«Зверь и скрипка»

Зверь и скрипка (fb2) - Зверь и скрипка 164K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Игорь Давыдович Фарбаржевич

Игорь Фарбаржевич ЗВЕРЬ И СКРИПКА Волшебная повесть

Моей храброй дочке Маше

начинающей скрипачке.

Духи ада любят слушать эти царственные звуки,

Бродят бешенные волки по дороге скрипачей…

(Николай ГУМИЛЕВ «Волшебная скрипка»)

Глава первая

По мерзлой декабрьской дороге, ведущей в город Мэргород, двигались два путника. Идти было трудно. Дул встречный ветер, метель колола лица и руки, пробирала до костей. Молодые люди ничего были и одеты не по-зимнему, и не ели со вчерашнего утра. Так что мысль о возможном ужине и теплой постели неутомимо гнала их вперед. Звали их Антон и Снегирь.

— Долго еще?!.. — повернулся к товарищу Антон, с трудом пытаясь перекричать ветер.

— Скоро!.. — махнул рукой Снегирь. — Часа два, не больше. Видишь во-он ту сосну?!.. — На пригорке недалеко от дороги стояла разбитая молнией кривая сосна. — Это верный знак, что город близко!

— Руки закоченели… — посетовал Антон.

— Потерпи!.. — успокоил его Снегирь. — Когда я в прошлом году пролетал над городской площадью…

Тут его странные слова заглушил новый порыв ветра, он посильнее затянул шарф и замолчал…

Над городом стоял Поздний Вечер. Казалось, он небрежно облокотился на крыши домов, попыхивая печными трубами и пуская дым под облака.

Метель утихла, разбросав лиловый искрящийся снег на дома, деревья и тротуары.

Мчались богатые экипажи, дребезжали пролетки. Прохожие, кутаясь в пальто и шубы, спешили к домашнему очагу, и никому не было дела до двоих путников, оказавшихся волею судьбы в их городе.

На башне Ратуши, в центре циферблата, поблескивала дата уходящего дня: 28 декабря.

А в центре площади стояла разряженная высоченная елка с диковинными игрушками и цветными фонарями.

Неподалеку от Ратуши стояло старинное здание, на котором огненными буквами было написано:

ГОСТИНИЦА «МЭРГОРОДСКАЯ».

Вход охраняли два мраморных льва с выпученными как от бессонницы глазами.

Молодые люди постучали медным дверным кольцом.

За стеклом входной двери отодвинулась тяжелая портьера и появился, на ходу завязывая пояс халата, заспанный Гостинщик с услужливой улыбкой. Однако, разглядев гостей, он погрозил им кулаком и скрылся.

— Эй! — сильней задергал кольцо Антон. — Мы хотим переночевать!

— И поужинать! — добавил Снегирь.

Окно прямо над входом с треском растворилось, и наружу высунулась всклокоченная голова Гостинщика:

— Подите прочь! Или я позову стражу! Моя гостиница — не для бродяг!

— Мы — не бродяги, дядя! — с достоинством ответил Снегирь. — Мы музыканты! Разве не видно?

Но прежде, чем он успел закончить фразу, окно захлопнулось с ещё большим шумом, что отворилось, а над путниками продолжало издевательски сверкать цветными огнями вывеска.

— О, гостеприимство! — прорычал в бессильи Антон и пнул ногой дверь.

Подметка сапога сразу же отлетела в сугроб. Пришлось её отыскивать и привязывать шпагатом. Снегирь вдруг расхохотался так громко, что мраморные львы, казалось, недовольно скосили на него безжизненные глаза.

— Ничего смешного! — угрюмо сказал Антон, возившийся с сапогом. — Что будем делать?

— Выступать! — внезапно предложил Снегирь. — Прямо здесь! Какая сцена! Какие кулисы! — он показал на крыльцо и львов.

— Что?! — взвился Антон. — Прямо здесь?! Играть перед этим невежей?!

— Сейчас же! И немедленно! — твердо повторил товарищ.

— Ну, уж нет! Уволь! — обиженно ответил другой. — Да и как играть? Пальцы заледенели…

— Доставай скрипку, — всерьез промолвил Снегирь.

Приятель тяжело вздохнул и принялся сгибать и разгибать одеревеневшие пальцы, согревая их дыханьем. Затем расстегнул плащ и потянулся к скрипичному футляру, висевшему на плече под плащом.

— Не мешкай, — поторопил его товарищ, пританцовывая на морозе. — Ну, чего копошишься?

— Ее… нет!.. — сдавленным голосом вскрикнул Антон, раскрыв старый футляр. — Что это, Снегирь?!.. — В его глазах сверкнули слезы. На дне футляра лежало сырое березовое полено. — За что?!

— Вот беда-то!.. — огорчился Снегирь. — Я догадываюсь, чья эта работа! Хозяин трактира! Он забрал её, когда мы прикорнули на часок, — вместо платы за приют.

— Да весь его трактир не стоил и одного скрипичного колка! воскликнул потрясенный скрипач. — Что же делать?!..

Он закрыл лицо руками и присел на занесенную снегом ступеньку.

В домах гасли окна, прохожие и экипажи мелькали все реже и реже. Вновь закружилась поземка.

— Ну-ну, — обнял загоревавшего скрипача Снегирь. — Не отчаивайся!

Эх, умей он сейчас летать — слетал бы к трактирщику да вернул бы другу скрипку!..

Он глянул на товарища.

— Эй, Антон! Спишь, что ли?..

Скрипач спал, уронив голову на плечо.

— Спи, бедный, спи… — сокрушенно шептал Снегирь. — Несчастные мы с тобой, разнесчастные!..

Он замолчал и тоже прикрыл глаза…

…И почудилась ему, а может и приснилась земля с высоты птичьего полета, чистые небеса… И послышался свист ветра и утренняя песня, которую он пел, когда был птицей.

Глава вторая

Его поймал мальчишка-птицелов, когда Снегирь присел на мгновенье попить воды из ручья. Это было всего год тому назад. Легкая крепкая сеть накрыла его, и серые крылья отчаянно затрепетали. Отчаянно и бесполезно… Потом он очутился в большой плетеной корзине. В ней уже сидели несколько пленных птиц: коноплянка, голубь и трясогузка. На рынке быстро нашелся покупатель на голубя, потом купили трясогузку — их оперенье привлекало всех яркой окраской, затем купили коноплянку, которая жалобно силилась что-то пропеть среди прутьев. Остался Снегирь. Он не стал петь в неволе.

— Пой! Пой! — говорил ему мальчишка-птицелов, тыча зеленым прутиком.

Но тот молчал. А кому была нужна безголосая и невзрачная на вид птичка!

— Пой же! Пой! — злился мальчишка. — Или я отдам тебя кошке!

— Зачем же кошке?! — раздался рядом чей-то веселый голос.

Перед разозленным птицеловом стоял парень в широкополой шляпе, в плаще и со скрипичным футляром в обнимку.

— Разве кошка поймет его песни? — улыбался он. — Ну-ка, спой, дружок! — обратился скрипач к птице.

Но Снегирь продолжал молчать. Он растопырил крылья и часто-часто дышал от страха и жажды.

— Да он немой! — процедил сквозь зубы мальчишка.

— Конечно не твой, — скаламбурил молодой человек и достал из кармана плаща тощий кошелек. — Сколько просишь?

— Вообще-то… — наморщил лоб мальчишка, — он стоит пять монет. Но вам я продам за четыре.

— Какая дешивизна! — воскликнул скрипач и подытожил: — Словом так, одна монета и — кончим разговор!

Он протянул медный кружок и открыл дверцу клетки.

— Лети! — торжественно приказал он Снегирю.

Тот прижал крылья к телу, затем встрепенулся и вылетел на волю.

Ах, как же хорошо было в небе после клетки из ивовых прутьев! Какой прекрасной казалась сверху земля! Даже солнце светило ярче! И река синела вовсю.

— Как же ты сладка, свобода!..

И Снегирь запел, да так звонко, что все на земле подняли к нему головы! И люди, и козы, и собаки!

— Чудесный певец! — восхищенно сказал самому себе скрипач и взял в руки скрипку.

Мелодия взлетела за Снегирем. В ней были и звон дождей, и шум ветра, и плеск ручьев, и свист вьюги… Казалось, было слышно, как стонали деревья и шептались травы. О, волшебная мелодия скрипки! Она напоила свежестью души, одарила радостью сердца, оживила все кругом!.. Певец и музыкант вместе пели гимн земле и солнцу!

Снегирь вдруг почувствовал, что его неодолимо тянет вниз — к ромашковому лугу, и только коснулся земли — в один миг стал человеком! Он с тоской поглядел в небо, но, ободренный улыбкой скрипача, шагнул ему навстречу.

Так они встретились: Певец и Скрипач — и пошли вдвоем по дорогам, деля кусок хлеба и медный грош, щедро отдавая людям свое богатство — музыку. Они пели колыбельные песни детям, хвалу отважным, серенады влюбленным. Старым людям — песни их молодости, больным и несчастным — мелодии, приносящие силу и надежду. Так и жили.

Они не дрожали перед сильными мира сего. За это одни их любили, другие боялись: однажды их даже пытались убить, но друзей защищала волшебная мелодия скрипки и бескорыстия.

Глава третья

Пока Снегирю снилось небо, скрипач видел во сне свое детство… Антон не помнил себя малышом, не ведал: кто — мать, кто — отец, не знал их имен… Лишь помнил чей-то женский голос над колыбелью и песню…

На шестках сидят в ночи удалые скрипачи. Держат тонкие смычки крошки малые — сверчки. А сверчки — блестящие! Прямо — настоящие! А смычки — от елки тонкие иголки…

Вот и все, что осталось от раннего детства, если не считать медальона на серебряной цепочке. На нем была выбита одна-единственная буква «N» в виде двух ноток. Но что означала эта буква — Антон не знал. Иногда ему даже казалось, что медальон ему повесили на шею в Приюте, как ребенку без имени. Мальчик-Никто!..

Зато Антон хорошо помнил свое приютское детство! Странное было заведение! Помнил высохших от злости дам, путавших указку с тростью и называвших себя учительницами; злобных ключников со связкой тяжелых ключей от карцера и подвала, мнивших себя воспитателями; толстых неповоротливых воровок с полными кошелками мяса и овощей, считающихся поварами; лысого картежника, проигравшего почти все казенное имущество — от колченогих парт до штопаных простыней, а звался он не иначе как Инспектор Приюта!.. И все они, не имея никогда своих детей, дружно взялись за воспитание, поучение, наказание детей чужих, будучи абсолютно уверены, что главное в педагогике это страх и боль. И совершенно не подозревали, что рядом живут Любовь, Доброта и Достоинство. Много раз стучались те в приют — то летним дождем, то пением соловья, то солнечным зайчиком. Но его двери были наглухо закрыты перед ними, а если и открывались, то только затем, чтобы обречь новых несчастных мальчишек и девчонок на живое погребение.

И все же дети убегали. Кто постарше — навсегда, а ребятня — всего на денек-другой. Они сделали подкоп в задней стене, выходящей к оврагу, и целыми днями носились, веселые и беззаботные, воруя еду у лавочников или до отвала наедаясь ягодами в лесном малиннике. Но все это было летом, а зимой — куда убежишь?.. Терпи, учись, живи впроголодь, и жди теплых дней, сирота!..

Однажды в весенний день Антон повстречался на лугу с цыганским табором. Его накормили жареной зайчатиной и дали выпить молодое яблочное вино. Хмель ударил в голову двенадцатилетнему мальчугану, а чубук с крепким табаком завершил дело: сознание затуманилось, и когда он очнулся, то уже трясся в цыганской кибитке.

«Меня украли! — подумал Антон. — Меня увозят… Куда?.. — И тут же счастливо улыбнулся: — Как это здорово!..»

А кони мчались все быстрей, мимо проносились леса и деревни. Вперед, скрипучая кибитка! К солнцу, к луне, к звездам! Куда-угодно! Лишь бы не повернуть назад…

Так он остался в таборе. Его полюбили за смелость и прямоту, за веселый нрав, а девушки-цыганки даже стали заглядываться на рослого подростка.

Однажды он услышал, как у костра играла скрипка в руках старого вождя. Под её плач Антон не заметил своих слез, что смешались с ночной прохладой. И впервые он ощутил острое желание играть на ней.

— Вставай, научу, — сказал старый музыкант.

И с этой ночи Антон уже не расставался со смычком. Он выучился играть так легко и быстро, что даже старый вождь был искренне изумлен. С каждым днем талант скрипача набирал силу, как молодая трава на разогретом от солнца пригорке. И когда мелодия, вырвавшись из-под смычка как подземный ключ, всколыхнула душу цыгану, он, нахмурив морщинистый лоб, сказал:

— Возьми себе скрипку, парень! Сегодня я увидел в твоих глазах не отблеск костра, а неистовый огонь музыки, наполняющий душу. Быть тебе музыкантом! А что принесет это — печаль или радость — неведомо никому… Она — твоя, сынок, и в трудную минуту поможет тебе…

Антон играл на праздниках и в минуты покоя, на свадьбах и поминках, принося в табор кучу денег и золотых вещей. Звонкая и веселая слава об игре Антона разнеслась по дорогам. Всюду, куда бы ни приехали цыгане, тут же интересовались, а не в их ли таборе тот самый Антон-музыкант, и благодаря ему ни один мэр или бургомистр не трогал кочевых людей.

Когда же старый вождь умер, новый вайда оказался злым и алчным. Смолкли песни у костров, утих смех. И скрипка стала играть так редко, словно соловей в холодные дни, а если играла, то грустные мелодии, от которых разрывалось на части сердце и хотелось плакать, упав в густую траву.

И Антон сбежал. Пять лет он бродил по дорогам один, и вот — в прошлом году встретился со Снегирем.

Зима была для них трудной. Неурожайный холодный год изменил людей. Теперь они не были такими уж добрыми и щедрыми как раньше. Бывало, и собак спустят, и камень в спину бросят. Но Антон лишь посмеивался над этим, а Снегирь тем более: когда он был птицей — тоже от камней уворачивался.

Придя в Мэргород, оба музыканта так устали, что крепкий сон сморил их мгновенно, и они не услышали чьих-то скрипучих шагов на снегу.

Рядом со спящими молодыми людьми появилась старая цыганка. На ней была длинная цветастая шаль, укрывавшая всю её тщедушную фигуру с головы до пят. А подмышкой она держала черного петуха.

— Ко-ко-ко!.. — с любопытством выглядывал тот из-под шали.

Завидев спящих, цыганка прямиком направилась к ним, с тревогой глянула на торчащие худые колени из-под рваных плащей, на шляпы, занесенные снегом, на их бледные в сумраке лица… Притронулась рукой к Снегирю.

Тот вздрогнул во сне, камнем упал с небес на землю и раскрыл глаза.

— Это ты Антон-музыкант? — спросила цыганка.

— Нет, — ответил Снегирь и указал на Антона. — Это он. Только не будите. Пусть поспит. Ему и так хватило переживаний. В трактире, где мы вчера ночевали, у него украли скрипку.

— Скрипка у меня, — сказала цыганка. — Ее стянул наш цыганенок. Хороший улов, подумали мы, но многие в таборе узнали её и сказали, что хозяин скрипки — Антон… Мужчины уехали на рынок, а мне поручили вернуть.

Она достала из-под огромной шали скрипку со смычком.

Снегирь взял её, осторожно положил инструмент обратно в пустой футляр и поклонился цыганке.

— Спасибо. И простите нас, что заставили… в такую ночь…

— Это вы нас простите, — перебила она его и торопливо добавила: Бегите отсюда! Плохой город!..

— Ко-ко-ко! — что-то важное промолвил петух из-под шали.

— Он говорит, — сказала цыганка, — что к утру будет крепкий мороз. Замерзнете оба…

Снегирь взглянул на Антона. Тот так тихо спал, что даже на миг показалось, будто он и не дышит. Снегирь испуганно тряхнул его за плечи и обернулся к цыганке, словно прося о помощи. Но её уже не было. Ни её, ни петуха… Только их следы, ведущие в ночь, быстро заметала метель…

Глава четвертая

— Проснись же, проснись! — затормошил Снегирь Антона.

— Ну, чего тебе?.. — недовольно сквозь сон пробурчал тот.

— Вставай!

— Зачем?..

— Надо бежать!

— Куда?..

— Еще не знаю…

— Отстань, — махнул рукой скрипач.

— Твоя скрипка нашлась! — прокричал ему на ухо Снегирь последний аргумент.

Антон сразу же раскрыл глаза:

— Ты сказал: скрипка?..

— Да. Она нашлась.

— Где?! — Антон вскочил на ноги.

— В футляре, где же ей ещё быть при таком морозе?.. — ответил Снегирь, вставая со ступенек и отряхиваясь от снега.

Скрипач боялся поверить. Сердце учащенно забилось. Потом затрепетало. Музыкант достал скрипку из футляра и услышал ещё несыгранную мелодию, которая горячей волной плеснула в его душу! Господи, так и есть! Скрипка и смычок! Он и она! И пробежит искра между ними! И новый звук! И новая жизнь!

Снегирь издали молча наблюдал за товарищем. А тот подул на озябшие пальцы и, словно до сих пор не веря, что все это — явь, провел смычком по струне, нежно и тихо… В тишине падающих снежинок вознесся к небу тоскливый отзвук Прошлого, тихое звучание Настоящего, радостные звуки Будущего.

— Господи!.. — прошептал Антон и обернулся к Снегирю: — Куда же ты?

— Надо спешить, — повторил тот.

— Погоди! — жарко молвил Антон. — Она вернулась ко мне! Но как?!..

И Снегирь рассказал ему про встречу с цыганкой.

— Невероятно! — рассмеялся Антон. — Значит, меня ещё помнят!.. — И тут же, позабыв, что все вокруг спит, снова вскинул скрипку на плечо.

Не успел Снегирь крикнуть скрипачу: «Не играй! Нам надо бежать из этого города…»! — нетерпеливый смычок уже впился в струны! Мелодия, в которой звенели звезды и шумел ветер, уже неслась над ночным городом!

— Что ты наделал! — ахнул Снегирь.

Поздний Вечер, казалось, удивленно глянул на них из поднебесься и тотчас же исчез, растворился, пропал! А солнце, уже ушедшее на покой, вернулось. И засветило над землей весеннее утро!

На тротуарах сквозь тающий снег стали пробиваться цветы. И хохотали брызжущим смехом ручьи талой воды, и птицы вторили скрипке. Грохоча по крышам, ловко перепрыгивая с одного дома на другой, бежал мальчишка Утро. В одной руке у него был сачок, которым он ловил звезды, в другой звенел колокольчик. Горожане распахивали окна, выходили на улицы и желали друг другу всего доброго. Мраморные львы блаженствовали на солнце, с удовольствием прищурив глаза. Башенные часы на Ратуше пробили десять часов утра, а на циферблате сменилась дата: 28 апреля. Звенела синева, и со звоном падал к ногам Музыканта нескончаемый дождь монет!

Гостинщик вынес пустую корзину и, ползая у ног скрипача, все сообирал-собирал-собирал монету за монетой, а когда набрал доверху почтительно стал рядом, не выпуская корзинку из рук.

— Милости прошу ко мне!.. — поклонился он Снегирю. — В темноте я не разглядел великого маэстро! Больные, знаете ли, глаза! Окажите честь!.. Прошу вас! — И кланялся-кланялся-кланялся…

А скрипач все играл.

В толпе появился молчаливый человек в белом цилиндре. Появился и исчез…

На балконе соседнего дома, скрываясь за листьями дикого винограда, потрясенно слушала музыку дочь бургомистра — Мария. Мелодия была нежная, светлая и печальная. Щемило сердце, ужасно хотелось плакать. Но девушка сдерживалась, сжимая губы и шмыгая носом.

Она безумно стеснялась себя перед всем миром, стеснялась своего бледного лица, слишком большого лба, — вообщем, девушка действительно была не красавицей, но вовсе и не такой уродиной, какой сама представлялась себе.

А скрипач играл и играл. Гостинщик же ныл, стоя рядом:

— Прошу же!.. Пожалуйте в мои апартаменты! Превосходная кухня!

— Тише, папаша, тише! — вполголоса урезонивал его Снегирь.

— Лучшие номера! — назойливо рекламировал хозяин гостиницы. — Не постели — сплошной пух!

— Нет-нет! — уже не на шутку запротестовал Снегирь: он отчетливо помнил предостережение старой цыганки. — Нам надо идти. Все, что можно было получить в вашем городе — мы получили сполна!

— Не отпущу! — испуганно воскликнул Гостинщик, ещё крепче прижимая к груди тяжелую корзинку. — Если я чем и обидел — готов извиниться!.. Ужасный характер! Нервная работа!

Шквал аплодисментов заглушил его слова, когда смычок с последним звуком взмыл и опустился.

— Пойдем отсюда! — шепнул ему Снегирь. — И как можно скорее!

— Что-то случилось?.. — рассеянно спросил его скрипач, продолжая раскланиваться и дарить улыбки во все стороны.

— Здесь нельзя оставаться, — шептал Снегирь. — Плохой город!

— Я бы так не сказал о городе, в котором возможно подобное чудо, ответил Антон, с поклоном принимая протянутый ему букет первых весенних цветов. — Смотри, как нас принимают. Честно говоря, я бы дал ещё один концерт!.. Кроме того, я устал и ужасно хочу есть!

— Шампиньоны в китайском соусе, телятина под виноградным маринадом и мадера из подвалов моего прадедушки! — искушал Гостинщик, прислушиваясь к их разговору.

Рядом с ними на миг появился ещё один один тип, такой же молчун, что и первый. Покрутился и — пропал… Только на голове у этого был черный цилиндр.

— Но ведь ты сам привел меня в этот город, — напомнил Антон Снегирю.

— Я все перепутал, — торопливо соврал тот. — И дорогу, и место.

— Нас не перепутаешь ни с кем! — запротестовал Гостинщик, вновь бесцеременно встревая в разговор. — «Вот — Бог, вот — порог» — лучшее место в мире! — И, обернувшись к окнам гостиницы, крикнул торчащим в них слугам и поварятам: — Эй, там! Два самых аппетитных завтрака и лучший номер в нашем заведении!

— Мы остаемся! — решительно сказал Антон. — Не вижу причин для волнений.

Снегирь промолчал.

— Ну, хотя бы на день, — попросил скрипач. — Поедим, отоспимся, а вечером в путь!

— Кто же уходит в дорогу на ночь? — заметил, обомлевший от счастья, Гостинщик. — Переночуете, а уж утром — счастливого пути!

— Еще один ваш совет, папаша, — ответил ему, кипя от негодования, Снегирь, — и мы найдем другую гостиницу!

— А другой в городе нет! — тот радостно хихикнул.

— Спасибо за помощь! — окончил разговор Снегирь и, отобрав у оторопевшего Гостинщика корзину, пересыпал монеты в тулью свой широкополой шляпы.

Глава пятая

Когда скрипичная музыка смолкла, дочь бургомистра вернулась с балкона в свою комнату.

Мария рассеянно полистала журнал мод, бесцельно походила из угла в угол и с тоской подошла к зеркальному трюмо.

То, что она увидела в зеркале, заставило её на миг отшатнуться, затем зажмуриться, потом широко раскрыть глаза и на этот раз вплотную приблизиться к своему отражению.

Это была она — и не она: голубоватая бледность кожи теперь приобрела благородный оттенок, тонкие линии носа даже самые придирчивые критики назвали бы аристократическими. Высокое чело, нежные, чуть подрагивающие губы. Вместо стеснения и угловатости подростка — женственность.

Мария испуганно и недоверчиво провела рукой по лицу — девушка в зеркале повторила те же движения. Без сомнения, это — она! Такой Мария видела себя только во сне, только в мечтах! И вдруг — наяву! И прекрасные глаза её стали ещё прекрасней.

«Неужели это я?» — улыбнулась она себе.

— Да, это — я! — рассмеялась Мария счастливым тихим смехом. — Конечно же, это — я! — расхохоталась она до слез. — Ах, это — я!.. — И закружилась по комнате.

А когда сердце уже готово было выпрыгнуть наружу, Мария остановилась, отдышалась, заглянула напоследок в зеркало и заспешила на площадь.

У гостиницы горожане до хрипоты спорили о том, ЧТО это было в конце концов?! Одни говорили: сказочный сон, другие утверждали: волшебный спектакль, третьи уверяли: мировой гипноз. Старушки крестились, шепча о конце света. Но большинству было все равно: лишь бы из-за этой новоиспеченной весны не стало вдруг хуже. Необычайное явление так поразило жителей города, что они не заметили бургомистра, появившегося в толпе.

Это был располневший невысокого роста человек, лет за сорок, с гладковыбритым лицом. Мешки под глазами свидетельствовали то ли о болезни почек, то ли о чрезмерной любви к застолью. Его насупленный взгляд, говоривший, казалось, об угрюмости или жестокости, на самом деле был обманчив — бургомистр, или как его называли за глаза «отец города» был, как ни странно, человеком веселым и добродушным. Лишь должность, на которой он находился, требовала от него всей строгости и собранности, поэтому большинство горожан, не зная бургомистра близко, считали его грозой всего города, а его именем пугали детей.

Рядом с ним почти всегда находились два крепких коренастых молодца по имени Белый и Черный, что соответствовало цвету их цилиндров на голове. (Они уже появлялись по-очереди, когда играл Антон). Это были тайные агенты городской власти, хотя ни для кого это давно уже не было секретом. Все, что бы ни случилось в городе и его окрестностях, в любом доме и на любой улице, с каждым жителем или животным, днем или ночью, — тут же передавалось в Ратушу устным или письменным доносом. Говорили охранники редко, чаще молчали, а если и открывали рот, то не утруждали себя длинными фразами. В основном, употребляли два междометия: «у-уу» и «угуу». Они-то и привели на площадь «отца города».

— Всем разойтись! — приказали они горожанам и, пригрозив толпе кулаком, вбежали в гостиницу следом за бургомистром.

Навстречу им с несмываемой улыбкой уже спешил Гостинщик:

— Какое счастье видеть вас в моем скромном заведении! — закатил он в восторге глаза.

— Допоешь потом! — прервал его бургомистр. — Где они?!

— Кто?! — опешил Гостинщик.

— Скрипач и его сообщник! Хоть бы проверил кого поселяешь…

— Они за-а-автракают… — втянул голову в плечи хозяин гостиницы, с ужасом осознавая, что сделал что-то не так.

— В тюрьме их накормят! — заорал бургомистр.

— Ва-ва-ваше превосходительство! — заныл Гостинщик, ни жив-ни мертв. Не знал, что они — преступники! Больные, знаете ли, глаза. Просмотрел!

— Веди! — зарычал на него хозяин города и тут же отдал приказ тайным агентам: — Достать оружие! Бандиты могут быть вооружены!

Черный и Белый вытащили из потайных карманов по огромному револьверу.

Бесшумно поднявшись на второй этаж, защитники городского спокойствия остановились у двери, указанной Гостинщиком, Бургомистр властно постучал.

— Что нужно? — донесся голос Снегиря из комнаты.

Гостинщик растерянно взглянул на отца города — тот жестом велел ему отозваться.

— Это я… — проблеял хозяин. — Я вам… м-м-м… молочка принес… э-э-э… с кофе.

Задвижка щелкнула, и агенты тут же ворвались в номер. Не успели музыканты и охнуть, как их уже обыскали с ног до головы, однако оружия у подозреваемых не обнаружили.

— Кто такие?! — грозно навис над ними бургомистр.

— Бродячие музыканты, — бесстрашно ответил певец.

— У-уу, бродячие! — угрожающе протянул Белый.

— Угуу, бродяги, ваше превосходителство! — констатировал Черный.

— Мы не бродяги! — повторил Снегирь с достоинством: так же он говорил накануне с Гостинщиком.

— А паспорта у вас есть? — строго спросил бургомистр.

— Это ещё зачем? — удивился Антон.

— Чтобы удостовериться, — нравоучительно изрек бургомистр, — что вы именно те, за кого себя выдаете.

— Что значит: «выдаем»?! — возмутился Снегирь. — Во-первых, мы никогда не выдавали, а во-вторых, все видели, что играл он сам! — и кивнул на Антона.

— Причем, совершенно бесплатно, — уточнил скрипач.

— У-ууу! — недоуменно подняли брови тайные агенты.

— Ну, почти… — сказал Снегирь. — Вообще-то мы оставляем себе горсть монет на ночлег и ужин.

— Хорош ужин! — усмехнулся бургомистр, выразительно тряхнув полной шляпой Снегиря.

— Это не наши деньги, ваша милость, — ответил Антон. — Мы их отдаем в детские приюты. Я сам вырос в таком.

— У-уу, ненормальные! — сказал Белый.

— Угуу, сумасшедшие! — согласился Черный.

— Чокнутые! — вытер пот со лба Гостинщик, не отрывая алчного взгляда от шляпы.

— Безумцы! — осуждающе подытожил бургомистр и тут же приказал агентам: — Деньги конфисковать в городскую казну! Они им больше не понадобятся.

— Чего же мы такого натворили? — поинтересовался Снегирь.

Бургомистр вплотную подошел к певцу.

— Имя? — сурово спросил он.

— Снегирь, Менестрель!

— У-уу, странное имя, — покачал головой Белый.

— Угуу!.. И фамилия подозрительная, — добавил Черный.

— Было бы куда более странным, — сказал Снегирь, — если бы меня прозвали Воробьм.

Бургомистр перевел свой хмурый взгляд на Антона:

— А тебя как зовут?

— Антон-музыкант.

— Разве? — ухмыльнулся бургомистр. — А я вижу, что никакие вы не музыканты… Вы — колдуны!

— Мы?! — воскликнули те в один голос.

— А кто превратил зиму в весну? Кто сорвал охоту его светлости?!.. То-то! — И он отдал приказ агентам: — В тюрьму обоих!

Но не успели те исполнить его распоряжение, как откуда-то раздался телефонный звонок.

Гостинщик, не веря своим ушам, в растерянности завертел головой и выпучил глаза: уж он-то точно знал, что телефона в номере никогда не было.

Однако Белый уверенно подошел к треногому столику, изнемогавшему под тяжестью огромной глиняной вазы, вышвырнул пыльношелковый букет пестрых роз и, достав откуда-то из её недр телефонную трубку, протянул её бургомистру.

— Бургомистр слушает! — громко сказал он.

Агенты и Гостинщик привычно заткнули пальцами уши. Музыканты же так и остались стоять в недоумении.

— Да, ваша светлость! Выяснил, ваша милость! Певец и скрипач. Кого? Скрипача?.. Говорит, что Антон, ваша светлость! — отчитывался перед кем-то бургомистр. — Что?! — Его лицо вытянулось. — Гм-гм… — Он прикрыл ладонью микрофон, отвернулся в угол и понизил голос: — Не совсем понимаю, ваша милость!.. Как прикажете… — разочарованно сказал он. — Будет исполнено! До завтрашнего утра, ваша светлость!

Он бросил трубку в вазу и повернулся. Казалось, лицо его заменили: оно сияло, словно начищенный кофейник. Гостинщик оторвал руки от ушей, а агенты бросились к музыкантам, намереваясь выполнить последний приказ бургомистра.

— Стоп-стоп! — остановил он их. Голос его зажурчал добродушно и гостеприимно: — Хочу, гм-гм, извиниться перед нашими гостями и просить считать случившееся просто веселой шуткой.

Все вытаращились на бургомистра.

— Да-да, господа! Это была только шутка! — и он дружески-поощрительно потрепал Антона и Снегиря по плечу.

— Хороша шутка! — не удержался Снегирь.

— Выходит, мы — не преступники? — спросил Антон.

— Ну, конечно же, нет! — нервно расхохотался бургомистр. — Вы талантливые музыканты! Гордость нашего города! Любимцы нашего края!.. Только что, — торжественно объявил он, — звонил сам князь! Его светлость приветствует вас и приглашает завтра на охоту!

— Кто это? — полюбопытствовал Антон.

— Господин Вольнор — самый почетный житель города N!

— Не люблю, когда стреляют, — мрачно сказал Снегирь.

— А вы? — спросил Антона бургомистр.

— Я тоже…

— Отказываться нельзя, — сочувствующе развел руками бургомистр. — А охота — Бог с ней! Не любите — и ладно!.. Но поехать придется… Эй, гостинищик, шампанского! Выпьем за счастливый случай, который привел вас сюда! Во всей этой суете я ведь так и не представился: Ленард — отец города! — со значением произнес он и снова добродушно рассмеялся.

Гостинщик тут же бросился выполнять приказ.

— Никого не впускать! — приказал отец города агентам, также выпроваживая их из номера.

Когда они остались втроем, он плотно закрыл окна и, усадив музыкантов на красный плюшевый диван с подушечками, многозначительно промолвил:

— Совет нашего Магистрата по моей просьбе… предлагает вам… вид на жительство! — И, улыбаясь, скрестил руки на груди, в ожидании эффекта.

Однако, музыканты не проявили должной радости.

— Но мы не собираемся оставаться, — сказал Снегирь.

— И напрасно! Творчество — это не только концерты. Воспитать учеников, — разве не благородное дело, господа?! Я предлагаю открыть музыкальную школу, где вы оба будете преподавать! И еще, — важно добавил он, глядя на Антона. — Предлагаю вам должность Главного консультанта на фабрике музыкальных инструментов! Будете отбирать для продажи экземпляры тех скрипок, которые более-менее соответствуют по звучанию скрипкам Страдивари, и ставить на них клеймо самого Страдивари. Его подарил мне князь Вольнор! хвастливо добавил он.

— Но Страдивари… — пробормотал Антон, ища поддержки у Снегиря, собственоручно мастерил скрипки! Любой музыкант сразу же отличит оригинал от подделки!..

Бургомистр одобрительно рассмеялся:

— Вот именно: музыкант! А наша продукция — для всех!

Антон удивился:

— Как это?!

— А так. Для престижа! Эти скрипки будут пылиться под стеклом или задыхаться в сундуках среди нафталина, зато раз в месяц их будут выносить на бархатном футляре и важно хвастаться перед гостями: работа самого-ого!

— Однако… — Антон пытался вставить слово.

Но Ленард не дал ему это сделать:

— Мошенничество, хотите сказать? — Его глаза бешено смеялись.

Антон не знал, что ответить.

— Мы можем назвать их сувенирами. Зато чистый доход — тысяча золотых в неделю! Кроме того, мой товар благоприятно влияет на социальную обстановку в городе: когда у всех одно и то же — нечему и некому завидовать!.. Ну, что? По рукам?

— Тысячи скрипок «под Страдивари»!.. — прошептал Антон. — Это… это ужасно!

— Спасибо за заботу, ваше превосходительство, — ответил за двоих Снегирь, — но каждому свое. Наша жизнь — это дорога. От дома — к дому, от сердца — к сердцу.

— Разве вы путешественники или бродяги? — нетерпеливо воскликнул господин Ленард. — Вы — музыканты!

— Вот именно! — воскликнул Антон. — Мы дарим музыку людям!

— Глупости! — решительно сказал бургомитср. — Вы что же, надеетесь, что на дорогах вам воздадут должное? — Он испытующе глянул на обоих. Сомневаюсь… Искусство — не для всех. По-настоящему вас оценит лишь тот, кто сам разбирается в Искусстве. Я — один из них, господа! И предлагаю вам не только вид на жительство, но и место под солнцем в виде славы и почета! Фестивали, конкурсы, зарубежные гастроли! — вот что ждет вас в моем городе!

— В этом нет надобности, ваша милость, — сказал Снегирь. — Славы не ищем, как и места под солнцем: его хватает на всех.

— Браво! — кисло рассмеялся бургомистр, громко аплодируя. — Узнаю себя. В молодости… — Он не договорил: в дверь постучали.

— Шампанское, ваше превосходительство! — раздался из коридора голос Гостинщика.

— Неси! — рявкнул бургомистр.

Гостинщик принес поднос с хрустальными бокалами и ведерко со льдом, в котором стояли три запечатанных бутылки, покрытые изморозью.

— Откупорим сами! Ступай!

Гостинщик поклонился и на цыпочках вышел из номера, чрезвычайно довольный, что все обошлось: ему не грозят неприятности. Хотя по-прежнему недоумевал, как это в вазе оказался телефон?!

Бургомистр, между тем, достал из ведерка бутылку, обернул её салфеткой и привычным движением откупорил. Пробка выстрелила в потолок и метко попала в глаз лепному ангелу. Раздался чей-то приглушенный вопль. Бургомистр, мельком взглянул на ангела, перекрестился и поднял тост:

— Когда-то в молодости я, как и вы, мечтал всех осчастливить. Наивно! Только недавно понял: для того, чтобы сделать счастливыми всех — не хватит ни семи, ни семидесяти жизней. Но недаром в Библии сказано: «Возлюби ближнего…» А раз так — значит, не нужно топтать дороги и переплывать реки. Выпьем за тех, кто рядом, кто ждет вашей доброты, вашей щедрости, вашего Искусства!.. — И первым осушил бокал.

— Вы несколько раз упоминали Искусство, ваша милость, — взял слово Снегирь. — И даже сказали, что оно — не для всех.

— Да, — согласился Ленард. — Люди живут на земле в суете и заботах, и большинству нет дела до Божественного. В Бога ведь тоже истинно верят не все. Слушают, да не слышат. Но если Богу можно молиться, не очень-то в него веря, то скрипача не станешь слушать, если сам в душе не музыкант.

— Неправда! — горячо возразил Снегирь. — А как же все те, кто слушал Антона?! Вы бы видели их благодарные взгляды!

— Лирика! — нахмурился бургомистр. — Значит, это не Искусство, а фокусы! Может, оно и стремится стать для всех ближе, да не все его понимают. И слава Богу! Ведь, начав его понимать, все быстренько достигли бы совершенства, и тогда не имело б смысла жить дальше!

— Смысл есть во всем, — улыбнулся Снегирь, поднимаясь из-за стола. И, тем не менее, нам пора уходить.

— В каком смысле?! — удивился бургомитср. — А ваш концерт в Ратуше? Я прикажу художнику немедленно написать афишу!

— Концерт в Ратуше — это здорово! — воскликнул Антон.

Снегирь не ответил. Он взял с подоконника свою шляпу и, отсчитав оттуда несколько монет, высыпал остальные на стол.

— Передайте это в детский приют, — обратился он к Ленарду, повязывая клетчатый шарф, — а концерт мы уже дали, — и направился к выходу.

Растерявшийся бургомистр выскочил из-за стола и преградил ему путь:

— Так нельзя, господа! По моим сведениям господин Антон сам изъявил желание выступить ещё раз!

— Верно! — вспомнил скрипач. — Я дал слово!

— Вот-вот! — обрадовался бургомистр, что нашел в лице Антона поддержку. — Тем более, что с вами не знаком князь!

Тут Снегирь в который раз вспомнил слова старой цыганки: «Бегите отсюда!.. Плохой город…»

— Ты — как хочешь, — ответил он Антону, надевая шляпу, — а я ухожу.

— Как-то неловко отказываться… — растерянно пробормотал скрипач.

— Видно, мудреные речи господина бургомистра затмили твой музыкальный слух! — усмехнулся Снегирь.

Скрипач задумчиво поднялся, но в этот миг дверь распахнулась, и на пороге появился Белый, прижимая платок к левому глазу. Его лицо было цвета цилиндра.

— Там… ваша дочь… — неуверенно произнес он, обращаясь к бургомистру. — Кажется…

— Что значит «кажется»? — недовольно проворчал господин Ленард и направился к двери. Кто это тебя? — мимоходом поинтересовался он у агента.

Глаз Белого был лилов, как слива в июле.

— Ударился о косяк… — промямлил тот и скривился от боли: — У-уу!..

Бургомистр не стал вдаваться в подробности: на пороге стояла девушка в темно-желтом платье, богато украшенном золотым шитьем, и коричневой пелерине с капюшоном, из-под которого выбилась светлая прядь волос. Девушка в нерешительности теребила указательный палец на левой перчатке. Из-за дверей выглядывали любопытные головы Гостинщика и Черного.

«При чем тут моя дочь?» — раздраженно подумал он. И вдруг, на мгновенье ему показалось, что время повернуло вспять, и перед ним стоит его юная покойная жена Луиза… «Господи, — дрогнуло сердце, — что же это?.. Как это возможно?!» — и вспомнилось, как в давнем-давнем сне: приезд в Мэргород, его сватовство, свадьба и рождение девочки…

«Неужто это было со мной? — спросил себя Ленард и тут же себе ответил: — Да, было. Было и есть…»

— Угуу!.. Девчонка, что надо, — сказал на ухо Черный Белому.

— Красотка! — облизнул губы Гостинщик.

— Отец… — промолвила девушка.

— Мария! — прошептал потрясенный бургомистр, обнимая дочь. — Девочка моя! Что с тобой произошло?!

Глава шестая

«Мария!.. — повторил про себя Антон. — Ее зовут Мария!..»

— Я смотрелась во все зеркала и витрины, — ответила она отцу, — и ни одно, кажется, не врет!

Мария взглянула на Антона, а он — на нее, и души их были застигнуты врасплох. Она промолвила как во сне:

— Его мелодия, отец, преобразила меня… А в душе поют жаворонки. Я так счастлива!..

Снегирь смутился.

— Этого нам только не хватало! — вырвалось у него. Он дернул Антона за рукав: — Хватит пялиться! Ты идешь?

— Погоди! — ответил скрипач, не отрывая глаз от девушки. — Я… не могу двинуться с места!

— Еще чего! — уже не на шутку разозлися Снегирь.

— Всю жизнь я думал, — продолжал Антон, обращаясь к Марии, — что смогу любить только музыку! И, слава Богу, ошибся!..

— Так ты идешь? — Снегирь запахнул плащ.

— Без неё — нет! — зачарованно сказал скрипач.

— Тогда чего медлишь? Собирайтесь — и в путь! — крикнул Жаворнок девушке.

— Я согласна! — вспыхнула Мария.

— В какой путь?! — обеспокоенно завопил бургомистр. — Так вот внезапно? Без отцовского благословенья?! Без свадьбы?!.. Моя дочь — не бродяжка!

— Предрассудки! — усмехнулся Снегирь. — Благословенье дает Судьба, а браки совершаются на Небесах. Уж я-то знаю.

— Все так, — согласился бургомистр, — но ведь ей сделал предложение сам князь!.. Или ты забыла об этом? — обратился он к дочери.

Звенящая невидимая струна, натянутая между скрипачом и Марией, оборвалась и смолкла.

— Это правда?.. — спросил он едва слышно побелевшим губами.

Бургомистр тяжело вздохнул:

— Если князь узнает об этом, — он с опаской кинул взгляд на «телефонную вазу», — будет весьма недоволен.

— Я не боюсь его! — воскликнула вдруг Мария. — И не люблю, когда за меня решают! Я сделаю все, чтобы сегодня же он отказался от меня!

— Замолчи! — громко зашептал отец, заткнув всеслышащее горло вазы диванной подушкой. — Что ты мелешь?! Он же тебя обожает!

— А я его нет! — она топнула ногой.

«Молодец! — подумал про дочь бургомистр. — Характер что надо. Вся — в мать!.. Правда, достанется мне от князя!.. А, впрочем, в том, что произошло, моей вины нет. Скрипач — молод, талантлив, и уж конечно его, а не старого князя полюбила моя дочь!.. Молодец, девчонка! Но мне-то, хоть умри, — велено оставить его здесь… Антон-музыкант должен принести славу нашему городу!..»

— Итак, вы отпускаете её с нами? — спросил Снегирь.

— Не наседайте! — поморщился бургомистр. — Дайте опомниться!.. Столько событий… — Он откупорил вторую бутылку. — Скорее всего, нет! — И выпил ещё бокал.

— Отец!.. — встрепенулась девушка.

— Она не сможет прожить без удобств. — Стал терпеливо объяснять тот скрипачу. — Я с детства баловал её. Знаете ли, единственная дочь… Росла без матери…

— Вы и вправду не сможете без всего этого? — спросил Снегирь.

— Я… постараюсь, — ответила Мария.

— Она попробует! — вступился за неё Антон.

— И с первым же дилижансом вернется! — расхохотался бургомистр. — Она — как все женщины (верьте мне: я — отец) — любит дом, очаг, уют. Любит вечером пить чай из синей чашки, обожает сидеть со мной в гостиной под розовым абажуром, любит, чтобы стол был покрыт кружевной скатертью её покойной матери. Кстати, — он понизил голос и повернулся к Антону, — она очень любит детей!.. Хотела даже работать нянькой в детском приюте… Но разве я мог позволить, чтобы дочь бургомистра… Словом, она может быть счастлива, но без вас!

— Нет! — воскликнула Мария. — Я буду счастлива только с ним!

— Помолчи, глупая! — стукнул господин Ленард кулаком по столу. — Все красивые женщины — дуры! Еще с утра ты была умнее!.. Если бы он любил тебя, то остался бы с нами… — И обернулся к Антону. — Поймите и вы меня, господин музыкант! Я — отец! Я не знаю вас. Поживите, осмотритесь! А там (чем черт не шутит!), может, я и доверю вам свою дочь. И уж если тогда будет невмоготу — ступайте, бродите, сходите с ума все вместе!

— Знаешь что, — сказал вдруг Снегирь Антону, — оставайся!

— А ты?.. — виновато пробормотал тот.

— Я не обижусь. Хотя мне и трудно уйти одному: я успел отвыкнуть от одиночества. Но если вдруг тебе станет плохо — я примчусь на зов!

Он обнял Антона, поклонился Марии и бургомистру и, не оглядываясь, поспешил из гостиницы.

В комнате повисла пауза.

— Фу-у… — облегченно вздохнул господин Ленард. — Какой настырный молодой человек! — Он разлил шампанское в три бокала. — Давайте, выпьем за ваше счастье, дети!.. Но всегда помни, — строго сказал он Антону, — помни, что станет с Марией, если ты вдруг уйдешь…

— Что? — испуганно спросил Антон.

— Она умрет от тоски… А я умру без нее. И что будет с горожанами? Ты подумал?.. Из-за тебя погибнет весь город!

— Город не погибнет, — ответил Антон. — И вы не умрете, — сказал он бургомистру. — И Мария будет всегда со мной, потому что я люблю её.

— Вот и прекрасно! — стал воодушевленно чокаться с молодыми господин Ленард, соединяя три бокала в хрустальном звоне.

«Удалось! — пел он про себя. — Вот они — деньги! Вот она — слава городу! Теперь главное — князь!..» — И выпил бокал до дна.

Глава седьмая

Когда Мария с отцом покинули гостиницу, юркий Гостинщик был вне себя от радости. Еще бы! такой важный гость поселился в его заведении! Он тотчас же велел перевести Антона из лучшего номера в номер-люкс с видом на старинный сад, и самолично проверил каждый уголок комнат и ванной в поисках телефона или какой-нибудь секретной замочной скважины. Поиски, к его радости, ни к чему не привели.

— А я вас хорошо помню, — масляно улыбнулся он Антону. — В прошлом году на столичной ярмарке… Здорово же вы играете, господин скрипач!.. Мой дед был знаком с самим маэстро Паганини! И всю жизнь гордился этим. А а вот, знаком с вами, господин Антон, и чрезвычайно горжусь подаренным мне судьбой случаем!.. Это ж надо, — зацокал он языком, — превратить зиму в весну!

Антон смутился.

— Вы располагайтесь, — продолжал лебезить Гостинщик, — а я принесу чего-нибудь вкусненького…

— Если не трудно, — остановил его Антон, — только кружку прохладного молока.

— Какие трудности! — замахал руками хозяин гостиницы. — Все будет исполнено! — И выскользнул из комнаты, как кусок мыла из рук.

Музыкант улыбнулся вслед. Он снял плащ, шляпу, ополоснул лицо над умывальником и вышел на балкон.

В саду, на ветках яблоневых деревьев, ещё вчера стоявших под снегом, как крылышки мотыльков дрожали нежно-розовые полураспустившиеся цветы. Трава манила свежестью.

За деревьями, в раннем сумраке, Антон увидел светящийся балкон соседнего дома, и — словно луч заходящего солнца — девушку в желтом платье. Он хотел свистнуть, но не успел: она уже исчезла в доме. Антону нравился город, в котором жила она! И что плохого в нем нашел Снегирь?.. Где он сейчас?..

В дверь постучали.

— Можно?.. — раздался чей-то скрипучий голос, и в номер без приглашения вошел важный старик, неся на вешалках целый ворох различных костюмов и обуви. — Меня послал господин бургомистр, — сказал он и представился: — Лучший портной города!.. — И осторожно положил костюмы на кресло. — Это вам на первое время. А сейчас позвольте снять с вас мерку.

— Какую мерку? Зачем? — растерялся Антон.

— Господин Ленард заказал мне сшить концертный фрак для великого скрипача. Я шил многим известным людям в городе: галантерейщику, мяснику, скульптору… В том числе и приезжим знаменитостям. Все были довольны… Он достал из кармана ленточный метр.

И не успел Антон повернуться, как лучший портной уже откланялся, записав в уме все размеры.

— А вот и я! — весело возник тут же на пороге Гостинщик. В руках он держал кувшин с молоком.

— Скажите, любезный, — сказал скрипач, — чей во-он тот дом, напротив, с балконом?

— Господина бургомистра, — лукаво улыбнулся Гостинщик. — Надеюсь, скоро с того балкона вы каждое утро будете видеть балкон моей гостиницы… — И, неслышно закрывая за собой дверь, добавил, — Желаю приятно провести время… Если что нужно — шнур на звонке.

Наконец-то скрипач остался один. Он запер дверь на ключ и, мысленно поблагодарив бургомистра, стал примерять костюмы. Это не заняло много времени. Первый же попавшийся оказался ему впору, пара башмаков — тоже. Антон налил стакан молока и, медленно отпивая по небольшому глотку, снова вышел на балкон. Он блаженствовал!.. Теперь никто не стоял за его спиной, никто не теребил, не подгонял, и всё, что произошло с ним сегодня напоминало прекрасный сон средь весеннего сада. Взгляд его притягивал пустой балкон в доме напротив. Легкая штора на нем качалась от ветра, а шумные воробьи сгоняли друг дружку с поручней.

Вечерело. Он лег и хотел заснуть, но сон не шел к нему: слишком велико было напряжение дня. С каждой минутой нетерпение все больше охватывало его. Тогда Антон встал и раскрыл скрипичный футляр. Его пальцы прикоснулись к струнам. Музыкант вдруг понял, что если сегодня, нет! прямо сейчас! не увидит Марию, — жизнь его оборвется, как скрипичная струна. Он захлопнул футляр и решительно направился к двери, но тут же остановился. Ни к чему, чтобы Гостинщик знал про это… Антон в растерянности обвел взглядом комнату и тут увидел шелковый затейливо витой шнур от звонка… Через несколько мгновений, повесив через плечо скрипку, он, словно акробат, спустился в сад. Спрыгнув на траву, Антон тихо пошел к дому бургомистра. Вдруг он замер на пол-пути, бросил футляр наземь и побежал, сдерживая готовый сорваться крик.

С того самого балкона, по привязанной к перилам веревке, спускалась Мария. Она заметила его, расцепила руки и легко упала в объятья вовремя подоспевшего музыканта.

— Здравствуй!.. — улыбнулась девушка.

Он молча держал её на руках.

— Здравствуй! — серьезно повторила она, смутилась и попыталась высвободиться.

— Хочешь, я сыграю только для тебя?

— Хочу, — прошептала Мария.

Он продолжал стоять, не шелохнувшись, а она тихо смеялась, вся наполненная счастьем, как музыкой.

— Так ведь ты ничего не сыграешь!..

Он нехотя опустил девушку на траву, раскрыл футляр.

Еще не взмахнул смычок, ещё не запела скрипка, а для Марии уже не существовало ничего вокруг: ни сумрака сада, ни дома, ни отца, ни князя только её Музыкант! И в этой отстраненности от всего реального, в очерченном Желанием круге, в саду Воображения — проросла его Мелодия!

Она уносила в небеса, низвергалась водопадом, била живым ключом родника, падала дождем, свистела ветром по крыше, светилась далекой звездой, пылала костром на лугу, плавно текла рекой, кричала раненой птицей, билась бабочкой в стекло, и вновь взлетала под облака!

Ее слышали все в городе, и на сердце становилось спокойней. Ее слышал Снегирь и радовался за друга.

«Такой талант! — думал про скрипача бургомистр, укладываясь спать. Но какое же это безрассудство — разбазаривать его налево и направо!.. Нет, за Искусство нужно платить… И — большие деньги!..»

Когда Антон опустил смычок, Мария тихо сказала, дотронувшись до его руки:

— Я не хочу оставаться. Давай убежим… Я не стану ныть и не попрошусь назад.

— Ты и вправду этого хочешь? — скрипач осторожно взял её руку в свои, вглядываясь в глаза девушки.

— Очень! Я ведь уже дважды убегала из дому.

— Охотно верю, — улыбнулся Антон, вспомнив, как ловко Мария скользила по веревке с балкона. Улыбнулся, а потом встревожился, — Но зачем? Тебе было плохо здесь?

— Из-за князя.

— Но ведь ты сказала, что не боишься его.

— Боюсь, — призналась она. — Боюсь его фальшивой улыбки и цепких глаз. Он погубит нас… Особенно теперь, когда я и ты…

— Хорошо, — музыкант покрыл поцелуями её прекрасное лицо, — мы не будем медлить — убежим, как только стемнеет.

И тени деревьев спрятали влюбленных, а весенние ветки укрыли их белой фатой лепестков, а земля расстелилась зеленым ковром, и кузнечики играли венчальный вальс!..

О, влюбленные! Нет вам дела до целого мира! Разве слышите вы грохот волн или гром пушек в миг Любви? На целой земле есть только вы, а вокруг никого!.. Так кажется вам.

…Два осторожных силуэта мелькнули среди деревьев. Один остался за темными стволами, а другой торопливо и совсем неслышно заспешил в особняк бургомистра…

…Антон смотрел на Марию, прильнувшую к нему, и к нежному щемящему чувству внезапно примешалась растерянность:

«Зачем я дал ей слово?..»

Стремительный взлет от свободы на замерзшей декабрьской дороге до этих связующих высот пробудил в нем странные чувства. Он ощутил разительный контраст между прошлым и настоящим! Словно ночь и утро, зима и весна, голод и пир, нищета и сокровища, гоненье и власть!

«Ах, зачем же я дал тебе слово?..» — вновь подумал он, с бесконечной нежностью глядя на спящую Марию.

Так думал мальчик, с детства не знавший ласки; так думал подросток, который недоедал и мерз по чужим углам; так думал юноша, которого гнала по дорогам сиротская доля: он вдруг понял, чего был лишен все эти годы, и захотелось ему тепла, покоя, любви, — всего, что досталось вдоволь другим…

Звала дорога. Все перепуталось.

Бургомистр в ночном колпаке и халате уже собирался спать.

— Что?! — затопал ногами господин Ленард, услышав донос Белого. — Они были вместе?! Наедине?!.. До свадьбы?!.. Только этого мне не хватало!.. Почему не уследили? Почему позволили?! Почему не заперли все двери?!!

Белый вытирал пот со лба, мялся и невразумительно кряхтел:

— Все двери в доме были закрыты… Как вы и велели. Она сбежала через балкон…

— Опять сбежала?! Где они сейчас?! Где?!!

— Все там же. в саду… — промямлил тайный агент и осклабился: Целуются…

— Целуются!.. — застонал бургомистр и, запахнувшись в халат, понесся вниз по лестнице. Белый едва успевал за ним.

— Ах, дряная девчонка! Ну, погоди!.. — бормотал господин Ленард набегу. — И скрипач не лучше! Воспользовался моим хорошим отношением… Ну, что за молодежь? Ни чести, ни достоинства! Одни только чувства!.. Придется теперь запереть на ключ. И чтоб — ни шагу!

— Обоих? — уточнил Белый.

— Нет! Только дочь!

— А со скрипачом как же?.. Прикажете утопить или повесить?

— Дурак! — взвизгнул Ленард. — Чтобы ни один волос не упал с его головы!.. Кретины! Недоумки! И за что я вам только плачу деньги?!..

Они выбежали в сад. Из-за ствола дуба появился Черный, который повел их через кусты…

Два ярких луча от потайных фонарей осветили беглецов. Те сидели, прислонившись спиной к березовому стволу, держась за руки. Увидев разгневанного родителя, они вскочили на ноги, готовые ко всему.

— Так вот вы где! — прорычал бургомистр. — И это после того, как вы, господин Антон, дали мне слово выступить на концерте! Вы, что же, захотели, чтобы его Светлость снял мне голову?!.. Ведь он пригласил и вас, господин скрипач, завтра утром на охоту!.. Как бы я оправдывался перед ним?!

— Нечего оправдываться! — с вызовом сказала Мария, вновь беря за руку Антона. — С сегодняшнего дня я уже не невеста князя!

— Знаю, — бессильно махнул рукой бургомистр. Он снял ночной колпак и присел на резную скамью, стоящую рядом. — Прикажете объявить свадьбу?!

— Самую веселую в этом городе! — ответила дочь.

— Выходит, все это — серьезно… — покачал головой Ленард и вдруг оживился: — И значит я стану тестем?

— Самым лучшим тестем на свете! — подтвердила она.

— И — дедом?.. — пробормотал он.

— Самым добрым дедом в мире! — рассмеялась вдруг Мария.

— Так зачем же вы хотели убежать?! — воскликнул Ленард. — Думали, не пойму, не разрешу?.. Или, может, испугались князя?..

Мария молчала. Лишь сильнее сжимала руку Антона.

— А я взял — и понял, и благословил! — заулыбался бургомистр. Оттого, что вспомнил, как влюбился в твою мать. Еще утром мы не были с ней знакомы, а уже вечером я сделал предложенье! И она согласилась! И родилась ты! — Он смахнул невольную слезу со щеки. — Так видно суждено… А с господином Вольнором я сам потолкую… — Развернувшись, он быстро направился к дому.

Тайные агенты поспешили следом. Уже у крыльца бургомистр обернулся к ним:

— На охоту выезжаем рано… А дочь запереть все же придется… Иди знай, что завтра ей стукнет в голову. Так спокойней… — и поднялся в свою спальню.

Он долго не мог заснуть. Все думал о дочери, о покойной Луизе, о предстоящем разговоре с князем…

Ленард безумно любил свою единственную дочь, которая, как две капли воды, была похожа на мать. Случись что с Марией — Ленард, не задумываясь, послал бы к чертям и карьеру, и славу, и власть, и деньги! Даже самого князя! Он любил её так, словно этим отмаливал свои грехи за прежние годы…

Бургомистр достал из шкатулки письма жены и в который раз развернул их. И вдруг одно привлекло его внимание. Даже не письмо — записка. Среди всех бумаг Ленард только сейчас увидел её и удивился: как это он раньше не заметил?!.. Эта была последняя записка его покойной жены. Он пробежал глазами розовый листок, с почти выветрившимся запахом любимых духов Луизы и приложил его к губам, вновь со всей отчетливостью понимая, что он совсем один на этом свете!

Глава восьмая

День обещал быть теплым и солнечным. Наскоро проглотив вкусный завтрак, Антон надел плащ и высокие сапоги.

Вскоре под окном зацокали копыта. На каурой лошади восседал бургомистр, на гнедой — тайный агент Белый.

Садясь на вороного коня, Антон спросил у бургомистра, почему с ними нет Марии, на что тот сообщил, что она не любит охоту, ей захотелось отправиться днем за покупками.

На охоте будут интересные люди, разъяснял Ленард, деловые и нужные: в любой момент может понадобиться как их положение, так и расположение. Сегодня в лесу соберутся почти все, с кем следует подружиться, поучал бургомистр скрипача: директор филармонии и главный банкир, у которого можно занять уйму денег для скрипичного фестиваля (а если быть с ним накоротке, то и просто попросить — как благотворительность). Будет владелец всех трех издательств города: двух газет и одного журнала, что немаловажно для рекламы. Обязательно поедет охотиться племянник королевского министра, уверял Бургомистр Антона, что открывает путь к выступлению при Дворе, и ещё дядя одного посла, а уж это — зарубежные гастроли. Словом, скрипача ждет славная охота.

Итак, после утреннего кофе, Черный остался сторожить Марию, а бургомистр, Антон и Белый мчались верхом к лесной поляне, где всегда проходил охотничий сбор.

За ними спешили повозки со слугами и егерями. Слуги везли одежду, посуду и продукты, а егеря — туго набитые баулы, в которых лежали кожаные пантронташи и чищеные ружья. Замыкал охотничий поезд возок с псарями. Гончие в пути дружно лаяли на всех и на вся.

Прибыв на место, Антон увидал с десяток оживленных мужчин в охотничьих костюмах. Слуги разбивали шатры и сбивали столы, егеря набивали ружья патронами, а господа курили чубуки и трубки и рассказывали друг другу старые охотничьи байки. Видимо, нежданно пришедшая весна действовала на всех благотворно, как и временное отсутствие князя: все были милы, учтивы, раскованы и остроумны. То и дело лесную поляну оглашал громкий смех после соленых шуток и пересоленых анекдотов, которые под семейным кровом не рассказывались даже шепотом.

Соскочив с лошади, господин Ленард взял под руку скрипача и подвел его к большой группе мужчин.

— Знакомьтесь, господа! — привлекая всеобщее внимание, произнес он. Антон-музыкант, о котором вы уже наслышаны!.. — и нерешительно добавил: Гм-гм!.. Мой будущий зять!

Антон сбросил плащ и остался в новом костюме.

Анекдоты смолкли. Все дивясь и широко улыбаясь, обступили слегка засмущавшегося музыканта. В самом деле, костюм очень ему шел: бархатный темно-вишневый пиджак, полосатые брюки, заправленные в сапоги, яркий шейный платок под отложным воротничком белоснежной рубашки. А уж сообщение бургомистра делало его просто человеком их круга.

К нему тотчас подошел городской Скульптор и тут же сообщил всем, что создаст памятник скрипачу, если Магистрат выделит деньги.

— Хорошая идея! — одобрил Ленард. — Надо только объявить обязательную добровольную подписку на сбор золота для статуи.

Антон пытался отнекиваться, на что Скульптор заметил:

— Вам может, памятник и не нужен, но народу!.. Мы-то с вами — люди маленькие: чего народ прикажет — то и сотворим! Так что не привиредничайте, господин музыкант!

Скульптор был реалистом, то есть умел правдиво отображать окружающий мир глазами бургомистра. Он уже видел, стоящего на пьедестале музыканта со скрипкой в руках. Разметавшиеся на ветру волосы, горящий взгляд, тонкие пальцы…

К тому же, Скульптор был не только реалистом, но и провидцем. Он имел большую семью. Во дворе его дома стояла многофигурная композиция, которую он не мог закончить уже много лет. Вначале он изваял себя и свою тогда ещё будущую жену. Первоначально выбитая на постаменте надпись, гласила: «ДВОЕ И ЛЮБОВЬ». Но каждый год, с увеличением семейства, Скульптор добавлял к композиции новых членов своей фамилии, всякий раз меняя название: «ТРОЕ И ЛЮБОВЬ»… «ПЯТЕРО И ЛЮБОВЬ»… «ШЕСТЕРО И ЛЮБОВЬ»…

Теперь его жена ждала пятого ребенка, но Искусство ждать не хотело, и в мастерской уже родился новый гипсовый придаток к шедевру. Свое очередное дитя скульптор развернул спиной к зрителю и заставил обнять отцовское колено: ведь неизвестно, мальчик это будет, или девочка…

Объявив бургомистру свою идею, он отошел в сторонку, предоставив другим возможность пожать Антону руку и сказать несколько теплых слов в его адрес.

— Может, выпьем, господа? — предложил Гостинщик и щелкнул пальцами своим поварятам.

На огромных пнях шестивековых дубов, нарочно спиленых ради охотничьих пирушек, тут же появились бокалы и бутылки с вином.

— За нового члена охотничьего общества! — хорошо поставленным голосом провозгласил директор филармонии.

И все выпили за Антона.

— За здоровье зятя господина бургомистра! — выкрикнул Галантерейщик.

И все снова осушили бокалы за скрипача.

— За удачную охоту! — предложил тост одноглазый полковник с черной повязкой на правом глазу, напоминающий пирата.

И все выпили по третьему разу.

— Когда-нибудь стреляли? — поинтересовался он у скрипача.

— Я не люблю, когда стреляют, — ответил Антон, вспомнив слова Снегиря.

У полковника округлился единственный глаз:

— Тогда зачем, позвольте спросить, вы здесь?!

Рыжий полковник был не только без правого глаза, но и без левого уха, у него отсутствовало два пальца на левой руке и три на правой. Все эти ранения он получил не на войне, а на охоте после обильных «лесных излияний». Кроме того, одна нога, попавшая в капкан, была слегка короче другой. Но он гордился своими увечьями, как солдаты гордятся орденами и медалями.

— Уметь стрелять должен каждый мужчина! — нравоучительно рявкнул он. Будь моя воля, — у меня стреляли бы все: и женщины, и дети!.. Враг не дремлет! — гаркнул на всю поляну захмелевший вояка и отошел в сторонку, сразу потеряв всякий интерес к Антону.

Зато к нему тут же заспешили с двух сторон Рыбник и Галантерейщик. Рыбник — благодушный здоровяк, от которого за версту разило одеколоном и копченой рыбой — широко улыбаясь, взял Антона под руку.

— Вчера закоптил два бочонка с миногами. Один — ваш!.. А пожелаете осетрину или форель, — мигом доставлю!.. Но и вы помогите мне… — И добавил уже шепотом: — Проклятые налоги!.. Убедите вашего будущего тестя снизить их!.. Нет-нет! Только не в ущерб городу! Исключительно для меня! и грубо рассмеялся своей шутке.

Антон что-то промямлил в ответ, облизнув сухие губы. Рыбник же понял это по-своему:

— А уж я позабочусь о жирных карпах, фаршированной щуке и розовом балыке!

— Простите… — Антон с трудом высвободил локоть, за который тут же вцепился Галантерейщик — худой и длинный, как жердь, совсем ещё молодой человек с бакенбардами — главный модник города.

— Одна просьба, господин скрипач, — сказал он Антону. — Вы — молоды, я — тоже. Надеюсь, подружимся… — Он согнулся в три погибели и жарко зашептал музыканту на ухо: — Помогите открыть ночной магазин.

— Ночной?! — поразился Антон. — Но ведь ночью все спят!

— Не все! — закатил глаза Галантерейщик. — У молодых вдов и перезрелых дев — сплошная бессонница, — он противно хихикнул. — Помогите, господин скрипач!.. Постоянный пригласительный билет вам обеспечу…

— Не уверен, что смогу! — покраснев, отрезал Антон.

Внезапно на поляне зазвонил телефон. Бургомистр подошел к древнему дубу и, засунув руку в дупло, вытащил телефонную трубку:

— Бургомистр слушает!..

Присутствующие на поляне, словно по команде, заткнули пальцами уши.

— Все в сборе, ваша светлость!.. Со мной, ваша милость! — и взглянул на Антона. — Ждем только вас… — и бросил трубку обратно в дупло. — Его светлость, — объявил он всем, — уже выезжает!

Разговоры возобновились.

Бургомистр подозвал Егермейстера.

— Все готово?

— Как всегда, ваше превосходительство!

— Тшш!.. Кабаны на месте?

— В кустах.

— Зайцы?

— В мешках.

— Куропатки?

— В силках.

— Будем надеяться, охота пройдет удачно, — вздохнув, выразил всеобщее желание бургомистр.

— Как всегда, ваша милость! — браво ответил Егермейстер.

Минут через десять послышалось: «Едет! Едет!» — и на охотничью поляну влетела карета.

Бургомистр, сломя голову, кинулся встречать князя.

— Без вас не начинаем! — по-военному доложил он ему.

— Могли бы и начать, — сказал Вольнор, спрыгивая со ступеньки кареты.

Князь был человеком странным даже на первый взгляд. Хромал на левую ногу, но казался при этом стройным. На вид ему можно было дать как пятьдесят, так и семьдесят, а то и все девяносто. А находясь рядом с ним, чувствовалось затхлое дыхание склепа. Брр! Он носил наглухо застегнутый черный мундир с золотыми галунами и лакированные сапоги со шпорами.

Князь пристально глянул в глаза бургомистра своим тяжелым и пронзительным взглядом.

— С утра хочется кабанчатины!.. Или кабанятины? Как правильней?

— Кабанины! — по-военному отсалютовал Егерьмейстер.

— Словом, свинины! — И князь прямиком направился к накрытым пням, равнодушно кивая на пути каждому охотнику. Все. кто был на поляне, склонили пред ним головы.

— А вот и наш музыкант! — гордо произнеес Ленард и подвел скрипача к Вольнору.

Тот оценивающе взглянул на Антона.

— Давно мечтал свести знакомство с настоящим скрипачом, удовлетворенно улыбнулся князь. — Вы ведь скрипач настоящий?

Антон в смущеньи развел руками.

— Гений! — утвердительно ответил за него бургомистр.

— Да что вы! — задохнулся в смятеньи музыкант. — Я совсем не тот, за кого меня принимают!

— Как — не тот?! — улыбка моментально слетела с лица Вольнора. Он вопросительно глянул на Белого: — Кто это?! Кто он, я тебя спрашиваю?!!

— Антон-музыкант, — подтвердил тайный агент.

— Да, это я, — сказал Антон. — Но я вовсе не гений.

Вольнор расхохотался. Вслед за ним расхохотались все.

— Вот оно что! — успокоился князь. — Весьма похвально! Скромность и гениальность уживаются крайне редко. Хотя скромность хороша в меру. Жить нужно легче, а дышать свободней. Ведь на свете столько радостей! Охота, например. Или легкий флирт. Да-да! Без него жизнь покажется пресной. А скачки! Дуэли! Карточные игры! Дружеские попойки!.. Не все же на скрипке играть! Мой вам совет: чуточку передохните.

— Отдыхать от того, чем живешь? — недоуменно спросил Антон.

— Пусть ежедневно занимаются неучи и бездари. Вы же, юноша, — гений (если верить словам господина Ленарда). А я ему верю, потому что он бывший музыкант! — Антон удивленно глянул на бургомистра. — А гению достаточно лишь выйти на сцену и начать играть!.. Ведь ваш дар — от Бога. За это и выпьем!

После этого Антон получил из рук Егерьмейстера новехонькое ружье.

— Действуй, как я! — посоветовал ему будущий тесть.

Выпив с Вольнором, вся охотничья рать двинулась вглубь утреннего леса. Нервничали псы, натягивая тонкие металлические цепи: им не давали покоя тайные запахи, исходившие из лесной чащи.

Егеря и псари, разделив охотников на группы, разошлись вместе с ними в разные стороны. За кустами остались цветные шатры. Антон ехал рядом с князем, бургомистром и одноглазым полковником. Солнце уже поднялось над лесом, но было ещё прохладно, лишь хруст веток под конскими копытами изредка прерывал тишину.

Вдруг где-то впереди затрубил охотничий рог, его возглас подхватил в стороне другой, совсем рядом — третий.

И сразу же вблизи грянул выстрел, чуть подальше — грохнул другой, где-то эхом бабахнул третий!

Испуганно вспорхнули птицы, ища защиты в небе.

Одноглазый полковник вскинул ружье.

И тут раздался треск раздираемых кустов, перед охотниками. ища спасенья в этой стороне, появился загнанный кабан с крошечными безумными глазками. Увидев людей и здесь, он помчался прямо на них.

Не успел Антон отскочить в сторону, как три выстрела уложили кабана на месте. Смерть была мгновенной.

— Знай наших! — пробасил полковник. Из ружей его, князя и бургомистра шел белесый дымок.

Антон увидел кровь на оскаленной мертвой морде зверя, и деревья поплыли перед его глазами, а к горлу подступила тошнота. Хватаясь за ветки орешника, он ватно свалился с коня на траву. Откуда-то издалека донеслись крики, выстрелы, гудки рожков, ржанье коней… Затем на него пролился холодный дождь с неба, и кто-то стал бить его по щекам…

Антон с трудом раскрыл глаза. Над ним склонилось испуганное лицо бургомистра, поливавшего его водой из бутылки. Деревьев над головой не было, небо исчезло тоже, и он понял, что лежит в шатре.

— Ну, вот, — обрадовался бургомистр. — Кажется, полегчало!

Охота была сорвана. И вновь по вине Антона.

— Тряпка — этот ваш скрипач! — басил рядом одноглазый полковник. Слаб оказался на поверку.

— На то он и скрипач! — пробовал защитить его бургомистр. — Это вам не в казарме — ать-два! Скрипачи — народ тонкий.

— А я говорю: слабак! — огрызнулся искалеченный вояка и презрительно покинул шатер.

Антон прикрыл глаза. Ему было неловко.

— Это хорошо, что слабым оказался, — вдруг услышал он голос князя. Кто не без слабостей!..

— Научится, молод еще. — заверил его бургомистр и вновь вылил на музыканта кружку воды.

Скрипач затряс головой и резко сел.

Он увидел Вольнора. Тот стоял рядом и неотрывно смотрел на шею Антона, где под развязаным шейным платком болтался серебряный медальон с буквой «N.» в виде двух ноток.

— Да, — ледяным голосом сказал князь, — охота — это столько положительных эмоций! — и, не оглядываясь, вышел из шатра.

Глава девятая

Хоть охота до обеда оказалась короткой, на вертелах жарились две кабаньи туши, с десяток зайцев да десятка три куропаток.

Над поляной тут и там поднимался к небу аппетитный дымок.

День лежал в низине на боку, молча улыбаясь и вдыхая дым от костров, как будто он устал на охоте, и его клонило ко сну.

Охотники же неутомимо сидели за столами и, покуривая трубки, травили охотничьи байки.

— Помню в прошлом году в море, — рассказывал Рыбник, — поймал я молодую русалку. Как и полагается: с хвостом. С одной стороны — известное неудобство, зато с другой — ноги не кривые.

Все громко расхохотались над рыбацкой шуткой.

— Лежит себе в сетях да так жалобно смотрит! — продолжил он.

— И что? — спросил Галантерейщик. — Отпустил?

— Нет! Домой привез.

— И что жена? — загоготал полковник. — Небось, прогнала обоих?

— Зажарила ее! И — все дела! — закончил свой рассказ Рыбник под общий хохот.

Все знали, что сам он никогда не рыбачил, да и моря в их стороне не было.

Антон вышел из шатра, разбуженный смехом, и присел поодаль от компании, на самом конце скамьи, рядом с бургомистром.

— Как самочувствие? — тихо спросил его Ленард.

Антон не ответил, а, в свою очередь, спросил сам:

— Скоро домой?..

— Скоро, — шепнул бургомистр и налил ему вина из кувшина. Соскучился?..

Антон кивнул и выпил.

К ним подошел Егермейстер.

— Запасы пополнены, ваша милость!..

— После обеда продолжим, — дал указание бургомистр.

— …А у меня был особый случай! — донесся голос Мясника с другого конца стола. — Охотился я в горах на баранов. День прошел, другой, и — все зря!.. Ни одного не убил… Возвращаюсь в долину и вижу: сидит кто-то у пня. Шерсть дыбом, глазища злые, рога — во! Сидит — и хвостом по пню постукивает.

— Неужто зубр?!. - воскликнул Галантерейщик.

— Ты дальше слушай… Стучит себе, значит, по пню да копыто копытом потирает.

— Козел, что ли? — не выдержал Галантерейщик.

— Сам ты — козел!.. — разозлился Мясник. — Вскинул я ружье и, не глядя, бабахнул! Как заверещит он, как взвоет! И послал меня куда подальше!

— По-человечьи, что ли?! — удивился Галантерейщик.

— Ага! Как сапожник!

— А что сапожник?! — обиделся Сапожник. — Это мой отец ругался, а я ни-ни!..

— Да кто ж это был?! — закричали все разом.

Мясник обвел всех глазами:

— Черт, вот кто! Чтоб он пропал, нечисть рогатая!

Охотники ахнули. Кто-то перекрестился.

— Не знал я, что вы чертей не уважаете, — раздался резкий голос князя.

— А за что их любить-то, ваша светлость?! — удивился Мясник.

— А любить никто и не просит. Их уважать надо, — жестко сказал Вольнор. — И бояться!..

— Еще чего! — усмехнулся Мясник. — Было б за что!

— За мудрость, — ответил князь. — Да за ясновидение. Тот несчастный черт, когда слал вас подальше, не сказал, когда вам убраться?

— Нет… — растерялся Мясник.

— Зря. А ведь он вас пожалел, — усмехнулся Вольнор. — Дал спокойно пожить… Так вот сегодня ночью, — холодно добавил он, — это и случится.

— Что «это»?.. — у Мясника дрогнул голос, а все застыли с бокалами в руках.

— ТО самое, — промолвил князь и громогласно расхохотался.

На этот раз его никто не поддержал: всем стало жутко.

— Гостинщик! — вскочил на ноги бургомистр. — Мясо на стол! И побольше вина! А вас, господа, я бы попросил говорить лишь о веселом! Вы не на службе!

Поварята подали на больших блюдах мясо и дичь. Жир капал на столы и на манжеты, стекал по подбородкам и за воротники. Обглоданные кости летели в жаркие собачьи пасти.

А потом были песни. И пьяная ругань. И снова — вино! И — дружеские объятья…

— Нравится? — спросил у Антона бургомистр.

— Оч-чень!.. — с непривычки захмелев, ответил тот. — Мне бы р-ружье!

— Молодец! — стукнул его по плечу одноглазый полковник. — Умение стрелять никому не повредит. У меня бы все стреляли! — И бабахнул в небо.

— Это только с первого раза трудно, — зашептал на ухо Антону Белый. Потом привыкнешь.

— А скажи-ка, музыкант, — крикнул ему через стол Вольнор, — смог бы ты выстрелить в Снегиря?!

— В кого? — переспросил Антон: он уже плохо соображал. — Кто это?

— Певчая птичка! — зло расхохотался князь. — Из них вкусное блюдо получается: «Снегирь в майонезе»! — пальчики оближешь!.. Ну, так как: смог бы?

— Н-не-ет, не ел, — замотал головой Антон и бессильно уронил её на руки.

Кругом царило пьяное веселье. Лишь у одного Мясника была на лице неземная грусть…

После обеда охота была продолжена. Убили всех кабанов, добили всех зайцев, отстреляли всех куропаток, которых привезли из питомника. Больше всех охотничьих трофеев оказалось у Вольнора, потом у бургомистра, и наконец, у полковника.

Однако, князь был в плохом настроении. Он отпустил карету, ехал верхом позади всех, и неотрывно смотрел Антону в спину.

Ленард заметил это и, поотстав, настороженно поравнялся с Вольнором.

— Чем-то расстроены, ваша светлость?

Тот перевел свой тяжелый взгляд на бургомистра.

— Как все-таки его имя? — спросил князь.

— Кого?.. — Ленард сделал вид, будто не понял о ком идет речь.

— Скрипача, — мрачно сказал князь и вновь впился глазами в Антона.

— Антон! — ответил, как ни в чем не бывало, бургомистр. — Или вы забыли?.. — И сделал удивленное лицо.

— Ладно, проверим… — холодно промолвил Вольнор и, вонзив шпоры в лошадиные бока, догнал Белого.

— Олень! Вот он! — внезапные возгласы егерей отвлекли Ленарда. Заходи слева! Окружай!..

— Вперред!.. — браво заорал Антон и на всем скаку бросился в чащу. Только не влево, куда помчались все, а направо.

За ним тут же устремился Белый.

Ленард, почуяв недоброе, галопом помчался за князем, видя что и тот свернул за скрипачом. И недаром! Вскоре из той стороны донеслось два выстрела, раздавшихся почти одновременно. Ленард выскочил на лесную прогалину и увидел, что Антон чуть не выпал из седла. «Видно, сильно пьян», — с облегченьем подумал бургомистр. В ту же секунду он заметил Белого и князя, подъехавших к Антону с двух сторон. Из их стволов вился сизый дымок. Ленард, оставаясь незамеченным, с ужасом наблюдал, как они оба вскинули ружья и, прицелившись, почти в упор дали новый залп по скрипачу! Теперь он готов был поклясться, что видел это! Но и на этот раз Антон удержался в седле. Лица стрелков одинаково выражали озадаченность, недоуменье, а у князя — впервые за то время, что Ленард его знал — ещё и страх.

Отец Марии стегнул своего коня и ринулся к музыканту. Белый перезарядил ружье, но Князь, заметив Ленарда, его остановил:

— Зря стараешься. Удрал твой олень! — и, огрев плеткой коня, помчался назад через поляну. Уже на полном скаку он обернулся и что есть силы прокричал бургомистру: — Все-таки у твоего будущего зятя другое имя!..

— Не может быть!.. — изумленно прошептал тайный агент, и было непонятно, к чему относится это восклицание.

«Что это все значит?.. — обомлел Ленард. — Почему Антона хотели убить?.. Неужели только за то, что он стал женихом Марии?.. Или есть иная причина? Князь что-то сказал насчет имени… что же за всем этим кроется?..»

Но главным открытием стало для Ленарда то, что Белый и, скорее всего, Черный — на самом деле служили не ему, а князю! Он вдруг осознал, что все эти годы, пока он находился на посту бургомистра, — за ним денно и нощно, тайно и явно шпионили два чужих агента и доносили в Радостный Замок каждый его шаг и каждое слово!

— Пошел прочь! — замахнулся он плеткой на Белого, догнавшего его, и тот недоуменно и даже обиженно отъехал в сторону. А Ленард поспешил за Антоном.

Тот ехал неспеша по лесной тропе. Рядом с ним трясся в своем седле Скульптор.

— Мы сейчас же начнем работать! — убеждал он скрипача. — Сегодня ко мне должно явиться Вдохновение!

— Только не сегодня… — отнекивался тот. — Я себя чувствую… не очень…

— Но завтра его может не быть!..

— Кого? — не понял Антон.

— Вдохновения!..

— Нет-нет! И не просите!.. — мотал головой скрипач.

Но Скульптор был настойчив и неумолим:

— Один лишь час! Я только определю пропорции, характер, позу! — Он тянул его за руку.

— Отпустите! — бормотал Антон. — Я упаду с лошади.

— Ну, прошу вас!

Бургомистр снова вовремя вмешался, правда, не в столь опасной ситуации.

— Ступайте, ступайте! — прикрикнул он на ваятеля. — Завтра в Ратуше и поговорим.

— Но вдохновенье! — чуть ли не плача, вопрошал Скульптор.

— Оставьте его у себя на ночь, — посоветовал ему Ленард и, взяв поводья из рук Антона, повернул вместе с ним в город.

— Куда это мы?.. — удивился тот. — А охота?!

— Охота закончилась. Я хочу, чтобы вы с Марией немедленно покинули город.

Антон непонимающе взглянул на бургомистра.

— Я передумал. Я не буду держать вас рядом с собой, — ответил тот, поймав на себе недоуменный взгляд скрипача. — Теперь я хочу и даже требую, чтобы вы умчались куда глаза глядят.

— Но почему?! — удивился Антон. Он не совсем понимал, почему так взволнован отец Марии. Хмель ещё не выветрился и не позволял трезво воспринять происходящее.

— Тебя подстерегала опасность, — Ленард обернулся назад, уверенный, что увидит за спиной Белого, но дорога была пуста.

— Что за опасность? — никак не понимал Антон.

— Тебя хотел убить Вольнор, — глухо ответил Ленард.

— Князь?! — поразился Антон. — За что?!

— Он — не князь, — сказал бургомистр.

— А кто?.. — спросил скрипач, чувствуя, что в туман голове его рассеивается.

— Это длинная история, — ответил Ленард, — но я хочу, чтобы ты знал все. Слушай же!..

Глава десятая

ИСТОРИЯ ОПЕРНОГО БАСА, РАССКАЗАННАЯ БУРГОМИСТРОМ.

Перенесемся же лет на двадцать назад, в небольшой театральный Балаганчик.

В полунищей труппе служили бас и хористка. Ей было — семнадцать, ему около тридцати. Оба любили музыку, вместе пели в оперных спектаклях, а также на свадьбах и похоронах. Им часто приходилось голодать, но они никогда не унывали, и каждое утро благодарили Бога за то, что живут на земле. Обладая родством мыслей и чувств, они, как это нередко бывает, полюбили друг друга.

Но когда директор балаганчика заметил, что хористка ждет ребенка — он выгнал бедняжку на улицу. Побежать бы певцу в директорский кабинет, и просить бы за нее, и клясться в вечной любви к ней, но!.. он не сделал этого. Он струсил, побоявшись потерять место в театрике и стать героем закулисных анекдотов. И открестился от нее.

С той поры Певец изменился, и не в лучшую сторону: всюду ему чудились косые взгляы, он стал озлобленным, недоверчивым, не сыгрался с новым дирижером, рассорился со всей труппой и вскоре тоже покинул Белаганчик.

Зимой он работал в цирке-шапито зазывалой, летом — на ярмарках, подвизался, как и прежде, на свадьбах и похоронах. В конце концов, когда понял, что своим искусством не прокормится и тем более не оденется, он разленился и почти перестал петь, хотя был очень неплохим певцом. Теперь он только и мечтал о женитьбе на какой-нибудь богатой невесте. О хористке же забыл насовсем, никогда не спрашивая себя: где она? и что с ней?..

Так прошло лет пять. И вот однажды днем, в его каморку на чердаке очень дешевой гостиницы кто-то постучал.

— Открыто! — отозвался Певец.

Вошел мужчина неопределенных лет, богато одетый, с тростью в руке. Он не стал осматриваться, как обычно делают люди, впервые попавшие в незнакомое место, а уверенно прошел к чердачному окну и сел на шаткий единственный стул у продавленной кушетки. И не успел Певец поинтересоваться, что Незнакомцу угодно, как тот заговорил:

— Лежите-лежите, отдыхайте! Я не отниму у вас много времени. Я пришел сюда с чисто деловым предложением.

Сердце Певца почему-то сразу забилось сильнее.

— Я слышал, — продолжил Незнакомец, — что вы ищете богатую невесту. Певец завороженно кивнул. — У меня есть одна на примете… Очень богатая и очень молодая. Правда, живет в другом городе… Я мог бы вас сосватать, но для этого и мне кое-что от вас нужно…

Певец привстал на кушетке.

— Что же?.. — растерянно пробормотал он.

— Ваш талант.

Певец в удивленьи раскрыл глаза.

— Кто вы? — спросил он Незнакомца.

— Собиратель Чрезвычайных Редкостей… Кто-то собирает картины, монеты, оружие. Даже кареты… У меня — свосем другое увлечение. Солнечный зайчик, например. Или первый поцелуй. Воздушный замок. Упавшая звезда. И многое-многое другое… Но собирать все это просто так — занятие бесполезное. Этим можно хвастать, но практической пользы — никакой… А я в душе — прагматик… Разрешите?..

Он достал из воздуха сигару и прикурил её от потухшей свечи на столе.

— Так вот, с некоторых пор я стал собирать совсем другое. Языки, например. Или профессии.

— К-какие языки? — испуганно спросил Певец, решив про себя, что Незнакомец не в своем уме.

— Я — не сумасшедший! — усмехнулся тот, пуская дым под низкий потолок. — Я говорю об иностранных языках. Вчера, например, был у одного полиглота и теперь прекрасно говорю сразу на семи… А сегодня (такая удача!) у одного поэта я приобрел его Музу (он кивнул в окошко), она в карете. И, значит, теперь могу писать стихи…

Он внимательно посмотрел в глаза Певцу, отчего у того пробежала дрожь по всему телу.

— С вами дело обстоит куда проще, — он криво улыбнулся. — Так как талант вам больше не нужен, я согласен обменять его на вашу мечту.

Певец обалдело смотрел на него и не мог издать ни звука. Незнакомец весело расхохотался:

— Ну-ну! Придите же в себя! Это у вас — от счастья! А я часто делаю людей счастливыми. Будь у меня свой город — все горожане только бы и ходили со счастливыми рожами. — Он взял со стола пустую пыльную бутылку, перевернул вверх дном и с сожаленьем поставил на место. — А что может быть лучше веселых компаний?.. Только не подумайте, что я вам снюсь.

Он взял руку Певца и дотронулся ею до своего черного фрака.

— Чувствуете? Я живой. Вот он — я! С вами и для вас.

— Кто же вы?.. — прошептал Певец.

Незнакомец не ответил на его вопрос. Лишь загадочно улыбнулся:

— Не будем терять времени, я хочу услышать ваше «да».

— А если я скажу «нет»? — испуганно спросил бас.

Незванный гость холодно рассмеялся:

— Дело ваше!.. Только через очень короткое время ваш талант и ломаного гроша не будет стоить. Не говоря уже о том, что талантливых людей много. Пойду к другому. Хотя благоразумней было бы подружиться со мной. Я обещаю вам счастливую жизнь, богатый дом, множество слуг и молодую жену. Разве не этого вы хотите? Ну, и конечно же: власть и деньги впридачу.

Он сделал паузу:

— Что скажете?

— Если… все это так… — с трудом пробормотал Певец, — то я… согласен. Мой талант и впрямь может угаснуть.

Этим он хотел хоть как-то перед собой оправдаться: ведь богатый дом, власть и молодая жена уже словно стояли перед ним в чердачной каморке.

— Как это делается?.. — спросил Певец. — От меня потребуется расписка?.. Кровью?.. — Он испуганно посмотрел на гостя.

— Глупости все это! — рсхохотался тот, громче прежнего. — Начитались, поди, средневековых романов!.. Нужно ТОЛЬКО ВАШЕ ЖЕЛАНИЕ — и больше ничего. Итак, вы желаете заключить со мной сделку? — спросил он Певца уже по-деловому.

— Да, — поспешно ответил тот, — желаю.

Незнакомец встал во весь рост и прикоснулся одной рукой к его лбу, а другой — к его груди, и Певец почувствовал, как горячая волна ударила в голову. Стало жарко сердцу, и внезапно наступил холод. Холод и пустота…

Незнакомец сделал шаг назад, не отрывая от него взгляда.

— Ну, вот, — удовлетворенно сказал он, как художник, закончивший работу, и взял со стола трость. — Теперь вы уснете. А проснетесь уже в другом месте. До встречи!..

И уже у выхода он просвистел несколько тактов арии Мефистофеля, которая показалась бывшему Певцу далекой и знакомой, но где он её раньше слышал — так и не вспомнил.

С тем мгновенно и заснул.

Проснулся он утром. Открыв глаза, бывший певец ахнул: он лежал в богатой широкой кровати на шелковых простынях, покрывавших перину. В раскрытое настежь окно бил сноп света. Солнце высвечивало стены в серебристых обоях, на которых висели старинные гравюры в вишневых рамках. Натертый до зеркального блеска паркет сиял, отражая в себе изящную мебель на гнутых ножках.

Потрясенный Певец сел в кровати.

«Сделка состоялась! — стучало в его голове и сердце. — Незнакомец не соврал! А я даже не знаю его имени. Где это я? И кто она, моя невеста?..»

И тут в его сознании промелькнуло то, чего с ним никогда не было, но в то же время было: приезд в Мэргород, знакомство с дочерью адмирала, их свадьба, и даже рождение дочери…

Это напоминало ему сон, в котором чужой дом мы часто признаем своим; все в нем чужое: и вещи, и люди, но почему-то мы знаем, что дом этот наш…

«Так неужели все это уже случилось? — спросил себя бывший певец и тут же себе ответил: — Да, было, случилось и все это есть…»

С каждым мгновеньем чужая жизнь входила в него как его собственная. Все смешалось в душе: события, время, даже пространство. Но спустя минуту-другую он уже вспомнил все мельчайшие подробности своей жизни богатым семейным человеком. Жизни, которая продолжалась, хотя только теперь начнется…

В дверь постучали. На пороге появилось двое слуг.

— У-уу!.. С добрым утром! — сказал ему Первый.

— Угу-у… Завтрак на столе, — поклонился Второй. — У вас сегодня очень важный день.

Они достали из гардероба красивый домашний костюм, белые гольфы и туфли с золотыми пряжками. Не прошло и минуты, как они одели его и провели по широкой лестнице просторного особняка в столовую комнату.

За большим столом сидела вся семья: молодая женщина, благородный старик и девочка трех лет. Бывший певец поцеловал жену и дочку, кивнул тестю и, запихнув за воротничок угол хрустящей белоснежной салфетки, принялся за еду.

Ели молча. Но вскоре звяканье столовых приборов нарушил звонкий голос дочери:

— А у дедушки для тебя сюпли-из!..

Бывший певец поднял глаза на тестя. Тот тщательно, как ни в чем не бывало, ел с ложечки яйцо всмятку. Услыхав признание внучки, он рассмеялся:

— Выдала, стрекоза! — и погрозил ей пальцем. — Я хотел это сделать после завтрака.

Бывший музыкант вопросительно посмотрел на жену. Луиза — на своего отца.

— Ладно, папа! Больше скрывать — нет смысла…

Адмирал выскреб из яичной скорлупы остаток белка и, утерев губы салфеткой, важно произнес, обращаясь к зятю:

— Как ты знаешь, прошел месяц после смерти нашего бургомистра. Город парализован безвластьем… Магистрат пытается наладить жизнь, но нужен человек, который смог бы все взять в свои руки… — Он сделал паузу и покрутил кончики седых усов. — Поэтому сегодня, как почетный гражданин города, имеющий веское слово в Магистрате, на Большом Городском Совете я буду рекомендовать на это место тебя… — У бывшего певца екнуло сердце. Место выборное… Но по Уставу Магистрата его можно и купить… Правда, за очень большие деньги… Не скрою: таких денег нет ни у меня, ни даже у главного банкира города. И разговор был бы бесполезен, если б сегодня ночью некий Неизвестный, назвавший себя твоим давним другом… — у бывшего певца засосало под ложечкой, — не передал для тебя нужную сумму. Члены Магистрата уже извещены.

Раздались аплодисменты жены и дочери.

— Ула-аа! — крикнула маленькая Мария. — Мой папа — булкамистел!

Бывший певец пребывал в растерянности.

— Справишься, — успокоил его тесть. — Быть адмиралом труднее. В конце концов, бургомистрами не рождаются. Так что после завтрака отправимся в Ратушу.

«А не сон ли это?» — подумал бывший музыкант. Он незаметно ущипнул себя за руку и едва не вскрикнул от боли.

— А мы с Марией испечем к обеду твой любимый пирог с грибами и луком, — сказала Луиза.

«Нет, не сон», — сказал он себе и ласково потрепал дочку за щеку.

В тот же день, ближе к вечеру, он уже принимал поздравленья от всего города, ошеломленный и счастливый.

На следующее утро тесть укатил в кругосветное путешествие. Весь год он присылал домой письма: из Африки, из Австралии, потом долго вестей не было, а последнее короткое письмо, даже не письмо — записка — пришла уже от чужих людей, где сообщалось, что капитан погиб у берегов Англии.

Дочь, безумно любившая отца, тут же слегла и стала чахнуть. Она долго болела и спустя полгода тихо умерла, оставив на руках Ленарда маленькую Марию и завещав ему весь дом впридачу.

Так он стал вдовцом, и недолгая счастливая жизнь прошла мимо как тот же сон…

«А было ли все это?» — вновь и вновь спрашивал себя Ленард, и горько отвечал: «Было и больше не будет…»

Прошел год-другой. Незаметно пробежало десять лет. Он стал настоящим бургомистром, между делами и заботами воспитывая любимую дочь…

Глава одиннадцатая

ЧИСЛО ЗВЕРЯ.

ПРОДОЛЖЕНИЕ РАССКАЗА БУРГОМИСТРА.

Однажды летом, заседевшись допоздна в Ратуше, Ленард вдруг услышал чей-то резкий стук в окно. От неожиданности он вздрогнул и очень удивился, так как его кабинет находился на втором этаже. Бургомистр оторвался от бумаг, поднялся из-за стола и выглянул на площадь. Там никого не было.

«Видно, почудилось», — подумал Ленард и задернул окно тяжелой портьерной шторой. Когда же он вернулся к столу, чтобы продолжить работу, в кресле посетителя сидел ночной гость. Он был одет в дорогой костюм и лаковые штиблеты, седой, с напомаженными висками. А по кабинету заструился запах тонких духов.

— Что вам угодно?!.. — вскричал Ленард. — Кто вы такой и как сюда проникли?!

Он знал, что за дверьми кабинета дежурят два его тайных агента и проскользнуть мимо них не было никакой возможности.

Незнакомец расхохотался, и в его смехе бургомистр узнал своего благодетеля.

— Вы?!.. — опешил Ленард.

— Не ожидал? — спросил Незнакомец, сразу обратясь к нему на «ты».

— Честно говоря, и думать забыл, — растерянно пробормотал Ленард.

— А зря, — покачал головой Незнакомец. — Я ведь ещё тогда тебе сказал: до встречи! Или не рад?..

— Рад! — спохватился бургомистр. — И весьма признателен за все.

— Надеюсь, — снисходительно улыбался Незнакомец. — Тем более, что сейчас мы будем видеться чаще.

— Вы переехали в наш город?

— Я купил замок неподалеку.

— Целый замок?! — воскликнул Ленард.

— С прекрасным парком и озером.

— Неужели тот самый — у кладбища, который все называют «Безрадостным»? — дошло до него.

— Называли! — поправил Незнакомец. — Теперь приставки «без» уже не существует. Это будет самый радостный замок на свете.

— Но в нем, говорят, совершались убийства, а теперь водятся привидения… — опасливо сказал бургомитср. — Прежний владелец покинул его лет пять назад. До сих пор по ночам оттуда доносятся жуткие крики и мерцает свет в окнах.

— Глупости! — беспечно махнул рукой Незнакомец. — Мало ли кто кого убил? К тому же я не суеверен. Теперь я живу в нем и, надеюсь, что слава о моем замке пойдет совсем иная. Мне он понравился: и архитектурой, и внутренней отделкой, и старинными вещами. Словом, удачная покупка!

— Богатый замок! — согласился бургомистр. — И, наверное, очень дорогой!..

— Не очень, — вежливо ответил Незнакомец. — Всего миллион золотых!

— Всего-о?!.. — ахнул бургомистр. — А я никак не найду тысячу для городской казны.

Незнакомец тут же достал из потайного кармана увесистый кошелек и бросил его со звоном на стол.

— Здесь — ровно десять тысяч. Дарю их вам.

— Благодетель! — просиял Ленард. — Но, простите! Я до сих пор не знаю: кто вы! В тот раз вы не представились…

— Это ты прости меня, — усмехнулся ночной гость и протянул бургомистру свою тонкую руку с изящными длинными пальцами. — Князь Вольнор! представился он.

— Так вы — князь! — обрадовался Ленард. — Фу-у! А я уж было, черт знает что, подумал! Кстати! — внезапно вспомнил он. — Как ваше собирательство?..

— Коллекция пополняется, — кивнул головой Вольнор. — Я уже собрал 650 профессий!

— Зачем они вам?! — искренне удивился Ленард. — Неужели целую жизнь можно потратить на все это, так и не воспользовавшись плодами? Я с трудом управляюсь с одной работой.

— Это смотря кто сколько проживет, — загадочно произнес князь и добавил: — Вот в прошлом году, например, я получил первую премию на королевском конкурсе певцов! В этом есть и твоя заслуга.

Бургомистр поморщился:

— Не хочется ворошить прошлое…

— Согласен, — кивнул Вольнор. — Тогда поговорим о будущем… Присядь, Ленард. Разговор будет долгим…

Бургомистр опасливо опустился на краешек своего кресла.

— Ты спрашиваешь меня, зачем все это?!.. А вот послушай!..

Ленард затаил дыхание.

— Когда-то я был одним из падших ангелов… — задумчиво произнес князь. — После того, как нас сбросили на землю — я попал на крышу городского дома и стал домовым. Ах, как я благодарен Судьбе за это!.. Мои собратья, в отличие от меня, очутились черт знает где: кто — в лесах, кто в поле, а кто (стыдно сказать!) — в болоте, соответственно превратившись в леших, бесов или водяных… А так как в городе возможности для карьеры всегда шире, то уже через триста лет я дослужился до Магистра Черных Чар, то есть, проще: стал Магом и Чародеем.

— Значит вы… все-таки… дьявол?! — побледнел бургомистр.

— Почти что. Хотя для вас, людей, все эти чины — на одно лицо!

Он достал, как и тогда, сигару из воздуха, но на этот раз прикурил от зажженной свечи, стоявшей на столе.

— С прошествием веков я понял, что обратного хода нет, — он ткнул пальцем в потолок, — а вот стать новым Князем Тьмы — в моих силах. Для этого я должен лишь завладеть Духом творчества!

— Вы… убиваете людей?.. — спросил Ленард, побелевшими от страха губами.

— Нет! — расхохотался Вольнор. — Души людей мне неподвластны. Да мы и не убийцы. Убийцы это вы — люди! Мы убиваем вашими же руками… Нашептываем черные мысли и подталкиваем к преступленью… Нет! я буду действовать по-другому: не отнимая жизни. Это трудная работа, Ленард! Однако, я — очень способный, умный и энергичный чародей: не прошло и десяти лет от начала моего нового увлечения, а в моей Черной Шкатулке хранится Дух Творчества уже сотен людей!..

— Так вы не князь!.. — чуть разочарованно промолвил Ленард.

— Я купил этот жалкий земной титул, как игрушку, — холодно сказал Вольнор, — и пока тешусь им. Но чтобы стать настоящим Князем Тьмы, наравне с Вельзевулом, Велиалом или Люцифером, мне нужно довести счет до 666.

— Число Сатаны! — испуганно произнес бургомистр.

— Да, — согласился с ним князь. — Это — великое число Тьмы!

Ленарда забила нарвная дрожь.

— Ну-ну, не бойся, — успокоил его Вольнор. — Тебе ничего не грозит. Твою музыкальную душу я забрал ещё тогда.

— Зачем в-вы мне эт-то говорите?.. — с трудом выговорил Ленард.

— Хочу и дальше сотрудничать с тобой.

— Н-нет, нет!!! — истерически вскрикнул бургомистр.

Вольнор поднял ладони, и он покорно замолк, лишь всхлипывая да икая.

— Бокалы, бургомистр! Выпьем за нас с тобой!.. И еще, — приблизил свое лицо к лицу Ленарда. Дыхание Черного Магистра напомнило раскрытый склеп. За твою дочь!.. — подмигнул Вольнор. — Чтобы скрепить наш союз, я обручусь с ней!

Ленард даже улыбнулся, столь нелепым показалось ему это предложение.

— Вы?!.. С ней?!.. — он глотнул воздух широко раскрытым ртом. — Но ей лишь тринадцать!

Князь рассмеялся:

— Не знал я, что ты — суеверен!.. Тринадцать — мое любимое число! Чертова дюжина!.. Да и кто сейчас говорит о женитьбе?

— Но ваш возраст!.. — пробормотал Ленард.

— Что, возраст? — спросил с любопытством князь: его глаза посмеивались холодно и весело, как зимние звезды.

— На вид вам… ммм… лет… э-э-э…

— Сколько же?.. — с интересом полюбопытствовал князь.

Бургомистр не мог вымолвить ни звука.

— Смотри же! — произнес Вольнор.

Вначале пропали его морщины. Затем уменьшились залысины, а через мгновенье — и вовсе исчезли. Седые клочья волос превратились в густую черную шевелюру. Лицо покрылось здоровым румянцем, и вот — перед вконец изумленным бургомистром сидел уже стройный молодой человек.

— Так сколько мне лет? — поинтересовался он с укоризной, поднимаясь с кресла. — То-то же!..

Он кивнул потрясенному бургомистру и растворился в воздухе, оставив на столе нераспечатанную бутылку…

…Так произошла их вторая встреча, после чего они стали видеться почти ежедневно.

Глава двенадцатая

— Теперь ты знаешь все, — сказал Ленард Антону на пути в город.

После рассказа бургомистра хмель из головы скрипача выветрился полностью.

— Вот почему я решил, чтобы вы с Марией немедленно убрались из города. Он что-то задумал против тебя… С тех пор, как здесь появился князь, число его жертв достигло 665. А завтра — Вальпургиева ночь!

— И вы помогали ему в этом?! — воскликнул Антон.

Ленард горько усмехнулся:

— Помогал, но с умыслом! Я пошел на сделку, лишь бы он поскорее убрался из нашего города! Но теперь бежать надо вам. И как можно скорее! Ленард стегнул коня и галопом помчался в город, чтобы выпустить из-под замка дочь.

…Забегая вперед, следует сказать, что в ту же ночь скончался Мясник. Как и предсказал Вольнор.

Когда Антон прискакал следом, Мария уже была одета в дорожное платье. Небольшой баул и саквояж стояли наготове.

Проснувшись утром, Мария обнаружила, что дверь комнаты заперта на ключ, а балконная дверь, хоть и была распахнута настежь — закрыта на раздвижную решетку.

Она вспомнила прошедший день: свое преображение, встречу со скрипачом, ночной концерт в благоухающем саду, и вдруг — этот «утренний» плен!

Мария была уверена, что Антон не мог не сдержать своего слова. Значит, мучалась она, с ним что-то случилось. Его мог заманить в свой замок Вольнор, или упрятать в темницу. В конце концов, ужасалась она, его могли спокойно убить…

Промучившись весь день в неведении, она, наконец, дождалась отца и была теперь готова ко всему.

Чтобы Вольнор не заподозрил неладное, Ленард, по приезде с охоты, объявил горожанам о скорой свадьбе своей дочери со скрипачом, а Черного он отослал в лес, чтобы тот велел егерям сберечь дичь в неприкосновенности для грядущего торжества. На самом же деле, — чтобы тот не смог помешать беглецам скрыться.

— Не мешкайте, — нервничал бургомистр, поминутно выглядывая в окно.

Он приготовил им в дорогу большой кошель с деньгами и собрал корзину с провизией. Две лошади уже стояли оседланными недалеко от площади. Несчастных беглецов ждало дальнее путешествие в столицу, где у Марии жила тетка — сестра покойной матери. И стоило молодым лишь вскочить в седло, как повесть повернула бы совсем в другую сторону. Однако, Антон не собирался никуда уходить.

— Одумайся! — умолял его напуганный бургомитр. — Вольнор погубит тебя!

— Стыдно бежать, — отвечал скрипач. — Не утащит же он меня насильно в свой замок!.. Эх, будь со мной Снегирь, мы бы ему показали!

— Глупец! — закричал Ленард. — Что вы сможете ему сделать?!.. Он — Маг и Чародей! А что станет с Марией, если он погубит тебя?.. Ведь она умрет от горя!

— Умру!.. — согласилась Мария.

— А я умру без нее, — голос бургомистра дрогнул. — И что будет с горожанами? Ты подумал?.. Из-за тебя погибнет весь город!

— Город не погибнет, — ответил Антон, повторяя слова, сказанные им тогда, в гостинице. — И вы не умрете, — успокоил он бургомистра. — И Мария будет всегда со мной… Потому что мы любим друг друга!..

Он глянул на них, ничего не объясняя:

— К тому же, мы совсем забыли про концерт в Ратуше, — и стал распаковывать вещи.

Следующий день был насыщен важными событиями. Тайные агенты с раннего утра носились как угорелые. Белый отвечал за подготовку к завтрашней свадьбе, которую объявили на 1 мая, а Черный — за концерт Антона, который в последний момент был перенесен из Ратуши на площадь: все желающие послушать не вместились бы в небольшом зале.

Бургомистра же можно было увидеть в разных концах города. Он самолично следил за исполнением своих распоряжений.

Он встретил портного, привезшего фрак для Антона, зашел в парники к садовнику взглянуть на цветы, которые тот срезал ранним утром и сейчас искусно составлял из них всевозможные букеты, венки и гирлянды для трибун. Сегодня это были флоксы, георгины и розы — ведь именно розы обожал князь.

Не обошлось и без одного досадного недоразумения: перепутали два венка. Один — с праздничной лентой: «ВЕЛИКОМУ МУЗЫКАНТУ» — отправили на могилу Мясника, зато другой, с траурной — оставили для вечера. И надпись: «УМЕР ОТ СЧАСТЬЯ» — конечно же, выглядела зловещим предзнаменованием. Ленард вовремя это заметил и с удовольствием накричал на Черного, предупредив его, что если ещё раз будет что-либо подобное, он тут же уволит его ко всем чертям!

Потом бургомистр явился на площадь, где плотники заканчивали сбивать площадку для концерта и трибуны для гостей. Молчаливые женщины из «Общества старых дев» украшали трибуны шелковой тканью и воздушными шарами. Пиротехники возились над изготовлением фейерверка, а оркестранты военного оркестра репетировали туш.

Зайдя на почту, Ленард лично проследил за отправкой пригласительных телеграмм на концерт и свадьбу, и даже одну успел уже получить: телеграмма была от мэра соседнего города — госпожи Адольфины, — с наилучшими пожеланиями дочери бургомистра.

Словом, дел было невпроворот. И за всей этой суетой Ленард ни на мгновенье не забывал о сегодняшней страшной ночи, все пытался предугадать: какую же месть готовит Черный Магистр?..

Еще утром бургомистр, невзирая на общественное мнение, забрал Антона к себе, к великому неудовольствию Гостинщика, и запретил и ему, и Марии выходить из дома под любым предлогом, приставив к ним охрану из проверенных солдат городского гарнизона. Все окна были закрыты наглухо, словно дом стоял на осадном положении.

Фрак был изящен и строг. Белого цвета, с шелковыми лацканами. Портной долго ходил вокруг Антона и придирчиво поправлял складку за складкой.

Антону в нем было одновременно и удобно, и неловко. Он привык к широкому плащу, а тут, как ему казалось: пошевели он рукой — и все разлетится по швам. Но фрак был сшит замечательно: крепко, добротно и красиво.

«Видал бы меня Снегирь!.. — подумал Антон. — Помер бы со смеху!.. Хотя, — он тут же успокоил себя, — во фраках ходят не только князья и бургомистры: во фраках выступают певцы и дирижеры!»

Он покрутился перед зеркалом.

«В конце концов, я — тоже музыкант… Тут бы Снегирь меня понял».

И чуть взгрустнул…

Портной ушел.

Все стенные и напольные часы особняка пробили три раза. Их было в доме много, в разных комнатах, оттого и прозвучал целый часовой оркестр.

«Через пять часов — концерт», — с каким-то особым волнением подумал Антон: ему вдруг очень захотелось сыграть перед всем городом так, как он ещё никогда не играл! Назло Вольнору! Князь не испугает его, не остановит, не заставит плясать под его дудку! Сегодня он сыграет с такой силой, что заставит Черного Мага отступить.

«Надо размять пальцы», — подумал он. Снял фрак и повесил на манекен.

— До вечера! — шутливо попрощался Антон и ему показалось, что тот приветливо махнул рукавом в ответ.

Проходя по коридору, скрипач увидел внизу под окнами Скульптора. Тот безуспешно пытался прорваться в дом, доказывая охране, что наконец-то его посетило Вдохновенье, и если господин маэстро немедленно не явится к нему в мастерскую, он откажется от заказа Магистрата. Однако, охранники скульптора не впустили.

Антон улыбнулся его настойчивости, хотя сам Вдохновенья никогда не ждал.

Он был импровизатором. Сыграв один раз новую вещь, тема которой была навеяна в пути, он тут же её забывал, потому что иные дали открывались его глазам, его слуху, его душе. Будущие дни таили в себе ещё непрожитое и несыгранное. Он никогда не репетировал перед концертом, музыка была всегда неизвестной до поры даже ему самому. Разве можно отрепетировать завтрашний день или ещё раз проиграть вчерашний?

И только гаммы он играл ежедневно, но это, скорее, нужно было для техники, чем для души.

Внезапно в коридоре его привлек чей-то громкий голос из-за одной двери. Антон прислушался и узнал бургомистра. Тот репетировал речь, которую должен был сказать перед концертом.

— Горожане и горожанки нашего славного города! — доносилось из-за двери. — Завтра я приглашаю вас всех на свадьбу моей дочери! Трам-пам-пара-пам! Бух! Бом!

Это Ленард «сыграл» губами туш, который должен был исполнять по сценарию военный оркестр.

Антон на цыпочках с любопытством подошел к двери и приоткрыл её. В образовавшуюся щель он увидел бургомистра, стоявшего на стуле вполоборота, с листком в руке.

— Сегодня же, — говорил тот, — мы собрались, чтобы послушать концерт моего будущего зятя — скрипача Антона!.. Нет, — оборвал он себя, — тут надо проникновенней!.. — И повторил фразу иначе: — …чтобы послушать концерт моего будущего зятя!.. Да, вот так! — Он выбросил руку вперед и вдохновенно продолжил: — Многие из вас уже слышали эту божественную игру, но тогда он не был ещё готов выступить перед вами, как и подобает настоящему музыканту!.. Нет, — недовольный собой пробормотал Ленард, — лучше: великому музыканту!.. Да! — и повторил вновь: — Как и подобает великому музыканту!..

Антон застыл у двери, залившись краской, а бургомистр торжественно вещал дальше:

— Благодаря ему в нашем городе откроется музыкальная школа для всех жалающих! Учитесь, играйте! Чтобы наш славный город стал самым звонким в королевстве!.. Трам-пара-пам! Бух! Бом! — вновь сыграл туш невидимый оркестр. — И наконец, — повысил голос Ленард, — по предложению Антона-скрипача, с осени у нас будут проводиться музыкальные фестивали! Все лучшие музыканты мира приедут к нам, чтобы подарить свое искусство!

«Когда это я говорил про фестиваль?..» — удивился Антон вдохновенному вранью бургомистра и распахнул дверь настежь.

Ленард обернулся, рассержено нахмурив брови, но завидев Антона, расплылся в улыбке:

— Ты все слышал?!. - обрадовался он. — Не слишком ли скромно?..

— Скромно?! — вскричал Антон. Краска отлила от его лица, и теперь оно было белым как листок в руке бургомистра. — Да это просто вранье!..

— Что — вранье? — испугался Ленард, спрыгивая со стула.

— Все! — категорически воскликнул Антон. — И про фестиваль, и про школу, и про «великого»! Это ж надо додуматься: я — «великий»! — повторил он с издевкой. — А это ещё что такое?!

На стене висела большая цветная афиша, только что привезенная из типографии.

«ФЕСТИВАЛЬ ИМЕНИ АНТОНА В ГОРОДЕ N.!

ПРИГЛАШАЮТСЯ ЛУЧШИЕ МУЗЫКАНТЫ КОРОЛЕВСТВА!

ЖЮРИ под председательством АНТОНА

определит самого талантливого после

АНТОНА-СКРИПАЧА!

СПЕШИТЕ УЧАСТВОВАТЬ!»

— Ну как? — хвастливо спросил Ленард.

— Ужасно! — с тихой ненавистью ответил Антон.

— Что ужасно? — запаниковал бургомистр. — Если не нравится шрифт или цвета — наборщик немедленно все исправит!..

— Да разве можно приглашать лучших музыкантов, заранее тыча каждому в нос, что он — не прима?!

— Согласен, — поспешно молвил бургомистр.

— Тогда зачем все это? «Лучший», «великий», «талантливый»!

— Скромность тоже хороша в меру! — проворчал Ленард. — А то твои протесты заставляют всех ещё больше отпускать тебе комплименты. — И тут же с веселым любопытством спросил: — Неужели это действительно неприятно?

— Очень! — согласился Антон.

— Неприятно что? — старался понять Ленард. — Когда красиво одет? Когда изысканный стол? Когда всё под рукой: и деньги, и власть, и слава?! Да?.. Но почему это неприятно? Весь мир желает достичь таких вершин!

— А я хочу одного: работать! — воскликнул Антон. — А на остальное наплевать!

— Эка невидаль! — усмехнулся бургомистр. — Все работают! И я! И Галантерейщик! А вот получают — по-разному! Кто сколько стоит! Ты стоишь многого, парень! — шепнул он ему на ухо.

Антон на этот раз промолчал. Да и что он мог возразить? Фрак сидел на нем превосходно, горожане желали ему счастья, а сам он был желанен Марии! Куда больше?.. И может, в самом деле, не такой уж он обычный музыкант?.. Ну, положим, не… гений, но… очень… очень талантивый!.. Кстати, и Снегирь называл Антона «маэстро»!.. Он снова вспомнил о нем, и тень печали легла на его взор.

Бургомистр же понял это по-своему:

— Ладно! — махнул он рукой. — Не обижайся. Я все это сказал лишь для того, чтобы ты не пал духом! Надо показать князю, что мы его не боимся.

— Ни капли! — твердо подтвердил Антон.

— Ни капли! — горько усмехнулся бургомистр. — Хорошо тебе говорить. Если бы ты знал, для чего проводятся в нашем городе фестивали искусств! Ведь я специально хочу провести этот осенью, а не теперь, когда близится ночь Святой Вальпургии. Хотя чувствую: мне грозят страшные неприятности!

— Да, — вспомнил Антон, — вы что-то говорили о договоре с Вольнором… Но в чем заключалась суть сделки?

— «Твоя забота, — сказал мне тогда князь, — раз в году, в Вальпургиеву ночь, собирать творческих горожан и гостей города. А уж я расстараюсь для нашего города!..»

«Как же я смогу это сделать?!..» — спросил я, еле живой от страха.

«А это уже придумаешь сам! Да ты не бойся! Обещаю тебе: наш город станет самым счастливым на свете.»

«Но почему вы решили, что именно здесь есть нужные вам души?» — продолжил Ленард.

«Одна душа, друг мой! Одна! — уточнил Вольнор, — Она интересует меня больше всех остальных! Рано или поздно она проявит себя. Ради неё я и прибыл сюда.»

Чья это была душа, Ленард не стал спрашивать. А Вольнор щелкнул пальцами, и на столе появилась бутылка красного вина.

— Сегодня я понял: опасность грозит тебе, видимо, именно ты должен был стать последним в «числе зверя». — закончил свое трудное признание бургомистр. — Все-таки лучше было вам с Марией бежать… Князя не пересилить…

— А что стало с теми, кто побывал на ваших «фестивалях»? — перебил Антон. — Они что, все погибли?

— Нет, нет, что ты! — воскликнул Ленард. — Разве бы я смог?!.. Закрытие праздника по традиции проводилось в Радостном замке. Многие из тех, кто там побывал, изменились… Но что там с ними происходило — вряд ли понял кто из участников праздненства, и уж тем более не помнит никто. Я пробовал расспрашивать…

— Изменились в чем? — продолжал расспросы скрипач.

— Они все возвращались, но какие-то другие… Некоторые уехали, знаю, что слава их вскоре после этого пошла на убыль, а то и вовсе угасла. А некоторые из них осели в городе. Взять, к примеру, нашего Скульптора. Думаешь, он всю жизнь «ваял» лишь свое семейство или бюсты на заказ? Нет! Он был настоящим Художником — вдохновенным Мастером. Семейная композиция это плод творчества «послезамкового» периода. Он был одним из первых, кого пригласил на ночную пирушку Вольнор. А наш известный мастер-краснодеревщик! Если б ты знал, какую он мастерил мебель: словно чувствовал в себе душу дерева! В его резных креслах заседает весь Магистрат!.. А тут — стал сколачивать табуретки! Сколотит — и доволен! И ничего больше в жизни ему не надо! То же самое произошло с соседом-пирожником: вместо бисквитных разноцветных тортов — пресные лепешки! И с художником — тем самым, что малюет лишь вывески или вот — афиши!.. — Ленард замолчал, глубоко задумавшись. Потом поднял голову и посмотрел в глаза Антону, — Слушай, неужели ты останешься?.. — получив в ответ утвердительный кивок, безнадежно спросил, — Неужели ни капельки не боишься?

— Ни капли! — подтвердил скрипач.

— Ни капли, — повторил бургомистр и тут же хитро прищурил глаза: — Ни капли?.. — и достал из шкафа графин с вишневой наливкой.

Еще днем городскую площадь оцепили солдаты Гарнизона во главе с одноглазым Полковником. А к вечеру стали съезжаться гости.

Многие желали попасть на торжество, однако, даже площадь не могла вместить всех. Поэтому счастливчиков пропускали лишь по билетам, проданным накануне. С жителей, чьи окна выходили прямо на площадь, — деньги брали в двойном размере: и за концерт, и за комфорт.

Уже заняли свои места Дядя посла, Племянник королевского министра и Владелец трех городских издательств, а также Рыбник, Гостинщик и Галантерейщик. Все были с женами.

Но вот по площади пронесся возбужденный гул: это из дома вышли бургомистр с дочерью. Белый и Черный провели их на самые почетные места.

Корреспонденты с фотокамерами, расположившись вокруг помоста, делали первые снимки. Все с нетерпеньем ожидали начала концерта.

Кресло рядом с бургомистром пустовало, но это никого не беспокоило оно предназначалось для Вольнора. Ни одно торжество в городе не обходилось без него. Князя приглашали, его ждали, без него не начинали. Он любил запаздывать, чтобы все взоры, бинокли и лорнеты были устремлены в его сторону, чтобы восторженный шепот горожан ласкал ему слух.

На этот раз Ленард молил Бога, чтобы князь не приехал. Он даже не пригласил его, хотя знал, чем это ему грозит.

С приближением концерта, сердце бургомистра готово было выскочить из груди. Он с ужасом думал о сегодняшней ночи, и рука его сильно сжимала руку Марии.

— Начинай! — шепнула она ему. — И ничего не бойся!

Под шквал аплдодисментов Ленард вышел на помост и произнес первые слова своей речи:

— Граждане и гражданки нашего славного города! Завтра я приглашаю всех вас на свадьбу моей дочери!..

Военный оркестр тут же сыграл запланированный туш. О чем говорилось в речи дальше — мы уже примерно знаем. Поэтому оставим бургомистра и горожан на площади, а сами тем временем поглядим, что происходит в Радостном Замке. Тем более, что без меня вам туда не попасть.

Глава тринадцатая

…Что же привело в этот небольшой город одного из самых могущественных Чародеев и Магов? Что заставило его прервать свое вечное кочевье по просторам Земли и поселиться в древнем Замке?

В то самое время, когда Ленард, ещё будучи неопытным бургомистром, только-только вникал в дела городской власти, Вольнору однажды в разрушенном средневековом замке среди пылящихся на каминной полке старинных потрепанных фолиантов — попалась на глаза «ОГНЕННАЯ КНИГА», заключавшая в себе дьявольские судьбы.

Он всегда относился к ней равнодушно, не желая знать, что ждет его завтра, ибо любил, когда жизнь приносила сюрпризы. Ему доставляло удовольствие принимать решения в последний миг, когда казалось несчастье вот-вот настигнет его. Он хотел испытать на себе то острое ощущение опасности, которое ежечасно подстерегало людей. Он играл с Судьбой в кошки-мышки, позволяя ей иногда легкую шалость — ставить ему палки в колеса.

Оттого и был так спокоен, ибо знал, что — вечен, как вечно Зло на земле.

Итак, раскрыв со скучающим видом Книгу на букву «В», он вдруг прочел о себе то, чего раньше не замечал. Огненными буквами на странице из выделанной козьей кожи было написано:

«КНЯЗЬ ВОЛЬНОР ДА УБОИТСЯ СКРИПАЧА НИККОЛО!..»

Тридцать семь скрипачей, юношей и мужчин с этим именем он погубил за многие годы, но огненная надпись в волшебной книге не исчезала. И он рыскал по Земле, в поисках своего тайного недруга.

И вот однажды, в небольшой горной деревне, он узнал про мальчика с таким же именем. Тому было всего три года, и он ещё не мог быть скрипачом… Но в детских глазах Вольнор прочел свой Приговор.

В ту же ночь он украл ребенка и сбросил его в ущелье.

Довольный Вольнор, вернувшись в свое земное прибежище (в то время он жил в Карпатах), раскрыв в который раз «ОГНЕННУЮ КНИГУ», к своему изумлению и ужасу обнаружил все ту же негасимую строку:

«КНЯЗЬ ВОЛЬНОР ДА УБОИТСЯ СКРИПАЧА НИККОЛО!..»

Вольнор был отчаянно взбешен. И тут же, не медля, вновь бросился на поиски неуловимого им скрипача. В мгновенье ока он очутился в той самой горной деревне, где, как был уверен, погубил мальчика. Но спустившись на крыльях плаща в обрыв, он нигде не обнаружил тела ребенка.

Сил Зла накопилось в нем столько, что в гневе в ту же ночь Вольнор устроил одно землетрясение и два шторма.

А мальчика спасли ветки кустарника, растущего на обрывистом склоне. Они нежно и заботливо поддержали его и уберегли от падения. До рассвета укачивали маленького Никколо гибкие ветви. А утром его, обессилевшего от голода и боявшегося плакать, заметили пастухи. Подержав у себя несколько дней и подкрепив козьим молоком, они отдали найденыша в детский Приют, где его нарекли другим именем.

Еще десять лет блуждал князь по земле, ища скрипача. Это был миг для Вечности, но для Вольнора — миг, не из приятных. И, однажды, вернувшись передохнуть в Карпаты для новых, почти безуспешных поисков, он, к своему удивленью, прочел в волшебной книге уже другие слова:

«КНЯЗЬ ВОЛЬНОР

ДА УБОИТСЯ СКРИПАЧА НИККОЛО В ГОРОДЕ М.»

Так вот и появился пять лет назад в этом небольшом провинциальном городишке один из могущественных Магов и Чародеев.

Вольнор купил старый замок и стал дожидаться появления скрипача. И когда бургомистр сообщил ему, что в гостинице появились два музыканта, один из которых — Антон-скрипач, Вольнор понял, что приблизился к цели.

Об остальном вы уже знаете.

Этим утром, 30 апреля князь снова увидел огненную надпись, пылавшую ещё ярче, чем прежде. В ярости он бросил волшебную книгу в пылающий камин. Она вспыхнула и пропала. А на стене появились огненные слова:

«БОЙСЯ СКРИПАЧА!»

Вольнор зарычал от злости и бессилья, стал носиться по замку, но где бы он не находился, на всех стенах, потолках, балках, сводах, ступенях и зеркалах вспыхивали огненные слова:

«БОЙСЯ СКРИПАЧА!»

Под конец ему стало казаться, что в этих словах — не предупреждение, а насмешка: «БОИШЬСЯ СКРИПАЧА?!»

«Надо побыстрее кончать с ним, — подумал Вольнор. — И тогда завтра наступит мой день, тогда я стану Князем Тьмы!.. Но как победить мальчишку, если и пуля его не берет?.. Заговоренный он, что ли?.. Но если не я его, то он — меня! О, будь проклято, это предсказанье! Оно не дает мне покоя уже столько лет! Оно мешает достичь вершин! Я, могущественный Маг — не могу победить жалкого человека!.. Я, умнейший из умных, не могу ничего придумать!.. Хотя, на выдумку был богат… Не силой, так хитростью!.. — и тут впервые за утро он довольно усмехнулся: — Конечно, хитростью! И теперь я знаю, как это сделать!..»

И уже в приподнятом настроении он принялся готовиться к Шабашу, насвистывая себе под нос арию Мефистофеля.

Первым делом князь вызвал из зеркала Белого и Черного и приказал им не спускать глаз с Антона, затем достал из сундука черную мантию, отороченную мехом козла, шлем с рогами и укрепил в центре его свечу из шмелиного воска.

Из самшитовой шкатулки, на крышке которой была вырезана восьмиугольная звезда, Вольнор извлек необходимые для Шабаша предметы: кубок, светильник, нож, меч и жезл. Последним был вытащен колдовской колокольчик, звон которого служил началом Вальпургиевой ночи.

И, наконец, из тайника в полу князь достал Книгу Церемоний, или Книгу Теней, в которой был список имен всех, кто участвовал в Шабаше — мертвых и живых. Сложив все это на столе своей тайной комнаты, он вышел в зал и хлопнул в ладоши.

И сразу же к нему слетелись полчища летучих мышей, сбежались стаи черных крыс, свора бездомных псов. Мыши сели на перила, а крысы и псы на ступени и, подняв вверх морды, завизжали и завыли жутким воем.

Вольнор щелкнул пальцами, и все они превратились в людей, в слуг Замка, которые каждый год перед Великим Праздником Тьмы приводили в порядок его обиталище.

Все подметалось, мылось, натиралось до блеска, снималась годовая паутина, пыль и грязь, во всех люстрах и светильниках зажигались свечи, замок преображался. Даже чьи-то забытые лица на старинных портретах отогревались и начинали страшно и безобразно улыбаться своими беззубыми ртами.

И не успели часы на каминной полке отбить четверть часа, как весь замок уже сверкал, готовый встретить гостей Великого Магистра.

Князь остался доволен, он благосклонно кивнул головой и вернул слугам их истинный облик.

Оставалось всего пол-часа до начала концерта, на который впервые его никто не пригласил. Но Вольнор на этот раз был выше обиды и гнева. Он верил, что сегодня наступит его Ночь, Вечная Ночь! Он сидел у пылающего камина, грея ледяные руки, и ждал лишь сигнала от своих самых верных слуг. Вот-вот должно было вспыхнуть зеркало… Вот-вот… Вот-вот…

Глава четырнадцатая

А между тем, на городской площади, ничего не подозревающие горожане выслушали речь бургомистра. Когда он закончил её словами: «Все лучшие музыканты мира приедут к нам, чтобы подарить свое искусство!», — вся площадь восторженно заулюлюкала, засвистела, захлопала!

— Ан-то-на! Скри-па-ча! — скандировали горожане.

И вот он вышел на помост — юный, красивый, со скрипкой в руках. Бургомистр сел на свое место, а Мария вжалась в сиденье. Она ждала этого момента весь день.

— Не волнуйся, — сказал ей отец.

Дочь не ответила, лишь улыбнулась в ответ одними уголками губ. Просидев день взаперти, ей все время хотелось услышать тогда его голос и голос его скрипки. Ах, эта волшебная скрипка — лакированная деревяшка с воловьими жилами! Легкая дощечка в руках музыканта! Что можешь ты, какой обладаешь властью на целым миром, когда пальцы твоего скрипача прикоснутся к натянутым нервам?! И Мария вспомнила одну простую песню:

Играй, вишневая, играй! Кленовая, звучи! Чтобы попасть мне утром в Рай Страдаю я в ночи!..

И скрипка запела. Это была уже совсем иная мелодия, нигде и никем не услышанная. Она плакала, словно осень, усыпанная первым снегом, стонала колодезным журавлем по улетевшей стае, звала ушедших и молилась за нерожденных. Слепые прозревали, а старые молодели. Их спины становились как корабельные сосны. А время, прислушиваясь к скрипке, задержалось и повело их в неизведанные, ещё не прожитые годы!..

И тут в толпе Мария увидела Снегиря. Да, это был он — неуступчивый мальчишка. Он вел за руку седую женщину в цветной шали. По виду, это была цыганка. Он кого-то искал на трибунах. Мария помахала ему рукой, но Снегирь не заметил её.

А скрипка все играла, а смычок метался на плече у музыканта, и звуки как бабочки: то садились на струны, а то разлетались в разные стороны. Мария заслушалась мелодией Антона, а когда вновь взглянула в сторону Снегиря, то увидела, что рядом с ним все под той же наброшенной на плечи шалью стоит уже совсем другая женщина: повыше ростом и гораздо моложе. А волосы у неё оказались бронзово-рыжими. Снегирь все продолжал кого-то искать в толпе. Мария улучила момент и ещё раз махнула ему. Наконец он заметил её, обрадовался и, подхватив женщину под руку, стал пробираться с ней к девушке.

Где же он был в эти дни? Куда пропал? Что видел?

Вернемся в тот день, когда Снегирь, немного обиженный на Антона, покинул город.

Весь день он шел по дороге прочь отсюда, и неотступная мысль все не давала ему покоя: правильно ли он поступил? Оставил друга одного в чужом городе, где все было так странно и опасно. Снегирь несколько раз хотел вернуться, вспоминая предостереженье старой цыганки, но что бы это дало? Он хорошо знал характер Антона — если уж тот прикипит сердцем — поди оторви! Так было и с ним, когда Антон его спас и превратил в человека. Уж он бы точно его не покинул!..

На другой день Снегирь, полный сомненья, остановился посреди трех дорог и присел на камень. Позади остался город, слева петляла вчерашняя дорога, откуда они пришли вместе, направо лежал путь в столицу, через леса и степи… Но зачем ему столица без скрипача?..

Теплый весенний ветер шевелил непослушные вихры, словно звал за собой, доносил запахи соснового бора, прошлогодних прелых листьев и мокрого речного песка. Еще запах дыма.

Снегирь поднял голову, и ноздри защекотал ему дым костра — горький, пряный и сладкий, который не спутаешь ни с чем на свете.

Тут же захотелось есть: ведь он так и не успел позавтракать в гостинице. Снегирь поднялся и заспешил в сторону соснового бора.

Вскоре он добрался до большой поляны, на которой разбил свои шатры цыганский табор. И тут Снегирь понял, что сам Счастливый Случай привел его к этому месту. Среди бродячих людей в пестрых одеждах, сидящих у большого костра, он увидел ту старую цыганку с петухом, вернувшую Антону скрипку. Она пела грустную песню своим красивым грудным голосом, и все слушали её, покачиваясь в такт песни. А петух ходил рядом — важный и гордый за свою хозяйку.

Лишь только Снегирь вышел на поляну, — песня сразу оборвалась, а все взгляды обратились на него.

— Это ко мне, — поднялась с земли старая цыганка и, набросив на седую голову шаль, пошла ему навстречу. Петух отправился за ней. — Что скажешь? спросила она.

— А то скажу, что ты оказалась права, — ответил Снегирь. — Скрипач, по-моему, попал в беду.

И все ей рассказал…

Она пожевала губами и строго спросила:

— Чего же ты теперь хочешь от меня?

— Помощи, — ответил Снегирь. — Вы, цыгане — народ мудрый.

Цыганка стояла и думала о своем, а он терпеливо ждал её решения.

— Расскажи мне о твоем друге, — наконец попросила она.

И Снегирь поведал об Антоне все, что знал сам.

Взгляд её смягчился:

— Так он из приюта… — задумчиво промолвила цыганка.

— С малых лет, — тут же с готовностью добавил Снегирь. — Ни отца, ни матери… Лишь медальон ему из Детства и остался…

— Что за медальон? — она еле заметно подняла брови.

— Серебряный. Да за это наследство Антона ты не выручишь и краюху. Просто это память. Впрочем, он и сам не уверен: остался ли тот ему от родителей или был надет в приюте…

— Как он выглядел? — почти безразлично уточнила цыганка, хотя голос её дрогнул.

— Овальный такой, на цепочке, — ответил Жаворонк, не понимая, что ей за дело до обычного украшения.

— А внутри? — уже с нетерпеньем спросила цыганка, цепко хватая его за руку. — Что внутри?!

— Латинское «N» в виде двух ноток, — сказал Снегирь, безуспешно пытаясь вырваться. Наконец он вырвал руку и отбежал на шаг в сторону. — Ну, тетенька, и сильна же ты!.. — вскричал он и потер локоть. — Так и руку оторвать можно!..

— Ко-ко-ко! — прокричал разгневанный петух. Он топнул о землю лапой со шпорой, разбежался и налетел на Снегиря.

— Эй-эй, Рома! Нельзя!.. — прикрикнула на него хозяйка.

Тот замахал крыльями и обиженно отошел в сторонку, все косясь одним глазом на обидчика.

Ребятишки из табора окружили их — чумазые, кудрявые, смешные. Они улыбались Снегирю, словно старому знакомому.

— Пойду я, — обиженно сказал Снегирь. — Видно не дождусь я помощи.

— Погоди, певец! — хрипло сказала цыганка. — Не спеши. Проводи меня к нему.

— Зачем? — недоуменно спросил он.

— Ты же просил о помощи. Я помогу…

Она взяла в неблизкую дорогу кожаную сумку, полную печеной картошки и жареного мяса, и они отправились в обратный путь.

А черный петух пошел за ними следом…

Так вот Снегирь очутился на городской площади.

В это время скрипач уже закончил играть. Все слушатели восторженно зааплодировали ему. Он кланялся в разные стороны, ища глазами Марию. Когда же он её нашел, то с изумленьем увидел рядом с ней Снегиря! Его друг вернулся!.. Все простил, все понял!.. На то он и — друг!.. Сердце его захлестнула радость, он поднял скрипку, и в следующее мгновенье новый напев разлился над площадью.

Бургомистр незаметно утер платком навернувшиеся слезы: он вспомнил свою молодость, уроки музыки, Балаганчик, в котором когда-то пел. Благодушно кивнул появившемуся рядом Снегирю, даже гостеприимно указал на пустое место рядом с ним, как вдруг его взгляд остановился на цыганке.

И тут время пошло вспять, а годы, словно книжные страницы на ветру, в одно мгновенье перелистнулись и раскрылись на главе о его молодости.

— Анна!.. — неуверенно окликнул цыганку Ленард. — Ты ли это?..

Глава пятнадцатая

ИСТОРИЯ ХОРИСТКИ И ПОХИЩЕНИЕ.

Была поздняя осень, когда хористка покинула Балаганчик и отправилась на поиски своего счастья.

Полгода, обходя город за городом, исходя все дороги, она искала приюта и понимание, но бедную женщину гнали отовсюду, а если и жалели, то оставляли всего на одну ночь, вместо платы заставляя вымыть пол или лестницу, а то и подмести весь двор.

Она родила сына в овраге, под вой ветра, недалеко от небольшой горной деревни. Проезжавший мимо на телеге местный староста оказался человеком добрым — он забрал её к себе, дал комнату на втором этаже, где она отогрелась, успокоилась, и уже спустя неделю стала учить деревенских детей музыке.

Она назвала сына Никколо (в честь великого Паганини). Мальчик рос спокойным, никогда не изводил ей душу плачем, наоборот: всегда улыбался и, лежа в колыбели, что-то пытался петь целыми днями. А по ночам ему пела мать:

— На шестках сидят в ночи удалые скрипач. Держат тонкие смычки крошки малые — сверчки… А смычки — блестящие! Прямо настоящие! А смычки — от елки тонкие иголки…

Весной староста помог ей выстроить дом у подножия горы, и счастье не покидало её целых три года. И казалось: жизнь этой дружной маленькой семьи наконец-то обрела покой. Так казалось. Так хотелось… Но вот однажды…

Это случилось под вечер. У хористки была репетиция в сельской школе, а Никколо сидел у камина и слушал песню сверчка. Он уже не раз оставался в доме один. Да и разве сельский мальчишка боится чего-нибудь на свете? Живя рядом с лесом, он научился понимать его язык.

— С добрым утром! — шелестел ему Лес весенней листвой.

— Расти большим! — пела ему коноплянка.

— Будь счастлив! — трубил из чащи олень.

Дверь их дома, как и по всей деревне, почти никогда не запиралась, и сквозь сверчковое свиристение он услышал чьи-то тихие шаги на крыльце.

— Мама! — радостно бросился к двери мальчик.

Но на пороге стоял высокий незнакомый мужчина в черном, опершись на тяжелую трость.

— Здравствуй, Никколо! — сказал Незнакомец. — Я пришел за тобой. — Он протянул к нему руки и пристально глянул в глаза ребенку.

Ничего прежде не боящийся мальчик, вдруг затрепетал, как лист на ветру. Он хотел крикнуть, позвать на помощь, но не смог — он словно прирос к полу, а Незнакомец, как бы зная, что в доме больше никого нет, уверенно подошел к нему, цепко взял за шиворот и повел за собой.

Спустившись с крыльца, Незнакомец поднял его на руки, и они взлетели в звездное небо.

Пролетая над ущельем, он злобно усмехнулся и, почти без усилий оторвав от себя судорожно вцепившегося ребенка, бросил его в черную пропасть.

Опустившись затем у края ущелья, Незнакомец прислушался: ни крика, ни плача. Он удовлетворенно облизнул сухие губы и — пропал.

Мать вернулась совсем скоро. Какая-то тревога гнала домой.

Взбежав по скрипучему крыльцу в распахнутую настежь дверь, она пронеслась по всему дому, но сына нигде не было.

— Никко! — кричала она.

Угасали поленья в камине, где-то тоскливо поскрипывал сверчок.

Сын не отзывался.

— Никко, ты где прячешься?! — дрожал её голос, дрожали руки и колени.

— Никко!

Она выбежала в ночной сад, обогнула дом. Голые ветви яблонь постукивали по крыше.

— Никколо!..

Никого…

Она побежала в деревню, стучась в окна и двери… Лаяли проснувшиеся собаки, зажигались в домах свечи. Все бросились на поиски малыша.

Когда уже за полночь староста возвращался домой, везя в телеге поленницу дров, он с удивленьем увидел у деревенской околицы зажженные факелы и фонари. С нехорошим предчувствием он подъехал поближе и узнал горестную весть.

На мать было страшно и жалко смотреть: всегда красивая и стройная, с непременной улыбкой, — сейчас, в отсвете качающихся в чужих руках фонарей, она выглядела вмиг постаревшей, с ужасом в прекрасных глазах. Женщины плакали вместе с ней, но ничем не могли помочь.

На все вопросы старосты она бормотала только одно:

— Никколо! Его украли! Никко! Где ты, сынок?!

Староста крепко держал её за руку, пытаясь успокоить, хотя и сам не мог совладать с собой.

— Ах, Никко, Никко! — шептали его губы.

Несколько дней пролежала хористка без памяти, а если и пробуждалась на миг, то с почерневших губ срывалось одно только слово: «Никколо!» — Она и впрямь обезумела вконец.

В лечебницу её повез сам староста — небритый, с угасшим взглядом, ничего не видящий вокруг. А после, взяв свору охотничьих собак, он исходил с соседями все тропы в округе. Ни следа… Который раз простучал он каждый уголок чердака и подвала, спустился даже в печную трубу, звал мальчика, кричал ему — ни звука в ответ…

А спустя день, когда он поехал навестить хористку, — то узнал, что она сбежала, и где теперь — никто не знает.

Еще несколько дней староста изъездил все дороги, а потом прекратил поиски — хористка пропала так же, как и её сын.

Но она не пропала — она сбежала, чтобы найти своего Никколо.

Прошел месяц, другой, закончился один год и начался новый. Потом и он пролетел двенадцатикрылой птицей, за ним — еще, и еще, а она все искала сына и верила, что найдет.

В скитаниях несчастная женщина забыла: кто она и откуда, но имя её сына осталось в материнском сердце навсегда.

Однажды хористка встретила в пути цыган и пристала к ним. Они приняли несчастную в свой табор, и были уверены, что рядом с ними — старуха: так побелели её волосы, так покрылось её лицо морщинами.

Ей было хорошо у них. Она приняла чужие песни и обычаи, заботы и радости, и даже чувствовала себя частью этой веселой и шумной семьи. Ее научили находить целебные травы, распознавать ядовитые цветы, лечить заговором, угадывать судьбу. Она выкормила петуха, песни которого, по древнему преданию, — приносили счастье. И где бы она ни была, куда ни ходила, всегда на её руках был петух Рома. А её с тех пор так и прозвали: Женщина-с-петухом… Никто не спрашивал о её прошлом, а если б даже она захотела рассказать о своей жизни, то не смогла бы вспомнить: кто она и откуда. Лишь имя Никколо осталось в её разбитом материнском сердце…

…Теперь, на городской площади, когда Мелодия скрипача возвратила хористке память, к ней вернулись и годы, которые, казалось, были потеряны навсегда.

— Анна! — окликнул её изумленный Ленард. — Ты ли это?!..

— Я, — ответила рыжеволосая женщина. — А это — ты… И твоя дочь. кивнула она на Марию. — Мне рассказал о ней Снегирь. — Тут она обернулась к подмосткам, где столпилась вся площадь, восторженно аплодируя скрипачу: — А это — мой сын Никколо!

— Его зовут Антон! — возразила Мария, вскакивая на ноги.

— Не так важно его имя, как то, что он — жив! — согласилась Анна.

Ленард вытаращил глаза:

— Погоди! Постой!.. Ты сказала, что скрипач — твой сын?! Значит… и мой?!

— Ты не знал об этом… Да и я не догадывалась, что мой сын музыкант!.. Только медальон, что я надела ему при рожденьи — раскрыл эту тайну.

Мария с ужасом слышала весь разговор: если Антон — сын её отца, значит, он её брат! А их любовь?.. Как она сможет жить без него?.. Ее голова закружилась, ноги подкосились, и Мария упала на руки Снегиря.

— Прости, — виновато пробормотал он. — Но в этом нет моей вины.

— Это вина моя! — воскликнул Ленард. — Чтобы столько лет мой сын проходил бродягой, а его мать прожила цыганкой!.. Нет мне прощенья!

— Бедная невеста! — сказал Снегирь, приводя в чувство Марию.

— Почему?! — удивился Ленард.

— Потому что их свадьбе уже не быть, — грустно признался Снегирь.

— Она состоится, — улыбнулся Ленард сквозь слезы.

— Это невозможно, — чуть слышно произнесла Мария.

— Как невозможно? Очень даже возможно! — уверил он её.

— Свадьба между братом и сестрой? — усмехнулась Анна.

Бургомистр ничего не успел им ответить: пиротехники чиркнули спичками, сухой порох вспыхнул, и разноцветные огни фейерверка взлетели ввысь под марш духового оркестра, осветив всех горожан, весь город, опалив облака и разлетевшись во все стороны на миллионы искр.

Горожане, как зачарованные, любовались удивительным зрелищем. Но в это мгновенье из огня и дыма появился Вольнор. На глазах изумленной публики он стал расти, расти и расти, — пока не превратился в великана с горящими очами. Вместо волос на его голове шевелились змеи и гадюки. Площадь ахнула и замолкла от ужаса.

Его появление было внезапным. Маг и Чародей больше не прятался за маской благопристойности: приближалось его время — Время Зверя и Время Тьмы.

Вольнор нагнулся к толпе, сбившейся от страха в кучу, и длинными костлявыми руками выхватил у Снегиря бездыханную Марию, словно приглянувшуюся игрушку. Затем высмотрел у себя под ногами скрипача и произнес:

— Если захочешь её увидеть — милости прошу сегодня до полуночи на заброшенное кладбище.

Он захохотал громовым смехом и поднял руки, почти касаясь облаков. С неба ударила молния, и у его ног вспыхнул яркий огонь. Белый и Черный неожиданно для всех превратились в огромных волков.

— У-уу! — завыл Белый, будто тысячи ветров дунули в одну трубу.

— Угу-уу! — подхватил Черный, словно тысячи вьюг взвыли следом.

И вместе с князем и похищенной Марией пропали с площади…

Еще с минуту после их исчезновения горожане были словно пригвождены к мостовой. Никто не мог пошевелить и пальцем. Но вот они очнулись и стали в панике разбегаться.

Долгое время стоял в воздухе запах гари и серы. Лишь четверо не покинули площадь.

Снегирь обнял Антона:

— Я с тобою, друг!

— Нет! Я не пущу! — встала между ними Анна. — Столько лет искать сына, чтобы вновь потерять его! Только теперь уже насовсем…

— Что говорит эта женщина?! — спросил Антон.

— Лишь то, что ты — её сын, а она — твоя мать! — ответил Снегирь.

— Правда, Никко! — устало улыбнулась Анна. — Я искала тебя всю жизнь.

— Мама?!.. — удивленно и чуть недоверчиво спросил Антон. — Неужели это… правда?..

«Сынок, это я, вспомни!..» — умоляли её глаза.

— Но почему «Никко»?! — спросил он. — Я не Никко! Я — Антон!

— Ты — Никколо, мой мальчик!.. Взгляни на медальон…

«На шестках сидят в ночи удалые скрипачи…» — донесся из Детства тот же голос, который он слышал сейчас.

Ее голос и это имя напомнили ему то, что почти забылось: материнский дом, скрип колыбели и песня сверчка…

— Мама! — воскликнул Антон. — Это ты! — И обнял её, как маленькую, в то же время словно пытаясь найти у неё защиты. Ему вдруг захотелось вновь стать ребенком, заснуть, забыться, чтобы открыть глаза — и все плохое сгинуло бы насовсем.

Но стоны бургомистра возвратили к реальности. Ленард казался обезумевшим от горя.

— Что же делать?.. Как быть?.. — бормотал он невидящими глазами. Дочь моя! Сын мой! Дети мои!..

— Я спасу её, — успокаивал его Антон. — Я готов на все, чтобы спасти мою невесту!

Снегирь взглянул на Анну, затем на бургомистра и произнес:

— Мужайся, брат! Она никогда не будет твоей женой… Господин бургомистр — твой отец.

— Что?! — вскричал потрясенный скрипач, обернувшись к матери. — Это правда?!

Анна печально кивнула в ответ.

Антон схватился за голову.

— Ах, нет-нет! — замахал руками Ленард. — Все совсем не так!.. Ее мать Луиза — моя покойная жена, — стал объяснять он, — перед смертью оставила записку… Где же она?.. — бургомистр стал рыться в карманах, как вдруг неведомая сила закружила его над землей и унесла в сторону Замка.

И тут же стал подниматься разбуженный ветер и начали гаснуть звезды: одна за другой.

— Надо спешить, я должен спасти Марию… — сказал Антон матери и горько добавил. — Даже если она и не будет моей женой.

— Нам и впрямь пора идти, — сказал Анне Снегирь. — Ваш сын никогда не был трусом.

— Ступайте, — ответила Анна. — И хоть сердце говорит: «нет» — губы шепчут: «да». Да благославит вас Небо!.. Я буду молиться за обоих!

Глава шестнадцатая

ШАБАШ.

Приближалась полночь тридцатого апреля — ночи, которую в народе прозвали Вальпургиевой.

Святая Вальпургия, как ни странно, не имела ни малейшего отношения ко всей этой чертовщине. Но это и не было простым совпадением: назло Святой Церкви, в день возведения Вальпургии в святые, бесы стали отмечать Праздник Злых Сил.

Часы на башне Замка пробили одиннадцать раз. Оставался один лишь час до наступления страшных событий, которые из года в год, в последний день апреля, свершались на древнем кладбище за Замком. Именно сюда, на кладбищенскую гору, слетались из многих мест Земли бесовские силы.

А на кладбище уже начиналось что-то особенное. Несмотря на тихую ясную погоду вокруг Замка, за провалившейся в землю оградой кладбища, стал подниматься свистящий ветер, трехсотлетние дубы раскачивались так, словно тысячи невидимых губ дули в неистовой силе. Тяжелые глухие стоны доносились из-под земли, а накренившиеся в разные стороны обветренные могильные плиты заходили ходуном. Даже стая кладбищенских ворон, раскаркавшись в темноте, летела прочь от ужасного места.

По занесенным пожухлыми листьями дорожкам кладбища носились огненные столбы, колеса, светящиеся клубки сена.

Это слетались на свой праздник злые духи.

Из заросших крапивой и чертополохом могил, сквозь треснувшие стены склепов, высовывались чьи-то истлевшие руки и скрюченными костяшками пальцем манили к себе.

Трещали ветки осин, на которых раскачивались и хохотали беззубыми ртами полулюди, полускелеты — те, кто когда-то стал висельником.

Прямо из воздуха, а точнее — из ничего появились инкубы и суккубы бесы в виде мужчин и женщин. Они галантно кланялись друг дружке, предвкушая бурную сатанинскую ночь.

Уродливые чудища с огнедышащими змеиными головами садились на землю, опалив жарким огнем мокрые ветки непроходимых колючих кустов. Невесть откуда выползали огромные скорпионы, грозя ядовитыми жалами, выпрыгивали жабы с бородавчатыми ожерельями вокруг жирных шей, выбегали мохнатые крысы, величиной с гиену. Все они возбужденно дышали, глядя на огонь и жадно вдыхая клубы серного дыма.

Небольшое пространство забытого кладбища заполняли оборотни и фавны, феи и сатиры, кикиморы и эльфы, гномы, призраки, привидения, упыри и вампиры, лешие и колдуны, ведьмы и домовые.

Вся нечисть, живущая среди людей, или прикидывающаяся людьми, хоронившаяся до поры-до времени в чуланах и сундуках, на чердаках и тайных тропах, в могилах и во снах, словно ждала этого часа.

Весь год бесы готовились к дьявольскому балу. Варилась особая мазь из крови поручейника — невзрачной болотной пташки, из крови касатки и летучей мыши, из сока дикого винограда и волчьих ягод.

Досуха растерев свои уродливые тела, чтобы они разогрелись и покраснели, нечистые натирались волшебной мазью и тут же — верхом на палке или метле, на вилах или быке, на козле или псе, с визгом и хохотом вылетали сквозь печную трубу в небо, чтобы всего на несколько часов, до первых петухов, заявить о себе и поклониться Дьяволу. Возбужденные и разгоряченные мазью, полетом и предстоящей полуночной встречей, бесы, задрав головы, с нетерпеньем смотрели на ржавые стрелки башенных часов Замка: те должны были вот-вот сойтись на двенадцати.

Наконец раздался хриплый рокот механизмов, скрип несмазанных цепей и колес… Медный колокол зазвучал во чреве башни. Несметная толпа разношерстной погани заверещала, заулюлюкала, слилась в один мерзкий хор:

— Вольнор! Вольнор! Мы здесь! Мы тут! Вольнор! Магистр Вольнор! Явись пред нами!

Раздался далекий гул, задрожала земля, буйно закачались деревья, а могильные памятники попадали навзничь. Вспыхнул высокий костер посреди бесовской толпы, и перед всеми возник Вольнор. На этот раз он был выше замка; черные длинные волосы напоминали разметавшиеся тучи, а голова упиралась в небесный свод. Вековые дубы казались травинками у его ног. Из глаз били во все стороны слепящие молнии, и несся с небес его громовый хохот.

На плечах Повелителя тьмы сидели два волка в цилиндрах: черный и белый, а на великанской ладони лежала Мария Девушка была полумертвой от горя и страха. Вольнор бережно опустил её на землю и щелкнул пальцами. Волки спрыгнули наземь и, хищно ощерясь, сели охранять её с двух сторон. Со всех сторон, изо всех щелей понеслись визги, душераздирающие стоны и нечеловеческий хохот. Уже от одного этого можно было сойти с ума! Магистр щелкнул пальцами ещё раз, и тотчас же в воздухе появился бургомистр. Кувыркаясь в полете, он тяжело шлепнулся у ног Князя, но тут же вскочил на ноги и обвел всех безумными глазами.

— Назначаю Ленарда хозяином Шабаша! — громогласно объявил Вольнор.

Ленард вздрогнул и увидел себя, как бы со стороны. Одет он уже был в серый кафтан, красные штаны с бантами, синие чулки и остроконечную шляпу. На лице его появилась рыжая борода. А сидел он на черном трехрогом бородатом козле. Вместо зада у козла была хохочущая морда. Ее сразу же окружили суккубы и ведьмы и, смеясь, стали звонко целовать.

Вольнор концом остроконечной трости надрезал толстую кору древних дубов, и оттуда полилось чертово вино. Все кинулись к израненным стволам и пили его, хрюкая и причмокивая в диком восторге.

Вскоре после этого начались танцы. Бесы танцевали спиной к спине. Вначале медленно, на цыпочках, затем убыстряя и убыстряя темп, и вскоре вся нечисть плясала, опьяненная вином, разгулом и властью над грешным миром.

Играли скрипки и гобои в руках кривых музыкантов, и под эту дьявольскую музыку, казалось, танцевал весь Ад!

Не ведая, что творит, Ленард дирижировал всей вакханалией. Не по своей воле руки его сами по себе то поднимались, то опускались. Лица, рожи, морды, в оскалах и обезьяньих ужимках, сливались в одно летящее колесо, в нескончаемую светящуюся ленту.

Среди танцующих Ленард заметил покойного Мясника с одутловатым, синим лицом и горящими глазами. Заметил и узнал многих горожан — из тех, кто умер за эти годы. И хоть лица, или то, что ещё можно было назвать лицами, смеялись в танце — широко раскрытые глаза покойников были полны страха и печали.

Бургомистр почувствовал, что сходит с ума. Его волосы горели настоящим огнем и не сгорали. Ленард закрыл глаза, но и сквозь веки он видел то, что поисходило. Он отвел взгляд в сторону и тут случайно заметил Марию, лежащую у чьей-то могилы. Казалось, она была мертва. Ленард хотел броситься к ней, обнять, защитить от этого ужаса, но тело его, словно в кошмарном сне, было ему неподвластно.

Но, то ли она услышала крик его сердца, то ли почувствовала силу его любящего взгляда, — Мария открыла глаза. Ах, лучше б не открывала! Увидев отца в странной нелепой одежде, с рыжей шутовской бородой и горящими волосами, Мария закричала так громко, — что на мгновенье все умолкло вокруг, — и вновь потеряла сознание.

Черный и Белый волки отнесли её в сторонку и, разжав губы, влили в рот глоток густого дубового вина. Дыхание Марии стало спокойным, лишь тело начало мелко дрожать.

— К столам! На угощенье! — закричал бургомистр, сам не понимая что кричит.

И тут могилы, будто скатертью, покрыл белый саван. Появились яства и кушанья на разный вкус бесовского сброда: от жареных жаб до изысканной дичи.

Все бросились к могилам, и хватали, выхватывали друг у друга самые лакомые куски, и ели, и жрали, и лопали, и хрумкали, и чавкали, урча от удовольствия, а еды не убавлялось.

Вольнор с холодной улыбкой наблюдал за дьявольским жором, затем, стукнув о землю тростью, вновь превратился в невысокого колченого старика и потребовал отчета обо всех мерзостях, которые сотворила нечисть.

Нехотя отвалившись от могильных столов, сытые бесы стали отчитываться перед Ленардом и Вольнором, подробно описывая все, что сотворили за год. Врать было бесполезно: Вольнор видел насквозь. И если творимого зла было недостаточно, Черный и Белый волки стегали нерадивых духов молниевыми плетьми. Зато тех, кто сотворил великое зло: повел народ на народ, или навел порчу, или раскачал земную твердь, или океан, а может, бурей развеял целый город — того Вольнор повышал в дьявольском чине.

И какой-нибудь бесенок тогда становился чертом, а какой-то черт получал место в самой Преисподней!

Выпоротых неудачников забрасывали червями и жабами, а награжденных поздравляли, вручая им орден святой Вальпургии.

Наступал последний и самый важный момент Шабаша. До первых петухов нужно было забрать душу невинного.

Уже ведьмы и феи слетали к часовому колоколу и соскребли с него ногтями медные стружки. Уже гномы и тролли готовы были бросить их с моста в озерную воду. И все бесы уже приготовились прочесть заклинание:

«КАК ЭТИ ОПИЛКИ НИКОГДА НЕ ВЕРНУТСЯ К КОЛОКОЛУ,

С КОТОРОГО ОНИ СОДРАНЫ,

ТАК ПУСТЬ И ДУША МОЯ

НИКОГДА НЕ УВИДИТ ЦАРСТВИЯ НЕБЕСНОГО!»

Черный и Белый вновь обернулись людьми и принялись раздевать донага Марию. Бургомистр не мог пошевельнуть и пальцем. В глазах стояли слезы, а язык ворочался колом и мешал крикнуть-разбудить, предупредив об опасности дочь, которая была не в силах сопротивляться оборотням.

Все замерло вокруг Марии.

Вольнор взмахнул тростью, чтобы уколоть её в самую грудь.

— Если до полуночи не явится скрипач, — процедил он сквозь зубы Ленарду, — она своей жизнью завершит Звериное Число!

Но тут в затишье бесовской ночи за оградой раздались чьи-то шаги. Бесы повернули головы. И бургомистр увидел входящих на кладбище Снегиря и Антона.

Глава семнадцатая

ДИНЬ-ДОН!

— Наконец-то! Да ты со скрипкой! Вот и славно, — криво усмехнулся Вольнор, завидев музыкантов. — А то я уж хотел обидеть невинную душу!

Все на кладбище громко расхохотались.

— Эй, вы, бесовское отродье, тише!.. — прикрикнул он на разыгравшуюся нечисть. — К нам пожаловал великий музыкант, чтобы сыграть «Величальную» в мою честь!

— Слу-уушайте и смотрите! — завопили волки. — Как наш Князь отнимет у скрипача Ду-ууух его Творчества!..

И все вокруг захрюкали и завизжали от радости.

— Подмостки для маэстро! — потребовал Вольнор и хлопнул в ладони.

И тотчас же все бесы стали стягивать в одно место древние мраморные надгробия и складывать их одно на другое. Не успел Антон и глазом моргнуть, как в центре кладбища, у большого костра, возник высокий пъедестал со ступенями.

Друзья взошли на мраморную сцену. Им сверху было видно кладбище целиком — от ворот до стен Замка со всеми безобразными гостями Вальпургиевой ночи. Невдалеке Антон успел заметить бургомистра в странном костюме, а в стороне от всех — охраняемую волками Марию. Он кинулся к бывшей невесте, но Магистр вновь нацелил ей в грудь убийственную трость.

— Играй же! — грозно потребовал от скрипача Вольнор. — Играй громче, чтобы от Ада до Небес воспеть мощь моего величия!.. Создай мне памятник при её жизни! А ты — пой! — он ткнул пальцем в сторону Снегиря.

— Мы не знаем слов, ваша светлость, — сказал Снегирь.

— Темность, — поправил его Вольнор. — Моя темность!..

— И музыки тоже, — добавил Антон, сбрасывая плащ и раскрывая футляр.

— Стихи и ноты! — распорядился Князь, и волки-оборотни приволокли откуда-то пюпитры с клавиром, в котором ноты были написаны алой кровью.

Антон вскинул скрипку на плечо и попробовал сыграть, но тут же опустил: из-под смычка раздалась какофония звуков, словно кто-то пилил железо или водил горстью гвоздей по стеклу.

— Какая музыка! — восторженно закатил глаза Белый.

— Вечная музыка! — повторил Черный.

Вся нечисть на кладбище поднялась с земли и вдруг торжественно заорала, обратя свои страшные полуистлевшие лица в сторону Вольнора:

— Среди морей и среди гор, Среди лесов и пашен Ты будешь вечно, Князь Вольнор, И страшен, и бесстрашен! Вечны чертовы дела В черной круговерти. Тьма, что Князя родила Неподвластна смерти! За великие дела Благодетелю — хвала!..

— Что будем делать? — прокричал Антону Снегирь. — Еще мгновенье — и все мы сойдем с ума! И я, и ты, и Мария!.. Ведь не играть мы сюда пришли!

— Играй, скрипач, «Величальную»! И быть тебе первым скрипачом Вальпургиевой ночи! — прогрохотал с небес насмешливый голос Вольнора. Теперь я непобедим! Смотри!..

Снова увеличившись в размерах, Магистр взмахнул рукой, и над башнями Замка появились парящие в вышине души из Черного Ларца. Их было много, чистых и талантливых, верных и безгрешных! Духи Творчества, духи Профессий, духи Любви.

— Теперь они мои навеки! — громыхал Вольнор с торжеством в голосе. — И никому не победить меня! — Он щелкнул пальцами, и крышка ларца захлопнулась.

— Никогда! — прокричал ему Антон. — Пусть тебе играют твои уроды. Их тут и без меня много.

— Глупец! — захохотал Князь. — Ты хочешь один пойти против меня?! Что ты можешь противопоставить мне?! Не смеши, Никколо!

Но тут из-под смычка музыканта, словно выпущенная на волю, над страшным местом вдруг взлетела Волшебная Мелодия. Как очищающая гроза, как освежающий дождь.

Вольнор, который только что был ростом с колокольню, стал уменьшаться. Он становился все ниже и ниже, а Мелодия все громче звучала над старым кладбищем, над всем миром, — как и просил Вольнор — от Ада до Небес!

— Получай, Князь! — по-мальчишески воскликнул Снегирь.

Мария смотрела на скрипача с мукой и болью, как бы прощаясь с ним. Но вот… от его Мелодии стало легче дышать, и крошечная звезда незаметно для всех подмигнула девушке из-за серой тучи. Бургомистр, скинув оцепенение, подбежал к дочке и набросил на неё плащ Антона. Звездочку заметила над городом и Анна.

— Лети, Ромка! — она вскочила на петуха, и тот, распластав цветные крылья, понес её к Замку.

А бесы отпрянули и заметались, превращаясь в дым и туман. С визгом и воем они покидали Землю, оставив на кладбище вывороченные плиты, сломанные деревья и затхлый могильный запах.

— Поддай им жару! — весело кричал Снегирь. — Это вам за все!

Вольнор со злобой глянул на музыкантов и дал еле заметный знак Волкам.

— Берегись, Антон! — вскрикнула Мария.

Ее крик услышал Снегирь и заслонил собой скрипача. Два острых когтя-ножа вонзили в него с двух сторон Черный и Белый. Певец упал на могильные плиты и замер с удивлением на бледном лице. Анна влетела на кладбище в тот самый миг, когда уже свершилось непоправимое.

— Пой, Ромка, пой! — приказала она петуху, и тот прокукарекал раз, другой, третий…

Вольнор громко взвыл волком, зарычал псом, затрясся козлом и черной струей едкого дыма взвился в рассветное небо вместе с оборотнями.

«КАК ЭТИ ОПИЛКИ НИКОГДА НЕ ВЕРНУТСЯ К КОЛОКОЛУ,

С КОТОРОГО ОНИ СОДРАНЫ,

ТАК ПУСТЬ И ДУША ЕГО

НИКОГДА НЕ УВИДИТ ЦАРСТВИЯ НЕБЕСНОГО!»…

И тут же следом ударила с небес молния и попала прямо в башню Замка. Башня разлетелась на куски, а Черный Ларец разбился вдребезги. Духи Творчества и Любви снова вернулись в людские души, и каждый, у кого они были отняты, почувствовал прилив новых сил, полноту счастья и смысл жизни.

Антон присел на землю и закрыл лицо руками. Он плакал по Снегирю.

К убитому менестрелю молча подошли Мария и бургомистр. Анна печально взглянула на юное лицо. Душа музыканта уже летела к Богу и была не подвластна никому. Но Анна решилась: она вырвала черное перо у петуха и подбросив его вверх, прошептала:

— Лети, верни и оживи!..

Петушиное перо, сделав над их головами три круга, опустилось на грудь Снегиря. И на глазах у всех неподвижное человеческое тело обернулось в птичье.

Мертвый Снегирь лежал на черной обугленной траве. С полуоткрытым клювом, словно не допевший свою песню.

Мария взяла на руки безжизненную пташку и прижала к груди.

Анна же переломила перо, и птичья душа, которая когда-то уступила место человечьей, откликнулась во Вселенной. Птичье тельце вздрогнуло, еле заметно затрепетало крыльями и Снегирь раскрыл глаза.

— Это все, что я могу сделать для него, — сказала Анна.

— Снегирь! — спросила его Мария. — Ты помнишь меня?..

Но птица не понимала человеческого языка. Она приподняла голову, и из клюва донеслось слабое: «Чик-фью-ить…»

Мария протянуло вверх руки:

— Лети и пой!

Снегирь встрепенулся, сел в её ладонях и, взмахнув слабыми крыльями, взлетел над землей.

— Чик-фью-ить! Чи-фью-ить! — все звонче и звонче запел он.

Люди подняли головы и с улыбкой слушали утреннего певца.

— Ку-ка-ре-куу!.. — пропел петух Рома, а с неба пошел снег.

Он падал большими хлопьями, белый, чистый, каждая снежинка была похожа на звездочку, будто это ночные звезды превратились в снегопад…

— С Новым годом! — говорили друг другу горожане: башенные часы Ратуши показывали 31 декабря.

Время вернулось назад, но уже без князя Вольнора.

Снег ложился на крыши домов и карет, на спины лошадей, на деревья. Он покрывал собой старое кладбище, на котором утром кто-то обнаружил новую могилу. Эпитафией ей служила высеченная готическими буквами свежая надпись:

«ЗДЕСЬ ЛЕЖИТ И УЖЕ НИКОГДА НЕ ВСТАНЕТ КНЯЗЬ В.»

Кто он был — никто уже не помнил. Новое утро вычеркнуло это имя из людской памяти.

Снегирь улетел в теплые края. А над городом вовсю били колокола:

— Динь-дон! Динь-дон! — звенели они. — Свадьба в городе! Праздник у горожан! Веселитесь, гости!

Это Антон и Мария все же соединились друг с другом. В прощальной записке, которую сберег бургомистр, Луиза писала Ленарду, что Мария — дочь не его, а погибшего офицера, с которым они не успели обвенчаться. Но, чтоб не была опозорено имя адмирала — её уговорили выйти замуж за молодого человека приятной наружности по имени Ленард. Луиза просила не держать на неё зла, простить и воспитать девочку. Она верит, что он может быть хорошим отцом, так как всегда был очень добр к ней самой.

Узнав это, Мария сказала:

— Кто бы он ни был мой отец: банкир или воин, король или министр, настоящий отец — это ты!

И Ленард был по-настоящему счастлив. Ну, посудите сами: к нему вернулся сын, его первая любовь… А ошибки… Его ошибки, в которых он раскаялся… Кто из нас не делал их в жизни? Кто из нас не клялся в вечной любви?!

«Динь-дон! Динь-дон!» — звените колокола! Пусть все любящие сердца стучат в сердцах любимых!

Смотрите: мальчишка Утро машет всем рукой с крыши.

Видите: мраморные львы легли у ваших ног и о чем-то мурлычат.

А черный петух (тот, что приносит счастье), нашел себе отличную работу: каждый час он взлетает на шпиль городской Ратуши, хлопает крыльями и сообщает горожанам Время, Которое Наступило.

Время для добрых дел, вечной любви и новых сказок!..

КОНЕЦ

Оглавление

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg