Вместо предисловия
В некотором царстве, в некотором государстве жила-была деревня Кисляевка, прославившаяся на весь мир своими Кисляевскими водами за высокое содержание пузырьков.
Еще в деревне жила-была церковь, деревянная, которую царь Петр Алексеевич своими руками построил, когда в плотницких работах тренировался перед закладкой кораблей. Но главной достопримечательностью деревни был на первый взгляд незаметный зеленый домик с надписью на доске:
В А Г О Н
Всемирная Организация Государств
по Охране Натуры
Кисляевское отделение
В этом домике жили-были два сыщика, прославившиеся на весь мир своими подвигами и приключениями.
А начиналось все так…
Как познакомились Картуз и Ведеркин
Во дворе стояла гулкая ночь. Инспектор Иван Иванович Картуз дремал. Луна нахально светила начищенным лицом в левый глаз инспектору. Картуз во сне говорил:
— Вы кому светите? Вы уголовному розыску светите? Где деньги? Не отпирайтесь, мы все знаем! Даже то, о чем вы понятия не имеете. Ясно?
Лицо его приняло ответственный вид и вспотело. Брови стянулись к переносице.
— Молчать! Шантажистка! — крикнул инспектор и стукнул кулаком по ковру на деревянной стене у кровати.
— А-а-а! — раздалось за стеной. — Убивають!
Инспектор открыл правый глаз, левый он открыть не смог из-за луны.
— Ограбление, — сказал он. — Голос не мужской, а следователь… — Картуз посмотрел на потолок. Там сидел толстый таракан и доедал хлебную крошку. Инспектор сощурил правый глаз. Таракан подавился, судорожно вцепился в потолок и на рачий манер скрылся в норке, вскоре оттуда послышалась возня, шум собираемых чемоданов и удаляющийся топот. — … женский, — окончил мысль инспектор. Сделав сальто, Картуз выпрыгнул из кровати, на лету выхватил газовый пистолет и выбежал на улицу.
Он стал медленно огибать бревенчатый дом. Повернул за угол. И остановился. Из стены на него смотрел жуткий тип с пистолетом. Его волосы, по площади не сильно уступающие лысине, были всклокочены. Белый ночной колпак висел на правом ухе, закрывая бумбоном глаз. Под левым набряк мешок. Инспектору этот субъект явно был знаком. Лицо его отражало бурную мозговую деятельность. Он, судя по всему, тоже встречал Картуза раньше.
Инспектор напрягся.
— Так, — думал он, — в нашей деревне оружие только у меня, дробовик деда Ерофея не в счет. Колпак ношу лишь я, и лысина опять же… Вероятность совпадения крайне мала. Все ясно. Это ОКНО!
Лицо типа озарилось тихой гордостью, но тут же приняло сосредоточенное выражение, и сыщик, скрипнув однопетельной дверью, вошел в сени по бесшумному методу Коврова-Тапкина. Перебежками он продвигался по территории врага. За каждым выступом мог таиться бандит. Около печки, дышащей жаром и пахнущей картошкой, он остановился, готовясь к финишному броску.
Инспектор думал:
«Печь горячая. Зачем? Ведь лето. А! Жертва молчала и единственный способ развязать язык…»
Из сумрака донеслись проклятия:
— Басурманы! Не для того я пять лет партизанила, чтобы надо мной по ночам изголялись! Ни местов уступить в транспорте, ни поспать по-человечески!
Соседку явно взяли в плен.
— Надо спасать старуху, — решил Картуз.
Противников, принимая во внимание слова бабки, было больше, но он не мог оставить старого человека в беде. Сыщик вынул из печки тлеющую головешку и, подсветив свое лицо снизу, по способу Минина-Пожарского, вылетел из-за печки.
— Инспектор Картуз! — сообщил он. — Всем стоять, не двигаться! Девочки налево, мальчики направо!
В углу на кровати, у той самой стенки, за которой спал инспектор, съежилась соседка. Один глаз под растрепанными волосами светился синяком. Подбородок спазматически двигался вверх-вниз. Руки тискали одеяло.
Тут бабуля вспомнила фронтовую молодость и с криком: «За Родину! Ура!», метнула в инспектора крупную матрешку.
…Выписавшись из госпиталя, Картуз тут же направил письмо в милицейское училище с просьбой прислать помощника.
Он уже пробовал самостоятельно мыть пол, когда на пороге появился молодой человек в новенькой форме. Поставив у ног чемоданчик, он молодцевато козырнул и щелкнул каблуками:
— Курсант Ведеркин прибыл для прохождения практики!
Глава первая Дело о плевке в колодец, или Двадцать тысяч лет под водой
Утром в четверг, при ярком свете июньского солнца, Картуз решил провести систематизацию посетителей.
Он достал из ящика стола мегафон и вежливо приказал:
— Лейтенант Ведеркин, зайдите, пожалуйста.
Из-за дверей донесся полупридушенный, жалобный голос помощника:
— Не могу!
Инспектор, пораскинув мозгами, пришел к выводу, что без повода курсант не стал бы нарушать дисциплину и решил подождать со взысканием и занесением.
Распахнув дверь приемной ударом Шуйского-Якобсона, он увидел, что лейтенанта обложила какая-то бабка.
— Нет, вы слухайте! — кипятилась она. — В колодец, говорит, щас плюну, говорит. А кому яго плевок нужен? А? Мне не нужен? Вам нужен?
— Не нужен, бабушка, не нужен, — отбивался Ведеркин, отыскивая пути на заранее не подготовленные позиции.
— А ведро-то, ведро-то испакостил, — наседая, верещала старушка. — Ирод волосатай!
— Вы, — осведомился Картуз, — зачем пенсионерке ведро испакостили?
— Я? Ведро? — растерянно прошептал курсант.
Первое дело привело его в замешательство.
— Да он-то тут при чем? — наконец угомонилась пожилая активистка.
— Так значит, вы заявить пришли? — догадался проницательный инспектор.
— Ну да. Я того, этого… — подтвердила она.
— Ведеркин, — сказал старший ВАГОНовец, — проведите систематизацию бабушки.
— Чего-чего? — подозрительно уставилась на него старушенция. — Я те щас приведу и системать, и зацию, и черта с рогами. Я на вас в сельсовет заявлю за невыполнение при исполнении.
— Успокойтесь, гражданка, — сказал Картуз, — и сдайте показания лейтенанту Ведеркину.
Для большего уважения народа к помощнику, он решил досрочно и временно присвоить ему офицерский чин.
— Чего сдать? Анализы? — не поняла старушка.
— Бабушка, — терпеливо произнес оправившийся помощник, — излагайте свое дело быстро и предельно ясно.
— А-а! — кивнула потерпевшая. — Ну вот, собралась я сегодня поутру того-этого, а воды-то и нет…
— Так, — Ведеркин взял след, — кража! Сколько ее украли, и где вы видели пропавшую в последний раз?
— Только точно! — добавил инспектор.
— Да нет, не крали у меня ничего, вы слухайте сюды, и не перебивайте.
— Не перебивайте заявителя, Ведеркин, — сделал замечание неоперившемуся следователю Картуз.
Лейтенант покраснел.
— Воды-то и нет, — продолжала бабка, — ну решила я пойти до колодца. Ну, взяла коромысло, ведерки на…
— Не было меня там, — запротестовал курсант, — сегодняшнее утро я провел на участке. Гражданин инспектор — свидетель.
— Подтверждаю, — согласился старший сыщик.
— Тьфу ты, — возмутилась посетительница, — дайте договорить, вечер скоро. Ну вот, достала я коромысло, ведерки на него повесила и пошла по воду. У колодца взялась за ручку и начала крутить. А радикулит у меня страшный, так все и хрустить, так все…
— Ближе к делу. — порекомендовал инспектор.
— Слышу, как ведерко на воду упало, но с таким стуком, как полено по трубе, и вроде пришибло кого. Сквернословие оттудова поднялося, ни словами описать, ни в справочнике отыскать.
Ну вот, ну, думаю, мало ли что померещиться может, мне ведь уж скоро осьмидесятый стукнет. Ага.
Ну и подымаю я, значит, ведерко с водичкой. А как вытащила, смотрю, сидит там старикашка с бордовой физиогномией и зыркает на меня страшенными глазами.
Ну, думаю, докрутилася бабка до самой что ни на есть крутизны. Стою, жду, может, исчезнет? Испарится? А сама прикинула, пока он не исчез, пока суд да дело, поговорить можно.
— Ты чё, злыдень, не испаряешься? — спрашиваю.
А он мне:
— Я вам щас испарюсь, я вам так щас испарюсь, что всю жизнь помнить будете. Вы чё меня из колодца достали? — кричит. — Я чё, уголь? Мы чё, в забое? Тыщи лет живу в своем колодце, никто мне по башке ведрами не стучал. Вот я за это как плюну в колодец!
Я ему говорю в сердцах:
— Ты что ж это, окаянное ископаемое, удумал? Ты, чай, и зубы-то не чистишь! Чай, во рте твоем микробы строями маршируют.
Но, видать, не проняло его — плевать собирается. Тут я его коромыслом и хватила. А теперь пришла с повинной. Хоть судите меня, хоть ссылайте, но колодцы загаживать не дам!
— Чувствуете, Ведеркин, — обратился Картуз к помощнику, — наш профиль, ВАГОНовский. Отправляйтесь на выезд, осмотрите место происшествия и допросите пострадавшего преступника.
— Как это «пострадавшего преступника»? — не понял лейтенант.
— Это дело тонкое, — многозначительно проронил старший ВАГОНовец. Думайте.
Ведеркин подошел к колодцу, подтянулся, проверил симметричность козырька по отношению к носу, нагнулся и крикнул в темноту:
— Именем ВАГОНа, выходите!
— А санкции у вас имеются? — осведомились из глубины.
— А как же! — ответил исполнительный Ведеркин. — Прошу ознакомиться. Заранее предупреждаю, за неявку — условные пятнадцать суток ваши и пакость мелкая, случайная (статья 6, пункт 2) превращается в пакость крупную, умышленную (статья 7, пункт 4) с отягчающими обстоятельствами в виде ударной работы на полях и косьбы.
Он положил документ в пустое ведро и медленно опустил его, громыхая цепью, в шахту колодца. Внизу кто-то принял письмо и, судя по отрывистым выкрикам, ознакомился.
— Приду в 10:30, начальник, — услышал Ведеркин, — согласно документу.
— И попрошу не опаздывать, — гаркнул лейтенант, послушал эхо, десять раз повторившее«…ать», и с чувством выполненного долга промаршировал назад, впечатывая каждый шаг в пыль проселочной дороги.
Когда помощник появился в участке, Картуз начальственно маячил между левой и правой стенами, просвещая бабусю, которая видела уже не первый сон и мелко подергивалась.
— … в конвенции, принятой государствами, — докладывал инспектор, значится, что любое действие, направленное против природы, является действием, направленным против человечества в целости и каждого индивидуума в отдельности, и квалифицируется как мелкая, укрупненная и крупная пакости соответственно. Понимаете? — спросил старший ВАГОНовец.
— Хр-р! — всхрапнула пенсионерка.
— Лейтенант Ведеркин прибыл! — доложил курсант.
Старушка встрепенулась.
— Подозреваемый ознакомлен, прибудет в соответствии!
— Лады, — похвалил его инспектор.
Бабулька снова, смежив веки, уронила голову на грудь.
Воцарилось молчание. Жужжали и радостно бились о стекло июньские мухи. Картуз барабанил костяшками пальцев в такт тиканью часов.
Лейтенант повторял про себя инструкцию по взятию показаний без применения оружия.
Инспектор встал.
— Рядовой Кукушка, доложите сигналы точного времени.
В ходиках открылись окошки, разлинованные под государственную границу, появилась кукушка и взяла под козырек.
— Рядовой Кукушка докладывает, десять часов, двадцать девять минут по московскому времени. Разрешите идти?
— Идите, — милостиво согласился начальник.
Вдруг дверь распахнулась. Да так, что слетела с петель.
На пороге стоял широкий мужичонка с зловредным выражением лица. Ко лбу личность сомнительной наружности прижимала дном железное ведро, громыхающее оборванной цепью.
Бабуля с криком: «Ага, попался!» приняла борцовскую стойку.
Картуз прищурился.
— Вы, — обратился он к мужичонку, гордясь своей наблюдательностью, чем-то рассержены.
— Это и жабе понятно, — нагло заявил вновь прибывший.
— Обратите внимание, лейтенант, — продолжал сыщик, — гражданин, судя по железной емкости, дояр, и нация его, судя по способу перемещения, — индус.
— Колодезный я по национальности, — сердито ответил посетитель, — и работаю в колодце.
Начальник пристально посмотрел на мужичка.
— Присаживайтесь, гражданин, — пригласил он, — место для ведер у нас в углу. Предупреждаю, в ваших интересах не сильно врать, а за содействие органам, — он снизил голос до шепота, — срок могут дать условно.
— Где вы были год назад, семнадцатого января, в десять часов вечера? — вдруг гаркнул он.
Колодезный глухо свалился с табуретки.
— Отпирается, — удовлетворенно сказал Ведеркин.
Мужичок очнулся и попытался сесть.
— Пятнадцать лет с конфискацией, — потерла сухонькие ручки бабуля.
Житель колодца упал в обморок вместе с табуреткой.
— Метод Смита-Кутузова, — довольно сообщил Картуз и показал на заявительницу.
— Гражданин колодезный, знакомо ли вам это лицо?
Мужичок приоткрыл глаза и оглядел старушенцию.
— До боли. Только проснешься, а она уже наверху с ведром.
— Гражданин колодезный, по показаниям гражданки Синюхиной, будучи вытащенным из воды, вы угрожали ей загрязнением в виде плевка, а это может квалифицироваться как акт массового поражения.
— Да, а ведром по голове? — возмутился представитель колодезной народности. — Может, у меня опосля тоже вся масса пораженная?
— Погодите, — остановил его Картуз. — Ведро у нас какое? Деревянное?
— Никак нет, — браво откликнулся помощник, — оцинкованное.
— Занесите в дело, — распорядился инспектор.
— Это ж надо! — охнул бородатый. — Отцы еще ковали, и по голове… Как не убила?
— Так-с, — Картуз прошелся вдоль книжных полок. — А что у нас имеется по ведру в Энциклопедии?
— Ваше благородие, госпожа деревня, — напевая, он углубился в дебри огромного тома, — ты кому-то ржи даешь, а кому-то…
Вот: «Ведро — цилиндрическая емкость, выполненная из дерева, железа и т. д. Изобретателем ведра считается дон Ведро, который в середине 16 века приспособил к своему рыцарскому шлему ручку для переноса. В честь него впоследствии емкость и получила свое нынешнее, хорошо нам знакомое название». Шарман, Ведеркин?
— А как же, Иван Иванович, — понимающе отозвался лейтенант.
— Далее, что у нас имеется по мед. экспертизе?
— Синяк имеется, — отрапортовал Ведеркин. — Размером с олимпийский рубль, цвет фиолетовый с лиловыми оплывами, штука одна.
— Интересно, коллега, — задумчиво сказал инспектор, — а подделать синяк можно?
— Запросто, — влезла старушка, — берешь коромысло…
— Смирно! — рявкнул Картуз. — Итак, согласно закону ВАГОНа за мелкомасштабное хулиганство на почве добрососедства и взаимопонимания, статья первая, пункт последний, обвиняемые Колодезный Колод Колодович и Синюхина Овсяна Андреевна присуждаются к посадке зеленых насаждений на улице Жбанной и поливке любимого кактуса инспектора Картуза.
— Не больше полстакана в день, — добавил Ведеркин от себя.
Глава вторая Дело о 3-ей ремонтной бригаде, или Сказка о семи богатырях и репке с нитратами
— Ну что ж, коллега, — сказал инспектор сияющему как начищенный сапог Ведеркину, — первый блин удался на славу. Можно сказать, на славу сыску. Без сметаны блинок, конечно, но и комков, как говорится, нет-с. Давайте-ка, мы это отметим. В сельском клубе общественного питания «Пирожок».
В кафе инспектор зашел, все еще смакуя вчерашний успех.
— Вот вам и пример метода Конана и Дойля, открытого еще великим Шерлок Холмсом!
Возле буфета молчаливо стояла третья ремонтная бригада в неполном составе. В молчании ремонтников чувствовался холод гаечного ключа. В их рядах зияла брешь. Видимо, недавний обед выхватил одного товарища из сплоченного коллектива тружеников отбойного молотка.
Перед бригадой, в слезах, с половником в руке, билась повариха.
— Да откудова мне знать! — рыдала тетка. — Она же с базы пришла, как всегда. Кто ж знал, что она его отравит! — И стряпуха снова заплакала.
Сердце душевного и сердобольного инспектора при этих словах сжалось в холодный кулак, как бывает всегда, когда человек уходит из жизни в расцвете сил, оставляя родителей на детей, а детей на комнату милиции.
Иван Иванович снял шапку и подошел к собравшимся. Он успокаивающе положил свою широкую руку на плечо бригадира, безмолвной статуей смотрящего на трясущуюся женщину.
— Мои соболезнования, — тихо произнес он.
Бригадир молчал.
— А где усопший?
— В туалете, — глухо ответил тот.
— Но почему туда? — удивленно поднял глаза сыщик.
— Потому что плохо ему.
— Кому? Усопшему?
— Не усопшему, а усохшему. Он от этого дела усох.
Тут повариха наконец увидела ВАГОНовцев и, всхлипывая, кинулась к ним.
— Гражданин Картуз, гражданин Картуз, честное слово, я не знала, с базы ведь, как всегда ведь… Веки инспектора сузились, глаза засветились дедуктивной мыслью. — А преступница… — он выдержал паузу под уважительными взглядами, — Репка! — Как же вы догадались? — удивилась повариха, размазывая слезы по всему лицу.
— Очень просто. По дороге в кафе мы встретили гражданина дедку, а также гражданку бабку с внучкой и всем зверинцем.
— И репка, если я не ошибаюсь, их профиль!
— Шарман, Ведеркин?!
— А как жесь, Иван Иванович, — довольный начальником и другом отозвался лейтенант.
— Граждане, — обратился Картуз к собравшимся, — это дело мы берем на себя. Как говорится, где проедет наш ВАГОН, там порядок и закон! А ничего девизик! Лейтенант, вам задание, крупными буквами лозунг над участком. Шарман?
— А как жесь, Иван Иванович, — браво ухнул Ведеркин!
С утра следующего дня Ведеркин, свесив на бок язык, аккуратно выписывал белой краской буквы по зеленой как луг полоске материала, сшитой из ношеного сарафана боевитой соседки. Яркие цветочки, рассыпанные по транспаранту, радовали глаз и поднимали настроение.
Картуз в это время прочесывал энциклопедию в поисках слова «Репка».
Иногда лейтенант оставлял высокое искусство росписи по сарафанам и замирал, прислушиваясь к неясному шепоту из-за стены.
— … рашпиль, редька, резинка, рельсы… ручка…
Тут дверь хлопнула и рядом с ним возникло задумчивое лицо инспектора.
— Лейтенант, а здесь после «рельс» сразу «ручка», «репки» как бы и того…
— Попробуйте посмотреть на «репу».
— На репу? Можно и на репу, — согласился шеф, — почему бы и не на репу. А может, лучше на тыкву?
Лейтенант сокрушенно покачал головой. Пять минут прошли тихо. Часы тикали. Солнце светило. Лейтенант заканчивал рисовать запятую.
Вдруг дверь снова распахнулась. Из кабинета серым вихрем, приплясывая гопак, вылетел Картуз. Лейтенант вздрогнул — запятая получилась длинная, до края транспаранта.
Инспектор на миг замер, одернул форму, чинно подошел к лейтенанту, солидно прокашлялся и спокойно, но твердо сказал:
— Не дедку!
— Чего? — спросил опешивший Ведеркин.
— Репка не дедку, — тихо пояснил шеф.
— Понятно, — сказал лейтенант, уверенный, что с перенапрягу у инспектора случилась конфузия. — А тыква не бабку?
— Лейтенант Ведеркин, — напыщенно обратился к нему Картуз, — одна из моих задач — поднимать интеллектуальный уровень коллектива в вашем лице.
— До дедки? — поинтересовался подчиненный. — Или до бабки?
— До Ломоносова и Кибальчича вместе взятых. Дедуктивный метод, логическая цепочка. Репка, дедка, ну и остальные члены группировки. Тут и адрес есть. Операцию по захвату преступников назначаю на завтра.
Сыщики установили слежку за участком дедки и бабки. От посторонних глаз работников натуральной охраны скрывал маск. халат, одолженный у дворничихи Микулишны до субботы. Следствие велось с помощью личного телескопа Ломоносова, взятого напрокат из местного краеведческого музея. С помощью этого инструмента сторож обычно смотрел телевизор, стоящий в соседней деревне. Такая большая мощность не позволяла видеть целиком не только фигуру наблюдаемого, но даже лицо. Поэтому неудивительно, что лейтенант слегка путался, видя в окуляре лишь незначительную часть подозреваемого.
— Иван Иванович, нос картошкой у бабки или у дедки?
— У мышки, Ведеркин.
— А свитер, такой коричневый, махровый?..
— У Жучки.
— А уши лопухами и полосатость повышенная?..
— У дедки, лейтенант, он в морфлоте служил.
Преступная группировка занималась прополкой и поливкой, причем ни один из членов банды не следил за тем, что делает другой, и всё в огороде подозреваемых делалось по шесть раз.
Сначала овощ полил дедка, затем бабка. За ней внучка. Потом Жучка поливала, ругаясь, что, если бы не она, всё засохло бы на корню. За Жучкой на лейку наткнулась Мурка и снова оросила насквозь промокшую свеклу.
Последней, шлепая по лужам между грядок, пробиралась мышка, надрываясь под тяжестью кружки с водой, жалуясь, что всю самую важную работу сваливают на нее, что это просто бабовщина какая-то. Картошку семейка выкопала так, что эта часть огорода приняла вид пережившей артобстрел.
— Ну что ж, — сказал Картуз, отняв от инструмента глаз, обведенный фиолетовым кругом от окуляра, — лейтенант, потрудитесь передать повестку семье Репкиных. Шарман, Ведеркин?
— А как жесь, Иван Иванович!
К 8:30 на Жбанной, 3 собрались все, кому нужно и кому не нужно.
Процесс шел открыто. Третья ремонтная бригада сурово молчала. Пострадавший выделялся из массы ремонтников больничной пижамой. Тихо всхлипывала повариха. Сторож краеведческого музея за пользование телескопом попросился послушать процесс, потому что без инструмента пропустил вторую серию фильма «Шерлок Холмс и доктор Ватсон». Соседи составляли живое оформление.
Репкины ничего не понимали. Они пожимали плечами, косились на свирепых в своей солидарности ремонтников, неприязненно и пристально смотревших на них.
Слово взял Картуз.
— Уважаемые граждане, в результате халатности и прижимистости генеральных поставщиков репы, в кафе «Пирожок» произошло отравление ремонтника третьей бригады.
Глухой дедка приложил к уху ладонь.
Инспектор продолжал:
— Дело в том, что каждый из Репкиных, не надеясь на других, работает в огороде за шестерых. И поэтому картина преступления вырисовывается предельно ясно.
В день, когда Репкины добавляли овощам нитраты, приложились все, кому не лень, а у Репкиных приложиться не лень никому. И в результате бедная репка получила дозу нитратов, в восемь раз превышающую нормальную.
— Почему в восемь? — недоуменно спросил Ведеркин. — Их же шесть.
— А потому что дедка, который страдает склерозом, положил тройную порцию.
— Елки-палки, — сказал дед, — вчера забыл репке нитратов добавить! Пойду подкину.
— Именем ВАГОНА — стоять! — скомандовал Картуз.
Дедка вытянулся по стойке смирно.
— Слушаюсь, ваше благородь!
— Таким образом, семья Репкиных приговаривается к принудительным работам на участке третьей ремонтной бригады. Все.
Ремонтники с тихим удовольствием увели осужденных на место прохождения работ.
— Только с дедкой поаккуратнее, — крикнул вдогонку Картуз, — а-то он вам везде по три крана привинтит. И берегите его, участник все-таки.
Глава третья Дело о ведьме, или Как вылететь в трубу
Картуз спал глубоким милицейским сном. Возле постели на тумбочке стоял долгожданный супертелефонный аппарат, подаренный ему накануне за доблестный труд по охране натуры. Рядовой Кукушка в тихом режиме прокуковал двенадцать. Ночь была неспокойной. Ветер гонял над полями летучих мышей. Картуз всхрапывал под марш милиционеров на стихи Пушкина азбукой Морзе.
Вдруг зазвонил телефон. Инспектор взял трубку:
— Кто говорит?
— Слон.
— Откуда?
— От верблюда.
— Что вам надо?
— Шоколада.
— Вы ошиблись, гражданка. Спокойной ночи.
Картуз положил трубку, пожал плечами — какие только странности не происходят ночью. Он снова попытался заснуть. Чтобы побыстрее погрузиться в дивный мир сновидений, он стал считать милицейские машины.
Телефон зазвонил снова.
— Кто говорит?
— Вова.
— Что у вас?
— В квартире газ. А у вас?
— Здесь сейчас уж первый час!
— А у нас сегодня кошка…
— Аспирину съешь немножко, — порекомендовал Картуз и нажал рычаг.
Иван Иванович встал и заварил себе кофе. Задумался. Кому он мог насолить? Врагов у него, как и у всякого инспектора ВАГОНа, хватало. Но все они были людьми серьезными и относились к нему с уважением. На такие глупые шутки не способны.
Телефон зазвонил опять.
— Это кто, Вова? — спросил Картуз.
— Нет, это Степан Сидоров, с улицы Циолковского. Только что моя соседка вылетела в трубу.
— Несчастный случай? — поинтересовался инспектор.
— Да нет, она на метле вылетела. Из трубы.
— Когда это случилось?
— Минут пять-шесть назад.
— Спасибо за сигнал. Спокойной ночи.
Иван Иванович подумал и позвонил Ведеркину.
— Лейтенант, у нас ведьмы или колдуньи на участке зарегистрированы?
— Никак нет!
— Завтра у нас рейд на Циолковскую с целью выявления ведьм.
— Слушаюсь! — отчеканил Ведеркин.
Утром, вооруженные списком проживающих на Циолковской, правозащитники обстукивали улицу. В доме номер восемь жил Степан Сидоров, просигнализировавший ночью.
По показаниям Сидорова женщина, вылетевшая через трубу, жила напротив.
Картуз пожал руку Сидорову и принялся изучать объект.
Из-за ограды видна была только требующая ремонта крыша. Поэтому раньше, без повода, инспектор и не обращал на дом внимания. Но теперь… Он легко раздвинул подгнившие доски забора.
Строение было — ни в сказке сказать, ни пером описать. Сруб из столетних бревен, обращенный сплошной стеной на улицу, опирался на куриные ноги. А из грязной, нечищенной трубы, при определенных усилиях вполне могла вылететь некрупная ведьма.
ВАГОНовцы хлопнули калиткой и остановились возле дома.
— Ну-ка, как там… — сказал Картуз. — Гражданка, повернитесь-ка к лесу задом, а к нам передом.
Изба, судя по всему, плевать хотела на указание.
Иван Иванович достал красное удостоверение ВАГОНа.
— Инспектор уголовного розыска Картуз, — сказал он. — Так что без шуточек!
Изба заскрежетала и неохотно повернулась.
— Так-то лучше, — хмыкнул Картуз.
Он постучался. Дверь скрипнула. На пороге появилась заспанная бабка. На вид ей было лет двести с хвостиком.
— Инспектор ВАГОНА, — представился Картуз.
— Гражданка Покрышкина? Тамара Ильчибеевна? — уточнил Ведеркин.
— Ну Покрышкина, ну Ильчибеевна.
— Род занятий?
— Да так… медициню народно.
— Понятно, — сказал Картуз. — Кодунья.
— Почему сразу колдунья? Почему колду… Ну колдунья! А что? Нельзя?
— Людей травите?
— Да ты что, начальник? Это ж десять лет тюрьмы, при моем-то возрасте!.. Лечу, гадаю, плюю через плечо.
Глаза старухи зажглись, на лице появилась профессиональная улыбка.
— Дай ручку, золотенький, погадаю. Всю правду скажу!
— На метле летаете? — поинтересовался инспектор.
Бабка пристально на него посмотрела.
— Сами расколемся, или обыск произвести? — добавил Ведеркин.
— Летаю, — призналась старушенция.
— И каков принцип действия вашего летательного аппарата?
— Заклинания, привороты, наговоры.
— А бензином почему пахнет?
— Каким бензином? — встрепенулась Ильчибеевна. — Лягушками пахнет, ушами собачьими пахнет, бензином не пахнет.
— Покажите-ка нам метлу. Для освидетельствования, — велел Картуз.
— Старуха сбегала во двор и вернулась, скрипя суставами и костяной ногой, с обычной метелкой.
— Вы с диспетчерской службой связаны? А-то, знаете ли, самолеты… Недалеко и до катастрофы. Аэропорту следовало бы учитывать ваши взлеты и посадки.
— Да дальше деревни на ней захочешь — не улетишь. У нас в Кисляевке энергетический центр аномальный, треугольник местный, метла за него не летает.
— Ну что ж, — козырнул Картуз, — извините, бабушка, за беспокойство.
— Ладно-ладно, — недоверчиво сказала Ильчибеевна, никак не рассчитывавшая на столь легкий исход.
— Бывайте! — попрощался лейтенант. — Кстати, вы не забываете пристегиваться привязными ремнями?
— Что ты, милый, конечно, — зашамкала старуха, выпихивая назойливых представителей органов за дверь, — обязательно пристегиваюсь. И возле школы притормаживаю.
— И помните, — уже от забора прокричал Ведеркин, — в деревне быстрее шестидесяти нельзя!
— Она у меня больше пятидесяти и не тянет, мочей нету, — вслед им проорала Покрышкина.
— Не нравится мне эта бабка, — вздохнул лейтенант, захлопывая калитку. — А ведь не придерешься.
— Ведеркин, Ведеркин, — отечески улыбнулся инспектор и похлопал лейтенанта по плечу. — Врет она все. И является преступницей деревенского масштаба.
— Доказательства?
— А вот! — Картуз вытащил из кармана руку. На ладони сыщика лежал полуживой таракан. — Я его в камин к бабке сунул, так там загазованность такая, что он и минуты не выдержал, едва ноги не протянул. А ведь это наш участковый таракан, тренированный, травленный-перетравленный. Шарман, Ведеркин?
— А как жесь, Иван Иванович.
— Сегодня ночью, после отлета бабки, устроим обыск. Не забудьте противогазы.
Картуз с Ведеркиным так долго и пристально смотрели из-за кустов на печную трубу, что им в каждой тени стали мерещиться вылетающие старушки.
— Так не пойдет, — решил инспектор, — давайте десять минут вы, десять — я.
Лейтенант поморгал для разминки и взял трубу на прицел.
Задремавшего Картуза разбудил возглас:
— Инспектор, слышите?.. Летит.
В избушке что-то затарахтело как старый мопед. Потом кто-то во тьме дома дал газ, и из трубы в облаке выхлопных газов вынеслась Тамара Ильчибеевна Покрышкина. На метле горело пять звездочек.
Картина была потрясающей. Бабка летела как рокер — под хэвиметэл, в куртке с заклепками и черной повязке на голове. Она что-то орала на ломаном английском.
— Ужасное произношение, — поморщился Картуз, когда рок-бабка скрылась за лесом. — Ну что, коллега, вперед!
Мерцая стеклами противогаза в свете луны друзья остановились перед задним забором с зарослями крапивы и репейника.
Лейтенант глухо осведомился из противогаза: — Через крапиву полезем?
— А мы легких путей не ищем, Ведеркин, — ответил задыхаясь шеф. Потом сдвинул противогаз и сказал: — Запомни, нормальные герои всегда идут в обход. — Поправил маску и двинулся дальше.
При перелазе через забор лейтенант порвал штаны, а Картуз лишился башмака.
В сарае была найдена метла, которую гражданка Покрышкина выдавала за средство передвижения.
— Возьми-ка ее с собой, — велел Картуз. — Пригодится.
Сыщики пыхтя подобрались к дому. Лейтенант подсадил Картуза к окну, и тот с грохотом скрылся в недрах дома.
Избушка сонно заворочалась.
— Ух-ты! — донеслось изнутри. — Ой-ты! — послышалось снова, — Ах-ты!
Лейтенант засуетился, беспокоясь. Привстал на цыпочки, несколько раз подпрыгнул, но ничего не увидел.
— А я? А меня? — бормотал он.
Наконец его глаза за стеклами противогаза осветились решимостью. Он взял метлу на изготовку, как спортсмен-шестовик. Отошел, разбежался, воткнул метлу в сыру землю. Та согнулась луком под тяжестью блюстителя порядка. Пружинно разогнулась. Потенциальная энергия перешла в кинетическую, и Ведеркин со скоростью ядра просвистел над инспектором, влетел в печку, пронесся сквозь трубу, скатился по крыше и упал перед окном, точно в том месте, откуда затеял свое мероприятие. Противогаз, на секунды застрявший по дороге, догнал наконец хозяина, стукнув по голове.
— Лейтенант, — из окна высунулся довольный Картуз, — знаете, зачем у нее звездочки на метле? Это судимости. Я тут ее документы нашел. Интересная личность. Причем два раза судима за мелкие пакости, один за крупные: пыталась в самолет зайти на высоте 10 тысяч метров. А также привлекалась за торговлю радиоактивными отходами, добываемыми через некоего Горыныча Адольфа Иогановича. За что пятая звездочка — пока не ясно, в деле ничего нет.
— Может, она заранее сообразила, что мы не зря зарплату получаем, ну и представила свое скорое будущее во всей очевидности?
— Лейтенант, запомните, — строго сказал шеф, — это нелогично. Все преступники всегда уверены в полной безнаказанности. Ну вот вы, Ведеркин, пойдете на улицу, где вам на голову упадет кирпич? Так вот и колдунья не станет заниматься мелко-крупными экологическими пакостями, если будет знать, сколько у нас паутины на участке.
— А причем тут паутина?
— Ну убирать-то её ей придется! Шарман, Ведеркин? А теперь слушайте меня внимательно… — и две тени перешли на шифрованный шепот.
Тамара Ильчибеевна вернулась домой под самое утро, темным силуэтом на восходящем солнце нырнула в трубу.
Колдунья явно была недовольна прошедшей ночью. Она швырнула метлу в угол, сплюнула на грязный пол, засыпанный высохшими лягушачьими лапками вперемешку с насекомыми, и ворча что-то на рокерско-деревенском жаргоне Кисляевского диалекта, легла на печь, бряцая молниями с заклепками.
Когда храп наполнил избу, из-за пестрой занавески с веселыми роджерами высунулась рука в черной перчатке и вместо супер-современной самонаводящейся метлы с ручным управлением поставила обычную — подметательно-собирательное приспособление.
На участке Картуз предложил подчиненному полетать на метле вокруг дома, чтоб замерить уровень загазованности, создаваемый метлой. Он прикрепил датчик к выхлопному отверстию и дал добро.
Ведеркин сказал: «Поехали!», махнул рукой и скрылся в зарослях смородины, прилегающих к левой стене участка.
Несмотря на повреждения, полученные экипажем метлы при полете и приземлении, уровень удалось замерить. Он значительно превышал норму содержания углекислого газа, что не могло не отразиться на Кисляевской экологии.
Инспектор, забинтовывая Ведеркина, пообещал дать ему звание летчика-испытателя и при первой возможности послать в космос. Лейтенант поморщился, но козырнул и сказал:
— Всегда готов!
Вечерело. Друзья обсуждали положение дел.
— Ну что, — спросил Ведеркин, — будем брать?
— Незачем, — хитро улыбнулся инспектор, — нам ее на блюдечке принесут, с голубой каемочкой.
— Кто? — удивился молодой лейтенант.
— Сидоров и «Скорая помощь».
— Кто? — остолбенел помощник инспектора.
Зазвенел телефон.
Трубку, после некоторой неразберихи, взяли оба.
— Это Сидоров! — раздалось там. — У меня соседка на метле с трубы спрыгнула. Ногу сломала. «Скорая» спрашивает, ее сразу в больницу или сперва к вам?
— К нам, к нам. У нас к ней дело.
Колдунья выглядела плохо. На носилках ее поддерживали два крепких санитара.
— Ну что, — спросил Картуз, — заклинание забыли?
— Да какое там заклинание, — проскрипела пострадавшая, — я завожу, а она никак, я по газам, а она ни в какую. Ну, думаю, может, с разгону осилит. Вылезла на трубу, разбежалась, ручку до отказа, и в крапиву — в пике.
— Это все потому, что без номеров, — осведомил Тамару Ильчибеевну лейтенант.
— Вы сейчас выздоравливайте, а потом к нам. На пятнадцать суток. Здесь все запаутинилось — прямо Алибаба какая-то с сорока разбойниками. Так что ваше метелка пригодится. Нога у вас костяная, срастется быстро. Да, кстати, на метле можете еще две звездочки добавить.
— Как две? — удивился Ведеркин. — Еще и за ночные хулиганства. Это ведь она ночью звонила.
— Ну все, — сказала бабка, — кранты. Окончательно ухожу в народную медицину.
Глава четвертая Дело о синих баклажанах, или Галактическая история
На дворе ярко сияло свежее солнце, умытое летним дождем. Погоды стояли отменные. Деньки чудесные. Звонков не было.
— А что, — спросил Ведеркин, не сходить ли нам по грибы?
— Можно, — ответил начальник, — грибы дело хорошее, я бы даже сказал вкусное. Дождик был, солнце есть, грибы будут. Собирайтесь.
Ведеркин экипировался, как и положено, за 45 секунд. Картуз на две с половиной секунды быстрее.
— Рядовой Кукушка, остаетесь на часах, — скомандовал Картуз.
— Всегда на них, — ответил рядовой Кукушка.
— Вот и ладно, — подытожил инспектор. — Но знаете, Ведеркин, по закону вероятности со следствием «падающего бутерброда» именно сейчас кому-то мы должны срочно понадобиться.
Зазвонил телефон. Трубку взял рядовой Кукушка.
— Инспектура ВАГОНа, — сказал он.
В трубке что-то возмущенно запищало. Кукушка повернулся к грибникам:
— Инопланетяне безобразничают.
— Где именно они этим занимаются? — спросил Картуз.
Трубка выслушала Кукушкина и снова заверещала.
— В Охломоново, за версту отсюда, — ответил часовой.
— А грибы у них есть?
— А грибы у вас есть? — эхом прореагировал Кукушка.
Трубка удовлетворенно ухнула.
— С дом, — перевел часовой.
— Выезжаем немедленно. И запишите вызов в журнал, — напомнил инспектор выходя.
Охламоново было обычной деревней средней полосы России, с колодцем и сельсоветом. Друзья вышли из электрички и осмотрелись. Мимо них пробегал мальчик с кастрюлей на голове, в кирзовых сапогах и с фонариком, привязанным к животу.
Картуз, любивший малышей, подошел к замаскированному дитяте и спросил:
— Во что играете? В Мойдодыра?
— Какого Мойдодыра, — возмутился из-под посудины ребенок. — Инопланетное вторжение, марсиане атакуют, но наши не сдаются. Ур-ра-а!
Кастрюльный мальчик, бултыхаясь в кирзовых сапогах и мигая фонариком, помчался дальше.
В сельсовете дело уточнилось.
Год назад под Охломоновым потерпела крушение летающая тарелка без опознавательных знаков. Экипаж в составе одного сиреневого слизнеобразно-безобразного существа с рожками принялся за ремонт. А пока суд да дело пошел в трактористы. Так и жил при колхозе. Неделю пашет, в выходные ремонтирует свою тарелку. А еще занялся он садоводством. Построил чудной аппарат, от которого счетчики Гейгера зашкаливают, и начал выращивать призовые баклажаны. Но постепенно и все вокруг пошло в рост — ромашка аж по плечо, земляничины с голову. Елки соответственно выше облаков. Ходили слухи, что один местный преступник, скрывающийся от милиции, по ним на Луну ушел.
Сперва удивлялись, потом привыкли.
Но когда в деревне появилась корова с шестью ногами и с хвостом на месте вымени, запахло межпланетным скандалом.
— Как же я их доить буду, клятых, — вопрошал председатель, размахивая руками перед невозмутимым Картузым, — Сколько за хвост ни дергай, молоко не течет. У меня план, у меня график, а мне вместо молока, понимаешь, хвосты подсовывают! Это ж просто хвастовство какое-то!
— И как нам его найти? — спросил Ведеркин.
— А по грибам! Чем ближе к нему, тем больше грибы.
— Спасибо.
Сыщики вышли из сельсовета и направились пыльным проселком в лес. Охломоновцы провожали их как на войну.
Чем дальше они забирались в чащу, тем больше все становилось. Небо постепенно исчезло в вышине. Стволы деревьев уходили в недосягаемую высь. Кусты с четырехэтажный дом нависали над головами. Под десятиметровой шапкой пятиметрового гриба стояла небольшая голубая тарелка.
Из-под нее торчали два кирзовых сапога. Картуз прокашлялся.
Появилась симпатичная зеленая штука с глазом.
— Наверное, голова, — вслух подумал Картуз и обратился к ней:
— Это что ж, гражданин инопланетянин, делается? Цветы с человека, кусты с дом! Непорядок.
— А что? — удивленно спросил зеленый кисель, вываливаясь из-под машины и принимая форму обычного тракториста. — По-моему хорошо, — сказал он, оглядываясь, — продуктивность повышенная.
— Да вы только посмотрите, до чего его продуктивность довела! Кисель в сапогах!
— Насчет киселя я бы попросил… рагу в фуражке…
— Спокойней, граждане, спокойней. Это дело расследовать надо, а не ругаться. На вас, уважаемый пришелец, заявление поступило: в селе шестиногие коровы без вымени появились. Молока нет. Что делать? Придется с производством призовых баклажанов завязывать.
— Да не могу я с ними завязать!
Зеленый кисель в форме тракториста от расстройства пожелтел и пошел малиновыми пятнами:
— Радиоактивные баклажаны — моя основная пища.
Картуз с интересом обошел вокруг механизма.
— И в чем у вас поломка?
— В антигравитаторе. Без него возможно только припланетное передвижение.
— Вот что, сейчас все бросай и полетим на станцию тех. обслуживания к нам, в Кисляевку. Там как раз высококлассный механик с инженерным уклоном отбывает наказание за несанкционированный запуск соседей в космос в обычном бытовом холодильнике.
Инопланетянин согласился, перелился в выходные лапти, принял праздничный серо-буро-малиновый цвет и пригласил на посадку.
Сыщики залезли во что-то очень напоминающее ванну, емкость быстро приняла форму ответственных товарищей.
— Готовы? — спросил кисель.
Картуз поправил симметричность козырька фуражки по отношению к носу и посмотрел на часы.
— Готовы!
Под ними что-то мягко заурчало, тарелка поднялась в воздух и полетела к Кисляевке.
Две старушки охломоновки, набиравшие воду из колодца, сочувственно проводили взглядом аппарат.
— Увез, — сказала одна.
— Тьфу на него, — отозвалась другая.
Механик Звездного городка Сергей Шаваевич Головастик закручивал гайку номер семь. Гайка шла туго. Головастик налег двумя руками и помог пузом. Запорожец накренился.
Из-за него медленно выплыла летающая тарелка.
У механика Головастика выпал ключ.
В боку тарелки появилось отверстие.
В нем показался инспектор ВАГОНа Картуз.
— Сергей Шаваевич, вы в антигравитаторах разбираетесь? — спросил он.
— Ну вот, — сказал Головастик, — говорили мне: не работай допоздна. Все. С завтрашнего дня режим и витамины.
Тем временем тарелка приземлилась рядом с обалдевшим механиком. Картуз выпрыгнул из нее.
— Тут антигравитатор полетел, — сообщил он. — Посмотрите?
— А что, — спросил Головастик, — у нас вся милиция на тарелки пересела?
— Да нет, просто гражданин подбросил.
Гражданин показался в люке.
Головастик тихо сполз по стенке.
ВАГОНовцы учтиво подняли его за локотки и завели под тарелку.
— Вы тут покажите Сергею Шаваевичу что у вас где, а мы пока отчетом займемся.
Постепенно механик и инопланетянин разговорились, у них завязалось взаимопонимание на автолюбительской почве. Так и сыпались слова: кардан, ось, коленвал… И наконец они полезли в железные внутренности тарелки.
Через полтора часа сдружившиеся братья по разуму — механик в кисельных пятнах, марсианин в мазуте — заявили, что все готово.
— Неважно, где у него мозги, — сказал Головастик, — главное, что они работают.
В дорогу механик подарил пришельцу любимый набор гаечных ключей, а инопланетянин портативный перемещатель соседей на дальние расстояния с гарантией на пятьсот лет.
Картуз попросил кисельного подвезти их до участка.
Когда тарелка зависла над отделением ВАГОНа, инспектор с помощником спустились на родную землю.
— Ну, спасибо, — сказал кисельный, — большое галактическое спасибо, родные уже забыли, наверное, как я выгляжу.
— Это трудно забыть, — пробурчал Ведеркин.
— До свидания, — попрощался пришелец, — и еще раз спасибо.
— Не за что, — ответил Картуз, — это наша обязанность. Счастливого пути!
Ведеркин козырнул. Люк захлопнулся. Тарелка замигала разноцветными огнями, поднялась, накренилась и, резко взмыв, исчезла в темнеющем небе Подмосковья где-то в районе созвездия Волопаса.
Сыщики разошлись по домам.
Соседка Картуза, отставив лейку, еще долго смотрела на звезды.
— Летають, летають… А чего летають?
Глава пятая Дело о бабакуде, или Крылатые качели
Картуз сочувственно слушал заведующего лабораторией Сохранения ненужных зверей при Институте Ненормальных Явлений, прибывшего к прославленному сыщику с первой электричкой.
— Бабакуда пропала, — гундосил завлаб, — сгинула на погибель моей диссертации.
— Опишите подоз… тьфу, пропавшую поподробнее.
— Такая кутасивая, с нюнзиком.
— По буквам, пожалуйста.
— Ню-нзи-ком.
— А еще приметы у нее имеются?
— Приметы, приметы, — задумчиво протянуло светило. — Да! Есть! Синдром закачивания имеется, открытый Синяковым.
— Поподробнее, мы должны знать все.
Оказалось, что бабакуда — отечественное дальневосточное млекопитающее средней комплекции, довольно лохматое, но симпатичное. Похожее на смесь слона собаки и кенгуру. Хотя в науке признано ближайшим родственником домовой мыши. Любит две вещи — сыр и качели. Вид качелей вызывает неодолимое желание качаться. На качелях впадает в глубокий сон и падает обычно после десятого качка. Спит до весны. Весной просыпается и снова ищет качели. Называется все это синдромом Синякова. Под большим секретом завлаб сказал, что Синяков это он и есть, а пропавшая бабакуда — единственный зарегистрированный экземпляр.
В папке, лежавшей перед Картузом, были две фотографии убегшей — в профиль и фас.
— Так себе нюнзик, — сказал Ведеркин из-за плеча шефа.
— Бабакуда как бабакуда, — пожал плечами инспектор.
— Бабакуда обыкновенная, ручная, — прочитал Ведеркин, — найдена при таинственных обстоятельствах группой геологов на Камчатке. Геологи сделали качели для отсеивания молибдена от курчатовия. Животное пришло на скрип, взобралось на качели и на десятом махе свалилось рядом в глубоком сне, в котором и пребывало до прибытия в Институт Ненормальных Явлений. С удовольствием ест сыр. Где живет и чем питается в природе, неизвестно.
— Будем брать на качели. Шарман, Ведеркин?
— А как жесь, Иван Иванович!
Ведеркин взял лупу, Картуз фотоаппарат и сыщики отправились на место происшествия.
* * *
У дверей белокафельного института их встретил местами поседевший от горя Синяков.
Завлаб привел их к невысокому зданию в стиле Мозговитости и Просвещенности. Перед входом стояла статуя Менделеева, открывающего свою таблицу.
Они прошли мимо доски, на которой значилось Институт НЕЯВКИ. Последние две буквы были намалеваны штатным юмористом.
Группа миновала светлый вестибюль и двинулась гулкими тусклыми коридорами. Иногда по ходу на стенах попадались схемы невыполнимых, но оригинальных проектов Вечного Двигателя, Шапок-невидимок и видимок.
— А что, у вас тут и шапки делают? — спросил Картуз.
— Нет. Просто одно время здесь работали два Димки в лаборатории Непризнанных гениев — англичанин Неви и француз Ви, так это их шапки.
— Ага, — глубокомысленно изрек инспектор.
Они свернули за угол, обошли скульптуру Дедала в разрезе, объясняющую принцип использования крылатого двигателя в Древней Греции, миновали группу нобелевских лауреатов, забивающих козла.
— Ну вот и прибыли, — остановился Синяков перед белыми дверями, потрепанными учеными буднями.
— Рыба, — гаркнул сзади лауреат по физике.
Дверь закрылась.
Стены лаборатории были увешаны фотографиями Синякова рядом с выдающимися людьми, даже с Архимедом. Где раздобыл изыскательный завлаб Архимеда, никто не знал.
Расследование отпечатков было нетрудным. Наследил исчезнувший изрядно. Цепочка следов тянулась по клетке, спускалась на пол, пересекала спектроскоп, проходила по спящему лаборанту, поднималась на потолок и исчезала в вентиляционном отверстии.
— Э-э, — прокричал Ведеркин в шахту.
— У-у, — донеслось оттуда.
— Труба загибается по небольшим углом влево, на 40 градусов, — сказал умный Ведеркин.
Крошки сыра и следы на халате спящего показали, что бабакуда съела завтрак лаборанта и вытерла об него лапы.
— А почему он спит? — спросил Картуз, рассматривая помощника светила через увеличительное стекло.
— Экзамен вчера сдал, — ответил Синяков, отечески глядя на студента.
При слове «экзамен» спящий застонал.
— Ну и как? — спросил инспектор.
— Порядок.
* * *
После похода в Институт Ненормальных Явлений сведений прибавилось мало.
На прощание Синяков сказал, что бабакуда с нюнзиком днем скорее всего будет отсиживаться в укромности и сокрытости, а на большую дорогу выйдет ночью. Об опасности и хищности ее никто ничего не упоминал.
До вечера Ведеркин, заведывавший художественно-просветительной работой в Кисляевском отделении ВАГОНа, отпечатал объявления с фотографиями. В них значилось:
Разыскивается гражданка Бабакуда (с нюнзиком).
Приметы: похожа на кенгуру, собаку и слона одновременно.
Особые приметы: при скрипе качелей впадает в спячку.
Просьба: без нюнзика не приводить.
Отметив границы микрорайона, где предположительно скрывался убегший, ВАГОНовцы принялись за дело.
Сгущались фиолетовые сумерки, дома загорались топазовыми окнами, слагающимися в причудливые узоры.
Ведеркин расклеивал объявления.
Приладив на стену последнее, он довольно разглядывал дело своих рук.
Сзади кто-то подошел, большая темно-синяя тень упала на листок.
— Сбежал? — спросили его.
— Далеко не сбежит, — ответил лейтенант и пригладил рукавом отклеивающийся уголок.
— Ну-ну, — сказали за спиной, и некто растворился в темноте.
Ведеркин нагнулся за сумкой с клеем и картой и оставался в такой позе минуты три: следы показали, что это была бабакуда. С нюнзиком или без осталось загадкой.
Лейтенант, понурившись, стоял перед Картузом.
— Ну, будет… — шеф снисходительно похлопал его по плечу. — Против качелей он не устоит, заодно и ребятишек здешних порадуем.
Сыщики нырнули в ближайшую мусорную свалку и через какие-нибудь полчаса из старой кровати, пылесоса, ящика из-под бутылок и кое-каких мелочей создали штуку, которой бы и Кулибин позавидовал. Конструкция держалась на медной проволоке и честном слове инспектора.
Качели приводились в движение Ведеркиным, сидящим в засаде, путем дергания бельевой веревки, конфискованной для проведения операции. Прищепки на ней поблескивали зеленым и казались светлячками, плавно парящими над землей.
«Маяк» пропикал двенадцать часов. Картуза видно не было.
Луна отражалась в лакированном козырьке Ведеркина. Монотонный скрип качелей отражался эхом от соседних домов. Прищепки, усыпляя бдительного лейтенанта, медленно маячили перед глазами.
Вдруг на стену слева от Ведеркина упала большая тень, напоминающая слона, кенгуру и собаку одновременно.
Лейтенант вскочил. Пятно тени на стене отпрыгнуло огромным австралийским скачком. Земля вздрогнула.
Ведеркин, человек в общем-то серьезный и не суеверный, в такой ответственный момент все же дал слабинку, но принялся зазывать животное:
— Ловись, бабакуда большая и маленькая, — приговаривал он.
Глаза лохматого зверя дальневосточной наружности были прикованы к качелям.
Наконец бабакуда не вытерпела, зевнула, с разбегу вскочила на качели и, странно, сама принялась их раскачивать. Картины была не для слабонервных, но Ведеркин выдержал.
После десятого качка бабакуда упала, вместе с качелями.
Неизвестно откуда появился Картуз. Накинул на зверя сеть и закрепил победу морским узлом. Бабакуда шумно храпела. Сыщики уселись на зверя.
— А где вы были? — спросил лейтенант.
— Видите ли, мой друг, — начал Картуз, — я с самого начала не был уверен в надежности нашей конструкции. Допустить повторного убега ценного экземпляра было нельзя. И я решил подстраховаться. Я спрятался внутри и, когда животное прыгнула на наше устройство, прижал его лапы к бортику. В результате нашей борьбы амплитуда маха увеличилась. Бабакуда силилась выпрыгнуть, но мы так прочно засели в ящике, что это стоило бы ей больших трудов. Вы слышали, как зверь взвыл, почувствовал всю цепкость ВАГОНа? Тут как раз подошел десятый качок, бабакуда дернулась засыпая, и качели не выдержали.
В лаборатории ненужных животных было весело. Синяков радовался вернувшемуся объекту диссертации. Все поздравляли друг друга. Даже нобелевские лауреаты присоединились к празднику. Лишь только что проснувшийся лаборант ничего не понимал, разглядывая следы на халате и крошки съеденного завтрака.
— А скажите, ваша бабакуда разговаривает?
— Да вы что, — рассмеялся Синяков. — Нема как рыба.
— Как рыба? — сквозь сон произнесла бабакуда. — Ну-ну… — И хлюпнула нюнзиком.
Глава шестая Дело о Лукоморье, или Там чудеса, там леший вроде…
Воскресенье Кисляевского отделения ВАГОНа отличалось тем, что Картуз вместо утренней зарядки работал на огороде.
Позавтракав любимой шотландской овсянкой, называемой в английском простонародье «порридж», инспектор надел кирзовые сапоги и вышел на посадочные работы с тяпкой в одной руке и «Ста полезными советами любителям правильной посадки капусты» в другой.
Вдруг он услышал резко приближающийся свист. Опытный Картуз нырнул в смородину. Над головой что-то цыкнуло и с треньканьем ударилось о стену дома.
Инспектор высунулся из буйной зелени и пристально осмотрел окрестности в поисках предполагаемого врага. У сельсовета стояли тетя Фрося и дворничиха Микулишна. Так как на следующей неделе Картуз обещал одной из них починить крышу, в предполагаемые враги они не годились.
Иван Иванович встал и задумчиво уставился на стенку. В косяке торчала стрела с кованым наконечником.
— Значит, не индейцы, — подумал Картуз.
К оперению была привязана записка. Сыщик снял ее и прочитал следующее:
У Лукоморья дуб в утиле, Висит пакет на дубе том. Коробки, кетки и бутыли Лежат завалами кругом.Сунув бумажку в карман, он зашел в дом и позвонил Ведеркину. Затем, пройдя в кабинет, снял с полки том Большой Энциклопедии.
— «ЛуКоМоРьЕ, — прочитал он, — Литературный комплексный музей „От Рыбки до Емели“. В восемнадцатом веке — имение князя Лопатина, в девятнадцатом передано под лагерь отдыха лицеистов. В настоящее время — лучшее собрание отечественных персонажей. Памятник садово-паркового искусства», — затем продекламировал, ставя книгу на место: — И опыт — сын ошибки друга, и гений — парадоксов труд!
— Ибо случай — изобретатель, — добавил появившийся в дверях Ведеркин.
— Отправляемся в Лукоморье, — предупредил его начальник.
— Как же, как же! Царство славного Солтана.
Инспектор надел форму и сдал помещение рядовому Кукушке.
Станция Лукоморье располагалась на середине пути по железнодорожной ветке Москва-Можайск.
Проехав по удостоверениям ВАГОНа бесплатно, они сошли на тихой платформе с кассой в тридевятом стиле и отправились к объекту.
Их путь пролегал по кленовой аллее, украшенной памятниками поэтов, писателей и мемориальными досками вроде такой:
Здесь Н. В. Гоголь решил включить свое произведение «Ревизор» в программу седьмых классов
или такой:
Под этим деревом А. С. Пушкин не смог придумать названия к стихотворению «Буря мглою небо кроет…»
Вспугивая сорок и галок, сыщики дошли до кованых ворот, по обе стороны от которых тянулся забор с изображениями знаменитых литературных героев. У калитки на сундуке, прислонясь спиной к колонне, дремал субъект в черном. Рядом на гвозде висела ржавая корона.
— Спим на посту? — сурово поинтересовался Ведеркин.
Старикан вздрогнул, похлопал заспанными глазами. Потом напялил на уши корону и, потрясая одеждами, продекламировал:
— Налево пойдешь — в музей попадешь, направо пойдешь — лекторий найдешь, а прямо пойдешь — живота не спасешь.
— Погибнешь, что ли? — спросил Ведеркин дрогнувшим голосом.
— В смысле, буфет там, — объяснил старичок.
— Темните вы что-то, гражданин, — сказал Иван Иванович, — как-то у вас все запутано. Вы бы путеводитель издали что-ли…
— Хорошая идея, — согласился сторож, — а вы кто будете? Экскурсия али так, менестрели?
— Насчет стрельбы у нас — будьте покойны, — заверил его инспектор. — А сами мы из ВАГОНа.
— Ой, радость-то какая! — разулыбался, сверкая золотыми зубами, дед. — У нас без вас все плохо. Кстати, я — Кащей.
— Гражданин Бессмертный? — уточнил Ведеркин, заглянув в записную книжку.
— Он самый, — согласился добродушный старик.
— Над златом чахнете? — поинтересовался младший ВАГОНовец.
— В свободное от работы время. Все недосуг — я здесь на полставки сторожем, поскольку с персоналом трудности.
— Может, вам подлечиться, — предложил участливый Картуз. — У нас в Кисляевском профилактории как раз специалист по вашей болезни есть.
— Не, милый, незачем. Меня Яга лечит народным способом.
— Ну-ка, ну-ка, — оживился Иван Иванович, который страдал ранним облысением и на этой почве коллекционировал самобытные рецепты.
— Ноги в живой воде парить заставляет.
— И как, помогает?
— Значительно чище становятся, — важно ответил дед.
Затем он неожиданно для своего возраста громко свистнул. За постройками на территории комплексного музея раздалось громкое квохтанье, и к ним, переваливаясь на куриных ногах, вышла здоровая избушка. За нею, недовольно пища и временами сталкиваясь друг с другом бежали выводки молоденьких избушат. На избе был намалеван толстый красный крест и висела кривоватая вывеска «Медпункт».
Гражданин Бессмертный поднялся по лестнице, прокашлялся и постучал в дверь.
— Следующий! — донеслось изнутри.
Кащей зашел.
В это время внимательный Ведеркин окинул взглядом прямоходящее сооружение и сверился с записной книжкой.
— А в документе написано: «стоит без окон, без дверей», — обратился он к начальнику, и свидетель имеется, некто Пушкин А. С.
— Это она раньше стояла, а как окна сделали, сразу пошла.
— Граждане менестрели, — позвал их сторож, — пожалуйте в горницу.
Картуз одернул форму, поправил фуражку и поднялся в дом. Лейтенант за ним.
Внутри обнаружилась крючконосая бабка в халате медсестры. Она отвесила земной поклон и, высунувшись в окно, оглушительно свистнула два раза. Изба снова заквохтала и петляющими шагами направилась вглубь замусоренного Лукоморья. За нею устремилась вереница попискивающих избушат. Мимо то и дело мелькали знаменитые персонажи. Емеля на печи пробивал в кучах утиля дорогу для какой-то королевской кареты. Черномор с тридцатью двумя богатырями копал компостную яму.
— А тридцать третий где? — полюбопытствовал Картуз.
— Он у нас на экспозиции стоит, — объяснила медсестра, — у стенда «33 богатыря».
— Наверное, спрашивают, где же другие?
— Спрашивают. Говорим, что остальные такие же.
По мере продвижения к центру Лукоморья горы мусора становились все внушительнее.
— Да, захламление третьей степени, — констатировал инспектор.
— У нас уже несчастный случай чуть не получился, — доложила санитарка Золотая рыбка вместо невода в хозяйственную сумку заплыла, хотела Старику приятное сделать. Так бы и пропала там, если бы Водяной ее не вызволил.
— Неведомые звери пропадать начали, — поддержал ее сторож. — Без Вас погибнем.
— Приложим все усилия, — заверил его Иван Иванович. Тут изба кудахнула и остановилась. Выйдя наружу Картуз провалился в утиль по грудь. Рядом торчала верхняя часть бюста неузнаваемо-грязного писателя. На нем красивым почерком было написано «Кюхля-дурак».
Лейтенант нырнул к начальнику, затем взял какую-то бутылку и понюхал.
— Напиток «Саяны», — установил он.
— Экскурсий за день много? — спросил деда инспектор.
— До дюжины, — с готовностью ответил Кащей.
— А когда открываетесь?
— Через осьмнадцать минут.
— Будьте любезны, соберите всех, кого можно. Нам потребуется много народу.
Через пять минут все разнокалиберное население Музея встало под веник. Русалку на дубу, как немогущую стоять, снабдили полевым телефоном и предписали сообщать о перемещении противника по территории. С той же целью запустили З. Горыныча, условившись, что он будет сигнализировать крыльями.
ВАГОНовцы разработали план план действий и объяснили его народу. Все одобрили, особенно Иван Дурак, который на полставки работал царевичем. Как потом выяснилось, это именно он догадался пустить стрелу с запиской.
К приходу первой экскурсии все заняли исходные позиции, затаившись в укромных уголках парка, так что обычный посетитель не заметил бы ничего особенного, за исключением того, что в дубе иногда что-то громко звенело.
Вот по аллее писателей прошла крикливая толпа школьников средних классов и радостно топча заповедную траву ввалилась в Музей. Толстенький шестиклассник, с видом знатока рассматривавший хмурую Голову Богатыря, доел конфету и швырнул фантик на землю. Тут же рядом с ним возникли Двое-из-Ларца-одинаковых-лица, и умыкнули толстячка в сундук. Неряха тут же появился перед Картузом, который немедленно приговорил его к подметательным работам и отправил к дубу.
Группу старшеклассников, выкинувших пустые бутылки, Джинн в них же и доставил к месту суда. Компанию, решившую развести костер у волшебной Яблони, захватил отряд кикимор. Больше всего Картуз удивился, когда Василиса Прекрасная вынула перед ним из левого рукава классную руководительницу, бросившую огрызок груши мимо урны. Остатки нарушителей подобрал Мюнгхаузен, пролетая на ядре. Через полчаса по всему Лукоморью кипела большая уборка. Все новые и новые посетители-нарушители пополняли ряды чистильщиков. К вечеру Музей нельзя было узнать. Сказочные ландшафты сияли первозданной красотой, мифическая растительность радовала взоры, узорные тени ложились вслед последним усталым дворникам-непрофессионалам, заплетающимися шагами направляющимся к электричке.
И когда уже совсем стемнело, ВАГОНовцы, получив от благодарных лукоморцев маленького избушонка, отправились домой. Проходя мимо бюста под дубом, Картуз заметил, что выражение «Кюхля-дурак» не стерто. Передав избушонка Ведеркину, он решительно направился к бюсту.
Стойте! — всполошился Кащей. — Вы что?!
— Да вот одну бранную надпись забыли.
— Не трогайте, это Пушкин написал! — крикнул старик.
Сказочные герои еще долго махали вслед сыщикам, браво марширующим к электричке, а те напевали:
Постой, паровоз, не стучите, колеса, Ведеркин, нажми на тормоза! Патрону ВАГОНа у дальнего плеса Обертка попалась на глаза!..Глава cедьмая Дело о мучных изделиях, или Взрыв на макаронной фабрике
Ночь с воскресенья на понедельник выдалась тихой. Звонков не было.
«Это хорошо, — думал во сне Картуз, — если народу спокойно, то и милиции хорошо. Хотя…» — мысль он не додумал. Мощный взрыв осветил белым пламенем заспанную Кисляевку и сбросил на пол инспектора по особо важным преступлениям против натуры.
Очнулся Картуз под письменным столом, в фуражке, сидя на подушке. Окна были разбиты, на них белой бахромой висели макароны разной величины и масти.
Они были везде — на столе, в кровати и в раковине. Как вермишель попала в телевизор, Картуз так и не понял.
Одевание по форме инспектору обошлось в 44,5 секунд, позорное для ВАГОНовца время. Смягчающим обстоятельством правда была тяжесть мучных изделий, забивших карманы, и лапша на ушах инспектора.
— Либо несчастный случай, — подумал инспектор, — либо…
О втором думать не хотелось. Террористов в Кисляевке сроду не водилось, а появление бесчеловечных преступников, не считавшихся ни с какими потерями, могло привести к серьезным жертвам.
Тут в комнату влетел Ведеркин. Форма лейтенанта обзавелась интересным нововведением: из-под фуражки свисал буйный белопенный парик. Мокрые волосы липли на лоб подчиненного. Инспектор пожал ему руку.
— А я не знал, что вы хиппи!
— Не хиппи я, — ответил Ведеркин и очистил голову от вермишели.
Тут приглушенно зазвонил телефон. Сыщики огляделись.
— Я думаю, его надо искать вон под той грудой рожек на кресле.
Опыт и знания бывалого следователя безошибочно указали ему местонахождение телефонного аппарата. Ведеркин наткнулся на него к концу первого метра раскопок.
— Алло, — донеслось из макаронных глубин.
Звонил сторож знаменитой на весь мир Кисляевской фабрики макаронных изделий. Уцелел он только благодаря выучке участника Первой Мировой Войны вовремя нырнул в овраг. Ничего особо важного он не сообщил.
Следом позвонили из детского сада: пропала 3-я подготовительная группа, просили прислать милиционера с собакой.
— Пришлем. С избушкой.
— Может, тогда лучше с концертным залом?! Имени Чайковского. Музыку заодно послушаем! — негодующе крикнули в трубку.
— Нет, — твердо ответил Картуз, — у избушки нюх лучше.
От макаронной фабрики остался только сторож да главный специалист по деланию дырок в макаронах. Они печально стояли на руинах, покрытых белыми островками лапши и лагмана.
Радостными выглядели только галки, довольно уплетавшие мучные изделия.
После беглого осмотра инспектором был найден красный сандалик. Похоже, с детской ноги. Его дали понюхать избушонку, после чего тот сделал стойку и взял след.
Инспектор двинулся по следам пропавших детей. Опытный сыщик по деталям легко установил картину исчезновения детей. Вот тут они спрятались, когда родители завели их в детсад. А здесь кто-то натер ногу и снял сандалик. Здесь они остановились и что-то достали из тайника в земле. Перед светофором дети стояли, ожидая зеленый свет. Один хотел выбежать на дорогу, но остальные его вернули — цепочка следов дважды выходила на проезжую часть.
Картуз пытался высчитать скорость передвижения пропавших, когда пребольно стукнулся обо что-то головой. Подняв глаза, он с удивлением увидел перед собой Ведеркина.
— Доложите ситуацию? — спросил инспектор, потирая лоб.
Лейтенант приказал избушонке: «К ноге» и отрапортовал:
— Преследую преступника в составе восьми человек без одного сандалика.
— Интересно, — загадочно произнес Картуз и посмотрел на следы, по которым шел Ведеркин. Затем спрятал в карман лупу, отряхнул руки и просто сказал: Все ясно!
Лейтенант за время работы с Картузом уже привыкший к гениальности наставника, только спросил:
— Куда идем?
— В детский сад.
Предупредив воспитателей и переполошившихся родителей, что дети нашлись, инспектор попросил их подождать на улице. Он вошел в отделение 3-ей группы, открыл дверь спальни. На восьми кроватях лежали спящие дети. Возле семи из них стояло по паре маленькой обуви, а возле последней грустно притулился один красный сандалик.
— Вы зачем фабрику взорвали? — тихо спросил отеческим голосом Картуз.
Из-под одеял показались восемь чумазых мордашек, и одна сказала:
— Дядя, мы ели макароны на завтрак, вермишель на обед и лапшу на ужин. Так больше жить было нельзя!..
Глава восьмая Дело о целлофане, или Сказка о вечном пакете
Утром, как всегда сделав комплекс оздоровляющих китайских приседаний на одной ноге и скушав полезную овсянку, Картуз взял стопку белой бумаги и направился к своему рабочему столу. Конечно, еще полезнее было бы поймать с утра парочку преступников, состоящих в розыске лет десять, но к огорчению Картуза он был вынужден дать бандитам погулять на свободе еще денек. Вчера Ивану Ивановичу позвонили с телевидения и очень просили выступить с рассказами о своих приключениях. Сначала Иван Иванович, как человек скромный, отпирался, но потом решил согласится.
Он сообразил, что телевидение — прямой доступ к каждому потенциальному преступнику, а в обязанности Ивана Ивановича вдобавок к погоням за разбойниками, входила еще и профилактика преступлений, то есть их предупреждение. Вот предупреди человека, что за то, что он веточку отломал, ему придется месяц дубы окучивать и тот еще десять раз подумает, а стоит ли эту веточку ломать? Или пусть лучше сразу пойти дубы окучивать?
Сел Иван Иванович к столу и задумался крепко о своих приключениях. Начал писать, и такое из под его пера на бумагу полилось, что он сам в них сомневаться начал. И чувствовать себя начал не то Мюнхгаузеном, не то Врунгелем.
«Батюшки! — думалось ему, — никто же не поверит!»
А приключения выходили одно краше другого. И так Картуз разошелся, что чуть к историям картинки рисовать не начал.
В этот момент с силой хлопнула форточка и почувствовал Картуз, что зрение ему начало изменять. Все поплыло перед глазами. Мутное стало какое-то.
«Вот тебе и оздоровляющий комплекс!» — с горечью подумал инспектор.
А перед лицом все буквы какие-то синие плавают: «хлебзавод номер пять». И куда инспектор не повернется, никуда от этих слов деться не может. Плавают и все. И шорох еще в ушах стоит. Решил тогда Иван Иванович к этому делу с профессиональной дедуктивной стороны подойти.
«Что было перед этим? — соображал он. — Хлопнула форточка. А по том? А потом „хлебзавод“ появился, а все остальное исчезло. Так. Кто открыл форточку? Хлебзавод? Нет. Он же кирпичный. Ага, — додумался Катуз, — ветер! Но слова сами по себе не летают. Хоть и синие. Они как правило на чем-то этим занимаются».
Это привело мысли сыщика в тупик. Тогда Картуз попробовал зайти с другой стороны.
«Отчего шум? От голода? Исключено. Овсянка с молоком бы пресекла. Может, ревматизм? Кости скрипят? Тоже нет. Этого оздоровидельный комплекс китайских приседаний не допустит».
Опять тупик. Такое с Картузом было впервые. Вторые мысли пришли к первым и принялись топтаться у той же стены.
Тогда Картуз рискнул и принялся думать эти две мысли сразу. Шум в ушах усилился, буквы стали неимоверно большими, и уже синели с человеческий рост каждая. Откуда-то посыпались крошки. Запахло хлебом. Но это не могло оторвать упрямого сыщика от поиска решения непростой задачи.
«Шум плюс буквы, плюс крошки, плюс запах хлеба, это…!» — его мысли совершили рывок, и в мозгу все перечисленные предметы гармонично слились в образ хлебного магазина.
«Фу-у!» — вздохнул Картуз и снял с головы пакет.
Обычный пакет из-под хлеба сорта «крестьянский», который Иван Иванович очень уважал, потому что сам был из крестьянской семьи.
На всякий случай Картуз осмотрел упаковку через свое увеличительное стекло, но ничего подозрительного не нашел.
Его смущало одно, почему она летает по форточкам, а не лежит спокойненько в урне, как поступают сознательные пакеты?
Картуз решил это дело исправить самостоятельно. Он прошел на кухню, и твердой рукой опустил преступника в ведро. Тот повторных попыток к бегству не предпринимал.
Картуз вернулся к своему произведению, приобретшему оттенок романа. Иван Иванович пробежал глазами последние строчки и ужаснулся. Неужели это он написал? Так и в Дюма-отца превратиться недолго. Но покоя не давал пакет. Отчего? Почему? Хорошо он на голову инспектора наделся, а кабы в дымоход к кому угодил? Это уже подрывом противопожарной безопасности пахнет.
Дела звали инспектора в бой. Тут уж не до романов. Картуз решительно одел фуражку и набрал номер Ведеркина.
— Лейтенант, — приказал он, — давайте ко мне. Новое дело.
Ведеркин обрадовался, потер от нетерпения ладоши (это было слышно).
— Дело о пакете, — кратко сказал Картуз и повесил трубку на рычаг.
Когда Картуз прошел в коридор, там уже стоял Ведеркин. Одна его нога погружалась в желтую пластиковую сумку, а с погона свисал полосатый пакетик с приветливой надписью: «Спасибо за покупку!».
Лейтенант отдал честь и страшным шепотом просипел:
— По-моему, на нас напали! — он сделал круглые глаза.
— Кто? — удивился Картуз.
— Враги! — лаконично ответил лейтенант и добавил, — друзья бы такого не сделали.
Инспектор помог Ведеркину очистится от пластиковых изделий.
— А почему вы так думаете? — вкрадчиво спросил он.
— Они везде! — сделал еще более страшное лицо Ведеркин. — Они все останавливают, ломают. На всех бросаются.
— Кто, враги? — ужаснулся Картуз.
— Пакеты! — объяснил лейтенант, — Пакеты таятся за каждым углом. Вы знаете, лейтенант опустил голос до шепота, — я уже на улицу выходить боюсь!
— Ну, — похлопал его по плечу Иван Иванович, — будет, будет. Выйдем вместе.
— С вами, — принял отчаянное выражение лейтенант, — мне ничего не страшно!
— Вот и ладно, — улыбнулся Картуз и открыл дверь.
На него бросились сразу. Огромный белый мешок из-под цемента со всей тяжестью, которую он привык чувствовать, навалился с ветром на старшего вагоновца.
Но пакет просчитался. Он был отброшен точным ударом в черную надпись «Цемент строительный». Не на того напал.
— Нет, это не враги, — задумчиво сказал Картуз отряхивая синий мундир от серой пыли.
— Почему? — не понял Ведеркин.
— Надписи на нашем.
— Ограбили склад, — предположил лейтенант, — а цемент вытрясли. Или нет, они им окопы забетонировали.
— Чьи? — удивился Картуз.
— Все! Свои наполовину, а наши полностью. Чтоб не залезли.
— Не логично, — покрутил головой инспектор, — а мы должны найти того, кто бы делал это логично. С умыслом. Это и есть преступник. Ясно?
— Так точно! — ответил Ведеркин и ловко увернулся от залетевшей упаковки от воздушной кукурузы.
Картуз никак не думал, что это дело окажется для него самым сложным. Все отпечатки пальцев на пакетах в картотеке инспектора, совпадали лишь с исключительно проверенными и надежными лицами, вроде соседки и дворника Самсона Игнатовича, который сам многих нарушителей ловил с поличным и мечтал стать юным вагоновцем. Избушонок след брать отказывался наотрез.
От запаха пакета он забивался в картузовский валенок и не хотел выходить, пока целлофан не убирали. Следствие терпело одну неудачу за другой. А над Картузом еще висел и сценарий своей завтрашней передачи. День пропал впустую. Это у Картуза-то! Который в сутки открывал и тут же закрывал по нескольку дел, как банки с вареньем.
Оставалась единственная надежда, что орудующий пакетами преступник, как и всякий вредный тип, работает ночью, причем в перчатках, причем досыпает в пакеты какое-то вещество, напрочь отбивающее нюх у породистых избушек с прекрасной родословной. Без устали шныряя по кисляевским подворотням, шелестящим в ночи пакетами, сыщики рьяно пытались напасть на след бандита, но тщетно. Либо он был слишком искусен, либо происходило что-то, выходящее далеко за грани возможного. Но в это Картуз не верил. Он верил в Устав ВАГОНА и в логику. Тем не менее…
Лейтенанту показалось, что за ночь Картуз постарел на десять лет.
Глаза Ивана Ивановича все время растерянно бегали, словно искали связь всех частей происходящего.
Он думал, думал, думал…
Пакеты грозили уже не только Кисляевке. На рассвете, понуро бредя к своему зеленому дому, вагоновцы увидели Самсона Игнатовича. Он жег пакеты.
Даже будучи в глубокой печали, Картуз отметил, что цвет у дыма больно странный. На пороге они пересекли колонну тараканов с багажом, которые куда-то спешно переселялись. Их телеги, нагруженные чемоданами, поскрипывали, а многие тащили поклажу на себе. С ними ушел и ВАГОНовский таракан. Боевой друг Картуза, участвовавший в деле о ведьме. Тут затрещал телефон.
Картуз кинулся к аппарату. Звонили из столицы, оказывается, шайка (а теперь уже не приходилось сомневаться, что это шайка) успела и там. Пакеты грозили стране. Картуз обещал помочь, как только справиться с местными целлофановыми бандитами. Тут Иван Иванович почувствовал сильный голод и вспомнил, что после оздоровительной шотландской овсянки, он ничего не ел. А было не плохо скушать оздоровительного хлеба, с оздоровительным молоком. Для экономии времени сам инспектор отправился за мучным, а лейтенанта откомандировал за молочными продуктом.
Вежливо поздоровавшись в булочной с продавщицей, он занял очередь за Овсяной Ивановной, которая проходила в деле по тяжбе с колодезным.
Овсяна Андреевна, купила булку нарезного батона и булку столичного, затем попрощалась и вышла. Картуз попросил батон крестьянского.
Выйдя за двери, он остановился, чтобы положить хлеб в сумочку, но, так и не положив, остановился как вкопанный. Не веря своим глазам, он глядел, как Овсяна Андреевна перед хлебным снимает с булки пакет и бросает его на ветер. Затем отламывает батон и начинает со вкусом его жевать.
Онемев, Картуз следил за полетом пластика, пока тот, блеснув на прощанье, не исчез в сером небе. ВОТ КТО ЭТО ДЕЛАЛ! Картуз посуровел. Нахмурив брови, он шагнул к жующей пенсионерке и железным голосом произнес:
— Вы обвиняетесь в запакечивании окружающей среды, сумками различной крупности. И согласно Закону ВАГОНА арестовываетесь для прохождения собирательных работ. Пройдемте!
Старушка растерянно посмотрела на облака, в которых исчез пакетик и на булку в своей руке.
— Да я же… — тихо говорила она, — да каждый день же…,- повторяла пенсионерка, — да всегда же…
— Что-о! — вырвалось у Картуза.
Старушка понурилась и поплелась за грозным инспектором.
У перекрестка единственных двух улиц в деревне Картуз натолкнулся на Ведеркина. Он вел под караулом всех жителей Кисляевки. Утром вся деревня ходила за молоком. Молоком в пакетах.
— Нет, — подумал Картуз, — за это дело надо браться по другому. К нему снова вернулось самообладание.
— Распустите всех до вечера, — приказал инспектор.
— Как же… — начал было лейтенант.
— Мы будем действовать другим способом. Будем брать врага изнутри.
Лейтенант доверял инспектору как самому себе и даже больше, поэтому спорить не стал и последовал приказанию. Все, притихнув, разошлись. Дома вагоновцев ждал сюрприз — дома не было.
Самсон Игнатович, сделав страшное лицо, рассказал, что когда на отделение потянуло дымом от жженых пакетов, оно взбрыкнуло и скрылось в южном направлении.
— Что это значит? — развел руками помощник.
— Это значит, что дым от пластика ядовит, — угрюмо сказал инспектор. — Ой! — вскрикнул дворник и поглядел на кучу других сумок, которую он приготовил для костра, — Куда их девать? В землю зарыть?
— В земле он сто лет пролежит и ничего с ним не будет. Пакетик, который инопланетяне в первобытные времена забыли, до сих пор в музее палонтологии хранится. Ясно?
— И что же теперь делать? — тихо спросил Самсон Игнатович.
— Идти на телевидение! — отчеканил Картуз и, не теряя времени даром, отправился в столицу. Ведеркин был откомандирован искать отделение.
С трудом пробившись сквозь пакетные завалы в телестудию, он через десять минут уже смотрел в объектив телекамер. Были остановлены и отменены все программы. По всем каналам передавали обращение Картуза к народу в прямом эфире. В телекамерах зажглись красные глазки. Картуз твердо, глядя в объективы, начал:
— Я, Картуз Иван Иванович, инспектор отделения ВАГОНА, уполномочен заявить — вы все арестованы! Согласно закону Всемирной Ассоциации Государств по Охране Натуры. За беспримерное запакечивание и оцеллофанивание окружающей среды, которое может вызвать необратимые последствия не только для природы нашей страны, но и всей планеты. Это плохо. Но мы отпускаем вас на поруки. На поруки самим себе. И назначаем вас ответственными за себя. Присмотрите, чтобы вы не разбазаривали вещей. Если можно покупать продукты в самой простой картонной упаковке, покупайте в картонной. Лучше с пометкой: «сделано из макулатуры». Что можно брать без обертки, берите так. Будьте бережливее. Но не давайте себе ни в коем случае брать того, где упаковки больше чем содержимого, будь то бутылка или пакет. Наши деды прекрасно обходились безо всего этого. Это не говорит о том, что они этого не могли, возможно, это говорит о том, что они были умнее. Помните, что каждый закопанный вами пакет, пролежит в земле не одну сотню лет. Каждый сожженный целлофан отравит воздух еще на несколько раз сильнее. А каждый брошенный может остановить работу, какого-то важного механизма, или забить шлюзы в реке.
Те, что у вас уже есть можно использовать еще много раз. Они легко стираются. А вышедшие из употребления складывайте в урны. Возможно, через некоторое время ученые придумают способ их использовать. Картонные коробки и ненужную бумагу, сдавайте в спец. пунктах. Из них можно будет сделать много новых упаковок, а может быть, и книг. Да еще и сохраните много деревьев. А мороженое в вафельных стаканчиках даже вкуснее. Теперь мы вас отпускаем. Следите за собой. Воспитывайте и учите. Ваш подопечный зависит от вас. Спасибо за внимание!
Всех работников телестудии, Картуз оставил в глубокой задумчивости. Иван Иванович вышел на улицу и не узнал ее. Пакетов не было. К Картузу подбежал какой-то мальчик и спросил, нет ли у Картуза макулатуры. Картузу страшно захотелось, чтоб у него она была, но у него ее не было. Было лишь удостоверение ВАГОНА. А это еще пригодиться.
Мальчик убежал, а Иван Иванович, легким, но твердым шагом направился к вокзалу, по чистым улицам, под голубым небом. Он радовался лучам солнца пробившемся наконец-то через облака, воробъям, весело чирикавшим на крышах. И еще он чувствал тихую, но очень глубокую радость оттого, что занимается таким нужным, незаменимым делом. Делом охраны натуры.
Комментарии к книге «Картуз уполномочен заявить», Станислав Владимирович Востоков
Всего 0 комментариев