«Верный друг Махача»

Бадави Рамазанович Рамазанов Верный друг Махача

Находка

У нашего соседа Курбана была собака. Звали её Чёрная. Говорят, что в молодости это была удивительно смышлёная и отважная собака. Однажды она даже поймала волка.

А потом Чёрная постарела. Стали выпадать зубы, слезиться глаза. Она уже не могла сторожить дом, и хозяин перестал кормить её. Тощая, голодная, полуслепая, Чёрная часами бродила по аулу в поисках пищи. Обессиленная возвращалась она домой и ложилась у своей конуры — отдыхала. Кто знает, какие ей снились сны, но и тогда собачий инстинкт не покидал её. Стоило пролететь воробью, как Чёрная вскидывала голову, настораживала уши и принималась хрипло лаять.

Однажды ночью Чёрная ощенилась. Щенков было трое. Два пёстрых и один такой же чёрный, как мать, только с жёлтыми подпалинами на лбу, а кончик хвостика белый-белый.

Всю ночь Чёрная вылизывала и согревала своих детёнышей. Они ещё и стоять не могли, ноги у них дрожали и разъезжались; щенки шлёпались на животики и тыкались слепыми мордочками в тёплое брюхо матери.

Курбан увидел щенят только на следующий день. Когда начало смеркаться, он, как всегда, налил Чёрной целую миску похлёбки. Собака доверчиво подошла, понюхала и принялась лакать. А Курбан, пока Чёрная жадно чавкала, побросал щенят в мешок и пошёл к пруду. Он вытряхнул мешок прямо в воду и повернул домой. Увидев хозяина, Чёрная радостно кинулась навстречу, смотрела преданными глазами, виляла хвостом. Но Курбан даже не взглянул на неё. Бросил пустой мешок во дворе, вошёл в дом и запер за собой дверь. А Чёрная побежала в конуру покормить своих детёнышей. Но в конуре было пусто. Чёрная жалобно завыла, бросилась к дому, стала царапаться в дверь и лаять, как бы прося помощи. Дверь не отворилась, и собака поняла, что надеяться ей не на кого. Побежала она обратно к конуре, по запаху нашла брошенный хозяином мешок и, обнюхивая землю и время от времени останавливаясь, затрусила к пруду. Здесь запах исчез.

Чёрная села на берегу и печально заскулила, не зная, что же делать дальше. Из собачьих её глаз текли крупные слёзы. Всегда такая чуткая, она не слышала даже боя барабана — в селении справляли свадьбу.

Звёзды отражались в воде, как электрические лампочки. Чёрная смотрела на мерцающие огоньки и вдруг, словно кто-то толкнул её, бросилась в воду и поплыла. На том берегу, на мелководье, лежали её щенята. По очереди вытащила она их на берег, подмяла под себя и стала согревать собственным теплом, кормить. Очень скоро один щенок зашевелился. Чёрная издала какой-то странный звук и помогла ему удобнее повернуться. Так она пролежала до рассвета. Затем встала, обнюхала своих детёнышей. Двое были мёртвые, а один — чёрненький — живой.

Взяла она его за шиворот и побежала в аул. Поравнявшись со своей конурой, Чёрная даже не заглянула в неё, будто понимала, какое это ненадёжное убежище. Она забежала в соседний сарай, устроилась поудобнее на сене и принялась вылизывать щенка и кормить.

Прошло два дня. На третий день, оставив щенка в сене, Чёрная отправилась промышлять пищу. Увидала она Курбана, подбежала к нему, завиляла хвостом, но Курбан только замахнулся на собаку, зло закричал и прогнал прочь.

Чёрная в страхе кинулась к своему детёнышу и больше из сарая не выходила. Щенок сосал свою мать, становился всё толще, у него прорезались глазки, а Чёрная тощала и теряла от голода силы, но оставить единственное дитя не решалась.

Так шли дни за днями. Чёрная всё больше слабела. Однажды она попыталась встать на ноги, чтобы всё-таки поискать какую-нибудь пищу, но ноги не держали её. Она упала и испустила дух. А щенок не знал, что случилось с матерью, и продолжал ещё какое-то время сосать, но потом, голодный, стал громко скулить…

Как-то утром, сидя за уроками, я услышал жалобное повизгивание и отправился в сарай. В сене шевелился и визжал маленький тёплый чёрный щенок, а мать его лежала рядом мёртвая.

Взял я щенка и понёс домой. Вот тогда-то мама и Курбан рассказали мне историю Чёрной, которую я в точности пересказал вам.

Чёрную закопали в поле, а щенка я уговорил маму оставить у нас. Сперва она не соглашалась, говорила: «Хватит с тебя перепёлок».

У меня жили две перепёлки. Попали они ко мне так. Однажды мы с мамой убирали в поле пшеницу, я устал и сел отдохнуть, а папаху свою положил рядышком. Вдруг вижу, надо мной пролетел ястреб, и в ту же минуту какие-то серые комочки, словно мышата, юркнули ко мне под папаху. Я осторожно приподнял папаху, и оказалось, что вовсе это никакие не мышата, а птенчики, перепелята. Спасаясь от ястреба, они угодили под мою папаху. Что мне было делать? Конечно же, я принёс их домой и водворил в клетку. Скоро перепелята стали ручными. Они очень легко приручаются…

Я умолял маму, чуть не плакал. Ну какое отношение к перепёлкам имеет щенок? Перепёлки перепёлками, а щенок щенком. Он же будет другом мне. Мама ещё боялась, что я буду слишком много заниматься собакой и стану хуже учиться. Но я дал честное слово, обещал учиться лучше прежнего, и мама согласилась.

Все мои друзья приходили смотреть щенка. Зашёл и мой бывший друг Назар. Бывший вот почему. В нашем ауле жила бездомная собака Чалма. Её хозяин умер от малярии, и она стала ничья. Чалму любили все ребята, а я больше всех. Она провожала нас в школу и встречала из школы, а мы кормили её хлебом, картошкой — чем придётся. Чалма всегда была добрая и какая-то грустная. Наверно, потому, что жила без хозяина.

И вот Назар вместе с ещё одним мальчишкой убили её и продали скупщику кож в районном центре.

С тех пор я раздружился с Назаром, хотя он каялся, очень жалел о своём поступке. Но я не могу ему простить…

И вот теперь этот Назар пришёл просить у меня щенка. Так я ему и отдал! Да я вообще никому своего щенка не отдам. Будет жить со мной. Это его дом.

Щенок будто понимал. Круглый, как мячик, чёрный, как сажа, чуть приподняв хвостик с белым бантиком на конце, он важно похаживал по глиняному полу и принюхивался к моим ногам.

Щенку дают имя

Я решил кормить щенка молоком. Налил полную тарелку, но он тут же залез в неё лапами и перевернул. Молоко растеклось по глиняному полу. Так повторялось несколько раз. Я никак не мог приучить глупое животное не лазить лапами в тарелку. Наконец вмешалась мама. Она дала тяжёлую медную миску, и молоко больше не проливалось.

Мой четвероногий приятель рос не по дням, а по часам. Спал он возле сундука на веранде. Я приготовил ему там мягкую постель. Он ловил лапами солнечных зайчиков на полу, очень любил трепать веник, доставалось от него и ботинкам. Затащить ботинок куда-нибудь ему ничего не стоило, тут он был храбрец. А вот чего боялся — так это петушиного крика. Едва заслышит кукареканье, подожмёт хвост, весь ощетинится — и шмыг в тёмный угол за сундуком! Я в таких случаях жалел его — ведь он сирота, но в то же время и досадовал на трусишку, хотелось, чтобы щенок мой стал сильным и отважным. Однажды к нам зашёл сосед, дядя Керим. Он бывалый охотник и хорошо разбирается в собаках. Увидев щенка, дядя Керим спросил, как его зовут.

— Щенок, — ответил я.

Дядя Керим улыбнулся, поднял щенка, внимательно рассмотрел его мордочку, глаза, лапы, а потом и говорит:

— Тебя-то ведь зовут не мальчик, а Махач, его тоже надо как-нибудь назвать. А ну придумай хорошее имя!

Я стал думать, но ничего придумать не мог. Тогда дядя Керим предложил:

— Давай назовём его Аслан. Ты не смотри, что маленький, он будет сильный, как лев.

«Аслан» по-лакски значит «лев».

Я обрадовался. Прекрасное имя!

— А ты знаешь, какой породы твой Аслан? Это же волкодав.

С тех пор я стал звать своего щенка Асланом. Сперва Аслан никак не мог понять, что это я его зову, и самым невежливым образом поворачивался ко мне хвостом. Но постепенно он привык и стал отзываться.

Мама тоже привыкла к Аслану, даже прощала ему многие проказы. И что только этот «лев» не творил! То соберёт в кучу самые разные вещи, то раскидает всё по полу. А однажды утащил и спрятал мамин чулок. Мы искали, искали его, так и не нашли. Только через неделю мама обнаружила чулок за сундуком. Но мама и это простила Аслану. Ей нравилось, что я теперь не так тороплюсь покончить с уроками и убежать к ребятам, больше времени провожу дома.

А однажды прихожу я из школы и вижу такую картину: вся морда Аслана и лапы в чём-то белом. Пёс старается языком облизать себе физиономию, а на шее у него болтается горловина глиняного кувшина. Сперва я ничего не понял, а потом увидел осколки кувшина и сообразил, в чём дело. Утром мама, подоив корову, кувшин с молоком оставила на полу возле печи. Аслан наткнулся на него и захотел полакомиться молочком. Сунул он голову в кувшин, а вынуть не смог. Мотал, мотал головой, пока кувшин не раскололся, а горловина осталась на нём, как ошейник.

Ну и дела! Я попробовал снять — не тут-то было. Пришлось ждать маму. Я боялся, что мама рассердится и накажет щенка. Но мама, увидев на Аслане такой странный ошейник, только рассмеялась. Она разбила глиняный ошейник, и Аслан убежал.

Вообще мама у меня добрая и жалеет всё живое. Говорят, люди от горя черствеют. Не знаю, моя мама так много пережила, а всё равно сердечная, отзывчивая.

Мама часто рассказывала об отце, какой он был справедливый, сильный. Особенно по вечерам она любила вспоминать папу, когда спать ляжем. После смерти отца осталась от него тёплая овечья куртка. Мама очень берегла её и говорила, что она пахнет моим отцом. Я тоже нюхал, но ничего не мог вынюхать. Ведь я ни разу в жизни не видел отца, хотя всегда скучал о нём.

Аслан восхищался каждому новому предмету и знакомству с ним. Он считал, что все вещи — его друзья. Но были у щенка и враги: петух, кувшин, кошка и Алик. Как выяснилось позднее, Алик любил дразнить Аслана и даже кидать в него камешки, потому он и попал в число недругов.

Как-то мы сидели с моим другом Аликом на крыше возле сложенного кизяка и решали задачи. Вдруг раздалось кудахтанье, и в ответ завизжал Аслан. Соседская курица, нахохлившись и распустив крылья, надвигалась на нашего «льва», а щенок, повизгивая, пятился. Вокруг них в панике суетились цыплята, похожие на жёлтенькие шарики.

Увидев меня и почуяв защитника, мой трусишка расхрабрился и набросился на противника. Что тут было! Хохлатка как могла защищала свой выводок, а Аслан всё норовил ухватить её за крыло. Пух и перья летели во все стороны. Я с трудом разнял их. Соседка, конечно, пожаловалась маме. Мама рассердилась и велела привязать Аслана.

Мой друг, мой Аслан на цепи! Я так страдал от этого, будто не его, а меня собирались привязать. Но делать было нечего: мама сердилась и грозила прогнать пса. А тут ещё и дядя Керим поддержал маму. Он сказал, что такого отличного волкодава грех держать дома, что вот пригонят овец в горы на летнее пастбище, и надо тогда подарить Аслана старшему чабану дяде Мухтару. Чабанам нужны собаки злые, настоящие сторожа. И чтобы Аслан стал злее, надо уже сейчас посадить его на цепь.

— Но зато летом, — утешил меня дядя Керим, — в стае, в горах, он будет на полной свободе…

Пришлось согласиться.

Да, вы, наверное, не знаете, что наши колхозные отары обычно зимуют в Прикаспийской низменности, на кутанах, и домой возвращаются только весной. Совсем как перелётные птицы…

Я учился в четвёртом классе, свободного от занятий времени у меня было не так уж много, и всё-таки каждый день — и утром и вечером — мы с Асланом отправлялись на прогулку. Ох и хорошо нам было на свободе! Аслан лаял, носился как угорелый, гонялся за птицами, барахтался в пыли. Я всё ему разрешал.

Так рос мой Аслан. Скоро он стал совсем сильным, красивым и петухов уже не боялся. Знакомых встречал приветливо, разрешал себя погладить, а на чужих смотрел с недоверием и опаской. Особенно, как я уже говорил, Аслан невзлюбил Алика. Стоило тому появиться у нас во дворе, как Аслан начинал рваться с цепи и лаять до хрипоты. Ведь когда Алик кидался в Аслана камнями, бедняга даже не мог постоять за себя, он же был на цепи. Но зато меня Аслан любил преданно. Только приду из школы — сразу кидается ко мне, положит передние лапы на плечи и всё норовит лизнуть мне лицо. А то, хитрец, сначала притворится спящим, потом откроет один глаз, другой — и как вскочит, как бросится на меня, того и гляди с ног собьёт.

А однажды Аслан каким-то образом отвязался и отправился меня искать.

У нас был урок природоведения. Только Антонина Галиевна принялась рассказывать про полезные ископаемые, как дверь приоткрылась и показалась чёрная голова Аслана. Увидев меня, пёс радостно взвизгнул и кинулся через весь класс. Антонина Галиевна отпрянула от стола, будто перед ней и впрямь был лев, а ребята повскакали с мест, стали звать Аслана, кричать. Словом, гам поднялся невообразимый! Чтобы увести Аслана, пришлось мне уйти с урока. Но и оказавшись на улице, этот дурень не собирался возвращаться домой. Он радовался, кидался мне под ноги, старался лизнуть, но я был так на него зол, что даже несколько раз пнул беднягу ногой… Однако Аслан и тогда не убежал. Он лёг на спину, поднял все свои четыре лапы и смотрел на меня жалобными глазами, будто умолял не бить. Я крикнул на него и прогнал прочь. Аслан поджал хвост и, опустив голову, побрёл домой, а я вернулся в класс. Учительница промолчала, но от завуча мне после уроков попало, и я вернулся домой злой, с твёрдым намерением ещё раз наказать Аслана.

Пёс лежал возле конуры, положив голову на вытянутые передние лапы, и даже не взглянул на меня. Я отошёл прочь. Вечером он не только не притронулся к еде, но, увидев меня, отвернулся, словно человек, который презирает обидчика. Я звал его, уговаривал — ничто не помогало. И стало мне стыдно. В чём, собственно, виноват мой Аслан? В том, что отвязался и нашёл меня по запаху? Он так радовался, а я побил его… Это я виноват, а не Аслан. Но что теперь делать? Настроение у меня стало прескверное.

И на следующий день пища в Аслановой миске оказалась нетронутой. Я отвязал своего обиженного друга и по совету дяди Керима повёл в горы, благо был выходной день. Аслан покорно следовал за мной, но вид у него всё ещё был обиженный. Я уж и не знал, как мне добиться его прощения. К вечеру мы как будто примирились, и Аслан разрешил поиграть с ним. На другой день я не подходил к Аслану — так велел дядя Керим, он хорошо знал повадки собак.

— Надо, чтобы Аслан соскучился, — сказал он.

И действительно, на третий день Аслан, увидев меня, уже принялся прыгать, визжать и радоваться совсем как прежде. Мир был заключён окончательно.

Проходили дни. Аслан взрослел. Стал он как отлитый из бронзы. Мускулистый, сильный, подрезанные уши насторожены. Дядя Керим, который про собак всё знал, говорил, что это первый признак настоящего волкодава: уши у него не должны висеть, как у объевшейся свиньи, и их обязательно надо подрезать, чтобы не мешали в схватке с волками. Вот моему Аслану, моему львёнку, и подрезали ушки ещё в месячном возрасте.

Очень мне жаль было расставаться с таким преданным и красивым псом, но делать нечего: я должен был ехать в пионерский лагерь, а Аслану пора было заняться настоящим делом — стеречь овец.

В горы

Наконец пришла долгожданная пора. Отары вернулись в горы. Я волновался ужасно. А вдруг Аслан не понравится дяде Мухтару, что тогда делать? Ведь в лагерь меня с собакой не возьмут. Но дяде Мухтару Аслан так понравился, что он обещал подарить мне хорошенького ягнёнка за то, что я вырастил такую отличную овчарку.

— Недаром ты своего пса назвал Асланом — львом. Царь, а не овчарка! — ухмыляясь приговаривал дядя Мухтар.

Дядя Мухтар стал приучать Аслана к себе. То мяса ему принесёт, то хлеба.

Как-то дядя Мухтар предупредил меня, чтобы я на рассвете был готов идти в горы.

— Покажу тебе твоего ягнёнка, — весело проговорил он.

— Аслана тоже возьмём? — обрадовался я.

— А как же, вдруг нападут волки! — пошутил дядя Мухтар.

— А как Аслан догадается, что это волки, они ведь похожи на овчарок? — поинтересовался я.

— Э-э, милый… А на что собакам нюх? У них с рождения инстинкт против волков, они их по запаху чуют.

Всю ночь я волновался, долго не мог заснуть — вдруг дядя Мухтар уйдёт без меня. Но дядя Мухтар сдержал слово. Было ещё темно, когда он явился. В чёрной бурке, на голове папаха, через плечо перекинуты хурджины, в руках кривая чабанская палка — ярлыга её у нас называют.

Мама заставила меня надеть тёплых вещей видимо-невидимо, всё боялась, что замёрзну в горах, и мы отправились. Дядя Мухтар шагал впереди, за ним мы с Асланом.

Восход солнца застал нас уже у подножия горы Седло. Снежные шапки вершин словно кто-то облил золотой краской. Небольшое облако, похожее на верблюжий горб, было ярко-красного цвета. Мы стали подниматься по извилистой тропинке. Солнечные лучи будто спускались нам навстречу. Наконец они коснулись нас, осветили лица, стало тепло и удивительно радостно. Аслан бодро бежал, обнюхивая чуть ли не каждый камешек по дороге, а я начал уставать. Дядя Мухтар, видно, заметил это, предложил отдохнуть. Мы уселись на зелёной поляне, около весело журчащего родничка. Прохладный утренний ветерок покачивал травы и цветы. Поблёскивала роса, пели птицы, а внизу над нашим аулом появились лёгкие дымки. Ох и красиво всё это было, дух захватывало! Я лёг на спину и уставился в синее небо. Аслан пристроился возле меня и тоже притих. Вдруг высоко-высоко показался орёл, за ним ещё один… Дядя Мухтар проследил за ними взглядом, а потом обернулся ко мне:

— Хочешь, расскажу тебе одну историю?

Ещё бы, конечно, мне не терпелось услышать рассказ дяди Мухтара.

История, рассказанная дядей Мухтаром

Много-много лет назад, когда меня ещё и на свете не существовало, а дядя Мухтар — мальчишка тогда — был чабаном у богача Халимбага. В те времена все овцы принадлежали одному человеку, хотя каждому ясно, что одному человеку не нужно столько овец. Колхозов тогда ещё не было. Автомобилей, радио, электричества тоже не было. Словом, было это очень давно, до революции. Как-то жарким летним днём дяде Мухтару захотелось искупаться в речке. Пригнал он отару на берег, разделся — и бух в воду! А когда вылез, фуфайки как не бывало. Искал, искал — её и след простыл. Ну, делать нечего, остался мой дядя Мухтар без фуфайки. А в горах ночью холодно. Прошёл месяц. Как-то на одном из горных утёсов дядя Мухтар обнаружил орлиное гнездо. Кое-как вскарабкался он по отвесной стене. В гнезде, вытягивая голые шейки, сидели два только что вылупившихся орлёнка. Их чёрные клювы, похожие на крючки, и большие, навыкат, словно у рыбы, глаза навели страх на моего дядю; но орлята испугались ещё больше, они принялись пищать и пятиться к задней стенке гнезда. Тут дядя Мухтар и увидел свою фуфайку. Орлица унесла её и использовала как мягкую подстилку в гнезде для птенцов. Вот какая она была сообразительная!

Дядя Мухтар сунул одного орлёнка за пазуху и унёс. Через месяц орлёнок превратился в большого ручного орла и стал настоящим другом и помощником. Ару — так дядя Мухтар назвал своего питомца — целые дни проводил на лугу и яростно кидался на любого зверя, если тот подходил к овцам. А вечером, когда овец пригоняли к загону, Ару забирался на деревянный кол и засыпал на нём до утра.

Однажды дядя Мухтар уснул лёжа на траве. Проснулся он от какого-то шума. Ару бил о землю мощными крыльями. В клюве он держал шею огромной пятнистой змеи, а когтями наступил ей на хвост. Когда дядя Мухтар подошёл к ним, Ару выпустил из клюва мёртвую змею и сел на плечо хозяина. Наверно, змея подкрадывалась к дяде Мухтару, и орёл бросился на помощь своему другу.

— А где же твой Ару сейчас? — спросил я. — Говорят, орлы долго живут.

Дядя Мухтар грустно улыбнулся.

— Не знаю. Хозяин отобрал у меня моего Ару и продал проезжему охотнику за большие деньги. Я долго горевал, плакал, но никому не было до меня дела. Тогда жизнь была тяжёлая, не то что сейчас…

У чабанов

Темнело, когда мы подошли к овечьему загону. Дядя Мухтар взял Аслана на поводок.

— Овчарки очень злые, они могут загрызть чужака, — объяснил дядя Мухтар.

Аслан весело бежал рядом. Он уже признал дядю Мухтара своим. В доказательство ещё на привале лизал языком его кожаные чарыки и махал хвостом.

Дядя Мухтар сказал мне, как надо вести себя при овчарках. Ни в коем случае не бежать от них — разорвут на части. Лучше всего не двигаться, пока чабаны не придут на помощь. Овчарки неподвижного не трогают. И, уж конечно, нельзя их дразнить. Овчарки очень своенравны и грубого обращения не терпят. С ними надо по-доброму.

Овчарки с лаем окружили нас. Скаля зубы и рыча, они глядели на Аслана и на меня. Но дядя Мухтар прикрикнул, и они расступились. Отогнав овчарок подальше, дядя привязал Аслана возле своей палатки.

Вечером чабаны, вооружившись деревянными вилками, уселись вокруг огромного деревянного блюда с хинкалом. И я сел с ними. Ели мы хинкал с мясом и чесноком и запивали бульоном из больших глиняных кружек. Было очень вкусно.

Собаки спокойно сидели поодаль и ждали. Чабаны налили им похлёбки в общую кормушку, лишь Аслана кормили отдельно.

Наступила тёмная ночь. Такие ночи бывают только в горах. Небо чёрное-чёрное, сплошь в ярких звёздах. Пахнёт цветами и травами, слышен вой волков и шакалов, лают собаки. Жутковато, а хорошо. Я почувствовал себя взрослым и представил, что я космонавт или путешественник. Вот открываю необыкновенную страну. Люди в ней огромные, как горы. Мой верный Аслан, конечно, со мной… А потом я, наверно, заснул, потому что оказался с Асланом на Марсе, что наяву, конечно, уж никак не могло случиться. У марсиан было по четыре руки, а нога всего одна. Они не ходили, а прыгали. Мой Аслан прекрасно говорил по-человечьи, и марсиане тоже. Мы шутили, смеялись, и марсиане угощали нас камнями и снегом. Это у них пища такая…

Я совсем замёрз и проснулся.

Уже светало. У ног, положив морду на мои ступни, спал Аслан. Но стоило мне приподнять голову, как и он встал, потягиваясь и лениво зевая.

Дядя Мухтар уже был возле отары. Он показал мне моего ягнёнка. Пёстрый, с крошечными рожками. А что за мордочка! Я его сразу полюбил. Я сделал ему на лбу отметку красной краской, чтобы не перепутать с другими ягнятами, и отпустил. Он тоненько заблеял и побежал к отаре.

Два дня всё шло очень хорошо. Когда овчарки уходили с чабанами и отарами в горы, мы с Асланом отправлялись гулять. Потом я стал водить Аслана и при овчарках. Они поглядывали на него, ворчали, но напасть не решались — боялись дяди Мухтара. Только один лохматый неуклюжий щенок бесстрашно наскакивал на Аслана. Аслан обнюхивал его и принимался играть — понимал, видно, что это ещё детёныш.

Но на третий день произошло невероятное. Овчарка по кличке Аргут напала на привязанного Аслана. Аслан сорвался с привязи, схватил Аргута за горло и стал душить. Вой и рёв поднялся ужасный! Сбежались чабаны, но в драку не вмешивались и других овчарок не подпускали. Это так уж заведено в горах — исход боя решит сильнейший.

У вожака стаи Карабаша на загривке шерсть стала дыбом. Он зло рычал и скалил зубы, но кинуться на Аслана не смел. А Аслан не отпускал Аргута. Он держал его за горло волчьей хваткой и мотал туда-сюда, туда-сюда. Вдруг Аргут высвободился и, поджав хвост, убежал. Аслан погнался за ним, а все овчарки, дружно лая, тоже помчались за Аргутом. Аслана они не трогали — будто признали в нём победителя. Чабаны стали расхваливать Аслана на все лады.

Так овчарки приняли Аслана в свою стаю и даже относились к нему уважительно. Все, кроме Карабаша, который, наверно, видел в нём соперника.

На четвёртый день утром я собрался домой. Пора было ехать в пионерский лагерь. Дядя Мухтар дал мне в дорогу всякой еды. Я попрощался с чабанами и потихоньку от Аслана ушёл. Но чем дальше я уходил, тем становилось грустнее. Будто я предал своего друга, обманул. Я представил себе, как он сидит там на привязи — ждёт, а меня и след простыл. Но делать нечего, надо идти.

Спускаться с гор было много легче, чем подниматься. Мне вспомнились слова мамы, когда я как-то упал, споткнувшись: «Упасть легче, чем подняться. Постарайся, сынок, никогда не падать».

К заходу солнца я уже был дома.

Возвращение

В восемь часов утра автобус ждал нас у школы. Ещё с вечера я собрал нехитрый свой багаж и решил, что поднимусь с постели часов в семь, не раньше. Но на рассвете кто-то начал усердно трясти меня за плечо. Я раскрыл глаза и первое, что увидел, — длинный розовый язык Аслана и весёлые, преданные собачьи глаза. Не успел я приподняться, как он бросился ко мне. Положил обе свои грязнущие лапы мне на грудь и давай лизаться. А рядом стояла мама и смеялась.

Пришлось вместо лагеря возвращаться в горы, вести Аслана обратно.

Дядя Мухтар ничуть не удивился, увидев нас. Оказывается, не успел я скрыться, как Аслан начал выть. Целый день он тосковал и скулил, а ночью оборвал верёвку и убежал. Дядя сказал, что раз Аслан узнал дорогу домой, теперь никакая сила его не удержит — всегда будет удирать.

Мы решили, что в пионерский лагерь я не поеду, а вместе с Асланом останусь здесь, в горах. Мне такое решение пришлось очень по душе. Что может сравниться с жизнью в горах!

Я помогал чабанам как мог. Таскал воду, заготавливал топливо, пас ягнят. Даже научился готовить чабанский хинкал. Это очень просто. Надо замесить тесто, раскатать его, нарезать большими кусками и кидать в котёл с кипящей водой. Через десять минут хинкал готов, ешь с варёным мясом, приправленным толчёным чесноком, и запивай горячим бульоном. Это самое любимое блюдо не только чабанов, но и многих горцев.

Чабаны никогда не остаются без горячей пищи. Даже когда дожди льют, они выбирают из тюфяков и чарыков сухое сено и разводят огонь. А сено это не простое: на него идёт трава, которая растёт на теневой стороне горных склонов.

Самое мягкое и крепкое сено. Чабаны набивают им чарыки и тюфяки. В чарыках, набитых таким сеном, в жару ноги не потеют, а в холодные дни — не мёрзнут. Вот какое это сено.

Даже в дождь в горах тоже очень интересно. Наденешь бурку и сидишь. Дождь барабанит по ней, как по крыше, а ты сухой, — бурка ведь воду не пропускает. Сидишь и дремлешь в темноте, а собаки и овцы спят прямо под дождем. Они привыкли.

Если бы вы знали, как весело и интересно мне было в горах! Чего только я не видел! Взять хотя бы туров. Днём их ни за что не увидишь, а вот в сумерки или на рассвете я за ними часто наблюдал. Напротив нашего стойбища возвышалась огромная гора. Казалось, что её снежная вершина упирается прямо в небо. И вот в сумерки там, высоко на горе, появилось стадо туров. Они стояли словно высеченные из гранита.

Туры — это горные козлы с огромными закрученными рогами. Благодаря своим рогам туры совершают невероятно смелые прыжки. Увидев опасность, они прыгают с огромной высоты и упираются прямо на рога. Если бы они прыгали на ноги, то переломали бы их, а рога выдерживают — такие они у них крепкие.

А ещё занятнее было наблюдать за муравьями, только тут нужно иметь большое терпение.

Однажды в полдень, натаскав воды, я уселся отдохнуть возле муравейника. В нём жили коричневые муравьи, а неподалёку устроили свой муравейник чёрные. Я взял да насыпал между муравейниками сахарного песку. Сперва с обеих сторон появилось по нескольку муравьев и деловито стали таскать сладкие песчинки. Затем образовались целые отряды. Уж как они объяснили своим товарищам, что нашли сахар, не знаю, но объяснили. Муравьи двигались, как колонны крошечных автомобилей. Сахару становилось всё меньше и меньше. И когда добыча подходила к концу, началась схватка.

Первыми напали чёрные. Их было особенно много. Коричневые муравьи в испуге метались по полю боя. Кто похрабрее, принял бой, а трусы поползли назад, в муравейник. Насчёт трусов и храбрецов это я решил, а на самом деле оказалось, что это у них так распределены обязанности, будто кто-то командовал ими.

Отступившие сообщили своим о битве, и вскоре из муравейника потянулись цепочки коричневых муравьев и стали бросаться на неприятеля.

Через несколько минут сражение окончилось. Всё пространство между муравейниками было усеяно мёртвыми и умирающими коричневыми и чёрными муравьями. Оставшиеся в живых тащили домой тяжелораненых. Некоторые муравьи сами кое-как, хромая и падая, ковыляли к своим муравейникам.

Я был удивлён. Дядя Мухтар сказал, что муравьи необыкновенно трудолюбивые и дисциплинированные. У них свои законы, границы владений, строго распределённые обязанности. Они очень отважные и могут даже змею умертвить. Тут дядя Мухтар вспомнил смешную сказку про муравья.

Сказка про муравья и разные другие рассказы

В давние-давние времена жил на земле человек по имени Сулейман. Человек этот знал звериные и птичьи языки, и все животные, все звери и птицы, любили его за это. Однажды Сулейман тяжело заболел и совсем потерял аппетит. Все твари — от велика до мала — навещали его и старались накормить. Пчёлы приносили мёд, коровы — молоко, птицы — яйца, но Сулейман ничего не мог есть, всё ему казалось невкусным. И вот пришёл муравей и принёс что-то на крошечном блюде. Сулейман попробовал. Ох как вкусно! Так ему понравилось угощение, что он всё съел и попросил ещё.

Все животные окружили муравья, стали расспрашивать, как он приготовил такое вкусное кушанье, но муравью некогда было отвечать, он торопился за новой порцией. Тогда хитрая лиса бросилась к выходу и в тот момент, когда муравей хотел выползти, прижала его дверью. Бедный муравей даже запищал от боли и, чтобы его скорее выпустили, крикнул: «Добавляйте соли! Соли добавляйте в пищу!» С тех пор люди и животные научились солить пищу. Муравей же, прежде круглый, как шарик, после того, как его прижали дверью, стал красавцем с тонкой талией, таким, как сейчас…

Все посмеялись этой сказке, а я подумал: очень возможно, что муравьи первые научились добывать соль, как пчёлы — мёд. Они ведь такие трудолюбивые! У нас говорят, что муравьи и гору подкопать могут. Вот вернусь в школу, обо всём расспрошу учителя, решил я и заснул.

Не перечесть, сколько разных историй я наслушался в то лето! По вечерам перед сном чабаны по очереди принимались рассказывать что-нибудь интересное. У каждого был свой конёк, своя любимая тема. Дядя Мухтар мог без конца говорить об исторических событиях. От него я узнал, что орды знаменитого завоевателя Тамерлана нападали на наш Дагестан, но горцы разгромили их. Дядя Мухтар знал наизусть песню «Парту Патима», в которой рассказывается об этих событиях. Когда Тамерлан, покорив многие страны, дошёл до границ нашей страны, горянка Патима, жених которой погиб в сражении с войсками Тамерлана, переоделась в мужское платье и возглавила лакское войско.

Любил дядя Мухтар рассказывать и о разных ханах, особенно о хане Сурхае.

В давние-давние времена лаками управлял хан Алибег. У Алибега было два сына, и оба они умерли при жизни отца. Старший оставил после себя вдову и семерых сыновей, после младшего осталась вдова и единственный сын Сурхай.

Когда Алибег скончался, старейшины отправились к старшей вдове с просьбой отдать одного из сыновей в правители, но злая и надменная женщина даже не приняла старейшин. Она приказала служанке вынести старый башмак и сказать старейшинам: «Довольно с вас, дураков, старого башмака, а сына я вам ни одного не отдам, ни одного!»

Тогда старейшины обратились к младшей вдове. Та приняла их с почётом и наказала своему единственному сыну: «Со старшим обращайся, как с отцом; с ровесником — как с братом; с младшим — как с сыном».

Недовольные выбором народа, семь двоюродных братьев Сурхая начали враждовать с ним.

Тогда Сурхай предложил им решить дело поединком, лишь бы не проливать кровь народа. Семеро братьев охотно приняли вызов: они были уверены, что одолеют Сурхая.

Сурхай приказал своим слугам не вмешиваться, пока он жив, и вышел на поединок — один против семерых. Началась неравная борьба. Сурхай обладал богатырской силой и ловкостью. Трёх братьев он убил, четверо, тяжелораненые, отступили. Но и Сурхай пострадал в бою: кисть левой руки была отрублена. Потому его и прозвали Чолак Сурхай. По-лакски «чолак» значит «калека». Чолак Сурхай долго управлял страной, и лаки его любили.

Не очень-то я верю, что был такой добрый и справедливый хан, но слушать дядю Мухтара было интересно.

На пастбище

Никакой лагерь не сравнишь с жизнью в горах. Очень мне было там хорошо. И Аслан со мной. За всё лето я только три раза побывал дома и то потому, что дядя Мухтар посылал меня за продуктами и за одеждой. Ходил я всё больше в одних трусах и так загорел, что стал похож на обожжённый кирпич.

Неподалёку от загона текла речушка, холодная и прозрачная как стекло. Она брала своё начало в заоблачных вершинах Турьей горы. По нескольку раз в день я купался в ней и часто ловил форелей. Форели в речке было видимо-невидимо, а ловил я её простым способом, которому меня научил Гасан; он был моложе всех чабанов и дружил со мной.

По способу Гасана совершенно не нужны всякие там лески, крючки, черви. Надо только выкопать небольшую канаву и отвести русло реки. Горную речку очень легко направить в какую-либо другую сторону. И в том месте, где прежде текла река, остаются заполненные водой воронки. Форели обычно прячутся в этих воронках!.. Бери ведро и собирай голыми руками! Вот и весь секрет.

И чего только я не нагляделся и не узнал в то лето! Однажды я шёл со своим Асланом в горы на пастбище к дяде Мухтару. Вижу — на кустах сидит маленькая, неказистая птичка. Аслан насторожился и стал подкрадываться. Птичка будто и не замечала его. Но когда Аслан совсем уже приблизился, пичужка резко повернулась, разинув клюв, пронзительно зачирикала и замахала крыльями, готовая кинуться на врага. Здоровенный Аслан поджал хвост и стал пятиться. Ну и лев, бесстрашный лев, нечего сказать, испугался крошечной птицы! Удивлению моему не было конца. Ведь Аслан не боялся даже орлов. Но дядя Мухтар мне объяснил в чём дело. Значит, поблизости было гнездо этой птички и она охраняла только что вылупившихся птенцов. И Аслан знал то, о чём я не имел понятия. Самая малая пичуга в таких случаях делается отважной.

Ещё интереснее было наблюдать, как Аслан повстречался с ежом. Мой «лев» с ходу бросился на него, ударил по спине носом и, заскулив, отскочил: ёж превратился в колючий шар. После этого случая Аслан стал бояться не только ежей, но и круглые коричневые камни обходил, стороной. Даже брошенная на траву папаха моего приятеля Гасана заставляла Аслана убегать. Мы здорово потешались над ним. Не зря ведь говорят: кто наскочил на змею, потом боится и верёвки.

Кстати, и про змей я могу кое-что рассказать. В наших горах их пропасть — и ужей, и ядовитых. Только не всегда поймёшь, какая перед тобой змея. Гадюку, например, не так-то просто отличить от ужа, окраска у них одинаковая, только форма головы и хвоста иная и ещё у ужа за глазами иногда бывают оранжевые пятна. Но могут и не быть, да и пока разглядишь…

Гасан гадюк не боялся и меня приучил: потому что гадюки никогда первыми на человека не нападают. Наоборот, стараются скрыться от него. Большей частью гадюки живут в лесах, охотятся за мышами, вредными грызунами и тем приносят пользу человеку. Другое дело гюрза: в жаркие дни она очень свирепа, лучше обойти её стороной. А когда пасмурно, она становится вялой, сонной, только ночью выходит на охоту.

Однажды в пасмурный день я отправился на поиски отбившихся от отары овец. Побродил по ущельям и поднялся на невысокую скалу. Смотрю, в небе орёл делает круг за кругом, круг за кругом… Наверно, заметил добычу на земле. Вдруг он приземлился, схватил что-то и тут же стал набирать высоту. В клюве он держал какую-то верёвку. На мгновение орёл замер в воздухе и выронил верёвку из клюва. Верёвка ударилась об огромный камень. Орёл пошёл вниз. Я побежал посмотреть, что произошло. Увидев меня, орёл снова взвился ввысь. Я глянул на камень — он весь был обрызган кровью, а вокруг валялись куски туловища змеи; в стороне лежала голова гюрзы, острый язык её ещё шевелился, глаза были открыты.

Видимо, орёл заметил на полянке больную или ослабевшую гюрзу и решил позавтракать ею. Но я не сразу догадался, почему он её бросил с высоты на камень. Обычно орлы так бросают твёрдые кости, чтобы раздробить их и полакомиться костным мозгом. И прицеливаются при этом очень точно. С огромной высоты попадают в намеченное место. И сейчас он явно бросил гюрзу на камень не случайно. Но зачем? И тут меня осенило. Наверно, орёл боялся укуса змеи и хотел быстрее её прикончить.

Вообще это был день бесконечных приключений. В одном месте я приблизился к зарослям силлуха — это такая сочная, по пояс взрослому человеку, трава, — гляжу: сидит заяц и таращит глаза. Я-то знаю, что зайцы спят с открытыми глазами, ну и подумал: «Спит. Дай-ка я его поймаю». Тихонько обошёл зайца сзади, протянул руки и… цап за уши! Ведь их только за уши и ловят. Но косой так закричал, что у меня в ушах зазвенело. Он давай биться в моих руках, порвал острыми когтями фуфайку, расцарапал колено. Я Так растерялся, что отпустил его. Заяц сделал несколько огромных прыжков и кувырком полетел в овраг. Вверх зайцы скачут хорошо, а вниз не могут, приходится им кувыркаться.

Теперь уж я с досады заорал что было мочи. Примчались овчарки во главе с Асланом и ринулись за косым. Но ничего не получилось: заяц ушёл от них.

Собаки вернулись назад. Они заискивающе смотрели на меня, виляли хвостами, будто ждали благодарности за то, что прогнали страшного врага, чуть не напавшего на меня. Ведь овчарки всегда гоняются за зайцами, так что, наверно, по их понятиям это очень коварный и сильный зверь.

Мы отправились с Асланом в небольшой лесок на склоне горы, поискать там пропавших овец. Мои расчёт оказался правильным. В тени между деревьев прогуливались четыре ярки и козёл. Этот бородатый дьявол и завёл их сюда. Овцы по природе своей очень смирные животные, а вот козлы и козы — своенравные, не слушаются чабанов и часто заводят овец в такие места, откуда и выбраться почти невозможно. Козы — отличные скалолазы, они и от волков спасаются на скалах, а овцы не могут так лазить.

Солнце пошло на убыль, когда мы дошли до Змеиного холма. Впереди, тряся бородой, вышагивал козёл, за ним с блеянием бежали овцы, а мы с Асланом замыкали шествие. Прямо из скалы, на двухметровой высоте, бежал ручеёк и со звоном падал на камни. Овцы подошли напиться. Я подставил сложенные ковшиком ладони — тоже захотелось пить. Вдруг откуда-то сверху на мою шею упала прохладная верёвка. Перед моими глазами мелькнула голова змеи с высунутым язычком, — она шипела. Ничего себе чемпионский венок! Я мигом схватил змею и отбросил далеко от себя. Видимо, урок, преподанный утром орлом, пошёл мне на пользу. Я и не заметил, как всё это произошло. Наверно, змея на скале, увидев человека, хотела уползти в сторону, но соскользнула и, падая, угодила мне на шею. Оказалось, что тут водится очень много змей, потому и холм называется Змеиным. Чабаны пьют здесь воду только в редких случаях.

Напоив своё небольшое стадо, я отправился дальше.

Нужно было пересечь глубокое ущелье, затем пройти немного по склону Турьей горы. А там, за оврагом и речкой, — загон.

Если не считать, что у Белой скалы в темноте вспорхнула куропатка, испуганные ею овцы вдруг разбежались и мне пришлось потрудиться, собирая их, приключений больше не было, и мы благополучно добрались до загона.

Чабаны поздравили меня с тем, что я нашёл заблудившихся овец, и подарили красивую чабанскую ярлыгу.

— Отныне ты настоящий чабан, — сказал дядя Мухтар. — Умеешь носить бурку, папаху и ярлыгу, будем начислять тебе трудодни.

Дядя Мухтар, конечно, шутил, но мне было очень приятно.

Аслан становится вожаком

Как я говорил, Карабаш недолюбливал Аслана. В присутствии чабанов, особенно дяди Мухтара, он и виду не показывал, что Аслан ему не по душе, но, оставшись один на один, они смотрели друг на друга злыми глазами, угрожающе скалились и урчали.

Наконец противники схватились.

Неподалёку от наших палаток по крутой скале вилась тропка, такая узкая, что разминуться на ней было невозможно. Одному обязательно надо было прижаться к стене, чтобы пропустить другого. На этой-то тропинке и встретились Карабаш и Аслан. Они шли навстречу друг другу и, когда оставалось метра четыре-пять, остановились. Посторониться означало унизиться и признать поражение без боя. Собачья гордость не позволяла им этого. Оба скалили зубы и угрожающе рычали: «Посторонись, не то разорву!» Хвосты, закрученные спиралью, лежали на спинах чуточку покачиваясь — это означало готовность к бою.

Я сидел на скале и наблюдал. Видно было, что они ненавидели и боялись друг друга. Так они простояли минут пять, а потом поднялись на задние лапы и бросились вперёд. Передними лапами они ухватились за шеи и стали грызть морды. Вдруг Карабаш сошёл с тропинки и полетел в обрыв к речке, увлекая за собой Аслана. Схватка продолжалась. Я побежал вниз. Карабаш крепко держался зубами за ухо Аслана, а тот изворачивался по-всякому, но высвободиться не мог. Глаза собак налились кровью. Они хрипели. Из пасти шла пена. Я совсем растерялся, стал звать чабанов на помощь. Прибежали Сунгур и Гасан. Они решили так, как обычно решают чабаны: не разнимать, пока не станет ясно, кто победитель. У меня сердце разрывалось, глядя на них, особенно на извивающегося, окровавленного Аслана.

Вот он увидел меня. И то ли от злости, что я не пришёл ему на помощь, то ли силы прибавилось от моей молчаливой поддержки, он рванулся, высвободил своё ухо и тут же схватил Карабаша за глотку и шмякнул о землю. Они покатились, превратившись в один сплошной клубок.

Наконец Аслан подмял под себя Карабаша и начал его душить. Карабаш хрипел. Сопротивляться у него уже не было сил. Налитые кровью глаза начали закрываться. По всему было видно — конец близок.

— Разнимать надо! — крикнул Гасан. — Воды! Скорей воды!

Сунгур принёс в папахе речной воды и вылил её в пасть Аслану. Аслан отпустил свою жертву. Карабаш с трудом перевернулся на ноги и, поджав хвост, шатаясь, убежал. Аслан погнался было за ним, но я прикрикнул, и он оглянулся, будто спрашивал: «Добить Карабаша или оставить в покое?» Я подошёл к Аслану, погладил его по мокрой, грязной спине. Он был весь окровавлен, из уха сочилась кровь, правый глаз полузакрыт. И при этом по тому, как он стоял, было видно, что в душе Аслан торжествует победу.

В загоне чабаны насыпали в израненное ухо Аслана какого-то белого порошка, чтобы поскорее зажило. Дядя Мухтар сердился. Он утверждал, что лучше всего собаки залечивают свои раны сами, зализывая их языком. Но Аслан до уха не доставал, и дядя Мухтар в конце концов прибегнул к порошку.

Чабаны хотели полечить и Карабаша, но он и близко не подходил к загону. Уполз далеко в кусты и там переживал свой позор.

С тех пор Карабаш стал сторониться всех остальных овчарок и почти ничего не ел. Похоже, гордость не давала ему забыть поражение. Аслан больше не преследовал его, но делал вид, что не замечает. Чабаны любили Карабаша и сочувствовали ему. Они решили отправить отару Сунгура на другую ферму, а вместе с ним Карабаша. А мой Аслан с тех пор стал вожаком стаи.

По-моему, чабаны поступили правильно.

Разлука

Аул наш Чатлу расположен на отвесной скале — сакля над саклей, и весь из камня. Улицы кривые, узкие. Кажется, если один камень снять с сакли, где начинается аул, то весь он рухнет. Но это только кажется. Аул наш стоит крепко, он будто высечен в скале и слит с нею.

С трёх сторон аул окружён неприступными скалами и только с четвёртой, с южной, стороны проходит шоссейная дорога. Когда подъезжаешь по шоссе, аул напоминает пчелиный улей, прилепившийся к скале. Старики рассказывают, что в древние времена, когда ещё не было самолётов и автомобилей, наш аул находился в равнине на берегу реки Койсу, что означает «Чёрная вода». Но то ли во время землетрясения, то ли чужеземными пришельцами аул был разрушен до основания, а люди, оставшиеся в живых, переселились на эту гору и основали аул Чатлу.

«Чатлу» — это значит «метла», но при чём тут метла, никак не пойму.

В низине, где раньше, по предположениям, был аул, и сейчас, когда пашут, находят гончарные изделия, серьги, бусы и разные другие украшения и безделушки. Рассказывают, что один крестьянин выкопал даже целый кувшин с золотыми и серебряными монетами. Он присвоил кувшин. Но теперь так не полагается, теперь все находки принадлежат государству, и я, если что-нибудь найду, обязательно сдам. А так хочется найти! Вот ребята позавидовали бы!

Аульчане переселились в горы и построили себе жилища на неприступной скале, потому что раньше народы враждовали между собой, нападали друг на друга и разоряли. В аул можно было входить только через одни-единственные ворота, которые всегда охранялись сторожами.

Так было в старину. Сейчас никаких сторожей нет, да и ворот тоже нет. Днём и ночью дорога в аул открыта, и гостям все рады-радёшеньки. У нас даже ссорятся из-за гостей: каждый хочет, чтобы гость остановился обязательно у него.

В конце августа мы пригнали отары к аулу. Их теперь будут переправлять на зимние пастбища в Прикаспийскую низменность. Вообще-то вокруг нашего аула есть прекрасные альпийские луга с сочной травой, но отары тут пасти можно только несколько дней. Жители аула сберегают эти луга для домашнего скота.

Когда мы вернулись с гор, мамы дома не было. Соседи сказали, что она на мельнице.

Приходит мама с мельницы и видит у ворот здоровенного чёрного пса. Она испугалась, попятилась и уж хотела бежать, когда пёс со всех ног кинулся к ней. Мама вскрикнула от страха, что он вот-вот её, укусит. Но пёс заскулил, радостно раскинулся на спине прямо под ногами у мамы. И только тут мама узнала Аслана. А он-то маму узнал сразу. Вот у собак память!

Аслан пошёл за мамой следом и сразу же стал всё по-хозяйски проверять. Сделал поный обход, начиная со своего убежища и кончая курятником. Всё обнюхал и, довольный, разлёгся у конуры.

На следующий день все мои товарищи пришли поздравить меня с приездом. Так у нас принято. Когда человек возвращается домой после долгого отсутствия, все его навещают. Шутка ли, друг вернулся!

Друзья мои без конца восхищались Асланом. Он снисходительно разрешал ласкать себя. Только одного Алика не подпускал: помнил, как Алик кидался в него камнями. Алик теперь жалел об этом и завидовал другим ребятам, но Аслан ни о чём не догадывался.

В полдень появился дядя Мухтар и увёл Аслана. Пёс охотно побежал за ним. Всем своим видом он будто говорил: «С ребятами мне хорошо, но моё место не здесь, а в отаре, с овцами».

Я отправился в районный центр за учебниками, а магазин оказался закрыт на ревизию. Пришлось несколько дней прожить в городе у родственников, чтобы не ходить взад-вперёд. И пока я гулял по городу, дядя Мухтар ушёл на зимние пастбища и, конечно, увёл Аслана с собой. Я был очень расстроен. Не потому, что Аслан ушёл с дядей: я понимал, что он теперь признанный овчар и должен помогать пасти овец, а не сидеть в конуре, — жаль мне было, что не попрощался с ним, будто предал его, как тогда в горах.

Я даже чуть не заплакал с досады. Но взрослые ведь не плачут. И я с трудом сдержал слёзы. Я же уже большой.

Поездка в Махачкалу

В нашей школе много разных кружков. Я записался в изокружок. Ещё летом я пристрастился лепить из глины и пластилина разные фигурки. Меня научил этому мой друг Гасан. В свободное время он лепил из свежего сыра баранов, коз и человечков, а потом сушил их на солнце. Высушит и сложит в чабанскую сумку и спустя какое-то время начинает угощать: «Давай съедим по человечку».

Чабаны в шутку прозвали Гасана Людоедом. Друг мой не обижался.

Вообще чабаны большие шутники и острословы. Чабан Сунгур, скажем, здорово предсказывал погоду, так его прозвали Барометром. Барометр определял погоду по восходу и закату солнца, по луне, по звёздам, даже по камням.

Иногда Сунгур начинал гадать о том, будет ли война, случится ли несчастье у кого-либо из близких. Но ему никто не верил. А вот погоду он предсказывал довольно точно.

Я очень благодарен Гасану за то, что он научил меня лепить. На школьном смотре мои работы признали лучшими и послали на районную выставку, а оттуда на республиканскую детскую художественную выставку в Махачкалу. Представляете, как я был счастлив? Даже поверить не мог. Для республиканской выставки из моих работ отобрали чабана — я его лепил из глины, и все говорили, что он точь-в-точь похож на дядю Мухтара; вылепил я и овчарку — она, конечно, походила на моего Аслана, и ещё орла. Орёл держал в клюве змею и был совсем как живой.

С орлом я возился очень долго. За этим занятием и застала меня старая Аминат. Нахмурилась, стала возмущаться, выговаривать маме. «Нельзя, — говорит, — лепить, грех это».

— Не слушай ты её, — сказал дядя Керим. — Аминат — женщина старая. Раньше, в давние времена, и правда так считали, но это всё чепуха.

Он и маму уговорил не мешать мне заниматься лепкой.

Наконец наступили весенние каникулы. Мы, трое мальчиков из разных школ нашего района, едем в Махачкалу. Из аула до районного центра мы шли пешком, это недалеко, всего пять километров. А оттуда в Махачкалу летели самолётом. Первый раз в жизни я увидел с высоты освещённые солнцем снежные вершины, альпийские луга, аулы, долины — всё как на ладони! Удивительная это красота!

Через полчаса мы уже были в городе, а если бы на автобусе ехать, часов восемь, не меньше бы, ушло.

В Махачкале я уже бывал однажды с мамой, но мне всё равно в городе всё показалось удивительным. Дома высокие, улицы широкие, гладкие. И столько магазинов, кинотеатров… А машин!.. И петухи по утрам не поют. И море. Огромное, не то что наше озеро. Море мне особенно понравилось. Оно как живое — то спит спокойно, то бушует и всё время меняет краски: то голубое, то серое, то зелёное.

Остановились мы в гостинице «Каспий». Утром встали пораньше и поспешили к морю. Март, холодно, но какие-то люди купались. Этих чудаков здесь называют «моржами», потому что они не боятся холодной воды.

— Я бы тоже искупался, но если б чуть потеплее, — с завистью проговорил я.

— Что ты, что ты, — закричал Рамазан, — в море купаться нельзя!

— Почему? — удивился я.

— В море акулы водятся.

Ребята засмеялись, я тоже.

— Сам ты акула! Это в океане акулы бывают, а в Каспии их нет.

— А вдруг волна затянет и утонешь?

— Ну и трус же ты, — удивился я.

— А мне отец говорил… — обиженно оправдывался Рамазан. — Он однажды пошёл купаться в море, волны стали его захлёстывать, чуть ко дну не пошёл. Хорошо, товарищ за волосы поймал… Он теперь только с арканом купается.

— Как с арканом? — спросил кто-то из ребят.

— Очень просто. Один конец привязывает к ноге, другой — к большому камню на берегу. Если вдруг волна накатит, он, держась за аркан, выбирается на берег.

Мы все дружно рассмеялись. Вот что значит жить в горах и не видеть моря!.. А потом мне взгрустнулось. Вспомнил своего отца. Если бы не эта проклятая болезнь, он и сейчас был бы жив. И уж он-то не побоялся бы волн, плавал бы без аркана. Мама говорит, что он был очень сильный и ничего не боялся…

После завтрака мы отправились во Дворец пионеров на выставку. Не хочу хвалиться, но из пятидесяти работ только несколько были премированы, и среди них мои работы. Я тоже получил премию.

В Махачкале мы прожили несколько дней, и я, конечно, побывал в гостях у своего родного дяди. В прошлый приезд мы с мамой уже были у них, и потому я довольно быстро нашёл дом, в котором они живут. Ну и домище! В нём, кажется, уместился бы весь наш аул. Жить там, наверно, удобно. Ни тебе дымного очага — вместо него газовая плита, — и за водой не надо ходить. Но мне было бы скучновато. Ни коров, ни кур. Даже собаку толком негде держать. Води на поводке, как напоказ.

Когда я был в гостях у родственников, мои двоюродный брат Анвар рассказал про Аслана интересную историю.

Когда-то чабаны перегоняли овец на зимние пастбища несколько дней. Овцы дорогой тощали, чабаны уставали. А теперь, как только отары спускаются с гор, на станции Инчхи их грузят в товарные вагоны, и не успеешь оглянуться, они уже на пастбищах.

В прошлом году на этой станции как-то ранним утром начали погрузку отар дяди Мухтара. Суматоха, конечно, была страшная. Дядя Мухтар загонял овец в вагоны, овцы пугались поезда, толкались, блеяли, а Аслан, высунув язык от жары, лежал у вагона. Поезд тронулся, но Аслан продолжал лежать. Дядя Мухтар кликнул его, Аслан лениво поднялся; наверно, не понимал, что поезд — этот огромный дом — может вдруг поехать. И только когда вагон укатил, он побежал догонять. Вскочил на ступеньку, но не удержался и рухнул. Аслан помчался за уходящим вагоном, но поезд набирал скорость. Всё чаще стучали колёса. Дядя Мухтар смотрел на Аслана и не знал, что делать. Расстояние между ними увеличивалось, скоро собака стала чёрным пятнышком, а потом и совсем исчезла в дыму.

Поздно вечером поезд прибыл на станцию Кочубей — это на кутанах, — и дядя Мухтар, поручив отару другим чабанам, в ту же ночь отправился на поиски Аслана. Два дня искал, так и не нашёл. Не только дядя — все чабаны переживали, спрашивали везде и всюду, даже в газету дали объявление. Всё напрасно. Аслан исчез.

Так прошло больше месяца. Как-то дядя Мухтар поехал в Махачкалу за тёплой одеждой для чабанов, и в дороге он услышал, что у одного железнодорожника на станции Шамхал живёт приблудная овчарка.

Дядя Мухтар тотчас же отправился в Шамхал и здесь у старого приятеля железнодорожника Ислама увидел Аслана. Оказывается, Ислам нашёл его возле самого полотна железной дороги, измученного, грязного, мокрого. Дядя Мухтар высчитал, что это был уже шестой день скитаний Аслана. Пёс, истощённый до крайности, только и мог, что лежать. Но Ислама он к себе всё же не подпускал, огрызался, чуть было не укусил. Лишь Ансару, сыну Ислама, удалось подойти к нему, приласкать, покормить и даже увести домой. Ансар пас овец — может, потому Аслан и пошёл за ним, за овцами пошёл. Кто знает.

Некоторое время Аслан сидел на цепи. Потом его пустили к отаре. Но поездов Аслан долго боялся. Когда поезд проходил мимо, он испуганно отскакивал от будки. При паровозном гудке вздрагивал. Встретились дядя Мухтар с Асланом в поле. Ещё издали пёс узнал хозяина и, визжа от счастья, со всех ног бросился к нему. Аслан ни на минуту не отходил от своего вновь обретённого хозяина, — боялся, видно, опять потерять его. Когда дядя Мухтар собрался уводить Аслана, Ансар заплакал: он полюбил Аслана. И Аслан вдруг с полдороги вернулся к Ансару, облизал ему ногу, словно упрашивая: пойдём, мол, с нами.

Дядя Мухтар рассказал всё это Анвару.

Я уже говорил, что Аслан ни на минуту не отходил от дяди Мухтара. Когда дядя Мухтар пришёл к моим родным, Аслана в комнату не пустили. Пёс стоял на лестничной площадке, царапался в дверь, скулил и лаял. Тогда дядя Мухтар вышел с Асланом на улицу, снял бурку, папаху, бросил на землю и приказал: «Охраняй!»

Собака легла возле одежды хозяина и успокоилась, а дядя Мухтар ночевал в доме моего дяди.

Наконец мы отправились по домам. Я радовался возвращению в горы, в аул, встрече со своим Асланом. А для дяди Мухтара решил приготовить сюрприз: вылепить его бюст из глины. Тот, что я сделал раньше, остался во Дворце пионеров в Махачкале.

Встреча

Весна — самое красивое время в горах. Альпийские луга сплошь в пёстрых цветах. Лёгкий ветерок по вечерам доносит в аул их аромат. В озере возле аула лягушки устраивают настоящие концерты. На маленьких лужках резвятся телята и ягнята. А по узким улочкам, под важное кудахтанье наседок, перекатываются пушистые жёлтые шарики — цыплята. Деревья уже покрыты молодой, трепещущей на ветру листвой, но это не останавливает аульских ребят: стуча зубами, синие, дрожащие, руки-ноги в пупырышках, они с криками ныряют и плавают.

Мутные потоки талой воды несутся со снежных вершин в низину. Учащаются проливные дожди. Скоро и пахари выйдут в поле.

В такую-то пору и прибыли отары, а с ними — Аслан. Он стал ещё крупнее, крепче и нисколько не забыл меня, хоть и не видал целую зиму.

Кинулся ко мне со всех ног и давай прыгать, да всё норовил лизнуть в лицо. Целый день мы с Асланом не расставались. Я ходил любоваться молодыми ягнятами, а моего прошлогоднего ягнёнка и не узнал. Дядя Мухтар показал мне взрослую ярку, с красной отметиной на лбу. Она, конечно же, не обращала на меня никакого внимания. Оказывается, овцы забывают своих хозяев так же быстро, как куры.

Через несколько дней в клубе состоялась торжественная встреча чабанов. Лучших чабанов наградили. Дяде Мухтару дали именные золотые часы за то, что хорошо смотрел за овцами и от ста ярок получил прироста сто двадцать пять ягнят. Я, как вы знаете, тоже приготовил дяде Мухтару подарок — его скульптурный портрет.

Дяде Мухтару скульптура понравилась. Он даже сказал, что я способный и, когда вырасту, стану настоящим скульптором.

— Нос точь-в-точь мой. Молодец, молодец! — сказал дядя Мухтар и зачем-то потрепал меня по затылку.

А я ещё и не знаю, кем буду: может, скульптором, а может, чабаном. Чабаном тоже очень интересно.

Дядя в долгу не остался. Он вынул из кармана красивую самодельную деревянную вилку с узорами и протянул мне:

— На, бери мой подарок. Такими вилками обычно едят чабаны.

Дядя Мухтар рассказал мне, что на кутанах Аслан и Карабаш встретились как старые знакомые и относились друг к другу по-дружески. Даже спали, прижавшись друг к другу. Всегда держались вместе и вместе нападали на неприятеля, будь то волк или кабан. Волки на кутанах встречаются редко, зато кабанов много. Они целыми стадами пасутся в камышовых зарослях. Кабаны не опасны для овец, но собаки их почему-то ненавидят.

Однажды дядя Мухтар пас свою отару возле зарослей камыша. Вдруг из-за камышей показалась голова кабана. Аслан и Карабаш с лаем бросились в камыши и затерялись там. Из густых зарослей раздавались хрипенье, лай и отчаянное хрюканье. Ясно было — идёт схватка. Раздвигая камыши, дядя стал пробираться на помощь. Когда он подошёл, Карабаш лежал в предсмертных судорогах, а Аслан, распластавшись на спине кабана, вонзил ему в затылок острые свои клыки. Кабан хрюкал, мотал башкой, но всё напрасно:

Аслан вцепился мёртвой хваткой. И кабан наконец стал слабеть. В первую минуту дядя растерялся. Потом зашёл с тыла и занёс нож над кабаном. Тот увидел, взвизгнул каким-то отчаянным голосом, откуда силы взялись, извернулся — и был таков. Аслан не стал его преследовать. Знал, видно, что с разъярённым кабаном шутки плохи.

Бедный Карабаш так и не поднялся: кабан распорол ему живот. Дядя побежал за ветеринаром, но Карабаша живым они уже не застали.

Похоронили Карабаша тут же, в камышах. Его хозяин Сунгур дал выстрел из ружья. Так всегда у нас хоронят хороших собак. Я очень расстроился, узнав всю эту историю. Жалко было Карабаша.

Первые дни после возвращения отары паслись неподалёку от аула. Ночью чабаны по очереди караулили овец, а днём их сменяли комсомольцы. Так было каждый год до отправки отар в горы, на летние пастбища.

Тревога

С утра солнце пекло немилосердно. Духотища стояла такая, что дышать было нечем. А после обеда из-за Седло-горы поднялась багровая туча и на глазах стала разрастаться. Задул ветерок и, как это часто бывает в горах, сразу потемнело и начался ливень. Будто из тысячи кувшинов одновременно вылили воду. Мутные бурные потоки, пенясь, лавиной катились вниз по склонам гор в долину. Через полчаса небо снова было синее и опять палило солнце, а потоки всё неслись и неслись с устрашающей силой. Такие потоки смывают всё, что попадается на пути: телят, коров, даже деревья с корнями вырывают.

Помню, однажды, в яркий солнечный день, возле нашего аула по руслу горной речушки вдруг промчался поток и унёс нашу соседку, тётушку Батат, которая шла за водой. Насилу её спасли.

Стало уже темно, и на небе зажглось множество звёзд — ведь в горах темнеет рано, — а из долины всё ещё доносится слабеющий шум потоков. Я сидел за уроками, но никак не мог сосредоточиться и закончить. Думал о дяде Мухтаре и Аслане, представлял, как они промокли. Во время таких ливней чабаны пригоняют отары к загону и, стоя в бурках по краям, охраняют их.

Вдруг дверь заскрипела, и появился Аслан. Он бросился ко мне, жалобно скуля, стал вертеться у моих ног, хватать за штанину. Я решил, что он голоден, и бросил ему хлеба, но Аслан и не взглянул на него; побежал к двери, потом вернулся и, повизгивая, будто жалуясь на что-то, стал тыкаться мордой мне в колени.

Я поднялся со стула, и он тут же бросился к двери. Было ясно, что что-то произошло.

Не успел я выйти на улицу, как Аслан побежал вперёд. Тогда я вернулся домой предупредить маму и одеться потеплее, чтобы пойти с Асланом. Но мама решительно воспротивилась, велела мне подождать и побежала к дяде Кериму. Вскоре она вернулась, а с ней ещё три человека — наши соседи. Вооружившись фонарём, мы вместе с Асланом отправились в горы.

Аслану не терпелось. Он убегал вперёд и часто останавливался, поджидая нас. Идти после дождя было трудно, дорога скользкая. Не доходя до загона, Аслан свернул в сторону и побежал вперёд, но мы решили подойти к загону. Навстречу нам вышел Сунгур: он очень беспокоился — дяди Мухтара не было. После дождя чабаны недосчитались нескольких баранов. Дядя Мухтар с Асланом пошли их разыскивать. Вскоре Аслан вернулся один и тотчас исчез. А дяди Мухтара всё ещё нет. Пока мужчины совещались, прибежал Аслан с высунутым языком, он тяжело дышал. Взгляд его молил: «Скорей, скорей!»

Мы пошли. Аслан бежал впереди. Он привёл нас к узкому ущелью с нависшими скалами. У одной скалы Аслан остановился. Подняв морду, он протяжно завыл. Мы принялись светить фонарём в разные стороны и наконец увидели дядю Мухтара. Оборванный, окровавленный, он ничком лежал на камнях, — видно, упал со скалы. Я не выдержал и заплакал.

Как мужчины спустились и положили на бурку искалеченного дядю Мухтара, как, держа бурку за четыре конца, несли его по тёмным скользким горным тропам к загону, я не помню. Я сам был почти без сознания и едва брёл…

На рассвете чабаны всё на той же бурке доставили дядю Мухтара в аул, а оттуда на машине по шоссе — в районную больницу. Я тоже поехал. Дяде Мухтару, видно, было очень плохо. Он то начинал стонать, то замолкал, окончательно теряя силы. А Аслан бежал следом. Высунув язык, почти распластавшись по земле, он мчался, не отставая от машины. Возле больницы дядю бережно уложили на носилки и внесли в помещение, а мы молча уселись на крыльце. «Только бы выжил, только бы выжил…» — мысленно повторял я. Как я любил дядю Мухтара, даже передать трудно, — кажется, жизнь бы за него отдал… Аслан, переживал не меньше моего. Надо было видеть, как жалобно и вопросительно смотрел он на нас…

Наконец вышла сестра в белом халате. Она сказала, что дяде Мухтару сделали операцию и доктор надеется на благополучный исход и что сейчас дядя Мухтар спит, к нему нельзя, а потому нам надо уходить.

Я позвал Аслана, но он только печально посмотрел на нас. Я стал его уговаривать, тянуть, даже прикрикнул — ничего не помогало. Аслан не трогался с места. Наконец, я силой поднял его на ноги, протащил, держа крепко за шею, несколько шагов, но Аслан вывернулся, кинулся назад и снова улёгся на крыльце, положив морду на вытянутые передние лапы.

— Пойдём, — сказал Сунгур. — Он не двинется с места, пока Мухтар здесь.

Я поплёлся за мужчинами. И сколько ни оглядывался, всё видел провожающий меня печальный взгляд неподвижного Аслана.

Оглавление