«Возмутительный страусёнок»

Вадим Дмитриевич Фёдоров Возмутительный страусёнок

Сказка о том, как страусёнок узнал, что он самый красивый ребёнок на свете

— Спи, — сказала мама-страусиха, — ты самый красивый ребёнок на свете. У тебя самые длинненькие и тоненькие ножки. У тебя самая длинненькая и голенькая шейка. У тебя самые умненькие глазки и самый возмутительный носик. И вообще, ты самый, самый…

— Да, — удовлетворённо пробормотал, засыпая, страусёнок, — я действительно самый, самый…

И приснился страусёнку сон.

* * *

У подножия горы, очень высокой горы, покрытой на вершине белым сахаром — в этом страусёнок был абсолютно уверен, — сидел жёлтый и немного коричневый Лев. Это был самый справедливый из львов, и поэтому он был ни капельки не страшным. И рядом со Львом стоял немножко серый Слон с ушами как старые паруса. Это был самый мудрый слон, и он качал головой, совсем как игрушечный. А вокруг было полным-полно всяких зверей и птиц, почтительно стоявших в отдалении от повелителей лесов и равнин. Звери стояли спокойно, и только страусёнок суматошно бегал и суетился на своих длинненьких и тоненьких ножках, вытягивая голенькую шейку, с восторгом посматривая по сторонам.

— Сегодня мы выберем самого красивого ребёнка на свете, — рыкнул Лев, и Слон согласно закивал головой. И не успели звери удивиться такому странному желанию владык лесов и равнин, как вперёд выбежал страусёнок с возмутительным носиком и радости закричал:

— Но ведь это же я!

— Гм! — произнёс жёлтый и немного коричневый Лев, — это, конечно, меняет дело. Но, согласись, надо спросить, что думают об этом другие. — И обратясь к зверям и птицам, Лев спросил:

— Справедливо ли то, что утверждает страусёнок? Все ли с этим согласны?

И звери заговорили.

— Но у него нет нароста на носу, как у моего замечательного малыша, — недовольно хрюкнула мама-носорожиха.

— И у него не такая длинная шея, как у моих очаровательных крошек, — возмутилась мама-жирафа.

— И ножки у моих детей гораздо тоньше, — укоризненно щёлкала клювом мама-аист.

— Что же касается носика, то у моих птенчиков он задран ещё выше, — проскрипела с ветки птица тукан.

— Ах, вы только взгляните на ноги этого страусёнка! Ведь него только два пальца на каждой ноге! Это неприлично иметь два пальца! Ужасно неприлично! — затараторила попугаиха, уставившись на страусёнка круглым злым глазом.

— И шея голая… Слишком голая! — неслись голоса со всех сторон. — И в хвосте мало перьев… Совсем негусто!.. И кожа в цыпках!.. И глаза без ресниц!.. И ножки кривые!.. И вообще!

Всё громче и рассерженней кричали звери и птицы, и от этого маленькому страусёнку становилось всё хуже, всё больней и вот уж совсем стало плохо. Он испуганно съёжился и казался совсем маленьким, неказистым комочком, который покачивался на двух слабеньких ножках. А голову страусёнок старался спрятать, но девать её было некуда, и поэтому ему ничего не оставалось делать, как закрыть глаза. Страусёнку было стыдно и горько.

И тогда раздался могучий рык жёлтого и немного коричневого Льва, который заглушил голоса зверей и птиц и, казалось, вывел из глубокой задумчивости мудрого Слона, потому что немножко серый Слон вдруг снова закивал головой. Звери смолкли, и самый справедливый Лев спросил у страусёнка:

— Ты по-прежнему считаешь себя самым красивым?

— Нет! — пискнул страусёнок, — я совсем, совсем не самый красивый. Я даже скорее наоборот. Моя мама ошиблась. Я расскажу ей, что на свете есть дети с рогами, с тремя пальцами на ноге и гораздо более задранным носом… — и поэтому они красивее меня.

И вдруг немножко серый Слон широко оттопырил уши, будто старые паруса поймали ветер, и произнёс, обращаясь к страусёнку:

— Ступай к маме, малыш, и передай ей, что у неё самый красивый ребёнок на свете. Потому что у тебя самые длинненькие и тоненькие ножки, самая длинненькая и голенькая шейка, самые умненькие глазки и самый возмутительный носик. Это говорю я, Слон, повелитель лесов, — и, обратившись ко Льву, спросил:

— А что скажешь ты, повелитель равнин?

Жёлтый и немного коричневый Лев мотнул тяжёлой гривастой головой и произнёс своё любимое «гм…». Потом он, внимательно взглянув на страусёнка и окинув тяжёлым взглядом притихших зверей и птиц, проворчал:

— Ты действительно самый, самый… Ступай и скажи об этом своей матери, скажи, что это сказал я, самый справедливый из львов.

Страусёнок очень удивился услышанному, приподнялся на своих тоненьких ножках, вытянул вверх свою голенькую шейку и, широк распахнув глаза, воскликнул:

— Но почему же, почему именно я оказался самым красивым?!

— Потому что каждый из нас, — ответил Лев, — бесконечно красив. Надо только суметь это увидеть. И тогда полюбишь и обязательно откроешь, что любимый и есть самый красивый, самый умный, самый нужный. В общем, самый, самый…

— А что же говорили тогда они? — страусёнок опасливо покосился в сторону зверей.

— Они? — переспросил Лев. — Гм! Они не виноваты, они ведь тоже любят, и у каждого из них есть «самый, самый»!

* * *

И вдруг пропала гора, покрытая белым сахаром; исчез жёлтый и немного коричневый Лев, самый справедливый из львов; исчез немножко серый Слон с ушами как старые паруса, самый мудрый из слонов; исчезли бесследно, растаяв с остатками сна, звери и птицы лесов и равнин, и только озабоченный голос мамы-страусихи нарочно сердито произнёс:

— Ну, чего ты всё вертишься, вертишься, вертишься… Лежи спокойно и спи!

Но страусёнок уже не вертелся вовсе, он лежал смирно, широко раскрыв глазки, и он только совсем чуть-чуть высунул голову из-под мамы-страусихи, — а мама очень удобно расположилась над страусёнком! — чтобы спросить:

— Мама, а я знаю, почему я у тебя «самый, самый»…

— Какой, какой? — не поняла мама-страусиха, которая хотя и была лучшей мамой на свете, но всё же была немного недогадлива.

— Ну, самый, самый! И самый красивый, и самый умный… и вообще!

— Да?! — искренне удивилась мама-страусиха. — Очень интересно, почему?

— Потому что все мы очень красивы. И ты, и я, — серьёзно произнёс страусёнок, — надо только суметь это увидеть. И по-моему ты сумела это сделать. И уж во всяком случае это сделал я.

— Глупый! Ты ещё ничего не понимаешь в этих вещах… Хочешь, я лучше расскажу тебе сказку, может быть, ты снова уснёшь.

— А о чем будет сказка? — спросил страусёнок.

— Это будет сказка о жёлтом и немножко коричневом Льве, самом справедливом из львов, и о немного сером Слоне с ушами как старые паруса, самом мудром из слонов…

— Пожалуй, я обязательно усну, — поспешно согласился страусёнок и спрятал голову под крыло мамы-страусихи.

Но это уже совсем, совсем другая сказка, и мы расскажем её как-нибудь в другой раз.

Сказка о том, как страусёнок узнал, что такое полуправда

Всё окружающее казалось страусёнку необычайно интересным. И, разумеется, требовало его участия. Страусёнок представить себе не мог, что где-то и что-то может произойти без него и без его вмешательства.

Поэтому, когда однажды, проснувшись, он обнаружил рядом с собой восхитительно, красивое страусиное яйцо, восторг его был неподдельным. Ему было так весело, что он кружился на своих длинненьких ножках вокруг этого невесть откуда взявшегося яйца с нетерпением поджидая маму-страусиху, чтобы узнать, откуда оно взялось. И вдруг… — страусёнок даже похолодел от страха! — вдруг он совсем нечаянно толкнул его слегка. О, это действительно было совсем, совсем слегка, это яйцо, и оно — трэк! — раскололось пополам. В яйце… О, в яйце что-то было! Но что? Растерявшийся страусёнок не посмел рассмотреть как следует. И, конечно, тут же как из-под земли появилась рассерженная мама-страусиха, которая взглянув на яйцо, воскликнула:

— Что ты наделал, негодник?!

— Это не я! — пискнул страусёнок. — Я только совсем чуть-чуть задел его, а оно само как-то развалилось.

— Я так и знала, что этим кончится. Стоило мне на несколько минут удалиться, и вот, пожалуйста, результаты налицо. Ну, что мне с тобой делать, горе ты моё, что?!

Страусёнок хотел сказать маме, что ничего особенного с ним делать не надо, потому что всё получилось нечаянно, но с языка у него сорвалось нечто совсем другое:

— Я думаю, что это яйцо было действительно каким-то порченым, иначе с чего бы ему самому разваливаться пополам?

Мама-страусиха от негодования даже клюв раскрыла, а потом больно — а это случалось очень редко — клюнула его в одно местечко, которое со временем должно покрыться замечательно красивыми перьями, и сердито — действительно сердито — сказала:

— Несносный ребёнок! Мало того, что ты шкодлив и не даёшь никому покоя! Так ты ещё и правды не говоришь?! Стыдись!

— Я же не хотел… — хныкнул страусёнок.

— Не хотел, но сделал. А сделал, имей мужество признаться, — строго сказала мама-страусиха. — Надо всегда и всюду говорить правду. И только правду. Тогда тебя все будут любить и хвалить. Запомнил, что я тебе сказала?

— Запомнил, — пискнул страусёнок и вдруг спросил: — Мама. а что такое правда?

Мама-страусиха хотя и успела привыкнуть к причудам своего непоседливого ребёнка, но всё же была несколько озадачена его вопросом. Поэтому она сначала произнесла:

— Ох, ну какой ты у меня, право…

Но «какой» именно, не сказала, потому что, наверное, уже думала, что ответить страусёнку…

— Видишь ли, говорить правду — это говорить, не утаивая, о чём ты думаешь, что знаешь, что слышал и что делал…

— Да? — обрадовался страусёнок. — А можно я попробую говорить правду нашим знакомым?

— Ну, конечно… — не слишком уверенно подтвердила мама, — ты можешь так поступить.

— Тогда я побегу скорее, — заторопился страусёнок. — А то мне очень, очень, очень этого хочется… Ужасно хочется…

— Ну что ж, иди, — отпустила его мама-страусиха и беспокойно добавила: — Только… Но что она хотела ему сказать дальше, мы никогда не узнаем, потому что страусёнок со всех ног уже мчался через равнину в поисках родственников и знакомых.

* * *

И первой встретил он Чёрную Пантеру, которая отдыхала у подножия дерева, щуря янтарные глаза и лениво вылизывая бок. Завидя бегущего страусёнка, пантера прервала свой туалет и благодушно спросила:

— Не слишком ли быстро ты бежишь, мой птенчик? Уж не случилось ли в этом мире чего-либо необычного?

— Здравствуйте, — останавливаясь, почтительно произнёс страусёнок, ибо его очень дальняя и к тому же безусловно сводная родственница сумела внушить уважение к себе не только родственникам, но и вообще малознакомым обитателям леса и равнин. — К сожалению, случилось.

— Да? — пантера немигающими жёлтыми глазами уставилась на страусёнка. — Тогда почему я этого ещё не знаю, моя крошка?

— Я ищу знакомых и родственников, чтобы сказать им правду в глаза, что думаю о них, что слышал и что знаю…

— Боже мой, как это интересно, — мурлыкнула себе в усы пантера и, обратившись к страусёнку, сказала: — Тебе повезло, дружок, раз ты нашёл меня. Скажи мне правду обо мне, а то я просто умираю от любопытства.

— Хорошо, — согласился страусёнок, — сейчас я подумаю и вспомню.

— Подумай, мой птенчик, если это тебе, конечно, не повредит, — мурлыкнула пантера и села, чтобы удобнее было слушать страусёнка.

— Н-ну, например, я слышал, что говорила о Вас обезьянка Шка-Кро, которая живёт на дереве баньян.

— Как же, как же, я знаю это премилое существо. И что же, интересно, она говорила?

— Во-первых, она сказала, что ждёт не дождётся, когда Вашу шкуру натянут на барабан, и уверяла, что этот барабан будет издавать замечательные звуки, под которые она будет танцевать целый день.

— Вот как? Она так и сказала? Ах, значит, мою шкуру на барабан… — Пантера даже привстала от возбуждения. — А ещё ничего не говорила эта крошка Шка-Кро? Это всё так любопытно. Ты даже не представляешь, как это всё интересно.

— Ещё она сказала, что Вы похожи на обугленную головёшку, которую вынули из костра, так как она дурно пахла.

— Да? — изумилась пантера и сладко потянулась. — Значит, я — головёшка, и к тому же дурно пахнущая. Ну, спасибо, мой птенчик, за правду. Ты очень и очень мил, передай мои слова твоей маме. А мне ещё надо сходить по делам. Пойду поищу эту крошку Шка-Кро. Всё это очень-очень интересно, — мурлыкнула она и, чёрной тенью скользнув среди деревьев, исчезла из виду.

Страусёнок постоял ещё, покачиваясь на своих длинненьких и тоненьких ножках, мысленно задавая вопрос, всё ли он сделал правильно, как велела мама, и с удовлетворением отметил, что всё.

И вдруг страусёнок услышал, как кто-то спросил его сверху:

— Ты давно не встречал обезьянку Шка-Кро?

— Давно, — машинально ответил страусёнок и поднял голову. На ветке дерева, под которым только что возлежала Чёрная Пантера сидела птица-тукан.

— Теперь ты не увидишь обезьянку Шка-Кро ещё дольше. — И, щёлкнув клювом, вздохнула: — Бедная Шка-Кро.

— Почему? — простодушно изумился страусёнок. — Ведь я сказал только правду. Она действительно говорила обо всём этом мне.

Птица-тукан вдруг рассердилась:

— Безмозглый, противный дурачок. То, что ты слышал, Шка-Кро говорила тебе. И не для того, чтобы ты передал это ей. Ты употребил правду во зло. Разве такая правда может пойти на пользу маленькой Шка-Кро?! Зачем нужна такая правда? Лучше бы ты молчал. Не сказать или недосказать — это ещё не значит поступить плохо или сказать неправду. Эх, ты… Да что с тобой говорить, надо торопиться — вдруг я успею предупредить обезьянку Шка-Кро о беде, которой она обязана исключительно тебе. Может быть, она сумеет укрыться от твоей очень дальней и безусловно сводной родственницы.

И, громко захлопав крыльями, птица-тукан улетела. А страусёнок простодушно удивился:

— Вот чудеса-то. Делал, как велела мама. А получилось что-то совсем не так. Надо, пожалуй, попробовать ещё.

И он отправился дальше.

* * *

Среди высокой травы страусёнок увидел Хромую Антилопу, которая пугливо вздрогнула при его неожиданном появлении.

— Ах, — сказала она, — ты меня так напугал.

Страусёнок любил добрую антилопу. Он знал, что ещё совсем недавно она была грациозна и неутомима. Как ветер носилась она по саванне. Но случилась беда — человек стрелял в неё и повредил ногу. С тех пор она сделалась хромой и стала прятаться от всех в надежде, что нога заживёт. Звери и птицы жалели её и старались укрыть антилопу от врагов, но все знали, что дни её сочтены и выжить ей до сих пор помогала случайность. Знал это и страусёнок и очень жалел бедняжку.

— Здравствуйте, — сказал он и прибавил, потому что это было действительно так: — Я очень рад Вас видеть.

— Спасибо за добрые слова, — ласково ответила антилопа, — чем это ты так озабочен, малыш?

— Видите ли, мама учила меня говорить правду о том, что я думаю, знаю и слышу. Она сказала, что тогда меня все будут любить и хвалить. Но я встретил Чёрную Пантеру…

При этих словах Хромая Антилопа вздрогнула, что очень удивило маленького страусёнка.

— И я рассказал ей, что говорила о ней обезьянка Шка-Кро. И хотя пантера поблагодарила меня, но что-то вышло не совсем так, как я думал. И вот я решил попробовать ещё раз и пошёл дальше чтобы найти кого-нибудь. И встретил Вас…

— Что ж… — задумчиво сказала Хромая Антилопа. — Попробуй ничего не утаивая, рассказать, что ты знаешь обо мне.

Страусёнок вздохнул и сказал:

— Мне всегда бывает жалко, когда я вспоминаю Вас. И мне жалко, и моей маме, и ещё многим другим нашим родственникам и знакомым. Все они знают, что в Вашей ноге повреждена кость и Вы навсегда останетесь хромой. И когда солнце иссушит траву в саванне и Вам негде будет укрыться, Вы станете лёгкой добычей хищника. Поэтому дни Вашей жизни сочтены и никто не в силах помочь Вам и спасти.

Хромая Антилопа низко опустила голову и тихо сказала:

— Я знала, что мне будет плохо. Но я надеялась, что нога моя поправится. Своей правдой ты отнял у меня надежду. Лучше бы ты ничего не говорил. Ведь я не знала, что так скоро погибну. Быть может, ты омрачил последние дни моей жизни. Лучше бы мне ничего не знать. Я знаю, что сделал ты это не от злого сердца. И поэтому не сержусь на тебя. Но скажу тебе на прощанье, — ведь мы, наверное, видимся в последний раз! — жалость и сострадание позволяют иногда скрыть правду от того, кому она несёт лишь страдание. И это не есть неправда. Вот и мне — зачем мне нужна такая правда? Лучше бы мне ничего не знать, — вздохнула она и, сказав страусёнку «Прощай!», скрылась, хромая, в густой траве.

Потрясённый страусёнок долго стоял, покачиваясь на своих тоненьких ножках, вытянув шейку в сторону, куда удалилась Хромая Антилопа. Ему было стыдно и больно, потому что своим маленьким сердцем он ощутил, что его правда, которую он простодушно открыл Хромой Антилопе, принесла ей горечь и боль. Первым его желанием было броситься вдогонку доброй Антилопе, чтобы как-то объяснить, извиниться, сказать что-то такое (а что, он и сам точно не знал), чтобы ей стало легче.

Но что-то удержало страусёнка. Он вдруг неожиданно понял, что сказанного не воротишь, сделанного не поправишь. И от этого ему стало так плохо, что он заплакал, и первый раз мелькнула в его головке мысль, что правда хоть и одна, но каждый воспринимает её по-своему, и, стало быть, надо соблюдать осторожность, когда сталкиваешься с ней.

Расстроенный встречей с Чёрной Пантерой и Хромой Антилопой, страусёнок медленно брёл вперёд, не разбирая дороги. Неожиданно, шумно пыхтя, навстречу ему вышел носорог. Страусёнок остановился и сказал: «Здравствуйте».

— Ну, здравствуй, — буркнул носорог, подозрительно рассматривая страусёнка своими маленькими сумасшедшими глазками.

— Вот я, я иду… — начал страусёнок.

— Вижу, что не летишь, — перебил его носорог.

— … и мне плохо, — закончил печально страусёнок.

— С чего бы? — с этими словами носорог подошёл поближе страусёнку, чтобы лучше его видеть.

— Я пробовал говорить правду своим знакомым о том, что я слышал и знаю о них или думаю.

— Ну и что? — засопел носорог.

— Но ничего хорошего не получилось. От этого всем стало только хуже.

— Странно, — хрюкнул носорог. — Скажи-ка тогда что-нибудь обо мне, и мы посмотрим, кому из нас будет плохо.

— Но я не знаю ничего о Вас. Что же я могу сказать Вам?

— Жаль, — носорог пошевелил ушами и, помолчав, спросил: — А может, всё-таки слышал?

— Нет, ничего, кроме того, что Вы есть и что бываете очень сердитым.

— Ну, а что ты думаешь обо мне? Вот, например, ответь правду, нравлюсь я тебе или нет?

— Н-ну, если говорить правду, — начал страусёнок.

— Конечно, правду, — подбодрил носорог.

— … то не очень.

— Почему это не очень? — оторопел носорог. — Ну-ка, объясни.

— Н-ну… безобразный Вы очень. Туловище, как бочка, а ноги как будто ватой набиты. И рог у Вас кривой, — вдохновляясь, пояснял страусёнок. — Лоб низковат, а хвост просто несолидный какой-то…

— Та-ак, — мрачно протянул носорог, — ну, а теперь скажи честно, что тебе во мне нравится?

— Честно?! — воскликнул страусёнок.

— Честно! Честно! — угрожающе хрюкнул носорог.

— Ну, если честно, то ничего не нравится. Вид у Вас — отвратительный… Бр-рр, даже смотреть на Вас противно.

Носорог засопел так сильно, будто из него выпустили пары. Он опустил голову к самой земле и двинулся на страусёнка. Да так стремительно, что, не будь страусёнок проворен, как все страусы, несдобровать бы ему. Едва успел он отскочить в сторону, как разъярённый носорог пронёсся мимо, сметая с дороги кусты и подминая траву.

А страусёнок, вытянув вперёд свою длинненькую шейку, кинулся бежать со всех ног в другую сторону. А надо сказать, что все страусы отменные бегуны и догнать их непросто даже более подвижным и быстроногим животным, чем носорог. Страусёнок бежал быстро и долго до тех пор, пока силы не покинули его, и тогда он пошёл шагом. Сердце колотилось в его груди, а мысли вихрем проносились, сменяя друг друга, и были они невесёлые…

«Трижды я сказал правду, и трижды это не принесло пользы. Первый раз обезьянке Шка-Кро, второй раз — Хромой Антилопе, а третий — мне самому. Странно как-то получается. И совсем не так, как говорила мама. Может быть, она что-то спутала? Может быть, лучше говорить неправду, чтобы тебя любили и хвалили? Или вообще ничего не говорить? Или, — если мама не всё перепутала, только немного, — надо говорить полуправду?»

Размышляя таким образом, страусёнок все шёл и шёл, пока не увидел впереди знакомой высокой горы, покрытой белым… сахаром, в чём страусёнок был абсолютно уверен.

* * *

У подножия горы сидел жёлтый и немного коричневый Лев, самый справедливый из львов. Он был один, и, увидев страусёнка, подходящего к нему, он произнёс своё любимое: «Гм…». Страусёнок, растерянный и поникший, подошёл к повелителю равнин и сказал:

— Моя мама учила меня всегда и всюду говорить правду. Она говорила, что нельзя скрывать того, что знаешь, что слышал и что думаешь. Трижды я говорил сегодня правду, и трижды это не принесло никому пользы.

И страусёнок рассказал повелителю Великой равнины о своих встречах. Лев выслушал его внимательно и сказал:

— Видишь ли, правда слишком драгоценна, чтобы ею можно было пользоваться как разменной монетой. Не следует также обращаться с правдой к тому, кто к ней безразличен, так как, переданная из уст в уста, она порождает сплетни. Поэтому не надо без особой нужды передавать то, что не нужно, тому, кому не нужно. Запомни это, — сказал Лев и замолчал.

— Я запомню это, — пискнул страусёнок. — А моя мама? Значит, она ошиблась?

— Слова редко вполне точно отражают смысл сложных понятий. Твоя мама не слишком точно объяснила тебе, что такое правда, а ты не слишком правильно понял сказанное.

— Но разве я сказал неправду Чёрной Пантере?

— Ты правдиво передал сказанное, которое на самом деле не было правдой, а лишь мнением или, точнее, пожеланием маленькой Шка-Кро. Но у каждого может быть своё мнение, и любой спор в этом случае бесполезен. Он не имеет смысла, так как в спорах рождается истина, а такой спор не способен её установить. Поэтому личное мнение может не быть правдой, запомни это.

— Я запомню. Но разве я сказал неправду Хромой Антилопе?

— Свою правду ты употребил во зло. На самом деле это лишь предположение. Может быть, Хромой Антилопе повезёт, нога её заживёт, и она отыщет своё место в стаде. В этом случае ты просто проявил жестокость.

— А как же носорог?! — воскликнул страусёнок возбуждённо. — Он сам просил меня сказать, нравится ли он мне. И я ответил правду.

— Ты действительно сказал то, что думал, только это не была правда. Многие, — тут Лев сказал своё любимое «Гм…» и, как показалось страусёнку, с сомнением ухмыльнулся, — возможно, нашли бы носорога красивым. Но правдой является лишь то, что он велик и раздражителен. И часто невежлив.

— Значит, я сказал полуправду, а он не сумел понять меня. И ещё это означает, что даже взрослые не всегда умеют отличать правду от полуправды и неправды. Ведь так? Ох, и трудная вещь правда. И такая запутанная, что не все взрослые, и даже моя мама, легко узнают её.

— Видишь ли, малыш, правда отражает лишь то, что безусловно есть. И не надо путать с правдой точность передачи слов, мнений и даже событий. Всё это слишком сложно для тебя, но когда ты вырастешь, ты обязательно всё поймёшь. Это говорю тебе я, Лев, повелитель равнин.

— А когда я совсем, совсем вырасту, я буду как все знать, что где можно и нужно говорить, да? — не унимался страусёнок.

— Может быть и так, лишь бы ты никогда не говорил неправды

— Значит, я буду жить в мире полуправды?!

— Что ж? Можно сказать и так. Ведь не сказать правды — это ещё не значит солгать. А сказать её можно не всегда. Гм, — произнёс задумчиво самый справедливый из львов и, тряхнув гривой, сказал: — А теперь ступай домой, малыш. И скажи маме, что ты скоро вырастешь и не будешь доставлять ей и другим столько хлопот, сколько доставляешь сейчас. Ступай, малыш. — И самый справедливый из львов отвернулся, как бы давая понять, что не задерживает страусёнка больше.

И страусёнок побежал домой. Потому что он очень торопился рассказать маме, что сказал ему о правде жёлтый и немного коричневый Лев, самый справедливый из львов.

— Наконец-то! — возбуждённо воскликнула мама-страусиха. — Изволил явиться! И где же ты пропадал?

Но её замечательный малыш молча подошёл к ней и уткнулся в крыло. И так уж устроено материнское сердце, что все правильные и воспитывающие слова, которые она собиралась сказать страусёнку, как-то сразу вылетели из её головы, и она нежно и обеспокоенно его спросила:

— Что-нибудь случилось, мой мальчик? — и своим большим клювом коснулась его длинненькой и тонкой шейки.

— Нет, — тихо ответил страусёнок. — В общем, ничего не случилось. Я только узнал, что не всегда, не везде и не всем надо говорить правду. Надо жить в мире полуправды.

— А что означает слово «полуправда?»

— Оно означает только то, что никогда не надо говорить неправды. А правду можно говорить или не говорить. Всё зависит от обстоятельств.

— Так рассуждают взрослые. От кого ты узнал об этом, мой мальчик?

— Ото всех понемногу, мама. Потом я тебе обязательно обо всём расскажу. Но главное — я говорил с жёлтым и немного коричневым Львом, самым справедливым из львов. И он тоже думает так.

— О-о! Ты видел повелителя равнин? — изумилась мама-страусиха. — И даже говорил с ним?

— Да, мама, — ответил страусёнок. — Но я так страшно устал, что хочу уснуть. А потом я тебе всё-всё расскажу… Только ты меня не ругай, ладно, а? А то мне придётся и тебе говорить полуправду, а ты ведь, наверное, не хочешь этого? Да?

— Да, — задумчиво сказала мама-страусиха, прикрывая страусёнка своими крыльями. — Я этого действительно не хочу. И поэтому ругать я тебя не буду. А теперь спи, пожалуйста.

И вдруг она с удивлением увидела, что страусёнок уже заснул. Она поудобнее уселась над ним и подумала о том, что так поздно иногда понимают родители: «Он становится взрослым. Как всё быстро приходит… и проходит».

Сказка о том, как страусёнок узнал, что всякая инициатива наказуема

— Мама, — сказал, просыпаясь, страусёнок, — я должен что-то сделать.

— Ну, чего ещё ты придумал, непоседа? Лучше поспи.

— Нет, — возразил страусёнок и окончательно проснулся. — Спать сейчас я не могу. И не должен.

— Это почему же? — удивилась мама, которой, по мнению страусёнка, давным-давно не следовало бы удивляться чему-либо, так как она была совсем-совсем большая.

— А вот почему. Послушай, — и он торопливо рассказал ей обо всём случившемся с ним.

— Теперь ты понимаешь, — закончил он свой рассказ, — что я должен помочь маленькой обезьянке Шка-Кро и несчастной Хромой Антилопе.

Страусёнок знал, что маме очень не хотелось отпускать его, и он приготовился даже к спору, он твёрдо решил, что… и, каково же было его изумление, когда мама нежно посмотрела на него и сказала:

— У тебя доброе сердце, мой мальчик. Ты должен помочь им. Ведь они оказались в беде по твоей вине. Хоть ты и не желал им плохого. Только сумеешь ли ты помочь им? Знаешь ли ты, как это сделать?

— Конечно, знаю! — воскликнул страусёнок. — Мне помогут другие. Я всё придумал. Но мне надо торопиться, мама.

— Ну, что ж… посмотрим, получится что-нибудь у тебя или нет. Но если ты действительно сумеешь помочь им, я буду гордиться тобой.

— Я смогу, — торопливо сказал страусёнок. — Мне пора.

— Хорошо, иди, — вздохнула мама. — Я буду волноваться и ждать твоего возвращения.

И страусёнок ушёл, точнее побежал со всех ног. А ножки у него были тоненькие, длинненькие и очень быстрые.

* * *

И отыскал страусёнок гориллу. Она вышла к нему из леса — большая, страшная и могучая, — вышла и, пристально разглядывая страусёнка, спросила:

— Что случилось, малыш? Зачем я нужна тебе?

— Я пришёл к Вам за помощью, — сказал страусёнок. — Вы случайно не знаете обезьянку Шка-Кро, которая живёт на баньяне? И Хромую Антилопу, которая прячется в высокой траве?..

— Кто же не знает обезьянку Шка-Кро, — прохрипела горилла. — А вот Хромую Антилопу я видела всего один раз, да и то издали. Я так редко покидаю лес.

— А Вы не согласились бы помочь обезьянке Шка-Кро? Ей грозит опасность.

— Конечно, я помогу ей. Никто не посмеет тронуть её даже пальцем, — и с этими словами горилла ударила себя кулаком в грудь, отчего в груди загудело, гребень на голове её поднялся, а вздёрнутая губа обнажила такие страшные клыки, что страусёнок даже отступил назад на несколько шагов, что было сделано, разумеется, из вежливости. Довольная произведённым на страусёнка впечатлением горилла сказала:

— Ну, а что, собственно, случилось с обезьянкой Шка-Кро? И кто ей угрожает?

И страусёнок стал ей рассказывать то, что уже знаете вы. И по мере рассказа горилла мрачнела всё больше и больше, и когда страусёнок кончил говорить, горилла отвела глаза в сторону и виновато забормотала:

— Чёрная Пантера… Это, конечно, меняет дело. И об этом следует крепко подумать. Я не боюсь её. Но у меня есть дети… Ты, малыш, пойми меня правильно. Надо знать Чёрную Пантеру. Она никогда и никого не прощает… А мои дети! Она же не позволит мне сомкнуть глаз ни днём ни ночью… А ведь я так люблю ночью поспать. Да, покоя у меня не будет… особенно ночью. Доброе дело не может остаться безнаказанным, если оно не по душе Чёрной Пантере. Так что извини, малыш, и не осуждай меня. Я, пожалуй, не смогу помочь маленькой обезьянке Шка-Кро. Да, Чёрная Пантера… Если бы это была не она! Тогда бы я смогла, конечно…

И с этими словами, низко опустив голову и не глядя на страусёнка, горилла медленно удалилась в лес.

Страусёнок растерянно посмотрел ей вслед и подумал, что мало иметь силу, надо иметь ещё и мужество, чтобы употребить её в добро. Он грустно вздохнул и побежал дальше. Очень скоро он разыскал стаю гиен, которые после удачной ночной охоты не прочь поваляться днём где-нибудь в тени и подремать. Поэтому, когда он подошёл к ним, самая большая и главная гиена лениво подняла голову и, узнав страусёнка, проворчала:

— А-а, красавчик пришёл? Что новенького расскажешь? — с этими словами она с трудом оторвала свой живот от земли и села, опираясь на свои кривые лапы.

— Я пришёл к Вам за помощью… Мне надо спасти обезьянку Шка-Кро, которой угрожает Чёрная Пантера.

При слове «Чёрная Пантера» остальные гиены мгновенно проснулись и, подняв свои большие уши, приготовились слушать страусёнка. А старая, большая и главная гиена лязгнула зубами с такой злобой, что, казалось, у неё во рту захлопнулся стальной капкан.

— Ну, конечно же, везде и всюду Чёрная Пантера. Только и разговору, что о ней. Ну, да ладно, рассказывай.

И когда страусёнок закончил рассказ о маленькой обезьянке Шка-Кро, старая гиена сказала:

— Мы, конечно, могли бы сразиться с пантерой и помочь твоей обезьянке. Но мы не умеем драться в лесу, где Чёрная Пантер чувствует себя дома. А надо признать, что эта особа не просто большая кошка. Хотелось бы тебе помочь, да и счёты у нас с ней свои есть… Но, к сожалению, это хорошее начинание не для нашей местности. А из леса чёрную бестию выманить не легко. Поэтому, извини, красавчик, но здесь мы тебе не подмога. Расскажи-ка нам лучше про Хромую Антилопу, может, мы что-нибудь и сделаем для неё.

При слове «Хромая Антилопа» все гиены, как по команде, подошли поближе и заинтересованно уставились на страусёнка. Чем-то это не понравилось страусёнку, но он никак не мог сообразить, чем именно. И когда он закончил свой рассказ о Хромой Антилопе, который вызвал неподдельный интерес у всей стаи, старая главная гиена как-то неопределённо и удовлетворённо хмыкнула:

— Да… Я кое-что уже слышала об этой хромоножке. Но я не знала, что она укрывается в той высокой траве. Кто бы мог подумать… Это ведь совсем рядом…

При этих словах гиены стали беспокойно переминаться с ноги на ногу, а некоторые даже беспокойно забегали взад и вперёд.

— Так Вы поможете отогнать врагов от Хромой Антилопы? — спросил страусёнок.

— Не волнуйся, красавчик, — заверила его главная гиена, — мы это непременно сделаем. И лучшим образом. Это как раз по нашей части. Лучших пастухов хромоножке не найти во всей саванне.

При этих словах гиены пришли в неописуемое возбуждение и радостно захихикали. И это снова не понравилось страусёнку. И вдруг старая гиена как-то особо посмотрела на страусёнка и сказала:

— Ты просто душка, красавчик. И доброта твоя даёт богатейшие всходы. Вероятно, скоро будут и плоды. Поэтому, хочешь, я тебе дам совет, как помочь маленькой обезьянке Шка-Кро?

— Конечно, хочу, — простодушно обрадовался страусёнок.

— Ступай в то место, где ручей выходит из Большого леса. И там ты найдёшь этого большого червяка, старую кишку, чехол для шеи жирафа, который все по ошибке почему-то именуют «питоном». Попроси его, и лучшего сторожа для обезьянки Шка-Кро тебе не отыскать. Уж поверь в этом деле мне.

И под оглушительный хохот и визг гиен, которые, казалось, сошли с ума от радости, слушая старую гиену, вся стая умчалась в саванну. И это в третий раз чем-то не понравилось страусёнку.

«Они даже не попрощались, — отметил он. — Какие они всё-таки странные. Недаром их никто не любит в лесу и на равнине».

И он отправился разыскивать питона. И он нашёл его там, где указала старая гиена. Питон грелся на солнце, обвив телом толстый сук, который навис над ручьём.

— Здравствуйте, — сказал страусёнок. — Я к Вам за помощью. Мне сказали, что Вы не откажете.

— А кому нужна моя помощь? — лениво спросил питон, оставаясь совершенно неподвижным.

— Она нужна маленькой обезьянке Шка-Кро, — ответил страусёнок.

При этих словах тело питона пришло в движение, и он, подняв голову, попросил:

— Расскажи, это может оказаться интересным.

И когда страусёнок рассказал о беде, нависшей над обезьянкой, питон зло прошипел:

— Опять эта чёрная кошка лезет в те дыры, куда положено пролезать мне. Н-да, дело, конечно, серьёзное и, главное, стоящее. Важно успеть первому. Жаль, что я раньше не знал, где прячется эта чертовка Шка-Кро. А было бы неплохо… Особенно после солнечных ванн… М-да…

Страусёнку показалось, что питон забыл о его присутствии и просто размышляет вслух о чем-то приятном и не вполне понятном. И он решил напомнить о себе и обезьянке Шка-Кро:

— Так Вы сумеете помочь нам? — спросил страусёнок.

— Вам? — отвлекаясь от своих мыслей, спросил питон. — А причём здесь ты? — и, вдруг спохватившись, как-то неискренне и торопливо произнёс:

— Ах, конечно, конечно… Я не оставлю в беде нашу крошку Шка-Кро… Я немедленно отправлюсь туда… Сию же минуту… — И его огромное тело, придя в движение, заскользило по ветвям вниз и, коснувшись земли, заструилось живым ручьём, который вдруг неожиданно иссяк, скрывшись в зарослях.

«Ну, — облегчённо вздохнул страусёнок, — кажется, я сделал всё, что мог. Только бы успели питон и гиены вовремя добраться до обезьянки Шка-Кро и Хромой Антилопы».

И страусёнок, очень довольный собой, тем, что он так всё чудесно устроил, не спеша повернул домой. Его прямо распирало от гордости, и он уже начал представлять себе, как обрадуется мама его возвращению и как будет гордиться тем, что у неё такой славный и добрый ребёнок. И все звери тоже будут говорить…

… но что будут говорить звери, страусёнок не успел подумать, потому что прямо перед ним, преградив дорогу, бесшумно упала большая тень, которая принадлежала Чёрной Пантере. Сердце страусёнка упало, и он, издав короткое «ой!», застыл на месте.

— Ты, кажется, испугался, мой птенчик? — мурлыкнула пантера, и её жёлтые глаза впились в страусёнка. — Откуда и куда держишь ты свой путь?

Страусёнок никак не мог унять колотившую его дрожь.

— Вы меня очень испугали, — пролепетал он.

— Ну, что ты, крошка, разве можно пугаться своей очень дальней и безусловно сводной родни. Так откуда ты всё-таки идёшь и куда? — пантера не спускала со страусёнка тяжёлого взгляда.

И тут что-то случилось со страусёнком. Что-то внутри его повернулось, дрожь унялась, и в его маленьком мозгу вспыхнул и погас сигнал опасности. Страусёнку даже показалось, что кто-то шепнул ему изнутри: «Говори немедленно… полуправду, иначе ты погиб». И как бывает в минуты величайшей опасности и напряжения, он вдруг собрался и, совершенно неожиданно для себя, заговорил уверенно и смело:

— Я гулял и встретил гориллу, но она не захотела со мной говорить, потом я встретил стадо гиен, и они умчались от меня, не попрощавшись, разыскивать Хромую Антилопу, и совсем недавно также невежливо, не простившись со мной, уполз питон на поиски маленькой обезьянки Шка-Кро. Мне показалось, что они не принимают меня всерьёз, — заключил страусёнок.

— Боже мой, крошка, при каждой встрече ты выкладываешь мне массу интересных вещей. К сожалению, не всегда удаётся воспользоваться ими. Но тебе, как родственнику, по секрету скажу, случайно или нет, уж не знаю… — здесь пантера сделала значительную паузу, — но обезьянки Шка-Кро не оказалось на баньяне. И как сказал мне один приятель, парящий в небе, которому кое-что перепадает с моего стола, обезьянка Шка-Кро срочно, необыкновенно срочно переселилась в другой лес, и какая-то птица показывала ей дорогу. Так что твой друг питон напрасно надеется полакомиться Шка-Кро.

— Как полакомиться?! — воскликнул потрясённый страусёнок.

— А очень просто. Эта, по ошибке выкроенная без ног, резиновая шкура просто обожает натягивать себя на обезьянок. Ты, кажется, чем-то взволнован, моя радость?!

— Н-нет, — пролепетал страусёнок. — Просто это очень… очень неаппетитно.

— Ну, о вкусах не спорят, — мурлыкнула пантера и добавила: — Но я рада, что эта милая обезьянка Шка-Кро улизнула от этой пожарной кишки, так как я не оставляю надежды побеседовать когда-нибудь с глазу на глаз с нашей крошкой…

Пантера, придя в хорошее расположение духа, повалилась на бок и стала валяться, ну, совсем как домашняя кошка, играя в воздухе лапами и щуря от удовольствия свои жёлтые глаза. И развлекаясь таким приятным для неё образом, она вдруг как бы невзначай небрежно спросила:

— Да, а что ты там сказал насчёт Хромой Антилопы, где это она запропастилась, бедненькая? Я что-то давно её не встречала. Да и шайка этих псов может легко спустить с неё повреждённую шкуру. Уж не помочь ли мне ей, а? Как ты думаешь?

И снова что-то толкнуло страусёнка под сердечко, и снова голос изнутри, казалось, шепнул ему: «Берегись. Говори… полуправду».

— Неужели Вы думаете, что гиены способны обидеть бедную Хромую Антилопу, которая и так страдает?

— Мой родственник, пусть даже дальний и безусловно сводный, мог бы быть немного посообразительней. Да они мигом прикончат бедняжку, если только найдут её.

Пантера кончила валяться и села, внимательно рассматривая страусёнка. И тот от всего сердца выпалил:

— Конечно, я знаю, куда побежали гиены. Они ищут Хромую Антилопу в высоких травах, которые растут за ручьём, выходящим из Большого леса.

— Прекрасно, я сейчас же отправлюсь туда, чтобы помешать этой собачьей своре устроить бойню. А то что-то они стали позволять себе слишком много. Прощай, моя прелесть. Не забывай свою дальнюю и безусловно сводную родственницу.

И Чёрная Пантера одним прыжком исчезла в кустах. Это случилось так быстро, что страусёнок не успел произнести вежливое «до свидания». Было ясно, что его попросту никто не услышит. Он постоял немного, пытаясь собраться с мыслями, но его тут же отвлёк от размышлений голос, который очень отчётливо и сухо откуда-то сверху произнёс, а вернее, прощёлкал:

— Браво… Ты делаешь успехи, хотя и не слишком значительные. Но всё-таки успехи. Ты ведь мог сообщить своей родственнице гораздо больше.

Страусёнок поднял голову и увидел, что в листьях дерева, стоящего неподалёку, притаилась птица-тукан. Страусёнок очень обрадовался ей, потому что его ужасно мучил вопрос, что стало с маленькой обезьянкой Шка-Кро. К тому же он ни капельки не обижался на сердитые слова, сказанные птицей-туканом при их последней встрече, потому что сознавал теперь их справедливость. Он стремительно подбежал к дереву и радостно произнёс:

— Здравствуйте. Теперь я понимаю, что везде и во всём виноват. Я действительно глупый и противный ребёнок.

— Был, — бесстрастно поправила его птица-тукан. — За время, прошедшее после нашей последней встречи, ты сделал некоторые успехи.

— Спасибо, — поблагодарил страусёнок. — Значит, Вы всё-таки успели предупредить обезьянку Шка-Кро о том, что её разыскивает Чёрная Пантера?

— Естественно, — ответила птица, — я хоть и не слишком хорошо летаю, но всё же добралась к маленькой Шка-Кро быстрее, чем сделала это твоя родственница.

— И что же было дальше? — спросил страусёнок.

— А ничего интересного, — сухо ответила птица. — Я помогла ей перебраться в другой район Большого леса и посоветовала получше держать язык за зубами… особенно, если ей придётся беседовать с маленькими страусятами, — безжалостно добавила она.

Страусёнок сокрушённо вздохнул. И помолчав немного, снова спросил:

— А не знаете ли Вы судьбы Хромой Антилопы? Я ведь её тоже подвёл. Сначала обидел, а потом подвёл.

— Знаю. Но и здесь всё обошлось благополучно. Пожалуй, это первое твоё дело, которое можно назвать хорошим. Хорошо, что ты рассказал о Хромой Антилопе самому справедливому из львов. У владыки равнин благородное сердце. Он обратился к самому мудрому из слонов, и они решили… А впрочем, неважно, что они решили. Гораздо важнее, что Хромую Антилопу не нашла в высокой траве стая гиен, которые, конечно, после встречи с тобой кинулись туда со всех ног. И очень приятно, что её не найдёт сейчас Чёрная Пантера, которая тоже рыщет в высокой траве, как ты теперь, надеюсь, понимаешь, с единственным желанием — сломать хребет несчастной Антилопе…

— Да, — снова вздохнул страусёнок, — теперь-то я понимаю, но как обидно, что только теперь…

— Что ж… Хорошо, что ты уже понимаешь. И хорошо, что Хромая Антилопа жива. А впрочем, я ведь летела сюда не для того, чтобы обсуждать с тобой все эти вопросы, — жёстко закончила птица. — Меня послал за тобой Слон, мудрейший из Слонов и мой повелитель. Он желает с тобой говорить, и он ждёт тебя на опушке Большого леса.

— Меня?! — изумился страусёнок. — Меня ждёт повелитель леса?!

— Да, да, — раздражённо щёлкнула клювом птица. — Именно тебя. И запомни, когда что-то желает повелитель леса — это закон. Поэтому следуй за мной, да побыстрей.

С этими словами птица-тукан громко захлопала крыльями и полетела в сторону Большого леса, а страусёнок со всех ног припустился следом за ней.

Серый слон с ушами как старые паруса стоял на опушке леса. Уши его, находящиеся в непрерывном движении, казалось, ловили дыхание леса. А доносящиеся оттуда шорохи и звуки открывали повелителю лесные тайны. Страусёнок приблизился к самому мудрому из слонов и, остановившись на почтительном расстоянии, вежливо сказал:

— Здравствуйте. Вы звали меня, и я пришёл.

Слон медленно кивнул головой и произнёс:

— Подойди ближе, малыш.

Страусёнок подошёл совсем близко, и ему показалось, что стоит он перед огромной серой горой, которая вдруг нависла над ним. Маленькие глазки мудрейшего из слонов внимательно и добро смотрели на него, и вдруг слон ласковым голосом, — страусёнок готов был поклясться в этом! — добродушно произнёс:

— Вот ты какой…

Страусёнок хотел было спросить «какой» он, но вовремя вспомнил, что повелителям леса и равнин никто не смеет задавать вопросов. Полагалось только отвечать. Но, странное дело, он совсем не чувствовал смущения и страха, стоя рядом с повелителем Большого леса.

— Мне известно, как ты пытался говорить правду и что из этого вышло. Я знаю, что ты старался исправить зло, возникшее по твоей вине из-за твоей неопытности, и мне известно, как ты пытался это сделать. Что ты думаешь сам о своих поступках, малыш? Говори, я хочу послушать тебя, — сказал Слон.

— Я наделал кучу глупостей, — вздохнул страусёнок, — и мне очень стыдно.

— Нет, малыш, это были не глупости. Это было незнание. Ты просто учился. И ты многому научился. Главное в другом. Главное, что тобой двигали добрые побуждения. Ты показал, что у тебя доброе и благородное сердечко, малыш. Сначала ты думал доставить правдой удовольствие другим, а доставил много бед и неприятностей. Но при этом ты узнал, что не сказать иногда всего, что знаешь, ещё не значит сказать неправду. Потом ты решил исправить последствия твоих ошибок и проявил инициативу и снова подверг опасности тех, кого хотел выручить из беды. Надеюсь, ты понял, в чем ошибся? И как называется твоя ошибка.

Страусёнок подумал и, сокрушённо вздохнув, сказал:

— Мне тоже кажется, что всё произошло из-за моего незнания.

— Правильно, малыш, ты проявлял инициативу там, где ей должно предшествовать знание. Запомни это хорошо. Инициатива всегда наказуема, если её проявляет тот, кто ещё не владеет знанием. Надобно сначала знать, а потом действовать, а если не знаешь, то и действовать не следует. Это много приносит горя и тому, кто действует, и тем, во имя кого действуют. Ты понимаешь меня, малыш? Я говорю с тобой как со взрослым.

— Кажется, да, — осторожно ответил страусёнок.

Слон внимательно посмотрел на него и произнёс:

— Если «кажется», значит «да».

Страусёнку ужасно вдруг захотелось спросить, что стало с Хромой Антилопой. Он даже переступил с ноги на ногу и несколько раз проглотил слюну, так как в горле у него пересохло. И всё же он не смел нарушить обычай…

Слон внимательно наблюдал за ним, а потом спросил:

— Ты, кажется, хочешь о чём-то спросить?

— Я не знаю, как это сделать… и можно ли? — смутился страусёнок.

— Говори, малыш. Я слушаю тебя.

— Не знаете ли Вы, что стало с Хромой Антилопой?

Слон некоторое время молчал, затем задумчиво посмотрел на страусёнка и вдруг ласково — страусёнок готов был второй раз поклясться, что это было именно так! — произнёс:

— Все хорошо закончится, малыш. И знаешь, что я тебе скажу? Пусть это будет для тебя ещё одним уроком. Приходи сегодня вечером к подножию высокой горы, там будет всё взрослое население Большого леса и Большой равнины. Там и тебе найдётся местечко. Приходи и слушай. Там ты услышишь ответ. Ты достоин того, чтобы услышать ответ вместе со всеми. А теперь уходи. Передай своей маме, что она вырастила сына с добрым сердцем. Ступай.

И шумно вздохнув, слон двинулся в лес. Несколько неслышных шагов, и он мгновенно исчез среди деревьев и зарослей кустарника. Казалось, что его никогда и не было, как не было и беседы с ним. Страусёнок оторопело смотрел на пустое место, где несколько мгновений назад стоял и беседовал с ним, маленьким страусёнком, повелитель Большого леса. Говорил о самом важном для каждого маленького существа, вступающего в жизнь.

Страусёнок постоял ещё немного, переживая ещё раз значительность встречи с мудрейшим из слонов и перебирая в памяти слова, сказанные повелителем Большого леса. Он чувствовал, что в его жизни произошли какие-то важные перемены, смысл которых он ещё никак не мог уяснить до конца.

Наконец, он отправился домой и, добравшись, почувствовал огромную усталость, которая навалилась на него непомерной тяжестью и буквально валила с ног. Он дошёл, шатаясь. И мама-страусиха, окинув его зорким и всевидящим материнским глазом, тихо сказала:

— Тебе надо поспать, мой родной. Ты всё расскажешь мне потом.

— Да, да, — пробормотал страусёнок, ложась на землю. — Потом… всё потом… Знаешь, всё кончится хорошо… для Шка-Кро… для Хромой Антилопы… И мне хорошо… Только ты, мама, вечером меня разбуди… Обязательно… Хорошо, мам?

— Потом, все потом, — повторяла мама, — а сейчас спать, спать, спать… Вечером я тебя разбужу. — И она накрыла его крылом и почувствовала, как он мгновенно уснул и как вздрагивает во сне его маленькое тельце, и как колотится сердце, которому она дала жизнь.

* * *

И когда наступил вечер, страусёнок проснулся и увидел, что его мама куда-то поспешно собирается.

— Ты уходишь? — спросил страусёнок.

— Да, мне очень нужно, — ответила мама-страусиха и добавила: — Но это ненадолго.

— Ты идёшь к подножию горы, мама? Я знаю это, — сказал страусёнок. — И я пойду с тобой.

— Что ты, что ты, сыночек! Там собираются только совсем-совсем взрослые.

— Но меня пригласил прийти Слон, самый мудрый из слонов. И я обещал прийти.

— Как?! — изумилась мама. — С тобой говорил повелитель лесов?

— Да, — ответил страусёнок. — И он сказал, что, когда я совсем вырасту, ты сможешь гордиться мной.

— Значит, ты уже вырос, — тихо сказала мама-страусиха, — тогда пойдём вместе, раз так повелел мудрейший из слонов.

И они пошли вместе. И когда они подошли к подножию горы, очень высокой горы, покрытой на вершине белым сахаром — в этом страусёнок был уверен по-прежнему! — они увидели множество зверей и птиц, которые почтительно стояли в отдалении от жёлтого и немного коричневого Льва, самого справедливого из львов, и немножко серого Слона, самого мудрого из слонов. А около них, — страусёнок сначала даже не поверил своим глазам, — стояла Хромая Антилопа. Рядом с повелителем лесов и повелителем равнин она чувствовала себя очень неловко. И поэтому стояла, низко опустив голову, словно стесняясь встретиться взглядом со зверями и птицами, которые с некоторым недоумением разглядывали хромоножку.

Все стояли спокойно, чего-то ожидая, изредка тихо переговариваясь. Затерявшийся среди всех страусёнок краешком глаза — как того требовало приличие! — разглядывал взрослое население лесов и равнин. Здесь были все: и Чёрная Пантера, которая сидела, не поднимая головы, как изваяние, и семья носорогов, и стая гиен, и питон, и горилла, и все, все, все… кого когда-либо встречал страусёнок в Большом лесу или на Большой равнине.

И тогда поднялся Лев, и его грозный рёв потряс окрестности. Смолкли звери и птицы, тишина воцарилась вокруг.

— Слушайте меня внимательно. Слушайте и запоминайте, — рыкнул Лев, и Слон согласно закивал головой.

— С этого дня и часа эта антилопа, — и он мотнул тяжёлой головой в сторону Хромой Антилопы, — находится под моим покровительством. Она вольна ходить всюду, где ей заблагорассудится по Большой равнине, и никто не смеет обидеть её. И так будет до тех пор, пока стадо не примет её. Все ли слышали то, что сказал я, повелитель равнин? — И, обратившись к Слону, он спросил:

— А что скажешь ты, повелитель лесов?

Серый Слон с ушами как старые паруса, качнувшись вперёд, поднял свой хобот и протрубил. Казалось, от могучего звука его голоса вздрогнула и загудела земля.

— Слушайте все! Никто не смеет тронуть Хромую Антилопу в Большом лесу. Так решил я, повелитель лесов.

Все смотрели на Хромую Антилопу, которая совсем опустила голову к земле, и только немногие, стоявшие в первых рядах, звери и птицы видели, как слёзы катились из её больших и прекрасных глаз. Все молчали, ибо никто не смел задать вопроса, а сказанное было уже произнесено и отныне было законом, преступить который не смел никто. Даже самые дерзкие, непокорные и высокомерные знали, что отныне будет так и не может быть иначе, если решили они, справедливейшие и мудрейшие из зверей.

А сердце у страусёнка колотилось от волнения, потому что он чувствовал глубокую сопричастность к происходившему. И хотя страусёнок понимал, что наделал многое из того, чего не следовало, он всё же гордился, что он тут и, как все взрослые, стоит и выслушивает справедливое и мудрое решение повелителей лесов и равнин, которое подарило жизнь попавшей в беду Хромой Антилопе. И мама-страусиха нежно взглянула на своего малыша и грустно сказала:

— Вот ты и стал взрослым, мой мальчик. Совсем взрослым.

* * *

И на этом заканчивается сказка о возмутительном страусёнке, который стал взрослым, стремясь помочь в беде другим, и не сумевшем сделать это лучшим образом, потому что в самом начале сказки он был ещё совсем-совсем маленьким. И поэтому это последний из рассказов о маленьком страусёнке.

Оглавление