«Аксёнушка»

Елена Нестерина АКСЁНУШКА сказка

За широкими долами, за синими лесами в большой русской деревне жила-была одна семья: отец с матерью, братья и сёстры. Младшую из сестёр звали Аксёнушка.

Хороша была Аксёнушка: пригожая, трудолюбивая, со всеми приветливая и ласковая. Только замечали иногда люди: увидит Аксёнушка у подруги новый гребень, похвалит, какой он частый и прочный, какие узоры на нём красивые тут же поломается гребень, или что другое с ним случится.

Поделится с Аксёнушкой какая девушка тайной, что хорош и верен жених её, что любят они друг друга. Порадуется за них Аксёнушка — и вдруг, словно кошка меж ними пробежала — расстаются жених с невестой. Не могли простить этого подруги Аксёнушке.

А то еще: придет Аксёнушка к соседям народившегося теленочка посмотреть, радуется, до чего он славный и ласковый, какие у него чулочки белые да во лбу звездочка. И глядишь — занемог, захворал теленочек. Горюют соседи, причину беде ищут. Вспоминается им, как Аксёнушка его хвалила глаз её нехороший винят.

И начали люди Аксёнушку от дворов гнать говорили: «Уходи, ведьма проклятая, не порть наше добро сглазом нечистым, не смей накликать беду в наши дома!»

Печалилась тогда Аксёнушка, бежала к ручью, плакала в холодную воду и причитала: «Зачем мне такое несчастье, почему от простых слов моих людям беды случаются, а я об этом даже не ведаю! Нет зла в моих речах, говорю я, что думаю, а оно всё наоборот выходит!»

И стала Аксёнушка молчать на людях, редко им на глаза показываться, чтобы каким словом своим не спугнуть чье счастье, не сглазить добро чужое. Ходила Аксёнушка, глаз от земли не поднимая, все больше у ручья сидела, горькие песни пела.

Жил в их краях Иванушка. Услышал он однажды, как Аксёнушка над ручьем песни поет. Недоброй славы глаз её не побоялся. Не поверил он, что злая Аксёнушка.

— Никогда я с тобой не расстанусь. — сказал он ей. — Стань моей невестой. Будем мы с тобой вместе век счастливы!

Согласилась Аксёнушка, обняла Ивана и убежала домой.

А зашла в горницу — вся семья тут увидела, как разлилась по дому радость от Аксёнушки несказанная, такая светлая, какой раньше здесь не видели.

С восходом солнца ушла Аксёнушка на просторный луг, гуляла по росным травам, не могла своему счастью нарадоваться.

Но как вернулась в деревню — вой и плач отовсюду услышала. Пришла на русскую землю великая беда — объявился на ней Змей поганый, несет везде смерть и разорение. Найдет где Змей колодец самый чистый, окунет туда свою поганую голову и пьет, пока весь не выпьет. А как напьется, дохнет пастью огненной — и от того злого дыхания побегут по всей земле змееныши его бескрылые. Всё пожирают они на своем пути, на русском горе растут, летать пытаются.

Собралась отовсюду рать, не тратя времени, и ушла без песен в чистое поле. Смотрели вслед родные, молчали — не всем уходящих домой дождаться. Ушел вместе с ними Иван. Не пришлось им даже проститься с Аксёнушкой.

Видели люди Аксенушку и говорили страшные слова: «Неспроста ты радостью сияла, накликала ты нам великое горе-несчастье!»

Убежала Аксёнушка из деревни в нестерпимой тоске, встала на высоком холме лицом к солнцу и взмолилась, простирая руки:

— Ой, вы, солнце красное, небо звёздное и ветер вольный! Ой, вы, горы высокие, долы низкие, леса темные, озера синие! Раз уж я, Аксёнушка, перед людьми за зло ответчица, дайте мне силу непобедимую, страхом и слабостью неодолимую! Стану я русской рати помощницей, чтоб одолела она Змея поганого, и вернулись людям покой и счастье!

Зашумел частый лес под ветром всплеснувшимся, загудела земля, травы к ней приникли, пролилось небо дождём холодным. Поклонилась тогда Аксёнушка на четыре стороны и ушла вслед за русским войском.

День идёт, другой идёт, к концу третьего подошла Аксёнушка к лесной избушке. Вышла из той избушки ей навстречу бабушка, годами долгими к земле согнутая. Поклонилась ей Аксёнушка, а бабушка и говорит:

— Куда ты путь держишь, девушка?

Отвечала ей Аксёнушка:

— Бедой и несчастьем слова мои людям оборачиваются, хоть и нет в том моего злого умысла. Хочу искупить я эту вину — пусть жизнь положить, но помочь русской рати Змея поганого одолеть. Да ещё Иванушку, счастье свое, хоть в последний раз увидеть.

Привела её тогда бабушка в избушку и сказала:

— Помогу я тебе, Аксёнушка, в том, что ты задумала. Да только смотри справишься ли? Победить змея может тот, кто за других больше, чем за себя боится, кто умеет беду чувствовать да добром её оборачивать, в ком сердце чистое и мысли некорыстные. Пока не поздно, скажу тебе: коли силы в себе такой не ведаешь — воротись домой и живи спокойно. Может, так оно и лучше будет.

Отказалась Аксёнушка воротиться домой, и сказала ей бабушка:

— Тогда за помощь мою отдай ты мне, старенькой, тысячу шагов да тысячу вздохов последних.

Подивилась Аксёнушка, что так мало просит бабушка за помощь, но согласилась.

Посадила ей тогда бабушка в правую руку жабку кроткую, а в левую акридку ползучую и сказала:

— Ложись спать, а наутро проснёшься, смотри, чтоб жабка с акридкой живы были. Отнесешь ты их моей средней сестрице, а та уж тебе дальше дорогу укажет.

Сказала так бабушка, закрыла Аксёнушку в избушке на тяжелый засов и пропала. Откуда ни возьмись, набежали вдруг злые собаки, бросились на Аксёнушку, норовят жабку с акридкой у неё из рук выхватить. Только Аксёнушка не отдает их злым собакам, собой укрывает. А собаки все злее, все страшнее становятся. Отбивается она от собак из последних сил, не дает им себя одолеть.

А тут и ночь закончилась. Осветилось небо ясным солнышком — вмиг пропали злые собаки, как их и не было. Посадила тогда Аксёнушка жабку с акридкой в уголок и упала без сил.

Отворилась дверь, вошла бабушка, наложила Аксёнушке на раны, что злые собаки оставили, горькие целебные травы и сказала:

— Встань-поднимись, Аксёнушка, бери жабку с акридкой да иди прямо, никуда не сворачивай. Сестрица моя тебя дожидается.

Поднялась Аксёнушка, завязала жабку с акридкой в платок, поклонилась бабушке и пошла в ту сторону, куда та ей указала. День идет, другой идет, жабку с акридкой несёт — по болотам топким, по чащобам темным, никуда не сворачивает. К ночи вышла к избушке. А там средняя бабушкина сестрица сидит, годы её ещё ниже к земле пригнули.

Поклонилась ей Аксёнушка, передала, как было велено, жабку с акридкой.

И сказала бабушка:

— Знаю я, Аксёнушка, куда и зачем ты идешь. Помогу и я тебе для того, что ты задумала, силу собрать, дальше дорогу покажу. А за помощь отдай ты мне, бабушке-старушке, десять тысяч шагов да десять тысяч вздохов своих последних.

Как и в прошлый раз, согласилась на то Аксёнушка, подивившись на странную просьбу.

— Ночь, Аксёнушка, у меня в избушке переночуй, да гляди, чтоб мои десять жабец да десять акридец к утру живы остались. Не справишься с такой малостью — стало быть, нечего и за большое браться.

Сказала так бабушка и пропала. А десять жабец да десять акридец по избушке расползлись.

И чувствует Аксёнушка — холодом стала избушка наполняться, лавки, стены и печка инеем покрываться. Кинулась она жабец да акридец по избушке собирать, чтоб не дать им от холода погибнуть. Всех собрала, посадила за пазуху, сама мерзнет, а жабец да акридец к груди прижимает, своим теплом греет. А мороз все сильнее становится. Чувствует Аксёнушка — холодеют десять жабец да десять акридец, вот-вот совсем замерзнут. Дышит на них Аксёнушка, прижимает к себе ещё крепче, не дает окоченеть. А уж и ледяной сон её одолевает, и руки сами собой разжимаются, друг от дружки расходятся, точно стеклянные. Только не дает Аксёнушка победить себя холоду, тормошит всех по очереди жабец да акридец, чтобы не смог холод из них жизнь выморозить. Но уж силы её кончаются.

Только подумала Аксёнушка: «Неужели замерзну я, а со мной все бедные десять жабец да десять акридец?» Но тут же себя сказать заставила: «Нет, не бывать этому! Не победит меня холод. Не повернутся больше мои слова бедой, коли я вокруг них мыслью обернуться успею да обратное подумаю. Знаю я теперь, как зло нечаянное в себе одолеть!»

А тут и солнце взошло. Потеплело в избушке, ушел из неё лютый мороз, десять жабец да десять акридец по полу расползлись-запрыгали. Вошла в избушку бабушка-средняя сестра, увидела, что живы все десять жабец и десять акридец, вывела Аксёнушку в чистое поле и сказала:

— Иди всё прямо, Аксёнушка, никуда не сворачивай. А десять жабец да десять акридец донеси до моей старшей сестры, она уж тебя ждёт.

Попрощалась с ней Аксёнушка, да и пошла в ту сторону, куда ей было указано. Идёт полями, идет лесами, все прямо, никуда не сворачивает, десять жабец в подоле несёт, десять акридец в узелке держит. К вечеру третьего дня подошла к избушке. А там уж её на пороге бабушка дожидается — совсем древняя, видать, столько же на свете прожила, сколько две её младшие сестры вместе.

Поклонилась старушке Аксёнушка, жабец да акридец перед ней посадила.

И сказала ей бабушка:

— Долго я на свете живу. А все ещё дольше пожить хочется. За ночь, что ты в моей избушке проведёшь, возьму я у тебя, Аксёнушка, сто тысяч шагов да сто тысяч вздохов. Не жалко?

— Не жалко, бабушка, — ответила Аксёнушка. а сама подумала: «Жизнь долгая, сколько впереди шагов и вздохов, счёту не хватит.»

— А коли так, заходи в избушку, ничего не бойся. Там сто жаб да сто акрид тебя дожидаются. Доживёте до утра — там уж дальше видно будет. сказала так бабушка и пропала.

Вошла Аксёнушка в избушку, дверь за ней закрылась. И стал вокруг жар собираться, такой, что не вздохнуть. Хотела Аксёнушка окошко открыть, воздух свежий впустить — да только нет окон в избушке. А от стен жаром пышет, пол накаляется, что уж и не ступить по нему. Видит Аксёнушка маются жабы на полу, ртом горячий воздух ловят, бедные. А акриды по стенам карабкаются, со стуком вниз падают. Да нет им в калёной избушке никакого спасения.

Бросилась Аксёнушка жаб и акрид в подол собирать, собрала, села на лавку — жаркое марево перед глазами плывёт, пересохшим ртом ни вдохнуть, ни выдохнуть. Берёт Аксёнушка жабу в руки — виснет жаба, как мягкая тряпочка, берет акриду — та что стручок сухой. И заплакала Аксёнушка:

— Что же я, глупая, наделала! Не уберегла я жаб да акрид, погибли они из-за меня! Неужто кончились мои силы, и не одолеть теперь змея поганого!? Видно, и впрямь от меня одни несчастья!

Плачет Аксёнушка горючими слезами, а жабы те слёзы пьют, акриды зашевелились, по плечам, по шее Аксёнушки ползают, к мокрому лицу забираются. А Аксёнушка всё плачет-рыдает, представляется ей, как русская рать со Змеем поганым бьётся, одолеть его не может. Плачет Аксёнушка по Иванушке, быть может, его и в живых уж нет, плачет по всем, кто в битве со Змеем голову сложил, по всем, кто её помощи не дождётся.

А тут и солнце стало подниматься. Обрадовалась Аксёнушка и ещё громче заплакала. Попадали на остывший пол с неё все жабы да акриды ожившие. Вошла в избушку бабушка и вывела Аксенушку на высокий берег реки. Видит Аксёнушка: на том берегу в широком поле бьётся наше войско со Змеем поганым. Давно бьётся, а одолеть не может. Силён и хитёр Змей. Сидит он на колодце неупиваемом, воду чистую заглатывает. От той воды ему силы прибывают, любые раны глубокие вмиг затягиваются. Крыльями ударит, хвостом взмахнёт, лапой когтистой хлопнет — вокруг него нет числа убитым и раненым. А как голову из колодца вынет, дохнет пастью огненной — так и заскачут-зазмеятся повсюду его детёныши. Пока не выросли, не разбежались по земле, бьют их без числа наши воины. Только на самого Змея нет погибели. Но не сдаётся наше войско, не отступает, лишь людей в живых всё меньше и меньше остаётся.

Взмолилась тогда Аксёнушка:

— Говори скорее, бабушка, что мне надо делать, чтобы нашим помочь! Нет сил моих видеть, как от Змея поганого русские люди гибнут!

Застонала земля, зашумела трава, ветер с долин вскинулся. Подала бабушка Аксёнушке кувшин и сказала:

— Дай свою правую руку. Кровью сердца чистого, в испытаниях стойкого, в себя зло не пустившего, только и можно, Аксёнушка, победить того Змея поганого.

Протянула Аксёнушка правую руку, ударила по ней бабушка острым ножом, и полилась в кувшин ручейком темно-алая кровь. Как набежал крови полный кувшин, приложила бабушка к Аксёнушкиной руке горькую траву неведомую и сказала:

— Спеши теперь, Аксёнушка, на тот берег, да смотри, кувшин не расплескай. Вылей эту кровь в самую глубокую рану Змея поганого, пока она затянуться не успеет. Да про сто одиннадцать тысяч шагов и вздохов помни, не теряй понапрасну.

Поклонилась Аксёнушка на четыре стороны и бросилась быструю реку переплывать. Держит кувшин над головой, чтоб его волной не захлестнуло, не опрокинуло. А как вышла на другой берег, вздохнула, шаг сделала — потемнело светлое небо у Аксёнушки в глазах. Поняла она, что это отсчет последним тысячам шагов да вздохов пошел. Осталось их всего сто, десять, да одна тысяча, и те бабушками уже посчитаны.

Кинулась Аксёнушка бежать по чистому полю, туда, где наше войско со змеем сражается.

А тут оглянулся вдруг среди битвы Иванушка и увидел, что бежит по полю Аксёнушка в белом платочке, бежит, в руке кувшинчик держит, ладонью его прикрывает. Дрогнуло сердце у Иванушки, опустил он меч. И закричала тогда Аксёнушка:

— Руби Змея, Иванушка, руби, что есть силы! Вот на него погибель, на поганого!

Поднял меч Иванушка и ударил, что было сил, по чешуйчатой шее змеевой. Завыл Змей поганый, дохнул пастью огненной — и упал Иванушка замертво. Подбежала Аксёнушка, выплеснула кувшин в глубокую рану змееву, что уж затягиваться начала. И смешалась чистая кровь сердца Аксёнушкиного с черной кровью Змея поганого, разлилась по всем его жилам, жилкам и поджилочкам. Затрясся Змей, как осиновый лист, заревел страшным голосом и рухнул на сырую землю. Разорвало его на части бессчётные, разметало по широкому полю.

Вспорхнули тут в небо птицы, поднялись и распрямились все травы, прежде Змеем к земле прибитые, люди вздохнули радостно.

Кинулась Аксёнушка к Ивану, видит — мёртвый он, недвижимый. А из кувшинчика, что Аксёнушка из рук не выпускала, вытекла крови последняя капелька, упала на мёртвое Иванушкино лицо. И поднялся он с земли живой и невредимый. Видно, добрых людей та кровь к жизни возвращала. Обрадовалась Аксёнушка, обняла Ивана. А оглядела чистое поле — повсюду убитых воинов видимо-невидимо. Схватила Аксёнушка меч, ударила по своей левой руке побежала снова её кровь в кувшин. Как налился он полный, пошла Аксёнушка по полю — упадет капля из кувшина на убитого, вмиг тот с сырой земли живым поднимается, упадёт на увечного — тот здоровым встаёт.

Идет по широкому полю Аксёнушка, ни одного павшего воина не пропускает. Услышала вдруг звон пронзительный, дух перевела — поняла, что последняя сотня тысяч шагов да вздохов закончилась, последним десяти тысячам счет пошел.

Долго бродила по полю Аксёнушка, пока вся рать побитая к жизни не вернулась. Наклонилась над последним воином, что на краю поля лежал, вылила на него из кувшинчика всё, что осталось, и оглянулась вокруг. Увидела Аксёнушка русских людей неисчислимое множество — всех их теперь в родных домах живыми и невредимыми дождутся. Заметила среди людей Иванушку, что издалека навстречу ей шёл, побежала к нему. Да только пошатнулась тут Аксёнушка, перехватило у неё дыхание — то последней тысяче шагов да вздохов отсчет наступил.

Спешит Аксёнушка, люди перед ней расступаются, а Иван не ведает, что Аксёнушкиной жизни срок истекает. А поле широкое, просторное, ветер по нему цветами и травами играет.

Замедляет шаги Аксёнушка, дышит еле-еле. Подломились тут её ноги, упала она на землю — кончилась шагов последняя тысяча. Почуял Иван неладное, подбежал, поднял Аксёнушку на руки. Прошептала Аксёнушка:

— Прости, прощай, Иванушка! — вздохнула счастливо в последний раз и затихла. Жизнь её на том закончилась.

Пошел Иван с Аксёнушкой по широкому полю, загоревало вместе с ним всё русское войско. Схоронил он Аксёнушку возле колодца неупиваемого, посреди чиста поля.

А наутро оказалось — не видать Аксёнушкиной могилки, сровнялась она с землей, как и не было. Да по полю, где Аксёнушка вместе с русской ратью Змея одолела, выросла трава, доселе не виданная. По сырым местам ту траву жабы кроткие берегли, по сухим акриды ползучие охраняли. Силу та трава имела чудесную. Когда люди уходили из родных краев, брали они с того поля траву, что одолень-травой звалась, чтобы в трудный час помощи у неё попросить. Собирала она силу родной земли, да только тем помогала, кто на людей зла не держит, кто сердцем чист, правдой твёрд, делами смел да слову верен, в чьей душе любовь несказанным светом сияет.