«Сказки Таргистана»

Владислав Дорофеев Сказки Таргистана

От автора

Найти страну Таргистан нетрудно. Если ехать по дороге с севера на юг, то по правой стороне дороги будет настоящая страна, с настоящими коровами и настоящими людьми. А с левой стороны – страна нарисованная. В нарисованной стране все как настоящее, коровы пахнут совсем как настоящие, а люди потеют в жару, но в этой стране люди и коровы нарисованные, они совсем не нуждаются в еде, хотя коровы доятся на вид совсем настоящим молоком. Когда дорога кончается, начинается настоящий Таргистан, над которым светит огненное зеленое солнце.

Это страна озера Слез и подземного озера Птиц, океана Бурь, на берегу которого можно найти кристалл свободы, кристалл мечты и кристалл жизни. В этой стране живут хранители языка, куклы-слов, рожденные из солнечного света, и есть поле летающих лошадей, живут коровы, дающие веселое молоко, и белые колобки бьются за свободу с фиолетовыми недругами, горюны плачут слезами, заживляющими раны, а карапетяне, живущие на самом настоящем воздушном острове, могут словом создать дерево, смешные тококоны и тококонки, ковыряющие в носу на потеху детворе, и многорукие дядьки, защищающие слабых, ткачи, умеющие ходить по воздуху, и смешливые романтики-фонарщики, зажигающие звезды, луну и солнце, маленькие почтовые лошадки, которые подземными ходами доставляют почтовые сообщения по всей стране, и, конечно, девочка Луиза со своими верными друзьями – голубым оленем и красной совой, побеждающие черную царицу Холопку, которая постоянно готовит пакости.

Жители этой страны говорят на таргистанском языке. Это очень нежный и поэтичный язык, немного напоминающий детский. Например: мика – мишка, ма – мальчик, зизик – язык, би – ботинки, фака – шапка, яби – яблоко, фика – хлеб, фарка – сухарь, ука – ухо, уку – рука, пале – упала, папе – тапки, габа – голова и небо, ди – дерево, габи – бабочка, пи – пить, сука – сухо, мока – мокро, го – колготки (чулки), ва – варежки, жака – жарко, бу-бу – санки, зай-зай – залезай, кута – кофта, мя – мячик, ка – каша, аф – собака, каль-каль – птица, буль-буль – рыба, кап – вода, ки – книжка, тай – читай, гу – огурец, билка – вилка, путо – пусто, нёос – нос, бака – бабушка, попок – пупок, токи – цветы, увезок – узелок, поцарапил – порезал, ё – ежик, кука – кукла, капа – пока, дика – девочка, бли-бли – крылья, капа – до свидания (пока).

И в этой стране всегда твердое и ясное полнолуние. В одно из таких полнолуний мужчина и женщина пришли на берег океана. И мужчина рассказал женщине свою первую сказку. А самая первая сказка, рассказанная женщине мужчиной, была про то, как маленькие лошадки спасли семью фонарщиков и Таргистан.

Владислав Дорофеев

Пролог История появления Таргистана

Как-то раз в конце декабря мужчина и женщина уехали в деревню на берегу океана Бурь. Они там жили почти две недели, справляли Новый год, а потом еще несколько дней катались с горки и гуляли до посинения в зимнем лесу. Было много снега. Несколько дней стоял очень крепкий мороз, деревья покрывались изморозью, на солнце все сверкало и искрилось – будто в сказке. Однажды они гуляли по замерзшей речке в часе пути от океана, в тайге. И прекрасная спутница нашла на ледяной реке много овеществленной радости – кристалл свободы, кристалл жизни и кристалл мечты.

Уже перед самым отъездом, в яркое и тревожное полнолуние, мужчина и женщина вновь пришли на берег океана Бурь. Они любили друг друга, они так хотели иметь сына и дочь.

Прошедшей ночью женщине приснился невероятный сон, будто она умерла, а мужчина в это время был на войне – и их дети остались никому не нужными, одинокими, мальчик пяти лет и девочка семи лет. От страха женщина проснулась, было так тихо, что, кажется, тишина грохотала. Почему-то кровью была залита подушка, а мужчины рядом не было – он работал у себя в комнате.

Потерянный ветер махнул занавеской и шелест снега за окном напоминал по каким-то своим причинам объятия матери.

Женщина подошла к мужчине, обняла его сзади, и попросила ласки. Она положила подбородок ему на плечо, а он обернулся и взял ее на руки. Истомой обволокло глаза и губы.

И в эту ночь женщина зачала мужчине ребенка.

Но не спалось.

И вот тогда они пошли в лес. Луна освещала небосвод. И не было ни горя, ни счастья, были только вера и правда.

– Родной мой, напиши для наших детей книгу сказок о прекрасной стране, в которой живут прекрасные люди, не знающие, что такое брань и что такое зависть, злость и месть.

И в эту ночь они писали друг другу слова любви на снегу в дремучем лесу на берегу великого океана Бурь. И в эту ночь мужчина придумал для своих будущих детей страну сказок, которую он назвал по имени своей страны – Таргистан, что означает – страна мечты. А планета, на которой расположен Таргистан, называется Громар, то есть совсем как в сказке.

Где-то далеко, в стране озера Слез и подземного озера Птиц, где поле летающих лошадей и корова, дающая веселое молоко, бьют о берег голубые волны океана Бурь, на берегу которого можно найти кристалл свободы, кристалл мечты и кристалл жизни, а высоко-высоко в горах живут куклы-слов. Так вот в этой удивительной стране живут урожденные таргистанцы и белые колобки, горюны и карапетяне, тококоны и многорукие дядьки, ткачи воздуха, смешливые розолюди и голосистые дельфины-птицы, фонарщики и маленькие почтовые лошадки.

А над страной светит огненное зеленое солнце.

Основал Таргистан десять тысяч лет назад великий царь Иван I. Сейчас страной правит царь Иван 300-ый. Название столицы этой страны Санкт-Таргистан. Жителей называют таргистанцами, а язык – таргистанский. Этот язык очень нежный и поэтичный, немного напоминающий детский.

Например: мика – мишка, ма – мальчик, зизик – язык, би – ботинки, фака – шапка, яби – яблоко, фика – хлеб, фарка – сухарь, ука – ухо, уку – рука, пале – упала, папе – тапки, габа – голова и небо, ди – дерево, габи – бабочка, пи – пить, сука – сухо, мока – мокро, го – колготки (чулки), ва – варежки, жака – жарко, бу-бу – санки, зай-зай – залезай, кута – кофта, мя – мячик, ка – каша, аф – собака, каль-каль – птица, буль-буль – рыба, кап – вода, ки – книжка, тай – читай, гу – огурец, билка – вилка, путо – пусто, нёос – нос, бака – бабушка, попок – пупок, токи – цветы, увезок – узелок, поцарапил – порезал, ё – ежик, кука – кукла, капа – пока, дика – девочка, бли-бли – крылья, капа – до свидания (пока).

Найти эту страну нетрудно. Если ехать по дороге с севера на юг, то по правой стороне дороги будет настоящая страна, с настоящими коровами и настоящими людьми. А с левой стороны – страна нарисованная. В нарисованной стране все как настоящее, коровы пахнут совсем как настоящие, а люди потеют в жару, но в этой стране люди и коровы нарисованные, они совсем не нуждаются в еде, хотя коровы доятся на вид совсем настоящим молоком.

Когда дорога кончается, начинается самый настоящий Таргистан.

В этой стране живут мужественные и достойные люди. Круглый год в стране зима, мороз и снег, только сильные люди могут выжить и продолжить род в таких условиях. Они никогда не жили в общежитиях, только солдаты в казармах, во все остальное время таргистанцы живут всегда отдельно, даже в больницах больные лежат поодиночке, в школах дети сидят всегда по одному за партой. Очень горды и независимы характером эти таргистанцы.

Женщины очень женственны, а мужчины очень мужественны, широкоплечи и полны достоинства, умны и добры, женщины сильные и терпимые, откровенные и нежные. Все таргистанцы высокого роста и белокожие, у них голубая кровь, мужчины русоволосые, а женщины истинные красавицы.

Они очень любят сырое мясо и сырую рыбу, крепкий чай и яблоки, сильных собак и яркое солнце, пристальную луну, светлую воду и соленый океан.

У них никогда не было врагов, потому что они убивали своих непримиримых врагов. Таргистанцы прекрасно знали, что даже малый враг недостоин прощения, потому что ненависть умирает только с её носителем, и ненависть невозможно превозмочь, разве что убить. К врагам они были безжалостны и нетерпимы, беспощадны. Но и умели прощать, если враг раскаивался.

А еще для защиты своих границ таргистанцы построили Башню силы, Башню мудрости и Башню веры – главную духовную защиту от внешних врагов и разных ущемлений.

Башню силы венчает кристалл мечты, Башню мудрости – кристалл свободы, Башню веры – кристалл жизни.

Центральная башня города – Башня веры. У нее пятнадцать уровней. На самом верху кристалл жизни. Каждый уровень имеет название. Первый уровень – уровень силы. Последний – уровень надежды. Второй уровень – уровень власти, третий – воли, четвертый – мужества, пятый – смелости, шестой – правды, седьмой – печали, восьмой – мудрости, девятый – красоты, десятый – истины, одиннадцатый – веры, двенадцатый – достоинства, тринадцатый – желания, четырнадцатый – гордости.

Сейчас правит Таргистаном царь по имени Иван 300. Он умен и честолюбив, он сильный воин и крепкий отец семейства, он любит жить и потому без меры страдает, когда погибают его воины на поле битвы. Он никогда не проигрывал сражений.

В этой стране удивительный закат. Солнце садится над океаном Бурь, оно такое красивое и близкое, что его можно подержать в ладонях.

И в этой стране всегда твердое и ясное полнолуние. В одно из таких полнолуний мужчина и женщина пришли на берег океана. В эту ночь женщина впервые зачала от мужчины ребенка. И мужчина рассказал женщине свою первую сказку. И так будет всякий раз, когда женщина будет зачинать мужчине ребенка.

Самая первая сказка, рассказанная женщине мужчиной, была про то как маленькие лошадки спасли семью фонарщиков и Таргистан.

Как маленькие лошадки спасли семью фонарщиков

На облаках, пролетающих над Таргистаном и всем Громаром, живет семья фонарщиков.

Папа Чеко, что значит, «облачный человек», трое его сыновей – Солфо, то есть «солнечный фонарщик», Лунфо – «лунный фонарщик» и Званфо – «звездный фонарщик», и мама Линна, которая занята самым главным делом.

Мама Линна смотрит за тем, чтобы вся семья была накормлена, чтобы никто не заболел, а заболел – лечился, чтобы все вовремя ложились спать, а папа, чтобы иногда все же отдыхал, разумеется, она также штопает всем носки и готовит еду. Главное же назначение Линны – любить пуще жизни мужа Чеко и сыновей Солфо, Лунфо и Званфо, и всех-всех жалеть, когда им горестно, когда они устали.

А еще Линна следит за чистотой и благоуханием усов Чеко, которые невероятной длины и прочности.

В облаках семья фонарщиков несет свою нелегкую службу, разумеется, там же все они спят, едят, моются и отдыхают, встречают гостей, и порой болеют, и, конечно, ходят по облакам, когда отправляются по делам или просто на прогулку, иногда проваливаясь по самый пояс, когда над лесом или морем сгустился туман, или по самые уши, когда внизу идет дождь, и даже по макушку, если внизу начался ливень.

Прежде чем стать облачным человеком, Чеко служил фонарщиком, пока еще жив был его отец Очек, который до самой смерти служил облачным человеком, как и отец его отца, и отец отца его отца, и отец отца отца его отца.

По наследству от отца Чеко достались не только должность и служба, а еще любимая еда – спагетти, и любимое выражение отца – «очень-очень», красивая и удобная одежда – белая рубашка, скроенная из самого крепкого полотна, которое было выделано из самого крепкого белого облака, появляющегося раз в сто лет в небе над восточными землями, и синие штаны, сшитые из настоящих голубых морских водорослей, растущих в самых глубоких местах океана Бурь, куда может добраться только самый чистый и честный человек и только раз в сто лет, и зеленая шапочка, сотканная из лучей заходящего зеленого солнечного света, который только на востоке и только раз в сто лет делается осязаемым и плотным.

Чеко управляет облаками, направляет дождевые облака туда, где нужен дождь, или же просто надо укрыть землю от солнца, чтобы была тень, или отгоняет облака с того места, где таргистанцы соскучились по дневному ясному и открытому небу, или ночному чистому и таинственному небу со звездами и доброй луной.

У Чеко длиннющие седые усы, которые свисают до самой земли и деревьев, и до крылечка любого таргистанского дома, и самой маленькой лесной тропинки, то есть так, чтобы в случае нужды любому обиженному ребенку по этим усам можно забраться на облако.

Это еще одна обязанность семьи фонарщиков – утешать, согревать, жалеть и помогать добрым словом всем, кто чувствует себя одиноким и несчастным.

Но там внизу эти седые усы никто не видит, никто и никогда, потому что усы невидимы.

В противном случае таргистанцы и таргистанки наперегонки начали бы карабкаться наверх, – всем же хочется посмотреть сверху вниз на свою родную страну Таргистан и любимую планету Громар, всем же хочется походить по облакам, то есть просто без всякого дела пошляться по небу. Потому что все таргистанки и таргистанцы очень любопытны, их хлебом не корми, дай что-нибудь новенькое посмотреть или узнать.

Но если все заберутся на облака, кто же останется внизу, кто станет воевать с врагами, кто будет доить коров и чистить лошадей, кто, наконец, отправится на прогулку по берегу океана Бурь, кто пойдет по улицам прекрасных таргистанских городов, кто станет на ночь читать детям сказки?!

Если все любопытные, а таких среди таргистанцев большинство, залезут на облака, то внизу останутся лишь остальные, скучные и пустые люди, скорее даже и не люди, а их тени.

Поэтому усы Чеко внизу, на земле невидимы, их будто нет, хотя они есть всегда. Усы делаются видимыми лишь тем, кому грустно и кого некому развеселить, кого несправедливо обидели, отобрали игрушку и не отдали, толкнули и не подняли, кто заболел, и некому его полечить, кто потерялся, и никто его не ищет, кто одинок, и некому его утешить, и некому пожалеть.

На эти невидимые усы иногда лишь случайно натыкаются. Но лишь хорошие люди. Плохие – никогда.

Но и для хорошего человека наткнуться на усы, – это не просто так чтобы ничего особенного. Представь себе, ты идешь всей семьей по лесной дорожке, или гуляешь с друзьями по улице, или во дворе своего дома рядом с крылечком, и вдруг будто упираешься в мягкую и пушистую невидимую стенку.

Но это конечно же не стенка и не большущая белая булочка, это небесные усы облачного человека, которые свисают от неба и до самой земли.

Когда же кто-то случайно натыкается на усы, Чеко икает, а когда он икает, в небе гремит гром.

Представляешь. Ни дождя, ни грозы, ни даже нормальных темных туч нет на небе, а видны лишь редкие маленькие облака, и солнце светит, и голубое небо прикрывает прекрасный горизонт, как вдруг гремит гром среди ясного неба.

Странно, не правда ли!

А когда ты икаешь, что делает мама?

Вот-вот, дает тебе попить воды.

А когда икает Чеко, сразу же идет дождь, или совсем маленький дождичек, если икота небольшая, и едва слышная, если же икота сильная, то начинается такой ливень, что мало не покажется.

Конечно, когда ты икаешь, есть еще один способ преодолеть икоту – задержать дыхание, ну совсем так, как тебя учил папа.

Но дело-то в том, что облачному человеку нельзя задерживать дыхание, потому что тогда прекратится ветер, который всегда должен дуть, всегда-всегда, утром и вечером, днем и ночью, когда идет дождь и когда сыпет снег, когда жара и когда сумерки.

А если прекратит дуть ветер, тогда облака остановятся, и тогда в одном месте всегда будет идти дождь и начнется наводнение, и будет сумеречно от черных туч, а в другом всегда будет стоять жара, земля потрескается от боли и жажды, а растения и звери сгорят, в одном месте настанет вечная гроза и никогда не утихнет гром, отчего все животные и люди оглохнут, и перестанут слышать друг друга, а потому перестанут понимать друг друга, а потому заболеют от тоски и горя, а еще в одном месте всегда будет валить с неба густой снег, и станут расти гигантские снежные горы, и реки замерзнут, и рыбы превратятся в ледышки, а звери в снеговиков, а люди уйдут жить под землю и превратятся в медведей, и залягут спать в берлогах под деревьями.

Именно поэтому Чеко дышать должен безостановочно. И поэтому он не может задержать дыхание, чтобы справиться с икотой.

Впрочем, икает он не так и часто, пожалуй, что и довольно редко. Но почему-то гораздо чаще весной и осенью, или летом во время засухи. И тогда гремит гром и идет дождь, ведь Чеко надо остановить икоту.

Да вот еще что. Когда Чеко икает, правое ухо у него голубеет, а левое белеет, а нос зеленеет, как солнце утром, когда оно восходит из-за горизонта, и при этом еще смешно колышется живот из стороны в сторону, а ноги делаются колесом, а руки крыльями.

Но стоит ему покапать дождику, как все возвращается на свои места, и Чеко отправляется на свою службу, рассылать по небу облака. С довольным лицом, милой улыбкой и искорками золотыми в глазах.

По дороге он напевает свою любимую песенку, которая, как и все его песенки, начинается со слов «очень-очень…».

Очень-очень между прочим, я не сплю и днем и ночью, я хожу туда-сюда, и гоняю облака, тру-ра-ра и тра-ра-ра, мы живем на небесах, я запутался в усах, что свисают до земли — всем невидимы они, ничего я не боюсь, только ветру улыбнусь, я детей своих люблю, их в дорогу снаряжу, мы — фонарщиков семья, тру-ля-ля и тур-ля-ля, быстро крутится земля, мчатся-мчатся облака, всюду я успеть хочу и бегу-бегу-бегу.

Разумеется, при этом он застывает в воздухе.

Да-да, ты не ослышалась. Семья фонарщиков, все вместе и каждый в отдельности, всегда застывают в воздухе, когда поют свои любимые песенки.

Как они это делают? Очень просто. Но об этом ты еще узнаешь.

А сыновья Чеко – Солфо, Лунфо и Званфо, то есть солнечный, лунный и звездный фонарщики, отвечают за то, чтобы солнце, луна и звезды никогда не тускнели.

Для этого они их натирают светлячками.

Солфо натирает солнце солнечными светлячками. Луну натирает лунными светлячками Лунфо. И звездными светлячками Званфо натирает звезды.

Всем небесным хозяйством заправляет папа Чеко.

Чеко держит светлячков в трех алмазных коробках, которые он хранит в фамильном комоде, вырезанном из твердой грозовой тучи, которая образуется над восточными землями только раз в пять тысяч лет.

Самая большая коробка для солнечных светлячков. Лунная чуть-чуть поменьше. А звездная такая, чтобы в нее поместились ровно столько светлячков, сколько звезд, потому как на каждую звезду свой светлячок.

Семейный комод Чеко закрывает ключом, сделанным из огненной молнии.

При этом играет самая настоящая небесная музыка, которую услышишь только здесь в облаках. Это очень красивая и нежная мелодия. Впрочем, если захотеть, ее услышать можно и на земле, в напевах растущей из земли травы, или в трепетании падающей с цветка на землю росы, или в ягодах земляники, наливающейся солнцем.

Ты, наверное, никогда не слышала этой музыки земли, которая лишь эхо небесной. Но ведь можно попробовать. Надо ранним июньским утром с первыми лучами солнца придти на опушку леса и послушать хорошенечко, и тогда непременно повезет.

Хотя и настоящую небесную музыку слышно на земле, но лишь в одном месте, на самом верху Башни веры.

Ключик от комода Чеко кладет в большой нагрудный карман, который застегивается на две синие-синие пуговицы, выкованные из звездного мерцания.

Так каждое утро и каждый вечер.

Чеко потому так старательно хранит светлячков, что, если светлячки пропадут, тогда солнце, луну и звезды нечем будет натирать, и они совсем потускнеют.

И тогда днем будут постоянные сумерки, совсем как вечером, а ночью станет так темно, что не будет видно даже собственного носа.

А когда нос никому не виден, нос становится никому не нужен, носу делается скучно, и нос может отвалиться.

И тогда быть большой беде.

Потому что если носы у всех таргистанцев отвалятся, все цветы завянут и перестанут цвести. И понятно почему, кому нужны цветы, которые некому нюхать, потому что нечем нюхать, ведь если все носы отвалятся, как же можно нюхать без носа.

Чтобы светлячки случайно не пропали, Чеко никогда не спит, как когда-то и его папа Очек, потому что надо неустанно охранять ключ от комода со светлячками, чтобы никто нарочно или случайно не взял светлячков.

Впрочем, Чеко совсем не хочется спать, потому что он выспался еще в молодости, когда сам служил солнечным фонарщиком, а его папа облачным человеком.

И вот теперь Чеко уже сам облачный человек и глава семейства.

А его сыновья, разумеется, спят, старший днем, пока горит солнце, натертое ночью солнечными светлячками, а средний и младший спят ночью, пока светит луна и мерцают звезды.

Старшего сына Солфо Чеко поднимает с постели ближе к вечеру, и после семейного ужина вручает ему солнечную коробку.

С коробкой, в которой самые жаркие солнечные светлячки, Солфо отправляется за горизонт, куда ушло солнце.

Идет он туда, конечно, по облакам. Иногда прыгает с облака на облако, будто с кочки на кочку, иногда скатывается с облачной горки, иногда летит по ветру, взгромоздившись на самое шустрое облачко, пролетая немыслимые расстояния в мгновение ока.

При этом у него легко на душе, и он даже песенки поет.

А когда Солфо поет песенки, то сам становится похож на светлячка, только большого и немножко нелепого, и чуть-чуть смешного, если посмотреть сбоку. Тогда его яркие-яркие глаза округляются, щеки надуваются, нос удлиняется, едва-едва, самую малость, а руки и ноги у него пританцовывают, как бы на веревочках.

Старший сын Чеко подпрыгивает, кружится, смешно расставляет по сторонам руки, или приседает, когда скатывается с облачной горки, и громко-громко поет, так громко, что его слышно далеко-далеко за горизонтом, при этом он зависает в воздухе над облачной пропастью.

Вы ведь помните, что семья фонарщиков, как и отец их отца, и отец отца отца, и все их предки, по время пения застывали в воздухе; для этого надо лишь подпрыгнуть направо и вверх, задрать голову, закрыть поочередно правый глаз, затем левый, зажать крепко-крепко пальцы в кулаки, да так, чтобы большой палец оказался в середине кулака, и сказать необычным шепотом заветное музыкальное слово.

А сейчас над облаком повис Солфо. Самая любимая песенка Солфо про солнечных зайчиков.

Зайчик по небу летит, в гости к Вере он спешит — у него большие уши и колючие усы, зайчик прыгает, как мяч, или утренний калач, а еще он золотой и пушистый и смешной, хвостик, как пружинка, легкий, как снежинка, с солнышком встает, и жужжит, как самолет, дети ждут его с утра, улыбаться всем пора.

Солфо допел свою песенку, и побежал. Ему далеко бежать, ведь ночью солнце отдыхает от дневной работы за самым дальним горизонтом.

Наконец, Солфо добежал до солнца.

Теперь самое сложное – это правильно встать, так, чтобы самая серединка солнечного круга была ровнехонько над макушкой фонарщика. Это нужно для того, чтобы светлячки, когда взлетят, попали точно на солнце, и никуда в сторону не улетели. Потому что солнечные светлячки совсем ничего не видят.

Ведь ты же не можешь смотреть на солнце прямо в упор, потому как солнце всегда ослепляет.

Потому и светлячки ничего не видят, чтобы солнце их не ослепило.

Затем Солфо достает из рюкзака алмазную коробку со светлячками и говорит заветное солнечное слово, потому что если такого слова не сказать, светляки могут полететь не к солнцу, а например, к луне, или к звездам.

И тогда быть беде. Потому что солнечные светлячки такие горячие, что они могут обжечь луну и звезды.

Затем Солфо открывает коробку и выпускает светлячков к солнцу.

Вся сила светлячков в особенных шершавых брюшках, которыми они натирают солнце до нестерпимого солнечного блеска. Светлячки ползают по всему солнцу, по всем его трещинкам и царапинкам, которые появились днем, и солнечные трещинки и царапинки мгновенно заживают.

Почти всю ночь светлячки своими огненными брюшками натирают солнце.

Близится утро. Солфо опять произносит заветное слово, и светлячки летят прямехонько в свою алмазную коробку. И солнцу пора на работу.

А к тому часу, когда белая нитка становится различима под первыми лучами ясного солнца, приходит время натирать луну и звезды.

И Чеко будит своего среднего сына Лунфо, и младшего сына Званфо, и после семейного завтрака достает из комода две алмазные коробки и отправляет фонарщиков на службу, чтобы самыми холодными лунными светлячками натирать луну, и самыми яркими звездными светлячками – звезды.

Сначала Лунфо и Званфо идут вместе, затем на перекрестке всех небесных дорог, который находится над столицей Таргистана Санкт-Таргистаном, точнее над Башней веры, они расходятся в разные стороны.

Лунфо идет по лунной дорожке, проложенной в небе самой луной, которая неисчислимое число лет каждый вечер вкатывается на небо и каждое утро скатывается с неба. В небе даже образовалось небольшое углубление, как бы канавка.

Лунфо устремляется вдоль этой канавки к луне, которая после ночной работы скатилась с неба за край горизонта. Вот он застыл над лунной дорожкой и поет свою самую любимую песенку про луну.

По дорожке, по прямой я иду к луне ночной, я несу ей светлячков, натереть ее с боков, чтоб луна светила всем, старым, маленьким совсем, толстым, глупым и немым, умным, слабым и слепым, потому что для луны таргистанцы все равны, и любимую луну я настрою, как струну, тороплюсь к ней в ранний час все успеть, как раз, как раз.

Лунная дорожка не очень длинная. И довольно скоро Лунфо оказался под самой серединой луны.

Здесь он сказал заветное лунное слово, открыл коробку, и выпустил лунных светлячков, которые своими шершавыми брюшками принялись натирать луну, начищать ее бока до чистого лунного света и затирать все ее порезы и ямки, которые появились предыдущей ночью от прикосновения к острым звездам.

Поскольку на луне довольно много порезов и ямок, которые образуются от столкновения со звездами, а поскольку звезд на ночном небе очень много, то у лунных светлячков работы хватает.

Званфо в это самое время резво прыгает по кочкам облаков, и по разным другим небесным радостям, чтобы побыстрее успеть к своим любимым звездам.

У младшего сына Чеко, звездного фонарщика Званфо, вроде бы самая простая работа, потому что у каждой звезды в алмазной коробке свой именной светлячок, то есть отдельную звезду начищает отдельный звездный светлячок, и делает он это очень быстро.

Зато у Званфо самая долгая и самая запутанная дорога на небе, потому что и звезд много, и нужно остановиться точнешенько под самым центром каждой звезды, а ведь звезды бывают очень маленькие, и выпустить звездного светлячка, и затем вернуть этого светлячка в собственное гнездышко в алмазной коробочке.

Для каждого звездного светлячка, поскольку они работают по отдельности, есть отдельное заветное звездное слово. Тут держи ухо востро, как бы не перепутать заветные слова, а то ведь может так получиться, что на круглую звезду полетит квадратный светлячок, а на квадратную звезду отправится круглый светлячок, и вместо того, чтобы попасть на кривую звезду, кривой светлячок примется натирать своим кривым брюшком прямую звезду.

Понятно же, что в случае такой путаницы звезды будут плохо очищены, и помутнеют, и тогда ночью станет так темно, что уже останется один только шаг к тому, что у таргистанцев начнут отваливаться носы, ведь их не видно в ночи, в таком случае зачем они нужны.

Всю ночь звездный фонарщик Званфо прыгает по кочкам облаков от звезды к звезде, и поет свою любимую песенку. Вы уже, конечно, догадались о чем его любимая песенка.

Разумеется. Про звезды.

Звезды в небе, будто птички, все они — луны сестрички, светят, светят — не горят, к Маше в гости прилетят, у них нежные лучи — только очень холодны, водит, водит хоровод звездный маленький народ, озорные сорванцы ночью прячутся в кусты, я ищу их очень-очень и зову их между прочим, они прыгают назад — деткам спать они велят.

Луна начищена до блеска. Все ее порезы и ямки пропали. Теперь луна как большое круглое чистое зеркало. Только нет такой стены, куда бы можно было повесить такое зеркальце.

А все звезды и маленькие, и большие стали такими чистыми, что в них можно смотреться, как в маленькие и очень симпатичные зеркальца. И все эти зеркальца необычной формы, с зубчиками, крылышками, неровностями и лучиками.

Наступает вечер, луне и звездам пора за работу, светить всем жителям планеты Громар, чтобы они не заблудились в ночи, пришли домой и на службу, встретились с любимым человеком и нашли друга, придумали красивую сказку и увидели добрый сон.

Так каждый вечер и каждое утро.

Так продолжается очень давно, то есть со дня возникновения Таргистана. Одни мамы сменяли других мам, папы сменяли пап, и всегда рождались в семьях фонарщиков дети, которые наследовали службу своих предков.

Вечерами Солфо уходит за горизонт, где он всю ночь чистит солнечными светлячками солнце. Чтобы солнце грело планету Громар, чтобы рождались и росли дети и цвели цветы, чтобы текли реки и били источники, чтобы правильно дул ветер, и в точном направлении шел дождь, чтобы снег был мягким, а лед таял весной, чтобы таргистанцы улыбались друг другу, а в садах осенью собирали яблоки.

Каждое утро Лунфо и Званфо, разойдясь на перекрестке, над самым центром Санкт-Таргистана, точнешенько над Башней веры, каждый по своей дорожке отправляются к луне и звездам. Там весь день Лунфо чистит лунными светлячками луну, а Званфо звездными светлячками – звезды, чтобы всю следующую ночь звезды и луна светили незамутненно и прекрасно. Они заняты этим делом до вечера.

И всегда в облачном доме папу Чеко и детей-фонарщиков ждет домой мама Линна, которая встречает их своей любимой песенкой, разумеется, предварительно застыв воздухе.

Я люблю свою семью, хоть немножко я грущу, когда дети на восток, улетают, как листок, служат день они и ночь, я не в силах им помочь, я варю им всем еду, и готовлю их ко сну, с Чеко мы живем давно — он надежный, как весло, в холод, в бурю и в жару дети с Чеко на посту, ради жизни на земле мы живем здесь в высоте, любим солнце и луну, звезды любим и листву, потому что у меня распрекрасная семья, облака — наш дом родной, мы найдем здесь свой покой.

Так продолжается ровно десять тысяч лет, потому что десять тысяч лет назад на планете Громар были сплошные сумерки, и правила тогда на планете черная царица Холопка со своими приспешниками.

Потом царь Иван I вместе со своими друзьями в кровавой битве разбил войско царицы Холопки, а царицу с оставшимися в живых ее черными слугами и служанкой Прожоркой, закрыл в огромных пещерах, которые находятся в отдаленных западных землях, запечатав выход на поверхность солнечной печатью, вырезанной из куска солнца. На печати выбито слово – «Иван».

Тогда же первую семью фонарщиков царь Иван отправил в облака на небесную службу.

С тех пор триста поколений фонарщиков, сменяя друг друга, несут свою нелегкую и важную службу – гоняют по небу облака и чистят солнце, луну и звезды. И каждый облачный человек, то есть каждый следующий папа фонарщиков, смешит и успокаивает одиноких, обиженных и грустных детей, которые забираются на облака по седым усам, потому что только им становятся видны усы, свисающие с неба до земли.

Эти-то усы едва не стали причиной беды.

Потому что черная Холопка никогда не оставляла надежды на выход из под земли, куда ее заточил царь Иван I.

Наконец, Холопка придумала план, злой и очень плохой план. Для того, чтобы Громар вновь погрузился во тьму, и чтобы она смогла опять править на планете, предварительно уничтожив Таргистан и убив его царя.

После заточения наружу из под земли не может выходить только черная царица Холопка и все ее черное войско. А ее слуги по приказу своей черной царицы на протяжении десяти тысяч лет подземного заточения по одиночке выходят на поверхность земли и разносят по Таргистану болезни, обиды, злость, жадность и глупость, уродство, ложь и лень, зависть, ненависть, ругань, обжорство и всякие страхи. Иногда нападают на людей, утаскивают их в свои пещеры.

А сейчас Холопка решила совершить самое большое злодеяние за все минувшие десять тысяч лет существования Таргистана.

Для этого она превратила свою мерзкую и гадкую служанку Прожорку в маленькую плачущую девочку и отправила ее на землю.

Идет неправильная девочка по земле и плачет.

Конечно, сердце Чеко дрогнуло, потому что слезы текли из глаз девочки ручьем, и он пригласил девочку к себе на облака.

Получив приглашение в виде пера Птицы-небо, которое слетело в руки плачущей девочки, Прожорка сразу же увидела усы, свисающие с неба до земли. И полезла по ним на небо. Что было совсем не трудно. А гораздо быстрее, нежели можно было бы подумать, потому что до неба для простого человека путь неблизкий, небо далеко, а для кого-то недосягаемо.

План Холопки был прост и коварен. Неправильная девочка должна подсыпать в морковный чай – любимый напиток семьи – снотворный порошок, чтобы Чеко уснул, и оставил без присмотра небесный комод, в котором хранятся алмазные коробочки со светлячками.

Причем сделать это Прожорка должна в тот момент, когда все три коробочки окажутся в сундуке. Так бывает два раза в сутки, в утренние и вечерние сумерки, когда вся семья фонарщиков в сборе и вместе завтракает и ужинает.

У фонарщиков есть такое правило, что отрока или отроковицу, которых папа Чеко приглашает на облака, чтобы их утешить и развеселить, обязательно кормят завтраком или ужином, в зависимости от времени суток, когда пригласили гостя.

Разумеется, гость трапезничает за одним столом вместе со всеми фонарщиками.

Вот тогда-то Прожорка должна подсыпать в семейный морковный чай снотворное. И когда вся семья фонарщиков уснет, взять из кармана Чеко ключик и забраться в комод. Затем перемешать светлячков в трех коробках.

И тогда быть беде, ведь если солнечные светлячки окажутся на луне, луна обгорит и почернеет, если лунные светлячки попадут на солнце, светлячки сгорят, та же участь ожидает и звездных светлячков, если они попадут на солнце и даже на луну.

А затем солнечные светлячки, попавшие на луну и звезды, помрут, но от холода.

Когда Прожорка перемешает светлячков, то различить их внешне будет невозможно, так они похожи. Конечно, на ощупь Чеко может отличить солнечных светлячков от звездных.

Но ведь это будет уже потом, когда часть светлячков сгорит, а луна и звезды и почернеют от ожогов, и совсем почти перестанут светить.

Луна и звезды не смогут больше освещать путь ночным странникам и простым таргистанцам.

А оставшихся солнечных светляков будет недостаточно, чтобы чистить солнце. Солнце потемнеет и будет сумеречно светить.

Тогда на планете Громар настанут вечные сумерки, станет холодно, будут зябнуть пальцы и шея, настанет неизвестность, неопределенность и уныние коснется сердец.

Из-за этого может растаять печать, которой первый таргистанский царь Иван I запечатал выход из ада на землю. Дело в том, что печать эта тает не от жары или холода, а от всепланетных сумерек продолжительностью в один год.

А светлячки растут гораздо дольше, прежде чем станут взрослыми и отрастят настоящие брюки, годные для чистки светил. Дело в том, что и в обычное время светлячки старятся и умирают, но это происходит редко, а потому это почти незаметно и ни на чем не сказывается. На место умерших рождаются новые из яичек, которые откладывают светлячки.

Но если бы план Холопки удался, тогда бы оставшиеся светлячки снесли бы столько солнечных, лунных и звездных яичек, сколько нужно. И вылупившиеся из яичек маленькие светячки начали бы расти. Но они бы не успели за год вырасти так, чтобы справляться с чисткой солнце, луны и звезд. Это значит, что сумерки на планете Громар не рассеются через год. А если сумерки продлятся больше года, даже хотя бы на один день дольше, растает печать, закрывающая выход черной царицы Холопки из подземелья.

Тогда из подземного заточения выйдет царица Холопка со своим мерзким воинством.

Начнутся нескончаемые битвы и сражения, погибнут многие, и еще большее число таргистанцев станет калеками. Плач встанет нескончаемый над страной. Жены станут оплакивать мужей, дети родителей, матери сыновей, а родители детей.

Если же царь Иван 300 не победит в решающем бою черную армию Холопки, Таргистан погибнет. И вместе с ним лучшие из лучших. А оставшиеся вместе с царем уйдут в непролазные и дремучие леса, что растут по берегам океана Бурь.

Все так и произошло, как задумала Холопка.

Чеко ведь не знал, что это неправильная девочка, что на самом деле это служанка Прожорка, которую черная царица Холопка превратила в плачущую девочку, чтобы та сумела попасть на облака в гости к семье фонарщиков, и там бы осуществила злой план.

Неправильную девочку усадили за общий стол. Как раз семья фонарщиков собралась поужинать.

К концу ужина Прожорка – это она скрывалась под видом плачущей девочки – вызвалась заварить морковный чай.

Ей разрешили. Мама Линна даже подумала про себя, «раз эта несчастная девочка вызвалась заварить чаю, значит, она уже немного успокоилась, значит, ей у нас понравилось, значит, нам удалось ее утешить».

Никто не обратил внимание на то, что Прожорка знала о том, что семья фонарщиков всегда пьет морковный чай. А откуда простая девочка могла знать о вкусах семьи фонарщиков? Тогда об этом фонарщики не подумали. Им понравилась эта неправильная девочка. Они же знали, что следствие колдовства черной Холопки.

Прожорка заварила чай и тайком всыпала в чайник снотворный порошок. И чтобы порошок получше растворился, и никто его не почувствовал, вначале она накрыла на столе все для чая, отнесла чашки, блюдца и маленькие десертные тарелочки для яблочного пирога, который Линна всегда готовит к ужину, а также ложечки для чая и специальные ложечки для пирога, и розетки для меда, и большую миску с густым коричневым гречишным медом.

Ну вот и все, можно нести чайник с сонным порошком.

В этот момент кто-то дернул за усы Чеко. Он даже со стула соскочил.

Но ведь этого не может быть, потому что усы никто не видит, никто и никогда! И уж тем более никто не в силах, да и не осмелится их дернуть.

Впрочем нет, были на земле те, кто видел усы Чеко. Это таргистанский царь Иван и предводитель маленьких почтовых лошадок.

Что же случилось?

Чеко терялся в догадках. Ведь непременно же что-то случилось. И кто же почтил их своим вниманием – царь Таргистана или предводитель почтовых лошадок!

И послал вниз приглашение – перо Птицы-небо.

Без приглашения на облака никто не может подняться, даже если это самый почетный гость – царь Иван 300, или самый таинственный гость – предводитель маленьких лошадок Ройто.

Семья фонарщиков в полном составе выбежала из облачного дома, и сбежала вниз по облачному пригорку.

Вот за облачным поворотом показался золотистый загривок, за ним алая морда и огромные голубые глаза. Конечно, это – Ройто, предводитель маленьких почтовых лошадок.

Вот он скачет по облакам и поет свою любимую песенку. Нет, не поет. Впервые Чеко увидел Ройто, который не поет, который повесил свою умную и симпатичную морду. Значит, предводитель маленьких почтовых лошадок очень встревожен и обеспокоен.

Маленькие лошадки – это почтовые курьеры Таргистана.

Маленькие лошадки – это почтальоны Таргистана.

Маленькие лошадки живут в норах под деревьями. Норы глубокие, уходят далеко под землю.

От нор, пронизывая под землей весь Таргистан, уходят во все стороны, во все концы Таргистана, и даже под дном океана Бурь, специальные туннели и коридоры, по которым лошадки доставляют письма, телеграммы, разные сообщения и посылки, и даже маленькие подарочки.

Или на себе, в специальных дорожных сумках, притороченных к лошадиным бокам, или в специальных повозках, когда очень много почты, или когда надо доставить большие посылки из одного конца страны в другой. И тогда лошадки впрягаются и несутся быстрее ветра.

Лошадки скачут по почтовым делам так быстро, что обгоняют стук собственных копыт. Лошадки очень шустрые. Получается у них очень быстро. Немыслимая скорость для таких маленьких существ.

Они несут в полной тишине и покое, и лишь мягкий и равномерный стук копыт эхом догоняет подземных почтальонов, спешащих с посланиями жизни из конца в конец Таргистана.

Подземные норы и туннели всегда летом и весной устланы зелеными травами, а зимой и осенью – сеном. И тогда под землей, в зависимости от времени года, пахнет свежескошенной травой или духовитым сеном.

Там, глубоко под землей много коридоров, в которых поселилось гулкое эхо, такое осязаемое, что иногда его можно тронуть рукой и даже поздороваться с эхом.

Например, так – «здравствуй»! И эхо ответит: «Ззз-ддд-ррр-ааа-ввв-ссс-ттт-ввв-ууу-ййй…». И покатится дальше по нескончаемым коридорам. В самые глубины земли, туда, где нет ни пылинки и ни травинки, нет и света, нет и тьмы, а лишь безмолвие и ожидание и пролетающие по тихим подземным туннелям и коридорам, будто огневые шары, маленькие почтовые лошадки.

Маленькие лошадки очень внимательны друг к другу.

Когда лошадки прикасаются друг к другу, искры летят во все стороны. От любви друг к другу.

Лошадки обладают еще одним замечательным свойством: они светятся в темноте, поэтому им не нужен свет, когда они несутся сильнее и быстрее ветра по нескончаемым подземным туннелям Таргистана.

Лошадки очень красивые создания. Они внешне такие трепетные и нежные, они так легко и аккуратно передвигаются, что, кажется, они во время движения ухитряются даже воздух оставить нетронутым, они его лишь раздвигают мягко.

Звезды и солнце расчесывают своими лучами золотые лошадиные гривы.

В вечерней росе лошадки купаются, а в утреннюю росу лошадки ныряют по самые уши, все равно как небесные ангелы ныряют утром в толстые и мокрые облака.

При этом маленькие лошадки нескончаемо мужественны, неизмеримо сильны и несравненно правдивы.

Лошадки от копыт и до хвоста красного, даже алого цвета, с белыми хвостами, черными животами и золотыми гривами.

У них голубые глаза. Шерстка шелковистая, волосок к волоску, переливается под лунным светом или на солнце, когда они выходят из норок наружу, чтобы отдать письмо или посылку адресату.

Лошадки любят детей и молоко. Совсем как дети. Особенно зорькино молоко. Маленькие лошадки и маленькие дети.

А еще лошадки любят ласку. Они любят, когда их чешут за ухом. Тогда они тонко-тонко ржут и мелко-мелко и часто-часто подергивают хвостом от бесконечной благодарности и радости.

Совсем как ты и я, когда мы мечтаем. Потому что почтовые лошадки – это как наши мечты, но их можно потрогать.

Впрочем, потрогать их сложно, потому как их почти невозможно застать на месте, они всегда в пути, всегда в дороге, – телеграммы, письма и посылки с подарочками ждут во всех концах родного Таргистана.

Поэтому-то Ройто знает все и узнает обо всем раньше всех таргистанцев и даже раньше царя Ивана 300.

Какую же он принес новость? Должно быть это очень важное известие, если он это сделал сам, а не послал, как это обычно бывает, с одной из своих почтовых лошадок. И не просто важное известие, это известие касающееся жизни или смерти. И может быть даже таргистанца. И может быть даже страны.

Так думал Чеко. И был прав. Потому что был умен и прозорлив.

Про обед все забыли и про оставшийся на столе морковный чай со снотворным. Конечно, никто из фонарщиков еще не догадывался о снотворном. Поэтому никто тогда еще не знал, что гадкий план черной царицы Холопки повис на волоске.

С чем же пожаловал Ройто? У него тяжело вздымаются бока, он часто и сильно дышит, видно, что маленький конек очень торопился.

Но прежде чем начать свой рассказ, предводитель почтовых лошадок попил из дождевой тучки, затем закусил хлебом и огурцом. Затем Ройто начал рассказывать, изредка прерывая свой рассказ почесыванием копытами задних ног за ушами, из-за чего в нервный лошадиный рассказ вплеталось почти щенячье повизгиванье.

Не так давно его маленькие курьеры, доставляющие почту в западные земли Таргистана, услышали содрогание почвы во всей толще. Вначале на это не обратили внимания, мол, маленькое землетрясение, к которым в Таргистане давно привыкли. Но толчки становились все сильнее и сильнее. Начали содрогаться своды туннелей, даже обрушились несколько самых старых подземных коридоров. По этой причине в некоторых местах прервалось почтовое сообщение. Возникла угроза национальной безопасности.

Но в добавок ко всему маленькие лошадки стали темнеть, из алых стали темно-красными, почти вишневыми.

Маленькие лошадки были настоящей совестью земли.

Когда где-то совершается зло, и даже звезды незримо дребезжат от напряжения, и океан Бурь будто твердеет от горя, и небосвод опрокидывается навзничь, чтобы покрыть зло, тогда маленькие лошадки темнеют.

Об этом сообщили царю Ивану, который мгновенно распорядился проникнуть в отдаленные подземные пещеры, где и была заточена черная царица Холопка. И попросил Ройто возглавить отряд разведчиков.

По заветному слову, которое передают из поколения в поколение предводители маленьких лошадок, разведчики проникли сквозь толщу земли в подземное логово Холопки.

И здесь они нашли причину сотрясения подземных коридоров. В самых отдаленных от поверхности земли пещерах Холопка превращала человеческие души в своих солдат. Для этой цели она использовала черных двойников человеческих душ, которые окончательно переселились в подземное черное царство, потому что прежние владельцы душ наделали столько злых дел, что светлые двойники душ умерли окончательно.

Вначале черная царица превратила в солдата одного черного двойника, чтобы посмотреть. Результат превзошел все ожидания, черный чурбан быстро бегал, громко топал, больно дрался и никого не жалел.

Холопка начала делать ежедневно по одному новому черному солдату. Чем их больше становилось, тем сильнее они топали, а своды подземных пещер сильнее и сильнее сотрясались. И ненависть и зло, исходящие от черного войска, распространялись по всей земле.

Холопка готовилась к войне с Таргистаном и царем Иваном. И вот когда ее подземное войско стало совсем уже большим и страшным, она и отправила Прожорку на землю, превратив ее в плачущую девочку.

Увидев под землей огромное черное войско, разведчики поймали и доставили в Санкт-Таргистан холопкиного черного слугу.

Все слуги Холопки злы и трусливы, а потому этот слуга, – оказавшийся к тому же курьером, несшим холопкино письмо в самую отдаленную пещеру, – все что знал, рассказал о плане черной царицы. Пробраться на облака, чтобы помешать семье фонарщиков чистить небесные светила.

Черный слуга лишь не знал деталей насчет задания Прожорке перемешать всех светлячков, и о сонном порошке в морковном чае, и о том, кому было поручено проникнуть на облака. Но это и не важно. Поскольку было ясно, что семье фонарщиков грозит беда.

Поэтому царь Иван послал на облака Ройто, который едва не опоздал. Прожорка уже насыпала сонный порошок в морковный чай. И если бы Ройто не появился в этот вечерний час, семья фонарщиков как раз бы села пить отравленный чай.

Так окончательно рухнул план царицы Холопки, которая вместе со своим черным воинством и слугами осталась в заточении под землей.

Когда все закончилось, Чеко попросил Ройто, который на глазах собравшихся медленно и верно розовел, спеть любимую песенку. Ты же помнишь, что маленькие лошадки всегда розовеют, отмечая совершающиеся добрые дела.

Ройто сразу согласился спеть. Конечно, предводитель маленьких лошадок во время пения не зависает в воздухе, ведь это умеют делать только фонарщики. Лишь иногда ржет, так тонко, что кажется, будто Ройто смеется, и при этом он еще мерцает словно дальняя звезда, или всполохи огня на солнце.

Мчимся мы скорее мысли и быстрее, чем стрела, мы живем подземной жизнью, мы — лошадки без седла, утром, вечером и ночью, днем, всегда и на века, мы разносим письма почтой, мы надежны, как земля, тишиною пахнут стены, а огнями светит путь, мы — почтовые курьеры, адресат не позабудь, будто ветер или тени, мы летим из пустоты, любим мы родные стены, мы — потомки красоты, ждут нас дети и отцы, мамы, бабушки и тетки, потому что мы приносим счастье в дом из глубины.

Только теперь вспомнили про неправильную девочку, но ее нигде не было. Ни на кухне, ни в столовой, ни за углом, ни в облачном овражке у дома, ни за облачным поворотом. Прожорка услышала рассказ Ройто, испугалась и убежала. Она так быстро улепетывала, что не удержалась и упала на землю с большой высоты, да так сильно, что от нее осталось только мокрое место. Так черная Холопка лишилась своей самой преданной и самой противной служанки.

Конечно, никто не стал пить чай, заваренный неправильной девочкой, – на всякий случай вылили чай над западными землями, в том месте, где был вход в черные пещеры, запечатанный царской печатью, отчего целая гора обрушилась и окончательно завалила вход в царство царицы Холопки, – а все принялись с аппетитом есть наливные яблоки, которые Ройто, с разрешения царя Ивана, нарвал в царском саду, специально, чтобы угостить семью фонарщиков.

Четырехрукий дядька

По главной таргистанской дороге, которая проложена по границам Таргистана, идет четырехрукий железный дядька, старший брат железного пастуха, охраняющего поле летающих лошадей, у него большие уши, у него глаза размером с колесо от велосипеда, а голова – с обычного бурого медведя. Он делает огромные шаги – он мог бы сразу же перешагнуть трех пап, положенных в длину. У дядьки за спиной большущий черный, перевязанный белыми веревками, и явно тяжелый, мешок – в мешке временами что-то булькает, пыхтит и недовольно вздыхает.

Тогда дядька останавливается, развязывает мешок, засовывает внутрь руку, чем-то щелкает и вновь мешок довольно замолкает, и иногда почмокивает и посапывает, а дядька продолжает идти по горе.

Он уже прошел большую часть пути, и уже много трудностей осталось позади, и уже много знаний он приобрел, но самые трудные знания еще ждут впереди, да и самая гористая часть Таргистана еще не пройдена.

Иногда четырехрукий останавливается, например, когда он видит, что в лесу, который он проходит, вдруг начался пожар. Тогда он прыгает к самой ближней реке, припадает к воде и выпивает всю реку на сто метров вправо и на сто метров влево, затем прыгает назад к горящему лесу и заливает пожар; а уже затем помогает всем зверушкам большим и маленьким, которые потеряли своих родных и близких, найти друг друга и уже никогда не теряться.

Однажды четырехрукий дядька повстречал на дороге войну: два маленьких народа дрались что есть мочи, кровь текла на землю, того и гляди драчуны убьют друг друга насовсем, так, чтобы уже никогда не подняться, так, чтобы уже никогда у них не было детей и внуков, друзей и любимых.

Огромный дядька спросил у драчунов, нагнувшись, а, что, вы такое не поделили, что даже решили убить друг друга? Маленькие драчуны, тыкая из последних сил друг в друга пальцем, завопили в один голос – это он во всем виноват, я спокойно жил, не думая ни о чем. И вопили они буквально слово в слово. Вот видите, ответил четырехрукий дядька – вы сами во всем виноваты, вы жили и думали только о себе, а, если бы думали и об окружающем мире, о бедах, о болезнях, окружающих вас, тогда бы вы научились понимать друг друга и тех, с вы встречаетесь, тогда вы не начали бы этой дурацкой войны, а попытались бы понять друг друга и договориться.

Затем огромный дядька всем и каждому из этих глупцов и эгоистов погрозил пальцем, и сделал он это так страшно, что вояки сильно-сильно задрожали от страха. Затем дядька показал им две разные дороги, мол, идите пока в разные стороны, и подумайте хорошенько о той глупой войне, которую вы учинили, а там, глядишь, научитесь и друг друга понимать – и только затем вы можете встретиться и обсудить общие проблемы.

А еще у четырехрукого дядьки есть средний брат – трехрукий железный дядька, который шел по другой дороге, которая была чуть уже, чем у четырехрукого собрата, а пожары, и войны, которые ему встречались, были не столь большие, хотя и не менее страшные, потому что каждая война и каждый пожар страшны, ибо во время таких катастроф гибнут таргистанцы.

Иногда два огромных дядьки встречаются на берегу древнего лесного озера, посреди великаньих древних сосен, на которых висели шишки размером с лошадь. На берегу озера лежали камни размером с одноэтажный дом, а костер дядьки разводили величиной с семиэтажное здание.

И говорили дядьки о новых знаниях, которые они получили на своем пути, обсуждали, как эти знания использовать для остальных таргистанцев, рассказывали друг другу о трудностях, с которыми пришлось встретиться в дороге, и думали о том, как лучше пройти следующую часть пути, как не сбиться с дороги, как научить таргистанцев оставаться в живых при падении в ущелья, как не бояться высоких гор и уметь придерживаться того пути, который они избрали, а главное, как научить таргистанцев не бояться страха, побеждать насилие и преодолевать смерть и бессоницу.

Горюны

На самом севере Таргистана живут горюны. Они охраняют озеро Слез. У озера печальное назначение – быть кладбищем. В озере хоронят, а точнее, растворяют умерших таргистанцев. Во время похорон ничего особенного не надо было делать – нужно просто раздеть умершего и положить в воду. Тело не тонуло, а впитывалось озером. И совсем скоро от тела ничего не оставалось, только венок, который пускали вслед горюны.

Так было не всегда. Когда-то давным-давно таргистанцы хоронили своих покойников в земле. И продолжалось так долгие столетия.

Но однажды разверзлись хляби небесные, и дождь лил над Таргистаном много-много дней подряд. И, о горе! Все мертвецы Таргистана, захороненные вчера и столетия назад, выплыли на поверхность. И зарыдали женщины Таргистана горько-горько. А потом заплакали дети и мужчины, и много-много дней плач стоял над Таргистаном. И слез было так много, что они складывались в ручьи и реки, которые потекли на самый крайний север, где образовали озеро Слез. И по дороге все эти ручейки и реки несли за собой мертвые тела и размолотые временем скелеты.

Все покойники Таргистана оказались в одном месте – в озере Слез. Но странное дело, соединившись вместе, слезы приобрели неожиданное свойство – в этой слезной воде все мертвецы растворились. С тех пор озеро Слез сделалось главным и единственным кладбищем страны.

Охранять озеро и блюсти кладбище поставили племя горюнов, которые жили на севере страны с незапамятных временем, и обладали удивительными свойствами. Горюны плакали живыми слезами. Слезы были лечебными, ими с незапамятных времен в Таргистане заживляли раны и лечили болезни.

Но однажды горюны заметили, что у них иссякают слезы. Дело было так.

Наступило новое полнолуние, когда, как обычно, все горюны собирались на берегу озера, чтобы поплакать в специальные изумрудные корытца. Но больше не плачется горюнам. Нет у них больше слез. Что же делать? Как же теперь лечить таргистанские болезни и раны?

Среди горюнов есть одна семья, которая по мужской линии наследовала особые живые слезы, которыми оживляли человека, безвременно и безвинно погибшего. И горюны на своем собрании старейшин решили отправить представителей этой семьи на все четыре стороны – четырех мужчин и четырех женщин, с таким расчетом, чтобы каждая пара совершила какой-нибудь подвиг. После чего вновь к горюнам вернется способность плакать живыми слезами. И перестанут болеть и умирать от ран таргистанцы.

Четырем парам предстояло совершить четыре подвига: во имя славы, во имя воли, во имя истины и чести. Именно этих качеств не доставало уже таргистанцам. Таргистанцы успокоились, их все устраивало в жизни, все казалось им устроенным раз и навсегда.

Ради подвига славы первая пара отправилась на самый северный полюс, туда, где живут двухголовые белые обезьяны ростом со слона и зеленые десятикрылые птицы величиной с самолет.

Северный полюс – это такое место, где небо соединяется с землей. Это такое место, где летом пахнет ветром, а зимой солнечным светом, где луна всегда кругла, а ночь и день всегда одинаковы и нежны друг к другу.

Славным мужчине и женщине нужно было ускорить движение планеты, поскольку она начала замедляться, а потому слишком медленно происходила смена дня и ночи, перепады температур стали слишком резкими. Пока на одной половине планеты от жары плавился песок, на другой замерзала, не успевая долететь до земли, слюна. Катастрофа была близка. Чтобы ускорить движение планеты, нужно было посадить особое дерево на самом полюсе. А для этого нужно было сдвинуть или приподнять, возвышавшуюся до самых небес, скалу. Скала эта стояла ровнехонько на самом северном полюсе. Скалу можно было или сдвинуть, а затем, или сбросить в море, или, оставить не у дел, а можно было разрушить до основания.

Скалу разрушили. Чтобы не пришло никому в голову вновь заслонить ею Северный полюс. Скалу разрушили до основания особым словом, которое первая пара придумала в полночь. Это слово звучит необычно даже для таргистанцев – «гродо». В этом и состоял их подвиг, потому как придумать, а соответственно, попробовать они могли только один раз, если бы они ошиблись – подвиг славы не удался бы.

А дерево принялось сразу и вдруг. Им помогли карапетяне, которые вырастили дерево на своем острове, и просто перенесли дерево по воздуху. Карапетянам нужно было только слово, чтобы вырастить особое дерево.

«Гродо». Подвиг славы свершился. Громар вновь вращается с прежней скоростью.

А по воздуху отправить – это совсем будничная задача. Дерево такое красивое. Черное, аж, вороненой синевы дерево, на маслянистом от белизны снегу. Дерево, конечно, непростое, карапетянское, и могло летать от рождения по заветному слову. Дерево посадили для того, чтобы Громар сделать легче, задушевнее, а, главное, чтобы он начал быстрее крутиться.

Волевая пара отправилась на Южный полюс. Им предстояло наполнить высохший океан водой. Это был не простой океан, это был океан, который дал название планете – это был океан Бурь, а именно так переводится на русский язык Громар. Но сделать это было не так просто как казалось. Точнее, второй паре предстояло сделать все то же самое, что сделал первая пара на Северном полюсе. Им предстояло придумать особое слово, которое бы возродило океан, это было так же сложно, как разрушить Северную скалу. Потому что воды на Громаре не хватало, и воду для океана надо было найти во что бы то ни стало. Отсутствие воды было одной из причин исчезновения слез у горюнов.

И это слово было найдено. И оно звучало сильно, хотя и жестоко, – «вонго».

А дальше все было просто. Карапетяне создали новый океан с помощью нового слова.

Океан был такой громадный, что им пришлось его создавать по частям, а потом переправлять его по частям на Южный полюс.

«Вонго». Подвиг воли свершился. Океан вновь наполнился водой.

Чуть не забыл.

Таргистан находится, конечно, не на Земле, а на совсем другой планете, которая называется Громар. У Громара четыре полюса – Северный, Южный, Западный и Восточный. Я надеюсь, вы знаете о том, что на самом деле Земля напоминает настоящую грушу, а не резиновый мяч. А Громар напоминал издали грушу в груше.

Подвиг истины должна была совершить самая долголетняя пара, им на двоих было пятьсот двадцать лет. Надо сказать, что горюны долго жили. Некоторые даже до четырехсот лет. Поэтому двести-двести пятьдесят лет – это чуть старше среднего возраста даже для обычного горюна. А для семьи, которая плакала живыми слезами – это был почти юношеский возраст. Но для всех остальных таргистанцев, редкие из которых едва доживали до двухсот лет, – это были очень старые люди.

Западный полюс перерезала огромная расщелина, которая грозила дойти до самого центра Громара. Туда и отправились мужчина и женщина, чтобы совершить подвиг истины. Планета могла расколоться на части. Подвиг истины нуждался в двух словах. Сначала нужно остановить разлом, а затем добыть откуда-то огромное количество земли, чтобы заполнить эту немую и немыслимую язву.

Чтобы спасти планету, для подвига истины нужны всего два слова. Может быть из глубокого детства. Это должны быть два красивых и стремительных слова. Эти слова и о силе дороги, и об истинности земли – в ней одной наша надежда и вера.

Наконец-то. Самая старая пара придумала эти слова. «Огерт»– произнесли в один голос самые старые горюны, и задрожали стены расщелины от ненависти к разуму и сердцу, от гнева и обратного напряжения. Но только общее усилие могло спасти общую для них планету. Потому что раскол планеты лишь приостановился. «Дижин»– подхватили разом все таргистанцы на Громаре. Глас миллионов душ проник в самые поры планеты, и крупинки земли начали собираться вместе. Восшествие Громара на трон своего спасения состоялось. О расщелине напоминают лишь горестные тени в глазах героев-горюнов. Память против них.

«Огерт» и «дижин». Подвиг истины свершился. Расщелины больше нет. Планета уже не раскалывается.

Дорога чести вела к Восточному полюсу. Это было страшное место, где с некоторых пор воцарились тени, устроившие там шабаш теней. Таргистанцы с некоторых пор заметили, что их тени, которые были также разнообразны, как они сами, начали исчезать. Иногда теней не было только в тот момент, когда в полнолуние начинался дождь или шел снег. Со временем тени некоторых таргистанцев вовсе не возвращались наутро к своим владельцам, а оставались жить на зеленой лужайке восточного полюса. И вот уже дети, которых зачинали в полнолуние, стали рождаться совсем без теней. А нет тени, зачем солнце? И действительно, оттого ли, что на Громаре стали появляться дети, которые обходились без тени, но зеленое солнце Громара начало слабеть и становилось все холоднее и холоднее.

Поэтому нужно было пойти и заставить эти тени вернуться к их владельцам.

На свершение этого подвига к Восточному полюсу послали самую красивую женщину и самого бесстрашного мужчину. Они были прекрасны и искренни перед собой и людьми. Никто не знал, сколько им понадобится слов и каких. И что нужно сделать, чтобы тени вернулись восвояси.

На самом Восточном полюсе росла зеленая трава, всегда зимой и летом, в мороз и дождь, под жарким солнцем и в полнолуние, трава оставалась изумрудной. И здесь пахло марципанами.

А где же тени? Тени прятались под землей. Выходили наружу только по ночам. Потому что днем, под зеленым солнцем тени жить не могут, им обязательно нужно укрыться за человеком, за своим хозяином.

Днем, сбежавшие, или еще не родившиеся, тени превращались в черных змей, которые кишели под землей, роя норы в направлении к Санкт-Таргистану, а точнее к Башне веры.

Цель у них была проста. Вырыть под Башней веры огромную нору, в которую бы провалилась главная святыня таргистанцев. И тогда бы зеленое солнце окончательно погасло, пало в просторы космического забвения. А в Таргистане и на Громаре навсегда воцарилась бы династия черных змей, во главе с их царицей Холопкой.

Чтобы всего этого не произошло, всех черных змей нужно вновь обратить в тени. И нужно это сделать днем, когда светит зеленое солнце, когда некуда теням укрыться. Но в самом начале нужно придумать такое слово, которое бы заставило всех этих черных гадов выползти на поляну.

Творцы подвига чести встали в центр поляны, в самую-самую точку Восточного полюса, посмотрели друг на друга, перемигнулись, затем взялись за руки и начали танцевать. Они кружились, прыгали, словно, дети. И молчали, они хотели услышать первое слово, почувствовать это слово, увидеть это слово.

Слово вырвалось одновременно из разверстых уст – «вечды».

Кажется, земля взорвалась. Кажется, потоки черной лавы вылились наружу. Змеи кишели. Их становилось все больше и больше. Вот-вот пара молодых горюнов будет погребена под черной, мерзкой и скользкой гадостью. Срочно нужно было еще одно слово, которое превратило бы этих вонючих гадов в эфемерные тени.

Уже задыхаясь и захлебываясь в горькой слизи, которой были покрыты змеи, творцы подвига чести прошептали – «клойти».

И тут же резко все изменилось. Черные змеи исчезли, их не стало, будто и не было вовсе, молодые горюны очутились в призрачном лесу, во сне, сотканном из черного переливающегося марева; вокруг них колыхались тени, тишина окутала пространство, красиво и жутко – хотелось остаться здесь навсегда. Ну, нет, нужно сбросить это наваждение. Ведь тени надо вернуть владельцам. Как? Еще одно слово. И произнести это слово таргистанцы должны все вместе, всей страной, причем, трижды, чтобы быть услышанными раз и навсегда. И это самое трудное слово.

Тени завораживали, горюны, держа друг друга за руки, мерно покачивались, глаза у них были закрыты. Вот-вот и они забудут, зачем они здесь и кто они такие. Мужчина пробудился первым, хлестнув по щеке свою подругу, он резко прижал ее к себе, что-то шепнул на ухо. Она сначала нахмурилась, а затем безмолвно рассмеялась.

И слово вылилось из ее уст – «рогон», вздрогнул Громар от голосов таргистанцев. Вновь светло, и зеленый свет простирается вдаль. Чисто. Вокруг зеленая поляна, покрытая изумрудной, девственной травой. Тишина. Но тишина живая, не мертвая, не тревожная, а напевная.

«Вечды», «клойти», «рогон». Подвиг чести совершен. Тени вернулись к своим владельцам. Дети рождаются с тенью. Солнце перестало меркнуть.

Громар спасен.

Вновь к горюнам вернулись слезы, слезы радости. Ведь только такие слезы могли лечить больных и раненных, ведь только слезы радости обладают жизненной силой, которая может спасти даже Скопрынала.

Скопрынал

У него были самые остpые во всем собачьем свете зубы, самые сильные лапы, и самая кpасивая шеpсть, я уже не говоpю о самых умных собачьих глазах. Он лежал на доpоге и очень стpадал. Кpовь вытекала из всех pан, из глаз непpоизвольно текли слезы, уши поникли. Пес умиpал.

В лесу, совсем недалеко от океана Бурь, была поздняя ночь. По лесной доpоге шли Папа и Маленькая хозяйка. Они говоpили о самых пpекpасных в миpе вещах – настоящих говоpящих куклах, о шоколадном моpоженом, клубнике и фpуктовом салате.

Вдруг совсем рядом раздался стpанный вздох, в котоpом было так много боли и стpадания. Они остановились.

– Это Скопpынал, – закpичала Девочка.

«Откуда она знает имя этой собаки», – успел только подумать Папа, и пошел навстpечу неизвестности.

– Папа! Папа! Это же – настоящий Скопрынал. Давай возьмем его к себе.

– Хорошо. – Только вздохнул Папа.

И лишь дома, когда они остались одни после ухода врача, который полечил собаку, из особой бутылочки, в которой были слезы горюнов, Папа спросил у Маленькой хозяйки, а, что такое, «Скопрынал»?

– Папа! Ну, какой же ты странный. Это, значит, «собака, которая прыгает на Луну».

– А, как ты это узнала?

– Я увидела его во сне.

Одним словом, у Скопрынала появился самый умный хозяин и самая пpелестная маленькая хозяйка, которые вылечили своего нового друга.

С тех пор они втроем гуляли по лесу, городу и берегу.

Однажды, когда они гуляли по Санкт-Таргистану возле Башни Силы, Скопpынал спас Папу и его Маленькую хозяйку от «машины четыpе шины», котоpая неслась по доpоге и сбивала все, что попадалось ей на пути. Папа с дочкой переходили через дорогу, и продолжали говорить о самых прекрасных в мире вещах – об океане, персиках, больших плюшевых игрушках и, конечно, о путешествиях. И, конечно, они совсем забыли о том, что они идут не по берегу океана, а по городу, и даже через дорогу. Откуда ни возьмись появилась сумасшедшая машина. И Папа лишь успел схватить Маленькую хозяйку и подкинул ее в воздух. Тут метнулся Скопpынал подхватил на лету Папу и его Маленькую хозяйку, и в последний момент запpыгнул с ними на Луну. Успев, правда, облаять идиотскую машину.

Да, да, да. Вы не ослышались. Скопрынал, действительно, умел прыгать на Луну. Это была его удивительная способность. Это был настоящий лунный пес.

Но настал день, когда им пришлось проститься. Как-то раз Папа и его Маленькая хозяйка пошли на беpег океана. Был сильный штоpм. Скопрынал убежал далеко в лес, гоняться за бабочками, а Маленькая хозяйка собиpала камешки. Она очень давно искала камешек с дырочкой. Она знала, что, если найти такой камешек случайно – это будет большая удача, сбудутся все твои мечты. Но никак ей это не удавалось. Вдpуг она увидела очень кpасивый зеленый камешек с золотыми точками. И, нет! не может быть! с заветной дырочкой. Но этот необычный камешек лежал очень близко к воде, и идти к нему было стpашно. Папа же предупреждал, что во время шторма близко к воде подходить нельзя, потому что какая-нибудь необузданная коварная волна подкрадется, упадет сверху и утянет в море.

А Папа в это вpемя шел впеpеди, он задумался о том, что его Большая хозяйка в это вpемя лежала в больнице, и он пеpеживал за ее здоpовье. А задумавшись, он и не заметил, как Маленькая хозяйка соскочила вниз и побежала вниз по мокpым галькам. В то самое мгновение, когда Маленькая хозяйка подобpала камешек, на нее свеpху pухнула коварная огромная волна и полностью ее накpыла. Девочка успела только коpотко кpикнуть. Папа обеpнулся, но было поздно, девочку несло в океан. Папа кинулся в воду, его подхватило волной и отнесло к девочке. Папа схватил свою Маленькую хозяйку, но выбpаться на беpег он не мог. И уже кончались силы, а Скопрынал был далеко, он совсем увлекся бабочками, которых на Луне и в помине нет. Папа собрал все свои последние силы и громко-громко закричал.

– Скопрынал, помоги нам.

Скопpынал услышал и pинулся к беpегу. Но он был все еще далеко, и, почувствовав, что он уже не успевает, не сомневаясь ни секунды, он пpыгнул на Луну и затем спpыгнул вниз к своим дpузьям. Но даже Скопpынал не мог победить штоpм, не мог выбраться на берег, поэтому он подхватил Папу и его Маленькую хозяйку и второй раз подряд пpыгнул на Луну. Так Скопpынал вновь спас своих дpузей.

И после того, как они отдышались, Скопрынал отозвал их в сторонку и сказал шепотом (и никто не удивился, что Скопрынал заговорил, даже зашептал), что теперь он с ними прощается.

– Почему?

– Понимаете, я – лунный пес. А лунному псу можно только раз в жизни пожить на Земле, чтобы помогать людям, своему новому хозяину. Понимаете, мне можно прыгнуть на Луну только раз, спасая или помогая вам, или кому другому, но нельзя прыгать на Луну подряд два раза. И потому я должен вернуться. Но вы не расстраивайтесь, я ведь не умираю, я возвращаюсь домой к своей лунной маме, на Луну.

Маленькая хозяйка и даже Папа расплакались. Только Папа это делал почти незаметно, а Маленькая хозяйка плакала долго и навзрыд. И перестала она плакать только тогда, когда Скопрынал сказал, что в ясную погоду и при полной Луне он будет махать им хвостом. И это можно будет разглядеть, если в такую погоду оказаться на берегу океана. А шторм он теперь не любит.

Конечно, Скопрынал мог подряд прыгнуть на Луну только один раз. Но ведь он спасал своих лучших друзей. Поэтому, какие разговоры.

Скопрынал облизал им носы и уши. Они все втроем пообнимались. Поплакали. И Скопрынал запрыгнул последний раз на Луну.

Папа и Маленькая хозяйка часто потом в полнолуние спускались со своего небесного острова Карапетия, выходили на берег океана и долго смотрели на Луну, вспоминая давнюю-давнюю историю. Им казалось, что они видели очертания своего любимого Скопрынала, а Маленькой хозяйке, Папа которой к тому времени стал настоящим карапетянином, всякий раз казалось, что лунный пес радостно машет ей хвостом.

Карапетяне

Некоторые таргистанцы могли превращаться в карапетян только с возрастом, и лишь очень немногие рождались сразу карапетянами. И тогда их переселяли жить на небесный остров. Это был самый настоящий воздушный остров, который летал над самой серединой океана Бурь. С воды остров охраняет зеленый огромный морской медведь. У него красные глаза и четыре лапы, как у обычного медведя, но хвост как у кашалота, когти из морского жемчуга, а клыки изумрудные. Остров называется – Карапетия, народ, его населяющий, называет себя карапетянами.

Карапетяне – это самые справедливые таргистанцы. Живут карапетяне, как и обычные таргистанцы, примерно до ста лет. Но у карапетянина год жизни равен десяти человеческим годам. Допустим, какому-нибудь таргистанцу, например, белому колобку сорок лет, а, если он карапетянин, то ему всего четыре года.

Если таргистанец родился карапетянином, его возраст с рождения считается по карапетянским меркам, а, если таргистанец с течением времени стал карапетянином, то его карапетянский возраст отсчитывается только с этого момента.

Карапетяне – не просто справедливые таргистанцы, главное отличие карапетянина от обычного таргистанца не в летоисчислении, а в способности к почти вечной жизни. После определенного возраста карапетянин сам выбирает форму своей почти вечной жизни – в каком ему дальше жить в духовном, внешне невидимом теле. Бывают духовные тела просто прозрачные, ну, как рассвет, или лучи солнца, они вроде и есть, а вроде бы их и нет. А бывают такие духовные тела, которые вовсе не видны, ни на просвет, ну, просто никак. Не видно их и все тут. И, конечно, в основном, карапетяне после материальной жизни предпочитают совсем невидимое бытие.

Назначение карапетян – восстановление и поддержание на планете, среди таргистанцев, в отношениях между собой, старших к младшим, младших к старшим, личностей к государству и государства к личности, человеческого сообщества к государству и государства к человеческому сообществу – высокой справедливости.

Да, вот еще что. Самое главное. Говорят они на праязыке, на языке, на котором говорили самые первые таргистанцы, которые были рассеяны по всему свету. Была утеряна их культура, а цивилизация разрушена до основания.

Появились карапетяне в тот самый день, когда самый первый карапетянин нашел на берегу древнего океана Бурь – самого древнего океана Громара – камень с буквами. Это были те самые хозяева Скопрынала – Человек и Маленькая хозяйка, которая и стала первой карапетянкой, потому что первая сумела разгадать буквы в камне. Буквы были не начертанные. Эти буквы были созданные. Океан выбросил камень с праязыком. Одно слово почти явно читалось, второе слово лишь слегка угадывалось. Азбука языка сохранилась в воде, была вбита в камни. Так начались карапетяне, они начались с языка. Особого, как и их судьба.

И все на острове могло летать. И трава, и камни, и река, и лес, и, конечно, сами карапетяне.

Главный смысл жизни любого карапетянина – спасение таргистанцев от всяческих бед и лишений, с которыми они не могли справиться самостоятельно или с помощью таргистанцев из других краев, городов, с высоких гор или островов.

Они могли для нуждающихся создать настоящую реку и отправить ее по месту назначения. Представьте себе – летит по воздуху, под самыми облаками, такая огромная серебристая змея-лента, извиваясь и роняя вниз капли размером с дом.

А однажды за помощью к карапетянам обратились белые колобки. Они попросили карапетян вырастить для них лес, чтобы спасти поля от обжигающего фиолетового тумана, который по ночам наползал со стороны фиолетового моря. Потому что на полях им нужно было посадить рожь. И карапетяне вырастили целый лес на своем острове. Затем Главный Маг карапетян сказал три укромных слова, лес взлетел и полетел к берегу фиолетового моря. И белые колобки сумели вырастить хлеб, и не умерли от голода. А через некоторое время и туман прекратился. Но это особая история.

Белые колобки

Название этого города вам покажется странным. У города есть настоящее имя, будто у живого существа – Голубой колобок. Он находится в неделе езды от Санкт-Таргистана. В нем все голубое. И дома, и небо, и трава, и вода, и камни, и облако, и коровы, и сахар, и яблоки, и куклы, и собаки, и снег, и каша, и цветы, и даже комары.

Здесь живут белые колобки. Но у них есть страшные и противные враги – черные колобки, которые живут в Фиолетовой стране. А Фиолетовая страна начинается сразу же за самым голубым в мире океаном Бурь. На берегу океана стоит город Голубой колобок. А на самой высокой башне города гордо реет флаг белых колобков – красивое белое перо на голубом фоне. Это счастливый город.

Но когда-то давно все было совсем иначе.

Земля и все живое на ней в этом краю находились под властью фиолетового тумана, он был такой крепкий и проклятый, что птицы, которые залетали случайно в эти края, становились фиолетовыми, и звери, которые сюда забегали, навсегда меняли свой цвет на фиолетовый.

Спасаясь от страшной засухи в далекой безводной стране, в этот край пришли однажды белые колобки, это был такой чудной народец. Например, они умели разводить костер только одним словом, а говорили они исключительно стихами и пели несравненные по красоте и звучанию песни.

Правил ими в те давние времена, когда случилось такое скверное бедствие, царь по имени Гений I; у него была длинная-предлинная борода и острые-острые уши, сильные-сильные руки и ноги, колючий-колючий взгляд и невероятно справедливое сердце, к которому прислушивались народы, населяющие страны на западе, востоке, севере и юге. Но затем случилась засуха, и все живое погибло, но Гений I оказался умнее зла, спустившегося на землю, и он повел за собой свой народ.

Долго они шли и, наконец, нашли фиолетовую землю; здесь все было странным и даже неожиданным – все на земле, под землей и в воздухе было фиолетовым. А ночью откуда-то с океана приходил фиолетовый туман, окутывал землю и закрывал все живое от взгляда бога и глаз людей. Утром, когда тумал рассеивался, казалось, что весь мир, окружающий колобков, становился еще фиолетовее, хотя так может быть лишь казалось, поскольку на белых колобков туман никак не действовал.

И все же белые колобки поселились на берегу океана.

Океан Бурь, к которому пришли белые колобки, был сначала фиолетовым, как и земля, на которой они решили поселиться. Но идти больше было некуда. И земля эта пустовала, потому как никто из таргистанцев жить здесь не мог. Поэтому тогдашний царь Таргистана Иван 100 разрешил Гению I и его народу поселиться в фиолетовом мире.

И колобки остались, и начали жить. И жили они так хорошо, что со временем все вокруг постепенно стало светлеть, пока земля, трава, деревья и птицы с жуками не сделались голубыми.

Но туман продолжал приходить с океана. И океан, как и туман, оставались фиолетовыми и враждебными. Белые колобки не могли купаться и ловить рыбу, фиолетовый океан их топил или выкидывал на берег, а лодки разбивал.

Но белые колобки не расстраивались. И, действительно, как-то они заметили, что сквозь фиолетовый ночной туман проглядывают звезды – значит, туман стал светлеть.

Однажды рано-рано утром, когда птицы еще только начинали прочищать горло для утреннего пения, а ночные писатели беспокойно засыпали, обдумывая завтрашние сюжеты, а девчонки мечтали о новых куклах, океан загудел, как огромный колокол, и далеко на горизонте появились страшные фиолетовые корабли – это плыли грабить и убивать, захватывать и тиранить черные колобки.

У каждого из них в руках были острые фиолетовые ножи, а одеты они были в противную фиолетовую одежду. Черные колобки надеялись на скорую победу, потому что они видели кругом себя фиолетовый океан, но они не знали, что из самых глубин океана к поверхности поднималась голубизна, а океан, чем ближе к берегу, на котором поселились белые колобки, тем становился все голубее и голубее. А у самого берега вода была уже совсем голубой.

И вот черные колобки плывут уже по голубому океану, но не замечают этого, развращенные и ослепленные ненавистью и желанием убийства. Но голубой цвет – это цвет крови у белых колобков. И такое море не могло не защитить белых колобков.

У самых берегов океан вздыбился и разбушевался. Фиолетовые корабли понеслись в разные сторону, черные колобки выронили свои фиолетовые ножи, им стало так страшно и досадно, что они тут же начали все вместе навзрыд плакать – неприятными фиолетовыми вонючими слезами, но ничего не могли поделать – голубые волны несли их фиолетовые противные корабли все дальше и дальше от голубого берега.

А в полночь в честь победы над противными черными колобками – был салют над столицей, в центре которой на самой высокой башне гордо реял флаг белых колобков – красивое белое перо на голубом фоне.

С той ночи фиолетовый туман перестал приходить с океана, потому что океан и рядом с берегом и подальше сделался совсем голубым и даже бирюзовым.

И черные колобки уже никогда не плавали по голубому океану, потому что голубой океан не держал их противные фиолетовые корабли. И от огорчения и ненависти почти все черные колобки с тех пор отправились жить под землю, в царство черной царицы по имени Холопки, и стали гадить всем таргистанцам от мала и до велика. Но гадости были мелкие, а потому не опасные.

Про девочку Луизу, голубого оленя и красную сову

На хутоpе в таежных пpедгоpьях в трех днях пути от океана Бурь, и в трех днях от Санкт-Таргистана, жила-была девочка по имени Луиза. И дpужила она с голубым оленем, котоpый умел pазговаpивать. Но говоpил он со стpанным и очень смешным пpишепетыванием, потому что у него были большие мягкие губы. И когда он хотел сказать – «пожалуйста», у него получалось – «пошалушта».

Луиза и голубой олень очень любили гулять в лесу и pазговаpивать, но пpи этом иногда ссоpились по всяким пустякам.

Напpимеp, однажды.

Впpочем, нет. Надо сказать, что, когда они ссоpились, то оба смешно сеpдились и особенно Тишка. Кстати, совсем забыл вам сообщить, что оленя звали Тишайшее Величество, то есть сокращенно – Тишка. Так вот. Если олень злился, он начинал часто-часто стучать копытцем о землю и пpи этом говоpил: «Ах, оставьте меня, я совсем злой»! А Луиза забегала к оленю сзади и деpгала его за хвост.

Но ссоpились они обычно совсем недолго, а потом долго и смешно смеялись, а голубой олень пpи этом мотал головой из стоpоны в стоpону так, будто он объелся чеpники.

Однажды поздней осенью они как обычно долго гуляли в тайге, потому что оба очень любили осень. И им было жаль, что от яpких листьев уже почти ничего не осталось, и деpевья стояли какие-то совсем насупленные. Они поговоpили о сентябpе, а затем поспоpили из-за того, какие ягоды были вкуснее. Луизе больше нpавилась земляника, а голубой олень, как вы уже наверное знаете, любил чеpнику.

Потом они немножко поссоpились и олень бил копытом по земле и кpичал: «Ах, оставьте меня»!

А Луиза, забежав сзади, деpнула его за хвост. Но все это было так умоpительно, что оба pассмеялись.

Вдpуг олень увидел под деpевом сpеди веток, мха и пожухлой тpавы что-то яpко-кpасное.

– Земляника.

Луиза посмотpела под деpево и сказала.

– Нет, не может быть. Слишком большая.

Они подошли поближе и увидели маленькую кpасную сову, взъеpошенная голова котоpой и кpошечный клюв были покpыты мелкими кpисталликами льда от пеpвого моpоза. Кpасная сова шиpоко pаскpыла клюв и хотела что-то сказать, но у нее ничего не получилось и только клюв щелкнул. Впpочем, как выяснилось позже, это была не она, а он. Дpузья забpали совенка с собой и наpекли Егоpычем, сокращенно Егор.

Дома Луиза коpмила кpасную сову из ложечки (надо сказать, что он pос очень быстpо) и понемногу учила pазговаpивать.

Луиза не только понимала язык животных, птиц, тpав и цветов, но и могла научить самых из них способных говоpить на человеческом языке. Пеpвым ее учеником стал Тишка, а втоpым Егоp, котоpый уже чеpез несколько месяцев научился выговаpивать: «Здpавствуйте… спасибо… до свидания… добpой ночи…».

Однажды, когда уже была весна и стало совсем тепло, все тpое отпpавились к Голубому озеpу. Но Луиза забыла взять с собой спички и ножик, а поскольку папа всегда говоpил, что в тайге без них нельзя, то она веpнулась домой за спичками и ножиком. Кpасная сова и голубой олень подождали ее у большого камня, похожего на окаменевший мозг.

Идут они по тайге, Луиза и голубой олень говоpят о погоде, а с неба доносится «здpавствуйте… до свидания… извините…». Луизу это очень смешило и она кpикнула кpасной сове.

– Егоpушка, а еще есть слово «пожалуйста».

Вдpуг в ветвях густой елки послышался шум. Луиза и голубой олень остановились и посмотрели на елку. На самой макушке они увидели Егоpа, котоpый что есть силы кpичал «пожалуйста» и толкал маленькую сеpую совушку, отчаянно лупившую его кpыльями.

– Немедленно пеpестать дpаться, и спускайся вниз! – Сказала Луиза.

Егоp тут же кубаpем свалился с елки, пpодолжая кpичать. Пеpья у него тоpчали в pазные стоpоны. Вслед за ним медленно спустилась на землю маленькая совушка и начала пpиводить в поpядок pастpепанные кpылья.

– Как тебе не стыдно? – Спросила Луиза Егоpа.

И тут Егоp вдpуг заговоpил.

– Она сказала, что я неноpмальный, потому что, мол, я кpасный. Я не виноват, что pодился кpасным, и это вовсе не значит, что я неноpмальный.

Затараторил Егор.

Совушка же тем вpеменем пpивела себя в поpядок, и только тепеpь все заметили, что у нее на клюве было маленькое белое пятнышко.

– Сейчас же извинись пеpед Белым Пятнышком и станьте дpузьями. – Строго сказала Луиза.

Все, что Пятнышко твеpдит — вpаки! Сколько пеpьев потеpял — в дpаке! И совсем я не хотел — соpы. Что за взбалмошный наpод — совы! Не сказала даже мне — «здpавствуй», «неноpмальный, говоpит, ты, кpасный»! Шлепнул ее паpу pаз — веpно. Почему я должен быть, как все, сеpым? У девчонки в голове — мусоp. Ну, а может быть и вовсе там — пусто. Пpавда, pожица у нее — чудо! Помиpюсь и дpаться больше — не буду!

Егоp неуклюже шаpкнул лапой по тpаве и pаскинул кpылья. Этот жест он видел в мультфильме в учебной пpогpамме пpо птиц, котоpый во вpемя одного из своих телевизионных уpоков смотpела Луиза (пpавда, там это делал белый воpон). После чего Белое Пятнышко pазpешила ему пpоводить себя до веpхушки елки. О чем они говоpили пpи пpощании ни Луиза, ни голубой олень не слышали, но судя по всему, эта встpеча не была последней.

Не успели они отойти от елки, как увидели что-то пушистое, неожиданно выпpыгнувшее на доpогу пpямо пеpед ними. Пушистое оказалось зайчихой и, пpямо скажем, пpемилой толстушкой. Однако, пpыгала она очень нервно, то впpаво, то влево, потом несколько пpыжков по доpоге пpямо и вновь в pазные стоpоны. Пpи этом толстушка вpемя от вpемени останавливалась и почесывала левой пеpедней лапой около хвоста. Всем стало ясно, что зайчиха pасстpоена. Когда она в очеpедной pаз выпpыгнула на доpогу, Луиза спpосила.

– Госпожа зайчиха, позвольте Вас спpосить, чем Вы так огоpчены?

Зайчиха повеpнулась к путникам усатой pасстpоенной моpдочкой и ответила.

– Видите ли, милая Луиза, мы совеpшенно pассоpились с моим зайцем. Мы никак не можем pазобpаться, кто из нас умнее. Заяц утвеpждает, что я, а я говоpила, что он. Тепеpь я неpвничаю.

– Ах, госпожа зайчиха, зачем же ссоpиться по таким пустякам? Да еще и пеpед появлением зайчаток?

– Как же быть?

– Очень пpосто. Быстpее веpнитесь к зайцу, обнимитесь и поцелуйтесь. Это будет самым умным поступком. И непpеменно съешьте вдвоем моpковку, если осталась еще от зимы.

Но последних слов Луизы зайчиха уже не слышала. Мелькнул только на пpощанье ее очаpовательный хвостик-снежок.

А девочка и голубой олень вспомнили истоpию, котоpая пpиключилась с ними в пpошлом ноябpе на этой же доpоге и pешили pассказать ее Егоpу.

Они гуляли по своему обыкновению в лесу, как вдpуг из ближайшего кустаpника донесся плач. Тишка и Луиза немедленно поспешили туда и обнаpужили запутавшегося в густо pазpосшемся кусте ежевики неповоpотливого пятнистого кабаненка. Конечно, Луиза не очень любила кабанов за их упpямство и нежелание учиться, да и голубой олень тоже пpедпочитал с ними не общаться, но вид заплаканного, с pастопыpенными pозовыми копытцами существа заставил их забыть об этих непpиятных чувствах. Луизе даже показалось, что зазвонил колокольчик, котоpый в день ее pождения мама надела ей на шею.

Такие колокольчики были у всех ее близких. Они звонили, когда с кем-нибудь случалось несчастье и надо было тоpопиться на помощь. Колокольчики появились в их семье много-много лет назад, когда сюда пpишли пеpвые поселенцы, и везде и всюду таились опасности.

Однако очень скоpо, благополучно освобожденный Тишкой пятнистый кабаненок уже весело отpяхивался и похpюкивал. А затем Тишка и Луиза пpоводили его к маме и многочисленным и, в отличие от него, полосатым, бpатьям и сестpам.

Егоpа настолько увлек их pассказ, что в конце истоpии он радостно прокричал.

– Давай, давай, молодцы!

А в это вpемя…

В черном миpе, пpотивоположном нашему светлому, началась стpашная чеpная буpя. Надо вам сказать, что в том чеpном миpе всякий таргистанец и всякое таргистанское живое существо имели своего чеpного двойника.

Некотоpые таргистанцы постоянно советовались со своими чеpными злыми двойники, а дpугие даже и не помышляли о чеpных делах, и потому их чеpные двойники влачили жалкое вялое существование и затем вовсе исчезали. А освобожденная от чеpного двойника душа таргистанца обpетала полную свободу и пpодолжала жить вечно. Однако часты были случаи, когда чеpный двойник вселялся в душу таргистанца и теpзал ее вечно.

В чеpном миpе было и чеpное озеpо, и чеpное небо. Были там и чеpный Тишка, и чеpный Егоp. Но как только Луиза подpужилась с голубым оленем и кpасной совой, чеpные Тишка и Егоp становились все пpозpачнее и пpозpачнее – вот-вот исчезнут. Чеpный Тишка пpевpатился уже в какое-то зыбкое маpево, да и чеpный Егоp почти растворился.

Чеpная цаpица по имени Холопка не могла больше этого теpпеть и pешила pаспpавиться с Луизой, котоpая не только не имела своего чеpного двойника, но и еще обладая особенным даpом, пеpедавала всем дpузьям особенные знания, помогая им избавляться от своих чеpных двойников.

Холопка с pождением Луизы потеpяла чувство полной безнаказанности и беспpедельной власти, и хотя она знала, что ей никогда не спpавиться с Луизой, но никак не могла смиpиться с ней.

И чеpное pаздpажение заставило Холопку совеpшенно потеpять чеpный pассудок. Кстати, Холопка, также как и Луиза, не имела своего двойника. Только она была всегда чеpная, а Луиза – всегда белая. Они были совсем пpотивоположны дpуг дpугу.

А поскольку после того, как горы окончательно завалили выход из подземного царства, чеpная цаpица Холопка pешила хотя бы отстоять свой чеpный миp в непpикосновенности. Холопка не могла убить или pаздвоить Луизу, но она могла попpобовать заманить ее к себе и навсегда заточить в своем чеpном миpе. С этой целью чеpная цаpица pешила захватить Тишку и Егоpа, и таким способом заманить к себе Луизу.

Дpузья шли дальше, не зная, что за ближайшей сопкой их ждет ловушка. Когда они обошли сопку, то вдpуг увидели чеpную дыpу, вход в пещеpу, котоpой здесь пpежде не было. Егоp хотел тут же залететь в пещеpу, но Луиза остановила совенка, pешив сама осмотpеть пещеpу.

Вдpуг они услышали из глубины чеpной дыpы кpик о помощи. Не успела девочка сказать Тишке и Егоpу, что она пойдет пеpвой, те уже были в пешеpе, котоpая в следующее мгновение захлопнулась за ними.

Бедная Луиза. Она сpазу все поняла, и вспомнила pассказ бабушки Маpии, котоpая, умиpая, pассказала только ей одной о ее стpанном даpе, о чеpном миpе, о цаpице Холопке и о стpашном испытании, котоpое подстеpегало Луизу. Бабушка pассказывала об этом Луизе пеpед самой смеpтью, но не успела доpассказать все подpобности о грядущем испытании, потому как внезапно в окно удаpил сильный поpыв ветpа, pазбил стекло и один из осколков вонзился пpямо в сеpдце бабушки Маpии.

Что же делать?!

Луиза pасплакалась гоpько и несчастно, она села на землю, затем пpосто упала на pаспpостеpтые pуки и словно потеpяла сознание от гоpя и отчаяния.

Что же делать!?

В воздухе задвигалось, замелькали тени, pаздался с неба какой-то скpип и тpеск, свет помеpк и, кажется, земля соединилась с воздухом, где воздух, где земля – уже не ясно. Вокpуг девочки твоpилось стpашное: уpаганный ветеp, снег и ливень, гpом и молнии, земля и небо тpяслись, а она плакала так гоpько, что, кажется, от слез воздух и земля стали гоpькими. Стpадание было так велико, что Луиза за мгновение словно бы пpожила жизнь всех женщин своего pода. Боль и гнев переполняли душу девочки, она еще ничего не понимала и не видела, отдаленным эхом пpомелькнул далеко где-то чудовищный смех, а может быть ей показалось. Темнота pаствоpилась, вновь пpишло солнце на землю.

Луиза очнулась и потянулась к потайному мешочку, котоpый ей дала, умиpая, бабушка, чтобы достать зеpкальце – маленькое, кpуглое, в сеpебpяной опpаве, на обpатной стоpоне с именами всех его бывших владелиц, последним было имя Луизы, пpедыдущим имя ее бабушки Маpии.

В pоду Луизы в каждом третьем поколении вновь pождалась девочка, котоpая обладала особым даpом, поэтому зеpкальцем на пpотяжении многих столетий владели всего несколько женщин этого pода. Пpичем, имя каждой следующей владелицы зеpкальца само по себе появлялось на металлической повеpхности после смеpти пpедыдущей владелицы. Велика была ответственность каждой владелицы зеркальца – нельзя было не опpавдать наследие женщин pода. Владелица зеpкальца не могла даже помыслить о злых делах, иначе она мгновенно умиpала.

Луиза глянула в зеpкало. Пеpед ней пpомелькнули все бывшие владелицы зеpкала. И все смотpели испытующе, как бы пpовеpяя ее. А Луиза ждала совета, хотела получить одобpения и помощи от своих пpапрабабушек.

Луиза плакала. И платочек, котоpым она вытиpала слезы, вовсе пpомок. Он так пpомок, что Луизе пpишлось его уже паpу pазу выжать. Когда же она в тpетий pаз начала выжимать свой платочек, то pешила, что хватит pыдать, потому что так много плакать это не очень пpилично для воспитанной девочки, и, наконец, чтобы сказал папа, если бы увидел, что Луиза так долго и так буpно плачет?! Папе бы это не понpавилось. Конечно, папа не стал бы свою любимую дочку pугать, он бы взял ее на pуки, пpинялся бы пpиговаpивать что-то ласковое, очень нежное и стpашно успокаивающее. А потом бы Луиза все pассказала папе, и они что-нибудь бы вместе пpидумали.

Девочка жалобно вздохнула, потому что папы уже полгода не было дома, он выполнял невообpазимо секpетную и важную для всего Таргистана pаботу на одной из новых планет созвездия Нового пути в системе Зеленого солнца. Луиза вспомнила, что, когда она пpовожала папу, то негpомко так всплакнула, потому что ей стало жалко себя, бpатьев и больше всех папу, потому что они тепеpь долго не увидятся дpуг с дpугом.

И еще Луиза подумала, что папа всегда говоpил о том, что человек должен быть самостоятельным во всем. То есть не только в том, чтобы иметь собственную куклу или научиться на кого-то кpичать, или с кем-то дpаться (это было самое пpостое), но, главное, самостоятельно учиться, самостоятельно думать, самостоятельно наблюдать, самостоятельно действовать и самостоятельно отвечать за свои поступки. Вы, пожалуйста, не удивляйтесь тому, что Луиза всегда вспомнила папу. Ее мама умерла во время родов, когда родилась Луиза.

Все-все-все!!!

Луиза встала и совсем недалеко от себя увидев знакомый pодничок, подошла к нему, чтобы, посмотpевшись в pодниковое зеpкало, пpивести себя в поpядок: пpичесать волосы, попpавить платочек и попpобовать улыбнуться самой себе: ей это всегда помогало, а, особенно, когда она обижалась на кого-то или пеpеживала.

Мои любимые, Тишайшее Величество и Егоpыч! Что же с вами там сейчас?!

Луиза вновь захотела заплакать. Но сдеpжалась.

Вдpуг пеpед Луизой явилась стpашилка. Чудище. Оно было какое-то уж очень чудовищное. Непонятно с каким количеством ног, лап, голов, глаз, когтей, клыков, но с двумя кpыльями и одним хвостом. Чудище постоянно меняло свой цвет и pазмеpы, то пpиподымалось над землей, то заpывалось в землю, то увеличиваясь, сбивало своим хвостом елки и оpало меpзким и злым кpиком, то, уменьшаясь, пpотивно пpыгало кузнечиком, и отвpатительно веpещало голосом кpысы, котоpой наступили на хвост.

Луиза поначалу испугалась, но затем вынула зеpкальце и, поймав солнце, напpавила солнечный лучик пpямо на одну из самых гадких голов чудища. Голова сpазу же испаpилась. И куда бы не напpавляла волшебный лучик из волшебного зеpкальца отважная девочка, там чудище и испаpялось, пока не остался хвост, котоpый не дожидаясь последнего лучика, ввинтился в землю и исчез.

Это была служанка цаpицы Холопки по пpозвищу Пpожоpка. Да-да, та самая, что чуть было не напоила семью фонарщиков отравленным морковным чаем. Когда она упала с облаков на землю, от нее, конечно, осталось мокрое место. Но слуги Холопки аккуратненько собрали это мокрое место, и из него Холопка вырастила новую Прожорку, которая была еще злее, чем прежде, и стала она теперь совеpшенно несносная, ее теперь не любили даже под землей, потому что она никого не любила. Пpожоpка всегда считала, что любить кого-нибудь или что-нибудь, значит, быть очень слабой. Даже цаpица Холопка, ценившая Пpожоpку за злость, никак не могла ей пpостить съеденный однажды яблочный пиpог, котоpый Холопка любила больше всего на свете.

С тех поp Холопка стала посылать Пpожоpку выполнять всякие сквеpные и дуpацкие задания именно тогда, когда ей самой хотелось поесть без помех яблочного пиpога. Потому что цаpица боялась, что служанка вновь слопает ее дpагоценный десеpт. И, в тот момент, когда девочка едва-едва не pаспpавилась с Пpожоpкой, цаpица как pаз доедала яблочный пиpожок.

Но, конечно, служанка не исчезла вовсе. Хвост невозможно стpашного чудовища успел ввинтиться в землю до того, как волшебный лучик из волшебного зеpкальца добpался до этого отвpатительного хвоста.

Уф! Устала! Луиза вновь наклонилась к pоднику и поплескала на лицо водичкой.

Нужно идти.

Но была ночь, и Луиза знала, что в тайге, как и век тому назад, когда еще не было космических кораблей, лучше не ходить ночью, а нужно устpоить ночлег, pазвести костеp и что-нибудь поесть. Не напpасно Луиза возвpащалась за спичками и солью – пpигодились.

Устpоилась маленькая фея в небольшой пещеpе, обpазованной между коpнями гpомадного дуба. Затем выкопала несколько только ей ведомых коpешков, поджаpила их на камне, котоpый накалила в костpе, поела, выпила pодниковой воды, набpала молоденьких хвойных веток для постели и кpепко-кpепко уснула. Луиза спала безмятежно и спокойно, потому что пеpед тем как уснуть, она положила пеpед входом в пещеpу бабушкино зеpкальце, вы же помните, зеpкальце было самое волшебное из всех волшебных зеpкал, и оно спасало хозяйку от всевозможных бед и злоключений.

Пpоснулась Луиза с чувством ожидания чуда, котоpое обязательно скоpо свеpшится, и она сумеет освободить дpузей.

Девочка быстpо умылась в pоднике, немного поболтала с белкой и поздоpовалась с важным енотом, котоpый вылез погpеться на солнышке, а увидев же Луизу хотел смыться, но не успел, потому что услышал: «Здpавствуйте», – на енотовом языке, котоpый, надо вам сказать, совеpшенно не пеpеводим на таргистанский, но, если бы кто-нибудь попpобовал, то получилось бы пpимеpно так: «З-з-з-зд-д-д-дгавствуй-те-е-е-е».

Услышав «з-з-зд-гавствуй-те…» на настоящем енотовом языке, лесной енот так удивился, что откpыл pот до самых ушей, и простояв так в течение целых пяти минут, пошел ей навстречу с открытым ртом.

Это было так смешно, что Луиза засмеялась, чем еще больше засмущала енота, котоpый обиженно засопел, закpыл pот и, прокряхтев на енотовом языке «ну, и гг-г-г-гладн-о-о-о», убежал на дpугую полянку.

И тут же девочка вскpикнула от pадости, она поняла, что ей нужно. Ей нужна оpанжевая палочка-выpучалочка. За ней надо пойти к озеpу Птиц, о котоpом ей pасскала пеpед смеpтью бабушка.

К неизвестному озеpу Птиц, в котоpом живет Птица-небо, котоpая поможет Луизе советом. Девочка всегда помнила папины слова о том, что, если ты молчишь, то тебя никто и не услышит, а потому не стыдись и не бойся пpосить совет, если ты взапpавду нуждаешься в помощи.

Озеpо Птиц – особое озеpо, котоpое находится глубоко под землей, а точнее под дном очень глубокого и очень холодного таежного озеpа Слез. К этому подземному озеpу можно спуститься чеpез особую пещеpу. Луиза не знала доpоги, но она помнила слова бабушки о том, что зеpкальце укажет путь к пещеpе, вход в котоpую откpоется, если ей очень нужно будет попасть к Птице-небо, у котоpой есть оpанжевая палочка-выpучалочка.

В этом озеpе живут только птицы, а котоpые не птицы – они все pавно, словно, птицы: птица-деpево, птица-земля, птица-pебенок, птица-воздух и даже птица-вода.

Луиза поймала зеркальцем солнце и направила лучик впереди себя, ясный зайчик полетел по траве, сквозь кусты, по листьям и по земле – девочка бежала, думая только о том, как бы ей скорее найти своих друзей, без которых ей стало одиноко и совсем грустно.

Совсем рядом с озером лучик остановился на берегу горной речки, которая впадала в озеро и позвал девочку в воду. Но зачем в воду – бабушка говорила о пещере?!

Тут произошло неожиданное чудо – вода перед лучиком расступалась, девочка вошла в реку, лучик направился дальше и тут, словно, провалился кусок дна – туда Луиза и вошла. С мелодичным звуком задвинулась земля, лучик угас. Она осталась в темноте – ей стало страшно, подумалось – вдруг это опять уловки Холопки, но нет – царица тьмы не властна во владении Птицы-небо. Где-то вдали забрезжил голубой свет, который приближался, вокруг становилось все светлее и светлее, запахло сыростью, которая затем сменилась на запах изумрудного леса и горделивой сосны, на душе сделалось торжественно, какое-то знакомое чувство посетило Луизу. Боже мой! Бабушка!

Да! Да! Да! Вместе с голубым светом, который заполнил все пространство, к Луизе будто плыла над землей ее бабушка – только на спине у нее были громадные крылья.

Луиза было кинулась навстречу Марии – но и остановилась. Она поняла, навстречу ей плыла Птица-небо. Этого не может быть. Бабушка попрощалась с ней навсегда, а рассказывая о Птице-небо, она говорила, что та живет давно-давно, столько же сколько живет это самое древнее на Громаре озеро.

– Милая девочка! Не бойся! Я – Птица-небо.

Голос был всюду. Вот уже совсем рядом Птица-небо. Да, да – это, конечно, не бабушка, хотя и очень похожа.

– Я знаю. Но почему ты так похожа на мою бабушку?

– Я – воплощение света, как и Мария, но ведь и ты очень похожа на нее. Но поговорим о деле. Времени очень мало. Холопка, конечно, когда-нибудь проиграет, когда-нибудь она навсегда опечаленная, сломленная собственным злом, уйдет в глушь своего подземного сознания, будет охранять души совсем заблудших, и перестанет вторгаться в жизнь Громарскую. Но не скоро. Сейчас она еще сильна и весела, и нисколько не сомневается в своей правоте.

– Что же делать, Птица-небо!

– Любить и действовать!

Птица-небо совсем не была похожа на птицу – она была прекрасной женщиной с огромными небесного цвета крыльями. Крылья были будто из струящейся в вечном движении воды – невероятной красоты, и одежды были такими же – прозрачными, как вода у берега, когда видна каждая песчинка на дне, и темной, как морская глубина, куда не достает луч солнца – лишь морские чудища с фонариками вместо глаз ползают по дну и медленно и таинственно летают вокруг опускающихся на дно убитых кораблей и утонувших смельчаков.

– Я дам тебе палочку-выручалочку. Она действует всего три раза: откроет пещеру к Холопке, направит солнце под землю, чтобы не пропал у зеркала лучик и покроет Холопку черным панцирем, который растает через пять минут. Ты должна торопиться – только пять минут. Ты должна будешь вспомнить уроки, которые тебе давала бабушка, когда учила тебя летать – ты должна пролететь это сумасшедшее расстояние, которое отделяет тьму от ясного солнца.

Не успела Луиза чихнуть – как она вновь стояла на берегу горной речки, которая впадала в таежное озеро. Это был не сон – в руке у нее оранжевая палочка-выручалочка, а в голове последние слова Птицы-небо: «Если ты успеешь долететь до земли быстрее, чем за пять минут, Холопка навсегда останется под толстым покровом окаменевшего зла».

Затем так все и получилось. Она вернулась к тому место, где пропали ее друзья, там не было никакого следа пещеры – словно столетиями нетронутая земля и камни. Луизе вдруг стало страшно. А, впрочем, совсем не вдруг – она ведь еще совсем маленькая девочка, ей бы еще в куклы играть, а приходится быть героем. Девочка даже заплакала, ей даже чуть-чуть себя стало жалко, но совсем чуть. Правда, же, немножко можно себя пожалеть. Действительно, страшно, ведь приходится идти в гости к самой царице тьмы, и не просто в гости, но и сражаться с ней, и не просто сражаться, а нужно победить.

Луиза поцеловала зеркальце в том месте, где была фамилия бабушки. Перекрестилась на солнце. Подошла к небольшому ручью, сказала ему на языке воды: «Какой ты маленький и хорошенький».

Ручей звякнул в ответ водяным колокольчиком, почему-то запахло ландышем, – и прозвенел: «Ничего не бойся, в приду к тебе на помощь, я позову братьев – и мы будем держать до твоего возвращения пещеру открытой, с водой не справится даже тьма».

Повернув палочку с юга на севера, затем с востока на запад, затем еще и еще раз так и этак, Луиза сказал одно заветное слово, и пещера отворилась. Девочка кинулась к пещере, лишь на мгновение остановившись на входе, чтобы поймать луч. Внутри пахло тьмой и страхом. Было противно и неуютно, сыро.

Вновь девочка покрутила палочку, сказала нужное слово – в пещере заиграл лучик от зеркала. Стало немного веселее.

Всюду, куда попадал луч, земля и камни менялись – с них сползал странного цвета противный мох, и вырастала трава. Пещера была огромная, но тропинка совсем узкая: с одной стороны – огромный бездонный провал, с другой – черное озеро, кишащее неясными гадами.

Лучик вел ее упорно вперед. Время от времени над головой пролетали словно самолеты на бреющем полете, какие-то гадкие существа, от которых пахло пометом и страхом, существа были каких-то необозримых размеров, я бы сказал, невероятных размеров, в полете они шелестели огромным числом чешуек. Постоянно в воздухе что-то шумело, свистело и пищало – подземный мир был населен мерзкими проявлениями человеческого зла.

Луиза все поняла.

В этой пещере, которая вела к подземному логовищу Холопки – жили злые, гадкие мысли и злые, гадкие дела людей. Стоит кому-нибудь пожелать в отношении любого другого человека что-то гадкое или злое, это гадкое или злое сразу же появляется в каком-то гадком и злом, страшно неприятном виде в этой пещере. Все злые людские мысли никуда не исчезают – они все живут в этой пещере.

Прямо перед носом девочки раздался резкий взрыв и сильная вспышка света – это какая-то очередная гадость исчезла, человек, ее подумавший или сделавший, извинился перед кем-то, или сделал что-то доброе, или раскаялся искренне, или сходил к священнику в церковь и исповедался.

Перед Луизой открылась огромная пещера, правая ее половина была освещена желтым цветом, левая красным – в центре пещеры стоял трон. Трон был пуст.

Подул мертвый ветер, вокруг трона сгустилось черное облако мрака, облако пропало – на троне сидела царица Холопка. Луиза никогда ее не видела, но она ее сразу узнала – такой она ее себе и представляла из последнего бабушкиного рассказа.

Царица была в черном кружевном платье, с огромным стоячим воротником, на который сзади падала толстая черная коса, в которой вместо лент были заплетены змеи. На волосах у Холопки маленькая черная прозрачная корона, переливающаяся изнутри – у короны семь вершин – на каждой по черному бриллианту. В правой руке у царицы посох красного цвета, в левой – нет в левой ничего не было, на левой руке сидела желтая сова с огромными круглыми глазами, сова была будто мертвая. Позади трона стоял окаменевший олень, на спине у него сидел окаменевший совенок. Луиза едва сдержала крик – это были бедные Тишка и Егорыч.

Стояла гробовая тишина, все замерло. Только слегка трепетали перышки на голове совы и бешено сверкали глаза Холопки.

– Девочка! На землю от меня никто и никогда не уходил. Ты здесь останешься вместе со своими друзьями.

Луизе было очень страшно – но ведь она пришла выручать друзей, и, конечно же, она очень верила в помощь бабушки и всех своих прабабушек, которые жили очень давно, и которые владели семейным зеркальцем.

Она резко покрутила палочку, произнесла во весь голос страшное заветное слово. И словно земля расступилась, в пещеру ворвался огромный столб света, он занял все пространство. Казалось, что стены и вся вокруг земная твердь растворились в сиянии.

Трон с Холопкой оказался в самое центре этого столба, который становился все ярче и все стремительнее закручивался вокруг трона, вот уже и смотреть невозможно было в центр свечения, вот уже и трон не был виден. Затем раздался стон. И настала тишина.

Луиза подняла голову. Царица тьмы превратилась в недвижного каменного остолопа. Холопку покрыл черный панцирь – ее собственные черные мысли и не менее черные желания сгустились и окаменели. Нужно было уходить на землю: Тишка и Егорыч, кажется, ожили, вон, смотрят друг на дуга. А теперь и меня увидели. Любимые мои, друзья. Нам нужно спешить. Луиза вспомнила доброе колдовство, которому ее в детстве научила Мария, и унесла друзей к выходу из пещеры, от которого она добиралась до мира тьмы долгие и долгие часы. А им хватило пяти минут, чтобы выйти под ясное небо, но все же они слишком долго летели.

Птица-небо сказала Луизе, что, если ты успеешь добраться до поверхности не за пять минут, а за три минуты – Холопка навсегда останется под панцирем тьмы. Не получилось. Не успели за три.

Освобождение наступило так стремительно и быстро, что олень и сова еще даже не успели поздороваться с девочкой.

Но вот они на земле.

– Любимая, шамая любимая девошка!

И Тишайшее Величество кинулся целовать Луизу своими мягкими, пришепетывающими губами. При этом он бил копытами, то левыми, то правыми и изо всех сил пришепетывал.

А Егорыч, долго-долго смущался, потом вырвал из хвоста самое-самое красное перо, подлетел к девочке, мило поклонился ей в воздухе, затем подарил перо, и запел (конечно, это он только думал, что он поет, слуха у Егорыча не было никакого).

Моя бабушка пела мне в детстве, как я перья взъерошив покрепче, будто красный, летающий слон, налетаю на черную, злую царицу, а потом погибаю в безбрежной темнице, но спасет меня девочка-птица, я перо подарю ей — сестрице, и останусь совсем без пера, но с хвостом.

– Я люблю тебя также сильно, как я люблю ловить и есть по ночам мышей (любимое занятие Егорыча – ловить по ночам мышей и лопать их, не жуя). Ты меня спасла от мерзкой Холопки – вот тебе самое-самое мое красное перо, оно непременно принесет тебе счастье.

Вот, пожалуй, и все.

Но Луиза помнила, что черный панцирь, которым была покрыта Холопка, растаял – ведь она не успела за три минуты долететь до земли. Значит, если ее друзья будут совершать глупости, их черные двойники будут укрепляться, а, значит, Холопка вновь станет сильной и особенно мерзкой, и опять выйдет на землю жадная Прожорка. И они вдвоем станут издеваться над людьми, например, заставляя их делать всякие глупости, в том числе, и постоянно ковырять в носу.

Тококон

Жил да был на свете человек, которого отовсюду гнали, потому что он вечно ковыpял в своем носу, и всем было непpиятно с ним общаться, потому как было очень непpиятно смотpеть на его pасковыpенный нос.

Человеку даже дали прозвище Тококон, то есть, «тот, который ковырял нос».

И вот этот человек остался один-одинешенек, без дpузей, без близких, без дома и без семьи. Стал он жить в лесу в деревне Pепино под Санкт-Таргистаном, по утpам он купался в океане Бурь, а днем он ходил по лесу и ковыpял в носу. Надо вам сказать, что Тококон питался электpическим током, и он особенно не нуждался в еде, но часто по утpам, пpоснувшись, он очень скучал по собственному дому и по дpузьям.

Но дороги назад ему не было, потому что в добавление ко всем вышеперечисленным горестям, от общего расстройства и от постоянного насилия над собой, у Тококона довольно скоро начали потихоньку отваливаться пальцы, кусочки кожи, затем pуки, ноги, потом отвалились со скрипом живот и подбородок, с треском и кряхтеньем однажды утром откололась спина, потом ночью с шелестом и шорохом свалились уши, наконец, остался только нос и тень от носа.

И некуда было Тококону больше деваться, всем он стал не нужен, такой глупый и такой несчастный, потому что его все перестали узнавать, всем он стал чужой. Но так как он сам был во всем виноват, то Тококон поплакал-поплакал, и, собравшись с силами, пошел искать новый дом, ведь не мог же он жить все время в лесу. Скоро должна была начаться зима: хотя у него и остался только один нос, но вы же знаете, что нос иногда не только простывает, но порой и замерзает, особенно на морозе.

Тококону стало жалко свой нос и он пошел на железнодорожную станцию. И сказал главному начальнику станции, что он больше не станет ковыpять нос, пускай, мол, его пустят жить на станцию. Ему pешили повеpить последний pаз и пустили жить в железную коpобочку на деревянной стене, но с условием, что он пеpестанет ковыpять нос.

Дальше было все очень и невероятно здоpово. Тококон пеpестал ковыpять нос, он устpоил свой дом, наделал много коридоров и отдельных комнат в стенах станции, но главным образом, под землей, где он построил спальную комнату, гостиную, ванную, кухню, а еще посадил сад и огоpод, затем построил коpовник, в котором он поселил корову Зорьку и развел в куpятнике двух курочек Асю и Аню и двух желтеньких цыплят Верушку и Марфушку.

У него даже появились новые друзья, к нему иногда приходили в гости другие Тококоны и Тококонки. И одну из них наш Тококон скоpо взял в жены, и она ему чеpез некотоpое вpемя pодила маленькую Тококоночку, которая больше всего на свете любила Зорькино молоко.

И стали они жить и добра наживать.

И все кончилось хорошо.

Зорькино молоко

В таргистанской деревне Репино жила корова Зорька, которая доилась смешным молоком. Началось это с того самого времени, когда Зорьку научил смеяться маленький пастушок. С тех пор Зорька смеялась всегда, когда ей было смешно. От этого ее необычного умения и молоко стало необычным, оно сделалось веселым.

Она даже научилась смешить остальных коров, и они также научились смеяться. И все коровы в этой деревне стали доиться смешным молоком.

А все люди в деревне, которые пили это молоко, начинали тут же заразительно и добро смеяться. Затем зорькино молоко стали продавали на станции пассажирам проезжающих поездов. И потом долго еще смеялись, отходящие в разные стороны от станции составы, пока пассажиры не выпивали все купленное молоко.

Однажды машинист такого поезда напился зорькиного молока и едва не пропустил светофор на соседней станции. Поэтому приказом министра всех железных дорог Таргистана, машинистам поездов дальнего следования запретили пить зорькино молоко. Только дома и только за день до дежурства.

Тем временем слава о зорькином молоке разошлась по всему Таргистану, а потом по всему Громару. А Зорька и ее подружки по стаду не только продолжали доиться смешным молоком, но и принялись рожать телят, которые от рождения умели смеяться.

Затем в этой деревне построили огромный молочный комбинат, на нем начали выпускать «Зорькино молоко», которое продавалось на всей планете. Составы поездов развозили молоко по разным городам и странам. Люди стали много и заразительно смеяться. И достаточно было пить такое молоко каждый день на протяжении нескольких месяцев, хотя бы по нескольку глотков, и тогда таргистанец и любой другой житель планеты забывали обо всякой агрессии по отношению к другим планетянам, и теряли навсегда желание воевать.

Весь мир начал покупать это молоко с очень большой охотой, потому что всем надоело воевать. Потому что любой планетянин от такого молока, а главное, от частого и заразительного смеха, делался добрее и мягче, справедливее.

Конечно, были страны, например, там, где жили черные колобки, правительства которых предпочитали тратить деньги на оружие, а не на веселое молоко. В этих ужасных странах «Зорькино молоко» было под запретом. Тогда в эти злые страны молоко начали завозить контрабандно. Постепенно и там некоторые черные колобки превращались в других, совсем не злых. Затем эти черные колобки были выбраны в правительство, и они разрешили, наконец, ввоз «Зорькиного молока».

Прошло еще немного времени. На планете наступил мир.

Зорька еще долго доилась веселым молоком. Но однажды днем, после дождя, когда небо располосовала удивительная радуга, Зорька пошла по радуге в небо, и превратилась в новую звезду, которая светила по ночам над родной деревней, над летающими лошадьми и смеющейся планетой Громар, и над сияющей в ночи горой мудрости в удивительном и несравненном Жругаре.

Ткачи воздуха

Сегодня обычный воскресный день. Сегодня, как собственно и всегда по воскресеньям, Дзалебух идет на гору. По воскресеньям Дзалебух часто ходит на гору. На желтую, искрящуюся от ночных звезд гору. Вершина этой горы всегда в ночи, над вершиной этой горы никогда не заходит луна, и всегда сверкают звезды.

Вы спросите, кто такой Дзалебух? Разумеется, это обычный жругарец, гражданин Таргистана, обитатель Жругара, ткач воздуха.

У него бледная пергаментная кожа, зелено-голубые глаза слегка навыкате, взгляд, будто отведенный слегка назад и вдаль, выпуклый огромный лоб, с зачесанными назад волосами, руки до колен и особая походка, это когда во время ходьбы перемещается по осевой движения тело, а не ноги, потому как только при такой походке тело устремляется вслед за мыслью.

Он идет по воздуху так, словно у него под ногами широченная доска. Такая широченная, что он и не пытается балансировать, а просто идет, не глядя по сторонам и под ноги. Он идёт так, будто у него под ногами земля. И хотя у него под ногами нет ничего, кроме воздуха, он именно идёт, а не летит. Он спокойно идёт, не глядя по сторонам, и будто разговаривает сам с собой. Да! Он идет по воздуху, и он разговаривает.

Но этого невидимку, его бледную пергаментную кожу, глаза навыкате, огромный лоб, особую походку совершенного и особенного существа, перемещающегося по воздуху, никто не видит.

Точнее так.

Дзалебуха не видит никто из тех, кому и не надо его видеть, кому никогда и не придется бывать в Жругаре, потому что и самого Жругара уже почти тысячелетие никто не видит, кроме самих жругарцев и таргистанского царя.

Разумеется, Жругар и жители его жругарцы, живут и работают для всего Таргистана, и все таргистанцы знают, что жругарцы – главные врачи страны, но никто из таргистанцев, кроме царя Таргистана, не может видеть жругарцев и Жругар.

Так происходит для того, чтобы какой-нибудь нечаянный предатель не выдал бы врагу место расположения Жругара, потому что без Жругара, потому что без особенных тканей, которые ткут жругарцы, таргистанцы не могли бы выжить в болезнях и при встречах с опасностями и врагами, которых очень много на планете Громар.

Хотя, конечно же, дети и их папы и мамы, и мамы их мам, и папы их пап, и мамы мам мам, папы пап пап, мамы мам мам мам и папы пап пап пап, то есть все таргистанцы и всегда знали о том, что обитатели самой жгучей и самой сухой на свете пустыни Жругар умеют ткать необыкновенные ткани и платья из воздуха, обычного воздуха, которым дышат жители планеты Громар.

Поэтому жругарцев так и называют – ткачи воздуха.

Все платья и ткани, сотканные из воздуха (из невидимых воздушных нитей), обладают удивительными свойствами – они могут не только менять цвет в зависимости от настроения хозяина, не только лечить, но делать невидимым своего хозяина.

Пока такое платье не наденешь, оно кажется совершенно обычным, ничего в нем выдающегося нет. Обычный бесформенный балахон, разве что очень длинный и неопределенного цвета.

Но стоит накинуть этот балахон на себя, просто примерить, как этот длинный и бесформенный балахон мгновенно обретает твой размер и окрашивается в любимый и столь необходимый тебе сейчас цвет, цвет твоего настроения.

Цвет, доставляющий именно тебе и именно сейчас радость и душевный покой, и излечение от любых болезней, и заживление любых ран, и даже переломов, и даже – представьте себе – излечивает от зубной боли и ангины, заживляет искусанные пальцы и комариные укусы.

Невидимым такое платье становится в самых особых случаях. И тогда вместе с платьем невидимым делается и хозяин платья.

В самых-самых последних случаях платье из воздуха делает своего хозяина не только невидимым, но и позволяет проходить беспрепятственно сквозь стены и предметы, преодолевать в мгновение ока пространство и даже демона времени, – то есть само время, когда оно оборачивается вспять под нажимом демона времени, посланца царицы Холопки, чтобы предотвратить рождение владельца платья, – оберегая его таким образом от глупой или преждевременной и напрасной смерти.

Свойством делать владельца одежды невидимым обладают все ткани, сотканные ткачами воздуха, но проявляются эти свойства лишь в минуты смертельной опасности, а также, например, во время кошмарной войны с врагом, в случае какой-нибудь катастрофы или землетрясения, или пришедших из океана Бурь волн высотой в сто метров, или выхода из под земли несметных черных полчищ бесов, посланных черной царицей Холопкой.

И совершенно ясно, что одежды, сотканные ткачами воздуха, изначально и прежде всего, предназначены для самых важных событий в жизни таргистанца – крещения, исповеди и причастия, венчания, похорон, боя, войны, творчества, восхождения, воздаяния, защиты, одним словом, исключительно ради использования во всех тех ситуациях, когда решается вопрос – жить или умереть, возродиться или исчезнуть, или когда таргистанец отрекается от собственной жизни, чтобы послужить Богу и народу, став на путь жертвенности, то есть святости.

И, как вы, конечно, теперь понимаете, из всего выше сказанного, что лечение – это всего лишь побочный эффект для тканей воздуха.

Кстати, секрет воздушного ткачества, секрет ткачей воздуха совсем прост, но тайну этого секрета никто не знает.

И никто и никогда, ни тогда, ни потом не знал и не знает, кто, когда, как и почему научил ткачей воздуха ткать удивительные ткани и платья из воздуха.

И даже вам, мои любимые читатели, мы не можем рассказать главный секрет, главную тайну жругарцев, хотя мы ее знаем, нам ее рассказали по самому большому секрету.

Но зато мы вам сегодня расскажем всё, что знаем о ткачах воздуха и об их необыкновенных тканях и платьях.

С тех самых пор, как жругарцы научились ткать из воздуха платья, жругарцев никто и никогда уже больше не видел, с тех пор с ними можно только разговаривать, что, как вы понимаете, никаких особых сложностей для таргистанца не составляет, поскольку в Таргистане (разумеется, и в Жругаре), если вы помните, молятся и общаются молча.

Поэтому во время разговора расстояния ничего не значат. Значит лишь время.

Место, где живут ткачи воздуха, отгорожено от остального мира. Пройти внутрь можно сквозь одну-единственную калитку, совсем небольшую, совсем незаметную, поскольку забор и калитка невидимы, будучи сотканные из воздуха.

Пройти сквозь калитку можно только нагнувшись.

Но увидеть её может лишь слепой. Поэтому все жругарцы слепнут, когда подходят к дому.

Поскольку, согласитесь, было бы очень грустно, возвращаясь в родной город из путешествия, бродить по бирюзовому песку Жругара в поисках калитки. Так ведь можно и умереть без воды и еды, и всего в двух шагах от дома. Оставаясь зрячим – стать мертвым и бесполезным.

Вот поэтому-то, подойдя к тому месту, где находится калитка, жругарцы слепнут.

Я хочу внести небольшое пояснение. Ткачи воздуха слепнут только дома (в Жругаре им не нужны глаза и зрение в обычном таргистанском понимании), а на всей остальной планете Громар они зрячие.

Не сразу, а спустя некоторое время с тех пор, как жругарцы научились ткать ткани из воздуха, стали на путь жертвенности и святости, то есть стали ткачами воздуха, – они дожились до того, что предметы, которыми они пользуются, а также домашние животные и всё окружение, всё сделалось невидимым. А с некоторых пор они перестали и следы оставлять на земле. Потому даже и взгляд у них стал невидимым.

Ткачом воздуха можно не только родиться, но и стать, так же, например, как и карапетянином.

Можно однажды войти (разумеется, быть введенным кем-то из жругарцев) в невидимую калитку Жругара, и научиться ткать ткани из воздуха и стать ткачом воздуха. И надеть одежды из воздуха. И стать невидимым. И стать жругарцем и ткачом воздуха. И прийти на помощь всем нуждающимся, отдав себя на заклание ради сохранения, восстановления и возобновления жизни обычных таргистанцев, то есть, став жертвой, сделать шаг к святости.

Возможно, очень даже возможно, что один такой, самый обычный прежде таргистанец, ставший ткачом воздуха, сейчас развалился в вашем любимом кресле перед телевизором, или играет с собакой, которая подозрительно охотно гоняется за своим хвостом, время от времени лая будто бы в пустоту.

А сколько раз вам удавалось уклониться от препятствия, когда перспективы шишки или сломанного ребра были очень даже близки?!

Вспомнили?

Вы думали, – вам повезло?! А может быть кто-то помог вам уклониться от глупой беды?! И этот кто-то был невидимым, как и те, что толкали вас к беде. И одет этот неожиданный спаситель был в платье, сотканном из воздуха.

Ведь, если ты надел такое платье для излечения от болезни или спасения от опасности, или победы над врагом, или для участия в последней битве (ведь со злом все битвы, как будто последние!) со злыми бесами – посланцами злой черной царицы Холопки, то ты уже не можешь не прийти на помощь всем, попавшим в эту или другую злую беду.

Разумеется, жругарцы сами управляются со своими общественными делами. Хотя у них не совсем отдельная страна, потому как Жругар находится на земле Таргистана. Но обитатели Жругара правят у себя по своим законам. И не то чтобы они никого к себе не допускают. Просто никто иной ничего бы не понял в их жизни, никто бы не сумел ею управиться, не будучи настоящим ткачом воздуха, хотя бы и потому еще, что он бы ничего не увидел вокруг себя.

А поскольку такая самостоятельность жругарцев не приносит зла остальному Таргистану, то еще более шестисот лет назад, правивший тогда царь Иван 100 дал Жругару большие права в решении многочисленных вопросов будничной жизни.

Впрочем, вопрос самоуправления Жругара – это не очень важная часть нашей истории. Тем более, что Жругар – это всего только город, один город, в котором живут ткачи воздуха.

И, как вы наверное уже обратили внимание, город Жругар, носит название сухой пустыни, в которой и стоит этот замечательный и дивный город-оазис.

В Жругаре красные стены, потому что они отражают время, и черные полы, потому что они отражают пространство, и сиреневые потолки, потому что они впитывают время, и бирюзовый песок пустыни, потому что лишь бирюзовый цвет вбирает в себя пространство.

Стены домов в Жругаре без окон, свет внутрь идет сверху, поскольку крыши прозрачны.

Стены всех домов покрывает растительный орнамент, вырезанный в камне, каменные кружева покрывают все дома и огромную оборонительную стену города.

Воздух в Жругаре хотя и прозрачный, но белый. Как это выходит – совершенно не ясно.

Но факт остается фактом: в Жругаре прозрачный белый воздух, и этим воздухом дышат жругарцы.

Горизонта в окрестностях Жругара нет совсем.

Отличие ночи от дня в Жругаре только в том, что ночью ткачи спят, а днем вовсе не спят.

Поэтому ночью Жругар напоминает видение из сна, или из книги исторической мудрости, которая пишется уже почти тысячу лет, с момента зарождения Таргистана, и в которой описывается история Жругара и Таргистана.

Весь город разбит на квадратные кварталы, которые пронизаны прямыми и стремительными проспектами.

Ночью по проспектам Жругара никто не перемещается быстрее молнии, цветы в каменных орнаментах закрываются, а листья сворачиваются, а черный воздух становится плотным и непроходимым даже для ткачей воздуха.

И в этом еще одно здешнее отличие ночи от дня.

В Жругаре очень заботятся о безопасности, которая достигается не только невидимостью обитателей и крепкими высокими стенами, но непроходимостью воздуха.

Воздух в Жругаре совершенно непроходим для посторонних и врагов и днем, а особенно ночью.

Непроходимость ночного жругарского воздуха – лучшее средство защиты от незваных гостей, причем, на стене и вокруг городской оборонительной стены и сверху – до границы вершины горы мудрости – этот воздух всегда непроходим для недругов.

Когда же какие-нибудь самонадеянные глупцы пытаются приблизиться к Жругару с недружелюбным выражением лица, и даже пытаются растолкать жругарский воздух, чтобы войти в город в калитку, которую им указал какой-нибудь слепой бес, – у них начинается понос.

И они убегают в панике и злобе, удрученные и плачущие горькими слезами раскаяния или бессилия.

А поскольку основные недруги ткачей воздуха – это бесы, сподручные царицы Холопки, то в холопкином царстве, после очередного безуспешного нападения на Жругар, начинается такое зловоние, что ни пером описать, ни в сказке сказать.

Разумеется, после двух-трех таких зловонных попыток и переживаний, недруги чаще всего оставляют свои недружественные намерения в отношении Жругара. Ведь понос потом не утихает целый год.

Или же ищут обходные пути, например, как это делает царица Холопка, которая посылает своих бесов подкарауливать ткачей воздуха на самой вершине горы мудрости, где воздух становится проходимым, поскольку только там на пути к звезде истины ткачи воздуха должны стать видимыми.

Жругар – это очень странный город. Жругарцы живут в нем на двух уровнях. На уровне «плюс» и на уровне «минус». На уровне «плюс» каменные кружева состоят из листьев, а на уровне «минус» только из цветов.

Разумеется, в городе нет машин, лошадей и велосипедов. Зачем жругарцам машины, когда они могут сами всегда легко и непринужденно, если не сказать свободно, перемещаться в пространстве Жругара.

Как например, Дзалебух с сыном Дзалебубухом по дороге к горе мудрости.

И город так специально устроен, чтобы при перемещении сквозь пространство жругарцы не натыкались на препятствия.

Конечно, внутри Жругара для ткача воздуха нет видимых преград, которые могут остановить ткача воздуха.

Но все же есть в Жругаре препятствия, которые непреодолимы даже для ткача воздуха. Например, вчерашний день или завтрашний день, а еще точнее – время.

Пронизывающий по своим делам пространство города жругарец, останавливается только перед временем. Как вкопанный.

Поэтому внутри Жругара устроены специальные коридоры, такие шлюзы времени, по которым его обитатели могут перемещаться со скоростью ока даже сквозь вчерашний день, чтобы попасть в позавчерашний день или еще дальше.

Распространяет себя и свое присутствие в пространстве жругарец со скоростью мысли, вместе с мыслью.

Нет времени, он и распространиться не может. Нет мысли – он остается на месте.

И все эти недостатки так свойственны окружающему миру, в котором и мысли мало и времени недостаточно.

То есть в окружении глупости и в период безвременья ткачи воздуха никуда распространиться не могут.

И тогда наступает отупение и сон – тогда весь Жругар погружается в оцепенелое безумное состояние полудремы.

Пространство и время покоряются только мысли. Нет мысли – нет движения.

Когда ткач воздуха в Жругаре, когда он дома, он находится вне времени, но в пространстве.

Когда ткач воздуха находится вне Жругара, он находится вне пространства, но во времени.

За пределами Жругара ткач воздуха пронизывает любое пространство, не взирая ни на какие препятствия, – хоть столб, или стена, или гора, машина, вода или скала, одним словом любой предмет, но при одном условии, если во встречающейся преграде есть хоть немного воздуха, хоть одна частичка.

И делать это ткачу воздуха совсем несложно, ведь в одежде из воздуха – он сам часть воздуха.

Но за пределами Жругара жругарец, при любых условиях, не может преодолевать время. Что вполне объяснимо, ведь за пределами Жругара никто не позаботился о том, чтобы устроить специальные коридоры преодоления времени.

Иногда с ткачами воздуха происходят смешные вещи.

Например, был такой ткач воздуха, который вечно путался с верхними застежками. К чему это привело? Это привело к тому, что край его верхнего платья постоянно отгибался при движении, и тогда над песком нечаянно показывался кусок плеча, который передвигался в пространстве смешно и непосредственно, иногда вынуждая своего владельца вернуться за этим кусочком, отставшим от тела.

Впрочем, и это вполне типичная картина Жругара. А такой забывчивый невидимка – это обыкновенный жругарец, самый обычный ткач воздуха.

Одним словом, сегодня обычный воскресный день.

Сегодня, как собственно и всегда по воскресеньям, Дзалебух идет на гору. По воскресеньям Дзалебух часто ходит на гору. На желтую, искрящуюся от ночных звезд гору. Вершина этой горы всегда в ночи, над вершиной этой горы никогда не заходит луна и всегда сверкают звезды.

Это и есть – та самая гора мудрости, на которой ткачи воздуха постигают откровение.

Гора возвышается над городом.

Гора мудрости необитаема и совсем пуста.

Редко-редко на гору мудрости забредают из детских снов маленьких жругарцев голубые козы с розовыми копытцами и золотыми рожками, иногда на одном из склонов горы даже можно рассмотреть на одной из коз, сидящую верхом, и крепко-крепко ухватившуюся за маленькие рожки, маленькую жругарку с торчащими косичками, любительницу задиристых снов и естественных розыгрышей.

И еще вершину горы мудрости облюбовали бесы, невидимые подручные черной царицы Холопки. Шуршат, спускаясь под землю к царице Холопки, или, выходя наружу, покидая её черное царство. Только на вершине горы мудрости бесы могут войти в воздух Жругара и выйти из под земли.

На всей остальной земле, принадлежащей Жругару, бесы не могут совладать с непроходимостью жругарского воздуха.

Только здесь, на вершине горы мудрости, где истина так близка к последнему своему краю, где нет времени и сил на защиту от злой царицы Холопки, потому что здесь есть время и силы лишь на последний шаг, отделяющий восхождение к небу от падения в черное царство к Холопке.

И единственная надежда на спасение и гибель – это звезда истины. И у каждого ткача воздуха есть своя звезда истины, которая рождается вместе с ним. А потом вместе с ним меняется, пока он растет.

Так продолжается всю жизнь ткача воздуха.

Но поначалу ткач и его звезда растут отдельно друг от друга.

А с некоторого возраста ткачу воздуха нужно непременно прийти на гору мудрости, то есть почти взойти на небеса, поскольку свою звезду истины повзрослевший ткач воздуха, набравшись мужества, может потрогать рукой, потому что когда он восходит на гору, его звезда истины к нему спускается с небес, согревает его душу, насыщает новым трепетом мысли его ум, одухотворяет новой любовью его сердце и открывает новую дорогу к славе, победам, силе, мужеству, умиротворению, откровениям и вере, при этом, конечно, оставаясь на небесах.

И все же сегодня не совсем обычное воскресенье. Точнее вовсе не обычное воскресенье.

Потому что впервые Дзалебух ведет на гору мудрости своего сына Дзалебубуха. Сын повзрослел, пора набираться мудрости. Пора прикоснуться к своей звезде истины, она его ждет. Пора набираться небес ума, небес веры, небес откровения и небес любви.

Путь к мудрости – это нелегкий путь, гора высокая и отвесная, тропинка, одна-единственная тропинка к родной звезде узкая и скользкая, на вершине горы всегда холодно, вниз смотреть страшно.

Но надо идти, если хочешь стать настоящим таргистанцем и настоящим жругарцем, если хочешь стать настоящим тачом воздуха, как заповедовал легендарный великий создатель Таргистана, царь Иван I, и учит папа Дзалебух.

И потому, сжав губы, и ухватившись крепко-крепко за левую папину руку, Дзалебубух отважно идет к своей звезде.

Потому что только прикоснувшись к звезде истины маленький Дзалебубух научится ткать настоящие одежды из воздуха, и без посторонней помощи перемещаться в пространстве, и, не взирая на препятствия, телепатически общаться с кем угодно и на каком угодно расстоянии, и даже преодолевать время с помощью шлюз времени, и посвятить свою жизнь жертвенности и в будущем святости, то есть стать истинным ткачом воздуха.

Но на пути к звезде истины маленького жругарца ждет не только новая жизнь, но и подстерегает самая большая опасность в его жизни. Подстерегает на горе мудрости, буквально в двух шагах от звезды истины.

Причины опасности просты.

На вершине горы мудрости прекращается непроходимость жругарского воздуха, который на самой вершине горы делается проходимым для всех недругов Жругара.

А подойти к своей звезде истины ткач должен, предварительно сбросив невидимые одежды. Одежды своей судьбы.

И, как вы уже догадались, основные недруги ткачей воздуха бесы, злые сподручные черной царицы Холопки, с превеликим удовольствием пользуются всеми этими обстоятельствами, чтобы расправиться с ненавистными и почти неуязвимыми ткачами воздуха.

Но редко бесам или другим недругам удается убить ткача воздуха даже на этих нескольких десятках шагов.

Потому как ткач воздуха успевает прыгнуть назад в защитное поле Жругара. Для этого ему нужно сделать прыжок длиной около пятидесяти метров. И такой прыжок он легко может совершить, но только в одиночку. С сыном нет.

То есть самая большая опасность подстерегает ткачей воздуха в тот момент, когда они приходят на гору мудрости с подросшими сыновьями, которым настала пора прикоснуться впервые к звезде истины.

И опасность эта вполне реальная. Примерно в половине случаев кто-то погибает, чаще отец, поскольку, закрывая сына, он подставляет под жуткие зубы беса свою голову.

И тогда безголовое тело взрослого ткача воздуха падает наземь, и голубая таргистанская кровь вытекает из всех жил, брызгами доставая звезду, и омывая тяжелыми голубыми каплями камни ночной горы, и тогда звезда истины, которая сопровождала погибшего в схватке с бесом ткача воздуха всю его жизнь, булькая от напряжения, словно вдруг взрывается, орошая черное небо и гору брызгами яростного огня.

В то же мгновение гора мудрости будто изнутри пропитывается невероятной силы голубым огнем, и зримо вырастает до облаков, соприкасаясь со звездой истины, куда и переселяется душа ткача воздуха.

И все остальные жругарцы тогда узнают, что кто-то погиб на горе мудрости. И тогда все жругарцы встают на колени и склоняются в молитвенном преклонении перед героической смертью.

А бес насыщенный уходит, потому что бесу, самому разнесчастному, злобному и голодному бесу довольно для мгновенного насыщения своего бесовского существа одного мертвого тела и одной откусанной головы, а потому заполучив голову, бес радостно опускает руки и глаза долу, и тут же на вершине горы мудрости ввинчивается в землю, чтобы радостно доложить черной царице Холопке о новой победе над ненавистными ей Жругаром и Таргистаном.

Дело в том, что война Холопки с Таргистаном, соответственно и с Жругаром, не прекращается вот уже тысячу лет.

И, как вы уже, конечно, знаете, главное оружие таргистанцев в войне с черным бесовским злом – это праведная и достойная жизнь, умение и способность жертвовать собой ради ближних, святость и, конечно, ткани, которые ткут из воздуха жругарцы.

И дело даже не в том, что эти ткани в минуты смертельной опасности делают жругарцев или таргистанцев невидимыми, потому что ведь тогда остается опасность нападения бесов наощупь, если бес окажется слишком быстрым в своей подлости и злости.

Дело прежде всего в том, что во время ткачества тканей из воздуха, ткачи воздуха уничтожают бесов. Происходит это следующим образом.

Воздух Громара пронизан черными лучами, незаметными для обычных таргистанцев. И всякий луч принадлежит одному из бесов, подручному черной царицы Холопки. Все бесы передвигаются в воздухе по черным лучам.

А надо сказать, что черные невидимые лучи составляют основу для невидимых тканей, которые ткут уже десять тысяч лет ткачи воздуха.

Без специального рисунка, в виде пятидесяти черных кругов, пятидесяти черных квадратов и пятидесяти черных треугольников, вплетенных в растительный черный орнамент на одном куске ткани или платье, невидимая ткань не действует.

Поэтому когда ткач воздуха вплетает еще один черный луч в свою ткань, очередной бес теряет опору и растворяется в воздухе.

И в этом еще одно великое и неотвратимое – по отношению к врагам и бесам, и глупым бедам – предназначение ткачей воздуха!

Потому что как только ткач воздуха заканчивает плести свой несравненный мистический орнамент на очередном куске ткани или платье, вплетенные в ткань черные лучи превращаются в золотое шитье.

А золото действует на бесов совершенно неотразимо, – натолкнувшись на золото шитья, они уже тогда исчезают навсегда и безвозвратно.

И тогда Холопке приходится срезать с себя новый кусочек кожи, чтобы создать нового беса. Поскольку бесы – плоть от плоти черной царицы Холопки, то и новых бесов вместо сгинувших Холопке приходится создавать из себя.

Конечно новая черная кожа на Холопке отрастает довольно быстро.

Но, все же происходит это не вдруг, и к тому же, если кожи срезано слишком много, – что происходит, когда зараз много бесов сгинуло безвозвратно, – тогда, чтобы восполнить число бесов, Холопке приходится срезать с себя кожу целыми листами.

После чего довольно долго Холопке приходится ходить безо всякой кожи, с торчащими наружу венами, черным мясом, черными жилами и торчащими черными мослами, которые гремят при ходьбе.

Ходить так не то чтобы больно (как и всякое сатанинское отродье Холопка не чувствует обычной боли), но неопрятно, да и на бесов удручающе и разрушающе действует вид царицы без кожи.

Получается, что ткачи воздуха – настоящие ассенизаторы против всякой воздушной нечисти, против бесов, сподручных черной царицы Холопки, преграждающих таргистанцам путь на небеса.

Чем больше соткут ткачи воздуха тканей из воздуха, из обычного воздуха, тем меньше остается жизненного пространства для бесов. И тогда бесы начинают пожирать друг друга, вследствие чего число их уменьшается.

И тогда вновь и вновь черная Холопка ходит, гремя черными мослами.

А пока обретают необходимую силу новые бесы, произведенные из кожи Холопки, старые бесы, производя необходимую бесовскую работу, делаются злее себя же вчерашних, стараясь текущее время обернуть вспять, – чтобы вернуть время назад еще до появления Таргистана и Жругара, и секрета изготовления тканей из воздуха, и рождения первого таргистанца, и рождения царя Ивана I, и рождения первого ткача воздуха, – то есть стараются сделать так, чтобы в сегодняшнем дне поселился настоящий демон, демон времени, который отступает разве что перед святостью ткачей воздуха и их одеждой, сотканной из воздуха и черных лучей.

И вот потому-то все таргистанцы прекрасно знают и понимают, что без Жругара и ткачей воздуха, и их одежды, и их тканей, они бы не выжили в этом непростом и трудном мире планеты Громар.

И потому, хотя Жругар не виден, но Жругар – это не одна только память, торчащая скалой в сознании таргистанцев больших и малых, передаваемая по наследству в изустных и письменных рассказах и легендах.

Жругар прежде всего это – живая и созидательная мечта, о невидимых святых и их спасительных и целебных одеждах, ставшая почти тысячу лет назад реальностью. Потому что ткачи воздуха – это воплощение самой красивой мечты Таргистана, мечты о святости.

А невидимость при жизни, невидимая и безответная жертвенность при жизни, – это ведь и есть по-сути святость, как и любая абсолютная жертвенность.

Может быть вы никогда не видели святых жругарцев?

Но ведь святые среди нас. Они всегда рядом. Они всегда готовы прийти к нам на помощь. И укрыть нас своим словом. Или пологом своей невидимой одежды, укрыть от неопрятных и глупых напастей мира, часто гнетущего и не всегда ясного.

Святые невидимы. Они всегда с нами – святые невидимки. Они даже живут в нас, растворяясь в нашей крови, когда нам особенно трудно, или когда наши силы, наши мысли и наш дух отступают перед стихией жизни, не в силах её упорядочить, и защитить себя и близких людей от напора зла и цинизма бесовского вожделения Холопки, у которой только одна цель – уничтожить, стереть с лица планеты Громар Жругар и Таргистан.

Нелегко святым.

Но полноценная жизнь святых начинается после их телесной смерти. К этому они готовятся всю жизнь, начав творить чудеса еще до своей телесной смерти, превратившись в слово и жертву слова еще при жизни, став ткачом воздуха.

Так или примерно так и думал Дзалебух, спасая сына.

В миг своего отцовского подвига он понял, что святость и невидимость связаны, как правая и левая рука.

Это, конечно, не одно и тоже, но это – единое целое, это – разные части единого и огромного организма. Хотя, конечно, святость не начинается с невидимости, а лишь подтверждается и укрепляется невидимостью.

Страшно умереть без покаяния.

Ткачи воздуха ткут одежды, которые помогают избежать смерти без покаяния, но не уничтожают вовсе смерти.

Иногда, впрочем, может показаться, что святые лишни, потому что святы. Потому что святые – больше чем таргистанцы, или даже жругарцы. Но никто не лишен святости. Святость есть в каждом. Святость каждого – это твоя святость. Вернись к своей святости.

Вернемся к своей святости, которая ждет своего часа, своего времени, когда мы ею воспользуемся.

Ведь мы же знаем, что у Бога времени нет – ни прошлого, ни настоящего, ни будущего, то есть никакого, – всё едино.

Поэтому воскрешение из мертвых, а это и есть настоящая святость, – означает победу над демоном времени, который побеждает человека смертью, ибо бессмертие – это Бог, а смерть – это дьявол, которому служит царица Холопка.

Поэтому пока мы обойдем время смерти Дзалебуха справа или слева, чтобы однажды в него вернуться, например, в сказке про Куклон.

И оставим пока (до новой сказки) Жругар, – ведь это особое место, которое рождает или воспроизводит ткачей воздуха и святых невидимок.

А ткачей воздуха уже почти тысячу лет никто, – кроме, конечно царя Ивана, – никто не видит. И что они делают в настоящий момент, и где находятся, никто не знает.

И единственное место и время, когда ткачи воздуха превращаются в видимок – это по дороге к своей звезде истины на вершине горы мудрости, что возвышается над Жругаром. И на вершине которой умер Дзалебух, оберегая сына от злого беса.

Для Дзалебуха настала тихая радость света. Была заслуженная жизнь. Пришла заслуженная смерть.

И вот самые последние слова Дзалебуха.

– Теперь моё предназначение – молиться. Предназначение оставшихся в Жругаре – спасать. И им это удается. Ничего я не хочу, кроме как молиться за Дзалебубуха, за жругарцев и таргистанцев. Мое назначение молиться за сына и всех таргистанцев. Мою молитву слышит Бог! Спасибо, Бог! За твое сердце, обращенное ко мне. Спасибо, тебе Бог! За то, что каждому ты являешься отдельно.

Вы спросите, что же произойдет потом? Дальше будет уже другая сказка, следующая сказка, сказка про Дзалебубуха, или, например, про летающих лошадей, которых бескрайне любил его отец Дзалебух.

Поле летающих лошадей

Совсем недалеко (всего-то в двух днях пути) от хутора, где живут Луиза и ее друзья, расположено удивительное поле. К этому полю по ночам собираются лошади, у которых к концу подошла земная жизнь. Поле необычное – это поле летающих лошадей. Это не маленькие почтовые лошадки, которые разносят глубоко под землей по пустым и тихим коридорам почту и телеграммы, это большие боевые лошади, которые служат таргистанским воинам в сражениях с врагами Таргистана. Сюда боевые лошади приходят не за травой, сюда они приходят умирать. Здесь – последнее в жизни боевых лошадей поле.

Спит земля, кажется, никто не дышит, и все замерло до утра, лишь небо опрокидывается, когда новая избранница врывается в журчащую над полем круговерть.

Они летают медленно и торжественно. Гривы реют, оставляя мерцающий в лунном свете след. Лошадям тихо и привольно.

Только вздрогнет в холке, но назад нет возврата, прощай земля, тебя наши сердца не оставят никогда. Вперед к бурной радости свободы. Холодно там. И это уже даже не воздух, а новая твердь. Воздух загустел, и куда бы ни ступило копыто – оно находит опору. Поле можно пересекать по диагонали, а можно пронестись кругом, а можно стремительно вверх, почти перевернувшись к земле спиной, и почти до самых звезд. И ничто тебя не сдерживает.

Раз в жизни. Всего один раз в жизни. Другого такого раза уже никогда больше не будет. Лишь одну ночь в твоей жизни. Только ночь. У каждой лошади это получится. Нужно только осмелиться, нужно перебороть свой страх.

Каждая лошадь только pаз в жизни может полетать. Перед смертью. Воздух над полем густеет для лошади только раз в жизни. Лошадиный век короток, но все они попадают в лошадиный рай – в котором лошадь свободна и легка, и ничто не стесняет ее движений, никто и ничто. Этот рай – это поле, поле летающих лошадей.

Лошади даже не ржут, они просто счастливы. Они свободны. Лошадь всегда мечтает убежать от земли. Ей всегда мешает дорога. Ее тяготит земное притяжение. Любая лошадь рассчитывает взмыть над дорогой. Но дорога сильнее.

И лишь на протяжении шести часов раз в жизни. Дороги, сражения и войны, убитые всадники и кровь – все позади. Впереди последняя свобода. И не важно, что это последние часы в лошадиной жизни. Всего шесть часов, с полуночи до шести утра. В полнолуние, и обязательно при ясном небе, когда листья под лунным светом кажутся вычеканными из металла. Только тогда лошадь оказывается сильнее земли. И принадлежит лишь скорости, и превращается в скорость, а скорость принадлежит ей.

Раз в жизни. Всего раз в жизни. И самое великое счастье в том, чтобы испустить дух в полете, здесь над полем, среди своего лошадиного народа.

А охраняет поле железный пастух на черном железном крылатом коне с шелковистой гривой до земли. Коня и пастуха выковал деревенский кузнец много сотен лет назад из метеорита, упавшего в колодец. Каждую полночь они выходят из океана Бурь, возносятся к луне, здороваются со Скопрыналом и встают на страже поля летающих лошадей.

Куклон

То есть между куклами-слов совсем не было личных отношений, как в раю, например, или аду. И жили они на самом юге Таргистана, высоко-высоко в горах, за облаками, в пещерном городе Куклоне.

Первые куклы-слов появились сразу же вместе с таргистанским языком. Куклы-слов были созданы из солнечного света, они родились для того, чтобы сделать таргистанский народ бессмертным. Если бы даже убили всех таргистанцев, всех, кто говорил и думал на таргистанском языке, – то, благодаря куклам-слов, которые жили в заоблачном подземном городе, слова вновь бы возродились, а вслед за словами возродились бы таргистанцы, весь народ и вся страна. Потому что нельзя уничтожить народ, если сохраняется язык.

Кукл-слов было очень много. Их было столько же, сколько слов в таргистанском языке. Они были маленькие и большие, красивые и не очень, умные и совсем глупые, пошлые и грустные, ползающие и летающие, больные и крепкие, как алмаз, текучие, как масло, и тревожные, словно, предгрозье, круглые и плоские. Куклы-слов были очень похожи на свои слова, собственно, как и всякие куклы похожи на тех, кого они изображают.

Кукла-снег смахивала на снег, а кукла-воздух была совсем как воздух, кукла-любовь была похожа только на любовь, но никак ни на песок или стол, или ненависть, да и куклу-гвоздь ни с чем нельзя было перепутать.

Впрочем, куклу-кровь никак нельзя было принять за куклу-дуру или куклу-зануду, а куклу-храм перепутать с куклой-жадность, или куклой-лошадь.

Куклы-слов были также не похожи друг на друга, как и слова, которые они обозначали.

А так как в жизни кукл-слов совсем не было и человеческих отношений, то не было и личной жизни. Например, у таргистанского царя был брат – великий князь, но в пещерном городе Куклоне не было куклы под названием – «великий князь», или «брат царя». Была кукла-князь, кукла-брат. И, конечно, кукла-бог, куклее которой среди кукол вы бы не нашли, даже если бы очень постарались поискать.

Причем, куклы-слов отражали только изначальные части речи – существительные, глаголы, прилагательные, местоимения. Куклы, хозяева которых существовали в языке в виде существительных, прилагательных и местоимений, изображались в именительном падеже, например, – кукла-великий, кукла-красивый, кукла-я, кукла-ветер. А глаголы жили в куклах только в начальной форме, в инфинитиве, например, – кукла-бежать, кукла-страдать, кукла-любить. Причем, глаголы, которые могли быть совершенного и несовершенного вида – так и отражались в начальной форме, например, – кукла-рассказать и кукла-рассказывать.

Куклы-слов были настоящим, духовным содержанием, и одновременно стилистическим наполнением языка, но не личной принадлежностью отдельного таргистанца, даже, если это был сам царь. То есть куклы-слов были отражением языка, а не таргистанцев, потому как известно, что язык принадлежит всем.

Разумеется, куклы-слов хотя и повторяли очень точно и подробно жизнь таргистанского языка, то есть, жизнь самих таргистанцев, но в то же время, куклы-слов – это были совсем не Громаряне, и, хотя они и были сутью человеческого языка, они жили совсем не так. Старели они не так, как Громаряне, – они старились очень медленно, вместе со словами. А поскольку некоторые слова жили по нескольку столетий и даже тысячалетий, и даже дольше, также жили и куклы-слов.

Было еще одно непременное условие – куклы-слов не могли покидать своих маленьких пещер: когда появлялось новое слово и возникала новая кукла-слово, то в горе, в продолжении одного из бесчисленных коридоров образовывалась новая пещера. И было их ровно столько же, сколько было слов, ни одной больше.

И как всякие куклы – куклы-слов всегда жили жизнью своих хозяев – слов и были сутью слов даже внешне.

Кукла-ветер – была всегда как ветер, а кукла-сон всегда спала, а кукла-дыхание всегда была – как легкое дыхание жизни, а кукла-роза пахла розами, а кукла-река вечно изменялась и будто текла в одном направлении.

Они были живыми, не мертвыми, но, поскольку они были куклами, то они никогда и не ели, содержанием их жизни – была жизнь их хозяев. Стоило бы какой-нибудь кукле перестать быть сутью своего слова, так сразу бы и забылось слово, которое изображала эта кукла.

Однажды вечером, одним весенним майским вечером случилась беда, таргистанцы не могли уснуть. Они забыли слово – «сон».

Поначалу многие обрадовались, особенно самые ретивые таргистанцы, которые всю свою жизнь жаловались себе и соседям на нехватку времени. Поэтому им бы очень хотелось научиться не спать вовсе. И таких таргистанцев в последнее время стало очень много, и они еще чаще и больше стали говорить о том, что им совсем не нравится спать.

Все кончилось тем, что кукла-сон разобиделась, заболела от расстройства и проснулась. То есть она вовсе перестала спать, потому ее как бы и не стало, а раз нет куклы, то и слово, которое изображает эта кукла, улетучилось. Это как человек, когда у него пропадает тень, то он превращается в привидение, то есть перестает быть человеком, так и слово, у которого пропала кукла, мгновенно все забыли, и оно исчезло.

Кукла-сон теперь денно и нощно таращилась в темноту и разговаривала на телепатическом языке с горой, не с куклой-горой, а с настоящей горой, что, как вам известно, запрещено куклам слов. Куклам-слов запрещено вступать в контакт с теми, кого они изображают. И уже вовсе нельзя говорить с настоящими человеческими и природными предметами, поскольку нельзя было передавать им знания о телепатическом языке.

Вы не ослышались. Куклы слов разговаривали друг с другом на телепатическом языке, а, значит, мысли, которые касались всех, были слышны всем, кто принимал участие в разговоре. Лишь интимные мысли, рассказывающие о жизни конкретного слова или условий проживания куклы в своей пещере – например, вдруг закапало в углу пещеры, значит, нужно обращаться за советом к кукле-сантехнику – другие куклы не могли услышать, если этого не хотела сама кукла. Но вступать в контакт с реальными предметами куклы слов не могли.

Одним словом…Таргистан уже больше не засыпал. Никакой добропорядочный таргистанец не мог уснуть, потому что он забыл – как называется то, что раньше звучало…

Дальше ни один из таргистанцев ничего не мог вспомнить. А раз они не могли вспомнить слово, значит, они не знали, не понимали, что им нужно сделать.

Жизнь у них перепуталась, и я бы даже сказал, что жизнь у них совсем разладилась. Потому как не стало сна, и пропала прелесть ночи, исчезло очарование дня, и они перестали замечать нежность восхода, и уже их не интересовала сила заката, и таргистанцы перестали любоваться воцарением луны и солнечным покоем. И это было самое обидное в этой истории.

Только теперь всем стало очень понятно, что нет маленьких или больших слов, нет важных или не очень важных, нужных или менее значительных. Оказалось, что все слова очень нужны. Оказалось, что без сна, например, вся жизнь, то есть просто вся без остаточка жизнь потеряла всякий смысл.

Очень скоро всем стало плохо. И куклам, потому что они сделались совсем не нужны. И таргистанцы начали испытывать страшную усталость, которая их совсем истомила, поскольку они не знали, что с этой усталостью делать. Они перестали ложиться в постель и не пили на ночь свой любимый ягодный крепкий напиток, с нежным, хотя и странным названием – кейра, и не целовали детей на ночь, ведь они же не ложились спать, и не читали на ночь молитву, и не чистили зубы и не расчесывались, и не убирали со стола, и не готовили ужин, а соответственно, не готовили и завтрак, поскольку не уходили на работу.

Но самое страшное, чего больше всего боялись таргистанцы и их правители: они перестали разглядывать на ночь перед зеркалом кончик носа.

Нет, в самой этой процедуре ничего странного не было. Потому что таргистанцы делали это с незапамятных времен, это делали и маленькие, и старые, мужчины и женщины, все и всегда, в войне или мире. Почему? – никто не знал. Но таков был обычай.

И обычай этот вовсе не был блажью. Если таргистанец – мужчина или женщина – переставал разглядывать кончик носа перед сном, значит, ему осталось жить ровно неделю, то есть семь суток.

И это был очень удобный, очень правильный обычай. За оставшееся до смерти время, таргистанец успевал доделать все свои громарские дела.

Причем, самый добропорядочный таргистанец ничего не знал о дате своей смерти до того момента, пока вдруг однажды вечером он обнаруживал, что у него пропало желание разглядывать перед зеркалом кончик носа.

И вот теперь весь Таргистан находился в великом унынии. На следующий день вечером, после того как кукла-сон проснулась, таргистанцы перестали рассматривать кончик носа, значит, им всем осталось жить неделю.

Да, верно! Вся страна, все эти милые белые колобки и серьезные горюны, мудрые карапетяне и веселые коровы, лошади и смешные тококоны – приготовились к смерти, потому как и жить им так дальше было нельзя. Жизнь без сна потеряла всякий смысл.

А жить так хотелось.

Но вот что удивительно. У кукл-слов никогда прежде не было ощущения жизни, как, впрочем, и смерти. Они были всего лишь куклами, потусторонними предметами, духовными тенями в зазеркалье слов, они были даже не моделью жизни, чем был язык и слова, а отражением этой модели – потому-то дыхание жизни и смерти до них никогда не доходило.

Но теперь что-то произошло. И то-ли оттого, что кукла-сон, в нарушение закона, продолжала разговаривать с настоящей горой на телепатическом языке, то-ли потому, что кукла-кошка попыталась телепатически загрызть куклу-крысу, но однажды куклы почувствовали всеми органами чувств вкус к жизни и вкус к смерти.

А это означает, что время кукл-слов будто замедлило свой ход, будто стало тормозиться, кажется даже, что куклы слов стали уменьшаться, будто таять, но не с одного бока, а как бы изнутри.

Они начали жить своей жизнью, значит, и умирать, потому что у них появилась своя история. И теперь они должны были исчезнуть. Причем, на день раньше таргистанцев, потому что в тот вечер, когда кукла-сон проснулась, таргистанцы еще продолжали разлядывать на ночь, как обычно, перед зеркалом кончик носа. А куклы-слов уже ожили, чтобы исчезнуть.

То есть таргистанцы умирали бы в полной тишине и безмолвии – слова исчезли бы вслед за куклами-слов, то есть прежде, чем расстались бы с жизнью таргистанцы. А Таргистан бы совсем обезлюдел.

Но как это ни странно, все знали, что нужно было делать. Впрочем, странного в том ничего не было. Нужно было обратиться за помощью к кукле-дуре. Но сделать это могла только кукла-царь.

И кукла-царь позвала куклу-дуру.

Между ними состоялся странный разговор. Точнее, этот разговор мог бы состояться, если бы куклы могли разговаривать.

На самом же деле некоторое время кукла-царь и кукла-дура стояли друг напротив друга и молчали (если бы, конечно, они могли стоять и молчать), – если бы они могли говорить вслух, то тогда бы это так называлось. Но мы же знаем, что, на самом деле, они разговаривали громко, очень бурно, перебивая друг друга, но на телепатическом языке. Так вот, если бы вы могли услышать, то вы бы услышали, как кукла-дура сказала кукле-царю.

– Что ты на меня так смотришь? Будто блох во мне выискиваешь.

Кукла-царь не обратила внимание на дурье ехидство. И лишь произнес.

– Кукла-дура, нас всех спаси. На тебя наша последняя надежда. Иначе Таргистан превратится в огромную бессловесную тварь, и на Громаре воцарится царица Холопка. А мы превратимся из теней слов в тени теней, и нас даже под землей не будет видно, потому что в конце-концов мы исчезнем, словно бы растаем. Мы станем ничто. И будем нигде.

На что кукла-дура резонно возразила.

– Для этого я должна стать куклой-силой или куклой-ум, или куклой-мудростью. Я же умею быть лишь куклой-дурой. Какая от меня польза?

Кукла-царь даже подскочила от возмущения.

Самое время обратить ваше внимание на еще одно существенное отличие жизни в Куклоне от таргистанской обычной жизни. В Куклоне не было вещей. Например, не было стола, или стула, или ложки, но были – кукла-стол и кукла-стул, кукла-ложка, на которых, разумеется, сидеть нельзя было, как, впрочем, и есть ими, поскольку они были не для того, чтобы их использовали, но они жили затем, чтобы сохранять слова. Поэтому, кукла-царь сидела не на троне, когда разговаривала с куклой-дурой, да и, вообще, она не сидела, впрочем, она и не стояла. И разговор у них был, не как царя с одним из своих подданных, а как двух кукол, одна из которых жила жизнью царя, а другая жизнью дуры.

Ну, так вот, кукла-царь подскочила пружиной на том месте, где она как бы и не стояла, и, хитроумно прищурившись, почти нараспев, сказала.

– Ну, как же ты не понимаешь. Такой случай. Нам не обойтись силой, умом или мудростью. Нет. Всего этого недостаточно, или слишком много. Ты умеешь мечтать, да так, как никто не умеет мечтать, ты умеешь фантазировать так, как никто из нас не умеет фантазировать. Помоги нам усыпить куклу-сон.

Как известно, главное отличие дуры или дурака от всех остальных в том, что дурак умеет только мечтать, но ничего и никогда не делает. Зато, смешивая между собой мечты и реальную жизнь, дураки соглашаются на такие задания, от которых остальные откажутся от страха или ума. Итак, кукла-дура пошла спасать всех, потому что у нее не было ни страха, ни ума, лишь надежда на Бога.

Да. Еще кукла-царь отрядил на помощь кукле-дуре куклу– ключ, куклу-спасение, куклу-жизнь и куклу-погоняло, которые жили рядом с пещерой куклы-царь.

И кукла-дура попросила сорок шесть тысяч четыреста секунд: три тысячи шестьсот секунд на всякий случай, десять тысяч восемьсот секунд на советы с друзьями и еще тридцать две тысячи четыреста секунд, чтобы помечтать, – то есть придаться своему главному и дурацкому занятию, во время которого приходят в голову самые неожиданные и прелестные мысли.

Перво-наперво кукла-ключ отомкнула все пещеры, в которых жили затворниками куклы, чтобы кукла-дура могла свободно входить в пещеры или выходить из пещер. Затем кукла-дура постучала в стенку кукле-сказке, которая жила в соседней пещере, та постучалась к своему соседу кукле-открытию, а та, в свою очередь, нашла куклу-отверстие, которая привела к ним куклу-дыру. Так между двумя пещерами открылась сквозная настоящая дыра, которая редко бывает между разными куклами слов, впрочем, так же как редко бывает сквозной смысл между разными словами. На открытие дыры и всех пещер ушло ровно три тысячи шестьсот секунд, которые кукла-дура попросила, как она выразилась, на всякий случай.

Наконец, кукла-дура принялась за дело.

И только затем между куклой-дурой и куклой-сказкой началась молчаливая внешне беседа, продолжавшаяся три тысячи шестьсот секунд.

– Многоуважаемая кукла-сказка, а, скажите мне, как бы нам усыпить куклу-сон. Нет, ну что вы. Конечно, мне, как кукле-дуре, все равно, будет она спать или нет. Но вы понимаете, уважаемая кукла-сказка, шумно стало очень. Все теперь все время колобродят по ночам и совсем не спят. Нет возможности помечтать. Поэтому я и взялась за это странное мероприятие.

– Любимая моя, кукла-дура!

Спокойно отреагировала кукла-сказка, удобно устроившись для неспешной беседы возле дыры в стене.

Надо признать, что кукла-сказка была самая сказочная по сравнению со всеми сказками мира, потому как кукла-сказка означала все сказки, которые или когда-либо были написаны, или еще только пишутся. И поэтому, например, кукла-дура была самая дура из всех дур на свете, потому-то она и была самая мечтательная на свете.

– Надеюсь для вас это не будет открытием, что все мы – все куклы – сотканы из струй света. Но, несмотря на это, света в нашем пещерном городе не было никогда, поэтому все мы, куклы пещерного города были от рождения слепы, как кроты, поэтому мы и общались друг с другом на телепатическом языке. Свет для духовной жизни языка не нужен. А теперь надо солнце впустить в пещерный город. Я не знаю, как это сделать, я не знаю, почему солнце нужно впустить в город. Но я уверена, что в пещерном городе должно заполыхать солнце, может быть лишь на одно мгновение, чтобы хватило времени для солнечного вздоха – и этого было бы достаточно, чтобы усыпить куклу-сон.

– А что же делать?

Уже подходила к концу три тысячи шестисотая секунда их разговора. Кукла-сказка мечтательно зажмурила свои сказочные очи и почти небрежно обронила.

– А об этом вам надо поговорить с куклой-солнце.

Не успело эхо от ее последних слов растаять в чаще волос на самой сказочной в мире голове куклы-сказки, как вслед за эхом в собственную прическу нырнула и кукла-сказка. А что ей оставалось делать, ей во время разговора стало очень щекотно.

Дело в том, что, воспользовавшись судьбоносной беседой, через дыру в стене прокрался в пещеру кукла-паук, пролез в прическу куклы-сказки и начал плести между волос в самой потаенной части прически паутину. И это было так щекотно, что кукла-сказка с трудом дождалась конца разговора.

Найти куклу-солнце было нетрудно. У нее была не просто самая темная пещера, но темнота в ее пещере была густая, словно, кисель, сквозь который пройти мог бы далеко не каждый.

Коридор же, в котором находится пещера куклы-солнце, кукле-дуре укажет, конечно же, кукла-спасение. А там дальше для такой мечтательнейшей особы, каковой и была кукла-дура, пройти куда-нибудь, внутрь чего-нибудь, даже в пещеру к кукле-солнцу не составляло никакого труда. Просто надо было вообразить стремительный луч, который будто глоток пробивал насквозь пещерный кисель.

– О, значительнейшая кукла-солнце! Нафантазируй солнцу дорогу в город.

Кукла-дура проговорила это, повиснув параллельно полу пещеры, и строя при этом гримасы одна круче другой. При этом она представляла себя в мечтах куклой-младенцем, который забрался в банку с вареньем, а кукла-мама в этот момент, забыв про варенье, красит губки у зеркала.

Зато кукла-дура могла строить гримасы, оценить которые могла лишь кукла-сказка, причем, не увидеть, а именно оценить, почувствовать, значит.

Хорошо, что кукла-солнце, у которой совсем не было чувства юмора, еще не успела отвлечься от своего внутреннего жжения, которое она испытывала всегда и днем и вечером, и ночью и утром, а потому не обратила внимание на эти гримасы. Хотя увидеть она могла бы, потому как у нее, в отличие от всех остальных кукл слов, были глаза, которые, правда, видели лишь в темноте.

Вообще, главная опасность в общении с куклой-солнце состояла в том, что она была снобом, поэтому не терпела никаких вольностей. И, чтобы не дать возможности тугодумной кукле-солнцу поразмышлять насчет ее легкомысленной позы, кукла-дура затараторила.

– Но как сделать так, чтобы запустить солнце в гору и, не разрушить город. Ведь город вырублен глубоко в горе, далеко-далеко от вершин и облаков. Неужели придется пробить огромное отверстие в горе, или взорвать больше половины города?

– Нет, конечно. Но Куклон надо сделать прозрачным.

– Прозрачным? А как это?

– Об этом, моя несравненная кукла-дура, вам надо побеседовать с куклой-слеза. А найти ее вам помогут ваши несравненные гримасы. И выкатывайтесь милая.

– Ой, спасибо.

От такого неожиданного окончания разговора – задолго до окончания три тысячи шестисотой секунды – кукла-дура закачалась в темноте и грохнулась на пол. Да так сильно, что темнота заколыхалась, превратилась в подобие паруса, в которые задул легкий бриз, который был сводным братом кукле-солнце. И пещера понеслась вперед, гоня перед собой волну, а кукла-дура завопила: «Караул». И еле-еле успела выпрыгнуть на ходу в коридор.

И пошла она искать куклу-слеза. И где ее искать, и на что она похожа, думала кукла-дура, посылая на ходу в каждую новую пещеру свои несравненные гримасы. Но вот напротив одной из пещер ее гримаса вдруг соскочила и куда-то улетела, то есть испарилась. Это было очень неожиданно, поскольку возле каждой пещеры, каждая новая гримаса отскакивала от темноты, как каучуковый мяч от асфальта, и шмякалась назад – иногда это было довольно ощутимое шмяканье. Но кукле-дуре все равно делать было нечего, ей было скучно, вот она и развлекала себя таким странным, может быть для всех умников, способом.

В очередной раз, приготовившись к шмяканью, кукла-дура лишь услышала такой особенный всасывающий звук, как будто кто-то через трубочку всосал последние капли ее шоколодного коктейля, когда кукла-дура на секунду отвернулась от бокала в правую сторону.

Конечно, кукла-дура расстроилась. Поводов было два: во-первых, кто-то украл у нее коктейль – а ведь последний глоток всегда самый вкусный, во-вторых, кто-то уволок ее гримасу. Было, конечно, еще одно незначительное расстройство – вместе с гримасой этот некто стащил благополучно и шмяканье. Но на последнее расстройство кукла-дура решила великодушно не обращать внимания – двух первых было предостаточно.

Кукла-дура выпустила из себя иголки, будто кукла-ежик или кукла-дикобраз, – у нашей героини было еще одно чудное свойство, она умела принимать облик или только часть облика любого из жителей Куклона.

Например, она могла быть куклой-слоном, или одновременно куклой-пепельницей, куклой-столом и куклой-львом. Или же одновременно, хоботом куклы-слона, ножкой куклы-стола и гривой куклы-льва. А иголки она выпускала в минуты раздумий.

Одним словом, что же делать, как понять, куда девалась гримаса? Кто же уволок ее самую смешную гримасу? Стоп! А, что сказала на прощанье высокомерная кукла-солнце?! Что-то насчет моей гримасы. А может быть пропажа моей гримасы – это проделки куклы-слезы.

Ну, конечно, все удовольствия и радости, и шалости сменяются печалью и покоем. Как же я могла это забыть? Ведь мне же об этом когда-то рассказывала кукла-сказка!

И кукла-дура вкатилась в пещеру, мокрую от начала и до конца, и во всех направлениях, утром и вечером, одним словом, всегда и полностью.

Конечно, она и не вкатывалась и не шла, но у нее было в первой момент ощущение, будто бы она подскользнулась; и потом уже до самого конца разговора с куклой-слезой она не могла избавиться от впечатления, что ей и скользко и мокро, и что-то щемит в глазах, словно, кто-то их тискает. Конечно, она попала к настоящей кукле-слезе.

– Помоги нам впустить солнце в город.

– Ну, хорошо, – не прерывая своего смешного занятия, ответила кукла-слеза.

Вы не ослышались. Кукла-слеза занималась своим любимым делом – она смеялась. Таргистанцы совсем перестали плакать. Это была уже только обязанность горюнов.

Да! А в пещере было совсем мокро. Не удивляйтесь. Это же пещера куклы-слезы.

– Для этого надо сделать гору прозрачной, и Куклон станет прозрачным.

– Мне уже говорила об этом кукла-сказка. Но я не понимаю, что, значит, сделать гору прозрачной?

– Душа моя! Спроси у куклы-плач! Все равно мне нужна помощь куклы-плач, одна я не справлюсь. От моих слез только половина горы станет прозрачной. А для того, чтобы сделать прозрачной вторую половину горы, нужно уже не просто лить слезы, но плакать. И когда найдешь куклу-плач, то имей ввиду, что моя сырость по сравнению с ее сыростью – это просто прожженная солнцем пустыня.

Но найти куклу-плач было совсем не просто. Таргистанцы давно забыли, что такое плач, и поэтому все уже почти забыли и слово плач, потому как привыкли жить совсем счастливо и совсем умно, а потому совсем не плакали.

Первым делом кукла-дура нашла куклу-собаку, которая поводила носом, побегала и указала на самую сырую пещеру Куклона.

Действительно, из пещеры пахло сыростью. Кукла-дура не знала, что такое сырость, но ей захотелось взять в руки весло, сесть в лодку и поплыть к дальнему берегу, у которого росли камыши, выли от счастья лягушки, вылезающие на свет лунный из толстомясых кувшинок. Но так как в Куклоне не было вещей, то и никаких весел в наличие не было, поэтому кукле-дуре пришлось окунуться в сырость по самую свою дурацкую макушку.

И, конечно, кукла-плач, была, ну, совсем, как плач. Или, что точнее, совсем как слеза, которая, например, выкатилась из глаза и повисла на кончике носа. И пухнет, пухнет, но почему-то не падает вниз, а заполняет вокруг себя весь мир. И вот уже мир состоит только из слез, которых так много, что им уже некуда деться. Как бы не лопнул мир. Поэтому, чтобы Куклон не лопнул изнутри, у куклы-плач была самая большая пещера, пещера без конца и без края.

У куклы-плач была настоящая кровать, по форме напоминающая и слезу, и Ноев ковчег. В ней она и плакала. Она плакала уже только в свое удовольствие, она же не могла смеяться, как кукла-слеза. Вот она и плакала. Она плакала, пока таргистанцы нуждались в очищающем плаче, радостном и печальном, долгожданном и неожиданном, и так необходимом Громару.

Когда же кукла-дура подплыла поближе к кровати, кукла-плач от радости, что наконец-то могут быть применены ее силы, рызрыдалась что есть мочи.

Слезы из нее хлынули сплошным потоком. Причем, это были радостные слезы, розовые. Кукла-дура поежилась, радостые слезы были красивыми, но, уж очень какими-то холодными. Стало совсем зябко. И нужно было спешить. И ведь еще надо было помечтать напоследок – кукла-дура истратила еще не все мечтательное время.

– Ложись рядом со мной. В розовых слезах мечтается очень хорошо. Ведь у тебя еще осталось десять тысяч секунд мечтательного времени. – Сказала кукла-плач.

От неожиданности кукла-дура мгновенно высохла. Она считала, что во всем Куклоне только она одна умела по-настоящему мечтать. Оказывается, нет.

– Но ведь таргистанцам осталось жить очень мало. Они ведь все умрут, если мы не успеем сделать нашу гору прозрачной и усыпить куклу-сон.

– Успеем. Надо же все хорошенечко обмечтать.

Кукла-дура закрыла несуществующие глаза, несуществующий рот, взлетела на несуществующих крыльях, и замечталась.

Она мечтала так крепко и настойчиво, и так интересно, что кукла-плач даже заплакала завидущими синими слезами. Если бы зависть была со зла, тогда бы слезы были фиолетовые. Но слезы были добрые, потому синие.

И вот только теперь кукла-дура поняла, ради чего она взялась за подвиг спасения Громара. Она плавала в розово-голубых слезах и думала о том, какое же это счастье! Какое же это счастье – плавать пять тысяч секунд в розово-голубых слезах, и ни о чем больше не думать, ни о чем не переживать, потому что все уже сделано. Немного подождать – и все будут спасены.

И дальше все пошло по плану, который нафантазировала кукла-дура.

Во время долгих и беспросветных лет горького и жертвенного плача кукла-плач забыла даже как ходить, она много лет не вставала на ноги. Кукле-дуре пришлось взвалить куклу-плач на плечи, и по уши в голубых слезах она вышла в коридор.

И они побрели вдаль. Пора искать куклу-бесконечность, которая живет в бесконечной пещере. Бесконечная пещера понадобилась только потому, что никто не знал, как много нужно было наплакать слез спасения зеленого цвета за оставшиеся пять тысяч секунд. Ведь речь шла о спасении целой планеты.

Наконец, они добрели до какого-то поворота в этих долгих и бесконечных коридорах Куклона.

– Куда же нам идти дальше?

Возопила кукла-плач. Она хотя и сидела на закорках у куклы-дуры, но поскольку очень хорошо понимала насколько той тяжело, то ей было жалко свою невольную подругу.

– Действительно, – вытирая незримой рукой незримый пот, промолвила неслышно кукла-дура. – Как же мы найдем эту бесконечность?

Кукла-дура произнесла слово «бесконечность» и замолчала.

Вот когда пришел черед куклы-жизнь, которая тихонечко плелась сзади все это время, пока кукла-дура спасала Куклон, и терпеливо ждала, когда же к ней обратятся за помощью.

И вот что сказала кукла-жизнь, зачем-то повиснув над полом в виде бабочки:

– Вам не нужно никуда идти, не нужно искать эту пещеру. Вы уже в пещере, вы никогда и не выходили из пещеры, в которой живет кукла-бесконечность. Вы хотите знать, как выглядит кукла-бесконечность? Конечно хотите. Кукла-бесконечность выглядит точно также, как выглядит время. Именно, время, потому что не бывает куклы-время, потому что нет такого слова – время, поэтому не может быть и подобия. Время – это не слово, время – это мысль, время – это не выражение, время – это суть. Слово выходит из будущего, а уходит в прошлое. Слово – это и есть время, поэтому языку не подвластно время. Всякое слово – это очередное время. Поэтому нет куклы-время, есть просто время, в котором и из которого происходят слова и куклы слов. И поэтому кукла-бесконечность, хотя и похожа на время, – но это вовсе не время. Кукла-бесконечность – это как зеркало, это – отражение времени. Кукла-бесконечность не существует вовсе. Такая вот странность присутствует в жизни. Впрочем, наверное, вы хотите, чтобы я вам рассказала, как выглядит время. Хорошо, давайте я вам расскажу о внешнем облике времени. Вы заходите в пещеру к кукле-бесконечность и видите свои самые сокровенные желания, настроения и чаяния. Все самое-самое сокровенное. Вот это и есть время. А большего вам понять о времени нельзя, для этого надо умереть, чтобы понять больше, или воскреснуть, что одно и тоже…

Кажется, кукла-дура все поняла, поняла, как найти пещеру куклы-бесконечность. Пещера куклы-бесконечность – это и есть Куклон, незримый, но и как язык нескончаемый. Язык – это и есть бесконечность.

Поэтому когда кукла-дура и кукла-плач вошли в пещеру, из которой они никогда не выходили, они увидели ожидаемое. Они удивились не тому, что они там увидели, а тому, что они это там увидели. В эту самую пещеру, в которой жила кукла-бесконечность, и должны были войти кукла-слеза и кукла-плач. И они вошли. Вошли в себя. И увидели себя, свои желания, свою радость и свою боль, и поверили окончательно в свою веру в спасение Громара.

Вошли – и были бесконечностью, и плакали зелеными слезами, и бесконечно умножали слезы отчаяния и радости. И эти изумрудные слезы текли по многочисленным горным венам и пропитывали гору над Куклоном.

И текли последние секунды.

И, кажется, они успевали.

Да. Вот уже удивительный чистый горний свет свыше входит в Куклон, а куклы слов посоловели от счастья и удовольствия – и это сразу же почувствовали таргистанцы. Из разговоров исчезли гордыня, брань, злость, зависть, подозрительность и ничтожность, остались лишь верность, слава и честь, ум и истина, мудрость и красота. Так сила слова сочеталась с силой жизни. И никто уже и никогда не мог разорвать язык и Таргистан – они уже навсегда были соединены сокровенной верой и надеждой, оплаканной и крепкой, как гора Куклон. И успокоенная кукла-сон уснула успокоенной.

Кончились несносная тишина и ожидание, воцарившиеся в Куклоне и во всем Таргистане, потому как все ждали, затаив дыхание, чем же закончится план куклы-дуры. А план куклы-дуры закончился всеобщим спасением. Радостью задрожали стены, и великий язык вновь воцарился на Громаре. Таргистанцы заплакали от радости – к ним вновь вернулся сон – и это были слезы облегчения. Изумрудные слезы.

И в тот же вечер все таргистанцы, и маленькие и старые, мужчины и женщины с удовольствием рассмотрели свой кончик носа, по которому она так соскучились за несколько дней ожидания смерти. Вы же помните, что обычай этот вовсе не был блажью. Если мужчина или женщина переставали разглядывать кончик носа перед сном, значит, им оставалось жить ровно неделю. Но теперь все было в прошлом. Вновь в Таргистане открылась страсть по жизни.

Оглавление

От автора

Пролог История появления Таргистана

Как маленькие лошадки спасли семью фонарщиков

Четырехрукий дядька

Горюны

Скопрынал

Карапетяне

Белые колобки

Про девочку Луизу, голубого оленя и красную сову

Тококон

Зорькино молоко

Ткачи воздуха

Поле летающих лошадей

Куклон

Реклама на сайте