«Бронзовый щелкунчик: Волшебные сказки»

БРОНЗОВЫЙ ЩЕЛКУНЧИК:ВОЛШЕБНЫЕ СКАЗКИ

Живописец и Колдун

Жил на свете рыцарь, его высочество герцог Карнелли. Был он знатен и богат, силен и красив, удачлив в любви и непобедим в бою.

Имя герцога Карнелли было окутано тайной. Никто толком не знал его родословной, и само происхождение его высокого титула представлялось загадкой.

Но самая главная тайна состояла в том, что герцог был колдуном. Ему ничего не стоило любой, даже самый непримечательный предмет превратить в драгоценный камень, гриб-мухомор — в огромный, уставленный яствами стол, а обыкновенного жука или кузнечика — в породистого скакуна. И жизнь его была легка и беспечна, и каждый прожитый день был в радость, и ничто не могло омрачить его счастье — так, по крайней мере, казалось ему самому.

Но однажды после веселой и шумной охоты, когда Карнелли и его слуги на конях возвращались в замок, путь им преградила огромная змея. Змея громко шипела и явно не собиралась уступать дорогу всадникам.

Один из слуг хотел было пикой прогнать ее, но пика тут же рассыпалась в пыль, а сам слуга замертво свалился на землю. И Карнелли понял, что под обличьем змеи кроется нечистая сила, что она не случайно объявилась в его владениях, и теперь ему предстояло сделать выбор: или подчинить ее своей воле, или — подчиниться самому.

Окинув змею хмурым взглядом, он строго, грозно спросил ее:

— Что же, ты так и будешь на дороге сидеть, под ногами мешаться, терпение мое испытывать? Убирайся прочь, а не то в дождевого червя тебя превращу!

Но, к его удивлению, змея нисколечко не испугалась.

— Напрасно грозишься, — прошипела она. — Мне бояться нечего. Мое колдовство сильнее твоего.

Тут она свернулась в кольцо и резко открыла свою пасть — и тотчас слуги герцога превратились — только представьте себе! — в обыкновенных лягушек, а их кони — в зайцев. Лягушки попрыгали в траву, зайцы разбежались по кустам, и Карнелли остался один на один со змеей.

Надо сказать, что в своей жизни ему довелось побывать в разных переделках, испытать массу злоключений, но всегда и везде, при любых обстоятельствах он выходил победителем. И чувство страха было ему неизвестно.

И в этот раз герцог ничуть не испугался. Он лишь посмеялся над змеей и тихонечко прошептал заклинание, чтобы обратить ее в дождевого червя, но, к его собственному изумлению, заклинание не возымело действия. Тогда он еще раз прошептал заклинание и, приподняв правую руку, щелкнул пальцами — но и это не помогло. Тогда он отчетливо произнес заклинание вслух и хлопнул в ладоши — и опять без толку!

И чувство уверенности вдруг изменило герцогу Карнелли, и гадкое, горькое ощущение собственной беспомощности закралось в душу.

Что было делать, как поступить? Еще раз оглядев непрошеную гостью, он спросил:

— Кто ты такая и зачем явилась в мои владения? Что тебе от меня нужно?

— Не бойся, Карнелли, — прошипела змея. — Я пришла к тебе по приказу Великого Мага, покровителя всех колдунов на белом свете. И он прислал меня к тебе не случайно. Дело в том, Карнелли, что жизнь твоя подходит к концу, и настало время искать преемника.

Удивился герцог, задумался, а змея спрашивает:

— Известно ли тебе, Карнелли, что с тобой случится, если ты не сумеешь найти преемника?

— Да, известно, — хмуро ответил он. — Если я не найду преемника, то меня ждет участь одинокого волка, вечного скитальца на этой земле.

— Верно, — подтвердила змея, — а поэтому поторапливайся.

— Но любой из моих приближенных может стать преемником, — предложил Карнелли.

— Едва ли, — возразила змея. — Слишком алчны, слишком завистливы твои приближенные. Это жалкие, подлые людишки, и проку от них не будет. Достойным преемником может стать только юноша с чистой, неиспорченной душой. Ты приблизишь его к себе, окружишь его заботой, постепенно обратишь в свою веру — и уж он-то станет достойным продолжателем твоего дела.

— Но где же взять такого юношу? — усомнился Карнелли.

— Есть у меня один на примете, — прошипела змея, — сын живописца. Я отправлюсь к нему и сделаю так, что ты сможешь забрать его к себе. А сейчас прощай, Карнелли…

На глазах у герцога змея превратилась в сову, а сова взмахнула крыльями, поднялась в небо и вскоре исчезла из вида.

Долго летела сова и, наконец, увидела город, раскинувшийся на берегу реки. Кружа в воздухе, сова спускалась все ниже и ниже и в конце концов уселась на ветви небольшого деревца, что росло в одном из переулков города.

В переулке было пустынно и тихо. Оглядевшись вокруг и убедившись в том, что поблизости никого нет, сова соскочила на землю и тут же приняла человеческий облик. Теперь под деревом стояла молодая, смуглая гадалка в пестром шелковом платье, украшенном серебряными бляшками. Ее черные волосы отливали блеском и были заплетены в пышные косы, увитые жемчужными нитками; с шеи на грудь и плечи ниспадало искрившееся золотом монисто.

Быстрыми шагами смуглянка пошла вдоль переулка и уже через несколько минут приблизилась к небольшому одноэтажному дому. На крыльце, рядом с входной дверью сидел светловолосый мальчик, здесь же стояли баночки с разноцветными порошками, в руках у мальчика была ступка и пестик — судя по всему, он растирал краски.

Гадалка подошла к нему и голосом, полным муки, спросила:

— Добрый юноша, не найдется ли в твоем доме хотя бы глоточка воды? День такой жаркий — мне кажется, я вот-вот умру от жажды…

— Что-что, а попить у нас найдется, — бодро ответил мальчик. — Сейчас принесу.

Уже через несколько минут гадалка смогла напиться прохладной, вкусной колодезной водой.

— Спасибо, юноша, — с доброй улыбкой молвила она. — Бог вознаградит тебя за благое дело. Хочешь, я погадаю — и ты узнаешь свою судьбу.

— А я и так знаю. Я буду живописцем, как и мой отец.

— Твой отец — художник? — притворно удивилась гадалка. — Он учит тебя живописи? Как интересно…

Тут она взяла мальчика за руку, внимательно рассмотрела его ладонь и тихо спросила:

— Твое имя Виктор?

— Да, Виктор, — удивленно ответил он. — А как вы узнали?

— Очень просто — это написано на твоей ладони, и не только это. Вот, взгляни на линию жизни, — тут она медленно провела пальцем по ладони Виктора, — эта линия обещает долголетие. А вот эта линия, — тут она еще раз провела пальцем по его ладони, — обещает богатство.

— Значит, я разбогатею, когда стану художником?

— Нет, — уточнила гадалка, — ты разбогатеешь, когда станешь наследником знатного дворянина. И ждать тебе осталось недолго.

Еще раз взглянув на его ладонь, она многозначительно покачала головой и прошептала:

— Знай, Виктор, что однажды ночью тебя разбудит летучая мышь и позовет с собой. Знай, что тебя ждет дальняя дорога, встреча с могущественным герцогом и, наконец, огромное наследство, о котором можно только мечтать. Все это непременно сбудется, и очень скоро! А сейчас прощай, Виктор. Помни мои слова…

На этом они расстались. Гадалка ушла. Уже через несколько минут она вернулась в тихий переулок и снова обернулась совой, а сова поднялась в небо и отправилась в обратный путь. И уже к вечеру она была во владениях герцога Карнелли.

Вот и замок. Сова бесшумно подлетела к открытому окну кабинета герцога, села на карниз и, заглянув в окно, увидела Карнелли, сидящего за большим письменным столом. На столе лежали старые, толстые книги в кожаных переплетах — это были колдовские книги. Открыв одну из книг, еле заметно шевеля губами, Карнелли читал заклинания.

Вот он прошептал одно из них — и тут же принял облик страшного, сгорбленного карлика, одетого в какие-то немыслимые лохмотья. Карлик полистал книгу, проворчал что-то себе под нос — и тут же превратился в огромного медведя. Через минуту в кресле вместо медведя сидел клыкастый кабан, а еще через минуту — большущая рыжая крыса. Но вот, утомленно зевнув, крыса захлопнула книгу — и герцог вновь принял человеческий облик.

— Неплохо! — воскликнула сова. — Очень неплохо! Но теперь все свое искусство ты должен передать преемнику. Он ждет тебя. Не теряй время, Карнелли, обратись летучей мышью и отправляйся в путь — я укажу дорогу.

И герцог не заставил себя ждать. Одно-единственное заклинание — и он превратился в большую, зубастую летучую мышь. Она расправила свои перепончатые крылья, вылетела из кабинета в окно и вслед за совой пустилась в дальний путь.

Уже к полуночи они были в городе. Вот и дом, в котором живет живописец, вот и окно детской комнаты. Заглянув в открытую форточку, сова и летучая мышь увидели спящего мальчика.

— Знай, Карнелли, — тихо прошептала сова — что этого мальчишку зовут Виктором — это и есть твой преемник. Позови его в свой замок, посули ему богатое наследство — и он будет в нашей власти. А сейчас прощай, Карнелли, я сделала свое дело…

С этими словами сова поднялась в ночное небо и скоро исчезла из вида. А летучая мышь пролезла через форточку в комнату и уселась на спинку кроватки, в которой спал мальчик.

Осмотрев комнату, летучая мышь увидела в углу небольшой детский мольберт, на столе — множество баночек с красками, кисти и палитру, а совсем рядом, возле кроватки, висели три рисунка, прикрепленные кнопками к стене. Они были выполнены в карандаше на самых обыкновенных листах бумаги — судя по всему, это были первые рисунки мальчика. На одном из них была изображена полосатая зебра, на втором — закованный в латы рыцарь с мечом в руках, а на третьем — развеселый рыжий арлекин.

Но вот, еще раз оглядев все вокруг, летучая мышь принялась будить Виктора.

— Проснись, — шептала она. — Проснись, Виктор! Наконец-то пробил твой час. Собирайся в дорогу — пришло время найти свое счастье…

Пробудившись среди ночи, мальчик решил что ему, наверное, снится сон — удивительный, страшный и в то же время забавный сон. И эта неизвестно откуда взявшаяся летучая мышь, и ее странные слова — все казалось каким-то призрачным, каким-то ненастоящим.

А она все шептала и шептала ему на ухо:

— Спеши, Виктор! Герцог Карнелли ждет тебя! Ты должен стать его наследником — это твоя судьба!

И Виктору вспомнилось, что к нему приходила гадалка — она тоже рассказывала о наследстве богатого герцога. "Это, наверное, и есть та самая летучая мышь, о которой говорила гадалка", — подумалось ему. "Впрочем, рассудил он, — все это мне просто приснилось. И гадалка тоже".

И вдруг до него донесся тонюсенький голосок зебры. Да-да, той самой зебры, маленькой полосатой лошадки с рисунка, висевшего на стене рядом с изголовьем кроватки.

— Какой ужас! — испуганно повторяла она. — Какой ужас! Тебя хотят забрать из родного дома, разлучить с мамой и папой! Я так боюсь за тебя, малыш…

— До чего удивительный сон, — прошептал Виктор и улыбнулся. — Оказывается, рисунки умеют разговаривать…

И тут он услышал еще один голос — голос рыцаря.

— Убирайся прочь, перепончатая тварь! — гневался рыцарь. — Не смей тревожить нашего малыша! Малыш станет живописцем, как и его отец! И ему не нужны сокровища какого-то там герцога!

Увы, летучая мышь даже не услышала этих слов. Тогда, подняв меч, рыцарь хотел броситься на нее в атаку, но у него ничего не получилось кнопки крепко держали лист бумаги, на котором он был нарисован.

Но вот послышался веселый, звонкий голосок арлекина.

— Не бойся, малыш! — подбадривал он Виктора. — Тебе выпало нелегкое испытание, так уж получилось. И ты должен проучить эту уродливую, зубастую тварь! Смелее вперед! Ты должен победить!

Выслушав арлекина, Виктор окончательно убедился в том, что ему снится сон. "Все это так забавно, — подумал он. — Так отчего бы и в самом деле не побывать в дальних краях? Отчего бы не повидаться с богатым герцогом, если он меня ждет?"

А летучая мышь все шептала и шептала:

— Ты согласен? Ты согласен? Ты согласен?

— Да, я согласен, — еле слышно ответил мальчик и тут же сам собой превратился в небольшую летучую мышь — точно такую же, как и та, что сидела на спинке его кроватки, но только раза в три меньше. И уже не одна, а две летучие мыши поднялись в темное ночное небо и поспешили во владения герцога Карнелли.

Легко и привольно лететь в небесах. Вверху — усыпанный звездами небосвод, а внизу — посеребренные лунным светом леса и долины, тусклые отблески рек и озер, редкие огоньки городов.

Все дальше и дальше дом живописца, все ближе и ближе владения герцога. И вот уже вдалеке, на самом горизонте показались мрачные очертания какой-то громадины, увенчанной множеством башен и башенок, дымовых труб, шпилей и флюгеров — это и есть замок, это и есть пристанище колдуна Карнелли.

Промелькнув над высоченной крепостной стеной, летучие мыши бесшумно спланировали в одно из стрельчатых окон дворца и очутились в большом, роскошно убранном зале. И в тот же миг Виктор вновь принял человеческий облик, а его попутчица села ему на плечо и, сложив свои перепончатые крылья, прошептала:

— Наконец-то мы здесь! Наконец-то тебе улыбнулась судьба! Знай, счастливчик, что скоро ты встретишься с его высочеством герцогом Карнелли, твоим благодетелем и покровителем. Ты станешь его единственным наследником, владельцем всех его земель, обладателем всех его сокровищ, хозяином этого прекрасного замка. Стой здесь и жди…

С этими словами летучая мышь выпорхнула в окно, а Виктор, оставшись в одиночестве, решил осмотреть зал.

Здесь было много интересного. Вдоль стен, словно статуи, стояли железные рыцарские доспехи. Многие из них были покрыты серебром, а некоторые даже позолочены — судя по всему, их прежние владельцы были знатными дворянами. Но, что самое любопытное, все доспехи были в деле — свидетельством тому были пробоины от стрел и копий, рубцы от ударов мечей и боевых топоров. Здесь же были развешены парчовые боевые знамена, всевозможное оружие и прочие воинские реликвии.

Разглядывая все эти достопримечательности, Виктор вдруг ощутил на своем плече чью-то тяжелую ладонь. Вздрогнув от неожиданности, он обернулся и оказался лицом к лицу с высоченным, плечистым, крепко сложенным незнакомцем лет пятидесяти. Бархатное одеяние незнакомца было богато украшено золотым шитьем, на его плечах покоилась массивная цепь, звенья которой представляли собой крупные бриллианты, заключенные в золотую оправу.

— Здравствуй! — приветливо пробасил он. — Здравствуй, Виктор! Я и есть герцог Карнелли.

— Здравствуйте, ваше высочество, — робко ответил мальчик.

— Никакое я для тебя не высочество, — с добродушной улыбкой возразил герцог. — Называй меня просто Карнелли.

Тут он обнял Виктора за плечи, внимательно разглядел его и, широко улыбнувшись, заключил:

— Сейчас уже поздно, мой прекрасный преемник и наследник. Ты устал, тебе пора спать. Отдыхай, но завтра утром мы устроим праздник по случаю твоего приезда.

И тут же внимательные, заботливые слуги отвели Виктора в огромную спальную комнату, помогли переодеться в мягкую, теплую пижаму и уложили спать.

Следующим утром ему была преподнесена новая одежда. Как же она была похожа на одеяние герцога: тот же самый бархат, то же золотое шитье все в точности как у герцога, но меньшего размера.

А перед завтраком к Виктору пришел Карнелли и преподнес ему еще один подарок — драгоценную алмазную цепь, точно такую же, как у него самого. Собственноручно возложив ее Виктору на плечи, он глубокомысленно изрек:

— Знай, мой прекрасный преемник и наследник, что это не простая цепь. Это волшебная цепь. Она поможет сохранить самое дорогое, что у тебя есть, — твой душевный покой. Она убережет тебя от излишних волнений, от тягостных мыслей, от мук совести — от всего того, что мешает человеку быть счастливым. — Карнелли умолк, и в наступившей тишине Виктору вдруг послышались какие-то странные, тихие голоса — голоса алмазов из той самой драгоценной цепи, которую ему только что подарил герцог.

Да-да, эти алмазы умели говорить. Искрясь всеми цветами радуги, играя яркими лучами, они завораживали взор и тихо шептали:

— Успокойся… Не тревожься… Позабудь о прошлом… Все будет хорошо… Тебя ждет богатое наследство, легкая, беззаботная жизнь… Ты будешь счастлив…

И на душе стало легко и спокойно. И не хотелось ни о чем вспоминать. И нежное, ласковое ощущение счастья согрело душу. И ушли в прошлое тревоги, волнения и переживания. И родной город, и отчий дом, и уроки живописи — все вдруг показалось таким далеким, таким призрачным, как будто бы ничего этого никогда и не было.

А после завтрака Карнелли пригласил Виктора в церемониальный зал, где представил ему своих приближенных. И убеленные сединами сановники расшаркивались перед Виктором. Льстиво улыбаясь, подобострастно заглядывая ему в глаза, каждый из них олицетворял собой преданность и покорность, каждый надеялся снискать его расположение. Что касается самого Виктора, то все это показалось ему довольно скучным.

Но вот, наконец, церемония подошла к концу, и начался праздник. Недалеко от замка, в живописной долине, окруженной холмами, состоялись грандиозные скачки. Тысячи всадников соревновались в искусстве верховой езды. И тяжкий топот копыт, и ржание, и храп коней, и пронзительные крики наездников наполнили долину. И все было прекрасно: яркие костюмы жокеев, породистые красавцы-скакуны, стремительный темп и азарт гонки.

Сидя под навесом, в прохладной тени шелкового шатра, Карнелли и Виктор созерцали веселую круговерть скачек. И день прошел незаметно. Но вечером, после награждения победителей, Карнелли устроил в своем замке пир.

В разгар веселья, изрядно захмелев, он приказал вывести из конюшни своего лучшего скакуна.

Это был необычный конь, подобного которому Виктор никогда до этого не видывал, — с ног до головы он был покрыт блестящей ярко-зеленой чешуей.

С самодовольной улыбкой Карнелли оглядел окружающих, сел на коня, усадил впереди себя Виктора и пустился вскачь. Сделав несколько кругов вокруг замкового двора, он вдруг… перемахнул через крепостную стену и помчался в долину. С необычайной легкостью конь преодолевал все препятствия: одним прыжком перескакивал через озера и реки, через горы и ущелья, через холмы и леса.

Вволю нагулявшись, Карнелли вернулся в замок, соскочил с коня и, хитро улыбнувшись, спросил Виктора:

— А не угодно ли тебе, мой прекрасный преемник и наследник, одному покататься на коне?

Честно говоря, Виктору было страшновато принять это предложение, но ему не хотелось выглядеть трусом в глазах Карнелли. И он взял в руки поводья, слегка пришпорил коня — и тот тронулся с места. Как ни странно, конь был на удивление послушен. Плавно, неторопливо он нес своего юного ездока вперед. Он сделал несколько кругов вокруг двора, потом легко перемахнул через крепостную стену, покатал Виктора по долине и направился обратно, в сторону замка.

Но Виктору вдруг отчего-то захотелось, чтобы конь одним прыжком перенес его аж через весь замок — и тот, представьте себе, сразу прибавил темп. Все быстрее и быстрее мчался он. И в последний момент, когда до замка осталось совсем немного, конь птицей взмыл вверх и, едва не задев копытами зубчатую стену, стремительно пронесся над черной громадиной крепости.

Сколько же было поздравлений, сколько ликования, когда юный всадник вернулся в замковый двор! Карнелли по-отечески обнял его и, смахнув с ресниц слезу умиления, взволнованно произнес:

— Ты просто молодец, малыш! Просто молодец! Со временем из тебя выйдет превосходный наездник. Но обещай, что впредь ты будешь осторожнее я так волновался за тебя…

Тут он еще раз оглядел Виктора и с лучезарной улыбкой заключил:

— Завтра мы непременно продолжим праздник. А сейчас тебе нужно хорошенько отдохнуть — впереди так много интересного, так много впечатлений. Доброй ночи, малыш. Доброй ночи, мой чудесный преемник и наследник…

В эту ночь Виктору снились кони. Огромные табуны мчались по долине, и не было им начала, и не было им конца. И комья земли летели из-под копыт, и лоснилась взмыленная кожа, и топот, и ржание слышались отовсюду.

Но вдруг среди породистых красавцев-скакунов мелькнула смешная полосатая лошадка — это была зебра. И откуда она только взялась? Как ни странно, она тоже обратила внимание на Виктора. Радостно кивая головой, она подбежала к нему и молвила человеческим голосом:

— Здравствуй, малыш! И зачем ты ушел из дома? Возвращайся скорее! Холст, кисти и краски ждут тебя…

И тут же Виктор услышал другие голоса — голоса бриллиантов из драгоценной цепи, которую он носил на своих плечах.

— Не обращай внимания на эту зебру, малыш! — шептал один из бриллиантов. — Эта глупая лошадка и сама не понимает, что говорит. Да и вообще, она ненастоящая! Когда-то давным-давно ее нарисовали карандашом на самом обычном листе бумаги.

— Зачем тебя какие-то кисти и краски? — вторил другой бриллиант. — Ты богач, ты наследник его высочества герцога Карнелли…

— Надо скорее позвать его высочество, — беспокоился третий бриллиант, — чтобы он прогнал эту надоедливую лошадку!

И тут же где-то рядом прозвучал громовой голос герцога.

— Откуда взялась эта негодная зебра? — гневался он. — Эй, мои верные слуги! Схватить ее немедленно! Утопить ее! Повесить! Разорвать ее на мелкие кусочки, чтобы другим неповадно было!

И тотчас всадники с арканами в руках закружили вокруг полосатой лошадки, и началась ловля. Вот один из них набросил петлю прямо на шею лошадке, но в последний миг она каким-то чудом ускользнула из петли. Вот еще один всадник набросил на нее аркан, но она снова увернулась. Как ни старались ловцы, как ни пытались поймать зебру — все напрасно! И тогда сам герцог взялся за дело.

— Знай же, о несчастная, — грозно воскликнул он, — что сейчас, на глазах у всех ты превратишься в полосатого кузнечика! Да-да, в кузнечика!

С этими словами он тихо прошептал какое-то заклинание и щелкнул пальцами. Но, к его собственному изумлению, ничего не произошло. Тогда он повторил заклинание и громко хлопнул в ладоши — и опять без толку. Рассердившись еще больше, он хотел было произнести новое заклинание, но зебра уже смешалась с табуном и исчезла из вида.

И как раз в этот момент… Виктор проснулся. За завтраком он рассказал герцогу о своем удивительном сновидении, но тот лишь рассмеялся в ответ.

— Вчера было слишком много впечатлений, — снисходительно объяснил он. — Слишком много коней мелькало перед глазами, и не удивительно, что тебе приснилась эта странная зебра…

После завтрака Карнелли и Виктор вновь отправились в долину, и праздник был продолжен. В этот раз состоялся грандиозный рыцарский турнир.

Тысячи воинов соревновались в ратном искусстве. В сияющих латах, в развевающихся пелеринах они сами по себе представляли яркое зрелище. Но еще большее впечатление оставляли боевые схватки рыцарей, во время которых они демонстрировали и высочайшее мастерство владения оружием, и несокрушимую мощь, и выносливость.

Весь день звенел булат. А вечером, когда турнир подошел к концу, Карнелли распорядился щедро наградить каждого из участников, после чего вернулся в замок и устроил шумный пир. И во время застолья ему вдруг пожелалось продемонстрировать и свое воинское искусство. Вынув из ножен длинный, узкий меч, он хитро прищурился и шепнул Виктору:

— Знай, малыш, что это не простое оружие — сейчас ты увидишь его в деле.

С этими словами Карнелли долгим, пристальным взглядом окинул все вокруг и в конце концов остановил взор на высокой, отлитой из железа статуе, стоявшей возле крепостной стены. Но вот он поднял меч и направил его в сторону статуи — и тотчас она затрещала, заскрипела, а потом и вовсе развалилась на части.

Затем вместе с Виктором он поднялся на одну из башен замка. Разглядев в вечерних сумерках оленя, что бежал вдоль опушки леса, Карнелли направил меч в его сторону — и в тот же миг олень рухнул замертво. Точно таким же образом герцог расправился и с медведем, что лакомился малиной возле лесного озерца, и с парой кабанов, затеявших бой на берегу реки.

— Ну, как? — самодовольно спросил он Виктора. — Нравится? Знай же, мой прекрасный преемник и наследник, что со временем этот меч будет твоим. А сейчас тебе пора отдыхать — завтра мы продолжим праздник…

И слуги проводили Виктора в его спальную, он лег в мягкую пуховую постель и крепко уснул. И в эту ночь ему снились рыцари.

Все как на подбор высокие, статные, в раззолоченных латах, пешие и конные, они сражались в поединках. И мастерство их, и удаль воистину не знали границ.

Но вдруг на одном из холмов, окружавших долину, в стороне от праздничного турнира неизвестно откуда появился рыцарь в обыкновенных, самых непримечательных доспехах из простого железа. И был он невысок ростом, и щупл, и меч его был невелик.

— Держись, Виктор! — крикнул рыцарь. — Держись, малыш! Я иду на помощь! Я вызволю тебя из плена…

И тотчас Виктор услышал другие голоса — знакомые голоса бриллиантов из драгоценной цепи, подаренной герцогом.

— Не верь этому рыцарю, Виктор, — шептал один из бриллиантов. — Ты вовсе не в плену. Ты почетный гость его высочества герцога Карнелли, ты его наследник. К тому же этот рыцарь ненастоящий — когда-то давным-давно его нарисовали карандашом на бумаге.

— И откуда взялся этот чужак? — возмущался второй бриллиант. — Вы только посмотрите на него — посмешище, да и только! Надо же было додуматься нарисовать такого…

— Ничего-ничего, — злорадно шептал третий бриллиант, — сейчас этот смешной рыцарь познакомится с воинами его высочества! Сейчас от него мокрого места не останется!

И в самом деле, увидев чужака, рыцари герцога тут же построились и боевым порядком двинулись ему навстречу. И началась битва.

Звон мечей, скрежет и лязг доспехов, крики и стоны раненых разнеслись над долиной. Рыцари герцога со всех сторон окружили своего единственного врага. Они нещадно рубили его мечами и боевыми топорами, кололи его копьями и осыпали тучами стрел, а он, отчаянно работая мечом, отбивал все атаки и медленно, шаг за шагом продвигался вперед. И сраженные рыцари снопами валились на землю, и все меньше охотников находилось встать на его пути.

Не прошло и полчаса, как боевой порядок рассыпался, могучее воинство герцога Карнелли бросилось наутек, и ему самому пришлось вступить в бой.

Самоуверенно усмехнувшись, он взял в руки свой колдовской меч и направил его в сторону приближающегося рыцаря. Прошла секунда, другая, третья, но рыцарь как ни в чем не бывало шел вперед. И Карнелли испугался.

— Дьявол! — озадаченно воскликнул он. — Что случилось? Меч не слушается меня… И тут Виктор проснулся.

За завтраком он рассказал герцогу о своем необычном сновидении, но тот лишь рассмеялся и снисходительно изрек:

— Вчера было слишком много впечатлений, малыш. Слишком много воинов было на турнире, и не удивительно, что тебе приснился рыцарь. Но ничего, сегодня ты повеселишься на славу…

И действительно, сразу после завтрака праздник был продолжен. Но в этот раз долину заполнили акробаты, факиры, дрессировщики диких животных и, конечно же, клоуны. И закипело веселье!

Яркий, буйный вихрь карнавала закружил в долине. И танцевали наряженные в цветастые попоны слоны, и ослепительные красавицы разъезжали верхом на львах, и весело, задорно играл оркестр, музыкантами в котором были… дрессированные крокодилы.

Что и говорить, веселье удалось на славу. Все было прекрасно и необычно. Но самое любопытное, что можно было увидеть на карнавале, — это фокусы клоунов.

Вот один из них подбежал к Виктору, с веселой улыбкой раскланялся перед ним, потом вдруг хлопнул в ладоши — и тут же в его руках очутилось серебряное блюдо с фруктовым мороженым.

Пока Виктор лакомился прохладным, душистым мороженым, клоун снова хлопнул в ладоши — и тотчас преподнес герцогу большой кубок прохладного вина.

Приняв подарок и тут же осушив кубок, герцог пришел в прекрасное расположение духа и решил показать свое собственное мастерство. Он внимательно оглядел клоуна и звонко щелкнул пальцами — и клоун уменьшился в размерах, причем раза в два, если не в три.

Герцог еще щелкнул пальцами — и бедняга-клоун стал совсем малюсеньким, величиной примерно с мышь. Поставив его на свою ладонь, Карнелли прошептал заклинание — и клоун принял облик цыпленка. Еще одно заклинание — и на ладони стоял уже не цыпленок, а хомячок. Потом — лягушонок, майский жук и, наконец, муравей.

Наигравшись вволю, герцог поднес ладонь к губам и дунул на муравья тот свалился на землю, и клоун тут же принял прежний человеческий облик. Не дожидаясь новых приключений, бедняга в ужасе убежал прочь, и Карнелли долго, от души хохотал ему вслед.

Незаметно летело время, легко и беззаботно прошел день. А вечером, сразу после захода солнца, оглушительный грохот потряс долину — это артиллерия пышным фейерверком венчала праздник. Залп следовал за залпом, и ослепительные вспышки играли в вышине, и яркими, пестрыми узорами полыхали облака, и мириады разноцветных огоньков мерцали в небесах.

До поздней ночи гремели пушки. Но, когда фейерверк подошел к концу, Карнелли и Виктор вернулись в замок — отдыхать.

В эту ночь Виктору снились шуты. Вот они устроили потешный рыцарский турнир. В ярких костюмах, оседлав разрисованных красками баранов и свиней, с картонными пиками в руках, они отважно сражаются. Вот они поднимают своих «скакунов» на дыбы и с яростными криками наскакивают друг на друга, но в итоге все как один валятся на землю, и трещат сломанные копья, и слышен громкий хохот шутов, и блеяние баранов, и отчаянный поросячий визг.

И вдруг из всей этой пестрой, развеселой свалки выбрался рыжий арлекин, подбежал к герцогу, вычурно раскланялся перед ним и спросил:

— Не угодно ли вашему высочеству увидеть один любопытнейший трюк? Поверьте, он достоин вашего внимания.

С этими словами арлекин хлопнул в ладоши — и тут же в его руках оказалась кукла. Причем какая! Вылитый Карнелли, и только!

— И это все? — хмуро спросил герцог.

— Конечно же нет! — возразил арлекин. — Самое интересное впереди, ваше высочество.

Тут он щелкнул куклу по носу — и она приняла волчий облик. Да-да, теперь это был маленький, но самый настоящий волк. Волк лязгал зубами, рычал и ронял из пасти белые клочья пены. А потом почему-то вырвался из рук арлекина и, испуганно прижав уши, поджав хвост, убежал в сторону леса…

Вот такая удивительная, непонятная история приснилась Виктору. Утром за завтраком он рассказал об этом герцогу и сразу заметил, что его высочеству все это не понравилось. Очень не понравилось! Выслушав своего преемника и наследника, Карнелли не проронил ни слова. Нахмурив брови, он молча сидел за столом и, кажется, о чем-то размышлял. А потом и вовсе встал из-за стола и удалился.

Мрачен и грозен герцог Карнелли в этот час, и тяжек его взор. Неторопливой походкой идет он по замку, идет в свои покои, в свой кабинет. И все расступаются перед ним: и слуги, и приближенные. И все молчат, боятся навлечь на себя его гнев, и в страхе склоняют головы перед ним.

Но вот он вошел в кабинет и закрыл за собой дверь. На письменном столе он увидел свернувшуюся в кольцо змею — ту самую змею, посланницу Великого Мага, которую когда-то встретил, возвращаясь с охоты.

— Что с тобой, Карнелли? — прошипела змея. — На тебе лица нет. Что случилось?

— Мне не нравятся сновидения моего наследника, — угрюмо ответил герцог.

— Сновидения? — удивилась змея. — Стоит ли обращать на них внимание. Мало ли что приснится малышу…

— Дело в том, что ему снятся его первые рисунки, — продолжил герцог, — полосатая зебра, рыцарь и арлекин, будь они прокляты во веки веков!

— Рисунки? — снова удивилась змея. — Ну и что с того?

— Если бы они просто снились! — раздраженно бросил Карнелли. — Но зебра зовет малыша домой, рыцарь громит мое войско! А злее всех этот рыжий насмешник, этот арлекин — он грозился обратить меня в волка. И я ничего не мог поделать с ним — вот что страшно!

— Нужно их уничтожить, — с минуту поразмыслив, заключила змея. — Нужно поджечь дом живописца, а вместе с ним сгорят и рисунки. Чем быстрее ты это сделаешь, тем будет лучше для тебя.

Выслушав змею, герцог решил ближайшей ночью выполнить ее приказ. На закате дня он облачился в латы, прошептал заклинание — и тут же превратился в огромную, размером с человека летучую мышь. И голова, и крылья, и туловище, и когтистые лапы мыши — все было покрыто металлом, и казалось, что вся она была сделана из железа. Какое же это было чудовище!

Мышь взмахнула крыльями, поднялась в небо и полетела в сторону знакомого города — города, в котором жил живописец.

А в это время Виктор уже лежал в постели и крепко спал. И снился ему сон, долгий, странный, тревожный сон. Вот будто бы где-то рядом, в ночной темноте вдруг вспыхнул огонь, и красные языки пламени поползли в разные стороны. Все сильнее и сильнее огонь, все выше и выше пламя. И мелькают, и пляшут страшные блики пожара, и трещит горящая древесина, и клубы черного дыма возносятся в небеса. И огромная железная летучая мышь почему-то кружит над пожаром.

А внизу, среди языков пламени, в самом пекле скачет маленькая полосатая лошадка, и жалобно ржет, и мечется, и не знает, где укрыться от огня. Здесь же и рыжий арлекин, и ему грозит беда.

И вдруг прямо из пламени выскочил рыцарь. Собрав все силы, сжав в руке меч, он высоко подпрыгнул и бросился в атаку на летучую мышь. И завязался бой. Рыцарь ухватил летучую мышь за крыло и, яростно работая мечом, обрушил на нее целый град ударов. И железное чудовище испугалось и бросилось наутек. Не прошло и минуты, как летучая мышь и рыцарь растворились в клочьях густого дыма и исчезли в вышине.

И Виктор проснулся. Встав с постели, он подошел к окну, открыл его и сразу почувствовал доносившийся издалека запах гари. Постояв с минуту у окна, он хотел было снова лечь, как вдруг резкий порыв ветра принес ему какой-то листок бумаги.

Бумага обгорела по краям и пахла дымом — по всему было видно, что совсем недавно она побывала в огне. Но, что самое интересное, на ней был изображен рыцарь. И Виктор узнал его — это был тот самый рыцарь, которого он видел во сне, это был один из его первых рисунков. Но в этот раз латы рыцаря почему-то были покрыты рубцами, и меч его был испещрен зазубринами. Он молча смотрел с листа бумаги, и взор его был печальным казалось, он никак не мог решиться сообщить Виктору какую-то грустную весть…

И вдруг в ночной тишине Виктор услышал знакомые голоса — голоса бриллиантов из драгоценной цепи, подаренной герцогом.

— Опять этот рыцарь пришел, — жаловался один из бриллиантов. — Что ему здесь нужно? Когда же он оставит нас в покое?

— Уж теперь-то ему конец! — злорадствовал второй бриллиант. — Уж с этой-то обгорелой бумажкой герцог в два счета справится!

— Нужно немедленно отнести эту бумажку его высочеству, — доверительно шептал третий. — А еще лучше бросить ее в камин!

— Да-да, — поддакивали другие бриллианты, — нужно бросить ее в камин… Бросить в камин… Бросить в камин…

И тут совершенно неожиданно со всех сторон раздались громкие голоса, и ночной замок наполнился шумом: топотом ног, возбужденными криками слуг герцога, резкими возгласами его приближенных. Выглянув из спальной, Виктор увидел, как придворный лекарь с бинтами в руках спешил в покои Карнелли. Следом двое слуг несли большой таз с водой, они торопились, и вода время от времени выплескивалась на пол. Другие слуги бежали в противоположном направлении, чтобы принести еще воды.

Немного поразмыслив, Виктор оделся, спрятал обгоревший рисунок за пазуху и направился в покои герцога — он решил узнать, что же, собственно, случилось этой ночью. Он застал герцога лежащим на неразобранной постели. Вокруг суетились слуги — они снимали со своего господина латы.

Что и говорить, такое слуги видели впервые. Из всех сражений — а их на счету Карнелли было превеликое множество — он выходил без единой царапины на панцире, без единой ранки. Но сейчас панцирь был основательно изрублен, а местами даже пробит, и тонкие струйки крови вытекали из него.

Увидев вошедшего Виктора, герцог устало улыбнулся и спросил:

— Тебе не спится, мой прекрасный преемник и наследник? Опять дурной сон потревожил тебя? Ну ничего, отныне никакие полосатые зебры, никакие арлекины и рыцари не будут мешать тебе…

И Виктор вдруг почувствовал, как на груди у него что-то зашевелилось — это рыцарь рвался в новый бой. Увы, лист бумаги, на котором он был нарисован, слишком крепко сидел за пазухой у нашего юного героя.

Но, наконец, с герцога сняли латы. Лекарь тщательно промыл и перебинтовал каждую рану, слуги разобрали постель и уложили его высочество отдыхать. А он, прощаясь с Виктором, пожелал ему приятного сна и в заключение сказал:

— Все будет хорошо, малыш! За ночь раны затянутся, и от них не останется даже следа. А утром нас ждет веселая охота — развлечемся на славу…

Быстро пролетел остаток ночи, и на рассвете в лесах затрубил охотничий рог. И загонщики с собаками пошли поднимать дичь. А Виктор и Карнелли оседлали коней и поскакали в далекую дубовую рощу — в ней-то и был устроен загон.

Когда они добрались до места, в загоне было уже немало живности. Карнелли взял в руки арбалет и первым же выстрелом уложил огромного лося. Вторым выстрелом — еще одного. Потом он убил несколько кабанов и принялся за оленей и косуль.

Но вот, изрядно утомившись, он бросил арбалет на землю, а сам прилег у основания дуба — немного отдохнуть. Лежа в мягкой, душистой траве, вдыхая ее ароматы, он наслаждался покоем, как вдруг… ощутил на себе чей-то пристальный взгляд.

Окинув взором кроны деревьев, он заметил затаившуюся в ветвях рысь. Да-да, крупную, пушистую рысь — это она неотрывно наблюдала за ним, пока он отдыхал в траве.

Обрадовавшись столь неожиданной, столь роскошной добыче, Карнелли медленно поднялся с земли, весело подмигнул Виктору и снова взялся за арбалет. "Это будет достойный венец охоты", — прошептал он, прицеливаясь.

Но рысь не стала дожидаться выстрела, она тут же спрыгнула с дерева и помчалась прочь. А Карнелли, Виктор и несколько егерей вскочили на коней и пустились в погоню. Долгой и изнурительной была эта погоня. Пятнистая кошка сновала меж деревьев, ловко пробиралась через заросли колючего кустарника, и всадникам уже не раз казалось, что они окончательно потеряют ее из вида.

Но, наконец, лес кончился, и рысь помчалась по зеленой травянистой лощине в сторону невысокого, заросшего орешником холма, на вершине которого виднелись руины какой-то крепости.

И герцог тотчас остановил коня.

— Дьявол! — злобно воскликнул он. — Нам придется вернуться! Запомни этот холм, малыш. Это проклятое место, и держись подальше от него…

Охота была явно испорчена. Возвращаясь домой, Карнелли не мог избавиться от чувства досады, все время ругался, проклинал и эту злосчастную рысь, и холм, и старую крепость на нем. Но вот, проезжая подлеском, он заметил какую-то старуху, собиравшую грибы. Заметил и, видимо, очень кстати — у него появилась прекрасная возможность сорвать свое зло на пожилом, беззащитном человеке.

— Эй, слуги! — крикнул он. — Взять ее!

— Кто позволил тебе собирать грибы в моих охотничьих угодьях? — строго спросил он старуху, когда ее схватили и поставили перед ним на колени. — Разве ты не знаешь, что за столь тяжкое преступление положена петля?

Вволю излив свой гнев, он велел повесить ее здесь же, прямо в лесу. И люди герцога тотчас бросились выполнять приказ. Как ни просила она, как ни молила о прощении — все напрасно, герцог был непреклонен. И бедная женщина была бы неминуемо казнена, если бы за нее не вступился Виктор.

И Карнелли смягчился.

— Благодари моего прекрасного, моего добрейшего преемника и наследника, — снисходительно бросил он старухе. — Это единственный человек, которому я готов уступить и отменить уже объявленный приговор. Помни его великодушие…

И кавалькада во главе с герцогом двинулась дальше, а перепуганная до полусмерти женщина побрела к своей хижине, что стояла неподалеку, на опушке леса.

Вернувшись в замок, Виктор долго размышлял о том, что ему довелось увидеть и услышать во владениях герцога Карнелли, но так и не смог ничего толком понять. Все вокруг было настолько лживо, что разгадать истинный смысл происходящего не было никакой возможности. И не у кого было спросить. А вечером, перед сном он вновь услышал тихие голоса бриллиантов из драгоценной цепи, подаренной герцогом. В один голос они требовали, чтобы Виктор бросил нарисованного рыцаря в камин.

— Как же вы мне надоели! — возмутился Виктор. — За что вы ненавидите мои рисунки? Что в них плохого?

Он сорвал с себя драгоценную цепь и швырнул на пол. И она рассыпалась по звеньям, но при этом каждый бриллиант вдруг превратился в страшного, мохнатого паука-тарантула. Тарантулы разбежались по углам, по щелям и затаились кто где.

В эту ночь Виктор не сомкнул глаз. Рано утром, еще до рассвета он решил расспросить ту самую старуху, которую недавно спас от петли. Спустившись в замковый двор, он оседлал коня и поскакал в лес.

Через пару часов он был на месте. Вот и знакомый подлесок, и ветхая хижина на опушке. Наш юный герой нашел хозяйку хижины у костра — она готовила похлебку из травы.

Увидев своего спасителя, бедная женщина со слезами на глазах принялась благодарить его. Но, когда он стал расспрашивать ее обо всех увиденных здесь чудесах, она лишь посетовала, что едва ли сможет помочь ему.

— Имя герцога Карнелли окутано тайной, — сказала она. — И ни один из его подданных в эту тайну не посвящен. Единственный человек, которому она известна, — это старый колдун по имени Великий Маг. Он живет в крепости, что стоит на холме посреди ореховой рощи. Но это страшное место сам герцог обходит его стороной.

— Но почему? — удивился Виктор.

— Многие побывали в гостях у Великого Мага, — ответила старуха, — да только никто из гостей не вернулся. Знай, добрый мальчик, что Великий Маг откроет тебе любую тайну, если ты сумеешь выиграть у него в кости. Но если ты проиграешь, то останешься у него навсегда…

— Как жаль, что я не умею играть в кости! — с досадой в голосе сказал Виктор. — Я бы выиграл и узнал тайну герцога Карнелли.

— Умение тебе не поможет, — возразила старуха. — Дело в том, что у Великого Мага колдовские кости. Но я выручу тебя, я дам тебе крохотную бутылочку со сладким маковым вином. Так вот, когда ты придешь в крепость к Великому Магу и вы начнете игру, найди способ отвлечь его внимание и урони одну-единственную капельку вина рядом с игральными костями — и сам увидишь, что получится…

Тут старуха отыскала в своей хижине крохотную, размером с мизинец бутылочку и отдала ее Виктору. А он спрятал ее в карман, сел на коня и продолжил свой путь.

Вот и знакомая лощина, и заросший орешником холм, и руины старой крепости. Сидя на коне, Виктор поднялся вверх по склону, через полуразрушенные ворота въехал в крепостной двор и внимательно оглядел все вокруг.

И стены, и крыши окружавших его бастионов несли на себе разрушительную печать времени. Тут и там в кирпичной кладке зияли глубокие трещины, а черепица покрылась мхом и местами осыпалась. Даже гранитный настил двора порос травой, кустарником, а кое-где и мелкими деревцами.

Виктор спешился и медленно прошелся по двору. В крепости было так пустынно и тихо — лишь редкие голоса птиц и стрекот кузнечиков нарушали царивший вокруг покой. И казалось, что здесь уже давным-давно никто не живет.

Поднявшись по ржавой железной лестнице на крепостную стену, он еще раз огляделся вокруг и совершенно неожиданно приметил в оконном проеме одной из башен человеческую голову. Кто-то наблюдал за Виктором. "Может быть, это и есть Великий Маг?" — подумал он и направился к башне. Подойдя к ней, он открыл массивную, окантованную медью дверь и оказался в начале крутой винтовой лестницы. Пройдя вверх по ступеням, он уперся в другую, еще более массивную дверь, выкованную целиком из железа.

Открыть ее Виктор не смог — видимо, она была заперта изнутри. Тогда он постучал в нее, потом еще и еще раз, но опять без толку. Постояв с минуту на месте, но так и не решив, что делать дальше, он вдруг услышал лязг засова. И дверь отворилась сама собой.

Перед глазами нашего юного героя открылся роскошный зал, сплошь отделанный золотом и драгоценными камнями. В центре зала журчали хрустальные струи фонтана, вокруг него высились пальмы, и лианы, усыпанные цветами, вились по стенам. В огромных канделябрах, источая тончайшие ароматы, горело множество свечей. И диковинные птицы важно расхаживали по полу, выложенному плитками сапфира, алмаза и изумруда. Какой же контраст составляло убранство этого зала с ветхим обликом крепости!

Но главной неожиданностью было другое: среди всей этой роскоши Виктор увидел молодую, красивую смуглянку в пестром шелковом платье. И он узнал в ней ту самую гадалку, которая когдато приходила к его дому и просила попить, а потом еще гадала на его ладони. Но как она могла здесь оказаться?

Гадалка тоже узнала его.

— Виктор? — удивленно спросила она. — Что привело тебя в эту крепость? Зачем ты здесь?

— Я должен узнать тайну герцога Карнелли, — ответил он.

— Но зачем? Разве тебе плохо живется у герцога? Разве тебе не хочется стать его наследником?

— Боюсь, что мне придется унаследовать не только его богатства, — ответил Виктор, — но и его дела. Это меня и страшит…

— Ах, вот как? — притворно удивилась гадалка. — Тебе не по вкусу дела герцога Карнелли? И поэтому ты хочешь узнать его тайну? В таком случае знай, малыш, что каждого мальчика, который попытается разгадать эту тайну, ждет смерть!

И тут же гадалка превратилась в огромную змею.

— Как жаль все-таки, что из тебя не получился наследник, — зловеще прошипела змея.

Обнажив свои ядовитые зубы, она хотела было броситься на Виктора, но была остановлена чьимто строгим окриком. И в зал вошел седовласый старец в черном костюме — это и был Великий Маг.

— С каких пор в моем доме убивают гостей? — возмущенно воскликнул он. — По какому праву?

Движением руки он выпроводил змею из зала, приблизился к Виктору и, дружелюбно улыбнувшись, спросил:

— Тебе и в самом деле нужно узнать тайну герцога Карнелли? В таком случае не угодно ли тебе сыграть в кости? Я дам тебе ровно три попытки и, если ты выиграешь хотя бы один раз, я открою тебе тайну Карнелли.

— А если я проиграю?

— Тогда ты останешься здесь навсегда, — объяснил хозяин крепости. — И ты станешь достойным украшением этого зала. Я превращу тебя в какуюнибудь занятную, красивую вещь — ну, например, в канделябр или люстру. А может быть, даже в пальму или павлина. Ну как, юноша, ты согласен с условиями игры?

— Согласен, — ответил Виктор, стараясь придать своему голосу как можно больше твердости, хотя от одной мысли о том, что его превратят в канделябр или павлина, мурашки по коже поползли.

— Вот и прекрасно! — дружелюбно заключил Великий Маг и пригласил своего гостя к мраморному столику, стоявшему возле фонтана.

Тут он вынул из кармана небольшой парчовый мешочек, высыпал из него на стол пять игральных костяшек и предложил начать игру.

Взяв кости в руки, Виктор внимательно разглядел их, но не обнаружил ничего примечательного — кости как кости, пять черных кубиков с белыми точками на гранях.

Наконец, он бросил их на столик — и выпало пять троек.

— Ну что же, очень неплохо, — заметил хозяин крепости и в свою очередь бросил кости. И выпало пять четверок, и Виктор проиграл. — Не огорчайся, юноша, — примирительно произнес Великий Маг. — У тебя еще целых две попытки, вся игра впереди.

Наш юный герой снова взял кости и бросил их на стол — и выпало пять пятерок!

— Просто прекрасно! — заметил обладатель колдовских костяшек. — Это реальный шанс выиграть и узнать тайну герцога Карнелли.

Однако, когда он сам бросил кости, выпало пять шестерок, и Виктор снова проиграл.

— Ничего страшного, — с добродушной улыбкой произнес старый колдун. Просто мне повезло чуточку больше, чем тебе. Не огорчайся, юноша, у тебя есть еще одна попытка…

И Виктор снова взял кости, но потом вдруг положил их на стол и спросил:

— А не найдется ли у вас чего-нибудь попить, гостеприимный хозяин? Могу ли я надеяться на чашку чая перед последней попыткой?

— Нет ничего проще, — снисходительно согласился Великий Маг. — Мне будет приятно угостить тебя чаем. Тем более перед последней попыткой…

Тут он взглянул на хрустальный шкафчик, стоявший в углу зала, и тотчас двери шкафчика открылись, и из него вылетели две фарфоровые чашки, два блюдца, две тарелочки, ложечки, чайник и, наконец, блюдо. Сами собой они встали на столик, чашки наполнились ароматным чаем, а на блюде выросла целая гора пирожных.

Пользуясь тем, что внимание старика на какоето время было приковано к хрустальному шкафчику, Виктор незаметно достал из кармана бутылочку со сладким маковым вином, откупорил ее и уронил лишь одну-единственную капельку рядом с игральными костями. И тут же замер от изумления — из костяшек выскочили малюсенькие-премалюсенькие чертики и с жадностью присосались к сладкому маковому вину. Мгновение — и от капли не осталось и следа, а чертики шмыгнули обратно — в игральные кости.

Тем временем Великий Маг взглядом придвинул к столику два раззолоченных кресла, и чаепитие началось. Честно говоря, нашему герою было не до угощения — из головы не выходила мысль о том, что его могут превратить в какую-нибудь достопримечательность крепости. Но делать было нечего, и он все же выпил пару чашек душистого чая, съел несколько пирожных. И игра продолжилась.

Снова взяв кости, Виктор бросил их на стол — и выпали четыре четверки и одна пятерка, что очень удивило хозяина костяшек. Но он удивился еще больше, когда сам бросил кости — в этот раз выпали три единицы, двойка и тройка! И Великий Маг проиграл!

— Дьявол! — озадаченно прошептал он. — Кости не слушаются меня! В чем дело?

Он снова схватил их и снова бросил на стол — и в этот раз выпали три единицы, двойка и тройка. Еще один бросок — и опять то же самое. Тут он долгим, пристальным взглядом смерил своего гостя и зловеще, еле сдерживая свой гнев, спросил:

— Уж не твоих ли рук это дело, о юноша? Уж не ты ли испортил мои игральные кости? Признавайся по-хорошему…

— А если я не признаюсь?

— Тогда судьба твоя будет ужасна. Я превращу тебя… в паркетную плитку и каждый день с утра до вечера буду ходить по тебе, топтать тебя каблуками.

Или превращу в каминные щипцы — и ты будешь изо дня в день ворочать горящие головешки и страдать от их жара. Или возьму да превращу тебя…

— Но и вам лучше не будет, — перебил его Виктор. — Игральные кости по-прежнему не будут вас слушаться. Но, если вы все же откроете мне тайну герцога Карнелли, то я со своей стороны сделаю так, что кости вновь будут в вашей власти.

Выслушав своего гостя, хозяин крепости впал в задумчивость — ему предстояло сделать выбор между колдовскими игральными костями и одним из своих верных слуг, герцогом Карнелли. В итоге, поразмыслив с минуту-другую, он рассудил, что таких слуг как Карнелли у него не так уж и мало, а вот колдовские кости — только одни, и других уже не будет. Таким образом, выбор был сделан.

— Хорошо! — заключил он. — Слушай меня внимательно. Знай, что Карнелли колдун. И его страшная тайна состоит в том, что ему обязательно нужно найти преемника, который продолжил бы его колдовское дело — иначе Карнелли ждет участь бешеного волка, вечного скитальца на этой земле. Так уж получилось, юноша, что выбор пал на тебя, именно поэтому ты и оказался во владениях герцога. И если ты не желаешь стать его преемником и наследником, то тебе достаточно просто вернуться домой, к родителям, и никакие колдовские чары не смогут тебя остановить…

— И это все?

— Да, это все, юноша. Но теперь и ты выполни свое обещание, сделай так, чтобы игральные кости вновь слушались меня.

— Нет ничего проще, — ответил Виктор. — Для этого нужно выполнить два условия: во-первых, я должен беспрепятственно покинуть крепость, а вовторых, игральные кости должны лежать в полном покое до ближайшего утра и они вновь будут в вашей власти.

На том они и распрощались. Великий Маг остался в своем раззолоченном зале, он с нетерпением ожидал утра. А Виктор спустился в крепостной двор, оседлал коня и поспешил домой, к родителям.

Через несколько дней он добрался до своего города и на том самом месте, где когда-то стоял его дом, нашел пепелище. Но самое главное состояло в том, что он разыскал родителей и наконецто смог обнять их после долгой разлуки. Родители рассказали ему о страшном пожаре, вспыхнувшем среди ночи, и о перепончатом чудовище, кружившем над огнем. Пожар вспыхнул внезапно, и дом выгорел буквально за несколько минут, но родителям удалось уберечь от огня первые рисунки Виктора: рыжего арлекина и полосатую зебру.

— Жаль, что нам не удалось спасти и рыцаря, — сказали они. — Детская комната была охвачена пламенем, и рыцаря в ней почему-то не оказалось.

— Рыцарь сражался с колдуном Карнелли, — ответил Виктор и с этими словами достал из-за пазухи обгоревший, пропахший дымом рисунок. — Рыцарь сделал свое дело, но теперь мой черед. Я должен увидеть Карнелли и высказать ему все, что я о нем думаю!

Как ни возражали родители, как ни отговаривали сына, но он снова сел на коня и поскакал обратно, во владения герцога.

И когда он, наконец, добрался до замка Карнелли, его взору предстала жуткая сцена дележа наследства герцога. Лучшие рыцари его высочества сражались насмерть. И это был уже не турнир, а самое настоящее побоище: тут и там в лужах крови лежали убитые, то и дело слышались пронзительные крики раненых и стоны умирающих. А победители тащили сундуки с золотом, шкатулки с драгоценными камнями, серебряную посуду — все то, чем был богат герцог. И никто не обращал на Виктора ни малейшего внимания — все были заняты дележом. Обходя стороной дерущихся рыцарей, Виктор вошел во дворец и направился вверх по лестнице, в покои его высочества. И здесь шла битва, и тоже за наследство.

У двери, которая вела в покои Карнелли, Виктор, как ни странно, не обнаружил ни слуг, ни охраны. "Может быть, герцога нет в замке?" — подумал он. Но тут дверь неожиданно распахнулась, и из покоев его высочества вышел — кто бы вы думали? — волк! Да-да, старый, облезлый, но самый настоящий волк!

Волк неровно дышал, ноги его дрожали, а из пасти свисали клочья пены. И что-то от герцога было в его страшном, тяжелом взгляде. Осмотревшись вокруг и увидев Виктора, он вдруг жалобно, пронзительно завизжал, словно его ударили плетью, и, испуганно поджав хвост, опрометью бросился прочь. Волк выбежал из дворца, проскочил через замковые ворота и умчался в сторону леса.

А наш юный герой навсегда покинул владения Карнелли, вернулся к родителям, вместе с ними построил новое жилье и продолжил занятия живописью. И со временем из него получился настоящий художник.

Но свои первые рисунки: полосатую зебру, рыцаря и арлекина он хранил как дорогую реликвию прошлого.

Вот и вся история. В заключение лишь добавлю, что Виктор редко вспоминал о герцоге Карнелли и его наследстве. Наверное, нашему живописцу было просто не до этого — он писал картины.

Фантеркок — маленький кукольник, сын прачки

Я расскажу вам историю, которую сам услышал в детстве. Произошла она в одном старом-престаром королевстве, которого давно уже нет на карте Европы. Но известно, что его столицей был город Хаффенберг, а правил там в мире и благополучии король Клаус.

Так вот, на окраине Хаффенберга в крохотном домике жила прачка с сыном, мальчиком лет десяти по имени Фантеркок. Труд прачки не из легких, а заработки не велики, потому и жили они в бедности. Фантеркок был заботливым сыном, старался помогать маме, а в свободное время любил играть с друзьями в разные мальчишечьи игры. Шумной гурьбой дети часто бегали на ярмарку, где продавалась всякая всячина и было на что поглазеть. Одна лавка кукольника чего стоила. И каких только игрушек там не было, но за каждую из них требовали денег.

Правда, Фантеркок иногда сам делал кукол — вырезал их из дерева. Несмотря на свою простоту, эти самоделки нравились всем его приятелям, а еще больше — девчонкам. Случалось, он даже менял их на разные редкие вещи, такие, как старый наконечник стрелы, мушкетная пуля и другие ребячьи драгоценности.

Однажды он пошел с мамой, чтобы помочь ей отнести заказчикам выстиранное и отглаженное белье. На улице их обогнала большая серая карета, запряженная четырьмя конями, а из ее окошечка выглянула старушка. Вроде бы обычная старушка, но какой у нее был нос! Ручаюсь, что за всю свою жизнь вы такого огромного носа не видели.

— Ого, ну и носище, — тихонько сказал Фантеркок. Кто бы мог подумать, что сквозь стук колес и цоканье шестнадцати подков старушка услышит его слова. Она велела кучеру остановить коней, высунула голову из кареты и голосом, полным гнева и обиды, спросила:

— Как смеешь ты, мальчишка, лгать, будто бы у меня — какой-то носище?

— Простите его, бабушка, — ответила за Фантеркока мама, — ведь он еще маленький, он не хотел вас обидеть.

— Маленький? Так пусть же и останется маленьким навсегда!

Карета сорвалась с места и исчезла в клубах пыли. Домой они вернулись с тяжелым чувством, из головы не выходили злые слова старухи. Но жизнь шла своим чередом. Фантеркок увлекся вырезанием деревянных кукол, а мама иногда находила время, чтобы из разных лоскутков шить им наряды.

Однажды зимой, незадолго до рождественских праздников, мама заболела. Она не могла стирать и гладить белье, а ведь дома совсем не было денег. Тогда Фантеркок решил пойти на праздничную ярмарку и попытаться продать хотя бы пару игрушек, чтобы купить лекарство и что-нибудь из еды. Он взял корзину, положил туда девять самых лучших своих кукол, потеплее оделся и вышел из дома.

Уже смеркалось, на ярмарке было шумно и многолюдно, повсюду продавались праздничные подарки. И Фантеркок, подражая бывалым продавцам, звонким мальчишечьим голосом предлагал дамам и господам купить игрушки. Вначале, как он ни старался, ничего не получалось. Но вот к нему подошли молодой почтальон и его жена. Им не верилось, что мальчишка в заплатанной одежде сам делает такие занятные фигурки. "Уж не украл ли он их где-нибудь?" — подумал почтальон. Но когда Фантеркок рассказал, почему он вынужден торговать куклами, молодые супруги купили у него деревянную лошадку и всадника, бравого усача с яркой кокардой на шлеме. И представьте себе, через пару часов он все продал и радостный, возбужденный своим неожиданным успехом, побежал домой.

— Мама, мама! Смотри, сколько у нас денег!

Теперь я смогу зарабатывать, и мы заживем лучше, правда? — с этими словами он буквально влетел в дом, тут же достал из кармана и выложил на стол с полтора десятка медных монет. Мать была рада за сына. "Может, и правда, он в самом деле станет настоящим кукольником, не останется без куска хлеба?" — думала она. А Фантеркок уже начал мечтать о том, что у него будет целая мастерская с подмастерьями и, может быть, даже собственный магазин.

Утром он купил курицу, каравай свежего хлеба, кувшин молока и лекарство, а когда сварил бульон, перетопил молоко и позвал маму к столу, ей, кажется, от одной сыновней заботы уже стало лучше. Потом принялся за работу. Новых кукол тоже удалось продать, и на вырученные деньги Фантеркок купил инструменты: стамеску, пилку и сверло.

ДОГАДКА СТАРОГО ЛЕКАРЯ

Поправившись, мама уже реже бралась за стирку, но зато много времени тратила на кукольные наряды, а яркие лоскутки для их изготовления можно было дешево купить у любого портного.

Фантеркок делал самые разнообразные игрушки, но наибольшим спросом покупателей пользовались деревянные солдатики и всевозможные зверюшки на колесиках: лошадки, кошки и так далее. Постепенно он овладел искусством резьбы по дереву, научился подбирать краски и ткани для кукольных костюмов. Вместе с мамой он любил пофантазировать, придумывать что-нибудь новое, оригинальное. Они стали жить веселее, а за работой часто напевали какую-нибудь песенку.

Через пару лет Фантеркок стал известным человеком на ярмарке, и стоило ему появиться там со своей корзиной, полной игрушек, как покупатели обступали его со всех сторон.

Только вот беда: мать заметила, что Фантеркок начал горбиться, редко поднимал голову, а друзья обогнали его в росте. "Выпрямись, сыночек, говорила она, — не горбись. Смотри, какие статные гвардейцы у короля, как высоко они держат голову. Старайся, чтобы и у тебя осанка была не хуже". Но оказалось, что на спине у мальчика появился крохотный горб, который, хоть и медленно, но продолжал расти. Несколько лекарей пытались вылечить Фантеркока, но у них ничего не получилось. А один старый лекарь, спасший жизнь многим жителям города, переворошил все свои книги и предположил, что причина болезни Фантеркока — злое колдовство королевы Серой горы, против которого медицина бессильна, а избавить от него может единственный человек на свете: добрый король Густав. "Да только вся беда в том, — вздохнул лекарь, — что никто не знает, где его искать и есть ли он вообще на свете…"

Да, о короле Густаве слыхали многие. Говорили, что он и не волшебник даже, а просто человек с добрым сердцем… Вот только никто его не видел. Кто говорил, что он давным-давно умер, кто — что еще не родился, а одна старуха ведунья утверждала, что король Густав существует — и даже живет в Хаффенберге, но он… еще мальчик.

Попробуй, пойди разыщи его, этого короля Густава. Но жизнь продолжалась. И Фантеркок, как и прежде, мастерил игрушки, а мама их наряжала.

БОЛЬШОЙ УСПЕХ ФАНТЕРКОКА

Однажды дети важного придворного чиновника, советника короля, услышали от своего слуги о маленьком мастере и его занятных куклах. В подтверждение своих слов слуга принес купленного у Фантеркока деревянного крокодильчика. Это была забавная игрушка. Потянув зеленого хищника за короткий гребенчатый хвост, можно было открыть его зубастую пасть. А если отпустить хвост, то челюсти захлопывались с такой силой, что могли колоть орехи. Дети были в восторге от такой вещицы, а слуга снискал расположение своего господина.

Вскоре к Фантеркоку пришел посыльный. Он пригласил его в дом советника и порекомендовал взять с собой только самые лучшие игрушки.

Точно в назначенное время Фантеркок пришел со своей корзиной, тщательно вытер ноги и дернул бронзовую рукоятку звонка у входной двери. Слуги впустили его, пригласили в гостиную, где предложили сесть и ожидать хозяйку.

Удобно устроившись в огромном мягком кресле, он с интересом рассматривал резную мебель, ковры и многое другое, чего никогда раньше не видел. Но вот неожиданно открылась дверь, и в гостиную вошли жена советника с дочерью. Следом за ними вбежал и сын советника, бойкий мальчуган лет четырех, который сразу же спросил: "А где игрушки?"

Фантеркок встал и поклонился.

— Здравствуй, — приветливо сказала хозяйка. — Так ты и есть тот юный кукольник? Ну что же, давай посмотрим, что ты принес.

Но дети, увидев куклы, уже начали вынимать их из корзины и ставить на стол. Они даже немного заспорили между собой, кому какая игрушка достанется. Хозяйка дома, внимательно рассмотрев каждую вещь, спросила о цене.

— Я даже не знаю, — нерешительно ответил Фантеркок, — на ярмарке мне дают за куклу однудве медные монетки…

Она от души рассмеялась и заметила, что всегда ценила скромность, но сейчас он не на ярмарке, к тому же у нее нет ни одной медяшки. С этими словами жена советника достала из кошелька и положила на стол аж целый золотой. А Фантеркок растерялся — золотую монету, целых пять крон, он видел впервые в жизни.

— Возьми. Ты заслужил, твои куклы действительно славные, — сказала она. — Но постарайся сделать для нас что-нибудь необычное. И знаешь, будет лучше, если у тебя появится другая одежда.

Зайди завтра к прислуге, тебя отведут к портному и башмачнику, а я расплачусь с ними.

На этом они расстались. Фантеркок, размахивая от радости корзиной и крепко сжимая в кулаке золотой, бежал по улицам Хаффенберга домой, к маме. Она очень обрадовалась такому солидном заработку. "Уж теперь мой сыночек точно не пропадет", — думала она.

Через несколько дней у Фантеркока появились новый костюм чистого сукна, крепкие башмаки и мягкая фетровая шляпа, надев которые, он почувствовал себя уже не мальчишкой, а настоящим мастером, признанным семьей самого советника его величества короля. Чувство успеха прибавляло силы в работе. Теперь не нужно ходить на ярмарку и продавать кукол, радуясь каждой вырученной медной монетке. У него появился заказчик, о котором можно только мечтать.

Фантеркок работал полмесяца и сделал для сына советника морского дракона, который извивался, как живой, а еще кораблик, капитана и трех матросов. Для деревянных матросов была сшита форма: красные брюки, белые куртки и шапочки, а для капитана — еще и плащ. На белых парусах судна ярко выделялись большие синие кресты. А для дочери советника Фантеркок сделал двух пупсиковшутов: девочку и мальчика. Голова, руки и ноги деревянных человечков были соединены с туловищем пружинками, незаметными под одеждой, сшитой из разноцветных кусочков блестящего, тонкого шелка. Достаточно было взять такую игрушку в руки, как она начинала размахивать руками и кланяться. Глядя на лица шутов и их суетливые движения, просто невозможно было удержаться от улыбки.

Поздно вечером Фантеркок закончил работу, а утром тщательно завернул каждую игрушку в лоскут ткани и положил в корзину. Попрощавшись с мамой, он направился к дому советника.

Вот и парадный подъезд. Стоявший у дверей слуга приветливо встретил Фантеркока и распорядился, чтобы господину советнику доложили о прибытии мастера-кукольника.

А в это время вся семья советника была занята завтраком. Лишь только-только подали горячее, как в столовую комнату бесшумно вошел лакей, приблизился к своему господину, поклонился и тихо доложил, что мастер принес заказанные игрушки. Тот спокойно ответил: "Пусть подождет, а игрушки мы посмотрим после завтрака". Лакей вышел, но дети, услышав ответ отца, в один голос принялись твердить, что они уже сыты. "Порядок есть порядок, — строго сказал советник, — и не годится из-за игрушек бросать завтрак". Но его сын, своенравный мальчишка, заупрямился, начал спорить с отцом, а в конце концов расплакался, выскочил из-за стола и убежал вниз, к Фантеркоку. Фантеркок не мог запретить ребенку рассматривать игрушки, а слуги не имели права силой вернуть мальчика за стол. И когда рассерженная мать пришла за ним, малыш уже устроил битву моряков с драконом прямо на полу, в окружении почтительно вытянувшихся слуг. Фантеркок в это время объяснял, как следует ставить паруса, если корабль пустить в плавание в озере или, скажем, в бассейне.

Жена советника хотела увести сына и сделать ему самое серьезное внушение, но, увидев его радостное, возбужденное лицо, тут же передумала. Она лишь слегка пожурила его, но при этом и приласкала, нежно обняла свое дитя. А сын пообещал, что так больше не будет. Итак, конфликт был исчерпан, слуги облегченно вздохнули, а нашего кукольника вскоре пригласили в гостиную. Хозяин дома вместе с женой и детьми внимательно рассмотрел игрушки, похвалил мастера и наградил его десятью кронами золотом. Кроме того, господин советник высказал мысль, что если бы все подданные его величества короля Клауса были столь добросовестны в своем труде, то его королевству во всем мире не было бы равных. Конечно, это была всего лишь шутка, но слышать ее было приятно.

После этого случая прошло почти три года. Фантеркок уже не раз бывал в доме господина советника и стал желанным посетителем.

ГОСПОДИН ПРИДВОРНЫЙ КУКОЛЬНИК

Однажды шестилетний принц побывал в доме советника и увидел там множество занятных игрушек. Они ему так понравились, что он даже пожаловался отцу, что у него, принца, таких нет, а в доме советника — полным-полно. Король Клаус успокоил сына и пообещал, что восстановит справедливость. Он тотчас вызвал советника и расспросил его о мастере, который делает столь забавные и оригинальные вещицы. Потом король немного подумал и отметил, что в замке есть и придворный портной, и придворный пекарь, и лекарь, а вот придворного кукольника нет. "Не следует ли исправить этот недостаток?" — спросил он советника. Тот, конечно же, выразил свое восхищение мудростью короля, которая проявила себя и в решении этого важного вопроса. Лично от себя он поручился за Фантеркока и заверил короля, что этот молодой человек достоин столь высокого назначения.

Вскоре Фантеркок был вызван к очень-очень важному чиновнику, самому начальнику королевской канцелярии, который объявил ему, что с этого дня он назначается на должность придворного кукольника с жалованьем, которое просто не укладывалось в голове юного мастера: аж полторы тысячи крон золотом в год. Но Фантеркок был строго предупрежден о том, что отныне не имеет права продавать или дарить кому-либо сделанные игрушки. Все до единой он обязан сдавать господину Крюгеру, управляющему хозяйством, потому что теперь эти куклы будут являться собственностью его величества короля.

На следующий день Фантеркок явился к своему непосредственному начальнику, раздражительному, крикливому и толстому-претолстому господину Крюгеру. К счастью, Крюгер был в хорошем настроении, поэтому встретил его приветливо, познакомил с трудившимися в замке мастеровыми людьми, дал массу разных советов и наставлений.

Вскоре Фантеркок и его мама перебрались в новый дом и принялись за работу в прекрасной мастерской, о которой можно было только мечтать. Древесину для игрушек Фантеркок теперь выбирал на складе, в хозяйстве господина Крюгера. Если же там не оказывалось материала нужного качества, то господину придворному кукольнику достаточно было лишь ткнуть пальцем в подходящее дерево в лесу, а дворцовые лесорубы мигом рубили дерево и распиливали его на части, причем именно так, как требовал Фантеркок. Вот каким важным человеком он стал!

Уже через десять дней он принес управляющему шесть ярко раскрашенных птиц, сделанных из тонких кленовых пластинок. Эти игрушки были устроены таким образом, что могли долго кружить в воздухе, если пустить их в полет с какого-нибудь возвышения.

Когда кленовые птицы попали в руки детей короля, они тут же принялись пускать их из окон дворца. Птицы летали над дворцовой площадью, приземляясь то на камни мостовой, то на крыши домов, а одна из них, поднятая восходящим потоком воздуха, долго парила над замком, а потом даже перелетела через крепостную стену. Лишь после долгих поисков ее нашли в ветвях старого дерева. Ох, и пришлось же побегать дворцовой страже за этими птицами, чтобы принц и принцесса могли вволю развлечься.

А в это самое время король Клаус совещался со своими приближенными по очень важным государственным делам. Отвлеченный шумом, он спросил, что за суета творится в замке и почему слуги лазают по деревьям и крышам. Узнав в чем дело, он закрыл заседание и пошел к детям. Ему было приятно наблюдать веселую игру с птицами, и, хотя сам он давно вышел из детского возраста, все же не удержался и запустил одну из них, да так удачно, что она долго-долго летала над дворцом. "Да, не зря я учредил должность придворного кукольника", — подумал король. Так он еще раз убедился в своей мудрости и правильности принимаемых решений.

А Фантеркок уже трудился над другими игрушками. Работал он с большим желанием, увлеченно, иногда даже ночью брался за инструменты, если в голову приходила какая-нибудь новая идея.

Всего лишь за год он сделал для принца и принцессы целую коллекцию занятных безделушек, и, несмотря на свой возраст, стал уважаемым человеком в замке. Однажды он задумал сделать к дню рождения принцессы несколько пляшущих человечков. Подходящего материала на складе не оказалось, поэтому рано утром Фантеркок отправился в лес.

Долго бродил он по лесу, а к полудню обнаружил в чащобе родник. И очень кстати, так как день был жаркий и наш господин придворный кукольник изрядно устал. Он решил немного отдохнуть, а заодно и пообедать взятыми из дома бутербродами. Прекрасным дополнением к ним были и вкусная, чистая родниковая вода, и черника, заросли которой окружали родник со всех сторон.

Но стоило ему прикоснуться губами к воде, как где-то рядом послышался негромкий женский голос. Подняв голову, Фантеркок увидел лесную фею. Она спрашивала, что привело его сюда, в эту чащобу. Когда он рассказал о цели своего хождения по лесу, фея вдруг спросила, отчего он так горбится, не болен ли. Фантеркок рассказал о встрече с длинноносой старухой, ехавшей в серой карете, и фея подтвердила, что эта старуха в самом деле колдунья, известная как королева Серой горы, и теперь вряд ли кто-нибудь сможет расколдовать Фантеркока.

Фее было жаль юного мастера, поэтому она решила хоть чем-то помочь ему и отвела Фантеркока к засохшему, но крепкому дубу. "Это волшебное дерево, — сказала она. — Сделанные из него игрушки оживут, если тебе будет грозить опасность. Они защитят тебя и помогут в беде".

С этими словами фея исчезла, словно растворилась в воздухе. А он все же съел свои бутерброды и пошел домой, стараясь хорошо запомнить дорогу. Но утром снова отправился в лес, чтобы отпилить от дерева лишь один сук, которого хватило бы примерно на два десятка кукол. Когда в мастерской Фантеркок очистил древесину от коры и стал распиливать на заготовки, он убедился в ее высоком качестве, так что заранее был уверен в том, что игрушки будут прочными и изящными.

Работа спорилась. Уже через несколько дней были готовы пять пляшущих человечков в нарядных костюмах и клоун. Управляющий похвалил мастера. Скоро во дворце состоялся живописнейший бал. Нашего мастера не было на празднике, его не пригласили, зато его куклы были там, причем на самом видном месте, рядом с принцессой.

ЗНАКОМСТВО С ДЕТЬМИ КОРОЛЯ, И ЧТО ИЗ ЭТОГО ВЫШЛО

Через несколько дней после бала управляющий зашел к Фантеркоку, который в это время маленьким рубаночком обрабатывал заготовки. Увидев своего начальника, Фантеркок прекратил работу и поклонился. А тот, как-то странно улыбаясь, оглядел все вокруг и неожиданно сказал: "Знаешь что, малыш, мне нужна хорошая, занятная игрушка, наподобие вот этой лошадки. Она просто прелесть, просто прелесть, хе-хе… Видишь ли, неделю назад я купил новый, прекрасный особняк. И хочу украсить гостиную какой-нибудь занятной деревянной безделицей. Я думаю, ты не против того, чтобы в моем доме была одна из твоих игрушек…" Фантеркок вежливо ответил, что и так обязан все игрушки отдавать ему, Крюгеру, но все они — собственность короля, и только король может разрешить управляющему взять деревянную лошадку домой. Тогда, изобразив на лице удивление, Крюгер напомнил Фантеркоку, что его судьба во многом зависит от добрых отношений с начальством и мастеру лучше не спорить с управляющим. А Фантеркок ответил, что вовсе и не спорит, но твердо знает, что игрушки принадлежат его величеству королю Клаусу, об этом ясно сказал сам начальник королевской канцелярии. "Ну хорошо, хорошо, дорогой мой Фантеркок! Теперь я убедился в том, что ты точно знаешь свои обязанности и строго их выполняешь. Я ведь только хотел проверить тебя. Да, именно — проверить", — угрюмо заключил Крюгер и скроил на своем лице подобие улыбки, хотя было видно, с каким трудом он скрывает раздражение. Тут он повернулся на каблуках, мгновение постоял спиной к Фантеркоку и быстрыми шагами вышел из мастерской.

После разговора с Крюгером работа не ладилась, рубанок шел неровно, а в руках не было прежней уверенности. А все потому, что на душе было беспокойно. Среди мастеров управляющий пользовался дурной славой. Фантеркок не раз слышал, что если уж Крюгер разозлится на кого-нибудь, то рано или поздно найдет способ навредить человеку — такой уж он был злопамятный.

Однажды принцу и принцессе захотелось посмотреть, как работает придворный кукольник. Ведь интересно узнать, как из безжизненных деревяшек получаются пляшущие человечки, прыгающие лягушки и скачущие лошадки. Вскоре маленькая карета, запряженная парой белых пони, отвезла детей короля к дому придворного кукольника. Для Фантеркока и его мамы визит столь высоких особ был огромной неожиданностью, они даже растерялись, не зная, что и предложить гостям. А дети с интересом осматривали мастерскую и задавали юному мастеру столько вопросов, что он не успевал отвечать. Кроме того, принц попросил его сделать целый взвод солдатиков и четыре маленькие пушечки, а принцесса — игрушечный дворец с мебелью, да так, чтобы можно было переставлять мебель и передвигать человечков, обитателей дворца. Фантеркок пообещал все это обязательно исполнить, а гости попрощались, сказали, что приедут еще раз, сели в карету и уехали.

И действительно, через несколько дней они снова навестили Фантеркока, потом — еще и еще раз. Им нравилось бывать в доме кукольника, хотя королева не одобряла этих визитов. Она считала, что членам королевской фамилии не пристало бывать в гостях у простолюдина да еще проводить время среди верстаков и тому подобных предметов. Но ее терпению пришел конец, когда принц попробовал сам распилить деревянный брусочек и поцарапал палец на левой руке. Она сочла поведение мастера дерзким: мало того, что он вовлекает детей в недостойные занятия, так еще и сделает их калеками.

— А вдруг мой сын не просто поцарапал бы пальчик, — рассуждала она, но и вовсе его отпилил? Ведь все могло случиться!

Она немедленно вызвала управляющего и потребовала, чтобы он вразумил кукольника, а если сочтет необходимым, то и наказал его.

Крюгер, конечно же, воспользовался этим случаем, чтобы припомнить Фантеркоку историю с деревянной лошадкой, и приказал высечь его розгами, да еще на неделю посадить на гауптвахту. А королеве с удовольствием доложил, что горбатый уродец примерно наказан и впредь ему будет неповадно. Весь остаток дня Крюгер был в прекрасном настроении: во-первых, он угодил королеве, а во-вторых, отомстил упрямому мастеру. Честно говоря, солдаты дворцовой охраны, которым было приказано высечь Фантеркока, лишь делали вид, что бьют его. Они от души жалели доброго парня, к тому же страшно не любили этого противного господина Крюгера. Тем не менее Фантеркок не мог смириться с унижением и несправедливостью и, отбыв на гауптвахте назначенную Крюгером неделю, решил вернуться с мамой на окраину города, в родную лачугу.

НОЧНЫЕ ПРОИСШЕСТВИЯ ВО ДВОРЦЕ

А во дворце стали происходить странные вещи. Однажды ночью охране, совершавшей обход здания, послышалось, будто бы в одном из залов тихо, но звонко, отчетливо цокают копыта лошади. Было слышно, что лошадь то скачет рысью, то переходит в галоп. Стараясь не шуметь, солдаты приблизились к закрытым дверям. Сквозь толстую дубовую дверь доносились какие-то тоненькие голоса и тихое ржание коня. Бравые гвардейцы были не робкого десятка, но тут им стало не по себе. Однако делать нечего, надо же было узнать, что там происходит. Перекрестившись, они потихоньку открыли дверь и осторожно вошли в зал — и никого там не нашли… Окна были плотно закрыты, на диване сидели четыре деревянные куклы, а рядом с камином стояла маленькая игрушечная лошадка. "Господи, не иначе как нечистая сила", — рассудили гвардейцы, быстренько вышли, а дверь закрыли на замок. С нечистой силой лучше не связываться, поэтому они даже не стали говорить об этом случае своему капитану, хотя и были обязаны докладывать обо всех происшествиях.

Теперь почти каждую ночь обитатели замка слышали странные тоненькие голоса, и прислуга решила, что во дворце завелись домовые. А однажды произошло нечто и вовсе немыслимое: поднявшись утром с постели, королева увидела на двери спальной комнаты неровную надпись: "Королева — злая и жестокая". Боже, если бы вы видели ее! Порывы гнева сменялись потоками слез, в общем, ей было очень-очень плохо. Придворный лекарь прописал королеве полный покой и валериановые капли, хотя пользы от такого лечения было мало.

Жандармы тщательно изучили надпись и пришли к выводу, что она сделана ребенком, причем с помощью обычного уголька из печи или камина. Но детей, кроме принца и принцессы, во дворце не было, поэтому тайна преступления так и не была раскрыта, а начальник жандармерии получил от его величества короля большой нагоняй.

Не успела королева оправиться от нервного потрясения, как через несколько дней, незадолго до рассвета, точно такая же надпись была обнаружена охраной прямо на большом зеркале в бальном зале дворца. Жандармы обыскали буквально каждый закуток, все кладовки, гардеробы, кухню и другие помещения, но опять никого не нашли. Тогда начальник жандармерии решил лично все осмотреть. И представьте себе, старый, опытный служака обратил внимание на одну, вроде бы пустяковую, вещь: рядом с зеркалом сидел маленький деревянный клоун, а на его ярком шелковом костюмчике были отчетливо заметны пылинки золы. И пальчики правой руки, эти крохотные розовые пальчики, испачканы углем. До начальника жандармерии, конечно, уже не раз доходили разговоры прислуги о странных тоненьких голосах, раздающихся по ночам во дворце, но сейчас все это обретало совершенно новый смысл. "Неужели эта надпись — дело рук куклы?" — подумал он. К тому же ему показалось, что клоун смотрит на него живыми глазами. Представьте себе, маленькими, но совершенно живыми глазами! О Боже, страх сковал старого сыщика. Взять игрушку в руки он побоялся. Тогда он позвал из коридора первого попавшегося жандарма и тихотихо прошептал ему: "Вот что, приятель, возьмика ты этого клоуна и брось в камин, а мы посмотрим, что из этого получится". Ничего не подозревавший служака, удивленный таким приказом, подкрутил свои огромные усы, пожал плечами, взял клоуна в свою широченную ладонь и бросил в камин, где с вечера тлели угли. Но тут произошло такое, что жандарм подпрыгнул чуть не до потолка, а у его начальника ноги затряслись мелкой дрожью: упав в камин, маленький человечек тут же вскочил на ноги, а затем, перепрыгивая через горячие головешки, добежал до задней стенки камина и стал карабкаться вверх по дымоходу.

— Сюда! Все — ко мне! — срывающимся голосом кричал начальник жандармерии.

Прибежавшие солдаты не сразу поняли, что здесь произошло, но когда попытались достать убежавшую игрушку, было уже поздно. Из дымохода слышался веселый голос клоуна. Он на ходу сочинял и звонко читал стихи-дразнилки:

Вы за королеву злую,

Что не спит в постели,

Деревяшечку живую

Сжечь дотла хотели.

Но я спасся от огня,

Дяденьки усатые.

Не достанете меня,

Черти полосатые.

— Рано радуется, — проворчал главный жандарм. — Из дымохода он может выбраться только на крышу. Вот там-то пуля его и достанет!

Дворец окружили поднятые по тревоге стрелки лейб-гвардии, а вскоре в вышине, на самом гребне крыши, показалась крохотная фигурка клоуна, трудно различимая в утреннем полумраке. Началась стрельба из мушкетов. Сквозь грохот выстрелов слышались лязг спусковых механизмов, звон шомполов и отрывистые команды: "Зар-ряжай! Прицел р-ровнее! Пли!" Стремительно летели вверх пули, а вниз — осколки вдребезги разбитой черепицы. Но, когда пальба прекратилась и пороховой дым рассеялся, найти клоуна так и не смогли, он исчез…

А днем прислуга обнаружила пропажу еще нескольких кукол. Как вы уже догадались, это были куклы, сделанные из древесины волшебного дуба. Спасаясь от расправы, они сбежали из замка.

Уже через час после этого Фантеркок был арестован и заточен в камеру для самых опасных преступников, расположенную в высокой башне. Вход в башню охраняли жандармы. В камере было единственное узенькое окошечко, но и в нем — решетка. Наш юный мастер не выдал секрет волшебного дерева, и никто не мог доказать его вину во всей этой истории. Тем не менее, участь Фантеркока была ужасна, он понимал, что из башни его уже никогда не выпустят.

ФАНТЕРКОК ОТПРАВЛЯЕТСЯ НА ПОИСКИ КОЛДУНЬИ

Однажды ночью, когда над городом гремела гроза и лил ливень, Фантеркок проснулся от осторожного стука в дверь камеры и увидел торчавшую из-под нее металлическую пилку. Перепилив замок, он открыл дверь. На ступенях лестницы стояли солдатики, клоун и другие куклы, сбежавшие из дворца. Они принесли длинную, крепкую веревку. Перепилив и оконную решетку, Фантеркок прижал к себе своих маленьких спасителей и выбрался из башни. Больше всего на свете ему хотелось побежать домой, к маме, но он понимал, что там его сразу найдут. И он поспешил в сторону леса, чтобы спрятаться от жандармов.

Наконец-то он углубился в темный, мокрый лес. К утру дождь кончился. Утомленный и мокрый до нитки, Фантеркок наконец решил немного отдохнуть, устроившись у основания могучей ели. Пока он спал, игрушки собрали ягоды черники, малины и земляники, чтобы он хоть немного подкрепился. Вот такие заботливые были у него друзья!

Наш юный кукольник сразу и не подумал, как долго ему придется прятаться в лесу. Возвращаться домой было нельзя — это означало неизбежный арест и тюрьму. А выйти из леса и жить под чужим именем тоже опасно больно уж приметная была у него фигура. Вот так и получилось, что он прожил в лесу почти шесть лет. И находился бы там еще неизвестно сколько, если бы снова не встретил уже знакомую фею.

Узнав о том, что с ним случилось, она только вздохнула.

— Едва ли я смогу тебе помочь, — печально сказала она. — Вот если бы удалось освободить тебя от заклятия королевы Серой горы… Но только кому это по силам? Ведь она боится лишь одного человека на свете: доброго короля Густава. Правда, никто никогда его не видел, никто даже не знает, где его владения. Да и вообще, может быть, такого короля и нет на белом свете, а разговоры о нем — просто вымысел.

— А если мне самому попытаться найти колдунью? — спросил Фантеркок.

— Вряд ли ты добьешься своего, даже если найдешь ее, — ответила фея. — Кроме того, попасть в ее владения не просто. Дорога туда пролегает через Синий лес, Черное болото и тайный лабиринт, полный опасностей.

Но Фантеркок все же решил добраться до колдуньи и попросил фею приглядеть за игрушками.

Он взял с собой только клоуна, чтобы веселее было в пути. А фея на прощание подарила ему маленький мешочек с волшебными ягодами облепихи. Съев одну ягодку, можно было на несколько минут стать невидимым.

Прощаясь с куклами, Фантеркок поцеловал и приласкал каждую из них. Грустно было расставаться со своими маленькими спасителями. А они молчали, как и положено деревянным игрушкам, ведь именно сейчас Фантеркоку не грозила беда, он не нуждался в помощи и защите. Только крокодильчик чуть-чуть скривил свою зубастую мордочку и грустно посмотрел глазами-бусинками. А у стройной танцовщицы, одетой в пестрый восточный наряд, на щеках блеснули две крохотные слезинки. Остальные куклы стойко перенесли расставание, хотя очень беспокоились за Фантеркока, большинство из них считали его своим отцом, а некоторые старшим братом. Фантеркок попрощался с феей, еще раз улыбнулся оставшимся с ней игрушкам и направился в сторону Синего леса.

ЧТО ЗНАЧИТ ПРОЯВИТЬ ЗАБОТУ О ЖИВОМ СУЩЕСТВЕ

Долго брел Фантеркок по дебрям Синего леса. Все сильнее чувствовался тяжелый запах болотной воды. Гнилой валежник крошился под ногами, впереди слышалось громкое, разноголосое кваканье лягушек. "Наверное, это Черное болото", — подумал он. Как и где искать вход в лабиринт, он не знал, но продолжал идти вперед. Несколько раз он проваливался в болотную жижу и всерьез подумал, что не выберется из трясины.

Вдруг ему показалось, будто за пазухой, где лежал клоун, раздается редкое, тихое кваканье. Он достал своего маленького попутчика и с удивлением обнаружил, что в кармашке его шутовского костюмчика кто-то действительно квакает. Оказалось, там была крохотная деревянная лягушечка. Она-то и подала голос, опасаясь, что ее папа утонет в Черном болоте, — она считала себя доченькой Фантеркока.

Лягушечка спрыгнула с руки своего «папочки» на ближайшую кочку и принялась громко квакать, насколько позволяло ее маленькое горлышко. Скоро вокруг нее собралось много болотных лягушек, и у них, судя по всему, завязалась очень интересная беседа. Правда, Фантеркок ничего не понял из их разговора, так как не знал лягушачьего языка. Наговорившись со своими подружками, «доченька» узнала много полезного.

Дальше идти было нельзя — сплошная топь. Чтобы добраться до входа в лабиринт, нужно вернуться назад и пройти вдоль болотного ручья. Кроме того, лягушки рассказали, что вход в лабиринт стережет Рыжая ведьма. Впрочем, она не такая уж и злая, постоянно чихает и кашляет, к тому же все время жалуется, что лишена приятного общества, даже пошутить не с кем.

Делать нечего, пришлось возвращаться назад. В конце концов Фантеркок пришел к небольшому островку, окруженному густыми зарослями камыша. Несколько оживляя унылый болотный пейзаж, там росли осины и две маленькие березки. Пробираясь через камыши, Фантеркок услышал чиханье и кашель Рыжей ведьмы, а вскоре и увидел ее. Сухая, скрюченная фигурка примостилась на пеньке у самой воды. Давно не знавшие гребня огненнорыжие волосы спутались и свисали до земли. Конечно, ведьма давно почуяла приближение путника, но как ни в чем не бывало продолжала что-то бормотать себе под нос… Фантеркок остановился, не решаясь идти дальше. А старуха изобразила улыбку и, стараясь быть поласковее, позвала:

— Иди сюда, не бойся. Здесь сухо. Я угощу тебя клюковкой, ее тут вон сколько.

Нашему кукольнику не нужна была клюква, но он принял приглашение, поприветствовал хозяйку острова и справился о здоровье. Предложив гостю присаживаться на лежавшее рядом бревно, ведьма посетовала на частые простуды, сырость местного климата и скуку болотной жизни. Тем временем Фантеркок снял башмаки, вылил из них набравшуюся воду и поставил рядом, чтобы они хотя бы чуточку просушились. А она с интересом рассматривала обувь, ведь сама-то была совершенно босая. Узнав, что он ищет вход в лабиринт, она сразу предупредила, что пропустит туда только с разрешения королевы Серой горы, а ему пока придется побыть здесь, на острове.

Потом она то ли от скуки, то ли из обычного женского любопытства принялась расспрашивать Фантеркока о его жизни: кто он, откуда и так далее. Узнав, что он — мастер-кукольник, она тут же заинтересовалась, что это означает, ведь кукол она никогда в жизни не видела. Но недаром говорят, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Фантеркок достал из-за пазухи клоуна, а тот принялся веселить старуху.

Он ходил колесом, прыгал и квакал, как лягушка, кричал петухом, лаял собакой на все лады, проделывал разные фокусы. Уж я и не говорю, какие гримасы он при этом корчил. Будучи истинным поэтом, деревянный человечек не мог ограничиться таким представлением. Он явно был, что называется, в ударе, четверостишия сыпались одно за другим:

Здравствуй, милый уголок!

В сырости такой

Я до ниточки промок,

Но пока — живой.

Здесь не лужа и не речка.

А трясины каша.

В общем, этого местечка

Нет на свете краше.

Находясь на острове, он не мог обойти стороной такие "достопримечательности", как сплошной комариный рой и оглушительный хор лягушек:

Нет здесь дома, клумбы, грядки,

Кур, овечек и коров.

Но зато у нас в достатке

Тучи, тучи комаров.

То не барабаны бьют,

Не грохочут пушки.

Так на острове поют,

Квакают лягушки.

Потом клоун несколько раз прошелся колесом и, стоя на руках вверх ногами, внимательно посмотрел на ведьму, после чего выдал:

Как на Черном на болоте

Рыжая красавица.

Эта мне красавица

Очень-очень нравится!

— Вот ведь маленький, а смышленый-то какой, — растаяла старуха.

Фантеркок не поленился и сделал для хозяйки острова скамеечку, даже украсил ее резьбой. Усевшись на скамью, ведьма почувствовала себя значительно лучше, стала реже чихать и кашлять. К вечеру он вырезал из осиновых поленьев два башмака. Рыжей ведьме они пришлись как раз впору, и, надев их и притопнув ногой, она едва не прослезилась от радости. Еще один день ушел на строительство домика, который Фантеркок соорудил из связок камыша. Поселившись в нем, старуха впервые по-настоящему заулыбалась. За долгие годы никто не проявил такой заботы о ней, и, махнув на службу рукой, она отвела Фантеркока к узенькому колодцу, где и был вход в лабиринт. Кроме того, она рассказала много интересного о владениях королевы Серой горы.

Во-первых, она предупредила Фантеркока о том, что лабиринт таит в себе множество ловушек, но для того, чтобы избежать их, нужно всегда идти именно туда, где страшнее. А если испугаешься и свернешь в сторону, то пропадешь, так и останешься под землей. Во-вторых, он узнал, что владения королевы представляют собой заколдованный край, населенный призраками. Там постоянно моросит дождь, небо затянуто мглой, днем не видно солнца, а ночью — луны и звезд. В королевстве множество скал и ущелий, а также всевозможных пещер, соединенных подземными проходами, по которым днем и ночью ходят призраки и смотрят, чтобы никто не нарушал покой их повелительницы. На вершине самой большой скалы — замок, сложенный из серых каменных глыб. По ночам призраки устраивают королеве праздник. Всю ночь они водят хороводы вокруг ее трона и поют песни, больше похожие на вой зимней бури, а она при этом сидит, словно каменная статуя.

А еще королева мнит себя первой красавицей на белом свете. Именно поэтому в ее владениях запрещены зеркала. В прежние времена она объездила весь мир, заказывала зеркала в лучших мастерских, но ведь требовалось такое, в котором она могла бы видеть отражение первой красавицы, а не старухи с длинным носом. Увы, даже самые лучшие мастера не могли выполнить такой заказ, поэтому ради своего душевного спокойствия ей пришлось просто-напросто запретить зеркала…

ТАЙНЫЙ ЛАБИРИНТ И ЕГО ОБИТАТЕЛИ

Спустившись до самого колодца, Фантеркок оказался в начале подземного коридора, стены которого были сложены из камней, а кое-где из старых бревен. Местами древесина начала гнить, а, как известно, гнилушки светятся в темноте, что позволяло видеть близко расположенные предметы. Через несколько часов он дошел до первого разветвления коридора и в подземной тишине услышал неясные шипящие звуки. Они раздавались из низенькой, узкой галереи, ведущей влево. Вскоре оттуда стали выползать огромные гадюки. Сплетаясь в клубки, подползая все ближе и ближе, они представляли жуткое и мерзкое зрелище. Честно говоря, Фантеркок здорово испугался. Можно было убежать в другую галерею, но он вовремя вспомнил наставления Рыжей ведьмы и остался на месте. С трудом преодолевая страх и отвращение, стараясь не наступать на извивающихся чешуйчатых тварей, Фантеркок потихоньку двинулся в левую галерею, а гадюки, к его удивлению, расползлись по своим норам.

Через некоторое время он оказался в небольшом зале, в центре которого стоял стол, накрытый обветшалой, наполовину истлевшей скатертью. На столе стояли старинные кубки и два серебряных кувшина. А вокруг, на полу, лежало несколько человеческих тел, основательно изъеденных крысами, которых здесь было очень много. При появлении Фантеркока крысы стали носиться по полу, сталкиваясь друг с другом и издавая противный писк. В зале было два выхода. К одному из них можно было пройти вдоль стены, а вот к другому идти было страшновато, так как при этом пришлось бы перешагнуть через трех покойников. Но наш отважный кукольник уже твердо решил пойти вперед, через зал. Когда он хотел было перешагнуть через первого мертвеца, одетого в роскошный, расшитый золотом камзол, тот неожиданно чихнул и недовольно проворчал: "Дьявол! Опять пыль в нос попала!" У Фантеркока от страха ноги подкосились, и он случайно наступил обитателю подземелья на ногу, а точнее, на истлевшие кости, оставшиеся от ноги. Кости рассыпались в прах, а покойник жалобно застонал и начал медленно подниматься с пола. Зашевелились и остальные, даже совершенно изъеденный крысами карлик, от которого, кроме скелета, почти ничего не уцелело. Но Фантеркок, перепрыгивая через поднимающихся мертвецов, быстро добежал до выхода из зала. А они немного побранили его вслед за доставленное беспокойство и снова повалились на пол. Не мог угомониться только пострадавший покойник, ведь Фантеркок полностью лишил его левой ноги. Выхватив из ножен кинжал, он хрипло крикнул:

— Браун, одолжи мне костыль! Я должен проучить наглого парня!

При этом другой мертвец, огромный одноногий толстяк в потертом военном мундире и треуголке, приподнялся с пола и швырнул своему приятелю костыль.

— Смотри, Саймон, как бы этот мальчишка не отшиб тебе и вторую ногу, а-ха-ха-ха! А я вот уже почти двести лет без ноги, — проворчал он, прислонился головой к ножке стола и затих.

С кинжалом, зажатым в изгрызенной крысами руке, опираясь на костыль, хрипло выкрикивая угрозы и проклятия, обиженный покойник медленно ковылял за Фантеркоком, а тот, спотыкаясь в темноте, со всех ног побежал дальше.

Вскоре он поравнялся с большим проломом в правой стене коридора. В его глубине светились две яркие красные точки, это были глаза огромного паука-людоеда. Чтобы преодолеть этот участок пути, нужно было пробраться через гигантскую паутину. Приблизившись к паутине, Фантеркок увидел на ней мертвые человеческие тела, а внизу, на полу, — целые груды костей, сломанную шпагу и два тронутых ржавчиной пистолета. Видимо, побывавшие здесь путники пытались защититься от паука, но не смогли одолеть это чудовище, покрытое ярко-зеленым панцирем, из которого торчали длинные, острые колючки.

Пройдя через змеиную галерею и зал с мертвецами, Фантеркок убедился, что нужно лишь преодолеть страх, чтобы миновать очередную опасность. Однако все оказалось не так просто. Затаив дыхание, он потихоньку приближался к паутине. Когда до нее осталось десять-пятнадцать шагов, паук начал медленно перемещаться по толстым, липким нитям своей сети, при этом в подземной тишине его панцирь издавал леденящий душу скрип. Фантеркок остановился, ноги слабели от страха и усталости. А чудовище, все так же медленно перебирая колючими лапами, поднялось до потолка коридора и остановилось как раз над той его частью, где можно было пробраться через паутину. Все: паук неподвижно повис, ожидая очередную жертву. Что было делать? Идти на верную смерть? Прислонившись к стене, Фантеркок попытался сообразить, как преодолеть очередное препятствие. Вдруг он услышал злобную ругань ковылявшего вслед за ним покойника.

— Наглый мальчишка! Ты посмел наступить на ногу старому Саймону. Да ты хоть знаешь, кто я таков? Я Саймон — медный кулак! Капитаны кораблей в Южной Атлантике трепетали, услышав мое имя, а ее величество королева Англии назначила приз в сто тысяч фунтов стерлингов за мою голову, бранился старый пират.

И тут Фантеркок наконец вспомнил о волшебных ягодах, достал одну из них, съел и тут же пропал. А вот и мертвец показался из-за поворота. Продолжая ругаться, он проковылял мимо, и вдруг изпод потолка на него стремительно прыгнул паук, мгновенно свалил на пол, опутал свежей пахучей нитью и поволок в свою нору.

Улучив момент, Фантеркок со всех ног бросился вперед и юркнул между липкими нитями паутины. Добежав до ближайшего поворота, он остановился, чтобы немного отдышаться после столь жуткого испытания. Мокрая одежда прилипла к телу, а сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Но вдруг неизвестно откуда взявшийся ветерок принес немного свежего воздуха. Какое же это чудо — обыкновенный свежий воздух, особенно после душной, затхлой атмосферы подземелья. Но только откуда он взялся? Внимательно присмотревшись, Фантеркок увидел в конце коридора тусклые блики света и какие-то мокрые ступени. "Неужели выход из лабиринта?" — подумал он.

УДИВИТЕЛЬНОЕ ПРЕВРАЩЕНИЕ КОЛДУНЬИ

Да, это была лестница, неровные каменные ступени которой вели вверх, это был выход из лабиринта, это были владения королевы Серой горы. Фантеркок поднялся по лестнице и оказался в небольшой пещере. Выглянув наружу, он осмотрелся и был невольно поражен открывшимся перед ним пейзажем. В бескрайнем пространстве сплошь и рядом громоздились голые скалы, а на самой большой из них стоял серый замок с высокими зубчатыми стенами, подъемным мостом и множеством башен. Казалось, он упирался в само небо, такое же угрюмое и серое. В полнейшей тишине, не переставая, шел мелкий, холодный дождь.

Фантеркок решил немного отдохнуть и прикорнул в углу пещеры, но вскоре его разбудили странные звуки — то ли тихий плач, то ли стоны… Натерпевшись страха в лабиринте, он на всякий случай съел ягодку облепихи, чтобы стать невидимым, и вовремя: из темного разлома в пещеру вошли два призрака. Серые лица обитателей заколдованного королевства казались безжизненными, и, что особенно любопытно, их большие, плоские глаза были лишены зрачков.

Осмотрев все вокруг и убедившись в том, что и здесь никто не нарушает покой ее величества, они двинулись дальше, а Фантеркок за ними. Пройдя по подземельям, он увидел много интересного. В некоторых пещерах протекали бурные потоки воды, а в одной из них был водопад, давший начало реке, дно и берега которой были сплошь усыпаны золотыми самородками. Часто встречались россыпи драгоценных камней, причем некоторые алмазы и изумруды были столь велики, что Фантеркок не мог оторвать их от земли.

Однажды ему встретилось спиленное дерево, каким-то образом оказавшееся под землей. Руки мастера соскучились по работе, и во время небольшого привала он вырезал ножом пару пупсиковголышей. Так получилось, что на следующий день призраки нашли деревянных человечков и тут же отнесли их во дворец. Однако днем королева отдыхала, и поэтому призраки успели хорошо разглядеть пупсиков. И странное дело, их мертвые, плоские глаза вдруг стали оживать, на них появились зрачки.

Увы, когда королева вышла из своих покоев, чтобы открыть очередной ночной праздник, и ей преподнесли пупсиков, она аж вся затряслась от гнева и грозно воскликнула:

— Где вы взяли эту мерзость, это уродство, и как смеете мне дарить? Разве вы не знаете, в ком заключена истинная красота?

Ее несчастные подданные, конечно же, поняли, что королева подразумевает свою собственную «красоту», но почему-то промолчали. Молчание привело королеву в ярость. Она строго отчитала всех присутствующих и потребовала, чтобы неизвестный злодей, нарушивший ее покой, в течение дня был пойман и доставлен в замок живым или мертвым.

Но поиски были тщетны. То ли волшебные ягоды спасали Фантеркока, то ли призраки не проявили усердия, но приказ так и не был выполнен. В разгар этих событий Фантеркок случайно подслушал разговор двух призраков.

— Ох, задал же нам работу этот злоумышленник, — тяжко вздыхая, жаловался первый из них. — Ищем-ищем, а все напрасно.

— И чем они королеве не понравились, игрушки эти… — отозвался второй. — Лично я ничего более красивого в жизни не видел.

— Тише ты!

— А что я такого сказал?

— "А что я такого сказал", — передразнил первый призрак. — Ты что, не знаешь, кто у нас самый красивый и, кстати, самый добрый?

— Ой, действительно! Самая красивая и добрая — наша королева, — громко поправился второй и на всякий случай оглянулся.

— Даже зеркала не могут передать всю ее красоту! — поддакнул первый призрак. — Ладно уж, что этот злодей вырезал из дерева нашу королеву во всей ее красе!

Слушая их, Фантеркок начал догадываться, что за серой внешностью этих странных существ в действительности скрыты изуродованные люди. Несчастные люди, которых чья-то злая, лютая сила сделала призраками…

К следующему вечеру деревянная статуэтка была готова. Конечно, не имея перед собой натуры, Фантеркок не мог точно передать внешность колдуньи, но главное было схвачено: огромный конусообразный нос, глаза-бусинки и чахлые кудряшки, свивающие из-под чепца.

Представьте себе, когда призраки наткнулись на столь неожиданную находку, они с трудом поверили своим глазам. Ведь они твердо знали, что королева — первая красавица на всем белом свете, что внешность ее неповторима, а тут — на тебе! Позабыв обо всем, громко обсуждая бесценное изваяние, они поспешили в замок.

Вот и большой зал дворца. Постепенно он набился до предела, а призраки все прибывали — всем хотелось присутствовать при вручении королеве такого прекрасного подарка. Сколько же было аплодисментов, ликования, всеобщего восторга, когда она вошла и уселась на трон. Глядя на своих воодушевленных подданных, она подумала, что они наконец-то поймали злоумышленника, и поэтому одарила их снисходительной улыбкой. Но когда ей преподнесли статуэтку, она натурально остолбенела. В остановившемся взгляде своей повелительницы призраки обнаружили что-то такое, чего никогда раньше не видели, — это был страх. Овладев собой, она слабым движением руки выпроводила их вон, но после этого случая призраки стали замечать, что буквально каждый день королева становилась все ниже и ниже ростом, а на кончике ее длинного носа появилось черное пятно, которое постепенно росло и превращалось в некоторое подобие шарика.

Однажды, собрав своих подданных еще раз, она их долго и нудно бранила, а потом железным голосом спросила, не сомневается ли кто-нибудь в том, что она добра и хороша собой, как никто другой на белом свете. Так и не дождавшись ответа, королева закрыла глаза, протяжно застонала, как будто бы ей было очень больно, и медленно удалилась в спальную комнату. Правда, при этом сама женственность и добродетель с такой силой захлопнула за собой дверь, что с потолка на головы призраков посыпались куски штукатурки.

На следующий день они вновь собрались, но королева не появлялась. Призраки забеспокоились. Настроение у всех было ужасное, примерно, как у собаки, которую бросил хозяин. Они решились потревожить свою повелительницу и робко постучали в дверь ее спальной. Потом — еще раз. Наконец, они приоткрыли дверь и увидели, что вместо королевы на постели почему-то лежит… крыса. Дада, самая обыкновенная крыса! Находясь в полном замешательстве, один призрак шепнул другому: "Смотри, крыса забралась в постель…" Крыса же, услышав эти слова, вдруг пронзительно запищала: "Крыса, крыса, крыса, и-и-и-и", с визгом спрыгнула с постели и через залы, коридоры и лестницы выскочила из дворца.

ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО КОРОЛЬ ГУСТАВ

Лишь стоило крысе выбежать из замка, как случилось невиданное: над серыми скалами загремел гром, засверкали молнии, поднялся сильный ветер, а моросящий дождь перешел в настоящий ливень. Целый шквал воды обрушился с неба на землю, а вскоре ветер разогнал тучи, и землю осветило яркое летнее солнце. Произошло чудо: на месте голых камней выросли травы, деревья и кустарники, повсюду зашелестела свежая листва, а неизвестно откуда взявшиеся птицы вили гнезда, лаская слух обитателей этого края своим щебетанием.

Выйдя из замка, под утренними лучами солнца призраки вдруг обрели человеческий облик. Люди начали узнавать друг друга. Дети обняли родителей, а родители — детей. Радостные, взволнованные они спешили к родному очагу, их дома снова появились тем, где когда-то были построены.

Фантеркок выбрался из подземелий и достал изза пазухи клоуна и лягушку, чтобы и они посмотрели, как преобразилось все вокруг. Они с удивлением глядели на зеленый солнечный край, полный городов, городков и деревушек, в которых жили, оказывается, веселые, добрые люди. Но они удивились еще больше, взглянув на Фантеркока. Он так изменился: выпрямился, стал высоким и плечистым молодым человеком!

Тут он взял своих верных друзей на руки и пошел к замку, который просто трудно было узнать. Оранжевые черепичные крыши и сложенные из красного кирпича зубчатые стены ярко выделялись на фоне голубого неба, шпили на башнях были украшены золотыми флажками, а окна и бойницы окантованы резным камнем. Издалека замок казался большой-пребольшой игрушкой.

Многочисленные каменные столбы, стоявшие у главных ворот замка, мгновенно превратились в рыцарей, одетых в начищенные до ослепительного блеска доспехи. По команде своего капитана рыцари построились ровными рядами, а он вышел навстречу Фантеркоку, церемониальным шагом приблизился к нему и обратился с громким приветствием. Но при этом он почему-то все время называл нашего кукольника королем Густавом, и никак иначе. Вот тут-то Фантеркок и вспомнил слова лесной феи о загадочном короле Густаве. Избавив жителей этого живописного края от злой колдуньи, он неожиданно стал обладателем богатого королевства, а к тому же хозяином прекрасного замка.

Но в мыслях он был далеко отсюда — ведь несколько лет назад расстался с мамой и ничего не знал о ее судьбе. На следующий день он взял с собой отважного клоуна, деревянную лягушечку и выехал из своего замка в сторону Хаффенберга. Оказалось, что сейчас, после исчезновения колдуньи, можно ездить туда по самой обыкновенной дороге. Когда он проезжал мимо Черного болота, деревянная лягушечка проквакала, что хотела бы поблагодарить своих подружек за помощь. Он отпустил ее и попросил передать привет не только лягушкам, но и Рыжей ведьме. Вернувшись, деревянная лягушечка поведала невероятную историю, которую ей рассказали болотные подружки. Оказывается, что в то самое время, когда над серым замком гремела гроза, Рыжая ведьма вдруг куда-то исчезла, а на ее месте появилась светловолосая девчонка. Она тут же вспомнила, что ей давно пора идти домой, там ждут родители. Так что от ведьмы осталась только резная скамеечка. Теперь на ней сидят лягушки, причем по очереди, так как на всех сразу места не хватает. И в самом деле, невероятная история!

Через несколько дней король Густав был в Хаффенберге. Он сразу же поспешил к родной лачуге, где и нашел маму. А как вы думаете, узнала ли она своего сына, бывшего карлика и горбуна, в молодом, статном короле? Кто подумал, что нет, тот ошибся: узнала в тот же миг и тут же расплакалась, но это были слезы радости. Пока мама собиралась в дорогу, сын направился с визитом к королю Клаусу.

Король Клаус с удовольствием принял столь достойного гостя. Конечно, никто не разглядел в нем бывшего придворного кукольника, но сам он узнал и повзрослевшего принца, и принцессу. В честь короля Густава был дан обед, а потом его пригласили посетить богатую дворцовую оранжерею. Это была увлекательная экскурсия. Принцесса рассказала много интересного из жизни растений, а гость внимательно ее выслушивал. Вдруг он увидел своих старых знакомых: в глубине беседки, укрытой побегами диковинного вьюнка, на мраморном столике лежали две деревянные куклы, когда-то сделанные его собственными руками. Он не удержался и спросил, что это за игрушки. А принцесса рассказала ему грустную, таинственную историю о придворном кукольнике, этом маленьком, сгорбленном, добром человечке.

И принцессе, и ее внимательному собеседнику этот день запомнился на всю жизнь, и не случайно. Так уж получилось, что они сразу понравились друг другу. А вечером гость обратился к королю Клаусу с тем, что намерен взять в жены его дочь и просит согласия на этот брак. Тот ответил, что предварительно хотел бы побывать во владениях короля Густава с ответным визитом.

Тогда наш герой попросил матушку срочно поехать в его замок, ведь нужно было подготовить торжественную встречу короля Клауса и его семьи. Через несколько дней пути она была на месте, где была принята подобающим образом. Портные сшили для нее нарядные платья, старались и шляпницы, и ювелиры. А ей оставалось лишь делать примерки.

Но вот в замок прискакал вестовой и доложил, что его величество король и гости пересекли границу королевства. Тем временем король Густав и его спутники из окна кареты любовались живописной местностью и беседовали на разные — интересные темы. Король Клаус, например, много рассказывал о Хаффенберге, а потом поведал одну любопытнейшую историю. Оказывается, примерно месяц назад таинственно исчез управляющий хозяйством, а в спальной комнате его дома обнаружили жирную-прежирную крысу. И откуда она могла только взяться? Прислуга гонялась за крысой по всему дому, да так и не смогла прибить ее. Изворотливая тварь сумела-таки удрать на улицу. Никто так и не понял, куда исчез управляющий, и как в его спальной оказалась такая толстенная крыса. Вот уж, действительно, и чего только не случается в Хаффенберге!

Но вот из окон кареты стал виден замок короля Густава. На фоне гористой местности и ясного летнего неба он представлял собой красочное зрелище. Когда кавалькада миновала главные ворота, неожиданный грохот чуть не оглушил всех — это крепостная артиллерия залпом из всех орудий приветствовала короля и его гостей.

В тот же день король Клаус дал положительный ответ на вопрос короля Густава. Оставалось только решить, в каком из двух королевств устроить церемонию бракосочетания. Но окончательное слово было за женихом и невестой, а им не хотелось откладывать столь важное государственное мероприятие. Поэтому королю Клаусу пришлось изрядно задержаться в гостях, и лишь после веселого и пышного свадебного торжества он с женой и сыном вернулся домой, в Хаффенберг.

КУКЛЫ ВОЗВРАЩАЮТСЯ ДОМОЙ

Король Густав часто навещал тестя, и всегда в Хаффенберге его ждал радушный прием. Один раз во время такого визита, ночью, он надел простую одежду и пошел в лес. Ноги сами вели его по знакомым тропинкам. Вот и родник, окруженный зарослями черники… Фея обрадовалась королю Густаву и поблагодарила его за сделанное добро. Когда он спросил об оставленных им куклах, она ответила, что все они возвратились домой, в свое дерево. Тогда он направился к волшебному дубу. Как ни странно, он нашел его живым. Мощные ветви дали приют птицам, сквозь шелест листвы из гнезд доносились тоненькие голоса птенцов. Неожиданно королю показалось, будто бы одна веточка сказала другой:

— Ой, смотри, мой папочка Фантеркок пришел! Я так по нему соскучилась.

А вот и другая зашелестела:

— Наконец-то я дождалась старшего братца, мы очень давно не виделись.

Он нежно погладил их, а они мягкой листвой касались его плеч и лица.

Вернувшись из леса, он спросил своего отважного клоуна и лягушечку, не скучают ли они по своим друзьям и подружкам, оставшимся в лесу. А они грустно ответили, что им, конечно, и здесь хорошо, но ведь у каждого есть свой дом… Тогда он отнес их к волшебному дубу, попрощался с ними, расцеловал их обоих, а они при этом чуть было не разревелись. Тут он посадил их на ветви дерева, и уже через несколько секунд вместо лягушки выросла маленькая веточка, а вместо клоуна — другая, но только побольше.

Каждый раз, приезжая в Хаффенберг, он обязательно ходил в лес, чтобы навестить своих маленьких друзей, слушал живой шелест листвы и с благодарностью вспоминал доброту деревянных кукол.

В заключение этой истории могу сказать, что король Густав до конца своих дней был счастлив в супружестве и прожил долгую жизнь.

И еще, кстати. Жена короля Клауса, кажется, о чем-то все же догадалась и больше никогда не наказывала своих слуг.

Бронзовый щелкунчик

Жил-был король. Все бы хорошо, да больно уж воинственный был у него характер. Одна кампания следовала за другой, одна за другой возводились крепости, и все это окончательно разорило казну. Вот король и задумался, где бы раздобыть денег. Он обратился к своим советникам и министрам, но ни те, ни другие не могли предложить ничего путного — в один голос твердили, что пора прекратить бесконечные войны, а уж с этим-то король никак не мог согласиться.

Но один премудрый старец, бывший придворный звездочет, рассказал королю, что в его владениях есть Черная гора, а в ней пещера, где живет колдун по имени Тонза. Так вот, у этого самого Тонзы была удивительная вещица, бронзовый щелкунчик, который так ловко колол орехи, что осколки скорлупы тут же обращались в золотые монетки.

— Расположение светил на небосводе таково, что способствует успеху вашего величества, — продолжал старец. — Самое время завладеть бронзовым щелкунчиком.

— Но как это сделать? — спросил король.

— Лучше всего договориться с колдуном по-хорошему, щелкунчик, в общем-то, ему и не нужен.

— А если он все же не отдаст?

— Тогда нужно применить силу или добыть щелкунчика хитростью.

На следующий же день король направил к колдуну своего лучшего дипломата, графа Абрикотина. Через три недели граф и сопровождавшие его гвардейцы добрались до Черной горы. Эта конусообразная махина была и в самом деле абсолютно черной. Склоны горы, а также окружавшая ее местность были сплошь усыпаны вулканическим пеплом и представляли весьма-весьма мрачное зрелище. Весь этот безжизненный, совершенно фантастический пейзаж рождал в душе всякого зрителя тягостное чувство тревоги и невольное ощущение незримого присутствия какой-то могучей, страшной силы, чуждой человеческому существу.

— Ну что же, мой дорогой капитан, — обратился граф к командиру отряда, — дальше я пойду один. Истинные переговоры — удел одиночек. А вы ждите моего возвращения.

— Но я отвечаю перед его величеством за вашу безопасность и не могу оставить вас одного, — возразил командир отряда. — Мало ли что взбредет в голову этому Тонзе?

— О-о! Не вздумайте беспокоиться за меня. Поверьте, предстоящие переговоры — далеко не самый сложный случай в дипломатической практике Абрикотинов. И я, и мой отец, и дед не раз выполняли куда более сложные поручения. Граф рукопожатием попрощался с капитаном и, по щиколотку утопая в вулканическом пепле, направился к вершине горы.

Вот и пещера, в самом центре которой зияла бездна, кратер потухшего вулкана.

— Э-эй! Есть здесь кто-нибудь? — что было силы крикнул граф Абрикотин. — Я посланник его величества короля! Мне нужен господин Тонза… Ничего не услышав в ответ, он несколько раз прошелся вокруг жерла вулкана, как вдруг услышал позади себя чье-то покашливание. "Оригинальная манера принимать гостей у этого Тонзы", — подумал он и неторопливо, с достоинством, повернулся лицом к колдуну, тощему старцу в серой, изрядно пропылившейся накидке.

— Приветствую вас, уважаемый господин Тонза, — с легким поклоном обратился к нему Абрикотин. — По поручению его величества короля, нашего доброго повелителя, я прибыл к вам для ведения переговоров.

— Не понимаю, о каком таком «повелителе» вы говорите, — скрипучим голосом ответил Тонза.

— То есть как? — Граф искренне удивился самоуверенной дерзости старца. — Вы и вся эта гора находитесь на территории королевства, а значит, здесь властвует его величество король. О нем я и говорю…

— Ближе к делу, уважаемый. Что вы хотите?

— Я, собственно говоря, пришел за известным вам бронзовым щелкунчиком. Эта вещица срочно нужна его величеству.

— А что я получу взамен?

— Взамен? То есть как? Вы хотите получить чтонибудь взамен?

— Я от вас ничего не хочу, — вяло ответил старик. — Это вы хотите получить моего бронзового щелкунчика.

— Но я полагаю, что для вас было бы большой честью оказать помощь самому королю. А если уж вам угодно получить что-нибудь взамен, то считайте, что вы получите благодарность и расположение его величества. А я со своей стороны готов представить вас к награждению, например, большим рыцарским крестом.

— Я не нуждаюсь в благодарности и расположении вашего короля, а тем более в каких-то там крестах, — зевая ответил старик — по всему было видно, что весь этот разговор ему изрядно наскучил. — И вообще, уважаемый, идите-ка отсюда похорошему. Вы мне надоели.

— То есть как «по-хорошему»? То есть как "надоели"? — возмутился старый дипломат. — Вы, проживая во владениях короля, отказываетесь выполнить его волю?

— Да поймите же вы, что я в своих владениях, — спокойно ответил Тонза. — Всякий, кто ступил на пепел, окружающий Черную гору, должен знать, что он в моих владениях. Я здесь хозяин.

— Может быть, вы считаете, что вправе творить здесь все, что пожелаете, не считаясь с его величеством королем? — снова возмутился граф Абрикотин.

— Конечно! Всякий находящийся здесь человек в моей власти. Что захочу, то с ним и сделаю. Вот, например, возьму да превращу вас… ну, скажем, в бревно. Так что уйдите по-хорошему — последний раз говорю.

— Я не уйду, пока не выполню поручение его величества! — возвысив голос, решительно произнес граф.

— Ну, как знаете, — безразлично молвил колдун, тут же прошептал какое-то заклинание, чуть-чуть приподнял посох и стукнул им по полу пещеры. Из-под посоха посыпались искры, а граф с ужасом ощутил, как деревенеют ноги, потом туловище, руки и, наконец, голова. И вот уже вместо прославленного дипломата перед Тонзой стоял — представьте себе — чурбан. Да, да, самый обычный чурбан! Колдун хлопнул в ладоши, чурбан тут же вылетел из пещеры и, поднимая клубы вулканического пепла, покатился по склону горы, прямо к ногам гвардейцев. Каково было их удивление, когда они услышали знакомый голос графа Абрикотина.

— Доставьте меня к его величеству, — гласил чурбан. — Я должен доложить о полном провале переговоров. Колдун был непреклонен.

Что было делать бравым воякам? Пришлось погрузить этот кусок древесины на лошадь и отправиться в обратный путь. Однако, стоило им выйти из покрытых пеплом владений Тонзы, как чурбан закряхтел, начал шевелиться, а вскоре, к всеобщей радости, посол его величества граф Абрикотин вновь обрел человеческий облик.

Вернувшись в столицу, он подробно, во всех деталях, доложил королю о проведенных переговорах, о своей решимости исполнить волю его величества, о наглости и коварстве колдуна Тонзы. Выслушав еще и доклад капитана об удивительных превращениях графа, король окончательно убедился в том, что дипломатия исчерпала себя, что настало время применить силу.

— Видит Бог, — воскликнул он, — мы стремились мирно разрешить этот конфликт! Но я не позволю какому-то там Тонзе хозяйничать в моем королевстве! Самоуправство должно быть пресечено! Пре-се-че-но!

Тотчас он вызвал своего лучшего рыцаря, славного Рэдериха, и приказал отправиться к Черной горе, чтобы силой заставить Тонзу отдать бронзового щелкунчика, а самого колдуна заковать в кандалы и на цепи привести в королевский замок. Сам архиепископ благословил Рэдериха на подвиг и снабдил его святыней, хранившейся в кафедральном соборе столицы, — амулетом с изображением Богородицы. Архиепископ собственноручно надел святыню на шею рыцарю и заверил его, что она защитит его от любого, даже самого изощренного колдовства — для этого достаточно взять и приложить ее к губам.

В тот же день, облачившись в латы, с огромным мечом в руках, на коне Рэдерих направился к Черной горе. Приблизившись к ней, он громовым голосом известил колдуна о своем прибытии:

— Эй, Тонза или как там тебя… Выходи! Сейчас же отдай бронзового щелкунчика, а иначе будем биться в смертном бою!

Из пещеры высунулась сухонькая фигурка колдуна.

— Ого, каков верзила! — искренне удивился он. — Вот уж, действительно, силища!

— Тонза, выходи на бой! — грозно рявкнул Рэдерих и, размахивая мечом, стал подниматься вверх по склону.

— В кого же его превратить-то? — на мгновение задумался колдун. — В гранитную глыбу, что ли? А может быть, в огромную лягушку или в снежный ком? Ладно, в глыбу гранитную. Он произнес заклинание, стукнул посохом по полу, и тут же славный рыцарь почувствовал, как каменеют его ноги. Он вовремя вспомнил о наставлениях архиепископа, достал из-под панциря амулет и благоговейно поцеловал его. Мгновение — и заклинание Тонзы потеряло силу, а сам колдун вдруг ощутил, будто бы кто-то очень больно щелкнул его по носу.

— Дьявол! — озадаченно прошептал Тонза. — Неужели мое колдовство бессильно? Как же я справлюсь с этим мастодонтом в латах? Ну-ка, попробую насчет лягушки.

Он произнес новое заклинание и стукнул посохом — у Рэдериха тут же со звоном лопнули железные ботинки, а из образовавшихся щелей вылезли огромные перепончатые лапы. Но стоило Рэдериху приложить святыню к губам, как лапы тут же исчезли, а колдун получил еще один сильнейший щелчок.

Выглянув из пещеры, Тонза разглядел амулет на шее рыцаря и огорченно пробурчал: "Ну что же, придется звать войско. Другого выхода нет". Тут он принес из глубины пещеры ларец с каким-то порошком, взял одну щепотку и бросил в жерло вулкана. Не прошло и нескольких минут, как началось извержение, но не огнедышащая лава потекла вниз по склону горы, а вышла целая колонна воиновмеченосцев в черных доспехах и рогатых шлемах.

— Вот он, враг мой! — крикнул им Тонза и указал на Рэдериха.

Черной рекой меченосцы двинулись навстречу рыцарю, а он, увидев перед собой столь многочисленную рать, весело воскликнул: "Славная работа нашлась моему мечу! Эх, а рога-то у вас какие! Да жаль, придется пообломать эту красоту… вместе с головами. Ну, держитесь, ребята!" По старой привычке, вступая в битву, он громко затянул суровую боевую песню.

Первым же ударом Рэдерих снес головы четырем меченосцам, вторым ударом — еще пятерым. Как и прежде, сквозь скрежет доспехов и звон мечей слышалась песня рыцаря.

Тонза высунулся из пещеры, недовольно скривил морщинистое лицо и изрек: "Ну и голосина у этого бронтозавра, аж уши закладывает… Ну да ладно, пусть попоет — недолго осталось". Однако, взглянув на поле битвы, он обнаружил, что рыцарь успел вырубить почти всю колонну меченосцев. "Ну силен! Сущий дьявол, да и только! Эх, мне бы такого! — воскликнул колдун. — А мои-то что? Черти есть черти. Одним словом, мел-ко-та!"

Тут он высыпал в жерло вулкана аж целую пригоршню порошка. Сразу несколько колонн подземного войска двинулись на Рэдериха и окружили его со всех сторон.

— Сорвите с него амулет! — кричал Тонза. — Лишите его святыни — это главное!

Сражение разгорелось с новой силой. Черти наседали, Рэдерих от души работал мечом, а рогатые головы, словно тектонические бомбы, подлетали вверх и катились вниз по склону, к основанию горы.

Колдун с явным беспокойством наблюдал за полем брани. Черные головы, кувыркаясь, все летели и летели под гору, а доблестный Рэдерих был по-прежнему в ударе, с песней крошил рогатую рать.

— Надо же, и этих почти всех вырубил, — ужаснулся Тонза и одним махом высыпал все содержимое ларца в жерло вулкана.

О Боже, что тут началось! Все вокруг загремело и задрожало, раздался страшный подземный гул, и вот с оглушительным ревом гора выплеснула целую тучу меченосцев. Неудержимым потоком, давя друг друга, они словно водопад обрушились на Рэдериха, впечатали его в землю и, наконец, сорвали с него бесценную святыню. Колдуну только это и требовалось. Он громко, не торопясь, произнес заклинание, стукнул посохом о землю, и вот на черном склоне горы, прямо из гущи побоища, выросла высоченная гранитная скала. Кишевшее вокруг рогатое войско продолжало яростно рубить ее мечами; искры так и летели во все стороны.

— Ну хватит, хватит, — весело крикнул Тонза. — Вы сделали свое дело!

Тут он обратил меченосцев в летучих мышей, а они, черным облаком покружив вокруг горы, возвратились в пещеру, где и расселись на выступах стен.

Узнав о гибели своего лучшего рыцаря, король не на шутку загрустил. "Неужели этот наглый Тонза так и не подчинится моей воле? — с досадой размышлял он. — Никакой управы на него нет! Остается одно — взять его хитростью. Да только кто сможет обмануть колдуна?"

А в это самое время у короля гостила его дальняя родственница, девица на выданье, мадемуазель Луиза де Сен-Лу. Она была очень хороша собой, вылитая мать, а от отца унаследовала ровный характер, рассудительность и — представьте себе — любовь к шахматам. Как-то раз в минуту досуга, за шахматным столиком, король поделился с ней своими невеселыми мыслями о бронзовом щелкунчике, о колдуне Тонзе, о трагической гибели Рэдериха. В этот же день Луиза навестила графа Абрикотина и расспросила его о Черной горе и ее грозном обитателе. Внимательно выслушав старого дипломата и немного поразмыслив, она заключила, что одним ходом здесь не обойтись, а вот трехходовки вполне достаточно. Граф не стал расспрашивать юную мадемуазель о ее планах, но сделал вывод, что она попытается… выиграть бронзового щелкунчика в шахматы.

Как ни отговаривал ее граф, как ни возражал сам король, но на следующий день, надев простую одежду, в сопровождении отряда гвардейцев она отправилась к колдуну. Воистину, чего не сделаешь ради своего благодетеля и повелителя?

Добравшись почти до самых владений Тонзы, отряд остановился — он должен был ждать возвращения девушки, — а она, взяв с собой корзину с разными дорожными вещами, направилась к Черной горе.

Все выше и выше поднималась она. Сырой осенний ветер гнал мимо нее серые клочья облаков; она совершенно замерзла и, добравшись до пещеры, наконец-то смогла обогреться теплом, исходившим из жерла вулкана. Вскоре появился Тонза и, беспрестанно кашляя, принялся расспрашивать, кто она, откуда и куда идет. А Луиза, выдав себя за простую служанку, рассказала, будто бы отправилась навестить свою тетушку, но сбилась с пути, а в пещеру зашла, чтобы укрыться от стужи и ветра.

— А вы тоже заглянули сюда переждать непогоду? — спросила она Тонзу.

— Я? — скрипучим голосом переспросил колдун — Я э-э-э здесь, в общем-то, живу, хе-хехе…

— Прямо в пещере? Как интересно…

— Да, в пещере… Горный житель я, — нехотя ответил Тонза. — А что? Пещера как пещера. Чем не жилье?

— Но здесь так пыльно, — удивилась она. — Это вредит вашему здоровью. Можно, я хотя бы немного приберусь в вашей пещере? Мне это не составило бы никакого труда.

Девушка достала из корзины тряпку и принялась вытирать пыль, копоть, сажу с пола и стен, а потом и с каменной мебели, стоявшей в самой глубине пещеры. Время от времени в воздухе бесшумно мелькали огромные летучие мыши, но Луиза, казалось, не обращала на них ни малейшего внимания. "Вот ведь смелая девчушка. Другая завизжала бы от страха, а этой хоть бы что", — подумал Тонза и спросил:

— А не страшно ли тебе здесь, Луиза?

— А чего мне бояться? — удивилась она. — Вы приютили меня, укрыли от ненастья, а значит — добрый человек и не причините мне зла.

"До чего же она наивна, доверчива, — поразился Тонза. — Сущее дитя". Тут он невольно вздохнул и, округлив свои маленькие глазенки, о чемто задумался.

Тем временем Луиза завершала уборку, а колдун вдруг почувствовал, что исчезает постоянно мучивший его кашель, а его дыхание становится ровным и свободным. "Действительно, — подумал он, — давно пора бы вымести всю эту пыль".

Осмотрев громоздкую, сложенную из каменных плит мебель, девушка предложила сделать перестановку, ведь чистота — это еще не уют. "Ну что же, — подумал Тонза, — уборка пошла мне на пользу, а уют тоже не повредит". Ему не составляло труда передвигать каменные кресла, лавки, столы и сундуки; повинуясь его взору, все эти махины плавно скользили по полу пещеры и одна за другой заняли места, указанные Луизой.

— Ну вот, теперь совсем другое дело, — с удовлетворением в голосе сказала она. — А вы как считаете?

— Да, неплохо… Здорово это у тебя получается.

— Только вот что, — тут она подошла к большому-пребольшому, высеченному из какого-то диковинного камня столу. — Хорошо бы поставить здесь, в центре стола, вазу с цветами.

— А может быть, не надо? — усомнился колдун. — Вазы у меня, по правде говоря, нет, а цветов тем более. Какие уж тут цветы — кругом пепел один.

— А канделябра у вас не найдется?

— И этого нет, как назло!

— А может быть, какая-нибудь статуэтка? Она была бы здесь очень-очень кстати.

— И статуэтки тоже нет!

Тут колдун досадливо поморщился и скривил рот.

— Впрочем, есть у меня одна вещица, — нерешительно предложил он. Бронзовая фигурка для колки орехов. Только не знаю, подойдет ли.

Колдун взглядом открыл один из тяжеленных каменных сундуков; из него тут же вылетел бронзовый щелкунчик и, описав в воздухе замысловатую траекторию, встал в самом центре стола.

Девушка с интересом рассмотрела бронзового человечка с большущим ртом и коротенькой рукояткой, торчавшей из самой середины спины.

— Чудо, — с доброй улыбкой молвила она, — какая замечательная кукла…

"Дитя, ну сущее дитя, — снова подумал колдун. — Ей бы все в куклы играть".

Однако тут им пришлось прервать беседу, так как над Черной горой вдруг раздался громкий, странный звук, напоминавший рокот приближающегося пушечного ядра.

— Надо же, гости! Вот что, Луиза, побудь пока в моих покоях, прибери-ка и там, — пробурчал Тонза и отвел ее в небольшой зал, пройдя через который можно было попасть в комнаты, расположенные в самой глубине горы.

Колдун вернулся к жерлу вулкана, а девушка, незаметно выскользнув из зала, спряталась среди камней, поблизости от того самого стола, на котором стоял щелкунчик.

Но вот в пещеру на метле влетела — кто бы вы думали? — вполне благообразная дама. Дама была хороша собой и модно одета — не будь у нее помела, никто бы и не подумал, что она ведьма. Едва поприветствовав Тонзу, она сразу же обратила внимание на непривычную чистоту и порядок в пещере. Трудно сказать, почему, но это ей не понравилось. Очень не понравилось! Нет, чтобы радоваться, так наоборот, она страшно огорчилась. И надо же, изза такого пустяка началась ссора. Благообразная ведьма тут же направилась в покои Тонзы, он за ней, а Луиза, не теряя ни минуты, схватила щелкунчика и бросилась бежать.

В это время скандал на Черной горе был в разгаре: ведьма наткнулась на оставленную Луизой корзину и окончательно расстроилась. В конце концов она вскочила на помело и со свистом улетела восвояси, а Тонза, немного успокоившись после пережитого конфликта, принялся звать:

— Луиза, где ты? Хочешь, мы продолжим перестановку мебели?

Так и не дозвавшись, он принялся искать ее и лишь потом обратил внимание на пропажу.

— Бронзовый щелкунчик? — воскликнул колдун. — Вот оно что!!! Ну ничего, уж я-то верну тебя.

Тонза схватил посох, стукнул им по полу и произнес заклинание, которое должно было обратить Луизу в засохшее дерево, но увы, девушка успела покинуть усыпанные пеплом владения колдуна, и ему пришлось пуститься в погоню. Выскочив из пещеры, Тонза засеменил вслед за Луизой, вниз по склону горы.

— Луиза! — стенал он. — Ты обманула меня. А ято, старый глупец, доверился. Вот оно, женское коварство. Ну подожди, тебе не уйти от меня! Не уйти!

Однако стоило ему приблизиться к той самой скале, в которую он обратил славного Рэдериха, как многометровая гранитная глыба с оглушительным скрежетом накренилась и рухнула. Не успев толком понять, что, собственно, произошло, колдун был раздавлен — истинный рыцарь и боец, несмотря ни на что, исполнил свой долг. Со смертью Тонзы скала рассыпалась на куски, а из-под ее обломов выбрался живой и невредимый Рэдерих. Он тут же отыскал свой меч, взвалил его на плечо и направился к королю, чтобы по всей форме доложить о проведенном сражении.

Тем временем, изрядно запыхавшись, Луиза прибежала к ожидавшим ее гвардейцам. Вручив бронзового щелкунчика капитану, она села на лошадь и в сопровождении бравых вояк отправилась в обратный путь, в столицу.

Через несколько дней они добрались до деревянного моста через Зеленую речку. Вечерело, и капитан распорядился остановиться на ночлег — ему не хотелось в сумерках переправляться через реку по длинному, узкому мостику, да еще с таким бесценным грузом. Действительно, к чему рисковать без нужды? Кроме того, капитан решил опробовать щелкунчика в деле, благо остановились они как раз в богатом орешнике. К всеобщей радости, результаты превзошли все ожидания — золотые монеты так и сыпались одна за другой.

К утру гвардейцы обобрали орешник дочиста. Каждый из них взял столько золота, сколько смог унести. Монетами заполнили все что можно: и карманы, и ранцы, и подсумки, и даже снятые шлемы. Бедных лошадей тоже нагрузили, да так, что они с трудом держались на ногах — воистину, алчность не знает предела.

С первыми лучами солнца отряд двинулся через реку. Когда гвардейцы шли над самой стремниной, мостик вдруг жалобно заскрипел, зашатался, а потом и вовсе рухнул — он не выдержал тяжести благородного металла. Слава богу, все спаслись. Но солдатам пришлось бросить и оружие, и доспехи, а капитану — щелкунчика. С тех пор бронзовый человечек так и лежит где-то в омуте на Зеленой речке, среди водорослей и ракушек.

Вот и конец истории. Остается лишь добавить, что все получили по заслугам. Незадачливый капитан — разжалован и уволен. Граф Абрикотин — награжден очередной звездой.

Следует отметить, что разыгранная на Черной горе трехходовка имела прекрасное развитие — Луиза де Сен-Лу вышла замуж за Рэдериха, а он возглавил королевскую гвардию. Что касается самого короля, то скудность казны, как ни странно, пошла ему на пользу — волей-неволей пришлось отказаться от новых кампаний, бессмысленных походов и кровопролитных сражений. А его подданные, измученные бесконечными войнами, наконец обрели мир и покой.

Шарманка

Шел солдат с войны, шел в родные края, к невесте своей. "Вот вернусь, — думает, — сразу за свадебку. И заживу счастливо". Шел-шел да заглянул на ярмарку, чтобы подарок невесте купить. Вдруг подходит к нему старик и говорит:

— Ты, я вижу, человек небогатый, но добрый. Так купи у меня шарманку и попугая.

— Шарманку и попугая? — удивился солдат. — Зачем они мне?

— Вчера умер шарманщик, — отвечает старик. — И инструмент, и попугай остались без хозяина. Купи, я ведь дорого не возьму.

— Купи, не пож-ж-жалеешь, — скрипучим голосом поддакнул попугай. — Не пож-ж-жалеешь.

Взял солдат птицу, на плечо себе посадил, на другое плечо шарманку взвалил, отдал старику последние деньги и дальше пошел.

К вечеру до моста через реку добрался. А у моста какой-то толстяк сидит, все вздыхает да охает. Увидел его солдат, поздоровался и спросил, нет ли, мол, поблизости какого-нибудь жилья, где переночевать можно.

— Можно бы и на мельнице моей переночевать, — отвечает толстяк, — меня самого оттуда выгнали.

— Если ты мельник, — удивился солдат, — то кто же тебя с собственной мельницы прогнал?

— Да черти и прогнали!

Тут мельник горестно головой покачал и добавил:

— А ведь сам виноват, все отыграться хотел! Речные черти меня в карты играть затянули. Так я деньги все проиграл, потом три бочонка пива, потом все запасы зерна и муки, потом конюшню вместе с конями, ну а потом уже и мельницу…

— Плохо дело, — отвечает солдат, — но все-таки попробую добро тебе вернуть.

И направился солдат к мельнице, что в лесочке на берегу реки стояла. Подошел, в дверь постучал.

— А тебе что надо? — спрашивают черти.

— В карты хочу сразиться, — отвечает солдат.

— А деньги у тебя есть?

— Денег нет, но зато шарманка есть, а она дороже всяких денег.

Тут он вошел, возле стола сел и инструмент завел. И полилась старая, добрая мелодия, и черти тут же замерли, глаза вытаращили — никогда до этого шарманки не слышали.

Прокрутил солдат одну мелодию, прокрутил вторую, третью, а потом и спрашивает:

— Ну как, вместо денег годится?

— Годится! — отвечают черти.

И пошла игра.

Сам главный черт взялся за карты. Как ни старается черт, а выиграть никак не может. Не поймет он, в чем дело, а дело-то в том, что попугай на плече у солдата сидит, умные советы ему на ухо нашептывает. И проиграл черт вначале деньги, потом пиво в бочонках, потом и муку, и зерно, и коней, а под конец и мельницу. Все просадил, а отыграться-то хочется! И велел он чертенятам приволочь сундучок, что в глубоком омуте под корягой спрятан.

Притащили сундучок и высыпали из него пуда два золотых монет, перстни да ордена, украшенные драгоценными камнями.

Но всего этого богатства хватило ровно на час игры. Солдат золото и прочие драгоценности в ранец уложил да снова сыграть предлагает.

Огорчился черт, до того расстроился, что один рог у него отвалился. А солдат, на страдания его глядя, пожалел его да по доброте душевной шарманку ему и отдал.

Обрадовались черти, развеселились, инструмент схватили да с мельницы прочь.

Тут и мельник-толстяк в хозяйство свое вернулся, принялся солдата благодарить, всякой снедью да пивом потчевать. А потом уговорил его на недельку-другую в гостях остаться.

— Поживи на мельнице, — говорит, — отдохни, сил наберись. "А уж сколько дичи в окрестных лесах, и говорить нечего — поохотишься на славу…

И зажил солдат у мельника. Зажил в свое удовольствие — ел да спал, да охотой пробавлялся.

И так уж получилось, что в это самое время, в эти самые места сам король пожаловал — поохотиться. Как обычно, он взял с собой свою единственную доченьку, красавицу-принцессу.

И затрубил в лесу охотничий рог. Три дня длилась королевская охота, а потом на берегу реки был устроен пир. И во время пира принцесса пожелала на лодке покататься. Вместе с ней в лодку сели два ее давнишних поклонника: граф фон БрюккенШтуккен и лорд Бульк.

Только отплыли от берега, как вдруг вода в реке волнами пошла, и выплыли черти рогатые. Зубастые, пучеглазые, лохматые — жуть, да и только! Ухажеры принцессы мелкой дрожью затряслись, а черти лодку перевернули, принцессу схватили и неведомо куда уволокли.

А на берегу все в ужасе. Король кулачками пухленькими потрясает, требует доченьку спасти, но никто вокруг, даже его отважная стража — и та в реку полезть не решается.

И вдруг из леса, со стороны мельницы, на коне мчится солдатик. С коня соскакивает, перед королем навытяжку и рапортует:

— Прибыл на крик да шум, ваше величество! Нет ли здесь поблизости неприятеля какого?

— Да при чем тут неприятель? — гневается король. — Черти доченьку мою уволокли!

— Да как же они осмелились только? — сердится солдат. — Вот я их сейчас проучу!

Тут он опять на коня, шашку наголо и на полном скаку в реку бултых! И забурлила, закипела река, целый шторм поднялся, словно в океане.

Вот из-под воды черт выскочил, подлетел высоко-высоко и обратно плюх! Вот сразу два подлетели, а потом и целых три. А вот и конь перепуганный между волн мелькнул и снова исчез. А вот и солдатик пушечным ядром вылетел, и два черта следом — зубами в ногу ему вцепились, — и все трое обратно в реку упали.

Но наконец-то вода успокоилась, и выехал из реки молодец-удалец на коне с принцессой в руках. Мундир на нем весь в клочья изорван, сабля пополам сломана, а одного сапога и в помине нет.

Тут король к доченьке своей любимой бросился, а она бедняжка и признаков жизни не подает: бледная что полотно, не дышит совсем и глаз своих не откроет. Как ни пытались в чувство ее привести — все напрасно.

И тогда солдат за дело принялся. Усы свои подкрутил, принцессу крепко обнял и еще крепче поцеловал, так, что ее поклонники чуть от зависти не умерли, — и задышала принцесса. Тут он еще раз ее поцеловал — и сразу личико ее порозовело. Ну, а уж когда и в третий раз поцеловал, так она и глаза открыла.

А король солдатика по плечу похлопал и этак назидательно говорит:

— Вот что, удалец, ты того… особо не увлекайся. Службу сослужил оно и слава Богу.

— Вот именно, ваше величество! — дружно поддакнули фон Брюккен-Штуккен и лорд Бульк, успевшие к тому времени выбраться из воды. — Как только он осмелился целовать вашу дочь? Неслыханная дерзость!

— Да за это в тюрьму его! — возмущенно воскликнул лорд Бульк.

— А еще лучше повесить! — выпалил фон Брюккен-Штуккен.

— А еще лучше наградить Орденом Лазурного Бантика, — подвел итог король.

Все вокруг умолкли, просто окоченели от зависти — ведь Орден Лазурного Бантика был наивысшей наградой в королевстве. И этого ордена был удостоен лишь единственный человек на свете — родной дядя короля.

Так или иначе, но через три дня в столице, в королевском замке, состоялась торжественная церемония. Сам король вручил солдату орден, выполненный в форме банта, сплошь усыпанного алмазами и сапфирами. Потом состоялись грандиозный парад и пир, причем, согласно церемонии, виновник торжества все время находился рядом с королем, по правую руку от него.

После пира, прощаясь с солдатом, король спросил его:

— Скажи честно, удалец, столь роскошный орден тебе, наверное, и не снился?

— Отчего же, ваше величество? — спокойно ответил тот. — Точно такой же орден у меня в ранце лежит, вместе с остальным золотом.

Изрядно удивившись, король велел принести ранец солдата. Открыв его, он и в самом деле обнаружил точно такой же орден.

— Это же орден, которым я наградил своего дядю! — гневно воскликнул король. — Известно ли тебе, солдатик, что мой дядя исчез в лесу при очень странных обстоятельствах? Уж не ты ли убил моего дядюшку, чтобы завладеть этой драгоценностью?

Тут он снова порылся в ранце и нашел там фамильный перстень своего дядюшки, а потом и еще один.

— Теперь все ясно! — заключил король. Как ни оправдывался солдат, как ни отпирался — все тщетно! Его тотчас заковали в цепи и отвели в тюрьму.

Утром сам король пришел допросить узника.

Однако, услышав от солдата, что тот выиграл орден и другие драгоценности в карты, причем у чертей, король решил проверить, так ли оно было на самом деле. Он тут же сел в карету, усадил рядом солдата и отправился к реке.

Вот и берег реки. Солдат позвал чертей, и вскоре из-под воды вылез однорогий черт, тот самый, которому он шарманку подарил.

— Отвечай, — обратился к черту король, — правда ли то, что солдатик Орден Лазурного Бантика от тебя получил?

— Правда, — отвечает черт.

— Так это вы, злодеи, дядю моего погубили и орден его присвоили? выпалил король.

— Ничего подобного, — отвечает черт. — Дядя ваш жив и здоров. Он в долговой яме сидит.

— В какой такой долговой яме?

— В нашей долговой яме, — спокойно отвечает черт. — Дело в том, ваше величество, что он нам и денежки проиграл, и фамильные перстни, и ордена, и еще задолжал изрядную сумму.

Тут король на минуту-другую дара речи лишился, а потом как рявкнет:

— Врешь ты все! Неужели мой дядюшка такой уж отпетый картежник, что в долговую яму попал, да еще к водяным чертям? Прикажу вот речку осушить да племя ваше поганое извести, чтобы впредь королю не дерзили!

Видит черт, что дело плохо. И решил он понапрасну с королем не препираться, и велел дядюшку его безо всякого выкупа отпустить. И вот вывели из воды старого картежника, и расплакался он на радостях, и принялся солдата благодарить.

— Если бы не ты, — говорит, — сидеть бы мне под водой до самой смерти, до конца моих дней сырой рыбой и лягушками питаться.

Что было делать королю, как не наградить солдата еще одним Орденом Лазурного Бантика? По этому случаю была устроена новая церемония, состоялся еще один парад и еще один пир.

И во время пира король — только подумайте! — предложил солдату должность тайного советника.

Приближенные короля просто не верили своим ушам. "Должность тайного советника — какому-то солдату? — с возмущением думали они. — Да он же этикета не знает!"

Но больше всех были огорчены фон БрюккенШтуккен и лорд Бульк. Первый из них тихо плакал, а второй весь как-то надулся, выпучил глаза и засопел, как бык перед тореадором.

И тем не менее солдат стал тайным советником.

И сама принцесса пожелала обучить его придворному этикету. И так уж получилось, что во время одного из уроков ей сделалось дурно. Трудно сказать, в чем была причина, но она совершенно натурально лишилась чувств. А что было делать тайному советнику, как не прибегнуть к старому доброму лекарству? Три крепких поцелуя — и принцессе сразу же стало лучше.

Узнав о случившемся, король не на шутку забеспокоился о здоровье своей доченьки. Он немедленно позвал ее и, поговорив с ней, твердо решил, что наилучшим выходом из создавшегося положения является — что бы вы думали? — ну конечно же, ее брак с молодым, симпатичным тайным советником.

Но у недавнего солдата уже была невеста, которая дожидалась его возвращения с войны. Когда он честно сказал об этом королю, тот за словом в карман не полез:

— Я найду твоей невесте нового жениха, генерала или министра! Чем плохо?

— Но как же я могу жениться на принцессе, не будучи дворянином? спросил солдат.

— Я пожалую тебе титул герцога, — возразил король.

— Но ведь я всего лишь солдат…

— С сегодняшнего дня ты маршал! Годится?

И понял солдат, что никакие отговорки ему не помогут. На следующий день он уже примерял новенький маршальский мундир, который в сочетании с двумя Орденами Лазурного Бантика составлял весьма эффектное зрелище. Еще через день он должен был получить титул герцога, и вскоре непременно стал бы зятем короля, если бы в ход событий не вмешался уже известный нам мельник.

А дело было так. Став маршалом, солдат на пару-тройку дней отпросился у короля, чтобы съездить на речку, с мельником в карты сразиться. Взял с собой попугая, ранец с золотом, приехал к мельнику, о судьбе своей рассказал, а тот его выслушал и так рассудил:

— Если ждет тебя невеста, и если она по-прежнему мила твоему сердцу, то неужели мы выход из положения не найдем? Ты, солдатик, переоденься в простую одежду, забирай золото и попугая да иди себе домой, в родные края. Но маршальский мундир мне оставь, а я все остальное устрою.

Переоделся солдат, ранец с золотом за спину, попугая на плечо, с мельником попрощался и домой отправился. А тот маршальскую форму взял и положил ее под ракиту у самой воды.

Но вот три дня прошло. Солдат домой шагает, а король его во дворце дожидается. Ждал-ждал да рассердился, тут же в карету сел и на мельницу поехал. Приехал и спрашивает мельника:

— Скажи-ка мне, мельник, навещал ли тебя мой маршал, кавалер двух Орденов Лазурного Бантика?

— Навещал, ваше величество.

— А где же он тогда?

— Да вот пошел вечерком к реке искупаться, но так и не вернулся.

Поразмыслил король и решил на всякий случай вдоль берега пройтись. И конечно же, на маршальскую форму наткнулся. Тут он решил для верности чертей расспросить, позвал их и говорит:

— Скажите мне, черти, правда ли то, что молодой маршал в вашей реке купался?

А черти и не знают, что ответить. Но тут главный черт решил-таки наврать королю — не иначе как из вредности — и говорит:

— Истинная правда, ваше величество! Приходил сюда молодой маршал и в реке купался. Да только утонул маршал, сейчас он в омуте под корягой лежит.

— В таком случае принесите его сюда! — требует король. — Желаю видеть утопленника.

— Пожалуйста, ваше величество, — отвечает черт, — извольте получить все, что от него осталось.

Тут он вытащил какой-то скелет, с незапамятных дней лежавший в реке, и к ногам короля положил.

При виде скелета король только охнул тихонечко, глаза ладошкой прикрыл, в карету прыг и прочь умчался.

А солдат тем временем добрался до родных мест, купил большой, прекрасный дом, женился на своей возлюбленной и наконец-то зажил в мире и счастье.

Что касается мельника, то он живет по-прежнему. Только вот в карты с чертями не играет, потому что перестали черти к нему наведываться — целыми днями под берегом сидят, целыми днями шарманку слушают. Вот так-то.

Золотая чашка

Когда-то давным-давно на берегу тихого лесного озера стоял замок. Хозяином замка был колдун. Вместе с ним жили два его сына и черный ворон, верный слуга колдуна.

Шли годы, старел и дряхлел колдун, взрослели и мужали его сыновья. И вот однажды он заболел, да так, что с постели встать не мог, так, что ни рукой ни ногой пошевелить не было сил. И тогда он позвал сыновей и вот что сказал:

— Дети мои! Пришел мой смертный час. Похороните меня в саду возле крепостной стены, а все богатства поделите поровну. Но знайте, что главная драгоценность сокрыта в большом железном сундуке, что спрятан в подвале замка, — это чашка чистого золота. И если положить в эту волшебную чашку цветок кувшинки, то цветок тут же превратится в золотую монетку.

Тут колдун вздохнул и грустно заключил:

— Живите в мире, дети мои, — и со временем вы будете самыми богатыми людьми на свете. Но если вы поссоритесь из-за золота и встанете на путь вражды, то мне придется восстать из могилы, чтобы лишить вас нажитых сокровищ и таким образом помирить вас.

Это были последние слова колдуна.

В тот же день сыновья похоронили его, но потом вместе спустились в глубины замковых подземелий, где и отыскали большой железный сундук. Дно сундука было устлано старой, потемневшей от времени соломой, но под ней была спрятана небольшая изящная чашка, отлитая из самого настоящего золота.

С этого дня жизнь обитателей замка сильно изменилась С утра и до вечера слуги были заняты сбором кувшинок. А братья, затворившись в высокой башне, обращали неказистые озерные цветочки в золотые монеты и делили их поровну.

Шло время, волшебная чашка вершила свое дело, и день ото дня, год от года росло богатство братьев. Но так уж получается, что солнце слепит глаза, а золото — разум И вот однажды младший брат проснулся среди ночи — в полнейшей тишине ему почудился еле слышный, переливчатый, хорошо знакомый звон Звон, который издает золотая чашка в тот момент, когда цветок кувшинки обращается в монету.

"Уж не домовой ли добрался до волшебной чашки? — с тревогой подумал он — Уж не слуги ли шалят? Уж не воры ли проникли в замок?" Набросив на плечи плащ, с мечом в руках он направился к высокой башне.

Вот и вход в башню, вот и знакомая лестница, ступени которой ведут вверх — туда, где сейчас, среди ночи, звенит золото.

Шаг за шагом поднимался он по ступеням, пока не приблизился к двери комнаты, расположенной под самой крышей Затаив дыхание, он приоткрыл дверь и увидел старшего брата с золотой чашкой в руках, а на столе кувшинки и ровные стопки монет.

Тут же вспыхнула ссора Через минуту-другую братья схватились за мечи, и уже не звон золота, а страшный звон булата, яростные крики нарушили покой ночного замка.

И пробудились перепуганные слуги И всполошился старый черный ворон, и с пронзительным криком закружил над могилой колдуна, и жуткий, протяжный стон раздался из-под земли.

Испугались братья, бросили мечи на пол, пали на колени и поклялись никогда больше не ссориться и во всем уступать друг другу. И воцарился в замке покой, и жизнь пошла своим чередом.

Но однажды поднятый меч не любит залеживаться в ножнах. Не прошло и года, и братья вновь взялись за оружие, и вновь из-за золота. И вновь зазвучал булат, и ворон с громким криком закружил над замком, и страшный стон раздался из-под земли, и зашевелились камни на могиле колдуна.

Испугались сыновья гнева отцовского, снова помирились и поклялись никогда больше не вставать на путь вражды. Поклялись, да только что проку.

Чем богаче становились братья, тем сильнее было желание каждого из них овладеть золотой чашкой, тем сильнее они ненавидели друг друга. И вот однажды за ужином младший братец взял да подсыпал старшему в вино порошок усыпляющий, а когда тот крепко уснул, отнес его в подвал да упрятал в тот самый сундук, в котором когда-то лежала золотая чашка. Наконец-то он избавился от старшего брата, причем так, что даже черный ворон не заметил и не поднял тревогу.

Отныне младший брат стал хозяином замка. С этого дня он редко выходил из башни, и богатство его росло с каждым часом И высокие крепостные стены оберегали его от воров и разбойников, и черный ворон кружил в небе, зорким оком оглядывал окрестности, охранял его покой. И казалось, что так будет вечно. Казалось, что вся его жизнь пройдет под тихий, ласковый звон монет.

Наверное, так бы оно и случилось. Но однажды на берегу озера слуги, занятые сбором кувшинок, повстречали лешего и лешаенка, его маленького сыночка. Удивился леший, зачем же людям столько кувшинок — день за днем их собирают, в мешки складывают, а мешки грузят на телеги и в замок везут. Расспросил было людей, а те и сами толком не знают.

Посмеялся леший над людскими причудами да в лес ушел, в свое жилище, к лешаихе своей. А лешаенок, этот маленький проказник, тайком от родителей вернулся к озеру и забрался в мешок с кувшинками — больно хотелось ему в замок попасть.

Вскоре этот самый мешок был погружен на телегу, отвезен в замок и в конце концов оказался в высокой башне. Через дырку в мешке лешаенок наблюдал, как озерные цветочки один за другим превращались в монеты. Увидев золотую чашку в деле, он не смог избавиться от соблазна завладеть ей. Искушение было слишком велико!

Медленно тянулось время. Но вот, изрядно утомившись, обладатель золотой чашки прилег отдохнуть. А лешаенку другого и не требовалось. Он выбрался из мешка, затаив дыхание, подкрался к чашке, схватил ее и бесшумно выскользнул из башни.

Каково было удивление, каков был гнев хозяина замка, когда он обнаружил пропажу своего главного сокровища! Он немедленно позвал черного ворона и приказал найти неизвестного вора.

Три дня кружил ворон над лесом, на четвертый день лешаенка приметил вот он, проказник этакий, с золотой чашкой в руках сидит. Вот он золотые монетки в речушку забрасывает. Монетки по воде скачут, на лету позвякивают, а лешаенок доволен, посмеивается, в ладошки похлопывает, хвостом по земле пощелкивает.

Тут ворон камнем к земле устремился, хотел было золотую чашку отобрать, да не сумел — лешаенок в нее вцепился, крик поднял. Откуда ни возьмись леший выскочил, ворона хворостиной огрел так, что перья во все стороны посыпались. Закричал ворон, испугался да тотчас наутек.

Но вот вернулся он в замок, все как есть хозяину доложил, а тот его выслушал и говорит:

— Надо сыночка у лешего выкрасть — тогда он сам золотую чашку принесет.

Взмахнул ворон крылами и снова в путь, теперь уже за лешаенком. День за днем его выслеживал и выследил, когда тот на лесной поляне черникой лакомился. И налетел ворон на лешаенка, острыми когтями схватил, в небо поднял и в замок унес. И некому было за дитя вступиться, некому было от беды уберечь.

День за днем идет. Ищет леший сыночка своего, ищет лешаиха, а найти не могут. Все болота, все поляны, все овраги исходили — нигде нет. И вдруг откуда-то издалека, откуда-то сверху голос раздался. Глядь — над лесом черный ворон кружит, тот самый, которого леший хворостиной огрел.

— Отдайте золотую чашку, — кричит ворон, — а не то сыночка вашего на костре сожгут. Отнесите чашку в замок, да не мешкайте — больно сердит хозяин, того и гляди лешаенка погубит.

Покружил ворон в небе да в сторону замка улетел.

Загрустил леший, призадумался. "Вот верну чашку, — размышляет, — а вдруг хозяин замка сыночка моего так и не отпустит? Что тогда?"

Тут он принялся кротов звать. И пришли из окрестных лесов три тысячи кротов, на задние лапки перед ним встали, приказа ждут.

— Можно ли прорыть подземный ход до самого замка? — спрашивает леший.

— Дело привычное, — ответили кроты и тут же принялись за работу.

К исходу дня подземный ход был готов, и леший, проделав немалый путь, оказался в подвале замка. Там он и нашел свое дитя. Связанный по рукам и ногам, голодный и совершенно замерзший лешаенок лежал на большом железном сундуке. Когда леший развязал веревки и хотел было пуститься в обратный путь, сыночек вдруг остановил его и, многозначительно взглянув на сундук, прошептал:

— А не кажется ли тебе, папочка, что здесь ктото спит?

Прислушавшись, леший и в самом деле различил доносившееся из сундука тихое, мерное похрапывание.

Лешие, а особенно лешаята, — любопытный народ. Открыв сундук, отец и сын увидели… мирно спящего человека. Вроде бы человек как человек, но до чего же он был похож на хозяина замка! Точная копия, да и только!

— Ну и ну… — невольно прошептал лешаенок. — Вот бы узнать, кто это…

— Сейчас узнаете, — зловеще проворчал незнакомец и открыл глаза.

Не дожидаясь новых приключений, леший и лешаенок юркнули в прорытый кротами ход, а обитатель подвала вылез из сундука и медленно, бесшумно двинулся вверх по лестницам.

И уже через несколько минут звон мечей разнесся над замком. И старый ворон закружил над могилой колдуна, и накренился надгробный камень, и страшный мертвец вылез из-под земли.

В истлевших лохмотьях он медленно побрел по замку, и к чему бы не прикасалась его костлявая рука, все обращалось в прах: и золотые монеты, и серебряная посуда, и мраморные статуи — все богатства, нажитые им самим и его сыновьями.

А сыновья бились в жестокой схватке. И сыпал искры булат, и трещало рассеченное сукно, и кровь струилась из ран, но никто не хотел уступить.

Так уж получилось, что в разгар боя старший брат лишился меча — от сильного удара клинок разлетелся пополам, — и пришлось спасаться бегством. Выбежав в замковый двор, он вскочил на первого попавшегося коня и помчался прочь.

Младшему брату тоже нашелся конь, и началась погоня. Долго скакали они по лесным дорожкам, и старшему брату вновь не повезло — конь подвернул ногу. Пришлось бросить коня и спасаться в чащобе. И младший брат бросил коня да вслед за старшим.

Час за часом плутали они по лесам, но в конце концов оказались посреди болота и набросились друг на друга словно дикие звери. Ослепленные ненавистью, братья и не заметили, как зыбкая почва вдруг ушла из-под ног, как оба они очутились в мутной болотной жиже, в самой топи. И поздно было думать о спасении, ни один из них так и не вернулся домой.

И напрасно колдун искал, напрасно звал сыновей — так и не нашел их, так и не дозвался, так и не сумел помирить. И бродит он по старому, заброшенному замку, и стонет, и плачет, и нет ему покоя…

А вот золотая чашка не пропала, так и осталась у лешаенка. И забавлялся он с ней, пока не наскучило.

Медный стрелок

В старом замке за толстыми, высокими стенами жил грозный граф. И вот однажды привели ему на допрос скрюченную, седую ведьму. Привели, на колени поставили и отобранную у нее корзину на пол вытряхнули. А в корзине чего только не было: и грибы поганые там, и мертвые мыши, и жабы, и ящерицы.

Оглядел граф всю эту пакость, лицом покривился и спрашивает:

— Признавайся, разве не для дел колдовских ты все это насобирала?

Молчит ведьма, сказать-то нечего. А граф, так и не дождавшись ответа, решил время попусту не тратить, велел в реке ее утопить. Взмолилась старуха.

— Не губи меня, — говорит, — пощади, а уж ято в долгу не останусь. Сделаю так, что станешь ты непобедимым, и соседи в страхе будут дрожать перед тобой, и никто на всем белом свете не посмеет тебе перечить.

Молчит граф, на ведьму с сомнением поглядывает, а она опять за свое:

— Пошли своих людей к утесу, что возвышается над рекой. На самой вершине утеса большущий камень лежит, а под камнем всякое оружие спрятано, в том числе и лук, отлитый из меди. Пусть возьмут этот лук и принесут сюда. А я научу, как им распорядиться.

И послал граф людей на утес, и принесли они медный лук и медный колчан со стрелами. Оглядев лук и стрелы, ведьма сказала:

— Теперь у тебя есть оружие, которое сделает тебя непобедимым. Осталось одно — найти подобающего стрелка. Через несколько дней король устроит конкурс молодых лучников. Со всего королевства съедутся юноши, они будут соревноваться в стрельбе из лука, и десять самых лучших из них будут приняты на королевскую службу. Но ты ищи своего стрелка не среди лучших, а среди худших — и ты обязательно узнаешь его.

Выслушал граф старуху и велел ее пока в реке не топить, а в тюрьму упрятать. А сам собрался и в тот же день уехал на конкурс стрелков.

Целую неделю длился конкурс, целую неделю от зари до зари свистели стрелы и пела тетива, а потом десять самых метких юношей были зачислены на королевскую службу.

По этому поводу был устроен грандиозный пир. Пировали все: и король, и его приближенные, и участники конкурса, даже те, кто ни разу не попал в мишень.

А граф время зря не терял, прогуливался вдоль столов, к юношам присматривался, к их разговорам прислушивался.

Все славили победителей, все славили их мастерство, и лишь один из юношей молча сидел за столом. Но вот, изрядно захмелев, он встал и с обидой в голосе воскликнул:

— Дело вовсе не в мастерстве! Этим счастливчикам просто повезло! А вот я, например, все время промахивался лишь потому, что внезапные порывы ветра сносили мои стрелы.

Всеобщий хохот был ему ответом, а он выпил еще бокал и продолжил:

— Напрасно смеетесь, господа! Раз уж мы собрались за этим столом, то вы должны знать правду, а она состоит в том, что во всем мире нет стрелка лучше меня.

Даже граф не удержался от улыбки, а юноша, не обращая внимания на сыпавшиеся со всех сторон насмешки, заключил:

— Уж я бы выполнил любой приказ короля! Он еще пожалеет о том, что не взял меня на службу…

Тут силы покинули его, он повалился на пол и мгновенно уснул. За столом царило всеобщее ликование — к обильному пиршеству как раз не хватало шута. Под смех окружающих его вынесли на свежий воздух и уложили на сено возле конюшни, но когда стемнело, граф приказал своим слугам усадить захмелевшего юнца в карету и запрягать коней.

Проснулся стрелок уже в роскошной спальной в окружении слуг, которые только и думали о том, как бы угодить ему и выполнить все его пожелания. Вскоре его пригласили в столовую комнату на завтрак, где он и встретился с графом.

— О прекрасный юноша! — с восторженной улыбкой обратился к нему граф. — Наконец-то я могу принять вас в качестве почетного гостя в моих владениях! Я просто не нахожу слов, чтобы выразить все мое восхищение вашей стрельбой! Как бы мне хотелось принять вас к себе на службу!

— Но я достоин большего, — сухо ответил юноша. — Служба его величеству — вот мой удел.

— Безусловно, — согласился граф, — но дело в том, что только у меня вы станете обладателем чудо-оружия, равному которому нет во всем мире.

Не угодно ли вам взглянуть на медный лук?

— Медный лук? — удивился стрелок. — Я слышал о нем от одной старухи. Где же он?

Но вот слуги принесли лук и колчан, найденные на вершине утеса. Юноша взял их в руки — и тут же его лицо неузнаваемо изменилось, оно как бы окаменело и приобрело красноватый оттенок.

Повесив колчан со стрелами за спину, с медным луком в руках, он молча спустился в замковый двор и направился к самой высокой башне, увенчанной высоким шпилем и большим флюгером в виде резного, узорчатого флага.

Он пересек двор, вошел в башню и поднялся на крышу. Влекомый каким-то непостижимым стремлением к высоте, он начал карабкаться вверх по шпилю и, наконец, добравшись до флюгера, встал на нем, широко расставив ноги, с луком в руках.

Но прошел час, еще и еще один, а стрелок попрежнему неподвижно стоял над башней. "Что-то здесь не так, — подумал граф, — стоит как вкопанный. Пойду взгляну на него". Но вот, поднявшись под самую крышу башни и выглянув из слухового окна, граф замер от изумления — на флюгере, отливая новой, ярко-красной медью, стояла статуя стрелка, а прежнего юноши и след простыл.

"Вот оно что! Теперь медный лук в надежных руках", — сообразил граф и туг же решил испытать стрелка в деле. Он показал пальцем на пролетавший в небе журавлиный клин и громко крикнул:

— Эй, Медный стрелок, мой верный воин! Убей вожака!

И тотчас заскрипел металл — это медная рука достала из колчана стрелу. И через мгновение раскатистый гул едва не оглушил графа — это выстрелил медный лук.

И рассеченный стрелой вожак птичьей стаи рухнул на землю, и грустными, протяжными криками отозвался журавлиный клин. Зато граф ликовал Медный стрелок превзошел все его ожидания. "Уж теперь-то никто не сможет победить меня в бою! — радостно размышлял он. — Уж теперь-то я припомню всем моим соседям и проигранные сражения, и контрибуции! В бараний рог их согну, веревки вить из них буду, уж теперь-то они передо мной как перед королем расшаркиваться будут!"

Надо сказать, что при всей своей суровости граф был большим любителем балов, веселых пиров, фейерверков и прочих забав — короче говоря, был страшным мотом и всегда нуждался в деньгах. В своем стремлении разжиться деньгами он не чурался грабежом соседей, из-за чего, собственно говоря, и возникали войны. И теперь, завладев медным луком, вручив его Медному стрелку, он наконец-то стал непобедимым.

На радостях он тут же приказал освободить ведьму. В подзорную трубу он видел, как ее вывезли за ворота крепости, как она медленно побрела прочь.

Дойдя до опушки леса, она вдруг обернулась и, зло усмехнувшись, оглядела медную статую над башней. Сколько же свирепости было во взгляде ведьмы! Сколько лютой ненависти таила ее усмешка! Глядя на злое, перекошенное лицо старухи, граф невольно пожалел о том, что отпустил ее.

"Все-таки надо было казнить ее", — тихо прошептал он тут же, совершенно неожиданно услышал над собой уже знакомый скрип металла — это Медный стрелок заряжал лук.

И колоколом прозвучал выстрел — не дожидаясь команды, стрелок выполнил волю своего господина.

Убитую ведьму закопали там же, на опушке. Но на следующий день крестьянин, с вязанкой хвороста возвращаясь из леса, приметил на том самом месте двух бесов, слуг покойной старухи. Один из них был тощ словно тростинка, а второй — толщиной с добрую бочку. Но в остальном они имели большое сходство: приземистые, примерно в половину человеческого роста, у обоих огромные выпученные глаза с крохотными зрачками-точечками, уши-лопухи, а самое главное — широченная, от уха до уха, жуткая пасть, полная острых треугольных зубов.

Перепугавшись чуть не до смерти, крестьянин побежал прочь, а бесы лишь злобно полязгивали зубами, но даже не сдвинулись с места — видно, трудно им было расстаться со своей хозяйкой.

Узнав о бесах, граф не на шутку рассердился и решил выгнать, а то и вовсе извести эту зубастую погань. Сев на коня, он тут же отправился к могиле старой ведьмы и вскоре увидел бесов — вот они в бурьянах сидят, глазищи на него таращат.

Тут он брови свои нахмурил да этак сердитосердито спрашивает:

— Долго вы глаза мне мозолить будете? Или вам, кроме как в моих владениях, места другого не нашлось? Смотрите, как бы не пришлось вам, как и ведьме, со стрелком моим познакомиться!

А бесы, казалось, только этого и ждали, из бурьянов вылезли да потихонечку, шаг за шагом, к графу подбираются, глаз своих жутких с него не сводят.

Решил граф судьбу не испытывать, указал пальцем на толстого беса да как рявкнет:

— Что же ты стоишь без дела, Медный стрелок? Вот он, враг мой!

И тут же со стороны замка прозвучал набат медного лука, и каленая стрела пригвоздила зубастого коротышку к земле. То-то расхохотался граф, тото развеселился!

Но все оказалось не так просто — бес стрелу из себя выдернул, пополам ее сломал, а потом… и вовсе съел. Наконечник стрелы выплюнул, облизнулся да на графа как бросится! Благо, тот успел коня повернуть да тут же в галоп, в сторону замка ретировался. А зубастые твари следом, того и гляди догонят. И лишь у самых ворот отвязались, да и то благодаря своре сторожевых псов, бросившихся на выручку своему хозяину.

Соскочил граф с коня, поднялся в свой кабинет и пустился в размышления о том, как бы ему от бесов избавиться. До самой ночи думал, но так ничего путного и не придумал.

Вот сидит он в кресле, тяжкими мыслями обремененный, и вдруг видит, как из-за бархатной портьеры лапища когтистая показалась, а потом и еще одна. И вылез из-за портьеры тощий бес, а следом за ним и толстый, тот самый, что возле леса стрелу съел.

Испугался граф, хотел было стражу позвать, да со страха дара речи лишился. А толстый бес ухмыльнулся и говорит:

— Не бойся, нам крови твоей не нужно — не за тем пришли.

— А что же вам нужно? — спрашивает граф.

— Мы на службу явились. Ведь это по твоему приказу стрелок нашу хозяйку убил, и потому теперь ты наш новый хозяин, а мы твои верные слуги.

— Верные слуги? — удивился граф. — Вот и прекрасно! Я отправлю вас к моим соседям за деньгами. И пусть они только попробуют воспротивиться моей воле — Медный стрелок не заставит себя ждать!

Тут он распорядился, чтобы сейчас же, среди ночи, разбудили и привели парикмахера, портного, шляпника и башмачника. Каково было удивление мастеров, когда в апартаментах своего господина они застали мохнатых, зубастых и к тому же зловонных уродцев ростом не выше письменного стола.

Парикмахер от одного их вида чуть не упал в обморок. Шляпник заподозрил, что все это ему приснилось, и на всякий случай ущипнул себя за нос. Портной просто остолбенел и беззвучно замер с открытым ртом, а башмачник с перепугу зажмурился и тихо икнул.

— Не пугайтесь, — успокоил их граф, — это мои иностранные гости. Они приехали издалека, с острова Святого Болвания.

— С острова Святого Болвания? — в один голос переспросили шляпник и парикмахер.

— Интересно, в каком же море или океане этот остров? — робко поинтересовался портной.

— А он, собственно говоря, не в море и даже не в океане, — бодро ответил тощий бес. — Он на болоте.

— Да-да, на лесном болоте, — подтвердил толстый бес. — Это в общем-то даже и не остров, а большая кочка. Кроме нас, на ней живут три гадюки, четырнадцать лягушек и много-много комаров…

— Господа иностранцы шутят, — снисходительно заметил граф. — Оба они дипломаты, выпускники болванской дипломатической академии, и их утонченный дипломатический юмор вам не понять.

— У нас на каждой кочке по дипломатической академии, — самодовольно поддакнул тощий бес.

— И везде утонченный дипломатический юмор, — важно добавил толстый.

— Как бы там ни было, — подвел итог граф, — но отныне я назначаю этих господ своими посланниками по особым поручениям, а поэтому их нужно подобающим образом одеть, обуть и сделать им модные прически.

И портной, и шляпник, и башмачник — все были мастерами своего дела, и уже к исходу следующего дня господам «дипломатам» были преподнесены новенькие, украшенные золотом и серебряным шитьем шляпы, плащи, камзолы, туфли, превосходные сапоги из оленьей кожи и многоемногое другое.

Труднее всего пришлось парикмахеру. Как он ни старался, ему никак не удавалось совладать с жесткой, почти железной гривой своих подопечных. Кроме того, как было скрыть огромные уши-лопухи, торчавшие из-под волос? В конце концов он нашел выход из положения: поднял эти лопухи вверх, завел их за затылки своих клиентов и завязал бантиком, а в довершение всего нахлобучил им на головы пышные парики с кудряшками. Чтобы парики не съезжали в сторону, он попросту приклеил их к головам «посланников».

Но вот, одевшись по всей форме, бесы предстали перед графом. Оглядев их, он вдруг заметил, что во всем этом парадном убранстве явно чего-то недостает — наград. Тогда он извлек из шкатулки и прикрепил к парчовым камзолам своих зубастых «дипломатов» несколько золотых звезд. Кроме того, одного из них он наградил красной лентой через плечо, а второго голубой.

— Вот теперь все в порядке, — с удовлетворением в голосе заключил граф. — Теперь вы дипломаты хоть куда! Однако для успеха вашей миссии очень важно, чтобы все мои соседи узнали силу Медного стрелка.

— Пусть стрелок убьет одного из соседей, — предложил тощий бес.

— А еще лучше парочку, — уточнил толстый. — Для верности…

— Не будем спешить стрелять в соседей, — снисходительно улыбнулся граф. — В моих владениях есть пещера, в которой живет бешеный медведь. Это огромный пещерный медведь, размером раз в пять, а то и в шесть больше обычного. Для начала Медный стрелок убьет его, но на глазах у всех!

В тот же день граф разослал гонцов ко многим знатным дворянам, и каждый гонец вез свиток с приглашением на охоту.

Хотя и далеко было ехать гостям, хотя и не любили они графа — он давным-давно перепортил с ними отношения, а иногда даже войной на них ходил, — но искушение было слишком велико, ведь никто из них не только никогда не охотился на бешеного пещерного медведя, но даже и в глаза его не видел.

Но вот настал день, когда съехались именитые гости, и началась охота. Вооружившись луками и арбалетами, они во главе с графом отправились к горе, в основании которой была здоровенная пещера — в ней-то и жил медведь.

Добравшись до места, охотники полукругом расположились напротив входа в пещеру и запустили в нее свору свирепых псов. Прошел час-другой, и гора задрожала — это пробудился медведь. Потом все вокруг затряслось, как перед извержением вулкана, — это собаки разозлили хозяина пещеры. Но вот раздался оглушительный рев, и изпод горы вылез бешеный пещерный медведь, сплошь увешанный псами, крепко вцепившимися в его шкуру.

От одного вида этого чудовища ростом с двухэтажный дом у охотников ноги затряслись. Немного придя в себя, они наконец-то взялись за оружие и открыли стрельбу. Целые тучи стрел осыпали зверя, но все до единой застревали в длинной, густой шерсти, укрывшей его от носа до самого хвоста. А он, не обращая на людей ни малейшего внимания, продолжал драться со сворой псов.

Но вдруг одна из стрел попала ему прямо в кончик носа. То-то рассвирепел он, то-то рассердился! Встал на задние лапы, зубы свои страшные оскалил да на охотников, а те с перепугу луки побросали и врассыпную кто куда.

Лишь один граф как ни в чем не бывало остался на месте. Всем на удивление он преспокойно созерцал приближающегося зверя. Но в последний момент, когда расстояние между ними составило не более десяти шагов, он громко воскликнул:

— Эй, Медный стрелок! Мой верный воин! Неужели ты не справишься с этой мохнатой громадиной?

И тут же издалека, со стороны замка, прозвучал медный лук, и каленая стрела поразила медведя в самое сердце, и смертельно раненый зверь, обливаясь кровью, рухнул на землю.

Окинув взглядом мертвого зверя, а потом и своих перепуганных гостей, граф тоном победителя заключил:

— Так будет с каждым моим врагом. Медный стрелок бьет без промаха! Запомните это, господа…

Господа молчали. Они поняли, что отныне будут во власти этого противного старого забияки, этого алчного, спесивого транжиры и мота.

С тяжелым сердцем разъехались они по домам, зато граф в прекрасном настроении вернулся в замок и по случаю удачной охоты закатил пир. Правда, за столом, кроме него самого и наряженных в парадную форму бесов, никого не было, но пир получился шумный и очень веселый.

Пили за здоровье графа, за меткость Медного стрелка, за грядущие дипломатические успехи — за что только не пили, а к вечеру допились до того, что тощий бес принялся пожирать… фарфоровые тарелки, чашки, блюдца — всю посуду подряд. А толстый бес съел… собственные сапоги, а потом принялся гоняться за прислугой, отбирал у всех подряд и тут же глотал туфли. А потом прокрался в казарму, где спали солдаты сторожевой стражи, и оставил всю стражу без сапог.

В общем, повеселились на славу. Но уже утром граф направил «дипломатов» к своим соседям за деньгами.

Каково было именитым дворянам встречать этих зубастых уродцев! Каково было давать деньги — да какие деньги! — в долг, заранее зная, что граф никогда этот долг не вернет! Но что было делать? Никто не посмел ссориться с хозяином уродцев — все боялись Медного стрелка.

А аппетиты графа росли, с каждым разом он требовал все больше и больше, и никогда и ни в чем ему не было отказа. По первому требованию ему привозили не только деньги, но и вина, и пороховые хлопушки для фейерверков, и даже музыкантов с инструментами.

Граф и раньше любил повеселиться, но сейчас его жизнь превратилась в сплошной праздник. Днем он отсыпался, но зато по ночам устраивал роскошные пиры. И лилось рекой вино, и столы ломились от яств, и гремела музыка, и яркие вспышки фейерверков озаряли небо над замком. И тощий бес в разгар пира объедался фарфоровыми тарелками, и его толстый собрат пожирал столь полюбившиеся ему сапоги из оленьей кожи, и граф хохотал от души, глядя на них.

Но над всем этим весельем ежеминутно и ежечасно, в любое время года, в любое ненастье гордо возвышался Медный стрелок. Ливни нещадно хлестали его в дождливую осеннюю пору. Студеные ветры сковывали зимой, да так, что медь трещала и, казалось, вот-вот лопнет от нестерпимого холода. В июльскую жару Солнце раскаляло его голову так, что к ней невозможно было прикоснуться. А в грозовые майские дни молнии одна за другой били ему прямо в лицо. И вопреки всем испытаниям он по-прежнему высился над замком, готовый выполнить любой приказ своего господина.

Прошло много лет, время состарило стрелка. От былого блеска ярко-красной меди не осталось и следа, и теперь с ног до головы он был покрыт тусклым зеленоватым налетом. Но зато — вот загадка! — не старился граф. Может быть, потому, что время незаметно летело в пору ночных забав, так и не прикоснувшись к нему. Может быть, потому, что всякого человека старят заботы, а у графа их и в помине не было. Так или иначе, но каждый новый день сулил ему безмятежный отдых, каждая ночь обещала яркий, буйный, бесконечно веселый праздник и, казалось, так будет вечно. Вечным казалось безоблачное счастье графа. Вечным казалось его всевластие, оберегаемое Медным стрелком.

Но однажды в чудную июньскую ночь, когда очередной пир был в самом разгаре, граф приказал устроить грандиозный фейерверк. И сотни искрящихся огоньков с громким шипением помчались вверх, сотни оглушительных разрывов потрясли небесную высь, сотни разноцветных вспышек озарили облака над замком.

Что и говорить, зрелище удалось на славу! Восторгу графа не было предела. И ему, и его зубастым «посланникам» казалось, что даже звезды блекнут на фоне фейерверка, что даже луна потускнела и скромным, все менее заметным пятном взирает с небес.

А ведь и в самом деле, звезды медленно таяли в вышине, и луна утратила свою былую яркость. Но истинной причиной тому был вовсе не фейерверк, а приближающийся рассвет.

Незаметно пролетела короткая июньская ночь, наступило утро. И вот уже вдалеке, на самом краю земли вспыхнула яркая, тонкая нить, словно струйка расплавленного металла пробежала над горизонтом. И тут же вся небесная лазурь заиграла розовыми всполохами, и золотые лучи распростерлись над облаками. И ослепительный диск Солнца неторопливо, степенно взошел над землей.

И тут же фейерверк утратил свою яркость. Ракеты, как и прежде, с шипением взлетали в вышину, слышались хлопки разрывов, но при этом ничего, кроме облачков серого дыма, не было видно. Огорчился граф, на Солнце обиделся.

— Проклятое светило! — гневался он. — Как же ты посмело такой праздник испортить?

— А зачем оно вообще нужно? — презрительно проворчал толстый бес. Пировать и без него можно.

— Никакого проку от него, — добавил тощий бес. — Один вред!

И вдруг граф вспомнил о Медном стрелке. "Вот кто сумеет погасить Солнце", — подумал он.

И тут же раскатистый гул медного лука раздался над замком, и острая стрела помчалась в небеса. Мгновение — и она исчезла из вида, но вскоре вернулась и на глазах у всех… поразила стрелка прямо в грудь! Стрела пробила медную статую насквозь, и она дрогнула, покачнулась, а потом и вовсе сорвалась с флюгера и рухнула к основанию башни.

Медный стрелок исчез. Вместо него на земле лежал совершенно седой умирающий старик. В его бледном, морщинистом лице граф узнал черты былого юноши, которого когда-то привез в свой замок…

Молва быстро разнесла весть о гибели Медного стрелка, и уже на третий день граф услышал доносившийся издалека барабанный бой. Барабаны грохотали и на Востоке, и на Западе, и на Севере, и на Юге — это соседи шли войной на графа, чтобы отомстить за свое унижение, за неоплаченные долги, за отвратительные выходки его болотных «дипломатов».

И тут граф неожиданно обнаружил, что давным-давно лишился своего войска, что рыцари давным-давно покинули его, а солдаты просто разошлись по домам, и некому защитить его от врагов.

И пришлось ему сбежать из замка, пришлось навсегда покинуть собственный дом, чтобы найти прибежище в лесах, чтобы укрыться от возмездия за содеянное зло. Следом за графом умчались и его болотные «дипломаты». И никто их больше не видел, все трое так и сгинули.

Правда, лет через сто после этого один лесоруб, засидевшись с приятелями в корчме, поведал им историю о том, как однажды в лесу, в самой чащобе, встретил двух зубастых коротышек, одетых в старые, изорванные парчовые камзолы.

С ним не стали спорить, хотя каждый решил про себя, что парень просто выпил лишнего, оттого и рассказывает небылицы.

Бедняжка Дикки

Чертенок Дикки сидел на берегу тихой, извилистой речушки, грустно вздыхал и без конца повторял: "Ой, не могу больше. Ой, утоплюсь! Определенно утоплюсь…"

Из омута, в котором замысловатыми струями кружилась зеленая речная вода, на чертенка смотрели русалки. Им было жалко юного Дикки, этого веселого проказника и шалуна.

— Дикки, что случилось? — спрашивали они. — Ты на себя не похож. Кто тебя обидел?

— Никто меня не обидел, — хмуро ответил он. — Я влюблен, страдаю от безответного чувства, и некому меня утешить.

Тут Дикки чуть было не разревелся и со слезой в голосе продолжил:

— Вчера король и его дочь катались на лошадях по нашему лесу. О, если бы вы видели принцессу! Как она хороша! Как она хороша… Мое сердце разрывается от любви.

— Бедненький Дикки, — успокаивали его русалки. — Можно ли огорчаться из-за какой-то принцессы? Ты такой славный. Иди лучше к нам.

— Да ну вас, — угрюмо ответил он и протяжно шмыгнул носом, что свидетельствовало о состоянии крайней задумчивости. — Вы просто не видели принцессу, потому так и говорите. И вообще у вас вместо ног рыбьи хвосты… с чешуей.

— Ах ты, несносный грубиян, — оскорбились русалки. — За что ты нас обижаешь? Мы-то в чем виноваты?

Но Дикки не удостоил их ответа. Он все бубнил и бубнил о необычайной красоте принцессы, о своей несчастной любви, о рыбьих хвостах с чешуей видно, настроение у него совсем испортилось.

Но тут из-под воды высунулся водяной и сердито крикнул:

— Брысь отсюда, чертово копыто! Не смей обижать моих девушек.

А Дикки тут же схватил первый попавшийся камешек, швырнул его вниз и, представьте себе, угодил водяному прямо в лоб. На голове у бедняги мгновенно выросла шишка, а чертенок принялся дразнить его:

— О, какое чудо! Впервые в жизни вижу подводного единорога. И какой только дичи не встретишь в наших речушках. Вот уж страшилище так страшилище.

— Ну подожди, сейчас запоешь другую песню, — пригрозил водяной и набросил на своего обидчика крепкую петлю, сплетенную из зеленой речной травы.

Но не тут-то было! Изворотливый Дикки ускользнул из петли. Как ни старался водяной, да так и не смог поймать его. А чертенок, вволю наговорив хозяину речушки разных дерзостей и колкостей, направился в глубь леса.

Ноги привели его к грязной, полуразвалившейся лачуге. Это ветхое сооружение было основательно усыпано еловыми иголками и чем-то напоминало старый большой муравейник. В лачуге жила ведьма. Вообще-то говоря, ведьмы бывают разные: и тощие, как спичка, и необъятно полные, и высокие, и низенькие, и страшные до ужаса, и красавицы. Но эта ведьма была самая настоящая, лесная, скрюченная словно вопросительный знак. Носище размером со спелый кабачок, глаза — две дырочки, брови — словно растрепанные мочалки, а рот — как раскрытый мешок.

Застав хозяйку лачуги за завтраком, Дикки вежливо приветствовал ее:

— Здравствуй, Эльвира. — (Так звали ведьму.) — Можно мне побыть у тебя?

— Побудь, побудь, Дикки, — дружелюбно пробурчала она и отправила в свой безобразный рот очередную жабу. — Хочешь закусить со мной за компанию? До чего вкусные жабы в этом году! Бери из бочки, не стесняйся.

— Я бы с удовольствием, — хмуро ответил он, — да настроения нет.

— А вот свеженькие ужи с мухоморами и солеными корешками Бери, Дикки, подкрепись.

Но Дикки промолчал, он только грустно помотал головой и шумно вздохнул.

Наконец ведьма завершила трапезу, расспросила чертенка о его житье-бытье и, узнав о свалившемся на него горе, тут же вызвалась помочь:

— Вот что, Дикки, есть у меня одно снадобье. С его помощью ты обретешь человеческий облик. Кроме того, я дам тебе колдовской цветок, который приворожит сердце принцессы.

— И она полюбит меня?

— Хе-хе-хе… Полюбит, как не полюбить. Но это еще не все. Она станет твоей женой. А со временем, Дикки, ты сможешь занять королевский трон, если, конечно, будешь меня слушаться.

— Ух ты! Королевский трон? Вот это да… — восторженно прошептал чертенок.

— Но и ты сослужи мне службу, — продолжала ведьма. — Став королем, ты возьмешь меня во дворец. Как ты думаешь, получится из меня королева-мать?

— Королева-мать? — усомнился Дикки. — Это с таким-то носом?

— Но-но, не важничай, — обиделась старуха. — И не груби. А то вот выгоню — и все!

— Ой-ой-ой, больше не буду, Эльвира. Ты уж прости меня. Обещаю слушаться и все сделать в точности так, как ты скажешь.

— Ну ладно, договорились, — заключила ведьма, достала из чулана бутылочку со снадобьем, откупорила ее и дала чертенку ровно один глоток.

Выпив зелье, Дикки моментально потерял сознание, а когда очнулся, сразу же посмотрел на себя в зеркало и увидел роскошно одетого красавца. Жгучий брюнет, а локоны-то, локоны какие…

Такой шикарной прически он и вообразить не мог.

Покрутившись перед зеркалом, он радостно взвизгнул:

— Ну, теперь-то она влюбится в меня! Это уж точно. Спасибо, Эльвира! Я пошел.

— Да подожди, глупышка. Надо придумать тебе новое имя. Представься принцессе как… скажем… герцог Перес Хуан де Барейра. — Годится?

— Герцог Перес Хуан де Барейра, — звонко повторил Дикки. — Отлично! Звучит как надо! Ну, я пошел.

— Стой, Дикки. Что за дворянин без коня, без шпаги и денег?

Тут ведьма быстренько поймала ящерицу и обратила ее в коня с длиннющей гривой, таким же роскошным хвостом, с золоченой уздечкой, серебряными стременами и седлом из тисненой кожи. Потом она сорвала с куста боярышника шип и превратила его в шпагу, а ягодку с того же куста — в кошелек, полный золотых дукатов.

— Ну все! Сколько можно ждать? — возмутился Дикки и сел на коня. Мое сердце стонет и плачет от любви, а ты все возишься. То то, то се…

— Не спеши, дурачок, — остановила его ведьма. — Ты не взял самое главное.

Она поймала трех гадюк, сплела их косичкой, вошла в лачугу, а когда вскоре вышла оттуда, то в руках ее был яркий цветок, чем-то напоминающий колокольчик, но очень крупный, какого Дикки никогда не видывал.

— Вот теперь все, — сказала Эльвира. — Скачи к принцессе, да только помни о своем обещании.

Дикки, он же герцог де Барейра, взял цветок, поднял коня на дыбы и тут же галопом погнал его в столицу королевства. Правда, он не мог удержаться от соблазна покрасоваться перед русалками, подъехал к речному омуту и вскоре услышал их голоса.

— Посмотрите, каков красавец на коне, — говорила одна из них.

— Вот уж мужчина так мужчина, — вторила другая. — Сразу видно, что знатный дворянин.

— Как он хорош! — сказала третья. — Глаз не оторвать.

Наслушавшись всласть, герцог де Барейра насмешливо воскликнул: "Прощайте, рыльи хвосты!" и в прекрасном настроении продолжил свой путь.

Вот и столица. Пока герцог де Барейра ехал по улицам города к королевскому замку, он услышал много интересного. Например, он узнал, что слава о красоте юной принцессы разнеслась по всем уголкам Европы, что город буквально наводнен именитыми дворянами, мечтавшими взять ее в жены. И короли, и принцы, и графы, и бароны, и маркизы, и герцоги, как молодые, так и старые, — все хотели добиться одного и того же, а поэтому сплошь и рядом возникали споры и даже дуэли.

Да-да, из-за юной принцессы лилась благородная дворянская кровь. Что ни день, то убитые и раненые. Все это страшно надоело королю, и, чтобы прекратить безобразие, он решил устроить грандиозный бал, на котором каждому поклоннику принцессы будет предоставлена возможность исполнить с ней ровно один танец. Девушка сама должна определить лучшего танцора и вручить ему награду: золотую корону, выполненную в форме лаврового венка…

Через несколько дней грянул долгожданный бал. Десятки претендентов на награду собрались в самом большом зале дворца, где происходило их представление королю, королеве и принцессе. Когда настала очередь герцога де Барейры, он подошел к принцессе, поцеловал ее руку и тут же вручил цветок. Но он — о ужас! — обошел вниманием короля и королеву: ни поклона, ни слов приветствия — ничего! Все были просто поражены такой неучтивостью, такой бестактностью, а он как ни в чем не бывало с самодовольной улыбкой вернулся на свое место.

Начался конкурс. Первым танцевал маркиз де Бюсси, известный и истинный любитель хореографии. Это было захватывающее зрелище. "Как он грациозен, как изящен, — с завистью думали многие из гостей, — превзойти его просто невозможно. Придется сразу же после бала… вызвать маркиза на дуэль".

Потом с принцессой танцевали граф Кентский, курфюрст Бранденбургский и многие другие знатные кавалеры. Но вот настал черед герцога де Барейры. С лучезарной улыбкой он подошел к принцессе, низко поклонился ей, при этом не снял, а уронил с головы шляпу. Не обращая внимания на хохот соперников, красавчик спокойно поднял шляпу и… снова водрузил ее на голову. После чего схватил принцессу за руку, вывел на середину зала и под гармонические звуки оркестра принялся выделывать… какие-то невообразимые прыжки. Он дважды наступил принцессе на ногу, один раз чуть было не сбил ее с ног, а под конец и сам поскользнулся и растянулся на полу, да еще потерял при этом один башмак. Смеялись все: и король, и королева, и придворные дамы, и кавалеры. Даже музыканты не могли удержаться от смеха и перестали играть чуть раньше.

К общему удивлению, когда пришло время подвести итоги конкурса, принцесса назвала победителем герцога де Барейру и увенчала его голову золотым венком. При этом король, глядя на свою любимицу, невольно подумал: "О Боже, неужели он ей понравился? Но чем? Он совершенно не умеет танцевать. Впрочем, это не главное".

На следующий день король пригласил к себе герцога де Барейру, чтобы побеседовать с ним в присутствии принцессы. Ответив на вычурное приветствие гостя, король предложил ему сесть и тут же спросил:

— Видите ли, дорогой герцог, я пригласил вас, чтобы посоветоваться. Дело в том, что я ненавижу войны и хотел бы жить в вечном мире с соседними королями. Что вы можете порекомендовать мне?

— Я полагаю, ваше величество, что самый надежный способ предотвращения войн состоит в устранении соседей, — недолго думая, ответил герцог де Барейра. — Для этого следует самым решительным образом разгромить их армии, а города и села предать огню и мечу. Желательно сделать это одновременно, тогда после быстрой победоносной кампании на всех границах вашего королевства воцарится длительный и прочный мир.

От такого ответа у короля с носа свалились очки, а принцесса радостно захлопала в ладоши и с восхищением в голосе сказала: "Гениально, герцог! Вот что значит подлинно государственный ум! Наконец-то мы будем жить в вечном мире".

— В наших краях часто бушуют сильные ветры, — продолжил король. — Они наносят большой урон и земледельцам, и скотоводам, и рыбакам. Не могли бы вы посоветовать, как уберечься от этих ветров?

— Я думаю, что нужно решительно не допускать их возникновения, — ответил герцог. — Всем известно, что ветры создаются ветряными мельницами. Поэтому лучше всего просто-напросто остановить мельницы, а еще лучше запретить их вовсе.

Даже кресло под королем не выдержало такой глупости и треснуло так, что его величеству пришлось пересесть на диван, поближе к дочери.

— Но это не все, — продолжил герцог де Барейра и протяжно шмыгнул носом. — Нужно спилить все-все крупные деревья. Уж я-то знаю, что, раскачиваясь из стороны в сторону, они способны создавать воистину ураганные ветры.

— Ну что же, теперь мне все ясно, — грустно заключил король. — Но позвольте задать вам еще один вопрос. Каким образом пресечь разбой на дорогах, чтобы купцы могли спокойно разъезжать по моему королевству, не опасаясь за сохранность товаров?

— О-о! Это очень просто, — с легкой улыбкой воскликнул герцог и махнул рукой. — Требуется всего-навсего отобрать у них эти самые товары. Это пополнит вашу казну и убережет купцов от грабителей. А теперь, ваше величество, позвольте и мне задать вам единственный вопрос. Согласны ли вы отдать мне в жены вашу дочь?

Услышав столь быстрый и дерзкий вопрос, принцесса смущенно потупила взор, король лишился дара речи, а попугай в клетке замертво свалился со своей жердочки. Даже зеркала не выдержали и треснули пополам, свечи в канделябрах погасли, а узорчатый паркет вздыбился волнами, словно море в шторм.

— Вы пока подумайте, а мне пора идти, — легко и беззаботно молвил гость. — По случаю блистательной победы на конкурсе танцев я устраиваю вечеринку. Попирую с приятелями всласть…

С этого часа бедная принцесса буквально не находила себе места, отказывалась от еды и питья, а на следующий день захандрила еще больше. Чтобы вернуть ей хорошее настроение, рассеять грусть, король приглашал во дворец музыкантов, клоунов, лучших артистов столичных театров, но все бесполезно. Но однажды он случайно принес ей пушистого-препушистого ангорского котенка, привезенного аж из самой Анкары. Принцесса взяла его в руки, нежно прижала к себе и молвила: "Ты мой маленький, ласковый зверек, посмотри, какое чудо подарил мне герцог де Барейра". Она поднесла его к необычному цветку, но котенок вдруг зашипел, выпустил когти, изогнулся дугой и, выпучив глаза, попятился от цветка, а потом вообще вырвался из рук принцессы и взобрался на шкаф. "Котенок явно испуган, — подумал король. — Что-то здесь не так".

А на следующее утро король, королева и принцесса отправились на прогулку в дворцовый сад. Там они встретили верного служаку, огромного бельгийского дога, охранявшего сад от воров и разбойников. Едва увидев цветок в руках принцессы, дог зарычал и бросился к ней. Он злобно лаял на цветок, пытался вырвать его из рук принцессы; дворцовые слуги с трудом оттащили пса и всерьез подумали, что он взбесился.

"Да, что-то здесь не так", — окончательно решил король.

В тот же день он пригласил к себе господина Аспиринно, выдающегося ученого, президента королевской академии наук, и спросил, известно ли ему, где произрастают цветы, подобные тому, который подарил принцессе герцог де Барейра, и какие свойства заключены в этих цветах. Академик Аспиринно лично переворошил коллекции гербариев, учебники и энциклопедии, обратился к запискам знаменитых путешественников, неоднократно советовался с лучшими биологами и знатоками растительного мира, но все тщетно. Поставленные королем вопросы так и остались без ответа.

А в это время в столицу из далекого Самарканда прибыл непревзойденный мастер белой и черной магии, выдающийся телепат и гипнотизер, доктор естественных и сверхъестественных наук, профессор Курага-Мурага. Он нанес визит академику Аспиринно, встретился с лучшими учеными королевской академии наук и, услышав о загадочном цветке, тут же предложил свою помощь.

Король незамедлительно принял профессора и проводил его в покои принцессы. КурагаМурага молча подошел к цветку, пристально взглянул на него и тут же отметил, что такое растение видит впервые. Потом профессор закрыл глаза и принялся медленно водить ладонями вокруг цветка, словно сантиметр за сантиметром ощупывал своими чуткими пальцами окружавший его невидимый шар. Лицо КурагиМураги нахмурилось, словно окаменело, покрылось крупными каплями пота; он заметно побледнел, но вдруг резко вскрикнул и отпрянул от цветка.

— Что вы обнаружили? — возбужденно спросил король. — Отвечайте же, профессор!

— Кажется, я догадываюсь, что заключено в этом цветке, — озадаченно произнес Курага-Мурага. — Мне нужно ненадолго вас покинуть. Я скоро вернусь, ваше величество.

Он вышел из покоев принцессы, а через полчаса возвратился. В руках профессора была дудочка, а на плече сидел небольшой зверек, похожий на хорька.

— Что это за животное и зачем оно здесь? — удивленно спросил король.

— Это мой верный телохранитель, мангуст из семейства куньих, — с поклоном ответил КурагаМурага. — Отправляясь в путешествия, я обязательно беру его с собой. Никто не защитит вас от змей лучше, чем это сделает мангуст.

— Но в моем дворце нет змей, — снова удивился король.

— Как знать, ваше величество, как знать…

Курага-Мурага подошел к цветку, приложил дудочку к губам, и вот из нее полилась грустная, тягучая, усыпляющая восточная мелодия. Довольно скоро его величество, а также находившийся здесь же академик Аспиринно начали зевать, ощутили непреодолимую сонливость и, словно под гипнозом, с огромным трудом заставляли себя держать глаза открытыми. Но тут произошло такое, что сон как рукой сняло. Цветок начал медленно изгибаться из стороны в сторону, извиваться, будто бы исполнял какой-то восточный танец. Потом стало еще интереснее: стебель цветка постепенно разделился, как бы расплелся на три тоненьких стебелька, и вот уже перед профессором в такт мелодии медленно извивались три самые настоящие гадюки. Мангуст молнией сорвался с плеча Кураги-Мураги, бросился на змей и тут же задушил их.

— Вот оно что! — гневно воскликнул король. — Мало того, что этот герцог грубиян и неуч, но он к тому же и колдун! Эй, стража! Немедленно разыщите герцога де Барейру! Схватить его, в кандалы, в темницу да на замок!

Тотчас отряды конных стражников помчались по городу. Найти герцога было нетрудно, для этого требовалось лишь обойти кабачки, где он проводил время в окружении веселой компании случайных приятелей. Так оно и получилось. Войдя в один из трактиров, солдаты тут же увидели его, хотели схватить, да не тут-то было. Лжегерцог выскочил в окно и… недаром говорят "несется как черт": стражники преследовали беглеца до самого леса, но так и не смогли догнать.

Пока они искали его в лесных завалах, кустах да оврагах, Дикки примчался к ведьме и взмолился: "Эльвира, скорее верни мне облик черта, а не то меня схватят да посадят в темницу". Делать нечего, она снова дала ему глоток зелья, и вскоре перед ней предстал прежний Дикки: лохматый, с маленькими рожками, поросячьими ушами и пятачком. А герцога де Барейры и след с тех пор простыл. Как ни рыскали королевские солдаты по лесу, так и вернулись во дворец с пустыми руками.

А что же наш Дикки? Он все еще сидит на берегу лесной речушки, все вздыхает и всхлипывает: "Утоплюсь, не могу больше… Определенно утоплюсь". Да так жалобно, что даже водяной уже пожалел его и простил. А русалки с сочувствием повторяют: "Маленький, глупенький, несчастненький… Бедняжка Дикки".

Эмиль и Эрик

Маленькие погорельцы

Есть у меня давнишний приятель, старый библиотекарь. Он страшно любит рассказывать всякие занятные истории. Вот послушайте одну из них — может быть, и вам она покажется интересной.

Так вот, много-много лет назад в столице одного королевства жил часовщик по фамилии Торвил. Он был совершенно одинок и в свои преклонные годы находил единственное утешение в работе. Не было таких часов, которые он не смог бы починить, и жители города знали, что, если принести господину Торвилу любые, даже самые старые-престарые, часы, то он обязательно найдет неисправность и устранит ее.

Часовщик жил в небольшом собственном доме, а соседнее здание занимал богатый ювелир. Этот ювелир всего несколько лет назад обосновался в городе, вел уединенный образ жизни и не держал даже прислугу. Изготовленные им кольца, браслеты, подвески и другие украшения не отличались особым изяществом, но зато какие в них были камни! Клиенты не раз спрашивали, откуда он берет такие роскошные, чистейшие алмазы и изумруды, многие из которых имели весьма своеобразные оттенки и отличались каким-то особым, неповторимым блеском.

— О-о! Господин ювелир, и откуда у вас эти прелестные алмазы? Вот уж, действительно, чистой воды! — спрашивает какая-нибудь купчиха, получая готовое колье.

— Ах, скажу только вам по секрету, — доверительно шепчет он. — В молодые годы я пользовался успехом у девушек — это их слезы…

— Какие удивительные алмазы, да такие крупные, — изумленно говорит сам герцог или граф, получая комплект украшений для своей супруги. — Из каких мест это чудо, если не секрет?

— Никакого секрета, ваше высочество, — не моргнув глазом, отвечает ювелир, — прямо с неба. — Как-то ясной, лунной ночью, когда весь небосвод был усыпан звездами, моя лошадь в пути потеряла подкову. Мы еле добрались до ближайшей кузницы. Кузнец тут же принялся выковывать новую подкову, да с такой силой работал молотом, что небо дрожало, и звезды одна за другой сыпались прямо к моим ногам. Честно скажу, я не смог удержаться от искушения и собрал три-четыре дюжины, да простит меня Господь за этот грех.

Надо сказать, что каждый раз, отвечая на подобные вопросы, ювелир отделывался какой-нибудь шуткой, ни одного из своих клиентов он так и не удостоил серьезного ответа. И вообще, в этом человеке было много странного. Но однажды, совершенно неожиданно, он погиб в огне пожара, и тоже при странных обстоятельствах. Это случилось в рождественскую ночь. Пожарные были бессильны что-либо сделать. Заливая водой дымящиеся головешки, они сетовали между собой, что никогда не видели ничего подобного пламя сразу же охватило все здание от основания до самой крыши. А у соседей, свидетелей этого несчастья, сложилось впечатление, будто бы мгновенно вспыхнуло все без исключения, в том числе и кирпичная кладка и даже каменные ступени крыльца.

Сразу после пожара Торвил нашел у двери своего дома кошку и двух пропахших дымом котят — они чудом спаслись от огня.

— Эх, горемыки, — обратился он к маленьким погорельцам, — ведь так и замерзнете на улице. Заходите, так уж и быть, живите теперь у меня, в прихожей.

Кошка, кажется, все поняла и, лишь только он приоткрыл дверь, тут же перенесла своих детенышей в дом и устроилась с ними в уголочке, по соседству с веником и шваброй. А часовщик тем временем согрел немного молока, налил его в блюдце, туда же положил кусочек пшеничного хлеба и отнес это "рождественское угощение" в прихожую.

Утром он взял небольшой деревянный ящик и сделал из него домик, чтобы кошке и котятам было теплее. Отныне у часовщика появились новые хлопоты — нужно было накормить постояльцев и погулять с ними, а с котятами и поиграть.

Котята, внешне одинаковые, различались своим нравом. Один из них был очень ласков, любил пошалить, а другой отличался независимым характером, неторопливостью и степенностью. Торвил решил дать им имена. Первого он назвал Эриком, а второго — Эмилем.

Загадочные драгоценности

Однажды утром, как обычно, часовщик принес кошке и котятам завтрак, тарелочку молочной каши. Они тут же выбрались из своего домика и принялись за еду. Он тем временем надевал башмаки, как вдруг заметил на полу, рядом с собой, какой-то яркий, прозрачный камень размером примерно с перепелиное яйцо. "Вот так камень. Как он сюда попал? — удивился Торвил. Надо бы спросить у ювелиров, что это такое". Когда же он пришел к владельцу ближайшего ювелирного магазина и показал свою находку, тот чуть было в обморок не упал — такого крупного и чистого алмаза он не видел ни разу в жизни.

— Откуда у вас это богатство? — поразился хозяин магазина. — Ведь этот алмаз сам по себе представляет огромное состояние. А если его еще и обработать, то такому бриллианту просто не было бы цены.

— Да в том-то и дело, что я нашел его в прихожей.

— То есть как в прихожей? Вы ничего не путаете, уважаемый господин Торвил?

— А что мне путать? Вот сегодня и нашел, рядом с башмаками, теми самыми, что сейчас на мне.

Владелец магазина, перегнувшись через прилавок, недоуменно оглядел башмаки часовщика, но его сомнения от этого ничуть не рассеялись.

На том они и расстались. Но на следующее утро, спускаясь в прихожую с тарелочкой каши, Торвил сразу же заметил еще один алмаз. Кошки, как ни в чем не бывало, мурлыкали и с аккуратностью, свойственной этим чистоплотным животным, принялись за свеженькую, сладенькую молочную кашку, а часовщик поднял с пола голубоватый, лучистый камень и, удивленно пожав плечами, пытался сообразить, откуда он мог взяться.

Прошел еще один день, и утром, на том же самом месте, рядом со своими башмаками, Торвил нашел изумруд. Выйдя из дома и внимательно рассмотрев его в лучах солнца, он не нашел ни единой трещинки, никаких вкраплений чистота была просто поразительной.

Почти каждое утро на одном и том же месте он находил все новые и новые камни и через несколько месяцев стал обладателем просто фантастического богатства. Это стало известно жандармам; они несколько раз приходили к нему домой, подолгу расспрашивали о найденных драгоценностях, осматривали прихожую, но так и не смогли ничего толком понять. Тогда они решили установить наблюдение за домом.

Каждую ночь жандармские сыщики видели, как из маленького окошечка, что рядом с входной дверью, выскакивала кошка, а через два-три часа обязательно возвращалась обратно. Однажды при лунном свете они заметили, как в зубах возвращавшейся кошки что-то ярко блеснуло. "Уж не драгоценный ли камень?" — подумали жандармы и стали гоняться за ней. Однако поймать ее так и не удалось, но кошка, понимая, что домой ей все равно не попасть, бросилась бежать в сторону окраины города. Сыщики добросовестно гнались за ней по ночным улицам, дворам и переулкам, изрядно выбились из сил, и в конце концов один из них выхватил из-за пояса пистолет и с первого же выстрела убил ее. Гремя сапогами, жандармы подбежали к кошке и тут же, рядом с ней, нашли алмаз нежно-розового оттенка. Новые допросы часовщика ничего не дали, а тайна его драгоценностей так и осталась тайной.

Котята остались сиротами; Торвил от души жалел малышей и по-прежнему заботился о них.

Сыновья господина Торвила

Однажды утром к дому часовщика пришел высохший, немощный старик. Видимо, он был тяжело болен — все задыхался и без конца закатывал глаза. Оперевшись на косяк двери, он слабо постучал в нее. Когда Торвил открыл дверь, старик тихотихо, из последних сил обратился к нему:

— Здесь ли живет мудрейший под луной и искуснейший властитель часовых механизмов господин Торвил? Да будет благословенно его имя в веках…

— Да, это я, — удивленно ответил часовщик, не привыкший к подобному обращению в свой адрес. — Что вам угодно?

— Здравствуй, глубокоуважаемый мастер, — еле прошептал старик. — Я молю тебя о помощи.

— Вы, видно, тяжело больны, поэтому побудьте пока у меня, а я позову лекаря. Проходите в дом, я помогу.

— Нет, нет! Лекарь мне не поможет. Нужно срочно починить часы. Я заплачу столько, сколько ты пожелаешь.

Старик повел Торвила в гостиницу. В номере, где он остановился, лежал ящик, а в ящике большие напольные часы, да такие необычные! Действительно, на них было несколько циферблатов с непонятными значками и надписями, выполненными древней арабской вязью, а отлитый из золота корпус имел вид города с множеством мечетей и дворцов — это была очень тонкая работа. Кроме того, каждое окошечко в каждом из зданий могло открываться, при этом из него высовывалась или человеческая фигурка, или какая-нибудь крохотная золотая зверюшка.

Мастер тут же принялся за работу, а старик прилег на постель — видно, ему и в самом деле было плохо.

— Может быть, все же позвать лекаря? — спросил часовщик.

— Нет! — упорствовал старик. — Нужно чинить часы.

Несмотря на свой многолетний опыт, Торвил с трудом разобрался в сложном механизме, а владелец часов все торопил и торопил:

— О несравненный мастер, о мудрейший из мудрейших, о великий благодетель и спаситель! Умоляю тебе, почини часы, иначе я умру.

Голос его звучал все тише и тише, вот он уже закрыл глаза, замолчал и лишь изредка вяло и беззвучно шевелил губами.

Но, наконец, неисправность была найдена — чуть-чуть сместился один из драгоценных камней, служивших опорой осям шестеренок. Торвил легко устранил дефект, часы вновь пошли, а их владелец буквально на глазах начал приходить в себя. Он несколько раз глубоко вздохнул, медленно встал с постели и открыл глаза. Тут же он стал наливаться силой, лицо его помолодело, на щеках заиграл румянец, седые волосы почернели и завились кудрями.

С лучезарной улыбкой он подошел к мастеру, громоподобно расхохотался и обнял его за плечи, да с такой силой, что у того чуть было сердце не остановилось.

— О великий исцелитель, я обязан отблагодарить тебя! Скажи, сколько я должен за твои труды? Не стесняйся, назови любую сумму.

— Да мне, вроде бы, денег и так хватает, — ответил часовщик — он догадался, что его необычный клиент — колдун, и побоялся брать с него деньги.

— То есть как хватает?

— Да мне много не надо — я же один живу…

— Совсем один?

— Да, один. Вот только двое котят у меня. Одного зовут Эмиль, а другого — Эрик.

— Эмиль и Эрик, — задумчиво произнес владелец часов. — Прекрасные имена… Но все же, как мне отблагодарить тебя? — снова спросил он и вдруг вытаращил глаза — видно, в голову ему пришла какая-то идея. — А хотелось бы тебе иметь детей?

— Да что там! Поздно мне жениться, — ответил часовщик. — Так и умру один.

— Нет! Будут у тебя детки, будут! Знай, что Гаррат не обманет тебя! Садись-ка в это кресло, закрой глаза и думай о своих прекрасных крохотных, пушистых котятах. А потом увидишь, что получится.

Пока Торвил сидел в кресле, колдун открыл на корпусе часов маленькое окошечко, из которого тут же высунулась крохотная кошачья голова. После того как маятник совершил семь колебаний, окошечко само захлопнулось.

— Все, мой благословенный друг! Иди, тебя ждут сыновья! — воскликнул Гаррат и вновь расхохотался, да так громко, что прохожие на улице остановились и с удивлением, а кто и с испугом смотрели на окна гостиницы.

Торвил попрощался со своим необычным клиентом и хотел было отправиться домой, но тот остановил его и доверительным, вкрадчивым тоном предложил:

— А деньги-то возьми — теперь они тебе пригодятся.

Тут он протянул вперед правую руку и, издав резкий, гортанный звук, сжал кулак — и вот он держал туго завязанный мешок, полный золотых монет. Затем протянул левую руку и точно так же, из ничего, сотворил второй мешок золота.

— Бери! Они твои. И помни щедрость Гаррата.

— А как же я донесу их? — спросил часовщик. — Мне это просто не по силам.

— Донесешь без труда, о мой чудеснейший исцелитель, это не простые мешки. Возьми их в руки и убедишься, что Гаррат говорит правду.

И в самом деле, Торвил легко поднял оба мешка. Выходя из гостиницы, он вновь услышал громовой смех своего клиента и подумал: "Вот уж колдун так колдун — столько золота откуда-то взял. К тому же он сказал, что теперь у меня будут дети. Только где я их встречу и как узнаю?"

Он приближался к своему дому. Подойдя к двери, поставил мешки у порога, достал из кармана ключи, как вдруг услышал доносившиеся из прихожей мальчишечьи голоса:

— Эрик, когда же папа придет? Так есть хочется!

— А ведь и правда, Эмиль, я тоже не наелся. Целое блюдечко каши съел, но совершенно голоден.

— Ну ничего, вот вернется, покормит нас, тогда пойдем на улицу. Там столько деревьев — есть где полазить.

— А сколько там карнизов да черепичных крыш — вот бы где погулять.

"О господи, неужели там дети? — поразился часовщик. — Эмиль и Эрик это же имена моих котят… Получается, что Гаррат и в самом деле не обманул меня!" От волнения он запутался в ключах, но, наконец, открыл дверь и тут же попал в объятия двух мальчишек, крепышей лет семи-восьми.

— Папа, папочка, — наперебой затараторили они, — наконец-то ты пришел. Мы есть хотим!

Торвил в полном смятении уронил ключи, позабыл о мешках с золотом не так-то просто сразу ощутить себя отцом. В горле у него пересохло, голова шла кругом, он окончательно растерялся и никак не мог сообразить, что же ему сейчас делать. "Они голодны! — наконец дошло до него. — Господи милостивый, что же я стою на месте?" Тут он приготовил обед, накормил детей, а после обеда пошел с ними гулять. С этого дня его жизнь совершенно изменилась — она приобрела новый смысл.

Шло время. Дети подросли, настала пора учиться какому-нибудь ремеслу. Эрик любил все яркое, блестящее и поэтому пошел в обучение к мастеру-витражисту. До чего же интересно было в мастерской! В специальных печах выплавлялось стекло, в него добавляли различные красители, а потом отливали разноцветные вставки для секций витражных рам. Узорчатые рамы мастер заказывал в кузнечном цехе.

А Эмиль в силу своего характера считал работу со стеклом несерьезной, даже легкомысленной, поэтому пошел учиться в кузнечный цех. "Что такое стекло? — рассуждал он. — Уронил и — дзинь! — нет его. Другое дело — железо или медь. Одним словом, металл есть металл".

Братья прилежно учились, а через несколько лет, овладев своим ремеслом, основали собственную витражную мастерскую. Эмиль выковывал узорчатые рамы, а Эрик работал по стеклу. Братья любили свое дело, для которого требовались и трудолюбие, и мастерство, и фантазия. Действительно, не так-то просто изготовить витраж: вначале нужно придумать сюжет, подготовить эскиз, разделить его на секции, подобрать для них цвета, а уже потом исполнить весь замысел в стекле и металле. Эрик был большим выдумщиком. Он никогда не применял плоские стекла, а отливал их или выпуклыми, или вогнутыми, или волнистыми, что позволяло создать игру света, которая приковывала взгляд всякого зрителя, даже простого прохожего, случайно взглянувшего на окна, украшенные витражами.

Самое трудное, считал Эрик, это подобрать цвета стеклянных секций, ведь их правильное сочетание и позволяет воссоздать свойственную для природы гармонию. В этом деле ему помогали имевшиеся в доме драгоценные камни. С разрешения отца он отобрал около тридцати камней разных цветов и оттенков, часто раскладывал их на столе, задумчиво менял местами, стараясь найти новые, оригинальные комбинации, создающие яркую и выразительную игру света. Эти камни он всегда носил с собой, хранил их в кожаном мешочке, спрятанным во внутреннем кармане куртки.

А часовщик, глядя на своих сыновей, от души радовался их каждому новому успеху, гордился ими и не раз с благодарностью вспоминал колдуна Гаррата, одарившего его такими прекрасными детьми.

Бесценные камни от часов

Однажды утром Торвил был разбужен настойчивым стуком в дверь дома. "Господи, кому я потребовался в такую рань?" — думал он, спускаясь в прихожую. Открыв дверь, он увидел еле живого, совершенно изможденного Гаррата.

— Гаррат? — изумленно воскликнул он. — Входи! В любое время дня и ночи ты дорогой гость в моем доме.

Однако колдуну было явно не до визитов — снова сломались его часы. Торвил тут же собрался и отправился с ним в гостиницу. Внимательно осмотрев часы, он пришел к выводу, что кто-то подменил несколько драгоценных камней в механизме, причем, судя по всему, это было сделано очень давно. "Для ремонта нужны хорошие, крупные алмазы, — подумал часовщик. Да только где их взять?" Но тут он вспомнил о драгоценностях, когда-то принесенных кошкой, быстренько сходил домой и вернулся с парой дюжин отборных камней.

Пока полуживой колдун лежал в постели, Торвил разложил алмазы на столе, выбрал наиболее подходящие из них и установил в механизм.

Шестерни начали вращаться, стрелки двинулись, часы пошли. Гаррат, как и в прошлый раз, налился силой, сердечно поблагодарил мастера, а потом поинтересовался, откуда у него такие драгоценности. Тот стал рассказывать историю о кошке и котятах, а Гаррат тем временем взял со стола один из камней и стал его разглядывать. Но вдруг он издал какой-то страшный, сдавленный вопль, выпучил и без того огромные глазищи и, задыхаясь от гнева, схватил мастера за плечи да так стиснул, что бедняга тут же потерял сознание. Когда он очнулся и открыл глаза, то увидел склонившегося над ним колдуна. Зловеще взглянув на Торвила, Гаррат громким голосом спросил его:

— Откуда кошка брала камни?! Отвечай!

— Не знаю! Клянусь всевышним, не знаю! — испуганно отвечал часовщик. — Об этом меня много раз спрашивали жандармы, а теперь и ты. Так что мне сказать, если я и в самом деле не знаю, откуда она приносила драгоценности?

Тут колдун затрясся от злости и снова зашептал:

— Видишь ли, о любезнейший, искуснейший и мудрейший, это мои камни. Лет двадцать назад меня обокрал мой казначей. Я так доверял ему, а он, негодяй, сбежал, прихватив с собой здоровенный сундук с сокровищами! Но, что самое ужасное, он похитил несколько алмазов из моих священных часов и, как ты сам мог убедиться, подменил их. Я дам тебе хоть тысячу сундуков отборных камней, каких только пожелаешь, о часовщик, но только верни алмазы от часов!

— Я бы рад вернуть, но у меня их нет. И я не знаю, где скрывается твой казначей…

— О горе мне! — с отчаянием в голосе возопил Гаррат. — Моего казначея наверняка нет в живых.

— Но почему? — удивился Торвил.

— Дело в том, что, обнаружив пропажу сундука с камнями, я счел его обычным вором и наколдовал, чтобы он сгорел в собственном доме, причем в рождественскую ночь. Знай я тогда, что он к тому же подменил бесценные алмазы в часах, я объездил бы весь белый свет, нашел бы его и заставил вернуть украденное. Да теперь поздно! О горе мне! Горе мне!

Колдун замолчал, он закрыл глаза и лишь изредка из стороны в сторону покачивал головой. А часовщик, выслушав его стенания, невольно вспомнил о пожаре в доме ювелира. Все совпадало. "Точно! Этот ювелир и сбежавший казначей Гаррата — одно и то же лицо", — подумал он и тут же высказал свою догадку колдуну. Тот словно очнулся, выслушал Торвила, потом немного подумал и тихо сказал: "Этой ночью мы вдвоем перероем все пепелище. Камни должны быть найдены!"

Однако, как они ни старались, поиски ровным счетом ничего не дали. Правда, Гаррат нашел-таки небольшой, довольно мутный александрит. Внимательно рассмотрев его при свете факела, он со злостью в голосе произнес: "Да, это он! Вылитый казначей! Лживый, нечистый на руку, жалкий человек. Не случайно александрит с такой легкостью меняет свой цвет!" Презрительно усмехнувшись, он швырнул камень на землю. Выслушав этот монолог, Торвил так и не смог понять его смысл, но предпочел не расспрашивать колдуна.

Когда они вернулись в гостиницу, Гаррат задумчиво взглянул на часовщика и сказал:

— Драгоценности где-то спрятаны, причем не так уж далеко отсюда ведь кошка приносила их почти каждую ночь. Верно? Там же и алмазы от часов. Их надо найти, но я хочу, чтобы этим занялся ты, а мне пора возвращаться в замок. И еще вот что: я заберу с собой твоих детей.

— Но помилуй, оставь Эмиля и Эрика в покое. Они-то здесь при чем?

— Я хочу быть уверенным в том, что ты старательно ищешь камни, — хитро прищурившись, ответил Гаррат. — А как только они найдутся, сыновья тотчас вернуться домой.

— Но ты же колдун! Я боюсь за детей.

— И совершенно напрасно. Им будет хорошо в моем замке. Оба — прекрасные мастера своего дела, так пусть же поработают у меня, а я щедро заплачу. Ты, о мудрейший часовщик, поговори с ними об этом. Будет лучше, если дети поедут по доброй воле, а то ведь возьму да обращу их снова в котят; хвать обоих — и в мешок…

— Видно, делать нечего, — после короткого раздумья согласился Торвил и пошел за сыновьями.

А Гаррат тем временем вытянул вперед обе руки, взял из воздуха два мешка золота и поставил их в угол комнаты.

Когда часовщик вернулся с Эмилем и Эриком, колдун выжал из себя радостную, приветливую улыбку и громко обратился к ним:

— О прославленные мастера! Я просто очарован вашими чудеснейшими, живописнейшими витражами. Право же, им нет равных под луной. С детства люблю все такое яркое, искристое, блестящее, сияющее всеми цветами радуги! Наконец-то я смог приехать сюда и обратиться к вам с добрым предложением. Я прошу вас поехать ко мне с замок и украсить каждое, даже самое маленькое, окошечко витражами. Вот и аванс — два мешка золота. Вам будет хорошо у меня — отец может подтвердить это, ведь мы с ним старые друзья.

Зная о согласии отца, Эмиль и Эрик попрощались с ним и в тот же день, собрав инструменты, уехали с колдуном.

Старый замок в лесу

Вот и замок, расположенный в глубине дремучего леса. Единственным постоянным обитателем этого мрачного сооружения был слуга Гаррата, пожилой, но крепкий, атлетического телосложения мужчина по имени Фабиас. Он был одновременно и страдником, и конюхом, и поваром, и садовником. Гаррат не задерживался здесь, он постоянно разъезжал по делам, а Фабиас, как истинный хранитель замка, редко покидал его, да и то, в основном, чтобы добыть дичи к столу — он был к тому же искусным охотником и прекрасно знал здешние места.

Для витражей требовались металл и стекло. Фабиас рассказал юным мастерам о подземной кладовой — в ней хранилось огромное количество всевозможных железных предметов, которые можно было пустить в дело. Что же касается песка для выплавки стекла, то его было полным-полно в овраге, рядом с замком.

Три недели были потрачены на строительство мастерской, а потом Эмиль и Эрик отправились в кладовую за железом. Надо сказать, что в замке было множество подземных ходов, коридоров, подвалов, потайных дверок и лестниц. Гаррат заранее предупредил братьев, чтобы они не проявляли излишнего любопытства и не забирались в подземелья без спроса. По его словам, он и сам толком не знал, что там находится, — замок был построен давным-давно и даже неизвестно, кем.

Так вот, Эмиль и Эрик вошли в одну из угловых башен замка, открыли низенькую дверку — Гаррат дал им ключ — и при свечах стали спускаться вниз по каменной лестнице. Потом они шли по коридору мимо множества дверей, окошечек, за которыми ничего не было видно, и, наконец, оказались перед массивными решетчатыми воротами, над которыми, прямо под сводчатым потолком коридора, был прикреплен потемневший от времени рыцарский шлем.

Братья с трудом отворили тяжеленные ворота и вошли в кладовую. Она представляла собой довольно большой зал, сплошь заваленный доспехами и всевозможным холодным оружием. Чего там только не было! Вперемешку с кинжалами и боевыми топорами лежали огромные двуручные мечи, а груды шлемов, щитов и панцирей высились до самого потолка. "Вот бы все это богатство в музей, — поразился Эрик. — И откуда оно здесь?"

Целый день братья выносили из подземелья и складывали возле мастерской оружие и доспехи — предстояла большая работа, требовалось много металла.

Наконец они приступили к своему любимому делу. Уже через три недели Гаррат принял у них первую работу, большой витраж, на котором был изображен берег моря и рыцарь, сражающийся с драконом. Колдун похвалил мастеров, щедро наградил их деньгами и сказал, что витражи придадут замку совершенно новый, нарядный, праздничный облик.

Шло время. Вот уже целых два года братья трудились над заказом Гаррата и заработали изрядную сумму денег. Однажды они устанавливали витраж в оконном проеме крепостной башни, как вдруг, совершенно неожиданно, услышали детский плач. Но откуда он мог доноситься? Ведь в замке, кроме них самих, Гаррата и Фабиаса, никого не было. Башня соседствовала с густым, непроходимым лесом, вплотную подступавшим к крепостной стене. "Может быть, ребенок где-то рядом, в чащобе?" — рассудили Эмиль и Эрик и по веревке спустились вниз. Там, у основания заросшей мхами и лишайниками башни, их ожидала страшная находка, низенькое зарешеченное окошечко оттуда и доносился голос заточенного В подземелье ребенка. Это была девочка лет пяти; Там же, в подвале, были ее мама и трехлетняя сестренка. Приникнув к решетке, несчастная женщина рассказала братьям, что колдун, хозяин этого замка, вот уже больше года держит и ее, и детей в неволе, все допытывается, где спрятаны драгоценности, будто бы похищенные ее кузеном.

Она совершенно поседела — горе состарило ее. Каково было видеть, как без солнечного света чахнут ее дети? Много раз просила она колдуна, чтобы он сжалился над детьми, отпустил хотя бы их, но все тщетно.

— Пусть я умру здесь, — говорила она, — но пощади моих малых дочерей. За чьи грехи они медленно гибнут в подземелье?

— Как за чьи? За грехи твоего кузена, — отвечал колдун. — Он служил у меня казначеем, я доверял ему, а он меня обокрал, похитил бесценные алмазы от часов. Вот вспомнишь, где они спрятаны, — тут же отпущу вас на все четыре стороны.

Конечно, Гаррат понимал, что она вряд ли знает что-либо о похищенных камнях, но все равно держал в заточении и ее, и детей — жестокость его была безмерна.

Однажды братья решили сделать девочкам куклу. Эрик отлил из цветного стекла голову, туловище, руки и ноги игрушки, а Эмиль выковал для каждой стеклянной детальки ажурную стальную оправу и соединил их между собой. Получился человечек, сиявший и блестевший всеми цветами радуги.

Когда маленькие узники получили этот подарок — Эмиль осторожно просунул его через решетку, — их лица впервые за долгое время заточения озарились добрыми детскими улыбками, бесхитростными и неповторимыми — словно два маленьких солнышка навестили мрачное подземелье. Взяв куклу в руки и медленно поворачивая ее из стороны в сторону, сестренки любовались яркой, переливчатой сменой цветов и оттенков, чудной игрой множества радуг, гулявших в стеклянном человечке.

— Как вы его назовете? — спросил Эрик.

— Солнечным зайчиком, — ответила старшая девочка. — Это наш сыночек.

— И мой тоже? — спросила младшая.

— Да, и твой. Это наш сыночек.

Каждой из них хотелось взять куклу в руки, обнять и приласкать, побаюкать и уложить в постельку. Девочки тут же соорудили кроватку из соломы и вскоре уложили «сыночка» спать, при этом младшая укрыла его одеяльцем — для этого сгодилась детская косыночка, — а старшая тихонько напевала ему незатейливые колыбельные песенки. Отныне стеклянный человечек был окружен любовью и заботой.

Короткий, но поучительный урок

Однако Гаррату стало известно о стеклянном человечке, и он в тот же день решил погубить мастеров, осмелившихся хозяйничать в его замке, но потом все-таки передумал. "Я уже погубил казначея, — размышлял он, — а что проку? У кого теперь спросить, где спрятаны алмазы от часов? Вот убью этих мальчишек — тоже пользы не будет. Пока они нужны живыми. В конце концов, мне не жалко, чтобы у девчонок в подземелье была кукла. Какой от этого вред?" Но, чтобы поправить свое настроение, он решил преподать мастерам небольшой урок. Колдун подошел к мастерской, где в это время трудились братья, позвал их и, указывая на лежавшую рядом груду оружия, сказал:

— Выберите мне, о многоуважаемые мастера, хороший, острый меч.

— Здесь много таких, — ответил Эмиль. — Вот, например, прекрасный двуручный, острый словно бритва. Его удар не выдержат никакие латы.

Тогда Гаррат положил руку на наковальню и, глядя Эмилю в глаза, спокойно предложил:

— Вот моя рука. Сможешь ли ты отрубить ее?

Попробуй…

— Но зачем?!

— Руби и увидишь, что будет.

Эмиль осторожно провел острием меча по руке Гаррата, но она осталась совершенно невредимой.

— Руби! Я приказываю!!!

Эмиль размахнулся и рубанул по руке колдуна, но на ней не осталось ни малейшей ранки, ни даже следа от удара. Гаррат лишь расхохотался и насмешливо воскликнул:

— Неужели ты так слаб, о кузнец, что не в силах сделать такого простого дела? Если хочешь, попробуй еще раз.

Эмиль собрал все силы и рубанул еще раз, да так, что меч разлетелся на части, а наковальня развалилась пополам. Перед ним стоял совершенно невредимый, по-прежнему хохочущий Гаррат.

— Ну что же, ты молод и полон сил, дорогой Эмиль, — примирительно сказал он. — А теперь дайка и мне меч, все равно какой.

Эмиль выбрал примерно такой же двуручный меч и подал колдуну. Гаррат молча взял меч, неторопливо огляделся вокруг и остановил взгляд на многометровом гранитном валуне, лежавшем рядом с крепостной стеной. "Вроде бы крепкий орешек", — с хитрой улыбкой заметил он, подошел к валуну и почти без замаха рассек его на две части, а потом еще и еще раз.

Это зрелище ошеломило братьев, они не верили своим глазам — клинок врезался в гранит словно нож в масло.

Гаррат молча вернул меч Эмилю и, задумчиво взглянув на братьев, сказал:

— Ну что же, дети, трудитесь дальше. Не буду больше отвлекать вас от работы. Но помните этот урок… И еще вот что: вам нужно научиться владеть оружием — это пригодится в жизни. Да, пригодится в жизни. Завтра я уезжаю по делам, но, как только вернусь, найду время заняться вами.

Верный слуга Фабиас

Однажды, когда Гаррат был в отъезде, в мастерскую пришел его слуга и попросил братьев отремонтировать арбалет, свое любимое охотничье оружие. Эмиль тут же принялся за дело. Они разговорились.

— А вы, хоть и молоды, но мастера настоящие, — заметил Фабиас, — приятно посмотреть, как работаете. А ваши витражи — просто чудо, особенно в солнечную погоду.

— Делаем, как умеем, — степенно ответил Эмиль.

— Хозяину они тоже нравятся, — продолжал Фабиас. — Так что будьте уверены, он достойно вознаградит вас за труды.

— Мы уже получили задаток, — вступил в разговор Эрик, — целых два мешка золота, да еще сверх того изрядную сумму.

— Вот видите, щедрость его воистину безгранична.

— А сколько он платит вам, если не секрет, уважаемый Фабиас? — поинтересовался Эрик.

— Мой труд не требует оплаты.

— То есть как? Почему?

— Я никогда не посмел бы взять деньги с моего господина. Я слишком многим обязан ему.

— Интересно, может быть, он избавил вас от неизлечимого недуга или спас от неминуемой гибели? — недоверчиво спросил Эрик. — Вы уж извините меня, если этот вопрос показался вам дерзким.

— Дело в том, о юноша, что ты почти угадал, — задумчиво ответил Фабиас. — У меня есть сын. Единственный сын, он лет на тридцать старше тебя. Господь дал его мне, но тут же разлучил с любимой женой — она умерла при родах. Ребенок стал единственной отрадой моей жизни, я боготворил его, но однажды словно дьявол вселился в мальчишку: он стал во всем перечить мне, смеялся над стариками, унижал слабых и — о стыд! — радовался чужому горю. Я не находил себе места, жизнь превратилась в ад. На моих глазах из моего собственного сына рос отъявленный негодяй, но я ничего не мог поделать! Но, слава Богу, однажды ко мне на ночлег попросился путник. Это был Гаррат; и сын сразу же проникся к нему каким-то особым уважением, это чувствовалось во всем. А утром, поблагодарив меня за ночлег, Гаррат сказал, что может взять мальчика в обучение, — глядишь, через несколько лет из него выйдет торговец, самый настоящий купец. И что вы думаете? Так оно и получилось! Теперь мой сын богач, уважаемый человек. Гаррат образумил его, вывел в люди, а мне вернул покой и радость жизни. Так могу ли я брать с него деньги?

Братья с интересом выслушали рассказ Фабиаса. Как им показалось, во всей этой истории была какая-то тайна.

Но тут Эмиль закончил ремонт арбалета и, возвращая его законному владельцу, дружелюбно спросил:

— Так когда вы опробуете арбалет в деле, уважаемый Фабиас? Когда мы полакомимся окороком кабана или оленя?

— Сегодня — едва ли, а вот завтра — это уж точно.

На том они и расстались, а следующим вечером вновь собрались, но уже за дружеским столом — слуга Гаррата сдержал свое слово. Он, не торопясь, рассказывал об охоте, о повадках здешней дичи, об особенностях стрельбы из лука и арбалета, а братья, наработавшись за день в мастерской, с изрядным аппетитом воздавали должное егерскому искусству рассказчика. Запеченный кабаний окорок с соусом из чеснока и барбариса пришелся им явно по вкусу.

За разговором, как бы невзначай, Эрик заметил:

— Да, это уж точно, леса здесь дремучие и дичи в них хватает. Но представьте себе, уважаемый Фабиас, как-то раз, работая на крепостной стене, мы услышали плач ребенка. По-моему, плакала девочка.

Как вы думаете, может быть, в чащобе, что соседствует с замком, помимо кабанов, оленей и зайцев обитают и малые дети?

За столом на какое-то время установилась тишина.

— Об этом лучше спросить самого Гаррата, — нехотя ответил Фабиас. Он здесь хозяин.

— Жаль, конечно, что он сейчас в отъезде, — продолжал допытываться Эрик, — но я не думаю, Фабиас, чтобы ему понравились подобные расспросы.

— Не знаю, может быть, мне не следует рассказывать это, — нерешительно произнес Фабиас. — Ну да ладно… В замке есть камера, в которую мой хозяин заключил самого дьявола, воплотившегося в облик женщины и двоих детей.

— А вы уверены в том, что это и в самом деле дьявол? — спросил Эмиль.

— Конечно уверен! Ведь сам Гаррат сказал мне об этом!

— А вы хотя бы видели этого дьявола?

— Нет! И видеть не хочу! Дьявол многолик, о юноши, и способен разжалобить любое сердце, поэтому держитесь подальше от него — вот мой совет.

Фабиас встал из-за стола, попрощался с мастерами, пожелал им доброго сна и отправился на вечерний обход замка. И Эмиль, и Эрик видели, что переубеждать его бесполезно, — слуга был настолько предан Гаррату, что находился в его полной власти.

Летопись злодеяний колдуна

На следующее утро братья взяли масляный фонарь и в очередной раз отправились в кладовую за железом. Когда они шли по подземному коридору мимо многочисленных дверей, Эрик не смог сдержать любопытства, приоткрыл одну из них и посветил фонарем в темноту — там была совершенно пустая комната, но в ее глубине виднелась ниша, а в ней другая, очень маленькая дверка.

— Интересно, куда она ведет? — прошептал Эрик. — Вот бы посмотреть…

— Слушай, братец, пойдем-ка лучше за железом, — недовольно ответил Эмиль. — Как бы нам не заплутаться в этих комнатках и дверках.

— Ну подожди немного, вот посмотрю — и все.

— Ладно, но тогда пошли вместе — фонарь-то у нас один.

Пройдя через комнату по старому, скрипучему, изрядно прогнившему полу, братья осторожно открыли дверку. Там начиналась какая-то лестница; на ее ступенях лежали две мертвые летучие мыши и несколько золотых монет.

— Ого, золото! Интересно, что же дальше будет? — прошептал Эрик и, не спрашивая брата, медленно пошел вниз по лестнице.

Эмилю лишь оставалось следовать за ним — как ни пытался он отговорить любопытного братца, все напрасно Чем ниже они спускались, тем чаще встречались рассыпанные по ступеням монеты. В конце концов братья оказались у входа в большую комнату. В ней, громоздясь друг на друге до самого потолка, лежали какие-то огромные ящики и сундуки, каждый высотой с человеческий рост.

— Как ты думаешь, что в них? — тихонько спросил брата Эрик.

— Это не наше дело, — рассудительно ответил Эмиль. — Мы не у себя дома.

— Слушай, подержи фонарь, а я все же посмотрю, что там.

Удержать Эрика было невозможно. Он поставил фонарь на пол и стал карабкаться вверх по сундукам. Добравшись до самого верхнего из них, он попытался открыть крышку, но она была слишком тяжела. Тогда Эрик изо всех сил толкнул ее, но она при этом лишь чуть-чуть подпрыгнула, а вот сундук сдвинулся с места и начал соскальзывать вниз.

— Осторожно, Эрик! — крикнул Эмиль, но было уже поздно.

Со страшным грохотом, кувыркаясь, сундук свалился и проломил гнилой бревенчатый пол. В образовавшуюся бездну рухнуло еще около дюжины ящиков, и — о ужас! — вслед за ними и Эрик.

— Эрик! Эрик, где ты? — кричал Эмиль. — Ты хоть слышишь меня?

— Да слышу, слышу, ап-п-чхи! — раздался снизу голос брата. — Помоги мне выбраться.

Эмиль посветил фонарем в глубину пролома, но ничего толком не разглядел — искрившаяся в лучах света пыль сплошной пеленой застилала все и вся. Когда пыль немного улеглась, он увидел рядом, почти под ногами, выступавшие из темноты углы провалившихся ящиков. Некоторые из них не выдержали удара, из образовавшихся трещин ручейками сыпались золотые монеты.

Взяв в руку фонарь, Эмиль осторожно полез вниз, на выручку своего любопытного братца, и вновь услышал его голос.

— Ух ты, вот это да! — восторженно повторял Эрик. — Ты только посмотри, куда мы попали!

Действительно, помещение, в котором оказались братья, представляло собой довольно большой круглый зал, уставленный всевозможными антикварными ценностями В запылившихся шкафах висели какие-то невообразимые, расшитые золотом наряды Грудой лежали огромные подзорные трубы, а может быть, телескопы. В беспорядке стояли золотые и серебряные вазы, кувшины, канделябры В бесчисленных ларцах, сундучках и шкатулках хранились браслеты, серьги, кольца и другие украшения Здесь же стояли четыре бочки вина и несколько мраморных статуй.

— Вот уж настоящий музей, да и только — продолжал восхищаться Эрик Но где же здесь вход?

В зале была единственная дверка, но она вела в крохотную, совершенно непримечательную комнатку со сводчатым потолком и голыми, лишенными каких-либо украшении, стенами В центре комнатки стоял овальный столик, а на нем подсвечник со свечой и большая книга в позеленевшем медном окладе.

Эмиль поставил фонарь на столик, рядом с книгой Странная это была книга ни названия, ни оглавления, ни единого слова, все до единой страницы чистые Пока он разглядывал эту достопримечательность подземелья, Эрик взял со стола свечу, открыл стеклянное окошечко фонаря, поднес черный фитилек свечи к горевшему в фонаре огоньку и зажег ее. Комнатка озарилась ярко-зеленым светом, а на открытой странице книги тут же появилось изображение, причем движущееся. Братья увидели какой-то роскошный дворец, а рядом с ним, под сенью пальм, маленький бассейн, в котором купается ребенок, мальчик лет пяти Вдруг в зарослях кустарника, у стены дворца, появляется — кто бы вы думали? — Гаррат! Он закрывает лицо руками, быстро уменьшается в размерах и превращается в маленькую змейку Вот ребенок выходит из воды и, видимо, утомленный купанием, ложится на траву, но змейка тут как тут. Она жалит его и быстро уползает. Вот уже видно, как суетятся перепуганные слуги, как лекарь хлопочет над телом ребенка, но все напрасно — он мертв.

Изображение исчезло. Братья молча взглянули друг на друга, им было явно не по себе от увиденного На следующей странице их взору предстали верблюды, нагруженные шелками, золотом и серебряной посудой. Караван идет по пустыне вдоль отрогов гор Но вдруг на вершине скалы появляется Гаррат Раскинув руки, он медленно поворачивается на месте и превращается в смерч Погонщики гонят верблюдов к большой пещере, чтобы укрыться от смерча, но там их ожидает засада, из-за камней выскакивают разбойники Вот после кровавой схватки бандиты празднуют победу, здесь же Гаррат, он поздравляет их главаря с богатой добычей.

Эрик открыл следующую страницу. Братья увидели, как вдоль скалистого берега моря идет торговое судно. На берегу появляется Гаррат, он превращается в огромную волну, и тут же начинается шторм. Пенистые валы гонят судно на рифы. Вот оно разбито, и моряки, спасая грузы, переносят их на берег. Вечер, моряки сидят у костра, но вдруг появляется все та же банда. После короткого боя разбойники с ликованием встречают Гаррата, а он вновь поздравляет главаря банды, они обнимают друг друга.

— Может быть, хватит? — хмуро спросил Эмиль. — И так все ясно.

— Хорошо. Посмотрим еще страницу — и все!

Эрик перевернул лист. Появилось изображение высокой скалы. На вершине стоит Гаррат. Он поднимает голову вверх и вдруг превращается в черный шар, который увеличивается в размерах и постепенно приобретает облик огромной грозовой тучи. Туча стремительно движется в сторону большого восточного города. Начинается гроза, одна за другой обрушиваются молнии, вот уже весь город в огне, а его жители, спасаясь от пожара, собираются на берегу реки. Но тут появляются разбойники. Вот уже невольничий рынок; главарь банды продает захваченных жителей города в рабство. Рядом с ним довольный, улыбающийся Гаррат.

— Эта книга — летопись злодеяний Гаррата, — заключил Эмиль. — Кому мы служим?! Помнишь, как он обещал научить нас владеть оружием? Интересно, какую судьбу готовит нам этот негодяй…

Эрик погасил свечу и снова поставил ее на стол.

Братья выбрались из подземелья и тут же, пока колдун был в отъезде, решили показать книгу Фабиасу. Они нашли его в одном из двориков замка по утрам он упражнялся в стрельбе из арбалета.

Увидев мастеров, он добродушно приветствовал их:

— Здравствуйте! Что-то не слышу молота в мастерской. Куда, думаю, вы запропастились?

— Да мы опять за железом ходили, — хмуро ответил Эрик. — Нашли кое-что интересное. Очень занятная книга: что ни страница, то о вашем господине и его делах. Не хотите взглянуть?

— Книга о Гаррате? — удивился Фабиас. — Любопытно… Так где же она?

Вместе с братьями он спустился в подземелье. Эрик зажег свечу и открыл первую попавшуюся страницу книги. Перед их глазами предстали жуткие сцены злодеяний колдуна. Но вот появилось изображение главаря банды, при этом лицо Фабиаса неузнаваемо изменилось, это была какаято гримаса ужаса, отчаяния и беспомощности. Он закрыл глаза ладонями и громко, протяжно застонал.

— Что с вами? — испугался Эрик. — Вам плохо?

Эмиль погасил свечу, а слуга Гаррата жалобно, с мукой в голосе произнес:

— Мой сын — главарь банды. Его руки в крови невинных людей! О горе мне! Чем я прогневал всевышнего?

Тут он затих. Наконец-то до братьев дошло, что в главаре банды он узнал своего единственного сына.

— Может быть, вы ошиблись? — спросил Эрик. — Может быть, это не он?

Фабиас только покачал головой. До конца осознав увиденное, он уже не мог говорить. Лишь выйдя из подвалов, он немного пришел в себя и тихо сказал:

— Вы открыли мне страшную правду. Теперь я знаю, как поступить, когда Гаррат вернется в замок.

— Дорогой Фабиас, — обратился к нему Эрик, — не торопитесь действовать, я очень прошу вас. Гаррат — колдун, он расправится с вами.

— Но он заслуживает смерти! И именно я должен уничтожить его! Он сделал моего сына разбойником, пособником в своих кровавых злодеяниях!

— Но Гаррата не одолеть силой…

— А мой арбалет?! Стрела прошьет этого негодяя насквозь.

— Едва ли. Оружие против него бессильно.

— Так что же, спокойно терпеть его?

— Не горячитесь, Фабиас, это лишь погубит всех нас, и тогда Гаррат, как и прежде, будет творить зло. Мы должны взять его хитростью. Будьте благоразумны, постарайтесь вести себя так, как будто бы ничего не произошло. Хорошо?

— Хорошо! Я обещаю…

Последний алмаз Гаррата

Следующим утром Эмиль и Эрик были заняты заготовкой дров. Взяв топоры, они отправились в лес. И так уж получилось, что в их отсутствие в замок вернулся Гаррат.

Пока Фабиас распрягал коней, хозяин расспрашивал его о мастерах: где они сейчас, не скучают ли по отцу, как им живется в замке, как идет работа, какие витражи сделаны за последние дни. Выслушав ответы на все свои вопросы, Гаррат немного помолчал, а потом с сожалением в голосе отметил:

— Все это хорошо, мой добрый и верный слуга, мой отважный Фабиас. Но мне не нравится, что ты почему-то прячешь свои глаза, свои прекрасные, честные глаза. Раньше я такого не замечал…

— Просто мне немного нездоровится, — уклончиво ответил Фабиас. — Извините меня, хозяин.

— И седины у тебя прибавилось. Заметно прибавилось. Так что же произошло в мое отсутствие?

— Да все как обычно, хозяин.

— А ведь у меня добрая весть. Твой сын выгодно купил большую партию отменного товара. Он шлет тебе поклон и добрые пожелания…

Услышав о сыне, Фабиас невольно закрыл глаза и еще ниже опустил голову, что не ускользнуло от пристального взгляда колдуна.

— Вот оно что?! — грозно воскликнул он. — Что тебе известно о сыне? От кого? Отвечай!

Фабиас понял, что выдал себя. Он не боялся смерти, но душу резануло чувство невыносимой досады — из-за его неосторожности могли погибнуть Эмиль и Эрик. Что было делать? Тут его взгляд непроизвольно остановился на груде оружия, лежавшей неподалеку, возле мастерской.

— Так что же ты молчишь? — переспросил колдун. — Отвечай, даю тебе ровно одну минуту!

Терять было нечего, Фабиас схватил первый попавшийся меч и бросился на Гаррата. Все свои силы и праведный гнев он вложил в мощнейший удар, который должен был бы рассечь колдуна пополам, но тот лишь расхохотался и насмешливо спросил:

— Не утомился ли ты, мой любезный Фабиас? Не пора ли и отдохнуть?

Тут он повернулся на месте и мгновенно превратился в смерч. Ревущий поток подхватил Фабиаса и стремительно поднял в воздух. Несколько секунд — и он исчез в вышине. Смерч утих так же внезапно, как и начался. Вновь появившись в человеческом облике, Гаррат держал в руке огромный алмаз. Он внимательно, не торопясь, рассмотрел камень и, не найдя в нем ни малейшего изъяна, задумчиво заключил: "Ну что же, он был честен и полон отваги, этот Фабиас".

Вечером, когда Эмиль и Эрик вернулись из леса, Гаррат принялся расспрашивать их о Фабиасе. Больше всего его интересовало, рассказывал ли Фабиас что-либо о своем сыне, а если рассказывал, то что конкретно. Но и Эмиль, и Эрик — оба твердили, что разговоров с Фабиасом на эту тему не было, что они будто бы впервые слышат о том, что у него есть сын. Но, когда братья спросили колдуна о Фабиасе, почему его нет в замке, тот лишь недовольно поморщился и нехотя ответил, что он ушел в лес, чтобы добыть чтонибудь к ужину: несколько зайцев, уток или пару гусей.

Так и не дождавшись Фабиаса, братья отправились спать, хотя в эту ночь ни один из них не смог уснуть. А утром, едва рассвело, они нашли в замковом дворе арбалет Фабиаса, и им стало ясно, что Гаррат обманул их, сказав, будто бы его слуга ушел на охоту — он не мог уйти в лес без своего любимого оружия.

И в это самое время до слуха братьев донесся бой часов — тех самых часов, что стояли в покоях колдуна, в одной из башен замка.

И тогда, взяв арбалет и стрелы, Эмиль и Эрик взобрались на крепостную стену и осторожно, вымеряя каждое движение, подкрались к небольшому стрельчатому окошечку, расположенному под самой крышей башни.

Заглянув в окошечко, они увидели Гаррата, стоявшего на коленях перед своими часами. Гаррат молился, и до чего же странные были его молитвы.

— О, мои благословенные часы, — тихо повторял он. — О, повелители моего сердца! Я заставлю Торвила найти украденные казначеем камни! Об одном молю: ходите без остановки — и Гаррат будет жить вечно…

Но вот, закончив молитву, он встал с колен, низко поклонился часам, потом медленно вышел из своих покоев и спустился в замковый двор. А Эмиль зарядил арбалет, просунул его в окошечко, тщательно прицелился и спустил курок. И раздался резкий хлопок тетивы, отрывистый свист стрелы и, наконец, гулкий, громкий удар — это стрела пробила золотой корпус часов. И тут же снизу, из замкового двора братья услышали отчаянный вопль Гаррата. Схватившись за сердце, с выражением муки на лице он замер посреди двора, но потом, собрав последние силы, еле передвигая ногами, побрел обратно, в свои покои.

— Часы… — еле слышно шептал колдун. — Что случилось? Отчего мне так больно?

Тем временем Эмиль перезарядил арбалет и выстрелил еще раз — и стрела угодила прямо в циферблат. И посыпались золотые стрелки, и заскрипели перебитые пружины, а снизу, из замкового двора послышался новый вопль Гаррата. Он уже не мог идти и, с трудом удерживаясь на ногах, звал юных мастеров:

— Эмиль! Эрик! Где вы? Запрягайте коней, вам нужно съездить к отцу нужно срочно починить часы…

Но тут Эмиль выстрелил третий раз — и из часов посыпались шестеренки. А колдун тотчас рухнул на землю, и сердце его остановилось.

Покончив с Гарратом, братья спустились с крепостной стены и в первую очередь освободили пленниц колдуна: сестренок и их маму, но при этом они не стали искать вход в камеру, а попросту выломали оконные решетки и вытащили пленниц из-под земли. Потом они запрягли коней в прекрасную карету, на которой раньше разъезжал Гаррат, и отправились в путь. Сначала отвезли домой сестренок и их маму, а потом и сами вернулись в родной город, к отцу.

Это была радостная встреча. Часовщик до поздней ночи засиделся с сыновьями за столом, а они все рассказывали и рассказывали о своих приключениях. Утром братья уже трудились в мастерской — жизнь шла своим чередом. Как и прежде, от заказчиков не было отбоя, а изготовленные Эмилем и Эриком витражи украшали лучшие дома города.

Мастерство братьев было оценено по достоинству, со временем они возглавили городской цех витражистов. Оба обзавелись семьями, жили честно и счастливо до конца своих дней.

А колдун канул в небытие И часы его уже никогда не пойдут — покидая страшный замок, братья разобрали часы по деталям, а по пути домой разбросали их одну за другой в разные стороны.

Вот и вся история. Не знаю уж, насколько она правдива, но, на всякий случай, вот мой совет: если где-нибудь поблизости от дороги вам доведется найти в земле колесико от часов, то заройте его еще глубже.

Янтарный кораблик

1. Завещание нищего

Жил в большом портовом городе вдовый купец. Был у него единственный сын, мальчик лет десяти по имени Вилли. Как-то раз купец оставил сына на попечение Барбары, своей кузины, а сам отправился к берегам далекой Америки за табаком, сахаром, кофе. Настало время вернуться купцу, а его все нет и нет. Шли дни, недели, месяцы, но он так и не возвратился домой, и корабль его пропал.

Что было делать? Мальчику по закону принадлежало большое наследство: и склады с товарами, и магазины, и торговые суда, но он был слишком мал, чтобы распорядиться всем этим добром. Поэтому тетушке Барбаре пришлось опекать Вилли до его совершеннолетия.

При всей своей строгости и скупости Барбара была очень набожна, ежедневно водила Вилли в церковь, самозабвенно слушала проповеди, подолгу молилась. Она определила Вилли в церковный хор, после чего не раз была удостоена похвалы настоятеля собора за столь способного и благочестивого воспитанника.

Почти каждый раз, направляясь из дома в церковь или возвращаясь домой, Вилли и тетушка встречали одного и того же нищего. Это был дряхлый старик. И в дождь, и в жару, и в стужу он сидел на тротуаре поблизости от перекрестка, протягивал к прохожим избитую медную кружку, невнятно бормотал молитвы и просил подаяния. Худое, морщинистое лицо, беззубый рот, беспорядочные космы седых волос, истрепанная одежда, костыли — весь его вид вызывал чувство жалости в юной душе Вилли. Глядя на старика, он невольно вспоминал нравоучения святых отцов о христианской добродетели, о любви к ближнему, о сострадании и милосердии.

Однажды Вилли увидел, как к нищему подбежал мальчишка-оборванец, ловко выхватил из медной кружки монетку и бросился наутек. Старик только обиженно покачал головой, а потом, глядя вслед оборванцу, не замечая проходившего мимо Вилли, вдруг злорадно рассмеялся и изрек:

— Ну вот, еще один попался!

Дома Вилли спросил тетушку, что могли бы означать слова "еще один попался", но она лишь махнула рукой и сказала, что старик, видно, лишился рассудка, оттого и говорит столь странные вещи.

Однажды поздней осенью, вечером, возвращаясь домой, Вилли и тетушка снова увидели его. С неба валил густой снег, растрепанную голову старика облепило белыми хлопьями, а он, надрывно кашляя, опираясь на костыли, пытался подняться с мокрого тротуара. Нищий обессилел, он просил редких вечерних прохожих о помощи, но тщетно. Одни просто обходили старика, а другие отводили глаза в сторону и шли мимо, будто бы не замечая его.

— Тетушка, надо помочь пожилому человеку, — робко произнес Вилли, — а то ведь замерзнет. Слышишь, как он кашляет?

— Пойдем-ка скорее домой, племянничек, — ласково отвечала она. — Как бы нам самим не замерзнуть. А этого нищего уже никто не спасет. Видно, Господь призовет старика к себе. Видно, время пришло.

Дома тетушка накормила племянника ужином и отправила спать, а вскоре и сама легла. Вилли никак не мог заснуть — ему было страшно, что он не помог старику, было страшно за тетушку. Но вот Барбара крепко уснула; Вилли оделся и, стараясь не шуметь, осторожно вышел из дома.

По-прежнему валил густой снег. Нищий сидел на том же месте, он уже не пытался подняться и, казалось, смирился со своей участью. Увидев Вилли, он сразу, без слов, понял, что тот пришел на помощь.

— Поблизости отсюда есть заброшенный сад, — сказал он. — Вы, мальчишки, лазаете туда летом за сливами. А в саду старый сарай — вот там-то я и живу.

Когда они добрались до сада и, наконец, вошли в сарай, нищий тут же повалился на лежавшую в углу солому.

— Спасибо тебе, добрый мальчик, — устало произнес он. — Я отблагодарю тебя за помощь. А сейчас оставь меня одного.

На этом они расстались, но рано утром Вилли принес нищему горячее молоко в большой кружке, закутанной в теплый шерстяной платок, и еще хлеб с маслом.

Старик был очень плох, он с трудом узнал Вилли. Беспрестанно кашляя, он сказал:

— Ты снова здесь, добрый мальчик. Правда, мне уже не помочь, но ты пришел не напрасно. Я открою тебе три тайны. Во-первых, у меня есть перстень, чудо-перстень. Стоит кому-нибудь стащить монетку из моих подаяний, как он становится моим должником. Благодаря перстню я могу вызвать любого из должников и потребовать, чтобы он вернул мне именно ту самую монетку, которую украл. Да-да, именно ту самую и никакую другую. А если он не сумеет вернуть, то я могу заставить его украсть для меня то, что мне захочется.

Старик достал из кармана совершенно непримечательный, изрядно потертый медный перстень, надел его на средний палец левой руки и произнес: "Эй вы, должники, явитесь ко мне все разом!" Тут же, словно из-под земли, в сарае появились двое мальчишек лет десяти-двенадцати.

— Вот что, отныне у вас будет новый хозяин! — с презрением в голосе обратился к ним нищий. — А теперь убирайтесь! Глаза бы мои вас не видели!

Мальчишки тут же исчезли, словно растворились в воздухе.

Старик снял с пальца перстень, отдал его Вилли и продолжил:

— Но имей в виду, что каждый из них исполнит только одно поручение. Теперь о второй тайне: мои прежние должники рассчитались со мной и принесли немалые богатства, они хранятся в сундуках, спрятанных под развалинами старого форта, что на острове, недалеко отсюда. У основания самой низкой башенки есть яма, из которой растут колючие кусты облепихи. Нужно залезть в яму, пробраться через колючки, и тогда ты попадешь в лаз, который и приведет к сокровищам. Ты можешь тратить их по своему усмотрению. И, наконец, третья тайна. Там же, в небольшом железном сундуке, лежит шкатулка, а в ней янтарная брошка в виде кораблика. Она принесет тебе счастье, большое счастье, если ты останешься честным и добрым человеком. Вот и все.

— Но как же я могу остаться честным и добрым, если буду заставлять мальчишек красть? — удивился Вилли.

— В том-то и дело, — ответил старик, — пустив в ход перстень, ты сможешь разбогатеть, заставишь должников воровать, а если будешь просить подаяния, то число должников будет расти, — ведь всегда найдутся мелкие воришки, которые позарятся на твои медяки. Но тогда тебе не нужен янтарный кораблик. Обе эти вещицы, и перстень, и брошка, достались мне от покойного дедушки. Я решил стать богатым, потому и воспользовался перстнем. А ты сам решай, что лучше: богатство или счастье без корысти… Прощай, завтра мы едва ли увидимся.

Сжимая в руке перстень, Вилли отправился домой. Он долго размышлял над словами нищего и решил следующим утром снова навестить его. Так он и поступил, но еще до рассвета придя в сарай, нашел старика мертвым.

Вернувшись домой, Вилли дождался пробуждения Барбары и сразу спросил ее:

— Тетушка, что нужно сделать, если человек умер?

— Как что? Его нужно отпеть в церкви, похоронить, — удивленно ответила она. — А почему это тебя заинтересовало? Кто-то умер?

— Да, этой ночью умер нищий. Тот самый старик…

— Умер-таки? Ну что же, такова воля Господня, — равнодушно произнесла она и перекрестилась. — Но это, дорогой племянничек, нас не касается. Не нам же хоронить его. Похороны стоят денег, немалых денег.

— Но старик оставил мне состояние.

— Состояние? — Барбара недоверчиво улыбнулась. — И что же это за состояние? Дюжина медяков или, может быть, две дюжины?

— Я и сам не знаю, сколько там денег. Нищий сказал, что сундуки с сокровищами спрятаны на острове, под развалинами старого форта. Я найду эти сокровища, и тогда у нас будут деньги на похороны. Можно мне сейчас же пойти туда?

Но тетя молчала. Она лишь вытаращила глаза и, затаив дыхание, внимательно слушала Вилли.

— Сундуки с сокровищами? — наконец прошептала она. — Конечно же, дорогой племянничек, надо по-христиански похоронить человека, обязательно надо. Не бросать же мертвого в сарае. Я сейчас же соберусь, и мы вместе отправимся на остров.

Пока тетя одевалась, Вилли достал из кладовки масляный фонарь, хорошенько заправил его, а в карман сюртука положил огниво. Наконец они вышли из дома.

Вот и берег моря, а невдалеке — заросший кустарником остров, в центре которого темной, мрачной громадиной возвышались руины старой крепости. Вилли и тетушка на лодке добрались до острова и, раздвигая кусты, беспрестанно озираясь и прислушиваясь, пошли к развалинам.

В полнейшей тишине шел мокрый, редкий снег. Почерневшие от сырости стены форта, ржавые решетки подвальных окон, безжизненные бойницы — все это тревожило, тяготило душу; и Вилли, и Барбара невольно ощутили какое-то беспокойство, даже страх, чувство неизвестной опасности.

Надо сказать, что среди горожан этот островок пользовался дурной славой. Поговаривали, будто бы когда-то давным-давно разбойники держали здесь пленников в ожидании выкупа, а тех, кто пытался бежать, казнили на виселице.

— Интересно, какая же башня здесь самая маленькая? — тихо спросил тетушку Вилли. — Ведь сокровища под ней.

— Давай-ка один разочек обойдем вокруг форта, — так же тихо ответила она, — тогда все и увидим.

Добравшись до крепостной стены, они пошли вдоль нее в сторону главных ворот.

— Тетушка, а что, если из этих ворот кто-нибудь на нас как набросится? — вдруг с опаской прошептал Вилли.

— Да помолчи ты! И так на душе кошки скребут. Черт меня дернул пойти сюда, — ответила Барбара и перекрестилась. — А все этот попрошайка, все из-за него. До чего же место страшное. И город, вроде бы, рядом, а случись что, так никого не дозовешься. Кричи, не кричи — все одно.

Но вот они дошли до ворот. Затаив дыхание, Вилли высунулся из-за угла и заглянул в них. О Боже, в глубине двора он увидел покосившуюся, потемневшую от времени, но самую настоящую виселицу. От неожиданности он тут же повернулся и бросился наутек, тетушка Барбара за ним, и кто знает, чем бы все это кончилось, если бы тетушка не оступилась и не свалилась в какую-то яму, прямо у основания одной из башен крепости.

Вилли вернулся, помог Барбаре подняться и, пока она стонала и жаловалась на ушибы, внимательно осмотрел и башню, и яму, и возвышавшиеся над ней старые, густые, наполовину мертвые кусты облепихи. Он достал из кармана огниво, зажег фонарь, осторожно спустился в яму и осветил основание башни. Сквозь плотный, колючий кустарник были видны каменные блоки фундамента, но под ними чернела какая-то пустота.

Прикрыв глаза рукой, он протиснулся через колючки и оказался в начале какого-то лаза. "Тетушка, подожди меня, я скоро вернусь", — крикнул Вилли, разгреб сухую листву, изрядно засыпавшую лаз, и освещая путь фонарем, на четвереньках полез в подземелье.

Наконец он достиг цели. Под самым фундаментом башни была пещера, а в ней четырнадцать сундуков. В большинстве из них хранились золотые монеты и слитки, в трех сундуках — всевозможные ювелирные украшения, а один был доверху наполнен драгоценными камнями. В железном сундучке наряду со старинными золотыми монетами Вилли нашел шкатулку, а в ней большую янтарную брошь. Чья-то умелая рука выточила из цельного куска лучистого, переливчатого слоеного янтаря двухмачтовый парусник.

"Вот он, янтарный кораблик, — подумал Вилли. — Может быть, это мое счастье".

Он снял с шеи платок, бережно завернул в него янтарную брошку и положил ее во внутренний карман сюртука. Тут он услышал какое-то непонятное сопение, доносившееся из лаза. Оказалось, это тетушка Барбара не вынесла томительного ожидания и, превозмогая страх, решила вслед за племянником добраться до сокровищ. Кряхтя и жалобно охая, она влезла в пещеру, но, едва увидев открывшиеся перед ней богатства, буквально потеряла дар речи. Потом, словно опомнившись, она строго, с раздражением в голосе сказала Вилли, чтобы он ни к чему здесь не притрагивался.

— Ты еще мал, а потому не сможешь распорядиться всем этим добром, поучала она племянника. — Ведь по своей детской наивности ты раздашь его всяким проходимцам, а то и просто потеряешь.

— Я лишь хотел взять денег на похороны старика, — оправдывался Вилли.

— Да уж не беспокойся, уплачу я за похороны, — почему-то сердилась тетушка. — А теперь, дорогой племянничек, полезай-ка наружу, подожди меня рядышком с ямой, а я здесь хорошенько все рассмотрю. Для твоего же блага, племянничек.

Вернувшись домой, тетушка Барбара выполнила обещание, уплатила за похороны нищего. Став обладательницей сокровищ, она решила, что называется, пожить для себя: в лучших салонах заказывала наряды, купила роскошный экипаж, наняла многочисленную прислугу, взялась за строительство нового, богато украшенного дома в самом центре города, а потом и загородной виллы. Богатство окончательно вскружило ей голову, и тетушка решилась на строительство замка.

Она наняла лучших архитекторов, инженеров, мастеров и потребовала, чтобы они построили такой замок, который не уступал бы по своему величию замку самого короля. Строительство началось, но уже через год стало ясно, что найденных на острове сокровищ не хватит, что замок обойдется значительно дороже. Кроме того, у тетушки скопилась целая пачка неоплаченных счетов. Что было делать? Она решила расспросить Вилли, не оставил ли нищий еще какие-нибудь ценности.

— Дорогой племянничек, ведь ты знаешь, как я люблю тебя, — говорила она. — Вспомни хорошенько, что рассказал старик перед смертью. Не может такого быть, чтобы все свои богатства он спрятал в пещере. Где-то еще есть, это уж точно.

Постарайся вспомнить, помоги своей тетушке. Ты же видишь, как мне тяжело. Ведь кредиторы обратятся в суд, и бедную, старую Барбару посадят в тюрьму. Неужели ты хочешь причинить мне зло?

Вилли не желал ей зла, но и не мог ничем помочь. Однако, когда он рассказал тетушке о том, каким путем нищий нажил свои богатства, она тут же стала выпрашивать медный перстень.

— Неужели ты совсем меня не любишь? — жалобно спрашивала она. — Неужели я не заботилась о тебе, не кормила и не одевала? А кто водил тебя в церковь, кто определил в церковный хор? Ах, Вилли! Почему ты такой жестокий и неблагодарный? Ведь я не заставляю тебя иметь дело с этими воришками, должниками старика. Они обокрали бедного, убогого человека. Так с какой стати прощать им этот грех? Пусть вернут свой долг… хотя бы мне.

Выслушав эту тираду, Вилли твердо решил не уступать тете, он понимал, что, завладев перстнем, она призовет к себе мальчишек-должников и заставит их воровать.

А Барбара, расстроенная упрямством племянника, вдруг закричала, схватилась за сердце, повалилась на пол и, закатив глаза, простонала:

— Бессердечный, я умираю из-за тебя, из-за твоей жестокости. Ой-ой, вот уже сердце остановилось, уже смерть пришла. Господь не простит тебе этого греха, прощай, любимый племянничек. Прощай, Вилли.

Увы, Вилли не смог вынести эту ужасную сцену.

— Ладно, заберите перстень, — тихо сказал он, — в моей комнате, в нижнем ящике комода. Я не хочу, чтобы вы из-за меня умерли.

Барбара тут же вернулась к жизни, вскочила с пола и побежала в комнату племянника. Вскоре она возвратилась с перстнем в руках, самодовольно улыбнувшись, надела его и громко произнесла:

— Где вы, мои дорогие должники? Идите к своей хозяйке.

И вот перед ней предстали все те же двое мальчишек, которых Вилли видел в сарае у нищего накануне его смерти. Они подросли, повзрослели, ведь с того времени прошло более трех лет.

Глядя на их испуганные лица, тетушка невольно рассмеялась.

— Так вот, ребятки, — ласково молвила она, — мне нужно много-премного денег. Вам придется основательно потрудиться, иначе мне не построить замок. Большой, величественный, очень красивый замок. Поэтому скоро я снова приглашу вас, а пока можете идти. Всего вам доброго, должники.

Когда мальчишки исчезли, Барбара прямо-таки залилась смехом, а Вилли с укоризной в голосе произнес:

— Едва ли этот перстень принесет вам счастье, тетушка. Отдайте его обратно.

— Ну что ты, племянничек… Тебе-то он зачем?

— А затем, чтобы вы не заставляли мальчишек воровать.

— Что ты сказал? — удивленно воскликнула Барбара. — Это я заставляю их воровать? Как у тебя язык повернулся сказать такое? Сейчас же проси прощения!

— Я виноват лишь в том, что отдал вам перстень, — упорствовал Вилли. — Своим притворством вы обманули, перехитрили меня, и теперь эти воришки оказались в вашей власти. Какую судьбу вы им готовите, тетушка, на какие преступления пошлете?

— Ах ты грубиян! — возмутилась Барбара. — Убирайся и сиди в своей комнате, пока не одумаешься! И носа не высовывай. Я покажу тебе, кто здесь хозяин.

Вилли пришлось подчиниться. Придя в свою комнату, он достал из комода янтарный кораблик, поднес его к настольной лампе, внимательно рассмотрел и невольно подумал: "Нищий сказал, будто бы брошка может принести счастье. Но где оно? Кругом алчность, жестокость, подлость". На душе было невыносимо гадко и безысходно.

С этого дня его жизнь изменилась, стала скучной и однообразной. Он редко выходил из дома и почти все время проводил у себя в комнате.

Однажды ночью он был разбужен голосами, доносившимися из гостиной. Вилли поднялся с постели, потихоньку подкрался к двери гостиной, чуть-чуть приоткрыл ее и увидел сидевшую в кресле тетушку. Но, что самое интересное, здесь же, прямо перед ней, стояли все те же двое мальчишек.

— Вот видите, как нехорошо вы поступили — шумно вздохнув и укоризненно покачав головой, обратилась к ним Барбара. — Вы ограбили бедного, пожилого, больного человека. А ведь он и без того был несчастен: страдал от голода и стужи, унижался перед людьми. Вы должны искупить этот грех.

Еще раз оглядев должников, она указала пальцем на одного из них и не спеша, с расстановкой сказала:

— Ты пойдешь к ростовщику, господину Нойбергу. Он живет недалеко отсюда. Так вот, заберись в его дом и выкради из сейфа драгоценности. Ну как, тебе все ясно?

Мальчишка лишь безропотно кивнул головой и тут же исчез.

Немного поразмыслив, тетушка обратилась ко второму должнику:

— Ты пойдешь и ограбишь… королевскую казну.

— Едва ли я сумею это сделать, — с сожалением в голосе ответил он. Вы посылаете меня на верную смерть, мадам.

— Но ведь ты обворовал нищего!

— Да, примерно три года назад я стащил у него монетку. Не знаю, где она сейчас. В тот день было очень холодно, я замерз и проголодался, поэтому потратил ее в ближайшей булочной.

— Сразу же и потратил? — притворно удивилась тетушка.

— Да, купил пшеничную булку.

— Пшеничную булку? — возвысила голос Барбара. — А о старике ты подумал? Разве он не был голоден? Так смелее, юноша! Пришло время рассчитаться за украденную монетку.

Мальчишка умолк, он лишь виновато опустил глаза и тут же исчез. Но что было делать Вилли?

Собрав всю свою волю, он осмелился открыть дверь в гостиную.

— Племянничек? — удивилась тетя. — Ты, наверное, пришел, чтобы попросить прощения за свою дерзость?

— Отдайте перстень, — робко произнес Вилли. — Я все слышал.

— Что-о-о? — возмутилась Барбара. — Ты еще и шпионить за мной вздумал? Прочь отсюда, подлый мальчишка! Видеть тебя не хочу.

Как ни пытался он убедить ее вернуть перстень, да только еще больше рассердил. В конце концов она силой отвела Вилли в его комнату, заперла на ключ и пригрозила, что не выпустит до тех пор, пока он не одумается и не попросит прощения.

Оказавшись в запертой комнате наедине с самим собой, Вилли размышлял обо всем происшедшем. Мучило, не давало покоя чувство собственной вины во всей этой истории. Но что было делать? Неожиданно для себя он понял, что ему нет места в этом доме, в этом родном и привычном жилье, что оставаться здесь было бы просто невыносимо. Он достал из комода янтарный кораблик, потом оделся и, потихоньку открыв окно, выбрался на улицу. Немного постояв возле дома, но так и не решив, куда пойти и что делать, он медленно побрел в сторону городского парка.

Время от времени он останавливался, вновь и вновь обдумывал случившееся, но каждый раз убеждался в том, что вернуться к тетушке просто не сможет. Не сможет, какие бы испытания не ожидали его впереди.

Тих и пустынен ночной город. Лишь случайный прохожий, словно тень, бесшумно промелькнет в тусклых лучах фонарей, лишь редкий патруль конной стражи цоканьем копыт нарушит покой погрузившихся в полумрак улиц. Вилли уже миновал несколько кварталов и, успев привыкнуть к ночной тишине, вздрогнул от неожиданности, когда вдруг услышал раздавшиеся из-за угла отчаянные вопли, злобный собачий рык и лай. Вот зазвенело разбитое стекло, отчетливо послышались новые и новые крики, потом громкий топот и храп коней, строгий голоса стражников.

Вилли заглянул в ближайший переулок и увидел богатый, облицованный гранитом дом, а рядом с ним стражников и какого-то старика в халате, судя по всему, хозяина этого дома.

— Вы как всегда опоздали, — с раздражением в голосе бросил стражникам старик. — Что бы я делал без моих собачек…

— Так где же грабитель, господин Нойберг? — спросил его командир патруля. — Он жив?

— Мои люди не успели оттащить псов, — нехотя ответил старик. — А у бульдогов мертвая хватка, и вы прекрасно это знаете, сержант.

Тут из подъезда вынесли окровавленное тело грабителя.

— Надо же, совсем мальчишка, — удивленно заметил сержант.

— Мальчишка? — сердито переспросил Нойберг. — Этот мальчишка только что очистил сейф и едва не ушел через окно. Собаки поднялись в последний момент, и, если бы не они, то за одну ночь я мог бы стать бедняком!

Услышав имя хозяина дома, Вилли сразу же вспомнил беседу тетушки Барбары с должниками. "Нойберг! — с ужасом подумал он. — Это тот самый ростовщик, о котором она говорила. А мертвый мальчишка — первый из должников!" От одной этой догадки мурашки по телу пошли. Сам не зная зачем, Вилли повернулся и побежал прочь, все быстрее и быстрее, пока не оказался в заброшенном саду, где когда-то умер нищий старик. Остаток ночи Вилли провел в сарае, а утром от нечего делать пошел к берегу моря.

Вот и порт, как всегда шумный, многолюдный и многоязычный; где грузят, где выгружают, где причаливают, а где отдают швартовы. Вволю наглядевшись на окружавшую его кипучую, деловитую круговерть, проходя мимо портового рынка, Вилли вдруг услышал новость, о которой, кажется, все вокруг только и говорили.

— Ну и времена! — удивлялся булочник. — Просто в голове не укладывается. Попытка ограбления казны!

— Да еще в одиночку, — вторил лавочник, продававший копченую рыбу. Надо же до такого додуматься.

— Вот она, современная молодежь! — возмущался торговец солониной. Ни стыда, ни совести! Во время казни, когда этого юнца тащили к палачу, он кричал, будто бы вся его вина состоит в том, что он украл монетку у нищего.

Было ясно, что речь шла о втором мальчишке, о последнем должнике Барбары. "Потащили к палачу, — с ужасом повторил про себя Вилли. — А ведь в этом есть и моя вина".

2. Фламинго

Пройдя вдоль причалов, Вилли оказался на окраине порта. Здесь начиналось кладбище кораблей. Оно представляло собой по-своему живописное, но одновременно и грустное зрелище. Тут и там высились остовы старых, отслуживших свой век судов. Многие из них еще держались на плаву, время от времени скрипели почерневшей, растрескавшейся древесиной и, казалось, разговаривали друг с другом.

— Не так уж все плохо, — рассуждал огромный, видавший виды барк. — Мы ребята хоть куда. Вот только бы обшивку подновить, заменить ванты да поставить новые паруса — и хоть завтра в дело.

— Что верно, то верно! — подтвердил изрешеченный ядрами фрегат со снесенной мачтой и обгоревшим капитанским мостиком. — Помню последний бой. Ох, и задали мы жару неприятелю! А что нынешняя расфуфыренная молодежь? Ей такое и не снилось…

Эти ветераны флота еще скрипели, а тем временем некоторые другие уже осели на дно, и изпод воды виднелись только кромки бортов, палубные надстройки да покосившиеся мачты, местами украшенные клочьями парусины. Волны тихо перекатывались через заросшие водорослями палубы, мирно плескались у пробоин, при этом отовсюду доносились жалобные вздохи и всхлипывание: "Жизнь прошла… Как быстро летит время… Неужели это все?"

Несколько кораблей, каким-то образом оказавшихся на суше, были наполовину занесены песком и почти полностью разрушены. Они молчали.

У кромки прибоя, возле самой воды, Вилли увидел старую чайку с перебитым крылом. Она не могла летать, и поэтому вынуждена была кормиться мелкими мертвыми рыбешками, которых море время от времени выбрасывало на сушу.

Вдруг неожиданная волна ударила о берег, опрокинула птицу и потащила ее в море. Она несколько раз отчаянно взмахнула одним крылом, но так и не смогла выбраться и вскоре была накрыта новой волной. Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не Вилли. Он вытащил чайку из воды, отнес на берег, усадил на торчавший из песка обломок шпангоута и, заглянув в черные бусинки птичьих глаз, грустно произнес:

— Бедная птичка, и тебе не повезло в жизни, и ты не знаешь, что такое счастье. А ведь старик сулил его мне…

Тут Вилли достал из кармана янтарный кораблик и еще раз разглядел его в лучах солнца. Как ему показалось, чайка тоже заинтересовалась брошкой. Наклонив голову, вытянув шею, она внимательно рассматривала яркую, блестящую безделушку, а потом вдруг издала пронзительный крик и выхватила ее из рук Вилли. Спрыгнув на землю, птица бросилась бежать.

Как ни пытался он поймать ее, все тщетно. Чайка умело пряталась среди обломков кораблей и постепенно уводила его все дальше и дальше от порта. Пробежав за ней через все корабельное кладбище, Вилли заметил, что она все время вела его в одном и том же направлении. Видимо, в этом был какой-то смысл. Птица по-прежнему не выпускала из клюва янтарную брошку, но Вилли уже не пытался догнать ее, а просто шел следом.

Пройдя несколько часов через дюны, они оказались на берегу бухты, расположенной у основания невысокой скалистой гряды. Бухта была сплошь забита обломками судов. Похоже, что здесь тоже когда-то было кладбище кораблей, но только очень уж старое.

Вилли потерял чайку из вида, огляделся вокруг и вдруг увидел ее на корме какого-то ветхого судна, прочно вросшего в прибрежную гальку. На его избитом, растрескавшемся корпусе не было названия, но зато главное, что сразу же бросилось в глаза — это явное сходство с янтарной брошкой.

Тем временем чайка спустилась, подошла к Вилли и положила брошку к его ногам. Потом уселась поблизости от корабля, закрыла глаза и задремала. "Жаль, что птицы не умеют разговаривать, — глядя на нее, подумал он. — Ведь она не случайно, не просто так привела меня в эту бухту". Тут он решил немного отдохнуть, сел на лежавшие рядом деревянные обломки и незаметно уснул.

Проспав аж до самой полуночи, он был разбужен пронзительными криками суетившейся вокруг чайки. Она клювом хватала его за одежду и тянула в сторону моря. Оглядевшись вокруг, Вилли сразу заметил, что ветхое судно, совсем недавно стоявшее рядом с ним, куда-то исчезло, словно его никогда здесь и не было, но зато в море, недалеко от берега, виднелся точно такой же, но только совершенно новый корабль, очень красивый, словно большая-пребольшая игрушка, к тому же украшенная светящимися кружочками иллюминаторов, ярко-желтыми квадратиками окон палубных надстроек и огнями на мачтах. На белоснежных бортах играли блики лунного света; золотом отливала надпись, означавшая имя корабля, — «Фламинго».

Подойдя к самой кромке прибоя, Вилли увидел приблизившуюся к берегу шлюпку с гребцами и рулевым на борту.

— Так ты и есть обладатель янтарного кораблика? — спросил его рулевой. — Тогда садись в шлюпку. Нам по пути.

Через несколько минут Вилли был на борту «Фламинго». Капитан корабля, пожилой, но подтянутый офицер по имени Лансен, построил команду и тут же, на палубе, представил своему юному гостю матросов, судового врача и кока. Потом капитан встал за штурвал, скомандовал сняться с якоря и поднять паруса. Матросы четко, без суеты делали свое дело.

Но вот «Фламинго» вышел в открытое море; Лансен передал штурвал рулевому, потом внимательно взглянул на Вилли и, немного подумав, сказал:

— Если хочешь, отныне можешь считать себя членом экипажа.

— Настоящим матросом? — недоверчиво спросил Вилли.

— Настоящим моряком, — уточнил Лансен, — для начала юнгой.

Тут капитан распорядился, чтобы все, кроме рулевого и впередсмотрящего, спустились в кубрик.

Когда все собрались, он разложил на столе старую, видавшую виды карту, разгладил ее на сгибах, потом вдруг недоуменно пожал плечами и сказал:

— Видите ли, друзья, у меня возникает странное чувство, словно на борту «Фламинго» чего-то недостает, словно мы совершенно забыли взять с собой нечто крайне необходимое. Что бы это могло быть? — Тут он остановил свой взгляд на Вилли и добавил: — Нам не хватает главного, нет верного курса, который приведет «Фламинго» к цели.

Вилли понял, что от него ждут ответа. Но что он мог предложить?

— Я попал сюда благодаря янтарной брошке, — как бы оправдываясь, сказал он. — Это все, что я могу сообщить.

— Вот и хорошо, — заключил капитан, — значит, нужно обратиться к брошке.

Вилли достал из кармана янтарный кораблик и положил его на карту. К его удивлению, кораблик медленно повернулся на месте и указал курс зюйдвест. Вилли не поверил своим глазам. Он снова взял янтарную брошку, повернул в противоположном направлении и опять положил на карту. Результат не заставил себя ждать — и в этот раз кораблик принял прежнее направление.

Все стало ясно. Лансен занял свое место на капитанском мостике, матросы принялись за паруса, и «Фламинго» лег на курс, указанный янтарным корабликом.

Но вот прошла ночь, прошел день, потом — еще ночь и еще день. Минула неделя, еще и еще одна, а «Фламинго» все шел и шел прежним курсом. За это время Вилли заметно окреп, многому научился, привык к удобной, ладно скроенной морской форме. Он успел подружиться с моряками, увидел массу нового, интересного и ни чуточки не жалел о том, что расстался с тетушкой Барбарой.

Однажды вечером, когда солнце уже клонилось к горизонту, раздался пронзительный крик впередсмотрящего: "Земля! Остров прямо по курсу!"

Действительно, впереди показался остров. Над скалистыми берегами возвышались живописные, укрытые лесами горы, за ними просматривались величественные очертания какой-то усеченной конусообразной махины, по всей видимости, вершины потухшего вулкана. Но самое интересное заключалось в том, что этого острова… не было на карте. Не было — и все! Лансен взял подзорную трубу, внимательно оглядел открывшееся перед ним побережье и обнаружил у основания горы старый, полуразрушенный дом, а рядом с ним колодец. Капитан решил высадиться на сушу, чтобы пополнить запасы пресной воды.

Но вот «Фламинго» приблизился к острову. На воду спустили шлюпки, и вскоре Лансен с несколькими моряками, среди которых, конечно же, был и Вилли, ступили на берег. Вскоре они дошли до колодца, заглянули в него, посветили фонарем, но так ничего и не увидели. Бросили вниз камень, прислушались, но опять без толку — так ничего и не услышали. Тогда Вилли вызвался спуститься в колодец на веревке, чтобы определить, наконец, есть в нем вода или нет. Двое матросов держали веревку, а Вилли, крепко вцепившись в нее руками, медленно опускался все ниже и ниже, пока не увидел в стенке колодца некое подобие дверки. Дверка давала начало какому-то коридору. Вилли осветил ее фонарем, как вдруг услышал позади себя чей-то жалобный стон и слова: "Нет, не будет мне покоя. За что эти муки?"

Едва не свалившись вниз от неожиданности, он обернулся и увидел — что бы вы думали? — некое полупрозрачное существо, парившее в воздухе. Это был призрак. Едва совладав с собой, Вилли спросил:

— Если вам действительно плохо, уважаемый, то не следует ли обратиться к лекарю? На нашем корабле прекрасный врач, он не откажет вам в помощи.

Призрак озадаченно посмотрел на своего неожиданного гостя и грустно изрек:

— О юноша, давно не слышал я добрых слов, слов участия. Но врач не поможет. Лишь одно принесет мне покой — месть за мою смерть.

— То есть как — за вашу смерть? — удивился Вилли. — Кто-то собирается убить вас?

— Нет, юноша. В том-то и дело, что меня… уже убили. Восемнадцать лет назад Хинклер со своими разбойниками захватил мой замок. Эти негодяи убили не только меня, но и всех моих слуг. Мое тело сбросили в море на съедение рыбам и моллюскам, и то, что ты видишь перед собой, — лишь призрак, мятежный дух, но не более того.

Тут Кроффорд — так звали призрака — рассказал о своем замке, попавшем в руки пиратов, возглавляемых разбойником по имени Хинклер. Оказалось, что в подвале замка, расположенного на противоположном конце острова, устроена тюрьма, в которой Хинклер в ожидании выкупа держит более пятидесяти пленников. Там же, рядом с тюрьмой, находится склад артиллерийского и ружейного пороха. Но, что самое интересное, из того самого колодца, в котором обитал призрак, можно было попасть в подвалы замка через тайный коридор, вход в который только что заметил Вилли.

— Я давно бы мог взорвать пороховые погреба и уничтожить банду Хинклера, — завершил рассказ Кроффорд, — но я не хочу смерти несчастных узников.

Тут Вилли попросил Кроффорда подняться вместе с ним к капитану Лансену, чтобы решить, как освободить узников и наказать пиратов.

Так они и сделали. Кроффорд взялся отвлечь внимание разбойников, чтобы моряки смогли вывести пленников из тюрьмы в подземный коридор и отвести в колодец, а оттуда переправить на борт «Фламинго». Потом Кроффорд взорвет пороховой погреб, таким образом уничтожит пиратов и обретет долгожданный покой. Обсудив с моряками все детали предстоящей операции, Кроффорд повел их по подземному ходу.

А в это время во дворе замка царило веселье. Вино лилось рекой. Возле крепостной стены в кресле восседал Хинклер. Надо сказать, что у этого старого разбойника было целых две клички: Кабельтов и Циклоп. Первую из них он получил за свой исполинский рост, а вторую — после того, как однажды в бою лишился правого глаза.

В этот раз, сидя в мягком, правда дырявом и довольно замусоленном кресле, он безразлично созерцал развлечения своих подручных. Рядом шла игра в кости, чуть подальше — в карты. В центре двора за длинным дощатым столом под звон стаканов раздавался хмельной, совершенно невообразимый рев, означавший пение. То и дело вспыхивали ссоры, шумные склоки, переходившие в потасовки. В общем, веселье как веселье, все как обычно.

Но вдруг с крыши замка прозвучал голос Кроффорда:

— Эй, ребята, нельзя ли потише? Вы мешаете мне спать. А ведь я как-никак хозяин этого замка.

Разбойники все как один умолкли и задрали головы вверх. На гребне крыши была отчетливо видна какая-то худенькая фигурка. Хинклер поднялся из кресла, а потом, как бы между делом, без спешки, достал из-за пояса пистолет, взвел его, прицелился и спустил курок. Прогремел выстрел, вслед за ним раздался громкий, ехидный смех Кроффорда.

— Э-эх, мазила! — потешался он. — Когда же ты научишься стрелять, Циклоп? Ну-ка, пальни еще разок, хотя бы из уважения к хозяину замка.

— Не знаю, кто ты, — зловеще пробасил Хинклер, — но только не хозяин замка. Хозяин я, а его прежний владелец уже восемнадцать лет как на том свете. Скоро и ты там будешь.

Не дожидаясь команды, пираты открыли беспорядочную пальбу. Каждому из них хотелось «снять» с крыши этого дерзкого, неизвестно откуда взявшегося шутника и таким образом угодить Хинклеру, но все напрасно. Как и прежде, Кроффорд преспокойно разгуливал по черепичной кровле и донимал бандитов всевозможными задиристыми репликами. Пули одна за другой прошивали его насквозь, но он не обращал на это ни малейшего внимания. Наговорив пиратам массу разных колкостей, осыпав их обидными, язвительными шуточками, он — представьте себе! — принялся ловить пули и швырять их в Хинклера. Первая — мимо, вторая — тоже мимо, а вот третья угодила ему прямо по макушке. Вот была потеха! Старый разбойник взревел словно медведь и, нащупав на голове мгновенно выросшую шишку, пришел в неописуемую ярость. Тут он приказал выкатить во двор мортиру.

— Ну что, ребята, угостим этого парня пушечным ядром? — злился Хинклер. — Для хорошего человека ничего не жалко. Так ведь?

— Угости-угости, мазила! Долг платежом красен, — продолжал веселиться Кроффорд и наградил Хинклера еще одной шишкой, теперь уже на лбу.

Но вот раздался артиллерийский выстрел, вслед за ним — рокот летящего ядра, а потом — грохот вдребезги разбитой черепицы. Пороховой дым рассеялся; Хинклер взглянул на развороченную крышу, удовлетворенно кивнул головой и изрек: "Кажется, готов… Пошутил — и хватит!"

— Ну что? — вновь донесся голос Кроффорда. — Я же говорил, что мазила. МА-ЗИ-ЛА! Теперь это будет твоя третья кличка!

Порыскав взглядом по стенам и крышам, Хинклер нашел своего обидчика; в этот раз он преспокойно сидел на флюгере, украшавшем шпиль одной из башен замка.

Разбойники вновь принялись заряжать мортиру.

Тем временем Кроффорд спустился в подвал и, обнаружив, что все пленники успели благополучно покинуть тюрьму, снова вернулся на крышу и громко воскликнул:

— Послушай, Хинклер, а ведь тебе не зря дали кличку Кабельтов. И вовсе не потому, что ты такой дылда. При всей своей необразованности ты должен знать, что каждый кабельтов делится ровно на сто фатомов. Так вот, как бы и тебе не пришлось разлететься на сто кусков!

— Ну это уж слишком! — взревел Хинклер. — Эй, ребята, полезайте-ка на крышу да схватите этого шутника! По-моему, он что-то замышляет!

Пираты бросились выполнять приказ, да только Кроффорд вдруг куда-то исчез, словно провалился, а через мгновение мощнейший взрыв буквально разнес замок по кирпичам. Это было впечатляющее зрелище, это был финал истории Хинклера и его шайки.

Тем временем «Фламинго» снялся с якоря и пустился в обратный путь. На палубе корабля царило всеобщее ликование. Бывшие узники от души благодарили и обнимали своих освободителей, среди которых был и Вилли. А он, радуясь вместе со всеми, вдруг подумал: "Старик не обманул меня. Янтарный кораблик и в самом деле принес счастье".

Но совершенно неожиданно сквозь окружавший его веселый шум и гам Вилли услышал лишь один, единственный голос, тот самый, который он узнал бы среди многоголосья тысячной толпы, — голос отца!

Да, он не ошибся, среди узников был и его отец. Так уж получилось, что, пройдя по подземному ходу до берега моря, в кромешной темноте переправившись на борт «Фламинго», они не смогли узнать друг друга. Но сейчас они встретились, они снова были вместе. Надо ли говорить о счастье отца и сына, обнявших друг друга после всех пережитых невзгод и испытаний.

Быстро летело время, и настал день, когда они вернулись в родной город. Пришел час расставания с «Фламинго» и его славным экипажем. Были и слова благодарности, и добрые пожелания, и дружеские объятия. Капитан Лансен отправился в новое плавание, а отец и сын — домой.

Проходя знакомыми улицами, Вилли невольно взглянул на то самое место, где когда-то нищенствовал старик, и увидел там… тетушку Барбару в лохмотьях, с медной кружкой в руке. Бессмысленным, каким-то нечеловеческим взором она окинула своего племянника и кузена, но, кажется, даже не узнала их. Вернувшись домой, Вилли сразу разыскал медный перстень — он был в одной из тетушкиных шкатулок, — тут же побежал к берегу моря, а там, широко размахнувшись, забросил его в воду.

Вот и все. Трудно сказать, может быть, со временем кто-то и нашел перстень, поднял его с морского дна.

И еще, кстати. Однажды мне повстречался нищий. Нищий как нищий — ничего особенного. Но на руке у него был… медный, позеленевший от времени перстень. Конечно, едва ли это тот самый, который Вилли когда-то получил от старика. Впрочем, как знать.

Саверий и князь

Расскажу-ка я вам историю, что приключилась в одном старом-престаром удельном княжестве. Началось все с того, что княжеские стражники наконец-то изловили матерого разбойника по кличке Прошка-секач. Нагрянули они в лес среди ночи, окружили бандитское логово, а поутру дружно навалились да одним махом всю шайку взяли, всех до единого разбойничков скрутили, приковали к железной цепи и в город погнали.

Привели их прямо в княжеский посад, на площадь, на колени в рядок поставили, самого князя ждут. Погуляли разбойники, на дорогах-то пошалили, пришло время ответ держать.

Но вот князь вышел, банду оглядел.

— Отлетались, соколики? — спрашивает. — Сказывайте, много ли злодейства сотворили? Много ли крови христианской пролили?

А разбойники молчат, глаз поднять не смеют, гнева княжеского боятся.

— Нешто воды в рот набрали? — опять спрашивает. — Иль языки у вас поотнимались?

Тут он их взором хмурым окинул, повелел всех в острог на цепь посадить да допросить, а Прошку — особо, по всей строгости.

Как ни хитрили они на допросах, как ни крутили, как ни запирались, а на дыбе-то все рассказали, во всех злодействах покаялись. А вскорости им и волю княжескую объявили — всех до единого под топор. Но тут Прошка-секач вдруг просить стал, чтобы его к самому князю отвели, — хочет, мол, перед смертью тайну великую открыть, душу облегчить. "Ведомо мне, — говорит, — где сокровища несметные припрятаны, да такие, что и во сне не приснятся".

Князю доложили. Но вот день прошел, ночь пролетела, а утром разбойников из темницы выволокли да на плаху потащили — всех… кроме главаря.

Вот и поп свое дело вершит, и палач за работу принялся, а князь тем временем самолично в темницу спустился, всем стражникам выйти велит да Прошку спрашивает:

— Одумался, голубь сизокрылый? Нешто откупиться вздумал?

— Об одной милости прошу, — отвечает Прошка, — выслушай меня, премудрый князь. Выслушай, а там и решишь, как со мной поступить.

— Эк, куда загибает!!! Как с тобой поступить, я еще вчера решил, так что сказывай, мил человек, время-то не тяни. Палач в работе, не след ему тебя дожидаться.

А Прошка головой помотал, вздохнул горестно и говорит:

— У отрогов гор, князюшка, что к Северу пролегли, где-то так в десяти-двенадцати дневных переходах сопки стоят, еловым бором укрытые. За сопками речушка по камушкам бежит, а за речушкой вековые лиственницы вдоль берега что стена выстроились. Между лиственницами валуны попадаются. И белые, и серые, и зеленоватые — всякие есть, но самый большой валун розовый. Вот под ним-то сокровища и зарыты. Сорок сундуков с золотом и драгоценными камнями.

Князь разбойника выслушал, пальчиком ему пригрозил и молвил с улыбкой:

— Ох, хитер ты, Прошка, да меня не проведешь, от плахи не отвертишься — врать-то складно не научился. Ну посуди сам, откуда в лесной глухомани таким сокровищам взяться? В царской казне, поди, столько нет.

— Верные люди сказывали, — отвечает Прошка, — что покойный колдун сундуки под валун зарыл.

— И где же эти "верные люди"?

— На том свете, князюшка. Где же им еще бытьто? Слово, известное дело, не воробей…

— Понятно… Но все равно не верю. Врешь, душегуб, а потому пора тебе по площади прогуляться! Палач заждался.

— Истину говорю, — взмолился разбойник. — Вот пошли людей с подводами, с охраной — увидишь, что не обманываю. А коли сокровищ там не найдут, так хоть на кол меня посади!

— На кол, говоришь? Ну смотри, лиходей, не просчитайся! Уж что-что, а кол для тебя найдется!

Тут князь стражу позвал, велел с Прошки глаз не спускать, держать его в строгости, пропитанием не баловать. Потом очи свои ясные насупил, на разбойника хмуро, задумчиво взглянул, словно насквозь его пробуравил, да вышел вон.

Следующим утром отряд во главе с княжеским егерем, добрым молодцем по имени Саверий, отправился в путь. Шли лесными дорожками, подлесками, сквозь чащобы продирались, а на восьмой день в болота уперлись.

Вечерело. Надо бы на ночлег остановиться, а негде — кругом сырость сплошная. Все вокруг осмотрели, подходящего места так и не нашли, но за осинками какой-то дымок приметили Оказалось, что неподалеку хутор стоит, а на хуторе ветхая старушка одна-одинешенька живет.

Постучали в дверь, в избушку вошли. То-то хозяйка гостям обрадовалась!

— Заходите, — говорит, — люди добрые. Всем места хватит. И накормлю, и напою всех, и спать уложу. По лесам-то наплутали, намаялись, все ноги, поди, исходили.

Тут Саверий велел всем на ночлег устраиваться, а сам на коня да в разведку отправился, чтобы на завтра путь подходящий подыскать.

Вернулся в потемках, едва с дороги не сбился. Во двор въезжает, а там и лошади, и подводы брошены, а вот людей-то… нет. "Ну и ну, — думает, — неужто спать легли и постов не выставили?" Заходит в дом, глядь — и в доме никого нет. Стал хозяйку звать. Звал-звал, да все без толку. Но, слава Богу, наконец-то она его услыхала, из своей спаленки откликнулась.

— Угомонись, — просит. — Что пожилого человека среди ночи будишь, спать не даешь?

— Сказывай, хозяйка, где люди Князевы. Куда подевались?

— Люди твои, — отвечает старушка, — поели, попили да в лес за грибами ушли. Там и ищи…

— Да кто же это по ночам-то за грибами ходит? Быть того не может!

Тут он из дома вышел, решил хутор осмотреть, по закуткам пройтись может быть, не все ушли, может быть, кто-то и остался. Идет, приглядывается.

Вот и сараи с припасами, и сеновал, и курятник, и клеть с гусями, и хлев со свиньями. Свиньи спят, похрапывают, во сне похрюкивают. "Куда же все пропали? — размышляет молодец. — Дело нечистое… Надо бы хозяйку расспросить".

Вернулся домой, на крылечко взошел, хотел было дверь открыть, а она, оказывается, изнутри на засов заперта. Вот те на! Подкрался он к окошечку, в избу заглянул и глазам своим не поверил — в горнице огромная волчица прохаживается, все зевает да зубами полязгивает.

Хоть и был егерь не робкого десятка, много на своем веку повидал, и лешаков, и ведьм всяких встречать приходилось, но тут не выдержал, струхнул, тут же на коня и с хутора прочь.

Вернулся в город, князю все как есть докладывает. А тот его выслушал, призадумался, плечамито пожал и говорит:

— Вот и не знаю, верный ты мой слуга, верить тебе более или нет — чудеса какие-то рассказываешь… А не может ли такого случиться, что сокровища ты на самом деле себе прибрал, а людей в топях нарочно сгубил?

— Господь с тобой, добрый князь, — отвечает егерь. — Я ли верой и правдой не служил? За что обижаешь?

Но князьям, известное дело, лучше не перечить.

Как ни оправдывался Саверий, да все напрасно — только пуще господина своего рассердил. Хоть и бьл князь стар и хвор, но характером крут. Ох как крут! Осерчал, принялся Саверия костерить, а потом до того разошелся, до того разъярился, что повелел его тотчас в острог посадить, а поутру казни предать. Вот так-то!

Сказано — сделано. Егеря в застенок упекли, а вскоре Таисия, его жена, пришла за супруга просить. Пришла, да только без толку — князь с ней и разговаривать не пожелал. Вот уж беда так беда! Что было делать, к кому обратиться, к чьему состраданию взывать? Одно утешение — церковь. Вот и пошла бедная женщина в храм у самого Бога, у святых угодников заступничество вымаливать.

Из церкви ушла затемно, по пути домой нищенку монеткой одарила, а та ее спрашивает:

— Чем опечалена, красавица? Что за несчастье тебя гнетет?

Таисия о горе своем рассказала, а нищенка говорит:

— Можно ли помочь тебе, не знаю. Об этом тетушку мою лучше спросить.

Взяла Таисию за руку да повела по улочкам-закоулочкам, все дворами да подворотенками, вот и привела в домишко, что на окраине города у самой реки примостился. Вошли внутрь, а там старуха у печки сидит, на коленях кошку пригрела.

Старуха Таисию выслушала, тут же за дело принялась. Какие-то травки да порошки из шкатулок достает, по щепотке в ступу кладет, пестиком растирает, в конопляное масло их высыпает, маслом светильничек заправляет. Взяла светильник в руку, зажгла, к чану с водой подошла.

Принялась колдовать, заклинания шепчет, глаза так и таращит, в воду заглядывает. Вот вода замутилась, затуманилась, рябью пошла. Со дна вереницы пузырьков поднялись, какие-то тени чередой проскользнули, вода прояснилась, и увидели женщины Саверия. Вот он в остроге сидит, через зарешеченное окошко в небо смотрит.

Зарыдала Таисия, стала мужа звать, да только — вот беда! — он ее не слышит. А старуха говорит:

— Вот уж не знаю, как муженька твоего вызволить — времени у нас маловато.

— Вызволи, — просит Таисия, — а уж я в долгу не останусь.

— Ничего мне не нужно, — отвечает колдунья. — Разве что с руки твоей перстенек — камешек в нем больно хорош.

Сняла Таисия перстень, отдала колдунье, а она его тут же на палец надела, оглядела со всех сторон и говорит:

— Ну да ладно, попробую муженька твоего от казни уберечь. Но только одно учти: придется ему с обликом человеческим расстаться — по-другому не получится.

— То есть как с человеческим обликом расстаться? — испугалась Таисия. — А какой же облик у него будет, если не человеческий?

— Ну, к примеру, змеи, мыши или птицы. Выбирай, который тебе милее, да поспешай — до утра-то недолго осталось.

Что было делать? Подумала Таисия да выбрала для Саверия облик птицы.

Старуха вновь за дело принялась. И так и этак колдует, час за часом заклинания твердит, по книгам рыщет, все новые рецепты пробует, по шкатулкам, мешочкам да ларцам шурует, порошки в ступке растирает, а проку все нет. Вот уже из сил выбилась, на лавку у печи села, глаза закрыла, дышит тяжело, все вздыхает да охает.

А время идет: вот уже и сумерки забрезжили, и зорька занялась. Тут старуха словно очнулась, глаза открыла и говорит: "Перо в порошок надобно".

Взяла кусочек гусиного пера, в ступке растерла, высыпала в порошок, в масле развела, светильничек заново заправила, опять заклинания твердит.

Вода в чане просветлела, и в этот раз увидела Таисия не мужа своего, а гуся. Самого настоящего гуся!

Тут в острог люди Князевы пришли, чтобы узника на казнь отвести, на гуся дивятся, рты пооткрывали, ничегошеньки понять не могут. А он крылами взмахнул, на окошечко сел, сквозь решетку пролез и бьл таков.

Ну тут, конечно, в посаде суматоха поднялась, отовсюду стража повыскакивала да за луки, беглеца подстрелить норовит, а он все дальше и дальше, все выше и выше в небо уходит, а вскоре и вовсе из вида скрылся.

Дело сделано; колдунья светильничек погасила, пот со лба утерла да полезла на полати отдохнуть, а Таисия спрашивает:

— Как же теперь Саверий мой? Так и будет в гусином облике жить? Но душа-то в нем человеческая. Нельзя ли ему вновь человеческий облик принять?

— Вот чего не знаю, того не знаю, — отвечает старуха. — Слава Богу, что от погибели уберегли — этим и довольствуйся…

На том они и расстались. Старуха на полатях спит-почивает, Таисия домой идет, слезами умывается, князь в посаде стражу свою распекает, всех грозится в застенках сгноить, а Саверий тем временем… по небу летит.

Вот летит он себе над лугами, над лесами, но при этом никак понять не может, уж не сон ли ему снится, уж не наваждение ли какое, уж не плох ли он умом стал, коли птицей себя вообразил. Сколько ни размышлял, да так ничего и не придумал, так и не понял, что же с ним такое приключилось. К полудню притомился, решил передохнуть, водицы попить, благо внизу, среди лесов, как раз речка промелькнула. Спустился он прямо на воду, искупался, поплавал в свое удовольствие, жажду утолил, а потом выбрался на камень, что поблизости от водопада словно островок возвышался.

Кругом прохлада, покой, лишь волна на солнышке искрится, о камень плещет — рай, да и только. Стоит себе Саверий, отдыхает, благодатью речной наслаждается, да вдруг слышит какие-то странные звуки, что со стороны водопада доносятся. Не поймет, то ли плачет кто, то ли стонет, то ли причитает.

Подплыл он тихонечко к водопаду, сквозь падающий поток пещеру разглядел, а в ней водяного, хозяина этой самой речушки. Водяной Саверия увидел, головой этак горестно покачал и говорит:

— Вот уж беда так беда — доченька моя пропала. Пошла утречком по дну речному погулять, так и не вернулась. И рыбы ее ищут, и раки, и улитки, а все напрасно — нигде нет.

— А не могла ли она на берег выйти? — спрашивает Саверий. — Вот я сейчас вдоль реки пролечу — глядишь, дитя и найдется.

— Да нет, — отвечает водяной, — не трудись понапрасну. Отродясь она на берег не выходила, все в реченьке гуляла. Да и что ей на суше делать?

Промолчал Саверий, спорить не стал, но от замысла своего не отказался. Взмахнул крыльями, поднялся в воздух, над водой летит, по сторонам посматривает. Час с лишним над берегами кружил, и не зря — приметил, что в деревеньке, примостившейся у поворота реки, вокруг одной избы народ собрался, так и облепил ее со всех сторон, так и норовит через окна вовнутрь заглянуть. "Нешто свадьба? — размышляет Саверий. — Да не время сейчас свадьбы играть — сенокос в разгаре, хлеба не поспели". Решил он разузнать в чем дело, прямо на крышу дома сел, к людским разговорам прислушался.

Оказалось, что доченька водяного утром в рыбацкие сети попала, что сейчас она в избе, с крестьянскими детьми в куколки играет, вместе с ними пообедала и уходить не собирается. Тут Саверий голос с крыши подал, людей вразумил, чтобы немедля дитя водяному вернули.

— Вы скажите ей, — говорит, — что батюшка горем убивается, нигде сыскать ее не может. Нешто можно так отца родного огорчать?

Подивились селяне на говорящего гуся да слова его доченьке водяного передали. Она же, узнав о беспокойстве родителя, с людьми попрощалась, к реке поспешила. Проводили ее всем народом, да гостинцев ей надарили, да куколку ей вручили, да просили батюшке поклон передать и извинения, если, мол, что не так. Вот вошла она в реку по пояс, людям ручонкой помахала, сказала, что в гости еще наведается, да в волнах и скрылась.

Народ у реки постоял да и по домам пошел, доченька к водяному по дну реки идет, поторапливается, а Саверий следом плывет, до самого водопада ее провожает.

То-то обрадовался родитель возвращению дитяти своей! Так и обнимает ее, так и ласкает, целует да по головке гладит. Саверия хвалит, всем речным обитателям в пример ставит, а потом говорит:

— Вот уж и не знаю, гусь ты мой разлюбезный, чем за доброту твою отплатить. Скажи, нет ли у тебя нужды какой, не гложет ли тебя хворь, наваждение или иная напасть? Говори, а уж я-то для тебя все, что в моей власти, сделаю.

— Спасибо, — отвечает Саверий, — да только я и сам не пойму, что со мной. Вот ты гусем меня назвал, а ведь на самом деле я не гусь, а человек…

— Вот тебе на! — удивился водяной. — Как же это сталось, что ты облика человеческого лишился? За какие такие грехи?

Саверию отвечать нечего, а водяной посмотрел на него, поразмыслил о чем-то и говорит:

— Ну что же, добром за добро… Есть у меня водица, да не простая: она и хворь исцелит, и наваждение колдовское отведет, и сил прибавит, и старца омолодит.

Тут он отодвинул камень, что лежал в самом центре пещеры, а под камнем родничок бьет, хрустальные капельки в стороны разбрасывает. Вода чистая, вкусная, холодная, аж зубы ломит. Испил Саверий один глоток, испил другой, третий, и — надо же! — прежний облик к нему вернулся. То-то водяной и его доченька обрадовались, а Саверий — само собой, что родился заново!

— Вот так-то лучше, — говорит водяной. — Нельзя человеку в чужом обличье жить, нечистой силе уподобляться. Куда же ты теперь, добрый молодец? Далеко ли до дома тебе?

— Да в том-то и беда, — отвечает Саверий, — что вроде бы и дом есть, и путь недалек, а вернуться нельзя — гнев княжеский не позволяет.

Тут он рассказал о пропавшем обозе, о хуторе на болоте, о старушке-хозяюшке, о волчице, а водяной выслушал его и говорит:

— Плохи твои дела, но бывает и хуже. Видно, придется тебе снова на хутор наведаться, что и как разузнать — не могли живые люди в одночасье безо всяких следов сгинуть. Но только одно учти: сказывали мне, будто бы старуха на хуторе не простая, нечистая, будто бы зельем каким-то пробавляется. А потому, мил человек, как на хутор придешь, в питье привередничай.

Поблагодарил добрый молодец хозяина речушки за доброе слово, за водицу, откланялся да в путьдорогу, пропавших людей разыскивать.

Три недели лесами да болотами шел, до хутора добрался. На хуторе хозяйка кашу в ведрах таскает, свиней кормит да приговаривает: "Кушайте, славненькие мои. К осени жирку нагуляете, в самый раз будете". Саверия приметила, да егеря в нем то ли не признала, то ли вида не подала, но сразу в избу пригласила, да за стол, за еду, за питье. Всякой снедью его потчует, чарочку подносит.

— Выпей, — говорит, — на здоровьице, закусывай да отдохнуть укладывайся.

— Спасибо, добрая хозяйка, — отвечает молодец, — но я хмельного не пью.

— Как не пьешь? Мужик а не пьешь? Не бывает такого! Ты только попробуй мою наливочку, только пригуби — оторваться не сможешь.

— Не пью, — упорствует Саверий.

— Вот заладил, — обижается старушка. — Моя наливочка особенная, хрюковкой называется. И сладенькая, и душистая — одно удовольствие!

Как ни уговаривала гостя, как ни упрашивала — все напрасно.

— Ну ладно, — говорит, — вот кувшин на столе, вот и чарочка. Как надумаешь, так сам и выпьешь.

А дело к вечеру шло. Хозяйка на подворье умаялась, притомилась, в свою комнату почивать ушла. Саверий ей доброго сна пожелал, а она его только об одном попросила:

— Сделай милость, молодец, отвадь лешаков от хутора. А то ведь воруют по ночам: то курицу, то гуся утащат. Мне-то с ними не управиться, а ты человек крепкий, статный, вот огреешь одногодругого дубиной или рогатиной — глядишь, поумнеют.

На том и порешили. Взял Саверий рогатину, что в сенях стояла, вышел из дома, затаился возле сеновала. Стемнело, час-другой проходит, кругом тишина, только лягушки на болотах квакают. Вдруг неподалеку валежник тихонечко хрустнул, потом еще раз. Глядь — лешак к курятнику подбирается. Тут Саверий его подкараулил да как хватит рогатиной! С ног сбил, к земле прижал, да так, что у того дыхание сперло, а сам его поучает:

— Не годится чужое добро без спроса брать, человека воровством разорять. Вот отведу тебя к хозяйке, будешь у нее прощения просить.

— Ой, только не это! — взмолился леший. — Лучше на месте убей, только к старухе не веди…

Удивился добрый молодец. Невдомек ему, отчего леший так хозяйки хутора боится, а тот со страху аж мелкой дрожью трясется да все приговаривает:

— Только не к старухе! Только не к старухе…

Вдруг слышится Саверию, будто бы неподалеку в бурьянах кто-то плачет. Присмотрелся, в темноте лешаиху разглядел. Вот уж страшна-то, слов не подобрать, а плачет… до того жалобно.

— Отпусти муженька моего, — просит. — Лешаенок дома дожидается. Совсем разболелся сыночек наш, ему бы супчика куриного. Для поправления здоровья.

— А где же дом ваш?

— Да вон за осинами пень в землю врос, под ним и живем, — отвечает лешаиха и опять в слезы.

— Жалко мне лешаенка вашего, — говорит Саверий, — да только воровать-то не годится. Вы у хозяйки добром попросите. Нешто для больной дитяти курицу не даст?

Тут он сжалился, лешего отпустил, а тот спрашивает:

— Ты, добрый человек, хрюковку на хуторе не пил?

— Не пил, — отвечает молодец. — А зачем тебе это знать надобно?

— Да мне-то незачем, — отвечает леший. — А вот тебе надо бы этой самой хрюковки остерегаться. Старуха-то, поди, наливочку попить уговаривала?

— И впрямь уговаривала. А откуда ведомо тебе, что уговаривала?

— А оттуда, что она всех уговаривает. Как ты думаешь, откуда на хуторе столько свиней? Не догадываешься? Так знай же, что каждый, кто хрюковку пригубит, уже оторваться от нее не может, пока допьяна не напьется. А как напьется, свалится, заснет, так в самую настоящую свинью превращается! Вот недавно обоз из города приезжал, а теперь все в хлеву. Так-то!

Тут Саверия как громом поразило, стоит словно вкопанный, призадумался, а леший, недолго думая, курицу из сарая вытащил и бьл таков.

Ну и ну! Вот незадача! Как быть? Вернулся молодец в избу, хрюковку из кувшина в окно вылил, а вместо нее ягодный взвар налил.

Но вот утро наступило. Хозяйка опять гостя потчует, наливочку предлагает, а он и говорит:

— И впрямь, надо бы хрюковки отведать. Только я к спиртному непривычный, а потому ты, хозяюшка, наливочку в погребе остуди — иначе не выпью.

То-то радость старухе! Тут же люк в погреб открыла, лесенку туда спустила, кувшин в холодок, в самый уголок примостила. А к обеду из погреба его достала, на стол поставила.

Саверий взвар в чарку налил, выпил, для вида поморщился, еще наливает. А хозяйка глаз с него не сводит, не нарадуется.

— Пей, милый, — приговаривает, а сама его по спине поглаживает, по бокам похлопывает. — Теперь не остановишься. Тебе у меня сытно будет. И каши, и картошки, и моркови — всего вдосталь. К осени хорош будешь…

А молодец смекает: "Видать, не обманул меня леший. Старуха, поди, уже за борова меня посчитала".

Но вот кувшин иссяк, а гость трезв как стеклышко, просит еще наливочки охладить.

— Ну и крепок же ты, мил человек, — удивляется хозяйка. — Этак хрюковки не напасешься.

Но делать нечего, нацедила в кувшин все остатки из бочки да опять под пол полезла, чтобы в холодок-то его поставить. Только вниз спустилась, а гость тут как тут, лесенку из погреба вытащил, люк захлопнул.

— Посиди, — говорит, — в холодке, хозяюшка, сама хрюковки попей, а с меня хватит.

— Как так "хватит"? — удивляется старуха. — Быть того не может! Вот как напьешься, с ног свалишься, тогда и хватит.

Он молчит-помалкивает, ни слова в ответ, а она его все одуматься уговаривает. Вначале уговаривала, потом грозиться, стращать стала, ну а под вечер взмолилась, чтобы простил он ее, из-под пола выпустил.

— Выпущу, — отвечает молодец, — коли расскажешь, откуда наливочку берешь, да научишь, как погубленным людям облик человеческий вернуть, да побожишься, что впредь хрюковкой промышлять не будешь.

Пришлось рассказать хозяйке о той самой травке-хрюковке, из которой наливочка готовится. Травка низенькая, мшистая, серенького цвета да с крохотными цветочками, чахлыми, блеклыми, белесыми. Растет она неподалеку, на опушке леса возле болотца, но днем ее не собрать — больно уж неприметная. А вот ночью — самое время, потому что цветочки у травки в темноте искорками мерцают, огонечками так и играют, ни с чем их не спутаешь.

Пришлось побожиться старухе, что впредь хрюковкой баловать не будет, ни единой души человеческой более не погубит. А коли нарушит свое обещание, то пусть, мол, Саверий собственноручно ее убьет, а уж на том свете черти о ней позаботятся, огня да кипящего масла не пожалеют.

— А как людям облик человеческий вернуть? — настаивает Саверий. Сказывай! Иначе не выпущу, так в погребе и останешься.

— Вот чего не знаю, того не знаю. Кто хрюковки испил, тот уже и не человек. Вот разве что совесть в нем проснется, разве что стыд одолевать будет, что напился допьяна.

Выслушал Саверий хозяйку, из дома вышел, отправился на поляну, где травка-хрюковка росла, да всю-то ее из земли повыдергивал, благо уже стемнело и цветочки хрюковки словно бисер под ногами поблескивали. Потом в избу вернулся, люк отворил, лестницу в погреб спустил да вышел вон, но на всякий случай рогатину с собой прихватил.

Не удосужился он в погреб-то заглянуть, а коли заглянул бы, то увидел бы там не старушку-хозяюшку, а здоровенную волчицу. Волчица из-под пола выкарабкалась, вслед гостю посмотрела, хотела было на него наброситься, но передумала — рогатины побоялась.

А он хлев отворил, свиней наружу выпроводил да погнал их в город, домой. Идут себе свинюшки, похрюкивают, ушами похлопывают. Тут и заря занялась. Вот ранние птички запели, и туманы заклубились. Повсюду роса блестками заиграла. Вот лесное озерцо, чистое, ровное. Свиньи воду почуяли, свернули к озеру напиться. Подошли, отражение свое увидели да заплакали, заголосили, пожалели о том, что хрюковки отведали. "Как же мы до жизни-то такой дошли? — сокрушаются. — Как же мы теперь домой-то явимся, на глаза нашим женам да деточкам? Срам-то какой! Кабы знать наперед, так лучше бы хмельного и в рот не брать!" И надо же, постыдились, посовестились они и тут же опять людьми стали. Вот радость, вот счастьето! Обнимают друг друга, поздравляют, Саверия благодарят.

Тут он их в город отправил, наказал обо всем князю доложить, а сам обратно пошел — сундуки с богатствами искать. "Вот коли найду сокровища, — размышляет, — тогда, глядишь, князь меня и простит, смилостивится".

Идет себе с рогатиной на плече, через час-другой с хутором поравнялся. "Дай, — думает, — к лешему загляну. Глядишь, что-нибудь путное подскажет". Прошел через осинник, пень большой разыскал, рогатиной по нему постучал.

Вылез леший, тот самый, что у старухи курицу уволок, оглядел Саверия и говорит:

— Надо же, живой! А мы-то думали, что хозяйка тебя загрызла.

— Как загрызла? — удивился молодец. — Не бывает такого, чтобы человек человека загрыз.

— Эх, незадача! — отвечает леший. — Ты, видно, и не знаешь, что старуха по ночам волчицей оборачивается. Не догадался я тебе сразу об этом сказать…

Но тут лешаенок из норы выглянул, на рогатину испуганно смотрит, на гостя косится. А потом осмелел-таки, вылез, стал вокруг пня скакать, гримасы корчить. Развеселился, разошелся до того, что принялся у Саверия рогатину отнимать, да все за нос его ухватить норовит. Мать из логова выглянула, лешаенка за хвост хвать и под пень утащила, дабы не шалил без меры. Сама выйти постеснялась.

Посмеялся Саверий, на лесное семейство глядючи, и спрашивает:

— А известен ли тебе розовый валун, что за речкой среди вековых лиственниц лежит? И знаешь ли ты, что зарыто под ним?

— Что зарыто, не знаю, — отвечает леший. — А вот валун этот ни с каким другим не спутаешь.

Сколько раз мимо него ходил да все примечал, что прямо над ним в ветвях старой лиственницы филин сидит. Сидит, помалкивает, вокруг поглядывает. То ли стережет что-то, то ли караулит кого — этого я не ведаю, но по всему видно, что сидит неспроста.

Попрощался Саверий с лешим и снова в путь.

На третий день до сопок добрался. Через сопки перевалил — на берегу лесной речушки оказался. Соорудил шалаш, костер развел, заночевал, а рано утром в сумерках пошел было к реке умыться, да на спящих уток набрел, двух добыл. Одну утку на костре пожарил, а вторую жарить не стал, сырой в листья папоротника завернул и в котомку положил. Днем перебрался через речку, розовый валун отыскал. Глянул вверх, а там, в ветвях старой лиственницы, филин сидит, вниз смотрит, не шелохнется.

Тут Саверий возле валуна пристроился, котомку развязал, достал жареную утку да за еду принялся. А филину, видать, тоже поесть хочется. Сидел он, сидел, да не вытерпел, к непрошеному гостю обратился.

— Ты зачем пришел? — спрашивает, да этак сердито, недовольно. — Что тебе в глухомани лесной надобно?

— А ничего мне особенного не надобно. Разве что дичи добыть — и все дела. Вот видишь, утку поймал. Могу угостить…

— Жареного не ем, — отвечает филин. — От утки твоей дымом пахнет.

— А я сырую дам.

Достал Саверий сырую утку, по кусочку отрезает да вверх на дерево закидывает. Филин утятину ловит, еле глотать успевает. Наелся, подобрел.

— До чего вкусно! — говорит. — Никогда ранее утятины не пробовал. Все мыши да мыши — который год на мышах живу! Но ты скажи все-таки, что тебе в краях наших надобно. Может быть, чем помочь смогу.

— Да сущая безделица — сорок сундуков, что под валуном зарыты, а более ничего и не надобно.

Тут филин с перепугу чуть было с дерева не свалился.

— Откуда тебе о сундуках-то известно? — спрашивает. — Кто тебе тайну эту открыл?

— Прошка-секач князю рассказывал, а тот — мне.

— Ну Прошка! Ну Прошка! — сокрушается филин. — Достанется ему от хозяина!

Тут филин вздрогнул, прислушался и говорит:

— Пора уходить тебе, добрый молодец! Хозяин идет, молодой колдун, сын того самого колдуна, чьи сокровища под валуном спрятаны. Слышу его шаги… Через неделю-другую здесь будет, так что не мешкай, поспешай подобру-поздорову.

Поразмыслил Саверий да решил судьбу не испытывать. Попрощался с филином, оставил ему недоеденную утку, котомку на плечо повесил и поспешил в путь-дорогу, князю обо всем доложить.

Перебрался через речку, сопки миновал, лесами да болотами идет, поторапливается. А филин все над валуном сидит, хозяина дожидается. На восьмой день пришел хозяин, молодой колдун. Высок, статен, сажень косая в плечах, волосы густые, длинные, черные. Лицом бледен, глаза глубокие да строгие, а в глазах-то искринки словно огонечки во мраке поблескивают, во взоре раздумье сквозит, да раздумье недоброе, тяжкое.

Подошел к валуну, воздух ноздрями втянул и говорит:

— Человек здесь был… Утятину ел. Верно?

— Точно, был! — отвечает филин. — И утятину ел.

— И тебя потчевал?

— Верно, потчевал. Только как же ты об этом догадался-то, хозяин?

— Голос у тебя помягчел. Горлышко утиным жирком смазано.

— Тебя не проведешь, — согласился филин. — Ничего не утаишь — больно уж догадлив ты, весь в отца…

— Что есть, то есть, — усмехнулся колдун. — Но об одном лишь догадаться не могу — кто этому человеку о сокровищах рассказал. Он ведь за ними приходил? Верно?!

— Прошка князю выболтал, — отвечает филин, — а тот — молодцу, что здесь побывал.

То-то колдун разгневался! "Вот оно что! — говорит. — Хоть и утомили меня дорожки дальние, но с отдыхом, видно, придется повременить. Молодца догнать надобно. А Прошку и князя потом достану — никуда не денутся". Тут он в погоню пустился. Ногами что ходулями шаги отмеряет, голову вперед наклонил, словно пес по следу идет.

К вечеру до хутора добрался. Решил на всякий случай к хозяйке заглянуть, о молодце расспросить. А хозяйка тут как тут.

— Заходи, — говорит, — мил человек, гостем будешь. Вот накормлю тебя да напою, да на ночь пристрою.

— Есть да спать мне некогда, — отвечает гость, — а вот попить бы не помешало.

Обрадовалась хозяйка, тут же в погреб — кувшин с остатками хрюковки достает.

Колдун чарку налил, хотел было выпить, да, видно, недоброе почуял. Поставил чарку на стол, на хозяйку глядит пристально, с сомнением, так глазами ее и буравит. А она ему улыбается, смотрит до того приветливо, до того ласково, так добром вся и светится. Тут колдун невольно взор потупил, вздохнул, взгрустнул — на хозяйку глядючи, матушку свою вспомнил. Вот поднял чарку, только пригубил, а оторваться уже не смог — больно вкусна была хрюковка, больно душиста. Выпил все, что в кувшине осталось, захмелел да на пол и рухнул, здоровенным секачом тотчас оборотился.

А старуха давай его будить да в хлев загонять.

— Ишь, — говорит, — боров-то вымахал. В избе, безобразник, разлегся. Ну-ка в хлев убирайся да пошевеливайся — там твое место!

Кабан все похрюкивает, повизгивает, а вставать не хочет. Хозяйка давай кочергой его охаживать, наконец-то разбудила, а он только глазенки свинячьи на нее таращит, никак понять не может, что же это с ним случилось, отчего и почему он на полу оказался. А тут как раз солнышко за горизонт закатилось, стемнело, и в один миг хозяюшка облик волчий приняла, зубы скалит, рычит, колдуна клыками хватает. Но с вепрем шутки плохи! Как увидел он вместо старушки хищную зверюгу, как зубы ее на себе ощутил, так тут же и протрезвел, вскочил, стал ее по избе гонять. Из дома во двор выгнал, настиг, клыками под брюхо поддел да так располосовал, что она тут же на месте и издохла. Разделался с волчицей и снова в путь, вслед за молодцем, новую расправу учинить замышляет.

А Саверий из лесов да болот выбрался, по тракту идет. Уже недолго шагать осталось; вот и маковки церквей из-за холмов показались, вот и терема видны. Все бы хорошо, а на сердце тревога. "Както, — размышляет молодец, — князь меня встретит? Нешто не простит?"

Идет в раздумье, да вдруг старичка какого-то увидел. Старичок седенький, сгорбленный, у дороги на камушке сидит, да одет-то странно… в одно исподнее. Подошел Саверий поближе, пригляделся и глазам своим не поверил — это, оказывается, сам князь! Сидит себе, пригорюнился. Ну и ну! Вот так встреча!

— Князюшка, Господь с тобой, ты ли это? Как же это тебя угораздило? Где стража, где слуги твои? Нешто опять басурманы нагрянули да всех перебили? Вот беда-то!

Тут князь на егеря своего взглянул и со слезой в голосе отвечает:

— Кабы басурманы, и то бы ничего, а то ведь хуже…

— Хуже? — удивляется молодец.

— Куда хуже! Прошка, собачий сын, меня обманул!

— Обманул? Так на то он и лиходей, князюшка.

— То-то и оно!!! Посулил мне, видишь ли, все сорок сундуков из лесу доставить. "Дозволь, — говорит, — по рынку, по торговым рядам пройтись, а я, мол, нужным людям знать дам, чтобы сокровища в условленное место принесли".

— А кабы сбежал Прошка?

— Да как ему сбежать-то, Саверий? Я по рынку возле каждого лотка соглядатаев понаставил да велел Прошку к здоровенному охраннику цепью приковать. Но вот провели его, в острог вернули, а он, супостат окаянный, и говорит: "Дело сделано, князюшка. Два денька потерпи, а на третий сундуки в условленном месте будут, возле старого дуба, что на горке среди буреломов высится". Но и это не все! Он, злыдень, поучать меня принялся.

"В сундуках-то, — говорит, — богатства неимоверные.

Коли люди богатства эти узреют, то разум потеряют, убивать друг друга начнут да все порастащат. А потому надо, мол, сундуки вначале в казну привезти, а уж там самому и открыть".

— И ты опять поверил?

— И не говори, Саверий! В том-то и беда! Послал людей в буреломы, а там и впрямь сундуки рядами стоят, да старые, ржавчиной, плесенью тронутые. Вот привезли их в посад, в казну втащили, а я-то, дуралей старый, всем выйти велел, сам в казне затворился, на сундуки гляжу и думаю, который из них первым открыть. А они-то возьми да все разом и отворись! А из них разбойнички во главе с братцем Прошкиным! Схватили меня, кинжал к горлу приставили да говорят, чтобы я Прошку велел из темницы выпустить, а не то, мол, на месте меня и порешат…

Егерь князя слушает и ушам своим не верит, а тот продолжает:

— Пришлось согласиться — больно уж помирать не хотелось. Прошку из темницы вывели, а разбойники тем временем потрудились изрядно — всюто казну разграбили. Меня на телегу посадили, привязали крепко да сабельку над головой занесли. Вот так и поехали на глазах у всего честного народа…

— И где же отпустили тебя?

— Да здесь вот и отпустили. Да поглумились изрядно, и кафтан, золотом расшитый, сняли, и сапожки сафьяновые, и шапку соболью — все отобрали, в одном исподнем с телеги ссадили.

Выслушав Саверий князя, пожалел его и говорит:

— Нельзя тебе в исподнем в посад возвращаться — сраму не оберешься. Потерпи. Уж я-то мигом обернусь, одна нога здесь — другая там, приведу слуг с каретой да с одеждой подобающей, все чин чином.

Тут он снова в путь-дорожку поспешил, пришел в город, рассказал, где и как князя видел. Тут же слуги да стражники за дело принялись, собрали все, что требовалось, в карету погрузили да поехали. Впереди Саверий верхом, с сабелькой на боку.

Приехали — глядь, а князя-то на камушке нет, князь-то на верхушку сосны забрался, а под сосной здоровенный секач пыхтит, рылом землю раскидывает, корни подрывает, дерево свалить норовит. Сосна накренилась, трещит, того и гляди свалится.

— Что стоите? — кричит князь. — Что зверя не гоните? Он же, окаянный, убить меня хочет!

Тут люди Князевы за оружие да на кабана, а он на них уходить и не собирается. Силен вепрь, зол, изворотлив, от пик да мечей уклоняется, меж коней скачет, клыками их то и дело сечет; кони крутятся, мечутся, а всадники один за другим на землю так и летят. Но вот Саверий улучил момент, вепря подловил, сабелькой рубанул, левое ухо ему начисто отсек. То-то взревел кабан, то-то завопил да тут же наутек, в чащобе скрылся.

Слава Богу, наконец-то зверюгу отогнали, принялись князя с дерева стаскивать. Спустили на землю, успокоили, водой напоили, приодели да в карету. Привезли в посад, в баньке искупали, в постельку спать-почивать уложили.

Лежит он еле живой, измученный, а заснуть не может. Только глаза закроет — тут же страсти всякие являются: то Прошка ножом грозит, то братец его с кинжалом подступает, то вепрь громадный несется, клыками засечь норовит. Извелся князь, все бока отлежал, но без толку — нейдет сон, да и все!

Тут он о егере своем вспомнил, позвал его и говорит:

— Кабы не ты, Саверий, ей-Богу, не уйти бы мне от кабана! Спасибо за службу, но объясни всетаки, как, отчего и почему ты гусем оборотился, а потом опять прежний облик принял?

Тут Саверий рассказал обо всех своих приключениях все как есть, без утайки доложил, а князь выслушал его и спрашивает:

— Не перепутал ли ты чего, Саверий? Неужто водяной и впрямь похвалялся, будто его водица старика омолодить может?

— Нет, не перепутал, — отвечает молодец, — да и с чего бы мне путать…

Задумался князь, усмехнулся, бороду седую разгладил, на егеря приветливо взглянул, ласково да молвил с улыбкою:

— С этой поры, Саверий, назначаю тебя предводителем охраны моей, но это не все… Надо бы мне к водяному наведаться, водицы его испить. Так что готовь отряд — завтра утром, пожалуй, и выступим.

Сказано — сделано. Рано утром собрали бойцовудальцов, князя на коня усадили да поехали. Впереди охрана, сзади охрана, а в середине отряда князь; тут же и Саверий, от всякой опасности его бережет, по сторонам зорко глядит.

Но вот добрались они до речки. Князь охрану оставил, дальше один пошел. К водопаду спустился, в пещеру заглянул, а там хозяин речушки с доченькой сидит.

Доченька с тритоном играется: в плошечке его искупала, в распашоночку приодела, кормить принялась. Комара ему дает, а тритон-то сыт, отворачивается, рот открывать не хочет.

Водяной на дитятку свою поглядывает да все посмеивается.

— Куда раскармливаешь? — спрашивает. — Он и без того вон как разъелся — скоро в распашонку не влезет.

А доченька опять за свое. "Покушай, — говорит, — за папу, за маму, за дедушку…"

Но тут водяной князя приметил, непрошеному гостю удивился.

— Что тебе, мил человек? — спрашивает.

— Водицы, — отвечает князь, — той самой, что из-под камня бьет.

— Водицы, говоришь? А для чего она тебе?

— Это уж мое дело, — сердится князь. — Кто ты такой, чтобы расспросами меня донимать? Смотри, как бы пожалеть не пришлось…

Испугалась деточка князя, с опаской на него поглядывает да папеньку вопрошает:

— Что мы плохого дяденьке сделали? Отчего грозится он?

А водяной по головке ее погладил и всего-то в ответ:

— Зачастили люди сюда, а потому надо бы нам, доченька, другое жилье подыскать. Ну да ладно, уж чего-чего, а укромных уголков в нашей реке предостаточно.

Тут он из пещеры вышел, вместе с деточкой в воду спустился и был таков. А князь, не мешкая, камень отодвинул да за водицу принялся.

Испил один глоток, испил другой, испил третий, жар по всему телу ощутил. "Молодею, — думает, — кровь гуляет, оттого и жар". Шапку снял, пот со лба вытер, на ладонь-то свою глянул и глазам не поверил — вместо ладони что-то непонятное, на рыбий плавник похожее. Тут князю не по себе стало. Сел он на камень, глядь — сапожки с ног соскользнули, а вместо ног — тоже плавники. Опешил князь, испугался, принялся было охрану звать, рот-то открывает, а… словечка единого вымолвить не может. Хотел было встать, да тут же и упал, да огромным налимом оборотился.

Бьется налим, воздух ртом хватает, задыхается. Бился-бился да наконец-то в реку из пещеры вывалился, поплавал туда-сюда, под корягу залез. По сторонам поглядывает, на рыб да лягушек глаза таращит. Сидел-сидел, пообвыкся, успокоился, и вдруг показалось ему, что так оно всегда и было, что вся-то жизнь его под корягой прошла.

Но вот час минул, еще и еще один, а Саверийто с отрядом князя дожидается. Принялись искать: и в пещере, и в речке, и в камышах, и в кустах; и все-то рощи, дубравы вокруг прочесали. Да так и не нашли, так без князя и воротились, так никто и не узнал, какая судьба ему выпала.

Саверий же к Таисии вернулся, в родной дом к семейному очагу, и зажил счастливо. Но князьям служить да поганое зелье пить зарекся.

А сундуки под валуном так и лежат, и филин на дереве сидит, и вепрь одноухий вокруг валуна ходит. Ходит да все прислушивается, все приглядывается — сокровища стережет.

Ермила

В далеких краях, среди лесов и озер, жил ящер по имени Ермила. Был он молод да здоров, размером со слона, да еще с длиннющим гребенчатым хвостом. Вот уж страшилище так страшилище. Но, что самое любопытное, на спине у него были маленькие перепончатые крылышки. Распустит, бывало, крылышки, примется ими размахивать, все машет-машет и глядь — тр-р-р-р уже полетел. Вот таков был Ермила.

Надо сказать, что при всей своей силище был он неимоверно ленив, до того ленив, что прокормить себя толком не мог. Возьмется в погожий денек птиц в небе ловить — все без толку, они в разные стороны от него разлетаются. Примется дичь лесную гонять, а догнать не может — лень не пускает. Надумает рыбу в реке или в озере добыть — тоже попусту. Вот так и жил впроголодь, травой да водорослями перебивался.

Как-то раз поутру отправился Ермила пропитание себе подыскать. Шел лесами, шел лугами, да вдруг за рекой, на пригорке деревню увидал. Деревенька небольшая, всего-то несколько дворов, но богатая: избы крепкие, нарядные, в садах утопают, из коровников на овинов скотина голоса подает. Поглядел Ермила на все это хозяйство, людям позавидовал да решил ближайшей же ночью к ним наведаться, чужим добром разжиться. Спрятался в лесу, темноты дождался, подобрался к деревеньке, коровник разворотил, одну корову в чащобу уволок. Съел ее, и до того ему говядинка парная понравилась, что не удержался он, следующей ночью залез в то же самое подворье, еще одну корову добыл. Вот ест он, свеженьким мясом лакомится, все облизывается да причмокивает, от удовольствия глаза закатывает, да только одного не ведает, что живет в деревеньке кузнец по имени Дементий, и что в этот самый час Дементий в кузнице трудится, палицу выковывает, да палицу не простую, а здоровенную, чтобы ночного вора образумить.

Ермила тем временем добычу свою доел, отоспался, а следующим вечером вновь на промысел отправился. Только к деревеньке подобрался, хотел было забор-то проломить, а Дементий тут как тут.

— Стой, — говорит, — зверюга! Не смей хозяйство разорять!

— Тоже мне, силач нашелся, — смеется ящер. — Вот попадешь мне на зубок — по-другому заговоришь.

Тут он забор сломал, пасть разинул, хотел было кузнеца схватить, да не тут-то было. Дементий палицей размахнулся да по носу его хрясть!

Чего-чего, а уж такого оборота Ермила не ожидал. На задние лапы сел, глазами хлопает, да ничегошеньки перед собой не видит — только круги какие-то плывут, искорки мелькают, а в ушах колокольчики-бубенчики звенят, так и заливаются.

Но вот колокольчики утихли, круги перед глазами рассеялись, искорки погасли, и вновь Ермила кузнеца увидал. А тот время зря не теряет, здоровенную цепь из сарая тащит да приговаривает:

— Вот сейчас на цепь тебя посажу, будешь в хозяйстве трудиться. Уж я-то тебя и землю пахать научу, и к делу кузнечному приспособлю.

— Не хочу землю пахать и в кузнице работать не желаю, — отвечает Ермила да потихонечку к лесу пятится.

— Мало ли что не желаешь. Будешь у меня к труду приучаться. Не годится воровством да разбоем жить, — отвечает Дементий, а сам уже цепь Ермиле на шею прилаживает.

Тут ящер повернулся, хотел было в лес убежать, да только кузнец-то не пускает, за хвост крепко ухватил, обратно на подворье тащит.

Что делать Ермиле, куда деваться? Заревел он, крылышками затрепетал, в небо поднялся да Дементия с собой уволок. Как ни пытался с хвоста его сбросить, все напрасно, так вместе с ним и улетел.

Вот летит он в облаках и думает, как бы от непрошеного ездока избавиться. А ездок-то слазить с Ермилы и не собирается, потихонечку-полегонечку с хвоста на спину к нему перебрался, а потом и вовсе шею оседлал.

Ящер рычит, головой туда-сюда крутит, от кузнеца освободиться норовит, а тот лишь посмеивается да приговаривает:

— Образумься, — говорит, — одумайся. Сколько ни летай, а на землю все одно возвратишься. Уж я-то теперь от тебя не отстану, к хозяйству приобщу, к всякой работе приучать буду.

— Не бывать тому, — злится Ермила — Мы еще посмотрим, кто кого! Вот к дядьке моему наведаемся, уж он-то управу на тебя найдет.

— К дядьке? — удивился Дементий. — К какому такому дядьке?

— А вот сейчас и увидишь.

Тут Ермила подлетел к какой-то старой крепости, стоявшей на вершине холма, плюхнулся на землю возле главных ворот и что было мочи возопил:

— Дядюшка! Дядюшка Зенон, где ты? Помоги мне от злодея оборониться! Он меня обижает!

Ворота приоткрылись, и вышел из них старичок. Старичок, вроде бы, как старичок, все-то в нем людское, привычное, вот только глаза необычные, какие-то страшные — одним словом, змеиные глаза, да и только.

— Дядюшка, ты ли это? — удивился Ермила. — Как же это ты умудрился облик-то человеческий принять?

— Об этом потом расскажу, — отвечает старец. — А сейчас поведай, Ермилушка, зачем пожаловал.

Тут ящер заплакал, зарыдал и с обидой в голосе говорит:

— Вот погляди, дядя Зенон, на того злодея, что на шее у меня пристроился. Он мне покушать вволю не давал, он меня по носу стукнул, он грозился, что землю пахать на мне будет да еще в кузнице работать заставит!

— Нешто покушать вволю не давал? — удивился старец.

— Не дава-а-а-л, — хнычет Ермила.

— И по носу стукнул?

— Стукнул, — жалуется Ермила.

— Больно стукнул или так себе?

— Бо-о-о-льно! Бо-о-о-льно! — твердит Ермила, а сам рыдает пуще прежнего.

Старичок племянника слушает, по голове его поглаживает, все жалеет да успокаивает, на кузнеца с укоризной поглядывает.

— Ай-ай-ай, — говорит, — и откуда же в тебе, мил человек, столько жестокости, столько злости взялось? Нешто можно дитятю малую обижать?

— Дитятю? — удивляется Дементий. — Ничего себе дитятя, зверюга кровожадная.

— Ну вот, мил человек, опять ты за свое, — вздыхает старичок, — никак понять меня не желаешь. А коли так, то послушай, что я тебе сейчас скажу.

Тут он снял с шеи висевший на цепочке медальон, открыл его и достал крохотную-прекрохотную книжицу. Полистал книжицу, нашел нужную страничку, потом указал пальцем на Дементия и вслух, громко и отчетливо прочитал заклинание. Стоило ему это сделать, как Дементий тут же с Ермилиной шеи свалился и обратился в высокий, вросший в землю железный столб.

То-то обрадовался Ермила, то-то развеселился, принялся вокруг столба плясать, ножищами топать. А дядюшка тем временем ворота открывает, племянника в крепость обедать зовет.

Надо сказать, что дядюшка Зенон от рождения змеем был, но не простым змеем, а колдовским. И не случайно с самого детства, сызмальства пристрастился он к нечистому делу, с годами в чернокнижных премудростях изрядно преуспел, а на склоне лет до того изощрился, до того исхитрился, что сумел человеческий облик принять.

С давней поры жил он в своей крепости, никого к себе не пускал — все боялся, как бы кто колдовские секреты у него не похитил. А секретов было предостаточно, одни заклинания чего стоили. Было у него заклинаний этих превеликое множество, почти на любой случай жизни, и записаны они были в той самой книжице, которую он против Дементия употребил. Вот, к примеру, надо Зенону супчик приготовить. Так он достает книжицу, находит нужную страничку, заклинание тихонечко прошепчет и — р-раз! — суп уже готов, причем без воды, без огня, сам собой сварился. Дров наколоть или печь истопить — то же самое. Не жизнь, а одно удовольствие! Так и жил он себе преспокойненько, делом своим колдовским занимался, кабы не прилетел к нему племянничек.

Так вот, повел Зенон Ермилу в трапезную, сам в уголочке сел, книжицу полистал, под нос себе что-то нашептал — и тут же неведомо откуда два жареных быка появились, с десяток гусей, фаршированных яблоками, бочка вина. Племянничек яства эти оком окинул, мигом все смолотил, облизнулся, добавки просит. Зенон — снова за книжицу, добавку сотворил: пять баранов, тушенных с овощами, двух отварных осетров, огромный пирог пудов этак на восемь да бочонок пива.

Наконец-то накормил гостя, спать уложил, а сам, не мешкая, опять за чернокнижные опыты принялся. Спустился в подземелье, над огнем колдует, баночки да скляночки открывает, пузырьки откупоривает, всякий настой да зелье, порошки да травки из них извлекает, вместе все замешивает, заклинания твердит. Только в дело вошел, только в хитросплетения мыслей углубился, как вдруг слышит рев наверху. "Дядюшка, есть хочу! — ревет племянник, да так, что вся крепость трясется, того и гляди развалится. Полдничать пора! С голода помираю!"

Делать нечего, пришлось все бросить да в трапезную подняться, Ермилу кормить. Пополдничал Ермила, снова спать завалился, а через часок-другой опять дядюшку зовет. И так каждый день, каждую ночь, все одно и то же. Терпел Зенон неделю, терпел другую, терпел третью, а на четвертую и говорит:

— Не пойму я, Ермилушка, отчего ты прожорливый такой. То и дело от опытов меня отвлекаешь, прямо напасть какая-то!

— С дороги устал, — отвечает племянник, — проголодался. Да и возраст у меня такой, что организм растет, питания требует. Ты, дядюшка, вместо того чтобы скаредничать да куском хлеба меня попрекать, покормил бы хоть разок мяском свеженьким, живым, а то все жареное да вареное — надоело уже.

— Вот чего не могу, того не могу, — отвечает дядюшка. — Заклинаний таких еще не придумал, чтобы живое существо сотворить. День и ночь бьюсь, а все попусту.

— Плохо, — с сожалением в голосе говорит Ермила. — Может быть, прилежания, усердия тебе не хватает? Ты уж постарайся, дядюшка, не ленись больно мне мяска живого поесть хочется.

— Это дело не простое, — объясняет Зенон, — не скорое. А ежели тебе и впрямь невтерпеж, так вокруг крепости леса бескрайние, и дичи в них предостаточно.

— А кто же дичь эту для меня добудет?

— Сам и добудешь.

Поразмыслил Ермила да поутру на охоту отправился. Все вокруг исходил, и оленей, и косуль встречал, да только поймать не сумел. Набрел на большущий муравейник, целиком его проглотил, но ни капельки не наелся, лишь аппетит еще больше нагулял. Вернулся в крепость, рев поднял пуще прежнего, в который раз мяса свежего просит. А Зенон для Ермилы и так и сяк старается, да все угодить не может — больно уж привередливый, больно разборчивый племянничек стал. Что ему ни приготовь, что ни подай — все на скудность пищи жалуется, все упреками дядьку изводит.

Но и это не все! Как-то раз после ужина, перед сном, задумался Ермила, умолк, а потом этак томно вздохнул и говорит:

— Мысль у меня есть, дядюшка. А отчего бы не жениться мне? Так что ты особо не мешкай, невесту мне подбирай…

Зенон помалкивает, а сам думает: "Этого еще не хватало. Тут одного не прокормишь, а уж вдвоем-то они меня из собственного дома выживут".

А Ермила оглоблей в зубах ковыряет, глазищи на дядьку таращит да мысль свою продолжает:

— Ты мне не просто невесту найди, а красавицу, да знатного рода, чтобы всем на зависть.

— Может быть, царскую дочь тебе? — спрашивает Зенон, да этак с ехидцей, насмешливо.

— И то неплохо, — соглашается Ермила. — Дело стоящее. Ты умом-то пораскинь, дядюшка. Коли я у царя в зятьях буду, так неужто он меня не прокормит?

Тут Ермила зевнул, на бок увалился и дал храпака, а Зенон, недолго думая, огромным орлом оборотился да пустился в дальний путь, все для племянника старается.

К полуночи в столицу прилетел, вокруг царских теремов кружит, все в окна заглядывает, дочку царскую выискивает.

Нашел-таки, разглядел. Вот она, царевна, на пуховых перинках-подушечках в кружевной рубашечке спит себе, почивает. "Хороша невеста, глаз не оторвать, — думает Зенон, — для Ермилы сгодится". Тут он через окно в спальню забрался, схватил царевну и был таков.

К утру возвратился в крепость, невесту Ермиле принес, а она — вот незадача! — замуж идти за него отказывается. И так и этак упрашивали — все попусту!

Не стерпел Ермила, рассердился, на дядюшку с обидой поглядывает.

— Что же это за невеста, — спрашивает, — коли она идти за меня не хочет? Зачем ты ее принес-то?

— Ты уж извини, — оправдывается Зенон. — Видать, ошибочка вышла.

— Ничего себе ошибочка! — возмущается племянник. — Как же мне теперь зятем-то царевым стать? Ты, дядюшка, об этом подумал?

— Ой, и не говори, — сокрушается Зенон. — Не подумал! Теперь, видно, придется царевну уговаривать, пока не согласится.

— И то верно, — поддакивает Ермила. — Ты ее привез — ты и уговаривай. Да терпением запасись. Ты ей и нарядов, и сластей, и подарков всяких раздобудь — глядишь, и одумается.

С этого дня Зенон окончательно потерял покой. Мало того что племянник на шее сидит, так еще и царевне угождай.

Спустится, бывало, в свое подземелье, целый день колдует, наряды для царевны творит, потом наверх тащит, примерить просит, а она к ним и прикоснуться не желает. Ермила же, как узнает об этом, сразу дядьке упрек: "Наряды никудышные, коли невесте моей не подошли. Ленишься ты, дядя Зенон, усердия не проявляешь".

Зенон снова под землю, всяких шкатулок да ларцов, ожерелий да перстней наколдует, а царевна к ним и не притронется. Ермила же опять его нерадивостью корит. И так каждый день, одно и то же. Не жизнь у Зенона стала, а сущая каторга! Но и это еще не все.

Как-то раз среди ночи приснился ему страшный сон, будто бы костлявая старуха с косой к крепости подошла, будто бы в ворота стучится. Проснулся Зенон в холодном поту, прислушался — тишина кругом. Спустился во двор, к воротам подошел — тоже тихо. Ворота приоткрыл, наружу выглянул и там никого нет.

Постоял он возле ворот, а успокоиться-то никак не может, не в силах с чувством страха совладать. Сам не поймет, в чем тут дело. Еще раз прислушался, и почудилось ему, будто бы издалека, из-за гор, конский топот раздался. Да-да, конский топот, причем топот-то тяжелый, гулкий — видно, и конь силен, и всадник на нем не из легких.

Оборотился колдун летучей мышью да на звуки конских копыт полетел. Недолго летел, увидел воина на коне, принялся вокруг него круги выписывать Кружил-кружил, а потом сел у дороги на дерево и спрашивает:

— Как звать тебя, удалец?

— Гордей, — отвечает воин.

— А кто ты такой? Куда путь держишь? По какому такому делу в наши края наведался?

— Царский богатырь я, — отвечает воин. — Надобно мне царевну разыскать да в отчий дом вернуть, а того злодея, что похитил ее, — в железах в острог заточить.

— Ну что же, дело не простое, — смеется Зенон.

— Не простое? — переспрашивает богатырь. — Это почему же?

— А вот послушай, что я скажу, и сам поймешь, почему.

Тут он открыл свою книжицу да прочитал заклинание, чтобы Гордея, как и Дементия, в железный столб превратить. Прочитал, а проку-то нет! Богатырь как ни в чем не бывало едет себе дальше и в ус не дует. Лишь кольчуга на нем словно колокольчик зазвучала, серебряным звоном на заклинание отозвалась.

"Вот те на! — думает колдун. — Кольчужка-то, видать, не простая. Не иначе как волшебная, от всякой напасти богатыря бережет". Испугался Зенон, в воздух поднялся да обратно в крепость полетел. Возвратился, тут же давай Ермилу будить.

— Поднимайся, — говорит. — Беда пришла! Видно, придется царевну родителю возвратить.

— Как возвратить? — удивляется Ермила. — Не бывать тому!

Как ни старался дядюшка племянника вразумить, да так и не вразумил. Уперся Ермила — и все тут! Спорили-спорили они, а в конце концов порешили на том, что Зенон царевну в высокие горы отнесет, да в пещере спрячет, да вход в пещеру здоровенным камнем закроет.

Тут Зенон снова за книжицу, дочку царскую в золотую куклу превратил, сам волчье обличье принял да с куклой в зубах к горным вершинам поспешил.

Вот бежит он лесными дорожками, ущельями пробирается, поторапливается, а Гордей тем временем уже к крепости подъезжает. Подъехал, в ворота стучит да покрикивает:

— Эй, хозяин, открывай по-хорошему! Не то ворота сломаю!

Ермила из окна высунулся, непрошеного гостя оглядел да как рявкнет:

— Ишь чего захотел! Может быть, тебе еще и дочку царскую отдать? Видишь железный столб, что у ворот стоит? А ведь раньше не столб, а добрый молодец был, все силой со мной тягался.

Осерчал богатырь, ворота вышиб да принялся ящера по крепости гонять. Мечом здоровенным размахивает, все на своем пути крушит-ломает, Ермилу изрубить норовит. А тот тоже не промах, пару раз Гордея подкараулил да из-за угла оглоблей огрел. Бились они бились, да всю-то крепость разворотили, до основания ее порушили. Видит Ермила, что дело плохо, деваться некуда, так он крылышки свои распустил и — тр-р-р-р — в воздух взлетел, вслед за дядюшкой в горы подался.

А богатырь развалины оглядел, пот со лба вытер да пошел к речушке, что неподалеку текла, водицы испить. Реченька чистая, прохладная, а журчит-то, что горлица воркует. Напился Гордей, напоил коня да искупаться решил. Снял с себя кольчугу, разделся, в воду зашел. Вот купается он в свое удовольствие, в волнах нежится, но одного лишь не ведает, что Зенон-то, царевну в горы упрятав, уже обратно идет.

Возвращается Зенон и вдруг видит, как богатырь из реки выходит. А кольчужка-то его вместе с одеждой на берегу лежит. Обрадовался колдун, тут же книжицу свою достал, подходящее заклинание нашел да мигом Гордея и его коня в железную башню обратил. Да башню высоченную, аж до самых облаков. "Вот и новое жилье, — думает, — взамен порушенной крепости". Вокруг башни обошел, со всех сторон ее разглядел, потом о кольчуге волшебной вспомнил, хотел было ее забрать, да только — вот беда! — куда-то пропала она, словно никогда ее здесь и не было. Удивился колдун, все вокруг осмотрел, все обшарил, да так и не нашел ее, так и не понял, куда она подевалась.

Скоро и Ермила к дядюшке вернулся, в башню залез, зажил у него на хлебах в свое удовольствие, а о женитьбе больше и речи не заводил.

Все бы хорошо Зенону: и Дементия одолел, и Гордея сгубил, и от царевны отделался. Но отчего же на сердце неспокойно? Отчего тревога гложет, словно червь какой, словно язва в груди?

Хмурится колдун, лоб свой морщинит, все об одном и том же думает, который день сам не свой ходит. Думал-думал и догадался-таки. Догадался, что сын у богатыря есть, что рано или поздно он сюда, к железной башне придет, что отца в беде не оставит.

И впрямь, не ошибся колдун. Был у Гордея сын, молодой, но знатный охотник по имени Василий. Не дождался охотник возвращения родителя своего, как-то поутру лук да колчан на плечо повесил, хлеб да сало в котомку положил, попрощался с матушкой и в путь-дорожку пустился.

Шел день, неделю, месяц, на ночлег в лесах останавливался. Вот однажды вечерком нашел место посуше, набрал в котелок родниковой воды, иван-чай заварил. Поужинал, сел у костра поудобнее, дремлет себе да к лесным шорохам прислушивается. Вот мыши в темноте шуршат, вот филин вдалеке ухает, вот ветерок по верхушкам деревьев прошелся.

Все как обычно, но вдруг почудилось Василию, будто бы тонюсенький голосок рядом раздался, будто бы хихикает кто. Приоткрыв он глаза и здоровенную кедровую шишку возле своих ног приметил. А шишка спелая, орехов полна. Орехи крупные, маслянистые да душистые, на вкус приятные.

"Кто же это обо мне позаботиться решил? — думает охотник. — Надо бы узнать". Взял он ломтик сала, кусочек хлеба, на палочку насадил, над огнем поджарил, а потом палочку с таким вот угощением возле костра в землю воткнул.

Сам глаза закрыл, спящим притворился, но время от времени из-под бровей посматривает. Минуту-другую ждал и дождался — из-за пенька человечек выглянул, да человечек-то крохотный, размером примерно так с зайца. Выглянул, к костру подкрался, крошку хлеба отломил, кусочек сала отгрыз. Тут Василий не выдержал, рассмеялся, а человечек угощение хвать, в кусты шнырь и был таков.

Но вот наступило утро; охотник наш пробудился, иван-чай допил и снова в путь. Не успел и нескольких шагов пройти, как вдруг услышал чьи-то жалобные крики, да голосок-то вроде знакомый — не иначе как того самого человечка, что среди ночи с гостинцем приходил.

Тут Василий лук с плеча снял да на голос бегом. Видит, как огромный черный лис лапами под корягой землю разрывает, а оттуда, из-под коряги, крики-то как раз и доносятся. Василий, не мешкая, стрелу из колчана выдернул, тетиву натянул, зверю прямо в голову метит.

Обернулся лис, испугался да как завопит:

— Не убивай меня, охотник! Пощади! Я тебе за это тайну открою, расскажу, где алмазная россыпь в горах укрыта.

— Не надо мне драгоценностей твоих, коли ты человечков лесных губишь!

— Да на что тебе людишки эти? — удивляется лис. — Что в них проку-то? А вот алмазная россыпь — другое дело, на дороге не валяется.

Умолк лис, ответа ждет, а охотник тетиву спустил да лисью голову к коряге стрелой и пригвоздил.

Тут человечек из своего жилища выбрался, следом за ним — женушка его да трое детишек мал мала меньше.

— Спасибо тебе, — говорят, — что от разбойника избавил, что жизнь человеческую на богатство не променял. Теперь мы перед тобой в долгу, и ты, охотник, в каждом деле на нашу помощь рассчитывай.

— Мне бы батюшку родного найти, из беды вызволить, — отвечает Василии, — да царевну разыскать.

— Ну что же, дело это, видно, не легкое, а потому придется нам по здешним лесам прогуляться, что и как разузнать.

Тут глава семейства наказал жене и деточкам дома сидеть, возвращения его дожидаться, а сам в глубь леса пошел. Василий — следом.

Прошлись они, местный народец расспросили и узнали, что за беда с Гордеем, отцом Василия, приключилась. Кроме того лесные человечки рассказали им, что колдовская сила Зенона сокрыта в том самом медальоне, который он всегда при себе носит.

Но самое главное, что удалось узнать Василию, — это судьбу волшебной кольчуги. Оказалось, что человечки тайком от колдуна ее в ручей уволокли, чтобы она злодею не досталась.

Забрался молодец в ручей, кольчугу достал, отцовскую вещь сразу узнал. "Ну что же, — думает, — теперь дело за мной. Пока колдуна не порешу, кольчугу с себя не сниму". Тут он ее на себя надел, помощников своих маленьких поблагодарил да прямо к Зенону и направился.

Подошел к башне, хотел было в дверь войти, а она заперта. Тогда, недолго думая, взял да по стене полез. Добрался почти до самого верха, до окошка, вовнутрь башни заглянул и увидел большую комнату. В комнате Зенон на лавке сидит, а рядом с ним Ермила спит-похрапывает. Зенон Василия приметил и говорит:

— Пришел-таки, добрый молодец? Я ведь давно тебя жду. Хороша у меня железная башня, так теперь будет к ней еще и башенка.

Тут он хотел было книжицу из медальона достать, а Василий в окно влез, на пол с подоконника спрыгнул и колдуну в ответ:

— Не трудись попусту, все одно меня не погубишь, я кольчугу-то отцовскую неспроста надел.

— Но и тебе меня не одолеть, — смеется колдун. — Ни стрелой, ни мечом меня не возьмешь.

— Не одолеть, говоришь? А коли я у тебя медальон отберу? Тогда что?

Умолк колдун, испугался, съежился, а потом вдруг с лавки вскочил, к окну подбежал да из башни и выпрыгнул. Выпрыгнул, вороном оборотился, прочь полетел, все дальше и дальше уходит. А Василий сразу к окну. Стрелу послал да цепочку, что на шее у ворона болталась, и перебил. Соскользнула цепочка, к земле полетела, а вместе с ней и медальон с книжицей. Ворон вокруг кружит, пропажу свою клювом подцепить норовит. А добрый молодец снова за лук. Вторую стрелу пустил да ворону в самое сердце угодил.

Рухнул ворон в реку, а башня задрожала, затрещала и на мелкие кусочки рассыпалась. Охотник наш с высоты на землю упал, ударился крепко и расшибся бы насмерть, кабы волшебная кольчужка его не уберегла. Только на ноги встал, глядь — рядом отец цел и невредим, здесь же и конь его. Здесь же и кузнец Дементий, и Ермила.

Взревел Ермила, хотел было сбежать, но не тутто было, Дементий крепко за хвост ухватил, а Гордей за загривок держит, с места двинуться не дает. Как ни крутился ящер, как ни вертелся — все напрасно.

А трое удальцов оседлали его, коня ему на спину поставили да повелели в горы лететь, чтобы царевну из заточения вызволить. Недолго летели, до пещеры добрались. Богатырь с ящера слез, камень отодвинул, а там, под горой, царевна живая и невредимая сидит, избавителей своих дожидается. Слава Богу, спасли дочку царскую да в обратный путь.

Вот уже и в столицу вернулись, прямо возле царских теремов на землю-матушку опустились. Тото переполох вокруг поднялся, то-то суета! Народ на Ермилу дивится, собаки лают, стража царская с пиками да секирами к нему подступает.

Но вот царю о возвращении царевны доложили. Так он тут же все дела бросил, из хором своих выбежал, любимую доченьку обнимает да целует. До того обрадовался, что Ермилу-то сразу и не приметил. А зверь ему на ухо как рявкнет, да так, что у царя-батюшки от неожиданности ноги подкосились.

— Господи, — говорит, — откуда же зверь-то такой взялся? Это что же получается, доченька, ты на нем, что ли, и прилетела?

Тут Гордей слово взял, все как есть доложил. А царь его выслушал, похвалил, потом Василия с Дементием расспросил да повелел всех троих к наградам представить. Потом в трапезную их позвал, пир горой учинил.

Попировали удальцы, царя за награды, за угощение поблагодарили да по домам разошлись. А Дементия и Ермилу с собой забрал.

Возвратился кузнец домой. Вернулся к семейству своему, к жене, деточкам да старикам-родителям. Родители счастливы, жена на радостях всплакнула, а уж деточки-то со всех сторон его облепили, да развеселились, расшалились, да от папеньки ни на шаг. Скоро и народ со всей деревни пришел с Дементием повидаться, на ящера летучего поглядеть.

А Дементий перво-наперво кол огромный из цельного дуба вытесал да посреди двора в землю вбил, Ермилу на цепь посадил. С той поры Ермила ко всякому труду приучался. Он и землю пахал, и воду таскал, и дрова из леса носил, и подковы ковал.

Через год-другой до того в кузнечном деле преуспел, до того молва о нем добрая пошла, что даже из соседних деревень люди приходить стали. Кому плуг почини, кому петли для ворот сделай, кому лошадь перекуй всякого дела хватает. Весь в работе Ермила, для людей старается, но и народ к с нему с добром: кто пирог несет, кто ковригу, кто капусты целый воз А в студеную пору как-то собрались деревенские бабульки вместе да теплую шерстяную попону ему связали.

Стал Ермила добрым и кротким, даже дети перестали его бояться, по праздникам к нему с гостинцами приходили. Но больше других о Ермиле заботилась Машенька, младшая доченька Дементия. Она ему и вкусный кусочек принесет, и молочка парного, она и сказочку ему перед сном расскажет, и ласковым словом одарит. Вот такая была у кузнеца доченька.

Как-то раз в разгар масленицы пошли дети на санках с горок кататься. Только за околицу вышли — вдруг волчище откуда ни возьмись. Схватил Машеньку и в лес поволок. Испугались дети, на помощь зовут, а волк-то все быстрее и быстрее уходит.

Народ из деревни высыпал Кто с топором, кто с дубьем, да только догнать-то серого разбойника не могут. Пропала бы Машенька, кабы не Ермила. Как услышал он о том, что с ней приключилось, до того разъярился, с такой силой вслед за волчищей рванул, что и цепь железная его не удержала, оборвалась, словно нитка. Догнал волка, Машеньку у него отобрал, а самого злодея за хвост ухватил, раскрутил да запустил далеко-далеко, аж за самый горизонт.

Успокоил Ермила Машеньку, в щечку поцеловал, по головке лапищей своей погладил да родителям отнес. Вот уж радость-то была, вот уж праздник! Со всей деревни народ к Ермиле повалил.

Каждый его благодарит, каждый гостинцем одаривает, каждый здоровья желает.

Но вот день к концу подошел; стемнело, и люди по домам разошлись. А Ермила в своем сарае попоной укрылся да спать лег. Пришла к нему перед сном Машенька, сказочку рассказала, побаюкала, песенку спела.

И уснул Ермила под колыбельную, и приснился ему сон. Вот идет он будто бы по заснеженному полю: все вокруг белым-бело, вьюга метет, ветер так и свистит. Вдруг видит Ермила, как через поле, через сугробы. Дед Мороз шагает. Да-да, тот самый Дед Мороз, о котором Машенька в сказках своих рассказывала. Ермила с ним поздоровался, а тот ему в ответ, да зычно, раскатисто:

— Здравствуй и ты, добрый человек!

— Человек? — удивляется Ермила. — Да еще и добрый?

— Да! Человек! — отвечает Дед Мороз.

Улыбнулся Дед Мороз, рукой на прощание махнул и дальше пошел, а Ермила стоит посреди поля, задумался, да понять ничего не может. Вдруг видит, как на белогривой тройке следом за Дедом Морозом внученька его Снегурочка едет.

— Здравствуй, Снегурочка! — говорит Ермила.

— Здравствуй и ты, добрый человек! — молвила Снегурочка да вслед за дедушкой своим поспешила.

Удивился Ермила больше прежнего, дальше пошел и у опушки соснового бора лесных человечков повстречал. Те ручонками ему машут, доброго здоровья желают, не иначе как добрым человеком его величают.

Вот такой удивительный сон снится Ермиле. А между тем ночь к концу идет, небо светлеет, на Востоке зорька горит-разгорается. Петухи поют, коровы голоса подают, деревенский народ с печей да полатей слезает, за хозяйство принимается.

И Дементий встал да пошел первым делом Ермилу завтраком накормить. Вот заходит он в сарай, а там — о Господи! — добрый молодец под попоной спит, а вокруг него чешуйчатая шкура от ящера разбросана. Дементий, недолго думая, шкуру собрал да в подпол спрятал, а молодцу новую, нарядную одежду принес. Дождался пробуждения его и спрашивает:

— Как звать тебя?

— Ермила, — отвечает молодец.

— Так знай же, Ермила, что отныне ты мне и жене моей сыном приходишься, а детям моим — братцем. Так что одевайся, сынок, да пойдем скорее в дом — завтракать пора.

Пришел Дементий домой, сына привел; братья и сестры Ермилу встретили ласково, обнимают, а матушка целует да к столу зовет. Но больше всех счастье Машеньке — ведь это она ему и песенки колыбельные пела, и сказки рассказывала.

Вот такая история приключилась с Ермилой. Зажил он в семье кузнеца, был он заботливым сыном, добрым братом и работником хоть куда.

А шкура от ящера так в подполе и осталась, так и лежала там, пока мыши ее в труху не изгрызли.

Царь и старик

В далеких местах, за высокими горами несет свои воды быстрая, бурливая река. Над водопадом нависла огромная скала, а на скале чернеют руины старой крепости. Много лет назад в крепости жил грозный царь, повелитель этого края.

И вот однажды позвал царь своего верного слугу, садовника по имени Ерофей, и велел ему возле крепости парк заложить.

Отправился Ерофей в лес. Идет, по сторонам поглядывает, саженцы для парка присматривает, да вдруг остановился — человека незнакомого увидал. Вот он, старец невысокий, худенький, седенький, и лицо-то все в морщинах, словно яблочко печеное. Да в убранстве необычном: одежда из полосок бересты соткана, на голове венок, из листьев кленовых сплетенный, а в руках посох с набалдашником в форме змеиной головы.

Стоит старец возле большого камня, по которому вьюнок стебелечки свои тоненькие пустил. Улыбается старец, под нос себе что-то нашептывает. Потом ладошку сухонькую к уху приложил, к цветочкам вьюнка наклонился, слушает что-то, головой кивает.

Удивился садовник, отродясь такого не видывал. "Что же это? — думает. — Разве может человек с цветами разговаривать?"

Тут он к старцу подошел, поздоровался и спрашивает:

— Дозволь узнать, добрый человек, кто ты? Как звать тебя?

— Лесной житель я, — отвечает старец, — и зовут меня Боровиком. Об одном одолжении хочу попросить. Коли ты царский садовник, то возьми спелые зерна вьюнка да посей их вдоль стен крепостных. Больно мрачна, угрюма ваша крепость, словно хищная птица над краем нашим нахохлилась. А вот взойдут из зерен ростки, поднимутся вверх по стенам, укроют крепость живым покрывалом, и уподобится она большому саду, усыпанному цветами.

Тут старичок с побегов вьюнка спелых коробочек набрал. Вот они, коробочки: сухие, ребристые, внутри зернышки что погремушечки побренькивают, а снаружи иголочки острые во все стороны торчат. Отдал Боровик коробочки Ерофею и на прощание одно лишь сказал:

— Знаю я, что доченька у царя есть, царевна Мария. Пусть же будут ей подарком эти зерна…

И вернулся Ерофей в крепость, запряг в телегу коня, за землей в плодородную долину поехал. Три недели землю возил, вдоль стен крепостных укладывал, потом разрыхлил ее хорошенько, коробочки колючие разломал, семена из них извлек да в землю и высыпал.

Прошло несколько лет. Разросся вьюнок, по крепостным стенам побеги пустил, нежным зеленым кружевом, россыпями голубеньких цветочков украсил кирпичную кладку. Теперь крепость выглядела совсем по-другому, она утратила свою былую угрюмость и, более того, радовала взор всякого путника, оказавшегося в этих местах.

И все бы хорошо, так и жил бы грозный царь в этой крепости, если бы однажды не повстречал Боровика.

А случилось это в лесу, во время веселого пира, учиненного царем по случаю удачной охоты.

Пир как пир: здравицы в честь государя звучат, шуты да скоморохи его веселят, каждый стрельбу его меткую славит. Хмелен царь, благодушен, да только вдруг слышится ему, будто бы зовет его ктото, будто бы по имени окликивает.

Удивился он, руку в перстнях приподнял, застолье угомонил. Осмотрелся вокруг, глядь — а неподалеку в малиннике старик Боровик стоит, на охотников с укоризной посматривает, головой покачивает.

— А тебе чего надо? — спрашивает царь.

— Скажи, премудрый повелитель, можно ли живность ради забавы губить? Ведь вы и половину того, что нынче набили, с собой не увезете, в лесу побросаете.

Рассердился государь, очи свои ясные насупил и Боровику в ответ:

— Верно говоришь: и дичи взяли много, и позабавились изрядно — на то и охота. Но одно лишь пойми, старик, мне в этом деле советов не надобно. А коли ты поучать меня вздумал, то знай, что я в долгу не останусь. Прикажу взять тебя да на цепь посадить, да в клеть упрятать!

Усмехнулся старичок и всего-то в ответ:

— Понапрасну гневаешься, государь, понапрасну стращаешь. Хоть и властелин ты этого края, но знай, что меня тебе не одолеть…

Обомлел государь от дерзости такой, помолчалпомолчал да, недолго думая, велел собаками старца травить. Псов с поводков спустили, те с веселым лаем на старика было бросились, но он им лишь посохом пригрозил, так они мигом и присмирели, хвосты поджали, на место воротились. Егеря их опять поднимают, поводками стегают-хлещут, плетьми бьют, а все попусту, — видать, побаиваются псы старика. А тот повернулся да в глубь леса ушел.

Государь пуще прежнего гневается, досаду на егермейстере своем отливает, требует Боровика изловить. С царем не поспоришь, и пришлось старому егермейстеру во главе охотничьей команды в погоню пуститься. А Боровик время зря не теряет, все дальше и дальше уходит, царевых людей в болото заманивает. В камышах-тростниках мелькает, через пенечки замшелые скачет, по брусничным полянкам, по россыпям грибов мухоморов поторапливается, а охотники — следом. И теперь уже трудно сказать, как оно получилось, что егермейстер, с кочки на кочку перепрыгивая, на змеиное гнездо наступил, на целый клубок болотных гадюк.

Испугался он, прочь отпрянул, но на беду свою оступился да прямо в трясину и рухнул. Пока охали охотники, пока ахали, над ним уже и ряска болотная сомкнулась. Так и пропал егермейстер!

Приуныли егеря, с пустыми руками к повелителю своему вернулись. То-то рассердился он! Вот ругает их, уму-разуму учит, а сам и не поймет, то ли слышится ему, то ли в самом деле старичок его снова окликивает. Умолк царь, прислушался, голову вверх задрал да Боровика в кроне старого клена разглядел — вот он, злыдень этакий, пальчиком грозит, охотников наказать обещается.

Не удержался государь, самолично за лук взялся. Стрелу пустил, а она-то в ветвях заплутала да обратно, прямо на голову ему и свалилась, благо лишь, что не острым концом. Застонал он, за макушку ушибленную схватился да тут же повелел клен рубить, чтобы злодея наконец-то достать.

Боровик над пришибленным царем потешается, все шуточками его осыпает, а охотники тем временем за топоры взялись, дерево рубить начали. Рубят, но не знают, что в дуплах клена гнезда осиные сокрыты. Вылетели потревоженные осы, звонким роем людей окружили, жалить принялись.

Суматоха! Собаки воют, лошади мечутся, а охотники топоры побросали, царя на коня усадили да из леса прочь. А осы-то разъярились, не отстают. Лошади скачут неровно, из стороны в сторону бросаются, а всадники один за другим на землю так и летят. Сам государь на дороге меж конских копыт оказался, ушибся сильно. Дальше ехать верхом побоялся, до самой крепости пешком шел.

Да, не думал он так возвратиться… Мрачен, грозен словно туча черная. В покои свои шагает, зубы стиснул, видеть никого не желает. А тут навстречу ему жена и дочурка. Увидала Мария отца, сразу к нему на руки да пташкой щебечет:

— Милый папенька, ты мне зверюшек из леса привезти обещался: олененка, зайчонка, ежа. Где же они?

— Злой старик помешал, — хмурится отец, — а то были бы тебе зверюшки.

— Вот жалость, — огорчается Мария. — А я им и постельки, и корм приготовила. А сейчас, папенька, давай на главную башню поднимемся. Давно я там не была.

Хоть и утомился государь, хоть и не в духе, а отказать любимой доченьке не может, вместе с ней и царицей в башню, на винтовую лестницу идет.

Надо сказать, что каждый такой подъем был для Марии своего рода подарком. С высоты открывался вид на живописный, цветущий край. Вот от горизонта до горизонта высятся укрытые лесами горы.

Между ними таятся ущелья, пестрыми коврами простираются долины. И реки словно огромные серебряные змеи скользят меж гор и холмов.

Мимо башни степенно плывут облака, то и дело мелькают птицы, слышно жужжание пчел и гудение шмеля. И пчелы, и шмели, и осы — все кружат вокруг голубеньких цветочков вьюнка, поднявшегося от земли до самого верха башни. А в каждом цветке угощение: нектар и пыльца.

Вот пчелка юркнула в молоденький, едва распустившийся бутон, собрала нектар и тут же обратно. Шмелю-толстяку труднее — он и лапками лепестки раздвигает, и так и сяк в цветок протискивается, а полосатая попка и прозрачные крылышки все равно снаружи торчат.

Тут царевна набралась смелости и пальчиком по крылышкам его погладила. И боязно ей, и смешно, а шмель жужжит недовольно — кто это, мол, его тревожит.

Царь тем временем велел слугам пшена принести. Вот и новая забава дочурке: пригоршню зерна наберет, руку вперед вытянет, стоит ждет, пока какая-нибудь отважная пичужка осмелится корм взять. Вот одна подлетит, зернышко схватит и тут же прочь, вот еще одна, а потом уже и другие, глядя на них, расхрабрятся, все пшено из ладошки перетаскают.

Весело царевне, весело царю, и время за забавой быстро летит.

Но вот день прошел, наступила ночь. Спит маленькая царевна, и снится ей сон. Вот она будто бы не в спаленке своей, а в огромном бутоне. Мимо нее плывут облака, вверху солнышко светит, а гдето далеко-далеко внизу земля, укрытая ярким ковром, сотканным из лугов, лесов, рек и озер. Вдруг вовнутрь цветка с оглушительным жужжанием влетает большущая, размером с человека, пчела.

— Здравствуй, Вьюнок! — жужжит пчела.

— Здравствуй, пчелка, — отвечает Мария, с этими словами берет кувшин с душистым нектаром и потчует гостью.

Но тут прилетает огромная оса, а потом еще и полосатый, мохнатый шмель-толстяк, и все угощаются нектаром, и все благодарят царевну, и все называют ее не иначе как Вьюнком.

Вот такой удивительный сон снится Марии, и спит она мирно, с доброй улыбкой на устах.

Спит и царь в опочивальне своей, и ему снится сон. Снится, будто бы идет он по болоту, с кочки на кочку переступает, через гнезда змеиные перешагивает. Вдруг почудился ему знакомый голос, голос егермейстера погубленного.

— Наконец-то ты пришел, — стонет егермейстер, — наконец-то из трясины меня вызволишь…

Заколыхалось болото, и высунулась из него рука, черной тиной облепленная. Испугался царь, прочь попятился, хотел было сбежать, да не тутто было! Утопленник его за ногу хвать да к себе, в самую трясину тянет.

Пробудился государь, в холодном поту с постели вскочил, на колени перед иконами пал. Помолился, с именем божьим в устах снова было прилег, а заснуть-то не может. Все мертвый егермейстер ему мерещится, все насмешки Боровика чудятся.

— Ну Боровик! — сердится царь. — И во сне мне покоя не даешь!

Тут он встал и немедля, среди ночи витязя своего лучшего позвал. Велел ему в лес пойти, чтобы вредного старикашку изловить да в тюремный подвал упрятать.

Облачился витязь в латы железные, сел на коня и тотчас в путь. Но только вот что интересно: когда выезжал он из крепости, вдруг почудилось ему, будто бы голоски какие-то тоненькие раздались.

Удивился он, прислушался. "Нет, — думает, — не иначе как померещилось. Не иначе как вьюнок у стены крепостной листочками шелестит". Не знал воин, что вьюнок от беды уберечь его хотел. "Не езжай в лес, — говорил вьюнок, — Боровика не ищи, все одно не поймаешь". Да жаль, не расслышал витязь этих слов.

И поехал он в места далекие, в леса нетронутые, и старика Боровика выследил, на поляне его приметил, когда тот спелыми орехами белок кормил. Выследил, да только вот изловить-то так и не сумел. Увлекся витязь погоней, целый день вслед за ним по глухоманям дремучим, по чащобам да буреломам плутал, а под вечер сам в ловушку, в глубокую волчью яму угодил. Свалился на дно ямы, ударился крепко, бока-то наломал. Сколько раз ни пытался из ямы выбраться, а все напрасно — только синяков да шишек еще больше набил. А старик тут как тут, наверху, по краю ямы прохаживается да все пальчиком воину грозит, все погубить его обещается.

Тут еще напасть: откуда ни возьмись змеи огромные приползли, вокруг ямы так и кишат, шипят, зубы свои ядовитые скалят.

Пригорюнился молодец, сидит, смерти дожидается. Благо старик его ни с того ни с сего пожалел, змей отогнал, потом веревку крепкую в яму спустил, а сам неведомо куда сгинул.

Выбрался воин из ловушки, с пустыми руками обратно в крепость пошел. Воротился к царю, все как есть доложил, повинился в том, что приказ не выполнил. А тот его выслушал да тут же прочь и выгнал. Да с досады кулаком по столу хрястнул.

Сидит государь сам не свой, никак успокоиться не может, все обидой своей мучается, все об одном и том же думает, как бы старцу отомстить. И вдруг вспомнилось ему то, о чем не раз жители дальних деревень сказывали. А сказывали они, будто бы в дремучем лесу, неподалеку от заброшенного кладбища, колдун объявился, да к тому же с двумя взрослыми сыновьями, и что этот самый колдун для силы нечистой людей будто бы похищает.

"Вот кто Боровика погубить сумеет", — смекнул царь и тут же снова витязя позвал. Воротился витязь к повелителю своему, а тот и говорит:

— Хоть и виноват ты передо мной, Боровика изловить не сумел, но вину свою искупишь, коли в далеких лесах колдуна да обоих его сыновей отыщешь, коли всех троих сюда, в крепость, в железах приведешь.

Воин тотчас на коня, к кладбищу заброшенному поспешил. Пять дней и ночей без отдыха скакал, до далеких деревенек добрался, народец местный расспросил и узнал, что начали люди здесь пропадать с той поры, как появился в окрестных лесах хромоногий колдун. Как-то раз видели его с двумя сыновьями в еловом бору, недалеко от холма, на вершине которого и было старое кладбище.

Дождался витязь ночи, коня в деревне оставил, сам в лес направился. Не спешит, через буреломы да завалы осторожно, бесшумно пробирается. Вышел к ручью, что между камней у опушки векового бора поблескивает, и вдруг послышались ему возгласы веселые, смех молодецкий да звон мечей.

Замер воин, дыхание затаил, прислушался. Нет, все спокойно вокруг: молчит залитая лунным светом опушка, бесшумно вьет свои струи ручей, и лишь трава нет-нет да мягким шелестом нарушит ночную тишину, лишь комар над ухом прозвенит.

Но вот опять откуда-то издалека голоса донеслись, и снова булат зазвучал. Выждал воин немного, огляделся вокруг да прямо на звуки и пошел.

Крадется, каждый шаг вымеряет.

И вот подобрался он к оврагу, со всех сторон ельником заросшему. Возле оврага большой шалаш, у шалаша костер тлеет, а возле костра два молодых мужика с мечами забавляются. Оба высокие, статные, с криками веселыми, с прибаутками друг на друга что петухи наскакивают, бой потешный устроили. Вдруг один из них меч в землю вонзил и говорит:

— Что-то задержался отец у хозяина. Может, сходим на кладбище?

— Идти-то недалеко, — отвечает другой, — всего-то на холм подняться. Да только надо ли хозяина попусту тревожить?

Тут они опять за мечи взялись, забаву свою с новой силой продолжили, а витязь оглядел холм, что рядок с оврагом возвышался, да, не мешкая, на вершину его поспешил.

Вот и кладбище. Всюду среди деревьев кресты покосившиеся да камни надгробные, мхами, лишайниками поросшие. Сквозь кроны деревьев тусклый лунный свет пробивается, и во всем этом кладбищенском полумраке такая тишина стоит, что волей-неволей холодок по спине пробирает — вот уж, действительно, мертвая тишина…

Вдруг из-за зарослей крапивы хруст какой-то раздался. Прокрался воин через крапиву — глядь, а возле старой могильной ограды гадкое, мохнатое чудище сидит. Рядом невысокий старец седовласый стоит — не иначе как колдун.

Тут чудище откуда-то из-под земли не то ларчик, не то сундучок извлекло и старцу говорит:

— Отправляйся за добычей, Агап, да поторапливайся. Вот тебе и задаток за труды: перстень с яхонтом да сережка золотая.

Старец, которого чудище Агапом назвало, награду смиренно принял, перстень при лунном свете разглядел, за пазуху его засунул, глаза-то поднял да витязя в крапиве ненароком приметил. Тот-то испугался, прочь попятился. А чудище, воина увидев, тотчас с земли вскочило, с ревом звериным на него прыгнуло. Но боец-удалец не промах, меч из ножен выхватил да лапищу когтистую ему отсек, с ног сбил, а сам за стариком Агапом в погоню.

Недолго гнался, колдуна настиг, рот ему рукавицей заткнул, связал крепко да обратно поволок. Притащил на то самое место, где впервые его увидал, на землю бросил, стал чудище мохнатое разыскивать. Вот и ограда проржавевшая, вот и кости обглоданные, вот и лапища когтистая отрубленная, а чудища-то… нет, и ларчик неведомо куда пропал, как сквозь землю провалился. Облазил воин все кладбище, все вокруг обшарил, да так ничего и не нашел.

Вернулся он во дворец, все как есть царю доложил, колдуна Агапа в острог сдал да снова в путь, теперь уже за сыновьями его. Скачет себе дорожкой извилистой меж сопок и горок, меж лугов и лесов. Вот уже и до оврага недалеко, всегото версту-другую ехать осталось, и свернул молодец в заросли орешника, чтобы к жилью колдовскому незаметно подобраться.

Вдруг откуда-то издалека перезвон непонятный донесся, позвякивание какое-то странное. То ли колокольчики звенят-заливаются, то ли сбруя серебряная побренькивает, то ли еще что — толком не разберешь. А звон-то все громче и громче, все ближе и ближе, и вот вылетел из-за деревьев мешок здоровенный, да мешок-то невиданный, из блестящих, тоненьких колечек железных сплетенный.

Кружит мешок над орешником, словно хищная птица добычу высматривает, и вдруг зев свой страшный разинул, камнем к земле устремился, на витязя с высоты обрушился. Тот было за меч, да попусту — и сообразить толком не успел, как уже в плену оказался.

Лежит он, железом опутанный, чуть не до смерти задушенный, стиснутый так, что ни шевельнуться, ни вздохнуть, ни слова сказать. Тут изза деревьев сыновья колдуна вышли, воина полуживого из мешка вытащили да веревками скрутили. Мешок в ларчик медный упрятали, ларчик чудовищу на кладбище отнесли, а молодца к шалашу своему отволокли да к столба крепко на крепко привязали.

— Попался, — говорят, — удалец! Не напрасно мы тебя дожидались, знали, что вернешься.

Молчит воин, ни слова в ответ, а сыновья Агаповы опять за свое.

— Хоть и отважен ты, — говорят, — и смерть в глаза не раз повидал, а жить-то все одно хочется! Вот коли придумаешь, как родителя нашего из острога вызволить, тогда пощадим тебя, так уж и быть. На раздумье тебе день и ночь, а коли путного ничего не скажешь, то на кладбище тебя отнесем, хозяину отдадим — уж он-то тебя помучает…

Но вот день прошел, ночь наступила. Сыновья колдуна возле костра прикорнули, а витязь по-прежнему к столбу привязанный стоит. И грустно, и жутко ему утра дожидаться — от одной мысли, что чудищу гадкому на растерзание отдадут, не по себе делается.

Стоит он, горемыка, мыслями тяжкими себя изводит, но вдруг видит, как из ельника змея выползает, да змея-то длины неимоверной, сажени две, если не три будет. Вся белого цвета, только вдоль хребта зеленая линия ломаная. Подползла она к молодцу, ноги его обвила, все выше, к самому лицу подбирается. Вот и глазищи свои страшные в очи ему уставила, языком раздвоенным в голову, в шею, в грудь ему тычет, а потом… вдруг в веревки вцепилась, стала их рвать-терзать, пока не перегрызла. Освободила воина и тут же прочь уползла.

Удивился он, никак в толк взять не может, что же это за змея такая, откуда взялась она и с какой такой стати среди ночи сюда наведалась. "Ну да ладно, — думает, — змея змеей, а приказ-то царский я пока не выполнил". Тут он к сыновьям колдуна подкрался, за чубы их ухватил, головами друг о друга стукнул, связал обоих да из леса поволок.

По пути Боровика повстречал. Стоит Боровик на опушке леса, а возле ног его белая змея вьется, та самая, что ночью к жилью колдовскому приползала. Змея к старику словно кошка ластится, а он улыбается, по голове ее поглаживает да все похваливает. И догадался витязь, что неспроста она его выручила, что старик Боровик ее прислал. Тут он к Боровику подошел, земной поклон ему отвесил, за дело доброе поблагодарил. А тот лишь посмеялся да на прощание одно сказал:

— Добро помни и добром на него отвечай.

На том они и расстались.

Но вот вернулся воин к царю, честь честью обо всем доложил, в том числе и о ларце медном, и о мешке колдовском, что у чудища мохнатого на кладбище спрятаны.

— Я, — говорит, — нынче денек отдохну, а завтра поутру снова в путь, теперь уже за чудищем.

Выслушал государь молодца, похвалил, щедро деньгами одарил, но потом призадумался, за плечо его обнял и так рассудил:

— Оно, конечно, и верно. Надо бы зверя того кровожадного извести, дабы не поганил землю нашу святую. Но боюсь я за тебя — сердце так и ноет, беду чует. К тому же на границах нынче неспокойно, басурман того и гляди с набегом нагрянет, а ты, лучший витязь мой, то за колдуном, то за детьми его который день разъезжаешь. Теперь вот за чудищем каким-то навострился — негоже так!

Умолк царь, витязя по плечу похлопал, велел ему отдыхать, всемерно силы копить, к подвигам грядущим готовиться — с этим и выпроводил. А сам, недолго думая, в острог к колдуну направился.

Вот и подвал, вот и камеры тюремные, вот и злодей-чернокнижник в кандалах на коленях стоит, старый, неумытый, тощий — ну сущий скелет! — к тому же калека хромой. Глаза свои в пол уставил, лишь изредка голову подымает, словно волк исподлобья зыркает.

Оглядел его государь, посохом пнул да с укоризной спрашивает:

— Так и будешь молчать, злыдень? Так и не сознаешься, что людей для силы нечистой похищал? Мало тебя допрашивали, мало мучили, что ли?

Молчит злодей, съежился в страхе, еле дышит, а царь свое гнет:

— Да пойми же ты, несчастный, убогий, как бы ты ни хитрил, как бы ни крутил, а ведь я упрямство твое обломаю! Прикажу сыновей твоих допросить. Да допросить как положено, с железом каленым да на твоих-то глазах!

Застонал чернокнижник, завыл, задрожал словно листок осиновый, до самого пола согнулся. А царь усмехнулся и говорит этак вкрадчиво:

— Можно бы, конечно, и по-хорошему, можно бы деток твоих и на волю отпустить, кабы службу ты мне сослужил…

Замер узник, весь в слух ушел, а государь наклонился к нему и спрашивает тихонечко:

— Знаешь ли ты лесного жителя по имени Боровик? Сможешь ли изловить его?

— Смогу ли старика Боровика изловить? — переспрашивает колдун. — Едва ли, государь. Он не прост, старец этот, его сам лес защищает…

— Ну что же, — сердится царь, — тебе виднее. Но только одно учти: нынче деток твоих прямехонько к палачу отведут. Будешь знать, супостат окаянный, как повелителю своему перечить!

Что было делать Агапу, как не согласиться? И велел государь из темницы его выпустить, но в напутствие вот что сказал:

— Иди, да только чтобы без обмана! Дело сделаешь — сыновей отпущу, а коли вздумаешь в бега податься, то знай, что оба они на костер пойдут.

И вышел злодей-чернокнижник из подвалов тюремных, и в лес направился. Только ворота крепостные миновал, и сам не знает почему, зачем, но невольно взор свой к вьюнку обратил, что по стенам вверх поднялся. Оглядел цветочки его, к шелесту листвы прислушался, но так ничего и не расслышал.

Не расслышал, но почуял недоброе, призадумался, постоял с минуту на месте, вздохнул горестно и снова в путь.

Вот пришел он на старое кладбище, надгробный камень, заросший лишайником, отыскал, по камню постучал, и тотчас чудище однорукое изпод камня вылезло.

— Что-то давно тебя не было, — говорит чудище, — давно добычу ты мне не носил. Вот ларец возьми да возвращайся скорее.

Взял Агап медный ларчик, в глубь лесную отправился, три дня Боровика выискивал, а на четвертый день возле речки его приметил. Сидит Боровик у самой воды, рыб кормит. Те перед ним так и пляшут, из воды выскакивают, угощение на лету хватают.

А колдун тем временем медный ларчик открыл, железный мешок из него вынул, на траве расстелил, шептать заклинания принялся. Зашевелился мешок, задрожал, каждым колечком заискрился, зев свой страшный распустил, сорвался с места, на Боровика подобно хищной птице налетел. Вот уже наземь его свалил, вот поглотил и к ногам Агапа приволок. А тот мешок на спину взвалил да из леса прочь.

Идет злодей, поторапливается, царю добычу несет, а на душе-то неспокойно. Сам не знает, в чем дело, но погибель свою предчувствует. Странные звуки отовсюду слышатся, словно каким-то непонятным шипением лес наполнился. Догадался он, в чем дело, да только поздно: змеи из нор повылазали, Боровику на выручку спешат. Окружают Агапа, уйти не дают. Заметался он по чащобам-буреломам, словно лис по оврагам закружил, а все попусту — куда ни пойди, всюду гадюки навстречу!

Бросил он мешок свой, на ель вековую забрался, а змеи за ним. Настигли его, жалить принялись. Застонал он, заголосил да на землю и рухнул.

Тут Боровик из мешка выбрался, каждую гадюку добрым словом одарил, каждую по головке погладил. Колдуна, этого старца-калеку оглядел да вдруг пожалел его, решил к жизни воротить. Поволок его в жилье свое, что в пещерке меж корней старого бука устроено было. Взялся за мази, за настои целебные, в каждую ранку, в каждый змеиный укус их втирает. И ожил колдун, задышал, глаза открыл.

День за днем идет. Боровик злодея выхаживает: кормит, поит, травяными отварами исцеляет да перевязки меняет. Медленно выздоравливает Агап, никак на ноги встать не может, а ведь надо бы, да поскорее — ведь сыновья-то его у царя в остроге остались. Беспокоится он за детей своих, и не напрасно.

Царь тем временем в крепости его дожидается. День ждет, другой ждет, неделю, месяц ждет, а тот все не возвращается. "Не иначе как сбежал", думает государь. Тут он палача позвал да велел костер соорудить, сыновей колдуна огню предать.

И повязал сыновей к железному столбу, страшному столбу, что рядом с крепостью в землю врыт был.

И напилил палач смолистых кругляков еловых, высокую кладку в основании столба сложил. Сыновей колдуна из темниц вывел, цепями к столбу прикрутил да костер-то и поджег — приказ царский выполнил. А царь из окошечка потайного казнь созерцал да все приговаривал: "Так вам, семя колдовское! Чтобы государя обманывать неповадно было!"

После казни вернулся царь в покои свои, а там доченька его дожидается.

— Папенька, миленький, — спрашивает царевна, — что за дым черный в небе кружил? Что за крики страшные из-за стены крепостной слышались?

Обнял государь царевну, ничего в ответ не сказал и, чтобы успокоить ее, на любимое место, на башню повел. Там и птицы щебечут, и пчелы, и шмели жужжат, и зеленый жук-бронзовик, толстячок-пухлячок этакий, под сенью вьюнка копошится. Смотрит Мария на цветочки голубенькие и вдруг говорит:

— Ой, папенька, что я вспомнила! Чудный сон мне снился, будто бы я вьюнок.

— Вьюнок? — удивляется отец.

— Да, вьюнок! И пчелы в гости ко мне прилетали, и осы, и шмели. А вот скажи, папенька, кем лучше быть, царевной или вьюнком?

Разулыбался государь, дочурку свою обнял, по головке погладил.

— Ты посмотри, — говорит, — взгляни на всю эту землю обильную, на эти леса и поля, на горы, озера, реки — и сама поймешь. Ведь все это, Мария, по наследству твоим будет…

Тут царевна пожелала владения родителя своего в подзорную трубу оглядеть, благо на башне таковая как раз имелась. Вот забава Марии, все-то ей как на ладони видно, все дали дальние. Смотрит она да обо всем тут же отцу рассказывает:

— Вон, папенька, на озере гуси плавают. Вон белочка орешек грызет, а у ручья ежиха с ежатами. У реки зайчишки по поляне бегают, такие смешные. А вот старичок седенький из леса вышел, к нам сюда по дорожке идет, прихрамывает.

— Старичок? — насторожился царь. — Прихрамывает? Господи, неужто чернокнижник?

Прильнул к трубе — точно, хромоногий колдун из леса вышел, в сторону крепости идет, поторапливается.

Что делать? Позвал царь стражу, велел Агапа схватить, снова в темницу упрятать. Вот уже видно, как из крепости всадники выскочили, навстречу чернокнижнику помчались, вот уже схватили его, связали, обратно спешат.

Государь же с башни сошел, дочурку к матушке отвел, а сам в темницу направился.

— Где Боровик? — колдуна опрашивает. — Почему не изловил? Для чего я тебя выпустил, коли ты с пустыми руками вернулся?

— Что с сыновьями моими? — вопрошает Агап. — Живы ли они?

Молчит царь, нахмурился, глаза опустил, а колдун, на мучителя своего глядючи, видно, понял все, лишь застонал жалобно да тут же замертво и рухнул.

Вернулся государь в покои свои, вина с досады выпил, в кресло напротив камина уселся. Сидит, на огонь в камине поглядывает, зеленое вино потягивает. Сидел-сидел да задремал, и отчего-то приснилось ему, будто бы сидит он вовсе и не в кресле, а на кладке дров. Снится, что покойный Агап с факелом в руках к дровам крадется. Встать бы царю, прочь убежать, да только руки-ноги отчего-то не слушаются. А колдун уже факел к дровам подносит…

Пробудился царь, с кресла вскочил, дрожь в теле никак унять не может, лица на нем нет. А за окном уже ночь, небосвод звездами усыпан, и огонь в камине давно погас.

Промучался государь до самого утра, глаз так и не сомкнул. А утром лекарь к нему пришел, кубок с лекарством успокоительным принес. А царь лекарство выплеснул, кубок на пол швырнул да лекаря уму-разуму учит:

— Коли ты о здоровье моем печешься, то знай, что сейчас мне лекарство одно — это месть: месть за все муки мои, за дерзость старикашки лесного, за насмешки его! Пока в клетке его не увижу, не будет мне покоя. Коли хочешь ты мне добра, то пойди в лес да излови его!

И отправился лекарь в лес, чтобы хитростью Боровика взять, да на палец перстень с секретом надел, а в перстне — порошок усыпляющий.

Вышел он среди ночи за ворота крепостные, и вдруг неведомо откуда тихий шепот раздался, будто бы кто-то ему на самое ухо сказал: "Остановись, человек. На погибель идешь". Огляделся лекарь, но так и не понял, чей голосок только что услыхал. Не по себе ему стало, страх душу сковал, а деваться некуда — на то и воля царская, чтобы всему по ней быть.

И пустился он в дальний путь, и забрался в леса бескрайние. Боровика отыскал да сразу с просьбой к нему:

— Помоги, старец, коли можешь. Расхворалась царевна Мария. Который день кашлем мучается, не ест, не пьет, совсем извелась доченька царская.

Сделай одолжение, смилостивься, дитя исцели.

Выслушал Боровик лекаря, в домик свой отвел и дал ему берестяной туесок с сушеными ягодами.

— Возьми эти ягоды, — говорит, — теплый настой приготовь. Царевну настоем пои — и через день-другой хворь с нее как рукой снимет.

Благословил Боровик лекаря на доброе дело да, прежде чем распрощаться, накормил-напоил его, заодно и сам поел. А лекарь-то времени зря не терял, в питье благодетелю своему порошок подсыпал.

И заснул Боровик мертвым сном, а лекарь из его жилья вылез да бегом к царю. И среди ночи нагрянули в лес стражники, старика Боровика схватили, в мешок упрятали, в крепость отвезли. И спали осы в гнездах, и спали змеи в норах, и некому было за старика вступиться.

Проснулся он лишь на второй день. Огляделся, никак понять не может, как это он в клетке железной очутился да еще в каком-то подвале. Но вот сам царь в подземелье пожаловал и спрашивает:

— Ну что? Чья взяла? Вот будешь теперь до конца дней своих на воде да на хлебе сидеть. Узнаешь, как государю дерзить!

А Боровик ему в ответ:

— Отпусти меня с Богом, премудрый повелитель. Я тебе за милость такую здоровенную бочку, полную золота, дам.

— И где же бочка эта?

— Под тем самым кленом, где осы тебя и твоих людей искусали. Но учти, что без моего разрешения золото тебе не взять — осы не подпустят.

Нахмурился царь, взглядом сердитым узника окинул и говорит:

— Это мы еще посмотрим. Нешто я на ос твоих управу не найду?

Тут он из темницы вышел и, недолго думая, приказал клен вместе с осиными гнездами сжечь.

Сказано — сделано. Люди царские подводы сеном нагрузили, темной ночью в лес поехали, целые стога под кленом соорудили да подожгли. Тото пламя заиграло, то-то столб огня в небо поднялся. Осы в гнездах от жара нестерпимого проснулись, зажужжали, заметались, да только поздно, так вместе с деревом и сгорели.

Утром царь велел пепелище разрыть, сокровища разыскать. Разрыли землю, здоровенную бочку на свет божий вытащили, а в бочке золотых монет полным-полно.

Доволен государь, решил по случаю поимки Боровика праздник учинить. Созвал гостей со всего царства своего, велел столы накрыть да гулять три дня и три ночи кряду.

Вот и веселье кипит. Столы яствами ломятся, вино рекой льется, гости повелителя своего славят, здравицы в его честь звучат. Только вдруг в разгар пира, среди ночи, из темного коридора крик какой-то раздался. Громкий, жуткий крик! Оказалось, что гадюка каким-то образом во дворец забралась, да лекаря, того самого, что Боровика хитростью взял, и ужалила. И умер лекарь в муках.

Узнал государь, что случилось, тут же приказал клетку с Боровиком из темницы вытащить, во дворе крепостном поставить. Подошел к клетке и спрашивает:

— Признавайся, злодей, твоих рук дело? По твоему наущению змея лекаря погубила, праздник мне испортила?

А старичок помалкивает, ни слова в ответ.

— Отвечай же! — гневается царь. — А не то велю тебя в реке утопить!

Но тут садовник Ерофей слово взял, за Боровика вступился:

— Не вели, государь, старца немощного казнить. Это он зерна дал, зерна того прекрасного вьюнка, что крепость твою украшает.

— Вот оно что?! — сердится царь. — Коли так, то пойди, Ерофей, возьми топор да немедля вьюнок этот и выруби!

— Не могу, — отвечает Ерофей, — рука не поднимется.

Осерчал государь пуще прежнего, приказал витязю своему за топор взяться, а тот в ответ:

— Не гневайся попусту, государь, не губи вьюнок, старика пощади. Он же меня пощадил, из волчьей ямы вызволил. А в другой раз, кабы не Боровик, отдали бы меня чудищу на растерзание.

Тут уж царь не стерпел, позвал слуг своих верных, для всякого дела пригодных, да приказал садовника и витязя в острог упечь, а клетку со стариком прямо с крепостной стены в водопад, в бурливые воды сбросить.

Сказано — сделано. Садовника и витязя в тюрьму заточили, клетку с Боровиком в реку сбросили.

Взялись царевы слуги за топоры да пошли вьюнок изводить. Вот рубят они его, топорами в поте лица машут, и с каждым ударом чудится им тихий плач, стоны слышатся.

— Попусту трудитесь, — лепечет умирающий вьюнок. — Спелыми зернами земля вдоль стен усыпана, каждому зернышку время взойти придет…

Но не услышали государевы слуги этих слов. Сам же царь в опочивальню удалился, с досады вина выпил да спать лег. И приснился ему сон.

Высоко поднялся вьюнок, тонким зеленым кружевом укрыл старую башню от основания и до самого верха. Поблескивает, колышется, волнами играет свежая листва, нежным шелестом отзывается на легкое дыхание ветра. На самом верху башни Мария, любимая дочурка. Стоит себе, улыбается, птиц из ладошки своей крохотной кормит. Но только что это? Змея по стене ползет, пасть свою страшную разевает, Марию ужалить хочет…

Проснулся государь, с постели вскочил да к дочурке бегом. В спаленку ее вбежал, и показалось ему, будто бы гадюка по полу ползет, к детской кроватке подбирается! Закричал он, дитя из постельки выхватил да скорее прочь. Тут и стража в спаленку ворвалась, чтобы саблями змею изрубить, да только оказалось, что вовсе и не змея это, а поясок от платьица детского.

Царевна же, среди ночи пробудившись, на отца глядит, понять ничего не может.

— Что с тобой, папенька? — спрашивает. — Отчего не спится тебе? И отчего головушка твоя белой стала? Каждый волосочек словно инеем покрылся…

— Сон дурной приснился, доченька, — отвечает государь, — оттого к тебе и пришел.

— А мне гадюки снились, — лепечет Мария, — такие страшные… Уж коли так случится, папенька, что приползут сюда змеи и умру я от их укусов, то вели похоронить меня возле башни, где вьюнок свои корни пустил.

Молчит государь, зубы стиснул, совладать с собой не может.

С той поры потерял он покой. Повелел охранникам день и ночь возле царевны быть, от всякой напасти ее беречь. Сам которую ночь не спит, словно привидение по крепости бродит, и всюду змеи ему мерещатся.

И однажды в тихую лунную ночь поднялся он на крепостную стену, на ту самую стену, с которой Боровика в реку сбросили, и послышалось ему, будто бы тот из глубины водопада его окликивает, к себе зовет. Дивится царь. "Как же это? — думает. — Нешто жив старик?" Тут он на потайную лестницу пошел, что к самой реке, к водопаду вела. Спустился вниз, к основанию скалы, а там вода ревет, гудит, да так, что уши закладывает Сквозь шум воды тоненький, ехидный голосок Боровика пробивается.

— Обманул ты меня, премудрый повелитель. Обещался на хлебе да на воде держать. Воды-то у меня здесь предостаточно, а вот хлеба который день нет…

Замер царь, ушам своим не верит, а Боровик свое гнет:

— Ты самолично на дно речное ко мне явись да хлеба принеси, а уж я-то в долгу не останусь — доченьку твою тревожить не буду. Ни единой змеи, даже самой маленькой змейки к ней не подошлю.

Тут царь словно очнулся, вверх по ступеням поспешил, скорее в пекарню дворцовую. Взял каравай хлеба побольше, обратно поторапливается. Спустился вниз, перекрестился, на ревущий поток воды еще раз глянул, в темную бездну водопада взор безумный устремил, того и гляди с караваем в руках туда бросится. Но тут голос Боровика снова раздался.

— Одумайся, — говорит Боровик, — понапрасну себя не губи. О доченьке подумай, каково ей без отца будет.

Оторопел государь, взглядом вокруг порыскал да прямо напротив себя, за водопадом врага своего разглядел. Вот он на камешке сидит да пальчиком, как и прежде, грозит.

— Как же это? — кричит царь — Как же уцелел ты?

— Это уж мое дело, — отвечает старец. — А тебе, премудрый повелитель, одно лишь скажу: живи, но только помни этот урок!

Тут Боровик встал да в сторону леса ушел.

Царь же в покои свои возвратился, но жить в крепости более не смог. То ли страх перед Боровиком, то ли обида, то ли совесть его мучила трудно сказать, — но уехал он в другие края. Покинули люди крепость, и пришла она в запустение.

Вот и конец истории. Прошло много-много лет. Но по-прежнему шумит на реке водопад, и руины крепости высятся на скале, и голубеют над ними цветочки вьюнка.

И где-то на дне речном меж камней покоится старая ржавая клеть, и где-то в чащобе, у основания могучей ели, от которой теперь остался лишь большой трухлявый пень, лежит железный мешок колдовской.

Как воевода своим умом зажил

Давным-давно жил на окраине Руси воевода.

Жил не тужил, воеводством своим правил. Был он вдов, но по причине преклонных лет своих о новой женитьбе даже и не думал. Да, не думал, но лишь до той самой поры, пока не повстречалась ему Настенька, красная девица, дочка купеческая.

Повстречалась в Пасху на ярмарке, среди праздничного гомона и веселья. "Христос воскресе", — всего-то сказала Настенька, с этими словами воеводу обняла, расцеловала и дальше пошла. А он стоит как вкопанный, словно к посоху своему прирос, молчит, вслед девице глазищи из-под бровей таращит. Люди глядят, украдкой посмеиваются, меж собой шушукаются: "Разобрало, мол, старика-то, того и гляди за молодушкой бегом припустится".

Но вот постоял он, постоял да домой воротился, к делам своим государственным. А дело-то на ум нейдет! В голове-то Настенька, словно заноза какая засела. Как ни крути, за что ни возьмись, а все щечки ее бархатные вспоминаются, все поцелуи ее покоя не дают.

День прошел, другой, третий, а воевода сам не свой, места себе не находит: не ест, не спит, лишь о Настеньке думает. Думал-думал, да так ничего толком и не придумал, а потому решил с хитрецом одним посоветоваться. Хитрец этот, а звали его Филимоном, на службе у воеводы состоял, и ни много ни мало, а предводителем городской стражи. Был он услужлив да льстив, во всех делах воеводе угождал, потому и ходил у него в любимчиках.

Ну так вот, позвал его воевода и спрашивает:

— Вот ведь дело-то какое, Филимонушка. Прямо и не знаю, как быть. Полюбилась мне дочка купеческая. Молода, пригожа, одно загляденье, да и только! Ее бы в жены взять, да только возрастто у меня, вроде, не больно молодецкий…

Филимон слушает, а сам думает: "Ох ты, батюшки! Стар, а все туда же! Нет, чтобы в зеркало на себя глянуть, так он совета какого-то спрашивает". Тут он вздохнул тяжко, макушку свою поскреб, ладонь ко лбу приложил, вроде как задумался, а потом и отвечает:

— Коли полюбилась девица, так отчего бы и в жены ее не взять? Возраст тому не помеха! Да и ейто, по правде говоря, такой жених, поди, и не снился. И богат, и знатен, у самого царя-батюшки в чести.

Разулыбался воевода, обрадовался, любимчика своего за мудрый совет благодарит, на чарочку приглашает. Сам чарку-друтую выпил, захмелел да на покой отправился.

Утром, как только проснулся, первым делом людей своих к Настеньке с подарками послал. Но вот воротились люди и докладывают, что Настенька подарки-то принять… не пожелала. Удивился воевода, рассердился, никак понять не может, отчего же это девица от подарков отказывается. Думал-думал, да опять Филимона позвал, тот пришел, воеводу выслушал, людей его расспросил, а потом и говорит:

— Не иначе как женишок у девицы есть. Надо бы соглядатаев к дому ее подослать, что к чему разведать.

День-другой прошел, и соглядатаи к воеводе пришли, все как есть доложили. Доложили, что ухажер у Настеньки есть, да не какой-то там завалящийся, а боец-удалец, стражник по имени Касьян.

Родители девицы Касьяна привечают, чаями-пирогами потчуют, и дело-то, видать, к сватовству идет.

Огорчился воевода, Касьяну позавидовал, о молодости прошедшей загрустил. А Филимон, на страдания его глядючи, про себя посмеивается да снова угодить норовит.

— Не беда! — говорит. — Надо ухажера от Настеньки отвадить, а еще лучше и вовсе погубить.

— А хорошо ли губить-то? — сомневается воевода. — Грех ведь!

— Любовь — дело особое! В любви без греха не обойтись, — отвечает Филимон. — Есть у меня три добрые советчицы: Умница, Разумница и Благоразумница. Вот мы их сейчас же и спросим, как с молодцем поступить.

Тут он из покоев воеводы вышел, а вскоре вернулся с серебряным подсвечником, а в подсвечнике три свечки восковые. Зажег свечки и спрашивает:

— Подскажите-ка мне, Умница, Разумница и Благоразумница, как молодца доброго сгубить, да так, чтобы вроде как и не нарочно?

Умолк Филимон, ладонь к уху приложил, к свечам наклонился, а те тихонечко, еле слышно, вопрошают:

— А надо ли молодца губить?

— Надо! — твердит Филимон. — Обязательно надо!

— Коли надо, — отвечают свечки, — то пошли его с депешей к царю. Да самой дальней дорогой, да без охраны. Глядишь, и не воротится.

Замолчали свечки, сами собой погасли, а воевода, не мешкая, тут же депешу написал да повелел Касьяна разыскать, чтобы к царю его самой дальней дорогой отправить.

И часа не прошло, а Касьян уже в пути, в столицу на коне скачет. Недели через три прискакал, добрался-таки, депешу в приказ сдал, а на следующий день свиток с ответом получил да в обратный путь.

Все бы хорошо доброму молодцу, все бы слава Богу, да только на лесной дорожке в засаду разбойничью попал. Чудом уцелел, лишь благодаря скакуну от погони ушел Сам-то спасся, а вот скакун стрелу разбойничью в шею получил.

Как отстали бандиты, так Касьян тут же спешился, коня на землю уложил, извлек стрелу из раны, перевязку сделал Полежал конь, а встатьто уже не может. К вечеру умер Погоревал добрый молодец о верном скакуне, похоронил его да решил разбойникам отомстить.

Дождавшись темноты, пошел логово бандитское выискивать. Ходил-ходил, в дремучий ельник углубился да вдруг какие-то хмельные голоса услышал, песни нестройные Подкрался, глядь — шайка на поляне пирует, а возле костра сам главарь в раззолоченном кафтане сидит, все руки в перстнях. Хмелен да весел, смеется, кубок серебряный к губам подносит Пьет вино, голову запрокинул, а Касьян лук с плеча тихонечко снял, не спеша прицелился да стрелу то ему прямо в висок и вогнал.

Крики, ругань, суета! Бандиты за оружие да на доброго молодца, а он от них Меж деревьев мелькает, все дальше уходит, а они хмельной гурьбой следом, да стрельбу учинили, да спьяну-то друг друга едва не перестреляли. А Касьян в долгу не оставался, бил редко, но без промаха, двоих наповал уложил.

Попетлял он оврагами, лесами да перелесками, от погони ушел, а через час-другой на берегу озера оказался. На всякий случай решил переждать до утра, у самой воды в камышах схорониться.

Но вот ночь минула, солнышко из-за горизонта взошло. Огляделся Касьян да вдруг неподалеку от берега русалок приметил, что из-под воды на него смотрели. Нагляделись на него русалки, статью молодецкой налюбовались да принялись о том о сем расспрашивать. Побеседовал с ними Касьян, полюбезничал, о злоключениях своих рассказал, а они ему советуют: "Нельзя тебе здесь оставаться. И в лес возвращаться тоже нельзя — разбойники если не сегодня, так завтра выследят. А потому пойди к старой иве да возле нее лодочку отыщи. На ней плыви к острову, что посреди озера высится, — там и укроешься. Но одно учти: по ночам на острове нечисть гуляет. Так что судьбу не испытывай, спрячься в дупле сухого дуба, что возле самой воды стоит.

Поблагодарил Касьян русалок за добрый совет, лодку под ивой нашел, до острова на ней добрался. Лодку в камышах спрятал, сам в дупло сухого дуба залез, устроился в нем поудобнее да заснул крепко.

Проснулся лишь под вечер, прислушался, из дупла выглянул и увидел, как к острову со всех сторон лешаки плывут. Кто на бревне, кто на досточке, а кто на вязанке хвороста пристроился. Собрались все вместе, костер большой возвели, но не поджигают — видно, темноты ждут. Прошло еще немного времени, и плот из вечернего полумрака появился, к острову плывет, а на плоту три ведьмы: одна старая-престарая, две помоложе. То-то лешаки обрадовались, так завопили, что у Касьяна уши заложило. Так и скачут по берегу, лапами машут, ведьм зазывают.

Но вот причалил плот, сошли гостьи на остров и пошло веселье! Костер зажгли, с истошными криками в пляс пустились. Разгулялись, до того разошлись, что через пламя над костром прыгать стали.

Вначале поодиночке, потом по двое, по трое. Прыгали-прыгали и допрыгались — два лешака над огнем друг друга зацепили да прямо в костер и свалились. То-то паленым запахло, то-то дымом смрадным понесло! Обгоревшие лешаки из пламени выскочили да с разбегу в воду бултых, а следом за ними и все остальные, купание при луне устроили.

Купались-плескались, ныряли, за хвосты друг друга таскали, да вдруг лодку в камышах нашли, ту самую, на которой Касьян приплыл. Затихли, насторожились, на берег повылазили. Стали думать-гадать, что за гость без спроса на остров пожаловал, по какому делу и где затаился он. Вдруг старая ведьма ухмыльнулась, глаза прищурила и говорит:

— Где же ему еще быть-то, как не в дупле?

Подошла к дубу, клюкой по нему постучала да как гаркнет:

— Эй! Выходи по-хорошему, а не то спалим вместе с деревом!

Обрадовались лешаки, все как один принялись валежник собирать, сухой тростник к дубу таскать Натаскали кучу здоровую, с факелами подступили, того и гляди подожгут. Делать нечего, пришлось Касьяну из дупла вылезти, на землю спуститься. Обрадовались лешаки, со всех сторон молодца так и облепили. Связали его, возле костра усадили, стали спорить, какой казни его предать за то, что явился без спроса, что веселью помешал. Спорят-спорят, друг друга перекричать норовят, лишь одна старая ведьма молчит, с Касьяна глаз не сводит, а потом и говорит:

— Что-что, а казнить всегда успеем! Пусть он сначала с нами погуляет, в игры наши поиграет, потешится вволю, а уж потом и решим, как с ним поступить.

Тут лешие с места сорвались, снова за пляску, Касьяна с собой в круг тянут. А он встал, ведьме старой поклон отвесил, за милость великую поблагодарил да спросил разрешения для вящего веселья песенку-потешку спеть.

Вот кудри свои пригладил, плечи распрямил, веселым взглядом нечисть окинул да потихонечку-полегонечку, не торопясь, начал:

Как у нашей у коровки Отвалилися подковки, Стремена пообломались Да уздечки потерялись. У коровки барин строгий, Козлик серенький безрогий. Он коровку все ругает, Все пропажей попрекает. Пригорюнилась коровка, У нее болит головка. Зарыдала без умолку, Без умолку и без толку. У бедняжки сердце ноет. Кто бедняжку успокоит? Вы скажите, звери-птицы, Где лежат ее вещицы.

Поет удалец-молодец, сапожками притопывает, в ладошки прихлопывает, нет-нет коленце выделает, да такое, что лешие только рты открывают. Глядели-глядели они, слушали-слушали да в такт песне хороводом пошли. А Касьян потешку дальше ведет:

Ищут-рыщут поросята, И щенята, и утята Отыскали возле речки Золоченые уздечки. Ищут-рыщут для подружки И улитки, и лягушки Отыскали на полянке И подковы, и стремянки.

Тут и ведьмы не удержались, вокруг молодца закружили. Клюками постукивают, Касьяну улыбаются, а он-то на них и не глянет, все потешку свою выводит:

Улыбается коровка, У нее прошла головка, Вот подковки примеряет Да седельце надевает. Нарядилася в кружавки Да пошла гулять по травке, С бугорка на бугорок Прыг-скок! Прыг-скок! Прыг-скок! Прыг-скок…

Лешие да ведьмы в раж вошли, пляшут, остановиться не могут, так и скачут вокруг костра, так и крутятся. А Касьян песенку допел да не будь дураком снова ее завел, потом еще и еще раз. Пел до тех пор, пока плясуны из сил не выбились, на землю не повалились.

Вот лежат они, кряхтят да охают, а между тем новую потешку просят.

— Потешил бы я вас, — говорит Касьян, — кабы время на то нашлось. А сейчас к воеводе со свитком царским спешу. Мне бы из лесов этих выбраться, да так, чтобы снова в разбойничью засаду не попасть. Отвезу свиток да к вам еще наведаюсь, песнями позабавлю.

— Ну что же, на том и порешим, — говорит старая ведьма. — Садись в свою лодочку да к восточному берегу плыви, там на холме избушку увидишь, а в избушке Мартын, мой старший сынок живет. Привет ему от меня передай, а уж он-то надоумит, как до дома добраться.

Попрощался Касьян с лешими и ведьмами, сел в лодочку, а к утру уже до избушки добрался. Избушка как избушка, возле крыльца старец седой сидит, не иначе как Мартын. Подошел Касьян, поздоровался, привет от ведьмы передал, а тот доброго молодца выслушал, о здоровье матушки расспросил, после чего и говорит:

— Ты, видно, человек добрый. А коли так, будь любезен, не откажи, сделай одолжение. Есть у меня два брата. Оба черти, но черти богатые-пребогатые. У одного жемчужный сад огромный на дне морском, а у другого под землей — сад янтарный. Мне бы с братьями повидаться, но я стар, как видишь, один не дойду. Ты проводи меня, а уж они-то в долгу не останутся, и жемчугом, и янтарем отборным тебя вознаградят.

— Времени нет, — отвечает добрый молодец. — Свиток царский торопит. Ты, Мартын, подскажи, как мне отсюда выбраться да поскорее домой попасть, а уж я, как только освобожусь, так сразу к тебе.

На том они и сошлись.

Неделя прошла, Касьян к воеводе вернулся, свиток принес, о приключениях своих рассказал. А тот его слушает да все об одном думает, как бы от доброго молодца все ж таки избавиться, куда бы его в очередной раз сослать, да так, чтобы не вернулся.

Отпустил воевода молодца, Филимона позвал, опять совета просит. Тот снова за свечи, а те ему и говорят, что надо, мол, Касьяна к Мартыну послать, чтобы к братьям его проводить, а заодно и разведать, какие такие богатства неслыханные у них под землей да на дне морском сокрыты.

Воевода опять Касьяна позвал, с новым поручением в путь-дорожку отправил. А добрый молодец тут же на коня да к Мартыну. Приехал к нему, а тот рад-радешенек, к братьям в гости зовет, щедрую награду обещает. Касьян, не мешкая, старика на коня впереди себя усадил да в дальнюю дорожку пустился, к берегу морскому.

Пока ехали. Мартын много интересного о братьях своих поведал, все богатствами их похвалялся. А Касьян возьми да спроси, как это, мол, получилось-то, что братья у него не люди, а черти. Тут Мартын и рассказал, что матушка его в былые времена много мужей переменяла, а в последний раз у самого настоящего черта в женах была — от негото двух сыновей и родила.

Дивится Касьян, ушам своим не верит, а Мартын от нечего делать в воспоминания о детстве пустился, много всякого наговорил, так что дорога быстро прошла — Касьян толком и не заметил, как на берегу моря оказался.

Вот подъехали они к самой воде; Мартын начал братца звать. Недолго звал и дозвался — к берегу волна подкатила да всех, в том числе и коня, в море уволокла. Страшновато Касьяну, берег-то все дальше и дальше, а тут еще откуда ни возьмись водоворот здоровенный, так под воду и тянет. И минуты не прошло, как все они на дне морском очутились, в огромной пещере. Снаружи пещеры — вода, рыбы, осьминоги и прочая живность, а внутри — воздух, чистота да красота, да все сплошь раззолочено, драгоценными камнями так и искрит. В углу пещеры трон, а на троне черт сидит, самый настоящий, страшенный, но зато разодетый хоть куда. Мартына увидал, обрадовался, тут же чертенят позвал, велел угощения всякие, яства морские подать.

После застолья братья о житье-бытье толковать стали, а Касьян в жемчужный сад направился. Черт ему мешок дал, да не простой, а из золотых нитей сотканный, да разрешил полный мешок жемчуга набрать.

Вошел он в сад, расположенный в соседней пещере, и увидел множество скал, сплошь облепленных раковинами. Кругом сырость сплошная, туман, отовсюду вода тонкими струйками сочится. Тишина полнейшая, лишь время от времени раковины сами собой от скал отваливаются, о пол разбиваются, а из раковин жемчужины выкатываются. Да какие жемчужины!

Вот, например, одна: размером с китайское яблоко, переливчатая, бликами лазурными играет, малиновыми блестками искрит — одним словом, чудо, да и только. А вот другая: словно снежок кто слепил, а внутри-то снежка огоньки какие-то плывут, звездочки крохотные мерцают, взгляд так и притягивают, так и завораживают.

Ходит-бродит Касьян, жемчужины в мешок золотой собирает, словно во сне, словно в дурмане каком красотой невиданной любуется. Сколько времени в саду провел, и сам не ведает, но полный мешок жемчуга набрал, к хозяину сада воротился. А тот с братцем вдосталь наговорился, доброго молодца на прощальную чарку к столу зовет. Выпили они, на том и расстались.

Черт посохом своим покрутил, и тут же вода в пещеру нахлынула, гостей и коня закружила да через минуту-другую на берег вынесла. Доволен Мартын, что с братом свиделся, улыбается, Касьяна благодарит и снова в дорогу зовет.

В этот раз поехали они к высоким горам, в ущелье забрались. Мартын второго братца звать принялся, и тут же ущелье загудело, задрожало, трещинами пошло. Не успели они опомниться, как вместе с конем под землю провалились, попали в пещеру, а там черт рад-радешенек их встречает.

А пещера-то не простая. Вокруг полумрак, а в полумраке при свете фонарей сплошь и рядом янтарь золотом отливает. Присмотрелся Касьян и разглядел вокруг себя что-то непонятное, то ли колонны, кусками янтаря облепленные, то ли столбы. Спросил хозяина пещеры, а тот объяснил, что на самом-то деле это древние деревья-великаны, за многие тысячелетия в уголь превратившиеся, а смола этих деревьев окаменела и янтарем стала.

Тут хозяин слуг позвал, велел стол накрыть. После трапезы дал Касьяну серебряный сундук, разрешил янтаря набрать, сколько пожелает.

Вот идет добрый молодец по саду, красотой невиданной любуется. Тут и желтый янтарь, переливчатый, и голубоватый, и белый костяной, и с чернинкой, и волнистый разных оттенков — какого только нет. Но самое любопытное, самое интересное внутри янтаря сокрыто: где комар попадется, где паук, где муравей, а где и бабочка — в стародавние времена попали они в смолу да так в ней и остались.

Идет Касьян, фонарем светит, куски покрасивее, поинтереснее выбирает, подарок Настеньке готовит. Заполнил сундук доверху, к хозяину сада вернулся, а тот снова за стол приглашает. Попировали напоследок, на том и расстались. Черт в ладоши хлопнул, ногой топнул; земля у гостей под ногами дрогнула и тут же наверх, в ущелье их подняла.

Отвез Касьян Мартына домой, а сам к Настеньке. Вернулся, в тот же день сватов заслал, подарки драгоценные к ногам невесты положил. Вскорости и свадебку сыграли.

Сам воевода молодых поздравить пришел. Вот сидит он среди гостей на самом почетном месте, жемчуга да янтарь рассматривает, насмотреться никак не может. Все рассматривал, все разглядывал, а потом вдруг из-за стола встал и, ни слова не сказав, вышел вон.

Народ воеводе дивится, а он, не мешкая, к себе домой да тут же Филимона зовет.

— Надоумь, — говорит, — Филимонушка. Каким таким образом мне до богатств добраться, тех самых, что у черта морского и черта подземного в садах сокрыты.

— Дело это необычное, — отвечает Филимон, — а потому лучше советчиц моих послушать.

Тут он за свечами сходил, зажег их и спрашивает:

— Скажите, Умница, Разумница и Благоразумница, как воеводе в сад янтарный да сад жемчужный попасть?

— А надо ли это воеводе? — спрашивают свечки.

— Надо! — твердит Филимон. — Обязательно надо!

— Коли так, — отвечают свечки, — то пойдите вы оба к старой ведьме на остров, потом к старшему сыну ее — глядишь, к братьям его и попадете.

Умолкли свечи, сами собой погасли, а воевода тут же велел Филимону в дорогу собираться.

Собирались недолго, среди ночи и выехали. До озера добрались, плотик небольшой смастерили, шесты в руки да прямиком на остров. Не успели толком от берега отойти, как Филимон шест ни с того ни с сего бросил, в воду прыгнул да обратно на берег — передумал, не иначе как нечисти испугался.

— Стой! — кричит воевода. — А ну вернись!

Покричал-покричал, да без толку. Филимон на берег выбрался, воду из сапог вылил, на коня да обратно в город. А воевода с досады плюнул и снова в путь, от замысла своего не отказывается.

Добрался он до острова, нечисть дождался да решил, как и Касьян, песнями ее потешить. Веселых, плясовых песен он не знал, а вот песен о любви — превеликое множество. Их и пел.

Вот поет он, соловьем заливается, на старую ведьму поглядывает, все угодить ей хочет. А та взор к нему устремила, глазенки округлила, затаив дыхание слушает. "Ишь, разомлела, — думает воевода, — красной девицей себя мнит. Ну да ладно, уж я-то для тебя расстараюсь, лишь бы до богатств сыновей твоих добраться".

Хитер воевода, неспроста нечисть забавляет, да одного лишь не ведает. Не ведает, каким боком все это выйдет. А вышло-то так, что старуха в мужья его взять вознамерилась.

— Оставайся у меня, — говорит. — Больно песни твои хороши. Будем здесь, на острове, жить, песни распевать. По ночам костры жечь будем, купаться да через огонь прыгать — не жизнь, а сплошной праздник! Ну так как?

Ведьма ответа ждет, а воевода молчит, ушам своим не верит. Потом вдруг с места сорвался и с разбега в озеро бултых! Хотел было сбежать, да не тут-то было! Лешие вслед за ним в воду попрыгали, окружили, принялись меж камышей гонять, да с улюлюканьем, с гиканьем. Гоняли-гоняли, вконец измучили, на берег выволокли, на колени перед ведьмой поставили.

Оглядела она его несчастненького, пожалела, обняла да и говорит:

— Не кручинься, милый. Стерпится — слюбится.

Я вот, к примеру, у самого черта в женах была — и то ничего…

Поплакал воевода, погоревал, да видит, что деваться-то некуда. Вместе с ведьмой в дупло сухого дуба залез, там с ней и зажил. Вот так-то!

А тем временем Филимон в город возвратился.

"Как быть? — думает. — Что ни говори, а ведь струсил я, в трудный час воеводу оставил. Как бы ответ держать не пришлось". Тут он решил со свечками посоветоваться. На стол их поставил, зажег и спрашивает:

— Скажите-ка мне, Умница, Разумница и Благоразумница, можно ли воеводу спасти? Можно ли в целости и сохранности его домой воротить?

— Можно, — отвечают свечки, — коли Касьяна на выручку послать.

Погасли свечки, а Филимон молодца вызвал, все как есть ему рассказал, к озеру с новым поручением отправил.

Делать нечего, пошел Касьян домой, с женой попрощался, четверть вина, гусли да запасную одежду с собой взял и тотчас в путь. Добрался до озера, подъехал к самой воде, позвал русалок да расспросил их о том, что с воеводой приключилось. Выслушал русалок и говорит:

— Надо бы мне на остров наведаться да ближайшей ночью обратно вернуться.

— А коли нечисть тебя не отпустит?

— Тогда уж вы меня и выручите. На вас одна надежда.

Тут русалки велели Касьяну на берегу их ждать, а сами в глубь озерную поплыли. Вот опустились на дно, среди коряг черного сома разыскали, да сома здоровенного, саженей этак пять длиной. Сом на дне разлегся, спит, только пузыри пускает, усами длиннющими во сне шевелит.

Русалки будить его принялись, за усы таскать, бока щекотать, еле разбудили. А он их выслушал и говорит:

— Ладно уж, так и быть, в полночь к острову подплыву. А как молодец ваш в воду войдет, так я его тотчас схвачу и прочь уволоку — глазом моргнуть не успеет.

Умолк сом, зевнул и опять глазищи свои сомкнул. Русалки тревожить его более не стали, к доброму молодцу вернулись. Нашли ему лодку да объяснили, о чем с сомом толковали, о чем договорились.

Тут Касьян коня к дереву привязал, взял с собой вино да гусли, сел в лодку и к острову поплыл. К вечеру добрался. Вышел на берег, прислушался. Кругом тишина, и лишь из дупла протяжные голоса доносятся. То воевода песню о красной девице выводит, о том, как она милого своего в садочке дожидается. Старая ведьма дребезжащим голоском подпевает, что есть мочи старается.

Присмотрелся добрый молодец и на ветвях дерева с десяток леших разглядел. Сидят, не шелохнутся, все в слух ушли, даже на Касьяна, старого знакомого, внимания не обращают. А он, недолго думая, кулаком по дереву постучал, ведьму позвал.

— Выбирайся, — говорит, — хозяюшка! Веселиться будем.

Старуха из дупла высунулась, молодца признала, обрадовалась. Тут и воевода выглянул, стражника своего увидел да зарыдал, слезами так и залился, в голос заревел.

— Вот те на! — сердится Касьян. — Ты зачем же, хозяюшка, старика-то ветхого пригрела? Он нам все веселье испортит.

— Как зачем? — отвечает старуха. — Муж всетаки. Как же его не пригреть-то?

— Какой прок в муже таком? — удивляется Касьян. — Лучше меня в мужья возьми.

Тут старуха чуть было с дерева не свалилась. Глазищи на молодца выпучила, ушам своим не верит.

— А не врешь? — спрашивает.

— Не вру, для того и вернулся. Вот вино и гусли для свадьбы привез.

Сел он возле дуба, гусельки на колени положил, пальцами по струнам пробежал да такую плясовую завел, что лешие все как один с дерева попрыгали, принялись скакать, ногами сучить.

Старуха тоже время зря не теряет. Воеводу в лодку усадила, поцеловала на прощание, подзатыльник дала да с острова выпроводила. Сама возле Касьяна пристроилась, глаз с него не сводит, улыбается во весь рот, клыки скалит. А он песнями леших забавляет, плясками веселит. К полуночи уморил. Повалились лешие на землю, разлеглись кто где, а Касьян ведьме говорит:

— Надо бы мне искупаться, в воде поплескаться, пыль дорожную смыть.

— А не сбежишь? — сомневается старуха.

— Как же я без лодки-то сбегу? — отвечает Касьян. Тут он разделся, в озеро зашел, а из-под воды огромный сом тут же вынырнул, молодца поперек туловища схватил и опять под воду. Старуха в крик, лешие вой подняли, а сом все дальше от острова уходит. Притащил Касьяна к тому самому месту, где он коня оставил, а сам опять на дно ушел, в коряги залег.

Касьян запасную одежду надел, русалкам на прощанье рукой махнул да на коня. На обратном пути воеводу догнал, вместе с ним в город и возвратился. Касьян сразу к жене, а воевода к Филимону, бывшему любимчику своему. "Ну Филимон! Ну изменник! Ну Иуда! — думает. — Как же ты теперь в глаза-то мне посмотришь?"

Подъехал к его дому, а тот гостя из окна увидал, перепугался да через черный ход прочь убежал, на подворье спрятался. Воевода сразу в дом, все комнаты обошел, хозяина так и не застал, но зато подсвечник со свечами на столе увидел. Подошел к столу, свечи зажег и спрашивает:

— Скажите-ка мне, премудрые советчицы, как мне с хозяином вашим поступить? Он мне к ведьме пойти насоветовал, а сам-то сбежал! Он и молодца погубить надоумил, а молодец-то меня из беды выручил!

Прислушался воевода, ответа ждет, а свечи-то отвечать не торопятся, хозяина подвести боятся.

— Отвечайте! — сердится воевода. — А не то всех троих в печь брошу, не пощажу!

Испугались свечки, отвечают еле слышно:

— Жил бы ты, воевода, своим умом…

— Что-о-о? — удивляется он. — Что вы сказали?

— Жил бы ты, воевода, своим умом, — повторили свечки да тут же и погасли.

Вернулся воевода домой и в тот же день повелел Филимона со службы прогнать, а предводителем стражи вместо него Касьяна назначить.

С той поры поумнел воевода, льстецам и угодникам доверять зарекся.

Царь, девица и серебряная спица

Скакал по лесу всадник, царский гонец, а дело к вечеру шло. И остановился он заночевать в сосновом бору, на берегу тихого озерца. Прилег у костра, ночь переспал, но еще до зари проснулся, оттого что послышалась ему песня. Откуда-то издалека чистый, нежный девичий голосок доносится.

Удивился добрый молодец, кто же это в такую рань песни распевает. Тут он вдоль берега прошелся, сквозь камыши прокрался и девицу увидал — вот она на пенечке сидит, белый, пушистый платок вяжет. В руках у нее спицы, а вот клубка почему-то нет. Пригляделся гонец и глазам своим не поверил — она, оказывается, платок… из туманов утренних вяжет. Из тех самых туманов, что над озером кружатся и по берегу космами белыми текут.

Красив платок, слов нет, а девица еще краше. И красота ее какая-то особенная, небесная, какой и вообразить невозможно.

Хотел было он спросить, как звать ее, да единого словечка вымолвить не успел. Испугалась девица, тут же платок свой на плечи накинула, в мгновение ока облачком обернулась и в небеса поднялась. Так и не узнал гонец ее имени.

Но вот приехал он в столицу, об увиденной девице царю рассказал, о дивной ее красе, о чудоплатке, а царь выслушал его и говорит:

— Коли встретил ты ее наяву, коли спьяну тебе все это не привиделось, то возьми егерей моих лучших, девицу излови да ко мне привези. Вот так!

Вышел гонец из покоев царевых, собрал отряд и к озеру направился. Добрались до места, в камышах засаду устроили. Устроили, да только попусту — в последний миг девица из рук егерских ускользнула. И единственное, что им досталось, — это серебряная спица, которую они тотчас царю и отвезли.

Оглядел государь спицу, в руках покрутил и говорит:

— Спица как спица. Одного не пойму, почему холодом от нее веет — что мороз в студеную зиму, аж до костей пробирает.

Тут он призадумался и так рассудил:

— Как бы там ни было, но девица эта у меня во дворце будет. Но коли вы, молодцы удалые, службу сослужить не сумели, то что же мне, старому-хворому, остается? Придется самому ехать.

Егеря взор потупили, со стыда-то покраснели, а царь лишь хмыкнул недовольно, головой седой покачал да велел карету готовить.

Вот приехал он к озеру, вдоль берега со спицей в руках прохаживается, девицу высматривает. Углядел-таки, высмотрел, подкрался к ней и молвил елейно, с улыбкою:

— Здравствуй, милое дитятко. Не твою ли спицу слуги мои, негодники этакие, к рукам прибрали?

Девица на царя с опаской посматривает, платочек свой на плечи накинула, а царь опять за свое.

— Возьми свою спицу, — говорит. — Не сердись на слуг моих неразумных. А в знак дружелюбия дозволь пригласить тебя на мои именины. Ровно через неделю съедутся в столицу гости, цвет дворянства моего, и будешь ты, красавица, не просто гостьей, а настоящим украшением праздника. Не откажи старику, не огорчай душу мою добрую…

— Хорошо, — отвечает девица. — Ровно через неделю жди меня, царь-государь.

Тут она в облачко превратилась и в небеса поднялась, а царь в карету свою сел да обратно уехал.

Но вот прошла неделя, и съехались во дворец именитые гости. И состоялась торжественная церемония, но потом в большом зале за огромным столом был устроен пир. Обильный и веселый пир.

И в разгар веселья, когда все уже разомлели от еды и питья, вдруг прохладный, свежий, приятный ветерок пронесся над дворцом. И захлопали отчего-то оконные рамы, и зашумели деревья во дворцовом саду, и густой туман заполнил праздничный зал. И вышла из тумана пригожая девица. И платье на ней, и кокошник, и туфельки — все серебром, жемчугами искрится, а на плечи белый кружевной платок наброшен.

— Здравствуй, царь-государь, — молвила она, — дозволь погостить у тебя…

А царь молчит, сидит словно каменный, глаза на нее уставил. И дворяне молчат, красотой невиданной любуются.

Молчат минуту, молчат другую, молчат третью, а девица смеется.

— Что же, — спрашивает, — так мне и стоять? И местечка для меня не найдется?

Тут-то дворяне словно очнулись, повскакивали, разом к гостье подбежали, каждый место ей свое уступает, каждый в свою сторону тянет. И Бог знает, чем бы все это кончилось, если бы царь не повелел кресло для гостьи принести и рядом с собой поставить.

Сидит он во главе застолья, слева от него царица, справа — девица. Сидит счастливый, довольный, глаз с девицы не сводит.

Терпела царица, терпела, да не вытерпела.

— Скажи-ка мне, — спрашивает, — супруг ты мой верный, уж не свело ли шею тебе? Уж не позвать ли лекаря?

А государь молчит, девицу глазами так и ест. Взгрустнула царица, встала да прочь ушла, а следом за ней и придворные дамы, и жены дворянские. А девица ни с того ни с сего вдруг пожелала, чтобы кто-нибудь из гостей сплясал, душеньку ее потешил.

Тут-то и началось: заиграла музыка, все дворяне как один из-за стола вышли, в пляс перед гостьей пустились. Руками машут, ухают, сапогами топают — каждый показать себя хочет.

Гостья довольна, смеется, и царь вместе с ней, а самого-то озноб до самых костей пробирает. Холодом, снегом от девицы веет, точь-в-точь как от спицы ее серебряной.

Терпел царь сколько мог, а потом велел-таки шубу соболью принести. Надел шубу, а гостья спрашивает:

— Хорошо ли тебе со мной, царь-государь? Не наскучила я тебе?

— Ой как хорошо! — отвечает царь, а сам велит слугам еще одну шубу принести, теперь уже бобровую.

— Хорошо ли тебе со мной, царь-государь? — спрашивает девица в другой раз. — Не наскучила я тебе?

— Хор-р-р-рошо, — отвечает царь, а у самого зубы так и стучат.

Тут он велел еще одну шубу принести, медвежью. Сидит уже в трех шубах, а девица все за свое:

— Хорошо ли тебе со мной, царь-государь? Не наскучила я тебе?

А он молчит-помалкивает, ни словечка в ответ! Обиделась гостья, из-за стола вышла, тут же облачком обернулась да прочь из дворца.

Тут и музыканты увидели, и дворяне после долгой пляски на пол повалились, а царь сидит себе в трех шубах, но почему-то вместо носа у него… самая настоящая сосулька торчит.

Испугались слуги, царя-батюшку на руки подхватили да скорее в баню отнесли. День его парили, два дня парили, а лее без толку — озноб его как и прежде трясет. Год его парили, два года парили — опять не помогает.

И лишь на третий год царя отогрели, насилу от погибели уберегли, вернулся он на престол, и царством-государством своим долго правил. Но о девице-красавице более не вспоминал — видно, запамятовал.

Описание

Владимир Александрович Писарев

Бронзовый щелкунчик: Сборник сказочных повестей.

В сборник вошли волшебные сказки, написанные известным детским писателем В. Писаревым. Вместе с героями вы перенесетесь в мир невероятных приключений, таинственных историй и увлекательных сказок.

ISBN: 978-5-7016-0048-3

Серия: Б-ка Солнышкина

Издательство: Интерфейс

Год издания: 1998

Количество страниц: 446

Тираж: 20000

Формат: 60 х 90/16

УДК: 882-93

Иллюстратор: Александр Шахгелдян

biblus.ru

Владимир Александрович Писарев

Бронзовый щелкунчик: Волшебные сказки: [Для детей] / В. Писарев; [Ил. А. Шахгельдян [!Шахгелдян]] 444,[2] с. ил. 22 см М. РИПОЛ классик 1998

Владимир Александрович Писарев

Сказки: [Для детей] / Владимир Писарев. 239 с. 21 см. М. Газ. — журн. об-ние «Воскресенье» 1998

Содержание

Живописец и колдун. Повесть c. 5-56

Фантеркок — маленький кукольник, сын прачки. Повесть c. 57-114

Бронзовый щелкунчик. Повесть c. 115-136

Шарманка. Повесть c. 137-150

Золотая чашка. Повесть c. 151-164

Медный стрелок. Повесть c. 165-190

Бедняжка Дикки. Повесть c. 191-212

Эмиль и Эрик. Повесть c. 213-262

Янтарный кораблик. Повесть c. 263-298

Саверий и князь. Повесть c. 299-338

Ермила Повесть. c. 339-372

Царь и старик. Повесть c. 373-406

Как воевода своим умом зажил. Повесть c. 407-436

Царь, девица и серебряная спица. Повесть c. 437-445

Оглавление

БРОНЗОВЫЙ ЩЕЛКУНЧИК:ВОЛШЕБНЫЕ СКАЗКИ

  Живописец и Колдун

  Фантеркок — маленький кукольник, сын прачки

  Бронзовый щелкунчик

  Шарманка

  Золотая чашка

  Медный стрелок

  Бедняжка Дикки

  Эмиль и Эрик

    Маленькие погорельцы

    Загадочные драгоценности

    Сыновья господина Торвила

    Бесценные камни от часов

    Старый замок в лесу

    Короткий, но поучительный урок

    Верный слуга Фабиас

    Летопись злодеяний колдуна

    Последний алмаз Гаррата

  Янтарный кораблик

    1. Завещание нищего

    2. Фламинго

  Саверий и князь

  Ермила

  Царь и старик

  Как воевода своим умом зажил

  Царь, девица и серебряная спица

Описание

Содержание