«Таинственная надпись»

Таинственная надпись (fb2) - Таинственная надпись 812K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Валентин Андреевич Зуб

Валентин Андреевич Зуб Таинственная надпись

ВОПРОС ПЕРВОСТЕПЕННОЙ ВАЖНОСТИ

Школьные звонки, которые возвещали перемену или созывали учеников на урок, давно умолкли. Шли экзамены. В школе царила торжественная тишина. Сдавала вторая смена.

Вдруг дверь одного из классов распахнулась и в коридор с шумом выбежала группа раскрасневшихся ребят.

— Сда-ли! Сда-ли! — радостно кричала Нина Бурейко, маленькая девчушка с красными лентами в светлых косичках. — Последний экзамен сдали — вы понимаете, ребята? Толик, а что мы теперь будем делать? — вдруг обернулась она к высокому стройному пареньку с серыми шустрыми глазами.

— а ты в каком кружке?

— В краеведческом…

— Внимание! — крикнул ребятам Толик. — Всех членов краеведческого кружка прошу остаться. Нужно обсудить план нашего летнего похода.

— а что там обсуждать! — заговорил приземистый, широкоплечий Женька Караваев. Он все время держался возле Толика, как будто оберегал его от натиска ребят. — Нынче нам надо поехать куда-нибудь подальше, скажем, в Беловежскую пущу или в Минск: посмотреть, как строится город, побывать в музее Отечественной войны…

— Прежде чем так далеко ехать, надо познакомиться со всем интересным, что есть в своем районе, — возразила Нина Бурейко.

— а если наш район совсем неинтересный? Никаких древних сооружений нет, курганов тоже… Не знаю, с чем ты будешь знакомиться, — стоял на своем Женька.

— Ну, это ты уже загнул — район неинтересный… — набросились на Женьку другие ребята. — а как из мела известь делается, это тебе не интересно? А Шервинский лес, партизанские землянки?…

— Так я и говорю: все интересное, что есть в нашем районе, мы уже знаем, а теперь нам нужно расширить масштаб походов.

— Женька верно говорит! — поддержал Караваева кто-то из ребят. — Свой район мы уже вдоль и поперек исходили.

— Вдоль и поперек? а на стеклозаводе мы были? а растительный и животный мир мы хорошо знаем? и вообще, ты хоть раз живого лося видел?

— Тише, ребята! — поднял руку Толик. — Маршрут похода — вопрос первостепенной важности. Надо обсудить его со всех сторон. Есть два мнения. Первое…

— Никаких двух мнений быть не может! Ребята все разом повернулись на этот тоненький

голосок. Перед ними стоял Василек Крылович — смуглый розовощекий мальчуган. Он сдавал экзамены в первую смену и успел уже побывать дома. Теперь он откуда-то примчался, весь обливаясь потом; его и без того розовые щеки еще пуще раскраснелись.

— Кто за тобой гнался, что ты отдышаться не можешь? — иронически спросил Толик.

— Никто не гнался, уф-ф… — смешно отдуваясь, проговорил Василек. — Я просто очень спешил… У меня такая новость!..

— Что там за новость? — нетерпеливо спросил Женька. — Давай говори скорей.

— Погоди, пусть отдышится, — возразил Толик. Толик всегда был спокоен, рассудителен, никогда

не горячился; прежде чем что-нибудь сказать — всегда подумает. Ребята любили посмеяться над этой Толиковой серьезностью, но в душе все уважали его. а некоторые, как, скажем, Женька Караваев и Василек, были просто в восхищении от него и помогали ему во всем. Толик был редактором классной стенной газеты, а Женька и Василек — корреспондентами. Вместе они и оформляли газету. И надо сказать, что газета четвертого «А» считалась лучшей в школе. Почитать и посмотреть, как она оформлена, приходили даже ребята из старших классов. «По совместительству», как он говорил, Толик был и председателем краеведческого кружка.

— Я видел, — говорил уже спокойнее Василек, — какие-то таинственные буквы…

— Какие буквы, где? — горячился нетерпеливый Женька.

— На строительстве электростанции… Мать послала меня набрать щепок, там начали уже тесать бревна. Я побежал, набрал полнехонький мешок и собирался уже домой идти. А потом мне захотелось влезть на бревна и посмотреть с высоты на нашу деревню.

— Короче, короче, — перебил его Женька. — Слишком длинное вступление. Давай о деле.

— Ну так вот, — продолжал Василек. — Я залез на самый верх и вдруг вижу — на одном бревне какие-то таинственные буквы.

— Какие буквы-то?

— Да я еще сам толком не рассмотрел.

— Так почему же таинственные?

— Мне так кажется.

— Васильку всегда и во всем что-нибудь чудится, — безразлично махнул рукой Женька. — Давайте лучше обсуждать маршрут путешествия.

— Нет, ты погоди, — перебил Женьку Толик, — нужно как следует разобраться.

— Конечно, нужно, обязательно… — заговорили ребята.

— Так где, ты говоришь, эти буквы-то — ближе к верхушке или к комлю? — стал расспрашивать Василька Толик.

— А может быть, их дровосеки вырезали? Какие-нибудь условные знаки? — высказал свою мысль Женька.

— Да нет! Они как раз возле того места, где отпилено, и такие давние, что и разобрать трудно, — говорил Василек. — Потому я и подумал, что тут что-то есть.

— Ну ладно, — сказал Толик, обращаясь к ребятам. — Давайте сходим посмотрим.

— Только напрасно время убивать, — гнул свое Женька. — Кто-то ножом чиркнул по коре, а он — таинственные буквы…

Однако, подчиняясь большинству, он поплелся вслед за друзьями.

Деревня Ляховцы, где происходили эти события, во время войны была почти начисто уничтожена фашистами. Ко времени, о котором здесь говорится, деревня отстроилась и стала куда красивей, чем была. Колхозники из землянок переселились в новые дома. Для ребятишек построили новую двухэтажную школу. В центре деревни вырос просторный клуб, рядом с ним — здания сельсовета и врачебного участка. А нынешней весной началось строительство колхозной электростанции. Сюда, на стройку, и прибежали ребята.

— Таинственные буквы вон там, наверху, — показал Василек на самый высокий штабель бревен.

— Вот заладил: таинственные, таинственные… — насмешливо махнул рукой Женька. — Сказал бы просто: «какие-то буквы».

— А тут и правда что-то написано, — послышался сверху голос Толика. Он сидел на верхнем бревне штабеля и внимательно рассматривал стершиеся и почерневшие от времени буквы.

Все ребята как по команде стали карабкаться на бревна. Девочки стояли внизу и требовали, чтобы им обязательно обо всем докладывали.

— Вот это не то «г», не то «т», — показал Василек, который уже сидел рядом с Толиком.

— Это «т», — решил Толик, — потому что за ним идет «у», потом снова «т», и получается «тут».

— А дальше ничего не разберешь, — вздохнул Василек.

— Пусти меня, — попросил Женька, отстраняя Василька.

— Тебя? Не пущу… — заупрямился Василек.

— Это почему?

— Ты даже идти смотреть не хотел…

— А теперь захотел! — ответил Женька и, оттеснив Василька, наклонился над бревном. — Вот этот серпик, наверно, будет «с», а вот это — «п», — догадался он, присматриваясь к буквам.

— Разгаданы еще две буквы — «с» и «п», — передавал девочкам последние новости Василек.

— Дальше идет буква «р» — она совсем отчетливо видна, — сообщил Женька. — А за ней вроде «я»…

— Вот и получается: «Тут спрятан…» — подвел итог Толик.

— Ну-ну, интересно, — заерзал на бревне Василек. — А дальше что?

— Я уже следующее слово разобрал, — радостно оповестил Женька. — Вот погляди, Толик: это «т», а это вот, кажется, «р», хотя оно и не очень разборчиво; дальше, конечно, «у», а с хвостиком — «д»… Вот и выходит: «Тут спрятан труд…»

— А что могут значить эти слова? — задумчиво проговорил Василек.

— Кто ж его знает, — задумался и Толик. — Здесь еще что-то написано, только не разберешь — как раз попало под распил.

— Может, геологи что-нибудь нашли под этим деревом и написали, чтобы не забыть, — крикнула снизу Нина.

— Они просто написали бы: «Здесь найдена нефть», или, скажем, уголь, или соль, а то — «труд», — неудовлетворенный таким объяснением, возразил Женька. — Может, это чья-нибудь шутка?

— Нет, непохоже, — сказал Толик. — В шутку такого не напишешь. Там было бы: «Здесь спрятан клад» или еще что-нибудь такое, только не «труд». Жаль, что как раз самое главное слово, которое нам все могло объяснить, попало под пилу. Вот если бы его прочесть!..

— Это невозможно, — грустно проговорил Женька, — тут остались одни только верхушки от букв.

— А я думаю — можно! — не согласился Василек.

— Но как, как? — разволновался и Толик.

— Пень от этого дерева нужно найти, вот что! — А как ты его найдешь, если неизвестно

даже, с какой делянки бревна?

— Это узнать нетрудно. Расспросим тех, кто возил.

— Ага, неплохая идея! — согласился с Васильком Толик. — Действительно, надо будет разузнать, с каких делянок возили бревна для электростанции.

— Этим мы с Ниной займемся. Ладно, Нина? — крикнул сверху Василек.

— Ладно, — отозвалась Нина. — Мы быстро узнаем: мой отец был бригадиром возчиков.

— А потом, — развивал свою мысль Толик, — когда мы узнаем, откуда привезены бревна, мы отпилим конец бревна с буквами и пойдем искать тот пень. Я считаю, что буквы не простые. Тут есть какая-то тайна.

— А почему ты думаешь?

— Посмотрите, как криво они вырезаны. Наверно, человек, который их вырезал, очень торопился. А может, он был тяжело ранен и хотел перед смертью открыть людям тайну, которую он знал…

— А поблизости никого из своих не было, — закончила мысль Толика Нина.

— Тяжело ранен?… Откуда ты взял? — недоверчиво спросил у Толика Женька.

— А ты посмотри, как низко буквы от земли, у самого комля. Вот так и кажется, что кто-то вырезал их сидя или даже лежа, — ответил Толик. — Ты, Василек, когда будешь расспрашивать у возчиков про делянки, спроси заодно: может, они там что-нибудь интересное видели? Для нас это очень важно.

— Видишь, Женька, — сказала Нина, — а ты говорил, что за интересным нужно ехать далеко, за тридевять земель. Я думаю, что наш спор, ехать ли далеко или пойти по своему району, разрешился сам собой, а? Как ты думаешь, Толик?

— Я и сам не знаю. Посоветуемся с Зинаидой Антоновной, стоит ли всему кружку заниматься этой надписью.

— Но дознаться, в чем дело, нужно обязательно! — горячо проговорил Василек.

— Да, обязательно, — поддержал его Толик.

— Ну, тогда пошли скорей к Зинаиде Антоновне.

— Пошли! — весело откликнулись ребята. Им хотелось как можно скорее поделиться необыкновенной новостью со старшим товарищем и другом — пионервожатой Зинаидой Антоновной. И ребята, обгоняя друг дружку, пустились бежать.

ПОРУЧЕНИЕ ОТРЯДА

Зинаида Антоновна готовилась к очередному сбору отряда. Тема сбора — «Значение лесов для народного хозяйства». Пионервожатая хотела, чтобы ребята, отправляясь в поход по родному краю, не только интересно отдохнули, но и пополнили свои знания, научились любить природу. А они всегда считались с мнением Зинаиды Антоновны. Разговаривала она с ними просто, как равная с равными, да и с виду пионервожатая — невысокая молодая девушка с узкими плечами и тугой каштановой косой, уложенной вокруг головы, — мало чем отличалась от своих воспитанников.

Однажды Витя Капустин, задиристый и непослушный мальчишка, принес в класс скворца, которого он по дороге убил из рогатки.

Ребята отнеслись к этому событию по-разному. Одни бранили Витю за то, что он убил полезную птицу, другие восхищались его меткостью. Самого Витю так и распирало от гордости. Неожиданно в коридоре он повстречался с Зинаидой Антоновной.

— Что это у тебя в руках? — спросила она. — Птичка.

— Какая?

— Скворец.

— Покажи. — Зинаида Антоновна взяла птицу, посмотрела на нее, погладила, а потом спросила: — Кто убил?

— Я, — признался Витя.

— Та-ак… Ладно, пусть она останется у меня. А вечером был сбор отряда. Зинаида Антоновна

положила на стол перед собой убитого скворца и спросила:

— Ребята, кто знает, чем так полезны скворцы, что люди даже делают для них специальные скворечни?

— Они пожирают разных насекомых, жучков, козявок, гусениц и этим охраняют сады от вредителей, — ответил Женька, который сидел на первой парте.

— Верно. А знаете вы, сколько разных козявок съедает за день скворец или любая другая птица, которая питается насекомыми?

Ребята молчали. Никто точно не мог ответить.

— Ну, тогда я вам скажу, — продолжала Зинаида Антоновна. — Насекомоядная птица может уничтожить за день столько вредителей сада, что их вес в два-три раза будет больше, чем весит сама птица. Особенно полезны скворцы, синицы, стрижи, ласточки, мухоловки. Синица, например, когда она уже не хочет больше есть, просто убивает свою добычу. Кому принес Витя вред? Себе, нам с вами, нашему колхозному саду…

Потом Зинаида Антоновна рассказала про жизнь разных птиц, про их повадки.

Витя сидел как на иголках. До него дошло, что он вовсе не герой и напрасно хвастался перед товарищами. В конце сбора он встал и заявил, что больше не будет трогать птиц…

Зинаида Антоновна дописывала последнюю страницу конспекта, когда в дверь к ней вдруг постучали. Она выглянула в окно и сразу догадалась, что у ребят что-то произошло, — они были взволнованы, лица раскраснелись.

— Заходите, ребята! — пригласила она, открывая дверь.

— Здравствуйте, Зинаида Антоновна! — поздоровались все хором.

— Здравствуйте! Рассказывайте, что случилось.

— Мы нашли таинственную надпись, — заговорили ребята, перебивая друг друга.

— Василек нашел…

— На электростанции…

— Погодите, погодите, не все сразу. Василек, рассказывай ты.

Василек рассказал все по порядку: как он пошел за щепками, как увидел буквы… Зинаида Антоновна слушала очень внимательно, а когда ей рассказали, что удалось прочесть на том бревне, она даже встала и взволнованно заходила по комнате.

— Очень интересная находка… Неужели это письмо Степана Казимирова? — в задумчивости проговорила Зинаида Антоновна.

— Какого Степана? — заинтересовался Василек.

— Это я просто так… Вспомнила один случай, еще во время войны… Так вот, я думаю, что можно принять предложение Толика и Василька и попробовать найти продолжение надписи. Только всем идти не надо. Поручим это Толику, Васильку и…

— Мне! — вскочил Женька.

— Ладно. Я согласна. А вы, ребята?

— Тоже! Согласны! — дружно прозвучало в ответ.

— Думаю, что им на это дело хватит одного дня. Делянки, откуда возили бревна, близко — до самой дальней километров пятнадцать, и если они завтра встанут вместе с солнцем, то к вечеру, я думаю, сумеют вернуться. Не проспите?

— Что вы, Зинаида Антоновна, — за всех троих ответил Толик. — Да мы и ложиться не будем.

— Ну, это уже напрасно. Перед походом нужно как следует отдохнуть, чтобы быть бодрыми и выполнить поручение отряда.

— Выполним! — торжественно заверил Василек.

ЖЕНЬКА НАПАДАЕТ НА СЛЕД

Иногда получается так: сомневался человек в полезности какого-то дела, не верил в его успех. И вдруг своими глазами увидел, что ошибался. Дело-то интересное и нужное. И тогда этот человек становится самым страстным его сторонником.

Так случилось и с Женькой. Он с большим недоверием, чем остальные, отнесся к таинственным буквам. Ему все казалось, что это чья-то шутка или просто случайная надпись. И когда он просил, чтоб его вместе с Толиком и Васильком послали искать вторую половину надписи, то делал это только для того, чтобы быть вместе с друзьями и после посмеяться над Васильком.

Женька пришел домой, поужинал и сразу лег спать, потому что вставать условились рано. В избе было тихо, и он уже засыпал, когда хлопнула дверь и в комнату вошла мать. Он узнал ее по походке, не открывая глаз. Вслед за тихими шагами матери послышались еще чьи-то — тяжелые, гулкие. Должно быть, второй человек был в сапогах.

— Откуда оно возьмется, здоровье-то, — говорила мать, — когда такие муки довелось пережить?! И в голоде и в холоде сидели, вот оно теперь и сказывается. А что у нее признали?

— Туберкулез.

Женька по голосу узнал гостью — соседку тетю

Антонину. Вовсе еще не старая, она была совсем седая. Это после того, как фашисты угнали в Германию ее единственную дочь Аню. После войны Аня вернулась, но была все время какая-то задумчивая и тихонько кашляла в уголочек платка. А вчера тетя Антонина отвезла Аню в больницу.

— О-хо-хо, — тяжко вздохнула мать, — нет на свете нашего доктора Корнея Прокофьевича, он бы ее в два счета вылечил.

— Нет, Людочка, чахотку не так просто вылечить, нет еще такого лекарства, чтоб выпил — и поправился.

— А я тебе говорю, что у Корнея Прокофьевича было такое лекарство. Он целый труд про это написал, страниц на триста. Да вот беда — убили его фашисты, а все его бумаги с собой забрали. Вот в тех-то бумагах, видно, и был секрет этого лекарства, потому что после войны человек из Минска приезжал и все расспрашивал про Корнея Прокофьевича: как он погиб и не давал ли кому спрятать каких-нибудь бумаг. Походил-походил, да так и уехал ни с чем.

Женька вдруг подскочил на кровати как ошпаренный. Бумаги! А может, это и есть труд доктора? Может, он как раз и спрятан под тем деревом? Там ведь так и написано: «Тут спрятан труд…»

— Мама, все, что ты сейчас рассказала тете Антонине, правда?

Мать удивленно посмотрела на сына.

— Ты что, еще не спишь? Конечно, правда. А почему это тебя так интересует?

Однако Женьки уже и духу в избе не было. Он мчался к Толику, мчался с такой скоростью, что только в ушах свистело. Прибежал, а Василек уже там. Он боялся проспать и ночевал у Толика.

— Ребята! — взволнованно заговорил Женька. — Надпись там не случайная и не в шутку… Я все знаю… Знаю даже, что дальше написано: «Тут спрятан труд Долохова».

— Какого Долохова? — спросил Василек.

— Доктора Долохова… Корнея Прокофьевича. Что немцы расстреляли.

— Это того самого, что твоему брату операцию делал?

— Ну да, того самого.

И Женька рассказал ребятам все, что он услышал от матери.

— Если так, мы должны во что бы то ни стало отыскать эти бумаги, — сказал Толик.

— Вот только удастся ли найти тот пень с продолжением надписи, — усомнился Женька.

— Найдем, обязательно найдем, — горячо заговорил Василек. — Мне даже кажется, что тут нет ничего сложного. Кусок бревна с буквами мы будем примерять к каждому пню, пока не найдем тот, который нам нужен.

— А ты узнал, с каких делянок возили бревна?

— Узнал, все узнал… С Косинской делянки. Правда, возчики, когда возили эти бревна, ничего интересного не видели. Только возле одного дерева нашли какой-то старый сапог. А Нинин отец, дядя Кастусь, говорил, что на Косинской делянке еще в 1944 году, сразу после освобождения, нашли убитого партизана и на нем был только один сапог. Дядя Кастусь сказал, что партизана похоронили в братской могиле там же, в лесу.

— Это все очень важно, — заметил Толик. — А возили только с одной делянки или еще с каких-нибудь?

— Только с Косинской…

— О, это облегчает задачу.

— Как сказать, — вставил свое слово Женька. — Там же по дороге болота — ни пройти, ни проехать. Нам придется целую экспедицию организовать. Тут одним днем не обойдешься.

— Верно, — согласился Толик. — Если бы зимой, другое дело, а сейчас, после дождей, напрямик и соваться не стоит…

Тогда давайте быстрей готовиться к экспедиции! — заволновался Василек и хотел уже куда-то бежать. Но Толик остановил его:

— Подожди, надо еще наметить маршрут. До Шервинского леса, где находится Косинская делянка, можно добираться по речке и лесом, в обход болота. Так какой путь мы выберем?

— Давайте поплывем на лодке, это ведь так здорово! — как всегда, без долгих размышлений предложил Василек.

— Можно и на лодке, только назад добираться против течения не так-то легко будет, — возразил Толик.

— А я думаю, это будет все-таки легче, чем тащить на себе рюкзаки с запасом продуктов да еще лопаты в придачу, — поддержал Василька Женька.

— Пешком идти нам все равно придется, — заметил Толик, — потому что от Бродов, где мы пристанем и откуда начинается Шервинский лес, до Косинской делянки километров восемь.

— Ну, восемь это не тридцать восемь, которые нам придется пройти, если пойдем в обход. А, кроме того, интересно-то как!..

— Ладно, — сдался наконец Толик. — На лодке так на лодке. Только чур: не ныть, если в походе трудно придется, если мозоли будут во всю ладонь…

— Ура-а! Плывем! — весело закричал Василек и заскакал на одной ноге.

— Не спеши в пляс пускаться, — немного остудил радость Василька Женька. — Еще, гляди, дома не пустят.

— Верно, — поддержал его Толик, — без спроса в такую дорогу пускаться нельзя: это не прогулка в местечко.

— Меня пустят, — беззаботно сказал Василек. — А если еще расскажу куда и зачем, то и подавно.

— Думаю, меня тоже пустят, — не совсем уверенно проговорил Женька. — Если отец дома — пустят…

— Дома твой отец, — порадовал друга Толик, — недавно видел, как он из местечка ехал.

— Ну, тогда нам просто везет.

— А теперь спать! — дал команду Толик. — На рассвете отчаливаем.

— Я побежал. Доброй ночи! — попрощался Женька с друзьями.

Смотри завтра не опаздывай!

— Не опоздаю… — долетел Женькин голос уже из-за дверей.

ПРИКЛЮЧЕНИЯ НА РЕКЕ

Женька не опоздал. Когда он проснулся, солнце еще не взошло. Только на востоке багровела яркая заря. На дворе было прохладно; на траве, на листьях деревьев и кустов висели крупные капли росы.

Женька быстро умылся, выпил кружку холодного молока, потом забросил за спину вещевой мешок, приготовленный еще накануне, и вышел на улицу.

Вчера вечером ему не пришлось прибегать к помощи отца. Мать, услыхав, куда они собираются, сказала:

— Ну что ж, езжай. Если вы отыщете эти бумаги, большое дело сделаете… Только будь поосторожней.

Когда Женька прибежал к Толику, тот уже не спал. Василька нигде не было видно.

— Ну вот, а вы боялись, что я просплю, — похвалился Женька. — А где Василек?

— Побежал домой отпрашиваться, а заодно Зинаиде Антоновне записку отнесет: надо предупредить, чтоб нас сегодня не ждали. Ведь никто не знал, что это до Косинской делянки надо добираться.

— Не мог раньше сбегать… — проворчал Женька.

— А мы с ним уже на электростанцию сходили, — сказал Толик.

— Чего?

— Отпилили конец бревна с надписью. Вчера ведь не успели. Вот погляди… — И Толик показал Женьке увесистый кругляш.

— А-а, — смущенно протянул Женька. — Ну, тогда…

…И вот по спокойной реке плывет лодка. В лодке трое — Толик, Женька и Василек. На дне лежат рюкзаки, лопаты, Женькина плащ-палатка и кругляш с надписью.

На веслах сидит Толик. Женька лежит на носу и смотрит, как лодка рассекает гладь воды и как возникают сначала еле заметные волны, как потом они становятся все больше и больше и наконец сливаются друг с дружкой вдали.

Василек сидит на корме с коротким веслом в руках — правит.

Легко скользит лодка. Мимо проплывают зеленые берега, привольно разросшиеся кусты, склонившиеся к воде ивы.

Ветер налетел неожиданно. Небо вдруг затянуло черными тучами, полил косой крупный дождь.

На реке поднялись волны. Лодка с ребятами то высоко взлетает на гребень волны, то стремительно падает вниз.

— Эх, хорошо! — налегая на весла, кричит Толик и озорно подставляет лицо крупным каплям дождя.

— Не понимаю, чему ты радуешься, — ворчит Женька, выглядывая из-под плащ-палатки, в которую он закутался с головой. — Сейчас вообще перевернемся, и черта с два ты спасешься в такую погоду.

— Не перевернемся! — все так же весело кричит Толик и что есть силы налегает на весла.

— Давайте где-нибудь спрячемся от дождя, переждем, — предлагает Женька.

— А где ты спрячешься? — спрашивает Толя. — В кустах? Там еще хуже промочит.

— Я знаю, где можно спрятаться, — серьезно замечает Василек.

У Женьки в глазах надежда.

— Где? Говори скорей! — торопит он.

— Давайте залезем в воду, — так же серьезно продолжает Василек. — Ни одна капля нас не достанет.

— Болтун! — сердится Женька и еще плотнее закутывается в плащ-палатку.

Но летний дождь не то, что осенью. Как неожиданно он налетел, так же неожиданно и прекратился. И вот уже снова ласково светит солнце, а по чуть помутневшей после дождя воде по-прежнему легко и уверенно скользит лодка.

Ребята гребут по очереди. Но лучше всех получается у Василька. Под ловкими, сноровистыми взмахами его рук лодка почему-то выше задирает нос и, кажется, не скользит по воде, а летит по воздуху.

Сказочно красивы освеженные дождем луга, что раскинулись по обе стороны речки. И цветы — желтые, красные, синие. Будто кто-то разостлал по земле огромный яркий ковер.

Без тревог и приключений плыли часа полтора. Уже собирались сделать первый привал, как вдруг до слуха ребят донесся какой-то глухой шум.

— Что это? — настороженно спросил Женька.

— Пороги. — Толик знает, он плывет не первый раз.

— А как мы переберемся через них? — забеспокоился Женька.

— Перетащим лодку на веревках. И вот пороги уже настолько близко, что видна бурлящая, вся в хлопьях белой пены вода.

— Зачем ты так близко подъехал? — закричал

Женька на Василька, сидевшего на веслах. — Хочешь, чтоб лодку разбило?

— Верно, — поддержал его на этот раз и Толик, — сворачивай к берегу. Отсюда нужно тащить.

Обмотавшись веревками, напрягая все силы, волокут ребята лодку вдоль берега. Это действительно нелегко. Берег болотистый, то один, то другой проваливаются по пояс в трясину. Все трое грязные, потные. Вот Женька окунулся в подернутую ржавчиной жижу чуть не по шею.

— К черту такое путешествие! — не выдержал он, когда с помощью друзей выбрался из трясины. — Кто это выдумал по реке плыть, дошли бы и по суше!

— Поздно уже назад возвращаться, — оборвал его Василек. — Терпи, казак, атаманом будешь.

Наконец под ногами — твердая почва. Пороги уже позади, хотя и не очень далеко — слышно, как бурлит в камнях вода.

— Прива-ал! — дает команду Толик.

После привала Женькина очередь садиться на весла. Ребята спускают лодку на воду, и Женька выводит ее на середину реки.

Василек и Толик после не раз бранили себя за то, что доверили Женьке весла сразу после порогов, где течение было еще очень сильным и вода у берегов крутила. Отсюда по-настоящему и начались их приключения.

Сделав несколько взмахов веслами, Женька бросил их и принялся стаскивать с себя куртку:

— Неудобно грести, надо раздеться.

В ту самую минуту, когда он наконец протащил сквозь узкий ворот голову, одно весло выскользнуло из уключины и, подхваченное течением, понеслось к противоположному берегу. Орудуя вторым веслом, Женька развернул лодку и пустился вдогонку. Толик, сидя на корме, изо всех сил помогал ему. Но лодка не слушалась; она попала в водоворот и теперь медленно кружилась на месте.

— Эх ты, моряк! — сердито отстранил Женьку Василек. — Пусти меня!

Он видел, что упущенное Женькой весло подплыло к берегу и, медленно развернувшись, поплыло вверх по течению. «К порогам, назад гонит, — с тревогой подумал он. — Что, если Женька перевернет лодку?!» И тогда Василек решил сам взяться за весло. Женька охотно уступил. Но как раз в ту минуту, когда они менялись местами, лодка накренилась, и в одно мгновение все трое оказались в воде.

«Так и есть, несет к порогам», — это было первое, что подумал Василек. Толик тоже заметил опасность.

— Плывите к берегу! — крикнул он, видя, что Женька кружит на месте, разыскивая глазами рюкзак.

До берега добраться не удалось. Течение гнало всех троих на маленький зеленый островок у самых порогов. Только бы не пронесло мимо! Василек первый ухватился за ветки лозы, свесившиеся к воде. Женька — за ним. Толик выбрался на берег последним: еще раньше он заметил проплывавший мимо кругляш с надписью, поймал его и поэтому мог работать только одной рукой — вторая была занята.

Несколько минут ребята лежали неподвижно, растянувшись на траве, все еще не веря, что им удалось спастись. Вот они, пороги, — рукой подать. Не одна жертва на их счету. Ребята лежали и молча прислушивались к реву воды, накрепко сжатой камнями.

Сначала встал Толик. Он прошелся взад-вперед по островку и только тут вдруг увидел на правом берегу, в изгибе реки, какие-то дома, заборы.

— Ребята! — радостно крикнул он. — Да это же Родничанка. Мы уже недалеко от цели. Отсюда до Косинской делянки, как и от Бродов, километров восемь. Вот здорово!

— Что здорово, если нам все равно надо домой возвращаться, — заметил Женька.

— Домой? Зачем? — удивленно посмотрел на товарища Василек.

— А как же? Лодки нет, лопаты пошли на дно…

— Ну, до дома можно добраться пешком, а лопаты где-нибудь раздобудем. В той же Родничанке каждый даст.

— А что есть будешь? И продукты ведь утонули… Василек лукаво посмотрел на Женьку:

— Ну, еды тут миллионы кубометров! Женька не уловил его шутливого тона или просто

не поверил, что Василек в таком положении может шутить.

— Где ты видишь еду? Тут одна вода.

— А тонна воды заменяет килограмм хлеба, — в тон ему ответил Василек.

Перебраться на берег им в этот день не удалось: как назло, ни одна лодка не проплыла мимо, ни одного человека не видно было вокруг.

Вечером Толик тщетно пытался разжечь костер: спички намокли и ни за что не хотели загораться. Женька проследил глазами, как последняя переломилась пополам у Толика в руке, и, ежась от холода, проговорил:

— Значит, без костра ночевать будем? И в животе урчит — есть хочется.

Он не ругался, не кричал: чувствовал себя виноватым. Что правда то правда — не Толик и не Василек, а он упустил то злополучное весло.

Надолго запомнилась ребятам ночь, проведенная на острове, посреди реки. Было холодно, до тошноты хотелось есть. Тут бы впору помолчать, но разве Василек может угомониться? О чем думает, о том и говорит:

— Я бы сейчас, наверно, целого барана съел.

— Сырого? — невесело шутит Толик.

— Зачем сырого? Я бы из него таких вкусных, душистых шашлыков с перцем и с луком нажарил!..

— А мне бы сейчас тарелку жирного борща со сметаной — враз бы опорожнил, — признался Толик.

— Довольно вам, ребята, про еду толковать, — с мольбой проговорил Женька.

— А тебе что? Спи себе, — отозвался Василек. Женька сразу оценил этот мудрый совет: действительно, во сне, наверно, не так есть хочется. Он заткнул уши пальцами и уже минут через пять, сладко посапывая, спал. Толик и Василек вскоре последовали его примеру.

Утро на другой день выдалось замечательное. Когда ребята проснулись, пригретые лучами солнца, успевшего уже подняться высоко над горизонтом, мир показался им совсем не таким мрачным, каким выглядел вчера. Женька и тот повеселел. А когда Василек заметил лодку с двумя рыбаками, направлявшуюся в их сторону, он даже попробовал шутить:

— Это даже хорошо, Толик, что мы вашу лодку утопили: помнишь, ты говорил, что давно пора делать новую.

Об остальных потерях ребята старались не говорить.

Рыбаки без лишних слов перевезли их на берег, даже не стали расспрашивать, как и что: у порогов такие случаи не были редкостью.

В Родничанке ребята раздобыли «с отдачей» пару лопат и котелок для воды на деньги, которые Толик предусмотрительно хранил в кожаном кисете за пазухой, купили хлеба, картошки, немного сала и двинулись в путь.

Чтобы Женька снова не захандрил, поклажу распределили «равномерно»: Толик нес лопаты, Василек — кругляш с надписью, а Женька — котелок и кусок толстой проволоки с заостренным концом, который он прихватил возле родничанской кузницы. Предполагалось, что этой проволокой они будут прощупывать землю вокруг пней, чтобы определить, с какой стороны копать. А пока Женька прицепил ее к поясу и, как утверждал Василек, стал похож на «заправского мушкетера».

Ребята шли проселочной дорогой, которая была покрыта мягкой прохладной пылью. По обе стороны дороги густой стеной стояла рожь. Она нынче неплохо уродила, и, чтобы дотянуться до колоса, Женьке с Васильком приходилось вставать на цыпочки.

Потом начался лес. От высоких бронзовых сосен и густых старых елей на дорогу падала зубчатая тень. Было тихо, только веселое щебетание птиц, перелетавших с дерева на дерево, нарушало этот таинственный покой.

Толик, который все время шел впереди, остановился.

— Вот тут дорога расходится, куда дальше идти: прямо или налево?

— Если из Бродов идти, так налево — Нинин отец говорил. А тут, наверно, прямо. Километров пять еще…

— Ой, ребята, а что, если мы прямо на границу придем, — тут же совсем недалеко Польша, — встревожился Женька.

— Ну, до границы еще от Косинской делянки пятнадцать километров, — успокоил его Толик.

Чем дальше ребята углублялись в лес, тем выше и мощнее становились деревья. Время от времени встречались сосны такой высоты, что шапка падает с головы, если посмотреть на макушку. На опушке леса таких не увидишь. Столетние ели так широко развесили свои лапы, что под ними образовались настоящие шатры.

— Вот где от дождя хорошо прятаться, — сказал Василек. — Будешь сидеть, как в избе под крышей.

Ему никто не ответил.

Запахло сыростью и прелыми листьями. Через дорогу, высоко задрав мордочку, пробежал шустрый ежик. Василек погнался было за ним, но тот проворно юркнул под куст и был таков. «Ну и ладно», — подумал про себя Василек. Его больше интересовали птицы. После случая с Витей Капустиным, когда тот принес в школу убитого скворца, Василек серьезно заинтересовался жизнью птиц. Он прочел много книжек про них и знал теперь, в каких местах живут те или другие птицы, чем питаются, когда выводят птенцов.

Когда над головой у ребят резко прокричала свое не слишком мелодичное «ку-ку» кукушка, он сперва вздрогнул от неожиданности, а потом поспешил воспользоваться случаем, чтобы поделиться своими знаниями с товарищами.

— Фу, напугала, — откровенно признался он. — И до чего же прожорливая птица. Даже таких тварей ест, что другие птицы до них и дотронуться боятся. А вы знаете, как она птенцов выводит? Она их даже не выводит, а просто подкидывает яйца в чужие гнезда, и уже другие птицы за нее стараются — и высиживают, и выкармливают.

— Ну уж это ты загнул, — не поверил Женька. — Какая такая птица позволит ей нестись в своем гнезде?

— А она в гнездо и не лезет. Она только облюбует гнездо, а потом и положит яичко где-нибудь неподалеку прямо на землю. Положит и ждет. Как только хозяева улетят куда-нибудь, она тотчас яйцо в зубы и к гнезду. Положит вместе с другими, а там поди разберись…

— Ну и хитрющая!..

Женька тоже немного натуралист, но у него страсть другая — цветы. А поскольку заниматься цветами и говорить про них пристало только девчонкам, он больше помалкивает и слушает разглагольствования Василька.

Толик всю дорогу был поглощен своими мыслями. Как бумаги доктора Долохова, если это в самом деле они, могли очутиться в лесу под деревом? А может, там вообще что-нибудь другое закопано, ведь Женькина мать говорила, что все бумаги доктора забрали немцы. Нет, тут какая-то загадка.

Между тем лес стал заметно редеть, начали попадаться вырубки. Василек первый заметил расщепленный молнией дуб на поляне и возле него большие штабеля бревен, которые не успели вывезти зимой.

— Ура! Косинская делянка! — закричал он и бросился вперед. Толик не разделял его радости. Он беглым взглядом окинул делянку и с досадой махнул рукой. Было ясно, что отыскать нужный пень вовсе не такая легкая задача, как им казалось. Делянка занимала большую площадь, и все пни на ней были старательно очищены от коры. Толик знал, что это своеобразная лесная гигиена. Пни очищались для того, чтобы под корой не заводились разные вредители. Но ведь вместе с корой попадали под топор и куски дерева, а от этого, конечно, менялась форма среза. Кроме того, ветки складывались в огромные кучи и сжигались. Под такими кострами сгорело много пней, и кто мог поручиться, что тот пень, на котором было продолжение надписи, избежал этой участи? Да, лесная гигиена сильно усложнила их задачу.

Женька сразу пал духом и уже готов был вовсе отказаться от поисков.

— Ничего у нас не выйдет, — сказал он.

— Почему это не выйдет? — Толик сурово сдвинул брови.

— А ты не видишь, что с делянкой сделали? Попробуй найди тут что-нибудь.

— Найдем! Должны найти. Неделю будем искать, а найдем. А вы уже носы повесили? Пионеры, называется! — подзадоривал Толик друзей. — А может быть, надпись делал пионер-партизан. Разве имеем мы право не довести это дело до конца?!

— Ну, хватит болтать, давайте делать шалаш! — сказал Василек и принялся искать подходящее место.

ПЕРВЫЕ ШАГИ

Построив шалаш и натаскав еловых лапок для постелей, ребята сели на траву и стали совещаться.

— Прежде всего, — сказал Толик, — надо найти нужный нам пень. Будем к каждому прикладывать наш кругляк, а когда найдем похожий — обкопаем его со всех сторон.

— А на какую глубину? — поинтересовался Василек.

— Мне кажется, копать нужно как можно глубже, — высказал свое мнение Женька, — хотя бы на метр.

Удивительный человек этот Женька: только что ныл, готов был все бросить и идти домой, а тут вдруг по-деловому рассуждает, как лучше вести поиски. И ничего вроде такого не произошло, чтобы измениться его настроению.

— А я думаю, — возразил Толик, — хватит и на полметра. Раненый или больной человек глубже не закопал бы.

— А когда начнем? — спросил Василек.

— Сейчас и начнем.

Лесная поляна жила своей жизнью. Не смолкая, будто маленькие сказочные мотоциклы, трещали кузнечики. То высоко поднимаясь, то стремительно падая вниз, летали наперегонки пестрые мотыльки. «Тук-тук-тук», — колотил своим крепким клювом в сухое дерево дятел. На все голоса заливались мелкие лесные пичуги. Тонкая, сухая наощупь трава, о которую легко можно было порезать руку, густо кустилась возле старых пней.

С затаенным дыханием подошли ребята к первому пню, который по диаметру походил на тот, что был им нужен. Приложили к нему отпиленный кругляш — нет, совсем не та форма. Подошли к другому — тоже не то. На осмотренных пнях Женька ставил углем крестики — чтобы больше к ним не возвращаться. Над третьим пнем ребята задумались: этот вроде подходил. Было решено обкопать его. За работу взялись с душой. Василек подрезал дерн лопатой и отбрасывал его в сторону, Толик копал в глубину. Сначала шла серая сухая земля, потом начался влажный желтый песок. Сантиметров тридцать, полметра, еще немного… Нет, очевидно, не тот пень.

Постояли, подумали: копать дальше или нет? Женька пустил в дело свой щуп — он легко лез в песок, не встречая никаких препятствий. Перешли к следующему пню. Этот оказался слишком тонким, очередной — слишком толстым. И так все время: то слишком тонкий, то слишком толстый. Но вот ребята наткнулись, как им показалось, как раз на тот самый пень, который был им нужен. Даже годовые кольца вроде совпали. Принялись его обкапывать. Тот же результат. Обкопали еще несколько. С каждым новым пнем работа шла все медленней и медленней. Василек уже с трудом отрывал дерн и все чаще посматривал на свои ладони, на которых белели водянистые пузыри. Женьке пришлось отдать Васильку щуп, а самому взяться за лопату. Один Толик не чувствовал усталости, орудовал лопатой легко и, казалось, без всякого напряжения. И пузырей на ладонях у него не было.

«Это потому, что он спортом занимается», — с завистью подумал Василек.

Толик заметил, что друзья устали, и дал команду отдохнуть. Ребята подвели первые итоги: добрых полтора десятка обкопанных пней — и никаких результатов.

Стало невесело. Даже словоохотливый Василек приумолк. Он с наслаждением растянулся во весь рост на душистой траве под широколапой елкой. Прилег и Женька. Толик взял котелок и куда-то пошел. Долго он ходил или нет — ни Женька, ни Василек не знали. Василек проснулся от того, что на лицо ему капал дождь. Он открыл глаза и стал осматриваться. Небо чистое, нигде ни облачка. А, так вот она — «туча»! Толик макал в котелок с водой березовую ветку и брызгал теперь уже на Женьку.

— Никак вас не добудишься, — смеясь, сказал он. — Пришлось водой оживлять.

— А где ты воду нашел? — спросил Женька.

— Тут недалеко озерцо есть.

— Так сбегаем искупаемся.

— Нет, не будем терять времени, — возразил Толик. — Давайте перекусим — и за дело!

После передышки лопаты как будто стали еще тяжелее. Ныло все тело, руки не слушались, а спина болела так, что хоть кричи. Правда, это длилось недолго. Спустя немного времени руки снова налились силой, спина перестала болеть, и работа пошла спорней.

За вторую половину дня ребята обкопали еще десятка два пней, но результат был тот же самый.

Снова пришлось задуматься. Что делать? Может быть, они понапрасну тратят время и силы? Может, сосна с буквами была спилена вовсе не на делянке, а где-нибудь в другом месте? Вон сколько одиночных пней они встречали по дороге…

Наконец Толик решительно заявил:

— Я считаю, что на полпути останавливаться нельзя. Мы обкопаем все подходящие пни и, если ничего не найдем, так и скажем: мы сделали все, что могли… А теперь айда купаться!

Толик первым сорвался с места, за ним бросились Женька и Василек.

Озерцо было небольшое, но глубокое. Ребята разделись и один за другим попрыгали в воду.

— А ну, кто меня обгонит? — крикнул Толик. Женька и Василек, фыркая и отдуваясь, поплыли

за ним вдогонку. Вскоре Толик услышал за спиной знакомое «у-ф-ф, у-ф-ф»: его догонял Василек.

Холодная вода как рукой сняла усталость. Вернулись ребята веселые, бодрые и голодные.

Пока поужинали — съели по куску хлеба с салом и запили водой — совсем стемнело. На поляне все замерло, только по-прежнему звонко трещали неугомонные кузнечики. Воздух стал влажным, и на тонких стебельках травы, на острых кончиках листьев заблестели первые, совсем еще маленькие капельки росы.

— Ну, спать, — сказал Толик. — Подъем завтра вместе с солнцем.

Все трое забрались в шалаш и удобно улеглись на пахучих еловых лапках. Женька и Василек уснули сразу, а Толик еще долго лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к ночной жизни леса.

А лес и правда, будто после перерыва на ужин, снова стал оживать. «Кр-кр-кр, кр-р-р», — где-то совсем близко хрипло прокаркала ворона. С другой стороны поляны ей откликнулась вторая. «Ку-гу, ку-гу, ку-гу», — вдруг разнеслось по лесу. Толик так и вскочил. Кто это? Он сразу успокоился, узнал: так кричит филин-пугач. Над самым шалашом послышались мягкие взмахи крыльев. «Наверно, сова вылетела на охоту, — подумал Толик. — На кого она чаще всего охотится? Ага, на зайцев». И верно — или этой, или какой-нибудь другой сове попалась добыча: вдруг раздался чей-то жуткий, пронзительный крик и хлопанье крыльев. Потом снова наступила тишина.

Толик был не из трусливого десятка, однако все это не давало уснуть. Тревожило и другое. А что, если все их усилия окажутся напрасными? Если бумаги истлели настолько, что на них ничего нельзя будет прочесть? Да еще удастся ли их найти? Во всяком случае, первый день поисков не принес ничего утешительного. А Толику так хотелось найти эти бумаги! Он вспомнил печальное лицо Ани, когда она сидела на телеге, отправляясь в больницу, и решительно отбросил все свои сомнения: «Нет, если их прятали в землю, то, наверно, рассчитывали, что они сохранятся. Нужно искать!»

Подумав так, Толик успокоился и тут же заснул.

НАСТОЙЧИВОСТЬ ПОБЕДИЛА

Назавтра, едва первые лучи солнца осветили верхушки деревьев, Толик был уже на ногах. Сон освежил его, настроение было отличное.

— Го-го-го! — крикнул он во весь голос. — Подъем!

Из шалаша показалась черная косматая голова Женьки. Он вылез, потянулся и сразу с кулаками полез на Толика.

— Чего спать не даешь? Справил крик…

Выбрав местечко поровнее, они схватились бороться. Ни один не уступал другому ни в силе, ни в ловкости. Минут пять катались они по траве, но победитель так и не определился.

— Ничья, — неохотно признал Толик и оживленно добавил — Вот это зарядочка, сон как рукой сняло.

Зато добудиться Василька оказалось нелегким делом. Он брыкался, что-то бормотал и упрямо не хотел открывать глаз. Только после того, как его снова окропили водой, он проснулся.

Умываться побежали к озеру. Вода оказалась еще холоднее, чем накануне вечером. Мылись долго, с наслаждением.

— Мне нравится такая жизнь, — весело отфыркиваясь, сказал Василек.

— Посмотрим, что ты к вечеру запоешь, когда с пенечками как следует повоюешь, — усмехнулся Женька.

— То же самое, что и сейчас, — бойко ответил Василек.

Пока суд да дело, в котелке на костре закипел чай, заранее поставленный Толиком. Ребята напекли картошки, на можжевеловых прутиках поджарили сало, с аппетитом поели и запили чаем, в котором плавали маленькие угольки. Когда с завтраком было покончено, Толик скомандовал:

— За работу!

И снова от пня к пню, от пня к пню… Этот слишком толстый, этот слишком тонкий, этот подходит, этот не подходит…

Женька и Василек работали медленнее, чем накануне. Молча обкопав один пень и ничего не найдя, они так же молча брались за другой. Это молчание не нравилось Толику. Он понимал, что друзья с каждым новым обкопанным пнем все больше теряют веру в успех дела. Но что ему было делать? Убедить их, что бумаги непременно найдутся, он не мог, но ведь и отказываться от поисков не годится.

Труднее всех было Васильку. Физически менее крепкий, чем Женька и Толик, он быстро уставал. Особенно болели натертые до кровавых мозолей руки. Давала себя знать и спина: согнувшись, он уже не мог выпрямиться. Когда казалось, что руки вот-вот выпустят лопату, Василек вспоминал про Мересьева. «Ему было хуже, — думал он. — Ему было в тысячу раз хуже…» И удивительное дело — лопата как будто становилась легче и без особых усилий лезла в землю.

До обеда обкопали десять пней.

— Десять — ноль не в нашу пользу, — невесело пошутил Толик.

— Напрасно мы, видно, стараемся, — снова завел свою песню Женька. — Только время попусту тратим…

— Что? — Толик резко повернулся к другу. — Если так, можешь отправляться домой. Мы с Васильком одни будем копать.

Женька не ожидал такого оборота дела.

— Да нет, — замялся он, — копать, конечно, нужно, только давайте отдохнем немножко.

После этого разговора и пятиминутной передышки ребятами снова овладела решимость довести дело до конца. Они договорились обкопать все «подозрительные» пни, пусть бы даже на это потребовался целый год.

— Ты про Мересьева думай, — посоветовал Женьке Василек, — легче будет.

— Я сам знаю, про кого мне думать, — буркнул Женька и со злостью всадил щуп в землю возле очередного пня. Проволока во что-то уперлась.

— Вот тут копайте! — приказал Женька. — Что-то твердое…

— Снова камень?

— Может быть.

Толик выкопал неглубокую ямку на том месте, что показал Женька. Лопата звякнула, как по металлу. Тогда Толик стал на колени и начал разгребать песок руками.

— Что-то железное! — в волнении сообщил он.

— Где, где? — забеспокоился и Василек. — Показывай быстрей!

Ребята руками разгребли ямку и извлекли оттуда позеленевшую снарядную гильзу, облепленную желтым песком.

— Снаряд! — испуганно крикнул Василек. — Осторожно, может взорваться!

— Какой тебе снаряд! — тоном насмешки сказал Женька. — Одна гильза…

Ребята очистили гильзу от песка и увидели, что она крепко-накрепко заткнута деревянной затычкой, обмотанной каким-то лоскутом.

— Нашли, нашли! Ура! — закричали Женька и Василек. — Давай, Толик, быстрей посмотрим, что там внутри.

— А как ее открыть? — покрутил головой Толик. Он потянул за конец лоскута, но тот легко оторвался.

— Дай я, — попросил Женька.

— Нет, дай лучше мне свой щуп, — сказал Толик, — я им попробую.

Острым концом проволоки Толику удалось довольно быстро расковырять деревянную затычку, раскрошить ее в мелкие куски и повытаскивать их по одному.

Сердца у ребят замерли. Толик перевернул гильзу вверх дном и потряс. Оттуда выпала толстая записная книжка в кожаном переплете. Толик осторожно раскрыл ее и заглянул на первую страницу.

— Что? Что там? Читай вслух! — закричал Женька, стараясь через Толиково плечо заглянуть в книжку.

— «Записная книжка Степана Казимирова, партизана», — прочел Толик.

ЗАВЕЩАНИЕ ПАРТИЗАНА

— Ну и влетит вам от Зинаиды Антоновны! — вдруг услышали они резкий голос у себя за спиной.

Все трое испуганно обернулись. Перед ними стоял мокрый от пота Витя Капустин. Одной рукой он придерживал велосипед.

— Это почему же нам влетит? — спросил Василек.

— А ты не знаешь? — возмущенно заговорил Витя. — Ни слова не сказали, оставили какую-то дурацкую записку — и смылись. Попутешествовать им захотелось! А там, в Родничанке, Женькин рюкзак выловили и лодку вашу подобрали на берегу. Что прикажете думать? Хорошо еще, что про это только Зинаида Антоновна узнала, а если бы до матерей дошло? Словом, Зинаида Антоновна послала меня на поиски.

— Только и всего? — Женька снисходительно похлопал Витю по плечу. — Это еще полбеды, если учесть, что поручение отряда мы выполнили.

— Разгадали надпись? — взволнованно спросил Витя, и глаза его заблестели.

— Разгадали, да не совсем. Мы нашли записную книжку партизана Степана Казимирова.

— А что там в книжке? Какие записи?

— Еще не знаем. Ты нам помешал. Мы успели глянуть только на первую страничку.

— Степан Казимиров… Степан Казимиров… — вспоминал Витя. — Где-то я слышал эту фамилию.

— И я, — подхватил Василек.

— Мы слышали эту фамилию от Зинаиды Антоновны, — уточнил Толик. — Помните, когда мы ей рассказывали про Василькову находку, она сказала: «Неужели это письмо Степана Казимирова?»

Ребята стали листать книжку. Тут были всякие записи, адреса, выдержки из прочитанных книг. Но больше всего было описаний боевых эпизодов.

Записи, сделанные попозже, напоминали дневник с обозначением дня, месяца и года. Ребята сумели прочесть только некоторые фразы и среди них такую: «Ползу уже второй день».

Вода все-таки попала в гильзу, и листки записной книжки посклеивались, буквы расплылись. Но на последней странице совершенно отчетливо сохранилась запись, сделанная большими неровными буквами:.

«…Люди, сделайте все, чтобы отыскать труд доктора Долохова. Ищите его под старым дубом, что на дороге из деревни Ляховцы на станцию. Я сделал все, чтобы спасти эти драгоценные бумаги, но у меня не хватило сил…

Степан Казимиров».

Прочтя эти строки, ребята приумолкли. Каждый из них представил себе незнакомого, должно быть, тяжело раненого партизана, который, уже будучи не в силах доползти до деревни, слабеющей рукой пишет свое последнее завещание, прячет записную книжку в гильзу от снаряда, старательно затыкает ее и закапывает в землю под деревом. Потом на коре дерева ножом вырезает надпись: «Тут спрятан труд доктора Долохова» и ползет дальше…

— Так что будем делать? — обратился Василек к Толику.

— Как что? — удивился Витя Капустин. — Разумеется, сейчас домой, передадим Зинаиде Антоновне записную книжку, а потом найдем тот самый дуб и откопаем бумаги доктора Долохова.

— Искать дуб нам не нужно, — возразил Женька, — не раз на станцию и ходили, и ездили. И таскаться взад-вперед тоже незачем. Шуточки — почти сорок километров! Сделаем так: Витя повезет Зинаиде Антоновне записную книжку, а мы пойдем к дубу и откопаем бумаги доктора.

— Но ведь сегодня мы все равно ничего не успеем, — сказал Василек, — вон уже солнце где.

— Конечно, не успеем, — взглянув на солнце, согласился Толик. — Сейчас часа три. Пока передохнем хорошенько да дойдем до дуба, — а до него еще километров шесть, если не больше, — уже и вечереть начнет. Но я тоже считаю, что назад в Ляховцы возвращаться не стоит…

— Так вы снова будете ночевать в лесу? — обеспокоился Витя.

— А что? Видишь ведь — живые и здоровые. Ничего с нами не станется, если еще одну ночь переночуем. Хлеб и сало у нас еще есть, — ответил Василек. — Скажи Зинаиде Антоновне и всем ребятам, чтобы не беспокоились. И насчет рюкзаков скажи, — добавил он, — что, мол, не захотели тащить лишнего груза и оставили их в Родничанке на сохранение.

— Ладно, — согласился наконец Витя, — оставайтесь. Только чтобы завтра были дома.

— Придем, нигде не денемся, — ответил Василек. — Главное уже сделано, остались пустяки.

— Ну, тогда счастливо! Ни пуха вам ни пера! — сказал Витя, садясь на велосипед.

Ребята долго махали вслед ему руками.

Сначала ехать было тяжело. Под колеса велосипеда то и дело попадались или шишка, или сук, или обнаженный корень. Выбравшись на дорогу, Витя поехал быстрее. Ему хотелось скорее поделиться с Зинаидой Антоновной и ребятами радостной новостью.

Вся дорога заняла у него часов пять. Витю ждали. У Зинаиды Антоновны собрался почти весь класс.

— Ну, где они? Что с ними? Нашел? — со всех сторон посыпались на него вопросы.

— Хлопцы живые и здоровые, и вот что они прислали, — сказал Витя, протягивая Зинаиде Антоновне записную книжку.

— Что это?

— Записная книжка партизана Степана Казимирова.

— Степана Казимирова? — Зинаида Антоновна вдруг побледнела, схватилась за грудь. — Степа, дорогой Степа… — шептали ее губы.

Ребята притихли. Они смотрели на Зинаиду Антоновну и ничего не понимали. Кто этот Степа? И почему их вожатая, всегда такая выдержанная, вдруг разволновалась чуть не до слез?

Между тем Зинаида Антоновна начала быстро листать страницы, но и ей прочесть почти ничего не удавалось.

— Ее надо просушить сначала, — сказал Витя.-

Мы смотрели: там листки посклеивались и буквы порасплывались.

— А где же Толик, Василек и Женька? — справившись с волнением, спросила Зинаида Антоновна.

— Они остались в лесу. Бумаги доктора Долохова, про которые пишет Степан Казимиров, зарыты не на Косинской делянке, а под старым дубом, что по дороге на станцию. Вот они и пошли откапывать их. Завтра к вечеру обещали вернуться, — рассказал Витя.

— Зинаида Антоновна, а кто такой Степан Казимиров? — первая задала интересовавший всех вопрос Нина. — Вы его и раньше вспоминали, когда ребята нашли ту надпись на бревне.

— Кто такой Степа Казимиров? Это человек, о котором можно бы написать целую книгу.

— Расскажите, расскажите нам про него! — стали просить ребята. — И про доктора Долохова…

— Ну ладно, я расскажу вам все, что мне известно, — согласилась Зинаида Антоновна. — Мы расстались с ним уже незадолго до прихода наших. А про последние дни Степы, я думаю, нам расскажет его записная книжка.

ПАНСКИЙ СЧЕТ

— Вы знаете, ребята, — начала Зинаида Антоновна, — что от нашей деревни довольно далеко и до тракта, и до железнодорожной станции, и до других населенных пунктов. Вокруг нее на десятки километров протянулись леса. До воссоединения западных областей Белоруссии с восточными эта земля и все эти леса принадлежали пану Вышемирскому. Семья у Вышемирского была небольшая: сам пан — маленький, рыжий, горбатый человечек с красными, вечно слезящимися глазами, пани — высокая тощая женщина с поковырянным оспой лицом и двое паничей: Антек и Ромусь. Антек служил в польской армии. Он был долговязый, тощий, как и мать, и ноги у него казались притертыми одна к другой. Ромусь больше походил на отца: такой же рыжий и с такими же красными глазами.

Жил пан Вышемирский в Варшаве. Сюда, в деревню, он приезжал только на лето. Все остальное время огромный двухэтажный дом с колоннами и верандой, обвитой диким виноградом, пустовал. Там жили только панский эконом и десятка два охотничьих собак.

В сентябре 1939 года, когда советские войска подходили к Ляховцам, Вышемирские бежали за границу.

Как легко вздохнули тогда люди! На первых порах даже не верилось, что не нужно больше гнуть спину на пана. А потом и вся жизнь пошла по-иному — в Ляховцах был организован колхоз. В бывшей усадьбе пана Вышемирского отдыхали и лечились дети — там открылся санаторий.

Но недолго ляховчане пожили счастливо. На нашу страну напали гитлеровские захватчики. Вместе с ними в Ляховцы явился и Антек. Он был назначен начальником полиции района. Немного погодя приехал и сам пан Вышемирский с женой и рыжим Ромусем. Не долго думая, он распорядился, чтобы крестьяне деревни Ляховцы заплатили за пользование усадьбой, землей, а также и лесом и лугами. Крестьяне не собирались платить. Тогда Вышемирский обратился за помощью к своему сыну Антеку. И вот однажды утром в деревню приехали на мотоциклах полицейские во главе с Антеком, оцепили ее, людей согнали к бывшему колхозному клубу. Перед ними, потрясая револьвером, выступил Антек.

— Счет моего отца, — визгливым голосом кричал он, — справедливый счет! Вы пользовались нашей землей, лугами, лесами? Пользовались! За это нужно платить. Если не заплатите по доброй воле — я заставлю вас силой! Принимаю только золото, серебро и ценные вещи.

Никто из ляховчан не тронулся с места.

— Ах так! — взвизгнул панич. — Тогда я сам… Вместе с двумя полицейскими он исчез в ближайшей избе.

Грабили они до самого полудня, не минуя ни одного двора.

Потом стало известно, что пан Вышемирский со своим бандитом-сыном проделали то же самое во всех остальных деревнях, подчиненных Антеку.

Правда, это так просто не сошло им с рук. Однажды ночью загорелась панская усадьба. Когда перепуганные владельцы ее выбежали на улицу, прогремела автоматная очередь. Пани Вышемирская была убита, а пан тяжело ранен.

На другой день снова приехали полицейские. Как звери, врывались они в избы и прикладами автоматов выгоняли людей. Выстроив всех на улице, Антек начал допрос. Он подошел к школьному сторожу деду Ивану — единственному мужчине, который в тот день оставался в деревне.

— Это ты поджег усадьбу?

— Нет, не я… — спокойно ответил дед Иван.

— А кто?

— Не знаю.

Антек со злостью полоснул деда плетью по лицу и стал допрашивать женщин. Он останавливался по очереди возле каждой из них, кричал, бил, угрожал расстрелом, требуя признания. Но ответ был один: знать ничего не знаем.

Так и не узнав, кто поджег усадьбу и убил его мать, Антек отобрал десять человек заложников и велел погрузить их в машину. Когда полицейские принялись выполнять приказ своего начальника, в толпе раздались вопли и рыдания.

— Молчать! — взревел Антек и пальнул в воздух из револьвера. — Если завтра к двенадцати часам ночи я не узнаю от вас, — именно от вас! — кто поджег усадьбу, заложники будут расстреляны.

Начальник полиции сел в кабину грузовика с заложниками и поехал. Впереди и позади машины ехали на мотоциклах полицейские.

Женщины не переставали плакать. Только дед Иван спокойно сидел и дымил своей трубкой, будто полицейские вовсе и не забрали с собой в качестве заложницы его внучку.

— Успокойтесь, бабоньки, — увещевал он женщин. — Наши заложники скоро будут дома.

— Как это?

— Их выручат…

— Что ты говоришь, кто выручит?

— Найдутся добрые люди, — уклончиво ответил дед, — я им послал весточку.

— Как, с кем послал? — допытывалась одна женщина, у которой полицейские забрали двоих дочерей. — Все наши вроде были здесь.

— С кем послал — секрет…

Дед Иван говорил правду: часа через три все заложники вернулись в деревню.

Их окружили, посыпались вопросы:

— Как вам удалось вырваться?

— Кто вас освободил?

— Партизаны! — последовал ответ.

…Зинаида Антоновна рассказывала так интересно, что никто и не заметил, как подкрался вечер и в комнату вошли сумерки. Вожатая встала, сняла с полки лампу и зажгла ее. Сначала лампа светила слабо, но потом разгорелась. Ребята с нетерпением смотрели на Зинаиду Антоновну, ожидая продолжения рассказа, но вожатая, задумавшись о чем-то, молчала.

— Зинаида Антоновна, а вы знаете, кто сообщил партизанам, что в деревню приехали фашисты? — не выдержала Нина.

— Знаю…

— Кто? Скажите! — зашумели ребята.

— А вы слушайте дальше.

ПЕРВЫЙ СВЯЗНОЙ

Еще в первые дни войны в избу колхозной доярки вдовы Насты Семенчук — все звали ее запросто теткой Настой — зашел парнишка лет четырнадцати. Он попросил напиться. Тетка Наста глянула на него — и сердце у нее сжалось. Парнишка был худой и такой усталый, что едва держался на ногах. Его желтые ботинки совсем изорвались, из них выглядывали распухшие, сбитые в дороге пальцы.

— И куда же ты путь держишь? — ласково спросила тетка Наста.

— Хочу как-нибудь в Москву пробраться.

— А откуда ты?

— я, тетенька, от самой Горынской заставы иду…

— А где же твои отец, мать? — продолжала допытываться тетка Наста.

— Отец на фронте, а мама погибла… Мы выехали на машине, и нас разбомбили по дороге…

У тетки Насты на глаза навернулись слезы. Ей вдруг стало до боли жаль этого не по годам серьезного мальчишки с большими синими глазами. Она накормила его, потом нагрела воды и предложила помыться:

— Пылища-то вон какая… А кто у тебя в Москве? — спросила она, когда парнишка собрался мыться.

— Бабушка у меня там… Мы все до 1939 года жили в Москве. я там и родился. Потом папу перевели на границу — он ведь военный.

Тетка Наста тяжело вздохнула:

— Ох, война, война! Всю жизнь перевернула, сколько людей гинет… Ну, давай, сынок, мойся.

Хозяйка вышла. Парнишка не торопясь разделся, налил в широкую, совсем еще новую лохань воды. Мылся он осторожно, чтобы не набрызгать, а когда кончил, оделся, затер тряпкой пол, вылил воду и спросил у тетки Насты, где у них колодец.

— А зачем тебе?

— Хочу воды в лохань наносить, чтоб не рассохлась.

Тетке Насте пришелся по душе догадливый, аккуратный парнишка, и когда он, передохнув, собрался идти, она сказала:

— Ну куда ты пойдешь? Оставайся у меня, как-никак переживем эту напасть, а тогда и к бабушке поедешь, и отца разыщешь…

Парнишка задумался. Видно было, что ему сильно хочется идти на восток, к своим. Но, бросив взгляд на свои ботинки с разинутыми ртами, пошевелив синими распухшими пальцами ног, он только тяжело вздохнул.

— Спасибо, тетенька, — тихо проговорил он. — Если можно, я бы остался. Вы не думайте, что я лодырь или белоручка. я работать буду: дрова колоть, воду носить — все, что нужно.

За время своего трудного, мучительного блуждания в поисках дороги на ту сторону фронта, в Москву, парнишка насмотрелся разного. Память его хранила жуткие картины издевательств фашистов над советскими людьми. И теперь стоило ему увидеть человека в зеленом френче с крыльями на рукаве, как ненависть, жгучая ненависть к врагам охватывала его. Это чувство стало еще сильнее после того, как в Ляховцы наведался Антек со своими разбойниками.

Степа не знал, кто поджег усадьбу пана Вышемирского, но он всем сердцем завидовал неизвестным героям. А вскоре ему довелось не только познакомиться с теми людьми, что отомстили пану Вышемирскому за издевательства над крестьянами, но и самому принять участие в их отважных делах.

Через день после того как сгорела усадьба, тетка Наста послала Степу в лес за хворостом. Он уже был на опушке леса, когда вдруг услышал треск мотоциклетных моторов. Сквозь кусты он увидел, как по дороге в деревню промчались четыре мотоцикла, на которых сидело по трое полицейских. Позади пылила грузовая машина. В кабине, рядом с шофером, Степа разглядел начальника полиции.

«Снова Антек к нам! — с ужасом подумал он. — Надо предупредить людей».

И Степа со всех ног пустился бежать назад в деревню.

Недалеко от околицы мотоциклисты остановились. Из машины вылез Антек и принялся что-то растолковывать полицейским. После этого один мотоцикл свернул направо, другой — налево. «Окружают», — догадался Степа. Остальные поехали прямо в деревню.

Пока Антек разъяснял полицейским свой план, Степа успел добежать до околицы.

— Тетка Наста! Тетка Наста! Снова Антек приехал… — с трудом выговаривая слова, произнес он с порога.

— Беги к деду Ивану. Он просил, если что-нибудь такое, дать ему знать.

Когда Степа прибежал к деду, тот сидел и чинил старый сапог.

— Дедушка, Антек снова в деревне!

— Что?

Дед Иван встал, поглядел в окно.

— Вот что, — повернулся он к Степе: — Я тебе доверяю очень важное дело. Ты пойдешь к батьке Мирону и сообщишь, что к нам приехали полицейские.

— А кто такой батька Мирон?

— Командир партизанского отряда.

— А-а. А как мне найти его?

Дед Иван растолковал, как найти отряд батьки Мирона, и Степа бегом подался туда. Всего-то один раз и обернулся он, минуя крайнюю избу. Обернулся и увидел высокую ладную фигуру деда Ивана, который шел по двору в сопровождении двух полицейских.

Сердце у парнишки сжалось от тревоги. Он сперва бежал огородами, а потом по кустам пробирался к лесу. И все равно, как он ни спешил, на то, чтобы разыскать партизан, у него пошло гораздо больше времени, чем он рассчитывал. Поэтому батька Мирон решил не нападать на полицейских в деревне, а устроить засаду на дороге.

Полицейские не ждали засады и страшно растерялись, когда в передний мотоцикл из-за кустов полетела граната и вслед за взрывом послышался сухой треск выстрелов.

Грузовик остановился. Антек, который сидел рядом с шофером, дрожащими руками открыл дверцу и метнулся в кусты. Полицейские, заметив, что их начальник удрал, тоже, отстреливаясь, побежали в лес. Но уйти удалось немногим…

— А как фамилия того мальчика, что сообщил партизанам про налет полицейских? — прервал рассказ Зинаиды Антоновны Витя Капустин.

— Фамилия его Казимиров, Степан Казимиров…

— А-а! — воскликнул Витя. — Это его дневник нашли наши ребята?

— Верно, его дневник, — ответила вожатая.

— Зинаида Антоновна! А какое отношение имеет Степан Казимиров к бумагам доктора Долохова? — спросила звеньевая Катя Спиридонова.

— Да-да, — поддержали ее ребята. — Расскажите нам про доктора Долохова и его бумаги…

— Ладно, слушайте…

НАВСТРЕЧУ ТРУДНОСТЯМ

Однажды августовской ночью в дверь к учительнице Людмиле Андреевне, Женькиной матери, кто-то нетерпеливо постучал. Хозяйка вскочила с постели. Кто бы это мог быть? Опять фашисты? Прислушалась. Нет, те колотят в дверь сапогами или прикладами автоматов. Это кто-то свой. Она проворно оделась, зажгла лампу и подошла к двери.

— Кто там?

— Отворите, это я, — послышался хрипловатый голос.

— Кто?

— Доктор Долохов.

Женщина торопливо принялась отбивать ладонью задвижку.

Людмила Андреевна давно знала Корнея Прокофьевича. Сразу же после воссоединения западных областей Белоруссии с восточными в Ляховцах прошел слух, что к ним в деревню приедет доктор. «Не может этого быть, — не поверили сперва люди. — В нашей деревне — и вдруг доктор! Да этого никогда не бывало». Однако слух оказался верным. Однажды в Ляховцы приехал на автомобиле невысокого роста, пожилой, но на диво подвижный человек в пенсне. Это и был доктор Долохов. Он занял небольшую комнатку в доме Людмилы Андреевны.

Со временем Корней Прокофьевич узнал, что местные жители лечат туберкулез особым грибком, который живет на коре дуба. А дубов в ближних лесах было очень много. Тогда доктор решил как следует изучить целебные свойства грибка и незадолго до войны поехал в Минск, где ему была предоставлена хорошо оборудованная лаборатория.

…И вот доктор Долохов вернулся.

Пропустив гостя вперед, Людмила Андреевна заперла дверь и, войдя в комнату, растерянно проговорила:

— Корней Прокофьевич, как же это вы, зачем же это?… Тут ведь фашисты лютуют…

— Знаю! — сказал доктор, снимая плащ и присаживаясь на край кушетки.

— Да что вы здесь делать-то будете?

Корней Прокофьевич глянул на окно, завешенное одеялом, потом на Людмилу Андреевну.

— Вы спрашиваете, что я буду делать?… Я приехал сюда, чтобы… сражаться с врагом.

Он отпорол подкладку пиджака и достал аккуратно сложенный листок бумаги.

— Это воззвание подпольного обкома, — торжественно произнес он и протянул листок Людмиле Андреевне. Она проворно развернула его, просмотрела и сказала со светлой улыбкой:

— Я уже читала… — потом тихо добавила: — Партизанский отряд в нашем районе уже создан.

— Знаю, — улыбнулся и Корней Прокофьевич.-

А я в этом отряде буду врачом. Меня направил обком…

— Это хорошо, очень хорошо, — возбужденно заговорила учительница. — А как у вас дела с опытами над противотуберкулезным грибком?

— С опытами? — переспросил доктор. — Если будет возможность, намерен их продолжать. Собственно, из-за этого я и попросился в отряд, который базируется вблизи вашей деревни. Чтобы быть поближе к дубовому лесу, так сказать, к моей сырьевой базе.

— Вам лучше было бы в Москву поехать и там продолжать опыты, — заметила Людмила Андреевна.

— Тут я нужнее, особенно сейчас, когда разгорается партизанская война.

— Это верно, — кивнула головой учительница. Корней Прокофьевич достал из кармана платочек

и протер пенсне.

— Людмила Андреевна, а где тут живет дед Иван?

— Дед Иван, школьный сторож?

— Он самый.

— Я вас завтра утром отведу к нему. А сейчас давайте поужинаем.

— Нет-нет, благодарю. Мне нужно увидеть его сейчас же.

— Ну, тогда пойдемте. Они оделись и вышли.

Ночь была светлая, и идти улицей Людмила Андреевна побоялась. Двинулись огородами.

— Вот жизнь настала, — вполголоса пожаловалась учительница. — По своей родной деревне идти боишься. А сколько людей гибнет — хороших людей. Ох, как трудно стало жить…

— Правда ваша, Людмила Андреевна, — так же. тихо отозвался Корней Прокофьевич. — Только разве советские люди боятся трудностей?

Они подошли к избе, где жил дед Иван. Учительница осторожно постучала в окно. Немного погодя послышался голос:

— Кто там?

Людмила Андреевна назвала себя. Дед Иван открыл дверь, и они вошли в избу. Дед Иван сразу узнал доктора Долохова. Он долго и радостно пожимал ему руку.

— А мы вас уже давно ждем, — сказал дед.

— Значит, вас предупредили?

— Выходит, так. Людмила Андреевна, — обратился дед к учительнице. — Позовите, пожалуйста, сюда Степу.

— Хорошо.

Людмила Андреевна вышла.

— Кто этот Степа? — спросил Корней Прокофьевич у деда Ивана.

— Парнишка тут один. Из Москвы сам. У тетки Насты живет.

— А зачем вы его зовете?

— Проводит вас в отряд. Через него я с ребятами связь держу. Дюже смекалистый хлопец. Сам я не ходок уже, а до отряда неблизкий свет, — сказал дед Иван, словно оправдываясь.

— А кто командует отрядом?

— Мирон Иванович Дубатовка.

— Это тот Дубатовка, что председателем колхоза был?

— Он, он… Только теперь у него новое имя — батька Мирон. Нашего батьку Мирона фашисты ого как знают! Правда, людей у него еще маловато, да ведь, почитай, каждый день отряд пополняется…

Тихо отворилась дверь, и в избу вошли Людмила Андреевна и Степа.

— Ну вот, будьте знакомы, — Степан Казимиров, — представил Степу дед Иван. — Наш самый молодой партизан.

— Очень приятно, очень, — пожимая руку парнишке и улыбаясь, проговорил Корней Прокофьевич. — А ты волков не боишься?

— Я ничего не боюсь, — спокойно ответил Степа на шутку доктора.

— Молодчина, если так. Люблю смелых людей! — И Корней Прокофьевич похлопал Степу по плечу.

— Тебе, Степа, придется проводить доктора Долохова в отряд, — сказал дед Иван.

— Сейчас пойдем?

— Да, сейчас.

— Я готов. А как доктор?

— А доктор всегда бывает наготове. Такая уж профессия, — улыбнулся Корней Прокофьевич.

Они распрощались и пошли. Впереди шагал Степа, за ним — Корней Прокофьевич.

Партизанский лагерь был расположен в глухом углу леса. Почти со всех сторон его обступали болота. Единственная дорога, которая вела к лагерю, и мост через речку надежно охранялись партизанами. Была еще и тропинка, о которой знали немногие, — через болота. Вот по этой тропинке Степа и повел Корнея Прокофьевича.

Доктор Долохов оказался очень нужным человеком в отряде батьки Мирона. Он организовал в лесу настоящий госпиталь, где лечились не только партизаны, но и жители окрестных деревень. Иногда, когда поблизости не было оккупантов, доктор Долохов сам выезжал в деревни, лечил больных, делал операции…

— Зинаида Антоновна! — На этот раз вожатую перебила Нина Бурейко. — А доктор Долохов кончил опыты над этим самым грибком?

— Кончил, и очень успешно. Он получил противотуберкулезный препарат и начал его применять. О препарате Корнея Прокофьевича, который он назвал антикохеином, узнали фашисты и решили во что бы то ни стало поймать доктора.

— И им удалось его поймать? — не выдержал Витя Капустин.

— К сожалению, удалось… — печально проговорила Зинаида Антоновна. — И вот как это было…

ПОСЛЕДНИЙ ВИЗИТ

В тот день Корней Прокофьевич приехал в Ляховцы к Людмиле Андреевне радостный и взволнованный. Это было уже летом 1944 года, когда Советская Армия вела бои за освобождение Белоруссии.

— Поздравляю вас, поздравляю, Людмила Андреевна! Слыхали сводку Информбюро? Минское направление! Да-да, минс-ко-е… А я, голубушка, в Москву собираюсь, в Москву… И на душе у меня легко-легко, потому что знаю: и я для этой победы кое-что сделал, в кустах не отсиживался…

— Вот как раз в кустах-то вы и сидели, — в шутку заметила Людмила Андреевна.

— То есть как в кустах? — не понял доктор.

— А ваш партизанский госпиталь где находился? В лесу, в кустах…

— Ха-ха-ха! — весело рассмеялся доктор. — Вы правильно подметили… И действительно — всю войну в кустах просидел. Но не попусту, не попусту. Много людей на ноги поставил, да и в опытах своих кое-чего добился. Я изучил природные условия, в которых произрастает противотуберкулезный грибок. Удалось даже получить препарат, который я назвал антикохеином. Немного, конечно. Однако подготовительная работа окончена, осталось кое-что проверить, еще раз продумать. А главное сделано, начало положено. Пройдет немного времени, и чахотка станет такой же редкой болезнью, как сейчас оспа. Ну, а как наш больной?

Больным в это время у Людмилы Андреевны был Леник, брат Женьки.

— Спасибо, Корней Прокофьевич, легкая у вас рука, можно сказать, с того света мальчишку вернули.

— Да, гнойный аппендицит — очень опасная болезнь, и хорошо, что мы не запоздали с операцией.

Операцию Ленику Корней Прокофьевич сделал четыре дня назад, когда он в последний раз был в Ляховцах.

— Проводите меня к нему. Я ведь больше не смогу побывать у вас — видите, со всем своим богатством, — доктор кивнул головой на желтый саквояжик, который стоял рядом с ним на скамье. — В отряде уже со всеми распрощался… Теперь мой путь — прямо на наш, партизанский аэродром. Завтра ночью за мной самолет прилетает. А сегодня я хочу устроить свой последний ночной прием: дать советы больным, оставить лекарства. Да, так как же наш больной?

Корней Прокофьевич встал, чтобы пройти в комнату, где лежал после операции Леник. Как раз в этот момент на улице захлопали выстрелы. Через окно доктор и Людмила Андреевна увидели, как двое партизан, сопровождавших Корнея Прокофьевича, отстреливались от полицейских.

— Вам надо спасаться, — побелевшими губами прошептала Людмила Андреевна. — Идите за мной, я спрячу вас…

Но было уже поздно. В избу ворвался начальник полиции Антек и с ним толстый немец в чине капитана.

— Как раз вы нам и нужны! — нагло усмехаясь, подошел к Корнею Прокофьевичу Антек. — Видно, понапрасну о вас слава ходит, будто вы очень хороший и усердный врач. Что-то не особенно вы беспокоитесь о своих больных. Операцию вон когда делали, а только сегодня пришли навестить больного. Нам уже наскучило сидеть в засаде… Ну, это все между прочим. Главное вам скажет капитан Вагнер, адъютант генерала фон Краузе.

Корней Прокофьевич внешне был спокоен, ни тени тревоги не пробежало по его лицу, только руки сами собой сжались в кулаки.

— Мы слышали, что господин доктор сделал большое открытие, — с льстивой улыбкой заговорил капитан Вагнер. — Господин доктор нашел новое средство против такой страшной болезни, как туберкулез. Так вот: генерал фон Краузе от имени германского правительства предлагает вам свои услуги и гарантирует вам личную свободу… Вы ведь наш пленник. Генерал обещает, что вам будут созданы все условия для дальнейшей научной работы. Вы получите великолепную лабораторию, оборудованную по последнему слову европейской техники. Вы никогда не почувствуете себя ограниченным в средствах. Я прошу подумать над предложением генерала фон Краузе.

— Мне нечего думать, — негромко начал доктор. — К сожалению, никакого средства против туберкулеза у меня нет. Я лечу его общеизвестными в медицине средствами.

— Вот что, любезный, — с той же наглой усмешкой на лице приблизился к доктору Антек, — своим запирательством вы причините вред не только себе, но и науке. Медицина может потерять такого незаурядного ученого, как вы… если не передумаете. Нам же известно, что вы новым средством вылечили от чахотки несколько человек.

— Повторяю, больных туберкулезом я лечил известными средствами.

— Брешешь, собака! — Антек так хватил кулаком по столу, что в буфете зазвенели стаканы.

Доктор выпрямился, с презрением посмотрел на позеленевшего начальника полиции и твердо ответил:

— Я человек, а не собака. А если вы умеете разговаривать только с собаками, то пожалуйста: вон во дворе конура, там лежит Жучок — идите и беседуйте с ним.

Антек так и затрясся от злости.

— Пан Антек, прошу не горячиться, — все тем же медовым голосом заговорил капитан Вагнер. — Нужно дать господину доктору подумать, у нас есть время, мы можем подождать…

— А мне, к сожалению, некогда… Меня ждут больные, — сказал Корней Прокофьевич и неторопливо начал одеваться.

Капитан сделал знак рукой. Двое полицейских, которые топтались у порога, схватили доктора. Вагнер подошел к Корнею Прокофьевичу, стал его ощупывать.

Корней Прокофьевич показал глазами Людмиле Андреевне на желтый саквояжик, что стоял на скамье. Та незаметным движением сбросила с плеч платок, чтобы прикрыть саквояжик. Антек, внезапно обернувшись, заметил это.

— А ну, покажи, что ты там прячешь! — заревел он, срывая платок. Он увидел саквояжик, дрожа, как в лихорадке, раскрыл, достал пухлую рукопись и вслух прочел надпись на обложке: «Мои суждения относительно получения и лечебного применения антикохеина».

— А это что? А? — ткнул Антек рукопись в лицо Корнею Прокофьевичу.

Доктор молчал, только глаза его гневно пылали.

— Теперь ты нам не нужен! Расстрелять! — отдал приказ Антек.

— Нет, он еще может быть полезным, — возразил капитан Вагнер. — Возьмем его с собой.

— Вы не имеете права забирать бумаги доктора! — попробовала протестовать Людмила Андреевна. — Отдайте!

Антек грубо оттолкнул женщину и обратился к капитану Вагнеру:

— Зачем он нам? Разве вы не знаете этих людей? Доктор вам все равно ничего не скажет, хоть вы его озолотите. Наоборот, при первой же возможности он сожжет свою рукопись. А ведь в рукописи есть

все, что нам нужно, смотрите: «Природные условия произрастания грибка», «Разведение грибка», «Как получить препарат».

— Ладно! — махнул рукой капитан Вагнер. — Делайте с ним, что вам угодно. Дайте мне эту рукопись.

* * *

Со всех концов деревни к избе учительницы сбегались люди.

— Палачи, людоеды… Такого человека загубили! — слышались взволнованные голоса крестьян.

Тело Корнея Прокофьевича внесли в горницу. Рядом с ним положили и двоих партизан, которые погибли в неравной схватке с полицейскими. Голосили женщины, скорбно молчали старики.

— За что это они его? — допытывались у учительницы.

— Не хотел отдать им свое изобретение…

— Надо бы партизанам сообщить, — предложил кто-то.

— Обязательно! И сейчас же! — спохватилась Людмила Андреевна. — Они же его желтый саквояжик с бумагами забрали. Такие важные бумаги!

— Я побегу к партизанам. Я сообщу, — вышла вперед Таня, внучка деда Ивана, маленькая девчушка с тонкой шеей и вздернутым носиком. Она была теперь связкой, заменив Степу, который находился в отряде.

— А ты их найдешь? — строго спросил дед Иван.

— Найду.

— Пусть идет, — заговорили люди.

— Она бедовая — сыщет.

Дед Иван был недоволен внучкой: надо же так неосторожно проговориться, что она знает, где находится партизанский отряд! «Ох и задам же я ей, как вернется», — подумал дед Иван, а вслух сказал:

— Ну так беги скорей! И Таня побежала.

САКВОЯЖИК В РУКАХ У ТАНИ

Таня стала связной не сразу, а только после того, как доказала свою смекалку и выдержку. Она помогла Степе выведать, кого из сельчан староста наметил отправить в Германию. Когда гитлеровцы приехали за «рабочей силой», никого из числа намеченных в их списках в деревне не оказалось. Все они куда-то исчезли. Гитлеровцы разъярились, схватили старосту и увезли с собой. Больше он в деревне не появлялся.

Шестнадцать человек были спасены от немецкой каторги. Степа на расспросы, как ему удалось пронюхать про списки, неизменно отвечал:

— Я тут ни при чем, это все Танюшка. А дело было вот как.

Батька Мирон поручил Степе проверить, что представляет собою староста, который за глаза всегда бранил немцев и в то же время старательно выполнял их приказы. Степа тогда еще жил в деревне, однако был не только связным, но и разведчиком. Он часто ходил по заданию в районный центр, иной раз целыми днями сидел в кустах на перекрестке дорог, наблюдал, сколько проходило за день машин, с какими грузами, а потом обо всем этом докладывал батьке Мирону.

Однажды под вечер в Ляховцы приехал начальник полиции. Зайдя в избу к старосте, он долго о чем-то говорил с ним. Степа и Таня, прокравшись к окну, прислушивались изо всех сил, но разобрать, о чем шел разговор, им так и не удалось.

Антек уехал. Проводив его, староста вернулся в избу, достал из шкафа ученическую тетрадь, вырвал из нее два листа и положил на стол перед собой. Потом взял карандаш и задумался.

— Писать что-то будет, — шепнула Таня. Она стояла у Степы на плечах и заглядывала поверх занавески. — Бумагу разложил…

— Вот бы узнать, что там такое…

— А это можно, — вдруг шепнула Таня. — Давай сделаем так: как только он кончит писать, ты позови его во двор, придумай что-нибудь. А я через окно залезу и посмотрю, что он писал.

— Ладно, — согласился Степа.

Они, не отрывая глаз, следили за каждым движением старосты. Он долго что-то думал, а потом принялся писать. Грамотей он, видно, был не ахти какой и писал медленно, выводя каждую букву. Добрый час пришлось дожидаться ребятам, пока он кончил.

Тогда Степа обошел дом и настойчиво постучал в дверь.

— Дядя Людвиг, а дядя Людвиг, откройте.

— Кто там? — Староста нехотя поднялся из-за стола.

— Это я, Степа… У вас какой-то человек во дворе стоит, — таинственно сообщил парнишка.

— Что за человек? — встревожился староста. — Где?

Он отворил дверь и несмело, боком вылез на крыльцо.

— Да вон, — Степа показал на какую-то черную фигуру в дальнем углу двора. И верно, в темноте можно было подумать, что там, прислонившись к забору, стоит человек.

Староста попятился назад в сени.

— Кто бы это мог быть? — еще более встревоженно проговорил он.

— Не знаю, один я боялся подойти… Староста, набравшись смелости, стал тихонько

подкрадываться к темной фигуре.

— Ах ты, щенок трусливый! — вдруг выругался он. — Да это же моя свитка висит.

— Правда, свитка… А издали похоже, будто человек стоит.

— Иди прочь, нечего тут шляться, — недовольно проворчал староста и, захватив свитку, пошел в избу.

— Ну что, успела? — выбежав на улицу и лицом к лицу столкнувшись с Таней, спросил Степа.

— Успела…

— Что он писал?

— Составлял список наших людей, кого отправить в Германию.

— А ты запомнила, кого он наметил?

— Я некоторых даже записала, а остальных так помню.

— Хорошо, очень хорошо. Надо сейчас же всех предупредить об опасности.

— А может быть, староста только для виду составлял эти списки, а сам возьмет и скажет кому надо, чтоб убегали? — высказала предположение Таня.

— Вряд ли… Но посмотрим…

Староста никому ничего не сказал.

После этого случая Таня и стала связной в отряде батьки Мирона, а Степа совсем перешел в отряд.

…Таня бежала по узкой извилистой тропинке, которая вела напрямик к мосту через небольшую речушку, протекавшую неподалеку от деревни. Если идти по дороге, до моста будет добрых шесть километров, а по этой тропинке — километра два. Там, за мостом, нужно свернуть с дороги, углубиться в лес и по приметам, которые показал Тане Степа, пробираться дальше. За лесом начиналось болото, а там снова лес. На опушке того, второго, леса стояла изба лесничихи Тэкли. От нее до партизанского лагеря было не больше трех километров.

Вот и мост, где нужно сворачивать. Но что это? Таня прислушалась. Выстрелы, и совсем близко. Сначала Таня хотела взять немного в сторону и быстрее бежать дальше, но потом остановилась и решила посмотреть, в чем там дело.

Осторожно, перебегая от куста к кусту, она стала пробираться в ту сторону, откуда слышались выстрелы. То, что она увидела, было совершенно неожиданно. Неподалеку от моста стояла полицейская машина со спущенным колесом. Капитан Вагнер и Антек, вцепившись друг в друга, катались по земле и злобно ревели. Двое полицейских, один из которых был шофер, лежали убитые.

«Что это значит?»

И вдруг Таня увидела на траве, совсем близко, маленький желтый саквояжик Корнея Прокофьевича.

Из груди у девочки едва не вырвался крик радости. В два прыжка она очутилась возле саквояжика, схватила его и со всех ног пустилась бежать прочь — подальше от этого жуткого места.

КАК ЭТО СЛУЧИЛОСЬ

Расправившись с доктором, Антек, капитан Вагнер и двое полицейских сели в машину. Оставляя позади тучу серой пыли, машина вылетела за околицу.

Антек сидел и думал. Невеселые мысли бродили у него в голове. Он видел, как под ударами Советской Армии трещали и ломались линии немецкой обороны, как драпали хваленые немецкие дивизии, как поток раненых с восточного фронта запрудил буквально все дороги. И его вера в своих хозяев, которым он не за страх, а за совесть служил все эти годы, пошатнулась. В последнее время он все чаще и чаще задумывался о том, как спасти свою собственную шкуру. «Снова эмиграция, — с ужасом думал Антек, — бесправное, полуголодное существование, злые шутки и издевательства…» Правда, они с отцом на этот раз оказались предусмотрительными и должным образом приготовились к превратностям судьбы. Их сейф был почти доверху набит золотом. А с золотом и в эмиграции можно жить.

Машину высоко подбросило на выбоине. Маленький желтый саквояжик тоже подскочил и оказался на коленях у капитана. Тот вдруг повернулся к Антеку и радостно заговорил, тыча пальцем в саквояжик:

— Блестящая находка! Этим бумагам нет цены. Я отправлю их в Берлин, и там в два счета освоят производство противотуберкулезного препарата. Мой тесть — владелец большого фармацевтического завода. Миллионы будет загребать…

При слове «миллионы» Антек насторожился. «А почему бы не мне захватить эти бумаги? За границей я смог бы выдать себя за ученого-изобретателя, который нашел великолепное средство борьбы с туберкулезом. Сумел же Маркони присвоить изобретение Попова и нажить миллионы. А я тоже не лыком шит. Только как это сделать, как завладеть бумагами?»

Вдруг сзади раздался оглушительный выстрел и машина, резко затормозив, остановилась. Антек в испуге втянул голову в плечи.

— Проклятый баллон! Сегодня уже второй лопается, — выругался шофер.

— Ах, баллон, — с облегчением вздохнул Антек, но тут же подумал: «Знаем мы эти баллоны. Специально набросают гвоздей, машина остановится, а потом они налетят со всех сторон — и расправятся». Полицейские вылезли из машины, но с ними никто и не думал расправляться. «Неужели случайность?» — не верилось Антеку. Он высунул сперва голову, прислушался и, не услыхав ничего подозрительного, ступил на землю.

Стоял жаркий летний день. Солнце щедро поило землю знойными лучами. Было очень тихо. Деревья, кусты, трава — все застыло в нерушимом безмолвии; даже птицы попрятались где-то в чаще, и не было слышно их веселого щебетания. Нетрудно представить, какая жарища была в машине. На ходу хоть ветер немного освежал, а тут… Грузный капитан Вагнер весь исходил потом; подождав немного, он тоже вылез из машины, перепрыгнул через кювет и с наслаждением растянулся на мягкой пахучей траве, положив саквояжик с бумагами себе под голову.

«Вот черт, — мысленно выругался Антек, — ни на минуту не расстается с ними». И вдруг недавно возникшая мысль стать единственным владельцем саквояжика овладела им целиком. Как раз подходящий момент для этого: шофер возится с колесом, второй полицейский помогает ему, а толстяк-капитан задремал на солнце.

Антек выхватил револьвер и выстрелил сперва в полицейского, потом — в шофера. Полицейский как-то нелепо перегнулся и упал, шофер, который сидел с рашпилем в руках, уткнулся лицом в землю. Капитан Вагнер вскочил и с перекошенным от ужаса лицом стал оглядываться по сторонам. Из-за машины ему не было видно ни Антека, ни полицейских. Антек тем временем прицелился и выстрелил в капитана. Капитан пошатнулся, схватился за грудь и, выронив пистолет, упал. Антек выскочил из-за машины, подбежал к капитану, пнул его ногой и наклонился, чтобы взять саквояжик. Но в этот миг капитан, который не был убит, а только ранен, вдруг мертвой хваткой вцепился в Антека, и они покатились по траве. Антеку удалось нащупать горло Вагнера. Капитан хрипел, но не сдавался. Тогда Антек приподнял его и с силой ударил головой о камень, наполовину торчавший из земли.

Капитан сразу обмяк. Антек постоял над ним несколько секунд и отошел. Он был страшен. Взлохмаченный, весь в крови, с выпученными глазами, он, пошатываясь, направился туда, где лежал саквояжик, — во время схватки с капитаном они откатились метров на двадцать в сторону. Подошел, глянул — и застыл, как оглушенный. Саквояжика не было.

— А-а-а… — скрипнул зубами Антек. Он даже не поверил своим глазам, бросился на землю, мял руками траву, будто искал иголку. Потом вскочил, побежал к машине: может быть, он там? От машины бросился назад, но все было напрасно — саквояжик как сквозь землю провалился. Тогда Антек схватил автомат убитого полицейского и в ярости застрочил по кустам. Очередь, другая… Вдруг ему показалось, будто кто-то вскрикнул. Начальник полиции прислушался, огляделся. Было совсем тихо, только с кустов еще падали срезанные пулями бледно-зеленые листья.

Антек подался в кусты.

…Таня не успела еще далеко отбежать, когда позади раздалась автоматная очередь. Девочка только хотела упасть, прижаться к земле, как вдруг что-то больно обожгло ей руку возле самого плеча. От неожиданности и боли у нее и вырвался тот крик, который услышал Антек. Таня сорвала с головы платок и стала им перевязывать рану. Она уже пыталась зубами затянуть узел, когда послышались тяжелые шаги начальника полиции. Он раздвигал кусты, осматривался, даже принюхивался, как собака, которая ищет след.

«Сейчас заметит», — в испуге подумала девочка и, не кончив перевязки, шмыгнула в густой куст. Там, за сплетением ветвей, оказалась неглубокая ямка, которую сразу трудно было заметить. Конечно, лучше бежать, но Антек был уже слишком близко. Таня осторожно забралась под куст, легла на дно ямки и тщательно прикрылась, наклонив над собой ветки. Может быть, Антек не пойдет сюда, свернет в сторону? Нет, Таня услышала, как он перепрыгнул маленькую канавку, как раз там, где проходила она, и полез в самую гущу.

У Тани, казалось ей, перестало биться сердце… Сквозь листву, как через сито, она увидела желтое, длинноносое лицо с маленькими колючими глазами, которые так и шарили по кустам. Таня закрыла глаза, ожидая, что вот-вот он ступит еще шаг и увидит ее… Но прошла секунда, а начальник полиции не двигался с места. Он стоял и напряженно прислушивался. Таня затаила дыхание. Когда же он уйдет?… Наконец Антек, должно быть, не заметив ничего подозрительного, повернулся и пошел назад. Девочка пролежала в своем убежище еще несколько минут, потом осторожно выползла, прислушалась.

Вокруг было тихо. Опасность миновала. Теперь нужно быстрей, быстрей бежать в отряд, передать саквояжик. Но что это? Какая-то истома разлилась по всему телу, ей вдруг захотелось спать. «Это от потери крови», — догадалась девочка. Но она должна идти, сейчас же встать и идти. А ноги? Что такое с ногами? Кто привязал к ним такие тяжелые гири? Едва держась на ногах, Таня выбралась из кустов, перешла дорогу и скрылась в лесу.

ВЕЛИКАЯ ВЕРА

Отечественная война была для советского народа суровым испытанием. Фашисты оккупировали значительную часть советской территории, без конца трубили о своих успехах на фронте. Но, несмотря на их временные успехи, народ твердо верил в победу. Эту веру всеми силами поддерживали в оккупированных районах партизаны.

Их агитация была наглядна и убедительна. Таня вспомнила, как однажды весной 1942 года в Ляховцы пришел агитатор из партизанского отряда батьки Мирона. Это был молодой розовощекий парень в полушубке и валенках, с автоматом за плечами. Он собрал людей в доме учительницы Людмилы Андреевны и сказал:

— Сегодня я прочту вам очерк о том, как сражаются наши советские люди с ненавистными оккупантами. Очерк называется «Таня», написал его московский журналист П. Лидов. — И тихим, взволнованным голосом он стал читать о подвиге молодой девушки-партизанки, которая подожгла вражеский склад, конюшню и была схвачена оккупантами. Ее долго пытали, мучили, били, но она никого не выдала, ничего не сказала. Какой ненавистью к захватчикам пылали лица ляховчан, когда агитатор кончил читать очерк! Какой страстной верой в победу бились их сердца!..

Народ был очень благодарен партизанам. Это они, когда фашисты забрали у ляховчан и гнали на бойню почти весь скот, устроили бойню самим разбойникам, а скот вернули хозяевам.

Партизаны мстили фашистам за издевательства над народом и разбой, они разоблачали фашистское вранье, говорили народу правду о положении на фронтах, устраивали слушание радиопередач из Москвы.

Со своей стороны, народ не оставался в долгу перед партизанами. Для них по деревням собирали теплую одежду, продукты, медикаменты. Если, случалось, в деревню приезжали фашисты и там был в это время кто-нибудь из партизан, люди надежно прятали его.

Таня вспомнила, как однажды вечером к ним забежал раненый партизан. На околице он наткнулся на вражеский патруль. В перестрелке убил одного фашиста, а трое других гонятся за ним. Коротко рассказав об этом, партизан упал без сознания. Дед Иван взял его на руки и отнес в сарай, где под полом был устроен специальный тайник. Только он успел замаскировать тайник разным хламом и вернуться в избу, как ворвались фашисты.

— Где партизан? — злобно кричали они.

— Здесь нет никаких партизан, — ответил дед.

— Мы знаем, что он здесь…

— Если знаете — ищите.

Фашисты начали обыск. Один пошел в сени, второй полез на чердак, а третий остался в избе. Вдруг Таня заметила на том месте, где стоял партизан, кровавое пятно. Кровь вот-вот могли заметить и враги.

Девочка выбрала минуту, когда гитлеровец, оставшийся в избе, начал перетрясать вещи в комоде, где никакого партизана, разумеется, быть не могло, и незаметным движением показала деду на кровь. Дед в первую минуту растерялся, а потом подошел к столу, схватил нож и полоснул себя по руке. Вскоре все трое фашистов, ничего не обнаружив, собрались в избе. Они еще раз осмотрели все уголки, даже заглянули в печь, а потом собрались уходить. И вдруг один из них — высокий, с рыжими усами — заметил на полу кровь.

— А это что? — взревел он. — Кровь партизана?

— Это моя кровь, — спокойно сказал дед. — Лучину щепал и поранился невзначай…

Так фашисты и ушли ни с чем.

После того как агитатор прочел у них в Ляховцах очерк про московскую партизанку Таню, маленькая внучка деда Ивана стала гордиться тем, что носит такое славное имя. Позже девочка узнала, что настоящее имя той героини — Зоя, Зоя Космодемьянская, и что ей посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. И вот, когда девочка с саквояжиком, пробираясь по лесу, почти теряла сознание от боли, она сжимала губы, упрямо повторяла: «Я Таня, я Таня…» — и это придавало ей силы.

Между тем слабость все чаще подступала к ней, стопудовыми гирями висла на ногах. Очень хотелось пить. Во рту так пересохло, что трудно было пошевелить языком. Девочка шла, падала, по нескольку минут лежала неподвижно. Потом, немного отдохнув, поднималась и шла дальше. Часа три понадобилось ей, чтобы добраться до болота. Тут силы совсем оставили ее, и она потеряла сознание.

Когда Таня пришла в себя, солнце было уже совсем низко. Огромный огненный шар висел над лесом, и, казалось, как только он коснется верхушек деревьев, лес тотчас вспыхнет. Таня двинулась дальше.

Как она брела по болоту, сколько прошло времени — Таня не помнила. Сознание снова вернулось к ней только тогда, когда она в темноте нащупала руками что-то шершавое с маленькими колючими песчинками. Это было крыльцо лесничихи Тэкли.

ЛЕСНИЧИХА ТЭКЛЯ

Лесничиха Тэкля была худая, высокая женщина с серым, морщинистым лицом. Она носила длинную суконную юбку и поверх ситцевой кофточки — ватник-душегрейку. В таком наряде ходила она и зимой и летом. В большой просторной избе Тэкля жила одна. Когда-то была у нее ладная семья: муж, лесник Семен, и трое сыновей. Пока сыновья жили дома, в избе было людно и шумно. Потом старший из них — Василий — подался в город на заработки. Призвали в армию второго сына — Михася. Наконец, перед самой войной оставил отчий дом и третий — Микола. В лесниковой избе стало совсем тихо.

Когда началась война, Семен хотел пойти в партизаны. Но батька Мирон отговорил его. Он велел леснику устроить в своем доме так называемый контрольно-пересадочный пункт. Когда партизаны возвращались с задания, они заходили к дядьке Семену, мылись в бане, отдыхали.

Но как-то зимой старый лесник простудился и помер. Крепко затосковала лесничиха. Однако избу свою не бросила, хотя сестра не раз уговаривала ее перебраться в деревню. Теперь Тэкля стала выполнять обязанности своего мужа: топила баню, иногда ходила в отряд с каким-нибудь важным сообщением, переданным ей связными. В свободное время осенью и зимой она вязала партизанам теплые носки и шарфы и очень скучала, когда к ней долго никто не заходил.

В этот летний вечер Тэкля сидела одна и латала партизанам белье. На душе у нее было неспокойно. Чем ближе подходил фронт, тем больше тревожилась старуха: «Удастся ли повидать сыновей? Живы ли они? Только бы узнать, что живы, только бы разочек взглянуть на них, а там можно и умереть спокойно».

За окном было тихо, даже всегда беспокойная осина, что росла у самой завалинки, не шуршала листвой. Лес стоял в напряженном молчании, будто к чему-то прислушивался. Только разные ночные бабочки да жуки время от времени бились в окно — очень уж манил их огонек коптилки.

Вдруг старухе показалось, будто она слышит какой-то шорох. Вышла в сени, прислушалась. Так и есть, кто-то скребется в дверь.

— Кто там? — спросила лесничиха.

— Это я, Таня, — послышался слабый детский голос.

— Чего это ты так поздно? — забеспокоилась старуха и, отбросив железный крючок, осторожно приоткрыла дверь.

Девочка лежала на крыльце.

— Таня, Танечка, что с тобой? — засуетилась Тэкля, помогая девочке встать.

Таня и старая Тэкля за последнее время крепко подружились. Когда Таня приходила к лесничихе, чтобы передать какие-либо сведения для батьки Мирона, она подолгу засиживалась у старухи. А иной раз они вместе ходили в лес — по ягоды или по грибы. Лесничиха рассказывала девочке про своих сыновей, про лесника Семена, про то, как они горе мыкали при панах. Таня внимательно слушала — все это было ей интересно. А старуха радовалась, что нашла себе слушательницу.

— Тетя Тэкля, — тихо проговорила Таня. — Вам нужно сейчас же отнести в отряд батьки Мирона саквояжик.

— Какой саквояжик?

— Вот этот, — показала Таня. — Тут бумаги… доктора Долохова. Фашисты его застрелили…

— Корнея Прокофьевича убили? У-у, гады! Чтоб им свету белого не видеть… Убийцы… — У старухи задрожали губы, гневом запылали глаза.

Лесничиха хорошо знала доктора Долохова и любила его. По просьбе Корнея Прокофьевича она не раз собирала для отряда разные лекарственные травы.

— Да убили… — повторила Таня. — Но остались его бумаги, очень важные бумаги, фашисты за ними гоняются. Поэтому их нужно отнести сейчас же.

— Ну ладно, пойдем…

Тэкля внимательно посмотрела на девочку.

— Э-э, да ты ранена?

— Ага, в руку, да это ничего… Дайте мне напиться…

Лесничиха промыла теплой водой рану, перевязала ее, напоила девочку простоквашей.

— Ну вот, теперь я могу идти, — сказала Таня. Тэкля набросила на плечи большой черный платок, взяла Таню за руку, и они вышли из дому.

Вовсю светила луна, но быстро идти по лесу все равно было невозможно. С болот поднимался и растекался по-над землей, окутывая комли деревьев, молочно-белый туман. Он был такой густой, что в трех шагах впереди ничего не было видно. Лесничихе и Тане приходилось часто останавливаться, чтобы не потерять тропинку, не сбиться с дороги. К счастью, полоса тумана скоро кончилась, и можно было прибавить шагу. Вот тогда-то обе они и услыхали отдаленный собачий лай.

— Погоня! — вскрикнула Таня и остановилась. Остановилась и Тэкля. Прислушались.

— Они уже, кажись, в моей хате, — сказала лесничиха. — Надо бежать быстрей.

Однако не очень-то побежишь ночью по лесу. Началась чаща, ветки больно хлестали по лицу. По пути часто попадались выворотни, в ямах под ними стояла вода. Таня чуть не попала в такую яму. В другой раз она налетела на муравейник. С каждым шагом девочка слабела все больше и больше.

— Ой, тетя Тэкля, — тяжело дыша, остановилась

Таня. — Сил нет… Давайте чуть-чуть передохнем.

«Гав-гав-гав!..» — Собачий лай слышался уже недалеко.

— Слышишь? — вместо ответа спросила лесничиха. — Еще немножко продержись, дочурка, сейчас выберемся из чащи, там будет легче…

«Хоть бы успеть добежать до просеки», — думала Тэкля. Там, она знала, начинаются партизанские посты. Но до просеки оставалось еще добрых полкилометра.

— Не отставай, уже близко, близко, — подбадривала старуха Таню.

Наконец деревья начали редеть, кусты тоже вроде бы расступились; луна, которая спряталась было за облака, осветила большую поляну.

— Ну вот! — с облегчением вздохнула Тэкля. — Выбрались. Как ты держишься еще, Танечка?

Она обернулась и не сразу увидела девочку. Та лежала лицом вниз в высокой сухой траве.

— Что с тобой? Не можешь? — наклонилась над нею старуха.

— Тетя Тэкля… Бегите… оставьте меня… не могу больше… — тихо прошептала Таня.

Лесничиха осторожно взяла девочку на руки и понесла. Но ее старому сердцу трудно было справляться с такой нагрузкой, и она время от времени вынуждена была останавливаться, чтобы передохнуть.

Лай, который было затих, послышался снова совсем рядом.

«Неужто не успеем? Догонят — убьют и меня и ребенка и бумаги заберут… Держись, Тэкля Антоновна, держись… Уже недалече», — шептала про себя лесничиха.

Огромный пес выскочил из-за куста и зубами схватил Тэклю за платок. Она сбросила платок. Пес немного приотстал… А вот и просека. Свет месяца свободно гуляет тут, ничто не мешает ему — ни ветви деревьев, ни туман…

«Та-та-та-та!» — загремело где-то сзади.

«Та-та-та-та!» — отозвалось и впереди.

«Стреляют!» — сообразила лесничиха и остановилась, не зная, что делать. В этот миг кто-то подбежал к ней, сбил ее вместе с Таней с ног и прижал к земле.

— Не шевелитесь, тетя Тэкля, — услышала она голос Степы. И он показался ей таким родным, близким, что старуха то ли от пережитого волнения, то ли от радости заплакала.

АНТЕК ПРИНИМАЕТ МЕРЫ

Вернувшись в район, Антек сразу направился к военному коменданту майору Брюнеру.

Майор Брюнер, маленький, щуплый человечек лет сорока пяти, всегда чисто выбритый и щегольски одетый, сидел в своем кабинете/и что-то писал. Он велел начальнику полиции подождать, но когда Антек намекнул, что он по срочному делу, касающемуся партизан, майор встревожился и предложил ему сесть.

Больше всего на свете боялся комендант лесных мстителей, и если бы не приказы сверху, требовавшие новых и новых мер против партизан, сидел бы он тихонько, как мышь в норе, не высовывая носа из комендатуры.

Антек рассказал, что недалеко от деревни Ляховцы на них напали партизаны, что капитан Вагнер и двое полицейских погибли, а ему случайно удалось спастись.

Майор Брюнер поверил.

— Поедемте посмотрим, — предложил Антек, зная, что майор ни за что не поедет.

— Нет-нет, мне некогда, — замотал головой комендант.

— Но ведь убитых нужно похоронить, — возразил Антек. Ему хотелось скорее вернуться на то место, где так таинственно исчез саквояжик, но ехать одному не входило в его планы. Полицейские все были в нарядах, и поэтому Антек настаивал, чтобы комендант дал ему своих людей.

— Ладно, ладно, — согласился наконец майор. Он вызвал лейтенанта Штумма и приказал:

— Возьмите десять солдат и езжайте на место нападения. Полицейских похороните там, а капитана привезите сюда.

«Ну вот, как раз то, что мне нужно!» — радостно подумал Антек и попросил лейтенанта захватить с собой овчарку. Пока лейтенант и солдаты готовились к операции, Антек расхаживал по комнате и напряженно думал, куда мог деваться саквояжик. Кто выхватил его из-под самого носа? И слава ученого, о которой он уже всерьез мечтал, и — главное — миллионные прибыли от продажи противотуберкулезного препарата — все, все пошло прахом. Но нет! Антек не из тех, кто сразу опускает руки. Он организует самые широкие поиски тех бумаг.

— Машина готова! — доложил солдат.

— Заводите, сейчас едем.

Не прошло и часа, как Антек, лейтенант Штумм и десять солдат прибыли на место «стычки» с партизанами.

Лейтенант приказал солдатам тут же, на обочине, похоронить убитых полицейских, а сам взял овчарку и повел ее туда, где отдыхал капитан. Собака обнюхала траву и с визгом бросилась в кусты.

— Она кого-то учуяла! — нагнувшись и рассматривая примятую траву на месте схватки, сказал лейтенант.

— Господин лейтенант! — предложил Антек. — Дайте мне пять человек, и я пройду по следу.

Лейтенант с радостью согласился, тем более, что самому ему вовсе не хотелось лезть в эту непроходимую чащу, где на каждом шагу можно было нарваться на партизанскую пулю.

— Ганс! — подозвал он ефрейтора. — Возьми пять человек и пройди с паном Вышемирским по следу. Мы вас будем ждать здесь, — крикнул он вдогонку.

Солнце уже зашло, и Антек время от времени освещал дорогу фонариком. Собака вела уверенно и быстро. «Видно, кто-то подходил к нам и взял саквояжик. Должно быть, в то время, когда я с капитаном возился», — подумал Антек.

Пройдя километра четыре лесом, они вышли к болоту. Собака вдруг остановилась и завыла. Антек осветил фонариком землю и увидел чернеющее пятно. «Значит, тот, кто забрал саквояжик, был ранен», — с радостью подумал он. Тем временем собака обнюхала следы и рванулась вперед.

Антек ступал осторожно, внимательно приглядываясь к узенькой тропинке, которая змейкой вилась между кочками. За ним цепочкой шли солдаты. Под тяжелыми солдатскими сапогами мягкая болотная почва ходила ходуном, проваливалась, грозя бедой. Солдаты со страхом озирались вокруг. Вскоре они были вынуждены еще больше замедлить шаг: над болотом опустился туман. Чтобы не потеряться, солдаты держались друг за друга.

Миновав болото, они увидели избу лесничихи.

— Эй, кто тут есть? Откликнись! — крикнул Антек.

Ответом было молчание. Тогда Антек отдал команду обыскать все постройки.

Никого не обнаружив, они двинулись дальше. Собака все время с лаем рвалась вперед — видно, чуяла свежий след. «Как бы не попасть в засаду, — промелькнуло у Антека в голове. — Это, должно быть, дорога к партизанскому лагерю…» Но пока что на их пути ничего особенного не случилось, и это успокаивало начальника полиции. Показалось, что впереди треснула сухая ветка. «Наверно, догоняем», — обрадовался он. И верно, выбравшись из чащи на поляну, Антек и солдаты увидели невдалеке человеческую фигуру. Они спустили собаку, и сами бросились вслед за ней. Вдруг начальник полиции увидел, как собака вьюном закружилась на месте. «Видно, ножом пырнули», — подумал он и дал из автомата очередь по маячившей впереди фигуре. Но тут же послышалась очередь в ответ. Такой встречи ни Антек, ни солдаты не ожидали. Они повернули и, низко пригибаясь к земле, пустились бежать назад.

Только выбежав из лесу, начальник полиции на минутку остановился, чтобы перевести дух и прислушаться, нет ли погони. Но ничего подозрительного он не услышал.

Поздно ночью Антек с солдатами вернулся в местечко.

На рассвете начальника полиции разбудил шум автомашин. Он глянул в окно и чуть не заплясал от радости, увидав на улице целую колонну грузовиков, а напротив комендатуры — две пушки. «Каратели приехали, — сразу догадался он. — Вот вовремя. Я ведь теперь знаю, где партизанский лагерь. Только надо действовать быстро, чтобы партизаны не успели пронюхать, что на них готовится наступление». Антек торопливо начал одеваться: с помощью карателей он надеялся снова завладеть бумагами доктора.

Каратели силой в два полка окружили большой район с тем, чтобы ни одному партизану не удалось вырваться из кольца. Кроме того, был создан «ударный кулак», которому предстояло уничтожить партизан на болоте. Вел эти основные силы к партизанскому лагерю Антек.

Солнце еще не поднялось над лесом, когда карательная группа двинулась в поход. Антек хорошо запомнил дорогу и теперь без лишних крюков и обходов вел группу напрямик к болоту. Вот и болото. Антек отыскал тропинку и так же уверенно повел карателей дальше. Не доходя до избы лесничихи, они остановились, выслали вперед разведку. Спустя немного времени разведчики вернулись и доложили: изба пуста, нигде никого нет.

«Это хорошо, — подумал Антек. — Мы их застанем врасплох».

К просеке двигались осторожно — укрывались за деревьями, старались не шуметь. Вот наконец и просека. Приказав группе остановиться и посоветовавшись с Антеком, командир решил наделать как можно больше шуму и атаковать противника, который, судя по всему, еще крепко спал. Даже вчерашние посты молчали.

Каратели залегли за деревьями, за кустами, ожидая сигнала, чтобы броситься в атаку.

— За мной! — крикнул Антек, а сам, будто бы споткнувшись, упал. Солдаты вскочили и, стреляя на ходу, побежали вперед. Но выстрелов в ответ не было. Тогда и Антек поднялся и пошел во весь рост, размахивая револьвером. Вдруг он остановился в изумлении.

Что случилось? Почему молчит лес? Неужели партизаны оставили лагерь?

Вот и землянки, их много. Но нигде ни души.

В ПАРТИЗАНСКОМ ЛАГЕРЕ

За несколько дней до наступления карателей на лагерь отряд батьки Мирона перебазировался на новое место. В лагере оставалось только с десяток человек раненых и больных, за которыми должны были прийти подводы. Для охраны раненых было оставлено шестеро партизан во главе со Степаном Казимировым. Степу теперь трудно было узнать. За четыре года войны он из подростка превратился в рослого красивого юношу.

— Тетя Тэкля, что случилось? Почему вы так поздно? Кто за вами гнался? — забросал Степа лесничиху вопросами, приведя их с Таней в бывшую командирскую землянку.

— Ох, сынок, горе нас сюда привело, — заплакала старуха. — Фашисты Корнея Прокофьевича расстреляли.

— Расстреляли?!

— Да, расстреляли, — повторила Тэкля. — И бумаги его с собой забрали…

— И бумаги забрали? — едва не застонал Степа. — Надо сейчас же сообщить батьке Мирону.

— Забрать-то забрали, — продолжала лесничиха, — да Тане как-то удалось спасти их. Вот они, в этом саквояжике.

— Молодчина, Таня! — Степа вытер вспотевший лоб. — А меня прямо в жар бросило. Нам радировали, что завтра ночью прилетит самолет с Большой земли, и мы собирались отправить доктора с его бумагами в Москву. А теперь, тетя Тэкля, идите в землянку и отдохните, а то скоро подводы придут за ранеными. Вы поедете вместе с ними.

Таню Степа повел в землянку-амбулаторию. Медсестра Вера сделала ей перевязку, и девочке сразу стало легче. Потом она выпила горячего чаю и пошла в землянку к Тэкле.

«Вот как живут паши защитники», — думала Таня, лежа на широких нарах. Раньше она никогда не бывала в партизанском лагере. Всякие сведения она передавала тете Тэкле, а уже та — самому батьке Мирону.

Землянка была обложена толстыми бревнами, над головой вместо досок тоже лежали бревна. Под ногами — хорошо утрамбованная земля.

Вошла медсестра Вера. Она дала Тане таблетку, а лесничихе налила каких-то капель.

— Тетя Вера, — спросила Таня, — а кто жил в этой землянке?

— Подрывник Герой Советского Союза Василь Боровой…

— Ой! — так и подпрыгнула девочка. — Я столько слышала про него!..

— Спи, Танюша, — сказала медсестра. — Скоро вставать…

Вера задула свечу и вышла. В землянке стало темно хоть глаз выколи.

«Так вот кто здесь жил — сам Василь Боровой!» Таня знала, что за голову Василя Борового фашисты сулили много денег. Они всюду расклеивали листки с портретом Василя и «особыми приметами», среди которых, между прочим, были: «шрам на левой щеке» и «родинка под правым глазом».

Когда началась рельсовая война, Василь со своей группой подрывников на протяжении всего одного месяца пустил под откос несколько вражеских эшелонов. Про него рассказывали разные невероятные истории. Одну из них Таня знала до мельчайших подробностей и была уверена, что каждое слово в ней — правда.

Из Минска в Берлин должен был пройти поезд с высшими офицерскими чинами, которых Гитлер вызывал на совещание. Подорвать этот поезд поручили Василю Боровому.

Заминировать путь было очень трудно, почти невозможно: через каждые двести метров стояли часовые и, кроме того, специальный паровоз с двумя платформами, груженными песком, непрерывно курсировал по линии.

— Что делать? — совещались ребята.

— Вот что, — вдруг предложил Василь Боровой. Он снял шапку, взлохматил волосы, расстегнул ремень. — Ты переодевайся немцем, — приказал он рыжему полному подрывнику Никите Апановичу, который умел немного говорить по-немецки, — а потом свяжи мне для вида руки и веди под конвоем через полотно. Если задержат, скажешь: поймал, мол, Василя Борового, веду в комендатуру.

— Могут не поверить, — усомнился Никита Апанович.

— Поверят, — сказал Василь Боровой. — Меня все знают. Нам главное попасть на полотно, а там уж мы посмотрим, что делать.

— Но ведь риск большой.

— На войне без риска не обойдешься, — ответил Василь. — Двинем аккурат перед тем, как поезду проходить, а то как бы маневровый паровоз не обезвредил нашу мину.

План, придуманный Василем, удался как нельзя лучше. Когда Никита Апанович и Василь подошли к железнодорожному полотну, их остановил окрик: «Хальт!»

— Чего там «хальт»! — недовольно ответил по-немецки Никита Апанович. — Не видите, что ли, кого веду?

— Кого? — спросили часовые.

— А вы сами взгляните… Фашисты подошли поближе.

— Василь Боровой! — с завистью и восхищением воскликнул один из них. — О, гут, гут…

— Вот вам и гут…

Гитлеровцы успокоились и пошли дальше вдоль пути. Когда партизаны поднялись по насыпи и взошли на полотно, Василь Боровой упал на землю и быстро, искусными движениями стал закладывать под рельс мину. Никита стоял и посматривал вокруг, готовый дать отпор, если возникнет какая-нибудь непредвиденная опасность. Все шло хорошо, но в самую последнюю минуту, когда из-за поворота уже показался паровоз, один из гитлеровцев оглянулся. Он только успел увидеть, как оба — и «пленный», и «конвоир» — бросились с насыпи в кусты.

Фашист вскинул автомат и хотел дать очередь, но было уже поздно: между ними оказался пыхающий дымом паровоз и вагоны.

Мина с часовым механизмом сработала не сразу. Она будто дожидалась, когда над нею прогрохочет колесами платформа с песком, паровоз, первые несколько вагонов, и взорвалась как раз посредине состава.

Два спальных вагона взлетели в воздух. Из тех вагонов, что остались стоять на рельсах, начали выскакивать офицеры и солдаты. Их встретил дружный огонь партизан. Воспользовавшись паникой, Василь и Никита вернулись к своим.

— Ну вот, — улыбаясь, говорил потом Василь. — Иной раз полезно быть и у врагов известным человеком.

За эту и многие другие операции Василию Боровому было присвоено звание Героя Советского Союза.

После этого случая фашисты удвоили цену за голову Василя. Но поймать его им так и не удалось: народ оберегал своих героев.

…Таню разбудил шум во дворе. Она открыла глаза, прислушалась. Сквозь щели в дверях в землянку проникали тоненькие лучи света. Маленькие пылинки, как живые, кружились в солнечных лучах.

— Тпр-р, чтоб тебя волки… Назад! — услыхала Таня зычный голос.

«Подводы за раненными пришли», — догадалась она и, скоренько одевшись, выбежала из землянки.

Стояло чудесное утро. Солнце ласково согревало землю. Легкий ветерок раскачивал верхушки деревьев, стряхивая на траву капельки серебристой росы. Где-то над головой звенел жаворонок. Таня глубоко и радостно вздохнула и поглядела вокруг. Тэкля вместе с медсестрой Верой хлопотала возле подвод. Они устраивали постели для раненых. Мужчины выносили из палаток вещи, складывали их на телеги, крепко увязывали.

— Товарищ Казимиров! — подбежал к Степе взволнованный дежурный по лагерю. — Пришел наш связной из райцентра. Говорит, что гитлеровцы большими силами выступили против нашего отряда. Начальник полиции Антек повел их через Тимофеевское болото, и они вот-вот будут здесь.

— Какие у них силы?

— Около двух полков.

— Ну что ж, — улыбнулся Степа. — Поздно они собрались. Товарищи, — окликнул он партизан, — давайте побыстрее!

— Да у нас уже все готово.

— Тогда — в дорогу!

— А кто встретит самолет, который прилетит ночью? — спросила медсестра.

— Я, — ответил Степа.

— Но сюда же фашисты придут…

— Я так спрячусь, что им меня не найти. А ночью тут будет совсем безопасно.

— Ну смотри. Степа, будь осторожнее, — прощаясь с юношей, сказала Вера. Потом с ним распрощались все остальные.

— …Больше про Степана Казимирова я ничего не знаю, — закончила рассказ пионервожатая.

— Зинаида Антоновна, — обратился к ней шустрый черноголовый мальчик, — а ведь у школьного сторожа деда Ивана была и есть только одна внучка — Зина… Ну, словом, вы, Зинаида Антоновна, — поправился он. — А вы рассказывали нам про Таню. Это же, наверно, вы и были?

— Вот какие вы дотошные! — покачала головой Зинаида Антоновна. — Да, Зина и Таня — одно лицо… Это было мое партизанское имя, если так уж хотите знать… А теперь, ребята, пора по домам — поздно уже.

— Нет, нет, — запротестовали пионеры, — почитайте записную книжку. Мы не уснем, пока не узнаем конца этой истории…

— Нет, — сказала Зинаида Антоновна, — прочитать записную книжку не так просто. Вы же сами видели, как посклеивались странички, порасплывались буквы. Чтобы все разобрать, нужно время. Приходите завтра утром, и я расскажу вам все, о чем узнаю из нее.

— Ну ладно, — неохотно согласились ребята. — До свиданья, Зинаида Антоновна!..

Пионервожатая осталась одна. Она принесла из другой комнаты записную книжку Степана Казимирова, которая уже как следует подсохла, положила ее перед собой и стала листать…

СТЕПА В ЗАПАДНЕ

На другой день утром ребята собрались снова.

— Вот что, — первым делом сказала Зинаида Антоновна, — нужно идти на помощь нашим путешественникам.

— А в чем дело? Что-нибудь случилось? — раздалось сразу несколько голосов.

— Ничего не случилось. Я просто думаю, что мы чем-нибудь сможем им помочь. И сказать по правде, — пионервожатая немного смущенно улыбнулась, — сказать по правде, что-то не сидится дома, когда такие дела…

— Правильно! В поход! В поход! — весело зашумели ребята.

— Только, Зинаида Антоновна, расскажите же нам, что вы прочли в записной книжке, — не выдержала Нина.

— Я расскажу после, по дороге. А теперь вот что: два часа вам на сборы и — в путь!

И часа не прошло, как почти весь отряд собрался на лужайке перед домом пионервожатой. Зинаида Антоновна тоже была готова. В широкополой соломенной шляпе, с легким рюкзаком за плечами она сбежала по ступенькам крыльца и присоединилась к ребятам.

— Ну так слушайте дальше про Степу, — начала она, когда последняя изба деревни осталась позади.

…Антек никак не мог примириться с тем, что саквояжик доктора потерян для него навсегда. «Нужно поискать в землянках, может, остался где-нибудь тут», — решил он.

В одной из землянок, в углу, Антек увидел какие-то измятые бумажки. Не иначе тут сидел писарь и притом, видно, не слишком бдительный: черновики он не уничтожал, а скомкав, бросал на пол. Антек стал внимательно просматривать каждую бумажку.

«В первую пятидневку ожидается облачная погода с прояснениями, температура от 5 до 15 градусов тепла», — прочел Антек на одной из них. «О, да тут, видно, рация стояла», — подумал он и стал еще внимательнее перечитывать бумажки. Нет, ничего интересного. А вот эти клочки бумаги? Если радист порвал телеграмму, значит, там что-то важное. Сложив несколько клочков, Антек прочел: «Самолет… вылета…» Он начал лихорадочно собирать и складывать обрывки телеграммы, собирать и складывать… Даже вспотел, пока почти целиком восстановил текст депеши. Зато, прочитав ее, так и запрыгал от радости.

В радиограмме, насколько можно было разобрать, сообщалось о том, что на партизанский аэродром прилетит самолет за доктором Долоховым. Сохранилась даже дата. Антек растянул рот в улыбке, обнажив редкие желтые зубы.

«Самолет прилетит сегодня ночью. Доктора Долохова нет в живых, значит, бумаги его повезет кто-нибудь другой». Сделав такой вывод, начальник полиции как ошпаренный выскочил из землянки и побежал догонять карателей, которые прочесывали лес. Там он попросил у одного офицера мотоцикл и помчался к коменданту.

План у него был такой: он приедет к Брюнеру и скажет, что сегодня ночью ему нужен самолет. На самолете должны быть советские опознавательные знаки. Если комендант спросит, зачем ему самолет, он ответит… Антек задумался: что же он ответит? Сказать правду, что самолет, мол, нужен ему для того, чтобы захватить бумаги доктора Долохова, нельзя. Их могут у него отнять. Так что же придумать? Ага, он скажет такое, что майор Брюнер из-под земли достанет ему не то что самолет, а целую эскадрилью. Он скажет, что привезет Василя Борового. Ну, а потом, когда выяснится, что он привез не Василя, а кого-то другого, он скажет, что Василя поймать не удалось.

Когда Антек приехал в местечко и явился в комендатуру, у майора Брюнера шло какое-то совещание. Начальник полиции едва дождался, пока оно кончится. Он знал, что в распоряжении коменданта самолета нет, он должен будет звонить высшему начальству, а времени оставалось очень мало.

— Есть возможность поймать Василя Борового! — таинственно прошептал Антек на ухо коменданту, когда тот наконец вышел из своего кабинета.

У коменданта загорелись глаза.

— Каким образом?

— Очень просто, только для этого необходим самолет.

Майор Брюнер задумался. На фронте шли тяжелые бои, прибывало много раненых, которых развозили по тыловым госпиталям на самолетах. Но это не беда, для такого важного дела ему, разумеется, дадут самолет…

— Хорошо! Самолет будет! Но при одном условии, — поднял палец комендант.

— При каком?

— Деньги пополам!

— О, с удовольствием! — ответил Антек. — Я сам собирался предложить вам такое условие, но не успел. Вы опередили меня.

— Значит, договорились?

— Договорились. А когда будет самолет? — обеспокоился Антек. — Только бы не слишком поздно, а то наша затея может провалиться.

— Самолет будет к двенадцати часам ночи.

— О, это как раз вовремя!

Антек шел от коменданта и думал о том, как ему повезло. Не найди он этих клочков бумаги — и все было бы потеряно. А так одна маленькая неосторожность противника, ротозейство какого-то радиста здорово ему помогло. В успехе своей затеи Антек не сомневался.

* * *

Степа остался один. Подводы с ранеными уехали, он их немного проводил и вернулся назад. Нужно было спрятаться: с минуты на минуту в лагере могли появиться немцы. Они, конечно, будут шарить повсюду, осматривать каждый куст.

У Степы было надежное укрытие: он не раз им пользовался, когда сидел в секрете. Метрах в трехстах от лагеря, на берегу небольшого лесного озера, стояла толстенная старая ива. В стволе этой ивы было достаточно большое дупло, чтобы туда мог залезть человек. И главное — дупла не было видно: продолговатое отверстие, через которое Степа забирался в дупло, находилось метрах в трех от земли, где ствол дерева раздваивался.

Юноша спустился к озеру, вошел в воду, прошел десяток шагов. Потом вернулся к иве, ухватился за сук дерева сперва одной рукой, потом другой и подтянулся. Опустив в дупло саквояжик с бумагами доктора, он сам стал протискиваться в узкий лаз. В дупле было тесновато. Степа стоял, как скованный, и не мог пошевелиться.

Вокруг царила тишина. Но вот издалека донеслись приглушенные людские голоса и собачий лай…

Все произошло так, как Степа и думал. В лагерь пришли каратели. Они шныряли по кустам, время от времени пускали автоматную очередь по невидимому врагу, переговаривались между собой. Где-то на опушке леса лаяли собаки, потом лай стал приближаться. Степа догадался, что собаки напали на его след. Вскоре они были уже на берегу озера и теперь прямо захлебывались лаем.

— Нике, никс, — слышал он удивленные возгласы карателей.

Стоять в дупле становилось все труднее и труднее. Ноги затекли, Степа уже не чувствовал их, но он терпел и все время прислушивался к голосам.

Потолковав между собой, каратели куда-то пошли. Голоса стали отдаляться и наконец совсем замолкли. Но не успел Степа перевести дух, как снова услышал гортанную немецкую речь. Вторая группа карателей подошла к самой иве и остановилась — должно быть, напиться: Степа слышал, как брякали котелки.

«А, черт бы вас!» — выругался он про себя.

Каратели напились и ушли. Снова стало тихо. Слышалось только щебетанье птиц. Переждав немного, Степа осторожно вылез из дупла, вытащил саквояжик с бумагами и, пробравшись в густой олешник, с наслаждением растянулся на мягкой траве. Тут ему нужно было дождаться ночи. Партизан достал свою записную книжку, которую не брал в руки уже несколько дней, и записал все, что произошло за это время. Кончив писать, снова прилег отдохнуть. Лежал и дремал. Вспомнилась мать, погибшая в первые дни войны, отец… Сколько несчастья принесли советскому народу гитлеровцы! Они думали за месяц-другой кончить войну, овладеть Москвой. Не удалось. Один Сталинград чего стоил фашистам! А сколько их полегло на Курской дуге… Гитлеровцы отступают, бегут всюду, их бьет отважная Советская Армия. А как партизаны их колотят! Да взять хотя бы отряд батьки Мирона. Сколько он разгромил гарнизонов, сколько эшелонов пустил под откос, взорвал складов, мостов!.. Кое-что из этих общих заслуг отряда приходится и на его, Степину, долю.

Степа не заметил, как начало смеркаться. Тени деревьев и кустов вытянулись, подул легкий ветерок. Он решил, что пора перебираться поближе к партизанскому аэродрому, который находился километрах в пяти западнее озера и бывшего лагеря.

«Надо бы, пока не стемнело, набрать хворосту для костров», — подумал Степа. Он шел и по дороге подбирал сухие сучья, ветки. Пока добрался до аэродрома, в руках у него была добрая охапка хворосту. Когда совсем стемнело, Степа разложил в центре аэродрома три небольших костра и, спрятавшись в кустах, стал ждать самолета.

Время тянулось очень медленно. Вокруг стояла тишина, только потрескивали ветки в кострах. Так прошел, может быть, час. Вдруг Степа услышал глухой гул мотора. Он все время приближался, и вскоре юноша увидел темный силуэт самолета, который, снижаясь, делал круги над лесом.

— Прилетел, прилетел! — закричал, не помня себя от радости, Степа.

Между тем самолет, сделав еще несколько кругов, спустился совсем низко и сел точно возле костров. Из кабины вылез летчик в кожаном шлеме и меховом комбинезоне.

— Здесь доктор Долохов? — хрипло спросил он.

— Доктора нет, его убили фашисты… Вместо доктора полечу я… — бросился к летчику Степа.

— Ну так садитесь быстрей!

— Подождите, дайте хоть пожать вашу руку: вы ведь с Большой земли прилетели! — взволнованно сказал Степа.

— Потом, потом, сейчас не время, — открывая дверку пассажирской кабины, ответил летчик.

Степа залез в машину, за ним — летчик. Самолет взревел мотором и запрыгал по земле. Только тогда Степа заметил рядом с летчиком еще одну фигуру.

«Почему этот человек не вышел из самолета, даже слова не сказал? — подумал Степа. — Странно».

Он посмотрел вниз. Там еще светились три красные точки — это догорали его костры. Самолет летел неровно: то проваливался вниз, — и тогда Степе казалось, что из-под него убирают сидение, — то взмывал вверх. Прошло не больше десяти минут, как вдруг самолет начал делать круги, выбирая место для посадки. Внизу горело несколько красных огоньков.

«Что такое? — встревоженно подумал Степа. — Может, им еще кого-нибудь нужно забрать, и потому они садятся на другой партизанский аэродром? Сейчас все выяснится».

Самолет, покружив над аэродромом, пошел на посадку. Степа видел, как быстро приближаются огоньки, становятся более яркими. Вот уже колеса коснулись земли. Раз, потом другой. Самолет запрыгал по неровному аэродрому, сделал разворот и стал как вкопанный.

Открылась дверца. Из кабины вышел летчик, за ним тот, второй. К самолету подбежали какие-то люди.

«Наверно, партизаны, — подумал Степа. — А что мне делать: выйти или сидеть?»

Но вот распахнулась дверка пассажирской кабины, и тот же хриплый голос резко произнес:

— Выходи!

Степа взял в руку саквояжик и спрыгнул на землю. И вдруг те люди, которых он принял за партизан, навалились на него и крепко скрутили руки. Кто-то умелыми, заученными движениями ощупал его карманы. У Степы отобрали пистолет, складной нож. Больше ничего в карманах не было. Записную книжку и документы он прятал за голенищем сапога, где был сделан специальный карманчик. Их не нашли.

Высокая, нескладная фигура метнулась к саквояжику, схватила его.

— Антек! — скрипнул зубами Степа, узнав начальника полиции.

— Молчать! — крикнул Антек и ударил Степу по лицу.

— …Вот бандит! Они ведь замучают его, — взволнованно перебил вожатую Витя.

— Тише ты! — зашикали на него сразу несколько ребят. — Не перебивай.

— Скажите, Зинаида Антоновна, — спросила Нина, когда улегся шум, — а что стало с нашим самолетом, который должен был прилететь за доктором Долоховым? Он ведь тоже мог попасть в лапы к врагам.

— А наш самолет и не прилетал, — ответила Зинаида Антоновна. — Его предупредили из партизанского штаба, что против отряда батьки Мирона выступили каратели. Послали даже человека, чтобы предупредил доктора Долохова, — в штабе ведь еще не знали, что он убит, — да было поздно…

КАМЕРА СМЕРТНИКОВ

С аэродрома Степу на машине повезли в местечко. Справа и слева от него сидели конвоиры с автоматами. Партизан чуть не плакал от досады и злости на самого себя. Надо же быть таким доверчивым! И как это ему сразу не пришло в голову, что перед ним враги? Он вспомнил холодные, официальные слова летчика: «Потом, потом…», когда Степа подбежал, чтобы поздороваться с человеком с Большой земли. Разве настоящие советские люди так ведут себя при встрече? Да они бросаются на шею друг другу, целуются, как самые родные, самые близкие, пусть они даже никогда не виделись и не были знакомы. Однако и хитрый же гад этот Антек! Откуда он узнал, что должен прилететь самолет?

Машина въехала на одну из центральных улиц местечка. Навстречу тянулись грузовики, шли пешим строем фашисты. После неудачной экспедиции каратели направлялись на станцию, где их уже ждали вагоны.

«Теперь будут повсюду трубить, что в Н-ском районе поголовно истреблены партизаны. Пока эти самые партизаны не дадут им жару…» — подумал Степа.

Антек решил провести допрос вместе с майором Брюнером и повез Степу прямо в комендатуру.

— Ну, привез? — встретил Антека комендант.

— Привез.

— Веди его в мой кабинет!

Степу втолкнули в кабинет коменданта. Допрашивали втроем: Антек, майор Брюнер и его личный переводчик Болтиков. Этот Болтиков исполнял у Брюнера скорее обязанности палача, чем переводчика. Страшная слава ходила о нем. Если сам комендант терял надежду добиться от жертвы признания, он поручал это Болтикову. Приходилось только удивляться, откуда у этого невысокого плюгавенького человечка столько злобы, столько ненависти ко всему советскому, к героям-партизанам, которые порой попадали в руки фашистов. Что он за человек и откуда, никто толком не знал. Говорили, что гитлеровцы выпустили его из тюрьмы, куда он попал незадолго до начала войны за убийство какого-то близкого родственника — художника. Сидеть бы ему и сидеть, если бы не подоспели «избавители». За это, видно, Болтиков и служил им верой и правдой.

Майор Брюнер достал из ящика стола фотографию Василя Борового. Глянув на Степу, он резко сказал:

— Это же не он!

— Не он, но тоже важная птица, — горячо заговорил Антек. — Это он подорвал гранатой нашу машину и убил капитана Вагнера и тех двоих полицейских. Кроме того, — Антек понизил голос, — он знает, куда подевались партизаны, которых мы не застали в лагере.

Брюнер поморщился: напоминание о неудачном походе двух полков карателей было ему неприятно.

Он даже не знал, чем все это кончится. Высшее начальство, наверно, даст ему нагоняй за неудачно проведенную операцию.

— Ты знаешь, где сейчас находится партизанский отряд? — спросил у Степы Брюнер.

Степа отрицательно помотал головой.

— Не отпирайся — ты ведь сам из этого отряда. Степа промолчал и на этот раз.

— Развяжи ему руки, — велел Брюнер Антеку. — Он нас боится и думает, что мы собираемся причинить ему зло… Так куда перебазировались партизаны? — сладким голосом спросил майор у Степы.

— Ничего я вам не скажу, гады! Напрасно стараетесь.

— Врешь, скажешь! — заревел Антек и с размаху ударил Степу в лицо. — Я тебя заставлю говорить.

Из носа у Степы потекла кровь, от гнева и боли потемнело в глазах.

— Ах ты подлюга! — крикнул он и в свою очередь изо всей силы ударил Антека. Тот не устоял на ногах и свалился на пол.

Майор Брюнер выхватил пистолет, но его опередил Болтиков.

— Господин майор, — шагнул он вперед. — Позвольте мне с ним побеседовать…

— Попробуй! — бросил Брюнер и нервно принялся закуривать.

— Пойдемте-ка, молодой человек, со мной, — усмехаясь одними губами, скрипуче проговорил Болтиков, обращаясь к Степе.

— Никуда я не пойду! — резко ответил Степа, отступая в угол. Он понимал, что нечего ждать пощады от этих людей, и решил защищаться до конца — кулаками. Но тут вдруг Болтиков, как хищный зверь, метнулся к нему и изо всей силы ударил его под ложечку… У Степы перехватило дыхание, потемнело в глазах. Он пошатнулся и упал…

Степу вернуло к жизни прикосновение чьих-то теплых, добрых рук. Эти руки смывали ему кровь со лба, перевязывали рану на голове.

— Где я? — слабым голосом спросил он.

— Не бойся. Ты среди своих.

Степа открыл глаза и увидел склоненное к нему бледное, исхудалое лицо. Большие черные глаза ласково глядели на него.

— Где я? — повторил Степа.

— В тюрьме, среди своих…

— А-а, — Степа снова закрыл глаза. Страшно болела голова, все тело отчаянно ныло. Он не мог вспомнить всех подробностей своей «беседы» с Болтиковым, всех пыток, которые придумывал для него «переводчик» коменданта. Он не успевал открыть глаза после того, как на него выливали ведро холодной воды, и тут же снова терял сознание.

— Где они тебя схватили? — спросил мужчина с черными, как угли, глазами.

— В лесу, на партизанском аэродроме, — ответил Степа.

Камера была маленькая и очень сырая. С потолка капала вода, стены были покрыты скользкой плесенью. Зарешеченное окошко пропускало мало света.

Заключенных в камере было девять человек. Лечь и вытянуть ноги было невозможно, и люди сидели, прижавшись друг к дружке.

— В эту камеру, под номером девять, фашисты сажают тех, от кого решили избавиться, — сказал высокий рыжебородый мужчина, которого звали Кузьма Данилович. Его фашисты схватили в то время, когда он подпиливал столб на только что восстановленной линии связи. Вражеским связистам приходилось почти каждый час выезжать на ремонт линии. Только они успеют ликвидировать обрыв или поставить новый столб в одном месте, как начальство снова, брызгая слюной, кричит во все горло: почему не отвечает штаб? И солдатам приходится выезжать на поиски нового повреждения. Однажды по всей линии были устроены засады. Вот тогда и попался Кузьма Данилович. Его, как и Степу, сразу отправили в камеру смертников.

— Да ты особенно не волнуйся, молодой человек, — сказал, обращаясь к Степе, мужчина с глазами-углями. — Хоть фашисты и приговорили нас к смерти, но мы еще повоюем…

— Почему приговорили? Разве уже был суд? — спросил Степа.

Заключенные заулыбались.

— И не будет! — уверенно сказал Кузьма Данилович. — Им теперь не до судов. На всех фронтах их бьют и плакать не дают… Ну вот они и лютуют, срывают злость.

Вечером Степу снова вызвали на допрос. Он снова молчал. Его били, выкручивали руки. Но он не сказал ни слова.

— Ничего от него не добьешься, — махнул рукой майор Брюнер. — Завтра надо будет разгрузить камеру номер девять. Болтиков, это вы возьмете на себя.

— Есть! — ответил «переводчик». — Будет исполнено.

Вернувшись в камеру, Степа рассказал заключенным, что он услышал на допросе.

— Завтра? — Кузьма Данилович помрачнел. — Что-то спешат, видно, на фронте дела у них совсем дрянь.

В камере стало тихо. Должно быть, каждый думал о том, что ждет их завтра.

— Не горюйте, хлопцы, — сказал Кузьма Данилович. — Правда, положение у нас незавидное, но сегодня, как мне передали, партизаны отряда батьки Мирона должны выручить нас…

Когда принесли ужин — какую-то мутную воду и по куску черствого хлеба, — никто не захотел есть. Однако Кузьма Данилович велел всем подкрепиться и быть наготове.

Наступила ночь. Тюрьма притихла, только слышно было, как падают с потолка на пол тяжелые капли воды, да время от времени в коридоре раздавались мерные шаги часового. В камере смертников никто не спал. Разве заснешь в такую ночь?

Где-то около полночи в стену камеры негромко постучали. Все напрягли слух, а Кузьма Данилович вскочил и припал к стене ухом.

— Морзянка, — шепотом проговорил он и стал слово за словом расшифровывать: — «Приготовиться всем… Группа партизан под командой Василия Борового… начнет штурм тюрьмы ровно в двенадцать часов».

— Вот это ребята! — оживились в камере. — И как вовремя угадали. Ай да Василь — орел-парень!

— Тише! — строго нахмурил брови Кузьма Данилович. — Не подавать виду, что нам что-то известно, держаться как всегда. За нами следят. Это во-первых. Во-вторых, как только мы очутимся за стенами тюрьмы, всем разбегаться в разные стороны. Сбор в Шервинском лесу. По пути старайтесь вооружиться кто чем сможет — отбирайте оружие у охраны, у полицейских…

— Прекратить разговоры! — громыхнули снаружи прикладом в дверь.

— Видите, слышат…

Узники притихли. Девять сердец бились, как одно. И мысли у всех были одинаковые. Что произойдет раньше: начнет Василь Боровой со своими ребятами штурмовать тюрьму или полицейские поведут заключенных на расстрел? А если Василь запоздает? Часов ни у кого не было, и никто не мог более-менее точно сказать, сколько осталось до двенадцати. Ужин приносили в девять часов. А сколько времени прошло с тех пор? Минуты тянулись бесконечно долго. Вдруг в коридоре послышался шум, загремели по бетонному полу кованые сапоги. В двери камеры номер 9 заскрежетал ключ.

— За нами! — побелевшим ртом прошептал молодой парень в кепке с оторванным козырьком.

— Без паники! — строго сказал Кузьма Данилович. — Держитесь прямо, не забывайте, что мы — советские люди!

Дверь отворилась, и на пороге выросла неуклюжая фигура Болтикова.

— Выходи! — взвизгнул он.

Заключенные один за другим стали выходить из камеры. По обе стороны выстроились конвоиры с автоматами.

— Прощайте, товарищи! — доносилось через закрытые двери из других камер.

— Прощайте! — за всех ответил Кузьма Данилович.

Их вывели во двор, где стояли две крытые автомашины. В одну из них начали загонять смертников. Но не успели фашисты завести моторы, как одновременно со всех сторон послышались выстрелы, взрывы гранат. Гитлеровцы, которые уже забрались было во вторую машину, стали соскакивать и разбегаться. Про заключенных забыли.

А они молча смотрели на Кузьму Даниловича, глазами требуя ответа: что делать? Выскакивать из машины — их тут же перестреляют. Сидеть и ждать тоже опасно: а вдруг охрана опомнится, да и партизанская граната может попасть в машину.

— Уррр-а-а! — послышалось где-то совсем близко.

— Давай, ребята, вылазь! — отдал команду Кузьма Данилович.

Заключенные один за другим посыпались из машины.

Фашисты сбились возле ворот, где шла самая горячая схватка.

— Налетай сзади! — крикнул Кузьма Данилович и первым бросился на врагов. Остальные, вооружившись кто камнем, кто кирпичиной, кто колом, последовали его примеру.

Степа схватился с каким-то здоровенным полицейским в самых воротах тюрьмы. Крепкие руки полицейского добрались до его горла, сжали — и у Степы потемнело в глазах. Но в последнюю минуту он нащупал на поясе у противника кинжал, схватил его и что было сил ударил… Полицейский ойкнул, руки его разжались, и он рухнул наземь. Юноша выбежал за ворота, пересек улицу и бросился в сторону леса. Но не суждено ему было уйти невредимым: сделав несколько шагов, он вдруг почувствовал, как что-то сильно толкнуло его в левый бок. Ранен! Степа на ходу сорвал с себя рубашку, кое-как перевязал рану. Впереди уже виднелся лес. Ночь была темная, прохладная, но по лицу Степы лился пот. Из раны сочилась кровь.

Вот и опушка. Юноша определил направление и решил, что до утра ему обязательно нужно добраться до деревни Ляховцы. Путь неблизкий. Только бы хватило сил! Должно хватить, нужно, чтобы хватило, — подбадривал самого себя Степа. Время от времени в глазах становилось темно, и он вынужден был останавливаться, подолгу стоять, опершись о дерево, чтобы переждать, когда пройдет слабость. Хотелось прилечь, но Степа знал: если он ляжет, то уже не встанет. Превозмогая боль и слабость, он упрямо шел вперед. Но силы быстро таяли; пройдя лесом километра четыре, Степа упал и потерял сознание.

АНТЕК СМАТЫВАЕТ УДОЧКИ

После прорыва под Оршей фашистские войска не могли больше сдерживать могучий натиск Советской Армии. Они, несмотря на отчаянное сопротивление, откатывались все дальше и дальше на запад.

О том, что фронт уже недалеко от местечка, Антек узнал на следующий день после нападения на тюрьму. Он зашел к майору Брюнеру на квартиру, чтобы посоветоваться, как лучше организовать поиски бежавших заключенных, и тут увидел, что комендант упаковывает чемоданы.

— Куда это вы собираетесь? — ничего не подозревая, спросил Антек.

— На тот свет! — мрачно пошутил Брюнер. — Советские войска прорвали оборону на нашем участке.

— Снова? — Антек пошатнулся, на лице у него выступили красные пятна. — И… и… они могут скоро б-быть тут? — спросил он, заикаясь.

— По всей вероятности. Получен приказ эвакуироваться, пока не поздно.

— А что же мне делать?

— То же, что остальные…

— Но у меня много вещей, семья…

— Возьми две машины, что стоят во дворе. Я позвоню начальнику станции, чтобы тебе оставили вагон.

— Спасибо! От души спасибо за помощь, господин комендант, — горячо зашептал Антек, пожимая маленькую холодную руку майора Брюнера. — В трудную минуту вы не забыли своих верных помощников и всегда можете рассчитывать на их преданность.

Но не прошло и двух часов, как Антек уже метался, смешно скользя на паркетных полах, по комнатам своей усадьбы, и с уст его слетали совсем другие слова:

— Фрицы проклятые! Вояки липовые, гады… Отступают! Бегут! Но что они со мной сделали? Ты понимаешь, папа? — Антек повернулся к глубокому креслу, над которым торчал рыжий чуб старого пана Вышемирского. — Сначала дали две машины, чтобы вывезти хоть кое-что из вещей… Одну отобрали сразу, а с другой меня сбросили уже возле самого дома… Ну что мы теперь будем делать? Что? Лошадей ведь всех они забрали еще раньше.

— Не надо волноваться, сынок, что-нибудь придумаем. Мебель, картины — все это придется бросить. Нужно подумать, как спастись самим и сохранить наш сейф с золотом.

— А что придумаешь, что? — выкрикнул Антек и вдруг, о чем-то вспомнив, подбежал к шкафу. Открыв дверку, он достал оттуда желтый саквояжик, опорожнил его и протянул отцу сверток бумаг. — На, спрячь и это в сейф. Ах да, чуть не забыл. — Антек метнулся к письменному столу, извлек из верхнего ящика толстую кожаную папку, раскрыл ее, полистал бумаги. Лицо его искривилось злорадной гримасой. — Хватится Брюнер, пожалеет…

— А что это? — поинтересовался старик Вышемирский.

— Послужные списки наших здешних приятелей. Потом, после войны, они бы крепко Брюнеру пригодились… Впрочем, это не твое дело. Ты лучше подумай, как нам отвезти сейф на станцию.

— Отвезем, не волнуйся, — произнес пан Вышемирский. — У нас ведь, кажется, есть лошадь.

— Что ты, это же не лошадь, а кляча старая, от нее даже немцы отказались.

— Ничего, дотащит… Тут недалеко.

От усадьбы до ближайшей железнодорожной станции было около пятнадцати километров. Туда вели две дороги: одна по большаку, вторая — лесом. Большак был весь забит машинами и повозками с отступающими гитлеровцами. А ехать через лес — можно и на партизан нарваться. Правда, после недавней прочески вряд ли там кто-нибудь остался. Прикинув и так и этак, Антек все-таки решил ехать лесом, тем более что этот путь был и короче. А последнее имело немаловажное значение: гул орудий, который ночью слышался, как далекое эхо, к утру заметно приблизился. Нужно было торопиться.

Лошадь запрягал сам Антек. Кроме сейфа, на подводу положили еще несколько чемоданов. Но лошадь была настолько стара и слаба, что даже этот сравнительно легкий воз едва стронула с места. Несколько чемоданов с вещами, не имевшими особой ценности, пришлось бросить сразу, как только выехали за ворота.

Ехали медленно. Как Антек ни нахлестывал лошадь, она останавливалась все чаще и чаще. Лесная дорога была переплетена корнями деревьев; местами они высоко выпирали из земли, как жилы на могучей, сжатой в кулак руке. Колеса упирались в эти корни, и лошадь никак не могла их одолеть.

— Но… чтоб тебя волки разорвали! — лупил бедное животное толстой палкой Антек. Лошадь прядала в стороны, пыталась взять рывком и наконец рухнула наземь, запрокинув старую голову с дрожащей отвислой губой. Теперь она вовсе не реагировала на удары, которые с новой силой посыпались на нее. А орудийный гул, подхваченный лесным эхом, казался уже совсем близким.

— Ты слышишь, папа? — обернулся Антек к отцу.

— Слышу, — хмуро ответил тот.

— Но… Поднимайся! — снова набросился Антек на лошадь. Но та уже не дышала, глаза ее медленно наливались свинцовым блеском.

— Приехали! — со злостью сплюнул начальник полиции и отшвырнул уже ненужную палку.

— У-у-ух… У-у-ух… — долетало с востока.

— Нужно закопать ящик где-нибудь здесь, в лесу, хотя бы вот возле этого старого дуба. Может, еще вернемся, тогда и откопаем, — предложил старый Вышемирский.

Антек согласился, отцепил висевшую у пояса маленькую лопатку, которую он предусмотрительно захватил в дорогу, и с остервенением начал копать.

Когда яма была готова, он сказал отцу:

— Давай скорей ключи. Возьмем хотя бы бумаги доктора, золото, сколько сможем унести, а остальное закопаем.

Старик полез в карман, но ключей там не оказалось. Полез в другой — тоже нет. Он стал лихорадочно ощупывать себя со всех сторон.

— Н-нет ключей… Я их, кажется, дома в столе оставил…

Антек заскрипел зубами:

— Все пропало, все пропало…

— Ничего не поделаешь, сынок. Назад не побежишь, — грустно заметил старый Вышемирский. Руки у него тряслись, он бесцельно топтался вокруг дерева, натыкаясь на сына и мешая ему работать.

Ящик сняли с повозки, поставили в яму под дубом, засыпали ее землей и тщательно замаскировали. Старик никак не мог уйти с этого места: поправлял, как на могиле, еловые лапки, пучками травы старался забросать откатившиеся в сторону комья земли. Ему все казалось, что их тайник может привлечь чье-нибудь внимание.

— Быстрей, папаша, — подгонял сын, — а то и нам лежать тут вместе с этим богатством.

— У-у-ух!.. У-у-ух!.. — стонала и вздрагивала земля.

ПОСЛЕДНЯЯ ЗАПИСЬ

Степа открыл глаза. Две звездочки, маленькие, серебристые, глядели на него. «Где я? Что со мной?» — подумал он.

Из-за тучи выплыла луна. Ее желтый тусклый свет скупо осветил поляну, где лежал Степа. Поблескивала холодная роса. Молчаливо и недвижно стояли темные деревья. Ни птицы, ни лесное зверье, которыми так богат был Шервинский лес, не подавали признаков жизни.

Степа снова закрыл глаза и вдруг увидел яркое пламя над зданием комендатуры, Кузьму Даниловича с фашистским автоматом в руках, перекошенные от страха лица тюремной охраны и полицейских… Он вспомнил все. «Я-то на свободе, — подумал Степа, — а вот бумаги доктора в руках у Антека. Их можно еще спасти, но для этого надо как можно скорее дать знать партизанам. Тогда батька Мирон не даст скрыться начальнику полиции. Но как сообщить в отряд?»

Где-то далеко хрустнула ветка. Степа прислушался: «Может, кто-нибудь из партизан?» В кустах затрещало громче, уже слышно было, как кто-то напролом лез через заросли. «Нет, это не человек, — смекнул Степа. — Люди теперь так смело не ходят…» И верно — на поляну выбежал дикий кабан. Он остановился, раз-другой ковырнул мордой землю, потом повернулся и снова, ломая валежник, направился в чащу. «Видно, надеяться не на кого. Надо самому как-нибудь добираться до деревни».

Степа попробовал встать. Уперся руками в землю, сел… Нет, не выйдет. Перед глазами замелькали зеленые, красные, желтые круги, и он упал.

«Ка-р-р, ка-р-р!» — прокричала поблизости ворона. Этот крик заставил Степу очнуться. Он открыл глаза и тут же зажмурился, ослепленный ярким солнечным светом. Передохнув, Степа почувствовал себя немного лучше, но встать на ноги не решался.

«Наверно, до деревни еще далеко… Эх, если бы кто-нибудь из местных набрел!..» — подумал он.

Вдруг неподалеку послышались человеческие голоса.

«Неужели это спасение? Кто, откуда?… И что это за гром? А-а, это гул орудий… Фронт, приближается фронт… Наши близко… Ах, как хорошо!»

Степа пополз в ту сторону, откуда слышались голоса.

— Но-о-о! — долетел чей-то сердитый окрик. «Подвода… Но кто это — свои или чужие?» Степа подполз к дереву, от которого видна была лесная дорога. Из-за поворота показалась серая, жалкого вида кляча. За повозкой маячила знакомая долговязая фигура.

«Антек!» — не поверил своим глазам Степа и потянулся рукой к поясу, где он всегда носил пистолет. Но пистолета не было. Его отобрали еще там, на аэродроме. Правда, был кинжал, выхваченный во время стычки у ворот тюрьмы у часового, но какой с него прок, когда не можешь встать на ноги?

«Вот где ты, гад… Драпаешь!» — прошептал Степа, нервно комкая в пальцах несколько травинок.

Между тем кляча, подгоняемая длинной палкой, сделала еще несколько шагов, упала и больше не поднималась.

…Степа видел все, что происходило под старым дубом. «Ну, теперь-то мне никак нельзя умирать, — подумал он, когда Антек и старый Вышемирский ушли. — Один я знаю, где находятся бумаги доктора».

Степа кое-как поднялся на ноги, ступил шаг, другой… Отчаянно кружилась голова, болела рана в боку. Он часто останавливался передохнуть и снова шел; падал, поднимался и шел, шел… Когда силы окончательно иссякли, он попробовал ползти, но не смог…

Сознание вернулось к нему только утром. Снова ярко светило солнце, порхали беззаботные мотыльки и на разные голоса пели птицы. Степа попытался встать, но не удержался на ногах — упал. Колени безобразно распухли, и он не мог двинуться с места. Отчаяние охватило юношу. Пропадет такой нужный людям труд! Что делать?

Степа поднял голову, чтобы посмотреть, где он.

Может, узнает местность? Может, недалеко люди? Нет, это Косинская делянка. До деревни еще далеко. Его голова бессильно стала клониться к земле. И вдруг яркий свет солнечного зайчика полоснул его по глазам. Степа зажмурился, потом снова открыл глаза и увидел… блестящую снарядную гильзу.

Гильза? Чудесно! Он теперь знал, что ему делать.

Степа кое-как стащил с ноги сапог и достал из карманчика в голенище записную книжку с маленьким огрызком карандаша. Коротко записав события последних дней, он старательно, большими буквами, вывел те самые слова про бумаги доктора Долохова, которые первым делом прочли ребята.

Кривым суком, кстати попавшим под руку, он подкатил гильзу поближе к себе, вложил в нее записную книжку и старательно заделал отверстие. «Вот так моя книжка хорошо сохранится», — подумал он и принялся кинжалом раскапывать землю под деревом. Вырыв небольшую яму, Степа положил туда гильзу и засыпал землей.

Оставалось самое трудное. Нужен какой-нибудь приметный знак, чтобы люди заметили это место. Степа задумался. Нужно вырезать на коре дерева, под которым зарыта его книжка, надпись. Но какую? Расписывать, что бумаги Долохова, дескать, находятся под дубом, который стоит на дороге из Ляховцев на станцию, было слишком долго. На это у него уже не хватило бы сил. И тогда Степа решил написать короче: «Тут спрятан труд доктора Долохова». Если люди найдут его записную книжку, они найдут и бумаги доктора.

Так он и сделал. Торопливо, теряя время от времени сознание, он начал вырезать слово за словом. Буквы получались неровные, кинжал часто вываливался из рук, но Степа не отступал. «Нужно кончить, нужно кончить…» — твердил он почти в беспамятстве. И все же вырезать последнее слово Степа уже не смог. Силы покинули его.

…Что-то холодное льется на голову. Это возвращает Степу к жизни. Дождь! Какое счастье! Так хочется пить. Он переворачивается на спину и ртом ловит капли воды. Всего несколько капель, а сразу стало легче! Юноша пробует даже подняться на ноги, но это ему не удается. Значит, надо ползти, добраться до деревни, рассказать. Надпись на дереве — неверное дело: могут найти, а могут и не найти.

Надеть снятый сапог Степа уже был не в силах; пришлось бросить его и дальше ползти в одном. Тихо шумел лес. Верхушки деревьев клонились друг к другу, как будто перешептывались, глядя, как внизу смертельно раненный человек борется за жизнь других.

ДРУЗЬЯМ НА ПОДМОГУ

— Вот и вся история, ребята, — сказала Зинаида Антоновна.

Ребята молчали, подавленные и задумчивые. Потом Нина Бурейко несмело заметила:

— Наверно, тот человек в одном сапоге, которого нашли в лесу, на Косинской делянке, и был Степа? Так и не удалось ему доползти до деревни. Не хватило сил… — И Нина тяжело вздохнула.

— Да, теперь ясно, что это был он, — сказала Зинаида Антоновна.

— И как это пильщики не заметили надписи? — удивилась Неля.

— Ну, тут как раз нет ничего удивительного. Они же были делом заняты, — рассудила Нина.

— Вот здесь нам нужно свернуть, — показал Витя на узенькую тропинку, которая вела в лес.

— Здесь? — переспросила Зинаида Антоновна. — Так это же как раз одиннадцатый квадрат… Собирайте цветы, ребята.

— А зачем? — поинтересовалась Неля.

— Тут недалеко братская могила… Все погибшие партизаны из здешних мест похоронены. И Степа Казимиров… Я еще на открытии памятника была.

Тропинка шла низиной, чернолесьем; цветов было много, и «нарвать по большому, красивому букету оказалось делом нескольких минут.

Братская могила была на невысоком холме, под сенью трех вековых сосен. Скромная деревянная оградка, строгий обелиск из белого мрамора, увенчанный пятиконечной звездой…

— Смотрите, тут уже кто-то был! Вон сколько цветов! — крикнула Нина, которая раньше всех подбежала к оградке.

— Народ не забывает своих героев, — задумчиво сказала Зинаида Антоновна, когда ребята в молчании обступили могилу. — Вот почему здесь эти цветы. А теперь и мы положим свои…

Ребята положили цветы у подножья обелиска, скорбно постояли над могилой, потом тихонько, чтобы не нарушать покоя тех, кто спит тут, под зеленым аккуратным холмиком, вышли за оградку и двинулись в путь.

Тропинка уводила их все дальше в лес.

Витя шагал впереди и все время думал: как там Василек, Толик и Женька, что они сейчас делают, как провели сегодняшнюю ночь? За этими мыслями он не сразу заметил троих ребят, которые показались из-за поворота, а заметив и всмотревшись, не поверил своим глазам: навстречу им шли Василек, Толик и Женька.

— Глядите! — остановился Витя, поджидая остальных ребят и Зинаиду Антоновну. — Наши разведчики уже сами возвращаются. Обошлись, верно, без нашей помощи…

Однако, когда трое друзей подошли ближе, Витя заметил, что они вовсе не похожи на героев, которые возвращаются с победой. Наоборот, они были как-то растеряны, глаза смотрели виновато.

— Почему вы идете с пустыми руками?

— А где бумаги доктора Долохова?

— Сейф-то хоть нашли или нет?

Эти вопросы волновали всех ребят, и трое разведчиков не знали, кому первому отвечать. На выручку к ним пришла Зинаида Антоновна.

— Подождите, ребята, — остановила она любопытных, — вы им слова сказать не даете, — и, обращаясь к Толику, спросила: — Куда вы шли?

— За вами, — почему-то опустив голову, невесело проговорил Толик.

— А почему все втроем? Кто-нибудь должен был остаться сторожить сейф.

— Мы еще не нашли сейфа…

— Как не нашли? — встревожились ребята. — Место ведь вы знали точно. Дуб приметный. Неужели кто-то раньше нас добрался?!

— Да нет, — мрачно произнес Василек. — Дело в том, что никакого дуба там нет.

— Как нет? А где же он девался? — не поверили ребята.

— А вы слыхали про деревообделочный комбинат, что строится в нашем районе? — вступил в разговор Женька.

— Ну, слыхали… А при чем тут комбинат?

— А при том, что он строится как раз на том месте, где рос дуб. И дуба там теперь нет, должно быть, спилили, — растолковал Женька.

— Нет дуба, так пень от него должен быть. Его вам и надо было найти. Неужто так трудно додуматься? — возмущенно сказал Витя.

— «Трудно додуматься»! — передразнил его Василек. — А ты попробуй пробраться на территорию строительства. Мы было сунулись, так нам сразу: осади назад. Там забор со всех сторон и охрана стоит.

— Надо было попросить хорошенько, — не сдавался Витя. — Рассказали бы, что вам там нужно…

— А ты думаешь, мы не просили!

— И про бумаги кому-нибудь говорили? — насторожилась Нина.

— Ну да, — готов был обидеться Толик, — как будто мы не знаем, что это секрет! Одному только человеку…

— Кому? — обеспокоилась и Зинаида Антоновна.

— Да сторожу у проходной… Маленький такой и хромает…

— Вот это вы зря, — недовольно покачала головой Зинаида Антоновна. — Уж если кому и сказать, так надо было начальнику строительства, а не первому встречному-поперечному.

Ребята еще ниже опустили головы. Им и без того было досадно, что экспедиция, пусть и нелегкая поначалу, шла так удачно, а потом вдруг наткнулась на неожиданную и непреодолимую преграду в образе невысокого хромого сторожа у проходной. А тут еще упреки выслушивай…

Зинаида Антоновна, заметив, что ребята совсем приуныли, попробовала их приободрить.

— Вот видите, выходит, мы не напрасно двинулись вам на подмогу. Кто же вас одних пустит на территорию строительства? — прижимая к себе Женьку и Толика, просто сказала она. — Самим даже не стоило пытаться проникнуть туда. Надо было сразу дать знать мне.

— Ас вами нас пропустят? — спросила Нина, протискиваясь вперед.

— Пропустят, — уверенно ответила Зинаида Антоновна. — Мы скажем, что на экскурсию пришли, — хитро прищурилась она. — А кроме того, начальник строительства мой хороший знакомый.

— Вот это здорово! — Нина на радостях чуть не пустилась в пляс. — Значит, мы все вместе будем сейф откапывать.

— Как же, будешь… — скептически пробурчал Василек. — Этот пень от дуба не легче найти, чем тот, на Косинской делянке.

— Ха-ха-ха! — звонко засмеялась Нина. — Вот сказанул… Там было вон сколько пней, и все похожие, а тут один, да еще какой — огромный!

— Огромный то огромный, — не сдавался Василек, — а ты попробуй отыскать его, если вся строительная площадка завалена кирпичом, бревнами и всякой такой всячиной.

— Это верно, — поддержал Василька Женька, — его нелегко будет найти. Мы всю стройку обошли, в каждую щелку в заборе заглядывали, а пня нигде не видно. Должно быть, в самом деле кирпичом завален…

— Так что же делать? — уже совсем другим тоном — озабоченным и немного растерянным — спросила Нина.

— А правда, что мы будем делать? — заговорили остальные ребята, с тревогой и надеждой поглядывая на Зинаиду Антоновну. Пионервожатая не торопилась с ответом. Она стояла и напряженно что-то обдумывала.

— Вот что, ребята, — наконец произнесла она. — Василек и Женя правы — найти сейф нам, наверно, удастся не сразу. Может быть, придется остаться здесь на сутки, а то и больше. Ну так мы и останемся. Согласны?

— Согласны, конечно, согласны! — загудели ребята.

— Только где же мы жить будем? — вдруг обеспокоилась Нина.

— Разобьем свой пионерский лагерь где-нибудь неподалеку от стройки и не уйдем отсюда, пока не отыщем пень и не добудем бумаги доктора Долохова, — растолковала Зинаида Антоновна. — А поможет нам во всем этом начальник строительства Сергей Петрович Кравченя.

— Ур-р-р-а! — Звонким криком ребята одобрили это решение.

Для лагеря выбрали небольшую красивую полянку метрах в двухстах от территории стройки. Палаток с собой у ребят не было — никто ведь не думал, что так обернется дело. Однако из этой беды вышли легко — вместо палаток соорудили три шалаша. Штука это нехитрая: вбил в землю две рогатины, на них положил поперечину, сверху набросал еловых лапок — и жилье готово. В одном шалаше разместились Зинаида Антоновна с девочками, в двух остальных — ребята.

Время было позднее, и свой визит к начальнику строительства Зинаида Антоновна отложила на завтра. А перед сном все собрались вокруг костра и долго пели.

До чего же хорошо ночью у костра! Только надо заранее запастись топливом, чтобы потом не пришлось идти собирать хворост. Уж больно темным кажется лес, когда выйдешь за круг, освещенный ярким пламенем костра. Темным и страшным. Должно быть, поэтому девочки, когда огонь начал слабеть, потеснее прижались к Зинаиде Антоновне и завели с нею секретный разговор о платьях и прическах. Добывать хворост отправились трое опытных и отважных путешественников — Толик, Женька и Василек.

ВОЛКИ ВСТРЕЧАЮТСЯ

Немало лет прошло после войны, но зарытое в белорусском лесу золото и бесценные бумаги доктора Долохова не давали ни минуты покоя Антеку Вышемирскому и его престарелому родителю, которые жили теперь в Западной Германии. Дела их шли неважно. Бывший начальник полиции и почти безраздельный хозяин целого района, владелец сейфа, набитого золотом, и автор — он без стеснения называл себя так — важного научного открытия Антек Вышемирский вынужден был влачить жалкое существование — они с отцом жили на мизерную пенсию, которую западногерманское правительство выдавало безработным. Одно время Антек был шофером у какого-то промышленного воротилы; потом тот разорился, и Антек остался безработным. А заполучить новую работу было для него такой же несбыточной мечтой, как добраться до заветного сейфа.

Однажды Антек забрел в шикарный ресторан и напился. Вот тогда к нему и подсел невысокий полный человек с черными усиками. Он угостил Антека хорошей сигарой, беседуя, все время сочувственно кивал головой. Антек расчувствовался.

— Т-ты н-не думай, что я какой-нибудь там нищий, — с трудом ворочал он отяжелевшим языком. — Я б-богатый человек. У м-меня, если хочешь знать, целый ящик золота есть, только оно зарыто в лесу… у русских…

Человек с усиками заинтересованно посмотрел на Антека.

— Я тебе помогу добыть его, — предложил он. Антек вытаращил глаза.

— Я знаю людей, которые могут помочь тебе перебраться через границу, — продолжал новый знакомый. — Только условие: третья часть золота — мне.

— Ладно, придешь завтра. Я должен посоветоваться со стариком…

Немногим больше двух месяцев спустя в маленькой закусочной на привокзальной площади одного из скромных белорусских городков можно было наблюдать такую сцену.

Тускло освещенный зал. За прилавком шустрый, с блеклыми глазами человечек задорно работает насосом — накачивает из бочки пиво.

У круглых столиков стоят несколько поздних посетителей. В темном углу примостился на пустой бочке подвыпивший рослый мужчина. Он блаженно и бессмысленно улыбается, бормоча про себя что-то вроде песни на один и тот же бесконечный мотив.

Посетители мало-помалу расходятся. Продавец бодрым тоном выкрикивает:

— А ну, кому повторить? Налетай, закрываю! В последний раз хлопает дверь, а из темного угла

по-прежнему доносится нехитрый скрипучий мотив. Продавец решительно направляется туда.

— А ты что? Закругляйся!

Видя, что на него не обращают внимания, он начинает злиться:

— Эй ты, тебе говорят. Закрывать пора!

В полной уверенности, что этого достаточно, продавец собирает пустые кружки и уносит за прилавок. Между тем незнакомец направляется к двери, приоткрыв ее, выглядывает на улицу и… запирает дверь на крючок.

Продавец пытается урезонить его:

— Ну ты, брось дурить! Не то постового кликну…

— Хватит! — решительно произносит незнакомец и, не скрывая насмешки, добавляет: — Как поживаете, пан Болтиков?

Будь в этот поздний час в чайной кто-нибудь третий, он увидел бы, как у продавца от изумления и страха выкатились на лоб глаза, а пивная кружка, которую он держал в руках, с грохотом упала на пол.

— Не узнаешь? — так же насмешливо спросил незнакомец.

Болтиков не мог произнести ни слова в ответ. Он только отрицательно мотал головой.

Незнакомец неторопливо достал папиросу, закурил, аккуратно положил спичку в пепельницу и небрежно произнес:

— Майор Брюнер передает вам привет.

Тут уже Болтиков едва не сел на пол. Незнакомец по-хозяйски прошел за прилавок, нацедил полкружки пива и поднес к губам продавца. Тот сделал несколько жадных глотков. Вторую кружку незнакомец наполнил до краев, но, отхлебнув немного, выплеснул пиво на пол:

— Водой разбавляешь, дрянь!

Эти слова вдруг привели Болтикова в чувство. Он порывисто выпрямился и, стараясь изобразить на лице дружескую улыбку, забормотал:

— Неужели Антек? Антек Вышемирский? Какими судьбами?

— Семен Курбека, шофер первого класса, — поправил его Антек — это был, конечно, он. — И запомните это, товарищ Казимиров, — потом провел пальцами по орденским колодкам на груди Болтикова и продолжал: — Добрый был партизан товарищ Казимиров, заслуженный, царство ему небесное. Мне и в голову не приходило, что он пивом торговать станет. Столько времени зря угробил, пока разыскал тебя. Шляпа! Ну ладно, собирайся!

— Куда? — недоуменно спросил Болтиков.

— По дорогам войны пойдем, — загадочно проговорил Антек.

Лицо Болтикова вытянулось.

— А чего идти-то?

— Чего? — переспросил Антек и вдруг, придвинувшись к Болтикову вплотную, горячо зашептал: — Нам надо найти дуб. Помнишь, в двадцать шестом квадрате? Возле излучины Родничанки…

— Н-ну, помню… А что ты там забыл?

— Забыл? — Антек криво усмехнулся. — Меня заставили «забыть» там целые сокровища.

При этих словах глаза у Болтикова заблестели.

— Сокровища?

— Да. Во-первых, там бумаги доктора Долохова. Ты ведь знаешь, что это за бумаги. Если действовать с умом, так мы можем облагодетельствовать человечество, понял?

Видно было, что Болтиков немного разочарован, но он оживился снова, когда Антек стал продолжать:

— Ну, еще там золото, много часов, разных драгоценностей… Наших фамильных драгоценностей. Я прикидывал: если считать в долларах, тысяч на сто наберется. Ты знаешь, что такое сто тысяч долларов? И это еще не все: там у меня в бумагах есть один пакет майора Брюнера. Очень важный пакет.

— А где сейчас сам Брюнер?

— Там, — Антек махнул рукой в сторону запада.

— И ты оттуда? — испуганно отшатнулся Болтиков.

— Оттуда.

— А как же ты через границу?

— Одна держава помогла, — таинственно прошептал Антек. — Она тоже в этом деле заинтересована.

— Почуяли, что золотом пахнет?

— Тьфу, дура! — сердито сплюнул Антек. — Они еще нам по шапке золота отвалят, если им удастся заполучить пакет Брюнера.

— А что в том пакете? — недоверчиво спросил Болтиков.

— Списки, — чуть слышно прошептал Антек. — Списки и фотографии людей, оставленных здесь майором. Попади они в чужие руки — что будет? Беда! А та держава тоже очень заинтересована, чтобы сохранить этих людей. Вот меня и послали вырыть сейф. Один там полковник так и сказал на прощанье: «Вы, мистер Вышемирский, вернетесь очень богатым человеком». А уж я тебя не забуду. Так что завтра с утра иди брать расчет. Ну вот, а теперь налей-ка по кружечке, плевать, что разбавленное, — и Антек протянул растерянному Болтикову пустой бокал.

Тот, заметно припадая на левую ногу, поплелся к бочке и стал накачивать пиво. Антек только теперь заметил, что он хромает.

— Где это тебя?

— В Румынии. Назвался груздем — полезай в кузов, — кисло улыбнулся Болтиков. — Мало им оказалось моих партизанских заслуг, пришлось и в пехоте повоевать.

— О-го! — иронически протянул Антек. — Вот это биография!

— А как добираться будем? — словно не замечая иронии бывшего начальника полиции, спросил Болтиков.

— До Березовки поездом, а там автобусом на Романовичи. Я это все разузнал, пока про тебя разнюхивал. Километров восемнадцать пешком придется топать, да это пустяки…

— А за тобой не следят?

— Может и следили, да я так следы запутал, что сам черт голову сломит. Был военным — стал штатским, был бородатым — стал бритым. Все, брат, предусмотрено.

— Слушай, Антек, а у меня все-таки душа не на месте. Я уже и богатства этого не хочу. Нет-нет, я знаю, ты меня не обидишь. А может, все же ты как-нибудь сам?

— Могу и сам, — безразличным тоном проговорил Антек. — Только дело в том, что в списках Брюнера и твоя фамилия есть.

— Моя? — Болтиков подскочил, как ужаленный. Теперь он был сражен окончательно. Да, от этого никуда не уйти. Либо расплачивайся за предательство, либо иди дальше.

Когда немцы отступали, Болтикову с группой полицейских было приказано взорвать мост, по которому проходили последние фашистские части. С заданием он не справился: под носом у гитлеровцев на них напали партизаны, перебили охрану и сами взорвали мост, отрезав на восточном берегу целую дивизию мотопехоты. Одному Болтикову чудом удалось спастись. Без малого месяц скитался он по лесам, оброс, почернел. Догонять отступавших немцев не решился: ему бы не простили оплошности на мосту. Однажды он набрел на труп Степана Казимирова, обыскал его и забрал все документы партизана. Так и жил он последние годы под чужим именем. Первое время не спал ночами, вздрагивал от каждого шороха, трусливо крестился, заслышав стук в дверь. Потом это отошло, стало далеким, почти забылось. И вот Антек… Если этот сумел разыскать его, значит, ничего еще не кончилось, значит, или расплачивайся, или иди дальше. А расплачиваться Болтикову ой как не хотелось…

Почти с ненавистью глядя на Антека, он глухо произнес:

— Ладно… Чему быть, того не миновать.

* * *

Раннее утро. По лесной дороге идут Антек и Болтиков. Матовым ковром лежит на высокой траве роса. Если пройти по ней — остается яркий зеленый след. Антек и Болтиков время от времени останавливаются, внимательно осматриваются вокруг.

— До чего память сдала, — жалуется бывший начальник полиции. — И те вроде места, и не те. Скоро уже, кажется, должен быть и двадцать шестой.

— А ты по карте посмотри, — советует Болтиков. Антек достает старую военную карту, сверяется

с местностью.

— Идем будто правильно, — неуверенно говорит он. — Вот уже за тем поворотом начинается двадцать шестой.

Они шагают дальше. Вдруг Антек останавливается.

— Что за черт! А где же дуб?

— Должно, не дошли еще, — спокойно тянет Болтиков.

— Да он тут за версту был виден — высоченный такой.

— Тогда, может, спилили, — высказывает догадку Болтиков. — Давай пройдем дальше.

Дорога незаметно сбегает в ложбинку, петляет в кустах. Неожиданно справа от нее открывается забор, которому не видно ни конца, ни начала.

— Это что еще за новости? — растерянно бормочет Антек и направляется вдоль забора. Болтиков нахрамывает за ним.

— Стой, кто идет? — вдруг раздается окрик. Антек и Болтиков молчат. Из-за кустов выходит

узкоплечий старик с красным мясистым лицом и маленькими заплывшими глазками.

— Вы чего тут не видели? — подозрительно спрашивает сторож.

— Да вот ходим по памятным местам, — непринужденно поясняет Антек. — Партизанили тут. Интересно посмотреть, как все изменилось. Курите? — Антек протягивает старику раскрытый портсигар, зажигает спичку и продолжает: — Вот и здесь когда-то могучий дуб стоял. Кра-асавец!

— Стоял, — подтверждает сторож.

— А теперь его нет.

— Нет, — соглашается старик. — Молнией разбило. Всю верхушку снесло. Один ствол торчал, так люди на дрова спилили.

— Забор какой-то здесь появился… — продолжает Антек.

— Не какой-то, а строительственный, — не без гордости поправляет его старик. — Деревообделочный комбинат будет. И слоняться тут посторонним лицам, извиняюсь конечно, строго запрещается.

— Понятно, — говорит Антек. — Извините.

Они с Болтиковым немного отходят в сторону, потом Антек возвращается.

— Скажи-ка, дед, а рабочая сила на строительстве требуется?

— А то как же не требуется? Бона, — сторож махает рукой вдоль забора, — там, у проходной, на воротах, и список висит — какие специальности требуются. Только по этому вопросу нужно обращаться не ко мне, а в отдел кадров.

Антек и Болтиков уходят, не дослушав его до конца. В кустах Антек порывисто хватает Болтикова за руку и спрашивает:

— Ты, кроме пивного насоса, какими-нибудь инструментами владеешь?

— А что?

— На работу придется устраиваться, — спешит растолковать свой план Антек. — И вообще-то не беда, если тебя никакому ремеслу не научили. Будешь сторожем. Это всего лучше — ночи наши будут. У тебя инвалидные документы в порядке?

— В порядке.

— Вот и просись в сторожа. А я шофер первого класса, мне проще устроиться.

Болтиков хочет что-то возразить, но Антек не дает ему сказать слова:

— Не кривись, разницу в окладах получишь сполна.

* * *

Невысокий хромой сторож, с которым разговаривали Толик, Василек и Женька, и был Болтиков. Благодаря тому, что на строительстве не хватало людей, Антеку и Болтикову довольно легко удалось устроиться на работу, а документы у них были хотя и липовые, но убедительные.

На стройке, среди множества людей, Антек чувствовал себя в безопасности. Тут разоблачить их будет нелегко. Кроме того, Антек считал, что он достаточно ловко запутал следы и пограничникам ни за что не напасть на них.

Но тут он ошибался. Поиски нарушителя границы продолжались. В тот самый вечер, когда ребята с Зинаидой Антоновной строили в лесу шалаши, в кабинет к начальнику Н-ской заставы майору Шевелеву зашел дежурный и доложил:

— Прибыл лейтенант Воробьев.

— Пусть войдет.

Дежурный откозырял, и тотчас же на пороге появился высокий подтянутый молодой человек. На лице его лежала печать нескрытой озабоченности.

Майор глянул ему в глаза и тоже нахмурился.

— Безуспешно?

— Как в воду канул.

Шевелев нервно постучал пальцами по столу. Минуту-другую оба молчали. Воробьев достал из портсигара папиросу.

— Можно?

— Курите.

Теперь курили оба — жадно, глубоко затягиваясь. Вдруг Воробьев произнес:

— До чего же это обидно: знаешь, что враг находится на нашей земле, и не знаешь, где он, зачем пожаловал…

— Да, положение не из приятных, — согласился майор. Он встал из-за стола, прошелся по комнате. — Но ничего… Сколько веревочке ни виться, а конец будет. Все равно попадется. Народ поможет поймать. У народа глаз острый, чужую руку сразу приметит. А пока примем такие меры…

И майор Шевелев принялся излагать лейтенанту план дальнейших поисков. Было уже далеко за полночь, когда лейтенант, оживленный и как бы еще больше помолодевший, лихо щелкнул каблуками и вышел. А майор еще долго сидел у себя в кабинете и курил — папиросу за папиросой. Так было всегда, когда перед ним вставала особо трудная и ответственная задача.

НА СТРОЙКЕ

На следующий день ребята поднялись чуть свет. Коротка летняя ночь, но все хорошо отдохнули, чувствовали себя по-настоящему бодрыми. Должно быть, в лесу, на свежем воздухе, вообще можно спать наполовину меньше, чем дома.

День обещал быть хорошим. Небо было чистое, без единого облачка, и солнце, хотя ему еще далеко было до зенита, основательно припекало. После завтрака Зинаида Антоновна отправилась на переговоры к начальнику стройки, а ребята занялись хозяйственными хлопотами: одни — это были главным образом девочки, помогать которым вызвался Василек, — чистили картошку, перебирали горох, словом, заботились насчет обеда; остальные заготавливали сухие дрова, «доводили» шалаши — накануне вечером они ставились наспех и, конечно, не обошлось без недоделок.

Потом вернулась Зинаида Антоновна и сказала, что все договорено, что они могут сейчас же начать знакомиться со строительством комбината и — главное — поиски того пня…

Пожалуй, лучшего места для комбината найти было нельзя. Это был самый центр обширного лесного массива. Кроме того, Родничанка здесь делала крутой изгиб и у того самого берега, где развернулось строительство, образовывала большой и глубокий залив. Предполагалось, что в этот залив будут заходить плоты с других, дальних лесных участков, а уже отсюда древесина будет транспортироваться в распиловочный цех комбината.

Так это выглядело в чертежах и проектах. А на строительстве пока только рылся котлован, вокруг которого высились горы кирпича, извести и других строительных материалов.

Работа в котловане кипела вовсю. Урчали моторы, один за другим подъезжали к экскаватору мощные грузовики-самосвалы и, получив свою порцию желтой влажной земли, тут же отъезжали, чтобы дать место другим. Неподалеку визжала электропила, вгрызаясь в мягкое и податливое тело дерева. Оттуда долетал приятный смоляной запах.

Ребятам все здесь было очень интересно. Но особенно долго простояли они возле экскаватора. Казалось, никогда не надоест смотреть, как мощные стальные зубья ковша с жадностью вгрызаются в грунт, как потом легко выпрямляется длинная черная шея и так же легко несет наполненную землей пасть.

Ребят заставил вздрогнуть басовитый голос автомобильного сигнала. Прямо на них, свернув с дороги, надвигался громада-самосвал.

Ребята с трудом разглядели лицо человека, сидевшего в кабине, — так высоко он был. И конечно, никто из них не мог узнать в водителе бывшего начальника полиции их района Антека Вышемирского.

— МАЗ, двадцатипятитонный, — поспешил показать свою осведомленность Василек, хотя и сам он видел прежде этот самосвал только на рисунке в газете.

Громадная машина, ловко маневрируя, подъехала к экскаватору, и тому пришлось немало потрудиться, прежде чем кузов самосвала был наполнен до отказа. Но вот самосвал отъехал, и ребята снова подступили к экскаватору. Из кабины высунулся худой черноволосый мужчина и приветно махнул им рукой.

— Глядите, сколько там у него рычагов, — восхищенно заметил Женька. — И как он не ошибается, какой раньше нажимать, какой позже…

— Ну, положим, ничего тут особенно сложного нет, — скептически бросил Василек.

— Это как же нет?!

— Да так… Я вот только посмотрел и уже запросто смог бы работать на экскаваторе.

— Не задавайся, — сердито обрезала его Нина.

— Не веришь, не веришь, да? — Василек решил не сдаваться.

— Конечно, не верю.

— А я вот сейчас попрошу… Если разрешат… — И Василек по ступенькам стал подниматься к кабине экскаватора. Добравшись до распахнутой дверцы, он громко, стараясь перекричать грохот машины, попросил: — Дяденька, дайте мне немножко поуправлять!

Экскаваторщик, должно быть, удивился, увидав рядом курносое мальчишечье лицо, но все же переспросил:

— Что?

— Разрешите, говорю, машиной поуправлять. Экскаваторщик, готовый, казалось, рассердиться

и прогнать непрошеного помощника, вдруг улыбнулся во весь рот. С земли не было слышно, что он говорил, и, уже спустившись, Василек обиженно рассказал ребятам:

— Подрастешь, говорит, школу окончишь, приходи, возьму, говорит, в ученики. А пока, значит, попрошу удалиться. К машине, говорит, подходить во время работы запрещается…

* * *

В тот же день ребятам удалось узнать, где находится пень дуба. Пожилой рабочий из местных жителей подвел их к огромному штабелю кирпича и сказал:

— Вот тут, аккурат под этими кирпичиками, и будет тот ваш пень. А нельзя ли узнать, для какой такой надобности вы его разыскиваете?

Этот вопрос остался без ответа. Ребята как в рот воды набрали: настолько поразили их размеры штабеля. Они думали, что сегодня же выкопают сейф, увидят своими глазами бумаги доктора Долохова, а тут… Это ведь сколько придется ждать, пока разберут этот штабель!

Зинаида Антоновна тотчас направилась к начальнику строительства. Вернулась она быстро и обрадовано сообщила:

— Ребята, не унывать! Завтра же начнется закладка фундамента, и начальник обещал, что первым пойдет именно этот штабель. И еще он сказал, что дай бог, чтобы его хватило на два дня. Так что все в порядке. А теперь давайте выполним одну просьбу Сергея Петровича.

— А какую? — заинтересовались ребята.

— Да вот жалуется начальник, что есть у него люди разных специальностей, а вот художников и писателей нет. Одним словом, он просит помочь им выпустить стенную газету. Так что, поможем?

— Конечно, конечно.

Всем хотелось побыстрее взяться за дело. Только Василек остался безразличным: его по-прежнему занимала мысль о том, как бы поуправлять экскаватором.

Зинаида Антоновна распределила между ребятами обязанности: одни разошлись по стройке «собирать материал», другие — в первую очередь «художники» — направились в кабинет начальника строительства, который на время стал редакцией. Работа над первым номером стенной газеты «Строитель» закипела.

«Корреспонденты» один за другим прибегали в редакцию, наспех диктовали материал Нине, он тут же правился с помощью Зинаиды Антоновны и переписывался на больших листах ватмана.

Когда работа уже подходила к концу, дверь неожиданно отворилась и в комнату вошел Болтиков. Он был в новом костюме с орденскими колодками, но держался смущенно.

— Я прослышал, что вы здесь выпускаете стенгазету. Скажите, кому сдавать материал? — растянув губы в угодливой улыбке, проговорил Болтиков.

Зинаида Антоновна поднялась ему навстречу.

— Пожалуйста, оставьте мне. А что здесь у вас?

— Передовая, — важно сообщил Болтиков. — Критиканов здесь, на стройке, хватает — тому одно не нравится, этому — другое. А вот написать передовую, поставить задачи, рассказать о значении нашей стройки не каждый может.

— Спасибо, — поблагодарила гостя Зинаида Антоновна. — Вы знаете, как раз такой статьи у нас и не хватает.

Она взяла у Болтикова аккуратно сложенные листки, взглянула на заголовок, потом на подпись и вдруг взволнованно сказала:

— Простите, как ваша фамилия? Здесь неразборчиво…

— Казимиров, — спокойно ответил гость.

— А имя-отчество?

— Степан Викентьевич.

— Степан Викентьевич? — удивленно переспросила пионервожатая. — Эти имя и фамилия мне знакомы. Вы случайно не партизанили в соединении у батьки Мирона?

— А как же, всю войну в партизанских разведчиках проходил, — сдержанно, улыбаясь одними губами, ответил Болтиков, а его маленькие водянистые глазки тревожно забегали.

— Ой как хорошо! — всплеснула руками Зинаида Антоновна. — Мне нужно будет обязательно с вами поговорить. Мы собираем материал для партизанского музея как раз о соединении батьки Мирона, так вы нам расскажете про боевые подвиги разведчиков.

Болтиков поморщился.

— Рассказать-то можно, да вот некогда мне сейчас.

— А когда вы сможете выбрать время? Ну, хоть полчаса? — не отступала Зинаида Антоновна.

— Завтра. Я буду дежурить, вот вы и приходите вечерком. Тогда и побеседуем.

— Простите, а где вы будете дежурить? Я ведь не знаю, где вы работаете, — допытывалась Зинаида Антоновна.

— Сторожем работаю, — по-прежнему улыбаясь одними губами, ответил Болтиков. — Скромная должность, но, знаете, старые раны… — и он похлопал себя по раненой ноге.

— Заранее вам благодарна, — улыбнулась на прощанье Зинаида Антоновна. — Я так рада этой встрече! — добавила она, провожая глазами удаляющуюся щуплую фигуру. Она заметила, что Болтиков теперь стал особенно сильно припадать на левую ногу.

Едва Болтиков притворил за собою дверь, как ребята окружили пионервожатую.

— Зинаида Антоновна! Что же это получается? Мы нашли дневник Степана Казимировича, а он, оказывается, жив.

Зинаида Антоновна на минуту призадумалась.

— Возможно, это другой Казимиров. Во всяком случае, на Степу он ни капельки не похож, да и годами постарше… вдвое. В соединении батьки Мирона могли быть и однофамильцы.

Ребят успокоил этот ответ, но сама Зинаида Антоновна была сильно взволнована. Нет, что-то не помнится, чтобы в их соединении был еще один Казимиров. А впрочем, кто его знает, — соединение-то было большое. Да и фамилия эта встречается не так уж редко. Но здесь такое совпадение! Фамилия, имя и отчество. Это сразу насторожило Зинаиду Антоновну. Вот почему она придумала этот ход с историей соединения батьки Мирона. Когда она поговорит с ним, расспросит подробнее, все станет ясно. Кроме того, Зинаида Антоновна не мешкая написала письмо бывшему партизанскому командиру Мирону Захаровичу Дубатовке, по военному времени — батьке Мирону. Она просила немедленно сообщить, был ли в его соединении еще один Казимиров, и коротко рассказывала о встрече с круглым тезкой героя-разведчика Степы Казимирова. Письмо, вероятно, будет доставлено Мирону Захаровичу завтра. Послезавтра она получит ответ.

* * *

Далеко по территории стройки, по окрестным лесам разносится гулкий металлический звон. Безусый подросток усердно колотит тяжелым гаечным ключом по подвешенному к дереву куску рельса. Останавливаются моторы, втыкаются в землю острые лопаты, замирает в воздухе стрела экскаватора. Этот звон — сигнал на обед.

В одну минуту зеленая лужайка неподалеку от того места, где роется котлован, заполняется рабочими. Они рассаживаются, достают бутерброды, бутылки с молоком. Потом, перекусив, снимают рубашки, загорают или, примостившись где-нибудь в тени, читают газеты.

А кто эти двое, что пробираются в дальний конец строительной площадки, где сложен огромный штабель кирпича? Это Антек и Болтиков. Вот они подходят к штабелю, останавливаются.

— Здесь, — показывает Болтиков. — Его пионеры разыскали.

— Выходит, они нам здорово пособили, — довольно замечает Антек. — А ты уже готов был руки опустить.

— Но пока не уберут кирпич, до пня нам не добраться.

— Ничего не попишешь. — Антек откусил кончик сигареты и зло сплюнул. — Придется ждать…

— Ждать? — ужаснулся Болтиков. — Я и так по ночам не сплю, от каждого шороха в пот бросает.

— Ас чего это вдруг? Разве заметили что? — нахмурился Антек.

— Да вроде нет… Только вот сегодня…

— Что сегодня? Говори!

— Да вот… Взял написал им для газеты передовую, чтоб очки втереть. Ну, понес. А она как увидела подпись, так сразу: «А вы случайно в соединении батьки Мирона не партизанили?» А ей: «Да, конечно». А она как посмотрит на меня…

— Да кто это она, говори толком.

— Ну, эта их пионервожатая…

— А-а, — небрежно махнул рукой Антек. — Что она может знать! Она в войну еще девчонкой была. А что глядит недоверчиво, так это понятно.

— Понятно?

— Пошли, я тебе расскажу.

Они направились к большому навесу, под которым стояла машина Антека. Антек достал из-под сиденья камеру и принялся монтировать скат. Болтиков подошел поближе.

— Так вот, — начал Антек. — Ты знаешь, откуда им стало известно про сейф?

— Нет, — помотал головой Болтиков.

— Я одного из них расспросил… Из дневника Степана Казимирова. Они каким-то образом нашли его дневник.

— Того, настоящего? — белыми губами произнес Болтиков.

— Выходит, что так.

— Так я же пропал, как пить дать пропал! — схватился за голову Болтиков.

— Мало ли однофамильцев на свете, — спокойно сказал Антек. — Чего ты уже в панику бросаешься!

— У меня с ней свидание назначено, — безнадежно прошептал Болтиков. — Разговоры будем разговаривать…

— О чем? — насторожился уже и Антек.

— О моих боевых подвигах.

— А, ч-черт! — выругался Антек. — Значит, что-то подозревает. — Он на минуту задумался, потом ненатурально бодрым тоном заговорил: — Все равно ничего страшного нет. Только уж играть придется до конца. Никаких однофамильцев. Ты и есть тот самый Степан Казимиров. Выжил, уцелел. В плену был. А насчет «подвигов» не беспокойся, — Антек кисло усмехнулся. — Этого Казимирова я знаю получше твоего. Мне с ним приходилось не раз встречаться. Я тебе все расскажу, а ты ей передашь. А для убедительности и про дневник расскажешь. Будто ты его закопал в минуту опасности, а когда приехал снова в эти края, хотел откопать, да не нашел — его уже не было.

Болтиков ухватился за эту мысль.

— Вот бы дневник нам достать. Хоть на одну ночь…

— Да-а, было бы недурно, — согласился Антек. — Только как ты его достанешь? Я что-то не могу придумать… — он помолчал, потом зло заметил: — И какой черт тебя понес к ней с этой передовой! Не было бы никаких страхов.

— Так я же хотел, как лучше… Думал подозрения отвести. А то мне почему-то все время кажется, что за нами следят. — Болтиков вдруг выпрямился, вытер платком вспотевший лоб. — Знаешь, Антек, отпусти ты лучше меня к моему пиву. И мне спокойнее будет, и тебе меньше хлопот…

— Дура!

— Сам дура, — вяло огрызнулся Болтиков. Он знал, что Антек все равно его не отпустит.

ВАСИЛЕК УПРАВЛЯЕТ ЭКСКАВАТОРОМ

Поздний вечер. Тускло горят электрические лампочки, негусто разбросанные по территории стройки. Только в котловане, где работает экскаватор, стоит мощный и ровный свет прожекторов. Но вот машина умолкает, гаснут прожекторы — экскаваторщик закончил работу.

Не успел еще растаять в темноте его смутный силуэт, не успели отзвучать шаги, как одна доска в заборе сдвинулась в сторону и в образовавшуюся щель просунулась мальчишечья голова. Вот уже маленькая фигурка, крадучись, приближается к столбу с электрическим рубильником. Да это же Василек! Оглядевшись по сторонам, он включил рубильник. Вспыхнул прожектор. Василек уже смелее подошел к экскаватору, по ступенькам взобрался в кабину, сел за рычаги управления. Экскаваторщик не разрешил ему поуправлять машиной. Ну и не надо. Он сам… Вот кнопка пускателя. Нажим — и мотор заработал. Василек перевел один рычаг — ковш стал медленно опускаться. А какой же рычаг теперь? Нет, с одного взгляда это не так-то просто запомнить. Это не трактор, который Василек знает назубок. Разве вот этот попробовать… Василек потянул второй рычаг. Что это — раздался какой-то негромкий скрежет, машина вздрогнула и замолкла. Все ясно: он что-то испортил. Надо бежать. Василек поспешно спустился с машины, метнулся к забору, проскользнул в ту же щель и уже готов был облегченно вздохнуть, как вдруг почувствовал, как чья-то железная рука схватила его за шиворот.

— Дяденька, пустите! — отчаянно крикнул он, узнав в темноте шофера с того большого самосвала.

— Тс-с-с! — шофер (это был Антек) крепко зажал ему рот. — Не ори! Как звать-то тебя?

— В-василий… — с трудом произнес Василек свое имя.

— Та-а-к, Василий… Значит, вредительством занимаетесь?

— Я… х-хотел только попробовать…

— Знаем мы эти «попробовать»… Говори, кто подослал тебя?

— Никто не подсылал… Я сам пошел.

— Ну ладно, айда к начальнику, там разберутся.

Василек не знал, что делать, откуда ждать спасения. Даже не пытаясь убегать, он покорно шел впереди шофера. Вдруг Антек остановился.

— А может, не говорить начальнику? Что-то жалко мне тебя стало… А?

— Н-не знаю… — промямлил Василек.

— А у тебя найдется тысяч десять на ремонт?

— Н-нет…

— Ну, тогда пойдешь в тюрьму. — Антек говорил спокойно, будто о каких-нибудь пустяках. — Годиков на пять… Из пионеров, конечно, вылетишь. — Он оглянулся вокруг. — Кроме меня, никто тебя не видел. Ежели не говорить никому, так, может, все и обойдется…

— Дяденька, не говорите, — взмолился вдруг Василек. — Я больше никогда не буду ничего трогать, что запрещается… Н-никогда не буду!

Антек помедлил с ответом.

— Ну что ж, могу и помолчать. Только чур: услуга за услугу. Я тебе доброе дело сделаю, а ты — мне… Идет?

— Идет! — с радостью согласился Василек.

— Ты, кажется, в одном шалаше с пионервожатой живешь?

— Нет.

— Э-э, — разочарованно протянул Антек, — тогда дело сложнее. Но, если ты настоящий мужчина, — справишься.

— А-а что вы хотите? — все еще дрожащим голосом спросил Василек.

— Что хочу? Я тебе сейчас скажу. Вы, я слыхал, нашли дневник партизана Степана Казимирова…

— Нашли, — с готовностью подтвердил Василек. — Трудно было, а все же нашли.

— Это я знаю. Молодцы, ребята. — Антек крепко сжал Васильку руку выше локтя. — Потому я к тебе и обращаюсь с просьбой. Вижу, с кем имею дело. Мне бы очень хотелось посмотреть этот дневник. Может, ты возьмешь его у пионервожатой? Я потом верну… почитаю и верну.

— Хорошо, я попрошу у нее, — согласился Василек.

— Э, нет. — Антек помахал пальцем у его носа. — По некоторым соображениям мне бы хотелось, чтоб ты это сделал незаметно, чтоб она даже не знала, что ты брал дневник. А потом ты положишь его на место. Ну как, сделаешь?

— Постараюсь, — низко опустив голову, еле слышно пробормотал Василек.

— Ну, тогда иди! — Антек отпустил мальчика. — Только смотри, никому ни-ни… А ежели проговоришься… — Антек не кончил своей угрозы. Он молча сжал руку Василька, сжал так, что у того вырвался глухой стон.

Василек вернулся в шалаш очень поздно. Он еще долго бродил по темному лесу и все думал, думал. Даже не про экскаватор. Особенно тревожила его просьба этого высокого шофера. Почему он хочет заполучить дневник тайно? Разве нельзя попросить открыто! Почему он так строго наказывал, чтобы Василек никому не проговорился об этом? Даже пригрозил… Как тут быть?

Василек привык по каждому более-менее важному делу советоваться с друзьями, с тем же Толиком, с Женькой. Тогда и решения как-то легче находились. А если дело уж совсем серьезное, — ну, скажем, выбор маршрута для путешествия, — тогда они все вместе шли к своей пионервожатой, к Зинаиде Антоновне, и советовались с ней. А как теперь? Он не может ни друзьям, ни пионервожатой даже заикнуться об этом деле. А дело, видно, посерьезнее, чем выбор маршрута…

Осторожно, чтобы не разбудить ребят, Василек пробрался на свое место и стал раздеваться. Странное дело, он никак не мог расстегнуть пуговицы рубашки — мешала противная дрожь в руках. С трудом раздевшись, он нырнул к Толику под одеяло.

Сначала тревога как будто немного улеглась. Он даже попробовал уснуть, убедив себя, что утро вечера мудренее. Но сон не шел. Василек приподнялся на локте, прислушался и тронул товарища за плечо.

— Толька, Толька! Проснись.

Толик потянулся, не открывая глаз, спросил:

— Кто это?

— Я… Василек. Толик сел.

— Ну, что?

— Сначала поклянись, что никому не скажешь.

— Что еще за тайны такие?

— Нет, ты поклянись, — настаивал Василек.

— Честное слово, никому ничего не скажу! Василек несколько секунд помолчал, как бы набираясь смелости, потом тихо произнес:

— Беда, Толька…

— Что еще?

— Беда, большая беда.

— Да говори же, в чем дело, не тяни!

— Я… — Василек не успел больше произнести ни слова. За стенкой шалаша вдруг послышался чей-то громкий кашель. У Василька от ужаса вытянулось лицо. Он осторожно пробрался к выходу, выглянул. В трех шагах от шалаша, под деревом, стоял тот шофер. «Так и есть, следит». Василек торопливо вернулся и юркнул под одеяло.

— Кто это там? — недоуменно спросил Толик.

— Н-не знаю, так кто-то… — лязгая зубами, ответил Василек.

— Ну, так что ты мне хотел рассказать?

— Н-ничего.

— Как ничего! Ты же говорил, беда какая-то…

— Это я так, пошутил.

— Хороши шутки! — недовольно буркнул Толик, переворачиваясь на другой бок.

Василек ой как не хочет, чтобы Толик вот сейчас заснул. Он пробует растормошить друга:

— Толь, а Толь, сколько мы тут еще пробудем?

— Недолго. Спи.

Легко сказать «спи», а если мысли, тревожные, невеселые мысли, не дают тебе сомкнуть глаз? Вот ведь хотел Василек поступить по-пионерски, рассказать обо всем товарищу, посоветоваться с ним, как быть. Но оказывается, этот длинноногий шофер слов на ветер не бросает. Следит, чего доброго, убить может. У него такие глаза… А зачем ему дневник Степана Казимирова? И почему он не может сам пойти к Зинаиде Антоновне, попросить? Нет, тут что-то неладно…

От всех этих мыслей у Василька разболелась голова.

Незаметно подкралось утро. Сквозь небольшие щелочки в крышке шалаша стал пробиваться свет занимающегося дня. А Василек все еще ни на что не мог решиться. Он и не подозревал, как тяжело быть одному, без товарищей, без их поддержки.

Василек полежал еще немного, потом осторожно выполз из шалаша, осмотрелся. Убедившись, что поблизости никого нет, он так же осторожно вернулся и снова принялся тормошить Толю за плечо.

— Толька! Толька! Проснись!

Толик заворочался и сквозь сон недовольно проворчал:

— Да что это сегодня с тобой: и сам не спишь, и другим не даешь?

— Толя, да ведь беда какая стряслась! Я себе места не нахожу…

— Ты скажешь или нет, какая беда?! — взорвался вдруг Толик.

И тогда Василек с трудом выдавил из себя:

— Я поломал экскаватор!

Толик вскочил на ноги, едва не продырявив головой крышу шалаша.

— Как это тебя угораздило?

— Да вот…

Когда Василек рассказал товарищу все по порядку: и про свою попытку поработать на экскаваторе, и про встречу с длинноногим шофером, и про его странную просьбу, и про то, как он ночью подходил к шалашу, Толик, ни слова не говоря, начал быстро одеваться. Одевшись, скомандовал:

— Пошли!

— Куда? — испуганно уставился на него Василек.

— К Зинаиде Антоновне. Надо ей сейчас же обо всем этом рассказать.

— Не пойду, — заупрямился Василек.

— Почему?

— Она меня отправит домой…

— Ну, если ты этим отделаешься, я буду рад за тебя.

— Но я же должен быть здесь, я же с самого начала…

— А ты что, хотел совершать проступки и не отвечать за них?

— Да разве я уж больно что плохое сделал?

— А ты думал… Поломать экскаватор… — серьезно произнес Толя.

Эти слова очень сильно подействовали на Василька. Он вдруг закрыл лицо руками и беззвучно заплакал.

— Ну, чего ты… Перестань, — уже мягче заговорил Толя. — Может, там мелочь какая поломалась… Меня больше беспокоит эта странная просьба шофера. О ней-то и надо как можно быстрее рассказать Зинаиде Антоновне.

— Ну ладно, тогда пошли, — сквозь слезы сказал Василек.

ТРЕВОЖНЫЙ ДЕНЬ

Утро этого дня принесло ребятам радостное известие. Так и есть, началась закладка фундамента, и кирпич берут именно из того штабеля, под которым, по рассказам рабочих, должен находиться пень дуба. Эту весть принес «разведчик» — Женька. Обрадованные, ребята даже не стали ожидать завтрака, а скорее помчались на строительную площадку.

Здесь полным ходом кипела работа. Высокий, до облаков, башенный кран, собранный раньше, но до сегодняшнего дня бездействовавший, плавно подводил небольшую площадку к кирпичному штабелю, который многотонным грузом охранял подступы к заветному пню. Рабочие в брезентовых рукавицах грузили на нее ярко-красные кирпичи. Площадка легко взмывала в воздух и опускалась точно возле каменщиков с кельмами. Быстрыми, ловкими движениями каменщики брали в руки кирпичи и аккуратно укладывали их в фундамент будущего здания.

Было в этой работе, в ее размеренном ритме что-то торжественное, и этим как бы подчеркивалась значительность момента. Ребята смотрели на все происходящее как завороженные.

Подошли сюда и Болтиков с Антеком. Они ведь тоже с нетерпением дожидались этого дня. Антек задержался ненадолго. Он что-то шепнул Болтикову и направился к своему самосвалу, который стоял с другой стороны кирпичного штабеля.

Зинаида Антоновна, заметив, что Болтиков остался один, подошла к нему и тихо спросила:

— Товарищ Казимиров, а вы не забыли о нашей встрече?

— Какой встрече? — настороженно переспросил Болтиков, но тут же, вспомнив, снова улыбнулся одними губами. — Ах, да… Помню, помню, а как же. Только знаете что, приходите попозже, так часов в десять вечера, тогда нам никто уже мешать не будет…

— Мне все равно, смотрите, как вам удобнее, — внешне спокойно ответила Зинаида Антоновна и направилась к ребятам.

Да, спокойствие ее было только внешним, внутренне она с большим волнением ждала этой встречи. Этот круглый тезка ее партизанского друга Степана

Казимирова заинтересовал Зинаиду Антоновну еще при первой встрече, там, в кабинете начальника строительства. Но особенно ее тревога возросла после сегодняшнего разговора с Васильком и Толей. Ребята рассказали, что шофер двадцатипятитонного МАЗа просит дневник Степана. Да еще как просит: не у нее, а у Василька и не открыто, а тайно. С угрозами. А главное, что этого шофера и сторожа она несколько раз видела вместе. Все это сильно беспокоило Зинаиду Антоновну, она надеялась, что встреча с хромым сторожем многое прояснит.

Едва Зинаида Антоновна отошла, Болтиков, воровато оглядевшись, направился прямо к Антеку, который, подняв капот, сосредоточенно копался в моторе.

— Уже! — таинственно шепнул Болтиков.

— Что уже?

— Напоминала о встрече.

— Ну и что? — сухо осведомился Антек.

— Тебе-то «ну и что»! — вдруг вскипел Болтиков. — Ты чуть чего — хвостом накрылся, и ищи-свищи ветра в поле. У тебя связи, явки… А мне куда прикажешь податься?

— Не трусь, дура, — небрежно процедил Антек и загадочно ухмыльнулся. — Ты лучше почитай-ка вот это.

С этими словами Антек протянул опешившему Болтикову довольно толстый блокнот.

— А что это?

— Дневник Степана Казимирова. Твой, выходит…

— А как ты его достал? — Болтиков весь загорелся от любопытства.

— Ну, это уже не твое дело! — торжествующе проговорил Антек. — Ты лучше ступай куда-нибудь в лес, пока есть время, да хорошенько к экзамену подготовься.

— Ох, бог ты мой, — закатив глаза к небу, простонал Болтиков. — И когда все это кончится!

— Не ной! — грозно прошипел на него Антек. — Видишь, как кирпич быстро тает? При таких темпах к вечеру, того и гляди, до пня доберутся. А ночью мы все и обтяпаем. Понял? Все идет как нельзя лучше. Даже если у нее и возникнет какое подозрение, поздно будет. Пока что, наш и след простынет.

— На словах-то оно всегда гладко получается, — пробормотал Болтиков, пряча за пазуху дневник Степана Казимирова.

В лесу, выбрав укромное местечко, он принялся подробно изучать дневник. Это занятие увлекло его настолько, что он и не заметил, как прошел день и солнце стало клониться к западу. Да, только сейчас, познакомившись с записками партизана, Болтиков понял многое из того, о чем они с майором Брюнером столько думали, над чем столько ломали головы. Так вот кто предупредил ляховчан, что их собираются угонять в Германию. Степан. Все этот Казимиров! А ведь из-за него и сам Болтиков едва не поплатился жизнью. Его тогда немцы хотели расстрелять, как того старосту. Едва вымолил пощаду, на коленях. Отходчивый все же характер был у майора Брюнера.

Бандит злобно сжал кулаки. «Ну, не знал я этого раньше. Своими бы руками прикончил, когда ты попал к нам в комендатуру, Сте-пан Ка-зи-ми-ров!» — сквозь зубы процедил он.

От воспоминаний к действительности Болтикова вернул звук чьих-то тяжелых шагов слева. Он вскочил и стал напряженно всматриваться в ту сторону сквозь густые ветви ольшаника. Что и говорить, тревожные дни настали для бывшего брюнеровского адъютанта. Недаром говорят: кто порося украл, у того в ушах пищит. Там, далеко от этих мест, в своем пивном ларьке, он еще чувствовал себя более-менее спокойно. А здесь каждый шорох, каждый задержавшийся на нем взгляд незнакомого человека загонял, как говорят, его трусливую душу в пятки.

Кусты раздвинулись, и на полянку вышел Антек.

— Ты чего это прохлаждаешься! — накинулся он на Болтикова. — Тебе же на смену заступать.

— Разве уже пора? — начал робко оправдываться Болтиков.

— Что, зачитался своими «подвигами» и забыл про все на свете? — язвительно спросил Антек.

— Опасный он был для нас человек, — словно не заметив тона последних слов Антека, задумчиво проговорил Болтиков.

— Все прочел?

— Все.

— И запомнил, где он был, в каких операциях участвовал?

— Будто бы запомнил, — неуверенно ответил Болтиков.

— Смотри же, в людях не ошибись, — наставительно произнес Антек, — и в местностях. А то и верно погоришь.

— Постараюсь.

— А теперь давай его сюда.

— Что? — не понял Болтиков.

— Дневник. Мне же его вернуть надо. Я взял только на один день.

— Бери. — Болтиков протянул дневник Антеку и поинтересовался: — А как там дела на стройке? До пня еще не добрались?

— Еще нет. Но уже скоро. Рядов двадцать осталось. Я выбрал там в одном месте несколько кирпичей и как раз на пень наткнулся. Так что сегодня будет у нас горячая ночка.

— Разве уже сегодня? — Болтиков съежился, жалобно глядя в глаза Антеку.

— А как ты думал! Если завтра до него доберутся днем, нам с тобой там уже делать будет нечего. Его эти молокососы откопают. А мы должны их опередить. Так что ты долго с этой пионервожатой не болтай, а как только освободишься — быстрей ко мне на подмогу. Я пока буду кирпичи разбирать.

— Послушай, Антек! — вдруг взмолился Болтиков. — Если мы здесь последнюю ночь, так зачем мне с нею сегодня разговаривать? Еще, чего доброго, напутаю, она почует — помешать нам может.

— А это ты дело говоришь, — одобрительно кивнул головой Антек. — Перенеси разговор на завтра. Только причину убедительную придумай. А то еще скорее заподозрить может.

— Причину мне легче придумать, чем толковать с ней.

— Ну вот и думай. А теперь пошли!

Раздвигая упругие ветки кустов, Антек и Болтиков стали пробираться к просеке, по которой проходили столбы телефонной линии. Возле одного из столбов Антек остановился. Он достал из кармана монтерские щипцы-кусачки и полез на столб.

— Чего ты там забыл? — задрав голову, полюбопытствовал Болтиков. Но, увидав, как сначала отлетел один провод, ловко перещелкнутый Антеком, а за ним и второй, он догадался: — Правильно делаешь. Чтоб никакой связи у них не было.

— А ты думал, мы лыком шиты? — спрыгивая со столба и самодовольно улыбаясь, сказал Антек. — Мы школу хорошую прошли.

— А ты сообщил туда, чтобы нас ждали? — Болтиков показал рукой на запад.

— Успеется, — и, слегка подтолкнув своего сообщника в спину, Антек добавил: — Ну иди же! Не трусь!

* * *

Эта ночь — третья ночь в лесу, неподалеку от строительной площадки деревообделочного комбината, — для Зинаиды Антоновны была особенно тревожной. Спят ребята. Длинный, богатый впечатлениями день сморил всех. Да они и не знают тех тревог, которые не дают спать их пионервожатой.

Где-то там, в крайнем шалаше, мирно посапывает во сне Василек. Пусть спит. Он много пережил и минувшей ночью, и сегодня после обеда, когда у них в лесу сам собой состоялся пионерский сбор. Ну и досталось же ему от ребят. Почти все предлагали отправить его домой. Знали, что худшего наказания не придумать, и все равно предлагали. Ей самой пришлось вступиться за него. Конечно, проступок его заслуживал такой кары. Но ведь он же сам во всем честно признался. И кроме того — об этом Зинаида Антоновна, конечно, умолчала, — Васильку предстояло еще встретиться с этим высоким шофером, забрать у него дневник Степана Казимирова, который Василек «выкрал» у пионервожатой и для неизвестной цели передал ему.

Зинаида Антоновна лежала в шалаше рядом с крепко спящими Ниной, Нелей и другими девочками. Лежала, но не спала. И не потому, что над ухом тонко и пронзительно звенели комары, — их она даже не замечала. Пионервожатая, как это она всегда делала, ложась в постель, мысленно подводила итог прошедшего дня, оценивала свои поступки, слова, принятые решения. Она не боялась назвать своим именем любую ошибку или промах, но всегда старалась не повторить подобного в другой раз. Не поэтому ли Зинаида Антоновна считалась лучшей пионервожатой в школе?

Вот хотя бы Василек… Недоглядела ведь, считала, что всех своих ребят знает как нельзя лучше. Это от излишней самоуверенности. А он все же молодец. Не побоялся ничего, даже угроз. А почему этот шофер ему угрожал? И какие вообще подозрительные люди этот шофер и тот, хромой… Казимиров! Держатся вместе. Что между ними общего? И почему так подозрительно скоропостижно он заболел, этот Казимиров. Или не Казимиров? Ведь сегодня утром они разговаривали, и ничего не было заметно, а вечером Зинаида Антоновна застала его с повязанной опухшей щекой, жалкого и страдающего. Конечно, в таком состоянии ему было не до разговоров. Но что-то уж больно быстро ему так разнесло щеку. И тут Зинаиде Антоновне пришлось признать еще одну свою ошибку. Ей надо было не письмо писать Мирону Васильевичу, а позвонить по телефону. Да, промах, и очень большой промах. Но его можно исправить. Не только можно — нужно. Завтра же первым делом позвонить Мирону Васильевичу и обо всем рассказать, — отдала себе мысленный приказ Зинаида Антоновна. «А почему завтра? — вдруг задумалась девушка. — Завтра может быть поздно. Нет, это надо сделать сегодня, сейчас же! У Мирона Васильевича есть дома телефон. Ничего, что уже ночь. Она ведь не по пустякам его тревожит».

Зинаида Антоновна торопливо начала одеваться. Торопливо и в то же время осторожно: ей не хотелось тревожить девочек.

Теперь, когда вопрос с Казимировым был, можно сказать, решен, Зинаида Антоновна снова мысленно обратилась к шоферу, стараясь найти логическое объяснение его поведению. Но как она ни старалась, ничего толкового в голову не приходило. Зачем ему понадобилось запугивать мальчика? И вообще, что он хотел найти в дневнике Степы Казимирова? Вчера она, конечно, не присматривалась к этому шоферу, но сегодня уже наблюдала за ним более внимательно — она знала о его загадочной просьбе. Зинаида Антоновна попыталась восстановить его портрет в своей памяти. И вдруг… вдруг пальцы у нее задрожали: ей показалось, что она видела когда-то этого человека, где-то встречалась с ним. Этот недобрый, пугающий взгляд… У кого же был такой взгляд? Зинаида Антоновна изо всех сил напрягает память и… из ее груди чуть не вырывается крик. Она вспомнила. Такой тяжелый, злобный взгляд был у начальника полиции Вышемирского. Когда она пряталась в кустах с саквояжиком доктора Долохова, а он — Антек Вышемирский — искал ее, у него был вот такой же взгляд. И этот взгляд Зинаиде Антоновне запомнился на всю жизнь. Неужели это он? Начальник полиции их района? Нельзя медлить ни минуты. Быстрее к телефону!

Зинаида Антоновна вышла из шалаша и остановилась. Влажный, ароматный лесной воздух ударил ей в лицо. Было тихо, только из одного шалаша доносилось негромкое мальчишеское посапывание. Это напомнило пионервожатой, что надо взять с собой хотя бы двоих из ребят. Вдруг придется куда-нибудь послать: в поселок, например, к начальнику строительства. Ее выбор пал на Толика и Василька.

Быстрей! Быстрей!

СХВАТКА

Когда почтальон принес на квартиру Дубатовки письмо от Зинаиды Антоновны, Мирона Васильевича не было дома. Он поехал в райцентр на совещание колхозных председателей. Вернулся поздно вечером и с ходу скомандовал жене:

— Ужинать! Давай скорее ужинать. Целый день во рту маковой росинки не было.

Пока жена, Агриппина Петровна, собирала на стол, Мирон Васильевич прошел в свой кабинет и увидел письмо. Он не спеша распечатал его, прочел, и тут же последовала новая команда:

— Отставить ужин!

Ничего не объясняя жене, Мирон Васильевич схватил плащ и выбежал из дому. Но жена уже знала: случилось что-то важное. В их приграничном районе это было не впервой.

Не прошло и полчаса, как Дубатовка был уже у начальника пограничной заставы майора Шевелева. Он ворвался без стука — Шевелев был у него в соединении начальником разведки, и до сих пор они оставались самыми близкими друзьями — и с места в карьер задал вопрос:

— Скажи, товарищ Шевелев, партизана Казимирова Степана Викентьевича ты хоронил?

— Так точно!

— Лично?

— Лично!

— Как же ты мог его похоронить, коли он жив?

— Жи-ив? — у майора от удивления округлились глаза. — Не может быть!

— А вот почитай-ка. — И Мирон Васильевич протянул Шевелеву письмо Зинаиды Антоновны.

Майор взял письмо, пробежал его глазами.

— Ничего не понимаю. Я же…

Мирон Васильевич не дал ему закончить:

— Я тоже ничего не понимаю, но думаю, что нам с вами надо съездить на строительство комбината. Иначе в этом деле не разобраться.

— Правильно! — не мешкая согласился Шевелев. — И немедленно, сейчас же, не теряя ни секунды. Вы готовы?

— Готов! — коротко, по-военному ответил Мирон Васильевич.

* * *

Словно раскаленный добела металлический диск, висит на небе луна. Ее бледный, безжизненный свет делает все вокруг каким-то таинственным, фантастическим. В этом свете издалека видны двое. Они стоят возле длинного дощатого забора вблизи проходной будки и тихо о чем-то советуются. Один высокий, прямой, крепкий с виду. Второй небольшого роста, в руках у него охотничье ружье — такими вооружают ночных сторожей.

Высокий говорит, как рубит:

— Копать пока буду я. Ты остаешься здесь. Гляди, чтобы кто-нибудь не набрел. Понадобишься — позову. А чего это ты так вырядился?

Тот, что поменьше ростом, смущенно оглядывает себя. Он в спортивном костюме, на голове — берет.

— Это мой драпальный костюм, — невесело шутит он. — На счастье надел. Он еще меня не подводил.

— Дура! — сплевывает высокий и исчезает в проходной…

И вот Антек Вышемирский длинным железным прутом точно так же, как это делали ребята на лесной делянке, ощупывает землю вокруг почернелого могучего пня. Кирпичи в этом месте полукругом выбраны из штабеля и валяются в стороне.

Вот прут наткнулся на что-то твердое. Антек начал копать. Острая лопата легко идет в землю. Растет горка песка возле дубового пня. Вот уже лопата звякнула о железо. Еще немного — и последние сомнения исчезают. Здесь сейф. Целехонек.

Антек выпрямился, облегченно вздохнул. Вонзив лопату в землю, осторожно выбрался из ямы и пошел звать Болтикова. Спустя несколько минут они вернулись вдвоем.

— Давай-ка попробуем! — скомандовал Антек, прыгая в яму.

Общими усилиями они попытались сдвинуть железный ящик с места. Не тут-то было: чтобы совсем освободить его, надо еще копать и копать. А время не ждет. Антек взял заранее припасенный лом, подвел его под сейф, а на другой конец навалился сам. Раз-два! Сейф приподнялся, а потом, снова опустившись, легко выскользнул из гнезда.

— Вот так-то! — сквозь зубы процедил Антек, словно давая понять Болтикову всю его ничтожность.

Смахнув с крышки сейфа песок, Антек достал из кармана пистолет и рукояткой стал отбивать в сторону язычок, прикрывавший замочную скважину. В сухом песке он не успел проржаветь и потому поддался сразу. Оставалось только подобрать ключ. Антек извлек из-за пазухи целую связку ключей. Попробовали один — не подходит, второй — тоже, третий, четвертый… Пятый подошел сразу, но повернуть его в скважине тоже стоило усилий. Наконец и это сделано, но… Новая беда: крышка сейфа словно приросла к стенкам.

— Болтиков, пособи!

«Д-р-р-р!» — заскрипела крышка, и перед глазами оторопевшего Болтикова вспыхнул золотой огонь. Антек первым делом схватил лежавший в углу сверток бумаг и дрожащей рукой сунул его за пазуху. Он знал, что надо спешить, но блеск золота на минуту ослепил и его. Только на минуту.

— Выбирай! — тихо приказал он.

Пока Болтиков лихорадочными движениями выгребал содержимое сейфа в мешок, Антек добыл из бокового отделения толстую кожаную папку и стал рыться в ней. Найдя то, что искал, он швырнул папку в мешок, вслед за драгоценностями, и протянул Болтикову несколько скрепленных вместе листков.

— На-ка, полюбуйся…

— Ого, «Личное дело Болтикова»… И фотокарточка. Ну, спасибо, дружище! Не приведи бог, нашли бы…

Болтиков торопливо скомкал листки и запихал их в карман.

— Ну, я пойду машину подгоню, — сказал Антек и крупными шагами направился к навесу.

«А все-таки не подвел тот, с черными усиками, — думал он по дороге. — Хорошо знает границу. Если б не он, разве удалось бы мне пройти и следов не оставить! А я-то боялся… Да и, конечно, риск был большой. Шутка ли, неделю просидеть в болоте. «В туман легче пробраться», — сказал проводник. Вот и сиди, дожидайся тумана. Нет, не с моим характером ходить на такие операции. А теперь вот думай, как отсюда выбраться. Да еще Болтиков… Как от него отделаться? А ладно, придумаем. А как быть с тем усатым? Третью часть ему подавай! И как это я проговорился? Хотя нет, хорошо, что проговорился, а то не видать бы мне этого золота, как своих ушей».

Антек изо всех сил старался успокоить себя, но теперь, когда золото и драгоценные бумаги были у него в руках, мысль о том, что придется с кем-то делиться, не давала ему покоя. «Неужели надо отдавать усатому целую треть? А-а, — махнул наконец рукой Антек, — сначала переберусь через границу, а там будет видно».

* * *

Вдоль забора, которым была обнесена территория стройки, торопливо шли Зинаида Антоновна, Толик и Василек. Он спешили в контору, чтобы позвонить Мирону Васильевичу. Зинаида Антоновна все время подгоняла ребят.

Недалеко от проходной Василек приотстал и заглянул в щель в заборе: сколько еще кирпича осталось в том штабеле? Обернувшись, Зинаида Антоновна увидела, что он изо всех сил машет им рукой. Она тоже прильнула к забору и замерла. Хорошо видный в лунном свете, возле свежевырытой ямы нервно расхаживал взад-вперед тот самый хромой сторож, что выдавал себя за Степана Казимирова. Теперь он почти не хромал, и за плечами у него был небольшой, но, должно быть, увесистый мешок.

Сомнений не оставалось. Этот высокий шофер с недобрым, тяжелым взглядом не кто иной, как Антек Вышемирский, бывший начальник полиции. Значит, пришли за награбленным добром и за бумагами доктора Долохова. А этот второй, конечно, его сообщник. Что же делать? Как задержать шпиона?

Зинаида Антоновна, приложив палец к губам, обернулась к ребятам. Оба они уже стояли подле нее, затаив дыхание, готовые выслушать любое поручение.

— Вот что, — горячим шепотом заговорила Зинаида Антоновна. — Ты, Толя, беги в поселок, к начальнику строительства, поднимай там тревогу. Я постараюсь его сама задержать. А ты, Василек, сторожи у проходной. Если что, пойдешь по следу… — Зинаида Антоновна задумалась на минуту, вспомнила, что где-то поблизости должен быть и тот, Антек, и добавила: — Они не должны уйти. Понятно?

— Понятно! — одним вздохом ответили ребята.

— Тогда действуйте!

В одно мгновение Толик и Василек скрылись в темноте.

Дальнейшие события развертывались так.

Зинаида Антоновна вернулась немного назад вдоль забора, чтобы хромой сторож не мог заметить ее, перелезла на территорию строительства и стала осторожно подкрадываться к яме. Она еще не знала, что будет делать, но план созрел в ту же минуту, когда она увидела прислоненное к кирпичам ружье.

Болтиков не заметил, как от забора к штабелю метнулась стремительная тень, он обернулся только на громкий окрик:

— Руки вверх!

Болтиков медленно поднял руки: он увидел прямо перед собой дуло ружья. Секундой позже, разглядев, что ружье держит в руках молодая девушка, почти подросток, он стал оглядываться по сторонам, лихорадочно обдумывая, что бы предпринять. Но Зинаида Антоновна предупредила его намерения:

— Не пытайтесь бежать! Имейте в виду: я стреляю без промаха. А теперь марш вперед!

Зинаида Антоновна отступила в сторону, и бандит послушно зашагал по направлению к проходной. Он казался странно спокойным, и это насторожило Зинаиду Антоновну. Пройдя десяток шагов, она скорее почуяла, чем услышала, что сзади кто-то крадется. Обернулась. В упор на нее глядели те самые недобрые, тяжелые глаза. Но на этот раз в них горела бешеная, звериная злоба. Антек, как тигр, приготовился к прыжку. На какую-то секунду Зинаида Антоновна растерялась. Этим воспользовался Болтиков. Одним махом подскочил он к девушке, вырвал у нее из рук ружье и тут же навел на нее, готовый спустить курок. Но Антек остановил его:

— Без шума, без шума…

— Можно и без шума. — Болтиков быстрым движением схватил ружье за ствол, взмахнул прикладом, но Зинаида Антоновна каким-то чудом успела увернуться от удара и бросилась бежать. Конечно, бандит в два счета нагнал бы ее, если бы не взревевший неподалеку мотор машины. Это на секунду отвлекло его, но не остановило…

Поединок сторожа с Зинаидой Антоновной увидел Василек. Он, не раздумывая, выскочил из проходной и, схватив на ходу большой камень, бросился на выручку к пионервожатой…

Пробегая по груде битого кирпича, Зинаида Антоновна оступилась и упала. Болтиков был уже в трех шагах от нее. «Ага, попалась», — злобно прошипел он и снова занес ружье для удара, но сильный толчок свалил его с ног. Это подоспевший Василек изо всех сил ткнул его головой в спину. Болтиков, взревев, поднялся на четвереньки, готовый стереть в порошок этого мальчишку, однако Василек успел нанести ему еще один удар — камнем. Болтиков снова упал и выронил ружье. Василек проворно схватил его и хотел отскочить в сторону, чтобы взять бандита на прицел, но тот успел вцепиться ему в ногу. Потеряв равновесие, Василек упал. Он еще видел, как сверкнул нож в руке у бандита, как закрыла лицо руками Зинаида Антоновна… В следующую минуту пальцы его разжались, бессильно выпустили ружье. Болтиков не мешкая подхватил ружье и метнулся к девушке.

— Теперь ты от меня не уйдешь!

И снова он не успел нанести удара: совсем близко, рядом, прозвучал короткий выстрел. Болтиков выронил ружье, схватился за бок руками и упал.

— Мы, кажется, чуть не опоздали?

Зинаида Антоновна из тысячи других узнала бы этот голос. Конечно, это Мирон Васильевич, батька

Мирон, ее партизанский командир. А вот подходит и майор Шевелев. Он, словно оправдываясь, говорит:

— Задержались, пока с тем бандитом справились. Чуть не улизнул на машине. А дружка-то бросил…

Только тут Зинаида Антоновна поняла, что все это не сон, что пришло спасение. Она вскочила на ноги и бросилась к Васильку.

— Вася!

А над Васильком уже склонился майор Шевелев. Он приложил ухо к груди мальчика, слушает.

— Жив! — наконец радостно сообщает майор. — Скорее в больницу!

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Незаметно пролетело лето. На деревьях появились первые желтые листочки, рано стало уходить на покой солнце, ночи сделались темнее и длиннее. В школе прозвенел первый звонок, который звал ребят в светлые, обновленные после ремонта классы.

Собрались вместе и герои нашей повести, теперь уже шестиклассники: Толик, Женька и Василек. Василек объявился в деревне совсем недавно, перед самым началом занятий. Он долго пролежал в больнице, а потом, выписавшись, еще целый месяц провел в санатории.

Василька было не узнать. Куда девалась его вечная суматошливость, горячность. Он как будто сразу, вдруг повзрослел. Да то же можно было сказать и про его товарищей.

В жизни бывает по-разному. Живет себе мальчишка, подросток. Постепенно — дома, в школе, встречаясь со взрослыми, — вбирает в себя то, что впоследствии станет его характером, и как-то все время остается самим собой. И только когда вырастет, заметит кто-нибудь: гляди-ка, человек вырос. А бывает и иначе: прошумит над озорной мальчишеской головой гроза, заставит призадуматься, встряхнет — и не узнать парня. Что-то подобное случилось и с нашими героями.

Первого сентября, направляясь в школу, ни Толик, ни Женька, ни Василек даже не догадывались, что это будет для них один из самых памятных дней. На переменах они все время были вместе, но говорили

о пустяках. Толик хвастался новым пером, которое чуть ли не само пишет, Женька рассказывал, что он раздобыл леску «сатурн» и может поделиться с товарищами, а Василек вдруг вспомнил, что, проведя целый месяц в Крыму, он так и не повидал дельфинов. Может быть, это делалось нарочно, потому что вся школа смотрела на них, как на героев, и им было неудобно.

Но перед последним уроком выяснилось, что как ни скромничай, а сегодня им все-таки придется походить в героях. В класс зашла Зинаида Антоновна и объявила, что после уроков состоится торжественный сбор дружины.

— В первый день?! — удивился кто-то.

— Значит, надо, — ответила Зинаида Антоновна и таинственно улыбнулась.

Когда дружина построилась на линейку, в зал вошли директор школы, Мирон Васильевич Дубатовка, майор Шевелев и еще один высокий мужчина с седыми волосами и молодым лицом. Это был секретарь райкома партии. Он и начал говорить первым.

— Ребята! Мы пришли сказать вам спасибо за ваши хорошие пионерские дела. Особенно мы благодарны тем, кто участвовал в поисках бумаг доктора Долохова. Рад сообщить, что мы послали записки доктора в Академию медицинских наук и на днях получили ответ. Президент Академии пишет, что труд доктора Долохова — целое открытие для науки. Уже создана специальная группа по разработке и уточнению его метода лечения туберкулеза. В поисках бумаг доктора Долохова вам пришлось столкнуться с опасными преступниками, и вы расстроили их бандитские планы, не дали матерым волкам ускользнуть за границу. Недавно они предстали перед судом и получили по заслугам. Им все припомнили — и новые грехи, и старые… В заключение я хочу сказать: мы гордимся вами, ребята!

Потом выступал майор Шевелев. Он от имени начальника погранрайона объявил Толику, Васильку и Женьке благодарность и зачитал приказ, который кончался так:

«…наградить золотыми именными часами».

— К борьбе за дело Ленина — всегда готовы! — в один голос произнесли трое друзей. Эти слова прозвучали как клятва.

Оглавление

ВОПРОС ПЕРВОСТЕПЕННОЙ ВАЖНОСТИ

ПОРУЧЕНИЕ ОТРЯДА

ЖЕНЬКА НАПАДАЕТ НА СЛЕД

ПРИКЛЮЧЕНИЯ НА РЕКЕ

ПЕРВЫЕ ШАГИ

НАСТОЙЧИВОСТЬ ПОБЕДИЛА

ЗАВЕЩАНИЕ ПАРТИЗАНА

ПАНСКИЙ СЧЕТ

ПЕРВЫЙ СВЯЗНОЙ

НАВСТРЕЧУ ТРУДНОСТЯМ

ПОСЛЕДНИЙ ВИЗИТ

САКВОЯЖИК В РУКАХ У ТАНИ

КАК ЭТО СЛУЧИЛОСЬ

ВЕЛИКАЯ ВЕРА

ЛЕСНИЧИХА ТЭКЛЯ

АНТЕК ПРИНИМАЕТ МЕРЫ

В ПАРТИЗАНСКОМ ЛАГЕРЕ

СТЕПА В ЗАПАДНЕ

КАМЕРА СМЕРТНИКОВ

АНТЕК СМАТЫВАЕТ УДОЧКИ

ПОСЛЕДНЯЯ ЗАПИСЬ

ДРУЗЬЯМ НА ПОДМОГУ

ВОЛКИ ВСТРЕЧАЮТСЯ

НА СТРОЙКЕ

ВАСИЛЕК УПРАВЛЯЕТ ЭКСКАВАТОРОМ

ТРЕВОЖНЫЙ ДЕНЬ

СХВАТКА

ВМЕСТО ЭПИЛОГА Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg