«О маленьких волшебниках и Петькиных друзьях»

866

Описание

«— Мальчик! Мальчик! — Кто меня зовёт? Петька вскочил: сначала он увидел только зелёную ветку, потом две шишки на ветке, пригляделся, а это вовсе не шишки, а два маленьких, зелёных… Нет, вы не поверите, Петька даже икнул от неожиданности. На ветке стояли два симпатичных весёлых человечка, ростом чуть больше, чем Мальчик с пальчик. Оба в зелёных беретах, зелёных костюмах: на том, что повыше, были короткие зелёные штанишки, а на том, что пониже, зелёная юбочка. — Спасибо, что помог Мурашу Муравьёвичу из-под шишки выбраться. Давай знакомиться, — сказал Петьке тот, что повыше. Петька икнул ещё раз и замахал руками на человечков: — Как же с вами знакомиться, когда вас не может быть?! — А мы, вот они! — сказал тот, что пониже. Оба засмеялись и начали раскачивать ветку. Видя, как мягко пружинит ветка, Петька сразу поверил, что всё это на самом деле…»



Настроики
A

Фон текста:

  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Аа

    Roboto

  • Аа

    Garamond

  • Аа

    Fira Sans

  • Аа

    Times

О маленьких волшебниках и Петькиных друзьях (fb2) - О маленьких волшебниках и Петькиных друзьях 682K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Валентина Семеновна Чаплина

Валентина ЧАПЛИНА О маленьких волшебниках и Петькиных друзьях

Сказка, очень похожая на быль

Глава первая — Что было-то! Что было-о…

— Мишка-а-а! Ты проснёшься когда-нибудь или нет? Не человек, а безобразие!

Петька возмущённо тряс за плечи это самое безобразие, которое продолжало храпеть, как испорченный пылесос.

— Мишка! Мишка! Ты опять перепутал? Думаешь, ночь, да?

Мишкина голова моталась в разные стороны. Хозяин её, на всякий случай, обхватил эту голову руками, чтобы она не оторвалась, и продолжал спать.

В конце концов Петька бросил трясти Мишку, и голова его сейчас же плюхнулась на диван, придавив кота, вышитого крестом на подушке. Плюхнулась и неожиданно открыла глаза.

Петька обрадовался.

— Мишка! Что было-то! Что было-о… Сегодня за Волгой…

— Восемнадцать целых и две десятых, — спокойно сказал Мишка.

— Что? — удивился Петька.

— Обязательно, — ещё спокойнее прозвучал Мишкин голос. — Я вчера это решу, а то завтра не смог.

— Ты что, с ума сошёл от спанья?

— В тринадцать ноль-ноль, — подтвердил Мишка, закрывая глаза.

Но этого Петька уже не увидел, потому что вдруг, забыв о Мишке, подошёл к окошку и упёрся глазами в соседний дом. Смотрел он на один из балконов, дверь которого была закрыта. Петька упрямо не отрывал от неё взгляда, ожидая, что она откроется и кто-то выйдет. Но дверь не открывалась. Только на верёвке сушилось знакомое красное платье, и от этого весь дом казался праздничным, как будто сегодня Первое Мая.

И вдруг Петька заметил, что дом тоже на него смотрит. И глаза у дома — разные. Одни светлые — весёлые, другие тёмные — угрюмые.

Тысячу раз в день Петька смотрел раньше на этот дом и никогда ничего подобного не видел.

Над каждым глазом — белая седая бровь. И как это можно было раньше не замечать таких бровей?!

«До чего всё вокруг интересно, оказывается!» — поразился Петька.

— Мишка! — вспомнил он о друге и опять бросился трясти его за плечи, — да послушай, что было за Волгой…

И пока Петька отчаянно будит своего приятеля (а его, кстати, не так-то просто разбудить) вы успеете прочитать, что сегодня было за Волгой.

Глава вторая Лесное знакомство

Петька с интересом глядел на сухую сосновую иголку, которая двигалась по земле, как живая. Вот она обогнула камень, перевалилась через древесный корень, полезла в ложбинку, но вдруг сорвавшаяся с дерева шишка прижала её. Иголка остановилась.

Тут Петька увидел муравья, который торопливо забегал вокруг иголки.

«Это он тащил её?» — изумился Петька.

Муравей был маленький, шустрый, иголка раз в десять или даже в двадцать больше. Во сколько же раз она тяжелее? Как он ухитряется тащить такой вес?

Крохотный силач подлез под шишку, а она повернулась на другой бок, освободила иголку, но придавила самого муравья.

«Всё кончено!» — с ужасом подумал Петька и торопливо отпихнул шишку.

Но муравей был жив. Он вскочил, на миг замер, будто всё ещё не веря в освобождение, и быстро-быстро побежал. Потом вернулся, снова схватил иголку, потащил её.

Петька с уважением расчищал муравью палочкой путь, пока тот не выполз на ровное место.

Тут Петька почувствовал, что устал, будто не муравей, а он тащил на себе огромную тяжесть.

«Чего это я? — подумал он. — Неужели оттого, что целое утро с ребятами грибы искал?»

Поглядел на своё пустое ведёрко, вздохнул и лёг в тень под молодую сосенку.

Было душно и тяжело дышать.

Только хотел закрыть глаза, как над головой тоненько зазвенел колокольчик:

— Мальчик! Мальчик!

Петька вздрогнул, поднял голову, повертел ею. Вокруг никого не было. Послышалось, что ли?

Опять только собрался прикрыть веки, другой колокольчик зазвенел тоньше первого:

— Мальчик! Мальчик!

— Кто меня зовёт?

Петька вскочил: сначала он увидел только зелёную ветку, потом две шишки на ветке, пригляделся, а это вовсе не шишки, а два маленьких, зелёных…

Нет, вы не поверите, Петька даже икнул от неожиданности.

На ветке стояли два симпатичных весёлых человечка, ростом чуть больше, чем Мальчик с пальчик. Оба в зелёных беретах, зелёных костюмах: на том, что повыше, были короткие зелёные штанишки, а на том, что пониже, зелёная юбочка.

— Спасибо, что помог Мурашу Муравьёвичу из-под шишки выбраться. Давай знакомиться, — сказал Петьке тот, что повыше.

Петька икнул ещё раз и замахал руками на человечков:

— Как же с вами знакомиться, когда вас не может быть?!

— А мы, вот они! — сказал тот, что пониже.

Оба засмеялись и начали раскачивать ветку. Видя, как мягко пружинит ветка, Петька сразу поверил, что всё это на самом деле.

— А вы… кто такие?

Человечки перестали качаться. Тот, что был в зелёных штанишках, сорвал с головы берет и представился:

— Присмотрись!

— К тебе?

— Это зовут меня так — Присмотрись, — улыбнулся человечек.

Петька икнул третий раз, но не растерялся, сорвал с головы пилотку, сложенную из газеты «Советский спорт», и тоже представился:

— Петька!

— А это моя сестра, — сказал новый знакомый, показывая на зелёную девочку.

Она взялась за края юбочки, грациозно присела, отставив ножку, выпрямилась и сказала:

— Разглядика!

«Кого?» — только хотел спросить Петька и тут же сообразил, что это зовут её так.

Он и с ней поздоровался, сняв свою газетную пилотку.

— Ты сюда за грибами приехал?

Петька поглядел на пустое ведёрко и вздохнул.

— Неурожай в этом году. Одни мухоморы.

— Ты так думаешь? — хитро улыбнулась Разглядика.

— А ты присмотрись! — крикнул Присмотрись и прыгнул с ветки на землю. Прыгнул и улыбается.

Видит Петька — под Присмотрисем хвойные иголки топорщатся. Стоит Присмотрись не на ровном месте, а на бугорке, и кажется, что этот бугорок живой, дышит.

«Может, там ёжик? И это его, ежиные, иголки торчат?» — подумал Петька и быстро, но осторожно положил руку на бугорок. Присмотрись еле успел соскочить с него. Руку не укололо.

Разгрёб Петька хвойные иголки и прелые листья, а под ними — круглая коричневая голова. А под головой — ножка, плотная, белая, прохладная.

«Гриб! Как же я раньше его не видел? Ведь прямо у меня под носом… Не червивый ли?»

Потянул Петька гриб к себе и вдруг: «Ой-ой-ой!» — заорало прямо у него под пальцами. Отдёрнул руку. А гриб втянул голову в плечи, прикрылся листиком и заворчал:

— Не умеешь собирать — не берись. Если так тянуть, нас в лесу не останется: мицелий порвёшь.

«Где-то я слышал это слово — мицелий?» — подумал Петка.

Гриб привстал, откинул листик:

— Нас ножом срезают, а если нет ножа, выкручивают. Возьми меня и крути в одну сторону, выкручивай, как лампочку из патрона.

Петька покрутил, и гриб тут же оказался в его руке.

«Мицелий — ведь это грибница! Она в земле! Грибы из неё растут! — вспомнил Петька, — я же ещё пятёрку получил, когда про мицелий рассказывал. На уроке помнил, а за Волгой забыл. Дуралей».

— А ямку, где я сидел, землёй присыпь! — строго приказал гриб уже из ведёрка.

Петька присыпал. Глядь, а Присмотрись на другом бугорке стоит. А рядом ещё бугорок! Сколько же их тут. Оказывается, целая семья!

— Слушайте, товарищи, я вас сейчас собирать буду!

Грибы закивали, видно, им хотелось в ведёрко к своему родственнику.

Вывинтил Петька последнего малыша из этой семьи и наткнулся на мухомор. Его он хотел сковырнуть ногой. Но вдруг услышал знакомый голос: «А ты разгляди-ка!»

И зелёная девочка прыгнула с ветки на мухомор.

Тогда Петька увидел, что гриб этот уже немолодой. Края его шляпы загнуты кверху, как обычно бывает у пожилых мухоморов. После вчерашнего дождя в этой шляпе образовалось озерцо. И, наверно, поэтому у гриба такой важный вид. Он стоит, гордо подняв голову, никому не кивает, боясь расплескать из шляпы даже капельку.

Вот на берег «озера» села муха и решила напиться. Попила, попила, захотела взлететь да вдруг бух! и свалилась на землю мёртвая.

И тут Петьке стало необыкновенно весело. Оказывается, как это хорошо, как замечательно догадаться о чём-нибудь самому.

— Не трону я тебя! Стой на страже! Мори мух! Мухомор!

Глава третья Ксюшка-врушка рыжая лягушка

Петька ходил по лесу. Присмотрись и Разглядика, сопровождая его, прыгали по веткам. Грибов в ведре было уже так много, что некоторые глядели через край.

— Э-эй! — крикнул Петька ребятам, — идите сюда! Э-гей!

Но никто не откликнулся.

Только он присел на корточки, чтобы вывинтить следующий гриб, как вдруг кто-то, бесшумный и сильный, толкнул его сзади. Петька потерял равновесие и плюхнулся прямо лицом в землю. Его придавили, схватили за руки, вывернули их и ловко скрутили за спиной.

Петька лежал на животе и не мог подняться. Хвойные иголки впились в подбородок и жалили, будто осы.

— Олег! Пусти!

Никто не откликнулся.

— Гришка, ты?

Молчание продолжалось.

— Хватит! Больно!

Сзади ни шороха.

Иголки всё глубже впивались в кожу. Петька с трудом повернул голову, и вдруг боль в тысячу раз сильней прежней пронизала подбородок. Петька так закричал, что даже не узнал собственного голоса. И тут руки, которые держали его сзади, как будто испугались. Петька рывком повернулся набок, дёрнулся изо всей силы и вскочил.

Перед ним стояла девчонка в красном платье. Маленькая. Щуплая. Чудная. Лицо похоже на треугольник, основанием кверху. На лбу редкая чёлка, словно частый гребешок. Сзади вместо обычных девчачьих косичек — голый мальчишеский затылок. Глаза зелёные, как у кошки. Была бы ночь, они б, наверно, светились. На носу и щеках — веснушки, будто художник на девчонкино лицо стряхнул кисточку с коричневой краской.

Увидев её, Петька не удивился, только разозлился. Это была Ксюшка-врушка рыжая лягушка, которая жила в доме напротив Петькиного, и у них был общий двор.

Почему её звали рыжей лягушкой — непонятно. Фамилия у неё не лягушачья, а рыбья — Ершова. И рыжей она никогда не была. Зато врушкой звали её недаром. В этой маленькой девчонке было столько большого вранья, что прямо удивительно, где оно в ней помещалось.

Петька моментально схватил Ксюшку за руки, чуть повыше кистей, потому что знал, как здорово она умеет увёртываться. Ксюшка даже отскочить не успела.

Они глядели друг на друга исподлобья, будто собирались бодаться, и молчали.

— Будешь со спины подкрадываться? — спросил Петька грозно.

Ксюшка прищурилась, но ничего не ответила.

— Будешь клумбы разорять?

Ксюшка молчала. Петька ещё сильнее сжал её костлявые ручонки.

«И весу-то в ней во всей килограммов пять, не больше. Сейчас как крутану её над головой, как швырну, так до самой Волги долетит», — думает Петька.

А она молчит и прекрасно понимает, что весу-то в ней килограммов пять, не больше, и что Петька сейчас как крутанёт её, так она до самой Волги долетит. Но не вырывается. Просто глядит на него, не мигая, в упор. И всё.

И от этого взгляда Петька теряется.

— Дерись по-честному, — говорит он тихо и отпускает её руки.

Ксюшка отскакивает на безопасное расстояние и, наконец, выпаливает:

— Ага, сейчас! Так и жди! По-честному меня все лупят, а так я всех луплю и буду лупить за то, что вы… такие…

— Ах, будешь? — взорвался Петька, схватил сосновую ветку, с хрустом сломал её и замахнулся на Ксюшку.

Что-что, а удирать Ксюшка-врушка умела. У неё были ноги очень длинные. Ни один мальчишка не мог её догнать, когда она убегала, даже выдающийся спринтер класса Гришка Садоводов.

Петька знал это, и всё-таки помчался за ней, но вскоре остановился. Бежать было бесполезно.

Ксюшка ещё немного пробежала и тоже остановилась. Скорчила Петьке рожу, показала язык, выкрикнула:

— Борода, борода, ты откуда и куда? — и скрылась в молодом соснячке.

Петька ничего не понял, схватился за подбородок: там торчали хвойные иголки.

«Ну погоди, конопатая! Попадись только, покажу тебе бороду!» — заворчал про себя Петька и пошёл. Идёт, сосновой веткой по ногам хлещет, а сам думает: «Хорошо из ребят никого не было, когда я на животе лежал. Если б Олег увидел…»

Петьку даже в жар бросило, рубашка к спине прилипла при этой мысли. Может, все ребята уже на пристани? Петька прибавил шагу. Вон и ведёрко его под сосенкой. А на ней Присмотрись с Разглядикой стоят. Обрадовался Петька, весело замахал им веткой. Заулыбался.

Но зелёные человечки были грустными. Присмотрись укоризненно смотрел на Петьку, а Разглядика чуть не плакала.

— Что с вами? — заволновался Петька.

Брат с сестрой ничего не ответили, повернулись к нему спиной и исчезли, будто растворились в зелёной хвое.

И тут Петька увидел: у сосенки безобразным обрубком торчит ветка. Задранная кожа повисла рыжими лохмотьями. Дерево сгибается, дрожит с головы до ног, как в лихорадке, будто у него высокая температура. К нему склоняются другие деревья, машут, машут над больным местом, наверно, хотят создать ветер. Ведь если дуешь на рану, то кажется, что не так сильно болит.

И вдруг мысль пронзила Петьку: «Это же я искалечил деревце! Теперь ему ничем не поможешь. Не исправишь. Как ни приставляй ветку — не прирастёт».

Сразу всё померкло вокруг, будто тучи закрыли солнце. Всё стало скучным, неинтересным. Даже ведёрко, полное грибов, не радует. Петька нехотя шагнул к нему и чуть не наступил на Ксюшкину косынку. Подумал: «Если б не эта лягушка, всё хорошо было бы». Отшвырнул косынку ногой, а она никак не отшвыривается, всё рядом падает. Поднял, смял в кулаке, но как только разжал пальцы — косынка пружинисто развернулась. Упрямая, как сама Ксюшка. «Всё равно переломлю, — решил Петька и энергично сунул скомканную косынку в карман. — Попробуй-ка развернись теперь».

Взял ведро с грибами и быстро пошёл к пристани.

Глава четвёртая Гроза

Идёт Петька с грибами к пристани. До того ему тошно, до того муторно, что даже реветь хочется.

Выпало счастье человеку: с Присмотрисем и Разглядикой познакомился, и неожиданно ушли добрые человечки. Может, обиделись на него? За что? Может, разочаровались в нём? А что он такого сделал?

Вдруг Петька заметил, что всё вокруг изменилось: сосны притихли, травинки не шелохнутся.

Поднял голову. По голубому небу плыл огромный белый, будто сделанный из ваты, дельфин. Плыл он медленно и очень мирно. Но вдруг что-то затрещало, и совсем низко над лесом понеслись рваные чёрные лохмотья. Будто сказочный великан разорвал своё чёрное великанье одеяло в клочья и забросил эти клочья на небо.

Ветер хлестнул по сосенкам. Они вздрогнули, согнулись в страхе. Ветер начал их трепать, и они заметались, заметались, тревожно зашумели на разные голоса.

Петьке тоже стало страшно, и он побежал. Бежать было неудобно: ветки то и дело хлестали его, и ещё надо было придерживать рукой грибы, которые выскакивали из ведёрка.

В спину холодно дуло. Быстро темнело вокруг. Петька почувствовал, что за ним гонится кто-то. Обернулся — на земле между сосен никого не было. Глянул вверх — и чуть ведёрко не выронил.

За ним по небу гналась Гроза. Петька ясно увидел её лиловое лицо со сверкающими глазами, которые впились в него, в Петьку.

И тут ему в голову пришла странная мысль: может, это всё от того, что Присмотрись и Разглядика на меня рассердились? Но додумать до конца не успел — в это самое время Гроза черкнула своим огненным пальцем по небу, указывая на Петьку, и как уд-дар-рр-рит!!!

Петьке показалось, что он оглох. Но это лишь показалось: через мгновенье он уже слышал, как Гроза громыхает от злости. Она же не попала в Петьку. Она промахнулась!

Петька выбежал из сосняка и понёсся по открытому месту. Теперь Гроза надеялась, что он станет под дерево, которое одиноко маячило на лугу, и тогда она легко попадёт в мальчишку. Но Петьку подхватил ветер, и по инерции он пробежал мимо дерева.

— Всё равно настигну, — прогремела Гроза, — только бы ты бежал. Если и не попаду прямо, рядом в землю ударю, а ты на бегу ступишь в это место, и тебя током пронзит.

Гроза хотела опять метнуть молнию в мальчишку, но он исчез.

Петька лежал в яме, прижавшись к её песчаному боку, и тяжело дышал. Рядом с ним — ведёрко, в котором грибов осталось чуть больше половины.

Гроза шарит свирепыми глазищами, а отыскать Петьку не может. В злобе мечется по небу, рычит, не знает, куда ей молнию метнуть.

Вдруг непонятный красный комок кубарем скатился к Петьке в яму. Петька подскочил, но тут же сел, увидев, что комок имеет две человеческие руки, две ноги и одну человеческую голову. Голова знакомая, девчачья, хотя у неё и стриженый мальчишеский затылок. Это же Ксюшка!

А Ксюшка, увидев Петьку, замерла на секунду, потом как рванётся из ямы.

Петька понять ничего не успел, а Ксюшки уже нет рядом. Только одна нога поскользнулась и в яме пока висит. В этот миг Гроза как швырнёт на землю огонь и грохот.

— Куда ты? Ненормальная! — крикнул Петька висящей ноге и не услышал своего голоса.

Высунулся из ямы, чтобы схватить её, и увидел: огромная ветвистая вершина дерева, которое одиноко маячило в нескольких шагах, отделилась от ствола и, подхваченная ветром, несётся прямо на них.

Петька изо всей силы дёрнул Ксюшку за ногу. Оба кубарем в яму скатились.

И тут наступила ночь. Сразу. Без вечера. Неожиданно. Где Ксюшка, где Петька, где ведёрко с грибами — ничего не видно. Такая темнотища, как будто глаза завязали чёрной повязкой, чтоб в жмурки играть. Только грохот над головой! Гром гремит! Ветер свистит! Ветки ломаются!

Но вот снова день наступил. Тоже сразу. Без утра. Неожиданно.

Это ветер накрыл яму сломанной вершиной, потом откатил её и бросил.

Глядит Петька — Ксюшка рядом сидит. Живая. А в яме веток накидано! Сучьев! На сто костров хватит. Ну если не на сто, так на один. Но большой. А на краю ямы обломок ствола торчит. Корявый. Опасный. Как раз в том самом месте, где Ксюшкина нога поскользнулась.

Посмотрела Ксюшка на Петьку, посмотрел Петька на Ксюшку, и оба враз, как по команде, повернулись друг к другу спинами.

А над головой стало тихо, ни треска, ни свиста, ни грохота. И Петьке вдруг хорошо так сделалось. Может, сейчас он услышит: «Мальчик! Мальчик!» Может, Присмотрись с Разглядикой здесь, около ямы сидят? Выглянуть? Позвать их? Или не надо?

Сидит, не выглядывает и не зовёт. Он никак не может понять, что же случилось, отчего так весело. То ли оттого, что Гроза прошла? То ли ещё отчего-то?

Глава пятая Странная она какая-то

Сидит Петька спиной к Ксюшке, глаза от песчинок протёр, не поворачивается. Сидит Ксюшка спиной к Петьке, хвойные иголки с головы стряхнула и тоже не поворачивается. Молчит, будто на белом свете слов нет. Совсем никаких.

«Чего она не удирает? Она ж понимает, что у меня кулаки крепче, чем у неё? — улыбается Петька. — Гроза прошла, а она сидит себе, рассиживается, как дома».

«Почему он меня за ногу стащил? Наверно, отдубасить хочет? — соображает Ксюшка. — Гроза прошла, чего же он не дерётся?»

Сидят и молчат. Не двигаются. А у Петьки такое хорошее настроение! И всё лучше делается!

Вдруг он слышит: Ксюшка чего-то засопела, засопела, всё сильней, всё сильней и как запоёт во весь голос:

Оранжевое небо, Оранжевое море, Оранжевая зелень, Оранжевый верблюд.

И тут же без остановки перескочила:

Пусть всегда будет солнце, Пусть всегда будет небо.

— Ты что, с ума сошла? — оторопел Петька.

А она всё поёт и рукой за коленку держится. Глядит Петька, а коленка у неё дрожит и распухла вся.

— У тебя же кровь! — испугался он.

— Я знаю, — ответила Ксюшка. — Ну и что? Подумаешь!

На дороге чибис, На дороге чибис, Он кричит, волнуется, чудак.

Петька растерялся.

— Ты тогда… реви, что ли.

— Не поможет, — мотает головой Ксюшка. — Я, когда больно, песни ору. Какие попадутся, подряд. В одной книжке у мальчишки ухо болело, так он песни пел. Мне тоже помогает.

И завела ещё веселее: «Кай, кай, Ивана».

«Странная она какая-то, — поражается Петька. — Во дворе все девчонки ревут, а Ксюшка никогда. Будто и не девчонка вовсе. И на мальчишек нападать не боится. Правда, нечестно нападает, со спины. Но у неё же сила комариная. Вот только врёт на каждом шагу. Обидно даже. Ведь человеком могла бы быть!»

— Ты чего врёшь всегда? — в упор спрашивает Петька.

— Я не вру, — перестала петь Ксюшка. Наверно, боль утихла.

— А вот и врёшь, что не врёшь.

— А чего вы никто не верите?

— А мы бы верили, если бы ты не врала.

— Я не вру, — упрямо повторяет Ксюшка, а сама правым глазом подмаргивает. Подмаргивает и подмаргивает.

— Ты чего подмаргиваешь? — смутился Петька.

— А у меня щи в глазу.

— Какие щи?

— Обыкновенные. С мясом, с капустой, только без сметаны, потому что в «Гастрономе» санитарный день.

«Ну что с этой врушкой несчастной сделать?» — думает Петька.

А Ксюшка орёт:

— Не веришь, да? Опять, думаешь, вру, да? Вот тебе!

И ногой ка-ак поддаст ведёрко с грибами. Оно чуть из ямы не выскочило. У самого края задержалось и сначала медленно, потом всё быстрее покатилось вниз, разбрасывая сломанные грибы.

А Петьке почему-то ещё веселее стало. Поглядел на ведёрко и неожиданно захотелось самому так ногой поддать его, чтоб оно совсем из ямы вылетело.

И опять почудилось ему, что вот-вот зазвенят знакомые колокольчиковые голоса. Смотрит он на Ксюшку и удивляется — лицо-то у неё, оказывается, не такое уж треугольное. И подбородок не острый, даже с ямочкой. И глаза красивого цвета, как костюмы у волшебных человечков. А веснушки пускай на носу сидят, если им там нравится сидеть.

«Чего она на мои руки смотрит? — думает Петька. — Боится, как бы ей за грибы не попало?»

Засунул руки в карманы, чтобы она не боялась. А там, в кармане, косынка — Петька забыл про неё. Вытянул небрежно двумя пальцами, а сам вроде бы не глядит на Ксюшку. Она увидела, вздрогнула.

Тогда Петька взял косынку за два конца, поднёс к лицу, а сквозь неё всё видно: и кустик гвоздики на краю ямы, пригнутый грозой, и зелёные растерянные глаза Ксюшки.

Вдруг показалось Петьке, что смотрит он не через косынку, а через стекло. И хорошо ему смотреть и странно. Всё как-то иначе выглядит, будто стекло это не простое — особенное. Отстранил его от глаз подальше, потом опять приблизил. Чудно смотреть и радостно. Ксюшка другая через это стекло. И вся ссора с ней совсем не такая, какой раньше казалась…

Посмотрел ещё немного и протянул Ксюшке её удивительную косынку. А она… не берёт.

— На, твоя ведь.

Ксюшка недоверчиво, с опаской протянула руку, взяла косынку и сунула за пазуху, а сама всё ждёт чего-то. И он понял — Ксюшка ждала подвоха. Она думала, что Петька сейчас отомстит ей за рассыпанные грибы. Даст ей косынку подержать и отнимет.

— Да ну тебя! Нужна ты мне больно!

Только хотел отвернуться и видит, что такое? Правый глаз у Ксюшки перестал подмаргивать, но зато оба враз заморгали-заморгали. И слёзы из них как покатятся. Заплакала Ксюшка. Тоненько, жалобно, по-девчачьи.

Схватила ведёрко и давай грибы собирать. Ползает, с грибов песок стряхивает, а сама ревёт, не останавливаясь. Слёзы капают на грибы, на платье и прямо на песок.

Все до единого грибочка собрала, осторожно около Петьки ведро поставила, выскочила наверх и нету её.

Петька помедлил немного, потоптался на месте, поднял ведёрко и тоже вылез из ямы.

Тут неожиданно хлынул крупный дождь. И ещё неожиданнее прямо во время дождя полилось с неба солнце. Дождь засветился, засиял, будто он не настоящий, а сказочный или театральный. Всё было необыкновенно и радостно.

Ксюшка неслась к Волге, с каждой минутой становясь всё меньше. Вот уже не видно мелькающих рук и ног, только сквозь солнечный дождь горит красное платье.

И показалось удивлённому Петьке, что это не Ксюшка к Волге бежит, а кто-то невидимый за дождём несёт праздничный флаг. Как на Первое Мая.

Глава шестая Петькин Мишка Васькин

— Мишка-а-а… Да проснись, наконец, соня-рассоня! — всё ещё тормошит Петька товарища.

Видите, ребята, вы успели прочитать, что сегодня за Волгой было с Петькой, а он до сих пор никак не разбудит Мишку.

Правда, Мишка уже открыл один глаз. А чтобы он, в конце концов, и второй открыл, Петька выхватил у него из-под головы подушку с вышитым котом. Мишка трахнулся затылком о твёрдый диванный валик и сел.

— Квадратные скобки, — сказал он каким-то потусторонним голосом.

— Что это у тебя? — удивился Петька, вглядываясь в его лицо.

На щеке были розовые вмятины, похожие на оспины, только очень уж аккуратные, рядами и в крестик.

Мишка, потрогав щёку, с трудом встал, подошёл к зеркалу и угрюмо сказал:

— Варварин кот. Гляди, здесь целое ухо отпечаталось. Теперь из-за сестрицы ходи с ухом на щеке.

У него и так были уши большие и толстые, а теперь ещё третье.

— Так тебе и надо, — строго сказал Петька, — дрыхнуть днём меньше будешь.

Мишка был Петькиным другом. Олег — закадычным, а Мишка — просто простым. Фамилия у него — Васькин. И часто путали, то ли он Мишка Васькин, то ли Васька Мишкин. Путали все, а спросонья даже сам Мишка. На всякий случай он отзывался и на Мишку и на Ваську.

Был этот мальчишка белобрысый и неповоротливый. Все в классе говорили, что ему надо заниматься спортом, чтобы сбавить вес. Он охотно соглашался и сбавлял вес… лёжа на диване.

Но зато из всего класса никто не умел так здорово решать задачи, как Мишка. Он решал их даже во сне. И странно, самые трудные почему-то во сне лучше всего получались. Класс очень уважал Мишку за его математические способности.

— Слушай, что сегодня было за Волгой, — только начал говорить Петька, как в окне показалась голова того самого Олега, который был закадычным другом не только Петьки, но и Мишки.

— Сидите-посиживаете? — спросил Олег строгим голосом. — Про всё забыли? Чтобы через пять минут быть на местах!

И исчез.

Вот тут Мишка проснулся окончательно. Ребята молча переглянулись, молча посмотрели на часы, молча про себя ахнули и выбежали из дома.

Глава седьмая В засаде

Бежать было не очень далеко — через несколько домов начинался пустырь. Домчавшись до него, мальчишки остановились.

— Тебе — к забору, где дыра, а мне — за мусорный ящик, — сказал Мишка, задыхаясь.

Они разбежались по своим местам. Если бы это не было приказанием Олега, Мишка по обыкновению всё перепутал бы. Он был самым известным путаником в школе. Но всё то, что говорил Олег, выполнялось точно.

Олег (фамилия его Маслов) жил в этом доме недавно, но успел с ребятами подружиться. Он был на целых два года старше Петьки и Мишки и умнее их. Ребята повиновались ему во всём. Боялись, что он найдёт себе компанию постарше: всё-таки они, по его словам, «мелюзга пузатая». К тому же он был их закадычным другом. А для закадычного нужно разбиться в лепёшку, но сделать всё, что он велит. Так говорит сам Олег, а уж он-то знает, что говорит.

— Одному человеку надо здорово жизни дать, — сказал он сегодня утром, не вдаваясь в подробности, — дальнейшие указания прямо на местах.

Сидят Петька с Мишкой, ждут новых распоряжений Олега.

Репейник у забора не очень высокий. Петьке пришлось согнуться, ну если не в три, так в две погибели.

Скучно одному. Когда же Олег придёт?

Вспомнил о Присмотрисе и Разглядике. Где сейчас маленькие добрые брат с сестрой? И тут же увидел… каплю дождя.

«Неужели обыкновенная?» — с удивлением подумал он.

Лежит дождинка на крапивном листе, на чём держится — неизвестно. Сквозь неё солнце светит, и кажется, что капля звенит.

Вспомнилось, как всей школой в ТЮЗе сказку смотрели. Вышла тогда на сцену волшебница, в ушах драгоценные камни, и казалось, что они звенят. Но то были настоящие камни, будто капли, сквозь которые солнце светит. А сейчас лежала капля, будто драгоценный камень.

Дунул ветер, крапива поёжилась, дождинка сорвалась. Лист помахал ей вслед на прощанье.

Поглядел Петька на дыру в заборе. Две доски выломаны. Одна совсем начисто, а у другой острый неровный верх остался.

«Кусок сломанного зуба! Что он жевал такое твёрдое, этот забор? — в восторге подумал Петька. — Если нырнуть в эту дыру, он — хррясь — и меня пополам раскусит».

Стало жутковато, но Петька даже засмеялся от этой мысли.

«Что же это с моими глазами случилось хорошее? Будто вставили новые хрусталики. Совсем иначе вижу теперь».

— Вы наступили на меня, — вдруг услышал Петька незнакомый вежливый голос из-под тапочки.

У ступни сидел зелёный кустик.

— Простите, пожалуйста, — извинился Петька и приподнял ногу.

— Я, конечно, к этому привык, — продолжал голос, — но всё-таки не очень удобно, когда на тебе стоят.

— А почему вы привыкли? — поняв, что чудеса продолжаются, спросил Петька.

— Потому что я — Подорожник.

— Подорожник? — медленно произнёс Петька, впервые задумываясь над знакомым словом и впервые вглядываясь в знакомое растение. — Вас зовут Подорожником оттого, что вы растёте по дорожкам?

— Чаще всего по дорожкам, — обрадованно закивал тот.

Петьке опять стало весело, как тогда, когда он пригляделся к Мухомору.

Оказывается, как это хорошо догадаться о чём-нибудь самому.

— Нагнитесь, пожалуйста, пониже, прошу вас, — опять заговорил Подорожник.

Петька нагнулся и почувствовал такой запах, будто Подорожник был опрыскан духами. Круглая розетка его листьев почти лежала на земле. (Ну как тут не наступишь!) А из центра, где все листья сходились вместе, торчала вверх плотная зелёная палочка, и странно было видеть на самом верху её нежный сиреневый пушок. От него-то и шёл чудесный запах.

— Откуда это у вас? — спросил Подорожник.

Петька нащупал на лбу царапину.

— Да вот… сегодня… за Волгой поцарапало.

— Сильно болит?

— Ни капельки, — соврал Петька, почему-то вспомнив Ксюшкины песни.

— Я вижу, — сочувственно ответил Подорожник, — приложите-ка мой лист на вашу царапину, боль скоро утихнет.

— Ли-ист? — Петька вопросительно уставился на нового знакомого.

— Эх ты, ничего не знаешь, — заворчали у забора. — Подорожник — лекарственное растение.

Петька повернулся в ту сторону, откуда послышался голос. На него, ощетинившись колючками, сердито глядел Репейник.

— Вы, правда, лечите? — недоверчиво обратился Петька к Подорожнику.

Тот только смущённо пожал листьями.

— Лечит, лечит, — буркнул за него Репейник, — ишь молчит, скромник какой.

— Честное пионерское? — всё ещё не веря, спросил Петька.

Подорожник потупился и произнёс еле слышно:

— Честное лекарственное.

— Коленки тоже лечите? — выпалил Петька.

— Конечно, и коленки, — продолжал Репейник, зная, как не любит Подорожник рассказывать о себе.

— А девчачьи? — уточнил Петька и покраснел.

Подорожник только кашлянул.

— И девчачьи, — опять забубнили у забора.

— А если задира и вруша? — неестественно громко спросил Петька.

— Всех он лечит!

— У какой-нибудь вашей знакомой болит коленка? — забеспокоился Подорожник.

— Нет у меня знакомой, — отрезал Петька.

— А у неё сильно болит?

— Откуда я знаю?

— Понимаю, — мягко сказал Подорожник и деловито протянул Петьке листья, — рвите скорей, пусть она привяжет их к коленке.

Петька подумал немного, сорвал несколько самых крупных, зажал их в кулак и собрался идти искать Ксюшку. Но когда высунулся из бурьяна и увидел мусорный ящик, из-за которого торчал белёсый вихор Мишки Васькина, вспомнил, что нужно сидеть, ждать Олега. И сел.

— Что же вы не идёте? — заволновались растения.

— Я сейчас не могу, — сказал Петька и сунул листья в карман.

— Но вы же ничего не делаете? — вежливо удивился Подорожник.

— Я жду.

— Кого?

— Дальнейших указаний.

Растения не поняли.

— Ну-у… В общем, одному человеку нужно дать жизни.

— Что дать?

— Жизни.

— Это прекрасно, когда жизнь дают, — заулыбался Подорожник.

— Если вопрос стоит о жизни и смерти, то жди, коленка потерпит, — проговорил Репейник, и голос его стал дружелюбным.

А у Петьки почему-то сразу испортилось настроение.

Глава восьмая Ковердайл Барбосыч

«Хоть бы Олег скорее пришёл», — уныло думал Петька.

Но вдруг он упёрся спиной в забор, будто захотел втиснуть себя в доски. Забор затрещал и стал крениться: вот-вот упадёт на землю.

Прямо перед Петькиным лицом бесшумно выросла чёрная пёсья морда. Злая. Клыкастая. Огромная. Петька почему-то вспомнил маму, но у него пропал голос и сразу заболел живот. Он ужасно боялся взрослых собак всю свою сознательную жизнь. Когда-то в далёкие дошкольные годы его укусила большая собака. Но самое страшное было то, что после Петьке делали уколы. От бешенства. Много. Огромной иголкой. И с тех пор при виде большой собаки у него начинал болеть живот. Так и сейчас.

Петьке казалось, что собачья морда занимает небо и землю.

Всё! Последние секунды жизни. Петька зажмурился.

За забором в саду что-то гулко падало на дно пустого ведра.

«Яблоки собирают, — мелькнуло в сознании. — Бух — анис, бух — антоновка. Бух-бух-бух… А может быть, груши?»

Петька встрепенулся и открыл глаза.

Морда по-прежнему глядела на него.

«Глаза у неё карие, — с удивлением заметил Петька. — На веках ресницы. Как и у людей. А уши — одно вверх, другое опущено, как у моей меховой шапки».

Вот морда опустила второе ухо и проговорила:

— Разве ты не помнишь меня?

— К-как н-не помню? — переспросил Петька с собачьим акцентом.

— Конечно, не помнишь: я сильно изменился с тех пор.

— С каких пор?

— С детства.

Петька не понимал.

— Вспомни, ведь ты отнял меня у ребят.

— Так разве это был ты?

Забор облегчённо вздохнул вместе с Петькой и выпрямился. Несколько лет назад Петька спас малюсенького щенка, которому мальчишки хотели отрубить хвост. Пришлось отчаянно подраться. Если б тогда не подоспел Мишка, неизвестно, что с Петькой было бы. Пока шла драка, щенок убежал, поджимая свой спасённый хвост.

— Какой он стал у тебя! Пушистый, большой! — залюбовался Петька, но погладить собаку всё-таки побоялся.

— Дело не в том, какой он, — добродушно продолжал пёс, — главное, что он есть. Ты спас мне улыбку.

— Улыбку? — недоверчиво переспросил Петька.

— Ну, конечно. Мы же улыбаемся хвостом.

— Как так?

— Вот смотри.

Лохматый хвост завилял, и Петька увидел, что пёс действительно улыбается.

— Спасибо тебе, друг, — преданно сказала собака и лизнула Петькину руку, — тебе здорово тогда из-за меня досталось.

— Не стоит! — небрежно бросил Петька и без опаски погладил пса.

Шерсть была пыльной и от этого шершавой.

— А как тебя зовут?

Пёс сразу перестал улыбаться и шумно вздохнул.

— Ковердайл.

— Ка-ак?

— Ковердайл, — чётко повторил пёс.

— Интересно!

— А что тут интересного? Мой бывший хозяин в книжке это имя вычитал. Но та собака была колли — шотландская овчарка. А я-то русский. Дворняга.

Петьке показалось, что на пёсьи глаза навернулись слёзы.

— Есть такие замечательные имена — Шарик! Бобик! Полкан! — продолжал пёс. — Моего отца звали Барбосом. О таком прекрасном имени можно только… скулить.

— А почему хозяин бывший? — заинтересовался Петька.

Собака молча отвернулась.

— У тебя теперь нет хозяина?

— Нет.

— Он умер?

— Жив, жив, — отрывисто тявкнул пёс. — Он предал меня. Продал.

— Предал или продал?

— Это одно и то же, — пёс снова повернулся к Петьке. — Я его сколько раз из беды выручал. А он меня… чужому человеку… за деньги… Тот хотел меня на цепь посадить, плёткой грозился. Но я верёвку перегрыз и сбежал.

Тут чуткие собачьи уши поднялись, потом опустились и снова резко поднялись. Пёс замер, насторожился.

Петька перестал дышать: он хотел услышать то, что слышит пёс. Но было удивительно тихо.

И вдруг тот исчез так же бесшумно и внезапно, как появился. Удивлённый Петька позвал собаку.

— Койведарл, Корейдаль…

Имя было громоздкое, неудобное, еле поворачивалось во рту.

— Корвелдай, Койдеврал, Ковердайл, тьфу!

Петьке сразу стало легче, будто наконец выплюнулось это многоугольное слово. И тут он вспомнил, что отец у пса был Барбос, значит, его можно звать Барбосычем. Зовут же Степанычем Петькиного дядю.

— Барбосыч, Барбосыч! — позвал он.

Никто не отозвался.

Почему же он так неожиданно сбежал? Может быть, услышал чьи-то шаги? Чьи?

Бурьян зашевелился, и Петька увидел перед собой закадычного друга — Олега Маслова.

Глава девятая Операция «Секрет»

Глаза у Олега голубые, как у любимого артиста, которого они постоянно видят в кино и по телевизору. Рубашка тоже голубая. С молнией. От замка молнии висят на цепочке два шарика. Они похожи на капельки ртути. Как-то раз Петька разбил термометр, и она разбежалась по полу. Мама закричала: «Отойди! Не касайся!» А капельки были такие заманчивые, они будто кричали, чтоб их потрогали. Наверно, поэтому Петьке каждый раз хочется повертеть в пальцах шарики на Олеговой рубашке.

Лицо Олега было серьёзным и сосредоточенным. Петька понял: дело предстоит трудное, и быстро поднялся с земли.

— Ты — пограничник, — начал Олег, — за спиной — советская Родина! Впереди. — чужая территория.

Петьке стало беспокойно и торжественно.

— Враг опасен и хитёр, — чётко продолжал командир. — Разведка донесла, что сегодня именно в этом месте (Олег показал на дыру в заборе) может перейти границу шпион. Боевое задание, понятно?

— П-понятно… то есть… слушаюсь! — ответил боец, вытянув руки по швам.

— Чего «то есть слушаюсь»? — переспросил командир.

— Охранять… Защищать… в общем, задержать и уничтожить!

У Петьки перехватило дыхание. Олег смотрел в глаза своего бойца строго и внимательно.

— Только за-дер-жать! И дать сигнал остальным посредством… двух пальцев.

Олег вложил два пальца в рот, но свистеть не стал. Всё и так было ясно.

— Есть! — выстрелил Петька.

Хотел было отдать честь, но ведь пилотку его за Волгой унесло ветром, а к пустой голове как руку приложишь? По уставу не положено.

— Боевая операция называется «Секрет», — уже шёпотом говорил Олег, — что бы здесь ни произошло, всё абсолютно сек-рет-но.

— Сек-рет-но, — так же по слогам чеканно повторил Петька и слово это прозвучало как присяга.

Олеговы глаза подобрели. Он положил руку на Петькино плечо, потом притянул друга к себе, крепко обнял. Так обнимает командир любимого бойца, посылая на опасное задание.

Петька почувствовал это, и ему стало страшно. Но Олег заговорил уже не командирским тоном:

— Может, конечно, и не здесь пройдёт, то есть произойдёт нарушение. Но по всем трём дорогам расставлены посты. Я, ты и Мишка. Главное, вцепись и держи. Этот враг здорово вырывается и удирает.

— А ты знаешь его?

— Конечно. Я тебе нарочно не говорю, кто это. Хочу, чтоб ты сам как боец научился распознавать врага.

— А…

— Что «а»?

— А если я своему накостыляю?

— У тебя разве нет головы на плечах?

— Есть, — убеждённо ответил Петька, зачем-то потрогав голову рукой, и вздохнул.

— Имей в виду, лазутчиком может быть кто угодно, не только мальчишка.

Олег знал, что в эту дыру лазает лишь один человек, именно тот, с которым надо было посчитаться. Петьке стало ещё страшней.

— А если дяденька? — цепенея, спросил он.

— Ты что, трусишь?

И Петька понял, что может прийти и дяденька. Красивые голубые глаза Олега прищурились.

— Наши пограничники даже ценой собственной жизни…

— Служу Советскому Союзу! — прервал Олега Петька и выдохнул горячий воздух.

Олег остался доволен. Хотел было козырнуть, но тоже, видимо, вспомнил, что на голове ничего нет. По-военному, чётко приставил ногу к ноге, улыбнулся своей кинематографической улыбкой и, повернувшись на сто восемьдесят градусов, скрылся в бурьяне.

Глава десятая А Ксюшка в это время…

А Ксюшка в это время набрала в рот воды да как прыснет над столом. И вдруг в воздухе повисла — радуга. Повисела, повисела и опала вместе с водяной пыльцой. А в окно бьёт солнце. Ксюшка прыснула ещё. И снова радуга встала. Прямо в кухне. Только любоваться ею было некогда. Ксюшка не просто так водой прыскала, она платье своё мочила. Пересохло оно на балконе.

Утюг плавно скользил по красной поверхности и деловито шипел, когда наплывал на тёмные островки от водяных брызг. После шипенья за ним оставалась такая гладкая полоса, что по ней хотелось проехать на коньках.

Ксюшка гладила, стоя на одной ноге. Вторую, с разбитой коленкой, она поджала, будто собираясь играть в классики. Коленка нестерпимо болела. Казалось, в ней кто-то сидит, дырки просверливает, и от этой сверлящей боли нога накаляется, как утюг.

В маминой аптечке, кроме валидола и глазных капель, ничего не было. Чем же её полечить, эту невозможную коленку? И спросить не у кого. Все на работе. И петь громко нельзя: соседка ругается.

Вот если бы лечь и не шевелить ногой… Но в комнате очень громко и требовательно тикает будильник. Чем меньше остаётся времени, тем слышнее его голос. Так бывает с будильником всегда, если Ксюшка опаздывает в детсад за сестрёнкой.

Платье ещё не остыло, когда Ксюшка надела его.

Больнее всего коленке было на лестнице. Ступеньки будто подросли за нынешний день. Пришлось съехать по-мальчишески на перилах.

По асфальту идти было легче. Он ровный, потому что новый. Но скоро пустырь начнётся, там камни да ямы. Но ничего, зато песни петь можно. Громко.

Ксюшка прибавила шаг.

Глава одиннадцатая Кто шпион?!

Петька притаился. Он ждал. Его охватил страх. Если бы Барбосыч был с ним, ни один нарушитель не прошёл бы. Петьке очень хотелось, чтобы вернулся этот лохматый бездомный пёс. Может быть, они подружат.

«Я бы его дрессировал, — успокаивал себя Петька. — Меня бы Олег научил. У него ведь был пёс, которого он отдал пограничникам».

Правда, никто из ребят их двора не видел этого пса, но Олег дал честное пионерское.

Страх не проходил. Петька поглядел на дыру в заборе. Она была такой узкой, что нормальный человек вряд ли мог протиснуться в неё.

«Что же это за враг?» — с удивлением подумал Петька.

Какой-то непонятный звук послышался со стороны пустыря. Петька перестал дышать. Звук приближался, но всё ещё невозможно было понять, что это такое.

В ушах забухало сердце сильными беспокойными ударами.

Звук стлался понизу: кто-то полз.

Пальцы сами собой сжались в кулаки, мускулы напружинились тоже сами собой.

По земле упрямо приближалось чьё-то тяжёлое прерывистое дыхание.

«Удрать!» — метнулась в голове трусливая мысль, но Петька тут же приказал себе: «Стоять насмерть! Ни шагу назад!»

Стебли бурьяна шевельнулись. Между ними что-то мелькнуло. Белёсые вихры! Чья-то голова! Но что это на ней? Сооружение из лопухов, пучки травы, репейные колючки? Понятно! Маскировка! Он!

Петька отчаянным рывком бросается на лазутчика.

— О-ой! — кричит из-под Петьки человек нечеловеческим голосом.

Петька хочет содрать с врага маскировку, чтобы увидеть его в лицо. Но тот сваливает Петьку с себя и очень здорово удирает.

— Ага! Струсил! — победно кричит Петька, стараясь подняться. Но не может: штанина зацепилась за железяку.

Враг — на заборе!

— Сто-о-ой!

Враг — за забором! А железяка всё держит Петьку. Трресь! Отпустила.

Враг никакой не дяденька! Мальчишка! Бежит малинником, скрыться хочет незаметным. Петька за ним.

Малина густая. Хлещет Петьку по спине, по щекам.

Нарушитель лезет в дыру другого забора. Петька — тоже в эту дыру. Тот опять на заборе! Переваливается через него и падает на землю.

И Петька птицей влетает на забор, прыгает, но не на землю, а на шпиона.

Ребята сцепились и покатились по траве. Но вот Петьке удалось оседлать беглеца, сесть на него верхом.

— Держись, вражина!

Стукнул неприятеля по спине раз-другой и подумал: «Хорошо, что меня Мишка драться научил».

Только засунул два пальца в рот, чтобы свистнуть, как увидел вдруг, что он сидит верхом на…

Вы, ребята, конечно, уже догадались, на ком сидел Петька и кого колотил по спине.

Он сидел верхом на… Мишке. Петька решил, что этого не может быть. И только когда разглядел на щеке кошачье ухо в крестик, потрясённо понял: Мишка!

— Ты шпион? — выдохнул он шёпотом.

— Нет, это ты шпион! — возразил Мишка ещё тише.

Сели на землю друг против друга.

— Как ты сюда попал? — вновь начал Петька.

— А ты?

— Я за шпионом гнался.

— Я тоже.

— Как тоже? Ты же удирал.

— Я не удирал, — часто-часто моргая, объяснял Мишка, — я… заманивал.

— Ты же с поста сошёл!

— Я не сошёл. Я менял позицию и заблудился. Во-первых, за ящиком меня видно, а ещё там мухи.

Петька только хотел что-то возразить, как Мишка заговорил необычно быстро.

— Видишь, замаскировался нарочно, как будто я куст. Я высчитал длину пути, врагу невыгодно идти через мусорный ящик. Он другой дорогой пойдёт.

Петьке нечего было сказать: он вспомнил, что сам бросил пост, и враг в любую минуту может нарушить границу.

— Бежим! — дёрнул он Мишку за руку. — Хорошо, что я не засвистел, а то Олег прибежал бы.

Быстро вскочили. Они были в чьём-то саду. Перед ними стоял забор. Высоченный!

— Давай дыру поищем, а то я уморился лазить, — пыхтя, сказал Мишка.

Петька сразу согласился.

Им повезло. Доску, которая висела на одном гвозде, они нашли быстро. И через секунду Петька был уже в переулке.

Мишка не хотел отставать. Он повернулся к забору спиной и просунул к Петьке правую ногу. За ней — левую.

— Подожми живот, — скомандовал друг.

Живот с трудом пролез в дыру.

— Да скорей ты! Опоздаем!

— Сейчас, сейчас, — бормотал Мишка, протаскивая руки с плечами.

— Олег посты может проверить, а нас там нет! — подхлёстывал Петька.

Но тут, ребята, случилось очень обидное событие для всех математиков школы. Мишкину голову, полную оригинальных задач, неожиданных решений и точных ответов, заклинило.

Петька подёргал доски, но они были проколочены намертво.

— Голова у меня разве больше, чем живот? — удивился Мишка.

— Если б у тебя голова была больше живота, ты бы лучше соображал. Кто же задом лезет в дыру? Надо головой чтобы уши по очереди шли. А у тебя оба уха сразу в дыре! Ты что, не знаешь, какие у тебя уши?

— Знаю, — вздохнул Мишка.

Он упёрся ногами в землю, руками в забор и изо всей силы тянул голову. Живот его тяжело дышал.

— Ну и выросла, — бурчал он. — Ты меня дёрни, а?

Петька попробовал дёрнуть, но Мишка взвизгнул.

— А может, она назад пролезет, в сад? — виновато спросил Петька.

— Не лезет. Я её уже сильно наружу протащил. Теперь больно чего-то.

— Совсем никуда не двигается?

— Совсем никуда, — прохрипел Мишка.

— Что теперь делать будем? — спросил Петька с тоской.

— Ты иди, — сказал Мишка вдруг, как отрезал.

— Один? — растерялся Петька.

— Брось меня, — с героической ноткой в голосе продолжал простой друг. — Я буду стоять насмерть, пока вы шпиона не изловите. Если надо простою целый день! — почти воскликнул Мишка… — даже целую ночь, — добавил он чуть слышно и замолк.

Петька восхищённо поглядел на Мишкин затылок, и ему самому захотелось быть сейчас на его месте, чтобы так же беззаветно пожертвовать собой.

— Ты поспи, — попытался он ему угодить.

Мишка молчал. Петька понял, что его простой друг действительно будет стоять насмерть.

Надо было торопиться, и Петька побежал. Это был переулок имени Красных следопытов. От пустыря недалеко, если идти прежним путём. Но когда Петька гнался за Мишкой по чужому малиннику, на них кто-то сердито кричал взрослым голосом, и поэтому Петька устремился в обход.

На пути вдруг появился Ковердайл. Петька обрадовался.

— Барбосыч!

Лохматая морда удивлённо подняла уши, видимо, прислушиваясь к своему новому имени, чуть помолчала и… улыбнулась.

— Мишка застрял! Я на пост! Айда со мной! Поможешь, — крикнул ему Петька на бегу, будто своему старому приятелю, который в курсе всех его дел.

Барбосыч действительно побежал, но не за Петькой, а в противоположную сторону, туда, откуда шли Петькины следы.

Глава двенадцатая Отчаянное положение

Мишка стоял неподвижно. Шевелиться было нельзя, потому что от боли тогда хотелось реветь на весь белый свет. Ноги и руки затекли. Спина так устала, будто на неё взвалили тот самый мусорный ящик, за которым Мишка только что сидел.

Но всё это было полбеды. Самое страшное ждало его впереди.

На Мишкин нос села муха. Обыкновенная. Пустяковая. Мишка скосил на неё оба глаза. Вблизи муха казалась огромной, мохнатой, и ему почему-то вспомнился зоопарк.

Но и так было бы ещё можно жить. Села и пускай сидит. А это вредное насекомое взяло и по-пол-зло.

Вот тут всё и началось.

Мишка сморщил нос, подвигал им, как умел, но насекомое на это не обратило никакого внимания. Мишка дунул. Муха будто присела на корточки, переждала ветер, а потом продолжила путь по носу.

— Эй, ты куда! — пригрозил ей Мишка.

Муха не понимала. Он стукнул кулаком в забор. Муха даже ухом не повела и продолжала разбойничать.

«Как высвобожусь, всех мух переловлю, — с отчаянием решил Мишка. — Чего они всё время ко мне привязываются? Эх, напрасно я сегодня варенье ел».

Разбойница полезла на лоб. Мишка сложил лоб в гармошку. Муха обиженно остановилась, потом повернула и, о ужас! двинулась обратно.

Муха ползла спокойно и уверенно, приближаясь к самому кончику носа. Тут Мишка с завистью подумал: «Вот бы мне удобный коровий язык».

Между тем жить стало совсем невозможно. Весь путь на лице, проложенный мухой, так горел и зудел, как будто его обожгли крапивой. Ничего подобного Мишка никогда не испытывал.

Из правого глаза выкатилась слеза. Её обогнала слеза из левого. Обе упали в лопухи.

«Надо сочинять и решать задачки, чтобы отвлечься, — догадался Мишка. — Если бы плыл по Волге крокодил из Чебоксар в Казань со скоростью двадцать километров… Ой! Ма-а-ма!.. в час. А навстречу ему плыл Бармалей со скоростью двадцать пять километров в час. Где и когда они встретились бы, если расстояние между городами сколько? Сто восемьдесят километров. Значит, так, первый вопрос… Ай! Па-а-а-па!.. Карау-у…»

Спасение пришло неожиданно. На Мишку вдруг обрушился деревянный грохот. Ему почудилось, что у самого уха кто-то со всего маху бьёт по пустой бочке. Но это — показалось музыкой. Мишка засмеялся от счастья, потому что муха — улетела.

Музыка надвигалась. Что такое?

Это просто-напросто Гришка Садоводов бежал домой.

Был он второгодником и учился теперь в одном классе с Мишкой и Петькой. Фамилию Садоводов ребята переделали в Садовоогородов, потому что у Гришкиного отца был большой огород, и тот вечно заставлял сына таскать воду для поливки.

Сейчас в руках у Гришки была палка, которую он вёз по забору. Палка весело подпрыгивала на неровных досках, и это отдавалось в зажатой Мишкиной голове.

Вдруг Гришка неожиданно остановился. Это он увидел Мишку, то есть не всего Мишку, а большую часть его — руки, ноги, туловище и затылок. Но так как та часть, по которой чаще всего узнают людей, была по другую сторону забора, то Гришка не узнал Мишку.

Осторожно, на цыпочках, чтоб не спугнуть мальчишку, он подошёл к нему вплотную и остановился. Ведь это был Гришкин забор, и глядел мальчишка в его сад.

Мишка не шевелился. Это было загадочно.

— Эй, ты что там делаешь? — громко и воинственно спросил Гришка.

Ответа не последовало, но та часть Мишки, которая была в переулке, переступила с ноги на ногу.

Гришка постучал Мишке в спину, словно в дверь.

— Не мешайте, — послышалось за забором, — я занят.

— А что ты делаешь?

— Я… местность топографирую.

— Чего-о? Фотографируешь?

— То-по-гра-фи-ру-ю. Понятно?

— Понятно, — ответил Гришка, ещё внимательнее, с уважением посмотрел на ту часть Мишки, которая была рядом с ним, и перемахнул через забор.

Голова ничего не делала. Лицо было красным и блестящим.

— Это ты? Мишка Васькин, Васька Мишкин?

— А ты Гришка Садоводчиков-Огородчиков?

— Уходи из моего сада, — рыкнул Гришка.

— И не подумаю, — услышал он спокойный ответ.

Был Гришка худой и несуразный. Всё у него тонкое — и шея, и руки, и ноги. Ноги такие длинные, будто ходули. Голова маленькая, как у голубя.

«Такая бы не застряла», — с завистью подумал Мишка.

Если сложить Гришку пополам, то получится Мишкин рост. А если поставить двух Гришек рядом, то получится Мишкин объём.

Вот какие были Гришка и Мишка по отношению друг к другу.

Был Гришка лентяй первый сорт и драчун. А на Мишку особый зуб имел.

Как-то раз, давно, Мишка на уроке сочинил про него задачку, и решали её всем классом. А задачка такая: сколько Григорий Садоводов за год, вычитая каникулы, выходные и праздники, промолчит у доски и прочешет в затылке, если на каждой арифметике будет молчать по десяти минут и чесать в затылке по семи минут?

Решать было интересно и весело. Не нашлось ни одного ученика, который бы не сделал эту задачку правильно. И с удовольствием.

Гришка за это хотел Мишку избить, но не решился, потому что тот был в другой весовой категории. Тогда он на русском подсказал Мишке неверные окончания глаголов, а сам тут же ответил правильно.

С тех пор отношения между Гришкой и Мишкой были сложные.

Гришка стал медленно подходить к забору. Голова не исчезала, а наоборот, лоб выпятила, будто собираясь бодаться.

— Подходи, подходи, — говорила она, — может, трусишь, провокатор? Ближе, ближе, а то я тебя плохо вижу.

Гришка остановился.

Мишка со всей силы дунул на волосы, которые лезли в глаза. Надо лбом взметнулся белёсый лёгкий веерок и упал опять на прежнее место.

И вдруг Гришка понял, отчего Мишка стоит такой закорюкой и дует на волосы.

— А-а… Башку вытащить не можешь? Ха-ха-ха, ходячий задачник.

Гришка смело подошёл к Мишке, перед самым его носом сжал кулак и как стукнет… по доске.

Мишка даже не зажмурился. Даже не моргнул.

— Выбирай, что хочешь, — начал издеваться Гришка, — или чтоб я тебе в зубы дал или чтоб нос расквасил. Мне всё равно, что с тобой сделать.

— Ты лучше крапиву сорви, — спокойно, даже с улыбкой, ответил Мишка, — и крапивой меня. От неё, знаешь, какие красивые волдыри бывают! Только платочек возьми, а то обожжёшься!

— А вот и сорву! — обрадовался Гришка, — и так тебя разукрашу, сам себя не узнаешь. А ты что мне можешь? Ты ничего не можешь, красный помидор.

— Я всё могу! — гордо ответил Мишка. — Презирать тебя за это могу. И презираю.

Гришка молчал.

— Язык тебе показать могу, плюнуть в тебя могу, да не хочу пачкаться.

— Ах вот ты как? — разозлился Гришка. — Ладно. Сейчас доску отдеру. Вылезешь. И сразимся честно, кто кого.

Но доски не двигались с места.

— Батя навек приколачивал. Погоди, клещи принесу.

Быстро пошёл в дом. Потом обернулся, погрозил:

— Смотри, не вылези без меня. Всё равно догоню.

— Давай быстрей шевелись, — вызывающе крикнул Мишка, — а то у меня пройдёт охота драться!

Кричал он так потому, что над его головой послышалось угрожающее жужжание. Это была та же самая муха. Мишка сразу узнал её по голосу. Видимо, всё это время она сидела где-то рядом, терпеливо ожидая, пока уйдёт Гришка.

Муха кружила, явно прицеливаясь к Мишкиному носу.

Глава тринадцатая Так вот кто шпион

Петька бежал так быстро, что чья-то помеченная чернилами курица взлетела на забор. Вдруг со стороны пустыря донёсся резкий, пронзительный свист. Так свистеть умел только Олег Маслов. Петька с Мишкой сколько ни пробовали, у них ничего подобного не получалось.

Петька припустил ещё быстрее. Внезапно впереди из-за поворота выскочила девчонка и понеслась ему навстречу. На девчонке было знакомое красное платье. Да это же Ксюшка! Петька замедлил бег. И тут из-за того же поворота появился Олег. Закричал:

— Держи! Лови! Хватай!

Петька растерянно остановился. Ксюшка приближалась.

— Подножку! Растяпа! Подножку!

Ксюшка со всего размаху рухнула на землю. Олег настиг её, хотел схватить, но Ксюшка неожиданно ловко подкатилась ему под ноги. Олег споткнулся и обидно плюхнулся носом в пыль.

Ксюшка вскочила, перепрыгнула через него и понеслась дальше. Когда Олег встал, она была уже далеко.

Всё случилось так быстро, что Петька даже толком сообразить ничего не смог. Молча и неподвижно глядел, как убегала девчонка. Вскоре она скрылась в переулке.

Увидев, как отряхивается Олег, Петька внутренне сжался. Эх, будет ему сейчас от закадычного! Но Олег сказал:

— Здорово ты ей подножку дал. Узнаю. Моя школа.

Правая сторона лица у Олега была в пыли, будто он боком лежал на земле.

— Ну ничего, следующий раз не уйдёт, — продолжал он. — У меня уже созрел новый план. Та операция будет называться «Мышеловка».

— Постой, — удивился Петька, — так это мы её втроём караулили на пустыре? Это Ксюшка — шпион?

— А ты думал! — ответил Олег.

— Так она же девчонка!

— Ну и что?

— Так ведь трое против одной?!

— Вот тебе и трое, а всё равно ушла! Тут десятерых надо.

— А если б не ушла?! — ужаснулся Петька. — Чтоб тогда?

Олег пристально посмотрел на него и перевёл разговор на другое.

— А Мишка где?

— Он в дыре, — монотонно ответил Петька, думая о своём.

— В какой дыре? — услышал он голос Олега как будто издалека. Потом голос приблизился. — Ты будешь отвечать, где Мишка?

Петька очнулся и объяснил. Олег рассмеялся:

— Так ему и надо.

Смех разбирал его всё сильней и сильней. Олег, схватившись за живот, уже совсем задыхался от хохота.

— Пускай постоит там! — еле проговорил он.

— А ты разве не пойдёшь выручать? — растерялся Петька.

Хохот оборвался.

— Выручать? Чего захотел! И ты не пойдёшь!

— Так он же там умрёт!

— Не умрёт! Предатели живучие!

— Кто предатель? — не поверил Петька.

— Тот, кто приказы нарушает.

Олег ткнул в Петькину грудь кулаком. Петька, потеряв равновесие, сел на землю.

— Это тебе гауптвахта! — приказал командир, — тут сидеть будешь. — Приду, проверю. Дезертиры!

Олег резко повернулся и зашагал от Петьки прочь.

Глава четырнадцатая Что же делать?

Петька сидел на земле в пыли и чувствовал, какой он маленький и ничтожный. Дезертиры. Они с Мишкой дезертиры и предатели. Это сказал Олег. Тот самый Олег, который умеет так дрессировать собак, что они потом служат на границе. Тот самый Олег, который вёл через Волгу речной трамвай (у него есть знакомый капитан, и один раз он доверил Олегу руль управления). Тот самый Олег, стихотворение которого было напечатано в газете. И такой человек сказал, что они дезертиры и предатели.

Петьке захотелось скулить длинно и жалобно. По-щенячьи.

Он был противен самому себе. Как он будет теперь смотреть на друзей, товарищей, соседей и даже на прохожих? Все же сразу по его лицу узнают, кто он такой.

А бабушка? Мамина мама. Тут Петьке показалось, что он на минуту сунул голову в духовку. Уши его стали горячими, в них напряжёнными толчками отчётливо бился пульс. Это был стыд.

С бабушкой встречаться теперь совершенно невозможно. Петька бухнулся на землю прямо в пыльную траву лицом. Ему было не до новой чистой рубашки: ведь домой он всё равно не пойдёт. Никогда.

Давайте, ребята, на несколько минут оставим Петьку. Мужчина должен плакать в одиночестве. Я пока вам про его бабушку расскажу, вернее, даже про двух. Ведь с Петькой живут сразу две бабушки.

Одна обыкновенная, как у всех. Домашняя хозяйка. Вечно гремит на кухне кастрюлькиными крышками, а в свободное от работы время вяжет. Это папина мама. Она добрая, здорово умеет рассказывать сказки, да такие интересные, каких ни в одной книжке не вычитаешь. Главное, каждый раз новые. Петька до сих пор частенько просит её рассказывать, когда дома никого нет и не надо готовить уроки. Это очень хорошая бабушка.

А вот вторая бабушка — мамина мама, не только очень хорошая, а просто знаменитая. Такой ни у кого нет. Она будто и не бабушка вовсе, а свой парень, с которым здорово и весело дружить.

Во-первых, это учащаяся бабушка. Они с Петькой даже за одним столом уроки учат. У неё невозможное количество всяких научных книг дома. Она пока никому не даёт их трогать, даже своему родному сыну — Петькиному дяде. Да ещё в библиотеке берёт столько книг, что всегда носит их в большой хозяйственной сумке.

Бабушка очень много читает и пишет. Ей нужно сдавать экзамен, который почему-то называется минимум. Но по тому, сколько она готовится, это должен быть не минимум, а целый максимум. Но самое легендарное в бабушке не это.

Петькина бабушка известна всем ребятам и даже почти всем взрослым в городе. Она — моржиха, то есть купается круглый год.

Конечно, многие мальчишки тоже купаются круглый год, но в бассейне. А бабушка зимой в проруби! За это её уважают все ребята. И внук гордится своей бабушкой, как только умеет.

Впрочем, ребята, Петька уже, кажется, перестал плакать. Посмотрим, что он будет делать дальше. А с его бабушкой мы ещё встретимся.

Петька приподнял голову: ему показалось, что на него кто-то смотрит.

Перед ним на камнях стояли… маленькие зелёные человечки. Брат и сестра.

У Петьки что-то отчаянно и больно рванулось внутри. Ему захотелось снова бухнуться в дорожную пыльную траву. Но он не бухнулся, только закрыл лицо, ладонями и крепко-крепко прижал их к глазам.

— Ты не хочешь нас видеть? — спросила Разглядика.

Петька отрицательно замотал головой: он хотел их видеть. Очень хотел. Но лучше б они ушли. Ведь зелёные человечки наверняка знали, кто он теперь такой.

— Мы не собираемся уходить, — произнесла Разглядика, — хоть ты и стыдишься открыть лицо.

«Они читают мои мысли», — пронеслось в голове у Петьки.

— Да, — тут же ответила зелёная девочка, — читаем. Мы же волшебники. И пришли тебе помочь.

«Не хочу я помощи, — сгоряча подумал Петька, — мне уже никто не поможет, раз я такой».

— Смотри, он нам не верит, — прозвенел колокольчиком девчачий голос.

— Собственно говоря, почему мы должны ему помогать? — наконец заговорил Присмотрись и заговорщически подмигнул сестрёнке. — Он не заслуживает нашей помощи.

«Конечно, — тоскливо подумал Петька, — я же дезертир».

— Правильно, не заслуживает: Ксюшке подножку подставил, — поддержала брата Разглядика.

«И это они знают», — тяжело вздохнул Петька.

А Присмотрись и Разглядика словно перестали понимать Петькины мысли и разговаривали только друг с другом.

— Ты видел, как она упала?

— Видел. Как раз на больную коленку.

«Как же я мог подставить эту проклятую подножку? До чего же я пропащий человек!» — подумал Петька, и новая вина навалилась на него.

— Может, он ещё исправится, как ты думаешь? — зазвенел девчачий голосок. — Давай всё-таки попробуем ему помочь.

— Петя, ты помнишь, что было с тобой день тому назад? — начал Присмотрись.

Ладони у Петьки слегка отлипли от век, голова утвердительно кивнула.

— Мне кажется, что он не очень хорошо помнит вчерашний день, и надо его показать ему. Не весь день, а самое главное.

«Зачем? Вчерашний день я и так знаю, — возразил про себя Петька, — вот если б завтрашний показали. Мне очень нужно узнать, что со мной завтра будет».

— Посмотри внимательно вчерашнее, может, в нём и своё завтра увидишь.

Петька не поверил.

«Показывайте, если хотите, я всё равно глаз не открою», — мысленно сказал он человечкам.

— Вот и хорошо, — улыбнулась Разглядика, — вчерашний день только и можно увидеть, зажмурившись.

— Не смей открывать глаз! И смотри! — раздельно сказал Присмотрись.

Слова прозвучали торжественно и в то же время строго. Петька почувствовал, что каждое из них, словно гвоздик, приколотило его к земле.

Глава пятнадцатая Так что же вчера было?

И пошёл перед Петькиными закрытыми глазами его вчерашний день.

Вон Мишка во дворе мороженое ест и пальцы облизывает. Съел, задрал голову, стаканчик к губам приставил и по картонному дну барабанит, может, ещё одна белая липкая капелька в рот скатится. Потом взял и бросил стаканчик на тротуар и деревянную палочку-ложечку тоже. А вокруг чисто-чисто: тётя Даша каждое утро двор метёт. Около подъезда урна стоит — зелёный железный кошель на подставке.

«Ах это Присмотрись и Разглядика к аккуратности меня приучают, — с раздражением думает Петька, — а зачем? Я и так знаю, что стаканчики от мороженого надо в урну бросать».

— Не отвлекайся, Петя, — одёрнул его Присмотрись, — смотри дальше. Это мы тебе ещё не самое главное показываем.

«А что там может быть главное?» — только подумал Петька и вздрогнул от неожиданности, увидав… самого себя.

Вот он сам с улицы вошёл во двор. В руках у него тоже мороженое.

«Куда же я стаканчик дел? — с тревогой думает Петька, — не помню».

Вот он, как Мишка, приставил стаканчик к губам, задрал голову и пальцами по дну барабанит, когда последняя липкая капелька в рот скатится.

«Ну бросай же скорей, — торопит сегодняшний Петька вчерашнего, — вон урна под носом, ну!»

Петька будто услышал, о чём его просят, швырнул стаканчик, но прямо на тротуар и вошёл в свой подъезд.

Петьке сейчас захотелось вскочить, догнать самого себя и дать хорошего тумака. Но ведь прожитый день уже ничем нельзя изменить. Он таким останется навсегда.

«Больше никогда ничего не брошу на тротуар», — убеждённо решил Петька и тут же услышал, как в ответ на его мысли негромко и весело рассмеялся знакомый девчачий голосок.

Но вот вчерашний Петька вышел на балкон. Правое плечо ниже левого, потому что в руке ведро с водой. Еле-еле поднял, плюх в один ящик. Руке легче стало. Плюх — во второй. Плюх, плюх — в третий, четвёртый. Ведро пустое. И, довольный, скрылся в комнате.

Петька даже загордился собой, пускай зелёные человечки посмотрят, до чего он быстрый, ловкий и умелый.

Но вдруг он увидел, как вода, переполнившая ящики, вместе с землёй поплыла по отремонтированной розовой стене и полилась на тротуар. Дом «заплакал» грязными, мутными слезами.

Чтобы не видеть всего этого, Петька открыл глаза.

Вчерашний день сразу кончился. Присмотрись и Разглядика стояли на камнях и внимательно глядели на него. Петька виновато опустил голову и по привычке хотел было сказать «я больше не буду», но Присмотрись успел опередить его;

— Смотри, Петя, дальше. Ведь и это ещё не самое главное.

Петька притих и покорно закрыл глаза.

Он сейчас же увидел бабушку. Свою бабушку, мамину маму, ту самую, которую знают и уважают все ребята.

Петьку сразу насторожило бабушкино лицо. Оно было какое-то… странное. То ли растерянное, то ли расстроенное, сразу и не поймёшь. Вчера он этого не заметил. Бабушка прошла мимо своего подъезда и остановилась около ребят. Он сам в это время уже стоял вместе со всеми.

Тут с улицы появилась Ксюшка. Она, видно, шла из магазина, потому что держала авоську с хлебом. Буханка целая и один батон, у которого угол обгрызан. Ксюша тоже остановилась, но поодаль.

— Вы не знаете, кто это сделал? — громко спросила бабушка.

Бабушка умеет так говорить, тихо-тихо, а слышат буквально всё, потому что другие разговоры в это время обычно смолкают.

Бабушка задала свой вопрос и показала на клумбу в стороне от забора.

Клумба была разорена.

У жёлтого георгина половина куста беспомощно висела, касаясь макушкой земли. А на соседнем кусте торчали к небу пустые, ободранные палки стеблей. И даже неизвестно, какие были на нём цветы. Настурции и анютины глазки жестоко втоптаны в почву, смешанную с белыми ресничками маргариток.

— Так кто же всё-таки это сделал? — ещё тише повторила бабушка.

Ребята переглянулись. А Ксюшка и Олег почему-то, не отрываясь, смотрели друг на друга.

Тут все услышали, как монотонно и занудливо над кем-то ноет комар.

Как-то в Петькином классе на перемене пропала трёхцветная шариковая ручка, которую учитель оставил на столе. Тогда тоже казалось, что тишина не кончится никогда в жизни. Каждый чувствовал, что могут подумать и на него, и от этой мысли вдруг начинал краснеть. А краска, казалось, уличала в нечестности и от этого разгоралась всё больше и больше. То страшное ощущение запомнилось навсегда.

Так и сейчас ребята стояли у клумбы, молчали и чувствовали, как между ними вырастало недоверие друг к другу. Казалось, ещё немножко и молчание обрушится громом. Но тут Мишка задумчиво произнёс:

— Из нас никто не мог. Это кто-нибудь чужой.

— Безобразие, — подхватил Олег, — мы копали, сажали, а кто-то взял и надругался.

Стало немного легче: прервалось молчание, появилась надежда, что Олег во всём разберётся и кончится эта неприятная подозрительность. Олег всегда приходит на помощь в трудную минуту.

А бабушка, будто между прочим, сказала:

— Ну положим, ты сам не копал и не сажал.

Голубые Олеговы глаза стали просто синими. Он улыбнулся своей артистической улыбкой и спокойно ответил:

— Вы же знаете, Зоя Иванна, что я в то время был очень занят.

— Ах, прости, прости, — спохватилась бабушка, — я ведь и забыла, что именно тогда ты работал над своим стихотворением, которое потом было напечатано.

— Встретился бы мне сейчас этот подлец… — снова начал Олег и не докончил фразу. — Сидит, небось, на базаре и наши цветы за трёшку продаёт…

— А может, это всё-таки кто-то из нас? — неожиданно прозвучал голос Ксюшки.

Ребята возмущённо загалдели. А бабушка, прищурившись, оглядела их и громко сказала:

— Сейчас мне некогда: завтра экзамен, ещё целую тему повторять. А как сдам, устроим собрание и попытаемся найти виновника.

Она подняла свою сумку, до отказа набитую книгами, и ушла в дом.

Ребята стоят и какую-то неловкость чувствуют, с ноги на ногу переминаются, словами перекидываются, вроде бы не знают, куда им девать себя. Будто все их дела сразу кончились.

— А этот георгин я посадил, — задумчиво сказал Мишка, указывая на ободранный куст. — Самый красивый был.

— А я тозе садил малгалитки, — картаво пролепетал маленький мальчонка в полосатых трусах. — И поливал. У меня лейка есть с дылочками, как в душе.

— Интересно, кто же тут всё-таки нахозяйничал? — не унимался Мишка.

— Разберёмся, — ответил Олег и направился в дом.

— Я знаю, кто нахозяйничал!

Все повернулись к Ксюшке. А она стоит поодаль в своём красном платье, в авоське хлеб держит.

— Кто же? — спрашивает у неё Олег громким голосом.

— Это ты сам сделал, — так же громко говорит девчонка, и от движения губ на лице у неё шевелятся коричневые веснушки.

Теперь все поворачиваются к Олегу.

— Я? — пожимает он плечами.

Все снова глядят на Ксюшку. Она подходит ближе.

— Правда. Я сама видела. Не верите? — и начинает волноваться. — Опять не верите мне?

Олег усмехнулся:

— Почему же? Поверят, если сумеешь убедить.

Ребята одобрительно зашевелились.

Ксюшкино лицо розовеет. Она напряжённо молчит, видимо, не знает, как суметь доказать.

— Может, ещё кто-нибудь с тобой был, видел, как я разорял клумбу? — помогает Ксюшке Олег.

— Нет, — простодушно мотает она головой, — никто. Одна я.

Олег снова пожимает плечами и разводит руки в стороны.

Ксюшка переступает с ноги на ногу.

— Я летом на балконе сплю, — начинает она рассказывать, — а сегодня замёрзла, проснулась рано, ещё тётя Даша не подметала, смотрю, ты ходишь по клумбе, цветы рвёшь. Увидел меня, испугался и говоришь: «Хочешь, я тебе букет нарву?» А зачем мне ворованный букет? Тогда ты поднял с земли удочки, ты же с рыбалки шёл, погрозил кулаком и говоришь: «Смотри, если пожалуешься, жить не захочешь».

Олег медленно подходит к девчонке.

— Всё? — улыбаясь спрашивает он.

— Всё, — отвечает Ксюшка.

— Я так и сказал «жить не захочешь»? — переспрашивает Петькин закадычный друг и смотрит Ксюшке прямо в самые зрачки, будто прицеливается.

— Так и сказал, — не отводит глаз Ксюшка.

Ребята неподвижно молчат.

— Ты, значит, такая смелая, что не побоялась?

В голосе Олега насмешка.

— Не побоялась!

— Гм, или я забывать стал на старости лет, — весело заявил Олег, — вы, ребята, не помните, какой тут храбрец в красном платье вчера визжал на весь двор с перепугу?

Ребята помнили, но хмуро молчали. Только маленький мальчишка в полосатых трусах картаво сказал:

— А я клысов не боюсь.

Ксюшка не произносила ни звука, только хлопала ресницами. Лицо Олега вмиг стало серьёзным.

— Смех смехом, — строго сказал он, — но меня обвинили. — Он кивнул на клумбу, потом на Ксюшку. — Она говорит, это я сделал, я говорю, что не я, хотя я действительно на рыбалке был. Кто из нас прав, неизвестно: свидетелей нет. Но я хочу у вас, ребята, спросить: вы давно знаете эту гражданку?

Олег посмотрел на каждого из мальчишек. Пауза затянулась.

— А как её у нас во дворе зовут? — старался победить молчание Олег.

Опять никто не ответил.

— Я не думал, что у вас девчачья память, — насмешливо кольнул он ребят.

Тогда кто-то неуверенно произнёс:

— Ксюшка-врушка рыжая лягушка.

— Почему же её врушкой зовут?

— Потому что врёт на каждом шагу, — ответил тот же неуверенный голос.

Ксюшка хотела что-то сказать, но не сказала и лишь облизала сухие губы.

— Задам ещё один вопрос. Я сам хоть раз когда-нибудь соврал вам?

И уже несколько голосов ответили «нет».

— Мне больше нечего сказать. Решайте, кто прав, кто виноват.

Ребята дружно зашумели. Ксюшка попятилась.

— Кто же всё-таки разорил? — спросил Петька.

Олег прищурился и вздохнул.

— Я знаю кто, но не скажу.

Ребята притихли.

— Знаешь и не говоришь? — удивился Мишка.

— Я не хотел говорить при Зое Иванне, чтобы вы меня ябедой не считали.

— Почему же потом не сказал?

— Потом я надеялся, что у того человека есть совесть, и он сам сознаётся. Но я ошибся насчёт совести.

— Так теперь скажи.

— Теперь тем более не скажу. Не могу. Нехорошо получится, будто я в отместку… В общем, ладно, завтра разберёмся.

Олег решительно направился в свой подъезд.

— Ксюшка разорила, да? — вдруг сообразил Петька.

Олег не ответил ему, но остановился.

А ребята уже поняли: клумбу разорила Ксюшка, и толпой стали двигаться на неё.

— Я? — сухими губами произнесла девчонка. — Да вы что?

— Не ври, кто тебе верит?

— Когда я врала? Кому? — чуть не плача воскликнула Ксюшка.

— Ты вчера сказала, что познакомилась с Бабой-Ягой.

— Так правда познакомилась!

— В тридевятом царстве?

— Не в царстве, а в магазине! В спортивном!

Ребята засмеялись.

— Что покупала себе Баба-Яга? — съязвил кто-то.

— Кеды, — простодушно ответила Ксюшка, — сорок первый размер.

— Как же она тебе представилась? Как её по имени-отчеству?

— Феликс Матвеич.

— Хи-хи-хи…

— Ха-ха-ха…

— Хо-хо-хо…

С каждым вопросом и ответом хохот становился всё сильней.

Олег не участвовал в разговоре. Он только слушал, засунув руки в карманы и покачиваясь с носков на пятки, с пяток на носки.

Ксюшкины глаза блеснули злым зелёным огоньком.

— Не верите, да? Не верите?

— Верим! — крикнул Петька и щёлкнул Ксюшку по носу.

Ксюшкино треугольное личико сжалось, блеснули слёзы.

— Хотите, — у неё перехватило дыхание, — хотите честное пионерское дам?

Ребята перестали смеяться, затихли. Тут Олег бросил покачиваться, шагнул к девчонке, взял её за плечо и сказал негромко:

— Врать, — ври, не запрещаем, но честного пионерского не марай. Поняла? Оно — честное и пионерское!

Олег будто красным карандашом выделил каждый слог последней фразы и отошёл в сторону.

Ксюшка потрясённо молчала. А ребята засвистели, загоготали и снова двинулись к ней. Петька с Мишкой — впереди всех. Только Олег в сторонке стоит. Подошли. Картавый мальчонка за платье её потянул.

А Ксюшка будто окаменела. Глаза у неё открыты, но непонятно, куда смотрят. Словно — никуда. И лицо теперь белое-белое, как воротничок на платье.

Ребята стоят и тронуть её не решаются. Повернулась Ксюшка, и пошла. Медленно-медленно, как будто спокойными шагами. И ребята перед ней расступились.

«Может, не она разорила?» — мелькнуло у сегодняшнего Петьки, и он напряжённо продолжал смотреть дальше.

Мальчишки растекаются, кто куда. Олег домой через окно полез, потому что живёт на первом этаже. Мишка в двери пошёл, хоть его квартира через стенку от Олеговой, но ему трудно лазить: вес всё-таки.

— Открой глаза! — вдруг повелительно сказал Присмотрись.

Петька открыл. Вчерашнего дня не стало.

— Зачем? А дальше? Я же не досмотрел.

— Не торопись, сейчас досмотришь. Мы хотим тебя спросить, ты сильный человек?

— Не очень, — признался Петька, — Гришка Садоводов пятнадцать раз на турнике подтягивается, а я только девять. Пока.

— Мы не об этом. У тебя есть воля?

Петька замялся.

— Когда по телевизору футбол, я всё равно уроки учу. Правда, задачки тогда не получаются.

И он вздохнул.

— Так вот, Петя, то, что сейчас увидишь, ты должен воспринять мужественно. Скоро начнётся самое главное. Собери всю свою волю и закрой глаза.

Петька беспокойно поёрзал на месте и зажмурился.

Перед ним опять его двор. Во дворе только он сам стоит и ест кусок хлеба со своим любимым клубничным вареньем. Вдруг Петькино лицо делается таким испуганным, будто он утопил в Волге папин лодочный мотор. Петька роняет хлеб и удирает в подъезд.

А из кустов появляется Барбосыч, подходит к этому куску, обнюхивает его, потом внимательно смотрит на Петьку, спрашивая: «Можно мне его съесть?», осторожно поднимает кусок и проглатывает. Живот у Барбосыча впалый, и если бы не лохматая шерсть, наверно, на боках были бы видны рёбра. И Петька подумал: «Что ему сейчас этот кусок? Ему бы целую буханку да банку варенья».

Вдруг пёс повернул голову, ощетинился и зло оскалил зубы. Петька увидел Олега. Тот медленно подходил к собаке, протягивая ей кусок колбасы. У пса зашевелились ноздри, колбасный запах дразнил его, но Барбосыч стоял неподвижно, будто его чёрные лапы вросли в землю.

Вот рука с колбасой уже почти касается собачьей морды, но голодный пёс гордо отворачивается и идёт прочь, только на секунду замирает у разорённой клумбы, внимательно нюхая землю, остро смотрит на Олега и быстро покидает двор.

— Ну и катись! — кричит ему вслед Олег и скрывается в доме.

Петька выходит из подъезда и идёт за ним.

Вдруг сейчас Петькиной спине стало жарко, и он чуть было не открыл глаза. «Может быть, Олег был хозяином Барбосыча? — пронеслось в голове. — Может, это и есть то самое главное, о чём предупреждали его зелёные человечки?»

Но они почему-то ещё продолжают показывать двор. Вот клумба стала медленно подъезжать к нему, и Петька видит на земле след разорителя.

«Неужели у Ксюшки такие большие ноги?»

Петька растерянно улыбается и открывает глаза.

Присмотрись и Разглядика стоят на камнях, смотрят на него и сочувственно молчат. Петька перестаёт улыбаться.

«Может быть, мне показалось? Как хорошо ошибаться!» — мелькает в голове.

Вот перед ним опять клумба, но теперь не вся, а только то место, где отпечатан след. В желудке становится тоскливо и холодно, будто он только что проглотил большой кусок льда. Сомнения больше нет.

Это след Олега. Только у него на подошве такая заплатка.

Да, это был след Олега. Того самого Олега, который умеет так дрессировать собак, что они потом служат на границе. Того самого Олега, который вёл через Волгу катер. Того самого Олега, стихи которого были напечатаны в газете. Петькиного и Мишкиного закадычного друга.

Выходит — Олег врал? Значит — всё неправда? И собака? И катер? И стихи? И дружба?

Петька не помнит, то ли он молчал в это время, то ли кричал во весь голос. Всё было как в страшном бредовом сне, когда у человека высокая температура.

Петька лежал на земле, и ему казалось, что на него с грохотом падает какое-то красивое, сверкающее здание. Ему жалко это здание, потому что он сам его строил, и страшно, потому что обломки сейчас накроют его с головой.

Это был такой кошмар, какого он не испытывал ещё никогда в жизни.

Он даже не слышал слов, которые говорили ему зелёные человечки:

— Ничего, Петя, крепись! Тебе сейчас больно. Но это нужная боль. Это — ты выздоравливаешь. Разочарование в человеке всегда страшно. А ты всё это сумеешь пережить, потому что ты сильный.

Глава шестнадцатая Теперь я знаю, кто он такой

— Лежишь-полёживаешь? — услышал Петька.

В двух шагах стоял Олег.

— Чего уставился? — усмехнулся он.

«Кто это выдумал, что улыбка у него, как у того киноартиста?..»

— Первый раз видишь?

«…Она же хитрая и лживая».

— Вставай, хватит лежать.

«Эти голубые глаза, оказывается, холодные и злые».

— Ты слышал, что тебе сказали?

«А я верил ему больше, чем самому себе. Подчинялся во всём, готов был жизнью пожертвовать ради него, если понадобится».

— Встать! — резко приказал Олег.

«Я из-за него Ксюшку обидел».

— Я кому приказываю? — голос у Олега сорвался, и последнее слово он не сказал, а смешно взвизгнул.

«Как же я раньше не разглядел его? Неужели у меня головы не было?»

— Что ты так смотришь на меня? Обиделся, что ли? — вдруг заискивающе спросил Олег и улыбнулся. — Хочешь, пойдём Мишку спасать? Я же пошутил.

«Теперь ясно, кто он такой. А я — дурак безголовый. Самому соображать надо».

— Знаешь, как Родина поступает с предателями? — перестав улыбаться, неожиданно тихо спросил Олег.

Только теперь Петька поднялся с земли и твёрдо ответил:

— Да, знаю, как Родина поступает с предателями. — Потом, помолчав секунду, добавил: — И с подлецами.

Уходя, Петька ни разу не обернулся. Он не боялся, что Олег ударит его в спину. Он чувствовал себя правым. А раз правым, то, значит, и сильным.

Глава семнадцатая Спасение

Ксюшка мчалась по переулку, но за спиной не было слышно настигающего топота. Она оглянулась, её никто не преследовал, и девочка побежала тише.

Коленка теперь была сине-лиловая, местами даже чёрная и вся в пыли. Но, странное дело, боль в ней прекратилась. Пробежав немного, удивлённая Ксюшка остановилась.

Вы, ребята, конечно, догадались, почему и где произошла эта остановка. Ксюшка сразу узнала Мишку, поняла, что он застрял и что сейчас ему очень плохо. Руки у Мишки отекли, шея с затылком были красными и потными.

Ксюшка мигом влезла на забор, спрыгнула в чужой сад и подошла к Мишкиной голове.

Уши у Мишки были пунцовыми. Казалось, на них вот-вот полопается кожа и брызнет кровь. А глаза его стали косыми. Мишка упорно смотрел на кончик собственного носа.

— Надо уши мылом намылить, может, тогда голова выскользнет, — сказала Ксюшка.

— Уходи! Мне и так хорошо! — грубо прохрипел Мишка,

— Ты чего? — удивилась Ксюшка.

— Обойдусь без твоей помощи. Марш отсюда! Разорительница клумб.

Ксюшка глубоко вздохнула, хотела что-то сказать, но не сказала и решительно взялась рукой за доску, пытаясь её оторвать.

— Видеть тебя не могу, — хрипел Мишка, — убить тебя мало! Такую!

Ксюшка молча дёргала доску.

— О-ой! Берегись! Береги-ись! Сила! — заорал вдруг Мишка, и голос его неожиданно стал звонким: — Беги! Чего стоишь! Разорвёт!

Ксюшка оглянулась.

Известная свирепостью овчарка Садоводовых Сила мягко бежала прямо к ним. Глаза её хищно блестели. Привязанная к ошейнику цепь бесшумно волочилась по траве.

Ксюшка моментально оказалась на заборе, но вдруг спрыгнула в крапиву, подбежала к Мишкиной голове и загородила её.

Сила была уже близко. Замахав на неё руками, девчонка завизжала:

— С ума ты сошла! Куда бежишь? Не видишь, человек застрял! Уходи-и-и!

От её визга собака остановилась, зарычала. Ксюшка выдернула куст крапивы и ткнула ею в собачий нос. Сила затрясла мордой, взвыла. Ксюшка хлестала и хлестала по собачьей морде. Сила бросилась на девчонку, и Мишка услышал, как с треском рвётся платье. Сейчас от Ксюшки останется одно мокрое место. А может, и его не останется.

Но тут за спиной у Силы раздался звонкий и требовательный лай. Сила оглянулась. В прыжке от неё стоял чёрный лохматый пёс. Собака угрожающе зарычала и снова двинулась к девчонке. Чёрный пёс залаял ещё требовательней, и Сила поняла, что сначала надо разделаться с этим дерзким незнакомцем.

Она прыгнула, пытаясь одним махом придавить и задушить его. Пёс отскочил к яблоне, и клыки Силы, промахнувшись, щёлкнули в воздухе. Будто вторя им, лязгнула цепь.

Сила остервенела от неудачи и снова пружинисто взлетела над землёй, чтобы обрушиться на врага всей своей тяжестью. Пёс еле увернулся, и Сила с размаху врезалась в дерево лбом. Яблоки так и посыпались на землю. Собака стояла на разъезжающихся лапах и качалась, будто пьяная. Но пёс не бросился, не вцепился в обезоруженного противника. Он ждал в сторонке, всем своим видом говоря: «Это же неприлично — бить лежащих».

Третий прыжок Силы был страшен своей неожиданностью и коварством. Пёс не успел отскочить, и собаки сцепились в страшный рычащий комок. Цепь, как сумасшедшая змея, извивалась по траве.

Прибежавший с клещами Гришка метался за собаками, пытаясь поймать цепь, но она ускользала из-под рук, больно ударяя по пальцам своими металлическими звеньями. В конце концов ему это удалось. Но Сила оправдывала своё имя. Недаром Гришкин отец кормил её сырым мясом.

— Чего стоишь? Помоги! — крикнул Гришка, чуть не прикусив язык.

Ксюшка подбежала, и они в четыре руки стали оттаскивать Силу. Ошейник сдавил ей горло. Собака захрипела, выпустила пса, и, наконец, Гришка сумел увести её во двор.

Чёрная морда Барбосыча была в крови, ухо разорвано, на боку висел выдранный клок шерсти.

— Пёсик, миленький! — бросилась к нему Ксюшка с протянутыми руками.

Но Барбосыч вдруг исчез в бурьяне. Он скромно не принял благодарности и, кроме того, как настоящий мужчина, он не любил всякую сентиментальность.

Гришка вернулся к забору усталый и злой. На Ксюшку не обратил никакого внимания, как будто её и не было.

— Стоишь? — крикнул он Мишке и ехидно улыбнулся. — Профессор! Я тебе покажу десятичные дроби! Давненько не решал я десятичных дробей.

Мишка молчал.

Он молчал и тогда, когда отдирали доску, хотя ему казалось, что отдирают его собственные уши. Но как только доска с треском отскочила, Мишка рухнул, как подрубленный, и заорал. Всё то, что накопилось в нём за время этого унизительного стояния закорюкой, вдруг прорвалось в истошном крике.

Тогда Гришка и Ксюшка схватили его под мышки и потащили в сад. Он стал орать ещё сильнее. Но они всё-таки втащили его и положили на траву.

Орал он длинно и жалобно, будто пел. Ни о каком поединке сейчас не могло быть и речи. Одна из враждующих сторон явно была не в форме. Констатировав это, Гришка отошёл чинить забор. Мишка тут же замолк на высокой ноте и закрыл глаза.

— Уходи из моего сада, чего пришла? — бубнил Гришка, прилаживая доску, — дай молоток, не видишь, руки заняты.

Ксюшка подала.

— Девчонок ещё тут не хватало. Бантики-фантики. Подвинь доску к себе, а то криво.

Ксюшка подвинула.

Но прибивать было нечем, потому что Гришка забыл принести гвозди. Пришлось опять идти в дом.

А у Ксюшки вдруг снова заболела коленка. Боль вернулась внезапно. Ксюшка схватилась за дерево и стала раскачивать ногой, надеясь, что она, хоть немного, замолкнет. Платье было разорвано. За сестрёнкой она опоздала. Та снова осталась в продлённой группе. И теперь-то уж Ксюшке обязательно влетит от родителей.

…Когда последняя доска в заборе была прибита, Гришка поискал в карманах, потом осмотрел траву у забора и подозрительно глянул на Ксюшку.

— Куда клещи дела?

— Я не брала. На что они мне? — сказала Ксюшка, еле скрывая боль.

— Только свяжись с девчонкой, обязательно что-нибудь пропадёт. Миш, не видел клещи?

Но Мишка спал, смешно шевеля губами, будто во сне считал что-то.

— Считай, считай, скоро посчитаемся, — Гришка вырвал куст крапивы, который жалил Мишкино ухо.

— А может, ты клещи из кармана выронил, когда за гвоздями бегал? — спросила Ксюшка.

И они разбрелись по саду, обшаривая траву.

Глава восемнадцатая Ты живой?

Петька бродил вдоль Гришкиного забора, как потерянный. Все доски были целы, а от Мишки не осталось и следа.

Куда же он делся? После того, как Петька всё узнал об Олеге, ему приходили в голову только мрачные мысли. Представилось, что Скорая помощь отвезла Мишку в больницу, и лежит он сейчас на операционном столе, а белый стерильный врач, наклонившись над ним, ампутирует ему уши.

Петька проклинал себя за то, что из-за Олега бросил товарища в беде. Разве так поступают настоящие друзья?

129

Тут из сада донёсся какой-то странный, не совсем понятный звук. Петька прислушался. Ему показалось, что в нескольких шагах отсюда, не торопясь, пилят кусок фанеры,

Петька заглянул в сад через глазок от сучка и в следующее мгновенье уже был по ту сторону забора.

Никакой фанеры не пилили. Это Мишка так отлично храпел во сне. Петька схватил его за плечи и посадил.

— Ты живой? — глупо спросил он.

— Делится без остатка, — спокойно ответил Мишка.

— Сам вылез, да? Говори!

— Давненько не решал я десятичных дробей, — совсем тихо произнёс Петькин друг и повалился на траву.

Петька знал, что трясти его бесполезно. Нужно набраться терпения и ждать, когда он сам проснётся.

Петька уселся поудобнее и стал ждать. Ему было о чём подумать.

Глава девятнадцатая Хочу быть мальчишкой

В Гришкином саду сидели четверо. Вернее, трое, потому что Мишка лежал. А если уж очень точно говорить, то двое, так как Гришка стоял поодаль, прислонившись к яблоне.

Ксюшкина распухшая коленка была вымыта и замотана белой тряпочкой, из-под которой зеленел лист подорожника.

Молчали.

— Это она меня спасла, — прервал тишину Мишка, потирая нос и счастливо улыбаясь.

— Хочу быть мальчишкой и буду, — неожиданно весело заявила Ксюшка. — Мой папка хотел мальчишку, а родилась я. Всё равно докажу, что я мальчишка. Пускай радуется.

И только теперь ребята поняли, почему она не отращивает косичек.

Петька удивлённо смотрел на Ксюшку, а она вдруг смутилась, опустила глаза и стала обеими руками закрывать дыру на подоле платья. И Петька тоже почему-то засмущался, начал внимательно разглядывать комара на руке, будто увидел это насекомое первый раз в жизни.

А Мишка сказал:

— Конечно, хорошо, если б ты мальчишкой была. Тогда б мы с тобой, знаешь, как дружили?! Вот только…

И тут Ксюшка, будто волшебница, которая умеет читать мысли, тихо-тихо спросила:

— Почему вы все не верите мне?

— Потому что ты вруша, — наконец заговорил Петька, — мне сегодня за Волгой врала, что у тебя щи в глазу?

Ксюшка молчала.

— Ну признайся, что врала, хоть раз скажи правду, — почти умолял Петька.

— Так правда же? Щи! — тоненько крикнула Ксюшка.

Ребята отвернулись.

— Я щи подогревала, уронила ложку в кастрюлю, а они как брызнут прямо в глаз. Потом долго в глазу кто-то царапался. Хотите, я вам те щи покажу и ложку?

— Не надо, — остановил её Петька и улыбнулся.

Ему всё стало ясно. А Мишка продолжал допытываться:

— Про Бабу-Ягу тоже скажешь, не врала?

— Тоже.

— А кеды ей зачем?

— Так он же в турпоходы ходит.

— Кто он? Баба-Яга?

— Ну да, Феликс Матвеич. Это артист. Помните, мы всей школой в ТЮЗ ходили на сказку? Он там Бабу-Ягу играл. А я с ним в «Спортивном магазине» познакомилась. Он даже в гости меня приглашал и дал адрес: проспект Ленина, дом 38, квартира 35. Вот.

Теперь замолчал и Мишка.

— Это вам Олег сказал, что я вруша. Ему-то вы верите.

И грустно задумалась. А Мишка вдруг испуганно потянул Петьку за штанину:

— Слушай, а как же операция «Секрет»?

Он осёкся, не выдал ли секрета. Но Гришка шарил в траве, отыскивая клещи, которые будто в воду канули. Ксюшка тоже думала о чём-то своём. Они не слышали.

— Лежи, лежи, — жестом остановил его Петька, — приходи в себя. Теперь у нас будет совсем другая операция.

И обратился к Ксюшке:

— Эх ты, говоришь правду, а доказать не умеешь. Что же ты за человек?

А Ксюшка захлопала ресницами, да как запоёт:

Угадай-ка, угадай-ка, Интересная игра…

Гришка перестал шарить в траве и повертел пальцем около головы.

— Ты что, того?

Но Петька его одёрнул.

— Не смей. Ты ничего не понимаешь.

Ей больно. И Гришка тут же замолчал.

— Пошли, сейчас во дворе собрание будет, по дороге всё расскажу, — продолжал Петька.

— Бабушка уже разве сдала экзамен? — удивилась Ксюшка.

— А мы сами. Без бабушки. Я теперь знаю, кто разорил клумбу, — он мельком взглянул на Ксюшкино платье. — Ты домой иди. Без тебя разберёмся.

Ксюшка кивнула.

Ребята видели: с Петькой что-то произошло. Он стоял перед ними, серьёзный, сосредоточенный и очень уверенный. Будто повзрослел. Казалось, что он стал выше ростом.

— Пошли! Время идёт! — двинулся Петька.

Мишка, наконец, поднялся. И тут все трое с удивлением уставились на него. Через всю Мишкину щёку краснела глубокая вмятина.

Нет, это было не ухо от вышитого Варвариного кота. На щеке были — клещи.

Гришка и Мишка встретились глазами и молча сказали друг другу, что драка их откладывается. На некоторое время.

Глава двадцатая Пусть будет девчонкой

Ребят собралось целый двор. Убедить их в том, что Ксюшка всегда говорит правду, Петьке было нетрудно. Зато раскрыть глаза на Олега оказалось гораздо трудней. Тут одних слов было мало. Требовались факты.

— Олег, выйди, поговорим! — крикнул Петька, подойдя к раскрытому окну.

Но Олег не вышел. Двор настороженно молчал.

— Думаешь, не слышим, как ты топаешь? — вставил Мишка. — Я давно твои шаги через стенку выучил.

Шаги прекратились. Но Олег даже не показался в окошке.

Тогда Гришка ухватился за подоконник, подтянулся и заглянул в комнату. Комната была пуста, только на полу валялись Олеговы босоножки носами в разные стороны. Видно, Олег сбросил их, услышав Мишкины слова.

Гришка ловко перемахнул через подоконник и очутился в комнате. Он выбрал одну из босоножек и спрыгнул во двор к ребятам. На подошве красовалась заплатка, которая, по словам Мишки, была похожа на запятую, только большущую, а по словам Гришки — на щенячий хвост, только малюсенький. Гришка показал её всем, а потом вдавил подошву в землю рядом с бандитским следом на клумбе. Отпечатки оказались совершенно одинаковыми. Это было убедительно.

Двор возмущённо загудел.

— Эх ты, Олег, враль несчастный, — крикнул кто-то из ребят.

— Не Маслов ты, а Маргаринов! — поддержал другой голос.

— Малгалин не хочу, он не вкусный, — картаво произнёс мальчуган в полосатых трусах и сморщил рожицу.

Гришка опять вспрыгнул на подоконник и швырнул босоножку в комнату. Она плюхнулась на пол, повернулась носом к раскрытому окну и посмотрела на Гришку своей блестящей застёжкой. Может быть, ей захотелось убежать от своего хозяина?

И вдруг Гришке показалось, что кто-то всхлипывает в ванной. Но, возможно, это просто капало из крана.

В это время Петька увидел Ксюшку. Она успела переодеться. Платье было узкое, и поэтому шла она не размашистым, мальчишеским шагом, а какой-то незнакомой походкой. И от этой необычной походки появилось в ней что-то новое. Красивое. Даже то, что она прихрамывала, очень шло к ней сейчас. Петька и раньше видел её в этом платье, но только теперь разглядел, какое оно весёлое. Оказывается, всё платье в окошках. Вокруг них голубое, а в самих окошках — оранжевое, будто внутри свет горит.

Ребята во дворе шумели, выкрикивали всякие обидные для Олега слова. А мальчуган в полосатых трусах размахнулся и даже швырнул мяч, но он не долетел до дома. Будь во дворе камни, несдобровать бы Олеговым стёклам.

Лицо у Ксюшки треугольное, веснушчатое, но Петьке казалось: будь оно другим — и глядеть бы в него не стоило.

«Ну зачем ей становиться мальчишкой? — подумал Петька. — Пусть будет девчонкой. На всю жизнь».

Отчего Петька так подумал, они сам не знал.

Ксюшка остановилась поодаль и ничего не спрашивала. Ребята, увидев её, постепенно смолкли.

— Слыхала, Олег фамилию переменил, — крикнул Мишка, — он теперь не Маслов, а Маргаринов.

Она улыбнулась и подошла к ребятам.

Во дворе появились обе Петькины бабушки. У маминой мамы было вконец расстроенное лицо, и она, как ни странно, казалась от этого моложе.

— Успокойся, доченька. Всякое бывает, — говорила ей папина мама. — Хочешь, я тебе на ужин манной каши сварю?

Ребята окружили бабушек. Мамина мама посмотрела на всех совершенно убитым взглядом, тихо сказала: «Срезалась», и уголки губ её предательски дрогнули.

Общий вздох ужаса замер в воздухе.

— Тройка, — добавила она и вытащила из кармана носовой платок.

Все облегчённо вздохнули и зашевелились.

— Не расстраивайтесь, Зоя Иванна! Тройка — чепуха! Пересдадите!

Но каждый из ребят понимал, что для бабушки тройка равносильна колу, потому что она никогда кроме пятёрок ничего не получала.

Бабушка горько улыбнулась, спрятала платок в сумку, потом оглядела всех и сказала:

— Сейчас устроим собрание. Я вижу, вы уже собрались. Меня ждёте?

— Нет, — чистосердечно сказал Мишка, — не ждём.

Бабушка в упор посмотрела на Петьку.

— Сами выяснили? Узнали, кто поломал цветы?

— Да, — твёрдо ответил Петька.

Бабушка не спросила, кто это. Может быть, она давно догадывалась о виновнике? Сразу повеселев, повернулась ко второй бабушке.

— Тебе не кажется, что у нашего внука появляется своя голова на плечах?

Папина мама кивнула.

— А как же! Давно пора, — и заторопилась в дом: у неё были свои хозяйственные заботы.

А мамина мама неожиданно разбежалась да как даст ногой по мячу, который лежал на асфальте.

Раздался очень знакомый всем ребятам звон, от которого всегда хотелось бежать врассыпную и вспоминалась прокуренная комната домоуправления. На тротуар посыпались стёкла. Во дворе стало тихо, как бывает на стадионе перед одиннадцатиметровым штрафным ударом. Потом Гришка деловито и серьёзно сказал:

— Не бойтесь, Зоя Иванна, вину мы возьмём на себя.

И тут Ксюшка разразилась смехом. Ребята возмущённо посмотрели на неё, потом — туда, куда она показывала. Дружный хохот потряс двор.

Бабушка даже растерялась. Ребята прямо хватались за животы, а Гришка упал на лавочку и от смеха дрыгал своими циркульными ногами.

Бабушка хотела было обидеться, но, посмотрев туда, куда указывали ребята, чуть не зарыдала от хохота и обхватила руками дерево. Воробьи стаей слетели с крыши, уселись на Олегов подоконник и недоумённо глядели на хохочущих людей.

Оказывается, учёная бабушка выбила стекло в своей собственной комнате.

Когда, наконец, бабушка смогла говорить, она шёпотом попросила ребят:

— Не проговоритесь, пожалуйста, обо мне моей дочке, Петиной маме. А то она опять скажет, что это — непедагогично!

Эпилог

Моя повесть подошла к концу. После этой истории Присмотрись и Разглядика к Петьке больше не приходили, но не потому, что забыли о нём. Просто Петька теперь научился сам разбираться во всём. А у волшебных человечков очень дел много. Они знакомятся с другими ребятами. Могут встретиться и вам.

Клумбы во дворе больше никто не разорял. И ещё тут появилась теперь неразлучная четвёрка. Это — Петька, Мишка, Ксюшка и… Барбосыч. Он живёт у Петьки, предан своему хозяину, любит его товарищей и особенно подружился с бабушкой. С маминой мамой. Они быстро нашли общий язык и друг в друге просто души не чают. Оказалось, что в бабушке всю жизнь дремала собачница, и теперь она, наконец, проснулась.

По утрам Барбосыч с удовольствием ходит в киоск бабушке за газетами. А ещё она приучает его носить хозяйственную сумку.

Когда бабушка готовится к экзаменам, Барбосыч сидит возле и внимательно на неё смотрит. Бабушка, конечно, исправила свою злосчастную тройку и опять получает одни пятёрки. Говорят, что последний раз, когда она отвечала профессору и от волнения что-то забыла, то из открытого окна вдруг послышался негромкий собачий лай. И бабушка всё правильно вспомнила. После этого она купила Барбосычу полкило конфет «Кис-кис». Это его самые любимые.

А когда во дворе появляется Гришка Садоводов, то всем кажется, что неразлучная четвёрка превратилась в неразлучную пятёрку.

Только Сила не любит, когда Гришка ходит сюда, потому что потом от него пахнет Барбосычем.

Гришка и Мишка до сих пор ещё так и не додрались, но это не мешает им крепко дружить.

Олега Маслова больше нет во дворе. Его родителям опять дали новую квартиру совсем в другом конце города. Как он сейчас живёт и с кем дружит, ребята не знают. Но в местной газете недавно было напечатано ещё одно его стихотворение.

Ребята возмутились и хотели пойти в редакцию, только Ксюшка сказала, что человек, который пишет хорошие стихи, не может быть окончательно плохим. Но Мишка говорит, что может. Они спорят об этом. Не знаю, до чего доспорятся.

Вот, собственно, и всё об этой истории.

Когда я несла свою рукопись в редакцию, на троллейбусной остановке мне встретился Петька. С тех пор он вырос, и я не сразу узнала его. Мы сели с ним на скамейку в сквере напротив Дома Советов, и Петька, захлёбываясь, рассказал мне о событиях, которые недавно произошли с ним и его друзьями. Меня это сильно взволновало. Я пока не буду всего рассказывать вам, скажу только, что Барбосыч сейчас на улицу не выходит. Он, забинтованный, лежит дома. В него стреляли. Выхаживают его всем двором, особенно Ксюшка, которой он спас жизнь. Каждое утро в Петькину квартиру стучит ветеринарный врач. Как только я немного освобожусь от начатых дел, то постараюсь описать вам всё это в следующей книжке.

Оглавление

  • Глава первая — Что было-то! Что было-о…
  • Глава вторая Лесное знакомство
  • Глава третья Ксюшка-врушка рыжая лягушка
  • Глава четвёртая Гроза
  • Глава пятая Странная она какая-то
  • Глава шестая Петькин Мишка Васькин
  • Глава седьмая В засаде
  • Глава восьмая Ковердайл Барбосыч
  • Глава девятая Операция «Секрет»
  • Глава десятая А Ксюшка в это время…
  • Глава одиннадцатая Кто шпион?!
  • Глава двенадцатая Отчаянное положение
  • Глава тринадцатая Так вот кто шпион
  • Глава четырнадцатая Что же делать?
  • Глава пятнадцатая Так что же вчера было?
  • Глава шестнадцатая Теперь я знаю, кто он такой
  • Глава семнадцатая Спасение
  • Глава восемнадцатая Ты живой?
  • Глава девятнадцатая Хочу быть мальчишкой
  • Глава двадцатая Пусть будет девчонкой
  • Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

    Комментарии к книге «О маленьких волшебниках и Петькиных друзьях», Валентина Семеновна Чаплина

    Всего 0 комментариев

    Комментариев к этой книге пока нет, будьте первым!

    РЕКОМЕНДУЕМ К ПРОЧТЕНИЮ

    Популярные и начинающие авторы, крупнейшие и нишевые издательства