«Большая книга ужасов — 43»

Большая книга ужасов — 43 (fb2) - Большая книга ужасов — 43 [Лес проклятых. Девочка по имени Смерть] 1020K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Елена Александровна Усачева

Елена Усачева Большая книга ужасов 43

Лес проклятых

Глава первая Дом у леса

Белоснежные лепестки были рядом. Кажется, протяни руку – и цветок сорван. Но именно там, где так нагло из зеленоватой застоявшейся болотной воды торчала кувшинка, было самое топкое место. Неловкое движение, и ты по пояс в грязи.

– Нырнешь? – спросила одна.

– И не подумаю, – поджала губы другая.

Они были похожи – одинаково курносые, сероглазые, с русыми жиденькими косичками. Обе пухлые, невысокие, с надутыми от недовольства губками. На болоте они топтались уже давно.

Родились они почти одновременно. Ира первой, потому она считалась старшей, да и решительности в ней было на двоих. На ладони левой руки у нее длинный шрам. Он остался после «удачного» падения с вишни. Младшая, Катя, беспрекословно подчинялась Ире, ходила за ней по пятам и во всем ее слушалась. От сестры ее отличала крошечная родинка на правом ухе и умение замечательно передразнивать. В остальном они были очень похожи и безжалостно пользовались этим, доводя учителей и приятелей до сумасшествия. Жили они в городе и каждое лето приезжали в деревню к бабушке. Родители изредка навещали их и только в конце августа увозили домой.

Сейчас был июль, о возвращении в город можно не думать…

Ира недовольно сощурилась:

– Мы так и будем здесь торчать? Доставай!

– Ага, – согласилась Катя и с любопытством посмотрела на сестру.

– Чего ты на меня смотришь? Лезь, – скомандовала Ира.

Катя неуверенно переступила с ноги на ногу.

– Мокро, – жалобно произнесла она, надеясь, что сестра передумает.

– Давай, давай, не растаешь. – Ира была неумолима.

Катя сняла сандалии – уже немалый подвиг. Может, остановиться и придумать что-нибудь получше? Но сестра ждала. Катя сделала шаг. Зеленый бугорок у нее под ногами чавкнул и провалился под воду.

– Холодно, – пожаловалась Катя.

Ира довольно кивнула головой.

– Руку давай, а то упадешь.

Катя схватилась за сестру, шагнула и… погрузилась в болото по колено.

– Ай!

– Быстрее!

Чумазыми пальцами коснулась зеленого прозрачного стебля. Из-под листика выскочила здоровенная грязно-серая лягушка. Не рассчитав прыжка, она головой врезалась в Катину руку и плюхнулась обратно в родную стихию. Катя взвизгнула, дернув сестру на себя. Ира потеряла равновесие и плашмя рухнула в болото. Катя сделала еще один шаг, устояла на ногах и быстро выбралась на сушу. Ирина голова показалась из болотной жижи.

– Дура! – отдуваясь и отплевываясь от грязи, выкрикнула она.

– Сама такая, – без заминки ответила Катя. – Тебе нужен был цветок, вот и рвала бы сама.

– Подавись ты своим цветком. – Ира дернула стебель болтавшейся у нее перед носом кувшинки.

– Ставь скорее сюда, – от нетерпения затанцевала на месте Катя, протягивая Ире банку с водой.

– Сама ставь! – Ира отбросила цветок, с трудом вытащила ноги из затягивающей тины. – Чуть туфлю не потеряла, – недовольно пробурчала она, разглядывая разорвавшуюся застежку сандалии.

– Красота! – восторженно ахала Катя, разглядывая восковые лепестки.

– Чего ты там нюхаешь? Он ничем не пахнет.

– Подумаешь! Зато красиво.

– А раз красиво, тогда ты за молоком пойдешь. – Ира поднялась на ноги.

– Почему я? – растерялась Катя.

– По кочану и по кочерыжке.

Ира повозила пальцем по перепачканной коленке и побрела к реке отмываться.

– Бидон на колышке, – бросила она через плечо.

Катя чуть не расплакалась от обиды. Чего ей сейчас совсем не хотелось, так это одной отправляться за молоком к цыганам. Боялась она входить в большой прохладный дом, где, затаив дыхание, надо было ждать появления старой цыганки и, пряча глаза, протягивать ей бидон и деньги.

От бессилия и невозможности что-либо изменить Катя показала Ириной спине язык и, прижимая к себе банку с цветком, побежала вверх по тропе.

Деревня Вязовня стояла на пригорке. С трех сторон ее подпирал лес. Он так решительно наступал, что крайний дом, как раз цыганский, терялся за стволами сосен. С четвертой стороны, через дорогу, за светлым ельником, под пригорком текла река.

Если выбежать на склон, оттуда видно далеко-далеко. Справа под холмом, у самого ельника, болотце. Рядом колодец. Мимо него к реке бежит тропинка. На ней еще виднеется маленькая фигурка сестры. Реку плотной стеной загораживают старые ивы. На излучине вода вырывается из древесного плена и, блестя на солнце, зовет окунуться в свои прохладные объятия.

«Везет Ирке», – в очередной раз вздохнула Катя и побрела к деревне.

Дом бабы Риши – второй от края. Невысокий, со скособоченной террасой, с зеленой крышей. В полутемной комнате, заставленной кроватями, даже в самую сильную жару прохладно, а в холод – тепло. Это от большой русской печки, раскорячившейся на всю избу: она занимала полкухни и часть комнаты.

Цыганский дом – крайний. На этом конце деревни только у них была корова, поэтому жители ближайших домов шли за молоком именно к ним. С бабой Ришей они договорились так: приходят после обеденной дойки. Обычно сестры бегали за молоком вместе. Сейчас же вредная Ирка послала Катю одну.

Катя втайне надеялась, что она опоздает и бабушка сходит за молоком сама. Но, уже выходя из леса, поняла, что все ее надежды напрасны. Баба Риша стояла у калитки и из-под ладони смотрела в сторону реки, ожидая внучек. Увидев Катю, она махнула рукой в сторону цыганского дома, и Катя поникла. Эшафота и гильотины ей не избежать.

Она поставила банку с кувшинкой в тень у стены дома, сняла с колышка прожаренный на солнце бидон, звякнула крышкой и, чтобы хоть как-то показать свое недовольство, от души хлопнула калиткой.

Решимости хватило ровно на двадцать шагов. У цыганского забора решимость покинула ее: дальше надо было уже как-то пробираться по вражеской территории, населенной упырями, вурдалаками и демонами.

Почему этот дом казался им таким страшным, сестры толком не могли сказать. В них жило твердое убеждение: все, что связано с цыганами, – опасно! Они воруют детей, живут по каким-то своим законам и, может быть, даже умеют колдовать! Когда старая цыганка Валя, в широкой юбке, разноцветной рубахе и ярко-красном платке, показывалась на улице, сестры спешили спрятаться. Ее сына Михаила в деревне видели редко. А вот за его женой Настей, тоже ходившей в цветной цыганской юбке и рубахе, наблюдать было интересно. Каждое утро Настя отправлялась на колодец за водой. И не просто с ведрами или с бидоном, как это делала вся деревня, а с коромыслом. Не спеша, легкой походкой пересекала она дорогу и исчезала в ельнике. Там, спустившись с горки, доходила до колодца.

У Насти было двое детей. Младший, двенадцатилетний Артур, и старшая, Марина. Марина в деревне была нечастой гостьей, а вот Артура каждое утро можно было видеть сидевшим на заборе бабы Риши.

– И что ты тут забыл? – опять же каждое утро ругалась баба Риша. На что Артур звонко смеялся, показывая белоснежные зубы.

Когда пропадали кабачки или стройный ряд подсолнухов лишался желтоволосых голов, все понимали, что это они – соседи. И молчали. А что тут скажешь?

Катя поднялась по застонавшим от груза времени ступеням на террасу. Сквозь мутные стекла никого не было видно. А это значило, что надо идти дальше. В дом.

Ой как не хочется!

На улице кузнечики застрекотали с новой силой. В доме скрипнула половица. Проскользнула кошка и спряталась под сервантом.

Можно оставить бидон и уйти. Хозяева, когда освободятся, сами нальют в него молоко. Но Кате стало любопытно.

Так бывает – от страха немеют губы, по спине бегут мурашки, но некий вредный чертик зовет вперед. И ты уже не чувствуешь робости, не слышишь, как отбивает тревогу сердце.

Катя пересекла террасу, приоткрыла дверь в избу. На нее дохнуло застоявшимся воздухом, запахом подкисшего молока и горелых спичек. Кухня была тесно уставлена мебелью. Два шкафа, буфет, огромный стол, кухонная плита, полки с посудой. На подоконниках, плотно сдвинув бока, устроились горшки с цветами. Дверь, обитая войлоком, вела в дальнюю комнату. Катя на цыпочках прошла по толстым полосатым половикам, схватилась за ручку. Дверь не поддалась. Катя навалилась плечом. Дверь дернулась.

Темные шторы не пропускали дневного света. Огонек свечи в высоком подсвечнике дрожал, отгоняя робкие тени. Из мрака выступал круглый стол, на нем валялись какие-то скомканные бумажки. Миска, сковородка… От щепы, воткнутой между досками столешницы, вьется дымок, на ее кончике тлеет красный уголек. Стоявшие по стенам кровати и шкафы теряются в полумгле. Белым пятном выпирает в комнату русская печка.

– И станет все так, как ты задумал. И сбудутся все твои планы. И падут враги твои…

Низкий хрипловатый голос заставил Катю замереть на пороге. Она понимала, что надо уходить, что делать здесь нечего… Ноги не повиновались ей. А любопытство заставляло вжиматься в косяк двери и слушать, слушать…

– И все горести, печали, несчастья уйдут от тебя к врагу твоему. И…

На каждом слове пламя свечи приседало. По стенам начинали плясать отблески – то там, то тут посверкивало железо темного оклада на иконе, рамка фотографии, ручка комода. С огоньком в такт шевелились бесформенные тени двух людей, сидевших за столом. Руки одного из них постоянно двигались, то встряхивая сковородку, то стуча по миске, то перекладывая бумажки.

– Будет, будет, как ты захочешь! – вскинулся человек и резким движением руки опрокинул содержимое сковородки в миску. Поднялся пар. Свечка испуганно затрещала.

– И загорятся леса, и уйдут недруги…

Говоривший развернул миску к пламени свечи, пытаясь что-то рассмотреть.

Катя подалась вперед, как будто со своего места она могла увидеть, на что они смотрят. Пискнула потревоженная ее ногой половица, метнулась из-за печки ее тень, упала на сидевших. Люди за столом зашевелились. Раздался металлический скрежет. От испуга Катя оступилась и соскользнула с порожка, упав навзничь. Дверь перед ее ногами захлопнулась.

«Сейчас убьют», – мелькнула мысль в голове, заставив съежиться.

За Катиной спиной послышался удивленный голос:

– Тебе чего?

Над Катей стояла Настя, высокая, сухощавая, лет сорока, с обветренным загорелым лицом с крупными чертами – широкий нос, широкие губы, большие темные глаза. Зеленый платок с ярким рисунком сполз на затылок, зацепился за собранные в пучок черные с проседью волосы

– За молоком, – побелевшими от страха губами прошептала Катя.

– Мама, дачники пришли! – позвала Настя мать.

От звуков ее голоса к Кате вернулось ощущение реальности.

Дверь распахнулась. Катя с удивлением увидела, что в комнате светло, темных штор на окнах нет, на столе ничего не лежит. И главное – за столом никого, люди словно испарились.

– Что так долго? – громким повелительным голосом спросила старуха. – Там и молока почти не осталось.

Цыганка внимательно посмотрела на Катю, как бы спрашивая: видела она что-нибудь или нет? Катя переводила взгляд с Вали на дверь, ничего не понимая.

Секунду назад там было темно, два человека сидели у стола! Не могло же ей все это показаться!

– Пойдем, – помогла ей встать Настя. – Сейчас что-нибудь придумаем.

Молодая цыганка вывела Катю на террасу, переставила на лавке ведра, нашла молоко, стала переливать его в бидон. Валя стояла в дверях, внимательно наблюдая за руками невестки. Молочная струя дернулась, белая капля побежала по жестяному боку. Настя широко улыбнулась, собрав на лице множество сухих морщинок, подолом юбки обтерла бидон, придвинула его к Кате.

– Все, беги. В следующий раз не опаздывай.

Под пристальным взором старой цыганки Катя приняла бидон, выскользнула за дверь и побежала к калитке. Старуха навязчиво следовала за ней. У дороги уже стояла баба Риша. Женщины чуть заметно поклонились друг другу.

– Это кто ж сегодня приходил? – жестким голосом, без тени любопытства, спросила Валя. – Твоих внучек и не разберешь…

Баба Риша не ответила. Мельком глянув на цыганку, она к чему-то прислушалась.

– Что ж это творится-то, а? – громко воскликнула она.

Катя чуть бидон не выронила.

Это бабушка ей говорит?! За что? Она еще ничего не успела натворить! Подумаешь, за молоком сходить опоздала…

– И что это теперь будет?! – баба Риша, всплеснув руками, пошла вперед.

Катя осторожно повернулась. Рядом со старой цыганкой стоял высокий крупный мужчина. Лохматые темные волосы падали ему на глаза, нахмуренные черные брови сбегались к переносице, из-под них смотрели колючие глаза. Широкий нос, недовольная складка губ. Это был председатель колхоза, Василий Иванович Полозов. К нему-то и спешила бабушка.

Катя удивленно уставилась на председателя. Откуда он появился? Если приехал из правления, то почему не слышно было машины? Если шел пешком, то сначала он должен был пройти мимо Кати, а потом уже оказаться около цыганки. Если пришел из леса, то его было бы видно издалека. Не с неба же он свалился прямо на цыганку!

– Ты мне объясни, что ты там напридумывал? – не унималась бабушка.

В ответ председатель еще больше нахмурил брови.

– Кладбище там будет, Ирина Семеновна. – Голос у председателя был низкий, хрипловатый. – Правление выбрало это место. Сейчас тракторы все зачистят, и кладбище начнет функционировать.

– Функционировать… – Рядом с председателем бабушка казалась маленькой и хрупкой. – А ты людей-то послушал? Говорили тебе, не спеши, есть еще место на старом кладбище. Куда ты торопишься? Там и батюшка, и церковь, и земля освященная, и дома́ стоят далеко. А здесь-то, здесь? Что ж, теперь покойники в двух шагах от людей лежать будут?

– Не горячись, Семеновна. – Председатель горой сдвинулся с места. В этот момент он был очень похож на медведя. – Мы уже обо всем говорили. Большинство проголосовало «за». Привыкнете и к кладбищу.

– А детишкам-то как быть? – семенила рядом с председателем бабушка.

– Ничего с твоими детишками не будет. Ночью по чужим садам лазить не страшно, а в ста метрах от кладбища жить – страшно?

Катя попятилась к своей калитке.

Это была Ирина идея – отправиться ночью в соседнюю деревню за председательскими яблоками. В конце весны вредный Полозов распорядился вырубить крошечный лесок, отделявший деревенские усадьбы с картошкой от колхозного поля. Называли этот лесок любовно – карьки, что означало «на ходу». Был он светлым. Росли там тоненькие березки, осинки и маленькие елочки. Это было любимое место всей окрестной молодежи – здесь назначали свидания, ходили сюда жечь костры и печь картошку; горячими июньскими днями тут приятно было поваляться на травке, послушать кузнечиков, половить бабочек.

За неделю этот зеленый пятачок срубили и выкорчевали. Деревья оттащили к краю леса. На месте вырубки весь май цвели ландыши. Ничем не защищенные от солнца, растения быстро вяли. И еще долго торчали скрученные в трубочку коричневые сгоревшие листья.

Увидев это, Ирка и предложила отомстить председателю – посшибать в его саду все яблоки. Идея почти удалась – в сад они залезли, часть яблок оборвали. Но их кто-то заметил, и председатель недолго гадал, чья это проделка. Так что фраза про чужие сады относилась именно к ним.

Катя быстро юркнула за калитку и посмотрела на взрослых.

Вот еще придумали – кладбище под боком устраивать! Конечно, это идея противного Полозова. И за что он невзлюбил их деревню? Ну ладно, они ему еще устроят веселую жизнь!

Из ельника к дороге выбежала Ира. Катя отчаянно замахала ей руками, чтобы сестра не торопилась. Молоко из бидона плеснулось на шорты.

Ира заметила необычное скопление народа около их забора и остановилась. Старая цыганка, что-то бормоча себе под нос, с подозрением смотрела то на одну сестру, то на другую. Председатель, не дослушав бабу Ришу, махнул рукой и пошел через дорогу. Рядом с Иркой он остановился и что-то ей сказал. В ответ Ирка дернула плечом, тряхнула сандалиями, которые она держала в руке. Полозов скрылся за деревьями. Ира ехидным взглядом проводила его и только потом побежала к дому.

– Завтра приходите за молоком вместе, – громко приказала цыганка Валя сестрам и, шелестя юбками, направилась к своей калитке.

Бабушка ахнула, увидев мокрую одежду внучки:

– Ты где ж была-то?!

– В речку упала, – не моргнув глазом соврала Ира и, прищурившись, посмотрела на Катю: – А некоторые и в молоке купаются.

Кате ничего не оставалось, как показать сестре кулак и убежать в дом. Здесь она на ощупь прошла через темные сени, по коридору, где под лестницей, ведущей на чердак, стояла плита, и толкнула дверь в избу.

– Кира пришла, молока принесла, – послышалось с печки.

Двоюродный брат Пашка соизволил проснуться. Был он старше сестер на пять лет, считался взрослым и ночи напролет проводил в гуляньях. А потому и спал до полудня.

Любимых родственниц он различал не сразу и, чтобы не путаться, придумал им смежное имя, Кира – «К» от Кати, остальное от Иры.

– Хочешь, фокус покажу? – Пашка спустил ноги с печки.

– Хочу, – с готовностью отозвалась Катя, ставя бидон на стол.

– Только для этого нужна палка. Такая, потолще. – Он развел руками, показывая, какая должна быть палка. – Поняла?

– Поняла!

Катя метнулась за порог, хлопнула дверью террасы, скатилась по ступенькам. От смородины прут не подойдет, у яблони она ветку не сломает. Может, швабру взять?

– Опять? – Рядом с ней стояла Ира.

Катя топнула ногой, запуская швабру в огород.

Сколько можно попадаться на одну и ту же шутку! Когда брату хочется избавиться от надоедливых сестер, он неизменно посылает их за чем-нибудь – за палками, за листьями березы, за песком…

Катя кинулась обратно в избу. Пашка сидел на диване и прямо из бидона допивал молоко.

Обидно до жути!

– Лопнешь! – зло выкрикнула Катя.

– Не успею. – Пашка кулаком вытер молочные усы. – Как водичка? – весело взглянул он на вторую сестру.

– Мокрая, – ответила Ира, залезая на печку за сухой одеждой. – Пойдешь купаться, станешь тонуть, нас не зови.

– С чего это я буду тонуть? – Павел добродушно улыбался, как кот, наевшийся сметаны.

– Литр молока утащит тебя на дно, – выдала свой приговор Ира.

– Ничего, я как-нибудь договорюсь с местными водяными, чтобы они меня поддержали, – благодушно ответил брат.

– Иди, они тебя как раз на берегу заждались! – крикнула Ира, скрываясь за занавеской в комнате.

– Правда, что цыганка Валя колдунья? – спросила Катя, усаживаясь рядом с братом на диване.

Она его немножко любила. Совсем крошечку. Поэтому про выпитое им молоко тут же забыла. Главное, что ее не гонят, а можно вот так тихо посидеть около него, такого большого, сильного, способного делать абсолютно все. Пашка мог даже на руках ходить. Во!

– Глупости, – отозвалась из-за занавески Ира. – Так могут думать только маленькие девочки.

– Даже если она колдунья, – Павел отодвинул от себя бидон, – молоко у них вкусное. Хотя, скорее всего, отравленное.

– Как отравленное? – От ужаса у Кати вытянулось лицо. Мало того, что дома у них странные вещи происходят, они еще и людей хороших травят!

– Ты что, не знаешь, что все цыгане только тем и занимаются, что изводят людей? – оживился Павел. – Однажды темной-темной ночью они выйдут из своего дома и отправятся в темный-темный лес. Там раскопают черный-черный холм. Достанут черный-черный гроб. Под крышкой на черных-черных подушках будет лежать белый-белый зуб. Его они бросят в свое черное молоко, и оно станет белым. Как будто нормальным. А на самом деле оно черное, ядовитое! Выпивший такое заколдованное молоко навсегда становится рабом цыган. Он прибегает к ним по первому зову, они кормят его останками убитых людей. И чем дольше человек у них служит, тем заметнее он превращается в большого страшного волка. Тот волк снует среди людей под видом собаки и, если учует в толпе знакомый запах того, кто раньше уже пил отравленное молоко, кидается на этого человека и тут же загрызает его… Быстро смотри – вот он! – заорал Пашка, подталкивая сестру к окну.

Вдоль дороги бежала серая собака. Дойдя до их дома, собака остановилась, поглядела в их окно и вдруг совершила огромный прыжок в Катину сторону.

– А-а-а!

Катя руками и ногами резко оттолкнулась от подоконника, соскользнула с дивана, больно ударилась виском об угол стола и упала на пол.

Ира вылетела из-за занавески.

– Ты чего, совсем офонарел?! – заорала она, со злостью глядя в довольное лицо брата.

Катя тихо выла, пытаясь одновременно потереть бок, макушку и коленку.

– Вставай, хватит реветь, – потянула ее за руку сестра.

– Я видела, собака в мою сторону как прыгнет, – сквозь всхлипывания пыталась оправдаться Катя. – Значит, я тоже молоко отравленное пила?

– Не было ничего, – Ира мельком взглянула в окно – никаких собак, путь свободен.

Катя, надув губы, посмотрела на брата.

– Как же ты их молоко пил, если оно ядовитое? – жалобно спросила она. – Теперь ты тоже превратишься в собаку!

– На меня их молоко не действует. – Пашка почесал кадык, закатил глаза под потолок и нараспев произнес: – Я его, знаете, сколько уже выпил? Поэтому давным-давно стал… вампиром!

Оскалившись, Пашка прыгнул на сидевших у стола сестер. Катя с Ирой взвизгнули, шарахнувшись в разные стороны. Брат довольно захохотал.

– Маленькие вы еще, – хмыкнул он, потягиваясь. – В сказки верите. Ерунда все это – колдуньи, не колдуньи… А вот то, что наш председатель – жук навозный, это есть. Надо же! Устроить кладбище у нас под боком! Такой лес испоганить! И за что он так не любит нашу деревню?

– Ну, что еще произошло? – на пороге появилась бабушка.

Павел сразу же отодвинул от себя бидон, выбрался из-за стола.

– Это тебе, – нашлась Ира, выставляя из-за дивана банку с начавшей вянуть кувшинкой.

– Так вы в болоте купались или на речке? – Баба Риша подошла к столу, заглянула в бидон. – А молоко где?

Пашка проскочил мимо нее, всем телом налег на тяжелую дверь, выпадая в темные сени.

– Баба Риша, цыганка Валя – колдунья! – вдруг выпалила Катя, поднимаясь с пола.

– Сплюнь, – недовольно покачала головой бабушка. – Какая она колдунья? Так, видимость одна. Погадать, пошептать – это она еще может. Какое у нее колдовство? Ты лучше скажи, что натворила? Вылетела из Валиного дома как угорелая. И она все твое имя у меня выпытывает… Что такое, глаза почему опять красные?

– Бабушка, она меня съесть хочет, – заканючила Катя, вспомнив Пашкин рассказ. – И молоко у нее ядовитое. Давай не будем больше у них ничего брать!

– Да что ж ты все выдумываешь! – бабушка всплеснула руками. – Где ты этого набралась?

– Я видела, как цыганка Валя председателю что-то наколдовывала.

– Что?! – Ира во все глаза уставилась на сестру.

– Откуда ты только это берешь! – недовольно поджала губы баба Риша. – Председатель из леса вышел, а не из цыганского дома. Что ты на людей наговариваешь?

– А чего, вообще никаких колдунов нет? – Катя не поверила словам бабушки. Что же она тогда видела? Кто кому обещал исполнения всех желаний?

– Сейчас – не знаю, раньше – были. – Баба Риша загремела посудой, собирая стол к обеду.

– А что было раньше? – встрепенулась Ира.

– Раньше много чего было, – нехотя вымолвила бабушка. – Не знаю я. Вроде была здесь какая-то… Давно только.

– Правда, что колдуны после себя должны учеников оставлять? – спросила Ира, показывая, как много она обо всем этом знает.

– Да что ж вы за разговоры ведете? – вновь удивилась бабушка. – Нашли о чем беседовать! Колдуньи вы мои! А ну, марш руки мыть!

Сестры выбежали на улицу.

– Ты чего к ней с колдунами пристала? – Ира первой потянулась к носику рукомойника.

– Так. – Катя взяла кусок мыла. – Показалось кое-что. О чем тебя председатель спросил?

– Вкусные ли были яблоки.

– А ты?

– А я сказала, что в июле они еще кислые, – довольная своей находчивостью, улыбнулась Ира.

Катя хотела засмеяться вслед за сестрой, но смех застрял у нее в горле. У калитки стояла цыганка Валя.

И тут с Катей что-то произошло. Вроде бы она продолжала стоять около рукомойника, по ее ладоням текла вода. Но все это было как будто ненастоящим. Декорацией, нарисованной на картоне.

В реальности же порыв ветра пригнал на небо огромную тучу. Светлый день стремительно превратился в тревожный вечер. Цыганский дом вытянулся и потемнел. Из его окон пополз черный туман. Его волны обнимали траву и деревья, отчего зелень скукоживалась и чернела. Туман просочился сквозь забор и потек по бабушкиному огороду, убивая все на своем пути.

Катя хотела закричать, дернулась – острая боль пронзила ее ноги. Огромный капкан железными зубцами сдавил ее, пробил кожу. От ужаса, что она не сможет сдвинуться и черный туман задушит ее, Катя открыла рот, чтобы закричать, но крик не получился. Он потонул в вязком воздухе, не долетев до вдруг взявшихся откуда-то деревьев. Они стремительно прорастали на грядках – темные елки, мрачные осины, густые дубы. И вот уже вместо огорода и домов встал черный лес. Уши заложило от протяжного воя.

«Волки!» – шарахнулась в ее голове страшная мысль.

Вой приближался. Катя вертела головой, надеясь, что она увидит волка раньше, чем он прыгнет. Огромный серый зверь с шорохом вылетел из-за темных стволов.

«Это же собака», – мелькнуло у Кати в голове. «Собака» нехорошим взглядом посмотрела на жертву, клацнула зубами и прыгнула. Прыжок был таким долгим, что Катя успела рассмотреть каждую ворсинку на оскаленной звериной морде. Что будет, что будет! Наверное, это очень больно…

Страх пронзил ее ледяной стрелой от макушки до пяток. В ту же секунду волк упал лапами ей на грудь. Деревья кувыркнулись у нее перед глазами, промелькнул рукомойник…

И оказалось, что Катя сидит на земле. Над ней склонилась Ира.

– Ты чего? – испуганно спрашивала она, хватая сестру за руки.

Катя вскочила, глянула в сторону забора. Никого. Коснулась ноги. Целая.

– Показалось, – хрипло прошептала она, чувствуя, как сильно пересохло у нее во рту.

– А падаешь-то от чего? – теребила ее сестра.

– Ерунда какая-то привиделась…

По Катиной спине вновь пробежал холодок. Она посмотрела в ясное небо. Ни тучки. На цыганский дом. Такой же, как и раньше.

– Идем отсюда, – повлекла она сестру за собой.

– Что это было-то? – Ира шла следом, стряхивая с пальцев капли воды.

Дойдя до коридора с плитой, Катя резко остановилась и шепотом пересказала сестре все, что произошло в цыганском доме.

– Показалось!.. – не поверила ей Ира.

– А председатель откуда взялся? Его не было. Я сама видела!

– Из-за дома вышел.

– Тогда получается, что он не вышел, а выбежал. Ты представляешь этого медведя бегающим?

Ира прыснула.

Глава вторая Цветы на окне

Полозов стал председателем полгода тому назад. Приехал из райцентра, до этого о нем никто и не слышал. Был он одинок и нелюдим, большой красивый дом, выделенный правлением для нового председателя, внешне казался нежилым. А внутрь мало кто заглядывал. Председатель сам гостей не приглашал, и к нему никто не напрашивался. Жил Полозов в соседней деревне Караулово, стоявшей в стороне от дороги, ближе к реке.

Василий Иванович вел себя как-то не по-председательски – на машине ездил мало, все больше пешком ходил, дотошно вникал во все дела. Несмотря на его большую занятость, огород у него был ухоженный, яблони весной цвели лучше всех, хотя никто никогда не замечал хозяина копающимся в земле.

За Вязовню, где жили сестры, Полозов взялся всерьез – карьки, кладбище, болото. Поговаривали, что поля между деревней и рекой хотят отдать дачникам. Местные тихо возмущались, но ничего не предпринимали.

Сестрам было жалко родных мест. Каждое лето они проводили в деревне, излазили тут все овраги и перелески, с закрытыми глазами могли ходить по лесу, заранее знали, где созреет самая спелая земляника, под какой елкой найдется толстомясый белый гриб. В речке купались с утра и до вечера, а потом всю ночь сидели с деревенскими у костра, слушали местные байки и сплетни.

Грядущее осушение болота расстроило их больше всего. А как же кувшинки? А как же головастики? А как же ночные лягушачьи концерты? И что станет с колодцем? Вдруг он пересохнет? Где тогда деревня будет брать воду? Не на речку же бегать с ведрами!

После обеда сестры на велосипедах поехали в соседнее Караулово. Помешать председателю они не могли – кто они такие, чтобы лезть в дела взрослых? – но как-то выказать свое недовольство они были просто обязаны.

Дом Полозова с красной покатой крышей и красивыми наличниками на окнах казался таким же нелюдимым и мрачным, как и его хозяин. Сестры несколько раз объехали вокруг усадьбы – по центру изба, сзади огород с картошкой и луком, спереди сад – яблони, вишни и сливы, за забором гуляют четыре облезлые курицы.

Рядом с председательским стоял дом их подружки Женьки. Был он немного скособоченным и облезлым, но выглядел вполне жилым. Не то что некоторые хоромы…

Сестры бросили велосипеды в кустах и повисли на заборе.

– Что бы здесь такое сделать…

Ира вглядывалась в окна. Подоконники были плотно уставлены цветами в горшках. За ними и не разглядишь, что в комнатах творится.

– Может, его картошку выкопаем? – задумчиво предложила Катя. – Ранний урожай…

– Долго, – не согласилась сестра, – возиться много придется. Нужно что-нибудь быстрое.

– Быстро – это стекла в доме побить.

– Дура, это уже хулиганство будет. – От настроя сестры Иру передернуло. Лучше бы они сюда вообще не приезжали.

– Тогда заклеить их бумагой, – выдала Катя очередную идею.

– Другое, – буркнула старшая, не спуская глаз с окон.

– А чего ты командуешь? Придумывай сама!

Катя спрыгнула с забора, поднялась на крыльцо, потянула за ручку двери.

– Закрыто, – себе под нос пробормотала она.

– Здрасте, заходите, пожалуйста, – съязвила Ира. – Так тебя и ждут.

– А интересно, как он живет… – не унималась Катя. Горшки на окне – и здесь, они не давали рассмотреть пемещение террасы.

– Размечталась, – ехидно бросила Ира. – Слезай с крыльца, пока тебя не заметили.

Сестра нехотя вернулась к калитке.

– Может, задняя дверь открыта… – как бы между делом произнесла она.

– Там собака, – покачала головой Ира. Надо было уходить. Что-то неприятно-тревожное витало в воздухе.

Катя осторожно заглянула за угол дома. Между проходом к заднему крыльцу и калиткой, выходившей на огород, стояла будка, из нее торчала длинная железная цепь. Без собаки.

– Нет ее!

Катя, не таясь, выбежала на пятачок за домом. От охватившего ее ощущения свободы и безнаказанности она громко расхохоталась:

– Пошли морковку у него подергаем и развесим как букеты перед окнами! – радостно запрыгала она.

– Не пойдем! – упрямо повторила Ира.

Ей уже хотелось уйти и вытащить сестру. Одно дело ночью яблоки таскать, другое – портить огород. Бабушка их за это не похвалит… Ой, поймают их, как пить дать поймают!

Ира смотрела на председательский огород, когда рядом с ней кто-то заворчал. Грохнула цепь. Она еще не сообразила, что происходит, а ноги уже вынесли ее обратно к саду. Вслед за ней рванул огромный лохматый пес. Он вытянул цепь, задыхаясь, повис на ошейнике. Огромные черные глаза горели яростью, морда щерилась белоснежными клыками, уши стояли торчком, серая шерсть на загривке вздыбилась. При каждом новом рывке будка подпрыгивала.

– Катька!

Ира отбежала так, чтобы собака ее не достала.

Страшный зверь! Такой в лесу попадется – решишь, что это волк.

– Катька!

– Чего? – плаксиво отозвалась она из глубины заднего двора.

Собака метнулась на голос. Катя взвизгнула, забираясь на низенькое заднее крыльцо.

– Убери ее от меня!

На лай пса откликнулись собаки в соседних дворах.

– Она тебя укусила? – Ира встала на цыпочки, пытаясь разглядеть сестру.

– Нет. Что теперь делать-то?

Собака начала скакать из стороны в сторону. Ира с ужасом наблюдала, как раз за разом будка отрывалась от земли все больше и больше. Еще чуть-чуть, и собака сорвется с места вместе со своим домиком.

– Посмотри, задняя дверь открыта? – крикнула Ира, прячась за угол, чтобы собака перестала обращать на нее внимание.

– Ирка, ты куда?! – долетел до нее плачущий голос.

– Ты дверь проверила?

– Я боюсь…

– Дура!

От невозможности помочь сестре, от ощущения собственного бессилия Ира взбежала на крыльцо и толкнула входную дверь. Заперто было крепко, дверь не шелохнулась. Лай собаки резко оборвался – Катя то ли спряталась, то ли смогла войти в дом. Цепь заскребла по железу, значит, собака забралась обратно в будку.

Куда же делась Катька?

А Катька тем временем стояла в абсолютной темноте. После яркого солнца в кромешной тьме сеней ничего рассмотреть было нельзя. Она вошла через незакрытое заднее крыльцо. Сильная пружина вернула дверь обратно. Громкий хлопок эхом отозвался в разгоряченной Катиной голове, сердце попыталось выскочить из-под футболки.

– Катя!.. – отголоском долетел до нее голос сестры.

– Сейчас, сейчас… – пробормотала Катя, делая неуверенный шаг вперед.

Собака перестала лаять и загремела цепью.

Катя пошла во мрак. Но вот ее глаза начали что-то различать: то ли ящик, то ли шкаф в углу справа, на полу горой наваленные мешки, черный провал слева. Кажется, впереди была дверь в дом. Катя вытянула руки и двинулась в ту сторону.

Пол пискнул, по голой ноге скользнуло что-то мягкое и теплое. Катя завизжала, потеряла равновесие и упала. Но не на пол. Под ее задом оказалось что-то колючее и жесткое. Холстина. Значит, это действительно мешки.

Писк повторился.

Мыши! А может, и крысы!

Катя вскочила и бросилась к двери. На ее счастье, это оказалась именно дверь. За нею шел узкий коридор между печью и стеной. Здесь было светлее. Катя разглядела высокий беленый бок русской печки.

– Тик-ток, тик-ток, – отсчитывали секунды быстрые ходики.

– Бум-бах, бум-бах, – тут же подстроилось под их ритм ее сердце.

В доме стояла жуткая тишина.

– Ой, мамочки, ой мамочки, – зашептала Катя, чтобы хотя звуками собственного голоса убить наступающую панику.

– Катька! – вновь позвала ее Ира.

– Иду!

Катя вышла из-за занавески в широкую кухню. Стол. Два стула. А по стенам большие черно-белые фотографии. Это было настолько неожиданно, словно не карточки Катя увидела, а живые люди сошли к ней с отпечатков.

– Катька!

– Иду, – прошептала Катя, но вместо того, чтобы пойти направо, к двери на террасу, а оттуда на улицу, она почему-то пошла налево – к занавеске, отделявшей кухню от залы.

Она даже входить не стала, только глянула в щелочку.

Глянула – и замерла. Потому что на нее в упор посмотрел… медведь. Огромный черный глаз, оскаленная морда, желтые острые зубы.

Больше ничего рассмотреть Катя не успела. Она пролетела мимо мрачных портретов черных людей, чуть не снесла дверь на террасу – она не ожидала, что та так легко откроется.

– Ира! Ирочка! – орала младшая, борясь с тугой щеколдой.

– Катя! – забарабанила с другой стороны в дверь ее сестра.

Щеколда поддалась, прищемив Кате палец, хрустнул в замке ключ.

– Ира! – плакала Катя.

– Катя, – задохнулась от внезапного страха Ира.

Вместе они скатились с крыльца и побежали к лежавшим в траве велосипедам.

Ира даже предположить не могла, что ее сестра способна так быстро вертеть педали. Катя с места взяла хорошую скорость и уже через мгновение скрылась из виду. Оставив сестру глотать вяло оседающую пыль.

Остаток дня Ира искала Катю. Домой младшая не заезжала, у соседей ее не было. Только под вечер Катя отыскалась на реке. Она сидела на берегу, опустив ноги в воду, коленки ее сверкали свежими ссадинами.

– Ну, и где тебя носило? – Ира села рядом с ней.

– Только никому не рассказывай, – испуганно прошептала Катя.

– Дура! – Другого ответа у Иры не было.

Домой сестры пробирались уже в сумерках. Встретившийся им на реке Пашка сказал, что про них сто раз спрашивала баба Риша и еще зачем-то забегал Артур, соседский цыганенок. Втаскивая велосипеды в калитку, сестры с опаской поглядывали на соседний дом. Во всех комнатах там горел свет, орала музыка, громко смеялись. Кате показалось, что у их общего забора кто-то стоит.

Сестры бросили велосипеды во дворе.

– Явились, гулёны, – бабушка попыталась напустить на себя строгий вид. – Где были? А коленки-то где разодрала?! – ахнула она, увидев Катины «боевые раны».

– С велосипеда упала, – буркнула Катя, с ногами забираясь на диван.

– Упала… – проворчала бабушка. – Носитесь как угорелые. Хоть бы смотрели, куда летите! И кто это за стол с грязными руками залез?

Сестры нехотя пошли на улицу. После всего пережитого улица показалась им зловещей, готовой выкинуть новую пакость.

Так и случилось.

– Не ушиби!

На крыльце стоял Артур и зачем-то смотрел на лежавшие в траве запыленные велосипеды.

– Ты зачем пришел? – напустилась на него Ира. Вот так зазеваешься, а завтра велосипеда не будет!

– Привет! – Артур блеснул белозубой улыбкой. – Меня мать послала. Кто из вас приходил за молоком? Оставили.

На его раскрытой ладони что-то сверкнуло. Катя наклонилась рассмотреть.

– Это не мое, – сказала она неуверенно.

– Да ты посмотри как следует. – Цыганенок сунул Кате большую блестящую заколку. – Никто, кроме тебя, это оставить не мог.

– До меня, значит, оставили. – Катя перебросила заколку обратно и руки спрятала за спину, чтобы больше ей ничего не пихали. – Ир, ну скажи, это не моя заколка!

– Да? – Артур покрутил заколку между пальцами. – Я думал, твоя. Весь вечер вокруг дома ходил. А может, Маринина? Она любит всякую дребедень.

– Все выяснил? – начала наступать на него Ира. – А теперь катись отсюда!

Артур без возражений развернулся и исчез в сумерках. Только кусты зашуршали.

– Ходят тут, – вслед ему проговорила Ира и с разворота хлестнула Катю полотенцем. – А ты-то куда лезла?

– Ты чего? – возмутилась Катя.

– Того! – Ира кинула полотенце на рукомойник и взбежала по ступенькам. – Он приходил узнать, кто молоко брал! Ты ему сама и сказала.

– Ой, мамочки! – ахнула Катя. – Я случайно. Честное слово, случайно! Что теперь будет?!

– Честное слово тебе не поможет, – жестко произнесла сестра. – Заколдует тебя Валя, в мамонтенка превратит!

– Не хочу в мамонтенка… – со слезами в голосе протянула Катя.

– Не ори!

– Я не ору. Страшно только…

– Да ладно… Жили себе, и ничего не было. С чего это вдруг что-то начнется?

– Тебе легко говорить… Не твое имя Артур узнал!

– Если тебе говорить тяжело – молчи, – отрезала Ира.

Сестры вернулись в избу с надутыми губами и весь оставшийся вечер друг с другом не разговаривали.

После ужина бабушка сразу отправила их спать. Но они долго не могли уснуть, ворочались на большой кровати, прислушивались к тому, как рядом вздыхает во сне бабушка, как хлопает дверью бегавший туда-сюда Пашка. Уснули они одновременно, как обычно у них и происходило, и снилось им почти одно и то же.

Сон их был тревожным. Они метались по кровати, сдергивая друг с друга одеяло. Так же метался их яркий сон. Все началось с разноцветного круговорота. Из смешения красного, синего, зеленого и желтого цветов появился лес, высокий и светлый.

Из-за деревьев вверх бьют лучи солнца, оглушительно кричат птицы, бабочки мельтешат, мешают разглядеть дорогу. Они бегут. Бегут быстро, так быстро, что только мыски ботинок мелькают перед глазами. Широкая дорога петляет между деревьями… Березы, елки, березы, елки. Скоро впереди будет просвет, и они побегут еще быстрее. А дорога как будто липнет к ногам, и все тяжелее дается следующий шаг. Но им надо туда, на опушку, надо торопиться. Птицы назойливо кричат, не позволяют остановиться, бабочки крыльями застилают глаза. А впереди их ждет что-то страшное. Оно их убьет, оно задушит! Поэтому надо разворачиваться и бежать обратно. Но этого сделать уже никак нельзя. Солнце поднимается высоко. Жарко. Нестерпимо жарко. Нечем дышать…

Но вот они уже на опушке. Тонкий ручеек бежит по краю леса, через него перекинута доска. А дальше – поле, круглится холм, и вместе со склоном холма поднимается деревушка. Небольшая, домов на двадцать. А дальше – опять поле и лес. И что-то там, на этом поле, происходит. Да, да, им нужно именно туда – собраться с силами, добежать, и уже ничего их больше пугать не будет.

В этом месте они разделяются. Ира во сне легко отталкивается ногами от земли и, быстро-быстро взмахивая руками, летит через холм к полю. А Катя остается. Земля как будто застыла. Катя бежит, но не двигается с места. Наоборот, лес опять приближается к ней, тянет к себе, пытается схватить и задушить ее. Нечто идет на нее из этого леса. Она знает, что оборачиваться нельзя, ни в коем случае нельзя! Но она все же мельком оглядывается и видит, что лес смотрит на нее большими зелеными глазами. По дороге кто-то идет. Серая тень мелькает между стволами, блестит собачий оскал. Рядом с большим серым волком идет маленький мальчик. Катя разворачивается, чтобы убежать, но перед ней стоит цыганка Валя. В полной тишине бряцают браслеты, шуршат разноцветные юбки.

Только бы она не коснулась Кати, только бы!..

Горячая сухая ладонь ложится на Катин лоб. Душно. Катя отшатывается от цыганки, спотыкается, падает. А ладонь все держит ее за лоб. Уже и цыганки нет – исчезла. Издалека доносится смех мальчика. Горячие пальцы сжимают виски…

– Катька, что с тобой? Баба Риша, баба Риша!

Катя с трудом открывает глаза. В окнах светло. Уже утро? Но почему ей так хочется спать? И глаза режет от света…

– Катька!

Мелькнуло Ирино лицо – и провалилось в туман.

Глава третья Дорога через лес

У Кати начался жар. Она металась по кровати, прятала голову под подушку, не отвечала на вопросы сестры. Ира тормошила ее, пробовала поднять. Но Катя бессильно повисала у нее на руках.

– Заболела, голубушка, докаталась. – Над Катей стояла бабушка. – А я говорила: не носитесь как угорелые! Все вам жарко. Вот и продуло неизвестно где. Ты-то себя как чувствуешь? Вчера вся мокрая пришла.

– Нормально, – ответила Ира, прислушиваясь к своим ощущениям. Обычно сестры болели вместе, но в этот раз никакой болезни Ира не почувствовала.

Раздвинулись занавески. На пороге появился заспанный Павел.

– Чего тут у вас? – спросил он, моргая сонными глазами.

– Проснулся? – откликнулась бабушка. – Собирайся, в город поедешь, купишь лекарства.

– Какие лекарства? Я у вас доктор, что ли?

– Поговори у меня! – погрозила ему пальцем баба Риша. – И Ирку с собой возьмешь. Нечего ей у постели больной крутиться.

Пашка еще пытался возражать, но его вместе с Ирой выставили в кухню, напоили чаем и вручили список необходимых лекарств. Пашка всем своим видом показывал, что ехать он никуда не хочет. Он зевал, почесывался, тянулся, специально надел футболку задом наперед, попытался уснуть за столом. Но все это ему не помогло. Он оказался на улице рядом со своим пыльным мотоциклом. На заднем седле возилась Ира.

– Все, едем, – в последний раз вздохнул Пашка и вставил ключ в замок зажигания. – С вами, мелюзга, сплошные проблемы! И как можно ухитриться заболеть летом?

Ира притихла. Она тоже не могла понять, почему заболела Катька. Они вчера весь день были вместе, много не купались, нигде не замерзали. Уж если кому и заболевать, так ей, Ирке. Это ведь она в болото свалилась, а потом бегала по деревне в мокрой одежде.

А если Катька заболела не просто так?

Додумать эту мысль Ира не успела, потому что мотоцикл сорвался с места и, оглашая окрестности победным треском, помчался по ухабам. Они проехали мимо цыганского дома, мимо развороченного края леса, где тракторы готовили площадку под кладбище. Дальше на много километров дорога шла через лес. Кусты, березки, елки, сосны смазались в одну зеленую ленту, все звуки перекрывал треск мотора, а глаза приходилось зажмуривать, потому что сильный поток воздуха не позволял смотреть вперед.

Лес расступился. Они проехали мимо автобусной остановки, свернули с дороги на проселок и покатили по пустым улицам городка.

Кременки городом назвали по ошибке. Был он крошечным, состоял из одной улицы и множества трехэтажных домов, разбросанных без всякого порядка. У дороги располагался рынок, рядом магазин, почта, поликлиника и аптека. Вот, наверное, и весь город.

Пашка высадил Иру возле аптеки, по буквам прочитал ей название необходимых таблеток, дал деньги, список и подтолкнул к двери.

Когда Ира вернулась, нагруженная лекарствами, с полными карманами мелочи, рядом с Пашкой и мотоциклом толпился народ. Ира недовольно поморщилась – брат обладал поразительной способностью заводить знакомства в любых местах. Был он парнем высоким, красивым, с темными вьющимися волосами, худым остроносым лицом и широкой, подкупающей своей искренностью, улыбкой. Знакомых у него было огромное количество. Появлялись они мгновенно. В деревне сестрам проходу не давали друзья и приятельницы старшего брата. О нем спрашивали, его искали, им интересовались.

Ира недовольно почесала нос. Если честно – не будь Павел ее двоюродным братом, она бы тоже в него влюбилась. Что ни говори, а был он очень даже симпатичным. Но из-за Катьки Ира этого не делала. Достаточно одной влюбленной сестры.

Ира спрыгнула со ступенек, продралась сквозь толпу стоявших вокруг мотоцикла ребят.

– Ну что, все в порядке? – бодро спросил Пашка.

– Все, – буркнула Ира, ссыпая коробочки и баночки в специальную мотоциклетную сумку. – Поехали.

Пашкино лицо вдруг изменилось, он грустно посмотрел в сторону дороги.

– Кирк, слушай, а может, ты пешком дойдешь? Всего десять километров.

От такого неожиданного предложения у Иры рот открылся.

– Ты что?! – только и смогла сказать она.

– Понимаешь, у меня тут дело небольшое. Я никак не могу сейчас уехать. А тут – напрямки, через лес, – ты и за час доберешься.

– Какое дело? Совсем обалдел? Нас бабушка ждет!

В толпе хихикнули.

– Там Катька больная! – перешла на крик Ира. – Ты что, полчаса не можешь потратить? Ехать-то всего ничего!

– Не могу, – разозлился Павел. – Говорю же, дело у меня!

– Ты привез, ты и отвози, – отрезала Ира. – А то я все бабушке скажу, она тебя вообще из дома выставит!

Сестра забралась на мотоцикл, скрестила на груди руки.

Все, ее теперь никто с этого мотоцикла не сдвинет. Ишь, чего придумал! Пешком идти? Захоти она пойти в лес, ей совершенно необязательно ехать за этим в такую даль, как Кременки.

Пашка развернул сестру к себе и, глядя ей в глаза, доверительно произнес:

– Не едет он, сломался. Поняла?

– Как не едет? – растерялась Ира. – Только что тарахтел.

– Смотри!

Павел повернул ключ в замке зажигания, дернул рычаг. Мотор чихнул и смолк. Он еще раз толкнул педаль, вынул и снова вставил ключ. Мотоцикл молчал.

– Видишь? – развел он руками. – Его чинить надо.

– Чини, – миролюбиво согласилась Ира и слезла на землю.

– Ладно, сейчас мы с тобой его чинить будем, – под нос себе пробормотал брат, обходя мотоцикл кругом. – Палка нужна. Такая, побольше. – И он показал руками, какая нужна палка.

Ира с готовностью крутанулась на пятках, окинула площадь взглядом, прикидывая, где в этом городе можно найти подходящую палку. У березы, что ли, ветку отломать? Куда он ее засовывать собирается?

За ее спиной раздалось тарахтение.

Ну сколько можно попадаться на одну и ту же шутку!

Ира чуть не заплакала от обиды. Пашка скрылся за углом. Стоявших рядом с ним ребят как ветром сдуло. Ира осталась одна, у ее ног лежал пакет с лекарствами. Она зло пнула сумку ногой.

Ну что ты будешь делать! По дороге топать десять километров – это два часа. Через лес быстрее. Если не собьется с пути, то через час будет дома.

Надо же – так влипнуть! А кто бы сомневался, что Павлентий так поступит?

– Попала ты, – услышала Ира чей-то насмешливый голос.

Высокий черноволосый прыщавый парень довольно улыбался во весь свой щербатый рот. Исцарапанные руки держали руль большого велосипеда с рамой. Что-то допотопно-древнее. Такой у Артура был. Только он пока до педалей не доставал, поэтому просовывал ногу под рамой.

– Ну, и чего ты здесь стоишь? – Ира подобрала сумку. – Давно по шее не получал?

– Ты сначала догони, а потом до шеи дотягивайся, – хмыкнул парень.

Он сплюнул и не спеша покатил прочь. Ире оставалось только смотреть на его тощую спину и потертый багажник велосипеда.

– Слушай, – она побежала за парнем, – тебе чего, делать нечего?

– Почему нечего? – обиделся парень.

– Ты местный? – В голове у нее родилась блестящая идея.

– Нет. Я из Воронцовки. Бабка у меня там.

Ира вздрогнула. Их с Катькой фамилия была Воронцовы. А здесь рядом, оказывается, есть Воронцовка! Воронцовка… Когда-то она про нее слышала.

– Где это?

– Там, – парень махнул рукой. М-да, Вязовня совсем в другой стороне.

– А я – оттуда. – Ира постаралась показать так, чтобы их деревни оказались примерно в одном направлении.

– Да знаю я. – Парень собрался снова отвернуться от Иры. – Этот, на мотоцикле, говорил, что вы из Вязовни. Он кто тебе?

– Брат, двоюродный, – как можно более ласково произнесла Ира и вкрадчиво спросила: – Ты сейчас куда?

– Не собираюсь я тебя везти! – фыркнул парень, угадав Ирину мысль. – У меня и здесь дел хватает.

Ира посмотрела на лес. Не хотелось ей через него идти! И одежда у нее неподходящая, и платка – на голову повязать – с собой нет. А сейчас в лесу одни клещи, вычесывай их потом из волос да вытрясай из одежды.

– Погоди, – Ира вцепилась в багажник велосипеда, – здесь ехать пятнадцать минут. А у нас в деревне речка есть, бабушка тебя обедом накормит.

– Меня дома ждут. – Парень демонстративно уселся в седло, поставил ногу на педаль.

– Я тебя с сестрой познакомлю, мы близнецы. – Ира пустила в ход свой последний козырь. – Видел когда-нибудь близнецов?

– Близнецы? – с сомнением покосился парень. – Совсем похожи?

– Абсолютно! – Ира так активно закивала, что голова ее чуть не оторвалась от шеи. – Поехали, покажу!

Парень заколебался. Он с неохотой слез с велосипеда, посмотрел сначала на дорогу, потом на лес, тяжело вздохнул… И согласился.

– Поехали, – кивнул он, разворачивая велосипед к дороге. – Был я как-то в вашей Вязовне, неинтересное место.

– Твоя Воронцовка лучше? – заторопилась Ира.

– Там всякое происходит, – загадочно ответил парень, подождал, пока Ира устроится на багажнике, и толкнул жалобно скрипнувшую машину. – А чего ты без сестры?

– Заболела она.

– А…

Больше они ничего не успели друг другу сказать. Велосипед отъехал от злополучных Кременок. Как только дома скрылись за деревьями, в машине что-то трыкнуло, и она вильнула, сбрасывая с себя наездников.

– Ты чего! – Ира сидела на земле, сквозь слезы рассматривая свои содранные ладони. Парень, не обращая на нее внимания, удрученно глядел на велосипед. Из заднего колеса со свистом выходил воздух.

– Все, приехали, – равнодушно произнес водитель, как будто ему было все равно, целый у него велосипед или сломанный.

– Что ты теперь будешь делать? – Ира очень удивилась спокойствию парня.

– Пойду обратно. – Парень встряхнул свою машину, звякнув всеми железками, которые там были. – Может, придумаю, как починить.

Парень уходил от Иры, а она сидела на земле и тупо смотрела на его тощую спину. Велосипед смешно подпрыгивал, моталось спущенное заднее колесо, руль вырывался из рук.

Сумка!

Она подскочила. Надо же, она прямо на сумку упала!

Ира осторожно заглянула внутрь. Помятые коробки, разорвавшаяся упаковка пузырька, раздавленный брикет с травами, рассыпанная мелочь. Ничего страшного. Ира еще раз все перетрогала, и тут ее пальцы коснулись чего-то мягкого. Бинт? Вата? Она ничего такого не покупала.

Что это?

На свету это «что-то» оказалось невзрачной тряпкой грязно-рыжего цвета, похожей на платок. Края затерты, но на них еще заметны петухи, в крике задравшие вверх головки, в центре что-то круглое. Когда-то платок – если это действительно платок – был весь пронизан серебряными нитями, сейчас они истерлись, обрывки их торчали то здесь, то там, похожие на тонкие проволочки.

Спасибо, добрый Паша! Если он заранее знал, что бросит ее в Кременках, и специально положил в сумку платок, чтобы ей удобнее было идти через лес, то, вернувшись, она его убьет. Она устроит ему сладкую жизнь! Поспит он теперь до двух часов дня на печке! Ох, поспит!.. Будет чинить свой мотоцикл все оставшееся лето! Палками подходящего размера.

Ира нацепила на голову платок, так туго завязав узел под подбородком, что старая ткань треснула. Петухи на завязанных концах платка гордо вытянули клювы.

Ждать автобуса – время терять. Даже если он и приедет, то будет битком набит дачниками, и она в него не влезет. Идти по дороге – два часа глотать пыль. Остается одно – лес.

И она шагнула в придорожные кусты. Если принять за факт, что деревня находится где-то там… Там… в противоположной стороне от солнца, то скоро она выйдет к знакомым местам, хоженым и перехоженным в поисках ягод и грибов. Вот только она не привыкла ходить одна. Всегда и везде они были с Катей – вместе шли в школу, вместе прогуливали, вместе участвовали в проделках.

Как там Катька?

Ира пересекла светлый осинник, продралась сквозь худосочные елки и вышла к просеке – широкой полосе, заросшей низким кустарником и высокой травой, скрывающей кочки и старые пеньки. Ага! Уже что-то знакомое. Сейчас через просеку, потом наверх, за ней ельник, потом… потом… Короче – знакомые места!

За просекой лес полого спускался вниз. В овраге было прохладно, между редкими полянками, заросшими травой и тонкими березками, росла сочная осока с краями-лезвиями. Почва под ногами противно чавкала. Мутная вода забиралась в дырочки сандалий. В голые руки и ноги тут же впились комары. Ира взяла правее, чтобы обогнуть низину, забралась на пригорок, прошла через еще одну еловую посадку и присела отдохнуть.

Солнце поднялось высоко, в лесу пари́ло. От травы шел дурманящий аромат. С одной стороны леса темнели молоденькие елочки. Впереди виднелся просвет. Если она не взяла слишком сильно вправо, то сейчас сможет выйти на знакомую дорогу. Делов-то! Можно еще часик в лесу посидеть, чтобы бабушка начала волноваться, а вернувшийся Пашка получил бы по заслугам. А лучше – два часа. Или до вечера. Не, до вечера – скучно, комары сожрут. Часик. В наказание. А потом она выйдет вся такая в ореоле славы под торжественные звуки оркестра…

Ира поправила сползший на лоб платок, перехватила сумку и поднялась.

«В путь так в путь, сказал джентльмен, проваливаясь в пропасть». Откуда это?

Она и правда пару раз упала, ободрала руку. Удачненькая прогулка! А потом тропинка незаметно растворилась в зеленой траве. Впереди была новая просека. Ну ладно, значит, после этой просеки – елки, иголки и ее деревня.

Низинка закончилась, ее Ира обошла стороной, поднялась на взгорок и снова уперлась в ельник. Прямо не лес, а сосновый бор какой-то! То ли елки здесь так часто рубят, то ли их слишком часто сажают.

На мгновение ей показалось, что солнце перескочило с правой половины небосклона на левую. Подул прохладный ветерок.

Заблудилась…

Это была еще не отчетливая мысль, а так, легкое покалывание в спине, в запястьях, потому что она не могла пока еще соединить себя, Иру Воронцову, и такое непонятное и неприятное слово, как «заблудиться». Где? В их лесу? Когда? Среди дня?

Да что вы выдумываете! Еще скажите, что Пашка специально ее бросил, а парень нарочно отвез подальше от города, чтобы она решила не ждать автобуса.

Ира решительно подтянула узел платка и быстрее зашагала вперед. Солнце светит в затылок, деревня в противоположной стороне. А если ей станет совсем страшно, она просто пойдет обратно, выйдет на дорогу, а там уже только и будет заботы, что шагать и шагать!

Ей вдруг стало страшно. Показалось, что она узнает места. Как будто она уже была тут. Вот здесь она сидела, здесь кузнечиков слушала, здесь решала, правильно ли идет…

Неправильно она идет!

Ира попятилась, прижимая в груди пакет. Все, как в сказках – злой леший водит ее по лесу. Незаметно подкладывает под левую ногу дорожку длиннее, чем под правую, вот и получается, что она все время поворачивает.

Что делать? Плюнуть через левое плечо и пятиться!

Все-таки хорошо быть подкованным! Кино и книжки – верный друг человека.

Долго пятиться Ира не смогла – споткнулась и повалилась спиной в елки. Тонкие, высокие. В несколько рядов. Специально посадили…

Ой, мамочки! Сотовый, сотовый… Дома лежит, в комоде. Связь здесь плохая, говорить можно только сидя на чердаке, зачем его с собой таскать.

Слезы брызнули из глаз непроизвольно. Вот их не было, а вот они уже катятся по ее щекам крупными горошинами.

Дура, какая же она дура! Напрямки, напрямки! Сусанин бедовый! А лес вокруг словно специально сомкнул стволы деревьев, смотрит на нее, усмехается.

Она вновь задрала голову. Солнце – верный ориентир.

Его не было. Солнца. Легкое облачко налетело из-за макушек сосен, и свет стал рассеянным.

А вот это уже плохо.

Как только Ира допустила мысль о поражении, совладать с собой она уже не могла. Обратно! К дороге!

Не понимая, что делает, она развернулась и просто пошла в противоположную сторону.

С нее хватит. Дорога. Дом. И месяц не выходить на улицу! Нет, выходить. За молоком к цыганам и обратно.

Зачем она вспомнила цыганку? Ей вдруг показалось, что вот-вот из-за темных елок выйдет Валя, неприятно зашуршит юбка, брякнут ее браслеты на руках.

Просека, ельник. Под ногами уже кем-то протоптанная тропинка. По ней недавно прошли – не вся трава еще расправилась, болтается на коре свежесломанная ветка ежевики. Перевернутый пень, с корней сбита земля. А здесь, на сучке, какой-то белый клочок. Выронили что-то…

Упаковка «Анальгина». Ира тупо повертела в руках коробочку.

Какой дурак попрется в лес с пачкой таблеток? Это все равно что за грибами с чемоданом ходить. Болеешь – сиди дома…

Страшная догадка страхом отдалась у нее в голове, противные мурашки пробежали по спине. Ира вскрикнула, хватаясь за сумку. Угол ее был порван, из него торчал рассыпавшийся брикет с лечебной травой.

Звякнули браслеты, зашуршала юбка. Где? За спиной? Слева? Справа? Да вот она стоит! Перед ней!

– Помогите!

Крик отразился от стволов деревьев и угас в еловых зарослях.

Никого.

Справа что-то зашуршало. Ира крутанулась на месте.

Никого. Показалось…

Покачиваются от легкого ветра верхушки берез, вздрагивают ветки осин.

Надо идти, нельзя стоять. Это наваждение само собой не уйдет.

Она пошла, уже не понимая, в какую сторону идет, а главное – зачем. В какой-то момент она заметила, что вокруг тихо: ни птиц, ни кузнечиков, ни комаров не слышно. Только прозрачный свет от пробивающегося сквозь далекие сосновые ветки призрачного солнца. Справа кто-то шел. Она пригляделась.

Человек!

– Эй, подождите!

Ира крепче прижала к себе сумку, завязала порванный угол и побежала.

Это был… это был… Это был маленький мальчик, невысокий, худенький, с вьющимися темными волосами. Одет в свободные темно-серые штаны и рубашку. Почему-то все мокрое… Разве был дождь? Рядом с ним шел большой серый зверь, то ли волк, то ли собака. Зверь тяжело дышал, высунув длинный розовый язык.

– Подождите! – в последний раз крикнула Ира.

На ее крик мальчик и зверь одновременно повернули головы. Ира застыла при виде их глаз, больших, ярко-черных и… равнодушных.

Не останавливаясь, мальчик прошел мимо, рядом с ним все так же трусил его спутник. Он был на кого-то похож… Большие глаза… Да это же собака председателя!

Мальчик удалялся. Ира смотрела на его худую спину, и ей казалось, что она сходит с ума. Со спины это был тот самый парень, что вез ее на велосипеде. И вот привез… Чтобы она заблудилась и никогда больше не вышла к людям.

За что?!

Было за что! За то, что Катька подсмотрела в доме у цыганки, за то, что она же что-то такое увидела у председателя – поэтому сестра ее ни с того, ни с сего и заболела, а Ирку отправили за лекарствами. Их хотят уничтожить? Неужели Пашка тоже в их компании? Или просто этот дурак… попался?

Вдруг ей стало все равно. Она так устала блуждать и пугать саму себя, что легко бы согласилась прямо здесь умереть. Ира привалилась к стволу и закрыла глаза.

Пели птицы, стрекотали кузнечики, шумел ветер. И всем было плевать на одного маленького несчастного человека.

Шуршание налетело стремительно, как порыв ветра. Ира успела только открыть глаза, чтобы увидеть, как из-за высокой травы к ней бежит огромный серый зверь. Не то собака, не то волк. Тот самый! На мгновение зверь застыл в воздухе – в прыжке. Его черные холодные глаза хлестнули по Ире равнодушным взглядом. Тяжелые лапы ударили ее в грудь. Ира вскинула руки и плашмя повалилась на землю… Голова ее нестерпимо раскалывалась от внезапно прерванного сна. Никого не было! Ей все показалось, приснилось в мимолетном забытьи.

Прошелестели легкие шаги. Ира открыла глаза. Рядом с ней на корточках сидел маленький мальчик. Лицо его было удивленно-испуганным, в больших черных глазах стояли слезы. Он протянул вперед грязную ручку, коснулся Ириной головы и тут же отдернул ее.

А потом он ушел. Выскочив из-под куста, к нему подбежала большая серая собака.

Голова кружилась, норовя уронить небо. К горлу подкатила тошнота. А сквозь зажмуренные веки снова потекли слезы.

Глава четвертая Проклятье деревни на холме

Когда Ира открыла глаза, солнце заметно переместилось в небе. Лицо и руки ее горели от укусов комаров. Стрекотали кузнечики. Она с трудом поднялась на отяжелевшие ноги. В голове стояла звенящая пустота.

Куда она идет? Зачем?

Решив больше не соваться в лес, она пошла вдоль просеки. По границе леса и травы передвигаться было легко, высохшая земля мягко пружинила под ногами, низкие кустики уступали ей дорогу. Ира шла и шла, без надежды выискивая впереди хоть какую-нибудь тропинку, хоть что-нибудь, говорящее о том, что здесь были люди, что они ходили по этому лесу, благополучно добирались до дома, сидели потом за столом, пили чай, разговаривали о своих планах на будущее. Набегающие слезы мешали смотреть. Сбившийся на лоб платок не позволял поднять глаза. Она сорвала его с головы, скомкала, замахнулась, чтобы бросить эту тряпку за куст…

Да так и застыла с поднятой рукой.

У горизонта просека расступалась, открывая поле, холм, домики…

Этого не могло быть! Ира не поверила своим глазам. Сейчас эти домики исчезнут, опять зашуршит трава, выпуская из зарослей мерзкую собаку вместе с ее страшным хозяином… Надо разворачиваться и уходить, пока над ней не посмеялись, не превратили ее надежды в кошмар…

И все же она пошла вперед. Домики приблизились. Не разрешая себе надеяться на чудо, Ира побежала к холму. В уставших ногах появилась легкость, к ней вернулись силы. Только бы это не был мираж, только бы домики не растаяли в тумане!

Нет! Все на месте!

Через несколько минут она уже была около крайних заборов. Схватилась за шаткие штакетины, поискала калитку. И только тут заметила, что дом нежилой. Краска на рамах облупилась, окна без стекол глядели на нее пустыми глазницами, крыша съехала набок. Избушка осела и скособочилась. Вечернее солнце золотило старые почерневшие бревна.

Еще ничего не понимая, Ира обогнула забор. На другой стороне дороги дома вообще не было, там остался только сарай. Между досками зияли щели. Тянулись вверх большущие лопухи.

Нет! Она выбралась! Она спаслась!

Цепляясь за покосившиеся перекладины, Ира прошла к другому дому. Он выглядел жилым. Хоть и с кривой крышей, но стены более или менее ровные, тускло отсвечивали запыленные стекла. В одном из окон мелькнула чья-то голова. Скрипнула дверь, на пороге появилась древняя бабка в мешковатом черном платье и переднике. Бабка и Ира какое-то время безмолвно смотрели друг на друга.

– Тебе чего? Откуда? – Голос у бабки был высоким и противным.

Но Ира так устала от лесных шумов, что была рада даже этому голосу.

– Здравствуйте, – выдавила она и почувствовала, как пересохло у нее во рту. – Попить у вас можно?

– Конечно, – радостно встрепенулась бабка, нырнула в дом и тут же появилась с жестяным ковшиком. У ковшика был немного подточен один край, словно его грызли.

Холодная вода обожгла губы и язык. Заломило зубы. Но Ира пила и никак не могла напиться.

– Заблудилась, что ли?

Цепкий бабкин взгляд окинул испачканную одежду гостьи. Ира кивнула в ответ. Отдавая ковш, она заметила, что все еще сжимает в руке скомканный платок.

– Где я? – спросила она, вытирая кулаком рот.

– А Воронцовка это, Воронцовка, – бабка довольно закивала.

Услышав название деревни, Ира вздрогнула.

– Далеко отсюда до Вязовни?

– Тута рядышком, – оживилась бабка, выплывая за калитку. – Вот так по дороге пойдешь, все прямо и прямо, там и будет твоя Вязовня.

Ира проследила за бабкиной рукой – нужно было пересечь деревню, спуститься с холма и уйти обратно в лес по широкой, хорошо накатанной дороге.

– А люди где? – спросила Ира, оглядываясь на развороченные нежилые дома.

– Тебе кто нужен-то? – скороговоркой спросила бабка. – Все здесь. Тут я живу с сыночком, – повела она локтем в сторону своей развалюхи. – Там Колька, – бабка показала на крайний дом. – Никого больше и нет. А вот и они.

Два мужика с корзинками. Из леса идут. Странно как-то… Что это они там делали? Рановато для грибов. Шишки, что ли, собирали?

– Разве мальчик здесь не живет? Худой такой… на велосипеде ездит?

Ей стало тревожно, захотелось уйти. Куда-нибудь, где есть нормальные люди. Где не смотрит на тебя так подозрительно лес, где не появляется неизвестно кто непонятно откуда.

– Приезжают тут иногда, – нехотя заговорила бабка, поворачиваясь к своему дому. – Да я за ними не слежу. Может, и был какой на велосипеде. Не знаю. Всякое здесь происходит. – С этими словами бабка скрылась в избе, оставив Иру у забора с открытым ртом.

«Всякое здесь происходит…»

Да, именно так и сказал вредный мальчишка на велосипеде. Но сейчас думать обо всем этом ей не хотелось. На Иру вновь навалилась усталость. Она села на землю около забора, бросила платок, который все еще комкала в руках, и уставилась на приближавшихся мужчин.

Выглядели они, как два брата-близнеца: в одинаковых темно-зеленых куртках, одинаково лохматые и бородатые. Только цвет волос у них был разный. Один светло-рыжий, другой темный. Оба молча прошли мимо Иры. Светлый завернул в калитку. А темный пошел дальше. Его дом оказался на другом конце деревни – если расстояние в четыре развалюшки можно назвать «другим концом». Покосившийся сарайчик без забора.

За Ириной спиной хлопнула дверь. К калитке семенила бабка.

– Устала небось? – ласково спросила она.

– Устала, – не стала скрывать Ира. И есть ей хотелось, и сил идти дальше не было. Ноет искусанное комарами лицо, зудят сбитые ладони… Не жизнь – красота.

– Пойдем, – поманила ее за собой бабка, – умоешься.

Держась за шаткий столб, Ира поднялась. Как же хочется лечь, закрыть глаза и ни на что не смотреть. А тут опять – вставай, иди, борись. И никто не скажет – умри. Может, сейчас это самый лучший вариант?

Дом был темный, пахший старым деревом и застоявшейся водой. Под косым навесом прятался рукомойник. От воды защипало свежие Ирины ранки.

Да, выглядит она сейчас, наверное, сногсшибательно… В таком виде только на дискотеки ходить.

Под навес, где умывалась Ира, заглянул мужчина и тут же скрылся. За дверью послышались недовольные голоса. Бабка и сын о чем-то спорили.

– Тебе сколько лет? – спросила бабка, появляясь на пороге с полотенцем в руках.

– Двенадцать, – ответила Ира.

– Вот видишь? – крикнула бабка в приоткрытую дверь. – Двенадцать только. Я тебе говорила, что она маленькая! Пойдем, – бабка пропустила Иру вперед.

По-хорошему Иру должны были насторожить эти слова. Но усталости у нее накопилось столько, что на осторожность сил просто не осталось.

Единственная комната в избе была одновременно и кухней, и спальней. Небольшая, темная, она вмещала в себя самые невероятные предметы. От покрышек и плуга до куриц, скребущихся за перегородкой. На деревянном столе коптила керосиновая лампа. На керосиновой плитке грелся небольшой алюминиевый чайник. Было душно.

Бабка махнула рукой на стул, Ира села на жесткое продавленное сиденье.

– Темно как, – прошептала Ира.

– Света нет, – тут же откликнулась бабка. – Давно уже. Как в начале лета провода оборвались, так без света и сидим.

Ира покосилась на телевизор в темном углу комнаты, но ни о чем больше спрашивать не стала. Сидим так сидим. Главное – не бежим.

Темнело. Слабый свет лампы еле разгонял темноту над столом с кружками, чайником и кубиками сахара. Комната тонула во мраке.

– И не страшно одной в лес ходить? – начала светский разговор бабка.

– Я на просеке запуталась, – еле ворочая языком, заговорила Ира – после кружки горячего чая ее потянуло в сон. – Вроде иду, иду, а все по одному месту кружусь. Как будто водит меня кто-то.

– Кому ж там водить? – покачала головой бабка.

– Мальчик с собакой, – прошептала Ира. – Не видели? А может, не с собакой, может, с волком?

– Ох, батюшки, с волком?! – всплеснула руками бабка. – Откуда волку-то взяться?

– Какие волки? – Ввалился в избу ее сын. – Тут и зайцы только по большим праздникам появляются. А ты – волки…

– Так прям и видела? – Не унималась бабка.

– Видела. – Ира отставила чашку. – Зверь огромный, как у нашего председателя собака. И мальчик, маленький…

– Откуда ему быть? – запричитала бабка, и глаза у нее при этом забегали. – Вот ведь родители, отпускают детей, одних, без присмотра… – От возмущения у нее мелко затряслась голова.

– Мать, – одернул ее сын, – хватит!

Он вышел из дома и чем-то громыхал на улице. Бабка потянулась к Ире.

– Не мальчик это, не мальчик. Лешак! Ходит здесь по лесу, людей путает, водит. Покоя не знает. На кого ни посмотрит – тот либо онемеет, либо ослепнет. И волк у него – не волк, а оборотень! По ночам он зверем бегает, а днем в человека обращается и между людьми крутится, жертву высматривает. Как приметит какую, в лес заведет, а там уж и разделается с ней. Людей, говорят, они ненавидят, всякого встречного норовят в лесу запутать, кровушку высосать. Потому и лес этот – проклятый. Как колдунью прогнали, так и стала душа леса мертвой. Деревья сохнут, трава не растет. А грибы да ягоды – это все от него, от нечистого, чтобы людей в лес заманить да погубить. И сам же он лес погубит. Потому что ненависть в нем живет на это место. И каждый, кто ему помешает, будет убит. Он взглядом и речами того заманит, а волк ему горло перегрызет. Никто его не остановит! Будет он свою мамку-колдунью искать, но не найдет. А как не найдет, тут конец всему и настанет. Разверзнется земля, и провалится это место в пучину огненную. Останется от него только детский плач!

Бабка клонила морщинистое лицо к Ире, голова ее тряслась все сильнее, бесцветные глаза смотрели на девчонку в упор. Ира вскочила, опрокинув стул, отбежала к выходу. На пороге появился бабкин сын.

– Мать! Опять за свое?

Бабка застыла в полупоклоне, глянула недобро. Заскреблась, зачесалась тревожно кожа на Ириных запястьях, сердце ее зашлось от страха. О чем они говорят?! Куда она опять попала?

– Ты что на мать орешь? – взвизгнула бабка, выпрямляясь. – Что, скажешь, не так?

– Хватит. – Сын положил Ире на плечо тяжелую руку. Ира втянула голову в плечи, готовая к тому, что ее сейчас съедят. – Поехали. До дома тебя довезу. Поздно уже. Нечего одной по лесу шастать. Не ровен час кто обидит.

А Ира уже готова была и сама убежать. Из огня да в полымя – из страшного леса в сумасшедшую деревню попала. Поскорее бы все закончилось!

Вместе они вышли во двор. Над лесом догорала заря. Небо полыхало красным закатом, переходившим в темно-зеленые сумерки. Никогда Ира не видела у себя в деревне таких закатов. Тревожных. Страшно-красивых.

Сын поднял с земли старый велосипед. Техника заскрипела и завизжала, недовольная таким неласковым обращением.

– Забирайся! – Сын провел ладонью по раме. Багажника у велосипеда не было.

Велосипед проскрипел через деревню. С холма открылся вид на поле, засеянное не то пшеницей, не то овсом. Под порывами ветра подсохшая трава шуршала, отчего казалось, что идет торопливый дождь.

– Это колхозное? – спросила Ира.

– Чье же еще? – Мужчина был не из разговорчивых.

В стороне от дороги у края леса чернел высокий столб, как памятник чему-то, напоминание о чем-то… Это было так неожиданно, что Ира дернулась, велосипед вильнул. Мужчина дал Ире коленкой под зад.

– Сиди смирно! – прикрикнул он.

– Что это? – Ира не могла оторвать взгляд от странного явления – кто ставит столбы на краю леса? Зачем?

– Это следопыты, искатели. Что тут после Отечественной войны осталось, собирали.

Они резво покатили с горки.

– Разве сюда немцы заходили?

– Вроде заходили. Привел их кто-то из местных, на карте-то деревня была не обозначена. Крепко фрицы здесь сидели. Бои, говорят, были страшные. Никак их выбить не могли. А когда они убирались, старую Воронцовку сожгли. От нее одни кирпичи остались.

– А столб?

– Следопыты учудили. Накопали скелетов, сделали братскую могилу, насобирали имен, сколько смогли, и этот памятник, как его… стелу, поставили.

Велосипед затрясся по тропинке через поле. На глубокой выбоине он дернулся, руль крутанулся, сбросив Иру с рамы.

– О! Вот это как раз кирпичи и есть. – Мужчина пнул ногой темный булыжник.

Из земли, как древние богатыри, показывали свои бока камни.

– А за что деревню сожгли? – Ира опасливо заозиралась, вдруг поняв, что они оказались почти на кладбище. На кладбище, где похоронена целая деревня, сотня домов, если не больше!

– Фрицы! Чего с них взять? Захотели и сожгли. – Мужчина подсадил Иру и засопел, тяжело разгоняя велосипед. – После войны верх печек разобрали, а фундаменты остались. Вот кирпичи из земли и вылезают. Как трактор пройдет, вся дорога в камнях. Говорят, человеческие кости раньше находили. Деревню-то жгли вместе с людьми.

Ира подобрала ноги. Она представила, как из земли вылезает скелет и хватает ее за пятку. Не дотянувшись, зло бросает им вслед кирпич…

За полем дорога пошла ровнее, а в лесу она опять стала ухабистой. Ира вцепилась в руль. Она старалась смотреть только под колесо, чтобы заранее быть готовой к колдобине, и совсем не поднимать глаза на засыпавшие деревья. Но взгляд невольно отвлекался от дороги и невольно на миг выхватывал из темноты то елку, то березу, то куст лещины.

Вид деревьев заставил ее вспомнить странную пару. Мальчик. Вон он легко бежит по кромке леса. За ним, не отставая ни на шаг, скользит серый зверь. В какой-то момент они обгоняют велосипед и выходят на дорогу. Мальчик в упор смотрит на Иру. Его сухие губы шевелятся:

– Ты не уйдешь, – звучит зловещий шепот. – Ты останешься здесь, в этом лесу!

Мальчика никто не видит, только она, поэтому дядька все так же усердно крутит педали, сопит ей в затылок, и столкновение неминуемо.

Ира сжалась, готовая к резкой остановке. Но велосипед едет и едет, и мальчик пропадает…

Ира вздрогнула. Дядька дернул руль.

– Сиди ты!

Мужчина выровнялся, одной рукой придерживая почти съехавшую с рамы Иру.

– Заснула, что ли?

Дорога петляла между деревьев, велосипед потряхивало. Нигде никого не было.

– Уснула, – хрипло прошептала она. – Показалось, что мы на мальчика наехали.

– Нет тут никого, – равнодушно протянул мужчина. – Ты мать-то мою не слушай, она наговорит. Мальчики, колдуньи, конец света… Старая она, вот и несет всякую чушь.

– Но он есть…

– Нет никого, – равнодушно пробасил мужчина. – В лесу все мельтешит, движется, вот и кажется, что кто-то идет. А собака пробежит, так ее всякий за волка примет.

– И колдуньи не было? – вспомнила бабкины слова Ира.

– Кто его знает? Может, была, может, не было. Сказывают, жила когда-то в вашей Вязовне, а потом в лес ушла, стала на холме жить. Вроде бы отсюда Воронцовка и пошла.

– А мальчик? – напомнила Ира.

– Это сын ее. Вроде бы заблудился он. С тех пор по лесу и ходит. Да только ерунда все это. Воронцовка по имени хозяина так называется. Воронцов был такой. Следопыты докопались. И про колдунью тоже они говорили. Ходили по деревням, собирали песни, вот про нее и услышали. Это лет семь или восемь назад было. Они и к вам в деревню заходили. Твоя бабка должна помнить. Они ее больше всех других и пытали. Узнали откуда-то, что ее фамилия по отцу – Воронцова…

Мерный голос мужчины убаюкивал Иру. Ей стало казаться, что это не мужчина говорит, а звучит негромкая песня. Что-то протяжное, вынимающее душу. Воронцовка, Воронцовы – странное совпадение.

Страшная догадка заставила ее проснуться.

Откуда этот мужик знает, что они с бабой Ришей родственники?! Она не говорила, у кого живет! Тем более ни разу не упомянула, что ее фамилия Воронцова. Да у нее и не спрашивали ни имени, ни фамилии, только ее возраст им зачем-то понадобился.

– Хотя… кто его знает? Бродит тут какой-то. Лет четырнадцати. На велосипеде. Мать-то тебя сначала за оборотня приняла. Говорит, часа три ты по просеке туда-сюда ходила, пока к нам не вышла.

Ира угрюмо молчала, болтаясь на неудобной раме, готовая в любой момент спрыгнуть и убежать, если ей что-то не понравится. Хотя ей уже сейчас ничего не нравилось. Поскорее бы попасть домой! Узнать, как там Катька, врезать противному Пашке…

Мужчина тяжело вздохнул, разгоняясь, чтобы въехать на взгорок. Поскрипывание велосипеда тонуло в шорохах ночного леса.

До Вязовни они добрались, когда вдоль дороги уже горели уличные фонари. Мимо промелькнули знакомые дома. У своей калитки Ира соскользнула на землю и остановилась, не зная, что теперь делать дальше.

– Спасибо, – пробормотала она.

– Бывай, – раздалось из сумерек.

Ира понимала, что ей надо пригласить мужчину в дом, познакомить его с бабушкой, дать что-то на дорогу, хотя бы чаю выпить предложить. Но она никак не могла сообразить, как все это сказать. А ее провожатый между тем уже скрылся за широкой черемухой.

Глава пятая Трактор на болоте

Ира толкнула дверь террасы.

– Боже мой, Ирочка! – вышла из дома бабушка. – Где ты была?!

Только сейчас, среди своих, Ира поняла, что все закончилось, и слезы сами собой хлынули из ее глаз. Бабушка провела ее в кухню, усадила на диван, захлопотала. Согрела воду, выставила на стол еду, сбросила с печки чистую одежду. Ира стащила из миски лепешку и заглянула в соседнюю комнату.

– Катька, – позвала она.

– Не шуми, – одернула ее бабушка, – спит она. Недавно только уснула, а то все металась, тебя звала. Горит вся. Как бы в город не пришлось ее отправить. Ты-то чего молчишь?

– Я в лесу заблудилась. – Ира потянулась за очередной лепешкой, но на полпути остановилась: – Пашка приехал?

Бабушка недовольно покачала головой:

– Я этому балбесу еще когда обещала уши оборвать! Это надо же, придумал! Бросил ребенка и укатил с дружками! Как ему такое только в голову пришло?! Тяжело было привезти тебя обратно? И что ж ты-то его не остановила?

– Я должна была за мотоциклом бежать? – огрызнулась Ира.

– А в лес тебя зачем понесло? – Радость встречи прошла, баба Риша начала ворчать. – Шла бы по дороге.

– Бабушка…

– Ну, все, все. – Баба Риша притянула внучку к себе, поцеловала в макушку. – Нашлось солнышко наше. А я-то перепугалась! Пашка уже несколько раз в Кременки ездил, с ребятами весь лес облазил. Нет тебя – и все. – На глазах у бабушки появились слезы. – Ну, ладно, давай умываться. Поешь и спать ложись. Я тебе здесь постелю, а то еще заразишься от Катьки. А этому паразиту я покажу! Он у меня узнает кузькину мать!

Возбуждение от возвращения, оттого, что все позади, улетучилось. Ира еле доползла до умывальника, соскребла грязь с ладоней и коленок, оттерла щеки. Она уже спала, а бабушка все смазывала ей ссадины и царапки зеленкой. За окном затарахтел Пашкин мотоцикл. Ира бессильно приоткрыла глаза, улыбаясь. Как же брату сейчас влетит, как же на него будет ругаться баба Риша.

Второй раз Ира проснулась, когда за окном было еще темно. Она повернулась на другой бок и поняла, что давно уже не спит, а вслушивается в скрип шагов и еле слышное позвякивание за дверью. На террасе и по коридору кто-то ходил с колокольчиком в руке. Неужели бабушка не закрыла входную дверь?

Совсем близко, за дверью, зашуршало, брякнула железка о железку. Ира села на диване. В слабом предутреннем свете все вокруг было серым и сонным. Ворочалась за стенкой Катька, похрапывала бабушка, сопел на печке Пашка. А в коридоре явно кто-то бродил. И даже не особо таился – звякал и бормотал.

Этого только не хватало! Воры! Да не один, а сразу двое.

Ира нащупала в углу бабушкину палку и распахнула дверь. Прямо перед ней стоял кто-то в черном. На звук открывающейся двери этот кто-то дернулся, что-то зазвенело, и темная тень юркнула по коридору к террасе. Ира пробежала за ним несколько шагов и, споткнувшись, упала. Чей-то голос… Мимо нее мягко проскочило что-то небольшое, цапнуло ее за руку и тоже исчезло на террасе. Тренькнули стекла, хлопнула дверь. На трясущихся ногах Ира дошла до выхода, подергала дверь. Она была закрыта, и даже «собачка», запирающая замок изнутри, была опущена.

Воры… призраки… инопланетяне… глюки… Последнее – вернее. Но рука болела. Сама поцарапалась, когда упала? Спросонья что-то привиделось?

Знакомый до последнего гвоздика дом вдруг стал чужим и неприветливым, и ей захотелось спрятаться от него, накрыться одеялом с головой.

Ира бросила палку, озираясь, вернулась в коридор, оттуда юркнула за дверь и плотно ее за собой прикрыла. Так лучше, так надежнее. Это там ходят, а здесь все свои…

– Не спится? – хрипло спросил свесившийся с печки Павел.

– С тобой поспишь, – зло ответила Ира, устраиваясь на пролежанном диване.

Проснуться она ухитрилась позже брата. Его уже не было на печке, когда она выбралась из постели. Тело ныло после вчерашних приключений, колени саднило.

Ира посмотрела на свои руки, где, вперемежку с зелеными пятнышками, виднелись три ярко-красных свежих рубца. Следы кошачьих когтей. Неужели она вчера кошку приняла за вора? А большой и черный – это кто был? И давно ли у нас кошки говорить научились? Уж она-то отличит кошачье мяуканье от человеческого голоса. Об этом срочно надо кому-то рассказать!

Катька лежала поперек их широкой кровати, скинув одеяло. На звук шагов она повернула голову.

– Катька, ты как?

– Ирка! Ты нашлась?

Катя потянулась к сестре. Как же за один день похудела ее рука! Ира с удивлением смотрела на Катю и не узнавала ее. Было такое ощущение, что младшая болеет не один день, а уже целый год. Осунулась, щеки ввалились, глаза очерчены темными кругами, руки стали белыми и как будто прозрачными. Казалось, что Катя не болела, а таяла, испарялась. Еще чуть-чуть, и она исчезнет совсем.

Ира замотала головой. Этого не может быть! Что это за неведомая болезнь творит такие безобразия?

– Я-то нашлась, а ты как? – проворчала она, усаживаясь на кровати.

– Ничего не болит, только сил совсем нет и температура почему-то держится, – прошептала Катя.

– Тебе, может, чего-нибудь принести? – нахмурилась Ира. – Хочешь морковки? Или чаю с сахаром?

– Посиди со мной. – Катя слабо шевельнула рукой. – Где ты была?

Ира поерзала, закутываясь в одеяло, набрала воздуху, чтобы начать рассказывать, – и замерла. А что она скажет? О мальчике с собакой, похожей на волка, о просеке, о добром Паше, оставившем ей платок, о Воронцовке? Об их ночных гостях? Какой смысл рассказывать, если Катька встать не может. Не в силах она пойти с сестрой и во всем разобраться.

Ира рассеянно посмотрела в окно. У крыльца стояла цыганка.

– Чего-то она стала у нашего дома ходить? – вместо рассказа пробормотала она.

– Она и вчера весь день под окнами торчала. – Катин голос стал бесцветным, слабым. – К ней даже баба Риша выходила.

– Чего хочет? – Ира привстала, чтобы лучше рассмотреть, что происходит на улице.

– Не знаю. – Катя медленно перевела взгляд на потолок и отрешенным голосом произнесла: – Мне кажется, что она специально меня заколдовала. Узнала, что это я ходила тогда за молоком, и теперь сживает со свету. Знаешь, – она привстала на локте, – Валя мне теперь по ночам снится. И комната та тоже снится. Я уже почти вижу, кто сидит за столом, но в последний момент просыпаюсь. Теперь вот и тебя кто-то по лесу водил. Это колдовство!

При этих словах свежие царапины на Ириной руке запульсировали от легкой боли.

– Глупости, – сказала она, пряча руки под себя. – Подумаешь… В лесу заблудилась – бывает. Глюк там же словила – тоже понять можно. А ты простудилась – больше ничего. Завтра будешь здорова. И пусть эта цыганка ходит. Они здесь уже незнамо сколько живут, ей больше и ходить некуда. Что она может сделать? Ничего! Походит и перестанет.

Хлопнула дверь. Обе сестры вздрогнули.

– Эй, есть кто-нибудь?

Ира соскочила с кровати. На пороге стоял Артур, в руках он держал банку с молоком.

– Чего за молоком не идете? – спросил он сурово. – Мать ждала, ждала… – Он поставил банку на стол. – Где тебя вчера носило? Мы весь лес прочесали.

– Заблудилась. – Ира покосилась на молоко. – Шла, шла – не дошла. К Воронцовке вышла.

– А там что?

– Ничего. – Ира не спускала глаз с банки. Ей вдруг показалось, что если она до нее дотронется, то молоко почернеет. – Бабка и два мужика – вот и вся деревня.

– Чего уставилась? – насупился Артур. – Не нравится?

– Оно, случайно, не отравленное? – прищурившись, спросила Ира.

– Совсем сбрендила в своем лесу? С чего вдруг оно будет отравленным? – возмутился цыганенок.

– Я знаю, вы молоко специально травите, чтобы людей своими рабами делать, – глядя на Артура исподлобья, произнесла Ира.

– Не нравится – не покупайте, – пожал плечами Артур, цепким взглядом окидывая кухню. Уходить, как видно, он не собирался.

Ира в упор посмотрела на загорелое лицо цыганенка. Спутанные черные волосы упали на лоб. Серая футболка, запыленные обрезанные джинсы, растоптанные сандалии, грязные руки с черными ободками под ногтями.

– Не нравится! – с вызовом произнесла Ира. – Ты чего приперся?

– Молоко принес, – спокойно ответил Артур, продолжая оглядываться.

– Принес – катись отсюда, – наступала на него Ира.

– А банку? Банку отдай, – тянул время цыганенок.

– Так ты из-за банки стоишь? – растерялась Ира. Во что бы его перелить? За бидоном нужно идти на улицу. Оставлять тут Артура одного ей не хотелось. Еще к Катьке полезет…

– А что мне еще делать? – без всякого интереса пробормотал цыганенок, расхаживая по кухне.

Ира схватила кастрюлю.

– На, сюда лей.

– Сейчас! – Артур дернул на себя банку. Молоко плеснуло через край. Замерев, ребята смотрели, как растекается по столу белая лужица.

– Безрукий, – хмыкнула Ира, подставляя ему кастрюлю.

– Тряпку дай, – не отрывая взгляда от лужи, приказал цыганенок.

Ира повернулась к печке, думая, какую тряпку лучше взять. Артур дернул бабушкин платок, висевший на стуле, и бросил его на стол.

– Ошалел! – накинулась на него Ира. – Нашел что лапать!

– Подумаешь, не то взял! – Артур скинул со стола платок, рукой задел оставшиеся на стуле вещи. Юбки и кофты полетели на пол.

– Шел бы ты отсюда!

Но Артур не шел. Наоборот, он внимательно наблюдал, как Ира вешает одежду обратно, ощупывая взглядом каждую вещь. Когда порядок был восстановлен, он не спеша подошел к столу, провел пальцем по краю банки и щелчком сбросил ее на пол. Брызнули во все стороны осколки.

– С головой плохо?! – заорала на него Ира. – Пришел, банки бьешь… Катись домой!

– Помочь? – миролюбиво предложил цыганенок, наклоняясь над осколками.

– Не трогай! Без тебя обойдемся!

Ира оттолкнула Артура к печке и пошла за веником. Когда она вернулась, цыганенка в кухне уже не было. От неожиданности Ира вздрогнула. Этого только не хватает! Пропал? Улетел? Испарился? Вылез в трубу? Глюки или инопланетяне?

На печке завозились. Из-под занавески показалась грязная коричневая нога.

– Ты что там делаешь? – ухватилась за потрескавшуюся пятку Ира.

– Смотрю. – Артур спрыгнул с настила, по-деловому отряхнул руки. – Ну все, я пошел. – Перешагнул через осколки и исчез за дверью.

Ира во все глаза смотрела ему вслед. Какое-то массовое помешательство, не иначе!

– Ира, – позвали из комнаты.

Она тут же бросила веник.

– Зачем он приходил? – тихо спросила Катя.

– Не знаю. – Ира с ногами забралась на кровать. – Молоко принес, банку разбил, на печку зачем-то полез. Вроде что-то искал…

– Нашел?

– Нет. С пустыми руками отчалил, – задумчиво произнесла она. – Не нравится мне все это! Жили, жили – все было нормально. Навалилось вдруг… – Только сейчас Ира заметила, что сестра часто дышит. – Слушай, тебе что, плохо?

– Нормально, – прошептала Катя. – Голова что-то закружилась. Я посплю, и все пройдет.

Она закрыла глаза, дернулась всем телом и замерла, мгновенно провалившись в сон.

Ира на цыпочках вышла в кухню. На глаза ей попалась кастрюля с молоком. В нем плавала черная крошка, как головка сгоревшей спички.

Иру затошнило. Павел еще со своими рассказами! Она схватила кастрюлю и выбежала из дома.

На огороде Ира заметалась. Куда его вылить? На грядку? А вдруг картошка завянет? Под смородину? Тоже может загнуться. Она добежала до мусорной кучи, опрокинула кастрюлю. Выливаясь на землю, молоко пенилось и шипело.

То-то же! Напьются кошки такого ядовитого молока и начинают кидаться на людей. Заболеют бешенством, заразят всех вокруг и умрут в страшных мучениях. А человек выпьет – лешаком станет, будет людей по лесу кружить, звериным голосом выть и на четвереньках бегать.

– Вот ты где!

Ира вздрогнула, кастрюля выпала из ее рук. У забора стоял Павел. За его спиной маячили Артур и Наташка Красина, Пашкина подружка, высокая, тощая, в коротком топике и свободных брюках, смотрелась она в своем наряде, как пестик в колокольчике. Но все равно красивая, даже несмотря на худобу.

– Опять потерял меня? – зло спросила Ира, наклоняясь за кастрюлей.

– Чего это ты тут делаешь? – Артур забрался на забор.

– Вот забыла спросить! – возмутилась Ира. – Что надо, то и делаю!

– Где тебя вчера носило? – Павел открыл калитку.

– Где носило, там уже нет, – попятилась Ира. – Или ты решил меня еще раз поискать?

Она вдруг вспомнила про Катьку. Нельзя ее сейчас оставлять одну!

– Обиделась, что ли? – по пятам за ней пошел брат.

– Радуюсь! – Ира поднялась на крыльцо. – Чего вам надо? Идите отсюда! Вы Катьку разбудите.

Артур как-то странно посмотрел на нее, потом взглянул на Пашку, перемигнулся с ним и ступил на крыльцо.

– Дело у нас к тебе, – произнес он.

– У Наташки тоже дело? – повернулась она к Красиной. – Ты зачем сюда пришла?

Наташка тряхнула красивой кудрявой головой, скривила пухлые губы в усмешке.

– Я не к тебе, я к Пашечке, – томно произнесла она.

– Вот и сидите на улице, – буркнула Ира, вошла в дом и закрыла за собой дверь.

Она очень надеялась, что вся эта компания останется во дворе.

Зря надеялась.

– Рассказала бы, как ты из леса вышла, – шагнул следом за ней Пашка.

– Тебе зачем? – Ира заглянула за штору – Катя спала.

– Хочу узнать, как ты день провела. – Пашка развалился на диване, жестом приглашая своих друзей располагаться.

– В следующий раз пойдем вместе. – Ира недовольно смотрела на незваных гостей. – Чего расселись?

– Слушай! – Пашка сделал выразительную паузу, внимательно посмотрел на Иру и, решив что-то для себя, спросил: – Куда ты сумку дела?

– Какую сумку?! – опешила Ира.

– Пакет, с таблетками, – не спуская глаз с сестры, пояснил брат.

– Анальгин понадобился? – Иру взяла злость. – Головка болит? Иди, постучись ею об стенку, полегчает.

– Я серьезно.

– Если тебе так нужна была эта сумка, вез бы сам, – отрезала Ира.

– А я и вез. Машина сломалась. – Павел усадил сестру рядом с собой. – Скажи, ты ее потеряла?

– Бросила, – ехидно сообщила Ира. – Если пойдешь от Кременок через лес – найдешь. В том месте хорошо натоптано.

– В пакете ничего, кроме таблеток, не лежало?

– Что там должно было лежать? – Ира не могла понять, чего от нее хотят. – Шоколадка?

– Нет, – подала голос Наташка. – Там лежал платок.

– Не было никакого платка, – мгновенно отозвалась Ира. Но, уже договаривая фразу, вспомнила – был платок, рыжий, с петухами на уголках. Она его повязала, когда входила в лес, а потом куда-то дела. Машинально пощупала голову. Никакого платка там, конечно же, не было. А был ли он на самом деле? Может, привиделся?

– Ты уверен, что он лежал в сумке? – тихо спросила Наташка у Павла.

В профиль она была особенно красива: густые кудрявые каштановые волосы, покатый чистый лоб, небольшой носик, пухлые губы и нежные румяные щеки. Наташка была первой местной красавицей. Ее приезда в деревню на каникулы ждали все. В этом году брату повезло – Наташка обратила на него внимание.

– Уверен. – Брат хмурился – Пашке не нравилось, что ему не верят. Так ему и надо! – Ирка, не вертись, говори прямо. Или ты не заглядывала в пакет?

– Зачем мне туда смотреть?

– Ирочка, скажи, – Наташка склонилась над Иркой, ее нежные серо-голубые глаза оказались совсем рядом, – ты сразу бросила сумку или потеряла ее уже в лесу.

– Сразу, – соврала Ира. Наташкин пристальный взгляд не позволял ей сосредоточиться.

– Ты в нее заглядывала? – продолжала допрос Красина.

– Заглядывала, – механически повторила Ира последнее, что произнесла Наташка.

– Видела платок?

– Платок?

– Старый такой, затертый? Понимаешь, его у меня Паша взял без спроса…

– Чего это без спроса? – встрял Пашка. – Сама дала.

– Заткнись, – Наташка метнула на него уничтожающий взгляд. – Ирочка, вспомни!

Наташкины глаза вдруг изменились. Потемнели, в них появилось что-то жесткое, холодное и ненавидящее. Ира вскрикнула, отшатнулась, попыталась загородиться от этих страшных глаз ладонью. Но куда она убежит дальше дивана, в какой пыльный угол забьется? Если только сквозь стенку пройти. А Наташка все надвигалась и надвигалась на нее.

– А-а-а-а!

Ира поднырнула под стол. Ее перехватил Артур. Встряхнул Иру как тряпку и зло прошипел ей в лицо:

– Говори!

– Это что такое? – На пороге стояла бабушка. – Что вы тут делаете?

Артур первым выскочил за дверь, вслед за ним бросился Пашка. Перед тем, как уйти, Наташа внимательно посмотрела на Иру.

Неприятный взгляд. Очень неприятный.

Ира расстроенно шмыгнула носом. Ей было обидно, что она испугалась глупой Наташки, что Пашка оказался таким вредным, а Артур – так просто гадом, что очень неудачно проходит лето, что болеет Катька. И вообще, жизнь – одни сплошные неприятности.

– Кто у нас здесь плачет? – Бабушка помогла Ире встать. – Нельзя вас на минуту оставить, начинается бе-зобразие! – Сухой ладонью она вытерла внучке заплаканное лицо. – А я в город ездила, гостинцев привезла…

Из принесенных с собой сумок бабушка выложила на стол пакеты и свертки.

– Бабушка! – Ире вдруг захотелось все ей рассказать. И про болото, и про цыганку, и про странный дом председателя, и про мальчика в лесу. Но заговорить она не смогла. Она судорожно всхлипывала, сдерживая рыдания.

– Что ты, что ты, – испугалась баба Риша, склоняясь над внучкой. – Хватит, перестань. Что ж ты так убиваешься? Ну, посмотри, посмотри, что у меня есть!

Бабушка покопалась в кармане передника и достала белесую маленькую расческу без ручки.

– Смотри, какой гребень, – улыбнулась она. – Это еще моей мамы вещица.

Сквозь слезы Ира рассматривала костяной изогнутый гребешок с плоским зеленым камешком. Часть зубчиков была отломана. Ира повертела в руках вещицу, неловко провела ею по волосам, расчесываясь.

– Вот так. – Бабушка сняла с ее волос резиночку, подхватила прядку, закрепила ее гребнем. Ира, вытирая слезы, побежала к зеркалу.

– Баба, а расскажи про следопытов, – попросила она, разглядывая свое отражение. Изменений никаких, но все равно приятно.

– Каких следопытов? – недовольно переспросила баба Риша.

– Тех, что в Воронцовке столб поставили, – повернулась к ней Ира.

– Столб? – нахмурилась бабушка. – А, боже мой, столб… Не столб это, а памятник.

– Ну да, памятник. Как его… стела.

– Ходили здесь лет пять назад какие-то, – заговорила бабушка, разворачивая покупки. – Все по лесу лазали, гильзы, патроны собирали, скелеты выкапывали. Говорили: по всем документам выходит, что именно здесь немца во время войны и остановили.

Бабушка замолчала.

– А потом? – торопила ее Ира.

– Что потом? Узнали следопыты про Воронцовку, что ее сожгли. Хотя кто об этом не знал? Никто и не скрывал. Была деревня, а теперь нет.

– А как немцы ее нашли? Она вон как далеко стоит.

– Чего тут искать-то? Все дороги хожены-перехожены. Немца тут одного убили, вот они и решили, что убийца – из Воронцовки. Нашелся предатель, что немцев в деревню отвел. Это мы уже потом узнали, что деревню спалили. Никто не выжил.

– Совсем-совсем?! – ужаснулась Ира, вспомнив кирпичи на поле.

– Проклятое место стало. Туда и так-то мало ходили, а с тех пор даже за грибами в ту сторону не заглядывали.

– А правда, что там колдунья жила?

– Ты это не выдумывай! – Бабушка недовольно громыхнула чайником. – Кто тебе голову всякой ерундой забивает?

– А мне сказали, что ты все знаешь! – прошептала Ира. Бабушка недоговаривала, это было очевидно. Почему она вдруг стала такой скрытной?

– Кто сказал? – Баба Риша остановилась посреди кухни. – Люди соврут – недорого возьмут.

– В Воронцовке. Там и фамилию твою знают.

Бабушка недовольно поджала губы.

– Знают, чего знать не положено, – жестко произнесла она, глядя в окно. – Кто ж теперь разберется, что было, а что нет?

– А что было? – не унималась Ира.

– В мире многое случается.

– Ну, бабушка, – заканючила внучка.

– Да что вы все ко мне с этой колдуньей пристаете! Это ж когда было? Двести лет назад? Об этом и книг тогда не писали.

– Не писали, значит, рассказывали.

– Да нечего рассказывать. Вроде была какая-то колдунья, ворожбой занималась. У нас в деревне жила. Прогнали ее. В лес прогнали. Больше никто про нее и не слышал.

– А ее сын? Маленький мальчик с собакой. Что с ним стало?

– Не знаю, – отрезала баба Риша и с чашкой отвара пошла в комнату.

– А следопыты? – побежала за ней Ира. – Они что-то нашли?

– Книжки читали, по деревням ходили, выспрашивали. Что нашли, все при них осталось. Много народу вокруг них тогда крутилось. И из нашей деревни, и из Караулово…

Бабушка потрогала Катю за плечо. Та завозилась, просыпаясь. Ира растерянно смотрела на сестру. Глаза у Кати блестели, руки еле держали чашку.

– Что же это с тобой такое? – вздохнула бабушка.

Ира забралась с ногами на кровать. Ей стало тоскливо и страшно. Все непонятно, все скрытно, всюду тайны. И так хочется домой…

– Если ты завтра не встанешь, придется тебя, голубушка, либо в город, либо к родителям отвезти, – проворчала баба Риша. – Не нравится мне твоя хворь.

Ира схватила сестру за руку.

– Ну, чего? – недовольно буркнула та.

– Ты давай, выздоравливай, – зашептала Ира. – Я такое место нашла – класс! На велосипедах туда бы съездить. Красотища… Огромное поле, а кругом лес. И небо низко. А посередине – столб.

– Какой столб? – тяжело дыша, спросила Катя.

– Памятник. Следопыты поставили. Там война была, – быстро шептала Ира.

– Война? – эхом отозвалась Катя.

– Великая Отечественная. Помнишь, мы в школе проходили?

– Я домой хочу. – Катя тихо заплакала.

– Ты что? Зачем? Мы еще в Воронцовке не были. Там классно!

– Я к маме хочу.

– Ей позвонить можно. Она приедет. Ты не плачь. Подумаешь, заболела! Я тоже заболеть могу.

– Не надо.

– Что ж это творится такое! – Бабушка заспешила на кухню.

Сестры прислушались. По улице ехало несколько тяжелых машин, отчего в окнах мелко дрожали стекла.

– Что это? – хором спросили девочки.

– Вы поглядите, что он делает! – причитала баба Риша. – Ах, ирод!

По дороге с грохотом двигались два тяжелых трактора. Выехав за деревню, они повернули направо, сползли в ельник и потарахтели к колодцу.

– Куда это они? – спросила Ира.

– К болоту, – зло ответила бабушка. – Говорили ему, не спеши. Нет, как же! Неймется ему. Все сразу сделать хочет.

– Зачем к болоту? – не поняла Ира.

– Осушать его будут.

Ира подбежала к Кате, та посмотрела на нее с испугом.

– Я сейчас! – крикнула Ира и выскочила за дверь.

Тракторы она догнала на спуске к заливному лугу. Здесь топтались люди. Мужики шагами обмеряли топкое место. Болотце было изрыто гусеницами. Ни одного цветка не осталось. Появление тракторов вызвало у деревенских жителей оживление. Люди еще больше засуетились, расхватали лопаты, дружно начали копать канавку, намечать место будущего водостока. На все это с пригорка смотрел Полозов. Стоявший рядом с ним мужчина прятал в портфель бумаги. Ира побежала к ним.

– И все сделаем, – сказал мужчина, хлопнув рукой по закрытому портфелю. – Так вас устроит?

– Устроит. – Председатель хмуро сдвинул брови.

– А оплата? – Мужчина заглянул председателю в глаза.

– Оплата через райцентр. Я уже направил туда распоряжение.

Мужчина кивнул и пошел к тракторам. Полозов посмотрел ему вслед и тут заметил Иру. Под его тяжелым взглядом она сжалась. Председатель тяжелой походкой двинулся в ее сторону.

– Оставьте болото! – выпалила она. Ее поддерживал гнев бабушки, испуг Катьки. Она сейчас была не одна против председателя. За ее спиной стояли многие и многие!

– Не суйся, куда не следует, – грубо оборвал ее Полозов, собираясь пройти мимо. – Зря вы с бабкой везде лезете. Как бы вам за это не поплатиться.

– Болото хорошее, – чуть слышно прошептала Ира. – Полезное.

– Болото хорошим не бывает. Правление решило посадить на этом месте свеклу.

– Кому нужна ваша свекла? Здесь кувшинки росли! Нельзя на этом месте ничего сажать! Как вы не понимаете?

– Учить меня будешь? – нехорошо хмыкнул председатель.

Взгляд его стал тяжелым. «Как у медведя», – почему-то подумала Ира. А потом вспомнила – не «почему-то», а потому, что Катька в председательском доме встретила медведя. Живого или мертвого – неважно. Он ее напугал. Да так сильно, что она сбежала и весь день нигде не показывалась. Вот и сейчас Иру пытаются напугать.

– Захочу, и вашей деревни не станет, – зло прошептал председатель. – А захочу, лес под корень сведу.

– Вы не сможете этого сделать.

– Смогу. Я на многое способен, девочка.

Ира сжала кулачки, готовая спорить дальше, да так и замерла. Воронцовка! Ее именно что смели с лица земли. Из-за колдуньи. Из-за того, что ее там не приняли.

А председатель уже говорил что-то невозможное:

– Жаль, тебя в лесу волк не съел. Но ничего, он тебя еще достанет! Сестра твоя не жилец. Посмотрим, что с тобой будет.

Эти слова заставили Иру окаменеть. До этого у нее были только предположения и тайная надежда на случайное совпадение. Теперь же все стало на свои места. Никаких совпадений! Катю действительно изводят, Иру действительно хотят убить.

А председатель все наступал и наступал на нее:

– Что ты здесь ходишь, вынюхиваешь, выспрашиваешь? Кто вы такие? Бабка думает, ей все можно? Нельзя! Ее очередь тоже придет!

Полозов взял Иру за шкирку и потащил за собой. Она испугалась, что он ее утопит.

– Нет! Пустите! – забилась она в его руках.

– Вчера у тебя был платок. Где ты его взяла? – На каждый вопрос председатель встряхивал Иру, как будто она была бессильным кутенком. – Бабка дала?

– В сумке нашла, – крикнула Ира, от страха забыв, что можно и соврать. – Наташка Красина сказала, что платок ее.

– Красина? – Полозов разжал руки. – Красина, – как заклинание медленно повторил он и вдруг расхохотался. – Красина! Конечно же, Красина! Сейчас он у нее?

Ира замотала головой.

– Врешь! У нее, – председатель радостно потер ладони. – Платок…

Полозов явно сходит с ума. Ему-то зачем понадобился платок?!

Иру больно дернули за волосы.

– Ай, – вскрикнула она, схватилась за голову и тут же почувствовала, что в ее прическе чего-то не хватает. – Отдайте! – подпрыгнула она, пытаясь отнять у цыганки Вали свой гребешок. – Это мое. Это бабушкино!

– Бабушкино? Ты так думаешь? – сквозь зубы процедила Валя, пряча руку с гребнем в складках юбки. Звякнули браслеты. Ира как зачарованная проследила за ее движением. Звон, браслеты… Где-то она слышала этот звук. Сегодня или вчера?..

– А ты все с побрякушками носишься? – Полозов забыл про Иру. Смотрел на цыганку, ронял тяжелые слова.

– Что ты, Василий Иванович? Одно же дело делаем. – Цыганка улыбнулась, блеснули на солнце золотые коронки. – А эта соплячка все еще жива?

Ира вся похолодела.

– Ты тоже не торопишься, – в тон Вале отозвался Полозов. – Они обе еще живы.

– Это ненадолго. – Цыганка сложила руки на груди. Гребень пропал. Его не стало. Он затерялся где-то в бесконечных складках длинной цыганской юбки. – Сам-то что медлишь? А то мы и без какой-то тряпки не справимся? Шкатулка полна. Дай мне свою силу!

– Не торопись, – Полозов, как упрямый бычок, склонил голову. – Сначала надо убрать тех, кто нам мешает.

– Кто ж тебе еще мешает, Василий Иванович? Эти девочки?

– Все мешают, – прорычал он.

– Начни с нее! – ткнула пальцем в замершую Иру цыганка.

– Вот этим и займемся, – легко согласился председатель.

Ире показалось, что идущий на нее председатель как-то странно присел, словно собрался упасть на четвереньки. Да он, кажется, и сделал это! Тянувшаяся к ней рука раздалась вширь, пальцы срослись и покрылись темной жесткой шерстью, из-под нее показались крепкие бурые когти…

– Мама! – взвизгнула Ира и припустила по дороге наверх, к деревне. Ничего она не видела, ничего не понимала. Только помнила, какими глазами напоследок посмотрел на нее председатель. Страшными, звериными. Это были холодные глаза хищника, ненавидящего все вокруг.

У дома Ира не стала задерживаться, чтобы открыть калитку. Перемахнула через забор. Утопая в мягкой земле грядок, она проскочила через огород, забежала в дом, дрожащими руками задвинула засов на двери.

Медленно сползла на пол.

Засов не поможет. Ничего не поможет. Они могут проходить и сквозь закрытые двери. Они могут убивать на расстоянии. Им ничего не стоит уничтожить целую деревню!

На крыльце раздались шаги. Дверь дернулась.

– Это кто же там безобразничает?

Голос бабушкин.

Теперь все будет хорошо, бабушка не даст внучек в обиду!

Ира потянулась к засову.

А если это не она? Если председатель с цыганкой убили бабу Ришу и воспользовались ее голосом?

От осознания безысходности ситуации Иру пробил холодный пот.

– Узнаю кто, уши оборву, – пообещала бабушка, сходя с крыльца.

Можно было добраться до маленького окошка в коридоре и посмотреть, кто там ходит. Но сведенные судорогой страха руки не разжимались. Ира так и сидела на порожке, с ужасом глядя вверх.

Тихо раскрылась дверь в комнату. Ира попыталась отползти, все еще не выпуская ручки, но спиной уперлась в угол и застыла. Прятаться было некуда.

– Кто тут?

Вошедший шагнул на скрипучую половицу, попал в полоску тусклого света, падавшую из окна.

Разглядев, кто перед ней стоит, Ира завизжала.

Это была баба Риша.

Глава шестая Угрозы сбываются

На Иру вылили ведро воды, и только после этого она перестала кричать.

– Ну что, что ты голосишь? – причитала бабушка.

Ира смотрела, как вода убегает в щели между половицами. Собирается в веселый ручеек, резво бежит по стыкам досок, находит лазейку и исчезает. Деревянные половицы важно пыжутся от впитавшейся в них влаги.

– Кто тебя опять напугал?..

В Ириной голове всплывали картинки – трактор, болото, председатель, цыганка… Медведя, конечно, не было, ей все показалось. Но бабушку-то она слышала. Как та поднялась по ступенькам, как стучала в дверь.

В ужасе она вспрыгнула на диван. Как приятно – мягкая ткань обшивки после мокрого пола. Это надежно. Это ее спасет…

– Что там, что? – качала головой бабушка, открывая и закрывая дверь. – Орала-то почему? Кого ты там углядела?

Неужели она сходит с ума?

– Хорошо, что Катьку не разбудила, – ворчала бабушка. – Все бы вам носиться, все бы играть… Вот как позвоню родителям, чтобы забрали вас отсюда, таких шумных!

Ничего себе игры! Что-то раньше она в себя особой любви к экстремальному времяпрепровождению не замечала.

– Уйди с глаз долой! – махнула на внучку полотенцем баба Риша. – Будешь мне тут капризничать!

Ирка перебралась на печку, закопалась в груду вещей. Старые куртки, плащи, тулупы. Ее бросало то в жар, то в холод. Она натягивала на себя кофту, тут же ее снимала.

Все это бред, бред! Глупости! Сейчас дети не умирают из-за старых цыганок и взбесившихся председателей! Никто не может уничтожить целую деревню. А лешаки только в сказках бывают. Откуда им здесь взяться? Год назад их здесь не было. Два года – тоже не появлялись. Сейчас-то кто им тут медом намазал? А значит, ничего и нет. Лето, жара, скука – вот само собой и придумывается, что председатель обращается в медведя.

Хорошее объяснение, убедительное. Пусть все на самом деле так и будет!

– Ирочка, – позвала ее баба Риша, – попей молочка парного, я только что к соседям ходила.

– Нет! – выкрикнула Ирка, забившись в угол. – Не буду я пить их молоко. Никогда!

– Хорошо, хорошо, – испуганно пробормотала баба Риша, вытирая мокрый бок чашки ладонью.

Молоком ее травят. Совсем со свету сжить хотят. Не дождутся! Она им не дастся! Отсидится на печке, носа на улицу не высунет.

А Катька?

Ира заворочалась в ворохе кофт. Собственные заверения на нее не действовали. Никак не выходило, что жизнь – прежняя. Изменилась она. В само́м воздухе появилось нечто иное. А значит, ничего ей не кажется. Все это – на самом деле.

С чего все началось? Катька что-то увидела в цыганском доме. Подумаешь! Люди за столом сидели, слова бормотали, свечи горели! И что? Отчего тут заболевать? Чего пугаться? Может, у Катьки горячка началась от перенапряжения? Может, ее солнцем стукнуло?

А что с ней, с Иркой? Ну, Пашка бросил ее в Кременках, она весь день гуляла по лесу, ее чуть не загрыз волк… Что-то в последнее время много вокруг Вязовни зверья бегает – волки, медведи. Хорошо, волки. Пускай живут. Что еще произошло? Услышала она легенду о местной ведьме. Наверное, этих ведьм в каждой деревне было – с пучок. Или по два пучка. Короче, много. Вот и у них тоже жила такая. Местный колорит, так сказать. Ничего особенного. Дальше… В лесу она видела мальчика.

Стоп!

У колдуньи был сын. Он ушел в лес и пропал. Мальчик в лесу. Возможно, это и есть тот самый сын? А пацан на велосипеде… пока непонятно, кто он такой. Сказал, из Воронцовки, а в Воронцовке его не знают.

Ира резко села. В этой Воронцовке его не знают. А если он из другой Воронцовки?! Из той, что сгорела?! Что же это выходит?! Кругом сплошные призраки? И председатель – тоже не совсем человек. Он мстит их деревне, как когда-то маленький мальчик отомстил Воронцовке. Ужас-то какой! Уничтожили всех, спалили дома вместе с людьми. Сейчас, конечно, войны нет, так запросто целую деревню не спалишь. Но если задаться целью? Сначала он болото осушил, потом кладбище им под бок пристроит, а там и до массового помешательства недалеко. Все начнут видеть медведя. Или волка. Или маленького мальчика. Или велосипедист примется уводить зазевавшихся людей в лес.

Хороший планчик. Продуманный такой! И помогает председателю все это осуществить цыганка. Она имеет какую-то силу, таинственную шкатулку, с помощью которой исполняет любое желание Полозова. Валя умеет управлять людьми – она ведь что-то сделала с Павлом и с Наташкой, из-за чего они стали за Ирой гоняться. Глаза опять же странные у них были, темные очень. Или это свет так падал?

Платок. Он нужен председателю, нужен цыганке… А Ира его потеряла… В лесу? Бросила вместе с пакетом? Или забыла в Воронцовке? Лежит он сейчас под каким-нибудь кустом и радуется, что его оставили в покое. Знать бы заранее, она бы его из рук не выпустила, спрятала бы так, чтобы никто не нашел.

Катька все еще болеет. Нехорошо как-то болеет. Если завтра она не выздоровеет, то их повезут домой… Домой – это выход. Домой – и все забыть.

А вдруг завтра не наступит? Вернее, наступит, но будет уже поздно куда-то уезжать? Ну получит цыганка свой платок, и что произойдет? Все закончится? Катя поправится?

Платок, платок… Что в нем такого? Тряпка и тряпка. Старая, грязная. На скатерть-самобранку она не похожа, на ковер-самолет – тоже. Или для исполнения желания им нужно взмахнуть? Жаль не догадалась она поэкспериментировать на месте.

Интересно, все ли знают, как этот платок выглядит?

Ира разгребла под собой вещи, нашла темно-коричневую тряпицу с красными розанами на редких зеленых веточках. Бабушкин. Похож на тот, какой она потеряла. А что, если подсунуть им этот вместо пропавшего? Вдруг это сработает?

Ира полезла с печки, на ходу пряча платок под футболку.

– Баба, я ненадолго.

– Куда тебя несет? Спать пора.

Выйдя в коридор, она у плиты нащупала спички. Под ногу ей что-то попало. На свету это что-то оказалось… оказалось медным браслетом. Потемневшим от времени. С выдавленным на нем рисунком.

Звяк… ударялись друг о друга браслеты на смуглой руке.

– Ба! – протянула Ира. – А к нам что, цыгане приходили?

– Что за фантазии? – выглянула из кухни бабушка.

Ира показала ей свою находку.

– Вот же Валька… – Баба Риша сдержалась, чтобы не наговорить лишнего. – Не было никого. С улицы кто-нибудь принес.

Бабушка захлопнула дверь, оставив Иру в темноте.

Значит, цыганка. Значит, она тут была. Ира вспомнила, как звенят Валины браслеты. Такой же звон она слышала ночью… Ну конечно! Цыганка приходила искать платок. Ира ее спугнула. Саму цыганку она не видела. Была кошка. А какую кошку нельзя разглядеть ночью? Конечно, черную!

Хоть это и невероятно, но предположим, что это была Валя. Превратилась в кошку, как самая настоящая ведьма. Ничего себе каникулы получаются! Три месяца по соседству с колдуньей! Гарри Поттер отдыхает!

Что могут делать колдуньи ночью в чужом доме?

Правильно – пакостить!

Ира схватила веник.

Соль – на порог, булавки – в косяки дверей, ядовитые травки на подоконник – спасибо книгам-страшилкам, научили, что в таких случаях надо делать!

Булавок видно не было, до подоконника врагам с улицы не дотянуться, а вот с порогом стоит разобраться.

Ира с усилием поскребла веником по полу. Палочки, веточки, травинки и много-много песка. Хорошо бы еще вымыть пол, но это – потом когда-нибудь.

С мусором в совке она побежала в дальний угол двора, высыпала все в траву. Плюнула сверху. Для верности.

Уже почти ночь, на небе первые звезды появились, на землю опускается тьма… А ведь она выходить на улицу не собиралась ближайшие лет двести… Нет, хватит! Подрожали – и будет! Пора нанести ответный визит. Невежливо получается: к ним заходили без спросу, а они церемонятся, приглашения ждут. Зайдет, подбросит им платок, о браслете потолкует – глядишь, и завтрашний день веселее начнется.

За низким забором темнел цыганский дом. Тихо у них сегодня. Ира на всякий случай обошла усадьбу кругом. Полное безмолвие. Словно и не живет никто в этой большой страшной избе.

Ира скользнула мимо забора, просунула руку, отодвинула щеколду цыганской калитки, ступила на утоптанную тропинку.

Лишь бы не было собаки…

Ни одна ступенька не скрипнула под ее ногой.

Если все ушли, то дверь будет заперта снаружи. Если они спят – тоже заперта, только изнутри… Хоть бы она была закрыта! Тогда можно будет вернуться и подождать до утра.

Ира перевела дыхание, коснулась пальцами ручки. Легкий щелчок. Дверь качнулась. Открыто. Ира замерла.

Тихо. С чего бы это? Затаились на террасе, ждут Ириного появления? Как только она войдет, они вцепятся в нее и разорвут на части.

Ира помотала головой, прогоняя неприятное видение.

Во напридумывала всяких глупостей! Никого нет! Никто ее не ждет и даже не догадывается, что она здесь.

На просторной террасе пахло молоком и влажным деревом. Свет уличного фонаря через окно падал на стол, на лавки с ведрами, на буфет. Ира на цыпочках прошла к двери в дом. Как по волшебству, из темноты выступила цыганка Валя. Мгновение они смотрели друг на друга.

– Тебя где носило, паразит? – грозно спросила Валя, приняв Иру за Артура. – Нашел? Давай сюда!

Цыганка с шорохом провела рукой по обоям. Зажегся свет.

– Это ты? – Глаза ее удивленно распахнулись, лицо в сеточке сухих темных морщин собралось в некрасивые складки. – А разве тебя не?.. – начала было Валя и осеклась.

Стиснув зубы, чтобы они не выдали предательскую дробь от страха, Ира протянула цыганке браслет.

– Ваше? – нагло спросила она, а внутри у нее все тряслось от ужаса, что ее сейчас убьют на месте. – В нашем коридоре нашла. Обронили, видать.

Валя медленно перевела взгляд с Ириного лица на ее руку. Она уже пришла в себя и вновь выглядела спокойной.

– Зачем явилась? – спросила она, не сводя глаз с браслета.

– У меня сестра болеет, – напомнила Ира, стараясь дышать не так шумно.

– Знаю, – кивнула Валя, шагнув вперед. Зашуршали юбки. – При чем здесь я?

– Как при чем? – возмутилась ей Ира, забыв про страх. – Это же вы сделали так, чтобы она заболела.

– Девочка! – Цыганка опустила щеколду на входной двери. – Ты ничего не понимаешь. Твоя сестра пришла сюда не в самый подходящий момент. Здесь происходило то, что ей видеть было не положено. А потому больше с постели она не встанет.

– Встанет! – Ира вытащила из-под футболки платок.

– Девочка, – проворковала цыганка, – против твоей сестры действуют силы, с которыми я ничего не могу поделать. Она умрет. Вместе с тобой!

Валя отвернулась к серванту, скрипнула дверца. Что она там достает, Ира смотреть не стала, перехватила поудобнее коробок, чиркнула спичкой.

– Вы, кажется, это искали? – крикнула она, отбегая в сторону.

Спичка шипела, поджигая ворсинки на платке. Они неприятно чадили.

Цыганка поставила плошку, которую успела достать, на столешницу.

– Что это? – раздраженно спросила она, словно ее опять оторвали от очень важного дела.

– Если с Катькой хоть что-нибудь произойдет, я его сожгу! – Ира на всякий случай подобралась ближе к двери. Ничего, с засовом она как-нибудь справится.

– Подожди! – Цыганка протянула к ней руки.

– Не подходите!

Огонь коснулся растрепавшегося края платка, сухие нитки вспыхнули.

– Нет!

– Если к завтрашнему дню Катька не выздоровеет, я его разрежу на мелкие части и сожгу. А еще лучше – отдам его Полозову, пусть он съест платок на завтрак.

– Ты ничего не понимаешь! – прошептала Валя, голова ее мелко затряслась, словно цыганка вдруг превратилась в дряхлую старуху. – Это не человек! Ему нельзя показывать платок! Если он окажется у Полозова в руках, то всех нас уничтожат – тебя, меня, твою сестру, твою бабушку! Бойся его! Не подходи к нему близко! И отдай платок мне.

– Вот еще!

Пока цыганка говорила, Ира отодвинула щеколду и, на ходу пряча спички и платок, выскочила на крыльцо. Только здесь она заметила, что до сих пор что-то сжимает в руках. Браслет!

Все, больше он ей не понадобится! «Гуляй, браслет!» – бросила она его подальше от себя.

Она еще не успела опустить руку, как вдруг перед ее глазами, словно озарение, встал вчерашний день. Она вспомнила, где оставила платок, и вскрикнула от неожиданности.

Она повязала его, войдя в лес! Он был на ее голове, когда прибежал волк, когда появился мальчик. В платке она вышла к Воронцовке и оставила его, уже оказавшись у забора, возле дома ненормальной бабки.

Этот момент представился ей очень ярко – она вытирает лицо платком и отбрасывает его в сторону, тем же движением, каким сейчас избавилась от браслета. Тогда на нее накатила страшная усталость, поэтому ни о чем она думать не могла. Ей хотелось одного – скорее попасть домой.

Ира сбежала с крыльца, пронеслась по дорожке, выскочила за калитку. День! Прошел целый день! Его мог кто-нибудь поднять, могли утащить собаки! Вот бы прямо сейчас достать из сарая велосипед, проехать по ухабистой дороге, добраться до поля, взобраться на холм и увидеть у покосившегося забора грязно-рыжую тряпку. Что бы этот платок ни значил, но его необходимо вернуть.

Как ей хотелось прокрутить время обратно, чтобы не выпускать платка из рук никогда!

На другом конце деревни залаяли собаки. Лай перешел в вой. Что это они на ночь глядя? Им ответили собаки в ближних дворах. Нет, в ночной лес она сейчас не сунется. Есть там кто-то или нет, но ей там делать нечего.

Только бы Пашка во время своих сегодняшних поисков не догадался доехать до Воронцовки…

Ира пошла к своей калитке.

Странный шум где-то в отдалении заставил ее остановиться. Что-то происходило посреди деревни. Там кричали, суетились люди, вспыхивал свет. Ира сделала несколько шагов вперед, ахнула и бросилась бежать.

Горел огромный дом Красиных, стоявший в центре деревни, напротив автобусной остановки. Еще не сильное пламя билось на террасе, лизало стены, блестело в осколках лопнувших стекол. Завораживающее зрелище – большущий дом с высокой крышей, снизу подсвеченный нервно вздрагивающим огнем. Люди кричали, гремели ведра. Вода с шипением выливалась в огонь и сразу же испарялась. В выбитые окна выбрасывали вещи. На землю летели подушки, стулья, посуда, одежда. Выдрав оконную раму, хозяева вытащили холодильник.

– Тикай! Взорвется!

Из окон посыпались люди, один человек пробежал через горевшую террасу, бросился в толпу, на него вылили ведро воды. Между террасой и домом что-то затрещало, фыркнуло. Раздался взрыв. Пламя выбилось под крышу, полетели щепки вперемешку с головешками. Толпа качнулась.

– Баллоны с газом раскалились, – услышала Ира. – Надо было не холодильник наружу тащить, а плиту.

В неровном свете пожара показался Пашка. Пробегая мимо, он грубо толкнул сестру в грудь:

– А ну, иди домой!

Ира оступилась, присела на землю. Рядом кто-то плакал. Размазывая сажу по лицу, рыдала Наташка. Ира подползла к ней:

– Что произошло-то?

– А я откуда знаю?! Мы только из леса вернулись. Я зашла сумку бросить – мы ее в лесу нашли, – и вдруг собаки залаяли. И все неожиданно задымилось, все закричали, забегали…

– Какую сумку?

– Да Пашкину!

Вот как? Они таки нашли пакет с лекарствами. Какие шустрые! Будет теперь чем Катьку лечить.

– А платок? – затормошила Красину Ира. – Платок где?

– Какой платок? – пуще прежнего зарыдала Наташка. – Все сгорело! Что теперь будет?!

Ну вот, лекарства пропали, придется им старыми методами обходиться.

Иру вдруг приподняли над землей и встряхнули.

– Ты еще тут? – Брат был неузнаваем: весь какой-то взлохмаченный, разъяренный. – Катись отсюда!

Он поставил сестру на ноги и дал ей пинка под зад. Для скорости. Ира взмахнула руками, из-под футболки выскользнул бабушкин платок. Она не успела сообразить, что произошло, как брат наклонился и поднял его.

– Он? – Павел сунул платок под нос рыдавшей Наташке.

– Не знаю я ничего! Отстаньте! – Наташка затрясла кудрявой головой, уткнулась лицом в коленки. Говорить с ней сейчас было бесполезно.

– Крику-то… – Павел бросил платок к ее ногам. – Целый день по лесу лазили. Откуда он у тебя? – повернулся он к сестре. – Опять в лес ходила? Узнаю, что снова там была, убью!

Ира попятилась – уж больно увесистые у брата пинки. И правда, пора ей домой бежать, пока ее в огонь не бросили.

Чуть отошла и… застыла от удивления.

Пожар, бегают люди, передают по цепочке ведра с водой, полыхает огромный костер. А через дорогу, как по другую сторону реальности, тихо и темно. На автобусной остановке стоит маленький мальчик, рядом с ним сидит большая серая собака… Отблески пламени еле освещали их.

Мальчик посмотрел на Иру и улыбнулся.

Ира испуганно подбежала к брату, вцепилась в его руку.

– Там! – показала она.

Но там уже никого не было. Блики огня мелькали по пустой автобусной остановке.

– Что там? – рявкнул Павел. – Уходи отсюда!

– Я боюсь, – завыла Ира, прижимаясь к брату.

– Приехали! Здесь идти всего ничего.

Но Ира еще крепче обхватила руку Пашки.

– Темно, – всхлипнула она.

– Где же темно? Светло, как днем.

Пашка понял, что сестру просто так не отцепить, и озадаченно оглянулся. К месту пожара спешила баба Риша. На ходу она ахала, всплескивала руками и так бы и пробежала мимо, если бы Павел не окликнул ее.

– Боже мой, Павел, что творится-то?! – запричитала бабушка. – Ирины снова дома нет!

– Вот она.

Павел буквально стряхнул сестру на руки бабушке.

– Ирочка! А я-то перепугалась. Одного ребенка не уберегла, так и второй пропал!

– Я пошел, – крикнул Павел, скрываясь в толпе.

– Отчего загорелось? – спросила бабушка мельтешивших вокруг людей.

– А кто ж его знает? – крикнул мужик. – Говорят, короткое замыкание. А может, кто-то со спичками баловался? Теперь и не догадаешься.

– Все живы?

– Все. Как раз во дворе чай пили. В доме никого и не было.

– Ну, слава богу, – бабушка мелко перекрестилась и прижала к себе Иру. – Паша, – позвала она, заметив в толпе внука.

Он не отозвался.

Глава седьмая Ужасы лесной дороги

Ночью Ира спала мало и плохо. Павел ходил туда-сюда, хлопал дверью, бабушка вздыхала за стенкой. Под утро пришла Наташка. Брат отправил Иру спать к сестре. На диван уложил всхлипывавшую даму сердца. У Иры сон пропал, когда она легла рядом с Катей. Она вслушивалась в слабое дыхание сестры, гадала: подействовала ее угроза на цыганку или нет?

А если Валя и правда ничего не может сделать и все зависит от Полозова? Что же это было за гадание такое, после которого человек умирает?

Все было непривычно, волнительно. Спокойная уверенность в завтрашнем дне испарилась, растаяла, как туман на рассвете. А что пришло вместо нее? Страх – не страх, волнение – не волнение… Нерешительность? Ощущение какой-то неправильности? Понимание того, что ты одна против чего-то огромного, что намного больше и сильнее тебя? И никто не поможет – ни бабушка, ни родители. Пашка? Этот мог бы, но не станет. У него свои печали… А главное – без Катьки!

Ладно, сама так сама.

Она сидела с ногами на кровати, вспоминала все, что Катька ей рассказывала о том неудачном походе за молоком. Ничего такого она и не говорила. Темная комната, двое шепчутся (это, конечно же, были председатель и цыганка), чадят свечи, сковородка какая-то, миска зачем-то, быстрые сбивчивые слова…

Да, противники у них подобрались, как на подбор, один к одному красавцы: колдунья-цыганка, председатель-оборотень, мальчик-лешак, Артур с братом, на которых время от времени «нападает» помутнение мозгов.

Мальчик и председатель больше всего волновали Иру. Полозову нужен платок. Ради него он готов пойти на все. Уж не из-за этого ли сгорел Наташкин дом? Она принесла в дом сумку, бросила ее, вышла во двор с родителями чаю попить – тут-то и загорелось.

Значит, угроза реальна, и председатель готов на все – убьет, сожжет, уничтожит. И не одного человека, а всю деревню. То он искал платок, а то из-за него сжигает целый дом. А может, все было наоборот? Он знал, что никакого платка в сумке нет, поэтому и сжег дом. От ярости.

Ира заворочалась. Как все страшно выходит! Во время войны Воронцовку сожгли. Вместе с людьми. Неужели это может произойти и с их деревней?

Она смотрела в темноту перед собой. И оттуда, из мрака, начали выходить страшные фигуры. То ей мерещилось, что из кухни вот-вот выглянет Пашка. То в окно скреблись.

В окно и правда поскреблись. Ира испуганно замерла. Звук повторился. Настойчивый. Как будто железным когтем водили по стеклу.

Ира приподнялась на кровати. Слышит ли это кто-то еще? Нет? Катя спит. За перегородкой похрапывает бабушка.

В окне появилась темная звериная морда. Уличный фонарь словно специально поярче осветил бурую шерсть, прижатые к черепу уши. Медведь распахнул пасть, и Ира не столько услышала, сколько поняла, что зверь ревет. Оглушительно громко. От такого крика должна вся деревня проснуться, а собаки давно бы уже сорвались с цепей. Но вокруг была все та же тишь. Сквозь нее, как проклятье, пробивался рык:

– Отдай платок мне! – ревел зверь. – Отдай! Порву! Мое!

Ира, даже не осознав этого, встала с кровати и подошла к окну. Зверь метался туда-сюда вдоль дома, привставал на задние лапы, заглядывал в комнату, опускал когтистую ладонь на стекло. Она была грязная, оставляла на стекле размытые коричневые следы. Похожие… похожие на кровь! И тут же Ира увидела, что возле крыльца кто-то лежит. Небольшой, в знакомой футболке и джинсах. Артур! Уткнулся лицом в ступеньку и не шевелится. Рядом с ним, согнувшись пополам, – старая цыганка. Цветная юбка и браслеты на откинутой в сторону руке. А на месте ее головы что-то темное, как будто раздавленное.

– Иди сюда! – рокочет медведь, скребясь о стекло. – Иди!

Дрожащими руками Ира опустила штору, попятилась.

Вдруг кто-то затопал в кухне. Тяжело, со вздохами.

Медведь?!

Там же Павел с Наташкой!

Ира пересекла комнату, замерла на пороге. Если зверь там, то Ира им ничем не поможет. Здесь же она еще может защитить бабушку и Катьку. Она бросилась к кровати, собираясь разбудить сестру. Но сестра уже не спала. Сидела, укутавшись в одеяло. В таком виде она казалась большой и неповоротливой.

– Привет! – улыбнулась Катька. От этой улыбки лицо ее повело в сторону. Оно начало вытягиваться, темнеть, обрастать шерстью. Катька перестала помещаться в одеяле. Сначала показался коричневый бок, вслед за ним высунулась звериная лапа.

Ира отпрянула, но было поздно. Медведь метнулся к ней, повалил на пол, наступил лапами на грудь, дыхнул гнилью.

Ира завертелась, задергалась. Дышать стало нечем, медведь давил, нависал над ней. В бессильной попытке наполнить легкие воздухом – такое простое движение, что каждый его совершает, не задумываясь, – Ира принялась хватать ртом воздух… и проснулась.

Дышать действительно было тяжело. Катя во сне разметалась, положила руку на грудь сестры, надавила, мешая вдохнуть.

Ира осторожно, чтобы не разбудить, отодвинула младшую сестру в сторону, накрыла ее одеялом. Катя поворочалась, не просыпаясь, подперла кулачком щеку. Щека была розовой, а не восковой, не такой бледной, как вчера.

Неужели подействовало? Или сила проклятья ослабла? Или кто-то понял, что с ними так просто не справиться!

Раннее солнце пробивалось сквозь шторы. Ира на цыпочках подошла к окну. На улице никого не было.

Выдохнула. Все – сон! Только сон. Показалось. Путь свободен! Можно отправляться за платком. Ей никто не помешает!

Ира бесшумно пересекла кухню, где еще все спали, притворила за собой дверь, спрыгнула с крыльца. Жизнь опять становилась прекрасной! Кто сказал, что за нее не стоит бороться?

Она вывезла из сарая велосипед, придирчиво осмотрела колеса, вставила в гнездо на раме насос, распахнула калитку.

В деревне кричали первые петухи, собаки лениво гремели цепями. Ира доехала до автобусной остановки.

Огонь потушили. От огромного дома остались одни стены, крыша провалилась. Вокруг пожарища бродили засыпанные пеплом люди.

Ира свернула с асфальтированной дороги на проселочную и поехала к лесу через колхозное поле, засеянное кукурузой. Зеленые стебли вымахали в человеческий рост, встали высокой стеной, загородили от Иры деревню. Да она и не собиралась оглядываться. Ее цель была впереди. Но если все же она посмотрела бы назад, то заметила бы, как этот же самый поворот проехал еще один велосипедист. Ехал он как-то скособочившись, сидя на взрослом велосипеде с рамой, просунув ногу под перекладиной. Из-за этого велосипед шел, немного вихляя, оставляя за собой волнистый след.

Ира изо всех сил давила на педали, летя вперед так быстро, что ветер свистел в ушах. Колесные спицы негромко пели.

На большой скорости пролетев колдобину с водой, она въехала в лес.

Деревья еще были подернуты утренней дымкой, легкая роса лежала на траве. Под тяжестью капелек воды травинки клонились к дороге и, когда Ира задевала их коленями, вздрагивали, освобождаясь от этого груза. Лес наполнял гомон птиц. Громче всех надрывалась кукушка. Она без устали отсчитывала слушателям вторую сотню лет и останавливаться на этом не собиралась. Звонко тенькали в темных ельниках пеночки, заливались зяблики. Не отставал от них и дятел, чья барабанная дробь эхом отражалась от сонных еще стволов. Солнце пробило световые дорожки сквозь густую листву.

Запрокидывая голову, Ира ловила на лицо жаркий поток света, жмурилась и смеялась.

Все было просто замечательно! Катька выздоравливала, и Ире хотелось визжать от восторга. Сама! Она сама все сделала! Осталось немного – найти платок, отдать его кому-нибудь – и все! Свобода! Снова лето! Снова вечный праздник!

А дорога все петляла и петляла между деревьями. Руки слегка зудели от вибрации – руль дергался на кочках. Два раза Ире пришлось сходить с велосипеда и перетаскивать его через ямины.

Как позавчера мужик вез ее ночью? Может, это была другая дорога?

Солнце поднималось все выше. Лес наполнялся звуками и красками. Еще немного, и начнет парить. Тогда под деревьями станет жарче, чем на открытом месте. Времени как раз хватит, чтобы доехать до Воронцовки и вернуться обратно. Она успеет до обеда, чтобы не расстраивать бабушку…

Поворот, еще поворот. Ира еле успела затормозить, велосипед юзом прошел по влажной траве.

А может, она и не успеет до обеда…

Высокий тощий прыщавый парень. Тот самый. У его ног велосипед. Тоже – тот самый.

– О! Какие люди, – улыбнулся он Ире щербатой улыбкой. – Привет! Давно не виделись!

Первым ее порывом было развернуться и что есть духу помчаться обратно. Она даже дернула руль на себя. Но вспомнила, зачем ей понадобилось в Воронцовку, – некуда ей было убегать. Теперь только вперед.

– Ты что здесь делаешь? – Ира повела рядом с собой велосипед, намереваясь пройти мимо него и ехать дальше.

– Еду в твою Вязовню. Ты сказала, у вас хорошо…

Прищурившись, Ира посмотрела на солнце, запоминая, где оно находится. Светит в правый глаз. Так и надо держаться. Только бы и эта дорога не стала для нее бесконечной, как та дурацкая просека.

– Рановато собрался, – процедила она сквозь зубы. – Не спится?

– Тебе тоже.

– Тогда бывай! Нам в разные стороны.

Ира поравнялась с парнем. Еще один шаг…

Заднее колесо его велосипеда опять было спущено.

– Мне не везет, – парень присел на корточки, перегородив Ире дорогу, погладил велосипед, как собаку, – то ли спустилось, то ли лопнуло. Я еще не разобрался. Дай мне свой насос.

Он протянул руку. Ира дернулась вперед. Этого только не хватало! Он хочет ее здесь задержать!

– Слушай, чего ты ко мне привязался? – зло воскликнула она. – У меня дело, я спешу!

– Что же, мне опять его на себе тащить? Здесь далеко, – заканючил парень. – Тогда из-за тебя, между прочим, колесо лопнуло. – Он медленно подходил к Ире, глядя ей в глаза. – Неужели ты мне не поможешь?

– Ты помог? – уперлась Ира. – Затащил в лес и бросил. Меня там, между прочим, чуть не съели!

– Я должен был с велосипедом в лес ползти? – в тон ей заорал парень. – Если не хотела идти, возвращалась бы в Кременки!

Ира открыла рот, чтобы ответить, но промолчала. А правда, чего она на него злится? Проколол колесо, с кем не бывает! А может, из-за ее тяжести это и произошло… Но ее ведь действительно никто не гнал в лес, не заставлял спускаться с пригорка, не сталкивал в кусты. Все – сама. Могла ведь вернуться в город, дождаться автобуса или Пашку и поехать домой, как все нормальные люди. А могла и прогуляться вдоль дороги. Десять километров – невелико расстояние!

Ира бросила велосипед на землю.

– Ладно, показывай, что там у тебя?

Видимых повреждений у колеса не наблюдалось. Они накачали его. Камера воздух держала нормально.

– Все, можешь ехать дальше. – Ира сложила насос.

– Зачем тебе в Воронцовку? – Казалось, парень тянет время. – Там же нет никого.

– Красиво. Я там была, мне понравилось, – гордо выпятив грудь, заявила Ира.

– Ты была в Воронцовке? – быстро спросил парень, мельком взглянув на пухлую фигурку собеседницы.

Всех обманывал ее внешний вид, но на самом деле по физкультуре у нее всегда были пятерки, многих худеньких она обгоняла легко, даже парней оставляла за спиной. В ее случае полнота не была бы показателем физических данных.

– Была, – презрительно скривилась Ира. – Про тебя там никто не знает.

– Там мало про кого знают. И вообще, этой Воронцовки нет.

– Как нет? – растерялась Ира.

– Нет, и все. Хочешь, покажу?

Ире снова перестал нравиться этот парень. И улыбка у него неприятная, и взгляд странный.

– Поехали.

Парень сел на велосипед, проехал несколько метров и завалился в траву. Из заднего колеса со свистом выходил воздух.

– Не едет? – ехидно спросила Ира.

– Не едет, – вздохнул парень. – Может, еще раз накачаем?

– Нет уж, возись со своим велосипедом сам.

Парень обиженно надул губы:

– Хочешь меня бросишь здесь, да? Не поможешь человеку в беде?

– Слушай, – рассердилась Ира, – чего ты ко мне привязался? Я спешу. Вот поеду обратно, тогда помогу.

– А если не будешь ехать обратно? С чего ты взяла, что вернешься?

Ире показалось, что птицы в лесу замолчали. Парень стоял у велосипеда, переднее колесо все еще крутилось, из заднего с шипением выходил воздух. А он стоял и почему-то улыбался. Лохматые волосы падали на лоб, и из-под них на Иру смотрели знакомые темные равнодушные глаза. Ира попятилась.

– Зачем тебе в Воронцовку? – спросил парень неприятным скрипучим голосом. – Не езди, не надо. Возвращайся лучше домой.

Темные глаза неотрывно смотрели на Иру, притягивали ее к себе, заставляли забыть обо всем…

– А-а-а-а! – метнулся по лесу чей-то крик.

Словно бы разом вздрогнув, вновь заголосили птицы. Ира отшатнулась от страшного собеседника, испуганно огляделась. Кричали рядом, за поворотом.

– Ты еще и не одна? – Взгляд парня стал непереносимо тяжелым. – Уходи! Уходите все отсюда! Нечего здесь искать! Нечего вынюхивать! Она умерла! Ее больше нет! А вы все живы! Убирайтесь из моего леса! Я вас ненавижу!

Он зло пнул велосипед, и тот улетел с дороги в кусты. Трава заколыхалась, зашумели деревья, стволы их начали заметно раскачиваться, кроны склонились к дороге. Зеленая шапка накрыла парня, он даже головы не поднял, не посмотрел, что такое на него опускается. Он как-то незаметно стал частью этих деревьев.

– Ненавижу!

Ветки подняли парня на воздух.

– Уходи!

– Уйди! – завизжали в унисон с ним.

Ира успела обернуться. Из-за поворота вылетел велосипедист, за ним гнались три крупные серые собаки. Они непривычно стлались по земле, вытянув в струнку хвосты. Собаки так никогда не бегают… И еще эти хвосты, серые, прямые, как палки. Велосипедист пролетел мимо них. Ира узнала Артура. Он дергал ногой, пытаясь отогнать ближайшего к нему зверя. Но тот легко уворачивался, клацая зубами. Велосипед громко звякнул о кочку и упал. Артур кувырнулся в траву, тут же вскочил на ноги и исчез в лесу. Зашуршали кусты. Звери прыгнули следом.

Ира подхватила велосипед, яростно надавила на педали.

«Кажется, кажется! – как заклинание шептала она. – Мне снова все кажется. Всего этого не может быть на самом деле!»

Опять ей пришлось резко тормозить, выворачивая руль. Теперь на дороге стоял мальчик, маленький, лет шести, наверное. Тот самый, кого она встретила в лесу! С собакой.

Мальчик смотрел удивленно. Словно была договоренность с высшими силами, что никто по этой дороге в столь ранний час не поедет. А тут вдруг – такая незадача.

С трех сторон к нему медленно подкрадывались волки. Готовые в любой момент напасть хищники. Гнули морды к земле. Что они вынюхивали, кого искали, за кем следили?

Зажмурившись, Ира толкнула велосипед прямо на зверей.

Сейчас она в них врежется и упадет… Сейчас она в них врежется и упадет… Сейчас…

Волки остались позади, промелькнули удивленные глаза лешака. Ире показалось, что она слышит его крик:

– Мамка!

Дорога вывела ее к ручью, тропинка взбегала на деревянный мостик. А дальше – поле, холм с домами, за ним снова поле, лес. Как сумасшедшее повторение на картине ненормального художника. Закрученная в спираль реальность, где любая прямая закольцовывается дурной лентой Мёбиуса, а лестница, ведущая вверх, приводит вниз.

И вокруг – никого. Ее не догоняли, если эта погоня вообще была. В плотной стене леса дорога казалась высунутым из огромной пасти языком. Над провалом-ртом ясно видны глаза. Большие, зеленые, равнодушные. Глаза леса.

Ира взобралась на холм. Отсюда уже хорошо просматривалась стела. Она была установлена у кромки ближнего конца леса. Высокий столб с табличкой, низкий заборчик. За ним кучей свалено ржавое железо. Справа от холма сквозь лес тянулась просека, по которой Ира позавчера блуждала.

В ярком свете солнца деревня выглядела еще более печальной и заброшенной. Смерть и запустение – вот что сейчас видела Ира. Развалившиеся дома, печные трубы, торчавшие из разрушенных крыш, тревожные провалы разбитых окон.

Хлопнула калитка. От того, что она резко повернула голову, у Иры потемнело в глазах. Ей показалось, что небо заволокло чем-то черным, в воздухе запахло гарью, пепельная пыль взметнулась вверх. Под холмом орали, тарахтели мотоциклы. Горела деревня. Длинный ряд домов полыхал ровными свечками. Между ними спокойно ходили люди. Слышался редкий треск…

Ира моргнула. Странное видение стерлось, она увидела унылое заросшее поле.

– Что там?

От неожиданности Ира чуть не прошла сквозь забор без всякой калитки. Рядом стоял парень с велосипедом. Он тоже смотрел вниз, где до леса тянулись заросли бурьяна. Ей показалось! Опять показалось.

– Быстро ездишь, – ухмыльнулся он.

Ира бросила велосипед и побежала к дому бабки. Парень заступил ей дорогу:

– Что ты здесь ищешь?

Ира попятилась. Вот привязался!

– Пришла сказать спасибо? – умильно улыбнулся парень. – А их нет.

Ира через голову собеседника глянула на развалюшку за забором. Дверь приоткрыта, кажется, что в доме действительно никого нет.

– Пусти меня. – Ира осторожно толкнула парня в плечо, вдруг испугавшись, что он окажется привидением и ее рука пройдет сквозь его тело, как сквозь воздух. Но плечо оказалось обыкновенным, костлявым и теплым. – Что тебе от меня надо?

– Чтобы ты ушла отсюда, – процедил он. – Ты мне мешаешь! Уже несколько дней, как ты постоянно попадаешься у меня на пути. Уйди, пока я тебе сам не помог.

– Я ненадолго.

Ира попробовала обойти парня. Но это оказалось невозможно. Он раз за разом вставал перед ней, нагло смотрел в глаза, ширил губы в щербатой улыбке.

– Ты мне тоже мешаешь! – заорала Ира.

Неужели ей не дадут сделать всего несколько шагов?!

– Забавно: мы мешаем друг другу! – Парень вытянул ногу, перегораживая проход к забору. – Давай так: я помогу тебе, ты поможешь мне. Идет? Что для тебя сделать?

Ира оглянулась. Что бы ему такое сказать? И тут ее осенило:

– У меня велосипед сломался, – быстро сказала она. – Починим по-быстрому? Нужна палка. Такая… – И она показала руками.

Парень растерянно мигнул, покрутил головой, сделал шаг к забору, у которого торчали три куста какой-то неведомой породы.

Спасибо за науку, Паша!

Ира толкнула парня в спину, бросилась к калитке.

Где она позавчера сидела? Здесь или здесь?

Нет, калитка была слева от нее. Тут она сидела, а сюда…

– Вот тебе палка, – раздалось у нее над головой.

– Мне больше не нужно! – отмахнулась Ира.

Она крутилась у забора. Где же, где?

– Ты просила палку, – с надрывом в голосе произнес парень. – Ты! Просила!

На последнем слове он взвизгнул. Ира задержала дыхание, чтобы не заорать вслед за ним. А когда она открыла глаза, парня не было. Только поднятый ветром песок летал по воздуху.

В дверях дома стояла бабка.

– Опять пришла? – строго спросила она. – Зачем?

– Спасибо сказать. – Ира встала с земли. – Вы мне очень помогли. Без вас бы я не добралась до дома. – Говорить было больше не о чем, и ей пришлось выпалить: – Можно у вас опять воды попросить?

– Попросить – можно, – недовольно буркнула бабка, громыхнула в сенях жестяным ведром.

Ира вошла во двор. Платка не было ни у забора, ни за ним.

– Пей, – бабка протянула Ире знакомый железный ковшик с обточенным краем.

– И сыну вашему спасибо передайте, – торопилась Ира, заглатывая ледяную воду. – Мы так быстро доехали.

– А нет его, ушел, – затараторила старуха. – В лес ушел. Может, скоро и вернется. Да вот один пошел. С Колькой-то они поругались. Ворюгой оказался Колька!

– Чего так?

– Я тяпку у колышка поставила, а он стащил и не признается. Где тяпка? А нет ее. Нет! Украл. Кому здесь еще красть, как не ему? Он все это, Колька.

Весело они тут живут. В деревне всего-то два с половиной калеки, и туда же, ссорятся.

– Ну, ничего, – продолжала бормотать старуха, – он придет и все решит. Он знает, кто такой Колька!

Ира перестала улыбаться:

– Бабушка, вы-то сами видели этого мальчика?

– А как же, видела, видела. Ходит он здесь, ходит, постоянно ходит. Все плачется, мамку ищет. Лес его не пускает. Оплетает его своими ветками, закрывает ему глаза листвой и не пускает. Двое их было, мать и сын. Как прогнали их из Вязовни, так ведунья на этот холм бросилась, принялась плакать, просить, чтобы лес ее сыночка защитил, не дал ему пропасть, погибнуть. Молилась черному ворону, хитрой лисе, лютому волку. Но люди и отсюда ее вышвырнули, не дали ей успокоиться. На каждую колдунью свой угомон найдется. Каждое время свои способы против них знает. А то бы они здесь расплодились…

– А волки?

– Что – волки? Они звери подневольные. Бегают кругами, сюда не заходят. Деревня-то богатая…

Ира на всякий случай оглянулась. Нет, все на месте: дома полуразвалившиеся, никакого богатства тут нет.

– Год от году – урожай небывалый, – низко склоняясь к Ире, шептала бабка, – дети все здоровые, невесты красивые, женихи смелые. Поговаривали: хорошо, что колдунью прочь прогнали, не пустили ее под свои крыши. Приходил к ним мальчик, искал мамку. А уж сто лет минуло, как ведьма сгинула. Но узнали его, узнали. По глазам узнали, по зверю, что с ним ходил, – лешак это был, сыночек ее. Снова прогнали его отсюда. С тех пор деревня застыла. Вроде все у нее хорошо, а время как будто мимо течет, не задевает людей. Стали они от мира отрезанные, от света отведенные. А потом и сгорели все в одночасье. Он же и принес им гибель. Лешак этот. С тех пор по лесу он начал ходить, людей путать, волков на них натравливать. И нет от него спасения. – Бабка мелко засмеялась. – А вот и он идет.

Ира испуганно обернулась, но никого не увидела. Заросшая травой улица была пустынна.

– Ходит вокруг, ходит, мамку ищет, – все тише бормотала старуха. – Найдет, успокоится. Но не найдет он ее никогда. Сгинула она в лесах, исчезла в болотах, растворилась в воде. Пока не уничтожит он все вокруг – не поймет, что поиски его напрасны. А как поймет, сгорит от печали. И все вокруг заполыхает от его тоски. Не останется ничего. А пока пусть ходит, высматривает…

Бабка махнула рукой. Ира взглянула через левое плечо. Летела по воздуху пыль, пригибались к земле травинки. А больше – ничего и никого. Но главное, платка, того самого платка тоже не было.

– Вы не видели, я здесь платок оставила? Старый такой, с петухами на концах.

– Так он же не твой, – хитро прищурилась старуха.

– Бабушкин, – солгала Ира.

Старуха перестала улыбаться и засеменила к дому. Ира опередила ее, рванула на себя дверь, заметалась по комнате. Платок висел на спинке стула.

– Отдай, отдай его мне, – заплакала бабка. – Тебе он зачем? Не твой он, ведьмин! Ну отдай!

– Как ведьмин?! – опешила Ира.

– Ведьмин, ведьмин. Мамки его, – довольно произнесла бабка. – Через лес бежала, на ветке оставила. Люди нашли, домой принесли – те самые, что ее прогнали. От этого все беды и начались. Отдай!

Старуха протянула к Ире сухую костлявую руку.

Хлопнула дверь.

– Мать, ты что тут?

В комнату вошел ее сын.

– Здравствуйте, – бросилась к нему Ира – в который раз он ее спасает. – Я спасибо зашла сказать, а вас нет.

– Отдай, – хныкала бабка.

– Уймись, – прикрикнул на нее мужчина. – Что ты на людей кидаешься?

– Мое взяла, – пожаловалась старуха.

– Где ж твое? Успокойся. Все твое у тебя осталось. Пошли, – мужчина кивнул Ире и первым вышел на двор.

У крыльца стояла корзина, сверху прикрытая листвой, рядом лежала толстая суковатая палка. Мужчина передвинул все это под навес, в тень.

– Говорят, у вас дом сгорел, – как бы между делом спросил он.

– Да, ночью. У Красиных.

Мужчина кивнул, мол, я так и подумал. Ира поспешно спрятала платок под футболку.

– А вы знаете про ведьму? – тихо спросила она.

– Это тебе мать наговорила? – не поворачиваясь, буркнул сын. – Не слушай ее. В лесу живет, еще и не такое сбрендит.

– А вы сами видели мальчика?

– Сказки это. Колдуньи, мальчики с волками… Есть дурман-трава. Пахучая – жуть. Она кустами растет, в низинках. Там и от воды душно, а еще у травы дурной запах. Вот у человека голова и кружится, а потом видения начинаются – мальчики, говорящие лоси, волки, ходящие на задних ногах.

Не может быть! Неужели все ее видения так просто объясняются? Что же тогда было, если ничего и не было?

Мужчина ушел за дом, загрохотал там досками, перебирал их.

Ладно, она сама разберется.

Ира вышла за калитку, но вместо того, чтобы пойти по тропинке через лес к себе, повернула в другую сторону. К стеле.

Вблизи памятник оказался высоким четырехгранным столбом со звездой на макушке. Со всех сторон к нему были прикреплены таблички.

«Павшие в боях…» Тревожно сбилось дыхание, заломило запястья. Как все это было неправильно и страшно… Смерть… Насилие…

Но взгляд ее невольно уже бежал по списку. Больше всего фамилий было на букву «В». Воронцов, Воронцов, Воронцов, Воронцов… Это что, все – ее родственники?!

Чтобы как-то отвлечься от этих мрачных мыслей, Ира огляделась. За оградой, внутри ее, были посажены цветы, земля вокруг рыхлая, без сорняков – за памятником ухаживали. Под ближайшими деревьями беспорядочно свалено… какие-то не то палки, не то железки. Ира подошла ближе. Металлолом… Исковерканное железо. Все то, что следопыты смогли найти, но не успели пристроить, – гильзы, пробитые, проржавевшие каски, остатки орудий – исковерканные временем остатки войны. Рядом с ухоженной стелой эта груда, уже подернутая травой, засыпанная опавшими листьями, смотрелась странно.

К Ире подошел бабкин сын:

– Что нашла?

– Ничего. – Ира на всякий случай показала пустые руки. – Странно, что здесь так много всего бросили. С собой не забрали. Это же все, наверное, для музея…

– Бросили, – согласился мужчина. – Хотели убрать, но им запретили. Так все и осталось.

– Почему запретили?

– Не знаю. Не понравилось, что дети везде суют свой нос.

– Они узнали какую-то тайну?

– Чего им тут узнавать? Все важное давно рассказано и записано. Да ты у своих спроси. Кто-то из ваших, из карауловских, со следопытами крутился. Девочка маленькая, серенькая, на мышку похожая. Имя у нее было какое-то мышиное… – Мужчина поводил рукой в воздухе, вспоминая. – Да, точно, крыска Лариска! – Мужчина грустно посмотрел на свалку. – А мать мою не слушай. Она помешалась на этой колдунье. Давно уже.

Резкий порыв ветра заставил ее посмотреть на небо. Из-за леса ползла черная туча. Ира схватила велосипед. Эх, раньше она эту тучу не увидела! А теперь мокнуть ей под дождем. Да еще в лесу!

Мужчина глядел вслед удалявшейся девочке. Ветер трепал на нем просторную холщовую рубаху. Трепал он и Ирину футболку, подгонял ее, толкал в спину, как бы нашептывая: «Торопись. Скорей, скорей!»

Промелькнул мимо дом старухи, взлетел песок у последнего сарая. Набирая скорость на спуске, Ира помчалась к лесу. Туча «съела» солнце. Лес в одну секунду потемнел, его тревожные зеленые глаза погасли. Стараясь не наезжать на камни, лезшие под самое колесо, Ира пролетела мимо поля шелестевшей на ветру ржи, проскочила через мостик и въехала в лес.

Она сама себя убеждала в том, что теперь все будет хорошо. Платок у нее, он лежит за пазухой. И даже если кто-то попытается ее остановить, она пробьется.

Догонявшая ее гроза гнула к земле деревья, скрипели старые сосны. Сорванные листья, как испуганные бабочки, порхали по дороге. В лесу угрожающе потемнело. Ира мчалась по кочкам и ухабам, не задерживаясь чтобы их объехать.

И внезапно все застыло, умолкло. Ветер стих, лес замер в ожидании грозы.

Ира припустила из последних сил, вписалась в поворот и еле успела затормозить прямо перед каким-то человеком. Она так резко вывернула руль, что велосипед завертело на месте, он упал и проволок хозяйку несколько метров вслед за собой.

На земле сидел Артур. Одной рукой он держался за колесо, а другой пытался его прикрутить между рогатинами рамы велосипеда. Расцарапанные руки были в крови, футболка порвана, на груди виднелись длинные глубокие ссадины.

Ира вскочила на ноги:

– Ты чего здесь расселся?

– Велосипед сломался. – Цыганенок громыхнул своей техникой. – Откуда ты так несешься? Из Воронцовки?

– Что ты здесь делаешь? Следишь?

– За тобой ехал, – легко признался цыганенок. – А тут эти волки… Велосипед и не выдержал. – Артур отбросил от себя колесо, болты и посмотрел на Иру в упор. Глаза у него были злые. – Нашла?

Ира отвернулась.

Не шумел ветер, улеглись на дорогу листья, перестали скрипеть сосны. Только вдалеке что-то еще тарахтело. Признаться? Кому? Артуру? Вот уж нет! Если и просить у кого-то помощи, то не у цыганенка, это точно. Тем более когда он смотрит на нее таким зверем. Сколько времени провели они вместе, во сколько игр переиграли! Она видела цыганенка разным: хохочущим, злым, азартным. Они дрались и мирились, а потом опять дрались. Но ни разу он не смотрел на нее с такой ненавистью. Она буквально захлестывала Иру со всех сторон, рождая в ее душе страх. Надо бежать! Надо спасаться!

Артур отпихнул от себя велосипед и встал.

– Отдай, – железным голосом приказал он, протягивая руку. Грязный, оборванный, исцарапанный, перепачканный кровью и землей, в эту секунду он представлял собою ужасное зрелище.

Поблизости что-то затарахтело, и на дороге появился мотоцикл. Вел его Пашка, в седле позади него устроилась Красина.

– Пашка, – обрадовалась Ира. Это спасение! Теперь об Артуре можно забыть.

Павел остановился, выключил мотор и… посмотрел на Артура.

– Ну что? – устало спросил он.

– Платок у нее. – Цыганенок протер лоб ладонью, как труженик после тяжелого рабочего дня.

Павел перевел взгляд на Иру. А у брата-то откуда столько ненависти и брезгливости к сестре?!

Это было неожиданно. Это было несправедливо! В глаза ей словно горсть песка бросили. Ира растерянно заморгала, по ее щекам побежали предательские слезы.

– Пашка, ты чего? – бессильно спросила она, хотя и так было ясно, что на этот вопрос Пашка ей не ответит. Если это вообще Пашка.

Брат поставил мотоцикл на подпорку, медленно слез с него на землю. Вслед за ним слезла Наташка. Они стояли напротив Иры с совершенно одинаковым выражением лиц. В этом было что-то ненормальное и невозможное. Ира попятилась, прижимая руки к груди, слыша, как гулко ухает ее сердце. Бежать некуда. В лесу – поймают, дорога – перекрыта.

Она подтащила к себе велосипед, поставила его перед собой.

– Давай, сестренка, разойдемся мирно, – предложил Павел и медленно пошел вперед. Было в его походке что-то волчье. Так двигались хищники, охотясь на Артура. – Ты нам отдаешь платок, и все быстренько убираются по домам. А то дождик пойдет, всех намочит. Идет?

Ира помотала головой.

– Не хочешь так? А как ты хочешь? – хитро прищурился Павел. – Сестренка, если я попробую отнять, тебе будет больно.

Ира перекинула ногу через раму.

Мимо них ей не проскочить. Снимут с седла. Если она побежит, ее перехватят в два счета – они вон какие здоровые, откормленные.

Остается одно: на велосипеде через лес…

За ее спиной брякнул велосипедный звонок. Она обернулась – и в следующую секунду уже летела между елками, грудью раздвигая колючие ветки. Там, на дороге, она оставила тех, кого цыганка натравила на нее. И парня на велосипеде. Это он предупредил ее о своем появлении звонком. У заднего колеса его велосипеда присела крупная собака.

Видимо, они не сразу сообразили, что договариваться с ними Ира не будет – крики погони долетели до нее с опозданием. Она мчалась через ельник, забирая чуть в сторону, чтобы снова оказаться на дороге – в зарослях кустов на велосипеде долго не покатаешься.

Кочка, ложбинка, еще одна яма. Иру подбросило в седле, она еле удержала руль и выскочила на дорогу. Не оглядываясь, понеслась прочь.

Только бы они не сообразили, куда она едет! Только бы Пашка не завел свой мотоцикл!

Знакомо затарахтел мотор. И одновременно с этим звуком в небе что-то заворчало, завозилось. Ира из последних сил давила на педали.

Первые крупные капли упали на дорогу. Над головой сверкнуло, шарахнул гром. Рядом засмеялись. Ира скосила глаза и увидела мчавшегося с ней наравне парня. Он широко улыбался во весь свой щербатый рот и, запрокидывая голову, ловил губами первые дождинки. Мотоцикл трещал уже где-то рядом с ней. Ира искала глазами съезд в лес. Но, как назло, вдоль дороги торчали пеньки, вылезали из земли корни деревьев. Мотоцикл чихнул. Иру схватили за плечо. Мелькнуло Пашкино лицо, на нее пахну́ло бензином. Ухаб развел их с Пашкой в разные стороны. Ира притормозила, мотоцикл пронесся вперед, заложил большой круг и стал возвращаться.

Справа звякнуло. На краю леса стоял парень и играл велосипедным звонком.

Трень, трень…

Ира повернула велосипед, перед самым носом мотоцикла въехала в лес, проскочила мимо парня, пригнулась, проезжая под лапой колючей елки. Мотоцикл на мгновение затих, а затем его мотор натужно взревел. Захрустели ветки.

Значит, Павел поехал за ней в лес. Ой как плохо-то!

На землю обрушился ливень. Ира и до этого с трудом различала дорогу, а теперь и подавно не видела, куда она летит. Поднявшийся ветер с силой швырял пригоршни воды ей в лицо, выл в верхушках деревьев, поднимал вверх тяжелые намокшие листья. Смех ненормального парня слышался отовсюду. Он терялся в раскатах грома, выныривал из скрипа сосны, сливался с плеском дождевой воды. Неожиданно парень возник прямо перед ней. Ловко петляя между деревьями, он ехал впереди, указывая ей путь. Треск мотоцикла растворился в звуках лившейся с неба воды. Мир вокруг Иры сузился до подпрыгивавшего на кочках старого потертого багажника, звякавшего древнего драндулета, летевшего куда-то прямо перед ней.

Все остальное заполнила стена ливня.

Но она не ощущала ни дождя, ни усталости. Она неслась вперед.

Глава восьмая Легенда о вязовенской ведьме

Лес стал редеть, за ним взору открылось поле с кукурузой. Ира выбрала межу и покатила по ней. Углубившись в зеленые заросли, она поняла, что опять едет одна. Ни спереди, ни сзади никого не было. Парень на велосипеде куда-то исчез.

Дождь уже лил не так остервенело, ветер больше не бросал пригоршнями воду в лицо. Ира прижала руку к груди. Платок на месте. Остается надеяться, что вода ему не сильно повредила, что от дождя он не потерял своих магических свойств.

Она покатила сквозь зеленый строй кукурузы и вскоре выехала на асфальтовую дорогу. Вдалеке виднелись домики. Это была соседняя деревня, Караулово. До Вязовни оставалось километра три.

Свернув с тропинки, Ира остановилась. Она могла сразу ехать домой, переодеться, пообедать, обо всем рассказать Катьке и вместе с ней придумать, как им использовать платок. В эти радужные представления тут же влезал злой как черт Пашка. Он врывался в дом, орал, топал, переворачивал все, что видел…

Домой ехать рано. Пускай Пашка без нее побесится, выпустит пар. Вдруг цыганке Вале надоест командовать и она отпустит ее брата? Вот тогда она и вернется, тогда они поговорят. Пашка придумает, что делать.

Остается Караулово. Здесь можно заехать к нескольким знакомым, переждать дождь, пожевать что-нибудь. Опять же «крыску Лариску» найти не мешало бы.

Мимо избы председателя Ира проехала как можно быстрее и завернула в следующий двор.

Женька Костенкова по жизни была тихой и задумчивой. Наверное, в школе она была отличницей. Познакомились они прошлым летом на речке, когда весь пляж упражнялся в строительстве замков из песка. Женя строила одна, у нее ничего не получилось. Как раз подоспел Артур с приятелями. Потоптав замки малышей, он подступился к Женькиному строению, успел пару раз хмыкнуть, и тут же получил от налетевших сестер. Потом с Костенковой вместе они построили высоченный замок. И с тех пор бегали друг к другу в гости.

Как Ира и надеялась, Женя была дома. Она сидела на террасе и грустно смотрела в залитое дождем окно. Приход Иры ее по-настоящему обрадовал.

– Ой, привет, – соскочила она со стула. – Ира, Катя?

– Ира.

Неужели так сложно запомнить, кто из них кто! Они же с сестрой такие разные!

– Ирочка, как здорово! – кинулась к ней Женя. – Ай, да ты вся мокрая.

Женя покружила Иру по террасе – от радости – и повела в дом.

– Мама, к нам Ира пришла!

– Ира? – вышла из комнат Женина мама, тетя Зоя. – Боже мой, ты простудишься! Где ты была?

Ира соврала про неудачную поездку за продуктами. Ее переодели, усадили за стол, налили большущую чашку горячего чая, начали о чем-то спрашивать и, не слушая ответов, засы́пали новыми вопросами. В тепле и при свете, среди этих спокойных, ничем не озабоченных людей, Ире стало легко и свободно. Она с удовольствием уплетала пирожки, мазала на хлеб варенье, вылавливала из компота ягоды малины.

Костенковых интересовал ночной пожар. Вся деревня успела сходить на пепелище, посмотреть, все обсудить и решить, что это несчастный случай. У Красиных загорелось на террасе, и если бы они успели вытащить плиту с газовыми баллонами, пожар в доме удалось бы потушить.

В ответ Ира пожимала плечами, делая вид, что она на пожаре не была. Ее больше волновал соседский дом, который очень хорошо был виден с ее места. Ира пила чай и разглядывала его во все глаза.

– Ваш сосед когда-нибудь у себя появляется? – спросила Ира, выбирая на блюде пирожок порумянее.

– Вечерами там всегда свет горит, – ответила Женя. – И гости у него бывают.

– Гости? – удивилась Ира. – Тебя, что ли, он на пряники зазывал?

– Кто меня туда пустит? – рассмеялась Женя. – Я его, знаешь, как боюсь! Идет по улице, а я уже спрятаться стараюсь. А то еще остановит, начнет какие-нибудь вопросы задавать. Жуть!

– Жаль, – вздохнула Ира. – Было бы интересно узнать, как он там живет…

Разговор не клеился, но Иру это и не волновало. Мыслями она была не здесь.

– Жень, – начала она, – у вас в деревне должна быть девочка, Ларисой ее звать. Маленькая, серенькая, на крысу похожа.

– Лариса? – Глаза Женьки радостно загорелись. – Только это не девочка, она уже большая.

– Да, скорее всего, большая, – согласилась Ира. Следопыты лет пять-шесть тому назад работали, значит, «крыске» сейчас уже лет семнадцать-восемнадцать должно быть. – Где она живет?

– Сенцова, что ли? – спросила тетя Зоя. – Такая хорошая девочка. Все время приезжает к бабушке с дедушкой, помогает им огород прополоть, воду принести. Внимательная, аккуратная. Женя, а разве она сейчас в деревне? Что-то я ее не видела.

Этого только не хватало! Неужели ее тут нет?

– Давай сходим, спросим? – Женя потянула со стула свою кофту. – Мам, мы быстро.

– Куда? Дождь! – попыталась остановить их тетя Зоя.

– Нет никакого дождя! Моросит всего лишь.

Ира сдернула с веревки платок. Оставлять его ей не хотелось. События разворачивались стремительно, в дом Костенковых она может и не вернуться. Но есть одно место…

Ира влезла в предложенные тетей Зоей сапоги, сунула платок в карман старой Женькиной куртки, выделенной ей вместо промокшей кофты, и выбежала вслед за подругой на крыльцо.

Ливень закончился, но в воздухе еще висела влага. Мир сверкал и переливался, ветерок сеял с веток деревьев остатки дождя.

Красиво и спокойно. Не то что в лесу… Самое подходящее место, чтобы оставить платок. Найти бы удобное место.

Ира перебежала через тропинку между избами, забралась на приступок председательского дома.

У Полозова были гости, слышались чьи-то голоса, смех. На столе кипел чайник. Кто-то ходил по комнате вдоль стены, оклеенной обоями в яркий цветочек, размахивал руками. Постоял около стола. Ира скатилась с приступка, чуть не уронила прислоненный к стене велосипед. А Полозов как чувствовал, что Ира рядом, что платок у него под самым носом, тут же бросился в окно смотреть.

– Зачем ты туда лазила? – испуганно спросила Женька.

– У нас с ним свои счеты. Ну что, пошли?

– Счеты у них… Ты уйдешь, а он решит, что это я была. К нему тут кто-то приходил, собака до хрипоты лаяла. А потом дверь оказалась открытой. Он, знаешь, какой сердитый был! К маме зашел, спрашивал, не видели ли мы, кто к нему забрался. И все на меня косился. Как я его боюсь! Он как глянет – и я уже обо всем забыла. Глаза черные-черные. А взгляд – никакой. Смотрит на тебя и не видит. Как будто на запах идет.

– Глупости все это, – отмахнулась Ира. Она-то знала, в чем тут дело, но решила не пугать и без того впечатлительную подругу. Вот так расскажешь ей про лешака, она потом и за грибами ходить не сможет.

– Не глупости, – насупилась Женька. – Он как собаку свою выпустит, так только держись! Сядут рядом на крыльце и как будто разговаривают. Молча!

– С собакой? Не смеши! – Ира прыгнула в лужу, вызвав маленькое цунами, смывшее с ее берегов веточки и листочки. – Показывай, где «крыска» Лариска живет.

Как только они поравнялись с крыльцом полозовского дома, хлопнула дверь. На пороге показался сам хозяин. Он сурово посмотрел на удалявшихся девочек. Ира снова заметила велосипед. Старый. С рамой. Кто это к нему приехал? Или он сам на таком рассекает? Вроде как не по чину. Председателю, наверное, машина полагается.

Сенцовы жили через несколько дворов от Жени. Дом у них был старый, большой, видно, строился на века. Подруги осторожно поднялись на террасу, заставленную мешками и большими бидонами. В дверь выглянула невысокая худенькая женщина с коротко стриженными темными волосами, окинула подруг взглядом и скрылась.

– Мама, дачники пришли! – услышали они ее крик.

Тяжело переступив через порог, на террасу вышла пожилая крепкая женщина в легком платье, затертом фартуке, с теплым платком на голове. Она медленно оглядела гостей.

– За молоком? – с придыханием, словно ей было тяжело говорить, спросила она.

– Нам бы Ларису, – пискнула Женя.

– Что? – не расслышала женщина.

– Лариса приехала? – вышла вперед Ира.

– Приехала. – Женщина грузно опустилась на лавку, отодвинув ведра. Увидев их, Ира вспомнила, что сегодня за молоком придется опять идти бабушке. Если, конечно, Артур вновь не проявит прыть и не заявится к ним с банкой. – Чья же ты будешь? – Женщина смотрела на Иру.

– Я из Вязовни. Мы к бабе Рише на лето приезжаем.

– А, Воронцовы… Это близняшки, что ли?

– Близняшки.

– Где ж сестру-то оставила?

– Болеет она.

– Болеет – это плохо. А что горело у вас там? Лариска прибегала, сказывала, вроде Красины?

– Красины, – кивнула Ира. – Что-то у них там с проводами.

– Случается, – перевела дух женщина. – Куда ж Лариска-то пошла? Аня!

На пороге вновь появилась маленькая худая женщина.

– Куда Лариска-то делась? – спросила ее мать.

– Это… – протянула Аня, – а она на луг пошла, это… бычков ловить.

– Каких бычков? – не поняла Ира.

– Как же? – затараторила маленькая женщина. – Рыбка такая. Река-то разлилась от дождей, а потом ушла. Вот в лужах они и остались.

Девочки вышли на крыльцо.

– Какие в лужах бычки? – озадаченно спросила Ира. Для нее слово «бычок» никак не было связано с рыбой.

Караулово стояло на реке. От воды ее отделял заливной луг. Сейчас по нему, как цапли, вышагивали маленькие фигурки людей. То тут, то там блестела вода.

– Когда это речка выходила из берегов? – спросила Ира. – Вчера вроде этого не было.

– У нас берег низкий, дня три назад его и затопило, – с готовностью стала объяснять Женька. – Выше по реке, говорят, дожди прошли сильные.

Ира посмотрела на Женины босоножки. Вырядилась на прогулку!

– Промокнешь.

– Подумаешь. – Женя смело ступила в мокрую траву. Ей очень не хотелось выглядеть трусихой перед подругой, которая ничего не боится.

Поднимая фонтанчики брызг, девочки побежали через луг. У одной из луж, ближе к реке, Ира присела на корточки, опустила руку в мутную воду. Ей показалось, что в ложбинке кто-то шевелится. По пальцам скользнуло нечто холодное и склизкое.

– Что это? – отдернула она руку.

– Бычки, – ответила Женя. – Их сюда разливом вынесло. Вода ушла, а рыба осталась. Говорят, здесь вчера вечером щуку поймали.

Лариса бродила по лугу ближе к реке, два пацана таскали за ней таз. Девушка была невысокой, худой, пегие волосы собраны в жиденький хвостик. В ней действительно было что-то крысиное. Когда она повернула к ним узкое лицо, стало заметно, как сильно девушка похожа на маленькую женщину, первой встретившей их у Сенцовых. Видимо, то была ее мама.

Лариса ловила рыбу корзиной. Опускала в лужу, проводя ею по воде, как бреднем. Мутная вода вытекала, оставляя на дне корзины небольших круглых темных рыбок. Они пучили глаза и бились о стенки. Лариса вытряхивала их в большой таз и, легко переставляя ноги в широких резиновых сапогах, шла к следующей луже. Мальчишки молча волокли добычу следом.

– Чего вам надо? – недружелюбно спросила она, когда Женька представила подругу.

Ира замялась. Как бы половчее завязать разговор?

– Здорово у тебя получается, – начала она издалека.

– Получается, получается… – буркнула Лариса. – Зачем пришли? Или вы не ко мне? – И она посмотрела на заробевших пацанов.

– А правду говорят, что ты со следопытами работала? – Вести дальше светскую беседу о рыбалке у Иры сил не было.

– Какими следопытами? – недовольно нахмурилась Лариса.

– Они памятник в Воронцовке поставили, – напомнила ей Ира.

– Памятник? – потерла лоб девушка. – А, памятник! Ну да, было такое. И что?

– Ты можешь рассказать об этом? – запинаясь, попросила Ира. – Ну, о том, что они там нашли?

– Зачем? – выпрямилась Лариса.

– Понимаешь… – Ира на ходу придумывала причину, заранее боясь, что ей не поверят и ничего не скажут. – Сочинение об этом в школе напишу.

– Я ничего не помню, – пожала плечами девушка. Из ее глаз ушла настороженность. Видимо, объяснения Иры она приняла на веру. – Это когда было-то? У этих следопытов, говорят, отделение есть в Кременках. Вот там и спрашивай.

Лариса кинула рыбешек в таз и пошла дальше. Ира разве что ее движения не повторяла, лишь бы не прогнали.

– Я памятник видела, – присела она на краю лужи, – красивый. А отчего же все остальное так бросили? Не убрали?

– Их отозвали. – Лариса остановилась. – Нет, не так. С местными они не поладили. Бабка там одна была. Все кругами ходила, ворчала.

– А мне говорили, что они докопались до чего-то очень секретного. Поэтому им и велели сворачиваться.

– А, это… – Лариса тряхнула корзиной, взглянула на луг и пошла к реке, мальчишки потащились за ней. – Секретного? Да чего там секретного? Все всем известно. – Лариса остановилась. – Нет, точно нашли. Вспомнила! Был там парень один дотошный, все по архивам ездил. И накопал он легенду про ведьму. Стал факты сверять – и понеслось! Туда не лезь, сюда не сунься. Бабки местные возмущались. Вот все и прикрыли. А он, кстати, выяснил, почему немцы здесь так долго продержались..

– Подожди, – не поняла Ира, – про какую ведьму он что-то раскопал?

– Да не помню я ничего. Была там какая-то история. Кто-то кого-то прогнал, чего-то не поделил…

Лариса дошла до реки, опустила корзину в воду. Мальчики, держа таз, покорно стояли невдалеке.

– Вспомни, пожалуйста, – попросила Ира, – мне это очень нужно! Для сочинения.

– Съезди в Кременки. Там все есть.

– А ты совсем ничего не помнишь? – жалобно спросила она. Ехать в Кременки? Только под конвоем!

– Вот привязалась, – проворчала Лариса. – Легенда… Или не легенда? Нет, не так. – Лариса в последний раз провела корзиной по воде, положила ее на берег подсушиться, присела рядом с тазом и начала перебирать рыбешку. – Лет двести назад, а может, больше, местный барин купил крестьянку с сыном и привез их в Вязовню. Она то ли людей лечила, то ли приворотами занималась… короче, помер кто-то, и местные ее из деревни прогнали. Вместе с мальчиком.

– Мальчиком?

– Я же говорю, сын у нее был, звали его… – Лариса поморщилась. – Короче, звали его как-то. Маленький совсем, лет пять или шесть. Ну вот, ушли они в лес и не вернулись. Она-то сгинула, а мальчик начал в лесу людям встречаться, местным лешаком заделался. Пакостил по мелочи – людей по лесу водил кругами, волков на скотину натравливал. Но Вязовню он почти не трогал, хоть и говорили, что настанет время, и он припомнит жителям деревни свое изгнание. А с Воронцовкой у него особые счеты были. То ли они всей деревней ловить его ходили, то ли дерево не то срубили – не помню уже. Все подробности нам бабка рассказывала.

– Из Воронцовки?

– Нет, из Вязовни. Не старая она еще была, около дома цыган живет.

– Около цыган? – насторожилась Ира.

– Да, забавная такая бабка. То все рассказывала, песни какие-то пела, даже место, где ведьмин дом стоял, нам показала. А потом сама же и нажаловалась на нас в правление.

– И где этот дом стоял? – тихо спросила Ира.

– Где стоял? А ты на Вязовне была когда-нибудь?

– Была.

– Если всю деревню пройти, крайние дома, ближе к лесу, – вот там дом ее и был. Как раз цыгане на этом месте потом построились. Двести лет назад ведьмин дом спалили, чтобы хозяйка не вернулась, и место как бы про́клятым стало. Цыгане-то этого не знали, вот и построились там.

– А следопытов почему прогнали? – совсем запуталась Ира.

– Прогнали? – Лариса посмотрела сквозь корзину на солнце. – А фиг его знает. Там этот парень командовал… Как же его звали?.. – Девушка замерла, обняв с корзину. – А, кстати, их одинаково звали – Васями.

– Кого?

– Маленького мальчика, лешака, и того парня, что во всем этом копался. Он утверждал, что после колдуньи должны были в деревне вещи остаться. Принялся бегать по домам, искать. Точно! – Лариса радостно взмахнула корзиной. – Он еще говорил, что если это была настоящая колдунья, то ее вещи имеют какую-то силу. Бред, короче, всякий нес. А когда он раскопал, где этот дом стоял, сразу к цыганам пошел, и старая цыганка, его, кажется, прогнала. А потом и бумага пришла, чтобы они быстренько заканчивали свои поиски и уезжали домой. Поэтому стелу поставить они успели, а железки убрать – нет. Это они уже потом выясняли, кто мог здесь во время войны погибнуть. И уточняли списки жителей старой Воронцовки. Там еще такой смешной случай вышел. Нашли они списки, а там многие – под фамилией Воронцовы.

«Да, да, – Ира мысленно покивала головой, – так все и есть!»

– А кто немцев к деревне вывел? – напомнила о себе Женя.

– На Воронцовку этот мальчишка, лешак, их и вывел. – Лариса в последний раз встряхнула корзинку, кивнула своим спутникам, те подхватили таз с уловом. – Ну, тот, что духом леса стал. Деревня в лесу стояла, на нее они бы так просто не вышли, показать им надо было. А тут то ли партизаны что-то натворили, то ли местные убили кого-то у немцев… Короче, стали фрицы эту деревню искать. Никто не соглашался их туда провести. Вот тогда-то парень этот и появился. И повел немцев. Подтвердил, что партизаны – из Воронцовки. Из-за него-то деревню и спалили. Все жители погибли.

– Как же об этом узнали, если все погибли? – сообразила Ира.

– Бабка эта одна и уцелела, которая нам обо всем рассказала. То ли в лесу она в тот день была, то ли от немцев смогла убежать. Только видела она этого мальчика.

– А ты его видела?

– Ты что? Это же все сказки! Какие колдуны в наше время?

Лариса пошла через луг к дому, размахивая пустой корзиной.

– А как ту бабку зовут, не помнишь? – побежала за ней Ира.

– Баба Риша ее звали, – не поворачиваясь, крикнула Лариса.

Ира растерянно смотрела ей вслед. Бабушка обо всем знала?! Но сестры не слышали от нее никаких историй. Значит, она почему-то им ничего не рассказывала. Ире стало обидно. Она тут бегает, с ног сбивается, придумывает, как спасти сестру, а рядом с ней живет человек, который все знает, но ничего не говорит!

Если вещи, оставленные после колдуньи, обладают какой-то силой, то и место это должно что-то такое хранить… Так вот откуда все эти Валины фокусы? Место и предметы – это помогает ей колдовать. И не хватает только платка, чтобы развернуться во всю мощь. Платка колдуньи! Об этом рассказывала ей сегодня сумасшедшая бабка в Воронцовке.

Ира уже ставшим привычным жестом пощупала платок, спрятанный под футболкой.

Валя колдовала для председателя, их обоих спугнула любопытная Катька. Цыганка решила избавиться от ненужного свидетеля. Но пока у нее нет платка, Катька может жить спокойно. Этот же платок нужен председателю. Зачем? Чтобы отдать его цыганке? Вряд ли, иначе бы Валя не боялась, что он попадет к Полозову.

Есть еще и мальчик.

А ведь он действительно есть. Маленький, лет пять-шесть ему. И зовут его, видимо, Вася. Если он – сын колдуньи, то ему вряд ли понравится, что мамкиными вещами кто-то пользуется. Значит, он – против цыганки.

Лешак мстит двум деревням. Из одной его мать выгнали, в другую не приняли. Из-за этого сгорела Воронцовка, а Вязовня… А за Вязовню взялся председатель. Болото осушил, кладбище под самый бок к домам пристроил, дом один недавно сгорел… Словно Полозов сговорился с лешаком. Или это случайное совпадение, и Василий Иванович?.. Василий!

Ира ахнула и схватилась за щеку. А что, если и мальчик, и председатель, и парень на велике – один и тот же человек?! Да какой человек! Лешак… Парень специально подвез ее к лесу, чтобы она не села на автобус, заставил ее заблудиться, волков на нее натравил. Но стоило Ире повязать платок, как лешак начал ей помогать, из леса ее вывел. То же самое случилось и сегодня утром. Он не давал ей найти платок, а потом помог оторваться от Пашки.

Ира замотала головой.

Но если лешак – лесной дух, то он нереален, его нельзя коснуться, нельзя ударить! Парень же на велосипеде был вполне осязаемым. У него были сильные жилистые руки, костлявые плечи. Она касалась его – вполне себе человек. И кожа теплая, и с телом все в порядке. Значит, он – не дух?

Опять путаница. Почему все это свалилось на головы бедных сестер? И зачем каждый раз цыганка заколдовывает Павла вместе с Артуром и Наташей? Чтобы поймать Иру? А так просто ее поймать нельзя? Да Пашка, если захочет, ее в два счета достанет. Он ловкий.

Ира растерянно огляделась. Женя прыгала в мокрой траве, зябко ежась.

– Замерзла?

– Ага, – призналась Женя, потирая одну ногу о другую.

– Бежим!

Обгоняя друг друга, они помчались по сверкавшему на солнце лугу, выбежали на деревенскую улицу. А там – дома́, дома́, люди ходят. Председательские хоромы сверкают красной крышей.

А что, если все-таки платок тут спрятать? Домой его нести нельзя. У кого его оставить, да у той же Женьки, – значит, хлопотами наградить. Самое надежное место – у председателя под носом. Сунуть его в палисадник или в поленнице спрятать?

Дорогу им перебежала большая серая собака – они опять были возле дома Полозова. Собака подошла к крыльцу, принюхалась, устроилась на солнышке, часто-часто задышала, высунув длинный язык, прикрыла глаза. Ире вдруг показалось, что собака за ней наблюдает.

Она вспомнила похожего зверя, сидевшего в ночь пожара на автобусной остановке. Тогда он был с мальчиком Васей. А теперь – с Василием Ивановичем…

Полозов только предположил, что платок – у Наташки, и их дом вспыхнул. Стоит ему решить, что он у Женьки или у сестер – заполыхают и их дома. Он все сделает, чтобы мамкин платок не попал в чужие руки!

– Ира! – позвала ее Женя. – Пошли обедать!

Нет, нет! Она не допустит этого!

– Ирочка, что случилось? – теребила гостью тетя Зоя. – Ты так побледнела…

– Собаки испугалась, – прошептала Ира.

– Какой собаки?

Собаки около дома не было.

Ира сидела за столом, смотрела на окна полозовской избы, и сердце у нее холодело от предчувствия беды. Вот-вот случится что-то плохое!

Посреди улицы остановился трактор. Водитель дал два длинных гудка, так что стекла тоненько зазвенели. Полозов вышел на крыльцо, запер дверь, ключ положил в карман. И еще ладонью его прихлопнул, для верности. Или показал кому-то, что ключ у него, нечего и мечтать попасть в его дом без спросу?

Мотор взревел, шарахнулись во все стороны зазевавшиеся куры. Серые клубы выхлопных газов опустились на землю.

Председательская изба словно бы приосанилась, приготовившись ждать хозяина. Час, три, да хоть целую вечность! Вот и пусть ждет. Только не одна, а вместе с подарком.

Ира быстро доела суп, обжигаясь, залпом выпила чай.

– Я побегу, теть Зой, – крикнула она, забирая с веревки еще не просохшую одежду.

– Оставь. Зачем тебе мерзнуть в мокром? Дома переоденешься, потом все вещи и вернешь. К Женьке заглянешь, а то она скучает без вас.

Ира укрепила сумку с вещами на багажнике велосипеда и поехала по дорожке к реке, съехала в кусты. Так, теперь торопиться не стоит. Ира спрятала велосипед в высокой траве, осторожно вернулась к дороге.

Тетя Зоя и Женя разговаривали на крыльце. Женя кивнула, с чем-то согласившись, и радостно запрыгала вокруг матери. Тетя Зоя повязала голову платком, закрыла дверь и повела дочь через деревню в поле, к близкому лесу.

Ира выбралась из своего укрытия.

Деревня приходила в себя после ливня. Размытая дождем улица была пуста, от земли поднимался пар. Ира, стараясь оставаться незамеченной, пробралась к уже знакомому крыльцу дома председателя. Кладки с дровами видно не было. Зато над крыльцом имелся шикарный навес с новенькими белыми балками. Одна из них проходила сквозь стену куда-то внутрь террасы. В том месте, где балка пересекала дом, виднелась щель, как раз для платка. Ира подняла на цыпочки, но до балки не достала.

На что бы такое встать?

У Женькиного крыльца валялось ведро. Ира сбегала за ним, перевернула донышком вверх, осторожно наступила на него ногой. Железо скрипнуло. Ира подпрыгнула, забрасывая платок за балку, и ведро сложилось под ее весом в гармошку. Ира с грохотом скатилась на землю. К ногам Ларисы.

– Ты еще здесь? – обрадовалась она, увидев Иру. – Слушай, я не поняла, ты чего у меня-то об этом выспрашивала? Это же твоя бабка нам все рассказывала.

– Моя? – После падения Ира соображала туго.

– Ну, – кивнула Лариса. – Ты Воронцова?

– Воронцова, – согласилась Ира, и ей стало как-то не по себе. Словно перед ее взором опять возник список из одинаковых фамилий под сумрачным указанием: «Пали смертью храбрых…»

– Я что хочу сказать… – Лариса присела рядом с Ирой на корточки. – Не забивай себе всякой ерундой голову. Правда – неправда, было – не было… Пока ты об этом говоришь и думаешь, оно есть. Как только забываешь – все исчезает. Понимаешь?

– Нет, – честно призналась Ира.

– Цыганка эта… Пока она ни о чем не знала, все было нормально. Как только Васька с ней поговорил, крыша-то у нее и поехала. Она решила, что является наследницей колдуньи, стала ее вещи собирать. Поползли слухи. Вспомнили про лешака, и он вроде бы появился. Многое стало происходить. Вот твоя бабка и написала заявление в сельсовет. Из-за этого все и прикрыли. Он же, дурак, поисковик тот, ей что-то отдал…

– Кому? Бабушке?

– Цыганке. Нашел какие-то вещи, вроде бы после колдуньи оставшиеся. – Лариса помолчала. – Я понимаю, тебе интересно, но не стоит во все это лезть. Я зачем пришла-то… Валя, говорят, чудит там у вас? Не обращай внимания. Чем меньше будешь об этом думать, тем меньше оно тебя коснется. Слышишь?

Ира кивнула. Поздно ее предупреждать. Все, что должно было произойти, уже произошло. А о том, что будет впереди, – и подумать страшно!

Кажется, Лариса угадала причину Ириной тоски.

– Может, чем-то помочь тебе? – тихо спросила она.

– Не надо. Я сама справлюсь.

– Давно это было. Я думала, что все уже закончилось. Но такие вещи, наверное, никогда не заканчиваются.

Ира согласно кивнула:

– Я лучше с бабушкой поговорю.

– Тебе она ничего не расскажет. Мы-то ее уговаривали сколько! И то – она согласилась, лишь надеясь, что Васька только музею свои записи оставит. А он взял и к цыганке пошел.

– А где сейчас Вася?

Лариса долго не отвечала, смотрела на реку, словно с силами собиралась.

– Нет больше Васьки. Он сразу же после этой истории под грузовик попал. У нас на глазах. Он с цыганкой поругался, она ему всякие проклятия вслед кричала. Среди них было и о грузовике, ну, что он задавит парня. И задавил. Про раскопки больше никто и не заикался.

Глава девятая Мотоцикл на грядках

Ира мчалась домой. Проскочила мимо пустынного пляжа, въехала на пригорок. Колеса велосипеда скользили по мокрой глине. У колодца тарахтели тракторы.

Ей оставалось проехать под холмом до болота, подняться в ельник и со своего конца выбраться к деревне. Если ее приезда ждут, то со стороны леса, а не от реки. Попасть бы поскорее домой, там она будет в безопасности.

У колодца стояла цыганка Настя, задумчиво терла рукой ногу. На земле лежало коромысло с ведрами. Увидев Иру, она выпрямилась и горестно вздохнула:

– Что делать-то?

– А что здесь сделаешь? – остановилась Ира. – Я бы этого председателя…

Но Настя перебила ее:

– Вода-то ушла.

– Ушла, – согласилась Ира. От болота почти ничего не осталось.

– Не там ушла, – всплеснула руками Настя. – Из колодца ушла!

Ничего себе! В колодце воды было на донышке, и та – мутная. Ключи, бившие раньше из-под песка сильными фонтанчиками, иссякли. Зеленые стенки деревянного сруба потемнели, водоросли свисали с них грязно-бурыми ошметками. Посреди всего этого безобразия барахталась большая серая лягушка, неизвестно как забравшаяся сюда.

– Делать-то что? – опять спросила Настя. – Где я теперь воду наберу?

Иру до того поразил вид пустого колодца, что она не сразу сообразила, что ответить Насте.

– Что ж они, не подумали, что творят? – причитала молодая цыганка. – Убрали болото, вода и ушла. Нам-то что делать? На другой конец деревни за водой ходить?

Ира бездумно качала головой, наблюдая за барахтаньем лягушки. Водой у них занимался Павел, поэтому вопрос, куда за ней идти, повис в воздухе. На другом конце деревни стоял хороший колодец с солидной воротиной, с навесом-домиком вместо простой крышки. Не ближний свет, конечно, но все же вода…

– Надо, наверное, сказать кому-нибудь, – пробормотала Ира. Вода ушла – хороший повод натравить деревню на Полозова.

– Кому скажешь?

– Председателю.

Машинный треск, как зудение комара, давно разносился над лугом и рекой, но вот он неожиданно стал громким, резко приблизившись. «Что этот трактор здесь делает?» – недовольно подумала Ира. И только потом сообразила, что трактора так не трещат. Что трещать так может только…

Мотоцикл мчался прямо на нее. Она шагнула назад, споткнулась о велосипед и упала.

– Привет! – На Павле была мокрая рубашка, заляпанные грязью штаны. Искупался, братишка. Так тебе и надо! – Мы тебя искали.

– Я не терялась, – буркнула Ира, подбирая ноги, чтобы побыстрее встать.

– Давай, помогу.

Павел перегнулся, сгреб сестру за плечо, потянул ее на себя. Ира повисла в воздухе, беспомощно дернула ногами. Красина уже возилась с ее велосипедом. Ну конечно! Пакет с мокрой одеждой. Ирка и сама ошиблась бы.

– Садись. – Павел пихнул сестру к мотоциклу.

– Я на велосипеде, – попыталась высвободиться Ира.

– Так быстрее!

Возражений Павел не принимал. Глаза его стремительно темнели – у такого пощады не попросишь.

– Я не поеду! – Ира уперлась в грудь брата руками.

– Бабушка велела привезти тебя немедленно.

Красина толкнула Иру вперед, Павел подхватил падающую сестру и усадил ее в седло. Взревел мотор. Ира попробовала соскользнуть, но за ней уже уселась Наташка. Мотоцикл тронулся и начал медленно взбираться в гору. Ира оглянулась. Там, у колодца, осталась удивленная Настя. Вывернув переднее колесо, лежал Ирин велосипед.

Наташкины руки быстро ощупали Иру, зашуршал пакет.

– Здесь ничего нет! – крикнула она.

Мотоцикл остановился.

– Где он?

– Кто? – тянула время Ира.

Павел коротко двинул локтем назад, и Ира, сбитая с мотоцикла сильным ударом, покатилась на землю. Наташка ахнула:

– Ты что?! Ей же больно!

– Где платок? – склонился над сестрой Павел.

– Не было там платка! – выкрикнула Ира, зажмурившись – а ну как он опять ее ударит?

– Где он был? – пнул сестру в бок Павел. – В пакете его нет, в лесу – тоже, в Воронцовке… Ты нашла его!

– Не видела я никакого платка.

Брат схватил Иру за волосы, оттянул ее голову назад.

– Тогда зачем ты сегодня ездила в Воронцовку?

– Памятник смотрела! – в отчаянии закричала Ира.

– Какой памятник? – прошипел сквозь зубы Пашка, крепче стягивая волосы сестры в кулаке.

– Там стела стоит!

Павел разжал руку.

– Ну что? – спросил запыхавшийся Артур – ему весь день пришлось гоняться на велосипеде за мотоциклом.

– Ничего. – Наташка тряхнула разорванным пакетом, из него выпали Ирины сандалии.

– Уйти надо куда-нибудь, сейчас сюда Настя придет, – предупредил их Артур.

Павел взглянул в сторону колодца, подхватил сестру, бросил ее в седло мотоцикла, дернул педаль газа. Наташка притиснула Иру к спине брата.

Увидев, что они направляются к цыганскому дому, Ира закричала:

– Ай, нет, пусти! Вы не понимаете! Это страшное место! Там раньше жила ведьма!

Наташка зажала ей рот ладонью. Павел, не поворачивая головы, зашипел:

– Если ты сейчас же не заткнешься, я сброшу тебя под колеса! И ты замолчишь навсегда.

Ира в последний раз дернулась и затихла.

Мотоцикл обогнул цыганский дом, въехал во внутренний двор. Следом подкатил Артур. Иру сгрузили на мокрую землю.

– Рассказывай, – приказал Павел.

– Что?

– Где была, что видела? Куда дела платок?

– Не видела я платка, – уперлась Ира.

– Не видела? – притворно удивился брат. – А что ты вчера вечером приносила Вале? Забыла уже?

– Ты же у меня забрал его. – Смотреть в жуткие глаза брата было страшно. От этого взгляда нельзя было скрыться, даже если зажмуришься.

– Когда? – не отставал от нее Павел.

– Ночью, во время пожара!

– Это был не он, – встрепенулась Наташка.

– Вот, – развел руками Павел, – люди говорят, не тот платок. А тот где?

– Я его в Воронцовке оставила, – соврала Ира и для убедительности всхлипнула. – Когда заблудилась! А сегодня искала – не нашла.

Павел повернулся к Наташке и Артуру, они молча посовещались взглядами, кивнули друг другу, и брат опять уставился на Иру.

– Врешь, – коротко бросил он. – Платок у тебя.

– Нет. Чем хочешь, поклянусь!

Павел вновь посмотрел на приятелей, опять кивнул.

– Хорошо, – согласился он. – Тогда мы сейчас едем в Воронцовку, ты показываешь место, где оставила платок, и возвращаемся обратно. Идет?

– Не поеду я туда, – замотала головой Ира. – Там страшно. Там дух с волками ходит! Он убить меня обещал.

– Выбирай – либо он убьет, либо я, – великодушно предложил ей Павел.

– Артур, ты же видел его! – Повернулась к цыганенку Ира.

Тот пожал плечами.

– Не было никого, – неуверенно произнес он.

Цыганенок выглядел так, словно ни в каком лесу никакие волки его не драли – ни царапин, ни разорванной футболки. Как будто специально все так подстроено, чтобы свести Иру с ума. Но она им не позволит этого сделать!

Ира юркнула мимо брата, увернулась от протянутых Наташкиных рук и побежала к выходу со двора. Поднявшегося навстречу ей Артура она сбила с ног.

Затарахтел мотоцикл. Со двора Ира бросилась не в сторону дороги и ельника, а к зарослям кукурузы. По дороге от мотоцикла ей не уйти, а вот по вспаханному полю – еще посмотрим, кто быстрее.

Закончился цыганский забор, началась бабушкина усадьба. Где-то здесь должна быть калитка. Вот она!

Заперто.

Ира перекинула руку и через верх попробовала дотянуться до щеколды.

Первым появился Артур, вслед за ним – Пашка на мотоцикле.

Ира из последних сил подпрыгнула, подтянулась, перевалилась через забор.

– Никуда ты от меня не денешься! – стукнул кулаком по забору Павел.

– Я все расскажу бабушке, она тебя из дома выгонит! – крикнула в ответ Ира.

– Это мы еще посмотрим, – усмехнулся Павел, запуская руку в щель калитки и откидывая крючок.

Ира прямо по грядкам бросилась к дому, следом за ней затарахтел мотоцикл.

– Что ж ты творишь! – всплеснула руками баба Риша, увидев Павла посреди своего хозяйства.

Павел крутанулся на месте, колесо взметнуло перемолотую в труху морковную ботву, и брат скрылся за забором.

Ира бросилась к крыльцу. Домой, запереться и до конца лета никуда!

Уйти с улицы она не успела.

– Ты где была?! – напустилась на нее бабушка. – С утра ее нет. Все ищут, с ног сбились. А она явилась, грядки топчет! И во что ты одета?

Ну конечно, она же во всем Женькином. А ее вещи на дороге остались. Там же, где и велосипед. У колодца!

Черт с ним, с велосипедом! Домой, запереться…

– Ирина! – напомнила ей о себе бабушка. – Что происходит?

– Ничего не происходит. – Ира стиснула ручку двери. От ее тепла ручка согрелась и приятно скользила по коже.

– Уже три часа! За молоком ты не ходила, не завтракала, не обедала! Где ты была?

– В Воронцовку ездила! – с вызовом выкрикнула Ира.

– Что ты там забыла? – Бабушка испуганно засеменила к крыльцу. – Кто тебе разрешал?

– Баба, а правда, что ты оттуда?

– Это еще что за новость? Ты мне эти разговоры брось. Ишь, что надумала!

– Ты сама следопытам рассказывала. Почему мне не хочешь сказать?

Баба Риша отстранила внучку и вошла в темный коридор.

В Ириной ладони осталась память о согревшемся под ее рукой кусочке железа.

– Подожди, – побежала за бабушкой Ира. – Что ты знаешь про Васю?

– Ничего я ни про кого не знаю. – Бабушка стояла около плиты, сверлила ее недобрым взглядом. – И что это за Вася такой? Обоим, видимо, пора уши надрать!

– Баб, – Ира готова была расплакаться. Ну почему ей никто не помогает? – А ты видела когда-нибудь рыжий платок с петухами на концах?

– Говорила я, – забормотала бабушка себе под нос, – не надо обо всем этом вспоминать. Не буди лиха, пока оно тихо. Сидел в лесу, никого не трогал. Как только о нем вспомнили, – вот вам, пожалуйста, появился!

– Так это правда?!

– Не суйся, куда не следует, – жестко отрезала баба Риша.

– Как же не следует! – закричала Ира. – А Катька? Она же болеет из-за этого!

– Что ты, что ты! – испуганно заохала баба Риша. – Не может быть!

– Ну? Кому я тут понадобилась? – В дверях появилась заспанная Катя. На ногах она держалась еще не очень твердо, но вид имела вполне боевой.

– Катька! – заверещала Ира, кидаясь к сестре. – Выздоровела!

– Ты где была? – спросила сестра обиженным тоном. – Я весь день тебя жду, а ты где-то носишься.

– Катька, да мы с тобой… – начала Ира, но ее перебила бабушка:

– А ну все в дом! Хватит землю топтать…

Ира попыталась все-все ей рассказать, но событий оказалось так много и они были такими странными, что она скоро запуталась.

– Не хотелось мне, чтобы все это свалилось на вас, – расстроенно покачала головой бабушка. – Видно, ничего не поделаешь. Пока тайну знает кто-то один, это тайна. Как о ней услышит второй – все, от тайны ничего не останется. Да, все так и было. Только Варвара не колдуньей была. Травки она знала, заговоры….

– Варвара? – переспросила Ира.

– Так звали ее двести лет назад. Обыкновенная баба. Муж ее ушел на заработки и не вернулся… По дурости ее из деревни прогнали. Красины тогда здесь верховодили. Они-то и пустили слух, что она – колдунья. А разговоры, как огонь на ветру, разносятся быстро. Вот все и решили, что она ведьма. Она-то сгинула, а сын ее в лесу остался. Лес его к себе взял, защитил, от людей укрыл, властью наделил, сделал своим хозяином и рабом.

– Как это?

– А куда он теперь от этого леса денется? Рад бы, да уже не уйти. Пока мамку не найдет, не успокоится. Пожалеть его некому. До войны еще дело было. В Воронцовку пришла экспедиция. Изучали местные обычаи, песни собирали, слушали сказки. Узнали и про вязовенскую ведьму. Вот тогда-то он и появился в первый раз. Глаза пустые. От одного его взгляда люди дурели, скотина дохла. Против него весь мир поднялся. И стал он людей с ума сводить. Ксения встретилась с ним однажды, так дурочкой и живет до сих пор. Это та, что в Воронцовке осталась. Ее еще сумасшедшей купчихой зовут. Все ей мальчик этот видится да мамка его. Я в Воронцовке родилась, повидать успела многое.

– Но ведь в Воронцовке все погибли, – напомнила ей Ира.

– Погибли, – согласилась бабушка. – Он в деревню немцев и привел, отомстил-таки. Ксения-дурочка в лесу отсиделась. А я уж к тому времени здесь жила. К матери иногда наведывалась. В тот день к ней пошла. Возвращаюсь – а они, немцы, в деревню идут. Немцы на машинах едут, а перед ними мальчик, взрослый уже, лет четырнадцати-пятнадцати, на велосипеде. Его-то я сразу признала. Видела раньше. Он в разном виде появляется – то маленьким мальчиком, то парнем, то взрослым мужчиной.

Бабушка замолчала, вспоминая.

– А потом? – поторопила ее внучка.

– «Потом» не было. Деревню сожгли, мальчик пропал. Я Лариске говорила: не суйтесь, куда не надо, не ворошите прошлое, дайте успокоиться мертвым. Парень-поисковик меня убедил все им рассказать. Привез списки из архива, как раз от той экспедиции остались…

В окно громко постучали. Сестры испуганно ойкнули.

– Баб Риша, – закричали на улице. – Баб Риша, беда!

В оконном проеме мелькнула Настина голова.

– Слышали, что творится? – кричала она, взмахивая руками, как курица. – Вода-то из колодца ушла! Нет ее.

– Вот паразит! – Бабушка засеменила на улицу. – Говорили ему, не спеши, послушай людей. Все ему неймется, все он торопится!

– Что делать-то будем? – орала Настя. Кто-кто, а цыгане всегда любили покричать. – Посылай Пашку на его тарахтелке в правление, пусть зовет Василия Ивановича сюда!

– Да где ж я этого Пашку сейчас найду? – ахала бабушка. – Носится где-нибудь. Его и не дозовешься!

– А чего меня звать? – отозвался Павел, выходя из-за дома. – Здесь я.

Увидев брата, Ира испуганно дернулась, но Павел даже не посмотрел на нее. Выглядел он неважно – волосы взлохмачены, рубашка и штаны в грязи, лицо бледное, хмурое. Он стоял, не поднимая глаз на взрослых, сжатые кулаки оттопыривали карманы.

– Ты чего такой смурной? – удивилась бабушка.

– Голова болит, – ответил Павел и поднял глаза. Они были серыми. Как обычно. Как всегда. Все прошло?

– Где твоя машина-то? – подошла к нему бабушка. – Съезди в правление, позови сюда председателя.

– Зачем? – насупился Павел. – Я сегодня уже наездился.

– Давай, давай, – подпихнула его бабушка. – Люди его просят, а он отказывается! Позовешь его сюда, скажешь, пусть посмотрит, что натворил.

– А что он натворил-то? – Двигаться с места Павел не торопился. – С колодцем, что ли?

– И с колодцем тоже, – бабушка развернула его в сторону дороги. – Езжай, позови.

– Неохота. – Если Павел чего-то не желал, его с места было не сдвинуть.

– А давайте, я съезжу, – предложила Ира.

– Тебя не спросили, – строго одернула ее бабушка. – А ты не упрямься, – подогнала она внука. – Сказали, так поезжай!

Павел поплелся к цыганскому дому.

– Куда? – крикнула ему в спину бабушка.

– За мотоциклом, – через плечо бросил Павел.

– Ну а вы что здесь стоите? – напустилась на сестер баба Риша. – Марш домой! Простуды мне только не хватает.

Сестры скрылись за дверью. В окно они видели, как бабушка вместе с Настей пошла к колодцу. По улице протарахтел мотоцикл.

– Что будем делать? – Катя сползла с подоконника.

– Сначала пожуем что-нибудь, а потом подумаем.

Ира залезла в холодильник, зашуршала пакетами и свертками, выудила из кастрюли вареную курицу, отрезала несколько толстых ломтей хлеба, сделала бутерброды и принялась их с аппетитом уплетать. Катя недолго смотрела на жующую сестру. Вскоре за столом раздалось дружное чавканье.

– Как ты? – спросила Ира.

– Нормально. – Катя закатила глаза, изобразив покойницу, прыснула от смеха. Зашептала: – Мне сны разные снились. Как будто мы с тобой по лесу ходим, а найти ничего не можем. От этого мне становилось так страшно, что я просыпалась. А еще ты все время терялась в лесу, я оказывалась одна и начинала бегать кругами… А еще – та комната, в цыганском доме. Помнишь? И как будто я пытаюсь войти туда…

– Все. – Ира отправила в рот последний кусок курицы. – Не будет больше снов, не будет кошмаров. Я теперь знаю, как справиться с цыганкой!

– Как?

– С помощью платка!

– Слушай, что было! – придвинулась Катя к сестре. – Утром Павел с Наташкой проснулись, а тебя нет. Они так громко закричали, что даже я услышала. Ругались они из-за платка. Его Наташка на чердаке в своем доме нашла и зачем-то взяла с собой. Когда Пашка попросил дать ему какую-нибудь тряпку руки вытереть, она ему платок этот и сунула. Он его, не глядя, в мотоциклетную сумку положил. И вдруг платок им срочно понадобился, а его нигде нет. Как они орали друг на друга – кто больше виноват, что платок потерялся!

– Все в порядке, – заверила ее Ира, – он спрятан в надежном месте. В жизни никто не догадается, что он там лежит!

Ира вытерла руки и полезла на печку за своей одеждой.

– Интересно, – крикнула она оттуда, – что они с колодцем сделают?

– А что там делать? Углубят, и все… Ирка! – вдруг вскрикнула Катя.

Ира скатилась с печки и бросилась к сестре:

– Что?!

Катя сидела, испуганно глядя в окно. Возле их дома стояла Валя. Катя тут же юркнула за спину сестры.

– Почему она тут ходит? – жалобно спросила она.

– Гуляет, – как можно бодрее произнесла Ира, хотя коленки у нее все же дрогнули. – Пусть ходит. Ничего она нам теперь не сделает. Какая из нее колдунья?! Так, видимость одна. Правда?

– Правда, – неуверенно согласилась Катя. – Все равно она мне не нравится. Вот бы она совсем отсюда убралась! Зачем ей здесь ходить?

Цыганка прошла вдоль дома. Хлопнула дверь на террасе.

– Ой, – вздрогнула Катя. – Она идет сюда!

– К бабушке, наверное, – голос у Иры заметно осип. – Сейчас мы скажем, что никого нет, и она уйдет.

Дверь открылась.

– А бабушки нет! – одновременно выкрикнули сестры.

Цыганка замерла на пороге, звякнули на ее руках браслеты.

– Нет? – спокойно переспросила она, и брови на ее лице поползли вверх. – Нет так нет, – благодушно согласилась она, оглядываясь.

– И платка у меня нет, – на всякий случай сказала Ира, пятясь к дивану.

– Я знаю, что он у тебя есть. – Цыганка подошла к столу, тронула рукой заварочный чайник. – Не здесь. Иначе он давно был бы у меня… Столько шуму из-за старой тряпки!

– Зачем он вам? – спросила Ира.

– Ты знаешь… – На Иру она посмотрела злыми нехорошими глазами. – Ты уже все знаешь. А это тяжелый груз для маленькой девочки.

– Я не маленькая, – насупилась Ира. – Что вы сделали с Пашкой и Артуром?

– Я – ничего. Это все ты сделала! Пока платок не окажется у меня, они будут его искать и мучиться. Как про́клятые. Пожалей брата! Он долго так не выдержит.

– У меня ничего нет, – как заведенная, повторила Ира.

– А ты не боишься, что с твоей подругой Женей может что-нибудь произойти? – вкрадчиво спросила Валя.

– У вас ничего не получится! – Выскочила вперед Катя. – Вещи эти – не ваши. Они вернутся к владельцу.

– Какому владельцу? – выпрямилась цыганка. – В живых никого не осталось. – Слово «в живых» она выделила особенно.

– А мальчик? – коротко бросила Ира.

– Мальчик? – Цыганка перевела на нее взгляд. – Это сказка, придуманная вашей бабушкой.

– А вы спросите у Артура, – закричала Ира, – кто ему помешал меня сегодня догнать!

– Не смог, вот и не догнал, – спокойно ответила Валя. – Никакого мальчика нет, так что платок лучше отдайте мне.

– «Платок отдайте мне», – передразнила ее Катя. – Говорят же, нет платка! Вы что, не слышите?

– А ты, я смотрю, выздоровела?

Валя протянула руку, собираясь схватить Катю за плечо. Взвизгнув, та вскочила на диван и вдруг заревела в голос.

– Чего вы хотите от нас? – встала перед цыганкой Ира. – Зачем к нам пришли? А?

– Вы здесь на время, – растягивая тонкие губы в улыбке, произнесла Валя. – Поживете – и домой отправитесь. Так? Какая вам разница, что будет дальше? Послезавтра суббота, за вами приедут родители и заберут вас отсюда.

– Почему это они нас заберут? – буркнула Катя, шмыгая носом. – У нас еще пол-лета впереди.

– Уезжайте! – приказала им цыганка.

– Не уедем!

– Хорошо. – Цыганка пошла к двери. – Тогда вы отсюда никогда не уедете.

– Только попробуйте нас тронуть! – побежала за ней Ира. – Тогда я отдам платок хозяину.

– У платка не может быть хозяина, – грозно произнесла Валя. – У него может быть только хозяйка!

Дверь за ней закрылась. Ира вернулась к дивану. Уткнувшись носом в подушку, Катя тихо плакала.

– Ты что? – толкнула ее Ира. – Перестань. Подумаешь, говорить она всякое умеет! Что она может сделать? Ничего. Видишь, она даже подчинить нас себе не смогла. И Пашка вновь стал нормальным. Осталась ерунда. Пристроим платок, и все закончится.

– Как ты его пристроишь? – всхлипнула Катя. – Будешь по лесу бегать, пока тебя волки не съедят?

– Не реви. – Ира внезапно ощутила страшную усталость. Второй день подряд она почти не спит. То в лес бегает, то из леса, то за призраками, то от них…

Она посмотрела на себя в зеркало. Да, видок у нее сейчас еще тот. На голове черт знает что, глаза красные, руки и коленки исцарапанные. Щеки ввалились. Так и похудеть недолго! Станет она такой же тощей, как Катька. Куда такое годится?

Глава десятая Когда становится очень жарко

Ира выбралась на крыльцо. Находиться в доме, рядом с рыдавшей сестрой, не было больше никаких сил. А без нее куда она пойдет?

Уставшая за день деревня готовилась к вечеру. Скоро во всех домах зажгутся уютные огни. Люди будут сидеть за столом, пить чай с пряниками, смотреть телевизор, говорить о чем-нибудь хорошем. И никаких кошмаров. Они даже не догадываются, что где-то там, в темноте, бродит хмурый Полозов, мечтающий разделаться со всем человечеством. Что между деревьями рыщет волк в поисках новой жертвы. Что переливает из сковородки в миску плавленый воск цыганка. Они никогда не увидят, как гаснут в вечерних сумерках жуткие глаза леса. Как выходит на опушку мальчик… Чтобы отомстить. За что? Кому? Знать бы, как успокоить всю эту сумасшедшую компанию! Что нужно сделать, чтобы они оставили всех в покое?

Сестра бродила взад-вперед перед домом. Катька, устав сидеть в одиночестве, выглянула на улицу.

– Ира, – негромко позвала она. – Ирка! – Ей никто не ответил. – Ах так! – рассердилась Катя. – Опять меня бросили!

Ей было обидно, что в последнее время ее постоянно оставляют одну, что все самое интересное проходит мимо нее. Ну и ладно! Теперь она своего не упустит! Сколько можно считать ее больной и немощной? Тоже мне, трагедия! Ну, слабость, ну, от резких движений у нее кружится голова. Но разве это болезнь? Болезнь, это когда тебе операцию делают. А все это – так, поболит и пройдет, забудется.

Одно не забудется – сны, мучившие ее во время этой странной болезни. Ей снился лес, старая дорога и страх, исходивший, казалось, от самих деревьев.

Но чаще всего она видела себя в цыганском доме. Вот она медленно крадется по террасе, пробирается через кухню, открывает дверь в комнату. Ее окружают темные фигуры. Она начинает метаться между ними, кричать. Натыкается на стол. Здесь все уже готово для ритуала. Свечи, порошки, тонкий нож, исписанные листы бумаги, миска с густой желтой массой. Катя ищет дверь, кричит, но ее берут под руки, насильно подводят к столу. Она видит, как дверцы шкафа открываются, и чья-то рука тянется к верхней полке, где стоит шкатулка. В следующую секунду шкатулка оказывается на столе. Ловкие руки откидывают крышку, звякают браслеты. Сверху лежит белый гребень с зеленым плоским камнем, под ним – ржавый ключ, несколько старинных монет. Все это переложено сухой травой с тяжелым дурманящим ароматом. От запаха у Кати кружится голова, ей хочется спать, глаза сами собой закрываются. И уже через полуприкрытые веки она видит, как над ней заносят нож…

От страха она просыпается, сразу попадая в другой сон. Стола в комнате нет, есть только шкаф. Его дверцы хлопают, пытаются поймать Катю. Куда бы она ни кинулась, он тут же оказывается в этом месте и разевает створки, чтобы проглотить ее…

Много разных жутких снов снилось Кате. Но один, со столом, запомнился ей больше всего. И сейчас, когда сестра все ей рассказала, Катя поняла, что именно доставали из шкафа в ее сне – шкатулку с вещами, когда-то принадлежавшими ведьме. Видимо, без них Валя не могла колдовать.

С крыльца хорошо был виден цыганский дом. На заднем дворе Валя ругала Артура. Тот согласно кивал, теребил руками край футболки.

– Баб, ну хватит, – наконец выкрикнул он, отбегая к забору. – Я все понял!

Хлопнула калитка, заскрипел старый велосипед. Цыганка ушла в дом.

– «Я все понял», – передразнила Катя Артура. Потом попробовала сказать эту фразу на разные голоса, поймала нужную интонацию, удовлетворенно самой себе кивнула и сошла с крыльца. Она была готова наведаться в гости к цыганам и узнать, стоит ли в шкафу, около стола в комнате, шкатулка? И если стоит, то что в ней лежит?

Это же не разбой будет, не воровство яблок. Она только зайдет и взглянет одним глазком. Никто и не узнает, что она там была. Кому от этого будет какой-то вред? Никому.

На заднем дворе цыганского дома у будки сидела собака и лениво чесала бок. По желтому песку гуляли куры. Красивый петух с разноцветным хвостом взлетел на перевернутую собачью миску, захлопал крыльями, но кукарекать не стал. Передумал. Гордо оглядел свое хозяйство и спрыгнул на землю. Скрипнула дверь. Валя, на ходу пнув собаку в бок, ушла в курятник.

Путь был свободен.

Катя прошмыгнула к крыльцу, толкнула низкую дверь, на ощупь прошла по темному коридору.

В кухне никого не было. А кому здесь еще быть? Настя у колодца, Артур укатил, Валя на заднем дворе.

Дом был хорошо знаком ей – по снам. Тесная кухня, скрипучая дверь, заставленная кроватями комната. А вот и шкаф. Тот самый, двустворчатый.

Катя потянула на себя правую дверцу. Встав на цыпочки, дотронулась до верхней полки. Там под полотенцем стояла деревянная коробка. Нет, не коробка – шкатулка. Катины пальцы скользнули по ее гладкому боку. Так не достать. Нужен стул.

Пока она тащила его через всю комнату, успела рассмотреть, что на столе стоит подсвечник с тремя свечами, в сковородке тоже лежат свечи, рядом стоит пустая миска и лежит большой кухонный нож. Да, все так. Но было и кое-что другое. На блюдце с золотой каемкой лежала маленькая фигурка, вырезанная как будто из куска мыла. Это была девочка, кругленькая, в юбочке, с косичкой. В ее голову и грудь были воткнуты булавки. При взгляде на эту фигурку у Кати нехорошо стало на душе. На кого-то она очень похожа…

Думать об этом некогда. Нужно спешить!

Со стулом дела пошли веселее – шкатулка оказалась у нее в руках. Красивая, с мозаичным рисунком, покрытая толстым слоем пожелтевшего лака. Под крышкой – монеты, трава…

Хлопнула дверь, послышалось кудахтанье. Валя возвращается! Катя машинально прижала к себе шкатулку. Если ее сейчас здесь застанут, то…

Скорее на улицу. Там Ирка! Там бабушка!

Не тратя времени на ступеньки, Катя прямо с крыльца спрыгнула в кусты. Дверь еще не успела вернуться на место, как ее распахнули вновь.

– Артур! Ты еще здесь? – послышался недовольный голос цыганки.

Катя отползла в сторону.

– Баб, ну хватит, – протянула она, стараясь подражать голосу цыганенка. Получилось похоже.

– Что ты здесь делаешь? – заговорила Валя, не подозревая, что общается не с внуком. – Что я тебе говорила?

Она вглядывалась в темные кусты, в руках у нее билась черная курица.

– Я все понял, – промямлила Катя уже выученный кусок «текста».

– Понял? – продолжала возмущаться цыганка. – Тогда почему ты здесь торчишь?

– Понял, говорю! – Катя сомневалась в том, что правильно произнесет другие слова.

Цыганка потопталась на месте, видимо, ожидая, что внук подойдет к ней поближе.

– Артур! – позвала она.

Катя решила больше не испытывать судьбу и стала пробираться к забору. Шкатулка ей мешала. Бросить бы, но руки сами крепко ее держали, не желая выпускать. Ладно, она потом ее вернет, посмотрит дома, вместе с Ирой, и вернет. На крыльцо положит или перекинет в огород…

Чтобы добраться до своего дома, ей пришлось перелезть через их общий забор и пробежать по грядкам.

В шкатулке все было таким же, как и в ее сне. Трава, белый гребень с зеленым камнем, ржавый ключ, монеты…

В коридоре послышался плаксивый Ирин голос:

– Не знаю я, где она!

Катя взглянула в окно. У крыльца стояла баба Риша, на земле лежал Ирин велосипед. Катя быстро сунула шкатулку в печку, загородила ее старыми газетами для растопки.

В кухню влетела разъяренная Ира.

– Ты где была? – грозно спросила она. – Куда тебя понесло? Я уже подумала, что тебя украли!

– Ирочка! – Катя кинулась сестре на шею.

– Что еще? – нахмурилась Ира. – На минуту тебя нельзя оставить, обязательно что-нибудь учудишь!

– Пойдем! – Катя потянула сестру к печке.

Рассказать обо всем в двух словах казалось невозможным. Ира только заговорила было, как в кухне появилась бабушка.

– О чем шепчетесь? – проворчала она. – А ну руки мыть, за стол – и спать.

Сестры побежали к умывальнику. Катя скакала вокруг Иры, то в одно, то в другое ухо сестры быстро-быстро пересказывая случившееся.

– Это же воровство! – удивилась Ира, дослушав ее историю до конца. – Теперь цыганка нас съест. Без масла!

– Никакое не воровство! – легкомысленно отмахнулась от слов сестры Катя. – Мы только посмотрим и вернем. Валя и не заметит. А потом, вдруг она без этих побрякушек колдовать не сможет? Представляешь, как здорово! Мы ее тогда сами покусаем.

– Хорошо бы… – Ира уже ни в чем не была уверена.

Появление Артура никого не удивило.

Цыганенок был мрачен, он хмурил брови, не поднимал глаз от земли, и вообще являл собою вид крайней степени отчаяния.

– Чего тебе? – грозно напустилась на него Ира.

Артур повертел в руках блестящую заколку.

– Не теряли, – хором сказали сестры.

– Знаю, – вздохнул Артур, – это я никак из кармана ее не выкину.

– Починил велосипед? – ехидно спросила Ира.

– Починил, – мотнул головой Артур. – Вы за молоком-то ходить будете?

– Не нужно нам вашего отравленного молока, – огрызнулась Ира. – Сами пейте! Или у вас его никто брать больше не хочет?

– При чем тут это? – Артур пропустил мимо ушей Ирины замечания по поводу яда в молоке. – Вы перестали приходить днем. Вот мать и спрашивает, может, вы хотите его по вечерам брать? Она корову подоила, если надумаете – приходите.

– Не надумаем! – отрезала Ира. – С нас хватит!

– Надо бабушку спросить, – отступила к крыльцу Катя.

«Вечно эта Катька поддается на всяческие уговоры», – со злостью подумала Ира, оборачиваясь. Но сестра уже скрылась в доме. Ира взглянула на цыганенка. Тот ковырял ногой песок.

«Изображает из себя неизвестно что, как будто он совершенно ни при чем во всей этой истории!» – все больше и больше накручивала себя Ира. Ей очень хотелось сказать Артуру какую-нибудь гадость. Она уже открыла рот, но тут на крыльцо выскочила сияющая Катька.

– Бабушка сказала, чтобы мы быстро сходили за молоком и возвращались, – выпалила она. – Она уже картошку жарит!

Артур победно улыбнулся, пропуская Катю вперед. Ира, тяжело вздыхая, поплелась за ним. Неужели этот день никогда не закончится? Еще Артур этот все время под ногами крутится! И смотрит так, словно ничего не произошло – не было инцидента в лесу утром и их столкновения у колодца днем. Идет как ни чем не бывало, словно весь день дома просидел.

– Зачем ты ей помогаешь? – догнала соседа Ира.

– Она попросила вас позвать, я и позвал, – невозмутимо ответил Артур.

Логика железная.

– А прикажет убить – убьешь?

– Совсем, что ли, больная?

– Она же тебя послала следить за мной рано утром – ты и помчался в Воронцовку! – набросилась на него Ира.

– Какую Воронцовку? – не понял Артур.

– Вы с Пашкой поехали за мной в Воронцовку, – повторила Ира.

– Ты что? – В голосе цыганенка слышалось неподдельное удивление. – Я до двенадцати спал!

– В лесу за тобой волки погнались, – настаивала на своем Ира. – Ты не можешь этого не помнить!

– Какие волки? – возмутился Артур и покрутил пальцем у виска. – Ты что, спятила? В этом лесу волков сто лет не было! Одни зайцы остались.

Ира задохнулась от возмущения. Сначала он на нее охотился, а теперь от всего отпирается! Главное, без паники, сейчас она все выяснит.

– У тебя велосипед ломался сегодня? – спросила она осторожно.

– Нет, – мгновенно ответил он. – Отчего бы ему ломаться?

– Ира, – робко позвала Катя сестру. – А может, тебе все показалось?

Разговор их она, конечно, слышала.

– А как же шкатулка? А твои сны?

– Вы бы сказок поменьше читали, – зло процедил Артур. – Малолетки…

– На себя посмотри! – накинулась на него Ира.

– Показалось вам, – сплюнул Артур. – Здесь много кому что кажется…

Кажется?!

У Иры все похолодело внутри. Нет! Ей не могло все показаться! Это было бы очень страшно, окажись все так на самом деле.

У цыган в окнах горел свет. Ира остановилась у крыльца. Идти дальше ей не хотелось.

– Мать, наверное, еще не до конца корову подоила. – Артур стоял в дверях. – Сейчас она выйдет.

– Кать, – зашептала Ира сестре на ухо. – Ты ему не верь! Все было! Заболела ты точно из-за цыганки.

– Что ты мне-то говоришь? – обиженно буркнула Катя, крепче обнимая банку. – Я вообще эти два дня дома была. Это ты где-то бегала.

– Подожди, – заторопилась Ира. – Я все видела! И лес, и волков, и мальчика. А Воронцовка? Там же памятник стоит!

– В лесу есть травка такая, – задумчиво произнес Артур, – в низинках растет. Дурман-трава называется. Пахучая до жути. Я как-то прилег в зарослях… Потом еле выбрался. Башка неделю болела. Может, пока ты по лесу бегала, нанюхалась этой травы, вот глюки и померещились? – Он ушел в глубь террасы. – Пришли, – крикнул он кому-то в доме.

– Нет, – испуганно вскочила Ира. – Это все происходило по-настоящему!

Ей стало обидно. Отчего этот Артур все время влезает? Его загипнотизировали, он ничего не помнит – а туда же! Указывает! Она еще сможет доказать, что все это было. Есть шкатулка, есть платок, есть Воронцовка, в конце концов. Она может попросить Ларису рассказать все еще раз!

В сердцах Ира пнула землю мыском ботинка. Еще раз! Еще!

– Что ты там делаешь? – равнодушно спросила Катя. Она уже, оказывается, сидела на ступеньках крыльца, отставив банку в сторону, тяжело привалившись к перилам. – Пойдем домой, – жалобно попросила она.

– Эй, ты чего? – Вернувшаяся тревога неприятными иголочками кольнула Ирины ладошки. – Что с тобой?

Катя вздрогнула, тело ее обмякло. Она мягко сползла с крыльца, ткнулась лицом в землю. Ира попыталась приподнять Катю, но та стала неподъемной, забилась, захрипела.

– Катя!

Словно от боли, лицо сестры сморщилось, губы ее скривились, обнажив крепко сжатые зубы, широко распахнутые глаза смотрели в небо. Она конвульсивно вздрагивала, ее руки и ноги с глухим звуком стучали по земле.

– Катька!

Первым желанием Иры было бросить все и убежать – до того все это было невероятно! Но она заставила себя остановиться, глубоко вдохнула и вернулась к сестре.

– У тебя что-то болит? – прошептала она, глядя в округлившиеся Катины глаза.

– Проклятье, – прохрипела Катя сквозь сжатые зубы.

– Что?!

Ира медленно выпрямилась.

По проклятьям у них был только один специалист. Цыганка.

Дверь у нее над головой хлопнула.

– Заходи! – позвала ее Валя.

Глава одиннадцатая Охота на медведя

– Ты подожди, ладно? – забормотала Ира, поглаживая сестру по плечу. – Полежи здесь. Я сейчас! Только загляну туда и вернусь. Секундочку! Не больше. Ты и заметить не успеешь, как я снова буду рядом с тобой. Во всем разберусь – и обратно. Ты не бойся. Все будет хорошо. Все обязательно будет хорошо!

Последние слова она сказала уже не сестре. Это не ее Ира уговаривала, а себя. Не бояться! Идти вперед. Довести дело до конца!

Катя, вздрагивая, лежала на земле, ее белая футболка ярким маячком выделялась в сумерках. Единственное светлое пятно в этом мрачном дворе. Оно казалось таким маленьким и беззащитным, что Ира уже готова была спуститься с крыльца и пойти обратно. Но нет, она никуда не убежит, не спрячется. Вот она уже взошла по деревянным ступенькам, вот уже под ее кедами – мохнатый коврик, лежавший у порожка, вот она уже берется за медную ручку двери… Ну, будь что будет!

Ее окружала тишина большого, хорошо обжитого дома. Тикали часы, капала вода, покачивались на окнах шторы, кошка вздыхала во сне, под полом скреблась мышь.

Посереди залы высилась сгорбленная фигура старой цыганки. Напротив Вали стоял Артур. Три свечи, горевшие на большом круглом столе, хорошо освещали его лицо. Было оно белым до синевы. Синюшные губы повторяли вслед за бабкой какие-то слова. Иру поразили его глаза. В них была лишь пустота. И главное – они меняли свой цвет: от серого до красного, а потом становились темными. Когда они налились густой чернотой, голова цыганенка дрогнула, и он улыбнулся.

– …найдешь его, – бормотала цыганка на одной ноте. – Далеко он не уйдет, в лес не сунется, побоится. Значит, скоро вернется домой. Как только заметишь, что он возвращается, подойдешь к его крыльцу, воткнешь в дерево булавки – во все четыре угла. А под ступеньки положишь вот этот нож. Ступит он на нож, и из его ног потечет кровь, войдет в дом, и булавки рассекут его сердце пополам. И когда переполнится он кровью и потечет она у него отовсюду, войдешь ты и прикажешь ему идти ко мне. Ступай!

Артур кивнул, оторвал взгляд от бабки и посмотрел мимо нее на Иру. Уголки его губ дернулись в знакомой, еле заметной усмешке. Валя резко повернулась.

– Ступай, – повторила цыганка внуку. – С ними я сама разберусь. – И через секунду добавила: – Уже разобралась!

Артур послушно обошел бабку и исчез в полутьме кухни.

– Не подходи! – завизжала Ира, выставив вперед руку с подхваченным по дороге веником. – И немедленно перестаньте мучить Катьку! Я не знаю, что вы здесь делаете и чем мы вам помешали, но я вас не боюсь! Если моя сестра из-за вас умрет, я сожгу ваш дом. Я расскажу, кто вы и что творите. Меня все поддержат. Я припомню вам, как вы толкнули под грузовик следопыта! Придет милиция, и вас увезут в тюрьму!

Цыганка по-барски улыбнулась, отворачиваясь к столу. Сковородка, миска, две метелочки, сделанные из черных птичьих перьев, фигурка на белом блюдце.

– Ничего нельзя изменить, – властно произнесла цыганка, занося руку над блюдцем. В ее пальцах блеснула булавка. – Ничего уже не изменишь. – Булавка мягко вошла – Ира приподнялась на цыпочки, чтобы лучше видеть, – в белую куколку, лежавшую на блюдце. – Да, вы забрали у меня шкатулку. Но это уже неважно! События идут своим чередом.

Еще один укол. Он болью отозвался в Ириной голове. Вспомнилась Катька, как она корчилась на земле. Это где-то уже было – колдовство с помощью фигурки: наносишь вред копии – страдает оригинал.

– Твоя сестра умрет. Не сейчас, позже, когда шкатулка вернется ко мне. – Цыганка взяла сковородку, резким движением опрокинула ее содержимое в миску. – Вы все умрете! Смотри!

Валя сунула Ире под нос миску. На дне ее застывал оплавившийся бугристыми холмиками воск. Особенно выделялись три возвышения, перечеркнутые штрихами-крестиками.

– Вот он, знак! – потыкала коричневым пальцем в миску цыганка. – Здесь все написано, все рассказано. Это ваша судьба.

Иру словно парализовало. Она глядела в миску, изучала бугорки и впадинки на белом воске и ничего не понимала. Ярко выделялись три холмика, на одном из них получилась как будто оградка из оплывших капель. Сбоку словно поднимались высокие языки пламени. На каждом холме по две трещинки, похожие на вдавленные кресты. Ира тронула миску, повернула ее. Теперь крестики и холмики стали черточками лица, превратив восковой отпечаток в портрет мальчика из леса – Васи.

Безумная дорога на Воронцовку. Шуршание травы под волчьими лапами. Холодный равнодушный взгляд лешака. Все это вспомнилось, страх ледяным кулачком толкнул Иру в желудок, в голову, в переносицу…

– А-а-а! – Ира выбила миску из рук цыганки и с веником наперевес кинулась на их обидчицу. – Ненавижу! – визжала она, тыча своим оружием во все стороны. – Немедленно прекратите! Оставьте нас в покое! Убирайтесь!

Миска упала на пол. Воск единой спекшейся массой вывалился из нее и раскололся. Цыганка метнулась за стол.

– Все, все умрут! – как болотная змеюка зашипела она, сминая белую фигурку. – Только я останусь. Только мне все будут подчиняться. Меня станут бояться! Я! Я наследница ведьмы!

– Прекратите! – Ира дернула на себя скатерть. Свечи, упав, погасли. Стало темно.

Раздался грохот – это цыганка впотьмах пробиралась к выходу.

– Стой! – Ира налетела на стол, запуталась в скатерти. – Пусть все будет, как раньше!

Стол опрокинулся, полетели стулья. Один из них сбил Иру с ног, и в тот же момент рядом с ней прошуршала юбка.

– Вернитесь! – Придавивший ее стул не позволял Ире быстро вскочить на ноги. – Все равно я найду вас!

Ира выползла из-под мебельной баррикады.

– Мяв! – возмутилась пробегавшая мимо кошка.

– Тебя тут еще не хватает! – в сердцах крикнула Ира, бросаясь следом за ней.

Она хотела придержать дверь рукой, но ее вдруг пронзила жуткая боль. Выронив веник, Ира схватилась за кисть, почувствовала, как под пальцами растекается что-то теплое и вязкое – это вскрылись недавние кошачьи царапины.

– Кошка, – прошептала она, еле держась на ногах от внезапно возникшего головокружения. – Кошка! Она превратилась в кошку. Надо задержать кошку. Черную. В черной комнате.

Во дворе было еще светло, поэтому Ира успела заметить, как к забору метнулась какая-то тень, поднырнула под него и стремглав понеслась по улице.

– Все равно я тебя найду. На вас, проклятущих, всегда находится управа! На каждую нечисть – своя чисть.

Ира резко выдохнула, прогоняя из головы ватную слабость, и побежала за зверьком. Злоба придала ей сил, страх отогнал усталость.

Добежав до остановки, кошка свернула в заросли кукурузы.

«Только бы не в Воронцовку!» – взмолилась Ира, головой вперед ныряя в зеленые заросли. Ей все казалось, что вот-вот она настигнет проклятого зверя. Что еще немного – и она наступит ей на хвост, упадет на маленькое тельце – сделает все, чтобы остановить это сумасшествие.

Лес недовольно смотрел на нее из-под насупленных бровей зелеными глазами.

Лес… Вася… Волки… Лешак ее из леса живой не выпустит.

Кошка вдруг исчезла. Вот только что она бежала в нескольких шагах впереди Иры, и внезапно черный силуэт слился с серыми сумерками.

Ира закашлялась и перешла на шаг. Не догнала! Упустила! А Катька осталась одна! А если она без подоспевшей вовремя помощи умрет?

Кукурузные стебли зашуршали – то ли от ветра, то ли оттого, что кто-то Иру догонял! Страх вновь толкнул ее «кулаком» в живот, ноги заледенели. Она рванулась вперед, вылетела на край поля и чуть не столкнулась с цыганкой. Задержала дыхание, шагнула назад, в заросли кукурузы, пока ее не заметили.

Валя сидела на земле. Юбки вокруг нее образовали круг, как защитное поле – не подступись!

Перед ней стоял председатель. За шиворот он держал Артура.

– Избавиться от меня захотела? – злобно закричал Полозов. – Решила, что я уже не нужен? Щенка своего ко мне подослала? А я вот он!

Председатель выпрямился. Цыганенок безвольно болтался в его крепких руках.

– Что ты, что ты, – засуетилась Валя. – Почему избавиться? За тобой он послан. У меня все готово. И помешать нам никто не сможет.

– Поздно! – Полозов бросил к ногам цыганки коробку, ту, что Валя отдала Артуру. С булавками и ножом. – Я теперь все сам сделаю, раз ты даже с девчонками не можешь справиться.

Они посмотрели на Иру. Увидев свою преследовательницу, цыганка завыла и бросилась на нее. Для пожилой женщины бросок был внушительным. Ира не успела шевельнуться, как оказалась в костлявых руках Вали.

– Убью! – вопила она. – Задушу!

Ира задергалась, вырываясь из ее цепких пальцев.

– Все из-за вас, вредные девчонки! Любопытные маленькие отродья! – орала Валя.

– Отстаньте от меня! – Из последних сил билась к ней Ира.

– Хватит этих кошачьих концертов!

Полозов разжал руку. Артур безвольной куклой рухнул к его ногам.

– Я сделаю все, что ты скажешь, Василий Иванович, – забормотала Валя, на коленях подползая к председателю. – Все твои недруги падут, все будет по твоему желанию. Только прикажи!

– Поздно приказывать! – Полозов достал платок из кармана. Грязно-оранжевый, с истершейся серебряной нитью. С петухами на концах. – Вот он! Случайно нашел. Вижу, твой гаденыш на крыльце крутится, – я за ним. Глянул под крышу, а под балкой – тряпка. Платок! Сам ко мне в руки пришел! Теперь во мне вся сила. Самостоятельно все сделаю, ни у кого помощи не попрошу. Я двести лет жил в этом лесу и верил, что когда-нибудь мое время придет. Я вернулся, чтобы отомстить людишкам, прогнавшим мою мать! Воронцовки больше нет, и она уже не возродится. То же самое станет и с Вязовней. Деревня исчезнет с лица земли, ее поглотит огонь. Ничего не останется! И никого!

Валя попятилась.

– Ты не сделаешь этого, – закричала она, пытаясь дрожащей рукой загородиться от председателя. – Не посмеешь!

Полозов резко наклонился вперед, ударился всем телом о землю… И поднялся – уже в облике огромного бурого медведя.

В том месте, где он упал, появилась глубокая темная канавка. Из нее взвился дымок, появились первые языки пламени.

Ира на четвереньках попятилась, споткнулась о лежавшего на земле Артура.

– Вставай! – толкнула она цыганенка.

Медведь тяжелым взглядом исподлобья наблюдал за людьми.

Огонь взвился стеной – и обрушился на кукурузное поле. Сухие листья запылали.

Цыганка заорала низким грудным голосом, попятилась, скрылась в кукурузных зарослях. Пламя, казалось, только и ждало этого – оно устремилось следом за ней.

Медведь медленно, как бы нехотя, поднялся на задние лапы. По полю разнесся протяжный низкий вой.

Ира затормошила Артура, но он приходил в себя слишком медленно. Не дождавшись, пока ее товарищ по несчастью придет в себя, в два прыжка Ира выбежала за пределы огня, оказавшись рядом с медведем.

За ней прыгнул и Артур.

– Совсем больная!.. – начал было он, но, увидев зверя, замер. – Кто это?! – прошептал он, став таким же бледно-синюшным, каким был недавно – в доме.

– Это, – Ире вдруг почему-то стало весело, – дух лесной. Местное привидение! Решил всех нас тут попереубивать. Только ты ведь в это не веришь! И вообще – ты ничего не помнишь!

Медведь опустил лобастую голову и пошел на ребят, оттесняя их в огонь.

– Обходи его, – шепнула Ира, отбегая в сторону. – У него платок! Вся сила в этой тряпке!

– Какой платок? – Под тяжелым взглядом медведя Артур попятился, голой пяткой наступил на горевшую траву.

Дальше все произошло мгновенно. Обожженный, Артур завопил, бросился подальше от языков огня. Медведь, не ожидавший такой голосовой «атаки», шарахнулся. Они столкнулись. Цыганенок кувыркнулся через бурого монстра, перекатился с его шеи на спину.

– Держись! – крикнула Ира, налетев с кулаками на оборотня.

Зверь заметался на тропинке и огромными скачками помчался к лесу.

Ира побежала следом. На ходу она подхватила подвернувшуюся под руку суковатую палку.

А вот и первый волк. Он стоял у края поля, оскалив морду, шерсть на его загривке встала дыбом. Всем своим видом он давал понять, что человек здесь не пройдет.

– Артур! – крикнула Ира в глубину темного леса.

Медведь выскочил сбоку. Каким-то чудом Артур все еще удерживался на нем верхом. Не успев свернуть, медведь врезался в застывшего в боевой стойке волка. Все трое кувырком полетели под елки.

Ира задохнулась от ужаса. Ей представилось, как звери дружно, на пару, терзают тело несчастного цыганенка.

– Прекратите! – закричала она, опуская палку на спины копошившихся под деревьями тел, надеясь, что бьет она не Артура, а зверей.

Раздался жалобный вой.

– За меня! За Катьку! – выдыхала Ира, тыча своим оружием в темный мохнатый клубок.

Первым не выдержал волк. Заскулив, он отпрыгнул в сторону. Медведь ударом лапы выбил у Иры оружие. Оба проследили взглядом за падением палки и вдруг заметили в высокой траве что-то темное.

Платок!

Ира и медведь бросились к платку одновременно. Волк тоже было дернулся, но его ухватил за хвост Артур.

– Стоять! – кровожадно крикнул он. Зверь по-щенячьи заскулил.

– Отдай! – рыкнул медведь, останавливаясь в двух шагах от своей цели. – Мое!

– С чего это вдруг? Ты уже двести лет как помер! – не сдавалась Ира.

– Нет! – упрямо замотал головой медведь. – Все равно мое!

Они стояли друг напротив друга. Между ними лежал платок. Но никто пока что не решался сделать последний шаг. Ошибка – и кто-то проиграет. Навсегда.

– Ты умрешь! – пророкотал медведь.

Ира поморщилась:

– Я это уже слышала!

– Тебя убьет лес и сила старой колдуньи, – упрямо повторил медведь.

– Значит, она была колдуньей? – Ира приготовилась к рывку. – А говорили, лечила травками, заговаривала боль. Мол, зря ее из деревни выжили.

– Она была моей матерью! – тяжелым басом пророкотал возмущенный медведь. – Нас прогнали из Вязовни. Нас не пустили в Воронцовку. Она умерла! А я остался. Меня взял к себе лес, чтобы я мог отомстить. Меня разбудили, потому что мое время пришло! – Медведь мельком глянул Ире за спину, в его глазах заплясали, отражаясь, яркие языки пламени. – Сгорят деревни, высохнут реки, сдохнут животные…

– Что же останется?

– Лес. Вечный лес. Там буду жить я – его охранник, его защитник, его повелитель и слуга. Лес вечен. И я вместе с ним!

– Не дождешься!

Платок!

Медведь зубами уцепился за один его край, Ира ухватилась за другой. Рывок зверя был таким сильным, что Иру протащило по земле. Оборотень зарычал от злобы.

Слабая ткань не выдержала, двухсотлетние нитки расползлись. Медведь замотал головой. Платок разорвался. Ира отлетела в сторону.

– Не помер за двести лет, помрешь сейчас! – заорала она, пряча свою добычу в карман. – Будь ты хоть трижды дух, тебе не пересилить человека!

Она выкрикивала проклятья, потрясая над головой кулаком. И не замечала, что ее никто не слышит. Медведь медленно пятился к лесу, низко опустив голову к земле.

– Проклятье! – выдыхал он из себя слова. – Проклятье! Платок! Я умираю!

Чем дальше он уходил в лес, тем меньше становился похожим на зверя. Вот вместо морды проступили черты лица Полозова. Вот он стал меньше, тоньше… Это уже был не председатель, а прыщавый тощий парень. Он вскочил на ноги, но земля как будто не держала его. Он еще больше съежился, превращаясь в маленького мальчика. У его ног мелькнула серая тень.

– Ага! – махнула в его сторону остатком платка Ира. – Плохо без платочка-то!

Мальчик обиженно засопел, готовый расплакаться.

– Не реви, – наставительно произнесла Ира, – в следующий раз будешь вести себя лучше!

Мальчик прищурился. Ох и нехорошие у него при этом стали глаза… Радость Иры от недавней победы улетучилась. Неужели это еще не конец? Неужели впереди – новые страхи и мучения?

Маленький Вася беспомощно прикрыл голову руками.

Ира успела лишь обернуться. Огромная ель бесшумно падала на нее. На нее и лешака. Хлестнули по ее голым рукам колючие ветки. И тут же, крест-накрест, на первое дерево рухнуло второе. А потом еще, еще! Ира оказалась запертой между двумя стволами. Ей ничего не оставалось, как заорать от ужаса – теперь ее хотел уничтожить сам лес.

– Мама!

От гула падавших деревьев у нее заложило уши. Лес застонал. Закружилась сорванная с ветвей листва, заскрипели сосны.

Ира полезла через стволы – стоять на месте нельзя, надо двигаться, выбираться из-под завала!

И вдруг она увидела Васю.

– Бу! – выдохнул он, растворяясь в листве.

Ира попятилась, свалилась со ствола, больно ударилась спиной о землю. Извернулась, вставая на четвереньки. Из-под ветвей на нее смотрел волк. Он прижал к голове уши, недовольно прислушиваясь к скрипу ветвей.

– Убирайся! – Ира погрозила кулаком в ту сторону, где бесчинствовал обиженный мальчик. – Тебя никто не помнит! Ты никому не нужен! Твоя сила уже не действует!

Из последних сил она вытащила обрывок платка и принялась рвать его на мелкие части.

– Ничего не осталось, – хрипела она. – И тебя уже нет!

Лес завыл с новой силой. Ураганный порыв ветра согнул деревья пополам, взметнул с дороги песок. Послышался крик боли и отчаяния. От него у Иры заложило уши. Она с трудом подняла голову.

Кричал Вася. Он висел в воздухе, подхваченный ветками деревьев, и медленно таял. Обрывки платка ветер взметнул вверх. Ударил гром. Ире показалось, что в голове у нее что-то взорвалось. В глазах потемнело. И тут кто-то потащил ее из-под завала. В панике она представила, что это председатель нашел ее, чтобы загрызть.

– Пусти меня, гад! – завопила Ира, брыкаясь.

– Дура! – послышался голос цыганенка. – Хватит лягаться! Ты мне чуть губу не разбила!

Ира развернулась, увидела среди веток Артура. Вполне себе живого и невредимого.

– Держись! – крикнул он, протягивая ей ладонь.

Ира вцепилась в его руку и полезла из-под веток.

Лес все еще бушевал, гудел ветер, деревья хлестали друг друга длинными ветвями.

– Ты как? – отдуваясь, спросил цыганенок.

– Вроде ничего, – неуверенно произнесла Ира. В голове у нее стоял такой гул, что толком разобраться было невозможно.

– А мне этот противный волк штаны порвал! – возмутился цыганенок, разворачиваясь к Ире задом, где зияла хорошая дырища.

– Зато живой, – хихикнула она, разглядывая видневшиеся сквозь прорехи Артуровы трусы в цветочек.

– А дорогу-то завалило!

Дорогу на Воронцовку перегородило несколько упавших деревьев. Теперь, пока не приедут трактора, пока все это не растащат, никто в заброшенную деревню не попадет. И оттуда тоже никто не приедет, не придет.

Вася… Никуда он не делся. Для видимости исчез, порадовал благодарных зрителей спецэффектами. Но платка-то больше нет. Что его здесь еще держит?

Шкатулка! С вещами его мамки! Ее надо уничтожить! И все закончится. Закончится… Как бы ей хотелось, чтобы все это закончилось…

Ира сидела на траве и плакала. Сил куда-то идти у нее не было. Над ее головой гудел лес, тьма наступала. А она не шевелилась. Пусть и правда все горит синим пламенем! Она очень устала.

Она почти утонула в своем сопливо-отчаянном состоянии, когда до ее слуха донесся далекий рокот. Как будто ворчание грома. Или? Тарахтение мотоцикла!

Мотоцикл! Это же…

– Пашка!

Ира приподнялась на коленях. Из-за поворота медленно выехал мотоцикл.

– Ира! – охрипшим голосом звал ее брат.

Слезы сами собой потекли из глаз.

Пашка, такой вредный, противный Пашка, родной, ненаглядный Пашка, прямо перед ней остановил машину.

– Ну, знаете ли, мелюзга, – буркнул он, склоняясь к сестре. – С вами не соскучишься! Тебя куда, дуру, понесло?

– Пашенька! – кинулась ему на шею Ира. – Увези меня скорее отсюда!

– Началось, – поморщился брат. – Садись, давай! Сейчас тебе бабка дома устроит!

– Здесь еще где-то Артур должен быть, – вспомнила Ира.

– Он прочесал мимо меня со скоростью курьерского поезда. Уже, наверное, дома сидит, мамкины булки ест. Одна ты в прятки играешь. Какой черт тебя сюда понес?!

– Там лес… – всхлипнула Ира.

– Лес как лес, – продолжал ворчать Пашка. – Завтра туда сходишь. С Катькой и пойдешь.

– Как она? – Ира забралась в седло, уткнулась носом в спину брата.

– Тебя все ждут, волнуются. Там какая-то твоя подружка пришла, за вещами.

«Женька», – улыбнулась Ира.

– И отчего это ты такая… – Брат попытался подобрать слово помягче, но выпалил то, что хотел сказать: – Дурная!

– Просто… Понимаешь, – устало забормотала Ира. – Есть вещи, о которых не надо вспоминать, чтобы они не возвращались к жизни. А мы… мы просто оказались рядом. Рядом – больше ничего. И никому об этом не расскажем. Чтобы призраки остались там, где им и положено. Где их оставили… Понимаешь?

Павел ее не слушал. Мотор тарахтел. Гудел ветер в деревьях.

Из трубы их дома вился дымок.

– Что это? – заволновалась Ира.

– Бабка мусор жжет.

– Какой мусор?

– Все, что в доме нашла, в печке сожгла. На кухне спать невозможно. Я к вам переселюсь.

Не дожидаясь, пока мотоцикл остановится, Ира слетела на землю.

– Ненормальная! – выкрикнул Пашка.

Но Ира уже помчалась к дому.

В печке лежит шкатулка, которую Катька стащила у цыганки. Ее нужно уничтожить! И если бабушка шкатулку найдет, то все придется начинать заново…

Ира ворвалась в кухню. В печке тлел умиравший огонь. Жар волнами исходил от беленых стенок.

– Ты где была? – обиженно спросила Катя.

– За цыганкой пошла, – призналась Ира.

Что происходит? Почему все такие спокойные? А как же пожар? А как же лес, заваливший дорогу на Воронцовку?

– Зачем? – не отставала от нее сестра. Выглядела она так, как будто с ней вообще ничего не было – румяная, довольная.

– Ты что, ничего не помнишь – ни про платок, ни про шкатулку? – осторожно спросила Ира.

– Ты это о чем? – Катя отложила баранку, отодвинула чашку.

Из-за стола тихо встала Женя.

– Ты обещала зайти, – робко произнесла она. – Я ждала-ждала… Ты не против?

– Подожди. – Ире сейчас было не до Жени. Она во все глаза смотрела на сестру. – Ты же болела! Цыганка наколдовала… Я у председателя полплатка отвоевала. Теперь шкатулка…

– Это что, книга такая? – насупилась Катя. – Без меня читала?

– Да какая книга! – задохнулась от возмущения Ира. – Цыганка колдуньей стала…

– Валя? – хихикнула Катя. – Ты что? Какая из нее колдунья?

Ира вспомнила цыганку Валю, ее худую фигуру, блеклые глаза. И правда, какая из нее колдунья? Это все сказки, что цыгане воруют детей, ворожбой занимаются. Обыкновенные люди… И отчего это Иру на ночь глядя в лес понесло? Почему она так рвалась обратно домой? О чем хотела сказать? Что-то про лес… А что – лес? Обыкновенный. Цыганка? Какая цыганка?.. Настя?.. Что-то было про медведей и волков? Ну да, видела она их – в зоопарке. Здесь-то они откуда взялись бы?

Ира провела ладонью по лбу, словно смахнула последние сомнения, широко улыбнулась, придвинула стул поближе к столу.

– И правда, – легко согласилась она. – Какая из нее колдунья?

Лес стирал человеческую память. Если знает один – знают все. А о том, что случилось, лучше никому не помнить, чтобы не повторилось то, что уже было.

Девочка по имени Смерть

Глава первая Город во Франции

Юрке снилось непонятное. Нудный голос заставлял его убираться в комнате. Юра Пулейкин ногой спросонья дернул, отбрыкиваясь от ведра, которое кто-то во сне поставил прямо перед его носом. Вода из ведра выплеснулась, размокшей медузой из него выплыла тряпка. Лужа получилась какой-то подозрительно грязной… И в этот момент Юра проснулся.

Неприятный осадок, поселившийся у него на душе, дополнился ворчанием мамы – из-за несобранного Юркой портфеля, несъеденной им же каши и перепачканных чем-то брюк.

– Далеко ты в таком виде собрался?

Мамин окрик вывел сына из задумчивого состояния. Кто же это его во сне на путь истинный наставлял? И с чего бы? Вроде «великий день уборки» пока что не маячит на горизонте. Тяжелым камнем на душу Юрки легло беспокойство. Как бы им в классе контрольную не устроили! Предупреждений не было, а учителя о таких вещах заранее говорят.

– В школу я собрался! – Юрка боролся со шнурками, но они сегодня явно были на стороне условного противника.

– Ты на себя-то посмотри! Рубашка мятая! Хоть бы в брюки ее заправил!

– Да все нормально. – Ладно, шнурки подождут до лучших времен.

– Где твоя расческа? На кого ты похож?

– На человека я похож.

Зеркало висело в прихожей, на самом удобном месте, но Юрка Пулейкин предпочитал в него особенно не вглядываться. Нос, уши, пухлые губы – что нового он может там увидеть? Вообще, зеркала – не для мужчин.

– На неандертальца ты похож, а не на человека! Остановись.

И что это у родителей за манера – с утра человеку настроение портить? Подумаешь, рубашка у него задралась, а на брюках пятно! Как будто от рубашки успеваемость зависит! Он думает не рубашкой, а головой.

Мама начала одергивать на сыне одежду, поправлять рубашку, вытягивать завернувшийся воротник куртки.

– Ты же умный парень, все сам понимаешь… – бормотала она.

Ага, умный. Если умный, то что он здесь делает?

– Ну, и почему шумим? – Под шагами старшего брата недовольно скрипнули паркетины.

В отличие от Юрки он был широкоплечим, футболку его оттопыривал «наетый» на чипсах и гамбургерах живот.

– Родителей надо слушаться! – С целью подтверждения правоты своих слов Борис потянулся. Эка роскошь – чтобы он вышел из комнаты в восемь тридцать утра. Обычно раньше десяти он свою персону никому не являет, и вдруг такая резвость! – Ты что, рукколы объелся? Не груби матери!

Как будто кто-то кому-то успел хоть слово против сказать!

Мать вытащила из кармана младшего сына смявшийся носовой платок, начала складывать его и на секунду выпустила Юрку из рук. С места Пулейкин-младший рванул, соответствуя смыслу своей фамилии, – со скоростью пули.

– Убью! – донеслось до него – тоже со скоростью звука. – Придешь домой расхристанным – не знаю, что я с тобой сделаю!

– А я добавлю, – то ли хохотнул, то ли зевнул старший брат.

После такой угрозы домой Юрке и правда торопиться не следует! Но домой – это потом, сначала школу бы пережить. А при столь веселеньком утре какой может получиться день?

Правильно – неудачный.

И начался он соответствующим образом – с сочинения. И тема «хорошая» – «Кем я хочу быть…» Словно у кого-то в принципе есть выбор?

* * *

Жили-были… Кто там мог быть? Пускай будут Кот в Сапогах и Три Поросенка. Каждый занимался своими делами. Один крестьян обманывал, другие домики строили. Что было после того, как все свои дела они переделали? Правильно: дальше их делать принялись – один продолжил крестьян обманывать, другие – домики строить. А какой во всем этом толк – их не волновало. Что им светило на горизонте? Поросятам – стать холодцом, а Коту – воротником для куртки. Это было настолько очевидно, что их и не спрашивали, кем они хотят стать. Поэтому они продолжали строить и обманывать, строить и обманывать… И неплохо жили, между прочим! Людей же почему-то с первого класса мучают одним и тем же вопросом: кем ты станешь, когда вырастешь?

«Мальчик, мальчик, сколько тебе лет?» – «Через месяц будет пять!» – «А сын-то у вас – оптимист!»

Кто же знает, что там будет, когда все мы вырастем?… А тут вот так сразу – садись и пиши сочинение!

Когда Юрка был маленьким, ему хотелось быть милиционером. С высоты своего метра с кепкой Пулейкину казалось, что от милиционера зависит жизнь города – как он скажет, так и будет. Еще и боятся его все. Лет в семь ему хотелось быть пожарным, потом – учителем. В ближайших планах (это уже лет в тринадцать) – учиться бы получше, чтобы родители поменьше ругались. Но это не всегда у него получалось, поэтому ругали Юрку постоянно. Дальше с желаниями наступила полная неясность. Никем он не будет! Просто вырастет. Мамина бухгалтерия его не привлекала, папин офис – тоже. Отец с работы приходил злой и уставший, ну и какой прок так бездарно тратить свою жизнь? Старший брат, Борис, витал где-то между сноубордом и горным велосипедом, за ним и не угонишься.

«Кем я хочу быть?»

Выведенная мелом на доске тема сочинения буквально свербила склоненные над партами затылки. Девчонки – понятно, хотят стать актрисами и манекенщицами. А пацаны? Футболистами, хоккеистами, президентами – парочка, еще парочка военными – выбор-то небольшой.

В президенты, что ли, Юрке податься? То-то мама будет рада! Купит он ей тогда персональный вертолет и отправит в бесконечное путешествие.

У сидевшей перед Юркой Васьки все уже распланировано заранее – она хочет быть переводчицей и ездить в разные страны. Вербицкая весело оттарабанила такой ответ на уроке английского, когда училка задала им похожую тему. А Юрке куда податься? Что там другие-то строчат?

Влад Муранов уже почти все написал, сидит с независимым видом, проверяет свое «народное творчество». Отчего это у него будущее такое короткое? Зато Емцов старается, прямо писатель доморощенный. Коготков тоже склонил над тетрадью свою лобастую голову. Хаецкая с Пустячной перешептываются, делят одно будущее на двоих.

А Юрка? Что – Юрка? Ему хочется просто быть. Уже немало! А вообще – здорово, что есть вот такая неопределенность. Мечтай не мечтай, что будет – то и будет, и какой смысл сейчас об этом гадать?

«Хочу быть», – вывел он философскую фразу и поставил точку. Больше ничего в голову не приходило. Зачем давать подсказки судьбе? Пускай она сама его направляет. Может, ему на роду написано Гарри Поттером стать, а он сейчас будет размениваться на водителя комбайна?

Впереди хихикнули. Вербицкая успела обернуться и прочитать, что он написал.

– Не смешно! – фыркнула она.

Пулейкин собрался было ей ответить, но Алевтина Ивановна постучала карандашом по столу, призывая к тишине.

Русичка – полная, «заранее» утомленная, – проходит она между рядами парт, поворачиваясь боком. Велела всем писать сочинение и устроилась за столом, смотрит в окно. Коготкову не повезло – он сидит напротив училки, та то и дело принимается сверлить его нехорошим взглядом. А зачем на него смотреть, когда мыслей у него – никаких.

– Коготков, ты почему у соседки списываешь? – вздохнула учительница. – Ее будущее? Так она женой чьей-то станет, детей рожать будет. И ты вслед за ней?

Все с облегчением засмеялись.

– Пулейкин, а ты почему расслабился? – не выпускала ситуацию из-под контроля русичка. – Жизнь свою надо уже сейчас планировать.

– Предсказатель я, что ли? – Думать о глобальном Юрке не хотелось. – Как я могу знать, кем буду!

– Никто от вас не ждет предсказаний! Просто поразмышляйте! Большие уже, скоро вам профессию выбирать, а у вас в голове ветер.

Ученики вновь задумались, сильнее нажимая на ручки.

Пулейкин взлохматил свои буйные вихры, надеясь, что приток воздуха к голове даст положительный результат. Поставил в конце своего предложения еще две точки. Получилось многозначительно.

Он бы, наверное, поставил еще точек десять (кто даже такую мелочь может заранее предсказать?), но тут дверь класса открылась, и вошел директор.

– Алевтина Ивановна, не помешаю?

Класс грохнул – все встали с мест, принялись активно изучать сочинения друг друга, поэтому не сразу заметили, что вместе с Иваном Васильевичем в класс просочился кто-то еще. Невысокая девушка в черном, с косыми плечами, в платье, ухитрилась бесшумно скользнуть к первой парте, опереться на нее маленькой ручкой и застыть. Лицо печальное, смотрит в пол.

– Вот, седьмой класс, принимайте новенькую, – обреченно вздохнул директор. – Анна Леонова, приехала к нам из Франции.

– Француженка, что ли? – привстал Митька Емцов и первым попал под холодный пронзительный взгляд новенькой.

– Ее родители работали в Алансоне. Ну, кто читал Дюма? Помните, у него был такой герой – герцог Алансонский?

– Герцогиня, что ли? – «тормознул» Митька.

– В этом вы сами разберетесь. Осваивайся, Аня.

И директор ушел. Вот тогда-то они и разглядели новенькую. Она мышкой проскреблась по ряду парт, села на свободное место.

– Тебе там будет удобно? – растерянно спросила Алевтина Ивановна.

Новенькая застыла, в упор глядя на учительницу.

– Мне будет удобно, – ответила она через долгие десять секунд, упирая на слово «будет».

– А что вы проходили по русскому? У себя… там? Или у вас другие дисциплины преподавали?

– Не волнуйтесь, я догоню.

Она положила на стол белый лист бумаги и взяла ручку.

– А тетрадки у тебя нет? – Алевтина Ивановна бочком начала пробираться к парте новенькой.

– Писать в тетради на первой странице – дурная примета, – ровным голосом выдала Аня. – Я пишу на листах. Если хотите, буду их сшивать.

– Нитками, что ли? – бараном уперся в свои вопросы Емцов.

Аня вновь долго сверлила его взглядом и вдруг крутанула лежавший перед ней лист.

Митька смутился, опустил глаза и быстро-быстро вычеркнул последнее предложение в своем творении.

– Заканчиваем работу! – хлопнула в ладоши Алевтина Ивановна и пояснила для Ани: – Мы сочинение пишем. Ты пока посиди. Хочешь, дам тебе книжку почитать?

– Еще десять минут до звонка, – подала голос новенькая и взглянула на доску. – Можно я тоже напишу, кем стану в будущем?

– Ну, пиши, – по-царски разрешила ей учительница.

И новенькая начала строчить на листке. Словно будущее ей заранее выдали при рождении – спустился к ней ангел с пергаментом под мышкой, а в нем все-все написано, чтобы человек потом не мучился с определением своего места под солнцем.

* * *

– Что же ты там делала, в своей Андалузии? – насели на новенькую мальчишки, как только все вырвались на перемену.

Они разминались, готовые напасть на неказистую одноклассницу. Сейчас они устроят ей перекрестный допрос с пристрастием! Ох, она у них порыдает! Ее было даже не жалко. Одета убого, несимпатичная, глаза какие-то водянистые, заметно хромает, пишет на листах! Хочешь выпендриться? Получай!

– Алансон, – поправила Леонова. – Я там родилась.

– И что? – выказал Емцов презрение к незнакомому городу. Хотя, раз его имя носили герцоги, наследники престола, городок, наверное, не так уж и плох. Есть в нем что-то…

– И все. – В лице новенькой не было заметно ни испуга, ни волнения. Говорит спокойно, даже как будто с некоторым превосходством. – Кстати, не ходи на физкультуру, – обратилась она к Митьке.

– С чего это вдруг? – напрягся Емцов.

– Не ходи.

Митька хохотнул и отошел в сторону. Высокий, крепкий, ценил он в школе один предмет – физру. С чего это вдруг ему на урок не ходить?

Но с момента получения этого неожиданного совета у него все стало как-то странно валиться из рук и являть некое несоответствие действий с желаемым результатом. Спортивные штаны оказались порваны, футболка была грязной, в кедах развязался один шнурок, и Митька споткнулся на разминке. А во время игры в футбол он заработал хороший ушиб колена. Кто ему врезал – парень не заметил. Толпа игроков налетела на него и схлынула, оставив на асфальте извивавшегося от боли Емцова.

«Скорую» учителя вызывать не стали. Юрка с Владом предложили дотащить приятеля до дома. Емцов стонал и охал. Когда он наступал на ногу, боль простреливала по всему его телу, застревала в позвоночнике. Перебинтованное колено не гнулось.

– Это все та горгона жидковолосая, – шипел Митька, обвисая на руках приятелей. – Ты видел, какие у нее глаза? Сглазила меня, дура хромоногая!

– При чем здесь это? – пыхтел Влад. – Обыкновенная игра была, как всегда. Подставился ты, вот тебе по колену и врезали. Медсестра сказала, пройдет.

– Ага, пройдет! – выл Емцов, то и дело останавливаясь. – Ты чего, не слышал, как она мне советовала на физру не идти? Сама же все и подстроила. Черт, черт, черт! Она меня инвалидом оставит!

– Случайность, – прошептал Юрка. Хотя ни в какую случайность он не верил. – Поймаем ее, поколотим, она нам все расскажет.

– Что же рассказывать, если случайность? – Последнее слово Митька буквально проблеял. Веселее никому от этого не стало. Выглядел Емцов очень плохо.

– Ну, ладно! – Влад остановился передохнуть. – Пока ты будешь дома сидеть, мы все выясним. И если что – сами разберемся.

Дома Митька отлеживался недолго. Его распирала жажда справедливости и мести. Что такое?! Какая-то кривоногая и криворукая дура будет ему жизнь портить! Рентген, перевязки, мази, процедуры – и через три дня он прихромал в школу… чтобы в очередной раз взвыть от ярости.

* * *

Что-то за это время произошло. Что-то неуловимое. Класс разделился. Раньше все они колыхались эдаким равнодушным болотцем, без разграничения на «своих» и «чужих». А теперь словно красную черту в воздухе провели – все девчонки были с новенькой. Они дружно ходили за ней толпой, заглядывали в ее бесцветные глаза, ловили ее слова, высказываемые ее хрипловатым голосом.

– Чего случилось? – спросил Емцов у притихших друзей.

– Ничего, – отвернулся к левому окну Влад.

– Ничего, – отвернулся к правому окну Юрка.

– Это что такое, я спрашиваю?! – Митька ткнул пальцем в шушукавшихся у первой парты девчонок.

– Это они на картах гадают – кого вызовут, а кого нет.

– И как?

– Все совпадает.

– И кого?

– Сейчас поймешь.

Шебуршание смолкло, потом что-то сказала Анька, и девчонки вновь загомонили. Группка распалась. Девчонки потекли к своим партам. Кто-то это делал очень быстро: усаживался, доставал учебник и начинал шумно перелистывать страницы. Остальные с любопытством оглядывали класс, сочувственно смотрели на парней.

– Видал? – Юрка потянул из рюкзака учебник – только что он получил с десяток насмешливых взглядов. В другом конце класса двоечник Андрюха Коготков тянул на одной ноте:

– Дай учебник! Ну чего, тебе жалко, да? Тебя же не спросят. Ну, дай учебник!

– О! Емцов! Как нога? – В класс ворвался учитель истории, Дмитрий Степанович. Резко закрыл за собой дверь. Резко повернулся к классу: – Почему ты молчишь?

Забыв о боли, Митька выбрался в проход.

– Можно я урок отвечу?

– А ты готов? – историк сверкнул белозубой улыбкой из-под усов.

– Нет, но я все равно хочу, – искренне признался Емцов.

– Да ты погоди, – учитель попытался остановить рвущегося в бой Митьку. – Давай лучше… – он быстро взглянул в журнал, – Коготкова послушаем. Он давно мечтает двойку исправить.

– Не мечтаю я, – нехотя поднялся Андрюха, которому так и не дали учебник. – Могу и других пропустить вперед.

– Спросите меня. – Митька дохромал до доски, по пути опираясь на парты одноклассников.

– О чем же ты хочешь нам рассказать?

Емцов попытался восстановить в памяти насмерть убитые кластеры с информацией по истории. Что-то там было с Иваном Грозным и Смутным временем… Кажется, на Русь кто-то напал…

– О том, как наши против врагов воевали. И победили, – выдал Митька, суровым взглядом окидывая притихших одноклассников. Ни дать ни взять – князь Пожарский перед походом.

– Ага, – растерянно пробормотал Дмитрий Степанович, вновь уткнувшись в журнал. – Про войну хочешь рассказать?

Митька специально не смотрел на новенькую. Вот взглянет он на нее, а она от его взгляда моментально испепелится!

– И про войну тоже.

– А я разве про войну задавал? – Учитель попытался выглядеть строгим, вроде сам сейчас на войну пойдет.

– Культура и быт семнадцатого века, – торжественно пропела Васька Вербицкая.

– Вот давай, Василиса, и иди к доске, – обрадовался историк. – А ты, Митя, послушай… Я тебя в следующий раз спрошу.

– Обещаете? – воинственно поджал губы Митька.

– Конечно, конечно…

Емцов похромал обратно. В спину ему летела уверенная дробь Васькиных слов – после предупреждения Аньки она успела подготовиться.

– И так – третий день подряд, – прокомментировал Влад.

– И вы терпите?! – возмутился Митька.

– А что тут терпеть? – Юрка пульнул бумажным шариком в ногу возвращавшейся после блестящего ответа Ваське. – Удобно.

– Да ни фига не удобно – зависеть от какой-то лохматой кукушки! А если она соврет, ты будешь выглядеть дураком!

– Почему это соврет? Она всегда правду говорит, – вздохнул Пулейкин.

А на следующем уроке он и сам нарвался на предсказание.

Шла занудная химия. Рука Юрки с зажатым в ней карандашом непроизвольно потянулась к Аньке-Андалузии. У нее же такая спина: не ткнул ее карандашом – считай, день прожил зря. Прямая, как струна. И словно бы такая же железная, как рельса.

Не железная, как выяснилось.

От укола Андалузия дернулась, повернулась. Взгляд пронзительный. Глаза бесцветные.

– А я что? – сразу ушел в защиту Юрка. Карандаша в его руке уже нет, плечами пожимает – никто, мол, ее не трогал. Ей все показалось!

– Пулейкин, – мрачно изрекла Леонова, взгляд не отвела. До самых мозгов просверлила Юрку своими буравчиками-зрачками. – Ты бы лучше к урокам готовился, тебя сейчас химичка спросит!

Вот ведь черт!

Юрка засуетился, понимая, что все равно ничего не успеет, пропал он.

– Пулейкин, – вызвала его Людмила Петровна. – Ты чего прячешься? Выходи!

– Убью! – прошептал одними губами Юрка, выбираясь из-за парты.

«Моли» с «омами» дружной стайкой запрыгали вокруг него, ссыпались в кучу валентности и атомные заряды частиц.

– Два, садись!

– Кто бы сомневался, – прищурила белесые глаза Анька.

Ну, Андалузия! Ну, держись!

– И никакая она не Андалузия, – возмущалась на перемене Вербицкая. – Алансон – это во Франции, а Андалузия – в Испании.

– Нарываешься, – прошептал Юрка, чувствуя, как что-то неприятное зашевелилось в его душе. Нечто такое, что невозможно сдержать, если оно решит взять верх. А тогда – все. И правда – убьет он ее!

Анька Леонова, она же Андалузия, то бишь Алансон, «выскреблась» из класса.

– У, Горлум! – нервно прошептал ей в спину Митька Емцов и спрятался за низкорослого Влада Муранова.

Но Анька не услышала. Она прохромала своей невозможной походкой по коридору – правую ногу выворачивает, с трудом протаскивая ее вперед. Черные негустые волосы топорщатся на голове, собираясь на шее в невообразимый хвостик. Личико маленькое, с остреньким носиком, с таким же остреньким подбородком, с некрасивыми бесцветными глазками. И глаза эти всегда смотрят очень пристально. Что еще? Молочная рыхлая кожа убивала какое бы то ни было желание назвать это существо «милой девушкой». Горгона – ее имя!

– Храбрые – за спиной у кого-то! – возмущенно бросила Вербицкая и побежала за новой подружкой. – Эй, подожди!

За ней потянулись Олька Хаецкая и Лерка Пустячная. Верная гвардия кардинала.

Митька забыл, как дышать. Ведь если Васька сейчас расскажет Андалузии, что он про нее сказал, то – все, жизнь закончится. Можно смело идти и биться башкой хоть об стол самого директора. Хотя это не поможет, потому что Анька все, что ей нужно, предскажет и устроит какую-нибудь пакость.

Она может – это мальчишки поняли с самого начала. А ведь как все мирно начиналось – пришла в класс новенькая. Хорошее начало для хорошего триллера! Ко всем приходят новенькие – и ничего, а к ним заявилась – и началось…

– Она чего, ведьма, что ли? – недоумевали поначалу ребята.

– Человек просто умеет гадать на картах, – фыркали девчонки.

Ну да, умеет. Картонные картинки в ее маленьких пухленьких пальчиках так и мелькали. Легко падали друг на друга короли и валеты с недоумевающими лицами (как? они подчиняются… этой?), нагло ухмылялась пиковая дама, таинственно мерцали тузы. Выпадала дорога, встреча, неприятный разговор. И ведь все сбывалось! Кто бы сейчас вспомнил время, когда они жили без предсказаний? Не было этого! Точно, не было.

Разглядывая дневник с только что полученной двойкой, Юрка не испытывал ничего, кроме раздражения. Кому нужна вся система образования, если какая-то приезжая колдунья может предсказать, кого и когда вызовут?

– Не расходимся, не расходимся, – захлопала в ладоши химичка. – У нас классный час! Я попросила Аню Леонову рассказать нам о Франции, где она прожила несколько лет.

– Франция, – заблеял Митька, – это такая страна… – он хихикнул, – где живут французы.

– Очень смешно, Емцов, – перекрывая голосом собственные хлопки, отозвалась Людмила Петровна. – Свои актерские таланты ты покажешь на уроке литературы, когда тебя попросят прочитать «Песнь о Вещем Олеге…»

– Еще накаркаете, – скис Митька. К пророчествам он в последнее время относился настороженно.

Аня вышла к доске и стала своим нудноватым хриплым голосом рассказывать о Франции. О том, как все хорошо там и как все классно здесь. По ходу дела выяснилось, что жила она в этом распрекрасном месте недолго. Папа уехал на новое место работы и забрал дочку с собой. А мама-француженка осталась там. Видимо, так до сих пор и варит лягушек с ужами где-нибудь на болоте.

На Юркину парту упала записка. Васькин почерк. Сидела она теперь рядом с андалузской колдуньей, а значит, перед Пулейкиным. Он пытался у Вербицкой пару раз списывать уроки, так что этот ровный частокол букв был ему знаком.

– Чего тебе? – спросил он, заранее предчувствуя что-то нехорошее.

Васька повела плечами, перекинула косу за спину. Кончик ее хлестнул по парте. Самое время было дернуть за эту косу, но Юрка сдержался. Вот сейчас Васька как заверещит, а потом Андалузия на него как нашлет дождь из креветок… Нет, давайте жить дружно!

Ничего ему не оставалось, кроме как прочитать записку.

«Алансон – место, где раньше проходили шабаши ведьм».

– И что? – перегнулся через парту Пулейкин.

– Юра! – тут же отреагировала учительница. – Это неуважение к товарищу!

– Видал я таких товарищей в гробу, – проворчал Пулейкин, доставая из кармана телефон.

Интернет бодро выдал ему массу информации про шабаши и место их проведения. И ни фига это был не Алансон. Чаще всего шабаши проходили в Вальпургиеву ночь на пике Броккен, в немецких горах Гарц. Где Гарц, а где Алансон! Но все равно странно…

– И что? – дернул за лямку Васиного сарафана Юрка.

– Она нам сама рассказывала. Говорила, что знаменитая предсказательница Мария Ленорман оттуда, из Алансона.

– И что?

– Пулейкин! Имей совесть! – перекрыла его негромкий шепоток своим зычным голосом Людмила Петровна.

– А чего сразу совесть?

Класс облегченно заржал.

– Выйди в коридор!

Юрка бы поспорил, он бы и остался. Но увидел, что Анька улыбается, и не выдержал:

– Ну ладно! Мы еще посмотрим, кто кого!

В коридоре он быстро набрал в поисковике: «Мария Ленорман». Ничего интересного не нашел. Ну гадалка, ну напророчила Наполеону победу и падение, ну предсказала смерть Робеспьеру и Марату (кстати, кто это?). Муравьева-Апостола тоже повесили – а вот нечего было бегать по гадалкам и спрашивать о будущем. Что-то все сплошные смерти…

Юрка приник ухом к двери класса. Андалузия вещала о своей непростой жизни.

На душе у Юрки завели свои песни черные кошки, заскребли когтями по больным местам. Вот ведь навязалась новенькая на их голову! Это она сейчас им только вызовы к доске и контрольные предрекает. И еще вопрос, почему все сбывается – потому что так и должно быть, или потому что она так сказала. А ну как она кому-то накаркает смерть? Что же, тому человеку теперь помирать? Только потому, что ему об этом сказали?!

* * *

После звонка первыми из класса вышла девчонки – Васька с Леркой и Олькой, за ними, как мафиози в окружении своих головорезов, похромала Андалузия. Или как ее теперь звать? Госпожа Ленорман? Зазевавшиеся девчонки подтягивались к остальным. Ну да, Леонова им еще пригодится, впереди контрольных – видимо-невидимо!

Емцов взглядом показал, что надо бы это дело обсудить. Друзья покинули класс последними. Митька припадал на пострадавшую конечность. Пулейкин подумал, что чем-то они с Андалузией сейчас похожи – оба не сильны на ноги.

Далеко они не пошли, остановились под козырьком школы. Шел нудный осенний дождь – холодная вода падала на еще теплую землю. Душно было, парило. В воздухе стояла неприятная морось. Прячься – не прячься, все равно казалось, что ты стоишь по уши в воде.

– Она над нами издевается, – прошипел Митька, с ненавистью глядя на промокший мир.

– Почему издевается? – Влад закутался в куртку – осенью он начинал мерзнуть, ходил в перчатках и заматывался в шарф. – Она ведь только предсказывает, и все время правильно. Что же плохого в этом?

– Она не предсказывает, а каркает! – не сдался Емцов. – Если бы она никому ничего не говорила, никого бы и не вызывали.

Юрка согласно закивал. Все так и есть на самом деле. Если эта мысль пришла в голову не ему одному, значит, она правильная.

– Никому плохо от этого не становится! – поторопился защитить новенькую Муранов. – Всем только хорошо – успевают подготовиться. Учиться лучше стали.

– Интересно, а она может предсказать то, что я сейчас сделаю?

Через школьную площадку прошуршала стайка девчонок – королева и ее свита. Никто не задался вопросом, что они делали на улице в дождь, какого водяного змея зазывали. Хотя это странно, что они не разошлись по домам, а носятся вокруг школы. Клад ищут? А может, закапывают?

– Вы шуганете девчонок, а я ею займусь. – Митька и не заметил, как стал избегать называть Аню по имени, словно само сочетание этих звуков могло ему чем-то повредить.

– Я с тобой, – шагнул следом за приятелем Юрка. Нет, он не сможет играть с девчонками в догонялки, пока его приятель будет погибать под смертельными чарами колдуньи! Помирать – так с музыкой. Хоть напоследок колдунье от него достанется!

– Я чего, один останусь с девчонками? – напрягся Влад.

– Там все свои, – «успокоил» его Пулейкин.

Муранов нахмурился. Видок у него был такой, как будто друзья предложили ему кинуться под танк со связкой гранат.

Так он и сделал. Кинулся. Разве что глаза не зажмурил.

– Васька! – побежал он наперерез девичьей стайке. – Ненормальная! Стой!

– Муранов, в лоб захотел?

Остановилась не одна Вербицкая. Остановились все, кроме Андалузии. Та все топала и топала, картинно уходя в дождь.

– Сказать чего хочу… – не чувствуя рук и ног, прошептал Влад.

– Ну? – придвинулись к нему Лерка Пустячная и Олька Хаецкая.

– Дура ваша Андалузия, и вы вместе с ней! В ведьмы всем вам захотелось, припадочные? И это еще не все!

Последние слова он крикнул уже на бегу. Девчонки рванули следом за ним. Плана особенного у него и не было – он мог только увести одноклассниц подальше и отдаться им на растерзание. А разъяренные девчонки – это надолго.

Юрка с Митькой переглянулись. Еще неизвестно, чья миссия окажется сложнее!

Аня Леонова скрылась за кустами. Дождь прекратился. Сквозь облака прорезался луч солнца. Туман заклубился, заволновался. Друзья заторопились.

– Сейчас подойдем, а ее там и нет, – прошептал Митька.

Пулейкин кивнул. Но они оба ошиблись.

Она там была. Стояла, силуэт ее был чуть размыт туманом. Солнце осветило ее фигуру. И медленно, словно нехотя, за Аниной спиной вдруг начала подниматься огромная тень. Она не лежала на земле, как ей было положено по законам физики, а нависла над Леоновой, норовя обрушиться на нее и проглотить. Чем больше силы набирало солнце, тем заметнее тень росла, а вокруг нее, как ореол, загоралось огненное свечение. Сначала выделялся только красный цвет, потом он стал распадаться на краски спектра. Вот появился фиолетовый цвет, синий, между ними втиснулся желтый, потянувший за собой зеленый. Закончив «перебирать» все цвета радуги, свечение принялось за повторение этой игры. И уже не видно было Андалузии. Только туман – и эта огромная, все выше и выше поднимавшаяся фигура, окруженная цветным ореолом.

– Черт! – прошептал Митька.

Призрак шевельнулся. Свечение словно бы сломалось. Огромная эфемерная рука потянулась вперед, как будто хотела подхватить Юрку с Митькой.

– Быстро! – дернул приятеля Пулейкин.

– Ага! – только и смог ответить Емцов.

Они побежали прочь, цепляясь друг за друга, словно эти касания давали им ощущение реальности – оба они живы, все как прежде.

Призрак начал таять и вскоре исчез в гаснущих лучах солнца.

Вновь зарядил дождь.

– Ты видел?! Нет! Ты видел? – орал Митька, от страха забывший про свою больную ногу. – Она знала! Все знала! Что мы за ней пойдем!

– Это… как это она?… – слегка заикаясь от нервного потрясения, прошептал Пулейкин.

– Как, как! Волшебные слова произнесла, и нас этот монстр чуть не сожрал!

Они уже не бежали, а быстро шли дворами, подальше от школы. Разговаривая, мальчишки забегали друг перед другом, чтобы видеть лицо собеседника. Чтобы лишний раз убедиться: приятель тоже испуган, а значит, ни одному, ни другому все это не показалось. Все было на самом деле! И Годзилла в тумане, и свечение. Не будучи в силах справиться с волнением, Митька еще и подпрыгивал на здоровой левой ноге.

– Девки-то наши – сумасшедшие! – вопил он. – С кем связались! Она же и их всех угробит!

– А чего делать-то?

– Как чего? – Митька всплеснул руками. – Гнать ее отсюда на фиг!

И захромал под вновь зарядившим дождем.

– Ты куда? – растерялся от такого стремительного поворота событий Пулейкин.

– Готовиться надо! – махнул ему на прощание рукой Емцов.

Юрка полез в карман за телефоном. Что делать с ведьмами, он не знал, а тем более не понимал, к чему нужно готовиться. Серебряные пули, что ли, им придется отливать? Или колоду карт купить?

Муранова что-то не видно. Не угробили бы его девчонки!

Глава вторая Шабаш на горе Броккен

Утром Юрка удрал в школу еще до того, как мать взялась за его воспитание, а брат явил миру свою персону. По дороге он в киоске купил карты. На коробке была нарисована пиковая дама. Она недобро, с прищуром, смотрела на Юрку, не обещая ему ничего хорошего.

Емцов задерживался, и поэтому Пулейкин выложил свое приобретение перед Владом. Тот на секунду закрыл глаза, словно надеялся, что мир за это время изменится, из жестокого и злого превратится в добрый и справедливый.

После вчерашней пробежки он был каким-то подозрительно тихим. Вместо новенького рюкзака пришел со старым портфелем. Куртка у него тоже была другая. Словом, имел он вид человека, побывавшего в серьезной передряге.

– Это зачем? – прошептал Муранов печально.

– Пока не знаю, – тоном Штирлица отозвался Пулейкин.

Короткий звонок, предупреждающий, что через пять минут начнется урок, заставил друзей вздрогнуть, словно это был не обыкновенный, знакомый им уже не первый год звук, а набатный колокол – сигнал того, что печенеги вот-вот ворвутся к ним в класс.

– Муранов, почему ты не в форме? – с порога спросила Людмила Петровна, уже с утра чем-то недовольная.

– В стирке она, – хмуро отозвался Влад.

– Где это ты так испачкался? – Химичка просверлила Муранова нехорошим взглядом, словно проверяла его джинсовый костюм на состав материи. – Я смотрю – ты и рюкзак стираешь!

Друзья понимающе молчали. Влад ничего им не рассказал, но по всему выходило, что вчера убежать от девчонок ему не удалось.

Явившийся наконец-то Митька посмотрел на печального Муранова.

– Будем жечь, – изрек он после короткого размышления.

– В каком смысле?! – прошептал Влад.

– В прямом! – Емцов подхватил стул и поволок его из класса.

– Емцов! Ты куда? – Людмила Петровна за ними бдила – как все женщины, она чутко реагировала на уровень напряжения в классе. А сейчас в ее любимом восьмом «А» вот-вот готовы были полететь шаровые молнии – до того обстановка накалилась.

– Там в коридоре лампочку вкручивают, с банкетки до плафона не достают! – соврал Митька и пошел дальше, чуть не сбив стулом первую парту, за которой сидели Хаецкая с Пустячной. Девчонки проводили парней взглядом гремучих змей и тут же повернулись – чтобы обсудить случившееся с Васькой.

– Ты хочешь убить ее табуреткой? – дергал приятеля за локоть Юрка всю дорогу, пока они шли по притихшему в ожидании звонка коридору. – Давай сначала поговорим! Может, она начнет себя вести по-другому! Про вчерашнее спросим. Никто же не умер, все живы.

– Нечего с ней разговаривать, – отрезал Емцов. – Мы ее сразу исправлять начнем!

Митька запихнул стул в туалет, плотно прикрыл за собой первую дверь, вторую подпер шваброй – чтобы туда не ломились.

Они стояли перед обычным предметом школьной мебели и смотрели на него так, словно он вдруг приобрел некие магические качества, превратившись в Волшебную Шляпу Хогвардса. Отныне всякий, кто сядет на его потертое сиденье, станет если не волшебником, так гоблином. А может, и тем и другим вместе.

– Ведьм всегда жгли на кострах, – повторил Митька.

– А еще их топили, – проявил осведомленность Пулейкин.

– В каком смысле? – втянул голову в плечи Влад.

– Связывали и бросали в реку, – мрачно сообщил Юрка. – Если женщина не тонула, значит, она была ведьмой.

– А если тонула?

– Значит, не ведьма.

– Она ведь уже утонула! Выходит, топили безвинных?

– А кого это волнует?

– Тише вы! – Митька перевернул свою добычу. – Не будем мы ее топить. Подожжем немножко. Бесы огня боятся.

– Ты чего, Емцов, рукколы объелся? – попытался отобрать у приятеля стул Юрка Пулейкин. – У нас не Средневековье!

– И чего мы к ней прикопались? – Пока приятели боролись, Влад незаметно отступил к дверям. – Как ты собираешься ее затащить в мужской туалет?

Митька отвоевал стул и только после этого продемонстрировал приятелям перетянутые резинкой маленькие столбики петард.

– Это что?

– Это «Поцелуй смерти», – торжественно хмыкнул Емцов. – Легко загорается. И дыма много. Мы ее подожжем – и тогда узнаем, что она за ведьма! Может, от огня ее колдовской дух сбежит, и Леонова станет нормальным человеком.

– Если всплывет, то ты ее на кол посадишь. А если не сгорит – то… – попытался развить свою мысль про утопленниц Юрка.

– Она же все заранее узнает! – нервно крикнул от двери Муранов. – Зачем ее вообще трогать?

– А вот чтобы не узнала – ты украдешь у нее карты. – Митька улыбался. Нехорошо так. С прищуром. Так добрые вожди смотрят на свой покорный народ. А еще такой прищур рисуют пиковым дамам на картинах.

Влад дернул головой, и глаза его нехорошо сузились.

– Если ты струсил, можешь вообще катиться! – процедил Емцов.

В дверь со стороны коридора постучали. Муранов шарахнулся к кабинкам. Ощерил в улыбке зубы.

– Короче, стул я поставлю обратно в класс. – Митька ловко прикрепил петарды к обратной стороне сиденья, выправил запал. – Как достанете карты – начнем. Мы на пятом уроке опять в кабинете химии будем. Вот и устроим проверку.

Ничего не говоря, Влад выдернул из упора швабру, бросил ее к кабинкам и вышел из туалета. В дверь заглянула малышня из началки.

– Вы чего здесь делаете? – попытались высказать свое недовольство мальчишки. Но старшеклассники их не услышали.

– Заложит, – проводил приятеля злым взглядом Митька.

– Просто в следующий раз ты сам девчонок отвлечешь. – Юрка осторожно поставил швабру на место. – Не тебе же вчера больше всего досталось.

Митька ухмыльнулся. Свою порцию счастья он уже получил – до сих пор нормально наступить на ногу не мог. После вчерашней пробежки колено ломило, боль не давала ему уснуть. И все же он не сдается, решает проблему, в отличие от некоторых слабонервных типов, которые после первой же потасовки норовят спрятаться.

– А ну, разошлись! – Емцов океанским лайнером пошел сквозь толпу возмутившейся «молодежи» к выходу. Пулейкин пристроился в кильватере.

Доставая из портфеля учебники, Юрка вновь встретился с лукавым взглядом пиковой дамы. И тут его осенило. Карты не обязательно красть. Достаточно их подменить! Но перед этим новенькую колоду надо испортить. Следующая перемена наступила быстро. В течение всего урока Юрка подбирал компанию для игры.

– В дурака сыграем? – Юрка поудобнее устроился за своей партой и сделал приглашающий жест Коготкову. Андрюха радостно подсел к нему.

– И мне раздай! – Митька нервно потер ладони, недовольно покосился на Влада. Муранов смотрел в окно. И молчал. Молчал с прошлой перемены.

– Что вы делаете?! – ахнула борец за справедливость Вербицкая. – В школе играть нельзя!

– Леоновой можно, а нам нет? – Руки у Пулейкина дрожали, но он выглядел упрямым, как молодой бычок.

– Аня не играет! На ее картах вообще играть нельзя! Они же гадальные!

– А наши – обыкновенные, поэтому с ними все можно делать!

К Пулейкину пришел туз, но порадоваться он не успел.

– Игра в азартные игры в школе карается по закону, – жизнерадостно сообщил ребятам историк, Дмитрий Степанович. – От двух до пяти двоек! С конфискацией!

Мальчишки бросились к своим местам. Юрка поспешно сунул рассыпавшуюся колоду в карман. Вот теперь – самое время заняться подменой. Гадают только на новых колодах, которыми еще никто не играл. Побывавшие в игре карты теряют свою магическую силу.

– Емцов! Не садись! – Дмитрий Степанович резко распахнул журнал. – Ты, кажется, собирался мне сегодня отвечать?

И Митька остался у доски. И получил свою законную двойку. Впервые в жизни Юрка услышал, как бьется его сердце. Сильно. Быстро. Как будто выскочить хочет из груди. От двух до пяти. Мать его дома убьет! И без происков Андалузии будет понятно, что в будущем ему светит быть только дворником. О чем и твердит ему постоянно отец.

Урок истории закончился полным разгромом поляков. Теперь и Митька смотрел в окно.

Девчонки презрительно фыркали, словно предчувствуя что-то нехорошее. Аня колоду из рюкзака не доставала. Все перемены фанатки гадалки вились вокруг нее возбужденным пчелиным роем. Щебетали о своем, недовольно косились на Муранова. Влад сидел один, изучая пейзаж перед школой. Губы поджал, демонстрируя свое полное и окончательное онемение. Не посвященные в священнодействие мальчишки ждали развития событий: предсказаний или каких-то других чудес. Но Андалузия не спешила с прогнозами. И только белый лист бумаги, лежавший на ее парте, резал всем глаза.

Что-то будет. Что-то должно произойти!

– Держи! Поменяешь эту колоду на ту, что у нее. – Юрка все еще верил, что Муранов их не подведет.

– Она уже все знает, – одними губами произнес Влад – ему теперь везде чудились враги, подслушивающие каждое его слово.

– Почему ты ее так боишься? – презрительно скривился пристроившийся к ним Митька – после двойки ему был сам черт не брат. – Хочешь, я с ней заговорю, и ничего мне за это не будет?

Муранов покачал головой – он ни во что не верил и ничего не хотел.

Митька демонстративно сел на парту и уставился на шушукавшихся девчонок.

– Чего уставился? – Пустячная посмотрела исподлобья, недовольно насупив брови.

Она была невысокой, с длинными темными, всегда распущенными, сильно вьющимися, взлохмаченными волосами. Из-за плохого зрения она часто щурилась, что порою выглядело довольно-таки воинственно. Вот и сейчас ее лицо изображало крайнюю степень презрения – мол, вчера вы, парни, получили, и сегодня получите!

– Да вот, гляжу, какие вы тут все крейзи!

В наступившей тишине очень звонко затрещали лампы дневного освещения.

– А вы что думали? – понесся вперед Митька. – Будете на нас всяких привидений насылать, а мы и стерпим? Завели себе персональную колдунью – и жируете!

– Замолчи! – тонко вскрикнула Васька.

– Сам ты псих! – обиделась Лерка.

– И никакое это не привидение. – Аня смотрела Емцову не в лицо, а куда-то в переносицу и выше, взгляд ее терялся в спутанных Митькиных вихрах. – Это Броккенский призрак, обыкновенный оптический эффект. В Интернете посмотри!

– Ничего себе – обыкновенный! – Митька словно сдувался. Голос его сползал с уверенного тона на просительный. – Карточная ведьма!

Аня резко встала.

– Я – не ведьма, – негромко произнесла она. – А еще…

– Еще – не надо, – заторопился Митька – со всех сторон на него смотрели девчонки, и он явно сдавался под этим общим натиском. – Нашлешь свой призрак снова – башку откручу.

– Пугливый какой!

Митька от такой наглости вспыхнул и шагнул вперед, поднимая кулаки.

– А ну отойди! – кинулась на помощь подруге Васька. – И руки убери!

Она смело налетела на высоченного Емцова, уперлась ладонями ему в плечи.

Васькин порыв, прикосновение ее рук, насмешливый взгляд Андалузии – драться Митьке тут же расхотелось.

– Сдалась она кому… – зло прошептал Митька в макушку Вербицкой. Одноклассница неожиданно оказалась на голову ниже его.

И вновь все вокруг загомонили, зашуршали страницами учебников, заскрипели стульями.

– Вы еще пожалеете! – бросила, отходя, Васька.

– Испугала, – буркнул Емцов. Кого-кого, а маленькую Вербицкую он и не думал бояться.

Но его гвардия была другого мнения. Юрка сидел бледный, с тревогой поглядывая на столпившихся вокруг Аньки девчонок.

– И что это за Броккен такой? – все еще громко, с нарочитым равнодушием произнес Митька. Но это уже все было показное, на самом деле он ничего не понимал. Молчание приятелей его напрягало. Неужели они проиграли?

– В Германии одна горная вершина так называется, – тихо ответил Юрка.

Митька уставился на него во все глаза. Пулейкин не то чтобы не любил географию, но, подведи его к карте, он с ходу Баренцево море от моря Лаптевых не отличил бы. И вдруг – такие познания!

– Это мне Вербицкая вчера сказала. – В Юркином голосе появилась хрипотца, хотя мысленно он все еще уверял себя, что бояться нечего. Это же свои девчонки! Что они могут им сделать?

– Зачем сказала? – умирающим тоном спросил Влад. Было понятно, что из игры он выходит.

– Может, предупредить хотела?

На вопросительные взгляды мальчишек Вербицкая ответила таким взглядом, что мысли о ее добрых намерениях у них сразу улетучились.

– Ну, и чего там с горой? – Митька засопел, яростно раздувая ноздри. Будь его воля, он прямо сейчас разыграл бы представление, как москали поляков с земли русской погнали!

– Горы Гарц называются. – Юрка достал сотовый. Все это надо было еще раз проверить по Инету.

– Что за бредятина? – сам себя накручивал Митька. Как спортсмен он понимал, что, пока не разозлит себя, он не победит. Но сейчас вместо злости в душе почему-то пробивался страх. А с таким чувством в драку лучше не соваться.

– Там шабаши ведьм обычно проходят.

– Карты стащишь? – коротко спросил Митька.

– Может, в покое ее оставим? – Пулейкин вертел сотовый, не зная, куда спрятать руки. – Ну их, пока они тихие.

– Струсил?

Юрка не ответил. Страх тут был ни при чем. Его тоже раздражала Андалузия. Очень уж неуютно было чувствовать себя в зависимости от чьего-то предсказания. Как только будущее открывалось, оно как будто становилось свершившимся фактом – будет так и никак иначе. Пока же ты ничего не знаешь – все еще может закончиться хорошо. И почему пророчества чаще всего выпадают именно плохие?

Больше разговоров об этом никто не заводил. Коготков было сунулся к девчонкам за прогнозом на ближайшую алгебру, но на него зашикали, и Андрюха вернулся к своему бдению над закрытым учебником.

Напряжение в классе угнетало всех. Девчонки, как по команде, в сторону парней не смотрели. Ребята ерзали на своих местах, отвечали невпопад.

Юрка решил все-таки заглянуть в учебник, чтобы понять, что им сейчас пытаются втолковать и вообще какой у них сейчас урок.

Из учебника на парту вывалился сложенный листок. Белый, без разлиновки. Где-то он такой видел.

Разворачиваясь, бумага неприятно хрустнула.

«Это письмо пришло к тебе из далекой страны…»

Текст был набран на компьютере, шрифт какой-то странный, летящий, с загогулинами. Читать неудобно.

«…из далекой страны Испании. Двести лет назад там жил бедный мальчик Хосе. Ему уже совсем стало есть нечего, и он вот-вот должен был умереть. Но Хосе повезло – он встретил богатую женщину, она накормила его и дала ему много денег. И тогда Хосе поклялся поделиться с людьми своей радостью…»

Пулейкин оглядел класс. Математичка, стоя у доски, вещала о вечном, пытаясь доказать мало кому нужную теорему. Уже привыкший к предсказаниям класс нервно гудел – все боялись худшего. Андалузия не шевелилась. Юрка приподнялся, чтобы посмотреть, что там у нее лежит на столе. Лежит. Белый лист бумаги. Исписан он был наполовину. Синей ручкой. Белый лист…

Он вернулся к посланию.

Пока что связи никакой. Подобная бумага продается повсюду. Но знакомый уже червячок тревоги вновь шевельнулся в его душе. И когда он успел там поселиться? Когда Юркина спокойная жизнь стала вот такой – с оглядками, с ожиданием плохого, с постоянным недовольством?

«Он стал писать письма друзьям, и вместе с этими письмами к друзьям стало приходить счастье».

Читать дальше ему не хотелось. Но и бросить это дело он не смог. В этом была и своя притягательность – знаешь, чем все кончится, но читаешь в надежде, что наткнешься на что-то необычное. Принц ошибется и выберет в невесты не Золушку, а дочку мачехи. Ну, или американцы не высадятся на Луне.

«Твое счастье в твоих руках. Скопируй и разошли это письмо десятерым друзьям, поделись с ними своим счастьем, и уже через неделю ты будешь сказочно богат, сбудутся любые твои желания. В эти слова не надо верить или не верить. Просто знай, что так будет».

Кто бы сомневался!

«Не храни у себя письмо дольше сорока восьми часов. Отправь его вместе с десятью размноженными копиями. Тех, кто не послушается предсказания, ждет тяжелая кара. Судьба не любит предателей. Иван из Ростова не поверил письму и забыл о нем, бросив на столе. Сначала у него умерла мать, а потом тяжело заболела дочка. Он нашел письмо, размножил его, отправил друзьям, и дочка выздоровела, а ему удалось найти новую хорошую работу. Джон из Манчестера выбросил письмо, не дочитав, и его сбила машина. В больнице он по памяти восстановил текст послания, и выздоровление его прошло очень быстро, на удивление врачам.

Верь нам, и твоя удача будет с тобой».

– Пулейкин, кажется, ты меня не слушаешь, – с грустью в голосе произнесла математичка.

– Извините, – пробормотал Юрка и на сложенном пополам письме написал: «Я стащу карты!»

Перспектива смерти мамы и собственной гибели под колесами машины его отнюдь не порадовала. Вообще – достали его уже с этими предсказаниями!

Записка по классу поплыла к Емцову. Митька прочитал ее, понимающе кивнул и сунул письмо в рюкзак. И никто не обратил внимания, какими глазами на перемигивание приятелей смотрит Вербицкая.

* * *

Подменить карты оказалось не таким уж и сложным делом. Отправляясь на обед, в столовую, все оставляли портфели в классе. Этот раз тоже не стал исключением. Юрке надо было только дождаться, когда все уйдут, запереть за собой двери и сунуть руку в нужный рюкзак. Колода, как по заказу, лежала сверху. Пулейкина пронзила нехорошая мысль, что все это неспроста. И записку ему подбросили не просто так, и карты дались ему в руки так легко вовсе не случайно.

Но на размышления времени не было. Он вытряхнул из коробочки гадальную колоду, сунул туда свои, игральные, спрятал добычу в карман и отправился в столовую.

От волнения ничего, кроме компота, он съесть не смог. Андалузия трескала овсянку и пирожок. Вокруг нее, как всегда, расположилась свита. Вербицкая с Олькой Хаецкой и Леркой Пустячной сидели к мальчишкам спиной, и эти спины демонстрировали им высшую степень презрения. Можно было сыграть прямо в столовой партию в подкидного дурака волшебной колодой, а девчонки все так же делали бы вид, что ничего не происходит.

Емцов не стал испытывать судьбу, залпом допил свой компот и встал. Пулейкин тоже поднялся, но тут перед ним возникла Вербицкая.

– Обидите Аню – вам всем плохо будет, – прошипела она, пытаясь вложить в свой взгляд как можно больше злобы. Но ее серые глаза в принципе не могли кого-то напугать, поэтому Юрка обошел одноклассницу стороной.

– А то – что? – тихо переспросил он. Беспокойство опять зашевелилось на сердце. Может, права мама, он еще не человек, а неандерталец? Почему он стал простых слов бояться?

– А то – все!

И Васька ушла. А не новое ли это предсказание? Юрка поморщился. Тревога, как зубная боль, свербила душу, мешала нормально дышать. Может, бег все исправит? Куда Емцов-то почесал?

Митька обнаружился в туалете на втором этаже.

– Короче, так! Всю перемену ей на глаза не попадаемся, чтобы она ничего понять не могла, – говорил Емцов, нервно разрывая в клочки цветные картинки – карты – и бросая их в унитаз. Юрка дожидался, когда вода в бачке нальется, и дергал за цепочку. Водоворот уносил проклятые обрывки в бездну, а сверху падали и падали новые раскромсанные картонки.

– На уроке, как только увидишь, что на тебя никто не смотрит, лезешь под стол и поджигаешь петарды. Дым, огонь, крики!

– Ерунда. – Юрка с мрачной решимостью потянул за цепочку. – От такого огня даже стул не загорится.

– Зато все увидят, что она – ведьма, и прогонят ее на фиг. Нечего ей здесь народ мутить!

– Легче учителям пожаловаться.

– Жаловался один такой. – Митька повертел в руках пустую коробочку из-под карт. – Сами справимся. Или тебе понравилось зависеть от чужого предсказания?

– Ничего мне не понравилось. Но хорошо бы сначала разобраться.

– Вскрытие покажет.

Емцов смял коробку и выбросил ее в корзину для бумаг. Вода с шумом смыла последние следы преступления.

Как прошел урок, Юра не заметил. Кажется, его о чем-то спрашивали. Кажется, он что-то отвечал. Вот-вот должен был прозвенеть звонок, а он все еще боролся с жалостью, неожиданно возникшей в его душе. Вроде бы в Аньке ничего такого и не было, что могло бы это чувство вызвать. Страшная, вредная, еще и хромая! Может, в нем сказывалось выдрессированное родителями убеждение, что девочек обижать нельзя? Хотя с чего это вдруг? Некоторых очень даже можно! В детском саду им это делать запрещали, а сейчас в самый раз.

И он полез под стол.

– Пулейкин, ты что под партой забыл?

Химичка бдительно следила за движением в классе. Наверное, она тоже обладает ведьминскими талантами – что-то почуяла. Юрка подумал, что теперь он всех девчонок начнет подозревать в колдовстве. Есть в них что-то такое, неприятное. И в женщинах-учителях – тоже.

В наступившей тишине спичка чиркнула неожиданно громко. Запах загоревшейся серы поплыл по классу. Все испуганно заозирались. Митька пристально смотрел на Юрку. На его бледном лице улыбка. Сидевший рядом с ним Муранов застыл. Только бы он Юрку не выдал!

Фитилек шипел, но шорохи, шепот и скрип заглушали этот тонкий звук. Однако Юрке казалось, что шипение слышно на весь класс!

Раздался хлопок, что-то щелкнуло, раздались взрывы, начались вспышки… Стул под Леоновой задымился и запрыгал на одном месте, сотрясаясь от маленьких разрывов.

– А! – завопил Емцов. – А!!! Ведьма!

Все вскочили с мест, заорали и забегали. Не помня себя, Юрка встал и, продираясь через толпу беснующихся одноклассников, пошел к выходу.

– Пулейкин! Быстро! Воду неси! – перекрыла общий гомон Людмила Петровна.

Первым сориентировался Муранов. Он схватил лейку и опрокинул ее содержимое на сидевшую на стуле Аню. А потом, чего-то испугавшись, уронил лейку и бросился к двери.

– Дурак! Стой! – кинулся за ним Митька.

Стул чадил, выпуская клубы удушливого дыма.

– Никуда не уходим! – заорала химичка. – Пулейкин, твоя работа?!

– А чего сразу я? – Юрка попытался улыбнуться. Толпа одноклассников не пропустила его к выходу, и он был вынужден вернуться. – Она сама загорелась. Российская действительность не принимает французских ведьм!

Он посмотрел на Андалузию. И ему вдруг стало страшно. До одури. До спазмов в животе! Что он наделал?! Зачем вообще повелся на Митькину идею?! Ему же теперь начнут мстить! И это будет не что-то безобидное – подстерег за углом, подрался… Если Леонова и правда ведьма, то отомстят ему жестоко. Об этом и сказал ее взгляд. Змеиные зрачки-бусинки и холодная серая радужка.

– Не выдумывай! Само ничего загореться не могло! – выдвинула категоричный аргумент учительница. – Покажи мне свой портфель. У тебя там наверняка есть спички!

– У всех есть спички! – защищался Юрка. – Вон, у Вербицкой спросите!

– Василиса! – ахнула химичка.

– Нам на урок труда их надо было принести! – Васька оглянулась, ища поддержки у подружек. Хаецкая и Пустячная дружно закивали.

– А ну все замерли! – скомандовала учительница, и народ перестал орать и носиться по классу.

Стул вяло чадил. Анька продолжала сидеть на нем как ни в чем не бывало. Волосы мокрые, на лице грязные разводы от воды, юбка прилипла к коленям.

– Василиса! – ледяным тоном произнесла учительница. – Кто это сделал?

– Я не знаю! – истерично всхлипнула Вербицкая. – Анька могла и предупредить.

– Да сама она загорелась, – вдруг заявил Коготков.

– Под ведьмами всегда стулья горят, – развил мысль одноклассника Емцов.

Андалузия встала. Медленно, чуть подтаскивая свою искалеченную ногу. Маленькое личико напряжено, светлые глаза с точкой зрачка буравят лица коварных мальчишек.

– Не надо, Людмила Петровна, – негромко произнесла она, и ее голос показался замершему Пулейкину оглушительнее грома. – Я знаю, кто это сделал.

– Ну так скажи нам, – с облегчением произнесла химичка.

– Ага, – буркнул Митька. – Сама подожгла, а теперь на других сваливает.

– Зачем? – Леонова медленно поворачивалась, попеременно оглядывая всех. – Он в курсе, что поступил неправильно. Он сам себя накажет.

И все снова заорали, снова стали обвинять друг друга. Емцов доказывал, что надо отдать стул на экспертизу, пускай там установят, почему он загорелся. Людмила Петровна кричала, что виновного надо наказать, что она сама его сейчас найдет и за ухо отведет к директору…

А Юрке вдруг стало все равно. «Только попробуй, – твердил он самому себе. – Только тронь. Я тебя еще и не так подожгу!»

* * *

– Ничего она не сделает, – убеждал приятеля Митька. – Зато с гаданием своим свернется. Достала уже! Мы просто обязаны были ее остановить!

Они шли к Владу. Он как убежал тогда из класса, так больше в школе и не появлялся. Бросил не только портфель, но и куртку. И даже сменную обувь не переобул. Нагруженные мурановским скарбом, друзья плелись под ленивым дождиком. Митька выглядел жизнеутверждающе. Ни крики, ни Васькина – после химии – истерика с угрозами, что мальчишки теперь – трупы, не смогли вывести его из благодушной уверенности: они поступили правильно. Валившиеся на них последнее время беды – ушиб на физре, постоянные двойки и противостояние с девчонками, – все это было следствием «шаманства» новенькой. Теперь все пройдет. Теперь они заживут, как прежде.

– Мне кажется, она уже все знает. – Юрка и не заметил, что тоже перестал называть Аню по имени. Словно не хотел лишний раз накликивать на себя беду.

– Да ладно тебе! Пока она купит новую колоду, пока во всем разберется…

– Чего там разбираться?

– Не шуми. Что она может? Предсказать будущее? Так я и без карт тебе скажу. Нормально все будет!

Влада дома не было. Юрка с Митькой несколько раз вызывали его квартиру по домофону, но им не отвечали. Входили и выходили старушки, предлагали им спрятаться от дождя в доме. Друзья отказывались. Что они там будут делать без Муранова?

– Ладно, тащи портфель к себе, – наконец решил Митька. – И не кисни! Завтра начнется новая жизнь!

* * *

Новая жизнь началась раньше, уже дома, с того, что Юрка обнаружил, что из его рюкзака пропали несколько вещей. Не было камня, привезенного его отцом с Алтая, – с первого сентября он болтался на дне рюкзака, пачкая меловой крошкой книги и тетради. И вот теперь исчез. Не оказалось там и учебника по злополучной химии. Не было больше коробка спичек – он словно испарился, выполнив свое коварное предназначение.

И вновь почудилось ему во всем этом что-то нехорошее. Пулейкин потянул из кармана сотовый, набрал номер Муранова. Тишина.

В голову полезли дурные мысли: что Влада больше нет. Что обидевшаяся на дождь из лейки ведьма подстроила ему неприятность. Он упал в яму, его сбила машина… Или еще хуже – он полез на подъемный кран и сорвался. Юрка отчетливо представил себе искореженное тело приятеля под березками. Почему кран? Почему березки?…

– Алло! – через секунду закричал он в трубку. – Митька, ты как?

– Нормально. Телик смотрю. – Судя по чавканью, Емцов еще и ел. – Чего там?

– А что, если они Муранова убили?!

– Кто?!

– Ведьмы!

– А их уже много стало? – Чавканье на секунду прекратилось – Емцов удивился.

– Все наши девчонки! Я дозвониться до Владика не могу!

Митька задумался. Пулейкин так и видел его вытянутую физиономию, прыщик на переносице, вздернутые брови, две неглубокие морщинки на лбу.

– Ты чего, рукколы объелся? Он небось на занятия какие-нибудь пошел. Ничего с ним не случится. Все, можешь спать спокойно.

Но спокойствия от этих слов у Юрки на душе вовсе не прибавилось. Он еще раз перетряхнул рюкзак, убедился в пропажах и снова потянулся к телефону.

– Васька… – начал было он, но Вербицкая его перебила:

– Как тебе не стыдно! Она плачет!

– Я тоже, – перебил в свою очередь и Юрка эту грозную тираду. – Слушай, ты не знаешь, я учебник химии в классе не оставлял?

– Что мне твой учебник! Зачем вы Аню обижаете?

– Да кому нужна твоя Аня! – взорвался Юрка. Когда он был без приятелей, может быть, ему и было жалко Андалузию, но раз у нее появились такие защитницы, места для жалости не осталось. – Еще у меня камень сперли. Не видела?

– Нужен кому твой булыжник! – в тон ему ответила Васька и вдруг без перерыва, даже не меняя интонации, спросила: – Где ты живешь? Я тут какой-то учебник нашла.

– В доме живу. За школой, – опешил Юрка. – Оранжевая высотка, квартира сорок пять. – И дал отбой.

Вот черт! Выходит, ему все показалось? Напридумывал себе всякой ерунды! Учебник забыл – Васька его сейчас принесет. Камень вывалился из рюкзака во время суматохи в классе. Все, можно врубать компьютер и заняться делами.

Вербицкая появилась на удивление быстро, как будто в соседнем подъезде дожидалась его звонка. На кухне не успел чайник закипеть, как она уже трезвонила во входную дверь.

В первую секунду от Васькиного явления Юрка обалдел. Она была в куртке нараспашку, в длинном свободном платье, с распущенными волосами. Обычно она их собирала в хвостики и косички – Пулейкин и не подозревал, что волосы у его одноклассницы такие пушистые и длинные!

– На, смотри, – сунула Васька в руки однокласснику пакет с чем-то твердым внутри. – Твое? Кстати, как ты себя чувствуешь? Ничего не происходит?

Бесцеремонно прошла в Юркину комнату, осмотревшись, хмыкнула. Пулейкин возмутился (что за наглость?!), но останавливать ее не стал. Сверток был каким-то неуклюжим, он неприятно шуршал, долго не разворачивался. В нем оказалась потрепанная книжка, которая даже на расстоянии километра никак не тянула на его новенький учебник.

– Не мое. – Он принялся заворачивать книгу, но бумага сбилась, и ее вместе с пакетом пришлось скомкать. – Что должно происходить?

– Что-нибудь, – Васька повернулась, – странное.

– Из странного – только мой пропавший учебник. – Юрка попытался сверток Ваське вернуть, но Вербицкая спрятала руки в карманы куртки.

– Пользуйся, пока свой не найдешь, – щедро разрешила. – Водички мне принеси.

– Чего?

Юрка не узнавал одноклассницу. Вроде бы это была она: хорошо знакомая, местами противная, временами глупая, но в целом вполне терпимая Васька. С другой стороны – это была уже не она. Конечно, он с Вербицкой после школы никогда не общался – ему и на занятиях ее хватало – спасибо, больше не надо. А тут – ну просто новый человек!

– Воды, говорю, принеси! – наклонилась к нему Васька. Слова она произносила четко, видимо, решив, что после уроков Пулейкин тупеет окончательно и бесповоротно.

А Юрку словно заклинило. Он вообще перестал понимать, что ему говорят.

– Из-под крана? – запнувшись на первом слове, переспросил он.

– Совсем больной? Кипяченой!

И он на ватных ногах побрел в кухню. Не сразу нашел стакан – все ему почему-то попадались чашки с надколотыми краями, с отбитыми ручками, а то и вообще – железная кружка. В панике из-за того, что он уже долго копается, Юрка принялся наконец найденный стакан мыть, потом долго тер его полотенцем, оставляя на прозрачных боках тканевые ворсинки.

Когда он наконец вернулся в комнату, Васьки там не было.

От неожиданности Пулейкин чуть стакан на пол не грохнул. Постоял несколько секунд на пороге, задерживаясь взглядом на каждом предмете, попадавшем в его поле зрения.

Пусто.

Он заглянул в комнату к родителям. Прошелся по коридору. Холодная вода приятно освежила его. Он выпил стакан до дна и только потом заметил приоткрытую входную дверь.

Ну конечно! Он так удивился, увидев Ваську, что не закрыл за ней, а она-то была и рада сбежать…

Стоп: а зачем она вообще приходила?

Волнение неприятными мурашками прошмыгнуло по телу, сбило дыхание. Сердце заколотилось, так что перед глазами у Юрки все запрыгало.

Что-то пропало! Он готов был голову дать на отсечение – Васька приходила не ради учебника! Корявый сверток лежал там, где его и оставил Юрка – на кровати. Но он был всего лишь поводом, чтобы обменять его на какой-то другой предмет.

– Ну, кикимора болотная! – выругался Пулейкин, «оживляя» телефон. Конечно, Васька к телефону не подошла. Все, что ей надо было, она уже сделала или выяснила. Небось запаслась прогнозом у Андалузии, что проблем с Пулейкиным не будет, и рванула к нему. А карты у Леоновой, должно быть, новые появились, чтобы предсказания ее сбывались. Потому что если она не восполнила утрату, то грош цена ее пророчествам.

Полчаса Пулейкин лежал на диване, размышляя: что бы это значило и не может ли такого быть, что Вербицкая в него влюбилась, и теперь ей срочно понадобилась от него какая-нибудь вещь? Чтобы было что прижимать к груди долгими осенними ночами?

* * *

Телефонный звонок вывел его из полудремотного состояния задумчивости.

– Ну и где ты? – уныло поинтересовался Митька. – Я тебя уже полчаса жду!

– Зачем ждешь? – спросонья Юрка соображал плохо.

– Сам написал мне эсэмэску, чтобы я к школе подошел. А ты чего, не выходил еще?

– Я выходил?

Юрка на всякий случай огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что в комнате не спрятался еще какой-нибудь Пулейкин, который сможет ответить ему на этот вопрос.

– Ты чего, спишь? – окончательно разозлился Митька. – Тут, между прочим, дождь идет!

И Юрка все понял.

– Погоди, – прошептал он в трубку и начал просматривать отправленные сообщения.

Точно. Было! «Срочно приходи к школе!» Ах ты, Васька, хитрый кот. Пока он возился со стаканами, она и эсэмэску Митьке успела отправить, и стащить что-то, и убраться восвояси.

– А дома у тебя сейчас кто? – спросил Юрка, чувствуя, как неприятно дрожат от волнения руки.

– Тебе-то чего? Ты придешь?

Митька жил с родителями и бабкой. Хозяйственная такая, деловая старушенция, пироги хорошо пекла. Баба Маша знала всех учившихся в их классе. Конечно, Ваську она в дом пустит и позволит ей покопаться в Митькиных вещах.

– Быстро беги домой! Не дай Вербицкой уйти!

– Откуда уйти? – ступил Ельцов.

– Это она тебе эсэмэску отправила. Она была у меня, что-то взяла. Теперь к тебе пошла!

– Зачем?

– Любовные записки под коврик класть!

– Дура, что ли?!

Юрка взвыл и кинулся искать джинсы. Рубашка домашняя, ботинки, куртка… Мокрая еще. Ничего, сейчас она еще больше намокнет.

Емцов обитал в трех домах от него, около шоссе, в многоподъездной пятиэтажке.

– Здравствуй, Юрочка, – еще в домофон заворковала баба Маша. – А Митеньки нет!

– Вербицкая к вам приходила?

– Да. Только что ушла. Ты ее на лестнице успеешь встретить.

Кодовый замок запищал. Юрка толкнул дверь. Как водится, она скрипнула.

В подъезде было тихо. Наверху то ли сквозняк гудел, то ли робкие шаги отдавались, то ли кто-то по телефону бормотал.

– Вербицкая! – крикнул Пулейкин в гулкую пропасть пролетов. – Не прячься! Выходи, поговорим.

Эхо метнулось сквозь перила и утонуло в сырой от влажности побелке.

Тишина.

Васька шустрая, могла и сбежать. Она сегодня вообще проявляет чудеса сообразительности и проворности.

– Васька! Чего молчишь?

Он ступил в подъезд, глянул в сторону темного подвала, забранного решеткой.

Наверху щелкнул замок, открылась дверь. Митькина бабушка потеряла гостя. Сейчас шуметь начнет… Юрка начал тихо подниматься. Деваться здесь некуда. Лестница без лифта. На пятом этаже – квартиры. Выхода на чердак в этом подъезде нет.

А собственно говоря, что это он крадется? Юрка вытянул из кармана телефон, медленно, с удовольствием набрал Васькин номер. По лестнице тройным эхо расползлась знакомая трель.

– Вербицкая! – довольно ухмыльнулся Пулейкин. – Спускайся!

Телефон замолчал, но было поздно – Васька выдала себя.

– Юра, что же ты не идешь? – позвала его баба Маша. Она стояла на пороге квартиры и добродушно улыбалась.

– Сейчас, я наверх поднимусь. – Юрка тоже изобразил на лице приветливую улыбку. – У вас тут Василиса заблудилась, первый этаж с пятым спутала. Проводить надо.

– Что это у вас за игры нехорошие? – покачала головой емцовская бабушка. – Нельзя обижать девушек.

– Да их фиг обидишь!

– Юра, что ты говоришь! Немедленно заходи в дом.

Она распахнула дверь. Юрка, как приличный человек, подошел ближе. Входить он не собирался, ему надо было поймать Ваську. Резко закрывшаяся дверь врезала ему по лопаткам. Юрка кулем ввалился в квартиру, чуть не сбив с ног Митькину бабку. На лестнице мелкой дробью рассыпались быстрые шаги – Вербицкая убегала.

Выпавший из руки мобильный затрезвонил, заорал, заволновался. Емцов!

– Лови ее! – завопил в трубку Юрка, вылетая обратно на лестничную клетку.

Но Митьке надо было еще все объяснять. Пока Пулейкин этим занимался, Василиса успела исчезнуть.

– Упустили! – После рывка с третьего этажа и открывания двери головой Юрка тяжело дышал. Опоздавший Емцов выглядел бледным и слегка подмерзшим, но, как всегда, невозмутимым.

– Споткнется по дороге, – мрачно изрек он, и Пулейкин подумал, что в последнее время все специализируются на предсказаниях, в основном плохих.

Емцов провел инспекцию своих вещей.

– Нет дневника, – подвел он итог.

– И что они будут с ним делать?

– Призраки моих двоек вызывать.

– По-моему, мы ее все-таки обидели, – пробормотал Юрка. Двойки у него в дневнике водились не часто, да и дневник был на месте. Что можно вызвать из учебника химии, он не знал.

– Это она нас обидела! Вчера. Когда демона на нас натравила! Так что пока мы квиты. Звони Владу.

– Сам звони, – буркнул Юрка и пошел домой.

От этой беготни он устал. А впереди еще был длинный вечер с родителями, с проверкой домашних уроков, за которые он еще не садился, борьба за Интернет и телевизор. Словом, обыденная тяжелая рутина.

Во время привычного переругивания с мамой он позабыл об утренних событиях и о дневной охоте на Вербицкую.

Глава третья «Проснись!»

Юрка успел сделать алгебру, когда на кухне раздался грохот и мама громко вскрикнула. Пулейкин выскочил в коридор.

– Прямо наказание какое-то, – причитала мама, стоя коленями на табуретке – вокруг нее красным дымящим морем разливался борщ, покатый бок кастрюли глянцево лоснился. – Весь день все из рук сыплется! Еще и машина чуть не задавила!

– Это мы без ужина, что ли? – не проявил сочувствия отец.

– Бутербродами обойдетесь, – грубо отозвалась мама. – Что ты стоишь? – накинулась она на Юрку. – Веник и совок неси. Вот наказание на мою голову!

– А когда тебя машина пыталась сбить? – Что-то Пулейкину это напомнило…

– Да прямо около дома! – Мама сбросила тапки и на мысочках перешла красное море вброд. – Вырулила из-за угла. И еще сигналит, главное! Как будто это я его пытаюсь задавить! На работе начальник ругался… Где веник? – мгновенно переключилась она на сына. – Тебя еще, охламона, бог послал!

Нет, здесь нужен не веник… Чуть не сбила машина… Начальник на работе ругался…

Письмо счастья!

– А вчера что делал твой начальник? – Юрка выпрямился, и борщ с совка закапал маме на ноги.

– Нет, ну ты помогаешь или мешаешь? – устало спросила она. – Нормальный вчера был начальник. Атмосферное давление повышенное, вот все и нервничают. И вообще, иди отсюда. От тебя помощи, как от козла молока!

– А чувствуешь ты себя как?

– С вами я вообще скоро ничего чувствовать не буду! – рявкнула мама, захлопывая дверь кухни.

Кто-то там не размножил письмо счастья, и у него умерла бабушка, потом дочь попала в больницу… Умерла бабушка… Емцов!

Звонок сотового заставил Юрку вздрогнуть.

– Привет, – коротко бросил Муранов. – Тебе ничего не кажется?

– Кажется, – машинально ответил Юрка.

– И тебе?! – ахнул Влад.

– Кажется… что ты мне звонишь.

– Я сегодня был у Леоновой дома.

– А я и не знал, что ты в диггеры записался! – Юрка разозлился. Пока они с Емцовым принимают все беды на себя, Влад отсиживается в сторонке и по гостям бегает!

– При чем тут это?

– Ведьмы живут в темных пещерах глубоко под землей. У них есть котел с варевом, летучие мыши и ручная кобра, – заявил Юрка.

– Она живет с бабкой. А еще у нее есть отец.

– А мать она съела во младенчестве?

– Нет, мать ее осталась во Франции. Ну, как его? В Алансоне!

Влад упорно не замечал, что Юрка над ним издевается.

– Мсье д’Артаньян, я надеюсь, вы предложили даме руку и сердце? А еще пообещали защитить ее от всех драконов? – Что-то Юрке все это надоело. Из-за какой-то девчонки столько шума!

– В каком смысле? – не понял шутки Влад. – Не видел я никаких драконов. И Леонову не видел. С бабкой ее поговорил. Короче, бедно они живут, отец почти спился. Короче… перчатки я где-то посеял. – Речь его стала путаной, но Пулейкин его не перебивал, терпеливо слушал. Если психов не слушать, они буянить начинают. Юрка это уже понял. – А потом я на улице девочку встретил.

Возникла пауза. Все это время Пулейкин кивал головой на каждую его фразу, а тут слова у Влада закончились, а действие Юрке продолжить хотелось.

– И что? – подтолкнул он разговор вперед.

– Ничего. Маленькая девочка с длинными черными волосами.

Юрка вздохнул. Зачем он этого дурака искал?

– Твой портфель у меня. Хочешь – заходи.

И он дал отбой. Все, приключений на сегодня хватит!

Девочка с черными волосами. Трогательно! И стояла она небось в луже, босая, и струи дождя бежали по ее изможденному лицу…

Юрка повернулся к столу и поперхнулся воздухом.

Девочка. Маленькая. С черными волосами. Одетая во что-то длинное и черное. Она сидела на табуретке, опустив голову, завесив лицо волосами.

– Тебе чего? – Голос его прозвучал глухо. Пулейкин попытался понять – откуда она взялась?! Пустила мама? Привел папа? Позвал брат? Внезапно обретенная сестра? Во младенчестве забытая родственница? Они учатся в одной школе, он ее обидел, и вот она пришла за отмщением?

Девочка медленно подняла голову. Волосы стали распадаться на отдельные пряди, на ее белом покатом лобике, открывая лицо. Глаза огромные с невероятно большими темными радужками. А лицо – белое. Совсем белое.

Страх, как живое существо, толкнулся Юрке в колени, в легкие, в затылок.

– Ты зачем здесь?… – прошептал он, чувствуя, что хочет сесть.

Мама в кухне, папа в соседней комнате, он в своей хорошо знакомой квартире. Чего он испугался? Как она могла сюда войти? Что она может ему сделать в родных стенах? Он бредит?! Пора вызывать «Скорую»?!

Затрезвонил домофон. Юрка вздрогнул. Моргнул. Всего на долю секунды закрыл глаза, а когда открыл – табуретка оказалась пуста.

Никто на ней не сидел. Хотелось подойти, пощупать гладкое сиденье, но домофон звал, из своей комнаты кричала мама, и вот-вот мог выйти папа. Пулейкин метнулся к двери.

* * *

– А-а-а! – понимающе закивал Влад, как только увидел вытянутую физиономию приятеля. – И ты тоже увидел?

– Кто это?!

Муранов потер красные от холода руки:

– Перчатки потерял…

– Где потерял? Вон твоя куртка, мы ничего из нее не вынимали.

Не переобуваясь, Влад прошел в комнату и перевернул лежавшую на кушетке куртку. Перчаток в карманах не было. Он опустился на кровать, прижал к себе одежду, словно так ему было легче согреться.

– Они нас прокляли, да? Мы теперь умрем?

– Они – это кто? – Юрка упал на табуретку. Вспомнил, кто перед ним здесь сидел, подпрыгнул, но взял себя в руки. Не время изображать из себя ненормального.

Но было поздно. Влад во все глаза смотрел на него. И на лице его было торжество.

– А-а-а! – мерзким голосом протянул он. – Вот видишь! У тебя ведь тоже что-то пропало?

– Учебник по химии.

– Учебник не считается.

– Вербицкая здесь была! Они мстят нам за Андалузию.

– Алансон, – машинально поправил Влад, хотя слова уже не имели никакого значения.

– Хочешь сказать, что это она на нас насылает призраков?

– Для этого нужны личные вещи.

– Ты что, рукколы объелся?! – прошептал Пулейкин.

– А ты почитай в Интернете, – Влад кивнул на сотовый. – С ней вообще не надо было связываться.

– Где это написано, что за обливание ведьмы водой полагается смерть? – Юрка упрямо боролся, хотя голос его уже не звучал настолько уверенно. – Нам теперь каждому по медали дадут за храбрость. И молоко по утрам бесплатное, потому как профессия вредная – ведьм гонять.

– Прокляли… – Влад медленно натянул куртку. – А Емцову, значит, ничего не сделали? Больше всех орал – и ничего?

– Прекрати, ты! – Смотреть на Муранова Юрке было неприятно. – Что за чушь ты несешь?! Что они могут?!

Муранов застыл. Лицо его вытянулось, взгляд уперся в одну точку. Вновь испытав весьма неприятное, но уже знакомое чувство страха, Юрка медленно повернулся.

Никого в углу не было. А Влад уже весь трясся от истеричного смеха.

И без того злая мама выгнала Муранова, посоветовав ему смеяться в другом месте. Ужинать Юрка отказался. Мысли о еде порождали дурноту. Все было слишком запутанным и невероятным. Еще и Емцов к телефону не подходил.

* * *

Девочка наклонилась. Черные волосы сползли с ее плеч и упали Юрке на лицо. Он поморщился, махнул рукой. Девочка улыбнулась. У нее были маленькие остренькие зубки. От улыбки ее губы налились чернотой, а глаза как будто еще больше потемнели. Девочка сгибалась все ниже и ниже, словно хотела поглотить его своей улыбкой целиком.

Страх пронзил его внутренности, горячим хлопком взорвался в мозгах, и Пулейкин проснулся.

В первую секунду он не понял, где находится. Полумрак, перед глазами плавают цветные круги, сердце колотится. Но вот он разглядел штору, в углу – письменный стол, рядом – шкаф.

Дома.

На мгновение окружающий мир словно покачнулся, но Юрка заставил себя подняться и пойти в кухню.

«Это всего лишь сон. Только сон. Муранов пристал со своими страшилками – вот я и стал видеть черт знает что».

Холодный линолеум в кухне привел его в чувство. Вода из кувшина отдавала неприятной тухлинкой. По улице пронеслась одинокая машина. Все было нормально. На стене громко тикали часы.

Топ-тип, топ-тип.

Или это вода капает? В кухне? Нет. В туалете? Она там негромко журчит. А может, это отец храпит? Мама вздыхает?

Скрипнули половицы.

От неожиданности Юрка чуть стакан не выронил.

Голая влажная ступня отклеилась от паркета, пятка топнула – кто-то шагнул.

– Папа?…

Кто еще будет красться по коридору ночью?

А при чем здесь папа? С чего ему красться?

Часы заполошились, застучали в сумасшедшем ритме.

По коридору кто-то шел. Шурх – оторвалась от пола ступня, туп – приземлилась пятка.

Пулейкин вцепился свободной рукой в край раковины, другой прижал к груди стакан. Он весь превратился в слух.

Шмяк, топ, ш-ш-ш-ш…

Кто-то словно вел пальцами по шершавым обоям.

Звук приближался.

Страх маршевым строем прошел по его телу, сделав Юркины суставы мягче воска – колени переставали его держать, рука готова была вот-вот выпустить стакан.

Звуки приблизились и затихли. Сейчас она появится из-за поворота, и тогда…

Дверь качнулась. Или это ему только показалось? В темноте легко представить движение, вообразить его.

Оглушительная тишина надавила на барабанные перепонки, и Юрке захотелось зажать уши руками, чтобы избавиться от боли.

Стакан ударился о столешницу, подпрыгивая, покатился к раковине. Вода выплеснулась на его голые ноги.

Темнота в кухне утратила серый оттенок, стала четкой и ясной. Часы умерили свой пыл. За окном проехала еще одна машина.

С трудом оторвав вспотевшие ступни от линолеума, Юрка вышел в коридор. Дверь в кухню была распахнута – как и было до того, как Пулейкин отправился за водой. Коридор с мрачной громадой входной двери. Красный коврик, ставший ночью черным. Его комната. За шторой – тень.

Тень делает шаг вперед, проходит сквозь плотную ткань. Улыбка открывает маленькие острые зубки, черные глазки горят бесовским огнем.

– Сдалась кому ваша Андалузия! – шепчет Юрка и бросает в приближавшуюся тень подвернувшийся под руку учебник.

«Химия», – машинально читает он на обложке упавшей на пол книги. Все исчезает. Ни тени, ни учебника…

Черт с ней! Пускай живет! Даже ведьмы имеют право на существование.

Дрожащей рукой Юрка достал из сумки мобильный. Трубка недовольно мигнула гаснущим экраном. Эсэмэска. Номер незнаком.

«Просыпайся!»

Сотовый запрыгал в его пальцах. Сообщение пришло пять минут назад, наверное, от сигнала телефона Юрка и проснулся. Как раз, чтобы кошмар не превратился в явь. Чтобы ужас не стал реальностью.

Просыпайся… Проснулся! Дальше что? Наверное, ошиблись. Кому может понадобиться, чтобы он встал? Разве только Муранову, но это не его номер. +491… Что-то иностранное. Ошиблись.

От осознания того, что еще кому-то не спится, Юрке стало легче. Он отбил эсэмэску Емцову: «Ты как?» Вдруг он тоже не спит?

Ответ пришел неожиданно быстро: «Скорая» только уехала».

Пулейкин прижал к себе сотовый и сполз под одеяло.

«Письмо счастья»! Это все из-за него. Пару лет назад шел такой фильм. Мальчишки по Интернету получили такое письмо и удалили его, а потом за всеми пришла смерть. Забирала она их по одному. Оставшиеся успевали измучить себя собственными страхами.

Он встал и, покачиваясь, дошел до стола.

Как же там было?… Он вырвал листок из тетради по русскому и стал писать. «Одному мальчику было очень плохо. Он голодал и вот-вот должен был умереть. Но его накормили и дали денег…»

Ветер бросил в окно пригоршню осенних листьев. Темнота. Юрку со всех сторон окружала безысходная темнота.

Когда же эта ночь кончится?! Сколько можно колотиться головой о… бред?

* * *

Если мама с утра ругается, значит, все отлично. Стакан разбит, на полу вода, у сына бледное лицо с синюшными кругами под глазами. Уже успевшая одеться для выхода на работу мама наступила в лужу, пришлось ей менять колготки. Отцу вовремя не налили кофе, а Юрка остался без бутербродов. Красота! День начался удачно! Ко всему прочему его обозвали монстром и будущим убийцей родителей.

Бутерброды Юрка мог бы и сам себе приготовить, но делать это не стал. Когда дом – полная чаша, все в нем кипит и бурлит, то лучше от такого дома держаться подальше. Пулейкин подхватил рюкзак, сунул в него сверх вчерашних учебников ничейную «Химию», криво-косо написанное письмо и выскочил за дверь. Кажется, родители на мгновение перестали ругаться. Но это ненадолго. В тишине милиционеры рождаются, поэтому пауз между словами быть не должно!

В школе – новости.

Васька сидит в гордом одиночестве – нет ее подружек, Ольки Хаецкой и Лерки Пустячной. И что-то Андалузии не видать. За картами, что ли, в ларек побежала?

Отсутствует Емцов. Муранов уныло изучает форзац учебника. В остальном – все как обычно: шумим, братцы, шумим!

– Васька, ты чего вчера устроила?

Юрка встал перед одноклассницей так, чтобы Вербицкой некуда было сбежать. Он еще и подол ее платья на стуле ботинком придавил, чтобы она не дергалась. Но она не просто дернулась. Она подпрыгнула и посмотрела на него такими глазами, какими, наверное, мертвяки смотрят на прицелившегося в них Ван Хельсинга.

– Не было ничего вчера! Не было.

– Тогда учебник верни, камень… и что ты еще там стащила?

– Держи! – она разжала кулак, роняя на парту скомканный носовой платок.

Юрка платок узнал, но от его вида слегка обалдел. Ничего себе – шуточки! Правда, что ли, влюбилась она в него? В руке платочек держала, к сердцу прижимала?

Он помотал головой, выгоняя из нее глупые мысли.

– Зачем тебе понадобился мой платок? – он покосился на Митьку. – Кого вызывали?

Глаза у Васьки стали как чайные блюдца, рот округлился беспомощной буквой «о».

– Пулейкин! Это что за варварство?! Ты бы еще на мой стол сел! – возмутилась математичка. – И ноги со стула сними! Ты же скоро их девушке на колени поставишь!

Юрка спрыгнул на пол, но Васька удержала его:

– Я не думала, что все так получится. Я вообще не верила, что она придет. А она пришла! И еще плату требует.

– Она?

– Девочка, исполняющая желания!

– Знаешь, какое желание я тебе в следующий раз исполню… – Юрка склонился к однокласснице, заставив ее чуть ли не на соседний стул улечься.

– Пулейкин! Я тебе не мешаю?! – бдила учительница.

– Значит, все получилось?… Она дошла до вас? – захлебнулась словами Васька.

– У Муранова спроси. Если он говорить сможет.

Юрка сел. Место перед ним было пусто. Чувствовал он себя, как пулеметчик без амбразуры – отовсюду его было хорошо видно, отовсюду его могли достать враги.

– Андалузия где? – не выдержал Юрка.

– Пулейкин! Кажется, ты хочешь за меня рассказать новую тему?

Он много что хотел рассказать. Но не сейчас и не всему классу.

В осеннюю даль улетела эсэмэска: «Ты где? Зачем «Скорая?»

«Бабка болеет. Я к третьему уроку», – отбил Емцов.

Пулейкин схватился за голову. «Письмо счастья» совершало свою черную работу!

Всю перемену Васька старательно давила на кнопки мобилы. Спасателей вызывала, что ли? Юрка ходил вокруг нее, ожидая удобного случая. Противник был готов сдаться. Оставалось немного поднажать.

– Ну, чего? Сразу колоться будешь? – подкатил он к Вербицкой.

Васька снова сделала испуганные глаза, а потом из этих глаз полились крупные, как горошины, слезы. Озадаченному Юрке пришлось отойти в сторону. А то еще решат, что она из-за него плачет – его тогда весь педсостав школы, среди которых был всего один представитель мужского рода – историк, – в порошок сотрет!

– Чего она? – подсел к нему на русском Муранов.

– Плачет, – пожал плечами Юрка.

Василиса начинала внезапно всхлипывать даже среди уроков. Сидела, спрятав лицо в ладони, плечи ее вздрагивали. Все старались этого не замечать.

– Рассказывай! – поймал ее на перемене Пулейкин.

Вася безвольно опустила руку с зажатым в ней сотовым.

– Аня к телефону не подходит!

– Ну и что?

– Надо к ней сходить, вдруг что-то произошло!

– Произошло у нас с Мурановым. Что за фигню вы на нас наслали? Или тебя тоже надо водой облить, чтобы ты говорить начала? Влад, метнись-ка за лейкой!

– Не надо! – задохнулась от ужаса Вася.

– Говори!

Мимо них по коридору процокала каблуками химичка.

– Пулейкин! Я за тобой слежу! – погрозила она ему пальцем.

Да тут все следят, кому не лень!

В кармане брюк ожил Юркин сотовый.

«Не надо ничего выяснять!»

Ты гляди, какая бдительность! Номер снова незнаком. +491… Во иностранцы расписались!

«Ты кто?» – отбил он вопрос.

И как водится – в ответ тишина. Ангел-хранитель без обратной связи?

Пока он возился с трубкой, Вербицкая успела усвистать. Выудил он ее уже из кабинета директора – она ходила к секретарше, звонить. Вышла – глаза на лоб лезут. Такими сов рисуют. Стеклянные зенки и вечный испуг в зрачке.

– Нет никого! Понимаешь? Нет! – всхлипнула она, цепляясь за рукав Юркиной рубашки.

Прямо апокалипсис какой-то!

Пулейкин оглянулся. Все были на месте.

– Что стряслось, я спрашиваю?! – не выдержал он.

– Я хотела как лучше…

– А получилось, как всегда. Не тяни!

Юрка схватил Ваську за локоть и поволок ее за кадку с фикусом. Холл первого этажа тонул в зелени. Буйным цветом росли кактусы, монстеры восхитительные, юкки. Зимний сад служил убежищем для несчастных учеников, прятавшихся от учителей.

Вербицкая не сопротивлялась. Чуть не свернув кадку с долговязой худой пальмой, они устроились у подоконника. Пыльная фиалка с подозрением взглянула на них розовыми глазками.

– Вы Аню обижали. – Вербицкая вновь настроилась поплакать – шмыгнула покрасневшим носом, ресницы ее увлажнились.

– Дальше. – Юрка перестал сверлить одноклассницу взглядом и переключился на изучение зеленых насаждений в горшках. Жалеть сейчас Ваську не стоило – надо было решать проблему. С жалостью разберемся чуть позже.

– Мы с девчонками хотели ей помочь. Знаешь, как она расстраивалась, когда вы ее доставали? Говорила, что ничего поделать не может – видит, что будет, и говорит об этом. А вы сначала у нее карты украли, потом водой грязной ее облили!

– А сама она защититься не смогла? Почему же она не предсказала, как все будет?

– Вы ей колоду подменили! Как она предсказывать будет?

– А вот не надо было ничего предсказывать! – не выдержал Пулейкин. – Мы и без ее предсказаний хорошо жили!

– Чем вам ее предсказания мешали?! – Голос Вербицкой повышался по нарастающей. – Всем же было хорошо!

– Как видишь, не всем!

Раздался звонок на урок, эхо от топота множества ног метнулось между стен. Листья фикуса задрожали. Васька ухватилась за мохнатый ствол, собираясь встать.

– Сиди! Пока все не расскажешь – никаких уроков!

– Да ничего же не должно было получиться! Собрались мы втроем и решили вызвать Маленькую Девочку…

– Это еще что за бред?

– Это не бред, это реальность! Если вызвать Маленькую Девочку, она выполнит любое желание. Для этого достаточно домик нарисовать и дорожку к нему. А потом еще дорожку зубной пастой надо намазать.

Васька давилась словами, проглатывала буквы. Она говорила, словно боялась, что ее не дослушают, прервут.

– Говоришь: «Девочка, приди!» – считаешь до ста, она и приходит! – с отчаянием выкрикнула она.

– Вы чего, совсем с головой раздружились?!

Все, что говорила Васька, было одним сплошным бредом. И если бы не истерика Муранова, не ночные Юркины кошмары, не заболевшая баба Маша и опрокинутый вчера борщ – все это так и было бы бредом. Но…

– Твоя эсэмэска ночью пришла? Ну, чтобы я проснулся?

– Мне не до эсэмэсок было, – всхлипнула Васька. – Мы думали, что вообще ничего не получится! Оля с Лерой в шкаф залезли, потому что желания мог только один загадывать. И поначалу все пусто, пусто было… а потом раз – и она на стуле сидит! Черная такая, с длинными волосами…

Гостью она могла бы и не описывать, Юрка и так ее хорошо помнил. Какие у нее пронзительные глаза, острые зубы, как она неприятно смотрит. Как обещает кары небесные!

– Спросила, сколько человек в комнате, – продолжила свой рассказ Васька. – Я сказала, что одна. «Одна так одна», – ответила Девочка, выслушала желание – и исчезла. Только дневник не понадобился. Она из-за него в школу пришла и никакого Митьки тут не обнаружила. А перчатки с платком в самый раз оказались. Я утром платок у себя на кровати нашла-а-а… – в голос заревела Вербицкая.

– Погоди. – Что-то тут не состыковывалось. Дневник привел Девочку в школу, она здесь потопталась, прибила своим взглядом зазевавшегося таракана и отправилась к Муранову. – А «письмо счастья» ты тогда зачем мне подсунула?

– Это еще утром было, – шмыгнула носом Вербицкая. – Аня жаловалась, что вы ее не любите, вот я и решила ей помочь…

– Тоже мне, Чип и Дейл… Ты знаешь, что из-за этого письма бабка у Емцова заболела, а у меня мать чуть машиной не сбило?!

– Я не хотела… – завыла Васька.

– И как у вас это только получилось? Словно Андалузия и правда вас всех ведьмами сделала!

– Я не знаю! Мне казалось, что все это шутка. – Смотреть на Ваську было тяжело, такой она сейчас была жалкой. – Аня хотела на вас погадать, попросила нас помочь ваши вещи собрать. Тогда гадание самым верным вышло бы. Подсказала, куда нам идти и что делать.

– Кто б сомневался! – Юрка душил в себе жалость. Не до нее сейчас было. Сначала проблему надо решить…

– Сказала, как к тебе прийти и как Митьку обмануть.

Юрка почувствовал себя глупо. Он носится лосем по улицам, пытается поймать Вербицкую, а она всего-то звонит по телефону, и Андалузия ей сообщает, куда пойти и во сколько.

– Ну, ведьмачки! Метелок на вас не хватает! Что дальше? Нас попугали – и все? И если я письмо перепишу десять раз, все и закончится?

– Не закончилось ничего! – всхлипнула Васька.

– Как это?!

Юрка потянулся к сотовому. Надо скорее написать Емцову, чтобы он письмо нашел и размножил. Пока еще не поздно.

– Аня как узнала, что мы сделали, вообще разговаривать со мной перестала. А девчонки…

Васька замолчала. Пулейкин заволновался. Почему она молчит? Что там такого могло произойти? Подумаешь, соврала! Люди через слово врут, не убивать же все человечество из-за этого?

– Ну, чего там?

– Она их… убила!

В его ушах зазвучала траурная музыка, перед внутренним взором фотографии Лерки и Ольки с черными ленточками на уголках.

– Совсем, что ли? – Юрка приподнялся с места. – Андалузия ваша куда смотрела?! Предупредить, что ли, не могла?!

– Она… она к телефону не подходит, – зарыдала Васька. – А Хаецкая с Пустячной почти не дыша-а-а-ат…

Нехорошо стало у Юрки на душе от этих слов. Что-то неприятно сдавило в груди, заставило зашевелиться червячок тревоги. Захотелось ему срочно выбраться из этого тропического леса и попасть в класс, где шумно, где все свои. И никаких Маленьких Девочек!

– Да не реви ты, – поморщился Пулейкин. – И без твоих соплей башка трещит. Ты сначала разберись – помер кто или нет, а уж потом ори!

– Как только Девочка ушла, Олька с Леркой в шкафу забились, закричали, что их кто-то душит. Вышли, а у обеих на шеях следы красные! И теперь они дома, вообще с кроватей не встают. И следы не проходят. К Лерке врача вызывали. Он только руками разводит. Говорит, что это осенний упадок сил.

– Раз говорит, значит, так и есть. Скоро пройдет. – Юрка верил в силу медицины. – Делать-то теперь что?

– Не знаю! – истерично икнула Васька. – Маленькая Девочка потом ко мне пришла и сказала, что она платы требует. Хочет Аньку заполучить. А Анька к телефону не подходи-и-и-ит…

Цоканья каблуков ребята не услышали – наверное, Людмила Петровна подкралась к ним на цыпочках.

– Как тебе не стыдно! – обрушилась она на Пулейкина. – Довел человека до слез! Немедленно извинись!

Юрка вопросительно взглянул на Ваську.

– Ладно, извиняйся, – разрешил Пулейкин.

Вербицкая истерично задергалась, сорвалась с подоконника и убежала.

Химичка посмотрела на Юрку испепеляющим взглядом. Хорошо, что зубы у нее при этом не превратились в маленькие и острые, а то совсем бы на Маленькую Девочку стала похожа. Вот и костюм на ней сегодня был почему-то черный.

– Пусть твои родители ко мне зайдут, – мрачно произнесла Людмила Петровна. – Передай остальным – Муранову и Емцову, – чтобы сегодня же их родители были в кабинете директора!

И она удалилась.

Юрка отвернулся к окну. Через двор походкой победителя топал Митька.

Иди, иди! Ты еще главного не знаешь – что мирная жизнь закончилась, что армия победителей-французов спешно отступает от Москвы.

– Что у тебя с бабкой? – перехватил Юрка приятеля.

– С сердцем что-то. – Емцов выглядел на редкость спокойным, словно это был не он, а его сильно улучшенная копия. – Врача вызвали. Говорит, возраст…

– Офигеть…

Не хотелось связывать все это с Маленькой Девочкой и «письмом счастья», но слишком уж явная параллель напрашивалась. Пока всех не убьют, не успокоятся?

Затрезвонил сотовый. Эсэмэска: «Не ищите никого. Не лезьте в это дело!»

«Кто ты???!!!» – во второй раз отбил вопрос Юрка, заранее зная, что ответа не получит. Он словно погрузился в мир сплошных вопросов без ответов.

* * *

Все еще рыдавшую Вербицкую отправили домой. Учителя с подозрением смотрели на ошалевшего от свалившихся на его голову новостей Юрку.

– Чего, я опять в чем-то виноват? – тянул он, когда у него пытались выяснить причину Васькиных слез. – Она там каких-то привидений навызывалась, а я отвечать должен?

– Каких привидений?! – стонала химичка.

После разговора учительница со всей силы нажимала на ручку, делая запись в дневнике:

«Довел одноклассницу до истерики! Родители, займитесь воспитанием своего ребенка!»

– Сидите здесь, – приказала она. – Я к директору. Мы решим, что с вами делать!

Она ушла, громко хлопнув дверью.

– А чего вы мрачные-то такие? – Емцов доел пирожок, принесенный из дома, облизал губы. – Все путем! От Андалузии мы избавились. Может, она вообще от нас укатит! Девчонки поистерят и успокоятся.

Юрка кивал. Изучал размашистую запись красной ручкой в своем дневнике и не находил нужных слов, чтобы что-то возразить другу.

– У тебя в рюкзаке должна лежать моя вчерашняя записка, – произнес он. – Найди ее и прочитай с обратной стороны. И для тебя же будет лучше, если ты послушаешься и сделаешь так, как там говорится. Перепишешь ее десять раз. Может, тогда твоя бабка выздоровеет.

– Да что за чушь вы все несете! – взвыл Митька, но друзья были спокойны. Пережитых волнений им хватило для того, чтобы сейчас уже ни на что не отвлекаться.

Юрка закрыл дневник, переглянулся с молчаливым Мурановым.

– Короче, видели мы эту Девочку. Она до тебя еще не добралась, потому что, используя твой дневник, только в школу и смогла прийти.

– Может, хватит? – Митька подтянул к себе рюкзак. – Пошли. Мне еще в аптеку за лекарствами идти.

Пришедшая эсэмэска заставила Юрку вздрогнуть.

«Бегите!»

Юрка не успел поднять глаза от сообщения, как Емцов внезапно заорал.

Она стояла около доски и улыбалась. Маленькая, в длинном черном платье, с длинными черными волосами. Белое лицо. Широкая улыбка. Маленькие остренькие зубки сверкают из-под темных губ.

– Тебе чего? – крикнул Митька.

Девочка не шевелилась. Она просто смотрела. Смотрела внимательно, словно хотела всех их запомнить.

– Классом ошиблась? – Емцов все еще ничего не понимал.

– Уходим! – толкнул Юрка застывшего Влада. Тот, словно безвольная кукла, шагнул в проход.

– Что… кто это? – Сшибая стулья, Митька бросился следом.

– Это бонус за исчезнувшую Андалузию.

Первым ахнул Муранов.

Девочка стояла около двери и исподлобья смотрела на них, отчего ее улыбка стала казаться уже каким-то звериным оскалом.

Шустрый Емцов метнулся к окну.

– Вы что здесь устроили?!

Как наваждение – вместо Черной Девочки в дверях появилась Людмила Петровна. И взгляд ее был не намного добрее взгляда только что исчезнувшего призрака.

Митька сполз с подоконника, попытался закрыть уже распахнутое окно. Но что-то у него заело, он смахнул на пол горшок с геранью и выбрался из-за ряда парт.

– Значит, сегодня к директору никто не идет. Предупреждаете родителей, и пусть они приходят завтра, когда смогут, до шести вечера, – «уронила» на них свой приговор химичка. – И завтра же каждый в моем присутствии извиняется перед Василисой. Слышали? Каждый!

– А чего я-то? – Митька вскинул на плечо рюкзак. Грохнул за его спиной задетый рюкзаком стул.

– Вот мы сейчас и узнаем – чего!

Людмила Петровна шагнула вперед, и за ней в класс вошла высокая красивая женщина.

Она была… она была другая. Привыкшие за много лет к невзрачным учителям, к замотанным на работе родителям, ребята сразу поняли, что вошедшая в класс женщина – из иного мира. У нее было невероятно свежее, отдохнувшее лицо, черные волнистые легкие волосы, темные глаза, непривычно ярко накрашенные губы. Голубое короткое легкое пальто, блестящие высокие сапоги. Спокойна и уверена в себе. И от этой ее уверенности окружающим становилось неловко. Словно они заранее чувствовали себя в чем-то перед ней провинившимися.

– Вот, пожалуйста, мама Ани Леоновой. Пришла узнать, что вчера случилось в школе.

– В каком смысле? – прошептал Влад. Рюкзак из его руки выпал, звонко цокнув об пол всеми своими ребрами и заклепками.

– В прямом, Муранов, в прямом! Забыл, что означает слово «мама»?

– Но ведь у нее нет мамы. – Влад попятился. Через два шага он уперся спиной в стол, надавил на него, желая сдвинуть, и парта тюкнулась в стену. Дальше дороги не было.

– Почему же? – с мягким акцентом произнесла женщина. – У всех есть мамы.

– Она говорила, что ее мать во Франции.

– А Франция – это другая планета, оттуда и приехать нельзя? – возмутилась химичка.

– Вы не похожи на француженку, – заупрямился Влад.

– А ты не похож на воспитанного мальчика. – Женщина отвернулась от уничтоженного ее взглядами Муранова. – Вы не подскажете, где мне найти Аннету?

– Вы извините их, – вдруг принялась защищать мальчишек Людмила Петровна. – Они все это не со зла. Возраст такой. Глупый. Они считают, что это невинные шутки, не понимают, что своим поведением сильно задевают другого человека. И порою они…

– Да какие уж тут шутки?

Леонова-старшая улыбалась. И эта улыбка делала ее лицо таким добрым, таким мягким. Хотелось ей верить, хотелось все рассказать. Но… что-то останавливало. Какая-то холодная искринка в глазах, слишком правильные черты лица, безупречная красота. Такой просто не бывает в этом дурацком, окончательно запутавшемся мире.

Юрка и забыл, что все еще сжимает трубку сотового в кулаке.

«Бегите!!!» – пришла повторная эсэмэска.

– Позвольте мне поговорить с ними? – мягко повернулась к Людмиле Петровне Леонова.

– Да, конечно! И мы со своей стороны обещаем принять меры, воздействовать на них всем своим педагогическим коллективом…

Учительница заторопилась, подхватила стопку тетрадей и вышла.

– А мы ничего не сделали, – Митька успокоился и заговорил более уверенно.

Леонова-старшая перевела взгляд с Емцова на Муранова, и тот задергался, заволновался.

– Она сама! – выпалил Влад.

Юрка оценил расстояние от того места, где они стояли, до двери. Несколько метров. Один рывок. По дороге надо как-то обогнуть иностранку. Если обежать ее с двух сторон, всех она не остановит, кому-то удастся проскочить.

– Я понимаю, – мягко, нараспев заговорила женщина. – Аня – девочка непростая. У нее бывают странности. Их порою не так просто понять и… принять. Я вижу, вы с Аней не ладили.

Бежать, бежать! Юрка поглядывал на приятелей и видел, что они женщину слушают, что они собираются слушать и дальше. Муранов вообще подался вперед, словно загипнотизированный мягким голосом француженки.

Леонова-старшая прикрыла дверь за ушедшей химичкой. Пулейкин вздрогнул. Ладонь, сжимавшая сотовый, вспотела.

– Аня – одинокий, замкнутый ребенок. У нее никогда не было настоящих друзей, и поэтому она не всегда правильно себя ведет со сверстниками. Она их покупает.

– В каком смысле? – зациклился на одном и том же вопросе Влад.

– Начинает гадать на картах, предсказывать будущее. Согласитесь, это привлекает.

– Да ни фига не привлекает, – фыркнул Митька.

– Ну вот видите! А потом она, поняв, что наделала, все бросает и прячется. И в этот момент ей надо помочь. Поэтому я и приехала. Ее надо найти и успокоить.

– Все это не из-за нас! – Юрка стал обходить Леонову-старшую стороной. Тревога, вот уже какой день подряд сидевшая в его груди, разлилась по телу. Стоять на месте было просто невозможно. Надо бежать, надо растворить адреналин в бешено работающих мышцах.

– А я и не говорю, что вы что-то натворили. Я прошу, чтобы вы сделали кое-что.

Женщина взглянула на Пулейкина. И ему вновь стало страшно. Как вчера, когда на него точно так же посмотрела Андалузия.

Стартовав с места, он сбил парту, поскользнулся на повороте, всем телом ударился о дверь.

– Бегите! – крикнул он друзьям и вывалился в коридор.

– Пулейкин! – поймала его на первом этаже Людмила Петровна. – Вы уже поговорили с Аниной мамой?

– Поговорили!

Юрка сдернул с вешалки куртку и выскочил на улицу. Морозный воздух обжег ему лицо. Над головой кружились невесомые снежинки.

Им только зимы сейчас не хватает!

Глава четвертая Точка приложения силы

На экране сотового высветилось: «Бегите!» – вот он и побежал. А они остались там. Черт! Побежал бы он без этой эсэмэски? Вряд ли. Да кто же с ним так нехорошо играет?

Уже на улице Пулейкин решил вызвать этот странный номер, но в ответ механический голос сообщил, что такой абонент в сети не зарегистрирован.

– Ну и ладно! – прошептал Юрка, дав отбой, а потом и вовсе выключив трубку. Он тоже теперь будет несколько дней недоступным. И пускай все вокруг горит синим пламенем!

Он шел злой на всех, и в первую очередь на себя. Из-за того, что позволил Емцову втянуть себя в эту историю, из-за того, что он друзей бросил, из-за того, что жизнь у него получается вот такая – кривая и косая.

Через школьный двор к своей оранжевой высотке. Скорее домой! Включить телик или комп и, наконец, забыть обо всем на свете.

Но мысли упорно возвращались к его побегу из класса.

Струсил! Да, струсил! Хотя – что такого произошло? Ну, сбежал. Любой нормальный пацан на его месте поступил бы точно так же! И Митьке с Владом надо было так поступить. Только почему-то они не побежали. В конце концов, не в трясине же он оставил друзей и не под пулеметным огнем! Поругаются на них и отпустят. Что может им сделать чья-то чужая мать? Вот если бы родная – вставила бы так, что они надолго запомнили бы…

Юрка повернул ключ в замке и с удивлением обнаружил, что дверь не закрыта. В кухне с шумом лилась вода, в родительской комнате работал телевизор.

– Борька? – позвал Пулейкин. Чудеса бывают, хотя брат в это время обычно уже доходил до института или встречался со своими приятелями-экстремальщиками.

– А-а-а! – протянула выглянувшая в прихожую мама. – Это ты? Проходи. А меня, представляешь, с работы уволили.

Рюкзак выпал из Юркиных рук. «Письмо счастья»! Он так и не переписал его. Юрка тут же захотел пройти в кухню и все маме объяснить. Пообещать, что он исправится. Что прямо сейчас сядет за стол, напишет двести писем, а потом разошлет их во все концы света.

Но никуда он не пошел, потому что на коврике у двери увидел незнакомые ботинки. Черные. С черной меховой опушкой. На толстой ортопедической подошве.

Испугаться окончательно Юрка не успел.

– Тебя тут девочка ждет, – снова выглянула в коридор мама. – Недавно пришла.

Юрка снял кроссовки и босиком прошел в свою комнату.

Андалузия сидела в кресле у стола и медленно раскачивалась из стороны в сторону. Поверх разбросанных тетрадей и учебников лежала потертая коробочка мобильного телефона. Обратил внимание Пулейкин на нее только потому, что Андалузия неожиданно спросила:

– Ты зачем сотовый выключил?

Вот тут-то он на ее трубку и посмотрел. И хоть в голове тут же родилось несколько вариантов ответов, от «Достали!» до «Не твое дело!», Юрка сдержался. Он ее потом убьет. Если захочет.

Набрал в грудь побольше воздуха, чтобы все ей сказать. Так, чтобы мало не показалось! И вдруг воздух вышел из него вместе с вопросом:

– А ты откуда знаешь, что я телефон выключил?!

Магия вуду? Чтение мыслей на расстоянии? Шаманизм? Или она на чем-то успела погадать?

Анька показала ему свою трубку. На экране разорванный конверт, под ним надпись: «Операция невозможна».

– И что ты мне собиралась написать?

– Чтобы ты поторопился домой.

– Я поторопился. Дальше что?

Аня хмыкнула. Ее некрасивое лицо словно сломалось, на нем появилось множество сухих морщинок.

– Молодец! – произнесла она и замолчала. Уперлась в Юрку своим сумасшедшим взглядом: мол, дальше догадывайся сам.

В голове у Пулейкина быстренько образовалась пустота. Так, наверное, Каа смотрел на бандерлогов, и никаких других мыслей, кроме подчинения ему, у них не рождалось. Юрке тоже оставалось только подчиниться.

– Ты зачем пришла? – Юрка медленно оглядел комнату. По привычке поискал, что у него могло пропасть.

– Какие есть версии? – Андалузия явно над ним издевалась.

– Из-за тебя мою маму уволили с работы?

– Не смеши. Ее уволили, потому что уволили. Это к лучшему.

– Что же тут хорошего?… – начал было заводиться Юрка, но быстро оборвал сам себя: – А-а-а! – завопил он. – Я понял! Ты от своей матери прячешься?!

Леонова помрачнела:

– Мне нужна новая колода карт.

– Купи. – Анькины слова сбили его с толку окончательно. – У нас писчебумажная промышленность хорошо работает.

Андалузия наградила его очередным тяжелым взглядом. Пулейкин смутился. Человек, может, по делу пришел, ему помощь нужна, а он тут умного из себя строит.

– Зачем тебя мать ищет? Примчалась в школу, вся такая деловая. Начала рассказывать, какая ты прекрасная дочь!

Леонова крутанулась в кресле.

– Все бесполезно, – прошептала она, забирая со стола сотовый. – Тебя сейчас обедать позовут.

– Юра! – Мама стукнула в дверь. – Приглашай гостью на кухню.

– Пойдем, – поднялся Юрка.

– Я не успею. – Аня приподнялась, собираясь встать с кресла.

– А чего тут успевать? – Пулейкин уже был готов схватить одноклассницу и силой потащить ее за собой. Сколько можно упираться и говорить загадками! – Быстро суп похлебаем и твоими проблемами займемся. Ты зачем пришла? Колоду у меня искала? Не по адресу. Ее Митька порвал.

– Почему вы меня не любите?

Анька посмотрела в окно. И что они в этих окнах все нашли? Муранов тоже все время в окно смотрит. Пролетающих мимо него птиц считает?

– А чего тебя любить?… – начал Юрка и вновь осекся: – Нормально к тебе все относятся. Вон, Вербицкая целый день бегала, искала тебя, пролила море слез.

– Меня никто никогда не любил, – прошептала Аня. – Мать от меня отказалась, отца интересовала только его работа… Все от меня шарахаются, как от прокаженной. Но я же не виновата, что знаю больше, чем другие!

– Ну… Отличников тоже не жалуют, потому что они много знают.

Анька кивнула на дверь, и она распахнулась.

– Я вас долго ждать буду? – недовольно спросила мама.

– Идем!

Леонова первой вышла из комнаты. Двигалась она медленно, словно впереди ее ждал не обед, а гильотина.

– Руки помыть не забудьте! – напомнила им мама, исчезая в кухне.

Аня остановилась у двери ванной комнаты. Пулейкин был награжден очередным холодным взглядом.

– Пожалуйста, сделай так, чтобы моя мать меня не нашла.

– А шапки-невидимки у тебя нет?

– Уже достаю из кармана! Она меня хочет уничтожить!

Взгляд у Аньки стал каким-то печальным. И Юрка вдруг подумал, что он не помнит, как Андалузия улыбается. Или она вообще не умеет это делать? Хмыкать, скалиться – да, но искренне улыбаться – кажется, такого еще не было.

– За что? – От чувства ответственности, свалившегося на него так неожиданно, у Пулейкина даже голос сел.

– Почему вы тут застряли? – подогнала их мама. – Я уже суп наливаю.

– Мы не собирались тебя обижать, – быстро заговорил Юрка. – Ты сама виновата. Нечего было к нам со своими предсказаниями лезть!

– Я ничего не могу поделать. Просто вижу, что должно произойти, и предупреждаю.

– Вот и держи свои предупреждения при себе!

– Думаешь, ты – такой самостоятельный и от тебя что-то зависит? – Анька склонила голову, словно собиралась Юрку загипнотизировать. – Все вы созданы, чтобы подчиняться. Неважно – кому или чему. Ты из класса сбежал. Получил эсэмэску – и дал деру.

Холодная волна догадки прокатилась по Юркиной спине – от затылка до пяток.

– Так это были твои сообщения?!

– Я думала, ты догадаешься раньше.

– Подавись ты своими предсказаниями! Иди к мамочке и рассказывай ей о грядущих тенденциях моды!

– Я ей уже однажды сделала предсказание, и теперь она охотится за мной.

– Вы где? – вновь позвала их Юркина мама.

– Что же ты ей такое сказала?

– Что стану более знаменитой, чем она. Мать разозлилась. Она считает себя сильной прорицательницей. В Алансоне ее салон самый популярный. Не знаю, с чего она решила, что я буду ее конкуренткой.

– Но ведь пророчества не всегда сбываются! – Юрка волновался. Ему всегда казалось, что родители должны радоваться успехам своих детей, а не убивать их за новые победы.

– Она и хочет, чтобы мое не сбылось.

– Как она может это сделать?

Леонова замерла, словно к чему-то прислушивалась.

– Ваши вещи. Я попросила Василису раздобыть ваши вещи, чтобы погадать. А она вдруг решила вызвать Девочку. И Девочка к ней пришла. Я сразу поняла, что мать рядом. Это ее работа!

– Да что вы носитесь с этой Девочкой! – разозлился Юрка.

Все вокруг было каким-то… невозможным и неправильным. Какие девочки?! Какие предсказания?! Мир, в котором он жил еще месяц назад, не такой. Там есть школа. Есть родители. Есть его комната, телевизор и компьютер. Больше там и не может ничего быть. Родители не гоняются за детьми. Цветные картинки с королями и валетами не могут решать чью-то судьбу.

– Сотовый забыла, – быстро пробормотала Аня.

– Что?

– Сейчас вернусь.

Андалузия резво похромала обратно в его комнату. Ловко у нее получалось так ходить – выбрасывать вперед одну ногу, выворачивая бедро, быстро переступать на другую и снова совершать это странное движение.

Юрка отправился в ванную комнату. Из зеркала на него посмотрело взъерошенное обалдевшее отражение. Брови нахмурены, взгляд рассеянный, зрачок расширенный.

Вот это да… Что же теперь получается? Леонову надо защищать, а не изводить? Емцов об этом узнает – из него искры посыпятся от ярости! Надо же! Сама пришла, помощь попросила. Влюбилась, что ли?

Юрка сполоснул лицо. С наслаждением набрал полную пригоршню ледяной воды. Кожа вспыхнула от соприкосновения с холодными струями, кровь бодрее побежала по организму.

Ерунда все. Прорвемся!

Спасать… А как ее спасешь? Разве от родной матери спрячешься? С родителями спорить тяжело. Как они скажут, так и будет. А если не будет – и правда прибьют.

– Вы там утонули? – постучала в дверь мама.

Юрка вышел в коридор. Глянул в сторону кухни. На столе дымились две тарелки горячего супа. Никого.

Сердце бабахнуло, кровь подкатила к горлу. Леонова! Комната! Телефон!

Юрка помчался к себе.

Кресло чуть покачивалось из стороны в сторону. В нем кто-то сидел. Не было только видно кто.

– Леонова, ты чего? – подошел к столу Юрка.

Трубки на тетрадях не было. Если Анька взяла свой телефон, почему она не вернулась в кухню?

Кресло качнулась сильнее, разворачиваясь.

Девочка улыбалась. Остренькие зубки нависали над тонкими синюшными губками.

– Где Аня? – скрипучим голосом спросила она.

Умереть от страха Юрка не успел.

– Где Аня? – на пороге комнаты появилась его мама. – Зачем ты ее прогнал?

– Я ее не прогонял. Она за телефоном пошла и куда-то делась!

Юрка оглянулся. Исчезновение Аньки – это еще ладно. Как он объяснит маме появление этой кикиморы черноволосой?

Кресло медленно разворачивалось к столу. В нем никто не сидел.

Тренькнул звонок входной двери.

– Куда это ее носило? – всплеснула руками мама, решив, что Леонова просто вышла.

Но за дверью была не Анька. Невысокая полная женщина с зачесанными вверх, скрученными в пучок волосами, с полной короткой шеей и непривычно глубоким для осени декольте. Черное длинное двубортное пальто, круглое бледное некрасивое лицо. И серьги. Массивные, тяжелые.

Она коротко взглянула на вытянутые лица обитателей квартиры.

– Я, кажется, опоздала? Меня зовут Мари. Я мать Ани Леоновой.

Женщина бесцеремонно прошла к Юрке в комнату.

– Где она?

Пулейкин прислонился к стене, чтобы не упасть. Это мама Андалузии?! А кто же тогда приходил в школу?! Что с ним? Может, у него с глазами что-то не то?

– Разве вы ее мама? – прошептал Юрка непочтительно.

Женщина презрительно скривилась, и Юрка узнал в чертах ее лица Аньку. Она так же умела ронять тяжелые взгляды, так же кривила губы в презрительной улыбке, так же смотрела.

– А кто же был в школе?…

– Слишком много глупых вопросов. – Женщина наградила его очередным неприятным взглядом. В нем читалась всем известная народная мудрость – «не верь глазам своим». – Так надо было!

Ему вспомнились тарелки с супом. Страшно захотелось есть. Тем более что руки он уже вымыл. Почему нельзя было просто прийти домой, поесть, телевизор посмотреть?

– Я спрашиваю: куда она делась?

– Вы про девочку? – Юркина мама выглядела растерянной. Она не понимала, что происходит с ее сыном, почему он грубит незнакомому человеку. Что за люди сегодня к ним приходят? – Она ушла. Даже есть не стала…

Леоновская мамаша улыбнулась:

– А ведь она знала, что я приду, так?

Юрка продолжал изображать из себя партизана и молчал. Ему не нравилась мама номер два еще больше, чем ее предыдущий вариант. Где две, там может быть и три, а то и четыре. Хотя это был бы уже перебор. Неужели у Андалузии две матери и обе родные? Ведь не может же такого быть, чтобы один человек был так не похож сам на себя!

– Умная какая… Всегда была умной. – Леонова-старшая повернулась к Юркиной маме. – Вы позволите? Вашего сына – на пару слов…

Мама решила сегодня больше ничему не удивляться. Она пожала плечами и ушла. В кухне что-то грохнуло. Не удивляться – это не значит соглашаться. Мама была не согласна.

– Энн всегда была умной, кого угодно могла обмануть. – Леонова-старшая села в то же кресло, где перед этим сидели обе девочки. – Вас она тоже обманывает. Прикидывается несчастной. Хромает вовсю. Но ведь это вранье! Говорит, что всем помогает, а сама…

В кухне опять что-то грохнуло, и Леонова-старшая выразительно подняла брови.

– Ее работа, – кивнула она на стенку, за которой была кухня. – Все ваши неприятности – двойки, ушибы, болезни, беды ваших родителей… Ей нравится пробовать свою силу! Первым делом она, конечно же, начала гадать. Предсказывать судьбу. Вот только предсказания у нее все мрачные. Знаешь почему?

– Почему? – эхом отозвался Юрка и прикусил язык. Зачем он заговорил с этой странной женщиной? Может, самое время сбежать подальше?

– Потому что она приносит с собой несчастья! Сначала создает их. А потом предсказывает.

Пулейкин понимающе кивнул. Все сходилось. Ушибы, двойки, неудачи… Или – все как всегда? Просто они больше стали обращать внимание на невезение?

– Помоги мне ее найти, – прошептала Леонова-старшая. – Ее надо остановить до того, как она все вокруг себя разрушит.

Но ведь Анька только что говорила, что это мать хочет сжить ее со свету. Что ничего плохого она сама не делает, все мать… Устроила на дочку охоту.

– Значит, она здесь была, – понимающе произнесла Леонова-старшая – Юрка не отвечал на ее вопросы, значит, он был подготовлен к ним. – Наговорила с три короба. Что мать у нее – монстр, охотится за ней, чтобы убить. Что она – могучая гадалка, а я ей мешаю, завидую! И ты поверил?

Конечно, поверил! Анька говорила так искренне…

– Какой родитель пожелает смерти своему ребенку? Кто не постарается сделать все, чтобы его ребенку было хорошо?

В кухне упала табуретка. Леонова вновь выразительно шевельнула бровями.

– Твоя мать тоже хочет, чтобы тебе было хорошо. Аня – сложный ребенок. Она с детства проявляла различные способности. Могла угадывать чужие желания, прекрасно ориентировалась в темноте, хорошо разбиралась в людях.

– А что же вы не можете погадать и узнать, где она? – Юрку путали, и он уже не знал, кому верить.

Леонова нахмурилась:

– Могу. Но она все узнает наперед. Помоги мне ее остановить. Я увезу ее во Францию, и она больше никому не помешает!

– Она и здесь не мешает.

Пулейкин терпеть не мог, когда на него начинали давить, тогда он переставал соображать. И зачем он с ней заговорил? Сейчас эта тетка его вынудит поступать по-своему.

– Не ври! Иначе бы вы не стали ее травить. Иначе бы здесь не появилась Девочка.

Леонова развела руки в стороны. Словно фокусница. Как будто сейчас в ее руках должен был появиться цилиндр с зайцем. Юрка проследил за ее рукой – и вздрогнул. Девочка! Со своей мерзкой острозубой улыбкой.

– Как ты думаешь, кто помог этой Девочке появиться? Аннета успела тебе рассказать, что это моя работа? А если ты поставил «минус» там, где надо было поставить «плюс»? Я пришла, потому что Аннет создала Девочку. Сами вы с ней не справитесь. Имя ей – Смерть. И я готова спасти вас от нее.

Леонова смотрела на Пулейкина всепрощающим взглядом. Она сейчас представляла из себя саму доброту, терпение и добросердечие. Но от этой доброты почему-то становилось холодно.

– Найди ее, и все станет как раньше. Все закончится. А не поможешь, получится как в плохой сказке – все умрут!

Девочка внезапно оказалась прямо перед Юркой. На испуг у него времени не осталось. Девочка в упор посмотрела на него, и все вокруг заволокло мраком.

* * *

Бороться, надо бороться. Нельзя это так оставлять!

Он сдастся? Позволит, чтобы какая-то гадалка портила жизнь его матери, его друзьям? Нет! Он будет бороться!

Мысль эта сверлила его затылок. Хотелось накрыть голову подушкой, выгнать эти надоедливые слова.

Ночь. Самая настоящая «ночная ночь», какую только можно представить. С темнотой, шуршанием, с мельканием теней на стенах.

Запугивают!

Юрка встал на ватные ноги. Он не помнил, что делал вечером и как лег спать. Видимо, кому-то нужно, чтобы он вышел из игры. Не дождетесь!

Юрка шагнул было к столу, закачался… Ноги его подкосились, и он свалился обратно на кровать.

* * *

– Аню мне найди!

Голос заставил Пулейкина проснуться.

За окном стоял день. Странно! Он хорошо помнил, что еще недавно была непроглядная ночь. А теперь день. Комната – стол, шкаф, тумбочка, разбросанные по полу вещи. Слышатся знакомые звуки – за окном ездят машины, в небесах летают вертолеты. А в квартире тихо.

Реальность нехотя вползала в его сознание. Его заставили уснуть. Кому-то жизненно необходимо, чтобы Юрка Пулейкин не мешался под ногами. Чтобы он ничего не делал.

А вот фиг вам! Он все исправит! Для начала напишет письма, потом разберется с Андалузией. Потом… Суп с котом.

Как они вызвали Девочку, так пусть обратно ее отправят, тем же рейсом, с той же скоростью. Зубную пасту он с собой принесет.

Юрка разозлился! Еще как! Если своей матери он прощал выкрутасы с его жизнью – туда не ходи, уроки делай, телевизор выключи, – то уж чужим теткам позволять себя усыплять, когда ему этого не хочется, он не позволит! Теперь он сам будет решать, что ему делать. И за кого заступаться!

Не экспериментируя со вставанием с кровати, Юрка подтянул к себе рюкзак и на последних страницах в тетради по химии стал по памяти воспроизводить злосчастное письмо. За полчаса он вымучил десять корявых листочков, сложил их пополам, сунул в карман штанов.

«Мама! Я обязательно все исправлю!» – мысленно пообещал он и из тихого коридора вышел в бушующий океан жизни. А если говорить по-простому – то на улицу.

Включившийся сотовый принес вчерашнее сообщение о том, что ему надо скорее идти домой, печальный рассказ о нескольких пропущенных звонках от Емцова и лаконичное послание от Муранова: «Ты где? Митька хочет тебе голову открутить».

И он пошел к Митьке. В конце концов, пусть лучше его приятель прибьет, чем кто-то другой.

Глава пятая Смерть Пулейкина

– Ты чего? – Емцов не сразу подобрал нужные слова. – Так рано?

– На войне не бывает выходных. – Пулейкин отодвинул опешившего приятеля плечом и вошел в его квартиру.

– А мы уже воюем? – Митька сжимал в кулаке ключи, словно у него еще был шанс закрыть дверь и не впускать неприятности за порог. Поздно. Уже впустил.

– И не один день. Есть первые жертвы.

– Да иди ты! – прислонился к стене, чтобы не упасть, Митька. – Опять немцы?

– Французы! Как твоя бабка?

– Митенька, кто там? – проскрипела бабушка из-за приоткрытой двери.

– Нормально. – Емцов прикрыл дверь бабкиной комнаты и кивком головы направил приятеля к себе. – Родители опять куда-то умотали. А так – я с ней сижу.

– Никто к вам не заглядывал? – Юрка осмотрелся. Комната как комната. Прямого удара бомбы, конечно, она не выдержит, но пару часов осады – вполне возможно. Окна только надо загородить. – Чем у вас вчера все закончилось в школе?

– Слушай! А ты чего умотал? – Митька с опозданием вспомнил, что из-за позорного бегства друга он решил поссориться с Пулейкиным. – Она на нас так орала!

– Не убила же, – поморщился Юрка. Ему было неприятно об этом вспоминать.

– Сказала, что мы должны найти Аньку и извиниться перед ней, а потом сразу же связаться с этой мамашкой и все ей рассказать. Мы и пообещали.

– И что?

– Ничего. Владик домой побежал, а я в аптеку. Делать мне больше нечего, как перед девчонками извиняться!

Митькин пофигизм иногда приносил хорошие результаты – вчера все оставили Аню в покое. Интересно, куда она спряталась?

– Портфель тащи, – скомандовал Юрка. – Раз вы не выполнили просьбу андалузской мамаши, она скоро за вами сама придет и кучу неприятностей всем напророчет. Она тоже из колдовского племени.

Митька почему-то не стал задавать никаких вопросов и сразу приволок свой потрепанный рюкзак. Юрка перевернул его над узкой тумбочкой, стоявшей около кушетки. Тетрадки, учебники, одинокая ручка, множество листочков, шурупы, винтики, гвозди, кусочек гранита…

Свою записку он приметил сразу.

Емцов молчал, словно у него каждый день так портфель проверяют. Юрка потряс у него перед носом запиской.

– Переписал?

– Я чего, лох? Глянул, что это за байда, и забыл сразу.

– Хуже. Ты – лузер! Нам войну объявили. Хотят запугать и заставить выдать им Леонову!

– Да пускай забирают!… – с искренней радостью начал было Митька, но Юрка его перебил:

– Не пускай! Им надо, чтобы мы их слушались. А мы по-своему сделаем. К Андалузии мамаша приехала, она собирается свою любимую дочку сжить со свету, потому что Анька талантливее мамаши. Да еще репутацию хочет ей забабахать шумную. Мол, она – черная колдунья, всех вокруг себя поубивала

– Поубивала, – покорно согласился со словами приятеля Митька.

– Ты что, не понял?! – рявкнул он. – Это нас должны поубивать! Кто-то подсказал Вербицкой вызвать Черную Девочку, чтобы та нас попугала и мы бы отстали от Андалузии. Леоновская мамаша немного помогла Ваське, и Черная Девочка действительно появилась. Но не для того, чтобы нас пугать, а чтобы за нами следить. Нас посылают Аньку искать, если мы этого не делаем – здравствуй, Девочка! Зубами клацает, вот-вот горло перегрызет. Или сон дурной насылает, как получилось с Леркой и Олькой.

Юрка глянул на обомлевшего Емцова – понимает ли он хоть что-то. Митька сглотнул. Ничего он не понимал!

– Вот и письмо это – с тем же эффектом, – торжественно сообщил ему Пулейкин, в душе гордясь своей догадливостью. – Не перепишешь – и на тебя несчастья посыпятся. Бабка твоя уже болеет! Чуешь, что будет дальше?

– Что будет дальше?

– Землетрясение, цунами и конец света. – Юрка попытался все это живописно изобразить. – Тоже мне колдуньи! Поналетели на нашу голову! – Он сунул приятелю записку. – Читай. Десять экземпляров надо написать. Не ошибись!

Емцов пробежал глазами по строчкам и медленно смял письмо в кулаке.

– Так это все из-за девчонок? – спросил он сурово.

– Из-за того, что земля круглая! Спрятаться тут негде. Не рви его! Тебе его еще переписывать.

– А чего от нее мать хочет?

– Чего хотят все матери? Чтобы она училась хорошо и спичками не баловалась. А та ее не слушает!

– Я все равно не пойму – при чем здесь мы? Мы-то что плохого сделали?

– Мы, наверное, тоже своих родителей не слушались, – предположил Пулейкин. – Твои что от тебя всегда требуют?

– Чтобы я рано спать ложился. Суп ел.

– Съел? – хмыкнул Юрка. – Ты давай ручку ищи с бумагой, нас скоро позвать могут.

– Куда позвать?

– По делу.

Пулейкин отобрал у приятеля тетрадку, вырвал два центральных листочка. Шорохи, звуки и даже, как ему казалось, запахи – все это кружилось вокруг него, наполнившись некими значениями, символами. Митька притих.

– Времени мало, – заторопился Пулейкин. – Мамашка Анькина так сказала: если мы ей не поможем, у всех наших родственников начнутся крупные неприятности. И Девочка об этом позаботится. Мою мать чуть машина не сбила, а вчера ее с работы уволили. У тебя бабка заболела. Муранов пока молчит, но и у него неприятности на подходе.

– Может, на компьютере набьем? – Митька с сомнением смотрел на письмо. Так много он давно уже не писал.

– Быстрее – от руки. Пока ты будешь с клавишами разбираться, мы время потеряем.

Писал Митька тоже не очень споро. От волнения его пальцы задеревенели, перестали слушаться. Каждая буква норовила соскочить со строчки и убежать.

– Ты пишешь письма и рассылаешь их, – Пулейкин расхаживал за спиной приятеля, для выразительности размахивая руками. – Бабка твоя выздоравливает. Одно письма мы подсунем Девочке, чтобы у нее тоже неприятности начались. Пускай отвлечется. Потом идем к Вербицкой, заставляем ее провести обратный ритуал. Освобождаемся от Девочки, потом помогаем Леоновой решить проблему с матерью. И – все!

– Что – все?

– Совсем – все. Как раньше! Все будет как раньше.

– А чтобы еще лучше – можно?

– Можно.

И тут зазвенел телефон. От неожиданности Емцов, впечатленный всем сказанным, уронил ручку. И, словно аккомпанируя его аппарату, запиликал Юркин сотовый – пришло сообщение.

Какая Леонова заботливая! «Не лезьте в это дело!» Коротко и ясно. То лезьте, то не лезьте!

– Это Муранов. – Митька появился из коридора с трубкой в руке. – Он говорит, что его пришли убивать.

– Дописываем письмо и бежим!

Они поделились – Емцов продолжил писанину начала письма, Пулейкин взял на себя его концовку. У Митьки помарок и зачеркиваний оказалось больше.

– Зачем мы только все это пишем! – орал Митька, в сердцах продырявливая уже порядком измятую бумагу острым кончиком стержня.

– Это у Вербицкой шутки такие, с проклятиями. Мы его сейчас этой Девочке передадим.

Последнее слово письма у Митьки вышло вялым зигзагом, потому что Юрка вырвал бумагу из-под его ручки.

– Остальные девять экземпляров на твоей совести. Не напишешь – тебя кошмары замучают!

– Митенька! Митя! – позвала внука бабушка, но Емцов проявил стойкость характера, быстро оделся и выскочил за дверь. Следом за Пулейкиным.

– Если мы все сделаем правильно, тогда твоя бабка выздоровеет, а моя мать опять найдет работу. Сорок восемь часов еще не прошло! – орал Юрка. Слова его относил в сторону ветер.

Они мчались по улице. Муранов жил дальше всех от школы, в сером трехэтажном доме, в квартире с высоченными потолками. Из родичей у него наличествовала только мама. Но столкнуться с ней ребятам не довелось. Они не успели войти в квартиру.

– Ребята! – раздался жалобный вопль, и они увидели Влада, балансировавшего на подоконнике второго этажа. Он норовил вот-вот свалиться на асфальтированную площадку под окнами. – Она сейчас дверь сломает!

– Ты бы с ней ласково поговорил… – крикнул Юрка.

– Издеваешься?

– Почти! – Пулейкин скомкал «письмо счастья» и забросил его в распахнутое окно. – Сунь это кикиморе в карман. Пусть порадуется! И в глаза ей не смотри. Думай о хорошем.

Не успел он договорить, а скомканный листок долететь до цели, как в окне появилось бледное лицо Черной Девочки. Комок бумаги попал ей прямо в лоб.

– Это тебе! – искренне улыбнулся Юрка.

Девочка начала медленно растягивать губы в ответной улыбке.

Влад свалился с подоконника в комнату. Судя по грохоту, он ухитрился всеми своими костями пересчитать ребра батареи. Девочка тоже исчезла, послышалась какая-то возня. И все затихло.

– А у нее есть карман? – упавшим голосом спросил Митька.

– Можно и за шиворот засунуть.

– Он положил, а она ему руку откусила!

За окном раздалось шебуршание. Пулейкин с Емцовым попятились.

– Честное слово, честное слово, честное слово… – быстро зашептал Митька.

– Ты чего? – Юрка боролся с диким желанием спрятаться за спину приятеля.

– Буду слушаться родителей и делать уроки! Только бы все обошлось!

Над подоконником показалась черноволосая голова Влада.

– Она исчезла, – хрипло произнес он.

– Сработало! – прошептал Митька. – Сработало! – заорал он как ненормальный и запрыгал вокруг Пулейкина в бешеном танце племени маори.

Юрка мрачно покачал головой:

– Ничего не сработало. Все только начинается. – Он задрал голову. – Ты спуститься можешь?

– Если мама разрешит, – неуверенно сказал Влад.

– Мама – это святое, – пробормотал Юрка, чувствуя, что в ближайшее время с их мамами будет еще много проблем.

Муранов снова исчез.

– Надо к взрослым идти, все им рассказывать, – проявил предательское настроение Митька. – Как это можно – ни за что ни про что пожилого человека убивать?! Нормальным людям ноги ломать?!

– Значит, можно. «За что» – это всегда найдется.

Емцов посмотрел на него недоверчиво, видимо, оставшись при своем мнении.

– Ну что, что тебе дадут эти взрослые? – не выдержал его молчаливого несогласия Юрка. – Что ты им скажешь?

– Что… – с готовностью начал Емцов и запнулся. – Что…

– Ага, что за тобой Девочка охотится с черными волосами, как в страшилке, и еще «письмо счастья» тебе подкинули, из-за которого бабка заболела! Так, да?

– Да! Придут полицейские с пулеметами и всех разгонят.

– Всех? – скривился Пулейкин.

– Всех! И Андалузию эту в первую очередь. Пусть в полиции разбираются – кто она и откуда? И зачем вообще все это делает.

– Ага, а она тем временем тебе предскажет смерть от свежего батона. И ты, что характерно, съешь батон – и помрешь! И никакая милиция-полиция тебя не спасет.

– Спасет. Она на то и существует, чтобы людей спасать.

– Из-за нас все это произошло, нам и разгребать, – назидательно изрек Пулейкин. – Разве тебе неинтересно самому узнать, в чем тут дело? Хочешь, чтобы все взрослым досталось? Они же тебе потом ничего не скажут. Увезут Андалузию в ее Францию, и молчок.

– Мне интересно, чтобы от меня все отстали.

– Тогда не забудь! Тебе еще девять писем надо написать, если хочешь, чтобы твоя бабка выздоровела. И чтобы от тебя все отстали.

– Я иду! – Это вновь появился в окне Влад.

Мама его отпустила.

Юрка победно улыбнулся. Если к мамам подобрать верную стратегию и тактику, то они неплохо поддаются дрессировке. Довольный, он сунул руку в карман, по привычке проверяя, что там с телефоном. Пропущенное сообщение. «Вербицкая».

– Куда мы идем? – появился бледный Влад.

– К Ваське. – Юрка чувствовал себя капитаном большого корабля – как и куда он захочет, так и туда вся эта махина и пойдет. Сейчас он поворачивал свой лайнер прямо в бушующий океан. – Она все это начала, ей и заканчивать.

Где живет Вербицкая, никто не знал. После долгих созваниваний и переспрашиваний выяснилось, что обитает она в одном доме с Пулейкиным, в последнем подъезде их невероятно длинного дома. И отчего это Юрка никогда ее в своем дворе не видел? Хотя сложно назвать одним двором растянутую на бесконечное количество метров подъездную дорожку с куцыми площадками – парковками для машин. Играть все обычно бегали к школе или к прудам, через дорогу. Вербицкая, видимо, предпочитала другие места обитания.

Прямоугольник высокого черного забора вокруг школьной территории, желтое четырехэтажное здание самой школы – мимо нее они решили не идти, вдруг еще встретят не того кого-нибудь. Пошли вокруг. По узкой дорожке мимо двенадцатиэтажной высотки, через двор с новенькой ярко-голубой пластиковой горкой, протопали прямо через песочницу. Юрка поймал себя на мысли, что он все время хочет где-нибудь задержаться – съехать с горки, взрыть ботинками песок, раскрутить ржавую карусель, пройтись по газону, поискать что-нибудь интересное. Всего пять минут. Вдруг, пока он будет играть, все само собой разрешится? Так ведь бывает.

* * *

– Уходите! – закричала Вербицкая в домофон, но при этом дверь загадочным образом открылась – замок пискнул, снимая блокировку.

– Как-то так все и должно было быть! – Юрка подозрительно осмотрелся. Приятели молча с ним согласились. Влад был бледен. Емцов сжимал в кулаке сотовый, готовый исполнить свое обещание с кем-нибудь связаться.

– Только попробуй кому-нибудь позвонить, – пригрозил ему Пулейкин. Митька кивнул, но вид при этом имел независимый – мол, захочу, позвоню, захочу – нет, его воля! Юрка решил держать его в поле зрения, чтобы вовремя пресечь бунт на корабле.

На пятый этаж пошли пешком. Влад поднялся легко, а вот Емцов запыхался, словно тащил на себе тяжелый рюкзак. Юрка сопел позади. Эсэмэски больше не приходили. Андалузия ничего им подсказывать не собиралась. Или у нее теперь свои проблемы? Все-таки мама приехала любимая!

Дверь в квартиру Вербицких была приоткрыта. Хорошо это или плохо? Поразмышлять об этом Пулейкин не успел. Влад решительно шагнул вперед.

– Погоди! – перехватил его Юрка. – Ведь Черной Девочке не нужны двери, чтобы входить в квартиру. Правильно?

– На-а-аверное, – нервно протянул Муранов. – Я сидел в кухне, ел. Она вдруг за спиной оказалась! Я чуть не подавился.

– А чего она в дверь-то сперва ломилась? Если может проходить сквозь стены?

– Не-э-э знаю.

Мальчишки уставились друг на друга. Все это было слишком странно.

– А она к тебе ломилась в дверь! Зачем?

– На-а-апугать хотела, – дернул плечом Муранов.

– Или хотела заставить тебя выйти на улицу? Чтобы ты пошел искать Андалузию! – Шерлок Холмс рядом с Пулейкиным сейчас выглядел бы сопливым мальчишкой.

– Значит, Вербицкую тоже пугали! Иначе зачем бы ей кричать, чтобы мы убирались, а потом дверь открывать?

– Правильно. Ведь Девочка, если бы хотела, давно бы добралась до любого из нас. Ее ничего не может остановить.

– И нас не остановит! – Митька рванул в квартиру.

Он чувствовал, что сдает свои позиции лидера, что ему теперь никогда не быть первым в их троице. А вернуться триумфатором хотелось, снова быть заводилой и командиром. А Юрка мешал ему это сделать. Вот эта самая минута – его последний шанс все исправить.

Дверь за Митькой прикрылась. Раздался грохот. Емцов коротко охнул, на пол свалилось что-то тяжелое…

– Получай! – крикнул кто-то тоненьким голосом.

Влад дернулся бежать вниз, но наткнулся на застывшего Юрку и остался на месте. Пулейкин покачал головой. Надо идти вперед, а не бежать назад.

В квартире что-то заворочалось, кто-то рявкнул:

– Убью!

Пулейкин осторожно толкнул дверь. Над его головой что-то заскреблось. Юрка почувствовал, как от страха у него отнимаются ноги – захотелось присесть, привалиться к надежной стене и закрыть глаза. Скрежет перешел в шуршание, и прямо перед приятелями промелькнула сверкнувшая холодным блеском палка. С шелестом за ней потянулась ткань…

– Это чего такое? – Голос одноклассника привел Пулейкина в чувство. – Штора из ванной, что ли?

Под их ногами лежала металлическая палка со съехавшими в один конец пластмассовыми кольцами. Белым айсбергом громоздилась штора с нарисованными на ней радужными рыбками.

– Ну вы вообще! – Айсберг зашевелился, выпуская из своих недр Емцова. – Так и убить можно!

За спиной у Митьки, наставив на непрошеных гостей рога, ощетинилась вешалка для верхней одежды. Это она и упала, когда Митька вошел в квартиру.

– Ты чего сидишь? – Других вопросов у Пулейкина не было.

– От тебя отдыхаю. – Митька попытался встать. Вешалка угрожающе закачалась. – Она на меня свалилась! – отпихнул рогатое оружие Емцов.

Ну конечно! Вербицкая ждала гостей! И успела как следует подготовиться.

– Васька! – позвал Пулейкин. – Свои!

– Катитесь отсюда, – глухо отозвались из-за ближайшей двери.

– Дура! Черную Девочку ничем не остановить! Она сквозь стены ходит!

Юрка кивнул в сторону комнаты. Влад понимающе закрыл глаза. Митька с готовностью приподнялся, чтобы побежать в указанном направлении. Ему мало было упавшей вешалки. Сегодня ему везде хотелось быть первым. Но Пулейкин его не пустил. Замахал руками, сжал кулаки, нахмурил брови – словом, продемонстрировал весь спектр своего негодования из-за поспешности друга.

– Нас Леонова прислала, – крикнул Пулейкин, все еще изображая «мельницу». – Мы знаем, как бороться с Девочкой!

– Уходите! – взвизгнула Васька, чем-то ударив об пол.

Митька покрутил пальцем у виска. Похоже, от страха Вербицкая сошла с ума.

– Мы на тебя не сердимся. – Юрка вложил в свой голос как можно больше добродушия, насколько он вообще был на это способен. – Хотим помочь!

На цыпочках Влад с Юркой приблизились к приоткрытой двери. Осторожно-осторожно Пулейкин протянул руку, заранее глядя наверх, на тот случай, если с потолка на них снова что-то посыплется.

И тут «кукукнул» телефон. Васька завизжала. Юрка замер, а Митька бросился вперед. Он проскочил мимо Пулейкина, плечом распахнул дверь и ввалился в комнату. Юрка побежал за ним.

В первую секунду он подумал, что разом случились конец света, всемирный потоп и один маленький, но внушительный ядерный взрыв. Голова его раскололась от нестерпимой боли, затылок «принял» на себя что-то оглушительно зазвеневшее, а по его телу побежали струи воды. Холодные ручейки неприятно проскользили по взмокшей спине, затекли в трусы.

– Твою!… – попытался сформировать фразу Юрка – от шока он вдруг позабыл все слова.

Перед его ногами крутилось и глухо позванивало ведро. Обалдевший Митька, только что осознавший, какого бедствия он избежал – бедствия, рядом с которым падение на голову вешалки казалось невинной шалостью, – сидел на полу в нескольких метрах от разлившейся лужи.

– Ну и что у вас тут? – мирно вошел в комнату Муранов.

– Зачем вы пришли?!

Не зря Пулейкин боялся всего набора «девичьих расстройств». Вербицкая рыдала. От слез у нее распух нос, покраснели глаза, а лицо, наоборот, побледнело, резко обозначились две родинки на щеке.

– Вы все испортили!

– Это вы меня испортили, – простонал Юрка. – Ты чего, Вербицкая, рукколы обожралась?!

– Я ждала ее! Она должна была получить по заслугам!

– Это ты у меня сейчас получишь по заслугам! – Ползая на коленях и подпираясь одной рукой, Пулейкин отодвинулся подальше от лужи, но ему все равно казалось, что он все еще сидит по уши в воде, а по спине текут противные ручейки. – Все, ты меня убила! – Юрка картинно раскинулся на ковре, предварительно проверив – не мокрый ли он.

– И как вы собирались мне помочь? Здесь уже ничем не поможешь! Она всех убьет!

Влад и Митька сурово молчали.

– Все, как ты хотела, – простонал Пулейкин, – сработало твое «письмо счастья». У всех вокруг сплошные неприятности. Кому ты еще их посылала?

– Своим. – Вербицкая смотрела на него взглядом мурены – мол, целиком не съем, но понадкусываю – мало не покажется!

– Вот свои и получили, – вбил последний «гвоздь» своих обвинений Юрка. – Пустячная с Хаецкой концы отдают, Муранов из окна выбрасывается, спасаясь от Девочки!

– И что теперь? – Васька размазала слезы по лицу.

– Рисуй обратно свой домик, мажь что хочешь зубной пастой и отправляй ее прочь отсюда! А потом топай по всем девчонкам, пускай напишут по десять писем и рассылают их кому угодно, лишь бы у них ничего не осталось.

– И к Ане идти? – пискнула Васька, теряясь окончательно.

– И к Ане, и к Ване! – припечатал Юрка. – Рисуй давай!

Ваське и рисовать ничего не понадобилось. Она сползла с дивана и просто подошла к столу.

– Только вам спрятаться надо, – кусая губы от волнения, прошептала Вербицкая и покосилась на большой встроенный шкаф, занимавший в комнате все пространство от двери до угла.

– Она же должна уйти, а не прийти!

В шкаф лезть не хотелось. Где-то этот сценарий уже проигрывался, и закончилось все плохо.

– Она может испугаться, – заупрямилась Васька.

В страх Черной Девочки как-то не верилось.

– А тогда точно все закончится? – с надеждой в голосе спросил Влад и первым подошел к шкафу.

– Я больше не буду, – всхлипнула Васька.

– Ладно, лезем в шкаф! – поднялся с ковра Юрка. – Только прогони ее отсюда!

Вещей в шкафу было немного, мальчишки легко уместились внутри, подложив под себя сдернутые с вешалок юбки и рубашки. Юрка привалился мокрым плечом к длинному платью. Пахло от него чем-то сладким. Запах забирался в нос, отчего хотелось чихнуть.

Вербицкая шуршала бумагой, скрипела фломастерами. Пулейкин поискал щелочку, чтобы хоть что-то увидеть, но дверцы были хорошо пригнаны одна к другой.

– Я начинаю! – загробным голосом предупредила Васька.

– Колдуньи фиговы, – зло прошептал Митька – он сидел вплотную к Пулейкину, и ему теперь тоже было мокро и неуютно.

Емцов завозился, устраиваясь поудобнее. Он вертелся где-то у Юрки под боком, и тот вспомнил, что в кармане у него лежит сотовый. И на этот сотовый ему пришла эсэмэска. Вполне возможно, это снова дает о себе знать Андалузия. Кинула бы какое-нибудь толковое предсказание, что ли?

Юрка полез за телефоном.

– Черная Девочка, появись! – с нажимом в голосе, до хрипоты, приказала Васька.

Митька хмыкнул. Муранов тяжело вздохнул. В темноте экран телефона озарил всех инопланетным синим цветом.

– Черная Девочка, появись! – Голос Вербицкой стал глуше, как будто она говорила в подушку.

Так… Входящие… Одно сообщение. Юрка даже не стал смотреть от кого. Кто еще мог его так назойливо тормошить, кроме Леоновой?

«Открыть». После этой команды телефон задумался. Промок, что ли?

– Черная Девочка, появись! – голосом партизана перед расстрелом прохрипела Васька.

«Где тебя носит?» Эти три коротких слова и изогнутый знак вопроса заставили Юрку вздрогнуть. Над сообщением значилось: «Мама».

То ли в коридоре, то ли еще где-то зашуршало. Что-то заскрипело, словно по полу протащили тяжелый предмет.

– Эй! – позвали издалека.

Митька толкнул Пулейкина в локоть, перестав дышать. Телефон выскользнул из одеревеневших Юркиных пальцев.

– Ты одна? – спросил детский голос.

– Одна. – Зубы Вербицкой клацнули при ответе.

И тут Муранов чихнул.

* * *

– Ты наказан!

Мама решительно захлопнула за собой дверь, сделала несколько шагов по коридору. Юрка успел упасть на свою кровать, мечтая об одном – закрыть глаза и не открывать их в течение ближайших ста лет.

– Нет! Как ты мог!

От неожиданности Пулейкин вздрогнул. Мать вновь стояла в дверях. Лицо бледное, глаза горят, помада на губах размазалась.

– Ворваться к однокласснице, устроить там погром!

– Мама, это не мы, это она… – в который уж раз за сегодняшний день принялся оправдываться Юрка.

– Мне звонила Людмила Петровна. Она рассказала, что вы уже несколько дней издеваетесь над Василисой и ее подругой Аней. Что ты вчера довел Вербицкую до слез, а меня вызывают к директору! Я бегу домой, чтобы поговорить с тобой. А тебя нигде нет. На звонки по сотовому ты не отвечаешь. А потом ко мне заявляются родители Вербицкой и рассказывают, что ты с друзьями перевернул им всю квартиру вверх дном, устроил погром!

Юрка мрачно хмыкнул.

Вообще-то это был не «он с приятелями». Он ничего и не успел сделать. Первым из шкафа вывалился Емцов. Только он забыл, что дверцы в шкафу не распашные, а раздвижные, и по привычке надавил на дверь плечом. Она и выпала, ухитрившись при этом разбить что-то очень ценное. Затем они какое-то время носились по комнате, сшибли напольный фикус, свалившись на диван, подломили ему ножку…

И никакая это была не Черная Девочка! Это была Васькина младшая сестра, вернувшаяся с тренировки по плаванию. Вместе с ней пришла и мама. Она оценила масштабы погрома, приметила вздувшийся от воды ламинат, сбегала к соседям, узнала, что у них «уже протекло», и принялась названивать родителям одноклассников своей дочери. Юрку забрали первым. За Владом приехала его мать. Митька сидел нахохлившись – его дома ждала больная бабка, родители сегодня собирались в гости…

– Как тебе это вообще в голову пришло?! – бушевала Юркина мама.

Она подошла к столу и начала сгребать с него все, что попадалось ей под руку – «зарядку» для телефона, собранного из конструктора монстра, недокрашенную модель самолета, модем… лэптоп был у отца на работе, на профилактике.

– Воспитываешь его! Кормишь, поишь! Стараешься, чтобы сын рос здоровым, чтобы он ни в чем недостатка не знал, а в ответ что получаешь?

Она застыла посреди комнаты, прижимая к себе добычу. На пол посыпались ноги и руки робота, самолет лишился крыла.

– Что ты молчишь? – склонилась она к Юрке, отчего монстр потерял голову.

– Это не я, она сама…

– Прекрати! – страшно расширила глаза мама и ушла.

Пулейкин утомленно откинулся на подушку. Это еще ничего, вот когда придет папа – он вполне может и по шее получить.

– Кем ты станешь после всего этого? – Мама ухитрилась вернуться быстро и бесшумно.

– Волшебником, – буркнул Юрка, вспоминая недавнее сочинение. Им еще результаты не объявляли. А как объявят – крику будет куда больше…

– Дворником! – Мама кошкой метнулась к его рюкзаку. – Ты в свой дневник когда последний раз заглядывал? Это что за оценки?

Ну да, если химичка уже звонила, успела доложить, что за оценки в последнее время нахватал Пулейкин. Но он ведь был занят, честное слово! Он жизни спасал!

– Ты зачем в школу ходишь? – Дневник полетел в угол. – Кем ты собираешься вырасти?

– Человеком, – Пулейкин отвернулся.

– Из таких, как ты, люди не получаются! – загремела мама. – Только уголовники! – Она пробежалась по комнате, зачем-то посмотрела в окно. – Но скатиться на дно я тебе не позволю! Я тебе не дам превратиться в ничто! Никаких друзей и прогулок. Сядешь за учебники, запишешься на курсы, начнешь готовиться в институт. В следующем году я переведу тебя в лицей при университете. Будешь учиться на экономиста. Вырастешь, начнешь работать с отцом. И только попробуй ослушаться! – Мама стояла рядом, грозно смотрела на Юрку. За крупную вязку ее свитера зацепился маленький пластмассовый пропеллер модели самолета. – Собственными руками задушу. А пока – сидишь дома, думаешь о своем поведении! И если рядом с тобой я еще раз увижу Емцова и Муранова – ты перейдешь в другую школу!

Прибалдевший от груды этих заявлений Юрка молчал. Почему-то он не сомневался, что мама выполнит все свои угрозы. И про другую школу, и про лицей, и про его будущую работу с отцом.

Затрезвонил телефон, и мать походкой Наполеона после битвы под Ватерлоо вышла из комнаты.

Голова Юркина от ее криков звенела. Еще и удар ведром по макушке сказывался.

– Что вы говорите? – еще не отойдя от недавнего буйства, мама кричала в трубку. – Ну, конечно, придумали! Это же мальчишки. В этом возрасте они все горазды на выдумки.

Юрка вжал голову в плечи. Что-то ему подсказывало, что Емцов не выдержал и все рассказал родичам. Хотел, чтобы ему помогли. Как же! «02» и «03» – вот и вся помощь.

– Конечно, помню! Мы тоже писали такие письма. Глупости, уж поверьте мне! Все это для того, чтобы оправдать свою лень! Что ваш сын за последнее время получил? Вот видите! И у моего двойки. Фантазеры!

Мама вышагивала по коридору, и слышалось в ее поступи нечто знаковое. Так, наверное, судьба подходит к твоей квартире, стучит в дверь, и уже никуда нельзя деться – остается только идти за ней.

– А что тут думать? Пусть сидят дома, и никаких встреч! Завтра воскресенье. Пусть уроками займутся!

Что там дальше говорила мама, Юрка не слушал. Потому что вдруг понял, что это конец, верная смерть. Они все – и он, и Митька, и Влад, и даже истеричная Вербицкая – теперь сидят по одному, каждый у себя дома. К ним теперь может заявиться кто угодно и сделать что угодно. И никто им не поможет. Взрослые им не верят, а единственный, кто мог бы во всем этом разобраться и помочь, – Анька Леонова – пропала. Никто и не подумал ее искать. И если перед этим Черная Девочка больше пугала их, подталкивала к действиям, то теперь всё – она придет забрать их жизни.

Им надо быть вместе! Им нельзя оставаться по одному! Пусть мама так и скажет емцовской мамаше!

– Конечно, пусть посидят одни! – припечатала мама.

– Нет, мама! – выскочил в коридор Юрка.

Топ, топ, топ… Маленькие ножки уверенно ступали по паркету. Взгляд черных глазок безошибочно уперся Юрке в лоб.

Он не успел вздохнуть. Сделал привычное движение, расправляя легкие, чтобы в них вошла жизнь, но тело его уже не слушалось. Оно подчинялось смерти.

Последнее, что он увидел, – обнаженные в улыбке маленькие остренькие зубки… и Юрки Пулейкина не стало.

Глава шестая Тридевятое царство

Дверь неприятно скрипела, заставляя останавливаться и оглядываться назад. Она все скрипела и скрипела, хотя ее никто не трогал. С балкона второго этажа капала вода. Прямо на жестяное полотно, закрывавшее подвальное углубление. Ржавое железо плюс вода – получался мерзкий, продирающий до пяток звук. Ручеек с края железного листа вяло тек к ногам людей, желавших войти в подъезд.

Дом словно вздохнул, заставив дверь застонать. Деревянная обивка заскребла по асфальту.

– Надо идти.

Так было решено. После исчезновения Пулейкина, после ночных кошмаров надо было как-то найти Леонову. Поиски они начали с ее дома. Где обычно находится человек в воскресенье утром? Нормальные – дома. Психи – где угодно. Не с той ноги встал, не ту метлу взял, еще и полетел не в ту сторону, куда глаза глядели.

Митька сжал кулаки и стал похож на десантника, высадившегося на вражеской территории. Высокие зашнурованные ботинки, заправленные в них штаны, черная куртка, капюшон собран, его шнурок туго завязан на шее. Шапочка натянута по самые глаза. Щеки бледны и как будто испачканы – то ли тень на них падала, то ли с утра не умылся, то ли специально подготовился.

– Куда там дальше-то? – Емцов спросил, но с места не сдвинулся.

– Пятый этаж, – вздохнул Влад и тоскливо посмотрел на балкон, с которого капала вода.

– Да что они – сговорились, что ли? – Митька еще помнил, как они вчера шли к Ваське. Почему-то подъем по лестнице дался ему с трудом. Может, потому, что обычно ему так высоко подниматься не надо. Третий этаж у него всего-то, не пятый.

– Совпадение, – вяло дернул плечом Влад.

И они все стояли, стояли… Муранов сунул кулаки в карманы – перчатки ему так и не вернули, а без них у него сильно мерзли руки.

– Дальше-то куда? – Своими вопросами Емцов словно зарабатывал себе право лишнюю минутку побыть на улице, оттянуть «начало конца».

– Никуда, – буркнул Муранов, и Митька вздрогнул. Влад понял, что сказал что-то не то, и поспешил исправиться: – В смысле – прямо. Обивка на двери такая… коричневая, драная. И звонок.

«Надумавшая» что-то входная дверь начала закрываться. Митька придержал ее рукой.

– Звонок – это удобно, – философски изрек он.

– Ну да, – вздохнул Влад и, обойдя приятеля, вошел в подъезд. Стало отчетливо слышно, что где-то капает вода. По лестнице тянуло сквозняком, было неприятно и холодно. Мокрые ступеньки противно подчавкивали на каждом шагу. Ветер подвывал, уносясь в решетку подвала: «Иди… Иди…»

– Протухло у них здесь что-то, – поежился Емцов. Высокий, сгорбился, став почти одного роста с Мурановым.

Первый этаж, второй. Капало все громче, около одной из дверей собралась приличная лужица.

– Еще и потоп, – констатировал Митька.

Влад не ответил. Он крепко сжимал губы, все плотнее втискивал кулаки в карманы и топал вверх, словно с каждым шагом отрезал себе дорогу назад.

Третий этаж, четвертый. Около мусорного стояка обнаружился железный прут. Неприятно шваркнув концом прута по плиткам пола, Митька поднял его.

– Пригодится, – произнес он.

– Не поможет, – обреченно покачал головой Муранов.

Пятый этаж. На лестничном повороте, откуда открывался вид на все три квартиры, Митька пошел на цыпочках. Двери, как по заказу, оказались одинаковыми, обтянутыми коричневым дерматином, с безликими глазками.

– Звони! – скомандовал Митька.

Влад снова пожал плечами и протянул руку к белесой кнопке.

Тишина. Даже звонка слышно не было.

– Позвони еще раз. – Митька произнес это более решительным тоном. Это уже было сопротивление. С этим можно было бороться!

Муранов утопил пупочку звонка до предела, почувствовав, как под его пальцем щелкает момент соединения.

Тишина навалилась на них. Разрушило ее чье-то движение. Но не за той дверью, лицом к которой они стояли.

Щелкнул замок слева. Дверь резко распахнулась, и взглядам приятелей предстала жуткая старуха. Халат не подпоясан, из-под него выглядывает длинная желтоватая ночная рубаха. Не подхваченные ленточкой или резинкой жидкие серые волосы свисали тонкими прядями вдоль щек. Худое, изборожденное вертикальными морщинами лицо, крючковатый нос с торчащими из него черными волосками. Словом, было чего испугаться! В панике Митька кинулся к лестнице, а Влад – к тупику, где располагалась дальняя квартира. А так как Муранов стоял у самых ступенек, а Емцов – в центре лестничной площадки, то, столкнувшись друг с другом, они испугались еще больше и шарахнулись в противоположные стороны. У Влада подвернулась нога, и он загремел с лестницы, пересчитывая ребрами ступеньки.

– Вы чего орете? – неожиданно басом гаркнула старуха. При этом она так пристально смотрела на попятившегося Митьку, что ему показалось – она его сейчас испепелит этим взглядом. – И зачем трезвоните?

– Мы не вам! – выкрикнул Муранов.

– Как же не мне, когда я видела! – настаивала старуха и даже вперед наклонилась, словно для того, чтобы проглотить Митьку целиком, вместе с его железным прутом, который он прижал к груди.

– Два раза позвонили! – И старуха выставила перед собой два корявых пальца.

– Мы, наверное, кнопкой ошиблись, – подал голос с нижней площадки Влад, и взгляд старухи метнулся на него.

– Что ты сказал? – с угрозой в голосе произнесла она.

– Ошиблись. Звонок, – пролепетал Муранов, поглядывая вниз – он готов был совершить вторую серию кульбитов, только бы убраться от этих внимательных глаз.

– Повтори! – Теперь старуха наклонилась к нему.

– Звонком ошиблись! – набравшись храбрости, выкрикнул Влад.

И старуха вдруг улыбнулась.

– Ах вы, мои милые! – проворковала она. – Такие молодые, а уже слепые!

Успевший немного расслабиться, Митька вновь прижал к себе штырь.

– Разве вы не видите? Вот моя дверь, а вот ихонная! – И она ткнула пальцем сначала в тот звонок, на который нажимал Влад, а потом в неприметную дощечку чуть ниже. Без кнопки. Сказала, а сама вся так и вывернулась, чтобы не выпустить из поля зрения обоих приятелей. – А чего вы у них забыли-то?

– К однокласснице шли, узнать, что задали на дом, – промямлил Митька.

– Ага, ага, – добродушно закивала старушенция. – Я и вижу! – Она показала на железный прут у Емцова в руках. – За уроками… – Лицо ее вдруг снова приобрело недовольное выражение. – А разве родители не говорили вам, что врать нехорошо?

При упоминании о родителях Митька еще сильнее вцепился в свое оружие. Родители вчера прорабатывали не одного Пулейкина, досталось и Владу с Емцовым.

– Чего сразу – врать? – ушел в глухую оборону Митька. – Мы к Леоновой пришли. Мы с ней в одной школе учимся.

– Ну да, конечно, – снова закивала старуха, отчего ее патлы заколыхались, как морские водоросли. Вдруг она резво прыгнула обратно в свою квартиру, быстро прикрыв дверь. – Убирайтесь! Знаю я, зачем вы пришли! С ломом! Воровать собрались! Грабить! У-у, кровопийцы! Идите отсюда! А то полицию вызову!

И вновь ребята попятились – Влад вниз по лестнице, а Митька, за неимением других путей отступления, – к дальней двери. Прут выпал у него из рук.

– Полиция! – заверещала старуха.

Муранов в панике скатился еще на один пролет. Емцов заметался, юркнул за дверь, прижался в узкому пространству стены между двумя квартирами, так что бабка его уже не видела.

– Ушли, что ли? – совершенно спокойным голосом произнесла старушенция. – Ну вот!

И заперлась.

Чувствуя себя новобранцем на линии огня, Митька присел на корточки, по грязному коврику прополз к ступенькам, по стеночке спустился вниз. Поняв, что он выбрался из-под перекрестного огня противника, Емцов ринулся вниз.

Муранов стоял в дверях подъезда и с тоской во взоре смотрел, как уныло капает вода с балкона второго этажа.

– Ничего себе! – после своего бесславного отступления Митька хорохорился. – Нас эта кикимора теперь и близко к леоновской квартире не подпустит.

– Все как в сказке, – грустно произнес Муранов. – Темный лес, то есть подъезд, а в нем Баба-яга.

– Ты чего, рукколы объелся? – взвился и без того злой Митька. – В детство вернуться потянуло? Тоже мне – нашел сказку!

– А квартира Леоновой – настоящее тридевятое царство… – не услышал приятеля Влад. И, помолчав, добавил: – С ведьмами и колдуньями.

– Не заметил я, чтобы эта Баба-яга захотела нас накормить и в бане выпарить. И где же тогда клубочек?

Влад пнул ногой камешек.

– В том и клубочек, что бежать отсюда надо! Правильно нас вон отправили.

– Ага! Правильно!

В отличие от приятеля Митька был настроен решительно. Он пятился, осматривая дом. Даже если это тридевятое царство, то его можно взять штурмом и добраться-таки до девицы в темнице.

– Так я и побежал прочь, зажмурившись! Без бани не уйду!

– Что мы можем сделать? – печально пробормотал сдавшийся Влад. – Найти Леонову? Но ведь ее не найти… Права была ее мама: не надо было нам во все это лезть.

– Чего сразу мама? – закипятился Митька. – Если мою маму слушать, так я должен вообще просто сидеть и не шевелиться. – Емцов сдвинул в сторону лист железа и уставился на ряд балконов. – Туда не ходи! – Он вернулся к высоким перилам, отделявшим «квартирный мир» жильцов дома от непрошеных гостей. – Сюда не лезь! – Он подпрыгнул, уцепился за край балкона, легко перемахнул через загородку – сказывалась его спортивная подготовка. – Колбасу руками не бери! – Он выбрался на боковую стенку балкона, где по решетке можно было залезть еще выше. – Чай пей, не хлюпая! – Он оказался уже на уровне второго этажа. – Учись! – перевесился Митька с балкона. – Я – человек! А это команды для роботов. Понял?! И делать я все буду так, как захочу! А сейчас я хочу спасти Пулю. А то он сдохнет в одиночестве, и нам останется только к нему на могилку приходить. С цветочками!

Емцов встал на бортик балкона. Ветер картинно раздул на нем куртку.

– Слышь? Митька! А что такое руккола?

– А фиг его знает! Дерево какое-то.

– Похоже на брокколи.

Емцов замер, прервав подъем и обдумывая услышанное.

– А что такое брокколи? – в ответ спросил он.

– Комнатное растение, кажется.

– Вот и руккола – тоже кактус.

Сказал и засмеялся. Он стоял на бортике, одной рукой держался за трубу, а другой вытирал выступившие на глазах слезы.

– Кактус! – завыл он, трясясь от смеха.

Влад согласно хмыкнул.

– Кактус… С колючками. Такими обожрешься.

Емцов успокоился и полез выше.

– Слушай, – забеспокоился Влад, – а ты не разобьешься?

Митька взглянул вниз, потом вверх.

– Вроде не должен.

– А давай так договоримся: если ты разобьешься, я возьму твою ручку?

– Какую ручку? – Как только друг заговорил о возможности падения, Митька почувствовал себя неуверенно.

– В форме патрона! Ты месяц назад ею хвастался.

– Да пошел ты! – разозлился Емцов. Нет, он сегодня влезет-таки на этот чертов этаж!

– Куда это он? – послышался вдруг рядом с Мурановым знакомый занудный голос.

– На пятый этаж. – Зрелище было настолько захватывающим, что отрываться ему не хотелось. Ведь всегда хочется увидеть последние секунды жизни приятеля!

– Зачем?

– К Андалузии. Ее мамашка ищет. Просила помочь.

– А почему не через дверь?

– А мы к ее квартире подойти не смогли. – Владу захотелось, чтобы его наконец поняли, выслушали и дали хоть один дельный совет. Повернулся к Аньке и начал для наглядности руками показывать: – Сначала мы дверью ошиблись, а там – бабка… Не человек, а настоящая Баба-яга! Вот Митяй и решил…

– Ты с кем там? – спросил со своих скалолазных высот Митька.

– С Анькой.

Рука Емцова соскочила, нога шваркнула по облезлой краске на трубе, он потерял опору.

– А я зачем и куда лезу? – прохныкал Емцов.

– Сейчас сорвется, – прошептала Леонова.

– Не каркай! – выдохнул Влад, кидаясь к балконам.

– А чего тут каркать?…

Митька буквально стек со своей неустойчивой подножки, погнул решетку, сильно ударился о перила балкона и загремел всеми костями по листу железа, который сам же и отодвинул с места.

– Убился! – как-то по-бабски вскрикнул Влад.

– Выживет! – Аня склонилась над рухнувшим Митькой. – Пятьдесят лет еще проживет. А сейчас у нас времени мало.

– А что со временем? – простонал Митька. – Куда оно делось?

– Ушло! – Леонова взглянула на Муранова. – У нас есть десять минут!

– А потом? – Емцов с трудом сел на хрустнувший под ним железный лист.

– Потом за нами придут. Бежим!

И она побежала. Это у нее как-то неожиданно ловко получилось. Она выскочила к дороге и резко свернула к проезжей части.

– Самоубийца… – прокомментировал этот рывок Митька.

– Вряд ли она самоубийством покончит, скорее нас убьет, – поправил его Муранов, потому что Анька уже перелезла через низкий барьерчик, отделявший шоссе от тротуара.

Митька, кряхтя и охая, поднялся.

– Привидениями она нас не взяла, теперь под машину толкнет, – простонал он и поковылял к дороге. Муранов покорно поплелся следом.

Анька не оглядывалась, словно и так знала, что мальчишки пойдут за ней.

– Считайте машины! – приказала она, перекрикивая шум дороги. – Нам нужна синяя! Она будет седьмой.

Автобус, грузовик, желтая маршрутка, черная «Волга», тускло-серая легковушка… Синяя машина вынырнула из-за катившей впереди нее белой иномарки и устремилась вперед.

– Идем!

Иномарка вильнула и остановилась у бордюра.

Аня ринулась вперед. Машины, до этого ехавшие сплошным потоком, начали тормозить, сворачивать к обочинам, включать поворотники.

– Как ты это делаешь? – Влад с трудом переводил дыхание. Его врожденная «правильность» буквально вопила и трезвонила – он нарушал все мыслимые законы, о которых ему столько твердили дома.

– Я просто знаю, – прошептала Анька.

Она явно настроилась бежать дальше, но Митька схватил ее за руку:

– Так не пойдет! Ты должна нам все рассказать!

– Чего ты от меня хочешь? – дернулась Анька. – Как будто у тебя так не бывает? Как будто ты никогда ничего не предчувствовал?

– По балкону я на пятый этаж на фига лез? – заорал Митька.

– Никто тебя на балкон не гнал!

– Мы тебя искали, чтобы ты Пуле помогла!

– О себе бы подумал, спасатель!

– За мной мать с поварешкой не бегает и нечисть всякую ни на кого не натравливает!

– Сами нарвались! – бросила Андалузия и захромала прочь.

Митька почесал расцарапанную щеку. Так-так, а вот с этого места поподробнее, пожалуйста!

– Что ты хочешь сказать? – догнал он Леонову и схватил за край куртки.

– Да, да, да! – вскрикнула Аня, нервно взмахивая руками. – Вы всюду лезете и только мешаете!

– Так Черная Девочка – твоя работа?

– Подумаешь, пошутить нельзя?

– За такие шутки в зубах бывают промежутки! Величиной с кулак!

Митька и правда чуть было не врезал. Но Анька увернулась – она не собиралась подставляться.

– Вы нападали, я защищалась! – выкрикнула она, отскочив на безопасное расстояние.

– Это кто еще тут защищался? – Митька забежал вперед – кое-что в спортивной терминологии он понимал. – Это мы защищались! От тебя! Напредсказывала она! Мать зачем вызвала?

– Она сама приехала. Давно за мной охотится. Ей отец в очередной раз позвонил. Сказал, что у меня проблемы.

– Ну, приехала она? Дальше что?

– Она не хочет, чтобы я становилась гадалкой. У нас в Алансоне многие умеют гадать.

– Это мы уже слышали! Про ведьм нам Пуля достаточно баек нарассказывал. Весь Интернет перекопал!

– А я хочу быть гадалкой. Это мое призвание!

– Ну и будь! – Емцов запутался. Даже немного отстал от Аньки – от удивления. – Не тронем мы тебя больше, если ты закончишь мутить с черной магией! Мать-то твою что не устраивает?

– Что обычно не устраивает родителей?

– Ну, положим, мои меня убивать не стали бы, – произнес Митька не вполне уверенно.

Матери он старался не перечить. А ну как ей что-нибудь тяжелое под руку подвернется, если он все-таки скажет, что не хочет быть юристом, как она? Так и головы к утру можно не досчитаться!

– А моя вот решила, что без дочери ей будет лучше.

Митька фыркнул. Какому родителю время от времени не хочется отдохнуть от своего чада!

– Так вы же и не вместе! Она там, во Франции, ты здесь, в России.

– Она везде!

От быстрой ходьбы Андалузия начала задыхаться.

– Что-то я ничего не понял, – честно признался Влад.

– Было предсказание: она уйдет, а я останусь. Обо мне все будут говорить, а о ней забудут. Она пытается нарушить предсказание.

– Ну, прям как мы! – довольно хмыкнул Емцов.

Андалузия наградила его таким взглядом, после которого улыбаться ему сразу же расхотелось. Митька откашлялся, вспоминая, зачем они вообще во все это влезли.

– Ну ладно, – серьезно начал он, – Черная Девочка пришла, поклацала зубами и ушла. Сейчас-то она чего добивается? Почему Пуля должен умереть?

– Мама не совсем предсказательница. Она обладает даром гипноза, кого угодно в чем угодно может убедить. Она будет рядом стоять, и мы ее не увидим, если ей так захочется. В школу она могла в любом виде прийти. Хоть и маленькой девочкой. Но она решила покрасоваться перед учителями – взяла образ английской королевы в молодости.

– Так что же выходит – Пуле просто внушили, что он концы отдает?! – Муранов остановился: он уже устал бежать, запутался окончательно, а главное – ему надоело в этом деле разбираться. Не надо искать виновных и первопричину всех этих событий. Пусть все просто побыстрее закончится! – Какой гипноз?! Эта Девочка вчера мне чуть дверь не снесла!

– Нет никакой Девочки! – с интонацией «ну какие же вы все дураки!» простонала Леонова. – Вернее, вначале ее не было! С тем же успехом можно было бы позвать белую овечку – упасть лицом в подушку и три раза позвать! Если бы ее моя мать создавала, вы бы все давно уже умерли! Но ее придумала Васька, я помогла ее вызвать – чтобы попугать вас немного. Больше ничего! Но тут «вовремя» появилась моя мать и начала использовать Девочку в своих целях. Сделала ее своей помощницей. Спецэффект – для наглядности! Когда надо кого-то напугать или предупредить – появляется она. Сначала она убрала девчонок, потому что они не стали бы ей помогать. Потом всем вам дала задание найти меня. Если вы этого не сделаете, к вам придет Девочка, и будет то же, что и с Пулейкиным!

– Пошла бы и сдалась добровольно, – проворчал Митька. – Зачем было других подставлять? Пуля дома валяется без чувств, девчонки в коме, Вербицкая в истерике! Моя бабка концы отдает. У Юрки мать с работы уволили. И все из-за тебя!

– Я знаю пророчество – все закончится хорошо. А все случившееся – это даже к лучшему.

Емцов засопел, готовясь что-то возразить, потому что ничего хорошего в этой сумасшедшей неделе он не видел, но Муранов опередил его:

– Предсказания… ну… то, что ты видишь, насколько обязательно это должно сбыться?

– Предсказание – вероятное развитие событий. Это случится скорее всего.

– Ну, и что я сейчас сделаю? – встрял Митька.

Андалузия посмотрела на него. Это был знакомый взгляд холодных глаз с точкой зрачка – он никогда не был расширенным, всегда таким – булавочным. Может, у нее какая-то болезнь?

– Понятия не имею, – буркнула она.

– А ты предвидела, что мы к тебе домой придем? – не сдавался в своих попытках разоблачить гадалку Митька.

– Я не могу предсказывать самой себе! Просто шла мимо дома.

Они стояли друг напротив друга, недовольно косясь на лицо собеседника, словно ожидая, кто первым выхватит «кольт» и выстрелит. Первой, как всегда, успела Леонова:

– Мне нужны карты.

– У нас теперь у всех по колоде, – Митька полез в карман.

– Вы в них играли?

– Пару партий. В дурака. На спор – идти к тебе или нет? Вышло – идти.

Влад отвернулся. Он проиграл. В последнее время он частенько проигрывал.

– Нельзя игральные. Нужна новая колода! И… она не должна быть моей. Ее нужно мне подарить.

– У меня денег нет, – сразу предупредил Муранов.

Емцов обиженно сунул коробку обратно в карман. Подумаешь, перекинулись в партийку! Надо же было как-то уговорить Влада на крестовый поход против Андалузии! Муранов ни в какую не соглашался. А так – все по-честному: кто выиграл, тот и командует. Без Пулейкина Митька с удовольствием командовал.

– Значит, надо ее украсть! – легко согласилась на замену Аня. – Так даже лучше.

Догадайтесь, кого отправили в супермаркет за картами?…

Когда Муранов вошел в магазин, выглядел он неважно. Наверное, все бомжи в округе «смотрелись» лучше его. Старая куртка стала какой-то совсем уже обтрепанной, ботинки истерты, шапка сползла на одно ухо, волосы из-под нее торчали, как пучки соломы. На побледневшем лице четко обозначились скулы. Он вошел в магазин, словно на минное поле шагнул, и исчез, пройдя через турникет.

Митька нервно бегал туда-сюда перед разъезжавшимися дверями, своим мельтешением заставляя их постоянно распахиваться и закрываться. Зазвенели монетки – Андалузия гадала. Он бросала под ноги мелочь и равнодушно смотрела на выпадавший расклад.

– Ну что там? – волновался Емцов. – Может, пора идти его выручать?

– Все обойдется. – Аня отпихнула желтые кругляшки мыском ботинка.

Этот равнодушный жест породил в душе Емцова тревогу, быстро превратившуюся в панику. Ужас словно ледяными клещами сжал его виски. Митька уже увидел несчастного Муранова за решеткой уезжавшего куда-то прочь полицейского фургона. Желая изгнать из воображения эту страшную картину, Емцов побежал к распахнувшимся дверям. Налетел на кого-то и, даже не извинившись, ринулся к турникетам.

– Куда это он? – услышал Митька за своей спиной. Емцов медленно отвернулся от удивленного охранника – не каждый день магазин берут штурмом!

Влад стоял рядом с Андалузией, все такой же бледный и потрепанный, но… никакой полиции, фургона и решетки.

– Пошли, – с недовольным выражением лица распорядилась Анька.

– Как это тебе удалось?! – заорал Митька, от полноты чувств забыв о конспирации.

– Да никак, – зябко поежился Муранов, демонстрируя «остаточное явление» недавних своих переживаний. – Я колоду из коробки вынул, положил в карман – и пошел. Штрих-код же на упаковке остался, без него карты не пищат на выходе.

Митька бросил на Андалузию испепеляющий взгляд. Ему вдруг показалось, что она специально напугала его.

– Мы куда? Идем Пулю вытаскивать?

– Нас не пустят. – Аня хромала рядом с мальчишками с отсутствующим видом. Смотрела только прямо перед собой. Словно ей уже все заранее было написано.

– Чего это не пустят? – Незаметно для себя Митька вновь начал сопротивляться предугаданности событий. Хотелось спорить! Хотелось все делать наоборот! – А ну пошли! – Маленьким танком двинулся он к дому Пулейкина. – Мы зачем тебя вытаскивали? Чтобы Юрца спасти! С матерью сама потом разберешься.

– Может, не надо? – Муранов скис. Он еле плелся, шаркая всей подошвой по земле.

– Надо! Сейчас мы Пулю проверим. Пока мы будем тут на картах гадать, он там концы отдаст!

– Не отдаст. – Анька уселась на лавочку у подъезда.

И снова этот отсутствующий взгляд. Он уже начинал Емцова бесить! Мол, я все знаю, поэтому мне с вами скучно.

– Спокойно!

Митька набрал на домофоне номер квартиры. Затренькал звоночек вызова.

– А как ты все это узнаешь? – подошел к Аньке Влад.

– Я смотрю на какую-то вещь и понимаю, что должно произойти.

– Зачем тогда нужны карты? – Муранов почувствовал себя обманутым – нельзя было сказать, что операция с похищением колоды далась ему так уж легко. Поверь он в Анькины предсказания, ему было бы легче. Но ему как-то не верилось.

– Карты покажут будущее конкретного человека. Предмет же говорит о том, случится что-то или нет. Я бросила монеты, и по ним увидела, что у тебя проблем с колодой в магазине не будет. Можно гадать по птицам. Видишь, голуби летят? Если они сейчас дернутся, то Митю к Юре не пустят.

Аня не успела договорить, как сизари сложили крылья и понеслись к земле.

– Кто? – рявкнули в домофон.

– Здрасте, теть Маш, – скороговоркой забормотал Митька, – это Емцов. Я к Юрке. – И он взялся за ручку двери, готовый ее открыть.

– Уходи!

Емцов потянул дверь на себя, магнит в замке довольно крякнул, не впуская его.

– Теть Маш! Это же я, Митя!

– Уходи! – Голос Юркиной мамы заметно дрогнул.

– Я знаю, как ему помочь!

– Уходи – в этом и будет твоя помощь!

– Вы что?! – Предсказания сбывались, но Емцова это совсем не устраивало. – Я же правда знаю. Мы и француженку привели!

– Митя, зачем ты со мной споришь? Почему вы вообще спорите с взрослыми? Вы должны родителей слушаться! Твоя мама знает, что ты болтаешься по улице вместо того, чтобы дома уроки делать? Мне кажется, надо ей позвонить.

На линии повисла нехорошая тишина. Митька машинально отодвинулся от двери. Мама Емцова была адвокатом, и рука у нее была очень тяжелой. Митьку от гибели под градом ее тумаков и подзатыльников спасало лишь одно – его мать много работала, дома появлялась поздно, и если и пыталась воспитывать сына, то без особого энтузиазма. Если Митька бедокурил в школе, учителя звонили его маме, и тогда начиналось самое страшное. Потому что мама и по телефону могла очень больно ударить.

– А что, они все, родители, такие? – Побежденный Митька подошел к лавочке, на которой расположились одноклассники.

– Какие? – Анька смотрела на него, как удав – не мигая.

– Против нас. Хотят, чтобы нам было хуже!

– Они хотят, чтобы им было лучше. О тебе они не думают.

Влад молчал. Он не мог с этим согласиться.

Глава седьмая Что было, что будет, чем сердце успокоится

Гадать они устроились в соседнем дворе – подальше от Юркиного подъезда, чтобы в случае, если тетя Маша все-таки выйдет проверить, что делает Емцов, она бы их не нашла.

Карты ложились на «распухшую» от осенних дождей лавочку. Дамы, валеты…

– Чего там? – висел над душой гадалки Митька.

Анька не отвлекалась. Бормотала что-то себе под нос, плетя завораживающий рисунок предсказаний.

– Чего? – все дергался Емцов.

– Тут у нас любовь. Василиса тебя пошлет, но ты будешь за ней еще долго ходить. Неприятности дома. Поздний разговор. Ранняя смерть… Но ее удастся избежать, если ты послушаешься длинного совета.

С каждым ее словом Митька все больше мрачнел, выдвигая нижнюю челюсть все дальше.

Карты смешались в разноцветную кучку.

– Ну вот, – удовлетворенно пробормотала Леонова, словно важное дело сделала. – А теперь давай на тебя посмотрим.

И взглянула на Емцова. Митька открыл рот, а Влад закашлялся. В последнее время он выглядел уснувшим на зиму хомяком. Что там ему выпало? Неприятности? Длинный разговор? И еще, кажется, любовь? Этого только не хватало…

Снова замелькали картинки.

– Неприятности, проблемы из-за родственницы, ссора…

– Может, не надо на меня? – пошел в неуверенную защиту Митька. – Давай сразу на тебя.

– Я на себя гадать не могу. Через вас мы узнаем, что будет дальше. Если моя мать до кого-нибудь доберется, карты это покажут. У этого человека начнутся крупные проблемы

– И чего, доберется?

– Кажется, да.

Андалузия не поднимала головы, руки ее работали, как у робота. Постукивали по дереву глянцевые картонки.

– До кого она доберется? До Влада?!

Митька мысли не допускал, что поведется на пургу с гаданиями. Не хотел он в это верить! Не хотел! Он и не верил! Совсем… Ну, почти не верил… Не верил… Но как-то неуверенно.

А Леонова все говорила и говорила:

– Были у тебя неприятности со здоровьем. Будет разбитое сердце и поздний разговор. Развеселит тебя известие. Обрадуют новости из казенного дома. Сердце успокоится… смертью!

Анька медленно отвернулась от разбросанных на лавочке карт. Митька огляделся по сторонам, надеясь, что очередной свой пристальный взгляд Андалузия дарит не ему, а некоему «везунчику», пристроившемуся незаметно за его спиной.

Рядом никого не оказалось.

– Я же ради тебя чуть не расшибся в лепешку! – Ага, сейчас Митька Емцов все бросит и кинется головой в омут неудач! Держите карман шире!

– Телефон не выключай. – Леонова поднялась с лавочки.

– Я из-за тебя с балкона прыгнул. – Митька еще надеялся, что Андалузия передумает, скажет, что расклад она делела на кого-то другого.

– От ее воздействия можно защититься.

– Я с Юркиной матерью из-за тебя поссорился!

– Бормочи какую-нибудь песенку. Такую, из прилипчивых. И ничего не бойся. Все это не взаправду.

– Не будет ничего! – Емцов насупился. – Все ты врешь!

– Если она тебя начнет одолевать, я увижу это по картам и приду.

– А давай ты сразу придешь, до того, как она вообще начнет что-либо делать? Нет! – вдруг завопил вконец запуганный Митька. – Пошли прямо сейчас к твоей матери! Пусть она тебя на запчасти разберет! И…

– Я в туалет хочу! – перебила пламенную тираду одноклассника Аня.

– Чего?! – опешил Емцов.

– В туалет хочу. Сильно. – Анька смотрела на него, не мигая. – У меня с этим проблема. – И пошла в ближайшие кусты.

Мальчишки переглянулись.

– А ты чего, в Вербицкую влюблен? – Надо было хоть что-то сказать, и Митька выпалил первое, что пришло ему в голову.

– Вообще-то нет, – неуверенно пробормотал Влад. – Она шумная очень…

– А собираешься?

– Теперь – придется…

– Лучше не начинай! – Митька дергался, не зная, что делать со своими руками, они ему мешали. – Ты прикинь – а если она целоваться полезет? Девчонки прилипчивые.

– Нет, ну, она, вообще, симпатичная…

– Да ладно! Тощая и нос большой. Одна польза – учится хорошо, списывать у нее можно.

– Можно и не списывать, – помрачнел Влад.

– Тогда зачем она тебе нужна?

Аргументы у Муранова закончились. Они помолчали. Андалузия не возвращалась.

– Чего она там застряла? – заволновался успокоившийся было Митька.

– Мало ли что… – попытался остановить приятеля Влад, но тот уже пошел вокруг зеленых насаждений.

Андалузии не было.

– Ты видишь то же, что и я? – тихо спросил Митька. Страх холодком пробежался по его груди. Заколол иголочками в кончиках пальцев.

– Сбежала, что ли? – обиженно засопел Муранов. Он уже успел смириться с тем, что ему в ближайшее время предстоит влюбиться. Но если девчонки вытворяют такое – какая же здесь любовь?!

– Куда? – Митька вертелся на месте, не зная, где искать Аньку. – Если бы она ушла, мы бы увидели. Она же не бегает! Она ковыляет, как дьявол! – И он оказался недалек от истины: хозяин Тьмы славится своей хромотой.

– Может, она под землю провалилась? – Влад попробовал найти рациональное объяснение случившемуся.

– Вот ведь черт! – задергался Митька, и тут ему пришла эсэмэска:

«Уходите домой!» Номер был ему незнаком: +491…

– Она еще и издевается! – прошипел Емцов.

Конечно, ему хотелось отсюда сбежать. Подальше от этого страшного места, где происходят непонятные события. Рядом, в соседнем доме, в каком-то странном летаргическом сне лежит его друг, тут из-под носа, на ровном месте, исчезают люди, и винить во всем происходящем можно только нечистого.

– Ты песню какую-нибудь знаешь? – В голове у Митьки образовалась какая-то подозрительная пустота. То ли от страха, то ли от всех волнений последних дней – ни одного текста, который можно было бы пропеть, он не мог припомнить.

– Гимн, – протянул Влад.

Привязчивой эту песню уж никак не назовешь!

– Чего-нибудь другое вспоминай давай.

Влад уставился в землю. На уроках музыки они что-то пели. Но что?

Ладно, на безрыбье и щука – карась. Гимн, говорите? Несколько секунд Митька пытался воскресить в памяти текст, напечатанный на обороте дневника. Куплет уплыл в мир забвения, зато как-то легко вспомнился припев. Музыка шла по нарастающей, а потом обрушивалась вниз – как поток воды из ведра.

«Сла-а-авься-а-а, Оте-э-эчество-о-о-о на-а-а-аше-э-э-э сво-обо-о-о-одное-э-э-э», – как магнитофонная запись, включилось в его голове.

Затем слова пропали, но осталась музыка.

«Трам-пам-парам-пам-парам-пам-парам», – поползла вверх нота, чтобы потом вновь упасть вниз, словно водопад.

Но какие же там слова?…

Вместо того чтобы допеть припев, он затянул его заново, споткнулся на первой строчке, «пропарарамкал» до третьей. Откуда-то вылезло слово «партия». Было понятно, что оно не отсюда, но что там дальше – хоть умри, стерлось! Он снова быстро, с раздражением прокрутил в голове то, что уже «насобирал». «Братских народов… чего-то там так», – резво продвинулся он на два слова вперед, радостно обернулся к понурому Владу – Муранов все это мог помнить гораздо лучше.

Она уходила. Каким-то бесовским способом выворачивала бедро, подтягивала ногу, перенося тяжесть тела на здоровую, быстро переступала и снова совершала свой сложный акробатический этюд.

Так, значит?! Обошлись без проваливаний в преисподнюю и магического испарения? Просто задурила им головы, заговорила – вусмерть почти что – своими предсказаниями, юркнула за куст – и почесала. С песнями! Нет, с песнями – это они здесь как раз остались. А она – со свистом! Главное – сама подсказала, чтобы они навязчивым чем-нибудь головы забили. И вот тебе пожалуйста – пара строчек гимна, и ее влиянию на мозги – конец. Или это был показательный урок – поступайте именно так, и вам все станет нипочем?

Первым желанием Емцова было догнать и набить Андалузии морду. Но страх оттого, что так быть просто не может, ведь он минуту назад видел, что никого здесь нет, приковал его к месту. Вот подбежит он к ней, а это вовсе не Леонова окажется, а черт его знает кто!…

* * *

Гимн и правда оказался привязчивым. Всю дорогу домой он крутился в голове у Емцова, колол его застывшую от паники память. Дальше второй строчки дело не продвигалось. Безостановочное «трам-пам-памканье» наряду с душившей его тревогой, тонкой струной подрагивавшей где-то уже внутри живота, – все это не позволяло Митьке думать о чем-то еще.

У своего подъезда Митька остановился и набрал знакомые цифры на табло домофона. Дел у него дома – вагон. Бабка сейчас в магазин его пошлет, и какое-нибудь лекарство непременно ей понадобится. И как только Пуля с «письмами счастья» угадал? Вчера вечером Емцов пошел на улицу и рассовал вымученные послания по ящикам в соседнем подъезде. И его бабушка начала заметно поправляться. Полная чертовщина! Но все равно хорошо, что помогло.

– Кто? – Плохой динамик искажал голос, стирал интонации. Но все равно это была бабушка.

– Свои! – Митька потянул дверь на себя – сейчас запищит открытый замок, и он войдет.

– Кто это? – В голосе бабушки послышалась тревога, Емцов глянул на экран – может, он квартирой ошибся? Нет, все правильно: тридцать девятая.

– Ба! Это я! – Тревога знакомым уже холодком прошлась по груди, толкнулась в сердце. Ладони у Митьки вспотели.

– Что за хулиганство! – Митька окончательно узнал бабушкин голос. Крайне редко, но она могла быть и вот такой – резкой и чем-то раздраженной.

– Ба! – Митька испугался уже всерьез. – Ты чего?! Это я! Выгляни в окно!

– Я сейчас выйду и уши тебе надеру! – зло бросила бабушка, и домофон отключился.

Митька попятился, взглянул на родные окна. Сюда, во двор, выходили окна кухни и его комнаты. Штора на кухонном окне дернулась. Бабушка придирчиво оглядела двор. Емцов запрыгал, размахивая руками.

– Ба! Привет!

Но бабушка скользнула взглядом по пятачку перед подъездом и, не задержавшись на любимом внуке, подняла глаза. Теперь она смотрела на детскую площадку, на детский сад за ним, и – уже совсем непонятно почему – на далекие высотки.

Митька в последний раз подпрыгнул, и ему показалось, что он не приземлился – настолько легким стало его тело. Или это его душа уже отделяется от тела – от ужаса?

За спиной у бабушки возникла монументальная фигура Леоновой-старшей. Гадалка-то вот знала, куда смотреть! Она бросила на Емцова презрительный взгляд.

Митька бросился к подъезду. Руки его дрожали, кнопки путались.

– Ба! – завопил он, не дождавшись соединения.

– Если ты сейчас же отсюда не уйдешь, я позвоню в полицию! – Бабушка была категорична.

– Гимн! – Митька прижался лицом к холодному железу динамика. – Вспомни гимн! Какая там третья строчка в припеве?

Домофон мерзко зафонил, Митьку передернуло от неприятного скрипа.

– Спой его!

От отчаяния ему захотелось плакать. Он снова посмотрел наверх. В окнах уже никого не было… Брякнула эсэмэска.

«Предками данная мудрость народная», – значилось там. +491…

Пришедшее послание было полным бредом, но почему-то напомнило Митьке о том, как мама его вчера отчитывала.

Емцов пошел прочь, крепко сжимая кулаки. Хотелось драться, хотелось выплеснуть накопившуюся энергию, чтобы кто-то поплатился за поселившийся в его душе страх!

С Юркой они уже разобрались, теперь принялись за него. Андалузской мамашке зачем-то понадобилось, чтобы бабушка не пустила его домой. На улице тепло, он не замерзнет. Дождя нет. Что ей надо?! Письма он все написал, с бабушкой уже ничего плохого не случится, поправится – вон как резво носится по квартире!

«Неприятности, проблемы из-за родственницы…» – кто-то словно начал нашептывать ему прямо в уши.

Гадание! Все сбывается, как по нотам! А что он такого сделал?! Зачем леоновская мамашка к нему пришла? А-а-а! Они же обещали Аньку найти! И не нашли. Проверяет, не прячется ли Андалузия у него? Андалузия всех обманула! Как всегда. Смылась и записки не оставила.

Митька развернулся, собравшись опять пойти к своему дому. Нельзя предсказывать судьбу. Не от предсказаний она зависит. Будет так, как он сделает, а не так, как кто-то сказал. Ишь, ты! Неприятности ему нагадали! Да он сам кому угодно неприятности устроит!

Какой-то неприятный звук вдруг привлек его внимание. Кто-то качался на качелях. Но не сильно, а легонько, так, чтобы промокшие железяки потерлись друг о друга, поскреблись всеми своими ржавчинками, задели душу омерзительным скрипом.

Девчонка. Сидит на качелях, голову опустила. Капюшон куртки натянула чуть ли не до подбородка. Перекатывается с мыска на пятку, касаясь ногами земли. Взад-вперед. Скрип-скрип. Не спеша, чтобы мерзкий звук успел затихнуть где-то высоко в небе и вслед ему тут же полетел бы новый. Как позывные Морзе. Туда. В запределье.

На душе у Митьки все запело от радостного предвкушения. Сейчас он этой девке устроит веселую жизнь. Сидит у него во дворе и творит черт знает что!

Черт! Черт! Опять этот рогатый!

Он пошел к качелям. Кулаки, давно готовые к драке, сжались. Нет, бить ее он не будет. Просто вышвырнет с площадки, а потом уже придумает, как попасть к себе домой. Не вечно же там будет отираться Леонова-старшая! Побежит дочку свою ловить, вот тогда он и научит бабушку, как надо спасаться от неприятностей.

– Слушай, ты! – крикнул Емцов еще издалека. – Делать больше нечего? Шла бы ты отсюда!

Девчонка на мгновение замерла, прямые, как палки, ноги пятками уперла в землю. И вновь от протяжного скрипа у Митьки заложило уши. Нарушая все законы физики, медленно, очень медленно качели начали падать вперед, а потом с надрывным скрипом – до остановки сердца! – поехали по инерции вверх. Из-под черного платья девочки показались острые коленки. Она сильно наклонилась вперед. Чтобы не спеша выпрямиться.

«Были у тебя неприятности со здоровьем. Будет разбитое сердце и поздний разговор. Развеселит тебя известие. Обрадуют новости из казенного дома. Сердце успокоится… смертью!»

Митька не успел понять, кто перед ним. Он вообще ничего не успел сделать. Хотя нет, в последнюю секунду он понял, что за эсэмэска ему недавно пришла. Это была третья строчка припева гимна.

* * *

У Влада мерзли руки. С осени по весну кровь отказывалась циркулировать по его деревенеющим конечностям. Без перчаток он долго не протянет.

Куда, куда вы подевались?

Он уже заранее зяб. Стоило представить, как он выходит на улицу, и руки охватывала неприятная прохлада. В карманах уже дырки появились – до того старательно он запихивал туда кулаки.

Идти к Вербицкой ему не хотелось. Особенно после сеанса гадания. Но мерзнувшие руки были важнее, поэтому он повернул в сторону оранжевой высотки.

Воскресенье. Все должны быть дома.

Он прошел вдоль ряда бесконечных подъездов. В голове его навязчиво крутился гимн. И зачем Митька попросил его вспомнить какую-нибудь песню? Уж лучше бы они спели что-нибудь душевное, а тут – на каждом шаге хочется выпрямиться и честь отдать! Слова гимна Муранов помнил хорошо – каждый учебный год уроки музыки начинались с того, что они опять его учили.

Сначала Влад тоже, как и Митька, пропел мысленно припев, потом ему стало интересно – вспомнит ли он весь текст, все три куплета? Он бы, наверное, быстро их пробормотал и забыл, но каждый куплет тянул за собой припев. Он был просто монументальным и требовал полного завершения, иначе где-то «наверху» могли обидеться. Словом, занятие Влад себе нашел.

Дверь открыла женщина, выходившая на улицу, что было очень удобно – даже если Васька и захочет, не успеет от Муранова сбежать. На этаже ему снова повезло – дверь Васькиной квартиры была приоткрыта. Больше того – в дверном проеме торчал Василисин зад, обтянутый голубыми трениками.

Вербицкая мыла пол. Плохо сбалансированная дверь норовила закрыться, но Васька задом подпихивала ее. Домыв порог, она повозила тряпкой по половичку у двери. Убедилась в идеальной чистоте и выпрямилась.

От увиденной им картины Влад слегка обалдел. Васька была в топике и трениках, волосы подхвачены ободком и собраны в разлохматившийся хвост. От того, что она работала наклонившись, лицо ее раскраснелось, а глаза странным образом заблестели.

– Ты чего? – поудобнее перехватила тряпку Васька.

– Чего? – тут же забыл, зачем шел, Влад, а в голове у него, как набатный колокол, «завелся» очередной припев гимна.

– Пришел зачем?

– Василиса, ты с кем там? – вышла в прихожую Васькина мать.

Как же они были похожи! Наверное, когда вырастет, Васька станет такой же – высокой, крепкой, с густыми темными волосами.

– Как здоровье? – брякнул первое попавшееся на язык Муранов. Не гимн же ему начинать читать или петь, честное слово!

– О! Явился помочь навести в квартире порядок? – уперла руки в бока Васькина мама.

– А тебе так идет. – Влад оглядел хозяйственно-деловую одноклассницу – в школе Василиса была другой. Причесанной и, что ли, более беззащитной.

Васька еще сильнее вспыхнула, но мать не дала ей пустить тряпку в дело.

– Что же ты через порог разговариваешь? Заходи! Раз пришел, будешь шкаф чинить.

Васька фыркнула и ушла в квартиру. Надо было как-то осторожно попросить ее вернуть перчатки. А то еще Васькина мама что-нибудь неправильное подумает.

Муранов разулся, снял куртку, как культурный чел, сходил в ванную комнату – сполоснуть руки. При этом промывавшая в ведре тряпку Васька чуть не обдала его грязной водой.

– Песню какую-нибудь, кроме гимна, знаешь? – нервно спросил Влад. Что-то он волнуется в ее присутствии. Неужели предсказание сбудется и он влюбится в Вербицкую?

Вода в ведре выплеснулась через край, и Влад предпочел ретироваться к стеночке.

– Что же вы за люди-то такие, – принялась за знакомую проповедь Васькина мама. – Все у вас через голову, кувырком. Ничего по-человечески сделать не можете!

В упавшей на пол дверце стенного шкафа был сломан ролик. Чтобы прикрутить новый, кто-то должен был держать саму дверь, чтобы ее не перекашивало. Это и делал Влад. Тяжелое полотно то и дело норовило накрениться и придавить собой неловкого помощника.

– Девочка к вам новая пришла, так вы ее за хромоногость забили уже! Василиса с ней дружит – теперь и ей досталось. Что из вас только вырастет?

Влад молчал. Он уже отвечал своей матери на этот вопрос – объяснять что-либо было бесполезно. Что бы он ни говорил, его начинали уверять, что ничего, кроме колонии строгого режима и судьбы уголовника, ему не светит. Гимн еще этот…

Васькина мама и не ждала его ответов: ей и без активных собеседников было хорошо.

Подлезть с отверткой к нужному пазику оказалось делом сложным, поэтому мама возилась с этим сама, при этом не забывая говорить:

– Вы же мальчики, вы должны быть защитниками! Помощниками, в конце концов. Вам же в армию идти, страну защищать!

Влад закрыл глаза. Про страну и отечество он уже слышать больше не мог.

– Я понимаю! Все хулиганят, не без этого. И мы бегали с уроков, и нас мальчишки за косички дергали. Но при этом мы оставались людьми: учились, дружили, после школы нашли себя, закончили институты, создали семьи. Вы же как оторванные шарики – вас ветром носит, вы и летаете. А куда, зачем? Никто не знает. Восьмой класс, уже вроде взрослые, а совершаете детские поступки, хулиганите и абсолютно не думаете о последствиях. И вроде бы одни книжки читаете, одни фильмы смотрите, но ничего вокруг себя не видите и не слышите. Мы хотя бы взрослых боялись, вы же – вообще без тормозов.

Сквозь звучавшие в голове слова бесконечного гимна и назидания Васькиной мамы Влад вдруг услышал чье-то бормотание. Рядом с ним что-то пели. Слова поначалу он не разобрал.

– Оправдывать все это тяжелым временем нельзя, – на одной ноте бубнила Васькина мама, скрывшись в шкафу. – Любое время тяжелое! Другого вам не предоставят. Надо учиться жить здесь и сейчас.

Придерживая дверь рукой, Митька потянулся и выглянул в коридор.

Пела Васька. Пела по-английски. Что-то очень знакомое, но слова не совсем понятные.

– «We will, we will rock you», – протянула она вдруг, и Муранов вспомнил. Это была группа «Queen». Его отец любил Фредди Меркури и часто ставил его диски. А эта песня… Подождите, подождите… Как же там?

«Buddy, you’re a boy make a big noise

Playin’ in the street gonna be a big man some day…»[1]

«Сейчас ты играешь, но однажды ты вырастешь…»

Как приговор! Или наоборот? Подсказка? Все твои проблемы до тех пор, пока ты не вырастешь и не станешь самостоятельным?

Он и сам не заметил, как отпустил дверь и вышел в коридор – послушать, как поет Вербицкая. Она что-то драила в ванной и, перекрывая звуки льющейся воды, горланила:

– Buddy you’re a young man hard man

Shoutin’ in the street gonna take on the world some day…[2]

В комнате что-то со знакомым шумом грохнуло.

– Нет, ну ты подумай! – в бессильной злобе выругалась Васькина мама – дверь закрепить она так и не успела. Подошла к ванной комнате с отверткой в руке и обреченно посмотрела на Влада.

– Ты зачем пришел? – утомленным голосом спросила она.

– За перчатками. – Все и так слишком запуталось, чтобы еще и врать. – У меня их Василиса взяла.

– Тебе-то зачем перчатки понадобились, Василиса? – Мама сдалась. Она поняла, что с этими детьми уже ничего не сделаешь. – Руки, что ли, замерзли?

– Замерзли, – буркнула снова покрасневшая Васька.

– Ну, вы меня доведете! – Мама швырнула отвертку на пол и ушла в комнату.

– Чего у вас там? – Васька поправила сползший ободок. – Все? Двери каюк?

– А ты хорошо поешь, – смутился Влад.

– Дальше! – Вербицкая посмотрела на него со злостью. Но вот лицо у нее дернулось – кажется, она решила немного смягчиться. – Твои перчатки в моем портфеле. Пойди и возьми. Я спрашиваю – что происходит?

– Пулейкин со вчерашнего дня лежит в кровати и не встает. Мать его нас с Митей к нему не пускает. Андалузия со своей мамашей поссорилась, нагадала нам с Митькой смерть и сбежала. Песню посоветовала какую-нибудь прилипчивую спеть. Я вот никак не мог от гимна избавиться.

– Ну и дурак, – хмыкнула Васька.

– Чего теперь делать – непонятно. Мамашка Андалузии хочет всех со света сжить, чтобы потом до Аньки добраться! У нее какое-то там пророчество – будто бы Анька заткнет ее за пояс. Короче, мамашке не жить, пока Анька Леонова по земле ходит. А так как Анька ей в руки не дается, мамашка дочку через нас доставать примется. Но Андалузии, кажется, плевать, что у нас проблемы появились. Мы хотели заставить ее Пулейкина спасти, а она отказалась: говорит, что все это – фигня. Что Черные Девочки – это гипноз, и с помощью прилипчивой песни от него избавиться можно…

– Рассказала бы лучше, как от родителей хоть иногда избавляться! – Васька потянула с руки резиновую перчатку.

– Тоже, наверное, песней.

«We will, we will rock you», – закрутилось у него в голове. Нет, все-таки гимн он бы дальше уже не выдержал.

– Мы раскачаем этот мир! – тоненьким голосом протянул Муранов.

– Пел бы ты лучше «Голубой вагон», – скривилась Вербицкая, весьма низко оценив певческие таланты одноклассника.

– Да я и про «Killer Queen» могу. – В музыке Влад разбирался неплохо. На этом Бородинском поле он чувствовал себя Наполеоном. – А еще можно из Дорз. «Light My Fire»…

– Ой, прошлый век! – встрепенулась Васька. – Ты бы еще Тимберлейка вспомнил. Или Бритни Спирс! Это не модно.

«Королева» все-таки вытеснила из его головы гимн, и теперь Влад спешно вспоминал слова – в английском он был не силен.

– И вот что я вам скажу напоследок. – Васькина мама не выдержала и вернулась в коридор. – Людьми надо быть! Думать, что делаете. Родители жизнь прожили, многое повидали. Может быть, вам кажется, что мы старые, ничего не понимаем? Но есть какие-то общие законы жизни. Если их не соблюдать – ничего не добьешься. Никто вам не хочет плохого, только хорошее. Вы же, как железобетонные, пытаетесь проверить свой лоб на прочность. Зачем? Взрослые вам и так скажут – ничего хорошего из этого не выйдет. Ну, это как совать пальцы в розетку. Током ударит! Вы же все равно их туда суете, как будто вам наших слов мало. Больше того – вас раз тряхнет током, два тряхнет током – нет, вы снова в розетку лезете. Словно с третий раз что-то изменится! Ничего не изменится! Ток из розетки исчезнет, если электричество вырубить! Все же очевидно! Будете плохо учиться, потом сами пожалеете – в институт не поступите, в жизни не добьетесь того, чего вам хотелось бы…

– Ма! – позвала Васька.

Мама не смотрела на них. Она глядела на дверь Васькиной комнаты, как будто там стоял тот, к кому она обращалась.

– Вы думаете, что вокруг вас – одни враги, что все хотят вам плохого? Учителя в школе, взрослые на улице, родители дома. Вы ведете себя, как бойцы на передовой – все время отстреливаетесь, все время идете в бой, ни одному слову не верите. С кем в бой? С какими призраками? Никто вам войну не объявлял, вы сами себе все придумали!

– И часто она у тебя так? – растерялся Влад.

– Не обращай внимания. – Васька двинулась было к маме, но Муранов перехватил ее за руку:

– «We will, we will rock you…» Как там дальше?

Вербицкая пропела строчку куплета, с тревогой глядя на мать – та говорила и говорила, медленно, шаг за шагом, уходя в комнату дочери.

Песня приятной волной растеклась по сумбуру мурановских мыслей, выгнав из его головы все лишнее.

– Почему вы считаете, что с нами нельзя говорить? Что со взрослыми можно только ругаться и врать нам? Нам ведь тоже нелегко всегда быть с вами терпеливыми и внимательными! Встаньте на наше место! То вы одним увлекаетесь, то другим, то есть прекращаете, то пьете какую-то гадость, то вдруг влюбляетесь и вообще перестаете что-либо понимать. А жить надо размеренно. Жить надо так, чтобы видеть цель!

– Как ты думаешь, – осторожно коснулся Васькиного плеча Муранов, – то, что говорила твоя мама, можно считать длинным советом?

– Конечно, можно. – Вербицкая ничего не понимала, поэтому раздраженно хмурилась.

– Тогда мы сейчас избежали смерти!

Васька закатила глаза, демонстрируя всю глубину отчаяния от того, что ей приходится общаться с таким недалеким человеком.

В коридоре за поворотом мелькнул край черного платья.

– «We will, we will rock you…» – быстренько запел Влад.

И где-то на заднем плане двумя ударами ноги и хлопком в ладоши ему подыграла перкуссия.

Глава восьмая Ночь на Лысой горе

Муранов и Василиса сидели на лавочке во дворе и смотрели на окна бесконечно длинного дома. Где-то включали свет, где-то выключали. Линия огоньков меняла очертания: то расползалась на несколько этажей, то худела до пунктирной отметки, то ломалась зигзагом. Жильцы выглядывали во двор, хлопали форточками, с треском задергивали шторы, с шумом опускали жалюзи. С верхнего этажа выкинули бутылку. Жизнь лениво текла своим чередом.

– Странно все как-то… – пробормотал Муранов, не отвлекаясь от наблюдений.

– Нормально… Родителей часто слушаться – вредно для здоровья.

Вербицкая качала ногой, томно прикрывая глаза. Она не понимала почему, но сейчас ей было хорошо, а главное – спокойно. В голове вертелась невесть откуда залетевшая туда «Шутка» Баха. «Там-тара-там-тара-там-тара-там…» – и никаких проблем.

Влад оторвал глаза от переползавшего по фасаду дома червячка света, жирненького такого червячка, вполне довольного судьбой.

– Не, ну, вообще, у тебя мать ничего. Сносная. – Муранов мысленно поставил себе галочку в умении говорить комплименты.

– Мама у меня хорошая, – согласилась одноклассница – на улице она проявляла удивительную благожелательность. – Так, иногда только что-нибудь скажет. – Влада наградили лукавым взглядом. – Это она сегодня что-то разошлась. Тебя, наверное, увидела.

– А у меня дома всегда шумно, – вздохнул Муранов – после андалузского гадания его потянуло на вздохи. – Мать, чуть что не так, начинает плакать и кричать, что я весь в отца, такой же мерзавец.

– А он какой?

– Не помню. Свинтил он от нас. Короче, «космонавт».

– Твой папа космонавт?! – Василиса чуть не свалилась с лавочки от восторга. Что же Муранов раньше молчал?! Папа космонавт – это… это… это круче, чем мама писательница или даже папа директор банка! Ну где бывал этот директор? На Канарах, на Сейшелах… А космонавт…

Додумать она не успела. Влад презрительно скривился:

– Какой он космонавт? Обыкновенный продавец! Видел я его недавно. Все на судьбу жалуется. Это раньше мать твердила, что отец в космосе, на секретном задании.

Васька поскучнела. Все это ей было неинтересно. Влад заерзал на занозистых досках лавки.

– Не, я таким не буду, – заторопился он. – Я буду поэтом. Стихи начну писать… понимаешь?

– Известным? – Вербицкая прониклась торжественностью момента и выпрямилась.

– Как получится. – Столь далеко Влад не заглядывал. – Я в детстве много писал, это все у бабушки сохранилось. Вырасту – снова стихи писать начну.

Васька критично оглядела Муранова, видимо, пытаясь примерить к его голове кудрявую шевелюру Пушкина, к подбородку – бороду Толстого, в руках увидеть ружье Некрасова, а на плечах – косоворотку Есенина. Картинка не сложилась. Ну ладно, поживем – увидим.

Муранов не заметил скепсиса в глазах одноклассницы и со значением продолжил:

– Отец стихи писал. А я – в него.

– Такой же мерзавец? – хихикнула Васька, осторожно выговорив ругательное слово.

Она попробовала его на языке, обкатала между зубами, приспособилась к новому сочетанию звуков. Начинается другая жизнь! Неколебимая вера в родителей таяла. Василиса видела себя человеком, постепенно отдаляющимся от маминых требований, папиных ожиданий, учительских наставлений… Это произошло сразу и вдруг. Осознание этого чудесного превращения защекотало ее душу, заставило Ваську прислушиваться к себе, радостно принять все новое – например это ругательное слово. Теперь она его тоже может произносить, независимо оттого, нравится это кому-то или нет.

Влад решил не обижаться на это печальное сравнение. У них и так получался непривычно откровенный разговор.

– Мне кажется, мать хочет, чтобы я был похож на отца, – признался Муранов. – А я его даже не помню.

– Родители и сами не знают, чего хотят, – вновь стала серьезной Василиса.

– Это точно, – согласился с ней Влад. – Андалузская мамашка вряд ли поначалу хотела убить Аньку. А теперь – пока не зашибет ее, не успокоится.

– Может, родители просто не догадываются, что, если их желания сбудутся, ну, их дети станут такими, как им хочется, – начнется настоящий кошмар?

– Да уж! – Влад так ярко представил себе послушных детей и бегающих в панике родителей, что его даже передернуло. – Тогда уж никакой жизни. Одни бухгалтеры вокруг будут и президенты. Надо сопротивляться. Надо быть самими собой!

Васька хохотнула – сегодня она только и делала, что наблюдала за Владом. Выражение его лица было уморительным.

– Не боись, такого не будет. Кто и когда во всем слушался родителей? – легко бросила Васька, как будто сию минуту готова была возглавить группу подпольщиков-подрывников по работе со взрослыми. – К тому же родителей можно воспитывать.

– Пойди и воспитай леоновскую мамашу! Только гроб себе заказать не забудь перед этим.

– А чего ты сразу испугался? – возмутилась Васька. – Взрослые легче легкого поддаются дрессировке.

– Ага, – насупился Муранов. – То-то я смотрю, ты квартиру вашу драила! План дрессировки такой?

– Ну и подумаешь!…

Вербицкая растерялась и даже покраснела от смущения. Сидеть на лавочке во дворе и говорить о перевоспитании взрослых – легче легкого, а вот рядом с ними жить – дело другое: почему-то уже ничего не хочется делать…

Муранов смотрел на Ваську и ловил себя на том, что ему хочется зажмуриться – до того ему сейчас было хорошо.

– Ты почему так смотришь? – смутилась одноклассница. – Чего придумал?

Влад отвел глаза. Но, раз уж пошел такой откровенный разговор, стесняться было бы глупо.

– Хочу, чтобы ты меня поцеловала, – прошептал он.

– Ну, знаешь! – вспыхнула Васька. И вдруг резко наклонилась к нему.

Влад во все глаза смотрел на нее, поэтому, когда ее лицо приблизилось, глаза его неминуемо съехались к переносице. Поцелуя он толком и не ощутил – губы на миг почувствовали что-то мягкое и холодное, – и тут же он был оглушен ее смехом.

– Какой же ты сейчас чудной! – от души ржала Васька.

– А ну прекратите хулиганить! – крикнул кто-то сверху. – Вы что это там делаете?! – с явным удовольствием выругалась какая-то старушка. – Немедленно разойдитесь! Сколько вам лет?! Разврат какой!

Васька от хохота сползла на землю.

– Вам еще учиться и учиться, а вы что устроили?!

– Учимся, – булькнула Вербицкая.

Звякнула эсэмэска. Муранов полез в карман.

«Мы проиграли. Прощайте». И номер незнакомый – +491…

Влад хотел было попросить Ваську, чтобы она его еще раз поцеловала, а то он ничего не понял и не ощутил. Даже решил: он обязательно закроет глаза, чтобы она так не смеялась. Но отваги на вторую просьбу на ту же тему у него не хватило. О чем можно просить, когда человек рядом с тобой так хохочет?

Муранов повертел в руке сотовый, соображая, от кого могло прийти сообщение. Неужели это Митька? Перебрал в голове выданное Анькой несколькими часами ранее предсказание. Вроде бы все закончилось. Неприятности он заработал, разговор у него уже был, даже длинный совет он получил. Именно благодаря этому совету они с Васькой и избежали смерти. Песня не позволила Черной Девочке появиться, иначе она заморозила бы их своим черным взглядом, заставила бы себе подчиняться, как они подчиняются своим родителям.

Стоп! Не сходится. От встречи с Девочкой их спасла вертевшаяся в его голове песня. Согласно предсказанию, от смерти его должен спасти совет… Совет никуда не соваться и сидеть тихо – и этот совет еще не принес свои плоды. А значит, смерть была впереди…

Целоваться ему сразу расхотелось.

– Ты веришь в предсказания? – Влад занервничал.

Что говорила Васькина мама? Что-то про учебу. Или про уважение… Сбегать уточнить? Чему они научились за последнее время? Прятаться от андалузской мамашки и верить гаданиям.

– Когда они хорошие, конечно верю. – Васька еще не понимала, что время для веселья прошло – она довольно улыбалась, болтая ногой. – Про любовь там. Или про свидание. А про все остальное я быстро забываю.

– Правильно! – Влад побледнел от посетившей его догадки. – Слушать – и слышать! Это разные вещи!

– Ты это к чему? – Ваське надоело улыбаться в гордом одиночестве. Почему этот мелкий черноволосый Муранов строит из себя знатока всего и вся? – Ты ко мне, вообще, зачем приходил? На улицу меня хотел позвать?

– Мне Леонова предсказала, что у нас типа романа будет.

– Дура твоя Леонова! – вскочила Васька. – И ты вместе с ней! Правильно мама говорила!

– Твоя мама вообще много что говорит!

– Да пошел ты! – обиделась Вербицкая, но Влад не обратил на это внимания.

Он вдруг все понял:

– Родителей надо слушаться, но не обязательно слышать, что они говорят! Ты же не всегда делаешь то, что требуют родители, но всегда их слушаешь!

– Я тебя сейчас прибью! – пригрозила ему Васька. Кому приятно, когда начинают копаться в твоих отношениях с матерью?

Влад повернул к Вербицкой свой телефон.

– Плюс четыре девять один – это кто?

– Анька.

– Она собирается уезжать.

– Куда? – растерялась Василиса, мгновенно позабыв о своих кровожадных планах.

– Куда обычно уезжают ведьмы?

– Обычно они улетают на метлах в сторону Лысой горы.

– Улетают, улетают… – Влад задрал голову. Там, если кто-то куда и летел, – так только гуси в теплые края. Но путь их лежал не во Францию, а в Африку.

И тут снова подал голос его мобильный.

– О! Митька проснулся! – обрадовался Муранов, увидев знакомый номер.

Но это был не Емцов.

– Мама ушла на работу, – проговорил хрипловатый голос, явно претендовавший на «замогильный», – и велела девочке не слушать черную пластинку. Как только за мамой закрылась дверь, девочка включила проигрыватель. Через полчаса девочка была мертва. Прибежавшая мама ничего не смогла сделать – вертевшаяся на проигрывателе пластинка и ее убила. Убила полицейских и врачей «Скорой помощи», приехавших их спасти. И никто уже не мог никому помочь, потому что некому было выключить пластинку.

Влад с удивлением посмотрел на замолчавший сотовый.

– Электричество надо было вырубить во всем районе, – назидательно произнес он, глядя на гаснущий экран телефона. – И никаких проблем! Все бы ожили.

Василиса отодвинулась подальше от одноклассника, беседовавшего с техникой как с живым человеком. Но Влад ничего не заметил.

– Пошли к Емцову! У него проблемы, – сказал он.

Это послание в виде страшилки было не чем иным, как приглашением в гости – с намеком, что все плохо. А если кому-то хочется, чтобы они к нему пришли – почему бы этого не сделать?

– Да тут у всех проблемы, – напряженным голосом пробормотала Васька.

* * *

– Ой, Владик, – с порога запричитала емцовская бабушка. – А Митенька как домой пришел – лег и не шевелится. Что случилось-то?!

– Емцов! – затормошил приятеля Влад. – Вставай, что же ты разлегся? Андалузия уезжает! Вставай.

– Это она, – прошептала Вербицкая пересохшими губами. – Она их достала. С девчонками то же самое было.

– Что было? Что? – волновалась бабушка.

– Он умрет! – Васька сползла по стеночке на пол.

– Ох ты, боже ты мой! – запричитала бабушка. – Откуда же напасть такая?!

– «We will, we will rock you», – зашептал Влад, запретив себе поддаться панике. Тут только зазеваешься – и сразу прибегут жаждущие заставить тебя уснуть вечным сном!

– Ой, ребятки, да что же это с вами?! – суетилась бабушка.

– Прикажите ему встать, – попросил Влад бабку. – Строго так скажите, чтобы он поднимался.

– Как же? Он ведь спит… Еще чуть-чуть поспит – и сам проснется.

«We will, we will rock you…» Слушаться надо родителей! Слушаться! На этом и погорел Емцов. Слишком уж активно он бабушку слушался.

– Не спит он. – Влад попытался спихнуть приятеля с кровати. – Притворяется!

– Как же можно так притворяться? – кинулась на защиту любимого внука старушка.

– А вот так! Мы с ним поспорили, что он вас обманет.

– Что ты такое говоришь?! – вмешалась Васька.

– Видите – обманул, – не сдавался Муранов, хотя Митька признаков жизни не подавал.

– Как обманул?! Да что же это?! – Бабушка готова была поверить. Она тронула внука за ногу. – Митрий! Вставай!

– Поувереннее скомандуйте, – подначивал бабушку Муранов. Вот они-то, детки, дураки! Если родителей всегда и во всем слушаться – так и выйдет: проспишь всю жизнь.

– Вставай, негодник! – более решительным тоном заговорила бабушка, в голосе ее прозвучали сердитые нотки. – Что за шутки?! А ну быстро!

Емцов не шевелился, и даже дыхание его как будто стало тише.

– Он вас обычно слушается? – подбодрил старушку Влад.

– Конечно. Еще бы он меня не слушался! – И она ладошкой звонко шлепнула Митьку по попе. – Быстро встал! Я кому говорю?! Слышишь меня? Просыпайся!

Емцов вздохнул, дернул ногой, словно отбрыкиваясь от кого-то.

– Вставай! Вставай! – обрадовалась успеху бабушка.

– Ну чего? – сонно буркнул Митька. – Рано еще?

– Я тебе дам рано! Ночью спать надо! Быстро встал!

– А сейчас чего?

Васька заплакала, истерично всхлипывая и вытирая крупные слезы ладонью.

– Я тебе дам – чего! – погрозила Митьке кулачком бабушка. – Уроки на понедельник сделал?

Влад забыл, как дышать. На этом вопросе он уснул бы еще лет на двести! Но Митька встрепенулся и открыл глаза.

– Времени-то сколько?

– Вечер уже!

А потом все загомонили в один голос: охали, ахали, бабушка пообещала напечь для внука пирожков…

– Ура! Действует! – заверещала Вербицкая, от радости кинувшись Митьке на шею.

Влад недовольно нахмурился. Ему показалось, что начинает сбываться вторая часть предсказания, где Васька его бросает. Быстро как-то слишком.

– Пошли к девчонкам! – вспомнила о подругах Василиса.

– Сначала – к Пуле! – Влад был уверен, что Лерке и Ольке не повредит поспать еще пару лет.

– К нему нас не пустят. – Митька еще не совсем пришел в себя. Вовсю зевал, вид у него был изрядно заспанный, но лицо уже слегка обиженное: они все решили без него!

– А бабушка на что?

– Ба! – сорвался с места Емцов. – Можешь Пуле позвонить?

К телефону бабушка пошла с пакетом муки в руках – для пирожков.

Они все рвались в бой, они готовы были спасать мир! Но баба Маша долго охала, выслушивая проблемы Юркиной мамаши, поддакивала, твердя: «И у нас, и у нас!» И только через бесконечно долгие пять минут она открыла Юркиной маме свой способ борьбы с непокорным чадом.

– Вы ему построже, построже скажите, – решительно проговорила бабушка. – Я уже было ремень в руки взяла – вот тогда он и встал!

Ребята побежали в прихожую за своими куртками. В убедительности интонаций Юркиной мамы они не сомневались. Дамой она была весьма решительной.

– Мальчишки… – продолжала беседу бабушка, махнув рукой. – Что вы хотите? Все бы им играть, ничего дельного в голове нет. Никакого будущего. Что вы! Дети! Сущие дети.

Влад тихонечко прикрыл за собой дверь. Митька с Васей уже мчались вниз по лестнице.

Препятствий для входа в Юркин дом у них не возникло. Услышав Митькин голос, мама Пулейкина без лишних слов открыла дверь.

– Кто это? Кто идет? – на заднем плане вяло поинтересовался в домофон Юрка.

Пулейкин выглядел ошалевшим, события последних дней перепутались у него в голове. Убедившись, что метод действует, обрадованная Васька отправилась к своим подружкам, пообещав потом прийти к Леоновой.

– Ну что, а теперь – к ведьме в логово? – скомандовал Муранов. – И песню какую-нибудь в голове крутите!

Емцов снова почувствовал, как власть уплывает из его рук – уже второй раз подряд он не успевал перехватить инициативу.

– А как мы против нее бороться будем?

– Ее же методом.

– Кувалдой по башке дадим, что ли? – Митька отнюдь не спешил слушаться «неавторитетного» в его глазах Влада.

Муранов пропустил эту реплику мимо ушей, списав раздраженность приятеля на тяжкие последствия внушенного ему сонного состояния.

– Гаданием. Вы же сами видели – сбывается то, что предсказывают. Тебе предсказали ушиб на физре – и пожалуйста! Пуле напророчили двойку – и он ее имеет. Андалузская мамашка пытается сопротивляться тому, что предсказано, хоть и знает, что она обречена – будет так, как ей напророчили.

– И как мы это сделаем? – почти сдался Емцов.

– А мы сейчас сами ей нагадаем! – воскликнул Влад. – Как скажем – так и будет.

Митька насупился. Поскорее бы вся эта история закончилась! Надоело ему подчиняться.

– У меня колода есть! – вспомнил Юрка.

– Да ну вас, еще накаркаете! – заупрямился Митька. В разборках он признавал только силовой метод – догнать, подраться. Это – дело. А хитрить и подстраиваться под кого-то – нет, это не по-мужски.

– Доставай! – Командиром сегодня был Муранов.

– Только в них играли. – Юрка выложил на стол коробку с надорванным клапаном.

– Это неважно. В гаданиях главное – чтобы тебе верили. Сбудется то, в чем ты сам будешь уверен. Митька, ты помнишь, что надо делать?

Емцов взял карты.

– Ну… там… Было, будет, сердце успокоится, – пробормотал он, вспоминая, как сегодня во дворе им гадала Андалузия. – Короче, ахинея всякая.

– Ты начинай! Предсказывай!

Митька погрел колоду в руках. Не верил он во все это. Не верил категорически! Хотелось запустить картами в радостное лицо Влада, в растерянное Юркино – и отправиться догонять невидимого противника. Да хотя бы ту самую Черную Девочку!

Ну ладно, сами напросились.

– Значит, так. – Для солидности Емцов откашлялся и бросил на стол первые две карты. – Было у тебя, Пулейкин, много неприятностей, длинные разговоры, бестолковые, и сам ты дубиной оказался…

– Чего это – дубиной сразу? – запротестовал Юрка, разглядывая выпавшие ему шестерку пик и червонного валета. – А потом, ты всего две карты положил, а наговорил аж на тридцать две! Новые давай выбрасывай.

– Ну вот, я же говорил, что ты дубиной был. – Емцов ткнул пальцем в трефовый туз. – И крест на тебе все поставили! Но тут пришли бодры молодцы, – бубновая десятка с крестовым валетом вполне соответствовали сути рассказа, – и освободили тебя, дурака. Впереди – поздняя дорога, разговор с приятелями, битва со змеем и победа! – Произнеся это слово, он скинул червового туза и довольно засопел.

– И чего, так все и будет? – усомнился Пулейкин.

– Конечно, будет! Куда ты денешься, – со злорадной улыбкой произнес Митька. – А еще, – он вновь сгреб колоду. – Было у тебя приключение, будет неприятный разговор. Сердце успокоится известием из казенного дома. Обрадуют тебя друзья, насмешат – девчонки. А дело кончится очередной контрольной!

– Нет, ну ты мог хоть что-нибудь приличное нагадать?! – возмутился Юрка. Но было уже поздно. Последняя карта легла на стол.

– По-моему, неплохо получилось. – Митька довольно почесал живот. – Короче, пишем Андалузии эсэмэску, что мы идем. Пусть встречает!

И все трое взялись за телефоны.

* * *

Дом, словно бы предчувствуя, что приближающаяся к нему гвардия в количестве трех человек ничего хорошего с собой не несет, казалось, весь подобрался, даже вода с балкона второго этажа капать перестала.

– А если ее там нет? – усомнился Емцов. Их сообщения отправились в безответную пустоту.

– Куда она денется? – Влад кивнул на метлу, стоявшую у мусоросборника. – Такси-то ждет!

Подъездная дверь была распахнута. Лужицы на первом и втором этажах настороженно подсохли.

Наверху что-то грохотало.

– Баррикады строят? – предположил Митька.

– Баба-яга ступу выволакивает, – мрачно пошутил Муранов.

Вспомнив вредную старуху, соседку Аньки, Влад и Емцов замолчали. А Пулейкин молчал, потому что ничего не понимал.

– Далеко собралась?! – заорал кто-то сверху.

И весь дом, словно получив разрешение на жизнь, засуетился, зашумел. Хлопнула дверь, из ближайшей квартиры до них донеслись телефонные трели, по улице с шумом проехала машина.

С пятого этажа явно попытались кого-то сбросить.

– Стоять! – проревел некто, явно пребывающий в подпитии.

На лестничной площадке четвертого этажа нарисовалась Андалузия – с чемоданом в руках.

– Ты куда?! – хором спросили приятели.

Лестница была слишком узкой, чтобы так просто обойти застывших мальчишек, выстроившихся в ряд.

Анька прищурилась, озирая одноклассников.

– Взрослых надо слушаться! – пошел вперед Митька. – И хорош на нас так зыркать! – Он забормотал слова гимна.

– Мать где? – за спиной у приятеля пристроился Влад.

– Надоели вы мне! Все! – крикнула Анька, как будто гранату бросила. Никто в ее чувствах и не сомневался.

– Эй! Вы чего там? А ну не трогайте ее. А то я ка-ак спущусь!

Перегнувшись через перила, на ребят смотрело помятое нетрезвое создание мужского пола в майке и тренировочных штанах. Одна тапка существом была потеряна в тяжелой борьбе с реальностью.

– Слушайся старших! – надвинулся на Леонову Митька. – Тебе что сказали? Домой идти? Вот и иди домой!

– Тебя не спросили, – прошипела Анька и выставила вперед свой чемодан, словно щит.

– А карты тебе что говорят? – Митька ногой подпер ее чемодан – зеленый такой крокодил с вещами, чуть не упавший на его ботинки. – Не послушаешься дельного совета – смерть тебе! Сама напророчила.

– Кто бы тут гадал!

– Вот и погадай! – Влад сунул Аньке в руку колоду, ту самую, украденную из магазина. – Будет так, как скажешь. И никак иначе. Правильно?

– Я на себя гадать не могу! – Андалузия все поняла.

Муранов оглянулся. Юрка непонимающе хлопал глазами. Митька нахмурился. Делать было нечего – снова ему придется подставиться…

– На меня погадай, – вышел вперед Емцов. – Я же все равно не успокоюсь, пока это дело не закончится. В драку полезу, если что! С песнями у меня не очень-то…

– Начинай, – поторопил Аньку Влад.

– Вернись в квартиру! – на площадке пятого этажа появилась Леонова-старшая. Монументальная, как памятник самой себе. Сейчас она была такой, какой ее увидел Юрка.

– Это кто? – Митька развернул Анькин чемодан, чтобы он сыграл роль стола.

– Моя мама, – буркнула Аня. – Любит играть в переодевания.

– Хреново она выглядит. – Митька с тревогой посмотрел наверх. Предыдущий вариант Леоновой-старшей ему нравился куда больше.

– Давай, давай, – поторопил Аньку и Юрка. Внешний вид ее родительницы его не обманул. Он знал, что Анькина мать в любом виде опасна.

Анька рухнула на пол перед чемоданом. Карты затанцевали у нее в руках. Змеиный Анькин взгляд уперся в Емцова. Митька старательно не отводил глаза.

– Это что вы тут делаете? – вынырнула из своей двери Баба-яга.

– Ушла отсюда! – рявкнула Леонова-старшая, но глухая старушенция, естественно, не расслышала ее слов и застыла на верхней ступеньке, будто страж-цербер у врат ада.

– Значит, так: будешь ты у нас бубновым королем, – начала плести нить судьбы Андалузия.

– Остановись! – медленно двинулась вниз Леонова-старшая.

– Ага! Это опять вы! – обрадовалась Баба-яга.

Слышать, но не слушать…

– Вы кто? – мутно посмотрел на всю эту компанию помятый пьянчуга.

– Люди! – буркнул разошедшийся Митька.

– А какие? – Анькин папаша явно ничего не понимал.

– Хорошие. Вы нам только не мешайте!

– О! О! Смотрите, хулиганы! – полезла вперед Баба-яга. Но так как смотреть одновременно на всех она не могла, то выбрала своей жертвой Митьку. Уперлась взглядом ему в губы. – Ага! Молчишь! – победно заверещала она. – Я же говорю – хулиганы.

– Я вас не слышу, – очень четко артикулируя, произнес Емцов и отвернулся.

Бабка опешила и пропустила момент, когда еще можно было кого-то остановить.

– Что? Помощников позвала? Против матери?! – зашипела Леонова-старшая.

Карты легли на зеленую обивку чемодана.

– Значит, здесь у нас – что было. – Анька ткнула пальцем в картинки, лежавшие слева от одинокого короля. – Здесь – что сейчас происходит, – она накрыла ладошкой короля, – а тут – что будет. – Она показала на карты справа от короля.

– Давай сразу с того, что будет. – Митька с волнением наблюдал, как степенно приближается Леонова-старшая. – С тем, что было, мы потом разберемся.

– Это за порогом, на пороге, перед порогом, – не слушала Митьку Андалузия. Ее некрасивые короткие пальцы скользили по разложенный рубашками вверх картонкам. – В мечтах, в мыслях, в действительности…

– К реальности давай ближе! Не тяни!

Леонова-старшая медленно спускалась по лестнице. Как заевшая пластинка, в Митькиной голове «включился» гимн.

– Остановись! – будто гром пророкотала гадалка из Алансона.

– Судьбу не остановишь! – Анька расправила карты. – Значит, что было у тебя: измена и болезнь. – Под ее пальцами мелькнули семерка бубей и восьмерка треф. – Сейчас у тебя – ошибка и столкновение с человеком, который решит твою судьбу. – Из-под ее ладони показался трефовый туз и восьмерка червей. – За порогом тебя ждут перемены в жизни. – Об этом Аньке сказали две черные девятки.

– Как всегда – ошибка! – перегнулась мать через присевшую на корточки дочь. – Эта карта означает смерть! – Она ткнула ногтем в трефового туза.

Анька перевернула карты, лежавшие над королем.

– Тебе угрожали! – Король пик. – Ты избежал опасности. – Семерка червей. – Ближняя дорога принесет тебе радость. – Маленький ноготок стукнул по бубновой шестерке.

– Все не так! – потянулась к картам Леонова-старшая.

– Слова сказаны! – Анька остановила ее руку. – Он победит!

– Вы тут никого не можете победить!

– Смотри! У него под сердцем – хорошие новости! – Аня подняла над головой восьмерку бубей.

– Не обманывай, дочка! Он сейчас на перепутье. – Леонова-старшая потрясла отобранной у дочери картой. – И от того, какую дорогу он выберет, зависит его судьба. – С неприятным хрустом карта сломалась в ее холодных пальцах.

– Он ее уже выбрал! – и Аня тоже потрясла в воздухе другой картой. – Перед ним сейчас преграда, достойная его. И он ее преодолеет!

Леонова-старшая бросила в лицо дочери обрывки карты.

– Неблагодарная! – взревела она. – Хочешь моей смерти?!

– Хочу свою жизнь!

– А нет у тебя жизни! Она – в этих картах! – Леонова-старшая все же дотянулась до расклада. Цветные картинки посыпались на грязные ступеньки.

– Насмешит тебя – разговор, обрадует – известие, – заторопилась Андалузия, уронив на пол уцелевшие карты. – Сердце успокоится любовью!

– Чушь!

– У тебя впереди еще пятьдесят лет жизни, и никто не помешает тебе ее прожить так, как тебе захочется!

– Он умрет! – рявкнула гадалка.

– У него будет жена и трое детей. – Анька схватила Митьку за руку. – И ты ничего не сделаешь против этого гадания!

Влад быстро зашептал слова песни. И не прервался, даже получив от Леоновой-старшей такой взгляд, от которого полицейские на дорогах превращаются в каменные столбы.

– Если хочешь жить, будешь сидеть дома и носа на улицу не высунешь! Увижу в твоих руках карты – руки переломаю. Ты меня знаешь!

– Мари! Ну ты как-то… полегче… – нетвердым голосом произнес помятый мужчина, но Леонова-старшая остановила его движением руки:

– Не перебивайте меня! А то я вас всех тут уничтожу!

Аня поднялась, разглядывая последнюю карту.

– А еще у него будут некоторые проблемы из-за женщины, у которой внезапно что-то случится со здоровьем.

– Что?! – Леонова-старшая мгновенно побледнела и шагнула вперед.

Чемодан недовольно крякнул, соскользнул на ступеньку ниже, и ленивой лягушкой запрыгал вниз по лестнице. Леонова-старшая оступилась, громко охнула – и покатилась вслед за чемоданом.

– Накаркала! – прокомментировал падение гадалки Влад.

– Под руку сказала, – поморщился Юрка. Он представил себе это падение – наверное, это очень больно!

Леонова-старшая, катясь по лестнице, продолжала бушевать. Она грозила им всеми небесными карами, обещала разнести по кирпичику школу, а вместе с ней – и город, по камешку, сровнять Россию с землей, выпить озера и осушить болота…

Но ее никто не слышал и не слушал. Анька улыбалась! Впервые за все это время.

– Ну вот, Андалузия, а ты уезжать собралась, – усмехнулся Митька.

– Балбесы, – сдалась Анька Леонова. – И никакая я не Андалузия. Я в Алансоне родилась! Поняли?

Все дружно закивали.

– Мне кто-нибудь поможет? – закричала с нижней площадки Леонова-старшая. – Как же больно!

– Да иду я, иду, – испуганно пробормотал мятый субъект.

– У меня сегодня просто неудачный день, – Анькина мать погрозила ребятам кулаком.

– Это точно, – устало согласился с ней Емцов.

Анька взглянула на стену и тоже захромала вниз:

– Василиса идет!

– Ну, колдуньи! – восхитился Митька.

Леонова-старшая поднялась. Взгляд ее можно было сравнить разве что с взрывной силой мегатонной бомбы. Она исподлобья недобро смотрела на веселившихся семиклассников, что-то беззвучно шепча. А потом словно из воздуха у нее возникла в руке карта – пиковая шестерка. Потом она достала еще одну пиковую шестерку, и еще одну…

– Аннетта!… – грозно начала она.

– Маша! Не надо! – заканючил помятый мужчина.

– Тряпка! – обрушила на него свой гнев Леонова-старшая.

– А почему так много шестерок? – от усталости Митька соображал туго.

– Она мне подменила колоду! – застонала Леонова-старшая, повиснув на помятом мужчине.

– А что, предвидеть это нельзя было? – простодушно спросил Пулейкин.

– Вон отсюда! Все!…

И мальчишки с готовностью сбежали.

Эпилог Все будет хорошо!

Понедельник неожиданно оказался тринадцатым числом. Это сочетание сразу дало плохие результаты.

На восьмой класс ругались все. Утром – родители, в школе, с первого же урока – учителя. Леонова-старшая решила натравить на них весь мир – сообщила, что после разгрома Василисиной квартиры они принялись за квартиру Андалузии. Директор грозил им полицией. Химичка рьяно цокала каблучками, бегая туда-сюда перед доской. Алевтина Ивановна смотрела на ребят с печалью.

– Даже не знаю, что с вами теперь будет, – сообщила она тоном священника на похоронах. – У вас нет представления, как дальше жить!

– Почему это нет? – привычно начал спорить Емцов.

– Нет, Митя, нет. Сочинения вы написали безобразно! Пулейкин, Емцов – вы остаетесь переписывать! Вербицкая! От тебя я этого не ожидала! Коготков? Нечего улыбаться! Царей в нашем мире уже не существует! Или ты собираешься изобрести машину времени и вернуться в прошлое? Хаецкая, Пустячная – о деле надо думать, а не о безделушках! Иначе так можно всю свою жизнь проспать! Леонова где?

Анька не пришла. Как примерная дочка, она отправилась провожать маму на вокзал. Зачем ей школа, если она все и так знает заранее?

– Какая хорошая фантазия у девочки! Так все четко прописать!

Митька хихикнул.

– Емцов! Я бы на твоем месте плакала!

– Обязательно, – согласился Митька, пытаясь сделать серьезное лицо.

– Да что же это за класс!

Влад хрюкал от смеха, скрывшись за спиной у Коготкова. Пулейкин улыбался. А Василисе прятаться уже было некуда. Она смеялась, опустив лицо в ладони.

Вчера вечером Анька рассказала им, как она специально обманывала мать, устраивая неправильные гадания, пугала и запугивала ее эсэмэсками, а под конец подменила колоду, заранее зная, что все закончится хорошо.

Когда ты в этом убежден, так все и происходит.

– Ну ладно, нагадай мне стать президентом, так и быть, – смилостивился Емцов.

Собрались они у Василисы. В уголочке, у шкафа, сидели тихие Оля и Лера. После всего пережитого они предпочитали ни во что не вмешиваться.

Анька перетасовала колоду.

– Ты же опять не поверишь. – Теперь она улыбалась. Сегодняшний день растопил в ее душе лед и превратил Аньку в нормального человека.

– Если хорошее предскажешь – почему бы и не поверить, – заявил Емцов. – Только о плохом мне не говори. Все равно не запомню.

– Не быть тебе президентом, – с явным удовольствием сообщила ему Анька. Митька помрачнел, но ничего сказать не успел, потому что Леонова быстро добавила: – Будешь дипломатом!

– С чего это вдруг? – по привычке не поверил Митька.

– На роду тебе так написано. А Василиса, как и хотела, выучится на переводчика и уедет жить во Францию.

– Ой! – Васька прижала руки к груди, хотя и без карт знала, что все будет именно так.

Они давно уже поняли, что будущее зависит только от них. От того, что они сами захотят!

– Муранов поэтом не станет, – продолжала Аня. – Выпустит одну книжку – и забросит это дело. А Пулейкин будет работать в книжном бизнесе. Жизнь у него сложится хорошо.

– А у нас? – напомнили о себе девчонки.

– И у вас все будет хорошо!

Примечания

1

Песня «We will, we will rock you» группы «Queen» из альбома «News of the World». Данные строчки переводятся так:

Дружище, ты мальчик, но так сильно шумишь,

Играя на улице. Однажды ты вырастешь

и превратишься в мужчину…

(обратно)

2

Дружище, ты молод, но уже знаешь, чего хочешь.

Ты кричишь во всеуслышание, что однажды

мир будет твоим.

(обратно)

Оглавление

Лес проклятых

  Глава первая Дом у леса

  Глава вторая Цветы на окне

  Глава третья Дорога через лес

  Глава четвертая Проклятье деревни на холме

  Глава пятая Трактор на болоте

  Глава шестая Угрозы сбываются

  Глава седьмая Ужасы лесной дороги

  Глава восьмая Легенда о вязовенской ведьме

  Глава девятая Мотоцикл на грядках

  Глава десятая Когда становится очень жарко

  Глава одиннадцатая Охота на медведя

Девочка по имени Смерть

  Глава первая Город во Франции

  Глава вторая Шабаш на горе Броккен

  Глава третья «Проснись!»

  Глава четвертая Точка приложения силы

  Глава пятая Смерть Пулейкина

  Глава шестая Тридевятое царство

  Глава седьмая Что было, что будет, чем сердце успокоится

  Глава восьмая Ночь на Лысой горе

  Эпилог Все будет хорошо! Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg