«С папой на рыбалку»

Слав Г. Караславов С папой на рыбалку

Глава первая, в которой рассказывается о том, как папа, дядя Ра́нгел и я решили стать рыбаками, что сказала мама и как мы соображали, куда бы нам податься на рыбалку

Было воскресенье. Гора Ви́тоша бросала на Софию первые фиолетовые тени. Солнце медленно садилось за Люли́н, и окна соседних домов горели ярко-красным светом. Папа с дядей Ра́нгелом сидели на балконе и играли в кости. Как я себя помню, а мне скоро исполнится девять лет, каждый воскресный вечер, а иногда и субботний, они садились вдвоём за стол, клали перед собой игральную доску и, попивая кофе, щёлкали костяшками до тех пор, пока мама, рассердившись, не начинала ругаться. Тогда они перебирались в гостиную, где мама с тётей Марией болтали о новых платьях, пирогах и стряпне, что меня ни капельки не интересовало. Я предпочитала следить за игрой в кости.

Правда, в этот день игра была не очень интересная. Папа простудился, и теперь его опоясывал толстый согревающий компресс.

— Пять и пять! — объявил дядя Рангел. — Как это ты умудрился схватить простуду в июне?

— Спал на сквозняке, — тихо ответил папа, мешая кости. — Продуло меня.

— Неженки мы, скажу я тебе, не хватает нам закалки… — заметил дядя Рангел. — Спортом надо заниматься, физкультурой.

Дядя Рангел очень любит поучать да выговаривать. Как придёт к нам, тут же начинает спрашивать про моё поведение. Приготовила ли я уроки, да чем занимаюсь. Потом долго и скучно станет объяснять, как себя вести, и под конец даст мне шоколадку. И тогда уж заводит беседу с папой.

— Вот перед нами Витоша! — сказал дядя Рангел, не глядя на гору, которая хорошо видна из наших окон. — До чего там сейчас красиво, прохладно… Воздух чистый-чистый, на полянах зеленеет буйная трава…

— Таких курильщиков, как мы, и горы не спасут! — заметил папа.

— Я не к тому, чтобы заняться туризмом. Но без спорта нам не прожить, это факт.

— Староваты мы уже для спорта. Бывало в молодости…

Папа когда-то был боксёром. И хотя с тех пор у него сломанный нос, он не пропускает ни одного соревнования по боксу. Мало того, как только речь зайдёт о спорте, папа непременно начнёт вспоминать, каким грозным он был боксёром, кого сразил на ринге, а вот когда повстречался с мамой, всё пошло прахом, потому что мама терпеть не может бокса. Так же, как игры в кости. Мама слушает и посмеивается. Не она, мол, виновата в том, что папа не стал знаменитым боксёром, а папин противник, который одним ударом высадил папу за верёвки. Только это уже совсем другая история, её папа не любит касаться…

— Одно время и я чего-то стоил! Занимался велоспортом. До сих пор не могу расстаться с велосипедом.

Дядя Рангел такой же велосипедист, как папа — боксёр. Сколько я его помню, он или пешком ходит, или ездит на трамвае. Во всяком случае, на велосипеде я его ни разу не видела.

— Серьёзно, давай-ка сообразим, чем бы нам заняться полезным, — снова начал дядя Рангел. — О туризме толковать не стоит. До гор добираться не на чем — в трамваях невообразимая давка. А пешком…

— А почему бы нам не поиграть в пинг-понг? — предложил папа. — И ходить далеко не надо, прямо тут, в городе, все удовольствия, и двигаться можешь до упаду.

— Велика радость — в городе! — презрительно поморщился дядя Рангел. — Спорт чего-то стоит, когда он на воздухе, простор ему нужен!

Они приумолкли. Потом дядя Рангел вдруг подался вперёд, глаза его засветились.

— Борис! — воскликнул он. — А что, если заняться рыбалкой? Солнце, вода, простор, воздух, природа, словом, всего вволю!

Папа сдвинул костяшки в сторону — явный признак, что мысль пришлась ему по душе.

— А разрешение? — почесал он в затылке.

— Какое ещё разрешение! Мой зять запросто без него обходится!

— Твой зять — браконьер, а мы с тобой — люди порядочные.

Тут я должна сказать, что папа и дядя Рангел — журналисты, и потому-то у них и остаётся время для игры в кости.

— К твоему сведению, мой зять вовсе не браконьер. Сейчас в сельскохозяйственных кооперативах есть свои пруды, и там можешь рыбачить сколько хочешь. Платишь за весь день пятьдесят стотинок, и дело с концом. За то, что купаешься, платы, конечно, не берут. Как наловим рыбы, наши хозяйки такое кушанье из неё приготовят… Ты когда-нибудь ел мелкую рыбёшку в томатном соусе?

То ли аппетитная рыба оказала своё действие, то ли томатный соус, но папа вдруг расплылся в улыбке и весело изрёк:

— А что, это идея! Годится!

После этого они бросили игру и, к большому удивлению мамы, закрылись вдвоём в папином кабинете. Я повертелась на кухне, постояла минуту-другую на балконе, затем, тихонько приоткрыв дверь, зашла к ним. Обычно папа не пускает меня к себе в кабинет, чтобы я ему не мешала, но на этот раз не обратил внимания.

— Годков двадцать назад я исходил Сли́вницкую речку всю целиком. Вот где рыбалка, чудо!..

Папа и про бокс рассказывает точно так же, поэтому я не очень-то верю в его былые подвиги на рыбалке.

Перед дядей Рангелом лежал лист чистой бумаги, а сам он внимательно рассматривал остриё своего карандаша.

— Сейчас мы должны составить подробный список. Всё, что необходимо, надо купить до субботы. А в воскресенье утречком в путь-дорогу.

— Удочки! — начал папа.

— Есть! — Дядя Рангел сделал запись.

— Лески. Нейлоновые. И не слишком тонкие, а то большая рыба может сорваться.

— Про поплавки не забыть бы.

— Крючки! Всевозможных размеров. Скажем, штук по пять.

Как долго они сидели вдвоём, сказать трудно, потому что мама уложила меня спать. А когда я утром проснулась, папы уже не было дома.

— Мама, ты пустишь меня с папой на рыбалку? — спросила я.

— И далеко твой папа собрался? — презрительно заметила мама и потом добавила: — Бред какой-то!

К обеду вернулся папа. В руках он нёс длинный зелёный чехол. Когда он торжественно развязал его, изнутри показалась разборная удочка — жёлтая, покрытая лаком, с никелированными пропускными кольцами и блестящей чёрной катушкой.

Через некоторое время позвонил по телефону дядя Рангел. Он тоже купил удочку с леской.

С этого дня у нас в доме стали появляться всё новые и новые вещи: крючки в пакетиках, садок, моточки разноцветной прозрачной лески, чёрно-белые поплавки. Несколько позже я обнаружила рюкзак, тирольскую шляпу из зелёного брезента, специальные книжечки для хранения привязанных крючков, расписания автобусов и поездов и прочие чудеса.

Так мы с папой заделались рыбаками, и дома только и разговору было что о рыбе, автобусах, реках и озёрах. Неделя прошла незаметно. В субботу дядя Рангел снова появился у нас, но, к моему удивлению, игра в кости не возобновлялась.

— В Челопе́чене есть большущий пруд, — объявил папа. — И автобус туда ходит. Я уже проверил.

— И что ты в нём нашёл, в том пруду? — возразил дядя Рангел. — Лужа какая-то! То ли дело Чепи́нцы! Третьего дня один мужик приволок оттуда пять килограммов карпа.

— Ну и Чепинцы твои не находка. Или там персонально для тебя рыбу разводят?

— Может, и не разводят, но рыбы там много! — авторитетно заявил дядя Рангел.

Папа молча пожал плечами, и это означало, что Чепинцы взяли верх над Челопечене.

— Итак, — сказал дядя Рангел, — завтра в пять утра на последней остановке «двойки». Кто придёт первый — ждёт.

— А меня возьмёте? — спросила я.

Они переглянулись, а папа погладил меня по голове.

— Возьмём!

— Если будешь слушаться, конечно! — добавил дядя Рангел, направляясь к выходу.

Мы с папой наспех поужинали и легли спать.

Глава вторая, в которой рассказывается, как мы с папой очень рано встали и с удивлением обнаружили, что в Софии живут одни рыбаки; как мы весь день ловили рыбу в прудах чепинского кооперативного хозяйства и какие с нами случились приключения

В воскресенье, когда мы с папой собрались идти на рыбалку, я, наверное впервые в жизни, поднялась с постели в такую рань. Мне так сладко спалось, и вдруг меня кто-то начал тормошить. Я сквозь сон чувствовала, что это папа. У него такая привычка: чтобы скорее разбудить, он щиплет меня за нос.

Я улыбаюсь и слышу мамин шёпот:

— Куда ты её тащишь? Дай ребёнку выспаться!

Я уверена, что в эту минуту он смотрит на маму с укором и недовольно качает головой. Раз папа пообещал взять меня с собой, ради какого-то сна он от своего слова не отступится. Папина рука снова тянется ко мне, только я уже открыла глаза. Высокий, худощавый, сейчас он мне кажется таким смешным в этой тирольской шляпе и брезентовой робе. У его ног готов распороться по швам переполненный рюкзак, к рюкзаку приставлены удочка и садок.

Мне приходится надевать рейтузы и тёплый свитер, на ноги я натягиваю зимние сапоги. Всё это по настоянию мамы.

Мы быстренько позавтракали и вышли на улицу. Молчаливые дома казались строже и выше, чем обычно. Мы торопливо обошли детскую площадку, обогнули киоск и очутились на трамвайной остановке. Там было пусто. Но палатка уже открылась. Папа купил две сдобы и два марципана. Вдруг послышались шаги, и из темноты выплыла фигура ещё одного рыбака. Я невольно обратила внимание на то, что ранец у него очень потёртый и старый, а выцветшая шляпа до того захватана, что лоснящиеся пятна на ней видны даже при тусклом свете уличного фонаря. Незнакомец подошёл к нам в тот момент, когда папа закуривал, и жёлтый огонёк осветил его лицо.

— Желаю удачи! — по-свойски бросил он.

— И вам также! — ответил папа.

— Куда?

— На Чепинцы.

— За окунем, что ли?

— Там посмотрим…

— Чепинцы вам ничего не сулят! — убеждённо заявил владелец захватанной шляпы. — Один пескарь. Махните-ка вы лучше на И́скыр. Там, у моста, целую торбу можете натаскать.

— И туда доберёмся. Нынче мы вот с малышкой да ещё с одним дружком. Так, ради баловства! — начал объяснять папа, и в его голосе зазвучали извинительные нотки.

— Если усача хотите поймать, поезжайте на Палика́рию! Вот где настоящий усач водится! — Незнакомец не удержался, чтобы не показать традиционную рыбацкую мерку — где-то между кистью и локтем. — В прошлое воскресенье я вытащил шестьдесят четыре штуки.

Мы слушали разинув рот и, конечно, верили каждому его слову. Откуда нам было знать, что ради достоверности рыбак никогда не назовёт круглую цифру.

— А две недели назад такой ловился клень — закачаешься. Вот эта кошёлка была полным-полна, да ещё в рюкзаке немного принёс. Но мы ездили аж под Бата́к.

Мы с папой прямо-таки рты разинули от изумления. Вот это мастер! Что-то мы будем рассказывать про свою рыбалку — сегодня мне предстоит сделать первую запись. Я слушала этого человека и представляла себе, как мы когда-нибудь в таких же вот выцветших робах и захватанных шляпах тоже будем небрежно говорить:

«Велика важность, в прошлое воскресенье мы поймали двадцать три карпа».

Но ни я, ни папа ещё не знали, что когда речь заходит о карпе, то счёт ведут не на штуки, а на килограммы. Рыбак ограничивается одним-двумя карпами, зато каждый весит четыре-пять кило. Век живи, век учись!

Итак, подошёл первый трамвай. Нас было только трое, но пока мы доехали до Крытого рынка, вагон наполнился до отказа. И были в нём одни рыбаки. Какой-то толстяк с седыми усами, сидящий спереди, обернулся к папе и спросил:

— Вы на озёра?

— Да нет. Тут, рядышком. А что?

— Экипировка у вас по меньшей мере дня на два. Вот я и подумал, что вас форель позвала.

Только сейчас я заметила, что такого огромного рюкзака, как наш, нет ни у кого. У всех остальных они неказистые, с запасом на один день, а многие и вовсе без рюкзаков — только с удочками да садками. Одеты все были очень легко. Кто в резиновых сапогах, кто в сандалиях или кедах. Только один рыбак был в охотничьих сапогах с завёрнутыми книзу голенищами. Он рассказывал своему другу, что собрался на Алдоми́ровское озеро и что ему придётся побродить по камышам.

Возле Крытого рынка нашим глазам открылась целая выставка рыбачьих костюмов, удочек, чехлов, садков…

— Алдомировское озеро.

— Стру́ма!

— Фу-ты, такого окуня ты и во сне не видал.

— Пе́тырч! Возле свинофермы.

— Вы на белого червя?

— Только на белого. У тебя что?

— Мамалыга. И немного навозного.

Названия снастей, водоёмов, рыб самых разнообразных так и сыпались со всех сторон. Окунь, пескарь, усач, карась, карп, клень, бычок, плотва, форель штуками и килограммами.

Пока мы ехали на «двойке», я окончательно убедилась, что в Софии живут одни рыбаки. И оставалось только удивляться, что мы так поздно присоединились к этой основной части городского населения.

Военное кладбище. Там, у памятника Неизвестному солдату, нас ждал дядя Рангел. Он был одет так же, как папа, только вместо тирольской шляпы на голове у него была соломенная шляпа с большими полями.

— Борислав! Какой же ты копуша!

Дядя Рангел ворчал по поводу нашего опоздания, хотя, как оказалось, первый автобус на Чепинцы отправился только через полчаса.

— Червей везёшь? — спросил папа.

— Везу.

— А белые есть?

— Ты что, рехнулся? Где ты видел белых червей?

— В трамвае все толковали о белых. Говорят, будто некоторые рыбы клюют только на белого.

— Глупости! — отрезал дядя Рангел. — Черви бывают только красные.

Некоторое время длилось молчание. Затем папа спросил:

— А что мы будем ловить?

— Там увидим. Что попадётся. Неплохо бы напасть на карпа, конечно.

Вот и автобус пришёл. Мы уселись на передних сиденьях, чтобы заранее увидеть, где нам высаживаться.

Северные пригороды Софии не отличаются красотой, а в такое раннее утро они кажутся особенно унылыми и непривлекательными. Папа объяснил мне, что в былое время тут селилась одна беднота — беженцы, грузчики, рабочие литейных мастерских, вконец разорившиеся крестьяне. Десятки лет сюда стекались гонимые нуждою люди. Приземистые, покосившиеся хибарки тонули в грязи. Теперь здесь каменные мостовые, канализация, то тут, то там вырастают новые современные дома. Дядя Рангел сказал, что скоро все старые постройки снесут и на их месте вырастут целые жилые массивы вроде нашего.

Старенький автобус с рёвом и пыхтением выскочил на переезд окружной дороги, оставив позади последнюю тесную улочку — мы выехали из города. Теперь перед нашими глазами простиралась Софийская равнина. Я впервые видела такое, и мне было так интересно! Впереди возвышались синие цепи Ста́ра-планины́. Вершины её уже порозовели, а внизу, у самой долины, склоны были тёмно-сине-фиолетовыми. Позади громоздилась Витоша, такая знакомая и близкая с давних пор. А между горами — долина, ровная, как противень. Над ручьями и небольшими речками пышно зеленели вербы, склоняя над прозрачными водами свои нежные ветки. Среди равнины матовыми пятнами отчётливо проступали топи, а на них белые, словно капельки, важно расхаживали аисты. Автобус покачивался, чихал и мчал нас всё дальше и дальше под пышными кронами тополей и орехов. Папа и дядя Рангел непрерывно глядели в окно, чтобы не пропустить нужную нам остановку.

С обеих сторон дороги появились домишки; они ютились у подножия холмов.

— Село Пять курганов, — предупредил дядя Рангел.

— Ага! — согласился папа.

— Скоро будем на месте!

И действительно, не прошло и пятнадцати минут, как справа заблестела водная гладь.

Автобус остановился возле моста, ведущего в Чепинцы. Мы торопливо вышли. Вместе с нами вышли ещё несколько рыбаков.

Итак, приехали. Папа и дядя Рангел посмотрели вокруг и зашагали по просёлочной дороге к воде.

— Сколько рыбы, должно быть, водится в этих камышах! — мечтательно заметил папа.

— Ничего подобного! — авторитетно возразил дядя Рангел. — В поисках пищи рыба выходит на простор. А в камышах только крючки люди зря теряют.

В конце концов мы выбрали удобное местечко на самой оконечности уходящего далеко в воду широкого мыса. Наши ноги подминали невысокую мягкую траву.

Снарядив удочки, мы наживили по червю и забросили. Забросили, конечно, папа с дядей Рангелом, а я только смотрела во все глаза. Из-за Стара-планины выплыло солнце, гладкая и спокойная вода перед нами заблестела, как мамино зеркало в спальне. А на поверхности ярко алели два поплавка.

— Слишком близко мы забросили, — сообразил папа полчаса спустя и потянул на себя удочку.

— Рыба имеется всюду! — заметил дядя Рангел.

Папа поднёс к глазам крючок и недовольно нахмурил брови.

— Каких ты червей накопал, Рангел? Рыба даже нюхать их не желает!

— Черви первоклассные. Я аж в Семёново за ними ездил.

Папа взмахнул удилищем, леска засвистела в воздухе, и соломенная шляпа дяди Рангела плюхнулась в воду метрах в трёх от берега.

— Нельзя ли поаккуратней? — возмутился дядя Рангел. — Теперь я должен лезть в воду.

Дядя Рангел разулся, подвернул штаны и побрёл к плавающей шляпе. Но, не сделав и двух шагов, он поскользнулся и мигом погрузился в воду по самые плечи.

Мы бросились на помощь, а уже через минуту они вдвоём выкручивали мокрые штаны дяди Рангела.

Увлечённые рыбалкой, мы не заметили, как солнце вскарабкалось на Витошу.

Мы аппетитно пообедали, и папа с дядей Рангелом улеглись отдохнуть на травке в тени верб, а я отправилась ловить бабочек. Когда я вернулась, папа с дядей Рангелом сладко спали. Я их разбудила. Они спешно уложили рюкзаки, собрали удочки, и мы пошли обратно. Возвращались, как и все прочие рыбаки, с пустыми руками. Говорили, будто иным повезло. Не знаю, может быть, и правда.

— В будущее воскресенье ты свободен? — спросил дядя Рангел, когда мы расставались возле Крытого рынка.

— Да. Только теперь махнём на Челопечене! — заявил папа.

— Решено. До воскресенья!

— До воскресенья!

Дядя Рангел поехал дальше, а мы с папой стали дожидаться трамвая.

Глава третья, в которой рассказывается о том, как мы с папой и дядей Рангелом поехали на рыбалку в Челопечене, что случилось с термосом, как поймали девять окуней, как дядя Рангел готовил кашу с рыбой, и о том, за что попало нашему коту

Утро нас застало на берегу озера. Сказать по правде, оно мало чем отличалось от того, что мы видели в Чепинцах. Разве только на берегу деревьев поменьше и места не такие красивые. Прямо перед нами торчат какие-то сооружения, похожие на заброшенную стройку. Папа объяснил мне, что это завод, отсюда поставляли бетон на строительство большого комбината в Креми́ковцах.

Кремиковцы немного севернее, и я спросила, не лучше ли было иметь бетонный завод рядом со стройкой. Дядя Рангел сказал, что заводу требовалось очень много песка, поэтому его здесь и построили. А озёра, в которых мы будем удить рыбу, не что иное как ямы, вырытые экскаваторами. Теперь в них местные кооператоры разводят рыбу.

Пока шёл этот разговор, папа с дядей Рангелом снарядили удочки и достали белых червей. Ради них дядя Рангел ездил в специализированный магазин общества рыболовов-охотников.

Итак, папа забросил удочку. Интересно, что теперь он это делает с завидной сноровкой, и дяде Рангелу уже нечего опасаться за свою соломенную шляпу. Впрочем, сейчас голова у него голая, потому что ещё очень рано и солнце ему не грозит.

Забросив удочку, дядя Рангел сел на травку возле папы. Я тоже примостилась возле них, и все мы втроём замерли с сосредоточенным видом.

Перед восходом солнца вода обычно гладкая, как стекло. И потому особенно интересно наблюдать за поплавками. На секунду мне показалось, что поплавки не в воде, а на небе. Вот прямо передо мной кусок голубого неба и клочья белых облаков. Я подняла глаза. Облака розовые, а не белые. А небо — тёмно-синее. Очень красиво. Признаться, я такое впервые видела. Да и чему удивляться, если по утрам спишь допоздна, а когда, наконец, встанешь, солнце давным-давно поднялось выше соседних домов.

Из этих размышлений меня внезапно вывел всплеск воды и торжествующий возглас папы:

— Клюнула!

— Термос! — завопил дядя Рангел. — Мой китайский термос!

Дёрнув удочку, папа пнул ногой стоявший рядом термос. Теперь он плавал в озере примерно в двух метрах от берега, над водой выступал только никелированный колпак.

— Кто же с такой силой дёргает? Можно подумать, что ты собрался кита вытащить! — рассердился дядя Рангел. — Рыба требует деликатного обращения. Опять придётся лезть в воду.

— Большое дело! — Спокойно заметил папа и начал раздеваться. — Теперь моя очередь. Достаточно того, что ты у Чепинцев чуть было не утонул.

Видимо, здесь было какое-то течение, потому что термос медленно уходил от берега всё дальше и дальше.

— Осторожно, тут очень глубоко!

Папа презрительно поморщился и снял часы. Теперь он был в одних плавках, высокий, худой, широкоплечий, волосы раскосматились.

Папа стал медленно погружаться в воду, и кожа у него покрылась мелкими пупырышками — что бы там ни говорили, а вода рано утром холодная, даже сейчас, в конце июня.

Никогда бы не подумала, что папа так здорово плавает. Несколько взмахов руками, и он у злополучного термоса. Подняв его над головой, папа поплыл обратно, орудуя одной рукой.

Выбравшись на берег, он тряхнул головой и, чтобы согреться, стал подпрыгивать на травке.

— Ани, дай-ка мне чем-нибудь вытереться! — сказал папа.

Я схватила, что попалось под руку.

— Брысь, сейчас я тебя как шлёпну! — пискливым голосом пригрозил дядя Рангел и бросился ко мне.

Я испуганно метнулась в сторону, но ему было не до меня. Он схватил опрокинутый пузырёк из-под пенициллина, в котором хранились белые черви, и стал лихорадочно собирать драгоценную наживку, рассыпавшуюся в низкой колючей траве.

Я тут же бросилась ему помогать. Трудно поверить, что эти крохотные белые червячки способны так быстро передвигаться.

— Рангел! Клюёт! — снова завопил папа и кинулся к удочке дяди Рангела.

Оставив червей, дядя Рангел опередил его. В воздухе засвистела леска и обвилась вокруг папиной шеи. Рыбы, конечно, не было.

— Не было печали, так черти накачали! — процедил с недовольным видом дядя Рангел.

Мне не терпелось узнать, что он этим хотел сказать, но спрашивать я не стала. В таких случаях лучше помолчать.

Минутное раздражение прошло, и дядя Рангел улыбнулся. Он человек неплохой, быстро остывает.

— Клюёт, вот что главное! Домой вернёмся с рыбой, — уверенно заявил он.

Поплавки опять на воде. И опять тишина.

Вдруг поплавок дяди Рангела дрогнул и заскользил по водной глади. Снова засвистела леска. И в воздухе мелькнула маленькая серебристая рыбка и упала в траву. Мы столпились вокруг неё. Дядя Рангел принялся снимать её с крючка.

Мы с папой сгорали от зависти. Хотя рыбка была невелика, но по крайней мере было что положить в садок. Дядя Рангел с торжественным видом вытряхнул из него всё, что в нём хранилось, опустил в него рыбку, захлопнул крышку и, чтобы не открылся, закрепил крышку прутиком. Затем нашёл подходящий пенёчек, привязал к нему садок и опустил его в воду.

— Лиха беда начало! — самодовольно сказал он и, закинув удочку, уселся на берегу.

Мы с папой сидели молча, нам пока хвалиться было нечем.

Как долго это длилось, сказать трудно. Одно было ясно — настроение у папы заметно испортилось. Но вот и наш поплавок дрогнул и как бы самостоятельно устремился куда-то по ровной поверхности воды. Папа осторожно подсек, и вот серебряная рыбка уже подпрыгивает на траве. Мы с радостными возгласами кидаемся к ней. Папа с важным видом отцепляет её, а я высыпаю из нашего садка все лески, катушки, поплавки и коробочки. Теперь и у нас садок не пустует.

Наступило время обеда. Укрепив удочки на колышках, мы отошли в сторонку и раскрыли рюкзаки. Прошлый раз чего в них только не было. Сегодня обед чуть поскромней. Да, честно говоря, и есть-то особенно не хотелось. Обедаем, а глаз не можем оторвать от поплавков. Всё равно что читаешь во время еды. Папа вечно меня ругает за это. А тут сам кладёт в рот кусок за куском, даже не замечая, что он ест.

Мы провели у озера весь день. Когда солнце стало садиться, мы с папой вытащили ещё три рыбки. Все три окуньки. Дядя Рангел поймал пяток. Когда совсем стемнело, мы смотали удочки и побрели к остановке автобуса.

— Что же нам теперь делать с нашим уловом? — спросил папа. — Жарить — слишком мало. Выбросить — рука не…

— Зачем же? — удивился дядя Рангел. — В кашу пойдёт. Эх, что за каша получится! У нас по меньшей мере триста грамм рыбы. Я такое из неё сделаю — пальчики оближешь…

— Тогда поехали к нам! — решительно сказал папа.

— Ладно. Моя Мария в эту ночь дежурит, — согласился дядя Рангел.

Домой вернулись усталые, голодные, загорелые, а главное, весёлые и довольные.

В дверях нас встретила мама.

— Ну где же ваша рыба?

— Наша рыба с нами, — загадочно ответил папа.

— Не густо! — небрежно ответил дядя Рангел. — Граммчиков триста.

Мама заглянула в садок.

— Тут и ста граммов не наберётся! — Она презрительно поморщилась. — Рыбы кот наплакал, а вони будет на весь дом. И потом, я с пятью рыбёшками возиться не стану. Занимайтесь ею сами.

— А мы и не позволим тебе к ней прикасаться, — сказал папа. — Рангел приготовит кашу с рыбой.

Мы переоделись. Папа с дядей Рангелом умылись, и после этого мы все отправились на кухню.

Дядя Рангел потребовал передник, сковородку, растительного масла, муки, мяты, соли, нож, две тарелки и пол-лимона. Мама демонстративно вывалила всё это на стол, предупредила, что уходит к Димитровым смотреть телевизор, и предложила мне пойти с нею. Я отказалась, мне было куда интересней посмотреть, как готовят кашу с рыбой.

Итак, кухня была целиком предоставлена в наше распоряжение.

Дядя Рангел с папой засучили рукава. Дядя Рангел принялся чистить рыбу на тарелке. Вдруг он замер.

— Борислав! А вино?

— Фу-ты! — папа хлопнул себя по лбу. — Ну-ка, Ани, сбегай, моя девочка, в «Фею» и принеси бутылку «Димиата». Только скажи Славу, чтобы дал тебе со льда, поняла?

Папа всучил мне два лева, и я с большой неохотой пошла за вином.

Когда я вернулась, папа и дядя Рангел хмурились — явно были чем-то расстроены. На полу я увидела большое мокрое пятно, под скамейкой тихо стонал наш кот Ма́рко, а в мойке немного в стороне были сложены остатки разбитой тарелки.

— Что случилось, папа? — спросила я, сунув бутылку в холодильник.

— Изволь радоваться, этот гад стащил рыбину. Самую большую! — сказал папа.

Дядя Рангел сосал ободранный палец и со злорадством сквозь зубы цедил:

— Мы ему всыпали хорошенько, чтоб не повадно было!

— А это что? — указала я на собранные черепки. — Мама с ума сойдёт, тарелка из того сервиза, что ей подарили на день рождения.

Папа махнул рукой.

— Нам сейчас не до сервиза! Этот негодяй чуть было не сожрал всю рыбу!

— С тарелкой дело поправимое! — добавил дядя Рангел. — Тарелок хоть пруд пруди. Сервиз можно другой купить, а чего стоит наловить рыбы, а?

На этом с тарелкой было покончено, и мы приступили к делу.

Дядя Рангел смазал сковородку подсолнечным маслом, уронив при этом несколько капель себе на штаны, и аккуратно уложил на неё восемь рыбок. Затем сковородку поставили в электрическую духовку.

— А теперь? — спросил папа.

— Теперь вскипятим воды в чайнике. Чтобы заварить кашу, мне нужна горячая вода. Ты не мог бы мне найти глубокую сковороду?

Порывшись в шкафу, папа вытащил оттуда сковороду и чайник.

— Чтобы рыба запеклась как следует, потребуется самое малое полчаса! — заявил дядя Рангел. — Давай-ка сыграем разочек в кости!..

Мы перешли в гостиную. Убрав со столика вазу и пепельницу, мы придвинули к нему два кресла, а для себя я приставила стульчик. Принесли доску и начали игру. Играли, как всегда, папа с дядей Рангелом, а я только смотрела.

Должна сказать, что папа и дядя Рангел — заправские игроки. Когда счёт сравнялся — два на два, у них такие страсти разгорелись. Сперва дядя Рангел сплоховал, потеряв одно очко, потом папа опростоволосился и потерял целых два, и они швыряли фишку с невиданным азартом, но тут неожиданно открылась дверь и в гостиную влетела мама.

— Что у вас творится?

— Ничего. Мы играем! — невозмутимо ответил папа, даже не взглянув в её сторону.

Тут я почувствовала какой-то подозрительный запах.

— Борислав! — простонал дядя Рангел. — Наша рыба!

Мы кинулись на кухню, следом за нами побежала мама.

Открыли духовку. Оттуда повалил синий дым и в нос ударил отвратительный запах гари.

— Ба-а! Вот незадача! — загоревал папа.

Вместо серебряных рыбок на дне сковородки лежали какие-то обуглившиеся закорючки.

Дядя Рангел оделся и ушёл домой. Что было потом, я описывать не стану — папа с мамой не велят. Негоже, мол, рассказывать чужим людям о том, что творится у нас дома и почему мама с папой вечно ругаются.

Глава четвёртая, в которой рассказывается, как к нашей компании присоединился Афанасий и как мы вчетвером строили планы насчёт большой рыбалки

В четверг к нам нагрянули гости. В прошлый раз, когда приходил дядя Рангел, он сказал, что там, где он работает, есть один замечательный рыбак и что он собирается пригласить его поехать с нами на рыбалку. Папа ответил, что не имеет ничего против, особенно если тот играет в кости. Дядя Рангел заметил, что, если не играет, мы его научим, дело, мол, нехитрое.

И вот в четверг вечером к нам приехали дядя Рангел и тётя Мария. Тётя Мария тут же ушла к маме на кухню, а папа, дядя Рангел и я сели играть в кости. Через некоторое время раздался звонок в дверь.

— Ани, пойди открой!

Папа вечно меня гоняет, когда сядет играть, и особенно если выигрывает.

Открыв дверь, я заметила кремовые брюки, а за ними — красную юбку.

А когда подняла голову, увидела разлохмаченные волосы, огромные очки в роговой оправе и окурок в углу рта.

— Привет! — сказал гость в кремовых штанах.

— Привет!

— Папа дома?

— Ага!

— Скажи ему, что пришёл Афанасий.

Не успела я повернуться, как позади меня послышались шаги, и дядя Рангел показал свои золотые зубы.

— Афанасий! Вечно ты опаздываешь!

— Полчаса, разве это опоздание? — возразил Афанасий и, попятившись назад, пропустил женщину в красной юбке. — Проходи, Радка!

Вскоре мы все уже сидели в гостиной. Игральную доску убрали, а на столике вместо неё появилась бутылка коньяку, потому что, по рассказу дяди Рангела, Афанасий пил только коньяк и ничего другого в рот не брал. Но мне что-то не верится, потому что Афанасий и конфеты ел, которыми угощала мама, и печенье попробовал — его дядя Рангел принёс.

Когда бутылка наполовину опустела, разговор перешёл на любимую тему — рыбалку. Мама, Радка и тётя Мария ушли в другую комнату — мама раздобыла новые выкройки, и надо было их посмотреть. Мне тоже хотелось взглянуть на них, но рыбалка оказалась интереснее любых мод. И вообще, с тех пор как мы с папой стали ходить на рыбалку, меня больше не интересуют ни платья, ни куклы, ни телевизор.

— Снасть — дело тонкое! — сказал Афанасий и вытер губы, вынув изо рта сигарету, с которой не расставался. — К каждой рыбе нужен свой особый подход. Вот, к примеру, пошли мы третьего дня в Прибо́йницу за форелью. Был со мной один новичок. Гляжу, вырядился малый в пёструю рубаху, на плече длиннющий прут — полюбуйся на него. Как плюхнется этот прут в воду, рыба шарахается от него во все стороны. Пришлось малому объяснить, что так у него ничего не получится.

— Ты что-нибудь поймал? — спросил дядя Рангел.

Афанасий огляделся и сказал с небрежным видом:

— Да так, килограмм с небольшим, но вся крупная. Пять-шесть штук было.

По-моему, Афанасий озирался, чтобы убедиться, нет ли поблизости Радки — мало ли что.

— Так как же в воскресенье, поедем? — спросил папа.

Афанасий пожал плечами.

— Я не пропускаю ни одной рыбалки.

— Давайте-ка что-нибудь придумаем! — предложил дядя Рангел.

— Съездим для начала на Чёрный Искыр за усачом! — заявил Афанасий. — Садимся на автобус и через час мы на месте.

— А разрешение нужно?

— Само собой.

Лишь теперь стало ясно, какие мы трое неудачники. Афанасий состоял в Обществе охотников-рыболовов и мог рыбачить где угодно, на всех реках и озёрах, он теперь не станет губить время на каких-то болотах да искусственных ставках, как мы.

— Вам тоже надо обзавестись членскими билетами, и тогда мы устроим знатную рыбалку! — наставническим голосом сказал он. Потом, подумав немного, спросил: — А вы куда ездите?

— В Чепинцы! — ответил дядя Рангел.

— В Челопечене! — добавил папа.

— Ну и как? Удачно?

— Да вот, в прошлый раз привезли полкилограмма! — сказал дядя Рангел. — Можно было бы натаскать и больше, только окунь — рыба привередливая, пока узнаешь его повадки…

— А там один окунь водится? — заинтересовался Афанасий.

— Возможно, есть и что-нибудь другое, — ответил папа. — Нас интересовал окунь.

— Тоже неплохо. Давайте съездим. Возьмём по сто — сто пятьдесят окуней и обратно. Такой ужин устроим, закачаешься! А теперь дайте-ка я погляжу, что у вас за снасти!

Папа притащил садок и удочки. Афанасий переместил сигарету из одного угла рта в другой, чтобы не мешал дым, и вынул из чехла удилище. Он проверил, достаточно ли оно гибкое; затем, надев очки, тщательно осмотрел его и подвёл итог:

— Шестнадцать левов! Стоящая вещь!

Потом осмотрел катушку.

— «Митчел». Качество что надо! Двадцать четыре лева.

Когда дело дошло до лески, Афанасий выплюнул окурок в пепельницу и скептически заметил:

— А на это вы ловили окуня?

— Ага, — тихо ответил папа.

— Потому-то вы и наловили всего полкилограмма. Для окуня нужна леска ноль десять. А эта — ноль тридцать. Дайте-ка я посмотрю, что у вас за крючки.

Он долго разглядывал принесённые крючки.

— «Золотой лев». Французские. Хорошие крючки, только на них карасей ловят. Окуню нужен тонкий крючок. Шестнадцатый номер. И лёгкий поплавок. А грузила?

Он открыл коробочку, в которой мы с папой хранили дробинки, и покачал головой.

— Такие грузила только у новичков и увидишь. Впрочем, для морской рыбалки они вполне годятся. Найдите лучше тюбик из-под зубной пасты. Разрежьте на узкие полоски, а потом скатывайте, сколько надо, и вот вам грузила.

Так были раскритикованы и наши действия, и наш спортивный инвентарь. Афанасий опустился в кресло. От его сигареты вились синие струйки дыма до самого абажура. Пепел сыпался на ковёр, что выводило маму из себя, стёкла очков светились. Он стал рисовать перед нами, тремя безбилетными рыбаками, блестящую перспективу:

— Во-первых. В воскресенье нам ничего не стоит скатать в Челопечене за окунем. Это мы можем сделать запросто. Но настоящая рыбалка на реке, на водохранилище. На Рильских озёрах. Там тебе и усач, и форель, и карп, и сом, и клень с локоть.

Что касается кленя, то я ему не очень-то верю, потому что локоть — самая ходовая мера у рыбаков, и наиболее бывалые из них уже мозоль себе набили на руке, показывая, каких кленей им удавалось поймать.

— Это всем рыбам рыба. И мясо вкусное, и болотом от неё не разит, потому что живёт она в проточной воде.

— Да, но… — решил вмешаться папа.

— Никаких «но»! — отрезал Афанасий. — До конца месяца вы должны получить билеты. Двадцать левов — не такие большие деньги. Конечно, придётся маленько попотеть при сдаче экзаменов. Но не беда, все сдают.

— Какой экзамен? — вмешалась я.

Афанасий взглянул на меня сквозь очки и снова обернулся к папе и дяде Рангелу.

— Обычный экзамен. Какие где водятся рыбы, чем питаются, когда нерестятся, в какое время разрешается ловить, законы, распоряжения, инструкции, касающиеся рыбной ловли.

— Ну, а литературу где брать? — спросил дядя Рангел.

— Это дело десятое! Я сам вас поднатаскаю. И вот ещё что. Надо позаботиться о транспорте.

— О каком транспорте? — спросила я.

— Всё равно о каком! — отрезал Афанасий. — Хорошо бы найти ещё одного рыбака, одинокого, но с машиной. Только тогда рыбалка станет удовольствием. Имея машину, мы можем скатать и на Дунай, и на море. Вот где рыбалка! На чепаря, на аланка, на чеконту…

— А они вкусные, эти рыбы? — спросил папа.

— Да это не рыбы, — усмехнулся Афанасий, с чувством превосходства. — Снасти так называются. А ловится там кефаль, скумбрия, тунец — всё что угодно… Два-три года назад мы с приятелем подняли пол-лодки кефали.

После того как была рассказана длинная-предлинная история этой потрясающей рыбалки, Афанасий вернулся к предстоящему походу.

— А подсачек у вас имеется?

— Какой подсачек?

— Обруч из толстой проволоки и на нём — сеть. Пять левов стоит в магазине. Добротный подсачек.

— А без него никак не обойтись? — спросил папа.

— Никак! — категорически предупредил Афанасий. — Ежели подцепишь крупную рыбину, без подсачка её не вытащить. Сделает сальто в воздухе — и бултых в воду.

Мы молчали как оплёванные. Поди разберись в этих сальто, подсачках и прочих хитростях.

— Машина сразу снимет все вопросы! — снова принялся за своё Афанасий. — Где захотел, там остановился. Закинул удочку, попробовал, ничего нет — поехал дальше. А какие места я знаю на Дунае, на Камчи́и, на Я́нтре. А как было бы здорово, если бы могли махнуть на Вит или Осым. Эхе-хе…

— Может, Кузма́на удастся заарканить! — предложил дядя Рангел.

— Кузман не сможет! — сказал папа. — Он под колпаком.

Сколько раз мне приходилось бывать у дяди Кузмана, но под колпаком я никогда его не заставала. Почему папа так сказал, до сих пор в толк не возьму. В следующий раз надо непременно его спросить.

В конце концов мы решили поехать на новое место, на какие-то озёра, где, по словам Афанасия, рыбы невпроворот.

— Вставать придётся очень рано! — предупредил Афанасий. — В четыре мы уже должны быть у собора Александра Невского. Оттуда трогается автобус. Рангел обеспечит нас червями, а ты, — он обратился к папе, — мамалыгой. Тебе понадобится хлеб, подсолнечное масло, один помидор и вата. Усёк?

Я уверена, что папа ничего в этом деле не соображает, но, к моему великому удивлению, он лишь глубокомысленно кивнул в ответ.

— Мне что-то неохота ехать в Семёново, — пробормотал дядя Рангел. — Из-за пакетика червей делать такие концы.

— А зачем в Семёново? — удивился Афанасий. — За двадцать стотинок тебе продадут червей в магазине. Да таких — экстра! Там и белых можно купить.

Гости стали расходиться.

— Значит, так — в воскресенье в четыре утра перед Александром Невским.

— Решено! — ответил папа.

— Только не забудь про мамалыгу! — напомнил дядя Рангел.

— Решено! — повторил папа.

Скоро шаги гостей заглохли внизу, у выхода, и мы легли спать.

Глава пятая, в которой мы с папой делаем мамалыгу, всю ночь проводим в сборах и, засыпая на ходу, в половине четвёртого приходим на площадь Александра Невского

В субботу после обеда мы с папой должны были приготовить всё необходимое к предстоящей рыбалке. Мы вытащили из шкафа рюкзак и удочку, проверили, в каком состоянии крючки, осмотрели лески, поплавки, потом папа сказал:

— Ани! Сбегай в булочную, возьми там один добруджанский батон. Заскочи на базарчик и купи килограмм огурчиков и столько же помидор. На обратном пути загляни в бакалею и возьми четвертинку масла, двести пятьдесят грамм сала, да ещё баночку сардин захвати.

— А халвы взять?

— Халвы? Ладно, возьми и халвы грамм двести. И сразу же возвращайся!

Когда я пришла домой, наша кухня напоминала барахолку. На скамейке валялись куртки — папина и моя. Папины шорты соседствовали на вешалке с полотенцами для лица. Купленная вчера фляга валялась в раковине. На полу стояли кеды, мокроступы, резиновые сапоги и туристические ботинки. Мои рейтузы, мятые и грязные после недавней рыбалки, свисали с буфета.

Как только я открыла дверь, у меня под ногами прошмыгнул кот. Папа пинком выставил его на лестничную площадку. Мурлыка снова провинился — на полу в виде зеленоватого облачка валялась запутанная капроновая жилка.

Я приставила сетку с продуктами к рюкзаку и указала пальцем на леску:

— Что же мы теперь будем делать?

В ответ папа только вздохнул.

— Придётся распутывать?

— Ага.

Итак, в эту чудесную послеобеденную пору мы с папой сидели друг против друга на полу и распутывали драгоценную леску.

— Держи вот здесь! — приказал папа и принялся распутывать бесчисленные завитки. Капроновое облачко на полу вдруг ожило, переместилось поближе к нашим ногам и съёжилось в жутко запутанный узел.

— Держи! Тяни вот эту петлю!

— Нет, не с этого надо начинать!

— С этого!

Мы долго пыхтели, а в итоге из одного узла получилось два, да таких, что и сам чёрт не смог бы их распутать.

В шестом часу, когда узлов стало ещё больше, мы окончательно убедились, что дальше возиться с этой леской не имеет смысла. Папа пустил в ход ножницы и, избавившись таким образом от узлов, соединил два свободных конца лески.

Мы вытерли потные лица и занялись рюкзаком. Когда всё было готово, папа встал на ноги и сказал:

— А теперь мы с тобой можем сходить в кино, а потом пораньше ляжем спать.

— Папа, а когда будем делать мамалыгу? — напомнила я.

Папа хлопнул себя по лбу и посмотрел на часы:

— Беги, моя девочка, в булочную и возьми ещё один батон. Подсолнечное масло и помидоры у нас есть. Да, и ваты захвати по дороге.

— Сколько ваты?

— Сколько? — папа задумался. — Возьми четыре пакета. Этого, пожалуй, хватит. Роси́ца! Ро́си!

В дверях показалась мама.

— В чём дело?

— Роси! Как делается мамалыга?

— Мамалыга? — брови у мамы поднялись до самой причёски. — В кастрюлю с подсоленной водой сыплете муку и перемешиваете до тех пор, пока не получится мамалыга. Потом добавляется масло, шкварки и…

— Стоп, стоп, стоп… — прервал её папа. — Ты мне расскажи, как делается мамалыга с постным маслом и помидорами для приманки?

Мама пожала плечами.

— Меня учили готовить еду для людей, а не для карпов! — заявила мама и хлопнула дверью.

— Вот вредина! — процедил папа и, заметив меня, возмутился: — Как, ты всё ещё здесь, хочешь, чтобы я тебя не взял завтра, так, что ли?

Я мигом вылетела из кухни.

Когда я принесла хлеб и вату, папа устанавливал на столе мясорубку. Рядом стояла бутылка с подсолнечным маслом и большие красные помидоры на противне.

Мы с папой накрошили хлеб и стали закладывать его в мясорубку. Папа завертел ручку, и на стол полезли сухие рассыпчатые червячки. Они тут же превращались в мелкую крошку.

— Нет, папа, ничего не выходит! — заметила я. — Это какие-то макароны!

— Вижу!

— А если мы добавим помидор?

— Да, пожалуй! Как это мы раньше не сообразили!

Сказано — сделано. Мы нарезали помидоры и перемешали их с хлебом. То, что получилось, пропустили через мясорубку. В этот раз хлебная крошка чередовалась с томатной пастой.

— Если плеснуть подсолнечного масла, дело пойдёт на лад! — решил папа.

Но от масла томатная паста осела на дно тарелки, а хлеб стал слипаться в комки.

— Получается всё что угодно, только не мамалыга, — огорчился папа. — Клёцки какие-то.

— Клёцки, конечно, а всё потому, что мы не добавили ваты.

Папа взглянул на меня с некоторым сомнением. Затем он распечатал пакет, оторвал ком ваты и сунул его в мясорубку. Когда ручка стала вращаться, вата намоталась на нож, и он напрочь заклинился. Как папа ни пыжился, ручка больше не проворачивалась ни вперёд, ни назад. Пришлось разобрать мясорубку.

В конце концов папа собрал это месиво в тарелку и вытряхнул в помойное ведро. Он вытер руки о мамин передник, оставив на нём большие жирные пятна, и вынул из кармана два лева:

— Ани! Сбегай, мой воробышек, в булочную и принеси ещё два батона.

Когда я принесла хлеб, в кухне стояла мама и держала в руках передник.

— Стирать будешь сам, имей в виду!

— Ладно, ладно! — примирительно сказал папа. — Если надо, и в химчистку снесу. Большое дело!

— С тех пор, как я за тебя вышла, одни мучения. А теперь ещё эта рыба, пропади она пропадом. Подавиться бы вам костью.

— Сперва наловить надо, а тогда, может, и до этого дойдёт, — усмехнулся папа.

— Я маюсь с утра до ночи, белого света не вижу…

— Роси! — Папа занял воинственную позу. — Я занят делом. Помогла бы лучше приготовить мамалыгу.

— А он ещё дурака валяет! — бросила мама скороговоркой и хлопнула дверью так, что чашки в буфете зазвенели.

Папа посмотрел в мою сторону, лукаво подмигнул мне и вздохнул.

— Любая страсть требует жертв! Неси сюда хлеб!

Не успели мы обрезать корку одного батона, как открылась дверь и в кухню вернулась мама.

Наверно, у нас с папой был довольно жалкий вид, потому что она улыбнулась своей доброй улыбкой и бросила небрежно:

— Смочите мякиш водой да разомните хорошенько руками.

Мы с папой переглянулись. Затем полили мякиш водой и стали разминать его. Мокрый хлеб расслаивался.

— Подай мне миску! — распорядился папа.

Мы положили хлеб в глиняную миску, в которой мама обычно квасила молоко, и начали месить. Месил папа, а я выполняла его команды.

К нашей великой радости, у нас получилось наконец что-то вроде теста. Глядя на меня, папа торжествующе поднял круглый ком. Но тесто прилипло ко дну миски, миска поднялась над столом и грохнулась на пол.

Папа шваркнул тесто на стол и начал собирать черепки. При этом он порезал себе палец, и пришлось его забинтовать.

Услышав шум, в кухню вошла мама.

— Скоро весь дом прахом пойдёт из-за этой рыбы! Всё уже перебили.

— Можно подумать, что с тобой такого не случается! — буркнул папа. — Кто расколол хрустальную пепельницу?

Эту хрустальную пепельницу папа привёз из Польши. Он ею очень дорожил, пока в один прекрасный день мама не уронила её на бетонный пол перед умывальником. Роскошная хрустальная пепельница превратилась в соль. Возможно, это единственная вещь, которую разбила мама, но, как ни странно, стоит только напомнить о пепельнице, мама тут же замолкает. Так случилось и в этот раз. Она вздохнула и достала из шкафчика медную сковороду.

— Это будет надёжней.

Папа схватил помидор и уже взял в руку нож, но мама остановила его.

— Сперва надо снять кожуру. Иначе у вас ничего не выйдет.

Очистив помидор, мы изрубили его на мелкие кусочки и положили в тесто. Затем добавили растительного масла. Тесто снова хорошенько размяли, и у нас получился симпатичный розовый шарик; нам даже захотелось попробовать, какой он на вкус.

Папа окинул наше творение критическим взглядом.

— Я и сам бы не прочь поесть такой мамалыги! Язык проглотишь!

Тут мы позвали маму.

— А как это начинить ватой?

— Добавить зелени я бы смогла, а насчёт ваты… понятия не имею.

— Ты вообще человек без понятия, — хмуро проговорил папа.

Маму это явно задело. Она у нас самолюбивая.

— Раскатай тесто в тонкую лепёшку, разложи сверху вату, скатай тесто и снова меси. Потом опять раскатай, добавь ваты и опять меси… Ясно?

Папа невесело подмигнул мне и тотчас же распластал розовый шарик, а я тем временем распечатала вату.

Когда мы покончили с мамалыгой, была уже полночь. Мы положили приманку в пакет из-под сахара и пошли спать. Чтобы не разбудить маму, мы легли с папой на раскладном диване в гостиной. В момент, когда я уже начала засыпать, папа толкнул меня в бок и прошептал:

— Ани! Может, её посолить надо было?

— Что?

— Мамалыгу!

— Не знаю. А зачем?

И мы уснули.

Вставать рано — это так здорово. Но когда ты только-только уснёшь и тебя уже кто-то дёргает за косу — приятного мало. Папа разбудил меня в три часа утра. Так рано я никогда не вставала. И мама, которая тоже поднялась с постели, начала ворчать, хоть ребёнка, мол, пожалел бы, ещё набегается за свою жизнь, пускай, мол, спит, пока спится. Первое время, пока я ещё лежала под мохнатым одеялом, я была вполне с ней согласна. Но как только папа надел куртку и стал ворочать рюкзак, я вскочила с постели и сама начала быстро одеваться. Мне сразу вспомнилось тихое, спокойное озеро, розовые от солнца облака, замерещились серебристые рыбки, взлетающие над водой, и у меня вдруг что-то шевельнулось под ложечкой. Я поняла, что теперь никакая сила не в состоянии удержать меня в постели.

Очень интересно идти по городу, когда все спят. Мы шагаем с папой по середине улицы, и кажется, по всему городу идёт звон от наших шагов, хотя на ногах у нас мягкие кеды.

От пышной зелени деревьев падает густая тень. Дома, такие знакомые днём, сейчас просто неузнаваемы — строгие, молчаливые. Только где-то на четвёртом этаже светится кухонное окно. Над белыми занавесками виден большой круглый бак. Мне почему-то кажется, что и там сейчас торопливо снаряжают рюкзак и слышится недовольный материнский голос.

Слева в вышине клубятся вершины могучих деревьев Парка свободы. На тёмном небе, под лучами мощных прожекторов, сияет обелиск Братской могилы. Перед нами открывается шоссе, а где-то вдали блестят неоновые огни Русского бульвара.

— Шире шаг! — скомандовал папа.

— Ну куда ты так торопишься, папа, ведь первый автобус будет только в четыре часа! — напомнила я.

— Давай, давай! Там небось ждёт Афанасий. Неудобно опаздывать.

За папой поспевать не так-то просто. Мы бодро шагаем по асфальту, впереди бегут наши тени. Одна длинная, тонкая, с рюкзаком за плечами, а за нею семенит другая — маленькая, коротконогая, косички торчат, как две ручки опрокинутой кастрюли. Я только сейчас вспомнила, что в спешке даже причесаться не успела. Теперь весь день буду лохматая — у папы на голове такой ёжик, что расчёску носить нет смысла; он и дома редко вспоминает о ней.

Хорошо, что до площади не так далеко. От быстрой ходьбы у меня ноги заболели. Вот мы и пришли. На скамейках под тенистыми липами ни души. Мы сели на одну из них и притихли. Мне почему-то кажется, что сидеть молча, когда есть с кем поболтать, просто немыслимо.

— Папа!

— А?

— Какую рыбу будем ловить?

— Карпа.

— А большие карпы бывают?

— Бывают.

Я силюсь представить себе, как мы возвращаемся домой с большим карпом, нас встречает мама, и вид у нас гордый-гордый.

— Папа, а клёв сегодня будет?

— Наверняка. Видишь, какое ясное небо.

Я откидываюсь на спинку и напряжённо гляжу вверх. Надо мной тихонько шумит старая ветвистая липа. Сквозь листву проступает предутреннее небо. Звёзды уже потускнели, и только одна всё ещё ярко светит прямо передо мной.

— Папа, а что это за звезда?

— Обозная.

Когда-то, ещё до того, как я родилась, папа был лётчиком, и он знает множество интересных историй. Только рассказывает он их, когда собираются его друзья.

— А почему её называют обозной?

— Почему? В былые времена, когда ещё не было железных дорог и автобусов, грузы перевозили на тёлегах, запряжённых волами. Опасаясь разбойников, люди ездили не в одиночку, а группами. Такая группа повозок называлась обозом…

Папа замолкает. Его лицо на минуту освещает малиновый огонёк спички. Красная точечка тлеющей сигареты в густой тени лип похожа на светлячка.

— …На телегах сидели люди с ружьями наготове. Они везли зерно и другие товары к берегам Эгейского моря. Так как днём было жарко, ехали обычно ночью. И все по этой звезде ориентировались. Оттого её и прозвали обозной.

— Папа, а в те времена люди ходили на рыбалку?

— Ходили. Только ловили тогда неводом.

— А что это такое?

— Что, невод? Это такая сеть. Её бросали на воду, затем тянули к берегу. Если какую рыбу удавалось накрыть, её вытаскивали.

Тем временем прибыл ещё один рыбак. Он бесцеремонно подсел к нам, прикурил от папиной сигареты и хриплым голосом спросил:

— Куда?

— Под Казиче́не.

— Имеет смысл?

— Говорят.

— Я и сам туда собрался, но кто его знает… Я большей частью на Криви́нские пруды езжу. Там такой окунь идёт — с пол-литровую бутылку.

— На белого червя?

Незнакомец пренебрежительно пожал плечами.

— А на что же ещё? Окунь только на белого червя берёт. И то не всегда. Капризная рыба. Иной раз как начнёт клевать — не успеваешь в садок складывать. А бывает, что сам клюёшь носом.

— А! Вы уже здесь?

Это дядя Рангел. Он в шортах, перешитых из старых офицерских брюк. На нём какая-то матросская тельняшка и традиционная соломенная шляпа. Я только сейчас заметила, что при ходьбе он ступает как-то внутрь и тяжело раскачивается из стороны в сторону. Дядя Рангел сел возле нас, поставил удочку между коленями и ущипнул меня за нос.

— Тебя-то я никак не ожидал видеть.

— Почему?

— Мне бы в голову не пришло, что ты так рано встанешь.

— Я могу встать ещё раньше! — прихвастнула я.

Теперь, когда я стала заправской рыбачкой, для меня такое невинное хвастовство, по сравнению с тем, что говорят другие, вполне простительно. Рыбаки вообще любят пыль в глаза пускать. У них карп с поросёнка, кефаль обычно величиной в руку, а судак в Бата́кском водохранилище толстенный, как китайский термос. Но об этом рыбаки обычно рассказывают очень цветисто, их сравнения бывают на редкость удачны.

Дядя Рангел достаёт из рюкзака промасленный свёрток, разворачивает его и суёт мне в руку большой кусок слоёного пирога.

— На́, подкрепляйся, и посмотрим, кто съест больше.

— М-м! Не хочу! — говорю я в ответ, и мой рот наполняется слюной: при этом я посматриваю на папу. Он улыбается и кивает головой: бери, дескать.

Я беру тёплую баницу и запускаю в неё зубы.

Даже не подозревала, что в такую рань можно с таким аппетитом есть. С этой баницей в четыре часа утра не может сравниться никакая другая еда, хотя мама по части готовки большая мастерица. Что бы она ни сделала, всё ужасно вкусно.

Из-за поворота показался большой красный автобус. Мы поглядели в ту сторону и с удивлением увидели, что почти все садовые скамейки заняты рыбаками. Никто и не заметил, когда их столько нашло. А может, только я одна не заметила.

— А где же Афанасий? — заволновался дядя Рангел. — Ещё не хватало, чтобы он опоздал.

В это время мимо нас проходил усатый кондуктор в форменной фуражке.

— Куда идёт этот автобус? — спросил папа.

— В Горни Ло́зен.

— А следующий когда будет? — вмешался дядя Рангел, торопливо проглотив последний кусок баницы.

— В пять, — ответил усатый и удалился.

Папа и дядя Рангел переглянулись и тут же одновременно посмотрели на часы.

— Сколько сейчас, папа?

— Без пяти четыре.

— Точно четыре! — сказал дядя Рангел.

— У тебя солонка, а не часы! — заметил папа.

— Это у тебя солонка. Я только что проверял их по радио.

— А ты вообразил, что тебе скажут точное время в три часа? — бросил папа с весёлой улыбкой.

Трудно сказать, сколько продолжался бы этот спор, если бы не раздался предупредительный рык автобуса. Мы втроём растерянно переглянулись.

— Будем садиться, что ли? — спросил папа. — Но мы даже не знаем, куда ехать.

Тем временем автобус мягко тронулся с места. К нему уже подбежал какой-то долговязый человек. В свете уличного фонаря блеснули толстые очки, и мы услышали голос Афанасия:

— Эй! Пошевеливайтесь, а то опоздаем!

— Сам опаздывает, а мы… — недовольно буркнул дядя Рангел и ринулся к автобусу.

Мы с папой тоже не растерялись и бросились за ним следом.

Папа, конечно, догнал машину первым и, поймав меня за руку, втащил на подножку. Дядя Рангел схватил меня под мышки, и вскоре мы, запыхавшиеся, молча тряслись на задних местах автобуса.

— Терпеть не могу копуш! — начал Афанасий. — Видишь, что автобус трогается, что тут медлить!

— Это я медлю? — возмутился дядя Рангел. — Мы его ждём битых полчаса, а он…

— Меня ждать нечего! Я человек точный!

— Хватит! Не выводи меня из терпения!

— И ты меня тоже! — Афанасий примирительно улыбнулся. — Четыре билета до Вра́ни, — сказал он кондуктору и обернулся к папе. — Давай мелочь, а то у меня пятёрка!

Так началось это воскресенье.

Глава шестая, в которой рассказывается, как мы весь день ловили карасей и как упустили огромного карпа из-за того, что не послушались Афанасия. В этой главе я поймала большущего карася, после чего меня пришлось сушить на солнце

Когда мы высадились из автобуса близ дворца Враня, было уже светло. Не теряя времени, мы зашагали к Казичене.

— И тут успели заасфальтировать! — удивился папа.

— Окружная дорога! — пояснил дядя Рангел. Он водит машину и считает себя специалистом по части дорог. — Через год будет полностью закончена.

— Уж больно узкая! — заметил Афанасий.

— Нормальная дорога, — возразил дядя Рангел. — Нам автострады ни к чему!

— А жаль! — вмешался папа.

— Автострады нам понадобятся лет через пятнадцать.

— Верно! Так зачем же перестраивать её через пятнадцать лет, если можно построить сразу. Какой смысл дважды вкладывать деньги?

— Вот и со стадионом так получилось. Сделали бы сразу на сто тысяч мест, и точка. А теперь раскошеливайся на реконструкцию! — добавил Афанасий.

Интересно, что все они говорили так, будто сами вкладывали деньги, сами строили дорогу и эта дорога принадлежала им.

— Папа, а зачем они нам, эти дороги?

— Как зачем? По ним ездят машины.

— Почему же вы их строите? Пускай бы государство этим занималось.

Все засмеялись, а Афанасий зашагал рядом со мной.

— Так мы и есть государство.

— Погляди вон на этот камень, — дядя Рангел указал на километровый столб у обочины. — Откуда знать, что он установлен не на папины деньги, или на мои, или, скажем, на деньги тёти Марии? Все мы работаем на государство.

— Выходит, что всё это наше?

— Так оно и есть, — ответил папа. — И заводы, и поезда, и озёра, и реки… Только принадлежит всё это не мне, не тебе, а всем нам, всем болгарам… Поняла?

— Тогда почему же мы платим за то, что едем в поезде?

Все снова засмеялись, а дядя Рангел сказал:

— Потому что мы ещё малость не доросли!..

Это меня очень удивило: и папа, и дядя Рангел, и Афанасий — взрослые люди, а у Афанасия рост почти два метра.

— А сколько нам ещё расти?

— Много! — с усмешкой заметил папа. — Подрастёшь ещё немножко, тогда поймёшь…

— И Афанасий ещё должен расти?

Все засмеялись.

— Ну конечно! — сказал дядя Рангел. — Ему больше других надо расти.

— Почему?

— Потому, что он бывший футболист! — сказал папа.

— На бульдо или на пробку будем навешивать поводки? — спросил Афанасий.

— На бульдо, на пробку — всё равно.

Я потянула папу за руку:

— Что ещё за бульдог, папа?

— Не бульдог, а бульдо! Это такой шарик, чуть больше пробки, потом увидишь.

Скоро мы пришли на место. Я всего третий раз на рыбалке, но и у меня уже есть рыбачьи навыки. Я присматриваю за вещами, если папа и дядя Рангел уходят слишком далеко. Мне строго запрещено кричать или звать их и не в меру суетиться. Дядя Рангел говорит, что рыба не любит шума и болтовни.

Всякий раз, когда приходишь на новое место, оно тебе кажется голым и неприветливым. Такое чувство было у меня и теперь. Песок, мокро, сыро. Стоячая вода едва заметно морщинилась от лёгкого ветерка. И судя по всему, тут совсем неглубоко. Может, по колено или чуть глубже.

Мы сбросили на берег рюкзаки и тут же стали налаживать удочки.

Афанасий вынул несколько катушек с очень тонкой леской, прикрепил к лескам увесистые грузила, осмотрел бульдо. Теперь и я увидела, что это такое. Обыкновенный пустотелый пластмассовый шарик с крышечкой. Если в него налить немного воды, он слегка погружается в воду. А без воды — плавает на поверхности.

Афанасий отщипнул комочек мамалыги, которую мы с папой приготовили.

— Вот это вещь! Ты сама её сделала, Ани?

— С папой вдвоём, — ответила я и присела возле него на корточки.

Афанасий насаживал на каждый крючок мамалыгу и приминал её пальцами.

— Порядок! — бодро сказал он, покончив с этим делом. Выпрямившись, он раскрутил привязанное к леске грузило и послал его далеко от берега. Свинец плюхнулся в воду, а на поверхности осталась лишь светлая точка — бульдо.

Таким же способом Афанасий забросил ещё две удочки. Потом вытер о штаны жирные руки и поманил меня пальцем.

— Ани! Садись вот тут и следи за теми шариками. Если какой из них начнёт прыгать, зови меня. Поняла?

Я кивнула и села на папин рюкзак.

Папа и дядя Рангел тоже успели забросить удочки. Афанасий присоединился к ним.

Кто из них вытащил первого карася, мне сказать трудно, потому что я не отрывала глаз от белых шариков. Я только слышала, как дядя Рангел произнёс: «Хоп!»

Когда я обернулась, папа опускал в садок трепыхающуюся рыбку. Я вскочила на ноги и кинулась к нему. Мне не терпелось посмотреть, что папа поймал. Так вот он какой, карась! Небольшая золотистая рыбёшка, плоская, голова тупая, а рот разинут — дальше некуда.

Я полюбовалась рыбкой, потом мне стало её жалко, и я вернулась к рюкзакам.

— А карась очень вкусный? — обратилась я к стоящему рядом Афанасию.

— Нет, не очень, — ответил он.

Хотя Афанасий такой же взрослый, как папа, я его называю по имени, и он не обижается. У него очень доброе лицо, особенно когда на него смотришь с близкого расстояния, и такие же добрые, чуть прищуренные глаза, хотя за толстыми очками они кажутся немного выпученными.

— Тогда зачем его ловить?

Он презрительно поморщил нос.

— Чтобы убить время. Впрочем, жареный он неплох, только перед тем, как класть на сковороду, надо отделить голову. Иначе будет пахнуть болотом. К тому же он очень костлявый.

— А карась трудно ловится?

— Карась на редкость ленивая рыба. Иногда проглотит один крючок, потом другой, потом ляжет на дно и лежит себе. Ждёшь, ждёшь, наконец решаешь проверить удочку, вытаскиваешь, а на ней карась. Поэтому надо проверять время от времени. Хоп!

Афанасий дёрнул удочку, и прямо ему в лицо шлёпнулся такой же золотистый карась.

И началось. То папа, то дядя Рангел, то Афанасий вытаскивали из воды рыбёшку.

Первое время мне было интересно, потом я снова перевела взгляд на три блестящие точки, плавающие посреди озера. Я глядела на них так долго и с таким напряжением, что в моих глазах эти точки стали двоиться и троиться. Я отвернулась в сторону, мигнула глазами раз-другой и снова отыскала шарики. Но вот что странно — их оказалось только два.

В напряжённых поисках третьего, я вдруг увидела, что он то подпрыгнет над водой, то снова потонет. У меня даже во рту пересохло, я испугалась и закричала:

— Папа!

Все в тревоге поглядели в мою сторону.

— Смотри! — Я показала пальцем на середину озера.

Папа, Афанасий и дядя Рангел тут же бросились ко мне, словно мне грозила опасность.

— Погоди! — подал голос Афанасий и ухватился за леску.

Мы втроём столпились вокруг него. Леска туго натянулась и время от времени тихонько звенела.

— Что-то большое! — взволнованно прошептал Афанасий. — Батюшки, огромный карп на крючке!

Рыба пыталась освободиться. Она уходила то вправо, то влево, а оказавшись на поверхности, сильно била хвостом, и от неё расходились волны.

Метр за метром Афанасий тянул рыбу к берегу.

— Давайте подсачек! — скомандовал Афанасий.

Папа с дядей Рангелом переглянулись.

— У меня нет! — сказал папа.

— У меня тоже! — почти одновременно сказал дядя Рангел.

— Фу-ты! И я свой забыл! Ани! Беги вон к тому толстяку, может, у него есть подсачек!

Мне ужасно хотелось увидеть, как будут вытаскивать из воды большого карпа, но раз сказано, надо бежать. Папа ведь предупреждал меня, что если я хочу ходить с ним на рыбалку, то должна во всём его слушаться. И я со всех ног пустилась бежать к толстому дяде, который удил рыбу неподалёку от нас.

— У вас есть подсачек? — спросила я, запинаясь.

— Что? — вздрогнул толстяк.

— Наши поймали большого карпа. Просят подсачек.

— Да ну? — У него загорелись глаза. Бросив удочку, он кинулся в нашу сторону.

Едва догнав рыбака, я вцепилась в полу его куртки.

— Подсачек нужен!

— Нет у меня! — лихорадочно крикнул толстяк и, высвободив полу, снова пустился вперёд.

Я беспомощно поглядела вокруг и, не обнаружив других рыбаков, побежала за ним следом.

Карпа уже подтащили к самому берегу. Я увидела его массивную чёрную спину. Когда Афанасий притянул его ещё ближе, он вдруг опрокинулся, и все увидели его широкое жёлтое брюхо.

— Ой-ой-ой! — не унимался толстяк и хлопал короткими руками по бёдрам.

— Ани, где же подсачек?

— Нету! — чуть не сквозь слёзы ответила я.

— Ну и бушует, проказник! — удивлялся толстяк.

— Ш-ш-ш! — предупредил дядя Рангел.

Теперь до карпа было рукой подать. Дядя Рангел метнулся к своему рюкзаку, но Афанасий уже поднял карпа над водой. Такой рыбы я сроду не видала. Карп повис на леске, внезапно тряхнул хвостом, сорвался с крючка и — бултых в воду. Толстяк ринулся к нему прямо как был в длинных штанах и туристических ботинках и оказался чуть ли не по пояс в воде.

— Вот те и на! — сокрушённо вздохнул Афанасий и плюнул в воду. — Так всегда бывает, когда нет подсачка!

Мы глядели на воду опечаленные и убитые. Толстяк всё ещё не догадывался вылезть на берег. Дядя Рангел с растерянным видом держал в руках пустой рюкзак. Папа сосал погасшую сигарету, а Афанасий уже налаживал удочку.

— Как вы могли упустить такого гиганта, не понимаю! Рыбаки, называется! — негодовал толстяк, выбираясь из озера.

— А вам какое дело? — возмутился Афанасий. — Так всегда и бывает, когда висят над душой разные зеваки!

— Это я зевака? — взъярился толстяк, и усы его устрашающе вздыбились. — Сопляк. Я рыбачил, когда ты ещё пешком под стол ходил!

— Неважно, кто куда ходил! — рассердился и дядя Рангел. — Давай лучше проваливай. И без петухов солнце взойдёт!

— Сам ты петух! Такого карпа упустить! Тьфу! — Толстяк возмущённо сплюнул, топая башмаками, полными воды. От этого вода в них чавкала и струйками просачивалась наружу.

— Убирайся подобру-поздорову! — тихо, но твёрдо сказал папа. — Иначе мы и тебя спровадим к тому карпу!

Толстяк смерил папу сердитым взглядом, но, как ни странно, сдержался и побрёл к себе, что-то бормоча под нос.

Мы помолчали немного, потом Афанасий схватил крючок, лежавший на песке, и сказал:

— Самое малое пять килограммов! Поглядите-ка, кусок его морды остался на крючке.

Мы столпились возле Афанасия. Крючок переходил из рук в руки. На нём прочно держалась толстая рыбья губа.

— Челюсть с палец! Верных пять килограммов! Если не больше. Купи мы подсачек, сейчас имели бы такого карпа.

Наконец рыбья губа попала ко мне. Я сняла её с крючка и спрятала. Если кто усомнится, пускай приходит к нам домой и увидит собственными глазами. Теперь она немного ссохлась и уже не кажется такой большой, как тогда, но всё равно видно, какой здоровенный был карп.

— Ну, довольно отпевать! — бросил дядя Рангел. — Не надо было пороть горячку. Мы запросто могли рюкзаком его поднять. Рыбак!

— А у тебя что, карась во рту застрял, не мог мне крикнуть?

— Ну, будет вам! — примирительно заметил папа. — Поймаем другого.

— Поймаем кота за хвост! — вставил Афанасий.

Дядя Рангел бодро подхватил свою удочку.

— Ничего! Будем довольствоваться малышами карасями. А Афанасий пускай ворочает тяжести.

Этим, можно сказать, и закончилась рыбалка в тот день. Ни один карп больше не клюнул на нашу удочку. Может быть, тот, которого мы упустили, предупредил свою братию. Скоро солнце стало припекать основательно, и Афанасий первым махнул рукой на карасей. Он перекочевал в тень развесистых верб, и скоро оттуда стал разноситься богатырский храп.

Папа с дядей Рангелом тоже оставили свои удочки и мирно сидели в тени.

Одна я осталась у воды, и глаза мои бегали туда-сюда — от белых шариков к удочкам и обратно.

Вдруг мне показалось, что папин поплавок слегка вздрагивает.

— Папа, — крикнула я, — клюёт!

— Ну, тащи!

Я ухватилась за удочку и дёрнула вверх, но, как видно, поздно. Червя на крючке не было.

— Папа! Наживи мне червячка!

— Кто хочет поймать рыбу, тот сам наживляет! — прокричал папа.

Открыв пакетик, я стала искать глазами подходящего червя. Признаться, я очень боялась червей, но моё желание поймать рыбу оказалось сильнее. Захватив пальцами жирного червя, я с трудом надела его на крючок и забросила удочку. Плохо. Пришлось повторить. Опять плохо. Только на пятый раз поплавок отлетел от берега на приличное расстояние. Уцепившись двумя руками в удочку, я вперила глаза в поплавок. Ну вот! Опять пёрышко дрогнуло. А сейчас его как будто кто-то тянет всё дальше и дальше. Я дёрнула удочку вверх, конец её согнулся, а леска задрожала. Снизу что-то дёргало. В конце концов леска сама стала ходить вправо и влево. Я вспомнила, что так ведёт себя большой карп, и мне не терпелось позвать папу, но зубы у меня стучали мелкой дробью, и я продолжала бороться сама. Незаметно для себя шаг за шагом я продвигалась вперёд, пока, наконец, песчаный берег у меня под ногами не обрушился и я с плеском бултыхнулась в воду.

Пока я собиралась с духом и выплёвывала воду, которой успела наглотаться, папина рука схватила меня за косички, потом за шиворот и вытащила на берег. Затем из воды извлекли и удочку. На крючке оказался большой-пребольшой карась. Он глотал воздух, а его глаз, выпученный и глупый, уставился прямо на меня. Я заплакала — боялась, что меня будут ругать. Однако папа, убрав карася в садок, насмешливо посмотрел на меня и сказал:

— Ну вот, теперь и Ани посвящена в рыбацкое звание!

Потом оттащил меня к вербам, снял тёплую рубаху и сказал:

— Стаскивай с себя всё! Надевай рубаху и садись на солнышко. И куртку накинь!

Я грелась на солнце до тех пор, пока не высохли мои одёжки. А когда снова оделась, настало время готовиться в обратный путь. Мы собрали снасти, как любил выражаться дядя Рангел, и потихоньку побрели по нашему асфальту.

В заключение хочу сказать, что карась вовсе не плохая рыба, особенно если самому его поймать и поджарить на чистом масле.

Глава седьмая, в которой мама взбунтовалась, и поэтому дядя Кузман, дядя Рангел и папа занимались стиркой

В субботу папа вернулся домой раньше обычного и тут же «сел» на телефон. Он несколько раз набирал один и тот же номер, потом положил трубку, улыбнулся и щёлкнул меня по носу.

— Ну как, завтра идём?

— Куда? — спросила я с любопытством.

— Будет видно, сейчас потолкуем с Рангелом… Алло, Рангел, ты купил червей? Прекрасно. А я крючков прикупил. И тройников тоже… Что? Не понимаю. Ну ладно. К четырём я вас жду… Привяжем, велика важность.

Папа долго слушал молча, хмыкая себе под нос, потом весело засмеялся.

— Ну и отлично! Приводи его, раз он тоже заболел. Ну давай, ровно в четыре!

Я давно собиралась попросить папу об одном деле, но только сейчас решилась, воспользовавшись его весёлым настроением:

— Папа, купи мне удочку!

Папа посмотрел на меня и задумался, а это явный признак, что мой вопрос он не пропустил мимо ушей.

— Хорошо! — сказал он. — Когда твой день рождения?

— Ты же сам знаешь! Двадцать пятого июля.

— Вот тогда и получишь удочку. Кажется, это будет воскресенье, так что сразу же покатим на рыбалку. Если, конечно, не случится что-нибудь непредвиденное.

Раз папа пообещал, значит, удочка будет. Жаль только, что придётся ждать ещё целых три недели.

В это время подошла мама, сообщила, что готов обед, и послала нас мыть руки. Мы с папой ушли в ванную и долго с удовольствием умывались. Холодная вода вырывалась из крана шумной струёй, и кожа от неё делалась красной. Мы вытерлись толстым мохнатым полотенцем, надели рубашки (у нас с папой одинаковые рубашки, мы в них ходим на рыбалку) и сели обедать.

Самое противное на свете — ложиться после обеда спать. Но папа стоял на своём — если я не буду спать после обеда, он не станет брать меня на рыбалку. Вот и сейчас, я лежу на диване, укрывшись простынёй, а папа сидит в кресле у открытой балконной двери и читает газету. Солнце уже клонится к закату, и я вижу только папин силуэт и тонкие струйки табачного дыма. На кухне мама гремит посудой, но тут тихо. Настолько тихо, что, кажется, тиканье будильника на радиоприёмнике должно быть слышно даже во дворе. Я закрываю глаза, сквозь веки просачивается трепетный розовый свет. Постепенно погружаюсь в дрёму и слышу, как в комнату входит мама.

— Завтра опять поедете рыбачить? — спрашивает она.

— Угу! — мычит папа. Он очень не любит, чтобы его отвлекали, когда он чем-нибудь занят. А чтение газет для него тоже работа, чего мама никак не хочет понять.

— Ты, как видно, забыл, что у тебя есть дом, ребёнок… — переходит в наступление мама.

— Тихо, а то разбудишь! — уклоняется от разговора папа.

— Ты не учитываешь, что и мне иногда хочется куда-нибудь пойти, хотя бы в кино!

— А я тебя не держу! — искренне удивляется папа, в руках у него шуршит газета. Это означает, что он принял вызов.

— И вообще хватит вам шляться! — продолжала мама. — Какая от этого польза!

— Да это же спорт, Роси! — убеждённо заметил папа.

— Тоже мне спорт — торчать весь день на одном месте. Ты бы лучше написал что-нибудь — скоро зима, а ребёнок без пальто.

— Ерунда! До зимы ещё далеко. А рыбалка — это спорт. Посмотри, как девчонка посвежела. По возвращении с рыбалки ест, аж за ушами трещит, и спит хорошо. Щёки стали розовые. Чем ты недовольна?

— Как же ей не есть, когда она наголодается за день! Не плохо бы и мне уделить немного внимания! — обронила мама, и я чувствую, что она вот-вот заплачет.

— Я же тебе предлагал ездить вместе с нами! Зря ты отказываешься!

— Ты что, с ума сошёл! — удивляется мама. — Я брошу дом и потащусь с вами на рыбалку! Это же надо!..

— Делай как знаешь. Восемь месяцев в году можно ловить рыбу. В каждом месяце по четыре выходных дня. Тридцать два дня активного отдыха. Спорта. А ты — дом!

— Да, но если бы я вас не обстирывала по воскресеньям, то вы бы протухли. Ты это учитываешь?

— Для этого есть прачечная! Отнеси — и тебе выстирают. Наконец, я купил тебе стиральную машину…

— Ты бы хоть один раз сам постирал, тогда бы не говорил так больше! — возмутилась мама. — Завтра ты никуда не пойдёшь, поможешь мне убираться. Разве я в состоянии одна выбить ковры? А большая стирка, которую я затеяла ещё вчера, это что, по-твоему, пустяк? А готовка это тоже, по-твоему, пустяк? А на рынок ходить? Ты бы хоть хлеба догадался купить, возвращаясь домой. И это, скажешь, не мужское дело… По-твоему, если ты даёшь деньги, то на этом твои обязанности и кончаются, да?

— Велика важность. Стирка! — самоуверенно сказал папа. — Если иметь навык, за час-другой запросто можно управиться. Вот сейчас примусь за твою стирку и к вечеру я свободен!

— «Свободен»! — презрительно повторила мама. — Тебе бы только играть в кости или в бридж. На другое ты не способен.

Мама хлопнула дверью и ушла в кухню. Я открыла глаза и встретилась взглядом с папой. Он улыбнулся и подмигнул мне, подмигнул так, как только он один умеет — весело и лукаво. Затем прошептал:

— Ани, дружочек мой, пожалуй, не бывать нам завтра на рыбалке!

Я села на диване и тоже заговорила шёпотом:

— Папа! Давай сегодня выбьем ковры, а? Я буду тебе помогать!

Папа поморщился, как будто съел что-то кислое.

— Но к четырём часам придут Рангел с Кузманом. Что мы станем с ними делать?

— Пускай привязывают крючки.

Папа немного подумал.

— Ложись-ка поспи ещё, потом будет видно.

Я снова юркнула под простыню и закрыла глаза.

Меня разбудили голоса в прихожей.

В гостиную вошёл дядя Рангел, и его мощный голос сразу заглушил все другие шумы:

Слышен звон! Слышен звон! Озарился небосклон, Эй, лентяйка, хватит спать…

Следом за дядей Рангелом вошёл дядя Кузман. Он, как обычно, был чистенький и подтянутый. Белая офицерская куртка словно только что из-под утюга, погоны сверкают — смотреть больно. Дядя Кузман моряк, но служит в Софии, в каком-то министерстве; когда садятся играть в бридж, он вечно третий, вечно куда-то торопится и вечно боится опоздать.

Я оделась, мама меня причесала, и я вернулась в гостиную. Прежде, когда к нам приходили гости, папа всегда отправлял меня играть в другую комнату. Но с тех пор как мы вместе ездим на рыбалку, я стала равноправным участником рыбацких сборищ. Моё присутствие было даже необходимо — после того как я поймала большущего карася, дядя Рангел считал, что я везучая и что у меня лёгкая рука.

Само собою понятно, разговор уже вертелся вокруг завтрашнего похода.

— Афанасий опять едет с нами. Ему скучно одному! — заявил дядя Рангел. — Я предлагаю поехать завтра на Алдомировское. Только там есть топкие места, так что понадобятся сапоги. Резиновые сапоги.

— Рано нам туда ехать! — сказал папа. — Сперва надо кое-какой инвентарь завести. Роси! Росица!

В дверях показалась мама.

— Что случилось?

— Дай-ка нам по рюмочке сливовой! Да помидорчик!

— Сам с этим справишься! Видишь, я занята! — отчеканила мама. — И потом, я должна сказать Рангелу, что ты завтра никуда не поедешь.

— Вот те на́, почему? — спросил дядя Рангел.

— Потому, что он будет выбивать ковры и дорожки. А потом поможет мне отжать бельё. А то у меня уже дух вон. Так что придётся вам отказаться от ваших планов.

— Подожди, Роси! — начал было папа, но мама его прервала:

— Нечего мне ждать! Стирку я закончила, бельё киснет в мыльной воде. Осталось только выполоскать и отжать. Такие вот дела. Кому надо, пускай себе едет на рыбалку. А тебя, муженёк, завтра ждёт воскресник.

— Трам-трам-трам… — нахмурился папа. — Ты, пожалуйста, не зли меня, а то худо будет!

— Борислав, не горячись! Росица права!

— Что значит права? — вышел из себя папа. — В чём она права? Чем она занимается всю неделю? Я, видишь ли, должен ей в воскресенье стирать да ковры выбивать.

— Ну, сколько у тебя отнимет времени эта стирка?

— У меня такое чувство, будто я всю жизнь занимаюсь стиркой, — язвительно заметил папа. — Работы на полчаса, но ведь это же утром делается.

— Почему утром? — вмешался дядя Кузман. — Отожми его сейчас и развесь на чердаке. У вас есть сушилка?

— Есть.

— Так в чём же дело?

— А половики? — явно расстроился папа.

Все замолчали. Вижу, что пора и мне высказаться. В другом случае я бы и рта не раскрыла, но сейчас решался вопрос, быть или не быть завтрашней рыбалке. Поэтому я решила внести предложение:

— А почему бы нам сейчас их не выбить?

Мужчины переглянулись, и папа строго одёрнул меня:

— Ты лучше помолчи. И вообще иди-ка ты поиграй немного.

Нахмурившись, я тут же пошла к выходу, но дядя Кузман меня остановил.

— Постой, Ани, постой, моя девочка. Слушай, Борислав, а ведь она дело говорит! Мы мужчины или кто? Если приналечь, нам и полчаса не потребуется, за пятнадцать минут управимся!

— Кому как, а мне это занятие не по душе! — сказал дядя Рангел. — Отродясь ничего такого не делал.

— Попробовать никогда не поздно! — убедительно заметил дядя Кузман. — К тому же орудовать палкой дело нехитрое. Или у тебя силёнок мало?

— У кого? У меня силёнок мало? — возмутился дядя Рангел. — Да я одной рукой телёнка убиваю! — При этих словах он сжал правую руку в кулак.

— То-то кругом валяется столько убитых телят, выходит, это твоя работа! — съязвил дядя Кузман.

Явно задетый за живое, дядя Рангел только рот раскрыл.

— Борислав, мы с тобой займёмся стиркой. А Рангел, поскольку он у нас самый сильный, вытащит на улицу дорожки и ковёр, выбьет их и принесёт обратно. Контроль за качеством возлагается на Ани. Да смотри, Рангел, не вздумай ловчить! Колоти до тех пор, пока палка в щепки не разлетится.

Дядя Кузман снял куртку и рубашку.

Папа всё ещё колебался, а вконец ошарашенный дядя Рангел только спросил:

— Ани, у вас камышовка или палка?

— Камышовка! — сказала я и улыбнулась.

Итак, мы всем скопом ввалились в кухню. Мама резала лук, и по её лицу в три ручья текли слёзы. Подняв покрасневшие глаза, она так и ахнула от изумления.

Мы все были в майках. Папа и дядя Кузман подвязали передники, а дядя Рангел выгибал в своих мощных руках камышовку и сердито бормотал:

— Надо же такое сморозить. Я телёнка убиваю…

— Что вы собрались делать? — воскликнула мама.

— Двое стирать, а один выбивать, — бросил папа. — Давай таз!

Мама уронила на пол головку лука и всплеснула руками.

— Так ведь это же надо делать завтра, Борис!

— Никаких завтра! — отрезал папа. — Ты мне сегодня все уши прожужжала. Сейчас ты увидишь, как это делается. Чтобы потом не воображала!..

— Матушка родная! — запричитала мама. — Мужское ли это дело, Борис! Да и время уже позднее!

— Хватит! — огрызнулся папа. — Командуй, пока мы не раздумали!

Мама торопливо вытерла руки о передник и шагнула к двери.

— В таком случае идите сюда! Вот вам таз. Бельё полоскать до тех пор, пока вода не станет прозрачной. Потом его надо отжать и развесить наверху в сушилке.

— А где дорожки? — поинтересовался дядя Рангел. — Это по моей части.

Когда мы принялись за дело, было пять часов вечера. Скоро в ванной зашумела вода, а со двора глухо послышалась артиллерийская канонада. Там дядя Рангел, который, как я уже говорила, был когда-то артиллеристом, «обрабатывал» большой ковёр из гостиной.

Я бегала вверх-вниз по лестнице, а мама, судя по всему, вконец растерялась. Она попробовала сунуться в ванную, но оттуда её прогнали, чтобы не разносила воду по дому. А вода шумела, как Боя́нский водопад. Я даже стала опасаться, что они зальют весь дом.

Мало-помалу работа всех увлекла. Я смахнула пыль с мебели, вытерла тарелки, а мама на скорую руку вымыла окна в гостиной, воспользовавшись разгромом, как она выразилась.

Папа и дядя Кузман вышли из ванной примерно через час. Оба были мокрые от пота, но весёлые.

— Порядок! — победоносно бросил папа. — Роси! Дай ключи от чердака.

Мама вынесла ключи в прихожую и крикнула им вслед:

— Да не забудьте верёвку протереть! А то заново стирать придётся!

— Велика важность! — сказал папа в ответ и хлопнул дверью.

Вскоре раздался звонок в дверь. Мама открыла и попятилась от неожиданности — перед нею стоял дядя Рангел, держа на плечах целую гору ковров и дорожек.

— Где те слабаки? — весело бросил он. — Управились они со стиркой?

— Управились, — ответила мама. — Тащи вот сюда. А теперь надо разостлать всё это.

Подробностей рассказывать не стану. В половине девятого все мы уже сидели в гостиной за столом. Взрослые пили кофе, а мне налили малинового сиропу, того, что бабушка принесла третьего дня.

— Итак, завтра в пять! — сказал дядя Рангел.

— Решено! — ответил папа и перевёл взгляд на маму.

Мама только усмехнулась и пожала плечами.

Глава восьмая, в которой рассказывается о том, как мы взяли на рыбалку дядю Кузмана, как попали под дождь и как потом катались на грузовике

Утром рано мы с папой спустились вниз и стали ждать дядю Кузмана. Скоро из-за угла вывернулся его зелёный «Москвич», и мы поехали. В машине уже сидели дядя Кузман с Афанасием. Дядя Рангел жевал милинку[1] и отломил мне большой кусок. Афанасий дремал на заднем сиденье.

Машина мчалась по пустынным улицам, и мы немножко гордились, глядя, как другие рыбаки брели пешком по серой мостовой.

Скоро мы выкатили из города на Орхани́йское шоссе. В стороне остался аэропорт. Миновав развилку на Челопечене, машина устремилась в сторону Варны.

— Нынче должен быть славный денёк! — сказал дядя Рангел, проглотив остаток завтрака.

— Как бы дождя не было. Видишь, какие тучи собрались над горами, — возразил папа.

— Спрячемся в машине, нам бояться нечего, — успокоил нас дядя Кузман.

— Перед дождём рыба лихо клюёт. С добрым утром, Ани! — проснулся Афанасий.

— Здорово! — ответила я.

— Смотрю и удивляюсь, до чего вы чудной народ. Носит вас нелёгкая повсюду, только зря время теряете! — сказал дядя Кузман, зорко глядя вперёд.

— Хотел бы я услышать, как ты запоёшь, когда мы здоровенных карпов начнём таскать, — с чувством превосходства возразил дядя Рангел. — Ну-ка, Ани, расскажи ему, какого мы карпа давеча подцепили!

— Ты про того, что мы упустили?

Все весело засмеялись, а дядя Рангел посмотрел на меня с упрёком.

— Рыбаку не грех и приврать!

— Могли бы сейчас преспокойно отдыхать дома, потягивать кофе, играть в картишки… Эх-хе-хе! Вот так бы весь день-денёчек и просидел за игрой! — мечтательно рассуждал дядя Кузман.

— А мы поиграем! — сказал дядя Рангел. — Наловим рыбы, приедем к нам — и пожалуйста.

— Нет, лучше у нас соберёмся, — предложил папа. — Росица дома, нажарит рыбы.

— Да, но Росица не знает, как её готовят в томатном соусе! — возразил дядя Рангел.

— Так же, как кашу с рыбой! — съязвил папа.

Дядя Рангел смолчал.

— Сейчас вон на той развилке поворачивай вправо! — скомандовал Афанасий.

Машина съехала с асфальта и затряслась по чёрному просёлку.

— Здесь только на быках ездить! — посетовал дядя Кузман.

— Если хочешь добыть рыбы не сходя с асфальта, ступай в магазин! — лениво заявил Афанасий и снова откинулся на спинку. — Вон за теми постройками есть озерки. Там под вербами остановишься.

Наконец мы приехали. Озерки как озерки. Мы осмотрелись, выбрали удобное местечко и принялись за дело. Дядя Кузман остался у машины.

Не успели мы закинуть удочки, как он приплёлся к нам. Дядя Кузман вырядился в белые брюки, в голубую трикотажную рубашку и в лёгкие блестящие сандалии.

— Фу, как здесь сыро! — с досадой заметил он.

— А как же иначе! — наставнически возразил дядя Рангел. — Нечего было наряжаться как в театр.

— А мне Афанасий говорил, будто на берегу сухо.

— Что же, по-твоему, это мокро? — искренне удивился Афанасий.

Берег и в самом деле был сухой. Но на траве ещё сверкали капельки росы, и если сравнить с другими местами, где мы бывали, здесь было ужасно красиво. Трава, вербы и лесок славный поблизости.

Наступило молчание. Поплавки покоились на гладкой воде, в которой отражались ползущие с гор тяжёлые тучи. Стало зябко и неприятно.

— Дай-ка и я подержусь за удочку! — обратился дядя Кузман к Афанасию.

— Погоди минутку! — ответил Афанасий.

В это время его поплавок подозрительно заметался.

Подождав немного, дядя Кузман начал приставать к дяде Рангелу:

— Дашь мне попробовать?

— Сперва я должен увидеть, какой нынче клёв. Это не так уж интересно! — внушал дядя Рангел, не отводя глаз от поплавка.

Сжалившись над дядей Кузманом, папа подозвал его к себе.

— Возьми мою удочку!

Они присели на корточки у самой воды.

Вскоре поплавок дрогнул и заскользил по водной глади.

— Дёргай! — скомандовал папа.

Дядя Кузман изо всех сил рванул удочку вверх.

— Не так! — расстроился папа. — Рыба требует деликатного обращения. Надо дёргать плавно и резко.

— Не понимаю! Что-нибудь одно: или плавно, или резко.

— Потом поймёшь!

Они снова замолчали. Через минуту опять вытащили удочку из воды.

— Сожрала червя! — установил папа. — Наживляй заново.

Дядя Кузман брезгливо взял червяка и стал неловко насаживать его на крючок.

— Фу, как он извивается! — возмущался дядя Кузман.

— И ты бы извивался, окажись на его месте, — деловито заметил папа.

— Держи его покрепче!

Покончив с нелёгким делом, дядя Кузман вытер пальцы о белые штаны, оставив на них бурые пятна.

Прошло часа два. За это время мы поймали трёх карасей и ещё не оперившегося карпика. Теперь Кузман относился к червям уже не так брезгливо, как вначале, но, когда увидел свои брюки, пришёл в ужас. С обеих сторон они были в жутких пятнах, а сзади на них отпечатался мокрый круг с грязными разводами — дядя Кузман, сам того не замечая, сел на влажную траву.

— Пустое дело! — вздохнул дядя Рангел. — Из-за Кузмана мы очутились на этом болоте. Ведь собирались ехать на Челопечене. Только Афанасий мог такое придумать.

— А говорили, что тут рыбы невпроворот! — виновато бормотал Афанасий.

Между тем упали первые капли дождя. Не успели мы опомниться, дождь полил как из ведра.

— Спасайся, братцы! — закричал дядя Рангел и, положив удочку на колышек, бросился к стоявшему вблизи навесу.

Мы с папой кинулись следом за ним. Позади неуклюже сигал на длинных ногах Афанасий. Раньше всех достиг укрытия дядя Кузман. Но хотя он мчался как настоящий спортсмен, его голубая рубашка успела потемнеть от дождя.

Под навесом стоял трактор и грузовик. Какой-то человек в синем комбинезоне лежал под грузовиком, и нам видны были только его ноги, обутые в пыльные чёрные полуботинки.

Мы вытерли мокрые лица, папа накинул мне на плечи свой свитер. У всех было весёлое настроение, и Афанасий убеждённо заметил:

— Сейчас, после дождя, начнётся такой клёв, закачаешься!

Никто на его слова не обратил внимания, только папа пробубнил себе под нос:

— Сперва надо дождаться погоды. Вон как обложило со всех сторон.

В это время из-под грузовика вылез молодой человек с недовольным лицом, чёрным от машинного масла.

— Что с ним такое? — спросил дядя Кузман.

— Леший его знает! — прохрипел парень в синем комбинезоне. — Со вчерашнего дня ковыряюсь, и никакого толку. Не заводится, и всё тут.

— Дай-ка я посмотрю! — сказал дядя Кузман и залез под машину. Рядом с ним пристроился шофёр.

Некоторое время спустя подал голос дядя Кузман:

— Рангел, ну-ка включи зажигание!

Дядя Рангел полез в кабину.

— Включи зажигание! — кричал снизу дядя Кузман.

— Включил!

Дядя Кузман вылез из-под машины и авторитетно заявил:

— Где-то закорачивает. Давай, Рангел, помогай.

Вскоре брезент был усыпан гайками, болтами, ключами, отвёртками. Афанасий промывал в бензине детали, папа копался под машиной, а дядя Кузман, молодой шофёр и дядя Рангел хлопотали у двигателя.

Настало время обеда.

Дождь уже перестал, и мы расположились под открытым небом. Достали всё, что принесли с собой. Поев, снова занялись грузовиком. Дядя Кузман подогнал к навесу свой «Москвич» и достал из багажника инструмент. О рыбалке все забыли.

К четырём часам удалось пустить двигатель. Дядя Рангел с торжественным видом выгнал грузовик на поляну и сделал на нём широкий круг.

— Что-то стучит! — сказал он.

Все опять склонились над мотором.

Когда солнце стало садиться, за руль сел дядя Рангел. Мы все забрались в кузов, и машина сделала ещё несколько кругов. Затем её опробовал папа, и наконец в кабину сел шофёр. Грузовик описывал дуги, рычал, пускал облака дыма.

После всех испытаний дядя Кузман загнал его задним ходом под навес и, протирая концами масляные руки, с удовлетворением произнёс:

— Заработал-таки. Фурычит!

— Ещё бы, как ему не фурычить! — весело вставил дядя Рангел.

— Эй, а наши удочки! — спохватился Афанасий.

Мы все побежали к берегу. Удочки лежали на колышках, черви расползлись в разные стороны.

— Вся наша рыбалка пошла прахом! — вздохнул Афанасий.

— Почему же? — удивился дядя Кузман. — Пособили человеку. Иначе кто знает, сколько бы ему ещё пришлось маяться.

— Верно! — согласился папа.

— На рыбалку мы и в другой раз можем поехать. А чинить грузовик не всякий день случается! — заключил дядя Рангел.

После этого мы погрузились в машину и сами не заметили, как очутились в Софии. До позднего вечера гостили у дяди Кузмана. Взрослые играли в бридж, а я в этот раз просмотрела всю телевизионную программу. Когда мы вернулись домой, папа отдал трёх карасей и неоперившегося карпика нашему мурлыке.

Глава девятая, в которой папа с дядей Рангелом держат экзамен на рыболова-спортсмена и мастерят подсачек

Рассказы Афанасия об огромных кленях и судаках разбередили папе и дяде Рангелу душу и лишили их покоя. Все мы день и ночь мечтали поехать на Искыр, на Вит, на Пане́гу и Янтру. В наших мыслях тихо плескались прозрачные воды Искырского и Батакского водохранилищ. Всякий раз, когда вечером рыбацкая компания собиралась у нас дома, разговор всё время вертелся вокруг карпа, усача, кефали. Игральная доска покрылась пылью, нам стало не до неё, всю неделю папа, дядя Рангел и я чинили удочки, привязывали крючки или строили новые планы. Однако все наши мечты разбивались о маленькую голубую книжечку, которую Афанасий то и дело показывал нам, а папа с дядей Рангелом, разглядывая её, сгорали от зависти. Признаться, я тоже мечтала иметь удостоверение рыболова-спортсмена и собственную удочку. Но до моего дня рождения было ещё далеко. Хотя Афанасий прав: получи я удочку раньше, что толку — ни на реку, ни на водохранилище мне с нею всё равно не сунуться.

В этот вечер папа с дядей Рангелом сидели в гостиной за столиком и задумчиво молчали.

— По части рыбалки мы с тобой уже и кандидатский минимум могли бы сдать! — нарушил молчание дядя Рангел. — А вот что касается этих законов да постановлений относительно лова рыбы, то здесь дело сложнее…

— Постановления как постановления… Вызубрил, и дело с концом, — самоуверенно возразил папа.

На столике лежала внушительная стопка книг.

— Взять хотя бы вот эту! Очень полезная штука: «Пресноводные рыбы и охота на них»!

— Чепуха! — презрительно бросил дядя Рангел. — Ну что нового ты из неё узнаешь!

— Тут изображены все рыбы, даётся описание…

— Нет! Надо завести тетрадь! Законспектируем всё и пойдём сдавать. Афанасий твердит, будто через две недели начнут принимать экзамен.

— Конспекты? — возмутился папа. — Мало я их писал в университете!

— Как хочешь, а я без конспекта не могу.

Так для них началась экзаменационная сессия.

На стене в папином кабинете появились две карты Болгарии: на одной были показаны леса и горы, города и сёла, а на другой — большие и малые реки.

За последние пятнадцать дней папа стал неузнаваем. Никогда прежде он не был таким скучным. Садился в кресло за письменный стол, и до меня доходил его тихий шёпот:

— Карп — пресноводная рыба. Его тело покрывает толстая золотистая чешуя; между головой и спинным плавником заметно выступает горб. Неопытные рыболовы часто путают эту рыбу с карасём и невольно становятся браконьерами, вылавливая вместо карася молодь карпа. Необходимо обратить внимание на то, что голова карася значительно короче. Карп живёт до двенадцати лет, и вес его достигает восьми килограммов. Нередки экземпляры и покрупней… — Тут папа вздыхает, по его пальцам пробегает нервная дрожь, и он закуривает. — Карп нерестится…

— Ани!

— Да, папа! Ты что хотел?

— Послушай-ка, о чём здесь пишут! Вес его достигает восьми килограммов!

Я молча стараюсь представить, как мы в один прекрасный день выловим такого карпа.

— Роси! Роси! — зовёт папа. — Пойди сюда на минутку.

В дверях показывается мама, она, как всегда, в халате, в руке у неё деревянная ложка.

— Роси! Вес карпа достигает восьми килограммов и даже больше.

— Ну и что? — равнодушно спрашивает мама.

— Представь себе на минутку, что мы поймали такого карпика!

Мама хлопает дверью, и мы слышим её сердитое удаляющееся бормотание:

— Нет, этого я представить не в силах.

Папа откладывает книжку в сторону (это общая тетрадь дяди Рангела) и обращается ко мне:

— У нашей мамы никакой фантазии! А ты можешь себе представить такого карпа?

— Могу! — отвечаю я, глазом не моргнув.

— Хм…

— Тот, что мы с Афанасием упустили, наверняка потянул бы на восемь килограммов.

Папа задумчиво грыз ноготь на пальце.

— Вполне мог потянуть на восемь килограммов. А упустил его Афанасий…

На экзамены мы отправились все вместе. Папа надел чистую рубашку и, хотя было очень жарко, завязал галстук. На остановке нас ждал дядя Рангел. Его брюки были хорошо выглажены, от него пахло одеколоном.

— Сейчас, через минутку-другую, придёт и Афанасий! — стал убеждать он, даже не поздоровавшись.

— Опять жди его полчаса! — недовольным тоном заметил папа.

Но не прошло и пяти минут, как Афанасий вышел из трамвая. Одет он был, как всегда, небрежно и явно не побрился, но так как у него уже было удостоверение, то и бриться ему было не обязательно.

Мы сели в трамвай, поехали вдоль какой-то тихой улочки и остановились возле двухэтажного жёлтого здания.

— Папа! — дёрнула я папу за рукав. — Это он и есть?

— Что?

— Рыбачий университет?

Ни с того ни с сего все громко засмеялись. Потом Афанасий, с которым мы очень подружились, ущипнул меня за щёку и сказал:

— Он и есть!

— Лю́бо! — обратился Афанасий охрипшим голосом к человеку, сидевшему за большим письменным столом. — Вот они, кандидаты. Славные ребята!

Мы познакомились с Любо, он даже со мной поздоровался за руку.

Затем Любо начал с кем-то говорить по телефону.

— Пришли… Зайди на полчасика, комиссия должна быть в полном составе! Что? Ну хорошо, мы немножко подождём…

Любо сидел под закреплёнными на стене рогами, я — точно напротив него, на мягком кожаном диване, и мне казалось, что они растут прямо на голове этого человека, в его пышной шевелюре.

Скоро пришли ещё двое. Один был в резиновых сапогах и брезентовой куртке, с рюкзаком за плечами.

— Долго нам придётся ждать? — тихо спросил он. — Мы собрались на Батак.

Папа и дядя Рангел не сводили глаз с этих заправских рыбаков, разглядывая их с нескрываемой завистью.

Начался экзамен.

Папа с дядей Рангелом волновались, краснели, отвечали сбивчиво и неуверенно.

— Так какой же документ регламентирует наше отношение к лову рыбы? — спросил человек в непромокаемой куртке, обращаясь к папе.

Папа нервно теребил пуговицу на своей рубашке.

— Постарайтесь вспомнить! — настаивала куртка. — Там указаны все нормы лова, меры по охране водоёмов и прочее.

Мне стало страшно. Папа или забыл, или вовсе не знал.

— Постановление двести двадцать второе, — прошептала я, однако меня все услышали.

В комнате раздался громкий смех.

— А тебе сколько годочков? — спросил у меня Любо, и под его мохнатыми бровями блеснули живые и добрые глаза.

— Скоро исполнится девять.

— Тогда давайте и её внесём в протокол! — предложил Любо. — Пожалуй, она знает больше, чем её папа.

— Хочешь стать рыбачкой? — обратился ко мне человек в куртке.

— Хочу.

— Какая же из неё рыбачка, если она крючка привязать не умеет! — вставил третий член комиссии. До этого он всё время молча подчищал свои ногти.

— Могу, — сказала я.

— Ну-ка покажи, как это делается! — человек в куртке достал какую-то коробочку и подал мне крючок на карпа. — А вот и леска!

От волнения у меня дрожали руки. Но я завязала узел точно так, как учил Афанасий.

Члены комиссии склонились над крючком, а Афанасий самодовольно заметил:

— Нечего проверять! Моя школа. Я её учил.

На этом экзамен закончился. Меня тоже внесли в протокол, и мне присвоили звание рыболова-спортсмена.

Когда мы вышли на улицу, Афанасий шутливо произнёс:

— С вас причитается. Если бы не я, вам бы никогда не стать настоящими рыбаками!

— Значит, завтра мы не едем! — сказал папа. — Вроде бы все на этом сошлись?

— Завтра ты приходи к нам! Будем делать подсачек, — напомнил дядя Рангел.

— Сеть имеется? — спросил папа.

— А как же!

Мы ещё довольно долго болтали о рыбе, о рыбалке, а потом разговор зашёл о политике, и мне стало скучно.

Выбрав удобный случай, я тихонько шепнула папе:

— Мама нас ждёт к обеду.

На другой день мы не поехали на рыбалку. И очень хорошо сделали. Нам просто повезло, как заметил дядя Рангел. После вчерашней жары ночью зарядил дождь. Когда мы с папой собрались идти к дяде Рангелу, нам пришлось долго стоять у парадной двери и ждать, пока дождь поутихнет. Наконец терпение у нас лопнуло, и мы понеслись к трамвайной остановке. Промокли немного, но нас с папой такие мелочи не смущают. Папа сказал, что нам ещё не раз придётся мокнуть под дождём, под открытым небом, особенно когда наступит осень.

Дядя Рангел ждал нас. Он был в трикотажном костюме и белой тенниске. Мы сразу же пошли в его рабочую комнату. Столик и стулья были сдвинуты в сторону, ковёр скатан, и на полу, почти на всю комнату, была разостлана рыбачья сеть.

— Проволоку принёс?

— Ага! — Папа извлёк из-под плаща проволоку и прищёлкнул языком. — На десять подсачков хватит.

— Нам достаточно одного.

— Ты хоть представляешь себе, каким он должен быть, этот подсачек? — спросил папа.

— Сейчас сообразим.

Папа снял плащ, я тоже разделась. И мы втроём уселись на полу. Дядя Рангел приготовил катушки с нитками, иголки, ножницы, сантиметр и напёрсток.

— Нам надо вырезать два треугольника, затем сшить их, — сказал папа. — А там будет видно.

Дядя Рангел молчал. Он встал, принёс пепельницу, сигареты, спички, графин с водой и стакан. Всё это он разместил на полу.

— Треугольники должны быть одинаковыми, иначе ничего не получится.

— Само собой! — согласился папа и деловито склонился над сетью.

Вскоре первый треугольник был выкроен.

— Та-а-ак! — произнёс довольный папа. — Сейчас и второй будет. Ну-ка, натяни тот край!

Мы с дядей Рангелом натянули сеть. Папа положил на неё первый треугольник и начал выкраивать второй.

— Готово! — вздохнул дядя Рангел.

Мы соединили края треугольников и начали их сшивать.

— Ничего не выходит! — сказал с досадой дядя Рангел. — Неудачно ты его выкроил!

— Это ты шьёшь криво, — ответил папа и налил себе воды.

— Ну почему криво? Нормально. Я иду по краю.

Они долго спорили, кто виноват. Кончилось тем, что распороли сшитые треугольники и положили их рядом. Один в самом деле оказался больше другого.

— Говорил же я, что они плохо скроены! — восторжествовал дядя Рангел. — Зря сеть испортили!

— А ты бы взял да скроил лучше, — обиделся папа.

— Думаешь, не сумею?

Дядя Рангел нащупал ножницы и принялся за дело.

— Натягивайте край! — скомандовал он.

Мы с папой разровняли край сети.

В этот раз, прежде чем сшивать треугольники, проверили их размеры.

Опять один оказался побольше.

— Я всегда говорил, что ты хвастунишка! — равнодушно пожал плечами папа. — Вот тебе и результат.

Дядя Рангел недоумевал.

— Как же быть?

— Леший его знает! Вроде всё было вымерено.

— Если так пойдёт и дальше, нам сети не хватит! — сказал папа и прикинул на глазок, что может получиться из оставшегося куска.

— Папа, — вмешалась я. — А зачем выкраивать два треугольника?

— А как же иначе?

— А не лучше ли вырезать квадрат и сложить его вдвое?

Папа и дядя Рангел переглянулись.

— А ведь верно! — хлопнул себя по лбу папа. — Одно время нас этому учили в прогимназии, да что толку!

Сказано — сделано.

Через десять минут перед нами лежал правильный квадрат из сетки с мелкой ячейкой. Сложенный вдвое по диагонали, он образовал два идеально правильных треугольника.

— Нам достаточно зашить одну сторонку! — сказал дядя Рангел с довольным видом. — Укололся?

— Ага! Но ничего!

— Как так ничего? Сейчас принесу йод.

— Глупости!

— Не забывай, что иной раз от таких уколов люди прощаются с жизнью! — сказал дядя Рангел и принёс йод.

— Так нас надолго не хватит! — произнёс папа и воткнул иголку в паркет. — Техника есть техника.

— Дело дрянь. Вместо того чтоб мучиться с этой иголкой, не лучше ли взять кусок…

— Что значит дело дрянь! — возмутился дядя Рангел и потянул углы сетки в разные стороны. — Смотри, какая прочность!

Послышался слабый треск, и шва как не бывало.

— Именно поэтому я предлагаю найти подходящую тряпку, вырезать из неё полоску, наложить её на соединяемые края сетки и обметать с двух сторон. Усек?

Мы соображали, как это лучше сделать.

— А где нам её найти, эту тряпку, — призадумался дядя Рангел.

— Тряпок в доме сколько угодно. Поищи и без труда найдёшь. Женщины вечно берегут тряпки — такой у них характер.

Папа с дядей Рангелом перерыли весь гардероб, оба чуланчика и сундук. Наконец они торжественно извлекли откуда-то коробку из-под обуви, полную всевозможных тряпочек.

— Это как раз то, что надо! — сообщил дядя Рангел, разматывая кусок белого ситца.

Наконец полоска готова.

— Борис! — оживился дядя Рангел. — А почему бы нам не воспользоваться швейной машинкой?

— Верно! — чуть не подпрыгнул папа. — Чего ради мы должны терпеть такие мучения.

Дядя Рангел приволок швейную машинку и торжественно открыл её.

— В ней нет нитки, — заметил папа.

— Сейчас вденем!

Мы начали докапываться, как вдеть нитку.

— Надо вот так! — предложил папа.

— Ты, похоже, видел швейную машинку только по телевизору, а я на неё смотрю с утра до ночи.

— Если бы достаточно было посмотреть, то собаки становились бы мясниками! — ввернул папа, но дядя Рангел промолчал.

Как мы ни вдевали, нитка снова выскальзывала. Все лежали вокруг машинки на животе, и каждый давал советы. То папа, то дядя Рангел откусывал конец нитки и, смочив его слюной, снова принимался вдевать в иголку. Остальные ждали затаив дыхание.

— Как-то она сделана не по-людски! — возмущался папа. — Чтобы видеть, куда просунуть, у тебя шея должна уподобиться штопору… Тьфу, опять выскользнула…

— Знаешь что? — сказал дядя Рангел. — Отнесу-ка я её к соседям, наверняка подскажут. Как это мне вчера не пришло в голову заставить Марию вдеть эту проклятую нитку. Теперь жди её из Пло́вдива только в понедельник.

Минут через пятнадцать дядя Рангел возвратился вместе с толстой непричёсаной женщиной в бумажных бигуди, в грязном цветастом халате; глаза у неё были слегка навыкате.

— Что у тебя стряслось, Рангелочек? — раздался её оглушительный голос, и мы с папой невольно обернулись.

— Это мои друзья, тётя Стефка, познакомься!

— Маринова! Мерси! — сотрясла воздух тётя Стефка. — Да разве ж это мужское дело шить на швейной машинке!

— Но у нас тут…

— Будь оно неладно. Если бы не поставила фасоль на огонь, я бы вам всё сделала в пять минут.

— Да мы… — попытался что-то вставить папа, но тётя Стефка не обращала на него внимания.

— Так где она тут, окаянная? Надо продеть вот сюда, потом с этого боку, потом вот таким манером, а дальше пропустить через эту вот закорюку, потом так… так, потом вдеваешь в иголку, и готово. А что шить-то будете?

— Мы тут хотим соорудить…

— Никак невод задумали сделать, сети у вас, уж не на рыбалку ли собрались?

— Мы… — пытался вставить слово дядя Рангел.

— Вы что, спятили? Да если запропаститесь на всё воскресенье или будет носить вас нелёгкая бог знает где каждый воскресный день, несчастная жена умрёт здесь от тоски.

— Ничего с нею не случится! — сердито проговорил дядя Рангел, а папа стрельнул в него убийственным взглядом.

— Матушка родная, ну и мужики нынче пошли! Одно время Крум, дядюшка твой, когда женился на мне, из мастерских прямо домой спешил. Чтоб когда-нибудь затесался в какую компанию ради выпивки или подался с дружками за город без меня, боже упаси…

— Оно и видно… — ввернул папа.

— Отдал богу душу, горемыка. А какой был домосед. Нет, я должна рассказать вам про него, таким, как вы, — наука… И ваш напарник пущай слушает, потому как он тоже, видать, женат…

Мы все оставались на местах — кто стоял, кто сидел, — вконец ошарашенные, оглушённые её режущим голосом, от которого, казалось, весь дом дрожал.

— Тётя Стефка! — очнулся наконец дядя Рангел. — Там у тебя фасоль подгорит!

— Вай! — спохватилась тётя Стефка, и полы её замызганного халата заколыхались по направлению к выходу. — Матушка родная, как разговоришься…

Дверь захлопнулась, а у нас всё ещё звенело в ушах. Папа вытер вспотевший лоб и тяжело вздохнул.

— И как ему, бедняге, было не умереть, её муженьку-то!

— Ну и ну!

— Избавился, несчастный!.. — продолжал язвить папа.

— Мать честная! — стонал дядя Рангел. — А что бы с нами сталось, если бы она фасоль на огонь не поставила? Пропали бы за милую душу!

— Ты прав, повезло нам, ничего не скажешь! — улыбнулся папа, и мы снова начали замётывать края злополучного подсачка.

— А сейчас прострочим на машинке, и точка. Тогда примемся за ободок.

Дядя Рангел поставил машинку на столик и взял замётанный подсачек.

— Посмотрим, как тут колдовать дальше!

Он прижал лапкой сетку, расправил её и стал вертеть ручку. Машинка тихо хрюкнула и тотчас же что-то заело.

— Так дело не пойдёт! — вмешался папа. — Одному надо вертеть ручку, а другому шить.

Дядя Рангел согласился. Папа ухватился за ручку, однако она даже с места не сдвинулась — так сильно заело.

— Придётся её разобрать! — заключил папа.

Дядя Рангел притащил клещи, молоток, маслёнку, кусочки шкурки и другие инструменты. Скоро весь пол покрылся замысловатыми деталями. Разобрать машинку и почистить её оказалось куда проще, чем шить на ней.

Засучив рукав, папа шарил рукой где-то в утробе выпотрошенной машинки. Мне казалось, что оттуда уже больше ничего не извлечь, но папа всё же вынул какую-то круглую деталь и с удовлетворением перевёл дух, показав конец нитки.

— Это распределитель! Вот в чём была загвоздка.

Операция по разборке, смазке и сборке длилась часа три.

Перепачкавшиеся до ушей маслом и ржавчиной, папа и дядя Рангел помыли руки и снова начали шить.

Тем временем я собрала мусор и подмела в комнате. И ковёр поправила. Теперь папа собирал подсачек на проволоку, а дядя Рангел стоял над ним и удовлетворённо посапывал.

Наконец подсачек был готов. Папа поднял его над головой, осмотрел со всех сторон и заулыбался.

— Рангел, да мы с тобой можем мастерскую открыть.

— Ещё бы! — улыбнулся дядя Рангел. — А теперь давай-ка сыграем разочек!

Мы сели играть в кости и не заметили, как закончился этот дождливый воскресный день.

Глава десятая, в которой рассказывается про мой день рождения

Действительно, мой день рождения пришёлся на воскресенье. Мне очень хотелось встречать гостей, но в то же время я горела желанием пойти на рыбалку. В прошлое воскресенье мы делали подсачек и никуда пойти не могли. К тому же с утра до ночи шёл дождь. А этот воскресный день обещал быть особенно ясным. Кому приходилось бывать в Софии в конце июля, тот знает, как неприятно оставаться в городе, когда воздух над серой каменной мостовой начинает дрожать, а листья каштанов повисают от жары, словно их кипятком ошпарили.

Едва открыв глаза, я увидела на стульчике возле кровати новенький чехол, похожий на папин. На нём было написано:

АНИ В ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ! ПАПА.

Я протёрла глаза и открыла чехол. В нём была совершенно новенькая удочка. Удочка каких мало — с фарфоровыми колечками, красной намоткой и большой пробковой рукояткой.

Я спрыгнула с кровати и хотела было пойти на кухню, но увидела большую коробку шоколадных конфет — от мамы. До того как я стала ходить с папой на рыбалку, при виде такой коробки я могла умереть от счастья, потому что ужасно люблю шоколад. Теперь я глаз не отрывала от удочки. Не выпуская её из рук, полакомилась конфетой и скорее на кухню к маме:

— Мама! Мама! Посмотри!

— Твоему папе делать нечего! — с усмешкой сказала мама. — Дай-ка я на неё погляжу!

Она взяла удочку, осмотрела её и перевела взгляд на меня.

— Тебе нравится? Я в этих вещах ничего не понимаю!

— Ммм!.. Шестнадцать левов стоит! — ответила я и ушла в гостиную.

Папа сидел на своём обычном месте у открытой балконной двери и читал газету.

Я только обняла его, а папа погладил меня по голове. С тех пор как ходим вместе на рыбалку, мы понимаем друг друга без слов.

Потом мы весь день делали с мамой торт, готовили ужин, занимались уборкой, протирали мебель. Под вечер занялись бутербродами, а папа пошёл за вином и конфетами.

Как только включили радио, раздался звонок в дверь. Уже одетая и причёсанная, я выбежала в коридор и встретила дядю Рангела. Он подал мне большой пакет и сказал:

— Расти большая, Ани!

Дядя Рангел и тётя Мария поцеловали меня, и мы вошли в гостиную.

Не успели поговорить, как у входа снова послышался звонок.

На этот раз приехали Афанасий и тётя Радка.

Они тоже вручили мне большой пакет. Такие большие подарки я получала впервые.

Пока в гостиной стоял шум-гам, я ушла в спальню и раскрыла первый пакет. Там был новенький зелёный рюкзак, как будто сделанный специально для меня. До сих пор я ездила на рыбалку с маленьким потёртым рюкзачком, валявшимся у нас дома с незапамятных времён.

Афанасий подарил мне чудесную катушку с леской. За двадцать четыре лева, как он любил говорить. Кроме того, в пакете были крючки, поплавки, два мотка лески про запас — одна потоньше, другая потолще, специальная книжечка для хранения крючков, пластмассовая коробка для приманки и новёхонький садок.

Пришли другие гости. Были среди них и дети и взрослые. А когда уселись все вокруг стола и дядя Рангел произнёс маленькую речь, все захлопали в ладоши.

— Это ещё не всё! — продолжал дядя Рангел. — Мы с Ани неразлучные друзья. Палит солнце, льёт дождь, она всегда с нами; встаёт рано, днём не спит, ест что придётся, но она с каждым днём становится здоровей и румяней. Ани — заядлая рыбачка, она отлично сдала экзамен. Позвольте же мне от имени всей рыбацкой дружины вручить ей членский билет и от души поздравить её…

Дядя Рангел обошёл стол, приблизился ко мне и поцеловал меня в лоб.

— Поздравляю тебя, теперь ты настоящий рыболов-спортсмен!

С этими словами он вручил мне голубенькую книжечку, точно такую же, какая была у Афанасия.

Я открыла её.

Первым делом я увидела свою фотокарточку. Да ещё в рыбацкой куртке. Слегка прищурилась, немного лохматая, но весёлая и довольная. А дальше — марки, печати, всё как надо…

Что было потом — не помню. Я была сама не своя от счастья. Другие дети смотрели на меня с завистью, я же почувствовала себя вполне взрослой и сделалась ужасно серьёзной.

Гости засиделись допоздна. И я вместе с ними. В день рождения и в тех случаях, когда мы с папой собирались на рыбалку, меня не заставляли рано ложиться спать.

Наконец мы остались втроём у неубранного стола.

Папа выпил газированной воды и сказал:

— С завтрашнего дня я в отпуске. Теперь мы можем ездить на рыбалку сколько душе угодно.

— Какая рыбалка? — недоумевала мама. — Мы же собрались в Варну.

— Самая настоящая рыбалка! — заявил папа. — Только поедем мы не в Варну, а в Созо́поль. Так условились. Едем все вместе — и Рангел, и Афанасий. Вот где лов!

— Посмотрим. Может, хоть там удастся полакомиться рыбой! — скептически заметила мама.

— Как пить дать! — заверил папа. — А пока давай мы поможем тебе убрать со стола.

Мама улыбнулась. Обычно она сама этим занималась.

— Ладно! — согласилась она. — Начали!

Так мне исполнилось девять лет.

Глава одиннадцатая, в которой рассказывается о нашем последнем походе перед отъездом на море, о красной икре, о проделках кота Марко, о маме и ещё кое о чём

В субботу под вечер съехались к нам все члены нашей рыбацкой дружины. Сперва приехал дядя Рангел, потом дядя Кузман и напоследок, как всегда, — Афанасий. Мы сидели на кухне вокруг стола и готовили крючки и катушки.

— Надо намотать леску потолще! Теперь нам придётся иметь дело не с какими-то глупыми карпами да карасями. Форель — рыба сильная.

— Тянет, как вол! — авторитетно сказал дядя Рангел.

— А с каких это пор ты стал таким знатоком? — вмешался дядя Кузман.

— Да об этом говорится в справочнике! — ответил дядя Рангел. — Глава четвёртая, страница шестьдесят пятая.

— Не отвлекайтесь! — подал голос папа. — Давайте-ка посмотрим, какие крючки нам могут пригодиться!

Мы рассыпали на столе крючки и начали их перебирать. На первой рыбалке мы надеялись на эти здоровенные крючки что-то поймать.

— А приманка? — спохватился дядя Рангел. — На что мы собираемся ловить?

Все переглянулись.

Тут Афанасий загадочно усмехнулся и вынул из кармана стеклянную баночку, полную каких-то розовых зёрен.

— Красная икра. Сбился с ног, пока нашёл её!.. Один знакомый…

— Ну-ка дай посмотреть! — Баночка перешла к папе, потом к дяде Рангелу, потом её повертел в руках дядя Кузман, и наконец она попала ко мне.

— Роснца, принеси-ка тарелочку. Надо полить икру уксусом, чтобы она стала твёрже.

— С ума сойти! Станет ли рыба клевать на это? — улыбнулся дядя Кузман.

— Форель, если даже она сыта, чуть только почует запах красной икры, прямо-таки дуреет.

Мама принесла бутылку с уксусом и пластмассовую тарелочку, дав понять, что мы слишком много перебили стеклянной посуды.

Афанасий аккуратно выложил на тарелочку икру, побрызгал её уксусом и отставил в сторону.

— Пускай так постоит некоторое время!

Мама куда-то ушла.

— Поедем на Ча́ю, — сказал Афанасий. — Там форель что надо!

— А не лучше ли податься на Струму? — спросил папа.

— Струма под запретом, да и рыбы там негусто. Не стоит рисковать! — вмешался дядя Рангел. — Один мой дружок вернулся оттуда…

— Только на Чаю! Станислав приволок из-под Асе́новграда пять килограммов форели! — заявил Афанасий. — И тамошние места мне знакомы.

— Ой! — внезапно вырвалось у дяди Рангела.

— Накололся? — поднял брови папа и как ужаленный вскочил на ноги.

На виду у всех наш кот Марко лакомился красной икрой. Неожиданно открылась дверь, и Марко пулей вылетел в коридор, скользнув по мозаичному паркету.

— Хорошо, что я вовремя его увидел! — вздохнул дядя Рангел. — Иначе этот проказник всю икру сожрал бы.

— Накрытое молоко кошки не лакают, — с опозданием заметил папа. — Вот обжора. Сколько раз его наказывали, ничего не помогает.

Сменили леску на катушках, привели в порядок садки, осмотрели рюкзаки и начали готовиться в дорогу.

Я ждала этого дня с замиранием сердца. Ведь нам предстояло ехать с дядей Кузманом в его машине. Мы решили выехать в субботу. Папа предупредил, что ночевать нам предстоит в горах, чтобы чуть свет быть на месте.

Когда всё было готово, мы спустились вниз по лестнице и свалили все вещи позади зелёного «Москвича» дяди Кузмана. Затем уложили их в багажник, сели в машину и, ещё раз проверив, не забыли ли чего, тронулись в путь.

Дядя Кузман выехал на шоссе, ведущее в Стамбул, и скоро последние дома остались позади. По обе стороны дороги убегали назад большие зелёные липы, медленно перемещались поля, а вдали, где кончались посевы, поднимались склоны Витоши.

Машина начала круто подниматься вверх.

— Вот уже и Вакаре́л! — сказал папа. — Быстро катим.

— Приедем вовремя! — заметил Афанасий.

Нас настигали и обгоняли другие машины, навстречу шли грузовики и автобусы, дороге не было конца. Приехали в Пазарджи́к. Машина переехала мост через Мари́цу, покатила вдоль полноводного мутного канала и снова выскочила на шоссе.

Солнце уже село, и стёкла впереди идущих машин сверкали, как расплавленное серебро.

— Впереди — Пловдив! А там — минут через двадцать — Асеновград.

В Пловдиве мы остановились возле городского сада. Папа и Афанасий пошли покупать продукты, а мы с дядей Кузманом остались возле машины. Пловдив — какой чудесный город! Как он мне понравился! Возле нас толпились большие зелёные деревья, мимо с мягким шумом скользили троллейбусы, а напротив круто поднимался холм Бунарджи́к. Дядя Рангел — он родом из Пловдива — сказал мне, что на вершине холма стоит величественный памятник Советской Армии. Солдата, изваянного из гранита и бетона, все ласково называют Алёшей.

Скоро папа с Афанасием возвратились, и мы поехали дальше. Теперь перед нами вставали Родопы. Уже в сумерках мы въехали в Асеновград и, не останавливаясь на узеньких булыжных мостовых, углубились в ущелье. Слева от нас шумела Асе́ница или Чая. Я до сих пор не знаю, как точно называется эта шальная горная река. Даже на картах её называют по-разному. На этот вопрос ни папа, ни кто другой из нашей компании не мог дать ясного ответа.

Дядя Кузман неожиданно остановил машину, и мы вышли на дорогу. Все глядели куда-то вверх. Я тоже подняла глаза. На самой вершине очень крутой горы высилась белая церковь.

— Папа, а зачем её там построили?

— Это всё, что осталось от Асеновой крепости! — ответил папа.

— А зачем её построили так высоко?

— В своё время это был единственный путь в Родопы. Здесь мужественные воины охраняли перевал. Рассказывают, что, когда византийское войско устремилось по долине Чаи в Родопы, Иван-Асень[2] велел зарезать семьдесят семь тысяч быков. Их шкурами перекрыли реку. Когда византийцы углубились в ущелье, Иван-Асень мечом перерубил цепь, которая удерживала шкуры, и всё неприятельское войско оказалось под водой.

— Басни! — сказал Афанасий.

— Не басни, а легенды! — поправил его дядя Кузман.

— Всё равно, — стоял на своём Афанасий.

— Выходит, здесь было сооружено первое в Болгарии водохранилище, — улыбнулся папа.

Мне очень хотелось подняться на гору, но папа сказал, что у нас нет времени, и мы поехали в сторону Наречена.

Скоро справа и слева замигали огни, мы обогнули белую скалу, похожую на львиную челюсть, и повернули вправо.

— Будем останавливаться? — спросил дядя Кузман.

— Давай жми дальше! — распорядился Афанасий. — Что нам тут делать, у этого стойбища психов!

— Почему стойбище психов?

— Потому что сюда отовсюду съезжаются чокнутые!

— Или рыбаки! — добавил дядя Рангел.

— Тут много лечебных источников! — пояснил папа. — Здешняя минеральная вода очень успокаивает нервы. Поэтому Афанасий так шутит.

Скоро совсем стемнело, и дядя Кузман включил фары. Мы зорко смотрели вперёд — папа сказал, что нам уже пора останавливаться, и надо выбрать место для ночёвки.

— Вот здесь! — предложил папа.

— Почему здесь? — удивился дядя Рангел. — Там, повыше, есть места куда привлекательней.

Мы проехали ещё минут пять, и дядя Кузман остановил машину.

— Ты что, здесь решил заночевать, Кузман? — подал голос дядя Рангел.

— Ты не ошибся! — спокойно, как всегда, ответил дядя Кузман. — Здесь для машины самое безопасное место. Иначе впотьмах на неё могут натолкнуться, выехав из-за поворота. Ты, как-никак, шофёр!

Все вылезли из машины. Воздух был резкий и холодный. После тёплой кабины нам было зябко, но скоро мы согрелись. Вынув из багажника рюкзаки, мы взвалили их на плечи и собрались спускаться к реке.

Склон оказался крутой, поросший кустарником. Когда погасли фары, у нас появилось ощущение, будто мы стоим на краю пропасти.

— Шагом марш! — бодро сказал Афанасий и двинулся вперёд.

Затем послышались бряцание и шум, который мало-помалу растворился где-то внизу.

— Афанасий закончил спуск! — хладнокровно заметил папа и, сделав несколько шагов, крикнул в темноту: — Афанасий! Ты жив?

Где-то у нас под ногами послышался слабый голос Афанасия:

— Помогите!

Папа с дядей Рангелом нырнули в густые заросли. Какое-то время мы слышали шум, треск валежника и сердитую брань дяди Рангела.

Потом всё утихло. Я боялась, что дядя Кузман тоже устремится за ними следом и оставит меня одну. В это время внизу послышался весёлый смех.

— Эй! — донёсся чей-то голос.

— Что там такое? — спросил дядя Кузман.

— Спускайтесь и вы!

— А дорожка тут есть?

— Прямо в рай!

— Где же её искать?

— Она у тебя перед носом! — Снова послышался хохот.

Дядя Кузман выключил подфарники, взял меня за руку, и мы осторожно побрели в темноту.

Скоро я поняла, что под ногами у нас оказалась проторённая дорожка.

— Мы спускаемся по тропе, дядя Кузман! — сказала я.

— Верно! Ты права.

Наконец мы оказались внизу, на каменистом берегу. Рядом шумела и пенилась река. По ту сторону, на фоне светлого неба, отчётливо вырисовывалась горная вершина.

— Ого-го! — воскликнул дядя Кузман, и его голос потонул в шуме бурной реки.

Мы пошли вдоль берега. Прошли шагов сто и никого не обнаружили. Вернулись обратно и только сейчас заметили мостик, сколоченный из досок и жердей.

— Странная вещь! Куда они пропали?

Дядя Кузман зашагал по мостику, а я топала следом за ним. На другом берегу нам открылась поляна, заросшая мягкой травой. Вокруг неё стояли тёмной стеной и тихо шумели огромные деревья.

Недалеко от нас, вниз по течению реки, мерцали огоньки сигарет. Мы направились туда и наконец увидели дядю Рангела, папу и Афанасия. Афанасий был весь мокрый и так дрожал, что даже сигарета подпрыгивала у него во рту.

— Ты смотри, как же вы умудрились перейти речку? — удивился дядя Рангел.

— По мосту! — ответила я.

— А нас Афанасий перетащил на себе. Ему ведь всё равно — мокрому дождь не страшен.

— Ну-ка давайте собирать хворост, надо развести костёр.

Я осталась возле рюкзаков, а все остальные нырнули в лес. То и дело слышался топот, треск ломаемых сучьев и шум листвы. Время от времени кто-нибудь из мужчин приносил охапку хвороста.

Вскоре возле рюкзаков выросла целая гора топлива. Наконец все возвратились и стали разжигать костёр. Мне до сих пор думалось, что разжечь костёр проще простого. На деле же оказалось совсем не так.

Поначалу мы извели полкоробки спичек. Потом сожгли все лишние газеты, в которые были завёрнуты продукты. После этого папа и дядя Рангел настрогали ножами мелких щепок, и только тогда костёр начал разгораться. Мы набросали в него столько хвороста, что можно было зажарить целого телёнка.

Когда костёр разгорелся, папа обратился к Афанасию:

— Ну-ка раздевайся!

Афанасий снял с себя верхнюю одежду. Мы достали из рюкзака сухое бельё, и Афанасий пошёл в кусты переодеваться. Когда возвращался обратно, он был похож на лесного призрака. Мы закутали его в папин плащ, а мокрую одежду развесили вокруг костра, чтобы сохла.

Потом разостлали одеяло и сами сели у огня.

Дядя Рангел срезал несколько прутиков, содрал с них кору и насадил на них куски мяса, приготовленные дядей Кузманом. Прутики наклонно воткнули в землю, и мясо зашипело над огнём.

— Как это тебя угораздило так вымокнуть? — спросил дядя Кузман.

— Скатился кубарем в воду!

— Где мы находимся? — полюбопытствовала я.

— Это место называется Лю́ты дол, — ответил дядя Рангел. — Тут, над нами, чуть выше по течению реки, есть очень крутая скала. На самом верху скалы — руины. Когда османы поработили Болгарию, там стояла крепость. Её защитники долго оборонялись. Наконец у них иссякли все запасы. Тогда, тёмной ночью, они оставили крепость и ушли тайной тропою. Османы спохватились и бросились в погоню. В темноте они не заметили обрыва и один за другим кубарем полетели вниз, прямо в реку.

— Как наш Афанасий! — добавил дядя Кузман.

— Говорят, будто река потекла вниз красная от крови. Так она лютовала! С той поры это место называется Люты дол, — закончил папа.

Мы поужинали и стали укладываться спать. Я прижалась к папе, вместо подушек — рюкзаки, укрылись плащом.

Только уснули мы не скоро. Надо было подкладывать хворост в огонь. Всё ещё продолжались увлекательные рассказы. Высоко в небе мерцали яркие осенние звёзды. Рядом бушевала река. Когда я уснула — и не помню.

Проснулась от ослепительного света. Из-за соседней горы показалось солнце, и его лучи упали прямо мне в глаза. Все уже были на ногах, снаряжали удочки. Я вылезла из-под плаща и курток, которыми меня укрыли, и, дрожа от холода, стала прыгать по траве.

— Пойди к реке умойся! — сказал папа. — Перекусим немного.

По буйной траве я спустилась к речке. Её прозрачные воды с шумом разбивались о большие валуны. Я присела на корточки на краю берега и невольно загляделась. Внизу, на дне, вода кружила мелкие золотистые песчинки. Я захватила пригоршню воды и плеснула себе в лицо. Она была холодная, жгучая.

Когда я вернулась, на одном рюкзаке меня ждал большой ломоть хлеба с маслом и холодная котлета.

— Мы пойдём вверх по течению, — сказал Афанасий. — Должен вас предупредить, что вода очень прозрачная, и необходимо действовать скрытно. Форель — рыба пугливая. К воде надо подходить из-за кустов, из-за валунов, там, где их нет, приходится подбираться ползком. Так что имейте в виду! Закидывать удочку следует осторожно, без шума. И не зевайте. Форель кидается на приманку моментально.

Мы пошли вдоль реки. Дядя Кузман остался, чтобы отнести в машину рюкзаки.

Я со своей удочкой свернула к мостику. Там образовалась небольшая заводь. Вода в ней была спокойнее, и мне не трудно было наблюдать за поплавком. Я осторожно приблизилась к реке и из-за большого валуна закинула удочку. Леска тихо засвистела в воздухе и упала именно туда, Куда я метила. Не успела я сесть, как увидела, что поплавок стремительно пошёл ко дну. Я изо всех сил дернула удилище, леска натянулась, и над водой сверкнула серебристая рыба. Но, отделившись от воды, сорвалась с крючка и снова плюхнулась в речку.

Мне стало не по себе. Я чуть было не заплакала от злости. Такая большая рыба!

Я опять наживила несколько зёрен икры и закинула удочку. На этот раз поплавок долго оставался на поверхности, пока его не захватило течение и не унесло к стремнине. Вытащив удочку, я оглянулась. Мимо меня проходил Афанасий.

— Ну как, Ани?

— Упустила очень большую рыбу.

— Форель?

— Не знаю.

— Должно быть, форель. Ты здесь её подцепила?

— Ага!

— Тогда какой смысл снова на том же месте забрасывать? Пройди немножко дальше, потому что тут рыба уже напугана. Поди-ка сюда.

Я положила удочку на камень и подошла к нему. Не говоря ни слова, он открыл садок.

Я заглянула в него и ахнула от неожиданности. В садке лежали четыре рыбы. Я вынула одну и стала её разглядывать — голова у неё тупая, рот большой. С боков видны красные пятнышки и вроде бы зеленоватые или бронзовые прожилки. Рыбина, казалось, была отлита из неведомого серебристого металла.

— Это и есть форель?

— Она! Твоему папе попалась очень большая.

Афанасий опустил рыбу в садок и зашагал вдоль реки в высоких резиновых сапогах.

Я взяла удочку и пошла вверх по течению. За невысокими кустами показалась другая заводь. Осторожно, как советовал Афанасий, подобралась к ней и закинула удочку. Поплавок тут же скользнул по воде и потонул. Но для меня это не было неожиданностью. Левой рукой я наматывала леску, а правой дёргала удочку. Удочка не поддавалась. Я дёрнула сильней. Леска затрепетала, по ней как будто побежал электрический ток. Тогда я положила удочку и обеими руками стала тянуть леску.

Через несколько минут я подтащила к берегу большую рыбу. Я ужасно боялась, что она сорвётся. Рыба металась на мели то вправо, то влево, а в какой-то момент даже выскочила из воды, плеснув по ней хвостом с такой силой, что во все стороны полетели серебряные брызги.

Я оглянулась. Вокруг не было ни души. Нельзя терять времени, мелькнуло у меня в голове. Резким движением я вытащила рыбу на песок, подальше от воды.

Пока она прыгала, я набросилась на неё и всем телом прижала её к земле. Борьба длилась недолго. Я поднялась вся в песке, лохматая, одна нога мокрая. Передо мной лежала большая форель. Гораздо больше тех, что поймал Афанасий. И казалась ещё красивей.

Я попробовала снять её с крючка, но не смогла. Она так глубоко заглотала приманку, что изо рта торчала только леска. Пока я соображала, что мне делать, из-за кустов показался папа.

— Пойди скорее сюда, помоги мне!

Он неторопливо приближался, но как только увидел, что к чему, ускорил шаг.

— Это ты поймала, Ани?

— Я.

— Ты посмотри, как она заглотала крючок.

Папа достал нож, сделал надрез и, вынув крючок, отдал мне рыбу. Затем он показал свой улов. В садке я увидела добрый десяток рыбёшек и одну форель большую-пребольшую. И все же, когда я её сравнила с моей, моя оказалась больше. Мы с папой расстались. Он пошёл вниз по течению, а я продолжала двигаться вверх.

Мы рыбачили, пока солнце не повисло над скалами.

Над рекой прогудел сигнал нашей машины. Я подняла отяжелевший садок и пошла к сборному пункту.

Этот день прошёл без приключений. Все были очень довольны, у каждого садок был полон драгоценной рыбы.

— Что мы с нею делать будем? — спросил папа.

— Как что? Будем есть! — деловито заметил Афанасий.

— У меня предложение, — сказал дядя Рангел. — Кузман поймал только четыре штуки. На его семью из четырёх человек этого слишком мало. У нас улов большой. Давайте-ка мы соберёмся у кого-нибудь и вместе пожарим рыбу.

— Идёт! — тут же согласился папа.

— И я не против! — сказал Афанасий. — Поедем к нам!

— А почему к вам? — упёрся папа. — У нас надо собраться. Прямо сейчас!

— Между прочим, рыба может подождать и до завтра! — сказал дядя Рангел. — А почему бы этот ужин не устроить у нас?

— Так как у меня улов самый скромный, поедемте лучше к нам! — предложил дядя Кузман.

— Раз твой улов самый скромный, то его нетрудно отнести в любое место! — заметил Афанасий.

— Довольно спорить! — отрубил дядя Рангел. — Мы сделаем очень просто — бросим жребий.

Из папиного блокнота выдрали четыре листочка, и на одном вывели большими буквами: «У нас». Затем листочки скатали в виде шариков и опустили в тирольскую шляпу Афанасия. Сунув в неё руку, каждый вытащил по одной бумажке.

Жеребьёвка закончилась в пользу дяди Рангела.

Мы сели в машину и поехали в Софию.

В понедельник вечером в доме дяди Рангела царило оживление. Первыми приехали мы с папой и с мамой. Следом за нами появились дядя Кузман, тётя Надя, Таня и До́рче. Последними, как водится, приехали Афанасий с тётей Радкой.

Женщины сразу же отправились на кухню, где на большущей сковороде уже шипело масло, а на столе, выстроившись, как на параде, лежали большие форели. Я тоже повертелась там, но скоро мне стало скучно. Взять хотя бы маму или тётю Марию, что они понимают в рыбалке? Тётя Радка даже представления не имеет, как пользоваться удочкой, а тётя Надя видела рыбу только в жареном виде. Поэтому я ушла в гостиную. Там наши рыбаки уже шумно играли в домино.

— Ани, иди, будешь вести счёт, — сказал дядя Кузман.

Я села на стул и, склонившись к Афанасию, тихо спросила:

— А вы взвешивали рыбу?

— Двенадцать килограммов, — торжественно заявил Афанасий, — и какие-то несколько сот граммов! — Он посмотрел на меня сквозь очки и с серьёзным видом добавил: — Кто не верит, пускай взвесит сам!

Поужинали мы на славу. Пели песни, рассказывали всякие истории и уже строили планы насчёт морской рыбалки. Но о ней я вам расскажу, когда вернусь с моря.

Примечания

1

Мили́нка — вид слоёного пирога.

(обратно)

2

Иван-Асень — имеется в виду болгарский царь Иван-Асень II (1218–1241), при котором Болгария стала могущественной державой на Балканах.

(обратно)

Оглавление

Глава первая, в которой рассказывается о том, как папа, дядя Ра́нгел и я решили стать рыбаками, что сказала мама и как мы соображали, куда бы нам податься на рыбалку

Глава вторая, в которой рассказывается, как мы с папой очень рано встали и с удивлением обнаружили, что в Софии живут одни рыбаки; как мы весь день ловили рыбу в прудах чепинского кооперативного хозяйства и какие с нами случились приключения

Глава третья, в которой рассказывается о том, как мы с папой и дядей Рангелом поехали на рыбалку в Челопечене, что случилось с термосом, как поймали девять окуней, как дядя Рангел готовил кашу с рыбой, и о том, за что попало нашему коту

Глава четвёртая, в которой рассказывается, как к нашей компании присоединился Афанасий и как мы вчетвером строили планы насчёт большой рыбалки

Глава пятая, в которой мы с папой делаем мамалыгу, всю ночь проводим в сборах и, засыпая на ходу, в половине четвёртого приходим на площадь Александра Невского

Глава шестая, в которой рассказывается, как мы весь день ловили карасей и как упустили огромного карпа из-за того, что не послушались Афанасия. В этой главе я поймала большущего карася, после чего меня пришлось сушить на солнце

Глава седьмая, в которой мама взбунтовалась, и поэтому дядя Кузман, дядя Рангел и папа занимались стиркой

Глава восьмая, в которой рассказывается о том, как мы взяли на рыбалку дядю Кузмана, как попали под дождь и как потом катались на грузовике

Глава девятая, в которой папа с дядей Рангелом держат экзамен на рыболова-спортсмена и мастерят подсачек

Глава десятая, в которой рассказывается про мой день рождения

Глава одиннадцатая, в которой рассказывается о нашем последнем походе перед отъездом на море, о красной икре, о проделках кота Марко, о маме и ещё кое о чём X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?