«Тринадцатая»

Лидия Алексеевна Чарская Полное собрание сочинений Том сорок восьмой

Повесть для детей среднего и старшего возраста

С рисунками

Тринадцатая

Глава 1

— Итак, дети, завтра приезжает та маленькая сиротка, которую вы должны принять как любимую подругу. Вы это сделаете, не правда ли?

Двенадцать голосов отвечают дружным хором:

— Да, Марья Андреевна, мы будем ласковы с ней!

— Прекрасно! — произнесла с улыбкой Марья Андреевна, молодая девушка с добрым лицом и густыми русыми волосами. — Признаться, я и не ожидала от вас иного ответа! А теперь я пойду приготовлю в спальне место для новенькой, кровать и ящик комода. Вы же можете поиграть до ужина. Вам еще остается три четверти часа.

Теплый июньский вечер врывается в комнату. Окна раскрыты настежь. Аромат гвоздики, левкоя и душистого горошка на клумбах под окнами дает чудесный букет. Заходящее солнце румянит стволы сосен. А кругом тишина вечнозеленого соснового леса…

В глубине леса спрятана небольшая усадьба — "Лесное убежище для девочек", о чем гласит большая черная доска с золотыми буквами, прибитая к воротам. Вокруг главного здания, двухэтажного деревянного дома, где живут пансионерки с учительницей Марьей Андреевной Миртовой, с доктором Анной Васильевной, с няней Ненилушкой и со стряпухой Лизой, расположены помещения для сторожа и кучера, дворницкая, баня, конюшня, сарай и прачечная. Еще дальше — домик начальницы и учредительницы "Лесного убежища" Валерии Сергеевны Симановской и небольшая церковь-часовня рядом.

Несколько лет тому назад лесная усадьба стояла одиноко, и в ней не жил никто. В то время Валерия Сергеевна Симановская, богатая вдова помещика, хозяина усадьбы, жила в Петербурге. В ее доме находилась тяжелобольная маленькая дочурка Люся. Госпожа Симановская была в отчаянии. Она приглашала к Люсе лучших докторов столицы, умоляя их спасти девочку, ездила по церквам и служила молебны о спасении дочери. Но жизнь Люси висела на волоске. С каждым днем девочке становилось все хуже и хуже.

И в душе Валерии Сергеевны созрело решение совершить в случае выздоровления Люси большое доброе дело.

— Господи, — шептала она в слезах, преклоняя колени перед образом Спасителя, — не отнимай от меня моей дочурки! Пошли ей исцеление, Господи!.. За мою спасенную и возвращенную мне девочку я постараюсь сохранить жизнь и здоровье двенадцати другим. Обещаю Тебе это, милосердный Господи!

И тут же Валерия Сергеевна поведала всем своим родным и знакомым, что она решила устроить, лишь только поправится Люся, убежище для двенадцати маленьких девочек, которых родители, по бедности, не могут лечить.

А Люся стала медленно, но верно поправляться. Валерия Сергеевна перевезла девочку и ее младшего братишку Славу в свое лесное поместье, и вскоре большой дом в лесу оживился присутствием двенадцати маленьких девочек, нуждавшихся в свежем лесном воздухе и здоровой, питательной пище.

Слабенькие, болезненные дети бедных родителей нашли все необходимое под гостеприимным кровом доброй лесной помещицы. К ним был приглашен опытный доктор и воспитательница-учительница. Валерия Сергеевна, или Мама Валя, как ее называли воспитанницы, решила в то же время готовить их к поступлению в гимназию или другие школы.

Таким образом, госпожа Симановская сдержала данное Богу обещание. Двенадцать девочек были вырваны из нужды, лишений и недугов.

* * *

Девочки стояли посреди большой светлой комнаты, называемой классной. Здесь они и занимались, и проводили свободное от занятий время.

Незамысловата была обстановка классной. Большой стол занимал середину комнаты. Вокруг него двенадцать стульев. Столько же маленьких шкафчиков ютилось вдоль стены классной. Здесь, в этих шкафчиках, прятались тетради, книжки и игрушки воспитанниц.

— Девочки, — сказала старшая из "лесных девочек" (как их прозвали соседние крестьяне и окружные помещики), черненькая, худенькая, высокая Липа Стручкина, одиннадцати лет, — мы должны сделать что-нибудь приятное для новенькой, приготовить какой-нибудь сюрприз, чтобы облегчить ей приезд к незнакомым людям! Вы слышали, что сказала Марья Андреевна? Она круглая сиротка!

— Да! Да! Ей, должно быть, нелегко, бедняжке! Папа ее, моряк, утонул год тому назад в море, как говорила вчера Мама Валя. Матери своей новенькая и не помнит даже, а тот родственник, друг ее папы, у которого она жила этот год, больше не может держать ее у себя, потому что он сам небогат и обременен большой семьей. И вот бедную девочку привезут сюда к нам! — добавила рыженькая Софочка, бойкая, шаловливая девочка, и обвела подруг быстрым взглядом. — Что касается меня, то я ей непременно скажу блестящую речь при встрече! — неожиданно заключила она.

— Девочки! — крикнула Наташа Чижова, белокурая восьмилетняя девочка с голубыми глазками. — Мы попросим завтра утром Марью Андреевну сходить с нами в лес, чтобы нарвать для новенькой незабудок!

— Да! Поднесем ей завтра большой букет! — подхватила шестилетняя Ляля, самая маленькая пансионерка, с коротко остриженной головкой, похожей на круглый шарик, — общая любимица, баловень всей усадьбы и закадычный друг Наташи.

Высокая, тоненькая Вера, горячая, вспыльчивая, но добрая девочка, добавила:

— Нет! Цветы — это слишком мало! Я предлагаю другое. Когда нам за ужином подадут пастилу, пусть каждая отложит свою порцию для новенькой. Я соберу все, уложу в большую коробку, перевяжу ленточкой, и мы все вместе поднесем ее новенькой. Кто согласен — поднимите руки!

Двенадцать рук, с кляксами на ладонях и с царапинами на пальцах, одинаково дружно поднялись над белокурыми, русыми и черненькими головками.

Ганя Сидоркина, тихая, маленькая крестьянка, дочь пришедшего из деревни в соседний город на заработки мужичка, подобранная год тому назад Валерией Сергеевной с жестоким воспалением легких в сыром углу подвала, произнесла:

— Мне нечего подарить бедной сиротке, но зато я буду застилать ее постель каждое утро и каждый вечер, обметать пыль с ее шкафчика и вытирать мокрой щеткой каждое утро пол около ее кроватки, чтобы ей не пришлось этого делать самой!

— А я ей буду рассказывать сказки! — весело крикнула смугленькая Наля, умевшая выдумывать чудесные рассказы, которыми она забавляла подруг.

— А я научу ее воспитывать куклу и приучать ее к порядку, — и Саша Кудряшова, или Саша-растеряша, как прозвали девятилетнюю, всегда все забывающую и рассеянную девочку, выступила вперед.

Все рассмеялись.

— Саша-растеряша может научить порядку! Как же!

Оля и Катя Хмуровы, две сестрички, восьми и десяти лет, очень похожие одна на другую, неразлучные, как два маленьких попугайчика, присоединились к своим подругам.

— Я ей наберу земляники в лесу, — сказала старшая Оля.

— А я поймаю зеленого кузнечика и посажу его для нее в банку, — вторила младшая сестрица Катенька.

— А он тебе, кузнечик твой, сядет на нос и отъест его, — засмеялась бойкая Софочка, отлично знавшая склонность Кати трусить, бояться каждого пустяка и плакать от страха.

Катя скорчила плачущую рожицу и сквозь слезы проронила:

— Кхи-кхи-кхи! Неправду ты говоришь, не отъест мне носа кузнечик!

— Кхи-кхи-кхи! — передразнила подругу Софочка. — Оттого только и не отъест, что примет его за еловую шишку! Видишь, какой он у тебя большой?!

— И совсем не большой, — запищала Катя, ощупывая пальцами свой носик. — О-о-ля, скажи, чтобы она не смела о-би-ж-а-ать! — плаксиво затянула она, обращаясь к старшей сестре.

— Не смей обижать! — коротко и строго остановила Софочку Оля.

— Не смей обижать, изволь молчать! Не хочу молчать, хочу сказать: Катенька-плаксушка, глупая девчушка, перестань реветь, будем песни петь, будем цветики рвать, ими новенькую встречать! — затараторила шалунья Софочка, имевшая способность говорить в рифму, стишками, к великому удовольствию всех остальных девочек.

Девочки тотчас же окружили Софочку и потребовали от нее продолжения шутки.

— А дальше как, а дальше как?

— А Дальше дома нет! Господин Дальше ушел на обед, — продолжала шалунья, — а когда придет домой — тут вопрос уже другой! — заключила она и неожиданно весело запрыгала по комнате.

Протиснулась вперед маленькая девятилетняя Сара Блюм, болезненная девочка с печальными глазами и голубыми жилками на висках, дочь бедного башмачника-еврея, имевшего свою лавочку в соседнем городе, куда Сару возили каждую субботу видеться с ее больным отцом.

— Мне папа всегда дает мятные пряники и карамельки, — застенчиво проговорила Сара, — и я не буду их кушать с этого дня, чтобы накопить их для новенькой! У меня уже припрятано немножко в моем шкафчике!

— Это хорошо, — произнесла Наля-сказочница и, помолчав с минуту, прибавила: — а какое у нее странное и красивое имя, у этой новой девочки! Кодя. Конкордия… В следующей моей сказке я назову точно так же одну заколдованную принцессу, — неожиданно решила она.

— Ее папа утонул в Черном море во время бури. Ах, как это ужасно — потерять отца и мать! Не правда ли, девочки? — сказала Наташа Чижова.

— Мы будем крепко любить ее! — прозвучал, как бы в утешение ей, голосок малютки Ляли.

— Она, должно быть, очень скромная и грустная, бедняжка! — шепнула Липа.

— Всегда печальная! — вторила ей Сара, которая сама редко смеялась, озабоченная болезнью отца.

— И плачет, верно, часто-часто, бедненькая! — подхватили сестрички.

Но внезапно десятилетняя Маня Кузьмина испуганно произнесла:

— Что ж это такое, девочки?! Этого нельзя! Никак невозможно! Не годится поступать в «Убежище» тринадцатой девочке! Подумайте! Ведь она будет тринадцатая!

— Ну да, тринадцатая! — подхватили дети. — Что ж из того, что тринадцатая?

— Да ведь число тринадцать — нехорошее число! — продолжала с жаром Маня. — Говорят, оно всегда приносит какое-нибудь несчастье. В тринадцатое число каждого месяца никакого дела предпринимать нельзя! Если вместе собрались тринадцать человек, то им нельзя за стол садиться, а то непременно кто-нибудь да умрет. И, стало быть, девочка, тринадцатая по счету…

— Стыдись, Маня, какие ты глупости говоришь! — прервала подругу Липа, считавшаяся самой разумной. — Не объясняла ли нам сама Марья Андреевна, что у Господа Бога все дни одинаково равны? Верить в какие-то несчастные числа — это, прости, пожалуйста, чепуха!

— Ай да Липа, молодец! Пристыди ее вконец, чтобы чушь не болтала, чтоб подружек не смущала, — скороговоркой затараторила Софочка.

— Верно говорит Липа! — вмешалась в разговор смуглая Наля-сказочница. — Если послушать Маню, так следовало бы бедную одинокую сиротку бросить на произвол судьбы потому только, что она будет в нашем «Убежище» тринадцатой!

— Стыдно, Маня, стыдно! — заговорили со всех сторон девочки.

— Да я сама слышала… — оправдывалась Маня.

Гулкий удар колокола, прикрепленного к дереву под окном лесного дома, возвестил детям, что пора идти ужинать. Двенадцать девочек парами выстроились у дверей классной и чинно зашагали в столовую, находившуюся на первом этаже.

* * *

Полдень в лесу. Солнце золотит вершины сосен и скользит желтыми зайчиками по сосновой хвое, похожей на зеленое кружево, все пронизанное золотом.

У ворот двенадцать девочек выстроились в ряд. Все они одинаково одеты в светлые ситцевые платья и белые передники.

Марья Андреевна, полненькая, как кубышка, Анна Васильевна и старушка-няня Ненилушка, в очках, сползших на самый кончик носа, ждут с нетерпением новенькую воспитанницу.

Рядом еще двое детей — Люся и Слава, дети Валерии Сергеевны Симановской. Люся — веселая, бойкая хохотушка с толстой белобрысой косой. Слава — смуглый от загара, с ухватками отчаянного шалуна, высматривающий, где бы ему напроказить. Рядом с ними Болтушка.

Это белая овечка с круглыми, глупыми глазами. Болтушка ходит всюду за своей хозяйкой Люсей, как собачка, и отчаянно блеет, когда надо и когда не надо.

За Славой ходит Жучок — черный мохнатый пудель с разбойничьим взглядом.

У девочек в руках подарки дли новенькой. У Наташи и Ляли — большие букеты голубых незабудок. У Сары в бумажном пакетике — пряники и карамельки. Вера держит в руках коробку с пастилой — от всех девочек. У сестрички Оли — корзиночка земляники, у Кати — живой кузнечик в баночке. Словом, каждая девочка приготовила что-нибудь.

Теперь все глаза устремлены на дорогу. Она проложена через лес до станции, и по ней должна приехать в своей коляске Валерия Сергеевна и привезти новенькую, за которой она час тому назад отправилась на вокзал.

Кодю Танееву должны были довезти до станции и там передать с рук на руки госпоже Симановской, как это было заранее условлено.

Поезд давно пришел. Ожидание детей перешло в волнение.

— Что же так долго? Почему их не видно до сих пор?

Первая теряет терпение Болтушка.

"Бэ-бэ-бэ", — блеет овечка и рвется из рук Люси к цветочной клумбе, разбитой у самых ворот.

Растущие на клумбе резеду и левкой Болтушка наивно принимает за салат, который она очень любит.

За ней начинает заметно беспокоиться и Жучок. Черный пудель вдруг живо заинтересовывается собственным хвостом, за которым тут же устраивает настойчивую охоту, к немалому удовольствию присутствующих.

Особенно же радуется этому обстоятельству Слава. Шалун валится с размаху на траву и громко хохочет, вызывая лесное эхо.

При первых же звуках этого хохота Жучок оставляет свое занятие и со всех ног кидается к Славе. В мудрую собачью голову приходит счастливая мысль во что бы то ни стало лизнуть барахтающегося в траве Славу, лизнуть прямо в кончик носа.

— Едут! Едут! Кодя едет! Новенькая едет! Смотрите! Смотрите! — внезапно раздаются голоса воспитанниц, и черному Жучку волей-неволей приходится отложить свое намерение до более подходящего случая.

В это время из-за сосен показывается коляска. В ней сидит молодая красивая женщина с озабоченным лицом. Больше в коляске никого нет.

— А где же новая девочка? — спрашивают все. — Да, где же новая девочка?

Валерия Сергеевна выходит из коляски.

— Мама Валя, а где же сиротка? — спрашивает малютка Ляля и на правах самой маленькой воспитанницы виснет на шее начальницы.

Попробовал последовать ее примеру и Жучок, который со всех ног кинулся было на грудь хозяйки, но Слава, а за ним и Люся предупреждают его, и Жучку остается только удовольствие облизать затянутую в перчатку руку Валерии Сергеевны.

Все двенадцать воспитанниц «Убежища» вмиг окружили начальницу:

— Что случилось с девочкой? Почему ее нет?

Валерия Сергеевна, взволнованная не меньше детей, сказала:

— Я обошла весь поезд, все вагоны, расспросила кондукторов, всю прислугу поезда, но мне никто не мог сказать, где находится маленькая девочка. Говорили о ехавшем до предпоследней станции каком-то подростке, очень живом и шаловливом, но на предыдущей остановке подросток куда-то исчез.

Во всяком случае, дети, это была не Кодя! Ведь меня просили взять в «Убежище» бедную, маленькую, убитую горем сиротку, а не шаловливого подростка! Стало быть, это не она!

— Не она! — откликнулись эхом двенадцать детских голосов.

— Должно быть, она приедет с вечерним поездом, — сделала предположение доктор Анна Васильевна.

— Если угодно, я поеду встречать ее за вас! Вы очень устали, — предложила с готовностью Марья Андреевна начальнице.

Не успела ответить своей помощнице Валерия Сергеевна, как отчаянный лай огласил усадьбу. Два злющих дворовых пса, Полкан и Рябчик, оглушительно заливались на весь лес. Им откликнулся звонким тявканьем Жучок, пулей сорвавшийся с места и с быстротой молнии исчезнувший в кустах.

Дети испуганно устремили глаза туда, где трещали сучья под чьими-то быстрыми шагами и где отчаянно метался, словно обезумевший, Жучок.

— Там кто-то чужой! — воскликнули "лесные девочки".

— Неужели волк!? — испуганно взвизгнула Катя, прячась за спину сестры и собираясь зареветь.

— Волк или не волк, а медведей целый полк! — подзадорила ее Софочка.

— Или разбойник! — прибавила Люся.

— Нет, просто новый индеец из племени лесных братьев, — сделал предположение Слава, бредивший рассказами о краснокожих.

— Кхи-кхи-кхи! Я боюсь… — снова запищала Катя.

— Слава, дай мне твою палку, я буду охранять Маму Валю от разбойников и волков, — взволнованно закричала Саша-растеряша и, энергично выхватывая из рук Славы фуражку, которую тот снял с головы, замахнулась ею, как тросточкой, на невидимого врага.

— Ай! Ты же меня задела! — запищала Катя, хватаясь за нос.

— Нет, уж если на то пошло, то защищать вас всех буду я! Ведь я среди вас единственный мужчина! — и Слава, гордо подняв палку одной рукой, другой лихо уперся в бок и выступил вперед с видом настоящего вояки.

В тот же миг кусты раздались в обе стороны под чьей-то энергичной рукой, и все присутствовавшие остолбенели от неожиданности…

* * *

Перед ними стояла рослая, крепкая девочка в шляпе, в высоко подоткнутой юбке, с перекинутым за плечи узелком, привешенным на конце палки-дубинки, которую она держала, как коромысло. На другом конце дубинки болтались сапоги с засунутыми внутрь чулками и подвязками. Из-под гриба-шляпы можно было только рассмотреть нижнюю часть лица, пышущие румянцем щеки и дочерна загорелую шею. Такими же загорелыми были и руки, длинные, сильные пальцы крепко держали дубинку. Дно шляпы-гриба отстало за ветхостью, и сквозь образовавшееся отверстие можно было разглядеть на голове коротенькую, но густую-прегустую шевелюру темно-русых волос.

На вид новенькой можно было дать лет двенадцать-тринадцать, она на целый вершок, казалось, была выше Липы, Веры и Мани, самых больших девочек. А среди худеньких, хрупких воспитанниц казалась настоящим богатырем.

Странная девочка не спеша вылезла из кустов, степенно переступая босыми ногами, и, ни к кому не обращаясь, спросила:

— А где здесь будет начальница?

Она сдвинула на затылок шляпу, как это делают мальчики, и внимательным взором обвела присутствовавших.

Глаза у нее были маленькие, смеющиеся и задорные, а голос грубоватый, как у мальчика.

Когда шляпа девочки съехала на затылок, на лоб упал презабавный хохолок.

— Начальница "Лесного убежища" — я. Что тебе от меня надо, девочка? — ласково обратилась к странной посетительнице Валерия Сергеевна.

— Очень приятно познакомиться с вами, — произнесла девочка, бесцеремонно разглядывая госпожу Симановскую и кивая ей головой, как равная равной. — Я о вас слышала много, очень много хорошего! И хотя я не очень-то обрадовалась, когда мне велели ехать сюда, ну да делать нечего, пришлось, как видите, покориться! Позвольте представиться: меня зовут Кодя Танеева. Мне девять лет. Приехала поступить в "Лесное убежище" к вам, хотя, повторяю, я не очень-то рада этому! Но, надеюсь, как-нибудь привыкну, да и вы останетесь мной довольны, хотя я большая шалунья.

Тут девочка схватилась за концы своей высоко подобранной юбки и отвесила изумленной Валерии Сергеевне глубокий и почтительный реверанс.

— Кодя! Кодя! Неужели это она?! Неужели тринадцатая девочка?! Неужели это и есть та сиротка, которую мы так долго ожидали?! — зазвучали вокруг взволнованные детские голоса.

— Она и есть, — уверенно произнесла Кодя и быстрым взглядом обежала снова лица будущих подруг. — Ба! Мальчуган! — неожиданно весело вскричала она при виде Славы, и радостная улыбка озарила ее некрасивое, большеротое, мальчишеское лицо. — Вот-то не ожидала, что встречу здесь мальчишку! Очень рада! Очень рада! Я люблю мальчишек больше, чем девочек. Девчонки — плаксы, трусихи, ревут из-за всякого пустяка. А мальчуганы — молодцы. Совсем иное дело! Как тебя зовут? Хочешь быть моим приятелем и другом? — она подбежала к Славе и изо всех сил хлопнула его по плечу.

— А ты любишь играть в индейцев? — в свою очередь осведомился Слава.

Но новенькая не успела ему ответить. Валерия Сергеевна решительно взяла ее за руку и притянула к себе.

— Послушай, однако, Кодя, как ты попала сюда? Я искала тебя на станции, в вагонах, всюду! И вдруг ты появляешься перед нами из кустов! Скажи мне, по крайней мере, как это все случилось!

— Как случилось? Гм-гм-гм, как случилось… — девочка отчаянно затеребила хохолок на лбу, посмотрела на небо, потом по направлению леса и тогда только начала говорить.

— Меня посадили в вагон вместе с друзьями покойного папы, — уже иным, серьезным тоном сказала Кодя, — они должны были довезти меня до места… Но город, куда они ехали, оказалось, находится на несколько станций раньше вашего «Убежища»! Они вышли, таким образом, на три часа раньше меня, строго-настрого приказав мне ехать смирнехонько до вашей станции и ждать вас в вагоне, словом, быть умной и во всех отношениях благовоспитанной девицей. Ну, хорошо, я и поехала… А по дороге мне пришла мысль — сделать приятный сюрприз, явившись в «Убежище» самым неожиданным образом. Я незаметно выскользнула из вагона на вашей станции, прошмыгнула к вашей коляске и, незамеченная вами, проехала с вами же три четверти пути…

— Как со мной? В моей коляске? — удивилась Валерия Сергеевна.

— Ну не совсем в коляске! — улыбнулась Кодя. — Я примостилась позади коляски, знаете, как это делают ловкие мальчуганы.

— Ах! — вырвалось с неподдельным ужасом у воспитательниц. — Она ехала, прицепившись у задка коляски, как уличный мальчуган!

"Лесные девочки" раскрыли рты при таком заявлении. Одна только Софочка тихонько засмеялась, прикрыв рот рукой и бойко переглянулась с Люсей и Славой, по-видимому, очень сочувствующим поступку новой воспитанницы.

Кодя продолжала:

— Недалеко отсюда я соскочила с моего неудобного сиденья и решила пройтись пешком, чтобы поразмять ноги. Да ведь интереснее пешком прогуляться в такую погоду. Вот я сняла сапоги, подыскала палку и превратилась, как видите, в настоящую странницу, каких рисуют на картинках. И вот я здесь…

— Очень жаль, что ты появилась таким образом, — проговорила Марья Андреевна. — Мы готовили тебе здесь торжественную встречу, а ты предпочла другой способ явиться сюда!

— Это ничего! — бойко ответила новенькая. — Встречу можно устроить и сейчас! Никогда не поздно устраивать встречи. Для начала я сяду на этот пень, а вы подходите ко мне и приветствуйте меня с приездом… Подношения и речи я принимаю от сердца… Однако медлить нечего! Раз! Два! Три! Не томите меня, пожалуйста, так как сидеть долго на одном месте я не умею!

Кодя, быстро перебирая своими босыми пятками, подбежала к широченному пню, преважно расселась на нем, поджав под себя босые ноги, расправила тщательным образом юбку и приготовилась к встрече.

* * *

Первыми подошли Ляля-малютка и белокурая Наташа с двумя огромными букетами незабудок в руках. За ними шла Софочка и, скосив глаза в сторону, усиленно твердила слова ею же самой выдуманной речи.

— Здравствуй, новенькая! — произнесла скороговоркой Софочка, приблизившись к Коде и отвесив ей низкий поклон. — Мы тебя ждали, ждали, цветы тебе рвали, рвали, другом тебе быть обещали. Тебя решили любить и ласкать, всячески вместе тебя развлекать. Делиться с тобою каждой конфеткой, а при случае, может быть, и котлеткой. Отнюдь тебя не сердить и подругами верными быть…

— И вместе шалить… — подсказал Слава, а Софочка подхватила его слова к общему удовольствию.

— И вместе шалить!.. Ха-ха-ха! Непременно! — отозвалась новенькая. — Шалить я люблю! Шалю, когда вздумается! И вот я какая зато здоровячка! Глядите, какие у меня мускулы!

Она живо отвернула рукав своей кофты до самого плеча и крепко сжала в локте руку.

Слава, как знаток, подошел и с многозначительным видом посмотрел на Кодины «мускулы» — небольшой шарик, налившийся у нее на руке. И тут же одобрил его.

Подошел и Жучок, с глубокомысленным видом взглянул на «мускулы», обнюхал их тщательно и тоже одобрил, неожиданно взвизгнув от удовольствия.

Потом подошли Вера, Сара Блюм и Оля Хмурова со своими сладкими подарками.

— Это мы тебе гостинцы приготовили: пастилу, пряники и лесную землянику, — просто сказала Вера.

— Земляника, пастила, говорите! Очень хорошо! Если бы я знала, что получу такие вкусные вещи, я бы поступала в «Убежище» не менее трехсот шестидесяти раз в году! — весело вскричала Кодя, складывая вокруг себя поднесенные лакомства.

— А вот и живой кузнечик, которого я поймала нарочно для тебя в лесу, — произнесла в свою очередь Катя и протянула ей тщательно обвязанную бумагой банку.

Новенькая с живейшим интересом схватила подарок.

— Живой кузнечик! Он стоит того, чтобы рассмотреть его хорошенько со всех сторон!

Она осторожно развязала банку и заглянула в нее.

— Осторожно! — вскричали девочки. — Он улетит.

— Он улетит! — вторил им Слава.

— Гав-гав-гав! — сделал то же предположение на своем собачьем языке и Жучок.

— Да где же он, наконец, кузнечик? Банка пуста! — разочарованно протянула новенькая.

Дети окружили банку.

Она оказалась на самом деле пустой. В ней не было никакого кузнечика.

— Господа, — воскликнул Слава. — Он или улетел, или его съел Жучок. Жучок, открой рот! — приказал он тут же своему другу.

Обиженный Жучок предпочел отойти прочь с оскорбленным видом, нежели открывать рот. Его собачье самолюбие не допускало никаких обидных подозрений.

— Ай-ай-ай!.. И незабудок нет, и земляники тоже! — неожиданно вскричала Люся.

Действительно, ни земляники, собранной в лесу Олей, ни незабудок, сорванных всеми детьми вместе, не оказалось около пня, на котором сидела Кодя. Зато на их месте стояла Болтушка и с довольным видом поглядывала на детей.

— Ах, какая чудесная дурочка! — вскричала Кодя и с размаху обняла овечку.

Болтушке это не понравилось. Она отскочила от Коди и опрометью помчалась в чащу.

— Что? Удираешь? Как бы не так! — весело вскричала новенькая и стремительно помчалась за Болтушкой.

— Я тебя поймаю! Сейчас поймаю! Вот увидишь, глупышка!

За Кодей, в свою очередь, помчался Жучок, заливисто лая, не имея достаточно воли удержаться при виде бегущих людей.

За Жучком кинулся Слава, отчаянно выкрикивая:

— Назад! Назад! Тубо, Жучок! Разбойник ты этакий! Тубо, тебе говорят!

И все четверо скрылись в кустах.

— Какая странная девочка! — проговорила Валерия Сергеевна, задумчиво глядя вслед Коде.

— И весьма! — поддакнула Анна Васильевна. — Судя по первым ее шагам в нашем «Убежище», отчаянная шалунья, но превеселая девчушка, очень живая, бойкая, смелая…

Марья Андреевна покачала головой.

— Боюсь одного только: не причинила бы она слишком много хлопот нашему тихому "Лесному убежищу" своей слишком буйной натурой.

Няня Ненилушка, поправив очки, сползшие на нос, проговорила ворчливо:

— Поздравляю вас, государыньки мои! Приняли мы башибузука! Сорвиголову! Я бы ее ни за что не оставила здесь!

— А все-таки ее нельзя отослать обратно! — тихо, чтобы не быть услышанной детьми, произнесла Валерия Сергеевна. — Девочке некуда деваться — это раз, а пересылать ее в другое, более подходящее ее характеру воспитательное заведение тоже нельзя. Ее мать и бабушка, насколько я слышала, умерли от чахотки. Кто знает, может быть, и в этой здоровой, крепкой девочке таится тот же недуг! Наш же лесной воздух не может не принести ей пользы.

— Ишь, ты… Чахоточная и впрямь! Щеки, того и гляди, лопнут от здоровья! — заворчала снова няня Ненилушка и, неожиданно всплеснув руками, закричала отчаянно: — Глядите-ка! Батюшки мои! Да где ж это ты портрет свой так попортила, государынька ты моя?! — и она бросилась навстречу выбежавшей из чащи Коде, тащившей за рога Болтушку.

Впрочем, выскочившая из леса девочка была похожа сейчас на недавнюю Кодю, как может разве походить негритянка на жительницу европейской страны.

Однако и Болтушка ей не уступала в этом. И девочка, и овца были сплошь покрыты черными комьями грязи. Светлое платье Коди, белая шерсть овечки, руки и ноги девочки — все это было чернее ночи. Но глаза девочки сверкали неподдельным восторгом, когда она, размахивая руками, похожими на руки трубочиста, только что вылезшего из трубы, закричала громким голосом, заставившим снова отчаянно забеспокоиться сторожевых псов, Рябчика и Полкана:

— Это ничего! Мы выкупались чуть-чуть канаве, но это ничего, уверяю вас… А все-таки я ее поймала в конце концов. Видите — поймала!

И она с торжественным видом толкнула Болтушку.

— Ну не башибузук ли это? — воскликнула в новом порыве отчаяния няня, и ее круглые очки совсем соскочили с носа. — Угодники, святители Божий! Не в наказание ли за грехи какие прислана к нам эта дикая девчонка, сорвиголова?

— Тринадцатая девочка по счету, вот отчего происходит все это! Тринадцатая она, нянюшка, а это не к добру, — шепнула ей Маня Кузьмина.

— И личность, портрет свой, и платье, и ноги, все, как есть, в грязи обваляла, бесстыдница! — причитала нянька.

— Ну ничего, ничего! — успокаивала расходившуюся Ненилушку Марья Андреевна. — И лицо, и платье, и ноги можно вымыть сейчас же… Кстати, приготовь ванну для новенькой, нянюшка, я ее сейчас пришлю.

— Да уж ладно, присылайте, — отозвалась та, — да мыла побольше выдайте. Чтобы на трех трубочистов хватило мыла-то, а уж вымою ее на славу! — приходя в свое обычное добродушное состояние, заключила няня.

А Слава восторженно шепнул на ухо своей сестре Люсе:

— Как она бегает! Как она бегает, если бы ты видела только! И канавы перепрыгивает не хуже любого мальчика. Нет, что ни говорите, а новенькая молодчина!

* * *

Кодя Танеева, чистенько умытая, в белой ночной кофточке и таком же чепце лежит в своей кровати, тринадцатой по счету, приставленной к остальным двенадцати, выстроенным в два ряда посреди просторной спальни, помещающейся во втором этаже здания.

После ужина, состоявшего из яичницы-глазуньи, стакана молока и вкусной домашней булочки, полагавшихся на каждую воспитанницу, всех девочек, но прочтении вечерней молитвы, привели сюда. Приняв теплую ванну и переодевшись, пришла сюда и Кодя.

Марья Андреевна приказала воспитанницам ложиться, а сама, присев на край Кодиной кроватки, стала посвящать новенькую в правила убежища.

Девочка внимательно слушала наставницу, таращила изо всех сил сонные глазки и добросовестно соглашалась со всем, что говорила ей воспитательница.

— Девочки, призреваемые в "Лесном убежище", должны быть трудолюбивы, ласковы и послушны.

— Да, понимаю…

— Они должны сами работать на себя, должны убирать свои постели и рабочие шкафчики, должны уметь сами причесываться и одеваться, должны быть всегда аккуратны и чистоплотны.

— Очень хорошо!

— Что хорошо?

— Да что они должны быть очень аккуратны…

— Им не следует лазить по деревьям и прыгать через канавы, как это делают уличные мальчишки.

— Ну понятно, раз они девочки!

— Воспитанницы встают в восемь часов, собираются на общей молитве, пьют молоко и занимаются, с маленькими промежутками, от девяти часов до одиннадцати летом, и от девяти до двух зимой, — продолжала наставлять Марья Андреевна. — Летом мы только читаем, пишем и повторяем пройденное по Закону Божию и арифметике. В двенадцать часов обед. После обеда девочки работают в саду и на огороде, играют и гуляют до четырех. У каждой из них есть своя грядка для овощей и клумба с цветами, за которыми они должны тщательно ухаживать. В четыре часа пьют снова молоко или едят простоквашу. До ужина, если стоит хорошая погода, мы совершаем дальние прогулки в лес. В дурную же погоду я читаю детям, а они работают, вяжут или вышивают что-нибудь. В восемь часов — ужин, молитва, и все должны ложиться спать. Я надеюсь, Кодя, ты скоро привыкнешь к такому распорядку дня.

Марья Андреевна ласково провела рукой по голове Коди.

Кодя молчала.

— Ты слышишь, что я тебе говорю, Кодя? — снова спросила воспитательница.

Новое молчание было ей ответом. Марья Андреевна тревожно наклонилась над девочкой и заглянула ей в лицо.

— Ах! Да она заснула! — сказала наставница.

Действительно, утомленная долгой дорогой, новыми впечатлениями и теплой ванной, Кодя Танеева спала непробудным детским сном.

* * *

В "Лесном убежище" постепенно стихают вечерние звуки. Девочки, вдоволь нагулявшись за день и разморившись на свежем воздухе, дремлют в своих постельках. Старый лес баюкает и нежит безмятежное спокойствие детского сна колыбельной песенкой — шепотом деревьев и скрипом вековых сосен…

Но слабые, хрупкие дети засыпают не скоро.

Липа долго ворочается на своей кровати. Наля-сказочница шепотом рассказывает Вере одну из бесчисленных своих историй. Катя давно уже перепрыгнула на постель сестры и, трясясь от страха, уверяет, что под окнами дома, наверное, бродят волки по ночам. Саша-растеряша ищет ночную кофточку, которая давным-давно надета на нее. Ляля-малютка и Наташа Чижова с самым серьезным видом укладывают в постель большую куклу с разбитым носом. Софочка шепчет своей соседке Гане:

— Какая странная эта новенькая! Ждали мы бедную, слабенькую, печальную сиротку, а приехал разбойник какой-то! Но она мне нравится, во всяком случае, больше, нежели если бы она была другой!

— Трудно ей будет привыкать к нашей тихой жизни, — отвечает несловоохотливая Ганя.

Сара Блюм тихо плачет, вспоминая больного отца. Маня перед тем, как лечь в постель, долго крестит все углы спальни, соскакивает с кровати, крестит порог у двери и снова возвращается в постель, смешно пятясь. Это она делает для того, чтобы не случилось какого-нибудь несчастья у них в «Убежище» за ночь.

Но вот к десяти часам вечера все стихло, наконец. Когда доктор Анна Васильевна прошла по спальне, делая свой обычный вечерний обход, все уже спали.

Глава 2

Большие часы в столовой пробили четыре раза. Кодя проснулась, широко раскрыла удивленные глаза и осмотрелась.

"Где я? — изумилась девочка, но скоро сообразила, в чем дело, и произнесла с улыбкой: — Ах, да, в "Убежище"!.. Но почему так пасмурно нынче? Верно, дождь или туман на дворе!"

Чтобы убедиться в своем предположении, Кодя вскочила с постели и неслышно подбежала к окошку.

Ни дождя, ни тумана не было. Ранний летний рассвет глядел в окна "Лесного убежища". Только легкая, серая предутренняя пелена окутывала лес.

"Должно быть, еще очень рано, — сообразила Кодя, — но мне спать совсем не хочется! — решила она, возвращаясь в постель".

Опустив голову на подушку, Кодя стала думать обо всем, что недавно с ней произошло.

Ее папа (мамы она не помнит) был капитаном на одном из черноморских пароходов, плавающих между Севастополем и Ялтой. Она жила в Ялте у друга папы, доброго старичка, которого звала дедушкой. Часто папа брал Кодю к себе на судно, и она совершала с ним рейсы по Черному морю. Чудесные это были рейсы! Папина команда очень любила "капитанскую дочку". Матросы дарили ей раковины и морские звезды, учили ее лазить по мачтам, рассказывали о чужих странах.

Папа обожал свою Кодю.

— Тебе бы мальчиком родиться, такая ты смелая и ловкая! — говорил, смеясь, папа, приглаживая непокорные вихры Коди. — Погоди, я вскоре поступлю на большое океанское судно капитаном и тебя юнгой к себе возьму!

Кодино сердечко замирало от восторга.

Действительно, Коде надо было родиться мальчиком: она плавала, как рыбка, лазила по мачтам не хуже любого матроса. Проворная и ловкая, она умела распознать направление ветра и править рулем, как опытный рулевой.

В восемь лет Кодя казалась двенадцатилетней. Сильная, рослая девочка не признавала длинных волос, локонов и причесок и умоляла отца стричь ее под гребенку, как мальчугана.

В зимнее время Кодя жила в Ялте, училась с внучатами папиного друга и с нетерпением ждала весны, чтобы снова вместе с отцом уйти в рейс на пароходе.

Но пришла весна и принесла несчастье бедной, маленькой Коде. Однажды в ненастную бурную ночь волны кинули на подводную скалу пароход Кодиного отца. Пароход пошел ко дну. Вся команда спаслась, все до единого, кроме капитана.

Когда Коде осторожно сказали про это, девочка не пролила ни единой слезы. Она только до крови закусила губы и побледнела так, что окружающим стало страшно за нее. Все следующие дни она молчала. Ходила на берегу, смотрела на море и молчала… Боялись, что она помешается от горя, старались развлекать ее — ничто не помогало. Наконец решили послать ее в "Лесное убежище", начальница которого была хорошо знакома с другом Кодиного папы. Надеялись, что в убежище, среди девочек, на новом месте, с новыми впечатлениями Кодя скорее забудет свое горе.

Через месяц-другой после гибели отца Кодя оправилась. Снова зазвенел ее голосок, снова лазила она но деревьям, заменявшим ей мачты, каталась в лодке, собирала ракушки и ловила крабов на морском берегу.

— Какая бесчувственная девочка, — говорили про нее окружающие, — как скоро она забыла своего отца! Смотрите, она совсем не грустит о нем и не плачет!

Ах, как это было несправедливо!

Кодя горячо любила своего дорогого папочку, думала о нем постоянно, когда оставалась одна! Но плакать она не умела. Кодя была закаленным маленьким юнгой, готовым стойко принять все превратности судьбы. Разве она была виновата в этом?

* * *

Летняя ночь смотрела в окна.

Кодя выдвинула ящик стоявшего близ кровати комода, куда с вечера Марья Андреевна приказала ей уложить вещи, и вынула из него пакет, завернутый в чистую тряпочку. Быстрыми, ловкими пальцами Кодя развернула пакет. Это была фотография отца, вставленная в скромную кипарисовую раму.

Кодя долго всматривалась в лицо, изображенное на портрете.

— Папочка, — прошептала девочка, — дорогой мой, ненаглядный! Видишь ли ты сейчас твою Кодю? Чувствуешь ли ты, как твой маленький юнга тоскует по тебе? Милый папочка, незабвенный дружочек мой! Твоя Кодя уехала далеко от твоей могилы — большого синего моря, спрятавшего тебя навсегда… Я теперь, папочка, в «Убежище», где много слабеньких, хрупких и болезненных девочек, которые совсем-совсем непохожи на твою сильную Кодю… Мне стало смешно и грустно, когда я увидела их сегодня всех… Еще бы! Они боятся ходить босиком, чтобы не простудиться, не бегают, чтобы не устать, кушают белый хлеб, чтобы черным не отягощать желудок! Не то, что твоя Кодя, папочка, не признававшая простуды, усталости и уплетавшая с удовольствием черный хлеб с солью… Все здесь смотрят на меня, точно я бенгальский тигр, а не девочка, приехавшая с моря… Ах, папочка, твоей Коде будет очень скучно с ними! Твой маленький юнга умрет здесь с тоски или превратится в такую же недотрогу-девочку, как и все остальные…

Кодя завернула и спрятала портрет в ящик комода, потом выглянула в окно.

Заря еще не появлялась, но край неба уже чуть порозовел.

Внизу, в столовой, часы пробили три удара. Им откликнулись те, что висели в классной. Раз! Два! Три!

Кодя сидела на подоконнике, болтала ногами и, глядя на часы, думала:

"Три часа только… Как далеко еще до утра! И какая ужасная мертвая тишина!.. Можно умереть с тоски. Что бы сделать такое, чтобы скорее настало утро?"

Кодя задумывается на минуту. Есть прекрасный план! Следует во что бы то ни стало привести его в исполнение!

Босая, в одной сорочке, Кодя соскакивает с окна, крадется мимо двух рядов кроваток, потом бочком мимо большой, поставленной у самой печки, кровати няни Ненилушки и выскакивает за дверь.

Спуститься по лестнице на первый этаж дома, где находятся классная, столовая и кухня, для Коди — дело нескольких мгновений. В столовой старинные часы с кукушкой показывают ровно пять минут четвертого. Кодя придвинула к стене стул, вскочила на него и перевела стрелку на восемь часов утра. Затем Кодя мчится в классную. Здесь она делает с часами то же, что и в столовой.

"Теперь скорее в кухню! — подбодряет сама себя девочка".

В кухне стряпуха Лиза храпит, как взвод солдат. Она во сне выделывает такие рулады носом, каким, наверное, позавидовал бы любой флейтист. По лицу сладко спящей стряпухи привольно разгуливают мухи.

Все это отнюдь не мешает Коде влезть на кухонный столик, и в несколько секунд она проделывает с кухонными часами то же самое, что только что проделала с часами в классной и в столовой.

Теперь кухонная стрелка показывает десять минут девятого.

— Хи-хи-хи! — тихо радуется Кодя. — Теперь все обстоит благополучно! Превосходный выйдет сюрприз!

И она спрыгивает прямо со стола на пол.

Отчаянный вопль подвернувшегося ей под ноги жирного кота Воркуна в ту же минуту оглашает кухню.

— Ах, ты! — заволновалась девочка. — И чего кричишь, неужто же так больно?

Кот обиженно взглянул на Кодю и стал лизать свой хвост.

Едва успел успокоиться кот Воркун, как проснулась Лиза.

— Никак здесь новенькая! — удивленно произнесла она заспанным голосом, с недоумением глядя на Кодю.

— Что вам здесь надо ночью? Чего вы ищете здесь? — она так широко и сладко зевает, точно собирается проглотить и Кодю, и Воркуна, и даже всю кухню с кастрюлями, плошками и сковородками.

Кодя величественным жестом протягивает руку по направленно к часовой стрелке и важно произносит:

— Как? Вы еще спите? Но уже девятый час! Взгляните скорее! Вы проспали!

Надо было видеть, что произошло с Лизой! Она буквально кубарем скатилась с постели и несколько минут вертелась волчком по кухне, не зная, за что схватиться и что предпринять. Наконец, накинув юбку вместо кофты, а кофтой повязав голову вместо платка и завернувшись в одеяло, она, совершенно потеряв голову, помчалась в сени, а оттуда в сад к дереву с колоколом.

При этом злосчастному Воркуну, подвернувшемуся некстати под ноги Лизе, попало снова.

Но что значит один прищемленный кошачий хвост в сравнении с тем, что Лиза проспала впервые за всю свою службу в "Лесном убежище"!

Она хватается за веревку и трезвонит изо всех сил так, как будто горит усадьба.

"Бим-бом! Бим-бом!" — изо всех сил вызванивает колокол.

"Гав-гав-гав!" — вторят ему изо всех сил не вовремя потревоженные Полкан и Рябчик, очевидно, возмущенные этим ранним трезвоном, так бессмысленно прервавшим их сонные собачьи грезы.

Лиза продолжает отчаянно звонить, как бы желая наказать себя за излишнюю сонливость.

Лиза звонит. Обиженным лаем ей вторят собаки, жалобно подвывает оскорбленный кот.

Кодя проскальзывает в спальню, шмыгает в постель и беззвучно хохочет, зарывшись головой в подушки…

* * *

— Что это?

— Разве уже звонят?

— Ах, я совсем не выспалась!

— А я точно и не засыпала!

— Вставайте, вставайте, девочки! Пора! Слышите, как там, внизу, трезвонит Лиза!

Девочки нехотя поднимаются со своих постелей.

День выдался, как нарочно, пасмурный, поэтому никто из обитателей "Лесного убежища" не заметил раннего пробуждения.

Утомленные, невыспавшиеся, девочки спустились вниз на утреннюю молитву, попили молока и прошли в классную. Марья Андреевна, сонная не меньше их, приказала развернуть тетрадки, взять перья, и обычный урок начался.

Воспитательница на большой черной доске, повешенной на одной из стен классной комнаты, писала слова. Девочки, кроме Ляли-малютки, переписывали их начисто, каждая в свою тетрадку.

"Роза — красивый нежный цветок, который хорошо пахнет" — выводила крупно на доске мелом Марья Андреевна.

Саша-растеряша, окончательно потерявшая голову в это необычайное утро, не менее тщательно выводила в своей тетрадке:

"Коза — плаксивый влажный петух, который холодо чахнет…"

Потом, вместо того, чтобы обмакнуть перо в стоявшую перед ней чернильницу, она без малейшего колебания отправила туда собственный палец и была несказанно удивлена, что вместо точки у нее получилась огромная клякса величиной с медный пятак.

Не клеилась работа и у других девочек.

Софочка, совсем сонная, выводила в рифму на своей страничке: "Роза — заноза, коза — слеза… колбаса…" Дальше этого списывание не продвигалось.

Потом началась всеобщая зевота.

Ляля-малютка, чертившая палочки карандашом на отдельном листе бумаги, зевнула первой.

За ней Наташа Чижова. Еще через минуту — Катиша-трусиша, потом Вера, Наля-сказочница, Маня, Сара, большая Липа, словом, все по очереди, одна за другой.

Зевнула следом за ними и сама Марья Андреевна.

Чтобы рассеять себя и детей от невозможной дремоты, Марья Андреевна сказала преувеличенно громким голосом:

— Я буду рассказывать вам сказку, дети, а затем заставлю каждую из вас повторить.

Сделав небольшую паузу, она начала певучим голосом, растягивая слова:

— В некотором царстве, в некотором государстве, — тут воспитательница еще раз незаметно зевнула, — жил-был царь с царицей и с маленьким царевичем. У царевича была забавная игрушка (опять зевок, еще более продолжительный, чем раньше), очень забавная игрушка, а именно — небольшое зеркальце, в котором отражалось все, что делал доброго или дурного сын царевича и… — снова зевок, который Марья Андреевна всеми силами старается подавить, и опять течет плавно ее сказка: — Царевич видит в зеркале все свои дурные и хорошие поступки, и…

Глаза у Марьи Андреевны слипаются. Она делает еще одно усилие побороть сон, широко раскрывает глаза и неожиданно замечает странную картину.

Ее девочки, начиная с большой Липы и заканчивая Лялей-малюткой, дружно всхрапывают, упав головками на свои тетради. Двенадцать девочек, приняв, очевидно, стол за подушку, видят сны, забыв обо всем.

Только двенадцать, а где же тринадцатая девочка?

Марья Андреевна видит, что место вихрастой девочки пустует.

"Куда могла скрыться эта Кодя?"

Марья Андреевна хочет встать со стула, но, обессиленная, падает снова на прежнее место. В тот же миг проказник-сон прокрадывается и к ней, и учительница засыпает так же сладко, как ее двенадцать воспитанниц.

* * *

Где же, однако, Кодя?

На большой лесной поляне дремлет прозрачное синее озеро. Ветви ракит, свесившись у берега в воду, купаются в нем. На его гладкой поверхности отражаются мохнатые сосны, ясное голубое небо и пролетающие стаи диких гусей… А в глубине озера ходят вереницы серебристых жирных карасей.

Слава и его младшая сестричка знают прекрасно о богатствах лесного озера. С вечера еще брат и сестрица раздобыли большую корзину, обтянули ее парусиной, привязали якорь в виде большого кирпича, обмотанного веревкой, вырезали отверстие в парусине и опустили в это отверстие на дно корзины кусочки сырого мяса и хлебные корки. Это была приманка для карасей.

Накануне вечером дети Симановские сбегали на лесное озеро — благо Валерия Сергеевна разрешила им ходить туда, так как озеро было неглубоким и вполне безопасным, — столкнули корзинку в воду, а на утро решили пойти посмотреть на улов.

Каково же было удивление обоих, когда они увидели на берегу лесного озера вчерашнюю новенькую, Кодю Танееву, с ее забавной внешностью развеселого мальчугана!

Она стояла у самой воды и бросала камни в озеро, целясь, как настоящий мальчишка.

— Почему ты так рано встала? Почему звонят невовремя в колокол? — осведомился Слава, подходя к новенькой, и посмотрел на нее с любопытством.

— Ха-ха-ха! — весело расхохоталась Кодя. — Это по моей милости, — и, не оставляя своего занятия, она рассказала детям про свою проделку с часами.

— Ха-ха-ха! — залились в свою очередь смехом Слава и Люся, выслушав ее рассказ.

— Гав-гав-гав! — выразил свое сочувствие общему веселью и Жучок, прибежавший помогать своим юным хозяевам в рыбной ловле.

"Ха-ха-ха! Гав-гав-гав!" — не менее сочувственно отозвалось и лесное эхо.

— Ты, однако, молодец, девчонка! — весело крикнул Слава, ударив Кодю по плечу. — Ты мне ужасно нравишься, говоря откровенно. Словно ты и не девочка вовсе, а свой брат-мальчуган… Девочки все, кроме, пожалуй, одной Софы, такие невозможные трусихи — насморка боятся, кашля боятся, собаки боятся, грозы боятся, не говоря уже о темной комнате, которой они боятся больше всего! Ни побегать, ни порезвиться с ними! Толкнешь их нечаянно — рев! Ноги промокнут — у них сейчас же кашель! Терпеть мы с Люсей таких не можем! Правда, Люська? — обратился он с живостью к сестре. — Ни ты, ни я, мы не выносим таких!

— Понятно, не выносим! — без малейшего колебания подтвердила Люся. — А ты, новенькая, совсем другая!

— Конечно, другая, — согласилась с ними Кодя.

— Да, ты будешь почище Софы, пожалуй! Той до тебя далеко!

— Далеко! — подтвердила Люся.

— Знаешь, Кодя! — с большим воодушевлением сказал Слава. — Ты такая умная, смелая, что я хочу тебя принять в наш кружок!

— Какой кружок? — переспросила его Кодя.

— Наш лесной кружок… Видишь ли, мы все — Люся, Софа, я и Жучок — лесные братья, состоящие из самых смелых, храбрых и бесстрашных обитателей этих мест. Мы образовали свой кружок. Мы совершаем подвиги, стараемся доказать, что мы неустрашимы, как и те краснокожие индейцы, про которых мы читали в книгах. И мы все изображаем индейцев. Каждый в нашем кружке имеет свое индейское имя, или прозвище. Я — Следопыт-разведчик, Люся — Смелая Рука, Софа — Мудрый Змей, а Жучок — Быстрая Лапа. Четыре индейца только, но дело не в количестве, а в нашей готовности идти на всякий подвиг… Иногда четверо равняются четырем тысячам. Понимаешь?

— Понимаю! — ответила Кодя весело. Ее начинала забавлять эта интересная игра.

— Когда я увидел тебя сегодня, то сказал самому себе: вот первая девочка в мире, которой я бы мог подчиняться, как своему брату краснокожему! Я охотно выбрал бы ее даже в предводители нашего племени, если она исполнит три необходимых для этого подвига храбрости. Исполнишь?

— Посмотрим, каковы будут эти подвиги! — усмехнулась Кодя.

— Увидишь! Пока же надо принять тебя в наш кружок. Для этого необходимо произнести обеты и поклясться выполнить их все до конца.

— Поклянусь и выполню! — отозвалась Кодя.

— Хорошо, отлично. В таком случае повторяй за мной…

Тут Слава и Люся с невозмутимо серьезными лицами подхватили под руки Кодю и поставили ее на колени посреди зеленого холмика из мха, еще влажного от утренней росы.

Слава поднял с земли какую-то дубинку и, держа ее высоко, как знамя, над головой, начал говорить торжественным тоном, останавливаясь на каждой фразе, чтобы дать возможность Коде повторять за ним:

— Я, Кодя Танеева, тринадцатая девочка "Лесного убежища", торжественно вступаю в кружок краснокожих и торжественно обещаю исполнить точно все обязанности, возлагаемые на меня кружком, а именно: первое — говорить всегда и всем одну истинную правду.

— Говорить истинную правду, — повторила Кодя и заметила тут же про себя: "Но этого и обещать нечего! Я и так постоянно ее говорю и не умею лгать!"

— Второе — быть бесстрашной, мужественной и не останавливаться ни перед какими препятствиями, — продолжал Слава. — Третье — терпеливо переносить всякие неприятности и боль. Четвертое — защищать всех, нуждающихся в защите. Пятое — помогать бедным. Шестое — никогда не хвастать своими подвигами. Седьмое — всячески выручать и членов кружка, и посторонних людей из опасности. Восьмое — дружески относиться к прочим членам кружка. Девятое — никогда не плакать и не быть тряпкой. И, наконец, десятое, — заключил торжественно Слава, — совершить три подвига храбрости. Во всем этом приношу мое обещание перед небом, озером, лесом и моими новыми товарищами. Отныне да будет так! Клянусь исполнить данные мной обеты!

— Клянусь! — повторила Кодя, подняв по примеру Славы кверху правую руку.

— Теперь… одна маленькая неприятность.

Тут Слава взмахнул своей дубинкой и ударил ею Кодю по спине.

Новому члену кружка краснокожих индейцев сделалось очень больно, спина заныла, но он смолчал и даже не поморщился, вспомнив вовремя один из обетов о терпении и выносливости, необходимых каждому члену кружка.

— Итак, храбрый товарищ по кружку, обнимемся, я исполнил свой долг! — протягивая руку Коде, все так же торжественно произнес Слава и пожал руку девочке.

Они обнялись.

Протянула руку Люся… Обнялись и с ней. Преважно поднял лапу Жучок. Пришлось пожать и его благородную лапу и обнять черную кудлатую голову собаки.

— Ну-с, отныне ты у нас в кружке будешь называться Соколиный Глаз! — продолжал Слава. — Запомни это. Так принято у настоящих краснокожих индейцев. И как только ты совершишь три необходимых для этого подвига, мы тебя выберем вождем краснокожих…

— Все это прекрасно! — воскликнула Кодя. — Но какие же три подвига должна я совершить и когда?

— Первые два обязательно сегодня же до восхода солнца, — не допускающим возражения голосом произнес Слава.

— Или до обеда, — вставила Люся, — так как солнце уже взошло!

— Говорите же, какие! — торопила их Кодя, сгорая от любопытства.

Слава подумал немного. Люся подумала тоже. Повертел хвостом и Жучок, очевидно, в знак того, что и он думает.

Наконец Слава поднял руку кверху и произнес, отчеканивая каждое слово:

— Соколиный Глаз, во-первых, ты должен разогнать стадо диких буйволов, которое пасется за теми деревьями. Это первый подвиг. Второй: здесь имеется пес Полкан — злейшее животное на земном шаре. Ты должен, Соколиный Глаз, войти в вигвам, то есть в будку Полкана, и унести кость оттуда, из-под самого носа сердитого пса! И наконец третий, и последний, подвиг, который требуется от тебя. Ты должна придумать и сделать что-нибудь такое, после чего о тебе заговорили бы все на земном шаре — и белые, и краснокожие! И не дальше, как через неделю, но чтобы это никому не принесло вреда… Вот тебе три подвига. Два первых исполни тотчас же, как тебе приказывает твой краснокожий брат Следопыт, — заключил свою речь мальчик.

* * *

Недалеко от озера лежит другая поляна, окруженная лиственными деревьями, — большая, зеленая, поросшая высокой сочной травой. Пастушок из соседней деревни, с разрешения Валерии Сергеевны, выгоняет туда ежедневно на пастбище коров.

Мирно пасутся черные, белые, пестрые буренки, пощипывая траву. Около них несмышленые телята.

Дремлет мальчишка-пастушок в тени под белоствольной березой… Сладкие сны снятся ему.

По зеленой траве, с привязанными ко лбу пучками травы, стоящими торчком над стриженой головой, осторожно ползет Соколиный Глаз. В руках у него дубинка, та самая, которая участвовала в обряде посвящения его в члены кружка.

Посреди стада пасется молодой, но неистово-дикий бычок Краснук.

"Хорошо бы подбежать к быку и схватить его прямехонько за рога. Это был бы высший подвиг храбрости, — соображает Соколиный Глаз, то есть проказница Кодя".

Издали доносится пронзительный крик обитателя лесов Южной Америки, истинного краснокожего.

Соколиный Глаз догадался, что это кричит Следопыт, его краснокожий брат Слава. Ему вторят Быстрая Лапа и Смелая Рука.

Кодя отлично понимает, что это сигнал. Она быстро вскакивает с травы и, испустив точно такой же крик, размахивая дубинкой и потряхивая своей зеленой гривой, дающей ей несомненное сходство с индейцами, устремляется вперед, в самую середину стада.

Откуда-то стремительно, точно на подмогу смелому краснокожему, выскакивает Быстрая Лапа и, едва касаясь земли, с оглушительным лаем, мало, впрочем, похожим на боевой крик индейцев, влетает в стадо.

Дивленные буренки, испуганные телята, проснувшийся Петька и дикий Краснук видят удивительную картину: краснощекая девочка, с зеленой гривой из травы вместо волос, несется с неистовым криком прямо на них. Черный пудель — за ней.

— Гуа-гуа-гуа! — кричит девочка.

— Гав-гав-гав! — вторит пудель.

— Гуа-гуа-гуа! Да здравствует Соколиный Глаз! — доносится из кустов.

— Му-му-му! — отчаянно ревут испуганные коровы.

— Мя-мя-мя! — вторят им растерявшиеся телята.

Бычок-дикарь принимает воинственный вид. Он, несомненно, готов встретить врага со смелостью, достойной его отважной особы.

Но он не успевает предпринять что-либо. Что-то быстрое, всклокоченное и крикливое бросается прямо на него, и две маленькие, но сильные руки хватают бычка за рога.

— Гуа-гуа-гуа! — влетает ему прямо в ухо.

— Гав-гав-гав! — назойливо летит в другое ухо бычка.

Все стадо вздрагивает, топчется в нерешительности и внезапно обращается в бегство.

Бегут с мычанием коровы, бегут телята, бежит огорошенный бычок, бежит, наконец, и сам пастушок Петька, сверкая грязными пятками.

А дубинка гуляет себе направо и налево.

Дикий рев Соколиного Глаза, отчаянный лай Быстрой Лапы, ответные крики выскочивших из-за кустов Следопыта и Смелой Руки, мычание коров и крики Петьки — все смешаюсь в такой оглушительный концерт, какого, должно быть, никогда не слышала лесная чаща.

Поле битвы теперь опустело. "Дикие буйволы" позорно отступили. Соколиный Глаз торжественно принимал поздравления подоспевших Смелой Руки и Следопыта.

— Молодец, Кодя!

— Соколиный Глаз одержал победу!

— Да здравствует Соколиный Глаз!

* * *

"Лесное убежище" спит. Спят девочки, спит Марья Андреевна, няня на крылечке дремлет с чулком. Дворник, конюх и садовник, поднятые особенно рано в это утро, следуют примеру остальных.

Одна только Лиза-стряпуха ушла в ближайшее село за провизией.

Дремлют и Полкан с Рябчиком, каждый у своей будки.

Полкан — злейший из четвероногих сторожей усадьбы, и это известно всем. Огромный пес никого не подпускает к своей будке и готов растерзать не только чужого пришельца, но и самих обитателей лесной усадьбы.

Полкан любит только одного Славу. Полкан и Слава — друзья. В присутствии Славы Полкан — ягненок.

Когда Слава Симановский был еще совсем маленьким мальчиком, он безнаказанно мог ездить верхом на здоровенной спине Полкана, трепать его за уши, отнимать у него посуду с едой. Все это разрешалось проделывать одному только Славе. Привыкший любить и баловать Славу в детстве, Полкан продолжает делать это и теперь. Слава пользуется его исключительной благосклонностью.

Солнце, наконец, прорезало тучи и осенило лес своим золотым крылом. Зачирикали обрадованные благоприятной переменой погоды лесные птицы.

А в усадьбе все еще спали.

— Ну-с, теперь ступай! — говорит Слава несколько тревожным голосом, обращаясь к Коде, и прячется за соседнее дерево, крепко держа за ошейник Жучка, рвущегося вслед за девочкой.

Люся, замирая от волнения, становится за широкий куст бузины, выжидая, что будет.

Кодя смелой походкой идет вперед. У нее в руках та же дубинка, но на голове нет уже зеленой гривы из травы.

Полкан лежит безмятежно и дремлет около своей будки, похожей на маленькую беседку, куда может войти, согнувшись в три погибели, лишь только ребенок.

— Соколиный Глаз! Начинай свое дело! — доносится до Коди шепот из-за кустов.

Кодя смело приближается к будке. Не доходя двадцати шагов до Полкана, она ложится на землю и, скрытая травой и мелким кустарником, ползет к будке.

Вот она уже близко от Полкана… Еще ближе… Вот уже ее отделяют каких-нибудь два аршина от спящего страшилища. Еще немного — и она может протянуть руку и взять обглоданную Полканом огромную кость.

— У-у-у! — взвыло страшилище, внезапно проснувшись, вскочило на все четыре лапы, гремя цепью, и кинулось к Коде…

— Тубо, Полкан! Тубо, гадкий! Тебе говорят!.. — кричит Слава, выскочивший из-за дерева, и бежит к собаке… Но — увы! — он не успевает.

Со страшным рычанием Полкан накидывается на Кодю, валит ее на землю и, не обращая внимания на хватающего его за ноги Жучка, рвет на ней платье.

Рев Полкана, лай Рябчика и Жучка, отчаянные крики детей и вопль Коди будят спящую усадьбу. С крыльца бежит проснувшаяся няня, из дворницкой — сторож и дворник, из кучерской — кучер Михайло. Просыпаются и двенадцать девочек во главе с их наставницей Марьей Андреевной, и все выскакивают на крыльцо.

— Полкан! Кодя! — кричат они на разные голоса.

— Тубо, Полкан! Тубо, негодный! — надрывается Слава, стараясь во что бы то ни стало оттащить Полкана от распростертой на земле девочки.

Неожиданно на глаза Славе попадается ведро с водой, стоящее подле будки.

В то время, как зубы Полкана, разорвав в клочья платье Коди, готовы уже впиться в обнажившееся плечо девочки, Слава поднимает тяжелое ведро над головой и с размаха опрокидывает его на спину разъяренной собаки.

Отчаянный визг, целая лужа воды, мокрая собака и мокрая девочка в растерзанном платье — вот что последовало за этим.

Подбегают няня, Марья Андреевна, дети, Валерия Сергеевна.

Кодю поднимают и несут в дом — благо Полкан под действием холодного душа отрезвился от своей бешеной ярости и предпочел убраться в будку подобру-поздорову.

— Тебе не больно? Ты не укушена? — сыпятся на Кодю со всех сторон вопросы.

Но девочка спокойна, даже слишком спокойна — точно ничего особенного и не случилось.

— Жаль платья, конечно, но со мной, право же, ничего.

— Как это случилось? Как ты попала к Полкану? — спрашивает Марья Андреевна.

"Как случилось это? Гм! Не думает ли в самом деле учительница, что Соколиный Глаз может нарушить данные им обеты! Неужто же выдать Славу! Как бы не так!"

Кодя повторяет с лукавой усмешкой:

— Мне ничего… Право же ничего… а только я хочу спать, очень хочу спать, потому что…

Тут она уже не может удержаться от смеха и, приподнявшись в постели, на которую ее только что уложили, сознается в том, какую шутку сыграла она нынче с обитателями усадьбы, подняв их в такую рань.

Ей как раз подошло время сознаться, так как вернувшаяся из лавки Лиза глубоко возмущена и обижена: ей пришлось прождать в селе около двух часов, пока открыли мясную лавку и лабаз.

— Это не иначе, как новенькая наша перевела часы и подняла всех с петухами, — обиженно заключила Лиза, бросая на Кодю негодующий взгляд.

Валерия Сергеевна и Марья Андреевна переглянулись. Анна Васильевна покачала с укором головой. Девочки поглядывали на старших, старшие — на детей. Няня заворчала что-то о непристойном поступке Башибузука.

Только Слава, Люся и Софочка остались вполне довольны таким событием, особенно Слава.

Когда все вышли из спальни, поручив Кодю заботам Анны Васильевны, Слава задержался немного около постели девочки, насильно уложенной докторшей, и шепнул ей, захлебываясь от восторга:

— Соколиный Глаз! Ты новый член нашего кружка! Ты храбрейший из людей, белых и краснокожих! Ты герой! А поэтому третьего подвига тебе совершать не надо! Ты с сегодняшнего дня вождь, Соколиный Глаз! Дай мне твою руку!

Но Соколиный Глаз не мог, к сожалению, исполнить желание Следопыта.

Приняв хорошую дозу успокоительных капель из рук заботливой докторши, новый вождь краснокожих и вновь избранный член кружка спал богатырским сном.

Глава 3

— Милая Кодя, мне надо переговорить с тобой. Подойди ко мне, дитя мое! — эту фразу Валерия Сергеевна Симановская произнесла ровно через две недели по вступлении Коди в Лесной приют.

Быстро промелькнули эти две недели. Прочно и дружно сошлась она со Славой, Люсей, Софочкой и Жучком. Они играют вместе в краснокожих, а затем, превратившись в белолицых, ухаживают за цветами, выращивают овощи в огороде, читают интересные книги про дикарей, которые имеются у Славы и Люси в огромном количестве.

Они — пятеро друзей, верных и неразлучных, стоящих друг за друга горой.

Но если у Коди есть друзья, то есть и недруги. Или, по крайней мере, ей так кажется.

Няня Ненилушка зовет Кодю Башибузук и Сорвиголова и ворчит на нее с утра до вечера.

Вера Чижова, самая вспыльчивая в «Убежище», тоже недолюбливает Кодю. Большая Липа как будто разделяет чувства Веры к новенькой.

Еще бы! Кодя постоянно подшучивает над Липой, смеется над ее именем, называет его "деревянным именем" и часто вместо Липы зовет Липу то Осиной, то Березой. Все это, конечно, не нравится обидчивой девочке.

Но больше всех невзлюбила Кодю суеверная Маня Кузьмина.

Маня самым чистосердечным образом верит, что Кодя, как тринадцатая по числу воспитанница, несет несчастье всему "Убежищу".

С тех пор, как водворилась в "Лесном приюте" Кодя, здесь то и дело, по мнению Мани, происходят всякие несчастья. Полкан чуть не взбесился, погода переменилась к худшему, у Сары Блюм еще серьезнее расхворался и без того больной отец-башмачник, Ганя Сидоркина, убирая свою кровать, уколола руку булавкой, и у нее образовался большой нарыв — словом, несчастья сыпались дождем. Конечно, все это по вине Коди — убеждена Маня.

Больше всех была недовольна Кодей Танеевой няня.

Ей, не в пример прошлому, много прибавилось работы со дня поступления в «Убежище» Коди.

На девочке одежда горела, как в огне. Ей запрещено было ходить босой, а потому ежедневно няне Ненилушке приходилось штопать огромнейшие дыры на Кодиных чулках. Затем каждый вечер приходилось класть заплаты на ее фартучек и платье и стирать косынку, которую Кодя употребляла больше как знамя во время игры в краснокожих, а не как головной убор. А о носовых платках, превращаемых тоже в дырявые знамена, и говорить нечего. Словом, девочка доставляла немало хлопот старушке.

— Видишь ли, Кодя, я уезжаю на две недели из лесной усадьбы с Люсей и Славой, — говорит Валерия Сергеевна, — но уехать спокойно я не могу до тех пор, пока ты мне не дашь слова вести себя тихо, не шалить. Слышишь, Кодя? Можешь ты отпустить меня со спокойной душой?

Добрые, всегда немного грустные глаза Валерии Сергеевны смотрят в лицо Коди.

Кодя обожает Валерию Сергеевну. В Маме Вале ей нравится ее голубиная кротость! Мама Валя никогда ни на кого не сердится, никого не бранит, а ограничивается только замечаниями, которых дети «Убежища» боятся больше всяких выговоров и резких замечаний, поскольку эти замечания неприятны самой Маме Вале. Нравится Коде и внешность Мамы Вали, ее глубокие синие глаза и черные, нежные и мягкие, как шелк, густые волосы.

И сейчас, глядя в лицо Валерии Сергеевны преданными, открытыми, хотя и чуть плутовскими, глазками, Кодя говорит, теребя свой хохолок и улыбаясь:

— Пожалуйста, не беспокойтесь, Мама Валя! Я не могу дать вам слово не шалить, потому что ведь вы сами понимаете, как это страшно — дать слово и не исполнить его, но… но я даю вам слово стараться (Кодя выговаривает это особенно отчетливо) не шалить и не проказничать. Такое слово я могу вам дать!

Валерия Сергеевна невольно улыбается и целует девочку.

— И слушаться Марью Андреевну тоже обещаешь мне?

— О, да! Ведь она такая милая, что слушаться ее совсем не трудно! — горячо восклицает девочка.

— Дай твою руку, Кодя!

— Вот она, Мама Валя!

Сильная, но не очень чистая ручка Коди крепко ударяет по протянутой белой, нежной и красивой ладони Валерии Сергеевны.

— Вот и по рукам, значит, Мама Валя, — смеется Кодя, — будет нечестно, если я отступлю… Так говорил покойный папа…

Кодя замолкает на полуфразе.

Ее глаза становятся грустными. Ей вспоминается любимое мужественное лицо отца, загорелое, обвеянное ветром. Слезы невольно навернулись ей на глаза, которые она попыталась спрятать от Валерии Сергеевны.

"Кодя! Ты, кажется, хочешь разреветься! Стыдись, ведь ты храбрый вождь лесного кружка!" — говорит себе девочка и, сделав над собой невероятное усилие, бросается к окну.

— Куры на клумбе! Куры на клумбе! — громко кричит Кодя и с громким хохотом вскакивает на подоконник, откуда прямо спрыгивает вниз.

Еще минута — и она уже несется с оглушительным хохотом за громко и отчаянно кудахтающими курами, в страхе мечущимися по саду.

— Кодя! Платье разорвешь!

— Кодя! Сапог потеряла!

— Кодя! Нос разобьешь!

— Кодя! Кодя! Кодя! — несутся вслед за девочкой разные голоса.

Но Кодя уже не слышит…

* * *

— Прощай, Соколиный Глаз!

— Прощай, Следопыт-разведчик! Прощай, Смелая Рука!

— Прощай, Быстрая Лапа!

— Мудрый Змей, прощай!

Софочка и Кодя крепко пожимают руки отъезжающим.

Мама Валя, Люся и Слава уже сидят в коляске.

Все трое уезжают погостить на неделю в имение к дедушке.

Тринадцать девочек с Марьей Андреевной, няней и докторшей вышли проводить семью Симановских за ворота усадьбы.

Тринадцать девочек и три воспитательницы машут платками до тех пор, пока коляска не исчезает за деревьями.

— Кодя, — говорит Марья Андреевна, — Мама Валя сказала мне, что ты… Ну, словом, ты сдержишь данное слово? Не правда ли, Кодя?

Глаза девочки серьезно смотрят на воспитательницу.

— Я сказала, что буду стараться! — повторяет она, хмуря свои густые брови и растягивая последнее слово.

— Уж чего тут! — вмешивается в разговор няня Ненилушка и сердито, поверх очков, смотрит на Кодю. — Уж и где это видано, уж и где это слыхано, чтобы в одну неделю исправилась такая шалунья и сорвиголова?!

— Вот увидим! Поживем — увидим, — отвечает Марья Андреевна.

— Нянечка! — говорит через несколько минут кротким голосом Кодя. — Не надо ли вам написать письмо в деревню зятю и сестре? Я могу написать, если хотите!

Няня изумлена.

Такого любезного предложения она не ожидала от шалуньи и сорвиголовы! Кодя пишет красивее и лучше всех девочек «Убежища». Но сколько бы раз ни просила няня Кодю написать письмо ее семье, проживающей где-то за тысячи верст у себя в деревне, Кодя всегда находила предлог убежать от неприятной обязанности. А тут вдруг — виданное ли дело — предлагает сама!

— Ах ты, государынька моя миленькая! — умиляется няня. — Да уж и не знаю, как тебя за это отблагодарить! Напиши, напиши, государынька, коли милость на это будет! Спасибо тебе скажу сердечное!

Кодя важно восседает за столом в классной. Перед ней чернильница, перо, лист бумаги, конверт с адресом и маркой.

Няня с замирающим от радости сердцем сидит рядом с ней и диктует Коде:

"Дорогая моя, любезная моему сердцу доченька Аграфена Тимофеевна! В первых строках моего письма шлю я вам, доченька, от Господа Бога мое родительское благословение, навеки ненарушимое и которое может существовать по гроб вашей жизни, и с любовью низкий поклон. И еще низко кланяюсь зятю нашему, Илариону Феофиловичу, и еще кланяюсь любезненькой внучке Машеньке, и еще кланяюсь внучке Дашеньке, и еще кланяюсь любезному братцу Николаю Микитичу, и еще кланяюсь сестрице Ольге Ивановне, и еще кланяюсь лавочнику Петру Петровичу, и еще кланяюсь куму Алексею Петровичу, и еще кланяюсь кумушке Платониде Акакиевне, и еще кланяюсь Хевронии…"

По мере того, как диктовала няня Ненилушка, все плутоватее делалось личико Коди. При последней же продиктованной фразе Кодя вдохновилась окончательно, и шаловливые мысли зароились в ее изобретательной головке.

Подумав немного, Кодя обмакнула перо в чернила и бойко написала своим красивым почерком уже не под диктовку, а от себя:

"И еще низко кланяюсь Рыжке — корове вашей и важной телушке с ребятами, свинушке-хрюшке с поросятами. И Василию Васильевичу, куму усатому — коту-котовичу полосатому, и теленку-сыночку глупому, и барану рогатому, и Барбосу лохматому… И еще кланяюсь кумушке-крысе злой и мыши лесной, и еще всем тараканам на печи и всем клопикам в ночи шлю мое приветствие и с любовью низкий поклон! Прошу помнить их всех и не забывать, что далеко-далеко живет ваша старая Ненила Федоровна".

Кодя быстро пробежала конец письма, затем прочла начало его вслух няне и, умолчав о том, что она прибавила от себя, запечатала письмо.

— Вот и готово! Сдавайте, нянечка, дворнику, он скоро поедет на почту, — как ни в чем не бывало, проговорила она. А сама, давясь от смеха, стрелой помчалась в сад, где девочки под наблюдением Марьи Андреевны пололи траву на клумбах.

* * *

— Бедная Сарочка! У нее умер папа!

— Бедная! Бедная Сарочка! Как мне жаль ее, бедняжку.

— Мы будем стараться всячески развлекать ее!

— Поможем ей, как умеем, перенести ее горе!

Двенадцать девочек собрались посреди лесного огорода (он же и сад). Ляля-малютка горько плакала, Ганя Сидоркина украдкой вытирала слезы, белокурая Наташа Чижова тоже готова была разрыдаться.

Марья Андреевна, возившая девочку в город проститься с ее отцом, только что вернулась с Сарой, убитой горем.

Бедный еврей-башмачник после долгой, тяжелой болезни скончался.

— Бедная девочка лежит в спальне и плачет, — шепнула Марья Андреевна, на минуту отлучившись от безутешной Сары и выходя в сад к своим питомицам.

— Не шумите, девочки! Было бы очень хорошо, если бы она уснула!

— Да, мы будем тихо себя вести, Марья Андреевна! — пообещала за всех Липа.

Когда воспитательница вышла, девочки снова оживленно заговорили, понизив до шепота звонкие голоса.

— Разумеется, этого надо было ожидать! — произнесла Маня.

— Ну да, — вторила ей Вера, — потому что Сарин папа давно болел!

— И совсем нет, — горячо возразила Маня, — а потому, что к нам поступила эта несчастная Тринадцатая, которая всем должна приносить одно горе!

— Маня, стыдись говорить такие глупости! — вспыхнула Софочка и даже топнула ногой, потом насмешливо взглянула на Маню и затараторила по привычке: — Маня у нас большая, но ужасно глупая какая! Верит в разную труху и городит чепуху! О, Манюша, поскорей хорошенько поумней! А то выросла с версту, а…

— Что за народ собрался? — неожиданно спросила Кодя, появившаяся с Жучком из-за кустов.

Со дня отъезда Симановских прошло уже четыре дня, и в отсутствие Славы и Люси Быстрая Лапа очень привязался к своему "краснокожему вождю". Соколиный Глаз и Быстрая Лапа все это время были неразлучны, как самые близкие друзья.

— Тише! Сарочка спит! Тише! — зашикали на нее все девочки.

— Кодя, у тебя голос, как у мальчишки! — презрительно поджимая губки, произнесла Вера.

— Тем лучше! Значит, его хорошо слышно!

— Правда! — согласилась Софочка.

— А все же надо потише, так как Сарочка спит, — вмешалась Липа.

— Очень хорошо, дорогая Осина, — с изысканной вежливостью ответила Кодя, отвешивав девочке придворный реверанс.

— Липа, а не Осина, — поправила ее девочка обидчиво.

— Осина, а не Липа, — невозмутимо повторила Кодя.

— Какая скверная девчонка! — вспыльчиво крикнула Вера.

— Тише, моя милочка, Сарочка спит! — рассмеялась Кодя. — Зачем так кричать, я не понимаю! — прибавила она, разводя руками.

— У этой Коди нет сердца! — сердито заговорила Вера. — Всем нам жалко Сару, а ей все равно, что у Сарочки умер отец! Она смеется! Конечно, у нее нет сердца!

— Бесчувственная какая-то, — согласилась Маня, недружелюбно поглядывая на Кодю.

— Ах, неправда, — горячо протестовала Софочка, — вы Кодю не знаете, оттого так и рассуждаете, а узнаете — будет всем она милее, потому что наша Кодя всех умнее и добрее! Впрочем, с вами рассуждать — только время потерять! Соколиный Глаз, — шепотом проговорила Софочка, обращаясь уже к Коде, — не придумал ли Великий Вождь Краснокожих, чем позабавить и развлечь бедную сиротку Сару, чем хоть отчасти развеять ее тоску?

— Твоя правда, Мудрый Змей! — ответила Кодя. — Соколиный Глаз будет думать сейчас над этим вопросом! — и Кодя глубоко задумалась, опустившись на пень.

Вдруг она стремительно вскочила и звонко шлепнула себя ладонью по лбу.

На лбу тотчас же выступило багровое пятно, а Кодя, снова забывшись, прокричала на весь лес:

— Придумала! Ура! Придумала!

Девочки отчаянно зашикали, Кодя поняла свою ошибку и смущенно понизила голос:

— Завтра я устраиваю представление. Будет отделение цирка, будет театр, фокусы! И в заключение Кодя Танеева, Башибузук и Сорвиголова, спустится со второго этажа на парашюте, — заключила девочка.

— Что это такое — парашют? — живо заинтересовались остальные.

— Огромный зонтик, вроде дождевого, на котором можно спускаться, как на воздушном шаре, с какой угодно высоты, даже с облаков, — пояснила Кодя. — Ну что, хорошо придумано? — снова забывшись, закричала Кодя.

В окно второго этажа выглянуло испуганное лицо Марьи Андреевны.

— Кодя! Разве можно так неистовствовать? Ты разбудишь Сару!

— Не буду! Ах, не буду! Совсем забыла, — ответила сконфуженно Кодя.

Минут через пять Марья Андреевна была уже внизу, среди детей.

— Девочки, — произнесла она, — Сара спит крепко и не скоро проснется. Бедняжка так измучена! Анна Васильевна и няня побудут с ней, а мы отправимся на прогулку в лес. Заодно соберем грибов к завтрашнему обеду да сделаем из цветов большие букеты — ведь вы все так любите цветы! Еще не поздно, к ужину мы успеем вернуться.

— Ах, да, конечно, великолепно, чудесно! — послышались приглушенные голоса.

Только Маня сказала тревожно:

— Сегодня, собственно говоря, не следовало бы идти куда-либо.

— Почему? Почему? — заволновались девочки.

— Да потому что сегодня понедельник.

— Ну так что же?

— Понедельник — несчастливый день! — с уверенностью проговорила Маня.

— Глупенькая, глупенькая ты девочка! — произнесла с укором воспитательница. — И когда ты перестанешь, Маня, повторять эти пустяки?! Все дни одинаково равны у Бога! Сколько раз я это говорила тебе!

Маня покраснела и пролепетала что-то неразборчиво в свое оправдание.

— Дети, — обратилась Марья Андреевна к девочкам, — идите собираться! Берите платки, косынки и корзинки, с которыми мы обыкновенно ходим в лес.

— Я не знаю, где моя корзинка! — объявила Саша-растеряша. — Не видела ли ты моей корзинки? Не знаешь ли, куда я ее дела? — приставала она с расспросами то к той, то к другой девочке.

— Где Сашина корзинка? Растеряша потеряла свою корзинку! — засуетились девочки.

— Кажется, она была в классной, — высказала предположение Ляля.

— Или в спальне… — вторила ей ее подруга Наташа.

— Или на чердаке.

— А может быть, в саду под качелями?

Все бросились искать Сашину корзинку.

Искали в саду между грядками и клумбами, искали в доме и даже заглядывали на чердак и в колодец.

— А это что? — подбегая к Саше и хватая ее за плечо, закричала Кодя.

Через плечо у Саши была перекинута веревка, на которой болталась корзина.

— Вот тебе раз! Я и забыла, что она на мне! — смущенно развела руками Саша.

На это Софочка, давясь от смеха, затрещала скороговоркой:

— Ах ты, Сашенька-Саша! Большая ты растеряша! Все-то ты забываешь, сеешь все и теряешь! На плечах твоих — увы! — тыква вместо головы…

— Ну вот уж и тыква! — обиделась Саша.

— Ну так капустный кочан, — не унималась Софочка.

— А у тебя… А у тебя… — захлебываясь от обиды, начала было Саша…

— Не ссорьтесь, дети! Идем, а то будет поздно!

Марья Андреевна, повязанная, как и девочки, белой косынкой, двинулась вперед.

За ней по двое, по трое заспешили девочки.

Шествие замыкали трое: Кодя, Софочка и Жучок.

* * *

Какая тишина! Как чудесно!

Только веселые птицы наполняют несмолкаемым гомоном лес.

Двенадцать девочек, во главе с их воспитательницей, идут в самую чащу.

Здесь еще лучше, привольнее и зеленее. Пестрые мотыльки носятся наперегонки. Стрекочут в траве зеленые кузнечики. Красивые полевые травы — лиловые колокольчики, ало-белая кашка, синеватые лесные фиалки, медвежья губка, белая ромашка — все это вместе дает на диво подобранный букет.

— Ах, что это?

Девочки останавливаются. Там, за деревьями, стелется голубой ковер по зеленому, ярко блестящему полю.

— Да ведь это незабудки! Целое царство прелестных незабудок, нежно-голубых, похожих на голубые небеса!

Ляля, Наташа, Софочка и Кодя бросаются к ним со всех ног в сопровождении Жучка.

— Куда? Ни с места! — останавливает детей испуганный оклик Марьи Андреевны.

— Какой ужас, дети! — говорит она. — Если бы вы только знали, что таится под этим ковром из цветов! Боже вас сохрани подходить близко к этому полю! Оно зелено, свежо и прекрасно. Но не доверяйтесь его обманчивой красоте. Стоит только кому-либо ступить на этот сверкающий зеленым бархатом ковер — и он погиб… Эта голубая лужайка представляет собой засасывающее бездонное болото. И человек, которого оно медленно, но верно затягивает вниз, неизменно гибнет! Мне жаль, что я вас повела в эту часть леса… Вас соблазняют эти роскошные незабудки, но помните, дети, что под ними находится страшная могила для каждого, кто ступит на этот голубой лужок!

Дети молчали.

У Кати уже тряслись губы, а на глаза навертывались слезы.

— Грибы! Смотрите, грибы! — неожиданно крикнула Ганя Сидоркина, приметив семью боровиков, приютившуюся между древесными корнями.

— Ай, вот еще и еще! Смотрите! — подхватили дети и весело рассыпались по лесной чаще.

От гриба к грибу, от цветка к цветку — и белые косынки воспитанниц «Убежища» замелькали между деревьями.

Великое множество грибов было в этом лесу! Через какой-нибудь час все корзины и платки были наполнены. Отовсюду торчали красные, белые и коричневые шапочки, с прилипшими к ним старыми прошлогодними листьями, славненькие, крепкие, чудесно пахнувшие землей и лесом.

Когда в корзинах уже не осталось больше места для грибов, усталые и счастливые девочки уселись отдохнуть под развесистыми старыми соснами.

Марья Андреевна прилегла поодаль с книгой в руках, бросая озабоченные взгляды на девочек.

— Хотите, девочки, послушать сказку про Старика-Боровика? — предложила своим подругам сказочница Наля.

— Да! Расскажи нам, Наля! Пожалуйста, расскажи! — радостно зазвучали голоса детей.

У Ляли-малютки, особенно любившей сказки Нали, загорелись глазки. Она положила свою круглую, как шарик, головку на колени Наташе Чижовой и вся превратилась во внимание и слух.

Преисполнились внимания и все остальные девочки, усевшиеся в кружок вокруг рассказчицы.

Наля начала свою сказку.

— Жил-был в лесу старый грибной Дед Боровик. У него было страшное сморщенное лицо и корявые кривые ноги. Он был очень сердитый. Боровик был назначен грибным царем всего грибного царства. Он всячески заботился о том, чтобы люди не проникали в его владения и не уносили его подданных из леса. Но это ему плохо удавалось, потому что люди очень любили ходить за грибами в огромный лес и наполнять ими доверху свои корзины. И вот злой Боровик задумал отомстить людям. Он решил обращать маленьких детей в лесные грибочки. Однажды в его лес забрели такие дети — братец и сестричка. Они тоже собирали грибы и вдруг видят: перед ними, как из-под земли, вырос маленький старик землистого цвета с растрепанной бородой и всклокоченной головой… Старик стал у них на глазах делаться все выше и выше и превратился наконец в огромного великана и…

— И… замолчи, пожалуйста! Мне страшно! — взвизгнула Катя, закрывая обеими руками лицо.

— Кате страшно! Замолчи, Наля! — строго произнесла Оля Хмурова, старшая из сестричек.

— И я боюсь! — пропищала Ляля-малютка.

— Не надо такой страшной сказки! — пролепетала Маня и, вскочив со своего места, стала крестить воздух направо и налево, приговаривая: — Чур меня! Чур меня! Наше место свято!

— Вот глупышки! — засмеялась Кодя. — Чего бояться? Вкуснейшего из грибов бояться? Надо радоваться, когда найдешь такой боровик, а они… Да хотите, я вызову его сейчас? А?

— Ай-ай-ай! — ответили на это предложение девочки дружным визгом.

— А я все-таки вызову! — хохотала Кодя.

— Не смей! Не смей! — слышались отовсюду встревоженные, испуганные голоса.

— Вызову, даю вам слово, вызову Старика-Боровика.

Тут Кодя отбежала в сторону, подняла руки и глухим голосом закричала на весь лес:

— Старик-Боровик, мы тебя не боимся! Явись передо мной, как лист перед травой! Зову тебя, ничего не боюсь, ничего не страшусь! Явись! Явись! Явись!

Дружный визг девочек покрыл слова Коди. Визжали все, кроме Липы и Софочки. Первая, волнуясь, уговаривала Кодю не пугать детей. Вторая, бросившись в траву, громко хохотала.

— Явись! Явись! Явись! — продолжала вопить громким голосом на весь лес Кодя.

Марья Андреевна поспешила к детям, издали заметив, что творится что-то необыкновенное.

Вдруг что-то зашумело, захрустело, застучало поблизости в кустах.

— Это он! Боровик! Грибной царь! — вскричала Катиша и, не выдержав, залилась слезами.

— Ай! — взвизгнули хором все остальные девочки.

— Явись! — крикнула еще раз Кодя и протянула руку вперед.

Еще громче захрустело что-то в кустах, затопало, задышало могучим вздохом и…

Большая пестрая морда, увенчанная рогами, с любопытством высунулась из-за кустов.

Очевидно, заблудившаяся в лесу корова, услышав людские голоса, решила обнаружить свое присутствие.

Кодя и Софочка с громким хохотом неслись по лесной дороге. Соколиный Глаз, Мудрый Змей и Быстрая Лапа были в восторге от происшествия с коровой.

Марья Андреевна успокаивала перепуганных девочек, в то время как крестьяночка Ганя, Липа и Вера, вооруженные сучьями, старались прогнать подальше непрошеную рогатую гостью.

— Гляди! Вон лесное болото! — вскричала Софочка, протягивая руку вперед.

Сразу все они — Кодя, Софочка и Жучок — остановились как вкопанные.

Прелестная лужайка зеленела перед ними. Голубые цветы устилали ее сплошным ковром.

И ничего страшного не было, казалось девочкам, в этой бархатной зелено-голубой, похожей на пушистый ковер, поляне, покрытой незабудками.

— Незабудки! — говорила, словно зачарованная, Кодя. — Ты помнишь, Софа, что говорила Сара на прошлой неделе? Она говорила: "Мой больной папа очень любит незабудки! Я каждый раз, как еду в город, забегаю в лес и собираю их для него целый букет". А теперь, когда ее папа умер, не думаешь ли ты, что ей будет очень приятно, если мы нарвем этих чудесных цветов, и она усыплет ими отцовскую могилу?

С минуту Кодя стоит задумавшись. Она точно видит перед собою заплаканное личико осиротевшей Сары, видит ее тоненькую, хрупкую фигурку. И ей до боли становится жаль сиротку. Хочется утешить и порадовать Сару хотя бы чем-нибудь.

— Решено, говорит она. — Софочка! Я иду за незабудками для Сары, то есть, вернее, для ее покойного отца. Это будет маленькое утешение для бедняжки.

— Соколиный Глаз, ты храбр, как настоящий вождь краснокожих, но ты слышал, что говорила Марья Андреевна? — осторожно замечает Софочка. — В зелено-голубой лужайке таится смерть…

— Но только не для храбрецов! — бодро отвечает Кодя. — Итак, Мудрый Змей, и ты, Быстрая Лапа, я иду! Не бойся за меня! — прибавляет Кодя с улыбкой. — Я дочь моряка и сумею выплыть из моря, а не только из какого-то болота. Только вот сниму башмаки — без них куда легче. И, пожалуйста, не бойся за меня! Болото по сравнению с морем — одна глупость. А я плаваю, как рыба, заметь!

— А Марья Андреевна? — нерешительно прошептала Софочка, тряхнув своими рыженькими кудрями. — Не находишь ли ты, что мы должны ее слушать?

— Разумеется, — подхватывает Кодя, — Марью Андреевну я готова слушать всегда и во всем, но Марья Андреевна не краснокожий и не может постичь всей ловкости нашего племени!

— А если ты утонешь? — волнуется Софочка.

— Если бы, да кабы, да во рту росли бобы, то был бы не рот, а целый огород!

Последние слова Кодя произносит, сидя на траве и разуваясь. Еще минута — и она стоит у самого края зеленой лужайки. Рядом с ней Софа и Жучок.

Жучок тихо подвизгивает, пятясь задом от роковой лужайки. Софа лепечет что-то о долге послушания, о благоразумии и опасности.

Но Кодя уже не слышит ничего.

— Раз! Два! Три! — отсчитывает Кодя и делает прыжок на середину болота.

— О-о! — проносится в ту же минуту отчаянный вопль по всему лесу.

Испуганная Софочка отвечает таким же криком.

Жучок воет и мечется по берегу.

Кодя стоит посреди лесной поляны, в самой гуще царства незабудок, с испуганно вытаращенными глазами. Ее босые ноги по щиколотку ушли под зеленую травку болота… Вместо зеленой травы вокруг нее образовалась густая, липкая грязь… Эта черная липкая масса тяжелыми путами тянет ее вниз…

— Что это? Боже мой, что это?

Кодя чувствует, к своему ужасу, что к ее ногам как будто привешены гири, точно кто-то настойчиво и цепко обхватил их там, внизу, под этим зелено-голубым ковром, и влечет ко дну обезумевшую от ужаса девочку.

Цепко и властно схватило свою жертву неумолимое болото и с каждым мгновением засасывает девочку все глубже.

Рыженькая Софочка и Жучок неистово мечутся по берегу болота.

— Кодя тонет! Кодя тонет! — кричит Софочка.

Жучок по-прежнему воет.

А Кодя, с искаженным от страха лицом, тонет все глубже и глубже. О том, чтобы плыть, нечего и думать. Болото оказалось гораздо гуще, нежели думала несчастная девочка! Вот оно уже до колен засосало свою жертву… Вот уже до пояса… Софочка кричит во весь голос:

— Спасите Кодю! На помощь к Коде! Спасите! Помогите! На помощь… Сюда!.. Сюда!..

Ужасный вой Жучка становится все протяжнее и отчаяннее с каждой минутой… Он то кидается к Коде, то с визгом отпрыгивает назад.

А Кодя продолжает уходить в роковую болотную грязь. Вот она уже по самую шею ушла в его мутную гущу… Теперь оттуда торчит одна лишь голова девочки с испуганными помертвевшими глазами.

— Кодя! Кодя! — несутся отчаянные крики с берега…

Марья Андреевна поднимает с земли огромный сук, вернее, ствол молоденькой, вывороченной с корнем елки. Крепко держась за один конец ствола, она другой конец протягивает Коде.

— Держись за него крепко, девочка! — кричит она, в то время как одиннадцать девочек продолжают метаться по берегу.

Кодя с трудом поднимает руки, оставшиеся, к счастью, поверх ужасной гущи, и старается дотянуться ими до деревца. Сильные пальцы девочки цепко хватаются за него…

Марья Андреевна с Липой и Верой усиленно тянут ствол за другой конец.

И Кодя, захлебываясь, с трудом подползает к берегу.

Очутившись на твердой земле, она едва стоит на ногах и, прежде чем кто-нибудь успевает поддержать ее, падает без чувств на мшистую траву леса.

Возвращение домой торжественно и печально. Кодю несут на руках Марья Андреевна, Маня, Вера, Оля и Липа. Обессиленная, она не может двинуть ни рукой, ни ногой.

Няня, выбежавшая из ворот усадьбы, при виде вконец испорченного платья девочки разражается потоком упреков по адресу Сорвиголовы и Башибузука.

Но Марья Андреевна сразу же останавливает ее.

— Оставьте, нянечка! Кодя и так довольно наказана. Бедняжка была на волосок от смерти! — говорит она чуть слышно и тут же отворачивается, чтобы скрыть непрошеные слезы.

— Государынька моя, да как же это тебя угораздило, голубонька! — всплеснув руками, сразу меняет тон няня и, припав к мокрой и грязной Коде, рыдает над ней, словно над мертвецом.

Плачут с ней заодно и двенадцать девочек. Им жаль Кодю. Они привыкли за это короткое время к этой не знающей страха и удержу, отчаянной девчушке. Даже «враги» Коди — Вера, Маня и Липа — сознают, что, несмотря ни на что, Кодя мила и близка их сердцам.

Одна Кодя не плачет. Она даже не замечает, кажется, всеобщего волнения. Она закрыла глаза и как будто дремлет.

Но поздно вечером, когда все засыпают, от одной из кроватей отделяется фигура девочки и на цыпочках пробирается в соседнюю со спальней комнату.

В этой комнате спит Марья Андреевна.

Кодя тенью скользит к ее постели, опускается на колени перед ней и нежно приникает губами к ее свесившейся с постели тонкой руке.

— Спасибо вам, милая! — шепчет Кодя. — Если бы не вы, Соколиного Глаза уже не было бы на земле! Если бы вы знали, как стыдно мне, что я ослушалась вас!

Но вот Марья Андреевна во сне пошевелила рукой — и Кодя уже далеко… По дороге она поправляет сползшее одеяло на Ляле-малютке, посылает воздушный поцелуй спящей Софочке и долго стоит у постели Сары, с сочувствием глядя на нее.

— Бедняжечка моя! Ты тоже лишилась своего папы! — шепчет Кодя. — Но я постараюсь, как могу, утешить тебя!

Глава 4

Большой, тщательно расписанный лист бумаги приклеен к балкону "Лесного убежища".

В саду стоят кресла, скамейки и стулья в несколько рядов. На балконе же должно произойти само представление, как значится в афише.

Сиротка Сара занимает самое почетное место.

Это представление дается, судя по словам Коди, исключительно для нее.

Марья Андреевна, няня и доктор Анна Васильевна занимают другие, не менее почетные места.

А одиннадцать девочек рассаживаются позади них на стульях и скамейках.

Стряпуха Лиза, кучер, дворник и сторож с женой и двумя ребятишками, лузгая семечки, пристроились стоя, позади скамеек. К ним присоединились горничная, повар и судомойка Симановских из другого — Маленького — дома, как зовут помещение начальницы, в отличие от самого "Убежища".

Накануне Кодя обежала всю лесную усадьбу, сообщая всем о том, что, желая развлечь Сарочку, она решила дать завтра занимательное большое представление.

Марья Андреевна ничего не имела против такой забавы. Только последнее место в афише несколько волновало ее. Что за сюрприз готовила Кодя своей невзыскательной публике?

На ее вопрос Кодя таинственно жмурила глаза, сохраняя обычное плутоватое выражение лица.

— Если рассказать о сюрпризе заранее, то он уже не будет сюрпризом! — отвечала она воспитательнице.

Та с этим не могла не согласиться.

— Только, пожалуйста, ничего не делай такого, что может принести вред тебе или другим! Слышишь, Кодя? Ведь после ужасного происшествия на болоте ты будешь благоразумна? Не правда ли? — говорила она девочке.

— Ну конечно, буду благоразумна! — без запинки ответила та.

"Динь-динь-динь!" — неожиданно прозвучал колокольчик в глубине дома.

Это означало, что представление скоро начнется.

Взоры девочек обратились к балкону.

И тотчас же громкий взрыв хохота дружно огласил лесную усадьбу.

На балконе, раскланиваясь с почтенной публикой, на одной ножке стояла Кодя и рассыпала воздушные поцелуи с ловкостью настоящего артиста.

На ней были одеты матросские штанишки Славы, а за спиной болталась ватная кофта няни, приколотая в виде плаща к плечам девочки с одного на другое, как носят испанские тореадоры. На голове неуклюже сидела старая кучерская шапка, нахлобученная по самые уши и придававшая Коде невероятно комичный вид. В шляпу была воткнута, вместо пера, зеленая ветка мохнатого папоротника. При каждом движении Кодиной головы ветка размашисто качалась из стороны в сторону, кружась над донышком шляпы.

— Честь имею представиться! Знаменитый Плюм-Клюм, самый известный дрессировщик в мире! — скороговоркой затараторила Софочка, привстав со своего места и указывая на Кодю. — Дрессировщик знаменитый, нос покамест не разбитый. Учит птичек и зверей, и овечек, и мышей. Знает толк и в волшебстве…

Тут Софочка остановилась на минутку, подыскивая рифму к слову «волшебстве». А знаменитый Плюм-Клюм громко выкрикнул с балкона, воспользовавшись паузой:

— Прошу внимания и снисхождения! Прошу следить хорошенько за всем, что здесь произойдет! Прошу также хлопать побольше, не жалея ладоней, и, не стесняясь, громко выражать восторг! Сейчас будет первый номер программы: знаменитый черный пудель, мосье Жучок, и не менее его знаменитая дрессированная овца, мадемуазель Болтушка, проделают перед почтеннейшей публикой все свои головоломные фокусы… Раз, два, три! Прошу еще раз внимания! Я начинаю!

"Динь-динь-динь!" — снова зазвонила Кодя в маленький колокольчик.

— Жучок! Болтушка! Сюда! — крикнула она. Из комнаты на балконе действительно выбежали Жучок и Болтушка.

— Жучок! — крикнула Кодя, схватив за ошейник своего друга.

— Вот видите — у меня есть кусочек мяса! — тут Кодя подняла над головой тарелку с остатками обеда, показывая ее зрителям. — Я покажу дрессировку этого мудрейшего из животных (тут Кодя ласково похлопала по шее Жучка). Я положу ему кусочек мяса на нос, и он не съест его до тех пор, пока я не скажу ему: "Пли!"

Кодя взяла с тарелки кусочек жаркого и положила его на кончик носа Жучка.

Жучок раскрыл пасть и, как ни в чем не бывало, проглотил кусочек.

Публика громко захохотала.

— Неудачный опыт! Еще раз, Жучок! — несколько смущенная таким оборотом дела, строго обратилась Кодя к своей «дрессированной» собаке. — Я кладу еще раз кусочек! Надеюсь, вы будете умнее, мосье Жучок!

Жучок снова проглотил кусочек.

Новый взрыв смеха огласил лесную усадьбу.

— Это не в счет! Это не в счет! — крикнула еще более сконфуженная Кодя.

Обращаясь к Жучку уже сердито, она произнесла, грозя пальцем перед самым носом пуделя:

— Быстрая Лапа, ты недостоин носить имя краснокожего! Но чтобы дать тебе возможность исправить свою ошибку, я ставлю тарелку на пол, отворачиваюсь и считаю до двадцати… Потом оборачиваюсь снова и говорю: "Пли!" Тогда только ты, дрессированное животное, приступишь к лакомому угощению!

Пока Кодя говорила, произошло совсем непредвиденное событие.

В сад, пользуясь свободным доступом, забрела огромная свинья Машка с целой дюжиной поросят. И Машка, и ее семейство, тыкаясь носами-пятачками в цветочные клумбы и похрюкивая от такого удовольствия, понемногу приближались к балкону.

Болтушка, выжидавшая своего «номера» на балконе и уже третий раз начинавшая от скуки ловить черный хвост Жучка, принимая его за пучок салата, первая увидела Машку с ее хрюшками и по-своему приветствовала ее.

— Бэ-э-э!

— Хрю-хрю-хрю… — умильно отвечала Машка, направляя в ее сторону свой пятачок.

— Бэ-э-э! — еще раз протянула Болтушка и, потряхивая рожками, помчалась навстречу Машке, топча и ломая по пути розы, выращенные с большой тщательностью самой Валерией Сергеевной.

— Удрал! Один из актеров удрал со сцены! — смеясь, кричали дети.

— Это ничего! — с любезнейшей улыбкой раскланялся с балкона дрессировщик. — У меня остается другой артист!

Но тут же, оглянувшись на Жучка, Кодя остолбенела.

Со свойственной собачьему племени прожорливостью Жучок уписывал кушанье на тарелке так, точно его не кормили, но крайней мере, неделю.

— О, несчастный краснокожий! Где твоя честность, Быстрая Лапа? — хватаясь за голову, выкрикивала Кодя.

Жучок спокойно облизнулся и… раскрыл пасть, как будто показывая этим, что честность спрятана у него там.

Потом он неожиданно насторожился.

Жучок увидел Машку с хрюшками и гонявшуюся за ней Болтушку, успевшую попутно отведать чайных роз на клумбах. Жучок стрелой метнулся с балкона, чтобы догнать Болтушку, Машку и ее поросят.

* * *

— Маленький перерыв не по моей вине, — говорила Кодя, когда Машка с хрюшками, Болтушка и Жучок за компанию с ними были выгнаны из сада, и, вволю набегавшись за ними, зрители снова заняли свои места.

— Теперь следуют фокусы, — повысив голос, предупредила публику Кодя, помнившая прекрасно приезд знаменитого фокусника к ним в Ялту и старавшаяся во всем подражать ему: — Почтеннейшая публика! Не может ли кто-либо из вас предложить мне свой носовой платок? Не беспокойтесь, я верну его вам через пять минут в том же виде, в каком вы его мне дадите, то есть целым и невредимым!

Кодя помнила, что приезжий фокусник брал платок у кого-нибудь из публики, разрывал на части и снова возвращал в целости его владетелю.

Кодя также хорошо помнила, что публика в Ялте так сильно и горячо аплодировала фокуснику, что у многих после того образовались на руках мозоли.

Заранее жалея своих зрителей, дабы у них не случилось того же, Кодя любезно предупредила:

— Прошу не хлопать! Простое "браво!" явится для меня вполне достаточным одобрением за мое искусство! Но кто же, однако, мне даст платок?

— На, государынька моя, возьми, голубонька, — великодушно пришла ей на помощь няня и протянула "знаменитому фокуснику" свой платок.

Кодя взяла платок и решила проделать с ним то же самое, что делал фокусник, то есть разорвать платок на глазах у зрителей на самые мелкие кусочки.

Но, конечно, не платок разорвать, а ту чистую тряпку, заранее приготовленную ею, которую она будет сейчас показывать вместо платка. Платок же Кодя незаметно спрячет, пока не покажет всем разорванную тряпку, а затем дунет и покажет вместо лоскутков тряпки совершенно целый платок. И будет иметь, конечно, вполне заслуженный успех.

И Кодя стала рвать на мелкие-мелкие кусочки то, что было у нее в руках.

Увы! То была не тряпка, а платок няни!

Впопыхах Кодя рвала нянин носовой платок вместо предназначенной для этого тряпки.

— Вы видите, — торжествующе кричала она с балкона, кромсая платок на мелкие части, — что я рву этот платок, а потом дуну, плюну, хлопну, топну и возвращу его целым по назначению!

Но Коде не пришлось ни дунуть, ни плюнуть, ни хлопнуть, ни топнуть.

Няня Ненилушка стремительно сорвалась со своего места, кинулась к Коде и, вырывая у нее платок, отчаянно заголосила:

— Разорвала-таки! Как есть разорвала, государынька моя, Башибузук ты этакий, Сорвиголова злосчастный!

— Не беспокойтесь, сударыня, ваш платок цел и невредим! — с изысканной вежливостью проговорила Кодя и вынула из-за пазухи свою тряпку…

— Ах!

Кодя сейчас только поняла свой промах!

О, как могла она так перепутать и принять за тряпку платок!

— Простите, нянюшка, простите, я же хотела разорвать тряпку, а не платок… Право, я не виновата…

* * *

Представление пришлось прекратить. Няня сердилась и бранилась, выкрикивая на весь сад, что Кодя скверная девчонка, что начала она портить чужие вещи, а там и головы всем посвернет, если дать волю такому Башибузуку.

Кое-кто из девочек соглашался с няней, другие держали сторону Коди.

Марья Андреевна повела ее к себе в комнату и долго увещевала, прося образумиться и быть как все — не шалить и никому не делать неприятностей, хотя бы и невольно.

Катя плакала, жалея и Кодю, и няню, обеих вместе и порознь.

Ляля-малютка увела белокурую Наташу, Ганю и еще двух девочек подвязывать сломанные розы на клумбах.

Маня, отведя в сторону Липу и Веру, сообщала им таинственно, что до тех пор будут сыпаться несчастья на "Лесное убежище", пока в нем останется девочка, тринадцатая по счету.

Но вот из комнаты наставницы примчалась Кодя.

— Представление не может остаться незаконченным, — кричала она, — но… я возобновлю его, когда мы уляжемся спать! Даю вам слово — я представление окончу!

— А Марья Андреевна? — заметила Липа.

— Марья Андреевна будет спать! — подумав немного, решила Кодя.

— Но ты, кажется, дала слово Маме Вале вести себя прилично? — язвительно роняет Вера.

— Ах, да! Спасибо, что напомнила! — совершенно искренно ответила Кодя, и она усиленно затормошила свою и без того вихрастую шевелюру. — Да, я действительно дала слово и должна его сдержать.

Вечером, когда девочки пили молоко, заедая его бутербродами, в столовую влетела расстроенная няня.

— Батюшки-святы! Угодники! Святители! Да что ж это такое? Из деревни ответ прислали, мне Михайло в людской читал, а сраму-то, сраму сколько! Вся дворня хохотала надо мной, старухой, хохотала, а я должна была краснеть да молчать! Марья Андреевна, государынька моя, уж ты за меня, сделай милость, заступись… Опять эта шалунья Кодя наделала бед! Вот прочти, что мне зять мой пишет из деревни, да заодно и то, что Кодя, эта Сорвиголова, — прости, Господи! — за меня ему отписала!

Няня была до того взволнована, что едва выговаривала слова.

Встревоженные девочки испуганно смотрели на старушку, которую все они крепко любили, несмотря на ее постоянное ворчание.

— Что еще такое? Давайте мне сюда ваши письма, няня! — произнесла Марья Андреевна.

Дрожащими руками Ненилушка протянула конверт.

Вначале было громко прочитано то письмо, которое неделю тому назад, но просьбе няни, писала в деревню Кодя с поклонами "свинье, корове, коту, козлу, крысе, мышам, тараканам и клопам". Затем Марья Андреевна прочла и ответ зятя, мужа няниной дочери из деревни, очень обиженного письмом своей тещи. После обычных поклонов и пожеланий доброго здоровья и успеха во всех делах этот добрый мужичок писал Ненилушке:

"А за всем тем, любезная наша маменька Ненила Федоровна, очень нам обидны такие ваши слова, и мы их не иначе как в насмешку от Вас принимаем, потому, как Вы у господ служите и Вы сами вроде как образованная, а мы — мужики-простаки, деревенщина, а все же не годится Вам над нами глумления делать, потому как Вы женщина немолодая, в годах, и чем шутки шутить, лучше бы о спасении души подумали".

* * *

— Кодя! Где она?

— Да где же, наконец, Кодя? — несутся по всей лесной усадьбе детские голоса, покрывающие голоса взрослых.

— Нет Коди! Нигде нет!

— Софочки тоже!

— Когда же они выскользнули из столовой?

Никто не может этого сказать. Где Софочка и Кодя — никому неизвестно. Все были так заняты чтением письма из деревни и печальным результатом Кодиной шутки, что никто не успел заметить, как обе девочки выскользнули из столовой.

— Где же они, однако?

* * *

Слуховое окно на чердаке выходит на задний двор лесной усадьбы. На дворе, как раз под самым слуховым окном, безмятежно роется в грязи Машка со своими хрюшками.

Поодаль расположилась под деревом, распивая чай, прислуга «Убежища», собравшись одной дружной семьей: здесь и кучер Михайло с женой, и дворник, и повар, и Лиза-стряпуха, и горничная Саша из Маленького дома, и сторож.

Пьют чай, весело разговаривают, смеются, вспоминают полученное няней письмо из деревни.

— Ах эта барышня Кодя! Чистая потеха, проказница какая! А уж и то сказать — веселее при ней стало в нашей усадьбе, — говорила, посмеиваясь, Саша.

— И впрямь, веселее, — вторил ей дворник.

— Ну уж и возни немало, — вставил свое словечко повар.

— Ой-ой, возни сколько! — согласилась Лиза-стряпуха. — Платья и сапог не напасешься, все на ней, как в огне, горит.

— А я так люблю Коденьку и уважаю! На нее глядя, сердце радуется: всегда она приветливая, здоровая, веселая, а уж затейница какая! Как нет ее дома, так точно тебе и не хватает чего, — проговорил кучер Михайло, дуя на блюдце с горячим чаем.

— Скучно без меня, так вот и я!

Слуховое оконце распахнулось настежь, и в нем появилось смеющееся личико Коди, слышавшей слово в слово весь разговор прислуги.

А из-за ее плеча выглядывает рыженькая головка Софочки.

Сейчас в руках у Коди огромный дождевой зонтик, с которым Лиза-стряпуха ходит на село за провизией в дурную погоду.

— Друзья мои! — кричит звонко Кодя, — Вы увидите сейчас поразительное зрелище! Вы, вероятно, никогда не видели, как человек, поднявшись на воздух, спускается на парашюте, то есть на большом зонтике? Но вот вы сейчас полюбуетесь этим несравненным, увлекательным зрелищем… Я думала было показать вам его во время моего представления. Это тот сюрприз, который значился на афише, но… обстоятельства сложились так, что мне нельзя было этого сделать! Но теперь я совершу полет на парашюте. Смотрите!

Кодя с трудом пролезла в окно и показалась на крыше.

— Барышня, барышня Кодя! Что вы хотите делать? Остановитесь! — на разные голоса закричала прислуга.

— Хочу слететь вниз на парашю…

Кодя не договорила, быстро раскрыла зонтик и, высоко держа его над головой и крикнув: "Раз! Два! Три! Лечу!", спрыгнула с крыши…

Но — ах! — что случилось вслед за этим!

Парашют, то есть зонтик, не удержал Кодю, как это она, очевидно, предполагала, и девочка с ужасающей быстротой слетела с крыши вниз, в самую середину безмятежно прогуливавшихся по грязи под окном поросят.

С отчаянным визгом рассыпались в разные стороны перепуганные хрюшки… Кодя лежала на земле в глубоком обмороке…

* * *

Когда, получасом позднее, приведенная в чувство Кодя открыла глаза, то увидела, что лежит в маленькой чистенькой комнатке, носящей название "убежищного лазарета".

Доктор Анна Васильевна, горничная Саша и Марья Андреевна возились около нее.

— Ты вывихнула себе ногу, Кодя! Ее придется вправлять, а это будет очень больно! — с сочувствием произнесла Марья Андреевна, гладя непокорные Кодины вихры.

— Это ничего! — произнесла слабым голосом Кодя.

— Ты кричи и плачь, если будет уж очень нестерпимо! Может быть, это облегчит боль, — посоветовала Анна Васильевна.

— О, нет! Ни кричать, ни плакать я не стану! — возразила с уверенностью Кодя. — Я принадлежу к кружку лесных храбрецов, я вождь Соколиный Глаз. А вождь должен быть тверд, как скала.

Закрыв глаза и крепко-накрепко стиснув зубы, Кодя приготовилась к операции.

Боль в ноге заставила Кодю лишь слабо застонать, и Кодин вывих был вправлен.

Доктор Анна Васильевна положила ногу в лубок, забинтовала ее и строго-настрого приказала Коде лежать без движения, по крайней мере, неделю.

Теперь выдержка готова была покинуть Кодю. Что-то клубком подкатило к горлу и обожгло ей глаза. Но девочка вовремя вспомнила об одном из десяти обетов, данных ею в день «посвящения». Зажмурив глаза, она сказала, обращаясь к дежурившей у ее кровати Марье Андреевне:

— Вы сердитесь на меня? Не правда ли? Но я и так достаточно наказана!

— Увы! Слишком даже, моя бедная Кодя! — поспешила ответить та, с сожалением глядя на девочку. — Но впредь ты будешь раньше думать, а потом уже делать что-либо! Не правда ли, дитя мое?

— Конечно! Я буду раньше делать, а потом уже думать, — с жаром подхватила Кодя, не замечая своей ошибки. — Только вы… пожалуйста… простите меня!

* * *

Мама Валя, Слава и Люся возвращаются, наконец, и лесную усадьбу.

Из открытого окна лазарета Коде было видно, как подъезжает коляска, как Жучок кидается навстречу своим друзьям, как обрадованная Болтушка старается изобразить нечто вроде приветствия. Видно, как двенадцать девочек с букетами лесных цветов радостно бросаются навстречу прибывшим.

Вот Слава и Люся выскакивают из коляски и осторожно помогают сойти Маме Вале.

Но что с ней? У нее такое утомленное лицо! Что случилось?

Кодя привстает немного на своих подушках, вытягивает шею и смотрит до тех пор, пока у нее не затекают руки.

Она видит, как Мама Валя обнимает плачущую Сару, целует остальных детей и спешит к ней, Коде, тревожно расспрашивая о чем-то сопровождающих ее Марью Андреевну, доктора Анну Васильевну и няню.

— Кодя! Бедная Кодя!

Коде кажется, что добрый ангел слетел к ней с неба и повеял на нее своим лучистым крылом.

Теперь она съежилась в объятьях Мамы Вали и лепечет смущенно:

— Да, да! Я старалась быть умницей, и все шло хорошо, только… только я завязла в болоте и чуть не умерла… Потом разорвала по ошибке нянин платок вместо тряпки… Потом нечаянно написала няне не очень-то хорошее письмо по ее просьбе в деревню… Потом спустилась на парашюте и вывихнула ногу и… больше, кажется, ничего! Все остальное вполне благополучно, — заключает она совсем уже тихо. Потом глядит молча несколько мгновений на начальницу и неожиданно кричит в испуге:

— Что с вами? Вы больны, Мама Валя?

В лице ее такое отчаяние и тревога, что Валерия Сергеевна старается улыбнуться, чтобы успокоить девочку.

— Это ничего, ничего, моя бедная детка! Я только прихворнула немного в деревне у папаши… И вот никак не могу поправиться с тех пор.

А вечером по всему "Лесному убежищу" пробегает ужасная весть: Валерия Сергеевна занемогла. У доброй любимой начальницы тиф, и она лежит без памяти в своей постели.

Поползли печальные, тревожные дни.

Девочки «Убежища» притихли и ходят молчаливо по дому и саду. Говорят чуть слышно и поминутно поглядывают на соседний домик начальницы.

По нескольку раз на дню оттуда приходят тревожные вести: Маме Вале все хуже и хуже, Мама Валя очень плоха… Доктор Анна Васильевна не отходит от ее постели. Из города по два раза на дню приезжает доктор.

Слава и Люся не приходят больше играть с детьми «Убежища». Они бродят по дому и «своему» палисаднику, отделенному от приютского сада невысокой оградой.

Ждут откуда-то издалека родного брата Валерии Сергеевны, о котором еще недавно с восторгом Слава рассказывал Коде. Со дня на день ожидается его приезд, так как больная чувствует, что ей остается жить недолго.

Страшный Полкан теперь жалобно воет по вечерам у своей будки.

— Это к покойнику! — в волнении говорит Маня и тут же крестится мелкими быстрыми крестами. — Я давно уже слышала, что всегда перед чьей-либо смертью воют собаки.

Маня стала теперь еще более суеверной, нежели раньше. Она тщательно следит, чтобы тринадцать человек не сидели за обеденным столом, чтобы три свечи не горели в комнате, чтобы при прогулке по полю заяц не перебежал дороги.

Маня очень опечалена болезнью Мамы Вали.

Впрочем, опечалена не она одна, опечалены все девочки. Все они бесконечно любят добрую наставницу, всегда одинаково ровную, заботливую и ласковую с ними.

Одна Кодя беспечна и весела по-прежнему. Нога у нее зажила давно, и Кодя носится по саду, гоняясь за Жучком, который лает от восторга.

— Кодя! Как тебе не стыдно! — возмущается Липа. — Мама Валя при смерти, ей нужен покой! А ты кричишь и хохочешь так громко.

— У нее нет сердца! Она не любит Маму Валю! — презрительно щурясь на Кодю, говорит Вера.

— Кодечка, милочка, пожалуйста, не кричи, Маму Валю тревожишь! — трогательно складывая ручонки, молит Ляля, а за ней и Наташа.

— Нашли кого просить! Бессердечную, безжалостную девчонку! — кричит Вера. — Как же! Так она и послушается сейчас!

Кодя слышит все это, смущается и, вспомнив, что Маме Вале действительно очень плохо, останавливается посреди сада. Но уже минуту спустя, заметя несущегося ей навстречу с громким лаем Жучка, забывшись, кричит во все горло:

— Тише, Жучок! Не смей лаять! Мама Валя больна! Ты беспокоишь Маму Валю! Слышишь, тише!

И она очень удивляется, когда двенадцать воспитанниц, не исключая и ее друга Софочки, налетают на нее со всех сторон, выговаривая ей, что она самая злая, жестокая и бессердечная девочка на земле, потому что своим криком беспокоит больную.

* * *

У Валерии Сергеевны к вечеру жар стал еще сильнее, и приехавший из города доктор, после осмотра больной, говорил провожавшей его Марье Андреевне:

— Вряд ли есть какая-нибудь надежда на выздоровление! Во всяком случае, будем надеяться на Бога. Врач в таких случаях бессилен!

Все это, плача и охая, передала "лесным девочкам" няня.

— Чуда надо ждать, чуда! — всхлипывая и утирая слезы, говорила няня. — Вот кабы помоложе я была…

— Что такое? Что бы ты сделала тогда, няня? — зазвучали детские голоса.

— А вот что, девоньки-государыньки вы мои, — шепотом заговорила няня. — Есть у нас в лесу забытая часовенка, а в ней колодец со святой водой. На этом месте когда-то старик-схимник, монах, значит, спасался. Святой жизни был человек. Ушел он в самую чащу от людей подальше молиться о людских грехах и поститься в полном одиночестве. И так, стало быть, своими молитвами Господу Богу угодил, что на месте его хижинки чудо сотворил Господь преогромное, детки: только умер тот монах-схимник, в тот же час объявился колодец. Вода в том колодце целебная, святая, благословенная Самим Господом Богом! Ежели болящему той воды дать испить — выздоровеет болящий! Беспременно! А только трудно за водой этой к колодцу идти! Перво-наперво надо, чтобы душа за ней шла детская, безгрешная, не старше десяти лет, а потом, чтобы никто не дознался об этом. А идти надо через лес, все проезжей дороги держаться, а там завернуть в осиновую рощу. Про ту рощу дурная слава идет. Жила в той роще злая сила, которая отшельника всячески смущала. И вот она покою не даст теперь каждому, кто идет за святой водой к колодцу, тем более, что ночью надо идти, чтобы ни один человек не видел… Ох, девоньки, тяжко решиться на такой подвиг! Страшно ночью хоть бы и взрослому в лес, а тут еще осиновая роща с ее нечистью… Ох! А святой колодец, как раз за ней среди сосен стоит. Зато кто с верой в Бога ту воду принесет — великое спасение от той водицы святой болящему будет! Так люди говорят, — торжественно заключила свой рассказ няня.

Замирая от волнения, слушали дети. Каждая из "лесных девочек" думала про себя:

"Жалко Маму Валю, ужасно жалко, но идти одной темной июльской ночью, сначала через лес, потом по страшной осиновой роще — нет, это невозможно! Умрешь со страху, все равно воды не принесешь!"

Даже Софочка, казавшаяся смелее подруг, пугливо повела своими синими глазами, воскликнув:

— Ой, как жутко все это!

Что-то стукнуло под окном террасы в то же мгновение.

— Ай! — невольно вскрикнули двенадцать девочек в один голос. — Кто это? — и пугливо покосились в вечернюю июльскую темноту, сторожившую за окнами лесную усадьбу.

Кудлатая, взъерошенная голова притаившейся под окном Коди просунулась на освещенную террасу.

— Ха-ха-ха! — засмеялась девочка. — Маня, гляди! Вы с няней — тринадцать человек за столом сидите!

— Ай! — взвизгнула Маня. — И то правда!

Она с быстротою стрелы выскочила из-за стола.

— А на столе три света! Глядите! — не унималась Кодя, показывая пальцем поочередно то на большую, висевшую над столом лампу, то на фонарик няни, пришедшей с ней из Маленького дома через темный сад, то на зажженный огарок свечи, оставленный кем-то второпях на конце стола.

— Ай! — вскрикнула опять Маня и потушила фонарь, свечу и лампу заодно, так что все очутились в темноте.

— Ай, как темно! Как страшно! — запищала Катя, цепляясь за платье сестры.

— Зажгите же лампу, зажгите лампу! — кричали остальные девочки.

И опять на дворе, как нарочно, жалобно завыл Полкан.

— Господи! Спаси и помилуй нашу Маму Валю, — прозвучал звонкий голосок Гани Сидоркиной, самой набожной девочки из всего "Лесного убежища".

— Да, спаси и помилуй Маму Валю! — подхватили все ее подруги хором.

— Бог спасет ее! — прошептала Кодя. — Спасет, потому что…

Она не договорила и смотрела теперь в темноту сада.

А когда двенадцать девочек уже крепко спали, каждая в своей кроватке, тринадцатая бесшумно выскользнула из своей постели, так же быстро оделась и, пряча в карман пустую склянку из-под лекарства, прошмыгнула на двор.

* * *

Какая темная, страшная ночь! Когда луна заходит за облака, словно прячась, Коде кажется, что ее опустили в черную-черную могилу!

Ни зги не видно кругом!

Если бы Кодя могла захватить с собой, по крайней мере, фонарик или Жучка, своего преданного друга!

Но и то, и другое недопустимо. С фонариком ее увидят, и тогда весь ее замысел не приведет ни к чему. Жучок же, хотя и считается одним из членов лесного кружка и краснокожим из племени храбрецов, но ведь он — собака, а собак нельзя водить в часовни, как и в церковь, и это твердо помнит Кодя.

Вначале, когда Кодя под неописуемый лай Полкана и Жучка выскользнула из лесной усадьбы (вернее, пролезла в подворотню, так как ворота накрепко запирались в ночную пору), она так волновалась, что ее могли хватиться и вернуть, что ужас перед ночным путешествием как-то притих в ее душе. Ей во что бы то ни стало хотелось принести святой воды из колодца и напоить ею умирающую Маму Валю!

Эта мысль так воодушевляла Кодю, что она не шла, а бежала, как на крыльях, по темному лесу, держа в руках склянку для святой воды из колодца.

К счастью, снова выплыла луна из-за облаков и освещала своим слабым, млечным светом дорогу.

Жутко в эту пору в лесу. Лунный свет представляет деревья и кусты совсем иными, чем они кажутся днем. Сейчас это будто и не лес, а сборище огромных сторуких великанов, протягивающих Коде свои мохнатые ветви-пальцы…

Часа два тому назад, сидя под окном террасы и выслушав от слова до слова весь рассказ няни, Кодя запомнила с ее слов дорогу к святому колодцу и теперь твердо знает ее до конца: прямо, потом направо и через осиновую рощу снова прямо в сосняк, а там, посреди него, и желанная часовня.

Полпути уже пройдено. Луна снова скрылась, и Кодя теперь бежит наугад в потемках.

— Боже мой, — шепчет Кодя, — если Ты доведешь меня до колодца и поможешь Маме Вале, я буду стараться стать другой, совсем другой — тихой, скромной, такой, как и все девочки! Господи! Только помоги мне спасти Маму Валю! Пожалуйста, помоги!

Вот и лесное озеро, а там дальше болото, хорошо знакомое Коде.

Сейчас залитое молочным светом месяца, оно кажется совсем серебряным и таким удивительно красивым!

Луна скрылась уже в третий раз, когда Кодя достигла, наконец, осиновой рощи.

Она переложила свою склянку из правой руки в левую, а правой перекрестилась.

Жуткие мысли охватили девочку.

— Это роща, где скрывается нечистая сила, — прошептала Кодя, вбегая под темные своды осин.

Совсем некстати ей припомнились слова Мани:

"Осина всегда дрожит! Это проклятое Самим Богом дерево, потому что на нем повесился Иуда, когда продал Господа Христа за тридцать сребреников!"

Кодя, поеживаясь, покосилась на осины и побежала дальше.

* * *

"Кто это?"

Две яркие точки пронизывают темноту, и… кто-то с шорохом летит навстречу Коде.

— О-о-о! — не то плачет, не то стонет кто-то диким голосом на весь лес.

Холодный пот проступает на лбу Коди… Она вскрикивает.

В тот же миг исчезают огненные точки. И хотя шелест крыльев еще слышен, но стон-вопль уже не тревожит ночной тишины.

"Да это филин! — соображает Кодя. — Конечно, филин! У него глаза горят в темноте, и кричит он, точно человек стонет… Чего я, глупая, испугалась?"

Она успокаивается и даже смеется своему недавнему страху.

Вот и сосняк. А там часовня. Наверху золотой крест, который теперь, в млечном лунном сиянии, кажется серебряным.

Кодя быстро спускается к колодцу, полуживая от страха и волнения, ложится у самого края его, зачерпывает воду в захваченную ею склянку и молит:

— Господи! Сделай чудо! Спаси Маму Валю, Милосердный Боже!

Потом стремительно вскакивает с земли и в испуге хватается за дерево.

* * *

Прямо напротив Коди, под обветшалой крышей часовни, стоял высокий человек. Широкий плащ свешивался с его плеч, а блестящая в лучах месяца кожаная фуражка, надвинутая по самые брови, совсем скрывала лицо незнакомца под своим огромным козырьком.

В первую минуту Кодя замерла от неожиданности и страха.

В следующее же мгновение она вспомнила слова покойного отца: "Если тебе покажется что-либо таинственным, загадочным и жутким, подойди прямо к тому, что испугало тебя, и узнай во что бы то ни стало, что это такое!"

Быстро поборов свой страх, Кодя шагнула к незнакомцу.

— Кто вы? — смело проговорила девочка. — Вы, наверное, один из тех злых духов, которые водятся в осиновой роще, чтобы мешать людям доставать из колодца святую воду?!

Едва только успела закончить свою фразу Кодя, как таинственный человек стал громко хохотать. Ему вторил гулким эхом лес. Казалось, все сосны кругом и осины из «нечистой» рощи, все это смеялось заодно с ним.

Наконец человек в плаще и фуражке перестал смеяться.

— Милая девочка, — произнес он, — кто я — ты узнаешь очень скоро, а вот кто ты и как попала ночью одна в лес, вот это меня крайне интересует. Ведь ты из "Лесного убежища"? Не правда ли?

— Да, — произнесла Кодя, потому что не хотела лгать. И тут же, спохватившись, вспомнила, что святая вода не поможет, если о ее, Кодином, подвиге узнает кто-либо.

— Послушайте! — закричала она с таким отчаянием в голосе, что незнакомцу стало искренно жаль ее. — Умоляю вас, не спрашивайте меня ни о чем больше и дайте мне уйти отсюда поскорее!

— Но как же ты пойдешь одна лесом, ты, такая маленькая девочка? — спросил он.

— А как же я пришла сюда? — ответила ему вопросом на вопрос Кодя и тут же, умоляюще сложив руки, произнесла: — Я знаю, что вы злой дух из осиновой рощи и хотите во что бы то ни стало помешать мне довести мой скромный подвиг до конца, но я не боюсь вас ни чуточки… Я не делаю ничего дурного, а потому…

Кодя не договорила, схватила свою склянку, прижала ее к сердцу и кинулась бежать.

* * *

Теперь она уже не бежала, а летела по лесу, как на крыльях, едва касаясь ногами земли. Неслась по сосняку, осиновой роще, по большому лесу.

Кодя была убеждена, что незнакомец гонится за ней и вот-вот нагонит и выхватит у нее драгоценную склянку с водой.

Дух захватывало в груди девочки. В голове шумело… Ноги то и дело накалывались на острые сучья. Ветви больно хлестали ее по лицу и плечам.

Но Кодя, не обращая внимания на это, продолжала мчаться, что было духу.

Вот и голубое болото… Дальше лесное озеро… С него поднимается серый предрассветный туман…

Уже первый рассвет разогнал мрак в лесной чаще, когда Кодя, полуживая от усталости, примчалась в лесную усадьбу.

Полкан и Рябчик подняли было оглушительный лай, но, узнав ее, умолкли.

Теперь Коде надо было во что бы то ни стало попасть к Валерии Сергеевне и напоить больную святой водой.

Она толкнула дверь, та оказалась запертой. Тогда Кодя, прошмыгнув под окнами, остановилась у окна последней комнаты, где лежала больная.

Девочка тихонько толкнула раму. Сверх ожидания, она поддалась.

Кодя бесшумно влезла на подоконник, опасаясь того, что если ее увидят сейчас лезущей в окно, то примут за вора и поднимут тревогу на всю усадьбу. К счастью, Кодя так ловко проникла в комнату, что даже не потревожила Анну Васильевну, спавшую тут же, в кресле, у постели больной.

Кодя на цыпочках подкралась к постели и, увидев на ночном столике порожний стакан, вылила в него все содержимое своей склянки. Потом, зажав стакан в дрожащей руке, стала ждать, пока больная очнется и станет просить пить.

Глаза Коди не отрывались теперь от измученного недугом лица Мамы Вали.

Сердечко Коди больно сжималось от любви и жалости к больной.

Она думала в это время:

"Если Мама Валя выпьет воду и поправится, она, Кодя, еще раз обещает Богу стать другой. Она постарается измениться к лучшему и не огорчать своими проказами милую, дорогую Маму Валю!"

Как раз в это время веки больной затрепетали, и она прошептала одно только слово:

— Пить.

Кодя осторожно поднесла одной рукой стакан со святой водой к губам Валерии Сергеевны, придерживая осторожно другой рукой голову больной.

Мама Валя до дна осушила содержимое стакана и снова упала в забытьи на подушки…

А Кодя опустилась на пол тут же, около ее постели, и, свернувшись клубочком, в изнеможении уснула.

Глава 5

Приехал доктор из города с первым утренним поездом и после осмотра больной радостно улыбнулся.

Помогла ли вода из святого колодца, или сильная здоровая натура молодой женщины сумела побороть смерть, но, несомненно, ей стало много лучше за ночь. Больная пришла в себя, а Кодя все еще спала.

Удивленная ее присутствием, Анна Васильевна подняла с пола девочку и отнесла ее в гостиную на кушетку.

— Кодя тайком пробралась сюда, должно быть, чтобы дежурить около больной, — объяснила она сама себе и окружающим присутствие девочки.

В гостиной спящую Кодю окружили все находившиеся там дети…

— Кодя, проснись! — первым крикнул Слава.

— Соколиный глаз, стыдно спать, когда в доме такая радость!

— Член лесного кружка! Вы желаете встать?

И Слава так крепко тряхнул Кодю за руку, что она открыла глаза и с удивлением стала оглядываться кругом.

— Ах! Да кто же это такой, однако?

Каково же было ее удивление, когда между Люсей и Славой, стоявшими около кушетки, она заметила человека в плаще.

Это был ночной незнакомец из лесной часовни.

Не дав опомниться Коде и произнести хоть одно слово, Слава затараторил:

— Маме лучше! Понимаешь, Кодя, маме лучше!.. А это дядя Жорж. Он приехал с зарей, потому что раньше не мог. Мы его ждали только сегодня к вечеру и потому не выслали лошадей на станцию, и он должен был заночевать в лесу, потому что пошел пешком, заблудился и сбился с дороги.

— А-а-а! — протянула, соображая, Кодя, по привычке ероша свои и без того взъерошенные волосы, и, быстро спрыгнув с кушетки, схватила за руку дядю Жоржа (который оказался еще очень молодым человеком с веселым лицом), отвела его в сторону и быстро заговорила:

— Если вам дорога жизнь Мамы Вали, вашей сестры, то не говорите никому ни слова о том, что встретили Соколиного Глаза в часовне в лесу ночью! Это необходимо для ее здоровья и жизни! Понимаете, необходимо!

Голос девочки был так серьезен, а сама она казалась такой взволнованной, что готовая сорваться шутка замерла на устах дяди Жоржа, и он, пожав сильную маленькую руку странной девочки, произнес:

— Хорошо, будь спокоен, Соколиный Глаз! Знай, что не одни краснокожие, но и белые умеют хранить молчание! Судя по твоему открытому, честному лицу, я верю, что ты не делаешь ничего дурного!

— Прекрасно! Благодарю вас! А теперь тихонько на цыпочках к Маме Вале! Я хочу убедиться сама, что ей лучше, — тем же серьезным тоном проговорила Кодя.

Трогательно было ее личико, когда она с неизъяснимым чувством восторга говорила Валерии Сергеевне:

— Я знала, что так будет, я знала… потому что…

И, живо отскочив от постели, бросилась из комнаты, только крикнув с порога:

— Я ухожу, потому что боюсь, чтобы мой язык не сболтнул чего-нибудь против воли.

А вскоре торжествующее "ура!" уже оглашало лесную усадьбу, сопровождаемое отчаянным лаем сторожевых псов, визгом Жучка и неистовым блеянием Болтушки.

Это Соколиный Глаз со своими четвероногими друзьями праздновал выздоровление любимой начальницы — Мамы Вали.

* * *

— Сегодня должно случиться какое-нибудь несчастье.

— Но почему, почему, Маня?

— Ах, вы увидите сами, что случится!

— Да какая же причина? Скажи, наконец!

— Во-первых, я встала с левой ноги, а не с правой, во-вторых, надела платье наизнанку, в-третьих…

— Барышни, — прерывая Маню и ураганом врываясь в комнату, неистово закричала Кодя, — сегодня какой день? Вы не забыли?

— Понедельник, — хором ответили девочки.

— Несчастный день! — со вздохом произнесла Маня.

— Ах, Маня, ты все за старое! Нет, девочки, сегодня самый счастливый, самый дивный день в нашей жизни, потому что Мама Валя выходит сегодня из дома, и мы все идем на малиновый луг!

Кодя воинственно потрясла над головой испачканными в земле кулаками, в одном из которых пугливо таращила глаза лягушка, а в другом извивался огромный дождевой червяк.

Лишь только Катя увидела кулаки Коди, как отчаянно взвизгнула от страха и присела на пол.

— Змея и жаба! Жаба и змея! Ай-ай-ай! Кодя, брось их! Брось скорее!

— И не подумаю, потому что в кармане у меня имеется еще нечто большее — крокодил! — торжественно заявила Кодя.

Теперь уже визжала не одна Катя, визжали и остальные девочки, не слушая Софочки, добросовестно уверявшей детей, что крокодилы водятся в Африке, а не в кармане Коди.

— Мудрый Змей, запусти свою руку в сумку своего краснокожего вождя, — внезапно оборвала Софочку Кодя.

Та беспрекословно исполнила ее желание.

В сумке, то есть в Кодином кармане, обнаружилась коробка от папирос, которую и извлекла Софочка. В коробке что-то шуршало.

— Что это там? — полюбопытствовала Ляля-малютка, а за ней заглянула под чуть приоткрытую Софочкой крышку коробки белокурая Наташа.

— Я же сказала — крокодил! — уверенно проронила Кодя.

— Неправда! — не то испуганно, не то насмешливо произнесла Катиша-трусиша.

Но тут произошло нечто неожиданное.

Коробка выскользнула из рук Софочки, и из нее с быстротой молнии выскочила маленькая коричневая ящерица с зелеными, как изумруд, глазами и мгновенно скрылась в рукаве стоявшей рядом с Софочкой Катиши-трусиши.

Катиша завизжала и со всего размаха бросилась на пол.

— Ей дурно!

— С Катишей дурно! — закричали девочки. — У нее ящерица в рукаве!

Они испуганно ринулись от Катиши, диким голосом вопившей на весь дом:

— Крокодил! Крокодил! Спасите!

Около обезумевшей от страха Катиши остались ее сестра, Кодя и Софочка.

Они ощупывали рукав Катиши, стараясь изо всех сил поймать увертливое существо.

Первой прибежала на крики няня. За ней — Слава и Жучок.

Няня и Слава так быстро и одновременно наклонились над продолжавшей неистово кричать Катишей, что стукнулись лбами и у обоих вскочило по огромной шишке на лбу. Очки, которые няня имела обыкновение носить на самом кончике носа, соскользнули на пол и разбились вдребезги…

Жучок, он же Быстрая Лапа, живо заинтересовался выпущенной Кодей из кулака лягушкой, сделал скачок вперед, затем отпрянул назад. Ошарашенный необычайной гостьей, не замечая присевшей на корточки перед визжавшей Катюшей няни, он сбил старушку с ног.

А Кодя, поймав наконец зеленоглазого «крокодила», подхватив лягушку и червяка и сунув всех их в одну общую коробку, как ни в чем не бывало проговорила, обращаясь ко все еще отчаянно визжавшей и катавшейся по полу Катише:

— Нет, больше я этого вынести не могу! В племени «белых» не должно быть таких трусов, и я даю тебе слово, белокожая сестра моя, что нынче же отучу тебя от твоей трусости и сделаю храбрецом, достойным Соколиного Глаза!

Свистнув Жучку и подхватив под руки Славу и Софочку, Кодя со своей коробкой помчалась в сад.

* * *

Август на дворе. Деревья в лесу кое-где уже пожелтели, но лиственниц здесь так мало, а хвойные сосны и ели — вечно молоды и зелены в своем колючем пушистом наряде.

Валерия Сергеевна с неделю как поднялась с постели и бродит уже по саду, опираясь на руку любимого брата.

Да и нельзя не любить милого дядю Жоржа! Он только две недели тому назад приехал в отпуск из своего дальнего города (где служит чиновником в банке), а всем обитателям "Лесного убежища" кажется, что они его знают давным-давно. Дядя Жорж, как и его старшая сестра, всегда одинаково любезен и добр со всеми. Он с одинаковым удовольствием читает вслух выздоравливающей сестре и приносит косынку Саше-растеряше, которая не менее десяти раз на дню теряет ее в огороде и в саду, и играет в краснокожих с Кодей, Люсей, Славой и Софочкой.

Потом у дяди Жоржа есть еще одна драгоценная способность: дядя Жорж умеет хранить тайны.

Кодя особенно за это ценит и любит его. По крайней мере, за две недели, проведенные в усадьбе, он никому не обмолвился ни словом о том, что встретил ночью Кодю в лесной часовне.

А уж выдумать какую-нибудь веселую затею или организовать особенно интересную прогулку дядя Жорж мастер!

И сегодняшняя поездка в лес — его затея.

Хотя жара стоит, несмотря на август, нестерпимая, но ехать на «малиновую» лужайку или, попросту, к лесному малиннику, где спеют и наливаются в глуши чудесные ягоды, очень заманчиво.

Утром няня Ненилушка взглянула на небо и сказала:

— Будет гроза. Так и парит.

Катя, конечно, не упустила случая пропищать при этом:

— Я боюсь грозы! Страшно!

Но тем не менее решили ехать, так как небо было без единого облачка.

Запрягли двух лошадей в большую коляску. Туда сели Валерия Сергеевна и самые слабенькие из девочек: Сара, Наташа, Ляля-малютка, Наля и Маня.

Другие девочки, в сопровождении дяди Жоржа, должны были идти пешком. Люся и Слава с неизменным Жучком присоединились к ним.

Няня, Марья Андреевна и доктор решили остаться дома, отказавшись идти по такой жаре.

Разумеется, не обошлось без приключений с Сашей-растеряшей.

Сначала она позабыла косынку. Вернулись за косынкой. Затем оказалось, что она оставила дома носовой платок. Захватили платок. Наконец заметили, что Саша по ошибке в ночных туфлях вместо ботинок. Пришлось ждать, пока Саша переобуется.

В самую жару достигли малиновой лужайки. Там находилось всего только одно дерево — огромный старый дуб, случайно выросший посреди большой поляны, окруженной со всех сторон густым малинником.

Как только дети увидели густо разросшиеся кусты малинника, их восторгу не было конца. С веселыми криками рассыпались они по зеленой заросли, где было прохладно и где соблазнительно рдели спелые ягоды.

Соколиный Глаз, Смелая Рука, Мудрый Змей и Быстрая Лапа первые очутились там и точно утонули в зеленом море малинника.

Дядя Жорж присоединился к ним.

— Нельзя ли принять и меня в члены лесного кружка и в семью краснокожих? — обратился он с просьбой к вождю, Соколиному Глазу.

Кодя внимательно посмотрела в глаза дяди Жоржа, как бы желая узнать: шутит ли он или говорит серьезно.

— Краснокожие братья мои, — обратилась она затем к Славе, Люсе, Софочке и Жучку, — что нам ответить этому белому?

Жучок первый из пятерых решил, что надо ответить.

Он прыгнул к дяде Жоржу, положил ему на плечи передние лапы и в один миг облизал щеки и нос.

— Быстрая Лапа согласен принять нового члена в наш лесной кружок, но вы, все остальные краснокожие, что скажете вы? — снова спросила Кодя.

— Пусть произнесет необходимые обеты и клятвы, — важно решил Слава.

— Да, дядя Жорж! Произнесите установленные обеты и клятвы, — подхватили девочки, в то время как Жучок тоже будто пытался проговорить что-то, но у него получился только радостный лай.

Потом дядю Жоржа заставили торжественно повторить все то, что произносила Кодя на берегу лесного озера два с половиной месяца тому назад.

Затем Кодя нашла дубинку, взмахнула ею над головой дяди Жоржа, чтобы по раз уже заведенному обычаю дать вновь посвящаемому члену кружка обычный удар, как это делалось при посвящении в рыцари, и…

И… вместо плеча дяди Жоржа негодная дубинка задела подвернувшийся неуместно нос Люси. Кровь брызнула фонтаном. Одновременно фонтаном брызнули и слезы из глаз девочки.

Но Смелая Рука, морщась от боли, уверяла присутствующих, стараясь быть мужественной и терпеливой:

— Это ничего… Это ничего… Успокойтесь, краснокожие братья мои. Смелая Рука закалена настолько, что все физические страдания ей нипочем…

И маленькими кулаками утирала при этом слезы.

Обряд посвящения должен был прекратиться поневоле.

Посвящаемый в члены лесного кружка краснокожих бросился к племяннице и отнес ее к ручью, протекавшему вдоль малинника. Он тщательно обмыл носик Люси, затем сорвал листок подорожника и долго держал его приложенным к Люсиному носу.

Когда волнение улеглось и успокоенные краснокожие снова возвратились к прерванному торжеству, а Кодя опять взмахнула своей дубинкой, Жучок, хорошо запомнивший ловкость Соколиного Глаза, предпочел убраться в кусты, где спрятал свой нос в малинник, выглядывая оттуда одним глазом.

Дяде Жоржу дали прозвище Лесной Бродяга и надели ему на голову такой огромный убор из трав и веток, что Жучок при виде его стремительно выскочил из своего убежища и предпочел прежде, чем приветствовать нового краснокожего, тщательно обнюхать дядю Жоржа со всех сторон, чтобы убедиться, он ли это.

Затем такие же головные уборы сделали себе девочки и Слава, причем Люся и Софочка подняли свои волосы вверх и завязали их точно так же, как, судя по картинкам, делают это американские дикари.

А Кодя, за неимением такой прически, обвила сосновыми ветками пояс, а за ворот заткнула несколько листов лопуха, из которых забавно, как из окошка, выглядывало ее шаловливое личико.

Когда несколькими минутами позднее дети с дядей Жоржем и Жучком, испуская настоящие крики дикарей, выскочили на поляну, Катиша-трусиша взвизгнула от неожиданности и забилась под фартук коляски, где сидела Валерия Сергеевна.

Ляля-малютка, Наташа, Наля-сказочница, Липа и Вера храбро отстаивали свою крепость, то есть тенистое дерево, изображающее теперь селение белых. Но на стороне краснокожих был Быстрая Лапа, хватавший за ноги и своих, и чужих, визжавший при этом так неистово, что битву пришлось пресечь в самом разгаре, чтобы прекратить этот дикий визг.

Валерия Сергеевна внезапно почувствовала себя дурно и решила возвратиться домой. К тому же в воздухе повеяло грозой и духота давала себя чувствовать.

— Я провожу тебя, сестра! Боюсь, чтобы тебе не стало совсем плохо по дороге, — заботливо сказал дядя Жорж, успевший сбросить с головы убор Лесного Бродяги и ставший снова прежним дядей Жоржем. — Кстати, и Люсе надо домой: она ушибла нос, следовало бы сделать свинцовую примочку! Да и гроза собирается. Уедем, а затем пришлем коляску за остальными… До дождя еще далеко, тучи только что начали собираться.

— Ну-с, детки, кто в первую очередь едет с нами? Остальных я оставляю на попечение Большой Липы. Она самая благоразумная из вас, — сказала Валерия Сергеевна.

Поглядывая тревожно на побледневшее от усталости лицо сестры, дядя Жорж усаживал девочек, вызвавшихся ехать в первую очередь.

Кроме Люси, усадили в коляску и Сашу-растеряшу, которая потеряла в малиннике подвязки с обеих ног, и поэтому чулки сползали у девочки поминутно и доставляли ей массу хлопот.

Взяли и белокурую Наташу, которая жаловалась, что у нее заболел животик, и Ляля-малютка, не отходившая ни на шаг от своей подружки, попросилась с ней в коляску.

Налю и Софочку прихватили тоже. Налю — по слабости здоровья, Софочку — из боязни оставить такую шалунью с Кодей.

— Липа, голубушка, последи за ними всеми, пока не вернется коляска! — попросила Валерия Сергеевна.

— Положись на меня, мамочка, потому что я единственный мужчина и защитник в данное время! — крикнул Слава вслед уезжавшей коляске.

— Да-да! И я тоже посмотрю, чтобы ничего не случилось! — вторила ему Кодя.

Дядя Жорж усмехнулся и незаметно указал Коде глазами на распухший нос Люси.

Кодя смущенно затеребила свой вихрастый хохол.

Жучок кинулся было вслед за уезжавшими, но Слава энергично крикнул ему, возмущенный таким поступком:

— Быстрая Лапа! Изменник! Куда? Ты обязан остаться здесь! Понимаешь?

Поджав хвост, Жучок вернулся к краснокожим братьям.

* * *

Вскоре все небо обложило тучами, и воздух накалился, как огромная печь. В лесу потемнело, и на малиновой поляне среди белого дня наступила ночь.

— Будет страшная гроза, — прошептала Вера.

— Ничего! Коляска успеет до грозы отвезти наших и вернуться! — успокаивала детей Липа.

— Ах, недаром я встала с левой ноги сегодня и надела наизнанку кофту! — сказала Маня, но вдруг спохватилась и, оглядывая девочек, стала их считать.

— Одна… две… три… — тыкала она указательным пальцем то в одну, то в другую сторону. — Ну да, так и есть, тринадцать! Ужасное число! Конечно, оно принесет несчастье! Иначе и не может быть!

— Да где ты взяла тринадцать? Нас только девять, — возразила Липа. — Ты, я, Вера, Ганя, Оля, Катиша, Кодя, Слава и Сара!

— Прошу не обижать, мы с Кодей представляем из себя шестерых людей сразу: двух лесных братьев, двух краснокожих и двух просто детей, — обиженно заявил Слава.

— А Жучок? Ты забыл его, кажется, мой краснокожий брат! — произнесла возмущенно Кодя.

Жучок почувствовал, что разговор идет о нем, завилял хвостом, как будто хотел подтвердить слова Коди.

— Ну да, забыли! Разве можно забывать Жучка!

Вдруг оглушительный удар грома сухим, трескучим эхом разлетелся по лесу.

— Гроза! Я боюсь! Мне страшно! — со слезами вскричала Катиша-трусиша и, схватив за руки сестру, метнулась с ней к дереву, стоящему посреди поляны. Здесь, уткнувшись лицом в ствол огромного дуба, она громко зарыдала от страха, закрывая руками лицо.

Ослепительная, яркая, огромная молния огненной птицей пронеслась по небу.

Все бросились к дереву следом за Катишей.

Одна Кодя, как ни в чем не бывало, стояла с поднятой к небу головой, и, захлебываясь от восторга, говорила:

— Смотрите! Смотрите! Какая прелесть! Небо точно разрывается надвое! На две огромные половины. Как это красиво! Ах, какая дивная красота!

Новый удар грома, сильнее прежнего, потряс землю.

— Кодя! Кодя! — кричали дети, укрывшиеся под деревом. — Иди к нам! Тебя убьет! Иди скорей!

Но Кодя все стояла на одном месте и, словно зачарованная, любовалась картиной разыгравшейся грозы.

Она вспоминала о таких же грозах там, в далеком море, еще при жизни отца. Он научил свою Кодю не бояться, а любить их.

А девочки под деревом шептали испуганно:

— Ах! Господи, помилуй, как страшно!

— Хоть бы гром больше не гремел! Ужас какой! — рыдала Катиша.

— У нас молнией человека убило в деревне, — сообщила Ганя, — так весь и сгорел!

— А мне не страшно! Если суждено умереть, так не все ли равно: от грозы или от болезни? — прошептала Сара. — И потом… я буду тогда с моим папочкой! — заключила она с печальной улыбкой.

— Говорила я — понедельник нынче! Не следовало ехать! Вот теперь и умрем все! Убьет нас гроза! — твердила Маня.

— Не каркай, точно ворона, — вспылила Вера.

— Смерть не страшна храбрецам, — важно произнес Слава, трепля черную шею Жучка.

Новый оглушительный удар пронесся над головами испуганных детей.

Сначала огненный зигзаг молнии прорезал небо… Затем страшный гул потряс и небо, и землю, и лес…

— Кодя! — отчаянно выкрикнул Слава, но голос его утонул среди грозового шума.

Но Кодя и без того очнулась.

— Что вы делаете, глупые?… Нельзя прятаться в грозу под деревья!.. Деревья притягивают молнию! — закричала она.

Слава, привыкший повиноваться Соколиному Глазу, как своему вождю, первый выскочил из-под развесистых дубовых веток. Жучок последовал за своим господином.

Большая Липа поколебалась с минуту, потом быстро схватила за руку Маню и побежала с ней на поляну. Сара последовала за ними.

В голосе Коди было что-то такое, что заставило ее повиноваться.

Она много видела, много испытала, несмотря на ее детский возраст. И потом Кодя не только не лжет, но попусту и не болтает ничего!

Одна только Вера упрямо остается под деревом. Да еще Катиша-трусиша, от страха зажмурившая глаза и зажавшая уши.

— Вера! Катя! — кричит Кодя отчаянно. — Скорее прочь от дерева, иначе вас убьет!

— Неправда! — сердито отвечает Вера. — Под деревом не может убить! Убивает на открытом месте, это все знают!

— Я боюсь выйти! — стонет Катиша.

— Вера! Катя! Слушайтесь меня! — повторяет Кодя.

Голос Коди звучит властно.

Она бросается вперед, хватает плачущую Катишу за руку и отрывает ее от дуба. Потом кидается к Вере.

— Ты будешь слушаться меня, Вера!

— Убирайся!

— Берегись потерять хоть одну минуту, а то будет поздно…

Одной рукой Кодя держит Катю, буквально повисшую на ее плече, другой отчаянно борется с упрямой Верой.

Та готова царапаться и кусаться, лишь бы не уступить.

Внезапно ослепительно острая молния проносится мимо и с оглушительным, громовым ударом падает вниз… От старого столетнего дуба разлетается миллион искр… Огненное пламя мгновенно разгорается на его вершине…

Сухой, отчаянный треск — и падает на землю жутко охнувшее дерево-великан…

Оглушительный удар гремит над землей. Столпившиеся на поляне дети глядят друг на друга растерянно.

— Кодя! Вера! Катиша! — стонет Большая Липа, хватаясь за голову. — Где вы? Где вы?

— Молния ударила в дерево точь-в-точь как в деревне, — шепчет Ганя и крестится широким крестом "по-деревенски".

— Господи! Царица Небесная! Владычица! Будь милостива к нам, грешным! — плачет Липа.

Она становится первая на колени и молится, припав головой к земле.

Оля рыдает на всю поляну, протягивая руки вперед, по направлению к поверженному дубу.

— Катиша! Бедная Катиша! Молния убила ее! — кричит она.

Огромное дерево беспомощно лежит перед ними. Расщепив его кору и опалив верхушку дуба, молния, проскользнув по стволу, ушла в землю.

С замиранием сердца дети смотрят на поверженного великана.

Они видели упрямство Веры, борьбу ее с Кодей в последний миг.

Рыдает Оля, рыдают Липа, Маня, Сара, Ганя и Слава, забывший теперь, что он член лесного кружка, Следопыт-Разведчик, которому плакать нельзя.

Отчаянно воет Жучок на всю лесную поляну.

* * *

— Кодя!

Этот крик вырвался разом у всех девочек.

Жучок первый с оглушительным визгом кинулся Коде на грудь, дрожа от счастья, охватившего верного четвероногого друга.

— Кодя! Ты жива? А другие? Что с ними? Где они? — посыпалось градом на девочку со всех сторон.

— Они там… Я уложила их на траву. Они живы тоже, но без памяти от испуга… — спешит она успокоить детей. — К счастью, я оказалась сильнее Веры и насильно вытащила ее из-под дерева до того, как молния ударила в дуб…

— Кодя! Милая Кодя!

— Смелая Кодя!

— Прекрасная Кодя!

Вокруг Коди теснятся взбудораженные, взволнованные дети. Ее целуют, сжимают в объятиях и плачут.

Все плачут. Даже Следопыт. Даже Жучок. По-своему, разумеется, по-собачьему.

— Соколиный Глаз, ты — смелейший и лучший из людей на земле, белых и краснокожих, — глотая слезы, говорит Слава и жмет руку Коде так, что она вскрикивает от боли.

Все последующее затем происходит как во сне: бегут к ручью за водой, приносят ее в Славиной шляпе, мочат в ней свои косынки и кладут их на головы потерявших сознание Веры и Кати…

Если бы не Кодя, вытащившая их в последнюю минуту, рискуя собственной жизнью, их уже не было бы в живых.

Это узнали все. В числе первых — дядя Жорж и кучер Михайло, приехавшие в коляске за детьми на малиновую поляну.

Они чуть не загнали лошадей, торопясь за оставленными в лесу детьми.

Пришедших в себя Веру и Катю уложили в коляску.

К счастью, девочки отделались обмороком и чувствовали себя сейчас вполне здоровыми.

Кодя, красная, как пион, выслушивает похвалы ее храбрости и самоотверженности и отчаянно теребит по привычке свой удивительный вихор.

— Кодя — настоящая героиня. Если бы не ее мужество и присутствие духа, то, наверное… — начинает дядя Жорж и не доканчивает, не будучи в состоянии побороть своего волнения, только крепко сжимает Кодину руку.

А там, в "Лесном убежище", новые похвалы, поцелуи и объятья ожидают Кодю. Потрясенная происшедшим, Валерия Сергеевна держит в объятьях девочку. Няня мечется, охает и причитает, закидывая вопросами детей. Доктор Анна Васильевна, Марья Андреевна, дети и прислуга смотрят на Кодю, как на восьмое чудо света.

После благодарственного молебна, отслуженного в крошечной церкви «Убежища» приглашенным из города батюшкой, Валерия Сергеевна сняла с себя медальон и надела его на шею смущенной Коде.

— Это тебе за спасение твоих подруг! — говорит она торжественно и целует девочку.

Кодя переходит из объятий в объятия и недоумевает, что она сделала особенного, почему ее надо так благодарить? "Ведь каждый на ее месте, — размышляет Кодя, — должен бы поступить так же!"

В тот же вечер, когда она собиралась уснуть, к ее постели подошла Вера.

— Кодя… милая… храбрая… Прости меня… — говорит Вера, прижимаясь щекой к щеке Коди. — Ах, Кодя… если бы не ты… не ты… Как мне отблагодарить тебя? — и совсем уж смущенно добавляет: — Я никогда-никогда не буду больше такой злючкой, Кодя… Подумать страшно, что стало бы со всеми нами, если бы не ты!

* * *

Вера скоро оправилась от своего испуга. У Катиши дело вышло несколько посложнее.

Дней пять Катишу била сильная лихорадка, а по ночам во сне она то и дело вскрикивала на всю комнату:

— Молния! Гроза! Спасите!

Это навело Кодю на мысль вылечить Катишу от страха, и она стала ждать только подходящего случая.

* * *

Суббота. Канун праздника.

"Лесные девочки" только что пришли из домашней церкви «Убежища», где стояли всенощную.

Наскоро закусив бутербродами с вечерним молоком, они поднялись наверх, в спальню, и улеглись по своим постелям, мечтая о тех удовольствиях, которые ожидали их каждый праздник в виде пикников и дальних поездок в лес.

Марья Андреевна, уставшая за день, раньше обыкновенного потушила лампу, и большая спальня погрузилась в темноту.

Тишина воцарилась в комнате. Только кто-то из "лесных девочек" делился впечатлениями, чуть слышно перешептываясь с соседкой по кровати, да, кряхтя и охая, няня растирала свои больные ноги.

И вот неожиданно под кроваткой Катиши-трусиши раздается громкое, слышное на всю спальню кваканье:

"Ква-ква-ква!"

Нужно сказать, что больше всего в мире, больше грозы и коров, больше темноты и свиньи Машки, больше Полкана и червяков Катя боится лягушек.

Лягушка для Катиши всего страшнее в мире. Из-за лягушек Катя никогда не решается выйти погулять после дождя, зная, что лягушки любят сырость. Она никогда не купается в лесном озере с другими девочками, потому что там водится пропасть лягушек и жаб.

И точно назло Катише, в спальню "лесных девочек" сегодня забралась лягушка!

Зубы Катиши начинают щелкать от страха. Она поднимается и пронзительно визжит на весь дортуар:

— Лягушка! Ай! Лягушка! Лягушка!

"Ква-ква-ква!" — невозмутимо отвечает непрошеная гостья из-под кровати.

— Что такое? Что случилось? — спрашивают сонные, встревоженные девочки.

— Лягушка! — вскрикивает еще раз Катиша и зарывается в подушку головой.

"Ква-ква-ква!" — снова доносится из-под кровати.

— Что ты, матушка, государынька моя?! Очнись, родная! Как может попасть лягушка в спальню, на второй этаж! — искренно возмущается няня.

"Ква-ква-ква!" — прерывает ее громкое кваканье.

— Ах, батюшки! И впрямь лягушка!

Катя продолжает кричать.

Девочки вскакивают со своих постелей и сбегаются к ней на помощь.

Особенно Оля. Она всегда очень волнуется за сестру.

Но и сама Оля, и другие девочки боятся лягушек не меньше Кати.

Они нерешительно топчутся на месте и робко переглядываются между собой.

В спальне чьей-то предупредительной рукой уже зажжена второпях лампа.

— Ай-ай-ай! Возьмите ее, иначе она прыгнет ко мне на постель! — умоляет Катиша подруг.

"Ква-ква-ква!" — неистовствует лягушка под кроватью, как будто намереваясь на самом деле подтвердить опасения Катиши и прыгнуть на постель.

— Поймайте ее! Поймайте! — кричат дети.

Как бы не так! Поймать лягушку — это, по мнению девочек, все равно, что прыгнуть в пасть бенгальского тигра!

Вдруг Софочка вспоминает, к общему удовольствию:

— Надо пойти разбудить Кодю! Если кто-либо и сможет взять лягушку в руки, так это только она!

— Правда! Правда! Софочка говорит правду! — соглашаются дети.

— Совершенно верно! — неожиданно слышится знакомый голос из-под Катиной кровати. — И в доказательство скажу вам всем — я уже поймала лягушку, она здесь, у меня в кулаке!

Вихрастая голова Коди высовывается из-под кровати.

— Ах! — вскрикивают девочки в один голос. — Лягушка у нее в руках! Лягушка!

— Что же тут удивительного? Я поймала ее пока вы тут дрожали от страха, — снова говорит Кодя, смеясь, и, присев, к немалому ужасу Кати, на край ее постели, продолжает решительным тоном:

— Я посажу ее тебе сейчас на плечи, Катиша-трусиша, если ты не возьмешь ее в руки тотчас же в присутствии нас всех! Ты должна убедиться, что лягушка вовсе не так страшна… Попробуй… И ты навсегда отучишься от своей глупой боязни! Ты слышишь меня, Катя?

Увы! Катиша слышит прекрасно и, сидя с вытаращенными от страха глазами на своей постели, лепечет заплетающимся языком:

— Кодя, милочка, дорогаечка, золотаечка! Кодя, уйди с твоей гадкой лягушкой! Уйди, пожалуйста, подальше от меня!

— Коденька, государынька моя! — вторит ей и няня, не решающаяся прибегнуть к более крутым мерам, так как сама боится всяких жаб, лягушек и мышей. — Государынька моя, уважь Катенькину просьбу…

Но Кодя неумолима.

Без малейшего колебания, обычным важным тоном Соколиного Глаза она сказала:

— Не мешайте мне отучить девочку от трусости и дать ей возможность принять прозвище храбреца! Она или возьмет лягушку и подержит ее в продолжение минуты на своей ладони, или сейчас я посажу ее на шею этой трусихи! Даю минуту на размышление. Итак, я начинаю отсчитывать: раз… два… три…

Голос Коди полон решимости, лицо сурово.

Что она не шутит — увы! — в этом сомневаться нельзя. Катиша видит отлично это суровое лицо и слышит этот решительный голос…

Все это заставляет Катишу выбрать менее жуткое из двух. Она зажмуривает глаза, раскрывает для чего-то рот во всю его величину и так, не глядя, протягивает руку Коде.

— Только скорее! Только скорее! — со слезами молит она.

Что-то холодное, твердое, страшное переходит из рук Коди в руку Катиши.

Катиша с отчаянием сжимает кулак и кричит при этом на весь дом, на все «Убежище», на всю лесную усадьбу:

— Спасите! Помогите! Я ее держу! Она у меня в руках! Спасите меня, спасите!

— Довольно, — решает Кодя и с силой вырывает у Катиши злополучную лягушку из рук.

— Молодец! Не струсила и достойна названия храброй! — одобряюще говорит она, ударяя по плечу горько рыдающую Катишу.

— А теперь, — обращается Кодя ко всем девочкам, — я вам покажу, на что может быть способен Соколиный Глаз…

И она преспокойно кладет лягушку себе в рот.

— Ах! — с ужасом вскрикивают двенадцать девочек.

— Кодя хочет съесть живую лягушку! Смотрите, лягушка у нее во рту!

— Святители! Угодники! Божия Матерь! Владычица! — шепчет, содрогаясь, няня. — И впрямь, лягушку съесть собирается, Башибузук!

Кодя смотрит на всех с минуту серьезно, авслед за этим разражается громким, неудержимым смехом.

— Не лягушка это, не лягушка, а… вот! — и она широко раскрывает рот.

Во рту Коди яблоко, отнюдь не похожее на зеленую лягушку.

Она вынимает его изо рта и весело говорит:

— А лягушки никакой и не было даже… Я сама сидела и квакала под Катиной постелью… Хотела приучить ее не быть такой трусихой, да, кажется, из этого ничего не вышло!

Да, кажется, не вышло, потому что Катиша-трусиша, хотя и подержала в руках воображаемую лягушку, а все же не ходит гулять после дождя, пока не просохнут дорожки, и по-прежнему не купается в лесном озере.

* * *

Давно пролетело жаркое лето. Стало холодно и грустно в лесу. Листья с деревьев совсем опали. Только сосны и ели по-прежнему пышны и зелены и оживляют лесную глушь.

Цветы давно увяли на клумбах. Кружит осенний холодный ветер, да мелкий дождь моросит с утра.

Вечные сумерки стоят над лесной усадьбой. Часто из леса доносится вой волков, протяжный, однозвучный и жуткий. Ему вторят Рябчик и Полкан, спрятавшиеся в свои будки от осенней сырости.

Скучно и тоскливо осенью в лесу.

И в самом «Убежище» не менее скучно. Полдня проходит за уроками, другая половина — за играми, чтением и рукоделием. Девочки готовят сюрпризы к рождественским праздникам.

До Рождества остается каких-нибудь два месяца. А там и святки! Не заметишь, как подойдут!

Дети маются в ожидании первого снега. Игра в снежки, катание на санках с горы и на коньках по глади лесного озера. Но большая радость, прекрасный праздник ждет их впереди!

К Славе взяли учителя, который должен готовить мальчика в корпус, куда Слава поступит в будущем году.

Люсю сама Валерия Сергеевна взялась подготовить в приготовительный класс гимназии.

Марья Андреевна, в свою очередь, занимается с детьми, особенно со старшими: Верой, Липой и Маней, которым предстоит с будущей осени переселиться в соседний город в пансион.

Малыши занимаются по-прежнему.

А Кодя, лишенная возможности часто видеться с детьми Симановскими, скучает. Заниматься ей неинтересно. Девочки проходят то, чему она давно выучилась в Ялте с детьми товарища ее отца.

А шить она не умеет вовсе.

Чтобы рассеять как-нибудь Кодю, скучающую по вольной летней жизни, Марья Андреевна придумала новое занятие для нее. Ровно час в день Кодя, закутанная в непромокаемый плащ, при ближайшем участии Жучка, за оградой сада пасет Болтушку.

Болтушка тоже скучает по зеленому лесу, по сочной траве и летней жизни на воле, как и Кодя. Бедная овечка похудела даже, находясь постоянно в душном помещении, взаперти. И Кодя великодушно вызвалась ежедневно пасти Болтушку.

Дождь и слякоть для нее, Коди, нипочем. Она никогда не простужается, не схватывает насморк, как другие дети.

Сначала Мама Валя пришла в ужас, что Кодя будет пасти Болтушку, но тут на помощь Коде пришли доктор Анна Васильевна и Марья Андреевна, заявившие начальнице, что для таких, как Кодя, ежедневные прогулки, даже при дождливой и холодной погоде, нужнее сна и еды. И, скрепя сердце, Мама Валя дала на это свое согласие, приказав, однако, строго-настрого Коде не отходить от ворот.

* * *

Выглянуло скупое осеннее солнце и осенило своей короткой лаской лес.

Кодя в теплой ватной курточке, в меховом треухе и высоких, непромокаемых сапогах, похлопывая рукавицами, пляшет от нетерпения, стоя на одном месте.

Болтушка с невозмутимым видом пощипывает траву. Жучок, заинтересованный прыгающей с дерева на дерево белкой, лает оглушительно, то и дело выделывая удивительные прыжки.

Забор лесной усадьбы… ворота… большой дом и маленький… Церковка на горке…

А там, в лесу, — красота! Рдеют поздние ягоды брусники… Пышно зеленеют сосны… Солнце пробирается в глубину ветвей… Да, хорошо!

Но Кодю туда не пускают. Чего они боятся, право? Волков, что ли? Но волки не подойдут так близко к человеческому жилью: они сами боятся людей. И потом Кодя не отошла бы слишком далеко от усадьбы. Так, немножко разве, прогуляла бы Болтушку по лесной чаще, где еще чуть зеленеют остатки травы.

Ну, разумеется, никакого несчастья от этого произойти не может!

Кодя выглядывает за ворота.

Там все тихо и спокойно. На дворе никого нет. В саду, где еще полчаса назад "лесные девочки" совершали послеобеденную прогулку, теперь тоже пусто.

Кодя знает, что они сейчас в классной: кто читает, кто играет в куклы, кто слушает Налины сказки. Долго на сыром воздухе оставаться им нельзя. Теперь не лето.

Но она, Кодя, не такая слабенькая. Ее так и тянет пробежаться хоть разок по лесной чаще.

Один-единственный раз.

Соблазн растет с каждой минутой в душе Коди. Никакое благоразумие не в силах выдержать борьбы с ним.

Девочка еще раз оглядывается на окна дома. Все спокойно… Никто не видит ее… Сердце то прыгает, то замирает в груди Коди.

И тихо шепнув: "Болтушка! Жучок!", — она исчезает в чаще.

Четвероногие спутники вполне сочувствуют Кодиному решению.

Еще бы! Они сами стосковались без леса, у этих скучных ворот!

Жучок в одно мгновение превращается вновь в неистового дикаря Быструю Лапу и пляшет свой дикий танец вокруг Коди.

А Болтушка просто-таки счастлива погулять на воле. И даже вместо обычного: "бэ-бэ-бэ!" как будто приговаривает: "Хорошо мне! Хорошо мне! То есть, удивительно хорошо!"

Или только это так слышится Коде?

Действительно, хорошо в лесу!

Кодя бросается со всего размаха на землю кубарем катится по траве.

Рядом с ней радостно прыгает Жучок.

Быстрая Лапа неузнаваем в лесной чаще.

"Давно бы следовало прийти сюда! А то невидаль какая — гулять под забором!" — как будто говорят Коде его радостно-восторженные глаза.

Болтушка в полном молчании наслаждается вкусом лесных корней и последней травки.

Кодя лежит на сухой траве, глядит в небо и мечтает.

Придет лето, опять трава зазеленеет, запестреет цветами. Здесь и там замелькают мотыльки, вернутся перелетные птицы с юга, и снова будет весело и хорошо…

* * *

Тихое рычание Жучка внезапно обрывает вереницу Кодиных мыслей. Она быстро поднимает голову и смотрит на Жучка, который, в свою очередь, глядит, тревожно насторожившись, в чащу.

— Краснокожий товарищ мой, Быстрая Лапа, что ты?

Но Жучок даже не смотрит сейчас на своего вождя Соколиного Глаза. Совсем иное приковало внимание Жучка.

Кодя следит за его взлядом и видит большое, тощее, серое, похожее на собаку животное, со втянутым животом, со стоячими ушами и с горящими, как уголья, глазами, которое подкрадывается к мирно пасущейся овце.

— Волк! — отчаянно вырывается у Коди, и она крепче сжимает в руке небольшую дубинку, с которой никогда, как настоящий пастух, не расстается, когда пасет Болтушку. — Болтушка, сюда! — кричит Кодя и, не помня себя, кидается вперед с поднятой дубинкой.

Жучок с оглушительным лаем, вернее, воем, следует за ней.

Но волк слишком проголодался, чтобы испугаться девочку и небольшого пса. Он бросается на Болтушку и, вцепившись зубами в ее белую спинку, легко поднимает блеющую овечку и тащит ее в лес.

— Жучок, за мной! — вопит Кодя и, в два прыжка настигнув хищника, изнемогающего под тяжестью овцы, изо всех сил бьет его дубинкой по спине. От боли и испуга волк выпускает из пасти окровавленную добычу и мгновенно поворачивается в сторону девочки.

Во всей его поджарой от голода фигуре видна дикая решимость не уступить намеченной добычи.

С минуту он ждет, наступив передними лапами на лежащую перед ним бедную Болтушку. Затем делает прыжок по направлению к Коде и… с воем отскакивает назад. Жучок предупреждает его и со всей силой своих острых зубов впивается в его шею…

Кодя едва помнит, что произошло вслед за этим…

С диким воем собака и волк катаются по траве, обезумев от ярости, а она, Кодя, изо всех сил бьет дубинкой лесного хищника каждый раз, когда он подминает под себя Жучка и оказывается сверху.

Это происходит до тех пор, пока дикий вопль Коди и отчаянный вой животных не были услышаны в усадьбе.

Кучер Михайло, дворник и сторож с вилами, дубинами и двумя ружьями, имеющимися в усадьбе, бегут в лес.

За ними бегут повар Симановских, Слава и его учитель. Последний с револьвером в руках.

Гремят выстрелы по всему лесу, выпущенные в воздух, из предосторожности, чтобы не задеть Кодю и Жучка.

Волк чует — ему несдобровать от сильнейшего врага. Остается одно спасение — бегство. И с отчаянным воем, бросив Жучка, он снова устремляется к Болтушке, истекающей кровью. Но тут его опять встречает дубинка Коди.

Пренебрегая опасностью, девочка так и барабанит дубинкой то по голове, то по серой спине хищника, то по его костлявым бокам.

Новый выстрел отрезвляет зверя, и волк кидается в чащу, оставив свою добычу и думая только о спасении.

Теперь в него можно стрелять без опасения поранить кого-либо. И кучер Михайло посылает пулю вдогонку зверю.

Отчаянный вой оглашает лес. Волк падает на землю мертвый…

* * *

С замирающим от жалости сердцем Кодя обмывает раны Жучка и несчастной Болтушки — жертв ее, Кодиной, опрометчивости.

Мужчины помогают девочке. Они преисполнены уважения к ее отваге. Ведь Кодя дралась один на один с волком, пренебрегая собственной жизнью ради спасения овечки!

Ей пожимают руки, восторгаются ею, хвалят ее, благодарят.

Но почему-то эти похвалы не радуют Кодю. Одна и та же дума преследует ее: ведь если бы не ее легкомыслие — Болтушка и Жучок были бы целы и невредимы, а теперь…

Сколько страданий пришлось им перенести из-за нее!

Непривычно притихшая, идет она, потупив голову, в усадьбу, рядом со Славой, между двумя израненными четвероногими друзьями. Сзади нее тащат убитого волка. А там, в усадьбе, ее уже встречают. Слава и Люся под руководством доктора Анны Васильевны делают перевязку раненым. Кодя в отчаянии.

— Если Болтушка и Жучок умрут, истекут кровью, я буду виновницей их гибели! — говорит Кодя и, уткнувшись головой в колени начальницы, тихо стонет. Мама Валя успокаивает девочку и решает не выговаривать ей за ее проступок.

К счастью, четвероногие друзья скоро оправились.

Но Кодина сердечная рана раскаяния в содеянном поступке долго не могла еще затянуться.

По ее просьбе шкуру убитого волка повесили в классной. Каждый раз, когда мысли о новых проказах начинали роиться в голове девочки, Кодя бросала взгляд на волчью шкуру, и вмиг у нее исчезало всякое желание шалить.

Кодя выпросила разрешение повесить на ошейник Жучка бронзовую медаль, купленную в городе, на которой была выгравирована краткая надпись:

"Храброму Жучку. От Коди".

И долго еще рассказывали всем о том, как маленький Жучок бросился на большого волка ради спасения Коди.

* * *

Это был скучнейший урок. Никто, положительно никто не любил его!

Марья Андреевна, сидя на своем обычном месте в классной, читает вслух:

— У одного мальчика было четыре десятка яблок в одной корзине и пятнадцать яблок в другой. Из первой корзины мальчик продал восемнадцать яблок…

"Лесные девочки", все, кроме Ляли-малютки, которая в это время тщательно выписывает буквы в своей тетрадке, решают задачу.

"У одного мальчика было четыре десятка яблок в одной корзине…"

Ах, как это скучно!

Кодя давно, еще в Ялте, прошла четыре правила арифметики и теперь невыносимо тоскует за уроком.

За окнами теперь прочно водворилась красавица-зима. Лес, одетый во все белое, стал чистеньким, свежим и волшебным. Белые снежинки малюсенькими бабочками порхают в воздухе. Зеленые сосны и ели стоят, запушенные инеем.

А там, за чащей, среди седых деревьев расчищенная дорожка ведет к лесному озерку.

На озере снежная гора. Несколько маленьких санок-самокатов стоят в маленькой, сколоченной на скорую руку избушке, куда дети забегают погреться после катания с горы.

После обеда всех поведут на озеро, кроме слабенькой Сары да Ляли-малютки, которым запрещено долго быть на воздухе, и они могут только чинно гулять по саду, по его расчищенным дорожкам.

Белокурая Наташа, верный и неотлучный друг Ляли, добровольно жертвует веселой забавой на озере и чинно гуляет со своей маленькой подружкой, чтобы та не слишком скучала без нее.

Остальные девочки мечтают о предстоящей прогулке и стараются как можно лучше решить задачу, зная, что от этого зависит продолжительность урока.

Что, однако, с Кодей? Зачем она незаметно соскользнула со стула и очутилась под столом? Что она так пристально разглядывает там?

"Мама Валя уехала в город. Вернется только к ужину. Слава и Люся с ней… Как скучно без них! Чем бы позабавиться до их приезда?" — думает Кодя.

В кармане Коди есть что-то, что можно, несомненно, "пустить в дело". А если пустить это «что-то» в дело, то выйдет очень интересная и забавная история.

"Ха-ха-ха! Презабавная выйдет штучка!" — говорит она про себя.

Она лезет в карман, по своей величине похожий скорее на мешок, вытаскивает оттуда тщательно завернутую в бумажку иголку с длинной-предлинной ниткой и осторожно начинает ползать от одной пары детских ног к другой, с ловкостью, которой позавидовал бы настоящий краснокожий. Рядом с каждой парой ног она остается ненадолго, затем также бесшумно ползет дальше.

Марья Андреевна в это время помогает Нале и Вере решать задачу, которая дается им с трудом.

Дети целиком ушли в свою работу. Никому из них не приходит в голову заглянуть под стол, где копошится Кодя.

"У мальчика было четыре десятка яблок в одной корзине…"

И вдруг отчаянный крик:

— Мышь!

Мышей в "Лесном убежище" боится не только Катиша-трусиша, но и все девочки. Даже Софочка недолюбливает этих зверьков. Можно представить, что началось в классной при одном напоминании о мыши!

Все соскочили со своих стульев и кинулись в разные стороны.

Но не тут-то было. Бежать ни одна из девочек решительно не могла по очень простой причине — иголка с ниткой в руках Коди сделали свое дело. Подолы двенадцати девочек оказались крепко-накрепко сшитыми. Поэтому двенадцать маленьких лесных обитательниц усадьбы могли только двигаться одна за другой длинной вереницей.

— Мышь! — еще раз выкрикнул под столом голос Коди, которая нарочно, точно мышь, скребла ногтем о пол подле стула Катиши.

Катиша вскочила на свой стул.

И двенадцать девочек запрыгнули, как сороки, на свои стулья.

Катиша спрыгнула на пол, бросилась с пронзительным криком в столовую, и длинная шеренга девочек, не отставая, кинулась туда же за ней.

И надо же было Лизе-стряпухе как раз в эту минуту нести огромную фарфоровую миску с супом им навстречу!

Катиша с диким криком: "Мышь!" наскочила на Лизу.

"Трах-тара-рах!.. Дзинь! Дзинь! Дзинь!" — разлетевшись на сотню мельчайших кусков, пропела разбитая вдребезги миска, выливая суп на пол.

Невесть откуда выскочил Жучок и, бросившись к месту катастрофы, живо вылизал с пола суп. Покончив с этим делом, он с отчаянным лаем устремился следом за девочками, хватая по пути за платье то одну, то другую.

Из классной уже бежала Марья Андреевна, из лазарета — Анна Васильевна, из людской — прислуга.

— Что такое?

— Пожар?

— Горим?

Кучер Михайло разволновался до такой степени, что схватил ведро, полное воды, и, очевидно, не соображая, что делает, вылил все содержимое ведра на колени няни, кричавшей громче других:

— Горим!

Марья Андреевна кричала не менее громко:

— Дети, успокойтесь! Никакой мыши нет! Это, наверное, опять Кодина проделка! Успокойтесь, дети! Слышите меня — никакой мыши нет!

Но сами девочки кричали так, что было мудрено что-либо услышать.

— Мама Валя едет! — покрывая всеобщий шум, прозвенел громко и весело голос Коди.

Дети живо остановились.

— Где Мама Валя? Где? Разве она уже вернулась?

Маму Валю ждали только к вечеру. Стало быть, что-то случилось, раз она возвращается раньше. Уж не заболела ли опять?

Маму Валю обожает все "Лесное убежище", и достаточно было лишь одной мысли, что с ней неблагополучно, и мышь забыта.

Кодя отлично пользуется этим случаем и, схватив нянины большие ножницы, живо отделяет одну девочку от другой.

— Ах вы, трусишки, — говорит она наставительно, — никакой мыши здесь нет… Я пошутила. И Мама Валя не думает возвращаться даже, это я нарочно сказала, чтобы как-нибудь облагоразумить вас!

И она старательно продолжает свою работу.

Плачевная, однако, это работа.

Во всем виноваты ножницы: вместо того, чтобы отделить сшитые подолы воспитанниц «Убежища», они режут огромные дырки на шерстяной ткани теплых платьиц. Получается дыра на костюме Липы. И еще дыра на подоле Веры, и у Сарочки, и у Нали, словом, почти у всех.

Марья Андреевна в ужасе. Няня тоже. И Лиза-стряпуха тоже в ужасе…

Во-первых, испорчено больше полудюжины платьев. Во-вторых, от суповой миски остались одни черепки. В-третьих, мокрая няня похожа на утку, только что вынырнувшую из воды. В-четвертых, у кучера лицо вытянуто от смущения, а глаза прилипли к полу, и он в двадцатый раз принимается извиняться за свою неосторожность перед няней.

И Кодя смущена, не улыбается больше…

Марья Андреевна берет ее за руку, подводит к шкуре волка, висящей на стене классной, и говорит печально и строго:

— Кодя не исполнила своего слова!

— И солгала… — вторит ей убитым голосом Кодя. — Сказала, что Мама Валя едет, а Мама Валя и не думает ехать…

— А честная Кодя никогда не лжет! — вторит девочке ее наставница.

— Никогда! — эхом откликается Кодя. — И поэтому заслуживает наказания, — совсем тихо прибавляет она. — Накажите меня, пожалуйста!

— Я никогда не наказываю никого, ты это знаешь отлично, — говорит Марья Андреевна, — но я не отнимаю у тебя права сделать это самой…

— Хорошо! — соглашается Кодя. — Я накажу себя, потому что солгала и не сдержала данного при моем посвящении в члены лесного кружка обещания.

Глава 6

Всем "лесным девочкам" известно решение Коди наказать себя. Это наказание очень сурово: целую неделю Кодя не ходит на озеро и лишает себя удовольствия кататься с горы, играть в снежки со Славой, Люсей, Софочкой и Жучком, но… этого недостаточно Коде.

Правда, она наказала себя за глупую проказу, но все-таки впервые сказанная ложь осталась без наказания, и Кодя очень волнуется по этому поводу. Как и чем искупить эту ложь? В ушах Коди то и дело звучит фраза покойного отца:

"Моя Кодя всегда говорит правду, всегда одну только правду!"

А она взяла и солгала. Сказала тогда, в то злополучное утро, что Мама Валя едет, и это та же ложь, та же несдержанная клятва…

Стыдно Коде. Невесело на душе…

Да, как Соколиный Глаз и член лесного кружка, она провинилась перед остальными!

"Ложь можно искупить только сугубой правдой. Правдой, усиленной правдой, и ничем другим", — припоминает Кодя слышанные когда-то слова.

Но как это сделать?

"Ах, вот, — мысленно говорит Кодя, — я буду говорить всем в глаза все то, что я о них думаю! Да. Это и будет прекрасное искупление!"

И Кодя как можно скорее решает привести свою мысль в исполнение.

Прежде всего она идет к няне в ее комнатку, где старушка, ничего не подозревая, вяжет чулок.

— Нянюшка, — говорит Кодя с видом кроткой голубки, — милая, хорошая, дорогая моя нянюшка, знаете ли вы, что я вас не очень-то люблю?

— Люби, матушка, люби, государынька, — отвечает, не расслышав, растроганная няня. — Меня не за что не любить: пекусь я о вас, сиротках, как о внучках своих, денно и нощно…

— Вы не расслышали меня, няня! — с той же невозмутимой кротостью, но повышая голос, говорит снова Кодя. — Я вас не люблю и даже очень не люблю за то, что вы все время ворчите и всегда браните меня за всякую шалость. Люди должны быть приветливы и добры, как Мама Валя!

Сначала няня широко раскрывает рот и смотрит на Кодю так, точно перед ней не она, а серый волк из лесной чащи. Потом няня сердито и быстро говорит, предварительно роняя с носа очки:

— Башибузук! Как есть Сорвиголова! И не стыдно тебе, и не совестно, сударыня! Уходи от меня! Уходи, неблагодарная! Я ей и чулки штопаю, и платье чиню до полуночи, каждый день хоровожусь над ней, а она… Вот тебе и спасибо, государыня моя, отблагодарила меня…

— Не кричите, — тем же кротким и печальным голосом проговорила Кодя. — Все равно я вас от этого не в состоянии буду полюбить.

И она поспешила выйти из комнаты расходившейся старушки.

Теперь Кодя прошла прямо к доктору.

Анна Васильевна весело глядит на Кодю, отрываясь от книги.

Кодя стоит у порога и в свою очередь смотрит на Анну Васильевну.

— Что тебе нужно от меня, девочка?

— Я должна нынче высказать все то, что думала и говорила дурного о других, — говорит она, объясняя доктору свое решение.

— Это занятно! — улыбнулась добродушная Анна Васильевна. — Это занятно! Что же ты могла бы сказать дурного обо мне?

— О, ничего дурного, ни капли, только… Оказывается, что она называла доктора Анну Васильевну толстушкой, четырехместной каретой, называла уткой, ходящей вперевалку, один раз даже… какой ужас! — гиппопотамом!

— Нехорошо, Кодя! Нехорошо так насмехаться, в особенности над старшими, — спокойно говорит доктор.

Кодя смущенно опускает глаза.

— Простите, Анна Васильевна, — лепечет она. — Простите, потому что я вас все-таки очень-очень люблю, милая моя! Очень-очень люблю! — и она исчезает за дверью.

Вскоре она как ни в чем не бывало появляется в классной.

Там девочки как раз спорили о том, на кого похожа Липа: на липу, на березу или на осину.

— Кодя! Кодя! — спросили все в один голос. — Скажи нам, на кого, по-твоему, Липа похожа? Только говори правду!

— Правду? Хорошо. По-моему, Липа не похожа ни на липу, ни на осину, потому что они зеленые летом и белые зимой, а Липа совсем черная, как сапог, точно не моется никогда.

Липа вспыхивает от обиды.

— Я не черная, а смуглая! — говорит она.

— Посмотри на твои руки! — возражает Кодя. — Они вовсе не смуглые, а просто грязные…

Обиженная Липа расплакалась.

— Странно! — говорит Кодя. — Ведь меня просили сказать правду! Да я и сама решила говорить только правду.

— Кодя, Кодя, а я на кого похожа? — вскрикивает Софочка и сыплет скороговоркой: — Кодя, милая, скажи мне всю правду, укажи, чтоб исправилась я, чтобы полюбила ты меня!

— Мудрый Змей, краснокожий друг мой, — говорит торжественно Кодя, — тебе недостает храбрости. Надо быть смелей и не бояться ни лягушек, ни мышей.

Затем Кодя говорит Катише-трусише, что не выносит ее за трусость. Оле, ее сестричке, что она, Оля, не умеет отучить от страха младшую сестру. Мане — что пора бы ей перестать быть такой суеверной и что только необразованные люди верят еще в приметы и в сны.

— В сны-то уж верить буду! — сердито заявляет Маня. — Потому что они правду говорят! Сегодня я видела во сне, что все мы купались в озере, а это не к добру — к болезни. Вот увидишь!

Ляля-малютка, обнявшись с Наташей, подошла к Коде.

— А нам что ты скажешь, Кодя?

Ласковым взором девочка окинула обоих детей, трогательно привязанных друг к другу, и, помолчав, сказала:

— Вы обе так любите друг друга, так дружны между собой, что я бы очень хотела быть на месте одной из вас, чтобы самой иметь такого друга!

— Возьми меня! — протянула Саша-растеряша, выступая вперед.

— Тебя? — Кодя весело расхохоталась. — Хорошенько привяжи сначала твою голову к шее, Саша, а то, не ровен час, ты потеряешь и ее…

Девочки рассмеялись, а Саша надулась, слезы обиды навернулись у нее на глазах. Она полезла в карман за платком, но вместо платка, к общей потехе девочек, вытащила… скомканное в комок полотенце.

— А платок где? — изумились дети. И тут же стали искать Сашин платок.

Он оказался за классным шкафчиком Саши. По ошибке Саша приняла его за тряпку и вытирала им пыль со своих вещей.

Кодя хотела еще порадовать Сару и Ганю, находя их "по правде" милыми, славными девочками, но не успела, так как в это время стремительно распахнулась дверь, и Слава с Люсей, в сопровождении верного Жучка, вбежали в классную.

* * *

— Новость! — кричал Слава.

— Новость! — вторила ему Люся.

— Гав-гав-гав! — аккомпанировал детям Жучок.

— Мама купила… — начал, захлебываясь, Слава.

— Купила мама… — вторила ему Люся.

— Шину, — закончил Слава.

— Какую шину?

— Не шину, а ма-ши-ну.

— Гав-гав-гав!

— Швейную?

— Паровую?

— Железнодорожную?

— Неужели целый поезд?

Девочки теснились вокруг детей Симановских и их четвероногого спутника и смотрели им в рот, точно именно там, а не где-либо в другом месте, была спрятана загадочная машина.

— Ну же! Скорей! Скорей! — подгоняла Софочка.

— Какую машину купила Мама Валя? — кричала Кодя так громко, что Анна Васильевна прибежала осведомиться, все ли девочки здоровы и не болят ли у кого-нибудь из них зубы или живот.

Слава набрал в себя воздуха, надул щеки, точно два воздушных шара, и громко-громко произнес, как истый краснокожий дикарь, на весь дом одно только слово:

— Автомобиль!

— Мама купила автомобиль! — восторженно повторила Люся и волчком закружилась по комнате.

Оказалось, что Валерия Сергеевна действительно выписала из города для своей лесной усадьбы большой, прекрасный автомобиль.

Автомобиль должен был прибыть только через неделю.

С этого дня дети не пропускали ни одной свободной минуты, чтобы не поговорить о захватывающе-интересном для них предмете.

Кучер Михайло со сторожем наскоро готовили помещение для автомобиля в запасном сарае. В людской освободили комнату для шофера, который должен быль управлять автомобилем. Словом, все волновались.

Это было памятное воскресенье для обитателей лесной усадьбы.

После обедни, которую отстояли в своей лесной церковке, дети вскрикнули от неожиданности и восторга, выйдя на церковное крыльцо.

Посреди двора стоял новенький, нарядный, очень вместительный автомобиль, охраняемый человеком, с головы до ног закутанным в мех, наподобие эскимоса, и с огромными темными очками на лбу.

Человек оказался шофером. Он тут же дал столпившимся вокруг него детям первые объяснения насчет езды и устройства машины.

— Завтра мы все по очереди покатаемся на нем, — объявила "лесным девочкам" Валерия Сергеевна.

— Я не хочу! Я боюсь! — запищала было Катиша-трусиша.

— А я очень буду рада! — подняла голос Саша-растеряша. — Какая интересная вещь! — И она так низко наклонила голову, разглядывая колесо машины, что круглая шапочка соскользнула с ее головы.

— Твоя шапка, Саша, где твоя шапка? — закричали дети.

— Моя шапка? Она у меня на голове, — спокойно произнесла девочка.

— Ну не растеряха ли ты? В самом деле! На, надевай скорей, — произнесла Марья Андреевна, водворяя на место Сашину шапку.

— Я сегодня видела сон, что в доме пожар, а это к новости! — сообщала Маня. — Вот и есть новость — привезли автомобиль в усадьбу!

— Хороша новость, о которой мы знаем уже целую неделю! — засмеялся Слава.

Кодя молча разглядывала машину.

— Ждать до завтра! О, это слишком ужасно! Что думает об этом Следопыт, мой краснокожий друг? — шепотом обратилась она к Славе.

Следопыт, оказалось, думал то же, что и Кодя. Ждать до завтра — целая мука! Соколиный Глаз прав. До завтра кто знает, сколько еще случайностей может произойти в лесной усадьбе! Ах, если бы сегодня хотя бы посидеть на чудесных сиденьях машины!

— Я сейчас должен поехать за вещами, оставленными на станции, — произнес шофер, — надо привести в движение машину.

И он повертел ручку рычага спереди машины. Автомобиль зашипел, как огромная, жарко натопленная плита, на которую брызнули водой. Сильно запахло бензином.

Дети с замиранием сердца следили за каждым движением шофера.

Но Марья Андреевна сказала, что все это они подробно увидят завтра, и увела их в дом.

Как-то так вышло, что Кодя замедлила немного и вместе со Славой очутилась за открытыми дверями сарая, загородившими обоих детей от всех остальных.

Жучок последовал примеру своих любимцев.

Шофер долго возился с машиной, так долго, что, несмотря на стужу, ему стало жарко, и он решил пойти напиться в людскую избу.

Едва лишь успела скрыться за порогом пристройки его мохнатая, зашитая в мех, как у эскимоса, фигура, как Кодя, Слава и Жучок уже успели очутиться втроем на мягких сиденьях автомобиля.

— Как хорошо! — восхищался Слава. — Ну скажите на милость, это ли не хорошо?!

Жучок понял слова своего юного хозяина, взвизгнул и замахал хвостом от удовольствия, как бы вполне соглашаясь с ним.

— А это еще что такое?

Кодя протянула руку, взялась за какое-то небольшое колесико и повернула его несколько раз.

Что-то зашуршало, зашипело зловеще. В ту же минуту автомобиль запыхтел и, неожиданно рванувшись вперед, стремительно покатился из ворот усадьбы по ровной, как скатерть, снежной дороге, к полному ужасу обоих детей и Жучка.

* * *

Со страшной скоростью мчался автомобиль по дороге, пыхтя и оставляя за собой облако снежной пыли.

По обе стороны дороги тянулся двумя рядами лес. Стаи голодных ворон с испуганным карканьем шарахались в сторону при виде страшной машины.

Дети, полуживые от страха, подпрыгивали на эластичных подушках птицей летевшего экипажа.

Жучок уже не лаял, не визжал даже. Но вся его собачья фигура съежилась, подобралась и превратилась в жалкий дрожащий комок.

К счастью, дорога была без поворотов и извилин, прямая, как лента, так что Слава и Кодя, не имевшие никакого понятия об управлении машиной, могли пока что положиться на саму машину.

Но вот лес остался далеко позади. Теперь перед невольными путешественниками расстилалось во всю свою бесконечную ширь поле.

За полем лежало село, куда ежедневно ходила за провизией Лиза. Прямо посреди села стоял большой деревянный дом самого богатого мужика, старосты. Кодя и Слава летом не раз сопровождали туда Валерию Сергеевну.

Этот дом преграждал путь автомобилю. Он был выстроен как раз на дороге, посреди небольшой площади. Свернуть вправо или влево дети не могли.

— Кодя! — отчаянно закричал Слава. — Если мы не остановим автомобиль — мы погибли! Ты слышишь меня? Машина врежется в стену и разобьется на мелкие куски!

Она отлично слышала его. Но что могла сделать бедная, легкомысленная девочка, чтобы остановить машину, совершенно не зная ее устройства?!

Шапка давно упала с ее головы и осталась где-то на дороге.

"Да, мы погибли! Спасения нет! — думает Кодя. — Спасения нет, потому что нельзя остановить машину, и я одна виновата в этом!"

А автомобиль все мчался и мчался вперед, все ближе и ближе к роковой преграде.

Село уже недалеко. Вон лавка… вон амбары… вон избы крестьян…

Заметив мчавшийся с быстротой молнии автомобиль, люди с отчаянными криками бросились в разные стороны.

Бегут испуганные бабы… Бегут старики… В страхе отскакивают от края дороги дети… С громким лаем мчатся собаки вслед бешено скачущему автомобилю.

Кодя и Слава уже не смотрят друг на друга. Глаза обоих прикованы к одной точке.

Эта точка — дом старосты.

Площадь уже недалеко, а там и дом. На его крыльце стоят люди. Они машут руками, кричат. Лица их встревоженны. Это видно издалека.

— Остановите! Остановите! — слышен не то стон, не то вопль с крыльца дома.

Но ничто уже не может предотвратить катастрофы.

Машина, все еще не переставая шипеть, со всех сил врезается в стену дома старосты.

* * *

Автомобиль исковеркан. Стена дома пробита. На снегу лежит выброшенный Слава, с беспомощно раскинутыми руками.

Жучок тут же. Он повредил себе лапу. С отчаянным визгом он то зализывает свою рану, то бросается к Славе и лижет ему лицо и руки.

Но где же Кодя?

Староста и сбежавшиеся крестьяне извлекают окровавленную девочку из-под колес автомобиля.

— Кажись, она умерла! Не дышит! — говорит кто-то.

— А барчук жив? — вторит другой.

Слава открывает в эту минуту глаза и, заметив бесчувственное тело своего друга, кричит отчаянно:

— Кодя! Она умерла! Кодя, бедная, милая, дорогая"

* * *

Из лесной усадьбы приехали насмерть перепуганная Валерия Сергеевна, шофер, кучер Михайло и доктор.

На исковерканную машину госпожа Симановская даже не взглянула. Она бросилась в дом старосты, куда уже перенесли детей.

— Я жив, я жив, мама, а Кодя…

Слава недоговорил и, повиснув на шее матери, заплакал.

Валерия Сергеевна, крепко прижав к себе Славу и едва удерживаясь от рыданий, бросилась к Коде.

Доктор Анна Васильевна поспешила за ней.

С окровавленною головой, без чувств Кодя лежала на лавке под образами.

Жена старосты и ее дочери перенесли Кодю сюда.

При виде госпожи Симановской они кинулись к ней, причитая:

— Матушка, красавица, барыня, наша благодетельница! Убилась до смерти, убилась воспитанница наша… Отошла уж, почитай, душа ее ангельская… Вот горе-то, вот несчастье!.. Не помочь ей теперь… А с убытками… Ладно, все возместится, знаем вас, матушка-барыня, не первый год: и дом поправите, и все изъяны, а вот девоньку-то жаль, погибла безвременно, такая молоденькая, злосчастная ты наша сиротинушка, горемычная ты, болезная твоя судьба…

Они бы еще долго плакали над бессильно распростертым телом Коди, если бы Анна Васильевна энергично не приказала им замолчать и не протиснулась к пострадавшей сквозь собравшуюся в горнице толпу.

Кодя не дышала. Закинутая назад голова ее была вся залита кровью, лицо мертвенно-бледно.

Доктор Анна Васильевна быстро приложила ухо к груди девочки и замерла так на несколько мгновений, вся обратившись в слух.

Замерли и другие, следя за каждым движением доктора.

Лицо Анны Васильевны, обычно веселое и добродушное, сейчас поражало своей суровостью.

Но вот оно просветлело. Что-то похожее на улыбку пробежало по губам. Еще минута напряженного внимания, и она сказала, обращаясь к Валерии Сергеевне:

— Успокойтесь… Она жива… Сердце слабо, но бьется… А пока бьется сердце, надежда на спасение есть…

* * *

Кодя больна. Кодя при смерти. И снова в "Лесном убежище" со дня на день ждут ужасной вести, которая должна прилететь из Маленького дома.

А пока на израненную голову наложены швы.

Но надежды на выздоровление Коди мало.

В горячечном бреду она то и дело кричит в тяжелом забытьи:

— Автомобиль… Вот он… Возьмите его, возьмите… Где Слава?… Спасите Славу и Жучка… Оставьте Кодю… Бросьте Кодю… Им помогите… Они не виноваты ни в чем… Виновата я… Кодя… И пусть я погибну… Я заслужила это… Простите меня… Простите…

Доктор-хирург, вызванный из города, Анна Васильевна, Валерия Сергеевна и Марья Андреевна чередуются у постели больной.

В самом «Убежище» вся жизнь теперь перевернулась вверх дном. Уроки отменены. Дети бродят по двору и не отводят глаз от окон Маленького дома, где в комнате Валерии Сергеевны лежит, борясь со смертью, Кодя.

Только теперь, когда нет с ними Коди, "лесные девочки" поняли, как она им всем дорога, эта не в меру шаловливая, но честная, чуткая девочка, и как им было всем хорошо и весело с ней. Правда, она была большая проказница, эта Кодя, но ничего преднамеренно злого не было в ее проказах. Неужели же она должна умереть?

* * *

— Ур-ра! Кодя будет жить! Кодя поправляется! Ей лучше!

Слава кричит так громко, что лесное эхо вторит ему.

Вмиг его окружают двенадцать девочек, тормошат его, от нетерпения дергают за руки, за куртку.

— Будет жить, говоришь?

— Ур-ра! — вскрикивает Софочка и от радости бросается на шею Славе.

— Слышите вы, что говорит Слава: Соколиный Глаз будет жить! Да здравствует Соколиный Глаз! Теперь мы его…

Софочка недоговаривает, отчаянно гримасничает, силясь удержать слезы, но не в состоянии сделать это. Они текут двумя обильными ручьями. При виде их храброе сердце Следопыта не выдерживает: на минуту смелый краснокожий забывает об обещании храбрецов и, обняв за шею Мудрого Змея, уткнувшись носом в его плечо, ревет так, что няня прибегает узнать, чем обижен Славушка и не надо ли за него заступиться.

Вместо ответа плач только усиливается.

Плачет Большая Липа. Плачет вспыльчивая Вера. Плачет суеверная Маня, уверяя сквозь всхлипывания, что она видела во сне собаку, а это к счастью. Плачут две сестрички. Плачут две подружки, причем Ляля-малютка и белокурая Наташа утираются одним платком. Плачет смуглая Наля. Ревмя ревет Саша-растеряша, сморкаясь по ошибке вместо платка в нечаянно унесенную со стола салфетку. Плачет Ганя, причитая по-деревенски. Бесшумно рыдает Сара в своем уголке.

Няня, узнав наконец причину плача, кидается от одной к другой, силясь успокоить детей, и заканчивает тем, что садится в угол, подпирает щеку рукой и начинает в тоне Гани причитать по-деревенски:

— Кодюшка моя… родненькая моя… хошь и не любишь ты няньки старой, ворчуньи гадкой, а я тебя люблю, государыньку мою, и жалею тебя крепко, болезную мою, и…

Няня не в состоянии продолжать. Слезы градом льются на ее передник, добрые, сладкие, хорошие слезы.

* * *

Ярким лунным светом освещена лесная поляна. Над ней золотой купол, испещренный мигающими звездами. Сосны и елки стоят посреди полянки. Одна, самая высокая, самая развесистая и красивая, впереди. Хлопья снега, как куски белоснежной ваты, прихотливо разбросала на ее зеленых ветвях красавица-зима.

Слава и его учитель что-то долго возились сегодня подле этой елки. Кучер Михайло с дворниками и сторожем помогали им.

Под елку они спрятали какой-то ящичек, на концах елочных ветвей укрепили стеклянные шарики.

К шести часам вечера все было готово, и по приказанию Валерии Сергеевны веселая толпа тепло укутанных девочек высыпала на полянку в сопровождении воспитательниц.

Стоит теплый, тихий, совсем будто и не зимний вечер. Ласково сияют звезды с далеких небес, и одна из них ярче и светлее других.

Это Вифлеемская звезда, самая прекрасная, самая светлая и большая.

Семь часов вечера. Скоро наступит Рождество.

В этот чудесный вечер сочельника девочки настроены особенно радостно и светло.

Между ними Кодя.

С черной повязкой на лбу (самый опасный шрам еще не вполне зажил) она так мало походит теперь на прежнюю бедовую проказницу Кодю.

Сегодня девочки подносят своей доброй Маме Вале подарки собственной рукодельной работы. А она, Кодя, что она может поднести?

Сейчас будет праздноваться Рождество, чудеснейший из праздников в мире, все станут обмениваться сюрпризами, подносить начальнице и воспитательницам, Марье Андреевне, няне и доктору Анне Васильевне нехитрые самодельные вещицы вроде вышитых переметок, намеченных гладью платков, платков под лампу, башмачков для часов и закладок; а она, Кодя, не приготовила ничего, кроме розового конвертика, тщательно скрытого у нее под платьем, на самом сердце.

Но разве этот розовый конвертик можно считать за подарок?

— Дети, Рождество наступило! Споем тропарь родившемуся Христу! — проговорила торжественно Марья Андреевна. — Ляле, Наташе и Мане петь не следует: у них горло подвержено простуде. Кодя тоже пока слаба, а остальные — за мной! Начнем!

— Рождество Твое, Христе Боже наш…

В тихом, студеном зимнем воздухе зазвучали звонкие детские голоса.

Им вторили взрослые: и воспитательницы, и Славин учитель, и прислуга.

Когда тропарь был пропет, Марья Андреевна скомандовала, обращаясь к детям:

— Детишки, извольте повернуться к елке спиной. Раз! Два! Три!

Тринадцать девочек тотчас исполнили ее приказание.

Слава с учителем и Люсей бросились к зеленой елке. В тот же миг щелкнуло что-то.

— А теперь глядите сюда!

— Ах!

Пышное зеленое деревце сияло сотней разноцветных электрических фонариков. Точно исполинские сверкающие драгоценные камни, они были разбросаны там и сям по зеленым ветвям елки.

— Как красиво! Как дивно красиво! — то и дело восклицали девочки.

— Это, детки, Мама Валя устроила для вас такое дивное зрелище, — произнесла Анна Васильевна. — Ей было жаль срубить и погубить зеленое деревце, и, чтобы не лишать вас все-таки рождественской елки, Мама Валя предпочла устроить ее в лесу! Порадуйте же и вы нашу общую любимицу, покажите ей, что вы приготовили для нее!

Едва Анна Васильевна успела договорить последнее слово, как дети с радостными криками: "С праздником, дорогая наша! С праздником!" — окружили свою любимицу.

— Вот, Мама Валя, вам от меня!

— А это от меня, Мамуля!

— Вот и моя работа!

— Примите, душечка наша, и мою работу! — зазвучали отовсюду трепетные голоса детишек, и дрожащие от нетерпения руки протягивали к ней обернутые в бумагу сюрпризы.

Даже Ляля-малютка и та сумела вышить закладку в книгу для общей любимицы.

Кодя стояла в стороне. Волнение охватило девочку. Наконец она сделала усилие над собой и робкими шагами двинулась к окруженной детьми начальнице.

— Вот это от меня, Мама Валя, — произнесла она застенчиво, протягивая Валерии Сергеевне розовый конвертик, только что снятый с груди. — Прочтите, моя дорогая, когда останетесь одна… А больше того, что заключено здесь, я не могла сделать.

И Кодя, совсем уже смутившись, юркнула за спины подруг…

* * *

А елка сияла и переливалась сотней электрических фонарей. Что-то таинственное сообщала она этой тихой, безмятежной ночи и зеленой чаще под золотым куполом небес.

Тринадцать девочек «Убежища», Люся и Слава, воспитательницы и прислуга не могли оторвать глаз от дивного зрелища.

— Детки! — прозвучал ласковый голос Валерии Сергеевны. — Мои подарки вам еще не подоспели, а пока они появятся, попрошу Налю-сказочницу рассказать вам одну из тех ее чудесных сказок, которые она мне рассказывала на днях.

— Расскажи, расскажи, Наля! — загораясь любопытством, закричали хором дети, окружая Налю.

Девочка начала рассказывать своим певучим голосом: "В густом зеленом лесу росла чудесная елка среди своих подруг, таких же зеленых и красивых елочек, как она. Всем им было хорошо и привольно в лесной чаще. Ветер играл с ними и напевал им свои чудесные песенки. Вьюга с метелицей, смеясь и шаля, осыпали их белой и мягкой пудрой снега. А по ночам серебряный месяц рассказывал им дивные сказки, обливая их своим млечным светом, и золотые звездочки вели с ними бесконечные беседы…

Подошло Рождество. Приехали в лес мужики и стали рубить пышные ели на продажу к празднику.

Чудесная молоденькая елочка со страхом думала о том, что и ей придется расстаться с родной чащей, и ее срубят и увезут далеко-далеко отсюда в город… Она печально высказывала свое горе подругам. А те только смеялись над ней.

— Глупая, глупая елочка! — говорили они. — . Ты не понимаешь собственного счастья! Ведь в городе тебя нарядят в такие роскошные одежды, какие тебе и не снились никогда! Тебя украсят так, что ты станешь такой дивной, волшебной красавицей, что все будут восторгаться тобой! Дети будут петь и плясать вокруг тебя, взрослые станут любоваться тобой. Сотни свечей загорятся на твоих ветвях.

— Ах, нет! Не хочу я этого! — повторяло елочка. — Мне хочется остаться здесь, в родном лесу!

Тогда подруги рассердились на нее и ста; громко бранить елочку, упрекая ее в том, что она не понимает, какое ждет ее счастье, и старались уколоть ее своими острыми иглами… Они издевались над ней до тех пор, пока не пришли люди. Они срубили их и увезли в город…

Увы, гордые тщеславные елки не очень долго кичились там своей красотой. Правда, в сочельник их пышно украсили, так что они сверкали целый вечер среди собравшихся гостей. А через несколько дней… с них сорвали все их пышные украшения и, разрубив на мелкие куски, сожгли в печке.

А милую, скромную елочку, оставшуюся в лесу, ждала совсем иная доля…"

— Я сама расскажу конец твоей сказки, голубушка Наля, — неожиданно прервала девочку Валерия Сергеевна.

— Итак, — подхватила Валерия Сергеевна, — иная доля выпала нашей милой елочке. Ее тоже заметили люди, но не срубили ее, нет! С любовью украсили они ее нежные ветви фонариками… И, спрятав электрическую батарею под елкой, внезапно осветили ее… Дети и взрослые окружили елку в ожидании тех радостей, которые несет с собой сочельник… И вот эта радость наступила. Из лесной чащи выступил старик с седой как лунь бородой. За его плечами был укреплен огромный кузов с рождественскими подарками, который принес к елке дед…

Тут перед удивленными девочками произошло нечто такое, что заставило их подумать, не грезят ли они. Не сон ли? Не сказка ли это?

При последних словах Валерии Сергеевны из-за елей показалась высокая фигура в белом тулупе и такой же шапке с длинной седой, до самых колен, бородой, с огромным коробом за плечами, наполненным доверху пакетами всевозможной величины.

— Ах! — вырвалось у детей дружным хором.

Катиша-трусиша вздумала было взвизгнуть от страха и спрятаться за спину сестры, но старый Рождественский Дед запустил руку в свой короб и, вынув первый подарок, передал его девочке. У него при этом было такое доброе лицо, а глаза так приветливо сияли из-под нависших седых бровей, что Катиша-трусиша сразу успокоилась.

За первым подарком Рождественский Дед стал раздавать и остальные. Каждому из присутствовавших, взрослому и ребенку, было вручено по пакету.

Быстро, при ослепительно ярком свете елочных фонариков, девочки разворачивали каждая свой пакетик и то и дело радостно вскрикивали от радости при виде того, что скрывалось в нем.

Каждый получил то, о чем мечтал за долгие-долгие месяцы до Рождества: с такой удивительной прозорливостью угадал старик заветные детские желания!

Так Липа Большая получила рабочий несессер, о котором давно грезила наяву и во сне. Вера — желанный ящик с красками. Маня — пяльцы с канвой, гарусом и всеми принадлежностями для вышивания. Наля — крошечную швейную машинку. Сара — книгу рассказов. Оля и Катиша Хмуровы — прелестные альбомы с открытками. Ляля-малютка и белокурая Наташа — по красавице-кукле… Ганя Сидоркина — целую игрушечную прачечную, девочка очень хотела ее иметь. Саша-растеряша — настоящую маленькую плиту, на которой она может стряпать. Няня — большой пуховой теплый платок. Марья Андреевна и доктор — по куску чудесной шерстяной материи. Учитель Славы — портфель, в котором лежали три книги.

Но больше всего детей поразили подарки Рождественского Деда, врученные четырем лесным друзьям-краснокожим: Коде, Славе, Люсе и Софочке. Им были подарены принадлежности для игры в индейцев: луки, стрелы, топорики, ружья и даже головные уборы, а еще мягкая обувь и пояса.

Пятого — Быструю Лапу — не забыли тоже. Для него был приготовлен новый ошейник.

Когда корзина таинственного дедушки наконец опустела, дети робко окружили его.

— Кто ты? — первая задала ему вопрос Кодя. — Скажи нам, добрый дедушка, твое имя, чтобы мы могли отблагодарить тебя.

— Да, кто ты? — подхватили другие дети.

— Тот, кого вы считаете своим другом, — произнес из-под нависших усов басистый голос, — тот…

— Ха-ха-ха! — весело расхохотался Слава. — Да ведь это дядя Жорж!

— Дядя Жорж! Дядя Жорж, — закричали дети и весело запрыгали вокруг желанного и так таинственно появившегося дорогого гостя.

Седая борода из пакли, густые белые брови и такой же парик соскользнули с головы Елочного Деда, и молодое смеющееся лицо Георгия Сергеевича предстало воочию перед всеми.

— Дядя Жорж! Дядя Жорж! — неистовствовали дети. — Спасибо за подарки, дядя Жорж!

— Я тут ни при чем, — отвечал он, — единственный подарок, который я вам сделал, это то, что приехал сюда к вам. Все же остальное устроила ваша добрая фея Мама Валя… Она поручила мне закупить все это в городе и привезти сюда! Она же устроила и мое таинственное появление, прислав на станцию костюм Рождественского Деда — просто овчинный, вывернутый наизнанку тулуп кучера и шапку сторожа, да бороду и парик с усами из пакли… Я доехал в таком наряде вон до тех деревьев, там оставил сани. И вот я с вами, друзья мои! Здравствуйте все! С Рождеством Христовым!

— А теперь в комнаты, детишки! Пора и честь знать. Свежее становится, мороз крепчает, — сказала Анна Васильевна после взаимных поздравлений.

— Да-да! Домой, домой! Завтра сюда вернетесь снова, — послышались голоса Мамы Вали, няни и Марьи Андреевны.

Елка потухла, и на лесной поляне стало сразу печально и темно. Теперь один только лунный свет освещал чащу да звезды мигали и улыбались с небес…

И взрослые, и дети поспешили к дому, где ждали их праздничный ужин и сласти в помещении начальницы, куда все были приглашены.

* * *

В тот же вечер Валерия Сергеевна еще раз с любовью пересмотрела полученные ею от детей подарки. Потом вынула из кармана переданный ей Кодей конверт. Она вскрыла его с живейшим интересом. На розовой бумажке красивым четким почерком Коди было написано всего несколько строк. Но эти строки тронули до слез добрую начальницу "Лесного убежища".

"Дорогая, бесценная моя Мама Валя! — писала Кодя. — Если бы я была обыкновенной девочкой, то вы получили бы какое-нибудь рукоделие и от меня, но ведь я Соколиный Глаз, который владеет лучше стрелой и ружьем, нежели иглой. Однако я все-таки не хочу оставить вас без моего подарка, бесценная Мама Валя, потому что больше всех в мире, после покойного папы, люблю Вас. Дарю Вам то, с чем мне труднее всего расстаться: дарю вам прежнюю дурную, шаловливую Кодю, чтобы Вы выбросили ее вон, а вместо нее останется у Вас новая, хорошая Кодя, которая даст Вам слово не огорчать Вас, родную нашу, своими гадкими шалостями никогда, никогда, никогда!

Ваша «новая» Кодя".

Письмо давно прочитано до последнего слова, а Мама Валя все еще держит его перед собой, как бы не решаясь с ним расстаться… И думает о милой, сердечной, шаловливой девочке, которой предстоит нелегкий труд переделать себя… Мама Валя верит, что на этот раз Кодя сдержит слово.

Оглавление

Тринадцатая

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

Реклама на сайте