«Соловей и медянка»

Соловей и медянка (fb2) - Соловей и медянка (пер. Леон Валентинович Тоом,А. Севастьянов) 607K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Аугуст Якобсон

ЛЕСНОЙ ОТЕЦ И ЛЕСНАЯ МАТЬ

Повадилась лиса в одной усадьбе кур воровать. Пришла тут хозяйка усадьбы к хозяину и говорит ему:

— Хозяин, голубчик, скоро нам Патрикеевна ни одного пёрышка не оставит. Возьми ружьё, отыщи её и застрели.

Взял хозяин ружьё, кликнул собак и отправился в лес — лису убивать. Искал он её час, искал два и, наконец, видит: стоит в лесу гора, в горе глубокая нора вырыта, а из норы выглядывает сама Патрикеевна в чепчике из куриного пуха. Хозяин тотчас вскинул к плечу ружьё, прицелился и выстрелил. Лиса протянула ноги — тут и был ей конец. Собаки с лаем бросились к добыче, вытащили мёртвую лису из норы.

Взвалил хозяин Патрикеевну на спину, домой отправился. Шёл-шёл и вдруг наткнулся на тетеревиный выводок. Хотел он было вновь вскинуть ружьё, но в последний миг заколебался и подумал:

— Не стоит, пожалуй. Тетеревята ещё маленькие, какой толк от этих заморышей. Пусть подрастут, пусть станут больше — успею их тогда в мешок спрятать.

Так и не сделал ничего плохого тетеревятам, пошёл дальше своей дорогой.

Отмахал он этак ещё порядочный кусок, да вдруг увидел подбитого глухаря. Крыло у бедняжки сломано, никак взлететь не может — просто бежит по тропинке, бери его хоть голыми руками.

Хотел было хозяин вновь вскинуть ружьё, но в последний миг остановился и подумал:

— К чему убивать больную птицу! Пускай поправится, пускай выздоровеет, успею её тогда засунуть в сумку.

Так и не сделал глухарю ничего плохого, пошёл дальше своей дорогой.

Отмахал он этак ещё порядочный кусок, вдруг увидел между деревьями странного зверя; олень — не олень, лось — не лось. Поспешил хозяин посмотреть на чудного зверя, но тот умчался вскачь — только хвост мелькнул между деревьями.

И вдруг хозяин видит: дорога незнакомая, место совсем чужое! Постоял он, посмотрел, пошёл дальше, а лес становится всё чаще, заросли всё гуще, земля под ногами всё мшистее. Через некоторое время стемнело, и хозяину ничего больше не оставалось, как присесть на пенёк и покурить трубочку, чтоб собраться с мыслями. Когда он, наконец, вновь поднял голову, показалось ему, будто за деревьями огонёк мерцает.

Хозяин тотчас встал с пенька и снова зашагал вперёд. Шёл-шёл, наконец добрался до большого старого дома. Увидал, что дверь открыта, вошёл.

В доме была просторная комната, в комнате стоял большой стол, за столом сидели дед да баба. У деда была борода из настоящего мха, одежда из настоящей коры, лапти на ногах из настоящей травы. Баба пряла светлую пряжу, а на ткацком станке была ткань, похожая не на материю, а на чистую, тонкую бересту.

Пока хозяин всё это разглядывал, дед сказал ему дружелюбно:

— Не бойся, сынок, заходи. Заблудился ты в лесу, придётся, видно, у нас переночевать.

— Да, заблудился. Хорошо бы переночевать у вас.

— Почему же нет, можно, можно. Присаживайся, отдохни. Ты, наверно, устал порядочно… после сегодняшних плутаний. Да и как же Лесному Отцу над тобой не сжалиться, раз ты его зверюг пощадил, пожалел моих тетёрок, пожалел моего больного глухаря. А что лису убил, о том не печалься, она давно у меня от рук отбилась, непослушной стала: всякого, кто послабей, загрызала. Ты, первым делом, немножечко подкрепись.

Хозяин огляделся — ишь ты, чудо какое, стол уже накрыт. В мисках из бересты красовались всевозможные дары леса: яблоки, черника, земляника, малина, морошка. Тут же стоял большой берестяной жбан, наполненный до краёв квасом, лишь руки протяни и бери, лишь ко рту подноси и пей, сколько душа желает.

— Ешь-ешь, — принялась потчевать его и бабка.

Хозяин сел за стол, взял яблоко, отведал ягод, отхлебнул квасу из берестяного жбана. Отхлебнул и чувствует: вовсе это не квас, а пресладкий берёзовый сок. Наелся хозяин и сказал:

— Спасибо вам. Обернулось всё к лучшему, а я-то боялся.

— Ну, как же могло кончиться плохо, у меня всюду свой народ бродит, мне вести приносит. У кого сердце доброе, тому мы всегда рады помочь.

Утром, когда хозяин проснулся, дед сказал ему:

— Вот уже и светло, можешь в путь пуститься. А чтоб ты, братец, опять с дороги не сбился, я сам пойду, провожу тебя.

Сказав это, дед одел берестяную шляпу, берестяные лапти, берестяной армяк. А бабка дала хозяину коробочку из бересты и промолвила:

— Отнеси это своей старухе в подарок. Скажи — Лесная Мать прислала. Она ведь тоже не зла, не жестока к зверям и птицам.

— К зверям и птицам она не зла и не жестока, — ответил хозяин и, поблагодарив их, отправился в дорогу.

К утру Лесной Отец вывел хозяина к деревенской околице, остановился там и сказал:

— Ну, теперь ты и один дойдёшь, бояться больше нечего — ничего плохого с тобой не случится.

И прежде чем хозяин успел как следует поблагодарить деда, тот исчез, словно под землю провалился.

Пришёл хозяин домой и отдал жене берестяную коробочку. А жена в то утро была очень не в духе: только одним глазом и взглянула она на коробочку. Потом открыла её, увидела, что в ней лишь три высохших зёрнышка, выбросила всё в окошко и сказала:

— Вот пустяковина, стоило такое из леса домой тащить.

И усердно принялась за свои обычные хлопоты.

Там, куда упала берестяная коробочка, уже через несколько дней выросла дивная берёза; а там, куда попали высохшие семечки, выросли три яблони, которые той же осенью дали сладкие плоды.

КОМАР И ЛОШАДЬ

Лошадь паслась на выгоне, комар прилетел с луга. Лошадь не обратила на комара внимания, и комар спросил:

— Ты разве не видишь меня, кумушка?

— Теперь вижу, — ответила лошадь.

Комар очень внимательно осмотрел лошадь — посмотрел на хвост, посмотрел на спину, посмотрел на копыта, посмотрел на туловище, посмотрел на уши. Покачал удивлённо головой и сказал:

— Ой-ой, и большая же ты, сестрица!

— Большая, большая, — кивнула головой лошадь.

— Ведь ты, кума, даже больше меня!

— Больше тебя, больше!

— Силушки у тебя тоже, наверно, много? — спросил комар.

— Да, много, много, — ответила лошадь.

— Мухи, наверно, ничего плохого не могут тебе сделать?

— Ну нет, мухи ничего плохого не могут мне сделать!

— И слепням, наверно, с тобой не справиться.

— Нет, и слепням со мной не справиться.

— Оводам ведь тоже далеко до тебя?

— Да, где им — этим тоже далеко до меня!

Тут комар выпятил грудь и стал бахвалиться:

— Как бы ты ни была велика, как бы ты ни была сильна, а комариное племя тебя одолеет — живого места не останется!

— Не одолеет, никак не одолеет! — сказала лошадь.

— Одолеет, ещё как одолеет, — стоял на своём комар.

Проспорили так лошадь с комаром час, проспорили два, ни один не уступает. Наконец, лошадь решила:

— К чему без толку ссориться и переливать из пустого в порожнее: померяемся силами!

— Верно, померяемся силами, — согласился комар и, взлетев, крикнул тоненьким голоском: — Эй, наши, живей сюда! Эй, наши, живей сюда!

Ой-ой-ой, сколько налетело комаров! Из березняка и из ельника, из лесов и с болот, с прудов и с топей. А прилетев, тотчас же напали на лошадь.

Когда все комары были на месте, лошадь оглянулась назад и спросила:

— Все тут, что ли?

— Все тут, все, — ответил комар-предводитель.

— Все ли за дело принялись? — спросила лошадь.

— Все принялись, все! — ответил комар-предводитель.

Тогда лошадь повалилась на спину и принялась усердно перекатываться. Перекатывалась-перекатывалась до тех пор, пока всё комариное войско не погибло.

Лишь один комариный солдат живым спасся. Взлетел кое-как, бедненький, на своих помятых крылышках, подлетел к комару-предводителю, щёлкнул каблуками и доложил:

— Уложили врага! Если б у нас было ещё четверо солдат, чтоб держать лошадь за ноги, я довёл бы дело до конца. Уж я собрался было шкуру с неё снимать.

— Лихо, лихо! — похвалил комар-предводитель и помчался стрелой в лес, чтобы сообщить всем другим букашкам и козявкам радостную весть: комариное племя победило самоё лошадь. С нынешнего дня комариное племя самое могучее во всём мире!

СВАДЕБНЫЙ ПЛЯС ЛЯГУШКИ

Лошадь волочила по полю борону, а лягушка, сидя в тени за комком земли, помогала своей старой приятельнице охами и вздохами. Охала-охала, вздыхала-вздыхала и так, наконец, устала, что задремала. Даже не заметила, как настал черёд её место боронить, только тогда проснулась, когда зубья бороны начали её жестоко пихать и толкать: она попала под самую борону и ей никак не удавалось оттуда выбраться.

Мяли отзывчивую лягушку до вечера, пока мужик с лошадью боронить не кончили. Лишь после этого удалось голубушке выбраться. Поскакала она, с трудом перебирая лапками, к своей канаве, думая:

— Ой-ой-ой, какие несчастья могут порой случаться даже с такими, как я…

У канавы бедняжку ждали уже все друзья и родственники — боялись, что она в клюв журавля или утки угодила. Все тотчас же принялись прыгать вокруг неё и спрашивать:

— Милая квакушка, где же ты так долго пропадала?

Стыдно было лягушке признаться, что она заснула и под борону попала. Вместо этого она выпятила грудь и похвасталась:

— Я на свадьбу ходила!

— На чью же свадьбу ты ходила, квакушка?

— К людям на свадьбу.

— О-го-го-го, — удивились друзья и родственники. — Что же ты на этой свадьбе у человека видела?

— Много чего видела. Веселья и радости было, хоть отбавляй. Все меня плясать приглашали, каждому хотелось со мной попрыгать. Таскали меня туды-сюды. И так как люди любят к тому же, чтоб в танцевальных залах были ужасные кочки, то на моих боках до сих пор ещё синяки остались, — рассказывала лягушка.

И до тех пор квакушка врала, пока, наконец, и сама не поверила в свой знаменитый свадебный пляс.

МУРАВЕЙ И ПАУК

Пошёл муравей к Деду-Грозовику жаловаться, что пастухи во время еды роняют хлебные крошки на землю. Требуя, чтобы Дед-Грозовик наказал пастухов, он его подговаривал:

— Побрани ты их своим громом! Забросай их своими молниями!

Деду-Грозовику стало жаль пастухов. Он долго молчал и, наконец, спросил:

— А свидетель у тебя есть?

— Есть! — откликнулся муравей.

— Кто же твой свидетель? — спросил Дед-Грозовик.

— Паук может подтвердить мои слова — он бродит всегда по лесам и пастбищам, видит, слышит и знает всё, что там делается, — сказал муравей.

Позвали паука. Дед-Грозовик спросил:

— Паук, ты видел, как пастухи во время еды роняют хлебные крошки?

— Видел, — ответил паук.

— А не знаешь ли ты, зачем они это делают? — спросил Дед-Грозовик.

— Знаю, — ответил паук.

Деду-Грозовику стало ещё больше жаль пастухов. Поэтому он, опять немного помолчав, сказал:

— Ну, говори — зачем же они это делают?

И паук начал жалостливо просить за виноватых:

— Не наказывай их, Дед-Грозовик. Нет ведь у них ни в лесу, ни на пастбище, ни в поле стола, за который можно присесть. Едят они свой хлеб на голой траве, на мху, и тогда случается, что какая-нибудь крошка проскользнёт сквозь пальцы ребят и остаётся в траве. Но ведь там она не пропадает, — птички найдут крупицу, съедят её и тем сыты.

Тогда Дед-Грозовик очень рассердился на муравья и сказал ему:

— Ох, муравей, муравей, как у такого работяги, как ты, так ожесточилось сердце! Что напрасно жалуешься на прилежных пастухов? Это не их вина, если им приходится есть на голой траве или ровном мху и что крошки падают у них из рук на траву.

С этими словами он взял свою трость и столкнул завистливого муравья с облака вниз, а пауку дал клубок самых тонких шёлковых ниток, по которым тот и спустился на землю.

С той поры муравей от паденья с высоты посерёдке тонок, а паук и по сей день носит с собой клубок ниток, полученный от Деда-Грозовика.

ПОЧЕМУ ЁЖ ФЫРКАЕТ

Когда-то ёж был очень умным и очень проворным зверем. У него были такие быстрые ноги, что даже дядюшка-заяц не мог тягаться с ним в беге, а ум у него был такой прозорливый, что даже старая хитрая тётка-лиса ему завидовала. Однако Лесной Отец предупредил ежа, что от его проворства и мудрости ничего не останется, если он подпустит близко к себе хоть одну живую душу. Как только это случится, он станет самым медлительным, самым глупым из всех зверей.

Сначала ёж жил так, как ему велели: был начеку, не подпускал к себе близко ни одной живой души. Но в конце концов он сделался неосторожным, так как загордился, и подумал:

— Ого, пусть только попробует кто-нибудь ко мне приблизиться! Вмиг унесусь как ветер.

Однажды ёж сидел на пенёчке у опушки леса и, размышляя о жизни, задремал на солнышке. Он громко храпел и знай себе клевал носом. Два пастушонка случайно его заметили, подошли и принялись меж собой рассуждать.

— Не пойму, что это за странный зверь! — удивился один.

— И я не пойму, хоть у меня и голова на плечах, — сказал другой.

— Может, какое чудище заморское!

— Да уж, наверно, какое-нибудь заморское чудище!

Долго ещё рассуждали пастушата, но ни к чему не пришли. Наконец, пошли они своей дорогой такими же умными, как были.

Но их болтовня разбудила ежа. Протёр братец глаза и видит: два человека исчезают за деревьями.

Ёж сразу спрыгнул с пенёчка, хотел пуститься наутёк. Но как тут побежишь: ноги стали вдруг короткими — никак не сделать шага подлиннее, голова отупела — даже дороги к дому не найти.

Теперь при виде людей ёж всегда сердито фыркает: ведь именно из-за них утратил он проворство ног и остроту ума.

СОЛОВЕЙ И МЕДЯНКА

Когда-то медянка была ядовитой и задумала она всему белу свету зло причинить. Лесной Отец отнял у неё ядовитые зубы и глаза, но обещал простить и вернуть зрение, если посчастливится медянке проползти туда и обратно сквозь втулку колеса.

После долгих поисков и скитаний удалось, наконец, медянке найти в одной деревне, у поленницы дров, колесо от телеги и пролезть сквозь втулку. Но в тот момент, когда она собиралась проползти обратно, из-за кустов вышел мальчик, увидел колесо, взвалил его на плечи и убежал.

Так и не удалось медянке полностью искупить свой грех. Но Лесной Отец пожалел её и вернул медянке один глаз.

Случилось так, что в этой самой деревне, на пастбище в листве черёмухи жил соловей, у которого тоже был только один глаз. И как-то раз, когда соловей и медянка встретились, хитрая птица сказала простоватой медянке:

— Послушай, друг, меня пригласили сегодня в одно очень знатное семейство играть на свадебной дудке. С одним глазом мне, однако, неудобно показаться в обществе. Будь другом и одолжи мне на сегодня свой глаз, завтра утром верну тебе его.

Медянка сперва не соглашалась, но потом уступила и одолжила свой единственный глаз соловью. Сама заползла в смородинный куст и подумала:

— Ночью-то, во сне, всё равно, есть у меня глаз или нет.

Наступило утро, а соловья всё нет и нет. Долго ждала бедная медянка, прислушиваясь к каждому шороху, но всё напрасно. Поняла тогда медянка, что её обманули: никуда не надо было идти играть соловью, хитро соврал братец — и получил себе, таким образом, второй глаз!

С той поры у соловья опять пара глаз, медянка же совсем слепая.

И теперь, мстя за этот обман, всячески старается медянка заползти в гнездо соловья и разорить его.

КАК ЁЖ И ЗАЯЦ НАПЕРЕГОНКИ БЕГАЛИ

Заяц скакал взад и вперёд по лесной тропинке, заметил ежа, свернувшегося в кустах клубком, остановился и спросил:

— Ты что там делаешь, куманёк?

— Да так, ничего особенного, — ответил ёж. — А ты сам, кум, чем занят?

— Учусь бегать, — сказал заяц.

— Разве до этого ноги у тебя не бегали?

— Бегать-то бегали, но должны это делать ещё лучше. Тогда меня ни гончие, ни борзые не настигнут, ни охотник, ни охотничья пуля. И тебе было бы невредно поупражняться малость.

Ёж осклабился, задрал нос и сказал:

— Мне это ни к чему. Я и так лучше тебя бегаю.

— Ого! — сердито воскликнул заяц.

— Что верно, то верно — бегаю всё-таки лучше тебя, — повторил ёж.

Заяц ни за что не хотел этому поверить и в конце концов предложил:

— Давай проверим, на самом ли деле ты такой быстрый!

— Не возражаю, проверим, — сразу согласился ёж.

Вот заяц и ёж взобрались на высокую гору, огляделись вокруг и увидели на другой стороне долины высокий дуб. Заяц предложил:

— Побежим к этому дубу. Тот, кто прибежит первым, будет считаться победителем и самым быстрым зверем наших лесов.

— Ладно, побежим к дубу, — ответил ёж и тотчас засеменил вниз по склону.

А заяц, слегка уставший от давешнего бега, подумал:

— По правде говоря, надо бы немножко отдохнуть. Если он даже половину расстояния проковыляет, я его всё равно обгоню. — И, растянувшись на тёплой травке, он аккуратненько положил под голову уши и с наслаждением закрыл глаза.

Но солнце пекло так жарко, что из небольшого отдыха ничего не вышло — заяц крепко уснул. Проспал час, проспал два, проспал и три, словом, до вечера провалялся. Когда он, наконец, очнулся и вскочил на ноги, день уже был на исходе.

Тут заяц-лентяй изо всех сил поскакал к дубу, в надежде, что у ежа вышла по дороге какая-нибудь заминка. Но у ежа никакой заминки не было, он только что добрался до места и, потягиваясь в тени под дубом, посасывал свою длинную трубочку. Заяц крикнул ему ещё издали:

— Ты уже на месте, куманёк?

— На месте, на месте, — ответил ёж.

Тогда заяц отошёл и пустился прочь.

И сейчас ещё косой сердится на себя — как только увидит ежа, сразу сворачивает смущённо в сторону.

КАК ЁЖ ЖУКА ЖАРИЛ

Ёж рыскал по лесу, искал еду. Все заросли осмотрел, все кусты

обшарил, но ничего не нашёл — погода была дождливая и все жуки и букашки попрятались по домам, ждали, когда пройдёт дождь.

У ежа уже начало подводить живот — и вдруг он видит: идёт по дороге жук, как видно, в очень весёлом настроении — идёт вприпрыжку и напевает себе под нос. Хоп — хватил ёж жука по загривку.

— Осторожней, дружок! Разве ты не видишь, кто я такой! Чего ты от меня хочешь? — спросил жук.

— Как же, не вижу! Чего я от тебя хочу? Съесть тебя, приятель, вот что я хочу! — ответил ёж.

— Голубчик, не ешь меня, я ещё крохотный — подрасти должен.

— Нечего тебе больше расти — и так съем!

Ни униженные просьбы жука, ни его жалобный плач не помогли: сердце ежа оставалось твёрдым, как камень, а уши — глухими, словно они были сделаны из бересты. И совсем отчаявшийся жук прибег, наконец, к хитрости. Он вытер глаза и принялся поучать ежа.

— Если уж ты вправду так хочешь кушать, то хоть поджарь меня — ведь в таком виде я никуда не гожусь.

Ёж тотчас согласился.

— Это можно, это можно!

Но поскольку у ежа не было в тот миг с собой ни трута, ни огнива, ему пришлось разыскивать добрых соседей, которые допустили бы его к своей печке. Искал он, искал, и, не найдя никого, подумал:

— Ну, ладно. Пусть. Непривередливый я, мне это блюдо и в сыром виде подойдёт.

Но жук разгадал его планы и посоветовал вновь:

— Пойдём на пастбище, там на каждой кочке костры.

— А ты не врёшь? — спросил ёж.

— Нет, не вру, — сказал жук.

— Ладно. Пойдём, пожалуй, — согласился ёж.

Вот добрёл он до пастбища, взобрался на самое высокое место, огляделся и видит: жук, в самом деле, не соврал, тут и там чернеют прошлогодние пепелища.

— Но сковородки-то у нас нет! — вдруг сообразил ёж.

— Обойдёмся без сковородки, дружище, обойдёмся без сковородки, — утешил его жук.

Ёж усомнился:

— Не знаю, обойдёмся ли мы без сковородки.

— Обойдёмся, обойдёмся. Вырой под углями ямку, я в неё заберусь, а ты снова насыпь сверху угли. Уж я тогда испекусь, уж я тогда стану мягким и рассыпчатым. Главное — не вынимай меня слишком рано и не оставляй меня там слишком долго. Недожаренный я никуда не гожусь, а пережаренный — очень противен.

Сделал ёж так, как ему жук посоветовал: вырыл под углями ямку, ткнул туда жука, засыпал его сверху углями. Уселся рядом с пепелищем, начал в ожидании время отсчитывать: — Раз, два, три, четыре… — А когда дошёл до семисот, подумал: — Ну, теперь, должно быть, хватит, теперь он уже, конечно, поджарился как нельзя лучше.

Но пока ёж считал до семисот, жук в ямке сделал себе из угля плотную одёжку и весь в неё укутался, лишь глаза наружу выглядывали. Ёж посмотрел на него, посмотрел, и испуганно воскликнул:

— Ох, батюшки-матушки, ты ведь подгорел!

— Подгорел, здорово подгорел. Разве ты не слышал, как я кричал и вопил, что хватит, что слишком сильно печёт! — ругался жук.

Ёж с горя не промолвил ни словечка, повернул в лес и убежал с пустым брюхом.

А жук сел на траву и засмеялся счастливым и радостным смехом. До тех пор смеялся, пока угольная одёжка на спине не лопнула.

С этих пор, дети, и появился у жука твёрдый сюртук и толстые чёрные крылья, которыми он так сильно трещит на лету.

А ёж жука не трогает — боится, что тот пережаренный.

КУРИЦА И ТАРАКАН

Вышла хозяйка из дому, а дверь закрыть забыла. Курица это заметила и решила: «Надо бы комнату осмотреть как следует». И тотчас же потихоньку шмыгнула в сени, а оттуда юркнула в кухню.

Таракан, который сидел в щели и грелся на солнышке, сердито её окликнул:

— Эй, кумушка, ты что тут бродишь?

— Зашла вот взглянуть, как люди живут, — вежливо ответила курица.

— Что за люди! Это мой дом — люди тут только для того, чтоб мне прислуживать, — продолжал сердиться таракан.

— Да кто ж ты такой?

— Я? Странно, что ты даже этого не знаешь. Ведь я хозяин, я — Таракан.

— Ага, так ты и есть Таракан.

— Да, я и есть, я и есть. Посмотри на меня хорошенько, чтоб ты другой раз узнала меня.

Курица склонила голову набок и посмотрела. Посмотрела, заметила торчавшие из щели усы и мудро кивнула головой. Таракан спросил:

— Рассмотрела ты меня?

— Рассмотрела, как же, — сказала курица.

— Страшный я зверь, правда?

— Страшный, страшный.

— Бык и то не больше меня будет!

— Где ему, где уж!

— Да и конь не сильней меня.

— Не сильней, нет, не сильней.

— А какой же я злющий, ух, какой злющий! — воскликнул таракан и пошевелил усами. — Кого схвачу — убью, кого настигну, тот живым не уйдёт!

— Ко-ко-кошмар! Ко-ко-кошмар! Ко-ко-кошмар! — прокудахтала курица и, вновь заглянув в щель, спросила: — Как же ты, кум, своих жертв убиваешь, как их жизни лишаешь?

— Крупных рогами закалываю, а мелочь ножищами затаптываю, — ответил таракан.

— Чем же ты кормишься, что ты такой могучий?

— Хлеб ем, мясо ем.

— А что же ты пьёшь, что у тебя в теле такая сила?

— Молоко пью, сливки пью.

— Вот так чудо, ты, стало быть, откормлен на славу и, должно быть, очень хорош на вкус, — сказала курица и, вытянув шею, выклевала таракана из щели.

Выклевала и тотчас проглотила.

Проглотила, покачала головой и разочарованно сказала:

— Вот так хвастунишка! Козявка-букашка и та вкуснее, а уж крупяное зёрнышко намного лучше!

ХИТРАЯ ЛЯГУШКА И ТЩЕСЛАВНАЯ ЦАПЛЯ

В ранний утренний час лягушка вышла погулять на берег пруда и попалась на глаза цапле. Лягушка отвесила глубокий поклон, скосила глаза на воду и, поздоровавшись, сказала:

— Прекрасное утро, сударыня, на редкость прекрасное утро.

— Гм-гм, — кивнула головой цапля и поточила клюв о песок.

— Как светит солнышко! Как плывёт облачко! Какой веет ветерок! — воскликнула лягушка.

— Гм-гм, — снова кивнула головой цапля и уже приготовилась напасть на лягушку.

— Да… Жаль только, что мне некогда любоваться в твоём обществе этой красотой и этим великолепием! — вздохнула лягушка и, прыгнув в воду, тотчас опустилась на дно. Опустилась на дно, сжалась там в комочек и подумала: «Хорошо всё же тому, кто привык смолоду не лазить в карман за словом».

В полдень лягушка, держа над головой зонтик, снова вышла погулять на берег пруда — она была уверена, что прожорливый враг уже давно ушёл своей дорогой. Гуляла-гуляла, кокетливо перебирая лапками, вдруг в воздухе послышался громкий шелест, она оглянулась и даже вспотела от страха: из леса торопливо летела цапля. Приблизившись, она опустилась на землю почти рядом с лягушкой.

Лягушка отвесила ещё более глубокий поклон и, увидав, что расстояние до пруда немалое, поздоровалась и сказала:

— Солнышко стало припекать, сударыня, ой-ой, солнышко стало припекать!

— Гм-гм, — кивнула в знак согласия цапля.

— Хоть бы немножко прохлады! Хоть бы чуточку дождичка… — сказала лягушка.

— Гм-гм, — снова ответила цапля и, лукаво скосив глаза, начала приближаться к лягушке.

— Ох, боже мой! В такую жару нашему брату лучше не покидать тени! — вздохнула лягушка и, собрав все свои силёнки, двумя длинными прыжками скакнула к берегу, а третьим — в воду, прямо на дно. Бултыхнулась на дно, сжалась там в комочек и подумала: «Хорошо тому, кто привык смолоду не лазить в карман за словом».

На этот раз лягушка просидела в пруду до позднего вечера — лишь время от времени высовывалась из воды глотнуть свежего воздуха, не смела даже оглядеться как следует. Лишь перед заходом солнца одела она длинное платье и снова вышла пройтись по берегу пруда — она была уверена, что злой птицы поблизости нет.

Разгуливала лягушка долго, совсем уже осмелев, и сама смеялась над своими былыми страхами. Гуляла-гуляла и вдруг услышала в воздухе сильный шелест. Улизнуть было уже невозможно: цапля опустилась как раз рядом с ней.

Лягушка ещё раз набралась храбрости, отвесила такой низкий поклон, что ткнулась носом в песок, и сказала почтительно:

— Привет вам, сударыня. Вот и этот день миновал спокойно и счастливо. Кончился денёк, наступает вечерок. Ничего больше не остаётся, как идти спать.

— Спать ты, сударынька, не пойдёшь, я тебя своим деткам отнесу, — строго сказала цапля.

Сказав это, она сцапала клювом лягушку и взлетела высоко-высоко, выше самых высоких елей.

Бедная лягушка была ни жива, ни мертва, она ясно понимала: близился конец, наступал её последний часочек. И в этом отчаянном положении она ещё раз прибегла к хитрости, промолвив медовым голосом:

— Золотая ты моя птица, я бы ни в жизнь не поверила, что мои мечты и надежды так скоро сбудутся. Я уж давно только о том и мечтаю, как бы к тебе в гости попасть, как бы твоих чудных деток повидать. Смотрела я на тебя ранним утром и удивлялась: какой клюв — словно у горного орла! Какие перья — словно у павы! Какие бархатные глазки — словно у горлицы… Если бы мне давеча не было так жарко и душно, я бы сама тебя попросила, сударыня, взять меня с собой. Если б мне ещё довелось услышать твой божественный голос, которому, как говорят, завидует даже великий музыкант — соловей…

— Это мо-о-ожно! Это мо-о-ожно! — воскликнула цапля, которой лесть пришлась по душе, и, разинув клюв до отказа, крикнула во всю мочь: «Кур-рук! Кур-рук!»

Но хитрая квакушка уже не слышала этого пения. Она кубарем полетела вниз, шлёпнулась в ручей и сразу бросилась на дно. Бросилась на дно, съёжилась там вся и вспотела от пережитого страха. Вспотела и подумала: «Хорошо, в самом деле, тому, кто привык смолоду не лазить в карман за словом! Ой, как хорошо! Ой, как хорошо!»

А цапля прилетела домой, нацепила на клюв очки и тоже принялась учиться хитрости да уму-разуму. И поныне ещё этому учится, где только может.

МАШЬ, РАК И ЖУК

Служил батрак у жадного хозяина, получал в год копейку жалованья. Получил он жалованье, пошёл к роднику, бросил копейку в воду и сказал:

— Всплыви денежка, если я хорошо работал, потони денежка, если — плохо.

А копеечка-то и потонула.

Прослужил батрак у жадного хозяина второй год и снова получил копейку жалованья. Получил жалованье, пошёл опять к роднику, опять бросил копейку в воду и сказал:

— Всплывите обе денежки, если я хорошо работал, потони и вторая денежка, если — плохо.

И вторая денежка тоже потонула.

Прослужил батрак у жадного хозяина и третий год, получил и на этот раз копейку. Получил жалованье, пошёл к роднику, бросил копейку в воду и сказал:

— Всплывите все три денежки, если я хорошо работал, потони и последняя денежка, если — плохо.

И вот чудо: все три денежки всплыли со дна родника.

С этими тремя копейками отправился теперь батрак странствовать. Странствовал, странствовал и дошёл до большой дороги. Встретилась ему там мышь, попросила его:

— Милый человек, одолжи мне копейку.

— А что ты с этой копейкой сделаешь? — спросил батрак.

— За квартиру задолжала. Если не уплачу за неё сегодня же, выгонят мою семью из норы.

— Что ты мне пообещаешь в награду?

— Сослужу службу, когда тебе помощь понадобится.

Думал батрак, думал, наконец решил:

— На хлеб с солью мне и двух копеек хватит, вина мне не нужно, — ладно, дам уж одну копейку мыши — ведь ей невесело будет, когда семью из норы выгонят.

И дал мыши копейку.

Отправился батрак дальше с двумя оставшимися копейками. Встретился по дороге рак, попросил его:

— Милый человек, одолжи копейку.

— Что ты с этой копейкой сделаешь? — спросил батрак.

— За квартиру задолжал. Если не заплачу за неё сегодня же, выгонят мою семью из ямки, — пожаловался рак.

— Что ты мне пообещаешь в награду?

— Сослужу службу, когда тебе помощь понадобится.

Думал батрак, думал, наконец решил:

— На хлеб мне хватит копейки, а без вина и соли я обойдусь, — ладно, дам уж вторую копейку раку. Ведь нелегко ему будет, когда семью из ямки выгонят.

И отдал вторую копейку раку.

Отправился батрак с оставшейся копейкой дальше. Встретился ему жук, который сразу жалобно попросил:

— Милый человек, одолжи мне копейку.

— Что ты с этой копейкой сделаешь?

— За квартиру задолжал. Если сегодня же не заплачу за неё, очутится моя семья под открытым небом.

— Что ты мне пообещаешь в награду?

— Сослужу службу, когда тебе помощь понадобится.

Думал батрак, думал, наконец решил:

— Хлеба мне добрые люди и даром дадут, без вина и соли я обойдусь, — что ж, дам я жуку копейку. Ведь ему несладко будет, когда семья под открытым небом очутится.

И отдал он последнюю копейку жуку.

Стал батрак странствовать без единой копеечки. Пространствовал месяц, пространствовал второй, пространствовал и третий, пока не добрёл, наконец, до двора славного короля.

У этого славного короля была дочь дивной красоты, но она никогда не смеялась. Поэтому король возвестил всему королевству: тот, кто рассмешит его дочь, получит её в жёны и полкоролевства в приданое. Вот батрак закурил трубку, сел на землю и подумал: «Денег у меня нет ни копейки, полкоролевства мне тоже ни к чему, а грустную девицу развеселить не мешало бы».

Когда батрак основательно отдохнул от своих странствий, вышел он на окраину города и кликнул своих должников, которые обещали в случае нужды сослужить ему службу. Первым прилетел жук, потом прибежала мышь, а совсем последним приполз рак. Дал батрак жуку дудочку, приказал на ней играть, а мыши и раку он велел в пляс пуститься.

Грустная принцесса в это время как раз картошку у окна чистила. Смотрела, смотрела она на этот весёлый танец и тут от души рассмеялась. Рассмеялся и сам король, рассмеялись придворные, да и весь народ стал смеяться. И жук радовался, радовались и рак с мышью, и сам батрак тоже был рад.

Потом батрак справил с прекрасной принцессой свадьбу.

Без единой копеечки справил он свадьбу, да ещё какую свадьбу!

И без единой копеечки стал он хорошим мужем своей жены, хорошим зятем королю, хорошим хозяином жуку и хорошим хозяином раку и мыши.

И ещё теперь живёт он на славу в замке короля.

И ты тоже заживёшь на славу, если у тебя будет такое же доброе сердце, как у этого батрака, который дал мыши одну копейку, раку — вторую копейку и жуку — третью, последнюю, которая у него была.

ЖЕНИТЬБА ВОРОНА

Ворон из Харьюмаа посватался к вороне из Ярвамаа{1}. Жених был беден, но ему очень хотелось разыграть из себя большого барина. Когда ворона пригласила его к столу, он взъерошил перья и похвастался:

— У нас каша лучше! Урожай был хорош и закрома полны! У нас каша гораздо лучше. Урожай был очень хорош и закрома полны до краёв!

— А велики ли закрома и много ли в них зерна? — спросил отец невесты, которому нравились зажиточные друзья.

— Велики, велики! Закрома у нас пребольшие! — хвастался ворон из Харьюмаа. — А зерно у нас не в одних только закромах, на полях тоже много скирд! На полях тоже ещё много бо-ольших скирд!

— Ой-ой-ой! — сказала ворона из Ярвамаа.

Наконец ворон из Харьюмаа дохвастался до того, что ещё до свадьбы пригласил будущих тестя и тёщу посмотреть на своё богатство. Жених несколько дней водил гостей по полям, предлагал им то тут, то там закусить и в конце концов объявил, что у них не хватит сил осмотреть все его запасы.

Вороны из Ярвамаа улетели домой и принялись славить дочке жениха, превозносить его могущество. Говорили, что не стоит отказывать такому богачу, а то своё счастье упустишь. А когда невеста со всем согласилась, срочно послали в Харьюмаа длиннохвостую сороку сообщить, что пусть, мол, почтенный жених прилетит немедленно за своей молодой супругой.

И вот жених из Харьюмаа объявился в Ярвамаа и увёл невесту к себе.

Молодая, не теряя времени, сразу принялась обрабатывать скирды.

Однажды утром, когда прилежная ворона, как и прежде, старательно трудилась, приехали люди на телегах и убрали с поля весь хлеб до последнего колоска.

Испуганная молодка тотчас подняла крик:

— Яак, Яак, хлеб уходит… хлеб уходит!

Услыхав это, молодожён поднял до ушей воротник своего сюртука из перьев и стыдливо ответил:

— Пусть уходит… Пусть уходит… Каждому своя доля. Для бедных ворон останутся червяки.

ВОРОН СВАТАЕТСЯ К СИНИЦЕ

Увидал ворон синицу и решил к ней посвататься. Синице ворон тоже очень понравился — она приняла сватов.

Вечером, когда сидели за столом и угощались, ворон спросил невесту:

— Скажи мне, почему ты такая крошечная?

— Молода ещё, молода, — ответила синица.

— Так ты, стало быть, ещё вырастешь?

— Вырасту, вырасту! Почему не вырасти!

После ужина невеста заскучала. Зевала она, зевала и наконец сказала жениху:

— Мне скучно, расскажи мне такую историю, которая рассеяла бы мою скуку.

— Ладно, — согласился ворон и сразу стал рассказывать: — Год назад, в деревне за лесом, где мой дядя живёт, вырос такой высокий боб, что улитка по нему три раза к облакам всползала — попить.

— Эка невидаль, — сказала синица. — А вот в позапрошлом году я видела такой длинный горох, что сверчок влезал по нему на солнце свою трубку прикуривать.

Ворон тотчас рассказал новую историю:

— Три года тому назад в той же деревне за лесом поднялся такой сильный ветер, что люди ходили на четвереньках. От этой привычки они только через несколько месяцев отделались.

— Эка невидаль, — сказала синица. — А вот пять лет тому назад был такой сильный ветер, что казалось, будто у мельницы нет крыльев — так быстро они вертелись.

Ворон тогда рассказал такую историю:

— Десять лет тому назад ударил такой ужасный мороз, что ели в лесу дали трещины от корней до верхушек.

— Что за невидаль! — воскликнула синица. — Опять же вот другое чудо! — Около двенадцати лет тому назад, когда я оплакивала свой третий выводок, под новый год ударил такой жестокий мороз, что у женщины, которая замешивала хлеб перед печкой, руки примёрзли к тесту, а котёл с супом на плите с одной стороны кипел, а с другой — покрылся толстым слоем льда.

— Да-да-да, в старину, должно быть, жестокие морозы были… — высказал жених своё мнение, вздохнул, попросил разрешения выйти и больше не возвращался.

Он примирился бы с историей о бобе, о горохе и о морозе, но жениться на такой старухе, которая сама всё это перевидала, он не захотел.

ЛЕНИВЫЙ СЫЧ

В старину у птиц не было гнёзд. Каждая пташка клала яйца, где ей вздумается. Поэтому никто и не мог позаботиться о своих повсюду разбросанных яйцах.

У Лесного Отца в то время был полон рот хлопот: надо было просить солнце помогать птенцов высиживать, надо было наказывать лесным зверям, чтобы они не обижали их, надо было смотреть за заморозками, которые ещё поздней весной забирались ночью в лес, угрожая его пернатым питомцам. Весь этот беспорядок утомил Лесного Отца — у него и без птенцов было много подопечных. Созвал он, наконец, всех птиц и дал каждой строгий наказ искать себе удобное место для высиживания и свить себе там гнездо, кто как умеет.

Птицы сперва поворчали, конечно, пошумели, а потом согласились и стали устраивать свою жизнь. Ястреб свил себе гнездо на верхушке высокой ели, жаворонок устроил дом в сухом и чистом поле, крапивник устлал кроватку для своих маленьких мягкими пёрышками; славка покрыла свою комнату конским волосом, плотник-дятел выстрогал себе из осиновых дощечек белую горенку, синица выдолбила дупло в мягком пне; один счёл лучшим местом для гнезда шумный лес, другой болото, третий широкую долину.

В самый разгар гнездования пошёл Лесной Отец проверять, как выполняется его приказ. И остался очень доволен трудолюбием и усердием птиц. Одних он пожурил, других похвалил, а мастерству ласточки и крапивника не мог надивиться.

Когда Лесной Отец хотел уходить, к нему вдруг подошёл сыч и начал плакаться и жаловаться, что ему, бедняжке, негде вить гнезда: другие, мол, птицы бесстыдно расхватали у него под носом все подходящие места.

Лесной Отец покачал осуждающе головой.

— Ах, и нерадивый же ты мужичок! — побранил он его и погрозил ему пальцем. — Помню и знаю тебя, давно уже заприметил. Ночью, когда все птицы спят, бродишь ты и горланишь в чаще до утра, а днём, когда надо работать, прячешься от солнца в кусты и дремлешь там, как ленивая девчонка. Хорошо, пусть будет так. Будешь впредь класть яйца на ровный мох, где тебе и твоим птенцам будут досаждать пастухи.

А за отъявленную лень твою пусть зовут тебя отныне ленивый сыч.

Так доныне и не вьёт себе сыч гнезда, а кладёт яйца прямо в мох или на вересковую кочку, как велел ему Лесной Отец.

И часто, когда в ночной тиши раздаётся голос сыча, люди недовольно говорят:

— Слышь, опять ленивый сыч свою песню затянул.

ВОРОБЕЙ ГОТОВИТ КВАС

Надумал однажды воробей пожить в достатке и решил:

— Неужто я всегда должен утолять свою жажду одной водой. Возьму-ка и сделаю себе изрядную толику крепкого квасу.

И сделал: слетал на мужицкое поле, выклевал из ячменного колоса целое зерно, зарыл украденное зерно в сырой мох, сел на него, подождал, пока зерно начало прорастать, взял потом проросшее зерно, отнёс на прошлогоднее пепелище, зарыл в золу, насушил солода, меж двух камней перетёр солод в мелкую и мягкую муку.

Потом прилетел воробей на берег озера, опустил эту мелкую и мягкую солодовую муку в воду.

Бежала мимо мышь, остановилась, спросила с любопытством:

— Эй, дядюшка воробей, ты что тут делаешь?

— Квас готовлю, — гордо ответил воробей.

— А мне разрешишь попить? — спросила мышь.

— Попей-попей, только осторожно, не хвати лишнего — квас на этот раз чуточку крепковат, — сказал воробей.

Мышь попила, почмокала, покачала головой. Покачала головой, ничего не сказала — пошла своей дорогой.

Примчалась во всю прыть собака с высунутым языком: она только что гнала зайца и больно ей пить хотелось. Увидела воробья, остановилась и спросила:

— Эй, дядюшка воробей, ты что тут делаешь?

— Квас готовлю, — гордо ответил воробей.

— А мне тоже позволишь попить? — спросила собака.

— Попей-попей, только осторожно, не хвати лишнего — квас на этот раз чуточку крепковат, — сказал воробей.

Собака пила долго и жадно, потом почмокала языком и тоже покачала головой, ничего не сказала — помчалась во всю прыть своей дорогой.

Затем пришла кошка — она недавно полакомилась куропаткой и её мучила жажда. Увидела она воробья, который предусмотрительно сел на высокую ветку, поздоровалась с ним и спросила:

— Эй, старый родич и друг, ты что тут делаешь?

— Да квас, всё квас, — ответил воробей новой гостье, не спуская с неё глаз, и взлетел на самую верхушку.

— А мне тоже дашь попить? — спросила кошка.

— Попей-попей, только осторожно, не хвати лишнего, квас на этот раз чуточку крепковат, — сказал воробей.

Кошка пила, пила, потом взглянула наверх, сказала медовым голосом:

— Ух ты, батюшки-матушки! Вот квас, так квас. От этого адского питья просто ноги слабеют!

— Ещё бы, я плохого не сделаю, — похвастался воробей и — фьють! — слетел на траву поближе к кошке.

Но кошка была сыта по горло, лишь взглянула на него уголком глаза и рассыпалась в ещё больших похвалах. Похвалив, облизнулась и, мурлыча, отправилась своей дорогой.

В сумерки прибрела к берегу старая лошадь, которая больше не работала — её держали только ради шкуры. Сошла, бедная, ковыляя, с берега, думая свои грустные думы, увидела воробья, пожелала вежливо ему долгих лет и спросила:

— Ну, пичуга, ты что тут делаешь?

— Да квас готовлю, всё квас, — ответил воробей.

— Может, и мне позволишь отпить глоточек? — спросила лошадь.

— Отпей-отпей, только не хвати лишнего, квас крепковат! Ты и так уже слабая и дряхлая, смотри, как бы совсем ноги не отнялись.

Лошадь пила долго, большими глотками, наконец, подняла голову, пофыркала и сказала:

— На вкус недурно. Но только это не квас.

— Как так не квас? Что же это тогда? — рассердился воробей.

— Вода. Прозрачная и чистая вода, — ответила лошадь.

— Вовсе не одна вода — ты только назло так говоришь. Мышь пила — даже рта не могла раскрыть от удивления.

— Она — добрый зверёк, не хотела огорчать тебя.

— И собака пила, тоже от удивления рта не могла раскрыть.

— У неё тоже доброе сердце — не хотела огорчать тебя.

— Даже кошка пила — эта мудрейшая из мудрых среди зверей — и прямо в глаза сказала, что квас хорош! — спорил воробей.

— Кошке ты не очень-то верь, она для того хвалила, чтоб заговорить тебя и съесть в подходящий момент, — сказала лошадь и, снова сунув морду в воду, сделала большущий глоток.

— Но тебе, видно, тоже нравится! — воскликнул воробей.

— Да, мне нравится — это чуточку посытнее пойла, которое мне дают и которое называют болтушкой, — ответила лошадь и затем тоже отправилась своей дорогой.

А сам воробей пил свой квас целое лето и лишь осенью, когда погода стала дождливой и жажда его больше не мучила, подумал:

— Похоже, что вправду жидковат получился… Ишь ты, уже водой отдаёт. На тот год нужно два ячменных зёрнышка принести.

Так он и сделал: на следующий год в самом деле принёс два ячменных зёрнышка.

МЫШЬ И ВОРОБЕЙ

У мыши в чулане расстроилось здоровье — она нуждалась в чистом и свежем воздухе. Подумала мышь, подумала, чем же ей дальше жить, побежала к своему старому другу воробью и сказала:

— Живя в чулане, слаба я здоровьем стала — мне нужен чистый и свежий воздух. Как ты думаешь, какая работа мне больше всего подойдёт?

— Станем-ка настоящими пахарями, — решил воробей.

— Станем! — сказала мышь.

И стали.

Дружно вспахали поле, посеяли овёс, начали ждать урожая.

Овёс вырос на диво — стебли шелестели, как лес, зёрна были крупные, чуть не с колобок. Мышь скосила урожай, воробей обмолотил его, как полагается. И когда жёлтое овсяное зерно было аккуратно сложено в кучу, друзья решили: теперь нужно разделить пополам урожай, чтоб никому обидно не было.

Мышь уселась отсчитывать зёрна, воробей встал рядом и наблюдал за тем, чтобы не вышло ошибки. Каждый получил столько, что в закромах места не хватило.

Но одно зёрнышко оказалось лишним — не было ему пары. И мышь сказала:

— Ладно уж, я это зерно себе возьму.

— Как так, себе? За что? — воскликнул воробей.

— А разве не я овёс косила?

— А разве не я его молотил? И работёнка была трудная и тяжёлая, косточки и сейчас ещё болят.

— Нет, я всё-таки возьму это зерно себе, — сказала мышь. — Ведь я делю урожай!

— Зерно моё — это я наблюдал за тем, чтобы ты делила правильно, — рассердился воробей.

Так проспорили добрые старые друзья семь ночей и семь дней, а договориться всё не могли. И наконец решили, что нужно обратиться к судье — медведю.

Медведь был добрым господином, сел в коляску и поехал творить суд праведный. Он выслушал терпеливо обе стороны, потом лёг отдохнуть до вечера в тени ольшанника, где думал так усердно, что над полями и лугами стоял храп. А потом было вынесено решение:

— Что касается этого лишнего зерна, то его нужно поделить между вами поровну. Что же касается остальных зёрен, то вы их погрузите в мою коляску — это я возьму себе в награду за хлопоты.

Мышь и воробей были послушными гражданами, всё сделали точь-в- точь так, как приказал медведь.

Хоть пахарей из них и не вышло, друзьями они всё же остались. И когда они иногда случайно встречаются, воробей кричит уже издалека:

— Кума, кума, а ты помнишь, какой мы урожай овса сняли?

— Отчего же нет, хорошо помню, — отвечает мышь. — А ты помнишь, как мудро медведь рассудил нашу ссору?

— Я это хорошо запомнил! — говорит воробей.

ПОЧЕМУ У ИНДЮКА КРАСНАЯ ГОЛОВА

Однажды в субботу гусь, утка и индюк решили отправиться в гости к своим знакомым в соседнюю деревню. Шли они, шли, но путь был далёк и, пока они шли, начало смеркаться. Наконец им стало холодно и их уставшие ноги отказывались шагать.

Почти затемно добрались они до длинного каменного дома, перед которым стояло несколько лошадей. Индюк спросил у одной из них:

— Что это за дом, матушка Остроухая?

Лошадь ответила:

— Трактир.

— Ого, тогда зайдём, тут можно погреться и закусить, — решил гусь. И они вошли в трактир — впереди гусь, следом за ним индюк, позади

всех утка.

Оглядевшись, гусь приосанился и сказал индюку:

— А что, если мы прикажем поджарить себе мяса?

— Прекрасно! — согласился индюк.

— Поджарить, поджарить! — прокрякала утка.

Тогда гусь важно подошёл к стойке, расправил перья, надул зоб и строго распорядился:

— Зажарь мяса, га-га-голубчик!

— Побольше зажарь, побольше! — покрякала утка.

А индюк со своей стороны поспешил добавить:

— В долг, в долг — денег нет! В долг, в долг — денег нет!

Трактирщик, красивший в красный цвет свою скамейку, очень рассердился на безденежных гостей. Вышел он из-за стойки и ударил индюка по голове кистью.

— Проваливай, проваливай, индюк. Любителям даровщинки сюда давно ход заказан.

Друзья перепугались и убежали не солоно хлебавши: впереди гусь, следом за ним индюк, позади всех утка. Не говоря больше ни слова и охая наперебой, продолжали они свой путь.

С тех пор голова у индюка и стала красной.

КАК СОВЫ УЧИЛИСЬ ПЕТЬ

Когда Лесной Отец раздавал птицам песни, совы опоздали к делёжке. Они вообще были большими лентяйками и, пытаясь оправдать свою лень, думали:

— Ох-хо-хо, к чему спешить — пусть птицы поглупее получат песни похуже, хорошие напевы — потяжелее, они на самое дно сундука завалились.

Но прибыв на место к вечеру, они увидели, что на их долю вообще ничего не осталось.

Тут совушки чуть не расплакались: куда денешься, если не умеешь и голос подать как следует! И решили они в своей великой беде:

— Давайте выучимся петь сами, безо всякой помощи.

Так они и сделали: стали учиться безо всякой помощи.

Но это было не так-то легко. Вызубрят они красивую песенку, уверенные в том, что выдумали нечто такое, чего другие не знают, и вдруг слышат — те же самые колена гораздо складней и лучше выводит какой-нибудь ничтожный зяблик. Опять, значит, начинай всё сначала!

Словом, бедные совы попали в очень затруднительное положение.

Соседи их так щебетали с утра до вечера, что лес гудел, только они должны были бродить, повесив нос и предаваясь грустным думам.

Однажды встретились две совы на пастбище за деревней. Поболтали о том, о сём, поговорили о своей печальной судьбе и, наконец, решили:

— Полетим куда-нибудь учиться уму-разуму!

Одна сова предложила полететь в чужую страну, а другая считала, что можно ещё раз попытать счастья и в своей: чужая страна далеко и дорога туда ведёт ухабистая. Долго они всё это обсуждали и взвешивали, как вдруг одной из сов пришла в голову хорошая мысль:

— Сегодня на хуторе справляют свадьбу. Что, если б мы отправились потихоньку послушать, что делают люди, когда им весело?..

Другая сова была согласна. Тотчас полетели они в деревню, пробрались там на двор хутора. Одна сова села на страже у дверей избы, другая отправилась к воротам гумна. Слушали они, слушали, но никто из гостей на свадьбе не разошёлся и не поднял голоса.

Наконец совам стало скучно. Они решили: «Делать нечего, и у людей не найти помощи в нашей беде».

В этот миг дверь избы с шумом и треском распахнулась, и какой-то весельчак громко крикнул:

— Уу-ух-уу!

— Моя песня, моя песня! — воскликнула первая сова.

— Ладно! — согласилась её спутница.

Внезапно на гумне зафыркала лошадь:

— Фрррр!

— Моя песня, моя песня! — закричала сразу вторая сова.

И обе радостно взлетели, чтоб поспешить в лес и поведать свои песни остальным птицам.

Когда тебе случается бродить вечером в сосняке, в березняке или в ельнике, ты часто слышишь перекличку двух птиц. Одна из них громко кричит:

— Уу! Ух-уу!

А другая отвечает:

— Фррр… фррр… фрр-рр-рр!

Это поют наши совы, которые в старину летали на свадьбу песням учиться.

ВОРОНА И ЛИСИЦА

Оставили косари зимой у стога вилы зубьями вверх. Весной случилось быть у забытых вил вороне, села она между зубьев, покачалась — ничего, вилы не упали, крепко стоят. И решила обрадованная ворона свить здесь гнездо.

Сказано — сделано. Свила гнездо, положила яйца, села высиживать. Лиса всё это видела, присела за кустом, поглаживая усы, и стала раздумывать, как бы ей потом воронят достать.

Наконец, когда пустые скорлупки упали вниз к черенку на кочку, выпрыгнула лисица из укрытия, забранилась и закричала вороне:

— По какому праву, по какому праву! Это мои вилы. Ты спросилась у меня, когда здесь поселилась?

— Не… не спрашивала… — заикаясь, сказала ворона.

— Ага! Теперь делать нечего, плати птенцом за аренду! Не то смотри, рассержусь — срублю вилы!

Ворона очень испугалась, но пожалела своего птенца, не отдала его.

Тогда лисица подошла к самому гнезду и ударила хвостом три раза по черенку: тюк! тюк! тюк!

Ворона, увидев это, страшно перетрусила и в страхе подумала:

— Она теперь срубит вилы! Теперь съест моих детей и меня!

И такая она была трусиха, что взяла в клюв одного воронёнка и бросила лисице в пасть.

Так выманила лиса у матушки-вороны трёх птенцов.

Наконец ворона поняла обман. Огорчилась, всплакнула по своим погибшим воронятам и больше не дала себя обманывать.

Лиса, которой мясо пришлось по вкусу, начала сердиться на ворону и решила её съесть вместо воронят. Прикинувшись больной, подползла, хромая, поближе и вытянулась на земле, словно мёртвая.

Ждала лисица ворону день, другой, ждала третий и четвёртый — нет, не даётся в обман ворона — не приходит даже взглянуть, жива ли злая лиса. Добрую неделю так ждала лисица, пока живот не усох и спина не подопрела.

И только тогда, когда ворона почуяла запах прелой шерсти, она решила поточнее разузнать, в чём дело. Но была всё же очень осторожна: не подлетела к пасти лисы, а опустилась у задней ноги. Высмотрела место, где шерсть пореже, нацелилась между двух пальцев ноги и с размаху ударила клювом, что есть мочи.

— Ой, ой, ой, боже мой! — завопила лиса, вскочила и бросилась бежать без оглядки с такой быстротой, что задымился хвост, волочившийся по земле.

Ворона вернулась к своим птенцам и больше никогда не верила словам и уловкам лисы.

ПОЧЕМУ ВОРОН НЕ УЛЕТАЕТ НА ЗИМУ

Ворон и в старину был изрядным лентяем — никак он не мог собраться слетать осенью в дальние страны. Уж друзья-то его с собой звали и говорили ему весной, вернувшись назад:

— Глуп ты, дядя ворон, что всегда тут торчишь. Возьми-ка ты и встряхнись — начни, как и мы, тоже зимовать в тёплых краях. Ведь в тёплых краях всё гораздо красивей, чем тут. Вода там чище, небо — синее. Еда там вкуснее, леса — пышнее. Слетай, дядя ворон, слетай и ты осенью в тёплые края.

После этих постоянных уговариваний собрался, наконец, ворон и однажды осенью тоже полетел в тёплые края. Летел-летел, потел-потел, пока не добрался до места. Уселся он на верхушке пальмы и сразу заметил: пустое ему болтали об этих знаменитых тёплых краях, жара тут ужасная и нигде нет ни капли воды, чтобы утолить жажду! К тому же, едва он попался на глаза другим путешественникам, как все они загалдели:

— Смотрите, смотрите, ворон тоже сюда притащился!

Страшно рассердился на это дядя ворон, повернулся и улетел домой. Да сказал родственникам, которые пришли к нему узнать новости про дальние края:

— Жалкие места, жалкие места! Никогда больше не вернусь туда!

Никогда больше дядя ворон и не возвращался в тёплые края — живёт теперь у нас как зимой, так и летом.

ВОЛК И ЛИСА НА СВАДЬБЕ

Тийу, младшая дочь из соседнего хутора, вышла замуж. Отпраздновав свадьбу, отец Тийу сказал гостям:

— Ну, поели и попили вдоволь, пойдём теперь посмотрим, как наш хлебушко растёт.

Гости согласились и пошли.

А тем временем хутор навестили известные проныры волк и лиса. Посмотрели — видят: усадьба пуста. Обнюхали все углы, обшарили все комнаты и уселись за стол — отведали кровяной колбасы, попробовали каравая, подбодрились чарочкой пива.

Долго они этак лакомились, пока волк под конец совсем не захмелел и не вымолвил:

— Кума, а кума, петь охота!

— Крепись, сдерживайся, — посоветовала лиса.

Волк крепился и сдерживался, ел-ел, пил-пил, а голоса не подавал.

Но вскоре он завопил опять:

— Кума, а кума, петь охота!

— Крепись, сдерживайся, — снова посоветовала лиса.

— Не могу больше удержаться, попою я немножко! — взмолился волк.

— Не пой, плохо будет, — запретила лиса.

Но волк в самом деле не в силах был больше сдерживаться. Он взгромоздился на стол, вытянул шею и завыл:

— Уу, уу… уху-ууу!

Волк пел так громко, что его вой достиг людских ушей. Послушали они, послушали, потом бросили поля и хлеба, побежали домой. Сами кричат и грозятся:

— Где собаки, где собаки… Где дубины и колья! Волк, бесстыжая тварь, пришёл пировать на свадьбе Тийу.

Плохо пришлось бедному волку — только тогда и вырвался, когда бока были уже совсем отбиты. А лиса забралась потихоньку в чулан и слопала там столько сливок и студня, что еле с места могла сдвинуться.

Позже друзья опять повстречались в лесу. Лиса спросила волка:

— Ну, кум, как свадьба понравилась?

— Ой-ой-ой, лучше и не говори, к бокам и сейчас ещё дотронуться нельзя! — пожаловался волк.

— Да и мне не поздоровилось — брюхо пять дней подряд болело, — сказала лиса.

НОВЫЕ ГЛАЗА ЛИСЫ

Лиса шагала по полям и лесам, брела по болотам и перелескам. Добралась она, наконец, до озера чудной красоты, возле которого проживал бедный рыбак.

Как раз в это время рыбак плот из обрубков брёвен ладил. Лиса вежливо приподняла шляпу и спросила:

— Что делаешь, дяденька?

— Плот лажу, — ответил рыбак.

— А что ты с этим плотом сделаешь?

— Спущу на воду.

— А что ты на воде будешь делать?

— Хочу сети поставить.

— А зачем тебе ставить сети?

— Чтобы попытать счастья в рыбной ловле.

— На что ж тебе пытать счастье в рыбной ловле?

Тут рыбак рассердился, погрозил дубиной и резко сказал:

— Бросишь ты, наконец, свои глупые расспросы! Если будешь мне ещё надоедать, схвачу тебя и заброшу на камень посреди озера!

— Не забрасывай, лучше сделай мне тоже плот, — сказала лиса.

— Не сделаю, — ответил рыбак.

— Ну, сделай же, сделай! — приставала лиса.

Схватил тогда рыбак лису за шиворот и забросил на камень посреди озера.

Лиса притворилась, будто не умеет плавать, принялась плакать и просить рыбок помочь ей. Рыбы послушались и пришли. Раньше всех подплыла большая щука, высунула нос из воды, промолвила ласково:

— Ну, прыгай, подружка, на спину, тотчас доставлю тебя на берег.

Лиса презрительно сморщила нос и сказала:

— Плыви-плыви дальше, к такой разбойнице на спину я ни за что не сяду!

Затем приблизился налим, пошевелил усами и позвал:

— Ну, прыгай на спину, подружка, тотчас доставлю тебя на берег.

Лиса сморщила нос ещё презрительней и сказала:

— Плыви-плыви дальше, к такому неуклюжему увальню на спину я ни за что не сяду!

Третьим к камню пристал ёрш. Плеснул хвостом, растопырил колючие плавники, позвал:

— Ну, прыгай на спину, подружка, тотчас доставлю тебя на берег.

— Плыви-плыви дальше, на такой костлявой кляче я ни за что не поеду, — ответила лиса, вновь сморщив нос.

Наконец, с глинистого дна всплыл серый угорь. Был он очень вежлив и гибок, отвесил тысячу поклонов, позвал в свой черёд:

— Прыгайте на спину, почтенная госпожа, я вас тотчас доставлю на берег, на самом сухом месте высажу.

Тут лиса сразу согласилась, улыбнулась, сказала льстиво:

— Вот это помощник в беде… Вот этот меня выручит. Подплыви, голубчик, поближе, не то замочу свои ноженьки.

Возгордился угорь, подплыл к камню. Цап! — схватила его тотчас лиса, размахнулась, зашвырнула далеко-далеко на берег. Затем и сама она прыгнула в воду и поспешно выплыла из озера.

На берегу лиса собрала кучу хвороста, развела огонь, принялась жарить угря. Села на пень, ждёт, у самой слюнки текут от вкусного запаха.

Вдруг костёр сильно затрещал. А лиса подумала, что это охотничьи собаки сквозь кусты продираются. Вскочила она, огляделась — никого нет. Поняла она тогда ошибку и так рассердилась на огонь, что начала его бить палкой. И до тех пор била, пока горячий пепел не попал ей в глаза и не ослепил её.

Зашагала тогда слепая лиса по полям и лесам, побрела по болотам и перелескам. Добралась до берёзовой рощи, попросила смиренно:

— Берёзонька, берёзонька, одолжи мне глаза.

— Не могу! Самой нужны! — ответила берёза.

После этого добралась лиса до сосновой рощи и опять попросила:

— Сосенка, сосенка, одолжи мне глаза.

— Не могу! Самой нужны! — сердито ответила сосна.

Добралась затем лиса до ельника. Стала она ещё смиренней, и жалобно попросила:

— Ёлочка, ёлочка, одолжи мне глаза.

— Не могу! Самой нужны! А были бы лишние, и то не дала бы! — ответила ель и уколола её ветками.

Наконец, добралась лиса до осинника. Отвесила она глубокий поклон и принялась просить так душераздирающе, что у зайца за кустом от злорадного смеха губа разорвалась.

— Осинка, осинка, одолжи мне глаза…

— Где ж ты свои глаза оставила? — дружелюбно спросила осина.

— На Мунамяги{2} забыла, надо сходить за ними, — ответила лиса.

— Когда ж ты вернёшь мне глаза?

— Завтра, завтра, осинка! Завтра верну тебе глаза!

Заяц хотел было крикнуть из-за куста, чтоб осина не верила лисьим словам, но не смог — губа разорвана.

У осины было доброе сердце, одолжила она лисе свои глаза. А лиса, которая таким образом прозрела, тотчас же ушла, громко при этом распевая:

Чем теперь мне плохо жить, Удалось глаза добыть. Век слепой — осине быть…

Услышав эту песню, осина пустилась бежать за лисой. Но так как глаз у неё не было, ей удалось лишь на миг схватить лису за хвост.

С этого дня у лисы кончик хвоста белый. А осина так сердится на воровку, что её листья ещё и поныне дрожат от гнева.

ЛИСА И ВОЛК

Однажды лиса в поисках съестного забрела на хутор. Поглядела она сквозь изгородь и видит: во дворе на скамейке стоит кадушка со сметаной — хозяйка её сюда принесла и совсем про неё забыла. И так как злой Крантс уже давно лаял на коров в поле, она проворно юркнула в щель, подбежала к кадушке и подумала:

— Потерпи, потерпи, животик… подожди, подожди, пузатенький!

Но вот беда: горло у кадушки было узкое, голова никак не хотела пролезать в него!. Лишь после долгих усилий лиса достала языком немного сметаны, вымазавшись при этом до ушей. После этого она, усталая, побрела в кусты, прилегла отдохнуть на солнышке.

Вдруг лиса слышит — мох шуршит, бежит кто-то. Она уж вскочила было, чтоб убежать со всех ног, но вскоре увидела, что это идёт волк, её добрый сосед. Лиса лишь повернулась на другой бок и сказала:

— Куда, волк, путь держишь?

— На охоту, на охоту, — ответил волк, подошёл к лисе, сел в тени под деревом. Увидел он, что у лисы голова вся белая, и спросил:

— Что с тобой случилось, куроедка? Гляжу-гляжу, не пойму.

Лиса вздохнула и ответила:

— Беда случилась, беда. Пошла я к здешнему петушку в гости, а он принялся голосить и прибежал хозяин. Так меня треснул дубиной, что башка загудела. Смазала вот ушибленное место сметанной мазью, чтоб опухоль немного спала.

— Ой-ой-ой, — сказал волк. — Да, так бывает в жизни нашего брата. Я ведь тоже не совсем здоров — пустое брюхо так и болит от голода.

Лиса послушала некоторое время его жалобы и, наконец, сказала, что знает место, где еды вдоволь. Не будет ли сосед так добр — посадит её на спину и отнесёт от этого березняка подальше, — тут слишком близко к хутору, как бы злые собаки не напали на них.

Волк тотчас выбил пепел из трубки и сделал то, что просила лиса. Некоторое время они двигались молча, потом лиса стала петь для препровождения времени:

— Ох, насмешили всех до слёз — больной здорового понёс! Ох, насмешили всех до слёз — больной здорового понёс!

Волк послушал, послушал, оглянулся и спросил:

— Что ты там бормочешь, говори так, чтоб я мог разобрать слова.

— Ничего я не бормочу. Это я бредила, разум от побоев помутился. Смотри, ещё спрыгну и совсем удеру, — вздохнула лиса.

— Держись крепче за мою шерсть, тогда никуда не убежишь, — научил её волк.

Наконец, друзья прибыли на двор хутора. Лиса тотчас подвела волка к кадушке со сметаной, сказала:

— Поешь, поешь, золотко! Поешь, поешь, миленький. Я пока отдохну и постерегу, чтоб никто тебе, голубчику, не помешал.

Волк почуял запах сметаны — потекли у него слюнки, он тотчас попробовал засунуть голову в кадушку. Но у волка голова ещё больше, чем у лисы: не влезает, да и всё! А когда наконец влезла, опять беда: не может больше волк вытащить голову из кадки — тянет-тянет, ничего не выходит!

Лиса только этого и ждала. Она принялась носиться по двору и кричать изо всех сил:

— Друг погибает, помогите!

Вот уж показался в дверях хозяин — вышел взглянуть, что за шум. Остановился на пороге, посмотрел кругом, увидел странного зверя: сам похож на собаку, а голова как кадушка. Он принял волка не то за злого колдуна, не то за домового, даже в избу не догадался войти — встал как столб, руки-ноги от страха растопырил.

Лиса сразу удрала. Волк хотел побежать за ней, но глаза у бедняги закрыты кадушкой — не видят, куда идти. Наконец, побежал он и ткнулся сослепу прямо хозяину в ноги.

Хозяин споткнулся и упал на волка, а тот завыл и, с хозяином на спине, кинулся к лесу. Тут хозяин ещё больше перепугался и крикнул жене, которая тоже появилась в дверях:

— Прощайте, дорогие домочадцы! Теперь мне дорога прямо в ад.

Только на пастбище волк освободился от сметанной кадушки, сбросил на бугре хозяина и умчался как ветер.

Перепуганный хозяин, благодаря судьбу, поспешил домой: спасся-таки от злого домового.

А волк отправился разыскивать коварную лису, чтобы отплатить ей с лихвой.

ЛИСЬИ ДЕНЬГИ

Однажды у лисы наступило страшное безденежье. Делать было нечего — пришлось прибегнуть к хитрости, чтоб помочь беде. Набрала тогда лиса в мешок из-под картофеля костей доверху, влезла на высокий камень и, сидя на нём, начала их дробить.

Под вечер проезжала мимо этого камня тётка Кадри на белой лошади.

— Ты что там, куроедка, делаешь? — с любопытством спросила баба.

Лиса и виду не подала, что её обидело прозвище, ответила ласково:

— Деньги считаю, матушка.

Тётка Кадри остановила лошадь, спросила:

— Где ж ты добыла сразу столько денег?

— Нашла клад в яме, помчалась туда и набрала доверху несколько мешочков. Смотрю теперь — смогу ли зараз взвалить всю ношу на плечи и домой отнести… — объяснила лиса. — Или, может, ты, матушка, так добра, что захочешь облегчить моё бремя?

— Чем же я могу, милая соседка, облегчить твоё бремя… — сказала баба, ни на миг не сводя, впрочем, глаз с большого лисьего мешка.

Наконец они столковались: лиса получает белую лошадь тётки Кадри и в уплату за это отдаёт всё своё богатство.

Баба сразу взвалила мешок на спину и почти бегом пустилась в деревню. Лиса ей крикнула вслед:

— Ты, однако, раньше времени не снимай со спины ношу. Как только сделаешь это, все деньги словно в воду канут.

Одним духом донесла тётка Кадри мешок до дому. Войдя в ворота, она сразу же закричала во всё горло:

— Михкель, Михкель, муженёк… Помоги своей Кадри деньги сосчитать. У нас их теперь столько, что хоть тащи сюда все меры и лукошки.

Но старик не захотел этому поверить, засмеялся и сказал:

— Ты у меня, матушка, всегда любила болтать. Кто знает, что за мусор ты там притащила.

Обозлилась тут тётка Кадри.

— Ух ты, неверная душа, — обругала она мужа. — Здесь целый мешок золота, а ты ещё ворчишь на меня.

Вот Михкель и принёс из амбара меру и лукошко. Развязала баба верёвку, запустила руки в мешок: кости как кости! Михкель чуть не надорвался от смеха, обеими руками за живот держался.

— Сразу, — говорит, — видать мою Кадри. Ну, уноси теперь скорее своё невиданное золото к обманщику и получай назад мою белую лошадь.

И пошла тётка Кадри, плача, искать белую лошадь.

Коли до сих пор не вернулась, значит, всё ищет её.

ЛИСА, ВОЛК И МЕДВЕДЬ

Незадолго до Иванова дня лиса, волк и медведь решили наворовать масла. Подошли они потихоньку к крестьянскому погребу, вырыли под стеной нору, вытащили две кадушки масла. Одну кадушку сразу съели, другую отложили до праздника.

На следующее утро лиса отправилась побродить по лесу, но вскоре вернулась и сказала:

— Встретила сейчас своего племянника. Принёс весть, что меня на крестины ждут… Делать нечего, придётся пойти — нельзя ведь обижать родственников.

И пошла.

Только пошла она не на крестины, а отправилась к тайнику с кадушкой, поела сверху масла.

Когда она вечером вернулась домой, друзья спросили:

— Как назвали ребёнка?

— Верхушкой, — ответила лиса.

— Чудные имена стали давать детям в наше время! — удивились волк и медведь.

На следующее утро лиса опять пошла побродить по лесу, скоро, однако, вернулась и сказала:

— Встретила сейчас свою двоюродную сестрицу. Не странно ли — у них тоже крошка в семье появилась. Позвала она меня на крестины, сказала, чтоб обязательно приходила. Делать нечего, придётся идти. Уж так заведено у родственников, не то рассердиться могут.

И пошла.

Только и в этот раз пошла лиса не на крестины, а опять к тайнику с кадушкой, съела половину масла. Когда она вернулась вечером домой, друзья, как и вчера, спросили:

— Как назвали ребёнка?

— Половинкой, — ответила лиса.

— Ну и чудные имена стали давать детям в наше время! — опять удивились волк и медведь.

И на третий день пошла лиса бродить по лесу, а вернувшись, сказала:

— Встретила нынче свою дорогую крёстную, от неё тоже получила

приглашение на крестины. Делать нечего, придётся, верно, и это приглашение принять.

— Придётся, придётся, — поддержали её волк и медведь.

В этот раз лиса опустошила всю кадушку. Волку и медведю, которые, как и прежде, спросили имя ребёнка, она со вздохом ответила:

— Пустышка, пустышка, братцы… Пустышка… Пустышка!

И она тотчас завалилась спать и проспала три дня и три ночи подряд: хорошо ей было с брюхом, набитым маслом.

Наконец наступил Иванов день. Лиса слезла с тёплой печки и объявила, что теперь нужно всем вместе отправиться к тайнику и честно разделить между собой добычу.

— Верно, это следовало бы сделать, — согласились волк и медведь.

Пошли они все вместе и вырыли из земли кадушку. И видят: кадушка пустым-пуста! Когда все вдоволь поудивлялись и покачали головами, лиса сказала:

— Сомнений нет — кто-нибудь из нас виноват. Уляжемся рядом поспать на солнышке, задерём морды кверху. У кого залоснится, тот — вор.

Волк и медведь ничего не возразили, лишь посмотрели исподлобья друг на друга, каждый считал другого преступником.

Медведь сразу захрапел. Когда лиса притворилась, будто и её сон сморил, волк потихоньку встал, сунул в песок пучок мха и как следует оттёр свой нос: боялся, что на жарком солнце он и без масла залоснится. Вернувшись на своё место, он сразу же спокойно уснул, как тот, у кого совесть чиста.

Теперь лиса открыла глаза и огляделась, встала в свой черёд, подошла к пустой кадушке, соскребла со дна остатки масла и намазала ими волчий нос. Солнце пекло вовсю, и вскоре волчья морда заблестела от рта до ушей.

Проснувшись через некоторое время, все бросились смотреть, у кого лоснится нос. У лисы нос не лоснился, у медведя нос тоже не лоснился. А волчий нос лоснился. И лиса с медведем тотчас закричали во всю глотку:

— Ой-ой-ой, украл масло! Ой-ой-ой, украл масло!

Волку очень хотелось оправдаться, но он и рта не смог раскрыть — так устыдился, что поджал хвост и умчался в лес.

С того времени волк всегда стыдливо поджимает хвост и не любит встречаться с лисой или медведем: боится, что они снова начнут его укорять.

ЛИСА С ТРУБКОЙ

Лиса решила начать жить так, как люди живут. Она попыталась ходить на двух ногах, купила себе в лавке кривую трубку с медными кольцами и большую синюю пачку очень крепкого листового табаку. Потом она села в кресло, нога на ногу, и принялась дымить трубкой. Дым в комнате поднялся такой будто костёр развели.

К несчастью, уголёк из трубки упал на соломенную подстилку, и лисья нора загорелась. Сначала лиса не поняла — думала, что дым идёт из её замечательной трубки. Но пламя поднялось до потолка и, чтобы не умереть в огне, лиса должна была выскочить сквозь пламя.

Понатужилась она и прыгнула.

При этом лиса опалила свои длинные усы.

Ещё до сегодняшнего дня они у неё чёрные: обгорели!

ЛИС, ВОЛК И ЛОШАДЬ

Пошёл волк гулять. У пастбища увидел лиса, схватил его за шубу и закричал:

— Ну, сосед, готовься — сейчас я тебя съем!

— Послушай, я же не гожусь для еды. Костляв, как кура весной, толстокож, как тетерев глубокой зимой. Но поспел ты вовремя, подожди немного: каждую ночь на выгон из деревни выпускают жирного мерина — вот им ты наешься досыта.

— У меня не хватит сил словить такое большое животное! — ответил волк.

— Ужо я помогу, — сказал лис.

Волк стал раздумывать, прикидывать и, наконец, уступил. Притворился сердитым и заорал:

— Хорошо, оставлю твою шкуру целой. Но помни, парень, — как только солнце сядет, быть тебе здесь. И попробуй только меня обмануть — съем тебя и всё твоё отродье.

— Ой, ой, дяденька, уж я тебя не обману, — пообещал лис и, оставив волка у пастбища, скрылся в лесу.

К заходу солнца волк и лис опять сошлись у выгона носом к носу, ждали лошадь, строили боевые планы. Наконец, пришёл хозяин мерина, оставил его на выгоне, а сам ушёл. Волк сказал:

— Ну, начнём!

— Потерпи ещё, потерпи. Я пойду вперёд и налгу там что-нибудь лошади, а ты приходи только тогда, когда я тебя позову или подам знак хвостом, — сказал лис.

— Очень хорошо, очень хорошо — иди и наври ей что-нибудь! — обрадовался волк.

Лис расправил усы, подошёл вприпрыжку к лошади, раскланялся и сказал:

— Пришёл, лошадушка, предупредить тебя о большой опасности.

— Какая же это опасность, что таких сильных, как я, предупреждать надо? — спросила лошадь.

Лис стал рассказывать:

— В чаще засел волк, это твой да и мой злейший враг. Придумаем, как бы ему насолить. Я его позову сюда, свяжу вас хвостами, а ты его тащи в деревню, где ему как следует попадёт.

— Хорошо, я согласна, — ответила лошадь.

Лис прошмыгнул к изнывающему от нетерпения волку и, скрывая усмешку, зашептал:

— Всё в порядке, дорогой сосед. Я привяжу тебе к хвосту добычу, а ты волоки её в лес. — А сам просит волка: — Вспомни за едой, дяденька, и меня — оставь мне, бедному, кусочек бочка.

— Отчего же нет — я не жадный. Голову и ноги можешь взять себе, а что сразу не съешь, бери домой, — пообещал волк.

Вышли тут добрые соседи на выгон и приступили к делу. Лис связал хвосты у волка и лошади, отошёл в сторону и крикнул:

— Тяни, дядя. Ужин уже на хвосте!

Волк потянул, — тянул, тянул, что есть сил, и почувствовал вдруг: вот чудо! — не жирный мерин двигается с места, а наоборот — он сам. Уж он и кричал и сердился, ничего не помогло, так и поехал. Кроме того, ему ещё так наподдавали копытами в зубы, что жить не захотелось.

Заяц-братишка, выглядывая из кустов, запищал, смеясь:

— Ой-ой-ой, сам серый стал барином — едет на лошади к невесте свататься!

— Что за шутки! Кто знает, где мне сегодня шею свернут — только не в свадебном доме! — кручинился волк.

А лис, припустив рядом с мерином мелкой рысью, злорадствовал, глумился.

— Дядя, дядя, потяни ещё немного!

Спас ли волк жизнь в тот раз, об этом наша история ничего не знает.

КАЮЩИЕСЯ ГРЕШНИКИ

У хозяйки была пёстрая кошка. Снимала хозяйка сливки, снимала-снимала, собрала, наконец, большую кринку. Пришла в чулан кошка, задела кринку боком, уронила её на пол.

— Ох, я несчастная, что же я сделала! — воскликнула кошка. — Ничего не остаётся, как идти в грехах каяться.

Однако она сначала старательно слизала с полу сливки, отдохнула часик-другой, потом отправилась каяться. Добралась она до леса. Встретился ей в лесу заяц, спрашивает:

— Здравствуй, кошка. Куда идёшь?

Кошка вздохнула и ответила:

— Куда иду? Жила я у доброй хозяйки, хозяйка собирала сливки, набрала большую кринку, а я её опрокинула. Теперь иду в грехах каяться.

— Возьми меня с собой, — попросил заяц.

— Что ж ты плохого сделал?

Заяц ответил:

— Объел у крестьянина всё овсяное поле. Теперь один стебель другого не докличется.

— Делать нечего, идём вместе, — сказала кошка.

Шли они вдвоём, шли-шли, встретились с лисой.

— Здравствуй, кошка, здравствуй, заяц, — сказала лиса. — Куда путь держите?

— Идём в грехах каяться, — ответила кошка.

— Что же вы натворили?

— Я у хозяйки кринку со сливками опрокинула.

— Я у крестьянина овсяное поле объел.

— Возьмите и меня с собой, — попросила лиса.

— Что же ты натворила? — спросили кошка и заяц.

— Я гусей воровать ходила. Всех загрызла, кто на глаза попался.

— Делать нечего, идём вместе.

Вот пошли они втроём, шли-шли, повстречались с волком.

— Здравствуй, кошка, здравствуй, заяц, здравствуй, лиса, — сказал волк. — Далеко ли собрались, соседи?

— Ой, далеко, далеко. Идём в грехах каяться, — ответили кошка, заяц и лиса.

— Что же вы натворили?

— Я у хозяйки кринку со сливками опрокинула.

— Я у крестьянина овсяное поле объел.

— Я гусей воровать ходила. Всех загрызла, кто на глаза попался.

— Возьмите меня с собой, — попросил волк.

— Что же ты натворил? — спросили кошка, заяц и лиса.

— Я у бедной старухи единственную корову растерзал. Три дня ел, ни крошки не оставил.

— Ну, чего же, идём вместе.

Пошли они уже вчетвером, шли-шли, повстречались с медведем.

— Здравствуй, кошка, здравствуй, заяц, здравствуй, лиса, здравствуй волк, — сказал медведь. — Куда же это вы несётесь, сломя голову… в такую сухую и жаркую погоду?

— Куда же ещё, как не в грехах каяться, все идём с повинной, — ответили кошка, заяц, лиса и волк.

— Что же вы натворили?

— Я у хозяйки кринку со сливками опрокинула.

— Я у крестьянина объел всё овсяное поле.

— Я гусей воровать ходила. Всех загрызла, кто на глаза попался.

— Я у бедной старушки единственную корову растерзал. Три дня ел, ни крошки не оставил.

— Ой-ой-ой… да, тогда вам нужно покаяться. Только возьмите и меня, старика, с собой, — попросил медведь.

— Что же ты натворил? — спросили кошка, заяц, лиса и волк.

— Я у мужика мерина задрал. Половину сразу слопал, половину закопал в землю на чёрный день.

— Ну, делать нечего, идём вместе.

Пошли они впятером, впереди всех кошка, следом за кошкой — заяц, следом за зайцем — лиса, следом за лисой — волк, следом за волком — медведь. Шли, шли, шли, пока вдруг не увидели: рядом с дорогой глубокая яма, через яму положена длинная жердь. Кошка подняла хвост трубой и сказала:

— Вот тут и нужно каяться. Кто по жерди через яму перейдёт, тому грехи и отпустятся.

Сказала так, собралась с силами, ещё больше задрала хвост и, как ветер, пролетела над ямой.

Прыгнул вперёд заяц, ступил на жердь, упал в яму.

Лисица пошла, полжерди перешла, упала в яму.

Побежал молодцевато волк, дошёл почти до другого конца жерди, вдруг хвост между ног запутался — упал и он в яму.

А медведь был слишком тяжёл: едва поставил он на жердь передние лапы, как та пополам сломалась. Старик так неуклюже рухнул на остальных, что чуть не убил зайца.

Яма была очень глубокая, никто из неё не мог выбраться. Пытались-пытались, а потом и бросили. Они прогрустили семь дней и семь ночей и, наконец, их начал мучить жестокий голод.

Лиса сказала:

— Придётся кого-нибудь съесть, иначе нельзя. Давайте петь. У кого самый слабый голос, того и съедим.

Остальные согласились — началось пение. Медведь ревел так, что небо над головой тучами затянулось; волк задрал морду и выл, как труба; сама лиса тоже визжала и лаяла на совесть. Только заячьего писка никому не было слышно — его и слопали.

Прожили они опять семь дней и семь ночей, опять та же беда: наступил жестокий голод. На восьмой день лиса сказала:

— Другого выхода нет — придётся съесть кого-нибудь. Давайте снова петь. У кого самый сильный голос, того и съедим.

Остальные согласились — и началось пение. Простодушный медведь и на этот раз ревел так, что небо над головой затянулось тучами; волк увидал, что ему никак за медведем не угнаться, тоже повыл на славу; даже лиса остатки своих силёнок выложила. Медведя и слопали.

Лиса и волк прожили на медвежатине ещё семь дней и семь ночей. А потом опять та же беда: наступил жестокий голод. И на восьмой день лиса сказала:

— Видишь ли, дружок, этот камень, который из стенки торчит?

— Как же, вижу, — ответил волк.

— Одного из нас придётся съесть, никак без этого не обойтись. Налетим по очереди головой на этот камень. Кто так сильно стукнет камень, что он из стенки вывалится, тот жить останется.

— Ладно, так и сделаем, — согласился волк.

Лиса сказала:

— Ты старше и почтеннее, тебе начинать.

— Ладно, начну первым, — согласился волк и на этот раз, разбежался хорошенько и бросился головой на камень. Стукнулся головой о камень, рухнул на дно ямы и сдох.

Теперь лиса осталась одна и она тотчас приступила к мёртвому волку. Бережливо и скупо ела она его опять семь дней и семь ночей. А на восьмой день всё та же беда: голод стал мучить.

Сидела-сидела лиса на костях зайца, медведя и волка, сидела и думала свои грустные и печальные думы. Вдруг посмотрела она наверх и видит: по краю ямы прыгает скворец.

Лиса крикнула злым голосом:

— Скворец, скворец, вытащи меня из ямы. А не то съем твоих птенцов всех до последнего!

— Не ешь! Будь доброй, не ешь моих птенцов! — попросил скворец.

— Съем! Если не поможешь мне выбраться, непременно съем!

— А как же я могу тебе помочь?

— Ну и глупый же ты! Это ведь совсем нетрудно — тащи ветки, бросай сюда сучки!

Скворец притащил веток, накидал сучков. Носил день, носил второй, кидал третий, кидал четвёртый. На седьмой день яма была наполнена сучками и ветками, и лиса вылезла.

Едва лиса вылезла из ямы, как опять погрозила скворцу, сказав:

— Скворец, скворец, добудь мне еды. Не то я твоих птенцов съем!

— Где ж я возьму тебе еды? — жалобно сказал скворец.

Лиса научила его:

— Видишь, там идёт мать с маленьким сыном на крестины, в руке миска с яичной кашей. Подлети к ней и покружись над головой мальчика, будто хочешь ему глаза выклевать. Когда мать будет переходить канаву, чтоб сломать в кустах прут, я окажусь тут как тут.

Скворец подлетел к матери с сыном, начал кружить над головой мальчика, будто собираясь ему глаза выклевать. Мать поставила миску на землю и пошла за канаву прут в кустах выламывать. А лиса тотчас съела яичную кашу и миску дочиста вылизала.

— Скворец, скворец, дай мне теперь попить — яичница была солёная, у меня от неё жажда. Не то я твоих птенцов съем! — воскликнула лиса.

— Где я тебе достану попить? — жалобно сказал скворец.

Лиса его научила:

— Видишь, там мужик в соседнюю деревню на свадьбу едет, на телеге бочка с пивом. Полети к нему навстречу, начни порхать вокруг затычки. Мужик замахнётся на тебя кнутовищем, а ты увернись — удар придётся по затычке, и она вылетит вон. Потечёт пиво и, когда мужик уйдёт затычку разыскивать, я уж буду тут как тут — попью пива.

Скворец подлетел к мужику, начал порхать вокруг затычки и мужик замахнулся на него кнутовищем. Скворец увернулся, удар пришёлся по затычке и выбил её вон. Пиво начало вытекать, мужик спрыгнул с телеги и пошёл затычку отыскивать. А лиса напилась вволю.

Опьянела тут лиса, заплясала и запела. Наконец надоело ей это всё и она крикнула:

— Скворец, скворец, мне хочется посмеяться. Если не рассмешишь меня, загрызу твоих птенцов всех до последнего.

— Как же мне тебя рассмешить? — жалобно спросил скворец.

Лиса научила его:

— Видишь, там на хуторе отец с сыном зерно молотят. Подлети к ним, начни кружиться вокруг головы отца. Сын захочет поймать тебя и хватит отца за уши. Отец с сыном поссорятся, а уж я посмеюсь на славу.

Скворец полетел на хутор, где отец с сыном зерно молотили, начал порхать вокруг головы отца. Сын хотел его поймать, хватил отца по уху. Из-за этого между отцом и сыном поднялась отчаянная ссора, и пьяная лиса так хохотала, что у неё челюсти заболели.

Немного погодя лиса крикнула:

— Скворец, скворец, теперь я хочу побегать и попрыгать. Найди мне случай побегать и попрыгать! Если не найдёшь, загрызу твоих птенцов всех до последнего.

— Как же мне найти? — жалобно спросил скворец.

Лиса научила его:

— Видишь, в том доме живёт старый охотник, у него свора проворных собак. Я буду ждать у забора, а ты влети во двор, постучи клювом в окно и крикни: «Спускайте борзых, спускайте борзых — лиса хочет к курам наведаться!» Вот тогда я смогу побегать и попрыгать, сколько моей душеньке угодно.

Скворец подлетел к окну старого охотника, постучал клювом в стекло и крикнул:

— Спускайте борзых, спускайте борзых — лиса хочет к курам наведаться!

Выскочил охотник из дома, спустил борзых. Лисица пустилась во весь дух, гончие — следом; она, как ветер, промчалась через поля, через лес, добралась до своей норы. Посмеялась-посмеялась, села на корточки и спросила у ног:

— Ну, ноги, что вы для моего спасения сделали?

Ноги ответили:

— Бежали, бежали, чтобы тебя не поймали.

— Ну, глаза, что вы для моего спасения сделали? — спросила лиса у глаз.

— Смотрели, смотрели, чтоб ты носом о дерево не стукнулась, — ответили глаза.

— А ты, нос, что для моего спасения сделал?

— Разнюхивал, разнюхивал, чтоб ты свою нору побыстрей отыскала.

— А вы, уши, что для моего спасения сделали?

— Слушали, слушали, чтобы беда незаметно не подобралась.

— Ну, а ты, хвост, что для моего спасения сделал?

— Цеплялся за кусты, цеплялся за деревья, чтоб ты споткнулась и растянулась.

— Ах, вот что ты делал для моего спасения! Эй, борзая, съешь хвост!

Рассердилась лиса и высунула хвост из пещеры.

А у входа в пещеру ждала борзая. Вцепилась она сразу в хвост и съела его. Съела хвост, а вместе с хвостом нечаянно и самоё лису съела.

ЗИМНИЕ КВАРТИРЫ ВОЛКА И ЗАЙЦА

Когда забушевали зимние бури, волк и заяц решили построить себе дома. Волк построил себе дом из льда, заяц — из мха. Квартиры обоих друзей были почти рядом, и всю зиму они ходили друг к другу в гости — подымить трубками и поговорить вволю о том, о сём.

Наконец зима стала подходить к концу, приближалась весна. Первые же дожди растопили ледяной дом волка сверху донизу. Таким образом, волк довольно рано очутился без крова.

Волку стало холодно: шерсть промокла насквозь, шкура промокла насквозь, даже кости промокли насквозь, и он начал стучать зубами. И пошёл тогда бедняга, совсем отчаявшись, к заячьей хижине из мха, робко ступил на порог и молвил:

— Ой-ой-ой, дует холодный северный ветер. Видишь, как меня согнуло и скрючило. Пусти меня к себе жить.

— Заходи, заходи, дружок — куда ж тебе деваться со своей бедой, — ласково сказал заяц.

Волк тотчас вскочил на печь, растянулся там и заорал вдруг совсем иным голосом:

— А теперь, лодырь, не зевай и смотри, чтоб печка была тёплая. Попробуй только упустить жар! Вот увидишь — слезу и сверну тебе шею.

Подобные речи старого доброго соседа не на шутку испугали зайца. Но в те времена он не был ещё трусишкой. Он рассердился, топнул ногой и крикнул волку, чтобы тот уходил своей дорогой.

Бывшие добрые друзья крепко поспорили, и волк сказал, что, когда выспится, то наведёт в доме строгий порядок. После этого он захрапел — одно ухо торчком, другое опущено. Тем временем заяц потихоньку вышел и побежал в деревню за помощью. Вскоре он вернулся с собакой, кошкой и петухом.

Кошка с собакой разбудили волка и велели ему убираться своей дорогой. Волк подмигнул им с печки одним глазом и проворчал, повёртываясь на другой бок:

— Еды и так должно было хватить на сегодня, а теперь, пожалуй, на завтра и послезавтра хватит.

И вновь принялся храпеть.

Тут, задрав шпоры, в дом вошёл петух. Он остановился на пороге, наклонил голову набок, крикнул:

— Где волк? Где волк?

— Я тут. Чего ты от меня хочешь? — спросил с лежанки злой постоялец.

— Ку-ка-ре-ку! Одного вчера съел, второго сейчас съем, скоро и для третьего место найдётся! — ещё громче закричал петух.

Услышав это, волк соскочил с печи и удрал. Помчался к лесу во все лопатки, даже не оглянулся ни разу. И вырыл себе убежище от дождя, ветра и страшного петуха под корнями упавшей ели.

А заяц снова стал полным хозяином в своем домике из мха и жил там долго, до глубокой старости.

ВОЛК И ОЛЕНЬ

Олень гулял по лесу и вдруг слышит — кто-то зовёт на помощь. Пошёл он на голос, видит: ветер опрокинул большую ель, верхушка ели на волка упала. И волк лежит, вытянувшись, под елью, не может никак выбраться, воет жалобным голосом.

Олень покачал головой, спросил:

— Как же это, сосед, приключилась с тобой такая беда?

— Ох и не спрашивай, дорогой друг, того и гляди, конец мой придёт. Будь добр, поддень рогами ствол, помоги!

— Я помочь бы помог, но разве я осилю, — усомнился олень.

— А ты попробуй, попытайся хоть! — воскликнул в отчаяньи волк.

— Попытаться, конечно, можно, — решил олень, поддел ель рогами, понатужился, собрал все свои силы и приподнял тяжёлый ствол настолько, что волк смог выбраться из-под него. «Ого, и могуч же я в самом деле!» — удивился олень сам своей силе и, гордо покачивая головой, направился дальше.

Волк поднялся на ноги, оглядел свою драгоценную шубу — она нигде не была порвана, все швы были целы и в полном порядке. Тогда он тотчас подбежал к оленю, топнул ногой и злобно закричал:

— Стой! Стой! Ни шагу дальше!

— Ого! Почему же это ни шагу дальше? — спросил олень.

— Потому что я сейчас тебя съем. Разве не знаешь, что ты моя добыча! — воскликнул волк.

— Постой-ка, постой. Разве не я тебя от смерти спас? — спросил олень.

— Это к делу не относится, — ответил волк.

— Глупости ты говоришь. Постыдился бы, сосед.

— Нечего тут стыдиться. Шкуру долой и больше никаких.

Долго двое добрых соседей спорили-спорили, ссорились-ссорились, но ни к какому соглашению не пришли. Наконец олень предложил:

— Поищем третьего, пусть он нас рассудит и скажет, кто прав.

— Ладно, поищем третьего, — сразу же согласился волк, а сам, хитрец, подумал, что этак он, может быть, и другого зверя поймает.

Волк и олень до вечера бродили по лесу, искали-искали, нашли, наконец, третьего: папаша-медведь, ворча, шёл в деревню, чтобы добыть немножко мёда своей молодой жене. Он терпеливо выслушал жалобы обеих сторон, сунул в рот лапу и задумался. Думал-думал, а через некоторое время изрёк:

— Сейчас я не сумею дать вам совета. Нужно пойти на место происшествия и основательно всё взвесить.

Волк и олень согласились, все отправились на место происшествия. Медведь обошёл вокруг ели, снова призадумался и, наконец, сказал:

— Олень, поддень-ка рогами ствол, сумеешь ли ты его приподнять?

— Сумею, сумею, отчего не суметь! — сказал олень и сделал, как велел медведь.

После этого медведь сказал волку:

— Волк, заберись-ка теперь туда под ветки, покажи, поместишься ли ты в таком узком месте.

— Помещусь, помещусь, отчего не поместиться? — сказал волк и сделал, как велел медведь.

Тогда медведь снова сказал оленю:

— Так, олень. Опусти теперь ствол на прежнее место.

Олень опустил ель на прежнее место, волк, как и раньше, вновь оказался в западне.

Был в западне и остался в западне — кто же решится помогать такому жадюге.

ВОЛК И КАРЬЯ-ЭКУ

Бедняга Карья-Эку стал очень стар — от него больше не было никакого проку. Хозяйка — была она скупей скупого — вырастила себе молодого пса и с каждым днём давала Карья-Эку всё меньше кушать.

Когда смерть Карья-Эку была уже не за горами, пошёл он, печальный, бродить по лесу. Бродил-бродил, грустил-грустил, пока не повстречал волка, с которым он уже давно не виделся.

А волк был таким же старым, как Карья-Эку, — его денёчки тоже были на исходе. Вот уселись два старика на краю дороги поболтать: старину вспомнить, трубочками попыхтеть.

— Конечно, можно было бы пожить ещё, хотя все кости ноют и глаза слабеют, но вот с едой трудно, ой-ой, с едой трудно! — сказал Карья- Эку.

И рассказал он родичу всю свою историю от начала до конца, да к тому же ещё и от себя прибавил.

— Это скверно, очень скверно, — решил волк, призадумался, а потом сказал: — Я могу помочь тебе! Но в награду за это ты должен приносить мне каждый день ломтик варёного мяса, зубы мои уж притупились, не могу я больше никого загрызть и потому не ем больше сырого мяса.

— Согласен, братец! — радостно воскликнул Карья-Эку.

Волк спросил:

— Есть у твоей хозяйки дети?

— Есть у хозяйки сынок — единственный ребёнок, но он всегда с ней, нам к нему не подобраться, — ответил Карья-Эку.

— Он нам и не нужен — что мы будем делать с этим человечьим щенком. Слушай внимательно, что я тебе сейчас скажу! — произнёс волк и стал учить пса: — Завтра, когда хозяйка пойдёт жать рожь и возьмёт с собой сына, ты тоже ступай в поле. Я выскочу неожиданно из-за изгороди, схвачу мальчишку, побегу в лес. Хозяйка, конечно, подымет крик и шум. Ты не обращай на это внимания, ухвати меня понежней за ляжку, а сам лай и рычи как можешь — тогда-то я и выпущу мальчишку. И вот увидишь, что после этого хозяйка начнёт тебя уважать гораздо больше. Человечья мать никогда не забудет того, кто спас её ребёнка от смерти.

На другой день, отправляясь на жатву, хозяйка взяла с собой сынишку. Она жала, мальчик играл около снопов. Молодой пёс наелся дома до отвала и сладко спал в борозде, а старый Карья-Эку сидел у копны и поглядывал одним глазом на лес, другим — на мальчика.

Вдруг из-за канавы выскочил большой серый волк, схватил ребёнка и понёсся прочь, хозяйка увидела это, начала кричать, науськивать молодого пса:

— Ату, Поньту, возьми волка! Ату, Поньту, возьми волка! — Но Поньту и не думал бежать за серым — Поньту повернул совсем в другую сторону. Повернул и побежал, поджав хвост, домой.

А бедный старый Карья-Эку бросился тем временем на волка и схватил его за ляжку. Но сделал это ничуть не нежно, а вцепился так, что шерсть полетела клочьями.

— Ух ты, батюшки, что же ты так вцепился! — завыл волк, выпустил мальчика и удрал, очень рассерженный.

Хозяйка подбежала к Карья-Эку и к спасённому сынишке, взяла ребёнка на руки, осмотрела: ничего плохого с ним не случилось! И хозяйка была так рада, так счастлива, что прямо не знала, что на радостях сделать.

На молодую собаку хозяйка так рассердилась, что в тот же вечер прогнала её на все четыре стороны. А Карья-Эку доставались теперь лучшие кусочки: «Ешь, Экушка… Возьми, Экушка… Отведай, ну, отведай же ещё, Экушка!»

С того дня волк выходил каждый вечер на опушку леса и ждал, ждал кусочков варёного мяса, которые ему пообещал Карья-Эку, когда был в беде. Он сидел на холме, смотрел в сторону деревни, подавал время от времени голос. Но Карья-Эку не приходил — не пришёл он в тот вечер, не приходил и в следующие вечера.

Много-много раз выходил волк на опушку леса за своей наградой, но всё без толку. Тут он очень рассердился на Карья-Эку, пошёл жаловаться в суд. Он рассказал там обстоятельно и подробно, как было дело: как Эку обещал нежно ухватить его за ляжку, а вцепился так, что ляжка и сейчас ещё ноет; как он должен был получить от Эку награду за помощь, а до сих пор не видал ни кусочка мяса. И суд вынес очень суровое для Эку решение: заплатить волку за обман штраф — пятнадцать вёдер жирного супу и, кроме того, получить в наказание двадцать пять розог.

Привести в исполнение это решение поручили медведю и лисе.

Лиса сразу повесила себе на шею бляху, медведь привязал к поясу меч, и они пустились в путь. Когда они дошли до места, лиса сказала медведю:

— Ты, приятель, ступай вперёд, у тебя ведь силёнок больше…

— Нет, ты ступай вперёд, ты ведь похитрей и поизворотливей! — ответил медведь.

— Ступайте оба! Ступайте оба, вы оба — представители власти, один и другой! — науськивал их сзади волк.

Наконец лиса влезла на крышу сеновала, огляделась вокруг украдкой, и вдруг видит: в лес идёт Карья-Эку, а по пятам за ним — кошка, петух и гусь. А так как лиса была по натуре трусливым зверем, она не узнала спутников пса и с ужасом закричала сверху:

— Ох-ох, торопитесь, земляки, прячьтесь живее. Идёт пес с тремя помощниками. Один несёт на спине острый кол, второй камни проворно подбирает, а третий всё грозится: «Вот и попались, га-га-голубчики, вот и попались, га-га-голубчики!» Чтоб ты, волк, провалился — пропадай тут теперь из-за тебя.

Сама лиса осталась на крыше, подумала: собаке сюда не забраться; медведь влез на толстую ель, а волк спрятался под кучей хвороста.

Вот собака, кошка, петух и гусь подошли совсем близко. Кошка сразу заметила кончик волчьего хвоста, который нечаянно остался торчать из- под хвороста. Посмотрела она одним глазом, посмотрела другим, решила, что это мышь и — хоп! — кинулась на него. Волк испугался, завопил во всю глотку и помчался в лес.

При виде такой огромной мыши кошка перепугалась, вспрыгнула на ёлку, где медведь спрятался. И только тогда заметила там страшного зверя, когда вонзила ему в нос все десять когтей. Медведь заорал ещё громче волка, спрыгнул с верхушки ели, вывихнул себе шею и тоже удрал в лес.

А петух и гусь взлетели на крышу. Гусь голосил так, что на весь свет было слышно:

— Га-га, поймать бы врага! Поймать бы врага, га-га-га!

И лиса не усидела на месте, подумала, что эти двое пришли не иначе как за ней. Она света не взвидела, помчалась по гребню крыши и свалилась кубарем в крапиву. Обстрекала морду, даже расхворалась потом надолго от испуга. И нашла она своих друзей лишь на третий день в Вильяндимаа {3} у ручья Синиалликас, где они жажду утоляли.

— Вот это была потасовка, братцы! — заохала лиса и тоже сунула свой нос в холодную воду.

— Ох-хо-хо, что уж об этом толковать. И то ладно, что шкуру свою спасли! — сказал медведь.

А волк благоразумно промолчал — побоялся, что ещё его самого возьмут в переделку.

Так окончилось это хождение в суд и исполнение судебного решения. Все были рады, что не произошло чего-нибудь похуже, и никто больше не осмеливался подходить близко к деревне.

А старый Карья-Эку жил припеваючи до конца дней своих.

ВОЛК И ТЕТЕРЕВ

Волк грустно сидел под берёзой, тетерев сидел на верхушке берёзы и токовал так, что на весь лес отдавалось.

Когда тетерев прервал на миг своё пение, волк пожаловался:

— Видишь ли, дорогой сосед, я, бедный, с голоду подыхаю!

— Как так, почему ж ты подыхаешь с голоду? — спросил тетерев.

— Слишком знакома пастухам моя шуба. Как только покажусь где-нибудь, они принимаются вопить и натравливать на меня собак. С самой весны молодой баранинки не пробовал.

— Скверная история, очень скверная история, — согласился тетерев.

— Да, история скверная, это и я говорю, — вздохнул волк.

Тетерев потоковал ещё чуточку, подумал да и посоветовал:

— Разведи огонь, раздуй пламя, прыгни через пламя десять раз туда и обратно. Вот увидишь, что цвет шерсти переменится. Тогда пастухи больше тебя не узнают, хоть под носом у них разгуливай.

— Вот толковый совет! Сразу видно, что имеешь дело с настоящим другом! — обрадовался волк, разыскал укрытое от ветра местечко, развёл огонь и прыгнул через пламя десять раз туда и обратно.

Отпрыгав полностью, сколько было положено, пошёл он к роднику, посмотрел в воду на своё отражение. Посмотрел и видит: цвет шерсти, действительно, переменился.

Но с того дня дела у бедного дядюшки-волка пошли ещё хуже. Пастушата узнают его по сильному запаху, который идет от опалённой шубы.

— Ах ты, обманщик, ну, и надул же ты меня! — проклинал тетерева волк. И сейчас ещё он на него сердит.

ОХ-ОХ, ОХ-ОХ, БАРАНИЙ РОГ

Однажды, когда среди волчьего племени царил страшный голод, Лесной Отец разрешил самому тощему волку загрызть барана.

Волк тотчас побежал на пастбище, отозвал барана в сторонку и сказал:

— Теперь немного потерпи и не двигайся — я хочу тебя загрызть.

— Не смеешь! — ответил баран.

— Смею, братец, ты только стой смирно! — сказал волк.

— Кто тебе разрешил?

— Сам Лесной Отец разрешил!

— Да ведь я не из леса родом, мой дом в деревне.

— Ничего не значит! На съеденье ты предназначен — на съеденье ты и пойдешь!

Увидел баран, что нет никакого спасения, и принялся умолять волка жалобным голосом:

— Волчок, золотко, позволь мне пожить до осени. Видишь, я тощ и костляв, как жердь, какая тебе от такого жалкого корысть? Вот осенью другое дело: летом я постараюсь хорошенько откормиться, стану жирным и толстым.

И волк согласился: на этот раз он оставит барану жизнь, а осенью вернётся и потребует свою долю.

Волк вновь отправился к Лесному Отцу, с грустью пожаловался:

— В брюхе пусто, хотел бы поесть.

— Разве с бараном ты уже покончил? — спросил Лесной Отец.

— Нет ещё… Баран остался поправляться и жир нагуливать, — ответил волк.

— Ну, тогда ступай и съешь свинью, — сказал Лесной Отец.

Волк, подпрыгнув от радости, тотчас побежал в поле, отозвал в сторонку одну из свиней, сказал:

— Теперь, хрюшка, потерпи и не двигайся — я тебя загрызу.

— Не смеешь! — воскликнула свинья.

— Смею, — хвастливо сказал волк. — Ты только постой смирно!

— А разрешение есть?

— Есть.

— Где ты получил его?

— От самого Лесного Отца получил.

— Разрешение Лесного Отца не в счёт, я не из леса родом, мой дом в деревне.

— Ничего не значит. На съеденье ты предназначена — на съеденье ты и пойдешь.

Увидала свинья, что нет больше никакого спасения, и начала жалобно просить:

— Волчок, золотко, позволь мне пожить ещё до осени. Видишь — я костлявая и тощая, как жердь, что за толк от такой жалкой? Вот осенью совсем другое дело: нагуляю я себе жирные бока, к тому же приведу к тебе заодно целый выводок крошечных круглых поросят.

Волк думал-думал да и согласился: на этот раз он оставит свинье жизнь, а к зиме вернётся и потребует свою долю.

Вот волк и отправился в третий раз к Лесному Отцу, глубоко вздохнул, с грустью пожаловался:

— В брюхе пусто, хотелось бы поесть.

— Разве ты уже покончил со свиньёй? — спросил Лесной Отец.

— Нет ещё… Свинья будет до ранней зимы жирные бока нагуливать, — ответил волк.

— Ну, тогда ступай и съешь лошадь, — сказал Лесной Отец.

Волк тотчас примчался во весь дух на выгон, бросил взгляд на самую большую лошадь, отозвал её в сторонку, сказал:

— Подожди, меринок… Постой, меринок… Не двигайся, меринок! Я тебя сейчас загрызу.

— Не смеешь, — ответил конь.

— Смею, — сказал волк хвастливо, — только стой, братец, смирно!

— Кто тебе разрешил меня съесть? — спросил конь.

— Лесной Отец разрешил.

— Это разрешение недействительно — у меня совсем другой хозяин.

— Ничего не значит. На съеденье ты предназначен — на съеденье ты и пойдёшь.

Увидал тогда и конь: спасения нет. Собрал он всю свою хитрость и сказал:

— Ты, конечно, можешь это сделать, но пользы никакой от меня не будет. Зимой сено кончилось, пришлось есть солому с крыши. Ещё и сейчас соломинки под кожей колются. К Мартынову дню дело было бы иное: подкормлюсь несколько месяцев клевером, поем овса…

Волк подумал-подумал, взвесил всё, согласился и на этот раз: он пока оставит мерину жизнь, а к Мартынову дню вернётся и потребует свою долю.

Так-то вот привела волка путь-дорожка опять к Лесному Отцу. Серый охал и вздыхал от голода и никак не решался приступить к делу.

Наконец Лесной Отец спросил у волка:

— Ну, лесная собака, какое дело тебя опять ко мне привело?

— Голод привёл, голод! — пожаловался волк.

— Что ж, разве с лошадью уже покончено? — спросил Лесной Отец.

— Нет ещё… Лошадь осталась сил набираться к Мартынову дню, — ответил волк.

Тут Лесной Отец рассердился, нахмурил брови, указал пальцем на дверь и сказал:

— Чего же тебе ещё, ступай и ешь грибы да ягоды, пока твоя скотина не разжиреет как следует.

Не помогли ни плач волка, ни вой — Лесной Отец остался твёрд в своём решении, пришлось уйти и питаться грибами да ягодами!

Как только наступила осень, волк первым делом затрусил к свинье. Свинья как раз в картошке рылась, по пятам за ней — поросячий выводок. Волк поклонился вежливо и сказал:

— Будьте здоровеньки… Всё лето, видишь ли, жил на грибах и ягодах, пришёл вот за тобой, чтоб снова мясца отведать.

— Чудно, чудно, чудно! — радостно воскликнула свинья. — Я уж тебя жду все дни напролёт — едва хожу из-за своей толщины, да и поросятки круглые, как рождественские колбасы. Только потерпи, золотко, ещё чуточку — я спою со своими детками последнюю песенку.

Сказав это, свинья созвала поросят. Они все улеглись рядом и принялись пронзительно визжать. Услышали этот визг бабы, прибежали посмотреть. Кто вытянул волка коромыслом, кто ударил его пустым ведром, кто треснул ушатом по носу.

— Ой, ой, ой, беда, вот как люди испортили нашу дружескую встречу! — воскликнул волк и удрал с такой быстротой, что только ветер засвистал в ушах.

На следующий день волк пошёл искать барана. Искал-искал, наконец нашёл его, тот у подножья холма траву щипал. Поклонился он ещё вежливее и сказал:

— Доброго здоровьица… Жил, видишь ли, всё лето на грибах и на ягодах, пошёл вчера к свинье, чтоб мясца отведать… Но люди, скупердяи, задали трёпку и мне, и бедной свинье. Пришёл теперь за тобой.

— Вот и прекрасно, вот прекрасно! — воскликнул баран. — Я уж ждал тебя со дня на день — из-за жира двигаться не могу.

— Приступим, стало быть, к делу, — сказал волк.

— Что ж, приступим. Ты, миленький, спустись в долину и разинь свою пасть пошире, я тут пока разбегусь сверху и сразу вскочу тебе в живот. Меньше будет забот у меня, меньше хлопот и у тебя самого.

Волк послушался барана, отправился ждать в долину. Видит он: мчится во всю прыть баран, голову на грудь опустил. Разинул он хорошенько пасть, ждал-ждал, а потом получил такого здоровенного тумака, что даже дух захватило. И пошёл он, хромая, домой, рассерженный тем, что его обманули.

Семь дней волк лечил шишку, набитую ему бараном, а потом вновь пустился в путь и приплёлся на этот раз в гости к коню. Подошёл он к нему, прихрамывая, поздоровался почтительно и молвил:

— Жил я, видишь ли, всё лето на грибах и на ягодах, отправился затем к свинье, чтоб снова мясца отведать… Люди, скупые, всё наше дело расстроили. Пошёл я после этого к барану — едва жив остался. На злой обман наткнулся. Пришёл вот за тобой, лошадушка.

— Друг, дорогой друг, уж больно долго ты заставил меня скучать! — сказал конь. — Взгляни сам и заметь: даже чистый хлеб мне уже не по вкусу, настолько мне надоело ждать.

— Так, стало быть, примемся за дело, — сказал волк.

— Совершенно верно, примемся, к чему тянуть. Только вот мясо моё от тоски застыло. Потерпи, я проскачу пару кругов по двору, пока тело вновь не согреется, — объяснил конь.

— Нет, не могу, ты убежишь, — усомнился волк.

— Да, кто знает, ведь действительно может найти на меня такое настроение. А ты не давай мне убегать! — сказал конь.

— Как я могу тебе помешать — ведь твои ноги гораздо длинней моих, — ответил волк.

Конь думал-думал, да и посоветовал:

— Вцепись-ка покрепче зубами в мой хвост и скачи со мной.

Волк сделал так, как велел конь. Немало времени бегал конь по узкому двору, пока волк не устал, потом понатужился и лягнул его задней ногой по морде.

Волк сразу отпустил конский хвост, перелетел через забор и побежал в лес. Забрался в дебри, сел, прислонился спиной к дереву и принялся горько плакать.

ВОЛЧЬЯ ПИЩА

Однажды оказался бобыль в лесу как раз в то время, когда Дед-Грозовик волков кормил. Каждый волк получал свою долю и убегал в чащу. Под конец перед присевшим за кустом бобылём упал маленький каравайчик хлеба и голос сверху, из грозовой тучи, сказал ему:

— На, возьми себе, брат, тоже хлеба. Когда будешь есть, всегда оставляй немного и клади в шкаф.

Бобыль сунул каравай в карман и пошёл домой. Там он сделал так, как его учили: поел досыта и, оставив маленький кусочек, положил его в шкаф. Когда на следующее утро он открыл дверцу шкафа, то увидел, что из кусочка вырос новый каравай, гораздо больше, чем тот, который он принёс из леса.

Богач позавидовал тому, что у бобыля теперь не было нужды в хлебе. Гадал он, гадал, в чём тут дело, да так и не понял. И наконец, не вытерпев, пошёл к бобылю и закричал сердито:

— Эй, старик — что же это такое: где ты хлеб достаёшь? Раньше беспрестанно ходил ко мне клянчить взаймы и сам был тощ, как беркут, а теперь и не видно тебя, и растолстел совсем как я, или кто другой из моих набольших родных. Ну, говори! Рассказывай!

Бобыль ответил:

— Ох, милый хозяин, что об этой пустой истории говорить и рассказывать. Живу всё так же крохами изо дня в день, да к смерти ближе.

Хозяин не поверил и заорал ещё злее:

— Врёшь, своими крохами тебе не прожить!

В конце концов уступил бобыль назойливому хозяину и рассказал, что с ним случилось. Хозяин слушал-слушал, покраснел как индюк, сплюнул в сердцах и, не сказав ни слова, вышел вон.

По дороге домой созрел в уме хозяина хороший план. Не дойдя до деревни, повернул он нивами обратно и зашагал по меже в лес. А сам думал:

— Пойду-ка я тоже и подожду, как Дед-Грозовик начнёт кормить волков — так, авось, и я получу этот чудо-каравай.

И жадный богач ждал много дней подряд, пока не вышло всё так, как говорил бобыль. Каждый волк получил свою долю и убежал в чащу. А самому последнему волку сказали из грозовой тучи:

— Ступай ты за куст, там твоя доля сидит.

Волк тотчас прыгнул за куст, увидел спрятавшегося и хотел его загрызть. Но хозяин упал на колени и стал жалобно просить:

— Милый-золотой волк… волчоночек, оставь мне жизнь!

Волк, подумав немного, спросил:

— Что ты мне за это посулишь?

— Всё, что пожелаешь! — отозвался хозяин.

Волк опять задумался.

— Хорошо же, — сказал он, наконец. — Оставлю тебе жизнь. Но только в том случае, если ты поклянёшься отдать мне первое, что нам встретится в воротах.

Хозяин подумал, что первым встречным, наверно, будет не кто иной, как старая полуслепая собака Карья-Эку или какая-нибудь жалкая курчонка. И поэтому он сразу согласился.

— Отчего бы не поклясться, клянусь!

Пошли волк с хозяином в деревню. Дошли до ворот хутора, смотрят: навстречу им самый большой бык хутора. Прыгнул волк на быка и загрыз его.

Жадный хозяин, спотыкаясь, побежал в дом — в страхе, что волк и его рядом с быком уложит.

Волк же съел быка до последнего клочочка шерсти — ел три дня, оставил только начисто обглоданные кости.

Хозяин долгое время был болен — ни пить, ни есть не мог бедняга, ничего в горло не лезло.

Бобыль, услыхав про эту историю, усмехнулся в бороду и подумал:

— Поделом ему, жадюге.

А ты как думаешь — поделом ли это было хозяину?

ПОЧЕМУ МЕДВЕДЬ БОИТСЯ ЧЕЛОВЕКА

Вечером на прогулке встретился старый медведь с комарихой. Она как раз облетала пастбище и сосала кровь у коров.

— Добрый вечер, матушка комариха, — сказал медведь.

— Всего доброго и тебе, сосед, — приветливо ответила комариха.

Медведь посмотрел немного на её хлопоты и промолвил:

— Как видно, у тебя очень много работы.

— Да, работы много… много работы… — согласилась комариха.

Повременив немного, опять спросил медведь:

— Скажи мне, матушка, у какого зверя кровь всего вкуснее?

— У человека. Но только трудно её добыть, — отвечала комариха.

— Почему трудно? — допытывался медведь.

— Вот почему, — объяснила комариха. — Человек очень силён. Ты же видишь, какая я громадина, — какое страшное жало! Какие сильные ноги! Какое крепкое туловище! Но стоит человеку разок отмахнуться, как я уже лежу на земле.

— Ну и ну! — недоверчиво протянул медведь. И решил: надо сейчас же отыскать человека и посмотреть, правду ли говорит комариха.

Долго искать ему не пришлось: как раз поблизости, на берегу озера, сидел в камышах, подстерегая уток, человек с ружьём. Медведь пошёл на человека, сам хвастливо думая: «С комаром-то ты справишься, я же задеру тебя, как ни в чём не бывало!» Затем он поднялся на дыбы и заурчал страшным голосом.

Человек, услышав шум и рёв, оглянулся, увидел медведя и очень испугался. Он повернул ружьё, прицелился и выстрелил из обоих стволов медведю прямо в морду.

Хотя дробь и была мелка, она сильно обожгла медвежью морду. Мишка громко взвыл от боли и пустился той же дорогой обратно, с перепугу нигде не останавливаясь, пока не достиг пастбища, где оставил комариху.

Комариха же по-прежнему была занята высасыванием крови у коров. Увидев опрометью бегущего медведя, она удивлённо подняла вверх свой хоботок и спросила:

— Сосед, а сосед, что с тобой, куда это ты так торопишься?

Медведь с опаской оглянулся, потёр лапами морду и, задыхаясь, ответил:

— Ох, ох, лучше не спрашивай! В самом деле, человек сильнее всех. Дал мне по носу пару щелчков, и то счастье, что я удрал раньше, чем он меня кулаком хватил. Тронь он меня ещё разок, я бы и ноги протянул.

— К чему же ты с ним затеял ссору? Я ведь тебя предупреждала! — сказала комариха.

Медведь же до сих пор боится человека с ружьём — как встретит в лесу, сейчас же свернёт в сторону и бежит прочь.

МЕДВЕДЬ И ОВЦА

Медведь ходил к пчёлам мёдом лакомиться, а на обратном пути ни земли, ни неба не взвидел — так его изжалили, что глаза запухли. Овца, которая заметила его беду, спросила насмешливо:

— Что с тобой, косолапый?

— Глаза заболели, — ответил медведь.

— Что же с ними случилось, косолапый? — спросила овца.

— Ох, да так просто, лесной туман одолел, — сказал медведь. — А ты кто сам-то?

— Ой-ой, старый сосед, разве ты меня больше не узнаёшь?

— Лица не разберу, а по голосу не могу признать.

Тут овца загордилась, запрыгала: нечего бояться, медведь не повредит ей. Она выпятила грудь и принялась ещё пуще насмехаться. Она громко рассмеялась и бесстыдно соврала:

— Я — волк. Всё тот же волк.

— Это хорошо, дорогой кум, а то я боялся, что ты не то овца, не то какой другой зверь поплоше, — сказал медведь. И вот сел он на пень и рассказал свою историю:

— Проклятые пчёлы обидели. Уж я брал осторожно и потихонечку — запустил в улей только две лапы, — но они всё-таки заметили, налетели тучей. Ты, кстати, не знаешь какого-нибудь хорошего лекарства?

— Знаю-знаю, но это лекарство трудно добыть, — ответила овца.

— Скажи, кум, скажи, может, найдём средство, — умолял медведь.

И овца промолвила:

— Тут же, прямо за твоей спиной, растёт большая ель. На ветвях этой ели выросли большие пучки серого мха. Если ты сам влезешь сейчас на ель, достанешь один такой пучок и приложишь его к своим больным глазам, всё сразу пройдёт.

— Да… но как же я увижу эти пучки мха, когда я даже тебя не могу разглядеть, — пожаловался медведь.

— Ну, это беда небольшая. Ты лезь, а я снизу крикну, когда настанет время срывать мох, — научила овца.

Бедный медведь подошёл с закрытыми глазами к ели, влез на неё. Вскарабкался тотчас на верхушку, туда, где было большое осиное гнездо. И так как лезть было дальше некуда, он спросил:

— Ну, дорогой кум, можно ли начинать рвать?

— Ну, рви, рви!

— Не знаю, левой рвать или правой?

— Ну, рви левой и рви правой, ты как раз уже на нужном месте! — ответила овца.

Медведь протянул разок левую, протянул разок правую лапу, нашёл осиное гнездо, сорвал его с ветки, прижал к своим глазам. Как только он раздавил гнездо, осы вылетели и принялись яростно его жалить. И носу досталось, и в уши заползли крылатые злюки, и в густую шерсть забрались, и спину нашли. Не осталось больше ничего, кроме сплошной боли от хвоста до глаз. Тут медведь заревел, как только мог:

— Кум, кум, ведь тут с меня снимут мою дорогую шубу! Я тут с жизнью расстанусь, с жизнью расстанусь!

— Шубы с тебя не снимут и с жизнью ты не расстанешься, но по заслугам получил, косолапый! — ответила овца и так над ним посмеялась, что на всём пастбище было слышно.

Понял медведь, что его обманули, спрыгнул с ели, помчался в лес. Лишь разок оглянулся, погрозил:

— Погоди-погоди, курчавая! Не бывать больше миру между нашими родами — тебя я сам прикончу, твоим ягнятам мои сыновья свернут шеи.

Так оно и вышло: где бы ни увидел медведь овцу или ягнёнка, тут же бросается на добычу. Что умещается в брюхе, съедает на месте, что остаётся, берёт на плечо, несёт в чащу, хоронит про чёрный день под сором и хворостом.

БЛАГОДАРНЫЕ ЗВЕРИ

Возвращались с ярмарки мужик с бабой — впереди жена пешком, а муж с телегой и лошадью позади.

Только зашла баба в лес, как из чащи выскочил волк, забежал вперёд и стал тянуть её за подол в кустарник. Со страху бабе ничего не оставалось делать, как идти за ним.

Волк же привёл её к своей норе, помахал хвостом и начал жалобно подвывать. Опомнившись от страха, заглянула баба в нору и видит: на охапке сена разметался волчонок, а у него в горле застряла большая кость. Старый волк со слезами на глазах всё время поглядывал то на бедного страдающего детёныша, то на бабу и выл всё жалобнее и жалобнее.

Поняла баба, в чём дело, и вытащила у волчонка кость. Старый волк тотчас вздохнул облегчённо и отвёл бабу обратно на дорогу.

Немного погодя подоспел в лес и мужик с телегой — посасывая в приятном раздумье трубку, он напевал себе под нос.

Вдруг в кустах около дороги послышался страшный треск и шум: на опушку выбежал медведь, а за ним стая волков. Увидал медведь мужика, подбежал к нему и залез в телегу.

Мужик сразу догадался, в чем дело, стегнул лошадь кнутом и погнал её вскачь. Вскоре они выехали из леса и свернули к деревне. Тогда медведь слез с телеги, поклонился мужику до земли и поплёлся полями обратно в лес.

В ту же ночь бабе на крыльцо принесли жирного барана, а мужику три улья, наполненных до краёв сладким сотовым мёдом.

ЗАЯЦ НАРУШАЕТ ЗАПРЕТ

В старину заяц мог насытиться у любого дерева. Только должен был он помнить: всю кору нельзя объедать, не то дерево пострадает и засохнет.

Лакомился раз заяц в яблоневом саду. Погрыз там и сям, набил себе живот и, не чувствуя уже большой охоты есть, подумал: не плохо бы сейчас погрызть что-нибудь такое вкусное, чего никто из зверей и не пробовал.

Тут заметил он в заборе лазейку и пролез в неё. Видит, перед ним раскинулся богатый огород, и везде, куда ни посмотришь, растут красивые молодые капустные кочаны.

За свою жизнь заяц не пробовал капусты, только слыхал, что хороша она на вкус, а как взял в рот первый листок, почувствовал, до чего же в самом деле вкусно. И пошёл тогда уплетать кочан за кочаном всю капусту.

Вдруг пришёл хозяин в огород с можжевеловой палкой в руке. Заяц, зная, что хорошего ему теперь не ждать, пустился наутёк из опустошённого огорода в лес. Спрятался под куст и залёг там на три дня.

Вдруг заяц почувствовал, что живот у него мало-помалу тощает и голод опять даёт себя знать. Вылез он потихоньку из-под куста, осмотрелся кругом и, нигде не видя сердитого хозяина, сразу бросился искать еду. Сунулся туда-сюда, наконец, нашёл липу. И так обрадовался, что подпрыгнул высоко вверх. Кора липы оказалась вкуснее, чем кора всех других деревьев, она была даже вкуснее недавно отведанной капусты!

Заяц был теперь так счастлив, что забыл запрет и обгрыз начисто все липы от корней до верхушек. Бедные деревья помучились-помучились и погибли, и лес без них сильно поредел.

Когда Лесной Отец узнал об этом, он очень рассердился. Взял с бугра горсть песка и бросил под кору липам. Да не только липам, но и всем деревьям в лесу — всем, кроме осины с горькой корой.

С той поры питается заяц главным образом осиновой корой. Грызёт её со слезами и думает о своём легкомысленном поступке. Липу он больше не трогает, так как песок под корой тупит ему зубы. И к жилью подходить осмеливается только в самую морозную зиму, в самый глубокий снег: боится, что хозяин ещё сердится за потравленный огород.

Возможно, что так оно и есть.

ПОЧЕМУ У ЗАЙЦА ГУБА РАЗОРВАНА

Сошлись зайцы на выгоне у Каарнакюла{4} под большой берёзой, стали совет держать. Совещались, совещались и всё плакались и жаловались на свою жизнь.

Когда зайцы покончили со своими домашними заботами, они принялись обсуждать другие дела. Один из самых старых зайцев вспрыгнул на высокий пень, подбоченился и сказал:

— Вот видите, дорогие сограждане, все наши несчастья происходят оттого, что нас никто не боится, а нам самим приходится бояться всех и каждого. Нам приходится бояться хозяев и батраков, хозяек и хозяйских дочек. Нам приходится бояться кошек и собак, ястребов и рысей. Нет под благословенным солнцем такого места, где мы могли бы, не испытывая страха, есть свой хлеб, нет в огромном мире такого уголка, где мы могли бы смело строить свое жильё и коротать свои дни с женой и дорогими детьми. Каждый сорванец нас гоняет, каждый старикашка, увидев нас, кричит: «Улюлю, улюлю, — вот и заяц выскочил!» Делать нечего, дорогие друзья и соседи, житьишко у нас тяжёлое-претяжёлое, давайте-ка переберёмся все вместе в чужие края, где нас ещё не знают.

Все зайцы одобрили этот план. Поплакали они, поплакали, пожалели себя, а потом принялись вскачь спускаться с горы — и всё к большаку, всё к большаку.

В это время на лугу паслось большое стадо овец. Услышав топот бегущих заячьих ног, овцы испугались, заблеяли одна другой громче, помчались со всех ног домой. За ними побежал пастух с собакой — ухватился обеими руками за шапку и, знай, поддавал ногам жару.

При виде такого неожиданного бегства зайцы остановились и залились смехом. Смеялись они, смеялись до упаду, встали на задние лапки, передними за животы держались, и всё смеялись. Уж больно забавно было видеть, что нашлись всё-таки на свете люди и звери, которые даже их испугались. И всё заячье племя смеялось долго-долго, пока каждый не дохохотался до того, что у него губа разорвалась.

Так это осталось и поныне — порванная губа больше не срастается. А их решение переселиться в чужие края с того момента было забыто.

ПОЧЕМУ ЗАЯЦ НЕ БОИТСЯ ХОЛОДА

Большие и малые звери, присев в лесу под высокой елью, дрожали от холода.

Медведь сказал:

— Ох-ох-ох, смерть приходит, смерть приходит!

— Да, смерть не за горами, ветер до костей пронизывает, — заохал волк.

— Как же бедный мир без нас обойдётся — без меня, без тебя и без других родичей, — произнесла лиса, стуча зубами.

Рассуждали они так, рассуждали, сетовали-сетовали, пока наконец рысь не решила:

— Ничего не остаётся нам больше, дорогие соседи, как пойти поговорить с Лесным Отцом, может, он даст нам шубы потеплее.

— Мудрое слово, мудрое слово! — одобрил медведь.

— Что верно, то верно, — закивали головами волк и лиса.

Так и сделали — отправились гуськом в усадьбу Лесного Отца. Пришли они в усадьбу Лесного Отца, громко постучали в окна и двери, уселись в снег и ждут. Лесной Отец натянул носки, обул лапти, вышел на порог.

Звери вежливо поклонились и воскликнули:

— Здравствуй, Лесной Отец, здравствуй!

— Здравствуйте, здравствуйте, — ответил Лесной Отец. — С чем пришли, гости?

— Пришли с тем, что хотим попросить у тебя шубы потеплее, — ответила лиса, деловито выступив вперёд и задрав хвост.

— Ого, разве старые недостаточно хороши? — спросил Лесной Отец.

— Старые ветром продувает, — сказала лиса.

— До дыр уже протёрлись, до дыр протёрлись, — воскликнули волк и медведь.

— Ну что ж, раз протёрлись до дыр, значит, протёрлись, — сказал Лесной Отец и тотчас начал раздавать новую зимнюю одежду.

Так-то вот и получили медведь, волк и лиса теперешние свои одежды: у медведя был раньше пышный светложёлтый тулуп, теперь ему дали скромный коричневый, который не только от мороза спасает, но и плохо виден охотнику; у лисы были раньше полосатые сюртук и брюки, теперь она получила одноцветную одежду из гораздо более дорогой шерсти; волк до этого был самым нарядным зверем, он был одет — весь, от ушей до пят — в пятнистый костюм, теперь он получил крепкую и прочную рабочую одежду, которая не портится и не рвётся даже в самую скверную погоду.

Позади других зверей, менявших шубы, Лесной Отец увидел зайчишку, он поманил его пальцем, дружелюбно спросил:

— Ну, братец, а твои как дела?

— Мне ничего не надо. Я кормлюсь сочными зеленями и заедаю их вкусной осиновой корой — что мне холод сделает, — смеясь, ответил заяц.

— Молодцом живёшь, молодцом, за такую лихость похвалить можно, — сказал Лесной Отец.

А Мороз в это время сидел на корточках чуть поодаль, за кустом крушины, поглядывал сквозь голые ветви и был в очень скверном настроении. Слова зайца его ещё больше рассердили: ах так, ах так — ах, значит, это ничтожество ни во что не ставит его силу и могущество! И Мороз решил взяться за зайца и показать ему, на что он способен.

Когда заяц побежал прочь от усадьбы Лесного Отца, Мороз тотчас помчался за ним следом. Ни на шаг от него не отставал, нагнал такого холода, что деревья затрещали. Заяц бежал-бежал, пытался этим согреться — не выходит. Присел он под толстой сосной, весь съёжился — и это не помогает. Тогда улёгся он рядом со стогом и свернулся клубком, застыл весь, думает, что теперь, видно, в самом деле конец ему пришёл. И когда совсем стало невмоготу, он услышал, как Мороз, скрипя снегом, подошёл к нему и спросил:

— Наверно, под твоей шкурой ни искорки тепла не осталось?

— Почему не осталось, почему не осталось, от меня просто пар идёт — так мне жарко! — ответил заяц, собрал остатки силёнок и прыгнул на другую сторону стога.

Увидев это, Мороз очень испугался, покачал головой, удивился:

— Ого, выходит, вправду, братец, что я не могу с тобой справиться.

— Что верно, то верно — не можешь ты со мной справиться.

Мороз бросил дуть, стыдливо ушёл прочь.

А заяц стал отсыпаться под стогом — не обращая внимания на ветер и вьюгу.

Так и живёт он в своём старом тулупе по сей день.

ПОЧЕМУ ЛОШАДЬ ВСЕГДА ЕСТ

Лошадь и бык паслись на лугу. Лошадь сказала быку:

— Утомляет меня, братец, это постоянное жевание. Хорошо, если бы оставалось время и на отдых после еды, да и понежиться не мешало бы. А теперь никак не могу досыта наесться.

— Это всё оттого, что мы слишком большого роста, слишком большого роста, — ответил, вздыхая, бык.

Вдруг видят они, идёт из лесу по тропе человек с большим-пребольшим мешком за плечами. Стар человек и сед, идёт согнувшись, на каждом шагу пыхтит и кряхтит, мешок, знать, тяжёлый, так и гнёт его в три погибели.

Дошёл незнакомец до ручья, посмотрел на воду и стал просить лошадь:

— Дорогой, золотой жеребчик, будь добр, перенеси меня через ручей. Видишь: нога коротышка, подошвы стоптаны, попаду, бедняга, в ил, и не вылезти мне, сирому и убогому.

Сердце у лошади было доброе. Она думала, думала и совсем было уже согласилась, да, заметив зелёную кочку, передумала и сказала приветливо:

— Иди себе, старичок, — некогда мне тебе помогать. Ты же видишь, я должна есть. Скоро придёт хозяин и поведёт меня на работу, а помогая тебе, я могу остаться голодной.

— Ой, ой, ой, никак мне придётся утонуть в ручье, — загоревал седой дед.

— Ну что ж, утонешь, так утонешь, жаль мне тебя. Но на свете каждый стоит сам за себя, — посочувствовала лошадь и продолжала есть.

Старичок ещё больше сгорбился — мешок на его спине, казалось, стал ещё тяжелее. Наконец, обратился он к быку, заохал и стал просить снова:

— Милый бычок, пахарь и кормилец. Не будешь ли ты так добр, не перенесёшь ли меня через ручей? Видишь: нога коротышка, подошвы сбиты, попаду, бедняга, в ил, не выбраться мне, хилому и немощному.

Бык был угрюмым животным — бродил он всё больше один, бывает, за день и слова не скажет. А тут поднял голову и сказал, мыча:

— Не беда, дедушка — как-нибудь справимся. Скоро на работу идти, и в брюхе пусто, а странникам надо помогать. Обопрись на моё бедро и лезь на спину, переправа займёт время у таких поворотливых, как мы с тобой.

На другом берегу бык осторожно помог деду спуститься на землю и хотел было поспешить обратно на пастбище. Но седой старичок — а это был не кто иной, как сам Лесной Отец, — остановил его и сказал:

— Славный ты, бычок. За то, что мне помог, будет у тебя впредь всегда вдоволь еды и на отдых время останется. Отныне ты себе будешь собирать пищу про запас и съедать её во время сна.

Заодно он дал быку рога в защиту от злых волков.

Лошади же Лесной Отец сказал так:

— За то, что кормёжку посчитала важнее помощи странникам, ты никогда не будешь сыта, а будешь есть всё свободное от работы время.

С той поры лошадь тратит на еду всё своё время отдыха, а бык собирает пищу про запас, ложится и жуёт во сне жвачку.

ТРИ СОБАКИ ПАСТУХА

Послала бобылка в поле своего маленького сына пасти трёх овец. Откуда ни возьмись, вышел из-за кустов седой дед, подошёл к мальчику и спросил:

— Хозяин, ты что здесь делаешь?

Мальчик ответил:

— Стерегу трёх овец.

Седой дед сказал:

— Дай мне одну овцу. Взамен дам тебе собаку.

Мальчик думал-думал и ответил:

— Не могу, дядя. Овцы — всё наше богатство. Овца шерсть даёт, а собака ничего не даёт.

— Ну, если ты не хочешь, то сейчас из лесу придёт страшный заяц и задерёт всех твоих овец. А собака прогнала бы зайца.

Так и поменял маленький сын бобылки овцу на собаку. Дома ему пришлось за это плохо — наказали маленько.

На другой день мальчик пошёл опять в поле пасти овец. И снова пришёл седой дед и предложил поменять собаку на овцу. Когда мальчик стал отказываться, дед сказал:

— Ну, если ты не хочешь, то сейчас придёт из лесу злая коза и задерёт твоих овец и собаку. А две собаки прогнали бы козу.

Мальчик поменял и вторую овцу на собаку. Дома попало ему за это ещё больше — наказали крепко.

На третий день мальчик пошёл пасти оставшуюся овцу. Сразу вышел из-за кустов седой дед, поздоровался и сказал:

— Дай мне, хозяин, и эту последнюю овцу — получишь ещё третью собаку.

— Нет! — ответил мальчик. — Эта овца останется у нас, а то мы скоро не сможем и чулочка на ногу надеть.

— Глуп ты! — воскликнул седой дед. — Если у тебя будут три собаки, можешь загнать себе в дом каких хочешь животных. Стоит только сказать первой собаке: «Кусай!», второй: «Бери!», третьей: «Неси!» — и они принесут тебе хоть старого медведя из лесной берлоги. Тут и мать тебя больше не забранит, не накажет, а похвалит и по головке погладит.

Поменял мальчик свою последнюю овцу на собаку. И сразу приказал собакам поймать хорошего жирного оленя и принести домой. Не успел оглянуться, как олень уже дома — освежёван, чистый, только клади его в кадку и соли.

Нет, бобылка не бранила больше своего маленького сына. Ведь с той поры они не знали нужды и никого не боялись.

ПОМЕЩИЧЬЯ ЛОШАДЬ И КРЕСТЬЯНСКАЯ

Помещичья лошадь и крестьянская были большими друзьями — где бы ни встретились, всегда вежливо здоровались, а если позволяло время, то присаживались и говорили всласть. Но однажды помещичья лошадь зачванилась и сказала крестьянской:

— Ты всё же, сестрица, больно низкого происхождения. Возишь телегу, волочишь плуг, тянешь борону — вся потом провоняла. Посмотри, как я живу, бери пример с меня: я ем чистый овёс, вожу лишь важных господ. Видишь, какие у меня тонкие и красивые ноги! Видишь, какие у меня чудные и чистые копыта! Видишь, как блестит моя шерсть, как выгибается моя шея, и белая звёздочка сверкает на моём лбу! Разве я не прекрасна рядом с тобой?

— Прекрасна, прекрасна, — закивала головой крестьянская лошадь.

— Знаю. Об этом и говорить нечего! — воскликнула помещичья лошадь и ещё сильней загордилась… — А если бы ты увидела, какой у меня прекрасный шаг, когда я бегу рысью! И как я быстра! Земля просто уходит из-под моих благородных ног, когда я мчусь, как ветер, перед лёгкой коляской. А ты, наверно, не очень шибко бегаешь, сестрица?

— Не очень, не очень.

— Я знаю. Нечего и говорить об этом. Ты, наверно, и жалкой улитки не обогнала бы, если б побежала с ней наперегонки.

— Улитку, может, и не обогнала бы, а тебя обгоню.

Такой дерзкий ответ страшно рассердил помещичью лошадь. Она презрительно фыркнула, затопала ногами. И тут же предложила:

— Померяемся силами.

— Померяемся, — согласилась крестьянская лошадь.

Они пошли на выгон и сговорились — бегать вокруг выгона до тех пор, пока не устанут. Кто раньше выдохнется, тот проиграл, кто продержится дольше, тот победил.

Помещичья лошадь закинула голову назад и вихрем помчалась вскачь. Вскоре она уже прошла первый круг, догнала крестьянскую лошадь, пронеслась мимо неё. Она громко заржала и насмешливо крикнула:

— Вот так чудо! Ты всё бежишь без остановки. Не отдыхала ещё?

— Пока нет, пока нет, — ответила крестьянская лошадь.

Вскоре помещичья лошадь сделала и второй круг, вновь нагнала крестьянскую лошадь, вновь пронеслась мимо. Вновь громко заржала и насмешливо крикнула:

— Вот так чудо! Ты всё ещё бежишь без передышки. И не отдыхала?

— Пока нет, пока нет, — ответила крестьянская лошадь.

Догнав крестьянскую лошадь после третьего круга и проскакав мимо неё галопом, помещичья лошадь заржала чуточку потише. Но по-прежнему, высмеивая подругу, она воскликнула:

— Вот так чудо! Ты… всё… бежишь… ещё… не… остановилась… на отдых…

— Пока нет, пока нет, — ответила крестьянская лошадь и спросила: — А отчего ты, кума, стала задыхаться?

— Стукнулась сейчас о бугор копытом, — ответила помещичья лошадь.

После четвёртого круга помещичья лошадь ничего не сказала, пробежала мимо крестьянской тихо и скромно. Крестьянская лошадь спросила:

— Ты что так кряхтишь, кума?

— Споткнулась только что о пенёк, — сказала помещичья лошадь.

На пятом и шестом круге помещичья лошадь уже не могла догнать

крестьянской. А на седьмом круге крестьянская лошадь догнала помещичью. Догнала, проскакала мимо и спросила:

— Что это ты, дорогая кума, пропускаешь меня вперёд?

— Мне пришла в голову одна мысль, хочу её обдумать как следует, — ответила помещичья лошадь.

А после восьмого круга помещичья лошадь свернула с беговой дорожки, бросилась наземь и принялась усердно валяться.

Крестьянская лошадь спросила:

— Что-нибудь плохое случилось?

— Овод замешался в комариный рой — так больно ужалил, что до костей пробрало. Вот прогоню его, тогда опять побегу — времени хватит.

— В этом ты права, времени хватит, — кивнула головой крестьянская лошадь и побежала дальше.

Весь девятый круг помещичья лошадь прозевала — она стыдливо бродила в кустах, щипала траву.

— Разве настало уже время обеда, благородная подруга? — спросила крестьянская лошадь.

— Да, туман поднимается, живот начало подводить. Передохни и ты, сестрица, до утра успеем кончить, — сказала помещичья лошадь.

— Погоди, погоди чуточку. Вот я сделаю кругов с десяток, а потом ещё с дюжину — я ведь ещё и не согрелась по-настоящему, — ответила крестьянская лошадь.

С того вечера помещичья лошадь перестала хвастаться через меру.

ПОЧЕМУ СОБАКИ НЕ ЛЮБЯТ КОЗУЛЬ

Козуля нашла зимой на дороге пучок клевера и сразу же принялась его есть. Случайно той же дорогой шёл охотник. Увидел он козулю, жевавшую траву, хотел её застрелить.

Козуля ужасно испугалась, стала жалобным голосом просить охотника:

— Охотник, золотко, не стреляй в меня!

— Ничего не поделаешь, придётся застрелить, — ответил охотник.

— Не стреляй, ведь молода я ещё!

— Молода ты или стара, всё равно не спасёшься.

Но сердце охотника не было таким уж злым. Жаль ему стало козули, не застрелил он её. И козуля в великой радости тотчас помчалась в лес, только хвост замелькал меж кустов и деревьев.

Но собаки охотника были гораздо злее самого охотника — с досадой

они увидели, что добыча уходит, покрались следом. В чаще схватили они козулю, повалили её и собрались загрызть. Рычат сами и говорят: — Никуда ты не уйдёшь, козуля. Для нас ты предназначена, нам ты и достанешься!

Козуля снова стала просить:

— Милые собаки, дорогие собаки, не загрызайте меня!

— Ничего не поделаешь, придётся загрызть, — ответили собаки.

— Не загрызайте, я ведь ещё молода.

— Молода ты или стара, всё равно не спасёшься.

Увидела козуля, что дело плохо, собрала всю свою небольшую хитрость, сказала:

— Если вы подарите мне жизнь, я покажу вам волчью берлогу. Горд, очень горд волк, который живёт там — говорит всем, будто он никого не боится.

Собаки сразу рассердились, начали спорить:

— Но-но, не боится! Вот как мы к нему наведаемся, тогда посмотрим, боится он кого-нибудь или нет.

— Совершенно верно, наведайтесь к нему. А я вам дорогу покажу. Ведь загрызть меня и съесть вы всегда успеете, торопиться некуда, — сказала козуля.

Подумали собаки, посоветовались между собой и пришли к тому же выводу: что верно, то верно — загрызть и съесть козулю они успеют, торопиться некуда. И они тотчас отправились к волчьей берлоге: впереди — козуля вприпрыжку, следом за ней — собаки, обнюхивая землю.

Но козуля была хитра — она повела злых собак в такое место, где жил не один волк, а десять, все к тому же большие и сильные. Отвела она их в такое место, а потом умчалась сама, как ветер, только хвост мелькнул меж кустов и деревьев.

А злые охотничьи собаки попали в большую переделку, пришлось беднягам потрудиться, спасаясь от десятка волков.

С этого времени собаки даже вида козуль не выносят.

КОШКА, СОБАКА И МЫШЬ

Было время, когда кошка с собакой жили в большой дружбе и кошка не обижала мышей. Встретятся, бывало, в чулане или в амбаре, усядутся и заведут долгий-предолгий разговор. В важных случаях они ходили друг к другу в гости: кошка на собачьих крестинах пила хмельное домашнее пиво, мыши на свадьбе юной кошачьей дочери отплясывали свой мышиный танец.

Но тут произошла неприятная история: собаки стали обижать других животных — зайцев, кур, белок и ягнят. И тогда пришлось подать на них жалобу Лесному Отцу.

Лесной Отец тотчас призвал собак в суд — ответ держать. Собаки не стали отговариваться, выпятили грудь, пошли. Но они всячески пытались отрицать свою вину и оправдывались тем, что их постиг якобы жестокий голод. Однако Лесной Отец нашёл их всё же виновными и впредь разрешил им питаться лишь мясом тех зверей, которые сами падают наземь.

Собаки попросили протокол решения суда и получили его. Долго они ломали голову, куда положить важную грамоту. И, наконец, решили, что её должен взять на хранение усердный и заботливый Крантс-дворняжка.

Крантс ничего против этого не имел — взял бумагу на хранение. Но с такой важной грамотой ему было очень неудобно бегать за стадом; поэтому он пошёл к кошке, своей старой приятельнице, и сказал:

— Ты, Нурр-Нурр, больше дома хозяйничаешь — будь добра, побереги собачью грамоту.

— Отчего же не поберечь, поберегу, — ответила кошка, взяла важную бумагу и спрятала её на печи.

Немного погодя собаки повстречали лошадь, которая легла на землю, чтобы поваляться. Недолго думая, они набросились на соседку и загрызли её. Наелись до отвала и расхаживали потом, как ни в чём не бывало.

Но к Лесному Отцу тотчас поступили жалобы: собаки не соблюдают закона, собаки опять запрет нарушили. Эта весть очень рассердила Лесного Отца, и он дал слово жестоко наказать собак.

Собак вновь призвали держать ответ перед судом. Не отпирались они и в этот раз — выпятили грудь, пошли. А в суде гордо заявили, что им никто ничего не может сделать: они поступили точно так, как им было предписано самим Лесным Отцом, когда они в первый раз были в суде, — что само упадёт наземь, то идёт им в пищу! На лошадь, упавшую при них, они только тогда и набросились, когда она задрала кверху ноги. Ведь Лесной Отец ни слова не сказал им о том, что упавший должен быть обязательно мёртвым, да и в грамоте об этом ничего нет.

В суде потребовали предъявления грамоты. Но у Крантса её с собой не было, и он тотчас пустился во весь дух домой — к кошке.

Кошка, к счастью, оказалась дома. Она прыгнула на стол, оттуда на печь и принялась искать грамоту. Искала-искала, да не нашла: грамотка словно в воду канула. Дело в том, что случилось большое несчастье: мыши за это время забрались на печь, грамотку сгрызли, а огрызки стащили в нору — детишкам на постель.

После этой истории кошка на мышей очень рассердилась. Она начала ловить их и ловит до нынешнего дня.

Крантс в свою очередь рассердился на кошку и до сих пор ещё не помирился с ней — где бы или когда бы ни увидел киску, тут же со злостью на неё набрасывается.

А остальным собакам ужасно надоело ждать без толку, они тоже разбежались искать Крантса. Искали-искали и сейчас ещё ищут. Если тебе случится увидеть на улице двух собак, заметь, как они сразу подбегают друг к другу — проверить, не Крантс ли это явился со своей грамотой.

Примечания

1

Харьюмаа и Ярвамаа — бывшие уезды в Эстонии.

(обратно)

2

Мунамяги («Яйцо-гора») — гора в Эстонской ССР.

(обратно)

3

Вильяндимаа — бывший уезд в Эстонии.

(обратно)

4

Каарнакюла — дословно «воронье село».

(обратно)

Оглавление

ЛЕСНОЙ ОТЕЦ И ЛЕСНАЯ МАТЬ

КОМАР И ЛОШАДЬ

СВАДЕБНЫЙ ПЛЯС ЛЯГУШКИ

МУРАВЕЙ И ПАУК

ПОЧЕМУ ЁЖ ФЫРКАЕТ

СОЛОВЕЙ И МЕДЯНКА

КАК ЁЖ И ЗАЯЦ НАПЕРЕГОНКИ БЕГАЛИ

КАК ЁЖ ЖУКА ЖАРИЛ

КУРИЦА И ТАРАКАН

ХИТРАЯ ЛЯГУШКА И ТЩЕСЛАВНАЯ ЦАПЛЯ

МАШЬ, РАК И ЖУК

ЖЕНИТЬБА ВОРОНА

ВОРОН СВАТАЕТСЯ К СИНИЦЕ

ЛЕНИВЫЙ СЫЧ

ВОРОБЕЙ ГОТОВИТ КВАС

МЫШЬ И ВОРОБЕЙ

ПОЧЕМУ У ИНДЮКА КРАСНАЯ ГОЛОВА

КАК СОВЫ УЧИЛИСЬ ПЕТЬ

ВОРОНА И ЛИСИЦА

ПОЧЕМУ ВОРОН НЕ УЛЕТАЕТ НА ЗИМУ

ВОЛК И ЛИСА НА СВАДЬБЕ

НОВЫЕ ГЛАЗА ЛИСЫ

ЛИСА И ВОЛК

ЛИСЬИ ДЕНЬГИ

ЛИСА, ВОЛК И МЕДВЕДЬ

ЛИСА С ТРУБКОЙ

ЛИС, ВОЛК И ЛОШАДЬ

КАЮЩИЕСЯ ГРЕШНИКИ

ЗИМНИЕ КВАРТИРЫ ВОЛКА И ЗАЙЦА

ВОЛК И ОЛЕНЬ

ВОЛК И КАРЬЯ-ЭКУ

ВОЛК И ТЕТЕРЕВ

ОХ-ОХ, ОХ-ОХ, БАРАНИЙ РОГ

ВОЛЧЬЯ ПИЩА

ПОЧЕМУ МЕДВЕДЬ БОИТСЯ ЧЕЛОВЕКА

МЕДВЕДЬ И ОВЦА

БЛАГОДАРНЫЕ ЗВЕРИ

ЗАЯЦ НАРУШАЕТ ЗАПРЕТ

ПОЧЕМУ У ЗАЙЦА ГУБА РАЗОРВАНА

ПОЧЕМУ ЗАЯЦ НЕ БОИТСЯ ХОЛОДА

ПОЧЕМУ ЛОШАДЬ ВСЕГДА ЕСТ

ТРИ СОБАКИ ПАСТУХА

ПОМЕЩИЧЬЯ ЛОШАДЬ И КРЕСТЬЯНСКАЯ

ПОЧЕМУ СОБАКИ НЕ ЛЮБЯТ КОЗУЛЬ

КОШКА, СОБАКА И МЫШЬ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg