«Тайное общество ПГЦ»

Антон Инголич Тайное общество ПГЦ

Вступление

Ну и задаёт нам перцу наш учитель словенского за всякие там штучки! Не подумайте только, что он записывает нас в журнал, кричит и стучит по столу, как другие, как, к примеру, учитель Погачник, по прозвищу «Цербер». Ничего подобного. Он даже улыбается, если кто нарушает дисциплину или занимается посторонними делами. На днях Йоже заигрался циркулем, и он ласково так сказал:

— Йоже, к завтрашнему дню напишешь сочинение на тему «Почему циркуль мне милее словенской грамматики».

В другой раз он застукал Шпелцу. Она громко подсказывала Методу, который тщетно пытался найти пример существительных мужского, женского и среднего рода.

— Шпелца, к субботе — «Почему мне хочется стать суфлёром», — изрёк он. — Ты поняла?

Как не понять! Всякому было ясно, перед кем она выставлялась. Так ей и надо. Пора проучить эту птичку, чтоб впредь не пела на весь класс. Учитель и так знает, какая она зубрилка, а тому, кто отвечает, от её подсказки толку чуть. Запятая, то есть наш классный руководитель, за малейшую провинность вместо втыка или ещё какого наказания задает нам сочинения на свободную тему. И все пишут эти штрафные задания. Только мало кому удаётся угодить ему. Такой он привереда, наш учитель. Даже Лойзека не похвалил. А ведь сочинение было — пальчики оближешь! Ну, хоть прямо в журнал или в газету. С неделю назад Лойзек гонял на переменке губку и, ясное дело, не слышал звонка. Запятая вошёл как раз в тот момент, когда он забил свой великолепный гол в самую середину доски. Ну, и схлопотал сочинение на тему «Футбол — любовь моя». Ясное дело, помог ему брат, вратарь университетской команды. Сам Запятая смеялся до слёз, когда Лойзек читал свое произведение. Да и весь класс так заливался, будто все, кроме Лойзека, строчили сочинение на тему «Смех — источник молодости и здоровья». Заключение, видите ли, подкачало: слишком краткое и никакой тебе идеи.

Запятая смерть как не любит кратких ответов. Скажем, когда ученик под заглавием «Почему я ем на уроках словенского языка» напишет: «Потому что проголодался», или на вопрос: «Почему надо быть внимательным на уроки словенского языка?», коротко ответит его же словами: «Чтобы побольше запомнить в школе», он ужасно сердятся и до тех пор мытарит бедного автора, пока не подучит от него вразумительный ответ по всем правилам, то есть со вступлением, основной частью и заключением.

«Любое сочинение на свободную тему должно состоять по крайней мере из трех частей!» Этот наказ Запятой стоит в ушах, пока грызёшь карандаш, мозгуя, что бы такое написать.

Вступление нельзя растягивать, в немногих словах оно должно подводить к теме и пробуждать интерес к дальнейшему изложению. Главное, разумеется, основная часть. В небольших сочинениях это всего один абзац, только капельку длиннее, чем вступление и заключение, вместе взятые. В нормальных сочинениях, каковыми являются все сочинения на свободную тему, она состоит из трёх пунктов. Самое трудное — заключение. «Здесь ты должен показать себя мастером. Конец — делу венец!» Заключение вроде того, что написала Шпелца, Запятую не устраивает: «Итак, товарищ учитель, вы, конечно, поняли, почему я хочу стать профессиональным суфлёром». Не в восторге он, как я уже говорил, и от заключения Лойзека: «Из вышеизложенного ясно, почему я больше люблю футбол, чем школьные дисциплины».

Запятая не выносит таких заключений. «Заключение — это главная мысль, идея всего сочинения. Если вы не умеете думать, зачем тогда пришли в классическую гимназию?»[1] — вопрошает он с упором на определение «классическую», и пухлое лицо его при этом делается серьёзным. — Надо было идти в другую. А у нас нужно думать, думать и ещё раз думать!»

Обычно автор читает своё сочинение в классе, после чего все высказываются по поводу его содержания (чтоб «привыкали к самостоятельным оценкам»), и уж потом Запятая выносит свой приговор.

— А где запятые? О запятых ты, Татьяна, не думала?

— Нет, товарищ учитель, — признаётся Татьяна со второй парты, и участь её на ближайшие три дня решена.

— Ну что ж, к субботе напишешь подробное объяснение: «Почему при работе над сочинением я не думаю о запятых».

И обращается к классу:

— Неслыханно! Ей не хватает девяти запятых!

И снова Татьяне, которая становится белее придорожного столба с указателем километров:

— Если в следующем сочинении на свободную тему пропустишь хотя бы шесть запятых, получишь единицу.

После чего следует нравоучение, которое мы выучили наизусть уже на третьем уроке словенского языка:

— Дети, то есть учащиеся, первоклассники! Запятая с виду такая незаметная, а на деле очень важная. Сколько прискорбных недоразумений, даже несчастий происходит оттого, что люди не умеют правильно ставить запятые!

Неделю назад он проверил нашу первую письменную работу. Взойдя на кафедру, он положил тетради на стол и унылым голосом сказал:

— Мне пришлось поставить за вас сто пятьдесят три запятых, тридцать две я зачеркнул, а две точки и два двоеточия превратил в запятые. Переделал в точки восемь запятых, а в запятые — два вопросительных знака. Только на знаки препинания — двести одна ошибка! Такого со мной ещё не случалось, хотя я уже двадцатый год ставлю запятые вместо своих учеников.

Просматривая второе Татьянино сочинение, он то бледнел, то краснел, а потом поморщился и сообщил результат:

— Не хватает шести запятых, но — вы только представьте себе! — целых восемнадцать лишних.

Все, вместе с Татьяной, уже отчаялись покорить запятые. И только Запятая был спокоен.

— Погодите, я вас научу! — грозил он нам. — И Татьяну научу. Отныне вы будете раз в неделю писать сочинения, а помимо того, ещё и диктанты.

Так вот и вышло, что все мы под водительством Запятой отважно устремились на приступ запятых и начали их постепенно завоёвывать. Надеюсь, теперь ясно, почему мы нашего классного руководителя прозвали Запятой, как ясно и то, что запятая была нашим злейшим врагом. И несмотря на все сочинения на свободную тему, отнимавшие у нас уйму драгоценного времени, мы любили Запятую. Ведь никто из нас ещё не получил выговора, хотя мы разбили уже два окна, сломали три стула, украсили парты разными письменами и совершили множество других преступлений. И Запятая нас любит.

В коридоре, в простенке между нашим и третьим классом, находится умывальник, вокруг которого никогда не просыхают лужи. К этому все давно привыкли. Но в прошлый раз под умывальником было целое Бохиньское озеро. Третьеклассники свалили всё на нас. А их классный руководитель Цербер шёл у них на поводу.

— Нет, мои первоклашки тут ни при чем, — заступился за нас Запятая, не дожидаясь расследования.

«Мои первоклашки» — это нам страшно польстило, и к прозвищу «Запятая» мигом прибавилось притяжательное местоимение «наш». Спор загорелся единственно из-за того, как правильно писать: оба слова с заглавной буквы или только «Запятая». Тем, кто не забивал себе голову грамматикой, было всё едино.

Кажется, я слишком растянул вступление, пора кончать.

В тот день, когда я после нескольких бурных недель снова беззаботно сидел за своей партой, внимательно слушая учителя, Запятая, закончив объяснение, встал посреди возвышения, наморщил свой высокий лоб и, вместо того чтоб сойти, крикнул громче обычного:

— Михец! Михец Потокар!

Я вскочил как ошпаренный.

— Михец, стало быть, ты председатель тайного общества? — спросил он ещё громче.

Испуганные глаза девчонок и мальчишек разом уставились на меня. Я покраснел как рак.

— Отвечай, когда тебя спрашивают!

Я судорожно схватился за парту и промямлил с таким трудом, с каким бы, наверное, Петер Клепец выжимал капельку воды из сухого дерева наших школьных парт.

— Нет.

— Нет? Не лги, Михец! — сказал Запятая, потемнев в лице.

— Он не лжёт! — вступились за меня Метод и Ноже.

— Ну, а вы — члены тайного общества ПГЦ?

Глаза моих одноклассников округлились и в мгновение ока уставились на Метода и Йоже.

— Нет, — ответил Йоже.

— Больше нет, — пояснил Метод.

— И ты, Михец, уже не председатель? — обратился ко мне Запятая уже мягче.

— Нет, — ответил я чётко и решительно. — Нет, потому что мы распустили тайное общество ПГЦ.

Класс зашумел. Девчонки приглушённо охнули, мальчишки недоверчиво смотрели на меня, на Метода и Йоже.

— Да, тайное общество ПГЦ! — снова сердито и резко крикнул Запятая. — Я уже двадцатый год преподаю словенскую грамматику и литературу, двадцатый год классный руководитель, но тайных организаций в моём классе еще не бывало.

«Выговор! Исключение!» — сулил голос классного руководителя, но глаза его за стёклами очков в тёмной оправе светились добротой и лаской.

— Тайное общество ПГЦ! — прокатилось по классу. — А с чем его едят?

— Прочь грозного Цербера! — раздалось у печки.

Глаза девчонок от удивления сделались совсем круглыми, а в глазах мальчишек появилась чёрная зависть. Запятая поправил очки. По всему видно было, что гроза миновала.

— Что прикажешь делать с тобой, товарищ председатель, товарищ бывший председатель?

Я молчал. И вдруг мёртвую тишину прорезал голос будущей профессиональной суфлёрши:

— Сочинение на свободную тему!

Лицо учителя сразу подобрело.

— Да, сочинение! — выдохнул он с облегчением. — Однако, — и голос его опять стал строже, — сочинение должно быть капитальным, оно должно объяснить всё с начала до конца: возникновение общества, его деятельность и крах. Срок — две недели. Учти: напишешь не по правилам — я вынужден буду прибегнуть к дисциплинарным мерам. Черновик покажи Методу и Йоже. Все трое отвечают за сочинение. Понял?

— Да, — пробормотал я.

— Итак, ровно через две недели. «Тайное общество ПГЦ»! — Лицо учителя озарилось добродушной улыбкой.

Когда он вышел, на меня обрушился град вопросов.

— Узнаете через две недели, — ответил я разом на всё.

В коридоре ко мне подскочили Метод и Йоже.

— По совести говоря… — залепетал Метод.

— Ты всего-навсего кассир, — успокоил я его.

— Но ведь я-то был секретарём, — захорохорился Йоже. — Мой долг…

— О важных событиях отчёт делает сам председатель, — оборвал я бывшего своего секретаря.

С Запятой он, впрочем, как и с запятыми, больше ладил, чем Метод. И все же я видел, что к сочинительству его отнюдь не влекло.

— Я заварил кашу, сам и расхлебаю! — сказал я и слетел с лестницы.

По дороге домой мне в голову пришла как будто неплохая мысль: а что, если для вступления использовать сегодняшний разговор? Наскоро проглотив обед, я тотчас взялся за перо. Накатал это самое вступление и составил план главной части сочинения на свободную тему.

Раскрытие темы. Как все началось

Собственно, всё началось на уроке словенского языка, точнее — на уроке грамматики, а еще точнее — когда мы спрягали глаголы.

Метод спрягал глагол «колоть». Говорил он, по своему обыкновению, медленно, чётко отделяя каждый слог:

— Ко-лю, ко-лешь, колет…

Класс скучал. Прямо скулы сводило со скуки. Ведь мы долбали тринадцатый по счёту глагол. Хотя, какой там тринадцатый — пятьдесят восьмой! На последних двух уроках мы только и делали, что до одури спрягали различные глаголы. Один Запятая внимательно и терпеливо слушал нудное завывание Метода. Был чудесный осенний день, на улице вовсю сияло солнце, а по синему небу плыли беспокойные белые облака. Утром по радио обещали перемену погоды. Циклон с Атлантического океана достиг уже Западных Альп, и всякому, кто мало-мальски смыслил в сводках погоды, было ясно, что этой же ночью пойдёт дождь. Вот бы и оставить на завтра спряжение глаголов, а сейчас жаль каждой минуты. А Метод, как назло, и не думал спешить. Он только-только добрался до множественного числа:

— Ко-лем…

— Отколете… — шепнул я.

Метод как ни в чём не бывало мужественно продолжал, я тоже.

— Ко-ле-те… Отколете! — спрягали мы вдвоём.

И вдруг Метод замялся.

Я поспешил вставить «от», Метод повторил «от…», и мы вместе торжественно закончили: «…колют!»

— Почему «отколют»? — возмутился Запятая и сердито посмотрел на класс. — Кто тебе велел спрягать «отколоть»?

Метод замолчал, но Запятую молчанием не проймёшь. Ему подавай ответ на каждый вопрос.

— Кто тебя просил спрягать во множественном числе «отколоть», а не «колоть»?

У Метода уже заплясала перед глазами тема свободного сочинения: «Почему я во множественном числе перешёл с «колоть» на «отколоть».

— Мне подсказал… подсказал… — лепетал он.

— Это я его сбил, — сознался я, спасая таким образом своего друга, который делился со мной своим школьным завтраком, когда приносил из дому что-нибудь получше.

— Ты, Михец? Погоди, погоди! Как раз сегодня о тебе говорили в учительской.

Он подошел к столу, взял журнал и уткнул в него голову с крошечной плешинкой на макушке.

— Да, — послышался голос из журнала. — По латинскому языку ты получил кол, то есть единицу, а по английскому у тебя двойка с минусом. Не даются тебе иностранные языки.

Голова учителя снова вынырнула из журнала — сначала лоб, потом очки в чёрной оправе и наконец всё остальное.

— Захотел единицу и по словенскому языку?

Я пристально смотрел в серые глаза учителя, поблескивавшие за оптическими стёклами. Они были отечески укоризненными. Нет, грозными они никогда не бывали, даже в самые критические минуты. Сочинение на свободную тему — самое худшее, что меня ждёт. Я знал это, и весь класс это знал. Какое только будет название? К счастью, письменные работы не доставляли мне особых хлопот. Словенский язык, несмотря на жуткую грамматику, был моим любимым предметом. В голове у меня вертелось множество тем: «Правда глаз колет», «Плотник забивает гроб гвоздями, учитель учеников — колами», «Как я отколол номер на уроке словенского», «И хочется и колется», «А мне хоть кол на голове теши»… Тьфу ты, сколько возможностей! Ну и влип я, нечего сказать! На ближайшие два дня работка обеспечена.

В первый же вечер по рецепту Запятой полагается набросать черновик, на следующий день — внести поправки и дополнения и уж потом переписывать набело. И вот тут-то особое внимание следует уделить запятым.

Однако о названии ни звука! Запятая закрыл журнал, положил его на стол и обратил на меня взгляд, полный сочувствия.

— Если будешь продолжать в том же духе, — сказал он печальным голосом, — то к концу полугодия соберёшь прекрасную коллекцию. Так-то, дорогой мой собиратель колов!

Это было похуже, чем целых три сочинения на свободную тему.

— Что ж, собирай колы, если тебе так хочется! Глядишь, к концу полугодия станешь известным коллекционером.

И повернулся к Методу:

— А ты тоже сохнешь по колу?

— Хи-хи! — послышался тоненький девчоночий голосок.

— Соскучился по единице, — поправился учитель. — Спрягай сначала.

Итак, из-за каких-то двух паршивых отметок я прослыву собирателем колов? На первом уроке Цербер вкатил мне кол только за то, что я не сделал домашнее упражнение и не знал трёх латинских слов, а учитель английского языка Олрайт влепил единицу за плохое произношение. Придумали же эти англичане такой ни с чем не сообразный звук, что-то среднее между Т и С! А я вот теперь пыхти, отыскивай эту золотую середину.

«Собиратель, собиратель колов!» — звенело у меня в ушах.

Четвёртый класс начальной школы я закончил с одними хорошими отметками, первое задание по словенскому языку написал на пять с минусом, учитель физкультуры, тот самый, к которому мы ещё не приклеили никакого прозвища, частенько хвалил меня. Значит, собиратель колов? И такое говорит Запятая, наш классный руководитель и, как он сам себя именует, наш второй отец!

Я ещё не успел проглотить обиду, как Запятая вызвал меня:

— Спрягай глагол… глагол… — и, блуждая своими близорукими глазами по классу, вдруг выпалил: — глагол «собирать»!

Держался он вполне серьезно, но из-за очков сверкала озорная улыбка. Класс тоже улыбался. Когда я снова сел за парту и стал смотреть перед собой, на доску и на всё то, что было на той стене, мне показалось, что смеются даже кнопки на нашем расписании.

Солнце светило как раз на них. Четыре чудесных солнечных луча кололи мне глаза, словно иглы.

«Собиратель… собиратель колов!»

На истории и даже на географии, которую я после словенского и физкультуры люблю больше всех предметов, я никак не мог отделаться от этой ужасной мысли.

Все уже и думать забыли про коллекцию колов, а те четыре кнопки возле доски всё ещё кололи мне глаза, хотя солнце давно уже перекочевало на другую стенку.

«Собиратель… собиратель… колов!»

И ничего удивительного в том, что после уроков я не спешил вымахнуть из класса. Дождавшись, пока все уйдут, кинулся я к расписанию и выдернул все четыре кнопки. Я уж хотел было бросить их в корзину, как вдруг услышал какой-то внутренний голос. «Собиратель, собиратель… сунь-ка их лучше в карман!» — посоветовал он так озорно, что я засмеялся и громко крикнул:

— Что верно, то верно!

Я сунул в карман кнопки, зажал под мышкой портфель и помчался догонять своих друзей.

Собиратель кнопок

Вид у меня, наверное, был невесёлый, потому что бабушка за обедом спросила:

— Михец, в школе что-нибудь не так, а?

«А когда это там всё было «так»?» — подумал я, а вслух сказал:

— А что там может быть не так?

— Может, получил кол или замечание? — робко спросила бабушка.

— Ну, схватил пару колов, подумаешь!

Она нахмурилась, но тут же её увядшее лицо расплылось в улыбке.

— Когда же ты возьмешься за ум, мальчик? — И, переложив со своей тарелки на мою кусок мяса, добавила: — Оно, конечно, ничего страшного, но лучше б не носить их домой.

Для бабушки вопрос был исчерпан. У меня же всё только начиналось. После обеда я, как обычно, помог ей перемыть посуду и убрать кухню. За работой в ушах у меня звенело: «Собиратель… собиратель колов!»

Нечаянно взгляд мой упал на светлую алюминиевую коробку, стоявшую на кухонной полке. Вот бы мне такую!

— Бабушка, — спросил я дрожащим от волнения голосом, — дай мне вон ту коробку!

— Ты же знаешь, что я держу в ней лавровый лист.

— Лавровый лист можно держать в столе или в кастрюльке, а мне позарез нужна коробка.

— Зачем?

— Буду складывать в неё краски, пуговицы, мел, карандаши, кнопки… ну и вообще… — поспешил я объяснить сладеньким голоском.

— Знаю, какой ты барахольщик, карманы вечно оттопырены, а всё ж…

Я уже знал, бабушка в душе сдалась, коробка считай что моя.

— Бабулечка, очень тебя прошу! — прицепился я к ней. — Тебе не придется загонять меня вечером в постель, а утром стаскивать. Бабулечка, обещаю тебе…

— Уж ты выцыганишь! — ворчала бабушка, а её худая, узловатая и такая добрая рука уже тянулась к полке. — Падок ты на всё, что блестит.

Так я стал обладателем уже давно привлекавшей меня алюминиевой коробки. Она была новёхонькая и блестела, как серебро. Кнопки сразу затерялись в её глубинах.

Эх, если б набрать полную коробку таких блестящих кнопок, тогда я стал бы настоящим коллекционером! Собиратель кнопок… Мариян с первой парты собирает марки. Раз в неделю он приносит в школу свой альбом. Каких там только нет марок! Пепчек, Славко и Павлек тоже начали собирать марки, но у всех троих столько не наберешь, сколько их у Марияна. Отец Марияна работает в большой торговой фирме, которая ведёт переписку с заграницей, вот почему у него столько марок. В последние дни я тоже был одержим идеей собирать марки, но потом как-то понял, что вряд ли преуспел бы в этом. Бабушка только по праздникам получает открытки, да и то не из-за границы, а мне и вовсе никто не пишет. До самого аттестата зрелости мне не заполнить даже один альбом. Старый Чепон собирает стенные часы. Мы с ребятами часто стоим под его окном, слушаем, как они тик-такают. С первого же дня, как мы здесь поселились, я мечтал войти к нему в комнату. Но удостоился такой чести лишь через месяц.

Однажды вечером пришёл к нам пожилой железнодорожник и спросил, где живёт товарищ Чепон. В доме как раз отключили свет, и бабушка сказала:

— Михец, проводи товарища на второй этаж и покажи, где живёт Чепон!

Я довёл его до квартиры, а потом вместе с ним вошёл в комнату. Все стены были увешаны часами. Каких тут только не было! И с кукушкой и с петухом, с гирями и без гирь, с золотыми и обычными чёрными стрелками, с римскими и арабскими цифрами, с длинным и коротким маятником. Здесь нельзя было найти даже двух похожих часов. И тик-такали они по-разному. Одни спешили, как на пожар, другие шли медленно и торжественно. Поистине услада для глаз, музыка для слуха! А посреди всего этого великолепия стоял старый Чепон, сгорбленный и седой, со свечой в руке и смотрел на пришельца. Тот сунул руку в карман и извлёк оттуда большие карманные часы.

— Благодарствуйте, карманные часы я не собираю, — предупредил его Чепон. — Я специализировался по стенным часам. Лишь коллекция однородных предметов имеет ценность. Часы! Это то же самое, как если б кто-нибудь собирал гвозди, кнопки. Представьте себе, сколько видов гвоздей существует! Спасибо. Но если вы услышите про какие-нибудь особенные стенные часы, то дайте мне знать.

Значит, кнопки тоже можно собирать! А почему бы и нет? Бабушка говорила, что люди, к которым она ходит стирать и убирать квартиру, коллекционируют фарфоровые трубки. Человек должен специализироваться, сказал старый Чепон, опытный коллекционер.

Ну, а раз так, начну-ка я собирать кнопки.

В кухне мне вдруг стало душно. Тогда я схватил два самых ненавистных мне учебника и, крикнув бабушке, что пойду учить английский и латынь, выскочил во двор. Учебники я даже не раскрыл. Какая там зубрёжка, когда на уме новая идея! Хорошо бы, конечно, посоветоваться со старым Чепоном, да ведь к нему и на козе не подъедешь. Значит, милый мой, сам доходи до всего.

С книгами за пазухой я взобрался на каштан в глубине двора, чтоб там спокойно и без помех обо всём поразмыслить.

Итак, кнопки! Это первое. Чепон собирает старые часы, человек, о котором рассказывала бабушка, — старые трубки, ребята из класса собирают использованные марки, а я буду собирать использованные кнопки. Где их взять? На школьных стенах, на доске объявлений нашего домового совета, где угодно! Так! Пошли дальше. Ребята собирают марки с почтовым штемпелем, но ведь кнопки в стене или дереве тоже имеют свой штемпель — отпечаток пальца, как правило, — большого пальца правой руки. Этот штемпель не виден, и тем он ценнее.

Итак, использованные кнопки!

Я, как белка, спустился с дерева.

— В мяч будешь играть? — спросил меня Игорь с четвёртого этажа.

— Некогда! — буркнул я и торопливо зашагал к дому.

В просторном подъезде нашего большого дома не было ни души, а на чёрной доске объявлений висели два листа. На том, что побольше, были правила поведения жильцов. Они красовались здесь уже целый год, и придерживалась их одна бабушка. Как будто именно для неё их и вывесили. Ржавые кнопки всего на номер больше тех, что лежали в алюминиевой коробке. Вот здорово! Только выдернуть их надо так, чтоб не сломать. Ведь на марках, насколько мне известно, не должен быть попорчен ни один зубец. Это пункт три. Во-первых, одни только кнопки; во-вторых, уже использованные; в-третьих, неповреждённые!

Я обломал все ногти, а кнопки по-прежнему прочно сидели в дереве. В полном унынии взглянул я на второе объявление. Гром и молния, оно прикреплено большой жёлтой латунной кнопкой! Вовек не видывал таких.

Сам собой напрашивался вывод: коллекционер должен находить всё редкостное и рядовому человеку недоступное. Это пункт четыре.

Повторяю:

1) гвоздики-кнопки,

2) использованные,

3) неповреждённые,

4) необыкновенные, редкие!

Я пробежал глазами нацарапанное карандашом объявление:

Потеряла носовой платок, вышитый собственноручно.

Прошу нашедшего вернуть его за вознаграждение.

Зора Пенич.

Знаем мы, как она вознаграждает! Ещё летом бабушка нашла во дворе ключи от её квартиры, так Пеничиха даже спасибо не сказала. А ещё раньше я нашёл под каштаном её зонтик. Я бы тоже ушёл несолоно хлебавши, не скажи ей Сильвица, чтоб дала мне пирожное.

Сломанными ногтями я подцепил жёлтую круглую шляпку кнопки. Но не тут-то было! Видно, Пеничиха загнала её в доску французским ключом своего мужа, шофёра в какой-то большой экспортной фирме. Да, собирать кнопки голыми руками, как, к примеру, стенные часы, трубки и прочие предметы, просто немыслимо. Нужно обзавестись, по крайней мере, ножиком.

Это открытие сразу же возвысило в моих глазах начатое дело. Какая жалость, что у меня больше нет ножика! В первый же учебный день я одолжил его Методу, Метод дал Йоже, а Йоже ещё кому-то. Я видел, как мой ножик, подарок бабушки в день моего десятилетия, ходил по нашему ряду. Когда он добрался до первой парты, его заметила учительница Итак. Пантерой слетела она с кафедры и забубнила:

— Что это у вас? Итак, что у вас?

У них был ножик, мой ножик, и теперь он перекочевал в её сумочку.

— Итак! — снова зашумела учительница. — Я тут вам рассказываю, как первобытные люди каменными топорами рубили деревья, а вы, итак, этим ножиком двадцатого века чините карандаши! Меня не интересует, чей это ножик! — рявкнула она на Лойзека, попытавшегося было объяснить, что ножик чужой. — Пусть хозяин обратится ко мне в конце учебного года. Итак, на чём я остановилась? Да, вспомнила. Итак, в те суровые времена…

И товарищ Итак унесла мой ножик, а бабушка в тот же вечер заметила его исчезновение, и я не придумал ничего лучше, как солгать, что одолжил его историчке, а она-де забыла вернуть. Какой дурак станет напоминать учительнице, говорил я с жаром, кому охота наживать врага! Самому было противно от этого вранья, но ведь если по-честному, при чём тут я? Кругом виновата была учительница Аналия Пенко, по прозвищу «Итак». Впрочем, я был близок к истине, потому что товарищ Итак с тех пор всё время чинит карандаш моим ножиком.

Без ножика тут нечего делать, это ясно, как день. Ножик и коробка такому коллекционеру во как нужны.

— Проголодался? — забеспокоилась бабушка, когда я с растерянным видом остановился возле буфета. — Погоди чуток, кофейку сварю.

— В учебнике по латыни попались склеенные страницы. Надо б их разъединить, — полувнятно прочирикал я и, выдвинув ящик, взял кухонный нож.

— Ты в своём уме? Разве этот нож для бумаги? — накинулась на меня бабушка. — Попроси учительницу вернуть перочинный ножик. Забыла, — экая важность, с кем не бывает. И никакого тут зазору нет попросить обратно одолженную вещь. Оно, конечно, неприятно. Вот я тоже на той неделе…

И мне пришлось до конца выслушать рассказ о том, как Пеничиха, которая со своим мужем и Сильвицей тоже живёт в подвале, когда ещё заняла у неё пяток яиц и никак не отдаст. Она сегодня же напомнит ей про долг. Я-то знал, что это только разговоры. Бабушка уже сто раз зарекалась одалживать что-либо, но стоило кому-нибудь прийти, она тут же делилась последним.

— Ей бы я ничего не дала, — как бы извинялась бабушка. — Его мне жаль, он хороший человек. И Сильвица, бедняжка, ни при чём.

— Видишь, бабушка, — прервал я начинающийся монолог, как мы говорили в школе, — видишь, ты не получила назад то, что дала соседке Пеничихе. Мыслимо ли, в таком случае, досаждать учительнице из-за какого-то ножичка?

Бабушка вздохом подтвердила правильность моей выкладки. Ободрённый, я устремился дальше.

— На уроках я беру ножик у других, а учителя не любят этого. Плохо мне без ножика, а ведь до конца года ещё будь здоров сколько.

На сморщенном бабушкином лице появилась едва заметная улыбка, означавшая: «Куй железо, Михец, пока горячо!»

— На уроках арифметики, то есть математики, черчения и других приходится через каждые пятнадцать минут точить карандаш. Бабуся, а ты не могла бы…

Желание было столь дерзким, что я осекся. Но бабушка поняла.

— У меня есть ножик, — сказала она. — С тремя лезвиями.

— Бабуля! — нежно воскликнул я.

— Это ножик твоего покойного дедушки. Я подарила ему в тот день, когда ему исполнилось шестьдесят. Он так радовался! Только пользовался им недолго, бедняга. Два года с какой-то малостью. На глазах у бабушки заблестели слёзы. — Умер от разрыва сердца.

— Знаю, знаю, — заторопился я, опасаясь, как бы она не затянула свою любимую песню — как-де хорошо жилось нам при заводе, где дедушка работал вахтёром, и как трудно было после его смерти в этом большом доме, где она получила место дворника и квартиру в подвале. — Знаю, бабуся, знаю, — быстро повторил я. — Вечером поговорим об этом, а сейчас дай мне дедушкин ножик. Я буду беречь его, как зеницу ока. Теперь-то уж Итак до него не доберётся, а Олрайт даже не увидит.

— Сколько раз говорила: называй учителей, как положено! — рассердилась бабушка, хотя, с другой стороны, ей нравилось, что мы с учителями запанибрата. Она ещё немного подумала, потом оставила шитье и встала. — Подожди здесь! — приказала она и ушла в комнату.

Я ей не мешал, несмотря на то что в сундуке, помимо дедушкиного ножика, хранилось много интересных вещей.

— Вот, получай. — Бабушка протянула мне ножик с белой костяной ручкой, предварительно протерев его и окинув любовным взглядом. — Береги его. Это не простой ножик, это память о дедушке. И смотри не одалживай без отдачи.

Я чмокнул бабушку в морщинистое лицо и умчался. Рассмотрю ножик в другой раз, рассмотрю его как следует, покажу всему классу. Все просто обзавидуются. Но сейчас не до того.

За какие-нибудь полчаса в моей коллекции насчитывалось уже девять экземпляров, четыре — номер 3, четыре — номер 2, а один, без номера, представлял собой нечто совершенно особенное. Все экземпляры были уже в употреблении, стало быть, имели штемпель, и были в полной сохранности.

Итак, начало хорошее.

Охота за кнопками

Утром я вышел из дому раньше обычного.

— И то верно, пойдёшь не спеша, не запыхаешься, — похвалила меня бабушка и, достав из шкафа самую большую грушу, вложила её в мою руку.

В другое время я бы умял эту грушу, не сходя с места, но сейчас мне было не до груши. Я сунул её Сильвице — она уже гуляла во дворе — и во весь дух помчался в школу. Дверь была ещё заперта, и я стал нетерпеливо дёргать за ручку. Наконец приковылял служитель гимназии товарищ Эхма (фамилия его была Гром, но он каждое предложение начинал словом «эх-ма»).

— Эх-ма, чего ломишься? — ворчал он, открывая дверь. — Успеешь нахватать колов!

Его ехидное замечание я пропустил мимо ушей, отпихнул каких-то девчонок и стрелой ринулся к доске объявлений. Три объявления и девять кнопок. Среди них четыре, каких ещё нет в моей коллекции. Затем махнул на второй этаж. Тут находилась большая доска объявлений для учащихся. Ну просто выставка кнопок! Восемь, девять… двадцать две… Ага, вот ещё одна… Итак, двадцать три. Превосходно! Почти все новые, лишь некоторые краплены ржавчиной. А вон латунная, может даже медная. И та внизу тоже нечто сногсшибательное. Вместо номера на шляпке якорь. Неужели заграничная? Так и есть, под якорем три буквы USA. Значит, американский товар!

Словно на крыльях, взлетел я на третий этаж и стал у доски Народного университета, который в нашей школе проводил вечерние занятия. Семь экземпляров, ничего особенного. Однако и количество тебе не пустяк.

От волнения я почти не слышал учителей. Да и что такого интересного в шестом уроке латинского учебника? Правда, учитель Цербер от звонка до звонка мозжил, что именно без этого урока никак на свете не проживёшь, да только вряд ли кого убедил. Или, к примеру, большое мне дело до того, как размножались доисторические животные и одноклеточные организмы! Где там было вникать в разглагольствования товарищ Итак про посуду и прочую домашнюю утварь людей, живших в свайных постройках, с головой уйти в математику, когда мысли мои витали круг трёх гимназических досок объявлений: официальной — внизу, ученической — на втором этаже, Народного университета — на третьем, всего в нескольких шагах от нашего класса! Кнопки на выбор! Только как они переберутся в мою коробку?

На переменке я убедился, что в этом-то и состоит главная трудность. Коридоры кишмя кишели учителями и ребятнёй, да вдобавок ещё и Эхма с двумя дежурными так и курсировал сверху вниз и обратно.

Внизу посреди доски, прикреплённый четырьмя кнопками, красовался внушительных размеров список учителей с расписанием так называемых встреч с родителями. А что, если оно отсюда исчезнет? Добрая половина учеников, то есть триста юных граждан, сразу увидит свет. Расписания нет, значит, встречи с родителями отменены. Так и скажут дома. А притулившийся рядом крошечный листок напоминал учащимся, когда им позволено ходить в поликлинику. Причем для каждой болезни было свое определённое время. Я знал, что это предупреждение тоже сильно вредит ученикам, лишая их возможности лечиться, когда им удобно, скажем — во время уроков или какого-нибудь скучного собрания. Третий листок вещал о том, что уже прошло: о начале учебного года. Я пробежал глазами объявления и на других досках, но вытаскивать кнопки не стал. Займусь ими после школы.

Уроки тянулись ужасающе медленно. Я сидел как на иголках, на сей раз не только из-за нависших надо мной колов.

— Сколько до конца? — шепнул я в широкую спину перед собой.

Метод взглянул на ручные часы и, по своему обыкновению, внятно и раздельно протянул:

— Че-ты-ре-ста три-дцать две се-кун-ды.

Немного погодя я уже раскрыл было рот, чтобы задать тот же вопрос, но тут с кафедры донёсся громкий голос учителя Валентина Косматина:

— Потокар!

Я замешкался.

— Потокар! — снова грянул голос Плюсминуса, как мы за глаза именовали учителя математики. — Ждёшь особого приглашения? К доске, и захвати тетрадь!

Домашнее задание я, само собой, не выполнил. Плюсминус сделал мне хороший втык и отвалил такой невообразимый пример, что я споткнулся на первых же действиях. Ни тпру ни ну, хоть плачь! Схлопотал единицу. И тут прозвенел звонок.

— Собиратель колов! — прокатилось над классом.

Я огляделся. Все быстро собирали свои портфели. На меня никто не обращал внимания. Одна Шпелца смотрела на меня с сочувствием.

— Да, собиратель колов! — упрямо подтвердил я.

— Михец, идёшь? — позвали Йоже и Метод, потому что мы всегда ходили домой вместе.

— Ластик и карандаш куда-то подевались, — буркнул я и полез под парту.

На деле я просто спрятался, потому что весь горел со стыда.

Глупо, конечно, врать бабушке и друзьям.

Наконец класс опустел. Но, увы, браться за дело было рискованно. Цербер ещё не отпустил своих третьеклассников. Я нетерпеливо топтался перед доской Народного университета, в шестой или седьмой раз перечитывая объявления, приглашавшие на вечерние курсы английского языка. Английский язык я ещё кое-как переваривал. Латинский не любил, а немецкий просто ненавидел, потому что немцы убили моего отца, партизана, мать угнали в лагерь, откуда она не вернулась, а меня ещё целый год после освобождения держали в каком-то своем приюте.

Но вот отчалили и последние третьеклассники. Теперь только снизу доносились голоса и торопливые шаги. Там старшие классы, кабинет директора и учительская. Предосторожности ради я скосил глаза влево, потом вправо, потом вытащил из кармана ножик и поддел первую кнопку. Отлетела шляпка. Объявления висели здесь с начала учебного года, кнопки успели проржаветь. Блестящим лезвием подцепил я вторую шляпку. Она тоже слетела. Доска была из твёрдого дерева. Вытаскивая третью, я вдруг почувствовал, что у меня дрожат руки. Пришлось подождать, пока пройдёт трясучка. Теперь я работал с величайшим старанием, и труд мой не пропал даром. Что за экземпляр! Шляпка заржавела, зато ножка как новенькая. Я положил кнопку в карман. На очереди четвёртая!

И именно в эту минуту на лестнице раздались шаги. Я быстро сунул в карман ножик и принялся с большим вниманием читать объявления о курсах немецкого языка. На курсах было три группы: для начинающих, для тех, кто кое-что петрит, а также группа усовершенствования. Последние строчки призывали к изучению немецкого языка, ибо язык не имеет ни малейшего отношения к злодеяниям гитлеровцев во время войны. Я опять уставился на все эти объявления, и тут в коридоре появилась Шпелца. Она вихрем промчалась мимо и лишь на обратном пути заметила меня.

— Ты ещё не ушёл? А я забыла латынь. Уже дома обнаружила… То есть папа обнаружил. — Шпелца на секунду умолкла. — Может, ты боишься идти домой из-за единицы по математике? Приходи ко мне. Мне папа помогает. Ступай, не бойся, до конца полугодия исправишь!

Наконец она удалилась.

Я благополучно выдернул три кнопки. Остальные сломались. Потом сбежал на второй этаж. Здесь придётся потруднее. В двух шагах от доски — учительская, а сразу за углом — кабинет директора. Если откроется дверь учительской или появится директор, если… Этих «если» было ничуть не меньше, чем у исторички «итак», но я не спасовал. Просто пришлось подождать, пока всё кругом стихнет. А чтоб время не шло даром, я снова занялся чтением.

И тут я открыл много такого, о чём раньше не имел ни малейшего понятия, хотя дважды в день проходил мимо этой огромной чёрной доски. Где там было вчитываться во все эти листки и листочки, когда утром мы, словно на кроссе, бежали в класс, а после уроков — на улицу! Оказывается, в нашей школе много разных кружков и организаций, притом не только для старшеклассников. У пионеров тоже есть свои кружки. Маленькая красная записка приглашала всех, кто умеет играть в шахматы, на переговоры о пионерском шахматном турнире. Жёлтый клочок с чёрной мишенью посередке сообщал, когда состоятся следующие соревнования по стрельбе. Написанное огромными разноцветными буквами объявление только что организованной секции рисования призывало юных художников записываться у такого-то и такого-то четвероклассника. А когда я прочёл объявление юных туристов об очередной вылазке на природу, в которой могут принять участие все желающие, у меня заныло под ложечкой. Подумать только, даже туристы есть! Значит, в нашей школе учат не одни латинские глаголы, заковыристые английские слова и всё такое прочее! Можно стать даже туристом. Туризм всегда привлекал меня, особенно с тех пор, когда мы с бабушкой на каникулах ездили к какой-то её знакомой в Поляны, где был целый палаточный городок. Масса палаток, а посреди — флагшток с флагом. Днём они совершают прогулки и постигают разные премудрости, слушают интересные лекции и играют в разные игры, а вечером сидят у лагерного костра. Вот бы куда записаться!

Наступившая вдруг тишина напомнила мне о моём деле. Я начал вытаскивать кнопки. Цик! Цик! Не обошлось, конечно, без потерь, но большая часть ничуть не пострадала. Кнопки я клал на пол. Следом за ними летели листы и листочки, написанные карандашом, чернилами, тушью или красками, большими, маленькими, печатными и рукописными буквами. В жизни не видел такого разнообразия. Просто волшебные листочки! Напиши что хочешь, прикрепи кнопками, и желание твоё исполнится.

На доске оставалось еще три объявления, когда в коридоре неожиданно послышались шаги. Я кинулся в противоположную сторону. Шаги были быстрые и замерли как раз у доски.

— Гром! Товарищ Гром! — звал директор.

С первого этажа донёсся ответ:

— Сейчас, товарищ директор!

На лестнице раздались тяжёлые шаги Эхмы.

— Товарищ Гром, кто это сделал? — строго спросил директор, когда Эхма на площадке по-солдатски ударил пяткой о пятку.

— Эх-ма, шалопаи! Это потому, товарищ директор, что много развелось организаций. До войны и половины не было, вот и были тишь да гладь.

— Не в этом дело, — не меняя тона, сказал директор. — Просто вы не снимаете устаревшие объявления, хотя я вам столько раз ставил на вид. Кто-то постарался за вас. Было бы, конечно, лучше, если б объявления бросили в корзину, а кнопки принесли в канцелярию. Пожалуйста, не забывайте больше об этой доске.

Легкие, быстрые шаги спустились по лестнице, а тяжелые, неторопливые ещё бродили туда-сюда.

— Эх-ма, какие там ещё обчества! Только и убирай за ними классы да коридоры! Ученикам — учение, а не обчества да кружки. Эх-ма.

Эхмы я боялся гораздо больше, чем директора. Наконец брюзжание прекратилось, шаги затихли. Я осторожно покинул своё убежище. Но, увы, на полу валялись одни отломленные шляпки, с доски исчезли все объявления и, уж само собой, кнопки.

Правда, в запасе у меня оставалась официальная доска внизу. Но весь мой пыл уже улетучился. Тем более, что там опасностей было не счесть. В любую минуту могли войти с улицы в парадную дверь и в заднюю — со двора. На лестнице мог появиться какой-нибудь запоздалый учитель. Или Эхме вздумается вдруг выползти из своей квартиры. Что-то говорило мне, что надо поскорее убираться, но другой голос, куда сильнее, удерживал на месте.

Наученный горьким опытом, я выдернул кнопку и сразу сунул её в карман. Но, видно, день сегодня выдался такой несчастливый. Не успел я спрятать в карман первую кнопку, как повалили ребята из второй смены. Стало быть, на сегодня конец. К счастью, я вспомнил бабушку; вернее, о ней мне напомнил желудок. Она уж, конечно, заждалась с обедом. Моё расписание она держит в поваренной книге и знает точно, когда я прихожу из школы. О, сегодня же яблочный пирог! Домой, скорей домой!

Создание тайного общества

Целых три дня подбирался я к официальной доске объявлений и всё равно чуть не влип. Не успел я взяться за последнюю кнопку, как, откуда ни возьмись, директор. Еле ноги унёс от этой самой доски. В нашем доме добыча тоже была не ах, всего три экземпляра, да и того бы не было, если б секретарь нашего домового совета Гизела Цвирн, которую мы из-за ее белого толстого лица прозвали Цветной Капустой, не повесила новые правила поведения жильцов. Это навело меня на мысль, что те, кто вешает объявления, считая их очень важными, будут моими надёжными поставщиками.

Вывод этот подкреплялся ещё и тем, что на нижнюю доску объявлений вернулось расписание родительских собраний, а на двух других снова висели листки известного мне содержания. С каждым днём я все более убеждался в том, что сбор кнопок несравнимо труднее и опаснее, чем, к примеру, коллекционирование марок или старых стенных часов. Дома меня может накрыть Цветная Капуста, мой враг номер один, которая и без того жужжала всем направо и налево, что, дескать, такого сорванца только поискать. А в школе из-за каждого угла подстерегает опасность.

Я понял, что в одиночку никакой мало-мальски приличной коллекции не собрать. Мне бы работалось куда спокойнее, если б, к примеру, Йоже нёс караул на углу, из-за которого может нагрянуть товарищ директор. И уж было бы совсем хорошо, если б и с другой стороны дежурил постовой, ну, скажем, Метод. Он сидит передо мной. Или мой сосед по парте Борут.

Да, да, в первую очередь Йоже! Мы дружим с начальной школы, и он ещё ни разу не подвёл меня. Иногда мы, конечно, ссорились, но, как правило, тут же мирились.

Я ломал голову над тем, как начать. Дело обстояло не так просто, как казалось на первый взгляд. Тысяча «если» теснились в моём мозгу… Если Йоже откажется?

Да ещё и обсмеёт вдобавок? Если… И всё же после уроков я потянул его за рукав и посоветовал не вырываться вперёд, если хочет кое-что услышать. По дороге домой он всё время приставал ко мне с расспросами, но я упорно молчал. Метод буквально наступал на пятки, и я решил отложить разговор.

— Приходи после обеда, — сказал я уже на перекрёстке.

— Ладно, приду, — пообещал он и добавил: — Возьму для блезиру тетрадь по рисованию, а то мама заругается.

После обеда я изложил своему другу суть дела и сразу понял, что попал по адресу.

— Вот здорово! — Глаза у Йоже блестели. — Какие там еще марки, какие цветы и гербарии, часы и трубки! Это каждый второй собирает, а вот чтоб собирали кнопки, такого я ещё не слыхивал.

В дальнейшем обстоятельном и весьма доверительном разговоре за «закрытой дверью» нашей кухни мы обследовали всю округу: на каких заборах и стенах особенно много объявлений, где находятся административные здания, стены которых всегда пестрят объявлениями, оповещениями и разного рода записками, где в жилых домах доски объявлений с правилами поведения жильцов и другими письменными сообщениями.

Перед нами открывались новые, всё более широкие горизонты.

Вдруг Йоже замолчал. Его сосредоточенный вид говорил о напряжённой работе мысли.

— О чём задумался? — спросил я.

— Думаю, — ответил он, — думаю, что было бы неплохо создать общество.

— Общество? — удивился я.

— Да, общество! — горячо воскликнул Йоже. — Ведь есть же свое филателистическое общество у коллекционеров марок. Наверно, у коллекционеров трубок тоже есть, да и старый Чепон, должно быть, член Общества собирателей часов.

— Дело говоришь! Общество! — крикнул я и обнял своего школьного товарища, а с этой минуты и лучшего друга и сподвижника.

— Члены нашего общества, — разъяснял Йоже, словно общество уже основано, — будут собирать кнопки, производить взаимный обмен и вообще оказывать друг другу всяческую помощь и содействие.

— Блестящая идея!

— Ещё бы! — согласился Йоже, который в этом вопросе был, безусловно, лучше подкован. — Только мы с тобой ещё не общество. Каждое общество, кроме членов, должно иметь председателя, секретаря и кассира.

Чуть ли не до ночи длилось обсуждение всех подробностей, связанных с основанием нового общества. Тетрадки по рисованию мы даже не открыли, но зато приняли важное решение: в самое ближайшее время создать Общество собирателей кнопок. Общество будет немногочисленное; собственно, нам не хватает ещё двух ребят, чтобы можно было выбрать правление и чтоб, помимо трёх руководителей, был хотя бы один член.

— Подумаем до завтра, кого можно привлечь, — сказал Йоже, уходя.

— Одного найду я, второго — ты, — согласился я.

Общее учредительное собрание мы провели на другой же день в нашей кухне, которая с двух до семи была свободна.

Йоже привел Метода, кандидатуру которого мы обсуждали всё утро и утвердили лишь на последней перемене. Он хоть и был моим другом, я всё же долго колебался, принимать этого увальня и рохлю или не стоит. А я привёл Игоря. Йоже считал его трусом и потому ненадёжным, но в конце концов дал своё согласие. Таким образом, ровно в шестнадцать ноль-ноль мы сели за стол, где в сиянии электрического света сверкала алюминиевая коробка.

В ней была моя коллекция из тридцати двух кнопок.

— Михец, начинай! — сказал Йоже, подбадривая меня локтем, потому что я как-то стеснялся вести собрание: ведь Йоже был на несколько месяцев старше меня и на целый палец выше, Метод был шире в плечах и сильнее, а Игорь лучше меня играл в волейбол. — Ты всё затеял, ты и веди!

Я поведал то, что́ члены не основанного ещё общества уже знали, и передал слово Йоже. Он зачитал проект устава, который я набросал на уроке латинского языка, и объявил дискуссию по отдельным параграфам и пунктам. Каждый вносил поправки и дополнения. В итоге был составлен примерный текст устава. Потом Метод внёс предложение о том, чтоб наше общество было тайным.

— Я войду только в тайное общество, — сказал он.

— Разве Запятая не говорил нам в прошлый раз, — вспомнил я, — что Цанкар[2] был членом какого-то тайного общества?

Один Игорь колебался:

— А если узнают в школе? Если узнает отец? А если…

— Именно поэтому! — подчеркнул Метод. — Никто ничего не узнает, если общество будет тайным.

— Ставлю на голосование! — прервал я обсуждение. — Кто за предложение Метода, пусть поднимет руку!

Поднялись все четыре правые руки, и Йоже тут же переименовал «Общество собирателей кнопок» в «Тайное общество собирателей кнопок».

— Всякое общество должно иметь свое название!

Никто не удивился, что идею эту выдвинул именно Игорь. Отец его работал в мастерской по изготовлению вывесок. Игорь частенько захаживал туда и видел таблички с названиями самых различных обществ.

— Да, ты прав, — согласились мы хором.

Душа моя радовалась — ведь теперь я взаправдашний собиратель, только не колов, как меня ославил учитель Запятая.

— Надо придумать! — сказал Метод. — Общество тайное, потому и название должно быть позаковыристее.

— Я предлагаю, — сказал Игорь, — назвать его «Тайное общество «Кнопка».

— Кнопка? Ни в коем случае! — решительно возразил я. — Разве Запятая не внушает нам, как важно следить за чистотой родного языка? «Кнопка» — слово заимствованное, происходит от немецкого «Knopf», как и многие другие слова.

— И что ты предлагаешь? — обиделся самый младший член только что основанного общества.

Игорь не гимназист. Он учится в четвёртом классе начальной школы и потому ещё не знает, что такое заимствованное слово, но мне сейчас было не до лекций.

Метод предложил заглянуть в словенско-английский словарь. К счастью, бабушка в начале учебного года по ошибке купила этот словарь вместо положенного английско-словенского. Мы лихорадочно листали страницы и наконец после долгих поисков обнаружили, что кнопка по-английски называется «thumb-tack».

— Язык сломаешь! — вздохнул Игорь, претендовавший на особые права в части присвоения названий.

Он оказался прав. После многократных отчаянных попыток произнести слово «thumb-tack» мы один за другим пришли к выводу, что оно действительно неудобоговоримо.

— А на латинском? — вспомнил Йоже, лучший латинист среди нас.

— У римлян, наверно, ещё не было кнопок, — нахмурился Метод.

— А слово было, — вступился Игорь за латинский язык.

— Если не было предмета, то не было и названия, — веско сказал я.

— Что ж, придумаем сами! — вышел из положения Йоже.

Вез капли надежды взял я с полки словенско-латинский словарь. Сначала мы выяснили, что «чертить», «рисовать» — по-латыни «pingo», «pinxi», «piktum». Потом, что «гвоздь» римляне называли «clavus», а «гвоздик» — «clavulus».

В гробовой тишине создавал Йоже новое латинское слово:

— Pingoclavulus!

— Pingoclavulus! — чуть не взвизгнул я.

— Пингоклавулус, пингоклавулус, пингоклавулус! — повторяли мы громко, пока не привыкли к этому слову.

— Так и быть! — согласился я, несмотря на то что Цербер вкатил мне единицу с плюсом. — Итак, тайное общество «Пингоклавулус».

— Чудно́е название! — смеялся Метод.

— Общества могут называться сокращённо, — догадался Игорь.

После довольно длительных препирательств мы наконец решились на сокращение: ПГЦ. Кнопка тоже получила кодовое название «пегеце», а пока мы усердно повторяли это мудрёное словечко, оно как-то само собой превратилось в «пегаса», а потом и вовсе в «пегашку».

Всё остальное прошло гладко. Йоже предложил выбрать меня председателем, я его — секретарем, а мы вдвоем — Метода кассиром. Игорь остался рядовым членом и, по сути дела, представлял собой «массу».

И в тот самый миг, когда мы решали, что штаб-квартира общества будет находиться в известном всему городу жёлтом доме, в доме номер восемь по Прешерновой улице, а именно в подвальном этаже, в квартире номер один, то есть в нашей кухне, в дверь только что утверждённого штаба тайного общества ПГЦ тихонько постучали. Правление и «масса» мигом устремили на неё испуганные взоры.

— Это Сильвица, — успокоил я товарищей, когда в дверь просунулась маленькая головка в золотых кудряшках.

— Мама ещё не пришла, — сказала она, прижимая к себе своего медвежонка Буцу.

Только тут мы заметили, что на дворе уже темно. Я велел Сильвице забраться на мою кровать и подмигнул товарищам, чтоб говорили потише. Разумеется, слово «кнопка», равно как и полное название нашего общества были тотчас изъяты из употребления. И то и другое заменил «пегас».

Метод предложил внести в устав кое-какие поправки.

«Ни один член не имеет права пройти мимо пегаса, где бы он ни был, какой бы ни был и на чём бы ни был».

Принято! Пошли дальше.

«Строго запрещается подбирать брошенных пегасов. Подаренные ценности не имеют, учитываются только и единственно лично выдернутые. Общие собрания проводятся по субботам после обеда. Все члены общества обязаны приносить с собой добытых ими пегасов. После совместного осмотра можно производить взаимный обмен на добровольных началах. Секретарю поручается вести протокол, кассиру — кассовую книгу. Всё, о чем говорится на собраниях, надлежит хранить в глубокой тайне. Работа ПГЦ строго конспиративна».

Про Сильвицу с её Буцей мы совсем забыли и потому ужасно удивились, когда на нас глянули её большие глаза, полные самого жгучего любопытства. И просто содрогнулись от страха, когда она попросила:

— Михец, мне тоже одного пегаса!

— Чего?

— Хочу пегаса, — наивно ответила она.

Кассир, единственный, кто не потерял присутствия духа, сунул руку в карман, вытащил монетку и дал Сильвице со словами:

— Вот тебе, девочка, ступай купи себе пегас-крендель!

Сильвица взяла деньги и, хотя было уже поздно, побежала в ближайшую булочную, а мы поспешили закончить наше учредительное собрание.

Цветная Капуста

На следующий день мы, само собой, на всех уроках отрабатывали и дополняли устав нашего общества. Метод сидел передо мной, а Йоже — перед ним, так что дискуссия, как говорится, шла полным ходом. На первом уроке, как раз в то время, когда Олрайт с пеной у рта доказывал, что никакие мы вам не англичане и никогда ими не будем, потому что не умеем и никогда не сумеем выговорить самый важный английский звук, я получил записку такого содержания:

Следует ли включать в устав пункт о мерах наказания? С. «за»! К. «за»!

Немного подумав, я написал на том же клочке:

За невыполнение правил и нарушение конспирации — исключение с конфискацией всех пегасов. П.

Вскоре ко мне поступил другой клочок:

Согласен, С. Согласен, К.

Итак, новый параграф принят единодушно, за него проголосовали председатель (П.), секретарь (С.) и кассир (К.).

На уроке словенского языка опять пришло послание:

Предлагаю установить ежемесячные членские взносы в размере десяти динаров. К.

Я тут же ответил:

Согласен. П.

Следом за мной согласился и Йоже. Значит, принято. И в самом деле, к чему нам кассир с кассовой книгой, если общество не имеет никаких фондов. А для чего ему деньги, над этим мы как-то не задумывались.

На естествознании, пока учитель объяснял, какая разница между хвостом дикой и домашней кошки, я переслал Йоже через Метода записку с таким распоряжением:

Внеси в устав слова: «акция, общественно полезный труд, сознательные члены, свободная дискуссия, демократия» и ещё какие-нибудь современные выражения!

Метод прочитал и одобрительно кивнул. Йоже, приняв записку, тоже кивнул.

Нелегко быть председателем. Думай решительно обо всём. Приходится вникать даже в то, каким языком написан устав общества — языком Приможа Трубара[3] или языком сегодняшнего дня, когда мы строим социализм. Я с головой ушёл в дела общества, и, когда товарищ Итак спросила, что предшествовало чему — труд игре или игра труду, — я только плечами пожал. Схлопотал «замечание». Сначала я ужасно расстроился, а потом сразу подумал: есть из-за чего горевать, ведь и сама она всего не знает, и в первую очередь — что на её уроке вырабатывается устав тайного общества «Пегас».

На последнем уроке я послал обоим членам правления краткое, но важное распоряжение:

Первая операция — после урока. П.

Сначала утвердительно мотнула большая голова Метода, следом за ней — голова Йоже.

Дождавшись, пока все разойдутся, мы взялись за дело. Йоже и Метод стояли на страже, а я, как председатель и основатель тайного общества «Пегас», сразу набросился на пегасов. На доске Народного университета висели какие-то два жалких объявления. На чтение не было времени, но отдельные слова так и плясали перед глазами: «Завтра… Важно… Английский язык… вместо… в двадцать часов… Эсперанто…»

Операция прошла успешно: шесть неповреждённых пегасов! Только два сломались. На большой доске этажом ниже было пять объявлений. Согласно предварительной договоренности, здесь тоже главную работу выполнял я. Секретарь и кассир несли вахту каждый на своем углу. Опять два превосходных экземпляра. Это выражение нам вчера объяснил Цербер. А ведь оно куда благозвучнее нашего слова «штука». И снова в глаза мне бросились слова и обрывки фраз: «Туристы… в воскресенье… Взять завтрак… Литературный кружок… Занятия театральной студии… Не ограничен… Внимание… Художники, записывайтесь!..»

Но мой ножик не знал пощады. Чик! Чик! Пегашки падали ко мне в карман, а бумаги, подхваченные врывавшимся в окна осенним ветром, разлетались по коридору, точно белые голуби.

Слева раздался шорох. В мгновение ока я очутился на лестнице. Йоже уже был здесь, а Метод заскочил в уборную старших классов, как было условлено заранее. Мы с Йоже ринулись в подвал и приникли к окну. Мимо прошествовал учитель Олрайт с разбухшим от тетрадок портфелем.

— Наверх, за дело! — скомандовал я.

— За дело! — повторил кассир.

В парке мы подсчитали трофеи: тринадцать пегасов, среди них — два совершенно особенных. Неплохо для начала, только вот с дележом вышла загвоздка. Число тринадцать не делится на три. Пришлось назначить на послеобеда чрезвычайное заседание.

Еще до заседания мы с Игорем провели операцию в нашем доме. На доске объявлений снова висели правила поведения жильцов, а рядом с ними на отдельном клочке — преуморительный призыв:

Оставь в покое правила поведения жильцов!

Ступай за кнопками в канцелярский магазин, а если кошелек пустой, тебе их даст на бедность секретарь домового совета.

Призыв задел меня за живое, но в то же время я не посмел нарушить первый и самый важный параграф нашего устава, который гласил:

«Ни один член не имеет права пройти мимо пегаса, где бы он ни был, какой бы ни был и на чём бы ни был».

Игорь и тот не подкачал. Он принёс из школы целых пятнадцать пегашек. Правда, они были новёхонькие и без следов ржавчины, но мы всё равно признали их действительными, тем более что дележу они не подлежали: согласно правилам, пегасы, добытые членами общества единолично, оставались в их полном и безраздельном владении. По субботам нам предстояло делить только общую добычу. При этом секретарю поручалось вести протокол, а председателю — принимать на хранение лишних пегашек. Подробно обсудив кое-какие животрепещущие вопросы, мы обязали всех членов до следующего заседания найти хотя бы одно место, где бы в изобилии водились пегасы. Затем мы быстро разошлись. И дураку ясно, что частые и длинные собрания нам ни к чему.

Вечером я помогал бабушке убирать лестницу и мыть перила. Вдруг перед нами выросла маленькая толстая секретарша домового совета.

— Дворник! — крикнула она таким голосом, что аж стёкла на лестничной клетке задрожали. — Дворник, как вы в последнее время следите за порядком в доме?

Я с удвоенным рвением продолжал тереть тряпкой. Бабушка выпрямилась и спокойно спросила:

— Разве я не слежу, товарищ Цвирн?

— Какой это порядок? — кричала Цветная Капуста, позеленев от злости и тыча своей пухлой рукой на доску объявлений. — Видите, опять исчезли!

— Что исчезло? — испугалась бабушка.

— Вы ещё спрашиваете? Правила поведения жильцов!

Бабушка ни сном ни духом не знала о наших операциях и, уж само собой, про призыв Цветной Капусты, а в том, что правила поведения жильцов валялись на лестнице, не видела ничего особенного. Это вконец разозлило Цветную Капусту. Она орала до тех пор, пока на площадке второго этажа не появился товарищ Кобал, председатель домового совета.

— Что здесь происходит? — спросил он.

— Вчера я второй раз за последние четыре дня повесила на доску правила поведения жильцов, и опять их кто-то сорвал. Неслыханно! И можете себе представить, дворник во всём этом не видит ничего особенного. Это вре-ди-тель-ство, товарищ председатель!

Кобал, бригадир на текстильной фабрике за рекой и бывший партизан, только улыбнулся:

— Помилуйте, какое вредительство? Просто кому-то понадобились кнопки.

— Нет, товарищ председатель, — возразила Цветная Капуста. — Я тоже так думала вначале. Поэтому и повесила рядом с правилами записку, в которой призывала всех, кому не по карману кнопки, обратиться за ними ко мне. Моя записка тоже сорвана. Вот, полюбуйтесь!

— Может быть, это дети играли?

— Да, да, — проскрипела Цветная Капуста и хлестнула меня гневным взглядом. Я точно рак, пятился вниз по лестнице. — Дети в нашем доме имеют неограниченные права. Делают что хотят, бесятся, орут, забрасывают мяч ко мне в комнату, белкой взбираются на каштан и устраивают на лестнице кошачьи концерты. Короче говоря, никакого от них покоя с утра до ночи. А дворник даже пальцем не пошевельнёт, не видит, что́ творится в доме и вокруг него. Так откуда ей знать, кто сорвал правила и мою записку? Товарищ председатель, я требую, чтоб вы немедленно созвали чрезвычайное заседание домового совета. Пора навести порядок. А если вы не хотите, то я сама займусь этим.

Цветная Капуста умчалась к себе и тут же вернулась с коробкой кнопок.

— Так! — возгласила она торжественно, как будто совершала некий акт, от которого зависит мир во всем мире в течение трёх десятилетий. — Вот, в четвёртый раз вешаю на доску правила и свой призыв. Вы, товарищ председатель, свидетель, а вы, дворник, отвечаете за то, чтоб правила и призыв оставались на месте до тех пор, пока я сама их не сниму. Вы поняли?

Она гневно посмотрела на бабушку, потом пронзила меня угрожающим взглядом — из предосторожности я стоял на нижней ступеньке — и удалилась в свою комнату, находившуюся в квартире Чепона.

— Нет порядка? — заворчала бабушка. — Разве я не запираю и не отпираю парадное, разве не убираю лестницу, разве…

— Успокойтесь! — доброхотливо сказал Кобал. — Наверное, опять неприятности по работе, вот и вымещает на нас досаду. Ох, уж эти мне одинокие женщины!

— Да, да, — вздохнула бабушка.

А когда мы остались вдвоём, проговорила с живостью:

— Одинокая! Воображала она, вот кто! Обыкновенная кассирша в артели трубочистов, а наряжается и нос дерёт — что твой директор большого завода.

Закончив уборку, мы вернулись домой.

— А всё-таки хотела бы я знать, кто вытаскивает кнопки, — задумчиво сказала бабушка и вдруг спросила меня: — Михец, может, это кто из ребят?

К счастью, было уже темно, и она не видела, как я покраснел. А въезжавший во двор грузовик товарища Пенича заглушил мою невразумительную ложь.

Бабушка готовила на кухне ужин, я взял не глядя какой-то учебник — то ли латинского, то ли английского, то ли словенского языка. Перед глазами у меня прыгали пегасы, в голове прочно сидело наше общество. На все корки ругал я себя за то, что я, председатель тайного общества, сижу сложа руки, когда на доске объявлений «пасется» целых четырнадцать пегасов. Я даже прошёл мимо них… А что говорит устав на этот счёт? И как я могу ждать дисциплины от рядовых членов, скажем от Игоря, если сам я, председатель, нарушаю правила!

Под каким-то предлогом я вышел из кухни.

Во дворе играл Игорь.

— Слышал, как разорялась Цветная Капуста? — спросил я.

— Слышал, — робко ответил он.

Я напустил на себя начальственный вид:

— Знаешь свой долг?

— Знаю, — ответил Игорь. — Только нельзя…

Его робость придала мне твёрдости и мужества.

— Долг обязывает нас! Слышишь, Игорь, операцию проведём немедленно!

— Я не буду…

— Значит, хочешь, чтоб тебя исключили?

— Не хочу! — испугался он. — Это моё первое общество, первое тайное общество…

— Тогда будешь помогать. Встретимся через полчаса под каштаном!

Мы с бабушкой ужинали, когда Цветная Капуста влетела на кухню.

— Неслыханное безобразие! — бушевала она, чуть не лопаясь от злости. — Вы, дворник, понимаете, что случилось? Да, конечно, вы ничего не знаете! Вы себе спокойно ужинаете, пока… Так вот, пора поговорить о вашей работе! Прежде всего мы проведём внеочередное собрание, потом очередное и тогда посмотрим, будете ли вы после этого так спокойно попивать свой кофеёк!

— Ну и пусть вытаскивают, кому надо! — вознегодовала бабушка, когда крик Цветной Капусты замер на лестнице. — Правила и так никто не выполняет. Это я знаю получше её — она-то ещё ни разу не заперла парадное. А не запирает затем, чтоб самой не выпускать Ковача с Ковачихой. Повадились они к ней ходить в последнее время. И какие у них там дела? Ясно, что тёмные, не то б не таскались сюда по ночам.

— Точно, — подтвердил я, хотя мне было всё равно, какие дела у Цветной Капусты с дядюшкой, дворником в доме, где живёт Йоже.

— Я у них что бельмо на глазу, — продолжала бабушка после недолгого молчания. — Ребята шумят во дворе — я виновата! Валяется на лестнице бумажка — опять меня к ответу. Теперь нашла кнопки. Хочет прогнать меня. Чем я ей мешаю?

Я чувствовал, что на сердце у бабушки лежит тяжёлый камень. Меня он тоже давил. Может, ещё сильней. В тот день я долго не мог заснуть. Как выполнять устав нашего общества, не навлекая на голову моей доброй бабушки новых забот и огорчений? Бабушка тоже не спала. Я слышал, как она ворочается на постели. Подойти бы сейчас к ней и во всём покаяться! Но глаза мои уже стали закрываться.

Большая охота

В воскресенье мы провели первую большую операцию. Чуть не полдня слонялись мы по городу, осматривая стены и заборы, забираясь в подъезды жилых и прочих зданий и даже в коридоры незапертых учреждений.

Все доски и стены на окрестных улицах были очищены от пегасов. Работали мы, разбившись на две группы: П+М и С+К. От Игоря толку было чуть, он едва годился на то, чтоб стоять в дозоре, да и тут при малейшей опасности обращался в бегство, даже не подав мне никакого знака.

Чего я только не перевидал за этот день!

Сколько правил поведения жильцов, сколько разных объявлений! Читать я всё не успевал, и тем не менее кое-что врезалось в память: «Потеряла… Прошу нашедшего… Продается недорого… Кто нашел… Продаю… Футбольный матч… Даю уроки… Сниму комнату… Одинокий пенсионер… участие обязательно… Чиню зонты… Встреча ветеранов войны… района… Дискуссия… Дети, потерявшие во время войны родителей…»

Я, конечно, понимал полезность многих объявлений. И даже подумал о новом параграфе, возбраняющем трогать важные объявления. Но в конечном счете пегасы пересилили. Отказаться от таких экземпляров! Нет уж, дудки!

Три кнопки имели четырёхугольную шляпку, одна — треугольную, были тут и латунные, а некоторые, несомненно, заграничные.

На следующий день Эхма принёс на урок словенского языка чёрную директорскую книгу, и Запятая прочёл нам следующее обращение:

В последнее время со школьных досок объявлений систематически исчезают кнопки. Если кто-нибудь из вас заметит что-либо подозрительное, пусть немедленно сообщит об этом администрации. Виновники будут строго наказаны.

Пока Запятая читал, Эхма грозно оглядывал класс в поисках «виновника», и я сидел как истукан, не смея даже глазом моргнуть.

Когда Эхма, воплощённая угроза, унёс чёрную книгу в соседний класс, лицо Запятой приняло строгое выражение.

— Итак, — сердито сказал он, а глаза его за стёклами больших чёрных очков смотрели так ласково, — в школе завёлся профессиональный собиратель кнопок! Может быть, он среди вас?

Мёртвая тишина. Кровь прихлынула к моему лицу. А у Йоже и у Метода аж и шея стала пунцово-малиновая.

Запятая посмотрел на нас. Потом взял журнал, перелистал его и сказал скорее грустно, нежели сердито:

— А ты, Михец, тоже собиратель, но только колов, что ещё хуже. — И снова поднял голову, обратив на меня свой испытующий взгляд. — Михец, когда ты думаешь покончить со сбором единиц?

Не помню, что я видел, когда встал: наверное, не пегасов и не колы. Надо мной висело что-то бесформенное, тёмное, страшное.

— Скажи мне, почему ты не учишь уроки? Начал ты хорошо, но в последнее время совсем перестал учиться.

— Я учу, товарищ классный руководитель…

— Скоро будет педсовет, а потом — родительское собрание. Пора уже поговорить с твоими родителями.

Голос с девчачьего ряда. Шпелцы:

— У Михеца нет родителей.

— Ах да, это у тебя отец погиб в партизанах, а мать умерла в лагере. Тебя самого немцы долго прятали в каком-то своём приюте. — Голос Запятой звучал отечески. — Живёшь с бабушкой. Верно? Она нашла тебя всего три года назад, а до того ты воспитывался в детском доме. Что ж, придётся до педсовета поговорить с твоей бабушкой. Я посещу её при первой же возможности. Когда она бывает дома?

— Вообще-то редко, ходит по чужим домам мыть полы и стирать, — промямлил я.

— Неважно, я найду её, и мы сообща сделаем из тебя хорошего ученика. Садись!

Я сидел как побитый. Только клочок, который мне передал С. через К., вдохнул в меня капельку жизни. Там было одно слово: «Действует».

Да, действует… Я невольно усмехнулся. Но действует и общество, основанное учителями, — общество по присуждению колов.

Урок словенского языка тянулся до бесконечности. На перемене я немножко отошёл. А Метод и Йоже были просто в восторге.

— Видел? Сам директор взялся за дело! — ухмыльнулся Метод.

— Ничего он не узнает, — выпятил грудь Йоже.

— Это уж точно, — подтвердил я, расхрабрившись.

На уроке латинского языка я опять получил послание от С.:

Предложение. Каждая операция должна быть скреплена печатью общества. С. Согласны ли с этим К. и П.?

К. уже выразил своё согласие, я тоже согласился, хотя и не понял замысла секретаря. Просто я не мог допустить, чтоб секретарь и кассир превзошли самого председателя в своём революционном порыве. На состоявшемся после обеда чрезвычайном заседании С. всё объяснил.

— Я вырежу на дощечке сокращённое название нашего общества. Эту печать мы будем ставить на каждую бумажку. Пусть знают, что кнопки вытаскивает организация, а не какой-то там злоумышленник.

— Тайная организация! — поправил кассир секретаря.

— Вот здорово! — воодушевился Игорь. — Что-то похожее я видел на днях в одном американском фильме.

— Так поступают все тайные организации, — авторитетно заявил я, будто и взаправду зубы на том проел.

— Тогда я предлагаю приостановить операции до тех пор, пока не сделаем печать и не раздобудем подушечку и чернила.

— Я за красный цвет, — выпалил я, полагая, что как председатель должен хоть здесь сказать свое слово. — Учителя ставят единицы красным карандашом, поэтому…

— Принято! — крикнули разом секретарь и кассир, обрывая мою мысль где-то на полпути.

Ровно три дня ушло на обзаведение. Теперь у каждого было по куску дерева с вырезанным на нём нашим знаком, красная подушечка и красные чернила.

В тот же день на школьном дворе валялось восемь объявлений, и на всех в нижнем правом углу стояли три буквы — ПГЦ. Этот знак появился и в подъездах пяти домов, включая и жёлтый дом, и в некоторых других местах. А в наших коробках возросло поголовье пегасов.

Назавтра в школе только и говорили, что о нашем подвиге.

— Что скажешь, Михец? — спросил меня мой сосед Борут, сын коменданта города. — По-моему, просто блестяще. Так делали наши во время оккупации. Срывали фашистские листовки и объявления и ставили на них знак ФО[4]. Только что значит ПГЦ? Какая-нибудь боевая организация?

— Понятия не имею, — пожал я плечами, а самого так и подмывало выпятить грудь и гордо объявить: «Я руководитель подполья в нашей гимназии! Я председатель ПГЦ!»

— Ну и ну! — вздыхала напуганная Метка с первой парты. — Все мы получим на орехи, если найдут виновника! И кто только этим занимается? Как ты думаешь, Михец?

— Где уж там мне знать, если ты, всезнайка, и без пяти минут отличница, не знаешь.

Шпелца, к моей радости, бегала по классу, хлопала в ладоши и приговаривала:

— Значит, есть ещё герои на этом свете!

Класс разделился на два враждующих лагеря. Один восхищался действиями нашего тайного общества, второй, числом поменьше, давал волю гневу и возмущению. Метод, Йоже и я поначалу держали нейтралитет, не поддаваясь ни на какие провокации с обеих сторон, но вскоре скумекали, что нам тоже лучше разделиться. Мы с Йоже примкнули к меньшинству, где были и будущие отличники, Метод — к большинству. На третьей переменке мы по-настоящему вошли в роль.

— Товарищи! — гремел Йоже с кафедры. — Мы обязаны помочь нашему классному руководителю и товарищу Эхме разыскать виновника. Метка права, нас заподозрят в первую очередь — ведь мы ближе всех к доске объявлений Народного университета. Этого не должно случиться, и потому все — на поимку ПГЦ!

— Нет, — воспротивился Метод, — это не наше дело. Мы не милиция. Вдобавок я просто уверен, — сказал он, немного помолчав, — что в нашем классе нет героев.

— Плохо ты о нас думаешь! — крикнула Шпелца.

— Кто из нас отважится на такой подвиг? — задиристо продолжал Метод. — Уж не ты ли? Только и умеешь языком молоть. Или, может… — и, пошарив глазами по классу, он показал на меня: — Михец? Михец собирает одни колы. Нет, среди нас нет героев!

— Тоже мне герой! Злодей, преступник — вот кто он! — крикнул я гневно, чтоб краска не выдала меня с головой.

— А я говорю — герой, — стоял на своём Метод. — Попробуй ещё раз сказать «нет»! — И он погрозил мне кулаком.

Я тоже стиснул кулак:

— Нет! Преступник!

— Ещё подерутся! — закричала Метка и кинулась вон из класса, чтоб, чего доброго, не попасть в свидетели.

Пять-шесть мальчишек стали на мою сторону, за Метода было вдвое больше да еще Шпелца отчаянно тараторила. Звонка никто не слышал. И только когда Борут вбежал в класс с криком: «Цербер! Цербер!» — все мгновенно притихли и разбежались по своим местам.

И в тот день, и во все последующие я усиленно думал о нашем обществе и его свершениях, будущих и настоящих. Три дня все школьные доски были пусты. На четвёртый внизу появилась первая бумажка, и та после уроков валялась на полу, и на ней уже издали можно было увидеть красную печать нашего общества: «ПГЦ». В тот же день товарищ Цветная Капуста в четвёртый раз вывесила правила поведения жильцов в подъезде жёлтого дома, но ровно через полчаса они лежали на лестнице со знаком ПГЦ. В пятницу после обеда мы совершили налёт на почту. Операция прошла успешно.

Вечером бабушка сказала:

— Михец, ты слышал, что́ творится в городе?

Я вылупил глаза: — Что, бабушка?

— Озорники всюду срывают объявления и правила поведения жильцов. А сегодня ворвались даже на почту. Как знать, может, это и впрямь вредительство? Может, Цвирниха правду говорит? Коли тут замешаны сорванцы, то им следует задать хорошую порку, а коли взрослые — в тюрьму!

У меня перехватило дыхание.

— Одно хорошо, что в других домах тоже срывают правила. Пожалуй, Цвирниха отвяжется от меня.

Но бабушка обманулась в своих ожиданиях. Не успел я поставить на наши правила третью печать, как Цветная Капуста вихрем влетела в подвал:

— Дворник, где вы?

Бабушка что-то шила.

— Что случилось? — спросила она, отрываясь от шитья.

— И вы ещё спрашиваете? Полчаса назад я повесила на доску правила поведения жильцов, и вот что с ними случилось! — прокричала она на одном дыхании и сунула бабушке под нос правила с красным клеймом. — Всего полчаса… нет, ровно двадцать три минуты прошло с тех пор, как я их повесила. Я всё время сидела у окна. С улицы никто не приходил. Значит, тот, кто выдернул кнопки, явился со двора. Кто в течение последнего получаса входил в дом?

— Я не смотрела в окно, а если б и смотрела, то увидела б одни ноги, — обрезала ее бабушка.

— Ваша обязанность следить за домом со двора. Если преступник не проник через чёрный ход, значит, он в доме! — с торжеством в голосе заключила Цветная Капуста и вперила в меня свой уничтожающий взгляд, который я сразу почувствовал, хотя глаза мои были прикованы к латинской хрестоматии.

— Кто из нашего дома горазд на озорство? Я наперечёт знаю всех жильцов. Вроде б тут нет таких.

— Ни в одном доме нет таких разболтанных мальчишек, — подхватила Цветная Капуста, — и такого халатного дворника! Потому что, — перекричала она бабушку, пытавшуюся остановить её, — на кого намекают эти три буквы, как не на меня?

— На вас? — удивилась бабушка.

— На кого же ещё? Думаете, я не знаю, что говорят за моей спиной? «Смерть Цветной Капусте!» А здесь ясно написано ПГЦ — «Погибель Гизеле Цвирн»!

— Как? — ворвался я в их разговор.

— С чего вы это взяли? — испугалась бабушка.

— Кажется, я умею читать! Ну погодите, я положу конец этому безобразию!

Она с силой хлопнула дверью, а мы с бабушкой удивлённо переглянулись.

— Как же, только о ней и думают те, кто выдёргивает кнопки! Что ты скажешь, Михец?

К счастью, на этот раз я мог сказать ей правду. И, придав своему лицу побольше серьёзности, ответил:

— По-моему, ПГЦ означает что-то другое.

— А что?

— Откуда я знаю! Только если б в нашем доме были преступники, я бы знал.

— Охотно верю. Без тебя в доме ничего не обходится. Или уж, по крайней мере, ты в курсе.

— Конечно, — согласился я с чувством какой-то неловкости, ибо в голосе бабушки звучало скорее осуждение, нежели похвала.

— Эта женщина хочет выгнать нас отсюда, — перешла бабушка к тому, что́ наболело у неё на душе. — Куда я пойду? Лучшей квартиры мы нигде не найдём, да и люди, к кому я хожу работать, живут близко. Что-то она замышляет, только что?

Меня так и подмывало сорвать правила, которые Цветная Капуста наверняка повесила снова. Просто чтоб насолить ей. И всё же я удержался. Первый параграф нашего устава запрещал нам проходить мимо кнопок, тут уж ничего не попишешь, но он вовсе не обязывал нас вытаскивать и те, про которые лишь известно, что они находятся там-то и там-то. Чтоб не поддаться искушению, я забрался на кровать и взял в руки «Всадника без головы», которого на днях начал перечитывать в третий раз. А бабушка вслух думала да гадала, как уберечься от нависшей над нами беды. Постепенно и мне передалась ее тревога.

«Нет, номер не пройдет, — сказал я про себя, закрыв книгу и пожелав бабушке спокойной ночи. — Нужно пресечь происки Цветной Капусты. А чтоб их пресечь, нужно выведать, почему она хочет выгнать нас из дому. Потому ли, что считает меня заводилой среди здешних сорванцов и подозревает в выдёргивании кнопок, или у неё есть другая причина. Только б докопаться до правды, а там мы посмотрим, кто кого. Разве тайное общество не придёт мне на помощь? Ясно, придёт. Помимо охоты на пегасов, в круг деятельности нашего общества входит оказание помощи попавшим в беду членам. Завтра же посоветуюсь с правлением».

Новые трудности и осложнения

На следующий день, встретившись с секретарём и кассиром тайного общества ПГЦ, я в самых чёрных красках обрисовал ситуацию в жёлтом доме и попросил их о помощи и содействии.

— Штаб-квартира нашего общества — в жёлтом доме, и никаких гвоздей! — пламенно воскликнул Метод.

— На борьбу с Цветной Капустой! — загорелся Йоже.

Прозвучало ещё несколько воинственных криков, после чего правление приступило к рассмотрению создавшейся обстановки. Результат, как сказал бы Плюсминус, секретарь суммировал в три пункта:

1. Председатель должен выяснить, чем занимается Цветная Капуста в свободное время и почему Ковач с Ковачихой приходят к ней так часто и засиживаются до полуночи.

2. Секретарь должен взять на прицел Ковача и Ковачиху.

3. Кассир, которого никто из преступной тройки не знает, должен вести за ними постоянное наблюдение.

На истории меня вдруг озарила счастливая мысль. Старый Чепон — вот кто мог бы оказать мне неоценимую услугу. Но старого коллекционера стенных часов не так-то легко встретить случайно. Я не видел его уже целую неделю. Правда, сестра его Катра, которая ведёт у него хозяйство, попадается чуть ли не каждый день, да только она туга на ухо и ей нужно кричать на всю ивановскую. Ничего не попишешь, придётся идти к Чепону. Но как я пойду к нему? Как?.. Ага, с часами! Ведь он привечает всех, кто приносит ему часы. Даже с железнодорожником, который принёс большие карманные часы, он был сама любезность. Итак, во что бы то ни стало раздобыть старинные стенные часы, и двери старого Чепона откроются передо мной нараспашку.

Я уже готов был взвизгнуть от радости, и вдруг всё внутри у меня оборвалось. И вовсе не потому, что передо мной возникло строгое лицо товарищ Итак. Просто в голове у меня мелькнул вопрос: «А где ты, Михец, возьмёшь старые стенные часы?»

На переменке ко мне подошла Шпелца:

— Подумай, Михец, вчера у нас был кружок, а я не знала, потому что тот мерзавец — теперь я тоже считаю его мерзавцем — вытащил кнопки, а Эхма подобрал с полу бумажку и швырнул в корзину. А вчера как раз учились завязывать узлы.

— Какие узлы? — спросил я, стараясь скрыть своё смущение.

— Весной у нас первый экзамен. Каждому придётся завязать узлы пятью способами, развести костёр и поставить палатку.

— Всему этому учат в туристическом кружке? — удивился я.

— Это ещё не всё. Скоро мы идём в двухдневный поход. Возьмём с собой палатки, вечером будем сидеть у костра, а на другой день будут разные игры и состязания. Медвежата тоже идут.

— Какие медвежата?

— Мальчишки. А мы — пчёлки. А ты чего не записываешься? Узнай, когда у медвежат сбор. Не пожалеешь.

Медвежата и пчёлки на несколько минут отвлекли мое внимание от старого Чепона. Надо узнать, кто из нашего класса ходит в медвежатах; может, и меня примут. Обидно, что Шпелца пропустила из-за нас такое важное занятие. Надо что-то придумать. «Пегас» — общество собирателей пегасов, а вовсе не враг юных туристов и других полезных организаций. Я чуть мозги не свихнул, а ничего путного так-таки и не придумал. Оставалось одно: назначить на после обеда чрезвычайное заседание.

Мы прикидывали и так и эдак, каким образом соблюдать устав, не трогая при этом полезных объявлений. Йоже предложил первый параграф дополнить предложением, допускающим оставлять одну кнопку на важных объявлениях, но мы с Методом отклонили его как непоследовательное. И все трое с возмущением отвергли предложение Игоря вообще прекратить нашу деятельность по той причине, что у нас и так пегасов навалом.

— Трус, вот ты кто! — возмутился я. — Прекратить? Теперь, когда о нашем обществе говорит полгорода? Ни в коем случае!

— Нет! Нет! — с негодованием воскликнули Йоже и Метод.

Наконец мы нашли выход: каждое объявление, сообщение и клочок следует сначала прочесть, потом «отловить» пегасов, как к тому обязывает первый параграф, и лишь после этого объявление, сообщение или клочок важного содержания любым способом вернуть на место. Йоже в этом дополнении к первому параграфу подчеркнул двумя чертами слова «любым способом». Значит, такую бумажку можно прибить гвоздём, приклеить или прикрепить любым другим способом, только не пегашкой.

За Цветной Капустой, к сожалению, ничего подозрительного не было замечено.

Уходя, члены общества обменялись крепкими рукопожатиями, и тем не менее я чувствовал, что между нами уж нет былого согласия и единства. Игорем овладел страх, начал сдавать и Йоже, и только мы с Методом твёрдо стояли на прежних позициях. Невзирая на угрозы Цветной Капусты, порой отвращавшие меня от общества, я все же был полон решимости не сдаваться. Буду получше приглядывать за Игорем, всерьез потолкую с Йоже, а весь свой досуг посвящу наблюдению за секретарём нашего домового совета и ее родичей.

И всё же я частенько ловил себя на мысли, что было бы хорошо, если бы я утром проснулся и знать не знал ни про какое тайное общество. Но когда я извлекал из тайника алюминиевую коробку и высыпал на стол рассортированные по разным свёрткам отдельные виды пегасов, малодушия как не бывало. Какое богатство, какая игра красок! Разве наше общество не сильнее самого директора гимназии и всех учителей с Эхмой в придачу? Даже милиция, которая наверняка начала уже охоту за «вредителями», не может нам ничего сделать, не говоря уж про разных там дворников и Цветную Капусту, всё ещё пылавшую злобой и ненавистью, хотя правила поведения жильцов давно уже висят на своём месте. Правда, в последние дни я пользовался одним чёрным ходом, а Игорь, так тот с самого возникновения нашего общества не осмеливался ходить мимо доски объявлений.

Цветная Капуста сумела убедить домовой совет провести общее собрание жильцов ранее намеченного срока.

Я тем временем неутомимо искал старинные стенные часы. Оказалось, что таковые имеются у дяди моего соседа по парте Борута. Мы надоедали ему три дня кряду, уговаривая продать часы старому Чепону, да только ничего бы из этого не вышло, если б часы были в порядке. Но они, как утверждал Борут, не шли со времён первой мировой войны, а в городе не было часового мастера, который смог бы их починить.

Старый Чепон осмотрел часы со всех сторон, потом улыбнулся и весело воскликнул:

— Где вы их нашли, ребятки? Именно таких мне недоставало. Теперь моя коллекция укомплектована.

Сказал и вернул нам часы. Пускай-де хозяин письменно подтвердит наши полномочия.

Когда мы предъявили ему наш мандат, он назвал свою цену. Сумма была такая внушительная, что дядя Борута не поверил. Пришлось и ему предъявить документ за подписью старого Чепона. Таким образом, в течение трёх дней я три раза посетил старого собирателя часов.

Став обладателем этих редкостных часов, он тут же приступил к их починке. В часах он разбирался лучше любого часовщика, хотя до ухода на пенсию работал на почте. Часы он стал собирать, как говорила бабушка, когда похоронил одного за другим жену и сына. Мы подружились, и потому я без всякого стеснения в четвёртый раз постучался к нему в дверь и после небольшого вступления спросил, почему к Цветной Капусте так часто приходят ее родственники.

— Если думаешь, что я буду с тобой разговаривать об этой женщине, то можешь уходить! — как отрезал он.

Я немного помялся у двери и уж взялся было за ручку, как вдруг старик снова заговорил:

— Уступил ей в прошлом году комнату, а она вместо благодарности хотела выселить нас из квартиры.

— А теперь принялась за нас с бабушкой, — вздохнул я.

Чепон поднял голову от маленьких колёсиков.

Я мигом ввернул вопрос:

— Почему она хотела выгнать вас из квартиры?

— А почему вознамерилась выбросить на улицу вас?

— Не знаю.

— Не знаешь? — рассердился Чепон, будто я был виноват в том, что не знал. — Чтоб поселить здесь Ковачей!

— Ковачей?

— Мальчик, разве ты не видишь, как я занят? Эти часы тридцать лет никто не чинил, ужасно запущены, но я их приведу в порядок! Непременно приведу!

И он снова склонился над вынутыми из часов внутренностями. Я знал, что сейчас бесполезно задавать ему вопросы. К тому же полученных сведений вполне достаточно для дальнейших расследований. Итак, Цветная Капуста хочет любой ценой поселить в нашем доме своего дядюшку Ковача, рабочего на железной дороге, и его жену, дворника в доме, где живёт Йоже. Отсюда Ковачу ничуть не ближе до работы, если не подальше, чем с улицы Ашкерца. Да и Ковачихе здесь прибавилось бы работы, ведь в Йожином доме всего восемь съёмщиков, а у нас — десять. И квартира наша ничуть не больше и не лучше их теперешней. Если Цветной Капусте так приспичило быть с ними под одной крышей, значит, на то есть особые причины. Значит, рассуждал я дальше, поздние визиты дядюшки Ковача и тётушки Ковачихи не носят чисто родственный характер, а…

Даже не попрощавшись с Чепоном, я дунул прямо к Йоже.

— У Ковачей, — сказал мой друг, — с утра до вечера толкутся крестьяне. Папа говорит, что они занимаются перепродажей. Сюда приехали весной, а раньше жили где-то на границе. Язык у Ковачихи что помело, а его тоже хлебом не корми, только дай похвастать, какие посылки приходят от брата из Вестфалии.

— А Цветная Капуста похваляется своим дядюшкой во Франции. У него-де свой магазин, и он два-три раза в месяц шлёт ей посылки.

— Ковачи как пить дать сбывают барахло, и своё и Цветной Капусты. Я ещё не видел, чтоб Ковачиха вышла из дому без сумки, а Ковач — без набитого портфеля.

— Значит, к Цветной Капусте они приходят не чай гонять, — подхватил я. — Этакая фифа не станет марать руки спекуляцией. Каждый третий день в новом платье, а уж туфель — бабушка со счету сбилась. И все заграничные. С квартирой Чепона сорвалось, так теперь зарится на нашу. Куда мы пойдём, на это ей чихать, главное — чтоб сподручней было торговать заграничными шмотками.

— Верно, — подтвердил Йоже.

Метод держался другого мнения.

— Думаю, здесь дело покрупнее, — глубокомысленно изрёк он, когда мы на переменке обсуждали результаты своих расследований. — Тут какой ни есть богач разорится, если будет посылать Цветной Капусте столько, чтоб Ковачам таскать — не перетаскать и чтоб к ним каждый день приходили покупатели. Тут что-то другое.

— А что? — разом спросили мы с Йоже.

— Вот это нам и предстоит установить, — произнёс Метод значительным тоном. — С сегодняшнего дня Ковачи и шагу не ступят без нашего ведома. Это относится и к Цветной Капусте.

Разумеется, эта сложная операция самым печальным образом сказалась на основной работе «Пегаса». К счастью, объявлений заметно поубавилось. На школьных досках объявлений всё чаще писали мелом, а однажды я увидел бумажку, прибитую гвоздями. Ясное дело, мы её не тронули.

— Вытаскивают только кнопки, — констатировала Шпелца во время второй перемены. — Странно!

— Наверняка это какое-нибудь опасное общество, — вздохнула Метка.

На последней переменке Шпелца пулей влетела в класс и, давясь от смеха, закричала:

— Представляете, на той перемене я нарочно воткнула в доску Народного университета кнопку, и уже её нет! Значит, в школе и впрямь завелись собиратели кнопок!

Запятая как раз расхаживал перед нашей дверью. Голову даю на отсечение, что он слышал всё от слова до слова.

Класс захохотал, а у меня заныло под ложечкой. Совсем недавно мы были героями дня, а теперь нас поднимают на смех!

На уроке словенского языка я послал своим правленцам распоряжение:

Операции продолжаются. П.

Метод вернул записку с замечанием:

Принимают большой размах.

А С. добавил:

Повсеместно.

После обеда мы провели операцию на вокзале. И ни капельки не удивились, когда через несколько дней местная газета поместила краткую заметку о «похитителях кнопок». Видно, кое-кто из класса её прочёл, потому что отношение к нам снова повернулось на все сто восемьдесят. О нас вновь заговорили с почтительным уважением. Но теперь это относилось только к нам, троим правленцам, так как Игорь наотрез отказался участвовать в наших операциях. Но на следующее заседание он всё же пригнал целый табун пегасов.

— Ого! — воскликнули мы. — Откуда столько?

— В школе и вокруг было полно объявлений, — сказал он.

И тем не менее мы не считали его больше полноправным членом общества и не посвящали его в планы, которые рождались в школе или по дороге домой. Даже не привлекли к борьбе с Цветной Капустой. Однако в операции против человека в сером пальто он тоже участвовал.

Однажды под вечер Сильвица прибежала к нам на кухню со своим медвежонком Буцей. Я отправил её на свою кровать, и всё равно она нас очень стесняла.

— Ступай домой, Сильвица, — сказал я.

Она не уходила.

— Дядя дал мне денежку, а мама послала к тебе.

Я знал, что человек в сером пальто никакой ей не дядя, но перечить не стал, а только попросил ее немножко погулять. Она ушла и вскоре вернулась с пятью кренделями.

— Всем по одному пегас-кренделю, — объявила Сильвица. — Нате!

Мы ели пегас-крендели, говорили о пегасах и думали, как нам отвадить человека в сером пальто. Он уже давно захаживал к Пеничихе или уводил её из дому в отсутствие Пенича. Наконец я кое-что придумал.

— Ребята, могли бы вы пожертвовать по десять пегасов? — спросил я друзей.

Глаза их вопросительно воззрились на меня.

Я изложил им свой план. Через пять минут все вытащили из своих коробок по десять пегашек, мы с Йоже положили их в карман, подождали, пока стемнеет, и вышли на улицу.

Вскоре после нашего возвращения на кухню за окном послышалось «бум» и сразу за тем «пшшш».

Мы выбежали во двор. Человек в сером пальто водрузил на плечо велосипед с лопнувшими шинами и, чертыхаясь и кляня всё на свете, пошёл со двора.

Гордые своим подвигом, мы торжествующе смеялись:

— Пускай потаскает на себе велосипед!

На следующий день я напрасно ждал Игоря под каштаном. Мы должны были идти на заречную сторону, где ещё не знали о деятельности нашего общества.

Трус! Я весь кипел от гнева и возмущения. Какой он после этого мужчина? Самая что ни на есть настоящая девчонка!

Вдруг с четвёртого этажа донёсся ужасный крик. Сначала я услышал сердитый голос отца Игоря, потом мольбы его мамы и наконец рёв самого Игоря. Что там стряслось? Не иначе, как проболтался! Это было первое, что пришло мне на ум.

— Вот как? — кричал его отец. — Воруешь? Ну погоди, я тебе так всыплю, что своих не узнаешь!

— Я больше не буду, папа! Мамочка, миленькая, заступись!

— Оставь его, Франц, ведь он ещё ребёнок! Слышишь? Перестань его бить!

Стало быть, наше общество здесь ни при чём. И всё же мне было не по себе. Игорь ворует. Это нехорошо. Я бы не украл ни за что на свете. Сколько раз бабушка говорила мне: «Михец, я не буду тебя ругать, ежели напроказишь невзначай. Только чужого не бери».

Порой мне так хотелось взять с лотка апельсин, когда я ходил за салатом, или горсть орехов, когда покупал картошку. А раз я уж было потянулся за шоколадкой, но тут же отдёрнул руку. Нет, я не вор. А Игорь ворует. Завтра же предложу новый параграф: «Члены ПГЦ не должны воровать». Утвердим этот параграф и сразу призовём Игоря к ответу. Он не станет отпираться. А что ждёт члена, нарушившего устав, он знает не хуже меня. Итак, сам себя исключает. Члены ПГЦ не будут заниматься воровством!

И тут я услышал голос, шедший откуда-то изнутри:

«А разве первый параграф не предусматривает воровство? Вытащить тайком кнопку и положить её в свой карман — разве это не кража?»

«Нет, — ответил я этому голосу, — это не кража, это сбор пегасов».

«Сбор украденных пегасов, Михец!»

«Нет, приобретенных во время операции!»

«А что такое ваши операции, как не…»

Крик на четвёртом этаже прервал мой диалог. К рёву Игоря прибавились всхлипывания его матери. Наконец Игорь замолчал. Я ждал, что он выйдет во двор. Он появился только вечером.

— Игорь! — позвал я его.

Он шёл ко мне с таким страхом, будто я прятал за спиной рейсшину.

— За что тебя вздули? — спросил я с сочувствием, напрочь забыв про новый параграф.

Игорь уже поплатился за кражу, какого бы свойства она ни была. Теперь я понимал, что новый параграф находился бы в некотором противоречии с первым параграфом.

Игорь поднял свои зарёванные глаза и пролепетал:

— Папа открыл…

— Что открыл? ПГЦ? — вздрогнул я.

— Нет. Открыл, что у него не хватает пегасов…

Я сначала ничего не понял.

— Каких пегасов?

— Знаешь, Михец, я брал у папы…

Я всё ещё ничего не понимал.

— Ну, брал кнопки. У него их много, пять-шесть коробок.

Тут я разразился горьким негодованием:

— Значит, твои пегашки не были в употреблении? Ты их брал у отца?

Игорь покаянно кивнул головой.

— Я пробовал их вытаскивать, только меня в первый же раз поймала учительница. Потом уж я не решался.

Жалость мою как рукой сняло.

— Ты понимаешь, что́ тебя ждёт?

— Я сам выйду из организации, — сказал Игорь и сунул руку в карман. — Вот тебе печать и подушка, а кнопки-пегасы отобрал отец.

Я чуть не вырвал у него печать и подушечку. С каким наслаждением пнул бы я его в бок или пришлёпнул на лоб три красных клейма!

— О нашем обществе не проболтался?

— Нет.

Он посмотрел на меня так искренне, что я не мог не верить.

— Не выдашь нас?

— Не выдам.

— Поклянись.

Он поднял три пальца и дрожащим голосом произнёс:

— Клянусь!

— Берегись! — пригрозил я. — Нас трое!

Точно побитый, спустился я в подвал. Итак, мы потеряли «массу», осталось одно правление. Я чувствовал, что и в обществе, и во мне самом произошёл какой-то перекрут.

В обществе медвежат

Настроение у меня было ну хоть в гроб ложись.

— Что с тобой? — забеспокоился секретарь.

Я завёл обоих правленцев в уборную и изложил им, как обстоит дело с «массой».

— Знаешь, — сказал Йоже, — Игорь мне с самого начала не показался. Хорошо, что вышел.

Метод воскликнул:

— Итак, тройка! Тройка ПГЦ! Еще лучше — ударная тройка ПГЦ!

На душе у меня стало скверно. Выходит, это я чуть не развалил всю работу. Ведь по пути в школу я уже подумывал о роспуске общества. А этот увалень Метод готов стоять насмерть. Он спас положение. Да, ударная тройка ПГЦ! УТ ПГЦ! Превосходно! Я вожак тройки. И мой отец был вожаком тройки, пока его не вызвали в отряд.

На перемене я обследовал все три доски. Пять бумажек. Три прикреплены пегасами, два других — гвоздями. В лучшем случае десять безукоризненных экземпляров. Я хотел назначить операцию на завтра, но Метод упорно настаивал на том, чтоб провести её сразу после уроков. Он сжился с делом и ни за что не хотел отступать. Такой он был — неуклюжий, но основательный.

— Товарищи, вы помните первый параграф нашего устава? УТ ПГЦ должна сегодня же приступить к операции!

Я заметил, что Йоже в душе соглашается со мной. Он тоже схватил два кола и с трепетом ждал педсовета и родительского собрания. Отец с матерью покамест ничего не знали — не очень-то побегаешь в школу, когда на руках ещё шестеро детей. Методу нечего было опасаться. Он как-то умудрился обойтись без единиц. К тому же его отец, после того как весной умерла мать, что называется, дневал и ночевал в своей портняжной мастерской, свалив все заботы о Методе и его сестре, третьекласснице, на плечи старой глуховатой родственницы. Мы долго сидели в уборной, самом безопасном месте во всей школе. Ожидание в классе или в коридоре могло навлечь на нас подозрения. Надзор в последнее время усилился. Ещё утром я слышал, как Эхма говорил Запятой:

— Мы с товарищем директором решили раскрыть ПГЦ-банду и раскроем, товарищ учитель!

Запятая озорно улыбнулся:

— Смотрите, чтоб вас кто другой не опередил!

Я встревожился. Неужели он напал на наш след?

Времени на раздумья не было. Прозвонил звонок, и я заторопился в класс.

Но сейчас, в уборной, я вспомнил слова Запятой и его загадочную ухмылку. И сразу почувствовал, как у меня сжимается сердце. Будто какая-то невидимая рука сдавливает его железными тисками. Что за гонка? Почему бы не отложить операцию на завтра? Метода словно подменили. То его приходилось понукать да подгонять, а теперь, когда нужна сугубая осторожность, он прямо помешался на пегасах.

В животе у меня урчало, от разлитых здесь ароматов начинало мутить. Однако выходить было рискованно. Из коридора непрерывно доносились шаги и голоса. Наконец повалила вторая смена, но мы всё равно не рискнули выйти, несмотря на то что в кабинки к нам всё время стучали, а какой-то храбрец посулил даже перелезть через деревянную стенку. Только звонок спас нас от этого надоеды.

В полной тишине покинули мы свои вонючие убежища.

На своём этаже мы управились в момент. Всё было заранее продумано, да и опыт кое-что значил. Караулили мы с Йоже; на втором этаже мне надлежало выдёргивать кнопки, а внизу — Йоже. На цыпочках спустились мы на второй этаж. Из учительской слышались голоса учителей, а из ближнего класса — разговор учеников. Осторожно! С. и К. заняли свои наперёд намеченные посты, я приступил к работе.

Шляпки кнопок отлетали одна за другой, словно имели дело с новичком. «Трус, растяпа, обормот!» — ругал я себя. Но это не помогло. То ли пегасы были плохого качества, то ли дерево было чересчур твёрдым, то ли у меня дрожала рука. На ум приходили разные страсти: вот-вот из-за угла вынырнет директор, из учительской выйдет учитель, из соседнего класса выбегут ученики. А что, если директор с Эхмой подговорили ребят…

Вдруг щёлкнула дверная ручка. Я молниеносно оглянулся на класс, где галдели ребята. Ручка не двигалась. Зато в следующее мгновение опустилась ручка на двери как раз за моей спиной. Эта дверь вела в комнату для приёма родителей. На лестницу я бы не успел, не добежал бы до правого угла, за которым спрятался Йоже, ни до левого, где исчез Метод. Значит, остаётся класс, где, судя по раскованному ребячьему разговору, не было учителя. Я кинулся к запасному входу, стремительно распахнул дверь и спокойно вошёл. В глаза мне бросились верёвки, палки, палатка и уж в последнюю очередь — ватага таких, как я, мальчишек, сгрудившихся вокруг вожатого.

— А, Михец! Пришёл-таки! — прозвучал где-то рядом знакомый голос.

Я повернулся на голос и увидел Тинчека с первой парты.

— Шпелца сказала, что ты тоже любишь походы, — продолжал Тинчек. — Теперь из нашего класса будет пятеро — три пчёлки и двое медвежат. — Он схватил меня за руку и повёл к кафедре. — Товарищ вожатый! Это Михец, Михец Потокар из нашего класса. Он хочет записаться в наш отряд.

Вожатый продолжал объяснять, а я чутким, привычным ухом ловил то, что делалось в коридоре. Вот отворилась и снова закрылась соседняя дверь, послышались шаги и ворчание Эхмы. Наконец шаги его стали удаляться и вскоре совсем затихли. Теперь только я по-настоящему осмыслил свое положение.

Итак, я попал на сбор юных туристов. К медвежатам. Вот здорово! Рядом с Тинчеком стояли двое третьеклассников и один знакомый первоклассник.

— Ты первый раз? — спросил вожатый.

Я вспомнил, что это он вчера стоял у доски, силясь прикрепить булавками какое-то объявление.

— Да, первый, — пролепетал я в сильном смущении.

— Сначала ознакомься с нашими правилами. — Он подошёл к столу, взял из ящика маленькую книжечку и протянул ее мне: — Прочти к следующему разу, узнаешь, какая у нас организация и чем мы занимаемся. Полагаю, ты уже слышал о юных туристах?

— Да.

Только б не пустился в разные там расспросы!

— Значит, знаешь, что наша задача — охранять леса и животных, прививать любовь к природе. Юные туристы должны беззаветно любить свою родину. Все это ты прочтёшь в правилах, а сейчас смотри и учись.

Я подошёл к Тинчеку.

— Что это ты вытворяешь с верёвкой?

— Узлы завязываю, — объяснил мне мой одноклассник. — Видишь, это рыбацкий узел, вон тот — ткацкий. А теперь пытаюсь изобразить ковбойский. К первому эк замену надо освоить пять узлов, распознавать тайные лесные знаки, читать географические карты, разводить костры и ставить палатки. Второй потруднее. А вообще мы сдаем три экзамена.

— Рассказывай, Тинчек, — попросил я.

Чем больше он говорил, тем сильней скребли у меня на сердце кошки. А какое общество создал я? Общество по выдёргиванию кнопок. У юных туристов тоже свои тайные знаки, но они делают прекрасное и полезное дело. Что может быть прекраснее, чем прийти к цели, следуя тайным знакам, сидеть вечером у лагерного костра, а потом растянуться в палатке или стоять на вахте у входа в палаточный городок! Я начисто забыл про ПГЦ, забыл про Йоже и Метода. Они уж, поди, давно дома. Тинчек ещё с увлечением говорил, когда вожатый повёл нас во двор. Здесь он показал, как ставят палатку; растолковал, для чего служат всякие там причиндалы. А потом велел четверым ребятам натянуть крышу. Но ему всё равно пришлось прийти им на выручку, не то они возились бы с ней до ночи. Даже разобрать палатку путём не сумели.

Наконец дошла очередь до последней тройки.

Сначала я только смотрел, а потом тоже засучил рукава. И работа закипела.

— У тебя ловкие, сноровистые руки, — похвалил меня вожатый. — Я уверен, из тебя выйдет лихой турист.

Домой я вернулся уже затемно. Достал из духовки обед и сразу уткнулся в правила юных туристов. Воодушевление мое росло с каждым новым параграфом.

Охрана природы! Вот здорово!

Пришла бабушка и как набросится на меня! Где ты, мол, пропадал весь день? Ну, я дал ей выговориться, а потом сказал, где я «пропадал», ну, и вообще всё про юных туристов выложил.

— Что ж, я не против, запишись, — смягчилась она. — Природа худому не научит. Природа, она облагораживает человека. Только помни: главное — школа!

Я подскочил к ней и поцеловал её в обе щеки. Она прижала меня к себе и украдкой смахнула слезу.

Я решил покончить с председательством и вообще выйти из тайного общества «Пегас». Но не тут-то было. На другой день на первом уроке пришла записка:

Операция должна быть проведена, С.

Согласен, К.

Я приписал:

Согласен, П.

Вскоре пришла вторая записка:

До обеда, К.

Я ответил:

Согласен, П.

На перемене мы обсуждали план операции, хотя меня так и тянуло к Тинчеку и Шпелце. Метод предложил провести операцию на четвёртом уроке. Один из нас попросит у Запятой разрешения выйти в уборную.

— А кто? — спросил я с тоской.

— Метнём жребий, — сказал Метод.

Я вытащил обломленную спичку.

— Смотри не подкачай, — напутствовал меня Метод.

Я чуть не взорвался. Мыслимо ли, кассир учит основателя и председателя ПГЦ!

Посреди урока я встал и попросил у Запятой разрешения выйти в уборную.

— Мог сходить раньше, — усмехнулся Запятая. — Для чего у нас перемены? Ты же не щенок.

Под общий смех вышел я из класса, как побитая собачонка. Вернулся я с высоко поднятой головой — в кармане у меня лежало одиннадцать пегасов! Дело было, конечно, не в самих пегасах, дело давно уже было не в них, главным была операция. А моя последняя операция по смелости и дерзости далеко превзошла все предыдущие. Пусть К. и С. видят, что я не совсем еще пропащий человек.

Сев за парту, я послал им записку:

Сделано. Одиннадцать штук. П.

Записка вернулась с пометкой:

Отлично! К. Поздравляю. С.

Томительно ползли минуты. Запятая объяснял употребление полных и кратких прилагательных. Но вот он кончил и велел нам показать свои волосатые уши, чумазые шеи и длинные когти. Итак, саносмотр. Этих осмотров я не боялся, потому что бабушка следила за тем, чтоб я по субботам мылся, а уши, руки и шею проверяла каждое утро, если только не уходила из дому раньше.

Когда дошла очередь до меня, я вытянул шею, словно лебедь в городском пруду, и положил руки на парту. Сначала надо было показать ногти, потом ладони.

Я повернул руки и так и обмер: на правой ладони пылало красное пятно. Я мгновенно приложил её к парте.

— Когти я видел, покажи ладони! — сказал Запятая.

Пришлось снова перевернуть руку.

— А это что? — засмеялся Запятая. — Или ты тоже ставишь колы?

Он уже подходил к Методу, когда вдруг снова обернулся ко мне:

— Через неделю чтоб было сочинение: «Почему красные чернила нравятся мне больше, чем черные». Слышал?

Сочинения на свободную тему, как я уже упоминал, давались мне легко, но сейчас я не на шутку испугался. О чём писать? Если б можно было написать правду! Я бы состряпал такое сочиненьице, что все бы просто обалдели, и в первую очередь сам учитель и классный руководитель Запятая.

По дороге домой мы весело говорили о последней дерзкой операции. Нас просто распирало от гордости. А когда восторги поулеглись, я рассказал друзьям, как было у медвежат.

— Подумаешь, туристы! — фыркнул Метод. — Природы у меня и дома хоть отбавляй.

Ему что, их дом стоял у реки; у него была лодка-одиночка, а в саду под старым дубом — шалаш с лежаком.

— Шахматы — вот это вещь, — продолжал Метод. — Сиди себе на месте и спокойно передвигай фигуры, сидя атакуй. Это по мне. Папа обещал купить мне шахматы, если будет пятёрка по прилежанию. Надо узнать, когда занимается шахматный кружок.

— А я бы поступил в кружок по рисованию, — сказал Йоже. — На уроках мы совсем мало рисуем.

Так в тот день обсуждение успешной операции как-то само собой перешло в разговор о кружках, про которые мы узнали благодаря тайному обществу «Пегас». И надо сказать, он был куда интересней.

Общее собрание жильцов и кое-что еще

Спустя несколько дней в просторном подъезде жёлтого дома собрались все его жильцы. Товарищ Кобал, председатель домового совета, объявил повестку дня и приступил к отчёту о работе домового совета в течение последнего года. Пока он говорил, царила полная тишина. Мы с бабушкой стояли у доски объявлений, которой я упорно показывал спину. Сказать по правде, правила поведения жильцов, прикреплённые двенадцатью (!) пегасами, нисколечко меня не волновали. На уме у меня было другое. Я беспокойно косился то на стоявших под каштаном Йоже и Метода, то наверх, на площадку второго этажа, с минуты на минуту ожидая появления честного старого Чепона.

После председателя слово получила Цветная Капуста. Наверно, ей показалось, что её не все хорошо видят, и потому она поднялась на несколько ступенек, обвела жильцов многозначительным взглядом, нацепила огромные очки — ещё больше, чем даже у учителя Запятой, — и визгливым таким голосом начала читать свой отчёт. То был не отчёт, а одно сплошное хвастовство: сколько писем получила, сколько отправила, сколько протоколов вела на собраниях и сколько на её счету телефонных и прочих деловых разговоров. Кончив чтение, она под жидкие хлопки (председателю хлопали все до одного) сошла со своей трибуны.

Отчёт кассира был еще короче.

Жильцы, как водится, немного помолчали, задали председателю и кассиру пустячные вопросы и стали вносить предложения насчёт того, что надо бы подновить, отремонтировать или сделать заново.

Всё это я слушал вполуха и навострил уши, только когда мама Игоря предложила уступить весной одну клумбу в саду ребятам.

— Будет меньше шуму и меньше разбитых окон, если ребятня займётся клумбой, — сказала она. — Пусть обрабатывают её по своему вкусу, а домовый совет мог бы помочь им советами, семенами и рассадой.

Председатель поставил её предложение на голосование. Все, кроме Цветной Капусты да ещё какого-то злыдня или попросту жмота подняли руки.

— Нужно бы нашим детям оборудовать во дворе волейбольную площадку. Купим им мяч и… — продолжал в том же духе председатель.

— Волейбол во дворе? — гаркнула с лестницы Цветная Капуста. — Я решительно против! И это предлагает сам бывший председатель! — шумела она, особо напирая на слово «бывший». — Скажите откровенно, кто в жёлтом доме на первом месте — дети или мы, взрослые? А что наш бывший председатель, — опять ударение на слове «бывший», — сделал для покоя и порядка в жёлтом доме? Конечно, нужно поговорить и о работе бывшего, — тоже подчеркнуто, — дворника дома.

И она пошла честить всех подряд. Мы, ребята, — главные возмутители спокойствия во всём городе, председатель просто тряпка, к тому же пренебрегает своими высокими обязанностями, а для бабушки порядок и чистота в жёлтом доме — десятое дело, ибо целыми днями она стирает и убирает в соседних домах. Что же касается правил поведения жильцов, то она их уже пять раз собственноручно вешала на доску объявлений, а здешние сорванцы выдёргивают кнопки и разбрасывают их по двору. Трижды кнопки впивались в передние и два раза в задние колёса её велосипеда. Тут и товарищ Пенич подала реплику.

Наконец она выдохлась (ни дать ни взять перезрелая цветная капуста), и в подъезде поднялся невообразимый шум. Одни кричали, что-де жильцам и прежде всего детям следует неукоснительно выполнять правила поведения жильцов, другие решительно отвергали все её поклёпы.

Бабушка за всё это время и глазом не моргнула, но я видел, как у неё дрожат губы и как трудно ей держать себя в руках. Я нетерпеливо поглядывал на лестницу, но старый Чепон не появлялся, хотя ещё утром обещал прийти, чтоб навсегда заткнуть рот Цветной Капусте.

Тогда я полетел на второй этаж. Чепон возился со своими часами.

— Товарищ Чепон! Пойдёмте! — крикнул я, не переводя духа.

— Некогда, малыш, в самом деле некогда. Чиню часы, которые ты принёс. Ещё ни с одними столько не канителился.

— Вы же обещали!

— С часами мне веселее, чем с людьми.

— Товарищ Чепон, приходите, пожалуйста! Заступитесь за нас. Ведь она всех обругала. Кобала, бабушку и ребят.

Он взял меня за руку:

— Ладно, малыш. В самом деле непорядок, чтоб такая женщина держала в страхе весь дом. Часы подождут, да и темно уж. Пошли!

Жильцы радостно загудели, увидев седовласого Чепона, который, опираясь на палку, медленно спускался по лестнице. Он неделями не показывался во дворе, и многие уже забыли о его существовании. Я подвёл старого коллекционера стенных часов к доске объявлений, где стояла бабушка, и весь обратился в слух.

Долго ждать не пришлось.

— Я предлагаю, — начала Цветная Капуста, скосив глаза вправо, где стояли ее подпевалы, — предлагаю уволить дворника, а на её место взять более аккуратного и исполнительного человека.

Я поднял руку:

— Прошу слова, товарищ председатель!

— Дети не могут выступать! — взвизгнула Цветная Капуста.

— Могут, — возразил председатель, — если мы им позволим. Товарищи, можно дать слово пионеру?

Из общего гомона выделились два-три голоса:

— Пусть говорит!

— Товарищ Цве… товарищ Цвирн, — быстро поправился я, — против бабушки только потому, что хочет поселить в нашей квартире своего дядюшку Ковача и тётку Ковачиху.

— А ну-ка помолчи, сопляк! — рявкнула Цветная Капуста.

— Говори, говори, Михец! — неслось со всех сторон, а бабушка смотрела на меня, как на чудо морское, совсем как три года назад, когда приехала за мной в приют.

Восхищение бабушки, моральная поддержка Чепона и одобрительные кивки перебравшихся к чёрному ходу Йоже и Метода придали мне смелости.

— Она хочет поселить здесь Ковачей, чтоб было легче торговать заграничным барахлом!

— Что? Как? — прокатилось над толпой.

— Кобал, вы заткнёте рот этому паршивцу?

Под дикий шум и гам выложил я всё, что открыло наше общество «Пегас»: на днях Цветная Капуста получила по почте две посылки, третью принёс какой-то неизвестный человек. Барахло — чулки, бельё, туфли, материи, зажигалки, кремни и всё прочее — втридорога продаёт крестьянам. Ясно, для бойкой торговли нужно, чтоб Ковачи были с ней под одной крышей.

— Хватит! Хватит! — перекричала меня Цветная Капуста.

Но я уже всё сказал.

— У меня дядя во Франции. Богатый дядюшка. Завалил меня посылками. Волей-неволей приходится кое-что продавать. Что здесь такого, если в этом мне помогают мои родственники Ковачи?

— Ничего бы такого и не было, если б эти посылки действительно посылал дядя, — подал голос старый Чепон.

— Кто же мне их, по-вашему, посылает, если не мой собственный дядя? Уж не ваш ли? — зло прокричала Цветная Капуста.

— Ничей он не дядя, — спокойно ответил Чепон. — Этот богатый дядюшка не кто иной, как бывший шахтёр Петрович, который с барышней Цвирн не состоит ни в каком родстве, он даже в глаза её не видел. После Нового года он послал ей уже десять посылок, а сегодня днём сам принёс большой свёрток. Несколько пакетов послали ей его друзья.

— Как? — разинула рот Цветная Капуста.

— Да, — сказал Чепон, — сегодня днём приходил товарищ Петрович с новым подарком для Гизелы Цвирн. Кто знает, какими путями раздобыла она его адрес и перед Новым годом написала, что уже три года прикована к постели и давно бы умерла с голоду, если б не доброхотные даяния благодетелей из-за границы. Петрович на днях приехал на родину. Он крайне удивился, узнав правду, а свёрток подарил Катре…

Жильцы зашумели. Цветная Капуста швырнула в Чепона целую пригоршню бранных слов и под общий смех и негодующие крики слетела с лестницы.

Теперь все были за бабушку; её даже похвалили за хорошую работу. Товарища Кобала снова избрали председателем, а мама Игоря стала секретарём домового совета.

Вершина и поворот

На другой день я влез на каштан, чтоб в спокойной обстановке поразмыслить, как взяться за сочинение о красных и чёрных чернилах. И тут во дворе появился учитель и классный руководитель Запятая. Похоже, он вышел из подвала. К счастью, бабушки не было дома. Я теснее прижался к дереву. Запятая окинул взглядом двор и подошёл к Сильвице, игравшей на скамейке под каштаном.

— Девочка, ты, случаем, не знаешь, где дворник? — спросил Запятая, погладив её по голове.

— На работе, — ответила Сильвица.

— А где Михец?

Я вздрогнул. Как-то на днях я ей строго-настрого приказал помалкивать в тряпочку, если про меня станет расспрашивать человек в больших черных очках. А что, если она забыла?

— Михец! Михец!.. — позвала Сильвица, но вдруг осеклась и, испуганно ткнув в Запятую пальцем, спросила:

— Это вы человек в больших чёрных очках?..

— Да, я, — улыбнулся Запятая, — только я совсем не страшный. Школьники меня не боятся. Значит, бабушки и Михеца нет дома? Что ж, зайду в другой раз.

Он уже направился к воротам, но через несколько шагов остановился:

— Как тебя зовут?

— Сильвица.

Запятая достал из кармана какую-то мелочь.

— Вот тебе на конфеты. Ты любишь конфеты?

— Люблю, только пегас-крендели вкуснее, — защебетала она.

— Какие крендели?

— Пегас-крендели, — повторила Сильвица.

— Пе-гас, — повторил по слогам Запятая. — А что это за крендели?

— Самые вкусные!

— Пегас-крендели? Кто же их так прозвал? — продолжал допрос Запятая.

— Метод…

— Какой Метод? — допытывался Запятая.

Я пропал, сейчас всё выболтает!..

— Метод… — повторила Сильвица и снова испуганно показала пальцем на Запятую: — Ведь вы человек в больших чёрных очках?

— Да, я человек в чёрных очках, но совсем-совсем не страшный… Ты говоришь, Метод…

Сильвица зажала в кулак мелочь и, бросив Запятой: «Пойду за пегас-кренделями», вспорхнула со скамейки и полетела к воротам.

Вскоре она вернулась с двумя кренделями.

Ну и журил я её за то, что человеку в чёрных очках проболталась про пегас-крендели!

— Откуда я знала, что это тоже секрет? — пропела Сильвица и глянула на меня так невинно, что я не мог сердиться, особенно если учесть, что один крендель достался мне.

Вечером Сильвица прибежала ко мне на кухню вся в слезах.

— Безобразие! Безобразие! — повторяла она.

— Что случилось? — встревожился я, хотя всё ещё не простил ей давешней болтовни с Запятой. А впрочем, я ни на секунду не допускал, что пегас-крендели могли навести Запятую на наш след.

— Смотри, вот этот листок я повесила на телеграфном столбе, а какой-то негодник вытащил кнопки, а листок бросил в грязь. — И Сильвица протянула мне грязную записку, на которой я сразу узнал печать Метода.

Незадолго до её прихода мы закончили заседание, на котором обсуждали предложение Метода об организации троек по всему городу и расширении сферы деятельности нашего общества, к чему нас особенно побуждал успех в борьбе с Цветной Капустой. Бабушка, разговаривавшая со мной, как со взрослым, рассказала, что после собрания Цветная Капуста вылила на Чепона и его сестру ушат помоев и пообещала съехать от них. Поэтому вторую часть предложения Метода мы с Йоже приняли с одобрением. Что же касается первой его части, то мы сохранили за собой право подумать и дать ответ через три дня, из-за чего Метод ужасно разобиделся. Я не сомневался, что это он со злости сорвал листок Сильвицы.

Однако что там написано?

Я развернул листок, разгладил его ладонью и поднёс к лампе.

У меня пропала мама. Кто её найдёт, пусть приведёт её в жёлтый дом, квартира № 2, в подвале!

Сильвица.

— Это ещё что за новости! — удивился я.

— Мамы нет, — заплакала Сильвица. — Пропала.

— Как пропала?

— Вчера вечером ушла и ещё не приходила. Папа сказал, что она пропала. Вот я и попросила Игоря написать объявление. Ведь мама тоже писала объявления, когда что-нибудь теряла. И ей всегда приносили, что она потеряла. Значит, и её найдут и приведут домой. Правда, Михец?

Я вспомнил, что произошло. Пеничиха ушла с человеком в сером пальто.

— Михец, правда мама найдётся?

— Обязательно, — ответил я рассеянно.

— Михец, дай мне две кнопки, — попросила Сильвица. — Нет, лучше четыре, я опять повешу объявление на телеграфный столб.

Я понимал, что написанное Игорем объявление не вернёт Сильвице маму, и всё-таки охотно дал бы ей и десять пегасов, если б это не шло вразрез с восьмым параграфом устава тайного общества «Пегас».

— Михец, дай, пожалуйста! — канючила Сильвица. — У тебя их полная коробка, больших и маленьких. Дай мне четыре штучки, больших, а то негодник их снова вытащит. Когда мама вернётся и сделает пирожные, я дам тебе целых четыре… нет, что я, принесу тебе всё!

«Но ведь в восьмом параграфе говорится о взаимном обмене, — вдруг осенило меня, — а про то, что член общества не может подарить пегашку кому-то ещё, не сказано нигде». Это само собой разумеется, но сейчас я опирался на букву устава.

Через несколько минут новое объявление Сильвицы белело на столбе под фонарём. Я собственноручно прикрепил его шестью кнопками.

Сильвица чуть не прыгала от радости. Глядя на неё, я сам было поверил, что таким образом бедняжка вернёт маму. Я бы, не задумываясь, украсил весь город подобными объявлениями, если б хоть одна живая душа знала, где могила моей матери.

— Пошли, холодно, да и бабушка придёт с минуты на минуту, — вздохнул я и потянул Сильвицу за рукав.

Вечером к нам пришёл Пенич. Он был бледен и расстроен.

— Взяла все деньги и исчезла, — пожаловался он, садясь за стол. — Как она могла? — И он уронил голову на ладони.

— Я давно хотела вам сказать, что к ней захаживает посторонний человек, да как-то оно негоже совать нос в чужие дела. Я ведь всего-навсего дворник.

— Лучше бы сказали. Знаю я его. Парикмахер, ни на одной работе долго не удерживается. Наверное, и сейчас не у дел. Ему нужны только деньги.

— Куда они уехали? — вмешался я в их беседу.

— Никуда. Гуляют по городу и тратят мои денежки. Что поделаешь? Я мало бываю дома. Работа такая — всё время в поездках. Если б я знал, то уж, поверьте, поквитался бы с этим Стрнадом, а Зору поучил бы уму-разуму. Она неплохая женщина. Всё это от нечего делать. Сильвица подросла, вот она и не знает, куда себя деть.

— Надо было отдать девочку в сад, а Зору определить на работу, — заметила бабушка.

— Да, надо было, — подтвердил Пенич и снова спрятал лицо в ладони.

Бабушка и Пенич ещё долго разговаривали о беглянке, а у меня в голове уже зрел план насчёт того, как найти её и вернуть домой. Пенич вправит ей мозги, и всё пойдёт по-старому. Сильвица не должна оставаться без мамы! По себе знаю, как плохо без мамы. У меня замечательная бабушка, ничего для меня не жалеет, но мама есть мама.

После обеда чрезвычайное заседание. Захватите бумаги для объявлений! Как можно больше! П.

Оба члена правления ответили:

Приду с бумагой. К. Я тоже, С.

На переменке они так и вились вокруг меня, приставали с расспросами, ну просто лопались от нетерпения и любопытства, а я себе поплёвывал и, чтоб немножко их поманежить, велел тащить побольше бумаги — мол, для проведения небывалой ещё операции.

На заседании я вкратце обрисовал положение и предложил написать много-много объявлений — в точности таких, какое наш самый ретивый пегасовец Метод по пути ко мне снова сорвал. Объявления мы развесим по всему городу, в том числе и за рекой. Они будут красоваться на киосках и ларьках, досках объявлений, телеграфных столбах, заборах и стенах. Попытаемся даже заполонить ими почту, перрон на вокзале и всякие там кафе и забегаловки.

Оба правленца слушали меня внимательно. Метод, явно ожидавший какой-то особо дерзкой операции по добыче пегасов, аж скривился от разочарования. Йоже полностью поддержал меня.

— Я «за», — не колеблясь, сказал он. — Зачем нам целая коробка пегасов? Кроме того, всякое общество должно иметь благородные цели. Об этом мы уже говорили и в принципе согласились…

— Да, да, — произнёс Метод, как-то особенно, со смыслом вытягивая слова, — я тоже за благородные цели и за расширение деятельности ПГЦ, но не в ущерб поголовью пегасов. Первая и главная задача тайного общества «Пегас» есть и остается отлов пегасов. И потому я, как сознательный член общества, отклоняю это предложение.

Что ж, он был прав, но ведь каждому дураку было ясно, что нельзя бросать Сильвицу в беде. И мы принялись жалеть бедняжку, которую бабушка увела с собой, чтоб она не плакала весь день одна. А потом слово взял Йоже.

— Я считаю, — с запалом отчеканил он, — я считаю, что эта операция не противоречит деятельности нашего общества в целом. Выдернутые кнопки мы можем по собственному желанию воткнуть обратно, а когда Пеничиха найдётся, мы их снова выдернем и положим в свои коробки, если, конечно, вынесем такое решение.

Я похлопал его по плечу:

— Йоже, ты мировой секретарь!

— И вот ещё что! — пламенно воскликнул секретарь. — Раз мы вдвоём «за», значит, предложение принято. Меньшинство обязано подчиниться.

Методу не оставалось ничего другого, как сдаться.

— Я тоже согласен, — промямлил он, подняв правую руку, а потом важно добавил: — Только при условии, что на каждом объявлении будет наша печать.

— Принято! — прокричали мы в три голоса.

Мы ещё и к работе не приступили, а уж Метод буквально заболел новой операцией.

— Великолепно! — восторгался он. — «Пегас» наведёт порядок в жёлтом доме. «Пегас» поможет маленькой четырёхлетней девочке найти свою маму. «Пегас» разоблачит обманщика и тунеядца. «Пегас» — первая тайная организация в городе!

Всё в наших объявлениях было разное — цвет бумаги, формат и даже текст. Мои объявления выглядели так:

Ищу маму. Нашедший пусть приведёт её в жёлтый дом, подвал, квартира № 21.

Сильвица.

Объявление Йоже, написанное разноцветными буквами всех размеров, было похлеще:

Граждане! Нахал в сером пальто увёл мою маму.

Поищите её и приведите домой!

Сильвица из желтого дома.

А Метод так припёр негодяя:

Тайное общество ПГЦ призывает парикмахера Стрнада в течение двадцати четырёх часов вернуть Сильвице из жёлтого дома её маму! В противном случае приступит к действиям УТ ПГЦ!

Правление П. Г. Ц.

Уже стемнело, когда мы разбежались по городу с пухлыми пачками бумаги под мышкой и со своими коробками в карманах.

Домой я вернулся поздно, голодный и усталый, но довольный.

— Где шатался, бродяга?

Сердитые слова бабушки ничуть не замутили мою радость. Сначала я хранил гордое молчание, потом меня будто прорвало, и я откровенно во всём признался.

— Как! — заинтересовалась она. — Расклеивал по городу объявления? Какие объявления?

Пришлось повторить всё сначала.

— Так я тебе и поверила! — обиделась бабушка, вообразив, что я бессовестно морочу ей голову.

Тут уж и я обиделся. Вот так штука! Все мои выдумки и враньё принимала за чистую монету, а правде не поверила.

— Пойдём покажу, — сказал я и с торжествующим видом повёл её к ближайшему телеграфному столбу.

— Такие объявления вы расклеивали по городу? — изумилась она, прочитав лучшее произведение Йоже.

— Наводнили ими весь город!

— Гм, может, это и не такая глупость, — сказала бабушка после недолгого раздумья. — Пожалуй, что и вернётся, если Стрнад не совсем ещё опутал её.

Вдруг взгляд её остановился на красной печати.

— А это что такое?

— Печать нашей организации, — ответил я.

— Кажется, точно такая же была на наших правилах поведения жильцов? — Бабушка взяла меня за подбородок и спросила: — Значит, это ты, Михец, вытаскивал кнопки и срывал правила?

И тут я понял, что запутался в собственных сетях.

— Отвечай, Михец! — настаивала бабушка.

Я опустил глаза.

— Я, бабушка. То есть наше общество.

— Какое такое общество?

— «Пегас», то есть ПГЦ.

— Этому вас учат в школе? Это вам советуют учителя?

— Нет, не учат, — заступился я за учителей. — Мы сами придумали, вернее… я!

Бедная бабушка! Она не верила своим ушам. А когда наконец поверила, то просто не знала, что ей делать — то ли оттрепать меня за вихры, то ли от души посмеяться.

Это было в субботу. Всё воскресенье я просидел дома, дожидаясь Пеничиху. Пенич тоже никуда не выходил. Накануне он поздно пришёл с работы и слыхом не слыхал о нашей операции. Но Цветная Капуста — та всё разнюхала. Слышно было, как она кричала во дворе:

— Я говорила, что у нас внизу дьявольская мастерская! Скорей бы выбраться отсюда. Постараюсь к зиме подыскать что-нибудь подходящее. Золотом осыпьте — не останусь в этом проклятом доме!

К вечеру Пеничиха вернулась. Точно жулик, подкралась она к дому, боязливым взглядом окинула окна и шмыгнула в чёрный ход.

— Вернулась, — сказал я бабушке.

— Образумилась! — с облегчением вздохнула она.

Вскоре из соседней квартиры послышался резкий голос Пенича, а затем всхлипы Пеничихи.

— Читает ей мораль, — заключила бабушка. — Давно пора!

Когда всё успокоилось, я помчался на четвёртый этаж к Игорю, куда после обеда ушла Сильвица. У него обычно собирались ребята, с тех пор как на улице похолодало.

— Сильвица, твоя мама пришла!

Девочка мигом сбежала вниз.

— Мама! Мама! — разносился по всему дому её весёлый голосок.

Едва закрыв за собой дверь кухни, я твёрдо решил на следующий день ещё до уроков внести предложение о роспуске общества. Коробки наши были пусты, а пегасы употреблены на полезное дело.

Задумано — сделано. Йоже на днях записался в кружок по рисованию и потому принял моё предложение без всяких оговорок. Метод, конечным делом, возмутился, обозвал нас трусами, несознательными членами общества и даже тряпками. Но когда на первой перемене какой-то четвероклассник стал зазывать первоклашек в организованный при шахматной секции кружок для начинающих, он сразу решил записаться, а на уроке послал мне записку:

Не возражаю против роспуска организации на основе свободного волеизъявления её членов. Б. К.

Я вернул ему записку с вопросом:

Что такое Б. К.?

Он ответил:

Бывший кассир.

Я вырвал страничку из тетрадки по латинскому и написал нижеследующее:

Благодарю за дружеское, самоотверженное сотрудничество! Печать, подушечку и коробку пусть каждый сохранит на память об успешных операциях ПГЦ, в особенности УТ ПГЦ.

Тайное общество больше не существует, но дружба остаётся… Б. П.

Итак, с этим всё в порядке. Но на третьем уроке меня вызвала товарищ Итак.

— Итак, надеюсь, ты выучил? — спросила она с ехидством.

Ещё бы! Вчера, поджидая Пеничиху, я день-деньской просидел у окошка с книжками в руках.

Цербер тоже вызвал меня.

— Потокар, специалист по… — Он не закончил фразы. — А ну-ка, покажи тетрадь, я посмотрю, чем ты соизволил вчера заняться.

Упражнения были сделаны, а слова я вытвердил как никогда. Цербер смотрел в мою тетрадь, недоверчиво качая головой.

— А я-то думал что ты в самом деле собираешь одни колы! Продолжай в том же духе. — Он улыбнулся и добродушно подмигнул: — А колы оставь в покое.

Только я сел, как пришли две записки.

В наших рядах был предатель. Б. К.

И вторая:

Нас предал Игорь, бывший М. Б. С.

Ну какой же Игорь предатель? Трус, это верно, но предатель? Если так, то один из нас выбудет из волейбольной команды жёлтого дома. Не могу поверить. И всё же учителям что-то известно. И товарищ Итак, и даже сам Цербер в курсе!

Когда меня вызвал Запятая, я уже знал, о чём он спросит. И он спросил:

— Михец, стало быть, ты председатель тайного общества?

Заключение

Две недели спустя сразу после звонка я приступил к чтению самого длинного в нашем классе сочинения на свободную тему. Поначалу я страшно робел и просто едва шевелил языком. И вдруг отовсюду понеслись возгласы восхищения, а лицо учителя Запятой расплылось в улыбке. Тут я так воодушевился, что до самого звонка шпарил без остановки.

— Дальше! — приказал Запятая. — Читай до конца. Как вы, дети?

— До конца! — загремело с парт.

Пришлось покориться.

— Браво! — крикнула Шпелца, когда я кончил.

А Борут, мой сосед, хлопнул в ладоши и воскликнул:

— Да здравствует тайное общество ПГЦ!

— Товарищи правленцы, — обратился Запятая к Йоже и Методу, — скажите-ка нам, ваш председатель ничего не исказил? Всё так и было?

Йоже молниеносно вскочил на ноги и выпалил:

— Да.

Метод тяжело поднялся, словно его тянули книзу все сорванные нами объявления и сообщения, и, немного помедлив, ответил:

— Всё верно.

— Так, — засмеялся Запятая, а потом опять сделал серьёзное лицо и полюбопытствовал, знаю ли я, как открыли наше общество.

— Нет, — ответил я от имени всего правления и членов ПГЦ.

— Кто на моем месте не заподозрил бы неладное, увидев на руке председателя те же красные чернила, какие были на сорванных объявлениях?

И тут я обнаружил, как озорно могут блестеть глаза Запятой.

— Вы и впрямь думали, что товарищ директор не мог спросить учителей, кто из учеников выходил из класса во время уроков? А когда выяснилось, что именно на том уроке, когда с доски исчезло последнее объявление, выходили три старшеклассника, насквозь продымившие уборную, и один первоклассник, на ладони у которого было красное пятно, разве учитель, который, по-вашему, живёт одними запятыми, не мог понять, что к чему?

Не знаю, какого цвета стали лица бывших пегасовцев, а вот как мои одноклассники и одноклассницы открывали рты от удивления, это я хорошо видел.

— Не думайте, что ваш классный руководитель настолько близорук, — продолжал Запятая полусерьёзно-полушутя, — чтоб не заметить, как трое его учеников топчутся под досками объявлений! И не такой уж он тупица, чтоб не обратить внимание на выражение «пегас-крендель» в устах четырёхлетней девочки из жёлтого дома! А увенчала всю эту историю бывшая секретарша домового совета жёлтого дома. Сегодня во время второй перемены она сообщила директору о подозрительной мастерской в подвале, в квартире номер один известного жёлтого дома. Хотите что-нибудь ещё?

Нет уж, хватит! Я радовался, что Игорь не нарушил присягу. Значит, наша волейбольная команда не лишится игрока. А от Цветной Капусты ничего другого нельзя было и ожидать.

Классная дверь отворилась, и в проёме появился Эхма с веником и ведром в руках.

— Эх-ма, а не пора ли вам домой? — проворчал он.

Тут он заметил Запятую и стал извиняться:

— Извините, эх-ма, я думал…

— Подождите немножко, товарищ Гром! — попросил Запятая. — Знаете, мы нашли друзей кнопок!

— Эх-ма! Бьюсь об заклад, что это восьмиклассники.

— Вовсе нет. Первоклассники. Три моих ученика.

Эхма вытянул физиономию, ещё раз произнёс «эх-ма» и попятился в коридор.

— Ну ладно, — снова заговорил Запятая. — Тут есть введение и раскрытие темы. А где заключение?

Заключение? Как же я о нём забыл? Значит, схлопотал ещё одно сочинение!

— Ребята, что следует написать в качестве заключения? — обратился Запятая к классу, спасая меня разом и от гадания, и от страха, как бы снова не всплыло сочинение на тему: «Почему красные чернила нравятся мне больше, чем чёрные», которое я задолжал ему ещё раньше.

— «Думай»! — крикнул я, предупреждая своих одноклассников.

— Как это — «думай»?

— Если что затеваешь, умей продумать всё до конца, — пояснил за меня Йоже.

— «Гни своё! Не сдавайся!» — сказал Метод.

— «Не создавай тайных обществ, когда полно дозволенных», — предложила отличница Метка.

— «В каждом деле есть свои плюсы и минусы», — прошептала Шпелца на весь класс, так что слышно было в каждом уголке, а уж Запятой и подавно.

— Вот видите, кое-что вы все-таки уяснили, — сказал через некоторое время Запятая. — Обо всём этом, а может быть, ещё кое о чём говорит нам рассказ о тайном обществе «Пегас».

И обратился ко мне:

— Михец, лучшим заключением к твоему сочинению будет этот наш разговор.

И, немного подумав, продолжал:

— Расширь его, допиши конец и дай мне на проверку.

Дополнение

Товарищ Петер Скаловник в моё дополненное сочинение на свободную тему внёс все недостающие запятые, исправил грамматические и стилистические ошибки и прибавил кое-что от себя, чему я совсем не удивился, потому что Шпелца мне как-то говорила, что в свободное время он «пописывает».

После нашего первого двухдневного похода он вручил мне большую красную папку с переписанным на машинке моим штрафным сочинением. Его я и предлагаю своим уважаемым читателям, как юным, так и не слишком юным, чтоб, как сказал бы Цербер, сочетать полезное с приятным. Он весьма польщён тем, что мы нашему обществу дали латинское название. Если вы его забыли, напоминаю: «Тайное общество «Pingoclavulus» («Пегас»!!!).

Примечания

1

В Югославии в гимназию поступают после окончания начальной школы.

(обратно)

2

Иван Цанкар (1876–1918) — крупнейший словенский писатель.

(обратно)

3

При́мож Тру́бар (1508–1586) — словенский писатель-просветитель.

(обратно)

4

ФО — Фронт освобождения.

(обратно)

Оглавление

Вступление

Раскрытие темы. Как все началось

Собиратель кнопок

Охота за кнопками

Создание тайного общества

Цветная Капуста

Большая охота

Новые трудности и осложнения

В обществе медвежат

Общее собрание жильцов и кое-что еще

Вершина и поворот

Заключение

Дополнение . . . . .

Реклама на сайте