«Теодосия и последний фараон»

Теодосия и последний фараон (fb2) - Теодосия и последний фараон (пер. Константин Иванович Мольков) (Теодосия и магия Египта - 4) 1542K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Робин Ла Фиверс

Робин Лафевер Теодосия и последний фараон

Глава первая. Мерзопакостный ридикюль

Ноябрь 1907

Песок каким-то непонятным образом просачивался сквозь плотно закрытые окна вагона и скапливался в самых, как бы это сказать, неподходящих местах. Неловко поерзав на сиденье, я сдула пыль со своего блокнота и снова уставилась на только что исписанную страничку. Когда я делаю такие записи, мне лучше думается.

«Что мне нужно сделать в Египте

1. Избегать встречи с мерзкими Змеями Хаоса. Это члены тайного общества, которые намерены завладеть любыми про́клятыми артефактами, чтобы использовать их в своих гнусных целях.

2. Найти в Луксоре майора Гарримана Гриндла. Это мой связн с Братством Избранных хранителей, группой благородных людей, стремящихся воспрепятствовать Змеям Хаоса.

3. Помочь маме найти храм Тутмоса III. Как мне удалось выяснить, такой храм мог существовать, однако я несколько преувеличила добытые мной доказательства. Это было нужно для того, чтобы убедить маму поскорее отправиться в Египет, и я смогла…

4. Возвратить два очень важных артефакта – Шар Ра и Изумрудную табличку – уаджетинам. Это такая тайная организация, о которой ничего не знают даже в Братстве Избранных хранителей. По словам египетского мага Ови Бубу, уаджетины были избраны самими египетскими богами для охраны и защиты древних могущественных артефактов. В этом они похожи на Братство Избранных хранителей.

5. Убедить уаджетинов в том, что я завладела этими артефактами совершенно случайно и не должна понести за это наказание.

6. Убедить их также в том, что, поскольку возвратить эти артефакты меня послал мой друг Ови Бубу, ему следует простить ошибки, из-за которых он был изгнан из общества уаджетинов и из Египта.

7. Выяснить обстоятельства моего появления на свет. Ови Бубу считает, что с этим связан мой необычный дар распознавать следы древней магии и проклятий».

Я внимательно перечитала список. Честно говоря, он выглядел не таким уж длинным, но почему эти семь вроде бы не слишком трудных дел давят на меня так, словно весь мир навалился на мои плечи?

Из стоявшей рядом со мной корзинки раздался негромкий протяжный звук – я настороженно покосилась на маму, увидела, как она предостерегающе поднимает бровь, и быстро дописала в блокнот:

«8. По возможности всегда держать Исиду подальше от мамы».

Я положила карандаш, которым писала, к себе в карман, затем просунула пальцы в щели между прутьями корзинки и пошевелила ими, чтобы показать Исиде, что я здесь. Нащупав пальцем бархатное ушко, я почесала за ним свою кошку. Исида успокоилась и даже почти замурлыкала. Если учесть, что она вообще крайне редко мурлычет, это почти уже можно было считать большим успехом.

Как же рассердилась мама, когда узнала, что я тайком захватила с собой Исиду! К счастью, к этому времени мы уже плыли посреди моря и поздно было поворачивать назад. Я понимала, что везти с собой контрабандой кошку – не самая удачная затея, и не только потому, что кошка будет досаждать маме. Этого как раз не будет, мы с Исидой давно научились не надоедать моим родителям и даже лишний раз не попадаться им на глаза. Дело, скорее, было в самой Исиде – уж очень она свободолюбивая, а тут ей придется столько времени ехать в тесной корзинке. Я понимала, что Исида будет страдать всю дорогу, пока мы не доберемся до места. Но я знала также, что сама буду страдать еще сильней, если надолго, на несколько месяцев, расстанусь со своей кошкой. Кроме того, Исида умела каким-то странным образом влиять на людей, и это качество могло оказаться очень полезным в нашем путешествии.

В конце концов, если уж я должна отправляться с опасным заданием куда-то за тысячи километров от дома, от своих друзей и знакомых, могу я иметь при себе хоть одно живое существо, которое без всяких сомнений могу назвать своим союзником? Пусть мама еще спасибо скажет, что я провезла с собой контрабандой кошку, а не Липучку Уилла. Правда, я не уверена, что мне удалось бы тайком протащить на пароход двенадцатилетнего уличного мальчишку, умеющего шарить по карманам, – с Исидой и то хлопот было выше крыши.

Вскоре наш поезд завизжал, заскрипел всеми своими железными суставами, задергался затрясся и наконец остановился у перрона каирского вокзала. От толчка меня швырнуло вперед, и, чтобы не упасть, мне пришлось изо всех сил упереться ногами в пол. Рукой я при этом успела придержать корзинку с Исидой, чтобы не дать ей свалиться с полки.

Сидевшую напротив меня маму прижало спиной к стене. Затем напоследок поезд дернулся еще раз, и теперь вперед швырнуло уже маму – она не успела затормозить и ткнулась головой в мои колени.

Надо отдать маме должное – она быстро выпрямилась, поправила свою шляпку и весело воскликнула:

– Приехали!

– Приехали, – хмуро согласилась я, поправляя корзинку.

– Собирай свои вещи, дорогая. Выходим.

– Да, мама. – Я сняла руку с корзинки и с раздражением отметила, что шелковые шнурки ридикюля снова перехлестнули мое запястье. Должна сказать, что ридикюли – эти модные дамские сумочки на плетеном шнурке – остаются для меня полнейшей загадкой. Интересно и непонятно, каким образом другим леди (кроме меня – неумехи) удается носить ридикюли так, чтобы они не стягивали своими шнурами запястье? Причем затекшая и онемевшая без притока крови рука – это еще полбеды. Добавьте к этому привычку ридикюля на каждом шагу бить вас всей своей тяжестью по ноге, и вы поймете, что это за мерзопакостная штуковина. Я тяжело вздохнула и принялась распутывать пережавшие мое запястье шнуры.

– Что ты делаешь? – спросила мама.

– Сражаюсь с этой про́клятой штуковиной, – пробормотала я, глядя на ридикюль, который все быстрее раскручивался на своих шнурах.

– А я думала, что тебе нравится эта сумочка. Если не ошибаюсь, ты буквально умоляла меня ее купить.

Я подавила вздох разочарования. Почему взрослые так долго помнят то, что вам хотелось бы как можно скорее забыть?

– Я просила, потому что не знала, сколько хлебну с ней хлопот.

Если честно, то мне больше всего хотелось не сумочку-ридикюль, а муфту, однако в Египте даже в ноябре слишком жарко, чтобы ходить с ней. А ведь какой замечательный тайник можно устроить в муфте! И всегда надежно держать в руках внутри нее…

– Дай мне, – потянулась к моему ридикюлю мама.

– Нет! – Я резко отдернула назад руку с ридикюлем. – Я должна к нему привыкнуть, иначе до старости не научусь носить сумочку. Мне главное понять, как это делается. А если не разобраться с этим сейчас, то когда же мне заниматься этим?

Мама долго смотрела на меня, потом сказала, покачав головой:

– Твоя бабушка права. Ты необычный ребенок.

Я вздрогнула, как от пчелиного укуса. Необычный? Необычный!

Увидев, что происходит с моим лицом, мама улыбнулась и сказала, желая меня успокоить:

– Не волнуйся, милая. Мы все проходим через непростой период взросления, а потом взрослеем, и все становится на свои места.

Однако мысль о том, что я вырасту и стану совершенно не похожей на себя нынешнюю, ни капельки меня не утешила.

А вот радость от нашего путешествия и связанные с ним ожидания куда-то испарились. С одной стороны, мне очень хотелось объяснить маме, почему я на самом деле так необычно веду себя, но с другой стороны, я сильно сомневалась в том, что, узнав об этом, она обрадуется.

Пожалуй, решит еще, что меня вместо Египта следует отправить в сумасшедший дом, когда я расскажу ей, что большую часть своего времени трачу на снятие древних проклятий и следов черной магии с наиболее редких и ценных артефактов лондонского Музея легенд и древностей, которым руководят мои родители. А оставшуюся часть времени провожу в борьбе с различными тайными обществами, желающими заполучить эти самые артефакты для своих грязных целей. Не думаю, что мама найдет нормальными такие причины моего необычного поведения.

Ничего не подозревая о бушующих во мне страстях, мама поднялась и сказала, разглаживая подол своего дорожного платья:

– Бери свои вещи, дорогая. Пойдем.

Из стоящей рядом со мной корзинки раздалось недовольное низкое мяуканье.

– Исиде не нравится, когда ее называют вещью, – пояснила я.

Мама прекратила прихорашиваться и сказала, пронзив меня взглядом:

– Поскольку Исиду в это путешествие не приглашали, мне абсолютно наплевать, что ей нравится или не нравится. Не испытывай мое терпение, Тео. Это за тебя уже сделали и наше долгое путешествие, и бесконечные задержки. Все, давай на выход.

Подумав вскользь о том, что идея приехать в Египет вместе с мамой была, возможно, не самой лучшей, я взяла в одну руку свой дорожный саквояж, другой подхватила корзинку с Исидой и поднялась на ноги.

– Твой головной убор, – напомнила мама, указывая кивком на мой валявшийся на полке пробковый шлем. Проклятье.

Я поставила саквояж, напялила шлем на голову, снова взяла саквояж, затем вышла вслед за мамой из нашего купе и поковыляла к выходу вдоль узкого тесного прохода.

Выйдя на подножку вагона, я почувствовала легкие следы энергии духов – хека и древней магии, они смешивались в воздухе с валившим от локомотива паром и сажей. Я чихнула, затем сошла на перрон и пошла вслед за мамой – маленький с виду ридикюль при каждом шаге тяжело бил меня по ноге. В ридикюле у меня был спрятан шар Ра, это он то и дело напоминал мне о том, зачем я здесь, и об обещании, которое я дала лежавшему на смертном одре Ови Бубу. Когда я давала обещание отвезти шар Ра и Изумрудную табличку в Египет, я действительно верила, что Ови Бубу находится при смерти. Если бы я знала, что на самом деле это не совсем так и что Ови Бубу не умрет от полученных в битве со слугами Хаоса ран, я не стала бы брать на себя такие обязательства – он мог бы и сам приехать в Египет, когда поправится.

При мысли о Змеях Хаоса мне стало слегка не по себе – сразу заныли плечи и захотелось поскорее оказаться за надежными стенами отеля.

– Набир нас встретит? – спросила я, оглядываясь по сторонам и ища в толпе знакомое лицо маминого переводчика.

– Не в этот раз, – ответила мама. – Он сейчас в Луксоре, заканчивает набирать людей в нашу археологическую группу. А здесь, в Каире, мы сами возьмем носильщика и сами доберемся до отеля.

«Сказать легче, чем сделать», – подумала я, пробираясь сквозь густую вокзальную толпу. Я помнила свой прошлый приезд в Каир – тогда здесь, на вокзале, тоже было много людей, но не столько.

– Что они все здесь делают? – спросила я, стараясь перекричать нестройный шум голосов. – Праздник у них, что ли, какой-то?

– Точно не знаю, милая, – ответила мама через плечо, – но на всякий случай старайся не отставать, а то еще потеряемся, не дай бог.

Я просочилась сквозь группу мужчин – все они были одеты в длинные белые балахоны и о чем-то яростно спорили друг с другом. Неожиданно для самой себя я вдруг поняла, что мне сейчас очень не хватает папы. Вот уж кто умеет пробираться сквозь любую толпу! Конечно, в этом ему очень помогает его трость, но ведь и тростью тоже надо уметь орудовать. Но увы, увы, открывшаяся недавно в нашем музее выставка «Тутмос III – Наполеон Египта» пользовалась такой бешеной популярностью, что Совет директоров ни в какую не разрешил ему поехать вместе с мамой.

Над перроном громко перекатывались незнакомые слова чужого языка, они казались мне сердитыми и недовольными. Мама покрепче ухватила ручку своего чемодана и оглянулась, проверяя, не отстала ли я. Не скрою, мне было приятно увидеть, что она помнит обо мне и даже волнуется, как бы я не потерялась. Я улыбнулась ей в ответ, а затем снова принялась продираться сквозь толпу.

Именно в этот момент я и обратила внимание на странного, похожего на жердь человека. Он тоже пытался пробиться сквозь толпу и все время шарил по сторонам глазами, словно выискивал кого-то.

Мне в голову сразу же закрались мысли о Змеях Хаоса. Я посмотрела на маму, пытаясь понять: может быть, она заметила – или даже узнала – этого верзилу? Но мама шла, не сводя глаз с тележки, на которой носильщик вез наши вещи. По-моему, она боялась, что стоит ей отвести взгляд в сторону – и наш багаж навсегда бесследно исчезнет в этой вокзальной толчее.

Я обратила внимание на то, как странно дергает замеченный мной человек своими длинными руками и ногами – словно марионетка на ниточках. Волосы у верзилы тоже были странными, белесыми, словно с них смыли всю краску.

В эту минуту человек увидел нас с мамой. Его взгляд стал сосредоточенным, как у обнаружившего свою цель стрелка, и незнакомец принялся целеустремленно пробиваться в нашу сторону.

Я только еще решала, стоит ли сказать маме об этом человеке, как он уже успел прорезать толпу и выскочил прямо перед нами, как пробка из воды.

Он быстро моргнул своими бледными голубенькими глазками, одернул пиджачок, поправил съехавший в сторону галстук, и теперь я увидела, что белесые волоски растут у него и над верхней губой, обещая когда-нибудь (о, нескоро, наверное) превратиться в некое подобие усов. Он окинул меня быстрым, ничего не выражающим взглядом, а затем с поклоном спросил у моей мамы:

– Миссис Трокмортон?

Я на всякий случай сильнее прижала к себе ридикюль и саквояж.

– Да, а что вам угодно? – вежливо, но очень холодно ответила мама.

– Я Джонатан Бинг из Службы Древностей. Меня послали за вами. Но когда я приехал в отель, чтобы забрать вас, мне сказали, что вы еще не прибыли. Тогда я подумал, что лучше всего встретить вас прямо на вокзале, тем более что сегодня здесь такое… столпотворение, – кивнул он головой в сторону кишащих повсюду египтян.

– Мы очень рады, что вы решили нас встретить, – гораздо теплее сказала мама.

– А что именно здесь происходит? – спросила я, глядя на человека, который взобрался на пустой ящик и с него что-то кричал в толпу.

Мистер Бинг проследил за моим взглядом и ответил, недовольно морща нос.

– Демонстрация националистов. Они требуют выгнать всех англичан из Египта.

– И их довольно много, – заметила мама, которую в это время кто-то толкнул так, что она навалилась на меня. – Вы не будете столь любезны взять вот это? – Мама протянула мистеру Бингу свой маленький дорожный чемоданчик, а затем крепко ухватила меня под локоть.

От прикосновения маминой руки мне сразу стало спокойнее, и окружавшие нас толпы людей стали казаться не такими пугающими.

Взяв мамин чемоданчик, мистер Бинг принялся пробивать им, как тараном, путь сквозь толпу. Мы с мамой двинулись вслед за ним, как баржи за буксиром.

Но поначалу у Бинга не очень-то получалось продвигаться сквозь густое скопление тел, они стеной преграждали нам дорогу.

Со всех сторон нас окружали мужчины в черных одеждах, с тюрбанами на голове. Если бы не крепко державшая мамина рука, у меня, боюсь, могла начаться паника.

Стоявший на ящике человек разразился новым потоком слов, толпа в ответ взорвалась криками и подалась вперед, потянув вслед за собой и нас троих.

– Что он сказал? – спросила я у Бинга. Чтобы он услышал, мне пришлось крикнуть это во весь голос.

– Ничего хорошего, – крикнул в ответ Бинг. Я сердито посмотрела на него. Мистер Бинг принадлежал к худшей, на мой взгляд, разновидности взрослых – к тем из них, кто никогда ничего не объясняет детям.

Тут в меня врезался какой-то высокий бородатый человек и выбил мой локоть из маминой руки. Пара секунд, и я потеряла в толпе и мамино пыльное розовое дорожное платье, и темный пиджак Бинга. Кто-то крепко схватил меня за руку. «Слуги Хаоса», – подумала я, едва не заорала от страха и попыталась вырваться.

Чужая рука еще сильнее, до боли, сжала мой локоть, и раздался крик:

– Сюда!

Слава богу, это был Бинг. Я позволила ему протащить себя сквозь толпу. Внезапно вокруг меня появилось свободное пространство, а чуть дальше я увидела маму и уже хотела броситься к ней, но Бинг удержал меня, ухватив рукой за плечо.

– В чем дело? – крикнула я мистеру Бингу.

– Вигмер, – ответил он уголком рта. – Меня послал Вигмер.

Услышав имя главы Братства Избранных хранителей, я замерла на месте и спросила:

– В самом деле?

Бинг кивнул, а затем переключил внимание на маму и махнул ей рукой, давая знать, что нашел меня. А я слегка расслабилась – впервые с той минуты, как сошла с поезда. Все правильно, Вигмер не мог не позаботиться о том, чтобы у меня в Каире был помощник. Особенно если вспомнить о моем задании и артефактах, которые были со мной.

Мистер Бинг оставил меня рядом с мамой, а сам вновь ринулся в людское море – искать наш багаж.

На привокзальной площади, где мы оказались, душок древней магии ощущался сильнее и смешивался с запахами раскаленной на солнце пыли и какой-то дичины. Я повертелась по сторонам и тут же увидела стоявших неподалеку осликов и мальчишек-погонщиков. Именно оттуда и несло дичиной – так пахли ослики.

Наконец все наши пожитки были собраны и погружены в коляску, мы расселись по сиденьям, кучер щелкнул кнутом – поехали!

Улицы Каира выглядели так же, как во время моего прошлого приезда в этот город. Почти так же. Слева и справа тянулись высокие узкие дома – вторые и третьи этажи этих домов выступали вперед и нависали над улицей. Окна прикрывали искусно сделанные, похожие на кружево кованые решетки. А краски, какие яркие краски были повсюду!

Фиолетовые, багровые, оливковые, персиковые, алые тона смешивались друг с другом, перемежаясь проблесками серебра и меди. Словно какой-то художник-гигант выдавил прямо на песок краски из своих тюбиков, и из этих красок возник Каир. Но кроме красок здесь были и тени, и они казались мне более темными и глубокими, чем в прошлый приезд.

Я внимательно присматривалась к прохожим на улицах – босоногим египтянам в ветхих хлопчатобумажных галабеях (что-то среднее между длинной рубашкой и халатом), бедуинам в длинных бурнусах с пышными складками, туркам-эфенди в красных фесках. Я искала среди них слуг Хаоса, но не находила. Вроде бы все было в порядке.

Наконец показался наш отель, и я облегченно вздохнула, но, как оказалось, радоваться было рано. Наша коляска еще не успела остановиться, как ее со всех сторон облепили уличные торговцы, они налетели на нас, как саранча из библейской притчи о десяти египетских казнях. Торговцы напирали со всех сторон, наперебой уговаривали купить у них какую-то ерунду: бусы, мухобойки, головные платки, вееры. Один торговец держал в руке длинный шест, с которого свисали подвешенные к нему тапочки – этими тапками он едва не задевал нас по носу.

На наше счастье, появился гостиничный швейцар – огромный, здоровенный, он в мгновение ока разогнал всех торговцев, смахнул их в сторону, словно хлебные крошки со скатерти. Расчистив дорогу, он помог нам выбраться из коляски, затем встал рядом с мамой, мистер Бинг встал рядом со мной, и они повели нас в отель. В холле было тихо и прохладно – какое блаженство после нынешнего суматошного утра!

Портье тут же отправил носильщиков за нашим багажом, а нас с мамой повели в наш номер. Мистер Бинг остался в холле, чтобы отвезти нас, когда мы умоемся с дороги и переоденемся, в Службу Древностей.

– Пошевеливайся, Теодосия, – сказала мама, когда мы остались в номере одни. – У нас не больше четверти часа, я не хочу заставлять мсье Масперо ждать нас дольше, чем это необходимо.

– Да, мама, – ответила я и поплелась в свою комнату, куда уже занесли мои чемоданы. Пинком ноги я закрыла за собой дверь, затем поставила на пол свой саквояж и корзинку, сама присела рядом и сказала, открывая плетеную крышку корзинки:

– Приехали, Исида. Можешь вылезать.

Я едва успела приподнять крышку, как Исида черной молнией вылетела наружу и принялась кружить по комнате, обнюхивая по очереди все углы.

Пока Исида решала, подходит ей эта комната или нет, я порылась в чемодане и выбрала платье из желто-коричневой, похожей по цвету на ириску тафты, которое измялось в дороге меньше, чем остальные. Тем временем Исида закончила осмотр комнаты, вернулась ко мне и принялась тереться о мою лодыжку.

– Все в порядке? – спросила я.

Она мяукнула в ответ, и я наклонилась, чтобы почесать ее за ухом, но Исида увернулась, вспрыгнула на подоконник и снова мяукнула, уже гораздо громче и требовательнее.

– Ну конечно! – спохватилась я. Как же это мне сразу не пришло в голову? – Понимаю, понимаю, как тебе не терпится.

Я поспешила открыть окно, с удовольствием отметив, что оно выходило в какое-то жалкое подобие сада, и сказала Исиде:

– Только не задерживайся. Мне нужно будет уйти с мамой, а ты останешься здесь на страже.

Исида согласно мяукнула, выпрыгнула в окно и исчезла среди пыльных кустов.

Я вылезла из своего пропылившегося дорожного платья и пошла умываться. Вытираясь, я внимательно рассматривала в зеркале свои глаза – не становятся ли они такими же карими, как у мамы. Нет, не становятся. И синими, как у папы, тоже не становятся. Как были цвета болотной грязи, такими и остались. Таких странных глаз, как у меня, нет ни у кого в нашей семье.

«За время этой поездки я должна выяснить, почему у меня такие глаза, – подумала я. – И найти ответ еще на целую кучу вопросов». Собственно говоря, возможность разобраться с тайной своего появления на свет была самой веской из причин, по которым я согласилась выполнить просьбу Ови Бубу.

Я вернулась из ванной в комнату и принялась надевать чистое «ирисочное» платье, размышляя о том, куда мне спрятать Изумрудную табличку. Лучше всего было бы взять табличку с собой, но куда я ее дену? Это невозможно. Значит, придется оставить табличку здесь, в номере, и ни в коем случае не вспоминать и не думать о ней, чтобы никто не выкрал эту информацию прямо из моей памяти. Вы смеетесь? Напрасно. Для знакомого с египетской магией человека это не составит большого труда.

Я как раз заканчивала причесываться, когда на подоконник вспрыгнула вернувшаяся Исида.

– Умница, вовремя вернулась. А это что у тебя? – спросила я, заметив в пасти Исиды что-то маленькое и извивающееся.

– Тео, ты готова? – послышался мамин голос.

– Иду! – Я поспешно заперла окно и сказала, обращаясь к Исиде: – Никого не подпускай к нашему сокровищу, хорошо? Я очень на тебя рассчитываю.

Исида негромко заурчала, забралась в свою корзинку и принялась хрустеть своей добычей.

– Приятного аппетита, – сказала я, задумчиво глядя на лежащий на кровати ридикюль. Оставить его в ящике комода? Нет, именно туда первым делом и сунется любой вор, хоть обычный, хоть слуга Хаоса. Придется таскать ридикюль с собой. Я со вздохом взяла про́клятую штуковину, повесила себе на запястье и отправилась искать маму и мистера Бинга.

Глава вторая. Мать всех музеев

Вам доводилось когда-нибудь выбрать из вазы самое красивое, сочное яблоко, впиться в него зубами, предвкушая райское наслаждение, и обнаружить, что оно насквозь прогнило и кишит червями? Если да, то вы поймете, что я почувствовала, впервые войдя под своды Египетского музея.

Это было огромное величественное здание, в котором хранились сотни, даже тысячи редчайших древних артефактов, которых вы не встретите больше ни в одном музее мира. Однако как только я вошла внутрь, меня окатило волнами черной магии, древних проклятий, неприкаянных духов хека и мут, окатило с такой силой, что у меня подогнулись колени. Казалось, магическую энергию излучают буквально все музейные артефакты, начиная с тех, что выставлены еще при входе, в фойе.

Магическая энергия ощущается в воздухе примерно так же, как запах духов, оставшийся в комнате после вышедшей из нее женщины. Но если мамины духи, например, оставляют нежный шлейф сирени или ландыша, то запах черной магии или проклятий воспринимается как густая тухлая вонь. Оторвавшись от своего носителя, частицы дурной магической энергии начинают дрейфовать по воздуху, и если это происходит в закрытом, плохо проветриваемом помещении, атмосфера в нем становится давящей, как перед грозой.

– Тео, с тобой все в порядке? – спросила мама. Тревога в ее голосе была смешана с капелькой раздражения, в мамином тоне явно прозвучало, хотя и осталось не сказанным вслух, слово «необычное».

– Да, мама. Просто я оступилась на лестнице, – ответила я, лихорадочно приспосабливаясь к жизни в отравленной музейной атмосфере.

– Действительно все в порядке? – переспросил мистер Бинг, покосившись на меня с высоты своего роста. – Мне кажется, вы побледнели…

– Перепад температур, – решительно оборвала я его, махнув рукой. – Перегрелась на солнце, затем вошла в музей, а здесь очень прохладно. Ничего, сейчас привыкну.

– Ну, если вы уверены в этом…. Прошу вас, кабинет мсье Масперо там. – И Бинг повел нас по коридорам, мимо открытой двери зала, за которой я увидела казавшиеся бесконечными ряды саркофагов. В глубине зала виднелись две большие статуи, осуждающе смотревшие сверху вниз на посетителей, посмевших потревожить вечный сон фараонов. Мои ноги сами собой притормозили возле этой двери и стали заворачивать внутрь зала, но мистер Бинг, не задерживаясь, прошагал мимо, и мне пришлось сделать то же самое.

Мы вошли в коридор, вдоль которого тянулись двери кабинетов, остановились возле одной из них, и здесь мистер Бинг сказал маме:

– Входите, миссис Трокмортон, мсье Масперо ожидает вас. Может быть, вы разрешите мне показать вашей дочери музей, пока вы будете вести переговоры? Заодно напою ее чем-нибудь освежающим.

– Вы так добры, мистер Бинг, – улыбнулась мама. – С радостью принимаю ваше предложение.

А я буквально готова была разорваться пополам. С одной стороны, если я уйду с Бингом, то не услышу, о чем будут говорить мама и мсье Масперо. С другой стороны, у Бинга может быть для меня важное послание от Вигмера. Ну а заодно я смогу хотя бы мельком взглянуть на здешние сокровища. Кроме того, в общих чертах мне известно, чего будет добиваться мама от Масперо, тем более что первой этот план придумала я сама. Нам нужно получить разрешение вести раскопки в Луксоре, где, по нашим данным, должен находиться большой храм, построенный Тутмосом III. Так что я решила принять предложение Бинга и сказала вслед за мамой:

– Благодарю вас, мистер Бинг. Я тоже рада вашему предложению.

Бинг приоткрыл дверь кабинета, пропустил маму внутрь, закрыл за ней дверь, повернулся ко мне и сказал, указывая рукой:

– Сюда, пожалуйста.

Мы пошли назад, к фойе, и я сгорала от желания спросить Бинга, есть ли у него для меня сообщение от Вигмера, но нельзя же задавать такие вопросы в коридоре, по которому ходят посторонние!

Тем более я понятия не имела, что это за люди. С одной стороны, это было великолепно придумано – внедрить агентов Братства Избранных хранителей в Службу Древностей, спрятать внутри нее членов тайной организации, поставившей своей целью свести к минимуму вред, который способна причинить человечеству древняя магия, и не допустить, чтобы обладающие огромной разрушительной силой артефакты попали в руки слуг Хаоса. Да, это так. Но кто поручится, что в Службу Древностей под видом сотрудников не были внедрены агенты других тайных обществ и секретных служб?

Между прочим, чем дольше я топала вслед за Бингом, тем яснее мне становилось, что если мы куда-то и направляемся, то только не в выставочные залы. Может быть, он решил начать с прохладительных напитков? Если честно, то я не отказалась бы выпить стакан лимонада со льдом да посидеть немного в тишине, окончательно приспосабливаясь к пропитанной миазмами хека атмосфере.

Но по мере того как мы уходили все дальше в глубину музея, моя надежда получить стакан лимонада все убывала, зато росла тревога. Мне все чаще вспоминался взгляд, которым выискивал нас с мамой мистер Бинг в вокзальной толпе, и мне все сильнее казалось, что это был взгляд маньяка.

– Мистер Бинг, куда вы меня ведете? – не выдержала я наконец.

Он обернулся, взглянул на меня через плечо, и сейчас вид мистера Бинга не понравился мне еще больше, чем на перроне. Глаза сверкают, тщательно причесанные с утра волосы растрепались… в самом деле сумасшедший!

– Почти пришли, – сказал он.

Я понимала, что он хочет меня успокоить, но вместо этого впервые по-настоящему насторожилась, словно кто-то включил у меня в голове сигнал тревоги. Пожалуй, дальше я с ним не пойду, нет.

Если разобраться, что мне о нем действительно известно? Да ничего! Он сказал, что его послал Вигмер, но то же самое мог заявить глупой одиннадцатилетней девчонке любой слуга Хаоса. Я резко остановилась.

Бинг сделал еще с полдесятка шагов, пока не почувствовал, что я больше не иду следом за ним. Тогда он тоже остановился, оглянулся по сторонам и спросил:

– Ну, что же вы стоите?

Я сложила руки на груди и сказала, изо всех сил стараясь выглядеть непреклонной:

– Не сделаю больше ни шага, пока не узнаю, куда вы меня ведете.

Бинг одним махом вернулся назад, встал прямо передо мной и тихо ответил:

– Я же вам говорил. Меня прислал Вигмер.

– То же самое может заявить кто угодно, разве не так? Откуда мне знать, что вы говорите правду?

Он открыл рот, собираясь возразить, потом закрыл, помолчал немного и растерянно спросил:

– Вы что, не верите мне?

Жаль, конечно, было огорчать его, но из всего, что со мной произошло за последние месяцы, я четко усвоила одну простую истину: никому не верь на слово. Может быть, попросить его показать мне грудь? Если он действительно один из членов Братства, там должна быть татуировка в виде уаджета – Глаза Гора. Но если Бинг самозванец, ему вовсе не нужно знать об этой секретной татуировке, так что разумнее, наверное, будет не спрашивать.

Кроме того, даже мне, с моими странностями и «необычностями», было как-то неловко просить взрослого мужчину показать мне свою грудь.

– Будем считать, что я такая подозрительная от природы, – сказала я.

Бинг улыбнулся, и его улыбка окончательно вывела меня из равновесия.

– Что вы, что вы, вам вовсе не о чем беспокоиться, – быстро забормотал он. – Мы почти пришли, сейчас вы сами все увидите. Пойдемте, пойдемте.

И он потянулся, чтобы взять меня за руку.

Я попыталась отскочить назад, но руки у Бинга, как я уже говорила, были очень длинными, поэтому он успел опередить меня.

– Отпустите, – сказала я, изо всех сил вырывая свою руку.

– Но я же сказал, – ответил Бинг, продолжая тащить меня за собой. – Мы почти пришли.

Мне показалось, что Бинг внезапно что-то вспомнил – он остановился и выпустил меня. От неожиданности я шарахнулась назад и едва не упала.

– Я забыл! – воскликнул Бинг. – Я же должен был сказать вам: «Я путешественник, приехавший с Запада».

Это был пароль, который еще в Лондоне сообщил мне Вигмер. Услышав заветную фразу, я немедленно забыла про все свои подозрения и спросила, разглаживая платье:

– Действительно, почему вы сразу не начали с пароля, черт побери?

– Простите, забыл, – виновато улыбнулся Бинг. – Я, честно говоря, новичок.

«Оно и видно», – подумала я.

Бинг двинулся дальше, я пошла следом за ним. Мы прошли через холл к двери, ведущей в другой коридор, а тот, в свою очередь, привел нас к какому-то подобию черной лестницы.

– Куда мы идем? – спросила я.

– Лорд Вигмер хотел, чтобы до отъезда в Луксор вы встретились с одним из руководителей нашей исследовательской группы, – ответил мистер Бинг, останавливаясь перед маленькой дверью. Комната, в которую мы вошли, поначалу показалась мне похожей на кладовку, битком набитую любопытными древнеегипетскими вещицами. Здесь были прислоненные к стенам небольшие обелиски, плинтусы памятников, каменные бюсты, лежали, сложенные стопками, словно тарелки, таблички и стелы. И все это покрывал тонкий слой пыли. Мистер Бинг подошел к установленному возле стены деревянному ящику для мумии, откинул посаженную на петли крышку, и внутри ящика я увидела дверь.

– Очень ловко придумано! – с восторгом сказала я.

– Правда? – просиял мистер Бинг, жестом пропуская меня вперед.

Проход вывел нас к большой винтовой лестнице, уходившей куда-то далеко вниз, в недра музея. Мы стали спускаться по гулким ступеням, и на каждом шагу меня по ноге бил спрятанный в ридикюле золотой Шар Ра. Ступени были крутыми, почти отвесными и, как положено на винтовой лестнице, треугольными. Мы спускались, делая круг за кругом, поэтому к тому времени, когда мы достигли дна, у меня закружилась голова.

– Где мы? – спросила я. Окружавшие меня стены казались мне сложенными из простых тесаных камней, не обшитых деревом и не покрытых штукатуркой.

– Это подземный этаж, вырытый под музеем прямо в земле, – пояснил мистер Бинг. – О нем очень мало кто знает.

Мы подошли к большим двойным стальным дверям, и здесь Бинг нажал кнопку звонка. Раздался громкий щелчок отпертого замка, после чего мистер Бинг толкнул дверь, открыл ее и сказал:

– Она здесь, профессор. Попозже я приду за ней. – Он пропустил меня внутрь, сам остался снаружи и с металлическим лязгом закрыл за мной дверь.

Я оказалась в большой, напоминающей пещеру комнате. Низкий потолок тонул в тени, и я вдруг очень четко представила себе нависшие у меня над головой тонны камня, поверх которых шумят каирские улицы.

В дальнем углу комнаты что-то скрипнуло, и мое сердце тут же зачастило.

– Эй, есть здесь кто-нибудь? – громко спросила я.

Передо мной в ряд стояли рабочие столы и верстаки, беспорядочно заваленные самыми разными странными вещами – я разглядела среди них большие кубики парафина, крокодильи яйца, ступку с пестиком, длинные связки тростника, листья папируса. Посреди комнаты стоял даже большой аквариум с рыбами – кажется, это были океанические осетры.

Вдоль стен стояло с полдюжины мумий, некоторые из них были частично разбинтованы. Рядом с мумиями располагались винные бочонки, большие кувшины с золотистым медом, глиняные плитки и куски необработанного камня – базальта, гранита и алебастра.

На одном из столов, как игральные карты, были разбросаны тоненькие листики золота и свинца, а рядом с ними на горящей жаровне стоял толстостенный тигель, из которого несло чем-то, напоминающим разогретый асфальт.

– Иду, иду, одну минутку, – послышался голос.

Я обернулась на звук голоса и увидела склонившегося над одним из столов спиной ко мне тощего человека. Он, пожалуй, был даже выше, чем мой папа, и очень сутулый, словно всю жизнь провел в комнате со слишком низким для него потолком. Человек был одет в длинный, ниже колен, белый халат, из-под которого выглядывали клетчатые брюки. Волосы у незнакомца были белыми, редкими и легкими, похожими на зонтики одуванчика, готовые облететь при первом же дуновении ветерка.

– Ну, вот, – сказал человек-одуванчик. – Готово.

Он положил на стол какую-то вещь, с которой работал, и повернул ко мне голову. Я вскрикнула и отшатнулась назад, готовая броситься бежать к двери. Его лицо было наполовину кожаным, наполовину металлическим, с ненормально большими, как бильярдные шары, дико смотревшими на меня глазами.

Глава третья. Профессор Квиллингс, я полагаю?

– Ах, это? Простите! – Он схватил себя за лицо и потянул его вверх. Когда его глаза стали нормальными, я поняла, что это была маска с увеличительными стеклами.

Затем человек-одуванчик встал из-за стола, пригладил свои волосы (безо всякого успеха, могу добавить), поправил съехавший набок оранжевый галстук-бабочку и сказал, глядя на меня:

– Мисс Трокмортон?

– Да, сэр, – ответила я, делая короткий реверанс. – С кем имею честь разговаривать?

– Я доктор Сеймур Квиллингс, глава исследовательского отдела Братства Избранных хранителей.

– Как поживаете, мистер Квиллингс? – вежливо поинтересовалась я, переводя взгляд с главы исследовательского отдела на окружавшую нас обстановку. – У вас прекрасная лаборатория. Полагаю, вы с утра до вечера только и занимаетесь тем, что снимаете проклятия с древних артефактов.

– Не совсем так, к сожалению, – хмыкнул он. – Вигмер очень много рассказывал мне о ваших необычайных способностях.

– В самом деле? – переспросила я, сама еще не зная, хорошо это или плохо – обладать такими способностями. Что это – подарок судьбы или наказание?

– Да, о том, что умеете делать невероятные вещи. Не говоря уже о тех блестящих догадках и поразительных идеях, которые вы используете в своей работе с древней магией.

– О, благодарю вас.

– Особенно меня заинтересовало то, как вы используете воск и лунный свет. Поразительно. Сейчас я провожу на основе этих принципов ряд собственных экспериментов.

– Это замечательно, и я уверена, что вам удастся достичь… э-э-э… впечатляющих результатов.

Вдалбливая мне основы этикета, бабушка Трокмортон, к сожалению, не научила меня, как следует правильно отзываться об экспериментах, которые кто-то ставит.

Квиллингс внимательно посмотрел на меня, словно я была каким-то странным механизмом, устройство которого он пытался понять, а затем хлопнул в ладоши – от неожиданности я испуганно вздрогнула.

– Полагаю, вам хотелось бы узнать, почему вы оказались здесь? – сказал Квиллингс.

– Э-э… пожалуй.

– Зная об опасностях и сложностях, с которыми вы столкнетесь, Вигмер приказал наилучшим образом экипировать вас. Это должно помочь вам выполнить свое задание.

От этих слов у меня потеплело на сердце – очень приятно было знать, что, даже находясь за тысячи километров, Вигмер продолжает думать и заботиться обо мне.

– Замечательно! И какое же снаряжение вы собираетесь предложить мне?

– Наша главная задача – не дать вам исчезнуть. Вигмер говорил, что вы обладаете удивительной способностью находить неприятности на свою голову.

– Я бы скорее сказала, что неприятности обладают удивительной способностью находить меня, – поправила я, считая это существенной разницей.

– В любом случае мы не хотим терять ваш след. Вот, позвольте, я покажу вам.

Квиллингс подвел меня к верстаку, заваленному пружинками, зубчатыми колесиками, винтиками, маленькими стамесками и часовыми отвертками.

– Вот, – торжественно объявил он, сметая в сторону кусочки медной фольги и серебряные винтики.

– Часики? – вежливо сказала я, хотя какие там еще часики? Это были самые огромные, самые странные и самые уродливые наручные часы, какие я когда-либо видела! Сантиметров пяти толщиной, сантиметров десяти в диаметре, с полудюжиной больших, неуклюже выпирающих из корпуса кнопок. Больше всего эти часы напоминали средних размеров будильник.

– Нет, нет, это не часы. Перед вами Прибор Квиллингса для определения местоположения и отражения проклятий. – Он оторвал взгляд от своей хитроумной штуковины и озабоченно посмотрел на меня. – Простите, я взял на себя смелость назвать этот прибор своим именем. Надеюсь, никто не станет против этого возражать, а вы как думаете?

– Думаю, никто возражать не станет. И как же он работает, этот ваш… прибор?

– Он использует альфа-частицы, – с гордостью объявил Квиллингс. – Мы открыли, что про́клятые или зараженные темной магией предметы излучают так называемые альфа-частицы, это разновидность радиации. Именно поэтому, как мы полагаем, так опасно для здоровья долго находиться рядом с такими предметами. Совсем недавно, меньше года назад, мы нашли способ использовать этот феномен в своих целях. Если вам необходимо работать в непосредственной близости с предметом, на который наложено сильное проклятие, поверните вот эту кнопку. Мой прибор начнет излучать слабые электромагнитные импульсы, которые будут отталкивать альфа-частицы темной магии, и вы останетесь невредимой. А если повернуть вот эту кнопку, прибор начнет сам излучать альфа-частицы, по которым мы с помощью вот этого приспособления сможем определить, где вы находитесь.

С этими словами он взял с верстака неуклюжий деревянный ящик.

– Это фотографическая камера? – спросила я.

– Не совсем, хотя работает по тому же принципу. Излученные прибором-определителем альфа-частицы создают узор на помещенной внутри этой камеры тонкой золотой фольге, что позволяет следить за вашими перемещениями. Вигмер хочет, чтобы мы постоянно знали, где вы находитесь.

– Полагаю, это не повредит, – согласилась я, взяла «часы» и надела их на свое запястье. Затем, надеясь, что Квиллингс не обидится, опустила обшлаг рукава, чтобы спрятать под ним уродливый прибор. Судя по выражению его лица, Квиллингс все-таки обиделся.

– Чтобы у мамы не возникло ненужных вопросов, – пояснила я.

– Ну, тогда конечно, – успокоился Квиллингс. – А еще, я вижу, вы носите перчатки.

– Всегда, – подчеркнула я. – Это помогает свести к минимуму контакт с проклятиями. В таком деле никакая предосторожность не может стать лишней. Черная магия и проклятия имеют дурную привычку прилипать к обнаженной коже.

– В таком случае вас, наверное, заинтересует вот это, – сказал Квиллингс и повел меня к стоящему у дальней стены столу с лежащей на нем горкой перчаток. – Как я уже говорил, мы очень увлеклись вашей идеей использовать воск, и я провел ряд опытов… Короче говоря, эти перчатки сшиты из специальной, пропитанной воском ткани.

– Потрясающе! – ахнула я.

Квиллингс смущенно покраснел.

– Благодарю вас. Я проверял: перчатки работают великолепно, впитывают энергию проклятий прямо с поверхности предмета, поэтому вы можете совершенно спокойно работать с зараженным артефактом. Единственный недостаток этих перчаток – они слегка липкие. Прошу вас, выберите себе пару по размеру.

Порывшись несколько минут, мы нашли пару белых перчаток, которые были мне почти впору – если и велики, то чуть-чуть. Пока я засовывала перчатки к себе в карман, Квиллингс повел меня дальше, к рабочему столу, стоявшему посередине комнаты.

– Вигмер хочет, чтобы у вас было и наступательное оружие.

– Наступательное? – Мне показалось, что я ослышалась.

– Да. Вот, например. – Квиллингс взял со стола золотую авторучку. – Она заряжена проклятием, причем очень тяжелым. Пораженный этим проклятием человек чувствует себя так, словно его раз за разом жалит сотня скорпионов. Если нажать здесь, а затем повернуть вот так, раздавится помещенная внутри ручки стеклянная капсула, и помещенное в ней проклятие вырвется наружу. После этого вам нужно будет направить ручку в сторону того, кого вы хотите поразить, и быстро отступить назад, чтобы проклятие не приклеилось к вам самой.

Я посмотрела на ручку, испытывая одновременно восхищение и отвращение.

– Хитроумная вещица.

– Возьмите ее.

Преодолевая внутреннее сопротивление, я протянула руку и осторожно взяла ручку.

– И наконец, вот это, – сказал мистер Квиллингс, показывая мне прелестную серебряную пудреницу, очень похожую на ту, которой пользуется моя мама.

– Ой, какая красивая! – воскликнула я. – Только, боюсь, мне еще рано пудриться.

– Пользоваться этой пудрой вы не станете никогда, – хмыкнул Квиллингс. – Она сделана из мелко растертого песчаника, собранного в усыпальнице фараона…

– И обладает магическими свойствами!

– Вам известно об этом? – Судя по его лицу, Квиллингс был потрясен.

– Да, известно. Скажу больше – я однажды использовала это оружие, когда оказалась загнанной в угол одним очень мерзким человеком.

– Что ж, в таком случае мне не нужно объяснять вам, как действует это оружие. Берите его.

Я посмотрела на пудреницу, вспомнила изуродованное лицо Боллингсворта и отрицательно покачала головой:

– Нет, сэр.

– Почему?

– Мне кажется, это… подлое оружие.

– Но вы сказали, что однажды уже использовали его!

– Да, но тогда я была загнана в угол, врагов было сразу несколько и у меня не оказалось под рукой ничего более подходящего, чем пыль из гробницы фараона. Честно говоря, вообще ничего другого не было.

Профессор как-то странно взглянул на меня – так, словно слегка разочаровался во мне.

– Как я понимаю, вы очень спокойно обращаетесь с египетской магией.

– Думаю, слово «спокойно» вряд ли вообще уместно, когда речь идет о египетской магии, – ответила я, разглядывая авторучку, которую продолжала держать в руке. – Да, иногда мне приходится прибегать к магии, чтобы обезопасить себя, но при этом я всегда использую только то, что подвернется в этот миг под руку. А вот носить при себе магическое оружие, заранее планируя пустить его в ход, – это, по-моему, совсем другое дело. Особенно оружие, заряженное такими мощными проклятиями. – С этими словами я положила авторучку назад на стол и добавила: – Между прочим, я не думаю, что такое оружие вообще может мне понадобиться. Задание у меня очень простое – я должна передать в Луксоре из рук в руки два артефакта, а все остальное время буду помогать своей матери на раскопках.

Квиллингс посмотрел на лежавшую на столе авторучку и пудреницу, затем приблизился ко мне еще на шаг, и мне пришлось задрать голову, чтобы видеть его глаза.

– Вы в самом деле думаете, что все будет так просто? – спросил он. – Особенно сейчас, когда Хаос разжигает волнения на улицах…

– За этими волнениями стоит Хаос?

– Мы уверены, что это так. Кто-то за всем этим точно стоит, и почти наверняка это Хаос. Вы должны понять, мисс Трокмортон, здесь обстановка совсем иная, чем в Англии. Операции, которые Вигмер проводит в Лондоне, можно назвать тыловыми, а здесь мы находимся на передовой линии борьбы с Хаосом. Вигмер в основном подчищает то, что сумело проскользнуть у нас между пальцев. Но основная схватка со злом протекает здесь, и это означает, что мы должны вести себя более активно и решительно.

От слов профессора у меня по спине пробежал холодок.

– А теперь возьмите это, – он взял со стола авторучку и пудреницу и буквально втиснул их мне в руки. – И не бойтесь использовать их. Помните, что вы защищаете не только свою жизнь, мисс Трокмортон, но и жизни многих и многих ни в чем не повинных людей, которые даже не подозревают о существовании черной магии и тех ужасных бедах, которые она может причинить, вырвавшись на волю.

Я неохотно взяла авторучку и пудреницу и засунула их в карман так быстро, будто они обжигали мне пальцы. Мне вдруг ужасно захотелось как можно скорее оказаться подальше от Квиллингса и его мрачной лаборатории.

– Это все, сэр? – спросила я. – Если да, то мне нужно поспешить к маме. Ей не так уж много нужно было обсудить с мсье Масперо.

Квиллингс внимательно посмотрел на меня, словно прекрасно понимая, как мне не терпится уйти.

– Разумеется. Но запомните одну вещь: здесь, где мы живем бок о бок с древними тайнами, все иначе, чем в привычном для вас мире, – сказал он, а затем попрощался и пожелал мне удачи.

Я медленно вернулась в открытую для посетителей часть музея, чувствуя, как кружится моя голова от мыслей о Квиллингсе и его приготовлениях к сражению с Хаосом. И чем дольше я об этом думала, тем сильнее мне начинало казаться, что методы профессора ничем не отличаются от методов, которые использует сам Хаос.

А еще, честно признаюсь, я очень завидовала его лаборатории. Представить трудно, сколько проклятий я смогла бы снять, будь у меня такое оборудование!

Я дошла до ведущей в похожую на кладовку комнату двери и осторожно просунула внутрь свою голову. Бинга, который обещал меня ждать, не было, поэтому я прошла через кладовку и вышла в коридор.

Здесь, в коридоре, слонялся какой-то незнакомый мне джентльмен. Увидев меня, он поспешил навстречу.

– Меня прислал Бинг, – объяснил незнакомец. – Его самого задержал Масперо, и он попросил меня отвести вас назад к вашей матери.

– А кто вы сами? – спросила я, намекая на то, что пора бы ему произнести условную фразу-пароль.

Незнакомец раздраженно пожевал губами, помедлил немного, а затем ответил.

– Я – Каррутерс.

Вот так. Он, видите ли, «просто Каррутерс», и ни слова о том, что приехал с Запада. Я начала медленно пятиться назад.

Незнакомец сердито нахмурился, шагнул мне навстречу, и как раз в эту секунду из-за угла показался Бинг.

– О, вы уже закончили? А я как раз иду за вами.

Поняв, что его уловка не прошла, назвавшийся Каррутерсом человек рванулся вперед, одной рукой схватил меня за локоть, а другой принялся неловко рыться в кармане своего пиджака.

Глава четвертая. Приглашал Паук Муху в гости

Я не стала мешкать, мне не слишком хотелось посмотреть на то, что он вытащит наружу. Перехватив покрепче шнурки своего ридикюля, я взмахнула им и резко ударила по руке незнакомца. От неожиданности и боли он вскрикнул и на секунду разжал пальцы. Этой секунды мне хватило, чтобы вырваться на свободу и стрелой рвануться прочь по коридору. Убегая, я успела крикнуть Бингу:

– Осторожнее! Мне кажется, он вооружен!

Затем я плотно сомкнула губы и, завалившись набок, как идущая под парусом яхта, скрылась за ближайшим углом.

«Выставочные залы, – подумала я. – Мне нужно поскорее добраться до выставочных залов, где всегда много посетителей. Там, на глазах у всех, он уже ничего не сможет со мной сделать». Я старалась бежать как можно тише, хотя это было непросто в облицованных мрамором коридорах и холлах музея, где эхом отдается каждый шаг и любой звук. Большую часть времени я пыталась бежать на цыпочках – так действительно получалось тише, зато очень скоро у меня заныли от боли икры на ногах.

Я завернула за угол, затем за другой, и мужские крики за моей спиной стали заметно тише.

Повернув за угол еще раз, я оказалась в галерее – это означало, что я проскочила музей по всей его длине. Сзади послышались торопливые шаги. Похолодев от ужаса, я ринулась вниз по лестнице, ведущей на первый этаж, боясь, что в любую секунду меня может схватить чья-то протянувшаяся сзади огромная волосатая рука.

Скатившись по ступеням, я бросилась в зал, где были выставлены великолепные ювелирные украшения (даже на бегу я успела определить их возраст – период Нового Царства, семнадцатый век до новой эры). К сожалению, зал оказался пустым, затеряться среди посетителей было невозможно. Однако здесь стояли огромные выставочные стенды, и я решила попытать счастья – забилась за один из них и замерла, стараясь дышать реже и тише, хотя мои легкие буквально разрывались от нехватки кислорода после пробежки по коридорам и лестнице.

Скрипнули шагающие по полированному полу кожаные ботинки, и я почувствовала появившуюся в дверном проеме чужую ка, или жизненную силу. Я быстро опустила глаза и совсем затаила дыхание, надеясь остаться незамеченной.

Спустя какое-то, показавшееся мне вечностью, время незнакомец зашагал дальше по коридору, так и не зайдя в зал. Теперь я позволила себе дышать глубже и подождала минут пять – мне хотелось быть уверенной в том, что мой преследователь не надумает вернуться. Наконец я с великой неохотой выбралась из своего укрытия и начала подкрадываться к двери – медленно, прижимаясь вплотную к стене, чтобы стать еще незаметнее со стороны.

Подойдя к дверному проему, я осторожно вытянула шею, чтобы проверить, нет ли кого-нибудь в коридоре, и едва не взвизгнула от страха, увидев прямо перед собой пару чьих-то быстро моргающих глаз.

– Мистер Бинг! – облегченно выдохнула я, узнав стоящего передо мной человека, и прижала руку к своей груди, внутри которой бешено колотилось сердце.

– Сюда, мисс, – приглушенным голосом сказал мистер Бинг. – Пойдемте, я отведу вас назад, к кабинету Масперо.

– А что случилось с Каррутерсом? – поинтересовалась я, приспосабливаясь шагать в ногу с Бингом, чтобы не отставать от него.

– Удрал через главный вход. Я послал за ним одного из охранников, но, боюсь, с таким гандикапом, как у Каррутерса, это дохлый номер.

– Каким образом он сюда попал, как вы полагаете?

– Не знаю, – пожал плечами Бинг. – Может быть, просто купил входной билет, как все посетители.

Когда мы наконец добрались до кабинета Масперо, Бинг постучал в дверь, из-за которой приглушенный голос тут же ответил.

– Войдите.

Бинг открыл дверь и отступил в сторону, пропуская меня внутрь.

– А я пойду узнаю, не повезло ли, случаем, охраннику поймать нашего приятеля, – прошептал он, закрывая за мной дверь кабинета.

– А, вот и ты, моя дорогая, – сказала мама, увидев меня. – Проходи и поздоровайся с мистером Борштом.

Моя голова непроизвольно дернулась. Боршт? А я думала, что у мамы встреча с мсье Масперо.

– Добрый день, сэр, – вежливо сказала я, делая небольшой реверанс.

– Очень рад с вами познакомиться, юная леди.

Голова у мистера Боршта была гладкой, как бильярдный шар, и поблескивала своей безразмерной лысиной в падающих сквозь окно лучах солнца. Особенно нелепо эта лысина смотрелась в сочетании с густыми черными усами, закрывавшими всю нижнюю часть лица. На носу мистер Боршт носил очки в тонкой золотой оправе – сквозь их толстые стекла смотрели холодные, как арктический лед, бледно-голубенькие глазки.

– Присядь, моя милая, – сказала мама. – Мы уже почти закончили.

Я хотела спросить у мамы, что случилось с мсье Масперо, но подумала, что это будет невежливо в присутствии мистера Боршта. Надеясь, что не выгляжу слишком растрепанной после пробежки по музею, я присела рядом с мамой – мое сердце все еще колотилось, не успев успокоиться. На столе я увидела маленький поднос с пустыми тарелочками – мама с этим лысым пили чай. А вот я так и не дождалась прохладительных напитков, которые обещал мне мистер Бинг. Я подумала о том, что могло лежать на опустевших тарелочках, и мой желудок свело от голода. Чтобы отвлечься от этого неприятного чувства, я переключила все свое внимание на мистера Боршта.

Оказывается, он пожирал меня глазами точно так же, как я сама – пустые тарелочки. И было в его взгляде нечто такое, от чего у меня вдоль спины пробежал холодок, – я поспешила опустить свои глаза и увидела затянутые в черные перчатки руки мистера Боршта.

Его правая рука нервно поигрывала с костяным ножом для разрезания конвертов, а левая…

Левая рука мистера Боршта лежала на столе совершенно неподвижно и была при этом вывернута под каким-то неестественным углом. Мертвая рука.

У меня в желудке появился ледяной шар и медленно поплыл вверх, к горлу. Сейчас я могла думать только об одном человеке, который лишился руки – причем не без моей, скажем так… помощи. Преодолевая свой страх, я снова подняла глаза и внимательно посмотрела мистеру Боршту в лицо.

Когда наши взгляды встретились, он улыбнулся. Не дай бог, чтобы кто-нибудь когда-нибудь так улыбнулся вам. Мое сердце внезапно остановилось в груди, а затем вновь зачастило, словно бабочка крыльями.

Конечно же, никакой это был не мистер Боршт, а сам граф фон Браггеншнотт, один из самых могущественных слуг Хаоса, собственной персоной.

И перед этим он целый час беседовал с моей мамой!

Чувствуя, что меня в любую минуту может стошнить, я словно невзначай взглянула через плечо на дверь, за которой, как мне хотелось надеяться, мог находиться Бинг.

– Теодосия! Мистер Боршт обратился к тебе, – пробился в мой заледеневший от ужаса мозг мамин голос.

– Простите. – Я медленно обернулась, продолжая лихорадочно прикидывать, как нам с мамой сбежать отсюда. Рискнуть и вслух сказать маме о том, кто перед ней? А поверит она мне?

Нет, вряд ли. Я сильнее вцепилась в шнурки своего ридикюля.

– Я спросил, нравится ли вам путешествовать по Египту? – повторил свой вопрос фон Браггеншнотт.

– В целом да, – ответила я и смутилась, заметив дрожь в своем голосе. Ну нет, не запугаешь ты меня, немец-перец-колбаса! Я расправила плечи и продолжила, бесстрашно глядя прямо в ледяные глазки фон Браггеншнотта. – Очень познавательная поездка, если не считать того, что здесь оказалось намного больше хищников и гадов, чем я ожидала.

Вот тебе! Чтобы не думал, будто я тебя боюсь!

– Хищники и гады? – удивленно переспросила мама. – О чем ты говоришь, милая? Мы здесь всего лишь несколько часов, и за все это время я не увидела никого, кто даже отдаленно смахивал бы на хищника или гада.

Так это потому, мамочка, что вы, взрослые, никогда не замечаете самого важного. Вы слишком заняты своими скучными будничными делами.

Фон Браггеншнотт рассмеялся, заранее отметая любой вопрос, который я могла бы задать.

– Дети, – сказал он. – Все они ужасные фантазеры и лгунишки, разве нет?

– Действительно, – вежливо согласилась с ним мама.

Я почувствовала себя униженной, растоптанной, оскорбленной. Слова фон Браггеншнотта и мамы полоснули меня по сердцу словно острый нож. Значит, я фантазерка? И лгунишка?

– Думаю, мы с Тео не станем больше испытывать ваше терпение, – продолжила мама. – Вы были очень добры, мистер Боршт. Просто не знаю, как мой муж, я сама и наш музей сможем отблагодарить вас за вашу помощь.

– Мне доставило большое удовольствие помочь вам, мадам. – Он встал и поклонился, маслено поглядывая на маму. Я испытала шок. Два таких сильных удара по мозгам за каких-то десять минут – не слишком ли много? Этот лысый однорукий колбасник действительно собирается приударить за моей мамой?!

Пока они обменивались последними любезностями, я пыталась продумать план побега отсюда.

Наконец мама окончательно распрощалась и пошла к двери. Я, затаив дыхание, двинулась следом за ней.

Расстояние от стола до двери было всего ничего, несколько шагов, но мне показалось, что я прошагала целый километр. Каждое мгновение я ждала, что фон Браггеншнотт окликнет, вернет или задержит нас, но он молчал, и мы с мамой благополучно добрались до самой двери. Неужели немец действительно позволит нам уйти?

Мама уже положила ладонь на дверную ручку, и тут случилось то, чего я так опасалась.

– Мадам Трокмортон… – раздался голос фон Браггеншнотта.

– Да? – спросила мама, оборачиваясь.

– Примите мои поздравления – у вас удивительная дочь. Надеюсь, это путешествие окажется для нее очень… поучительным.

Мама улыбнулась, наклонила голову, открыла дверь и вышла наконец в коридор. Я вылетела следом, едва сдерживаясь, чтобы не побежать сломя голову прочь от этого жуткого кабинета.

Глава пятая. Куда теперь, погонщик ослика?

После того, как дверь кабинета закрылась за нашими с мамой спинами, мое сердце слегка замедлило свой бег, перешло с бешеной рыси на более спокойный галоп.

Итак, фон Браггеншнотт позволил нам уйти. Позволил мне уйти. Почему?

Вероятнее всего, по одной-единственной причине – немец хотел что-то получить от меня. Или рассчитывал, что я выведу его на то, что ему необходимо.

Ну хорошо, будем считать, что таких причин две. Когда я оказываюсь в опасности, с математикой у меня всегда становится не ахти.

Бинг ждал нас и выглядел непроницаемо спокойным, словно и не гонялся совсем недавно за проникшими в музей противниками. Я внимательно посмотрела на Бинга, пытаясь понять, имеет ли он представление о том, кто сидит сейчас в кабинете мсье Масперо.

– Мистер Бинг, – окликнула я его.

– Да, мисс Теодосия?

– Вы сегодня разговаривали с мсье Масперо?

– В последний раз это было утром, – наморщил лоб мистер Бинг, – когда мсье Масперо послал меня на вокзал, чтобы я встретил вас и отвез в отель.

По удивленному лицу мистера Бинга я догадалась, что он не понимает, почему я задала свой вопрос.

Или действительно не понимает, или он очень, очень хороший актер. Тут я перехватила мамин «особый» взгляд, после которого уже не рискнула приставать к мистеру Бингу с новыми вопросами. Оставалось лишь исподтишка рассматривать его, пока мы шли к выходу. Но как бы я ни выкручивала себе шею, под каким бы углом ни пыталась посмотреть на мистера Бинга, его долговязая неуклюжая фигура и гладко выбритое лицо ну никак не казались хоть сколько-нибудь зловещими.

– Теодосия, – неприятным жестким тоном спросила мама, – с тобой все в порядке?

Я перевела взгляд на маму, она недовольно смотрела на меня, подперев кулаками бока.

– Просто разминаю шею, – пояснила я. – Она у меня слегка перекрутилась после осмотра музея. Знаешь, некоторые статуи такие высокие, что приходится задирать голову.

Мама вздохнула, покачала головой и виновато улыбнулась Бингу.

– Если вы решили вернуться прямо в отель, я провожу вас, – улыбнулся он в ответ.

– Благодарю вас, это будет прекрасно, – ответила мама.

Когда мы вышли из музея, я принялась размышлять над тем, каким образом предупредить мистера Бинга о появлении фон Браггеншнотта, – это нужно было сделать так, чтобы не всполошить маму. Я так глубоко погрузилась в свои мысли, что заполнившую улицы толпу заметила только тогда, когда врезалась в какую-то женщину, с ног до головы закутанную в черное. Оглядевшись, я поняла, что демонстрация, которую я видела на вокзале, разрослась и захватила соседние улицы, включая ту, на которой находился музей. В моей голове эхом прозвучали сказанные Квиллингсом слова: «Хаос разжигает волнения на улицах».

Бинг мрачно посмотрел на толпу и сказал:

– Вам, леди, нужно поскорее добраться до дома, пока здесь не сделалось слишком жарко.

С этими словами он повел нас к стоянке платных экипажей, но когда мы пришли туда, на месте не оказалось ни одного извозчика с коляской.

– Куда они все подевались? – спросила я.

– Наверняка всех извозчиков расхватали те, кто захотел поскорее скрыться подальше от демонстрации, – ответил Бинг и продолжил, виновато посмотрев на маму: – Мне очень жаль, миссис Трокмортон, но, похоже, теперь нам остается либо переждать в музее, пока толпа не рассосется, либо нанять осликов.

При этих словах Бинг недовольно поморщился и покосился на тот край площади, где стояла кучка мальчишек со своими серыми ушастыми животными.

– И как долго нам придется ждать, пока толпа рассосется? – спросила мама, поглядывая на музей, внутри которого, как она считала, мы будем в полной безопасности. Знала бы она, что там сейчас намного опаснее, чем на запруженной толпой улице!

– Сложно сказать, – пожал плечами Бинг. – На прошлой неделе тоже была демонстрация, так она продолжалась двое суток, ее участники ночевали прямо на улицах.

– Ну, ждать столько времени мы никак не можем! – воскликнула мама. – Завтра утром нам нужно успеть на поезд, кроме того, мы очень устали с дороги. – Она беспокойно посмотрела на толпу и сказала: – Полагаю, нам следует нанять осликов.

– А почему мы не можем просто идти пешком? – спросила я.

– В Каире никто не ходит пешком, дорогая, здесь это просто не принято, – ответила мама. – Кроме того, на осликах будет быстрее.

– Хорошо, – кивнул Бинг и решительным шагом направился к осликам. Мы с мамой поспешили следом, стараясь не отстать от него.

Когда мы подошли ближе, мальчишки-погонщики налетели на нас, словно стая оживленно жужжащих ос. Они громко лопотали на дикой смеси арабского с английским, наперебой расхваливали себя и своих осликов, ругались друг с другом, и все это с выражением шальной радости на чумазых мордашках, улыбаясь и наслаждаясь поднятой ими самими кутерьмой.

Бинг указал на маленькую стайку из четырех мальчишек и сказал:

– Вы. Идите сюда. Мы вас берем. – Вся четверка, очень довольная, дружно шагнула вперед. – Но нам нужны только трое, – брюзгливо добавил Бинг.

Трое мальчишек постарше отпихнули в сторону четвертого, самого маленького. Тот окинул своих обидчиков испепеляющим взглядом, а я увидела, что он помимо всего прочего горбун. Бедняжка! И как жестоко со стороны остальных было прогонять его.

– Прошу прощения, мистер Бинг, – сказала я, – но я хочу поехать на его ослике.

И я показала на горбатого мальчугана.

Бинг раздраженно вздохнул (что уж он при этом подумал обо мне, не знаю) и ответил:

– Вообще-то все ослики одинаковы, но если вы настаиваете… Слышали, что сказала юная леди? – огрызнулся он в сторону мальчишек-погонщиков.

Один из них зло взглянул на маленького горбуна и неохотно отошел в сторону.

Уродливый мальчик рассыпался передо мной в благодарностях и принялся усаживать на своего ослика. У этого мальчишки-погонщика было очень смышленое лицо, да и двигался он с завидной для горбатого человека ловкостью. Вскоре мы с мамой уже сидели каждая на своем ослике, а мистер Бинг… теперь я поняла, почему мистер Бинг с такой неохотой согласился ехать на осликах. Эти милые серые животные были слишком низкими для длинных ног мистера Бинга, которые волочились по земле, и ему приходилось все время поджимать их. Выглядело это настолько забавно, что я едва не расхохоталась, но, слава богу, сумела сдержать себя и только лишь усмехнулась, отвернувшись в сторону.

– Поехали, – пробурчал мистер Бинг, неловко елозя в своем седле.

Мой мальчишка-погонщик легонько ударил своего ослика между ушей маленьким тоненьким хлыстиком. Ослик качнулся вперед и с места перешел на ровную неторопливую иноходь. Шагавший возле головы ослика мальчишка-погонщик обернулся ко мне и с улыбкой спросил:

– Мисс желает ехать быстрее? Ослик Гаджи может бежать быстрее. В два раза быстрее, мисс-эфенди.

– Нет, спасибо, не нужно, – ответила я и крепче вцепилась в седло на тот случай, если мальчишка меня не послушает. – Боюсь, что тогда остальные отстанут от нас.

Мальчишка разочарованно пожал плечами и переключил все свое внимание на дорогу впереди. Я же рискнула обернуться через плечо и, честно говоря, почти не удивилась, заметив далеко позади Каррутерса, который, прячась в толпе, крался следом за нами.

Я попыталась перехватить взгляд Бинга, но тот был слишком занят тем, чтобы не скрести ногами по дорожной пыли.

Мы все дальше отъезжали от музея, а толпа между тем продолжала расти, в нее, как в реку, впадали ручейки демонстрантов из каждой боковой улочки или переулка. Настроение толпы… нет, я не назвала бы его совсем уж угрожающим, скорее недружелюбным. Разливавшаяся над толпой неприязнь была такой же густой, плотной, буквально осязаемой, как пропитавшая весь воздух в Каире энергия древней магии – хека. Работая пятками, я попыталась направить своего ослика ближе к мистеру Бингу, мне нужно было рассказать ему о Каррутерсе и фон Браггеншнотте.

Но пространство между нами было запружено пешими демонстрантами, и у меня не было никакой возможности подобраться к Бингу, тем более что между ним и мной ехала мама.

Затем мы завернули в боковую улицу и застряли – так плотно она была забита демонстрантами. Мистер Бинг даже крякнул от огорчения.

Мой мальчишка-погонщик взмахнул своим хлыстиком и принялся что-то кричать ослику по-арабски, пытаясь развернуть его назад, но было уже поздно. Сзади подошли новые демонстранты и окончательно закупорили улицу. Теперь мы оказались как мухи в киселе – ни вперед, ни назад.

– Что теперь будем делать? – крикнула я мистеру Бингу.

Он что-то прокричал в ответ, но его слова утонули в шуме толпы. Крики стали громче, когда появилась какая-то медленно продвигавшаяся посередине улицы процессия. Толпа начала сжиматься, освобождая дорогу и одновременно все дальше отделяя нас троих друг от друга.

Я закричала, зовя Бинга на помощь, но к этому времени они с мамой были уже прижаты к стене какой-то лавки и не могли сдвинуться ни на шаг. А нас с моим погонщиком толпа постепенно оттеснила к противоположной стороне улицы, а затем и вовсе затолкала в какой-то боковой переулок.

Я с тревогой принялась выискивать в толпе лицо того человека из музея, Каррутерса, но не увидела его. Возможно, слугам Хаоса достаточно было лишь заварить эту смуту, а дальше она начинает действовать сама по себе.

В принципе, как я поняла, для того чтобы начать беспорядки, слуге Хаоса достаточно оказаться в нужном месте в нужное время и толкнуть первый камешек – дальше лавина обрушится уже без него.

В переулке было спокойнее, чем на улице, – я видела, как по ней бурным потоком течет толпа, и искала в этом потоке Бинга или маму.

Увы.

Город, который всего пару часов назад казался мне таким чарующим, красочным и экзотическим, с каждой минутой терял свою привлекательность, становился в моих глазах все более пугающим и зловещим. Не имея представления о том, что делать дальше, я посмотрела, сидя в седле, сверху вниз на своего мальчишку-погонщика и спросила его:

– Что теперь?

– Теперь будем ждать, – ответил он, пожимая плечами.

– А куда ведет этот переулок? По нему нельзя выбраться отсюда?

Мальчишка-погонщик внимательно присмотрелся к потоку людей, проходивших мимо нас, спеша присоединиться к демонстрации. Затем он ободряюще кивнул мне, крепче взял под уздцы своего ослика, сумел развернуть его так, чтобы никому не отдавить копытами ноги, и мы осторожно двинулись сквозь толпу к дальнему концу переулка. Больше всего это напоминало попытку плыть по бурной реке против течения.

Но когда мы добрались до улицы в дальнем конце переулка, она тоже оказалась плотно запруженной народом.

– Пойдем туда, – указал в противоположном направлении мальчишка-погонщик. – Так будет дольше, зато попадем куда нужно.

Какое-то время мы двигались вместе с толпой – она буквально несла нас вперед, – затем завернули в какую-то другую узкую боковую улочку, и здесь неожиданно уткнулись прямо в кучку мужчин, которые с безумными глазами крушили какой-то офис. Худо дело.

– Возвращаемся, – шепнула я мальчишке-погонщику.

Поздно! Один из хулиганов заметил нас и толкнул в бок своего приятеля. Спустя несколько секунд мы оказались в кольце мятежников, под их тяжелыми, злыми взглядами.

– Инглиз! – сказал один из них.

– Инглиз! – истерично подхватил другой.

До чего же мне не понравилось выражение на их лицах, кто бы знал!

Мальчишке-погонщику их лица тоже не понравились. Он круто развернул ослика и побежал назад, в ту сторону, откуда мы пришли. Ослика он тянул за собой, а на спине ослика сидела я – ни жива ни мертва от страха.

Глава шестая. Загнанные в угол

Мы завернули за один угол, за другой. Толпа неслась за нами и, судя по крикам, догоняла нас.

Мы свернули в следующий переулок, такой узкий, что по нему едва мог протиснуться ослик. Посмотрев вперед, я вскрикнула, но мальчишка-погонщик покачал головой и продолжил идти вперед.

– Но там же тупик! – запротестовала я. – Нам нужно выбираться отсюда!

– Нет. Гаджи знает, как перехитрить толпу. Смотрите.

Если сравнивать со мной, он был совершенно спокоен. Может быть, потому, что не был в отличие от меня «инглиз»?

Примерно на полпути между улицей, с которой мы свернули, и глухим, тупиковым концом переулка Гаджи остановил своего ослика.

– Слезайте, – сказал мальчишка, обращаясь ко мне.

– Что? – удивилась я. Неужели он собирается бросить меня одну на произвол судьбы? В этом переулке я буду совершенно беззащитной, как коза на привязи.

– Вы хотите, чтобы Гаджи рискнул своей головой ради вас или нет?

– А почему ты помогаешь мне и идешь против своих сородичей?

– Мисс-эфенди платит мне, – пожал плечами Гаджи. – А эти люди мне вовсе не родственники. А теперь поторопитесь.

Я повернулась в седле, приготовилась спрыгнуть на землю, но Гаджи протянул свою грязную руку и остановил меня.

– Мисс хорошо заплатит Гаджи за это, правда? Спасти шкуру мисс-эфенди куда сложнее, чем погонять упрямого ослика.

– Да, да, конечно, заплачу. А теперь отпусти меня.

Шум толпы стремительно нарастал, приближался. Первые преследователи могут показаться из-за угла в любой момент.

Я соскочила на землю, собираясь спросить: «Что теперь?» – но слова застряли у меня в горле, когда я увидела кривляния Гаджи. Он извивался, корчился, словно буйный помешанный, оттягивал воротник своей верхней накидки, которую здесь называют мишлах. Я с ужасом увидела, как задрожал и начал двигаться горб на спине Гаджи. Решив, что неприлично следить за человеком во время нервного припадка, я отвернулась, но тут же резко обернулась назад, услышав какое-то… стрекотание. Да, пожалуй, «стрекотание» здесь – самое точное слово.

У меня отвисла челюсть, когда я увидела, что горба у Гаджи больше нет, зато на его плече сидит маленькая обезьянка с морщинистым печальным личиком. Это она так странно стрекотала.

– Сефу нам поможет, – сказал Гаджи, пересаживая обезьянку на седло ослика, и продолжил, протягивая ко мне руку: – Дайте ваш жакет, мисс.

Моментально поняв и оценив его задумку, я принялась стаскивать с себя жакет, но мне ужасно мешал мой чертов ридикюль. Тихонько зарычав от ярости, я содрала его с запястья, повесила на луку седла и наконец выскользнула из жакета.

Совсем рядом, за углом, послышался звон разбитого стекла.

– Скорее! – воскликнул Гаджи, и я кинула ему снятый жакет. Он поймал его и моментально набросил на обезьянку. Разумеется, мой жакет был ей велик, пузырился, съезжал набок, но, если взглянуть мельком, можно подумать, что в седле действительно я – сижу и низко пригибаюсь, чтобы не получить булыжником в спину. Меня охватил порыв вдохновения.

– Держи, – сказала я, сорвала с себя шляпу и напялила ее на голову обезьянке. Гаджи пробормотал несколько слов по-арабски, а затем шлепнул ослика по ляжкам.

Серый заревел, взбрыкнул и быстрой рысью припустил прочь, унося на себе пригнувшуюся в седле обезьянку.

Пока обезьянка ехала на ослике к узенькой боковой улочке, Гаджи схватил меня за руку и потянул к темневшей в стене дверной нише. Мы втиснулись в нишу, прижались друг к другу и замерли, надеясь, что здесь никто нас не заметит.

Долго ждать нам не пришлось, топот ног и сердитые голоса приближались с каждой секундой. Я закрыла глаза и представила, что я теперь не я, а старая облупившаяся деревянная дверь. Прикидываться чем-то посторонним я научилась у нас в музее и часто использовала этот трюк, столкнувшись нос к носу с каким-нибудь злым духом, например мут или акху.

Затем кто-то заметил удаляющегося ослика и заорал, перекрывая остальные крики:

– Инглиз!

В ответ толпа заревела, загоготала и, судя по звуку, бегом припустилась в погоню. Я плотнее прикрыла глаза и затаила дыхание. Переждав немного, я осторожно разлепила одно веко и посмотрела на Гаджи. Глаза у него были закрыты, и я подумала, что он, возможно, тоже знает мой фокус с «исчезновением».

Затем он резко раскрыл глаза и сказал, весело улыбаясь:

– Затея Гаджи удалась.

Я кивнула в ответ, а затем сказала:

– Надо бы проверить, не остался ли кто-нибудь сзади, на подстраховке.

– Хорошая мысль, – согласился Гаджи и осторожно высунул из ниши голову. Взглянув по сторонам, он широко улыбнулся, а затем спокойно вышел в переулок. – Все чисто, мисс-эфенди! – доложил он, широко разводя руки в стороны.

Я почувствовала себя немного спокойнее, но тем не менее сначала тоже высунула наружу только голову, чтобы убедиться во всем собственными глазами, и только потом покинула нишу.

– Мисс-эфенди не доверяет Гаджи? – разочарованно спросил мой спутник.

– Нет, нет, – ответила я. – Просто есть вещи, к которым я приучилась относиться очень, очень осторожно. Когда меня преследуют, например. А тебе спасибо огромное за все, что ты для меня сделал. Ты крупно рисковал.

– О нет, Гаджи ничем не рисковал. Толпа гналась не за Гаджи. Я же не инглиз. – Здесь он ехидно улыбнулся и протянул вперед руку, потирая пальцы. Ну, этот жест хорошо известен во всем мире: Гаджи требовал денег.

– Э… у меня нет с собой денег, – ответила я, и тут меня словно молотком по голове ударили. – Мой ридикюль! – в ужасе прошептала я и повернулась в ту сторону, куда скрылись ослик с обезьянкой.

– Что-то не так, мисс?

– Мой ридикюль… такая сумочка на веревочках. Я оставила его на седле ослика, – сказала я, чувствуя, как скручивает, сжимает мой желудок чья-то ледяная рука. – Куда отправился твой ослик?

– Назад, на свою конюшню, мисс.

Я двинулась в сторону боковой улочки, куда свернул ослик.

– Как ты думаешь, мы еще можем его догнать?

– Нет, мисс, – ответил Гаджи, смерив меня недоверчивым взглядом. – Ослики могут очень быстро бегать.

– Ты ничего не понимаешь, – сказала я. – Я должна хотя бы попытаться. В ридикюле осталась одна очень важная вещь.

– А про толпу мисс-эфенди уже забыла?

Да, он прав. Обнаружив пропажу ридикюля с золотым шаром, я совсем потеряла голову.

– Сейчас мисс-эфенди опасно передвигаться по городу, – продолжил Гаджи.

Тоже верно, но гораздо опаснее, если Шар бога Ра попадет в руки слуг Хаоса.

– Хорошо, – вздохнула я. – Скажи, ты смог бы найти мой ридикюль и вернуть его мне? Я остановилась в отеле «Шеферд» и буду там до завтрашнего утра, а потом мы с мамой девятичасовым поездом должны отправиться в Луксор.

В ответ Гаджи отрицательно покачал головой.

– Гаджи больше не вернется на конюшню, мисс, – сказал он.

– Почему? – Я едва не топнула ногой от разочарования.

– Гаджи будут бить за то, что он потерял ослика.

У меня отвисла челюсть. Выходит, он пожертвовал своей работой, чтобы спасти меня?

– Почему ты решился на это?

Гаджи вытянулся во весь свой крохотный рост и с достоинством ответил:

– Я взялся сопровождать мисс. Я привык очень серьезно относиться к своим обязанностям.

– Я тоже, – пробормотала я. Для меня это означало, что я просто обязана найти и вернуть золотой шар. – Расскажи мне, как найти конюшню, и я сама пойду поговорить с хозяином. Все ему объясню и заберу свой ридикюль.

Тут Гаджи неожиданно захохотал – грубо, громко, шлепая себя ладонями по коленям.

– Отличная шутка, мисс.

– Я не шучу, я вполне серьезно.

Гаджи прекратил смеяться и покачал головой:

– Все деньги в вашем ридикюле теперь принадлежат хозяину ослика.

– Но это мой ридикюль! – запротестовала я.

– Как говорится, что на дорогу упало, того не ищи.

– Ты хочешь, наверное, сказать «Что с воза упало, то пропало».

– Ну да, – согласился Гаджи и пару раз повторил пословицу вслух, чтобы лучше запомнить ее, а затем добавил: – Но не огорчайтесь вы так сильно, мисс. Гаджи все равно не бросит вас.

– Нет, нет, ты не понимаешь. Я должна вернуть этот ридикюль! В нем лежат не только деньги, но и кое-что гораздо более ценное. У меня будет куча неприятностей, если я потеряю эту вещь. – Я протянула руки и обхватила Гаджи за его худенькие плечи. – Ты должен сказать мне, где эта конюшня.

– В старом квартале, на Седьмой улице, за лавкой торговца коврами, – пожал плечами Гаджи. – Но без меня мисс ее не найти.

– Тогда пойдем вместе, – предложила я.

– Хорошо. Но я только доведу вас до места, а сам встречаться и разговаривать с владельцем конюшни не стану. Не хочу, чтобы он меня отлупил.

– Ладно, ладно, – поспешно согласилась я, однако чувствовала себя при этом очень неуверенно. Много ли у меня шансов все объяснить владельцу конюшни и получить назад свой ридикюль? Если честно, почти никаких.

Мы с Гаджи направились к главной улице. Сердце мое бешено колотилось, страх словно кусал меня за пятки, заставляя поторапливаться и все время прибавлять шаг. Толпа на главной улице заметно поредела – это давало некоторую надежду на то, что нам удастся если не поймать ослика (о, это было бы невероятной удачей!), то, возможно, добраться до конюшни раньше серого ушастика. Гаджи неожиданно притормозил и вытянул свою руку в сторону, чтобы остановить меня. В нашу сторону направлялся мужчина, ехавший верхом на ослике. У меня в голове сразу же мелькнула мысль броситься навстречу и попросить, умолить мужчину одолжить мне этого ослика, но в следующую секунду я заметила его скребущие в пыли ноги.

– Это мистер Бинг! – Сначала я почувствовала радость оттого, что меня нашли, но она тут же улетучилась, когда мне стало ясно, что теперь мой поход на конюшню за шаром становится невозможным. Я уже собиралась быстро отступить назад и скрыться в переулке, но было уже поздно – мистер Бинг успел увидеть меня.

Он выпрямился в седле, махнул мне рукой, а затем перевел своего ослика на такую трясучую рысь, что от одного взгляда на мотающегося в седле Бинга у меня заныли зубы.

– Не говори о том, что я потеряла ридикюль, – попросила я Гаджи, быстро обернувшись к нему. Он удивленно посмотрел на меня, но сказать что-нибудь уже не успел: подъехавший к нам мистер Бинг уперся ногами в землю, остановил ослика, а затем с явным удовольствием слез с седла.

– Мисс Теодосия! – воскликнул он. – Как я рад, что нашел вас! Ваша мать буквально с ума сходит от волнения. Я тоже очень тревожился за вас.

Гаджи выступил вперед и постучал себя кулаком по груди.

– Это я, Гаджи, спас мисс-эфенди. Проследил, чтобы с ней ничего не случилось.

– Это еще кто такой? – спросил мистер Бинг, глядя сверху вниз на Гаджи.

– Это погонщик ослика, – напомнила я ему. – С помощью своего ослика он пустил толпу по ложному следу и спас меня. Я ему очень многим обязана.

– О, я не знал. Действительно, отличная работа, – сказал Бинг, неуклюже кивая Гаджи.

– Я… обещала заплатить ему, – неуверенно сказала я. Из-за меня Гаджи потерял свою работу, поэтому очень важно, чтобы он не остался без вознаграждения.

– Вот как, – сказал Бинг, и на его лице появилась циничная усмешка. – Значит, ты старался ради денег, да? – Он прищурил глаза и пристально взглянул на Гаджи. – А может, ты все это сам и подстроил? Или сыграл свою роль в большом плане, который кто-то придумал, чтобы получить выкуп за девочку?

– Не похоже, чтобы это было так! – возразила я. С каждой секундой вся эта ситуация нравилась мне все меньше и меньше.

– Вы просто не знаете, на что способна эта публика, мисс, – сказал Бинг. – Но несколькими медяками я, так и быть, пожертвую.

Гаджи снова вытянулся во весь свой рост и с достоинством ответил:

– Можете не утруждать себя, эфенди. Если безопасность мисс-эфенди стоит лишь нескольких медяков, я дарю вам ее бесплатно.

Гаджи с подчеркнутой вежливостью поклонился, повернулся и ушел, гордо расправив плечи. Мне хотелось броситься вслед за ним, догнать, извиниться за бестактность Бинга и настоять на том, чтобы он взял деньги, тем более что мальчишка лишился теперь работы.

Но Бинг удержал меня и спокойно сказал:

– Пойдемте, мисс, порадуем вашу маму.

Как мне хотелось поделиться с мистером Бингом своими проблемами, рассказать ему о том, что потерялся золотой шар! Но я все еще не была до конца уверена, что могу доверять ему. Я еще слишком живо помнила, как едва не попала в руки Каррутерса, у меня еще не прошел шок от встречи лицом к лицу с фон Браггеншноттом – не слишком ли много неожиданных событий произошло в музее всего за одно утро? И каждый раз где-то рядом, словно за кулисами, просматривался Бинг. Нет, не доверяла я ему до конца, не доверяла. С другой стороны, если мои подозрения напрасны, могу представить, что он подумает обо мне, если узнает о том, что я посеяла шар бога Ра. Чего доброго, расскажет об этом другим Избранным хранителям, я потом стыда не оберусь. Нет уж, сама я заварила эту кашу, сама и буду ее расхлебывать.

Глава седьмая. Мы уезжаем в Луксор

Единственной пользой, которую можно извлечь из нашей встречи с мистером Бингом, была возможность рассказать ему, пока мы шли к маме, о фон Браггеншнотте. Бинг явно встревожился и заторопился поскорее доставить нас с мамой в гостиницу, чтобы самому возвратиться в музей и попытаться задержать слугу Хаоса. Впрочем, я была уверена, что фон Браггеншнотта давным-давно и след простыл. Своей цели он уже добился – дал мне таким необычным способом понять, что слугам Хаоса известен каждый мой шаг.

Может быть, я не зря взяла оружие, которым снабдил меня Квиллингс.

Когда впереди показался величественный фасад и элегантный внутренний дворик отеля «Шеферд», я облегченно вздохнула. Чем ближе к отелю, тем больше появлялось вокруг горланящих продавцов и уличных артистов, и, скажу честно, видеть их было намного приятнее, чем ревущую толпу, из которой я недавно выбралась. Не обращая на них внимания, я поплелась вслед за мамой вверх по ступеням крыльца. От слабости у меня дрожали и подкашивались колени, и я мечтала только о том, чтобы лечь на кровать и закрыть глаза. Но об этом можно было только мечтать. На самом же деле я должна была придумать, каким образом мне вернуть золотой шар, причем как можно скорее, поскольку вокруг меня уже кружатся, как акулы, слуги Хаоса. Я даже думать не хотела о том, что будет, если шар бога Ра попадет к ним в руки. В этом случае останется лишь надеяться на то, что они не сумеют правильно активировать золотой шар.

Когда мы поднялись к себе в номер, мама решила, что нам обеим следует отдохнуть до того времени, когда наступит пора переодеваться к обеду. Что ж, хорошее предложение. Я закрыла за собой дверь своей комнаты, прислонилась к ней и глубоко вздохнула. Постояла так с минуту, собираясь с мыслями, затем решительно оттолкнула себя от двери.

– Ничего не случилось, пока меня не было? – спросила я у Исиды.

Она мяукнула, затем грациозно спрыгнула с кровати, подбежала ко мне и принялась тереться головой о мою лодыжку.

– Надо понимать, что ничего не произошло. – Я оглянулась через плечо, проверяя, хорошо ли прикрыта дверь, а затем подошла к плетеной корзинке. Приподняла лежавшую на дне корзинки подстилку Исиды, но тут же остановилась. Лишняя предосторожность не повредит.

Я вскочила, схватила с кровати подушку и подпихнула в щель под дверью, чтобы законопатить ее. Затем подошла к окну и плотно задвинула шторы. Сделав все для того, чтобы из комнаты наружу не просочилось ни единой капли магической силы, которой обладает Изумрудная табличка, я снова вернулась к корзинке и вынула фальшивое дно, которое сделали для меня по распоряжению Вигмера, и облегченно вздохнула, увидев под ним завернутую в старые газеты табличку. Однако, обжегшись молоком, мы начинаем дуть на воду, поэтому, лишившись золотого шара, я решила убедиться воочию, что в газете лежит именно табличка, а не что-нибудь еще. Я осторожно развернула несколько газетных слоев, затем тонкую свинцовую фольгу, которая не пропускала наружу волны магической энергии, которую излучала табличка, – по этому излучению опытный маг мог обнаружить табличку. Наконец показалась тусклая поверхность зеленого камня, и я облегченно перевела дыхание. Вот она, Изумрудная табличка, за которой столетиями охотятся оккультисты, маги и алхимики всего мира. И которая по иронии судьбы оказалась заброшенной в хранилище ненужных артефактов в подвале нашего музея. Но эта табличка хранит в себе нечто гораздо большее, чем секреты алхимии. На самом деле это зашифрованная карта, способная привести к тайному хранилищу артефактов, принадлежавших некогда самим египетским богам и обладающих силой, которую невозможно себе представить. Силой, которая может стать смертельно опасной для всей нашей планеты, если попадет в злые руки – например, к Змеям Хаоса.

Я погладила табличку, затем снова завернула в фольгу и газеты.

– Молодец, – похвалила я Исиду, укладывая в корзинку табличку и накрывая ее фальшивым дном и подстилкой. – А вот я ужасно опростоволосилась с шаром.

Исида потерлась головой о мою ногу, словно желая утешить меня. Я взяла кошку на руки, зарылась лицом в ее мягкую шерстку. Немного успокоившись и набравшись новых сил, я подняла голову и, глядя прямо в ярко-зеленые глаза Исиды, подробно рассказала ей обо всем, что случилось со мной за сегодняшний день.

Когда я дошла до истории о том, как потеряла шар бога Ра, Исида прекратила «месить» меня своими лапками и принялась внимательно слушать, при этом взгляд ее золотисто-зеленых глаз стал осуждающим. Или мне это просто показалось?

– На самом деле я не виновата, – сказала я кошке. – Я оказалась в опасности, нужно было спасаться, и все произошло так стремительно… Знаешь, такое с каждым могло случиться.

Исида моргнула, подумала и снова принялась «месить» меня, цепляя платье своими острыми коготками.

– Не думаю, что ты можешь отправиться в город и поискать мой ридикюль, верно?

Исида ничего не ответила.

Едва не плача от отчаяния, я подошла к двери, вытащила из-под нее подушку, отнесла ее на кровать, а затем встала у окна.

«Гаджи, конечно, рассказал мне, где находится та конюшня, но, черт побери, отыскать ее в незнакомом чужом городе будет не проще, чем иголку в стоге сена, – думала я, глядя сквозь окно на крыши домов. – Как мне попасть в этот идиотский Старый квартал, не зная ни слова по-арабски? А если даже попаду, что дальше? В Каире, наверное, сотни торговцев коврами – как найти среди них того одного, который мне нужен? Того, за лавкой которого находится конюшня».

Чем дольше я размышляла над всем этим, тем сильнее чувствовала безысходность своего положения. Может, прилечь ненадолго, чтобы сосредоточиться?

Я легла на кровать, уставилась в потолок, медленно поглаживая пристроившуюся рядом Исиду, а затем в мою дверь негромко постучали.

– Да? – воскликнула я.

– Ты уже переоделась к обеду, милая? – послышался мамин голос. – Уже пора спускаться в ресторан.

– Нет, мама. Что-то не хочется мне идти.

Послышался звук открывшейся двери, шелест юбок, и вот мама уже стоит рядом с кроватью, на которой я лежу. Она посмотрела на меня своими чудесными встревоженными глазами и спросила:

– Что с тобой, моя дорогая? Ты не заболела?

Ах, как мне хотелось обо всем рассказать маме, выложить ей все-все-все! И как же я устала хранить тайны! От этого у меня постоянно болит голова.

Сегодня я с самого полудня только и размышляю над тем, как бы это объяснить маме, с кем она пила сегодня чай в кабинете директора Службы Древностей. И рассказать, что фон Браггеншнотт, которого она знает как торговца антиквариатом с сомнительной репутацией, на самом деле совсем другой человек. Но если я попытаюсь предупредить маму насчет фон Браггеншнотта, она непременно захочет узнать, откуда мне все это известно. А чтобы это объяснить, придется рассказать маме буквально все, но именно этого я поклялась не делать. Замкнутый круг какой-то!

– Голова у меня немного болит, – сказала я. – Наверное, я слегка перегрелась на солнце.

– В таком случае тебе, наверное, нельзя будет участвовать в раскопках, – нахмурилась мама.

Проклятье! Не хватает еще из-за этих тайн лишиться единственной радости, которую сулит наше путешествие!

– А может, солнце здесь и вовсе ни при чем, возможно, на меня так толпа подействовала. Я чувствовала себя там не в своей тарелке. Да еще потерялась.

– Да, да, – сказала мама, и ее лицо побледнело. – Ты должна быть внимательнее и следить, чтобы такое больше не повторилось, ты поняла? Мы не дома, не забывай. Ходить по Каиру и ходить по Лондону – две большие разницы.

Я подумала, что это нечестно со стороны мамы – обвинять в том, что я потерялась, только меня.

– Ты заставила меня сильно перепугаться, Тео, – мягко продолжила мама. – Я никогда не простила бы себе, случись с тобой что-нибудь.

Мама приложила свою руку к моей щеке, и от удовольствия я зажмурила глаза.

– Прости, мама. Я не думала, что так получится. Толпа была такая большая, что я просто растерялась. Все кричат, пихаются, толкаются…

– Тсс. Я знаю, дорогая. Теперь все позади, все хорошо. Давай-ка я приложу тебе ко лбу холодный компресс. – Она прошла к умывальнику, намочила свой платок, отжала, затем вернулась и положила его мне на лоб. От мокрого платка тонко пахло мамиными духами, сиренью. – Я пойду вниз и распоряжусь, чтобы тебе прямо сюда принесли чашку бульона и тост, хорошо?

– Отлично. Спасибо, мама.

Она наклонилась, поцеловала меня в щеку, а затем направилась к двери.

– Мама?

– Что, милая?

– А можешь попросить, чтобы принесли еще сардин для Исиды?

Мама помолчала и только после долгой паузы ответила:

– Хорошо. Значит, бульон, тост и сардины.

Затем она закрыла за собой дверь, и я снова осталась одна.

Ну, все, хватит ныть, хватит жалеть себя… Хватит. Пора разработать план. Иными словами, придумать ряд действий, которые позволят мне… одним словом, план должен быть хорошим, вот и все. Да, очень не хочется смиряться с потерей золотого шара, но его поиски, как мне кажется, дело совершенно безнадежное. Табличка – дело другое, она намного важнее шара, потому что может привести любого, в том числе и Змей Хаоса, к хранилищу, где полно таких же могущественных артефактов, как шар, а может быть, и посильнее даже. Так что забудьте, дорогая Теодосия Трокмортон, о потере золотого шара и сосредоточьте все свое внимание на том, чтобы не дать слугам Хаоса завладеть Изумрудной табличкой.

В свое время мы обсуждали с Вигмером возможность того, что Змеи Хаоса обнаружат мое местонахождение. Чтобы этого не случилось, Вигмер собирался любыми способами попытаться отвлечь их внимание от Египта, но, похоже, слуги Хаоса на эту наживку не клюнули.

Теперь мне – опять мне самой – нужно каким-то образом держаться от них подальше и водить их за нос до тех пор, пока я не передам Изумрудную табличку в руки уаджетинов. А как только это будет сделано, у слуг Хаоса просто не останется причин преследовать меня.

Впрочем, нет, одна маленькая причина останется, и зовут эту причину «месть». Но неужели такая серьезная организация, как Змеи Хаоса, станет размениваться на такую мелочевку, как месть одиннадцатилетней девчонке? Или у них нет дел поважнее, а вокруг – рыб покрупнее, чем я?

На следующее утро мы встали пораньше и начали собираться в дорогу. Мама хотела успеть на экспресс, который отходил в Луксор в девять часов, но я так тянула резину – нарочно! – что в конечном итоге мы на этот поезд опоздали. Почему я это сделала? Да потому, что слуги Хаоса думали, будто знают все наши планы наперед, а я хотела сбить их с толку и показать, что это не так. Мама, разумеется, ничего о Змеях Хаоса не знала и поэтому была просто вне себя.

Наконец все было готово, и мама вызвала экипаж.

– Больше никаких осликов, хотя бы на время, – сказала она при этом.

Когда карета прибыла, гостиничный портье отнес в нее все наши чемоданы и сундуки, следом уселись мы сами и покатили на вокзал.

На улицах сегодня было по-прежнему многолюдно (по-другому в Каире не бывает), но спокойно: нормальная толпа людей, которые заняты своими повседневными делами. Всю дорогу я присматривалась – не преследует ли нас кто-нибудь, но никаких следов погони не заметила. И к нашей карете никто не приближался, если не считать нескольких торговцев сладостями и лимонадом да кучки чумазых ребятишек, выпрашивавших бакшиш[1].

И на вокзале сегодня было спокойнее, чем вчера. Никаких ораторов на пустых ящиках, никаких орущих мужчин с налитыми кровью глазами. Когда мы вышли из кареты, я посмотрела в сторону мальчишек-погонщиков с их осликами, надеясь увидеть среди них Гаджи, но не увидела.

Что же он теперь будет делать, бедняга, без работы и без денег?

– Теодосия!

– Да, мама? – откликнулась я, отводя взгляд от мальчишек и осликов.

– Останься здесь с багажом, а я схожу проверить, забронировали нам билеты на десятичасовой поезд или нет.

Тут мама бросила на меня такой укоризненный взгляд, что я вздрогнула. «Помни, я тебя еще не простила», – вот что говорил этот взгляд. Вздохнув, я поставила на землю свой саквояж и корзинку с Исидой, а затем уселась на мамин огромный дорожный чемодан – у нас в Англии их еще называют «пароходными кофрами». Быстро осмотревшись, я убедилась в том, что нигде поблизости не видно людей, которые похожи на слуг Хаоса, слегка расслабилась и принялась просто рассматривать прохожих.

Затем кто-то легонько постучал меня сзади по плечу, и от неожиданности я едва не свалилась с кофра. Обернувшись, я увидела перед собой Гаджи. Он был не один – со своей обезьянкой на плече.

– Здравствуйте, мисс.

– Привет! – ответила я, чувствуя, как внутри меня расправляет свои крылья надежда. – Ты был вчера вечером на конюшне?

– Нет, – нахмурился Гаджи. – Гаджи уже говорил вам, что не хочет туда идти. Там его ждет только большая выволочка.

– Ну да, разумеется… – Мои плечи опустились, крылья надежды тоже. Я быстро оглянулась, ища глазами маму – вряд ли ей понравится, что ее дочь вот так запросто болтает с одним из местных оборванцев. По счастью, мама о чем-то разговаривала сейчас с железнодорожным кассиром, и я вновь повернулась к Гаджи.

– Ну и ладно, все равно я рада тебя видеть. Хочу как следует отблагодарить тебя. – Судьба этого мальчишки не давала мне покоя с той минуты, когда я узнала, что из-за меня он лишился работы. – Я обещала тебе хорошо заплатить. – С этими словами я полезла в карман своей юбки.

– Очень хорошо, что мисс об этом помнит, – усмехнулся Гаджи.

– Вот. – Я вытащила несколько монет и протянула их ему. Оглянувшись, я увидела, что мама закончила свои дела у кассы. – Ты должен уйти до того, как вернется моя мама, – сказала я Гаджи. – Удачи тебе и спасибо!

С этими словами я легонько подтолкнула Гаджи, давая знак, чтобы он уходил. Я должна вести себя предельно осторожно, если не хочу, чтобы мама до самого отъезда из Египта посадила меня под замок.

– Но мисс…

– Ты помнишь, сколько у тебя было бы неприятностей, надумай ты вернуться к своему хозяину без ослика? Вот и у меня их будет столько же, если мама увидит, что я разговариваю с посторонними. Пожалуйста, уходи. Я действительно очень благодарна тебе за все, что ты для меня сделал.

Гаджи понимающе покосился в сторону моей мамы, кивнул головой, а затем молча растворился в толпе пассажиров.

И как раз вовремя, потому что рядом со мной уже появилась мама и привела с собой носильщика.

– С кем это ты здесь болтаешь, Тео? – с ходу спросила она.

– Ни с кем, мама.

– Не лги. Я видела, как ты разговаривала с мальчишкой-египтянином.

– Ах, это, – небрежно махнула я рукой. – Он просто просил бакшиш.

– Ну хорошо, – сразу успокоилась мама. – Но не забывай вести себя осторожнее и не вступай в разговоры с кем попало. Если я не буду уверена в том, что ты…

– Можешь быть уверена, мама! Я просто сказала ему «нет» и велела немедленно уйти.

– Отлично, – коротко кивнула мама. – А теперь пойдем, пока и этот поезд не ушел без нас.

Мы безо всяких приключений добрались до вагона и вошли в свое купе. Оно было роскошнее, чем то, в котором мы ехали из Александрии в Каир, и больше напоминало не купе, а уютную гостиную. Мы с удовольствием уселись на мягких диванчиках, мама вытащила свой блокнот и принялась что-то писать в нем, а я подтянула ближе к себе корзинку с Исидой.

– А можно я выну ее… – начала я.

– Нет. Ни в коем случае, – не поднимая головы, ответила мама.

Я громко вздохнула, затем приблизила лицо почти вплотную к крышке корзинки и прошептала:

– Прости, Исида. Мама сказала «нет».

Пусть Исида знает, по чьей милости ей приходится сидеть взаперти в тесной корзинке. Затем я посмотрела на маму. Она действительно собирается до самого конца путешествия все свободное время либо писать что-то в дневнике, либо перечитывать написанное? Какая скука! Я вытянула шею, пытаясь рассмотреть, что она там пишет, и словно невзначай спросила:

– А ты на всех раскопках ведешь свой дневник, мама?

– Да, дорогая, – рассеянно ответила мама. – На всех.

– И на тех раскопках, когда я родилась, тоже?

Рука, в которой мама держала авторучку, замерла в воздухе.

– Я… Не помню, появилась у меня уже к тому времени привычка вести дневник или нет. – Отвечая, мама не подняла глаз от дневника, и у меня появилось отчетливое ощущение, что она темнит.

– А по дороге в Луксор мы будем проезжать мимо храма, в котором я родилась? Его можно рассмотреть из окна поезда?

– Нет, – коротко и сухо ответила мама. – Думаю, что нет.

Я повернула голову в сторону коридора и едва не вскрикнула, увидев стоящую за застекленной дверью нашего купе маленькую фигурку и прижатое к стеклу лицо с расплющенным носом. В следующую секунду я узнала Гаджи.

Я перевела взгляд на маму, но она с головой погрузилась в свои записи. Тогда я вновь повернула голову к двери и одними губами беззвучно спросила: «Что?»

Гаджи головой показал, чтобы я вышла к нему в коридор.

Я отрицательно покачала головой и осторожно ткнула пальцем в сторону мамы, указывая причину своего отказа.

– Прекрати вертеться, Тео, – не поднимая головы, пробормотала мама.

– Да, мама, – ответила я, по-прежнему не сводя глаз с Гаджи. А он тем временем порылся в складках своего… ну да, мишлаха, все время забываю, как зовут эту хламиду, вытащил что-то наружу и поднес к стеклу. Увидев, что это, я не удержалась и ахнула от неожиданности.

Ридикюль! Мой любимый, дорогой чертов ридикюль!

В ту же секунду Гаджи попался на глаза нашему проводнику, который решительным шагом направился, чтобы прогнать оборванца из своего вагона. Ощутив какую-то суматоху, мама оторвалась от своего дневника и тоже посмотрела сквозь дверь купе.

– Мама, это мальчик, которому я обещала дать бакшиш. Сказала, что попрошу у тебя пару монеток для него. Дашь?

– Думаю, это не лучшая идея. Подачки развращают человека, Тео.

Я выпучила глаза и плаксивым тоном продолжила:

– Ну пожалуйста! Он слегка напоминает мне Генри, и мне вдруг представилось, как наш Генри стоит один посреди длинной платформы и просит у прохожих копеечку на хлеб…

– Типун тебе на язык, Тео! Как такое может случиться с твоим братом? У тебя воспаленное воображение. Ну ладно, дай ему денег, и пусть идет своей дорогой. – Она открыла кошелек, вытащила из него несколько монет и пересыпала в мою протянутую ладонь.

– Спасибо, мамочка! – Я вскочила на ноги, поцеловала ее в щеку и бросилась сквозь дверь в коридор, где проводник уже отчитывал Гаджи, осыпая его, как я догадалась, отборной арабской бранью.

– Все в порядке! – воскликнула я, с ходу встревая в их ссору. – Он со мной.

Проводник замолчал, нахмурился, а затем недоверчиво спросил, уже по-английски:

– С вами, мисс?

– Да, я попросила его найти меня в поезде. Он… принес одну вещь, которую я оставила.

– Ну ладно, – согласился проводник. – Только давайте поживее. Поезд сейчас отправится.

Он в последний раз окинул Гаджи презрительным взглядом и перешел к следующему купе.

Как только проводник отошел подальше, я вплотную придвинулась к Гаджи и прошептала:

– Где ты нашел мой ридикюль?

– Это не я, это Сефу, – улыбнулся Гаджи. – Вчера вечером он возвратился ко мне и притащил с собой эту сумку.

Гаджи протянул мне ридикюль, я быстро схватила его и с замиранием сердца почувствовала его привычную тяжесть, но, наученная горьким опытом, сразу же приоткрыла ридикюль и заглянула внутрь, желая убедиться в том, что шар бога Ра не подменили каким-нибудь апельсином. Шар подмигнул мне из темноты ридикюля своим золотым боком – все в порядке!

– Спасибо, – сказала я Гаджи. – Ты даже представить не можешь, как важна для меня эта вещь.

– А почему мисс-эфенди таскает с собой такой ценный египетский антик? – с подозрением спросил Гаджи.

– Моя мама археолог. Она ищет древние сокровища, работа у нее такая.

– Но ведь это наши сокровища, почему же тогда они не принадлежат нам? – нахмурился Гаджи.

Да, тут он попал в точку, ничего не скажешь.

– Думаю, так и должно быть, – медленно ответила я. – Но, знаешь ли, не я устанавливаю правила игры. И не моя мама их придумывает. Вот, возьми. – Я протянула ему взятые у мамы деньги. – Награда за то, что ты вернул мой ридикюль.

Гаджи сжал монетки в своем грязном кулачке, и в ту же секунду паровоз дал гудок и наш поезд дернулся с места.

– Быстрее! Тебе нужно успеть спрыгнуть! – воскликнула я.

– Не думаю, – беззаботно ответил Гаджи. – Пожалуй, я останусь в этом поезде и поеду в Луксор.

– А как же твоя семья? Они будут искать тебя, волноваться, с ума сходить!

– Никто меня не хватится, разве только один драчливый владелец осликов, – пожал плечами Гаджи. – Между прочим, семья Гаджи родом как раз из Луксора. Пожалуй, пора вернуться, поискать своих, узнать, что с ними. Денег, которые вы мне дали, как раз хватит на дорогу. Так что спасибо, и до встречи в Луксоре.

С этими словами Гаджи поклонился мне и пошел по коридору в ту сторону, где находились вагоны третьего класса. Так и не осознав еще до конца, что произошло, я возвратилась в наше купе, с наслаждением ощущая знакомое «бум-бум» – это бил меня по ноге спрятанный внутри ридикюля вернувшийся ко мне чудесный золотой шар.

Глава восьмая. Знакомства

От Каира до Луксора поезд идет долго, часов двадцать или даже больше, в зависимости от погоды. Я была очень рада тому, что мы с мамой едем в уютном купе первого класса, но при этом постоянно вспоминала бедного Гаджи, трясущегося по рельсам впритирку с другими пассажирами битком набитых открытых – то есть совсем без крыши, представляете? – вагонов третьего класса. Конечно, мне хотелось, чтобы этот несчастный мальчик-египтянин ехал с нами, но уговорить на это мою маму? Она и кошку-то мою с трудом переносила.

– Тео, ты все свои вещи собрала? – спросила мама, когда поезд остановился наконец в Луксоре.

– Да, мама, – ответила я, оборачивая веревочную ручку ридикюля вокруг своего запястья второй петлей – для надежности. Затем я взяла в одну руку свой дорожный саквояж, в другую – плетеную корзинку с Исидой и пошла вслед за мамой к выходу из вагона.

К счастью, вокзал в Луксоре оказался не таким большим и многолюдным, как в Каире. Не было здесь, слава богу, и толпы националистов-демонстрантов. А приятнее всего было увидеть на перроне встречающего нас Набира, маминого переводчика. Он помог маме сойти на перрон, улыбнулся и с поклоном сказал:

– Добро пожаловать, мадам.

– Как приятно вернуться сюда! – воскликнула мама и продолжила, кивая на меня: – Вы помните мою дочь, Теодосию?

Улыбка на лице Набира слегка угасла.

– Еще бы, – ответил он, кланяясь мне, и я заметила пробежавшую по его лицу тень тревоги. Я в голову не могла взять, отчего он запаниковал. В мой прошлый приезд у нас с Набиром сложились прекрасные отношения. Ну, вынудила я его пару раз силой сделать то, что мне было нужно, – и что же, он до сих пор не простил мне этого?

– Вы набрали всех рабочих? – спросила мама.

– Почти всех, мадам, – И они с мамой двинулись к багажной тележке, обсуждая на ходу свои, связанные с археологической экспедицией дела. Я же плелась в хвосте, поглядывая вокруг в поисках Гаджи. Густо покрытые дорожной пылью стайки арабов одна за другой покидали вагоны третьего класса, но среди этих путешественников были только взрослые. Наконец на площадке одного из вагонов появилась маленькая фигурка мальчика с сидящей у него на плече обезьянкой.

Когда Гаджи сошел на перрон, я в последний раз бросила взгляд на маму. Они с Набиром все еще занимались нашим багажом. Хорошо.

– Ты сделал это, – сказала я, когда Гаджи приблизился ко мне.

Он как-то странно посмотрел на меня и ответил:

– Конечно, Гаджи сделал это. Почему это вас удивляет, мисс-эфенди?

– Неважно. У тебя есть где остановиться в Луксоре?

– Пока нет, – пожал плечами Гаджи.

– Ты вроде говорил, что у тебя здесь семья?

– У Гаджи была здесь семья, – поправил он меня. – Но я пока не знаю, здесь они все еще или уже нет.

– Где же ты будешь ночевать?

– Найду какое-нибудь местечко. Сарай, например, или подворотню. А если ничего не найду, переночую под открытым небом, и меня будет охранять Нут.

Я не знала, то ли восхищаться его горячей верой в Нут, египетскую богиню звездного неба, то ли ужаснуться его подчеркнутым равнодушием к собственной судьбе. Ужас победил.

– Но это же опасно, разве нет? И что ты будешь есть?

– Буду просить милостыню, – вновь пожал плечами Гаджи. Он слегка подтолкнул Сефу, этот маленький постреленок нырнул под воротник мишлаха, и Гаджи превратился в уродливого горбуна – таким я его впервые и увидела.

– Не думаю, что это хорошая идея, – сказала я. – Может быть, тебе лучше пойти с нами?

Гаджи стрельнул взглядом в сторону моей мамы и с ноткой презрения в голосе спросил:

– Думаете, ваша идея ей понравится?

– Постараюсь что-нибудь придумать, – начала я, но в этот момент Набир заметил нас и поспешил в нашу сторону. Подойдя, он вступил на арабском в пылкую перепалку с Гаджи и попытался прогнать его.

Но разве можно прогонять живого человека, словно муху? И почему никто не хочет вступиться за бедного мальчишку? Гаджи бросил на меня красноречивый взгляд, словно хотел сказать: «Видишь? Я же говорил тебе!»

– Все в порядке, Набир, – сказала я. – Он со мной.

Набир оборвал свою арабскую ругань так резко, будто кто-то завернул у него в горле кран.

– Что он делает вместе с вами, мисс? – недоверчиво спросил он.

Я ухватилась за первое пришедшее мне в голову объяснение и ответила:

– Я обещала, что найму его нести мои вещи, когда мы прибудем в Луксор. Возьми. – И я протянула Гаджи свой саквояж.

Он моментально сориентировался и схватил саквояж, а затем потянулся рукой к корзинке с Исидой. Я заколебалась было, но пристальный взгляд Набира не оставлял мне выбора.

– Смотри, неси аккуратнее. Там очень ценный груз, – сказала я, передавая корзинку Гаджи.

– Я понесу ее со всей осторожностью, мисс-эфенди, – ответил Гаджи и кивнул. В это время и мама подоспела.

– Что здесь происходит, Тео? – спросила она и слегка нахмурилась. – Это один из ваших, Набир? – указала она на Гаджи.

Я опередила переводчика и ответила первой:

– Нет, мама. Это мальчик из поезда. Помнишь? Я обещала дать ему бакшиш, но ты сказала, что это плохая идея и что подачки только портят людей. Я усвоила твои слова и договорилась, что за те деньги он понесет в Луксоре мои вещи.

И я изобразила на своем лице восторженную дурацкую улыбку.

– Хочешь сказать, что это была моя идея? – озадаченно пробормотала мама.

– Конечно, и прекрасная притом. Деньги нужно не клянчить, а зарабатывать, ты сама так сказала.

– Да, возможно, я так и сказала, – неохотно признала мама. – Хорошо, тогда пойдемте. Мы все взяли, Набир?

– Даже с лихвой, мадам, – ответил переводчик и, окинув Гаджи сердитым взглядом, первым двинулся к выходу.

Теперь, когда в руках остался лишь один ридикюль, меня не покидало странное ощущение, будто я что-то забыла. Я оглянулась и успела заметить краем глаза закутанную в черное фигуру, которая поспешно укрылась от меня за колонной. Я вздохнула. После того как мама, сама того не подозревая, рассказала фон Браггеншнотту обо всех наших планах, слугам Хаоса будет не так уж трудно повсюду следить за нами.

А это означает, что в самом ближайшем будущем мы должны начать действовать не по плану.

Едва я вышла на улицы Луксора, как меня обволокло растворенной в здешнем воздухе магической энергией – я подумала, что ее в огромных количествах излучают расположенные прямо рядом с городом величественные древние монументы.

Ови Бубу предупреждал, что мое нынешнее путешествие в Египет будет совсем не похоже на предыдущее. Во время той, первой поездки на мне было Сердце Египта – могущественный амулет, надежно защищавший меня от древней магической силы, густым облаком окутавшей всю страну. На этот раз у меня не было никакой защиты, кроме нескольких самодельных амулетов.

Впрочем, пока что беспокоиться было не о чем. Разлитая в здешнем воздухе невидимая магическая энергия хека то и дело покалывала мне кожу, ударяясь об нее и лопаясь с тихим шипением, словно пузырьки в стакане с имбирным пивом. Но при этом здешняя хека не была ни темной, ни агрессивной. На самом деле довольно странно, если задуматься. Может быть, древние монументы расположены так близко к городу, что столетиями их омывала мощная, чистая энергия, которая излучается во время богослужений, и она, эта светлая энергия, постепенно вытеснила и подавила магическую энергию другого, темного типа?

Дом, снятый для нас Набиром, оказался обычным большим, обожженным солнцем бунгало, стоящим на склоне невысокого пологого холма и выходящим окнами на городок Луксор. Рядом с домом виднелись развалины бывшей конюшни, а покрытый коркой окаменевшей грязи двор был абсолютно гол, если не считать единственной отважно тянущейся вверх виноградной лозы – она, очевидно, должна была изображать сад.

Возле двери дома нас встретила и низко поклонилась закутанная с ног до головы в черное женщина – неприкрытыми у нее оставались только глаза.

– Это Хабиба, – сказал Набир. – Ваша новая экономка. Она кузина моей жены и очень большая мастерица вести домашнее хозяйство.

Я еще раз взглянула на Хабибу и решила, что больше всего она напоминает мне высокий узкий черный шатер с глазами. А еще подумала о том, до чего же ей должно быть жарко под столькими слоями одежды.

Хабиба широко раскрыла от удивления глаза, заметив стоящего за моей спиной Гаджи, а затем вопросительно посмотрела на Набира. Он, указывая рукой на Гаджи, что-то сказал по-арабски, да с таким презрением, что я испугалась, как бы бывший погонщик осликов не отвесил пинка переводчику, но все обошлось. Выслушав Набира, Хабиба посторонилась и пропустила всех нас в дом.

Здесь она молча указала мне и Гаджи на короткий узкий коридор, а затем испарилась – повела маму в отведенную для нее комнату.

Моя комнатка в конце коридора оказалась маленькой и очень скудно обставленной: из всей мебели здесь обнаружилась лишь узенькая кровать, древний колченогий умывальник и крошечный комод. Даже стола не было.

Из корзинки донеслось недовольное низкое рычание. От испуга и неожиданности Гаджи уронил корзинку на пол и отскочил в сторону.

– Не валяй дурака, – сказала я, наклоняясь над корзинкой. – Это всего лишь моя кошка.

Я отперла и подняла крышку, Исида выскочила, дико взвыла и бросилась прямо на появившуюся из-под одежд Гаджи обезьянку.

Теперь Исида и Сефу пронзительно завизжали на два голоса, Гаджи рванулся, чтобы схватить обезьянку, но Сефу уже взлетел на вершину прикрывавших окно моей комнаты ставней. Исида уселась под окном и принялась сердито урчать, не сводя глаз с обезьянки.

– Что с вашей кошкой, мисс? – обиженно спросил Гаджи.

– Похоже, ей не понравился Сефу.

Почувствовав себя в безопасности, обезьянка принялась размахивать передними лапками и строить Исиде рожицы. В ответ Исида решительно вспрыгнула на подоконник – Сефу испугался и перепрыгнул со ставней на плечо Гаджи. Исида посмотрела на Сефу, презрительно махнула хвостом и выпрыгнула в окошко.

Увидев, что кошка ушла, Сефу принялся возбужденно щебетать. Гаджи успокаивающим тоном произнес несколько слов по-арабски, затем обернулся ко мне и перешел на английский:

– Я думаю, нам пора идти.

– Ты останешься здесь, рядом?

– Нет, пойду искать своих родственников. Может быть, кто-нибудь знает, где они и что с ними.

– Когда ты в последний раз видел их?

– Пять лет тому назад.

Тут любопытство взяло верх над моей вежливостью, и я спросила:

– А как случилось, что ты оказался один в Каире?

Но не успела я договорить, как откуда-то с той стороны, где находилась кухня, раздался сердитый мамин крик:

– Теодосия Элизабет Трокмортон! Иди и забери свою кошку! Немедленно!

– Да, нам совершенно точно пора идти, – сказал Гаджи, подошел к окну и полез на подоконник.

– Дверь же есть, – удивленно сказала я.

– Так быстрее, – ухмыльнулся Гаджи и исчез вместе с Сефу.

– Теодосия!

– Иду, мама! – откликнулась я и поспешила утихомиривать Исиду, которая, по всей видимости, кого-то терроризировала.

На следующее утро после завтрака мама отправилась в местное отделение Британского консульства, чтобы зарегистрировать свое прибытие у инспектора Верхнего Египта. Набир тоже ушел набирать оставшихся рабочих в экспедицию, а Хабиба возилась на кухне. Я заверила маму, что сумею сама занять себя – не уточняя, конечно, при этом, каким именно образом собираюсь это сделать. А собиралась я повидаться с майором Гарриманом Гриндлом, начальником Службы безопасности Верхнего Египта. Майор Гриндл был моим связным Братства Избранных хранителей в Луксоре.

Но было у меня и еще одно, более неотложное дело, за него-то я и принялась. Прежде всего я внимательно осмотрела свою комнату, ища место, где можно было бы спрятать Изумрудную табличку. Я не сомневалась, что теперь, зная обо всех моих передвижениях, слуги Хаоса непременно обшарят мою комнату в те часы, когда меня не будет дома. Увы, подходящего места в комнате не нашлось. Спрятать табличку в комод или под матрас? С таким же успехом можно сразу передать ее в руки Змей Хаоса. Постоянно таскать табличку с собой – тоже не вариант. У меня фантазии не хватит объясняться с мамой по этому поводу.

Из задумчивости меня вывел долетевший от окна звук – это Исида скребла коготками по подоконнику, требуя, чтобы я выпустила ее на улицу.

И тут мне в голову пришла мысль – роскошная, грандиозная!

– Потерпи еще минутку, – сказала я Исиде, быстро выскочила за дверь и заглянула в соседнюю кладовку, куда сложили наши ненужные сейчас вещи. Как я и надеялась, там отыскалась плоская, с невысокими бортиками крышка от ящика. Я взяла ее и прихватила заодно старый ненужный парусиновый мешочек. Вернувшись в свою комнату, я вынула из фальшивого днища корзинки Исиды завернутую в газеты и промасленную тряпку Изумрудную табличку и переложила ее в принесенную из кладовки крышку – в перевернутом виде она превратилась в ящик с низкими стенками.

– Еще две секунды, клянусь, – пообещала я внимательно следившей за мной Исиде.

Я подхватила парусиновый мешок и подошла к окну. Возле дома никого не было – отлично. Я села на подоконник, перекинула ноги наружу, затем соскочила на землю и тщательно прикрыла за собой окно. Пригнувшись возле стены – чтобы случайно не попасться кому-нибудь на глаза, – я наполнила мешочек сухой грязью. Затем забралась снаружи на подоконник, открыла окно и забралась назад в свою комнату. Быстро закрыла окно, едва не прищемив нос рвавшейся на улицу Исиде.

– Сейчас, сейчас, прости, – уговаривала я Исиду, быстро пересыпая землю из мешочка в ящик, а закончив, сказала: – Теперь прошу! Все это для тебя одной!

Исида подошла к ящику, принюхалась, затем забралась внутрь и принялась разгребать землю – так делают все кошки перед тем, как присесть на лоток.

– Умница. Хорошая девочка, – сказала я, когда Исида закончила свои дела. Все в самом деле получилось превосходно – ну кто додумается искать табличку в этом ящике? Кроме того, древние египетские маги считали, между прочим, что демоны Подземного царства очень неравнодушны к веществам, которые Исида только что добавила в ящик, просто обожают их. Теперь демоны будут держаться рядом с табличкой, а тот, кто знает о том, насколько ценна эта табличка, должен знать и о вкусах демонов и потому просто инстинктивно станет держаться подальше от ящика.

Единственное, что мне оставалось сделать – это второй раз за это утро умыться и вымыть с мылом испачканные в грязи руки. Умывшись, я дважды обмотала вокруг запястья веревочную ручку ридикюля и взяла свой пробковый шлем. Затем оставила Исиду сторожить табличку и отправилась в Луксор искать своего связного.

Глава девятая. Майор Гарриман Гриндл, к вашим услугам

Только оказавшись на улице, я вдруг спохватилась, что имею крайне смутное представление, где мне искать майора Гриндла. Занимаясь тем, чтобы спрятать табличку, а затем незаметно ускользнуть из дома, я совершенно забыла, что не имею ни малейшего представления о том, куда нужно идти. Я оглянулась назад, на дом. Спросить у Хабибы? А вдруг она начнет расспрашивать, куда я собралась, и, что еще хуже, расскажет об этом маме?

Пока я раздумывала, рискнуть мне обратиться к Хабибе или нет, прямо передо мной промелькнула маленькая фигурка. От неожиданности я отпрянула назад, но тут же успокоилась, рассмотрев, что это всего лишь обезьянка Гаджи, похожая на непоседливого маленького чертенка. Это значит, что Гаджи где-то неподалеку, а ведь он жил в Луксоре. Быть может, он подскажет мне путь.

Словно прочитав мои мысли, Сефу обернулся и поскакал назад, в ту сторону, откуда появился, то и дело останавливаясь и посматривая, иду ли я за ним.

Он привел меня к жалкой заброшенной лачуге с лежащей на пороге кучкой тряпья. Только эта кучка оказалась не тряпьем, а Гаджи. При виде маленького спящего мальчугана у меня защемило сердце, и не только потому, что он потерял работу, спасая меня в Каире от толпы. Не только поэтому. Я с удивлением обнаружила в эту секунду, что, оказывается, вовсе и не солгала маме, когда сказала, что этот мальчик напоминает мне моего младшего брата, Генри. Гаджи был меньше и моложе Генри, но внешне выглядел старше его. Наверное, таким его сделала жизнь на улице, где Гаджи каждый день приходилось бороться за выживание. Легко представить, как быстро делает человека взрослым такая борьба. Но больше всего меня восхищало то, что, набравшись ума и житейского опыта, Гаджи сумел остаться на редкость жизнерадостным, никогда не унывающим человеком.

Сефу ущипнул Гаджи и разбудил его. Гаджи протер глаза, сел, а увидев меня, сразу же вскочил на ноги.

– Доброе утро, – сказала я вежливо.

– Доброе утро, – скованно ответил Гаджи, явно смущенный тем, что я застала его спящим.

– Не удалось найти свою семью? – спросила я.

– Еще нет, – сердито взглянул он на меня.

– Я могу помочь тебе, если хочешь, – предложила я.

– Я не нуждаюсь в вашей помощи, – гордо поднял свой подбородок Гаджи.

Очевидно, он сегодня встал не с той ноги. И голодный, наверное. Генри всегда дуется и капризничает, когда голодный.

– Хочешь слегка перекусить? – Я полезла в карман за бутербродами, которые прихватила себе на полдник.

– Гаджи не попрошайка, мисс, – отвернулся от еды Гаджи.

Хм, не он ли говорил мне только вчера, что будет, если нужно, просить милостыню? Или легче принимать подаяние от тех, кого не знаешь? Быстро прокрутив все это в голове, я сказала:

– Конечно. Просто у меня есть работа для тебя, а заплатить мне нечем, кроме как едой.

– Что за работа? – заинтересовался Гаджи.

– Ты раньше жил в Луксоре, правильно? Хорошо помнишь эти места?

Гаджи кивнул и внимательнее окинул глазами мой пакет с едой.

– Мне нужен проводник по городу.

– Я проведу вас, – кивнул Гаджи, – и, так и быть, приму за это вашу недостаточно большую плату…

Так и быть? А мне казалось, это я делаю ему одолжение.

– …а вы, таким образом, останетесь мне должны, – радостно закончил Гаджи и широко улыбнулся. К нему вернулось хорошее расположение духа. Затем он выхватил у меня из рук пакет с бутербродами, меньше чем за минуту уничтожил их, после чего был готов отправиться в путь.

– Сюда, мисс, – указал он рукой. Обезьянка вспрыгнула ему на плечо, и мы пошли.

Пока Гаджи вел меня по пыльным улочкам городка, я поначалу едва не вывихнула шею, вертя головой по сторонам и пытаясь запомнить дорогу. Но вскоре оказалось, что делала я это совершенно напрасно. Луксор оказался очень небольшим городком, я бы даже сказала, деревней с несколькими роскошными отелями.

Дальше я шла спокойно, но невольно остановилась, когда мы добрались до темной боковой улочки. Гаджи спешил проскочить дальше, но я позвала его назад и спросила:

– А здесь что находится?

– Гаджи точно не знает, но что-то очень плохое, – нахмурился Гаджи. – Это неподходящее место для мисс-эфенди.

– Почему ты говоришь, что это место неподходящее, если толком не знаешь, что здесь такое?

Гаджи озадаченно посмотрел на меня и промямлил:

– Просто Гаджи чувствует, что это так, мисс.

Если честно, то я хорошо ощущала долетавший из темной улочки душный, тошнотворный запашок проклятий и черной магии. А Гаджи? Может быть, он тоже его чувствует и потому считает это место плохим?

– Антики, – сказал наконец Гаджи. – Плохие, очень плохие антики. Совсем не такие, как у мисс.

Нужно понимать Гаджи так, что в этих переулках торгуют древностями? Или чем-то еще более зловещим, например, артефактами, на которые наложены ужасные проклятия? Я сделала заметку в памяти – непременно спросить об этом у моего связного из Братства Избранных хранителей, а затем двинулась дальше вслед за Гаджи.

Майор Гарриман Гриндл жил в маленьком, похожем на коробочку доме представительства Британского консула, неподалеку от одного из крупных отелей.

– Я подожду вас здесь, а затем провожу назад, – сказал мне Гаджи, коротко кивнул, отошел в сторону и уселся в жиденькой тени ближайшей пальмы.

Я решительно расправила плечи и громко постучала в дверь, которая немедленно открылась, и я увидела перед собой широкую могучую грудь, прикрытую жилетом из козлиной кожи. Мешковатые штаны открывшего мне человека были заправлены в высокие сапоги из красной кожи, на брови незнакомца была надвинута красная фуражка с закругленным козырьком. На бедре у него висел грозного вида кинжал. Мне пришлось долго задирать голову, чтобы увидеть лицо этого человека – с такой же светлой, как у меня, кожей и парой глаз цвета аквамарина. Незнакомец стоял в двери молча, не произнося ни слова, поэтому я прокашлялась и заговорила первой:

– Э… скажите, майор Гарриман Гриндл дома?

Незнакомец молча кивнул и шире раскрыл дверь, указывая рукой, что я могу войти. В доме оказалось прохладно и темно – мне пришлось хорошенько поморгать, пока мои глаза привыкли к полумраку.

– Идите за мной, – низким, отразившимся эхом от низких потолков голосом сказал мой провожатый. Он провел меня по коридору, затем вниз по каким-то ступеням до двери, за которой оказалось нечто вроде кабинета.

– Сагиб скоро придет к вам, – сказал незнакомец, пропуская меня внутрь. Затем он закрыл за мной дверь и остался снаружи, а я оказалась одна в тесно забитой вещами комнате.

Нет, это в первую секунду мне показалось, что я здесь одна, потому что никого не увидела сидящим за столом. В следующий миг я поняла, что за мной наблюдают. Ощущение это было не таким, какое появляется рядом с про́клятым предметом, но тоже неприятным. Оказавшись рядом с зараженным темной магией предметом, я чувствую, будто вверх вдоль моего позвоночника шагают сотни маленьких жучков с ледяными лапками. Сейчас это скорее были муравьи, кружащие по моим плечам. Ощущение, сами понимаете, было не из приятных, и я быстро обернулась посмотреть, кто еще прячется в этой комнате.

Итак, я резко обернулась и едва не вскрикнула от ужаса, оказавшись нос к носу с маленькой сморщенной головой. Отрезанной и высохшей! А точнее, сразу с тремя такими головами! Они свисали с медной вешалки для шляп. Я быстро отступила назад и едва не растянулась, споткнувшись о лежавшую на полу огромную шкуру леопарда. Ойкнув, я еще раз отступила назад и врезалась спиной в большую медную урну с торчащими из нее страусиными перьями. Я ухватилась за урну, чтобы не дать ей упасть на пол и заодно не свалиться вместе с ней.

Полностью выбитая из колеи, я закрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Когда мое сердце слегка замедлило свой бешеный бег, я осторожно открыла глаза и принялась заново осматриваться вокруг.

Вся комната была забита диковинными вещами и напоминала небольшой жутковатый музей. Странные вещи, вещи удивительные и пугающие, заполняли полки, стояли и лежали повсюду, беспорядочно занимая все свободное пространство. Вот окаменевшие крокодильи яйца на маленьком столике, рядом с ним, прямо на полу, – гигантская змеиная кожа.

Рядом еще один столик с лежащими на нем сушеными скорпионами (они выглядели так натурально, что я на минуту затаила дыхание, пытаясь понять, дохлые они или живые).

Но больше всего меня заинтересовали вещи, которые лежали на полках. Некоторые из них, казалось, попали сюда прямо с помойки – например ветхий желтый тюрбан, отпиленная козлиная нога (брр!!!), три больших острых зуба (не знаю чьих) связка черных перьев, помятая медная лампа (такую можно найти в лавке любого египетского старьевщика).

Впрочем, подойдя ближе, я поняла, что эта лампа не настолько безопасна, как показалось мне поначалу. Внутри медной лампы что-то таилось – не то чтобы проклятие, но что-то темное и неприятное. А может быть, это ощущение шло от лежащей рядом с лампой бронзовой маски? Честно говоря, такую энергию могла излучать буквально любая вещь на этой полке. Странные, странные это были вещи: костяные кольца, большой буйволовый рог (он неприятно бил мне по нервам каждый раз, когда я наталкивалась на него взглядом)… а еще здесь была древняя бронзовая труба (она не была про́клята, но совершенно точно обладала какой-то неведомой мне силой, причем такой мощной, что я ни за что не рискнула бы хоть одним пальцем прикоснуться к ней.

Я оглянулась на дверь – она по-прежнему оставалось прикрытой, майор Гриндл все еще не пришел. Известно, что вещи и книги могут очень многое рассказать о своем хозяине. Если так, то майор Гриндл явно был человеком необычным и, надо полагать, очень интересным.

Кроме всего прочего, в комнате имелась коллекция экзотического оружия, и она была намного богаче той коллекции, которой располагает наш музей в Лондоне. Генри позеленел бы от зависти при виде таких сокровищ!

Здесь были кинжалы и индийские шакрамы (метательные диски с острыми краями), длинные ножи и короткие мечи, и даже странные заостренные орудия, которых я никогда прежде не видела (не знаю, как их используют в бою, да, честно говоря, и знать не хочу).

Что еще было в этой комнате? О, много всякого! Например, колода древних карт таро, которая излучала недобрую энергию (слабую, впрочем), а также крылатая лягушка, самурайские боевые маски, высушенные панцири жуков-скарабеев. А посреди всего этого великолепия лежал выкрошившийся кирпич из обожженной глины. «Интересно, с какой стати этот кирпич оказался среди гораздо более интересных и необычных вещей?» – Подумала я и, надо сказать, не слишком удивилась, когда, подойдя ближе, рассмотрела вырезанные на кирпиче странные рисунки и символические знаки – глифы.

– Что скажете о моем кабинете диковин, мисс Трокмортон?

Я быстро обернулась, удивленная тем, что не слышала появления майора. Он стоял передо мной, высокий, прямой, с отведенными назад, словно всегда был настороже, плечами. На майоре был надет ярко-красный мундир, щедро усыпанный всевозможными медальками, медными значками и висюльками. Всю нижнюю часть лица у него закрывали белые баки, сливавшиеся с росшими над жесткой верхней губой пышными, свисавшими вниз усами. Кончик носа у майора был облуплен от загара, глаза казались слегка раскосыми, как у человека, который постоянно всматривается в даль в поисках опасности.

– Вашем… что? – переспросила я.

– О моем кабинете диковин, – повторил он, обводя руками комнату. – Вещей, напоминающих о моей жизни, проведенной в разгадывании тайн нашего мира.

– Очень впечатляет, сэр. – Я обвела глазами полки, затем вновь посмотрела на майора. – Но хочу задать вам один вопрос…

– Валяйте, – коротко кивнул он.

– Почему вы храните эти вещи, если миссия Братства заключается в том, чтобы снимать проклятия с древних артефактов?

– Думаете, они про́кляты? – пристально взглянул он на меня своими ярко-синими глазами.

– Да, сэр. Во всяком случае, некоторые из них – совершенно точно.

– Отлично, мисс Трокмортон. Покажите мне предметы, которые вызывают у вас подозрение.

– Ну, вот эта бронзовая маска, например.

– Не думаю, что она про́клята. Впрочем, эта маска принадлежала одному колдуну из китайской провинции Сычуань, возможно, вы ощущаете следы его силы.

От его слов у меня пошла кругом голова. Если я правильно поняла майора, магической силой обладают не только египетские артефакты. А мои уникальные способности распознавать эту силу не ограничены одной лишь египетской магией. Ужасно интересно!

– Что еще? – спросил он.

– Вот этот нож, – указала я на жутковатого вида лезвие, прикрепленное к искусно украшенной рукояти.

– Это мой катар, индийская разновидность кинжала. И он тоже не про́клят. Ну, разве что ду́ши… говорят, что души убитых – а их на счету этого кинжала немало – притягиваются к убившему их предмету и часто крутятся возле него.

Да, веселенькие предметы собрал майор в своем кабинете диковин!

– Ну а эти черные перья? – на самом деле никакой темной энергии эти перья не излучали, мне просто было любопытно узнать, откуда они.

– Эти перья были обнаружены в наследии Джона Ди. Вы знаете, кем был Джон Ди, мисс Трокмортон?

– Да, сэр, – нервно сглотнула я. Джон Ди был ученым, а одно время еще и наставником королевы Елизаветы I. Говорят, он всю жизнь искал способы общения с миром ангелов.

– Тогда вы, надеюсь, понимаете их ценность.

Я уставилась на пучок перьев, не в силах поверить тому, на что намекает майор. Мой взгляд упал на лежавшее рядом с перьями долото.

– А что вы скажете про это долото?

– Совершенно точно не про́клято, хотя обладает уникальной силой.

Действуя по наитию и, возможно, из желания дать майору возможность проверить меня саму, я спросила:

– Это долото – артефакт богов?

– Что вы знаете об артефактах богов, дитя мое? – спросил он, пристально посмотрев на меня.

– Довольно много на самом деле.

После этих моих слов майор улыбнулся и сказал:

– Пойдемте присядем, и вы мне все расскажете.

Я выбрала для себя одно из кресел возле письменного стола.

– Как много рассказал вам обо мне лорд Вигмер? – спросила я.

– Довольно много на самом деле, – с улыбкой ответил майор моими же словами. – Но совершенно точно не все.

– Я здесь затем, чтобы вернуть в Египет артефакт богов.

Тут в дверь постучали, и майор Гриндл прижал палец к губам, призывая меня молчать, и громко гаркнул:

– Входите!

Появился слуга майора с подносом, поставил на стол чайник, чашки, сахарницу и поклонился.

– Спасибо. Чай я сам разолью, – сказал майор Гриндл.

Явно разочарованный – с чего бы это? – слуга неохотно покинул комнату. Майор Гриндл дождался, пока стихнут шаги, а затем взял чайник и сделал нечто странное и непонятное – подошел к окну и выплеснул все содержимое чайника наружу. Да, богатым на неожиданности оказалось сегодняшнее утро, а ведь, как говорится, еще не вечер!

Перехватив мой удивленный взгляд, майор весело подмигнул мне:

– Мой слуга пытается отравить меня. Я спас ему жизнь в бою, и по традициям его племени он должен в знак благодарности спасти теперь меня самого. Но поскольку военных действий сейчас нет и не предвидится, он пытается сам меня убить, а потом сам же спасти, и тогда мы будем с ним квиты.

Майор Гриндл поставил пустой чайник на стол, подошел к урне, вытащил одной рукой торчащие из нее страусиные перья, а другую запустил внутрь. Пошарив немного, он выудил из урны две слегка запыленные бутылочки.

– Имбирное пиво, – торжественно объявил майор, поставил на место перья и вернулся с бутылочками за стол. – По-любому лучше того чая, согласны?

– Вполне, – ответила я, беря бутылочку.

– Ну а теперь перейдем к делу, не возражаете?

«С огромным удовольствием», – подумала я, а майор тем временем начал говорить.

– Вигмер сказал мне, что у вас есть имеющий огромную ценность артефакт, который необходимо возвратить на место, и что я должен оказывать вам любую помощь и поддержку, которые в моих силах. – Он чуточку помолчал, а затем добавил: – Мне кажется, Вигмер очень любит вас.

Последнюю фразу майор произнес удивленно, только я не могу точно сказать, почему именно. То ли потому, что Вигмер обычно не проявлял привязанности к кому-либо, то ли потому, что я сама казалась майору никчемной особой, совершенно не стоящей такого к себе отношения. Затем майор наклонился вперед, окинул жадным взором примотанный к моему запястью ридикюль и спросил:

– Артефакт, который нужно возвратить, у вас с собой?

Интересно, как он догадался? Вычислил или учуял?

– Мм… да, – ответила я.

– Взглянуть можно? – еще ближе наклонился майор.

Я заколебалась. Да, Вигмер уверил меня, что майору можно доверять целиком и полностью. «За этого человека я головой ручаюсь», – именно так сказал он тогда, слово в слово. Но даже несмотря на это, мне почему-то не хотелось доставать Шар бога Ра.

Почувствовав мою нерешительность, майор Гриндл подмигнул мне, а затем поднялся на ноги.

Он закрыл деревянные ставни на окнах, потом перешел к двери и плотно заткнул ковром щель между дверью и полом.

– Так лучше? – спросил майор.

– Думаю, да. – Я все еще колебалась, несмотря на то что оценила предпринятые майором меры безопасности. Впрочем, никакого резона не показывать Гриндлу шар не было, поэтому я распутала веревочные ручки ридикюля и вытащила из него маленький золотой шар бога Ра.

Майор Гриндл наклонился вперед, не сводя с шара жадных, загоревшихся глаз.

– Можно мне? – спросил он, протягивая вперед свою руку.

Я не знала, почему мне так не хотелось показывать и тем более давать майору в руки золотой Шар – то ли потому, что мы только-только познакомились с Гриндлом, то ли настораживало меня в нем что-то, чего я не могла понять. А может быть, обладавший огромной силой шар сам оказывал на меня какое-то влияние? Трудно сказать. Поколебавшись еще немного, я неохотно передала Шар в руки Гриндлу.

– Восхитительно, – выдохнул он. Лицо майора купалось в золотом свечении Шара.

– Осторожнее, – предупредила я. – Этот Шар можно использовать как своего рода бомбу или мортиру.

– Невероятно, – пробормотал майор Гриндл, шаря свободной рукой по столу в поисках своих очков. Найдя, он нацепил их на нос и принялся внимательно изучать выгравированные на поверхности Шара иероглифы.

– Почему же, я сама была тому свидетельницей, – сказала я, вспоминая, как Ови Бубу начертил пальцем на поверхности Шара несколько неизвестных мне символов, после чего раздался взрыв, уложивший на землю пятерых взрослых мужчин.

После этого мне было страшновато браться за Шар, пока Ови Бубу не заверил меня, что устроить такой взрыв можно, только зная необходимые символы и их четкую последовательность.

– Итак, – сказал майор, выпрямляясь на стуле и возвращая мне Шар. – Этот артефакт требуется вернуть, так?

– Да, – ответила я сосредоточенно глядя на ридикюль, в который укладывала Шар. Мне не хотелось показывать майору свое лицо. Хоть я и неплохая лгунья, что-то подсказывало мне, что Гриндл может расколоть меня в два счета, а ведь я обещала не рассказывать об Изумрудной табличке никому. Ни одной живой душе.

– Чем я могу вам помочь? – спросил майор.

Я облегченно вздохнула. До чего же приятно, черт побери, когда взрослый мужчина беспрекословно готов выполнить любой приказ, который отдашь ему ты, девчонка, которой еще не исполнилось двенадцать! И не знала, способны ли вообще на такое военные. Оказывается, способны.

– Все, что касается возвращения Шара, я могу сделать сама, а вы помогите мне справиться со Змеями Хаоса.

Майор подобрался, словно почуявший лису фокстерьер, и живо спросил:

– Слуги Хаоса? Они здесь?

– Если еще нет, то скоро будут. В Службе Древностей, в Каире, нас ждал неприятный сюрприз… – Я рассказала майору о том, как в кабинете Масперо оказался фон Браггеншнотт, и закончила: – Как видите, сэр, слугам Хаоса известны все планы моей матери. А следовательно, и часть моих собственных планов.

– Если вы поделитесь со мной своими планами на ближайшие несколько дней, я обеспечу вам дополнительную охрану.

– Как раз в эти минуты моя мать встречается с инспектором. Еще она должна будет поговорить с рабочими, которых мы наняли в экспедицию. А затем, я полагаю, мы отправимся в Долину Царей и начнем составлять описание усыпальницы Тутмоса III.

– Очень хорошо. Я пошлю нескольких своих людей прямо туда.

– Благодарю вас, сэр.

– Я рад заметить, что вы носите прибор Квиллингса для определения местоположения и отражения проклятий. Он прислал мне механизм для слежения за этим прибором на тот случай, если придется разыскивать вас.

– Кстати, о профессоре Квиллингсе, сэр. – Я была очень рада, что майор сам первым затронул эту тему. – Я хочу, чтобы вы вернули ему несколько его вещей.

Я залезла к себе в карман, выудила оттуда авторучку и пудреницу и положила их на стол перед майором Гриндлом.

– Но эти вещи могут вам понадобиться, мисс Трокмортон, – удивленно поднял бровь майор.

– Вы знаете, что это такое? – спросила я.

– Разумеется.

– И вы спокойно к этому относитесь? К тому, чтобы член Братства, призванный снимать проклятия, сам был вооружен разного рода проклятиями? По-вашему, это нормально?

– Скажите, пожалуйста, – начал майор, откидываясь на спинку кресла, – что именно говорил вам Вигмер о Братстве и его целях?

– Он сказал, что Братство существует для защиты ни в чем не повинных людей от черной магии и проклятий, которыми до сих пор заражены многие древние артефакты, хранящиеся в музеях и частных коллекциях.

– Что ж, отчасти это правильно, – медленно сказал майор Гриндл, глядя на меня так, словно что-то прокручивал и взвешивал у себя в голове. – Но только отчасти.

От этих слов пол поплыл у меня под ногами.

– Только отчасти?

– Да, – сказал он, и мне подумалось, что я, наверное, была бы счастлива не услышать того, что он скажет дальше.

– Если Вигмер не хотел, чтобы я знала что-то сверх того, что он сказал, то, быть может, мне лучше и не знать этого? – спросила я.

– Вы действительно так думаете, мисс Трокмортон?

– Нет, – убитым шепотом ответила я. Сказать по правде, я была раздавлена, узнав о том, что Вигмер открыл мне лишь часть правды о своем Братстве.

– Деятельность Избранных хранителей не сводится к снятию проклятий и защите ни в чем не повинных людей, – сказал майор. – Перед нами стоят гораздо более сложные задачи. Избранные хранители – это потомки древних библиотекарей из Царской библиотеки в Александрии, достойнейших и самых образованных людей своего времени. Мы поклялись найти и восстановить древние знания, утраченные в 391 году при римском императоре Феодосии, спалившем Александрийскую библиотеку дотла. Наша цель – заново зажечь факел знания и принести его человечеству.

Я изумленно ахнула.

– Вигмер руководит одним из отделов нашей организации, – продолжил майор Гриндл. – Мы называем его последней линией нашей обороны. Задача отдела Вигмера – вылавливать проскользнувшие мимо нас и попавшие в Британию артефакты, зараженные темной магией. Если хотите, можете назвать Вигмера и его людей чистильщиками. Но наша основная миссия – отыскивать артефакты и извлекать из них информацию, с помощью которой можно будет в полном объеме восстановить хранившиеся в Александрийской библиотеке древние знания. После того, как нам удается извлечь из артефакта нужную информацию, мы снимаем с него проклятие, после чего ставшие безопасными предметы попадают в музеи и частные собрания.

У меня начала кружиться голова.

– Но не все знания, особенно магические, можно делать достоянием всего человечества, – сказала я.

– Полностью согласен. Но допустить, чтобы они оказались навеки утерянными, тоже нельзя, – заметил майор. – У нас есть секретное хранилище, в котором мы прячем информацию такого рода. Но еще более важная задача – не дать опасным знаниям попасть в руки других организаций, которые могут использовать ее во вред всему человечеству.

– Змеям Хаоса, – пробормотала я.

– Так точно.

– Но, сэр, почему вы рассказываете мне все это? – Обычно я очень люблю получать ответы на свои вопросы, узнавать что-то новенькое, но от откровений майора Гриндла мне становилось как-то не по себе.

Майор Гриндл долго изучал меня взглядом, словно в последний раз что-то перепроверял и оценивал в голове, а затем сказал:

– Вы должны знать правду, потому что в ваших жилах течет кровь Избранных хранителей.

Глава десятая. Скрытое наследие

– Что вы имеете в виду? – выпрямилась я в своем кресле.

Майор тяжело, глубоко вздохнул – его вздох был полон печали и разочарования.

– Значит, никто не рассказывал вам о вашем дедушке Трокмортоне?

– Нет, – прошептала я, неожиданно почувствовав себя хрупкой, как стекло.

Майор Гриндл продолжил, ни на секунду не сводя с меня пристального взгляда своих синих глаз:

– И никто не говорил, что он был членом Братства? Одним из Избранных хранителей?

При этих словах меня словно пружиной подбросило с кресла, и я воскликнула:

– Мой дедушка был Избранным хранителем?

Такого я и вообразить себе не могла!

– Ну, я не удивлен, что ваши родственники не говорили вам об этом. Но Вигмер? Странно. Я был уверен, что он все вам объяснил. Кроме всего прочего, Вигмер и ваш дедушка были большими друзьями. А знаете, вы похожи на своего деда.

– В самом деле? – ахнула я и плюхнулась назад в кресло, словно проколотый воздушный шарик.

– Очень похожи. Особенно глаза. И такой же твердый подбородок.

– Но сэр… вы уверены, что мои родные знают? Моя бабушка ненавидит все, что связано с археологией.

Еще не успев договорить, я уже подумала о том, что бабушка может ненавидеть археологию именно потому, что ею занимался дедушка.

– Ваша бабушка отчасти в курсе дела. Впрочем, я подозреваю, что ей известно даже больше, чем следует. А перед концом… да, перед концом она просто не могла не знать…

– Перед концом? – вскинула я глаза.

– В конечном итоге это убило его. – Майор повернул голову, окинул взглядом свой кабинет, забитый диковинами, которые он собирал всю свою жизнь. – Но еще раньше все начали считать его сумасшедшим, и он удалился от дел. Это был трагический закат жизни великого человека.

Комнату наполнило тяжелое, торжественное молчание, а в моей голове тем временем одна за другой молниями пролетали мысли, помогавшие мне понять многие необъяснимые до этого вещи. Например, бабушкино отвращение к любым, как она говорила, «варварским» знаниям и культуре. Папины опасения насчет моего психического здоровья.

Все это корнями уходило к дедушке, которого я никогда не видела. Я медленно подняла глаза, встретилась со спокойным, понимающим взглядом майора и спросила:

– А мой отец знает?

– В свое время его приглашали вступить в наши ряды. Он отклонил наше предложение. Уклончиво сказал Вигмеру, что не желает становиться членом группы людей, изучающих проблемы, имеющие второстепенное значение.

Да, такая заковыристая фраза совершенно в папином стиле. Гриндл преподнес мне дар – болезненный, мучительный, ужасный. И знал это.

Он поднялся с кресла и пошел вдоль висящих на стене полок.

– Мне думается, ваш дедушка обязательно дал бы вам вот это. – Майор отломил краешек древнего глиняного кирпича и протянул его мне. – Он вам очень пригодится, особенно в ваших нынешних обстоятельствах. Этот кирпич был последним артефактом, с которым работал перед смертью ваш дедушка. Он был уверен в том, что обнаружил фундамент Вавилонской башни, стоявшей немного южнее древнего города Ур.

Я посмотрела на лежащий у меня на ладони кусочек древнего кирпича со смешанным чувством недоверия и восхищения.

– Благодарю вас, сэр.

– Имейте в виду, мисс Трокмортон, что это не просто комок старой глины, – дернул усом майор Гриндл. – Вы держите в руке частичку само́й Вавилонской башни. – Он наклонился вперед и добавил, понизив голос: – Кирпич до сих пор не утратил своей силы. Зажав этот кусочек в своей руке, вы будете понимать любой язык и наречие.

От удивления у меня отвалилась челюсть, и я с еще бо́льшим уважением посмотрела на свой кусочек кирпича.

– Храните его, мисс Трокмортон. Если не считать воспоминаний, это единственная вещь, которую я могу передать вам в наследство от вашего дедушки.

Уходя по узкой улице от бунгало Гарримана Гриндла, я чувствовала спиной взгляд, которым меня провожал слуга майора. От его взгляда у меня чесалась шея. Мне трудно было понять сложные взаимоотношения между майором Гриндлом и его слугой, да я и не пыталась.

Наконец я почувствовала, что слуга отвел от меня свой взгляд, а затем услышала легкий щелчок закрывшейся двери.

Гаджи я нашла на том же месте, под пальмой. Он был занят важным делом – искал у своей обезьянки блох. Увидев меня, он вскочил на ноги и лихо отсалютовал. Я не нашла ничего лучшего, чем отсалютовать в ответ, и едва не шмякнула себя по лицу ридикюлем, в котором лежал тяжелый золотой шар. Гаджи взглянул на ридикюль, затем на меня и спросил:

– Мисс не оставила свой антик у антиквара?

– А кто сказал, что он антиквар? – прищурилась я.

– Зачем тогда вы ходили к нему? – удивленно повел плечами Гаджи.

– Да, ты прав, – слегка расслабилась я. – Все верно. Именно за этим я к нему и приходила.

Гаджи как-то странно посмотрел на меня, а затем повел меня назад, домой.

На этот раз он сделал так, чтобы мы не прошли мимо заинтересовавшей меня темной улицы, на которой торговали «антиками», и только тогда я вспомнила, что собиралась спросить об этой улице майора и забыла. Проклятье!

Моя голова была так забита перебивавшими друг друга мыслями, что я плелась, еле-еле переставляя ноги. Откровения Гриндла потрясли меня, не давали мне покоя. Я была сердита на всех своих родственников за то, что они столько лет скрывали от меня такую невероятную тайну. И еще я буквально до слез жалела о том, что не могу поговорить со своим покойным дедушкой. Ах, что это были бы за разговоры! Сколько удивительных вещей он мог бы рассказать и объяснить мне!

Мама еще не вернулась, не было нигде и Набира, в доме хлопотала одна лишь Хабиба. Не знаю, заметила она, что я ушла из дома, или нет и входит ли в ее обязанности следить за мной. Но на всякий случай мне не помешает быть осторожнее.

Сделав Гаджи знак оставаться и ждать меня на дороге, я подобралась к окну кухни. Услышав звон посуды и шум воды, я махнула рукой, подзывая Гаджи. По дороге домой меня осенила превосходная идея, и мне не терпелось приступить к ее выполнению.

– У меня к тебе деловое предложение, – сказала я, когда Гаджи подошел ближе. – В Луксоре мне нужен будет проводник. Не все время, потому что по большей части я буду занята вместе с мамой на раскопках. Но у меня есть и свои личные дела, для которых мне понадобится человек, который хорошо знает город. И такой, кому я могу доверять. Тебе, я чувствую, верить можно.

– Мисс-эфенди может верить Гаджи. И Сефу тоже, – ответил Гаджи.

– Превосходно. За то, что ты будешь моим проводником, я дам тебе место для ночлега. Годится?

Гаджи важно сложил на груди руки и сказал, сверкнув глазами:

– И пропитание.

– И пропитание, – согласилась я. – А еще у тебя будет масса свободного времени, чтобы искать своих родственников. По рукам?

И я протянула ладонь для рукопожатия. Обычного рукопожатия. Но Гаджи плюнул себе на ладонь, затем с размаху ударил меня по раскрытой ладони, а затем крепко сжал ее.

– По рукам, – сказал он.

– Замечательно, – кивнула я, стараясь не думать о том, чем покрыта теперь моя правая перчатка. – Пойдем, я покажу тебе, где ты будешь спать.

Мы прокрались мимо дома, и я быстро провела Гаджи к заброшенной конюшне.

– Сгодится? – с опаской спросила я, нервно поглядывая на покрытый пыльной соломой пол конюшни.

– Отлично, – весело откликнулся Гаджи и воскликнул: – Глядите! Здесь даже одеяло есть!

Если честно, я бы не рискнула назвать эту линялую, грязную, битую молью холстину одеялом, но Гаджи смотрел на нее как на сокровище. А я испытывала угрызения совести оттого, что не могу предложить этому несчастному мальчугану нормальную, как у всех людей, спальню. Ну ладно, лишней спальни у меня нет, а вот что-нибудь поприличнее, чем эта гнусная тряпка, я ему найду обязательно.

– Я дам тебе другое, хорошее одеяло, – пообещала я. – И еды, как договаривались. Жди здесь, я скоро вернусь.

Я оставила Гаджи осваиваться на конюшне, а сама поспешила домой.

Прежде всего я заглянула к себе в комнату, где меня ждала Исида.

– Я вернулась, – сказала я и сразу поспешила к лотку с песком. Тяжелый, значит, табличка на месте. – А теперь можешь пойти прогуляться.

Услышав это, Исида вспрыгнула на подоконник и спокойно подождала, пока я открою окно, но как только я приоткрыла его, метнулась мимо меня черной молнией и моментально исчезла в неизвестном направлении.

Я стянула с рук перчатки, выбросила их в ведро, быстро вымыла руки, выудила из комода и натянула на ладони пару свежих перчаток. Затем вытащила из дорожного сундука запасное одеяло и стала соображать, что я еще могу дать Гаджи.

Воды, конечно. Если не для умывания, то хотя бы питьевой. Честно говоря, у меня сложилось впечатление, что умывается Гаджи, как бы сказать помягче… не часто. Так, теперь еда. И еще хорошо бы чистую смену белья, но у нас с мамой вряд ли найдется что-нибудь, подходящее для маленького мальчика.

Я отправилась в кладовку и, порывшись, нашла в ней флягу. Наполнила ее водой из кувшина, стоявшего в моей комнате, поставила флягу на кровать рядом с одеялом и снова отправилась за добычей.

Хабиба по-прежнему возилась на кухне, чем-то звенела и грохотала и была так занята, что даже не заметила моего появления в дверях. Я кашлянула, и Хабиба высоко подпрыгнула на месте от испуга.

– Простите, Хабиба, я не хотела напугать вас.

Она смотрела на меня и дергала пальцами – то ли от испуга, то ли чертила в воздухе знаки, отгоняющие нечистую силу, не знаю. Я решила не вдаваться в эти подробности и просто стянула со стола пару фиолетовых фиг и пригоршню липких фиников (эх, недолго прослужили мне перчаточки, снова придется менять!), а когда Хабиба вновь повернулась к жаровне, сунула себе в карман одну свежую, еще горячую лепешку.

Потом я направилась из дома на конюшню и еще на полпути услышала какой-то дикий шум и гвалт. «Что еще за чертовщина?» – подумала я, переходя с шага на бег.

Внутри конюшни выясняли отношения Исида и Сефу. Они кружили на месте, как пара борцов, внимательно глядя друг на друга, шипя и рыча. Обезьянка показывала свои зубы и то и дело принималась сердито стрекотать. Исида презрительно помахивала своим хвостом и шипела. Гаджи сосал свою руку.

– Что случилось? – спросила я у Гаджи.

Он отнял руку ото рта, и я увидела на ней три глубоких кровоточащих ссадины – следы от кошачьих когтей (надо уточнять – чьих именно?).

– Этот черный демон Подземного мира свалился с небес и пытается сожрать Сефу! – крикнул Гаджи. Он выглядел таким же возбужденным, как его обезьянка.

– Я тебе уже говорила, – сказала я, – это всего лишь моя кошка.

Похоже, мое появление еще сильнее взбесило обезьянку. Сефу принялся высоко подпрыгивать на месте, а его стрекотание стало таким громким и высоким, что у меня готовы были лопнуть барабанные перепонки.

– Гаджи! – крикнула я. – Утихомирь его, или этот балаган соберет зрителей, и нас обнаружат!

– Тогда черный демон наложит на меня свое проклятие, мисс-эфенди, а я не хочу этого, – покачал головой Гаджи.

– Что за ерунда! Это не демон, это просто кошка. Вот, смотри! – я шагнула вперед, подхватила Исиду с пола и крепко ухватила за лапки, чтобы она не разорвала в мелкие лоскуты надетые на мне перчатки (третья пара за каких-то полчаса!). Честно говоря, я слегка солгала Гаджи. На самом деле, Исида в некотором роде действительно была демонической кошкой. Такой она стала после того, как несколько месяцев тому назад к ней на время приклеилось проклятие, перешедшее со статуи богини Бастет. Это случилось в нашем музее, в Лондоне.

Оказавшись у меня в руках, Исида недовольно заворчала, но, к моему облегчению, не стала ни вырываться, ни царапаться.

– Тише, тише, успокойся, – шептала я ей на ушко. – Это всего лишь глупая маленькая обезьянка.

Затем, уже громче, я обратилась к Гаджи:

– Теперь успокой своего Сефу.

Гаджи с уважением взглянул на меня и сказал своей обезьянке несколько слов на арабском. Сефу со щелчком захлопнул пасть и забрался на плечо Гаджи. Отсюда он в последний раз скорчил рожицу Исиде, а затем скрылся под одеждой Гаджи и превратился в горб на его спине.

И вовремя превратился, надо сказать. Снаружи послышался перестук копыт и приближающиеся голоса. Я прижала палец к губам и подобралась к двери конюшни, чтобы посмотреть, кто – или что – приближается к нам.

А оказались это Набир и мама, они ехали верхом на осликах и вели за собой еще десяток серых ушастиков. Похоже, необитаемой наша конюшня больше не будет.

Мама увидела меня стоящей в дверях конюшни и приветственно махнула мне рукой.

– Взгляни, дорогая! Как тебе наш новый транспорт? Не правда ли, они милашки!

– Просто прелесть! – так же весело откликнулась я, хотя на самом деле появление осликов совершенно путало все мои планы относительно жилья для Гаджи.

– Я надеюсь, она не слишком много за них заплатила, – сказал за моей спиной Гаджи. – Они не слишком-то хороши, честное слово!

Я посмотрела на Гаджи. Ну конечно же! Как я раньше не сообразила! Я схватила его за руку и потащила за собой на улицу, радостно крича:

– А я нашла для нас человека, который умеет обращаться с осликами. Замечательно, правда, мама?

Глава одиннадцатая. Город Мертвых

На следующий день мы поднялись до восхода солнца, чтобы попасть в Долину Царей еще по холодку. Я дала себе зарок забыть на время о своей тайной миссии и полностью сосредоточиться на своей новой роли официальной участницы самой настоящей профессиональной археологической экспедиции. Наверняка я стала первой в истории одиннадцатилетней девочкой, которая удостоилась такой чести.

Признаться, внешне Долина Царей выглядела так себе. Пустое, выжженное солнцем, окруженное источенными временем песчаниковыми скалами и изрезанное ущельями пространство. Однако атмосфера этого безлюдного места потрясала и давила сконцентрированной в ней энергией. Как только мы вошли в некрополь – Город Мертвых – воздух сделался густым от мут и акху – растворенных в нем ду́хов, оставшихся от давным-давно истлевших тел.

Несмотря на лившийся с неба ослепительный солнечный свет, долина представлялась мне мрачной, казалось, что прорубленные в скалах туннели уходят вниз до самого Подземного мира мертвых, откуда по ним просачивается на поверхность земли невероятная, абсолютная тьма.

Я зябко поежилась. Даже одинокий сторож, охранявший вход в долину, выглядел посланником темных сил – он был грубым, угрюмым, враждебно настроенным и явно не хотел пропускать нас.

Мама неприязненно изучала взглядом этого человека, защищавшего права некоего джентльмена, купившего исключительное право на проведение раскопок в Долине Царей. Вообще-то теперь сюда не пускали никого, но мои родители успели застолбить за собой усыпальницу Тутмоса III раньше, чем тот джентльмен приобрел свои права. В конечном итоге владелец прав дал согласие на то, чтобы в виде исключения пустить нас в долину, но при условии, что мы проведем только опись усыпальницы и ее содержимого. Это разрешение подтвердила каирская Служба Древностей.

Нужная нам усыпальница находилась в дальнем конце долины. Там, у подножия скалы, нас уже дожидалась небольшая группа египтян в черных мишлахах и белых тюрбанах. Были там и двое европейцев – один маленький и тощий, другой огромный, как медведь. Причем медведь, только что разбуженный после зимней спячки. Мама представила мне его как Казимера Ядвигу, профессора из Польши. У Ядвиги были густые каштановые усы с уныло опущенными вниз кончиками и добрые, но грустные, словно он ожидал удара судьбы, глаза.

Ядвига полюбился мне с первого взгляда, и я тут же принялась придумывать способы поднять ему настроение.

Хилым дохляком оказался Гюнтер Румпф из Берлинского Археологического общества. Он был бледным, ужасно серьезным и на редкость прямо держал спину – как на параде. Еще у него были слишком тонкие губы и слишком широкие ноздри. Свои прямые, светлые, как солома, волосы он стриг длиннее, чем требовалось по моде, и гладко зачесывал назад. Если Ядвига при знакомстве сразу протянул мне руку, Румпф этого не сделал, вместо этого он недоуменно, как какую-то диковинную букашку, принялся рассматривать меня сквозь свои очки в тонкой золотой оправе. Ужасно неприятный тип. Пока я раздумывала, обидеться мне на Румпфа или просто игнорировать его, мама предложила приступить к работе.

Вход в усыпальницу Тутмоса III располагался высоко над землей, почти на самой вершине скалы, и был прорезан между двумя напоминающими колонны выступами камня. При виде этого маленького отверстия сердце мое пустилось вскачь, и не только от возбуждения и восторга, но и от тревожных воспоминаний. Когда я была здесь в последний раз, мне пришлось столкнуться лицом к лицу с самыми коварными и беспощадными Змеями Хаоса. Это была смертельная схватка. Даже сейчас, прикрыв глаза, я снова слышу долетающий из мрачных глубин усыпальницы злобный смех фон Браггеншнотта.

Глупости. Какой еще смех? Несколько дней назад я сама, своими глазами видела фон Браггеншнотта. Он сидел в кабинете Масперо, в Каире.

Если он, конечно, не успел перебраться сюда. Я нервно взглянула наверх, на вход в усыпальницу.

Мы привязали наших осликов у подножия скалы, рабочие принялись сгружать необходимые инструменты и снаряжение, и вскоре можно было начать подъем ко входу в усыпальницу Тутмоса III. К счастью, первой должна была подниматься не я – это почетное право предоставили моей маме.

Я наблюдала за тем, как она взбирается по вырезанным в скале, крошащимся под ногой ступенькам, а потом преодолевает последний отрезок пути по шаткой лестнице. Следующей была очередь польского медведя Ядвиги. Честно признаюсь, я очень боялась, что лестница не выдержит и обломится под этим здоровяком. Судя по печальному выражению лица Ядвиги, он перед началом подъема думал то же самое. Однако лестница оказалась гораздо прочнее, чем казалась на вид, и Ядвига благополучно достиг цели.

Потом настал мой черед. Я осторожно взбиралась по каменным ступенькам, боясь засыпать камешками стоящего внизу рабочего. Впрочем, тюрбан у него был таким толстым и многослойным, что его голова не почувствовала бы и падения кирпича.

Наученная горьким опытом, я на этот раз все продумала наперед, и сейчас на мне под платьем были надеты брюки моего брата Генри, так что можно было не думать о том, что кто-то может увидеть мои панталончики. И знаете, я вам скажу, когда у тебя прикрыто все, что нужно, чувствуешь себя намного увереннее и бодрее.

Лестница, как я уже говорила, была отвесной и шаткой. Поднимаясь по ней, я изо всех сил старалась не думать о твердых острых камнях внизу, далеко под моими ногами.

А потом настал самый трудный момент – верхний край лестницы немного не доставал до выступа перед входом в усыпальницу. Здесь нужно было подтягиваться, но, к счастью, делать этого мне не пришлось. Из темного отверстия наружу высунулся Ядвига и протянул мне руку.

– Спасибо, – сказала я, когда благополучно забралась на выступ скалы.

– Не за что, – угрюмо ответил поляк. – Просто не хотел, чтобы вы разбились насмерть раньше, чем мы хотя бы одной ногой ступим в могилу.

Да, веселый у него взгляд на мир, ничего не скажешь.

Когда рабочие распаковали принесенные с собой электрические фонари, мама подошла ко мне и спросила:

– Ты готова, дорогая?

Я улыбнулась, едва не захлебнувшсь от восторга, что ко мне обращаются как к равной, и поспешно откликнулась:

– Готова!

Мама взяла меня за руки и тут нахмурилась.

– Скажи, зачем ты притащила с собой этот про́клятый ридикюль? – спросила она.

– Э… – протянула я, пряча за спину правую руку с подвешенным к ней ридикюлем. – Все еще учусь носить его, как договаривались.

Затем я обошла маму сзади и взяла своей левой рукой ее правую руку.

Мама вздохнула, покачала головой, но ничего больше не стала говорить, и мы вместе с ней подошли ко входу в гробницу.

Здесь, у входа, я почувствовала кружащие внутри, во мгле, вихри древней магической энергии. Они вырывались наружу, на свет, прикасались к моей коже, пульсировали. Их пульсация напоминала мне редкие удары барабана. Или сердца.

– Как я люблю этот миг, – доверительно шепнула мне мама, – когда замираешь перед тем, как шагнуть в прошлое и увидеть все хранящиеся в нем чудеса.

Мы с мамой вместе, рука в руке, вошли внутрь.

Я тут же вздрогнула под ударом обрушившегося на меня потока мут и хека и принялась делать медленные глубокие вдохи, надеясь, что мама ничего не заметит.

– Зябко здесь после жаркого солнца, – сказала мама. Я пристально взглянула на нее. Может быть, она способна ощущать примерно то же, что и я, и лишь по ошибке принимает это ощущение за озноб? Однако выглядит она при этом совершенно спокойной. Вот черт! А ведь на миг у меня появилась было надежда на то, что мама, как и я, обладает способностью – пусть и неразвитой – обнаруживать про́клятые предметы и замечать следы темной магической силы.

Мы прошли с мамой по туннелю до первого лестничного пролета. Остальные члены нашей группы шли следом за нами. Я чувствовала себя так, словно иду против течения в потоке зловещей мрачной энергии, частицы которой пытаются поникнуть мне под кожу. Я ощущала гнетущее присутствие душ давно умерших людей – они вились в окружающем воздухе, давили, пытались прогнать меня прочь, подальше от этого места. Я подняла руку и вцепилась пальцами в висевшие у меня на шее защитные амулеты. Их было три. Как только я прикоснулась к амулетам, давление ду́хов ослабло, мне стало легче дышать. Я мысленно обратилась к египетским богам с просьбой простить нас за то, что мы потревожили покой их святилища.

Я крепче сжала в руке свой электрический фонарь – увесистый, вселяющий уверенность. У меня в голове мелькнула нелепая мысль: что, интересно, думают о наших технических достижениях древние боги – если они действительно смотрят сейчас на нас? И воспринимают ли они эти достижения как какую-то новую разновидность магии? Мое сердце возбужденно забилось. А в самом деле, электрические фонари – это магия? Если да, то, стало быть, магию можно объяснить с помощью науки? У меня даже закружилась голова, настолько многообещающей показалась мне эта ошеломительная мысль.

Вдруг откуда ни возьмись показалась большая толстая рука, схватила меня и отдернула назад. Я оглянулась и увидела за своей спиной Ядвигу. Он сказал, грустно покачивая своей медвежьей головой:

– Осторожнее. Вы еще слишком молоды, чтобы сломать себе шею.

Я снова посмотрела вперед и увидела прямо перед собой ритуальный колодец шириной в несколько метров и глубиной… Кто его знает, какой он глубины? Ясное дело, что не маленькой. Может быть, такой глубины, что улетишь по нему прямо в Подземный мир мертвых.

– Благодарю вас, мистер Ядвига, – сказала я и мысленно взяла себе на заметку, что на работе нужно думать о работе, а не витать в облаках и не забивать себе голову дурацкими вопросами.

Когда мы вошли в тамбур перед погребальной камерой, Ядвига и Румпф восторженно забормотали и ринулись исследовать стены. Пока они восхищались написанным на стене полным текстом Книги Мертвых, я получила возможность немного акклиматизироваться к здешней атмосфере. Воздух в тамбуре был густо пропитан магической энергией, она переливалась в нем, обрушивалась на меня мощными волнами. Брр! Я и не знала, какую невероятно сильную защиту против этой энергии обеспечивало мне Сердце Египта – амулет, с которым мне довелось оказаться в этом месте во время своего предыдущего похода в усыпальницу.

Стараясь не думать о сгустках кружащей вокруг меня разрушительной магической энергии, я принялась внимательно слушать маму, которая рассказывала сейчас Ядвиге и Румпфу о том, как она вместе с папой обнаружила усыпальницу Тутмоса III в 1899 году, когда руководителем Службы Древностей был Лоретти, и как затем Лоретти пытался присвоить честь первооткрывателя этой усыпальницы (об этом мама старалась говорить как можно спокойнее, что было очень для нее непросто). Пока мы продвигались к главной погребальной камере, она продолжила свой рассказ и поведала историю о том, как наш папа расшифровал ряд текстов, из которых следовало, что военачальник фараона, Аменемхеб, был похоронен рядом с самим Тутмосом III.

– А я по-прежнему считаю, что это заблуждение, – сказал Румпф. – Аменемхеб, скорее всего, похоронен в Долине Благородных рядом с другими высшими чиновниками и знатью.

– Я согласна, хоронить военачальников рядом с фараонами было не в традициях древних египтян, – ответила мама, – но исследования мистера Трокмортона принесли богатые плоды, даже если нам еще не удалось до конца понять смысл расшифрованных им текстов. Именно поэтому мы и находимся здесь, джентльмены. Мы собираемся уточнить правильность наших предположений, сделав для этого переводы ряда новых текстов – они находятся в потайном крыле усыпальницы, которое обнаружила в прошлом году наша дочь. Тогда мы не успели как следует исследовать это крыло, это является целью нашей нынешней экспедиции.

«Интересно, – подумала я, – почему мама ничего не говорит им о том, что мы собираемся искать следы, ведущие к храму Тутмоса или бога войны Манту? Она не доверяет им? Или просто не торопится выдвигать теорию, которая может не подтвердиться?»

Мама вошла в погребальную камеру, Ядвига и Румпф буквально наступали ей на пятки – им не терпелось увидеть ожидающие их чудеса. Войдя в погребальную камеру, я услышала хлынувший на меня со всех сторон громкий шелестящий звук. Так могла бы хлопать крыльями сорвавшаяся в небо стая голубей.

Но, разумеется, это были не голуби, это были заклинания, благословения и проклятия, наложенные жрецами тысячи лет тому назад, чтобы защитить вечный сон фараона. Если мне повезет, часть невидимых защитников мертвого Тутмоса сумеют узнать меня и вспомнить, что я не сделала ничего плохого: не шумела, не кричала, не пыталась украсть ни одного предмета, который должен верой и правдой служить фараону в его посмертной жизни.

Рабочие сложили свое снаряжение в главной погребальной камере и начали готовиться к работе. Ядвига и Румпф принялись с нескрываемым восхищением изучать помещение. Честное слово, они вели себя словно пара мальчишек в кондитерской лавке!

Впрочем, не мне их осуждать. Хотя я сама уже успела побывать здесь, мое сердце тоже учащенно забилось, и я тоже дрожала от восторга. Я представила себе, как четыре тысячи лет назад в этой усыпальнице трудились древние египтяне, вырезавшие вот эти каменные узоры, создавшие этот величественный саркофаг.

Я притихла, закрыла глаза, и мне показалось, что я слышу эхо давным-давно отзвучавших голосов, шарканье древних инструментов по камню. И тут я вспомнила о лежащем у меня в кармане кусочке Вавилонского кирпича. Немного подумав, я сунула руку в карман и сжала обломок в своей ладони.

В моих ушах щелкнуло – так иногда бывает, если широко зевнуть после сна, – и в тихо шепчущих голосах сразу что-то изменилось. Я внимательно прислушалась и постепенно начала разбирать слова.

«Я птица Бену, душа Ре, сопровождающего странствующих богов в Подземный мир Дуат».

«…они подняли мятеж, они поступили дурно…»

«Они умалили великое до ничтожного».

«Слава обитающему в Его святилище, Тому, кто воскресает в сиянии Своем…»

– Теодосия!

Услышав мамин голос, я подпрыгнула от неожиданности, а шепчущие голоса стали звучать тише.

– Да, мама?

– Проведешь нас в ту часть усыпальницы, которую ты открыла?

Я почувствовала прилив вполне объяснимой гордости, которая быстро сменилась смущением, поскольку все повернулись и принялись восхищенно смотреть на меня. Вот уж никогда не думала, что так неловко начинаешь чувствовать себя, оказавшись в центре внимания.

Стараясь держаться так, словно не происходит ничего особенного, я направилась к открытому мной крылу усыпальницы.

Вход в крыло преграждал такой плотный занавес злобной магической энергии, что я пошатнулась и громко ахнула. Восстановив равновесие, я бросила быстрый взгляд на маму, но она, по счастью, была занята разговором с Румпфом и ничего не заметила. Что касается Ядвиги, то он молча окинул меня печальным взглядом, словно в любой момент ожидал прихода смерти – то ли своей, то ли моей.

Сжав зубы, я двинулась вперед. Воздух был таким тяжелым, таким отравленным темной магией, что я только диву давалась: как могут не чувствовать этого остальные? Как они могут не замечать этот мерзкий тошнотворный запах серы? Все стены были покрыты жуткими изображениями: вот люди, убивающие друг друга на поле боя, а вот фараон, безжалостно казнящий бесконечные вереницы пленников. Все картины были нарисованы красной краской – прошли тысячи лет, но стены до сих пор казались густо забрызганными кровью.

Преодолевая отвращение, я старалась по-новому всматриваться в эти ужасные сцены, мне очень хотелось понять, что передо мной: просто гробница военачальника или погребальный храм, посвященный египетскому богу войны Манту в благодарность за все одержанные Тутмосом победы?

Или здесь действительно можно найти важные ключи, которые укажут путь к еще не открытому храму Тутмоса III, в существовании которого я пыталась убедить своих родителей?

– Нам нужно найти способ спуститься вниз, – сказала я маме.

– Да, дорогая. Мы об этом подумали. – Мама отступила в сторону, а вперед вышел Набир с деревянной лестницей в руках. Он осторожно опустил ее, проверил, хорошо ли она упирается нижним краем в дно колодца, а затем спустился первым, чтобы придерживать для нас лестницу там, внизу.

Я быстро спустилась по лестнице, за мной мама и остальные, и мы пошли по короткому переходу к гробнице. Не забывая при всем своем нетерпении об осторожности, я зажгла свой электрический фонарь и направила его вперед, чтобы осветить переход. Направила и ахнула.

– А куда ты девала все вещи? – спросила я.

– Какие вещи, дорогая? – нахмурилась мама.

– Ну, те, которые здесь были, – неистово махнула я рукой. – С артефактами, сокровищами…

Мама неловко покосилась на остальных и сказала, понизив голос:

– Когда твой папа вернулся сюда, никаких сокровищ здесь не было. Но все равно ты сделала удивительное открытие, – поспешила добавить она.

Я отвернулась в сторону, мне стало нехорошо, потому что сокровища здесь были. Более того, их здесь было немерено. Это означает, что Змеи Хаоса успели унести и спрятать их до того, как папа вернулся сюда после разговора с доктором.

Замирая от страха, я подняла глаза, чтобы посмотреть на вырезанный на дальней стене камеры огромный барельеф Тутмоса III. На груди фараона сверкало Сердце Египта.

Когда я в последний раз видела его, рядом был фон Браггеншнотт. Его руку намертво приклеила к каменной стене та самая темная магическая сила, которая соединила в единое целое амулет и барельеф. Сейчас я была бесконечно рада тому, что на стене больше не осталось приклеенной к ней руки – бесполезной, оторванной, сморщенной, жуткой.

– О, ты только взгляни! – воскликнула мама, подходя ближе и поднимая свой электрический факел. – Выглядит совершенно так же, как Сердце Египта.

Это и было Сердце Египта, но не могла же я сказать об этом маме. Пусть уж лучше думает, что артефакт похитил неуловимый умный вор, и не знает о том, что его вернула на законное место ее собственная дочь.

Глава двенадцатая. Где ты прячешься, Храм?

Часа примерно через три у меня начали слезиться глаза и ужасно разболелась голова. Мы решили разбиться на группы, чтобы каждая из них взяла на себя какую-то часть огромной усыпальницы, что позволяло сразу охватить бо́льшую площадь и быстрее исследовать весь памятник. Конечно, все это прекрасно, но, черт побери, будет у нас сегодня перерыв на ленч или нет?

Я отвернулась от резных изображений на стене, которые рассматривала, чтобы спросить об этом у мамы, но обнаружила, что стою в подземной камере одна-одинешенька. Неужели они уже пьют чай и едят сандвичи, а меня позвать забыли?

«Или, еще хуже, уже все закончили и уехали домой без меня», – подумала я, не услышав долетающих хотя бы издалека голосов. Это значит, что я совершенно одна в потайном крыле усыпальницы, которое я сама и открыла. Словно притянутая чьей-то невидимой рукой, я медленно подошла к дальней стене камеры, где находился огромный барельеф Тутмоса III. Когда я впервые увидела его, лицо фараона было угрюмым и пугающим, на нем читалась жажда ужасной и неотвратимой мести. Но после того как я вернула Сердце Египта на его законное место в стене, выражение каменного лица изменилось. Неведомая мне магическая сила соединила амулет в одно целое с барельефом и изменила облик фараона – теперь Тутмос, конечно, выглядел могущественным, но в то же время милосердным правителем.

И нигде на стене не осталось и следа от руки Браггеншнотта. Ни клочка кожи, ни ногтя, ничего. Интересно, как они избавились от нее? Вырезали из стены вместе с камнем? Или призвали на помощь магию? Я наклонилась ближе, чтобы внимательнее рассмотреть Сердце Египта. Края амулета полностью слились с каменной стеной, стали с ней одним целым. Это действительно было Сердце Египта, в буквальном смысле этого слова.

Я замерла. Вот оно что! Интересующие нас тексты следует понимать буквально!

Мы успели найти много упоминаний о храме Тутмоса III, и из них вроде бы ясно следовало, что это просто храм, находящийся здесь, в усыпальнице фараона. Во всяком случае, до этой минуты именно так все мы и считали. Но что, если слова о том, что Тутмос недоволен тем, что остается в тени царицы Хатшепсут, и желает стоять выше, чем она, следует понимать буквально, а не как намек на то, что мать Тутмоса захватила власть и отстранила сына от трона?

Что, если прочитанные таким образом тексты укажут нам путь к загадочному храму?

Вполне возможно, нам следует начать осмотр всех монументов и сооружений, которые построила Хатшепсут.

И как только я подумала об этом, у меня в голове всплыла картина, которую я наблюдала сегодня ранним утром по дороге сюда, в Долину Царей, – погребальный храм Хатшепсут, врезанный в склон скал в Дейр эль-Бахри.

– Есть! – прищелкнула я пальцами.

– Что такое, дорогая? – раздался прямо у меня за спиной мамин голос. – Хочешь перекусить?

Слишком возбужденная, чтобы думать о еде, я стремительно повернулась лицом к маме и выпалила:

– Храм Хатшепсут в Дейр эль-Бахри. Вот где нужно поискать.

– Почему именно там?

Я быстро пересказала все упоминания о храмах, которые встретила этим утром на стенах усыпальницы, и объяснила свою теорию о том, что все надписи следует понимать буквально.

– Эврика! – воскликнула мама, широко улыбаясь.

– Эврика? – переспросила я.

– Да, так обычно кричат золотоискатели, когда находят золото, но то, что ты нашла, дороже золота! Ты гений, дочка!

Мама обняла меня, да так крепко, что я едва не задохнулась. Впрочем, я так ликовала оттого, что мама назвала меня гениальной, что просто не заметила этого.

Хотелось бы надеяться, что эта гениальность компенсирует мои странности.

Вечером, когда мы возвращались из Долины Царей домой, я готова была соскочить со своего ослика и лететь вперед, словно на крыльях. Я забыла про голод, у меня не болела голова, я готова была работать всю ночь.

Однако всем остальным был необходим отдых. Кстати говоря, по мере того как мы приближались к дому, моя эйфория понемногу испарилась, осталось лишь глубокое удовлетворение от хорошо сделанной работы и усталость.

Когда мы подъехали к дому, навстречу вышел Гаджи, чтобы поприветствовать нас и развести по стойлам наших осликов. Я вопросительно подняла брови, Гаджи отрицательно качнул головой.

Когда мама и Набир направились к дому, я немного задержалась и спросила у Гаджи:

– Безрезультатно?

– Они все уехали, – покачал он головой. – Нигде никаких следов. На том месте, где жила моя семья, инглизы построили большой отель.

– Мне очень жаль, – сказала я и, немного подумав, продолжила: – А как насчет лавок? Твои родственники всегда покупали продукты и вещи в одних и тех же местах? Если так, то, может быть, они продолжают посещать те же лавки, хотя и переехали?

– Верно, клянусь Юпитером! – повеселел Гаджи. – Обязательно проверю.

Закончив с этим, я поспешила домой, чтобы успеть умыться перед ужином, и сразу же прошла в свою комнату.

Войдя в нее, я едва не вскрикнула от удивления. Все в комнате было перевернуто вверх дном.

Простыни и подушки сброшены с постели, мой дорожный чемодан открыт и перевернут вверх дном, ящики комода выдвинуты и сброшены на пол, все перерыто и валяется вверх тормашками. Перевернута вверх дном даже корзинка для переноски Исиды. Мой взгляд метнулся к ящику с землей – он был слегка сдвинут с места, однако в самом ящике вроде бы никто не копался. Чтобы быть абсолютно уверенной, я подошла и опустилась возле ящика на колени. Немного помедлила, страшась притронуться – если табличка исчезла, что мне тогда делать?

Я глубоко вдохнула, взялась рукой за край ящика и слегка приподняла его над полом. Тяжелый. Чтобы окончательно удостовериться, я подобрала один из валявшихся на полу карандашей, потыкала им в землю и вскоре наткнулась на табличку.

Сразу обмякнув от схлынувшего напряжения, я негромко позвала:

– Исида.

Послышалось негромкое ворчание, затем из-под кровати высунулась блестящая черная голова с острыми торчащими ушами.

– Исида, – радостно повторила я, затем нагнулась, подхватила кошку и прижала ее к своей груди.

– Мне очень жаль, – сказала я и уткнулась носом в мягкую шерстку Исиды. Не выпуская кошку из рук, я села на кровать и еще раз огляделась вокруг. Чьих же это рук дело?

Исида завертелась, запросилась вниз. Я осторожно поставила ее на пол, и она рванула к окну. Я открыла его и выпустила Исиду на улицу. До чего же жаль, что кошки не умеют говорить!

Оставив окно открытым, я вновь переключилась на комнату. Пожалуй, следует все прибрать здесь до того, как этот разгром увидит мама.

И я принялась собирать разбросанную одежду и складывать в чемодан. Продолжая механически заниматься делом, я гадала о том, кто же это побывал в гостях у Исиды, пока меня не было дома. Первыми на ум, разумеется, приходили слуги Хаоса, но их можно было только подозревать. Да, я терпеть их не могу, но это не доказательство. Я с кряхтением задвинула вновь набитый одеждой чемодан на его прежнее место.

Мог ли это сделать Гаджи? По правде говоря, я мало что знала о нем. Может быть, он думал, что у меня в комнате хранятся деньги или ценные вещи, и решил украсть их? Если так, то его трудно винить. Он нищий, а нищета разъедает душу, как ржавчина.

А может быть, это Хабиба? Она целыми днями слоняется по дому, словно черная молчаливая птица… Между прочим, ничто не мешает мне зайти на кухню, чтобы перехватить что-нибудь из еды, а заодно и взглянуть лишний раз поближе на нашу загадочную экономку.

Подходя к кухне, я уловила носом восхитительные ароматы. Дай бог, чтобы это не Хабиба рылась в моей комнате. Было бы невероятно жаль расстаться с такой великолепной поварихой! Тем более что на маму в роли кухарки рассчитывать не приходится.

Когда я вошла на кухню, Хабиба взглянула на меня от стола, на котором она мелко рубила какую-то зелень очень-очень острым ножом.

Я сглотнула и подумала, что, может быть, мне не следовало приходить сюда.

Когда Хабиба увидела, что это я, в ее темных глазах что-то промелькнуло (затрудняюсь сказать, что именно) и она спросила.

– Мисс-эфенди что-то угодно?

– Да, – ответила я. – Я очень проголодалась и хотела спросить, скоро ли ужин.

– Скоро, – коротко ответила Хабиба и вновь принялась умело рубить зелень быстрыми, точными движениями ножа.

– Занятый у вас день выдался? – спросила я.

– О, очень занятый. Я готовила, прибиралась и снова готовила. – Хабиба вновь взглянула мне в глаза, и я прокляла паранджу, закрывавшую почти все ее лицо. Чертова занавеска, ничего за ней не различишь! А за нашей экономкой, решила я, не помешает последить внимательнее, непростая она штучка!

Что же касается меня, то сегодня я была близка к провалу. Как никогда близка. Кто-то знал, что никого из нас не будет дома, и воспользовался этим на всю катушку. В следующий раз ему может повезти. Это значит, что мне необходимо как можно скорее избавиться от Изумрудной таблички, пока она не попала в чужие руки.

Глава тринадцатая. Мука и восторг

На следующий день мама разбудила меня рано утром и весело объявила:

– Сегодня мы будем делать фотографии внутри усыпальницы Тутмоса III. Тебе это будет очень интересно, Тео.

Я знала, что это безумно интересно, но помнила и о неотложном деле, не завершив которого мне нельзя возвращаться на раскопки.

– Я что-то неважно чувствую себя, мама. Думаю, сегодня мне будет лучше остаться дома и отдохнуть.

– Что с тобой, дорогая моя? – встревожилась мама, подошла ближе и положила мне на лоб свою прохладную руку.

– Может быть, я перегрелась на солнце?

– Но ты же весь день провела внутри усыпальницы, – нахмурилась мама.

Проклятье.

– Ну, тогда, наверное, просто переволновалась.

– Да, ты права, вчера было от чего поволноваться, – улыбнулась мама.

– Думаю, сегодня мне будет лучше побыть дома. Уверена, что через день-два я буду в полном порядке.

– Ну, если ты так считаешь… – огорченно сказала мама. – Мне будет не хватать тебя рядом. Ты оказала нам огромную помощь, и, между прочим, я уже жду не дождусь узнать, что тебе удастся открыть в следующий раз! У тебя явный талант к археологии, Тео.

О, какой небесной музыкой были мамины слова для моих ушей! Музыкой, которую я столько лет мечтала услышать. И какое мучение – не иметь возможности снова отправиться на раскопки! Но долг прежде всего. Долг и обещание, данное у постели умирающего – даже если он после этого не умер. Не подозревая о муках, которые я испытывала, мама улыбнулась и сказала:

– Ну хорошо. Сегодня, я надеюсь, мы сможем справиться и без тебя. Я скажу Хабибе, что ты останешься дома, – с этими словами она встала с моей кровати и вышла из комнаты, оставив меня наедине с моими горестными размышлениями об обещаниях, которые я дала Ови Бубу и Вигмеру.

Тот, кто рылся у меня в комнате, не наткнулся на Изумрудную табличку по чистой случайности. В следующий раз все может получиться иначе. А в том, что этот следующий раз состоится, я не сомневалась.

Конечно, я предпочла бы отправиться в Луксорский храм пораньше, по холодку, но с утра в нем полно туристов.

А мне нужно, чтобы в храме было как можно меньше людей – желательно вообще никого, – чтобы я спокойно могла оставить свое сообщение с просьбой о встрече с уаджетинами. Так что мне пришлось провести все утро в своей комнате, размышляя о дедушке, которого я никогда не знала. Мне трудно было смириться с коварством своих родственников. Как они могли столько лет ничего не рассказывать мне о дедушке? И как после этого мне верить им в дальнейшем? Я уж молчу о том, сколько притеснений мне пришлось пережить за эти годы. И как утешает то, что у меня был дедушка, с которым мы так похожи.

Хотя, когда знаешь о том, что случилось с дедушкой, такое утешение может оказаться не таким уж… утешающим. Мой дедушка (как странно это звучит!) был взрослым мужчиной и предвидел ожидавшие его неприятности. Окажусь ли способна на это я, девчонка, которой не исполнилось еще и двенадцати?

Сказать по правде, я не могла дождаться, когда же наконец передам шар и табличку уаджетинам, развяжу себе руки и с головой погружусь в чудесный мир археологии.

Когда время перевалило за полдень, настроение у меня было, скажем так, далеко не самым лучшим. Наконец уродские часы профессора Квиллингса показали час дня, и я была рада тому, что от изнуряющего ожидания можно наконец перейти к делу. Я быстро оделась, разобрала постель и положила под одеяло свернутое из старой одежды «чучело». Я надеялась, что случайно заглянувший в комнату человек примет это чучело за меня саму и решит, что я уснула.

Мне хотелось надеяться, что если это Хабиба, то она будет именно случайным наблюдателем. Я допускала, что Хабиба может быть хорошо замаскированным шпионом Хаоса в этом доме, но судить об этом наверняка не могла, у меня не было никаких доказательств. Должна вам заметить, что Хабиба, как и все арабские женщины, жила замкнуто и уединенно.

Сейчас Хабиба была занята на кухне, поэтому незаметно выскользнуть из дома и пробраться на конюшню для меня не составило ни малейшего труда. На конюшне никого не было – Гаджи вместе с Сефу отправился на поиски своей семьи. На мгновение мне безумно захотелось, чтобы со мной оказался Липучка Уилл – вот уж кто умел страховать меня! Но, увы, Уилл находился сейчас в целом континенте отсюда. Я мысленно приказала себе встряхнуться и пошевеливаться. Думай лучше не об Уилле, а о том, как будешь искать Луксорский храм. Впрочем, это такая достопримечательность, что трудно не найти его.

Найти храм действительно оказалось нетрудно, гораздо труднее было продираться сквозь толпу лоточников, пытавшихся всучить мне почтовые открытки или веер из перьев страуса; переводчиков-толмачей, наперебой предлагавших нанять их; мальчишек-погонщиков, громко расхваливавших достоинства своих осликов. Были в толпе и торговцы сомнительными «антиками», и просто чумазые ребятишки, во всю глотку просившие бакшиш. Все кончилось тем, что исключительно в целях безопасности я наняла в проводники одного из мальчишек постарше, и он, уверенно разрезая кричащую восточную толпу, повел меня к храму.

Да, это оказалась хорошая мысль – нанять проводника. Искусно лавируя, мальчишка провел меня по лабиринту улиц с протянувшимися вдоль них рядами лавок и крошечных базаров до самого храма.

Храм поразил меня – торжественный, величественный, протянувшийся во все стороны, насколько хватало глаз.

Я заплатила мальчишке честно заработанную им монетку, отказалась от его предложения показать мне храм и отослала восвояси. Нет уж, я не хочу, чтобы мою встречу с этим древним чудом света портила беспрестанная болтовня гида.

Я дождалась, пока стихнут шаги моего проводника, и только после этого подняла глаза кверху и почувствовала себя так, словно перенеслась на тысячи лет назад, во времена фараонов. Я стояла перед храмом, который некогда был жилищем богов – здесь им поклонялись, приносили жертвы, устраивали праздники. Храм был священным местом, рядом с ним не чувствовалось ни малейшего намека на злую энергию проклятий или темной магии, его стены излучали только волны какой-то могучей, неземной силы, я ощущала их как легкий ветерок, успокаивающий и очищающий душу. А еще в волнах этой энергии чувствовался какой-то странно знакомый мне привкус. Сосредоточившись, я поняла, что такие же волны энергии излучали артефакты богов, которые мне доводилось держать в руках. Здесь, в Египте, я оказалась в такой близости от источников божественной энергии, что даже начинала различать ее оттенки.

В чистое ярко-синее небо поднималась одинокая игла обелиска, со стоящими за ним двумя бесконечными рядами сфинксов, охранявших вход в храм. По обеим сторонам входа возвышались две колоссальные статуи Рамсеса II – они тоже охраняли покой этого, некогда священного, места.

«Впрочем, почему некогда? – подумала я. – Это место по-прежнему остается священным».

Я расправила плечи, крепче ухватилась за ручки ридикюля и пошла сквозь строй сфинксов. «Это просто статуи, – твердила я себе. – Тебе просто кажется, что они наблюдают за тобой».

К счастью, все туристы уже разошлись отсюда по своим отелям, храм стоял пустым, тихим, таинственным. Наверное, если бы не важное дело, за которым я сюда пришла, мне стало бы слегка не по себе.

Толстые каменные стены храма покрывала резьба – в основном батальные сцены. У меня буквально зачесались руки – так хотелось сделать с этих рисунков кальки, а позднее, на досуге, не спеша погрузиться в них. Может быть, после того как я выполню свои обещания, у меня найдется время и для этого.

Я прошла сквозь пилон – узкий прямоугольный проход в стене, почувствовав при этом пробежавший у меня по плечам холодок, и оказалась во Дворе Нектанебуса II, последнего истинного египетского фараона. Слева расположилась построенная намного позднее мечеть, справа – святилище, возведенное великим фараоном-строителем Рамсесом II. Еще одно древнее чудо, на осмотр которого у меня сегодня нет времени. Я заставила себя прибавить шаг и быстрее миновать внутренний дворик, окруженный колоннами в виде связок стеблей папируса. Отсюда можно было попасть во внутренние святилища храма. Честно скажу, я испытывала физическую боль оттого, что не имею возможности остановиться и внимательно осмотреть все вокруг. В конечном итоге я заставила себя высоко поднять голову и быстро идти, глядя только перед собой и не оглядываясь по сторонам.

Добравшись наконец до жертвенника, я ненадолго остановилась, чувствуя себя крошечной песчинкой перед лицом вечности. Затем почтительно вытащила из кармана маленький свиток, который дал мне Ови Бубу, и положила его на жертвенник. Коротко помолилась о том, чтобы уаджетины узнали, что я пришла к ним с миром и желаю вернуть то, что по праву принадлежит им.

У меня на душе сразу стало легко и радостно оттого, что я собираюсь совершить правильный поступок – возвратить табличку и тайные знания людям, которые столетиями охраняли их. Я вспомнила слова Ови Бубу о боге воздуха Шу, уши которого всегда слышат нас. Может быть, он сообщит Глазам Гора – уаджетинам – об оставленном мной послании.

Я сунула руку в карман, нащупала обломок Вавилонского кирпича и принялась внимательно вслушиваться.

В воздухе раздался едва слышный свист, затем стал громче и зазвучал как шепчущий голос. Я закрыла глаза, пытаясь разобрать слова. Шорох стал еще громче, голоса напоминали теперь чей-то далекий разговор, из которого я, увы, даже с помощью знающего все языки Вавилонского камня не могла понять ни единого слова.

Разочарованно вздохнув, я отправилась в обратный путь мимо колонн, тихо радуясь тому, что первый шаг сделан и теперь можно надеяться на завершение всей этой эпопеи. И тогда… сколько же тогда чудесных открытий ожидает меня впереди! Мама сказала, что у меня талант к археологии. Подумать только, сколько всего я уже могла бы сделать, если бы не отвлекалась постоянно на посторонние – и, прямо скажем, крайне опасные! – дела.

Послышались шаркающие по пыльному каменному двору шаги.

Я стрельнула глазами в сторону трубчатых колонн. Никого. Впрочем, погодите. Вон там, позади одной из статуй Рамсеса, движется какая-то тень! Я присмотрелась. Тень выдвинулась вперед и превратилась в древнего высохшего старичка.

Роста он был маленького, не выше меня самой. С большой лысой головой. Если бы ему чуточку больше роста и чуточку меньше морщин, он сошел бы за брата-близнеца Ови Бубу.

Но что удивительнее всего, старичок был одет как древний жрец Сем, служитель бога Амона, – в перекинутую через одно плечо белую полотняную тунику, отороченную мехом леопарда.

– Здравствуйте, – сказала я.

– Приветствую, – с сильным акцентом ответил старичок по-английски. – Чем могу помочь вам?

Я бросила взгляд назад, в сторону жертвенника. Неужели мое сообщение дошло настолько быстро? Впрочем, почему бы и нет?

– Я ищу Глаза Гора. У меня к ним дело.

– Могу я узнать, кто ищет встречи с ними? – удивленно поднял бровь жрец.

– Меня зовут Теодосия. Меня прислал Ови Бубу.

Услышав имя мага, жрец замер.

– Вот как. В таком случае мы должны послать за ними. – Он поднес к губам два пальца и коротко свистнул. Спустя считаные секунды в небе появилась темная тень. Сокол! Он резко, камнем ринулся вниз и опустился прямо на раскрытую ладонь жреца. Старик что-то шепнул соколу, свирепо наблюдавшему за мной своим умным круглым глазом. Закончив шептать, жрец подкинул сокола в воздух и молча проследил за тем, как он улетает прочь.

– Что теперь? – спросила я.

– Теперь подождем, – ответил старичок.

– Вы хотите сказать, что они прибудут прямо сейчас?

Жрец кивнул и уселся у подножия одной из колонн возле входа в храм. Немного подумав, я сделала то же самое.

Спустя некоторое время (точнее, через полчаса, если верить часам профессора Квиллингса) вдали послышался перестук копыт.

– Вот и они, – улыбнулся мне старичок.

Еще пара минут, и во двор храма въехало трое всадников. На них были длинные развевающиеся черные накидки и головные повязки, перехваченные зелеными и золотыми шнурками.

– Ты звал нас, Барути? – спросил один из них, соскакивая со своего коня на землю.

– Не я вас звал, Хальфани. Это она оставила приношение для вас, – указал в мою сторону жрец.

Хальфани резко развернулся на каблуке и пронзил меня свирепым взглядом, напомнившим мне взгляд сокола. Меня захлестнула волна властной энергии, она была намного сильнее той, с помощью которой когда-то пытался покорить мою волю Ови Бубу. Когда я – хоть и не без труда – устояла перед этим напором, Хальфани прищурился, быстрым шагом прошел к жертвеннику, достал мою записку, молча прочитал, а затем с непроницаемым лицом обратился ко мне:

– Откуда вам известно, как нужно оповещать нас?

– Это сказал мне Ови Бубу.

Царившая тишина взорвалась – все уаджетины заговорили одновременно. Я словно ненароком сунула руку в карман и сжала свой кусочек Вавилонского камня.

– Ови Бубу здесь?

– Если так, почему он не явился сам?

– Что вам известно о Том, Кто Мертв Для Нас? – этот вопрос был задан по-английски и адресован мне.

– Тот, Кто Мертв… О, вы имеете в виду Ови Бубу? Я знаю, что он сильно сожалеет о своем поступке. Это он прислал меня, потому что у меня есть то, что вы очень желаете получить. На самом деле это настолько ценная вещь, что, вернув ее, Ови Бубу надеется, в свою очередь, вернуть ваше расположение и доверие.

Снова последовал взрыв эмоций, на этот раз окрашенных гневом.

Наконец жрецу удалось утихомирить всех, и он сказал:

– Думаю, нам стоит вначале взглянуть на то, что принесла эта девочка, а потом уже решить, стоит ли еще раз осуждать Ови Бубу.

– Я привезла Изумрудную табличку, чтобы вернуть ее вам, – нервно сглотнув, ответила я.

Хальфани выступил вперед, обшарил меня глазами и спросил:

– И где же она? При вас ее нет.

– Конечно нет, – согласилась я. – Сначала я должна была убедиться в том, что смогу связаться с вами, и только потом тащиться через весь город с этой табличкой. Она, сами понимаете, не та вещь, чтобы выставлять ее напоказ.

– Где гарантия, что вы не лжете?

– А какой мне смысл лгать? – вопросом на вопрос ответила я.

Хальфани посмотрел на мою записку, которую по-прежнему держал в руке.

– Здесь написано также, что у вас имеется доказательство ваших добрых намерений.

– Да. Оно здесь. – Я протянула ему свой грязный потертый ридикюль. – То самое доказательство.

Хальфани осторожно взял из моей руки ридикюль, вернулся к своим товарищам, затем открыл ридикюль и удивленно пошатнулся назад.

– Шар Ра! – И они все трое принялись жарко шептать о чем-то.

Затем Хальфани обернулся ко мне и спросил:

– Как этот Шар оказался у вас?

Я посмотрела на золотой, мерцающий в лучах солнца артефакт. Если эти уаджетины такие же, как Ови Бубу (а разве можно сомневаться в этом?), они почуют ложь за сто шагов. Так что лучше всего говорить с ними придерживаясь правды, хотя и в самых минимальных дозах.

– Он хранился в музее, где работают мои родители.

Уаджетины быстро заговорили на арабском, Хальфани выслушал их, кивнул головой и задал мне следующий вопрос:

– Вы нашли один только шар?

– Нет, – призналась я, слегка переминаясь с ноги на ногу. – Там был еще жезл. Жезл Осириса.

– Где же Жезл? – спросил Хальфани, на шаг приближаясь ко мне.

Не думает же он, будто я прячу этот Жезл у себя под юбкой?

– Я оставила его в Лондоне. В Брат… э… у очень мудрого и надежного человека. Он сказал, что слишком рискованно держать Жезл и Шар вместе. Особенно во время путешествия.

– Он прав, – кивнул головой уаджетин. – Ни один человек не в силах управлять такой мощью.

Ну, слава богу. Наконец мы с ним хоть в чем-то пришли к согласию.

– Но в любом случае Жезл принадлежит нам, – сказал Хальфани, сжимая в руке Шар Ра. – И его необходимо тоже вернуть.

– Я полагаю, тот человек считает точно так же, сэр.

Не удивительно, что Ови Бубу бежал от этих людей. С ними просто невозможно вести дела.

– Почему этот ваш «мудрый человек» сам не приехал сюда? Почему трусливо спрятался за девичью юбку?

Ну, все, они меня достали. Я подбоченилась и заговорила, сердито глядя на уаджетинов:

– Раньше я думала, что вы – благородные Глаза Гора, а не громилы из подворотни, но Виг… «мудрый человек» не поехал на встречу с вами сам потому, что, если к вам приблизится взрослый человек, вы его, скорее всего, убьете на месте. Так объяснил нам Ови Бубу, и мы решили, что у меня – ребенка – будет шанс хотя бы на то, что мне позволят говорить.

По выражению лица Хальфани я поняла, что мой выстрел пришелся в самое яблочко.

– Кроме того, у того человека хромая нога, и ему трудно передвигаться, – сказала я. Это чистая правда, не придерешься. – Но что еще более важно, я выполняю сейчас обещание, которое дала Ови Бубу, когда он лежал при смерти. Я обещала ему вернуть вам артефакты, он обещал, что вы не причините мне зла.

– Значит, Ови Бубу умер? – сочувственно спросил старый жрец.

– Нет, он выжил. Но был очень тяжело ранен и до сих пор еще не поправился. Потому и не смог приехать сам, – ответила я, внимательно наблюдая за стариком.

После моих слов уаджетины вновь разразились потоком арабских слов. Сжав в кармане Вавилонский кирпич, я едва успевала выдергивать отдельные фразы.

– …просто забрать Шар и покончить с этим.

– Почему просто не забрать Шар, потом заткнуть ей рот и забрать табличку из тайника?

– Нет, нужно выполнять обещание, которое дал Ови Бубу, по крайней мере, для начала. Позже мы всегда сможем отказаться от этого.

Наконец Хальфани взмахом руки заставил всех замолчать и обратился ко мне:

– Шар использовали. Откуда вы узнали, как можно это сделать?

Он узнал о том, что Шаром пользовались, просто взглянув на него? Интересно.

– Шар использовал Ови Бубу. Против очень злых людей. Именно тогда он и был ранен – спасая мне жизнь. После этого, думая, что он умирает, я обещала ему вернуть Шар и табличку в Египет.

Египетский маг мог с легкостью оставить меня тогда в руках Змей Хаоса, но не сделал этого и тем самым запустил всю цепь последующих событий.

– Хорошо, – сказал наконец Хальфани. – Мы принимаем этот Шар как знак доброй воли и будем ждать, когда вы принесете нам табличку. Сколько времени вам потребуется, чтобы сходить за ней и вернуться?

– Сегодня это невозможно! – возразила я.

– Тогда завтра на заре. – Он окатил меня новой волной своей гипнотической энергии, желая убедиться в том, что я все сделаю так, как он прикажет.

Этот трюк у него не прошел.

– Вы имеете хоть какое-то представление о том, как мне трудно незаметно отлучиться из дома? Моя мама ничего не знает о наших с вами делах, и я не собираюсь посвящать ее в них. Сегодня, например, мне пришлось притвориться больной, чтобы меня оставили одну дома.

– Притворитесь снова, – пожал плечами Хальфани.

Я едва сдержалась, чтобы не притопнуть на него ногой.

– У вас самого была когда-нибудь мать? Если бы была, вы бы знали, что, если ребенок за один день не поправился, у него должна быть высокая температура, или сыпь на теле, или рвота – матерям необходимо видеть симптомы болезни. Я, конечно, умею притворяться, но не настолько хорошо.

Довольно долго Хальфани стоял молча, со странным выражением на лице, а затем спросил:

– Когда вы снова сможете выйти из дома в город?

– Думаю, что послезавтра. Завтра я весь день пробуду вместе с матерью на солнце, а на следующий день скажу, что перегрелась.

– Хилые инглизы, – пробормотал один из уаджетинов.

– Не забывайте, что я притворяюсь, – парировала я.

– Довольно! Мы вернемся послезавтра, – решительно заявил Хальфани, а затем ехидно уточнил: – В какое время вам будет удобно?

Глава четырнадцатая. Дейр эль-Бахри

Хорошая новость – мне удалось вернуться домой раньше мамы и Набира, я опередила их буквально на четверть часа. Плохая новость – мама сразу принялась хлопотать возле меня, желая убедиться, что мне стало лучше. Вот и пришлось мне изображать, с одной стороны, что мне стало лучше, а с другой стороны – не забывать волочить «после болезни» ноги и прикидываться вялой. Довольно сложная роль, поскольку нужно было сыграть только что отступившую болезнь, но при этом показать, что у меня вполне хватит сил на то, чтобы назавтра принять участие в раскопках. А пропустить завтрашний день я не могла никак, ведь планировалось исследовать участок возле Дейр эль-Бахри и храма Хатшепсут. Не могу же я оставаться дома, когда предстоит проверить мою собственную теорию о местонахождении храма Тутмоса!

И, между прочим, завтра мне опять придется притвориться больной, чтобы встретиться с уаджетинами и отдать им наконец Изумрудную табличку. Если и сегодня остаться дома – значит, я пропущу подряд целых три дня на раскопках? Ну уж нет, извините!

Восход солнца застал нас уже на пути к холмам, расположенным западнее Фив. Не знаю, как остальные, а я чувствовала себя так, словно у меня в животе беспокойно порхает целая стайка бабочек. А что, если я окажусь права? Это будет означать, что мне удалось сделать целых два больших открытия всего за одну, и то еще не закончившуюся экспедицию. Поразительный успех для девочки, которой не исполнилось и двенадцати, вы не находите?

Разумеется, я могла и ошибиться, и это будет очень неприятно. Не желая размышлять о такой возможности, я переключила свое внимание на открывающиеся впереди холмы цвета красной охры. Говорят, в древности их считали священными холмами Хатор, богини любви, музыки и материнства. Если так, ей наверняка пришелся по вкусу монумент, построенный здесь царицей Хатшепсут. Это был действительно архитектурный шедевр – древние мастера сумели так органично вписать храм в окружающий ландшафт, что они слились в единое целое. После этого храм Хатшепсут полностью затмил ранее построенный в этой же долине храм Ментухотепа II.

Мама наклонилась в седле своего ослика и сказала мне:

– Невилл проделал колоссальную работу, восстанавливая погребальный храм, правда?

Я не знала, кто такой Невилл, но погребальный храм действительно был в великолепном состоянии.

– Да, – согласился ехавший рядом Ядвига. – Но Невилл такой въедливый до мелочей… трудно поверить, что он мог упустить целый храм.

– Люди всегда что-нибудь упускают, – слегка вздернула подбородок мама.

– Кроме того, древние египтяне считали, что дети приносят удачу, – вклинился в разговор Румпф. – Надеюсь, ваша дочь принесет ее и нам.

Он улыбнулся мне, и я отметила, как трудно ему было это сделать. Совершенно очевидно, что улыбаться он ну никак не привык. Я оценила подвиг Румпфа и широко улыбнулась ему в ответ.

Когда мы подъезжали к храму, мама огляделась по сторонам – нет ли поблизости каких-то других археологов – и сказала:

– Помните, если кто-нибудь покажется, мы с вами приехали сюда только на пикник и просто любуемся видами.

– А вы, британцы, всегда выезжаете на пикник с кирками и лопатами? – замогильным тоном поинтересовался Ядвига.

Мама ничего не стала ему отвечать и переключила свое внимание на раскинувшееся перед нами грандиозное сооружение. Длинный пандус вел наверх, к широким приподнятым террасам. Вырубленные прямо в склоне холма одна над другой – со стороны эти террасы напоминали многослойный торт. На каждом уровне террасу поддерживали ряды колонн. Я прикрыла глаза и попыталась представить огромный храм Хатшепсут заполненным людьми – жрецами, чиновниками, простолюдинами. Все они стекались сюда, чтобы принести жертву в память о царице Хатшепсут. Я попыталась также определить, излучает ли храм какую-нибудь разновидность темной энергии хека. Храм был построен для того, чтобы прославить Хатшепсут и подчеркнуть связь царицы с ее «небесным отцом», богом Амуном.

Характерная атмосфера поклонения культу Амуна и Хатшепсут ощущалась здесь очень отчетливо, однако никакой темной магической энергии храм не излучал, во всяком случае, в таких количествах, в каких я способна ее ощущать.

– Мы можем войти внутрь? – спросила я у мамы.

– Э… не сегодня, – ответила она.

Какая жалость!

– Давайте привяжем осликов там. – И мама повела нас к пятачку между двумя храмами, почти целиком спрятанному за юго-западным углом храмовой террасы. Я оглянулась в ту сторону, откуда мы приехали. Тот, кто поедет оттуда, наверняка не увидит наших осликов.

Пока взрослые готовили необходимые инструменты, я отвязала от седла своего ослика плетеную корзинку и осторожно поставила ее на землю. Мама, очевидно, решила, что у меня очередной заскок в голове, если я решила вдруг взять с собой Исиду. Пусть считает как ей хочется, а я не могла больше рисковать – хватит того, что я едва не лишилась Изумрудной таблички позавчера. Теперь мне нужно любой ценой сохранить ее до завтрашней встречи с уаджетинами.

Оглянувшись и убедившись в том, что все заняты своим делом, я открыла крышку корзинки и сказала:

– Вылезай, Исида. Никто не видит.

Исида осторожно выползла из корзинки.

– Будь как дома.

Исида нервно махнула своим хвостом, а затем рванула с места и моментально затерялась в густых тенях между камнями. Мне стало немного легче – теперь у меня была помощница с острым кошачьим зрением и слухом.

После этого я пошла к маме. Услышав мои шаги, она нервно оглянулась через плечо, и я, заподозрив неладное, тихо спросила ее:

– Мама, у тебя есть разрешение находиться здесь? Ведь ты его получила, правда?

Мама сделала вид, что очень занята разгрузкой рабочих инструментов со своего ослика, но ответила, хотя и очень неохотно:

– На самом деле мне просто не у кого было спрашивать. Вейгал уехал в экспедицию, а когда его помощник любезно объяснил мне, что Невилл в этом сезоне совсем не собирается работать здесь, я решила, что никому не будет никакого дела, если мы немножко поищем здесь.

Вот это да! Уж от кого, от кого, а от мамы я такого не ожидала! Понятия не имела, что она такая авантюристка. А ведь это может очень печально обернуться, особенно если мы в самом деле что-то здесь обнаружим. И как будет неприятно, если начнется большая склока вокруг моего первого в жизни большого открытия!

– Тео, – сказала мама, – напомни мне, пожалуйста, точный текст того перевода.

Она просто пыталась увести мои мысли в сторону. Я знала, что мама слово в слово помнит тот фрагмент текста, не хуже, чем я сама. Но ладно, если просят – почему нет?

– «Чтобы Тутмос не был ни в чьей тени. Только он один любим всеми богами и возвышается над правым плечом своих предков». Думаю, это здесь. – И я указала рукой на громадную, как скала, кучу щебня и каменных осколков.

– Здесь? – нахмурилась мама.

– Да. Это место находится между двумя храмами, поэтому любой построенный здесь Тутмосом III храм будет смотреть на храм Хатшепсут сверху вниз, то есть окажется выше его, – пояснила я.

– Да, но такое ощущение, будто археологи свалили сюда ненужный мусор со всей долины, – печально заметил Ядвига.

– Верно, – согласилась я, и настроение у меня резко упало.

– Мусор… ну и что, что мусор? Давайте лучше возьмемся за лопаты, – сказал подошедший Румпф, передавая одну лопату Ядвиге, другую Набиру. – Скорее начнем – скорее все выясним.

С этими словами он повернулся, подошел к краю каменистой кучи и принялся копать.

К Румпфу тут же присоединились остальные, хотя и начали копать не так рьяно, как он.

Мы копали, копали и копали, но за все утро вырыли лишь небольшую ямку (если сравнить ее размеры с размерами всей кучи). За это время я успела понять, что заниматься такого рода раскопками не так приятно, как вдруг взять – провалиться в колодец и сразу оказаться в неизвестном, ранее потайном, крыле усыпальницы.

Сразу после полудня мы сделали перерыв, чтобы перекусить на скорую руку. Все взрослые уселись в тени склона третьей террасы храма Хатшепсут, я же выбрала для себя местечко чуть в стороне. Если честно, мне просто не хотелось после нескольких часов напрасного ковыряния лопатами в земле оказаться рядом с Ядвигой. Он сидел, удрученно свесив голову на грудь – так низко, что едва не касался земли кончиками своих длиннющих усов. Справедливости ради отмечу, что у меня самой настроение тоже было не из лучших.

Исида, все утро пропадавшая где-то по своим делам, сейчас вернулась и уселась под самым крутым склоном мусорной кучи. Внимательно посмотрев, не обрушатся ли эти камни мне на голову, я расстелила свой носовой платок и уселась рядом с Исидой. Сидеть оказалось очень удобно, словно в кресле. Я развернула свой сандвич, и Исида тут же придвинулась ближе, желая узнать: что это я там собираюсь съесть и неужели съем все одна, не поделившись?

– Может, вам лучше уйти оттуда? – унылым тоном спросил со своего места Ядвига. – Не боитесь, что вся эта мусорная гора обрушится вам на голову?

Да, нам сегодня непременно нужно что-нибудь найти хотя бы для того, чтобы немного поднять ему настроение.

– Все будет хорошо, – весело, насколько могла, прощебетала я. – Я проверила, прежде чем садиться.

Я протянула руку и похлопала ладонью по отвесному склону мусорной кучи. Посыпался маленький ручеек щебня и мусора. Проклятье! Не хватало только, чтобы этот ручеек заметил Ядвига. Нет, его внимание сейчас, слава богу, было приковано к чему-то другому. К чему, интересно?

– Ну, вот и отпела наша пташечка, – меланхолично объявил он. – Нас накрыли и сейчас потянут в тюрьму.

– Что? – встрепенулась мама и вскочила на ноги, чтобы посмотреть, кто это приближается к нам. Увидела и нервно бросила через плечо: – Прячьте лопаты. Живо.

Я прикрыла ладонью свои глаза от слепящего солнца и тоже всмотрелась в фигуру приближающегося к нам всадника. Высокий, с военной выправкой, во всем черном, если не считать ярко-красной фески на голове. Когда он подъехал еще ближе, я рассмотрела на его лице густые черные усы и очки в тонкой золотой оправе.

«О нет, только не это!» – подумала я, лихорадочно ища глазами плетеную кошачью корзинку. Она стояла за осликами, и, к счастью, ее совершенно не было заметно.

Всадник был уже совсем рядом, и, когда я в очередной раз взглянула ему в лицо, мои худшие опасения окончательно подтвердились.

– Мистер Боршт! – воскликнула мама и ринулась вниз по склону, навстречу немцу.

Мое сердце тревожно забилось, я едва сдерживала свое желание стремглав пуститься куда-нибудь подальше отсюда. Мистер Боршт – он же фон Браггеншнотт – остановился перед нами, спрыгнул со своей лошади и сказал, кланяясь моей маме:

– Добрый день, мадам Трокмортон. У меня на этой неделе дела в Луксоре, я приехал да и подумал: а не повидаться ли мне с вами? Хотя, – с хитрой усмешкой добавил он, – я думал, что найду вас в Долине Царей, как мы оговаривали.

– Я очень рада снова видеть вас, – ответила мама. – А мы сегодня решили устроить выходной и приехали сюда на пикник да местными видами полюбоваться.

Она говорила громче, чем нужно, словно желая замаскировать силой звука свою ложь.

Мистер Боршт дружески хмыкнул, покосился на плохо припрятанные лопаты и дружелюбным тоном сказал:

– Вижу, вижу, мадам Трокмортон.

Желая как можно скорее перевести разговор на другую тему, мама спросила:

– Вы знакомы с моими помощниками?

Когда она представляла фон Браггеншнотту мистера Румпфа, у меня в голове мелькнула страшная мысль: а вдруг мистер Румпф тоже из слуг Хаоса? Во-первых, он очень сильный, а это характерная черта всех Змей Хаоса. Во-вторых, он немец, как и фон Браггеншнотт. В-третьих, они оба носят одинаковые очки.

Правда, Румпфа рекомендовал мне сам Ови Бубу. Или он рекомендовал мне Ядвигу? Черт, забыла. Я принялась перебегать взглядом с немца на поляка и обратно, пытаясь если не вспомнить, то хотя бы на глаз определить, кого из них мог мне рекомендовать Ови Бубу.

– А вашей прелестной дочери понравился Луксор? – прервал мои размышления голос фон Браггеншнотта. – Много интересного узнали, фрейлейн?

– О да, благодарю вас, – натянуто ответила я.

– Много новых гадов встретили? – спросил он.

– Не очень, – отрезала я, прищурив глаза. Мама выглядела слегка озадаченной, но тем не менее коротко хохотнула. Из вежливости.

– Будьте осторожны, фрейлейн, – добавил фон Браггеншнотт.

– Осторожны? Это вы о чем? – встрял в разговор Гюнтер Румпф. Он явно почувствовал тайный подтекст нашего разговора с фон Браггеншноттом, хотя, скорее всего, не понимал его смысл. Я же почувствовала себя неловко оттого, что совсем недавно подозревала Румпфа.

– Здесь, в Долине, много тайных опасностей, – ответил фон Браггеншнотт, наклоняясь вперед. – Торговцы с черного рынка древностей, например. Они нападают из засады, режут глотки и забирают себе все, что им нужно. Здесь очень неспокойная обстановка, очень. – Он окинул взглядом гигантскую гору мусора позади нас и прибавил, глядя прямо мне в лицо: – Осторожность излишней не бывает.

Затем фон Браггеншнотт перевел взгляд на маму и уже совсем иным, не таким угрожающим тоном сказал.

– Мадам Трокмортон, если у вас возникнут проблемы или вам что-нибудь потребуется, прошу сразу же обращаться ко мне.

– Превосходно. Благодарю за то, что заехали повидаться.

– Для меня это было в удовольствие, мадам Трокмортон. – Он поклонился маме. – Мисс Трокмортон. – Когда он кланялся на прощание со мной, я уже была близка к обмороку. Я прекрасно понимала, что весь этот спектакль фон Браггеншнотт разыграл с единственной целью – показать, что он все знает, все видит, что он здесь и наблюдает за мной. И что независимо от того, будем мы менять свои планы или нет, он все равно всегда и всюду будет хотя бы на шаг, но опережать нас.

Когда фон Браггеншнотт уехал, мама сказала:

– Ну, видите, мистер Ядвига? Оказывается, вовсе не о чем было волноваться.

Она очень хотела развеселить мрачного поляка. Когда мама чувствует себя счастливой, ей всегда хочется, чтобы и все вокруг тоже были счастливы.

– Да, – уныло ответил Ядвига, поднимая с земли свою лопату. – Не о чем. А может, этот человек просто хотел вселить в нас ложное чувство безопасности.

Нет, такого мрачного зануду я в своей жизни еще не встречала, это точно.

Достаточно подавленная сама по себе, я вернулась на свое прежнее место, боясь, что если останусь рядом с Ядвигой, то впаду в еще более глубокую меланхолию. Я опустилась на землю, продолжая анализировать каждую деталь сегодняшнего визита фон Браггеншнотта. Нужно будет сообщить о нем майору Гриндлу. А как теперь быть с моей завтрашней встречей с уаджетинами? Можно ли сделать так, чтобы фон Браггеншнотт ничего о ней не узнал? Я со стоном откинулась на каменный склон и грохнулась головой о какой-то особенно крупный камень.

– Упс! – Я повернулась, чтобы отодвинуть камень в сторону, но на этом месте не было никакого камня, только засохшая грязь. Странно. Я достала свои рабочие перчатки, натянула их и принялась разрывать то место, где я ударилась головой.

Под пальцами я почувствовала что-то действительно твердое, как камень, и принялась соскребать с этого предмета грязь, довольная тем, что могу хоть чем-то отвлечь себя от неприятных мыслей. Голоса взрослых постепенно начали затухать где-то на задворках моего сознания, как и мысли о Хаосе. Остались только я и засохшая грязь и то неизведанное, что кроется под этой коркой грязи. Вскоре из-под слоя грязи показалось что-то тускло-белое. «Кость?» — с легким испугом подумала я и остановилась, не желая тревожить покой мертвеца, но потом решила, что все равно уже потревожила его, когда соскребала грязь, и снова принялась за дело.

Спустя несколько секунд я поняла, что это вовсе не кость, а нечто очень большое, слегка закругленное, с вертикальными, идущими сверху вниз желобками.

С желобками – значит, этот предмет создан не природой, а руками человека. У меня по спине пробежал холодок. Я затаила дыхание и соскребла остатки грязи вокруг предмета.

Рядом, словно почуявшая дичь гончая, нарисовался Румпф.

– Нашли что-то? – дрожащим от волнения голосом спросил он.

– Я не до конца уверена… – начала я, не желая спугнуть свою удачу. – Мама! Ты можешь подойти посмотреть, что тут такое?

Мама тут же подбежала и опустилась рядом со мной на засохшую грязь.

– Посмотри, – сказала я. – Вначале я думала, что этот предмет круглый, а ведь большинство камней не бывают абсолютно круглыми. Но когда я начала счищать грязь и мусор, я поняла, что это не круг, а многоугольник.

Мама вгрызлась в склон мусорной кучи рядом со мной, и в считаные минуты мы с ней очистили от грязи короткий пень. Или обломок колонны. Многоугольной колонны. Такие колонны были распространены в древнеегипетской храмовой архитектуре. А это значит…

– Великолепная работа, Теодосия! – восторженно посмотрела на меня мама. – Думаю, ты нашла храм Тутмоса III!

Глава пятнадцатая. Вечеринка

Это действительно была колонна. Стоящая колонна. Проработав еще час, мы обнаружили с обеих сторон рядом с ней еще две колонны. Это подтвердило, что мы нашли как минимум новый, неизвестный ранее придел храма Хатшепсут или, как хотелось бы надеяться, храм Тутмоса. Мама и Румпф тщательно зарисовали положение каждой из колонн, после чего взрослые снова забросали колонны мусором, чтобы никто другой не мог найти их. Если я ждала, что такое великолепное открытие развеселит Ядвигу, то сильно ошиблась. Его настроение вместо похоронного стало просто угрюмым, вот и все.

Мама пригласила Ядвигу и Румпфа отметить открытие сегодня вечером у нас дома.

Мы с мамой едва успели умыться с дороги, а они уже стучали в нашу дверь. Мама принесла бутылку шампанского и попросила Румпфа открыть ее. С пистолетным выстрелом пробка вылетела из бутылки и едва не угодила в мывшую тарелки Хабибу. Она неодобрительно фыркнула и бочком, бочком выплыла из столовой.

Румпф разлил шампанское в хрустальные бокалы, которые поставила на стол мама. Черт побери, откуда она знала, что их нужно захватить с собой из Лондона? Заранее предчувствовала, что мы обязательно сделаем открытие?

– Вот, дорогая, – сказала мама, протягивая мне бокал с налитым на донышке шампанским. – Это твое открытие, поэтому ты должна присоединиться к нашему торжеству.

Потом она высоко подняла свой бокал и громко воскликнула.

– За великие открытия, джентльмены!

Даже мистер Зануда поднял свой бокал и одарил меня унылой улыбкой.

Я поднесла бокал к своим губам, завороженно глядя на крошечные воздушные пузырьки, с тихим шипением лопавшиеся на поверхности сладко пахнущего фруктами шампанского. Я осторожно сделала маленький глоток, и у меня на языке заплясали иголочки воздушных пузырьков – очень необычное, странное ощущение. Впрочем, спиртное мне не нравится ни в каком виде, поэтому я поставила недопитый бокал назад на стол.

– Ваша мама рассказывала, что это именно вы обнаружили второе крыло усыпальницы Тутмоса, – сказал мне мистер Румпф. – Как вам, юной девочке, удалось сделать такое удивительное открытие?

Я посмотрела на маму, молча спрашивая у нее разрешения. Слегка подумав, она кивнула.

– Ну, что же, – протянула я, раздумывая, с чего мне начать. – В январе, когда мама только-только вернулась из долгой экспедиции, случилось так, что ей неожиданно нужно было срочно вернуться назад в Долину Царей, чтобы…

Мне не хотелось рассказывать о жестком соперничестве между музеями, которое заставило маму сразу после возвращения отправляться назад за моря. Не могла я, разумеется, рассказать им и о том, что мамино возвращение было подстроено для того, чтобы дать мне возможность возвратить на место Сердце Египта. Это нужно было успеть сделать раньше, чем этот могущественный артефакт разрушит нашу страну. Я взглянула на маму, которая рассматривала свой бокал с шампанским так внимательно, будто на его дне хранились все великие тайны древних фараонов.

– Я решила, что меня слишком долго оставляют дома, и пробралась на судно…

– Решила сама себя пригласить в экспедицию, – вставила мама, а затем отпила шампанского.

– Верно. Пригласила себя сама. Позднее, когда мы уже приехали в Луксор, я сгорала от желания утереть всем нос, и однажды утром, когда мои родители еще спа…

– Разбирали свои записи! – громко перебила меня мама.

– Правильно. Разбирали записи… – Кто из нас, черт побери, рассказывает эту историю: я или она?

– Ну, и? – поторопил меня мистер Румпф.

– И, – продолжила я, чувствуя, что ступаю на скользкую дорожку, – исследуя усыпальницу, я споткнулась и упала…

– В этом возрасте все подростки такие неуклюжие, – вставила мама, глядя в свой бокал с шампанским.

– …и врезалась спиной в стену, – договорила я, внимательно следя за мамой. Ей было так неловко за меня, что она даже поеживалась. А у меня неожиданно пропало всякое желание рассказывать дальше занимательную историю своего первого открытия, и я сухо закончила: – Стена обвалилась, и я буквально провалилась в неизвестное ранее крыло усыпальницы.

– И там было множество артефактов? – наклонился вперед Румпф. – Всякого рода сокровищ?

Проклятье. До него слухи дошли, что ли? Пока я прикидывала, что мне ответить, в разговор снова вступила мама:

– Боюсь, сокровища моей дочери просто привиделись, – со смехом заявила она. – Тео была слегка не в себе, когда мы с мужем нашли ее.

Не в себе? Да со мной такого в жизни не бывало!

– Вскоре после этого она потеряла сознание, и мы с мужем полагаем, что Тео сильно ударилась головой во время падения.

Ах, как мне хотелось возразить! Не была я не в себе! И ничего мне не привиделось.

– Но мама, – ласковым тоном спросила я, – а как ты тогда объяснишь, откуда взялся жезл Оз, который я нашла?

Мама растерянно моргнула, явно не зная, что ей ответить. Я поняла, что поставила маму в дурацкое положение, но прежде чем придумала, как из него выбраться, мне на помощь пришел Ядвига.

– Я думаю, что там, скорее всего, побывали расхитители гробниц, – сказал он. – В такие места они слетаются, как мухи на мед. Любую усыпальницу могут за одну ночь разграбить подчистую.

– Да, возможно, так оно и было, – согласилась мама и снисходительно улыбнулась, давая понять, что по-прежнему думает, что все сокровища я просто придумала. Вот ведь что получается: едва знакомый со мной поляк верит мне больше, чем собственная мать. Прелестно, черт побери!

Тут мама принялась расспрашивать Румпфа и Ядвигу о том, где они проводили раскопки до этого, но я слушала их разговор вполуха. Я разрывалась между двумя желаниями – взорваться от злости или заплакать. Странно ведет себя мама: с одной стороны, рада извлечь пользу из моих необычных способностей, когда они помогают, например, сделать важное открытие, но во всех остальных случаях словно стыдится их и пытается скрыть от всего мира.

– А вы, миссис Трокмортон? – спросил Ядвига. – В каких местах вы сами оттачивали свое мастерство?

Услышав этот вопрос, я навострила уши и взглянула на маму. Возможно, ее ответ поможет мне понять, где находится тот храм, в котором я появилась на свет.

Словно уловив мой жадный интерес к ответу на этот вопрос, мама изящно повела по воздуху своей рукой и небрежным тоном произнесла:

– О, все как обычно. Саккара, Эдфу, Дендера… – И она тут же перевела разговор на какую-то другую, более безопасную для нее тему.

Так! Три совершенно разных храма. И никакой зацепки.

Неожиданно меня охватило дикое, жуткое желание напомнить маме, что среди наших близких родственников был человек, которого остальные члены семьи стыдятся и смущаются еще сильнее, чем меня.

И вот, дождавшись ближайшей возникшей в разговоре паузы, я спросила:

– Скажите, джентльмены, никто из вас не знал моего дедушку? Он ведь тоже был археологом, правда, мама?

– Тео! Как ты узнала об этом? – воскликнула она.

– Слышала, как кто-то говорил об этом в музее.

– Ну, – нервно рассмеялась мама, – я уверена, эти двое джентльменов слишком молоды, чтобы они могли работать с твоим дедушкой.

Затем она вновь сменила тему разговора. Но еще раньше я заметила промелькнувший в карих глазах Ядвиги огонек. Он явно что-то слышал о моем дедушке.

Глава шестнадцатая. Еще один обман. Или два

Я проснулась слишком рано. Меня пугало дело, которое мне предстояло сделать, и знала, что мама вновь окинет меня одним из тех взглядов, которых я начинала опасаться. Я спала так плохо, что у меня начинала болеть голова. В каком-то смысле это было мне на руку – когда мама придет за мной, я буду выглядеть бледной и вялой.

– Доброе утро, дорогая, – пропела мама. Она вошла в комнату, шелестя своими юбками, распространяя вокруг себя легкий аромат сирени. Мама выглядела веселой, это значит, что она, скорее всего, забыла про то, как я завела разговор о дедушке вчера за ужином. Что ж, одной проблемой у меня стало меньше.

– Доброе утро, мама, – промямлила я в ответ.

Мама перестала перебирать в комоде мою одежду и поспешила к кровати.

– О, Тео! Неужели опять? – воскликнула она, кладя свою руку мне на лоб. – Температуры нет.

– Нет, температуры нет, но у меня очень сильно болит голова и живот. – Ни грамма лжи, все правда. Мой живот действительно крутило от нервного ожидания и страха. – Я не думала, что мне потребуется столько времени, чтобы привыкнуть подолгу находиться на солнцепеке, – сказала я, стараясь направить мамины мысли в нужном для меня направлении.

– Да, мы вчера действительно много времени провели под солнцем. Что ж ты не сказала, что тебе нехорошо, моя милая?

– Но мне было хорошо, только чуточку жарко.

– Ну что ж, думаю, тебе не помешает еще денек побыть дома. Тем более новых открытий пока что больше не предвидится, – улыбнулась мама.

– А ты не собираешься повидаться сегодня утром с мистером Вейгаллом и договориться о разрешении вести раскопки на вчерашнем месте?

Мама отвернулась от меня и принялась сосредоточенно разглаживать мое висевшее на стуле платье.

– Думаю, нам лучше подождать до тех пор, пока мы не будем полностью уверены. Мне хочется пойти к нему, имея на руках весомые доказательства того, что мы действительно нашли не еще один придел храма Хатшепсут, а совершенно не известный новый храм.

– Это имеет смысл, – согласилась я, радуясь тайком. Если мама собирается провести весь сегодняшний день в Дейр эль-Бахри, есть все шансы на то, что моей отлучки из дома никто не заметит.

– Я скажу Хабибе, чтобы она принесла тебе мятного чаю и сухой тост. Сегодня отдохни, поспи, и назавтра, я уверена, снова будешь как огурчик. – Мама поцеловала меня в лоб, а затем сказала, обхватив мое лицо ладонями: – Я так горжусь тобой, Тео. Из тебя может получиться великолепный археолог.

Затем она попрощалась и ушла, а я осталась лежать, глядя в потолок.

От маминых слов, которых я так долго ждала, мне хотелось заплакать, сама не понимаю почему. Почувствовав, что я расстроена, Исида вылезла из-под кровати, куда забилась, едва увидев маму, легла мне на грудь и принялась слизывать слезинки с моих щек. Знаете, довольно трудно оставаться грустной, когда вам лижут лицо щекочущим шершавым язычком. Я успокоилась, перестала реветь и погладила Исиду по черной шелковой шерстке.

– Надеюсь, это последний раз, когда мне пришлось обмануть ее, – прошептала я. Исида перестала вылизывать меня и замурлыкала, затем обвила меня за шею своими лапками и уткнулась головой мне в волосы.

Так мы и лежали какое-то время, а потом дверь комнаты с грохотом распахнулась, и появилась Хабиба с подносом в руках. Она едва не вскрикнула, увидев на мне кошку, и разразилась потоком арабских слов. Исиде явно не понравился тон Хабибы, она соскочила с кровати, метнулась к окну и выскочила на улицу.

Я посмотрела на Хабибу. Она из-под своей черной паранджи посмотрела на меня. Продолжая что-то бормотать, Хабиба с грохотом поставила на столик поднос, который был у нее в руках, повернулась и стремительно вышла из комнаты.

Хотелось бы мне знать, о чем бормочет Хабиба, но у меня не было привычки класть на ночь рядом с собой обломок Вавилонского кирпича.

Когда она ушла, я свесила ноги с кровати, взяла поднос и в два приема проглотила тост. По правде сказать, я очень проголодалась после того, как весь вчерашний день провела на свежем воздухе.

После того как с завтраком было покончено, мне не оставалось ничего, кроме одного – ждать. И ждать. И еще ждать. Встреча с уаджетинами была назначена на три часа дня, когда все туристы разойдутся, чтобы переждать самое пекло в своих гостиницах. А пока что делать было совершенно нечего. Я даже не могла одеться – а вдруг вернется Хабиба? Итак, я все утро и все начало дня пролежала в постели, лениво размышляя о том, что буду делать, когда улажу все свои дела с уаджетинами. Во-первых, попробую все-таки поговорить с мамой о храме, в котором я родилась. Мне необходимо было увидеть его своими глазами. Еще мне хотелось задать несколько вопросов о дедушке Трокмортоне. Начну, пожалуй, с Ядвиги, я помню, как он отреагировал, когда я упомянула имя дедушки. Ядвига точно должен что-то знать о нем.

Но почему, интересно, ничего не сказал мне о дедушке Вигмер? Ох уж эти мне взрослые с их идиотскими секретами!

Я размышляла, размышляла, а затем незаметно для себя уснула. Когда я вновь проснулась и взглянула на часы Квиллингса, пора было собираться в путь. Но только я успела откинуть покрывало, и спустить ноги с кровати, как Исида выгнула свою спину и зашипела, глядя на дверь.

«Кто-то идет!» – поняла я и быстро забралась назад под покрывало.

Я скорее почувствовала, чем услышала, как приоткрылась щелка в двери. Даже лежа с закрытыми глазами, я чувствовала, что кто-то наблюдает за мной. Я прикинулась спящей и старалась дышать ровно, глубоко. Спустя несколько мучительных секунд раздался тихий щелчок – дверь затворилась. Вскоре негромко хлопнула еще одна дверь, на этот раз входная. Я выскочила из кровати, подкралась к окну и увидела уходящую по дороге от дома Хабибу с пустой корзиной в руках.

Я облегченно вздохнула. Ну конечно, она просто заходила посмотреть, как там я, перед тем как отправиться на рынок за покупками. И как все удачно складывается!

Одевшись, я с опаской вытащила из комода авторучку и пудреницу Квиллингса и переложила их к себе в карман. Я терпеть не могла эти мерзкие изобретения, но на всякий случай их лучше было иметь при себе. Так сказать, на случай непредвиденных обстоятельств. План Б.

Затем я вернулась к кровати и быстро, почти привычно соорудила прикрытое покрывалом чучело из своей ненужной одежды. Взяла в руки корзинку для кошки и задумалась. Мне очень захотелось в последний раз взглянуть на Изумрудную табличку – ведь очень скоро она исчезнет навсегда, и я никогда больше не увижу ее.

Я вытащила сверток со священным артефактом, положила его на пол и медленно развернула. Тускло сверкнул темно-зеленый камень.

Я полюбовалась вырезанными на поверхности изумруда фигурками бога Гора с головой сокола, бога Тота с головой ибиса, халдейскими значками – глифами. Хотя сейчас не было лунного света, в котором можно было рассмотреть еще более странные, спрятанные под поверхностью изумруда знаки, я чувствовала их движение – они мягко прикасались к моим обтянутым перчатками рукам, не пытались забраться мне под кожу, как иероглифы проклятий, скорее терлись о них, словно вертящаяся возле ног кошка.

Меня охватила нервная дрожь, и я убрала руки прочь. Мне было ужасно жаль, что я никогда не узнаю тайн, которые хранит в себе эта табличка. Нет, не стоит сожалеть о расставании с такой опасной и запретной вещью, как Изумрудная табличка, не по моим плечам такой груз. Я быстро завернула табличку назад в старые газеты и положила сверток на дно корзинки. Все вокруг должны были уже привыкнуть к тому, что постоянно видят меня с ней, это ни у кого не должно вызвать какие-то ненужные вопросы и подозрения.

Сегодня мне нужен ослик – табличка слишком тяжелая, чтобы идти в храм, неся ее в руках. Буду надеяться, что Гаджи ушел в город искать своих родственников и никто не заметит, что я брала ослика.

Увы, моя надежда не оправдалась, оставалось лишь надеяться на то, что это не дурное предзнаменование. Гаджи, как вы уже догадались, был на конюшне, лежал на соломе и смотрел в потолок.

– Добрый день, – сказала я, увидев его. Гаджи вскочил на ноги, стрельнул глазами в сторону корзинки.

– Куда направляется мисс-эфенди? – спросил он.

– По делам. Будь добр, оседлай мне ослика.

Мне было неловко просить Гаджи об этом, тем более что я не собиралась брать его с собой, но сама оседлать ослика я бы не смогла, не умела.

– Мисс-эфенди хочет, чтобы я проводил ее? – с надеждой в голосе спросил Гаджи, и на секунду я заколебалась. Однако нет, не возьму его с собой, слишком опасно. Ни к чему впутывать мальчугана в такие дела.

– Не сегодня, – ласково ответила я. Этому я научилась от мамы – сообщать неприятные вести как можно более веселым и ласковым тоном.

Гаджи обиженно потупился и пошел седлать ослика.

– Удалось тебе узнать что-нибудь о своей семье? – спросила я.

– Нет, – покачал головой Гаджи. – Старых продавцов на рынке не осталось, а новые совершенно не помнят меня.

Не удивительно, что он так огорчен.

– Мне очень жаль, – сказала я. – Но знай, что ты можешь оставаться здесь столько, сколько пожелаешь, никто тебя никуда не торопит.

– Это правильно, что вы предлагаете мне это, потому что я спас вам жизнь, – кивнул Гаджи, и с хитрецой добавил: – Я нужен мисс, чтобы она была в безопасности.

– Понимаю, – ответила я, – но только не сегодня.

Когда ослик был оседлан, я привязала корзинку к седлу, проверила, крепко ли завязаны веревки. Гаджи молча помог мне сесть в седло – до чего же мне было не по себе от этого молчания!

– Слушай, – сказала я, – у меня есть к тебе просьба.

Гаджи сразу оживился и повеселел.

– Если я не вернусь к ужину, пойди в дом к антиквару. Помнишь, где это?

– Конечно, – кивнул Гаджи.

– Хорошо. Пойди в этот дом и спроси майора Гриндла. Скажи ему, что я не вернулась домой. Он знает, что делать.

– А он знает, куда направилась мисс-эфенди?

Очень хороший вопрос! Прямо в точку.

– Нет, не знает. Я скажу тебе, но только не вздумай отправиться следом за мной.

– Обещаю, что не пойду следом, – торжественно кивнул головой Гаджи.

Я посмотрела, не скрестил ли он при этом свои пальцы. Впрочем, знают ли египтяне, что так нужно делать, когда не собираешься сдержать свое слово?

– Хорошо. Скажешь майору, что я отправилась в Луксорский храм.

– Да, мисс, – снова кивнул Гаджи.

Я натянула поводья. Ослик шагнул вперед и споткнулся. «Не самое лучшее начало для путешествия», – подумала я.

Прошло не так много времени, и вдали передо мной показался храм. Даже с приличного расстояния я ощущала пульсацию могучей магической силы, которую излучал этот монумент. Эта пульсация напоминала стук сердца, только вместо крови оно перекачивало энергию хека. Но, хвала небесам, это была светлая энергия.

Подъехав к храму, я слезла с ослика, привязала ушастого к хилой маленькой пальме, сняла с седла корзинку.

Мне показалось, что за время короткого путешествия она стала тяжелее.

Проходя между рядами сфинксов, я почувствовала в воздухе какое-то движение, на поверхности статуй стали появляться бледные мерцающие иероглифы. Я моргнула, а когда вновь открыла глаза, символы исчезли. Что это было – мой первый в жизни мираж? Нет, не думаю.

«Сфинксы – это стражники, – напомнила я себе. – А это значит, что, пока я не причиняю вреда храму или богам, они не причинят мне вреда».

Я обогнула стены храма, приблизилась к нему с северной стороны и дошла до колоннады, разделявшей Великий двор Рамсеса II и Великий двор Аменхотепа II. Оказавшись спрятанной от посторонних глаз под прикрытием колонн, я сразу почувствовала себя немного легче.

Думая только о том, как бы поскорее покончить со всем этим, я прошла в центральную часть храма. Даже сейчас, при ярком свете послеполуденного солнца, воздух здесь был густо пропитан магической энергией.

Я пересекла Двор Аменхотепа, слушая, как гулким эхом отдаются мои шаги. Мне оставалось только положить приношение на жертвенник, дождаться, пока за табличкой явятся уаджетины, и уходить отсюда как можно быстрей. И тогда все будет закончено.

Но если конец переживаниям и тревогам так близок, почему мне так грустно?

Должно быть, я заразилась меланхолией от Ядвиги.

Глава семнадцатая. Самый драгоценный артефакт

В храм я нарочно пришла заранее, чтобы не попасть в неожиданную засаду, поэтому мне предстояло целый час ждать встречи, бродя по гипостильному – то есть окруженному рядами колонн – залу. Я пыталась отвлечься от своих забот, наблюдая за маленькими, кружащими среди колонн воздушными вихрями или высматривая, не проглядывают ли где-нибудь на колоннах скрытые под поверхностью камня значки или иероглифы, но их не было.

Когда я взглянула на свои часы в двадцать седьмой раз, они показали без пяти минут три. Совсем скоро все должно закончиться. Я почувствовала прилив адреналина и одновременно облегчение. Крепче сжав в руке ручку корзины, я начала передвигаться среди колонн в сторону зала для жертвоприношений.

Я старалась ступать как можно тише, причем не только из опасения потревожить сон богов, но и для того, чтобы проверить, не идет ли кто следом за мной. Никаких следов присутствия уаджетинов я не заметила, но ведь должны же они быть где-то поблизости?

Внутренние помещения храмового придела были намного меньше огромных внутренних двориков и крытых переходов. Пол здесь поднимался вверх, а потолок, напротив, был наклонен вниз, поэтому мне казалось, что я иду по длинному сужающемуся колодцу. Мне не нравилось, что уаджетины назначили встречу именно здесь, в тесном, закрытом со всех сторон пространстве, которое при желании так легко заблокировать у меня за спиной.

«Но я же отдаю им табличку, как мы договаривались, поэтому нет причин думать, как сбежать отсюда», – напомнила я себе.

Я вошла в зал для жертвоприношений, и меня окатила мощная волна энергии, скопившейся в святая святых древнего храма за многие столетия проходивших здесь богослужений. Только представить, сколько ритуальных служб повидал на своем веку этот зал! Здесь приносились жертвы богам, читались молитвы, взвешивались сердца. Стены зала покрывали удивительные барельефы и рисунки, которые мне не терпелось рассмотреть поближе, но, увы, сейчас на это не было времени. Я поставила корзину на пол, осторожно вытащила из нее завернутую табличку и перенесла ее на жертвенник. С трудом удерживая тяжелую табличку в одной руке, свободной рукой я развернула слои обертки так, чтобы уаджетины, придя сюда, сразу увидели зеленую поверхность изумруда.

Когда я клала ценный артефакт на жертвенник, за моей спиной скрипнул каменный пол. Резко обернув свою голову назад, я увидела полдюжины уаджетинов, они стояли в проходе. Среди них я узнала Хальфани и еще двоих, присутствовавших во время нашей прошлой встречи. Остальные были мне незнакомы, если не считать маленького жреца. Я почему-то очень обрадовалась, увидев его.

Все они смотрели на жертвенник с лежащей на нем Изумрудной табличкой.

– Она вернула табличку, – сказал жрец, которого звали Барути. – Она сказала правду.

– Но не всю правду, я думаю, – свирепо посмотрел на меня Хальфани.

– Как вас понимать? – недоуменно спросила я.

Он сделал шаг вперед навстречу мне и ответил:

– У вас имеется еще одно сокровище, которое для нас еще дороже, чем эта табличка.

– Но я уже отдала вам Шар бога Ра.

– Не морочьте нам голову!

– И не собираюсь ничего вам морочить, черт побери! Я не понимаю, о чем вы толкуете.

По лицу Хальфани пробежала тень неуверенности, но тут же пропала. Он двумя гигантскими шагами преодолел разделявшее нас пространство и сказал, нависая надо мной:

– Не шути со мной.

– Я не шучу. Я отдала вам все, что у меня было, – Шар и табличку. Больше ничего нет, клянусь.

– Ты лжешь! Мы видели то сокровище своими глазами.

– Вы следили за мной? – От расстройства я готова была заплакать.

Один из стоявших за спиной Хальфани уаджетинов вытащил из-за пояса длинный тонкий нож.

– Ты утаила от нас то, что мы ищем, – сказал он. – Мы убиваем и за меньшие провинности.

А Ови Бубу уверял меня, что уаджетины не сделают маленькой девочке ничего плохого.

– Смотрите, – сказала я, не в силах отвести взгляд от лезвия ножа, – я в доказательство своих добрых намерений принесла вам Изумрудную табличку. Что вам еще от меня нужно, я просто не понимаю?

В эту секунду послышался шорох, в зал вбежала маленькая фигурка и встала передо мной, заслонив меня от уаджетинов. Это был Гаджи.

– Разве я не говорила, чтобы ты не вздумал увязаться за мной? – удивленно спросила я его.

– А я сказал, что вам еще понадобится моя помощь, – усмехнулся он в ответ.

Пока Гаджи говорил, произошло нечто невероятное – один за другим уаджетины низко опустились перед ним на колени.

– Юная мисс все же принесла нам наше сокровище, – поднявшись с пола, сказал Хальфани. – Она не обманула наше доверие.

– Его? – спросила я, глядя на Гаджи. – Это он ваше сокровище? Бездомный мальчишка-сирота, еще вчера гонявший своего ослика по улицам Каира?

– Меня? – спросил Гаджи со странной смесью недоверия и радости на лице.

– Он не погонщик осликов, – покачал головой Хальфани. – Этот ребенок – потомок самого знатного и славного рода во всей истории нашей страны. Этот погонщик осликов, как ты его назвала, на самом деле последний фараон Египта!

Глава восемнадцатая. Последний фараон

Я переводила взгляд с одетого в ветхое тряпье Гаджи на уаджетинов и обратно. Нет, похоже, они не разыгрывают меня. Неужели все это всерьез?

– Гаджи, – медленно сказала я. – Ты знаешь этих людей?

– Нет, мисс. В первый раз их вижу.

– Ну, видите? – обратилась я к уаджетинам. – Наверное, произошла какая-то ошибка.

– Пойдемте, – сказал уаджетин с ножом. – Здесь нельзя задерживаться. Заберем девчонку с собой и поговорим с ней в более безопасном месте.

Хальфани кивнул и взмахом руки приказал одному из уаджетинов забрать с жертвенника Изумрудную табличку, а другой уаджетин низко поклонился Гаджи и вежливым жестом указал, что тот должен идти первым. Третий уаджетин схватил меня за руку – довольно грубо схватил, должна заметить.

– Не делай ей больно! – бросил через плечо Гаджи, и уаджетин сразу ослабил свою хватку.

– Где находится то «безопасное место», куда вы собираетесь отвести нас? – спросила я.

– День езды верхом, – ответил человек, державший меня за руку.

– Ужасно жаль, но я не могу так надолго отлучаться из дома. Меня будут искать.

По другую сторону от меня встал еще один уаджетин.

– Мы не можем оставить тебя здесь, – сказал он. – Ты слишком много знаешь.

– Но мы же договаривались! – запротестовала я. – Я приношу вам табличку, вы оставляете меня в покое. Если Гаджи хочет остаться с вами, пусть остается, это его дело. О том, что вы заберете меня с собой, ничего не было сказано.

Уаджетин наклонил голову так, что мы с ним оказались буквально нос к носу, и медленно процедил:

– О том, что мы отпустим тебя, тоже ничего не было сказано.

Я нервно сглотнула. В общем-то, да, об этом мы действительно не говорили, но я думала, что это само собой разумеется.

К нам приблизился жрец Барути.

– Она сдержала свое обещание, – заметил он. – Почему мы должны нарушать обещание, которое дал ей Ови Бубу?

– Лично я такого обещания не давал, – неприязненно сказал человек с ножом.

– И тем не менее, – продолжил Барути, – мы должны держать данное уаджетином слово.

Тут другой уаджетин что-то заговорил на своем родном языке, еще один вступил в разговор следом за ним. Я осторожно засунула свою свободную руку в карман, сжала обломок Вавилонского кирпича и приготовилась слушать.

– …мы не можем оставить ее здесь. Она слишком много знает о нас.

– Если мы увезем ее с собой, будет много крика и шума. Инглизы заставят страдать весь наш народ, пока не найдут ее.

– Давайте оставим ее здесь, только отрежем ей сначала язык, – предложил один из уаджетинов.

– Не сработает, – выпалила я, забыв об осторожности. – Я, между прочим, могу обо всем и написать.

– Ты сама себе роешь яму, – удивленно покосился на меня Хальфани. Черт побери, неужели он думал, что я буду тихо стоять, молчать и слушать, как они договариваются искалечить меня? – Ты знаешь арабский?

– Слегка, – ответила я, проталкивая пальцем обломок кирпича в глубину кармана.

– Идемте, – прошипел один из уаджетинов. – Мы слишком долго задержались. Нужно уходить.

Мы вышли в гипостильный зал, и я принялась посматривать по сторонам – будет ли куда сбежать, если я каким-то чудом смогу вырваться. Возможно, мне тогда удастся затеряться среди колонн.

Гаджи шел впереди меня, а перед ним шагал всего один уаджетин-телохранитель. Никакая опасность Гаджи не угрожала, эти люди относились к нему как к своему царю. Я – другое дело. По обе стороны от меня пристроились двое сильных мужчин, при этом каждый из них крепко держал меня за запястье. Да, такие ситуации принято называть безнадежными. Я не могла даже дотянуться до лежащей в кармане авторучки Квиллингса. Вот тебе и план Б!

Спереди раздался крик, и из-за колонны вышел высокий человек в красном мундире. Майор Гриндл. Он выхватил Гаджи прямо перед носом у телохранителя, прижал спиной к себе и спокойно приставил к шее мальчика нож.

– Простите, что задерживаю вас, джентльмены, но, боюсь, буду настаивать на том, чтобы вы отпустили эту девочку. Сделаете это, и я отпущу мальчика, после чего он сможет уйти вместе с вами – только если, конечно, сам того захочет.

Звякнула сталь – все уаджетины как один вытащили свое оружие: кто нож, кто меч, кто кинжал. Мои стражники до боли сжали мне запястья.

– Ты умрешь, инглиз, уже только за то, что посмел прикоснуться к нему.

– Отлично, – кивнул головой майор Гриндл. – То же самое обещаю вам за то, что вы задержали мисс Трокмортон. Она имеет для моего народа такую же ценность, как этот мальчик – для вашего народа. По-моему, будет справедливо, если мы обменяем их друг на друга, как вы думаете?

Предводитель уаджетинов что-то крикнул по-арабски, один из державших меня людей ответил ему, завязалась короткая перепалка. Наконец мой стражник с огромной неохотой отпустил мою руку, а остальные уаджетины расступились, давая мне пройти к майору Гриндлу и Гаджи.

– Ваша взяла. На этот раз, – сказал Хальфани. – Но мы этого оскорбления не забудем.

– Поживем – увидим, – ответил майор. – А теперь решай, Гаджи, хочешь ты уйти с этими людьми или вернуться с нами? Выбор за тобой, только делай его поскорее.

– Я хочу остаться с мисс-эфенди, – не раздумывая, ответил Гаджи.

Его ответ потряс меня.

– Но почему, Гаджи? – спросила я. – Они же говорят, что ты царь.

– Я еще буду нужен мисс-эфенди и не привык оставаться в долгу, – пожал плечами Гаджи.

– Хорошо. В таком случае ты идешь с нами, – сказал майор Гриндл.

– Мы будем преследовать тебя до скончания века, инглиз! – вне себя от гнева воскликнул вожак уаджетинов. – И мы затравим тебя, как шакала.

– Как я уже сказал, поживем – увидим, – ответил майор, крепче прижимая к себе меня и Гаджи и не сводя глаз с уаджетина. – Мисс Трокмортон, будьте добры, проверьте ваши часы.

Я недоуменно уставилась на Гриндла.

– Нас трое против восьмерых, – пояснил он, указывая взглядом на мое запястье. – Чтобы уравнять шансы, нам потребуется помощь.

Ну конечно же! Часы Квиллингса! Я быстро повернула циферблат в положение, создающее вокруг часов отталкивающее проклятия поле.

Майор вытащил из кармана своего мундира маленький флакон, сильно встряхнул его, а затем грохнул о землю.

Флакон раскололся на мелкие кусочки, и в воздухе раздался громкий свист, и бешеный ветер обрушил на уаджетинов тучи обжигающих, мелких, жалящих, словно осы, песчинок.

– Бегите, мисс Трокмортон. Шевелитесь! – Майор Гриндл подтолкнул вперед меня и Гаджи, а сам занял позицию между нашими спинами и оставшимися позади уаджетинами, которые начали кричать и валиться наземь под натиском песчаного урагана, засыпавшего их с головой и прочно отрезавшего от нас.

Мы побежали и не останавливались ни на секунду, пока не достигли самого дальнего от центра храма дворика, на котором были привязаны две лошади.

– Если умеешь управляться с осликом, с лошадью, надеюсь, тоже справишься? – спросил майор у Гаджи.

Гаджи кивнул, и майор подсадил его на одну из лошадей. Затем – я даже не успела ничего понять – Гриндл обхватил меня за талию и закинул на спину второй лошади, потом вспрыгнул на нее сам, удобнее усадил меня в седле перед собой.

– Теперь вперед! – крикнул он. – Галопом!

Он дал лошадям какую-то команду, и они обе понесли нас вперед так, что у меня ветер запел в ушах.

Не останавливаясь, мы доскакали до дома, в котором жил майор. Когда мы влетели во двор, Гриндл кликнул своего слугу, и тот немедленно показался на пороге.

– Присмотри за лошадьми, – приказал майор. Он спрыгнул с седла, затем поднял меня за талию и осторожно опустил на землю. – Не распрягай. Через час мы поедем дальше.

– Я думаю, нам пришла пора поговорить, – сказал майор мне и Гаджи. – Пойдемте ко мне в кабинет, не возражаете?

Мы с Гаджи обменялись взглядами. Я была безумно рада увидеть майора в храме – в тот момент мне было не до того, чтобы опасаться получить от него выволочку. Теперь, похоже, пришла эта пора.

Мы прошли вслед за Гриндлом в его странный, беспорядочно заваленный вещами кабинет, и я сразу почувствовала впившиеся мне в живот иголочки – уколы магической энергии. А Гаджи, переступив порог кабинета, просто открыл рот. Майор пропустил нас внутрь, потом плотно прикрыл за собой дверь. Медленно, словно погруженный в глубокое раздумье, он прошел к своему письменному столу, но не сел, а просто встал рядом с ним и, заложив свои руки за спину, уставился на нас с Гаджи.

Хотя после пережитых в Луксорском храме приключений у меня до сих пор дрожали колени, я не рискнула опуститься перед стоящим майором в кресло. Гаджи тоже остался стоять на ногах. Когда майор остановил на мне суровый взгляд своих синих глаз, мне стоило большого труда не скорчиться от неловкости.

– Не будете ли так любезны объяснить, что все это значит, мисс Трокмортон? – спросил он.

– Я возвращала артефакт, о котором говорила вам, сэр. – Если это и была ложь, то с большой примесью правды. Я действительно возвращала артефакт, только не тот, о котором говорила майору при нашей встрече.

– И вам не пришло в голову позвать меня на помощь?

– Нет, сэр. – Я хотела опустить голову на грудь и сделать вид, будто мне стыдно за то, что я не поставила майора в известность, однако не рискнула сделать это.

Гриндл помолчал, сверля меня глазами, а затем неожиданно спросил:

– Вигмер знал, что вы собираетесь делать? Или его вы тоже обманули?

– Простите, сэр, тут речь идет не об обмане, – поспешно принялась объяснять я. – Или, скажем так, не о преднамеренном обмане. Я дала клятву человеку, лежавшему на смертном одре, сэр. Эту клятву я считала священной. Среди прочего я обещала никого не посвящать в детали плана.

Майор Гриндл внимательно смотрел на меня, поводя бровями и поджав губы. Затем в его лице что-то переменилось, и я поняла, что для меня еще не все потеряно.

– Эта ваша тайна имеет какое-то отношение к тем людям в храме? Только не говорите мне о Змеях Хаоса, я знаю, что это были не они.

– Да, сэр, – сглотнула я. – Та клятва у смертного одра предполагала встречу с этими людьми.

– Так, – сказал майор и, больше ничего не прибавив, переключил все свое внимание на Гаджи. – Ну а вы, молодой человек? Мне показалось, что вы очень заинтересовали тех людей.

– А как же? – молчавший до сих пор Гаджи кивнул головой так, словно майор задал какой-то глупый вопрос.

– А почему?

Гаджи лениво поднял глаза на майора и словно нехотя, с усмешкой ответил:

– Потому что я последний фараон, мистер майор.

После этих слов в комнате повисла тишина, которую нарушила я, когда прокашлялась и переспросила:

– Это правда? Твой отец был фараоном?

– Мой отец работал землекопом в Долине Царей, – пожал плечами Гаджи. – Ворочал камни и таскал глину для инглизов, точно так же, как его отец и отец его отца.

– Это его семью ты искал все последнее время?

– Отец погиб во время большого обвала, – покачал головой Гаджи.

– О, прости. А мама?

– Она умерла давно, много лет назад, – снова пожал плечами Гаджи. – Во время родов. Ребенок тоже умер. У меня осталась только одна сестра, Сафия.

– Ты узнал кого-нибудь из тех людей? – спросил майор Гриндл.

– Нет.

– Значит, ты не знаешь, кто они?

– Нет, мистер майор, но… – Гаджи умолк. Мы с Гриндлом ждали продолжения, а его все не было, и тогда майор взорвался:

– Но – что?!

– Но что-то в них показалось мне смутно знакомым. Точно не могу сказать. Быть может, они были друзьями моего отца?

– Давайте-ка присядем и начнем все сначала, – предложил майор Гриндл. – Давай, Гаджи, начинай первым.

Гаджи было явно неловко сидеть перед важным инглизом, и он осторожно примостился на самом краешке кресла.

– Я родился в Луксоре. Но город сильно изменился с тех пор, когда я видел его в последний раз. – Гаджи недовольно наморщил нос. – Появилось слишком много новых домов и туристов.

– Верно, верно, – согласился майор Гриндл.

– Я жил со своим отцом и старшей сестрой в старом квартале. Но там, где был наш дом, теперь стоит роскошный отель для инглизов.

Мое сердце разрывалось от боли. Гаджи потерял не только семью, но и свой дом. Потерял все на свете.

– Мать я совсем не помню, она умерла, когда мне было… – Гаджи помолчал, загибая пальцы, – три года, я думаю. Все заботы по дому взяла на себя моя сестра. И обо мне тоже, когда со мной не было Учителя. У меня было много друзей. – Он опять немного помолчал. – А затем случилось то несчастье в Долине. Обрушилась усыпальница. Началась суета, скоро обо всем узнали в городе. Сестра, как только услышала, побежала искать отца. Когда пришел Учитель и увидел, что сестра ушла, он поспешил следом за ней. – Гаджи поднял глаза, встретился взглядом с майором Гриндлом. – После этого я не видел их, ни сестру, ни Учителя.

– Что было потом?

Гаджи снова поморщился, вспоминая.

– Потом я проголодался. Я помню об этом потому, что начал есть медовые лепешки, которые Сафия испекла к ужину. Я боялся, что мне попадет за это, но есть хотелось так сильно… Затем… затем я ничего не помню до того дня, когда впервые ехал на поезде.

– Впервые ехал на поезде? – встрепенулся майор Гриндл. – Куда?

– В Каир. Очень долго ехали. Жара и пыль. Я всю дорогу стоял. Потом у меня заболели ноги, и я начал плакать. – Он запнулся, словно сам удивился тому, что мог плакать. – Я был еще очень маленьким, – пояснил он.

– Конечно, – успокоил его майор Гриндл.

– Человек, который стоял рядом, тряхнул меня и сказал, чтобы я перестал реветь.

– Ты ехал вместе с этим человеком или это был случайный попутчик? – спросила я.

Гаджи помолчал – может быть, он действительно никогда не задумывался над этим.

– Не знаю, мисс, – сказал он наконец. – Но женщина, которая сидела рядом, сердито посмотрела на него и дала мне устроиться у ее ног. Я сел и проспал весь остаток пути до Каира. Когда мы приехали, я улизнул из вагона, а затем проследил за той женщиной до самого ее дома. Я не хотел оставаться с мужчиной, который щипался и кричал на меня в поезде.

– И что потом? – спросила я.

Гаджи – в который уже раз! – пожал плечами.

– Женщина была хорошая, она покормила меня, но взять к себе не могла. Очень бедная. С тех пор Гаджи стал жить на улице. И жил, пока мисс не нашла меня.

– Теперь как следует подумай, Гаджи, потому что это очень важно, – сказал, наклоняясь вперед, майор Гриндл. – Тот человек, который ехал с тобой в поезде, похож на кого-нибудь из тех, от кого ты сегодня сбежал? Лицо, или голос, или одежда? Может быть, родимое пятно или татуировка?

– О нет. Вовсе нет. Тот человек в поезде, он только одет был как египтянин, а на самом деле – я рассмотрел его лицо под тюрбаном – был инглиз.

После этих его слов мы с майором ошеломленно замолчали. Первым пришел в себя Гриндл.

– Англичанин, – повторил он, откидываясь на спинку своего кресла. – Точно англичанин, а не француз, немец или, скажем, американец?

– Не вижу разницы, – небрежно отмахнулся Гаджи. – Не египтянин.

– В поезде третьим классом ездят только местные. Думаю, о случайном совпадении речи тут быть не может. Ну хорошо. А твой Учитель? Кто он? У него есть имя?

– Конечно есть, мистер майор. Его зовут Мастер Бубу.

Глава девятнадцатая. Многое проясняется

Я ахнула, я не могла сдержаться.

– Как я понимаю, вы знаете этого Мастера Бубу? – сказал майор Гриндл.

– Да, сэр. Когда я впервые увидела его, он был фокусником, выступавшим в Лондоне, но позднее выяснилось, что он… – я лихорадочно прикидывала, как много могу позволить себе рассказать ему об Ови Бубу, – …не просто фокусник. Это ему я дала обещание, когда считала его при смерти. Он был ранен, когда спасал меня от Змей Хаоса.

Майор Гриндл поднял бровь, но заговорил не сразу, а после довольно долгой паузы:

– Да, это настоящий гордиев узел, а может быть, и не один. Так вот, по поводу…

– Сэр, – перебила я его, собравшись с мыслями.

– Да, Теодосия?

– Этот Мастер Бубу. Он был раньше членом той же самой группы людей, которых мы встретили в храме. Эта группа похожа на Братство, они присматривают за священными артефактами здесь, в Египте. – Я не считала, что, рассказав об этом, нарушаю данное Ови Бубу обещание. Все равно шило уже вылезло из мешка, поскольку майор Гриндл видел уаджетинов своими собственными глазами.

– Понимаю.

Я очень боялась, что он в самом деле понимает все, включая даже то, о чем я ему не сказала.

– Сэр, – поспешила добавить я. – Я не пытаюсь что-то скрывать от вас, просто мое обещание…

– Ясно, – сказал он, поднимая руку, чтобы остановить меня. – Я не собираюсь требовать, чтобы вы нарушили свое обещание, мисс Трокмортон.

– Не собираетесь?

В таком случае майор был редкостным исключением из числа взрослых. Они всегда уверены в том, что ради их собственных целей можно совершенно не считаться с детскими обещаниями.

– Нет. Однако помимо того, о чем вы обещали молчать, между нами не должно быть никаких тайн.

Майор многозначительно посмотрел на меня, и я утвердительно кивнула в ответ.

Довольно долгое время все мы молчали, потом я спросила:

– Сэр, как вы думаете, Гаджи действительно может оказаться последним фараоном?

– Честно говоря, даже не знаю, что и подумать. Родословная фараонов прервалась много лет назад. Последним родившимся в Египте фараоном был Нектанебус II.

– Это если верить записям, – заметила я.

– Что заставляет вас сделать эту оговорку? – склонил набок голову майор Гриндл.

– Ну, если честно, мне кажется, что мы слишком мало знаем о древнем Египте и его магии. Я думаю, то же самое можно сказать и о фараонах.

– Пожалуй, – согласился майор Гриндл. – Но мне кажется, сейчас гораздо важнее то, что не мы, а другие считают этого мальчика последним фараоном. Это работает нам на руку, поскольку они не смеют заставлять его делать то, чего он не хочет. Мы воспользуемся этим. А теперь… Где ты живешь? – спросил он у Гаджи.

– Я работаю у мисс-эфенди. Смотрю за осликами. Сплю на конюшне.

– Очень хорошо. По крайней мере, мы сможем наблюдать за тобой. А вот вы, – он перевел свои глаза-буравчики на меня, – будете оставаться в опасности до тех пор, пока эти люди не получат то, чего они хотят. Это означает, что вы больше не должны уходить из дома в одиночку – только вместе со мной или своей матерью. Вы понимаете меня, мисс Трокмортон? – спросил майор Гриндл, наклоняясь ко мне через стол. – И никаких возражений, пожалуйста. Если вы не способны соблюдать это единственное простое правило, скажите об этом прямо сейчас, чтобы я смог пересмотреть свои планы.

– Нет, сэр, не нужно ничего пересматривать. Новых проблем возникнуть не должно, поскольку теперь моя миссия закончена и у меня просто нет ничего, что могло бы привлечь ко мне внимание слуг Хаоса. Отныне я собираюсь все свое время проводить вместе с матерью на раскопках.

Боже, почему я вдруг заговорила суконным языком? Таким только учебники писать.

– Внимание слуг Хаоса? – переспросил майор и как-то странно посмотрел на меня. – А о том, что они захотят вам отомстить, забыли?

О да. Об этом я действительно забыла. Змеи Хаоса наверняка имеют на меня зуб, и не один, – уж слишком часто я расстраивала их планы за последнее время.

– Ну а теперь возвращайтесь домой, пока ваше отсутствие не обнаружили и не подняли тревогу, – сказал майор Гриндл. – Я сам вас провожу.

С этими словами майор вывел нас с Гаджи из своего кабинета. Во дворе у дома, поблескивая шерстью в лучах предзакатного солнца, нас дожидались оседланные лошади. Мы тронулись в путь и ехали в молчании – я сидела в седле перед майором, а Гаджи ехал один, впереди, чтобы Гриндл мог одновременно присматривать за нами обоими. Откуда-то появился и Сефу, теперь он сидел на плече мальчика, что-то негромко трещал ему на ухо и легонько дергал Гаджи за волосы.

Сейчас, когда внимание Гаджи было полностью отвлечено от нас, я, наконец, решилась задать майору Гриндлу вопрос, который не давал мне покоя с той самой минуты, когда нам удалось бежать из храма.

– Сэр, – тихо спросила я, обернув свою голову назад и глядя в лицо майору. – Какого рода магией вы воспользовались там, в храме?

Он ответил, не переставая внимательно следить за тем, что происходит вокруг:

– Она очень похожа на изобретения Квиллингса, которые он дал вам, мисс Трокмортон, только более древнего происхождения. Однако все члены Братства используют магию, мисс Трокмортон. Я думал, это вам известно.

– Но только не таким способом, – покачала я головой. – Они лишь используют магические принципы для снятия проклятий. Или, как в случае с профессором Квиллингсом, применяют управляемые виды магии. Магия, которую использовали вы, была бесконтрольной, не так ли?

Майор посмотрел на меня с восхищением, к которому примешивалась досада.

– Однако вы очень наблюдательная девочка. А использовал я на самом деле всего лишь горсть песка. Правда, того самого, которым богиня Сехмет едва не уничтожила все человечество.

Майор замолчал и принялся рассматривать горизонт. Я уже начала думать, что он больше не заговорит, однако Гриндл продолжил:

– Это один из вопросов, по которым мы постоянно расходимся с Вигмером. Он считает, что магию можно использовать только для того, чтобы обезвреживать другую, более опасную магию. Однако этот принцип совершенно не пригоден на поле боя. На протяжении многих веков Братство использует свои магические знания только как оборонительное оружие, своего рода щит против ударов Хаоса. Но при таком использовании магии неизбежны ошибки. Они случаются, и тогда наши агенты оказываются в большой опасности.

– Именно поэтому им стали делать татуировки, вот здесь? – я постучала пальцем над своей грудной костью.

– Он рассказал вам об этом, вот как? – Майор Гриндл был слегка шокирован, по-моему, в первый раз за все время нашего знакомства.

– Он пытался объяснить мне, почему люди, которых я подозревала, не могут быть испорчены влиянием темной магической силы.

– Без этого вы не поверили ему на слово? – удивленно поднял бровь майор.

Я заерзала в седле, неожиданно поняв, насколько нагло это должно было выглядеть с моей стороны, и призналась:

– Нет, сэр.

– В конце концов, – вернулся к своему рассказу Гриндл, – было решено, что все наши знания впредь будут использоваться только в оборонительных целях. Однако это решение принимали люди, всю жизнь просидевшие в своих кабинетах и никогда не принимавшие участия в настоящих боевых действиях. Им не доводилось самим сражаться против темных сил, поэтому они не понимали, как неверно отказываться от боевой магии. Лично я считаю, что отразить удар темной магии невозможно, не научившись управлять этой силой, не поняв принципа ее действия. Любая магия – это оружие, именно так ее и следует использовать, только так к ней и нужно относиться. Хотя, разумеется, тот, кто овладевает такой грозной силой, берет на себя большую ответственность.

– А вы не опасаетесь того, что эта сила может поразить вас самого?

– Я соблюдаю меры предосторожности, – ответил майор. Он посмотрел на меня и мягко добавил: – Вигмер хороший человек и мой старинный друг, но он, к сожалению, слишком упорствует в своих заблуждениях. О, смотрите, по-моему, это ваш дом.

Майор остановился у развилки, от которой начиналась ведущая к нашему бунгало тропинка. С этого места нас не было видно из дома. Майор осторожно спустил меня на землю, но сам остался в седле. Я подошла, взяла поводья лошади, на которой сидел Гаджи, дождалась, пока он спрыгнет на землю, а затем отвела лошадь к майору.

– Будьте осторожны оба, – сказал майор, принимая у меня поводья. – Продолжим наш разговор завтра. Идите, я подожду здесь, пока вы не доберетесь до дома.

– Спасибо вам, сэр. За все, – сказала я, затем повернулась и пошла по тропинке к дому.

Гаджи шагал рядом со мной. Когда майор остался довольно далеко позади, Гаджи осторожно взглянул на меня и сказал.

– Мисс…

– Что?

– Вы не случайно выбрали меня в тот день.

– Конечно случайно, Гаджи! Я понятия не имела, кто ты такой. Как я могла?

– Нет, нет, – покачал головой Гаджи. – Я не это имел в виду. Хотел сказать, что это не вы выбрали меня.

Я обернулась, уставилась на Гаджи и даже замедлила шаги.

– Что ты хочешь сказать?

Он подтолкнул меня, давая знать, чтобы я не задерживалась.

– Это маленький фокус, ему научил меня мой Учитель. Я умею мысленно заставлять людей делать то, что мне нужно. Иногда у меня это получается.

Признание Гаджи окончательно убедило меня в том, что он каким-то образом связан с Ови Бубу.

– Но почему? Почему ты решил сделать так, чтобы я выбрала тебя?

– Потому что вы… сияете, – пожал плечами Гаджи. – Вас окружает свет богов. Он как струйки горячего воздуха, которые поднимаются в пустыне от раскаленного песка.

Я невольно ахнула и спросила:

– Как ты научился видеть эту… силу? – Из всех людей, которых я знала, на такое был способен только Ови Бубу. – Это Ови Бубу научил тебя?

– Не знаю, – снова пожал плечами Гаджи (его любимый жест!) и с усмешкой добавил: – А может быть, я умею это потому, что я – фараон!

После этих слов у меня в голове стремительно замелькали картинки-воспоминания. Стали припоминаться детали, на которые я в свое время просто не обратила внимания. Вот Гаджи обращается к Нут, богине неба, которую теперь помнят очень немногие египтяне. Вот он с гордостью, граничащей с высокомерием, разговаривает с достаточно высокопоставленными чиновниками-англичанами, например с мистером Бингом…

Мы дошли до дома, и я махнула рукой майору Гриндлу. Он ответил мне коротким кивком и повернул свою лошадь к городу. Дойдя до конюшни, я заглянула внутрь, посмотрела на убогую соломенную подстилку, ветхое одеяло и спросила:

– Гаджи?

– Да, мисс-эфенди.

– Почему ты не захотел остаться с теми людьми? Неужели тебя ничуть не заинтересовало их заявление? Неужели тебе не захотелось узнать, каково это – чувствовать себя фараоном? Уверена, они предложили бы тебе что-то получше, чем охапка соломы и дырявое одеяло.

Он грустно посмотрел на меня снизу вверх – такой маленький, легко уязвимый…

– Мисс-эфенди хочет, чтобы я убрался прочь?

– Нет, нет! Просто… Ну что это за жизнь – на конюшне? Будь я на твоем месте, сгорела бы от любопытства после предложения тех людей.

Лицо Гаджи прояснилось, и он сказал:

– Мисс-эфенди очень любознательна. Может быть, именно потому вы и светитесь?

– А ты все же подумай, – посоветовала я. – Конечно, ты можешь оставаться здесь сколько захочешь, но не забывай: мы с мамой не останемся в Луксоре навсегда. Уедем домой, в Англию. А те люди, я думаю, стали бы заботиться о тебе.

Гаджи только презрительно шмыгнул носом и ничего не стал отвечать.

– Ладно, еще увидимся, – сказала я. – Чуть позднее принесу тебе ужин.

Ни один ослик на конюшне не стоял, это означало, что мама и все остальные все еще не вернулись с раскопок. Оставалось опасаться только Хабибу.

Я приоткрыла заднюю дверь дома и заглянула в щелку. С кухни не доносилось ни звука, да и во всем доме царила тишина. Я проскользнула внутрь и первым делом направилась в свою комнату. Проходя ведущим к кухне вестибюлем, я еще раз прислушалась. Тихо, как в могиле. Обрадованная таким везением, я поспешила к своей комнате и открыла дверь.

Все было на своих местах, так, как я оставляла, уходя. Даже лучше – на кровати, свернувшись в клубок, ждала меня Исида. Замечательно. Лучше всего мне думается, когда я глажу свою кошку, а поразмыслить сегодня есть о чем. Я вытянулась на кровати рядом с Исидой и начала размышлять, поглаживая ее.

Мог ли Гаджи в самом деле оказаться потомком великих фараонов Древнего Египта? Я пыталась вспомнить все, что говорил мне Ови Бубу об уаджетинах и их месте в истории Египта. Он утверждал, что с помощью уаджетинов Нектанебус II тайно стал отцом Александра Великого. А что, если у Нектанебуса II были и другие дети? И если уаджетины столетиями следят за артефактами богов и охраняют их, почему они не могут делать то же самое с продолжателями родословной древних владык Египта?

Но была еще одна мысль – смутно, мельком промелькнувшая у меня в голове, когда я находилась в кабинете майора Гриндла, она только сейчас начала принимать четкие, стройные очертания.

Ови Бубу утверждал, что его изгнали из страны после того, как он потерял нечто очень ценное. А что, если этой драгоценностью был последний египетский фараон? От этого предположения у меня даже дыхание перехватило.

Исида напряглась у меня под рукой и подняла свою голову. Вначале я подумала, что она интуитивно догадалась, о чем я думаю, но потом поняла, что Исида смотрит на стену так, словно видит сквозь нее (честно следует признать, что Исида – не исключение, на это способны почти все кошки). Я наклонила голову и услышала, как с легким шорохом закрылась входная дверь дома. Должно быть, это возвратилась Хабиба. Мама так таиться не стала бы, она всегда влетала в дом с шумом и грохотом.

Я подождала несколько минут на тот случай, если Хабибе придет в голову проведать меня. Интересно, что за тайное дело было сегодня у Хабибы?

Нет, конечно, я не могла утверждать, что это дело было тайным, но с полным основанием могла подозревать это. Впрочем, любое дело покажется загадочным, если в нем участвует женщина, с макушки до пяток задрапированная в черную ткань.

Когда никто не появился, чтобы проведать меня, я успокоилась и снова принялась ласкать Исиду. Готова поклясться, моя кошка точно знала, чем весь день занималась Хабиба. Как жаль, что с Исидой нельзя поговорить. Тут моя рука застыла в воздухе, потому что мне в голову пришла грандиозная идея. А что, если кусочек Вавилонского кирпича, который дал мне майор Гриндл, способен переводить речь не только людей, но и животных?

Сгорая от нетерпения проверить, так ли это, я принялась шарить по своим карманам в поисках заветного обломка глины. Нащупав, я крепко сжала его в левой руке, продолжая правой рукой гладить Исиду. Теперь нужно было заставить кошку заговорить.

Я убрала свою правую руку. Подождав секунду, Исида подняла голову и посмотрела на меня, желая, чтобы я продолжала ее гладить. Я отвела руку еще дальше, ожидая, что после этого кошка недовольно мяукнет. Но вместо этого Исида пристально посмотрела на меня своими круглыми изумрудными глазами, потянулась и понюхала кусочек кирпича, который я сжимала в руке. Затем в последний раз покосилась на меня, спрыгнула с кровати, взмахнула на подоконник, а потом исчезла в темноте за окном. Проклятье! Провалился мой эксперимент. По всем статьям провалился.

Прежде чем я решила, что мне делать дальше, со двора послышался цокот копыт. Мама вернулась! Я разом отбросила все мысли о древних династиях и тайнах веков и поспешила узнать, что принес сегодняшний день на раскопках.

Я встретила маму прямо на пороге.

– Привет, дорогая! – сказала мама, стягивая с рук перчатки. – Как ты себя чувствуешь?

Ой, совсем забыла, я же сегодня опять была больна!

– Лучше, – сказала я. – Намного лучше, правда. Провела целый день в прохладной комнате, и все как рукой сняло. Уверена, что завтра смогу поехать вместе с тобой.

– Великолепно! – Мама наклонилась и поцеловала меня в щеку, а когда снова выпрямилась, в дверях уже стояла Хабиба и наблюдала за нами. – О, Хабиба, – воскликнула мама, – до чего же я проголодалась! Я скоренько умоюсь, а ты начинай накрывать на стол.

Хабиба кивнула и исчезла в коридоре. Хотя я сама умыться уже успела, мне не хотелось оставаться наедине с Хабибой, я боялась, что она примется расспрашивать меня.

– Я тоже умоюсь, – сказала я. – Встретимся в столовой, мама.

Спустя десять минут мы с мамой уже уплетали за обе щеки щедро приправленную пряностями вырезку из ягненка.

– Ну как? – спросила я. – Нашли еще колонны? Или что-нибудь, подтверждающее, что мы обнаружили не просто еще одно крыло храма Хатшепсут?

– Представь себе, да! Мы нашли еще не менее двенадцати колонн, и не только это. Похоже, что открытый тобой храм находится в отличном состоянии и просто погребен под кучей грязи и мусора. Когда-то, давным-давно, нависавшие над храмом скалы обрушились и похоронили его под собой. А все, что засыпано песком и щебнем, прекрасно сохраняется, как ты знаешь.

– Отлично! – воскликнула я, пытаясь изобразить пылкий восторг. Надеюсь, мое настроение круто изменится, как только я сама присоединюсь к раскопкам. – А что у нас намечено на завтра?

– Снова копать. Мы надеемся, что такими темпами нам удастся расчистить первую террасу храма уже к концу этой недели. И тогда мы узнаем гораздо больше относительно того, что же именно нам удалось открыть.

– Прекрасно! – сказала я. – У меня даже руки зачесались, так хочется поскорее взяться за работу… – Тут я кое о чем вспомнила. – Мама!

– Да, дорогая?

– Поскольку нам предстоит много копать, что ты скажешь, если я предложу нанять мальчика, который присматривает за осликами, работать вместе с нами? Все равно ему целыми днями нечего делать, осликов-то на конюшне нет. А заодно он научится копать: какая-никакая, а профессия.

– Отличная мысль, Тео. Чем больше людей будет занято на раскопках, тем скорее мы поймем, что же именно обнаружили.

В это время в столовую вошла Хабиба, и при виде ее темной фигуры мой рот захлопнулся сам собой. Я старалась даже не смотреть на Хабибу, пока та крутилась возле стола, убирая грязные тарелки и расставляя чистые. «Интересно, – подумала я, – знает ли она о том, что сегодня я уходила из дома?» Не в силах утерпеть, я медленно подняла взгляд и даже нисколько не удивилась, встретившись с глазами Хабибы, смотревшими прямо на меня сквозь прорезь паранджи.

И тут Хабиба чуть заметно кивнула мне и покосилась на маму. Убедившись, что мама на нас не смотрит, Хабиба на мгновение поднесла к своим губам палец и тут же убрала его – я едва не прозевала этот молниеносный жест, а заметив, едва не выронила от неожиданности свою вилку. Прежде чем я успела понять, что происходит, и как-то среагировать, Хабиба уже потащилась с грязными тарелками к выходу из комнаты, но в дверях задержалась и оглянулась на меня через плечо. Черт побери! Что все это значит? Что я должна хранить ее секреты? Или что она будет хранить мои?

Ненавижу язык жестов. Расшифровывать такие сигналы сложнее, чем иероглифы.

Глава двадцатая. Перед лицом богини

На следующее утро я слегка нервничала, думая о том, как увижусь с Гаджи. Мне было неловко оттого, что последний египетский фараон должен седлать для меня ослика. Однако на конюшне Гаджи не было видно. Я не успела огорчиться по этому поводу, как заметила сидевшего на балке Сефу – это означало, что Гаджи где-то неподалеку. Мне было жаль, что я не могу рассказать Гаджи, что нашла для него новую работу, но я решила не расстраиваться и не портить себе весь день – первый день, который я целиком могу посвятить археологии, выбросив из головы все остальное.

Набир пробурчал что-то недоброе в адрес запропастившегося Гаджи, но ослики уже были оседланы, так что никаких проблем с отъездом у нас не возникло. Мы уселись на ушастиков и выехали в безоблачное звонкое утро.

– Я удивительно чувствую себя сегодня, – сказала я маме.

– Если ты сумеешь вытащить еще одного кролика из своей волшебной шляпы, это будет восхитительно! – улыбнулась мама.

Я слегка нахмурилась. На самом деле я хотела сказать, что очень рада вернуться на раскопки вместе с мамой и ее товарищами, но она, кажется, ожидала, что я вот так приду на место – и сразу открою еще что-нибудь, может быть, еще более значительное, чем храм. Все утро у меня было такое приподнятое, праздничное настроение, и вот вам – всего одной фразой мама не оставила от него и следа.

Все утро мы копали, задыхаясь от жары и пыли, по локоть в грязи и щебне. Это была тяжелая работа, очень утомительная и скучная, но мне она нравилась хотя бы уже тем, что при этом можно было забыть про интриги рвущихся к власти тайных обществ. Можно сказать, я была счастлива. Даже вечно депрессивный Ядвига казался мне сегодня не безнадежно унылым, а всего лишь павшим духом.

Чем дольше я копала, тем чаще начинала спрашивать себя, так ли уж обрадуется Гаджи, узнав, что за новую работу я ему нашла. Весь день копать лопатой в пыли и грязи – царское ли это дело?

И где, интересно, Гаджи сейчас? Я даже прекратила копать и задумалась. Может быть, он все же решил вернуться к уаджетинам? Нет. Я видела на конюшне Сефу, а без своей обезьянки Гаджи никуда не ушел бы.

С Гаджи мои мысли, разумеется, быстро перескочили на уаджетинов и их планы, но, почувствовав это, я сразу же прогнала эти мысли прочь. Все это больше не моя забота, то, что от меня требовалось, я уже сделала. А вот о чем положено думать археологу, когда он перебрасывает с места на место песок и камни, оставалось для меня загадкой. Я никогда не думала, что археологи так мало работают мозгами и так много – лопатой.

Ядвига и Румпф весь день копали рядом со мной. Стоило мне повернуться, и я едва не натыкалась на кого-нибудь из них. В конце концов мое терпение лопнуло.

– Черт побери! – сказала я. – Так я больше никогда ничего не найду!

Я не могла ошибаться сильнее, чем в эту минуту.

Я решила перейти на новое, совершенно бесперспективное место, надеясь на то, что хотя бы там назойливые мамины помощники оставят меня в покое. Действительно, так оно и случилось, они за мной не потащились. А место оказалось вовсе не бесперспективным.

Расчистив небольшой пятачок от щебня, я увидела под ним маленькое отверстие. Заинтересовавшись – и взволновавшись, – я принялась активнее работать лопатой и вскоре обнаружила маленький узкий колодец. Щебень прикрывал только вход в него, а сам колодец выглядел нетронутым.

Загадочный темный проход манил меня к себе, тянул, словно магнит. Я встала на колени и просунула внутрь руку с зажженным фонарем, а за ней и голову. Луч фонаря осветил прочные каменные стены и потолок – тоже прочный, без единой подозрительной трещины или щели.

Я почувствовала прикосновение к своей руке, едва не взвизгнула от страха, но успокоилась, увидев, что это Исида.

– Не делай так больше, – сказала я ей. – Меня едва кондрашка не хватила.

Исида села и принялась всматриваться в даль.

– Ну, что скажешь? – спросила я. Вместо ответа Исида вильнула хвостом, пошла вперед и вскоре скрылась в темноте. – Там безопасно? – крикнула я вслед.

Исида вернулась на мой голос, ткнула меня носом в руку, развернулась и вновь исчезла в колодце.

– Надо полагать, безопасно, – пробормотала я и оглянулась через плечо. Мама, Ядвига и Румпф стояли кружком, сблизив головы, и что-то обсуждали. Отлично. Я проверила, хорошо ли застегнут ремешок на моем пробковом шлеме, крепче ухватила фонарь и вползла внутрь колодца. Сразу за входным отверстием он расширялся, и я могла встать во весь рост.

Спустя несколько секунд меня обступила непроглядная темнота, только за моей спиной осталось маленькое светлое пятнышко – вход в колодец. Я зажгла свой фонарь и направила его на стены. Они оказались целиком покрыты тонкой резьбой, на которой удивительно хорошо сохранились краски, нанесенные древними художниками тысячи лет тому назад.

Рисунки на стенах изображали сцены жертвоприношений, которые совершал фараон (и это в самом деле был Тутмос III!), то вместе с богом Амуном, то с богом Манту. На одной фреске Амун указывал Тутмосу дорогу, на другой фараона обнимал Манту.

Я так увлеклась фресками, что перестала смотреть под ноги и вскоре сильно ударилась большим пальцем о лежавший на дне колодца камень.

– Ай! – прошипела я, крутясь на месте. На шум прибежала Исида. Она села и стала спокойно дожидаться, пока я не закончу завывать. Конечно, ей что! Она в темноте все как днем видит! Мне бы так!

Когда боль в пальце из нестерпимой стала терпимой, я снова двинулась вперед, не забывая теперь светить себе под ноги. Исида снизошла до того, чтобы любезно сопровождать меня, великодушно оставаясь в поле зрения.

Туннель все тянулся и тянулся, постепенно сужаясь, поскольку потолок имел небольшой наклон вниз, а пол слегка поднимался наверх, и наконец стал таким узким, что мне пришлось опуститься на четвереньки. Когда я стала опасаться, что не смогу продвигаться дальше и мне придется вернуться назад, впереди показалось темное отверстие. Исида села и ждала, когда я подойду ближе, а когда это случилось, махнула хвостом и проскочила в отверстие. Я задумалась. Там, наверху, меня уже, наверное, хватились и ищут? Я хмыкнула и покачала головой. Кого я хочу обмануть? Себя? Никто никогда не спохватывался, что меня нет. Каждый раз, спеша домой и боясь, что мое отсутствие обнаружили, я понимала, что никто и не заметил, что я куда-то уходила.

Эта мысль разозлила меня. Я крепче сжала в руке фонарь, протиснулась в горловину туннеля и моргнула.

Сквозь щели в потолке внутрь падали слабые, похожие на длинные бледные пальцы лучи солнечного света. Они освещали маленькое внутреннее святилище храма. Его северную и южную стену украшали изображения богини неба Хатор, а западную и восточную стену – изображения богини Исиды. Следовательно, святилище посвящено этим богиням.

В лучах света танцевали пылинки. Нет, постойте! Я присмотрелась внимательнее и поняла, что это не обычные пылинки, а бледные, лениво кружащие в воздухе символы власти и древние иероглифы.

Я сделала несколько шагов вперед, испытывая очень странное ощущение – мне казалось, будто я иду вброд по медленно текущей реке, только вода в ней теплая, ласковая и скорее сухая, чем мокрая. Я отвела руку в сторону, чувствуя, как обтекают мою ладонь невидимые легкие теплые струйки. Они касались моей кожи не настойчиво, как это бывает, когда сталкиваешься с проклятиями, а мягко, нежно, словно игривый ветерок.

Я погрузилась в абсолютную тишину – мне еще никогда не доводилось оказаться в таком тихом и мирном месте, как это. Здесь я чувствовала себя в полной, абсолютной безопасности. И только здесь и сейчас я поняла, насколько я несчастна. Как мне не хватает заботы и ласки. Сколько гнева и боли тяжелым камнем лежит у меня на душе, не говоря уже об огромной бреши, зияющей в моей жизни на том месте, которое, как я теперь понимаю, должен был бы занимать мой дедушка.

Груз переживаний, связанных с путешествием и незаметными исчезновениями из дома, постоянное волнение за всех: Гаджи, маму, Ови Бубу, даже за унылого Ядвигу. К моему горлу подкатил комок, в глазах защипало, и я заплакала.

Я плакала о Гаджи, который потерял свою сестру, а не найдя ее, прилепился ко мне и упустил свой шанс зажить по-царски. Я плакала об Ови Бубу, который хотел только одного – прощения за то, в чем он провинился перед жестокими уаджетинами. Я плакала о майоре Гриндле, который пожертвовал значительной частью своей жизни, чтобы изучить и освоить опасные – и незаконные – виды боевой магии. Я плакала о своей бабушке, на глазах которой сходил с ума любимый ею человек, и о своем папе, который был настолько сломлен этим, что сам захлопнул перед своим носом дверь, ведущую в мир невероятных чудес. Я плакала даже о Ядвиге, который не умел улыбаться и радоваться жизни.

Но прежде всего я плакала о себе самой. Я устала вести двойную жизнь, устала от необходимости постоянно быть то услужливой, то блестящей из страха, что иначе родители забудут о моем существовании. Я плакала оттого, что нет дедушки, который мог бы уверить меня в том, что я не сумасшедшая и не белая ворона, а нормальный, полноправный член нашей семьи.

Постепенно я выплакалась, но и утихнув, продолжала сидеть, опустив свою голову на колени, наслаждаясь ощущением полной внутренней опустошенности и все глубже погружаясь в состояние небесного покоя – его волны неслышно накатывали на меня, словно гладили меня по голове невидимой легкой и теплой рукой.

Это ощущение было настолько жизненным, что я даже оторвала от коленей свою щеку и огляделась. Никого. Только я и моя кошка.

И еще загадочные пылинки. Пока я ревела, как маленькая, солнце переместилось по небу, изменился и угол наклона солнечных лучей – теперь они падали на левую сторону моего тела, и в них танцевали, роились золотистые невесомые символы.

Вытирая глаза платком, я пыталась вспомнить, когда я в последний раз плакала. О, очень давно, наверное, несколько лет тому назад. Но как хорошо было поплакать здесь, в этом святилище, зная, что никто тебя не услышит, не увидит и не сочтет глупой маленькой девчонкой! Здесь я чувствовала себя в безопасности – вот самое главное, ключевое слово. Я сделала глубокий вдох, словно хотела набрать полную грудь этого чудесного ощущения и унести его с собой. И еще я знала, что в этом месте я могу быть необычной, или гениальной, или вообще никакой. Даже гениально необычной, если захочу.

Неожиданно для самой себя я вскочила на ноги, вскинула руки, подставляя их лучам солнечного света, и громко сказала:

– Я необычная!

Ничего не произошло. Земля не зашаталась, и стены не рухнули.

– Я особенная! – На этот раз я это не сказала, а выкрикнула.

Почувствовав тепло, я открыла глаза и увидела, что волшебные золотистые пылинки льнут ко мне, кружат, словно стайка веселых ярких бабочек.

Что-то толкнулось о мою лодыжку – я посмотрела вниз и увидела Исиду.

– Ты не считаешь меня странной, верно? – пробормотала я. Исида замурлыкала в ответ.

В эту секунду я поняла еще одну важную вещь. Все мои друзья – настоящие друзья, такие как Липучка Уилл, Стилтон и Гаджи, – любили меня как раз за то, что я была необычной. Даже Генри, и тот восхищался этой моей особенностью – хоть и не без опаски, честно нужно признать.

А еще я поняла, что именно моя странность, необычность, особенность – называйте как хотите – это то, что мне больше всего нравится в самой себе.

– Теодосия! – долетел откуда-то издалека мамин голос. – Тео, дорогая, где ты?

Проклятье. Они все-таки хватились меня. Я обернулась, еще раз окинула взглядом волшебное место, не в силах покинуть его стены. И поняла, что не хочу рассказывать маме о своей находке. Не хочу, и все тут! Не хочу, чтобы это наполненное живой магической силой место превратилось в пустую скорлупу и стало похожим на все другие древние памятники, которые мне доводилось видеть. Вот в чем разница – сделала я для себя очередное открытие. Это святилище живое, а те монументы – мертвые, потому что из них ушла магическая сила.

И я не подвергну опасности открытое мной святилище только ради того, чтобы мама погладила меня разок по головке.

Я выбралась назад в узкий туннель и облегченно вздохнула, когда он увеличился настолько, чтобы можно было выпрямиться в полный рост. Поднявшись с четверенек на ноги, я зашагала намного быстрей и в считаные минуты уже добралась до отверстия, которое вело в туннель с поверхности земли.

Твердо решив, что об этом тайном ходе не должен знать никто, кроме меня, я опустилась на колени и осторожно высунулась наружу, посмотреть, нет ли кого-нибудь поблизости.

– Теодосия! – снова услышала я. Мамин голос долетал откуда-то слева, со стороны храма Хатшепсут. Я быстро выбралась наружу и побежала к противоположной стороне горы щебня.

– Мама! Это ты? Ты звала меня?

– Теодосия! – сказала мама, высунув свою голову из-за одной из колонн храма Хатшепсут. – Где ты пропадала?

Она поспешила мне навстречу. Она хмурилась, только мне было непонятно отчего – от раздражения или беспокойства.

– Я заснула в тени, рядом с осликами.

Я ждала, что мама сейчас спросит, хорошо ли я себя чувствую и не заболела ли опять. На худой конец, приложит руку мне ко лбу, чтобы проверить, нет ли у меня жара. Но мама лишь прищелкнула языком и принялась кричать своим помощникам, что нашла меня.

Увидев наш показавшийся впереди дом, я слегка воспрянула духом, но когда остановилась возле конюшни, Гаджи не вышел, чтобы принять у меня поводья и помочь сойти на землю. Недовольно вздохнув, я спешилась сама (слава небесам, ослики ближе к земле, чем кони!). Тут сзади и мама с Набиром подъехали.

– Где этот паршивец, ослиный грум? – пробормотал Набир, широкими шагами проходя на конюшню. – Эй, парень! Где ты там, вылезай!

В ответ – тишина. Гаджи так и не появился.

Ругаясь по-арабски, Набир расседлал маминого ослика. Я, уже встревожившись не на шутку, тоже вошла внутрь, посмотреть на стойло, в котором обычно спал Гаджи. Все его вещи были на месте, не было только их хозяина. И Сефу тоже не было.

– Простите, мисс, – сказал Набир, и я посторонилась, чтобы пропустить его. Набир прошагал мимо меня, неся в руках седло.

– Давайте я помогу, – сказала я переводчику. – Отчасти это моя вина, ведь это я первой предложила нанять Гаджи присматривать за осликами.

Но, если честно, я не столько хотела помочь Набиру, сколько задержаться подольше на конюшне. Отсутствие Гаджи начинало тревожить меня все больше. Или он все-таки принял предложение уаджетинов?

– Нет, нет! – возмутился Набир. – Мисс не должна мне помогать. Мисс может пойти домой вместе с матерью.

– Глупости, – твердо сказала я и пошла снимать седло со своего ослика. Да, только сейчас я поняла, насколько тяжелая это штуковина – седло! Кряхтя, я принялась снимать его с ослика, но смогла лишь своротить седло набок. Ослик – уставший и голодный – потерял остатки терпения и пустился вскачь по конюшне. Я, боясь упасть и разбиться, только крепче вцепилась руками в седло и волочилась, как прицепленная сбоку к ослику сосиска.

Прежде чем я успела пропищать «Помогите!», Набир уже оказался рядом, перехватил ослика, остановил его, а затем снял седло, предварительно отцепив меня от него.

– Простите, – чуть слышно пролепетала я. – Я только хотела помочь.

– Я знаю. У мисс доброе сердце, но Набир справится сам. Так ему будет даже легче.

Расстроенная своей неудачей с седлом и тем, что не могу дольше оставаться на конюшне, я двинулась к дому, поклявшись после ужина найти возможность вернуться и попробовать все-таки понять, куда мог уйти Гаджи.

После проведенного на слепящем раскаленном солнце дня было особенно приятно почувствовать царившие внутри дома полумрак и прохладу. Я медленно вошла в свою комнату и замерла, стоя на пороге. На моей кровати лежала записка.

Если быть точной, она лежала на моей подушке.

Я вздрогнула от неприятного предчувствия. Эта записка была зловещей даже на вид. И долго ли еще ко мне в комнату без приглашения будут заходить все кому не лень, черт побери?

Непослушными пальцами я взяла с подушки записку, сломала на ней черную восковую печать и начала читать:

«Если хочешь увидеть своего юного фараона живым, принеси Изумрудную табличку на жертвенник Хона в святилище Сети в Карнаке не позднее сегодняшней полуночи».

И вместо подписи – рисунок. Черная, свернувшаяся кольцами змея.

Глава двадцать первая. Обдумывается план спасения

У меня задрожали руки. Змеи Хаоса захватили Гаджи! Но как они вообще узнали о нем?

– Тео! – донесся из-за двери мамин голос. – Кое-кто из нас сильно проголодался. Поторопись.

– Да, мама, – автоматически ответила я. Пока я лихорадочно умывалась и спешно переодевалась в чистое платье, мои мысли разбегались в сотнях самых разных направлений.

Когда я пришла в столовую, мама уже сидела за столом. Увидев меня, она дала знак Хабибе подавать ужин.

– Ты выглядишь такой чистенькой и свежей, моя дорогая, – заметила мама, делая глоток из своего бокала.

– М-мм, да. Очень приятно смыть с себя дневную пыль, – рассеянно ответила я, садясь на свой стул.

Хабиба поставила передо мной и мамой тарелки, а затем вышла из комнаты. Страх за Гаджи так скрутил мне желудок, что в нем совершенно не осталось места для еды. Пожалуй, сейчас я не смогла бы проглотить ни кусочка.

А вот мама сильно проголодалась, она ела быстро, жадно, словно вернувшийся с работы портовый грузчик, смотрела только себе в тарелку, но при этом почти все время бросала короткие фразы, на которые я пыталась отвечать, вставляя в нужных местах нужные реплики. Однако мыслями я была так далеко отсюда, что в конечном итоге ничего у меня из этого не вышло.

– Тео, – сказала наконец мама, причем довольно резко.

– Да?

– Ты опять плохо себя чувствуешь? Ты совсем ничего не съела. И, гляди-ка, у тебя руки дрожат.

Я быстро положила вилку на стол и спрятала свои руки у себя на коленях.

– Руки у меня просто устали, вот и все.

– Но ты вся красная! – воскликнула мама.

Мне нужно было каким-то образом объяснить свое состояние, и, похоже, у меня просто не оставалось другого выбора, как только вновь прикинуться больной.

– Да, пожалуй, мне слегка не по себе, – слабым голосом «призналась» я.

– Ах, Тео, – сказала мама встревоженно и в то же время чуть раздраженно. – Если каждый раз после работы у тебя случается солнечный удар, может быть, тебе лучше вообще не выходить на раскопки? – нахмурилась она. – Ты сегодня шлем с головы не снимала?

Чувствуя себя бессовестной лгуньей, я грустно ответила:

– Нет, мама, не снимала. Мне очень жаль. Наверное, мой организм все еще никак не приспособится к смене климата. Но надеюсь, что хорошенько высплюсь сегодня и завтра утром снова буду как огурчик. – Тут для большей убедительности я изобразила, что зеваю. – Кстати, ты не рассердишься, если я уйду к себе? Очень хочется сегодня лечь пораньше.

– Хорошо, иди, – со вздохом согласилась мама. – Все равно мне нужно будет сейчас заняться своим дневником.

Мы встали из-за стола и вместе вышли из столовой. В коридоре мама повернула к своей комнате, а я в свою комнату пока что не пошла, решив, что, пожалуй, настало самое подходящее время для разговора с Хабибой.

Хабибу я нашла на кухне. Закатав черные рукава по локоть, она мыла тарелки. На кухне было жарко, душно, поэтому та часть лица Хабибы, которая виднелась в прорези ее паранджи, была красной и мокрой от пота. Мне вдруг стало очень жалко Хабибу, но я решительно отбросила это чувство в сторону, потому что на карту сейчас была поставлена, возможно, сама жизнь Гаджи.

– На кого вы работаете, Хабиба? – спросила я.

Она вскользь взглянула на меня и ответила.

– На вашу мать, юная мисс.

– А куда вы постоянно ходите тайком?

Тот кусочек лица Хабибы, который был виден, побледнел, а затем покраснел сильнее, чем прежде.

– Юная мисс сама не знает, о чем говорит, – напряженным тоном сказала Хабиба.

Тут я решила застать ее врасплох и выпалила:

– Что вы сделали с Гаджи?

– С кем?

– С мальчиком, который присматривает за осликами на конюшне. Что вы с ним сделали?

Взгляд Хабибы стал обиженным до крайности, и она сказала:

– Я? Ничего я с ним не сделала. А кто сказал, что я что-то сделала?

– Он пропал, Хабиба, и я подозреваю, что вы рассказали каким-то очень плохим людям, что этот мальчик живет здесь, и они пришли и забрали его.

– Нет! Это неправда! – Взгляд Хабибы стал встревоженным.

– Тогда скажите, куда вы уходите из дома, потому что в противном случае я буду считать, что вы встречаетесь с этими очень плохими людьми.

Мне было неловко и страшно оттого, что сейчас я вела себя с этой женщиной как ворвавшийся в дом громила, но что поделаешь, она была моим единственным ключом к загадке исчезновения Гаджи.

Хабиба взглянула в сторону входной двери.

– Мама ушла в свою комнату, – сказала я. – Она вас не услышит.

– Хорошо, – кивнула Хабиба. – Но у юной мисс есть и свои секреты, не так ли?

– Есть, – согласилась я, – но они никак не связаны с похищением мальчика.

– Мои тоже! Нет, нет. Я не похищала мальчика, как вы думаете. Я просто хожу на собрания, вот и все.

У меня перед глазами мелькнула картинка: я на собрании Тайного ордена Черного Солнца. Брр!

– А что это за собрания? – спросила я.

– Собрания египтян, – спокойно ответила Хабиба. – Собрания, на которых мы просто разговариваем, вот и все, юная мисс. Мы просто разговариваем.

– И о чем же вы говорите? – спросила я.

Хабиба еще раз оглянулась по сторонам, затем внимательно посмотрела на меня своими темными встревоженными глазами.

– Юная мисс никому не должна говорить, даже своей матери, никому. Понимаете?

– Хорошо, обещаю, что ничего не скажу своей матери, если вас это успокоит, – сказала я, надеясь на то, что Хабиба не уловит, как ловко я уклонилась от обещания ничего не рассказывать никому.

– Я хожу на собрания, где мы говорим о том, что египтяне сами должны распоряжаться своей землей. Мы говорим о том, что должны сами все решать за себя. Я встречаюсь с теми, кто хочет видеть во главе Египта египтян, а не инглизов.

Я удивленно моргнула. Я-то подозревала, что Хабиба работает на фон Браггеншнотта. Или что она засланный в наш дом тайный осведомитель уаджетинов.

– Проще говоря, вы посещаете собрания египетских националистов?

– Тсс! Да, да, именно так. Я хожу на их собрания, а больше ничего.

Я чувствовала, что верю ей. Собрания националистов. Это объясняло многое, причем не только отлучки Хабибы из дома, но и те группки египтян, которые я на каждом шагу встречала в городе. Те египтяне разговаривали друг с другом приглушенными голосами и настороженно посматривали в мою сторону.

– Но почему? – искренне удивилась я. – Ведь мы же не причиняем вам никакого вреда, не так ли?

Увидев, что я ей поверила, Хабиба слегка успокоилась.

– Почему юная мисс тайком уходит из дома, чтобы делать свои дела?

– Ну, – осторожно сказала я, не зная, как много известно Хабибе о моих отлучках, – есть вещи, которые я должна сделать, но если спросить маму, она мне этого не разрешит.

– Юной мисс не нравится, когда все за нее решает мама, верно? Когда она говорит юной мисс, куда и когда ей можно идти, а куда нет. С кем она может видеться и как долго. Юной мисс нравится самой распоряжаться ее собственной жизнью? А жить, когда все решают за нее, ей нравится?

– Конечно, нет!

– Вот и нам не нравится, когда инглизы правят в нашей стране. Это они принимают все важные решения: что, сколько, когда и кого поставить главным. А мы, египтяне, всегда при этом остаемся в стороне. Мы должны с благодарностью принимать то, что нам дают, и не мешать инглизам хозяйничать в нашей собственной стране.

Черт побери, послушав Хабибу, остается лишь удивляться, почему еще не все египтяне примкнули к движению националистов.

– Я понимаю, что вы имеете в виду, Хабиба. Это действительно несправедливо – не иметь права голоса в своей собственной стране.

Хабиба удивленно моргнула и озабоченно спросила:

– Но юная мисс не расскажет об этом своей матери? Многим инглизам не нравится, когда мы об этом говорим.

– Я не скажу своей матери. А вы случайно не встречали сегодня нашего мальчика с конюшни?

– Нет, юная мисс, – покачала головой Хабиба. – Совсем его сегодня не видела.

– Хорошо, спасибо. И… удачных вам собраний.

Вернувшись в свою комнату, я опустила плечи от накатившего на меня чувства безысходности. Чуть-чуть полегчало мне, когда я взглянула на кровать и увидела свернувшуюся клубком рядом с моей подушкой Исиду. Я подошла и рухнула рядом с кошкой. Исида сердито посмотрела на меня, недовольная тем, что я при этом едва не задела ее.

– Ну ладно, не сердись, – сказала я. – Просто я слегка не в своей тарелке.

Исида равнодушно взглянула на меня и принялась вылизываться. Черт побери! Я знаю, конечно, что она недолюбливает Гаджи и Сефу, но не до такой же степени! Хоть бы прикинулась для приличия, что ли, будто ей тоже не безразлична их судьба.

Итак, у меня, похоже, не оставалось иного выбора, как только отправляться к майору Гриндлу за помощью.

Правда, он категорически запретил мне в одиночку передвигаться по городу, но с другой стороны, а как еще мне связаться с ним? Такой вариант мы не проговаривали. Наверное, майор предполагал, что я в случае необходимости пришлю за ним Гаджи.

А Гаджи-то и нет, значит, нет у меня и никакого выбора. Майор, конечно, рассердится, увидев меня, но потом, надеюсь, все поймет.

Приняв решение, я переоделась в прочную одежду для своего путешествия, а из остатков гардероба привычно соорудила на кровати чучело. Если мама подумает, что я заболела, она может прийти проведать меня перед сном. Если свет будет выключен, она, возможно, не станет проходить в комнату, и тогда моя уловка сработает. Если нет – что ж, значит, не судьба и придется потом крепко отдуваться.

Когда я заканчивала укрывать чучело одеялом, Исида повернула голову к окну и зашипела.

Я нервно вздрогнула, когда в приоткрытые ставни с визгом ввалилось какое-то маленькое существо. Я невольно прикрыла руками лицо, чтобы защитить глаза на случай нападения, и приготовилась к тому, что сейчас меня начнут кусать. Зубами. Но вместо этого мою голову обхватили маленькие ручки с неожиданно очень сильными пальчиками, и я увидела перед собой сморщенное смешное личико.

Сефу! У меня сразу отлегло от сердца, и я едва не рассмеялась.

Сефу был буквально вне себя от возбуждения.

– Тсс. Успокойся, – шепнула я ему, а Исида тем временем принялась крутиться возле моих ног, то и дело шипя на обезьянку.

Сефу, казалось, понял меня, во всяком случае, перестал визжать и перешел на щебет. При этом он не переставая тянул меня за рукав и косился на окно.

– Ты знаешь, где Гаджи? – спросила я.

Сефу закивал головой.

– Правда? Ты понимаешь меня?

Сефу быстро затрещал, снова, еще сильнее, потянул меня за рукав, затем перескочил на подоконник и замер в ожидании.

– Хорошо. Я пойду с тобой. Только сначала мне нужно будет зайти в одно место. Мне нужна будет помощь.

Сефу залопотал и потянул навстречу мне свои ручки.

– Нет, мне понадобится не только твоя помощь, – быстро пояснила я. Раздраженная тем, что я так много внимания уделяю какому-то ничтожному созданию, Исида прыгнула к окну и замахнулась на Сефу лапой.

– Прекрати, – сказала я Исиде. – Погоди минутку! А ты пойдешь со мной? На ночную прогулку?

Исида отвернулась от Сефу, посмотрела на меня, а затем махнула хвостом. Отлично. Значит, я отправлюсь в город не в полном одиночестве.

Исида терпеть не могла ходить на привязи, но после того, как я объяснила ей однажды, что она не сможет защитить меня, сидя в плетеной корзинке, она смирилась и согласилась на поводок, который я наскоро соорудила из длинного пояска.

Сефу вообще не приближался больше ко мне, и вопрос о том, чтобы нести его на себе, отпал сам собой. Сейчас Сефу возбужденно скакал по всей комнате и явно не мог дождаться, когда же наконец мы двинемся в путь. Вряд ли он обрадуется, когда узнает, что я не собираюсь сразу же идти туда, куда он собирается меня отвести.

Я решила, что выходить из дома через дверь будет слишком рискованно, поэтому подсадила Исиду на подоконник, а следом за ней забралась на него сама. Затем я взяла Исиду на руки и спрыгнула вниз. Земля под окном была мягкой, так что мое приземление прошло почти беззвучно, лишь слегка хрустнуло что-то у меня под ногой.

Нервы мои были натянуты до предела, живот скрутило от страха за Гаджи, и в таком вот состоянии я начала свое путешествие к Луксору, а дальше по его темным улочкам к бунгало майора Гриндла.

Ночной Луксор совсем не был похож на Луксор дневной – впрочем, то же самое можно сказать о любом другом городе. Достопримечательности, красивые уголки, привычные ориентиры – все это поглотила, спрятала в тенях ночная мгла. Веселый и яркий днем, ночной Луксор казался мрачным, опасным. Даже долетавший издалека смех звучал сейчас зловеще, выступавшая из темноты ветхая кирпичная кладка домов выглядела заброшенной и жуткой, как кладбищенская стена, вдоль которой прогуливаются призраки. Исида умело помогала мне обходить стороной и шумные стайки британских туристов, вышедших погулять по ночному городу, и молчаливые группки местных жителей, с неприкрытой неприязнью следивших за веселящимися инглизами. Но ни мрачные дома, ни опасные компании людей на улицах не были самым худшим, с чем мне пришлось столкнуться.

Днем Луксор наполняла благотворная божественная энергия, которую излучали руины древних храмов. Но ночью, во тьме, те же развалины начинали отравлять атмосферу совершенно другой, темной магической энергией. Ее за прошедшие тысячи лет в стенах храмов тоже накопилось немало – сколько за это время они впитали в себя проклятий, недобрых взглядов и слов, частиц черной магии! Сами каменные стены не были про́кляты, однако, словно магнит, притягивали к себе все осевшие в городе и его окрестностях силы зла. Это могли быть фрагменты наложенных на древние артефакты проклятий, задержавшиеся, витающие возле гробниц духи мут или акху. В любом случае ощущение было неприятным и сильно действовало мне на нервы.

От Сефу пользы не было никакой – он постоянно убегал куда-то вперед, затем возвращался посмотреть, идем ли мы следом, и вновь уносился прочь. Каждый раз, когда Сефу исчезал в темноте, я начинала бояться, что никогда больше не увижу его. А потом он объявлялся вновь, заставляя мое сердце сбиваться с ритма.

Поняв наконец, что мы с Исидой идем не туда, куда он ведет нас, а своим путем, Сефу уселся прямо посреди улицы и принялся пронзительно вопить.

– Тсс, – сказала я ему. – Я не смогу помочь Гаджи в одиночку. Нам нужна помощь.

Сефу либо понял меня, либо решил сдаться – во всяком случае, он, слава небесам, перестал орать и поплелся, подскакивая, рядом со мной.

К тому времени, когда мы добрались до бунгало майора Гриндла, я взмокла от пота и принялась прикидывать, сколько молний гнева обрушатся сейчас на мою бедную голову. Все огни в доме были погашены, свет горел только в одном заднем окне – это было, по моим расчетам, окно кабинета. Я решительно расправила плечи и негромко постучала в дверь.

После долгого молчания я наконец услышала тихие, приближавшиеся из глубины дома шаги. Дверь отворилась, и на пороге появился майор Гриндл с зажженным фонарем в руке.

– Мисс Трокмортон? – воскликнул он и сердито сверкнул глазами, когда увидел, что я пришла одна. – Я точно помню, что строго-настрого запрещал вам передвигаться по городу одной.

– Запрещали, сэр, – ответила я, бесстрашно глядя в глаза майору. – Но у меня не было другой возможности передать вам сообщение, а оно крайне важное и неотложное. Кроме того, со мной Исида. Она охраняет меня.

Я показала зажатый у меня в руке поводок. Майор проследил его глазами до нижнего конца, обвязанного вокруг шеи Исиды, и сказал:

– Кошка – это не защитница.

– Вы просто не знаете Исиду, сэр, – возразила я. – Между прочим, Ови Бубу считает ее не простой кошкой. Впрочем, – поспешила я добавить, – я бы ни одну кошку не назвала простой.

Майор продолжал скептически разглядывать Исиду.

– Уверяю вас, сэр, как только вы узнаете, по какой причине я рискнула к вам прийти, вы меня поймете. Мне можно войти? – негромко спросила я.

– О да, конечно, входите. Мне очень не терпится узнать, что настолько важное могло произойти, чтобы вы отважились отправиться ко мне одна и посреди ночи.

Он посторонился, давая нам с Исидой пройти в дом. Когда майор уже собирался закрыть за нами дверь, с улицы в дом пулей пронесся какой-то серый клубок и сразу растворился в темном коридоре.

– Во имя всего святого, что это было? – спросил майор.

– Обезьянка Гаджи, сэр. Собственно говоря, все самое главное вы уже знаете. Гаджи похитили.

Глава двадцать вторая. Волшебный кабинет майора Гриндла

Майор Гриндл мгновенно посерьезнел и спросил:

– Как вы узнали об этом?

Я порылась в своем кармане и протянула майору записку.

– Они оставили вот это на моей подушке.

Майор поднял брови, но ничего не сказал, просто взял у меня из руки записку. Прочитав ее, он коротко кивнул и сказал:

– Слуги Хаоса, разумеется. Но что это за Изумрудная табличка, которую они требуют в виде выкупа?

– Может быть, присядем, сэр? Боюсь, это довольно долгая история.

– Хорошо. Пойдемте в кабинет, там нам будет удобнее. Подозреваю, нас ждет впереди длинная ночь.

Войдя в кабинет майора, я вздрогнула, ощутив обрушившуюся на меня волну бурной, беспорядочно перемешанной магической энергии. Исида остановилась в дверях, и шерсть на ней встала дыбом – вся, до последнего волоска, а Сефу высоко подскочил, как ужаленный. Приземлился Сефу не на полу, а на столе майора и встал, тряся головой и щелкая своими зубами.

– Что это с ним? – спросил майор Гриндл.

– Думаю, ему не по нутру потусторонняя атмосфера этой комнаты, сэр. – Я силком затащила в кабинет Исиду, затем уселась в одно из кресел возле письменного стола, и спросила: – Вы не будете возражать, если я отвяжу Исиду? Она ужасно не любит сидеть на поводке.

Майор молча махнул рукой, показывая, что я могу поступать как мне заблагорассудится. Я отстегнула поводок от ошейника Исиды, и она осторожно отправилась исследовать комнату.

– Табличка, – напомнил майор Гриндл.

– Ах да, табличка. Видите ли, это был как раз тот предмет, который я вернула тем людям, с которыми вы схватились в Луксорском храме.

– Часть вашей клятвы умирающему? – шевельнул своей медвежьей бровью майор.

– Да, сэр, – сглотнула я.

– Я бы не сказал, что они очень уж обрадовались, получив от вас этот предмет, – подколол меня Гриндл.

– На самом деле обрадовались, – нахмурилась я. – Просто кроме таблички они хотели получить еще и Гаджи. По словам Ови Бубу, табличка представляет для этих людей огромную ценность. Они были готовы на многое, чтобы вновь заполучить ее.

«Очень на многое, – про себя добавила я. – Даже простить кого-нибудь».

– Но что представляет собой эта табличка на самом деле? – спросил майор. – И почему слугам Хаоса так хочется заполучить ее?

Я мысленно вступила в короткую, но бурную схватку с самой собой. С одной стороны, я обещала, что никогда никому не расскажу об истинном предназначении таблички. Но с другой стороны, на кону сейчас стояла ни много ни мало жизнь Гаджи, и, по всем моим расчетам, Ови Бубу дорожил жизнью этого мальчика больше всего на свете. Кроме того, Гаджи был моим другом. Наконец я решила, что Ови Бубу поймет и простит меня, и ответила:

– Это шифрованная карта, сэр. Карта, которая указывает путь к тайному хранилищу божественных артефактов, которые были спрятаны там древними египетскими жрецами тысячи и тысячи лет назад. Эти артефакты обладают такой мощью, что золотой Шар Ра выглядит по сравнению с ними детской игрушкой.

– Вы это серьезно, мисс Трокмортон? – замер майор Гриндл.

– Серьезнее некуда, сэр. А теперь слуги Хаоса похитили Гаджи в надежде на то, что, оказавшись в таком безнадежном положении, я соглашусь отдать им табличку. Которой, между прочим, у меня уже нет.

– Лучше давайте мы с вами будем надеяться на то, что те люди из храма ничего обо всем этом не пронюхали, иначе они нам кишки выпустят, – сухо заметил майор.

– А разве мы не должны будем сами рассказать им, чтобы попросить вернуть нам табличку?

– Я не намерен передавать эту табличку в руки слуг Хаоса, – не допускающим возражений тоном заявил майор. – С ней они устроят такой шабаш, что всему миру не поздоровится.

– А как же Гаджи, сэр? Мы должны вернуть его. И не только потому, что кто-то считает его последним фараоном. Прежде всего, он мой друг и не раз спас мне жизнь. – К концу фразы мой голос задрожал, и я закашлялась, чтобы прочистить горло.

– Это самая лучшая и благородная причина, – коротко кивнул майор Гриндл. – Давайте-ка уточним кое-что. – Он перевел взгляд с меня на Сефу и спросил: – А это чудо-юдо так и будет сидеть здесь весь вечер?

– Понятия не имею, сэр, – честно ответила я.

Что же касается Исиды, то она пылко влюбилась в лежавшую на полу кабинета шкуру леопарда. Сейчас она сидела возле головы шкуры и, нежно глядя ей в стеклянные глаза, самозабвенно мурлыкала.

Майор что-то пробурчал насчет бродячего зоопарка, потом поднялся на ноги и направился к своим полкам. Сефу перепрыгнул на верхнюю полку и уселся над самой головой майора.

Не обращая внимания на обезьянку, майор начал перебирать лежавшие на нижней полке предметы.

– Кто-нибудь из Змей Хаоса видел эту табличку раньше, не знаете? – спросил он.

– Нет, не видел, сэр.

– Отлично. – Он достал с полки старую, ничем не примечательную каменную табличку, медный тигель, большой брикет пчелиного воска и старинный резец (судя по виду, эпохи Древнего Царства). – Думаю, это сгодится. – Майор заметил, какими глазами я смотрю на резец, наклонился ближе ко мне и тихо сказал: – Когда-то он принадлежал Птаху, мисс Трокмортон.

– Как он оказался у вас? – ахнула я. – Разве его место не в хранилище Братства?

– Этот резец был подарен лично мне, на нем не лежит проклятие, он не излучает темную магическую энергию и обладает только созидательной силой.

Ну конечно, ведь Птах был богом-творцом.

– Мисс Трокмортон, – вновь заговорил майор. – Могу я попросить, чтобы вы забрали у вашей обезьянки вон тот тюрбан? Если она наденет его себе на голову, то либо превратится в пепел, либо в нее вселится злой дух. Ни то ни другое нам сегодня вечером не требуется.

– Да, сэр! – Я скакнула вперед и осторожно вытащила потертый желтый тюрбан из цепких лапок Сефу. Но стоило мне положить тюрбан на полку, как Сефу повернулся и схватил маленький бронзовый колокольчик с ручкой из слоновой кости.

– Осторожнее… он мертвого разбудит, мисс Трокмортон.

По тону майора я поняла, что слова «мертвого разбудит» следует понимать буквально, а не в переносном смысле. Я поспешно отодвинула колокольчик подальше и взяла Сефу себе на руки. Он нервно задрожал, но не стал ни нападать на меня, ни вырываться. Более того, прильнул ко мне как маленький ребенок.

Майор Гриндл тем временем возвратился к столу, положил на него взятые с полки вещи, порылся, вытащил чистый лист бумаги и карандаш и спросил, кладя их передо мной:

– Вы могли бы нарисовать, как выглядела та табличка?

– Без проблем. – Я пересадила Сефу себе на левую руку, придвинулась к столу и начала рисовать.

Пока я рисовала, майор перешел к приставленному вдоль стены длинному столу. Исподтишка я наблюдала, как он положил на стол каменную табличку-стелу, придвинул поближе к ней тигель, поставил под ним зажженную свечу, а в сам тигель положил брикет воска.

– Как продвигается ваш набросок, мисс Трокмортон?

Я вздрогнула, покраснела, будто меня застали отлынивающей от работы, и пропищала:

– Почти готово, сэр.

– Прекрасно.

Я быстро закончила рисунок, принесла его майору и сказала:

– Вот, сэр.

Он взглянул на рисунок, и процедил, прищурив глаза:

– Значит, Тот?

– Да, сэр. И Гор. Выглядит так, словно Тот что-то передает Гору, хотя что это за вещь, толком не ясно. А надписи на табличке выполнены не иероглифами, это халдейские глифы.

– Мисс Трокмортон, – укоризненно закатил глаза майор, – неужели вы подумали, что я могу не узнать халдейские символы?

– Простите, сэр.

Нужно заметить, что я быстро перестала смущаться, освоилась и с увлечением наблюдала за работой майора. А посмотреть было на что. Когда весь воск расплавился, майор взял две пары клещей, прихватил ими каменную табличку и опустил ее в воск.

Когда он вытащил табличку из тигля, она оказалась покрыта тонким слоем воска. Майор повторил эту процедуру трижды – теперь слой воска стал довольно толстым.

Когда воск застыл, майор положил табличку на стол, взял резец и начал очень внимательно копировать на воске рисунки и глифы с подлинной Изумрудной таблички.

Я вытянула шею, чтобы лучше видеть. Майор оказался великолепным резчиком, однако такой восковой подделкой вряд ли кого обманешь, по-моему.

– Я еще не закончил, – слегка раздраженным тоном сказал майор.

Он что, читает мои мысли?

– Я понимаю, что еще нет, сэр.

Затем он откупорил небольшой флакон и вытряхнул из него в тигель несколько крупинок какого-то вещества. Мне до смерти хотелось спросить, что это за вещество, но боялась, что майор может прогнать меня прочь, если я напомню ему о своем присутствии.

– Это крупинки песчаника, взятые с внутренних стен гробницы фараона, – сказал майор Гриндл, словно отвечая на мой незаданный вопрос.

– Благодарю вас, сэр. Мне как раз хотелось узнать, что это такое.

– Знаю, – сухо ответил он. – Я чувствую это, можно сказать, слышу вас.

Не мог же он в самом деле подумать, что я настолько нелюбопытна? Да еще когда перед самым моим носом творятся такие удивительные вещи!

Майор взял перо – насколько я понимаю, это было перо ибиса, – обмакнул его кончик в гранулы песчаника и начал писать по воску.

Майор почти не нажимал на перо, поэтому на поверхности воска оставались только легкие, едва заметные значки. Они напоминали иероглифы, но я, как ни присматривалась, так и не смогла распознать ни одного из них.

Закончив, Гриндл отложил перо в сторону.

– Один последний штрих, – сказал он, поднимая крышку маленькой табакерки и доставая оттуда щепотку какого-то порошка. – Серебряная пыль, – пояснил майор. – Чтобы притягивать энергию Луны. – Он посыпал серебром восковое покрытие с нанесенными на него символами и достал из другой коробочки щепотку другого порошка. – Медная пыль, чтобы окрасить в зеленый цвет, – пояснил он, посыпая табличку медью.

Эффект получился моментальный и сногсшибательный. Нанесенные майором Гриндлом символы начали извиваться, собираться стайками, переливаться, словно волны. Почувствовав прилив магической энергии, Исида приподняла голову от леопардовой шкуры и насторожилась.

По мере того как глифы двигались, воск начал слегка обесцвечиваться и менять свою фактуру. В результате восковое покрытие стало тускло-зеленым, таким же по цвету, как у подлинной таблички. Еще несколько минут, и загадочные символы исчезли, а ничем не примечательная до этого каменная стела превратилась в точную копию Изумрудной таблички.

– Потрясающе, сэр! – Не удивительно, что, обладая таким мастерством, он и не думал обращаться к уаджетинам за подлинником таблички.

– Благодарю вас. Однако серебро способно сохранять магические свойства воска только при Луне, иначе подделку легко обнаружить.

– Будем надеяться, что Луна останется сегодня на небе до полуночи, – сказала я.

– Останется, – уверенно ответил майор. Он порылся на столе, нашел какие-то обрезки старой кожи и принялся заворачивать в них табличку.

– Где вы научились этому магическому приему? Ни о чем подобном я не читала ни в одном папирусе.

– А вы много читаете? – хитро прищурил свою мохнатую бровь майор.

– Да, много.

– Яблоня от яблони, – усмехнулся майор, а я неожиданно раздулась от гордости.

– Один из наших самых талантливых и отважных Хранителей провел некоторое время среди загадочного племени пустынных кочевников – предполагаю, что к тому же племени принадлежат ваши знакомые из храма, – и научился у них многим тайным магическим приемам. О некоторых из них он оставил заметки в своем дневнике. Его звали Реджинальд Мейхью.

– Мейхью? – резко переспросила я.

Майор Гриндл оторвал свой взгляд от таблички и перевел на меня.

– Да, а в чем дело? Вы слышали о нем?

Я утвердительно кивнула. По словам Вигмера, именно Мейхью был тем человеком, который увел у француза древние артефакты и отправил их морем в Англию, где они спустя какое-то время были приобретены Августом Мунком и в конечном итоге нашли покой в подвальном хранилище нашего музея.

– Но Вигмер не говорил, что он был Избранным хранителем. – Это я произнесла уже вслух.

– Я этого тоже не говорил, – сказал майор Гриндл и снова занялся табличкой.

– Как это, сэр? Вы только что сказали, что он был одним из самых талантливых и отважных…

– Очевидно, вы ослышались, мисс Трокмортон.

– Очевидно, – согласилась я, уловив, как мне показалось, истинный смысл слов Гриндла.

– А теперь подумаем лучше, как нам вернуть Гаджи, не возражаете?

Услышав имя своего хозяина, дремавший до этого Сефу встрепенулся, вскочил мне на плечо и взволнованно оглянулся по сторонам.

– Нет, еще нет, – сказала я ему, – но скоро.

Майор Гриндл положил обернутую обрывками кожи табличку в наплечный мешок и передал его мне. Сефу соскочил с моего плеча, подбежал к двери и остановился, выжидая.

Пока я прилаживала мешок себе на плечо, майор широкими шагами прошел через всю комнату и взял с полки несколько предметов: большой бронзовый наконечник для стрелы («Одна из семи стрел богини Сехмет», – пояснил он), маленькую глиняную банку («Огненный дождь»), два ножа и короткий меч.

– А пистолет взять не хотите, сэр? – спросила я. – Мне кажется, он может пригодиться. Фон Браггеншнотт, во всяком случае, со своим пистолетом никогда не расстается.

– Использовать современное оружие в древнем храме? Вы шутите, мисс Трокмортон?

Шучу? Какие уж тут шутки! Мы не на партию в крикет собираемся.

Майор закончил прятать на себе оружие и спросил:

– Вы готовы?

– Как всегда, – ответила я.

– Прошу сюда. – Он повел меня к задней двери, выходившей из кабинета прямо во двор. Я проследовала за майором до маленькой конюшни, молча подождала, пока он оседлает свою лошадь. Когда это было сделано, Гриндл подсадил меня. Устраиваясь в седле, я не удержалась и спросила:

– Интересно, почему они выбрали для встречи Карнакский храм, а не Луксорский?

– Вероятно, потому, что последнюю пару дней в Луксорском храме было слишком шумно и многолюдно, – ответил майор, элегантно вскакивая в седло позади меня. Он взял в руки поводья, несильно шлепнул ладонью по шее лошади, и мы двинулись в путь. Выехав со двора, майор повернул свою лошадь на дорогу, ведущую в Карнак.

О коротком путешествии из Луксора в соседнюю деревню Карнак у меня остались самые смутные воспоминания. Моя голова целиком была занята мыслями о Гаджи и о том, как важно было бы успеть оказаться на месте раньше Змей Хаоса, чтобы подготовиться к встрече с ними. Я была одним большим клубком обнаженных нервов.

Мне хотелось надеяться на то, что Исида и Сефу тоже где-то рядом.

Я то и дело оглядывалась через плечо, пытаясь уловить во мраке плавное скольжение кошки или угловатые обезьяньи прыжки, но у меня ничего не получалось. Наконец майору Гриндлу это надоело, и он раздраженно сказал:

– Моей бедной лошади тяжело нести на себе сразу двоих всадников. Ей будет намного легче, если вы перестанете крутиться.

– Простите, – пробормотала я.

Ночные тени поглотили краски дня. В свете почти полной Луны весь мир казался серым – но зато сколько же оттенков серого было вокруг! От непроглядно-темного, почти черного, в глубоких тенях до бледно-серебристого, почти белого диска Луны. В отдалении виднелись огромные валуны – сейчас они напоминали разбросанные по пустыне игрушки каких-то фантастических детей-гигантов. А впереди уже вставали развалины самого Карнакского храма – блестящие в лунном свете стены с лежащими под ними длинными темными тенями.

– Почти приехали, – прошептал майор Гриндл. Он направил свою лошадь к берегу Нила, и вскоре мы добрались до едва заметной дороги. Присмотревшись, я поняла, что это вовсе не дорога, а остатки древнего канала, некогда соединявшего храм с пристанью. На южном углу храма молчаливым стражем давно минувшей эпохи стоял одинокий обелиск.

Возле этого обелиска майор и остановил свою лошадь.

– Здесь я вас оставлю, – сказал он, соскакивая на землю. Внезапно моей спине стало холодно-холодно, и я едва сдержалась, чтобы не задрожать.

– Я займу позицию, с которой смогу следить за вами и Гаджи внутри храма, – сказал майор. – Помните, не говорите им, где вы спрятали табличку, до тех пор пока они не покажут вам мальчика. Я подозреваю, что они могут попытаться захватить и вас тоже, поэтому старайтесь держаться на некотором расстоянии от них, чтобы у меня было пространство для маневра.

– Да, сэр.

– Держитесь, мисс Трокмортон.

Майор выпрямился, коротко отсалютовал мне и тут же исчез, затерявшись среди теней.

Глава двадцать третья. Стычка в Карнаке

Передо мной протянулись два длинных ряда криосфинксов – эти создания с бараньей головой охраняли вход в храм. Я в последний раз взглянула в темноту у себя за спиной и, к огромной радости, заметила наконец Исиду. Это значит, что где-то неподалеку и Сефу. Имея за спиной животных, я почувствовала себя увереннее, расправила плечи и направила свою лошадь к первому пилону – входным воротам храма.

Многие сфинксы успели утратить свои бараньи головы, но те, у которых голова еще осталась на плечах, казалось, провожали меня пристальными взглядами. На каменных боках сфинксов призрачно мерцали бледные символы могущества и магической силы. Время успело частично повредить эти глифы, но они все еще пусть с трудом, но читались. Мне очень хотелось бы остановиться, зарисовать эти знаки, постараться понять, с каким видом магии они связаны, но, увы, сейчас на это у меня совершенно не было времени.

Может быть, потом, когда все закончится, я смогу вернуться сюда вместе с мамой и не спеша осмотреть этот храм. Только, пожалуй, лучше будет сделать это днем, а не при лунном свете.

Пилон возвышался впереди передо мной – огромная массивная стена высотой метров в тридцать. Я вздрогнула, вспомнив, что это пилон Нектанебуса I – как символично, что я должна миновать именно его, в надежде спасти последнего египетского фараона.

Стены пилона были толстыми – мне казалось, что я еду сквозь него целую вечность. Камни здесь не излучали магическую энергию, от них исходило лишь ощущение огромной силы, прочности и надежности. Во дворе храма, возле одной из стен, была навалена огромная куча строительного мусора – будто зодчие, возводившие этот храм, бежали, бросив свою работу. Трудно даже вообразить, что за грозная сила заставила строителей уйти, не закончив святилище. Разве что вмешательство самих богов?

Я заставила себя отбросить прочь эту тревожную мысль и вместо этого принялась сосредоточенно рассматривать раскинувшийся передо мной просторный двор. Вдоль обеих его сторон тянулись портики колонн. Возле задней стены возвышалась одинокая колонна, а сразу за ней, охраняя вход во второй пилон, стояли две огромные статуи, глядя перед собой незрячими глазами.

Слуги Хаоса могли прятаться где угодно. Я замерла, пытаясь уловить присутствие людей – с открытыми глазами у меня это вряд ли могло получиться, но закрыть их мне было страшно.

Я решила было пройтись между колоннами и поискать там, но передумала. Мне уже доводилось пару раз играть в кошки-мышки со Змеями Хаоса среди древних развалин, еще раз затевать эту игру я, пожалуй, не буду.

Я взглянула на свои часы. Всего одиннадцать с минутами. Я приехала почти на час раньше. Сделав это открытие, я почувствовала себя немного увереннее и повернула налево, туда, где, по словам майора, Гриндла должно было находиться святилище Сети.

Оно действительно стояло здесь – приземистое, квадратное, с тремя темными входами, похожими на огромные разинутые рты. Именно в этом святилище я должна была оставить свою табличку – справа от центрального входа, на жертвеннике Хона.

Но в святилище я не пошла. Вместо этого я направилась к груде мусора, разгребла его с краю, осторожно поставила свой мешок с табличкой, а затем вновь засыпала его.

Уловив за своей спиной легкое движение, я испуганно обернулась, но это был всего лишь Сефу, карабкавшийся вверх по стене святилища Сети.

– Рада видеть тебя с нами, – прошептала я.

Сефу показал мне своими ручонками неприличный жест, а затем забрался на резную притолоку над одним из входов в святилище.

Не обращая больше на него внимания, я пошла дальше, искать место, где можно будет сидеть и ждать. Подумав, что неплохо будет иметь за спиной каменную стену двенадцатиметровой толщины, я выбрала ровный пятачок земли рядом с пилоном. Усевшись, я внимательно прочесала взглядом клубящиеся по сторонам тени, пытаясь увидеть Исиду. Мне хотелось подозвать ее и ждать дальнейших событий в ее компании. Но, увы, Исиду я не увидела, она отлучилась в неизвестном направлении по каким-то своим неотложным кошачьим делам.

Иногда мне кажется, что самая трудная часть всех дел, в которые я ввязалась, – это ждать. Сначала лихорадочно спешишь, спешишь, гонишь, чтобы добыть для каких-нибудь мерзопакостных мужчин то, что им нужно, а потом – бац! – и изволь сидеть и ждать, ждать, когда они изволят явиться и забрать свою добычу. Размышляя таким образом о том, как несправедливо устроен этот мир, и о превратностях своей собственной судьбы, я услышала легкий шорох где-то позади второго пилона.

– Исида? – шепнула я, медленно поднимаясь на ноги. Но вообще-то Исида никогда не издаст ни единого звука случайно и обычно передвигается абсолютно беззвучно. Затем я увидела отделившуюся от окружающего мрака тень. Она приблизилась и приняла очертания мужской фигуры. За первой тенью появились вторая, третья…. Всего их было шестеро.

Проходя через второй пилон во двор храма, передняя фигура сказала:

– Вы рано.

Я сразу узнала этот голос. Фон Браггеншнотт.

– Вы тоже, – ответила я.

Он дернул головой в сторону святилища Сети, и один из его спутников немедленно побежал и скрылся в его правом дверном проеме. Спустя пару секунд он вынырнул из святилища и отрицательно покачал головой.

Фон Браггеншнотт повернулся ко мне:

– Шутки вздумали шутить, фрейлейн? – сказал он, озираясь по сторонам. – Или решили, что это мы шутим?

– Никаких шуток. Простая предосторожность. Или вы думали, что я отдам вам табличку раньше, чем увижу Гаджи целым и невредимым?

Фон Браггеншнотт помолчал, пожевал губами, глядя на меня, и наконец ответил:

– Достаточно логично. – И добавил, бросив через плечо: – Приведите его!

Спустя несколько секунд появились еще двое – между ними, привязанный запястьями к их рукам, болтался Гаджи. Голова его была накрыта черным капюшоном – вероятно, для того, чтобы он не мог после освобождения навести своих спасителей на логово Змей Хаоса.

– Гаджи? – спросила я. Рост, фигура, одежда были как у Гаджи, однако если уж магическую табличку можно подделать, то арабского мальчишку и подавно.

Он бурно закивал закрытой капюшоном головой.

– Ты в порядке? – снова спросила я, надеясь услышать его голос.

Повисло молчание, затем мужчина, к которому была привязана правая рука Гаджи, размахнулся и своей свободной правой рукой ударил мальчика по голове.

– Прекратите! – крикнула я. Гаджи снова закивал, поднял руку, чтобы поправить съехавший капюшон, и тут я заметила у него царапину, которую оставила ему Исида несколько дней назад.

– Довольно! – сказал фон Браггеншнотт. – Вы видите его своими собственными глазами, фрейлейн. Он цел и невредим. Если хотите, чтобы он таким и остался, отдайте мне табличку.

– Хорошо. – Мне до смерти хотелось поискать взглядом майора Гриндла, но знала, что это было бы слишком рискованно для нас обоих. Вместо этого я повернулась к фон Браггеншнотту и его людям спиной и спокойно направилась к груде мусора. Каждый мой мускул был напряжен от страха, но я успокаивала себя тем, что слуги Хаоса ничего мне не сделают. Не посмеют. Во всяком случае, пока я не покажу им табличку.

Подойдя к куче, я наклонилась, погрузила руку в мусор, нащупала мешок, ощущая спиной пристальные взгляды. Вытащив мешок, я отнесла его назад к тому месту, где стоял фон Браггеншнотт, но остановилась в нескольких шагах от него.

– Сначала отпустите Гаджи, – сказала я.

Фон Браггеншнотт шевельнул пальцами своей единственной руки, двое охранников тут же отпустили Гаджи, и он пошатнулся от неожиданности.

Не сводя глаз с Гаджи, я резко протянула мешок фон Браггеншнотту:

– Забирайте.

Он снова дернул головой, один из его людей вышел вперед и взял у меня мешок. Я сделала шаг в направлении Гаджи, но фон Браггеншнотт остановил меня.

– Найн, найн, найн! – закудахтал он, покачивая своим единственным указательным пальцем. – Только после того, как я увижу, что вы мне здесь принесли.

Выбора у меня, сами понимаете, не было, но вы должны понять и то, каково мне было ждать, пока они развернут табличку!

Пока его помощник возился с оберткой из обрывков кожи, фон Браггеншнотт сказал, сверля меня своими глазками:

– Надеюсь, вы не пытаетесь одурачить нас.

– Нет, потому что на кону жизнь Гаджи, – ответила я. Это было действительно так. Я и не думала дурачить слуг Хаоса, обвести их вокруг пальца придумал майор Гриндл.

Наконец помощник развернул табличку, и я замерла. Только бы работа майора Гриндла выдержала проверку слуг Хаоса!

Фон Браггеншнотт наклонился ближе к табличке, внимательно рассмотрел ее и наконец улыбнулся. Между прочим, улыбающийся фон Браггеншнотт – чудовищное зрелище!

– Браво, браво, – сказал он.

– Вот и отлично. А теперь, я полагаю, нам пора, – я ринулась вперед и схватила Гаджи за руку.

– Хватайте их! – крикнул фон Браггеншнотт.

Двое слуг Хаоса подскочили и оттащили меня прочь от Гаджи.

– Что за дела? – возмущенно взвизгнула я. – Вы же говорили, что это будет честная сделка!

Двое других людей окружили Гаджи, продолжавшего слепо качать вперед и назад своей закрытой капюшоном головой.

– Я солгал, – довольным тоном заявил фон Браггеншнотт. – Это вас удивляет? Не думаю. Между прочим, у нас с вами осталось неулаженным еще одно дельце. – Он многозначительно поднял вверх пустую перчатку на своей левой руке.

– Боюсь, с этим дельцем вам придется подождать, – прокатился над двором громовой голос майора Гриндла. Слуги Хаоса задергались, пытаясь понять, кто это говорит и откуда. Я же взглянула на Гаджи и шепнула:

– Приготовься.

– Прибор, отталкивающий проклятия, мисс Трокмортон, – напомнил мне бестелесный голос майора Гриндла. Я быстро переключила на своих часах нужную кнопку.

– А теперь, если можно, авторучку, – последовала новая команда.

Еще не отзвучали последние слова майора, а в воздухе уже раздался свист, треск, и сотни маленьких раскаленных искр брызнули ливнем на стоящих по обе стороны от меня слуг Хаоса. Они закричали, выпустили меня, принялись корчиться под струями Огненного дождя. Почувствовав, что обе мои руки свободны, я крикнула: «Пригнись, Гаджи!», а затем с силой повернула колпачок авторучки, которую дал мне профессор Квиллингс.

Ручка сработала моментально. Послышался негромкий хлопо́к, затем во всю глотку завопили слуги Хаоса. Темноту пронзил мощный луч какой-то смертельно опасной энергии. Фон Браггеншнотт тоже кричал от боли, но оказался единственным, кто сумел удержать себя в руках. В руке, если быть точной. В той самой руке, которой он сейчас полез в свой карман за пистолетом.

– Бегите! – крикнул Гриндл, спрыгивая во двор откуда-то сверху. Но мы и так уже были на полпути к пилону. Тут из-за святилища Сети вышел человек – откуда он взялся? – и схватил меня за руку. Схватить схватил, но сжать свою руку не успел, потому что прямо ему в лицо вцепился какой-то маленький, яростно шипящий комок.

Исида! Располосовав слуге Хаоса щеки своими острыми, как бритвы, когтями, она оставила его валяться на земле, обхватив лицо ладонями.

Это было то, что нужно. Я потащила за собой бедного Гаджи, не останавливаясь даже для того, чтобы снять у него с головы дурацкий капюшон. Ничего, я сделаю это чуть позже, когда мы окажемся на свободе, а пока просто поддержу Гаджи, чтобы он не упал.

У нас за спиной зазвенела сталь – бойцы потянулись за своими мечами, шпагами, саблями (не знаю, что еще у них там было). Добежав до первого пилона, я рискнула быстро оглянуться через плечо, но тут же услышала:

– Не копайтесь, мисс Трокмортон! Верхом на лошадь, быстро!

Я крепче ухватила Гаджи за руку и помчалась к тому месту, где была привязана лошадь.

Глава двадцать четвертая. Непредвиденный поворот

Когда мы добрались до лошади, я наконец улучила секунду, чтобы сдернуть капюшон с головы Гаджи.

Но это оказался не Гаджи!

– Кто ты? – спросила я.

Испуганный мальчишка что-то пролепетал по-арабски. Я сразу подумала, что это какой-нибудь обычный крестьянский ребенок, которого Змеи Хаоса похитили прямо с улицы, чтобы одурачить нас. Я покосилась на расцарапанную руку мальчика – неужели те негодяи нарочно ранили ребенка, чтобы сделать более правдоподобным свой обман?

Прежде чем я успела решить, что делать дальше, из темноты выступили две фигуры в накидках и надвинутых на голову капюшонах. Они подошли от пилона к сфинксам, и каждый из них остановился возле скульптуры, у которой уцелела голова.

– Пойдем, – сказала я мальчику. Мне было не важно, кто он. Достаточно того, что я знала другое – нам обоим необходимо исчезнуть раньше, чем эти люди заметят нас.

Я ухватилась за луку седла, вставила ногу в стремя и рывком подтянулась вверх. Взяла поводья у мальчика, который держал их в руке, затем протянула ему свою руку. Он ухватился за нее, вскарабкался в седло и уселся позади меня.

Опасаясь, что те двое мужчин могут приближаться к нам, я подняла голову, но, к моему удивлению, на нас с мальчиком они не обращали ни малейшего внимания. Зато достали какие-то инструменты и принялись что-то делать со сфинксами. Каждый из них чем-то постучал своего сфинкса с бараньей головой по лбу, по груди, по локтям, ладоням, затем по ушам.

А когда они прикоснулись ко ртам сфинксов, я все поняла. Незнакомцы проводили обряд Размыкания уст – очень похожий на тот, что я сама всего несколько месяцев назад провела с мумией Тетли! При этом незнакомцы провели свой обряд в фантастически короткое время, всего-навсего за три с половиной секунды! Вот это скорость! Но постойте, обряд Размыкания уст проводят, чтобы оживить мертвеца. А кого собираются оживить эти люди? Неужели каменных сфинксов?

Не успела я додумать эту мысль до конца, как раздался оглушительный треск – мне даже показалось, что это рухнула одна из колонн во дворе храма. Но нет, все колонны остались на месте, а вот мои глаза от удивления полезли на лоб, когда я увидела, как один из сфинксов оторвал от постамента, на котором он стоял, свои огромные тяжеленные львиные лапы.

Мое сердце бешено забилось. Нет, это невозможно, это выше человеческих сил – оживлять статуи…

Сидевший позади меня мальчик испуганно ахнул, я тоже вздрогнула от страха, когда сфинкс величаво качнул своей огромной головой, внимательно глядя на стоящего перед ним человека. Тот что-то сказал ожившей статуе (я не расслышала, что именно), и сфинкс соскочил с пьедестала, взмахнул длинным львиным хвостом, наклонил к земле свои витые рога и ринулся во Двор Нектанебуса.

Мальчик вцепился мне в рукав, я тоже дрожала от страха, но никак не могла заставить себя оторваться от небывалого сеанса магии, который разыгрывался перед моими глазами, и опомнилась, только осознав вдруг, что оставаться там, где мы сейчас находимся, небезопасно. Кроме того, кто знает, насколько уверенно могут контролировать поведение пробужденных сфинксов неизвестные мне маги? И, наконец, неблагодарно было бы отплатить майору Гриндлу глупостью за все, что он сделал для нашего спасения.

Разворачивая лошадь, я лихорадочно всматривалась в окружающие меня тени, пытаясь найти Исиду и Сефу, но их не было видно. «Они очень маленькие, поэтому их трудно увидеть, – попыталась я успокоить себя. – Они легко могли убежать и скрыться в таких местечках, где ожившие сфинксы их не достанут». Совсем потерявший от страха голову мальчик принялся колотить меня по спине, подсказывая, что пора трогать. Что ж, он был прав, я знала это и потому пришпорила каблуками лошадь.

Она резко рванула вперед, и мальчик крепче обхватил меня своими руками за талию. Я низко пригнула голову к лошадиной шее и приготовилась бороться за свою драгоценную жизнь.

Вскоре шум и крики боя стали затихать у нас за спиной, но я продолжала гнать лошадь вперед, и так, не снижая скорости, мы домчались до храма Мут.

Когда мы проезжали вдоль священного озера, лошадь вдруг отпрянула назад, испугавшись появившейся перед ней тени. Я удержала лошадь, повернула ее, чтобы свернуть влево и, сделав вираж, направиться к храму.

Перед нами выросли еще две тени. На этот раз моя лошадь встала на дыбы и едва не сбросила нас с мальчиком из седла.

– Тпру! – крикнула я, молясь о том, чтобы мы не свалились на землю и не сломали себе шею. Или не попали под тяжелые копыта.

Не знаю, удалось бы мне в конце концов справиться с лошадью или нет, – одна из темных фигур бросилась вперед и схватила лошадь под уздцы. Пока этот человек успокаивал испуганное животное, второй незнакомец приблизился к нам. У меня упало сердце, когда я узнала характерные черные одеяния уаджетинов.

Еще примерно десяток всадников появились из темноты. Они окружили нас и повели к храму Мут.

Я дрожала от страха и лихорадочно пыталась понять, как все это могло случиться.

Когда мы подъехали к храму, уаджетины сразу же завели лошадей за одну из сохранившихся стен, откуда их нельзя было заметить с дороги. Проклятье! Лопнула моя надежда на то, что майор Гриндл заметит нас, когда будет возвращаться в Луксор.

Но погодите, погодите! У меня же есть прибор-маяк профессора Квиллингса! С его помощью майор сможет найти меня.

Обрадованная этой мыслью, я взглянула на свое запястье и переключила кнопку часов в нужное положение.

Сделав это, я воспрянула духом, сунула руку в карман и сжала в ладони обломок Вавилонского кирпича. Он поможет мне до появления майора Гриндла понимать все, о чем говорят уаджетины.

Один из них протянул руки и вежливо помог мне спуститься на землю. Присмотревшись, я узнала в этом уаджетине Хальфани – я запомнила его по нашей встрече в Луксорском храме.

– Что вы здесь делаете? – спросила я его.

– Сегодня ночью предстоит великое магическое событие.

– И вы подумали обо мне? – Я почувствовала себя польщенной, несмотря на события минувшего вечера.

– Мы подумали о нашем фараоне, – поправил меня Хальфани. – О его безопасности.

Мне бы подумать, взвесить как следует свои следующие слова, но я находилась в таком смятении, что с ходу ляпнула:

– Его похитили.

Хальфани резко повернул голову, чтобы посмотреть на все еще сидящего в седле мальчика.

– А это кто?

– Подстава, – ответила я. – Они подсунули его вместо Гаджи.

– Кто это они?

– Змеи Хаоса.

Хальфани нахмурился, повернулся к своим спутникам, о чем-то быстро переговорил с ними по-арабски, затем снова обратился ко мне:

– Кто такие эти змеи?

– Чем вы целыми днями занимаетесь, черт побери? Ворон считаете? Вы что, в самом деле никогда не слышали о Змеях Хаоса?

– На твоем месте я бы последил за своим языком, – раздраженно сказал Хальфани.

– Простите. Змеи Хаоса – это последователи Сета, они стремятся заполучить в свои руки самые могущественные древние артефакты, с помощью которых рассчитывают захватить власть над всем миром.

– Последователи Сета, понятно, – кивнул Хальфани и повернулся к мальчику. – Ты устал, – сказал он ему. – И очень хочешь спать. Все, что с тобой сегодня случилось, все, что ты видел и слышал, – это просто сон. Очень плохой сон. – Затем Хальфани начертил на лбу мальчика запрещающий магический знак и щелкнул пальцами. Мальчик моргнул, соскочил с седла на землю, повернулся и бросился бежать прочь.

– Проследи, чтобы он вернулся домой целым и невредимым, – приказал Хальфани одному из своих людей. – А вы, – обратился он ко все еще сидевшим верхом уаджетинам, – возвращайтесь в Карнак. Найдите след служителей Сета и отберите у них нашего фараона!

Всадники дружно развернули своих лошадей и галопом поскакали в ту сторону, откуда мы недавно приехали.

Затем Хальфани вновь обратился ко мне:

– Как они могли узнать о нашем фараоне? – Голос у него был бархатным, похожим на урчание, только это было не кошачье мурлыканье, а, скорее, низкое рычание пантеры.

– Не знаю, – прошептала я. – Уж я-то им точно этого не говорила. Они мои заклятые враги.

Хальфани пристально посмотрел на меня и, помолчав немного, сказал:

– А враг моего врага – мой друг, да? Тебе повезло, юная мисс. Тебя желает видеть наш верховный жрец. Оставим дальнейший разговор до встречи с ним.

– Хочу, чтобы вы знали: я должна возвратиться домой до утра. Моя мать не знает, куда я отправилась.

Хальфани окинул меня каким-то отрешенным взглядом, и я поняла, что дело мое плохо.

– Я не вернусь домой к утру, так вас надо понимать? – упавшим голосом спросила я.

– Нет, юная мисс. Я не знаю, когда ты теперь возвратишься сюда.

Он махнул рукой, несколько уаджетинов со всех сторон окружили меня и мою лошадь.

– Моей матери все это очень не понравится, – предупредила я. – Вы не представляете, какой шум она может поднять.

Не обращая ни малейшего внимания на мои угрозы, Хальфани выдвинул в ответ свои:

– Если ты начнешь кричать или попробуешь сбежать, нам придется связать тебя и заставить замолчать. Мы предпочли бы не делать этого, но ты должна дать слово, что не будешь пытаться помешать нам.

Мне сразу вспомнился молчаливый помощник Ови Бубу с отрезанным языком.

– Даю вам слово, – сказала я.

Меня накрыло волной магической силы – Хальфани пытался проникнуть мне в мозг, чтобы проверить, правду я сказала или нет.

– Я же дала слово, – раздраженно заметила я.

– Ты не должна упрекать меня за желание проверить крепость твоего слова, юная мисс, – пожал плечами Хальфани. – А теперь пойдем. С тобой поедет Хашим. Он будет управлять твоей лошадью.

– А еще знайте, что меня будет искать майор Гриндл, – сказала я не столько для того, чтобы предупредить уаджетинов, сколько ради того, чтобы немного подбодрить себя.

Хашим обменялся многозначительным взглядом с Хальфани и спросил:

– Тот человек, который был с тобой в храме?

– Да.

Хальфани покачал головой, и меня охватило недоброе предчувствие.

– Нет, юная мисс, твой майор не придет за тобой. После того как по храму прошлись оживленные нами криосфинксы, там не осталось ничего живого.

Глава двадцать пятая. Кверет Айхи

Мы ехали сквозь ночь. Во рту я чувствовала горький привкус поражения, я устала телом и душой и гадала, увижу ли еще когда-нибудь маму или Гаджи. Или Исиду.

Когда я уже была готова свалиться с лошади на землю от усталости, уаджетины свернули с дороги и направили лошадей к развалинам римского храма, едва различимым в бледном свете уходящей с небосклона Луны. Хальфани помог мне слезть с лошади, отвел внутрь, к стене, и сказал:

– Жди здесь.

Я легла на пол и тут же провалилась в сон.

Мне показалось, что прошло всего лишь несколько секунд, и вот уже послышались голоса, твердящие, чтобы я просыпалась. Я зевнула, потянулась, поморщилась, почувствовав, как саднят стертые о седло ноги. Затем заметила, что кто-то, оказывается, подложил что-то мягкое мне под голову и накрыл одеялом. Тронутая такой заботой, я тряхнула головой, чтобы окончательно прогнать сон, и села.

– Доброе утро.

Я вздрогнула, услышав низкий голос майора Гриндла. День начинался с сюрприза.

– Вы не умерли! – радостно воскликнула я.

– Нет, – сухо отозвался он. – Не умер.

Я быстро осмотрелась по сторонам, проверяя, виден ли майор кому-нибудь еще, кроме меня.

– Вы пришли, чтобы спасти меня? – шепнула я.

– Боюсь, что нет, – еще более сухим тоном ответил майор и шевельнул руками, показывая, что они связаны у него за спиной. – Хотя намеревался спасти. Но этих людей оказалось чертовски сложно застать врасплох.

– О… – Мое сердце упало, мои мечты о том, что я вот-вот окажусь на свободе, разбились вдребезги. – Мне очень жаль, что вы попали к ним в плен, но все равно я очень-очень рада видеть вас.

– Я тоже, – сказал майор. Он сурово посмотрел в ту сторону, где был разбит походный лагерь уаджетинов, и спросил: – Они вам ничего плохого не сделали?

– Нет, пожалуй, если не считать того, что я натерла ноги седлом.

Майор Гриндл разочарованно покачал головой, словно надеялся получить повод сцепиться с уаджетинами. Но с другой стороны, то, что они меня похитили, – разве это не повод?

Я наклонилась ближе к майору и тихо спросила:

– А как вам удалось пережить атаку криосфинксов?

Он вскинул голову, глаза его загорелись странным огнем:

– Вы видели это, да?

– Видела! Более того, могу сказать, что для оживления статуй они использовали обряд Размыкания уст, сэр. А что произошло, когда ожившие сфинксы ворвались во двор храма?

– Они напоминали двух чудовищных кошек, очищающих амбар от мышей, – восторженно покачал головой майор. – За пару минут расправились почти со всеми Змеями Хаоса, уцелели только трое из них, да и тех сильно покалечило.

– Никаких следов Гаджи не встретили, сэр?

– Значит, это был не он, – вздохнул Гриндл. – Я так и подумал, когда увидел тот капюшон. Внимание, мисс Трокмортон! Наши приятели идут. – И тихо добавил: – Не показывайте им, что я знаю арабский.

Прежде чем я успела глазом моргнуть, подошел Хашим. Он дал мне и майору по черствой лепешке – это был наш завтрак. А еще через пять минут нас уже снова сажали в седла продолжать путь.

Майора предварительно связали и заткнули ему рот кляпом, но это его, похоже, ни капельки не заботило. Он, как всегда, выглядел спокойным и уверенным в себе, общий вид, пожалуй, слегка портила лишь отросшая у него на щеках щетина.

Мы продолжили свой путь на юг. Солнце пекло нещадно, но уаджетины переносили жару совершенно невозмутимо, как и положено обитателям пустыни. А вот я чувствовала себя увядшим листиком салата – еще немного, и пожелтею. Куда, интересно, они нас везут? И не сварюсь ли я заживо раньше, чем мы доберемся до цели? У меня из головы не шли мысли о маме. Она, наверное, с ума сходит от волнения. Она уже написала папе о том, что я пропала, или еще нет? А Вигмер знает? А Гаджи? Что с ним? Думаю все-таки, что слуги Хаоса ничего плохого с ним не сделают, ведь он очень ценная для них добыча.

К вечеру второго дня пути уаджетины повернули на запад, и мы углубились в каменистую пустыню. Вскоре я потеряла всякое представление о том, в каком направлении мы движемся. Песок и скалы, скалы и песок. Все они для меня выглядели одинаково. Я попыталась было убедить себя в том, что все это нужно принимать как увлекательное приключение, но ничего из этого не получилось. Я себе не поверила.

Когда на горизонте показались первые лучи зари, наши лошади приковыляли в лагерь бедуинов. Несмотря на смертельную усталость, я тем не менее сразу отметила, какое это прекрасное прикрытие. Под видом кочевников-бедуинов уаджетины могли перемещаться куда и когда угодно, и никто их ни о чем не спросит.

К нашим лошадям подошли мужчины, взяли их за поводья. Я буквально свалилась из седла – Хальфани подхватил меня, не дал упасть, и я подумала, что это очень любезно с его стороны, особенно если учесть, что здесь я скорее в плену, чем в гостях. Майора Гриндла, как я успела заметить, ссадили с лошади не столь деликатно, но ему, кажется, было на это наплевать.

Он прекрасно выглядел, словно не было у него за плечами нескольких дней изнурительного пути по пустыне, палящего солнца, скудной пищи. Глядя на него, я впервые поняла, что такое быть настоящим, до мозга костей, солдатом.

Нас привели к маленькому черному шатру и втолкнули внутрь.

– Спите, – лаконично распорядился Хальфани. Впрочем, он мог бы и этого не говорить, все равно у меня сейчас было только одно желание – спать. Я рухнула на расстеленное на земляном полу одеяло, подумала о том, как хорошо было бы уткнуться сейчас носом в мягкую шерстку Исиды, но так и не успела додумать эту мысль до конца – провалилась в сон.

Проснулась я оттого, что полог шатра открылся и внутрь ворвались слепящие солнечные лучи. Я поморгала и всмотрелась, прищурив глаза, на появившуюся на пороге фигуру, черным силуэтом выступавшую на фоне яркого света.

– Приветствую вас, – нежным голосом произнесла фигура, входя в шатер и закрывая за собой полог. Перестав жмуриться, я рассмотрела, что это девушка, молодая, пожалуй лишь чуть-чуть старше меня. Она была одета как бедуинка, то есть без паранджи, поэтому я могла видеть все ее лицо. Когда девушка застенчиво взглянула на майора, что-то в ее лице показалось мне знакомым, только я не могла сообразить, что именно. Быстро переведя взгляд с майора на меня, девушка сказала:

– Я принесла еды, чтобы вы поели, и воды, чтобы вы умылись.

– Спасибо, – ответила я. – Я умираю от голода.

Майор ответил более формально.

– Мы по достоинству ценим ваше гостеприимство.

Девушка опустила голову и принялась расставлять тарелки с едой. Пока мы завтракали, она оставалась в шатре и пусть искоса, но внимательно рассматривала нас. Меня, если говорить точнее. Наконец, набравшись храбрости, она спросила, обращаясь ко мне.

– Они говорят, что это вы нашли нашего последнего фараона и привезли его в Луксор. Это правда?

– Да, – настороженно ответила я. К добру ли, что меня объявили причастной к возвращению их последнего фараона в Луксор, или нет? – Я встретила его, когда он работал погонщиком осликов на улицах Каира. Он очень храбрый и помог мне выпутаться из затруднительного положения. В свою очередь я предложила ему остаться при мне.

– Как он выглядит? – не поднимая головы, спросила девушка. – Он здоров?

Тут меня осенило, и я поняла, почему лицо девушки кажется мне знакомым.

– Вы Сафия? – спросила я.

Она вздрогнула, глаза у нее стали большими-большими и круглыми.

– Откуда вам известно мое имя?

– Гаджи рассказывал мне о вас, – ответила я.

– Правда? – Теперь ее глаза повлажнели. – Значит, он не забыл меня?

– Не забыл, – заверила я Сафию. – Приехав в Луксор, он много дней разыскивал вас, мечтал о встрече. К сожалению, найти так и не смог.

– Это хорошо и в то же время плохо. Плохо потому, что он не нашел меня, а хорошо потому, что не знает о том, что со мной приключилось.

Она вздохнула и вернулась к своему первоначальному вопросу:

– Он здоров?

– Да, здоров. Худенький немного, но бодрый духом. Он очень добрый, очень смелый и очень преданный.

– Благодарю вас, миледи, за то, что вы приблизили нашу встречу с братом, – сказала Сафия, складывая перед грудью свои руки.

– Но он еще не дома, – напомнила я.

– Не важно, скоро будет. Воины Гора найдут его.

Тут майор Гриндл прокашлялся и тоже вступил в разговор:

– Кстати говоря, эти ваши… воины уже предприняли что-нибудь? Организовали поисковые партии? Выслали следопытов?

Сафия не решалась посмотреть на майора и ответила, застенчиво уставившись себе под ноги:

– Сейчас они совещаются с мудиром, рассказывают о том, что им стало известно. Потому меня и послали за вами. После того как вы поедите и умоетесь, я должна отвести вас на совет, чтобы вы могли ответить там на вопросы, которые вам зададут.

– Великолепно, – сказал майор.

Честно говоря, я бы на его месте выбрала, пожалуй, какое-нибудь другое слово. Мы быстро закончили с едой, и Сафия вышла из шатра, чтобы подождать снаружи, пока мы умоемся. Майор Гриндл повернулся ко мне спиной, пока я умывала лицо и руки, потом я стояла спиной к майору, пока он делал то же самое. Неожиданно я открыла для себя, какое это интимное дело – умываться при ком-то, даже если ты при этом моешь только лицо и руки.

Наверное, излишне даже говорить, что проку от такого умывания оказалось мало. Да, лицо и руки у меня стали чище, но одежда осталась все такой же пропотевшей и пропыленной. У майора тоже.

Пока Сафия вела нас через лагерь, я увидела то, что упустила, когда мы только приехали. Лагерь был разбит в тени огромного храма. Он был меньше, чем Луксорский храм, но тоже оставался в отличном состоянии.

Мы пришли к большому, стоявшему в самом центре лагеря шатру, Сафия приподняла полог и пропустила нас внутрь. Никогда не думала, что шатер может быть таким большим и что в нем может поместиться столько народа. На толстых, расстеленных на полу ковриках здесь сидело десятка полтора людей. Я узнала среди них Хальфани, Хашима и старого сварливого уаджетина, который в свое время предлагал перерезать мне горло, и дело с концом. Фенуку, да, именно так его звали. Фенуку. Но теперь на нем была не черная накидка, а леопардовая шкура жреца Сем – так называли служителей бога Гора. Проклятье. Я знала, конечно, что древнеегипетские жрецы служили в храмах лишь несколько месяцев в году, но зачем и почему этот жрец решил в свободное время путешествовать инкогнито? По-моему, жрецы должны всегда носить на себе какие-нибудь предупреждающие знаки, а то как-то неловко может получиться.

Хальфани кивнул нам головой, затем сказал, повернувшись к сидевшему слева от него человеку:

– Вот эта девочка, мудир, и тот инглиз, о котором мы говорили.

– Тот самый, что приставлял нож к горлу нашего фараона, – проскрипел Фенуку. Да, этот жрец все помнил и ничего не простил майору Гриндлу.

Немигающий взгляд мудира скользнул мимо майора и остановился на мне.

– Расскажи нам, что тебе известно.

Я выпрямилась, прокашлялась и настроилась говорить, не допуская дрожи в голосе.

– Когда я возвратилась домой с раскопок, где была вместе со своей матерью, на моей подушке лежала записка с требованием принести Изумрудную табличку в обмен на Гаджи.

– Нет, нет, – покачал головой мудир. – Начни с самого начала. Как тебе пришло в голову привести Гаджи в свой дом?

– Ах, с самого начала? Пожалуйста. Находясь в Каире, мы вышли из музея и решили доехать до нашего отеля на осликах…

И я рассказала им о том, как наняла Гаджи вместе с его осликом (хотя умолчала о том, что жалость к мальчику у меня вызвал Сефу, прикинувшийся горбом на его спине) и как мы потом уехали в Луксор на одном поезде с Гаджи, и как я потом наняла его на работу. Когда я закончила, все собравшиеся выглядели слегка шокированными: как же так, какая-то девчонка наняла их фараона прибираться на конюшне!

Заметив это, я поспешила добавить:

– Мне очень жаль, сэр, но я не знала о том, что он фараон. Он и сам об этом не знал, пока ваши люди ему об этом не сказали. Он никогда не отлынивал от своих обязанностей, не считал, что занимается недостойным его происхождения делом. Впервые об этом я… мы узнали только в Луксорском храме, когда один из ваших людей назвал Гаджи фараоном. Я и не думала проявить какое-то неуважение к вашему фараону, просто пыталась помочь маленькому мальчику, у которого не было ни еды, ни крыши над головой.

Мудир, ничего не сказав, перевел взгляд на майора Гриндла:

– А вы? Какова ваша роль в этом деле?

Подтянувшись, словно на королевском смотре, майор рассказал, как он впервые узнал о существовании Гаджи, когда этот мальчик постучался на пороге его дома, умоляя майора помочь мисс-эфенди, которая, как считал Гаджи, оказалась в опасности. А закончил майор свой рассказ тем, как теперь уже я пришла к нему домой и попросила помочь отбить Гаджи из рук Змей Хаоса.

– А почему вы не обратились к нам? – спросил один из сидящих на ковриках уаджетинов.

Майор Гриндл посмотрел на него и ласковым тоном ответил:

– Еще четыре дня тому назад я ничего не знал о вашем существовании. Кроме того, у нас было всего четыре часа, чтобы подготовить и провести свою операцию. Нужно было спешить, и на то, чтобы разыскивать вас, у меня просто не было времени.

– А как вам удалось стать столь могущественным магом? – наклонился вперед Фенуку. – Где вы научились так ловко подделать табличку, чтобы обмануть тех людей?

– Многолетний опыт, – коротко ответил майор.

Фенуку открыл рот, чтобы сказать что-то еще – явно нехорошее, судя по выражению его лица, – и я поспешила кашлянуть, чтобы переключить внимание мудира на себя.

Это мне удалось. Мудир вновь перевел свой взгляд с майора на меня и сказал:

– Ты можешь говорить.

– Сэр, позвольте спросить. Даже если Гаджи отказался в тот вечер остаться с вашими людьми, почему они не организовали охрану своего фараона? Ведь они знали, какую ценность представляет Гаджи.

Фенуку посмотрел на меня так, словно готов был перегрызть мне глотку.

Мудир, прищурившись, перевел взгляд на Хальфани. О боже! Я вовсе не собиралась устраивать здесь разборки, я же хотела просто отвести от нас несправедливые обвинения. Но, по правде говоря, о чем они, в самом деле, думали и каким местом, черт побери? Даже мне, ребенку, ясно, что Гаджи необходимо было охранять. Если бы они сделали это, черта с два Змеям Хаоса удалось бы его похитить.

– Мы выставили охрану, мудир, – сказал Хальфани, неловко заерзав на своем коврике, – но на наших людей напали. Мы нашли их позже, связанными и с кляпами во рту.

– Понимаю вас, сэр, – сочувственно заметила я. – Змеи Хаоса и меня тоже несколько раз заставали врасплох.

– Да, но каким образом вы умудрились потерять мальчика первоначально? – спросил майор Гриндл. – Если он так дорог вам, наверное, нужно было приставить к нему не только одного старого наставника, но и кого-нибудь еще, помоложе и посильнее.

Лицо Фенуку приняло сине-багровый оттенок.

– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, инглиз.

– Но если вы собираетесь судить нас за то, что мы недосмотрели за Гаджи сейчас, – сказала я, – то почему нам нельзя поинтересоваться, почему вы потеряли его тогда?

Было такое ощущение, что жреца Сем сейчас хватит удар, но мудир кивнул головой и сказал:

– Вопрос по существу. И если они будут знать на него ответ, это никак не повредит Сыну Ра. Итак, когда наш последний, рожденный в Египте фараон Нектанебус II был свергнут с трона, который принадлежал ему по праву, – начал мудир, – он отправился искать убежище в землю, именуемую Македонией. Скрываясь там, он все больше убеждался в том, что у него практически нет шансов на то, чтобы вернуть власть в силу своего происхождения. Единственной надеждой для него оставалось вернуть в будущем на трон Египта кого-нибудь из своих наследников. Нектанебус не мог допустить, чтобы на нем прервалась родословная фараонов, и потому постарался оставить после себя как можно больше детей.

– Включая Александра Македонского? – спросила я. Мне до сих пор не верилось до конца в историю, которую некогда поведал мне Ови Бубу.

– Да, включая его тоже, – подтвердил мудир, и взгляд его стал еще жестче, чем прежде. – Но Александр, повторюсь, был лишь одним из многих сыновей Нектанебуса. На нас, Глаза Гора, была возложена обязанность охранять этих детей, в жилах которых текли последние капли крови египетских фараонов.

Мы должны были следить за тем, чтобы они были в целости и безопасности, воспитывать их в старых традициях, обучать наследию предков. Но детей было много, от семи разных матерей, и у этих детей стали рождаться свои дети, затем внуки, и так далее. Одно время мы насчитывали около двух десятков потомков Нектанебуса и следили за каждым из них. Однако в каждый момент времени стране нужен только один фараон, а не десятки. Перед нами встал вопрос: а что же в таком случае делать с «лишними» наследниками, как не допустить начала наследственной вражды и кровопролития? И что хорошего быть фараоном в бедной, ослабевшей стране, которой правят чужеземцы? Вот почему большинство этих детей жило в безвестности, под строгой охраной, а наши мудрецы обучали их всему тому, что может им пригодиться, когда кому-то из них придет пора взойти на трон, но при этом никто из них не был посвящен в тайну своего происхождения – до поры до времени это должно было оставаться для них тайной. Такая система оказалась очень удачной и служила нам верой и правдой на протяжении сотен и сотен лет.

– Как банковский вклад, – пробормотал себе под нос майор Гриндл. – Когда нужно будет, тогда его и сниму.

– Ряд наследников мы потеряли в годы турецкой оккупации. Турки были очень жестокими правителями, – продолжил мудир. – Еще нескольких – после того, как на нашей земле высадился Наполеон со своей армией. К началу нынешнего, двадцатого века у нас оставалось одиннадцать наследников Нектанебуса, но последние несколько лет выдались для нашего народа очень трудными. Так что, когда родился Гаджи, он был одним из всего пятерых потомков Нектанебуса – и последним, самым младшим в ряду наследников престола.

Но довольно скоро перед ним осталось только двое претендентов. Затем оба они умерли во время эпидемии, и Гаджи остался единственным. Последним фараоном. Но раньше чем мы успели пригласить его сюда, чтобы он мог занять подобающее ему место в Кверет Айхи, случилось несчастье. Наставник Гаджи пришел к нам и, пряча от стыда свое лицо, рассказал о том, что потерял наследника престола.

Я была возмущена тем, что уаджетины фактически ни в грош не ставили Гаджи до тех пор, пока не умерли остальные претенденты на престол.

– Следовательно, вы не слишком-то ценили Гаджи, пока он был под вашим присмотром, – сказала я. – Что имеем, не храним, потерявши, плачем?

– Ценность Гаджи неизмеримо возросла, пока наше внимание было занято другими вещами.

– А его сестра, Сафия? – спросила я. – Разве в ее жилах не течет та же царская кровь?

– Женщина не может быть фараоном, – резко вставил Фенуку.

Мудир поднял вверх руку, и все мы замолчали, кроме майора Гриндла, который спросил:

– Поисковые партии вы уже выслали?

Мудир и Хальфани обменялись взглядами, после чего Хальфани заговорил:

– Мы оставили половину своих людей еще там, на месте. Они должны искать следы мальчика. Сразу после приезда сюда, в Кверет Айхи, была выслана вторая волна следопытов, они должны искать следы людей, сумевших бежать из Карнакского храма. Как только следопыты возвратятся с донесениями, мы начнем массированную операцию и освободим нашего фараона.

Едва договорив, он громко хлопнул в ладоши, давая понять, что мы здесь больше не нужны.

В шатре появилась Сафия и повела нас к выходу. Мы с майором Гриндлом не перекинулись ни словом до тех пор, пока сестра Гаджи не оставила нас одних. Вот тут уж я взорвалась:

– Они хотят повесить на нас ответственность за то, что Гаджи похитили! Ушам своим не верю!

– Всегда легче обвинить кого-нибудь другого, чем признать собственный промах, – спокойно ответил майор Гриндл. – Особенно если учесть, что ошибки они совершали буквально на каждом шагу.

Майор принялся расхаживать взад-вперед по нашему шатру. Сначала я подумала, что он так же возмущен, как и я, но очень скоро поняла, что майор просто дрожит от возбуждения.

– В чем дело? – спросила я. – С чего это вы так завелись?

Лицо майора просветлело, словно я, упомянув о возбуждении, предоставила ему право говорить.

– Вы видели тех людей? – звенящим от напряжения голосом спросил Гриндл.

– Я видела там двенадцать человек, – сухо ответила я. – Кого из них вы имеете в виду?

Майор оглянулся по сторонам, словно боясь, что нас могут подслушивать.

– Из этой дюжины как минимум шестеро были Урет Хекау.

– Урет Хекау? Вы имеете в виду богиню магии? – Честно говоря, я тогда довольно туго соображала, потому что несколько ночей подряд недосыпала, из еды получала на целый день только горсть фиников да корку тухлого вонючего сыра, и к тому же только-только пережила стресс, побывав на неприятном собеседовании, которое правильнее назвать судилищем. Но даже в таком состоянии я не спутала бы шестерых мужчин с одной богиней магии. Может быть, это не у меня, а у майора что-то с головой?

– Разумеется, те люди не были богиней магии, – фыркнул он, словно в очередной раз прочитав мои мысли, и продолжил мерить шатер шагами.

– Ну хорошо. Будем считать, что с этим недоразумением покончено, поскольку я что-то не совсем вас поня…

– Урет Хекау не только имя богини. Так в Древнем Египте называли также самых искусных магов. Лучших из лучших. И вот шестеро таких великих мастеров сидели на ковриках в том шатре.

– Как вы их узнали?

– Увидел татуировку, которую могут носить только Урет Хекау, – обвившуюся вокруг запястья змею.

О, а ведь я тоже заприметила тех змеек, и даже собиралась спросить о них майора. Да, посадил он меня в лужу.

Майор тем временем прекратил метаться по шатру и сказал:

– Вы что, не понимаете? Это означает, что далеко не все древние тайны погибли во время того пожара в Александрийской библиотеке. Знания, которые необходимы для того, чтобы стать великим магом, не утеряны!

– Надеетесь уговорить магов записать для вас свои секреты, чтобы вы могли спрятать их в свой сундук?

Прежде чем майор успел что-нибудь ответить на мою шпильку, в шатер снова заглянула Сафия, и с ней были еще две женщины. Они принесли ведра с водой и охапки одежды.

– Мудир велел передать, что завтра вы должны предстать на суд перед верховным жрецом, – сказала Сафия. – Мы принесли вам чистую одежду, а грязную возьмем постирать. И воды принесли. Вымойтесь. – И она красноречиво сморщила свой нос.

Глава двадцать шестая. Обряд Маат

В ту ночь я спала плохо, меня не оставляли мысли о том, что завтра утром мне предстоит суд. А в числе судей наверняка окажется Фенуку, который так откровенно недолюбливает и меня, и Гриндла, и – особенно – Ови Бубу. Разбудила нас Сафия. Она принесла нам плотный завтрак и нашу выстиранную, выглаженную одежду. Поев и переодевшись в свое собственное платье, я почувствовала себя более похожей на саму себя и готовой встретиться лицом к лицу с судьями.

Нас повели от лагеря к расположенным поблизости развалинам огромного храма. Впрочем, подойдя ближе, я обнаружила, что это вовсе не руины, в тени которых разбит наш лагерь.

Это был работающий храм, в котором египтяне продолжали поклоняться своим богам. По двору сновали лысые жрецы в плиссированных полотняных юбках – одни несли сосуды с водой для очищения, другие – корзины с зерном и фруктами. Где-то неподалеку блеял козел, спешил в боковой придел храма писец.

Нас провели через первый пилон, затем через второй, а когда мы вошли внутрь храма, я увидела, что судить нас будут трое жрецов Сем. Они сидели перед стеной, на которой была изображена огромная фреска: Гор возглавляет церемонию взвешивания сердца. Окажутся ли наши сердца легче пера богини справедливости Маат? И припрятан ли где-то поблизости пожиратель душ Амат, готовый проглотить нас, если мы не выдержим испытания?

Плохая новость: в числе судей, как я и подозревала, был Фенуку. Хорошая новость: другим судьей оказался Барути, добрый старичок, пославший сокола позвать уаджетинов перед нашей самой первой встречей с ними в Луксорском храме. Барути тоже оказался жрецом Сем и сейчас сидел, дружелюбно посматривая в нашу сторону. Третьим судьей, как я поняла, был сам верховный жрец.

Нам приказали опуститься на колени на жесткий каменный пол. Как только мы это сделали, заговорил верховный жрец:

– Вы призваны на суд Маат, который должен расследовать ваши действия в деле о похищении нашего фараона. Кроме того, суд собирается выяснить, каким образом вы узнали о нашем существовании, а также проникли в ряд наших строго охраняемых тайн. Наконец, вы должны будете рассказать все, что вам известно об изменнике по имени Ови Бубу, с тем чтобы мы могли решить, в какой мере вы во время похищения нашего фараона действовали в интересах этого преступника.

– Нет! Постойте! – возмутилась я. – Ови Бубу никогда при мне не упоминал ни о каком фараоне…

– Молчать! – прикрикнул Фенуку. – Когда вам дадут слово, тогда и будете говорить.

– Выдвинутые против вас обвинения очень серьезны, дитя, – сказал верховный жрец, слегка наклонившись вперед. – Даже просто случайно узнавшего о нашем существовании человека ждет быстрая и страшная смерть. Но вы, помимо этого, оказались вовлеченной в наши дела и оказались причастной к потере самого дорогого для нас – нашего последнего фараона. Последствия для вас могут оказаться ужасными.

– Хотя, – вступил в разговор Барути, – эти законы и наказания предусмотрены для взрослых правонарушителей. К таким судам, как этот, дети еще никогда не привлекались.

– В таком случае отпустите ее, – моментально бросился майор Гриндл в брешь, пробитую словами жреца Барути. – Как вы правильно заметили, она еще ребенок, к тому же девочка. Возможности ее ничтожны, как и ответственность за пропажу вашего фараона.

Я была благодарна майору за то, что он пытается уговорить судей освободить меня, но мне очень не понравилось, когда он назвал ничтожными мои возможности. Такая оценка буквально резанула меня.

– Этот вопрос также будет рассмотрен по ходу нашего разбирательства, – сказал верховный жрец и продолжил, повернувшись ко мне: – Как вы познакомились с Ови Бубу?

Прежде чем я успела ответить, Фенуку наклонился и что-то зашептал верховному жрецу на ухо. Затем они так же шепотом обменялись несколькими репликами, после чего верховный жрец снова заговорил:

– Только что было совершенно справедливо замечено, что суд не может определить, правду вы говорите или нет. Мы спрашиваем вас: согласны ли вы добровольно подвергнуться обряду Маат, чтобы суд был уверен в том, что вы говорите правду?

– Ммм… а в чем суть этого обряда? – спросила я.

– После совершения этого обряда ваш язык будет направлять сама богиня правды Маат, и ни одно слово лжи не сможет слететь с ваших уст, – пояснил Фенуку и добавил, ухмыльнувшись: – Вы боитесь?

– Нет, – солгала я. – Просто полюбопытствовала.

Интересно было бы знать, это не слишком больно?

– Я готов подвергнуться обряду Маат, – громко заявил майор Гриндл, заполнив своим голосом все пространство зала.

Фенуку выглядел удивленным, Барути – нет, а верховный жрец просто хлопнул в ладоши и воскликнул:

– Приступайте к обряду Маат!

В зале тут же появились еще трое жрецов, младших по рангу, чем судьи. Я была уверена, что эти жрецы подслушивали под дверью, уж слишком быстро они прибежали.

Жрецы приблизились к майору Гриндлу, держа в руках сосуды, чаши, тростниковые кисточки.

Подойдя, они поклонились ему и сразу же принялись за работу. Один из них налил из богато украшенного сосуда в плоскую чашу масло, другой откупорил глиняный сосуд, добавил из него в ту же чашу немного какой-то темной тягучей массы, а затем размешал. Когда жрецы решили, что смесь готова, они жестом приказали майору Гриндлу раскрыть рот. Он открыл рот, высунул язык, как на приеме у врача, и сказал: «Ааа!» Один из жрецов обмакнул кисточку в плоскую чашу с темной смесью и начал рисовать на языке майора Гриндла. Раздираемая любопытством, я сделала пару шажков вперед, чтобы лучше видеть.

Жрец как раз заканчивал рисовать на языке майора фигуру. Женскую. А еще точнее – фигуру богини Маат.

Потом он снова обмакнул кисточку в чернила (или краску?) и начертил рядом с фигурой богини три иероглифа. Закончив, жрец отошел на почтительное расстояние.

Майор посмотрел на меня, я на него, и мы оба замерли в напряженном ожидании. Наконец майору стало ясно, что «чернила» не ядовиты, что его жизни ничто не угрожает, и он коротко кивнул мне головой.

– Ничего страшного, мисс Трокмортон!

– На что похоже? – спросила я.

– На мед с пеплом, пожалуй, – ответил он.

– Ну а вы, юная мисс? – спросил меня Фенуку, посверкивая своими карими глазками. – Готовы ли вы также подвергнуться обряду Маат, чтобы мы могли убедиться в том, что вы будете говорить нам только правду?

– Да, – ответила я. – Мне от вас скрывать нечего.

Ну, это, конечно, было не совсем так. Было много вещей, которые я должна была скрывать от многих людей, и от уаджетинов в том числе.

Один из младших жрецов подошел ко мне со своей палитрой для рисования – я была рада увидеть, что для меня он взял новую, чистую кисточку, – и жестом приказал открыть рот. Когда чернила коснулись моего языка, его защипало, но боль была вполне терпимой. Закончив рисовать, жрец отошел в сторону. Теперь судьи могли приступить к разбирательству.

– Как вы познакомились с Ови Бубу? – спросил меня Фенуку.

Мой язык задрожал и начал шевелиться сам по себе, помимо моей воли.

– Впервые я увидела Ови Бубу на сцене лондонского театра Альказар, где он давал представления как египетский фокусник, – услышала я свой собственный голос. – После выступления мы проникли за кулисы, там я познакомилась с Ови Бубу, и вскоре мы подружились.

Я не считала, что так уж необходимо рассказывать судьям о том, как я почувствовала, что Ови Бубу демонстрирует приемы настоящей магии, а не дешевые балаганные трюки. Интересно, проболтается мой язык об этом по своей воле или нет. Язык не проболтался. Очевидно, обряд Маат запрограммировал его на то, чтобы отвечать только на поставленный вопрос, не выходя за его рамки и не добавляя ничего лишнего. Это меня вполне устраивало.

– Позднее Ови Бубу пришел в музей, которым руководят мои родители, и там почувствовал присутствие артефакта, обладающего огромной магической силой.

– Что именно это было?

– Изумрудная табличка, которую я возвратила вашим людям.

– Продолжайте, – кивнул головой верховный жрец.

– Ови Бубу объяснил мне, что это за артефакт и в чем его ценность. За табличкой охотились и другие люди помимо Ови Бубу, и я поначалу не знала, кому из них верить. Между прочим, среди них были и люди, в руках которых сейчас находится Гаджи. В конечном итоге я кое о чем догадалась…

– О чем именно? – спросил Барути, глядя на меня своими добрыми глазами.

– Ови Бубу рассказал мне о том, что его изгнали с родины. А я быстро узнала о его магических способностях…

– А о них вы как догадались? – спросил Фенуку.

Черт побери, дадут они мне нормально отвечать или так и будут наступать друг другу на пятки?

– Я… почувствовала их. Когда Ови Бубу в самом начале нашего знакомства попытался с помощью магии подчинить меня своей воле, я ощутила это. Но еще раньше я начала свои собственные поиски, которые объяснили мне, что такое Изумрудная табличка. Тогда же я впервые набрела на слово уадже…

– Здесь вы можете произнести это слово, – кивнул мне Барути.

– Уаджетины, – закончила я. – Оно встретилось мне сразу в нескольких книгах.

– И что же говорилось о нас в этих книгах? – явно забеспокоился верховный жрец.

– Автор одной из книг утверждал, что Изумрудная табличка не погибла во время пожара в Александрийской библиотеке…

Я почувствовала, как напрягся стоявший рядом со мной майор Гриндл.

– …а на полях имелась приписка от руки. В ней говорилось, что, по слухам, часть книг из библиотеки была спасена и спрятана в пустыне уаджетинами.

Все трое жрецов-судей нахмурились, принялись вполголоса переговариваться друг с другом. Переговорив, они снова обернулись ко мне и спросили:

– Это все?

– Нет, – сглотнула я. – Есть еще одно упоминание об уаджетинах, оно встречается в дневнике, который вел один из наполеоновских солдат во время оккупации Египта французами.

Жрецы снова зашептались, потом Барути спросил меня:

– Но как эти крупицы знаний привели вас к нам, дитя?

– Это Ови Бубу разболтал вам наши тайны? – наклонился вперед Фенуку. Впервые за все время он заговорил со мной дружелюбным тоном, явно желая расположить меня к себе.

Напрасно старается. Я скорее доверюсь кобре, чем ему. Однако проверять на себе, что сделает с моим языком богиня правды и справедливости Маат, если я вздумаю солгать, мне тоже не хотелось.

– Он действительно кое-что рассказал мне, сэр, но к тому времени я и сама уже довольно много знала. Прочитав о существовании уаджетинов, я принялась складывать крупицы информации и пришла к выводу, что эти люди некогда получили на хранение артефакты богов…

– Вам и об этом известно? – с отчаянием в голосе воскликнул верховный жрец. – Остался ли у нас хоть один секрет, о котором вы еще не знаете?

Я оставила его взрыв эмоций без внимания, меня больше интересовало, станет мой язык по своей воле отвечать на этот вопрос или нет. Язык промолчал. Очевидно, обряд Маат не обязывает отвечать на риторические вопросы.

– Поймите меня правильно, ведь мне нужно было решить, кому верить. Кому отдать Изумрудную табличку. Когда я рассказала Ови Бубу обо всем, что узнала, и сказала, что не отдам ему табличку, не узнав всю историю целиком, он согласился добавить недостающие детали.

– Предатель, – зло выплюнул Фенуку. – Этот человек по-прежнему предатель своего народа.

– Нет, сэр. Это не так. Он… у него была другая причина рассказать мне обо всем. Рассказать только мне, заметьте.

С помощью этих слов я завладела вниманием судей, все они подобрались и выжидающе смотрели на меня.

– Он сказал, что, по его мнению, мне предстоит сыграть какую-то особую роль во всем этом деле. – Знаете, это оказалось очень трудным занятием – стоять перед кучкой чужеземцев, намеренных судить меня, и пытаться убедить их в том, что я не простая, а особенная девочка. – Он сказал, что предвидит это.

Я скорее почувствовала, чем увидела изумленный взгляд майора Гриндла.

Жрецы сдвинули головы и снова принялись переговариваться между собой. Наконец договорились о чем-то и снова повернулись ко мне.

– А что вы можете сказать о своей роли в исчезновении нашего юного фараона? – спросил верховный жрец.

Я быстро повторила все то, о чем рассказывала накануне мудиру. О нашем знакомстве с Гаджи и дальнейших событиях вплоть до исчезновения мальчика.

В конце концов они вроде бы выяснили все что хотели и дали знак младшим жрецам омыть мой язык. После судебного разбирательства я чувствовала себя выжатой как лимон.

Теперь настала очередь майора Гриндла. Как и я, он в точности повторил то же самое, что говорил мудиру, и его рассказ подкреплял мои собственные показания. Когда он закончил, Барути наклонился вперед и спросил:

– А вы встречались с Ови Бубу или были знакомы с ним?

– Нет, сэр. Впервые услышал о существовании этого человека пять дней тому назад, от мисс Трокмортон и Гаджи.

– Значит, она поделилась с вами секретами, которые раскрыл ей Ови Бубу?

– Нет, не делилась. До тех пор, пока я не столкнулся лицом к лицу с вашими людьми, причем это было сделано мной по просьбе вашего юного фараона. После той стычки я потребовал объяснений, и мисс Трокмортон дала мне их, хотя… – он бросил в мою сторону осуждающий взгляд, – …они оказались далеко не полными.

– И теперь вы понимаете почему, – пробормотала я.

– Молчать! – рявкнул Фенуку. Должна признаться, этот жрец Сем вымотал мне последние нервы. – Наиболее серьезное обвинение против этого инглиза состоит в том, что он угрожал жизни нашего фараона, приставив нож к его горлу.

– Чушь! – ответил майор Гриндл. – Я просто блефовал. Если вам когда-нибудь удастся отыскать своего драгоценного фараона, спросите его, и он вам подтвердит. Как только я понял, какую ценность имеет Гаджи для ваших людей, я прикинулся, что угрожаю ему, чтобы они освободили мисс Трокмортон, которая находилась в их руках. И Гаджи прекрасно знал, что я блефую. А еще хочу напомнить, что именно вы, – здесь он указал на Фенуку, – первым начали брать детей в заложники.

Жрецы вновь сблизили головы и зашептались.

– Хорошо, – сказал наконец верховный жрец. – Мы выслушали ваши показания. Заседание суда продолжится завтра. До этого времени вы свободны, но с одним условием: вам запрещено покидать лагерь.

Глава двадцать седьмая. Неожиданное воссоединение

На следующее утро я проснулась рано, меня разбудил доносившийся снаружи шум. Я поднялась с расстеленной на полу постели и поковыляла к пологу шатра.

Здесь уже стоял майор Гриндл.

– Что это там? – спросила я, отводя в сторону упавшую на глаза челку.

– Разведчики вернулись, – ответил майор. – Пойдем послушаем, что они скажут?

– Да, да, пожалуйста!

Мы вместе с майором вышли в рассветное утро. Солнце еще не успело подняться над восточными пиками скал, поэтому воздух еще оставался свежим и прохладным – прелесть! К тому месту, где ссаживались с лошадей разведчики, начинали подтягиваться люди. Мы поспешили примкнуть к ним.

Рядом со мной остановилась Сафия, вышел из своего шатра Хальфани. Он заговорил по-арабски с разведчиками, и я скорее сунула руку к себе в карман, чтобы сжать в ладони кусочек Вавилонского кирпича.

– Напали на след мальчика?

– Нет, – покачал головой высокий следопыт. – Ничего. Когда мы возвратились в Карнак, там уже не было никого.

– Мы разделились и поехали в трех разных направлениях, – сказал другой разведчик. – Все они словно сквозь землю провалились.

Я подумала, почему бы им не попросить бога ветра сказать им, куда делись люди, которых они ищут, ведь, насколько я понимаю, они большие друзья с этим богом.

– Расспрашивали тех, кто живет поблизости? Обошли все дома в Карнаке?

– Разумеется, – кивнул разведчик. – Никто ничего не видел и не слышал.

– Что само по себе довольно странно, – пробормотал Хальфани.

Тот разведчик, что был пониже ростом, шагнул вперед и вытащил из складок своей одежды какой-то сверток.

– Вот, пожалуй, единственное, что нам удалось найти.

Он развернул тряпку, и мое сердце болезненно сжалось. Это был Сефу, безжизненно лежавший на руке разведчика.

Не задумываясь о том, что я делаю, я бросилась вперед.

– Сефу! – Разведчик удивленно посмотрел на меня. – Он мертв?

– Да, эта бесполезная тварь сдохла.

– Он должен был присматривать за нашим фараоном, – сплюнул на землю другой разведчик. – Со своим заданием он не справился. Пусть его сожрут шакалы.

Державший Сефу разведчик размахнулся и отшвырнул обезьянку далеко в сторону.

– Нет! – прошептала я и бросилась к бедному мертвому Сефу. Они с Гаджи были друзьями не разлей вода, и если Сефу не уследил за своим хозяином, это не его вина. Маленькая обезьянка, что он мог сделать против могучих Змей Хаоса?

Пока остальные продолжали разговаривать, я пробралась сквозь толпу в сторону. Быстро оглянувшись, я убедилась в том, что за мной никто не наблюдает, все слушали рассказ следопытов, и я поспешила к неподвижно лежавшему на песке Сефу. Наклонилась, подняла его, уложила на ладони, приложила палец к груди Сефу, там, где должно было биться сердце обезьянки. Оно не билось.

– Что вы делаете, мисс Трокмортон?

Я подняла голову и увидела стоящего передо мной майора Гриндла.

– Они с Гаджи были большими друзьями, Сефу верой и правдой служил мальчику. Он заслуживает того, чтобы его похоронили как положено.

Я не стала говорить майору, что умираю при мысли, что то же самое могло случиться и с моей кошкой.

Майор оглянулся через плечо на толпу и заметил:

– Боюсь, что похороны обезьянки – не самое важное из того, что нам сегодня предстоит.

– Неправда, – заупрямилась я. – Как они могли так поступить с бедной обезьянкой? И вообще, чего они ждали от Сефу? Что он заменит их всех?

Я удивилась, обнаружив, что мои щеки залиты слезами. Я переложила Сефу в одну руку, другой стерла с лица слезы, смущенно опустила голову, повернулась и пошла к своему шатру.

Зайдя в шатер, я нашла маленькую подушку и положила на нее обезьянку – тельце Сефу неловко раскинулось, и я наклонилась, чтобы поправить ему лапки.

Но минуточку, минуточку! Если Сефу мертв, почему его тельце до сих пор не окоченело? И не заледенело. У мертвого оно должно быть холодным, разве не так? Я притронулась к животику Сефу. Его кожа была прохладной, но не ледяной, как у мертвого. А что, если он еще жив?

За моей спиной негромко хлопнул полог шатра.

– Что вы делаете? – спросила вошедшая в шатер Сафия.

– Ухаживаю за обезьянкой Гаджи, – ответила я. – Сафия, вы можете дать мне зеркало, которое приносили вчера, когда мы готовились пойти на суд?

– Конечно, – кивнула Сафия и поспешила к выходу из шатра, а я вернулась к Сефу. В моем сердце зародилась маленькая надежда на большое чудо.

Очень скоро Сафия вернулась и принесла медное зеркальце, которое протянула мне.

– Я помню, когда у Гаджи появилась эта обезьянка, – сказала она. – Ее подарил ему Мастер Бубу и взял слово, что Гаджи никогда не расстанется с ней.

Голос Сафии дрогнул.

– Гаджи так и сделал, – сказала я, глядя на девушку. – Они всегда были неразлучны с Сефу. Они оба сдержали слово, которое дали Мастеру Бубу.

Я поднесла зеркало к личику Сефу.

– Что вы делаете? – спросила Сафия.

– Пытаюсь определить, действительно ли он умер. – Пока я говорила, поверхность зеркальца слегка затуманилась. – Смотрите, он дышит!

– Неужели? – наклонилась ко мне Сафия. Я показала ей зеркальце, и девушка радостно кивнула: – В самом деле!

Я осторожно пощупала передние и задние лапки Сефу, пытаясь определить, нет ли переломов. Нет, ничего похожего я не обнаружила. Может быть, у него повреждены какие-нибудь внутренние органы, но как проверить это у обезьянки, я просто не знала. Пусть все остается как есть.

– Его нужно согреть, – сказала я Сафии. – И, наверное, нужно влить ему в рот немного воды.

– Я сейчас вернусь, – сказала Сафия и вновь поспешила к выходу из шатра. Я же взяла одеяла и осторожно укрыла ими обезьянку, поражаясь самой себе. Честно говоря, мы мало общались с Сефу, практически едва замечали друг друга, но сейчас я вдруг почувствовала, что связь между Сефу и Гаджи была очень похожа на то, что связывало меня с Исидой. И сейчас, ухаживая за обезьянкой, я словно ухаживала за ее хозяином, за мальчиком, который вдруг оказался мне очень близок и дорог.

Сафия вернулась с чашкой воды и тряпочкой.

– Вот, – сказала она. – Сейчас я покажу, как мы выхаживаем козлят, у которых шакалы загрызли их мать.

Она свернула тряпочку в тугую трубку и опустила один конец получившегося фитилька в чашку с водой. Когда тряпочка промокла насквозь, Сафия поднесла ее свободный конец ко рту обезьянки, а я осторожно открыла его.

Капля, другая, третья покатились в горло обезьянки. Веки Сефу задрожали, и я едва сдержалась, чтобы не закричать от восторга.

В эту минуту в шатер заглянул майор Гриндл и сказал:

– Мисс Трокмортон? Они уже ждут нас.

Я не сразу поняла, о чем он говорит, – все мои мысли были заняты Сефу.

– А, да, верно. Сейчас иду. – Я посмотрела на Сафию. – Вы присмотрите за Сефу, пока меня не будет?

– Ну конечно. Буду ухаживать за ним, как за своим родным братом.

– Спасибо. – Я поднялась на ноги, разгладила юбки и пошла вслед за майором навстречу своей судьбе.

Глава двадцать восьмая. Взвешивание сердца

У входа в шатер ожидали Хальфани и Хашим, они должны были отвести нас в храм. Хальфани ободряюще улыбнулся мне, но эта улыбка не коснулась его строгих глаз.

Пока мы шли среди шатров к храму, к нам пристраивались любопытные, они буквально прилипали к нашей процессии, как репьи к кошачьему хвосту. Так что, когда мы добрались до храма, за нами уже следовала небольшая толпа. Словно молчаливая тень, эта толпа пересекла вместе со мной и майором Гриндлом внутренний двор, гипостильный зал и втянулась в зал суда. Итак, у нас сегодня будут зрители. Ладно.

В зал вошли три жреца Сем и заняли свои места. Я вдруг вспомнила, что уже много раз видела точно такую же сцену, она часто изображалась на стенах усыпальниц.

Верховный жрец поднялся на ноги и заговорил:

– Выдвинутые против вас обвинения остаются очень тяжелыми, несмотря на то, что вы дали объяснение многим своим поступкам. Мы гадали по звездам, бросали кости, рассматривали внутренности жертвенных животных, но предзнаменования остаются неопределенными.

По стоящей за нашими спинами толпе пролетел шепот. По всей видимости, раньше эти предзнаменования всегда были однозначными.

– Вы, – продолжил верховный жрец, глядя прямо на меня, – приехали издалека и многое перетерпели, чтобы вернуть то, что принадлежит нам, за что мы выражаем вам свою признательность. Но при этом вы узнали наши секреты и тайны, что строжайше запрещено.

В зале стало так тихо, что я слышала даже, как кто-то из жрецов слегка посапывает носом.

– Поскольку ваши действия преследовали добрую цель, Маат милостиво разрешает вам вернуться к своей семье, выпив предварительно Вино Забвения.

– Что это такое – Вино Забвения? – спросила я. Ох не по нраву мне было это название, ох не по нраву!

– Это напиток, который сотрет нас из вашей памяти, дитя мое, – печальным тоном сказал Барути. – Но он не причинит вам какого-либо вреда.

– Но Ови Бубу говорил…

– Он утратил право голоса после того, как был изгнан из наших рядов, – с явным наслаждением заявил Фенуку.

– Но если я все забуду, то как же я смогу помочь вам? Ови Бубу совершенно определенно говорил, что мне предстоит сыграть какую-то важную роль. Я не справлюсь с этим, если обо всем забуду.

– Уаджетины прекрасно существуют почти тысячу лет без помощи какой-то инглизской девчонки, – сказал верховный жрец. – Уверен, что мы прекрасно обойдемся без этого.

– Ты можешь просчитаться! – раздался за моей спиной слабый старческий голос. Я обернулась и увидела, как толпа расступается, пропуская какую-то старую женщину. И тут в тишине я услышала… колокольчик?

Старуха тем временем отделилась от толпы и направилась к тому месту, где сидели жрецы. На ней было ветхое черное платье с золотым шитьем вдоль подола. Талия женщины была перехвачена поясом, с которого на красном шнурке свисал колокольчик. Подойдя ближе, женщина подняла голову, и я ахнула. Незнакомка не носила чадру, как большинство женщин в Египте, поэтому ничто не скрывало татуировку у нее на лбу – большой диск с торчащими по его бокам рогами.

Фенуку окинул старую женщину недовольным взглядом, а я поспешно сунула руку в карман, чтобы успеть добраться до обломка Вавилонского кирпича раньше, чем жрец начнет говорить.

– Что тебе нужно, старуха? – спросил Фенуку.

Верховный жрец ткнул его локтем под ребра – весьма сильно, как мне показалось, – и злым шепотом приказал замолчать, а затем заговорил сам:

– Добро пожаловать, Мать.

Старая женщина улыбнулась своим беззубым ртом и ответила:

– Так-то лучше. Я пришла говорить в защиту девочки.

Толпа дружно ахнула, Фенуку еще больше помрачнел, а майор Гриндл… он был похож сейчас на мальчишку, который, раскрыв рот, наблюдает за партией в крикет.

– Что дает тебе право говорить в ее защиту? – требовательно спросил Фенуку.

Старая женщина взглянула на меня, и ее глаза потеплели.

– Потому что я посетила эту девочку на седьмой день после ее рождения, – сказала она. – В тот день я предсказала ее судьбу. Это предсказание я собираюсь повторить перед всеми вами.

В толпе стремительно нарастал шум. Жрецы Сем принялись переговариваться между собой, перешептывались и собравшиеся позади нас уаджетины. Майор Гриндл с нескрываемой завистью посмотрел на меня и прошептал:

– Так вы родились в Египте, мисс Трокмортон?

– Вроде бы да, – смущенно улыбнулась я.

– Вы знали о том, что вас посещала одна из Семи Хатор?

– Нет. Я даже не знаю, кто это – Семь Хатор, – призналась я, дрожа от возбуждения. Наконец-то нашелся кто-то, знающий тайну моего появления на свет и, очевидно, то, что именно делает меня такой, какая я есть.

– Тишина! – потребовал верховный жрец, и все притихли. – Пусть говорит Хатор.

– Около двенадцати лет назад богиня приказала мне и моим сестрам навестить новорожденную.

– Но эта новорожденная была инглизской девочкой! – вмешался Фенуку. – А известно, что Семь Хатор посещают только детей-египтян.

– Но девочка родилась в храме Исиды, в счастливый день, и богиня направила нас к ней. Было ясно, что мы должны благословить девочку и подготовить к великой судьбе, ожидающей ее впереди.

– Какова ее судьба? – наклонился вперед верховный жрец.

– Разве ты ослеп и не видишь того, что у тебя перед глазами? Эта девочка – Хекау, – звенящим голосом ответила Хатор. – Она обладает великой магической силой.

К моей огромной радости, Фенуку выглядел сейчас так, словно увидел плавающего в его чаше с вином дохлого скорпиона.

– И не только это. Она еще и Рехет.

После этого толпа загудела, и даже майор Гриндл как-то по-новому взглянул на меня. Понять бы еще, что, черт побери, все это значит.

Глаза Барути засияли, не могу только сказать, от удовольствия или просто от озорства.

– Это все, все меняет, – заметил он.

– Сколько хлопот от такой маленькой девочки, – вздохнул верховный жрец. – Однако вы правы, Барути, это все меняет. Мы должны спросить совета у Оракула Маат.

Услышав это, старая женщина протянула руку и похлопала меня по ладони. Я улыбнулась, глядя в ее бездонные мудрые глаза, и впервые за долгое время почувствовала, что кто-то искренне рад видеть меня.

А вот Фенуку явно был раздосадован таким поворотом дела.

– Но нам нужно также вынести приговор инглизскому майору, – напомнил он. По злобной усмешке на лице жреца я догадалась, что этот приговор вряд ли понравится нам с Гриндлом.

Верховный жрец развернул кусок папируса и начал:

– Майор Гарриман Гриндл, вы обвиняетесь в покушении на жизнь нашего фараона, проникновении в наши охраняемые тайны и в том, что вам стало известно о нашем местонахождении. Вы также продемонстрировали встревожившее нас владение неизвестными нам видами разрушительной магии. Маат обретет покой только после того, как ваша жизнь будет прервана.

– Нет! – позабыв обо всем, крикнула я. – Этого не может быть!

– Молчать!

– Он сделал все, что было в его силах для спасения Гаджи.

– Ну, ну, мисс Трокмортон, не стоит об этом, – погладил меня по спине майор Гриндл. – Мы сделали с вами все что могли, теперь каждый будет отвечать сам за себя.

– Вы что, с резьбы слетели? – взвилась я. – Они же собираются убить вас!

– Я старый солдат, мисс Трокмортон. Угроза смерти для меня не нова. Честно говоря, я думаю, что смерть – это лишь начало нового удивительного приключения.

Мне хотелось кричать. Неужели майор Гриндл действительно так думает? Почему он не хочет сопротивляться, спорить, заставить их увидеть…

Стоп! Вот оно! Увидеть.

– Подождите! – сказала я. Барути посмотрел на меня с интересом, двое других жрецов Сем – с явным раздражением. – Постойте. Все, что он сделал, – притронулся к вашему фараону, узнал ваши тайны и место, где вы живете, – считается преступлением только потому, что он не один из вас, правильно?

– Да, – сказал верховный жрец.

– Ну а если бы он бы одним из вас?

– Что вы хотите этим сказать, дитя мое? – спросил Барути.

Я шагнула к майору Гриндлу и сказала:

– Простите меня, сэр, я ни за что не обратилась бы к вам с этой просьбой, не будь ваша жизнь в опасности.

– О чем вы собираетесь меня попросить, мисс Трокмортон?

Я смущенно кашлянула и ответила:

– Расстегните, пожалуйста, ваш френч.

– Что? – взревел майор.

– Пожалуйста, доверьтесь мне и делайте то, о чем я прошу, – шепнула я.

Майор внимательно посмотрел мне в глаза, затем медленно кивнул:

– Если вы так настаиваете…

Он поднял руки и принялся неловко расстегивать огрубевшими пальцами медные пуговицы на своем френче.

– А теперь рубашку, – мягко сказала я. – Я хочу, чтобы они увидели вашу татуировку.

Майор удивленно поднял бровь, но ничего не сказал и начал расстегивать свою рубашку.

– Теперь широко раскройте ее, чтобы они могли увидеть, – сказала я.

Майор взялся за края воротника и развел руки в стороны, и все увидели смотрящий на них Глаз Гора.

По святилищу медленно, словно огонь по тлеющему фитилю, пополз рокот голосов. Верховный жрец вскочил на ноги, Фенуку, напротив, рухнул на свой стул, как пораженный громом. Барути, которого я все чаще называла про себя братом-близнецом Ови Бубу, задумчиво поглаживал свой подбородок.

– Не объясните мне, что с ними со всеми приключилось, мисс Трокмортон? – стараясь не шевелить губами, спросил майор Гриндл.

– Потому что татуировка, которую носят члены Братства, в точности такая же, как у уаджетинов.

Брови майора полезли на лоб, а стоявший рядом Хальфани тихо подтвердил:

– Так оно и есть.

Верховный жрец и Фенуку принялись вполголоса горячо спорить о чем-то, а Барути поднялся на ноги и сказал, обращаясь к толпе:

– Дело, которое мы разбираем, оказалось намного сложнее, чем казалось на первый взгляд. По поводу обоих обвиняемых мы должны обратиться за советом к Пророку Маат, пусть он нас рассудит. На сегодня это все. – Он окинул меня еще одним каким-то странным взглядом, повернулся и исчез за дверью.

После сделанного Барути объявления спор между двумя другими жрецами Сем утих, они тоже поднялись и покинули святилище.

Глядя им в спину, я почувствовала, как дрожат и подгибаются мои колени. «Будь что будет!» – решила я, шагнула в сторону и опустилась на пол, привалившись к колонне.

Тут же, застегивая на ходу френч, ко мне подошел майор Гриндл.

– С вами все в порядке, мисс Трокмортон?

– Да. Просто решила немного отдохнуть. – На самом деле моя голова готова была взорваться от переполнявших ее мыслей. – Что теперь? – спросила я у подошедшего вслед за майором Хальфани.

– Они представят дело на суд Пророка Маат, а он, скорее всего, потребует, чтобы вас привели к нему тоже, чтобы он мог увидеть, правду вы говорите или нет.

Слухи о том, чем завершился сегодня суд, и о происшедших на нем невероятных событиях быстро разлетелись по лагерю, я чувствовала это по любопытным взглядам, которые преследовали меня до самого шатра. Взгляды были именно любопытными, я не почувствовала в них ни осуждения, ни божественного преклонения или страха от того, что я оказалась Рехет. А вообще-то я всю дорогу старалась идти не поднимая головы и не глядя вокруг.

Оказавшись наконец в шатре, я поспешила узнать, как дела у Сефу. Однако слухи успели проникнуть и в наш шатер, я поняла это по тому, как Сафия, увидев меня, рухнула на колени и низко поклонилась.

Терпеть не могу такие штучки!

– Прекратите, Сафия, прошу вас! Остановитесь, – сказала я.

Она подняла голову и осторожно посмотрела на меня.

– Мисс-эфенди не гневается за то, что я обращалась к ней без должного почитания? – спросила она.

– Нет, нисколько. Я сама узнала о том, кто я есть, лишь пятнадцать минут назад и, честно говоря, до сих пор не поняла, что все это на самом деле значит. – Продолжая говорить, я прошла в глубь шатра и остановилась перед неподвижно лежащим Сефу. – Как он? Есть какие-нибудь изменения?

Сафия поднялась на ноги и покачала головой.

– Никаких. Я влила ему в горло еще немного воды с медом.

– Хорошо. – По-прежнему избегая видеть выражение лица Сафии, я принялась поправлять подстилку, на которой лежал Сефу.

– А что случилось с вашим майором? – спросила Сафия.

– Ничего, просто задержался поговорить с Хальфани. Думаю, они сейчас сравнивают свои татуировки.

– Татуировки? – повторила Сафия.

Слухи об этой детали до нее еще не дошли, поняла я.

– Майор Гриндл и все люди в его организации носят такую же татуировку с Глазом Гора, что и воины-уаджетины.

– Как это возможно?

– Именно это, по-моему, все сейчас и пытаются выяснить.

– Значит ли это, что майор – тоже воин Гора? – нахмурила лоб Сафия.

– Не уверена, честно говоря. – На суде я заявила нечто прямо противоположное, но как обстоит дело на самом деле, конечно, не знала. Пришлось перед судьями слегка блефовать, что ж поделаешь.

Разговаривая о майоре Гриндле и ухаживая за Сефу, мы с Сафией понемногу успокоились, забылись, и наши отношения стали практически такими же, как прежде.

– Сафия, а что значит быть Рехет? – спросила я. – Почему-то мне никто толком не удосужился это объяснить.

Сафия робко взглянула на меня и ответила:

– Боги оказали вам великую честь, мисс. Они дали вам силу видеть скрывающийся в нашем мире дух хека, как добрый, так и злой. Это делает вас неоценимой помощницей в нашей борьбе с Сетом.

«Так вот оно что», – подумала я, покачиваясь на своих каблуках. Вот почему я способна так легко чувствовать проклятия и задержавшийся в нашем мире дух мут.

– Среди вас много Рехет? – спросила я.

Сафия отрицательно покачала головой.

– Почему я? – задумчиво произнесла я и вздрогнула всем телом, неожиданно услышав позади себя голос, ответивший мне:

– А почему же не ты, дитя мое?

Я стремительно обернулась и увидела стоящую возле полога шатра Хатор. За моей спиной раздался глухой стук – это упала на колени и грохнулась лбом о землю Сафия. Я решила ограничиться тем, что вежливо поклонилась старой женщине.

– Боги делают выбор по своей воле, дитя мое, – продолжила Хатор. – И не нам спрашивать их об этом. Могу я присесть? Путь сюда был неблизким.

– Да, да, конечно, прошу вас. – Я резко повернулась, врезалась в только что поднявшуюся с пола Сафию, и мы наперегонки ринулись ухаживать за нашей гостьей.

Мы устроили ее со всеми возможными удобствами, затем Сафия поднесла ей воды, которую Хатор с благодарностью приняла, а напившись, вновь переключила все свое внимание на меня.

– Когда я вместе со своими сестрами навестила тебя на седьмой день после твоего рождения, то почувствовала, как и они, что ты обладаешь огромной магической силой и потому тебе предначертана великая судьба. Поначалу мы даже собирались забрать тебя с собой, чтобы научить в полной мере использовать дар богов, но потом решили, что боги лучше нас знают, что они делают, и если они решили одарить такой силой ребенка из чужой страны, нам лучше не вмешиваться.

– Моя мать знала о вашем посещении? – Я пыталась (правда, безуспешно) представить, как моя мама впускает к себе в дом семь странных женщин, только что, кажется, сошедших на землю с храмовой фрески, и дает им возможность пройти в комнату, где лежит ее новорожденная дочь. Нет, не может такого быть!

– Нет, – подтвердила мои догадки Хатор и хмыкнула, покачивая головой. – Экономка, вот кто впустил нас в дом, пока ваша мать спала. О том, что мы приходили, вашей матери ничего не известно. Если бы ты росла среди нас, мы начали бы учить тебя с пятилетнего возраста. Мы – это Хаторы и жрецы Сем. Однако и без нашей помощи ты достигла больших успехов. Что ж, жаждущий знаний ум впитывает их как губка. – Старая гостья наклонилась вперед и продолжила: – А Ови Бубу был прав. Тебе предстоит сыграть важную роль в нашей борьбе против Сета. Ты должна, как я думаю, сплотить наши силы. Кстати, как поживает наш молодой Ови Бубу?

Я быстро заморгала, пытаясь успеть за Хаторой с ее манерой моментально переключаться с возвышенных пророчеств на житейские мелочи.

– Неплохо, но могло бы быть намного лучше.

– Расскажи, откуда ты знаешь его?

Черт побери! Пожалуй, мне нужно опубликовать историю своего знакомства с Ови Бубу в местной газете, чтобы не пересказывать ее по сто раз на дню. Конечно, я повторила свою историю Хатор, причем на этот раз безо всяких сокращений, ничего не скрывая и не замалчивая. Когда я закончила, Хатор возбужденно заговорила:

– Вот видишь? Даже то, что он впал здесь в немилость, было предопределено богами и сыграло свою роль. Ведь если бы Ови Бубу не изгнали из Египта, как бы ты смогла познакомиться с ним в Англии? – Она задумалась, будто только сейчас поняла смысл и значение своих слов. – Хмм. А знаешь, – задумчиво добавила она, – я, пожалуй, должна обратиться к Совету. Уверена, что они увидят промысел богов во всем этом деле и отменят вынесенный Ови Бубу приговор о его изгнании.

Ну наконец-то!

– О, благодарю вас, это было бы чудесно. Ни о чем на свете он не мечтает так сильно, как быть прощенным своим народом и иметь возможность возвратиться домой. Правда, – грустно добавила я, – это может случиться не раньше, чем он полностью поправится и достаточно окрепнет, чтобы отправиться в путь.

Затем старая Хатор стала собираться и ушла, отправилась по каким-то своим делам и Сафия, а я оказалась одна – до чего же замечательно бывает иногда остаться одной! Я легла, положила свою голову на подушку рядом с Сефу, погладила его маленькое мохнатое тельце – пусть знает, что он не один. А может быть, я сделала это потому, что мне самой очень хотелось не чувствовать себя одинокой.

Глава двадцать девятая. Лаборатория

Проснувшись на следующее утро, я первым делом проверила состояние Сефу. Оно не изменилось, и я задумалась о том, чем же он все-таки болен. И болен ли он на самом деле или просто ослаблен от недостатка воды и пищи? А может быть, он поражен каким-нибудь мощным хека или ужасным проклятием?

Впрочем, были тем утром и хорошие новости. За ночь, во сне, в моей голове сложился план, и, что самое приятное, этот план не выветрился из моей памяти, когда я проснулась, как это часто бывает.

Итак, если я Рехет, то, похоже, пора начать извлекать пользу из своих необычных способностей.

Всю жизнь эти способности не приносили мне ничего, кроме огорчений. И хотя эти способности позволяли мне сохранять своих друзей и семью в безопасности (пусть и относительной), они же ужасно затрудняли жизнь мне самой. Они вынуждали меня лгать своим родителям, вносили разлад между мной и моим братом, вызывали недовольство бабушки, не говоря уже о бессчетных пережитых мной тяжелых минутах и неотвязных ночных кошмарах.

Но что, если все это происходило исключительно потому, что я не понимала истинной природы своего дара? До сих пор я видела только притаившуюся в нашем мире опасную магическую силу. А что, если благодаря своему дару я могу находить и полезную магическую энергию, добрую хека? Если мне от рождения предначертано быть не такой, как все, то позвольте уж мне самой решить, как именно будет проявляться моя необычность, большое вам спасибо, вы очень любезны.

Я посмотрела на маленькую, по-прежнему лежащую без сознания обезьянку. Кто сейчас в первую очередь заслуживает внимания, как не больной любимец фараона?

Я выбралась из своих одеял и увидела, что майор Гриндл уже покинул шатер. Это, честно говоря, ничуть меня не обеспокоило, потому что с того момента, как у майора и Хальфани оказались одинаковые татуировки, они почти не расставались друг с другом. Вероятно, делились воспоминаниями о военных кампаниях или боевыми приемами.

На дне кувшина оставалось немного воды. Я умылась, съела кусок холодной лепешки и принялась собирать Сефу в дорогу. Завернула обезьянку в одеяло, прижала его к своей груди, подошла к пологу шатра и осторожно выглянула наружу.

Люди возле шатра были, но все они занимались своими делами, так что, если повезет, никто из них меня не заметит. А если и заметит – не беда. Вряд ли кто-нибудь решится остановить меня, ведь я же Рехет!

К храму я шла опустив глаза и не обращая внимания на случайные, брошенные в мою сторону взгляды. Я прошла преддверие храма и отправилась вдоль колонн гипостильного зала, пока не добралась до маленькой двери, ведущей в лабораторию – так называлось в храмах помещение, где приготовляли снадобья, мази, зелья и лечили ими больных.

Возле двери я остановилась, громко сказала: «Алло!», но ответа не получила. Похоже, там, внутри, сейчас не было ни врачей, ни жрецов Сем (они тоже считались целителями), ни кого-либо еще. А дверь была отперта и даже приоткрыта. Я осторожно шагнула на порог.

Проходя сквозь дверной проем, я почувствовала себя так, словно меня окатил дождь из крошечных искр, только эти искры не обжигали, а скорее приятно холодили кожу.

Внутри лаборатории я увидела маленькую, наполненную водой целебную ванну – она стояла в центре комнаты. С двух сторон вдоль ванны выстроились в ряд по три каменных ложа (все они были пустыми). У дальней стены стоял длинный стол, над ним были подвешены полки и шкафчики. В ближней стене, возле которой я сейчас стояла, была ниша, в которой стояли три статуи. Первая из них – Секмет, богиня огня и разрушения. Меня всегда удивляло, каким образом эта богиня может быть связана с целительством, но древним египтянам, наверное, лучше знать, почему это так.

Две другие статуи – боги Тот и Гор. Тот считался богом, научившим людей целительству, а Гор оживил своего отца Осириса, дав ему проглотить свой глаз – уаджет, превратившийся в один из самых могущественных амулетов. Вдоль цоколя статуй тянулись ряды иероглифов.

Я осторожно уложила Сефу на ближайшее к полкам ложе, а сама вернулась к статуям, чтобы прочитать надписи на цоколе. Мне повезло! Эти статуи были точь-в-точь такими же, как те, что попали в наш лондонский музей из лаборатории в Дендере, то есть с написанными на них целебными ритуалами и заклинаниями. Я выбрала заклинание, помещенное под статуей Гора, решив, что чудесное исцеление, которое оно обещает, наилучшим образом подойдет для лечения Сефу.

«Приготовь чернила, сделанные из меда, сока горящего красного мака и кислого вина. Тщательно размешай…»

На этом месте я бросила читать и перешла к полкам. Здесь я увидела стоящие на столе две ступки с пестиками. Поскольку храм был работающим, можно было ожидать, что в шкафчиках найдутся всяческие снадобья, в том числе и те, что нужны мне.

И правда, шкафчики оказались буквально забитыми банками, флаконами, бутылочками, коробочками с прикрепленными к ним бирками, на которых иероглифами было написано название содержимого. До чего же странными были ингредиенты, из которых приготовляли свои лекарства древнеегипетские эскулапы!

Помет летучей мыши, крокодилья моча, луковый сок, мед, мушиный помет, помет страуса, яд скорпиона, семена лотоса, навоз гиппопотама, помет ибиса (с ума сойти, сколько видов помета и навоза обладают целебными свойствами! И как хорошо, что ни одного из них не требуется для лекарства, которое я собираюсь приготовить).

Я вынула три необходимых мне снадобья, осторожно перелила в ступку и принялась растирать и размешивать пестиком, а закончив, вновь поспешила к статуям – читать дальше. (Между прочим, могли бы поставить рабочий стол поближе к статуям, для экономии времени!). Итак, я опустилась перед статуей Гора на колени и продолжила чтение с того места, где остановилась в прошлый раз:

«…Возьми чистую тростинку, обмакни ее в приготовленные чернила и напиши внутри глиняного сосуда заклинание, которое видишь ниже. Когда чернила, которыми написано заклинание, высохнут, влей в сосуд воды из целительной ванны. Девять раз перемешай и дай больному выпить».

Я взглянула на бедного, лежащего без сознания Сефу. Не знаю, как я смогу влить в него снадобье, но, надеюсь, придумаю что-нибудь, когда дело дойдет до этого. Я поднялась на ноги и вернулась к рабочему столу. На одной из полок нашлась целая горка чистых, ни разу не использованных глиняных чашек, и я взяла одну из них. Потом я порылась в выдвижном ящике стола и нашла новую тростинку. Теперь предстояло самое сложное – переписать на стенку чашки длиннющее заклинание. Я записала по памяти первые три слова, сходила к статуе, посмотрела, что там дальше. Вернулась. Записала. Снова пошла…

Потом перетащила чашку, чернила и тростинку к статуе, поставила прямо на пол, села сама и принялась за работу. Теперь дело пошло живее.

Наконец все было закончено. Оставалось лишь понять, сколько времени должна будет сохнуть моя надпись.

Мое внимание привлекли шаркающие шаги за дверью лаборатории. Я повернула голову и затаила дыхание. Интересно, кого это сюда принесло? За себя мне опасаться, пожалуй, не стоило, я не сделала ничего противозаконного. И, кроме того, не будем забывать, что я была Рехет, а это, между прочим, кое-что да значит.

В дверном проеме появился и остановился старик. Он был одет в простой крестьянский мишлах и держал в правой руке посох. Потом я заметила молочно-белые незрячие глаза старика и неестественный поворот его головы.

– Здравствуйте, – негромко, чтобы не напугать его, сказала я.

Старик повернул голову на мой голос – это подтвердило мою догадку, что он слепой.

– Приветствую, – ответил старик, медленно вползая в комнату. – Вы, наверное, новая жрица Сену?

– О нет, вовсе нет! Если честно, я надеялась, что никто не узнает о том, что я здесь.

– Вы больны?

– Не я, а мой… друг. – Я посмотрела через плечо на Сефу, затем снова перевела взгляд на старика. – Вообще-то он не человек, а обезьянка, но он принадлежал Гаджи – я имею в виду юного фараона – так что я подумала, что боги не будут возражать. Вы же знаете, наверное, что в прежние времена они дозволяли мумифицировать обезьян, вот я и решила, что они не будут против того, чтобы я попыталась вылечить одну из них, пока она жива. А вы как думаете?

– Я думаю, боги не будут против, – сказал старик, продвигаясь дальше в глубь комнаты.

– Погодите, дайте я вам помогу! – я поспешила вперед, осторожно взяла старика под локоть и подвела его к ложу, соседнему с тем, на котором лежал Сефу. – Вам что-нибудь подать? Или, может быть, приготовить?

– Приготовить? – удивился старик.

– Ну… – Я поднесла руки к своему лицу, вспомнила, что старик не видит, и пояснила вслух: – Лекарство. Для ваших глаз.

– А, вы об этом, – морщины на лице старика разгладились, и он продолжил: – Нет, мои старые глаза могут и подождать. Расскажите лучше, как вы собираетесь лечить вашего маленького приятеля.

Я рассказала старику про чернила и написанное внутри чашки заклинание.

– Только он без сознания, – добавила я, – и я ума не приложу, как мне влить в него это снадобье.

– Может, я смогу вам в этом помочь, – сказал старик, кладя на ложе свой посох. – Дайте вашу обезьянку мне в руки и покажите, где у нее рот. Я подержу его открытым, и вы сможете влить в него лекарство.

– О, это будет замечательно, – сказала я. – Большое вам спасибо!

Я взяла Сефу на руки и поднесла его к старику.

– Вот и мы, – объявила я. – Только сдвиньте свои руки ближе, он очень маленький.

Старик осторожно принял обезьянку на руки, уложил головку Сефу в сгиб своего локтя.

– А теперь покажите, где у него рот.

– Вот. – Я взяла старика за руку и осторожно приложила к личику Сефу.

– Если я слегка сожму вот здесь, рот откроется?

– Да, отлично! Подержите так, пожалуйста.

Я поспешила схватить чашку, налила в нее воды из целительной ванны, тщательно помешала девять раз, затем вернулась к старику и начала переливать жидкость в горло Сефу. Дело шло мучительно трудно и долго – рот у Сефу был крошечным, а чашка казалась бездонной. Но все когда-нибудь кончается, кончилась и жидкость в чашке.

– Ну, вот и все, – сказала я, ставя на стол опустевшую чашку.

– Хорошо, что все. Боюсь, еще немного, и у него живот лопнул бы, – сказал старик. Он нежно похлопал Сефу по животику и передал его мне.

– Спасибо вам огромное, – сказала я, забирая Сефу. – Интересно, сколько времени нужно подождать, чтобы снадобье помогло? Я не знаю, а вы?

Старик отрицательно покачал головой.

– Могу я теперь помочь чем-нибудь вам самому? – спросила я. – Вы только скажите, что нужно сделать, и я приготовлю для вас любое лекарство. Или прочту для вас заклинание для того, чтобы человек прозрел. Оно должно найтись на статуе Тота. Или на статуе Гора? – задумалась я.

– Нет, дитя, мне ничего не нужно, а за предложение помочь спасибо тебе.

От этих слов мне почему-то стало слегка не по себе.

– Так вы пришли сюда не для того, чтобы вас полечили?

Старик улыбнулся, покачал головой, и я, глядя в его закрытые молочно-белой пленкой глаза, вдруг догадалась, кто он. Передо мной стоял Пророк Маат. Все правильно и очень в духе Древнего Египта с его парадоксами. Тот, кто хочет увидеть правду, должен быть слепым, чтобы его внимание не отвлекали образы окружающего мира.

Прежде чем я смогла подтвердить свои догадки, за моей спиной раздался булькающий звук. Я оглянулась и увидела, что Сефу пытается сесть, а потом из его рта фонтаном хлынула вода.

– Похоже, ваше снадобье начало действовать, – с улыбкой заметил старик.

– Да! – я была настолько счастлива, что даже не сразу сообразила, что нужно подтереть за Сефу, потом все же бросилась подтирать, а когда закончила, старик уже исчез.

Оставалось лишь надеяться, что я ничем не обидела его. Это слегка тревожило, но никак не могло затмить радости, которая охватила меня, когда Сефу начал что-то тихонько лопотать себе под нос, и я поняла, что победа на нашей с ним стороне. Я взяла Сефу на руки и понесла показать его Сафии. Хотя Сефу и не был ее братом, его возвращение к жизни было очень добрым знаком.

Глава тридцатая. Пророк Маат

На следующее утро прошел слух, что Пророк Маат готов обратиться к уаджетинам. Мы быстро позавтракали (большая часть моей еды досталась ненасытному после болезни Сефу). Затем появилась Сафия и объявила, что перед тем, как явиться к Пророку Маат, мы с майором должны пройти обряд ритуального очищения. Сказав об этом, она пошла к выходу и поманила нас за собой.

– А как насчет Сефу? – спросила я. – Его можно взять с собой?

– Боюсь, что нет, – покачала головой Сафия. – В Родильный зал нельзя входить в одежде или обуви, сделанной из животных. Думаю, самим животным вход туда тоже запрещен.

Родильный зал! Звучит многообещающе. Не думаю, что нас казнят в помещении с таким названием.

Я приказала Сефу оставаться дома. Поскольку еды у меня больше не осталось, он не возражал.

Сафия повела нас в храмовый комплекс, мимо пилонов, к священному озеру. Был момент, когда я напряглась, опасаясь, что нас с майором заставят купаться в этом озере вместе, но вместо этого нам просто предложили снять обувь и пройти босиком по мелководью, чтобы смыть с ног прилипшую к ним земную пыль.

Проточная вода ласково обтекала мои лодыжки и голени, слегка щекотала, пузырилась и сразу напомнила мне содовую воду, которую папа иногда добавлял в свой виски.

При мысли о папе меня охватила острая тоска по дому, я поняла, что готова отдать все на свете за то, чтобы оказаться в Лондоне, в нашем музее, с мамой, папой и даже, так и быть, с Генри. Мне страшно было подумать, что я могу никогда больше не увидеть их.

Я вышла из священного озера, встала на расстеленную рядом с ним чистую белую простыню, затем надела пару плетенных из тростника сандалий. Два младших по рангу жреца – с вашего позволения я буду называть их дьячками – повели майора Гриндла в комнату для переодевания, а Сафия вместе с еще одной девушкой повели меня в другую.

Внутри этой маленькой комнаты я увидела большой таз с водой – наверное, из священного озера. Я сняла свое платье и встала, поеживаясь, в своей нижней юбке.

Не подумайте, поеживалась я вовсе не от холодов, а оттого, что очень нервничала. Девушки намочили в тазу мягкие тряпки и собрались было мыть меня ими. Поняв, что они задумали, я отпрянула назад и сказала:

– Вы что? Я сама!

Черт побери, я всегда моюсь сама с тех пор, как мне исполнилось два года! Я выхватила мокрую тряпку из рук Сафии и начала тереть свое лицо и шею. Закончив, я погрузила в таз свои руки – по локоть – и потерла их. Потом попросила обеих девушек отвернуться, пока я буду мыть все остальное.

Они отвернулись, я торопливо обтерла все свое тело и нырнула в разложенную для меня белую полотняную сорочку. Пошарила в поисках кармана или чего-то в этом роде, потому что не собиралась идти на суд, где решается моя судьба, без обломка Вавилонского кирпича. Я должна понимать все, о чем там будет говориться.

Увы, карманов у этой дурацкой хламиды не было. Кончилось все тем, что я засунула обломок кирпича между своей ступней и сандалией – неплохо, только придется идти шаркая ногами, чтобы камешек не вылетел. Я как раз собиралась сказать девушкам, что они могут повернуться, когда раздался странный звук – казалось, кто-то бросил на пол с высоты сотни сухих горошинок.

– Нас зовут. Пора, – сказала Сафия, расправляя на мне сорочку и в последний раз пытаясь пригладить мои непослушные волосы. Затем она обхватила меня руками за плечи и добавила: – Независимо от того, что произойдет дальше, я знаю, что вы сделали все, что могли, чтобы помочь моему брату. Я всегда буду вам благодарна за это, и да благословят вас боги.

С этими словами она поцеловала меня в обе щеки и вывела в коридор, где нас уже ожидал майор Гриндл со стоявшими по обе стороны от него дьячками. В своей белой монашеской рясе майор выглядел очень непривычно, однако не утратил своей офицерской выправки. Из распахнутого воротника рясы выглядывал татуированный Глаз Гора. «Очень кстати», – подумала я.

– Мне нельзя входить в тот зал, – сказала Сафия, – и им тоже. – Она указала на дьячков. – Отсюда вы отправитесь дальше одни.

Чувствуя, как бешено колотится мое сердце, я сказала тонким дрожащим голосом:

– Спасибо вам за все, Сафия. Если что, вы позаботитесь о Сефу, правда?

Сафия низко поклонилась, а майор Гриндл протянул мне свою руку.

– Прошу вас, мисс Трокмортон. Вы готовы?

– Полагаю, что да. Идемте, – ответила я, принимая его руку. И как только он может оставаться таким спокойным? Так, рука в руке, мы с ним и вошли в Родильный зал.

Едва мы ступили за порог, меня обволокло густым приторным ароматом благовоний, таким крепким, что я закашлялась и принялась махать перед лицом ладонью, чтобы хоть немного очистить воздух.

– Куда теперь? – спросила я.

– Полагаю, нам нужно пройти к дальней стене, там есть дверь, за которой, очевидно, нас и ожидают.

Мы прошли к двери в дальней стене. Здесь майор Гриндл на секунду задержался, чтобы ласково погладить мою ладонь, а затем мы с ним вошли во внутреннее святилище.

Мне показалось, что я очутилась в непроглядной темноте, но когда поморгала, и мои глаза приспособились к мраку, оказалось, что по всему залу расставлены тускло светящиеся жаровни. Чувствовалось, что зал переполнен людьми. Перед каменной статуей богини Маат, повернувшись к ней лицом, стояли полукругом девять уаджетинов в черных накидках и с непокрытыми головами. Перед ними стояли три жреца Сем. Когда мы с майором Гриндлом приблизились, все они молча расступились, пропуская нас вперед – по всей видимости, мы должны были встать прямо перед статуей.

Верховный жрец строго кивнул нам головой, обернулся к статуе и начал читать по свитку, который держал в своей руке.

– Эта девочка обвиняется в том, что знает то, что ей не положено знать, и поэтому мы предложили ей выпить Вино Забвения. Однако одна из наших Хатор объявила, что эта девочка Рехет, и, следовательно, одна из нас, а значит, то, что она знает, не является преступлением.

Жрец довольно долгое время ждал, не ответит ли ему статуя, но она молчала. Тогда жрец прокашлялся и продолжил:

– Обвинения, выдвинутые против этого мужчины, гораздо более тяжки. Помимо того, что ему известно то, что не положено знать, он также поднял руку на нашего фараона и использовал магию, запрещенную для всех, кроме Урет Хекау. Мы решили, что за это он должен умереть, однако, – здесь лицо верховного жреца скривилось, будто он откусил большой кусок лимона, – этот человек отмечен знаком Гора, и девочка утверждает, что он уаджетин, а значит, ему не запрещено знать то, что он знает, и он не подлежит смертной казни. Мы ожидаем твоего приговора, о Пророк.

– Хм, прошу прощения, – тоненьким голоском сказала я.

Верховный жрец удивленно посмотрел на меня, считая, очевидно, мой поступок ужасно бесцеремонным.

Плевать мне на него. Слишком высока в этой игре ставка.

– Не забудьте сказать Пророку, что я возвратила вам Изумрудную табличку, – напомнила я. – И что майор Гриндл едва не погиб сам, спасая вашего фараона от Змей Хаоса. Кроме того, спросите Пророка, достаточно ли будет возвращенной таблички для того, чтобы Ови Бубу был прощен и получил разрешение вернуться на родину.

Теперь жрец смотрел на меня, выпучив глаза и отвесив нижнюю челюсть, и подскочил, как ужаленный, когда статуя вдруг заговорила.

– Это все? – спросил голос, который я сразу узнала. Статуя говорила голосом старика, который помогал мне в лаборатории лечить Сефу.

– Да… сэр, – ответила я.

– Тихо! – зашипел на меня жрец, и я замолчала. Собственно говоря, я и так все уже сказала.

В зале повисла тишина, накрыла всех своим невидимым тяжелым одеялом.

Наконец статуя вновь начала говорить. Я стала присматриваться, пытаясь понять, каким образом делает этот трюк слепой старик, но так ничего и не увидела.

– Эта девочка послана нам нашими богами, чтобы помочь нам затянуть огромную брешь, разделившую всех нас, когда наш мир раскололся на части. Она и этот мужчина посланы богами для того, чтобы напомнить нам, что не мы одни несем на своих плечах бремя спасения нашего мира. Напомнить о том, что у нас есть братья в борьбе против Хаоса.

Сказать, что все, кто стоял в святилище, были потрясены, значит ровным счетом ничего не сказать. Мы с майором быстро обменялись взглядами, и я увидела, что настроение у него просто прекрасное. Тем временем Пророк Маат продолжил:

– Когда еретик Эхнатон пытался заменить наших богов, выдавая себя за новое божество, был заключен договор между египетскими жрецами и богами, которым они служили, и мы были тогда едины. Мы посвятили наши жизни служению нашим богам, а когда боги отдали нашу землю пришельцам с Запада, мы поклялись охранять оставленные богами дары до того дня, когда на принадлежащий ему по закону трон взойдет Единственный истинный фараон Египта. Тем временем нашей страной, сменяя друг друга, правили чужеземцы. Персы, Александр, Птолемеи, греки, римляне, но уаджетины пережили их всех. Но произошел раскол, и с той поры мы начали слабеть.

Верховный жрец – точнее, все жрецы Сем заметно смутились.

– Что за раскол, о Пророк Маат? – спросил верховный жрец.

– Когда фараон Птолемей приказал принести из наших храмов все священные предметы и поместить их в Александрийскую библиотеку, он хотел укрепить свою власть над нашей страной. Однако он, как и Александр и еще многие до него, хотел привести сюда своих богов и смешать с нашими богами. А это, как мы все хорошо знаем, кощунство. Мы делали все, что было в наших силах, прятали самые могущественные и священные реликвии наших богов в тайных местах. Нам многое удалось спасти, но не все. Несмотря на все наши усилия, часть священных предметов все же попала в великую библиотеку.

Да, Ови Бубу тоже говорил мне, что уаджетины отправляли в Александрийскую библиотеку наименее ценные артефакты, а наиболее могущественные и священные прятали в пустыне.

– Но плох полководец, лишенный гибкости ума, – продолжил Пророк Маат. – Когда стало ясно, что часть наших святынь ускользнула от нас, мы решили направить наших уаджетинов в саму библиотеку, чтобы они наблюдали за хранившимися там сокровищами и следили за тем, чтобы они не попали в руки невежественных или недостойных людей. Так небольшая группа уаджетинов стала библиотекарями. Их единственной задачей было охранять попавшие в библиотеку священные артефакты и тексты. Так мы хранили верность заключенному с нашими богами договору.

Я не удержалась и вновь взглянула на майора Гриндла, мне было интересно, как он реагирует на все это. Он реагировал именно так, как я и думала. Лицо майора выражало восторг и жадное внимание.

– Наши библиотекари должны были следить за тем, чтобы никто посторонний не смог воспользоваться заключенной в священных артефактах силой, а в случае необходимости они должны были прятать такие предметы. Какое-то время эта система работала. Библиотекари имели возможность следить за нашими артефактами и даже красть их по одному из библиотеки и передавать своим братьям, которые прятали эти предметы в наших тайниках. Но потом явился Цезарь. Он поджег город, и огонь подступил к стенам библиотеки. В тот раз библиотека устояла, но это послужило для нас предупреждением. Мы поняли, что волны царящего в мире хаоса еще не раз достигнут наших берегов. Мы удвоили число своих людей в библиотеке, но этого оказалось недостаточно. Когда библиотеку подожгли в последний раз, уже по приказу императора Феодосия, наши библиотекари изо всех сил пытались спасти остававшиеся в ней артефакты. Часть из них сгорела в огне, другие погибли под ногами разъяренной толпы, сжимая в слабеющих, холодеющих руках спасаемые из библиотеки артефакты. Этот мужчина, которого вы привели на суд, – потомок наших братьев, погибших в тот трагический день.

Даже привыкшие строго соблюдать дисциплину уаджетины не удержались, чтобы не ахнуть, услышав эти слова.

– Предназначение Рехет, о котором говорила Хатор, состоит в том, чтобы воссоединить то, что было некогда разорвано на куски, помочь двум половинкам вновь соединиться в единое целое. Только объединившись, мы сможем в полной мере противостоять силам Хаоса. Вот та великая роль, которая уготована этой юной мисс. Свою роль успешно сыграл и Ови Бубу. Противостояние Гора и Сета вечно, оно никогда не прекращается, и сейчас силы Сета объединяются и набирают мощь. Вы действительно думаете, что вам удастся отстоять Египет в одиночку? Что вы сумеете без помощи братьев сдержать натиск сил Хаоса и зла?

– Н-но, о Пророк Истины, а как же наш юный фараон? – спросил Фенуку.

– Не волнуйтесь. Вы найдете его. В эту минуту к вам на помощь спешат новые воины Гора. Они помогут вам вернуть сына Ра.

Новые воины Гора? Что бы это могло значить? Но статуя замолчала, и спустя какое-то время стало ясно, что сегодня она больше уже не заговорит. Я снова посмотрела на майора Гриндла – он весело ухмыльнулся мне в ответ и сказал:

– Интересный поворот событий, не правда ли, мисс Трокмортон?

Глава тридцать первая. Новые воины Гора

Когда мы вышли за внешние стены храма, со стороны лагеря до нас долетел какой-то шум.

– Должно быть, подъезжают новые воины Гора, – сказал Хальфани.

– А кто они? – спросила я, с трудом поспевая за ним и майором.

– Понятия не имею, – расстроенно признался Хальфани.

Мы вошли в лагерь и увидели приближавшихся со стороны пустыни пятерых всадников. Трое из них ехали в традиционных накидках уаджетинов, двое остальных явно были европейцами.

– Казимир! Гюнтер! – закричал майор Гриндл, размахивая рукой, и коротко рассмеялся. – Ну конечно!

Я потерла свои глаза, не веря им, но это был не мираж. В сопровождении троих уаджетинов в лагерь въезжали Ядвига и Румпф.

Знали бы вы, какой приступ ностальгии накатил на меня, когда я увидела их! Мысли о маме, папе и Исиде, которые я старательно загоняла внутрь, хлынули сейчас наружу. Я невольно всхлипнула, но сдержалась, не заплакала, только сжала губы.

Эй, минуточку, минуточку!

– Что вы имели в виду, когда сказали «ну конечно», майор? – спросила я.

– Что? – рассеянно переспросил он.

– Увидев маминых помощников, вы сказали «ну, конечно», словно ожидали их появления здесь.

– Эти двое – ваши люди, не так ли, майор? – искоса взглянул на Гриндла Хальфани.

– В некотором роде, – ответил ему майор и добавил, уже в мою сторону: – Они члены Братства.

Вот это да! Теперь я по-новому увидела Ядвигу и Румпфа – ведь если они были Избранными хранителями, значит, были и потомками александрийских библиотекарей.

– Что… но… как… – задохнулась я от изумления.

– Я поясню, – сказал майор. – Они члены Международного Братства Избранных хранителей, а не его британского филиала. Вам стало понятнее?

– Объяснили бы лучше им, – заметила я, указывая на уаджетинов, окруживших всадников и уже тянувших из ножен свои мечи.

– Нет, нет! – ринулся вперед майор Гриндл. – Они с нами!

Хальфани присоединился к нему, на ходу объясняя уаджетинам, что Братство – это на самом деле союзник, а может быть, даже часть организации уаджетинов. Услышав это, уаджетины, насколько я могла судить, смутились и уже совсем не понимали, что происходит, бедняги.

Добравшись наконец до небольшой толпы, собравшейся вокруг приехавших, я вдруг оробела и даже слегка попятилась назад.

– Как вы нас нашли? – спросил археологов майор Гриндл.

Румпф бросил на меня быстрый взгляд, а затем я получила очередной шокирующий удар – уже пятый или шестой за сегодняшнее утро, не многовато ли будет, господа?

– Мы двигались вслед за ее кошкой, – сказал Румпф.

– Ее кошкой? – переспросил майор.

– Исидой? – преодолевая подкативший к горлу комок, выдохнула я.

– Да, ваша маленькая черная кошка, – меланхолично подтвердил Ядвига и сунул руку себе за пазуху. Стоявший рядом уаджетин немедленно направил на археолога свое копье.

– Опусти оружие, – рявкнул на него Хальфани.

– Но господин…

– Опусти, я сказал. Эти люди отныне наши друзья.

Уаджетин недовольно пробурчал что-то себе под нос, но копье опустил, и Ядвига вытащил на свет свернувшуюся клубком Исиду.

– Она устала идти. Слишком длинный путь для таких коротких лапок.

Милый, дорогой Ядвига! Его слова райской музыкой звучали в моих ушах.

Я протянула руки к Исиде, и она, увидев меня, спрыгнула с коленей Ядвиги прямо в мои объятия. Я поймала Исиду, нежно обняла, зарылась носом в ее мягкую шерстку, услышала ее громкое мурлыканье – еще одна райская музыка! Исида явно была рада нашей встрече ничуть не меньше, чем я сама.

– Это верно, сэр, что мы теперь работаем заодно с этими людьми? – спросил Румпф, поводя глазами по сторонам.

– Да, это истинная правда, и мне нужно очень о многом рассказать вам, – ответил майор Гриндл, нетерпеливо потирая руки.

– Хорошо, но прежде всего я хочу сказать, что мы обнаружили место, где скрываются Змеи Хаоса.

По лицу майора Гриндла медленно расплылась улыбка, и он сказал, оборачиваясь к Хальфани:

– Это значит, что мы, можно сказать, нашли и вашего мальчика.

Приехавшие спешились, и Ядвига сразу же направился ко мне. Он снял свой дорожный плащ, набросил его мне на плечи и спросил:

– Почему они заставляют вас разгуливать в одной ночной сорочке?

Не будь мои руки заняты мурлыкающей кошкой, я бы обязательно обняла Ядвигу.

– Это не сорочка, а ритуальная накидка… ладно, объясню позже. Лучше скажите, как там мама?

Ядвига явно не хотел расстраивать меня, рассказывая о том, как сильно переживает за меня мама, но веселый разговорный жанр – не его стихия.

– Она переживает, но держится и делает все что нужно. Дважды в день приходит в полицейское управление, проверяет, все ли делается для того, чтобы найти вас.

– Вашего отца она уже известила, – добавил Румпф. – Если не ошибаюсь, он отплывает из Лондона завтра утром, так что вскоре будет в Луксоре.

Прежде чем я успела задать археологам еще хотя бы пару вопросов, нас закружила и разнесла в стороны толпа, бурно обсуждавшая потрясающее для всех известие о том, что у уаджетинов появился союзник – Братство, которое представляют приехавшие европейцы.

– Не задушите вашу кошку, – успел сказать мне Ядвига. – Вы когда-нибудь выпустите ее из рук?

Я, конечно, не была уверена до конца, но мне показалось, что при этом губы пана Казимира сложились в подобие слабой улыбки.

– Никогда, – ответила я и опустила голову, чтобы еще раз полюбоваться Исидой. Она, продолжая громко мурлыкать, «месила» сейчас лапками мой живот. Острые коготки проникали сквозь тонкую ткань, царапали мне кожу, но мне и в голову не приходило остановить Исиду – я была слишком счастлива. Я не выпустила Исиду из рук даже когда рядом с нами появился Сефу, прискакавший посмотреть, что здесь происходит. Я решила, что если даже уаджетины и Избранные хранители могут научиться жить в дружбе, то уж и моя кошка с обезьянкой сумеют поладить.

После того, как всем уаджетинам рассказали последние новости, они разошлись, а майора Гриндла, Ядвигу, Румпфа и меня вместе с солдатами и Урет Хекау пригласили в шатер мудира. Там, в шатре, мудир и Хальфани уже склонились над развернутой картой. Когда мы вошли, Хальфани поднял голову и спросил:

– Вы можете показать на этой карте, где именно находятся слуги Сета?

– Да, – ответил Ядвига, направляясь к столу с лежащей на нем картой. Мы поспешили следом – всем нам тоже не терпелось увидеть это место на карте. Ядвига всмотрелся в карту, затем уверенно ткнул своим толстым пальцем в пересечение улиц Луксора.

– Здесь.

– Прямо посреди Черного рынка, – заметил майор Гриндл. – Нужно признать, такой выбор имеет смысл, поскольку большинство местных обитателей либо работали на Хаос в прошлом, либо сейчас продолжают получать солидные барыши от торговли ворованными артефактами.

– Откуда вам это известно? – спросил Хальфани.

– В обязанности членов Братства входит выслеживать появление опасных артефактов и не допускать их попадания в руки слуг Хаоса, – пояснил майор. – Практически все торговцы на Черном рынке – египтяне. Вы имеете представление, какая часть из них симпатизирует Хаосу?

– Полагаю, что все они поддерживают Хаос, – сказал Хальфани. – Впрочем, их легко понять. Трудно найти работу, которая приносила бы столько же дохода, как торговля антиками. Но я не могу проклинать этих людей. У них есть семьи, которые они должны кормить. И чем, скажите, эти люди хуже тех, кто вывозит сокровища из их страны?

Майор Гриндл стойко выдержал осуждающий взгляд Хальфани и не моргнув глазом ответил:

– Я тоже не собираюсь осуждать их.

– Но разве они не боятся Глаз Гора? – спросила я. – Разве они не опасаются, что вы накажете их за сотрудничество с чужаками?

– Нет, если они считают, что эти чужаки победят, – вставил мудир.

Черт побери, мне кажется, лидер могущественной организации мог бы иметь больше уверенности в себе и своих людях, а вы как считаете?

– Много там этих мерзавцев? – спросил майор Гриндл.

– Точно не скажу, – пожал плечами Румпф. – Там бесконечная толчея, кто-то приходит, кто-то уходит, за всеми так сразу и не уследишь.

– А мальчик? Вы видели там маленького мальчика? – спросил Хальфани.

Румпф отрицательно покачал головой, затем продолжил:

– Вы должны знать еще вот о чем. Британские власти обвиняют местных жителей в пропаже девочки. – Здесь он взглянул на меня. – Они устраивают облавы, проводят допросы. Весьма грубо проводят, должен признать. Все это не может не вызвать у местных недовольства. Местами оно переходит в прямое сопротивление.

– Мы должны нанести удар по городу, – стукнул кулаком по столу Фенуку. – Снесем им головы с плеч.

Я бы, честно говоря, затруднилась сказать, кому предлагает снести головы с плеч Фенуку – Змеям Хаоса или представителям британских властей.

– Боюсь, едва мы успеем начать атаку, как они перережут горло мальчику, – сердито покосился на него Хальфани. – Но даже если они не зарежут его, слишком велика опасность того, что он так или иначе пострадает во время боя.

– Нам следует действовать тоньше, – сказал майор Гриндл, изучая карту.

– А именно? – поднял голову Хальфани.

– Мы должны лишить их преимущества своего поля.

– И как вы предлагаете добиться этого? – с вызовом спросил Фенуку.

– Выманить, – спокойно посмотрел на него майор Гриндл и повернулся к мудиру. – Они, безусловно, уже поняли, что табличка поддельная. Магической она казалась только до сегодняшнего захода Луны. Пошлите им сообщение. Скажите в нем, что, если они хотят получить настоящую табличку, им нужно иметь дело не с девочкой или со мной, а с вами, поскольку эта табличка находится у вас. Предложите им обменять свою табличку на мальчика.

Хальфани медленно кивнул. Похоже, он уже прокручивал в голове план будущей операции.

– Да, это сможет вытащить их из укрытия, – сказал он. – А напасть на них лучше всего в тот момент, когда они повезут заложника в точку, где будет назначен обмен. Тут-то мы по ним и ударим.

– Точно, – согласился майор Гриндл.

– Отлично. Выходим сегодня вечером, будем передвигаться под покровом ночи. Переберемся в наше убежище в Карнаке и доработаем детали операции там. Оттуда нам будет удобнее отслеживать все их перемещения.

Глава тридцать вторая. В поход!

Когда мы покидали Кверет Айхи, луна стояла в зените, заливая своим мягким серебристым светом все вокруг и освещая нам путь. Я пыталась пристроить Исиду у себя на коленях, чтобы она ехала вместе со мной верхом, но моя кошка этого не пожелала. А уж если кошка чего-то не хочет, ее не уговоришь. Короче говоря, Исида решила передвигаться в хвосте нашего маленького каравана на своих четырех. Чувствовалось, что ехавшие с нами уаджетины возбуждены, полны надежд и решимости как можно скорее вернуть своего фараона. Ну, а если даже их надеждам не суждено сбыться, все равно они были готовы идти до конца.

Все было рассчитано так, чтобы оказаться на месте под покровом ночи. Когда мы приблизились к Луксору, Хальфани повел нас в обход, чтобы сбить с толку слуг Хаоса, если те выставили дозоры. Мы обогнули город, прошли через Восточные ворота Карнакского храма и молча проследовали вдоль священного озера к маленькому святилищу Осириса, прилепившемуся у южной стороны крепостной стены.

Хашим спешился и подошел ко мне.

– Лошадей мы оставим здесь, – объяснил он, помогая мне спуститься на землю. – С ними останутся несколько наших людей. Они отведут лошадей в укромное место и изобразят бедуинский лагерь, чтобы ни у кого не возникло никаких вопросов, если их все-таки заметят.

– А мы остановимся лагерем прямо здесь, в храме? – спросила я, ища глазами место, где можно было бы расположиться.

– Не совсем так, – загадочно усмехнулся Хашим.

Уаджетины разгрузили своих лошадей, дали последние наставления товарищам, которые будут изображать фальшивый лагерь, и «бедуины» вместе с лошадьми исчезли за Восточными воротами. Оставшиеся внутри храма уаджетины расступились, пропуская вперед Хальфани и Барути. Они первыми вошли в маленькое святилище Осириса, остальные двинулись следом. Когда все они скрылись в святилище, я удивленно спросила Хашима:

– Мы будем спать внутри святилища? – Эта идея показалась мне несколько странной.

– Не совсем так, – снова ответил Хашим, жестом пропуская меня перед собой.

Убедившись, что Исида идет следом за мной, я прошла в святилище и увидела возле его дальней стены крышку люка, возле которой стояли уаджетины. Хальфани и майор Гриндл на моих глазах подняли крышку, и за ней открылся темный провал с уходящей в его глубину лестницей.

Я взглянула на Хашима, но он только улыбнулся и взял из рук одного из своих товарищей зажженный факел.

Любопытная Исида высунулась вперед, внимательно принюхалась, чуточку подумала и скользнула вниз по лестнице. Успокоенная этим, я двинулась вслед за остальными вниз по узким ступеням, стараясь не обращать внимания на мечущиеся по стенам тревожные отблески огня. Сойдя с последней ступеньки, я очутилась в маленьком тамбуре, ведущем в зал, в котором уаджетины уже зажигали своими факелами расставленные вдоль стен зала керосиновые лампы.

Подземный зал был огромен, он тянулся насколько хватало взгляда. На стенах плясали темные странные тени, но при этом я не ощущала присутствия ни мут, ни акху, ни просто следов прошедших когда-то этим путем богов или уаджетинов.

Не знаю, как майор Гриндл не вывихнул себе шею, пытаясь рассмотреть все и сразу. Его лицо светилось от восторга. И лицо Румпфа тоже сияло. Что касается Ядвиги, то он был в своем репертуаре – выглядел так, словно ожидал, что вся эта махина вот-вот рухнет нам на головы.

– Этот зал проходит по всей длине Большого храма? – спросила я Хашима.

– Почти.

От центрального зала ответвлялись маленькие помещения. Часть из них служила кладовыми для провизии и была заставлена сосудами с маслом, медом и зерном. В других подсобках были сложены самые разные артефакты и мебель, в третьих хранились горы свитков пергамента и папируса.

– Это здесь вы собирались спрятать Изумрудную табличку? – спросила я у Хальфани.

– Нет, – рассмеялся он. – Здесь ее слишком легко найти. Далеко в пустыне есть гора, вот там и хранятся многие артефакты богов.

– Разумно ли прятать карту вместе с сокровищами, к которым она ведет? – спросила я, удивленная такой стратегией.

– Разве я сказал, что мы спрячем табличку там? – хитро блеснул глазами Хальфани.

Если подумать, то действительно не сказал.

– Место, где мы сейчас находимся, – одно из наших убежищ, – пояснил Хальфани. – Здесь можно укрыться от любопытных глаз или переждать неприятности.

– Изумительно, – вздохнул майор Гриндл. – Вы всегда можете отсидеться под землей, пока не затихнут невзгоды или не отступятся ваши преследователи.

– А еще это великолепное место для того, чтобы начать отсюда наступление. Пойдемте. – И Хальфани повел нас к большому столу в глубине зала. Там он расстелил прихваченную с собой карту и придавил по углам камешками.

– Гамаль, Рашид, отправляйтесь на разведку в район Черного рынка. Посмотрим, не удастся ли вам узнать, где они могут прятать своего ценного заложника. Попробуйте также понять, много ли там людей, стоящих на стороне слуг Сета.

Оба названных уаджетина поклонились и покинули зал, а Хальфани вновь повернулся к карте.

– Вопрос в том, каким образом нам известить их о том, что мы желаем предложить им обмен. Даже если предположить, что я мог бы сам пройти по их улицам и они не узнали меня при этом в лицо, я, скорее всего, не добрался бы до их главаря. Живым, во всяком случае. – Он повернулся к майору Гриндлу. – Скажите, они знают в лицо ваших людей?

Майор посмотрел на Ядвигу и Румпфа.

– Нет, но я не хочу засветить их. Нам потребовались годы на то, чтобы создать им такую блестящую легенду.

– Но со мной-то они станут говорить, верно? – спросила я и удивилась тому, как тонко и слабо прозвучал мой голос.

– Я пойду, – заявил майор Гриндл, словно не услышав меня.

– Вы? – с явным подозрением в голосе спросил Фенуку.

– Да. Я единственный, кого они видели, не считая мисс Трокмортон, а ее, полагаю, никто не отпустит в их логово.

– Согласен, – в один голос сказали Хальфани, Ядвига и Румпф, а Фенуку остался единственным, кто промолчал.

– Но, сэр, – сказала я, – однажды вы уже всыпали им как следует, не боитесь, что они убьют вас сразу, как только увидят?

Хальфани внимательно посмотрел на майора Гриндла и медленно произнес:

– Нет, если он принесет с собой золотой Шар Ра.

Лицо майора Гриндла сияло – таким же оно бывает у моего брата Генри в рождественское утро. Честное слово, если бы я достаточно хорошо не знала майора, можно было подумать, что ко всему происходящему он относится просто как к увлекательной игре.

– Вы что, серьезно? Бросьте! – желчно заявил Фенуку. – Вручить один из наших самых ценных артефактов инглизу?

Барути взял Фенуку за локоть, пытаясь успокоить его.

– Он должен иметь с собой нечто такое, что убедит их иметь с ним дело. И между прочим, мы с майором теперь братья, вы не забыли?

Судя по выражению лица Фенуку, он никогда и ни за что не согласился бы назвать братом какого-то инглиза.

– Когда вы будете готовы отправиться с посланием? – спросил Хальфани.

– Сию же минуту, разумеется, – ответил майор Гриндл.

Глава тридцать третья. Новый поворот событий

Но прежде чем майор ушел, развернулась довольно бурная дискуссия относительно того, с чем именно должен Гриндл отправиться в логово врага.

На золотом шаре Ра они с Хальфани сошлись почти сразу же, но затем перешли к вопросу о ножах и пистолетах.

– Ну не могу же я завалиться туда с пистолетом! – возмущался майор.

– А кто знает, что вас там может ожидать? – возражал Хальфани. – По-моему, лучше подстраховаться.

– С такой подстраховкой мы легко можем провалить все дело. Я же иду к ним на переговоры вроде как с белым флагом.

Хальфани тяжело вздохнул, а я едва не высунулась вперед сказать ему, что все это пустые хлопоты. Я-то знала, что майор Гриндл по натуре – азартный игрок и большой упрямец. Если уж он принял для себя какое-то решение, его и слоном не свернешь.

В конце концов, было решено, что майор Гриндл пойдет безоружным, взяв с собой шар, чтобы слугам Хаоса сразу стало понятно, какое у него к ним дело. Новые споры развернулись, когда стали решать, как майору нести шар Ра – спрятав его или на виду?

Хальфани был за то, чтобы нести шар на виду. В этом случае любой, увидевший шар, поймет, насколько это ценный артефакт, даже если не будет знать о его магической силе. В свою очередь это должно помочь майору как можно быстрее добраться до руководителей организации слуг Хаоса. Наконец, держа шар на виду, майору будет легче пустить его в дело, если вдруг возникнут непредвиденные обстоятельства.

– Вы знаете правильную комбинацию символов, которые нужно начертить на шаре, чтобы активировать его? – спросила я.

– Наша Рехет не перестает поражать меня глубиной своих познаний, – стрельнул в мою сторону глазами Хальфани.

– Расскажите мне об этом, – попросил майор.

– Есть множество комбинаций символов, с помощью которых можно активировать те или иные свойства шара. Я вам покажу, что нужно сделать, чтобы вызвать направленный взрыв, – Хальфани принялся водить пальцами над шаром, внимательно следя за тем, чтобы случайно не прикоснуться к его поверхности.

Я, насколько могла, вытянулась вперед и затаив дыхание проследила за тем, как Хальфани повторял комбинацию во второй раз.

– Понял, – кивнул головой майор Гриндл.

Он трижды повторил комбинацию, также следя за тем, чтобы не прикоснуться пальцами к шару, а Хальфани наблюдал за ним. Теперь майор Гриндл был готов выступить на задание.

– Мне дадут лошадь? – спросил он.

– Нет, – ответил Хальфани и озорно сверкнул глазами. – У нас есть кое-что получше.

С этими словами он повел майора к одному из дверных проемов на дальней стороне зала. Поскольку никто не запрещал мне идти следом за ними, я, разумеется, пошла.

– Отсюда начинается подземный ход, – сказал Хальфани. – Он ведет к Луксорскому храму и проходит точно под аллеей сфинксов.

– Вот те на! – едва не захлебнулся от восхищения майор Гриндл. – Выходит, вы можете переходить из храма в храм, и ни одна собака вас не приметит?

– Точно так. Ход выведет вас за внешнюю стену Луксорского храма, а оттуда рукой подать до района Черного рынка.

Я собиралась дождаться возвращения майора Гриндла – разве может кто-нибудь уснуть в такую ночь?

Оказалось, может. И не кто-нибудь, а я сама. После долгого перехода через пустыню я совершенно выбилась из сил. Стоило мне раскатать постель и прилечь, сразу же появилась Исида и подкатилась мне под бочок. Чувствуя ее тепло, слыша ее негромкое мурлыканье, я тут же закрыла глаза и уснула как мертвая.

Меня разбудил возбужденный гул голосов. Потом кто-то громко сказал: «Он возвращается!» – и я тут же села, отбросила в сторону упавшую на глаза челку, поморгала, осматриваясь по сторонам. В первую минуту я никак не могла сообразить, где нахожусь. Отблеск факелов на стенах напомнил мне кошмарные сборища рыцарей Тайного ордена Черного Солнца, и я была рада, когда поняла наконец, где я и с кем.

Раздумывая над тем, куда успела подеваться моя кошка, я поднялась на ноги, разгладила на себе платье, и как раз в этот момент в зал широкими шагами вошел майор Гриндл. Ядвига, Румпф, Хальфани и остальные уаджетины сразу окружили майора плотным кольцом, сгорая от нетерпения поскорее услышать, что он скажет.

Я, разумеется, тоже поспешила туда, чтобы не пропустить ни слова.

– Все оказалось в точности так, как докладывали Ядвига и Румпф, – начал майор. – Рынок занимает всю улицу по длине и расходится вширь, прихватывая еще две соседние параллельные улицы. Весь этот район – настоящий муравейник, состоящий из ветхих хибар с обшарпанными фасадами, кишащий людьми с суровыми глазами и не улыбающимися ртами. Трудно сказать, сколько их там. Может быть, сотня, может быть, три сотни.

Хальфани выругался по-арабски. Во всяком случае, я решила, что выругался, потому что, интонация у него была точь-в-точь как у папы, когда он ругается.

– Выходит, мы не сможем пробраться туда незамеченными и освободить мальчика? – спросил он, закончив ругаться.

– Думаю, что нет, – покачал головой майор. – Во всяком случае, не подвергая при этом опасности многих женщин и детей, которые живут в этом районе.

Майор Гриндл выглядел напряженным и угрюмым. Я смотрела на него и не могла отделаться от предчувствия, что это еще далеко не последняя плохая новость, которую мне предстоит сегодня услышать.

– Они согласились на обмен? Позволили вам увидеть мальчика?

Майор Гриндл медленно поднял голову и посмотрел прямо на меня. Мое сердце ушло в пятки. Я затаила дыхание и приготовилась услышать нечто страшное.

– Они не разрешили мне увидеть обоих заложников.

– Обоих? – переспросил Хальфани.

– Боюсь, они взяли второго заложника, – негромко ответил майор, не сводя с меня глаз. – Точнее, заложницу. Вашу мать.

Мою маму. Эти слова эхом отдавались у меня в голове. Настолько ужасные слова, что мой ум не хотел, не мог принять их.

– Когда слуги Хаоса не нашли ни вас, ни меня, и никто из местных жителей не смог ничего ответить на их расспросы, они решили повысить ставку в игре, рассчитывая тем самым выманить нас из нашего укрытия.

У меня подогнулись колени, я покачнулась и прижалась спиной к стоявшему сзади Ядвиге – большому и надежному, как стена. «Фон Браггеншнотт симпатизировал маме, даже был в нее чуточку влюблен, – напомнила я себе. – Он не должен, не должен причинить ей зла».

– Вы могли убедиться в этом своими глазами? – спросил Хальфани.

– Нет, – покачал головой майор, – но я слышал, как они разговаривали, и узнал их голоса.

– Так что насчет обмена? – повторил Хальфани. – Они согласны на него?

– В некотором роде да. – Майор Гриндл медленно перевел взгляд с меня на Хальфани. – Они согласны меняться, но поскольку первая попытка обмена оказалась неудачной, фон Браггеншнотт повысил цену. Теперь за освобождение Гаджи и миссис Трокмортон он желает получить Изумрудную табличку и мисс Трокмортон.

Повисла тишина, заполненная гулкими ударами моего сердца. Меня хотят сделать частью сделки? Меня?

– Это невозможно, – сказал Хальфани, и я шумно выдохнула воздух. Я и не заметила, как задержала дыхание. Ведь до этих слов я понятия не имела, как на самом деле относятся ко мне уаджетины. Честно говоря, я побаивалась, что в ответ на требование фон Браггеншнотта они могут сказать: «Конечно. Пусть забирают девчонку, и дело с концом».

– Я рад, что вы согласны со мной, – сказал майор Гриндл.

А вот по лицу Фенуку было видно, что он-то как раз не согласен.

– Каким же образом тогда вы предлагаете нам вернуть сына Ра? – спросил он.

– Придется изменить наш первоначальный план, – ответил Хальфани. – Хотя в любом случае мы и не собирались действительно обмениваться с ними. Еще раз подумаем, как нам перехватить слуг Сета по пути к месту предполагаемого обмена, и они даже не увидят нашей Рехет.

Майор Гриндл многозначительно кашлянул. Хальфани оборвал свою речь, посмотрел на майора и спросил:

– Что-то еще?

– Да, они выдвинули еще одно условие. Им нужны доказательства, что Изумрудная табличка настоящая, – тут майор слегка покраснел, вспомнив о своей собственной попытке изготовить фальшивую табличку.

– Об этом можете не волноваться, – усмехнулся Хальфани. – Наша магия крепче вашей.

– И еще они хотят, чтобы мы показали мисс Трокмортон их разведчикам. Слуги Хаоса выйдут из своей берлоги только после того, как получат от них подтверждение, что мисс Трокмортон настоящая и находится на месте.

– Это невозможно! – взревел Ядвига, возмущенно тряся своими моржовыми усами.

Хальфани снова выругался, а Фенуку едва не расплылся в улыбке.

– А они не дураки, – с удовольствием заметил он.

– Да, они не дураки, – жестко взглянул на него майор Гриндл. – Они исчадия ада.

Фенуку отвел свои глаза в сторону и сказал:

– Выходит, нужно рискнуть и попытаться взять рынок штурмом.

– Но нам неизвестно, где именно они будут держать заложников, – напомнил ему майор. – В том, что их после моего ухода сразу перевели куда-то на новое место, можете не сомневаться.

– Не говоря уже о том, что при этом могут пострадать не виноватые ни в чем люди, – добавил Хальфани.

– Честно говоря, я не уверен, что в том районе найдется хоть один человек, которого с уверенностью можно назвать ни в чем не виновным, – заметил майор.

– Верно. Но не все же они союзники тех слуг Сета.

– Мы не можем так рисковать, – сказала я, перекрывая своим высоким тонким голоском басовитое жужжание мужчин. – Мы по-любому собираемся провести их, верно? Остается добавить еще одну обманку – сделать так, чтобы их разведчики увидели меня на месте, где должен произойти обмен.

Майор Гриндл и Ядвига бросились было спорить со мной, но я остановила их, подняв вверх свою руку.

– Это мою мать они держат в заложниках. Кроме того, я чувствую себя отчасти ответственной и за похищение Гаджи, хотя в целом это не моя вина, – я бросила взгляд на Фенуку. Мне нужно было убедиться в том, что он слышит эти слова. – Все, что я должна буду сделать, – это просидеть в нужном месте достаточно долго, чтобы разведчики меня рассмотрели, а затем дали сигнал остальным Змеям Хаоса, что все в порядке и можно начинать двигаться, верно?

– Верно, – медленно кивнул головой майор Гриндл.

– Или, – добавила я, поскольку именно в эту секунду мне в голову пришла одна любопытная мысль, – или мы можем даже поступить точно так же, как Змеи Хаоса, когда вы попросили разрешения увидеть мою мать и Гаджи. Просто дать разведчикам услышать мой голос.

Хальфани и майор быстро обменялись взглядами.

– В этом огромном храме найдется множество мест, где я могла бы спрятаться, – продолжила я. – В этом случае, когда покажутся разведчики, я просто крикну им «Привет!» – и они поймут, что я на месте.

Майор Гриндл уставился в карту, погладил себе подбородок и сказал:

– Думаю, это может сработать.

– Конечно, сработает, – живо подхватила я. – И вообще, что плохого может со мной случиться, если рядом будет столько уаджетинов, готовых в любой момент придти на помощь?

– Все что угодно, – мрачно заметил Ядвига.

Глава тридцать четвертая. Бау

Следующие несколько часов прошли в жарких спорах, – склонившись над картами, мужчины до хрипоты обсуждали все возможные пути-дороги от Черного рынка до Луксорского храма. Впрочем, за что же осуждать их? Они хотели избежать малейшей неожиданности.

Еще одна группа мужчин собралась в одной из боковых комнат и работала над изготовлением новой фальшивой Изумрудной таблички. Сюда перебрался и майор Гриндл. Вытянув голову, он следил за тем, что делают маги, и жадно впитывал каждое оброненное ими слово. В другое время и я тоже обязательно была бы здесь, но сейчас – невероятный случай! – мне было не до магии. Раздираемая мыслями, дрожа от нетерпения, я нервно вышагивала по всей длине огромного зала, то и дело слепо натыкаясь на стены.

Здесь меня и нашел Барути.

– Успокойтесь, Рехет, – сказал он.

– Я спокойна, – стуча зубами, ответила я, повернулась и начала свой, не помню уж который по счету, поход вдоль зала.

Барути пристроился рядом и заговорил, шагая в ногу со мной:

– Вы приводите всех в отчаяние, дитя мое. Никто не должен видеть, что Рехет нервничает, это выбивает из колеи. Даже ваша кошка, и та от вас убежала.

Я оглянулась по сторонам и увидела, что Исида действительно не идет больше следом за мной. Наверное, ушла исследовать какую-нибудь приглянувшуюся ей кладовку или подземный ход.

– Не забывайте, что мать Рехет находится в заложницах, – ответила я. – Так что уж простите великодушно, что я не такая спокойная и уверенная в себе, как другие воины.

– Давайте отойдем куда-нибудь и присядем, – предложил Барути. – Думаю, вам полегчает, если вы выговоритесь. Да и мне самому разговор наверняка поможет слегка успокоиться.

Возможно, он был прав, и если я немного посижу и отвлекусь от своих мыслей, мое сердце слегка замедлит свой бешеный бег.

Барути отвел меня в дальний угол зала, где возле стены были расстелены толстые одеяла с разбросанными на них подушками. Покряхтывая, Барути опустился на одеяло, я присоединилась к нему, привалилась спиной к стене – такой прочной, такой надежной. Сколько же подобных нашему сражений было спланировано здесь – и выиграно, поскольку уаджетины до сих пор не исчезли с лица земли.

– Что вас беспокоит, дитя мое? – спросил Барути, глядя на меня своими ласковыми глазами, и мне вдруг до слез, до боли в сердце захотелось увидеть родные лица Ови Бубу и лорда Вигмера.

– Змеи Хаоса, сэр, – прошептала я. – Похоже, они всегда одерживают верх.

– А, Хаос, – повторил Барути, приваливаясь по моему примеру спиной к стене. Он помолчал немного, а затем снова заговорил: – А ведь хаос – это не всегда зло, дитя мое. У хаоса много граней, и из хаоса рождается немало хорошего. И наш мир, и боги – все это возникло из хаоса. Впервые хаос стал злом только по вине людей, решивших заставить его работать на них. Но даже и тогда хаос можно обернуть на пользу, а не во вред, такова суть, такова истинная природа хаоса. Сам по себе хаос не плох и не хорош, это люди делают его таким.

Откуда-то вернулась Исида и вспрыгнула мне на колени. Барути протянул свою руку, и Исида позволила ему погладить себя.

– Даже у вашей кошки много граней, – продолжил Барути. – Для вас она – любимица, для мышей – страшная хищница, а для богов, например, это сосуд, который они могут наполнить своей волей и влиять через него на окружающий нас физический мир.

– Кто моя кошка? – переспросила я.

– Разве вы не знаете, что она – бау? – удивился Барути.

Я посмотрела на Исиду, млевшую, зажмурив глаза, под узловатой рукой Барути, и призналась:

– Не знаю. Между прочим, о том, что такое бау, я вообще понятия не имею.

– Бау – это небесный вестник, посланный богами, чтобы оказать помощь. Или, в редких случаях, причинить вред.

– Вы хотите сказать, что моя кошка была послана мне богами?

– Думаю, что да. Она – необыкновенная кошка.

Я попробовала вспомнить, каким образом вошла в мою жизнь Исида. Странно… если подумать, в один прекрасный день она действительно просто… появилась. Мне тогда исполнилось семь лет, и я впервые начала приезжать в музей вместе со своими родителями и впервые ощущать дрожь и бегущие вдоль моего позвоночника ледяные лапки – тогда я еще не могла объяснить, что это такое. В тот день мы решили, что кто-то из рабочих забыл закрыть окно или дверь, и кошка зашла в музей согреться. А оказывается, ее послали мне боги. Уфф! В голове не укладывается! Возможно, вообще ни за что не поверила бы в это, не случись со мной за последнюю неделю столько магических и невероятных событий.

Из маленькой боковой комнаты вышли четверо Урет Хекау и майор Гриндл.

– Табличка готова, – объявили они.

– Очень хорошо, – откликнулся Хальфани. Он скатал лежавшую на столе карту и засунул куда-то себе под одежду. – В таком случае пора.

– Пора, – повторили остальные уаджетины.

– Боюсь, мне нужно сейчас быть там, – сказал Барути.

– Нужно?

– А вы думаете, я здесь только для того, чтобы утешать и поддерживать вас? Нет, у меня есть и другие обязанности. Я должен, например, помочь бойцам приготовиться к схватке и помолиться богам. – Он похлопал меня по ладони, а затем, кряхтя, поднялся на ноги.

Барути уходил от меня вдоль подземного зала и с каждым шагом казался мне все выше, все крепче, все моложе – я даже протерла глаза, пытаясь понять, что это – сложный оптический обман или очередной магический трюк.

Исида спрыгнула у меня с колен и поспешила за Барути. Поскольку мне совершенно не хотелось оставаться одной в полумраке, я тоже двинулась следом. (Ну хорошо, хорошо, не буду. Да, мне просто любопытно было посмотреть, что они там собираются делать. А что, вам на моем месте не интересно было бы?)

Помещение, где все собирались, оказалось своего рода святилищем со стоящими перед входом в него тремя статуями. Я узнала их: Сехмет, Манту и сам Сет. Трое самых агрессивных и злобных египетских богов.

Я встала у стены рядом с майором Гриндлом, Ядвигой и Румпфом.

– Это будет очень познавательно, – негромко сказал мне майор.

– О да, – вздохнул Ядвига. – Если, конечно, боги не испепелят нас за то, что мы суем свой нос куда нас не звали.

– Если хотите, можете подождать нас снаружи, – заметил ему майор.

Ядвига меланхолично посмотрел на майора и ничего не ответил.

По приказу Барути уаджетины (а их, как я уже упоминала, было человек тридцать) сбросили свои черные верхние накидки и остались в тонких белых рубахах, но ненадолго.

Еще один приказ Барути – и воины вытащили руки из рукавов рубашек и обнажили свои торсы – прихваченные на талии поясами, рубашки белыми пузырями повисли за спинами уаджетинов.

– Не уверен, что вам следовало бы видеть это, – негромко заметил, обращаясь ко мне, майор.

Я ответила ему взглядом, в котором он мог прочитать мой ответ: «Только попробуй меня отсюда выгнать!» Майор прочитал, хмыкнул и снова переключил свое внимание на уаджетинов.

Все воины имели татуировку Урет Хекау – обернувшуюся вокруг запястья змею. Следовательно, все они были не только воинами, но и очень сильными магами. Пожалуй, это не оставляет Змеям Хаоса ни единого шанса.

К Барути присоединился Фенуку и еще четверо жрецов. Фенуку зажег лежащую в маленькой бронзовой жаровне щепотку сушеных трав, и по святилищу поплыл тяжелый, сладкий, пряный аромат. После этого четверо жрецов перешли к небольшому жертвеннику с лежащими на нем палитрами и ритуальными трещотками – систрумами. Каждый жрец взял по палитре, и все четверо двинулись вдоль стоящих в ряд воинов Гора, останавливаясь перед каждым из них, чтобы начертить на телах уаджетинов какие-то знаки. Приглядевшись, я поняла, что это символы силы и стойкости.

На спине каждого воина жрецы изображали ястреба, который олицетворял богиню Нехбет, покровительницу Верхнего Египта. На шее они рисовали перо Маат – оно указывало, что сражение уаджетины будут вести ради восстановления справедливости и спокойствия в мире.

На левую руку воина наносился бич и крюк – символы превосходства над врагами. Над сердцем каждого уаджетина жрецы рисовали огненный глаз Ра, окруженный веревочной петлей, не имеющей ни конца, ни начала.

– Разве это не опасно? – прошептала я майору Гриндлу. – Привлекать на помощь богиню Сехмет?

– Нет, – покачал головой майор, – поскольку глаз помещен внутри веревочной петли – это символ шен, ограничивающий власть богини. Жрецы хотят, чтобы воины обладали яростной силой Сехмет, но могли сдерживать ее в определенных рамках – тогда богиня не причинит вреда тем, кто ни в чем не виновен.

В конце на лбу каждого воина был начертан крылатый солнечный диск – именно такой вид и форму приобретал Гор, выходя на битву против Сета.

Теперь никто не перепутает уаджетинов с бедуинами.

После того как тело каждого воина было покрыто символами, жрецы отложили свои палитры, взяли с жертвенника систрумы и принялись вращать их. Считается, что звук ритуальных трещоток должен привлечь внимание богов. И знаете, это действительно сработало.

Воздух в святилище с каждой секундой становился все более густым, тяжелым, в нем было столько энергии хека, что на теле Исиды наэлектризовался и встал дыбом каждый волосок. От этого моя кошка распушилась и стала выглядеть гораздо больше, чем на самом деле. Воздух наполнился прозрачными сверкающими фигурами – интересно, видит ли кто-нибудь, кроме меня, эти удивительные бесплотные тени? Давление хека все нарастало и нарастало, давило, пригибало к полу, становилось все труднее дышать.

Барути начал читать заклинания на древнеегипетском языке. Уаджетины повторяли за ним слово за словом, а давление продолжало расти, я чувствовала, что мое тело готово расплющиться либо разорваться на мелкие куски.

Не сводя глаз с воинов, майор Гриндл наклонился и прошептал мне на ухо:

– Они призывают богов войти в их тела, дать им свою мудрость и силу, которая поможет победить Хаос.

– Вы чувствуете, как нарастает давление воздуха? – так же шепотом спросила я его.

Майор Гриндл оторвал взгляд от уаджетинов, перевел его на меня и ответил:

– Нет. А вы?

– Да. Это становится невыносимо.

Майор посмотрел на меня с нескрываемой завистью.

Жрецы тем временем тряхнули над головой своими систрумами – раз, другой, третий, – после чего отложили их, а затем дружно хлопнули в ладони. Мерцающий воздух, казалось, взорвался, и тут же перестало давить на грудь. Я оглянулась по сторонам – в один миг исчезло столько магической энергии. Куда?

Барути прочитал еще одну короткую молитву и отпустил уаджетинов. Они быстро натянули назад свои рубашки, набросили на плечи накидки. Когда они, один за другим, начали проходить мимо меня к выходу из святилища, я заметила, каким яростным светом горят их глаза.

И неожиданно поняла, куда перешла вся энергия хека.

Глава тридцать пятая. Обмен

Мы молча шли по подземному ходу, протянувшемуся прямо под Аллеей сфинксов. Почти полдороги Исида разрешила мне нести ее на руках, но потом заупрямилась и вторую половину пути проделала на своих четырех. Я не слишком волновалась за Исиду, все-таки она была бау и все такое прочее, просто мне самой было спокойнее, когда кошка была со мной.

Когда мы вышли из-под земли рядом с Луксорским храмом, все уаджетины, кроме пяти человек, отправились в район Черного рынка, в засады. С ними ушли майор Гриндл, Ядвига и Румпф – все они ориентировались в городе гораздо лучше, чем уаджетины. С другой стороны, эти трое не умели, в отличие от тех же уаджетинов, становиться как бы невидимыми для врагов и, оставшись в Луксорском храме, сразу бросались бы в глаза любому, как три дуба посреди пустыни.

Майор Гриндл отправился в город неохотно, ему очень не хотелось покидать меня. Но что делать, он сам прекрасно понимал, что здесь, в храме, от него будет больше вреда, чем пользы. Я опасалась, что наше расставание с майором будет торжественным и долгим – так обычно прощаются в театре: враги уже обступили со всех сторон, а герои стоят и все говорят, говорят, говорят. У нас, к счастью, все получилось иначе.

– Увидимся, мисс Трокмортон, – сказал мне майор, сильно хлопнул меня по плечу и ушел, не оглядываясь. Вот и все.

Ядвига с Румпфом и то попрощались со мной торжественней – оба пожали мне руку, а Ядвига еще и погладил меня по голове своей огромной медвежьей ладонью. Я понимаю, он хотел подбодрить меня, но едва не свернул мне при этом шею.

Подземный ход вывел нас на поверхность на западной стороне храма, сразу возле внешней стороны стены рядом с гипостильным залом. Раньше на этом месте стояло старое святилище Хона. Теперь от него и развалин почти не осталось.

Основная часть воинов ушла вперед, чтобы рассыпаться и занять свои места в засадах в районе Черного рынка. Я с сопровождавшими меня пятью уаджетинами миновала развалины святилища Хона и вошла на территорию храма.

– Куда спрячутся наши люди? – спросила я Фенуку.

Да, да, к огромному сожалению, в нашей группе старшим был именно он. По логике все верно, ведь Фенуку считался вторым по старшинству Урет Хекау после Хальфани, а Хальфани, естественно, возглавил основную группу.

Оставалось лишь надеяться, что Фенуку так же неприятно находиться в одной группе со мной, как и мне с ним. Да, я забыла сказать, что у Фенуку был при себе золотой шар Ра, и это вселяло в меня дополнительную уверенность, что все будет хорошо.

– Туда, – односложно ответил Фенуку и провел меня через разрушенное святилище и портик в вестибюль с крохотной камерой, открывавшейся за проходом в его западной стене. Фенуку просунул голову в проход, посмотрел, затем сказал:

– Здесь вы будете ждать вместе с табличкой. Остальные, – он указал рукой на четверых уаджетинов, – спрячутся там.

Он провел нас в камеру, в которой некогда хранилась погребальная ладья фараона, а затем ее переделали в святилище Александра Великого – все стены камеры были покрыты изображениями Александра в одеяниях фараона. Здесь Фенуку указал пальцем на притолоку над дверью. Я с удивлением и страхом посмотрела на притолоку, затем на жреца. Куда же тут спрячешься? Голое место! Может быть, Фенуку предатель?

– Не поняла вас, сэр, – сказала я.

Фенуку с неприязнью посмотрел на меня, потом махнул рукой своим людям. Они ловко вытащили из стены над дверью несколько каменных панелей, за которыми открылась довольно большая ниша.

– Укрытие рассчитано на двоих, но на недолгое время туда можно втиснуться и вчетвером, – сказал Фенуку.

Четверо уаджетинов нащупали почти незаметные, вырезанные в стене ступени и забрались в укрытие над притолокой.

– А для чего раньше служил этот тайник? – спросила я. Вряд ли это укрытие так уж часто приходилось использовать в качестве засады, вы согласны с моим ходом мыслей?

– Для оракула, – неохотно признался Фенуку.

Вот как! Интересно, в храме Гора в Кверет Айхи, откуда мы только что приехали, оракул Маат тоже говорит из такого же тайника?

– Как только слуги Сета убедятся в том, что вы и табличка на месте, они пошлют гонца сообщить остальным, что можно выдвигаться. Я останусь со вторым разведчиком и уведу его в вестибюль. Вы тем временем быстро и бесшумно поменяетесь местами с воинами. Это будет неприятным сюрпризом для слуг Сета – увидеть, кто их здесь поджидает вместо вас и таблички. Вы должны будете оставаться в тайнике и не двигаться с места, пока мы вас не позовем. Надеюсь, вы больше не станете путать нам карты.

Ох, хотела я ему сказать, кто из нас все время путает карты, но не стала. Жизнь успела научить меня тому, что ничего хорошего после таких заявлений ждать не приходится.

– Сколько нам еще ждать?

– Их разведчики вскоре прибудут. Займите свое место и держите табличку, они могут появиться немного раньше времени.

Не помню, говорила я вам, что не люблю замкнутых пространств, или нет? Очень не люблю, поэтому мне было не по себе в этой крохотной комнатке с толстыми выщербленными каменными стенами и без окон. Единственный бледный луч света проникал сюда сквозь узенький дверной проем. Я чувствовала себя подсадной уткой, которой и рвануть-то некуда, если что-нибудь пойдет не так.

Почувствовав мое состояние, Исида вернулась из своих странствий по углам и уселась ко мне на колени. С ней мне сразу стало немного спокойнее. Я гладила мягкую шерстку Исиды и размышляла о том, что мои мрачные мысли и предчувствия никак не связаны с уаджетинами. Теперь я не боюсь их и полностью им доверяю, дело в другом – в моей необыкновенной способности притягивать к себе неприятности. Это я не придумала, об этом говорит весь мой жизненный опыт.

Я постаралась задвинуть эти мысли подальше и принялась еще активнее гладить кошку, молясь о том, чтобы все это как можно скорее кончилось.

Разведчики Змей Хаоса действительно появились несколько раньше, чем с ними договаривались, – не прошло и десяти минут, как я услышала их голоса, доносящиеся из вестибюля.

– Где табличка? И где девчонка?

– Сюда, пожалуйте, – чинно ответил им Фенуку.

Еще секунда, и Фенуку впихнул в мою камеру двоих мужчин. Одного из них я сразу узнала – Каррутерс из Каирского музея.

– Привет, – сказала я, стараясь выглядеть подавленной и несчастной (честно говоря, изобразить это было для меня в тот момент совсем не сложно).

– Что, загрустила, пташка? – презрительно хмыкнул Каррутерс.

– Да, сэр, – умирающим тоном откликнулась я. Эх, с каким удовольствием я врезала бы сейчас по этой наглой физиономии!

Каррутерс взглянул на Исиду.

– Твоя кошка с нами не пойдет. Прощайтесь сейчас, пока есть время.

Он кивнул головой, его напарник шагнул вперед, опустился на колени перед лежащей на полу табличкой, вытащил из кармана перочинный нож и принялся скрести поверхность Изумрудной таблички. Я моргнула, боясь, во-первых, что наложенная на табличку магия может не выдержать такой проверки, а во-вторых, что этот осел поцарапает ценный артефакт.

Табличка проверку выдержала, и довольный Каррутерс послал своего напарника назад к фон Браггеншнотту, передать тому, что все в порядке. При мысли о том, что я могу снова оказаться лицом к лицу с фон Браггеншноттом, мне стало не по себе. «Но до этого не дойдет, не должно дойти! – напомнила я себе. – Этот немец даже до храма не доберется, наши уаджетины перехватят его еще на луксорских улочках».

Фенуку уговорил Каррутерса выйти и подождать своих в вестибюле. Собственно говоря, Каррутерс и не возражал, он прекрасно видел, что из моей камеры в храм можно выйти только через вестибюль, где он и будет находиться.

Как только голоса Фенуку и Каррутерса отдалились, я опустила Исиду на землю, вскочила на ноги и поспешила к дверному проему.

Молчаливые, словно тени, уаджетины соскользнули из своего укрытия вниз. Трое бесшумно подошли ко мне, четвертый свесил из укрытия свою руку, готовый подхватить и втащить меня наверх.

Спустившиеся уаджетины подсадили и поддерживали меня, пока я карабкалась наверх, нащупывая ногами углубления в стене, четвертый уаджетин помог мне забраться в нишу над притолокой. Кивком головы я показала, что готова, и меня быстро загородили каменными плитами, полностью спрятав от посторонних глаз.

Я была ужасно рада, обнаружив в плитах отверстие глазка – это значит, что темнота, в которой мне предстоит сидеть, будет не полной. Припав к глазку, я отыскала взглядом Исиду, она сидела возле стены так неподвижно и молчаливо, что напоминала лишь бледную тень самой себя.

Я уже говорила вам, что самое трудное для меня занятие – ждать? Кажется, говорила. А вся наша жизнь – сплошная спешка или ожидание. То бежим, то ждем, то ждем, то бежим…. Коротать ожидание какое-то время мне помогала мысль о том, каким будет выражение лица у фон Браггеншнотта, когда он увидит в камере не меня, а поджидающих его четверых уаджетинов. Но довольно скоро эта мысль отошла на второй план, сменилась размышлениями о маме и Гаджи. Что может сделать с ними фон Браггеншнотт, когда не найдет меня на месте?

«Успокойся, – говорила я себе. – Теперь от тебя уже ничего не зависит. Положись на уаджетинов. И вообще, при чем тут появление фон Браггеншнотта? По идее, до этого никак не должно дойти».

Когда мне удалось наконец убедить саму себя в том, что все будет хорошо, из вестибюля донесся громкий голос Фенуку:

– Идут ваши приятели, слуги Сета.

– Вижу, – отозвался своим мерзким голосом Каррутерс.

Разумеется, Фенуку сказал это вовсе не Каррутерсу, а нам, чтобы предупредить меня и четверых уаджетинов. Но если сюда приближаются слуги Хаоса, значит, идея с устройством засады провалилась.

– Кто все эти люди с ними? – спросил Фенуку.

– А вы разве не слышали? – ответил Каррутерс. – Утром началась еще одна демонстрация националистов. Мы решили, что сегодня лучше держать улицы города забитыми народом – на случай, если вы решите устроить нам какой-нибудь сюрприз. Мы считаем, что политические игры порой приносят пользу.

Мое сердце превратилось в кусок гранита. Уаджетинов лишили возможности действовать из засады. Что дальше? И как теперь отреагирует фон Браггеншнотт, когда не найдет того, за чем он явился?

Спустя минуту я услышала стук десятков ног в вестибюле, а затем знакомый, отвратительный голос фон Браггеншнотта:

– Где они?

– Прежде всего я хочу видеть женщину и мальчика, – напомнил ему Фенуку.

– Приведите их, – распорядился фон Браггеншнотт.

После небольшой паузы вновь заговорил Фенуку.

– Я вижу, они целы и невредимы. Это хорошо. Теперь пойдемте и совершим обмен там, где находятся девочка и табличка.

– Вы видели их своими глазами, Каррутерс? – спросил фон Браггеншнотт.

– Да, сэр. Видел.

– Отлично. Давайте сюда женщину и мальчишку.

– Все эти ваши люди не могут пойти с нами, – предупредил Фенуку. – Во-первых, камера слишком маленькая. Во-вторых, как мы договаривались, я в храме один и без оружия.

Вновь повисла пауза. Очевидно, фон Браггеншнотт решал для себя, должен ли он действовать так, как сам договаривался, или может послать первоначальные договоренности ко всем чертям.

– Вы, шестеро, подойдите вместе с Каррутерсом сюда, – сказал, наконец, фон Браггеншнотт. – Остальным ждать здесь.

– Но мы так не договаривались, – запротестовал Фенуку.

Опять пауза, затем снова заговорил фон Браггеншнотт.

– Это не вашего ума дело, – решительно заявил он. – Вот что: давайте мне табличку, забирайте мальчишку и проваливайте. Остальное вас не касается.

Вновь повисло молчание. Я с замиранием сердца ждала, что будет дальше.

А дальше заговорил Фенуку:

– Ты прав, слуга Сета. Это не наше дело. Пойдем, я отдам тебе табличку, заберу мальчика, и мы с ним уйдем. А дальше можешь делать с женщиной и девочкой все что захочешь.

Я едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть в своем укрытии. Неужели Фенуку оказался предателем? Обманул всех уаджетинов, заставил их поверить в него, а сам потихоньку придумывал, как отдать меня в руки Хаоса? И что, интересно, он задумал против майора Гриндла? Наверняка собирается отделаться и от него тоже. А уаджетины – согласятся они с таким решением Фенуку или нет?

Готовая взорваться от гнева, я припала к глазку, чтобы взглянуть – быть может, в последний раз – на маму и Гаджи. И убедиться заодно своими глазами, что они целы и невредимы. Да, они были целы и невредимы, разве что только изрядно испачканы грязью. Я опять едва не вскрикнула – на этот раз от радости оттого, что вижу их.

Каррутерс держал за руку Гаджи, фон Браггеншнотт вел под локоть маму.

– Ваша табличка, джентльмены. И девочка, – солгал Фенуку, отступая в сторону.

Продолжая цепко держать маму за локоть, фон Браггеншнотт исчез вместе с ней в камере, а Каррутерс, которому внутри не хватило бы места, продолжал топтаться у входа.

– Где же она… – начал он, да не закончил.

Фенуку выхватил спрятанную у него в рукаве дубинку, смачно приложился Каррутерсу по черепу, затем оттащил Гаджи от свалившегося кулем на пол слуги Хаоса и подтолкнул юного фараона к двери. В ту же секунду приглушенная возня донеслась и из маленькой камеры, где четверо уаджетинов пытались скрутить фон Браггеншнотта так, чтобы не причинить при этом вреда моей маме. Закончив с Каррутерсом, Фенуку сунулся в камеру, схватил ее за руку и вытащил наружу, подальше от драки.

– Бегите! – приказал он маме и Гаджи.

Они сделали пару неуверенных шагов в сторону вестибюля и остановились, увидев входящих в дверной проем новых Змей Хаоса.

– Другим путем! – крикнул Фенуку. – Рехет! Помоги им! Если наши боги имели глупость осчастливить тебя, чужеземку, своими дарами, покажи, что они не потратили их зря. Используй их!

Все еще пораженная тем, что Фенуку, оказывается, не предал нас, я пинком сбросила вниз прикрывающие меня каменные плитки и спрыгнула вслед за ними на пол. Что скрывать, ноги я себе отбила сильно, но сумела сдержать боль.

– Теодосия? – увидев меня, мама заморгала и от удивления раскрыла рот. – Ч-что ты здесь делаешь?

– Спасаю вас обоих. Пойдемте.

Потянувшись руками за мамой и Гаджи, я подняла голову и увидела фон Браггеншнотта. Извиваясь, как уж, в крепких руках уаджетинов, он делал отчаянные попытки вырваться и броситься ко мне. Точнее, на меня. Ах, как много я прочитала о себе во взгляде фон Браггеншнотта, когда наши глаза встретились!

Исида молнией выскочила из своего угла и метнулась в маленькую, обнаружившуюся справа от нас дверцу. Я не знала, куда ведет эта дверца, но в любом случае куда-то подальше от Змей Хаоса, и этого уже было для меня вполне достаточно.

– Пойдемте, – сказала я маме и Гаджи и потянула их за собой.

– Куда мы идем?

– Нам нужно поскорее скрыться. Фенуку выигрывает сейчас для нас время, мы должны этим воспользоваться. Другого такого шанса у нас может и не быть.

Я бесцеремонно потащила маму за руку – с Гаджи, как я догадывалась, хлопот будет меньше. Он лучше мамы понимал, что происходит, и подгонять его не требовалось. Исида тем временем уверенно проскочила сквозь следующий дверной проем, ведущий куда-то дальше в глубину храма. Я без колебаний доверилась Исиде и последовала за ней.

За проходом оказался Родильный зал. Поняв это, я немедленно принялась искать следующий дверной проем. Есть! Исида уже нашла его. Но как только я сделала шаг, чтобы пойти вслед за своей кошкой, сильный взрыв потряс все здание храма и выбил землю из-под наших ног.

Глава тридцать шестая. Могучая Исида

– Что это? – вскрикнул Гаджи, прикрывая свою голову руками от летящих сверху каменных осколков.

– Шар Ра, – сказала я ему.

– Чей шар? – спросила мама. – Теодосия, я требую, чтобы ты объяснила мне все, что здесь происходит. Сию же минуту.

– Мама, в данный момент я пытаюсь найти укрытие, в котором мы могли бы отсидеться до прихода помощи. Все прочее давай оставим на потом.

Мой мозг лихорадочно работал. Я замерла, прислушиваясь. Не уничтожил ли этот взрыв все живое в округе?

Нет, не уничтожил. Издалека донесся слабый стон, затем такие звуки и шорохи, словно кто-то ползет через завалы щебня и мусора, и, наконец, заковыристое ругательство на немецком языке.

О, ради всего святого, нет! Боги, почему вы дали выжить именно ему?

Я снова схватила слегка остолбеневшую маму за руку и потащила ее дальше. Исида дожидалась нас у входа в следующее помещение – это оказалась маленькая комната с четырьмя стенными нишами. Увидев, что мы идем за ней, Исида тут же повернула направо, в следующее помещение. Это был Зал часов.

– Куда свернула Исида? – спросила я, уставившись на украшавшие зал двенадцать колонн.

– Туда! – ответил Гаджи, указывая на следующий дверной проем. Черт побери, это не храм, это лабиринт какой-то!

– Вперед! – сказала я, и Гаджи первым из нас исчез в проеме, а за ним протиснулись и мы с мамой. А оказавшись внутри, все мы дружно остановились. Зальчик оказался крошечным, темным, слабый лучик света проникал сюда сквозь единственную узенькую щелку на потолке.

– Святая святых, – прошептала мама, и добавила, с опаской оглянувшись через плечо: – Тупик.

– Пути отсюда для нас нет, мама, – сказала я. – Хаос – люди Боршта – блокировали наш единственный выход. Но если Исида привела нас сюда, значит, так надо.

– Но мы же заперты здесь, как…

– Тсс! – я высунула свое ухо за дверь, чтобы послушать, тащится за нами фон Браггеншнотт или нет. И если да, то насколько близко он успел подобраться.

Я ничего не услышала – хороший знак. Но с другой стороны, где же уаджетины?

– Гаджи, встань возле двери. Как услышишь что-нибудь, скажи мне.

– Да, мисс-эфенди.

Фенуку сказал, чтобы я использовала свои преимущества Рехет, но мне еще не доводилось пробовать на практике ни одного из них. До сих пор я только снимала проклятия. Ну, Сефу еще вылечила, ладно. Правда, пока мы мчались по храму, в голове у меня сложился один план – рискованный, конечно, но другого все равно не было. Я поискала глазами Исиду и сказала ей:

– Ты нужна мне.

Она мяукнула и вильнула хвостом с таким видом, словно моя просьба не была для нее неожиданностью. Впрочем, если Исида действительно бау, как уверял Барути, тогда это для нее и впрямь не новость.

– Мама, у тебя есть карандаш или авторучка? Даже шпилька для волос сгодится, – спросила я, нашаривая у себя в кармане пудреницу с соскобленной со стен усыпальницы фараона пылью.

– Исида, поди-ка сюда. – Я похлопала по цоколю стоявшей здесь когда-то статуи бога. Сейчас от самой статуи не осталось и следа, но в этом месте продолжало ощущаться сильное присутствие магической энергии – если и призывать на помощь богов, то именно здесь.

– Вот, – сказала мама, протягивая мне шпильку. Когда я брала ее, наши взгляды встретились, и я прочитала в маминых глазах страх и замешательство. Хотелось надеяться, что это не меня она так боится. Впрочем, все потом, потом, сейчас есть вещи поважнее.

– Спасибо, мама. А теперь встань, пожалуйста, по другую сторону от Гаджи, не маячь в проеме.

– Тео… – Мама умоляюще взглянула на меня, и мне было непонятно, то ли она хочет, чтобы я прекратила все это, то ли молится о том, чтобы я вновь стала прежней, слегка странной, конечно, но вовсе не страшной.

– У нас нет времени, мама. Прошу тебя, доверься мне.

Глядя маме прямо в глаза, я пыталась открыть перед ней свою душу, показать взглядом, что, несмотря на все окружающие меня странности, я по-прежнему ее дочь, и хочется верить, что любимая. Мама, кажется, поняла меня. Она кивнула, я облегченно выдохнула и занялась своей кошкой.

– Ты готова? – спросила я Исиду, кладя рядом с ней на цоколь серебряную пудреницу. Исида замурлыкала, и я решила, что это очень хороший знак.

Ритуалы и богослужебные правила, заклинания и мистерии, все чудеса, с которыми я столкнулась за последние пять дней, вихрем кружились у меня в голове. Я закрыла глаза, глубоко вздохнула. Я смогу, я сделаю это. Сделаю. Я открыла глаза и сразу почувствовала нерешительность – мне что-то мешало. А, вот в чем дело: мама наблюдает за мной.

– Мама, можно тебя попросить – повернись лицом к стене, пожалуйста.

Она раздраженно вздохнула, но сделала, как я просила. Я снова обернулась к Исиде.

– Я слышу шаги, мисс!

Мое сердце замерло.

– Один человек или несколько?

– Один, мисс.

Проклятье. Это не подмога. Это тот, кто преследует нас.

Я постаралась стереть из памяти чудовищный образ фон Браггеншнотта и сосредоточилась на своем деле.

Облизнула шпильку, чтобы смочить ее, затем обмакнула в пыль со стен усыпальницы фараона и поспешно принялась рисовать на спине Исиды фигуру. Сделать это на покрытой шерстью поверхности оказалось очень трудно, но я, как заведенная, облизывала шпильку, макала ее в пыль и чертила, облизывала, макала и чертила. Наконец на спине Исиды начала отчетливо проступать нарисованная мной фигура Сехмет.

Я повторяла с Исидой все то же самое, что проделывал с уаджетинами Барути, когда готовил их к битве.

– Шаги приближаются, мисс!

– Все почти готово, Гаджи. Когда я скажу, прижмись к стене, как моя мама.

Я еще раз обмакнула облизанную шпильку в пыль и нарисовала над сердцем Исиды глаз Ра, окруженный веревочной петлей, которая должна ограничить лютую злобу Сехмет. Готово. Это все, что я могла сделать.

У меня не было ни систрума, ни барабана, ни благовоний. Только мои собственные ладони и пылкие молитвы. Я трижды очень громко хлопнула в ладони – к сожалению, святилище было очень маленьким, и его стены не усиливали звук.

– Тео, – прошептала мама. – Ты выдаешь наше присутствие.

Наверное, я должна была успокоить и переубедить ее, но у меня не было на это ни единой свободной секунды, я должна была внимательно следить за тем, что происходит на цоколе.

Исида начала извиваться и шипеть, ее тело судорожно пульсировало и с каждым мгновением становилось все больше, словно раздуваясь изнутри, как воздушный шар.

– Ой-ей-ей, – жалобно простонал Гаджи.

Не в силах больше бороться с собственным любопытством, стоявшая лицом к стене мама обернулась и тихо взвизгнула.

Исида соскочила на пол, под ее шерстью тугой волной прокатились могучие мышцы. Сейчас она уже была ростом с собаку и все продолжала раздуваться.

– Она не взбесилась? – слабым голосом спросила мама, вжимаясь спиной в стену.

– Нет, она просто защищает нас, – высоким и каким-то бесцветным голосом ответила я. Не знаю, почему он у меня стал таким – то ли я магической энергией надышалась, то ли просто переволновалась.

– Шаги уже в соседней комнате, мисс! – воскликнул Гаджи, а затем отскочил от дверного проема и прижался к стене рядом с моей мамой.

– Фрейлейн? – послышался хриплый, леденящий кровь шепот. – На этот раз вам не удрать от меня, фрейлейн.

Тут ставшая размером с льва Исида грозно зарычала, заставив всех нас сжаться от страха. Я посмотрела на свою кошку и вздрогнула, увидев ее глаза. У Исиды был взгляд беспощадного хладнокровного убийцы.

– Иди, – шепнула я ей. – Спаси нас.

Гигантская Исида снова зарычала и вылетела в дверной проем.

Оттуда, снаружи, донесся панический вопль фон Браггеншнотта, заглушенный шумом возни, затем послышался тупой удар – судя по всему, об одну из колонн сильно ударилось что-то тяжелое.

Хотелось надеяться, что это был фон Браггеншнотт. Исида снова зарычала так, что над нашими головами ходуном заходила крыша, а затем ее мягкие тяжелые шаги стали быстро удаляться и вскоре затихли. Я закрыла глаза и мысленно поблагодарила всех – и богов, и Исиду.

Прошло лишь несколько секунд, и до нас вновь донеслись рычание и крики – теперь уже откуда-то издалека, судя по всему, со двора храма. Я высунула свою голову в дверной проем, осмотрелась и сказала маме и Гаджи:

– Кажется, все чисто. Пойдемте отсюда, пока нас снова не запер кто-нибудь в этой мышеловке.

Я взяла Гаджи за руку, затем протянула свою вторую руку маме. Она ошеломленно посмотрела на нее, и на один ужасный, показавшийся вечностью миг мне подумалось, что она не возьмет ее. Но мама взяла ее, и я почувствовала тепло ее родной руки. Как же это было приятно!

А потом мы побежали.

Мы выскочили из своего маленького святилища в Зал часов и помчались тем же путем, каким пришли сюда. Сквозь толстые стены с улицы – очевидно, с главного двора храма – долетал шум боя, приглушенный, естественно. Наконец мы выскочили в очередной – который уже по счету? – вестибюль, а из него на залитый солнечным светом двор. Оказавшись на свежем воздухе, я остановилась, стараясь отдышаться.

Вновь – теперь уже почему-то из глубины храма – донесся грозный рев, затем крики, вопли и причитания. Я была уверена, что лично меня Исида не тронет ни при каких обстоятельствах, даже став олицетворением жестокой богини Сехмет, но поведет ли она себя так же по отношению к маме и Гаджи?

Я решила не искушать судьбу и сказала им:

– Пойдемте.

– Куда? – спросила мама.

– Туда, – показала я локтем.

– Куда, куда? – слегка дрогнувшим голосом переспросила она.

– Туда, мама, туда. В толпу.

– Тео, не хочешь же ты сказать, что…

– Мама, пожалуйста, поверь мне. Среди этих демонстрантов-египтян мы будем в гораздо большей безопасности, чем среди тех людей в храме.

– Согласна, – кивнула мама и быстро зашагала рядом со мной.

– А уж ты, – сказала я Гаджи, – среди этой толпы вообще будешь чувствовать себя как дома!

Он хитро усмехнулся (ах, как я соскучилась по его усмешкам!) и ответил:

– Все как в старые добрые времена, да, мисс?

Когда мы подошли к краю толпы, я ввинтилась в нее и начала пробираться вглубь, то и дело натыкаясь на кого-то и каждые три секунды повторяя: «Прошу прощения». Поначалу никто вроде бы не обращал на нас особого внимания, но постепенно толпа начала расступаться в стороны, оставляя нас окруженными пустым пространством – демонстранты обнаружили наконец, что в их ряды затесались две англичанки.

Я всматривалась в смуглые сердитые лица и, честно говоря, ни в чем не могла винить этих людей. Ведь мы не только грабим их страну, растаскивая ее сокровища по своим музеям, мы также спешим обвинить именно этих людей, когда случается неприятность с кем-нибудь из наших. Мы причинили много вреда этому народу. Мне остается лишь надеяться, что Гаджи возвратится к уаджетинам, а те смогут в один прекрасный – действительно прекрасный – день посадить его на трон. Право же, Египет заслужил, чтобы им правил египтянин.

Но вот голоса вокруг нас стихли, и мне стало как-то не по себе. Меня окружало море белых и черных одежд, среди которых изредка попадалась черная чадра.

Тут меня осенило. Чадра! Ну конечно, наша экономка должна быть здесь! Разве она могла пропустить такую роскошную демонстрацию?

– Хабиба! – крикнула я, поворачиваясь во все стороны. – Хабиба! Где ты?

Демонстранты принялись удивленно переглядываться, покачивая головами.

– Хабиба! – вновь закричала я, чувствуя себя смертельно уставшей и страстно мечтая о том, чтобы все это наконец закончилось и мы оказались в прохладном полумраке нашего замечательного загородного домика. – Хабиба!

Затем толпа медленно расступилась, и из нее выступила вперед замотанная с ног до головы в черное фигура. Женщина в недоумении оглядывалась по сторонам, пожимала плечами, но, подойдя ближе, узнала нас и воскликнула, прикрыв от удивления рот ладонью:

– Юная мисс? Мадам?

– О, Хабиба! – Я выдернула свой локоть из крепко вцепившихся в него маминых пальцев, подбежала к ошеломленно стоящей Хабибе и обняла ее руками за шею. – Спасибо, что нашла нас!

Глава тридцать седьмая. Объяснения и прощания

Толпа быстро успокоилась, как только по ней разлетелся слух о том, что одна из демонстранток нашла пропавших английских леди. Люди расступались, пропуская Хабибу, которая вела нас к ближайшему полицейскому участку, где нам предстояло объяснить, что произошло, – если не полностью, то хотя бы частично.

Поначалу полицейские скептически отнеслись к нашей слегка водевильной истории о немце, выдававшем себя за работника Службы древностей по фамилии Боршт. Их отношение к нам изменилось лишь после того, как было упомянуто имя майора Гриндла, – с этого момента полицейские начали воспринимать нас всерьез.

О том, что мы нашлись, сообщили в гостиницу, папе, но майор Гриндл появился даже раньше, чем папа, и не один, а в компании Ядвиги и Румпфа (оба они выглядели довольно сильно помятыми). Когда Ядвига увидел меня, по его лицу медленно расплылась улыбка – первая настоящая улыбка за все время нашего с ним знакомства.

Прежде чем мы смогли порадоваться встрече, в дело вмешались полицейские – они схватили Румпфа. Услышав его акцент, они решили, что Румпф и есть тот немец, который похитил нас. Неужели они всерьез могли поверить, что совершивший это преступление немец сам решил явиться в полицейский участок? Нет, джентльмены, Хаос таких ляпов не допускает никогда.

Но был в суете вокруг Румпфа и один положительный момент – пока все были заняты улаживанием этого дела, я получила возможность переговорить с Гаджи и спросила, присев на скамью рядом с ним:

– Теперь веришь, что ты действительно последний фараон?

– А я всегда верил в это, мисс, – пожал он плечами. – Просто не придавал этому слишком большого значения.

– У меня есть для тебя хорошая новость, – сказала я, и маленькое личико Гаджи оживилось. – Тебя ждут Сефу и твоя сестра.

Гаджи ахнул от радости, но тут же взял себя в руки и требовательно спросил.

– Откуда вам это стало известно, мисс?

«А он будет хорошим правителем, – подумала я. – И в первую очередь станет заботиться не о самом себе, а о своем народе».

– Я видела их собственными глазами, – ответила я. – У тебя очень славная сестра, сейчас они вместе с Сефу ждут твоего возвращения.

Гаджи немного помолчал, переваривая услышанную новость и покачивая ногой от волнения и радости.

– После того, как с плохими людьми покончено, я больше не нужен мисс-эфенди? – спросил он, наконец.

– Нет. А если даже мне понадобится помощь, у меня есть теперь к кому обратиться, – я указала взглядом на майора Гриндла, яростно защищавшего сейчас Румпфа от нападок полицейских. Майор непременно одержит верх в этом споре, в этом я не сомневалась ни на секунду.

За дверью комнаты, в которой мы сидели, послышалось движение, и, шелестя по воздуху знакомым черным плащом, к нам вошел Хальфани.

– Вы сделали это, – тихо сказала я.

– И вы тоже, – кивнул он в ответ, а затем перевел взгляд на Гаджи и облегченно вздохнул. – Мы очень обязаны вам, Рехет, – и добавил, взглянув на продолжающих спорить полицейских. – Я думаю, нам с мальчиком самое время потихоньку скрыться.

– Согласна, – ответила я, и, не давая Гаджи времени заколебаться, быстро обняла его. – Будь здоров, береги себя.

– Постараюсь, мисс-эфенди. И вы тоже.

Я моргнула, прогоняя выступившие на глазах слезы, а Хальфани с поклоном сказал мне:

– Не волнуйтесь, Рехет. Вы с ним еще увидитесь, когда он приведет нашу страну к независимости!

Он улыбнулся (что тоже было редкостью для него, как и для Ядвиги), взмахнул своим черным плащом и вместе с Гаджи исчез через заднюю дверь – как раз в тот момент, когда через переднюю дверь в участок вошел мой папа.

Начались шумные приветствия, обнимания и целования. Затем папа стал громко настаивать на том, чтобы Хабибе немедленно выплатили вознаграждение, которое он обещал через газету тому, кто сумеет найти нас, а один из полицейских принялся доказывать, что она могла сама нас похитить для того, чтобы получить эти деньги.

Интересно, этот полицейский часом не родственник мистеру Бингу? Папа только досадливо махнул на полицейского рукой.

Ну, что, на этом все? Нет, не совсем.

Мне необходимо было еще найти возможность переговорить с майором Гриндлом, узнать у него, почему наша операция пошла вкривь и вкось и чем она в конечном итоге завершилась. Судя по взглядам, которые время от времени бросал на меня майор, ему тоже было о чем расспросить меня.

Шанс поговорить нам выпал, когда полицейские решили допросить меня и маму по отдельности, чтобы сверить наши показания. Поскольку мама все еще находилась на грани истерики, папа решил пойти вместе с ней. Возле двери кабинета, в который пригласили маму, он остановился, и по выражению его лица я догадалась, что папа прикидывает, можно ли меня оставить одну.

– Я побуду здесь вместе с майором Гриндлом, – заверила я его. – Со мной все будет хорошо.

Я широко улыбнулась папе, а затем произошло нечто странное и удивительное.

Папа вернулся от двери ко мне и поцеловал меня в макушку.

– Я знаю, что с тобой все будет хорошо, ты у меня невероятно крепкая и стойкая.

Затем он вернулся к маме и закрыл за собой дверь.

Наконец, мы с майором Гриндлом остались наедине. Ну, если не считать, конечно, Ядвиги и Румпфа, но они сидели на скамье у противоположной стены участка, и полицейских – но эти сновали мимо с бумажками в руках.

Это были донесения о беспорядках в ходе демонстрации и о небольшом землетрясении в самом центре Луксорского храма – туда тоже необходимо было направить наряд. Был даже один ну совершенно уже бредовый рапорт о замеченном в пустыне рядом с городом черном льве. Эту бумагу начальник полицейского участка сразу же выбросил в мусорную корзину.

Итак, пользуясь тем, что нам никто не мешал и никому до нас не было дела, я спросила у майора.

– Скажите, что пошло не так? Как слугам Хаоса удалось ускользнуть от вас?

– Мы не предусмотрели возможность демонстрации, – с сожалением в голосе ответил Гриндл.

– Вам известно, что они сами и организовали ее?

– Нет, но не удивлен, узнав об этом. Из-за демонстрации улицы были забиты народом, поэтому мы не смогли ударить из засады. Нам оставалось лишь пропустить слуг Хаоса, решивших прикрыться, как щитом, ни в чем не повинными людьми. Поняв, что ударить из засады нам не удастся, мы поспешили в Луксорский храм, – здесь майор взглянул на меня с любопытством и одновременно с хитрецой и продолжил. – Представьте наше удивление, когда мы увидели во дворе храма огромную черную пантеру, она расправлялась со слугами Хаоса, словно со стайкой мышей. Не трогая при этом никого из уаджетинов. Вот чудеса-то!

– Вы нашли фон Браггеншнотта, сэр? – спросила я и добавила, проглотив комок в горле. – Он был… мертв?

Майор Гриндл выпрямил спину, сморщил нос от отвращения и сказал:

– Фон Браггеншнотт? Нет, его мы не нашли. А где он был?

С упавшим сердцем я рассказала майору о том, как фон Браггеншнотт преследовал нас до самого внутреннего святилища в храме, и закончила свою историю словами:

– Исида – ее вы приняли за черную пантеру – напала на него первой, мы шли за ней и так спешили покинуть храм, что не стали проверять, где этот чертов немец и что с ним.

– Я немедленно пошлю кого-нибудь разузнать обо всем точнее.

– Превращение Исиды было для нас единственной возможностью выбраться из тупика, в котором мы оказались. Во всяком случае, ничего лучшего я тогда не смогла придумать.

– Это был прекрасный план, и к тому же великолепно исполненный, – восторженно сказал майор. – Скажите, вы объясните мне, как это делается?

Я оглянулась на дверь, за которой сейчас сидела моя мама, и сказала:

– Вам объясню при случае. А вот как мне объяснить все моей маме? Она слишком многое успела увидеть.

Майор Гриндл окинул меня пристальным взглядом своих синих глаз и ответил:

– Слушайте свое сердце, мисс Трокмортон, оно подскажет.

– Да, но оно пока что ничего не подсказывает, а объясняться мне придется очень скоро, – действительно, глупо было бы надеяться на то, что мама чудесным образом вдруг забудет обо всем, что случилось в храме, и ничего не расскажет папе. – У вас есть семья? – спросила я Гриндла.

Он отрицательно качнул головой, и передо мной вдруг как на ладони открылась вся жизнь этого искателя приключений и та цена, которой эта жизнь оплачена. За право вести такую жизнь майор платил тем, что у него не было семьи, не было настоящих друзей, с которыми он мог бы поделиться всеми своими мыслями и тайнами. Он был одинок, ужасно одинок. Я крепко обняла Гриндла за шею и прошептала:

– Спасибо вам, майор Гриндл. За все, за все. И в первую очередь за моего дедушку.

Он неуклюже обнял меня в ответ – делать это ему явно было непривычно – потом откинулся назад и сказал, ухватив меня под подбородком.

– Вы очень похожи со своим дедом и в то же время такие разные. Знаете, что я вам скажу? Любой человек мог бы гордиться тем, что у него такая дочь, как вы. – Он бросил взгляд в сторону закрытой двери, за которой находились мои родители, и повторил: – Гордиться. Помните об этом.

– Что вы теперь будете делать. Легенда, под которой вы маскировались, теперь разрушена. Ваше начальство отзовет вас? Пошлет на новое место?

– Думаю, что нет, – ответил майор и взглянул в окно.

Я проследила за его взглядом и увидела ожидающего снаружи уаджетина – он довольно ловко изображал слоняющегося без дела бедуина.

– Вы уйдете с ними, да? – спросила я. – Вернетесь в пустыню, чтобы изучать магию?

– Все-то вы подмечаете, мисс Трокмортон, – улыбнулся майор. – Да, я хочу уйти с ними. Такой случай выпадает только раз в жизни! Я буду изучать тайны магии и древние ритуалы. Разве не это было целью всей моей жизни? И кто знает, может быть, мне посчастливится стать первым британцем, достигшим уровня Урет Хекау? Это было бы достойным завершением всей моей карьеры.

Я ни капельки не сомневалась в том, что майору удастся сделать все, о чем он мечтает.

– Очень жаль, что я никогда больше не увижу вас, – сказала я, чувствуя подкативший к горлу комок.

– Ну, не говорите так, мисс Трокмортон. Кто знает, куда еще вас могут привести ваши связи с Глазами Гора. А может быть, в один прекрасный день вы сами решите найти нас в пустыне, чтобы совершенствоваться в магии?

Услышав последние слова майора, я подумала, что это очень неплохая мысль – совершенствоваться в магии.

– Когда вы уезжаете? – спросила я.

– Как только закончу разбираться со всей этой ерундой. А все концы, которые остаются, зачистят мистер Ядвига и мистер Румпф. Они же проверят, не осталось ли здесь скрывшихся от нас слуг Хаоса.

Дверь кабинета открылась, и на его пороге появился папа.

– Теодосия! Они хотят поговорить с тобой.

– Идите, – легонько подтолкнул меня майор Гриндл. – Вы нужны своей семье.

Я встала, затем еще раз обняла Гриндла, стараясь не замочить его мундир своими хлынувшими из глаз слезами.

– Прощайте, моя дорогая, – шепнул мне на ухо майор.

Я отпустила Гриндла. Он встал, выпрямился и торжественно отдал мне честь. Не думая о том, что обо мне подумает мой папа, я отсалютовала майору в ответ, затем повернулась и пошла в кабинет, где решалась судьба меня самой и моих родителей.

На самое ближайшее время, во всяком случае.

Следующие два дня мы с мамой отсыпались, а папа хлопотал над нами, словно наседка над цыплятами, и довольно забавно выглядел в этой роли.

Я все ждала, что мама скажет что-нибудь или позовет в свою комнату и попросит объяснить все, что случилось, но этого не происходило. Когда мы встречались с мамой в коридоре или за столом, она отводила взгляд в сторону, словно опасалась смотреть на меня. Или это ей было неприятно.

Плохо было и то, что до сих пор не вернулась Исида. Произнося заклинание, я не думала, что вижу свою кошку в последний раз – будь мне известно, что это так, неизвестно еще, стала бы я вообще читать его или нет. Вы, наверное, думаете, что после удачной операции по освобождению последнего фараона и моей мамы я чувствовала себя на коне? Ничего подобного. Меня, напротив, охватила депрессия, из которой я не видела пока что никакого выхода.

На третий день папа решил, что мы с мамой достаточно отдохнули и теперь нам не повредит прогулка на свежем воздухе. На самом деле, это самому папе не терпелось съездить посмотреть, что мы с мамой раскопали в Дейр эль-Бахри. Итак, он распорядился, чтобы мы с мамой одевались и были готовы отправиться в путь.

Выйдя на улицу, я поразилась тому, каким мирным и тихим выглядел сейчас город. Было ли это оттого, что атмосфера в Луксоре разрядилась от напряжения, которое нагнетали слуги Хаоса? Или это стрелки на невидимых часах истории завершили круг, чтобы начать новый цикл? Узнаю ли я когда-нибудь ответ на эти вопросы?

Когда мы добрались до Дейр эль-Бахри, оказалось, что маленькое землетрясение обрушило новый оползень щебня и снова засыпало откопанный нами храм. На виду не осталось даже ни единой колонны.

Обнаружив все это, мама как-то странно посмотрела на меня – неужели решила, что и оползень, и землетрясение – тоже моих рук дело? Или хотела увидеть, сильно ли я огорчусь, увидев, что сделанное мной открытие вновь исчезло под слоем земли? Во всяком случае, так она никогда прежде на меня не смотрела, и передо мной вдруг открылось наше с ней будущее – невыносимо долгое и навсегда расколотое возникшей между нами пропастью.

Послышался шум, и со склона насыпавшегося холма потек ручеек щебня. Мама негромко взвизгнула и отпрянула назад – я поняла, что нервы у нее все еще на пределе. А затем послышался новый шорох. Я обернулась и увидела свою драгоценную, вылезающую из-под мусора и щебня кошку.

– Исида! – воскликнула я.

– Исида, – слабым голосом повторила мама, отступая еще на шаг назад.

А я бросилась вперед. Исида была от ушей до хвоста покрыта пылью, но выглядела очень смирной и без возражений позволила мне взять ее на руки. Я прижала Исиду к своей груди, она в ответ замурлыкала.

Интересно, почему она пряталась именно здесь? Я думала, что храм засыпало то самое маленькое землетрясение, случившееся от взрыва золотого шара Ра, но что, если холм обрушила сама Исида, пока оставалась в облике богини Сехмет? К сожалению, этого мне никогда не узнать.

Я уткнулась лицом в пыльную мягкую шерстку Исиды, затем повернула голову в ту сторону, где должен был находиться храм Тутмоса III. Вспомнила о найденном мной потаенном, волшебном подземном святилище. И оно было лишь одним из многих чудес, открывшихся передо мной за время этой поездки в Египет!

Я приехала в эту страну в надежде найти храм, в котором появилась на свет, а вместо этого нашла здесь удивительных людей и тайные знания, свое предназначение и ответы на вопросы, которые никогда прежде даже не мечтала задать. Я посмотрела на маму, прямо в ее чудесные озабоченные глаза. Может быть, пришло время мне самой начать отвечать?

Сколько раз в прошлом мне до слез хотелось поделиться с родителями своими проблемами, объяснить им странности своего поведения, рассказать о том, что происходит у них прямо под носом, но они этого не замечают. Но я не могла себе позволить этого, боялась, что это станет для них слишком сильным потрясением. Как вы объясните свою способность ощущать магическую энергию и наложенное на предмет проклятие или то, что вас преследуют члены тайных обществ и египетские маги, родителям, которые ничего об этом не знают?

Но оказалось, что если не обо всем, то очень о многом мои родители знают. Причем знали это всегда.

Теперь, когда я сама узнала о том, что не случайно получила свои странные способности, что я не сумасшедшая и не урод, объясниться с родителями мне будет намного легче. И ничего не нужно выдумывать – правда на моей стороне.

Прижав к груди Исиду, чтобы чувствовать себя увереннее, я расправила плечи и сказала, делая шаг навстречу своим родителям.

– Мама, папа. Я должна вам кое-то рассказать…

Примечания

1

Бакшиш – подаяние.

(обратно)

Оглавление

Глава первая. Мерзопакостный ридикюль

Глава вторая. Мать всех музеев

Глава третья. Профессор Квиллингс, я полагаю?

Глава четвертая. Приглашал Паук Муху в гости

Глава пятая. Куда теперь, погонщик ослика?

Глава шестая. Загнанные в угол

Глава седьмая. Мы уезжаем в Луксор

Глава восьмая. Знакомства

Глава девятая. Майор Гарриман Гриндл, к вашим услугам

Глава десятая. Скрытое наследие

Глава одиннадцатая. Город Мертвых

Глава двенадцатая. Где ты прячешься, Храм?

Глава тринадцатая. Мука и восторг

Глава четырнадцатая. Дейр эль-Бахри

Глава пятнадцатая. Вечеринка

Глава шестнадцатая. Еще один обман. Или два

Глава семнадцатая. Самый драгоценный артефакт

Глава восемнадцатая. Последний фараон

Глава девятнадцатая. Многое проясняется

Глава двадцатая. Перед лицом богини

Глава двадцать первая. Обдумывается план спасения

Глава двадцать вторая. Волшебный кабинет майора Гриндла

Глава двадцать третья. Стычка в Карнаке

Глава двадцать четвертая. Непредвиденный поворот

Глава двадцать пятая. Кверет Айхи

Глава двадцать шестая. Обряд Маат

Глава двадцать седьмая. Неожиданное воссоединение

Глава двадцать восьмая. Взвешивание сердца

Глава двадцать девятая. Лаборатория

Глава тридцатая. Пророк Маат

Глава тридцать первая. Новые воины Гора

Глава тридцать вторая. В поход!

Глава тридцать третья. Новый поворот событий

Глава тридцать четвертая. Бау

Глава тридцать пятая. Обмен

Глава тридцать шестая. Могучая Исида

Глава тридцать седьмая. Объяснения и прощания Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg