«Если всех выпустить»

Антонина, Тося, Тошка, восьмилетняя дочь наших соседей, была оставлена на мое попечение. А я не мог сидеть дома — мне надо было съездить на Птичий рынок.

— Тошка, — сказал я. — Собирайся, делать нечего. Махнем на Птичий.

— А это чего?

— Вроде Зоопарка. Там птицы, кролики, собаки, всякое зверье.

— Живые? Конечно.

— И ты купишь собаку?

— Я куплю червяков. У меня рыбы голодные.

Тошка подошла к аквариуму, посмотрела на рыб. В зеленоватом стеклянном шаре отразилось длинное-длинное Тошкино лицо (на самом-то деле круглое и щекастое), отразились вытянутые красные уши (на самом-то деле оттопыренные), отразилась невероятной длины косица (на самом деле — как щенячий хвостик). Пожалуй, только веснушки остались похожими. Веснушки были крупные, беспорядочные, словно Антонину небрежно побрызгали йодом.

— А откуда ты знаешь, что рыбы голодные?

— Видишь, беспокоятся.

— А может, им весело?

— Вряд ли, — сказал я.

Тошка еще понаблюдала, как рыбы, кружась, тычутся носами в стекло. Аквариум стоит у меня давно, Тошка к нему привыкла и теперь почти не интересуется. Это мне, взрослому человеку, приятно созерцать тихий подводный мирок, успокаивать нервы, глядя, как всплывают зеркальные пузырьки воздуха, как покачиваются водоросли, как скользят, возникают беззвучно и пропадают рыбы… А Тошке чужда созерцательность. Тошка — человек активный, ей надо переживать, надо удивляться, надо удовлетворять великую жажду познания. И Тошка смотрит на аквариум, как ее папа смотрел бы на вчерашнюю прочитанную газету.

— Они очень хотят есть? Больше, чем я?

— А ты хочешь?

— Не-а.

— Тогда больше.

— Ладно, поехали, — говорит Тошка.

Мы трясемся в трамвае, в переполненном автобусе; над нашими головами качаются клетки, картонные коробки, ящики, банки; в шуме человеческих голосов слышатся какие-то писки, хлопанье крыльев, кто-то скребется и фыркает в ящиках. Кажется, половина города едет на Птичий рынок и везет столько живности, что хватило бы новую планету заселить.