рыбу, о десятках людей, которых он больше никогда не увидит… Подумал – и так разозлился на Йинена, что ему захотелось спихнуть богатенького мальчишку в море.

– Но вы ведь не поставили себя вне закона, так?

– Нет, поставили, но по-другому, – возразила Хильди.

Ей тоже показалось, что Йинен упустил главное. Она решила – загладить это можно, только убедив Митта в том, что и у них есть свои трудности. Девочка рассказала ему об их притворном бегстве при помощи разорванного покрывала, а потом – о настоящем, с пирогами. Митт едва удержался от ухмылки. Для них все это было игрой.

А вот Йинен вовсе не считал, будто что-то упустил. Он с восторгом смотрел на Либби Бражку, которая уже блестела от мелких водяных брызг, и с гордостью – на Старину Аммета, поднимавшегося и опускавшегося на бушприте, и обдумывал все, что узнал от Митта. Но что-то не складывалось как надо, и ему захотелось понять, в чем дело.

– Послушай, – сказал он. – Ты ведь должен был осознавать, что тебе придется пуститься в бега и каково тебе будет после того, как ты бросишь бомбу. Разве ты не строил никаких планов бегства?

– Что, просто стоял и ждал, пока взорвешься? – присоединилась к нему Хильди, вспомнив странное поведение Митта на берегу.

Митт устремил взгляд на вздымающийся и опадающий горизонт. Он решил, что ему следует все рассказать попутчикам, раз уж они поведали ему о своем глупом побеге с пирогами. Однако в истории Хильди была какая-то странность – что-то не совсем складное. Митт ощущал это так же ясно, как, похоже, это чувствовал в отношении его Йинен.

– Планы были, их составили «Вольные холандцы», – объяснил он. – Но я не слушал их, потому что собирался дать себя поймать. Я хотел убить Хадда, а уже после ареста сказать, что меня подучили «Вольные холандцы». Так я отомстил бы за донос на моего отца. Это ведь они его выдали! Я планировал это полжизни. Можно сказать, что моя мать растила меня для этого. А потом ваш отец взял и за полсекунды все испортил. Вот почему я там застыл – из-за того, что все пошло прахом!

Йинен и Хильди молчали. Митта не удивило то, что он их ошеломил. Он оторвал взгляд от горизонта и заметил, как они переглянулись – не потрясенно, а очень недоуменно.

– Все пошло прахом! – зло, напористо повторил он. – Я три года собирал порох. Мы с матерью строили планы целых пять лет. А потом ваш отец, вместо того чтобы хватать меня, пинком отшвыривает бомбу! Я бегу прямо на этих дурней-солдат, а они меня упускают! И что мне было делать потом? Идти к дворцовым воротам и кричать: «Вот он я!»?

– Дело не в этом, – отозвался Йинен. – Ты говоришь, что все доносят из-за того, что им страшно. И я тебе верю. Но тогда почему ты винишь за донос «Вольных холандцев» и не винишь ту женщину, которая подарила тебе Либби Бражку?

– Она ведь не была мне другом, так? – резковато бросил Митт.

Наступило новое молчание, полное удивления и неловкости.

Его нарушало только поскрипывание снастей яхты под ветром, который, похоже, слабел. Хильди и Йинен снова переглянулись. Оба думали о сыне графа Ханнартского и пытались решить, как высказать свои мысли.

– Мне трудно судить о том, какой должна быть мать, поскольку я свою маму не помню, – осторожно проговорила Хильди. – Но…

Она замолчала и растерянно посмотрела на Йинена.

– Но ведь ты же знал, – выпалил Йинен, – и твоя мать знала, что случается с теми, кого арестовывают за такие вещи? Что ты слышал про моего дядю Харчада?

Лицо Харчада и тот жуткий страх, который вселился в Митта при виде его, теперь соединились в его подсознании с кошмаром о Кандене, ковыляющем к двери. Его кожа под курткой покрылась мурашками. Но он не собирался признаваться ребятам в том, что он чувствует.

– Кое-что.

Хильди содрогнулась.

– Я видела. Кое-что.

– Вот почему мы решили, что отвезем тебя на Север, – добавил Йинен.

– Спасибо, – отозвался Митт.

Он снова пристально уставился на горизонт. Ему было непонятно, что с ним происходит. Стало вдруг холодно и тошно. Он постарался прогнать Кандена и Харчада из своих мыслей, но все равно казалось, будто на плечи лег тяжелый груз, от которого болела голова и очень хотелось поморщиться. Йинен и Хильди изумленно смотрели на него: лицо Митта вдруг совсем постарело.

– Послушайте, – сказал Митт минуту спустя. – Я снова устал. Ничего, если я пойду и лягу?

Хильди безмолвно приняла от него румпель. Митт нырнул в каюту и провалился в тяжелый сон.

– Йинен, зачем тебе понадобилось все это выяснять? – прошептала Хильди, что было совершенно несправедливо.

– Потому что я не понял, – ответил Йинен. – Я и сейчас не понимаю. Почему он вдруг пошел спать?

– Думаю, ты… мы слишком сильно расстроили его, – предположила Хильди. – Он страшно запутался. Наверное, это потому, что он необразованный.

– Он и меня запутал, – сердито буркнул Йинен. – Я даже не знаю, жалеть его или нет.

Начал накрапывать дождь.

Брат и сестра нашли брезент и завернулись в него. Дождь усиливался, а ветер постепенно крепчал, и волны стали такими крутыми, что Хильди было трудно управлять яхтой и одновременно удерживать парус, ставший желтовато-серым и тяжелым от дождевой воды.

– Плохо! – бросила она.

С кончика ее носа и подбородка капала вода.

– Не знаю – может, стоит взять рифы?[2] – вслух размышлял Йинен.

* * *

Ближе к полудню Митта разбудила сильная качка. Он решил, что ветер переменился и стал дуть со стороны берега.

Мальчик сонно проковылял к румпелю и обнаружил, что идет настоящий ливень. Дождь заливал место рулевого и струился по палубе, барабанил по брезенту, которым накрылись Хильди с Йиненом, и оставлял мириады оспин на желтовато-серых волнах. Митту совершенно не понравилась клыкастая форма этих рябых волн.

– Я как раз думал, не стоит ли на всякий случай взять рифы, – повторил Йинен.

Митт посмотрел на него и сонно нахмурился под холодными струйками воды, побежавшими по его лицу. Позади Йинена крошечная фигурка Либби Бражки блестела от дождя, как новенькая. А за ней через серебряную пелену смутно просматривалось нечто, походившее на гигантскую гору, шагающую в небо с суши, – чудовищную, черную и близкую.

– Что ты скажешь насчет рифов? – спросил Йинен.

Митт в ужасе воззрился на темные грозовые тучи. Когда он в последний раз видел нечто подобное, Сириоль поспешно повернул «Цветок Холанда» к Малому Флейту – и они едва успели прийти туда. А этот шторм был вдвое ближе. Шансов добраться до берега у них не было. Эта парочка сидела спиной к туче, но все-таки!..

– Горелый Аммет! – воскликнул Митт.

– Ну, я подумал, что рифы взять стоит, – неуверенно проговорил Йинен.

– Да что ж это я стою и слушаю твои вопросы? – отчаянно бросил Митт. – Надо было разбудить меня еще час назад! Берем три рифа, и побыстрее, ради Старины Аммета! Готов держать пари, что эта яхта очень плохо слушается руля в шторм!

Йинен был поражен.

– Три?

Хильди от изумления выпустила из рук мокрый румпель. «Дорога ветров» накренилась, и гик пронесся у них над головами. Митт поймал его, с трудом преодолел давление ветра и промокшего паруса и с такой поспешностью закрепил, что Йинену стало понятно: происходит нечто серьезное. Он вылез из-под брезента и под ударами дождя забрался на крышу надстройки, к снастям, опускавшим грот. Когда же он увидел шторм, который скрывал от него брезент, больше приказу Митта не удивлялся. Самому Йинену не приходилось бывать в море во время такой плохой погоды, но он знал, что, когда небо так выглядит, все суда поворачивают и на полном ходу возвращаются в Холанд. Мальчик подобрал огромный треугольник паруса на пару локтей. А Митт начал подвязывать образовавшуюся складку к буму с помощью веревок, свисавших с паруса, стараясь работать как можно быстрее.

– У нас есть штормовой парус! – крикнул ему Йинен.

Митт покачал головой: он понимал, как много времени займет у двух мальчишек уборка такого большого и намокшего паруса и постановка другого.

– Шторм поймает нас с голым задом. Может, мы уже попались. У нее слишком малая осадка. Подвязывай. Живее!

Они вязали холодные и мокрые рифовые узлы до боли в пальцах. Хильди стояла на сиденье рулевого, удерживая румпель ногой, и подвязывала ту часть паруса, которая была у нее над головой. Митт с Йиненом ползали по крыше надстройки и подвязывали парус там. Потом они проделали это во второй и в третий раз. После этого парус «Дороги ветров» превратился в нелепый крошечный треугольник на длинной пустой мачте. Теперь дождь уже хлестал потоками. Они почти ничего не видели за пределами серого круга диаметром локтей в тридцать. Но внутри этого круга волны стали серо-зелеными, высокими и острыми. Голая мачта раскачивалась вперед и назад. Палуба поднималась и опадала до тошноты круто.

– Не отвязывай гик, пока мы не уберем фок! – крикнул Хильди Митт.

Вокруг стало вдруг шумно, хотя источник всех этих звуков определить было трудно. Митт с Йиненом подтягивали и хватали хлопающие паруса на носу, поскальзываясь на мокрых досках палубы радом со Стариной Амметом. Они то летели к небу, взмывая среди потоков дождя, то Старина Аммет несся вниз, словно на санках, прямо к веснушчатой коричневато-серой воде.

Йинен судорожно сглотнул.

– Будет еще хуже? – крикнул он.

Митт не пытался его обмануть.

– Еще как! – заорал он в ответ.

Хорошо еще, было некогда объяснять Йинену, что такие осенние штормы порой длятся несколько суток. Митт понимал, что не продержатся на плаву и дня. Теперь, окончательно проснувшись, он с отвратительной ясностью осознал, что «Дорога ветров» перевернется. Он чувствовал это по тому, как яхта двигается. В конце концов, это же была всего-навсего прогулочная яхта богача. И когда Старина Аммет яростно бросился вниз по еще одной покрытой оспинами водяной горе, Митт перепугался не меньше, чем накануне в Холанде, когда сидел скорчившись рядом с игравшими в камушки мальчишками.

Он ослеп от ужаса, словно убежал от самого себя, и внутри его головы осталась одна пустота. Но Митт понимал, что так не пойдет. Йинен не справится без него. Он подхватил охапку мокрой парусины и проковылял с ней к люку. Запихнул парус внутрь, закрыл крышку и одним ударом загнал защелку на место. Ему показалось, что от прежнего бесстрашного Митта уже совсем ничего не осталось. Опыта в командовании судном у него не было. Мальчику хотелось заскулить из-за того, что рядом нет Сириоля.

Затем они с Йиненом поползли обратно по отчаянно раскачивающейся крыше каюты. Увидев их приближение, Хильди начала отвязывать гик, как распорядился Митт. Она понимала, что они с Йиненом были идиотами: сидели под брезентом и позволили шторму подобраться вплотную к яхте. Девочка решила, что больше не повторит ошибки и будет соображать и действовать быстро. Ей не хотелось, чтобы люди вроде Митта считали ее дурой. Но она не представляла себе, насколько яростно задувал ветер.

И распустила главный узел.

Ветер вырвал гик у нее из рук. Парус резко отбросило в сторону, так что «Дорога ветров» встала к следующему громадному валу бортом. Гик пронесся над каютой и с силой ударил Йинена по голове. Мальчик потерял сознание – и его потащило к борту.

14

Хильди отчаянно закричала. Митт рванулся за Йиненом и обеими руками сумел ухватить его за лодыжку. На них с грохотом обрушилась вода, жесткая и тяжелая, а потом отхлынула, потащив ребят вниз по накренившейся крыше надстройки. Митт не мог объяснить, каким чудом они остались целы. И Хильди тоже не поняла, как это получилось. Она чувствовала, что «Дорога ветров» пулей несется на гребне волны, резко кренясь набок. Но девочке было совершенно непонятно, как она смогла одной рукой удержать вырывающийся румпель, а другой – шкот.

– О боги! Прости! – завопила она Митту, увидев, как он, вымокший и испуганный, соскальзывает с надстройки и стаскивает за собой Йинена.

– Больше так не делай! – проорал ей Митт.

Теперь «Дорога ветров» неслась вниз, и он воспользовался этим, чтобы затащить Йинена в каюту. К его глубочайшему облегчению, тот был жив: он шевелился и что-то жалобно бормотал. Но Митт не мог с ним оставаться. Он поспешно подоткнул под него одеяло, чтобы Йинен не катился по полу.

– Не двигайся! – рявкнул он, хотя в каюте было почти тихо. – Тебя порядком стукнуло.

Тошнотворно подрагивая, «Дорога ветров» снова начала карабкаться вверх. Митт бросился по наклонной палубе к скамье рулевого и вырвал румпель из слабых рук Хильди. Гроза гремела, пытаться перекричать ее было бесполезно.

Митт обнаружил, что успел как раз вовремя.

Яростный осенний шторм ревел, выл и бесновался вокруг них. «Дорога ветров» шла почти бортом в ложбине между двумя вздымающимися стенами воды – ее подхватил отлив от предыдущей волны. Что еще хуже, в таком положении вода почти наполовину закрывала ее от бушующего ветра. Парус стремительно заваливался набок, грозя опрокинуть судно. Орудуя непослушным румпелем, Митт закричал Хильди и замахал рукой, требуя, чтобы она тянула шкот и держала парус. Ему показалось, что полжизни прошло, прежде чем девочка поняла его и визжащий на блоках шкот оказался у нее в руках. Лицо у нее по-прежнему оставалось глупым и недоумевающим, но у Митта не было на нее времени. Он мог только благодарить Старину Аммета, что с той поры, как в последний раз ходил под парусом, он вырос и стал сильнее. Управлять «Дорогой ветров» было очень трудно. Яхта никак не желала поворачивать. Они по-крабьи ползли на огромный водяной холм, все выше и выше, а потом зависли, почти завалившись на бок, прямо под ревущим гребнем волны. «Дорога ветров» явно была склонна к самоубийству. Митт почувствовал, как яхта начинает опрокидываться, и рванул непослушный румпель.

И в тот момент, когда он это сделал, на них обрушилась вся сила шторма. Митт с Хильди завопили в один голос – крик вырывался у них против воли, они ничего не могли с этим поделать. Ветер налетел с ревом и грохотом. Шкот рванулся из пальцев девочки, чуть не вывихнув ей оба плеча. Огромные массы воды поднялись и обрушились на нос, ударили в надстройку, промчались над Хильди и Миттом, не только насквозь промочив юных мореплавателей, но и отлупив их, а потом с шипением отхлынули, оставив после себя клочья пены.

Потрясенный Митт даже не очень-то удивился, когда увидел на носу яхты мужчину с развевающимися на ветру волосами. Тот, видно, понял опасность и подался к волне, словно таща за собой «Дорогу ветров». Яхте не хотелось двигаться, но Митту показалось, что незнакомец силой бросил ее вперед. На миг мальчик увидел его совершенно ясно: волосы у него были такими же белыми, как и рычащая пена, и он руками отгонял коней, которые носились под волнами и пытались затоптать «Дорогу ветров». А потом яхта перевалила за гребень и понеслась вниз по следующему водяному склону, и Митту пришлось прилагать все силы, чтобы не давать ей вильнуть. Рядом с ним, к его великому облегчению, Хильди ухватила шкот, который снова стал с грохотом втягиваться, когда «Дорога ветров» нырнула вниз.

Митту не удалось удержать судно на прямом курсе.

«Дорога ветров» соскользнула с волны и пошла боком, твердо намереваясь больше не подниматься. Но мужчина стоял там, у покрытой пеной поверхности черной скользящей воды, и тащил, тащил за собой судно. Митту хотелось его поблагодарить, но к этому времени яхта снова начала свой тошнотворный подъем, чтобы лечь на борт на следующем гребне.

Так они и плыли. Яхта металась между гибелью и гибелью так часто, что они уже потеряли счет тому, сколько раз это повторялось. Мир кипел и ревел, «Дорога ветров» содрогалась и ударялась так, что ее всю трясло. Митта и Хильди постоянно хлестала вода, и они почти перестали замечать ее удары. Вода затекала в каюту и омывала Йинена. Брезент плавал в луже под ногами, но у Хильди и Митта не было времени, чтобы от него избавиться. Все силы девочки уходили на то, чтобы удержать шкот, который то разматывался, то натягивался, а Митт сражался с румпелем, наблюдал за порывами «Дороги ветров» покончить с собой и за жестами человека на носу яхты, когда на них раз за разом набрасывался шквал.

Они с Хильди уже привыкли видеть незнакомца там, на носу, – он был либо серым от проливного дождя, либо более светлым на фоне черной стены воды. Это зрелище вселяло в их души надежду. Но их пугали кони. Это были прекрасные серые скакуны: они мчались галопом, изгибали шеи под развевающимися гривами, взбегали по склонам волн, резвились и становились на дыбы на гребнях. У Митта с Хильди не было времени, чтобы как следует их рассмотреть, но уголком глаза они постоянно их замечали. Ребята понимали, что у них видения. Матросы рассказывали о конях, которые резвятся вокруг обреченных кораблей, ликуя в предвкушении гибели смертных. Митт и Хильди предпочли бы их не видеть. Они старались смотреть вперед, откуда приближалась новая опасность. Но кони продолжали скакать по обе стороны от их корабля, а впереди были только кипящая пена, содрогающиеся морские валы, и порой мелькал человек со светлыми развевающимися волосами.

«Вот он-то точно не вредит нам!» – думал Митт.

Тем временем в каюте Йинен приподнялся на локтях и потрогал огромную, налитую болью шишку у виска. Мальчик мог поклясться, что кто-то его растолкал и велел вставать. Однако он был один и лежал в пропитавшихся водой одеялах.

– Брр! – поежился он.

Он чувствовал, как «Дорога ветров» кренится и содрогается, и пытался понять, откуда берется это ужасное неуклюжее движение.

Дверь каюты распахнулась, ударившись о плиту, и на него хлынул поток грязной воды, промочив его до нитки. Он посмотрел на задравшуюся кверху палубу и увидел две пары поскальзывающихся ног и воду, плещущуюся вокруг них. «Боги! – подумал Йинен. – Сколько же мы черпаем воды!» Он вылез из каюты.

И первое, что увидел, – это прекрасную голову породистого серого коня, который пролетел мимо, среди дождя и брызг. Жеребец тут же исчез, будто мчался быстрее, чем плыла «Дорога ветров». Йинена окатили струи дождя, и он ахнул. Вода хлестала, словно кнутом. Он едва мог различить съежившихся и продутых ветром Митта и Хильди, не говоря уже о женщине, которая стояла на коленях на корме позади них. Йинен смог только разобрать, что у женщины длинные рыжевато-золотые волосы, которые рвет и треплет ветер. Мальчик увидел, как она помогает Хильди с парусом, – или так ему показалось, а потом он заметил, что женщина толкает румпель, который изо всех сил тянет Митт. Из-за дождя Йинен плохо соображал, но потом понял, что незнакомка указывает ему на рундук, в котором находится помпа.

– Да, конечно, – согласился Йинен.

Он все еще до конца не опомнился, но откинул крышку, снял со шпигата[3] брезент и начал откачивать воду.

Шторм бушевал еще час или больше. Йинен качал без остановки. Он не надеялся выкачать всю воду, которую зачерпнула яхта, просто делал все, что мог, чтобы «Дорога ветров» не затонула. Порой ему становилось обидно, как иногда бывает в дурном сне, что леди на корме не желает помочь и ему тоже, хоть он и понимал, что ей хватает забот с Миттом и Хильди. А порой ему казалось, что мужчина с носа мог бы подойти и подсобить ему. Хотя думать так – значит проявлять неблагодарность. Мужчина несколько раз не дал «Дороге ветров» перевернуться, к тому же отгонял коней. Но у Йинена так болели руки!

Наконец рев и грохот начали стихать. «Дорога ветров» уже больше не взбиралась и не падала, а только подпрыгивала и дергалась. Спустя какое-то время волны стали разбиваться о ее нос, почти не перехлестывая через борта. Они плыли в странном коричневом свете. Дождь лил с каким-то шипением и, казалось, еще больше приминал бурное море. А потом и вовсе прекратился. Продолжавший качать Йинен вдруг взмок.

– Мы справились! – воскликнула Хильди. – Все позади.

И как раз в эту минуту Йинен услышал хлюпанье, говорившее о том, что в трюме воды почти не осталось. Он был рад выпрямиться.

Прямо впереди по курсу сияло ослепительное солнце, висевшее над самым морем. Штормовые тучи слились над солнцем в жирную черную черту, которая стремительно уменьшалась. Стало жарко. С палубы «Дороги ветров» начал подниматься пар, и на ней образовывались кристаллы соли, похожие на изморозь. Треугольничек паруса обвис. Повсюду валялись перепутанные снасти, а яхту качали такие мощные и крутые волны, каких Йинен и Хильди еще никогда не видели. Митт знал, что такая качка бывает в океане. Он оглянулся назад, на крохотную, покрытую солью фигурку Либби Бражки, и оглядел море. Берега нигде не было.

Хотя все они ослабели и дрожали, но принялись разговаривать и смеяться чрезмерно громкими охрипшими голосами, рассказывая друг другу, что каждому из них показалось самым страшным. Йинен сказал, что для него это было мгновение, когда он увидел, что прямо на него летит гик. Хильди призналась, что больше всего ее напугали кони.

– Нет, – возразил Митт. – Хуже всего было, когда яхта первый раз попыталась перевернуться, перед тем как мы увидели того человека.

– Мне тоже так казалось, пока нас не окружили кони, – отозвалась Хильди. – И я старалась убедить себя, что они мне просто мерещатся из-за того, что я так напугана и устала. Но я все равно знала, что кони есть.

– Я видел одного совсем близко, как раз перед тем, как Либби Бражка велела мне встать к помпе, – сказал Йинен. – Ну и быстро же они скакали!

– Эй, послушайте! – воскликнул Митт. – Но мы же все не сошли с ума, правда?

– Конечно нет, – ответил Йинен. – Либби Бражка сидела позади тебя и помогала управлять яхтой, а Старина Аммет стоял на носу, не давая «Дороге ветров» утонуть и отгоняя коней. Я видел обоих.

Хильди встревоженно посмотрела на огромный лиловый синяк у Йинена на лице, а потом – на крошечную, покрытую солью фигурку Либби Бражки на корме.

– У меня не было возможности оглядываться, но разве она не слишком маленькая?

– А Старину Аммета должно было смыть той самой первой большой волной, – отозвался Митт и с трудом залез на надстройку, чтобы это проверить.

Он уставился на охапку побелевшей соломы, которая плавно поднималась и опускалась на носу. Митт пополз вперед, не веря своим глазам.

Вопреки всему Старина Аммет по-прежнему был на месте и чудесным образом не потерял ни единого колоска, вплетенного в его тело. Вокруг него обмотались ленты водорослей, они запутались в его пшеничных волосах, словно море вернуло ему все украшения, только сперва покрасило в зеленый и коричневый. Но вокруг его шеи висела растрепанная гирлянда из пшеницы, лопнувших виноградин и поникших цветов.

– Посмотрите-ка на это! – заорал Митт.

Они предоставили «Дороге ветров» плыть самостоятельно и встали шеренгой, глядя на Старину Аммета и его праздничную гирлянду.

– Думаю, нам следует поблагодарить его и Либби Бражку, – предложила Хильди.

Митта такая мысль сильно смутила, но он заставил себя проворчать «Спасибо вам, сударь» вместе с Хильди и Йиненом. А потом ребята повернулись и сказали Либби Бражке: «Спасибо вам, сударыня». В конце концов, они ведь собственными глазами видели Старину Аммета.

А после Хильди начало трясти. Митт знал, что ей нужно. Подросток перебрался через намокшие одеяла в каюте и принес бутылку арриса. Он заставил Хильди и Йинена сделать по доброму глотку, а потом выпил и сам. И они втроем стояли у румпеля, брезгливо фыркая и корча жуткие рожи.

– Мерзкий вкус, да? – поморщился Митт. – Но погодите минуту. Внутри будет какой-то такой «бум!», а потом даже в ушах станет тепло.

И «бум!» настал. Они почувствовали себя настолько лучше, что достали пироги и жадно на них набросились. Руки детей во время еды тряслись, пальцы были белыми, сморщенными и покрыты волдырями – даже у Митта, в мастерской Хобина он немного растерял свои мозоли.

– Я не смогу сидеть на руле всю ночь, – устало призналась Хильди.

– У нас есть морской якорь, – произнес Йинен и вопросительно посмотрел на Митта.

Митт тоже устал как собака. Но осенние штормы часто приходят один за другим. Он не знал, что делать.

– А я придумала! – заявила Хильди и поползла к мачте.

Митт, без сил опустившийся рядом с раззевавшимся и клюющим носом Йиненом, смотрел на ее подошвы и слушал, как она говорит:

– Прошу вас, Старина Аммет, вы не могли бы этой ночью присмотреть за яхтой? Но если подойдет новый шторм, то вы не могли бы разбудить Митта и сказать ему? Пожалуйста!

– А правильно! Вали все на меня! – простонал Митт. – Неутомимый Митт – мое второе имя. Думаешь, я вообще не устаю? – Он повернулся к фигурке Либби Бражки. – Простите меня, сударыня. Она хочет, чтобы вы разбудили меня, если начнутся неприятности. Она считает, что я сделан из того же материала, что и вы. Так что если я понадоблюсь и вам придется меня расталкивать, то не могли бы вы разбудить и ее тоже? Тогда она могла бы сидеть рядом и время от времени давать мне глотнуть арриса!

Этой ночью в каюте было тесно и душно. Одеяла никому не понадобились, так что их повесили сушиться. Все спали как убитые. Если Старина Аммет и Либби Бражка и пытались той ночью разбудить Митта, он их не слышал, но утром все оказалось в порядке. Море спокойно плескалось, солнце проложило мокрую желтую дорожку прямо к медленно дрейфующей «Дороге ветров».

– Кажется, я уже ненавижу пироги! – воскликнула Хильди.

– А ты попробуй их есть вприкуску, – посоветовал ей Митт. – Например, вишневый с мясным.

– Ты жульничаешь, – возразил Йинен. – Они все равно склеились. А возьми яблочный и устричный, Хильди. Получается… ну… необычно.

После этого весьма странного завтрака ребята привели «Дорогу ветров» в порядок и при этом сильно вспотели. Жара поведала им, что Север еще далеко. Никто из них не имел ни малейшего представления о том, где они оказались. Земли нигде не видно было, так что Йинен не мог свериться по карте. Единственное, в чем не приходилось сомневаться, – это в том, что их унесло далеко в океан и, скорее всего, не столько на север, сколько на запад.

– Я буду править на северо-восток, – решил Йинен. – Когда обнаружим землю, пойдем так, чтобы она оставалась на горизонте, пока мы не увидим что-то, что сможем узнать. Остров Тулфа ни с чем не спутаешь. И мы знаем, что он принадлежит Северу. Давайте поднимать паруса.

Вскоре паруса уже были подняты и при слабом ветре «Дорога ветров» двинулась дальше. Митт лениво сидел почти над самым Стариной Амметом, слушал, как вода бежит вдоль бортов яхты, и восхищался тем, как легко ее нос режет волны. В хорошую погоду «Дорога ветров» была настоящей красоткой. Он едва мог поверить в то, что накануне она изо всех сил старалась их утопить.

– С правого борта что-то видно! – предупредил Йинен. – Может, в бинокль различишь, что это?

Митт посмотрел сначала слишком далеко, потом – слишком близко и наконец разглядел какой-то небольшой темный предмет, качавшийся на зыби примерно в четверти мили от них.

– Лодка! – воскликнул он.

– Я тоже так подумал! – крикнул в ответ Йинен и повернул румпель, так что изящный нос «Дороги ветров» шумно разрезал волны.

– Эй! Что ты делаешь? – Митт вскочил.

– Плыву посмотреть. Если это лодка, значит она пережила шторм, – ответил Йинен и впервые за сутки глянул на Митта с явной неприязнью.

Сидевшая рядом с ним Хильди устремила на Митта такой же взгляд.

Митт почувствовал обиду и досаду.

– Нечего так на меня пялиться! Я же не хочу, чтобы меня увидели и схватили, так?

– Если там кто-то и будет, то тебе они ничего не сделают, – объяснил Йинен. – Но я должен проверить. Это морской закон.

– Или тебя растили так, чтобы не следовать никаким правилам? – поинтересовалась Хильди.

Митт решил, что девчонке вовсе не обязательно было говорить такое. Он знал это правило не хуже ее.

– Да не болтай глупостей! – бросил он. – Неужели вы оба не можете вбить себе в голову, что мы не на увеселительной прогулке?

Хильди побледнела и набрала в легкие побольше воздуха, готовясь отбрить, а Митт добавил:

– Но делайте что хотите, продолжайте развлекаться. Можете не обращать на меня внимания. Я ведь всего лишь пассажир.

Теперь он уже точно видел, что загадочный предмет – это действительно шлюпка. Наверное, ее сорвало бурей. Митт решил, что тут никакой опасности нет.

Однако, когда «Дорога ветров» подошла еще ближе, легко рассекая небольшие волны, они убедились в том, что судно не такое уж маленькое – примерно с половину их собственной яхты. На нем была мачта, на которой продолжали развеваться обрывки снастей и лоскутки парусов. И никаких признаков жизни.

– Она и правда пережила бурю! – чуть слышно произнесла Хильди.

– Я подведу яхту ближе, – сказал Йинен.

Митт встал, собираясь предложить сделать это вместо него, но тот притворился, будто этого не заметил. «Дорога ветров» – его яхта! Митт угрюмо сел у мачты. Значит, Йинен подозревает, будто он мог бы проплыть мимо? Что ж! Митт ухмыльнулся, когда тот начал поворот слишком рано и с силой ударился о меньшее суденышко. Йинен поморщился, переживая за краску «Дороги ветров». Лодка же лишь закачалась сильнее. Она была просолена, побита и опутана водорослями. Митт решил, что она должна была обладать очень хорошей плавучестью, раз прошла через шторм. Судно оказалось пустым, не считая комка брезента на дне. Судя по всему, Йинен зря оцарапал свою яхту.

Хильди прочла название, написанное на борту брошенной лодки: «Семикратный».

– Странно! – заметил Митт, который подошел ближе, чтобы посмотреть на нее. – Это название большого торгового корабля Холанда. В день фестиваля он стоял в гавани. А что здесь делает лодка с него, и к тому же с парусом?

– Наверное, они отплыли позже и попали в шторм, – предположил Йинен. – Видимо, команда села в… Ой!

Ком брезента начал горбиться и шевелиться. Из-под него вылезла мокрая нечесаная голова: похоже, ее владелец с трудом встал на карачки. Хриплый и несчастный голос пробубнил:

– Возьмите на борт, будьте милосердны!

Такого никто не ожидал. Хильди и Йинен расстроились не меньше Митта. Но, по правде говоря, Митт опомнился первым:

– Поднимайтесь сюда. Сколько вас?

– Только я, хозяин, – ответил мужчина и снова рухнул ничком.

Мальчики обменялись взглядами, в которых смешались смирение с судьбой и сомнение. Потом Митт спрыгнул в лодку. В худшем случае это окажется кто-то, кто его знает. Он поднял пропитанную дегтем парусину. Под нее потекло несколько дюймов воды, а в луже лежал вымокший небритый мужчина в матросской одежде. Это был коренастый и сильный человек – только такой и мог бы уцелеть во время давешнего шторма. Подхватив потерпевшего под мышки, Митт попытался его поднять.

Этого человека он не помнил. Однако, когда Митт с трудом смог поставить его на колени, мальчику показалось, что матрос смутно знаком ему. Наверное, видел его на берегу. Одно можно было сказать о нем определенно: он гораздо более упитанный, чем большинство жителей Холанда. У Митта просто не хватило сил его поднять.

Они смогли перетащить незнакомца на борт «Дороги ветров» только потому, что он в достаточной степени пришел в себя, чтобы немного им помочь. Пока Митт подталкивал его сзади, Хильди перегнулась через борт и тащила вверх. Мужчина, испуская стоны и вяло двигаясь, перевалился через борт и снова отключился. Им понадобилось немало времени, чтобы затащить его в каюту и уложить на койку. Йинен оставил шлюпку качаться на волнах и повел яхту прежним курсом.

– Хотите воды? – спросила Хильди, решив, что мужчина, должно быть, умирает от жажды.

В ответ раздалось невнятное ворчание, из которого можно было разобрать только «маленькая дама» и «аррис».

– Дай ему глотнуть, – посоветовал Митт. – Это приведет его в чувство.

Хильди принесла бутылку и приложила к бледным и распухшим губам спасенного. Тот сделал такой долгий глоток, что она даже встревожилась. Когда же наконец удалось отнять у него от губ бутылку, незнакомец попытался ее удержать.

– Арра!

Хильди поспешно попятилась. Он был похож на злобного дикого зверя. Однако почти сразу же успокоился и пробормотал что-то еще, где упоминалась «маленькая дама». А потом они услышали, как он сказал:

– Чуток посплю.

– Правильно. Спи. Тебе станет лучше, – добродушно отозвался Митт.

Он взял ружье Хобина с полки, куда довольно давно его положил, и сунул себе за пояс – просто на всякий случай.

Хильди, руководствуясь теми же мыслями, убрала бутылку с аррисом в рундук и закрыла задвижку. Когда они выходили из каюты, она оглянулась и увидела, что глаза у мужчины широко открыты. Возможно, тот за ними наблюдал. Но он мог и впасть в забытье.

– Как ты думаешь, с ним все в порядке? – шепотом спросила девочка.

– Везет же нам на неотесанных типов, – съехидничал Йинен, сердясь на свое слишком острое зрение.

– Будет жить, – заявил Митт, – если ты меня об этом спрашивала. Раз он до сих пор жив, значит по-настоящему крепкий. Будем надеяться, что, когда выспится, станет приятнее.

– Хотелось бы, – согласилась Хильди.

Глаза на широком, заросшем черной щетиной лице чужака по-прежнему были открыты и смотрели на троих путешественников.

15

Остаток дня их новый пассажир спал лицом к стене. Все посчитали, что оно и к лучшему. Они оставили его в покое и почти забыли о его присутствии.

Йинен остался у руля. Таким образом он после шторма снова заявил свои права на корабль. Мальчик не то чтобы обиделся, когда командование взял на себя Митт, но все-таки «Дорога ветров» принадлежала ему! Она была самой красивой и удачливой яхтой во всем Холанде, и Йинен страстно ее любил. Поэтому Хильди и Митту оставалось только лежать на крыше каюты. Хильди прекрасно понимала Йинена. Митта это забавляло, хотя он должен был признать, что, если бы ему посчастливилось быть владельцем «Дороги ветров», он, возможно, вел бы себя так же. «И больше бы заботился о ее краске», – промелькнула мысль.

Яхта изящно скользила на северо-восток.

Суши было не видно. Выискивая взглядом берег, они разговорились – в основном о Холанде. Митт раздражал Хильди, потому что считал, будто жизнь во дворце – сплошное блаженство. Поэтому она стала описывать ему, как там жилось на самом деле. Ей трудно было как следует передать ту пустоту, чувство одиночества и заброшенности, с которыми жили они с Йиненом, но она могла рассказать Митту, что Хадд был у себя дома не меньшим тираном, чем в своем графстве.

– Все были такими… такими… покорными, словно ни у кого характера нет, – сказала она. – Тети – просто аристократки. А уж кузины! Сплошные «да, дедушка» и «нет, дедушка», и красивые платьица, и презрение к тем, кто не желает быть послушным.

– А мальчишки и того хуже, – с чувством добавил Йинен. – Послушные и покорные, но в душе они о себе здорово воображали!

– Как и дядья, – согласилась Хильди. – По-моему, дядя Харл все время только и делал, что ползал на брюхе перед дедушкой, пока тот был жив, а еще вечно улыбался и был ужасно скучный. А когда дедушку застрелили, дядя от радости напился. Меня от всего этого тошнило. И надо отдать отцу должное – он не такой.

– А какой? – возмущенно спросил Йинен. – От рыбы на разделочной доске и то больше толку добьешься!

– Только рыба над тобой не подшучивает, – добавила Хильди.

– А, вот с рыбой я знаком хорошо – и на разделочной доске, и нет, – отозвался Митт. – Вид у нее, как правило, очень грустный. И, будучи знатоком в этом деле, я должен признать, что мне жаль вашего отца. Счастливая вы семейка, да?

– Жаль его?! – возмущенно воскликнула Хильди.

– Знаю. Не мне такое говорить, правда? – согласился Митт. – Но, насколько я вижу, ему ничего не позволяют делать, разве что играть в войну и изредка ходить на охоту. Ему можно только торчать среди своих «счастливых» родных и выполнять чужие приказы, и поскольку ему графом не стать, то так и будет до самой его смерти. Не очень-то веселая жизнь. Правильно вы сказали – как на разделочной доске, и так до могильной.

Брат и сестра какое-то время переваривали этот необычный взгляд на своего отца. Но даже после этого Йинен смог только с сомнением протянуть:

– Ну, не знаю…

Они выглядели такими озадаченными, что Митт попытался их развеселить историями о том времени, когда ходил на промысел рыбы с Сириолем, и о том, как он потом эту рыбу продавал. Это ужасно позабавило Хильди и Йинена. Девочка чуть не скатилась за борт от смеха, а ее брат скорчился над румпелем. Но эти истории подвели беседу к другой щекотливой теме.

Йинен распрямился, ласково поправил курс «Дороги ветров» и поинтересовался:

– А Сириоль – из «Вольных холандцев»? Похоже, он был к тебе очень добр.

– Да. – Митт принялся ковырять пузырь, выступивший на краске надстройки после шторма.

Поймав на себе взгляд юного капитана, он прекратил это занятие и постарался выдавить улыбку. На лице Йинена начало появляться то озадаченное и серьезное выражение, которого Митт уже привык опасаться.

– Ладно. Он – один из доносчиков. Так что говорю тебе прямо: не знаю, как я к нему отношусь. Да, он был ко мне добр. Да, я не захотел идти к нему после бросания бомбы – боялся привести шпиков. Больше я ничего не знаю.

Йинен открыл было рот, чтобы задать еще какой-то вопрос, но Хильди увидела, что лицо Митта вновь постарело. Она ткнула брата локтем и поспешно достала пироги. Уцелевший с «Семикратного» все еще спал, так что девочка положила довольно сильно сморщившийся мясной пирог между его головой и стеной. Когда она снова вернулась на палубу, Митт все еще походил на старика, а по лицу Йинена было видно, что он вот-вот вновь начнет задавать вопросы.

Хильди намеренно живо стала болтать о Святых островах. Она и сама не знала, зачем пытается сменить тему. Если не считать того, что чувства Митта находились в смятении, отчего ему было явно больно – а она немного понимала, каково это. Возможно, Святые острова – не такой уж удачный выбор. Чувства Хильди по отношению к ним и Литару были столь же противоречивы, как у Митта по отношению к «Вольным холандцам». Из-за этого – и еще из-за того, что девочке не хотелось ранить чувства Митта, – она начала хвастаться. Весь этот длинный день, пока «Дорога ветров» мягко скользила по невысоким синим волнам, Хильди сидела на крыше надстройки и живописала знаменитый флот Литара и красоту и необычность Святых островов. Она поведала Митту о волшебном Быке, о таинственной свирели, о старике из моря и его конях. А еще, что Святые острова – это самое благодатное место в Дейлмарке. Вскоре Хильди уже сама поверила, что ей и впрямь удивительно посчастливилось поехать туда. Она вновь принялась рассказывать Митту о красоте Святых островов, и ее слова звучали еще более восторженно.

На третьем круге Митт почувствовал, что с него хватит.

– Ладно, – сказал он. – Тебе так повезло с помолвкой, что ты сбежала при первой же возможности. Так что перестань чваниться.

– Да, хватит, – поддержал его Йинен, которому это надоело не меньше, чем Митту.

– Почему это? – немедленно озлилась Хильди.

Брат посмотрел на ее побелевшее лицо и промолчал. Митт тоже увидел, что девочка вне себя, но он не считал, что это причина для того, чтобы промолчать.

– Потому что ты уже три раза сказала, что собираешься стать Святой Хильдридой, – отозвался он. – Ты будешь кататься на быке, дудеть в маленькую свистульку и прыгать с острова на остров, выполняя заветные желания. А теперь расскажи нам, как к этому относится бедняга Литар. Не удивлюсь, если его тошнит.

Хильди подскочила на крыше каюты такая обжигающе яростная, что Йинен вздрогнул. Как Митт смеет над ней издеваться! И ведь она же старалась ему помочь! А он отплатил ей, как последний уличный мальчишка, какой, впрочем, и есть. Ее охватила такая злость, что даже захотелось прыгнуть на него и стукнуть побольнее. А Митт, нисколько не смутившись, ухмыльнулся ей, задрав голову. Хильди сообразила, что он, наверное, сильнее и крепче ее.

– А ты просто гадкий маленький убийца, – прошипела она. – И не забывай об этом!

Потом резко развернулась на каблуках и удалилась на нос яхты.

Митт понял, что зашел слишком далеко. Сначала он немного устыдился. Но когда Хильди просто продолжала сидеть, бледная и разгневанная, глядя поверх головы Старины Аммета, он тоже разозлился.

– Давай мне румпель, – сказал он Йинену. – Тебе так и так нужно отдохнуть. И пойди посоветуй своей сестрице прыгнуть в море.

Вместо этого Йинен отнес Хильди пирог. Но она упорно дулась и не желала разговаривать. Тогда он решил отдать пирог человеку с «Семикратного». Но тот, как оказалось, не съел и первый. Йинен как раз собирался уйти, когда мужчина пришел в себя. Мальчик спросил его, не хочет ли он пирога, но в ответ раздалось рычание. Единственное слово, которое Йинен разобрал, было «хозяин». Он немного опасливо наклонился ближе и спросил матроса, как его зовут. Мужчина прорычал, чтобы хозяин звал его Ал. А потом он протянул руку и схватил пирог, который Йинен собрался убрать. Мальчик ушел на корму, считая себя единственным добродушным человеком на борту.

– С ним ужасно трудно иметь дело, – пожаловался он Митту.

– Настоящий зверь, – согласился тот. – Конечно, завтра он может стать лучше.

Они распределили вахты на ночь, причем Йинену пришлось сновать между Миттом и Хильди, потому что подростки не разговаривали. Митт взял себе предрассветную вахту. Ему хотелось быть у руля на тот случай, если они приблизятся к земле.

* * *

Но к утру земля так и не появилась. Ветер посвежел, и день обещал быть ясным. Митт привалился к борту, поставив ногу на скамью, и напевал под нос, чувствуя себя более бодрым и спокойным, чем когда-либо за последние несколько лет. Он гадал, что будет делать, когда попадет на Север. Наверное, снова станет рыбачить или наймется работать на ферму. Но не сомневался в том, что сможет справиться и с сотней других дел, которых просто пока не придумал.

Мальчик чувствовал себя настолько весело и уверенно, что по-настоящему обиделся, когда Хильди вышла из каюты и протиснулась мимо него, не сказав ни слова.

– Что я такого сделал, не считая того, что немного тебя подразнил? – поинтересовался он.

– Почему я должна это терпеть? – возмутилась Хильди. – Не тебе меня критиковать.

– А, пойди и глотни-ка арриса! – с отвращением бросил Митт.

Девочка смотрела на него, разрываясь между желанием рассмеяться и вцепиться ему в горло, когда «Дорога ветров» задрожала от ругани. Хильди никогда ничего подобного не слышала. Даже Митту редко случалось наслаждаться столь длинной цепочкой бранных слов. Ал высунул голову из каюты и воззрился на Митта налитыми кровью глазами.

– Что, на этой богами забытой лохани нет бритвы?

– Может, и есть, – ответила Хильди. – Часто матросы оставляют здесь свои вещи. Я посмотрю.

– Нет, я не вам говорил, дамочка. Я говорил ему, – сказал Ал. – Пусть он смотрит.

– Я на руле, – заметил Митт. – И я не знаю, где смотреть.

Ал бросил на него еще один сердитый взгляд.

– Тогда пусть лучше она посмотрит, – согласился он и снова ушел в каюту.

Девочка последовала за ним и отыскала бритву. Митт держал румпель и хмурился, слыша: «Ее не помешало бы заточить». А после – как стала шаркать по ремню для правки бритва, которую точила Хильди.

– А больше у вас мыла нет? Спасибо вам, дамочка, очень признателен, только для бритья нужно еще немного горячей воды.

Это означало, что Хильди пришлось разжигать плиту, набирать воду, ставить ее на огонь, а потом работать мехами для плиты. Митт смотрел, как она трудится, с напряженным и сердитым лицом, пока Ал спокойно сидит на койке, и жалел, что они не оставили ту лодку гнить в море.

Когда Йинен встал, он жалел о том же, но сказал только:

– Земли пока нет?

– Нет. Похоже, шторм унес нас далеко в море, – ответил Митт.

Он видел, что Йинен понимает его чувства.

Наконец коренастый и крепко сбитый Ал вышел из кабины, потирая гладкий подбородок. Вид у него был очень довольный. Он забрался на крышу и потянулся. Его лицо, которое они теперь могли рассмотреть как следует, оказалось широким и неприметным, если не считать злых складок у рта и самодовольного выражения. Одежда хоть и смялась и выцвела от морской воды, но была в гораздо лучшем состоянии, чем показалось Митту вначале, и он был таким упитанным, что мальчик решил: на «Семикратном» Ал мог быть помощником капитана или боцманом.

– Чего уставился? – прорычал Ал.

Хильди смотрела на него с возмущением. Йинен был озадачен: ему казалось, что он уже где-то видел Ала. Ал захохотал и обвел взглядом «Дорогу ветров».

– Везучий корабль, а? – Он кивком указал на Старину Аммета и Либби Бражку, а потом кивнул Митту: – Давай румпель и устрой нам поесть.

– Я сделаю, – предложил Йинен, открывая рундук, где лежал еще нетронутый второй мешок с пирогами.

– Не вы, хозяин, – возразил Ал. – Пусть он.

– У Митта еще вахта не кончилась, – пояснил Йинен.

– Да, но это его место, – сказал Ал. – Вам не положено стряпать.

– Стряпать никто не будет, – отрезал Митт. – За кого ты меня принимаешь?

Ал пожал своими широкими плечами.

– За слугу. Точнее – телохранитель, судя по ружью у тебя за поясом.

Митт с досадой опустил взгляд, жалея, что не застегнул куртку поверх ружьеца Хобина.

– Я не прислуга, – заявил он.

– Да что ты говоришь! – громко захохотал Ал. – Надо думать, ты явился на борт и увез хозяина и дамочку под дулом ружья!

Митт не мог смотреть на своих спутников. Хильди вырвала мешок из рук Йинена и бросила на крышу.

– Заботьтесь о себе сами, – велела она. – На борту этой яхты все так делают.

– Премного благодарен, дамочка, – отозвался Ал. – После вас. И после хозяина.

Он не начинал есть, пока Хильди с Йиненом не взяли себе по куску. После этого принялся за еду, заметив, что Митт может поесть, когда отстоит вахту. Йинен немедленно передал Митту свой пирог, а себе взял другой. Но Ал был явно не из тех, кто понимает намеки. Ткнув куском устричного пирога в Йинена, он с набитым ртом спросил:

– И нельзя ли узнать, куда направляется эта яхта, хозяин?

Они жевали в неловком молчании, сообразив, что не подумали сочинить какую-нибудь историю, которую можно было бы ему рассказать.

– В Королевскую гавань, – ответил наконец Йинен высокомерным тоном, надеясь, что это заставит Ала заткнуться.

Ал уважительно кивнул.

– Простите за вопрос. Простите за вопрос, хозяин. Не в моих правилах обижать людей благородных. Друзья на Севере, да? Не многие холандцы могут этим похвастаться. Я хочу сказать – прошу прощения, конечно, – но понятно же, что яхта из Холанда – это ясно по фигуркам на носу и корме. И она ведь не рассчитана на то, чтобы выходить в открытое море, так? Скорее – прогулочная яхта.

Хильди гордо выпрямилась, как это делали ее тетки, когда бывали недовольны:

– Но ваша и такой не была, так ведь?

Ал закрыл глаза и начал бормотать.

– Ох, это было жутко. Мерзкая лоханка. Никогда в жизни меня так не укачивало!

Это их удивило: ведь матросу не положено страдать от морской болезни! Но остальные слова Ала настолько их встревожили, что они постарались смотреть сочувственно. Ал ухмыльнулся.

– Я лег на дно и решил, что пусть все будет, как будет. Все равно я не знал, что делать. Это было после того, как я потерял ружье. Проклятая волна его унесла. Ружье жаль. Оно было не хуже, чем то, что у тебя.

Митт вдруг обнаружил, что глаза Ала уже широко открыты и устремлены на ружье Хобина у него за поясом.

– Не дашь посмотреть?

– Извини, – ответил Митт, – но оно мне дорого. Я никому не разрешаю его трогать.

– Ну что ж, – согласился Ал, к немалому облегчению Митта.

Мальчик доел пирог, передал румпель Хильди и ушел в каюту. Ал уже успел сильно ему надоесть, и он от всей души желал, чтобы до Королевской гавани оказалось недалеко. Там им обязательно надо будет от него избавиться. Митт не доверял чужаку. Ему не нравилось демонстративное почтение, которое он выказывал Хильди и Йинену, его явное намерение не шевелить и пальцем, и больше всего – его самоуверенность и любопытство.

У себя над головой Митт слышал, как Ал спросил, нет ли у них какой-то еды, кроме пирогов. И недовольно добавил, что это слишком тяжелая пища. «Ага, и пусть у тебя снова начнется морская болезнь!» – подумал Митт и отправился в гальюн к расписанному маками ведру.

Когда он оттуда вышел, голос Ала уже звучал от румпеля:

– Не в обиду будь сказано, дамочка. Да и не мне возражать против провизии. Я только подумал, что вы могли бы заставить этого ленивого парня хоть иногда половить рыбу. Такие, как он, легко забываются, если позволить им лениться.

– Можете сами ловить рыбу, если желаете, – буркнул Йинен. – Мы ведь не хотим, чтобы и вы ленились.

– Верно, хозяин! – добродушно согласился Ал. – Я пойду и велю ему взяться за дело, так?

Наступило растерянное молчание. Ал наклонился и вошел в каюту. Митт уперся спиной в оставшуюся половину двери шкафа, готовясь прошмыгнуть мимо Ала на палубу. Ал скоро убедится в том, что Митт никому не прислуживает.

Ал двинулся вперед. Выжидавший этого момента Митт попытался сбежать. Но, вместо того чтобы проскользнуть у Ала под локтем, налетел на его плотное тело и хрюкнул от неожиданности. Его держали безжалостной хваткой. Ал рассмеялся ему в ухо:

– Не выйдет!

С Миттом уже очень давно ничего подобного не случалось. Он чувствовал не только злость, но и унижение. И вырывался изо всех сил. Они ударились о шкаф, о койку – и снова о шкаф.

– Отцепись от меня! – пропыхтел мальчик, когда их отбросило от позолоченной двери.

К этому времени Ал уже зажал обе руки Митта одной своей, так что тот ничего не мог сделать.

– А как же! – хихикал он.

Он вытащил ружье из-за пояса Митта и тут же выпустил мальчика. Тот снова отлетел к койке.

– Как вы смеете! – возмутилась Хильди.

– Отдайте обратно, пожалуйста, – сказал Йинен.

К этому моменту они оба тоже вошли в каюту, чем и объяснялось то, что «Дорогу ветров» начало так кренить. Митт понял это, скатываясь на пол.

Ал поднял ружье.

– Займитесь яхтой, хозяин, – велел он и пошел к выходу из каюты.

Хильди, Йинен и Митт испуганно отступали перед ним, наталкиваясь друг на друга из-за качки. Йинен схватился за румпель и снова выпрямил «Дорогу ветров», а двое остальных забились на место рулевого рядом с ним, чтобы оказаться как можно дальше от Ала.

– Вот так, – сказал Ал. – Теперь все правильно. А то мне было уж очень неспокойно. Оно ведь уже один раз выстрелило, так? – добавил он, указывая на расщепленный след на палубе. Он начал восхищенно вертеть ружье в руках. – Где ты его спер? – обратился он к Митту. – Его ведь сделал Хобин – это одно из его особых ружей.

Митт упрямо сжал губы. Он не собирался говорить с Алом о Хобине.

– Теперь-то оно в хороших руках, – продолжил Ал. – В нем пять зарядов. Еще есть?

– Нет, – отрезал Митт.

В тишине, которую нарушали только плеск воды и скрип снастей, Ал подтянулся и сел на крыше надстройки, свесив ноги вниз и пристроив ружье себе на колени. Митт наблюдал за его широким самодовольным лицом, и ему было так стыдно, что впору было заплакать. Он на своей шкуре ощутил то, что чувствовали брат и сестра, когда он сам первый раз вышел из каюты, – и ему было тошно. И самым несправедливым было то, что Йинен и Хильди снова должны через это проходить.

– А теперь давайте договоримся друг с другом, – заявил довольный собой Ал. – У меня в последнее время было немало неприятностей, отчего я стал нервный. И новых мне не нужно, понятно… Хозяин? Дамочка? Ты?

– Меня зовут Митт. И что за неприятности?

– Я вам объясню, – отозвался Ал, – чтобы у вас не осталось никаких сомнений насчет меня. Я – меткий стрелок. Лучший на всем Юге. Поэтому я предпочитаю держать ружье при себе. Ничего личного. А что до остального, то я имел счастье состоять на службе у одного благородного человека в Холанде… ну, назовем его Харлом, а?.. и сделать для него один из моих самых метких выстрелов в некоего графа… назовем его Хаддом, чтобы не играть в кошки-мышки…

Хильди и Йинен невольно посмотрели друг на друга. «Дорога ветров» резко вильнула в сторону. Митту пришлось ткнуть Йинена в бок, чтобы тот пришел в себя.

– И я это сделал, – очень серьезно продолжил Ал. – Выстрел получился отличнейший, и Хадд рухнул как подкошенный. Но потом начались неприятности, ведь мне же надо было скрыться, так? Естественно, Харл пообещал, что мне ничего угрожать не будет, но я-то знал, что на такое обещание полагаться не следует. Благородные господа, устраивая такие дела, всегда предпочитают, чтобы ты тоже погиб. И Харла тут винить нельзя. Я на его месте и сам бы так поступил. Оттого я тоже немного потратился на некоторых солдат, чтобы они не обыскивали корабельную шлюпку, в которой я спрятался. Но ищеек оказалось так много и они были такими рьяными, что мне пришлось сбросить парочку в море и спустить эту мерзкую лохань на воду. В меня стреляли и пытались догнать на веслах, и если бы я не попал в отлив, то сейчас бы здесь не сидел. Так что мне больше неприятности не нужны. Вы ведь меня не вините, правда, дамочка?

– Не могу утверждать, что нет, – ответила Хильди.

Ал удивленно заморгал и почесал лохматую голову. Он несколько недоверчиво улыбнулся Йинену.

– Остра на язык. Ваша сестра, да? Хорошо, что я никогда не обращаю внимания на то, что болтают люди. – Он передвинул лежавшее у него на коленях ружье Хобина так, чтобы оно было наставлено на Митта. – Ты. Найди снасти и поймай нам на обед рыбы.

– Раз ты не обращаешь внимания на то, что болтают люди, мой ответ «нет», – фыркнул Митт.

Ал взвел курок, так что ружье Хобина было готово стрелять.

– Можешь тявкать все, что угодно, если сделаешь, что тебе велено, – заявил он и так посмотрел на Митта, что ни у кого не возникло сомнения: Ал убьет его без колебаний.

– Вон в том рундуке может найтись подходящая снасть, – сказал Митту Йинен медленно и серьезно, как люди говорят только тогда, когда они по-настоящему боятся.

16

Весь остаток дня Митт сидел с удочкой. Но ни оленина, ни устрицы, ни фазан рыбу не соблазняли. Мальчик угрюмо наблюдал за леской, которая рисовала на воде узкую морщинку, и с каждом часом ненавидел Ала все сильнее. И его не утешало то, что Йинен и Хильди тоже его ненавидят, потому что тот старался во всем отделить их от Митта.

Алу нравилось вещать. Он развалился на крыше каюты, между Миттом и Хильди с Йиненом и болтал обо всем на свете, постоянно обращаясь к внукам Хадда с глубоким почтением, а к Митту – с пренебрежением. Он поведал им, что Север вовсе не такой свободный, как думают, что если есть одни пироги, то начнется цинга и что в Уэйволде живется лучше, чем в Холанде. А потом он заговорил о Старине Аммете и Либби Бражке.

– Забавное суеверие – держать на яхте пару кукол, – бросил он, махнув рукой сначала в сторону соломенной фигуры, а потом – восковой. – И не то чтобы вы, холандцы, в них верили. Когда я жил в Уэйволде, там говорили, что холандцы завели себе богов, которых не признают. И это правда. Готов спорить, вы и не знаете, что эти чучела когда-то были богами.

– А с ними и сейчас все в порядке, – пробурчал Митт.

– Мы знаем, что они необыкновенные, – отозвался Йинен.

– Конечно, хозяин. Не обижайтесь. Только я весь прошлый год провел на Святых островах, так что мне известно немного побольше вашего. Эти две штуки там называют богами. Оттуда и пошло название островов. Но вот что смешно: там у них нет имен. Вы спрашиваете, как звать эти два чучела, а на вас только молча смотрят. Ох, забавный же это народ – наполовину чокнулись со своим суеверием, если хотите знать. А эти боги – всего лишь два чучела!

– По-моему, вы можете разрешить Митту больше не ловить рыбу, – вмешалась Хильди.

– Дамочка, – ответил Ал, – сердечко у вас доброе. И он перестанет, когда поймает рыбу. Слышал? – обратился он к Митту. – Она – милая девчушка. Чуткая. Все благородные люди такие. Они могут позволить себе быть откровенными, прямыми и к тому же щедрыми. У них есть на это средства, видишь ли, а такие, как ты и я, этого себе позволить не могут. Это слишком большая роскошь – быть милым.

Митт раздраженно ссутулился. Он был уверен, что Ал прав. Нельзя более точно описать то, как с ним все это время обращались брат и сестра. Он попал в точку.

Пока Ал продолжал разглагольствовать, Йинен прошептал Хильди:

– Кто он такой? Я его уже когда-то где-то видел.

Хильди знала, что у брата память на лица гораздо лучше, чем у нее.

– Мне без разницы, кто он, – прошипела она в ответ. – Я все равно столкну его в воду.

И она была настроена серьезно.

Однако Ал был слишком опытным, чтобы дать одному из них шанс ему навредить. Разделив их, он трепался, пока они не оцепенели от скуки. А потом потребовал еды. И снова болтал до темноты, но земля по-прежнему не появилась.

– Ну, – объявил Ал сразу после ужина, – я, пожалуй, пойду спать.

Они попробовали предложить, чтобы он отстоял ночью вахту.

– Кто – я? – переспросил Ал. – Так я в этом ничего не понимаю. Я человек сухопутный.

– Вы же как-то подняли парус на своей лодке, – возразил Йинен. – И вы – холандец. Я вас раньше видел. А холандцы не сухопутные люди.

– А я и не спорю, хозяин. Но это было очень давно, когда вы еще не родились. Ну, доброй ночи.

И поскольку никто из них не мог ему помешать, Ал завалился в каюту и заснул, положив ружье под себя, так что до него нельзя было добраться.

Пока Митт угрюмо прятал снасти в рундук, Хильди с отвращением покосилась на дверь в каюту.

– Йинен, он точь-в-точь как наши родственнички. Только его я ненавижу еще сильнее.

– Я ненавижу его все больше с каждым разом, когда он называет меня «хозяин», – откликнулся Йинен.

– А он иначе не может, – пояснил Митт и пнул ногой рундук, чтобы дать хоть какой-то выход своим чувствам. – Он тебя уважает.

Его так и подмывало спросить у них, был ли он таким же отвратительным, как Ал, но не решился. Он и так знал, что был. Вместо этого начал распределять ночные вахты и держался при этом скованно и сухо. Себе Митт опять оставил предрассветную вахту. Он нутром чувствовал, что землю они увидят на рассвете.

На самом деле тупая ненависть, которой ребята воспылали к Алу, была очень непохожа на то, как Хильди и Йинен вначале отнеслись к Митту. Ведя «Дорогу ветров» в темноте, Йинен размышлял над этим. Поначалу Митт ужасно их напугал. Но мальчик никогда не чувствовал себя неровней Митту – в отличие от Ала. Как только подросток заспорил с ними, Йинен перестал его бояться. У них все-таки было нечто общее, а вот с Алом – ничего. Ему нельзя доверять, и с ним нельзя спорить. Но если днем ветер окажется сильным – и если Ал опять устроится на крыше каюты, – Йинен почти не сомневался, что решится резко повернуть румпель и сбросить Ала с крыши.

Хильди провела свою вахту в неприятных мыслях о дяде Харле. О боги! Это же все равно как если бы она или Йинен заплатили Алу, чтобы тот застрелил их отца. Девочке было так тошно, что она почувствовала искреннюю благодарность Митту за то, что он заставил их плыть на Север, подальше от всего этого ужаса. Только теперь с ними на борту Ал! Хильди понимала, что им с Йиненом, да и Митту тоже, понадобится вся их смекалка, чтобы избавиться от Ала, когда они доплывут до суши. А она взяла и поссорилась с Миттом. И надо же было выйти из себя из-за такой глупости! После всех речей Ала Митт не поверит никаким дружеским заверениям Хильди. Она возненавидела Ала за то, как он обращался с Миттом. Дядя Харчад так же поступал с сыном графа Ханнартского – только Ал вместо ударов использовал слова.

Она попыталась показать Митту свое дружелюбие и вела себя очень вежливо, когда будила его на вахту. Митт почти с ней не разговаривал. Он притворился совсем сонным и проковылял мимо нее к румпелю, пробормотав что-то невнятное.

Когда Митт взялся за румпель и пустил «Дорогу ветров» мчаться по чуть серебрящемуся морю, он был настолько озадачен и расстроен, что едва замечал, что делает. Все мысли крутились вокруг его ужасного сходства с Алом.

«Он пошел на это ради денег, а я – ради принципа, другой разницы между нами я не вижу. Но ради какого принципа?»

Тут он ощутил толчок в спину. Подняв голову, увидел, что «Дорога ветров» резко вильнула вбок по белому морю. Ветер ослаб и изменил направление. Митт выровнял яхту, застегнул куртку и повернулся, желая хорошенько разглядеть Либби Бражку. Но она всего лишь крошечная темная фигурка – и слишком далеко, чтобы его подтолкнуть. И все же она это сделала!

– Послушайте, сударыня, – обратился к ней совершенно расстроенный Митт, – можно с вами посоветоваться? Вы мне ответите?

Темная шишковатая фигурка не пошевелилась и не дала ему никакого знака.

– Вот что я хочу знать, – продолжил Митт. – Раз я начал так рано, то стану хуже Ала?

Либби Бражка как будто его и не услышала.

– Ладно, – понурился Митт. – В будущем я обещаю больше убийствами не заниматься. А сейчас вы мне поможете?

Тишину нарушал только плеск воды.

– Я не умею думать молча, мне приходится все проговаривать вслух, – объяснил ей Митт. – Всю жизнь я считал, что стою на правильной стороне… что я из хороших парней, понимаете? А теперь я вижу, что не лучше Ала. Так что мне надо снова все это обдумать. Я хочу осознать, что́ все-таки пытался сделать там, в Холанде.

Либби Бражка по-прежнему не подавала никакого знака. Она сидела на конце румпеля в своих бечевках, и к ней начали возвращаться слабые цвета – вставало солнце. Митт больше не решался говорить – боялся, что услышат в каюте. Он всматривался в ставшие более высокими желтые волны. Земли по-прежнему было не видно.

* * *

В течение всего дня земля так и не появилась. Ветер превратился в легкий порывистый бриз. Ребята застегнули куртки, но все равно мерзли и стучали зубами. Похолодало так сильно, что никто больше не сомневался – яхта вошла в воды Севера. Это было их единственным утешением. Пироги пахли странно, воды осталось мало – и стало еще меньше после того, как Ал отказался бриться морской водой. И еще сам Ал.

Он ныл, что ему скучно.

– Ты же взял с собой колоду карт или кости, – обратился он Митту, видимо решив, что такое следует ожидать именно от него.

С тех пор как на рассвете Митта толкнула Либби Бражка, он почувствовал себя способным немного противостоять Алу.

– Я? – изумился он. – Такие, как я, не могут себе позволить играть.

Ал какое-то время бродил по яхте и ворчал. Потом вдруг наклонился и выпрямился с бутылкой арриса.

– Тогда придется обойтись этим. Должно как раз хватить. Учтите, дамочка: я не жалуюсь, но перед отплытием нужно позаботиться, чтобы бутылки были полные.

Он устроился на крыше надстройки и напился. Они видели ружье Хобина, заткнутое у него за пояс, но рука Ала всегда была рядом, а время от времени он ласково по нему похлопывал. Затем Ал начал петь. Йинен с тоской пялился на парус, но ветер был такой слабый, что если повернуть яхту, то гик лишь слегка толкнет Ала. Йинен со вздохом уступил румпель сестре, надеясь, что ей повезет больше.

Когда Ал выпил половину арриса, его снова понесло. Они старались пропускать все мимо ушей. Это оказалось довольно легко. После ночных вахт ребята и так были полусонные. В течение часа никто не слышал ни слова из того, что бормотал Ал. А потом он принялся раскатисто хохотать и кричать на них:

– Твержу же – я жизнь знаю! И мой вам совет: всегда ведите две игры! Богатые против богатых, потому что те лучше платят, но если не выходит, то богатые против бедных. Вы… Я вам скажу… Эй, идите и смотрите, вы все!

Хильди держала румпель, но Йинен и Митт не посмели ослушаться. Они неохотно подошли к крыше надстройки, где Ал возился со своей курткой, глядя на них злыми затуманенными глазами. Наконец ему удалось вывернуть свою куртку наизнанку, чтобы продемонстрировать тусклую полоску тесьмы на подкладке. К тесьме крепился крошечный золотой кругляш со снопом пшеницы на нем.

– Вот! Знаете, что это?

– Да, – отозвался Йинен. – Вы из шпионов Харчада.

Ал торжествующе хлопнул себя по боку.

– Верно, верно, верно! Уже семь лет, как я работаю на Харчада. Так вы поняли, что я сделал? – хитро вопросил он и тут же серьезно и доверительно сообщил, не дожидаясь их ответа: – Богатые против богатых – это лучше всего. Харл заплатил мне, чтобы я пристрелил старика Хадда. И Харчад дал мне премию, чтобы я застрелил старика Хадда. И оба обещали мне защиту. С Алом так и так ничего бы не случилось – видите?

– Именно такого мы от тебя и ожидали, – буркнул Митт.

Йинену было невыносимо оставаться рядом с этим человеком еще хоть секунду. Он попятился обратно к Хильди и был рад, когда она сняла с румпеля холодную руку и до боли сжала ему плечо.

А Алу, похоже, вполне хватило внимания Митта.

Он расхохотался и погрозил Митту пальцем.

– Послушай моего совета и займись двойной игрой. Делай как я. Графов не победишь, так что лучше к ним присоединиться. Найди борцов за свободу – и присоединяйся к ним с графского благословения. А потом выдай их. Я проделывал это по всему Южному Дейлмарку. Харчад платит: ему нужна информация. Графы платят. Отличная жизнь.

Слушая его, Митт чувствовал, как его лицо снова прорезают морщины. Казалось, что между ним и Алом бесконечно много общего. Он отвернулся от нацеленного на него пальца и увидел, что Хильди и Йинен потрясены не меньше его самого.

Дети побледнели и безнадежно понурили головы. Митту хотелось бы сказать что-нибудь Алу, какую-нибудь грубость, чтобы немного их ободрить. Но не мог.

Он соскочил на палубу и стал пробираться к носу «Дороги ветров».

– Самые закаленные борцы за свободу живут в Уэйволде, – заявил Ал. – Эй, ты куда отправился?

– Пообщаться со Стариной Амметом. Он хороший слушатель. Все время молчит.

– Но самое теплое местечко, – продолжил Ал, словно не слыша Митта, – было у меня на Святых островах. Там вообще не знают, что такое борьба за свободу. Только я Харчаду об этом говорить не собираюсь. Я там слишком хорошо устроился. – Он снова захохотал. – Там меня так ценят! И все из-за моего имени. Вы знаете, что меня зовут Алхаммитт? Но в Холанде я об этом не рассказываю. Иначе половина Холанда заявится туда, чтобы хорошо жить.

– Ух, да заткнись ты! – прошептала Хильди.

Но тот все говорил и говорил, пока аррис в бутылке почти не кончился. А потом запел балладу «Как был повешен Филли Рэй».

– Он хотя бы понимает, чего заслуживает! – отозвался Йинен. – Хильди, я вспомнил, где его видел. На прошлой неделе во дворце. Когда я его увидел в первый раз, он был с дядей Харчадом. А второй – в дальней части города, где отец строит те новые дома. Боюсь, что Ал приходил туда поговорить с отцом.

По тошнотворному оцепенению, которое ее охватило, Хильди поняла, что этого она опасалась с самого начала.

– Ты… ты не думаешь, что отец тоже заплатил ему, чтобы он застрелил дедушку?

Если Навис ожидал, что кто-то убьет Хадда, то это объяснило бы его необычное самообладание.

– Я не знаю, – расстроенно пробормотал брат. – Он ведь отшвырнул бомбу Митта!

– Но он мог это сделать потому, что она не входила в план, – предположила Хильди, и они оба посмотрели на неудачливого бомбиста, ссутулившегося у мачты.

Теперь ребята были убеждены, что Митт не захочет больше иметь с ними дело.

Песня закончилась. Ал допил остаток арриса. Потом встал и нетвердо заковылял к румпелю. Совершенно перепугавшиеся Хильди и Йинен отодвинулись к самой корме и уставились на его раскачивающееся ухмыляющееся лицо. Они не представляли себе, что ему вздумается делать дальше.

– Забавное дело, хозяин и дамочка, – невнятно проговорил Ал. – Вид у вас такой, словно призрака увидели. И еще забавно – я себя как-то странно чувствую. Пойду-ка я лягу.

Он соскользнул с края крыши и приземлился на колени. Хильди и Йинен не в силах были до него дотронуться. Они отодвинули ноги подальше от него, а он неловко повернулся и уполз в каюту. С третьей попытки улегся на койку и вскоре захрапел.

– Ружье опять под ним, – безнадежно заключила Хильди.

Они ждали, чтобы Митт присоединился к ним. Сейчас важнее всего на свете для них – по-дружески поговорить. И вовсе не потому, что он – брат и сестра в этом не сомневались – был единственным, кто способен перехитрить Ала. Просто если Митт от них отвернется, у них вообще никого не останется.

Ал храпел целых два часа, прежде чем Митт пошевельнулся. Старина Аммет помог его горю не лучше, чем Либби Бражка, хотя подросток несколько раз поднимал руку и умоляюще прикасался к жесткой просолившейся соломе, из которой тот был сделан. Митт понимал, что ему придется с кем-то посоветоваться. Он умел думать только вслух.

Ход «Дороги ветров» стал меняться. Килевая качка усилилась, хотя ветер по-прежнему оставался слабеньким холодным бризом. Митт понял, что они снова оказались в прибрежных водах. Он резко встал, но земли пока не было видно. Мальчик поспешно прошел по крыше каюты, чтобы поделиться своими мыслями с Хильди и Йиненом, но когда он посмотрел на брата с сестрой, сидевших внизу, то засомневался, сможет ли вообще с ними разговаривать. Пытливые взгляды брата и сестры и сами их лица смутили его. Нос у Йинена обгорел до волдырей, но это по-прежнему был нос Хадда. Косички у Хильди расплелись и распушились, и пряди черных волос липли к ее узким щекам, но острое загорелое лицо все равно оставалось похожим на лицо Харчада.

Хильди попыталась поведать о Нависе.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказала она Митту.

– Да я плохо умею думать, – грустно ответил тот. – Не то что вы.

Это прозвучало гораздо противнее, чем ему хотелось.

Хильди приняла это за насмешку и умолкла.

После никто так и не попытался обсудить что-либо важное. То, что вывалил Ал, стало болячкой, которую никому не хотелось бередить. Результат оказался очень странным. Они поймали себя на том, что болтают о всяких пустяках и даже смеются, так что человеку постороннему они показались бы хорошими друзьями. Ребята снова достали пироги и выбрали те куски, которые еще не испортились. Остальное – больше половины – им пришлось выбросить в море.

Они как раз заканчивали есть, когда Хильди воскликнула:

– Чайки!

Белые птицы качались на волнах за кормой, такие же изящные, как сама «Дорога ветров». Другие кружились над яхтой на больших изогнутых крыльях, и бусинки их глаз высматривали новые куски пирогов. Йинен взглянул на Митта.

– Земля, – подтвердил подросток. – Наверняка близко.

Они радостно переглянулись. Их плавание подходило к концу, но главное, если им удастся добраться до берега, пока Ал не проснется, у них появится реальная возможность от него избавиться.

Йинен прокрался в каюту и собрал шуршащие карты, которые были свернуты на полке над койкой. Ал даже не пошевелился. Йинен на цыпочках вынес их. Большинство карт, естественно, подробно изображали воды вокруг Холанда, но нашлась одна, где был показан весь изгиб берега от Аберата на крайнем севере до песков вокруг Дермата на Юге. И примерно на середине изгиба расположился большой, похожий на ромб остров Тулфа. Он лежал в тридцати милях от Королевской гавани. Ниже Королевской гавани находился острый выступ мыса Дозорная Вышка, разделявший воды Северного и Южного Дейлмарка. А еще ниже и гораздо ближе к берегу были рассеяны большие и мелкие пятнышки – Святые острова.

– Мы его обязательно узнаем, – прошептал Йинен, указывая на остров Тулфа. – И, думаю, Дозорную Вышку тоже. Она похожа на отвесную скалу. Хотел бы я знать, насколько далеко на Север мы заплыли.

– На Тулфе должен гореть маяк, если… – начал Митт.

Ал выскочил из каюты, словно подстреленный медведь.

– Что вы все шепчетесь и шепчетесь, хозяин? Неужели человеку нельзя поспать?

Все трое обменялись недоуменными взглядами.

– Тебя разбудили чайки? – спросил Митт.

– Чайкам карты не нужны, – отрезал Ал. Он обвел горизонт налитыми кровью глазами, и отсутствие берега, похоже, раздосадовало его не меньше, чем их. – Переполошились впустую. Где еда?

Они с удовольствием сообщили ему, что пирогов больше нет. На самом деле у них еще остался кусок творожного кекса, но желания отдавать его Алу не было. К их огорчению, Ал принял это философски. Он заявил, что у него все равно неважно с желудком, и собрался снова лечь.

Йинену пришло в голову, что если уж Ал не спит, то следует его использовать.

– Насколько хорошо вы знаете побережье? – спросил он у него.

– Как свои пять пальцев, хозяин, – бросил Ал через плечо. – Я же говорил вам, что немало поездил.

– Тогда не могли бы вы остаться на палубе? – попросил Йинен.

Ал ничего не ответил. Он просто ушел в каюту и снова заснул.

Как выяснилось, однако, в тот день им не понадобился ни Ал, ни карты. Ветер оставался очень слабым. Земля так и не появилась. Было ясно, что им предстоит еще одна ночь, во время которой придется отстаивать вахты.

– Нам лучше плыть точно на север, – предложил Митт. – Иначе на этом курсе мы можем ночью наскочить на мель.

И он снова взял себе предрассветную вахту.

Йинен поднял Митта раньше обычного – небо только-только начало бледнеть. Но мальчику ужасно хотелось спать. Он все время клевал носом и постоянно чувствовал, как Либби Бражка мягко его расталкивает. А в последний раз тычок был уже не таким мягким. Йинен мгновенно очнулся и понял, что воздух стал одновременно холодным и душным: что-то изменилось. «Дорогу ветров» подбрасывало высоко и резко. Йинен не чувствовал такой качки с того дня, когда они подобрали Беднягу Аммета, и на секунду ему стало так же страшно, как в ту первую ночь, когда вокруг него была бескрайняя пустота, а в каюте вскрикивал Митт. Он дотронулся до Либби Бражки, чтобы успокоиться, и понял, что ему необходимо разбудить Митта.

– Кажется, мы в прибрежных водах, – сообщил он Митту, падая на теплую койку, с которой тот встал.

Митт знал, что в прибрежных водах они находятся со вчерашнего дня. Он взялся за румпель, еще толком не проснувшись. Отчаянно дергая шкот паруса, который Йинен завязал так, что Сириоль его за это хорошенько отхлестал бы, Митт почувствовал, что «Дорога ветров» идет по мелководью.

Он всматривался в более бледную часть неба, но видел только туманную мглу. Однако доносился и рев прибоя.

– Горелый Аммет! Тут где-то рифы! – воскликнул Митт.

Он отер внезапно вспотевший лоб и снова стал смотреть вперед, в светлеющий сумрак. Ему казалось, что от напряжения у него вот-вот лопнут глаза. Он ясно слышал шум разбивающихся волн, но совершенно ничего не видел.

Фигура с развевающимися светлыми волосами, полускрытая гротом, указывала направо и чуть вперед. Да, но что это означало? Что там камни или что туда нужно плыть? Митт растерялся. Румпель у него под рукой твердо повернулся влево. «Дорога ветров» легла на левый борт, в резком плеске и звоне течения. Волны загрохотали слева от Митта, и он увидел туманную белую пену над скалами, которые они едва-едва сумели миновать.

– Фью! – присвистнул Митт. – Спасибо, Старина Аммет. Спасибо, Либби. Хоть я и не понимаю, с чего вы помогаете яхте, на борту которой я и Ал. Но наверное, вам нужно думать о Хильди и Йинене. Все равно – спасибо.

Произнося это, он услышал прибой у новых скал прямо впереди. На этот раз он, не колеблясь, повернул яхту туда, куда указала светловолосая фигура. И Аммет почти сразу же протянул руку в другую сторону.

Грохотали волны, и в разгорающемся рассвете пена казалась желтовато-белесой. Митт обнаружил, что, следуя указующей руке Старины Аммета, ведет яхту через такой лабиринт рифов, о каком даже думать страшно. Пару раз, несмотря на всю помощь Старины Аммета, глубоко сидящий в воде киль «Дороги ветров» скрежетал по камням, и ее бросало течением вбок. Тогда Митт ощущал, что Либби Бражка помогает ему налегать на румпель, снова выравнивая яхту. И он улыбался, несмотря на страх. Небо стремительно светлело. Если так пойдет и дальше, то скоро можно будет как следует разглядеть рифы. Старина Аммет с каждой минутой все больше походил на человека. А если Митт чуть скашивал глаза, то видел белую руку, лежавшую на румпеле позади его собственной. Ради такого стоило пройти через опасности.

Последний риф он уже ясно увидел сам. Там кипела и металась желтая вода. Уже почти рассвело. А потом вспыхнул день. Солнце встало, и море засверкало, словно его осыпали битым стеклом. Грот казался сшитым из золотой парчи, остров перед ними был наполовину золотым, а кружившие над ним птицы походили на ослепительно-белые мазки краски. Туман по правому борту превратился в расплавленный берег. И единственным признаком присутствия Старины Аммета была щетина освещенной солнцем соломы за мачтой. Либби Бражка снова оказалась разноцветной комковатой фигуркой, привязанной бечевкой. И Митта это так разочаровало, что он больше ни о чем не мог думать.

А потом он опомнился. Нагнувшись, он прошипел в сторону каюты:

– Впереди остров! Идите сюда!

Часть четвертая Святые острова

17

В каюте зашевелились и начали спотыкаться. К глубокому отвращению Митта, на палубе появился Ал. Он моргал и потирал щетинистый подбородок. Мужчина посмотрел в сторону острова. А потом хладнокровно открыл рундук, взял последний кусок творожного кекса и стал жевать, глядя на остров. Йинен и Хильди тоже вылезли из каюты. Они посмотрели сначала на исчезающий кекс, а потом – на остров.

– Это Тулфа, – заявил Ал с набитым ртом.

– Вы уверены? – спросил Йинен. – Я думал, он гораздо больше.

Остров был похож на огромную скалу, окруженную плавающими чайками, которые издавали протяжные жалобные крики.

– Совершенно уверен. Нам туда. – Он махнул рукой в сторону закрытой туманом бухты.

– Попробую, – с сомнением ответил Митт.

Ветер был слабый, да и тот время от времени прекращался вовсе. Митт повернул румпель и стал опускать грот. Плавно покачиваясь, «Дорога ветров» вплыла в облако тумана, скрывавшего землю.

– Осторожнее! – крикнул Йинен. – Берег близко!

Митт уже и сам это понял. Это был невысокий зеленый холм, окутанный туманом, и до него оставалось всего сотни три шагов. Митт снова резко передвинул румпель. «Дорога ветров» описала изящную дугу и пошла вдоль берега, не заходя в туман.

– Ты лжешь! – гневно сказал Митт Алу. – Вблизи от Тулфы нет земли. Так ты знаешь, где мы, или нет?

– Более или менее представляю, – отозвался Ал. – Поворачивай обратно.

Чтобы это сделать, нужно было идти галсами. И, кроме того, Митт совершенно не доверял Алу. Он колебался – и посмотрел назад, за Либби Бражку… И увидел выходящий из тумана корабль.

Солнце упало на его топсели и многочисленные шитые золотом вымпелы. Митт повернулся к спутникам:

– Какого…

Он мог бы догадаться, что происходит, по тому, как замолчали Йинен и Хильди. Ал снова держал в руке ружье Хобина. Митт обнаружил, что смотрит в шесть его смертоносных дул.

– Делай, что тебе велено! – рявкнул Ал.

Он шагнул к Митту, и тот приготовился, что сейчас его застрелят. Ему стало горько и обидно. С другой стороны, мальчик полагал, что заслужил это. И еще очень опасался, что будет больно.

Но Ал просто ударил его. Получив сильный тычок в живот, Митт тяжело сел на рундук, кашляя и задыхаясь. Он чувствовал ярость, смущение – и полную беспомощность. Яхта вильнула под слабым ветерком. Йинен положил руку на румпель и снова убрал ее, когда толстый короткий ствол повернулся в его сторону. Опасности не было. «Дорога ветров» просто закачалась, скрипнула и обмякла – точь-в-точь как Митт.

Большой корабль подплыл ближе. Уже слышно было, как скрипят его снасти, и видны сияющие капли, оставленные туманом на его парусах. Он навис над «Дорогой ветров», словно дом, и окончательно заслонил от слабого ветра. Ал с самодовольной ухмылкой рассматривал высокий борт.

– Все получилось просто прекрасно! – радовался он.

Прыгнув на крышу надстройки, он побежал вдоль борта с воплем:

– Эй, на «Пшеничном снопе»! Эй, вы, там! Бенс! Бенс на борту есть?

Большой корабль повернулся. Паруса тихо обвисли, и вскоре он стал дрейфовать в нескольких десятках локтей от «Дороги ветров». Держась за отбитый живот, Митт поднял голову и увидел людей, рассматривающих их через борт. Самый высокий из них свесился вниз и закричал Алу:

– Ал! Куда ты подевался? Все только и метались, вопрошали и гадали, где ты. Хочешь на борт?

Тот радостно захохотал.

– А ты как думаешь, Бенс? Меня уже тошнит от этой лохани. Проследи, чтобы ее завели в гавань, а мне брось канат.

– С ними что делать? – спросил Бенс, кивком указывая на Хильди, Йинена и Митта.

– А они пусть плывут со своей лоханкой! – бросил Ал.

Наверху выкрикивали команды. Два маленьких ловких человечка перелезли через борт большого корабля и стали спускаться по канатам, словно быстрые белоголовые пауки. Вот они легко спрыгнули на борт «Дороги ветров» и, пока яхта еще покачивалась от толчка, передали свои канаты Алу. Он ухватился за них, и его довольно неуклюже втянули наверх. Когда он поднялся достаточно высоко, множество рук потянулись к нему и втащили на борт. В ту же минуту большой корабль повернулся. Его паруса заскрипели, наполняясь ветром. Волны громко плескались, пока он не исчез в тумане – так же стремительно, как появился.

Хильди, Йинена и Митта оставили болтаться на «Дороге ветров» с двумя малорослыми смуглыми матросами. Зато хоть от Ала они избавились. Юные мореплаватели облегченно вздохнули по этому поводу, хотя и смотрели на матросов с немалым подозрением. Йинен поспешно взялся за румпель. «Дорога ветров» была его кораблем!

Чужаки, похоже, не торопились. Они вдвоем стояли у мачты, оглядывая «Дорогу ветров» – Старину Аммета, помятый и порванный вымпел и Либби Бражку за спиной у Йинена. При этом они перебрасывались короткими мелодичными фразами. А потом вдруг быстро направились к Йинену.

– Вы не подвинетесь, чтобы нам хватило места, ребятишки? – добродушно спросил один из них.

У него был мягкий певучий говор, совершенно не похожий на все, что им доводилось слышать прежде.

Йинен стиснул пальцы на румпеле.

– Это моя яхта.

– Значит, ты будешь управлять ею и дальше, – отозвался матрос.

– Но ты должен слушаться нас. Впереди подстерегают опасности, – добавил второй. – И может, твои друзья перейдут к мачте, чтобы освободить нам место?

Митта так заворожил их напевный говор, что он даже не сразу понял, что матросы просят его подвинуться. Он встал, держась руками за живот и увидел, что и Хильди замерла в растерянности. Митт легонько толкнул ее, и она вздрогнула, будто просыпаясь. Они с трудом забрались на крышу каюты. Матросы устроились по обе стороны от Йинена так естественно, словно каждый день ходили на «Дороге ветров», и стали мягко подсказывать ему, что следует делать. Митт с Хильди стояли на коленях и озирались, а яхта повернулась и тихо вошла в начавший рассеиваться туман.

Матросы были щуплые и смуглые, с темными глазами и необычно светлыми волосами цвета новых канатов. А еще – теплые и коричневые, как сама земля. И почему-то с ними было спокойно. Даже Йинен чувствовал какое-то умиротворение и не тревожился. Митт и Хильди не могли избавиться от ощущения, будто видят сон – приятный сон, который им уже несколько раз снился раньше.

– Какая милая и послушная яхта! – заметил один из матросов. – Ты не опустишь немного паруса на фок-мачте? Дженро это сделает, малыш. А ты сейчас поверни румпель влево.

Дженро, второй матрос, взялся смуглыми руками за снасти фока. Йинену было немного стыдно видеть, насколько лучше стал ход у яхты.

– Очень послушная, – согласился Дженро. – А под каким именем она ходит?

– «Дорога ветров», – ответил Йинен.

Темноглазые матросы переглянулись у него над головой.

– Вот как? – сказал Дженро. – А кто же плывет на «Дороге ветров»? Как их имена?

Йинен неуверенно посмотрел на мечтательные лица Хильди и Митта и решил, что не будет ничего дурного, если он ответит.

– Меня зовут Йинен. Мою сестру зовут Хильдрида, а имя нашего друга – Алхаммитт.

Митт заморгал. Оба матроса смотрели на него и тепло улыбались. Он улыбнулся им в ответ. Оба странно дернули головой, словно поклонились. Митт в ответ наклонил голову.

– Это Дженро, а я – Рисс, – представился первый матрос. – Не забудьте о нас в грядущие времена.

– Да. Да, конечно, – неуверенно отозвался Митт.

«Дорога ветров» плавно прошла мимо зеленого холма, окутанного туманом. Пока они плыли, туман продолжал рассеиваться. Когда Митт отвел взгляд от лиц матросов, то с изумлением обнаружил, что яхта идет среди островов – и этих островов было так много, что даже сосчитать невозможно. Некоторые – высокие и зеленые, с серыми скалами, нависающими над лугами и деревьями, цепляющимися за утесы. Другие острова – зеленые и низкие. Третьи – совсем маленькие. Четвертые, вдалеке, имели в длину несколько миль. Почти на всех Митт разглядел дома, которые, как правило, стояли очень близко от берега, словно улицей для них служило море, а остров был их фермой или садом. На пастбищах за домами паслись овцы и коровы.

Из труб поднимался дым. Море вокруг было так защищено островами, что казалось теплым и спокойным, как озеро. И Митт чувствовал, как запах морской соли сливается с запахами земли, дыма и скота, составляя густую и странную смесь. Он огляделся, нюхая воздух и ощущая тепло и радость, недоумевая, почему чувствует себя таким счастливым и почему ему здесь так уютно. Куда бы он ни посмотрел, повсюду виден был поразительный изумрудно-зеленый цвет новых островов.

– Где это мы? – подозрительно спросил Йинен.

Дженро ему улыбнулся:

– Это Святые острова, малыш.

Хильди резко подняла голову. Ее мечтательное спокойствие исчезло, сменившись напряженностью и тошнотой. Она отошла за мачту и опустилась там на колени, нервно сцепив руки и зажав их коленями. Почему-то так ей было лучше. Йинен неуверенно посмотрел на Митта. Это же не Север! Митт не будет здесь в безопасности – и Йинену хотелось попросить у него прощения. Его удивило, что тот не выглядит ни раздосадованным, ни испуганным.

Возможно, Митту и вправду следовало бы испытывать досаду и страх.

Но острова обворожили его, и он лишь улыбался и принюхивался. Над яхтой с криками летали птицы. Дженро с гордостью, но без заносчивости принялся называть Йинену острова, по мере того как они проплывали мимо них, а Рисс время от времени мягко советовал, куда направить яхту. Их голоса звучали для Митта как песня, которую он слышал когда-то давно и так и не сумел выучить ее слова.

– Это был Чиндерсей, а вот – Малый Шуль. А дальше будет Большой Шуль. А за ним – Холлисей, и Йеддерсей, и Фарн…

– Сейчас направо, а потом сразу же налево…

– …и Прест, и Престсей. А вон там Малый Тросс. А большой – это Оммерн.

– …грот, но осторожно. У Тросса всегда дует порывистый ветер. И чуть-чуть так направо…

И «Дорога ветров» плавно скользила между высоких изумрудных холмов и мимо пологих склонов, а Митт все слушал и слушал, стараясь запомнить эту песню.

– Потом Оммерсей и Уиттес – и мы проходим мимо чудесного Святого острова, самого священного из всех. А после вы увидите Диддерсей, и Доэн, и три острова Гантер…

То, что творилось в душе у Митта, походило на песню. Хотя это была не совсем песня. Может быть, его заворожил удивительный запах плодородной земли, доносившийся с островов, кто его знает… Однажды, много лет назад, ему пригрезилось это место. Он тогда отправился его искать! И в этом был как-то замешан Навис. Митт так обрадовался воспоминаниям, что перебрался к Хильди и широко ей улыбнулся.

– Эй, я беру обратно все, что говорил об этом месте! Тебе здесь очень понравится!

И его немного ранило то, какой высокомерный взгляд бросила на него Хильди.

– Это, – заявила она, стискивая руки, – не Север.

– Ну и что? – отозвался Митт. – Думаю, я и сам попробую здесь остаться. Я был бы не прочь – совсем не прочь!

– …теперь налево…

– …а там Троссавер, и рядом с ним – Латсей…

«Дорога ветров» скользнула между длинным и высоким Троссавером и бугристым Латсеем и оказалась в бухте, окаймленной островами, где стояло на якоре множество величественных кораблей. Один как раз поднимал паруса, другой проплывал в широкий пролив, словно возвращаясь с дозора, но большинство стояли на месте, убрав паруса. Среди стоящих на якоре кораблей Митт узнал «Пшеничный сноп». Конечно, он плыл быстрее, ловя ветер, который от яхты закрывали острова, однако он так сильно их опередил, что Митт стал подозревать, не провели ли Рисс и Дженро их вокруг всех Святых островов специально с ознакомительной прогулкой. Митт был вовсе не против, хотя и не понимал, зачем это понадобилось матросам.

Они подплыли к причалу в форме подковы, к которому было пришвартовано множество небольших судов. За ним располагался город с серыми и белыми домами, над которыми возвышался особняк правителя. Еще дальше тянулась земля, такая же зеленая и каменистая, как на прочих островах.

– А это Гард. Самый близкий к материку, – объяснил Дженро.

– А в гавани – наш флот, – гордо добавил Рисс.

Хильди старалась держаться непринужденно.

– Кораблей здесь больше, чем в Холанде, – заметила девочка. И испугалась, что говорит так же снисходительно, как ее тетки, потому что Йинен чуть заметно поморщился. Хильди рассердилась и замолчала.

Когда «Дорога ветров» подошла к причалу, Рисс и Дженро вдруг засуетились. Митт едва успел встать на ноги и предложить свою помощь, как паруса уже были убраны, швартовы брошены, и «Дорога ветров» мягко ткнулась в каменную кладку. Ее долгий путь закончился. Митт с Йиненом посмотрели друг на друга – усталые, грустные и немного растерянные. Тем временем Рисс уже стоял на причале и разговаривал с несколькими крупными мужчинами с непроницаемыми лицами.

– Вы пойдете с ними? – спросил он, вернувшись к Митту и указывая на мужчин. – Они не с островов.

Незнакомцы совершенно очевидно не были местными – тяжеловесные и темноволосые, как многие мужчины в Холанде. Но поскольку стояли шеренгой по всему причалу, Митт решил, что выбора нет.

– Наверное. Мы все?

– Да, пожалуйста, – ответил Рисс. – Мы еще с вами увидимся.

Они с Дженро пожали Митту руку, тепло улыбнулись и быстро удалились по пристани. Чувствуя себя брошенными, Митт, Йинен и Хильди тоже сошли на причал. Мужчины окружили их со всех сторон, чтобы увести с пристани. Это было довольно страшно, но в то же время очень глупо, потому что в первую минуту ребята идти не могли. Когда они делали шаг вперед, то земля либо почему-то отсутствовала, либо вздымалась и ударяла их раньше, чем они ожидали.

– Мы слишком долго были в море! – с трудом выдавил Митт. – Вам придется потерпеть.

Рослые мужчины ждали, молча и нетерпеливо. Йинен тем временем налетел на Митта, а Хильди – на них обоих, и мальчики начали громко хохотать, и даже Хильди невольно рассмеялась. Ни один из встречавших не улыбнулся – даже когда они наконец зашагали враскачку, словно старые моряки, не переставая хихикать. Они не смогли толком рассмотреть город, хотя Митт заметил, что там среди домов почему-то располагались поля, на которых паслись коровы или было жнивье.

По дороге им то и дело попадались короткие столбы, доходившие примерно до пояса, с квадратными навершиями, на которых аккуратно лежали цветы, фрукты и колосья. Но людей они почти не видели – было еще раннее утро.

Они дошли до особняка лорда, и их ввели в дом через маленькую дверь. Хильди немного успокоилась. Маленькая дверь означала, что они, наверное, пленники. Скорее всего, никто не догадывается, кто она такая. Девочка обрадовалась, потому что намеревалась быстро это исправить. Митт не был ни в чем уверен. Он не представлял, что происходит, и просто выжидал.

Ребята с трудом поднялись по пологой лестнице на залитую солнцем площадку. Там один из мужчин подошел к двери и стучал в нее. А потом вдруг – бабах! – где-то прозвучал выстрел. Окна задребезжали. Все трое вздрогнули, а Митт еще и покрылся холодным потом.

Он испугался почти так же сильно, как во время шторма. Однако рослый человек и ухом не повел, продолжая стучать в дверь. За ней раздался шум. Рослый открыл дверь.

– Они здесь. Ввести их?

– Если хочешь, – ответили изнутри.

Мужчина резко кивнул. Хильди, Йинен и Митт прошли через дверь в длинную солнечную комнату, где пахло едой и порохом: сочетание не менее странное, хотя и не такое приятное, как смешанный запах островов и моря. Запах пищи шел от стола рядом с дверью. Спиной к столу, пристроив ружье на спинку стула, сидел Ал. Еще один стол располагался у стены в дальнем конце комнаты. На нем стоял ряд бутылок, а на бутылках были пристроены чашки. Тут же валялись бутылочные осколки. Ал выстрелил снова, как только закрылась дверь. На миг все будто оглохли. Чашка подпрыгнула и разбилась, что вызвало бурный хохот.

– Теперь я с этим ружьем освоился, Литар, – сказал Ал.

– Давно пора, – заявил Бенс, капитан «Пшеничного снопа»: он сидел на стуле у окна и ел яблоко.

Третий из тех, кто был в комнате, воскликнул:

– Ох, Ал! Я так давно не видел, как ты это делаешь!

Одежда на Литаре была почти такая же богатая, как на Харчаде, но выглядел он в ней далеко не так хорошо. У него оказалась светлая всклокоченная шевелюра над смуглым лицом жителя Святых островов и длинный-предлинный подбородок.

Похоже, он был неплохо сложен, но сидел, странно ссутулившись, так что его костюм собрался складками. Когда он посмотрел на Йинена, Хильди и Митта, те не могли понять, сколько же ему лет, потому что лицо у него было странно морщинистым, одновременно и старым, и юным. Хильди решила, что это похоже на то, как выглядит Митт, и посмотрела на него для сравнения. Но Митт – подросток, худой из-за плохого питания, тогда как…

Хильди испытала ужасное потрясение, запоздало поняв, что Литар почти идиот. Ей вдруг показалось, что все ее будущее – и все ее прошлое тоже – куда-то исчезло и она, маленькая девочка с нечесаными волосами, оказалась одна в солнечной комнате, полной порохового дыма. Хильди прежде и не осознавала, сколько надежд у нее было связано с Литаром и Святыми островами. И все они оказались тщетными.

Митт сразу почувствовал это. Увидев Литара, он посмотрел на Хильди – и понял: с девочкой сейчас происходило то, что с ним самим произошло в Холанде. Только он себе в этом не признался. Все, что он считал Миттом – бесстрашным пареньком, вольной птахой, трезвомыслящим борцом за свободу, – развалилось там на куски, точно так же, как Канден в его снах или Старина Аммет в гавани. Осталось только настоящее. И это напугало его до смерти. Митту пришло в голову, что его лицо сейчас, наверное, такое же бледно-восковое, как и у Хильди. «Надеюсь, что им обоим хватит ума не говорить, кто они, – подумал он. – Нам надо бы побыстрее отправляться на Север».

– Кто вы? – спросил Литар, удивленно мотнув длинным подбородком.

Мальчики открыли было рты, чтобы начать две разные завиральные истории, но Ал их опередил.

– Это маленький подарок, который я вам привез, – заявил он. – Он вам нравится?

Литар хихикнул.

– Ну… не очень-то. Если только они не показывают фокусы. Может, вы акробаты какие-то? – поинтересовался он у них. – Неопрятные дети, правда? – Это уже было сказано Бенсу.

Ал развернул свой стул и наклонился к Литару, держась с ним совершенно по-свойски.

– Они неопрятные потому, что были в море. Забыли захватить с собой расчески. Но вы знаете, кто они? Кто она? Она – ваша маленькая нареченная. Племянница Харла, из Холанда. А длинноносый щенок – ее братец.

Хильди пролепетала:

– Как вы…

Ал ухмыльнулся в ответ.

– Вы же сидели на крыше каюты, дамочка, и полдня хвастались своей помолвкой с Литаром, а потом еще спрашиваете меня, откуда я знаю! Имейте совесть!

– Я думала, вы спите, – призналась Хильди.

– Как же! – заявил Ал. – Слишком тошно было. Ну, Литар? Вы меня поблагодарите?

Чтобы лучше усвоить новость, Литар подцепил на вилку еду и отправил ее в рот. Митт все бы сейчас отдал, чтобы отведать его жареной рыбы. Они с Йиненом с тоской смотрели на стол. Им ужасно хотелось есть. Литар жевал, раскачивая подбородком, похожим на носок коричневого башмака.

– Может, она вырастет, – проговорил он недовольно, не проглотив свою рыбу. – Но ее брат мне не нужен.

– А вот и нужен, – возразил Ал, тоже принимаясь за еду.

Прервавшись ненадолго, он махнул нагруженной вилкой Бенсу, что Митт счел особо жестоким.

– Ну-ка, Бенс, – потребовал он, – повтори нам те известия из Холанда, которые ты сообщил мне на борту.

Бенс поднял брови и посмотрел на Хильди и Йинена так, словно ему не хотелось рассказывать это при них. Ал гневно махнул в его сторону вилкой со следующей порцией еды:

– Ну же!

Бенс был из тех краснолицых, волосатых мужчин, которые кажутся решительными, но на самом деле оказываются слабовольными. Он явно привык подчиняться Алу.

– Я просто подумал… – пробормотал он. – Ну, новости из Холанда вот какие: несколько дней назад старого графа застрелили, а его сыновья передрались из-за графства. Старший сын, Харл, убил среднего сына, Харчада, и его семью. А третий сын, Навис и его семья, испугались и убежали. Вот и все, что я слышал.

Хильди с Йиненом обменялись безнадежными взглядами, а Ал тем временем с громким хохотом наставил вилку на Литара.

– Понимаете?

Литар многозначительно кивнул, хотя явно ничего не понимал.

– Харл, – пояснил ему Ал, – вышел победителем. Но Навис еще не умер – по крайней мере, пока. У вас здесь семья Нависа. Девица вам так и так нужна. Она стоит союза, договоров и массы денег. Но парень вам тоже нужен. Он Харлу мешает. У Харла есть свои мальчишки, так что он дорого заплатит, чтобы избавиться от этого. А если дела пойдут неожиданно и победителем окажется Навис, тогда вы оказали ему услугу, правильно? И не тревожьтесь из-за девицы. Она вырастет.

– Непременно. Они все так делают, – добродушно поддержал его Бенс.

Морщинистое лицо Литара по-прежнему выражало недоумение, но он адресовал Хильди улыбку – все еще с набитым ртом, – а Йинену – неуверенный кивок. А потом указал вилкой на Митта.

– А ты кто? Ал о тебе не говорил.

– Я совсем никто, – быстро ответил Митт.

Ал откачнулся назад на стуле и посмотрел на него:

– Это еще неизвестно. Ведь ты убийца, правда?

Литар пришел в восторг:

– О! Как ты, Ал?

– Нет. Хотя этот мальчишка чуть было мне не помешал, – заметил тот. – У меня на тебя за это зуб, – сообщил он Митту. – Харл захочет получить и его. Мальчишка пытался убить Хадда. У него ничего не вышло, но его можно будет обвинить во всем: он подвернулся очень удачно. Можете предложить отправить его обратно, но не даром.

Литар наклонил голову.

– Сколько мне просить?

Митту хотелось что-нибудь сказать, но он был в такой панике, что голова совсем опустела. Откуда Ал это узнал? Наверное, он выдал себя так же, как Хильди, считая, что Ал спит. Да и красно-желтые штаны по-прежнему на нем.

Йинен с горечью посмотрел на Митта и по его лицу понял, что тот сейчас чувствует. Они обещали отвезти Митта на Север. Но тут ему вспомнились слова Ала – и то, как вели себя матросы.

– Вам не следует это делать, – обратился он к Литару. – Его зовут Алхаммитт.

– Так зовут половину Холанда, – поспешно и очень громко заявил Ал.

Но Литар глянул на него с укоризной.

– Что же ты, Ал! Здесь, на Святых островах, мы с этим именем не шутим. Уж ты-то должен это знать. Я не могу отправить его на Холанд. Я – человек богобоязненный.

– Вы – суеверный осел, – отозвался Ал. – Его надо отослать.

– Не могу, – ответил Литар и умоляюще улыбнулся, словно извиняясь перед Алом.

Широкое лицо Ала стало совершенно непроницаемым. Он положил вилку и снова взял ружье Хобина. В нем кончились заряды. Похоже, убийца истратил их все, демонстрируя оружие Литару. Он хмыкнул. А в следующую секунду раздраженно обернулся, потому что дверь снова открылась. В комнату вошла маленькая смуглая старушка с седыми волосами. Она была худенькая и прямая, в островном платье с зеленой вышивкой.

– Малышам приготовлена одежда и еда, – доложила она Литару.

Тот захихикал:

– Малыши! Больше уважения, Лалла, будь любезна. Ты и не догадываешься, что это за важные персоны! Мне отослать их с ней? – уточнил он у Ала.

Тот пожал плечами.

18

К глубокому облегчению Митта, Лалла увела их из этой опасной комнаты. За дверью ждала целая толпа низеньких и смуглых островитянок с красивыми коричневыми лицами и волосами либо белоснежными, либо светло-русыми. Казалось, не бывает на свете людей более добрых и внимательных, чем эти женщины. Они быстро провели всех троих наверх, в комнаты, где их ждали ванны.

Несмотря на свое незавидное положение, Хильди и Йинен были счастливы принять ванну. А вот Митт ужасно смутился. Он к этому не привык, как не привык и раздеваться перед посторонними. Две добрые женщины помогали ему: намыливали, оттирали, вытирали полотенцами, все время горестно качая головами и обсуждая его мягкими голосами, почти такими же прекрасными, как и их лица.

– Он слишком худой. Посмотри на его ноги, Лалла. Но посмотри на плечи – какой у них разворот. У него сложение крупного мужчины, а мяса – как на воробышке.

Митт корчился от смущения.

Наконец, с таким чувством, словно его пропустили между мельничных жерновов, Митт нетвердо вышел в длинную приветливую комнату с зарешеченными окнами, где Хильди и Йинен дожидались его, чтобы начать завтракать. Митт едва их узнал. Хильди дали вылинявшее синее платье островитянки с вышивкой на груди, в котором она стала выглядеть очень взрослой и высокомерной. Черные волосы Йинена были приглажены и еще не высохли. Ему дали поношенный костюм, такой линялый, что цветом он напоминал зеленовато-голубую даль. Митту стало страшно неловко за новый бутылочно-зеленый костюм, который велели надеть ему. Он в жизни не надевал ничего и наполовину такого нарядного. Это заставило его думать, что где-то произошла ошибка: ведь его костюм определенно лучше, чем у Йинена!

Их оставили завтракать одних. Перед ними оказались горы дымящейся жареной рыбы, свежевыпеченный хлеб с хрустящий корочкой и влажной мякотью, соленое сливочное масло и кисти зеленого винограда, который оказался более мелким и сладким, чем тот, что выращивали в Холанде. Как заметил Йинен, это внесло приятное разнообразие в их меню. Но Хильди ничего не ела, только сидела с очень гордым и надменным видом, и чем дальше – тем больше дулась.

Митта это начало сильно раздражать.

– Да ешь ты! – сказал он. – Набирай силы.

– Не могу, – отозвалась Хильди напряженно и монотонно. – Дядя Харчад мертв. И половина наших двоюродных братьев и сестер – тоже.

– Ну и что? Туда им и дорога, если хочешь знать мое мнение, – ответил Митт.

– Дядя Харл – убийца, – заявила Хильди. – Он не лучше Ала.

– Ну так ты это и раньше знала, – напомнил ей Митт. – И тогда это не отбивало у тебя аппетита.

– Да, Хильди, поешь, – поддержал его Йинен.

– Неужели вы не понимаете? – воскликнула Хильди. – Дядя Харл, наверное, убил и нашего отца. – По ее узким щекам медленно покатились две слезинки. – А поскольку мы сбежали раньше, то все думают, что он с нами.

Йинен с ужасом посмотрел на Митта. Тот вздохнул – не без досады: у него и своих неприятностей вполне достаточно, и новые беды ему не нужны. Размышляя вслух, он произнес:

– Мне все время казалось, что в вашем рассказе о побеге из дворца что-то не так. Похоже, ваш дядя Харчад собирался и вас убить.

– Ты хочешь сказать, что когда те солдаты в Западном затоне в нас стреляли, то не потому, что приняли нас за тебя, а потому, что дядя Харчад приказал им нас задержать? – спросил Йинен.

Митт кивнул.

– Вполне может быть. Харчад или Харл. Если хотите знать, то, по-моему, вам тогда крупно повезло.

– Повезло! – воскликнула Хильди. – Ничего себе везение: отец, скорее всего, убит, а Ал собирается продать нас дяде Харлу! – Теперь слезы уже струились у нее по щекам. – Литар – идиот! – добавила она. – А я так хвасталась! Никакого везения вообще нет. Жизнь отвратительная. Я все ненавижу! И наверное, всегда ненавидела.

– Тебе нравилось ходить на «Дороге ветров», – возразил Йинен, обидевшись.

– С двумя убийцами на борту, – отозвалась Хильди, – и прямо в плен!

Она опустила голову на светлый дубовый стол и жалобно заплакала.

Митт оскорбился.

– Прекрати! – потребовал он. – Если бы мне не нужно было скрыться, ты бы сейчас уже лежала в Холанде мертвая, и ты прекрасно это знаешь. Йинену хуже, чем тебе, а он не плачет. Это значит только, что нам надо отсюда убежать и пробираться на Север. Так что прекрати плакать и ешь!

Обрызгав столешницу слезами, Хильди подняла голову и возмущенно воззрилась на Митта.

– Ты мне отвратительнее всех на свете! – заявила она. – Даже Ал лучше.

Она схватила кисть винограда и стала жевать, не замечая вкуса.

– А как нам убежать? – встревоженно спросил Йинен.

Митт встал и проверил дверь. Она оказалась заперта.

Несколько смутившись, он посмотрел на зарешеченные окна. Почему-то мальчик не ожидал, что островитянки их запрут.

– Решетки чугунные, – доложил Йинен.

– Конечно, дурачок! – фыркнула Хильди. – Это же детская. Решетки стоят для того, чтобы дети не выпали.

Пока девочка ела виноград, она поняла, насколько сильно проголодалась. Теперь Хильди накинулась на остывшую рыбу.

– Боги! – проговорила она, не переставая жевать. – Меня не запирали в детской уже… давно.

Йинен и Митт оставили ее подкрепляться, а сами пошли посмотреть на окна. Они разглядели материк у самой линии горизонта и галечную насыпь, ведущую к причалам от особняка Литара. Вдоль нее, уткнувшись носами в гальку, стояли небольшие лодки. Сразу под окнами располагался внутренний двор, ворота которого выходили на насыпь. Во дворе толпился народ, и по насыпи тоже все время кто-то ходил.

– Да, мы могли бы спуститься, – прикинул Йинен. – Из соседнего окна. Там есть водосток, который проходит до самого двора. Подождем, пока народа станет меньше, и попробуем.

Митт осторожно открыл окно над водостоком и проверил, может ли он просунуть голову между прутьями решетки. Оказалось, что с трудом, но может. А он по опыту знал, что где проходит его голова, проходит и все туловище, если повернуться боком. Поскольку он больше Йинена, значит Йинен определенно здесь пролезет. Вероятно, и Хильди тоже. Так что они устроились ждать, пока толпа не рассосется.

Подходящий момент наступил спустя час. Митт просунул голову сквозь решетку, развернул плечи и оттолкнулся ногами. Ему еле-еле удалось протиснуться. Он решил, что, наверное, вырос. Живот пролез не сразу. К тому времени, когда Митт наконец выбрался на карниз, ему уже казалось, что он оттянул себе живот до колен. Подросток повернулся, держась за решетку, чтобы помочь вылезти Йинену и Хильди.

Но Йинен пролезть сквозь решетку не смог. Он был слишком упитанный. Плечи у него оказались чересчур толстыми. Он отталкивался, извивался и протискивался, а Митт с риском для себя тащил его наружу, но все оказалось бесполезно. Поцарапанному и расстроенному Йинену пришлось отступить. С Хильди все было еще хуже. Она оказалась крупнее Митта во всем, и даже голову просунуть не смогла. Они с Йиненом понуро стояли у окна, а Митт скорчился снаружи. От напряжения у него болели колени, было ужасно неудобно, ему казалось, что он слишком заметен. А главное, непонятно, что делать теперь.

– Мне залезать обратно или как? – сердито спросил Митт.

– А ты не мог бы спуститься, зайти в дом и отпереть дверь, чтобы… – начал Йинен.

– О боги! – воскликнула Хильди. – Там отец! Смотрите!

Лицо у нее покраснело, и, похоже, она готова была снова расплакаться.

Митт повернулся на карнизе, чтобы посмотреть, о чем она говорит. По галечной насыпи шел мужчина в одежде фермера и больших сапогах, но это определенно был Навис. Митт узнал его по походке и – даже с такого большого расстояния – по лицу, так похожему на лица Харчада и Хильди.

– Это и правда он! – сказал Митт. – Ну, вам везет, как Старине Аммету!

– Вовсе это не везение, – возразил Йинен.

– Митт, спустись и предупреди его. Быстрее! – попросила Хильди. – Скажи ему, что мы в плену и что ему здесь опасно. Быстрее, пока Ал его не увидел!

– Но он меня узнает! – возразил Митт.

Испуганная Хильди затрясла решетку.

– Не может он тебя узнать – в этом костюме. А если ты не пойдешь, то мне придется кричать, и кто-нибудь услышит.

– Ладно, ладно! – пробурчал Митт. – Я ему скажу. А потом приду и выпущу вас. Неутомимый Митт снова работает за всех.

– Да перестань ты болтать! – застонал Йинен.

– И поторапливайся! – прибавила Хильди.

Мальчик скорчил им рожу и скользнул вниз по водосточной трубе. «Митт спешит на помощь!» – подумал он. Ему удалось добраться до земли незаметно для всех. И никого особенно не заинтересовало то, что он спрыгнул со стены и бежит к воротам.

Навис как раз собирался в них войти. Вблизи Митт заметил, что лицо у него уставшее и плохо выбритое. Большие сапоги облепила грязь. Навис не обратил внимания на Митта, выскочившего ему навстречу. Это ободрило парня. Навис его не помнил! В конце концов, графский сын ведь видел его всего полминуты в день фестиваля.

– Эй! – прошипел Митт. – Не ходите туда. Это опасно.

Он не подумал о двух вещах. Навис уже несколько дней был беглецом и жил за счет собственной сообразительности. И у него была такая же хорошая память на лица, как и у Йинена. Или, возможно, не только на лица: он опознал Митта главным образом по сложению и по тому, как он бежал. И поскольку у Нависа не было оснований думать, что Митт захочет оказать ему добрую услугу, то он просто посмотрел на парнишку так, как люди смотрят, когда к ним обращается совершенно незнакомый человек, и прошел мимо него на двор.

Митта так раздосадовало это высокомерие, что он бросил бы свою затею. Но на него смотрели Йинен и Хильди, и он побежал за Нависом и схватил его за рукав. Тот стряхнул с себя руку мальчика и пошел дальше. Митту пришлось бежать рядом с ним, пытаясь объясниться.

– Да послушайте, вам опасно туда идти. У Литара с головой не в порядке, и им командует человек, который застрелил Хадда. И он держит Хильди и Йинена в плену. Они вон там, в той комнате с решетками. Посмотрите.

Поскольку вокруг было мало народа, Митт рискнул указать Навису на их окна. Однако тот не соизволил туда посмотреть. Он шел вперед, удивляясь, зачем этот юный убийца пытается навешать ему лапшу на уши, и совершенно не замечая Митта.

– Отец не слушает! – воскликнула Хильди, прижав голову к решетке. – Как это на него похоже!

– Может, он только притворяется, что не слушает, потому что так безопаснее, – с надеждой предположил Йинен.

Митт тоже на это надеялся.

– Меня послали Хильди и Йинен, – объяснил он, уверенный, что уж этим-то убедит Нависа.

Но тот упрямо прошел в главную дверь особняка в большую каменную комнату, так и не услышав Митта. Здесь оказалось полно народа. Митт застыл на пороге, не зная, можно ли ему идти следом. В основном это были островитяне, и в комнате звучали их мелодичные голоса. Митт решил, что там достаточно безопасно, и бросился за Нависом, чтобы сделать еще одну попытку.

– Пожалуйста, выйдите отсюда! – сказал он, подныривая Навису под руку. – Они продадут вас Харлу, чтобы он вас убил. Честно.

Навис посмотрел на кого-то, кто стоял за Миттом, и громко сказал:

– Прошу вас увести этого неприятного ребенка!

Митт ощутил в толпе какое-то движение и приготовился бежать.

– Неужели вы не можете меня выслушать, осел упрямый! – воскликнул он.

– Закрой свой поганый рот! – закричал Навис. – Стража! Уберите его, немедленно!

Митт повернулся и бросился бежать. Однако стража оказалась ближе, чем он думал. Два рослых здоровяка немедленно схватили его. Тут Митт вышел из себя. Он лягался, вырывался и адресовал Навису немало слов, выученных на берегу.

– О, опять он тут! – сказал Ал за спиной у Митта. – Не беспокойтесь, сударь. Я им займусь.

Наверху, в зарешеченной детской, Хильди и Йинен мучительно ждали. Долгое время они были уверены, что, как бы ни закончилась встреча Митта с их отцом, мальчик вот-вот вернется и отопрет детскую. Они глубоко верили в его находчивость. Но когда пришедшие островитянки принесли им обед на двоих, даже Йинен потерял надежду.

– По-моему, Митт и не пытался ничего объяснить отцу, – гневно заявила Хильди. – А теперь он просто о нас забыл. Люди все одинаковые!

– Я не думаю, чтобы он мог о нас забыть, – возразил Йинен.

– Нет, мог! Ему представилась прекрасная возможность убежать одному, и он ею воспользовался! – сказала Хильди.

– Мне казалось, он считает, что должен… – неловко начал Йинен.

– Ничего подобного он не считает! – бросила Хильди. – Единственное, о чем он думает, – это будто мы задолжали ему за то, что его жизнь в Холанде была такая гадкая.

Это было так похоже на то, что говорил сам Митт, что Йинен больше не мог спорить.

Спустя долгие часы они пытались играть в «угадай, что я вижу». Хильди была настолько расстроена, что даже не могла сосредоточиться.

– Я сдаюсь, – сказала она. – В этой комнате нет ничего, что начинается с «о».

– Окно, – уныло отозвался Йинен.

В эту минуту открылась дверь и в детскую шаркающей походкой вошел Литар. Хильди этого не заметила.

– Откуда мне было знать, что ты задумал такое тупое слово! – огрызнулась она, не сдерживая раздражения.

Потрясенный Литар воззрился на нее.

– Хм, по-моему, я не хочу на тебе жениться, – заметил он.

– А я тоже! – парировала Хильди. – Мне даже смотреть на вас противно!

Литар обиженно повернулся к Алу, который вошел следом. Позади Ала шли два рослых охранника, удерживавшие Нависа.

– Ну, Ал, – прохныкал Литар, – мне ведь необязательно на ней жениться, правда? Она не женственная.

Ал со смехом похлопал его по плечу.

– Ну вот, Хильдрида. Ты только что выслушала первый комплимент, – заметил Навис. – Возможно, и последний.

– Где Митт? – спросил Йинен у Ала.

Тот со смехом пожал плечами.

– Вы ведь знаете, да? – не успокаивался мальчик. – Вы его убили?

Ал продолжал смеяться.

– Поздоровайтесь с папой, как хороший мальчик.

– Не стану, пока не скажу тебе, какое ты гадкое животное! – воскликнул Йинен.

– Он тоже плохой! – пожаловался Литар. – Давай уйдем.

– После вас, – отозвался Ал, и все снова ушли из детской, оставив Нависа стоять у запертой двери.

Хильди с Йиненом посмотрели на отца. Он был усталый, грязный и подавленный. Хильди стало его жаль. Она была почти уверена в том, что рада его видеть. Девочка двинулась было к отцу, чтобы сказать ему об этом, но все-таки не решилась и остановилась. А потом как-то так получилось, что она бездумно бросилась к нему и повисла у него на шее. В первое мгновение Навис растерялся. Хильди вдруг почувствовала, что ее обнимают, отрывают от пола и кружат, а отец выглядит одновременно радостнее и печальнее, чем когда бы то ни было. К Навису робко подошел Йинен, и тот обнял и его тоже, так что они втроем прижались друг к другу.

– Кто вас предупредил, что нужно бежать? – спросил Навис. – И как вы справились во время того жуткого шторма?

– Никто. Это вышло случайно. И нам помогали Митт, и Либби Бражка, и Старина Аммет, – ответили они и начали рассказывать о своих приключениях на «Дороге ветров».

Вскоре Навис отпустил их и сел слушать, прижимая к уголкам глаз пальцы, словно у него болела голова. Они заметили, что он хмурится и прижимает пальцы крепче всякий раз, когда они упоминали об Але и Митте.

– Почему ты сюда пришел? – наконец опомнился Йинен. – Ал… работал на тебя? Я видел, как ты разговаривал с ним в Холанде.

Навис с удивлением посмотрел на Йинена.

– Разумеется, нет. Наверное, ты видел его тогда, когда он пришел с предложением открыть мне – за большие деньги, конечно, – заговор против графа. Ты не представляешь себе, как часто мне такое предлагали, – добавил Навис уныло. – Я нашел Ала крайне неприятным типом. Но я упомянул об этом в разговоре с Харчадом, а Харчад по иронии судьбы рассказал мне, что он отправил на Святые острова агента, чтобы тот держал Литара в руках – на случай нападения Севера. Если бы я знал, что это тот самый Ал, я бы здесь не появился. Но тут есть корабли. Я был готов хорошо заплатить за то, чтобы меня доставили на Север. А еще я надеялся узнать что-нибудь о вас двоих. Но похоже, Ал решил, что Харл заплатит за нас больше, чем я – за корабль. Конечно, он не просчитался. Поэтому нас продают Холанду.

Наступило мучительное молчание.

– А дядя Харл не отпустит нас, если мы все дадим подписку, что не хотим быть графами? – спросила Хильди.

Навис покачал головой, с силой зажав переносицу.

– Он мне не доверяет. Никогда не доверял. И потом, я пнул его в живот, когда он пришел меня арестовать. Это так его разозлило, что он лично отправился в охоту за мной на Флейт, несмотря на то что была буря. Он чуть не наступил на меня, когда я прятался в канаве.

Йинен рассмеялся, хоть и понимал, что отец не шутит.

– Но разве Митт не пытался тебя предостеречь?

Навис наморщил лоб.

– Если Митт – это тот мальчишка, который хотел устроить взрыв во время Морского фестиваля, то да, пытался. Я подумал, что он лжет и позвал стражников, чтобы его увели. Это еще одна моя ошибка?

– Да, – подтвердил Йинен.

– Ты же не знал, – утешила его Хильди. – Я тоже не доверяю Митту. У него в голове страшная путаница. Но если Ал его убил, то я попрошу Старину Аммета и Либби Бражку отомстить этому гадкому человеку.

– Искренне надеюсь, что они услышат тебя, – сказал Навис.

* * *

Но когда примерно за час до заката Ал пришел в детскую в сопровождении нескольких самых рослых стражников, он был таким же здоровым и беззаботным, как раньше, и еще более довольным собой.

– Ну, поднимайтесь, сударь, – велел он. – И вы, хозяин. Бенс выполнил то маленькое поручение, которое я ему дал. Старый «Пшеничный сноп» готов, отлив вот-вот начнется – и мы опять отправляемся в плавание.

Навис медленно поднялся на ноги.

– Вы хотите сказать, что везете нас обратно в Холанд?

– Быстро же он соображает, ваш папка, – усмехнулся Ал, обращаясь к Хильди. – Это так, сударь. Мы везем вас и мальчика, а девочку оставляем здесь.

– Почему вы оставляете мою дочь? – спросил Навис.

Ал посмотрел на Хильди. Той захотелось ударить его, завизжать и устроить как можно больше шума, но ей казалось, что она не должна это делать, раз отец держится так спокойно.

– Будьте же благоразумны, сударь, – заметил Ал. – Она помолвлена с Литаром. У нас есть о чем поторговаться. Сумма, которую предлагает Харл, должна увеличиться, и намного, как раз из-за вашей дочери. А если он не предложит нам достаточно много, то может получиться так, что мы вернемся с вами сюда через денек-другой. Так что надейтесь на лучшее.

– О, так тут есть лучшее? – удивился Навис.

– Для некоторых из нас, – жизнерадостно подтвердил Ал. – А теперь потрудитесь пройти с нами.

Они напряженно попрощались. Никому из них не хотелось в присутствии Ала говорить о чем-то важном. Нависа и Йинена увели стражники. Хильди осталась стоять в центре комнаты, сжав руки в бесполезные кулаки и глядя, как за ними закрывается дверь. Она была твердо намерена не плакать, пока не останется одна.

Дверь снова открылась, и в нее заглянул Ал.

– Кстати, дамочка, – бросил он, – что-то говорит мне, что в пути с Литаром может случиться небольшая неприятность. Он ведь поплывет с нами, знаете ли. Тогда на Святых островах появится новый лорд, за которого вам можно будет выйти замуж.

Хильди посмотрела на ухмыляющееся лицо в двери и так разозлилась, что ее затрясло.

– Если вы имеете в виду себя, – прорычала она, – то готова биться об заклад – у вас уже есть не меньше двух жен.

С лица Ала сбежало всякое выражение.

– Кто-то рассказал тебе обо мне, да?

– Нет, – ответила Хильди. – Я просто знаю. Вы такой человек.

– Тогда лучше помалкивай, – пригрозил Ал.

Дверь за ним захлопнулась, и ключ со скрипом повернулся в замке.

Хильди осталась стоять на месте. Теперь она была слишком расстроена и испугана, чтобы плакать. Она понимала, что сделала очень большую глупость, выложив все Алу. Но после всего, что произошло, это почти не имело значения. Она решила: раз теперь все равно пропадать, почему бы не присесть.

Хильди обернулась в поисках стула и тут заметила, что дверь опять открывается. За ней, в темном коридоре, девочка увидела одну из островитянок. Похоже, это была Лалла.

– Не пойдете ли со мной? – спросила та, мягко, по-островному, выговаривая слова. – Пора ехать… если вы желаете ехать.

– О, конечно, я поеду! – отозвалась Хильди и поспешила к ней.

Лалла повернулась и пошла по коридору. Девочка пристроилась рядом. Было так странно оказаться на свободе, что даже не верилось. Казалось, это сон. И, как во сне, они миновали с Лаллой какую-то лестницу, а потом прошли еще по одному коридору.

– Куда мы идем? – не удержалась Хильди, когда они оказались на очередной лестнице и снова стали спускаться.

– На дорогу. Там вас ждет Рисс.

Несмотря на все свои беды, Хильди чувствовала смутную радость. Из двух маленьких матросов Рисс понравился ей больше.

– А куда Рисс меня повезет?

– На Север, если вы захотите ехать туда.

Они дошли до конца лестницы и оказались в большой каменной комнате, где Митт сделал свою последнюю попытку переубедить Нависа. Сейчас здесь было пусто, довольно холодно и даже сумрачно – из-за того, что вечернее солнце так ярко пылало в арочном проеме, выходящем во двор. Их шаги отражались от камней тихим эхом.

– Вы пожелаете снова вернуться на острова? – спросила вдруг Лалла.

Хильди обдумала этот вопрос, пока они шли по гулкому каменному полу. Она не удивилась бы, обнаружив, что больше никогда не захочет сюда возвращаться. Но оказалось, что это не так. Пока они плыли мимо Святых островов на «Дороге ветров», направляясь навстречу опасности, эти края пленили ее сердце.

– Я бы очень хотела, – призналась она. – Но только если здесь не будет Ала.

– Мы можем избавить вас от ваших врагов, – предложила Лалла, – если вы готовы довериться Алхаммитту.

– Митту? – переспросила Хильди. – С Миттом все в порядке? – А потом ей стало стыдно, что Лалла знает, насколько она не доверяет Митту, и ей захотелось объясниться. – Это не из-за того, что он сделал. Дело в том, как он думает и как его воспитывали. То есть я понимаю, что, наверное, и сама была бы ничем не лучше, если бы росла в гавани, но я росла во дворце! И я тоже не виновата в том, что меня так воспитывали. Кажется, он просто меня раздражает. И наверное, я тоже его раздражаю. Вот в чем дело.

С этими словами Хильди подошла к двери и оказалась в ослепительно-оранжевом солнечном свете. Во дворе стоял бык. Это было огромное животное, казавшееся в заходящем солнце почти красным. Во всем его теле ощущалась сила: в каждой крепкой ноге, и от хвоста с кисточкой, и узкого крупа до широченных плеч и треугольной головы. Казалось, он свободно ходит по двору: никто за ним не присматривал. Хильди остановилась как вкопанная и воззрилась на быка. А бык поднял голову с двумя опасными рогами над густыми завитками каштановой челки и уставился на Хильди. Той совсем не понравилось выражение его огромных красных глаз. Она растерянно повернулась к Лалле.

Яркое закатное солнце ослепило ее, но Лалла вдруг словно выросла. Сквозь пелену волосы ее показались Хильди не седыми, а рыжими или каштановыми. Но прежний напевный голос островитянки произнес:

– Я задала вам всего два вопроса. Вернетесь ли вы снова на острова и доверитесь ли Алхаммитту?

Хильди почувствовала, как сотрясается земля под приближающимся к ним быком. Это нечестно, что Либби Бражка пытается ее напугать.

– А что будет, если я отвечу на эти вопросы «нет»? – вызывающе спросила Хильди.

Дама, стоявшая в сумраке, похоже, немного удивилась:

– Ничего. Вы уйдете с миром и будете спокойно жить.

И тут Хильди почувствовала, что ей важно правдиво ответить на оба вопроса. Она стояла, задумавшись, а бык крутил хвостом и тяжело расхаживал на солнце.

– Да, я хочу снова сюда вернуться, – сказала она наконец. Это-то было легко. – И… и наверное, на самом деле я все-таки доверяю Митту. Я доверяла ему во время шторма. Просто когда я злюсь, я замечаю, какие мы разные, но, наверное, это не одно и то же. Правда?

Она обернулась к Либби Бражке, чтобы получить ответ, но рядом никого не оказалось. Каменная комната была пустой. Потрясенная Хильди выглянула на двор. Он тоже был пуст.

– Значит, я ответила неправильно? – встревожилась девочка.

Ее одинокий голос эхом разнесся по комнате.

Поскольку здесь делать было нечего, Хильди вышла на теплый солнечный двор и прошла к открытым воротам. Там ее встретил влажный запах островов. Море набегало на галечную насыпь мириадами крошечных волн, заставляя ожидавшую гребную шлюпку утыкаться носом в камни.

Когда под ногами Хильди захрустела галька, Рисс встал в шлюпке и тепло ей улыбнулся:

– Вы доверитесь лодке и сядете в нее, малышка? Мы поплывем к вашему кораблю.

У Рисса за спиной, там, где было глубоко, стояла «Дорога ветров», ожидавшая на полпути между насыпью и материком. Хильди видела, как яхта плавно покачивается на волнах. Она радостно улыбнулась Риссу.

– Кажется, – сказала она, скидывая туфли на гальке и подтыкая свое островное платье, чтобы оно не намокло, – я только что разговаривала с Либби Бражкой.

– Мы здесь этим именем не пользуемся, – отозвался Рисс. – Ее зовут Той, Которая Воздвигла Острова.

19

Ал бросил Митта в комнату, которая, скорее всего, служила кладовой, а сам пошел заниматься Нависом. В маленьком каменном чулане было только одно окошко, под самым потолком, такое маленькое, что в него было не протиснуться даже Митту. Мальчик сидел, заложив руки за голову, гневно уставившись на окошко, и всем сердцем ненавидел Нависа. Все беды из-за него. У Митта было такое чувство, что на этот раз Навис не отпихнул бомбу, а ударил по зубам его самого. А ведь Митт хотел помочь!

– Больше никогда ничего не стану делать для этой компании! – пообещал он себе и погрузился в долгие и яростные мечты о том, что сделает с Нависом.

Мальчик воображал себя знаменитым бунтарем, объявленным вне закона, за спиной у которого стоит несколько сотен закаленных боями товарищей. И он представил, как покоряет город, полный перепуганных лордов, и приказывает всем им сдаться. И они выходят – и среди них Навис, съежившиеся Харчады, трясущиеся Хадды, десятки Хильди и несколько испуганных Йиненов. И все они понурили голову и идут, шаркая ногами, как шли через Холанд те северяне. И Митт приказывает их всех убить, а Нависа оставляет напоследок, для поистине страшной казни.

Это оказалось очень интересно. Уже много лет Митт был слишком занят – времени на грезы не оставалось. Лишь теперь он обнаружил, что ему чего-то не хватало. Он снова прокрутил в голове эту историю, только город сделал крупнее, а себя – еще более великим и безжалостным. Он понял, что действительно способен стать таким бунтарем, и сильно себя зауважал. Мальчик повторил эту историю в третий раз и покорил весь Южный Дейлмарк, безжалостно преследуя Нависа, пока наконец не поймал его.

Он как раз убивал Нависа – очень медленно, – когда вернулся Ал. Мальчик вскочил и попятился в дальний угол тесной комнатушки. Лицо Ала было в высшей степени невыразительным и противным. Поскольку сам Митт думал о том, что сделает с Нависом, он очень хорошо понял, какую боль ему может причинить Ал – если захочет.

Но Ал только привалился к двери и стал рассматривать пленника.

– Ты мне очень мешаешь, – в итоге произнес он. – И я собираюсь быстро от тебя избавиться. Сколько людей знает, где ты?

Митт неуверенно посмотрел на Ала. Он не понимал, в чем тот его обвиняет.

– Ну, выкладывай! – потребовал Ал. – Или мне надо это из тебя выбивать? Навис знает, что это ты бросил бомбу. А Хобин об этом догадывается? Он ведь сам дал тебе ружье, не иначе. Вряд ли ты стибрил особое оружие Хобина. Он слишком хорошо за ним присматривает. А Мильда тоже знает, где ты?

Митт затряс головой, продолжая молча смотреть на Ала. Из очень далекого прошлого явилось воспоминание о том, как голос Ала возвещает о том, что корова отелилась, а квадратная спина Ала удаляется в сторону Холанда, чтобы найти работу, – но он не мог заставить себя в это поверить.

– Будь ты кем-то другим, – раздраженно продолжил Ал, – я мог бы отправить тебя обратно в Холанд с остальными двумя, туда тебе и дорога! Но я не допущу, чтобы ты рассказал обо мне Хобину. Он раззвонит об этом всем оружейникам страны, и без помощи Харчада я больше не смогу доставать ружья. Он и так осложнил мне дело. И все потому, что я один раз хватил лишку и проболтался, что выдал «Вольных холандцев». Хобин сказал, что поедет в Холанд присматривать за тобой и Мильдой, но я-то знаю, что ему просто хотелось мне досадить. – Заметив, как на него воззрился Митт, Ал расхохотался. – Ну, скажи «привет» своему папке, давай!

– Разве ты совсем мной не гордишься?

Теперь уже Ал изумленно на него уставился.

– Яблочко от яблоньки и все такое? – добавил Митт.

Тут Ал сплюнул на пол, и Митт вспомнил, как отец часто плевал в канавы.

– Гордиться тобой? У меня трое в Нитдейле, так от них, вместе взятых, хлопот меньше, чем от тебя одного! Начал с того, что потерялся, так что я был в долгу у Нависа. Потом дал быку бодать сборщика ренты. И висел у меня на шее в Холанде. А когда я уже решил, что наконец-то от тебя избавился, выскакиваешь, одетый шутом гороховым, и бросаешь бомбу перед Хаддом, как раз когда я навел на него ружье! Конечно, – добавил Ал, – тогда я не знал, что это ты, но если б знал, то сказал бы, что во всем Мильда виновата. Очень уж похоже на ее дурацкие затеи.

Митту не свойственно было краснеть, то тут он почувствовал, что его лицо заливает жаркая краска.

– Это я придумал. Вот! – заявил он. Ему показалось, что он должен заступиться за мать перед Алом. – Мильда хорошая. Просто она не всегда соображает, что реально, а что нет. Частенько сорит деньгами…

И Митт резко замолчал. Да, Мильда именно такая, и он знал это. Мама никогда не думала о будущем, покупала ли она бочонок устриц или отправляла Митта, чтобы его арестовал Харчад. На самом деле они оба совершенно не представляли себе, каково это будет. И мальчику было очень больно, что Ал смеется над этим.

– Можешь не рассказывать мне о том, что она совершенно ничего не соображает, – сказал Ал. – Она бы мне всю жизнь испортила, если б я ей позволил. И ты точно такой же. Надо же – подружиться с внуками Хадда!

– Они мне не друзья! – гневно возразил Митт.

– Да неужели? – отозвался Ал. – Значит, ты сидел на палубе и перешучивался со своими врагами? И ты рассказал им половину своей жизни, так ведь? А эта Хильдрида не дура. Если б ты сказал ей хоть на словечко больше, она сложила бы это с тем, что говорил я, и все планы, которые я на нее имею, полетели бы псу под хвост. Ты подписал себе приговор, когда открыл свой болтливый рот, вот что ты сделал. С такими людьми дружбы не водят. Из них сосут соки.

За дверью кладовки раздались поспешные шаги, и кто-то крикнул:

– Ал! Ал, ты здесь? Тебя зовет Литар!

– Иду! Мне придется оставить тебя на Бенса, – бросил он Митту. – Этот болтливый идиот Литар и пяти минут без меня обойтись не может.

И он раздраженно ушел из чулана, что-то бормоча себе под нос.

Засов встал на место. Митт соскользнул по стене на пол. Спустя секунду он обхватил голову руками, словно пытался этим хоть немного загородиться от отчаяния. Но его ничто не могло защитить. Жуткое сходство между ним и Алом оказалось неслучайным. Сынок весь в отца. И, яростно ненавидя Ала, Митт ненавидел и самого себя – даже еще сильнее, чем отца, если только это возможно. Он старался стать таким же зверем, как Ал, и если это у него не получилось, то его заслуги в том нет. А самое страшное было то, что цель, которой он оправдывал свою затею, оказалась фальшивкой. Это Ал предал «Вольных холандцев», а не наоборот. Казалось, что весь его разум распадается на куски, как Канден из его кошмара. И что скоро от него, Митта, вообще ничего не останется…

– Ты мог, Ал, сделать хотя бы одно, – простонал он из своего угла. – Ты мог бы быстро избавить меня от мучений, вместо того чтобы убегать к своему придурочному Литару!

Лишь несколько часов спустя кто-то пришел, чтобы положить конец мучениям Митта. К этому времени он уже в слезах катался по полу. Он едва успел встать и увидеть, что в комнату вошел тот маленький смуглый матрос, Дженро, а с ним еще один, а у дверей стоит Бенс. В следующую секунду ему на голову набросили большой мешок, и Дженро взвалил его себе на плечо головой вниз.

– Эй! – запротестовал Митт, отчаянно вырываясь.

– Помолчи, малыш, и ничего плохого не случится, – тихо сказал Дженро.

– Да поторапливайся! – донесся издали голос Бенса.

И Митт поверил Дженро и перестал вырываться. Мир закачался – это матрос быстро понес пленника. Висеть вниз головой было не очень-то удобно, но терпимо. Спустя короткое время Митта подняли вверх и неожиданно бережно опустили на доски, которые чуть покачивались.

Под досками тихо плескалась вода, и Митт догадался, что находится в лодке. Лодка резко накренилась: матросы укрепили в уключинах весла. Мальчик попытался хоть что-нибудь увидеть сквозь мешковину, но она оказалась волосатой и рыхлой и сильно щекотала нос. Света пробивалось мало, и пленник заподозрил, что лодка где-то укрыта и то, что с ним делают, делается втайне. Он закричал бы, если бы не совет Дженро.

Матросы перестали двигаться. Мягкий голос Дженро произнес:

– Значит, капитан, вы решили, что нам надо выйти в море, чтобы утопить этого малыша?

– Да. – Митт услышал, что Бенс отвечает ему откуда-то сверху. – И я еду убедиться в том, что это будет сделано.

– Капитан, в этом нет нужды, – заметил второй матрос.

– Да неужели? – Лодка тяжело качнулась под весом спустившегося в нее Бенса. – Знаю я вас. Когда вы говорите, что нет нужды, я становлюсь подозрительным. Отплывайте.

Матросы промолчали. Затем Митт почувствовал, что лодка пришла в движение. Весла ритмично задвигались: плюх-скрип-буль. Вскоре сквозь ткань мешковины проник яркий солнечный свет. Митт решил, что они вышли в гавань. Они ровно плыли на солнце: плюх-скрип-буль, плюх-скрип-буль. И эти звуки оказались такими убаюкивающими, что Митт почти заснул, несмотря на все свои душевные страдания.

А потом мягкие голоса зазвучали снова:

– Капитан, бросить этого малыша в море мы никак не можем.

– Но решили сказать об этом, только когда вышли за Троссавер, – вдалеке произнес Бенс. – Всё вы сделаете.

– Капитан, нас двое, а вы один.

– Ладно. Тогда можете посмотреть, как это сделаю я, – сказал Бенс.

– Нет, не можем.

– Придется стерпеть, – издевался Бенс. – Ал хочет, чтобы это было сделано. А вы всегда делаете то, чего хочет Ал, так ведь?

– Мы не сделали бы этого и для Ала.

Похоже, это Бенса изумило:

– Даже для Ала?

– Да, – подтвердил Дженро. – Потому что этот малыш приплыл дорогой ветров и ему помогали великие.

– А при чем здесь это? – удивился Бенс. – Вы же видели, что Ал приплыл на той же самой яхте!

– Это не имеет значения. Великий примечает многих.

– Нечего пихать в меня вашу веру! – заявил Бенс.

Голоса смолкли. Весла двигались медленно и безмятежно. Митт ухмыльнулся в своем волосатом мешке и почесал зудящий нос. Он заподозрил, что скорее в море бросят Бенса, чем его. И решил, что капитан тоже это понимает. Убаюканный звуками весел, Митт с благодарностью погрузился в сон. Время от времени он просыпался и обнаруживал, что спор продолжается.

– И что я должен делать, когда двое моих лучших людей отказываются выполнять мои приказы? – злился Бенс.

– Мы будем исполнять то, что вы говорите, – отвечал мягкий голос.

– Тогда я требую, чтобы этого щенка бросили в море.

– Но этого мы сделать не можем.

В другой раз Митт услышал, как Бенс бубнит:

– Тогда зачем вы заплыли так далеко? Мы что, просто повернем и поплывем обратно или как?

– Если вы хотите, чтобы мы повернули обратно, капитан.

– Не хочу! Я хочу, чтобы этого малолетку выкинули в море!

– Так этого мы сделать не можем, капитан.

Когда Митт проснулся в следующий раз, у Бенса не выдержали нервы.

– Понятно, – заключил он. – И если я хоть пальцем до него дотронусь, то я сам окажусь в море.

– Вы не станете вынуждать нас к такому, капитан.

– А что я могу заставить вас сделать?

– Если вас это устроит, капитан, то мы могли бы подплыть к острову и высадить малыша на нем. На таком, где смертные не живут.

– Не важно, устроит ли это меня, черт подери, – взъярился Бенс. – Это не устроит Ала.

– Если вы ему не расскажете, то и мы болтать не станем.

– Гм… – отозвался Бенс. Немного помолчав, он добавил – Ну, наверное, это не так уж отличается от того, чтобы сбросить его в море, при условии, что остров необитаем. И какой это будет остров?

– Чудесный Святой остров как раз рядом. На нем нет никого, кроме Той, Которая Воздвигла Острова и Колебателя Земли.

– И что это должно означать?

– Смертные там не живут.

– А мне казалось, что там должен жить какой-то сумасшедший старый отшельник.

– Он там не живет. Смертные там не живут.

– Ну хорошо! – сдался Бенс.

Скрип весел и их удары стали заметно энергичнее.

Митт почувствовал, как лодка разрезает воду. Не прошло и минуты, как весла перестали работать. Под днищем лодки заскрежетала галька. Митт слышал, как волны шумно перекатывают прибрежные камешки.

– Шевелитесь! – приказал Бенс.

Пленника подняли и понесли сразу двое. Под ногами матросов захрустел песок, а потом его и самого бережно поставили на ноги – судя по ощущениям, на траву. Дженро снял с него мешок и улыбнулся.

Митту показалось, что маленький островитянин собирается что-то сказать, возможно, сообщить ему нечто важное, но, пока мальчик моргал и протирал глаза от волосков мешковины, Бенс уже забрался в шлюпку, стоявшую на песке.

– А ну, возвращайтесь! – крикнул капитан. – Или пеняйте на себя!

Оба матроса улыбнулись Митту, а Дженро еще и подмигнул, хотя Митт не понял почему. А потом оба побежали обратно к лодке. Митт остался стоять, все еще моргая, а они тем временем оттолкнули лодку от берега, развернули ее умелыми движениями весел и быстро поплыли прочь, стремительно уменьшаясь на фоне зелени соседнего острова. Ему показалось, что они плывут по крайней мере вдвое быстрее, чем по дороге туда.

Митт почувствовал полную безнадежность.

Ближайший остров был слишком далеко, чтобы он мог попробовать до него доплыть. Святой остров над ним уходил вверх грудами камней и зарослями зеленой травы. Высоко над головой нависали деревца и вереск. Остров был дикий, невозделанный и пустынный. Судя по свежему торфянистому запаху, где-то имелась пресная вода, но из еды были только ягоды. Митт не понимал, почему Дженро ему подмигнул. Ведь впереди его ждет голодная смерть!

Митт попытался вспомнить, как Святой остров выглядел с другой стороны, когда они плыли мимо него на «Дороге ветров». Он решил, что оттуда остров казался более низким и зеленым, а еще – хотя он мог и ошибиться, – что с той стороны близко от него находились другие острова. В любом случае это следовало проверить.

Митт пошел вокруг острова. Тропинки тут не оказалось. Ему пришлось то подниматься вверх, то спускаться между скалами по скользкому дерну. Иногда он оказывался у самой воды, иногда – довольно высоко на холмах. И пока шел, все его беды снова к нему вернулись. Он ненавидел себя, и Ала, и Нависа, все и вся. Ненавидел настолько, что даже жалел, что его не утопили. Мальчик больше не удивлялся, почему Хильди заявляла, что ненавидит жизнь. Жить действительно не стоило.

Солнце уже садилось. Митт вспотел, вокруг него кружило облако комаров. И тут путь преградил огромный обломок гранита. Мрачно ворча себе под нос, Митт вскарабкался на него. Под ним у моря раскинулась зеленая долина, залитая ярким вечерним солнцем. За ней расстилалось море, катившее невысокие волны. Митт посмотрел за их золотистую рябь и увидел, что до двух ближайших островов всего локтей триста. Такое расстояние переплыть будет легко. Неудивительно, что Дженро ему подмигнул! А потом Митт посмотрел вниз, в долину.

На ней пасся бык. Это было огромное животное, казавшееся почти красным в лучах садящегося солнца. Пока Митт смотрел на него, бык поднял свою треугольную голову, вооруженную острыми рогами, и глянул на Митта. Качнулся хвост с кисточкой. Не спуская с Митта глаз, бык направился к скале. Митт почувствовал, как под его шагами сотрясается гранит.

«И что мне теперь делать?» – растерянно подумал мальчик, скорчившись на скале.

Из-за скалы вышла высокая женщина в зеленом платье с красной вышивкой и посмотрела вверх, на Митта.

– Тебе лучше туда не ходить, – сказала она Митту, кивая на быка.

Митт решил, что она не островитянка. Волосы у нее были рыжие и развевались на ветру. Лицо же показалось мальчику очень красивым и довольно серьезным.

– Двигайся в ту сторону, – посоветовала она, указывая выше скалы.

Митт посмотрел туда и увидел среди камней утоптанную земляную дорожку. Он оглянулся на быка, который неприветливо встретил его взгляд.

– Э-э… да, пожалуй, я пойду, – пробормотал Митт и начал подниматься по тропинке.

Через пару шагов он сообразил, что женщина стоит на лугу, всего в нескольких ярдах от быка.

– А вам там не опасно? – спросил он.

Незнакомка улыбнулась. Это напомнило Митту улыбку Мильды, когда складка тревоги исчезала с ее лица, а вместо нее появлялась ямочка.

– Спасибо. Я умею с ним управляться, – ответила незнакомка.

Карабкаясь по крутой тропинке, Митт увидел, как она подошла к быку, протягивая руку. Бык ткнулся носом в ее ладонь.

«Ну, я бы с ней местами не стал меняться», – подумал Митт.

Тропинка вилась по склону холма, ныряя между кривых деревьев и круто огибая валуны. Митт карабкался вверх, вдыхая глубокий аромат земли и острый запах торфа. В его ушах шум и шорох прибоя становился все громче… и в то же время все дальше. Митт гадал, куда он идет и что изменится, когда он туда попадет. А потом тропа завернула за камень и вывела в очень узкую долину, выходившую к морю и сильно заросшую. Митт остановился, чтобы отдышаться. Отсюда открывался прекрасный вид на острова, залитые золотистым светом. По одну сторону острова плавали в серовато-голубом море, а по другую казались иссиня-черными на фоне солнца и парили в золоте и серебре, словно облака на закатном небе.

У Митта, вспотевшего, запыхавшегося и несчастного, это зрелище вызвало только чувство горечи. Когда-то давно, маленьким мальчиком, он грезил именно о таком месте. И вот теперь он его нашел – и какой от этого толк?

Он повернулся и вошел в долину. Там было влажно и прохладно. К радости Митта, из-под скалы вытекал родник. Он опустил в воду сначала руки, а потом и лицо, а когда выпрямился, с них капала вода. Тут он заметил, что рядом с ним находится каменная колонна вроде тех, что он видел на острове Гард. Она была примерно такой высоты, какими делают солнечные часы, но шире. На ней оказались две фигурки, одна из зеленого винограда и ягод рябины, а вторая – из переплетенных стеблей пшеницы.

– Ого! – воскликнул Митт. – Либби Бражка и Старина Аммет!

Он протянул было руку, чтобы приветственно дотронуться до Старины Аммета, когда почувствовал, как долина сотрясается под ногами крупного существа. Он стремительно обернулся, ожидая снова увидеть быка.

Серо-белый конь остановился чуть ниже в долине, и с него слез высокий светловолосый мужчина. Митт поспешно вытер мокрое лицо ладонями и попятился к низкой каменной колонне. Перед ним был Аммет. Он направился к Митту, чуть заметно улыбаясь. Его длинные волосы развевались, словно в долине дул почти штормовой ветер. Но ветра не было вовсе. Взгляд у Аммета был прямой и серьезный, что немного напомнило отчима, хотя на лицо они были совсем не похожи. Такого лица Митт еще никогда не видел. Старина Аммет казался то величественным старцем, то красивым юношей. И, видя эти странные перемены, Митт испугался так, как не боялся даже в кошмарных снах. С каждым шагом Старины Аммета мальчик чувствовал новую волну страха, так что в конце концов он пришел в такой же ужас, какой испытал в Холанде во время погони, пока притворялся, будто играет в камушки. Он дрожал от страха… до тех пор, пока Старина Аммет с ним не заговорил. В этот миг мальчик почувствовал себя как ни в чем не бывало.

– Алхаммитт, мне нужно было с тобой повидаться, – пояснил Старина Аммет. Его голос напомнил Сириоля, хотя и звучал совсем-совсем иначе, – чтобы задать один вопрос.

– Ты мог поговорить со мной когда угодно. – Митт чувствовал себя немного обиженным. – Почему это надо делать сейчас, когда я совершенно расклеился?

Молодой Старина Аммет весело рассмеялся, а старый ответил:

– Потому что до этой минуты не было сомнений в том, что ты станешь делать.

– Я хочу только выбраться отсюда и уехать на Север, – отозвался Митт. – Какие тут могут быть сомнения?

– Никаких, – согласился Старина Аммет, лицо его при этом было серьезным и старым. – Жители островов помогут тебе уехать на Север. – А потом его лицо вдруг засияло молодостью, радостью и любопытством, и он добавил: – Нет никаких сомнений и в том, что ты вернешься.

– Откуда ты знаешь? – спросил Митт, хотя сердцем чувствовал, что это правда. Ему обязательно надо будет снова попасть на Святые острова. – Когда я приеду?

– Это тебе решать, – ответил Аммет, одновременно и старый, и молодой. – И когда ты вернешься, мы отдадим эти острова в твое владение, это уже решено. Я спрашиваю тебя: ты возьмешь их как друг или как враг?

– Как враг кому? Тебе? Вам? – переспросил Митт, немало озадаченный этим вопросом.

Молодое лицо Старины Аммета снова смеялось.

– Мы не из тех, кто бывает друзьями или врагами, Алхаммитт. Может, лучше будет, если я спрошу так: ты придешь как завоеватель или с миром?

– Откуда мне знать? – возмутился Митт. – Зачем ты задаешь мне такие вопросы? Зачем ты приходишь и помыкаешь мной? Я уверен, что вы использовали меня все это время, ты и Либби Бражка. А я не люблю, когда мной командуют!

– Никто тобой не командовал, – возразил Старина Аммет, который теперь казался древним, как сами острова. – Ты выбрал свой путь, а мы тебе помогли, как нам и положено было. И мы снова будем тебе помогать. Мне только нужно узнать, какая помощь тебе понадобится в дальнейшем.

И, словно Митт уже дал ему ответ на это, Старина Аммет повернулся и направился к своему коню. Пшеничный цвет его одежды и волос поймал солнце и словно начал в нем плавиться.

– Эй, погоди! – крикнул Митт. Старина Аммет его ужасно раздосадовал и разочаровал. Почему-то он ожидал от него большего. – Ну что я должен был сказать? Ты мог хотя бы немного помочь мне в этом! – добавил он, спешно бросаясь за туманной фигурой.

Старина Аммет повернулся, и снова его черты неуловимо изменились – он словно сбросил многие годы. Митт остановился, чтобы не налететь на него.

– А разве вы не можете отдать Святые острова кому-то другому? Я их не заслуживаю, – тихо произнес он.

Старина Аммет тряхнул своими развевающимися волосами и виновато улыбнулся.

– Я никого не сужу, – заметил он.

– Но мог бы, – упирался Митт.

– А какой от этого был бы толк? – отозвался Старина Аммет. – Так что ты решил?

«Значит, я еще не ответил на вопрос», – с облегчением понял Митт. Он задумался. Сначала ему захотелось попросить Аммета вернуться примерно через час, чтобы у него было время поразмыслить. Но тот стоял, старый и терпеливый, рядом с крупным серым конем, а конь щипал прохладную зеленую траву, и с его гривы тихо скатывались капли воды, так что казалось, будто они оба совершенно никуда не спешат.

– Я не умею думать молча, – признался Митт. – В этом я похож на Ала. Мы оба любим трепаться.

– Тогда почему бы тебе не говорить? – предложил Старина Аммет.

Но Митт промолчал – мальчик вдруг подумал, что способен стать гораздо хуже Ала. Если бы Митту захотелось, он смог бы стать человеком из своих недавних грез, который бы ходил по стране и убивал людей вроде Нависа. Ал думал только о себе одном. А Митт ополчился бы против людей. Митт посмотрел на старину Аммета и уловил тот миг, когда его лицо снова переменилось на молодое. Теперь он казался таким же блистательным, как та греза Митта. Но за спиной Старины Аммета зеленела долина, и между вечерним морем и небом лежали Святые острова. И Митт почувствовал, что не хочет возвращаться сюда, преследуя людей от острова к острову и убивая их. Это просто не годилось. Но если он явится как враг, ему придется это делать. Ведь Старина Аммет пообещал ему, что он, Митт, обязательно вернется. И тогда это будет так, словно он разрушает свои собственные детские мечты.

Он вгляделся в лицо Старины Аммета и поймал его перемену от молодого к старому.

– Как друг, – сказал он.

Аммет, превратившийся в старика, просто серьезно кивнул. Большего Митт и не ожидал, но все равно почувствовал себя разочарованным. Он надеялся, что Старина Аммет его похвалит или хотя бы вознаградит за такое решение. Это было очень загадочное существо и, как подозревал Митт, очень могущественное.

– И как тебя называть? – поинтересовался он. – На самом деле тебя ведь зовут не Старина Аммет, правда?

– Когда-то, – ответил Старина Аммет, – меня звали так же, как и тебя. Но люди забыли.

Митт понял, что давно подозревал это. «Аммет» ведь звучит очень похоже на «Алхаммитт».

– А Либби Бражка? – спросил он. – Это же такое нелепое имя…

Молодой Аммет улыбнулся Митту, ослепив его плещущими на ветру яркими волосами и светлой одеждой.

– Теперь, когда ты принял решение, ты можешь узнать, как называть нас обоих. Поднимись наверх, в наш дом, и прими там всю возможную помощь. Не забудь спросить о наших именах.

Он указал в конец долины. Митт разглядел, что тропинка ведет туда, наверх, петляя среди камней. Глядя в том направлении, он вдруг ясно почувствовал, что ослепительный Старина Аммет уходит из долины, ведя коня в поводу и направляясь прямо в небо. Но Митт не мог сказать это наверняка. Он знал только одно: что Старина Аммет исчез.

– Ну, наконец-то я с ним встретился! – воскликнул страшно довольный Митт и пошел вверх по тропинке.

Идти пришлось недалеко: подъем среди камней оказался коротким и крутым. А потом Митт вышел на самую высокую точку Святого острова, где гулял ветер, и обнаружил там небольшое серое здание, которое показалось ему таким же древним, как сам остров. Перед зданием застыл старый-престарый островитянин с длинными седыми волосами и смуглым морщинистым лицом.

– Эге! – обрадовался Митт, вспомнив, как Дженро говорил, что на острове нет смертных.

– Ты высоко поднялся, – отозвался старик с мягким островным выговором. – Иди присядь на лавочку, подыши…

– Спасибо, – ответил Митт. – Но сначала мне надо спросить про их имена. Я для этого пришел.

– Ты сначала присядь. Для этого нужен спокойный ум, – пояснил старик, указывая на каменную скамью у дома.

Митт подошел к ней и немного нетерпеливо сел. Старик с трудом устроился рядом.

– Перекусишь? – предложил он.

– Ну, я… да! Спасибо! – сдался Митт, потому что старик вдруг подал ему большую кисть винограда и плоскую булку-плетенку, похожую на колос пшеницы. Митт не понял, откуда они взялись. – А вы? – вежливо спросил он.

– А мне и так хорошо, благодарю, – улыбнулся старик.

Наверное, это означает, что он не голоден, решил Митт.

Сам он страшно проголодался. Хлеб оказался даже вкуснее, чем тот, которым их угощали этим утром, а виноград был кисло-сладким, прохладным и сочным. Он смел все подчистую.

– Так как насчет тех имен? – поинтересовался он, дожевывая.

– Имена Колебателя Земли и Той, Которая Воздвигла Острова обладают большой силой, – начал старик. – Тот, кто узнает эти имена, не должен произносить их вслух даже во сне, если только не хочет, чтобы произошло нечто гибельное. Ты все равно хочешь узнать эти имена?

Митт не был в этом уверен. А вдруг он проговорится во сне и натворит бед? Он хотел было сказать старику, что передумал, но потом сообразил, что на самом деле право узнать настоящие имена Старины Аммета и Либби Бражки – это награда за решение, которое он принял. И какой бы она ни была пугающей, он должен принять и ее, иначе получится, будто он отказывается от решения. Он представил себе, как будет покорять и убивать жителей Святых островов, и понял, что не желает этого.

– Да, пожалуйста, скажите мне,

– И кто тебя послал? – задал вопрос старик.

Митт, не колеблясь, ответил:

– Колебатель Земли.

– Тогда, если ты достаточно вкусил от их даров, я покажу тебе то, что ты мечтаешь узнать, – согласился отшельник.

Он встал с таким же трудом, как и садился. Митт стряхнул с костюма крошки и тоже поднялся.

– Ты умеешь читать? – обратился к нему старик.

– Еле-еле, – признался Митт.

Старик направился к двери дома, но входить в него не стал. Зато он дал знак Митту зайти внутрь.

– Посмотри под ними на солнце, – распорядился он. – И не произноси вслух прочитанное, пока не настанет в том нужда.

Чтобы зайти в дом, Митту пришлось пригнуться. Оказавшись внутри, он с удивлением обнаружил, что, вопреки его ожиданиям, там не темно, а светло, тепло и тихо. Вечернее солнце лилось в окна, расположенные удивительно низко, почти у пола. Красновато-золотой свет падал на две ниши в основании каменной стены. В одной стояла Либби Бражка, в другой – Старина Аммет. Они были сделаны не из винограда и пшеницы, а из камня точно такими, какими только что видел Митт. Мальчик решил, что тот, кто вырезал эти скульптуры, тоже с ними встречался. Либби Бражка улыбалась так, как она недавно улыбнулась Митту, а Старина Аммет чудесным образом был одновременно и старым, и молодым. Митту стало жаль, что сам он не умеет вырезать так хорошо.

«Посмотри под ними на солнце», – велел старик. Митт с трудом оторвал взгляд от изваяний и посмотрел на стену под нишами. Там оказалась масса трещин, словно кто-то ударил по стене так, что чуть было ее не разрушил. Но, приглядевшись, Митт заметил, что свет падает не на все трещины и что освещенные части образуют буквы. Буквы складывались в слова, по два под каждой фигуркой. И эти слова были именами.

Митт всегда думал, что умеет читать только вслух. Однако сейчас он не смел произносить прочитанное. Ему пришлось нелегко, труднее, чем когда-либо в жизни, но он мысленно складывал буквы в слова. Три из них оказались такими странными, что он не был уверен в том, как их следует произносить. Только одно имя, то, что стояло в первой строке под нишей Старины Аммета, оказалось не таким уж странным. Оно читалось почти как «Йинен», только с лишним «ин» в середине: Йининен. Из этого Митту почему-то стало ясно, что верхнее имя в каждой паре – это меньшее имя, которое соответствует обычным изображениям Старины Аммета и Либби Бражки, изготовленным из пшеницы и ягод, а имена под ними – очень могущественные и означают Старину Аммета и Либби Бражку такими, какие они есть на самом деле.

После этого ему стало немного легче их запоминать. Но все равно он вернулся к двери, закатывая глаза и шевеля губами, изо всех сил стараясь затвердить сложные слова.

– Оставь их в покое. И они уже в твоей памяти, – дружелюбно посоветовал старый служитель богов, угадав его затруднения.

Митт растерянно заморгал.

– Правда? А мне кажется, что они убегают, как только я перестаю о них думать.

– Если ты не дашь им улечься спокойно, то произнесешь их тогда, когда не нужно, – заметил отшельник. – А теперь тебе следует спуститься вниз вон там.

Тут он указал на камни, которые вели от низенького серого дома к морю.

– Но как я смогу там выбраться с острова? – спросил Митт.

– Колебатель Земли тебе покажет, – пообещал мужчина.

Митт пожал плечами и посмотрел на зеленый холм ближайшего острова, до которого было не меньше полумили. Тем не менее там, куда указывал старик, спуск казался легким. Митт повернулся, чтобы поблагодарить старика… но тот как сквозь землю провалился. Митт был уверен, что старик не успел бы никуда уйти, ведь он двигался с таким трудом! Его просто больше не было на холме. Митт почему-то чувствовал, что вокруг дома никого, кроме него, нет.

– А ведь казался совсем настоящим! – проговорил Митт. – Интересно, а кто это был?

20

«Дорога ветров» плавно шла на запад под мирным вечерним бризом, пробираясь между островами. Когда красно-золотое солнце оказалось позади Высокого Тросса и туманного зеленого холма Святого острова, Хильди стала мерзнуть. Рисс сказал ей, что внизу есть куртки. Девочка вошла в каюту. Там она обнаружила, что им не только починили шкаф и наполнили водой бочонок, но что на койке лежит кипа курток и морских сапог, которые были бы впору мужчинам и мальчишкам. Озадаченная Хильди надела одну из курток и вышла на палубу, намереваясь спросить у Рисса об этом.

До нее донесся нежный, переливчатый звук. Казалось, он долетает с Оммерна. Хильди завороженно слушала мелодию, одновременно и печальную, и полную радости, и напев, и обрывки напевов. И доносились чудесные звуки не с Оммерна, как ей показалось, а с зеленого холма Уиттеса. Но когда она повернулась в ту сторону, то поняла, что музыка раздается с Престсея, который был дальше.

– Свирель? – обратилась она к Риссу.

Тот кивнул.

– Приветствие великих.

Хильди оперлась на борт «Дороги ветров» и наслаждалась, пока ей не стало казаться, что сердце у нее вот-вот разорвется: то ли от радости, то ли от горя.

Мелодия свирели долетела и до палубы «Пшеничного снопа», который огибал острова, увозя в Холанд Нависа и Йинена. Они сидели в каюте Бенса с Алом, Литаром и двумя стражниками. Сам Бенс в ярости громко топал по палубе. Похоже было, что паруса почему-то теряют ветер и корабль плывет очень медленно.

– Неужели никто из вас не умеет правильно ставить паруса! – ревел Бенс.

– Ветер сейчас вечерний, и острова его гасят, – объяснил мягкий голос.

– Учи свою бабку! – зарычал Бенс. – Эй, ты! Прекрати спать на рее и работай!

Звуки свирели показались Йинену сладкими и капризными: то они выводили нежную песню, то безумную плясовую. Из-за воплей Бенса ему не удавалось как следует расслышать мелодию.

– Вот бы он утихомирился! – пожаловался он Навису.

Время от времени Бенс погружался в досадливое молчание. И каждый раз музыка доносилась с другой стороны. Ал передергивал плечами, словно песня свирели вызывала у него зуд.

– Хоть бы они прекратили свое горелое дудение! Зачем они это делают?

– Никто этого не делает, – удивленно ответил Литар. – Так просто порой бывает. Всегда на закате, примерно во время ужина. А не поужинать ли и нам?

– Если вам угодно, – проворчал Ал.

Стюард Бенса принес им холодное мясо, фрукты и вино. Ал почти не ел, но вина пил много. Остальные ужинали, слушали крики Бенса, а в перерывах между ними – свирель. Потом слуга убрал со стола, но они все еще плыли между островами, и свирель все играла.

Митт тоже услышал мелодию, пока шел вниз по склону Святого острова, иногда пускаясь бегом на крутых отрезках тропы. Казалось, звук исходит из сердца острова у него под ногами. Более свободной и радостной музыки он никогда в жизни не слышал. Митту было так весело и спокойно, что он запел бы, если б не боялся испортить музыку.

Но когда он преодолел последний спуск и оказался на галечном берегу, где в вечерней дымке увидел огибающую Высокий Тросс «Дорогу ветров», он чуть было снова не отчаялся.

– Они убежали! Уплыли, а меня бросили! – вскрикнул он. – «Дорога ветров»! Эй, на борту! «Дорога ветров»!

И он прыгал, махал руками и кричал, хоть и понимал, что они уже слишком далеко.

Вдруг между Святым островом и Оммерном поднялась волна и стремительно понеслась к берегу, на котором стоял Митт. Это было невиданное зрелище: одинокая волна, взметнувшаяся ни с того ни с сего… Митт затих и ошеломленно уставился на нее. Высокий водяной холм подкатился к берегу и с грохотом обрушился на гальку водопадом белой пены и скрипом камушков. Митт поспешно отскочил в сторону – и увидел, что белоснежный гребень волны замер высоко у него над головой. Мальчик вдруг обнаружил, что смотрит на одного из чудесных белых коней шторма.

– Спасибо, Аммет! – крикнул Митт с несколько нервным смехом.

Он ездил верхом всего один раз, когда был совсем маленьким, да и то на смирной фермерской лошадке. Митт неуверенно двинулся к коню. Тот опустил голову и дохнул на мальчика солеными брызгами.

Митт с опаской ухватился за жесткую влажную гриву (коню это, похоже, не очень-то понравилось) и стал забираться на скользкую спину чудесного жеребца. Конь тряс головой, передергивал под Миттом шкурой, но сбрасывать его не пытался.

– Ты можешь догнать вон ту яхту? – спросил у него Митт.

Конь прыгнул вперед, подбросил его, встряхнул, а потом… Потом он помчался вперед, легко и плавно. Митт обнаружил, что они несутся прямо по морю, разбрасывая брызги. Он обхватил коня за шею. Под кожей животного играли крепкие мышцы, и она казалась одновременно и холодной, и теплой, словно жаркий день на высокой горе. Брызги сыпались Митту на лицо, под ним проносилась темная вода. Он мог смотреть на это только вполглаза. Он попытался разглядеть «Дорогу ветров», но яхта скрылась за Уиттесом. Уиттес был впереди… Почти рядом… Внизу…

Жеребец проскакал прямо через остров, не замедляя бега. Единственным отличием было то, что его копыта раскатисто пробарабанили по дерну, а в лицо Митту вместо морской воды полетела трава. Он заметил несколько человек, которые прикрывали ладонью глаза, чтобы рассмотреть всадника на фоне яркого солнца. Но никто из них не казался особенно удивленным.

– Наверное, тут постоянно происходит что-нибудь необычное, – с трудом выговорил Митт, обращаясь к коню, который снова затопотал по морю.

На фоне стука копыт снова стала слышна песня свирели, дикая и необузданная. А потом эти звуки сменились шумом воды: конь словно выплескивал из моря мокрый закат. В его сиянии Митт едва успел вовремя заметить палубу «Дороги ветров» – она оказалась почти под ним в тот миг, когда конь растворился в волне серой пенной воды.

Хильди еле-еле успела обернуться. Она увидела улыбку Рисса, кипение спадающей воды и ноги Митта, приземляющиеся на крышу надстройки.

– Ты же умер! – Девочка была потрясена.

Это не было похоже на приветливую встречу.

– Я еще не привидение, – грубовато отрезал Митт. – Где Йинен?

– С отцом и Алом на «Пшеничном снопе», – горестно пожаловалась Хильди. – Он везет их обратно в Холанд. И они отплыли уже очень давно.

– Ах вот оно что… – отозвался Митт.

Он собирался сказать, что ему очень жаль, и выкинуть мысли об отце и брате Хильди из головы, но тут заметил понимающую улыбку Рисса.

– «Пшеничный сноп» будет между Йеддерсеем и последним островом, – произнес матрос. – Дженро об этом позаботится. Они подождут, пока солнце не сядет и свирель не смолкнет. Тогда они поймут, что вас не будет.

– О! – воскликнул Митт.

Это было крайне неприятно. Оказывается, мало решить, что он вернется сюда как друг: это означало, что он должен и вести себя по-дружески прямо сейчас, да к тому же по отношению не к кому-то, а к Навису. Против Йинена Митт ничего не имел. Но ему не хотелось снова встречаться с Алом. Он бросил недовольный взгляд на нос «Дороги ветров», где все еще оставался Старина Аммет – жесткий, светлый и колючий. Это все он устроил!

Но, глядя туда, Митт вдруг вспомнил – хоть и сам не мог понять почему – ту ночь, когда он впервые увидел Старину Аммета в другом, истинном обличье: тот стоял у бушприта, а «Дорога ветров» висела у гребня чудовищной волны, пытаясь перевернуться и всех их утопить. На мгновение Митт почувствовал себя на месте «Дороги ветров». Но ведь когда он увидел Старину Аммета во время бури, он уже спас Йинену жизнь, вовремя поймав его за ногу. Митт вздохнул. Похоже, ему суждено заводить друзей незаметно для себя – как получилось с Сириолем, да если на то пошло, и с Хобином. Возможно, даже Хильди и Навис тоже уже стали ему друзьями.

– Значит, нам надо побыстрее плыть к Йеддерсею, – заключил Митт.

Рисс с сомнением посмотрел на парус. Он хотел сказать, что они и так плывут с такой скоростью, с какой им позволяет ветер.

– Я об этом позабочусь, – заверил его Митт.

Он пробрался к Старине Аммету и мягко и вежливо тронул фигуру за плечо.

– Пожалуйста, ты не мог бы дать нам еще немного ветра?

Хильди возмущенно посмотрела ему вслед. Она заметила откровенную досаду, которая отразилась на лице мальчишки, когда он понял, что́ ему предстоит. От этого у нее исчезло всякое доверие к нему. Но тут на глазах у нее вода впереди потемнела и покрылась рябью.

«Дорога ветров» заскрипела. Паруса надулись, и яхта пошла вперед гораздо быстрее, разрезая носом воду.

– Не бойся, – сказал Рисс, решив, что Хильди так смотрит на Митта потому, что опасается его. – Он был на Святом острове.

– Лучше бы он там и остался, – проворчала Хильди.

«Дорога ветров» теперь скользила между островами очень быстро, подгоняемая ветром, который дул специально для нее. Солнце как раз коснулось края моря, когда они обогнули Йеддерсей и увидели Чиндерсей. А свирель теперь пела с Холлисея позади них, громкая и радостная. И действительно, впереди показался «Пшеничный сноп», высящийся на фоне малинового неба. Корабль почти не двигался: паруса у него обвисли и мотались из стороны в сторону. Крики Бенса, должно быть, долетали даже до Холлисея.

– Что мы будем делать? – спросила Хильди.

Митт и сам толком не знал.

– Пожалуй, у меня есть четыре варианта на выбор, – размышлял он.

Тут на одну ужасную минуту ему показалось, что он забыл настоящие имена Аммета и Либби. Но когда он как следует порылся в памяти, то понял, что они закрепились там весьма надежно.

– Ничего, ничего, ничего и ничего, надо думать! – презрительно фыркнула Хильди.

Но тут «Дорога ветров» скользнула ближе к «Пшеничному снопу», и она увидела, что с борта большого корабля почему-то свисают два каната – так, чтобы до них было легко дотянуться.

Кто-то полагался на Митта!

– Извини, – смутилась она. – Понимаешь, мне пришлось очень плохо.

– Не тебе одной! – ответил Митт, глядя на канаты, свисающие с крутого борта.

Там, наверху, был Ал. Митт боялся, что при виде его те четыре странных имени напрочь вылетят у него из головы. Он решил, что ему следует принять меры предосторожности. Пока Рисс подводил «Дорогу ветров» к «Пшеничному снопу», Митт поспешно опустил руку за борт и намочил пальцы.

– Послушай, – обратился он к Хильди. – Если мне или тебе придется туго, а я не буду знать, что делать, крикни вот это.

И он мокрым пальцем вывел на крыше каюты кривые буквы «ЙИНИНЕН».

Хильди посмотрела на них.

– Но это…

– Не произноси вслух! – яростно оборвал ее Митт. – Просто запомни, ладно?

Хильди поняла, что если не доверится Митту сейчас, то окажется, что она все-таки сказала Либби Бражке неправду.

– Ладно. Я запомню.

– Спасибо, – буркнул Митт и провел мокрой рукой по имени.

И тут борт «Дороги ветров» слабо царапнул о борт «Пшеничного снопа». Канаты оказались у них над головой. Хильди с Миттом ухватились за них. Лезть вверх им не понадобилось: канаты стали подниматься, потому что каждый сверху тянуло человек по десять.

– Что тут происходит? – заорал Бенс.

Одна из корабельных шлюпок прошла вниз мимо Хильди, поднимавшейся вверх. Вторая плюхнулась в воду позади Митта, когда он добрался до фальшборта. Пока дети взбирались на палубу, где им помогало множество улыбающихся матросов-островитян, вниз пошла третья шлюпка. Митт увидел, как Бенс изумленно воззрился на происходящее, а потом направился к трапу, который вел на палубу, где стояли они с Хильди.

– Вам сюда, – вежливо сообщил стюард Бенса.

Митт и Хильди бегом потрусили за ним мимо мачт, бухт канатов и десятков матросов, которые поспешно садились в спущенные на воду шлюпки. Бенс уже прошел по трапу. Стюард открыл им дверь, и они вошли в нее. Бенс вдруг заметил, что делает его команда, и с криком побежал туда.

В каюте свет лампы был еще не таким ярким, как закатное небо, так что невозможно было сразу понять, кто именно входит. А когда их разглядели, Йинен не удержался и воскликнул:

– Митт! Хильди, он не умер!

Ал вскочил на ноги. Литар узнал их обоих и приветливо сказал:

– А я-то гадал, куда подевались вы двое.

– Бенс! – заорал Ал.

– Митт, я должен перед тобой извиниться, – повинился Навис.

Мальчик постарался кивнуть ему как можно дружелюбнее. Он надеялся, что если его лицо будет приветливым, то он сможет заставить себя относиться к Навису хорошо. Но зорче всего Митт наблюдал за Алом. В руке у Ала появилось ружье Хобина, и Митт следил за ним, держа наготове одно из имен.

– Бенс! – завопил Ал.

Капитан появился в дверях, злой и вспотевший.

– Эта горелая команда взяла и спустила шлюпки! – сообщил он. – И теперь они все уплывают.

– Бенс, – одернул его Ал, – как они сюда попали? А особенно вот он!

– Не знаю! – ответил Бенс, ощетиниваясь. – Они снова были на яхте – на «Дороге ветров».

– Тогда можешь отправляться той же дорогой, – заявил Ал.

Он поднял ружье Хобина, положив ствол на другую свою руку, и выстрелил в Митта.

Как только Митт увидел, что палец Ала нажимает на спуск, он выкрикнул меньшее имя Либби Бражки.

С невероятной скоростью яблоко взлетело со стола и оказалось между Миттом и дулом ружья. Пуля попала в яблоко. Плод разлетелся по комнате, осыпав всех мякотью, обрывками кожуры и семечками. Отклонившаяся в сторону пуля попала в одну из ламп и разбила ее стекло. Навис и двое его охранников взмахнули руками, прикрываясь от водопада стеклянных осколков. Слегка опомнившись от потрясения, все начали отряхивать с себя яблочную мякоть и стекло.

Ал переводил взгляд с ружья на лампу.

– Почему так получилось?

– Это я сделал, – сознался Митт. – И буду делать столько раз, на сколько у тебя хватит зарядов. Мы приплыли, чтобы забрать Йинена и Нависа на Север, так что лучше просто отпусти их. Вы готовы? – спросил он у Йинена и Нависа.

Йинен и Навис уже начали вставать. И наверное, они даже смогли бы уйти, пока остальные не опомнились, если бы Литар не воскликнул:

– Ах, прелестно! Какая красота! Значит, ты все-таки показываешь фокусы! Ты только посмотри, Ал. Правда прелесть?

Посмотрели все – удержаться было невозможно. На колене у Литара росла маленькая яблоня. У всех на глазах ее корни оплели штанину Литара, высасывая влагу, оставшуюся от яблочной мякоти.

Ее листва из весенне-зеленой стремительно становилась по-летнему темной. Другое деревце росло на столе, а еще несколько поднимались из пола. Литар пришел в восторг.

– Покажи еще фокус! – велел он. – Они прелестные!

Митт был почти с ним согласен. Хильди была согласна полностью. Она наклонилась над росшим на столе деревом и изумленно смотрела, как оно набирает силы.

– Очень мило, – бросил Ал, мельком взглянув на колено Литара, и схватил Хильди за руку так резко и крепко, что девочка закричала. – А теперь убирайся, – приказал он Митту, – вместе со своими фокусами. Считаю до пяти, а потом я ломаю ей руку. А на счет «десять» я ее задушу. Раз… два…

Митт видел, что Ал свою угрозу исполнит. Видел он и то, что Хильди настолько испугана, что не сможет произнести то имя, которому он ее научил. Он видел, как Бенс отходит от двери, чтобы выпустить его. Он видел, как Йинен беспомощно смотрит на него.

– Четыре… – досчитал Ал.

– Яблоня побольше? – предложил Навис. – С тяжелыми яблоками?

Митт посмотрел на него и увидел, что он так же напряжен и растерян, как Йинен.

«Если он так любит Хильди, то зачем пытается это скрыть?» – с раздражением подумал Митт.

Не дав Алу времени досчитать до пяти, он произнес главное имя Либби Бражки. Это имя прозвучало мощно и раскатисто, а после произнесения стало совсем страшным. Оно как будто принялось распухать внутри каюты.

Результат оказался для Митта неожиданностью. «Пшеничный сноп» сотрясся с носа до кормы, словно ударился о скалу. Все зашатались. Раздался громкий скрип и скрежет. Услышав его, Бенс повернулся и выбежал из каюты. Оба стражника поспешили за ним, волоча за собой Йинена и Нависа. Литар спросил, что происходит, и побрел мимо Митта, причем яблонька хлопала его по ноге. Но Митт остался, потому что Ал хоть и ухватился одной рукой за стол, другой продолжал держать Хильди.

Скрип становился все громче, а потом послышался треск ломающихся досок. Корма, на которой находилась каюта, резко дернулась вверх, так что Митту пришлось уцепиться за дверь.

– Корабль разламывается! – крикнул он Алу, стараясь перекрыть шум. – Отпусти ее!

Похоже, Ал забыл о том, что собирался сломать руку Хильди. Он подтащил ее к двери и выглянул на палубу. А потом он, Хильди и Митт поспешно нырнули обратно, потому что на эту часть корабля обрушилась мачта размером с дерево, увлекая за собой реи, паруса и все остальное. Под ее весом стал проседать потолок. Митт схватил Хильди за другую руку, и они с девочкой рванулись изо всех сил, чтобы освободить ее. Ал был так удивлен, что выпустил пленницу. Митт и Хильди пробрались по разломанной палубе – и перед ними предстало удивительное зрелище.

Из середины корабля поднимался остров. Это был влажный и блестящий холм, покрытый ракушками и водорослями, и пахло от него, как пахнет в жаркий день берег моря. Холм быстро рос. Навис, Литар, Бенс и стражники уже стояли на вершине холма, и растущий остров увлекал их вверх. Встревоженный Йинен спустился к Митту и сестре. Митт озирался по сторонам, от благоговения у него подгибались колени. Бедный «Пшеничный сноп» превратился в две разбитые половинки по обе стороны от нового острова, а волны покачивали кольцо лодок, с которых за происходящим наблюдала команда. Чуть дальше маятником раскручивалась мачта «Дороги ветров».

– Что происходит? – спросил Йинен. – Хильди, что он сделал?

На мокром холме уже начала пробиваться трава.

Сначала это были отдельные слабые побеги, но она стала густеть так же быстро, как росли яблоньки. Покрытая глиной гора поднималась все выше и становилась все зеленее. Видно было, что часть травы пускает корни и на досках «Пшеничного снопа».

Навис вдруг закричал и предостерегающе вскинул руку. Митт и Хильди обернулись и увидели Ала, который как раз собирался их схватить. Хильди метнулась в одну сторону, Митт – в другую и шлепнулся с влажным чавканьем, которое напомнило ему гадкие канавы у Западного затона. Приземляясь, он увидел, что Ал успел вместо них схватить Йинена и стянуть его за ногу по мокрому склону. Кроме того, убийца не выпускал ружье. Йинен беспомощно попытался заслониться от черного дула.

– Хильди! Помоги!

– Митт! – завопила Хильди. Она хотела просто крикнуть, что Йинену угрожает опасность, но от ужаса начала заикаться – Йин-инен!

Бурная вода вокруг нового острова взвилась острым конусом. Волна, похожая на птичье крыло, хлестнула по Алу и Йинену, сбив обоих с ног. Ружье Хобина отлетело к Митту – тот едва успел подхватить его, как на новый остров обрушился ураган ветра и воды. Огромные желтые волны стали захлестывать обломки «Пшеничного снопа», разбиваясь на середине зазеленевшего склона. Одна волна, отбегая обратно, оставила Йинена цепляться за травянистую кочку между Миттом и Хильди. Хотя все трое почти оглохли и ничего не соображали от страха, Митт держал Йинена, а Хильди, склонившись над братом, кричала: «Все в порядке!» – пока у нее не заболело горло.

А потом все закончилось. Море покрылось тихой рябью. Остров продолжал зеленеть, несмотря на обрушившиеся на него волны, и теперь был таким же зеленым холмом, как и Гантер. От «Пшеничного снопа» почти ничего не осталось, лишь несколько больших досок плавали вокруг острова. И Ала тоже не видно было. Но там, где он стоял раньше, появился участок зеленой пшеницы странной формы. Она росла и созревала так быстро, что даже потрескивала.

Команда с «Пшеничного снопа», перекликаясь друг с другом, собиралась у нового острова, чтобы посмотреть на него. Навис на вершине холма с трудом поднялся на ноги и в сумеречном свете звал своих детей.

Митт стер попавшие на глаза брызги. «Боги! – подумал он. – Что же будет, если произнести Его главное имя?»

Тут внимание Митта привлекло отчаянное бултыхание в воде рядом с ним. Он осторожно спустился ниже, чтобы посмотреть, что там происходит. На него было устремлено старое-и-молодое лицо Литара. Митт опустился на колени на солоноватую траву и протянул ему руку. Литар потянулся к ней.

– Вам надо бы научиться плавать, – посоветовал Митт, хватая его за руку и вытягивая на берег.

– Никогда не мог, – ответил Литар. – Не надо больше фокусов, пожалуйста!

Тут приплыла ближайшая лодка, и Дженро, сидевший в ней, наклонился к ним.

– Я отвезу на «Дорогу ветров» тебя, этих двух малышей и их отца.

– Спасибо, – поблагодарил Митт. – Помоги Литару добраться домой и пригляди за ним вместо меня. – Он взглянул на Литара, но тот их не слушал.

Он печально смотрел на свое колено. Его яблонька исчезла.

– У него голова слабая, – объяснил Митт.

– Мы знаем, – отозвался Дженро без всякого выражения.

– Делай, что я тебе говорю, – сказал Митт. – Ты присматривай за ним. Ты. И не подпускай к нему никого другого.

Лицо Дженро оставалось таким же бесстрастным. Митта это раздосадовало.

– У вас же должен быть кто-то, пока я не вернусь! – воскликнул он. – А за ним нужно присматривать.

– Пока вы не вернетесь, – повторил Дженро и улыбнулся. – Хорошо. Так садитесь в лодку все пятеро, и я отвезу вас на «Дорогу ветров».

Рисс перегнулся через борт, чтобы помочь Навису, Йинену, Хильди и Митту забраться на «Дорогу ветров». Как только они поднялись на борт, он спустился в свою шлюпку и отвязал ее от яхты.

– Полагаю, первую вахту придется нести мне, – устало проговорил Навис, глядя на трех измученных детей.

– Давайте, – отозвался Митт.

Он так вымотался, что у него едва хватило сил помахать рукой Дженро и Риссу.

Те помахали ему в ответ.

– Идите по дороге ветров и возвращайтесь семикратно! – сказал Дженро.

Сидя в своих шлюпках, островитяне смотрели, как «Дорога ветров» поворачивает на север в лучах догорающего заката, унося на корме Либби Бражку, а на носу – Старину Аммета.

Энциклопедия Дейлмарка

Аберат, самое северное графство Северного Дейлмарка с одноименным городом на северном побережье, расположенном в заливе Рат, в устье реки Ат.

Ал, наиболее распространенное сокращение имени Алхаммитт – самого распространенного простонародного имени в Южном Дейлмарке. Так звали потерпевшего кораблекрушение, которого подобрала яхта «Дорога ветров».

Алхаммитт

1. Истинное имя Колебателя Земли.

2. Наиболее распространенное мужское имя в Южном Дейлмарке.

3. Полное имя Митта.

Аммет, Бедняга Аммет или Старина Аммет, соломенное чучело, которое каждый год во время Морского фестиваля в Холанде, что в Южном Дейлмарке, бросают в море. Считается, что это приносит городу удачу. Маленькие фигурки Аммета изготавливают и продают на счастье. А самая большая удача ожидает судно, которое встретит Аммета, плавающего в море, и поднимет его на борт. Имя Аммет является сокращением от Алхаммитт, одного из имен Колебателя Земли.

Андмарк, графство, расположенное в центральной части Южного Дейлмарка; в прошлом, вероятно, богатейшее во всем Дейлмарке. Графом Андмарка вплоть до гибели во время Великого восстания был Хенда.

Аррис, низкопробный спиртной напиток, распространенный в Южном Дейлмарке. Изготавливался из испорченного винограда и проросшего зерна и потому, естественно, был гораздо дешевле вина.

Бенс, капитан, возглавлявший флот Святых островов, командир «Пшеничного снопа». Бенс не был уроженцем Святых островов: он родился в Уэйнессе, что в графстве Уэйволд.

Бессмертные, бывают трех различных видов:

1. Боги и очень близкие к ним духи древнего Дейлмарка; их изображения держат в специальных нишах возле очага и ежедневно ублажают предписанными обрядами.

2. Имеющие статус богов Старшие Бессмертные, души которых по какой-то причине остались прикованными к земле. Поклонение им осуществляется в виде бесчисленных ритуалов во всех частях Дейлмарка, где еще сохранились фрагменты традиций и суеверий; в первую очередь это относится к Северу. Хотя никогда не существовало какой бы то ни было оформленной религии, да и зданий, посвященных Бессмертным, лишь единицы, – совершенно ясно, что в ранние исторические времена все, начиная с короля, участвовали в проводившихся в строго определенное время ритуалах поклонения Бессмертным и заклинания их. Старшие Бессмертные известны по их ритуальным именам, например Один, Ткачиха Судеб и др.

3. Люди, живущие вечно. Судя по всему, в крови жителей Дейлмарка встречается ген подлинного бессмертия. Такие люди – например, Танаморил или Маналиабрид – рождаются крайне редко, по одному в три-четыре века, но, несомненно, существуют. Почти всегда они обладают выдающимися способностями или силами и часто утверждают, что происходят от Старших Бессмертных. Поговаривают, что они, собственно, ничем не отличаются от Старших Бессмертных, за исключением того, что последние, сами того не желая, позволили смертным, желавшим им поклоняться, возвести их в божественное достоинство, но эта теория представляется безосновательной.

«Благородный Аммет», большой торговый корабль из Холанда (Южный Дейлмарк), с которого, скорее всего, стрелял убийца графа Хадда. Как и для большинства больших парусников, имя судну было выбрано в связи с обрядами Морского фестиваля, что должно было принести удачу.

Большой Шуль, один из крупнейших в архипелаге Святых островов.

Бык, в таком образе обычно появляется Колебатель Земли. Именно поэтому бычьи головы носят во время холандского Морского фестиваля. Говорят, что Быка чаще всего видят на Святых островах.

Великие, так на Святых островах называют Бессмертных.

Вино, производилось в Южном Дейлмарке повсюду. Наилучшие вина, как красные, так и белые, делались в Кандераке, а худшие – в Холанде; еще один или два сорта великолепного красного вина делались в Андмарке. На Святых островах делали очень своеобразное игристое белое вино и бренди столь высокого качества, что никто, кроме графов, не мог позволить себе покупать его. Помимо этого, на севере Маркинда повсеместно изготавливали сидр, который перегоняли и получали крепкий спиртной напиток под названием глей. Самым распространенным напитком на Севере было пиво; лишь в графстве Водяная Гора изготавливали из слив местный сорт бренди.

«Вольные холандцы», одно из многочисленных тайных обществ борцов за свободу, существовавших в городе Холанд (Южный Дейлмарк). Митт участвовал в деятельности этого общества с восьмилетнего возраста. Членами общества были в основном рыбаки, непоколебимо убежденные в том, что им суждено освободить свою страну от тирании графов, но крайне редко сходившиеся во мнениях о том, какими путями эта цель будет достигнута. Однако, когда наконец-то разразилось Великое восстание, все «Вольные холандцы» приняли активнейшее участие как в вооруженной борьбе, так и в формировании нового правительства.

Высечь море, один из неотъемлемых обрядов холандского Морского фестиваля в Южном Дейлмарке, во время которого участники делают вид, что бьют морскую воду гирляндами из цветов и фруктов. Суть этого древнего обряда заключается в том, чтобы подчинить себе море на наступающий год.

Высокая Мельница, деревня, находящаяся в двадцати милях к северо-востоку от порта Холанд на возвышенности, протянувшейся в направлении Дермата, славится живописными видами.

Высокий Тросс, один из Святых островов, названный так из-за своего побережья, образованного из высоких крутых скал.

Гильдии, организованные общества ремесленников и торговцев в Южном Дейлмарке. В большинстве своем гильдии образовались во времена Адона, когда труженики многих профессий осознали, что Север и Юг все дальше и дальше расходятся друг от друга, а графы Юга стремительно набирают силу. Объединившиеся представители почти всех профессий, включая и менестрелей, предприняли ряд мер для того, чтобы обеспечить себе защиту со стороны закона. Обычно они обращались к Адону с просьбой о Королевской хартии, благодаря наличию которой графам, даже спустя много лет, было очень непросто принудить гильдии к роспуску. Гильдии, как правило, не проявляли заметной активности, поддерживали своих членов, заботились об их вдовах и сиротах, воспитывали учеников, обучали детей, помогали сберечь деньги и уплатить в срок положенные налоги. Они обладали весьма серьезными силами; графы Юга подозревали, что гильдии поддерживают деньгами постоянно вспыхивающие восстания, но им так и не удалось ничего доказать. На Севере о гильдиях практически никто не слышал.

Гильдия оружейников, к которой, наряду с другими оружейниками, принадлежал и отчим Митта Хобин, представляла собой группу весьма здравомыслящих и почтенных граждан, которые, однако, большую часть своих собраний посвящали разработке планов Великого восстания.

Гирлянды из яблок, колосьев и виноградных гроздьев носили все участники холандского Морского фестиваля. По окончании празднества гирлянды бросали в море.

Граф

1. Аристократ, управляющий значительной частью территории Дейлмарка. В старину, еще до царствования Адона, графы являлись наместниками, служащими королю, но после того, как Дейлмарк остался без монарха, каждый граф сам сделался пусть маленьким, но королем, обладающим абсолютной властью в своих владениях. Многие из них злоупотребляли своей властью, некоторые доходили до чудовищной жестокости, и такое положение сохранялось на протяжении очень продолжительного времени.

2. Титул предводителя клана варваров в Халиглэнде. Позднее сменился современным титулом.

Графство, часть Дейлмарка, находящаяся под властью графа. По преданию, графства возникли, когда король Хэрн разделил свое королевство на девять уделов и поручил девяти знатным мужам, которых он назвал графами, наподобие предводителей кланов, управлять этими землями от его имени. Эти уделы он назвал марками. Позднее, когда Хэрн в своих завоеваниях углубился в Южный Дейлмарк, к девяти маркам прибавилось еще шесть. Система действовала прекрасно, пока на троне сидел сильный король. Простонародье традиционно считало графов всего лишь королевскими наместниками, причем это отношение сохранилось и после того, как Дейлмарк остался без короля.

«Горелый Аммет!», бранное присловье, распространенное в Холанде; излюбленное выражение Митта. Поскольку Аммет являл собой изображение Колебателя Земли, сделанное из пшеничной соломы, упоминание о его сожжении было неприкрытым богохульством.

Дейлмарк, пятнадцать графств: Аберат, Ловиат, Ханнарт, Гардейл, Водяная Гора, Каннарт, Северный Дейл, Южный Дейл, Фенмарк, Карроумарк, Андмарк, Кандерак, Уэйволд, Холанд и Дермат, а также так называемые Королевские земли (Святые острова, Топь и Щит Орета). Все это, вместе с населением и историей, образует исторический Дейлмарк.

Дермат, графство, находящееся на крайнем юго-востоке Южного Дейлмарка.

Дженро, житель Святых островов, рулевой флагманского корабля «Пшеничный сноп».

Дидео, рыбак из Холанда, что в Южном Дейлмарке, один из руководителей общества «Вольные холандцы», умевший изготавливать бомбы. Свои знания он употребил на практике, первый раз, чтобы помочь Митту, а второй раз – во время Великого восстания. Тогда ему оторвало руку одной из его собственных бомб, но он все же выжил и благополучно закончил свои дни членом Городского совета Холанда.

«Добро пожаловать на борт, Старина Аммет, сударь!», традиционное приветствие, с которым команда корабля, встретившая плавающее в море чучело Старины Аммета, обращалась к нему, выказывая почтение, подобающее одному из Бессмертных.

Дозорная Вышка, полуостров, высокий скалистый полуостров, разделяющий моря Северного и Южного Дейлмарка.

Дорога ветров

1. Архаическое именование моря, используемое в заклинаниях и молитвенных песнопениях.

2. Название яхты, на которой Митт и его друзья бежали на север.

Дружина, особо привилегированный отряд солдат, присягнувших на верность лорду или графу и подчинявшихся только ему одному. Дружинники жили в доме своего господина и в случае необходимости становились ядром его частной армии. Лордов, в определенной степени, можно считать дружинниками графов, поскольку те, в большинстве своем, приносили клятву сопровождать своего сюзерена в случае войны. В Южном Дейлмарке дружины состояли только из мужчин, тогда как многие лорды и графы Севера включали в свои дружины также и женщин.

Дурные приметы, источник множества суеверий, распространенных по всему Дейлмарку. Некоторые из них требуют пояснения.

1. Даяние. Считается дурной приметой что-то дать или пообещать дать, но потом не выполнить обещания или забрать подарок.

2. Фестивали, праздники и церемонии. Если их по какой-либо причине приходилось прерывать, это считалось дурной приметой.

3. Смерть является чрезвычайно дурной приметой, которую можно пересилить, лишь устроив в тот же день свадьбу.

4. Солгать Бессмертным еще хуже, чем совершить какой-либо из перечисленных выше поступков.

5. Человек, которого преследуют беды, может сделать столь же несчастной и судьбу другого.

6. Одного или нескольких человек может окружать аура невезения, и у них ничего не пойдет ладом, пока эта аура не рассеется.

Замок, дом графа или лорда, похожее на крепость большое здание, всегда являющееся самым примечательным во всей округе. Замок должен быть достаточно большим для того, чтобы в нем, помимо самого лорда, его семьи и слуг, могла разместиться дружина, советники, законоведы, клерки и множество прочей обслуги.

Западный затон, вторая гавань Холанда, более мелкая, чем гавань главного порта, и защищенная бонами и воротами, здесь богачи держали свои прогулочные суда. Портовые сборы в Западном затоне были немыслимо высокими.

Ирана Харчадсдоттер, одна из многочисленных внучек графа Хадда, двоюродная сестра Хильдриды и Йинена, еще маленькой девочкой помолвленная с Агнетом, третьим сыном графа Уэйволдского.

Йеддерсей, один из островов, образующих внешнее кольцо архипелага Святых островов.

Йинен, сын Нависа Хаддсона, ставший впоследствии верховным адмиралом Амила Великого. Йинен не только экспериментировал с паровыми машинами, но и создал традиционный флот, мощь которого позволила Дейлмарку вырасти в заметную морскую державу.

Йининен, меньшее из двух Великих имен Колебателя Земли. Настоятельно советуем читателям не употреблять это имя, находясь в лодке, на борту корабля или на берегу моря.

«Как был повешен Филли Рэй», народная баллада о молодом преступнике, объявленном вне закона, который был повешен за то, что имел дерзость начать ухаживать за дочерью лорда и иметь с нею тайные свидания. Версия, распространенная на Юге, завершается появлением графа, с опозданием узнавшего о том, что Филли Рэй был его родным сыном. На Севере на место казни с опозданием является не граф, а король.

Канал Флейт, главный дренажный канал в низинных землях, окружающих Холанд. Он шире, чем любая дорога, тянется прямо, как по ниточке, почти на пятнадцать миль и впадает в море в десяти милях к западу от порта Холанд. Течение в нем не слабее, чем в иной реке.

Канден, младший из двоих братьев из Уэйволда, посвятивших свою жизнь борьбе за свободу. Канден уехал из Уэйволда в Холанд, где условия были еще хуже, с несомненным намерением устроить смуту. В Холанде он вступил в тайное общество «Вольные холандцы» и вскоре предложил поджечь склады одного из графов. Старики, руководители общества, отказались поддержать его предложение и остались дома, когда Канден с молодежью отправился, чтобы осуществить задуманное. Добравшись до складов, Канден обнаружил, что их уже ждут солдаты, то есть кто-то предал заговорщиков.

Кандерак, графство на западном побережье Южного Дейлмарка, где производятся лучшие вина. Во времена царствования Амила Великого Кандерак имел флот, составлявший конкуренцию холандской армаде.

Кандеракская Голова, мыс южнее Кандеракского залива, важный ориентир при плавании вдоль берегов Южного Дейлмарка.

«К бегущему теченью…», древнее песнопение-заклинание, обращенное к Колебателю Земли и Той, Которая Воздвигла Острова, входящее в ритуал холандского Морского фестиваля. Любому, кто сомневается в том, что это действительно заклинание, следует обратить внимание на то, что слова «теперь иди и вернись семикратно» повторяются трижды.

Колебатель Земли, титул Алхаммитта, одного из старейших Бессмертных, бога зерна и моря. Происхождение титула связывают с нравом морских вод, но не исключено, что он имеет отношение и к тем событиям, которые случаются, если какое-нибудь из тайных имен Колебателя Земли произносят вслух.

Колонна с плоским навершием, примитивный алтарь, одинаковый по высоте и ширине. Встречается только на Святых островах.

Конские барабаны, традиционные барабаны с очень грубым звуком, делавшиеся из лошадиной шкуры с шерстью. В эти барабаны очень громко бьют во время холандского Морского фестиваля, возможно, потому, согласно верованиям, что Старина Аммет имеет власть над табунами морских коней.

Крадл, один из музыкальных инструментов, на которых по традиции играют на холандском Морском фестивале: нечто вроде треугольной скрипки с тремя струнами из кишок. Играющий придерживает крадл подбородком и водит по струнам смычком из ненатянутого конского волоса, заставляя их звучать. Играющих на крадлах очень редко можно назвать музыкантами. Вообще-то, у них одна-единственная цель – создать как можно больше шума.

«Красотка Либби», одно из крупных купеческих судов, совершавших свои плавания из Холанда, что в Южном Дейлмарке. Как и для большинства больших парусников, имя судну было выбрано в связи с обрядами Морского фестиваля, что должно было принести удачу.

Лалла, экономка замка Литара на Святых островах; считается, что она была воплощением Либби Бражки.

Либби Бражка, так называлась сделанная из фруктов кукла, которую бросали в воду гавани Холанда (Южный Дейлмарк) во время ежегодного Морского фестиваля. Это имя является искаженной формой одного из малоизвестных имен Той, Которая Воздвигла Острова, Бессмертной матери плодородия, супруги Колебателя Земли.

Лидда, дочь Сириоля, полная добродушная девушка, вышедшая замуж за моряка торгового флота из Холанда. Со временем к ее мужу перешли и лодка, и вся торговля Сириоля.

Литар, лорд Святых островов, пользовавшийся особым положением среди графов Южного Дейлмарка, во-первых, благодаря своему большому флоту, а во-вторых, потому, что, как лорд некогда существовавших Королевских земель, он не являлся подданным ни одного из графов. Литар был помолвлен с Хильдридой Нависсдотер, когда ему было двадцать, а Хильдриде девять лет.

Лорд, правитель низшего, по сравнению с графом, ранга, являющийся вассалом того графа, в чьем уделе находятся его владения. Лорд платит графу налоги и предоставляет по требованию сюзерена вооруженных людей. Вообще-то, лорды должны выполнять едва ли не все приказы своих графов, но далеко не все так поступают. А во всем остальном, лорды имеют собственные замки, содержат собственные дружины и управляют своими подданными точно так же, как и графы, но в меньшем масштабе.

Малый Флейт, деревня в Южном Дейлмарке, расположенная на невысокой возвышенности к юго-западу от Холанда, первый важный ориентир для судов, идущих из Холанда. Завидев деревню, мореплаватели стараются отойти как можно дальше от берега, поскольку здесь далеко в море уходят коварные отмели.

Малый Шуль, остров из архипелага Святых островов, отделенный от соседнего Большого Шуля протокой шириной всего в несколько ярдов.

Марки, так в старину назывались пятнадцать частей Дейлмарка, которые позднее превратились в графства.

Мильда, мать Митта, впоследствии вышедшая замуж за Хобина-оружейника и родившая ему двух дочерей. К несчастью, ни сама Мильда, ни ее дочери не пережили Великого восстания. Существует несколько несхожих между собой версий их гибели. Из них наиболее правдоподобной представляется та, согласно которой они пропали в период ужасного террора и всеобщей растерянности, наступивший после того, как толпа захватила дворец холандского графа, а графы Дермата и Уэйволда попытались утопить восстание в крови.

Митт, сокращенная форма имени Алхаммитт. Митт родился на ферме «Дальняя плотина» в графстве Холанд, что в Южном Дейлмарке, в день Морского фестиваля. Еще будучи ребенком, он переселился в город Холанд, где вскоре присоединился к борцам за свободу и был вынужден бежать на Север от неминуемого ареста. Прожив около года в Аберате, где он собирался стать дружинником, Митт уехал из города, чтобы присоединиться к Норет Крединдейлской, объявившей о своих притязаниях на корону.

Морские кони, согласно верованиям, принадлежат Старине Аммету; их табуны, скачущие галопом, можно увидеть возле обреченного корабля.

Морское право, по большей части сохраняется неписаным, но пользуется во всех водах Дейлмарка куда большим почтением, чем любой закон, действующий на суше. Среди прочих его положений необходимо упомянуть то, в котором говорится, что моряки обязаны оказать помощь любому судну, терпящему бедствие.

Морской старец, призрачный отшельник, являющийся избранным обитателям Святых островов; воплощение Одного.

Морской фестиваль, праздновался осенью во всем Дейлмарке, но назывался по-разному: где Осенний фестиваль, где просто Жатва. Особенной пышностью отличался в Холанде, на Юге. Там изготавливались два чучела – одно из соломы и одно из фруктов, – которые с превеликой торжественностью несла в гавань процессия людей в красно-желтых одеждах и традиционных шляпах, украшенных гирляндами, под звуки оркестров из инструментов, сохранившихся с древних времен. Две главные фигуры окружало множество мелких изображений. В гавани произносились торжественные речи, после чего оба главных чучела бросали в воду. Все это сопровождалось всенародным гуляньем и пиршеством.

Навис Хаддсон, третий сын холандского графа, прекрасный воин и безжалостный политик, вынужденный бежать на Север, спасаясь от дворцового переворота (и старый, и, в особенности, новый граф не жаловали его за то, что он выказывал слишком много озабоченности положением простого народа в Холанде). Почти год он пробыл дружинником в Аденмауте, а затем покинул дружину, сначала примкнув к Норет Крединдейлской, а затем включившись в Великое восстание. Вероятно, именно Нависа следует благодарить за то, что эти жестокие события не оказались намного более кровопролитными. В первые же дни своего царствования Амил Великий провозгласил Нависа герцогом Кернсбургским, отметив его заслуги и, несомненно, желая тем самым возвеличить его над прочими графами и подчинить их Навису. Через год Навис женился на Элтруде, вдове лорда Стейра Аденмаутского.

Нитдейл, большой торговый город в Южном Дейле, столица графа Толиана. Находясь ближе всех крупных городов к границе с Северным Дейлмарком, Нитдейл процветал за счет как легальной торговли, так и контрабандной перевозки товаров и переправки людей на Север и с Севера. Здесь было особенно много шпионов и стражников графа, что и привело к осаде Нитдейла во время Великого восстания.

Новый Флейт, местность в Южном Дейлмарке, осушенная равнина, простирающаяся в нескольких милях к западу от Холанда. Согласно распространенному мнению, Халайн, дед графа Хадда, проложил там сеть дренажных траншей и осушил приморские болота. На самом деле Новый Флейт гораздо старше. Эти земли всегда славились высоким плодородием, но практически не использовались вплоть до начала царствования Амила Великого, поскольку графы Холанда облагали местных земледельцев непомерно высокими налогами.

Оружейные инспекторы, наемные служащие графов Южного Дейлмарка, занимались постоянным надзором за кузнецами и оружейниками, которым не дозволялось исполнять работу без печатей инспектора на каждом произведенном предмете. Графы боялись, что ремесленники начнут продавать оружие простонародью или станут снабжать им опальных графских родственников. Однако, несмотря на надзор, многие ремесленники с успехом занимались и тем и другим.

Оружие в двух частях Дейлмарка сильно различалось. Солдаты с Юга носили шлемы и нагрудные пластины чрезвычайно искривленных форм (чтобы отражать пули), кожаные чехлы под доспехи, сапоги до колен и большие перчатки. Многие, наряду с мечами, пользовались ружьями, а пешие солдаты были вооружены пиками. Северяне все еще пользовались кольчугами, поверх которых надевали кожаные или стеганые парусиновые куртки с длинными рукавами. Кольчуга закрывала своего владельца вплоть до запястий и колен; шлемы делались круглыми, с удлиненным задним полем, защищающим шею. Перчатки использовались кожаные, обшитые кусками кольчуги или снабженные шипами с тыльной стороны кисти. Наиболее распространенным оружием были арбалеты, мечи и кинжалы. Ружей было мало, они доставались в основном пикинерам из ближней дружины.

Осенние бури, обычное явление в Дейлмарке. В далеком прошлом они наблюдались в столь далеких краях, как находящийся на севере Гардейл, и бывали порой весьма жестокими. Самые сильные бури длились по несколько дней, продвигаясь с северо-запада к юго-западу. При не столь продолжительных бурях ветер, случается, разыгрывается еще сильнее, но не позволяет себе столь прихотливых перемен направления. Если буря движется с юга, то она может повторяться несколько раз с перерывами в несколько дней.

Острова Гантер, три острова из архипелага Святых островов.

Островитяне, обитатели Святых островов, являющиеся, судя по облику, особой расой – это смуглые малорослые люди с темными глазами и светлыми волосами. Акцент, особенно явственно проявляющийся во время пения, не схож с акцентом какой-либо иной части Дейлмарка. Сами они считают себя потомками народа, заселявшего земли Дейлмарка изначально.

Престсей, маленький скалистый островок в архипелаге Святых островов.

Прямоугольные паруса, старомодный тип прямого парусного вооружения; представляет собой просто-напросто кусок парусины, закрепленный на двух реях, расположенных поперек мачты и свободно поворачивающихся, чтобы иметь возможность ловить ветер. В Южном Дейлмарке давным-давно отказались от прямых парусов, перейдя на гораздо более эффективное косое парусное вооружение с треугольными парусами, зато на севере старинные паруса использовались вплоть до царствования Амила Великого. Их эпоха здесь закончилась с переоснащением всех кораблей, которое произвел Йинен, создавая свой флот.

«Пшеничный сноп», флагманский корабль флота Святых островов.

Рисс, моряк из команды «Пшеничного снопа», флагманского корабля Святых островов.

«Руки, протянутые на Север», никому не известная тайная организация борцов за свободу, якобы существовавшая в Холанде (Южный Дейлмарк). Вполне возможно, что эту организацию выдумал либо Харл Хаддсон в качестве прикрытия своих попыток убить графа Хадда, либо Харчад Хаддсон, который под предлогом угрозы нападения со стороны «Рук, протянутых на Север», приказал снести дома на берегу, чтобы дать убийце возможность прицельно выстрелить в графа Хадда.

Рыбный рынок, широкая улица в Холанде (Южный Дейлмарк), где вплоть до времен Амила IV торговали рыбой.

Свадьба по доверенности, распространенный среди графов обычай, согласно которому свадебная церемония могла быть проведена без личного участия невесты. Вместо нее на церемонии присутствовала какая-нибудь другая женщина, уже замужняя. Считается, что такая практика была введена для того, чтобы избавить высокородную новобрачную от тревог и расходов путешествия, однако особенно часто свадьбы по доверенности устраивались в тех случаях, когда невеста не желала замужества, или была еще слишком молода для него, или когда налицо были сразу обе проблемы.

Святой остров, остров, находящийся в середине архипелага Святые острова и имеющий самое что ни на есть верное название. Однако удостовериться в этом могут лишь те, кому довелось побывать на нем.

Святые острова, большой архипелаг в заливе, считающийся всеми мореплавателями спасительным убежищем. Острова населены странными и чудаковатыми на первый взгляд людьми, знающими бесчисленное множество легенд о Бессмертных. Архипелаг входит в состав Королевских земель и не подчинен формально ни одному из графов.

Север, Северный Дейлмарк, семь графств: Ханнарт, Гардейл, Аберат, Ловиат, Водяная Гора, Каннарт и Северный Дейл, расположенные севернее линии, проходящей с востока на запад через полуостров Дозорная Вышка. Это первая по времени образования часть королевства Дейлмарк, отличающаяся гористым ландшафтом; тамошние жители, люди в большинстве своем небогатые, зато испокон веку привержены традициям независимости и свободомыслия. Графы Севера быстро усвоили, что народ не склонен мириться с несправедливостью (прежде чем властители заучили эти уроки, кое-кому из графов пришлось расстаться с жизнью, а кое-кто растерял большинство своих подданных в горах), и потому законы на Севере были справедливыми, довольно снисходительными и в равной мере относились как к простонародью, так и к графам. Задолго до царствования Адона Север считался землей свободы. Это было правдой; кроме того, Север, как издревле заселенная часть Дейлмарка, был известен странными верованиями, дошедшими из глубины веков, и еще более странными происшествиями.

Северный Крест, самое заметное созвездие, видимое на ночном небе во все времена года, горячо любимое моряками, поскольку вращается вокруг точки Северного полюса. Среди прочих созвездий особого упоминания заслуживают Волосы Энблит, Флатирон, Большой Кот, Котенок, Корона Хэрна и Река. Вплоть до царствования Амила Великого в Дейлмарке мало интересовались астрономией, и потому, хотя было известно, что мир круглый и вращается вокруг Солнца, на закономерности в движении планет почти никто не обращал внимания. Моряки называли планеты обманными звездами – за то, что они постоянно меняют свое местонахождение.

«Семикратный», торговый корабль из Холанда, которому посчастливилось выловить из моря Старину Аммета. Говорят, что все, кто был в тот день на борту, впоследствии разбогатели. Когда «Семикратный» устарел, его продали уэйволдскому купцу, который переименовал корабль в «Белокурую Энблит», и его счастливая звезда закатилась.

Сириоль, рыбак, владелец судна «Цветок Холанда», участник общества «Вольных холандцев» – тайного союза борцов за свободу, в который входил также и Митт. Митт некоторое время был юнгой на судне и учеником Сириоля – пока Хобин-оружейник не выкупил заключенный пасынком договор. Сириоль сыграл выдающуюся роль в Великом восстании, а после него сделался сначала городским советником, а затем почти бессменным мэром Холанда.

Скринель, духовой музыкальный инструмент, сделанный из пустых гороховых или бобовых стеблей, покрытых блестящим лаком. По традиции во время Морских фестивалей в Холанде на скринелях играло множество музыкантов-любителей, издававших неописуемо отвратительные звуки.

Старый Флейт, находящаяся на территории Холанда (Южный Дейлмарк) равнина, простирающаяся в направлении Уэйволда. Некогда земли Старого Флейта были осушены и возделывались, но за два столетия до Великого восстания они вновь стали заболачиваться, поскольку графы Холанда обложили местных земледельцев непомерно высокими налогами. Поэтому Старый Флейт сделался пристанищем змей, преступников и лихорадки.

«Счастлив корабль и берег!», ритуальный ответ на традиционное пожелание «Счастья вам на весь год!» во время Морского фестиваля в Холанде (Южный Дейлмарк).

Счастливый корабль, любое судно, выходящее из порта Холанд, которому удалось выловить из моря чучело Старины Аммета. Яхта «Дорога ветров» была счастливой вдвойне, так как по случайности на ее борту оказалась еще и фигурка Либби Бражки. Впрочем, значение этого факта могут оценить только холандцы.

«Счастья вам на весь год!», ритуальное приветствие, которым обмениваются холандцы в день Морского фестиваля.

Та, Которая Воздвигла Острова, наиболее распространенное имя владычицы Бессмертных, которая, будучи женой Колебателя Земли, обладает почти такой же мощью, как и ее супруг, но гораздо милосерднее его. В образе Либби Бражки она дарует плоды и вообще пищу, но в своих более могущественных ипостасях она суть сама земля. Единственная из всех Бессмертных она способна сдерживать гнев Колебателя Земли. Особым почитанием она пользуется на Святых островах, где является в образе прекрасной рыжеволосой женщины в зеленых одеждах.

Толиан, имя нескольких графов Южного Дейла. После того как последний Толиан погиб во время неудачного вторжения северян за год с небольшим до начала Великого восстания, это имя сочли несчастливым и стали избегать давать его детям.

Тросс, один из крупнейших в архипелаге Святых островов.

Троссавер, один из Святых островов, считающийся самым красивым.

Тулфа, большой остров, лежащий в водах Северного Дейлмарка в каких-нибудь восьми лигах от побережья графства Водяная Гора, но благодаря родственным узам теснее всего связанный с Ханнартом.

Уиттес, невысокий лесистый остров из архипелага Святых островов.

Уэйволд, графство, находящееся на южном побережье Южного Дейлмарка, по соседству с Холандом.

Флейт

1. Общее название равнин Южного Дейлмарка, окружающих Холанд. Большая их часть лежит на уровне моря или даже ниже.

2. Улица в бедном, но тем не менее респектабельном районе, находящемся в западной части города Холанд, что в Южном Дейлмарке. Именно там находились дом и мастерская, которые граф Хадд предоставил оружейнику Хобину.

Хадд, граф Холанда (Южный Дейлмарк), злобный и жестокий тиран, проживший поистине неправедную жизнь в непрерывных раздорах с графом Хендой, издевательствах над собственной семьей, выжимании несправедливых налогов и изобретательном притеснении своих подданных. Был убит неизвестным стрелком во время Морского фестиваля.

Хам, деловой партнер Сириоля и его помощник на борту «Цветка Холанда». Полное имя Хама, как и многих других жителей Холанда, – Алхаммит. Этот крупный, добродушный, хотя и не блиставший умом человек был убит во время вспышки насилия, последовавшей за штурмом дворца графа Холандского во время Великого восстания.

Ханнарт, самое процветающее графство в Северном Дейлмарке, прославленное музыкой, цветами, архитектурой и прямодушным искренним характером обитателей, а также считающееся тем самым местом, где зародилась цивилизация Дейлмарка. Естественно, что историю некоторых зданий города Ханнарта возводят к временам короля Хэрна. Как бы там ни было, на протяжении большей части своей истории Ханнарт вел борьбу за свободу, справедливость и противостоял Югу и его нравам. Пора его расцвета приходится на эпоху, начинающуюся царствием Адона и заканчивающуюся правлением Амила Великого, – в этот период Ханнарт был еще и центром просвещения. Однако с момента Великого восстания его значение стало неуклонно снижаться. Вследствие матримониальных процессов Ханнарт перешел в собственность королевской фамилии и в конце концов превратился в загородное поместье наследного принца. В настоящее время Ханнарт славится в основном своими природными красотами и руинами гигантского парового органа, сохранившимися в северном конце долины.

Харл Хаддсон, старший из троих сыновей графа Холандского, с виду – безобидный вялый толстяк. За тот год, который Харл пробыл графом после смерти своего отца, холандцы пришли к выводу, что граф Хадд был далеко не худшим из правителей. Харл был убит, когда толпа взяла приступом дворец графа Холандского во время Великого восстания.

Харчад, второй сын графа Хадда Холандского (Южный Дейлмарк), глава тайной полиции Хадда, лучший из всех его многочисленных шпионов и, по всеобщему мнению, самый жестокий человек во всем Дейлмарке.

Хенда, граф Андмарка, области, занимавшей центральную часть Южного Дейлмарка, жестокий тиран, подверженный непреодолимой паранойе, проведший всю свою жизнь в почти непрерывных раздорах с графом Холанда и страхах перед заговорами, которые, как он был уверен, постоянно плели против него в Северном Дейлмарке. Был обезглавлен своими собственными дружинниками во время Великого восстания.

Хильди, детское имя Хильдриды Нависсдотер.

Хильдрида Нависсдотер, одна из тех, кто приплыл на Север, в Аберат, на яхте «Дорога ветров», внучка Хадда, графа Холандского, в возрасте девяти лет помолвленная с Литаром, лордом Святых островов. После нескольких лет обучения в гардейлской законоведческой школе Хильдрида нашла способ расторгнуть помолвку. Впоследствии она была законотолковательницей в Северном Дейле, пока Амил Великий не назначил ее наместницей Святых островов до тех пор, пока она не выйдет замуж. Однако Хильдрида, похоже, предпочитала жить в Кернсбурге, где считалась законодательницей мод и заслужила недобрую славу вечными ссорами со своей мачехой Элтрудой.

Хобин, известный также как Кровавый Хобин, – старший из двух братьев, глубоко, но по-разному вовлеченных в борьбу за освобождение. Он родился в Уэйволде (Южный Дейлмарк) в семье, которая, как можно судить по ряду косвенных признаков, принадлежала к роду потомственных хранителей королевского камня. Хобин сделался великолепным оружейником-новатором, пользовался величайшим уважением в своей гильдии, а также расположением графов Холанда, Уэйволда и Дермата. Позднее он переехал в Холанд, где женился на Мильде, матери Митта. Едва ли не все свои силы и время он тратил на создание тайного склада оружия и формирование организации умеренных революционеров, таких, каким он считал себя. Когда же стало известно, что на Севере Амил Великий завладел короной, Хобин почувствовал, что время настало, и мгновенно развернул в Холанде широкое восстание, сразу же перекинувшееся в Дермат и Уэйволд. Кровь лилась рекой. Жертвы Хобина, среди которых было множество совершенно ни в чем не повинных людей, оказались столь многочисленными, что Амил вынужден был лично вмешаться в происходящее. Говорят, что Хобин предпочел застрелиться, но не подчиниться королю. Это вполне правдоподобно, а вот история о том, что он, прежде чем покончить с собой, застрелил свою жену и дочерей, не имеет под собой никаких оснований и, несомненно, является вымыслом.

Холанд, самое крупное, влиятельное и сильное графство Южного Дейлмарка с большим городом, оживленным портом; управлялось графом Хаддом. Расположено на крайнем юге Дейлмарка.

«Хрестоматия для бедных», книга, предназначенная для обучения чтению взрослых людей из трудовых сословий. Ее составил клерк из Карроумарка, по-видимому полностью лишенный воображения. Вот пример одного из характерных упражнений: «Хам чинит кадку. Он забил в нее пять гвоздей. Будет ли кадка держать воду?»

«Цветок Холанда», судно Сириоля, на котором Митт плавал юнгой; входило в состав рыбацкого флота, регулярно выходившего на лов из порта Холанд, что в Южном Дейлмарке.

Чиндерсей, остров из внешнего кольца Святых островов, известный своими темными скалами.

Шесть ступенек парадного крыльца являлись чуть ли не обязательным атрибутом домов графства Холанд, что в Южном Дейлмарке. Это объясняется низинным характером местности, которая лишь на несколько дюймов поднимается над уровнем моря, в связи с чем обширные земли находятся под постоянной угрозой затопления, особенно в период осенних штормов.

Юг, Южный Дейлмарк, восемь графств: Дермат, Холанд, Уэйволд, Кандерак, Андмарк, Карроумарк, Фенмарк и Южный Дейл. Эта часть Дейлмарка отличается теплым климатом, плодородной почвой и имеет лишь несколько высоких гор. На заре исторической эпохи это был процветающий край, который, однако, становился все беднее и беднее в результате тирании южных графов. К началу царствования Амила Великого Юг уже сделался беднее, чем суровый Север, а власть в нем основывалась только на страхе. Северяне относились к южным режимам с неприязнью, доходившей до омерзения, южане подозревали северных соседей в непрерывных заговорах; и те и другие стремились возвыситься над соседями. Следует отметить, что южане обладали рядом черт характера, не свойственных северянам: деловитостью, хладнокровием, упорством и здравым смыслом, сочетающихся с развитым чувством юмора.

Южный Дейл, графство, расположенное ближе всех остальных к Северному Дейлмарку и во многих отношениях сходное с Севером по климатическим и географическим условиям. Но столь близкое соседство со свободолюбивыми северянами оказывало очень дурное влияние на графов Южного Дейла, которые были самыми деспотичными, воинственными и несправедливыми владыками на всем Юге.

Примечания

1

Направление движения парусного судна при встречно-боковом ветре, когда угол между продольной осью судна и направлением ветра меньше 90°.

(обратно)

2

Брать рифы – уменьшать площадь паруса, стягивая нижнюю его часть.

(обратно)

3

Шпигат – отверстие в палубе судна для удаления воды за борт.

(обратно)

Оглавление

Часть первая «Вольные холандцы»

  1

  2

  3

  4

  5

Часть вторая Морской фестиваль

  6

  7

  8

  9

  10

Часть третья «Дорога ветров»

  11

  12

  13

  14

  15

  16

Часть четвертая Святые острова

  17

  18

  19

  20

Энциклопедия Дейлмарка Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg