«Обыкновенные волшебные часы»

Вадим Дмитриевич Фёдоров Обыкновенные волшебные часы

Посвящается детям, которые торопятся стать взрослыми, и взрослым, сумевшим остаться детьми

Предисловие автора ПОЯВЛЕНИЕ ЛАПУТИИ

Однажды осенью поехал я охотиться на север Карелии. Целыми днями бродил с ружьём по лесу, ночевал в охотничьих избушках и, просыпаясь, долго лежал, прислушиваясь к лесным звукам. Странные это были звуки. Всю ночь кто-то большой подкрадывался, поскрипывая и сдерживая дыхание. Вот тяжело вздохнул, торопливо зашептал, в чём-то убеждая. Казалось, навалится горячим дыханием и непомерной тяжестью страха наступит на сердце. Тревожной волной пролетит ветер и, запутавшись в ветках деревьев, притаится шорохом. И вот уже хрустнуло что-то у самой двери… Страшно ночью в лесу.

Но поднималось солнце, узкие длинные полосы света врывались в лесную чащу, туман отступал, рождая мельчайшие капельки росы, которые серебрили ветви разлапистых елей, пожелтевшую траву и опавшие измятые листья. Воздух становился прозрачней, тени — ярче, и капельки росы, сливаясь, повисали тяжёлыми чистыми каплями, искрящимися в солнечном луче. Пушистый ковер из брусники, черники и багульника казался морем, в котором то здесь, то там поднимались стволы сосен, как мачты затонувших кораблей. Грустно ранним утром в лесу. Грустно и светло. Думается обо всём сразу и в то же время ни о чём, и от этого ты кажешься себе счастливым, и молодым, и радостно-растерянным.

В одно такое утро я решил построить себе дом в лесу и поселиться в нём навсегда. Долго я искал подходящее место и наконец нашел. Первого взгляда оказалось достаточно, чтобы безошибочно определить, что нашёл я обыкновенное волшебное место и что именно здесь могут происходить удивительные события. На этом месте я построил маленький крепкий дом, выкрасил его в зелёный цвет, чтобы не выделялся среди обступившего его со всех сторон леса, и берёзовыми плашками составил на фронтоне дома слово: «Лапутия».

Я часто думал потом, почему именно так назвал свой лесной домик. Возможно, потому, что слово «Лапутия» пришло из далекого детства, со страниц прекрасной волшебной книги Джонатана Свифта «Путешествие Гулливера», в которой было много удивительного и правдивого. Ведь я тоже хотел, чтобы в моём домике происходили удивительные и правдивые истории.

Вместе со мной поселился в Лапутии мой Кот Василий, который ловил мышей, грелся на солнышке и проводил остальное время в обществе своих друзей — Часовщика, Брадобрея и Кошки Машки. В Лапутии и была написана эта книга.

Когда я работал, кот обычно дремал у меня на коленях, мурлыча что-то свое, кошачье, и поглядывая внимательно на исписанные страницы. Я так и не знаю доподлинно, разбирал ли он мою скоропись, но иногда он обрывал свою песнь и требовательно, не отрываясь, смотрел в мои глаза. В такие минуты я чувствовал, что где-то фальшивлю, и внимательно перечитывал текст. По странной случайности я неизменно обнаруживал в это время смысловую неточность, которую и торопился исправить. Возможно, многим это покажется невероятным, но мне нет нужды убеждать читателя в правдивости моих слов. Я считаю лишь своим долгом напомнить, что все это происходило в Лапутии, а в Лапутии, как известно, бывает всё!

Глава первая, рассказанная Котом Василием ПОЯВЛЕНИЕ ГЕРОЕВ

Что бы там ни говорили, я твёрдо знаю, что самая бесполезная профессия на земле — это профессия моего друга Часовщика. «Тик-так! Тик-так!» — отсчитывают время часы в его мастерской. «Тик-так! Тик-так!» — стучат маятники, а мне всё кажется, что живёт он не так, как надо бы, потому что он вечно сидит, стараясь превратить какую-нибудь рухлядь в часы. Ну, а много ли проку в часах, которые ежесекундно напоминают вам, что всё проходит, исчезает и что каждый миг в жизни невозвратим? И мой бедный друг Часовщик, которого и зовут Тик-Таком, слушая бег времени и не слыша его шума в своей мастерской, раздумывает о вещах, о которых и думать не хочется. Тик-Так носит в петлице своей старенькой куртки бутон белой розы, который никогда не увядает. «Это оттого, что он растёт прямо из сердца», — говорит Кошка Машка и с нежностью и грустью смотрит на Тик-Така, как будто он сам — прекрасный и хрупкий цветок, а не часовых дел мастер. Другое дело Брадобрей, весёлый и громкий Трик-Трак. Вы, конечно, догадались, почему он носит такое имя. В его ножницах отстригаемый волос рождает букву «р», и поэтому ножницы стригут, приговаривая: «Трик-трак». Весело размахивает он руками, сметая бороды клиентов туда, где они уже не растут. Он гордится высоким званием Брадобрея и терпеть не может Усобреев, так как педантичен в вопросах ремесла. Но зато бороды Трик-Трак бреет мастерски. Моему хозяину он сбрил бороду так тщательно, что она вообще перестала после этого расти. Старик частенько поглаживает то место, где когда-то была его борода, и, сокрушённо вздыхая, приговаривает:

— Однако, до чего же лих твой приятель. Убить его мало.

А Кошка Машка, слушая хозяина, насмешливо улыбается и тихо мурлычет:

— Ну, положим, не растёт она по другой причине. Просто-напросто — редкий случай человеческого уродства.

Вообще-то мой старик слывет человеком необыкновенным: он считает, что коты должны ловить мышей, а собаки — стеречь дом. Эти банальные истины укрепили за ним славу человека с острым и самобытным взглядом на вещи.

Однажды мой хозяин проснулся в великолепном настроении. Щёлкнув меня по носу, сказал:

— Уезжаю в Москву, Вася Величество (это вместо «Ваше»-то — не правда ли, плоско!) и беру тебя с собой.

Разумеется, я хотел возразить и, разумеется, не сделал этого. Ибо когда имеешь дело с человеком из приличной семьи, всегда есть шанс столкнуться с дефектами его воспитания. Я только подумал, что мой хозяин окончательно утратил чувство юмора. Меня? В Москву? Зачем?! Чтобы несчастного кота растерзали злые собаки? Или упёр случайный прохожий? Или наехал дурацкий автомобиль?

Странное решение… Уж не хочет ли он избавиться от меня? Боже мой, но так грубо! А впрочем, чего можно ожидать от человека, который носит усы!

В отвратительном настроении я отправился проститься с моими милыми преданными друзьями. У Брадобрея я застал Часовщика, который при моём появлении что-то поспешно спрятал в карман. Поскольку в карманах моего друга Тик-Така могли находиться только какие-нибудь часы, извлечённые из хлама, я не придал этому большого значения. Объявив друзьям печальную новость об отъезде, я обратил их внимание на то, что даже самые глупые слова моего хозяина всё же заметно остроумнее его поступков.

— Экий жулик! — воскликнул Брадобрей, взмахивая ножницами. — Попался бы он ещё раз в мои руки — уж я бы знал, как поступить с его усами!

— Часы… — вздохнул Часовщик, — у него даже нет приличных часов!

В окончательно дурном настроении я отправился разыскивать Кошку Машку. Я нашёл её среди зарослей крапивы и дикой малины, занятую утренним туалетом. Кошка Машка встретила меня упреком:

— Милый, почему ты так долго не приходил?

— Дела… — неопределённо солгал я. — Тысяча дел! Ты не поверишь…

— А я тебе и не верю, — мурлыкнула, перебивая, Кошка Машка и посмотрела на меня вот так!

Ах, дорогой мой читатель, когда Кошка Машка смотрит вот так, у меня сразу почему-то начинает кружиться голова. Если бы вы видели, какие у неё бывают глаза в это время!

А надо вам сказать, что я всегда видел в Кошке Машке нечто большее, чем друга. Кроме того, присущее мне чувство доброты также обязывало сгладить дурное впечатление от неблаговидных планов хозяина. Поэтому, приняв беспечный вид, я небрежно произнёс:

— Ты знаешь, мой-то хозяин совсем не может без меня шагу ступить. Настаивает на моей поездке в Москву. Я ему, разумеется, отказал. Но он стал передо мной на колени и сказал: «Мой дорогой кот, если ты не поедешь со мной, я умру от тоски». Ну, сама понимаешь, сердце не камень, а мой старик выглядел так жалко, — сдавать стал последнее время! — что я подумал, подумал и вдруг — согласился!

— И напрасно, — мурлыкнула Кошка Машка, щурясь и потягиваясь, — напрасно ты упрямился. В столице тебе представится возможность изучить какую-нибудь специальность, чтобы стать, наконец, полезным для своих друзей.

Ах, мой читатель, я забыл тебе сообщить, что часто и подолгу я бываю очень и очень занят серьёзными делами. Но между посещениями моих друзей и Кошки Машки у меня остаётся немного свободного времени. Конечно, этого времени недостаточно для овладения тайнами новой профессии. Но Кошка Машка резонно возразила, что в Москве как раз свободного времени у меня будет сколько угодно, и напомнила о моих исключительных способностях. Способности у меня, что греха таить, действительно были, и, признав это в очередной раз, я сдался.

Несколько смущённый перспективой, развернутой передо мной Кошкой Машкой, я отправился домой, чтобы обдумать детали предстоящей поездки.

И вдруг, вечером, когда я, утомленный волнением в связи с предстоящим отъездом, отдыхал на кровати моего хозяина, заявился он сам. Подойдя ко мне, хозяин в раздумье произнёс:

— Мой дорогой кот! Я не могу взять тебя в Москву. Первая же собака растерзает тебя. Первый встречный, благодаря твоей доверчивости, может тебя украсть. И я даже боюсь вспоминать об автомобилях… О нет, я не могу пойти на это! Ты останешься здесь вместе со своими верными друзьями — в тишине, довольстве и безопасности.

Боже мой! Что он со мной сделал! За-ре-зал!!! Ведь я почти смирился с уготованной мне ужасной участью!

Но какое поразительное бессердечие — бросить меня одного здесь, в наскучившем обществе моих друзей, а самому умчаться в блистательную столицу! Как это похоже на него!

Бедная, несчастная Кошка Машка — переживёшь ли ты мой позор?!

Глава вторая, рассказанная автором ПОЯВЛЕНИЕ ВОЛШЕБНЫХ ЧАСОВ

Какое удовольствие проснуться солнечным утром, проснуться здоровым и знать, что у тебя впереди восхитительный день, который ты проведешь в обществе своих друзей. А какое прекрасное настроение бывает утром, если это утро — утро твоего дня рождения. Гости, подарки, сладкие пироги и великолепно зажаренные рыбки в сметанном соусе! М-м-р-р! Кот Василий — это был он, — едва открыв глаза, снова зажмурился от предвкушаемого удовольствия.

И речи, много речей, из которых ты узнаешь, как хорошо, что ты родился, как важно для всех окружающих, что ты — обаятельный собеседник, глубоко порядочная и отзывчивая личность. «Да, да! Именно личность, — отметил Кот Василий, — и об этом стоит на досуге как-нибудь поразмыслить. Кстати, интересно, Часовщик — личность или нет? А Брадобрей?» В том, что личностью была Кошка Машка, он не сомневался. Ах, до чего же приятно поразмыслить таким вот утром о вещах важных и вместе с тем не имеющих жизненного значения!

«Пожалуй, Тик-Так всё-таки личность! — продолжал размышлять Кот Василий. — И Трик-Трак — тоже». А вот с хозяином получалось определённо плохо. Даже можно сказать, из рук вон плохо — не выходил хозяин личностью. Скорее даже — наоборот. «Ну, ничего, — вздохнул Кот Василий, — в конце концов, не каждому удается самому выбрать себе хозяина, а жаль! А хорошо бы!»

На этом месте его размышления были прерваны самым приятным образом. Отчаянно жестикулируя, к Коту Василию стремительно приближался сияющий Брадобрей.

— Мой дорогой друг, — воскликнул Трик-Трак. — Наконец-то! — И звонко троекратно расцеловав Кота Василия, он отступил назад шага на два, восхищенно приговаривая: — Нет, каков, а?!

Бурные проявления чувств Трик-Трака были прерваны словами Кошки Машки, которая неслышно появилась среди друзей и некоторое время молча, в упор разглядывала присутствующих своими зелёными глазами — прекрасными и насмешливыми:

— У тебя сегодня, дружочек, такой напыщенный и глуповатый вид, точно ты сегодня появился на свет.

— Нет, вы только послушайте! — притворно огорчился Кот Василий. — Всего два слова — и хорошего настроения как не бывало!

— Только не ври, пожалуйста, что обижен или расстроен. Этого от тебя не так-то просто добиться. И всё-таки я тебя поцелую.

— Увы, я опять появляюсь последним… — произнёс тихий и серьёзный голос.

Все обернулись. Ну конечно же, это был Часовщик, одетый в свой единственный и поэтому парадный костюм.

Тик-Так, торжественно подошёл к Коту Василию и крепко его обнял. Затем он отступил назад и поднял руку, призывая к вниманию.

— Друзья, — произнёс он, — позвольте от нас всех поздравить нашего друга с днём рождения и ничего ему не пожелать. Всё, что нужно ему, у него уже есть. И этим он обязан своему сердцу. Он сумел обрести верных друзей, которые его любят и гордятся им, а это больше, чем может пожелать любой из смертных. Поэтому мы подарим то, что поможет ему сохранить наше общество всегда и везде, какие бы козни ни строил его хозяин. Прими от нас всех, дорогой друг, маленький подарок — обыкновенные волшебные часы. Они отовсюду перенесут тебя к нам, лишь стоит тебе этого пожелать.

— Ура-а-а! — крикнул Трик-Трак. — Хорошо сказано, Тик-Так!

Поправив своими тонкими пальцами в петлице неувядающую розу, Тик-Так извлёк из крохотного жилетного кармана огромные часы необычного вида. Кот Василий даже рот разинул от изумления, настолько удивительными и странными оказались часы. На гладком молочно-белом циферблате поблескивали римские цифры. Единственная стрелка, размером с настоящий двуручный рыцарский меч, далеко выходила за циферблат, и на самом её конце вспыхивали в воздухе, мерцая голубым холодным пламенем, арабские цифры, показывающие минуты. И по самому краю циферблата мелкой вязью без разделения слов было что-то написано выпуклыми золотыми буквами на неизвестном языке. При этом часы свободно умещались на ладошке и было отчётливо слышно, что они не идут.

— А они заводятся? — прошептал потрясённый их видом Кот Василий.

— В том-то и штука, что нет! — серьёзно пояснил Часовщик. — Внутри они пустые. Механизма в часах нет. Но пусть тебя это не смущает. Всем известно, что у волшебных часов механизма не бывает.

И, прочитав в глазах Кота Василия откровенное сомнение, Тик-Так поспешно прибавил:

— Эти часы исправны. Ты можешь убедиться в этом, повернув стрелку. Но прежде, чем ты это сделаешь, я должен поведать историю этих часов. Если, конечно, вы пожелаете её выслушать.

— А она очень длинная? — поинтересовался Трик-Трак.

— Не очень. Но она всё же чуть-чуть больше твоего желания её послушать, — улыбнулся Часовщик.

— Тогда поторопись её рассказать, — мурлыкнула Кошка Машка, — иначе ты рискуешь потерять слушателей. Неужели ты не видишь, что мы все умираем от любопытства?

— Хорошо, мои друзья, я сейчас начну. Только не перебивайте меня, какой бы невероятной эта история вам ни показалась. Я все равно не смогу рассказать больше того, что слышал от прежнего их хозяина.

— Мы будем молчать, как рыбы! — заявили все в один голос.

— Тогда слушайте, — сказал Тик-Так и начал рассказ.

ИСТОРИЯ ВОЛШЕБНЫХ ЧАСОВ

В двух морских милях от Тихого океана расположен остров, на котором жил Петух. Каждый день он нёс яйца, каждое из которых значительно превышало его собственные размеры…

В этом месте Брадобрей, покраснев, пробормотал: «Гм», но Кошка Машка бросила на него уничтожающий взгляд, отчего Трик-Трак покраснел ещё гуще и поспешно опустил глаза. Кот Василий жадно ловил каждое слово, и было ясно, что никакая на свете сила не заставит его раскрыть рот.

— Всё было бы хорошо, — продолжал Тик-Так, — да вот беда: из этих яиц ничего не выклевывалось. Возможно, это происходило оттого, что яйца нёс именно Петух, или потому, что он не умел их насиживать, а может быть, яйца у него просто получались диетическими. В общем, яиц становилось всё больше и больше, пока, наконец, они не заполнили весь остров, так что новые яйца приходилось откладывать прямо на старые. Вот тогда Петух и задумался, куда же их девать. Но сколько он ни думал — ничего придумать не удавалось. С кем бы он не советовался — никто помочь не мог. Петух совсем было пал духом, так как гора яиц все росла и росла. Так было, пока Петух не обратился к крысам. «Если ты перенесёшь двух из нас на твой остров, мы подарим тебе волшебные часы. Стоит только повернуть стрелку, — сказали они, — и все яйца исчезнут с острова».

Петух перенёс крыс и получил часы. Крысы немедленно попрятались, а Петух повернул стрелку и… исчез вместе с часами с острова! А крысы, поселившись на острове, дали начало целому крысиному царству, которое процветало, уничтожая яйца. Сам Петух погиб вследствие трагической случайности в городе Величайшего Из Людей, откуда были украдены крысами волшебные часы. Это произошло, когда Петух приземлялся и одно из яиц, снесённых им в пути, ударило его по темени.

Таким образом часы снова попали в руки Величайшему, который сказал: «Я сделал эти часы в надежде угнаться за солнечным лучом и тем самым остановить время. Теперь я знаю, что ошибся — никому и никогда не остановить бег времени. Поэтому человеку волшебные часы не нужны. Они ничего не способны принести ему, кроме разочарования». И с этими словами Величайший сломал часы и выбросил их на городскую свалку. Крысы, подслушав, что сказал Величайший, разыскали часы, чтобы подбросить людям. В течение многих лет люди тщетно старались их починить. Потому что человек за волшебную силу готов заплатить разочарованием. Сила дает власть, а власть — иллюзию счастья. В действительности счастье и разочарование несовместимы. Это понимал Величайший, когда ломал часы.

Часы так и пролежали без употребления, рассказывал Тик-Так, пока не попали ко мне. Сначала я не собирался их чинить, но потом желание разгадать устройство волшебных часов взяло верх над предостережением Величайшего, и я решился. Много времени я провёл в своей мастерской, пока часы вновь не обрели утраченной силы. Теперь они снова волшебные. Поэтому пользоваться часами следует с крайней осторожностью. Вот всё, что я теперь знаю о них и что известно теперь вам. Могу лишь добавить, что сам я стрелку не переводил, и думаю, что вы не вправе обижаться на меня за проявленную осмотрительность.

Рассказ Часовщика произвёл на всех ошеломляющее впечатление. Поражённые его необычностью, слушатели молчали. Наконец, Кот Василий неуверенно спросил:

— Но почему ты решил, что тебе действительно удалось их починить? Ведь ты же сказал, что не переводил стрелку. Поэтому, может быть… — произнёс он с надеждой в голосе.

— Нет, нет! Часы в исправности, — уверил Часовщик и пояснил: — Видите ли, когда я закончил ремонт, в часах появился слабый и мелодичный звон, который усиливается, стоит лишь прикоснуться к стрелке.

— М-да, славные часики… — произнёс Кот Василий фальшивым голосом.

— Часики с прошлым и с будущим, — подтвердил Трик-Трак и, хитро взглянув на Кота Василия, бодро прибавил: — Я уверен, что ты используешь их с большой пользой для себя и своих друзей.

Кошка Машка посмотрела на Трик-Трака так, будто он сказал бестактность, и обратилась, к Коту Василию:

— По крайней мере, дружочек, теперь ты всегда сможешь вернуться в наше общество, как бы далеко твой старик тебя ни завёз.

— Но я уже не еду в Москву, — поспешно сообщил Кот Василий. — Поэтому, может, неблагородно лишать Тик-Така таких замечательных часов?!

— Чего там! Бери, бери! — весело уговаривал Брадобрей. — В такой день для друга ничего не жалко… Только не залетай слишком далеко, а то мы завтра рискуем не услышать, как славно ты провёл время!

— Но почему же я должен воспользоваться часами без вас?! Я один не хочу! — воскликнул Кот Василий и, вдруг набредя на счастливую мысль, с воодушевлением закончил: — Я без друзей — ни на шаг! Разве могу я лишить вас удовольствия увидеть мир?! Поэтому приглашаю отправиться в путешествие вместе! — И он великодушным жестом протянул часы Трик-Траку, проговорив: — А ну-ка, подержи!

Трик-Трак, усмехнувшись, взял волшебные часы и, обращаясь к друзьям, воскликнул:

— Вы только посмотрите, как добр и великодушен наш друг! Кстати, а что это ты так далеко отошел?

— Просто я издали лучше вижу, — с достоинством ответил Кот Василий, забираясь на пенёк.

Желая обсудить великодушное предложение нового владельца волшебных часов, Кошка Машка напомнила:

— Друзья мои, не будем тратить время на пустяки. Сейчас нужно решить, хотим ли мы отправиться в путешествие? Это раз. Во-вторых, я что-то не очень поняла, куда нас могут забросить эти волшебные часы. Поэтому нужно решить, хотим ли мы не просто путешествовать, а путешествовать в неизвестное?

— Конечно, хотим! — выпалил Трик-Трак.

— Об этом прежде всего надо спросить владельца часов, — сказала Кошка Машка.

— Пожалуй, — вяло согласился Кот Василий и с надеждой почему-то взглянул на Кошку Машку. Но та, казалось, не обратила внимания на отсутствие металла в его голосе и, щурясь, разглядывала удивительные часы. Наконец, она лениво протянула:

— Я бы никогда не простила себе упущенной возможности. Поэтому я — за путешествие.

А Тик-Так сказал совсем тихо:

— Друзья мои, вы же знаете, что в вашем обществе я становлюсь смелым. И конечно, я со всеми.

— Тогда вперёд! — порывисто воскликнул Трик-Трак, высоко подняв часы над головой, и не успел никто произнести и слова, как он…

…ПЕРЕВЁЛ СТРЕЛКУ ВПЕРЁД

В ту же секунду произошло нечто ужасное. Раздался звук лопнувшей струны, и тугая волна отшвырнула Кота Василия со страшной силой далеко в сторону. Он готов был потом поклясться, что никакого звона, о котором упоминал Часовщик, не было слышно. Просто хлопок и… о, ужас! Все его друзья исчезли! И вокруг места, где ещё секунду назад находились подаренные ему злополучные часы, образовался круг радиусом метра четыре. Это был чёрный, совсем пустой круг — ни травинки, ни камушка. Просто круг земли, с которой содрали кожу — подушку из опавших листьев, хвои и живых растений. Пенёк, откуда был сброшен Кот Василий, находился буквально в полуметре от края этого внезапно возникшего круга. Только поэтому он и выпал из зоны действия волшебных часов.

Кот Василий ошалело озирался по сторонам, и шерсть его стояла дыбом. Всё ещё потрясённый свыше всякой меры, он вновь взобрался на злосчастный пень. Нет, не получилось дня рождения. Разве таким представлял он этот день, который, казалось, начался так хорошо. Ни пирогов, ни друзей, ни жареных рыбок, ни даже Кошки Машки. Боже мой, а подарок? Разве он мог вообразить себе, что друзья преподнесут ему такой странный подарок! Нечего сказать — часики! Не идут, не заводятся, лишают тебя друзей и вдобавок сами проваливаются как сквозь землю! Да и вообще, нужны ли кому-нибудь вещи, которые живут своей собственной жизнью?

Долго сидел Кот Василий на пне, терзаемый тысячью опасений, вопросов и догадок. Совсем незаметно подкрался вечер, сгустил краски, растворил тени, и только в самых последних лучах солнца его крохотная фигурка казалась лёгким абрисом, вырезанным на фоне багрового заката гениальным художником или ребенком. Она оставалась неподвижной, пока, наконец, не слилась с чернильной тьмой наступившей ночи.

Глава третья, рассказанная автором КОШКА МАШКА В СТРАНЕ ТОЛСТЯКОВ

Кошка Машка не любила вспоминать своё первое путешествие. Она утверждала, что начало путешествия выглядело отвратительно. Больно ударившись обо что-то твёрдое, Кошка Машка долго не решалась открыть глаза, так как ей казалось, что сверху обязательно должно что-то посыпаться. Но ничего не происходило, и Кошка Машка пришла в себя настолько, что смогла оглядеться по сторонам. Она находилась в роскошной спальне, и предмет, о который она ушиблась, оказался спинкой кровати. На кровати сидел человек трудновообразимой толщины и с удивлением смотрел на Кошку Машку. Заметив, что Кошка Машка тоже рассматривает его, он проворно вскочил с кровати, отчего тело его заколыхалось, как у медузы, отбежал в сторону и отвесил глубокий поклон.

— Моя прекрасная леди, — произнёс он почтительным голосом, — примите мои извинения, ибо мой костюм…

Только сейчас Кошка Машка обратила внимание на то, что толстяк действительно мог бы отнестись более щепетильно к собственному туалету.

— Пустяки! — мурлыкнула Кошка Машка. — Надеюсь, я вас не слишком побеспокоила?

— О небо! — воскликнул толстяк, простирая вверх руки, более напоминающие ноги слона. — Не говорите так! Мне больно это слышать!

И склонившись совсем низко, отрекомендовался:

— Етамотв Кадус, ваш покорный слуга и Самый Главный Хранитель Заветов, Советов и Наветов страны блистательного Ныснимаминипапа.

— Я польщена, — Кошка Машка слегка изогнула спину. — В стране, которую я имею честь представлять в вашей спальне, меня звали Кошкой Машкой.

— О небо! Какие манеры! — воскликнул Кадус. — Во дворец! Умоляю, не откажите в любезности лично представить вас нашему монарху.

— Я счастлива была бы засвидетельствовать почтение Его Величеству, — Кошка Машка выгнула спину дугой, распушив хвост и одарив Кадуса обольстительным и коварным взглядом.

— О небо! Какое воспитание! Какие глаза! — застонал Кадус, заламывая руки. — Сплю я или грежу…

— Если вы действительно спите, то вам следовало бы проснуться, чтобы позаботиться о вещах более земных.

Кадус испуганно взглянул на Кошку Машку и вдруг с размаху хватил себя кулаком в лоб, отчего вокруг гулко зазвенело, как от удара в перекачанный футбольный мяч.

— О, я несчастный! Ну конечно же! — вскричал он. — Я сейчас распоряжусь! — И он вихрем выскочил из комнаты, опрокинув по пути столик, кресло и этажерку с книгами. При этом кресло сломалось, у столика отвалилась одна ножка, а книги рухнули на пол.

Оставшись одна, Кошка Машка острым и придирчивым взглядом окинула спальню. Убранству её мог позавидовать любой восточный владыка. Золочёные рамы, украшенные инкрустациями из драгоценных камней, вазы тончайшей работы из нефрита, настольная лампа с абажуром, расшитым золотисто-матовым жемчугом. Мягкая мебель была обтянута сафьяном, а оконные занавески украшены настоящими брабантскими кружевами. Правда, все вещи носили следы столкновения с хозяином комнаты, отчего многие казались старыми и непригодными к употреблению, и потому спальня вельможи слегка напоминала антикварную лавку.

Неожиданно в комнату ураганом ворвался облачённый в парчу и бархат Кадус, при этом мебель, казалось, тяжело вздохнула и уменьшилась в размерах.

— Тысячу извинений, моя прекрасная леди, завтрак будет подан через несколько минут. Ваше посещение было столь неожиданным, что я первый раз в жизни чуть не опоздал распорядиться относительно сервировки стола. Не откажите мне в удовольствии позавтракать вместе, ибо блистательный Ныснимаминипап поднимается несколько позже. Я уже послал гонца к Его Величеству сообщить, что вы нанесёте ему визит ещё до обеда.

«Однако, — подумала Кошка Машка, — он не производит впечатление нерасторопного». Вслух же она сказала нечто совсем другое, и её голос журчал и бархатился:

— Мой друг, Кадус. Вы, надеюсь, позволите называть вас другом и простите гостье эту маленькую фамильярность.

— О-о! — Кадус поднял глаза к небу, призывая того, кого нет, в свидетели своего счастья. — Я буду только польщён!

— Так вот, — продолжала Кошка Машка, — вы должны немедленно мне рассказать, что это за страна, которую я посетила, чем занят её народ и кто ею управляет?

— О, конечно же! — воскликнул Кадус. — Я сделаю это без труда, так как я одно из сановных лиц государства. Наша страна управляется блистательным Ныснимаминипапом, чей ум, сердце и комплекция сделали его по праву первым лицом государства. Наша страна богата и прекрасна. Она населена умными и добродушными людьми. Но есть у нас и своя беда. Жители страны полнеют, и конца этому не видно. И хотя правительство убеждает народ в пользе полноты, в стране проводятся секретные изыскания верных и надёжных способов против ожирения. Ибо как всякий худосочный человек желает увеличить свой вес, так и каждый толстяк — мечтает его уменьшить. Над проблемой тучности трудится наша национальная Академия Изящных Наук. Правительство не жалеет денег на проведение этих работ, но обнадеживающие результаты вряд ли будут получены, ибо самые главные учёные и есть самые отменные толстяки в нашем государстве.

— Но разве вам мешает тучность? Она не слишком бросается в глаза и кажется очень милой, — лживо заметила Кошка Машка.

— Ах, моя прекрасная леди, — воскликнул польщённый Кадус. — Ваши слова напоминают музыку, но… мы слишком толсты и неуклюжи. Мы разрушаем ценности, которые создаём. Взгляните вокруг, и вы увидите, что я прав. А ведь я считаюсь одним из самых ловких людей нашей страны! Из-за своей неловкости мы вынуждены часто обновлять помещения, так как они быстро приходят в негодность. Тучность сделалась несчастьем нашего народа. О горе, горе! Неужели из этого положения нет выхода?! Может быть, вы, прибывшая из страны, где обитают изящные леди, смогли бы открыть нашему несчастному народу главную тайну вашей страны?!

В этом месте монолога Кадус рухнул на колени перед Кошкой Машкой, и, хотя она ценила этот жест у мужчин, находя его лживым, но довольно изысканным, поведение Кадуса ей не понравилось. Она начинала понимать причину столь любезного приёма, оказанного ей расторопным царедворцем.

— Пожалуй, об этом стоит подумать, — неопределённо пообещала Кошка Машка.

— О леди… Сжальтесь! — застонал Кадус, пребывая все ещё в том же положении.

— Не могу обещать наверное, — осторожно сказала Кошка Машка, — но я хотела бы побеседовать с учёными из вашей Изящной Академии.

— Нет ничего проще! — вскричал, поднимая голову, Кадус. — Ведь сегодня вы обедаете у Президента Академии.

— Мне показалось, что мы обедаем сегодня у монарха? — уточнила Кошка Машка.

— Совершенно верно! — восторженно подтвердил Кадус. — Как вы уже догадались, моя прекрасная леди, Президент Академии и Король — одно лицо! Мудрейший из мудрых и есть наш блистательный Ныснимаминипап!

— Ах, вот как! — мурлыкнула Кошка Машка. — Тем лучше!

И она отметила, что по необъяснимой причине и в этой стране самый главный считается почему-то и самым умным.

Ее размышления были прерваны появлением дворецкого. Кошка Машка с удивлением отметила, что дворецкий был… куклой! Правда, куклой превосходно сделанной и, как мгновение спустя убедилась Кошка Машка, превосходно вышколенной.

— Кушать подано! — несколько церемонно объявила кукла-дворецкий и почтительно поклонилась. При этом кукла метнула украдкой на Кошку Машку внимательный и подозрительный взгляд, что почему-то не понравилось Кошке Машке. «Странная, очень странная кукла», — отметила она про себя.

Услышав приглашение, Кадус мгновенно вскочил на ноги. При этом он опрокинул мраморный канделябр, который тут же разбился, и, выбив косяк у двери, склонился перед гостьей в поклоне:

— Прошу вас к столу, моя прекрасная леди.

Кошка Машка медленно и с достоинством направилась в столовую.

Вот это был стол так стол! Такого стола ей в жизни не приходилось видеть. Он был огромен — не помещаясь в столовой, продолжался в другую комнату и терялся из виду. И он был заставлен до отказа изысканными блюдами, от которых шёл столь тонкий и аппетитный аромат, что у Кошки Машки закружилась голова. Несчетное число графинов, салатниц, соусников, сахарниц, конфетниц, различного рода перечниц, солонок и посуды для всевозможных приправ. Целый поток тарелок, блюд и ваз, теснящих друг друга и воюющих за каждый квадратный сантиметр парчовой скатерти с пышной бахромой и подвесками из благородного розового коралла. Потребовалось бы не менее трёх страниц, чтобы очень кратко и в самых общих чертах описать открывавшееся глазам Кошки Машки невиданное изобилие, с которым могла посоперничать лишь фантазия никогда не голодавшего человека. Казалось, стол не выдержит тяжести выставленных яств и вот-вот рухнет. Кадус, перехватив изумленный взгляд Кошки Машки, истолковал его по-своему и поспешно извинился:

— О, прекрасная леди! Ваш визит застал меня врасплох, и этот завтрак, увы, недостоин моей высокой гостьи. Но я обещаю исправить ошибку сегодня же! Клянусь честью! Ужин не будет столь скромным!

— Мой друг, — произнесла Кошка Машка, — не следует говорить о допущенных ошибках перед завтраком, ибо это может испортить аппетит.

— Вы правы, — вздохнул Кадус. — Сколько с утра ни ем, а аппетит всё не приходит.

— Тогда вам следовало бы начинать завтрак с вечера, — посоветовала Кошка Машка.

— Увы, — Кадус сокрушённо качнул головой. — Если я последую вашему совету, то обедать мне придётся уже накануне. Прошу вас сесть в это кресло, леди, — в нём дважды восседал сам Король.

Кошка Машка удивилась, с какой ловкостью этот вельможа принялся уписывать завтрак. Его толстенные руки оказались необыкновенно послушным и весьма быстродействующим инструментом. Среди соусников, тарелок и ваз они чувствовали себя как дома. При этом Кошка Машка отметила, что Кадус ел необычайно много и — она готова была поклясться! — перепробовал почти всё, что было выставлено на этом необъятном столе. Кошку Машку неприятно поразило то, что, приступив к еде, Кадус совершенно забыл о её присутствии. Как зачарованный, он сидел за столом, не в силах оторвать взгляда от выставленных яств. Кошка Машка, несмотря на голод, помедлила из деликатности, полагая, что обычай уделять внимание даме за столом естествен в каждом обществе. Однако убедившись, что вельможа не обращает на неё ни малейшего внимания, она решительно зацепила лапкой курёнка, вымоченного в белом вине и зажаренного с изяществом, намного превосходящим обращение за столом хозяина с дамой.

Между тем Кадус, уничтожая снедь, заметно ярился. Первоначально исходящее от него урчание гурмана сменилось хрипом и чавканьем обыкновенного обжоры. Он тяжело дышал, сопел и даже всхрапывал. Гамма звуков, рождаемых вельможей, заметно испортила аппетит Кошке Машке. Она прекратила есть и принялась в упор, с интересом разглядывать жрущее чудовище. Было видно, что Кадус теряет силы и вот-вот лишится чувств. Скоро он покрылся испариной, и его глаза, ещё минуту назад бессмысленно выпученные, закатились. Издав хриплое рычание, которое напоминало рёв тигра, задыхающегося в ловчей петле, он лишился сознания и затих. Фигура Кадуса обмякла, и его расслабленное тело обтекло стул, так что остались видны только самые концы ножек.

Кошка Машка некоторое время брезгливо рассматривала то, что должно было именоваться Человеком, но неведомо зачем и какими путями превращалось в комбинат по переработке дорогостоящих продуктов. «Удивительно, — вздохнула она, — как часто достигнутые блага обесчеловечивают людей. Созидаемое умерщвляет созидателей. Неужели это общее правило?»

Время приближалось к полудню, когда наконец Кадус пришёл в себя. Громко икнув, он захлопал глазами и стремительно вскочил на ноги. От резкого движения стул под ним треснул и развалился, но Кадус не обратил на это внимания. Дальнейшее убедило Кошку Машку в том, что своё поведение за завтраком он считал вполне естественным. Заметив, что гостья с интересом наблюдает за ним, Кадус обворожительно улыбнулся и, зацепив край стола, отчего некоторые кушанья посыпались на пол, шагнул к Кошке Машке.

— О, моя прекрасная леди! Надеюсь, вы немного отдохнули с дороги и мы можем отправиться во дворец. Сейчас полдень, и время завтрака закончено. Скоро начнётся приём, который наш блистательный Ныснимаминипап устраивает перед обедом в честь вашего посещения его страны.

— Я готова, мой друг, следовать за вами. Завтрак показался мне восхитительным и вернул силы после утомительного пути, — мурлыкнула Кошка Машка, наблюдая за тем, какое впечатление произведёт её комплимент на Кадуса.

— О-о! — неподдельно обрадовался толстяк, покраснев от удовольствия. — Это так приятно и так любезно с вашей стороны. Позвольте сообщить двору о вашем комплименте.

— Не возражаю, мой друг. Кстати, я неожиданно открыла, что ваш дворецкий и другие слуги напоминают кукол. Не ошиблась ли я?

— О, леди! — воскликнул испуганно Кадус, прикрывая рот толстенной ладошкой. — Умоляю вас — ни слова о куклах! Это страшная тайна, за разглашение которой я могу поплатиться головой.

— Тогда вы должны подробнее рассказать мне, — мурлыкнула Кошка Машка, метнув любопытный взгляд в сторону двери, за которой хозяйничали куклы, убирая посуду, — о том, что можно и чего нельзя в вашей благополучной стране. Согласитесь, было бы неуместно произнести бестактность в присутствии Его Величества.

— Нет, нет! У нашего народа существует одна-единственная тайна, разглашение которой карается изгнанием или даже смертью. Это — тайна кукол. Моя прекрасная леди, никогда и никого не расспрашивайте о куклах. Не замечайте их присутствия и старайтесь не думать о них — вот единственное условие, соблюдение которого избавит вас от неприятностей.

— Ну, что же… — мурлыкнула Кошка Машка, любопытство которой было задето, — по крайней мере я убедилась, что Ваш народ боится тучности меньше, чем разглашения тайны кукол. А это уже говорит об очень многом. Тогда расскажите же, дорогой Кадус, по крайней мере о том, что может подготовить меня к встрече с блистательным Ныснимаминипапом.

— Весь к вашим услугам, — Кадус шаркнул ногой и задел огромную фарфоровую вазу, которая упала с грохотом на пол и разлетелась на мелкие куски. Но Кошка Машка, начавшая понимать положение вещей, даже бровью не повела. Приторно-любезно и бесцеремонно она смотрела на вельможу. Между тем Кадус продолжал:

— Наш народ занимается искусством. Вещи, сделанные нашими мастерами, совершенны и славятся далеко за пределами страны. К нам пришло благополучие, стало модным есть до беспамятства. И вдруг нас постигло бедствие — мы стали полнеть. В этом не было бы особой опасности, если бы непомерная толщина не объявила войну окружающим предметам. Тучность имела трагические последствия. Число разрушаемых от столкновения с человеком предметов искусства катастрофически росло. И сегодня — о горе! — количество созидаемых предметов стало равным количеству разрушаемых. Официально мы всё ещё поощряем среди населения идею тучности, поскольку тучность свидетельствует о благоденствии страны. Однако учёные смогли уже убедить Короля начать изыскания средств против ожирения нации. Вся Академия Изящных Наук занята разработкой таких рационов пищи, которые при сохранении изобилия отдельных яств, избавили бы наш народ от опасности ожирения.

— Мой друг, — перебила Кошка Машка, — мне кажется, что об этом вы уже сказали достаточно, хотя я слушаю историю вашего народа с неподдельным интересом. Но вы должны учесть, что близится время приёма во дворце, а мне всё ещё ничего не известно о распорядке дня, вкусах и привычках Его Величества.

— О несчастный, я увлекся! Наш блистательный Ныснимаминипап ведёт спартанский образ жизни. В полдень, сразу же после завтрака, он вершит государственные дела вплоть до самого обеда, который заканчивается незадолго перед ужином. Но за этот крохотный промежуток времени король успевает воздать должное святому искусству — Его Величество распрямляет гвозди и мастерит коляску для своего всё ещё не родившегося наследника. Зато ужин Его Величества планомерно переходит в сон, и он просыпается незадолго до завтрака следующего дня. Не правда ли, прекрасный пример воздержания и трудолюбия, моя прекрасная леди? — в неподдельном восторге воскликнул Кадус.

— Действительно, очень мило, — мурлыкнула Кошка Машка, и глаза её сверкнули от удовольствия. — Но мне кажется, вы недостаточно цените своего владыку, мой друг.

Кадус расширил глаза от неожиданности, а Кошка Машка продолжала:

— На вашем бы месте я посоветовала Его Величеству не изнурять так себя государственными делами. Ах, если бы его завтрак переходил плавно в обед, или обед — в ужин… Нельзя не оценить по достоинству такого выдающегося монарха.

— О мой добрый гений! Вы — несравненны! Я сегодня же шепну об этом Самому Главному Хранителю Традиций, Петиций и Амбиций, а он согласует это с Самым Главным Куратором, Агитатором и Мистификатором страны, а также с Самым Главным Врачевателем, Заклинателем и Очковтирателем Его Величества, после чего это предложение несомненно изложат царственной супруге для передачи самому блистательному из людей.

— Вот и великолепно! — воскликнула Кошка Машка, которую начинало разбирать веселье. — Подумать только, если бы не столь изнуряюще-кипучая деятельность монарха, какое у него было бы завидное здоровье! У Его Величества нет страшнее врага, нежели он сам!

— О доброе и чуткое сердце! — воскликнул Кадус. — Вы очаруете и покорите нашего владыку. Скорее, скорее во дворец, пока не наступило время обеда!

И Кадус увлек Кошку Машку на улицу. Удивительное зрелище открылось её глазам. Улицы были пусты, так как в стране наступил час работы и все были заняты изготовлением прекрасного или делами государства. Дома потрясали архитектурным великолепием, но казалось, что город пострадал от недавнего землетрясения. То там, то здесь были видны следы разрушений — вышибленные окна и двери, разбитые статуи, поваленные городские тумбы для объявлений и оборванные провода. В одном месте к обочине дороги прислонился изуродованный катафалк. Безлюдье на улицах усиливало впечатление стихийного бедствия, постигшего город. На стенах домов, на проводах, натянутых поперёк улиц, в скверах висели плакаты с призывами к тучности. Они убеждали, напоминали, упрашивали. Наиболее часто попадался странный лозунг: «ЧЕМ ТОЛЩЕ — ТЕМ КУЛЬТУРНЕЕ», несколько реже — «ДЕТИ ТОЛСТЫХ РАСТУТ ПОСЛУШНЫМИ». Кошка Машка отметила отсутствие тонкости в аргументации толстых, но не посмела отказать им в наблюдательности.

Наконец они подошли к королевскому дворцу. Он был построен из розового мрамора и утопал в зелени. Рука великого зодчего придала дворцу сходство с праздничным пирогом, и, как Кошка Машка убедилась позднее, внутреннее его содержимое усиливало это впечатление. Все комнаты и залы были превращены в буфеты, столовые, кафе и рестораны, в которых придворные шумно и беззаботно коротали время в перерывах между завтраком, обедом и ужином. Лишь в зале, где принимал Ныснимаминипап, было пустовато. Единственным предметом здесь был трон, искусно отлитый из смеси самых упругих и прочных металлов. Изящество трона выгодно подчеркивала туша Короля, которая была чудовищной толщины и, казалось, должна была убеждать подданных в том, до чего растяжима человеческая натура. У трона толпились придворные, которые уступали Его Величеству в комплекции и, как думал сам Король, в интеллекте.

Как только Кошка Машка и Кадус, пройдя анфиладу комнат, заставленных обеденными столами, вступили в приёмный зал Короля, кукла-глашатай торжественно произнесла:

— Слушайте, слушайте! Её Несравненность — Кошка Машка! Грянула музыка, и все придворные склонились настолько низко, что животы их коснулись пола. Король наклонил голову. Музыка была печальной и торжественной, отчего Кошке Машке показалось, что она попала на собственные похороны.

Грациозно выгнув спину и распушив хвост, Кошка Машка вперила свой магический зеленоватый взгляд в щёлки королевских глаз и, ставя лапки так, будто она ступала по мокрому, направилась к восседавшему на троне Ныснимаминипапу. Приблизившись к трону, она сделала реверанс и голосом вкрадчивым и медовым осведомилась о здоровье Его Величества.

— Прекрасно, леди! — загрохотал Король. — С каждым днём и каждым новым часом моей жизни я чувствую себя все лучше и лучше.

— Это, несомненно, заключение врачей Вашего Величества? — спросила Кошка Машка.

— Совершенно верно, — прогремел Король. — Вы угадали. И вдруг спросил подозрительно: — Понравилась ли вам моя страна?

— Страна достойна своего народа, — пропела Кошка Машка, — но я не знаю, достоин ли народ такого мудрого правителя, как Вы, Ваше Величество.

— Прекрасные слова, леди. Вы неплохо разбираетесь в людях. — И вдруг, побагровев от натуги, он поманил к себе Кошку Машку пальцем, напоминавшим круг языковой колбасы. — Подойдите ближе, я хочу вас о чём-то спросить по секрету.

Кошка Машка приблизилась к Ныснимаминипапу и вспрыгнула на подлокотник королевского трона:

— Я слушаю вас, Ваше Величество.

— Скажите, — произнёс Король шепотом, от которого задрожали стены. — Чтобы похудеть, что мне надо есть?

— Вам надо чего-нибудь не есть! — посоветовала Кошка Машка.

— Вы так находите? — недоверчиво спросил Король.

— Я этого не нахожу, Ваше Величество. Я это вижу.

— Тогда я попрошу вас оставить эту тайну за мной, — грохотнул Король и хитро подмигнул Кошке Машке.

— Она за вами, Ваше Величество, — улыбнулась Кошка Машка и спрыгнула с подлокотника трона.

— Очень доволен вашим визитом, — рявкнул Король, и люстры в зале жалобно зазвенели. — Передайте там… в общем… в своей стране, ну сами знаете что… Приветы и прочее…

— Передам, Ваше Величество. Вы очень добры.

— Да, кстати, — загремел Король. — Вам, леди, будет поставлен памятник на одной из улиц, примыкающих к главной площади… Ну, конечно, всякие там ордена и прочее — сегодня выдадут.

Но тут речь Короля была прервана самым бесцеремонным образом. Вошла кукла и, низко поклонившись, произнесла уже знакомую Кошке Машке магическую фразу:

— Кушать подано!

И все придворные, забыв о монархе и высокой гостье, зашумели, задвигались и, неловко толкая друг друга, ломая дворцовый этикет, двинулись к выходу. Слова куклы оказали на Короля столь же чудесное действие, как и на придворных. Рявкнув: «Прошу вас к столу, леди!» — Ныснимаминипап поспешно спустился с трона. Врезавшись в самую гущу придворных и бесцеремонно расталкивая их могучими руками, отчего многие падали и страшно вскрикивали, он устремился к накрытым столам.

О присутствии Кошки Машки все мгновенно забыли, и она почувствовала себя одинокой среди рвущихся к еде вельмож. Издали все это напоминало стадо слонов или гиппопотамов, охваченных паникой, и Кошку Машку вновь охватило брезгливое чувство. Но она уже начала привыкать к тому, что происходящее — вполне нормальное явление в этой чересчур обильной и благоденствующей стране. Вздохнув, она решила, что общество толстых могло бы показаться обворожительным, если бы оно хоть чуть-чуть интересовалось своими гостями.

«Глупо требовать невозможного, если в целой стране нет ни одного человека, способного сохранить человеческое достоинство перед лицом потребности», — подумала Кошка Машка, решив действовать более бесцеремонно. Прошмыгнув между ногами царедворцев, она вспрыгнула на обеденный стол и стащила кусок осетринки, приправленный зеленью и гребешками диких фазанов. Расправившись с лакомым кусочком, она облизнулась, окинула презрительным взглядом эту жующую, хрюкающую груду живого человеческого мяса и покинула королевский дворец.

Быстро пробежав по улицам, Кошка Машка без приключений добралась до городской стены. Незамеченная стражей, потерявшей от обжорства сознание, она, перемахнув через стену, благополучно покинула город.

«Неплохо, конечно, когда тебе при жизни ставят памятник, но я не подозревала раньше, насколько важным оказывается, кто и за что тебе его воздвигает», — подумала она.

Перебежав через просёлочную дорогу, Кошка Машка скрылась в лесу. И там, отыскав себе сухое местечко на солнечной полянке, она сладко зевнула, свернулась клубочком и мгновенно заснула. Кошке Машке снились потерянные друзья, далекая Лапутия и удивительные волшебные часы, издающие звон.

Глава четвёртая, рассказанная автором ЧАСОВЩИК НАХОДИТ ТРАБАКОЛЛУ

В голове Часовщика стоял лёгкий и чистый звон — казалось, тысячи крошечных серебряных колокольчиков вызванивают грустную мелодию. И вдруг эту звуковую гармонию нарушили резкие ноты. Он прислушался к ним внимательней — и вздрогнул: это были выстрелы! Тик-Так быстро огляделся. Он сидел в стогу сена, а справа и слева от него шло сражение. Хлопали выстрелы, гремели барабаны, раздавались слова команд. Кое-где происходили отчаянные рукопашные схватки. Вдруг взвилась вверх зелёная ракета — и сражение прекратилось. В наступившей тишине раздался голос генерала — а это был, конечно, боевой генерал:

— Эй, вы там! На стоге сена! Проснулись вы, наконец, или нет?

Часовщик догадался, что этот вопрос адресован именно ему.

— Мы уже пять часов ведём сражение, и, кажется, довольно безрезультатно! Не правда ли, генерал Горн? — последние слова генерал прокричал, обращаясь в сторону противника.

— Истинная правда, генерал Труба! За это время положили уйму народа, — отвечал с другой стороны голос генерала Горна, несомненно тоже боевого. — А вы всё спите! — добавил он укоризненно.

— Но при чём же здесь я?! — изумленно развёл руками Тик-Так.

— То есть как это «при чём»?! — возмутился генерал Труба. — Мы открыли военные действия, чтобы взять вас в плен!

— Нет, это мы первые открыли действия! — не согласился генерал Горн. — А вы, генерал Труба, только отвечали!

— Хорошенькое дело «отвечали»! У меня одними убитыми восемь тысяч и пропавших без вести — восемнадцать!

— Подумаешь! — не сдавался генерал Горн. — У меня, может быть, убито ещё больше, да я молчу. Всё равно — это мы возьмём его в плен!

— Нет, мы!

— Нет, мы!

— Мы! Мы!

— Мы!

Поднялся невообразимый кавардак, генералы выступили вперёд и осыпали друг друга градом упреков, приводя спорные и бесспорные доказательства своей правоты. При этом они непрерывно обращались к Часовщику, призывая его в свидетели убедительности своих доводов.

Но внимание Тик-Така было поглощено другим. Он во все глаза рассматривал спорящих генералов, потому что они показались ему куклами. Да, да! Говорящими куклами!

— Мы и только мы — законные владельцы пленника! — кричал один генерал.

— Как бы не так! Он — наш, и на этом порешим! — не сдавался другой.

Казалось, ещё минута — и два заслуженных вояки сорвут голоса.

Желая предотвратить столкновение, Тик-Так поднял руку, призывая к вниманию:

— Друзья! Вы напрасно ссоритесь! Я подумал — и решил никому не сдаваться!

— То есть как?! — в один голос воскликнули опешившие генералы.

— Вы, пожалуйста, не обижайтесь, но для меня, по-видимому, так будет лучше. И, кроме того, я не хочу обидеть одного из вас, сдаваясь другому.

Оба генерала, стоящие под стогом сена, озадаченно переглянулись. Наконец, генерал Труба почтительно обратился к Часовщику:

— А что бы вы нам могли посоветовать, сэр?

— Посоветовать? — задумчиво переспросил Тик-Так. — Пожалуй… Но для этого я должен посовещаться с самим собой. Не можете ли вы отвернуться, господа?

— Безусловно, сэр, — с готовностью ответили генералы и, как по команде, повернулись кругом.

Тик-Так спрыгнул со стога, отряхнулся и поправил в петлице бутон розы. После этого он счёл, что вид у него вполне соответствует важности момента, и обратился к генералам, которые всё ещё стояли к нему спиной:

— К вашим услугам, господа.

Генералы снова, как по команде, повернулись, и Тик-Так окончательно убелялся, что перед ним хорошо сделанные, но всё же куклы.

— Генерал Горн, к вашим услугам, сэр, — представился, шагнув вперёд, генерал Горн. И взял под козырёк.

— Генерал Труба, сэр. К вашим услугам, — сделав то же самое, представился генерал Труба.

Тик-Так счёл необходимым выполнить ритуал знакомства и, пожав руку обоим генералам, представился:

— Тик-Так, часовых дел мастер. В настоящее время путешествую.

— Мы счастливы, сэр, — хором ответили генералы.

— И я рад познакомиться с вами. Мне хотелось только узнать о причине военного конфликта между Вашими государствами, господа, чтобы по возможности её устранить.

Слова Часовщика произвели неожиданный эффект. Генералы были поражены его вопросом и находились в явном замешательстве. Генерал Горн с недоумением взглянул на генерала Трубу, но тот лишь беспомощно пожал плечами. Тогда генерал Горн, совсем не по-военному шмыгнув носом, неуверенно произнёс:

— Мы не совсем понимаем вас, сэр. Ведь у нас — одна страна…

— …и между нами не бывает конфликтов, сэр, — растерянно добавил генерал Труба. — Ведь мы же друзья…

Тик-Так совершенно растерялся от подобного оборота дел. Действительно, его очевидная рассеянность помешала обратить внимание на то, что, хотя оба генерала и носили мундиры разного цвета — салатный и бирюзовый, их грудь победно украшали одинаковые знаки различия и одинаковые награды.

— Но тогда из-за чего же вы воюете?! — изумился Тик-Так.

— Сегодня мы воюем… — генерал Горн стыдливо опустил глаза и, покраснев, выдавил: — Из-за вас, сэр.

— Но зачем вам я? — удивился Тик-Так.

— Чтобы иметь возможность представить вас нашей очаровательной Трабаколле и консультативному Совету нашей страны, сэр. Мы уверены, что тот из нас, кому выпадет эта честь, будет повышен в чине…

— …или удостоен высшей награды нашей страны — завтрака в обществе прекрасной Трабаколлы, — вставил генерал Труба.

— Но разве стоило из-за этого убивать такую уйму солдат, господа? Ведь солдаты — граждане вашей страны!

— Сэр, — ответил с достоинством генерал Горн, — неужели вы не догадались, что наши сражения не настоящие? Наша страна имеет две армии, чтобы совершенствовать своё военное мастерство. Поэтому мы без конца воюем друг с другом, чтобы победить, если на нашу страну нападут враги, сэр!

— Но как же убитые? Я вижу, что все поле усеяно павшими солдатами, — недоверчиво спросил Тик-Так, который никак не мог освоиться с непривычностью обстановки.

— Сэр, — улыбнулся генерал Горн, — во время наших сражений солдаты отрывают друг у друга всё, что можно оторвать от мундира, До тех пор, пока некоторые части туалета перестанут выполнять своё назначение.

— Так они отрывают пуговицы от мундиров? — ахнул Тик-Так.

— Разумеется, сэр. Но они стараются главным образом оторвать пуговицы от штанов, сэр. Тогда солдат вынужден бросать своё оружие и поддерживать брюки. Согласитесь, что солдат, у которого заняты руки, — уже не солдат. Мы считаем его убитым. А чтобы мы, командующие, могли в конце битвы учесть её исход «убитый» солдат остаётся на месте своей мнимой гибели, сэр. Он отдыхает на поле боя, пока идёт сражение.

Тик-Так искренне расхохотался, слушая удивительные пояснения генерала. Положительно, ему начинали нравиться эти боевые генералы. И он спросил:

— Но ведь сражение закончено, господа? Почему же они не встают?

— Сейчас подсчитываются потери обеих сторон, сэр. Чтобы решить, какая из армий сражалась сегодня лучше. После этого мы представляем к наградам отличившихся.

— Разумно, очень разумно, — одобрил Тик-Так. — Вероятно, вашей стране приходится много воевать?

— Никак нет, сэр. Мы вообще никогда и ни с кем не воевали, поэтому мы так серьёзно заняты вопросами войны, сэр.

Тик-Таку показались забавными доводы этих славных вояк. Он даже хотел заметить что-то вслух по этому поводу, но в это время вверх взлетела красная ракета, и генерал Труба предупредительно произнёс:

— Взгляните на поле, сэр.

Словно по мановению волшебной палочки «мёртвые» солдаты и офицеры пришли в движение. Они вскакивали, отряхивались и с несколько смущённым видом, поддерживая штаны, покидали поле сражения. Все происходящее вокруг было настолько малореальным, что казалось Тик-Таку сном. Но в этот странный мир его вернул голос генерала Трубы, который, по-видимому, уже давно что-то говорил, но Тик-Так уловил смысл только самых последних слов. И эти слова чем-то ему не понравились.

— …Конечно, — продолжал генерал Труба, — мы могли бы вас разрубить на две половины и каждую порознь с триумфом доставить в столицу. Там можно было бы сшить вас на месте. Но ведь вы, кажется, не кукла, сэр?..

— Да-да, — поспешно согласился Тик-Так. — Я совсем не кукла. Я даже совсем наоборот, — почему-то прибавил он, хотя и не представлял себе, как можно быть «чем-то наоборот». Просто мысль оказаться расчленённым пополам показалась ему не слишком соблазнительной.

— Вот поэтому мы и просим вашего совета, сэр, как поступить с вами, — пояснил генерал Горн.

— Да, да, — снова согласился Тик-Так, — я вижу, что мой совет совершенно необходим. И он будет таков: давайте-ка отправимся в вашу столицу втроём и объявим, что я уступил только вашим обоюдным приглашениям посетить страну прекрасной Трабаколлы.

— О, сэр! — воскликнул польщённый генерал Горн.

— Вы очень добры, сэр! — выпалил генерал Труба.

— Вот и прекрасно! Тогда — я к вашим услугам, господа! Генералы замахали руками, что-то прокричали, и армии пришли в движение. Вперёд выдвинулись военные оркестры и грянули марши.

Спустя несколько минут колонны двинулись по шоссе. Открывали шествие победители в орденах и нашивках, замыкали — стыдливо поддерживающие штаны солдаты. К стогу сена подкатил роскошный лимузин, дверку которого галантно распахнул генерал Горн:

— Прошу вас в машину, сэр.

Все уселись, и лимузин покатил по дороге, обгоняя колонны победно марширующих солдат.

Это была солнечная уютная страна с маленькими домиками, расположенными вдоль дороги, и огромными полями, на которых зрел богатый урожай разнообразных культур. Были тут посевы пшеницы и репы, моркови и капусты, лука и чеснока. Попадались бахчи с арбузами и дынями. Сады ломились от фруктов. И все поддерживалось в преотличном состоянии. Чувствовалось, что здесь умеют работать и делают работу споро.

Тик-Така очень занимал вопрос: кому и зачем производят куклы эти великолепные продукты? Ведь они сами-то есть не могут?! Он чувствовал, что за этим кроется что-то странное, неестественное, и поэтому не задавал вопросов, опасаясь, что они могут показаться куклам бестактными.

Машина въехала в город, широкие площади которого утопали в цветах. Красные маки, канны, гладиолусы соперничали друг с другом в красоте и совершенстве форм. Они были высажены столь продуманно и со вкусом, что возникала иллюзия, будто отдельные здания плавают по живым разноцветным волнам, как большие корабли. Все дома в городе были покрашены в яркие и весёлые цвета. В самом сердце города цветов раскинулось озеро с голубоватой прозрачной водой и берегами, заросшими плакучей ивой. В центре озера возвышался остров с белоснежным дворцом, к которому были перекинуты изящные мосты. У одного из них лимузин остановился, и Тик-Так в сопровождении генералов прошёл на остров прекрасной Трабаколлы.

Ступеньки моста незаметно переходили в ступеньки величественной лестницы, ведущей к крытой галерее с колоннадой, примыкающей к дворцу. У одной из колонн стояла тоненькая изящная девочка с удивительно красивым лицом. В руках она держала обыкновенную ромашку. Цвет её голубого платья казался отсветом глаз, широко открытых и слегка растерянных. Она легко сбежала навстречу Тик-Таку и генералам — золотой шарф, как крылья, летел за ней по воздуху, и в этот миг она показалась Тик-Таку чудесной бабочкой, слетевшей с цветка одного из городских скверов. Трабаколла улыбнулась и присела в грациозном реверансе:

— Я рада, что вы посетили мою страну, сэр.

Затем она повернулась к генералам, которые застыли по стойке смирно, и лукаво спросила:

— Ну как, мои защитники, сегодня тоже была боевая ничья?

Генерал Горн и генерал Труба густо покраснели:

— О, прекрасная Трабаколла, твои доблестные войска…

— Знаю, знаю… — перебила их Трабаколла и, обратившись к Тик-Таку, озорно спросила:

— Ах, скажите лучше вы: здорово дрались сегодня мальчишки или только притворялись?

— Они сражались, не щадя живота своего, прекрасная Трабаколла, — сказал Тик-Так, слегка поклонившись девочке.

Трабаколла нахмурилась:

— Зачем вы кланяетесь мне? Я же всего только маленькая девочка. Я люблю, когда дерутся мальчишки, и, наверное, поэтому мне бывает неловко, когда мне кланяются люди старше меня.

И заметив, как Тик-Так смутился, Трабаколла подошла к нему совсем близко и взяла за руку:

— Не обижайтесь на меня, если я сказала бестактность. Но я действительно не люблю всего этого… — она пренебрежительно махнула рукой. И вдруг, поднявшись на цыпочки, заглянула в глаза Тик-Таку доверчиво и печально:

— Не согласитесь ли вы позавтракать со мной в обществе моих подданных? Мне было бы это очень приятно. — И, помолчав секунду, с ударением повторила: — Действительно приятно.

Тик-Так растерялся от этой лёгкой и обезоруживающей простоты, этой непринужденной и быстро меняющейся манеры говорить и принимать решения. Было в прекрасной Трабаколле что-то неуловимо ускользающее, что мешало её понять. И были совсем не детскими её неулыбающиеся глаза, которые так не гармонировали с улыбкой и свободной, естественной манерой общения.

— Конечно, конечно, — торопливо согласился Тик-Так, — мне будет это приятно, потому что этого хотите вы.

Снова тень пробежала по лицу маленькой девочки, и она сказала совсем тихо и очень серьёзно:

— Я верю вам. Потому что ваше лицо не лживо, как лица моих подданных. Идёмте завтракать, — она потянула Тик-Така за собой, крепко сжав его руку. Поднявшись наверх, она обернулась к застывшим внизу генералам и звонко крикнула:

— А вам, конечно, особое приглашение нужно?! Ступайте за нами, защитники, а то вам не достанется компота!

И она потащила Часовщика дальше, через множество комнат и галерей, светлых и радостных, пока наконец они не очутились на открытой просторной веранде, нависшей над зеркалом озера, откуда ласковый ветер приносил запах цветов и утренней свежести. На веранде был накрыт стол на десять персон и стояли букеты цветов.

Трабаколла взяла в руки колокольчик и нетерпеливо позвонила. Тотчас же распахнулись три двери, из которых вышли шесть кукол в костюмах вельмож. Учтиво поклонившись Трабаколле и Тик-Таку, они заняли место за столом. Тик-Так обратил внимание, что каждые две куклы чем-то напоминали друг друга. У первых двух кукол были узкие, длинные, слегка вытянутые вперёд лица. Бойкие глаза и льстивая улыбка довершали их облик. Это были, как потом узнал Тик-Так, историк Маона и поэт Шнява. Две куклы, сидевшие напротив Тик-Така, имели довольно бесцветный вид, но их внимательные глаза и непроницаемые лица определённо не располагали к шутке. Один из них — Сакалева — оказался психологом, тогда как его сосед по имени Полякра представлял логику. Наконец, последние две куклы с совершенно сумасшедшим выражением лица и большим числом шишек на голове, казалось, были заняты исключительно друг другом — взгляды их поминутно и яростно скрещивались, как шпаги. Один из них был математик Бусс, второй — математик Скафф. Общество довершали генералы Горн и Труба, жавшиеся друг к другу с чисто армейским смущением. Просто удивительно, до чего же похожи друг на друга все военные, попавшие в светское общество!

Но вот Трабаколла хлопнула в ладоши. Вошли две миловидные куколки и отвесили глубокий поклон. Трабаколла распорядилась:

— Ты, Гебара, накорми нас земляникой со сливками, и чтобы было мороженое «ассорти», «вишни в шоколаде» и «крем-брюле». А ты, Тарида, угости нашего гостя самым лучшим из того, что намечено сегодня к отправке толстотелым.

Гебара и Тарида молча поклонились и выскользнули с веренды. Присутствующие в ожидании завтрака принялись неторопливо обсуждать государственные дела. Каждый из них незаметно пытался втянуть Трабаколлу в беседу, но она отвечала на все вопросы рассеянно и односложно. Наконец, историк Шнява произнёс:

— О, прекрасная Трабаколла, не пора ли ознакомить нашего гостя с обычаями твоего народа?

Трабаколла вопросительно взглянула на Тик-Така и, вдруг улыбнувшись, ответила:

— После завтрака вы можете побеседовать с членами Совета о наших достижениях. — И, кивнув в сторону своих подданных, насмешливо закончила: — Ведь они считают себя самыми умными в этой стране.

Тик-Так готов был поклясться, что она издевается над ними.

— Мы будем рады, — ответил за всех Сакалева, — рассказать обо всём, что заинтересует нашего гостя.

В это время вошли Тарида и Гебара с подносами в руках. Тик-Так глянул на подносы и растерялся. На подносе Тариды, с которым она направилась к нему, лежал великолепно зажаренный поросёнок с гречневой кашей, украшенный салатом и прочей зеленью. Рядом были мисочки с хреном и горчицей, а в отдельных баночках были поданы маринованные грибки и огурчики. А в хрустальном бокале было налито что-то холодное, отчего бокал запотел и поэтому возбуждал аппетит. Поднос же Гебары был заставлен игрушечными блюдами с кушаньями, сделанными из папье-маше и пластика. Только теперь Тик-Так понял, что куклы играют в завтрак, чтобы…

— …чтобы больше походить на людей, — вдруг тихо произнесла Трабаколла. — Мы играем сами с собой. Сейчас вы наблюдаете комедию завтрака. — И она глубоко вздохнула. Подданные сделали вид, что не слышали её слов.

Завтрак сопровождался лёгкой беседой, которая скользила и вилась, ничему не мешая и ни к чему не обязывая. Тик-Так отдал должное такту хозяев, которые не пытались выяснить, кто он, зачем и надолго ли прибыл. Хотя эти вопросы, несомненно, интересовали сидящих за столом. Об этом свидетельствовали любопытные взгляды, которые украдкой бросали на Тик-Така присутствующие. Едва Тик-Так справился с едой, Трабаколла встала, и это послужило для всех сигналом, что завтрак окончен. Подданные прекрасной куклы поднялись со своих мест, поблагодарив в изысканной манере хозяйку за оказанную им честь. Затем, учтиво пригласив Тик-Така посетить их в рабочих кабинетах, они с достоинством удалились.

Но едва за последним из них закрылась дверь, Трабаколла порывисто схватила Тик-Така за руку и горячо заговорила:

— Только, вы не очень-то доверяйте им. Они, конечно, очень умные и всегда делают всё правильно… Чересчур правильно… Но вы не забывайте ни на минуту… Нет! Ни на секунду, что они не люди, что они куклы, а все куклы — коварны.

Трабаколла перевела дыхание и заговорила мягче и спокойнее, стараясь поймать взгляд Тик-Така, чтобы убедиться, верит ли он ей.

— И потом… Когда члены Совета удовлетворят ваше любопытство… — Трабаколла на мгновение смутилась и, опустив глаза, тихо произнесла: — Не забывайте, пожалуйста, что вас всё время будет ждать маленькая девочка. Она будет ждать, чтобы послушать вас и рассказать то, о чём умолчат её подданные. Пожалуйста, помните обо мне!

С этими словами Трабаколла неожиданно выбежала с веранды. Тик-Так посмотрел ей вслед и вдруг почувствовал, что сердце его болезненно сжалось. Он вдруг остро ощутил, что маленькая Трабаколла не так уж счастлива, хотя она и есть самая почитаемая и самая красивая кукла в своей стране. Тик-Так машинально поправил свою розу и вдруг с удивлением обнаружил, что бутон раскрылся. Он осторожно тронул белоснежные лепестки цветка, и его губы прошептали имя прекраснейшей из кукол.

Тик-Так помедлил ещё минуту и затем решительно шагнул к двери, на которой красовалась табличка:

ПСИХОЛОГ САКАЛЕВА

ЛОГИК ПОЛЯКРА

Он толкнул дверь и очутился в просторном кабинете, стены которого были заставлены шкафами и полками с книгами. В двух углах, лицом друг к другу, восседали за совершенно одинаковыми столами психолог Сакалева и логик Полякра. Над каждым из них красовался плакат, утверждавший: «Наука есть то, чем занимаюсь я и не занимаешься ты». Под текстом одного из плакатов стояла размашистая подпись: «Сакалева», под текстом второго — убористая подпись: «Полякра». Этот славный текст несомненно служил девизом для каждого из них.

Тик-Так был встречен весьма любезно. Ученые поднялись к нему навстречу и предложили сесть на диван, который был завален книгами и рукописями. Логик Полякра, не колеблясь, сбросил часть книг на пол, освободив места ровно столько, чтобы уместиться всем троим.

— Дорогой друг, — проникновенно сказал Сакалева, — вы мудро поступили, посетив нас первыми. Мой коллега и оппонент логик Полякра придерживается несомненно того же мнения.

— Да, да, это один из немногих вопросов, который я не решусь оспаривать, — улыбнулся Полякра.

Тик-Так ответил вежливо:

— Я всегда думал, что в основе всех точных наук лежит логика, а в основе всех отношений — психология. Поэтому я здесь.

Логик и психолог одобрительно закивали головами.

— Вы рассудили правильно, дорогой друг. В этой комнате вы, несомненно, узнаете больше о нашей стране, чем где бы то ни было, — назидательно произнёс Сакалева.

— Мне было бы приятно узнать о достижениях психологии…

— Видите ли… Психология — это Я. Моя главная заслуга перед страной заключается, в том, что я обосновал необходимость сопротивления как главного стимула развития. Вы обратили внимание, что это нашло отражение даже в стенах этой комнаты. Нас двое, и мы расходимся в оценке почти всех окружающих явлений и событий. В соседнем кабинете — два спорящих математика, дальше — два представителя гуманитарных наук. Даже генерала у нас два.

— Как интересно, — искренне изумился Тик-Так. — Мне бы никогда в голову не пришло, что это действительно необходимо.

Сакалева снисходительно улыбнулся:

— Увы, мой друг. Ведь истина рождается в спорах. Поэтому развитие без сопротивления — немыслимо!

— Возможно, вы и правы, — согласился Тик-Так, — хотя очень грустно признавать единственной причиной развития преодоление сопротивления.

Сакалева развёл руками:

— Что делать, дорогой друг! А впрочем, мой коллега решает этот вопрос несколько иначе.

Логик Полякра улыбнулся:

— Мой коллега преувеличивает наши расхождения. Просто я — рационалист. Созданная мной теория необоснованных решений исходит из вполне очевидных и обыденных вещей. Известно, что из ряда очевидных исходных положений может быть сделано заключений больше, чем доказано. Вот я и отбросил доказуемые заключения, а на оставшихся построил теорию, которая утверждает пользу недоказуемого в решении внешне не связанных вопросов.

— Увы, — Тик-Так сокрушённо вздохнул, — боюсь, что, плохо вас понимаю. Не могли бы вы пояснить это простым примером?

— Ну, конечно же! На примере я легко покажу вам, что моя теория помогает в решении насущных задач нашей страны. Возьмём известные утверждения.

Первое. Куклы не едят, и, следовательно, им не надо производить продуктов питания. Это очевидная вещь, которая легко доказывается. Из этого вытекает недоказуемое следствие, единственно важное для моей теории, а именно: куклы имеют много свободного времени.

Второе. У нашей страны есть соседи — толстяки, которые много едят и любят красивое. Из этого следует второе недоказуемое следствие, а именно: для кукол, которые красивы, толстяки представляют потенциальную опасность.

Задача — обезопасить себя от возможного посягательства со стороны толстяков, которые любят красивое. Решение, подсказанное моей теорией, таково: чтобы занять кукол и обезопасить себя от толстяков, куклам следует производить множество продуктов, которыми нужно закармливать толстяков до полной потери человеческого облика. Известно, что благополучие, достигнутое без вкладываемого труда, приводит к вырождению. Поэтому люди, чтобы развиваться, должны неизменно трудиться, а не ссориться, как утверждает мой коллега Сакалева!

— Сопротивление не ссора! — возразил Сакалева. — И вы, коллега, это знаете!

Но логик Полякра продолжал как ни в чём не бывало:

— И вот мы создали в Стране Толстяков изобилие, и они почти совсем перестали работать. Толстяки стали ещё толще и, главное, ещё ленивее. Куклы им готовят, подают к столу и… информируют нас о настроениях в стране. В итоге, дорогой друг, мы не только ликвидировали опасность со стороны толстотелых, но и стали фактическими хозяевами в их стране. При этом наши куклы заняты делом и трудятся так много, что нам пришлось создать на острове огромные склады, в которых мы храним излишки произведённого нами продовольствия.

— Но ведь куклы, — воскликнул взволнованно Часовщик, — созданы вовсе не для того, чтобы работать и тем более управлять, людьми!

— Возможно, вы отчасти правы. Первоначально кукол создавали, чтобы забавлять детей. Но ведь мы уже созданы… — Сакалева многозначительно поднял палец.

— Ну и что же это значит?! — не понял Тик-Так.

— А это значит, дорогой друг, что куклам не нравится быть игрушкой в чужих руках. Ведь куклы совершенствуются. И поэтому неизбежно настает день, когда куклы сами проявляют желание играть теми, кто их первоначально создал. Ведь это же логично, коллега? — обратился он в сторону логика Полякры.

— Вполне, — ответил логик, и Часовщика поразило непроницаемое выражение, которое приняло лицо Поликры, всего несколько минут назад излучавшее добродушие и тепло.

— Но ведь это… это… — растерянно произнёс Тик-Так, пытаясь подобрать выражение помягче. Но подходящие слова не приходили, и он закончил упавшим голосом: — Бунт… бунт вещей против человека…

Сакалева криво ухмыльнулся, и лицо его сделалось злым и непреклонным:

— Не понимаю причин вашего волнения. Согласитесь, что кукла, которую вы изволили назвать вещью, совершеннее человека. И если при этом она способна учиться, то не принадлежит ли нам по праву — вы слышите, по праву! — место в мире более высокое, чем отвели нам люди?!

— Или даже более высокое, чем занимает человек?! — подхватил Полякра.

Тик-Так был совершенно обескуражен этим взрывом честолюбия кукол. И он в первый раз подумал о том, сколь милы его сердцу многие человеческие недостатки. Но ведь у кукол нет сердца. И при мысли об этом он вдруг со всей остротой почувствовал опасность бездушной логики, и его ужаснули последствия коварной политики кукол.

Смущаясь, он поспешил проститься с Сакалевой и Полякрой и покинул комнату, в которой всё казалось чужим, враждебным и… бесчеловечным! Он не смог бы, наверное, объяснить, почему так сильно подействовала на него беседа с логиком и психологом. И хотя ветер по-прежнему приносил из сада запахи прекрасных живых цветов, Тик-Так поймал себя на мысли о том, что он воспринимает их недоверчиво.

«Что ж, посмотрим, чем занимаются в Стране Кукол представители самой точной из наук», — решил Часовщик и постучал в дверь с табличкой, на которой значилось:

МАТЕМАТИК БУСС

МАТЕМАТИК СКАФФ

Войдя, он попал в просторную комнату, стены которой были превращены в грифельные доски. Кое-где висели таблицы, испещрённые формулами и многочисленными чертежами. Как и в соседней комнате, два одинаковых стола стояли напротив друг друга. За одним из них, склонившись, сидел математик Скафф. Над ним был начертан девиз: «Справедливо — потому что случайно». Над столом математика Бусса надпись утверждала нечто противоположное, а именно: «Справедливо — потому что не случайно».

Математики встретили Тик-Така очень сердечно и беззаботно принялись обсуждать дворцовые сплетни, разбивая в пух и прах легенду о чрезвычайном однообразии и скучности учёных, посвятивших себя абстрактнейшей из наук.

Наконец, Тик-Таку удалось незаметно перевести разговор на более серьёзные темы, и он поинтересовался: какие же задачи решает в Стране Кукол самая чистая из наук?

— Да уж, чище и не бывает, — хмыкнул почему-то математик Скафф, — можете поверить.

Однако математик Бусс отнёсся к вопросу Тик-Така серьёзно:

— Сударь, никто и никогда в Стране Кукол не позволил бы нам заниматься ненужными и непрактичными вещами. Чистой науки нет, как нет и чистой практики. Вздором представляется одно без другого… Мы забыли вас с самого начала предупредить, — о, это вполне профессиональная рассеянность! — что мы с коллегой Скаффом занимаемся исследованиями соотношения в нашей стране прав и обязанностей. Иными словами, мы обосновываем справедливость разделения между куклами многого и малого. Так вот, мой коллега является сторонником точки зрения, что в случайном мире права должны быть распределены равномерно, а обязанности — одним больше, другим — меньше…

Разумеется, я придерживаюсь противоположной точки зрения, — невозмутимо продолжал Бусс. — Иначе я не сидел бы с коллегой Скаффом в этой комнате вместе. Я думаю, что для общества кукол полезнее разделить права на «больше и меньше», а обязанности — поровну.

— Но разумнее было распределить поровну и права и обязанности, как этого требует справедливость, — резонно заметил Тик-Так.

— Ну нет, это годится разве что для людей, — не согласился Скафф. — Для кукол мы должны поддерживать внутренний конфликт или, как выражается наш великий Сакалева, «создавать внутреннее сопротивление».

— Но сами-то вы понимаете, что это несправедливо?! — взволнованно произнёс Часовщик.

— А вот этими вопросами занимаемся не мы! — вдруг жестко оборвал Бусс и холодно посмотрел на Тик-Така.

— Да! Да! — поддержал Скафф. — Справедливость в вашем толковании есть эмоциональная человеческая категория, а мы — математики. И всякие там эмоции мешают достижению высшего совершенства, к которому идём мы, куклы. А впрочем, вам, наверное, следовало бы побеседовать на эту тему с историком Маоной и поэтом Шнявой: они-то на этом деле собаку съели.

Математики замолчали и выжидающе уставились на Часовщика. В их глазах явно сквозило нежелание продолжать беседу. Тик-Так пожелал им успеха в работе. В ответ они сухо поклонились.

Совершенно обескураженный, Тик-Так снова оказался на веранде. Ах, как не хватало ему сейчас милых, насмешливых и добрых друзей. В их обществе было всё просто и естественно и поэтому свободно и красиво. Но Тик-Так решил до конца постичь дух этой странной страны. И, тяжело вздохнув, он направился к двери, на которой значилось:

ИСТОРИК МАОНА

ПОЭТ ШНЯВА

Постучав, он вошел. Убранство комнаты приятно поразило Тик-Така. Здесь всё было по-домашнему. Дрова потрескивали в камине перед которым задумчиво сидел поэт Шнява, пошевеливая кочергой поленья. Историк Маона раскинулся на диване, укрыв ноги ярким шотландским пледом, и читал «Жизнеописание двенадцати цезарей» Светония.

— Входите, входите, — приветствовал поэт вошедшего Тик-Така, — и присаживайтесь к огню. Нет ничего приятней, чем посидеть и поболтать вот так, у камина. Не правда ли, коллега?

Поэт всех называл «коллегами», полагая, что в душе каждого скрыто великое поэтическое дарование и только условия и недосуг мешают каждому создать великие произведения поэзии.

— Да, да, входите, пожалуйста, — Маона прервал чтение и легко поднялся с дивана. Подойдя к Тик-Таку, он взял его под руку и повёл к камину.

— Располагайтесь запросто, — подвинулся поэт, — у нас здесь, знаете ли, без церемоний.

Тик-Так подсел к огню, и ему на мгновение показалось, что он снова сидит у костра в далекой Лапутии, его друг Брадобрей рассказывает какую-то небылицу, Кот Василий блаженно дремлет, греясь у костра, а Кошка Машка слушает, не перебивая, и щурится на прыгающие языки пламени. Часовщик даже слегка тряхнул головой, чтобы избавиться от наваждения. И чтобы как-то завязать беседу, он спросил:

— Почему это в вашей комнате отсутствуют девизы?

— А-а! — Маона пренебрежительно махнул рукой. — Для того чтобы быть последовательным в своих убеждениях, не обязательно размахивать флагами. Разумеется, я полагаю, что все целесообразное совершенно, а совершенное — красиво. А впрочем, мой друг поэт Шнява проповедует обратное.

— Надеюсь, это не мешает вашей дружбе? — осторожно спросил Тик-Так.

— Напротив, мы ценим убеждения друг друга и получаем неисчерпаемое наслаждение от наших бесед, — мягко пояснил поэт Шнява.

— И что же является темой ваших бесед? — поинтересовался Тик-Так.

— Куклы, коллега, исключительно куклы, их прошлое, настоящее и будущее, — ответил Маона. — Мы производим самых совершенных и самых красивых кукол. Поэтому история нашей страны есть история усовершенствования кукол. Мы сами решаем, какие куклы нам нужны и в каком количестве, и регулируем их производство.

— Куклы делают кукол?! — удивился Тик-Так. — Обычно кукол делают люди.

— Вот, вот, — чему-то обрадовался Маона, — люди делают кукол для себя. Вдумайтесь: для себя. Но у нас — совсем другое. Куклы делают кукол не для людей, а для кукол.

— Но зачем? — удивился Тик-Так. — Во всем должен быть какой-то смысл — и он есть в желании сделать кукол лучше, чтобы они доставляли человеку больше радости…

— Вы упрощаете вопрос, — вмешался Шнява. — Нам совсем не нравится быть игрушками в руках людей, мы служим красивому и поэтому совершенному.

— Но красота ради красоты… — неуверенно произнёс Тик-Так, — это звучит несколько отвлечённо. По-моему, красота должна доставлять удовольствие.

— Вы неправы, коллега. Красота прежде всего должна служить совершенству, — убеждённо и пылко возразил поэт Шнява. — Только мы оказались способными создать культ красоты и совершенства! Разве вы не убедились в этом, увидав нашу восхитительную Трабаколлу?

Тик-Так неожиданно для себя торопливо согласился:

— Трабаколла — самая красивая и самая умная из кукол!

— Ну вот, видите, — довольно произнёс историк Маона. — Вы тем самым уже признали примат совершенства. Однако должен вам по секрету сказать, что сейчас мы изготовляем ещё две красивейшие куклы — Марсальяну и Трикандину.

— И не удивлюсь, — заметил поэт Шнява, — что нашей очаровательной Трабаколле придётся уступить пальму первенства одной из двух претенденток на её место. На всякий случай я уже начал писать поэмы, посвященные Марсальяне и Трикандине.

— А что же тогда будет с Трабаколлой? — спросил Тик-Так, и смутная тревога сжала его сердце.

— Что будет? — переспросил Маона. — О-о! Ничего особенного. Просто мы поместим её в Музей истории, и она останется бесценным для истории экспонатом.

— Но ведь это несправедливо по отношению к Трабаколле! Сегодня вы поклоняетесь ей и считаете своей повелительницей, а завтра спокойно собираетесь упрятать её в музей! — взволнованно произнёс потрясённый Тик-Так.

— Трабаколла занимает своё положение лишь потому, — назидательно и строго сказал Маона, — что сегодня она самая красивая из кукол. Но если завтра её место займет другая, мы будем поклоняться ей. Потому что мы поклоняемся Красоте в лице куклы, а не самой кукле.

— Но где же гуманность и уважение к кукле как личности? — не унимался Тик-Так.

— Ну, это чисто человеческие категории, — пренебрежительно отмахнулся Маона, — они лишь мешают прогрессу в совершенствовании кукол. У людей — старые умирают, а у нас — старое и несовершенное уничтожается либо попадает в Музей Истории Кукол. Поэтому Трабаколле ещё повезло — её не станут расшивать, чтобы использовать сохранившиеся годные детали для изготовления новых кукол. Рано или поздно ей все равно придётся занять место в отделе экспонатов.

Тик-Така настолько ошеломила перспектива, которую его собеседники считали нормальной и даже в чем-то завидной, что он оказался совершенно неспособным поддерживать далее разговор. Перед глазами неотступно стояла Трабаколла, прекрасная и грустная. Разговор кое-как ещё тянулся, но ничего более не могло отвлечь мысли Тик-Така от угрозы, нависшей над Трабаколлой. Поэтому он воспользовался первым удобным предлогом, чтобы покинуть Маону и Шняву.

В раздумье сидел Часовщик в беседке, стараясь справиться с охватившим его волнением. Ощущение неестественности, чего-то придуманного — но придуманного неправильно! — не покидало его.

Куклы, куклы, куклы… рациональные, целеустремленные, честолюбивые… Да полноте, куклы ли это? Разве такими мы привыкли видеть кукол? Кукол, которых мы нянчим в самом раннем детстве, с которыми играем, начав ходить в школу, и которыми восхищаемся, став взрослыми!

Нет, это были не куклы, то есть не вполне куклы. Они очень напоминали настоящих кукол внешне, но внутренне… И потом они сами изготовляли себе подобных. Куклы делали кукол и даже всякий раз улучшали себя! И всё это продуманно, планомерно и непрерывно… Нет, это совсем не куклы! Кукол изготовляют люди, и люди любят кукол, а куклы должны любить людей. И жизнь настоящих кукол неразрывно связана с жизнью людей. Но в этой стране все было не так… Эти куклы жили своей жизнью, они бунтовали против людей, не признавая их превосходства… Они даже сумели подчинить людей коварным и неожиданным образом. У них хватило ума усыпить бдительность доверчивых людей изобилием, преследуя страшную цель — превратить человека в животное. О-о! Это были опасные, хитрые и коварные куклы. Внешне добродушный и покладистый вид кукол вводил в заблуждение, но Тик-Так хорошо понимал, что именно они, куклы, объявили войну человеку. И пока, вынужден был признать Тик-Так, поле незримой и бескровной битвы оставалось за куклами. Это был бунт кукол, бунт машин против живого, радостного, трепетного, которое живёт в человеке и делает его жизнь полной, сочной и яркой. Бунт против человека, который страдает и радуется, любит и ненавидит, рождается и умирает…

Легкое прикосновение руки вывело Тик-Така из охватившего его оцепенения. Он поднял глаза и увидел Трабаколлу. И снова он поддался очарованию её красоты, и вновь с необыкновенной силой вспыхнуло в нём чувство жалости к этой маленькой девочке с голубыми глазами, в которых светилась печаль. И хотя перед ним стояла всего-навсего кукла, Тик-Така не покидало ощущение, что и она в своей стране — жертва чьей-то злой и непреклонной воли. Безошибочным чутьем Тик-Так ощутил, что Трабаколла совсем, совсем другая, что это — настоящая кукла из страны людей и что она сама понимает, как страшен окружающий её мир, утопающий в цветах.

— Вот и вы, наконец, — тихо сказала она, — я ждала вас, но не вытерпела и отправилась на розыски. Но вы, кажется, чем-то расстроены? Или вам не понравилась моя страна?

— Нет-нет… — поспешно ответил Тик-Так, — но она мне показалась несколько необычной… поразительно необычной!

— Вы говорите не то, что думаете, — с упреком сказала Трабаколла. — Вам очень не понравилась Страна Кукол. Я это вижу и… и… и это меня не удивляет, — вздохнула Трабаколла. И вдруг, без видимой связи, прибавила: — Обещайте мне говорить только правду.

— Хорошо, я буду говорить только правду. Поэтому я скажу: вы первая из кукол, которая говорит нечто обратное тому, в чем убеждены её подданные.

— Убеждены? — в раздумье протянула кукла. — А вы действительно думаете, что они убеждены?

— Мне показалось, что это так… И меня это испугало. Мне кажется, они нетерпимы, и я удивлён, что они прощают вам особое отношение к тому, что они проповедуют.

Трабаколла рассмеялась:

— Я думаю, что заплатила бы головой за свои мысли и слова, если бы не была первой куклой страны. Мне всё прощается. Хотя я часто думаю, что мои подданные постараются избавиться от меня при первом удобном случае. Я каждый день позирую при изготовлении кукол, которые должны превзойти меня в совершенстве и красоте. И при очередном конкурсе чувства членов Совета ко мне скажутся на окончательном провозглашении победительницы…

— Но почему они вас не любят, Трабаколла?

— Почему? Да потому, что я хочу играть, кататься на качелях, бегать в саду… Словом, я хочу быть настоящей куклой, а не манекеном. Я хочу играть, как кукла! Но они не позволяют мне делать этого, потому что я могу повредить себе что-нибудь. Но это беспокоит их вовсе не потому, что они меня любят, а потому, что они дорожат не мной, Трабаколлой, а своим произведением. Меня — нет! Я создана быть не куклой, а символом прекрасного в образе куклы! Но я-то хорошо знаю, что я кукла! — Трабаколла в раздражении топнула ножкой. — Хочу быть самой обыкновенной куклой, которой играют дети! Ах, как бы я хотела, — вдруг неожиданно закончила она, — убежать из этой скучной и чересчур правильной страны. Из страны, в которой не смеются, не играют и не поют. Неужели вы не заметили, что у нас слишком серьёзная для кукол страна. Ну, скажите, что, по-вашему, должны делать куклы?

Тик-Так улыбнулся, а потом сказал:

— Каждый должен заниматься своим делом, милая Трабаколла. Я хорошо знаю, что настоящие куклы должны доставлять удовольствие людям и любить людей. Они должны веселиться и быть добрыми, как… как ты, Трабаколла. Поэтому хотя я и видел здесь много кукол, но настоящую куклу встретил только одну. Ее зовут Трабаколла.

Маленькая Трабаколла, затаив дыхание, слушала Часовщика, жадно ловя каждое слово. А Тик-Так продолжал:

— Ваш Сакалева утверждает, что куклы вынуждены думать потому, что мало думают люди. Но ты не верь ему, Трабаколла. Настоящие люди думают и создают и поэтому достойны любви и восхищения.

— Я так и знала, что они меня обманывают, — вздохнула Трабаколла, — и я рада, что это не удалось им сделать вполне. Интересно, а как живут в стране, из которой вы прибыли?

Тик-Так невольно улыбнулся, вспомнив Лапутию и своих друзей.

— О, у нас очень маленькая страна, милая Трабаколла. Она называется Лапутией. И в ней находится всего один дом. В Лапутии живут мои друзья и тот, кто создал Лапутию. Мы живем дружно, и каждый из нас занимается своим делом. Кошка Машка и Кот Василий ловят мышей и землероек, Брадобрей занимается туалетом своих друзей, а я слежу, чтобы часы в Лапутии показывали точное время…

— А тот, кто создал Лапутию? Кто он и чем занимается?

— Он человек. И он тоже постоянно занят. Он пишет то, о чём думает. Он пишет для больших серьёзных людей и для совсем маленьких.

— Ах, как я хотела бы попасть в Лапутию, — мечтательно воскликнула Трабаколла. И тут же грустно добавила: — Но ведь куклы ни за что не отпустят меня. Даже если Марсальяна или Трикандина, которых сейчас изготовляют, окажутся лучше меня! Они засадят меня в музей! Ах, как трудно быть самой… самой…

— И самым, самым… — добавил Тик-Так, — тоже быть очень трудно. И самым добрым. И самым великодушным. И самым мудрым… И так во всём.

— Да, — вздохнула Трабаколла, — но я-то всего-навсего только самая, самая красивая. А в этом нет ни капельки моих заслуг. Поэтому, видимо, я и не дорожу своей красотой… Ах, как бы я хотела стать самой, самой счастливой. Но это совсем трудно.

— Это действительно трудно, — согласился Тик-Так.

— Но если бы я смогла убежать к вам, то я, наверное, была бы самой, самой счастливой. А вы не можете помочь мне убежать?

Тик-Так вздохнул и беспомощно развёл руками:

— Нет, милая Трабаколла, один я бессилен. Сначала мне надо отыскать своих друзей, и тогда, я уверен, мы сможем прийти к тебе на помощь. Тогда мы вернёмся в Страну Кукол, чтобы забрать тебя с собой в Лапутию.

— Честное слово?! — воскликнула Трабаколла, и в её голубых глазах вспыхнули весёлые искорки. И Тик-Так отметил, что радость делает девочку ещё прекрасней.

— Честное слово, — тихо и твёрдо сказал Тик-Так.

Трабаколла звонко захлопала в ладошки и завертелась на одной ноге, как самая обыкновенная озорная девчонка.

— Урра! Ах, как я буду ждать вашего возвращения!

Тик-Так смотрел на это изящное и радостное существо и думал, каким странным и неправильным бывает мир, в котором нет места естественному. Он был уверен, что сделает все возможное, чтобы помочь Трабаколле обрести счастье. Но прежде всего следовало разыскать друзей. Как можно скорее. Поэтому он сказал:

— Милая Трабаколла, только ты никому не проговорись о наших планах. И помоги мне быстрее, выбраться из твоей страны.

Девочка сразу остановилась, и взгляд её сделался серьёзен:

— Скажите, что я должна сделать?

— Я думаю, что мне нужно скорее вернуться к стогу сена, в котором я оказался, потеряв друзей.

— Ну, это очень просто. Мои генералы — милые мальчишки, и я прикажу им немедленно доставить вас на место. Но что ещё я могу сделать для вас?

— Ещё… — Тик-Так задумался, — ещё нужно верить и ждать нашей помощи. Она придёт.

— А я верю, — серьёзно сказала девочка. — И буду ждать. И надеюсь, что это произойдёт скоро.

Тик-Так погладил девочку по голове и, вынув из своей петлицы белую розу, вдел её в шелковистые волосы Трабаколлы. Какие-то тени смятения скользнули по её лицу, и она, закрыв лицо руками, убежала с веранды. Эта маленькая и прекрасная кукла умела плакать.

Часовщик постоял в растерянности несколько минут и неуверенно направился к выходу. Пройдя через множество комнат, он вышел к знакомой лестнице, спускавшейся к озеру и мосту. И тут Тик-Так увидел, что снизу навстречу к нему поспешно поднимаются генералы, придерживая шпаги рукой. Лихо подбежав к Часовщику, они взяли под козырёк и хором доложили:

— Нам приказано доставить вас к стогу сена, сэр.

— Вот и прекрасно, господа.

Втроём они спустились по лестнице, перешли арочный мост и сели в уже знакомый Тик-Таку лимузин. Машина рванула с места, и мимо поплыли прекрасные пейзажи утопающей в цветах страны.

Через полчаса лимузин остановился возле стога сена. Тик-Так поблагодарил генералов и, не по-военному помахав им рукой, полез на стог. Генерал Горн и генерал Труба, вытянувшись, застыли внизу, держа руку под козырёк. Забравшись на стог, Часовщик отряхнулся и крикнул сверху генералам:

— До свидания, господа. Надеюсь, вы ещё повоюете.

— Мы будем стараться лучше, сэр! — в один голос выпалили генералы. — Счастливо оставаться, сэр.

И, повернувшись кругом, они ушли, печатая шаг и придерживая шпаги, которые путались в ногах и мешали идти.

Когда наконец они скрылись из виду, Тик-Так поглубже зарылся в сено, улегся поудобней и с тоской подумал о милой Лапутии, о своих друзьях и… об оставленной в Стране Кукол маленькой хрупкой девочке с печальными глазами.

Глава пятая, рассказанная автором ХОРХ — НАСЛЕДНИК СВОЕГО ОТЦА

Трик-Трак очнулся в темноте.

Кругом — хоть глаз выколи. И вдобавок сыро и душновато. Трик-Трак приподнялся и быстро сел.

— Осторожнее! — пискнул тонкий голосок. — Я же ясно говорю: осторожнее! И откуда ты только взялся?

Трик-Трак замер, и писк прекратился. Тогда он спросил:

— Где я?

— «Где, где»… Влез без приглашения, да ещё кривляется…

— Да вовсе я не кривляюсь! — возразил Трик-Трак. — Просто я хочу знать, где я и кто со мною говорит.

— Тише! Раскричался! — пискнул голосок, и острая мордочка с усами и красными глазами вынырнула из темноты. — Вот я! Вот!

— Кто ты?

— «Кто, кто», — снова передразнил голосок, — крыса я, крыса, злая, противная серая крыса с отвратительным голым хвостом. Запомнил?

— Запомнил. А меня зовут Трик-Трак. Только я не понимаю, отчего ты кипятишься.

— Да я не кипячусь вовсе. Просто мне любопытно узнать, как ты сюда попал. Никто и никогда не мог отыскать мой дом, и вдруг — на тебе! — появляешься ты! Может быть, ты ответишь всё-таки, как ты здесь оказался? Только, чур, правду!

— Появился я здесь случайно, о злая, противная крыса с отвратительным голым хвостом, если у тебя нет какого-нибудь другого, более короткого имени.

— Хи-хи-хи! — пискнула крыса. — А ты мне нравишься! Конечно, у меня есть имя, которое многим не по душе. Меня зовут «Хорх, наследник своего отца».

— По-моему, опять получается длинно. Наверное, поэтому оно и не нравится многим.

— Хи-хи-хи! — продолжала веселиться крыса. — И вовсе нет, хотя имя действительно длинновато! Все дело в специальности отца. У моего отца была особая специальность, — хи-хи-хи! — которую я унаследовал. И которая — хи-хи-хи! — не пользуется уважением у моих соотечественников. Разве тебя не удивляет, что я, крыса, и вдруг живу в одиночестве?

— Не говори загадками, Хорх. А то у меня голова будет болеть.

— Ой, какой ты глупый и какой интересный! И совсем не догадливый. Я ведь не совсем обыкновенная крыса, Трик-Трак. А точнее, совсем необыкновенная крыса. Я — крысиный волк. Слышал ли ты о такой — хи-хи-хи! — специальности?

— Никогда, — честно признался Трик-Трак.

— Дело в том, что питаюсь я… своими соотечественниками! Почти исключительно ими! Отец научил меня расправляться даже с сильными и опытными крысами, Трик-Трак.

— Так ты людоед?! — воскликнул изумленный Брадобрей.

— Не людоед, Трик-Трак, а крысоед. Да, да, я крыса, которая охотится на крыс почище всякой паршивой кошки.

— Ну, ну, ну! Ты не очень. Среди моих друзей есть и кот, и кошка, и я не позволю говорить о них в таком тоне.

— Ой, как ты мне нравишься, Трик-Трак, — пискнул Хорх и придвинулся совсем близко. — Ты, наверное, очень хороший, если так защищаешь друзей. А вот у меня их нет, — вздохнул Хорх, — и это очень и очень грустно.

Глаза Трик-Трака уже привыкли к темноте, и он смог получше рассмотреть крысиного волка. Хорх был упитанной крысой с блестящей шёрсткой и жгучим взглядом красноватых глазок. По совести говоря, Хорха никак нельзя было назвать обаятельным — уж очень он выглядел свирепым и дотошным. Но в его горящих глазках было столько подлинного любопытства, что Трик-Трак безошибочно угадал в крысином волке незаурядную личность.

— Послушай, Хорх! А где мы находимся?

— Э, нет! Сначала расскажи, как ты умудрился сюда попасть, да ещё «случайно». А может быть, ты вор? — с еле сдерживаемым восторгом спросил Хорх.

— Ох, и глуп же ты, Хорх.

— Может быть, да, а может быть, и не очень. Ты знаешь, куда ты попал? В богатейший склад со всякой всячиной. Так что здесь есть, чем поживиться. Может быть, ты всё-таки вор? — с надеждой спросил Хорх и ободряюще пообещал: — Ты не бойся! Я тебя всё равно не выдам!

— Нет, Хорх, нет! Я Брадобрей. И если ты ещё хоть один раз назовёшь меня вором, я, так и быть, отрежу тебе усы, чтобы показать, как я умею обращаться с ножницами.

— Ну, ну, ну! Ты не очень! А то я могу отхватить тебе нос не хуже, чем ножницами.

В тот же миг Брадобрей ловко схватил Хорха за кончик хвоста и поднял в воздух. Хорх испуганно пискнул, рванулся и беспомощно повис вниз головой.

— Так тебе не нравится мой нос, Хорх? — насмешливо спросил Брадобрей.

— Отпусти же, отпусти! Шуток не понимаешь! Нужен мне твой нос… — жалобно запищал Хорх.

— То-то же. Ты говори, говори, да не забывай — с кем. Это только для крыс ты волк, а для меня ты всего-навсего маленькая невоспитанная крыса!

— Ну вот, заладил. Тебе бы в школе преподавать! Думаешь, мне удобно висеть вниз головой? Отпусти скорее — больно ведь!

— Ну ладно. Гуляй, наследник своего отца.

Хорх плюхнулся на каменный пол и рассерженно пискнул:

— Жаль, конечно, что я не откусил твой нос, пока ты тут копошился. Ну да не в этом дело. Давай мириться, только обещай наперёд, что не будешь больше хватать меня за хвост.

— Конечно, не буду, если ты будешь вести себя прилично.

— «Прилично, прилично». Скажите на милость — явился без приглашения и давай учить: «прилично, неприлично». Без тебя бы, верно, не разобрались! То же мне — парикмахер… дамский мастер… Хи-хи-хи! Маникюр, педикюр… — дразнил Хорх и язык показал.

— Ах, так ты опять за свое! — произнёс Трик-Трак и потянулся за ножницами.

— Вот привязался! Вовсе я не за свое, а за твое, — пискнул Хорх. — Повесили бы тебя вниз головой — ты бы ещё не то сказал.

— А ты не ворчи, как старая калоша, — посоветовал Трик-Трак.

— Много ты понимаешь в старых калошах! — сразу развеселился Хорх и тут же, без всякой видимой связи, спросил:

— Слушай, Трик-Трак, а отчего у тебя нет хвоста?

Трик-Трак даже расхохотался от неожиданности вопроса.

— Вот чудило. Да ведь не у всех обязательно должен быть хвост! Например, у лягушек и людей хвоста не бывает.

— А почему не бывает хвостов у людей? — не унимался Хорх.

— Чтобы они не могли вилять ими, когда не хочется, а надо.

— Ох, и завернул! В жизни не встречал таких серьёзных, как ты. Сказал, как отрезал! Здорово сказал, хоть в книгу записывай! Тебе бы в писатели податься, а ты с бородами треплешься.

— Хорх, ты опять… — начал грозно Брадобрей.

— И вовсе не опять, совсем не опять… Я только и думаю, что о серьёзных вещах. Вот, например, — Хорх хитро прищурился, — что ты собираешься делать дальше?

— Я?! — переспросил Трик-Трак.

— Ну да, ты, конечно, — обрадовался Хорх, заметив замешательство Трик-Трака и наслаждаясь им. — Ты, а не я! Уж я-то знаю, что мне делать — не правда ли?

— Сначала я выберусь отсюда… — неуверенно начал Трик-Трак.

— Вот-вот! — подхватил Хорх. — Золотая мысль! И как только ты до неё додумался, Трик-Трак?! Ты выйдешь, а я, наконец, смогу узнать, как ты сюда вошел! Ты даже не представляешь, как это для меня интересно! Ведь склады находятся глубоко под землёй, входы в них замурованы, и люди забыли об их существовании. А те, кому надлежало их охранять, увы, погибли… от крыс, Трик-Трак. Тебе, наверное, будет интересно это узнать, а? Теперь в складах — крысы. Безраздельное царство крыс! Пожалуй, если они пронюхают, что под землёй появился ты…

— Да ты меня не пугай, Хорх.

— А я тебя и не пугаю. Я говорю правду, Трик-Трак, истинную правду! И если ты хоть что-то знаешь о крысах, ты мне поверишь.

— Тогда зачем же ты мне об этом говоришь?

— А затем, чтобы узнать, как ты всё-таки сюда попал. Я всегда думал, что мои владения связывает с главным складом только один узкий путь, по которому может пройти только одна крыса. И я был спокоен, потому что был уверен в неприступности владений. Ибо ни одна обыкновенная крыса в мире не пожелает один на один столкнуться с крысиным волком! Но вот появляешься ты каким-то таинственным и неизвестным мне путем, и я догадываюсь, что там, где прошёл ты, смогут одновременно проскочить сотни крыс. Тогда мне несдобровать, Трик-Трак, а это означает, что мне надо отсюда сматываться в более безопасное место.

Трик-Трак внимательно выслушал Хорха и, подумав, сказал:

— Нет, Хорх, тебе не надо менять убежище, потому что другого входа в него, кроме известного тебе, наверное, не существует…

— Но так не бывает, Трик-Трак! Это невозможно! Раз ты здесь — значит, вход должен быть!

— Я говорю правду, Хорх, а ты мне не веришь. Ну хорошо, я расскажу тебе о том, как я попал сюда. Но это длинная история, Хорх, очень длинная.

— Говори, говори, времени у нас много, — заторопил Хорх, и глаза его загорелись от любопытства. И, видя, что Трик-Трак медлит, он взмолился: — Да говори же, не тяни!

— Ладно, слушай… — и Трик-Трак рассказал Хорху о своих друзьях, о прекрасной Лапутии и её хозяине, о праздновании дня рождения Кота Василия и о волшебных часах. И о том, как он неосторожно повернул стрелку, и что из этого вышло. Хорх зачарованно слушал, жадно ловя каждое слово. И когда Брадобрей умолк, он все ещё смотрел на него во все глаза, как на чудо, явившееся в его тёмный и мрачный мир из страны сказок. Наконец, Хорх перевёл дух и протянул:

— Да-а-а… Вот так история! Ни за что бы не поверил, если бы ты не оказался тут. Просто замечательная история!

— Для кого как, — вздохнул Брадобрей, — для меня это, скорее, печальная история.

— И вовсе нет, — не согласился Хорх, — это чрезвычайно интересная история, и, насколько я понял, она ещё совсем не окончена… Слушай, Трик-Трак, а где сейчас находятся часы?

Брадобрей пожал плечами:

— Откуда я знаю, Хорх!

Смешно сморщив нос, Хорх задумался и вдруг твёрдо сказал:

— Если я правильно всё себе представляю, Трик-Трак, то часы должны находиться где-то у тебя, если, конечно, ты не выронил их по дороге сюда. Ну-ка, пошарь получше в карманах.

Трик-Трак недоверчиво покачал головой и полез в карманы. Представьте себе, каково было его изумление, когда из одного из них он извлёк… часы! Да, да, те самые — обыкновенные волшебные часы!

Брадобрей в растерянности и недоумении вертел их в руках, а рядом суетился Хорх, всё время напоминая:

— Только ради всего святого, не крути стрелку! Ни в коем случае! А то мы с тобой улетим, чёрт знает куда!

Но Трик-Трак и не думал вертеть стрелку. Он присел на корточки и осторожно, как будто держал в руках тарантула, показал часы Хорху.

— Что же мы будем делать с ними дальше, Хорх?

— «Что делать, что делать», — передразнил Хорх, — ясно, что делать. Нужно во что бы то ни стало узнать до конца тайну волшебных часов. Я уверен, что её знает старая Рух.

— А кто такая эта Рух?

— Крысиная королева — вот кто! Седая, ослепшая от старости крыса, которая правит крысиным народом. Каждое слово её для крыс — закон, хотя она и очень слаба. Рух наверняка знает историю волшебных часов.

Трик-Трак с сомнением качнул головой:

— Откуда Рух может знать, как действуют волшебные часы?

— Много ты знаешь о крысах! — сердито пискнул Хорх и рассудительно сказал:

— Видишь ли, крысы живут бок о бок с людьми. От этого соседства человеку пока не удаётся избавиться, хотя он и старается это сделать изо всех сил. Но крыс по-прежнему остаётся много. Не берусь сосчитать точно, сколько нас на земле, но уж никак не меньше, чем вашего брата, Трик. И мы проникаем всюду за человеком, Трак. Нас отделяют от него очень тонкие стены, и поэтому мы часто видим и знаем то, что человек считает своей тайной. Да-а, если бы крысы заговорили, мир был бы потрясён откровениями о человеке, ибо нет двух более несхожих существ на земле, чем один и тот же человек — в обществе и наедине с собой. О-о, Трик-Трак, люди плохо знают крыс, а то бы они давно призадумались над столь неприятным соседством! И терпеть такое соседство человеку придётся очень долго, если он как следует не пораскинет мозгами.

— Ты рассуждаешь, как человек, Хорх, а ведь ты всё-таки крыса! — удивился Трик-Трак.

— Ну и что из этого? Во-первых, я умная крыса. Во-вторых, я ведь не совсем крыса. Я — пария, одиночка, выродок, отщепенец своего рода. Я ненавижу своих сородичей ещё больше, чем людей. Всю жизнь я воюю со своими. И я воюю в одиночку. Поэтому я так хорошо изучил повадки людей и крыс. И ты удивишься, если я скажу тебе о главном различии между ними: люди лучше крыс. Потому что среди людей ещё встречаются великодушные и добрые, а среди крыс — никогда! Но мы отвлеклись, Трик-Трак. Я уверен, что где-нибудь и когда-нибудь одна из крыс пронюхала о том, как устроены волшебные часы. Я бы даже не удивился, узнав, что крыса наблюдала за изготовлением волшебных часов из-за какого-нибудь незаметного укрытия. А если это так, то она рассказала об этом своему племени и тайна сохранялась в крысином роду, передаваясь от отца к сыну. И тогда её знает старая Рух.

— А какие у тебя с ней отношения? — недоверчиво спросил Трик-Трак.

— Хи-хи-хи! — развеселился Хорх. — А какие бывают отношения у пастуха с волком, который ворует овец из стада? Она меня ненавидит, Трик-Трак. И боится, потому что я убиваю её подданных. Моим именем пугают крысиных детёнышей, когда их проказы надоедают родителям. Да, да! Это чистая правда. Им так и говорят: «Если ты не будешь слушаться, за тобой придёт Хорх». Неплохо, а? А ты — какие у меня отношения с Рух! Но будь спокоен, если у них представится возможность напасть на меня сообща, — а старая Рух спит и видит, как от меня избавиться — от меня не останется даже клочка шерсти. Съедят с потрохами!

— Но при таких отношениях с крысиным народом я не могу представить, Хорх, каким образам ты собираешься выпытать тайну у старой Рух. Насколько я уяснил из твоих слов, ты не рассчитываешь на её любезность?

— Хи-хи-хи! Если ей известна тайна — уж я найду способ вытряхнуть её из старой перечницы. Можешь не сомневаться! Спрячь-ка часы подальше в карман. Только смотри, чтобы он был недырявым.

И когда Трик-Трак спрятал волшебные часы, Хорх решительно приказал:

— А теперь пошли, нам следует добыть «языка»!

— Чего? — не понял Брадобрей.

— «Чего-чего»! Языка! Неужели не ясно? Ну пленного! Пошли!

И они пустились в путь по подземелью. Миновав несколько пустых комнат, они попали в длинный коридор, вдоль которого нескончаемой вереницей стояли заколоченные ящики. «Мука», «Консервы», «Патроны» — мелькали сделанные на них надписи. Стояла тишина, и шаги Брадобрея гулко звучали в коридоре. И даже лапки Хорха постукивали по каменному полу — топ-топ-топ-топ. Кое-где из стен сочилась вода, собираясь в большие непросыхающие лужи на полу. В подземелье стоял затхлый кисловатый запах.

— Слушай, Хорх, — не выдержал Трик-Трак, — а откуда взялись эти склады?

— Это подземные склады с оружием и продовольствием когда-то полностью уничтоженной армии во время одной из великих войн людей. Говорят, что почти вся армия погибла в болотах. Заметь, что и это знают крысы из первых рук. Армию просто загнали в болота, окружили и больше не выпустили. Несколько раз она пыталась прорвать кольцо, но её каждый раз снова отбрасывали в болота. Начались эпидемии. Дизентерия. Брюшной тиф. И скоро армии не стало. А склады, сооружённые под землёй и тщательно замаскированные, остались. Их охраняло всего несколько человек. Кажется трое или четверо. Но я же говорил тебе, что вслед за людьми приходят крысы. Они проникли в склады и невероятно быстро расплодились. Запомни, Трик-Трак, что только одна крыса способна за год пять раз принести потомство в среднем по десяти детёнышей в каждом. Ты представляешь, как быстро они заселили подземелье?

Ну, и однажды ночью крысы набросились на спавших людей. Это было великое сражение. Подробности о нем передаются от поколения к поколению. Сотни крыс нашли свою смерть от руки этих людей. Люди знали, что такое крысы, и дрались до последнего издыхания. Они стреляли, кололи, рубили, но поток нападающих крыс не слабел — серая лавина кидалась на людей и рвала их своими острыми зубами, лезла на них, стараясь дотянуться до горла, и, когда наконец люди упали, крысы облепили их сплошной шевелящейся массой и эта масса грызла и терзала их, пока от них не остались одни кости. С тех пор подземные склады перешли в безраздельное владение крыс, Трик-Трак.

— Чёрт возьми! Хорх, у меня мурашки пошли по спине от твоих рассказов! — воскликнул потрясённый Трик-Трак.

— Хи-хи-хи! — довольно пропищал Хорх. — Тебе-то ничего не грозит, Трик-Трак. У тебя же волшебные часы. Один поворот стрелки и — фьють! — только тебя и видели!

— Всё равно мороз пробирает, когда я представляю нарисованную тобой картину. Бр-рр!

— Конечно, — согласился Хорх, — зрелище не для слабонервных. Поэтому, когда имеешь дело с крысами, надо держать ухо востро. А сейчас давай помолчим — мы вступаем в пограничные владения. Здесь попадаются отдельные смелые дурачки, которые не имели ещё со мной дела. По пять-шесть штук они рискуют забегать в большую залу, которую я считаю своей территорией.

Они двинулись дальше, повернули направо и, пройдя немного, вступили в огромный зал, заваленный ящиками и мешками.

— Тсс! — тихо пискнул Хорх. — Возьми какую-нибудь железку, которую можно использовать как заслонку, и встань вон у той дырки — это единственный ход, соединяющий мои владения с царством Рух. И стой тихо-тихо, пока я пошарю между ящиками. Если я обнаружу крыс, то крикну, и ты сразу же закрой дырку заслонкой, чтобы не выпустить их из зала. А потом предоставь дело мне, и ты увидишь, как всё замечательно получится.

Трик-Трак отыскал валявшуюся возле мешков лопату и встал возле дырки. А Хорх начал метаться среди ящиков, как собака в поисках следа. И не прошло двух минут, как он радостно пискнул:

— Есть! Закрывай! Да тут их целая компания!

И в следующее мгновение к Трик-Траку кинулись со всех ног перепуганные крысы, но он уже закрыл дырку лопатой и ловко отбросил ударом ноги первую из подбежавших крыс. Остальные, круто свернув, бросились в сторону и остановились у противоположной стены. Следом неторопливо выбежал Хорх.

— Ну, Трик-Трак, — сказал он весело, — ты родился в сорочке. С первого захода — и сразу удача! Целых шесть штук! Смотри, какую сейчас потеху я устрою!

Трик-Трака поразило, как неуловимо преобразился Хорх. Его глазки казались раскаленными угольками, в движениях появились уверенность и неторопливость. Глядя на него, можно было без труда определить, что хозяин положения — он! Крысы сбились в тесную кучку, их шерсть взъерошилась, зубы угрожающе пощёлкивали. Но Хорх даже не смотрел в их сторону. Всем своим видом он ясно показывал, что не считает их за противников, достойных внимания. И вдруг он двинулся в их сторону, но не прямо, а зигзагами, по-прежнему не удостаивая их взглядом. Крысы, не отрываясь, следили за ним, и зубы их защёлкали ещё громче.

— Может быть, тебе помочь, Хорх? — окликнул Хорха Брадобрей.

Но тот сделал вид, что не слышит предложения Трик-Трака. Хорх медленно волочил хвост, вразвалочку приближаясь к сгрудившимся крысам. И тут Трик-Трак понял тонкий расчёт Хорха. Тот ждал, когда нервы у крыс не выдержат и они попытаются скрыться. А двигаясь зигзагами, Хорх предоставлял им возможность отступить то вправо, то влево. Расчёт оказался точным. Когда его отделяло от крыс не более полутора метров, одна из крыс метнулась в сторону, за ней следом кинулась вторая, третья… И в то же мгновение Хорх молниеносным прыжком оказался среди оставшихся крыс. Раздался жалобный писк и послышалась возня дерущихся. Трик-Трак готов был поклясться, что прошло не более десяти-пятнадцати секунд — и вот уже четвёртая крыса улепётывала со всех ног к спасительным ящикам, а за ней следом нёсся Хорх. На месте сражения остались лежать две крысы с прокушенными затылками. Они были мертвы.

Среди ящиков снова послышались возня, писк, и от них вновь отделились три крысы и помчались к стене, а вслед за ними не спеша вылез Хорх, волоча задушенную крысу. Вытащив на середину, он бросил её и только тогда взглянул на оставшихся. Крысы в страхе забились в угол и с ужасом смотрели на Хорха. Зубы крыс уже не щёлкали, только хвосты вздрагивали. Теперь Хорх двинулся на них прямо и неторопливо. Он казался неотвратимым, как рок, и было видно, что оставшиеся крысы уже не способны к сопротивлению.

— Ну, — произнёс свистящим голосом Хорх, — что вы желаете сообщить мне, о крысы?!

— Отпусти нас, Хорх… — взмолилась одна. — Будь добр хоть один раз в жизни.

— Пожалуй, я бы мог отпустить вас, — Хорх уселся перед крысами на задние лапки. — Только за услугу, конечно.

— Мы на все согласны, о Хорх! — пискнули крысы. — Говори!

— Я хочу видеть старую Рух. Одна из вас направится к ней и передаст, чтобы она пришла в этот зал.

— Она не придёт, о Хорх! — пискнули крысы.

— Ей надо сказать, что у меня к ней есть дело. Оно касается судьбы всего крысиного народа в подземелье. А чтобы она не боялась, пусть приведёт с собой сто крыс.

— Ты не боишься ста крыс, Хорх?! — в ужасе пискнули крысы.

— У Хорха только одно слово! — щёлкнул зубами Хорх. — Я сказал ясно: сто крыс! Иди ты, что с краю! А вы ещё посидите, возможно, понадобитесь. — И обратившись к Трик-Траку, пискнул:

— Выпусти одну из них!

Крайняя крыса не заставила себя упрашивать. Она так стремительно исчезла в дыре, которую только чуть-чуть приоткрыл Брадобрей, что могло показаться, будто ею выстрелили из рогатки.

А Хорх припал к мёртвой крысе и острыми, как бритва, зубками вспорол ей живот. От этой картины Трик-Траку сделалось не по себе, и он поспешно отвёл глаза в сторону. Две оставшиеся в живых крысы со страхом следили за каждым движением Хорха.

Эта мрачная картина была прервана писком у дыры:

— Хорх, Хорх! Старая Рух не хочет приходить сюда! Рух говорит, что если она тебе очень нужна, ты должен прийти к ней сам!

И всё смолкло. Было слышно только, как сообщившая эту новость крыса поспешно убегает. Хорх, прервав свою трапезу, злобно сверкнул глазками и приказал:

— Пусть пойдёт следующая и скажет Рух, что под землёй появился гость, тот, который носит ножницы. И если она не придёт, то Носящий Ножницы удалится, чтобы привести сюда людей. Много людей. И тогда власти Рух придёт конец, потому что я рассказал, что сделали крысы с теми людьми, которые остались охранять склад. Пойди и скажи ей об этом!

Вторая крыса исчезла в дыре так же быстро, как и её предшественница. Трик-Трак подумал, что встреча с Хорхом избавила его от массы неприятностей. Крысы были страшной, тёмной силой, для борьбы с которой требовалось не только умение сражаться и убивать. А Хорх оказался предусмотрительным и умным.

— Хорх, о Хорх! — раздался писк за лопатой. — Старая Рух придёт. Но она просит сначала пропустить в зал двести крыс. Согласись, Хорх, если желаешь её увидеть!

И снова в дыре послышалось торопливое топ-топ-топ — это уносила ноги вторая крыса.

— Пойди и скажи старой Рух, — сказал Хорх, обращаясь к последней крысе, — что я знаю одно место, по которому в подземелье просачивается сверху вода из озера, расположенного над нами. И напомни, что у Хорха только одно слово. Я сказал «сто» и ни одной больше. А чтобы Рух не трусила, скажи ей, что мое слово гарантирует безопасность. И добавь, что она может мне ничего не обещать, потому что я все равно ей не верю, и она хорошо знает почему. Да поторопи ее, потому что Носящий Ножницы торопится уйти. А он может выйти отсюда, когда ему заблагорассудится. А теперь — убирайся!

И когда последняя крыса исчезла в дыре, Хорх довольно пискнул:

— Ты видишь, Трик-Трак, что старая Рух трусит, но насколько я знаю её — она придёт.

— Ты просто великолепен, Хорх, — искренне восхищаясь Хорхом, воскликнул Трик-Трак. Хорху слова Брадобрея чрезвычайно понравились, и он не смог удержаться, чтобы не поворчать ещё раз:

— То-то же, а ты так непочтительно тряс меня за хвост. Хвост у крысы — символ достоинства. Вот ты, помнится, говорил, что человеку не дано хвоста, чтобы он им не вилял угодливо. Но заметь себе, что крысы тоже никогда не виляют хвостом! По тому, как крыса волочит свой хвост, можно судить о её вкусах, характере, достоинстве, привычках и даже — настроении. О-о! Это целая наука — умение носить хвост! Целое искусство!

Хорх увлекся и принялся с воодушевлением разглагольствовать о хвостах. Выходило, что это чуть ли не самая важная, самая нужная и самая красивая вещь на свете, так что Трик-Трак начал даже ощущать неловкость, что у него отсутствует хотя бы самый малюсенький хвостик. Но рассуждения Хорха были прерваны требовательным крысиным писком:

— Откройте ход! Откройте ход! Старая Рух направляется в залу!

Хорх мигом забыл о хвостах и быстро зашептал Трик-Траку:

— Как только насчитаешь сто крыс — немедленно закрывай лопатой вход. Со старой Рух надо быть всегда начеку. И запомни: сто крыс — это тоже не фунт изюму. Так что на всякий случай приготовь ножницы и ни на шаг не отходи от дыры, если тебе дорога твоя жизнь! А теперь отворяй и считай получше! — пискнул он и отбежал к двери, через которую они попали с Брадобреем в зал из коридора.

Как только Трик-Трак открыл вход, в зал хлынул поток крыс. «Тридцать… сорок… шестьдесят… семьдесят… девяносто…» — считал он. Появившиеся крысы были как на подбор — здоровенные, величиной со среднюю кошку, каждая крупнее Хорха. При их появлении, однако, Хорх и глазом не повёл. Он сидел вдали, вырисовываясь на фоне двери и, казалось, решительно не интересовался происходящим. Трик-Трак подивился мужеству и выдержке своего приятеля, со страхом и отвращением поглядывая на снующих по залу крыс. Они разбрелись по всем уголкам, заглядывая подозрительно в ящики, принюхиваясь к запахам и прислушиваясь к шорохам. Только к двери, на пороге которой застыл Хорх, они не приближались, обегая её на почтительном расстоянии. На Трик-Трака они просто не обращали внимания, так что ему сделалось даже чуть-чуть обидно. «Как будто не я, а они держали Хорха вниз головой», — огорченно подумал он.

Наконец, одна из крыс кинулась к дырке и почтительно пискнула:

— Всё в порядке, госпожа.

Вслед за этим из дыры, медленно и тяжело ступая, вылезла огромная старая крыса, почти белая от седины, со слезящимися прикрытыми глазами и шелудивым розоватым хвостом. С двух сторон её почтительно и осторожно поддерживали боками две молодые крысы, а следом поспешно вылезло ещё с десяток очень крупных крыс, которые сразу образовали вокруг старой Рух плотное кольцо. «Теперь пора!» — решил Трик-Трак и плотно прикрыл дырку лопатой, прижав её черенок к стенке своей спиной.

Старая крыса не спеша проследовала в центр зала и остановилась:

— Зачем ты звал меня, Хорх, наследник своего отца?

Хорх ответил не сразу. Он медленно повернулся мордочкой к старой крысе и бесцеремонно пискнул:

— Раз звал — значит, была нужна.

Неодобрительно и враждебно запищали сопровождающие повелительницу крысы, и все, как по команде, оскалили зубы. А Хорх будто бы того и ждал. Он весь подобрался и злобно пискнул, сверкнув яростными глазками:

— Молчите вы, серые тряпки, пока я не оторвал ваши глупые головы! — и в словах его слышалось столько бешеной ненависти, что крысы не посмели выражать более своего возмущения перед непочтительностью крысиного волка. — Я позвал тебя, Рух, потому, что ты одна умнее всех твоих подданных вместе взятых. Ты одна осталась в живых из участников великого сражения крыс с людьми, охранявшими подземелья…

— Это правда, Хорх, но зачем я тебе всё-таки нужна?

— Я хочу, чтобы ты помогла Носящему Ножницы, Рух. Ты, наверное, знаешь тайну работы часов, которые смастерил Величайший. И ты должна открыть эту тайну моему гостю.

Казалось, старая Рух не услышала слов Хорха — так долго она молчала. Рух сидела, шевеля серебряными усами и о чём-то думала или вспоминала. Все терпеливо молчали, поглядывая на старую крысу. Наконец, она тихо спросила:

— У этих часов только одна стрелка, не правда ли?

— Да, Рух, только одна! — подтвердил Хорх.

— И они издают звон, не так ли?

— Да, Рух, они издают звон, когда переводится стрелка. И тогда с тем кто их держит, происходят удивительные вещи, Рух.

— Тогда я знаю тайну этих часов, Хорх. Но я не понимаю, Хорх, многого не понимаю… — голос её сделался тягуч и зазвучал угрожающе, — и в том числе я не понимаю, зачем мне нужно помогать людям, о Хорх? Зачем нужно помогать врагу, о крысы?

— Слушайте! Слушайте! — запищали все крысы. — Старая Рух говорит и учит! Слушайте внимательно, крысы! Запоминайте получше — мудрая Рух говорит для всех!

Старая Рух, казалось, не обращала внимания на возгласы своего народа, она продолжала, немного раскачиваясь в такт произносимым словам:

— Мы пришли в этот мир, чтобы сразиться с людьми, и мы уничтожили больше людей, чем все их игрушечные войны вместе взятые. Мы несли в своей крови болезни, которые косили людей, превращая города в пустыни… Чума, тиф, дизентерия, бешенство… О крысы! Почему я должна помогать человеку, который был и остаётся злейшим врагом нашего народа? Помните, хорошенько помните, о крысы, что мы явились в этот мир победить человека!

— Слушайте! Слушайте! — вновь запищали крысы и защёлкали зубами. — Старая Рух говорит и учит! Между тем старая Рух продолжала:

— Мы пришли из глубин Востока, о крысы! Как и все завоеватели. Мы переплыли великие реки, сметая на своём пути всё живое. Мы напали на Запад, и нам потребовалось не более пяти-десяти лет, чтобы заселить его самые дальние уголки и закоулки. Мы истребили своего черномазого сородича — чёрную крысу, потому что мы, серые крысы, пасюки, были сильнее, злее и прожорливее… Но мы столкнулись с человеком, о крысы, и мы отступили там, где он этого пожелал! У нас нет врагов страшнее человека, с которым мы ведём ни на минуту не затухающую, не видимую для слепых войну, и этой войне не видно конца. Мы сражаемся, побеждаем, терпим поражение — и поэтому ненавидим его, ненавидим так, как можно ненавидеть только своего смертельного врага, как могут ненавидеть только крысы… до самого конца, до самой своей и его смерти! Помните об этом, крысы! Мы появились на земле, чтобы сразиться с человеком! Мы пришли победить или умереть! Так зачем я должна помогать пришедшему к нам? Нужно ли это, о крысы?!

— Нет! Нет! Не делай этого, Рух! Пусть убирается, покуда цел! — подхватили возбуждённые речью Рух крысы.

Трик-Трак вдруг почувствовал, как неприятно стянуло у него кожу на затылке, и он незаметно нащупал рукой ножницы в кармане. Только на Хорха речь старой Рух, казалось, не произвела никакого впечатления. Его фигура по-прежнему оставалась неподвижной в сумраке дверного проёма.

Старая крыса замолкла, и вокруг неё плотным строем сбились крысы, возбуждённо и воинственно попискивая. И вдруг Хорх спокойно произнёс:

— А всё-таки, Рух, ты расскажешь всё, что тебе известно о волшебных часах, — и, помедля, добавил: — Потому что я этого хочу Я выслушал тебя, Рух, хотя в твоих слова не было ничего нового. А теперь выслушай меня.

Старая крыса молчала, и Хорх продолжал:

— Я убивал твой народ, Рух. Это делал и мой отец, и отец моего отца, и все мои предки. Потому что так было всегда. И ни тебе, ни твоему народу никогда не избавиться от крысоволка, пока он не уйдёт сам. Так вот, Рух, я уйду из подземелья, если ты откроешь тайну волшебных часов. Я уйду совсем. Неужели этого мало за одну, единственную тайну, Рух?

Но старая крыса продолжала упорно молчать, и лишь беспокойно шевелящиеся усы выдавали, что она напряжённо о чём-то думает. Хорх подождал немного и совсем тихо с угрозой сказал:

— Но если ты думаешь что-то затеять, то подумай ещё раз хорошенько: стоит ли? Выход из залы закрыт. И если вы попытаетесь напасть, чтобы открыть ход для твоего народа, то знаешь, что сделает Носящий Ножницы? Он повернёт стрелку часов, Рух. Обязательно повернёт — и ты одна знаешь, что из этого получится. А уж я прикончу здесь оставшихся — можешь не сомневаться, Рух! Думай быстрее, Рух, и хватит играть в молчанку.

— По какому пути вода из озера проникает в подземелье, Хорх? — вдруг спросила старая крыса. — Ты должен это знать, потому что вода попадает к нам из твоих владений.

— А вот это уже деловой разговор, Рух. Но не слишком ли ты много хочешь узнать за одну-единственную тайну?

— Я хочу узнать путь воды, — упрямо проскрипела старая крыса.

— Хорошо, Рух, я скажу. Вода приходит из озера по вентиляционной трубе в помещение, где стоят ящики с надписью «динамит», и оттуда попадает в коридор с большой лужей. Что ещё тебя интересует, Рух?

— Ничего! Больше ничего, Хорх. Теперь выслушай меня… И ты, Носящий Ножницы, тоже слушай внимательно, ибо даже великие тайны оказываются часто просты до смешного. Скажи мне, Носящий Ножницы, куда бы ты хотел попасть с помощью волшебных часов?

— Конечно, в Лапутию! — ответил Трик-Трак.

— А ты знаешь, когда завтра в Лапутии взойдёт солнце?

— Ну, предположим, в четыре часа утра…

— Тогда переведи после полуночи стрелку часов на это время и вместе с первым солнечным лучом ты попадёшь в свою Лапутию. И всё, что будет находиться вблизи волшебных часов, полетит тоже. Но долетит с тобой только то, что будет как-то связано с часами, остальное — растеряется по дороге… Чем ближе к часам будут находиться предметы, тем дальше они будут тебя сопровождать. Вот и вся тайна волшебных часов.

Страшная мысль поразила Брадобрея, и он произнёс пересохшим от волнения голосом:

— Послушай, Рух, а если мои друзья стояли рядом со мной, когда я повернул стрелку…

— …тогда ты не найдёшь своих друзей в Лапутии, — подхватила Рух, — они потерялись в пути.

— Но как же их найти?! — вскричал потрясённый Брадобрей, который уже считал себя виновником гибели своих друзей.

— Очень просто, Носящий Ножницы, очень просто. Нужно вернуться назад по старому пути. Для этого надо медленно вертеть стрелку назад. И, обнаружив то, что ты потерял, перестать её крутить. Вот и всё!

— Но таким путем, — вмешался Хорх, внимательно следивший за беседой, — можно вернуться назад в то место, откуда был начат путь, не правда ли?

— Разумеется. Но это нужно сделать сегодня, пока не начался новый день. Надо только знать, что написано на циферблате часов, потому что стрелка часов вертится назад только по известному тексту. Теперь я сказала все, Хорх. Скажи, чтобы Носящий Ножницы открыл выход!

— Ещё одно слово, Рух. Ты не сказала, что написано на циферблате волшебных часов.

— Когда-то я знала всю надпись, но теперь память сохранила только её начало: «ПОВЕРЧУ — ПОЛЕЧУ ПО ЛУЧУ» — «ПОВЕРЧУПОЛЕЧУПОЛУЧУ». Поэтому часы не смогут сегодня вернуть Носящего Ножницы в Лапутию, если не будет прочитана вся надпись. Но завтра с восходом солнца часы перенесут его в Лапутию. Теперь я сказала все, и я хочу уйти, Хорх.

— Выпусти их, Трик-Трак.

Брадобрей сдвинул лопату, и старая крыса медленно покинула зал, степенно волоча облезлый хвост. За ней устремились крысы, торопясь покинуть владения Хорха, наследника страшного ремесла своего отца. Издали казалось, что серый ручеёк из крысиных тел поспешно впитывает трещинка в стене; и когда исчезла последняя крыса, Трик-Трак со всего размаха воткнул лопату в землю и радостно закричал:

— Ура! Да здравствует всесильный Хорх! Никогда в жизни я не притронусь к его величественному хвосту! Клянусь моими ножницами, Хорх!

— Ну уж, и хвост, — немедленно начал рисоваться Хорх, безмерно гордый высокой оценкой своего хвоста. — Это у всех остальных хвосты, а у крыс — мерзкий, голый, в чешуйках. Даже говорить противно. И зачем только такой нужен?

— А ты подумай получше, Хорх, может, всё-таки нужен, а? — великодушно сказал Брадобрей.

— Не знаю… — неуверенно произнёс Хорх. — Вряд ли… Хотя в детстве мы с братом воровали из курятника яйца. Я хватал яйцо всеми лапами и ложился на спину, а мой брат Хруп тащил меня за хвост в нору…

— Видишь, Хорх, без такого хвоста вам было явно не обойтись!

— Но ведь не будешь ты утверждать, что именно для этого крысе нужен хвост? — развеселился Хорх.

— Не буду, — согласился Трик-Трак, — но ты забыл о хвосте как носителе достоинства. Сам же говорил! И потому, может быть, твой хвост не так уж плох и даже по-своему красив.

— Вряд ли, — с сомнением сказал Хорх и, подумав, добавил неуверенно: — Ну, может быть, только самую чуточку.

И они помолчали, думая каждый о своём. Наконец, Хорх напомнил:

— Пора отыскать твоих друзей, Трик-Трак!

Брадобрей только грустно вздохнул и опустил голову.

— Ах, Хорх, как ужасно получилось с ними.

— Нашёл время горевать! — рассерженно пискнул Хорх. — Надо действовать!

— А может быть, мы вместе двинемся в путь, Хорх? Я посажу тебя в карман и буду осторожно вертеть стрелку назад, а ты выглядывай и смотри внимательно. Как увидишь кого-нибудь, кричи «Стоп!»

— Вот чудак! Хи-хи-хи! — развеселился Хорх. — Да я твоих друзей никогда в глаза не видел. Как же я могу их узнать?!

— А ведь и правда! — воскликнул Трик-Трак. — Тогда давай сделаем наоборот: ты крутишь, а я смотрю.

Тут уже Хорх задохнулся от хохота.

— Вот чудак… хи-хи-хи! Как же я посажу тебя к себе в карман? Хи-хи-хи… ведь у меня и штанов-то нет… ха-ха-ха, всё никак не соберусь сшить! Недосуг! Хи-хи-хи! — Хорх прямо катался по полу, и слёзы текли из его глаз. — Ну, силен, ну, уморил!

— Не серьёзный ты, Хорх, — обиделся Трик-Трак.

— Я-то серьёзный, да ты уж больно смешной! — сказал Хорх, отдышавшись. — Только, пожалуйста, не дуйся, Трик-Трак, но придётся тебе и часы вертеть, и по сторонам смотреть, потому что я с тобой не полечу. Не обижайся, Трик-Трак! Твои друзья — это не мои друзья. Говоря по правде, я что-то плохо представляю себе дружбу с котом и кошкой. Всё-таки я крыса, Трик-Трак, не вполне обычная, но крыса, особенно для котов! И не надо это сбрасывать со счетов!

— Но ты обещал старой Рух покинуть подземелье, Хорх. Куда же ты пойдёшь один?!

— Да, Трик-Трак, я обещал, и я это сделаю, как только ты отсюда исчезнешь. Тогда я уйду поближе к человеку — найду город, Трик-Трак, и там поселюсь на свалке. Не волнуйся, Трик-Трак, крысиному волку там всегда найдётся привычный стол. На прощанье я открою тебе один секрет, который не имеет смысла теперь сохранять. Подземелье скоро погибнет. Всё! Целиком! Его затопит вода! Старой Рух не удастся спасти свои владения от наводнения. Вода нашла лазейку в её царство, а наверху — целое озеро. За последние годы речушка, у берега которой были построены склады, изменила своё русло. Земля над складами со временем осела, и речка течет теперь прямо над нашей головой, Трик-Трак, образуя над подземельем проточное озеро, границы которого совпадают с подземными очертаниями складов. Теперь ты понимаешь, что грозит подземелью, если вода ворвётся внутрь. А она уже нашла дорогу, Трик-Трак!

Брадобрей слушал рассказ Хорха, и в его впечатлительной голове возникали страшные картины наводнения подземелий. Нет, ему не было жалко крыс, но картина получалась всё равно жуткая.

— Но если Рух теперь знает путь воды в подземелье, — она уведёт свой народ в другое место.

— Вряд ли, Трик-Трак. Она ведь слепая, и она не увидит, хи-хи-хи что вода в озере проточная! Она будет думать, что сверху небольшое озеро, вода которого зальёт только часть подземелий. Но это не так, хи-хи-хи, совсем не так! Озеро проточное, и воды хватит, чтобы залить всё подземелье, Трик-Трак! Всё! Понимаешь ли — всё! Крысы погибнут — все! Они не успеют выскочить, когда лавина воды ворвётся внутрь! Спасутся единицы! Считанные единицы! И среди них не будет этой старой ведьмы Рух! Потому что она стара и слаба! И ей не поможет даже её ум, потому что во время наводнения нужнее сила и ловкость, хи-хи-хи! Она захлебнётся, обязательно захлебнётся! — веселился Хорх.

Трик-Траку стало жутко от этого тоненького и злорадного смеха, и ему захотелось скорее покинуть подземелье.

— Ну, что же, Хорх. Мне пора. Спасибо большое за помощь.

— Не стоит, Трик-Трак. Я в жизни не слышал истории более интересной, а вышло так, что я в ней даже участвую. Я расскажу её своим детям, Трик-Трак. И дети пронесут её с собой через жизнь и передадут своим детям. И крысы сохранят её для потомства. Ведь сегодня ты смог уже убедиться, что у крыс хорошая память. Прощай, Трик-Трак! Кланяйся своим друзьям… И знаешь, у меня к тебе есть маленькая просьба, — вдруг смутился Хорх. — Совсем маленькая.

— Я слушаю тебя, Хорх, говори.

— Узнай, пожалуйста, у своих друзей, для чего им нужен хвост. Это для меня ужасно важно. И передай какой-нибудь крысе, что они тебе скажут. А уж это до меня дойдёт, будь спокоен.

— Хорошо, Хорх, обязательно спрошу и передам их слова для тебя.

— Ну, спасибо. Ты даже не представляешь, как это интересно. Ты этого не поймёшь, потому что у тебя нет хвоста! Но в общем ты ничего, Трик-Трак. Я буду тебя вспоминать! Прощай! Желаю тебе побыстрей разыскать твоих друзей и вернуться в Лапутию. Прощай.

— Спасибо, Хорх, ещё раз спасибо. Желаю тебе удачной охоты на новом месте. Я расскажу о тебе моим друзьям. Прощай!

И Трик-Трак вынул из кармана волшебные часы и коснулся стрелки

— Да погоди ты! — испуганно пискнул Хорх и со всех ног кинулся вон из зала. — А то ты отправишь меня вслед за твоими друзьями. Вот теперь крути! — крикнул он издали.

И Трик-Трак осторожно повернул стрелку назад. Раздался звон, что-то хлопнуло, все поплыло, поехало, замелькало… «Ну, теперь надо смотреть в оба», — вздохнул Брадобрей и принялся вглядываться в проносящееся мимо.

Глава шестая, рассказанная Котом Василием МОЁ ВТОРЖЕНИЕ В СУДЬБЫ ДРУЗЕЙ

Всю ночь мне снились кошмары — мои друзья гибли при трагических обстоятельствах и, разумеется, я не мог их спасти. Совершенно измученный снами в тёплой кровати моего хозяина, я проснулся в ужасно дурном настроении.

Сначала я открыл только один глаз. И сразу увидел на стене тень, уродливую и горбатую. Решил, что это домовой.

Потом я закрыл глаз и открыл другой. И увидел, что это не тень, а обыкновенная мышка, быстро рисующая хвостиком что-то на бумаге. «Вот незадача, — подумал я. — Прогнать надо». Но открыв оба глаза, увидел, что это вовсе не тень урода и вовсе не мышка с хвостиком, а всего-навсего мой старик, склонясь над столом, стремительно исписывает один лист бумаги за другим своим мелким и неубедительным почерком.

«Ну вот, — подумал я с раздражением. — Старик уже работает. И, наверное, чертит свои дурацкие кривые зависимости чего-то от чего-то. А в это время мои преданные друзья находятся, по его же воле, чёрт знает где!»

Заметив, что я проснулся, хозяин подмигнул мне заговорщицки и погладил меня, разумеется, против шерсти. Ну и манеры! Мог бы и научиться чему-нибудь, пребывая столько времени в моём обществе!

— Много спишь, Васючок!

«Васючок»! Фи! Меня прямо так и передёрнуло от его грубой фамильярности, но я сдержался и даже мурлыкнул, чтобы не дразнить этого беспардонного типа. Но ему, разумеется, было наплевать на моё к нему отношение, и он продолжал балагурить как ни в чем не бывало:

— Знаешь, киса, а я сегодня пишу с самого восхода солнца книгу о твоих друзьях…

О-о! Это было уже кое-что! Это было даже интересно. Можно было даже простить ему безвкусное «киса». И пора было вмешаться, пока старик не накуролесил с сюжетом… Поразительно, с каким неумением он использует знание алфавита!

— Пока ты дрых, твой друг Тик-Так успел посетить страну Прекрасной куклы, которая, кажется, тронула его сердце. А твой друг Трик-Трак, побывав в основательных переделках с крысами, раскрыл тайну волшебных часов! Ну, а Кошка Машка смогла воочию убедиться, к чему может привести обжорство её дружка… Это я о тебе, Васючок, думаю. О тебе и твоем будущем.

Нет! Старик явно не так плох, как может показаться. Правда, первое впечатление, — обычно самое верное! — которое он производит на новых людей, бывает отвратительным. Кажется, он из кожи лезет, лишь бы вызвать к себе неприязнь. И, надо отдать должное старику, это ему почти всегда удается.

Я немедленно поднялся, не спеша потянулся, нагло зевнув ему прямо в лицо (чтобы он не зазнавался!) и с достоинством прыгнул на его колени. Всем своим видом я выражал удовлетворение поведением хозяина и некоторую тревогу о судьбах своих друзей. Конечно, он меня сразу понял.

— Ничего, котище, — хозяин ласково дёрнул меня за ус и постарался дунуть в ухо. — Я в обиду их не дам. Ещё два-три путешествия, и мы вернём их домой, в Лапутию. Наверное, тебе приятно будет увидеть Кошку Машку, да и остальных тоже, а?

Нет, он совсем не плох, мой старик. Если разобраться — у него добрейшее сердце. Нельзя требовать от него слишком многого. И если я притерпелся к своим собственным недостаткам больше, чем к его, то я готов был временами простить ему даже это.

Поэтому я свернулся у него на коленях, демонстрируя своё расположение к нему и доверие к его литературному дарованию. И мой старик, благодарно улыбнувшись, снова склонился над бумагой, и его перо заскрипело…

Глава седьмая, рассказанная Брадобреем ПОИСКИ ДРУЗЕЙ И РОЖДЕНИЕ ПЛАНА

Иногда я кажусь себе преглупым созданием. Это становится особенно заметным, когда сталкиваешься с необычными вещами, к восприятию которых не подготовлен. Вот тут-то и видно, кто и чего стоит. Так вышло и со мной, когда моя легкомысленность послужила началом событий, участниками которых оказались мои друзья. Я имею в виду тот злосчастный день в Лапутии, когда я, неожиданно для всех, привёл в действие механизм волшебных часов. А ведь в тот миг мне захотелось всего-навсего начать поскорее путешествие. В результате вышло чёрт знает что! И я хорошо понимал, что отыскать моих друзей будет совсем не просто. Стоило мне чуть-чуть повернуть стрелку назад, как я оказывался в таких местах, о существовании которых прежде даже не подозревал.

Скажу одно: путешествуя с помощью волшебных часов, надо быть готовым к неожиданностям. Частенько я попадал в довольно любопытные и весёлые ситуации. Так, внезапно я оказался за свадебным столом на месте жениха. Невеста взглянула на меня и — бац! — хлопнулась в обморок. Потеха! Затем до смерти напугал тигра, неожиданно появившись в его клетке. И уж совсем было смешно, когда я попал в королевскую парикмахерскую. Его Величество дремал, а два брадобрея занимались его седой бородой, вплетая в неё золотые волоски. Я мгновенно выхватил свои ножницы и — трик-трак! — отхватил бороду. Монарх испуганно раскрыл глаза, схватился за то место, которое ещё секунду назад прикрывала его величественная борода, и страшно закричал: «А-а-а!» Я показал ему язык, — я всегда так поступаю, встречая монархов! — повернул стрелку часов — и был таков!

Трудно, очень трудно вспомнить всё, что я видел, — люди и события напоминали фильм, склеенный из одиночных кадров, взятых из различных кинолент. Скажу честно: дух захватывало, до чего было интересно смотреть!

Часовщика я нашёл задумчиво сидящим в стоге сена. Он настолько был погружен в свои мысли, что даже не заметил моего появления. Надо ли говорить, что я страшно обрадовался и хватил его что было силы по плечу. А когда он испуганно вскочил, тараща на меня глаза, я сгреб его в охапку и принялся неистово обнимать. Поэтому, когда я наконец выпустил Тик-Така из объятий, вид у него был довольно помятый.

— Если ты явился, чтобы задушить меня, то это тебе почти удалось. Обними меня ещё разочек, и со мной будет покончено, — выдохнул он.

До чего же было приятно видеть снова друга. Я не мог оторвать от него взгляда — мне казалось, что я его снова потеряю! — и наслаждался милыми, знакомыми интонациями его голоса, без конца повторяя:

— Если бы ты знал, как я рад, рад, рад, рад… что сумел тебя разыскать. Ах, Тик-Так, ты даже не представляешь, какие приключения мне пришлось пережить!

— Что касается приключений, то у меня они тоже были, — улыбнулся Тик-Так и добавил: — И они не закончились.

Ну, конечно, я ему тут же выложил историю, как Хорх вытряхнул из старой Рух тайну волшебных часов. Часовщик выслушал меня внимательно и, когда я закончил, задумчиво произнёс:

— Что ж? Теперь мы, по крайней мере, знаем, что сумеем разыскать Кошку Машку и Кота Василия.

— Ну, конечно же! Только, чур, ты будешь вертеть стрелку этих проклятых часов. С меня довольно.

— Хорошо, — согласился Тик-Так. — Тем более что только я смогу узнать Трабаколлу…

— Кого? — удивился я.

— Самую прекрасную куклу на свете, — серьёзно ответил Тик-Так и вдруг смутился.

Разумеется, я тут же потребовал выложить, что это за кукла и от кого её надо освобождать. Так я узнал о Трабаколле.

Мы ещё немного посидели на стоге сена, вспоминая и обсуждая некоторые подробности происшедших событий, пока наконец не решили тронуться на поиски Кошки Машки и Кота Василия. Чтобы не потеряться ещё раз, решено было принять все меры предосторожности. Не знаю уж почему, но я настоял на способе, который Тик-Так назвал «довольно странным». Но он не стал возражать и только снисходительно улыбнулся, когда я убеждённо заявил, что это самый надёжный из всех известных мне способов и уж если мы и потеряемся в пути, то обязательно вместе. Мы сели спинами друг к другу, сцепились руками в локтях, и я предупредил:

— Если я увижу кого-либо из наших, то сразу крикну: «Стоп!»

Тогда Тик-Так стал поворачивать стрелку назад. И сразу зазвенело в ушах, захлопало — и полетели, замелькали картинки…

…Ипподром. Скачут лошади. Тысячи людей вскочили со своих мест и кричат. Мы сидим спинами, крепко сцепившись. Окружающие нас зрители смотрят с удивлением на нас и не смотрят на лошадей. Пытаюсь объяснить им, что в скачках участвуем не мы. Тик-Так поспешно поворачивает стрелку… Лесное озеро с дикими утками, и мы барахтаемся в воде. Довольно сыро, если вдуматься. Дальше, дальше… Детская комната с массой поломанных игрушек. Полный мальчик сидит за своим столом и завтракает, а рядом стоят мама и бабушка. Мальчик капризно говорит, выпячивая губу: «Дай мне крема столько, чтобы не съесть». Мама послушно кивает головой, а бабушка счастливо улыбается… Дальше… Крыши домов. Бесконечные крыши домов, и мы сидим у трубы на крыше очень высокого дома. Рядом голуби, много голубей… Дальше… Лес, поляна. Кошка… Дальше…

— Стоп! — кричу я. — Назад! В лес! На поляну!

Тик-Так чуть-чуть возвращает стрелку вперёд и — о, радость! — я вижу Кошку Машку. Она неторопливо умывается, а перед ней лежат рядком четыре задушенные полевые мышки. Кошка Машка смотрит на нас без всякого удивления и насмешливо мурлычет:

— Ну и вид у вас, друзья. Интересно, а расцепиться вы сможете или нет?

Вид у нас действительно преглупый. Мы с трудом размыкаем онемевшие руки и, слегка сконфуженные, подходим к Кошке Машке. Нет, я всё же очень люблю Кошку Машку, хоть и язва она преотменная. Я говорю ей об этом прямо в глаза и глажу её спину и мордочку. И даже Часовщик, обычно спокойный и сдержанный, говорит взволнованно и горячо:

— Наименее полезно прожитый день моей жизни — это день, когда я не вижу Кошки Машки.

А Кошка Машка щурит свои золотисто-зелёные глаза и молчит. Молчим и мы, взволнованные встречей. Наконец, Кошка Машка говорит так, будто мы и не расставались:

— После сна мне было скучно одной. И чтобы развлечься, я немного поиграла в «кошки-мышки».

— Я вижу, что при игре в «кошки-мышки», — сказал Тик-Так, косясь на задушенных мышей, — лучше быть кошкой.

— …и не просто кошкой, а Кошкой Машкой! — галантно добавил я и с удовольствием отметил, что Кошка Машка поблагодарила меня взглядом своих прекрасных глаз.

Усевшись на траву, мы обсудили наше положение. Часы работали безупречно, и мы надеялись разыскать Кота Василия без особых трудностей. Тик-Так и я рассказали о своих приключениях Кошке Машке, и в ответ она поведала нам свои. Наконец всё было обсуждено, план дальнейших действий не вызывал никаких сомнений, и мы приготовились к путешествию.

— Друзья, — сказала Кошка Машка, — я полагаю, вы не будете больше играть в цирковых акробатов? Публики всё равно маловато. Но если, разумеется, вам достаточно одной меня…

Конечно, я больше не рискнул настаивать, что прежний способ не потеряться в пути был наилучшим. Я просто взял под руку Тик-Така, а Кошка Машка прыгнула мне на плечо. Тик-Так вынул часы и осторожно стал вращать стрелку назад. Снова раздался звон и…

Не буду подробно рассказывать о том, с кем мы встречались и что видели. Скажу только, что насмотрелись мы всякой всячины: были в избушке охотника, в магазине уценённых товаров, в цирке, на скотном дворе, в школе на уроке физики и ещё в тысяче мест, которых всех и не упомнишь. Впрочем, вру. Одно место мне запомнилось даже очень хорошо. Мы посетили детского поэта, и так как я всегда любил поэтов, особенно детских, то умолчать о подробностях незабываемой встречи не могу.

В комнате, которая никогда не знала веника и половой тряпки, одиноко сидел человек в бархатной куртке и с погасшей трубкой во рту. При нашем появлении он поднял всклокоченную голову и взглянул без удивления на нас воспалёнными от бессонницы глазами.

— Сегодня я написал гениальные стихи, — просто сообщил он.

— Бывает! — бесцеремонно согласился я, без труда узнав в нём труженика свободных искусств.

— Прочесть? — ещё проще предложил он.

— А они очень длинные? — осторожно спросил Тик-Так.

Поэт понимающе улыбнулся:

— Нет, они очень короткие.

— Тогда валяйте, да только побыстрей, — снова вмешался я. — Времени у нас в обрез.

Гениальный поэт привык к дурному обращению издательств и общества и поэтому не обиделся на мой тон. Он величественным жестом поднёс лист к самым глазам и неожиданно провыл неестественным голосом:

Папа уехал на юг. Мама купила утюг, Долго смотрела в окно И отпустила в кино.

— Всё? — осторожно спросил Часовщик.

— Всё.

— Вы — детский? — опять вмешался я.

— Детский, — покорно согласился гениальный поэт и вдруг требовательно спросил:

— Нравится?

— Неплохо, — мурлыкнула Кошка Машка, — только нельзя ли немного сократить? Сделать лаконичнее?

Поэт с сомнением покачал головой:

— Вряд ли… А что вы собственно предлагаете?

— Убрать последние две строчки… Для крошек, которым вы их посвящаете, вполне достаточно окажется и двух первых…

Поэт наморщил лоб и напряжённо задумался. Было слышно, с каким трудом поворачивается в его голове мысль. И вдруг согласился:

— Пожалуй… вы правы… О, вы рассуждаете, как поэтесса!

— Скорее, как женщина, — сухо поправила Кошка Машка и, без видимой связи, обернулась к Тик-Таку: — Мы не опаздываем, друг мой?

Тик-Так торопливо взглянул на часы, вспомнил, что они волшебные, отчего слегка смутился, и тронул стрелку.

Снова зазвенело в ушах и захлопало… Промелькнула картинная галерея с хорошо одетыми неизвестными посетителями и плохо одетыми известными художниками… звенит… и появляется рыбоприёмный пункт с прибитой на сарае дощечкой «Подволочье». У причала рыбаки сгружали рыбу: ссыпали в корзины, взвешивали и опрокидывали в большой чан с рассолом… Снова звенит — и перед нами большое, поросшее осокой болото, и у самого края его, в мелколесье, стоит красавец лось, прядёт ушами и с удивлением разглядывает нас. Мы возникли так внезапно, что он даже испугаться-то не успел… «Дальше», — мурлычет Кошка Машка, и Тик-Так принимается крутить стрелку. Часы громко звенят — громче обычного!.. Он силится повернуть ее, но… стрелка больше назад не двигается! Лось, наконец, медленно поворачивается и, оглядываясь уходит в обступивший болото лес. А мы все, встревоженные, сгрудились вокруг часов, трясём их, толкаем стрелку, пытаясь сдвинуть её с места, но тщетно! — она будто приклеилась к циферблату.

— Дальше стрелка не идет! — почему-то громко объявляю я хотя все и так хорошо видят это.

— Значит, надо попробовать повернуть её вперёд! — советует Кошка Машка, и Тик-Так соглашается. Он слегка нажимает на стрелку, и она легко и послушно двигается вперёд… Звон, опять раздается звон, и мы оказываемся на лугу, заросшем высокой травой с ромашками и колокольчиками.

— Стоп, — говорит Кошка Машка. — Давайте подводить итоги. Во-первых, мы можем двигаться назад только до определённого предела. Он как-то связан с той частью фразы, которую забыла старая Рух. Это ясно. Во-вторых, Кота Василия мы не нашли, и я думаю, что самим нам его не разыскать. Грустно, конечно, но это так. Поэтому нужно поскорее попасть в Лапутию. Там мы попросим помощи у его хозяина, который, безусловно, позаботится о благополучии нашего общего друга.

Мы соглашаемся. Доводы Кошки Машки нам кажутся убедительными.

— Но чтобы вернуться в Лапутию, — напоминает Тик-Так, — нужно знать точное время, когда завтра взойдёт солнце в Лапутии.

— Для этого достаточно заглянуть в календарь — там указан восход и заход солнца для каждого дня, — авторитетно заявляю я и, как часто случается со мною в последнее время, сажусь в лужу.

— Нет, — возражает Тик-Так. — Это не так просто, хотя и не слишком сложно. Время в календарях рассчитано для средней полосы, а нам нужно узнать, когда восходит солнце именно в Лапутии. Для этого надо, зная точные координаты местоположения Лапутии, ввести необходимые поправки.

— Но как же мы узнаем это? — удивлённо спрашивает Кошка Машка. — Хотя я прожила всю свою жизнь в Лапутии, мне и в голову не приходило, что следует интересоваться такими неинтересными вещами, как координаты!

— Нет, — возражает Тик-Так и задумчиво смотрит на нас, — координаты Лапутии нельзя назвать неинтересными. Я их помню, и когда я их назову, вы сразу поймёте, почему они легко запоминаются. Лапутия лежит на долготе 33°33′33″. И если от экватора по этой долготе отсчитать к северу 7373737 метров, то есть семь цифр, начиная с семи, чередуя семёрки с тройками, то мы точно попадем в середину Кузакоцкого полуострова, на котором расположена наша Лапутия. Но для того чтобы рассчитать поправки, мне всё равно нужно иметь специальные таблицы и календарь.

До чего же замечательная голова у нашего Тик-Така! Прямо энциклопедия! Мы тут же решили отправиться в какую-нибудь горскую библиотеку, чтобы получить необходимые сведения для определения восхода солнца в Лапутии завтра, пятого августа. А потом уж мы подумаем, как лучше распределить своё время, чтобы успеть освободить Трабаколлу прежде, чем время перевалит за полночь. Сказано — сделано. И мы отправились отыскивать библиотеку.

Снова звенели часы, и снова вереницей проносились люди и события, пока, наконец, мы не оказались на пустынной и просторной улице, утопающей в зелени. В тени платанов и акаций, образовавших над тротуарами сплошной зелёный свод, стояли скамейки. На одной из них сидел вихрастый русоголовый паренёк и сосредоточенно делал рогатку. Рядом с ним валялся растерзанный портфель, из которого высовывались разрисованные обложки книг и тетрадок.

Мы подошли к мальчику, и Тик-Так спросил, не знает ли он, где расположена городская библиотека.

— А вон — направо второй дом, — мальчишка ткнул в сторону рогаткой и снова склонился над этим очень нужным всем мальчикам предметом.

Тик-Так зашагал в указанном направлении, а мы с Кошкой Машкой уселись рядом с мальчишкой.

— Убежал с урока? — спросил я, чтобы завязать разговор.

Мальчишка опасливо покосился на меня, но, безошибочным детским чутьем определив, что ему ничего не угрожает, буркнул:

— Ага.

— С какого?

— С физики.

— Что так? Не выучил, что ли?

— Да, не-е-е, — протянул парнишка и шмыгнул носом. — У нас сегодня контрольная, а мне рисковать смысла не имеет.

— Это как же так? — не понял я.

— А очень просто. Четверть кончается, а у меня четверка за последний ответ. А до четверки — три. Так, может, и четверик в четверти выйдет. А задачу мне не решить, это я точно знаю.

Кошка Машка с удовольствием прислушивалась к нашему разговору и одобрительно посматривала на русоголового паренька.

— Это почему же ты с задачами не в ладах? По-моему, самым интересным занятием в школе является решение задач, — сказал я из воспитательных целей, хотя сам до смерти не любил трудных задач.

— Не-е-е! — решительно возразил паренёк и снова шмыгнул носом. — Самое интересное в школе — это переменки. Ну и география — ничего предмет. Страны, там, моря, острова неоткрытые. Мы с Санькой Либиным давно бы куда-нибудь убежали, да родителей жалко. Убиваться будут. Это раз. Во-вторых, у Саньки папаша — зверь. Выдерет, если поймают и вернут домой.

— Это точно, — согласился я. — Вкатит по первое число.

— А в-третьих, — продолжал парнишка, не глядя на меня и прилаживая резинку, — в-третьих, и островов неоткрытых мало осталось. Да и вообще. Не только островов. Люди всё уже переоткрыли, всё узнали, и поэтому скучнее жить стало.

— Ну, это ты зря, — запротестовал я, — в жизни ещё такое случается, что прочтёшь об этом в книжках — ни за что не поверишь.

— Вряд ли, — возразил паренёк. — Мне Сережка Спирин говорил, что учёными всё уже сделано, всё переоткрыто, а у него батя — академик! Во!

— Ну, это ещё не авторитет, — не сдавался я. Очень мне хотелось, чтобы поверил мальчишка в нескучность жизни.

— А это для кого как, — резонно заметил паренёк. Потом отставил руку с рогаткой, прицелился во что-то, видимое ему одному, и, спустив резинку, издал губами пронзительный звук: «Тю-у!»

— Ну, ладно, — сказал я парнишке, заметив, что Часовщик уже возвращается. — Прощай, друг. Как звать-то тебя?

— Вадим Вадимычем, — солидно ответил паренёк.

— Будь здоров, Вадим Вадимыч.

— Ага! — ответил он. — До свиданья.

И стал перочинным ножом шлифовать ручку рогатки.

А мы ушли по зелёным улицам города, чтобы вернуться в свой мир, ибо нам порядком поднадоели всякие необычные и чудесные вещи. Мы ушли, чтобы решать свои задачи, которые тоже казались нам трудными. Может быть, правильно делал Вадим Вадимыч, уклоняясь от решения трудных задач? А может быть, не все трудные задачи и решения имеют? Или все трудные задачи, наоборот, уже решены, и остались только самые лёгкие?! Ах, с каким удовольствием я занимался бы в жизни решением только красивых и не очень трудных задач!

Мы ушли от Вадим Вадимыча, унося с собой волшебные часы, в существование которых он, конечно, не верил. Но они были, эти волшебные часы, их можно было взять в руки, и было чуть-чуть обидно, что он никогда-никогда об это не узнает.

Долго бродили мы по улицам города в надежде отыскать укромное местечко, где мы смогли бы обсудить положение дел. Наконец, мы набрели на небольшой сквер, который был довольно безлюден. Только несколько бабушек, сидя на лавочках, быстро орудовали спицами и наблюдали за игрой внуков и внучек. Дети ползали в куче песка, и поэтому им казалось, что они счастливы.

Усевшись на лавочку, мы занялись своими делами. Тик-Так, используя полученные в городской библиотеке сведения, быстро рассчитал, что можно вернуться в Лапутию, поставив стрелку волшебных часов на 3 часа 42 минуты после полуночи. В это время солнце выглянет из-за уходящего далеко в море мыса Кузакоцкого полуострова, и его луч, перемахнув через Красный залив и заброшенный лодочный волок, расположенный в основании полуострова, окажется на причале Лапутии.

— Итак, — подвёл итоги Тик-Так, — мы сможем вернуться в Лапутию только через несколько часов.

— Но до этого времени мы должны успеть переделать уйму дел, — мурлыкнула Кошка Машка. — Должна же я взглянуть на красивейшую из кукол.

— Конечно, мы обязательно освободим Трабаколлу, даже если для этого потребуется сделать чёрт знает что! — решительно заявил я и подмигнул Кошке Машке.

Тик-Так растроганно произнёс:

— Спасибо, друзья. Я не сомневался, что вы поможете мне сдержать слово, данное Трабаколле.

— Кроме того, мною ещё не уплачены долги за оказанное мне воистину королевское гостеприимство, — мурлыкнула Кошка Машка, — я имею в виду страну моих милых толстячков, которых так ловко водят за нос куколки.

— Да, да… — поддержал Часовщик, — надо обязательно придумать, как помочь этим несчастным. Надо хорошенько все обдумать и выработать план действий.

Нет! Я был против плана. Я вообще не люблю планов. Я люблю действовать. Поэтому я предпринял попытку склонить друзей к немедленному вторжению в Страну Кукол. Помнится, что я даже щёлкнул ножницами, чтобы разжечь в них воинственный пыл. И очень горячился:

— Нужны немедленные действия! А там видно будет, смотря по ситуации. Жизнь подскажет, как и что следует делать!

— Не торопись, мой друг, — лениво мурлыкнула Кошка Машка. — Однажды мы стали свидетелями, как жизнь подсказала тебе распорядиться с волшебными часами. Не забудь, что Кота Василия мы всё ещё не нашли…

Слова Кошки Машки подействовали на меня, как ушат холодной воды. Я, кажется, страшно сконфузился.

— Да, да, Кошка Машка права. Мы не имеем больше права поступать опрометчиво, пока не разыщем нашего друга, — согласился Часовщик. — Надо, чтобы каждый подумал и предложил свой план действий, а мы сообща их обсудим и выберем лучший.

— Мой план прост, — буркнул я, чувствуя себя после реплики Кошки Машки не слишком в своей тарелке, хотя меня буквально разрывала на части жажда деятельности, — мы освобождаем Трабаколлу, навещаем толстяков и выкладываем им всё о куклах начистоту. Пусть тогда разбираются в своих отношениях с куклами.

Часовщик, подумав, сказал:

— План твой хорош. Только сначала надо посетить толстяков, чтобы заручиться их поддержкой на случай осложнения наших отношений с куклами. Ведь куклы могут заподозрить неладное, и тогда от них можно ожидать всего. Поэтому при попытке освободить Трабаколлу, возможно, нам потребуются союзники.

— Пожалуй, — согласился я, и мы оба вопросительно взглянули на Кошку Машку.

Кошка Машка безучастно сидела в стороне и, казалось, не слышала нашего разговора. Глаза её были прищурены, и поэтому не было видно, как в них то и дело пробегают насмешливые хитринки. Но мы хорошо знали Кошку Машку и поэтому были уверены, что мысль её напряжённо работает над составлением плана действий. Много раз мы убеждались, как извилисты и необычны были пути, по которым блуждали её мысли, и как неожиданны и остроумны оказывались её решения. Поэтому мы терпеливо ждали, что предложит Кошка Машка на этот раз. Наконец она промурлыкала:

— Друзья, я внимательно выслушала ваши предложения и нахожу их превосходными. Но… — тут она сделала паузу, — мне кажется, что в них есть отдельные уязвимые места. Я что-то слабо верю, что толстяков можно убедить отказаться от даровой пищи. Много раз я убеждалась в бессилии благих советов. Вы советуете обжорам перестать есть вкусную и даровую пищу. Я боюсь, что в этом случае наши благородные порывы окажут обратное действие — и нам придётся уносить ноги подобру-поздорову от возмущённых толстяков. Их бытие выступает против нас, а бытие, как теперь стало известно всем, определяет сознание! Поэтому я считаю бесполезным посещение Страны Толстяков! Разве что у нас останется много свободного времени и нам некуда будет его деть. Но толстякам надо обязательно помочь…

Я очень внимательно слушал Кошку Машку и, увы, должен был признать неотразимость её доводов. Правда, было совершенно невозможно догадаться, куда она клонит и что замышляет. «Помочь толстякам, не посещая страны» — это звучало парадоксально, непонятно. Между тем Кошка Машка продолжала:

— Мне как-то по душе пришлась теория необоснованных решений, которую развивает какая-то там куколка. Вот я и подумала, а почему бы нам не поступить так, чтобы одним предпринятым шагом не только спасти толстяков и не только выручить Трабаколлу, но и поставить мат куклам. То, что поведал нам Тик-Так, убеждает меня, что они вполне заслужили того, чтобы их как следует проучили. Ведь куклы воюют против человека! А мы всегда и всюду — на стороне человека. У человека должно хватать ума ненавидеть своих врагов даже тогда, когда они угрожают не жизни, а его достоинству. Куклы гораздо опасней, чем кажется сейчас даже нам… Они слишком организованны! Поэтому медлить нельзя и нельзя оказывать им снисхождения. Ни малейшего! Но для того, чтобы помочь человеку, — тут Кошка Машка ещё раз сделала паузу и неожиданно выпалила: — Надо помочь его врагам. Мы должны помочь крысам!

— Крысам?! — в один голос воскликнули мы с Тик-Таком, поражённые неожиданным оборотом дела.

— Ну да, конечно же, крысам, — мурлыкнула Кошка Машка, довольная произведённым эффектом. — В настоящее время я очень хочу помочь старой Рух. Нельзя же остаться безучастным к трагедии крысиного народа и позволить нашему другу Хорху утопить столько крыс сразу, особенно… особенно, если они нужны! А они нам очень нужны, потому что мы заставим их воевать за человека, — кошка Машка коварно улыбнулась. — Не правда ли, забавно?

Я решительно ничего не понимал, и мне даже казалось, что Кошка Машка просто-напросто решила над нами чуточку пошутить. Но Тик-Так очень внимательно выслушал Кошку Машку и серьёзно спросил:

— Что же ты всё-таки предлагаешь?

— Я предлагаю, — спокойно ответила Кошка Машка, — отправиться на городскую свалку и там разыскать этих противных жирных крыс, которых я ненавижу более всего на свете. А там Трик-Трак использует свой богатый опыт общения с этими тварями. Он передаст старой Рух, что над складами находится озеро и что её крысы — почти утопленники. И в благодарность за то, что старая Рух помогла ему найти друзей, он не только спасёт крыс, он пойдёт дальше! Он их облагодетельствует, открыв им нахождение продовольственных складов, из которых куклы снабжают продуктами толстяков. Кстати, уместно напомнить крысам, что поля и, амбары, набитые продовольствием, охраняют всего-навсего куклы. Насколько я знаю замашки крыс, генералу Горну и генералу Трубе придётся на время прекратить свои игрушечные сражения. Боюсь, что крысы окажутся менее щепетильными в обращении с солдатиками, и дело не ограничится отрыванием пуговок от их штанишек. Крысы обожают сразу хватать за горло.

— Но крысы разнесут Страну Кукол в пух и прах! — выпалил я. — Вдрызг!

— …и тем самым, — подхватила Кошка Машка, — окажут услугу моим милым толстячкам, которые так трогательно обещали поставить мне памятник в центре города. О-о, если этот план осуществится, право, я буду думать, что они собираются поставить мне памятник не зря! Ведь пока будет идти война крыс с куклами, моим милым толстякам придётся кое-что вспомнить из того, что они подзабыли. Во всяком случае им придётся снова начать трудиться, чтобы обеспечить себя продуктами питания. И тогда труд вернёт им человеческий облик.

— Если крысы нападут на кукол, то с такими союзниками мы сможем смело отправляться за Трабаколлой, — согласился Часовщик.

— Но как же Хорх! — воскликнул я. — Ведь он так хотел утопить Рух! Не будет ли это по отношению к нему…

— Не будет, — живо перебила Кошка Машка, — твой друг будет даже доволен, так как он последует вслед за народом Рух и при этом сдержит слово, покинув подземелье. А склады кукол — это тебе не городская свалка, на которую собрался уносить ноги Хорх. Кстати, по твоим рассказам, Хорх очень мил, и я, так и быть, открою для него тайну, зачем мне нужен хвост. А впрочем, с него достаточно будет, если он узнает, что и я, кошка, умею носить свой хвост с достоинством. Не правда ли, Тик-Так?

— Правда. С достоинством можно носить что угодно, если достоинство присуще натуре. Кроме того, положение с толстяками столько серьёзно, что щепетильность с куклами кажется неуместной даже мне, посетившему их страну и встретившему радушный приём.

— Вы убедили меня, и я присоединяюсь к плану Кошки Машки, — сдался я. — Хотя могу себе представить, как ужасна будет картина нашествия крыс. Бр-рр!

— План хорош настолько же, насколько необычен, — согласился Тик-Так. — А за право человека нужно бороться всеми способами. Тем более что план действительно решает все вопросы, и мне даже кажется, что не я, а Кошка Машка слушала логика Полякру.

— Тогда не будем терять времени даром и давайте действовать! — предложил я, и на этот раз все согласились со мной.

— Да, — мурлыкнула Кошка Машка, — нам предстоит увидеть много любопытных картин, или я ничего не понимаю в крысах.

Так закончился наш совет, и мы отправились на розыски городской свалки. Проколесив некоторое время по окраинам города, мы наконец увидели то, что искали. Ну и местечко, доложу я вам! Диву даёшься, сколько дряни образуется вокруг человека. Горы мусора, поломанных вещей, рваных тряпок и бумаг, искореженного металлу и всякого сорта отходов неприятнейшего вида были разметаны в беспорядке на открытом пространстве заброшенного пустыря. Здесь собрано вместе всё, что люди стараются обойти стороной. Надо ли удивляться, что картина, открывшаяся нам, была удручающей и тоскливой. И вот эти места безраздельно принадлежали крысам. Их острые зубы уничтожают всё, мало-мальски пригодное для еды. И голову дам на отсечение, они и понятия не имеют о брезгливости.

Итак, мы сделали несколько шагов и остановились перед первым же ящиком мусора. Я вышел вперёд и, подойдя к ящику, услышал писк и возню, доносившуюся изнутри. Стоило разочек стукнуть по ящику ножницами — и в ящике стихло.

— Эй, вы, сидящие в ящике крысы! Слушайте меня! — громко произнёс я. — К вам обращается тот, у кого были в руках ножницы, когда он говорил с мудрой Рух. Теперь я хочу передать ей важные известия.

В ящике зашуршало, и две здоровенные крысы, выпрыгнув из мусора, тяжело шлёпнулись к моим ногам. Они подозрительно зашевелили носами, и чёрные бусинки их глаз вопросительно уставились на меня.

— Говори, — пискнула одна, — только скажи, чтобы не подходили ближе те двое, пришедшие с тобой.

— Они не подойдут, — заверил я крыс и, обернувшись в сторону друзей, застыл, удивлённый преображением Кошки Машки. Шерсть у неё встала дыбом, в глазах горели недобрые огоньки. Мне даже показалось, что она вздрагивала от желания кинуться на своих извечных врагов. Тик-Так поглаживал её по спине, стараясь успокоить. Но глаза её так и впились в крыс, поэтому предусмотрительность этих серых разбойников мне показалась нелишней.

— Крысы, — сказал я довольно высокомерно, изображая из себя благодетеля. — Старая Рух помогла мне разыскать моих друзей. Поэтому я хочу отплатить ей добром за сделанное добро. Передайте ей как можно скорее, что подземному царству крыс угрожает смертельная опасность. Над подземельем расположено проточное озеро, вода которого уже нашла дорожку вниз. Каждую минуту может произойти наводнение. Пусть она уведёт свой народ из подземелья как можно скорее, иначе он погибнет. Но это ещё не все…

На этом месте я сделал многозначительную паузу, так что крысы взволнованно заторопили меня:

— Говори, говори, мы слушаем тебя внимательно. Это слишком важно, чтобы медлить.

— Ещё передайте старой Рух, что я открою ей место, где расположены склады Страны Толстяков…

— Мы знаем Страну Толстяков, — недоверчиво пискнула одна из крыс, — и мы знаем, что там нет никаких складов.

— В Стране Толстяков действительно нет складов. Их склады находятся в Стране Кукол.

— Зачем куклам запасы пищи, если они не едят? — недоверчиво пискнула вторая крыса.

— Много вы понимаете! — прикрикнул я на них. — Я не собираюсь обсуждать то, что предназначено для ушей мудрой Рух. Не вашего ума это дело! Вы лучше запоминайте, что я говорю для Рух. У неё мозги получше, чем в ваших пустых головах!

— Не сердись! — испуганно пискнули крысы. — И говори дальше. Мы слушаем!

— Так вот, склады толстяков куклы прячут в Городе Цветов, на острове, где расположен дворец Прекрасной Куклы. Подходы к мостам, ведущим к острову, тщательно охраняются. Но именно на остров свозятся все припасы, которыми куклы снабжают Страну Толстяков. Вы запомнили?

— Мы запомнили, — пискнули крысы. — Что ещё передать старой Рух?

— Передайте старой Рух, чтобы крысы не трогали Прекрасную Куклу. Я с друзьями сам отправлюсь за ней. Теперь я сказал всё. Спешите к Рух!

— Хорошо, мы убегаем, чтобы передать твои слова. Прощай! — и крысы со всех ног кинулись к мусорному ящику и исчезли в куче всякого хлама.

Довольный сделанным, я вернулся к друзьям. Глаза Кошки Машки были сужены, и она нервно мурлыкнула:

— Всё. Дело сделано. Через несколько часов результаты твоей беседы не замедлят сказаться. Не завидую же я куклам, — и вдруг невпопад закончила: — Но до чего же не выношу этих голохвостых тварей! Право, я почти жалею, что вы согласились принять мой вариант плана.

Тик-Так погладил Кошку Машку по спине и тихо сказал:

— Мы поступили правильно, приняв твой план. Нам с Трик-Траком никогда в жизни не додуматься до столь простого и остроумного решения. А крысы… что ж… они действительно отвратительны.

— Не понимаю, — сказала, обращаясь ко мне, Кошка Машка, к которой вернулось самообладание, — как это ты смог провести столько часов в их обществе. Я бы умерла от брезгливости и отвращения. Со мной и так вот-вот случится истерика, если вы ещё несколько минут продержите меня на свалке.

Пожалуй, мы и вправду выбрали для бесед не самое лучшее место. И мы покинули городскую свалку столь поспешно, что это слегка смахивало на бегство. Спустя некоторое время мы выбрались на просёлочную дорогу.

— У нас ещё много времени, — заметил Тик-Так, — ведь ещё только вечер, а крысам нужно дать на действия по крайней мере несколько часов. Только тогда мы сможем отправиться за Трабаколлой.

— А не отправиться ли нам в какое-нибудь новое путешествие? — предложил я. — Это всё-таки лучше, чем томиться без дела.

— Пожалуй, — мурлыкнула Кошка Машка и добавила: — Только, чтобы там было солнышко.

— И достойные люди, которым мы смогли бы помочь в чём-нибудь, — вставил я, очень довольный тем, что Кошка Машка поддержала мое предложение.

— И ещё, — добавила Кошка Машка, — пусть там не будет крыс.

Часовщик улыбнулся и сказал:

— Я думал, что вы пресытились впечатлениями, тем более что нам предстоит побывать ещё в Стране Кукол, а потом разыскать нашего друга — Кота Василия. Но быть по-вашему. Пока крысы нападут на кукол, мы отыщем страну достойных людей, где будет солнышко, не будет крыс и где мы сможем быть полезными.

Держитесь крепче, друзья, мы отправляемся на поиски новых приключений.

С этими словами Тик-Так взял в руки волшебные часы, Кошка Машка прыгнула мне на плечо, а я ухватил Тик-Така за полу его неизменной куртки и… пошло-поехало!

Глава восьмая, рассказанная Часовщиком ПОКА ИДУТ ЧАСЫ

В каждую минуту своей жизни мы вступаем новичками. Я остро почувствовал это, когда сегодня утром впервые взял в руки перо, чтобы рассказать о событиях, участником которых был.

Не буду описывать, где побывали мы, пока нашли то, что искали. Так, мы очутились в парке большого южного города. Парк примыкал к площади, над которой возвышалась высокая круглая башня из цветного кирпича. Верх башни венчали огромные часы с украшенным бирюзой циферблатом и золотыми стрелками. В основание башни была вмурована мраморная плита с глубоко высеченными письменами.

Кругом, на площади и в парке, было много печальных загорелых людей, которые, казалось, чего-то ждали, посматривая на башенные часы. По их лицам можно было догадаться, что вот-вот наступит минута, когда произойдёт нечто важное, из ряда вон выходящее. Это ожидание необычайного пронизывало решительно всё вокруг, так что мы, поддавшись общему настроению, тоже уселись на лавочку, с которой открывался вид на площадь, и стали с интересом наблюдать, что же происходит в городе. Но время шло — и всё оставалось по-прежнему. Только раскалённый солнечный диск лил зной на томящуюся человеческую толпу.

— А ведь часы на башне не идут! — произнесла Кошка Машка ни к кому в частности не обращаясь. — Интересно, чего же они ждут?

Тут только я обратил внимание на то, что городские часы стояли и предположил, что люди просто ждут, когда окончат их чинить.

— Возможно, что ты и прав, — протянула Кошка Машка, — только у городской башни почему-то нет дверей. Хотела бы я знать, как туда попадают люди…

— Быть не может! — воскликнул, вскакивая с места, Трик-Трак и немедленно отправился осматривать башню. Когда он вернулся, обойдя башню кругом, вид у него был растерянный.

— А ведь входа в башню действительно нет, — и, в недоумении разведя руками, заключил: — Ничего не понимаю.

Тогда я обратился к проходящему мимо человеку в голубой феске и спросил, давно ли не идут городские часы.

— Двадцать лет, — ответил, вздохнув, незнакомец в голубой феске. — Часы остановились двадцать лет тому назад, и с тех пор горожане ждут, когда они пойдут снова.

— Ждут? — удивлённо переспросил Брадобрей. — Вы, конечно, хотите сказать, что двадцать лет их не могут починить ваши мастера?

Но незнакомец в голубой феске печально покачал головой:

— Нет, чужестранец, я сказал только то, что хотел сказать и что ты уже слышал. Часы остановились сами, и мы ждём, что они сами и пойдут. Так сказал Величайший.

— Кто? — ошеломленно спросил Трик-Трак.

— Величайший из живших когда-либо людей, — терпеливо объяснил незнакомец в голубой феске. — Основатель города и повелитель страны. Давший нам законы. Научивший счастью. Построивший городскую башню. И создавший вечные часы. Когда часы пошли, городская башня была замурована по приказу Величайшего, который вслед за этим повелел на каменной доске высечь свои заповеди народу.

— Это та мраморная доска, которая находится у подножия башни? — спросила Кошка Машка.

— Да, чужестранка. Это она. Там сказано, что часы вечны и потому неприкасаемы. Пока идут часы — счастье не покинет страны. Но если они остановятся, то лишь затем, чтобы спустя время снова пойти.

— И вы ждёте этого двадцать лет?! — воскликнул в изумлении Трик-Трак. — Не проще ли было их попытаться починить?!

— Не говори поспешных слов, о чужестранец. Разве можно нарушить заветы Величайшего? Тысячу лет наш народ благоденствовал, соблюдая его заповеди. Так неужели только двадцать лет испытаний способны поколебать веру в мудрость Величайшего, проверенную тысячелетием?! Пусть умрут несколько поколений людей несчастными, но зато потомки их будут снова счастливы. Ибо Величайший учил: «Делая самый крохотный шаг по земле, думай о его последствиях для нее».

— Но вы не сделали даже самого крохотного шага, чтобы починить часы… — осторожно напомнила Кошка Машка незнакомцу в голубой феске.

— Ты права, чужестранка. Но мы не хотим ради непосредственной выгоды одного поколения принести в жертву доверие к учению Величайшего, пережившего века.

— Но время приносит новые знания, а новые знания способны и многое изменить… — заметил я.

— О чужестранец, Величайший сказал: «Время изменит многое, но оно не изменит человеческую природу, ибо опыт отцов не наследуется детьми. Каждый ребенок учится ходить заново».

— Послушайте, а что произошло с народом, когда остановились городские часы? — вдруг спросила Кошка Машка. — Его настигли войны, эпидемии, пороки?

— Нет, чужестранцы, нас постигло худшее бедствие. Пока шли городские часы, в стране было одно время, и оно было временем всего народа, потому что все сверяли часы по городским часам. Так повелел Величайший. Но вот они остановились, и каждый стал доверять только своим часам. Со временем часы каждого человека показывали всё большее расхождение с часами остальных людей, и поэтому каждый стал жить по заведённому распорядку, доверяя показанию собственных часов. Постепенно в городе нарушился ритм совместной деятельности. Каждый стал жить только для себя и поэтому перестал быть счастливым. Смотрите, — незнакомец в голубой феске указал рукой в сторону, где люди бродили словно потерянные, — им неинтересно даже говорить друг с другом, потому что каждый из них занят собой. Вот отчего они несчастны!

— Но если вы понимаете постигшую вас трагедию, то не лучше ли всё-таки попытаться найти выход? — настаивал Трик-Трак.

Незнакомец в голубой феске убеждённо и твёрдо ответил:

— Мы будем ждать. Часы обязательно пойдут. Величайший никогда не ошибался, и мы ему верим.

И незнакомец в голубой феске учтиво поклонился, вежливо улыбнулся нам на прощанье и медленно зашагал дальше. Мы переглянулись, и каждый из нас вдруг подумал о счастье. И, наверное, каждый подумал по-разному, потому что Кошка Машка, первой нарушив молчание, задумчиво произнесла:

— Счастье — нелёгкая штука. Если его в себе отыскать трудно, то в других — и подавно. Величайший это знал, несомненно, но это не остановило его, и он построил всё-таки башню. Он, наверняка, сомневался, когда учил других.

— Я представляю счастье намного проще, — вздохнул Брадобрей. По-моему, счастье — это всегда и везде быть самим собой. Поэтому там, где есть принуждение, нет счастья.

А я ничего не сказал вслух, потому что подумал, что каждый из моих друзей по-своему прав и, наверное, нет и не может быть общего определения счастья, с которым бы согласились все. Для меня, например, понятие счастья неразрывно связано с удовлетворением от завершения работы, достижения цели. Но в одном печальный незнакомец в голубой феске был прав — счастье возможно для человека только среди людей. Человек рождается, чтобы жить среди людей и для людей. И, конечно, прав был Величайший, когда учил пришедших людей думать о каждом шаге во имя тех, которые ещё не пришли, но должны прийти обязательно. Но всё-таки почему же остановились городские часы? Если они действительно ходили тысячу лет, значит, дело было не в заводе, — на тысячу лет пружины не заведёшь! — а что-то остановило их, что-то случилось непредвиденное.

Мои размышления были прерваны Брадобреем, который рубанул ладонью воздух и решительно произнёс:

— Надо действовать, друзья! Я думаю, нужно проникнуть в башню, чтобы ты, Тик-Так, смог осмотреть и починить часы. Уверен, что с ними ты справишься в два счета.

— Но попасть в башню невозможно! — возразил я. — Горожане никогда не допустят этого!

— И всё-таки надо попробовать туда проникнуть! — настаивал Трик-Трак.

Мы сидели в парке на скамеечке и обсуждали с Трик-Траком, как можно помочь горожанам. Он предлагал множество планов, один фантастичнее другого, и каждый раз мне стоило большого труда убедить его в их нереальности. И только Кошка Машка со времени ухода незнакомца в голубой феске не проронила ни единого слова. Она сидела, задумчиво и рассеянно поглядывая по сторонам, но внимательный наблюдатель безошибочно мог бы заключить, что её взгляд все чаще и чаще задерживался на небольшом каменном домике, соседствующем с городской башней. И вдруг, в самый разгар наших споров, Кошка Машка загадочно произнесла:

— По-моему, мы скоро узнаем нечто интересное, касающееся входа в городскую башню.

Трик-Трак даже подпрыгнул от неожиданности, а я с любопытством взглянул на Кошку Машку. О-о, она умела удивлять даже хорошо знавших её друзей. И особенно повышало доверие к её словам то обстоятельство, что Кошка Машка почти никогда не ошибалась.

— Посмотрите вот на этот домик с верандой, — спокойно пояснила она. — Пока вы спорили, я насчитала целых тринадцать мышей. пролезших вон в то маленькое окошко у самой земли, которое уходит в подвал домика.

— Ну и что? — недоуменно спросил Трик-Трак. — Мало ли мышей бегает по городской площади, которая, судя по всему, в воскресные дни служит местом базара?

— Ты прав, Трик-Трак, но невнимателен. Это не совсем обычные мыши. Я бы сказала, что это очень трудолюбивые мыши, даже необычайно трудолюбивые мыши. Они все что-то несут в эту дыру. А вот что именно — мы сейчас попробуем узнать. И Кошка Машка неслышно соскользнула с лавки и исчезла в траве парковых клумб. Мы с интересом ожидали, что произойдёт дальше. Вот Кошка Машка мелькнула раза два в траве, пересекла площадь, обегая прохожих, и, ловко вскочив на завалинку дома с верандой, пробежала по ней к подвальному окну. Спрятавшись за водосточной трубой, она притаилась прямо над окошком. Издали могло показаться, что кошка просто села на завалинку погреться на солнышке — такой у неё был безмятежный и скучающий вид.

Прошло совсем немного времени, и мы увидели, как Кошка Машка метнулась вдруг вниз, схватила зубами мышь и со всех ног кинулась к нам. Ещё через секунду она положила полузадушенную мышь у своих ног и, шевельнув её лапой, свирепо зашипела:

— А ну, отвечай, негодница, куда ты несла эту корочку?

— Я… я… — лепетала мышь, — …поиграть… деткам…

— А-а-а! Так у тебя есть ещё и детки, — пропела Кошка Машка, и в глазах её запрыгали недобрые огоньки. — Ты даже не представляешь, как это хорошо.

— П-п-почему? — пискнула мышка.

— Потому, что они станут сиротками, если ты не перестанешь лгать мне, негодница. Уж что-то слишком заботливы родители у маленьких мышек, живущих в этом домике! А ну, говори сейчас же, кому и куда несла ты корочку?

— Я… я… я не могу сказать! Это большая тайна, — отчаянно пискнула мышь.

— Вот я и хочу узнать, насколько она большая, — мурлыкнула Кошка Машка и, схватив мышь зубами, свирепо встряхнула ее: — Говори, иначе будет поздно, — прошипела она. — Ведь у меня нет в животе ушей.

— Ой-ой-ой! Я скажу… скажу… только отпустите меня…

— Я тебя слушаю, — Кошка Машка слегка разжала зубы.

— Я несу корочку нашему повелителю, человеку, который сидит в башне. Все мыши городской площади приносят ему еду.

— Я так и думала, что туда есть ход, — удовлетворенно мурлыкнула Кошка Машка и ещё раз основательно тряхнула мышь.

— Говори, как человек попадает в башню?

— Ой, не жмите так сильно, а то мне очень больно, — пропищала жалобно мышь и добавила: — Он туда не ходит, он туда попал очень, очень давно. Но подземный ход остался. Он начинается из подвала домика, у которого вы меня схватили. В подвале стоит бочка с тряпками, которые прикрывают ход в подземелье. Он начинается от дна бочки и ведёт в городскую башню. Пожалуйста, отпустите меня, я всё сказала!

— Ну, зачем же так торопиться, нам всё равно по пути. Ведь должна я убедиться, что ты не обманула меня, негодница. Я, так и быть, сама донесу тебя до подвала и взгляну на эту чудесную бочку своими глазами. А после этого посмотрим, что с тобой делать… — сказала Кошка Машка и сделала нам знак, чтобы мы следовали за ней. Затем, покрепче ухватив мышь, она снова пересекла площадь и скрылась в окошке подвала.

С трудом сдерживая желание пуститься бегом вслед за Кошкой Машкой, мы степенно, чтобы не возбуждать подозрение горожан поднялись и неторопливой походкой направились к домику с верандой. Подойдя к входной двери, мы увидели прибитую к ней табличку: «Профессор Фуул. Точная наука. Входить без стука».

Повинуясь указанию, Трик-Трак тихонько толкнул дверь, и она послушно открылась. Войдя, мы оказались в прихожей. Небольшая лестница привела нас в комнаты профессора, которые были завалены чертежами, картами и книгами. Здесь же находились микроскоп и ещё какие-то приборы неизвестного нам назначения. На всех предметах, находящихся в комнатах, лежал толстый слой пыли. Было видно, что к профессору никто не приходит уже долгие годы. Осмотрев комнаты и убедившись, что в них никого нет, мы вновь спустились по лестнице в прихожую и здесь, справа от лестницы, обнаружили небольшую и малозаметную дверцу, ведущую в чулан. Из чулана, в котором стояли лопаты, корзины и бесчисленное количество пустых цветочных горшков, начинался вход в погреб, прикрытый деревянным люком. Осторожно ступая между горшками, чтобы не разбить их и не наделать шума, мы прошли к люку и с трудом подняли его. В лицо нам ударил сырой воздух, смешанный с едким мышиным запахом. И прямо на нас с верхней ступеньки, приставленной к краю люка лестницы, смотрела, щуря свои прекрасные золотисто-зелёные глаза, Кошка Машка.

— Мышка сказала правду. Подземный ход существует. Спускайтесь за мной, — мурлыкнула она и спрыгнула куда-то вниз, в темноту.

Мы с Трик-Траком спустились в погреб и постояли некоторое время, пока наши глаза не привыкли к темноте. Здесь также находилось очень много цветочных горшков и стояло несколько бочек. Все они были наполнены землёй, и лишь в одной из них находились тряпьё, рукавицы и фартуки. Дно бочки вынималось, открывая вход в подземелье. Засветив фонарь «летучая мышь», который валялся у бочки, мы осторожно протиснулись в узкое отверстие днища и по каменным ступенькам спустились в подземный ход. Свет «летучей мыши» выхватил из кромешной тьмы довольно тесный проход, в котором можно было передвигаться только согнувшись. Пол и стены подземного хода были выложены кирпичом.

— Везёт мне на подземелья, — вздохнул Трик-Трак и шагнув вперёд.

— Везёт или не везёт — это мы скоро узнаем, — уточнила Кошка Машка, следуя за Трик-Траком. Шествие замыкал я.

Ход шёл, слегка изгибаясь влево, сначала с уклоном вниз, пошёл ровно, но спустя метров тридцать довольно круто взял вверх.

Пройдя ещё метров двадцать, мы упёрлись в люк, который без труда открыли. В глаза ударил яркий солнечный свет, и мы некоторое время, ослеплённые, стояли неподвижно. Наконец, зрение вернулось к нам, и мы смогли убедиться, что находимся в городской башне. По внутренней стенке её винтом вверх уходила лестница с узорными перильцами из бронзы. Лестница заканчивалась площадкой, прикрытой куполом в форме полусферы, в которую был вмонтирован циферблат часов. Половина купола была чёрной и не пропускала света, другая половина была прозрачной.

Мы стояли среди отбросов и нечистот, которые, очевидно, падали на дно башни откуда-то сверху. Под ногами у нас сновали сотни мышей. С испуганным писком они разбегались в разные стороны, как только замечали Кошку Машку. Можно было заметить, что мыши образовали два встречных потока — один, со съестными припасами, двигался вверх по одному краю лестницы, а второй по другому краю спускался вниз уже без припасов и, распадаясь, исчезал в многочисленных ходах, прорытых мышами под фундаментом городской башни. Мы ещё некоторое время постояли, разглядывая внутреннее устройство башни, пока, наконец, нетерпеливый голос Трик-Трака не призвал нас к действию:

— Вперёд, друзья, мы почти у цели!

И мы двинулись гуськом по ступенькам вверх. Пройдя пять витков лестницы, мы очутились перед небольшой дверью, закрывающей вход на площадку. На двери была вырезана надпись: «Не входить». Трик-Трак толкнул дверь, и мы вошли. Картина, открывшаяся нашим глазам, останется для меня навсегда самым ярким воспоминанием моей жизни, и я не в силах подыскать достаточно сильных слов, чтобы описать её правдиво.

Комната, в которую мы попали, была невелика. Одну стену её занимал гигантский механизм городских часов, состоящий из многочисленных шестерен, маятников и передаточных механизмов. Вторая же стена комнаты служила одновременно креплением для огромных реторт размером с молочную цистерну, бесчисленных стеклянных трубок и сложных узлов, напоминающих перегонный аппарат химической лаборатории; системы зеркал, направляющих свет на фокусирующие линзы, величиной с таз для мытья детей дошкольного возраста. Третьей стены не было — свесившись с края комнаты вниз, можно было любоваться отбросами, лежащими на дне башни. В четвёртой стене имелась дверь, через которую мы вошли.

Но самым странным и самым потрясающим были не детали этой необычной комнаты. Самым неожиданным и ошеломляющим было то, что на полу её спокойно сидел старый человек в лохмотьях. Он невозмутимо рылся в горке съестных отбросов, которую непрерывно пополнял двигавшийся мимо мышиный поток. Мышки почтительно складывали эти более чем скромные дары площадей, улиц и базаров большого мира и поспешно убегали. Длиннейшая борода человека тянулась от его подбородка к механизму городских часов, исчезая в шестернях и колёсах. С первого взгляда было ясно, что, заклинив ходовой механизм, борода намертво застряла в часах, удерживая её обладателя точно на привязи. Первой опомнилась Кошка Машка.

— Профессор Фуул, если не ошибаюсь? — осведомилась она медовым голосом.

— Вы необычайно проницательны для такой милой кошечки, — весело ответил старик и, быстро поднявшись, поклонился. — Профессор Фуул к вашим услугам, сударыня.

Потом он выпрямился и, обратившись в нашу сторону, сказал с улыбкой:

— Неужели благоверные горожане осмелились нарушить заповедь Величайшего и разобрали вход в башню?

— Нет, профессор Фуул, — ответил я. — Просто мы проникли сюда через подземный ход, сооружённый вами.

— Остроумно, весьма остроумно, — одобрительно произнёс старый профессор. — Как же вы отыскали ход?

— Представьте себе, довольно просто. Нас привели сюда выдрессированные вами мыши. Немного наблюдательности и предприимчивости — и мы отыскали вас.

— Действительно, просто до смешного! — радостно воскликнул профессор Фуул. — Положительно, наш народ заметно поумнел за последние двадцать лет!

— Возможно, вы и правы, профессор Фуул, — мягко заметила Кошка Машка, — но мы чужестранцы.

— А-а-а! — глаза профессора Фуула просияли. — Тогда всё остаётся на своих местах. — И он радостно и возбуждённо потер руки.

— Если я не ошибаюсь, — спросил я, обращаясь к старому профессору, — вы уже двадцать лет находитесь в этой башне?

— Ровно двадцать, сударь. Двадцать лет назад ваш покорный слуга, сгорая от любопытства, попал, наконец, в эту башню, пытаясь проникнуть в тайну вечной работы часов. И когда я наклонился, чтобы получше рассмотреть их механизм, моя борода, тогда ещё не слишком длинная и едва доходящая мне до колен, попала в поворачивающуюся шестерню. Почувствовав грозящую мне опасность, я, рванулся, но, увы, было поздно. Напрасно я тянул свою бороду к себе, проклятые колёса часов подтягивали меня все ближе и ближе к работающему механизму. Признаться, я думал, что уже погиб, и даже перестал сопротивляться, представив, какой ужасной смерти я обрёк себя из-за простой небрежности. Но вдруг часы скрипнули и остановились, запутавшись в моей бороде. С тех пор я сделался их узником…

— Чёрт возьми! — вскричал Трик-Трак. — Но мы вам поможем!

— Не думаю, мой друг, не думаю. Вряд ли вам удастся освободить мою бороду. Хотя теоретически такую маловероятную ситуацию допустить можно.

— Но, дорогой профессор Фуул, если нельзя освободить вашу бороду, то я могу освободить вас от бороды! Бороды — это моя специальность! Ведь я — брадобрей! — И, не мешкая ни секунды Трик-Трак выхватил ножницы и, подбежав к профессору, одним махом отхватил ему бороду.

Далее произошла душераздирающая по эмоциональному накалу сцена, участниками которой были профессор Фуул и наш Трик-Трак. Старый профессор упал на грудь нашего мужественного друга и залил её слезами благодарности.

— О, мой избавитель! Клянусь бородой, стоило двадцать лет просидеть на цепи, чтобы дожить до такого часа! О, правый край моего сердца! О, лучший из благороднейшей профессии на земле! «О…» и так далее и тому подобное. Через полчаса оба, профессор Фуул и Трик-Трак, обессиленные и счастливые, сели, обнявшись, да самую верхнюю ступеньку башенной лестницы, и старый учёный поведал нам историю своей жизни. Вот она.

ИСТОРИЯ ПРОФЕССОРА ФУУЛА, РАССКАЗАННАЯ ИМ САМИМ

— Я родился в доме, с которым вы уже познакомились. Это самый близкий дом к городской башне, и поэтому из всех жителей города я живу ближе всех к чуду, которым по праву гордится народ моей страны. Разумеется, я имею в виду городские часы, сделанные Величайшим. Ещё в детстве я обнаружил в себе склонность к точным наукам, и в двадцать пять лет лучший университет страны утвердил меня в звании профессора. Но меня волновали не столько точные науки, сколько загадка вечного хода городских часов. Признаюсь, что и мои познания в точных науках были направлены на решение проблемы вечного движения. Целые ночи напролет я просиживал над учёными книгами, пока, наконец, не утвердился в мысли, что Величайший всё-таки придумал «перпетуум-мобиле» — вечный двигатель — и на его основе запустил часовой механизм.

Ах, мои друзья, хотя вы не имеете отношения к очень точным наукам, но и вам должно быть понятно, какие последствия для человечества имело бы создание вечного двигателя. Все законы термодинамики разлетаются при этом в прах. На земле воцаряется безмятежная картина всеобщего изобилия и счастья. Всё делается доступно человеку.

И вот решение этой задачи таилось в башне, находящейся рядом с моим домом! Тайна была надёжно укрыта от людского глаза непроницаемыми каменными стенами и непререкаемыми заветами Величайшего. Я считал, что это глупо. Глупо потому, что ради прихоти, пусть даже Величайшего из людей, скрывается от человечества средство сделать его счастливым. И тогда я поклялся себе любой ценою проникнуть в тайну вечного хода городских часов. Для достижения этой цели я покинул университет, вернулся домой и, сделав необходимые расчёты, принялся рыть подземный ход, соединяющий мой погреб с городской башней.

О-о, я все предусмотрел и все продумал. Вы знаете, как остроумно я решил проблему удаления земли, которая накапливалась в моём погребе? Я развёл оранжерею и начал продавать чудесные орхидеи в горшочках с землёю, которую брал из погреба. На одну половину вырученных денег я существовал, а на вторую — закупал горшочки и необходимые для землекопа орудия и снаряжение. Я строил подземный ход целых двадцать лет и всю землю, извлечённую из башни, распродал с орхидеями на городском базаре! Наконец, я докопал до каменной кладки башенного пола и, разобрав её, использовал кирпич для облицовки своего подземного хода. Мне было уже около пятидесяти лет, когда я проник в башню, скрывавшую тысячелетнюю тайну. И как всегда бывает при больших замыслах, меня погубил пустяковый случай. За двадцать лет работы под землёй у меня отросла длинная борода. Я не придавал этому никакого значения. О, я даже слегка гордился ею, так как борода была пышной, красивой и почти доходила до колен. Благодаря ей меня все считали глубоким стариком, и это было удобно, так как моему внезапному исчезновению никто бы не придал особого значения полагая, что я попросту где-то скончался. Кроме того, из-за такой необычной бороды многие считали, что я свихнулся, и мои прежние коллеги даже перестали приглашать меня вернуться в университет. Я всем заявил, что остаток жизни решил посвятить разведению орхидей, и скоро все знакомые оставили меня в покое. Я был в восторге, что моя хитрость удалась, и предвкушал увидеть их лица, когда мне посчастливится изумить мир, разгадав тайну вечного двигателя.

И вот наступил великий миг, когда я вошёл в комнату, в которой сейчас находитесь вы. Она была полна шума, создаваемого движением огромных механизмов. Что-то мерно гудело, журчало и звонко падало. Забыв обо всём на свете, я бросился к часам, чтобы узнать, наконец, великую тайну, и — бац! — борода, прихваченная зубцами, стала наматываться на колесо. Хорошо, что у меня оказалась слишком густая борода и механизм часов не был рассчитан на такую перегрузку!

Как вы уже знаете, часы остановились. И сразу наступила тишина, и она стоит в башне вот уже двадцать лет. Я перебрал всевозможные способы освобождения из плена, но у меня не было с собой, увы, ни одной железной вещи! А тривиальные решения я отбросил сразу как недостойные ученого! Тогда мне стало ясно, что, избежав смертельной опасности быть перемолотым чудовищным механизмом часов, я всё равно погибну ещё более мучительной смертью — от жажды и голода. И люди не могли прийти ко мне на помощь, ибо заповеди Величайшего охраняли неприкосновенность башни надёжнее, чем целая армия солдат.

Меня погубила случайность, нелепая случайность, но и спасла от смерти тоже случайность. Когда я понял, что спасения нет, то даже как-то успокоился, а когда успокоился, то обратил внимание на то, что в ушах моих стоит какой-то непрерывный писк. Я осмотрелся и обнаружил, что вокруг меня снуют мыши. Они устроили в этой комнате склад пищевых запасов для зимовки, и я даже смог дотянуться до их провизии. Первое время меня тошнило от всевозможных отбросов, которые они притаскивали сюда. Но понемногу я привык, ибо человек привыкает ко всему на свете. Я стал их потихоньку дрессировать, и постепенно мне удалось заставить мышей приносить всю пищу, которую они добывали, и лишь после отбора мною наиболее съедобных кусочков я разрешал им питаться оставшимся. Скажу без преувеличения, что вряд ли существует на свете учёный, который лучше знает характер и повадки мышей, чем ваш покорный слуга.

В воде я не испытывал недостатка, так как крыша текла, а для дождевой воды я приспособил пустую бочку. К тому же цепь, на которую меня посадил Его Величество Случай, удлинялась вместе с ростом моей бороды, и спустя первые десять лет моего заключения я довольно свободно передвигался по всей комнате и даже мог, добравшись до её края, заглядывать вниз. Так минуло ещё десять лет, пока, наконец, не появились вы и мой избавитель Трик-Трак не освободил меня от двадцатилетнего плена.

Этими словами профессор Фуул закончил рассказ о своей жизни. Надо ли говорить, что мы выслушали историю старого профессора с величайшим вниманием и интересом. Когда он замолчал, Кошка Машка с удивлением сказала:

— Но, дорогой профессор, почему вы не рассказали нам самого важного — удалось ли вам проникнуть в тайну вечного движения часов?

— Ха-ха-ха! — вдруг залился смехом профессор. — Я совсем забыл об этом пустяке. В тайну часов, сударыня, я проник сразу же, как только их рассмотрел, но дело в том, что она не имела ничего общего с идеей вечного двигателя. Ха-ха-ха! Никакой тайны вечного движения не существовало! Я был наказан за то, что усомнился в незыблемых законах термодинамики. Поделом мне, поделом! Ха-ха-ха! Между прочим, принцип работы механизма часов оказался примитивным до смешного. Двигателем является солнечная энергия. Колба со ртутью нагревается солнцем, и ртуть, испаряясь, поднимается в конденсирующий резервуар, расположенный в тени. Ночью при охлаждении пары ртути снова превращаются в жидкость, и эта сконденсированная ртуть попадает в другую колбу, расположенную выше первой. Поднятая ртуть стекает затем вниз порциями через точные промежутки времени, и каждая порция, попадая на чашку весов, отклоняет их плечо на постоянную величину в сторону. А рычаг другим плечом соединен с приводом обычного часового механизма, вращающего стрелки. Не правда ли, просто? И даже не гениально.

Гениально было другое, а именно — требование Величайшего проверять время всех часов в стране по единственным часам на городской башне. Так был решен психологически труднейший вопрос объединения людей единым временем, независимым от воли бесчисленных обладателей всех остальных часов. Величайший знал, что прогресс неизбежно приведёт к усовершенствованию конструкции часов и люди пожелают улучшить механизм своих главных часов. А это означает, что на городские часы будут смотреть, как на вполне обыкновенные часы, одни из многих, существующих в стране. Но Величайший хотел заставить людей видеть в главных часах большее, чем в них заложено. И он запретил входить в башню и тем самым добился своего. Десять веков людей связывал общий распорядок, и одно и то же время руководило их жизнью и деятельностью…

— Увы, профессор Фуул, за двадцать лет, которые вы провели здесь, произошло то, чего так боялся Величайший. Люди утратили общность времени, и каждый отсчитывает время от своих желаний. Поэтому время их уже не объединяет, а разъединяет, — вмешался я

Профессор Фуул серьёзно взглянул на нас и спросил:

— Что же делать, друзья мои?

— Действовать, конечно! Надо действовать! Надо запустить городские часы! — горячо воскликнул Трик-Трак.

— И это сделаешь ты, Тик-Так, — спокойно и твёрдо сказала обращаясь ко мне, Кошка Машка, и все разом взглянули на меня с тревогой и надеждой.

— Хорошо, — согласился я. — Я думаю, что сумею запустить часы.

В эту торжественную минуту я подумал, что Величайший был воистину величайшим, ибо он знал, что только время объединяет разных людей, руководит их поступками и судит их. И Величайший сделал часы, чтобы сохранить главное условие общности людей. Остальное должны были сделать сами люди, в которых он верил. Они должны были понять друг друга, искать друг друга и находить друг в друге то разное, что каждый называет счастьем. И люди его страны, повинуясь могучему уму Величайшего, были счастливы, пока городские часы шли.

Мы стояли перед гигантским часовым механизмом, скованным бородой профессора Фуула, желавшего людям счастья и принесшего только горе. Отрезанная борода торчала из зубчатых колес, словно конский хвост. Мы стояли и думали, как освободить механизм часов от волос отрезанной бороды.

— Надо их поджечь, — предложил Трик-Трак и достал спички. Все брадобреи любят так поступать с остриженными волосами своих клиентов.

Посоветовавшись, мы решили, что Трик-Трак прав, и профессор Фуул торжественно поджёг кусочек застрявшей в часах бороды. Огонёк, весело потрескивая, побежал вдоль неё и скрылся внутри часового механизма. Запахло палёными волосами, и на мгновение мне показалось, что часы вздрогнули и великое напряжение, сковавшее их механизм, исчезло. И тогда я принялся за дело. Мне хватило нескольких минут, чтобы убедиться в изумительной простоте их устройства. Ещё десять минут пошло на то, чтобы освободить от ржавчины рычажок весов, выполняющих роль маятника, и смазать его машинным маслом, которое оказалось припасённым ещё со времен Величайшего. И когда я убедился, что падающая ртуть снова отклоняет плечо до заданной отметки, то понял, что часы исправлены и могут быть немедленно пущены.

— Друзья, — произнёс я, и голос мой дрожал от волнения, — давайте объединим наши усилия и сдвинем с места маятник часов. Движущий механизм уже в порядке.

Я указал каждому его место и, когда все уцепились за маятник, скомандовал: «Раз, два — взяли!» — и все четверо нажали одновременно.

Раздался скрежет, странный звон наполнил башню, и, тяжело дохнув всеми своими частями, часы сдвинулись, ожили и… пошли! Мы бросились обнимать и поздравлять друг друга.

Вдруг сквозь шум работающего часового механизма до нашего слуха донёсся с площади восторженный крик сотен голосов.

— Ура-а! Ура! Часы снова пошли! Да здравствует мудрость Величайшего!

Профессор Фуул подбежал к выходящему на площадь маленькому смотровому окошку размером с вынутый кирпич и заглянул вниз.

— Ко мне, друзья мои, взгляните на площадь! — позвал он нас. Мы столпились у окошка, заглядывая в него через спины друг друга. Зрелище было волнующим. Городская площадь быстро заполнялась народом, который бежал к площади вдоль улиц, через клумбы парка, лез через ограды и карабкался по водосточным трубам на крыши домов, чтобы лучше разглядеть часы. Тысячи тюбетеек и фесок взлетали в воздух, люди обнимали друг друга и плакали от счастья.

Глядя сверху на ликующую толпу, запрудившую площадь, я подумал, что человеческое счастье, как часы: чем проще механизм, тем он надёжнее, и снова изумился проницательности Величайшего, который понимал, что самым простым и важным условием человеческого счастья было объединение людей. И мне вдруг ужасно захотелось узнать, как выглядел Величайший при жизни. Я спросил у профессора Фуула, на какой из улиц или площадей города можно увидеть памятник Величайшему. Но профессор Фуул только улыбнулся:

— Увы, в городе нет ни одного памятника Величайшему. История не сохранила его облика, так как он не пожелал этого. Он учил, что памятником могут служить только деяния человеческого духа и рук. А что толку в каменных изваяниях? Они назойливы и чаще напоминают о людском честолюбии и тщеславии, чем о подлинном величии человека. Он был мудр, наш Величайший. Взгляните ещё раз на площадь, и вы увидите, что я прав!

Я выглянул в окошко. Площадь была до отказа заполнена народом — яблоку негде упасть! И эта человеческая масса двигалась, волновалась и кричала: «Да здравствует мудрость Величайшего!» Памятник Величайшего стоял тысячелетие!

Вдруг все мы заметили, что профессор Фуул ужасно засуетился и заторопился вниз.

— В путь, друзья! В путь! Вернёмся к людям! Я хочу смешаться толпой, я хочу быть с ними!

И мы спустились вниз, едва поспевая за старым профессором. Он остановился только один раз, чтобы попрощаться со своими мышками.

— Спасибо вам, малютки, за жизнь, — сказал ласково он. — Вероятно, я ещё вернусь сюда, чтобы принести вам целый мешок орешков, и заделать вход в мое подземелье. Вы снова останетесь одни, ибо человеку нечего делать в башне.

Мы быстро миновали подземный ход и очутились в домике профессора. Он очень торопился и стеснялся, что обнаруживает это. Наконец, он не выдержал и признался:

— Мои друзья! Вы легко поймёте человека, который двадцать лет провёл в вынужденном одиночестве. Теперь я хочу к людям, хочу на площадь, потому что я всё ещё человек. И пока идут городские часы, я буду вместе с ними! — он указал пальцем в окно, которое выходило на площадь, заполненную народом.

— Конечно, профессор Фуул, — поддержала Кошка Машка. — Вы должны быть сейчас с ними. Ваше место на площади!

Профессор Фуул благодарно улыбнулся и, подмигнув заговорщицки Трик-Траку, торжественно сказал:

— Когда я вернусь с площади, то первое, что я сделаю, — это с великим наслаждением переколочу все цветочные горшки в своём доме! Обещаю вам это сделать, мои друзья!

— …и вернётесь в университет! — подсказал я.

— И обязательно вернусь в университет, — подхватил мои слова старый профессор, — чтобы написать трактат о том, что вечным может быть только человеческий ум. А теперь, друзья, я покину вас совсем-совсем ненадолго, — закончил свою речь профессор и поспешно сбежал вниз по лестнице — к людям!

Он распахнул дверь, и шум площади ворвался в дом старого профессора. Тогда профессор Фуул, весело махнув нам рукой на прощанье, ступил на улицу и смешался с людьми.

— Вот и всё, — вздохнул Трик-Трак. — Профессор Фуул даже не подозревает, что, когда он вернётся, его дом будет пуст.

— Да, — сказала Кошка Машка, — профессор очень мил, и с ним жалко расставаться. — И неожиданно прибавила: — Он так не похож на кабинетного ученого червя, которого любят изображать писатели.

Мы окинули прощальным взглядом запылённые комнаты старого профессора, спустились по лестнице к входной двери и вышли на улицу. С трудом прокладывая себе дорогу в толпе и опасаясь потерять друг друга из виду, мы добрались наконец до знакомой уже нам лавочки в городском парке. Но здесь оказалось много народа. Некоторые люди пели, другие с жаром обсуждали планы на будущее, а третьи просто радовались концу валившихся на них бед и от души веселились.

— Друзья мои, — обратился я к Кошке Машке и Трик-Траку, вокруг так много людей, что мы не можем воспользоваться нашими волшебными часами без риска прихватить с собой кого-нибудь из них.

— Тогда нам лучше вернуться в квартиру профессора Фуула, — предложила Кошка Машка. — Оттуда мы без приключений сможем отправиться в Страну Кукол за новыми приключениями. Я думаю, крысы уже там.

Надо ли говорить, что мы так и сделали. Возвратившись в дом старого профессора, мы всё же решили оставить ему записку, в которой объяснили причину нашего внезапного исчезновения, ссылаясь на срочные дела, связанные с необходимостью разыскать нашего друга Кота Василия. Пожелав ему счастья, мы заверили профессора Фуула, что уносим с собой в сердце наши добрые чувства к нему и память о подвиге его жизни. Трик-Трак буквально так и закончил наше послание словами «о подвиге жизни». Но Кошка Машка нашла, что концовка звучит несколько двусмысленно.

— Зато очень точно! — вдруг заупрямился Брадобрей. — Жизнь профессора Фуула всё равно похожа на подвиг!

— Может быть, может быть! — промурлыкала Кошка Машка. — Хотела бы я знать, как выглядел бы этот подвиг, если бы борода профессора Фуула оказалась чуть-чуть пожиже… Пожалуй, это самый смешной из подвигов, про которые мне приходилось слышать.

Но Трик-Трак никак не соглашался видеть в судьбе старого профессора меньше, чем подвиг, и мне даже пришлось вступить в спор с примиряющей концепцией:

— Хотя подвиг профессора и смешон, но смешное не умаляет подвига.

В это время часы пробили десять, и мы заторопились в путь. Я извлёк из кармана наши волшебные часы. Трик-Трак крепко ухватил меня за рукав, а Кошка Машка заняла место на его плече. «Как странно, — подумал я, — что наши часы скорее разъединяют, чем объединяют, тех, кто ими владеет, но разве от этого мы становимся менее счастливыми? Может быть, это происходит оттого, что волшебные часы — это не часы времени».

С мыслью об этом я повернул стрелку. Раздался знакомый звон, и мы отправились за самой прекрасной, самой важной для меня и, наверное, самой несчастной девочкой-куклой, которая ждала нашей помощи.

Глава девятая, рассказанная автором ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ ПЛАНА

— Смотрите лучше! Смотрите внимательней! — призывал Тик-Так, вглядываясь в картины, проносящиеся мимо.

— Ничегошеньки я не вижу, — бормотал Трик-Трак, — тьма — хоть глаз выколи.

— Дальше, дальше… — мурлыкала Кошка Машка, — я-то вижу всё прекрасно… дальше…

В обступившей их со всех сторон тьме предметы потеряли свои привычные очертания и проносились мимо неясными тенями. Изредка вспыхивали огни ночных городов; горящие уличные фонари, мерцание реклам и жёлтые пятна окон образовывали сплошное искрящееся облако. Миг — и в глаза снова ударила ночная тьма, которая после вспыхивающих сполохов городов казалась ещё плотнее. Можно было диву даться, как Кошка Машка ухитрялась что-либо разглядеть в проносящемся вихре смещений пространства.

— Дальше… дальше… дальше… — и вдруг неожиданно: — Стоп!!!

Тик-Так задержал стрелку, и они очутились на улицах города, который казался покинутым. Урны с мусором были повалены, двери домов сорваны с петель, оконные рамы валялись на тротуарах, под ногами поскрипывало битое стекло, со столбов свисали оборванные провода, так что лишь отдельные лампочки тускло освещали пустынные улицы.

— По-моему, я здесь уже была, — мурлыкнула Кошка Машка. — Если не ошибаюсь, — мы находимся в Стране Толстяков. Друзья хотя необходимости в посещении толстяков нет, давайте чуточку побродим… — И вдруг Кошка Машка взволнованно воскликнула:

— Взгляните скорее! Вы только взгляните, что делается у тротуаров!

— Где? Что? Ничего не вижу! — забеспокоился Брадобрей.

— И я ничего не вижу, — сокрушённо вздохнул Часовщик.

— Смотрите же лучше! Вон! У тротуаров! Ох, да какие же вы слепые!

— Да вроде что-то движется, — неуверенно произнёс Трик-Трак.

— Да это же крысы!

Стоило Кошке Машке назвать, что она видит, как остальные сразу же «прозрели». Так часто бывает с картинками, на которых нужно найти охотника. Никак, бывает, не выхватишь его очертаний из переплетения линий. Но вот вам его показывают, и вы удивляетесь, как могло случиться, что его так долго и безуспешно искали. То же произошло с Часовщиком и Брадобреем. Картина, открывшаяся им, производила жуткое впечатление. Вдоль тротуаров струился поток крыс, который разделялся на множество ручейков, сливающихся и снова распадающихся на перекрестке улиц. Крысы бежали сосредоточенно, осматривая все щели и предметы, попадающиеся на их пути. Временами некоторые из них покидали строй, чтобы юркнуть в открытый подъезд или подворотню.

— Но что они делают в городе? — удивился Трик-Трак. — Ведь крысы должны были напасть на Страну Кукол?!

— А вот об этом ты их и спроси! — быстро сказала Кошка Машка, взъерошенная и возбуждённая увиденным зрелищем. — Надо обязательно выяснить, зачем они явились сюда. Спроси их, Трик-Трак! Только не забудь им напомнить, кто ты, а то сейчас, когда их много и они наступают, шутить с ними опасно.

Трик-Трак шагнул к кромке тротуара, и крысы злобно и недовольно запищали.

— Крысы! — обратился Трик-Трак. — Я тот, кто путешествует с ножницами. И со мной мои друзья…

Крысиный писк разом смолк и даже, как утверждали потом Кошка Машка и Часовщик, сменился удивлённым и почтительным попискиванием. От крысиного потока отделилась толстая крыса и, доверчиво остановившись у самых ног Брадобрея, села на задние лапки. Острая мордочка поднялась вверх:

— Приветствую тебя, Носящий Ножницы! Старая Рух повелела во всём помогать тебе и твоим друзьям, где бы мы вас ни встретили!

— Разыскал ли ваш народ склады продовольствия в Стране Кукол?

— Да, да! Ты оказался прав! Мы вовремя покинули подземелье. И сразу же напали на Страну Кукол. Мы заняли Город Цветов, загрызли солдат, охранявших подходы к мостам, и оказались на острове. Так мы добрались до складов… Теперь они — наши!

— Интересно, а как вели себя куклы?

Крыса щёлкнула зубами:

— Нам потребовалось всего несколько часов, чтобы сломить их сопротивление… Непокорных пришлось немного потрепать, хотя это было не слишком аппетитно — ведь внутри у них оказались тряпки и железки…

— А как же армия? Неужели она сдалась без боя?! — допытывался Трик-Трак.

Крыса визгливо рассмеялась:

— Ну уж, и армия… Армия внутри оказалась тоже тряпичная… Одного движения зубов вполне достаточно, чтобы оторвать непокорную голову… Это получается очень смешно! Раз — и нет головы! — Крыса даже захрюкала от удовольствия. — Бац — и следующая! В общем, мы навели у кукол полный порядок.

— Надеюсь, вы не истребили всех кукол? — испуганно воскликнул Трик-Трак.

— Конечно, не всех. Только самую малость — самых непокорных. Вообще-то куклы нам безразличны. Они довольно любопытны — пусть играют. Но только чтобы они не мешали нам распоряжаться в их стране.

— Но разве город, где мы находимся, тоже принадлежит куклам? — схитрил Брадобрей. — Мне казалось, что в нём обитают толстяки. И я не понимаю, что делают здесь крысы!

— Рух послала нас вперёд на поиски человека. Когда оставшиеся в Стране Кукол крысы докончат дело и окончательно обоснуются в складах, нам потребуется общество человека. Мы всегда живем рядом с человеком. Теперь наш дом — там, на острове, в Стране Кукол. Здесь же, в городе толстяков, линия фронта. Поэтому мы пришли сюда. Толстым людям придётся немножечко потесниться, чтобы дать нам место.

— Ну что ж, спасибо за новости. Теперь мне всё ясно.

— Не стоит благодарить, ты же наш друг! Помни, если тебе потребуется помощь, мы придём по первому зову. Так просила передать тебе мудрая Рух. Если я больше не нужна, то позволь мне уйти. Сегодня наша ночь — и у нас много дел.

— Хорошо, уходи. Мне и моим друзьям пока ничего не нужно! Прощай!

— Прощай! — пискнула крыса и со всех ног кинулась прочь. Вот она достигла края тротуара и сразу же затерялась среди потока бегущих крыс.

Брадобрей вернулся к друзьям.

— Мы всё слышали, — сказал ему Часовщик. — Мы — единственные свидетели ночного нашествия. Каким ужасным образом обернулось для толстяков осуществление нашего плана!

— Нет, нет! — вдруг запротестовала Кошка Машка. — Все обстоит гораздо лучше, чем я предполагала вначале. Мне всё время казалось, что в нашем плане есть какое-то слабое место. А теперь его можно устранить. И как же это я сразу не догадалась?!

— Объяснись, пожалуйста, а то я что-то не понимаю, — взмолился Трик-Трак.

— Увы, я тоже, — вздохнул Тик-Так.

— Извольте, — мурлыкнула довольная чем-то Кошка Машка. — Крысы расправляются с куклами. Куклы, пытаясь подорвать власть крыс, перестанут производить продукты. Толстякам придётся позаботиться об еде, чтобы не умереть с голоду. И труд вернёт им человеческий образ. Это мы учли. Но тогда люди — уже не обжоры, а настоящие люди — не потерпят обременительного соседства крыс и расправятся с ними. Вспомните, что в извечной войне крыс и людей всегда побеждают люди. Крысам останется разве что лишь городская свалка. Я рада, что мы случайно попали сюда. Это как нельзя более кстати. Нам необходимо вмешаться, и надо сделать совсем-совсем немного, чтобы помочь человеку. Будущему, но, несомненно, человеку. А то просто мутит от возмущения, когда я вижу, как эти серые твари хозяйничают в местах, принадлежащих людям. Впрочем, возможно, наш друг Трик-Трак, упоённый своей дружбой с крысами, думает иначе… — с иронией заключила свою речь Кошка Машка.

— Друг и покровитель крысиного народа по имени Трик-Трак, — гордо произнёс Брадобрей, — думает не иначе. И потом не надо забывать, что я не только являюсь устроителем дел старой Рух, но и состою в дружбе с самим Хорхом, наследником ремесла своего отца! — закончил Брадобрей напыщенно.

— Браво! — рассмеялась Кошка Машка. — Если ты потеряешь ножницы, просись на дипломатическую работу. Быстрое продвижение по службе тебе обеспечено… Но сегодня ты — Носящий Ножницы, и это в данное время гораздо полезнее для нас, чем присутствие ста дипломатов.

— «Сегодня» скоро закончится, — напомнил Тик-Так. — У нас совсем мало времени.

— Да, да, мы должны спешить, — подхватила озабоченно Кошка Машка, — поэтому мы немедленно отправляемся в гости к Самому Главному Хранителю Заветов, Советов и Наветов этой страны — к Етамотву Кадусу.

— Уже ночь! Не слишком ли поздно? — озабоченно спросил Тик-Так.

— Напротив, мы отправляемся сейчас к Кадусу, чтобы не оказалось слишком поздно. И потом… — мурлыкнула Кошка Машка, — я уже имела удовольствие быть принятой в спальне этим любезным вельможей. Мне показалось, что это его не смутило.

И трое друзей двинулись по улицам спящего города. Нашествие крыс продолжалось, и Трик-Траку не раз приходилось выступать вперёд, навстречу угрожающе попискивающим крысам, громко возвещая:

— Дорогу, о крысы! Я — Носящий Ножницы, и со мною друзья!

И крысы сразу же замолкали, поспешно уступали дорогу и любопытством рассматривали проходящих мимо.

Наконец они остановились перед просторным домом с покосившимся балконом и выбитыми окнами.

— Здесь, — сказала Кошка Машка.

Трик-Трак решительно толкнул дверь, и они очутились на лестнице со сломанными перилами. Поднявшись, они прошли через ряд распахнутых дверей, соединявших комнаты, пока не достигли двери ведущей в спальню. У порога спальни дремала кукла, одетая в ливрею. Увидев вошедших, она поспешно вскочила на ноги, отвесила глубокий поклон и почтительно произнесла:

— Их Светлость Етамотв Кадус отдыхает после изнурительного трудового дня!

— А это мы слышим, — произнёс Трик-Трак.

Действительно, из спальни доносился богатырский храп, который сотрясал стены самого дома и колыхал занавески на окнах. При некоторых, взятых особенно высоко руладах оставшиеся в окнах стекла начинали жалобно дребезжать, и казалось, что они вот-вот выпадут.

— Вот что, дружочек, — бесцеремонно заявил Трик-Трак, обращаясь к кукле и слегка подталкивая её коленкой к выходу, — лети-ка ты отсюда поскорее вниз и сторожи входные двери. А то на улице полным-полно крыс, и они, того и гляди, явятся сюда, а это может очень не понравиться твоему хозяину. Да не забывай закрывать за собой все двери, иначе тебе несдобровать! — закончил он грозно.

Куклу как ветром сдуло, и было слышно, как быстро хлопают открывающиеся и закрывающиеся за ней двери. Убедившись, что кукла удалилась, трое друзей вошли в спальню.

Храп совершенно оглушил их. Напрасно Тик-Так что-то пытался объяснить друзьям знаками. Кошка Машка в ответ рассеянно улыбалась, а Брадобрей тряс головой, как козел, давая тем самым понять, что он все равно ничего не понимает. Тогда Тик-Так указал пальцем на вздрагивающего от храпа вельможу, и Трик-Трак, подойдя к постели, ткнул Кадуса тупым концом своих ножниц.

— Что?! Что такое?! Что случилось?! — залепетал вельможа, подпрыгнув на кровати, отчего от потолка отвалился большой кусок штукатурки, который, ударив Кадуса по голове, рассыпался на мелкие куски. С минуту он ошалело переводил глаза с Брадобрея на Часовщика, пока, наконец, его взгляд не остановился на Кошке Машке.

— О-о! Какая честь! — обрадованно завопил вельможа. — Кого я вижу! Ее Несравненность Кошка Машка с сопровождающими её лицами…

И, поспешно спустив ноги с кровати, он отвесил друзьям такой глубокий поклон, что его живот плюхнулся на пол. При этом раздался такой глухой и могучий удар, что друзьям показалось, будто с высоты нескольких метров на пол бросили мешок с мукой.

— Дорогой Кадус, — мурлыкнула Кошка Машка, выступая вперёд, — мне приятно представить вам своих друзей: часовых дел в мастера Тик-Така и мастера острых ножниц Трик-Трака.

Часовщик и Брадобрей поклонились.

— О-о! — простонал Кадус. — Во дворец! Немедленно во дворец! — и вдруг испуганно спросил: — А мы не опаздываем к завтраку?

— Нет, — ответила Кошка Машка, — насколько я понимаю, мы лишь слегка опоздали к ужину.

— О боже! Как я недогадлив! — вскричал Кадус. — Я немедленно распоряжусь насчёт ужина, а заодно и сам перекушу в столь приятном для меня обществе. — И он стремительно повернулся к двери…

При этом движении он зацепил кровать, которая тут же треснула и слегка осела одним углом. Но Кадус, не обращая внимания, уже рванулся к двери…

— Остановитесь, мой друг! — поспешно окликнула Кошка Машка.

Кадус затормозил перед самой дверью так резко, что его живот, продолжая нестись по инерции, ударил в двери, как чугунная чушка, отчего они с треском распахнулись.

— Закройте скорее, милый Кадус, дверь, — пропела Кошка Машка. — Ужин отменяется. Мы явились по государственному делу и покинем вас через несколько минут.

Кадус испуганно взглянул на Кошку Машку и на её друзей. Заметив, что они серьёзны, он послушно затворил двери и повернулся к ним в удивлённом ожидании.

— То, что мы вам сейчас сообщим, является величайшей тайной. И когда-нибудь ваш народ сумеет извлечь из этой тайны пользу. Дело касается кукол… — при этих словах Кошка Машка умышленно сделала паузу и выжидательно посмотрела на Кадуса.

— О! — воскликнул Кадус, делая страшные глаза. — Не говорите о куклах! Это государственная тайна!

— Нет, дорогой Кадус, — вкрадчиво возразила Кошка Машка медовым голосом. — Тайны кукол больше не существует, и мы сейчас будем говорить именно о них!

— Тогда мы пропали! — вскричал потрясённый Кадус.

Но Кошка Машка не обратила внимания на полное драматизма восклицание вельможи, и голос её прозвучал резче, чем этого требовало приличие:

— А вот это будет зависеть от вас и вашего народа, дорогой Кадус. — Слушайте меня внимательно и, пожалуйста, не перебивайте!

В её голосе появилась жесткая требовательность, так что даже Часовщик и Брадобрей поддались её властному приказанию и напряжённо вслушивались в каждое слово Кошки Машки.

— Сейчас, ночью, на Страну Кукол напали крысы. Они заняли склады с продуктами, так что куклы больше не смогут кормить ваш народ…

При этих словах Кадус издал стон смертельно раненного животного и, воздев вверх слоноподобные руки, рухнул на пол, отчего часть паркета разлетелась вокруг, как от попадания снаряда. Но Кошка Машка невозмутимо продолжала:

— Но это ещё не всё. Крысы этой ночью занимают ваш город. Они уже заполнили все улицы.

Кадус издал отчаянный вопль и забился на полу. При этом он зацепил ногой шкаф, обрушив на себя гору посуды.

— Возьмите себя в руки! — поморщилась Кошка Машка. — Ведь вы же мужчина!

— О леди, прекрасная леди, — стонал вельможа. — Вы не представляете, что значит для моего народа постигшее его бедствие…

— Напротив, мы это прекрасно представляем, иначе нас не было бы здесь. У вашего народа есть только один выход — начать трудиться. Иначе…

— Иначе вам будет плохо, сударь, — Трик-Трак докончил фразу, начатую Кошкой Машкой, и раздражённо добавил: — А потом вам ещё придётся повозиться с крысами, чтобы они не проели дыры в ваших необъятных телах…

— О, какой ужас я слышу! — простонал Кадус. — Мы погибли!

— Нет, вы не погибнете, если начнёте действовать, — возразила Кошка Машка. — Ваше спасение в ваших руках. И запомните хорошенько, когда вы почувствуете, что способны действовать решительно, — вспомните о тайне, которую я вам сейчас открою. Сердце крысиного царства расположено в подвалах острова Прекрасной Куклы в Городе Цветов. Вы слышите, Кадус? Повторите!

— …в подвалах острова Прекрасной Куклы в Городе Цветов… — послушно повторил вельможа, не поднимая головы от пола.

— Хорошо… Теперь выслушайте наш совет. Войну крысам надо объявить не раньше, чем вы уверитесь в своих силах. А это время наступит, когда вы начнёте трудиться и… похудеете! Тогда выбейте их из подвалов. И остерегайтесь кукол…

— Да, да… — снова подхватил Трик-Трак, — совсем неплохо было бы выгнать из страны всех кукол.

— Вам надо трудиться, сударь, — мягко произнёс Тик-Так, — и тогда вы сможете решить все свои проблемы правильно. А пока свято храните нашу тайну и не пугайте зря свой народ нашествием крыс. К утру они разбредутся по городу, займут подвалы и свалки, и тогда будет казаться, что их не так уж много, сударь.

— Но ни на минуту не забывайте, что всё-таки их много, дорогой Кадус, и что они просто притаились. А теперь прощайте!

— Прощайте, сударь, — Часовщик и Брадобрей поклонились распростёртому на полу вельможе.

Кадус поднял от пола перекошенное от ужаса лицо и простонал:

— Если мой народ сможет перенести удары судьбы, он никогда не забудет Кошки Машки и её благородных друзей. Извините, я сейчас не в состоянии подняться, — добавил он смущённо, — но я делаю это без конца в мыслях и… и… я хочу проснуться, чтобы всё услышанное оказалось сном.

— Вам и вашему народу проснуться следовало бы гораздо раньше, — произнёс Трик-Трак и прикрыл двери в спальню с наружной стороны.

Трое друзей быстро миновали ряд комнат и оказались на лестнице. Внизу, у входной двери, они увидели куклу, которая смотрела на улицу через замочную скважину. Услышав шаги спускавшихся по лестнице, кукла обернулась. Друзья увидели её перекошенное от страха лицо и выпученные глаза, в которых застыл ужас. Кукла поспешно поклонилась и, едва они прошли мимо, бросилась бегом вверх и исчезла в покоях вельможи. Ещё несколько шагов, хлопнула входная дверь, и путешественники оказались на улице.

Поток наступающих крыс ослабел — значительная их часть просто шныряла в поисках дыр и щелей, через которые они смогли бы проникнуть в здания.

— Ну вот, вторжение, кажется, заканчивается. Теперь начинается освоение занятых территорий. Страшно представить, сколько существует этой нечисти, если у них хватило сил в одну ночь оккупировать Страну Кукол и Страну Толстяков! — произнёс Трик-Трак и добавил: — Интересно, а что сейчас делается в Городе Цветов?

— А вот это мы сейчас и увидим. Нам надо поторопиться — уж очень эти серые бестии оперативны. Надеюсь, мы можем отправиться дальше немедленно?

— Да, — ответил Тик-Так, доставая из кармана волшебные часы. — Я готов.

— Я тоже, — подтвердил Трик-Трак.

— Тогда в путь! — сказала Кошка Машка и вспрыгнула на плечо Брадобрея. И вновь перед глазами замелькали ночные картины. И вновь Кошка Машка, вглядываясь пристально во тьму, монотонно повторяла: «Дальше… дальше… дальше…» — пока наконец её сигнал «стоп» не застал друзей в плохо освещённой узкой галерее довольно неприглядного вида.

— Но почему ты решила, что мы прибыли именно в нужное место? — удивился Тик-Так. — Я никогда здесь не был раньше!

— Возможно, я и ошиблась, — ответила Кошка Машка, — но мне показалось, что я вижу слишком много крыс. Вот я и остановилась. А ну-ка, Трик-Трак, яви нам своё могущество и узнай у твоих голохвостых почитателей, где мы находимся.

Действительно, оглядевшись, Часовщик и Брадобрей убедились, что тут и там вдоль стен озабоченно пробегают крысы. При виде Кошки Машки крысы настороженно столпились с обеих сторон прохода, враждебно рассматривая невесть откуда взявшихся гостей.

— Крысы, — сказал Трик-Трак, — я тот, кто носит ножницы. А это — мои друзья.

Немедленно одна из крыс отделилась от своих товарок и подбежала к Брадобрею.

— Крысы слушают тебя, Носящий Ножницы.

— Где мы сейчас находимся?

— Вы находитесь на острове Прекрасной Куклы в Городе Цветов. Этот подземный ход ведёт из дворца в подвалы с продовольственными припасами.

— Ведь это как раз то, что нам надо! — вскричал обрадованный Трик-Трак, повернувшись к друзьям. — Вот здорово-то!

И он снова обратился к крысе:

— А не знают ли крысы, где находится сейчас Прекрасна Кукла?

— Крысы знают всё! — пискнула крыса. — Тем более что старая Рух велела сохранить Прекрасную Куклу для Носящего Ножницы. Хотите, я провожу вас сейчас к ней?

— Да, да, да! — вскричали в один голос друзья.

— Тогда идите за мной, — сказала крыса и побежала по галерее. Они миновали несколько лестниц, поднимаясь всё выше и выше, пересекли анфиладу пустых комнат и знакомую уже Тик-Таку веранду. Всюду попадались крысы, которые почтительно уступали им дорогу, а потом долго и с интересом смотрели вслед. Ещё бы — уж очень странная это была процессия. Впереди неторопливо бежала крыса, за ней следом шёл Трик-Трак с ножницами в руках, на плече которого восседала Кошка Машка, и замыкал шествие Часовщик с обыкновенными волшебными часами в руках. Наконец крыса остановилась перед дверью, на которой была нарисована ромашка, и пискнула: — Здесь.

Трик-Трак толкнул дверь, и они вошли в небольшую комнату с огромным, распахнутым в ночной сад окном, через которое струился аромат фиалок, лилий и орхидей. Перед окном, спиной к ним, стояла кукла, которая при их появлении обернулась и…

— Но это вовсе не Трабаколла! — раздался взволнованный голос Тик-Така.

— Меня зовут Марсальяна, — улыбнулась кокетливо кукла.

— Но где же Трабаколла?! — Тик-Так был так взволнован, что голос его дрожал.

— Этого я не знаю, — ответила Марсальяна и снова ослепительно улыбнулась. А затем значительно добавила: — Сегодня Совет признал меня красивейшей из кукол, и поэтому я здесь. Хотя мне очень жалко бедняжку Трабаколлу — она ведь тоже необыкновенно красивая кукла.

Марсальяна была поразительно хороша. В её победной и счастливой улыбке была обескураживающая сила непосредственности. И всё-таки, как отметил Тик-Так, красавица Марсальяна была в чём-то беднее и проще Трабаколлы.

— Наверное, Трабаколлу поместили в Музей Истории, — вспомнил Часовщик, — скорее туда!

— Это ещё выше, — пискнула крыса, с любопытством наблюдавшая за происходящим. — Я покажу… — И она быстро направилась к двери.

— До свиданья, девочка, — мурлыкнула Кошка Машка, — ты действительно очень хороша.

— До свиданья, Марсальяна, — попрощался Трик-Трак, — мы ещё вернёмся.

— Поздравляю вас, Марсальяна, и радуюсь вашему успеху, — искренне произнёс на прощанье Тик-Так, которому казалось, что победа Марсальяны снимает с Трабаколлы какие-то обязанности перед некогда возвысившим её красоту народом.

— До свиданья, — Марсальяна склонилась в грациозном поклоне, — как жалко, что вы уже уходите. Я с удовольствием поболтала бы с вами. — И она вновь победно и ослепительно улыбнулась.

«Пожалуй, ей слегка не хватает такта, — отметила про себя Кошка Машка, услышав прощание Марсальяны. — А впрочем, красоте прощают и гораздо большие недостатки».

Снова замелькали лестницы, комнаты, переходы — и вот они оказались под дворцовым куполом. «Неплохо ориентируются пришельцы, — подумал Трик-Трак о крысах. — Всего несколько часов — и они уже чувствуют себя как дома, а ведут — как хозяева». Между тем они миновали воздушный мостик, переброшенный аркой над центральной залой дворца, и остановились перед тяжёлой резной дверью, над которой сияла золотом надпись: «Музей Истории»

Дверь была заперта изнутри, и они постучали. Тотчас дверь отворилась, и кукла в форме служителя музея с поклоном отступила в сторону. Они вошли и остановились, поражённые открывшейся их глазам картиной.

Куклы, куклы, куклы, ничего, кроме кукол! Сотни кукол, одна красивее другой, стояли вдоль стен в специальных нишах, отгороженных стеклом, и вид у них был чрезвычайно грустный. В роскошных нарядах, тщательно вычищенные, они навечно были упрятаны под стекло и принадлежали только истории. И каждая из них была чем-то лучше и чем-то хуже другой, и было совершенно невозможно объяснить, чем именно, и решить, какая же из них лучше. Глаз беспомощно скользил по куклам в тщетной попытке найти изъян в безупречном сочетании форм и линий, делавшем каждую из них шедевром красоты.

— Настоящее кладбище красоты, — мурлыкнула Кошка Машка. — Бедненькие! Сколько детей лишено радости и скольких радостей лишены они сами без общества детей. Они так красивы, что за каждую из них я готова, кажется, отдать полжизни.

Трик-Трак молча озирался по сторонам, потрясённый сверх всякой меры этой демонстрацией красоты и совершенства. Только Часовщик, казалось, не замечал окружающего великолепия, и его взгляд скользил от куклы к кукле в поисках Трабаколлы. Наконец он растерянно произнёс:

— Но здесь тоже нет Трабаколлы… Где же она? — С этим вопросом он обратился к кукле, впустившей их в музей.

— Сударь, Трабаколла не поступала в Музей, — почтительно ответила кукла-хранитель и добавила: — И это чрезвычайно странно, потому что… потому что она должна была немедленно попасть сюда в тот же час, как только Совет отдал предпочтение красоте Марсальяны.

— Где же нам её искать? — Тик-Так беспомощно оглянулся по сторонам и бросил умоляющий взгляд на своих друзей.

— Надо найти кого-нибудь из членов Совета, — сказала Машка, — они-то уж должны знать о судьбе Трабаколлы.

Брадобрей быстро огляделся по сторонам и, найдя крысу, которая всюду сопровождала их, спросил:

— Скажи, могут ли крысы сейчас же разыскать кого-нибудь из членов Совета?

— Разумеется, — пискнула крыса. — Нет ничего проще. Кого из членов Совета хотел бы видеть Носящий Ножницы?

Трик-Трак вопросительно взглянул на Часовщика, и тот, поймав его взгляд, неуверенно произнёс:

— Ну, хотя бы… Сакалеву…

— Тогда надо снова спуститься вниз, — пискнула крыса и побежала вон из Музея. Друзья отправились следом и скоро оказались перед малоприметной дверью, скрытой в углублении стены.

— Он здесь, — пискнула крыса и отскочила в сторону, уступая дорогу Трик-Траку.

Браобрей толкнул дверь и они увидели великого психолога Сакалеву, который сидел за столом и что-то быстро писал. При звуке открываемой двери он удивлённо поднял голову. Увидев столь странную компанию, он удивился ещё больше, и брови его полезли на лоб.

— Чем могу служить? — сухо спросил он и выразительно взглянул на ходики, висевшие на стене, как бы подчеркивая неурочность столь позднего визита.

— Мы… — начал растерянно Тик-Так, — взяли на себя смелость побеспокоить вас…

— Э-э! — перебил Трик-Трак. — К чёрту формальности! Скажите-ка нам, дорогой… как вас там… Сакалева, что ли, куда делась Трабаколла?

— Этого я не знаю, — ещё суше ответил Сакалева и вдруг раздражённо произнёс: — И вообще, я не понимаю, по какому праву…

— А понимать и не надо! Надо отвечать! И быстро! — наступал на Сакалеву Трик-Трак. — Я же, кажется, ясно спрашиваю: где Трабаколла?

— Это возмутительно! — вскрикнул Сакалева. — Врываться ночью…

— Молчать! — рявкнул Трик-Трак, и Сакалева осёкся. — Я спрашиваю последний раз… — с угрозой в голосе произнёс Брадобрей, подступая к психологу совсем близко. — Ну?!

И в наступившей тишине вдруг все услышали топот сотен ножек и шорох трущихся друг о друга крысиных тел. Все обернулись к двери и замерли. Сотни крыс вливались неудержимым потоком в комнату и со всех ног мчались к Сакалеве. Лицо психолога сделалось белым как мел, и он проворно вскочил на стол…

— Мы оторвем глупую голову этой кукле, — пискнула облезлая крыса и щёлкнула острыми зубами. Крысы со всех сторон обступили стол.

— Уберите их, — завизжал Сакалева, — я все скажу! Трабаколла в Музее!

— Да ты ещё и лгун вдобавок! — разозлился Трик-Трак и хватил из-за пояса ножницы. — Придётся отрезать твой лживый язык, прежде чем до тебя доберутся крысы. Мы были в Музее — её там нет. Отвечай, прохвост, куда вы дели Трабаколлу?

— Мы убьём его! — запищали крысы. — Если этого пожелает Носящий Ножницы!

— Я… я… скажу правду, — пролепетал Сакалева, с трудом ворочая языком от страха. — Только не трогайте меня, пожалуйста. Я не виноват… Это — они…

— Говори! — Трик-Трак щёлкнул ножницами перед самым носом психолога.

— Мы… мы… разобрали ее… Трабаколлы больше нет… Мы подслушали, что она собирается убежать из нашей страны с господином Тик-Таком, и поэтому, когда он покинул страну, мы решили её устранить и разобрали… на тряпочки, колёсики и винтики, которые пустили на изготовление других кукол. Это правда. Вы можете спросить остальных членов Совета! Но я был против! Это всё они! Честное слово, это они… Я не виноват… Пощадите меня… — лепетал психолог, умоляюще смотря на Трик-Трака.

— Молчать, трус! — прикрикнул Трик-Трак, и крысы снова заволновались.

— Постойте, — произнёс Трик-Трак, — надо подумать!

С этими словами он повернулся к Тик-Таку, и сердце его мучительно сжалось.

Тик-Так, добрый, милый Тик-Так стоял, опустив плечи и понурив голову, и по его доброму лицу катились слёзы. «Ничего… ничего… — растерянно шептал он, — я сейчас… это так… пройдет». Он силился даже улыбнуться друзьям, но слёзы всё лились и лились из его глаз. Кошка Машка смотрела на Тик-Така с нежностью и грустью. В это мгновенье она забыла даже о присутствии ненавистных ей крыс, и её сердце переполняла жалость к другу. Даже Трик-Трак проглотил подступивший к его горлу комок и отвернулся.

Так прошло несколько томительных мгновений. Вдруг крысы снова заволновались и, оставив Сакалеву в покое, все разом обернулись к двери. Новая волна толстых и огромных крыс влилась в комнату, так что теперь почти весь пол был занят снующими взад и вперёд крысами. Но вот движение крыс разом прекратилось, и в комнате воцарилась полная тишина. Только одна крыса пискнула у ног Трик-Трака:

— Сюда направляется Рух. Мудрая Рух будет говорить с Носящим Ножницы. Слушайте, слушайте, о крысы, что скажет Рух!

И тогда, тяжело ступая, вошла старая Рух. Она сделала всего несколько шагов и остановилась. Медленно подняла седая крыса свою полуслепую голову и с усилием произнесла:

— Чем ещё могу я отблагодарить тебя за бесценную услугу, оказанную моему народу? Я знаю, ты хотел, чтобы мы немедля пришли в Страну Кукол, и мы пришли.

Трик-Трак сделал шаг навстречу.

— Мне и моим друзьям ничего не нужно от твоего народа. Но почему ты думаешь, что я хотел, чтобы крысы пришли в Страну Кукол?

— Потому что ты оказался чересчур заботлив, — проскрипела в ответ старая крыса. — А у тебя не было оснований желать нам добра… Ты должен быть благодарен Хорху. Он помог тебе. Скажи, ты нашёл то, что искал в Стране Кукол?

— Нет, Рух, мы пришли слишком поздно. Они расправились с той единственной куклой, которая была нам нужна, — вздохнул Трик-Трак.

— Кто «они»? — спросила Рух.

— Это те куклы, которые входят в Совет и правят страной от имени самой красивой куклы. Вон одну из них твои крысы загнали на стол.

Рух помолчала, её старые серебряные усы зашевелились, и она тихо сказала:

— Пусть кукол, которые расправились с вашей куклой, не будет. Убейте их, о крысы!

Трик-Трак хотел что-то сказать, но он не успел даже вымолвить слова, как крысы пришли в движение, и часть их со злобным писком бросилась вон из комнаты исполнять приказание. В тот же миг две здоровенные крысы рванулись к психологу, будто подброшенные пружиной. Одним прыжком покрыв расстояние от пола до стола, они вонзили острые, как бритвы, зубы в тело психолога. Сакалева даже не вскрикнул — он, казалось, только успел глотнуть воздуха для крика и открыл рот, и вот уже его оторванная голова со стуком упала на пол и покатилась к ногам Трик-Трака. Вторая крыса разорвала ему живот, оттуда с печальным звоном посыпались пружинки и какие-то винтики…

Между тем Рух невозмутимо спросила:

— Что хочешь ты ещё получить от крыс?

— Я не хотел смерти этих кукол, Рух. Ты поторопилась… Разве мудрая осторожность не толкает тебя к осмотрительности?

Старая Рух довольно усмехнулась:

— Ты ошибаешься. Я велела их убить не для того, чтобы угодить тебе. Они уже были обречены. Нельзя надолго оставлять у власти тех, кто умеет ею пользоваться. Я просто хотела показать тебе и твоим друзьям, как быстро исполняются мои приказания… Так ты действительно ничего не хочешь от крыс?

— Нет, Рух. Мне и моим друзьям не нужно ничего.

Старая Рух молчала, и только усы её непрерывно шевелились. Казалось, она забыла о присутствующих и думает о чём-то своём. Но все продолжали терпеливо ждать. Наконец она сказала:

— Ладно, я сделаю тебе подарок сама. Я вижу, что ты не очень-то любишь мой народ. Поэтому обещаю, что в вашей Лапутии никогда не будет ни одной крысы. Уверена, что это будет приятно некоторым из твоих друзей. — При последних словах старая Рух покосилась на Кошку Машку, шерсть которой стояла дыбом, а глаза были прикованы к Рух. — И потом… (голос старой крысы стал совсем тих, так что Трик-Трак с трудом разобрал её слова)… я уже стара и слаба… меня смог перехитрить Хорх, но я все равно никогда не поверю, что ты помог моему народу бескорыстно. Ведь у тебя были часы — волшебные часы. С их помощью ты и твои друзья могли бы разыскать ту девочку и без нас. Вот я и спрашиваю — зачем? Зачем ты это сделал? Я не нахожу ответа и поэтому беспокоюсь… Может быть, ты всё-таки скажешь правду — зачем?

— Правдой является то, что я помог твоему народу — и это всё!

— Ну, ладно, ладно… Мы этого не забудем… — ворчливо сказала Рух. — Не хочешь — не говори. Мы докопаемся. Всё равно докопаемся… — и вдруг неожиданно резко приказала: — Уведите меня!

И, с трудом передвигая ноги, старая Рух покинула комнату. Следом за ней лавиной двинулась вся серая масса крыс, и, спустя минуту, в комнате остались только Тик-Так и Трик-Трак, на плече которого восседала Кошка Машка. Исчезли крысы, и лишь голова Сакалевы и туловище со вспоротым брюхом напоминали, что несколько минут назад в комнате происходили какие-то события. Шерсть у Кошки Машки улеглась, и она спрыгнула на пол с плеча Трик-Трака. Тик-Так стоял задумавшись, и было видно, что мысли его блуждают далеко. Кошка Машка осторожно коснулась его и Часовщик, вздрогнув, скороговоркой произнёс:

— Да, да… я, кажется, немного устал… простите, друзья… И, если я не ошибаюсь, полночь уже наступила…

— И мы можем, наконец, вернуться в Лапутию, — сказала Кошка Машка, — чтобы потом снова отправиться на розыски Кота Василия. Кстати, а не кажется ли вам, что все эти путешествия довольно-таки утомительны?!

— Пожалуй, — согласился Трик-Трак. — Во всяком случае, как только мы разыщем нашего друга, я знаю, что буду делать.

— Что же? — полюбопытствовала Кошка Машка.

— Спать. Я буду много спать. — И Трик-Трак вдруг признался: — А всё-таки дурацкая история вышла с часами! Простить себе не могу!

— Нет, нет, — тихо запротестовал Часовщик, — мы сделали много для других и поэтому не должны жалеть о затраченном времени. Я бы хотел… я бы хотел пережить всё, что со мной случилось, хотя бы ещё один раз. А вы, друзья? — Тик-Так доверчиво и вопросительно поднял свои добрые глаза на Кошку Машку и Трик-Трака.

Кошка Машка, пристально взглянув на Часовщика, произнесла:

— Ради друзей я готова простить себе даже общество крыс!

А Трик-Трак улыбнулся и сказал Тик-Таку:

— Ах, дорогой друг, надо — значит, надо. А со сном — это я пошутил.

Часовщик серьёзно посмотрел на всех:

— Я знаю, друзья, что, когда мы вместе, даже я чувствую себя способным на подвиг. А ведь я не герой! — Он грустно улыбнулся. — Я всего лишь часовых дел мастер. Не будем больше медлить. Нам пора. И он извлёк из кармана обыкновенные волшебные часы и поставил их единственную стрелку в положение 3 часа 42 минуты.

Глава десятая, рассказанная Кошкой Машкой ПРАЗДНИК ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Я никогда не доверяла собственному мнению настолько, чтобы не слушать других. Поэтому, мои друзья попросили меня написать несколько слов об окончании нашего путешествия, им не пришлось упрашивать меня слишком долго.

Наше путешествие окончилось так же внезапно, как и началось. Это мы поняли сразу, очутившись на причале Лапутии. И неудивительно — прямо перед нами сидел Кот Василий и неторопливо умывался. Одного взгляда, брошенного на нашего друга, оказалось достаточно, чтобы понять, что он из кожи лезет вон, стараясь показать, что чувствует себя преотлично, нимало не заботясь о судьбе своих друзей. Он даже довольно хладнокровно отнёсся к нашему неожиданному появлению, спокойно протянув:

— А-а-а! Вот и вы…

— Да, — воскликнул возмущённый такой встречей Брадобрей, — вот и мы. А перед нами несомненно ты! Мы чёрт знает как волнуемся о его судьбе, а он сидит себе как ни в чём не бывало!

— А почему, собственно, со мной непременно должно было что-то случиться? По-моему, это с вашей стороны было невежливо оставить меня одного в день моего рождения и умчаться сломя голову.

Часовщик улыбнулся и примиряюще произнёс:

— Мой друг, мы ни в чём не виноваты перед тобой. Простая случайность разлучила нас, а также то…

— …что ты не слишком заинтересовался нашим подарком, — не выдержав, перебила я Тик-Така и бросила на Кота Василия взгляд, который поверг его в смятение. О-о, я хорошо знаю, как надо обращаться с Котом Василием, чтобы он не слишком задирал нос! Его вид мог обмануть кого угодно, но только не меня. Конечно, он был страшно обрадован встречей с нами и лишь ценой огромных усилий делал вид, что обижен. Ещё бы, у каждого из нас за плечами были удивительные истории, и Кот Василий просто умирал от зависти и любопытства. И уж совсем было приятно убедиться, что Кот Василий остался самим собой, когда он в витиеватой манере обратился к нам со словами:

— Друзья мои, в ваше отсутствие я много думал… — И он сделал значительную паузу, обводя всех торжественным взглядом.

— Да ну? — присвистнул от удивления и ехидства Трик-Трак, все ещё злившийся на Кота Василия. А милый Тик-Так только мягко улыбнулся. Но у Кота Василия иногда хватает всё-таки ума не замечать тёплой иронии своих друзей, что делает его незаменимым собеседником в обществе.

— …Я много думал, — упрямо повторил он, — и пришёл к выводу о необходимости перенести празднование своего дня рождения на сегодня. А в наказание за ваше постыдное бегство в день моего истинного рождения я требую от каждого из вас личного подарка — истории его путешествий.

Мы единодушно0 отдали должное изобретательности Кота Василия и, прокричав: «Ура!», потребовали, чтобы он вёл нас к праздничному столу. По тропке, проложенной среди молодой поросли берёз, мы поднялись на залитую солнцем песчаную площадку. И перед в нашими глазами предстал знакомый маленький дом, выкрашенный в светло-зелёный цвет, с надписью: «Лапутия», составленной из берёзовых плашек, и датой «1964», указывающей на время постройки домика. В одном из его окон виднелась склонённая голова хозяина, который что-то писал.

— Тише! — шепнул Кот Василий. — Пусть поработает старик. Не будем ему мешать — он ведь дописывает книгу о нас.

Мы осторожно, на цыпочках, прошли мимо домика к открытой летней кухне, где на огне потрескивающего костра готовились восхитительные угощения.

— А как же ты догадался, что мы вернёмся именно сегодня? — удивился Трик-Трак, оглядывая приготовленный праздничный стол.

На что Кот Василий, хитро топорща усы, ответил:

— Да очень просто. Я попросил, чтобы об этом позаботился мой старик.

Мы уселись за стол и, глядя на причудливые языки пламени, снова с головой ушли в воспоминания и ещё раз пережили случившиеся с нами происшествия. Здесь, у костра, в Лапутии, они казались нам сошедшими со страниц чудесной книги. Поэтому особенно было приятно сознавать, что всё это было в действительности. Я давно уже заметила, что разумнее верить неправдоподобному, которое чаще оказывается истиной, чем придуманной лжи, которая всегда логична и выглядит правдиво. Поэтому я обычно верю охотникам и рыболовам, недоверие к рассказам которых вошло в поговорку скучных и завистливых людей.

Когда мы наконец закончили наши истории, всех удивил Трик-Трак. Смущаясь и не глядя в мою сторону, — о, эта неуместная деликатность нашего друга! — он обратился к Коту Василию со странным вопросом:

— Мой друг, не можешь ли ты объяснить, зачем котам нужен хвост? Я обещал Хорху выяснить это, — прибавил он поспешно, как бы оправдываясь. — Ведь, как-никак, а это именно он узнал, как следует правильно пользоваться волшебными часами.

— Хвост? — переспросил Кот Василий и вдруг с пафосом ответил: — Хвост, мой дорогой Трик-Трак, — это второй язык котов.

Тут уж я снова не утерпела и прибавила к словам моего друга:

— Особенно в том случае, когда они не способны связать двух слов на обычном языке. Тогда коты усердно пытаются поправить дело с помощью хвоста.

Все рассмеялись, а Кот Василий, разумеется, надулся. Тогда деликатный Тик-Так, чтобы отвлечь Кота Василия от исчерпавшей себя темы, попросил слова и обратился к нему с торжественной речью:

— Мой друг, — начал он. — Случайность разлучила нас на короткое время, но время прошло — и мы снова вместе. Поэтому перед тем, как мы будем вынуждены отдать должное праздничному столу, следует вернуть тебе наш подарок — обыкновенные волшебные часы. От лица всех могу заверить тебя, что они неплохо работают, и ты легко можешь убедиться в этом сам, как только мы покинем твое общество. Впрочем, ты волен поступать с ними так, как сочтёшь нужным.

И с этими словами Часовщик торжественно протягивает волшебные часы Коту Василию. А Кот Василий пятится почему-то назад, и вид у него такой растерянный, что мне на минуту хочется даже его пожалеть. Но он наконец справляется с охватившим его волнением, и на его физиономии появляется нечто такое, что мы великодушно принимаем за улыбку. Он благодарит нас хриплым и срывающимся голосом — вот уж не знала, что коты так впечатлительны! — и, не отрываясь, смотрит на часы. И тут я понимаю, что если у него сейчас же, сию минуту, не отнять часы, то он хлопнется в обморок. Я достаточно скептически отношусь к личным качествам Кота Василия, но быть свидетелем его позора мне решительно не хотелось. Поэтому я поспешила к нему на помощь:

— Послушай, дружок, убери скорее наш подарок с глаз долой, ибо мы проголодались и нам не терпится начать праздник. Успеешь ещё полюбоваться ими.

Кот Василий, как в летаргическом сне, исполняет мою просьбу. Он несёт часы, держа их далеко впереди себя, и кончик его хвоста предательски вздрагивает. Он кладет их на пенёк, как ядовитую змею, и мы все, его друзья, смотрим на него ласково и ободряюще. Я начинаю понимать, что путешествия часто придумывают для того, чтобы острее почувствовать домашний уют, и что все прославленные путешествия совершались не одного честолюбия ради. Вместе с этим приходит неожиданная и простая мысль, что на свете живёт масса счастливцев, которые никуда не выезжают и которые укрощают тягу к необычайному еженедельным посещением театра или кино.

Во всяком случае вид Кота Василия предельно ясно доказывает, что такая категория существует и что он не относится к числу легкомысленных котов, которые готовы мчаться куда глаза глядят, будто они нанюхались валерьянки. Наконец Кот Василий возвращается к нам и, овладев собой окончательно, хлебосольным жестом приглашает нас к столу:

— А теперь, друзья, — произносит он уже своим голосом, — давайте пить шампанское!

Я смотрю вокруг — на голубое небо, на огонь костра, на солнце, обесцвечивающее огненные языки пламени, на спокойные сосны, обступившие Лапутию со всех сторон, — и меня охватывает радостное чувство, что я наконец дома, что мои друзья рядом со мной и что впереди у меня чудесный солнечный день!

Глава одиннадцатая, рассказанная Котом Василием ЧАСЫ НАХОДЯТ ХОЗЯИНА

Когда я смотрю на своего старика, мне постоянно приходит в голову одна и та же мысль: нужно чёрт знает как любить человека, чтобы выносить его общество! С тех пор, как он вернул в Лапутию моих друзей из довольно унылой серии приключений, старика прямо-таки распирает от гордости. Он ходит этаким гоголем и отпускает плоские шуточки относительно моего хвоста. Но я, скрепя сердце, делаю вид, что не понимаю их, и мой старик продолжает изощряться. Глядя на его непосильные потуги я благодарю свою судьбу за то, что мне в жизни так повезло — не будь у меня такого хозяина, я разучился бы смеяться!

Но вчера, после обычного глупого вопроса о том, вспомнил ли я наконец, зачем нужен хвост котам, — он пощекотал меня за ухом (фамильярность, хотя и допустимая!) и вдруг спросил:

— Послушай, Васёныш, я удачно провёл чёлн с твоими друзьями через пороги событий (не правда ли, высокопарно и безвкусно?) а твоя бесстыжая морда (а его, его-то какая, а?!) мне даже не промурлыкала (сам бы попробовал!) слова благодарности… Эх ты неблагодарное животное (сам он такое слово!)…

Тем не менее я напрягся — слава богу, не первый раз приходится работать головой! — и стал соображать, куда клонит мой старик. Вымогает подарок? Возможно, возможно… А может, и правда сделать? Нет, пожалуй, не стоит… Решит, что я к нему подлизываюсь! А может быть, всё-таки сделать? Хоть и написал чепуху, но ведь старался угодить! Мне угодить! Тогда выходит, что он подлизывается, и дарить ему что-либо тем более непедагогично. Пожалуй, ничего не подарю… Пусть ещё старается…

И вдруг меня осенило! Это было озарение! Подлинное озарение! Будто молния пронзила мой мозг! Подарю! Подарю! Обязательно подарю! Конечно, стоит сделать подарок моему старику! Во-первых, замысел книжки был хорош — это определённо. Его не могла испортить даже природная неспособность моего хозяина к литературному труду. Во-вторых, некоторые места в книге всё же удались. Особенно там, где участвует Кошка Машка. Это бесспорный факт, если подходить к оценке книжки объективно. И, в-третьих, старика надо просто поддержать! Поощрить! А то, знаете, пропадёт у человека запал, разуверится в собственных силах — тогда конец. Нет, не возражайте, — хорошее начинание даже в слабом исполнении полезно бывает поддержать. Пусть пишет, пусть старается! И главное, получается, что и подарок у меня для старика уже есть. Вроде как специально приготовлен… Ведь друзья сказали, что я могу распоряжаться им по своему усмотрению…

Ну, конечно же, я подарю своему старику волшебные часы. Пусть мотает, куда захочет, пора ему немного встряхнуться, а то совсем закис в своей берлоге. Ох, и рад он будет волшебным часам! До смерти! Он возьмет их двумя руками и растроганно скажет:

— Ну, котище, не ожидал! Ты меня, знаешь, прямо сразил. Спасибо, друг. — И, конечно, спрячет их подальше. А я буду лежать на постели и высокомерно посматривать на его счастливое лицо — мол, знай наших. А он по гроб будет помнить, что самую лучшую, самую редкую и самую драгоценную вещь в его коллекцию принёс я, его верный Кот Василий!

Только меня ужасно интересует, что же он всё-таки будет делать с волшебными часами?

Оглавление

Предисловие автора . ПОЯВЛЕНИЕ ЛАПУТИИ

Глава первая, . рассказанная Котом Василием . ПОЯВЛЕНИЕ ГЕРОЕВ

Глава вторая, . рассказанная автором . ПОЯВЛЕНИЕ ВОЛШЕБНЫХ ЧАСОВ

Глава третья, . рассказанная автором . КОШКА МАШКА В СТРАНЕ ТОЛСТЯКОВ

Глава четвёртая, . рассказанная автором . ЧАСОВЩИК НАХОДИТ ТРАБАКОЛЛУ

Глава пятая, . рассказанная автором . ХОРХ — НАСЛЕДНИК СВОЕГО ОТЦА

Глава шестая, . рассказанная Котом Василием . МОЁ ВТОРЖЕНИЕ В СУДЬБЫ ДРУЗЕЙ

Глава седьмая, . рассказанная Брадобреем . ПОИСКИ ДРУЗЕЙ И РОЖДЕНИЕ ПЛАНА

Глава восьмая, . рассказанная Часовщиком . ПОКА ИДУТ ЧАСЫ

Глава девятая, . рассказанная автором . ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ ПЛАНА

Глава десятая, . рассказанная Кошкой Машкой . ПРАЗДНИК ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Глава одиннадцатая, . рассказанная Котом Василием . ЧАСЫ НАХОДЯТ ХОЗЯИНА

Реклама на сайте