«Рыбалка на живца»

Рыбалка на живца

Часть первая СЛЕДЫ НА РЕКЕ

Глава I ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

Говорила мне мама: «Не читай детективы, не смотри этот бред по телевизору». А я ее не слушал. Но кто ж мог тогда подумать, что со мной такое случится. Я всего-то хотел — помочь своему другу и уж никак не ожидал, что пойду по кровавому следу… Впрочем, все равно не жалею. Хотя мне и здорово досталось, в том числе от родителей. А началось-то все в самый прекрасный день…

В тот день мы наконец выбрались в Узорово на дачу, где я почти не был с прошлого лета. Почему почти? Потому что однажды, на майские праздники, мы все-таки заезжали туда с отцом, но провели там всего полдня и одну ночь, только-то. Тогда я и узнал, что у моего друга Женьки наконец появился такой же, как у меня, горный велосипед.

Машина эта дорогая, а родители Женьки — люди небогатые. Я очень удивился, как они раскошелились на такое приобретение? Оказалось, Женька сам заработал на велосипед за зиму, подторговывая на вокзале газетами. Тем самым он не только осуществил свою мечту, купив прекрасную машину на железном ходу, но и заслужил в моих глазах еще большее уважение.

Жаль только, что в тот майский день мы с Женькой толком и не покатались, времени было маловато, но теперь я готовился с лихвой восполнить это упущение. Ну и что с того, что сейчас слякоть. Нашим с Женькой велосипедам слякоть не помеха, они не только по грязи, они по горам ездят. Гонять на горном по грязи — мое любимое занятие на даче.

Поэтому, когда мы проехали Митяево и свернули на кривую шоссейную дорогу, бегущую мимо коровников из красного, почти бурого от сырости кирпича через широкие зеленые поля к желанному Узорову, мое нетерпение достигло предела. Наконец-то… Наконец-то!

Я не один спешил и волновался. На сей раз мы выехали на дачу все вместе: папа, мама, я, Тамерлан и Тимофей. Тамерлан лежал спокойно, а кот Тимофей весь извертелся и последний километр орал как резаный. Он всегда дачу чует и на финишной кривой становится как ненормальный, всю его солидность и важность уносит свежий подмосковный ветер. Тамерлан же дрых, он очень быстро устает в машине и вечно засыпает в жуткой позе, задрав кверху лапы и свесив с сиденья свою чугунную голову бультерьера. Но когда машина остановилась, пес тоже проснулся и резво вскочил на четыре кривые лапы, безжалостно топча мои ноги…

Я только помог родителям занести вещи в дом и сразу вытащил свой велосипед на улицу. Смазан он у меня всегда прекрасно, но надо было накачать шины. Быстро управившись с этим делом, я вывел его за калитку и, уже садясь в седло, услышал: «Саша, недолго! Через час будем кушать!» Пришлось тормознуть. «Ма, я только к Женьке сгоняю!» — ответил я, оттолкнулся, и крутанул педали.

Наш дом стоит в самом начале Узорова, вернее, раньше здесь был обычный луг, а само Узорово — обычной деревней, а еще раньше — усадьбой князей Голицыных. Теперь от усадьбы остались только липовая аллея, ведущая к прудам, да старая узоровская церковь, что возвышается на противоположном от нас краю села, над широкой поймой Москвы-реки. Как раз по дороге от нашего дома к этой церкви, уже поближе к ней, жил Женька.

Женька — коренной узоровец, его дед с бабкой проживают в Узорове издавна, чуть ли не со времен князей Голицыных. А мы поселились в этом селе недавно, всего-то три года прошло, с тех пор как отец построил на бывшем лугу дачу, купив солидный участок земли. Однако я успел подружиться с местными ребятами, и с Женькой особенно. Были, конечно, и враги. Но уж такова жизнь.

Очень быстро я доехал до Женькиного дома…

А дальше все пошло вкривь и вкось. Самый прекрасный день в году был испорчен.

Мать Женьки на стук открыла мне дверь, но как не узнала, только буркнула что-то и ушла внутрь дома. Сам Женька сидел в общей комнате на старом диване и мрачно смотрел телевизор. Кажется, «В мире животных». И так уж увлекся, что едва кивнул мне своей головой, будто и не рад видеть. Отец Женьки глухо поздоровался и прошел мимо, а дед с бабкой и вовсе были то ли в сарае, то ли в огороде. Лишь Мухтар, когда я еще только открывал калитку, приветливо замахал мне хвостом и ткнулся носом в коленки.

— Что такое? — спросил я Женьку, присаживаясь на диван рядом с ним.

Он пожал плечами и быстро ответил:

— Велик увели.

— Какой?

— Горный…

— Когда?

— Сегодня.

Я замолчал, потому что все понял и не знал, чем помочь другу. Когда закончилось «В мире животных», я сказал ему:

— Пойдем погуляем.

Он согласился. Мы вышли, а во дворе стоит мой горный, мне даже стало неловко, хотя при чем тут я, собственно?

— Кто ж мог это сделать? — спросил я как бы в воздух.

Женька молча пожал плечами.

— Не Лыка?

— Кто ж его знает, он вообще-то даже грозился.

— Ну так что ж ты отцу не скажешь или сам не спросишь?

— Отцу я ничего говорить не буду. Как велосипед украли сегодня утром, они с матерью поругались. Он сказал: «Пускай сам ищет. Я за него ходить не буду. Сам, — говорит, — покупал, пусть сам и ищет». Мать на него наорала, да что толку? Только еще хуже. А сам… Как я спрошу? Я же ничего не видел. Главное, Мухтар, гад, даже не залаял. То брешет на всех, а тут… Велосипед-то был на участке, возле сарая. Я его вчера вечером там под навес поставил. Дед сарай на ночь запирает, а я поздно приезжаю и часто так оставляю. А сегодня утром выхожу из дома, а велика нет. Но Мухтар, гад…

И Женька зло посмотрел на пса, виновато прижавшего уши.

Честно говоря, я порой не понимал Женькиного папашу, чуть что — в кусты… Но и Женьку тоже. Подумаешь: «Я не в-и-и-дел». Но спросить-то можно? В общем, я так ему тогда и сказал. Потом заставил сесть на старую «Десну», на которой он ездил в прежние времена, пока не купил горный, и мы поехали искать Лыку.

Найти кого-нибудь из ребят в Узорове не так уж и сложно. Они обычно тусуются в двух, трех местечках: у прудов, у церкви, на свалке у леса, возле волейбольной площадки, да еще порой у Семы. Надо только все эти места объехать и найдешь, кого хочешь. Впрочем, бывают, конечно, варианты. Но все ж обычно народ кучкуется в этих местечках. Мы с Женькой так и поступили — стали объезжать места тусовок примерно в том порядке, как я их перечислил.

Кого мы только не повстречали, считай, что почти все Узорово, а Лыки нету, и никто не видел. Лишь у Семы мы узнали кое-какие новости.

Сема — здоровенный парень. Ему уж далеко за тридцать. Просто многие узоровские ребята дружили с ним, несмотря на разницу в возрасте. Он служил когда-то в Афгане и карате знает неплохо. У него даже есть какой-то пояс. Сема многих учит, и бесплатно. Узоровских ребят, конечно. Я тоже хотел бы.

Но Лыки не было и у Семы. Зато был Игорь, с ним мы дружили. Игорь вообще со всеми дружит, как-то так умеет. И хороший парень. Но мы ему все ж ничего не рассказали, как и остальным. Только спросили, где Лыка. А на его: «На фига ж он вам сдался?» — ответили, что по делу. Игорь долго чесал в затылке, а потом говорит:

— Вообще-то Лыка сегодня в Митяево поехал, у него там кто-то, кажется, велик покупает. Он мне об этом еще вчера что-то говорил.

Я глянул на Женьку, а он уже на «Десну» лезет, и морда такая злая, какой я еще у него и не видел. Он от меня даже сперва начал отрываться, но по грязи я его догнал быстро, куда старухе «Десне» до настоящего ВЕЛОСИПЕДА. По шоссе в Митяево мы с ним поехали рядом и молча; собственно, о чем было говорить-то, и так все ясно.

Дорога бежала через поля на взгорье, здесь ужасно красивое место. И когда поля зеленеют, и когда они по осени желтые. Горизонт окружают холмы, покрытые хвойным лесом, а на самом деле — это высокие дальние берега Москвы-реки, образующей здесь излучину, и впадающей в нее недалеко от Митяево какой-то речки помельче. Не то Пахры, не то Истры, я все никак не мог запомнить. Красивее всего на взгорье жарким солнечным полднем в конце лета. Когда поля и желтые, и зеленые, и пятнистые от свежескошенного жнивья. В такой день иногда в голубом небе выстраиваются ровные ряды маленьких облачков, уходящие вдаль и светящиеся по краям волшебным розовым цветом. Будто в какой-нибудь стране эльфов, потому что в обычном мире этого быть не может…

Но в тот день было сыро и пасмурно, в кюветах и на обочинах были грязные лужи. А у крутящего педали «Десны» Женьки изо рта вырывался пар, как осенью. Вскоре мы были в Митяеве.

Со стороны Узорова Митяево начинается с автобусной остановки, как раз напротив митяевской беленькой церкви с покосившейся колокольней. Дальше дорога раздваивается: налево — бежит в пологую горку в Грибанове, а направо — круто спускается мимо бетонно-стеклянного сельского магазинчика к той самой, впадающей в Москву-реку, небольшой речке.

— Ну, теперь куда? — спросил я Женьку, не слезая с велосипеда.

— Давай к магазину, — ответил он. — У Лыки будут деньги, он в магазин подастся.

Мысль была неглупа, и я покрутил педали вслед за Женькой. Мы повернули направо. Однако ни возле, ни внутри магазина Лыки не было. Я купил пепси, мы попили и поехали искать его дальше. Впрочем, все было напрасно. Лыки не было нигде, в том числе и на автобусной остановке, где он мог бы поджидать автобус на Узорово, если успешно продал велосипед. Объехав все Митяево, мы снова вернулись к магазину. Женька был мрачен, а я не очень. Собственно, почему Лыка обязательно должен был сшиваться возле магазина или на митяевских улицах? А может, он уже ушел, скажем, на речку. Или сидит вместе с покупателем Женькиного велосипеда и весело болтает, или еще чего-нибудь делает. Главное было найти Лыку в ближайшее время.

Я опять зашел в магазинчик купить жевательной резинки и вдруг вспомнил, что мама ждет меня обедать. Надо было возвращаться, кто-кто, а Лыка найдется, не в Митяеве, так в Узорове. Женька угрюмо согласился, но только мы вырулили на середину митяевской улицы и я стал поворачивать в сторону церкви, как, глянув налево — нет ли машин, увидел одинокую фигуру, бодро спускавшуюся вдоль шоссе к пресловутой речке. У меня превосходная память, в том числе зрительная, я и за сто, и за двести метров легко узнаю даже мало знакомых мне людей. Это был Лыка.

— Вот он! — крикнул я, разворачивая велосипед под горку.

В это время фигура свернула с шоссе в сторону. Я навалился на руль и, как только мог, закрутил педали, на ходу переключив скорость. Горка была высокой и длинной, но я мчался пулей и был на том месте, где видел фигуру, через несколько секунд. Там никого не было. Как раз здесь Митяево заканчивалось и к реке спускался травянистый откос с протоптанной наискосок тропинкой. Больше ехать было некуда, я направил своего «железного коня» вниз по тропинке к реке. Тропинка виляла и прыгала на кочках, а вместе с ней и я с велосипедом. Пришлось встать на педалях. Вот и речка, а Лыки все нету, неужто он так быстро ходит?

У самой воды на вытоптанной в траве площадке сидели на бревнах четверо ребят и одна девчонка. Я остановился и оперся одной ногой оземь. Подъехал Женька.

— Чо надо? — спросил один из сидящих,

— Парня тут не видали? — в ответ спросил я.

— Какого парня?

— Ну, такой, довольно высокий, в джинсах… — начал было я объяснять. Но Женька спрыгнул с «Десны», бросив велосипед в траву, проскочил вперед и вмешался:

— Да Лыку нам надо из Узорова, вы что, Лыку, что ли, не знаете, его здесь не было?

— Какую еще, на фиг, Лыку? — нарочито лениво отозвался все тот же говоривший с нами парень. Остальные молчали, по-прежнему сидя на бревнах и поглядывая то на нас, то в землю.

— Да ладно, кончай. Лыку знаете, его все знают, он нам позарез нужен. Мы видели, он сюда пошел.

Парень встал.

— Ты откуда? — спросил он, подходя к Женьке.

— Из Узорова.

— Ну и езжай туда, понял?

— Да мне ваше Митяево на фиг не надо, — почти закричал Женька, — мне Лыку надо, он…

Но Женька не договорил, потому что парень развернулся и дал ему кулаком в морду. Впрочем, удар не получился, потому что Женька немного отпрянул и кулак только скользнул по скуле под глазом. Но это было начало, они схватились. После пары плюх оба сцепились и покатились в грязь. Не знаю уж, кто кого подсек, но через несколько мгновений Женька оказался сверху, он был пониже, но крепче парня и, видимо, немного сильнее. Однако не то чтобы очень. Да и парень оказался подловатый, он ухватил валявшийся на земле круглый камень и долбанул им Женьку два раза по макушке. Женька схватился за голову. Я соскочил с велосипеда. Двое тут же выросли у меня на пути, одного я сбил, а со вторым мы сцепились.

В общем, я дальше мало что помню. Будучи уже битым ранее, я старательно пытался закрыть голову руками, и меня били больше по бокам и ребрам. Наверное, нам досталось бы намного больше, если бы не Светка. Тогда я еще не знал, что она Светка, но это неважно.

— Ну хватит, хватит! — услышал я сквозь шум в ушах и прижатые к голове руки пронзительный девчачий голос.

— Витя, оставь его!

— Отвяжись ты!

— Кончай! Хватит! Уйди! Убьете так, гады!

В общем, Светкины вопли в конце концов подействовали. На мосту через речку остановились редкие пешеходы и уставились в сторону происходящего, благо недалеко было. Бить нас перестали. И митяевские ребята пошли по тропинке в горку.

— Велосипед возьмем?

— Оставь!.. — донеслись до меня последние слова уходящих.

Я поднял голову, в ушах гудело, во рту ощущался медный вкус крови и ее мерзкий запах. По башке и по морде мне все же досталось, и в основном ногами, бока пока не очень болели, но я знал, что буду синим. Женька лежал поближе к воде, скорчившись и закрыв голову руками, вскоре и он зашевелился.

— Ну, живы?

Оказалось, Светка не ушла, а стоит рядом и смотрит, что с нами будет.

— Живы, — отозвался я и постарался улыбнуться.

— Ну и слава Богу.

Светка повернулась и пошла прочь, мимо реки в сторону моста, другой тропинкой, а не той, что ушли митяевские ребята.

Женька тоже встал, молча умылся в речке, окунув туда всю голову, поднял «Десну» и пошел пешком к Узорову дальним путем: вдоль речушки, потом через поля, потом по берегу Москвы-реки.

Я подобрал свой горный и догнал Женьку.

— Жек, ты сам нарвался, — попытался я его утешить.

Женька, не отвечая, сел на велосипед и поехал. Я постоял, посмотрел ему вслед, развернулся и поехал в противоположную сторону, по той тропинке, по которой ушла девочка. Я не думал, почему так делаю. Просто я хотел ее догнать, а Женьке сейчас был не нужен…

Догнал я ее у моста.

— О?! — Она обернулась на звук моего велосипеда. — Поссорились, что ли?

— Да нет, — улыбнулся я, — просто он злой, велосипед у него украли утром, такой же, — постучал я ладонью по рулю.

— А у меня «Кама», — сказала Светка.

— Нормальный велик, — немного польстил я, — только прогулочный, на нем вот так по горкам не поездишь.

Девочка ничего не ответила и некоторое время шла молча, а я медленно тащился за ней на велосипеде по травяному склону.

— А что домой не едешь? — наконец спросила она то, что, наверное, должна была спросить с самого начала, как только я ее догнал.

— Не хочу, — ответил я. Она кивнула.

— Я тоже не хочу.

— Ну давай пройдемся по речке, — выдавил я, сам не знаю откуда набравшись смелости.

Она взглянула на меня и согласилась. Странно это, но никогда мне не было так легко разговаривать с девчонкой. Вскоре я уже знал, что она — Светка, у нее тоже есть собака, такса, зовут эту таксу Ксюша. Братьев и сестер у нее так же, как и у меня, нет. Отец ее, бывший строитель, теперь имеет свою контору по оформлению офисов и дачному строительству. Здесь у них дача, всего второй год. С местными она не дружит, но иногда прогуливается вместе, любит купаться, чупа-чупс и пепси-колу. В общем, мы были похожи. Даже оказалось, что, когда ей плохо, она одна ходит на речку, вернее, с собакой, точь-в-точь как я, только я обычно беру еще удочку.

Проболтали мы долго и дальше моста не ушли, так и сидели под ним, глядя на речку. Когда стемнело, я проводил немного Светку в сторону дома, но до конца она не разрешила, и мы попрощались. Я сделал вид, что уехал, а на самом деле вернулся и проследил из-за куста, как она вошла в калитку. Хоть меня и ждала дома ругань, я возвращался счастливый, так как уже знал, что влюбился. Это ничего, что я не рискнул предложить Светке встретиться снова, может, даже к лучшему. Главное, я знал, где ее искать…

— Нет, ты посмотри на него только! Ты только посмотри! Здесь фонарь, там ссадина! С кем ты дрался, ну?! Молчишь? Ну, молчи, молчи. Завтра никуда не пойдешь, будешь сидеть дома… А ты его брюки видел?

Это мама спрашивает папу, тот стоит у стены на кухне, скрестив на груди руки, и смотрит на меня довольно строго.

— Я ему джинсы только-только в Москве постирала. И что? Он их за один день превратил в половую тряпку, даже хуже, тут тебе и трава, и глина, и чего только нет. Вот пусть сам берет и стирает. Зелень эта вообще не отстирывается. Что ты молчишь? — Это уже не мне, а отцу. — Он твой сын, скажи что-нибудь.

— А что тут скажешь, — пожимает плечами папа, — пусть стирает, раз так постарался…

— Пусть стирает! Да не в этом дело, ты что, не понимаешь? Он весь день где-то болтался. Я три раза обед грела. К Григорьевым ходила, спрашивала: «Сашу не видали?» Они говорят: «Уехали утром с Женей на велосипедах». Только Женя в пять часов был уже дома, а этого до девяти не было. А били их вместе, или уж они между собой подрались, я не знаю, у того здоровенный синяк под глазом.

— С Женькой дрался? — спросил папа.

Я отрицательно мотнул головой. Мама безнадежно махнула рукой и вышла из кухни, хлопнув дверью. Папа еще постоял у стены с полминуты и пошел за ней тоже.

Я вздохнул, допил чай и подумал, что, в общем-то, все нормально. Могло бы быть и хуже. Главное, спать лечь поскорее, чтобы больше не придирались. Телевизор уже толком не посмотришь…

Хороший все-таки у меня батя: когда я проходил мимо родительской комнаты, то услышал, как он там смеется, прямо давится от смеха и через это еле говорит:

— Как кот, х-хх, как кот дорвался, хх-х-х… Как кот нагулялся, подрался, небось и по девкам бегал.

— А ты и рад, — уже добрее вступила мама.

Я дальше не стал слушать, а поскорее пошел к себе спать ложиться.

Глава II ТУПИК

Штанов я, конечно, не стирал. Надел просто другие джинсы, черные, а те мама сама в стирку кинула. Утром, умываясь перед зеркалом, я изучил свою рожу. Ничего. Мама явно преувеличивала. Слева на челюсти ссадина — это точно есть, но не очень-то и заметно. И гулька на правой скуле возле виска вскочила, но тоже не очень в глаза бросается. Когда меня побили в прошлый раз, я выглядел хуже. А вот ребра… Ребра я вообще родителям постарался не показывать, скрывал. Как я и думал, ребра были покрыты синими пятнами с желтыми кровоподтеками по краям. Даже самому смотреть жалко. И болели изрядно. Наклоняться было трудновато.

Конечно, из дому с самого утра я не выбрался, вернее, на участок вышел, но за забор ни-ни. Полол и прореживал морковку, посеянную мамой под зиму и проклюнувшуюся ныне на черных влажных грядках длинными зелеными полосками. А было досадно, погода-то установилась. Тучи куда-то делись, светило солнце, грело даже, а я майку снять и то не могу — бока все в пятнах, ягуар да и только. И полоть на корточках больно, особенно когда садишься или встаешь.

Да еще зверье бесчинствовало. Тамерлан лез всюду своим длинным рылом, дул носом, разбрызгивая в стороны землю, топтал грядки и совал под руки свою бестолковую голову. А Тимофей, тот вообще ложился на солнце и обязательно на прогретой грядке, прямо на нежные всходы морковки. Так я с ними до полудня и проколупался. Однако после обеда надо мной сжалились и отпустили к Женьке.

Конечно, я отправился на велосипеде. Женьку встретил по дороге, он ехал ко мне. Фонарь, и правда, у него был красивый, аж черный. Мы слезли с велосипедов и присели у обочины дороги. Я не заговаривал о вчерашнем, пока он сам не начал. Женька рассказал, что ему дома было и как моя мать к ним приходила, меня искала, но это я уже знал. Я поделился своими переживаниями, умолчав о Светке. А долгое отсутствие объяснил плохим настроением и просто прогулкой, сказал, что далеко на велосипеде заехал.

— Лыку-то искать будем? — спросил я в заключение, — Ведь надо.

— А чего я к тебе еду-то? — согласился Женька. — На твою помощь рассчитываю.

И мы опять поехали искать Лыку по Узорову.

На сей раз нам повезло больше. Едва мы доехали до поворота на улицу, ведущую к Лыкиному дому, как он сам вырулил оттуда на своем «Спутнике». Он-то явно не искал с нами встречи и проскочил мимо, прибавив ходу. Мы развернулись и бросились за ним, вовсю нажимая на педали. Однако догнать по асфальту ведомый Лыкой «Спутник» даже мне было трудновато, что уж говорить о Женьке с его «Десной», он скоро остался далеко позади.

Лыка выехал из поселка и, не оборачиваясь на нас, свернул в сторону Сметанина. Как из Узорова выезжаешь, в Митяево — направо, а в Сметанино, соответственно, налево. Не медля ни секунды, я увязался за ним. На Сметанинском шоссе Лыка получал еще большее преимущество за счет хорошей дороги, но я рассчитывал на горку перед самым Сметанином. А за Сметанино гора и того выше и тянется с километр, там мы могли и поквитаться.

Лыка знал, что я сзади, не зря же он навалился на руль и крутил педали так, что разрыв между нами постоянно возрастал. Мы на ходу проскочили лесок, стоявший перед Сметанином по обеим сторонам дороги, и выскочили на первую гору. Мимо проносились автомобили, но мы не обращали на них никакого внимания, я видел только спину Лыки с темным пятном пота на рубашке, и сейчас на горке спина эта стала неумолимо приближаться. На первом подъеме я отыграл метров десять, однако отрыв был еще очень велик. Но ничего, ничего, я достану его за Сметанином. В сторону от дороги ему не уйти, там опять лес, а куда он на лесных дорожках от меня денется со своим-то «Спутником». И я жал, как мог. Он опять немного оторвался на прямой в Сметанино. Но вот и второй подъем, главный…

Спина все приближалась, тут Лыка себя и выдал. Он обернулся и глянул через плечо. Окончательно стало ясно, что мое присутствие у него «на хвосте» ему вовсе не безразлично.

— Стой, Лыка, — хрипло крикнул я, — все равно достанем!

Но он больше даже не оборачивался.

Гора длинная. Велосипед мой — горный. Я ногами работаю. И вот между нами уже не более пятнадцати метров, а до конца подъема еще метров пятьсот. Куда он денется. Куда он…

Как я остался жив, сам удивляюсь. Просто повезло. Я даже ничего и не заметил сразу, все было полной неожиданностью. Вернее, мне уже давно кто-то гудел сзади, но я не собирался сворачивать к обочине. Не трамвай — объедет. Я был занят погоней и за машинами давно уже не следил. Резкий скрип тормозов автомобиля заставил и меня нажать на тормоз. В метре перед моим носом вырос борт «уазика», ставшего поперек дороги. А сзади раздраженно загудел мощным мотором огромный старый «КрАЗ», остановившийся на своем нелегком пути в горку. Он-то, медленно объезжая меня, и преградил путь «уазику», летевшему с горы и выскочившему из-за поворота, скрытого густой листвой придорожного орешника. Водитель «УАЗа» дал по тормозам, машину развернуло и занесло так, что она встала как раз у меня перед носом, начисто отрезав от Лыки, оставшегося по другой борт автомобиля. Гонка была окончена.

Машины разъехались, Лыка укатил, а я слез с велосипеда и уселся у обочины, поджидая Женьку. Вскоре появился и он.

— Не догнал? — спросил Женька, слезая с «Десны».

— Я чуть под машину не попал, — ответил я.

Женька уселся рядом на землю, покрытую пыльной травой вперемешку с мелкими белыми звездочками каких-то лесных цветочков.

— На фиг ты за ним так гнался? — помолчав, опять спросил он.

— То есть как? — чуть не вскочил я. — Сам же просил помочь.

— Да куда он денется, все равно ведь в Узорово вернется. Подождем его там и поймаем, — спокойно окончил мой друг свою простую мысль. — Я тебе хотел это сразу сказать, да разве угонишься…

И ведь он был прав. Зря я гонялся за Лыкой, рискуя быть задавленным колесами автомобиля. Подождали бы его в Узорове, и все. Поспешишь — людей насмешишь, что я и сделал. Короче, мы поехали обратно.

В Узорове я заскочил домой и наскоро пообедал. Дорога, по которой должен был вернуться Лыка, главная улица села, шла как раз под окнами нашей столовой. Так что я его все равно бы заметил. Но Лыка не спешил возвращаться. Не было его до самого вечера, и мы с Женькой терпеливо торчали на повороте к его дому, жуя жвачку и болтая о всякой ерунде. Но вот на дальнем конце Узорова появился очередной велосипедист, и этот велосипедист был Лыка. Мы завернули за угол, так чтобы скрыться за забором крайнего участка, и насколько смогли перекрыли велосипедами дорогу.

Вскоре задребезжал на выбоине звонок Лыкиного велосипеда, и он выскочил прямо к нам. Такой встречи Лыка не ожидал, однако все сообразил очень быстро: тормознул, развернулся и, прежде чем мы опомнились, рванул прочь. Но не назад по той дороге, которой приехал, а прямо от нас в другой конец Узорова, за церковь. Мы опять погнались за ним.

На что Лыка рассчитывал, мне поначалу было не понятно. Эта дорога вела в тупик. Но вот впереди показался врытый в землю дощатый стол у кустов акации подле Семиного дома. Там сидел сам Сема и с ним несколько ребят. Лыка свернул к ним и быстро соскочил с велосипеда. Потом он спокойно прислонил свой «Спутник» к Семиному забору и подошел к столу, поглядывая на нас. Мы тоже уже подъехали.

За столом, кроме Семы, сидели на таких же врытых скамейках Игорек, Леха и Витька. Пили пиво в бутылках. Сема быстро оценил ситуацию, но молчал.

— Чо надо? — начал Лыка. — С утра, блин, за мной гоняются, все хотят чего-то, — обернулся он к Семе.

— А ты спроси, — посоветовал тот.

— А я и спрашиваю, чо надо? — Лыка опять повернул голову в нашу сторону.

— Ты сам знаешь, — зло выдавил Женька.

— Не-а, не знаю, — мотнул головой Лыка.

— Тогда я могу напомнить, — вмешался я.

Лыка зло посмотрел на меня, но промолчал, мы с ним в прошлом году уже дрались, и я набил ему морду. Вместо Лыки заговорил Сема:

— Ребята, если между вами проблемы, их надо решать. Чтобы все стало ясно. Вон за кусты зайдите, а мы посмотрим, чтобы все по-честному.

Оснований не доверять Семе у меня не было. Лыка вдруг согласился, и отступиться теперь — значило струсить. Мне пришлось готовиться к драке. Женька попытался было сунуться, — мол, это его дело. Но я отвел его в сторону и объяснил, что Лыка его сильнее, а меня слабее и что мы свои люди — сочтемся. Женька посопел, посопел и тоже согласился.

За кустами акации была небольшая ровная площадка, почти не покрытая травой, ее-то нам и предложил Сема в качестве ринга, я снял часы и отдал их Женьке. Лыка уже приготовился.

— Я думаю, сводить вас не надо? — ехидно заметил Сема.

— Не надо, — отозвался я и медленно стал приближаться к противнику.

Мне хотелось, чтобы Лыка ударил первым. Когда сходишься так, один на один, и твой противник готов к драке, легко ошибиться, нанося первый удар. Другое дело, если драка вспыхнула на улице внезапно или тебя задирают какие-нибудь козлы, тогда надо бить первым, не раздумывая. А тут я выжидал, но и Лыка не спешил тоже. Он вообще не двигался поначалу, а потом запрыгал на месте, с понтом, как боксер или каратист. И главное, все прыгает, а не бьет. Я его подразнил маленько, поиздевался, а он все скачет, но не совсем на месте, а немного вперед, немного назад, и, когда он так ко мне рыпнулся, я неожиданно ударил с правой прямым. Однако кулак мой нырнул в пустоту, а я вдруг увидел яркую вспышку с левой стороны. И чуть не сел на землю, это Лыка провел мне встречный. А дальше еще хуже, удары посыпались с обеих сторон на мою физиономию, и каждый как чугунный утюг. Видимо, продолжалось это недолго…

Очухался я сидя на земле, с одной стороны меня поддерживал Женька, с другой — Сема. Во рту опять был привкус крови, левая бровь болела, и меня немного мутило. Прошло еще некоторое время, пока я окончательно пришел в себя. Мне ничего не оставалось, как криво усмехаться и похвалить Лыкино искусство. Затем я хотел сесть на велосипед, но Сема не позволил. Он уговорил меня не ехать, а идти домой. Так как голова была у меня все еще чумная, я согласился. Самое противное, что Сема отправился провожать меня до дома, да еще и Лыка увязался. Правда, они не издевались, а, наоборот, всячески утешали меня тем, что, мол, Лыка всю осень, зиму и весну качался и занимался с Семой карате, и что у меня получится еще лучше, надо только походить к Семе на занятия. Но мне от их участия становилось только хуже. Однако я промолчал почти до самого дома и лишь там настоятельно попросил их и Женьку меня оставить. Мне не хотелось, чтобы родители видели кого-либо со мной рядом. Потому что теперь был действительно «красив». Я еще, правда, не смотрелся в зеркало, но в этом и не было особой нужды, я и так все чувствовал.

Что уж там говорить о том, что было дома… Мама плакала, потом стала собираться в Москву… Отец приходил ко мне «беседовать» в комнату, хотя и знал, что это бесполезно. Короче, вечер выдался поганый. В девять я уже лег спать с тяжелой головой и таким же настроением…

Мама, конечно, никуда не уехала, а просто на следующий день запретила мне выходить из дома. Правда, Женьку она ко мне впустила, когда он приперся навещать травмированного друга. Да еще долго допрашивала его в сенях, я слышал через дверь, кто и за что меня побил. Женька, само собой, ничего ей не сказал. Зато меня он «порадовал» еще больше, можно сказать, «поднял настроение».

Оказывается, Лыка велика не брал. После того как они меня вчера проводили, по настоянию Семы Женька и Лыка объяснились. Оказалось, мы два дня упорно шли по ложному следу. Лыка и не думал красть Женькин велосипед, а в Митяеве продал старый «Школьник» своего младшего братишки.

За эти дни я дважды здорово получил по шее, чуть не погиб под колесами автомобиля и ко всему прочему поссорился с родителями.

Стоило ли все это дело таких неприятностей? Я думаю, все-таки стоило. Не мог же я оставить друга в беде, а от неудач никто не застрахован.

Единственное, о чем я не жалел и что полностью искупало все мои злоключения, — это знакомство со Светкой. Правда, с тех пор я так ее и не видел. Да еще и не скоро мог предстать перед ней в приличном виде, левый глаз у меня почти не открывался, так — красная щелочка на черно-синей шишке. Но какая-то внутренняя уверенность, которую я даже и не смог бы объяснить, говорила мне, что со Светкой я еще встречусь и все будет хорошо.

И все ж на душе у меня было погано. Женька ушел, поблагодарив меня на прощание и сказав, что дальше искать велосипед нет смысла. Я лично промолчал и просто пожал ему руку.

Хотя мне было очень плохо, сдаваться я не собирался. Надо было только все хорошенько обдумать. Недаром я люблю читать детективы, и отец мой — владелец частного детективного агентства. Я, конечно, не собирался обращаться к нему за помощью, но кровь сыщика, или, как теперь говорят, гены, видимо, передались мне по наследству.

Когда Женька ушел, я заперся в своей комнате и просидел там весь день, анализируя ситуацию. Выходил только обедать и ужинать да посмотреть какую-то старую французскую комедию с Пьером Ришаром.

Все-таки я мало чего надумал. Не хватало улик. Однако я решил взяться за дело серьезно, как полагается. Мы-то ведь с Женькой ухватились за первую ниточку и очертя голову бросились по неверному следу. Это могло, при удачном стечении обстоятельств, принести успех сразу после похищения велосипеда, но теперь надо было действовать по-другому. Я решил вести следствие сам. Выспрашивать, наблюдать, собирать улики и все записывать в специальный дневник, чтобы во всем была система и порядок. И чтобы ни одна из деталей не проскочила мимо моего внимания. Но пока что мне почти нечего было записать в этот дневник, пухлую рабочую тетрадь в клеточку. Так я и убрал ее в стол с единственной записью: «Лыка исключается».

Глава III ПОКОЙНИК

Когда мне плохо, я хожу на рыбалку. Обычно встаю пораньше, когда все в доме еще спят, варю кашу, копаю червей. Аккуратно, чтобы не громыхнуть бамбуком о дощатую стену, беру удочки, зову Тамерлана и отправляюсь на речку. Правда, вовсе не всегда я ухожу на рыбалку с самого утра. Для меня не так уж важно, сколько я поймаю. Тем более что в нашей речке, кроме окуньков, ершиков и мелких плотвичек, можно наловить только подлещиков и в редкий день некрупного голавля. Но мне ценнее сам процесс и одиночество.

Кроме меня, есть в Узорове и другие любители рыбалки, правда, не так их и много, от силы человек пять насчитаешь со мной вместе. А ходят все на яму — омут у излучины реки. Глубина там метра три, может, побольше, яма заходит почти под берег, и в ней берет подлещик. Неплохо берет, на Москве-реке таких мест немного, сюда рыбаки даже из Москвы ездят. Вот и я тем прохладным июньским утром отправился не в самом лучшем настроении на яму.

Зато Тамерлан чувствовал себя прекрасно. Он любит ходить на рыбалку, что называется, с детства, хотя его первый выход чуть было не окончился трагически. Это случилось годом раньше, когда щенку было всего пять месяцев и я впервые взял его с собой на рыбную ловлю. В тот раз я собирался поставить донку и поочередно наживлял червей на крючки, отходящие от главной лески на поводках. Тамерлан, по своему обычаю, крутился рядом, лез под руки, дул в траву носом. Вдруг чувствую: леска дернулась, я думал, он лапой запутался. Гляжу — нет, не лапой, а головой мотает, и одного крючка с червем как не бывало. Не знаю уж, чем ему червяк приглянулся, только он его съел, а крюк, слава Богу, засадил в верхнюю губу, ведь мог бы и поглубже, куда-нибудь в желудок. Что тогда делать? В общем, взял я Тамерлашку в охапку и домой. Хорошо еще, у нас врачиха в Узорове есть, тоже дачница. Она Тамерлану губу новокаином обколола, чтобы больно не было, а уж тащите, говорит, сами, я — терапевт. Пришлось парню пасть завязывать. В зубы палку бамбуковую вставили, чтобы не закрыл, петлю за уши и бинтом вокруг рыла. Я щенка держал, а крючок папа тащил, плоскогубцами. Ох, и шкура ж у булей! Крючок даже разогнулся в иголку. И мы, и Тамерлан намучились. Но бультерьерам ничего впрок не идет, хоть кол на голове теши. Это точно про них сказано. Башка-то как ведро и упрямая. Так что на рыбалку Тамерлан ходит с удовольствием, даже с энтузиазмом, и если я зазеваюсь, он опять червяка съест.

…Я уже говорил, что в Узорове, кроме меня, есть еще рыбаки-любители. Несмотря на раннее время, мне навстречу попался один из них, Мишка Боровик. Он меня на год старше, но ростом ниже, крепенький такой, как его фамилия. Идет уже с речки, удочки собрал, на плече несет. Я его спросил:

— Ты что это, отловился уже? Ведь только самый клев начинается.

Это точно так и было, потому что как раз первые лучи солнышка побежали по воде, сверкнув над сосновыми макушками.

— Так ведь все крючки оборвал! — В сердцах Мишка даже плюнул. — На яме был. У первых кустов ловил. Ты там не садись, там то ли корягу принесло, то ли я не знаю что: одни зацепы. И клюет, и цепляет. Такая дос-с-сада…

Мишка опять плюнул.

— Я не взял с собой запасных крючков, ну никогда там не цепляло, а тут…

Мишка махнул рукой и пошел мимо меня в горку, ведущую в Узорово. Я еще смотрел ему вслед, как он остановился, обернулся и крикнул:

— У первых кустов не лови, только леску порвешь!

— Ладно! Спасибо! — поблагодарил я его и продолжил свой путь на речку.

Сначала я так и хотел сделать, как сказал Мишка, то есть у первых кустов не ловить. А как до них дошел, дай, думаю, проверю, запасных крючков у меня с собой сколько угодно, и грузил тоже, да и поплавки есть. Чего ж не попробовать?

Вообще-то я подозревал, что Мишка хитрит. Не верилось, чтобы такой заядлый рыбак, как он, не взял с собой запасную снасть. «Небось донку под кустами поставил, — подумал тогда я, — или еще почище, вершу». Однако ни донки, ни верши я не обнаружил.

И все ж решил проверить Мишкины слова по поводу зацепов. Расположился. Наживил червей, оберегая от Тамерлана. Закинул удочки. Никаких зацепов не было. Клевало. Вскоре я уже вытащил, правда, не подлещика, а окунька, но приличного. Закинул заново, сижу, за поплавками слежу. Хитрил, думаю, Мишка. А Тамерлан кругами по траве шастает, нюхает что-то, мышей ищет, что ли? Тоже мне охотник нашелся. Тут я на поплавки глянул, а один чуть-чуть наклонился в сторону, пошел и встал, кто-то наживку пробует. Я весь внимание…

Тем временем Тамерлан пахал, пахал носом по траве и допахался до банки с червями, ну и перевернул. Я услышал, обернулся, смотрю — все черви в длинную ребристую канавку с сухими краями высыпались. Я их собрал в банку, и тут меня как током дернуло. Смотрю, не канавка это, а след. След велосипедной шины, и не простой, а от горного велосипеда марки «Docкota», я его среди тысячи узнаю, у меня такой, и у Женьки такой же был…

Какая уж тут рыбалка. Свернул удочки. Хреновый я детектив буду, если по этому следу не пойду.

След все вдоль реки бежал, прерывался местами, где трава росла, а так хорошо был виден. Земля сухая, день вчера жаркий был, а след глубокий и четкий. Тут я вспомнил: когда у Женьки велик увели, дождь день и ночь лил, может быть, и правда, от его колес этот след отпечатался. Берег-то глинистый, под дождем мягкий. Ну да, а потом еще два солнечных дня были, вот земля и подсохла, и отпечаток сохранила. Конечно, от его, от Женькиного, велосипеда след, у кого еще тут «Dockota» есть? Только у меня, и все. Я даже заспешил, как будто теперь что-нибудь зависело от того, быстрее я иду по следу или медленнее.

Раза три я терял отпечаток шин, но неизменно находил его дальше на берегу вниз по течению реки. А в двух местах след парный был, как будто два велосипеда проехало. Видно, ездок вилял по грязи, и первый след остался от переднего колеса, а второй — от заднего.

Далеко я ушел от Узорова. Сначала все берегом Москвы-реки, потом, минуя место впадения в нее той самой маленькой речушки, название которой я никак не мог запомнить, след повел меня вдоль перепаханного края поля и дальше уже по берегу притока вверх по течению. Да еще и берег петлял, я уже уставать начал, когда потерял след в четвертый раз. Причем, как ни странно, на глинистой, площадке. Зато я нашел там след сапога, даже рисунок подошвы пропечатался. Я решил обязательно вернуться на это место, чтобы измерить и зарисовать отпечаток, а пока постарался его получше запомнить и двинулся дальше отыскивать след шин велосипеда.

Вскоре я понял, почему потерялся след. Впереди, через несколько метров, берег подмыло, он круто обрывался, а между отвесной стенкой невысокого лесчаного обрывчика и кромкой воды росли ивовые кусты. Между ними и обрывом, правда, еще оставалась небольшая низинка шириной метра полтора, но она была сильно заболочена и велосипедисту там проехать было нелегко, даже и на горном. Видимо, он поднялся на крутизну и обошел это место поверху. А след сапога появился, когда он слезал с велосипеда.

Придя к такому умозаключению, я тут же стал подниматься вверх по склону. На самом краю обрыва я остановился оглядеться, где же Тамерлан, за мной он явно не последовал. Пес копался возле гнилого бревна, лежавшего среди травы в болотистой низинке. «Опять мышей ловит», — подумал я. На мой зов он, конечно, не обратил никакого внимания, что только подтвердило основательность моих предположений.

Я быстро спустился и сделал шаг в траву по чавкающей неверной почве. И вздрогнул… Это было не бревно. В траве лежал человек. Вернее, то, что недавно было человеком. Труп, в этом не было никаких сомнений. Он лежал на спине, приоткрыв рот и откинув в сторону левую руку. Глядя на него, было понятно, что мертв он давно.

Я поспешно отскочил назад и перевел дух, меня немного мутило. Но потом, собравшись, опять ступил в мокрую траву, оттащил собаку за ошейник и взял на поводок. Оттаскивая псину, я старался не смотреть туда… Но все равно разглядел краем глаза, что покойник одет в спортивный костюм. А в голове, над ухом, ближе к затылку, в слипшихся от крови волосах чернела пробоина…

Мы побежали с Тамерланом вверх по косогору и выскочили прямо на околицу Митяева. Однако далеко ж мы ушли… Зато здесь легче было найти помощь. Вскоре я уже позвонил в милицию. Потом я ждал у тех, от кого позвонил. Спасибо им, чаем напоили. Милиция приехала чуть раньше медицинской машины, то есть через час. Впрочем, я думаю, в данном случае это делу не навредило. Потом я отвел милицию к трупу, давал показания, хотя что я мог, собственно, «дать». Рассказал, что гулял по берегу, ловил рыбу, а пес нашел покойника. Пока менты толклись вокруг тела, подле стала собираться толпа митяевцев. Их пытались прогнать, — дудки, никуда они не ушли. Кстати, по-моему, для следствия от них было пользы гораздо больше, чем от меня. Именно они опознали в покойнике дачника, проживавшего в одном из новых митяевских коттеджей на краю села, они же рассказали, что два дня назад у покойного были гости, приехавшие на «саабах», «вольво» и «мерседесах», к утру гости разъехались, а хозяина с тех пор больше никто не видел. В конце концов милиционеры окончили свою суету, еще раз уточнили мой адрес и уехали, оставив меня на растерзание собравшейся толпе местных зевак. Покойника увезла медслужба, ясное дело — не в больницу…

Я еще долго удовлетворял любопытство митяевцев, но уже направлялся к автобусной остановке, как вдруг увидел Светку. Она шла к реке по противоположной стороне улицы в сопровождении своей таксы. Задумчиво смотрела под ноги и меня, видимо, не замечала. Я подождал, пока она скрылась за поворотом, наскоро отвязался от последнего, особенно любопытного митяевца, сославшись, что забыл на реке донку, и побежал догонять Светку. Вскоре я ее нагнал.

Она обрадовалась встрече, и это меня порадовало, а Тамерлан быстро нашел общий язык с таксой. Они азартно гоняли по прибрежной траве, правда, Ксюша периодически, после очередного наскока буля, катилась по траве светло-коричневой колбасой, но обид не было. В прошлый раз, когда мы гуляли здесь на речке, больше всего говорил я, можно сказать, соловьем разливался, теперь настала очередь Светки. Она болтала без умолку в течение минут пятнадцати, даже и не спросив, откуда я взялся. В конце концов, рассказав массу всякой чепухи и пожаловавшись на жизнь, она сообщила, что все эти дни скучала и провела их в одиночестве, поэтому очень даже рада встретить меня здесь. Тут только она обратила внимание на мой фонарь:

— Надо же, как расползся, а тогда еще ничего не было, я и не подумала, что так будет.

Я, конечно" промолчал про то, что этот фонарь свежий и мне его поставил Лыка. Также я умолчал о покойнике, не хотелось портить вечер.

Потом я учил Светку ловить рыбу, и объединенными усилиями мы выудили двух окуньков и одну плотвичку. Покуда она терпеливо наблюдала за поплавком, я украдкой изучал ее. Ничего уж такого особенного в этой девчонке не было. Аккуратный, чуть вздернутый носик, темно-русые прямые волосы, собранные сзади в хвост, а спереди не очень-то густой челкой прикрывающие лоб. Серые круглые глаза, внимательно смотрящие исподлобья. Невысокая, стройная, с аккуратными ножками. В общем, похожих немало. Только какая-то удивительная естественность и порой неожиданная серьезность отличали ее от других. Собственно говоря, я не знал, почему она мне так понравилась, но влюблялся я все больше и больше.

Пока мы так гуляли и сидели, закинув удочки, прошло часа два. Светка взглянула на свои наручные часики и погрустнела.

— Мама сказала не задерживаться и приходить к двум обедать, а я и так уже на полчаса опоздала.

Я вздохнул и вызвался ее проводить, как в тот раз. Светка вдруг оживилась:

— О, я придумала, ты пойдешь со мной и будешь у нас обедать.

Я, честно говоря, смутился. Было, конечно, еще не поздно, где-то начало третьего, и дома у меня не волнуются. Но неудобно как-то. Да и Тамерлан — тоже не подарок.

Однако Светка стояла на своем, мол, если она придет одна, то ей попадет, а если буду я, то ее мама не сможет при мне ругаться, сядем обедать — начнет угощать и про все забудет.

Я подумал, что, может, Светка и права, а так как мне вовсе не хотелось с ней расставаться, я согласился. Минут через тридцать мы оказались перед уже знакомой мне дачей. Светка насильно пропихнула меня в калитку, перед которой я замешкался. Мне ничего не оставалось, как тащить за собой на поводке упиравшегося Тамерлана, которому потребовалось оросить заборный столб со стороны улицы. И мы направились к дому.

Тут я впервые увидел Светкину маму. Темноволосая, почти брюнетка, зеленоглазая, чуть повыше меня, она была действительно красива и удивительно молода. Я скорее посчитал бы ее старшей сестрой, а не матерью, если бы Светка уже не поведала мне, что она одна у родителей.

— Слава Богу, — облегченным и одновременно грозным тоном начала было сестрамама, — я уже не… ох, да к нам гости, — закончила она немного удивленно-озабоченно.

— Ма, это Саша. Мы с ним давно уже познакомились, у них в Узорове дача.

Тут я вспомнил про свой фонарь, и мне стало совсем плохо. Как я забыл?!. А ведь говорила мне мама, что первое впечатление очень важно.

— Ма, — продолжала Светка, — он у нас пообедает?

— А это кто? — вместо ответа спросила мама, указывая головой на бультерьера.

— Это Тамерлан, — ответил уже я. И опомнился: — Здравствуйте.

— Здравствуй, Саша, а твой… ваш Тамерлан не кусается? — Светкина мама еще не просекла, как ко мне обращаться — на "ты" или на "вы", а я совсем смутился и даже малость покраснел.

— Не, он с чужими добрый.

Мама заулыбалась и стала еще красивее.

— С чужими добрый, а со своими?

— Когда как, когда с ним строго, то нормальный, а чуть поблажку дашь — все, хуже волка. Мы с ним долго выясняли, кто главнее, я об него табуретку сломал.

— Бить собаку, — удивилась Светкина мама, — разве так можно?

— Так это ж бультерьер, — возразил я и показал шрам у большого пальца, — с ним только так и можно, впрочем, они тоже разные бывают, бывают и покладистые…

— Солидный песик, а это не он тебе поставил. — Она имела в виду мой фингал.

Ну это уж было совсем нечестно, я покраснел окончательно, но разозлился и мне стало даже легче.

— Нет, это я с велосипеда упал, — ответил я с вызовом.

— А-а-а, — насмешливо протянула мама Светки, — понятно. Ну, идемте обедать. А что это чудище ест? — спросила она опять, кивнув головой на Тамерлана.

— Да не надо ему, до дома потерпит.

— Вот еще, мы будем есть, а он будет сидеть голодный, что-нибудь придумаем.

Светку действительно не ругали, а ее мама за столом сменила насмешливый тон на заботливый. И вообще оказалась очень приятной женщиной, расспрашивала, шутила, но не надоедала и чай ушла пить в другую комнату, оставив нас вдвоем.

Мы просидели за чаем до сумерек, смотрели телевизор, болтали, ее мама угощала нас конфетами. Только когда началась программа "Время", я вдруг действительно вспомнил о времени и о своих родителях. Положение осложнялось тем, что последний автобус из Митяева на Узорово давно уже прошел. Мне стало стыдно, опять мои волнуются. Я встал и стал прощаться.

— Саша, подожди, — вмешалась Светкина мама, — Узорово далеко, мало ли что. Сейчас наш папа приедет, я попрошу его отвезти вас с Тамерланом на машине.

Этого еще не хватало! Я еле отбился от опеки; только когда я привел в довод личность Тамерлана, которая пугает любого обывателя, Светкина мама оставила меня в покое.

Светка проводила меня до калитки. Я хотел было уйти, но понимал, что так не полагается, надо было что-то сказать, что-то сделать. Мысли были разные, но все как из книжки или кино… Светка стояла у столба калитки, прислонившись и обняв его одной рукой. Я вдруг качнулся к ней и поцеловал в щеку, она ничего не сказала и не двинулась с места, только посмотрела на меня из-под челки мягких темных волос.

— Приходи завтра на реку в это же время, часов в двенадцать, — сказал я.

Она ничего не ответила, но кивнула и затворила за мной калитку…

Домой я добрался без приключений, хотя и не скоро. На мое удивление, мама вовсе не ругалась, а сразу усадила меня ужинать, отца дома не было. Ужин был как обед, ведь мама не знала, что я уже обедал у Светки, Я все не мог взять в толк, в чем дело, мама меня не только не ругала, она со мной разговаривала, это после всего-то. Положение прояснилось очень скоро.

— Ты знаешь, — настороженным тоном начала мама, когда я доел второе и, усадив на колени кота, принялся за чай с оладьями, — у нас дома была милиция.

Я застыл с куском оладьи во рту.

— Ты ничего мне не хочешь сказать?

— А что? — Я проглотил оладью.

— По твою душу приходили.

— Это, что ль, из-за покойника? — выдавил я.

— Вот именно.

— Так я ж не виноват, что Тамерлан его нашел, мне что, не надо было никуда сообщать?

— Да нет, ты все правильно сделал. — Мама погладила меня по голове. — Отец поехал с ними после разговора. Обещали не беспокоить тебя без надобности.

Мама помолчала. Я автоматически пил чай, не ощущая его вкуса. Что это я так разволновался? Ведь сделал-то я все правильно. Просто неприятно, убили человека, я не был свидетелем, но и не посторонний все-таки… Ужасная картина все время всплывала в мо-(JM воображении.

— Ты не переживай, — мама опять меня догладила, — только, пожалуйста, сообщай мне теперь, куда пойдешь и когда придешь, ладно?

Я кивнул:

— Обязательно.

На том разговор и закончился, я был благодарен маме, все-таки она очень хорошая, любит меня, и я ее тоже.

Отец пришел поздно, когда я уже лег в постель.

— Не ходи к нему, — услышал я сквозь закрытую дверь, мама с ним разговаривала в коридоре. — Устал очень. Молчаливый.

— Ясное дело, кому приятно найти такое, — вполголоса басил папа. — Еще не один день перед глазами стоять будет.

— Что говорили-то?

— Да, говорят, ездили к нему и из Солнцева, и из Балашихи… Богатый был. Там директор, там соучредитель… Друзей его проверяют, кто в последний раз приезжал…

Больше я ничего не слышал, родители ушли на кухню. Засыпая, я вспомнил про след, который видел на глинистой площадке, перед тем как найти убитого. Так ведь я его и не зарисовал. Я решил сделать это завтра обязательно, когда пойду на свидание. Уснул я все-таки с хорошими мыслями, мне вспоминалась Светка, и я был рад, что поцеловал ее, хотя бы в щеку.

Глава IV Я ОТКРЫВАЮ НОВОЕ ДЕЛО

— Как говоришь, синий? Да-а-а… На щеке почти черный. Милиция-то скоро приехала?

— Да не очень, через час где-то. Да что, он все равно уже давно помер.

— С чего ты взял?

— Да видно. И мухи… они прилетели?

— Да-а-а… Ну-ну…

Дядя Гена вытащил удочку, посмотрел на крючок, сменил опарыша и перезакинул поближе к спокойной воде у края ямы, где начинались водоросли. Я с ним нередко рыбачу, он это дело любит. Кроме него в нашем поселке до рыбалки еще по-настоящему охочи Мишка Боровик и Залыгин. На сей раз Мишки с нами не было, удили мы на яме втроем.

Залыгин, как всегда, мрачный, слова не вытянешь, в своем плаще с капюшоном, хотя дождя уже нет и в помине. Он всегда такой, ходит — молчит, сидит — молчит. Иногда курит. И не поймешь, думает он что-то, или все его мысли не длиннее удилища. Вот он и сидит у воды, смотрит на поплавок и только иногда, искоса, не повернув головы, на соседних рыбаков. И не дружит ни с кем, разве что с дядей Геной. И то не очень, так, иногда на рыбалку вместе сходят. Дядя Гена зовет его Угрюм-река или просто Угрюм. А за глаза говорит порой: "Залыгин что чужая кобыла, никогда не знаешь — лягнет или только фыркнет". Сам-то он не такой. Это я про дядю Гену. Он молча сидеть долго не может. Пойдешь с ним удить рыбу, обо всем расспросит, все обсудит, от себя что-нибудь добавит, историю расскажет. В общем, с ним не скучно. Иногда даже слишком, вот и тогда он меня достал своими расспросами про покойника.

Сначала-то мне было даже интересно рассказывать, так сказать, поделиться… Но когда я вспомнил, как выглядел покойник, так уж и расхотелось, но дядя Гена не унимался:

— И что милиция, нашла что-нибудь?

— Менты-то? Откуда ж я знаю, они мне не докладывали. Отец вчера говорил, когда пришел вечером, он с ними общался, ну, знаете, у него агентство.

— Ну, ну, — понятливо закивал головой дядя Гена.

— Так вот, говорил, что убитый был связан с какой-то группировкой. Что скорее всего — разборка. То ли кто-нибудь кому-нибудь должен, то ли помешали чем-то друг другу.

— А что за группировка? Откуда?

— Да я не знаю, не то из Одинцова, не то вообще из Балашихи.

Дядя Гена достал сигарету и хотел было прикурить, но последняя спичка сломалась, он поднялся и пошел к Залыгину.

— Коль, дай огоньку.

Тот молча дал ему зажигалку и так же молча убрал ее в карман, когда дядя Гена прикурил.

Больше мы об убийстве не говорили. Дядя Гена опять было начал, да я отказался. Надоело. И дальше мы уж, как полагается, о рыбалке только говорили. Вернее, Залыгин так и не сказал ни слова, только слушал.

Я пошел в тот день на рыбалку пораньше, чтобы и рыбу половить, и след зарисовать, и к Светке успеть. Но на яме застал уже Залыгина и дядю Гену, они встали еще раньше. Вот мы втроем и сидели. Тамерлана я на сей раз не брал. Удивительно, как быстро разносятся слухи, вчера только это случилось, а сегодня с утра уже и дядя Гена, и Залыгин знают, что я нашел покойника, И ладно бы дядя Гена, он человек общительный, но нелюдим Залыгин… Он-то откуда?

Часов в десять первый клев закончился, и дядя Гена стал сворачивать удочки, вслед за ним и Залыгин.

— Не идешь? — окликнул меня дядя Гена.

— Не, я еще посижу, — отозвался я.

— Ну-ну, успехов…

Вскоре они удалились. Как только их фигуры скрылись из виду, я тоже быстро вскочил и собрался, только отправился после этого в противоположную сторону. Меньше чем через час я был уже недалеко от той самой глиняной площадки, где вчера видел след. Меня отделяло от цели не больше трех десятков метров да ивовый куст, когда я неожиданно заметил человека. Он выбежал на обрывистый берег как раз над той болотистой низинкой, где вчера еще лежал убитый, и остановился, осматриваясь по сторонам, Я замер.

Человек, это был молодой парень, явно хотел убедиться, что его никто не видит. Однако густой ивовый куст, сквозь ветви которого я видел парня достаточно хорошо, скрывал меня полностью. Ведь когда смотришь издали, кусты и кроны деревьев становятся почти непроницаемы для взора.

Одет парень был в черную джинсовую куртку и синие джинсы, был кудряв и светловолос. Оглядевшись, он быстро сбежал по откосу сбоку от обрыва и направился прямо к месту убийства. Теперь мне было гораздо хуже его видно, неровности берега и густота нижней части куста скрывали от меня его фигуру почти наполовину. А я очень хотел бы узнать, что он там делает. Поэтому я осторожно переступил по склону берега на полметра повыше. Теперь я видел опять всего парня целиком. Он стоял на месте преступления, уперев руки в боки. В этот момент он посмотрел в мою сторону, я вздрогнул и пригнулся. К счастью, парень меня не заметил, а я смог хоть издали увидеть его лицо, оно мне показалось немного знакомым. Затем парень решительно двинулся к ивовым кустам, отделявшим роковую низинку от русла реки. Наклонившись, он довольно долго копался в траве. Видимо, что-то искал, или доставал. Затем он разогнулся и одновременно сунул что-то за пазуху, я не разглядел что, тут же повернулся и, больше не озираясь, быстро и ловко побежал вверх по косогору.

Я выждал, когда он скроется за верхним краем откоса, и, кинув удочки в траву, бросился за ним. Погнавшись за парнем, я вскоре опять оказался на улице Митяева возле дачи убитого бизнесмена, ибо она была в селе крайней и ближе всего стояла к берегу. Я едва успел увидеть, как парень нырнул в распахнутую дверцу "нисана", одиноко стоявшего у забора. Машина почти сразу рванула с места, очень быстро развернулась на довольно узкой улице и скрылась за поворотом. Номера я не разглядел, и это была неудача.

Все еще переваривая увиденное, я вернулся на речку. Дело об убийстве принимало новый оборот, ведь я только что видел то, что явно скрывалось от постороннего взгляда. Я еще не мог осознать в полной мере все то, что видел и пережил за последние два дня. Но какой-то рок неумолимо вовлекал меня в события, так или иначе связанные с убийством. Над этим стоило подумать. Решив все проанализировать дома вечером в спокойной обстановке, вооружившись тетрадью и ручкой, я вспомнил о том, зачем пришел.

Однако меня ждало жестокое разочарование. Табун митяевцев, свершивший паломничество к месту преступления, начисто уничтожил в округе все старые следы, оставив великое множество новых. Ночной дождичек довершил ими начатое. А я-то надеялся с помощью замеченного мной вчера следа отыскать похитителя Женькиного велосипеда. Слава Богу, у меня память хорошая, просто прекрасная, и я неплохо помнил рисунок подошвы. Однако мелкие детали, несомненно, могли быть мною упущены. А ведь именно они, эти самые детали, часто имеют решающее значение для успеха расследования. Я это хорошо понимал, потому и досадовал.

Зато на глинистой площадке прекрасно, хоть и немного смазано, отпечатались следы дважды пробежавшего здесь парня. Я зарисовал один, но это был совсем не тот след, который я видел вчера утром, тот был от сапога, а этот — от кроссовки фирмы "Puma". Однако и он мог стать уликой.

Мои разочарования в тот день еще не окончились. Светка к назначенному сроку не пришла. Я прождал ее около часа, и настроение у меня совершенно испортилось. Чего только я не передумал: и что я не понравился ее мамаше, и что она обиделась на меня за тот поцелуй, и еще всякую чушь. В конце концов я уже не мог больше ждать, мне обязательно надо было выяснить, в чем дело, и я направился к Светкиной даче…

"Ма, я пойду". — "Нет, ты не пойдешь!" — услышал я, подойдя к знакомому зеленому забору, за которым скрывался совсем еще новый кирпичный коттедж. На всякий случай я не стал появляться в поле зрения хозяев, тем более что их голоса были мне прекрасно

слышны.

— Ну что, мне из-за этого убийства все лето на участке сидеть?!

— Почему на участке? Вон в магазин пожалуйста. Там люди. А на реку я тебя одну не пущу. Отец приедет, с ним и пойдешь.

— Я не маленькая!

— Тем более. Еще неизвестно, что это за убийца" может, он маньяк какой-нибудь, может быть, здесь где-нибудь прячется.

— Да ну, ма, не пори чушь.

— Знаешь, чушь не чушь, а пока отец не приедет…

И так далее… Я постоял, послушал, грустно, конечно, но все-таки мне стало легче. По крайней мере я знал, что со Светкой ничего не случилось и она не виновата в своем опоздании. Заходить я к ним не стал, неудобно как-то, а повернулся и пошел к реке ловить

рыбу…

В тот день удача все же улыбнулась мне. Уже когда я давно закинул удочки и сидел, глядя на поплавок, вдруг справа от меня раздались легкие шаги. Это была Светка, она шла по тропинке, улыбалась и размахивала пустой тряпичной сумкой. Ее появление было неожиданно, а то, что она появилась со стороны Узорова, вообще сбило меня с толку. Я встал с корточек, видимо, на редкость с глупой рожей. Потому что Светка даже хрюкнула от смеха, наклонив к плечу голову.

— Привет, — сказала она, не переставая улыбаться.

— Привет, — эхом отозвался я, — ты откуда?

— Из дома.

— Тебя же мама не пускала, — сорвалось у меня с языка. Черт дернул меня произнести это.

Настал черед удивляться Светке. Она сделала круглые глаза и даже рот приоткрыла.

— Откуда?.. Так ты подслушивал?! — догадалась она. — О-о-чень хорошо… И еще не зашел даже. — В ее голосе зазвучала обида. Меня порадовало, что Светку больше задело второе, значит, ей не безразлично…

— Извини, я как-то постеснялся…

— Ага, я из-за него соврала, сказала, что пойду в магазин, а сама на речку… И это когда у нас тут убийство. — Светка явно рассчитывала ошеломить меня этим известием.

— Да я его видел, э-э-э, покойника. Это я его нашел, перед тем как тебя вчера встретил.

Светка, наверное, с минуту не могла сказать ни слова, только смотрела на меня исподлобья своими круглыми серыми глазами. Потом только и произнесла:

— Нормально…

— А что я должен был делать? — сразу после этого "нормально" начал оправдываться я. — Мне не хотелось говорить об этом. Ничего бы не получилось…

— Чего бы не получилось? — зловеще вопросила Светка.

Я понял, что лучше мне помолчать, и оказался прав, потому что после минуты молчания Светка постелила сумку на траву, уселась на нее и скомандовала:

— Дай удочку.

Дальше все пошло как по маслу. Мы ловили рыбу около часа, по ее просьбе я рассказывал свои вчерашние приключения, а потом… мне пришлось провожать Светку, она боялась, что ее мама будет волноваться. Когда мы почти поднялись по береговому склону, Светка, шедшая впереди, вдруг остановилась и обернулась.

— Погоди, — сказала она, — я хочу кое-что сделать.

Я стоял чуть ниже по склону, но так как был, конечно, повыше, ее глаза как раз встретились с моими. Она обняла меня за шею и поцеловала в губы.

— Это тебе за вчерашнее, — сказала Светка и, уже быстро поднимаясь по откосу, добавила: — За смелость.

Я перевел дух и последовал за ней…

Возле угла зеленого забора мы еще раз поцеловались, благо улица была пустынна. Дальше мне Светка провожать ее сегодня не разрешила, а велела завтра приходить в гости, и пораньше.

Я опять шел домой счастливый… Вернее, от Митяева я на автобусе ехал. Потом по дороге заглянул к Женьке. Но его не было дома. Я решил с ним встретиться завтра, а сегодня — привести в порядок дело о велосипеде и открыть второе об убийстве. Теперь у меня были не только подозрения, но и факты.

Мама обрадовалась, что я впервые за пять дней пришел домой не поздно. Она живо усадила меня обедать. Затем я пошел в свою комнату и занялся делами.

На обложке той самой тетрадки в клеточку, в которой я уже сделал первую запись, я написал маркером: "Дело о велосипеде". Решив, что каждое расследование требует своих документов, я взял вторую тетрадь в клеточку и написал на обложке: "Дело об убийстве". Затем я еще подумал и добавил к этим надписям номера — № 1 и № 2, соответственно. Теперь можно было сортировать факты, улики, подозреваемых, выдвигать версии преступлений.

В тетради с "Делом об убийстве" я описал место преступления, записал дату и время, когда я нашел труп, описал положение тела и рану на голове, описал дачу погибшего бизнесмена, показания митяевцев, которые вчера волей-неволей слышал, а также тот случай с парнем из "ниссана", свидетелем которого я стал сегодня. Затем я все внимательно перечитал, и по мере чтения у меня начала складываться версия.

Причин убийства я, конечно, не знал, но мог предположить, что к убийству имеет непосредственное отношение тот самый парень, которого я видел сегодня на берегу. Иначе что он там подбирал в ивовых кустах? Уж не оружие ли убийства? И ведь весь берег осмотрел, прежде чем спустился к месту преступления. А менты-то хороши, так ничего и не заметили..

Мои предположения подкрепляла иномарка, на которой приехал и уехал парень, и та поспешность, вкупе с осмотрительностью, которую он проявил. Иномарка свидетельствовала о том, что парень достаточно крут. И то, что она остановилась возле самой дачи погибшего, тоже казалось мне подозрительным, преступник мог предполагать в этом месте засаду, потому и хотел сначала убедиться в ее отсутствии.

Но я не рассмотрел номера автомобиля — это плохо, очень плохо. Даже зная номер, разыскать машину в Московской области не такая простая задача, даже для милиции. А мне найти "ниссан" не представлялось никакой возможности. Лишь одна-единственная деталь оставляла мне надежду когда-нибудь сдвинуться с мертвой точки. Это лицо парня. На реке мне оно показалось знакомым, теперь же я был просто уверен, что видел его раньше. Моя зрительная память меня еще ни разу не подводила. Оставалось вспомнить, где я мог видеть эту личность, но как раз вспомнить и не получалось…

С "Делом о велосипеде" все обстояло еще хуже. Если в "Деле об убийстве" уже фигурировали подозреваемый, машина и я знал, что несчастный был убит ударом в голову, то в деле о краже у меня были только следы. След шин от горного велосипеда вдоль берегов рек от Узорова до Митяева и след сапога на глинистой площадке — вот, собственно, и все.

Материала явно не хватало, хоть закрывай расследование. И все ж я решил его продолжить. Раз следы ведут в Митяево, значит, и велосипед надо искать в той стороне, рано или поздно он должен объявиться, если, конечно, вор не загнал его в каком-нибудь другом, более удаленном от Узорова месте. Я решил завтра же пошататься по Митяеву, понаблюдать, поспрашивать. Тем более что в данном случае интересы следствия совпадали с моими личными, ведь Светка будет ждать меня завтра именно там.

Глава V ПРЕВРАТНОСТИ СУДЬБЫ

Человек предполагает, а Бог располагает. Так и я строил всевозможные планы, но судьба распорядилась иначе. У отца появился свободный день, выходной. Он хотел провести его с нами и договорился с мамой, что мы все вместе поедем в Звенигород, осмотрим там Кремль, зайдем в церковь, а затем пообедаем в ресторане. Мои собственные планы просто не были приняты во внимание, а открыться я не мог.

Мы все сели в папин, увы, далеко не новый "мерседес", все, за исключением Тимофея, который вообще не одобрял никаких поездок, и отправились в Звенигород…

И все ж, несмотря ни на что, городок мне приглянулся. Симпатичные улочки с деревянными заборами из выцветшего штакетника. Маленькие, как в деревне, дома, многие с мезонином. Много зелени во двориках. Живописные остатки стен Кремля. Дух провинции и память былого исторического величия. Обедать папа повез нас в какой-то ресторан, расположенный неподалеку от Минского шоссе. Кормили сносно, но меня терзало нетерпение. Всеми мыслями я был в Митяеве, там, где Светка и распутываемое мною дело. Поэтому свой обед я проглотил почти мгновенно и сидел маялся в ожидании, пока родители не спеша оканчивали свою трапезу. Папа еще только-только доедал суп, а мама сосредоточенно ковырялась в жареном цыпленке. В конце концов я не выдержал и встал:

— Я пойду погуляю, что-то тут душно.

— Тебя не укачало? — обеспокоенно спросила мама.

— Тьфу, да нет, просто душно.

Я повернулся и, сопровождаемый удивленными взглядами родителей, отправился на улицу. Они-то ведь привыкли, что из-за стола я так просто не встаю никогда, люблю поесть по-настоящему и вдруг — на тебе…

На улице было еще жарче, чем в ресторане. Тамерлан дрых в машине на сиденье, и мне не хотелось его беспокоить. Тем более что темный "мерседес" достаточно накалился на солнце. Я привалился к холодной бетонной стене в тени ресторана и старался развлечься, рассматривая несколько автомобилей, оставленных здесь посетителями. И тут в груди у меня екнуло: крайним стоял синий запыленный "ниссан", точь-в-точь такой же, как я видел в Митяеве. Но, может, это не тот, тут же успокоил я себя. Мало ли синих "ниссанов" на свете и даже в Московской области. Мои сомнения могли разрешиться лишь в том случае, если сейчас где-нибудь поблизости объявится кудрявый светловолосый парень в черной джинсовой куртке и синих джинсах, тот самый, что был на берегу. Ведь даже водителя того "ниссана" я тоже не разглядел. Логичнее всего было искать парня в ресторане, не зря же люди останавливаются у подобных заведений. Я покинул уютную тень и отправился туда, откуда только что вышел. Родители явно ускорили темпы трапезы и уже приканчивали мороженое. Меня они сразу не заметили, я остановился и обвел взглядом зал ресторана. Мое внимание сразу же привлекла черная джинсовая куртка за боковым столиком возле окна. Но за столом сидели еще четверо, и их спины скрывали от меня голову владельца этой части костюма, так как он, видимо, что-то оживленно рассказывал и при этом пригнулся к столу. Нижняя часть его тела тоже видна была плохо. Так что, чего там у него надето, джинсы не джинсы, разглядеть было трудновато. И вдруг говоривший резко откинулся на спинку стула. Это был он, тот самый, которого я видел на берегу. Я замер в замешательстве, не зная, что, собственно, предпринимать дальше.

— Ты что, знакомого увидел? — вывел меня из столбнячного состояния папин голос.

— Да нет, так… Показалось, — ответил я.

— Бывает. Ну ладно, поехали, пошли в машину.

Родители стали спускаться по лестнице, зал ресторана находился на втором этаже. Мне вовсе не хотелось упускать своего подозреваемого на этот раз. Посмотреть бы хоть, в какую сторону он поедет. Надо было как-то затянуть время. Я чуть не бегом бросился за родителями.

— Мне нужно в туалет, — поспешно сказал я, догнав их посредине лестницы.

— А-а-а, теперь понятно, почему он сегодня ел как малохольный, — сыто заметил папа маме.

— У тебя болит живот? — опять испуганно спросила меня мама.

— Да ничего у меня не болит, мне просто надо.

— Ты лучше скажи. — Мама ухватила меня за рукав.

— Тьфу, да не болит ничего, я быстро. — Вырвав рукав, я направился к туалету.

Там я сидел, вернее стоял, подглядывая в щелку двери, довольно долго. Потому что ничего у меня, конечно, не болело и ничего мне было не надо, разве что спокойно понаблюдать за подозреваемым да немного потянуть время.

Мне повезло. Компания, в которой сидел парень, вдруг шумно загомонила, задвигалась и в полном составе поднялась из-за стола. Я тут же вышел из туалета и последовал за ними к выходу из ресторана.

— Наконец-то, — встретил меня папа. — С облегчением.

— Спасибо, — отозвался я, садясь в машину и отпихивая нос Тамерлана.

Компания тем временем села в синий "ниссан", но машина еще не трогалась с места. Я очень боялся, что отец тронется раньше и тогда я не смогу наблюдать за "ниссаном". Однако мне повезло и тут, да еще как: "ниссан" завелся и выехал на дорогу первым, но это еще не все, машина повернула как раз в ту сторону, куда и нам требовалось ехать. Все складывалось крайне удачно.

Водила в "ниссане" сидел лихой, он все время шел по второй полосе, практически не сбавляя скорости, которую набрал тут же, как выехал на Минское шоссе. Впрочем, мой отец тоже неплохо водит. До того, как он стал частным детективом и владельцем агентства, ему довелось и опером поработать, и частным охранником у каких-то банкиров; приходилось работать и водилой — шофером-охранником. Так что "Мерседес" от "ниссана" не отставал, что меня крайне радовало. Беспокоило только одно: ну, как этот самый "ниссан" куда-нибудь свернет не вовремя, или, не дай Бог, мой батя его обгонит. Однако отец хорошо поел, настроение у него было благодушное, и он не собирался опережать идущую впереди машину. Так мы и пилили, пока отец не начал благодушествовать чересчур.

Недалеко от переезда он сбавил скорость и так отстал от синего "ниссана", что тот успел проскочить шлагбаум, а мы встали перед длинным товарняком, спешившим в сторону Москвы. Я не удержался и чертыхнулся вслух.

— Что такое? — посмотрел на меня отец.

— Да застряли…

— А куда спешить-то?

И тут я решил его подзадорить.

— Да я все думал, когда ты этого синего сделаешь, а теперь все…

— Ну да, догоним, — уверенно ответил батя.

— Куда уж… Товарняк на полкилометра.

— На слабо берешь? — Отец опять глянул на меня через темные очки, в которых он обычно водил машину.

— А что тут брать, здесь кому хошь слабо станет. Будь ты хоть сам Нельсон Пике или покойный Сена.

Отец ничего не ответил, тем более что поезд кончился и шлагбаум открылся. "Мере" переполз переезд, отец перекинул скорость, и наш ветеран вдруг так рванул, что нас всех вдавило в кресла.

— Влад, аккуратней, — тревожно сказала мама.

Я молчал, но чувствовал, что она сверлит мне взглядом затылок за то, что я подначил папу. А папа молчал и гнал старый "мере" так, что другие машины только мелькали справа по борту и тут же оставались далеко позади. "Ниссана" не было видно. И я уже начал отчаиваться, когда вдруг его синяя крыша выглянула впереди, через пару "жигулей". Остальное было делом техники, еще пять минут, и мы уже пристроились в хвост к "ниссану". Я торжествовал, но папа, который не сказал ни слова на протяжении гонки и продолжал молчать сейчас, видно, завелся не на шутку. Я понял, что он решил "сделать" "ниссан".

— Па, хватит, — попытался я его урезонить, — догнали, и ладно. Я пошутил.

— В другой раз думать будешь, — ответствовал папа, вроде и не беспокоясь о нашей с мамой безопасности.

— Влад, не надо, остановись, — вмешалась и мама.

Отец больше ничего не отвечал и продолжал гнать машину.

— Ну я тебя прошу, — не на шутку встревожилась мама. — Влад, я обижусь…

Все было бесполезно, и где-то через полкилометра батя обошел "ниссан" слева. Я обернулся и с сожалением увидел, что синий капот быстро удаляется от нас, а вернее, мы от него. Все ж я успел рассмотреть через лобовое стекло того самого парня с берега, сидящего теперь рядом с шофером, и самого водилу, чернявого, с короткой стрижкой и, насколько можно было судить, весьма коренастого. Лицо его мне также показалось знакомым. Только где я их всех видел?

Настроение у папы было прекрасное, он напевал какие-то идиотские песенки вроде: "До столба остался метр, я гляжу на спидометр — сто". А мама мрачно молчала.

Вскоре мы уже были неподалеку от наших мест. Точнее, они уже начались, все мне было знакомо по прогулкам на велосипеде. До финиша оставалось только подняться в крутую горку, миновать половину дачного поселка всевозможных деятелей культуры и науки, а там поворот на то самое извилистое шоссе, которое бежит через лес, но уже под гору, в Сметанино, и, минуя Узорово, устремляется в Митяево. То самое шоссе, на крутых поворотах которого три дня назад я чуть не погиб под колесами "УАЗа".

Когда мы начали подниматься в горку, я еще раз печально обернулся и… "О, радость!" — по кривой шоссе, через зеленые поля спешил синий "ниссан". И он приближался, ибо мы сбавили скорость, да и отец считал дело сделанным.

Мы еще не успели повернуть в сторону Сметанина, как сзади из-за поворота вынырнул наш старый знакомый; он шел прямо за нами и мигал левой фарой, собираясь свернуть на ту же дорогу.

На извилистом спуске с горы, за зеленой массой леса, стоявшего стенами по обеим сторонам дороги, я опять потерял "ниссан" из виду. Самое обидное, что больше он так и не появился, сколько я ни оборачивался назад и ни смотрел мимо обиженной и рассерженной мамы, через заднее стекло. Вскоре мы были в Узорове.

Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Поездка в Звенигород дала-таки свои положительные результаты для моего следствия. Теперь я был твердо уверен, что человек, которого я видел на берегу, — из местных. Он либо из поселка наших светил науки и культуры, либо из "Лесного городка", прилегающего к научному поселку, либо из Сметанина. Больше "ниссану" деться было некуда. Я был уверен, что отыщу его, это лишь дело времени. Теперь же надо было спешить к Светке.

Было уже полчетвертого, когда я отправился в Митяево. Я очень спешил и поехал на велосипеде кратчайшей дорогой, по шоссе. Минут через пять я уже притормозил на развилке у митяевской церкви и, повернув направо, покатился с горы к реке и новопостроенным дачным коттеджам. Однако уже который раз за день судьба вмешалась в мои планы.

Я отпустил тормоза и летел по склону, обдуваемый теплым июньским воздухом, а вокруг меня мелькала карусель сельских картинок. И вдруг одна такая картинка чуть не вышибла меня из седла. Я резко затормозил и остановился напротив митяевского магазина. Возле его витрины стояла Светка, увы, не одна. Она любезничала с ухажером, и этим ухажером был Лыка. Сердце сжалось в моей груди в какой-то противный дрожащий комок. А они настолько были увлечены беседой, что даже не обернулись на громкое шипение моих шин, когда я прочертил по горячему асфальту пятиметровую тормозную черту.

Я тупо замер на месте и простоял так с минуту. На меня никто не обращал внимания. Тогда я все-таки перекинул одну ногу через седло и поплелся через дорогу к счастливой парочке. Они по-прежнему стояли и трепались, ничего не замечая вокруг. Лишь когда я подошел почти вплотную и произнес хриплым голосом: "Здорово!" — они обернулись.

— Прив-е-ет, — несколько смущенно протянула Светка, — откуда ты взялся?

— А-а, Санек, — неожиданно дружески откликнулся и Лыка, — здорово! — Настроение у него было, видимо, прекрасное. Чего нельзя было сказать обо мне. — Куда едешь? — продолжал он.

Я смешался. Говорить, что я еду к Светке, глупо — вот она. Врать — еще глупее. Что отвечать-то? Выручила Светка.

— Я хочу пить, — заявила она, — кто купит пепси?

— Проблем нет, Светик, — откликнулся Лыкин, прежде чем я открыл рот, и отправился в магазин.

Наверное, это было даже к лучшему, потому что я остался со Светкой один на один и мог как-то объясниться, но все мое красноречие куда-то делось и слова застряли в горле сухой коркой черного хлеба. Еще с минуту я молчал и, как назло, а может, и вправду назло, Светка тоже молчала. Затем я сделал третью тупость, выпихнув из себя фразу:

— Что это значит?

— Болван, — зло усмехнулась Светка и отвернулась.

Я окончательно рассвирепел, развернулся, сел на велосипед и уехал в Узорово.

Тяжела была эта дорога по прекрасному взгорью. Я гнал велосипед, не чувствуя ног. Комок за грудиной затвердел и превратился в булыжник, пудовую тяжесть которого я ощущал постоянно… В Узорово я все-таки не поехал, а проскочил поворот и свернул позже в лесок у дороги неподалеку от Сметанина. Там в уединенном месте я уселся на пень под кустом орешника и просидел так до вечера, страдая и мучаясь…

Домой я приперся поздно, часов в девять. Родители сидели в своей комнате и смотрели по видику какой-то фильм, по-моему, немного выпивали, так у них заведено во время примирения после размолвок. На кухне я нашел ужин, но есть не стал, лишь с трудом проглотил холодную котлету. Тамерлан и особенно Тимофей несколько смягчили мои переживания. Кот у меня золотой. Он всегда чувствует, когда кому-нибудь плохо, всегда оказывается в такие минуты рядом и готов терпеть любые ласки и неудобства, лишь бы принять на себя часть чужой боли. Мы заснули с ним вместе, укрывшись пледом на нерасстеленной кровати в моей комнате.

В этот вечер мне было не до следствия…

Глава VI "Я ЕГО ЗНАЮ…"

Утром маленько полегчало. Тяжесть в груди так и осталась, но по крайней мере я мог теперь думать и о каких-то вещах, не связанных со Светкой. Да и сами вчерашние события не казались уже столь ужасными и бесповоротными. Что, собственно, произошло? Ну стояла она рядом с Лыкой. Ну разговаривала. Ну повел я себя как болван. А больше-то ничего… Я решил немного переждать, очухаться и сообразить, что мне дальше делать. А пока, в отличие от вчерашнего, я нуждался в дружеском общении, потому и отправился к Женьке, которого уже не видел порядочно.

Все было как в прошлом году. Мы с Женькой сели на велосипеды и поехали на наше любимое место — под пешеходным мостом через Москву-реку. Мост находится за селом, его от Узорова отделяют заливной луг да старые пруды, оставшиеся со времен Голицынской усадьбы. Там обычно безлюдно, и прохожие на мосту редки. Всегда можно развести костер, и дождь не намочит.

Я не стал делиться с другом своими переживаниями, хотя мне очень этого хотелось. А вот про свое расследование я все рассказал. Последовательно и ясно я изложил ему то, что мне известно по поводу исчезнувшего велосипеда, а потом уж и насчет убийства.

Женька внимательно слушал, не перебивая, он вообще умеет слушать — редкое качество, я, например, им не обладаю. Всегда хочется сразу же высказать все, что приходит в голову по мере слушания рассказа. А Женька не такой. Он все внимательно выслушал, потом далеко сплюнул, аж до самой речки, и

сказал:

— С велосипедом, я думаю, все. Больше его у меня не будет. Ну сам подумай, — предупредил он мой возражающий жест, — спер его кто-то из местных, это же ясно. У себя он его держать не будет, ездить на нем не сможет, значит, уже отогнал куда-нибудь за Митяево и там продал. В Петрово-Дальнем, например, или еще где-нибудь. Не-е, искать его без толку.

Я вообще-то был с Женькой не согласен. Во-первых, след велосипеда шел до Митяева, и вполне может быть, что в Митяеве он и остался. А если что, так и в Петрово-Дальнем поискать можно, тоже мне мегаполис уездного масштаба. Но Женька только махал рукой на мои соображения и, не вставая с корточек, плевался в речку.

— Ладно, — прервал он в конце концов мои речи, — давай о твоем покойнике. Тут я могу тебя просветить. Я насторожился.

— На синем "ниссане" Серега Козинов из "Лесного городка" ездит. Думаю, что ты его видел. Я его знаю, ну так, немного. Он подходит под твое описание. Как раз белобрысый, и куртка у него черная джинсовая, а джинсы синие. У них там в "Лесном" своя команда, лучше не связываться, они здесь все окрестные лотки "держат". Местная мафия. Так что это скорее всего он.

Я сначала даже не знал, что и сказать, так удивился простоте решения: "Я его знаю" — и все. Расскажи я Женьке раньше о своих наблюдениях, уже бы дальше продвинулся. Тут мне сразу же захотелось действовать. Я встал, раскидал ногой догорающий костерок и говорю:

— Давай сгоняем в "Лесной городок", покажешь там мне своего Козинова.

Женька тоже встал и говорит:

— Поехали.

"Лесной городок" — это дом отдыха не то бывшего МГК, не то бывшего КГБ, не то еще какого-то застойного учреждения, я в сокращениях минувших лет не силен. Если подъезжать к Узорову со стороны Воскресенского, большие красивые корпуса этого дома отдыха видать за версту. Они высятся белыми скалами на крутом темном лесистом берегу Москвы-реки, между узоровской церковью и смотровой площадкой, с которой отдыхавшие в прежние времена партработники озирали необъятные просторы своей родины. Там же при доме отдыха за единым охраняемым забором расположился в лесу и вправду целый городок, населенный обслугой бывших народных правителей. Там и кинотеатр свой, и парикмахерская, и поликлиника, и магазин, и детский сад — все как полагается. Дом отдыха и сейчас действует, только стал он уже наполовину коммерческим.

Хотя "Лесной городок" примыкает вплотную к Узорову, попасть в него не так-то просто. Надо выехать на Митяевское шоссе и проехать по нему за Сметанино, там находится въезд на территорию дома отдыха с решетчатыми охраняемыми воротами. Однако охрана редко кого задерживает. Как всегда, пропустила она и нас, когда мы с Женькой туда подъехали.

Я в "Лесном городке" редкий гость, потому что дачник. А Женька — местный, вот он и знает все окрестные поселения и везде как бы свой. С ним мы быстро проехали лесную часть городка по асфальтированной аллее и выскочили в центр к магазину. Тут я и затормозил… Прямо перед входом в магазин стоял тот самый пресловутый "ниссан".

Теперь у меня не было никаких сомнений, а если бы и были, их уничтожил Серега Кози-нов, появившийся в скором времени из магазина с двумя бутылками водки, по бутылке в каждой руке. Он положил их на заднее сиденье своей машины, уселся за руль и, лихо развернувшись на маленькой площади, укатил в неизвестном направлении. Я не стал его преследовать, все-таки велосипед — не "мерседес", чего уж тут…

— Ну как, он? — спросил меня Женька.

Я молча кивнул, меня пронизало волнение, стало так жарко, что все мое тело покрылось испариной. Я вдруг понял, что стою на пороге раскрытия преступления. Только надо было остыть, чтобы собраться с мыслями и тщательно продумать все дальнейшие ходы следствия.

Я слез с велика и предложил Женьке зайти в магазин, купить мороженого. Что мы и сделали. Затем расположились в теньке на скамеечке и приступили к разрабатыванию дальнейшего плана действий. Я понимал, что фактов у меня недостаточно. Ну подумаешь, человек вышел нареку, осмотрелся и что-то там нашел в кустах неподалеку от места преступления. Что тут такого? Может, у него там донка была спрятана. Я, конечно, мог бы рассказать все отцу или милиции, и тогда они, возможно, нашли бы действительно улики и факты, изобличающие преступника. Но теперь, когда я включился в погоню и почуял след, мне очень не хотелось делить с кем-нибудь успех расследования. Я даже пожалел, что рассказал все Женьке.

Однако надо было продолжать следствие.

Я подумал, что милиция или мой отец тоже вряд ли могли бы рассчитывать найти теперь улики через столько-то дней после убийства. Зато они наверняка установили бы слежку за подозреваемым и попытались бы исследовать его алиби. Где он был и что делал в то время, когда было совершено преступление. И тут я понял, что без Женьки мне просто не обойтись, а стало быть, все мои недавние сожаления на самом деле были страшной глупостью. Вести слежку за Серегой Козиновым нам с Женькой было не то что обременительно, а скорее невозможно. Зато мы могли бы с ним познакомиться и втереться в доверие, чтобы побольше узнать о его жизни и выведать, где он был в момент преступления. Несомненно, надо было познакомиться не только с ним, но и с его окружением. То есть надо было войти в компанию молодежи из "Лесного городка". Это был единственный путь, который мог привести к успеху мое расследование, и Женька тут был мне нужен позарез.

— Ты знаешь, где они тусуются? — спросил я его.

— Кто? — Женька, что ли, позабыл, зачем мы сюда приехали?

— Серега этот с компанией.

— Знаю. На речке у Дальнего. "Дальний" — это значит дальний пляж, место престижное, с ресторанчиком. Там всякий народ ошибается — от местной шпаны до иностранцев и культурной элиты.

— А где их там искать?

— Легче показать.

— Тогда завтра так сделаем, отправимся на Дальний и, если они там, попытаемся познакомиться. Я на тебя рассчитываю.

Женька согласился, и мы отправились в Узорово, так как в "Лесном городке" сегодня делать было больше нечего. Женька поехал к себе обедать, я тоже. Пусть мама еще раз порадуется, что явился к обеду вовремя.

Как только я расстался с Женькой и отвлекся от следствия, на меня опять наехало. И чем дальше, тем пуще. Размолвка со Светкой не давала мне покоя. За обедом я, по обыкновению, все проглотил, но чисто механически, а затем отправился в свою комнату и завалился одетым на кровать в тоске и унынии. Два часа я страдал лежа, а потом мне и это стало невмоготу. Пришлось подняться, взять на поводок бультерьера и идти куда-нибудь побродить. Куда-нибудь — это, конечно, на речку.

На улицах Узорова было достаточно пустынно, о чем я и мечтал. Так что мы с Тамерланом без ненужных встреч дошли до узоровской церкви и мимо стандартного сельского магазинчика спустились к берегу реки. На берегу также никого не было. Обманывая себя, что делаю это просто так, я направился в сторону Митяева.

Тамерлан, довольный, что его спустили с поводка, весело бегал по траве, наполовину окунув в нее свое чудное рыло. Именно рыло, потому что то, что у бультерьера выдается вперед от ушей, даже мордой назвать будет слабовато. "Не морда, а ведро", — сказал как-то мой папа.

В общем, Тамерлан был, как всегда, на речке в прекрасном настроении. Я же брел по пустынному берегу наедине со своими нерадостными мыслями. Так мы дошли до ямы и здесь только встретили первого человека — это был, конечно, рыбак и, конечно же, дядя Гена.

— Привет, Санек! — обернулся он на мои и Тамерлановы шаги. — Чего без удочки?

— Да разве ж в такое время клюет? — усомнился я.

— Клюет, Санек, всегда. А и не клюет, все равно порыбачить можно, — философствовал дядя Гена, доставая из коробочки "беломорину", — потому как дело это хорошее. Ты как считаешь, верно я говорю?

— Да, верно, — согласился я, усаживаясь на траву рядом с ним. Я был уверен, что сейчас он, по обыкновению, загнет какую-нибудь историю. Так и случилось.

— Ты бы взял своего носорога на поводок, — заметил дядя Гена, когда Тамерлан подкатил к нам поближе и начал обнюхивать рыболовную снасть, — а то он опять тут чего проглотит или леску запутает.

Дядя Гена был прав, хлопот с Тамерланом на рыбалке хватало. Я послушался и, щелкнув карабином, пристегнул поводок к ошейнику.

— Что это у тебя поводок такой хилый?

— Да не хилый он, кожаный.

— Кожаный — он тогда крепкий, когда из ремешков колбаса сплетена, а у тебя простой ремешок.

— Ну и что, у него ошейник-то строгий, с шипами, он и не может сильно дернуть.

— Все равно надо другой поводок, как бы чего не вышло, собака-то серьезная. О-о-о, он у тебя еще и рвется. — Дядя Гена рассмотрел трещинку на потертом кожаном поводке. — Я тебе, Санек, хороший поводок подарю. У меня дома стропа есть от парашюта, я тебе дам, ты из нее хороший поводок сделаешь. Из стропы самые лучшие поводки, крепче стропы ничего нет, это я тебе говорю точно.

Дальше пошла история.

— Я ведь, Санек, откуда все это знаю? Я в армии десантником был. В десантных войсках служил. С парашютом прыгал. Сорок прыжков у меня. Понял?

Я кивнул.

— Да-а, вот так, — продолжал дядя Гена. — И еще, Санек, один без парашюта. Я с двух тысяч метров один раз без парашюта прыгнул.

— То есть как? — не понял я.

— Не веришь? Ну, конечно, кто поверит?.. Я бы и сам… А, правда, было. Первый прыжок был у меня с двух тысяч. Я до этого прыгал, но ниже, там парашют сам открывается. Ну, кольцо к штанге в самолете привязано, рвет, и все — купол раскрылся. А этот был затяжной, надо было самому кольцо дергать. Ну, я, когда надо, дернул, а парашют не раскрылся. Выскочил, но не раскрылся. У нас на рукаве такое зеркальце было, я посмотрел в него — купола нет. Так, тряпка какая-то за стропами полощется. А чтобы второй парашют, запасной, открылся, надо от первого освободиться, иначе второй в первом путается, купол гасится, и все… Теперь я знаю, первый парашют отстреливается легко" а тогда — ножом надо было стропы перерезать. Нож у меня на ноге был, вот здесь. — Дядя Гена показал на голень. — Я его достал и уронил вниз, хе-хе, — усмехнулся бывший десантник. — Ну, что делать? Дернул еще кольцо. Второй, конечно, в первом запутался. Но, ты знаешь, я как-то спокоен был. Я был уверен, что не разобьюсь. Не знаю почему, но даже не сомневался, ничего со мной не будет. Только все время к падению готовился. Упал в болото на кочку, даже сознания не потерял. Меня куполами этими нераспустившимися накрыло, и я в стропах запутался. Разбил зеркальце, осколком перерезал стропы, встаю, гляжу — уже бегут. Ну, они ж видели, как я лечу. Подбежали: "Жив?" — "Жив", — говорю. А они меня на носилки и быстро в госпиталь. Врач меня осмотрел: "Все, говорит, цело, только лопатку вывихнул"… Я не поверил, не болит ничего. Понимаешь, в таком был состоянии — никакой боли не чувствовал, на следующий день только началось. Врач меня на стол положил, а сбоку зеркало, я посмотрел, а лопатка у меня как крыло из спины торчит и синяя вся. Он мне на нее как надавит. Я: "Ой!" — в глазах потемнело, такая боль, но вправил. А потом опять было не больно. Только на следующий день все заболело, шутка ли, с двух тысяч метров, считай, что без парашюта.

Дядя Гена замолчал. Я не знал, верить — не верить. С одной стороны, невероятная история, с другой — так красочно рассказал, что и не придумаешь. Может, и вправду с ним это случилось, чего только в жизни не бывает. По крайней мере я не стал высказывать своих сомнений, а, наоборот, выказал восхищение дяди Гениным рассказом. Затем посидел еще немного рядом для приличия и отправился дальше в сторону Митяева.

Конечно же, Светку я не встретил, зря только бродил по берегу и по митяевской улице, где стоял Светкин дом. Но до самого дома я дойти не решался, не знаю даже почему. Так и ушел ни с чем. И обратно возвращался опять пешком по берегу.

Глава VII СЛАВА ТАМЕРЛАНА

Не так-то просто войти к кому-нибудь в доверие, даже если это твой сверстник. А тут нам предстояла сверхтрудная задача познакомиться и подружиться с двадцатитрех-, двадцатипятилетними парнями, в общем-то, совершенно из другого круга. Наверное, нам были необходимы какие-то актерские способности. Я их лично в себе никогда не ощущал, да и в Женьке не наблюдал тоже. Но делать было нечего: взялся за гуж — не говори, что не дюж.

На следующий день мы с утра сидели на Дальнем. Я захватил с собой Тамерлана, как для солидности, так и для уверенности. Однако теперь я уже жалел об этом. Пес доставлял массу неудобств на пляже. Мало того, что у него характер непоседы и не проходило минуты, чтобы Тамерлан не сунул своего черного носа на белом рыле не в свое дело, ко всему прочему он еще и буль. А булей у нас боятся. Понаписали, понаговорили о них черте-чего. Вот все и боятся. Хотя, и правда, були — собаки сложные и часто агрессивные. Чуть дай слабинку, буль тут же начнет доказывать, что главный не ты, а он. А зубки-то у него, как у крокодила, и хватка мертвая. Внешность, особенно с непривычки, тоже ничего себе — монстр, да и только. Хорошо еще, на дальнем пляже всегда много иностранцев, они люди более трезвые, что ли, в прямом и переносном смысле. Или и не такое видали? По крайней мере они при виде бультерьера улыбаются, а не падают в обморок и не начинают причитать, как многие наши обыватели. Мол, куда вы прете с такой собакой, это же убийца, да почему без намордника и так далее…

Женька привел меня к пляжному ресторанчику на Дальнем и сказал, что ребята из "Лесного городка" обычно собираются здесь. Вот мы и сидели там с одиннадцати часов до обеда, но Сереги Козинова с компанией видно не было. Хорошо еще, что у меня деньги были, мы уже по три бутылки пепси-колы выдули. А привязанный Тамерлан вконец измаялся.

И вот наконец в начале второго подкатил к ресторанчику синий "ниссан", за рулем — Козинов, в салоне — компания. Они оккупировали соседний с нами столик и взяли пива. Причем пиво дул и Козинов, хотя и был за рулем. Разговаривали они громко, не стесняясь, и мы многое слышали, однако — ничего интересного. Все про какое-то дачное строительство, то в Митяеве, то в Сметанине.

Тамерлан, неожиданно для меня, привлек их внимание.

— Гля, какая собака сидит, — сказал плотный чернявый парень с короткой стрижкой, беззастенчиво ткнув в Тамерлана пальцем. — Ну и рожа.

— У, блин, — подхватил второй, смахивающий на Дуремара в молодости, — я их ненавижу, крыс этих.

— Ага, — согласился первый, — и на свинью похожа.

— Смесь бульдога с носорогом, — заключил второй.

Мы с Тамерлашкой давно уже привыкли к подобным характеристикам, так что не обижаемся, чего еще от дураков ждать. А цену мы себе сами знаем. Поэтому и на этот раз пропустили все замечания мимо ушей. Тамерлана по-прежнему больше всего волновало, что он сидит на привязи. И пес жалобно, совсем, увы, неблагородно поскуливал.

Но неожиданно мы нашли адвоката в лице Сереги Козинова.

— Клевая собака, чо вы? — вмешался он в разговор своих приятелей. — У моего брата двоюродного такой. Челюсти у них сильные, схватит — ничем не разожмешь. Между прочим, на боях такой песик с кавказской овчаркой справляется.

— Вот этот? — недоверчиво спросил чернявый.

— Вот этот.

— Да ла-а-дно, справится он с кавказцем… Тот его задавит на хрен, одной грудью.

— Я тебе говорю, справляется. Нет, ну может, конечно, и кавказец, если тот ему на зуб попадет, но в большинстве случаев…

— Да ла-а-дно… — отмахивался захмелевший уже спорщик.

— Блин, давай проверим, — вмешался ду-ремароподобный приятель. — У Юрки — Алдан, знаешь? Немец здоровый, он всех собак в "Лесном" дерет. Давай стравим? Я уверен, он и этого сожрет, хоть и не кавказец.

— Юрка не даст.

— Даст, его хлебом не корми, дай посмотреть, как Алдан кобелей шерстит.

— Юрка даст, — подтвердил Козинов.

Самое интересное, что меня никто не спрашивал, отдам ли я свою собаку в это рискованное соревнование. А я категорически против стравливания. Мне и Тамерлашку жалко, и этого Алдана заранее. Правда, когда на моего пса нападают другие, я до поры не вмешиваюсь, благо и не нужно обычно. Потому что после минутной потасовки, в которой Тамерлан напоминает разъяренного дьявола, агрессоры напрочь забывают о своих намерениях и думают только о том, как бы подешевле отделаться, покидая место сражения. Впрочем, Тамерлан довольно добрый, он беглецов не преследует и даже зла на них не держит. Просто не обращает внимания.

Тут Козинов пошептался с приятелями и встал из-за стола. Я думал, он пошел за повторной порцией выпивки, но мой подозреваемый, оставив приятелей за столом, направился к "ниссану", сел в него и куда-то укатил,

Было очевидно, что он скоро вернется, так как его сотрапезники в полном благодушии оставались на месте и похлебывали пивко, сходив-таки за второй порцией.

— Пошли искупаемся? — предложил Женька.

Я и сам хотел, но боялся упустить Козинова. С другой стороны — он отъехал, а до пляжа недалеко. Я кивнул Женьке головой, поднялся и стал отвязывать Тамерлана.

— Э, мужики! — услыхал я у себя за спиной и обернулся.

Приятель Козинова с короткой стрижкой, тот самый, что первый начал хаять Тамерлана, привстал из-за стола и призывно протягивал к нам руку.

— Э, мужики! — повторил он. — Подождите. Пойдите-ка сюда, — призывно загреб он рукою воздух к своей груди. — Садитесь, мужики, — последовало любезное приглашение, когда мы приблизились.

Мы уселись за их столик.

— Пивка не хотите?

— Нет, нет, — отказались мы с Женькой.

— Откуда сами? — начал разговор пригласивший нас парень.

— Из Узорова, — ответил я.

— Дачники?

— Он дачник, я местный, — вмешался Женька.

— Что-то я тебя не знаю, — удивился парень,

— А я тебя знаю, — убежденно сказал Женька, — тебя Виктором звать.

— Точно, — опять удивился парень. — Откуда знаешь?

— Говорю же — местный. И здесь на пляже видел, и в Узорове, вы к Семе приезжали.

— К афганцу, что ль?

— Ну.

— А вас как кличут? — Парень взял из лежавшей на столе пачки "Мальборо" сигарету, закурил и выпустил облако табачного дыма, которое на мгновение зависло над столом, немного затуманив его лицо.

Мы представились. Назвал свое имя и дуремароподобный приятель Козинова. Оказалось, что он — Виталик. Разговор клеился, Женька и ребята из "Лесного городка" стали вспоминать общих знакомых и события прошлого, которым были когда-то свидетелями. В общем, пустой треп, но очень удобный, чтобы поддерживать беседу и пробуждать доверие друг к другу. Я в разговоре почти не участвовал. Зато Женька не уставал, это от него и требовалось. Знакомство завязалось, беседа продолжалась, но Тамерлан неожиданно возопил громким голосом.

— Чего это он? — спросил Виталик.

— Гулять хочет, надоело сидеть на привязи.

— Так отвяжи, — посоветовал Виктор.

— Ну да, — усомнился я, — отвяжешь его, тут такой хай поднимется. Он же на месте сидеть не будет, а булей народ побаивается. Наговорили про них — бойцовая порода, киллеры и так далее.

Виктор молчал, только по-прежнему курил, выпуская облака дыма и разглядывая нас через мутную завесу. Зато вмешался Виталик:

— А что, твой пес дерется?

— Не, — честно отвечал я, — он миролюбивый и молодой еще — полтора года. Так, иногда, когда другие прижмут, тогда защищается.

Виталик с Виктором переглянулись. Тут вдруг послышался шум шин по бездорожью, с характерным потрескиванием дробящихся под колесами веточек. Это завернул с асфальта к ресторанчику "ниссан", в котором вернулся Козинов. Вернулся он не один. Вместе с ним из салона вылез высокий парень в серой майке и джинсах, за собой он выволок на поводке здоровенную черную овчарку. Я как-то сразу понял, чтб это Алдан, и стал догадываться, что ребята затеяли. Мне стало не по себе. Так вот для чего Виктор с Виталиком пригласили нас за стол и продержали до возвращения Козинова. Дело складывалось не очень-то… Но Тамерлашку я решил не выдавать.

— О-о-о, у нас гости, — широко заулыбался Козинов, пока его новоприбывший приятель, видимо, вышеназванный Юрка, привязывал Алдана к металлической стойке на противоположном от Тамерлана краю ресторанчика.

— Знакомься, — указал на нас ладонью Виктор, — Женя и Саша из Узорова. Отличные ребята.

— Сергей, — представился Козинов, взяв пустующий стул от соседнего столика и усаживаясь рядом с нами, так как его место было уже занято Женькой. — А как зовут вашего третьего товарища?

— Какого? — не понял Женька.

— Тамерлан, — сразу догадался я, о ком речь.

— "И собирал он камни, и говорил с ними", — шутя, вспомнил Козинов слова из телевизионной рекламы, в которой великий хан Золотой Орды действительно разговаривал с камнями, символизировавшими его погибших воинов. — Для такого пса имя подходящее. А что, он у вас действительно великий воин? Кто из вас хозяин?

— Хозяин я. Пес пока молодой, вообще, порода бойцовая, но я его к боям не готовлю, пусть так живет, — сказал я.

— Ну и зря, мог бы хорошо заработать, — начал меня обрабатывать Козинов. — Знаешь, какие на боях деньги бывают?

— Слышал.

— Слышал — одно, а в руках держал?

— Ничего, у меня папа неплохо зарабатывает.

— Да-а? А кто у тебя папа?

— Э-э-э, бизнесмен, — немного смешался я, скрывая истинную профессию отца.

— Сейчас все бизнесмены, — притворно вздохнул Козинов. — Вот и я тоже. Раз он бизнесмен, значит, деловой человек, должен понимать выгоду. И ты, кстати, тоже, коли его сын. Так что, может, попробуем?

— Что? — не понял я.

— Твой Тамерлан, его Алдан, — Козинов кивнул на хозяина овчарки. — Пусть подерутся. Победителю сто долларов, — не давая мне возразить, поспешно добавил он.

Я глянул на Женьку и заметил, что у того загорелись глаза, столько денег сразу он видел редко, а держал в руках, наверное, только однажды, когда покупал свой горный. На самом деле сто долларов совсем немного. Я-то слыхал от отца, какие суммы гуляют на собачьих боях, раз в десять, а то и в сто больше. Но это не имело никакого значения.

— Не-а, — возразил я, — собака не продается, мне он такой нужен.

— Ты не спеши, подумай. Драться будут не до смерти, растащим.

— Нет, не хочу, — твердо возразил я и для убедительности отрицательно мотнул головой.

— Ну, нет так нет. — Козинов пожал плечами и приложился к банке импортного пива. — Может, искупаемся? — повернулся он к Виктору.

— Надо бы, — согласился тот.

— Ну чо, пошли с нами? — Козинов испытующе глянул мне в глаза.

Я понял, если откажусь, все окончится, так и не начавшись. Не будет у нас второго такого случая завязать знакомство с подозреваемым и его компанией. Пришлось соглашаться. Я встал и пошел отвязывать пса. Поднялись из-за стола и остальные. Мы отправились к реке, а Козинов задержался у "ниссана" и догнал нас уже по пути с ведром в руке.

— Раков, что ли, ловить собрался? — удивился Виктор.

— Может, и раков, — хитро улыбнулся Серега.

Юрка с Алданом шли вместе с нами, и я старался держать Тамерлана от них подальше. Было видно, что Алдан — зверь свирепый, мощный и злой. Он кидал на Тамерлашку косые взгляды через плечо, глухо рычал, и черная шерсть на его загривке давно уже стояла дыбом. Тамерлан на него тоже посматривал и тоже искоса, нагнув голову, но вполне дружелюбно, даже повиливал хвостом. "Тоже мне бультерьер", — сокрушенно подумал я.

Вскоре мы дошли до реки. Компания Козинова отправилась купаться не на сам дальний пляж, представляющий собой широкую песчаную косу, отсеченную от асфальтированного подъезда с рестораном широкой полосой ивового кустарника. Мы взяли немного в сторону, метров триста, туда, где находилось еще несколько пляжиков — поменьше и похуже, но зато более пустынных и еще лучше укрытых от взглядов ивняком. Кое-где ивовые кусты росли прямо посередине песчаных площадок.

Когда мы пришли, там никого не было. Женька сразу разделся и полез в воду, действительно было жарко. Я привязал Тамерлана к одному из кустов подальше от овчарки и тоже начал раздеваться. Козинов и компания не спешили, они в одежде разлеглись на песочке и докуривали свои сигареты.

Я разделся и отправился вслед за Женькой, еще раз обернувшись на Тамерлашку. Пес немного нервничал, но за мной не рвался. Воду он не любил еще со щенячьего возраста, хоть и плавал хорошо, но всегда боялся. Затянуть его в реку — целая проблема. Обычно я затаскиваю его туда на руках, а плыть он начинает еще в воздухе, что есть мочи махая всеми четырьмя лапами. Если прибавить к этому, что Тамерлан весит около тридцати кило — все трудности налицо.

…Глухой свирепый рык заставил меня обернуться, когда я был уже по пояс в воде. Алдан, ощерив зубы, рвался на поводке у Юрки, а Козинов быстро отвязывал Тамерлана. Я бросился назад, но на пути у меня встали Виктор и Виталий. Сделать я ничего не мог. Они были сильнее меня даже порознь. Я обругал их, и только, а они посмеивались и не пускали меня. Тем временем Юрка и Козинов спустили собак, и мне ничего не оставалось, как вместе со всеми наблюдать схватку. Для надежности Виктор и Виталий стали у меня по бокам и взяли меня за руки. Я попробовал вывернуться, но тщетно.

— Тихо, спокойно, — произнес Виктор, заламывая мне кисть руки, пришлось смириться.

Теперь я понял, зачем Козинов взял ведро, — разливать собак, если не удастся растащить их вручную. Видимо, он, в отличие от других, немного понимал толк в собачьих боях.

Алдан, словно лев, налетел на моего бультерьера. Овчарка есть овчарка, она всегда бросается в драку очертя голову, бьет противника грудью и рвет зубами, остервенело мотая головой. Видно было, что Алдану это не в диковинку. Тами же слегка поджал хвост и пытался уйти от агрессора, выискивая меня и рассчитывая на защиту. Что я мог сделать? Тамерлану предстояло выкручиваться самому. Мне вселяло надежду лишь взятое Козиновым ведро, видно, он не хотел наихудшего исхода…

Алдан теснил уворачивающегося буля до тех пор, пока Тами не понял, что помощи ему ждать неоткуда. После этого он стал как дьявол. Вы когда-нибудь видали бультерьера в драке? Если овчарка — лев, то бультерьер — это гладиатор. Трудно сравнить его с кем-то. Он становится единым цельнометаллическим куском со страшной пастью. Он делает резкие выпады, словно выпущенный из пушки снаряд, пытаясь сомкнуть свои железные челюсти на шее или морде соперника. Это берсерк, были такие воины у викингов, терявшие в бою чувство страха и не чувствовавшие боя. Так и буль в бою — не боится и боли не чувствует вовсе. К тому же он неожиданно изворотлив, при всей его кажущейся неуклюжести. Короче — настоящая бойцовая собака. Похоже, сражаются только его ближайшие родственнички, питбуль и стафордшир, им нет равных на собачьем ринге.

Тяжелый Алдан привык трепать дворняг, с будем он встретился впервые. Черный пес наседал грудью на белого крепыша, уступавшего ему размером раза в четыре, но ожидаемого успеха не получал. Дважды ему удалось сбить Тамерлана, но тот, прокатившись под брюхом овчарки, отчаянно лягаясь и отвратительно рыча, вновь оказывался на своих мощных, не очень-то стройных ногах и тут же торпедой кидался в бок или в горло противнику.

Бой затягивался, тяжелый Алдан начал уставать, но Тамерлан был неутомим, не зря я гонял его за дубиной вверх-вниз по Крылатским холмам. Он снова и снова бросался на овчара. Уже не Алдан теснил бультерьера, а Тамерлан заставлял пятиться овчарку своими отчаянными бросками. Один раз ему удалось повиснуть у Алдана около уха, но тот достал бультерьера огромными зубами за бок, около ляшки, перевернулся с ним на песке и оторвал, прилично попортив шкуру и себе, и Тами. Алдан — черный, и на нем не было заметно ран, белый же Тамерлан весь покрылся розовыми пятнами от своей и Алдановой крови. И вот наступил решающий момент, уставшая огромная овчарка оступилась в неверном песке, и, сделав точный бросок, Тамерлан повис у Алдана на морде, сомкнув свои челюсти. Как тот ни тряс головой, как ни пытался кататься по песку, как ни упирался в Тамерлана лапами, все было тщетно, бультерьер взял его мертвой хваткой. Несчастный пес лег на брюхо и жалобно заскулил. Бой был окончен, Тамерлан одержал победу.

Мы с трудом оторвали Тамерлашку. Совали в зубы палку, обливали водой из ведра, тянули за задние ноги. Лишь минут через пять нам удалось, разжать тиски его челюстей. Мрачный Юрка увел пострадавшего, повесившего хвост Алдана. Козинов почти хохотал, он был страшно доволен. Оказывается, он заключил пари против Виталика и Виктора, что победит Тамерлан; они ставили на Алдана. Теперь он получал с приятелей двести долларов, да еще по их уговору проигравший в пари должен был заплатить сто долларов хозяину победителя, то есть мне. Рассчитывали-то, конечно, на Юрку.

— Плати, плати, Витек, — радостно улыбаясь, похлопывал Козинов по плечу своего товарища. — Сейчас ему плати, мне потом заплатишь.

Виктор нехотя отстегнул мне стодолларовую бумажку.

— С тебя половина, понял? — не преминул он заметить Виталику.

Женька просто был потрясен увиденным. Он стоял на коленях возле Тамерлана и чуть ли не с подобострастием оглаживал ему розовые, еще не омытые в речке бока. Тамерлан уже успокоился и не возражал, только все время пытался зализать кровоточащую, но не опасную рану на своем левом боку.

Козинов, обняв меня за плечи, отвел в сторону.

— Вот так, а ты боялся. Я ж не зря на твоего пса ставил.

Я смолчал.

— Ладно, ты не обижайся, что мы так, все же удачно. Если кто чего, говори, что знаешь Серегу Козинова. Понял? Тебя тогда никто не тронет. Понял?

Хотя я и привык рассчитывать на себя, но кивнул, чтобы не обижать Козинова и памятуя ту цель, из-за которой мне понадобилось с ним знакомиться. Знал бы он об этом… Что бы тогда было? Думаю, мне и Тамерлан не помог бы.

— Ладно, — похлопал теперь меня по плечу Козинов, — пошли еще пивка попьем.

Пивка мы, конечно, с Женькой не пили, но просидели с этой компанией до десяти вечера. Только Юрка ушел сразу вместе с Алданом. Слава Богу, опасных ран на обеих собаках не было. У Тамерлана в двух местах была попорчена шкура. Козинов купил водки, и я промыл ему раны. Не такие они уж оказались и большие, а главное неглубокие — до свадьбы заживет. Алдану досталось больше. Морду ему придется лечить основательно, наверное, Юрка повел его штопать.

В десять компания собралась по домам.

Нас Козинов любезно подбросил до Узорова. Временами он казался настолько обходительным и симпатичным парнем, что мне просто не верилось, что он мог совершить убийство или быть к нему как-то причастен. Но что я видел, то видел. Да и разве только что не провел он меня за нос в своих интересах, вопреки моему отказу, насильно стравив собак? Нет, с ним надо было разобраться.

А сто долларов я предложил Женьке, чтобы он отложил их на новый велосипед. Но Женька отказался.

— Это Тамерлаяовы деньги, — уважительно сказал он, — он их заработал. Ты лучше на него их и потрать.

Это было верно сказано. Тамерлан не только справился с Алданом, но и ценой собственной крови завоевал нам знакомство и даже покровительство Козинова. Однако пса у нас в семье и так не обижали. Так что я решил тратить эти деньги в интересах следствия.

Глава VIII О ПОЛЬЗЕ КОЛХОЗНОГО ГОРОХА

На несколько дней мы с Женькой стали частыми гостями на дальнем пляже. Чуть ли не завсегдатаями. Мы часто встречались там с Серегой Козиновым и его компанией. Развлечения у них были однообразные — пиво да купание, иногда они привозили с собой девиц и пили пиво с ними. Вот, собственно, и все, чем наши новые знакомые занимались на пляже. Мы с Женькой тоже купались и здорово загорели. Тамерлана я больше с собой не брал. От греха подальше.

За эти дни ничего нового для следствия я не узнал. Хотя разговоры в компании Козинова бывали разные. Постепенно, и даже очень скоро, ребята перестали опасаться обсуждать свои дела в присутствии меня с Женькой. Видимо, нас просто не принимали в расчет. И я услышал многое…

Действительно, все окрестные лотки и коммерческие магазины контролировала эта не броская на вид компания. Попросту ребята занимались местным рэкетом. Но далеко не Козинов был их главарем, хотя и Виталик, и Виктор, и Юрка, и все другие ребята, заходившие к Козинову на Дальний, признавали за ним право старшинства. По отдельным высказываниям самого Сереги и его окружения я понял, что все или почти все их делишки, по крайней мере уж самые серьезные, не проходят без ведения кого-то еще, самого главного человека в этой подмосковной группировке. Я дорого бы дал, чтобы узнать, кто это. Но Козинов никогда не называл его ни по имени, ни по отчеству, обычно только говорил своим подчиненным: "Не спеши, я узнаю", "Я спрошу", "Надо посоветоваться свыше".

И все ж я не терял надежды выведать или услышать то, ради чего я торчал здесь на пляже. Хотя терпение мое истощалось, и в первую очередь потому, что мне не давали покоя мысли о Светке. Я старался отогнать их, убеждая себя, что дело прежде всего. Что сначала надо разобраться с преступлениями, если уж я за них взялся. Но на самом-то деле все это был обычный самообман, который осознавался мною в глубине души и мучил тайным стыдом. Я просто все еще не мог решить, как мне снова встретиться со Светкой, чтобы загладить неприятное впечатление от нашего последнего свидания и в то же время не уронить своего достоинства еще ниже, чем это уже случилось. Так я и тянул время в компании чуждых мне людей, прикрываясь интересами следствия. В конце концов я дождался. Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе.

На пятый или шестой день нашей с Женькой пляжной жизни, где-то ближе к обеду, сидели мы всей компанией за столиком в пресловутом ресторанчике. Козиновцы, как всегда, пили пиво, а мы — пепси, хотя меня от этого неплохого, в сущности, напитка уже мучила противная оскомина. Заметив, как я морщусь, делая очередной глоток, Козинов участливо подмигнул мне и предложил:

— Может, пивка, а?

— Да не-е, — протянул Виктор, — мы уж им предлагали. Они у нас пока еще трезвенники. Этот хоть курит. — Виктор, по своему обыкновению, ткнул в мою сторону пальцем. — А Жека, тот вообще только пепси сосет. Как телок корову, — окончил он ни к селу ни к городу.

Мне действительно приходилось покуривать на пляже, чтобы как-то поддерживать наш авторитет в козиновской компании. Но от пива я воздерживался, тем более что и не тянуло. И жалкие подначки Виктора тоже не имели для меня никакого значения. Но в этот раз мне так опротивел пепси, что я вдруг сам неожиданно для себя согласился:

— Ладно, возьмите мне банку. Женька вытаращил на меня глаза, а Козинов уж и его спрашивает:

— А тебе брать?

Женька от удивления, что ли, тоже согласился. Ну а уж когда перед нами оказались две банки пива "Туборг", я, конечно, еще и закурил. Тут и начались мои новые неприятности.

Видимо, и правда, есть Бог на небе, и Он наказывает болванов. Я затянулся поглубже и выпустил вверх мощную струю дыма, словно старинный паровоз. Проследив, как струя стала облачком, собравшимся на короткое время под навесом ресторанчика и рассеившимся при первом дуновении теплого ветерка, я опустил глаза и напоролся на пристальный взгляд других глаз. Так хорошо мне знакомых и не покидавших меня все эти последние дни. Серые удивленные глаза под ровной челкой.

Хуже всего, что Светка была не одна, а с мамой и, видимо, еще и папой. Потому что ее мама шла немного впереди под руку с высоким светлорусым мужчиной, с такими же, как у Светки, серыми глазами. Однако отец Светки меня еще не знал, а мать была увлечена беседой и меня не замечала.

В душе я немного смутился, но, как говорится, черт меня дернул. Иронически улыбнувшись, я поднял банку с пивом, сделал ею Светке приветственный жест, отхлебнул и подавился. Я попытался сдержать кашель, но вышло только хуже, щеки у меня надулись, и я с неприличным звуком прыснул пиво веером на стол, Козинова и компанию.

— Ох ты елки! — вскочил из-за стола Виталий, с шумом уронив стул.

Козинов громко заржал, а мне было не до смеха, потому что та часть пива, которую я не выпрыснул через рот, пошла через нос. Я вскочил, жутко кашляя и прикрывая рукой сочащиеся из носа струи пенного напитка. Но сидящий рядом со мной Виктор так двинул мне кулаком промеж лопаток, что я тут же опять очутился на своем месте. Я вскочил еще раз, а он опять двинул, я опять сел. Все это не имело никакого смысла, ведь не куском же я подавился, а пивом, но зато вызвало бурное веселье чуть ли не всех окружающих. Ржал даже Женька — предатель. Мне пришлось нырнуть в сторону от кулака предупредительного Виктора. Не глядя больше ни на кого и закрывая рот и нос рукой, я бросился прочь из ресторана, чтобы откашляться где-нибудь в одиночестве.

Когда я вернулся, Светка с родителями сидела за соседним столиком и ела сосиску. Мама ее мне улыбнулась, приветственно и насмешливо одновременно, затем кивнула головой и поздоровалась. Мне ничего не оставалось, как поздороваться тоже. Светка на меня не смотрела, а отец был так занят своей сосиской, что ему не было до меня никакого дела. Я сел за стол и уставился на пивную банку с толстым мужиком на картинке, пить мне больше не хотелось.

Но это было еще начало. Последующие события поставили под угрозу все: и следствие, и мои и так непростые отношения со Светкой, и вообще все лето.

Пришел я в тот день, вернее уже вечер, домой, а там новость. Отец поставил у нас сотку, купил сотовый телефон. Видать, его пошатнувшиеся недавно дела снова пошли на поправку. Мама, само собой разумеется, уже сидела на телефоне.

— Да, надо, конечно, надо, — говорила она кому-то в трубку. — Здесь просто какой-то кошмар. Мой младший одичал совершенно. В первый же день его побили, а на второй пришел еще хуже. Глаз аж черный. Так заплыл, что ничего не видит. Где, что, с кем — не говорит. Раньше девяти почти не приходит. Курить начал, от него пахнет. Не знаю, что и делать…

Что ты! Какие занятия, он английский, наверное, уже и не помнит. В голове одна рыбалка да драки.

"Вот уж неправда!" — подумал я, ведь после тех двух раз я больше и не дрался, а на рыбалке уже с неделю не был, и в голове у меня совсем другое.

Но это все было бы ладно, мало ли о чем моя мама говорит по телефону, дальше — хуже. Когда вечером приехал отец и мы все трое сидели у телевизора, она вдруг и заявляет:

— А вы не хотите отсюда уехать?

Мы с отцом, как по команде, повернулись к ней.

— Куда? — спрашивает папа.

— Я звонила Бузенковым, они собираются в Анталию, приглашают с собой, путевки Леня обеспечит, недорого.

— Что я в этой Анталии не видел? Турков? — грубовато заворчал папа. — Да и у меня здесь работа… Нет, это невозможно.

— Не знаю, как ты, а я не видела моря. Все Москва да дача, Москва да дача, Москва да дача.

— У других и этого нету, — на мой взгляд, вполне резонно возразил папа.

— Есть, все есть. У кого надо — все есть. А я хочу на море. Мы сколько с тобой на море не были? Уже лет восемь.

— Ну уж восемь.

— А ты посчитай. Нет, теперь, когда у нас есть деньги, надо ехать. Как хочешь. И Саше там интересно будет, он еще ни разу за границей не был. А то что он тут видит? Рыбалка да драки. Опять же покупается в море. Надо ехать.

— Да куда я поеду? — вскочил с места папа. — Ты подумай! Куда я дела дену?

— Ничего, подождут дела. А не подождут, пусть твои подчиненные пока поработают. Две недельки. А то ты все сам да сам, тоже мне — начальник. Ничего не случится за две недели, приедешь — увидишь.

— Я не поеду! — бухнулся папа назад в кресло.

— А я поеду! Ты не едешь — мы с Сашкой вдвоем поедем! Здесь ему делать нечего! И мне тоже! — Теперь уже вскочила мама и вышла из комнаты, хлопнув дверью.

Несколько секунд мы сидели молча. Затем папа посмотрел на меня, откинулся на спинку кресла и сказал в сердцах:

— Сашок, не женись никогда. Жена — враг человека!

В тот миг я был с ним согласен. К моему ужасу, намерение мамы оказалось серьезным. Она в тот же день стала собирать вещи. Я ехать не хотел ни в какую. Но отец, немного подумав, занял половинчатую позицию. Он, мол, не поедет, не может, а вы с Сашей езжайте. Мама надулась, но позвонила Бузенковым, сказала, что едет вместе со мной, и продолжала собираться. Я не знал, что делать, но делать что-то было надо, или же все пойдет прахом.

Утром я побежал к Женьке, вернее, поехал, как всегда, на велосипеде. Он собрался было уже на пляж, но я предложил ему пока туда не спешить, объяснив всю серьезность сложившейся ситуации. Вместо пляжа мы поехали к пешеходному мосту, но наше любимое место было уже занято. Под мостом жгли костер узоровские ребята. Тогда, чтобы нам никто не мешал, мы переправились через речку, надрали в поле колхозного гороха и расположились в прибрежном ивняке, лузгая зеленые стручки.

— В таких случаях я обычно болею, — немного подумав над сложившейся ситуацией, сказал мне Женька.

— То есть как?

— Ну, если ты заболеешь, тебя ведь не повезут в эту Анатолию.

— Анталию, — поправил я.

— Ну Анталию, какая разница? Надо заболеть, и все.

— Да как заболеть-то? Я однажды в Москве пробовал. Пять раз по пять минут в мороз то на балкон, то под горячий душ бегал. Фиг-то я заболел. Даже в горле не запершило.

— А по-настоящему и не нужно. Я всегда просто притворяюсь, В прошлом году, когда в школу неохота было ходить, я так болел три раза.

— А что для этого надо?

— Градусник и все. Я начинаю специально кашлять. — Женька показал как, выходило действительно вполне натурально. — Горло у меня и так всегда красное, врачи говорят, тонзиллит какой-то. А когда мать заставляет меня мерить температуру, я ее натрясаю.

— То есть как? — опять изумился я.

— Трясу градусник в другую сторону. Не стряхиваю его, а наоборот. Или можно приложить ненадолго к печке, лампе, батарее, или в чай сунуть. Но главное — не переборщить, а то набежит сорок. Так что натрясать лучше.

— Какая сейчас простуда? Жарища стоит, сил нет. И горло у меня в порядке, — сокрушался я.

— Мишка говорил, можно покурить сигарет, набитых ногтями, — предложил мне другой вариант Женька, — вроде бы тогда болит голова и рвота. Но сам я не пробовал. Может, и брехня.

— Ну уж на фиг, травиться я не буду. Тем более что "может, и брехня". Надо что-то другое.

Но другого способа не знали и не придумали ни я, ни Женька.

— Ну что, — доев горох, спросил Женька, — поехали напоследок на пляж съездим?

Я молча сел на велосипед, но сдаваться пока не собирался. И, как оказалось, не зря.

Вскоре мы были уже на полпути на Дальний. Вдруг Женька возле лесочка остановился и осторожно слез с велосипеда, затем, не говоря ни слова, бросился в чащу. Я удивился и хотел отправиться за ним.

— Не ходи сюда! — донесся из кустов Женькин голос. Я понял почему. Смеясь, я пошел назад к велосипеду, но только я закинул на седло ногу, как понял, что пойти мне в лес все-таки придется…

Короче, на пляж мы в этот день так и не попали, не смогли доехать. Да и домой-то еле вернулись. Останавливались раз пять, не меньше. Женька ругался, говорил, что это от гороха. Опрыскали они его чем-то, что ли? Только мне это сослужило прекрасную службу. Не знаю уж, отравился я или заразился, но четыре дня я не мог выйти из дома. Была и температура. Вызывали врача. Отец подумывал везти меня в Москву в больницу. Однако я сам оклемался. Но мама посадила меня на жестокую диету.

Пока я болел, Бузенковы, слава Богу, уехали в Анталию, папа с мамой помирились и вместе скакали вокруг моей постели. А когда я поправился, наша бедная мама уже и не думала везти "ослабленного ребенка" вообще куда-либо. Я же старательно изображал, что мне еще плохо, и передвигался по дому, шаркая ногами.

Все окончилось благополучно. Анталия нас миновала.

Глава IX МЕНЯ НАНИМАЮТ ШПИОНИТЬ

Наконец-то я вышел из дома. Было не раннее утро. Солнце уже поднялось высоко, и золото креста узоровской церкви сияло так, что его границы дрожали и расплывались на фоне ярко-голубого неба.

Рыба в это время клюет довольно плохо. Проснувшиеся с первыми лучами обитатели речных глубин уже успевают набить себе брюхо и неохотно берут наживку. В прозрачной, пронизанной солнцем воде легко можно высмотреть стайки голавликов, можно закинуть удочку так, что наживка будет задевать носы отдельных рыбок, но хоть бы одна из них обратила внимание на готовое блюдо. В это время поймать можно только на муху, пуская ее по самой поверхности воды. И все же я отправился не на пляж, не к Женьке, тоже уже поправлявшемуся после нашей гороховой прогулки, а на насиженные рыболовные места между Узоровым и Митяевым. Тамерлан и удочка были со мною.

Когда я болел, мне некогда было думать, уж больно все было невмоготу. Лишь в последний день болезни я смотрел видюшник и опять читал детективы. Сколько я их ни читаю — всегда интересно, и это, конечно, только мое мнение, мне кажется, что никто так и не превзошел Конан Дойля с его Шерлоком Холмсом и Эдгара По с Дюпеном. Вот и в тот раз я перечитывал в очередной раз свой любимый рассказ "Знак четырех". Читая, я все больше убеждался, что сам я на Шерлока Холмса похож мало и еще меньше на Дюпена, у них обоих на первом месте всегда стоял строгий логический анализ, а я занимаюсь обычной слежкой, как сименоновский Мегрэ. Поэтому я, собственно, и решил отправиться в одиночестве на речку, попробовать там пораскинуть мозгами.

Но ведь пошел-то я не на самое рыбное место и даже не в самое уединенное. Несмотря на всю свою действительную слабость, я потащился через поля к Митяеву. Туда, где я столкнулся со следами преступления, а самое главное — встретился со Светкой. Я мог обманывать себя как угодно, но надежда на новую встречу с ней была для меня главной приманкой, на которую я, в отличие от голавлей, был готов клюнуть в любую погоду.

Тащился я долго и только тут и почувствовал, насколько я ослаб за время болезни. А ведь надо было еще и возвращаться… Удочку я закинул как раз на том месте, где нас побили митяевские ребята. Но на сей раз берег реки был пустынным. Рыбу никто не ловил, а для купания были места и получше.

Конечно же, не клевало, я попробовал думать о деле, но голова моя была тупой и тяжелой, ни единой стоящей мысли. Что-то не вязалось в этом детективе, в котором я сам отвел себе роль сыщика. Сосредоточившись, я попробовал все собрать в единую схему.

Предположим, и это весьма вероятно, что Козинов убил бизнесмена. Странно только, что он сам это сделал, ведь у него немало подчиненных. Однако убийство — дело не простое, могло быть и так, что другим Козинов или его таинственный шеф просто не доверили такое. Но тут же опять неувязка. Козинов — парень неглупый, а появился на следующий день после убийства на месте преступления и шарил средь бела дня в кустах. Если он забрал орудие преступления, то просто удивительно, что он его там оставил. Чего уж проще было бросить это орудие в реку. Может быть, он прятался в кустах, подстерегая жертву, и оставил там какую-то улику? Скажем, обронил какую-нибудь вещь, которая могла его выдать. Это возможно. Тогда он действительно мог вернуться, чтобы эту улику устранить. Скорее всего так и было. Но теперь я уже никогда не узнаю, чтб он там обронил. Улик по-прежнему не хватало. И тут я вспомнил, что для расследования преступления кроме улик крайне важны мотивы. Зачем Ко-зинову надо было убивать бизнесмена из Митяева? Какие причины могли заставить его решиться на подобный шаг? Вот что мне надо было узнать в первую очередь. И еще я понял, что, если буду по-прежнему бессмысленно ошиваться на пляже в компании Козинова, делу это не поможет. Надо было "закинуть удочку с наживкой", повернуть разговор как-нибудь так, чтобы Козинов сам заговорил об убийстве или об убитом. Я кое-что придумал тогда и решил действовать незамедлительно, уже завтра отправиться на пляж и "удить рыбу там".

Так я рассуждал, сидя на берегу речушки, текущей под митяевскими заборами. И время текло вместе с ней, но Светка не появлялась. Зато появился тот, кого я хотел бы в тот момент менее всего видеть. Когда я уже сматывал удочку, со стороны митяевской улицы, по той самой тропинке, на которой меня поцеловала Светка, стал спускаться к реке Лыка. Как назло, он заметил меня и приветливо замахал мне рукой. Это меня еще больше разозлило. Будто не было между нами никогда вражды, будто после того, как он набил мне морду, мы должны стать добрыми друзьями! Однако Лыка бодро направился ко мне.

— Рыбаки ловили рыбу, а поймали рака, — весело начал он, а я грубо досказал не очень-то приличное окончание этой народной прибаутки. — Классику знаешь, — похвалил Лыка. — Клюет?

— Не видишь, удочки сматываю, — все тем же тоном ответил я.

— Где пропадал? Что-то ни тебя, ни Женьки не видно.

— Болел, и Женька болел, мы с ним вместе отравились.

— Чем это?

— Кажись, горохом. А что? Лыка засмеялся.

— Да так, ничего. О тебе тут люди беспокоятся.

— Это еще кто?

— А ты не знаешь?

— Не знаю.

— Ну и дурак.

— Пошел ты…

— Пошли вместе, ведь все равно не клюет. Я тебе покажу того, кому не безразлично твое здоровье.

— На фиг надо.

— Как хочешь. — Лыка пожал плечами и сменил тему: — Говорят, твой буль Юркиного Алдана задрал?

— Ну, не задрал, а трепку ему устроил и придавил малость.

— Молодец, а то от этого пса никому житья не было.

— Пес не виноват, — вступился я за Алдана. — Если у него хозяин козел, что поделаешь!..

— Это точно, — согласился Лыка.

Я окончил сматывать удочку и положил ее на плечо, собираясь двинуться в обратный путь.

— Ты что, пешком топать собрался? — удивился Лыка, заметив, что я разворачиваюсь в сторону Узорова. — Пошли лучше на автобус, мне тоже домой надо. По дороге расскажешь, как твой пес Алдана драл.

Я подумал и согласился, тащиться пешком назад по жаре мне после болезни не хотелось.

И вот я снова оказался на улице Митяева, на сей раз в компании с Лыкой. Он с интересом слушал мой рассказ о собачьем сражении, а когда я окончил, сказал:

— Да-а, молодец песик. Только я не пойму, на фиг ты связался с этими чуваками из "Лесного городка".

Я пожал плечами и промолчал, не рассказывать же мне Лыке, зачем я связался с козиновской компанией.

За такой беседой мы дошли до знакомого мне коттеджа за зеленым забором. Двор был пуст, голосов не было слышно. Лыка остановился.

— Знаешь, кто здесь живет? — неожиданно спросил он.

Я кивнул.

— Ну вот она о тебе и беспокоится, а ты лопух.

Я промолчал и пошел дальше. Лыка тоже. Мне очень хотелось дать ему в рожу. А куда он лезет? Но я понимал, что это вряд ли разумно. Уж больно я ослаб. Однако, если бы он продолжил свои нотации, я бы наверняка не сдержался. К счастью, новое обстоятельство отвлекло и мое, и его внимание от болезненного вопроса.

Пройдя Светкин коттедж, мы дошли до двух строящихся новых. И от ворот одного из

участков, на которых развернулась стройка, к нам направился невысокий рябой человечек с кудрявыми волосами. Он подошел ко мне, с интересом разглядывая Тамерлана.

— Молодой? — спросил человечек, видимо, наемный строитель, что следовало прежде всего из его внешнего вида. Он был одет в замусоленную, выгоревшую рубаху неопределенного цвета и какие-то брезентовые штаны.

— Молодой, — согласился я.

— Молодой, да бойкий, — вмешался Лыка, — неделю назад здоровенную овчарку отделал.

Строитель с интересом глянул Лыке в лицо, как бы проверяя — врет тот или нет.

— Правда, правда, — подтвердил я.

— Твоя собака? — непосредственно ко мне обратился наш новый собеседник.

— Моя.

— Я тебя тут давно с ним вижу. Это ты труп нашел?

Я сначала кивнул, но поправился:

— Вообще-то не я, а он. — Я указал пальцем на Тамерлана.

Строитель улыбнулся и присел возле бультерьера на корточки. Тами глухо заворчал, шерсть у него на загривке стала дыбом.

— Вы поосторожнее, — посоветовал я еще больше улыбающемуся мужику.

— Может, продашь? — вдруг спросил он, посмотрев на меня снизу вверх, не вставая с корточек. Я даже опешил от неожиданности.

— Не-е, не продается, — решительно ответил я, когда до меня дошел смысл вопроса.

— Двести долларов, — сказал строитель. Я отрицательно покрутил головой.

— Триста.

— Да нет.

— Четыреста.

— Да сколько угодно! — возмутился я. — Не продается, и все!

— Богатый, что ли?

— Да, не бедный. И не в этом дело. Не продается, и все!

— Ну ладно, как хочешь. — Строитель поднялся с корточек. — Я ведь только спросил. Твоя собака, хочешь — продавай, хочешь — не продавай. Только зря. Он таких денег не стоит. А мне нужна такая собачка, я б ее к себе во Львов увез. А ты себе новую купишь, — еще раз закинул он удочку.

— Сказал нет, значит, нет!

— Ну ладно…

Рабочий махнул рукой и лениво поплелся к воротам своей стройки.

— Правильно, не фиг ему тут цыганить, — похвалил меня Лыка, — продашь, а он твоего бультерьера на боях затравит.

— Да я вообще не собираюсь его никому продавать, — все еще возмущенно заметил я.

— Правильно, — еще раз повторил Лыка, и мы продолжили свой путь к автобусной остановке.

Больше Лыка о Светке не заговаривал. А я терялся в догадках: в каких же они все-таки отношениях и какого черта он меня водил к ее дому?

…На следующий день я приступил к осуществлению своего нового плана действий в отношении Козинова и компании. Женька на пляж со мной не поехал, еще не до конца ок-лемался после отравления, так что я был один. Опять мы сидели за круглым белым столиком и пили кто пиво, кто пепси-колу, я принадлежал к последним.

— Вчера был в Митяеве, — как бы невзначай, во время очередного затишья разговоров, обронил я. — Про убийство там все уж забыли. А мне этот покойник порой по ночам снится.

— А ты его видел? — с неподдельным интересом быстро глянув на меня, спросил Ко-зинов.

— Я не то что видел, я его и нашел. Виктор свистнул от удивления.

— А милицию ты вызвал? — опять спросил Козинов.

— Я.

— И как, что они говорили?

— Кто?

— Менты.

— Да говорили, что он тут что-то натворил и его местные убили. Только я сомневаюсь. Еще говорили, нашли что-то, какую-то улику на месте преступления у кустов.

— Так прям при тебе и говорили? — Козинов засомневался.

— Ну так или не так, а примерно. И я просто случайно это слышал, они ведь меня задерживали для дачи показаний, я с ними два часа проваландался.

— Этого гада кто угодно мог шлепнуть, местный не местный, какая разница. Он многим не нравился и мне тоже, — заметил Козинов.

"Однако, — подумал тогда я, — уж больно ты откровенен". А вслух я спросил:

— Чем же он так всем насолил?

— Денег у него много было, — после некоторой паузы ответил Серега. — Он их в долг давал под огромный процент. Многие ему должны были. И в Митяеве, и в Узорове, Сема ваш узоровский, афганец, ходил у него в должниках. И в Москве, и в Одинцове у него должники были. Небось и погорел на этом.

— А сам он никому должен не был? — продолжил я свою игру.

— Это уж я не знаю. Все может быть. Мне нет.

— А ты ему?

Козинов внимательно посмотрел мне в глаза.

— Я никому никогда ничего не должен, понял? — с тоном угрозы в голосе медленно и отчетливо произнес он.

— Понял, — поспешил сказать я.

— Очень хорошо, что понял. Я сидел молчал.

— Тебе-то что в Митяеве надо было? — примирительно спросил Козинов.

— Рыбу я там ловлю. Не в Митяеве, конечно, а на речке. А через Митяево к автобусу хожу. В начале лета меня там побили.

— Там и убить могут, — усмехаясь, вмешался Виктор.

Козинов только криво улыбнулся.

— Кто бил-то?

— Местные, конечно. Моего возраста, их просто много было.

— Ты их укажи мне.

— Не надо, Серег, спасибо, — не люблю я, когда кто-то пытается решить за меня мои проблемы. Я сам разберусь.

— Ну смотри, если что, только скажи им про Козинова, понял?

— Понял, спасибо, — еще раз поблагодарил я.

— Кстати, о Митяеве, — опять вмешался Виктор. — Серег, дело там есть. — Виктор наклонился к столу, оперевшись на него локтями, это значило, что он собирается говорить серьезно.

— Какое?

— Петрович жалуется. Говорит, конкурент у него объявился. Обещает втрое проплатить, если поможем.

— Кто таков?

— Петрович? — удивленно округлил глаза Виктор.

— Во дятел! — сокрушенно вздохнул Козинов. — Конкурент кто, я спрашиваю?

— А-а. Да козел один митяевский из новостроенных. У него контора в несколько шабашек. Нам не платит. У Петровича половину заказов срезал, вот он и жалуется.

— А разговор с ним был?

— С Петровичем?

— Тьфу! — плюнул Козинов. — Ты чего, совсем отупел с жары, что ли!

— Да нет, Серег, вчера у Андрюхи сидели.

— А-а, тогда понятно… — Козинов заулыбался, понимающе кивая головой. — А поутру ты в Митяево поехал водку в речке искать.

Виктор засмеялся. Козинов тоже. Трудно было понять, что их так веселило, видимо, какие-то прежние делишки вспоминались. Затем Серега вновь взял серьезный тон:

— Ну, так разговор был?

— С этим-то, митяевским? Был. Виталик к нему ездил.

— И что?

— Ну и послал он нас, правда, вежливо. Сначала вроде мялся, мол, подумаю, договоримся. Потом тянул, а затем уж и отказался.

— Ясно. — Козинов понимающе кивнул головой и сделал озабоченно сострадательную мину. — Придется помочь Петровичу, а?

— Я тоже так думаю, — довольный итогом, улыбнулся Виктор.

Это был уже не первый деловой разговор, который, не стесняясь меня, вел Козинов со своей командой. Но те разговоры были мирными: кто проплатил, кто задолжал, когда отдаст и тому подобное. А тут в воздухе запахло войной. Я как-то сразу это понял. Но больше Козинов не возвращался к этому делу до самого вечера. А я все не уходил с пляжа, надеясь услышать что-нибудь еще. Правда, пару раз я ходил купаться, уж очень было жарко. В конце концов я все-таки дождался.

— Сань, — окликнул меня Козинов, когда я уже направлялся к велосипеду. Он встал из-за столика и шел за мной. — Сань, погоди.

Я остановился, он подошел ко мне и положил мне руку на плечи.

— Ты в Митяеве часто рыбу удишь?

— Иногда, а что?

— Может, половишь там завтра-послезавтра? Заодно сходишь к магазину, пепси себе купишь, сигареток.

Тут я заметил, что Козинов свободной рукой сует мне бумажку в сто тысяч. "Серег, не надо, у меня есть деньги", — хотел было сказать я, но подумал, что это будет не в интересах следствия, ведь Козинов явно меня для чего-то покупал. Поэтому я взял бумажку и сунул в карман. Довольный Козинов продолжил:

— Сань, ты рыбку-то лови, но и по улицам пошляйся. Особенно по Новодачной. Она как раз от самой речки идет. На ней дом того мужика стоит, Коломейцева, ну, которого убили, а ты нашел.

В груди у меня похолодело: неужели я добрался до сути. Но надо было быть настороже.

— Ну так вот, — продолжал Козинов, прогуливаясь со мной взад-вперед под дубом, раскинувшим свои ветви неподалеку от пляжного ресторанчика, — на этой же улочке, только в дальнем ее конце, две дачи рядом строятся. Ты побывай возле них утром, днем и вечером. Посмотри, когда рабочие строить начинают, когда и как обедают и когда работу кончают. Потом мне все расскажешь, понял? Я буду тебе очень благодарен.

— А на фига это? — помолчав, спросил я.

— Видишь ли, там работают ребята с Западной Украины, они очень быстро и хорошо дома строят. Хотелось бы перенять их опыт, распорядок дня и так далее в целях повышения собственной квалификации.

Я понял, что Козинов специально несет эту ахинею, попросту издевается, да он и не скрывал этого, а усмехался, отпустив мои плечи и заглядывая в глаза. Он просто не хотел говорить об истинных причинах, заставивших его обратиться ко мне с подобной просьбой. Впрочем, я и сам догадывался, зачем ему это нужно. Такого молчаливого понимания с моей стороны Козинов и добивался.

— Ладно, понял, — сказал я.

— Вот и хорошо. — Козинов хлопнул меня ладонью по плечу. — Ну, бывай, жду от тебя вестей. — Он повернулся и пошел назад к ресторанчику, а я сел на велосипед и поехал в Узорово.

Глава X ЕСЛИ БОЛЬ ТВОЯ СТИХАЕТ…

На следующий день, как я и обещал, мы с Тамерланом отправились в Митяево. Опять было жарко. На сей раз я поехал на автобусе, для порядка надев Тамерлану намордник. Вскоре я был уже на нужной мне улице. Нашел и строящиеся дачи, о которых говорил Козинов. Это были те самые коттеджи, возле которых я два дня назад разговаривал со строителем по поводу продажи бультерьера. Приехал я очень рано, на первом автобусе, и работа еще не началась. Да и вообще большинство митяевцев досматривали утренние сны, лишь некоторые бабки выползли в свои огороды копаться на грядках с укропом или огурцами. Я засек время по своим наручным часам и отправился к речке закидывать удочки. У Светки во дворе тоже все было тихо и пустынно.

Закинув удочки и посидев для приличия минут десять, кстати, небезрезультатно — сразу попался шальной окунек, я побежал назад к строящимся дачам выяснить обстановку. С тех пор как я тут был, прошло всего тридцать семь минут, но рабочие уже расхаживали по двору, гремели ведрами и глухо хрипели со сна прокуренными голосами. Значит, работу они начинают что-то около семи. Сделав это наблюдение, я вновь вернулся на речку. Тамерлан угрюмо, но верно таскался за мной по пыльной улице Митяева.

Клев поначалу был приличный, и ловля на некоторое время захватила меня. Немного меняя места забросов, я выудил еще трех окуньков и двух неплохих подлещиков, но потом как отрезало. Поклевки полностью прекратились, даже мелочь не трепала наживку. Однако я собрался просидеть тут весь день, чтобы выполнить козиновское поручение, так что делать было нечего, и я просто мочил удочки в воде, отдыхая рядом на травке. Так я провалялся до обеда, поймав еще лишь уклейку на кузнечика у самой поверхности воды. С двенадцати я периодически бегал с Тамерланом на Новодачную, чтобы не пропустить начало обеденного перерыва у рабочих. Светки при этом я так и не видел, хотя пробегал мимо ее забора уже неоднократно. Строители прекратили работу лишь в половине второго. Я тоже подумал, что неплохо бы и нам с Тамерланом чего-нибудь перекусить. Поэтому мы направили свои стопы к сельскому магазину.

У магазина мы оказались как раз к концу обеденного перерыва, когда покупатели вновь собираются у его дверей. Никого из знакомых я не встретил, купил себе какую-то булку, молока и свежемороженого минтая для Тами. Но на обратном пути мне, можно сказать, повезло…

Как всегда рассеянно помахивая тряпичной сумочкой, по митяевской асфальтированной улочке-горке прямо мне навстречу поднималась Светка.

— Привет! — крикнул я ей, когда мы поравнялись.

Она молча кивнула мне и с достоинством прошествовала дальше. "Ни фига себе беспокоится! — подумал тогда я, вспоминая позавчерашний разговор с Лыкой. — Да Лыка что-то напутал! Только головкой кивнула и дальше попилила — хорошенькое беспокойство!" В общем, я опять разозлился. И решил подкараулить Светку на обратном пути во что бы то ни стало. В конце концов, пусть все прояснится, сколько можно мучиться?!

Я занял выжидательную позицию сразу после поворота на Новодачную. Но ожидание затянулось. Я знал, что очередь в магазине небольшая, и был уверен, что Светка просто специально надо мной издевается, что бесило меня до невозможности. Тамерлан уже заскучал, сидя на поводке у моих ног, и начал тихо поскуливать, периодически поднимаясь на задние лапы и с силой толкая меня передними. Я только отмахивался. И вот Светка появилась. На сей раз она даже заговорила первой.

— Что это ты тут притулился? — спросила она опять с насмешкой.

— Да вот тебя жду, — честно признался я.

— А-а-а… А что ж твои новые пляжные друзья? Что ж ты не с ними?

— Не каждый же день на пляже жариться.

— Ну да, с пивком в теньке ресторанчика.

— А тебе-то что? Что уж тут такого? — вспыхнул я, вспомнив свой конфуз, на который так язвительно намекнула Светка.

— Да нет, ничего, — тихо ответила она. И тоже не справилась с собой, я услышал в голосе нотки обиды. Мне даже стало немного стыдно и жалко Светку.

Тут Тамерлан, сперва приветственно попрыгав вокруг Светки, теперь начал невыносимо скулить.

— Да спусти ты его с поводка, что он мается, все равно на улице никого нет, — посоветовала Светка.

Я снял строгий ошейник с могучей шеи Тамерлана, и мы медленно двинулись по улице в сторону Светкиного дома.

Ко всему прочему я сдуру начал оправдываться. Объяснять, что вообще-то не пью и не курю и с плохими мальчиками не вожусь. Это какое-то проклятие: стоит мне встретиться со Светкой, как я начинаю вести себя словно настоящий придурок. Или мне это только кажется? Про Лыкина же я все спросить не решался.

Так мы дошли до Светкиного дома; Тамерлан, самостоятельно бегавший по улице, отстал, остался за поворотом и глухо лаял на кого-то.

— Иди, — сказала Светка, — твой друг на кого-то надрывается.

— Да ерунда, побрешет и перестанет, сам он ни на кого не нападает, люди его боятся, а с собаками легко разберется.

Светка молчала.

— Ну не сердись, — вдруг опять неожиданно для себя сказал я, — я болел, не мог и вообще… Знаешь, как мне было плохо… — У меня перехватило дыхание. С усилием проглотив комок в горле, я добавил: — Не от болезни, от тебя. То есть от того, что случилось.

Светка некоторое время все так же молчала, только внимательно смотрела на меня. А вообще-то она была довольна, потому что на щеках у нее появился легкий румянец. Потом толкнула калитку.

— Ладно, — сказала Светка, — сердиться на тебя я не буду. Можешь приходить в гости, только не сегодня, мы вечером на два дня в Москву уезжаем.

Она сделала мне ручкой и пошла к дому, это был, конечно, не поцелуй, но уже что-то. Я еще раз перевел дыхание, и вдруг до меня дошло, что Тамерлана я уже давно не слышу и не вижу. Пару раз я его кликнул, но пес не появился. Еще не особенно беспокоясь, я повернул назад и пошел за поворот искать собаку. "Небось с сучкой связался, ухаживает", — думалось мне.

За поворотом Тамерлана не оказалось. Я остановился в нерешительности. Улица была пуста, лишь по противоположной стороне ковыляла старушка с совсем маленькой девочкой за ручку. Я окликнул ее:

— Здравствуйте, вы тут белой собаки не видали?

Девочка обернулась, но старушка, видно, не расслышала и продолжала двигаться дальше, таща девочку за собой. Та запнулась, и у нее с ножки соскочила сандалия, но бабка упрямо двигалась вперед, и ее маленькая спутница только проводила свою потерю печальным взглядом. Я перебежал улицу и, подобрав обувку, догнал эту пару.

— Это ваша, — сказал я бабке, протягивая сандалету.

— Ой, спасибо. Как же ты так, Леночка? — обратилась она, видимо, к внучке. — О-ох, горе с тобой.

— Вы собаки тут не видели, белой? — повторил я свой вопрос.

— Собаки? Не-ет, милый, не видала. Много их тут бегает, но белой что-то не видала. Да мне и ни к чему. У нас вот Полкан свой… — начала было бабка, довольная тем, что можно будет потрепаться. Но я уже крикнул: "Спасибо!" — и бросился бегом вдоль по улице.

Напрасно я звал Тамерлана, все громче и громче повышая голос. Нигде не было моего любимца. Как я себя проклинал! Еще этого мне не хватало! Тамерлашку, несмотря на его сложный характер, в нашей семье любили все, а мне он был вместо младшего брата. И вот он потерялся…

Я бегал по улицам Митяева до магазина и обратно, спрашивал редких прохожих, бегал и звал его по берегу реки — все напрасно. На речке я даже заплакал, пока никто не видел, но, понимая, что слезами делу не поможешь, снова пустился на поиски.

Я вновь выбежал на Новодачную улицу, навстречу быстрым шагом шла Светка, вид у нее был обеспокоенный.

— Что случилось? — спросила она.

— Тамерлан пропал, — с трудом сдерживая отчаяние, ответил я.

— Тогда? — только спросила она. Я кивнул.

— Его украли, — категорично заявила Светка. — Это он лаял, тебя звал.

Я молчал. Что я мог сказать? Увы, могло быть и так. Хотя я с трудом представлял, как можно украсть моего бультерьера, да еще когда он без поводка и ошейника. Вся эта амуниция осталась у меня в руке. А Тамерлан чужих близко не подпускал, нос сморщит, зубки покажет, зарычит, шерсть на загривке дыбом. Только протяни руку, сразу получишь. Кто уж тут отважится? Я больше склонялся к тому, что он нашел себе подружку и убежал с ней гулять. Но вдруг в голове мелькнула догадка: "А этот рабочий! Этот рябой сморчок, который хотел у меня два дня назад купить Тамерлана?!"

От волнения я выпрямился и засунул руки в карманы брюк.

— Я знаю, кто это мог сделать.

— Кто?

— Я пошел.

— Я с тобой, — тут же сказала Светка, и я был ей очень благодарен.

Вскоре мы подошли к строящимся дачам. Светка удивленно заглядывала мне в лицо, но вопросов не задавала. Я решительно вошел через раскрытые ворота свежеструганого забора, той самой дачи, за которой я сегодня следил и на которой работал мой былой собеседник. Через некоторое время мужики, работавшие на постройке, обратили на меня внимание.

— Чего надо, ребятки? — обратился к нам рабочий, проходивший мимо с топором в руке. Другие продолжали работу, изредка бросая на нас косые взгляды.

— К вам собаку не заводили? — спросил я. — Такую белую, без поводка.

— Какую собаку? — удивленно уставился на меня рабочий.

— Шо они хочут? — крикнул другой рабочий с дощатых лесов вокруг недостроенного дома.

— Собаку ищут, говорят, к нам заводили, — ответил наш предыдущий собеседник.

— Яку собаку? — удивился и тот с лесов. — Белую, — крикнул я. — Бультерьер.

— Шо? Якой терьер?

— Бультерьер. Невысокий такой, но очень коренастый, крепкий.

— Не, хлопец, — отвечал мужик с высоты недостроенного дома. — У нас е свой Шарик, овчарка. Он по ночам охраняет, пока мы отдыхаем. А белых у нас нету, не бачив.

— Когда хоть было? Давно ищете? — присоединился еще один парень, тоже стоящий на строительных лесах.

— Ну, минут сорок назад! — крикнул я.

— Не, никакой собаки не было.

— А где у вас такой невысокий, — не отставал я, — еще лицо у него рябое?

— Шо у его? — спросил на лесах один рабочий другого.

— Рожа, говорит, в оспинах, — пояснил тот.

— Петро, что ли? — догадался спрашивающий. — Петро! Петро! — закричал он в другую сторону. — Тут до тебя хлопец!

Через некоторое время из-за дома появился Петро, тот самый рябой мужик, который торговал у меня Тамерлана.

— Шо надо? — нелюбезно начал он.

— Вы мою собаку на улице не подбирали? — спросил я.

— Не, никаких собак я не видел, — отвечал Петро, отводя глаза в сторону.

— Вы же у меня его позавчера еще купить хотели, — разгорячился я, — вы должны были его видеть, полчаса назад, ну, минут сорок.

— Купить хотел, да, — Петро бросил на меня короткий косой взгляд. — А видеть — с тех пор не видел, ни полчаса назад, ни час, ни два. Я с другой стороны дома работал.

Петро повернулся и молча пошел за дом, показывая всем видом, что разговор окончен. Я не знал, что и делать.

— Если Тамерлана украли, — вполголоса сказал я Светке, — то это он, я знаю. Он мне за него четыреста долларов предлагал.

У Светки округлились глаза.

— Не волнуйся, — она взяла меня за руку, — если кто из этих рабочих украл твоего Тамерлана, мы все узнаем. Этот дом мой отец строит, понял?

"Ох ты! — охнул я про себя. — Так вот кто мешает Петровичу, вот с кем решил разбираться Козинов, вот, значит, за кем я слежу!"

— Пойдем, — потянула меня за руку Светка, — пойдем к нам, скоро отец приедет, там и поговорим.

Меня опять хорошо приняли в доме у Светки. Ее мама усадила нас обедать, хотя я уже перекусил, да и не до еды мне было. Обе меня утешали, говорили, что Тамерлан найдется, что сейчас приедет их глава семейства, и все прояснится, а если пса у строителей не окажется, надо развесить объявления и пообещать нашедшему награду.

Все это я понимал и так. Но все равно был им благодарен за участие. Мне оно было необходимо. А насчет объявления я ничего не сказал, но, честно говоря, очень сомневался, что от этого будет прок. В Москве — да, в Москве — другое дело. Там по объявлению действительно можно найти свою собаку. Пару лет назад, когда у меня еще не было Тамерлана, я подобрал в троллейбусе забежавшего туда ирландского терьера. Пес, видимо, только что потерялся, еще не успев особенно вымазаться, несмотря на осеннюю распутицу. Он очень волновался. Я с трудом приволок собаку домой на ремне от собственных штанов, а рано утром развесил объявления. К вечеру мы уже получили три звонка одинакового содержания. Оказалось, на тех же столбах, где я развесил объявление о том, что Найден молодой ирландский терьер в черном кожаном ошейнике с металлическими ромбиками, рядышком висели объявления, где сообщалось о пропаже ирландского терьера с теми же приметами. В общем, Арчи — так, как оказалось, звали этого пса — и его хозяин быстро нашли друг друга. Но здесь в Митяеве я не очень-то рассчитывал, что люди будут часто подходить к столбам и заборам, чтобы прочесть объявления. Впрочем, развесить их все равно следовало.

Вскоре приехал и Светкин папаша. Я его уже видел на пляже. Как только ему изложили суть дела, он тут же собрался, даже не отобедав, и отправился к строителям, велев нам оставаться дома. Через час он вернулся. К моему глубокому сожалению, один. Он расспросил еще раз строителей и лично проверил все постройки на территории той дачи.

Тами нигде не было. Я настолько расстроился, что забыл предупредить Андрея Владимировича, так звали Светкиного отца, о готовящихся против него происках.

Очень грустным и печальным возвращался я в Узорово. Светка меня провожала до поворота. С ней у нас все стало как прежде, и она опять меня поцеловала на прощание и еще сказала:

— Приходи завтра и когда хочешь, про Москву я соврала, никуда мы пока не едем, просто я на тебя еще сердилась.

— А теперь? — спросил я.

— А теперь на тебя нельзя сердиться, тебе и так плохо.

Действительно, все было бы здорово, если бы не пропажа любимого пса. Я помирился со Светкой, но какой ценой! Всю дорогу до Узорова у меня в голове вертелись слова из любимой моим отцом песенки: "И если боль твоя стихает, значит, будет новая беда…" — кажется, ее когда-то исполняла группа "Воскресение".

Дома известие о пропаже пса было встречено гробовым молчанием. Все его страшно любили за смешной, хотя и сварливый, норов, за ревнивость и мелкий подхалимаж, за остроумие, наивную хитрость и бесстрашие. Даже кот, похоже, загрустил.

Я ушел в свою комнату и там думал о Тамке. Я вспоминал, какой это был смешной щенок. Среди своих четырех братьев он первым начал лаять, а ведь вообще-то бультерьеры молчуны, они и в бой-то кидаются только с рыком. Мы сначала хотели взять щенка тигрового окраса, но этот белый покорил нас своими умными глазками и тем, что бесстрашно пошел к отцу на руки, а потом так нежно прижался к нему, что уж больше никого, кроме него, взять было просто невозможно. Потом его воспитывал Тимофей, и Тамка ходил с исполосованной физиономией. С возрастом он научился отгонять Тимофея от плошки, и теперь кот ест отдельно, но во всех остальных случаях Тимофей остался за старшего. Он может сесть посреди коридора и нагло умываться, мешая булю пройти, а несчастный пес будет только стоять в нерешительности и жалобно скулить. Теперь уж этого не увидишь…

А сколько мы с этим псом намучились! Он долго пытался занять достойное место в семье, хотел быть самым главным и самым любимым, а добивался своего, как и полагается булю, зубами. Причем и любить-то его все должны были так, как он этого хочет. Если пес ласкался, нельзя его было оттолкнуть — обижался и мог даже тяпнуть. Зато когда Тами хотел спать, то его не то что запрещалось погладить, мимо нельзя было пройти без того, чтобы он не обругал тебя сварливым ворчанием. Некоторое время все ходили покусанные, не одну палку пришлось обломать об его мускулистую спину. И все равно любили его все…

Перед сном отец зашел ко мне и долго расспрашивал, как пропал Тами и как я его искал. С расстройства я не утаил ничего, вкратце рассказав даже о Светке. Отец, выслушав, ласково похлопал меня по колену, мы сидели рядом на моей кровати, затем поднялся и молча вышел из комнаты. Я знал, что он так дело не оставит, он будет искать Тами, но и я не хотел сидеть сложа руки.

Глава XI РЫБАКИ ЛОВИЛИ РЫБУ, А ПОЙМАЛИ РАКА…

Утром я первым делом отправился в Митяево опять самым ранним автобусом и развесил, где только мог, еще с вечера заготовленные объявления. Затем побродил вокруг села и по его улочкам, всячески кликая пса, и, лишь не добившись никакого результата, на том же автобусе поехал домой. Надо было спешить встретиться с Козиновым и передать ему нужные сведения. В принципе, за вчерашний день я так или иначе узнал все, о чем он просил. И когда рабочие день начинают, и когда заканчивают, и когда обедают, и как строящиеся дачи охраняются по ночам. Забыл я только сделать главное — предупредить об опасности Светкиного отца.

На пляж я добрался на велосипеде к одиннадцати. Компания Козинова уже была в сборе. За столиком сидели все знакомые мне лица и еще один уже немолодой мужик.

— О, вот и Саня, легок на помине! — приветствовал меня Козинов. Все взгляды обратились к моей персоне. — Ну как, — продолжал Козинов, когда я взял стул и присел рядом с ними, — что скажешь?

— Я все выяснил, как ты просил.

— И что?

Дальше я в подробностях описал распорядок рабочего дня строителей. Козинов помолчал, значительно переглядываясь с окружающими, потом откинулся на спинку стула.

— Спасибо, Саня, ты молодец…Надо только аккуратно, чтобы комар носа не подточил, — продолжил он, обращаясь уже не ко мне, а к окружавшей его свите.

— Может, еще сам сходишь, Сереж, переговоришь с ним? — подал голос новообъявившийся мужик.

— Куда сам, Петрович? — невесело усмехнулся Козинов. — На меня тут чуть убийство не повесили митяевское, а ты — сам.

— Это с крайней дачи, что ль? — удивился Петрович. — Это как?

— А вот так. У меня с Коломенцевым дела были, ну, мои дела — неважно… Я к нему накануне-то убийства приезжал разговаривать вместе с Витьком. Там гостей был полон дом. Машинами весь двор заставили. Он ко мне вышел, пошли с ним к речке, поговорить, там где он обычно по утрам купался. А я еще две бутылки "Кеглевича" взял. Хорошая водка, такая вкусная, израильская, по рецепту из России. Я ж не знал, что у него сбор будет. Ну, одну мы с ним выпили, там же на берегу. Обо всем договорились, все уладили, и он меня в дом к гостям повел. Я потом вскоре уехал, так, для приличия посидели. А затем мы два дня у Юрка на свадьбе гуляли, ну, там дым коромыслом. Ни до чего было. После второго-то дня пару часов только поспали под утро. Потом встали — опохмелиться нечем, все выпили, а до фига было. Мы с Витькой вышли, не знаю, сколько уж времени тогда было, только рано, все закрыто, и, поверишь, в наличности ни рубля нет, один только стольник долларов. А что с ним тут поутру сделаешь? Да и закрыто еще все. А опохмелиться — во как надо! — Козинов провел ребром ладони по горлу. — Думали, думали, ну, Витька и придумал. У, гад! — Козинов шутливо замахнулся на Виктора, а тот шутливо-испуганно прикрыл голову обеими руками. — Слышь, Петрович, что этот гад вспомнил. "Ты, — говорит, — "Кеглевичей" сколько брал?" Я говорю: "Когда?" — забыл уже. Он говорит: "Коломенцеву". Я вспоминаю: "Две". — "А на берегу мы сколько выпили?" Я говорю: "Одну". И тут я вспомнил, вторую-то я охлаждаться в реку сунул, прямо в ил воткнул. Ну, мы тут же на колеса и туда. Я сбегал, точно, стоит родимая под кустами. А Коломенцева уже пришили, и в доме у него менты сидели. Машину-то мы сдуру прямо у него перед воротами остановили. Потом меня три раза вызывали, мурыжили, да и их тоже, — Козинов кивнул на компанию. — Хорошо еще, все соседи подтвердили, что мы у Юрка гуляли, не отлучались. Вот так, понял? А ты говоришь: "сам".

— У вас паренек не перегрелся? — спросил вдруг Петрович, указывая на меня дымящейся сигаретой.

Козинов глянул на меня.

— Сань, ты чего? Плохо?

— Да нет. С чего ты взял?

— Иди окунись, как рак красный сидишь.

Будешь тут, как рак вареный, когда "рыбаки ловили рыбу, а поймали рака"… Это ко мне относится, точно Лыка сказал. Покраснеешь тут. Я себя таким болваном тогда чувствовал. Убийцу выслеживал чуть ли не месяц, а он, оказывается, просто пьяница!

Я прикинулся, что мне, и правда, очень жарко, и пошел купаться.

На сей раз я купался дольше, чем обычно, охлаждался, приводил чувства в порядок. А когда вылез, вернулся к столику, меня беспокоили еще два дела.

Первое дело не выгорело сразу. Потому что, когда я вернулся с пляжа, Петрович уже ушел, а без него узнать, какую карательную акцию и в какие сроки Козинов со своей бандой планирует против Светкиного отца, не представлялось никакой возможности. Меня к такой информации не допускали. Можно было только подслушать что-нибудь из разговора. Но разговор, как видно, уже состоялся, раз заказчика за столом не было.

Мне оставалось только в общих чертах предупредить Светкиного отца о возможных неприятностях. Так что я попрощался с компанией, сел на велосипед и поехал снова в Митяево. Тем более что и второе дело ожидало меня там же, и называлось оно "Дело о пропавшем бультерьере".

По дороге я заскочил домой и осведомился у мамы, не было ли телефонных звонков по поводу найденных собак. К сожалению, не было. Сидеть на месте я не мог, бездействие хуже всего, но мама усадила меня обедать, и до Митяева я добрался уже часа в четыре.

На сей раз, к счастью, я застал Светку дома. Но папаша ее был на работе, то есть где-то мотался на своей машине. Я решил дождаться его во что бы то ни стало.

Весь остаток дня мы провели вместе со Светкой. Ходили купаться, и с нами купалась ее рыжевато-коричневая Ксюша. Такса очень любила плавать, в отличие от моего бультерьера. Светка ей бросала в реку палку, а та кидалась в воду, погружаясь с ушами, и гордо возвращалась назад с добычей. А я смотрел на эту жизнерадостную псину и опять вспоминал Тамерлана. Потом мы гуляли втроем по реке и по улицам Митяева, а я все прислушивался, не донесется ли откуда-нибудь знакомого басовитого лая, но все было

тщетно. Мои объявления белели на тех же местах, где я их повесил, и ни один телефон даже не был оторван.

Вечером приехал Светкин папаша; сначала он долго обедал, и мне уж надо было уходить, но я никак не мог выбрать момента, чтобы остаться с ним наедине и сообщить ему неприятную новость. В конце концов я решился, тянуть дольше было просто невозможно.

— Андрей Николаевич, — обратился я к нему, когда он появился в комнате, где мы со Светкой смотрели телевизор, — можно мне поговорить с вами с глазу на глаз?

Он страшно удивился, а Светка еще больше. Не знаю, что уж она там подумала, только глаза ее стали даже круглее, чем обычно, а щеки покраснели.

— Ну, что ж, — сказал Андрей Николаевич, — давай выйдем на воздух, поговорим. Ты не возражаешь? — спросил он свою дочку.

Светка только пожала плечами и нарочито уставилась в телевизор. Мы вышли во двор.

— Андрей Николаевич, — начал я, — прошу вас мне поверить, это очень важно.

— Ну-ну, — подбодрил меня Светкин отец.

— Тут такое дело… Видите ли… Как бы сказать… Ну, вообще-то, понимаете…

— Нет, не понимаю. — Он еле сдерживался, чтобы не рассмеяться.

— В общем, вам угрожают, — выпалил я.

— То есть как? — опешил Андрей Николаевич. Видимо, он ожидал услышать что-то совсем другое.

— Помните, вы меня как-то видели в компании на пляже, я еще пивом поперхнулся.

— А, помню, помню, — усмехнулся он.

— Так вот, это вовсе не моя компания, просто так получилось.

— Ну ладно, и что?

— Короче, эти ребята — местные рэкетиры, — решился наконец я сказать самое главное. — И они получили заказ от других местных разобраться с вами и вашими рабочими, потому что вы у них много заказчиков отбили. А рэкетирам, я знаю, вы тоже платить отказались. Так что они согласились и что-то замышляют. Что — я не знаю, но что-то будет, и скоро.

— Однако ты неплохо осведомлен, — удивленно и настороженно произнес Андрей Николаевич.

— Честное слово, случайно, — соврал я, — просто так получилось, я случайно подслушал.

— Может, ты что-то напутал?

— Да нет, прошу вас, поверьте, или может выйти очень плохо.

— Ну хорошо, расскажи-ка мне все, что ты знаешь. — Андрей Петрович развернул меня за плечи к себе лицом и внимательно посмотрел в глаза. — Что-то мне не очень верится, что рэкетиры болтают о своих делах при первом встречном.

Пришлось мне сочинять басню. Получилось у меня не очень-то складно. Но, что поделаешь, я же не Крылов, а сочинял с ходу, импровизировал. Я наплел, что они тоже хотели купить у меня бультерьера для собачьих боев. А когда я отказался, заставили меня следить за его стройкой, иначе, мол, пса похитят. Я сказал, что боялся за Тамерлана и согласился. Вру и вижу, что он все равно сомневается. Тогда я в точности рассказал распорядок дня его рабочих и как ночью охраняется стройка. Только тут он, по-моему, начал мне верить.

— Только, прошу вас, обязательно примите какие-то меры. Точных сроков я не знаю, но боюсь, что они могут сделать что-нибудь уже сегодня ночью.

Андрей Николаевич немного помолчал, потом обнял меня за плечи.

— Ладно, все это ерунда, не бери в голову. Пошли в дом.

— Я говорю вам, не ерунда! — чуть не вскричал я.

— Чш-ш. Ладно, ладно, спасибо. Пошли в дом, только вот что… — Светкин папаша, уже сделав пару шагов, остановился. — Дайка мне на всякий случай свой телефон, или у вас нету?

Пришлось дать, что я мог поделать, все равно он узнал бы его у Светки.

— Это точно твой телефон, ты не ошибся? — недоверчиво и, как мне показалось, с удивлением спросил Андрей Николаевич, когда я назвал свой номер.

— Ну точно, честное слово, — на сей раз совершенно честно заверил его я. — Можете спросить у Светки.

— Ну и ну, — почему-то произнес он, и мы пошли к дому.

Вскоре я собрался, попрощался со Светкой и отправился восвояси. Светка, как всегда, проводила меня до калитки. Я видел, что ей страшно хотелось узнать, о чем же мы там с ее отцом говорили. Но она не спросила, мешала гордость.

…Дома у нас все было тихо, никто меня не встретил, кроме, конечно, мамы. Отец куда-то только что уехал по телефонному звонку. Его так порой вызывают, такая уж у него работа, поэтому он и поставил на даче "сотку". Кот где-то шлялся или спал на чердаке — его любимое место. А Тамерлан… Не было Тамерлана.

Я устал за этот день от разъездов и неприятного разговора, так что завалился спать пораньше…

— Саша, Саша, проснись, тебя какая-то девочка к телефону… — Мама трясла меня за плечо.

Я открыл глаза и увидел, что уже утро, правда, раннее. Это всегда заметно, на улице как-то еще тихо, только поют на разные голоса птицы, а других звуков не слышно.

Я вылез из-под одеяла и взял радиотелефон, который мама принесла с собой в мою комнату.

— Але, — сказал я.

— Сашка, это ты? — узнал я, как и ожидал, голос Светки.

— Ну, — буркнул я, надеясь, что мама догадается и выйдет из комнаты.

— Твой Тамерлан нашелся!

Я не сразу даже сообразил, что сказать, меня как придавило.

— Что ты молчишь? Езжай сюда скорее, к нему никто подойти не может, он никого не подпускает.

— Все, сейчас еду, — отозвался я и отключил телефон, нажав на кнопку отбоя.

— Куда ты едешь? — испуганно спросила мама.

— Тамерлан нашелся.

— Слава Богу!

Я уже натягивал джинсы.

Вихрем домчался я на велосипеде до Новодачной улицы в Митяеве. И только я повернул на нее, как увидел Светку. Я тормознул и соскочил на землю. И тут же услышал знакомый, но приглушенный лай.

— Где он?

Мы стояли как раз напротив той злополучной стройки, и лай моего бультерьера доносился откуда-то оттуда.

— Пошли, сейчас увидишь. Велосипед возьми, — остановилась Светка, заметив, что я просто прислонил велосипед к забору, — не хватало, чтобы еще и его украли.

Светка повела меня за собой и непрерывно трещала:

— Мы с тобой лопухи. Вернее, ты лопух, а я тебя послушала. Мы его на той даче искали, а он на этой, на соседней, был заперт в сарае. Рабочие-то на обеих строят. А спер его тот самый, что ты и думал. Папа его уже выгнал. Еле удержал мужиков, хотели ему морду набить. Да тут вообще такое было!.. Ночью на стройку напали, тут была такая драка… Потом те, кто напал, убежали, оставили канистры с бензином. Папа маме говорил — поджечь хотели.

Под трескотню Светки я дошел до какого-то сарая на территории одной из строящихся дач. Теперь я был уверен — из сарая доносился бешеный лай Тамерлана.

Я подбежал к раскрытой двери. Из глубины сарая, привязанный стальной проволокой к железной скобе, вбитой в заднюю стенку сооружения, рвался ко мне и лаял мой бультерьер. Я бросился к нему и обнял Тамку. Он прыгал на меня, сколько ему позволяла эта чертова проволока, врезавшаяся в шею. Он лизал и кусал меня от счастья. И исцарапал меня своими когтями. Он валился на спину, подставляя живот, и снова вскакивал, визжа и лая. Мне пришлось долго терпеть эти болезненные для меня ласки, пока пес не успокоился и не утих, блаженно развалившись на земле и подставив пузо, которое я чесал.

Затем я попросил кусачки и перекусил проволоку, стягивавшую ему шею. От нее осталась красная, местами кровоточащая борозда. Я даже не представлял, как я одену на эту израненную шею строгий ошейник с железными шипами? Другого-то я не захватил. Но Тамерлан дал надеть его беспрекословно и даже, по-моему, остался страшно доволен.

Один вопрос не выходил у меня из головы. Как же все-таки этот гад умудрился поймать Тамерлана, если никто, кроме меня, не смог сейчас к нему даже приблизиться? Впрочем, и эта загадка скоро прояснилась. Просветил меня тот самый мужик, которого мы встретили с ведром, когда заходили со Светкой на стройку и спрашивали про Тамерлана, он у строителей оказался кем-то вроде прораба.

— Этот Петро собак хорошо знает, потому как сам пес поганый, — рассказывал мне мужик, когда мы уже присели на бревно во дворе строящейся дачи. — Он ему, ну псу-то твоему, на шею сумел стальную удавку накинуть из этой самой проволоки и удавил немного. Но тот все ж его тяпнул. А я все думаю, что это Петро стал в рукавицах работать, раньше-то все голыми руками делал. Потом смотрю, когда ужинать сели, у него одна рука перемотана, говорит, топором попал. А эго, стало быть, его твой бультерьер тяпнул. Ну, когда он его удавкой-то придавил, завернул в куртку, отнес в сарай и там ему из той же проволоки хомут сделал, так, чтобы не душил, но и не снимался, и пока хомут-то прилаживал, твой пес продышался и тяпнул. А не нашли мы его знаешь почему?

Ну, когда вы приходили-то? Мы тогда только у нас смотрели, а он его, вишь, на соседней спрятал, где сам не работал. Надо было и там посмотреть, а мы не посмотрели. У этого Петро там приятель тоже, он знал про собаку, но, говорит, не знал, что украдена. Петро говорил ему, что купил за двести баксов.

"В общем, все хорошо, что хорошо кончается", — думал тогда я, но мне хотелось еще узнать, как и что здесь происходило ночью. От рабочих было мало толку, они, оказывается, спали, а крепче всех сторож. Проснулись от собачьего лая и шума драки. А сторож вообще не проснулся, пока не разбудили. Выскочили, а у них на улице перед забором человек восемь дерутся. Жутко, говорят, друг друга били. Потом двое убежали, а двое побитые лежать остались. Так те, которые их побили, отнесли и свалили обоих просто в канаву у дороги на соседней улице. Те потом оклемались и тоже куда-то убежали. А милиция так и не приехала, наверное, и не вызывали. Потом уж нашли у забора три канистры с бензином и паклю.

Выслушав эту повесть, я пошел с радостным Тамерлашкой в гости к Светке, мне не терпелось позвонить маме и сказать, что пес действительно нашелся. На Светкиной даче меня встретил Андрей Николаевич.

— Саша, — сказал он прямо при Светке и ее маме, — я не знаю, как ты все это узнал, но я тебе очень обязан. Большое спасибо.

И с этими словами он пожал мне руку.

Светка опять ничего понимала и только удивленно смотрела то на меня, то на своего папу.

— Что вы, Андрей Николаевич, как же я мог по-другому. Это само собой как-то… — Мне, конечно, было приятно, но все же я немного смущался. — А вообще-то, Андрей Николаевич, это я вам обязан, ведь пес нашелся. — И я указал пальцем на Тамерлана, который радостно улыбался и от счастья вертел теперь хвостом всем окружающим. Иногда только он вскакивал на задние лапы и толкал меня передними, подставляя свою здоровенную башку под мою ладонь. В общем, все окончилось благополучно.

На сей раз я у Светки не задержался, хотя мне и очень того хотелось, но надо было отвезти домой Тамерлана, там его тоже ждали. Когда мы уходили и все, включая Ксюшу, нас провожали, Андрей Николаевич добавил:

— И еще, Саша, поблагодари, пожалуйста, от меня твоего папу. Большое ему спасибо. За что, он сам знает.

Теперь настала моя очередь удивляться, откуда Светкин папаша знает моего батю? Но я скрыл удивление и пообещал передать благодарность. Лихо катил я домой на велосипеде, а рядом резво бежал Тамерлашка, будто он и не бультерьер, а деревенская дворняга.

В Узорове Нас, конечно, ждала мама. Она угощала нас обоих, а Тамерлана особенно. Пес и ее всю обпрыгал, исцарапал, облизал, покусал, ласково, конечно, но все равно больновато, он по-другому не умеет. А вечером, когда вернулся с работы отец, я узнал еще одну тайну.

Оказалось, что мой папа и Андрей Николаевич давно уже были знакомы. Только Светкин отец не знал, что я сын Владислава Николаевича Губина. То-то он удивился, когда я дал ему наш номер телефона. А я хоть и рассказал отцу про Светку, когда украли Тамерлана, но тоже не упоминал ее фамилии. А познакомились наши отцы, когда на Светкиного в первый раз "наехала" козиновская компания, именно к моему бате обратился тогда Андрей Николаевич за защитой. Вот и этой ночью козиновскую банду встретили возле дачи люди из агентства моего папы. Андрей Николаевич позвонил ему вчера после нашего с ним разговора, и когда я вернулся от Светки, отец уже уехал как раз по его звонку. Все это он рассказал мне наедине, как всегда, в моей комнате, где у нас с ним порой бывали мужские беседы.

— Ну, а теперь расскажи мне, как и зачем ты связался с этой компашкой, — спросил отец, когда окончил свой рассказ.

Я понял, что под "компашкой" он подразумевает козиновскую банду. Пришлось мне опять городить басню. Ту же, что я рассказал вчера Андрею Николаевичу. Да я и не мог теперь выдумать другую, если уж они знакомы, вдруг один другому все перескажет. А правду говорить не хотелось, я еще не окончил дела об убийстве…

Выслушав, отец не стал меня пытать дальше. Только сказал:

— Ладно, не бойся. Это мое дело. Козинов тебя не тронет. А стольник, который он тебе уплатил за шпионство, давай сюда, я ему сам передам.

Я отдал отцу деньги и, честно говоря, был очень доволен, что мне их не придется возвращать лично. Было бы страшновато. Хорошо, что у меня такой надежный отец.

Часть вторая РЫБАЛКА НА ЖИВЦА

Глава I НОВАЯ ВЕРСИЯ, НОВЫЙ ДРУГ

Со Светкой я помирился, Тамерлан нашелся, дачи не сожгли, и Козинов не имел ко мне претензий. Даже здоровался при случайной встрече, хотя на пляже я больше не появлялся. Видать, им здорово наваляли, и отец сумел за меня заступиться. Все бы хорошо, в том числе и то, что Козинов все-таки не убийца. Да ведь дело-то осталось, Коломенцева-то убили, и велосипед у Женьки украли, а я так ничего и не распутал. И чем больше я теперь думал об этом, все больше мне становилось непонятно.

Теперь никаких улик по делу об убийстве у меня в руках не осталось. А по делу о похищенном велосипеде у меня было-то только и всего, что два следа, один от шин, а второй от сапога, тот самый на глинистой площадке, который я так и не зарисовал. Я уж даже забывать начал, как он выглядит, но все равно был уверен, что, если увижу, — сразу узнаю. Память у меня уж больно хорошая, да и след был какой-то необычный, с нестандартным рисунком на подошве.

Между тем время шло своим чередом. Прошло уже три дня после того, как нашелся Тамерлашка. Три летних прекрасных дня. Пожалуй, в этом году, да и никогда прежде, у меня таких хороших дней еще не было. По утрам я ловил рыбу, днем катался с Женькой на велосипеде, а вечерами встречался со Светкой, два раза в Митяеве, и один раз на речке. А вот перед сном я часа по два сидел в своей комнате и все перечитывал скудные записи в рабочих тетрадках. Ничего-то я из этого чтения не вынес. Ничего у меня не получалось. Это было единственное, что отравляло мне жизнь. Оба дела опять зашли в тупик. Неужели я такой тупица?..

Иногда самые ничтожные, ничего не значащие в нашей жизни мелочи приводят к неожиданным грандиозным открытиям. Так уж устроен человеческий разум. Я и сам такое замечал, и папа мне говорил про то же.

Он называл это ассоциативным мышлением. Все дело в нестандартности наших ассоциаций. И в тот раз со мной случилось нечто подобное.

После трех прекрасных дней на четвертый еще с ночи небо прохудилось. Сначала лил сильный дождь, настоящий ливень. Я слышал, когда проснулся среди ночи, как он лупит за окном по зелени во дворе, по крыше и в оконные стекла. А с утра зарядил мелкий противный дождик, во время которого и носа-то на улицу высовывать неохота. И стало так холодно, будто на дворе уже осень.

Я позвонил по телефону Светке. Она сообщила, что будет сидеть дома, и если я хочу, то могу зайти к ней в гости. Я сказал, что, может, зайду, но попозже, а может, тоже буду сидеть дома, уж больно на улице противно. Так я, собственно, и сделал.

И вот сидел я и маялся дома. Правда, не один, а с Тамерлашкой и Тимофеем. Мама тоже, конечно, была, а отец, как водится, опять куда-то уехал. От нечего делать мы смотрели телевизор. Показывали древний детектив, да еще из сельской, то есть колхозной, жизни. Он так и назывался: "Деревенский детектив". А главного героя играл старый толстый Жаров, совсем не Сталлоне и не Хауэр. И стрельбы в фильме не было, и погонь, и даже драк, но почему-то он все-таки казался мне занятным. То ли от погоды, то ли артисты хорошо играли, то ли еще от чего-то, а может, я просто люблю детективы, даже деревенские. В этом фильме кто-то у кого-то украл аккордеон, а старый участковый милиционер Анискин, которого играл Жаров, этот аккордеон и его похитителя разыскивал. И вот в один из моментов фильма этого Анискина какой-то местный, еще советский начальник спрашивает: "Так, может, ты и аккордеон нашел?" — "Может, и нашел", — отвечает Анискин. — "Так кто ж его украл?" — "Кому надо, тот и украл", — отвечает скрытный, хитрый, старый участковый.

Тут-то меня и озарило. И мысль у меня сразу заработала, будто вдохновение снизошло. Я ведь фильм-то смотрел, а сам все о своем детективе думал. И тут вдруг до меня дошло: "Да ведь и велосипед украл тот, кому он был нужен". А кому он нужен? Лыка отпадает. Случайный прохожий — тем более, велосипеда-то во дворе с дороги не видно. Да и кто чужой ходит среди дождливой ночи по улицам Узорова? Кстати, и Мухтар не залаял! Значит, свой, как я сразу не допер, знакомый, выходит! Значит, вор-то из Узорова! Надо только понять, зачем ему велосипед-то был нужен? И зачем он не по дороге, а по реке поехал, кто его ночью на дороге-то увидит?

Я больше не мог усидеть на месте, вскочил и побежал на улицу, едва захватив куртку с капюшоном. Даже детектив не досмотрел.

— Ты куда? — удивилась мама.

— Надоело, пойду погуляю.

Тамерлан хотел со мной увязаться, но я его не взял. Знаю я его, он под дождем через десять минут скулить начнет.

Первым делом я рванул к Женькиному дому, проверить, видно ли с дороги то место, на котором в тот злополучный вечер Женька припарковал свой горный. Так и есть, место скрывалось за углом дома. Да еще кусты жасмина, да еще ночью — ни черта с дороги нельзя было заметить. Значит, вор знал, за чем лезет. Значит, точно свой, узоровский. Да еще его Мухтар знает. Только кто?

Домой я возвращаться не хотел и пошел на речку, как в тот раз, когда нашел следы велосипеда. Я шел тем же путем и все думал: "Кому, кому и зачем был нужен этот велик?" И тут меня осенила одна мысль, на первый взгляд довольно дурная: "Ведь я в тот день не только следы велосипеда нашел, но еще и покойника. А вдруг убийца Коломенцева приехал из Узорова на этом самом велосипеде?" Чушь вроде бы. Красть велосипед для того, чтобы совершить убийство, — это могло бы создать только лишние трудности. И все же я уже не мог остановиться.

Ведь может быть и так: убийца спешил, хотел быстро добраться до Митяева, сделать свое черное дело и поскорее вернуться обратно незамеченным. Пожалуй, тогда горный велосипед самый подходящий транспорт. Ночью вдоль берега реки, да еще в дождь, он только на нем и мог проехать, И тогда понятно, почему он не по шоссе поехал. Его могли бы случайно заметить в Митяеве, тот же Коломенцев или еще кто, когда он подъезжал бы к месту преступления по Новодачной улице.

Я сел на мокрое бревно, валявшееся на берегу, и задумался. Вдохновение меня не покидало. Все складывалось в стройную схему. Мне вдруг стало ясно, куда делся Женькин горный. Убийца на нем сначала съездил в Митяево, а затем вернулся в Узорово. Да ведь я и видел-то местами два следа велосипедных шин рядом! Только я решил тогда, что ездок вилял по грязи, и один след остался от переднего колеса, а второй — от заднего. Тут меня стало мучить сомнение, а остаются ли вообще два следа, если велосипед виляет, или все же один. Решил это проверить по возвращении в Узорово.

Теперь мне стало ясно, где надо искать Женькину пропажу. Наверняка этот велосипед валяется в каком-нибудь узоровском сарае. А хозяин сарая и есть убийца.

Я даже вспотел, несмотря на дождь и холодную погоду. Неплохая у меня получалась история. И почему я сразу не связал воедино оба эти преступления? Я стал вспоминать и сделал для себя еще одно открытие: кража и убийство действительно могли произойти в одну ночь. Отец говорил, что труп, который я нашел, пролежал денька два. Да я и сам видел следы разложения и трупные пятна; меня опять передернуло, когда я вспомнил страшную картину. И соседи Коломенцева не видели его два дня, вспомнил я их показания на месте преступления. И за два дня до моей находки у Женьки украли велосипед! Все совпадало. Теперь я был уже почти уверен, что вышел на верную дорогу. Оставалось сделать самое главное — найти убийцу.

Моросящий холодный дождь не унимался. За время своих размышлений я успел уже основательно подмокнуть и сверху, и снизу. Так что пришлось мне подняться и возвращаться домой, потому что я не хотел опять заболеть среди лета.

Все же, когда вернулся, сначала я провел следственный эксперимент. Вытащил свой велосипед и проехался по мокрому двору, старательно виляя по грязи. За моим велосипедом оставался один извилистый след, словно здесь проползла крупная змея. Значит, я прав" все сходилось. Убийца вернулся в Узорово на Женькином велосипеде. И преступника, и велосипед надо было искать здесь, не отходя далеко от дома.

Потрясенный сделанными открытиями, я закрылся в своей комнате и, переодевшись, засел за тетрадки, сводя дела воедино. Никуда я в тот день больше из дома не пошел, а все прорабатывал свою новую версию.

К утру дождик унялся, но на улице было по-прежнему холодно и сыро. Зато самая хорошая погода, чтобы гонять по грязи на горном велосипеде. Позавтракав, я тут же по-

ехал поскорее к Женьке позвать его кататься, к тому же мне не терпелось поделиться с кем-нибудь своими достижениями в расследовании дела.

Вскоре мы уже месили шинами грязь на узоровской улице, переговариваясь на ходу. Поначалу говорил больше я. Рассказывал, чем окончилась история с Козиновым, и излагал свою новую версию. Женька, как всегда, внимательно слушал. Прервал меня только однажды, когда я рассказывал про Андрея Николаевича, избегая упоминать Светку.

— Он что, отец той девчонки, которая была на речке, когда нас били, и к которой ты теперь в Митяево бегаешь?

Я опешил:

— Откуда ты знаешь? Женька усмехнулся.

— Слухом земля полнится. Ты где вообще живешь-то? Это ж Узорово. Здесь через полчаса всем про всех все известно. Да ладно, это здорово. Чего ты испугался? Давай ври дальше.

Я продолжил, а когда окончил, мы еще с минуту ехали молча. К этому времени мы уже пересекли Митяевское шоссе и двигались по ухабистой проселочной дороге, пролегавшей по краю поля, граничившего с лесом.

— Ты мне вселяешь надежду, — вынес наконец свой приговор Женька. — Может, и правда, велосипед в Узорове. Тогда он, может быть, и найдется.

Мы свернули в лес, чтобы разложить костер, мне хотелось обсудить с Женькой план дальнейших действий. Повсюду была мокрень, и мы с трудом наломали с елок более-менее сухих нижних ветвей. Валявшиеся же во мху на лесной подстилке сучья промокли напрочь. Костер долго не разгорался, но наконец нам удалось добиться цели. Правда, для этого я спалил свой носовой платок, единственную сухую тряпку, которую можно было использовать для разведения костра. Дыму от мокрых дров было много, жару мало, но хоть что-то.

Мы уселись у костра на полусгнившие остатки стволов деревьев, которые подтащили к огню, предварительно постелив на них свои куртки.

Только бы не оказались такой же туфтой, как и прежние.

— Все равно ведь надо отрабатывать какие-то версии, — возразил я, — так все делают. А эта версия, по-моему, похожа на правду. Я вот с чего хотел начать: давай подумай, кто мог знать, где ты оставляешь на ночь свой велосипед, и почему Мухтар на него не залаял?

— Мухтар старый, последний год спит много, — в раздумье ответил Женька, — мог и чужого проспать. Тем более дождь был, он в мокрую погоду из своей конуры и нос не кажет. А про велосипед многие знали, где ж его еще ставить, как не в сарае. Здесь все так делают.

— Ну все-таки, кто к вам ходил особенно часто?

— Да многие. К отцу двое его друзей ходят. К матери — соседки. К бабке тоже.

— Ну, бабок нам не надо, — вмешался я. Женька кивнул и продолжил:

— К деду тоже приятели заглядывают, что ты хочешь, он ведь с бабкой всю жизнь в Узонрове прожил.

— Деда тоже оставим. Кто еще? Женька подумал.

— У нас козы, ты знаешь. За молоком ходят, но немного, человек пять-шесть, в разные дни.

— Кто?

— Хотьковы, у них трехлетний ребенок. Дачники новые, разные, я их фамилии не знаю. Сема тоже молочко козье любит, говорит, полезное. И Залыгин. Вот и все вроде.

— Ты мне этих дачников, Жень, покажи всех, ладно?

— Ладно.

— И где дачи их, хорошо?

— Хорошо.

— Надо будет последить за ними всеми и за Семой тоже.

Женька быстро глянул на меня, а потом убежденно сказал:

— Не-е, Сема не будет. Не такой это парень. Он свое уже отстрелял в Афгане.

— Тем более, — значительно произнес я.

— Да ну, ерунду порешь.

— Ничего не ерунду. Тем, кому уже случалось убивать человека, пойти на второй такой шаг гораздо легче, чем остальным. А Сема небось не одного в Афгане-то кокнул.

— А ты откуда знаешь?

— Так ведь война была, а он служил в десанте.

— Да нет, — Женька смотрел на меня с насмешкой, — откуда ты знаешь, что второй раз убить человека легче?

— Но это известно. Так везде говорят и пишут. Да и понятно, если пройдена грань…

Тут я уж сам почувствовал, что говорю не своими словами, а стало быть, несу ахинею. Мне стало неловко, и я заткнулся.

Женька тоже больше не делал замечаний, только свесил голову, облокотившись локтями на колени, и поплевывал, по обычаю, в костер.

— Ты знаешь, — сказал он через некоторое время, — не обижайся. Дачников я тебе покажу. Сему и Залыгина ты сам знаешь, только не он это. А следить больше ни за кем не буду. Пустое все это. Не хочу больше время тратить, да и здесь в Узорове мне за кем-либо следить противно. Осенью пойду продавать в поездах и на вокзале газеты, а весной куплю новый. Так что не обижайся, ладно?

Я не обиделся. Что ж такого, если человеку не по душе это дело? Я бы и сам на его месте отказался. Тем более велосипед Женькин, ему и решать. А убийцу, наверное, милиция ищет. На том мы и порешили. Но сам я уже не мог бросить следствия, не знаю даже почему. Заело. Да и после вчерашних моих открытий мне снова стало интересно заниматься этим делом.

Еще посидев, мы раскидали костер, было так мокро, что можно было не опасаться лесного пожара. Потом сели на велосипеды и вернулись в Узорово. Там мне Женька показал дома дачников, тех, которые ходят к ним за козьим молоком, и мы распрощались. Оба пошли обедать.

После обеда я планировал поездку в Митяево…

У Светкиных родителей в тот день были гости, поэтому, когда я приехал, мы оставили их веселиться и ушли гулять на реку. Несмотря на прохладную погоду, Светка изъявила желание купаться. Я был не против. Купаться я начинаю в мае и заканчиваю в сентябре, так что один прохладный день не помехи.

Мы вышли на крутой бережок и возле воды увидели компанию. Я сразу узнал их. Это были трое из тех четверых, которые били нас с Женькой в начале лета. Светка, конечно, тоже их узнала, ведь она в тот раз сидела имеете с ними.

— Стой, Саш, не надо, — тревожно скалила она, дернув меня за рукав. — Давай лучше в другой раз.

— Это почему? — наигранно удивился я. — Ты же хотела купаться.

— Ты сам знаешь почему.

— Да ерунда, пошли,

— Саша, я прошу тебя, не надо, — еще раз попросила Светка, но я уже спускался к реке по косогору, и ей тоже ничего не оставалось, как подхватить на руки Ксюшу и последовать за мною.

Я вовсе не собирался нарываться. Не такой уж я дурак. Просто хотел пройти мимо и выкупаться где-нибудь в другом месте, ниже по течению. Но они меня не пропустили.

— Э, пойди сюда, — услышал я, когда поравнялся с ними.

Так как, кроме нас, на берегу больше никого не было, прикидываться, будто я не понял, к кому обращаются, не имело смысла, Я остановился, но подходить не стал. Пусть сами подходят, если надо.

— Ну, иди сюда, — еще раз повелительно крикнул тот парень, который в прошлый раз разговаривал с Женькой.

— Что такое? — в общем-то не грубо осведомился я.

— Опять здесь ходишь?

— А что?

— Тебе что, в прошлый раз мало показалось? Парень встал и двинулся в мою сторону сам.

— Чтобы я тебя тут больше не видел. Понял?

— Не понял, — неожиданно завелся я, хотя связываться было действительно глупо, Перевес сил у них был еще больше, чем в прошлый раз. Не надо быть провидцем, чтобы предсказать исход нашей встречи. Но, видимо, меня подогрело присутствие Светки.

— Чо? Не по-о-онял?

Парень угрожающе двинулся ко мне, его дружки тоже встали.

— Саша, уйдем, дурак. — Светка снова схватила меня за рукав. Но я выдернул руку.

Парень медленно приближался, а его дружки гораздо быстрее, так что ко мне они должны были подойти все вместе. Вдруг Светка, не выпуская из обьятий Ксюшу, вышла вперед и загородила меня.

— Витя, уйди! Я опять орать буду!

И тут этот придурок ее ударил. Вернее, больше толкнул, чем ударил, раскрытой ладонью в лоб. Но Светке и этого хватило. Она плюхнулась в траву, и Ксюша покатилась рядом, заливаясь лаем…

Я даже сам не понял, как я ему так врезал, только после моего удара парень отлетел на метр и шлепнулся на спину. Но двое других тут же в меня вцепились. Я никогда еще в жизни, наверное, так не дрался. Хоть они в сумме были и сильнее, но им тоже приходилось туго. А первому, Вите, я, по-моему, сразу зуб вышиб. Мы катались в траве и били друг друга. Но все равно исход был ясен, особенно после того, как оклемался Витя. И все же я не сдавался.

Витя схватил меня одной рукой за ворот, а второй бил по морде, но вдруг вскрикнул и куда-то исчез. Затем раздалась ругань того, кто наседал на меня слева, и он исчез тоже.

Почувствовав облегчение, я быстро справился с третьим и обернулся. Витя и его приятель корчились в траве, а над ними еще попрыгивал Лыка со сжатыми кулаками.

— Привет, Санек. Он махнул мне рукой и остановился, дело было сделано.

Я вспомнил о Светке. Она уже поднялась и поймала Ксюшу. Слава Богу, у нее не было на лбу даже шишки. Но она плакала от обиды и испуга и разговаривать со мной не хотела, только отворачивалась. Я еле уговорил ее не идти пока домой, а еще немного пройтись по речке. Лыка пошел, конечно, с нами. Я пожал ему руку.

— Пустое, Санек. Я этих ребят давно знаю, борзые очень. А тут вышел на речку, гляжу, тебя молотят. Ну и… Сам знаешь…

— Спасибо, Сережа, — сказала ему Светка, — а то этот дурак всюду лезет, потом ходит с разбитой рожей. И теперь у него синяки будут, а могло быть и хуже. Я его ведь просила, чтобы не ходил. Нет, поперся. И потом уйти было можно, а он встал, гордый…

Светку прорвало после испуга, она начала приходить в себя и теперь не могла остановиться.

— Да правильно он все сделал, — перебил се Лыков. — Всякая грязь указывать тут будет.

— Он, гад, еще и ее ударил, — встрял я и почувствовал, как опять наливаюсь злобой.

— Тем более надо бить, — убежденно поддержал меня Серега, — Только надо грамотно бить и держаться всем вместе, тогда никто нам ничего не скажет.

— Да ну вас, оба идиоты! — подвела итог Светка.

Мы еще погуляли втроем. Светка уже расхотела купаться, а я слазил в воду. Надо было охладиться, так что даже хорошо, что вода после дождя малость поостыла.

Затем мы проводили Светку до калитки, и она настаивала, чтобы мы возвращались домой вместе. Потом Серега пошел, а я еще задержался за поцелуем, что и получил на прощание.

Очередной рейсовый автобус не пришел, и мы с Лыковым отправились в Узорово пешком через взгорье. По дороге разговорились. Серега оказался хорошим парнем, и чего это мы с ним враждовали? Причем наша вражда началась в прошлом году как-то сразу, даже не из-за чего, без всякого повода. Тогда я набил ему морду, недавно он мне, получалось, квиты. А вот теперь вроде я ему должен. Со Светкой, оказалось, он знаком с прошлого года, его отец работал летом у Андрея Николаевича на стройке, Серега ему помогал и там познакомился со Светкой. Но они просто дружили, и только. Лыков сказал, что она не в его вкусе. Узнал я, и почему он часто бывает в Митяеве. Оказывается, у него там старая бабка, и он ездит из Узорова помогать ей по хозяйству. Дом бабки выходит прямо на реку, только по соседней с Новодачной улице, и Лыков часто перед возвращением в Узорово бегает искупаться. Так он меня в прошлый раз застал за ловлей рыбы, так и в этот, во время драки.

— Тебе надо походить к Семе, — убеждал меня Лыков, когда мы уже входили в Узорово. — Он клевый мужик, всему тебя научит бесплатно. Ты лучше меня будешь драться. И вообще с Семой стоит познакомиться поближе. Мужик, ну, очень интересный, это точно. Приходи прямо завтра утром, часиков в восемь, я за тебя скажу словечко.

— А чего так рано?

— Ну, придешь — увидишь.

"А ведь Сема-то тоже ходил за молоком к Женьке, — подумалось тогда мне. — Может, мне опять совместить приятное с полезным?" Я договорился с Лыкой встретиться завтра утром без пятнадцати восемь возле узоровской церкви и вместе пойти к Семе. На том мы и расстались.

Глава II У СЕМЫ

Без пятнадцати восемь я был около узоровской церкви. Эта церковь известная, XVII века, построил ее крепостной архитектор князя Голицына. Чудо, а не церковь. Мама говорила, что она сделана в стиле барокко. Не знаю уж, какой там стиль, но церковь точно красивая. Стоит на высоком берегу, над Москвой-рекой, ее со всех сторон за версту видно. Я эту церковь в трех или четырех исторических фильмах видел и еще в рекламных клипах. Женькин дед говорил, что во время войны в ней склад устроили, а теперь она опять действующая. Правда" службы пока проводятся только по праздникам, а в остальные дни идет реставрация.

Почти одновременно со мной подошел Лыка, Мы поздоровались и пошли к Семе. От церкви до Семиного дома минута ходьбы, не больше. Я заметил, что кроме нас к воротам его участка подтягиваются и другие узоровские ребята. Во дворе у Семы собралось их вместе с нами семь человек, все мне были знакомы, кто больше, кто меньше. Но я удивился, был здесь и Женька. Он заулыбался и встал с лавочки к нам навстречу.

— Что ж не говорил, что сюда ходишь? — спросил я его вместо приветствия.

— Да я только третий раз, да и что говорить, когда ты сам сюда ходить не хотел.

— Может, с тобой и пошел бы. — Я немного обиделся.

Вскоре из дома вышел Сема в майке-тельняшке, которую носят десантники, и в спортивных брюках.

— О, новые лица, — обратил он на меня внимание во время приветствий, — давно пора. Все в сборе? — обратился он уже ко всем. И, получив утвердительный ответ, бодро скомандовал: — Побежали.

Я знал, что день Сема начинает с утренней пробежки" в которой принимают участие и ребята, которые ходят к нему заниматься карате. Я их не раз видел за этим занятием, когда ходил на речку рыбачить. Только сам я к такой пробежке готов не был. Мне только еще уроков физкультуры не хватало. Даже оделся не по-спортивному: в свитере, в джинсах, хорошо еще, всегда ношу кроссовки.

Сема бодрым бегом двинул на речку, остальные растянулись за ним змейкой. Я трусил следом за Лыкой, а за мной Женька. Сема впереди выбирал дорогу" и нет бы бежать ему по ровной тропинке, что пролегала у речки, он специально то взбегал по косогору, то спускался вниз, месил ногами по грязи, гнал нас по траве, заставлял прыгать с ходу через ямы. Прошло совсем еще немного времени, а дышать мне уже стало нечем" потом заболел бок, и я давно уже пристроился в конце бегущих. Но отставать совсем было стыдно. Второго дыхания что-то не открывалось, зато второй бок заболел тоже. Около получаса гонял нас Сема по родным просторам, а потом повернул к дому.

Когда мы уже подбегали, я думал, что сдохну, ноги еще как-то двигались, а вот дыхалка… Но не успел я еще отдышаться, Сема начал какие-то упражнения, всякие, и на координацию, и силовые. Я все ждал, когда он покажет приемы" но так и не дождался. После долгой и тяжелой зарядки Сема остановился.

— Все, — сказал он, — вечером как обычно. А сейчас все к самовару.

Народ радостно зашумел, уже, видимо, знали распорядок. Сема пошел в дом и вернулся с огромным старинным самоваром. Не с электрической подделкой, а с настоящим, с большой ржавой трубой. Правда, сам самовар был начищен до блеска.

Кто-то сбегал за водой, кто-то притащил корзинку сосновых шишек, кто-то настрогал лучины. Сема разводил огонь в самоваре. Я никогда еще не видел, как это делается, и наблюдал с интересом. Сначала он поджег и сунул в брюхо самовара лучины, а затем, когда те разгорелись, накидал сверху шишек, закрыл самовар крышкой и укрепил кривую трубу.

В ожидании чая все уселись за стол, вкопанный во дворе у Семы под навесом. Навес — крыша на четырех столбах, крытая серым от времени рубероидом. Такой же стол, только без навеса, стоял у него за воротами перед участком. Единственная девочка, Наташка Хотькова, которая тоже была здесь и даже вполне на равных участвовала в пробежке, притащила из Семиного дома разнокалиберные стаканы, чашки и кружки. Откуда-то появилась банка варенья, сахар и пара батонов хлеба. Позже я узнал, что кое-что покупал Сема, а кое-что притаскивали ребята.

Самовар закипел, чай Сема заварил, все расселись за столом, на котором возвышался медный блестящий толстяк, напоминавший мне какого-то средневекового рыцаря в сверкающих доспехах.

Я впервые пил чай из настоящего самовара, и мне понравилось. Мало того, что заварка у Семы была хорошей, он еще пах дымком, ничего подобного я раньше не пробовал. Да еще сельская тишина, и чистый утренний воздух, и птицы поют, тишину эту не нарушая, и усталость в теле после утренней разминки — все хорошо, спокойно.

За столом меж тем развернулась беседа. Говорили о кладах, видно, эта тема поднималась и раньше.

— Да какие сейчас клады! — горячился Витька Фомин. — Ну откуда им тут взяться?

— А бывшая дворянская усадьба князей Голицыных, — возражала Наташка.

— Так нету уж этой усадьбы, нету! Одна церковь осталась. Ты что, в церкви хочешь копать?

— Ну и что, что усадьбы нету, а клады могли остаться в земле, в дуплах деревьев.

Витька даже заржал.

— Ну да, князь Голицын собственноручно зарыл свои бабки в землю, или нет, он в дупло от жены заначку спрятал.

Тут уже все заржали.

— Сейчас искать какие-то клады — полная безнадега, — категорично подвел итог Витька.

— Ну уж и безнадега, — вмешался Сема, — все время ведь что-нибудь находят. Надо только искать со смыслом.

— Да со смыслом, без смысла, — не сдавался Витька, — в Узорове ни черта ноту.

— Может, и нету, а может, и есть. — Сема даже значительно поднял палец. — Вот я расскажу вам случай из жизни.

Я заметил, что все замолчали. Они приготовились слушать Сему, Да, он обладал тут немалым авторитетом. Сема начал:

— У меня в кладоискательстве опыт небольшой, но все же есть, Когда я был вот таким же, как вы, то есть было мне лет тринадцать. Жил я в деревне Аксиньино, там я и родился. Сейчас эта деревня вошла в состав Москвы, недалеко от Речного вокзала. Так вот, были у меня там два друга, и мы начитались приключенческих книг и тоже решили искать клад. Ну где клад искать? Мы, конечно, копать решили. Так себе представляли, вроде Наташки, что все деньги и сокровища в землю зарывают. Другое дело, где копать? Тут надо было подумать.

В нашей деревне не было ни усадьбы, ни каких-то значительных строений, церковь, правда, была. Она и сейчас есть, даже действующая, как раз неподалеку от станции метро "Речной вокзал", на краю Парка Дружбы. Хотя мы были пионерами и потому тогда еще думали, что "жадные попы" могли укрывать сокровища в церкви или церковном дворе, но эта церковь и тогда была действующей, стало быть, копать на виду у священнослужителей или церковного сторожа было просто невозможно. Однако в нашей деревне было много пустующих старых домов. Некоторые пустовали так давно, что даже наши родители уже не помнили, кто в них когда-то жил. Мы решили поискать спрятанные сокровища в них. Причем, по-моему, вполне резонно, решили в первую очередь обследовать самые старые.

На краю Аксиньина один из пустующих домов был настолько ветх, что, в общем-то, уже завалился. С него мы и начали свои раскопки.

Рано утром мы выбрались из дома, захватив с собой лопату и большой мешок для сокровищ. Некоторые бабки уже проснулись, выгоняли пасти скотину, но до нас им не было никакого дела. Так что, можно считать, мы дошли до выбранного нами дома незамеченными. Вошли. Пол весь прогнил, так что даже не надо было вскрывать доски.

"Ну и где рыть будем?" — спросил тогда мой друг Юрка. Он имел в виду, что дом-то большой, не всю же землю под ним перекапывать. Специалисты сейчас ищут клады с искателями металлов, а у нас, кроме лопаты, ничего не было. Тогда я почему-то указал на самый гнилой, завалившийся угол и предложил копать там. Юрка молча взял лопату, подошел и три раза копнул. На третий раз лопата обо что-то стукнулась. Он опустился на колени и вытащил из земли металлическую коробку еще царской работы. Когда-то в ной были конфеты, но, открыв ее, мы нашли внутри вовсе не леденцы, а серебряные деньги. Там было четыре царских серебряных рубля, двадцать первых советских серебряных полтинников и два Георгиевских креста, которые давали в царской армии солдатам за проявленную в бою храбрость. Вот так, — Сема обернулся к Витьке, — а ты говоришь, "безнадега"… Тот только пожал плечами.

— А что вы сделали с кладом? — поинтересовалась Наташка.

— Как что, поделили, естественно. Моя доля и по сей день у меня. Правда, по закону полагалось сдать найденный клад государству, и тогда получили бы только двадцать пять процентов, но мы никому из взрослых ничего не сказали, даже родителям. Ну, а перед пацанами хвастались, конечно. Через неделю вся земля внутри и вокруг всех старых заброшенных домов в Аксиньине была перерыта, переворочена, будто там пахал трактор. Но это уже не мы рыли, а те, кому мы хвастались, только ничего они больше не нашли.

— Сейчас, наверное, эти полтиннички прилично стоят, — заметил Игорь.

— Да нет, не очень, — возразил Сема. — Я хотел было их продать, когда здесь дом строил, да, когда оценил, не стал. Уж лучше они у меня останутся, как память. А деньги тогда занял. Кое-что у покойного Коломейцева, так все и не отдал, уж больно большие проценты он требовал.

"Ни фига себе Сема!" — подумал тогда я и значительно глянул на Женьку, но тот специально отвернулся.

— Сейчас, погодите. Сема встал из-за стола и ушел в дом. Через пару минут, во время которых шли жаркие споры, в каком конце Узорова лучше искать клад, Сема вернулся.

— Вот эта коробка. — Он положил на стол ржавую истертую металлическую квадратную коробку с царским гербом на крышке и плохо читаемой надписью старыми русскими буквами "МОНПАНСЬЕ". — А вот и моя доля. — Сема приоткрыл крышку и выложил на стол два серебряных креста и семь полтинников с изображением рабочего, перековывающего меч на орало.

— А где же рубли? — поинтересовался Игорь.

— Да я вместо них кресты взял, мне тогда все, что как-то связано с армией, нравилось. А тут очень уважаемая в России боевая награда. Между прочим, не прогадал, эти кресты сейчас гораздо дороже тех рублей стоят. Но их-то я никогда не продам.

Чаепитие еще некоторое время продолжалось. И все это время тема кладоискательства не иссякала. Сема рассказывал, как и где ищут клады настоящие кладоискатели. Он, оказывается, читал об этом книгу, уже когда стал взрослым. В заключение Сема еще раз сходил в дом и принес оттуда эту самую книженцию. Ее тут же взял почитать Игорь. И я был уверен, что скоро увижу его где-нибудь на липовой аллее князей Голицыных с лопатой в руке и в сопровождении Наташки.

Попив чаю, все стали расходиться, предварительно вымыв посуду. Сема подошел ко мне. — Приходи вечером, — сказал он, — будем карате заниматься.

Я обещал прийти. А про себя опять подумал: "Приду, обязательно приду. Я теперь от тебя просто так не отстану, раз ты у Коломенцева денег занял, да еще не все вернул, да еще к Женькиной бабке за молоком ходишь". Единственное, что меня смущало, — это то, как Сема легко рассказал о долге Коломенцеву. Я помнил, что Козинов тоже запросто говорил о своем знакомстве с покойным и оказался невиновным.

А вообще-то мне у Семы понравилось, и сам он действительно оказался интересной личностью. Это меня смущало тоже…

— Ну что, вечером придешь? — спрашивал меня Лыков, когда мы вышли от Семы.

— Приду, конечно, — соглашался я,

— Правда, клевый мужик?

— Правда.

— Что я тебе говорил, — торжествовал Лыков.

Женька шел молча, он знал о моих подозрениях, и было видно, что ему это не нравится.

После обеда я мигом слетал к Светке, чтобы не забывала, а в шесть вечера был уже у Семы. На этот раз Сема удивил меня еще больше. Надо признаться, что я сильно недооценивал этого человека. Свои занятия с ребятами, одновременно с собственной тренировкой, он проводил всегда в одно и то же строго назначенное время. Как оказалось, даже когда он по какой-либо причине не мог их провести, кто-то из ребят подменял его, и занятия все равно проводились. Сема жил один, семьи у него не было, и чем он жил, долгое время было для меня загадкой. Теперь же многое становилось ясным.

Карате оказалось вовсе не карате. Это говорил и сам Сема. Он просто учил ребят драться. Тут было и карате, и бокс, и русский стиль, и всякие виды борьбы и единоборств. Новенькие, каковым я и являлся, тренировались в общей массе. А старожилы, вроде Лыки и Игоря, даже работали в спарринге, и это было особенно интересно. Тренировка мне понравилась, и я решил посещать Семины занятия регулярно.

А после тренировки Сема повел нас в дом. Тут я вообще рот разинул. Здесь было столько удивительных вещей: как в каком-нибудь краеведческом музее. Чего только тут не было. Старинная икона, клык моржа, морские звезды и разнообразные раковины, боевой штык, который использовали японцы в войне 1903 года, футбольный мяч с автографом Льва Яшина, какая-то японская ваза, человеческий череп, оленьи рога и много чего еще, даже чучело маленького крокодила, Сема усадил нас за стол в комнате с печкой, правда, и так было тепло, и печка не топилась. На столе опять оказался чай.

— А чем Зин и мнется Сема, — спросил я тихонько Лыку, — кем работает?

— Да никем, он писатель, — улыбнулся Лыков. — Но вообще-то после Афгана он окончил какой-то институт, только работать по специальности не стал, сюда уехал. У него здесь когда-то предки жили. Вот Сема здесь и обосновался, и пишет. Одному скучно, он и возится с нами.

В это время на другом конце стола разговор опять пошел о кладах.

— Да где их здесь искать? — все еще горячился Витька. — Нет у нас здесь никаких старых домов, как в Семиной деревне детства. Все обжито, перепахано…

— Дело в том, — опять вмешался Сема, что вы просто не знаете, где живете.

— Как это не знаем, — полушутливо возмутился Игорь, — в Узорове.

— Ну, Про Узорово вы еще кое-что знаете, наверное, слышали и про Никольское.

Никольским называется дачный поселок по соседству, заселенный потомками первой советской интеллигенции, среди которых было немало действительно известных и достойных людей.

— А вот про Звенигород что вы сказать можете, или про Петрово-Дальнее, или про Ильинское, или про те же Горки? Чем все эти города да села примечательны?

— Ну, в Звенигороде Кремль есть, — уверенно сказал я, потому что был там недавно с родителями.

— Верно, — кивнул Сема.

— В Горках — конезавод, — поддержал меня Игорь.

— В Петрово-Дальнем какой-то научный институт есть, с медициной связанный, — заметила Наташка, у которой мама работала научным сотрудником.

Больше никто ничего не сказал.

— Маловато, — выждав некоторое время, заметил Сема. — Знали бы вы побольше об окрестностях вашего Узорова, глядишь, и сами догадались бы, где вам клад искать. Историю надо знать, историю родных мест. Ну вот взять, к примеру, хотя бы Ильи некое. Вы хоть знаете, кому оно принадлежало, кто в нем жил, какие исторические события связаны с этой усадьбой?

— А какие? — спросила Наташка.

— Очень даже интересные. — Сема отхлебнул чаю и откинулся в кресле. — Усадьба эта старая, а село Ильинское еще древнее, оно известно историкам с XVI века. Изначально село принадлежало Романовым, то есть, значит, предкам русских царей. Но я не думаю, чтобы они в те времена зарывали свои сокровища в землю подмосковной вотчины. Село у них было не одно, богатые были бояре. Им принадлежало и Ромашково, и Крылатское. А вот ближе к окончанию Смутного времени, как раз тогда, когда Романовы вступили на российский престол, нечто подобное могло случиться. Потому что это село захватил другой претендент на российский трои, польский королевич Владислав Жигмонтович. Проходили по истории Смутное время-то? Чем оно знаменито, знаете?

— Да уж проходили, — ответил за всех Игорь. — Остальные молчали, и было не ясно, знают ли они действительно что-нибудь про этот период русской истории с туманным и тревожным названием.

— Ну тогда вы должны знать, что грабеж в это время был нормой. Вся страна была разграблена, то поляками и литовцами, то казаками, то просто разбойниками. Царя не было. Воля казацкая. Вот тогда и мог кто-нибудь укрыть в Ильинском добро, или от грабежа, или, наоборот, награбленное.

После Смутного времени Романовы передали село Морозовым, а затем его получили Стрешневы, все это были бояре именитые, богатые, основатели знатнейших дворянских родов. Стрешневы владели Ильинским долго и очень много сделали там построек. В том числе они перестроили старую деревянную церковь Ильи Пророка, это с тех пор она стала каменной. Где-то к концу XVIII века имение в Ильинском получил граф Остерман, который приходился Стрешневу племянником. Это был очень богатый и влиятельный человек в Российском государстве, одно время он был даже государственным канцлером. Жил Остерман во времена дворцовых переворотов, когда царицы то и дело сменяли одна другую, а их ближайшие подданные зачастую отправлялись в тюрьму. Это было время тайных интриг и неожиданных поворотов фортуны, поэтому что-то могло быть спрятано в Ильинском и в те годы. Но Остерман держался очень стойко и попал в настоящую опалу лишь при Екатерине II. Детей у графа не было, и он усыновил внучатого племянника Александра Ивановича Толстого, который с тех пор стал графом Остерманом-Толстым, О, это была личность так личность. С детства, как и многие дворяне, он служил в гвардии, брал Измаил вместе с Суворовым и Кутузовым, воевал во всех войнах с Наполеоном, герой 1812 года, участник Бородинского сражения и многих других. Когда его полк сдерживал превосходящие силы французов и адьютант спросил, что делать, ведь полк гибнет, он получил ответ: "Стоять и умирать!" А в те времена генералы гибли вместе с солдатами на поле боя. В сражении под Кульмом, это в Чехии, ему оторвало руку, он привез ее с собой в Россию и похоронил в другом своем имении, в Красном, — родовом имении Толстых.

После войны с Наполеоном Остерман — Толстой пожил в Ильинском. Он развернул там бурное строительство: перестроил главный дом, соорудил павильоны, оранжереи, галерею, беседки по всему парку, правда, сейчас от этого почти ничего не осталось.

У Остермана в Ильинском гостили известные писатели и поэты: Вяземский, Тютчев, Лажечников, Полежаев и многие другие.

При этом сам Остерман был большим оригиналом, в его обеденном зале жили орлы, а во время обеда у стола стояли медведи с алебардами. Но детей у него не было. И имение после смерти Остермана унаследовал его племянник князь Голицын. А уж в шестидесятых годах прошлого века Ильинское купила императрица. Имение опять вернулось в царскую семью. Кстати, им одно время владел Великий князь Сергей Александрович, убитый в 1905 году террористом-народовольцем. А его вдова, Великая княгиня Елизавета Федоровна, кстати, сестра последней нашей царицы, посвятила себя благотворительной деятельности и очень много сделала для больных и несчастных людей. Погибла она в 1918 году, а вот не так уж и давно Елизавета Федоровна причислена Русской Православной Церковью к лику святых.

Все эти дворяне и члены царской фамилии были неплохими хозяевами в Ильинском. Они не только развлекались в столовых с медведями и принимали у себя писателей и поэтов, не только возводили строения в усадьбе, но и открывали в селе и окрестных деревнях мастерские, устраивали фермерские хозяйства, открыли почту, телеграф, больницу и школу для крестьянских детей.

Ну а после революции в Ильинском, в бывшем дворце Романовых, был дом отдыха сначала для рабочих, потом для партийцев из Московского комитета. Но в 1929 году дворец сгорел, и от остальных строений усадьбы мало что осталось. Вот так, — закончил Сема свою маленькую лекцию по ликвидации нашей безграмотности.

— Сема, — спросила Наташка, — откуда ты все это знаешь, и зачем тебе это нужно?

— Ну, узнать не трудно, читай себе… А нужно для работы. Да и просто интересно.

— А про Звенигород расскажешь, — спросил Игорь.

— Лучше про Горки.

— Про Петрово-Дальнее. Предложения от слушателей поступили самые разные.

— Расскажу, — сделал успокоительный жест рукой Сема, — расскажу. И про Воскресенское могу рассказать, еще и про Узорово добавить, чего вы и не подозреваете. А уж где копать, сами решайте, вон Игорь у вас специалистом будет, он у меня книжку взял про клады. Только все это уже не сегодня. Расходитесь по домам, мне работать надо.

Как Сема "работал", в тот день для меня так и осталось загадкой. Но домой я ушел в большой растерянности. Не вязалось никак все, что я узнал за этот день о Семе и от Семы, с моими подозрениями. И все ж я не стал исключать его из списка подозреваемых. Время покажет, том более что других кандидатов на тот момент у меня больше не было.

Не было у меня и иных методов вести следствие, как только ходить к Семе, да наблюдать и еще рассматривать в мокрую погоду следы от сапог на дорогах Узорова в надежде найти тот самый с места преступления. Но погода опять наладилась, и сапог никто не носил.

Я стал посещать Сему регулярно. Впрочем, ходить туда мне было интересно. Я скоро привык к занятиям физкультурой и стал даже дома подкачиваться отцовскими гантелями. Занятия карате, вернее, тем, что Сема называл этим словом, тоже пришлись мне по вкусу. Я все ждал момента, когда наконец Сема поставит меня в спарринг. Особенно хотелось подраться с Лыкой. Все-таки между нами продолжалось соперничество, хотя теперь все было уже по-другому. Злости мы больше друг к другу не испытывали, но все равно каждый хотел быть лучше и сильнее.

А на вечерние посиделки я стал приводить с собой и Светку. Мама ее со мной отпускала. Правда, ходить на тренировки Светка не захотела, но у Семы ей тоже понравилось, и ее очень быстро признали за свою в узоровской компании. Теперь и Тамерлан уже не скучал в одиночестве, привязанным к забору, а весело проводил время в компании Ксюши.

Мне же очень хотелось побывать во всех помещениях Семиных владений и проинспектировать их на предмет наличия Женькиного горного велосипеда. В жилых помещениях дома я уже побывал, и неоднократно, но оставались еще чердак, погреб и сарай во дворе, куда никто еще из ребят не заглядывал. Только вот как это сделать?

Если долго думать об одном и том же, то в конце концов обязательно что-нибудь да придумается, я это давно заметил. Так случилось и в этот раз. После двух дней усиленных размышлений у меня созрел план, как посетить хотя бы сарай. И помогла мне, как ни странно, страсть моих приятелей к кладоискатель-ству. Я решил тоже прикинуться искателем сокровищ.

Глава III РАСКОПКИ В САРАЕ

Дел в долгий ящик я обычно не откладываю, так и теперь, когда у меня появился новый план, я уже на следующий день приступил к его осуществлению.

Сидели мы, как обычно, после утренней зарядки у Семы за самоваром и болтали о раз-ных разностях. Тут я и говорю вроде бы невзначай:

— А что, Игорек, нашли вы с Наташкой клад?

Игорек в это время чай наливал, он повернул ко мне голову и только усмехнулся:

— Издеваешься?

— Скоро только сказочки сказываются, — сердито вмешалась Наташка.

— А вообще-то вы хоть искать пробовали? — продолжал я гнуть свою линию.

— Да нет, — ответил Игорек, — не знаем пока, где искать. Я все думаю где, что-то ничего не приходит в голову подходящего. Наверное, и вправду, надо попробовать в Ильинском, только ведь днем на виду у людей ты этого не сделаешь, сразу пристанут, что вы тут роете. Так что ночью надо. А как ночью? Наташку не отпустят, да и вообще Ильинское не так уж и близко.

— С палаткой вам надо пойти, туристами прикинуться, — посоветовал Лыка. — Встаньте там где-нибудь рядышком на берегу реки, а ночью уж с фонариком и в Ильинское.

— Страшновато, — заметила Наташка.

— Хотите, вместе пойдем? — предложил вдруг Лыка.

Все задумались.

— А что искать за тридевять земель, — : я использовал подходящий момент, так неплохо созданный мною, — уж лучше сначала поискать в Узорове, вдруг клад под ногами лежит?

— Здесь негде, — мотнул головой Игорь.

— Сема, — обратился я к нашему старшему, — ты ведь говорил, что твой сарай стоит на старом фундаменте. Может, поищем там? Сема обеспокоенно поднял на меня глаза.

— Ну да, сарай я ломать не дам.

— Зачем ломать, давай просто все оттуда вынесем и копнем? Или у тебя там пол настелен?

— Нет, пола там нет… — Сема задумался.

— Ну так давай, а?

Все ребята смотрели на Сему, ему явно было неловко, не хотелось, видимо, отказывать.

— Ну ладно, — пожал он плечом, — копайте. Но с условием. Я в этом сарае и сам разобраться хотел, так вот, чтобы после вашего копания все вещи и дрова были аккуратно уложены.

— Может, сейчас и начнем? — ковал я железо, не отходя от кассы.

— Нет, — отрезал Сема, — не сегодня. — Потом он немного помолчал, устремив взгляд в небо, как будто что-то обдумывал и рассчитывал. — И не завтра, послезавтра — пожалуйста.

Я подумал, что мои подозрения могут и подтвердиться, может, Сема время оттягивает, чтобы велосипед перепрятать. Но что поделаешь, сарай его, он хозяин, он и распоряжается. Только я решил эти два дня с Семиного участка глаз не спускать. Но дело повернулось еще удачнее.

Когда мы встали из-за стола, Сема подозвал к себе Лыку.

— Серег, я завтра в Москву уеду. Дела. Ты проведи за меня тренировку, и за самоваром посидите, я тебе ключи оставлю, вечером.

Все складывалось просто замечательно, я ушел домой в самом наилучшем расположении духа. Можно было теперь даже и не следить особенно за Семиным домом, все равно мы завтра там будем сами хозяйничать.

Сема уехал очень рано. Так что, когда мы собрались утром для пробежки, нас встретил лишь Серега Лыков. Он провел пробежку и разминку, а гонял хуже Семы, но мне уже было не впервой. Затем все шло по отлаженному сценарию: мы раскочегарили самовар, а когда он закипел, уселись пить май. Чаепитие прошло, конечно, не так интересно, как с хозяином этого дома, но зато мы вволю повеселились. В результате кокнули один стакан и облили Игорька чаем, хорошо, что уже не горячим.

Народ стал расходиться, а я остался помогать Лыке и Наташке убирать со стола, на то у меня были свои резоны. Наташка потащила в дом пустую посуду, а я самовар. Внутри я замешкался, якобы пристраивая ржавую трубу, а когда Наташка вышла, быстро обежал все помещения Семиного дома. Там и было всего две комнаты, сени и веранда, дом-то одноэтажный из бревен, можно сказать, изба. Нигде велосипеда я не увидел. Но оставались еще необследованными чердак и погреб.

Когда я вышел во двор, Наташка уже ушла, а Серега сидел за столом и перелистывал какой-то Семин журнал. Я приблизился, журнал оказался о боевом стрелковом оружии, его страницы заполняли винтовки, автоматы, пулеметы и пистолеты всевозможных систем. Лыка был очень заинтересован.

— Как ты думаешь, — спросил я его, — а у Семы оружие есть?

Лыка поднял голову.

— Фиг его знает, я что-то у него не видел. Но может и быть, он про оружие говорить любит.

— Может, он прячет его.

— Может, и прячет.

— Давай поищем, пока его нет дома.

— Нехорошо как-то.

— Ну мы же красть ничего не будем и не расскажем никому, даже Семе.

Искушение было довольно велико, и после некоторых колебаний Серега согласился. Мы заглянули под кровать, слазили в шкаф и письменный стол — нигде ничего не было.

— Может, в погребе или на чердаке? — Я сделал вид, что мысль проверить подвал и чердак только что пришла мне в голову.

— Точно! — Лыка поднял палец. Отодвинув стол и приподняв коврик, мы нашли вход в погреб. Открыли люк, Лыков сбегал в другую комнату за фонариком. Спустились по маленькой деревянной лесенке в бетонную яму. Ничего. Лишь полупустой меток уже прорастающей картошки да несколько банок с солеными огурцами, выставленных вдоль стены на деревянной полке.

Мы вылезли и все устроили, как было прежде. Затем проверили и чердак, взобравшись по приставной лестнице, — ни оружия, ни велосипеда, вообще ничего, только осиные гнезда, и одно из них жилое. Я был разочарован. Но надо было еще попасть в сарай.

— Может, в сарае? — спросил я опять Лыку.

— Хватит, — отрезал он. — Ничего у Семы нет, да ключа от сарая он мне не оставил. И в сарае тоже ничего нет, я уверен, ведь завтра там копать будем.

Я-то как раз не был уверен, что в сарае ничего нет, однако мне пришлось согласиться и повременить с удовлетворением своего любопытства, Вечером я на тренировку к Лыке не пошел, а ездил к Светке в Митяево, и мы ходили купаться.

Вернувшись в Узорово уже затемно, я сбегал к Семиному дому, света в окнах не было, хозяин еще не приехал. Можно было не волноваться и спать спокойно до утра.

Утром Сема был уже на месте, как всегда в своей майке-тельняшке и спортивных штанах. Он опять гонял нас по родным просторам, поил чаем из самовара, потчевал всевозможными историями.

— Ну, копать-то будем? — поинтересовался я после второго стакана.

— А как же. Я вот тут вам из Москвы подарочек привез. Зря, что ли, ездил? — Сема поднялся из-за стола.

— Какой такой подарочек? — оживилась Наташка.

— Сейчас увидите.

Сема сходил в дом и вернулся оттуда с длинным бумажным свертком, перетянутым бечевкой. Когда он его развернул, мы увидели какую-то странную фигню, напоминающую одновременно и антенну, и лопату.

— Это что? — озадаченно спросил Лыка.

— А кто догадается? — подзадорил нас Сема.

Увы, ни у кого не было даже предположений. Только Игорь сказал, что это мешалка для навоза, но это он так пошутил.

— Эх вы, — вздохнул Сема, — миноискатель это. У друга своего взял, чтобы клад искать. А то перероете все Узорово без всякого толка.

— Ура! — Наташка даже запрыгала.

— Вещь, — согласился Игорь,

— Ну вот. — Сема что-то подкручивал в принесенном им приборе. — Все, теперь можно идти. Освобождайте сарай.

Нечего и говорить, что в сарай все отправились вместе, никто и не собирался теперь уходить домой. Сема отворил дверь. Сарай был завален хламом, а вдоль одной из стен тянулась поленница дров, возвышавшаяся почти до потолка. Мы взялись за работу. Чего там только не было. Две байдарки, старая раскладушка, корыто, колесо от автомобиля, необходимые нам лопаты, лом, огнетушитель, тачка, ведра, лейки и много еще чего. В том числе сломанный велосипед, только, к сожалению, не горный, а обыкновенный дорожный, "Украина". Мои подозрения рушились на глазах. И слава Богу. Мне стало даже легче, я очень не хотел, чтобы этот симпатичный парень оказался убийцей.

Народ с таким энтузиазмом взялся за дело, что уже через час сарай был полностью расчищен. Сема надел наушники, соединенные проводом с миноискателем, и взял прибор в руки. Он медленно, шаг за шагом, обошел все помещение сарая.

— Ну что? — с нетерпением спросил Игорь.

— В одном углу что-то звенит, — ответил Сема, снимая наушники. Вид у него был довольно удивленный, видимо, он вовсе не рассчитывал что-нибудь услышать.

— В каком?

— Вон в том, — Сема указал пальцем на дальний угол сарая.

Игорь схватил лопату и отправился в означенный угол. Минут пять он молча копал. Мы толпились сзади. И вот лопата глухо стукнула обо что-то твердое. Игорь присел на корточки над свежевырытой ямой. Все сгрудились у него за спиной, пытаясь заглянуть через плечо кладоискателя.

— Отвалите, — обернулся к нам Игорь, — не видно же ничего, вы свет заслоняете.

Мы отошли, а Игорь встал на одно колено и запустил в яму руку. Он долго копался там и кряхтел, затем разогнулся и вытянул что-то на поверхность.

— Тьфу, зараза! — выругался он, швырнув это "что-то" к нам под ноги.

На земляной пол сарая упала изрядно проржавевшая большая и круглая, как блин, банка из-под селедки. Лыков громко захохотал. Вслед за ним Сема и все остальные. Только Игорь выглядел немного расстроенным.

— Это я съел, когда фундамент закапывал, — сквозь приступы смеха прохрипел Сема. — Ох, а то уж думал, и впрямь что найдем.

Наше любопытство было наказано. Теперь предстояло заносить все вещи и дрова в сарай обратно, да еще размещать их в должном порядке. Былой энтузиазм исчез, и с этим занятием мы прокопались до обеда.

Вечером, вернувшись от Светки, я опять сидел за своими тетрадками. Все мои версии бесславно лопались, и лето уже подходило к концу. Видать, удачливого детектива из меня не получится, думал тогда я, по крайней мере в ближайшее время.

Глава IV ПОХОД

— Как дела, Шерлок Холмс? — встретил меня следующим утром возле церкви Женька.

— Сам знаешь, — ответил я. — Твоего велосипеда у Семы нет.

— Я так и думал, что ты нарочно эту бодягу с сараем затеял.

— Ну и хорошо, теперь, по крайней мере, все прояснилось.

— Как это все? Ты ж не знаешь, кто убил.

— Может, и знаю, — ответил со злости я.

— Не бреши.

Я молчал и шел к Семиному дому.

— Тогда кто? — Женька засомневался, вдруг я вправду нашел убийцу.

— Дед Пихто в кожаном пальто. Не захотел мне помогать, и ладно. А убийцу я знаю, только пока доказательств нет. Вот соберу их и тогда скажу.

И зачем я только наврал, сам не знаю, со злости, наверное. Я вообще-то на Женьку и так в последнее время обижен был, а тут он еще вздумал дразниться. Но, соврав, я загнал себя в угол, теперь мне надо было найти преступника уж наверняка, только я не знал, как это сделать.

Утренняя разминка прошла, как обычно, и мы заняли свои места вокруг самовара. На сей раз я притащил из дома печенье, которое специально испекла моя мама. К этому времени я уже рассказал родителям, что хожу к Семе. Отец это дело одобрил, он, оказывается, тоже знал Сему. "Семен — хороший парень, — сказал в одобрение отец, — а тебе, и правда, подкачаться не помешает".

И вот мы сидели и лопали мамино печенье с Наташкиным вареньем, когда Сема продолжил тему месяца:

— Так что? Клад больше искать не будете?

— А где? — спросил Игорь. — Липовую аллею перекапывать?

— Можно и аллею прозвонить, — согласился Сема, — а лучше отправиться в Ильинское. Хотите? Если ничего не найдем, так хоть отдохнем, как полагается. Остатки усадьбы посмотрим.

— Это как ты себе представляешь? — вступил в разговор Лыка.

— Очень просто. Мы можем сплавиться вниз по реке. Нас здесь восемь человек. — Сема обвел всех взглядом. — У кого есть байдарки? У меня одна тройка.

— У нас тоже есть тройка, — сказала Наташка.

Больше ни у кого не оказалось.

— Надо достать еще одну, одолжить у кого-нибудь, и можно плыть за сокровищами.

— А ты с нами? — спросил Сему Женька.

— Ну а зачем я вам это предлагаю? Поспрашивайте у знакомых, может, у кого и найдется еще одна лодочка.

В общем, предложение Семы нашло горячий отклик, все захотели плыть. Оно и понятно, делать-то в Узорове особенно нечего, а тут приключение. Честно говоря, мне тоже захотелось. Найти убийцу и велосипед я надеялся все меньше и меньше. А вот в поход сходить перед окончанием лета не помешало бы. Да еще я сразу прикинул, что можно пригласить с собой Светку. Авось ее родители отпустят.

Сразу после чаепития я к Светке и отправился. Неожиданно оказалось, что у Светкиных родителей есть байдарка и тоже тройка. Так что влезали все. А вот отпускать ее в поход мама ну никак не хотела. Мы со Светкой потратили весь день, уламывая ее. И когда пришел Андрей Николаевич, мы все еще так и не добились успеха.

— Ты понимаешь, — обратилась к нему Светкина мама, — взбрело им в голову в поход на байдарках отправиться. Подбил их какой-то Сема, к которому они в гости бегают. Здоровый мужик. Зачем ему это надо? Я Свету не пускаю, мало ли что. Тут у нас убийства всякие, хулиганы…

Андрей Николаевич внимательно выслушал речь Светкиной мамы и спросил меня:

— Сема, это кто? Семен Никифоров, что ли, из Узорова?

— Ну да, он.

— Тогда, я думаю, можно и отпустить. Парень надежный.

— Вот те раз! — всплеснула руками Светкина мама. — Ты-то его откуда знаешь?

— Да личность известная. С ним ребят отпустить можно.

— Ну знаете что, я все-таки против, но, если папа не возражает, делайте, что хотите!

Светкина мама немного обиделась. Она-то рассчитывала на поддержку, а вышло наоборот. Впрочем, уже через десять минут мы все вместе составляли список вещей, которые было необходимо взять с собой в поход.

А уже на следующий день мы стаскивали вещи и проводили профилактический осмотр байдарок во дворе Семиного дома. Самое смешное, что, как оказалось, грести никто из нас и не пробовал.

— Это ерунда, — уверенно отмахивался Сема, — огород лопатой копали?

— Копали.

— Ну почти то же самое. К тому же маршрут у нас нетрудный. Москва-река спокойная, с небольшими перекатиками, но без порогов. Плыть недалеко. Можно и вовсе не грести, течение само нас вынесет. Правда, через плотину под Знаменским придется байдарки и вещи на руках тащить, но вы ребята здоровые. Прогулка это, а не поход получится.

Короче, за следующий день мы, по Семиному мнению, подготовились к походу полностью. Байдарки нашлись. Палатки тоже. Крупы, картошку и тушенку мы купили в магазине. Котелки всякие и шампуры у Семы были. Аптечку собрали общими силами. Не хватало на всех спальных мешков и ковриков из полиуретана, которые стелют на пол палатки, особенно в сырую погоду, но погода опять стояла сухая, да и вообще это не главное.

Отплытие назначили на утро следующего дня. В нашей байдарке должны были плыть я, Светка, Женька и Тамерлан. Ксюша оставалась дома. Светка не решилась тащить ее с собой. Из всей компании, посещавшей Сему, в плавание за сокровищами не отправлялся только скептик Витька.

— Если что, я к вам на автобусе приеду, — насмешливо заметил он.

С вечера я окончательно упаковал рюкзак, а в восемь утра был уже на месте сбора, конечно же, возле церкви. Скоро все подтянулись. Спустившись к реке, мы собрали байдарки, погрузили вещи, погрузились сами и отчалили.

Трудности возникли лишь на первом этапе с Тамерланом, который упирался как баран, скулил, рычал даже и никак не хотел лезть в байдарку. Впрочем, и с этим я справился, отвесив ему пинка и заслужив тем всевозможные укоры Светки в жестоком обращении с животными. На воде же пес быстро успокоился, устроившись у меня между ног, и с любопытством завертел своей тяжелой головой, мешая мне управляться с веслом. Наша флотилия медленно отчалила от узоровского берега.

Грести оказалось действительно не сложно. Труднее всего было попадать в такт с другими гребцами, сидящими в твоей лодке. Но несколько взмахов весел вынесли нас на середину реки. Течение подхватило байдарки, и они заскользили меж крутых, покрытых сочной изумрудной травой берегов Москвы-реки.

Светка сразу засачковала.

— Куда вы спешите, — начала она, едва мы миновали первый поворот реки.

— Ну вон же Лыков отрывается, — указал вперед лопастью весла сидевший на носу Женька.

Я сидел сзади, то есть на корме, а Светка посередине. Байдарка с Лыковым, Игорем и Наташкой действительно вырвалась вперед. У них получалось неплохо, весла опускались в воду и поднимались равномерно и слаженно, будто они специально натренировались.

— Ну и пусть себе отрывается, — продолжала свою политику Светка, — у нас что здесь, олимпийские игры, что ли? Мы отдыхать собрались, а не вкалывать.

— Ну во-о-от, я так и знал, — расстроился Женька, даже перестав грести.

— Я не понимаю, — не успокоилась еще Светка, — ведь течение сильное, сиди себе и отдыхай, любуйся природой, загорай. Верно? — Она обернулась ко мне за поддержкой.

Я только тяжело вздохнул. Женька тоже молчал, положив весло поперек лодки.

— Ладно, ты не греби, — предложил я Светке, — сиди и наслаждайся, а мы с Женькой сами управимся.

Светка охотно согласилась и, по-моему, больше к своему веслу так и не притрагивалась. Вскоре она нацепила на нос темные очки, сняла майку и устроилась с комфортом, прямо-таки развалясь, этакая Клеопатра, плывущая по Нилу, а мы с Женькой, соответственно, рабы.

В целом плавание прошло без приключений. Беспокоился только Сема, снующий со своим экипажем, состоящим из двух наших младших товарищей Олега и Вовки, между головной Лыковой и замыкающей нашей байдарками. Семе-то это была легкая разминочка, а вот Олегу и Вовке пришлось попотеть, они больше всех намаялись.

Солнышко нас на воде припекало. А мы плыли мимо старых деревянных дач и новых строившихся кирпичных коттеджей, мимо купающихся в речке людей, мимо соснового бора, тихо, спокойно все было и хорошо. Правда, Женька страдал, что не может посоперничать в гребле с Лыковым, но молчал, а что ему оставалось делать?

У плотины, как и предполагалось, мы причалили к берегу и перетащили наши лодки и пожитки по берегу. Светка и тут чувствовала себя леди. Она несла лишь свое весло и вела на поводке Тамерлана. Впрочем, наверное, так и должно было быть. А я с некоторым сожалением миновал это место, у плотин всегда хорошо ловится рыба, на живца здесь можно поймать и щучку. Так что я с удовольствием остановился бы где-нибудь здесь, половил. Тем более что вся снасть у меня была с собой. Но путь наш лежал в Ильинское, раз уж отправились все вместе, так и плыть надо было со всеми.

Часа через три мы были уже около цели нашего путешествия. Совсем недалекое вышло плавание, даже жалко. Но мы причалили к берегу, под высоким обрывом, там, где не было купающихся людей; невдалеке поднимались деревья, и не видно было никаких строений, выходящих близко к реке. Вытащили из байдарок вещи и решили заняться приготовлением обеда. Тут-то мы с Женькой и отыгрались.

Дрова мы собрали быстро, отойдя от реки метров на пятьдесят, благо лес на берегах Москвы-реки еще до конца не вырубили. Костер развести тоже было делом одной минуты, а затем мы развалились на солнышке, презрительно наблюдая, как Светка с Наташкой варганят варево, и помогали им всякими идиотскими советами. Сема и остальная мужская братия валялись рядом и посмеивались.

После обеда, который получился, на удивление, вкусным и заслужил всеобщее одобрение, Сема вытащил из рюкзака какой-то пожелтелый журнал с планом старинной подмосковной усадьбы Ильинское. Прямо чародей, а не Сема. Чего только он не мог достать, чего только у него не было — и карты старые и новые, и миноискатели, шпион, да и только.

Рассматривая план бывшей усадьбы, от которой на данный момент, по словам Семы, почти ничего не осталось, мы решали, в каком месте копать. Вернее, я не решал, мне, честно говоря, это было безразлично. Да и не верил я очень-то, что тут что-либо можно найти, кроме бутылки из-под пива. Однако народ взялся за дело серьезно. Почему-то решили копать на том месте, где когда-то находилась каменная оранжерея. Игорек особенно настаивал, что именно там мог быть спрятан какой-нибудь клад. Ну так как он единственный из всех, кроме Семы, конечно, читал книжку о кладах и кладоискательстве, к нему прислушались и решили тут же идти на территорию усадьбы, искать это самое место.

— Только надо разделиться, — заметил Сема. — Пусть в лагере возле вещей кто-нибудь останется.

Я, конечно, не против был прогуляться со Светкой по старинному парку, но не в такой же компании. Да и после обеда меня не очень тянуло на дальние пешие прогулки. Я сказал, что останусь здесь с Тамерланом: может, собак и вовсе не пускают на территорию этого Ильинского. Надеялся я, что и Светка останется тоже, однако она уже заразилась вирусом кладоискательства. И все остальные тоже вроде как собирались идти.

— Нет, — сказал Сема, — придется бросать жребий. — Оставлять Саню одного не годится, даже и с Тамерланом.

— Ну ладно, я останусь, — сказал неожиданно Лыков. — Мы с ним палатки не спеша поставим, а вы там место найдите и возвращайтесь. Все равно ведь копать ночью будем.

— Пепси там купите, — попросил я на прощание.

Палатки мы с Лыковым действительно поставили. Помучились немного, но справились. А потом Серега сразу завалился в одну из трех палаток читать какую-то книжку, которую взял с собой. Я и не подозревал, что у него наблюдается такая тяга к литературе.

— Может, пойдем к вечеру рыбы наловим? — предложил я. — У меня все с собой, и тебе удочка найдется.

— Не, Санек, я не рыбак, ты же знаешь. Иди, я здесь посторожу.

— Да я и не пойду далеко, — ответил я Лыкову, — река-то вот она.

Так мы и провели время в ожидании нашей компании. Я рыбу ловил, он в палатке читал. Поймал я мало, ухи не сваришь. Решил эту рыбу завялить, выбрасывать-то жалко, а так пропадет. И утром сходить поискать место получше. Я слышал от рыбаков, что под Ильинским рыба ловится.

К вечеру вернулись Сема и ребята. Место они нашли и собирались ночью отправляться на раскопки. Причем, чтобы никому не было обидно, решили, что в первую ночь будут копать Наташка, Игорь, Сема и Олег, а во вторую — Вовка, Светка, Серега, Сема и Женька. То есть Сема был задействован в обеих партиях, а я — ни в какой. Потому что сам вызвался быть сторожем и рыболовом.

Мы поужинали с пепси и даже с пивом, посидели у костра, Сема затравил очередную байку, которых знал не меньше, чем дядя Гена, потом мы попели под Семину же гитару, и партия кладокопателей стала собираться. Но вот тут-то опять вмешалась коварная подмосковная погода. Чистое весь день небо стало к вечеру покрываться сизыми облаками. И хотя Сема выражал уверенность, что дождя не будет, его надеждам не суждено было сбыться. С наступлением темноты пошел не крупный, но противный дождь.

Кладокопатели ругались. Я тоже не очень радовался, потому что при перемене погоды рыба берет плохо. Зато все остались в лагере и в одиннадцать разошлись по палаткам, готовясь ко сну. Сема расселил нас так: в одной двухместной палатке Светка и Наташка, в другой он сам с Игорем, вроде как штаб экспедиции, а в третьей, четырехместной, мы располагались аж впятером — Я, Лыка, Женька, Вовка и Олег. Да еще Тамерлан в ногах, который страшно не любил тесноту и злобно ругался на всех, скаля зубы.

Еще с полчаса мы коротали время за беседой, а потом, когда Вовка с Олегом уснули, Лыков вытянул из своего рюкзака еще две бутылки пива, и мы их оприходовали втроем. После этого угомонились тоже.

Глава V ВСЕ ТАЙНОЕ СТАНОВИТСЯ ЯВНЫМ

Под дождик обычно неплохо спится. Но я, честно говоря, спал в эту ночь очень плохо. Неудобно, тесно, и кочка под правым боком. Два раза всех будил лаем Тамерлан, рвался наружу, кто-то, видимо, проходил неподалеку. В общем, задремал я часа на два, а там проснулся, гляжу, уже и утро.

Было четыре часа, когда я, вконец измученный, вылез из палатки. Не могу больше спать, и точка. Тамерлан вылез, конечно, за мной. Дождь к тому времени закончился, народ спал, и Семин храп разносился над тихой рекой.

Раз мне не спалось, я решил пойти удить рыбу, ко всему прочему выпадал удобный случай поискать хорошее рыбное место. Я взял удочки, и мы с Тамерланом пошли вдоль реки в сторону, противоположную усадьбе.

Вскоре у самой воды начались ивовые кусты, не сплошняком, а группками. И место было такое, с подмытым берегом, а следовательно, за кустами должны быть ямы, в которых может собираться рыба. И правда, кое-где виднелись насиженные рыбаками места. Но я решил отойти еще подальше.

Я был уверен, что в это время никого на реке не встречу, уж больно было рано, но ошибся: за одним из кустов я неожиданно наткнулся на характерную фигуру в сапогах и брезентовом плаще чуть ли не до пяток.

Рыбак сидел, скрючившись, на корточках и смотрел на воду. Собравшийся складками плащ делал его похожим на огромный булыжник цвета хаки.

Я решил подойти к нему и просто расспросить, что здесь берет, какие места получше и на что он ловит.

На мои шаги рыбак обернулся, и я с удивлением узнал в нем Залыгина. Надо ж куда забрался, да еще в такое время! Впрочем, я и сам-то… Да и для нелюдима Залыгина это нормально, тем более что от Узорова до Ильинского автобусом всего-то полчаса езды.

Залыгин молча глянул на меня и равнодушно отвернулся. Это тоже в его стиле, я еще ни разу не видел его удивленным или хотя бы оживленным, об улыбке и вовсе говорить не приходилось. Угрюм-река — точно прозвал его дядя Гена.

Все ж я подошел поближе и встал у него за спиной, сказав в воздух:

— Здрасьте.

Ответа, конечно, не последовало. Тут я поскользнулся на грязи, но устоял и глянул себе под ноги. Глянул и остолбенел…

Залыгин, видимо, уже долго сидел на корточках, наверное, устал, затекли ноги, и, когда я подходил, он выпрямился и переступил с ноги на ногу. От его сапога в мягкой прибрежной слякоти четко отпечатался след. Точь-в-точь такой же, как на той глинистой площадке подле места убийства.

Я не отрываясь смотрел на этот след.

Залыгин снова обернулся.

— Ну чо уставился?

Это было первое, чем он поприветствовал меня сегодня. Его, конечно же, никак не удивило, что мы встретились здесь на речке за столько километров от Узорова.

— Хорошие сапоги, — проследив мой взгляд, заметил Залыгин. В голосе его зазвучало некоторое довольство. — Немецкая работа. С самой войны служат, а все еще ни одной дырки. Умеют же, сволочи, делать.

Мне показалось, что по его лицу на мгновение промелькнула какая-то тень довольства.

Залыгин снова присел к удочке и стал смотреть на поплавок. Я все еще стоял и смотрел на его сапоги и оставленные ими следы.

Через некоторое время он в третий раз обернулся.

— Ну чо стоишь сзади? Либо садись рядом, либо иди, куда шел. А то встал тут, дыру сверлит глазами.

Я настолько был поражен сделанным открытием, что даже неожиданное многословие Залыгина не произвело на меня должного впечатления. Выслушав его тираду, я отошел и закинул удочку в десяти шагах от него. Надо было прийти в себя и собраться с мыслями. Впрочем, через некоторое время я все ж вернулся и спросил, на что он ловит.

— На живца, — кратко ответил Залыгин, и больше мы не разговаривали.

Вскоре он поднялся и пошел куда-то вместе с удочками вверх по речке, в том направлении, откуда мы приплыли.

Я подождал, когда он удалится на порядочное расстояние, вскочил, подбежал к тому месту, где отпечатались следы его немецких сапог, и хорошенько изучил их. Сомнений быть не могло, это был тот самый след, который я видел возле убитого.

— Фу-ты, елки! — выдохнул я и тут же испуганно оглянулся, мне стало даже страшновато, уж больно мрачная фигура этот Залыгин.

Может, он сейчас за мной подсматривает. Я оглянулся по сторонам. Однако его нигде не было видно.

В голове у меня все смешалось. Я начинал думать, что мне, видимо, никуда не деться от этого преступления. Рок снова вмешался, когда я уже почти смирился с поражением, и вот новые улики… Неужто Залыгин украл велик и кокнул Коломенцева? Но зачем?! Ему-то зачем все это? Тут я ничего не понимал.

Все интересы этого мрачного человека исчерпывались куревом и рыбалкой. Жил он бедно и неприхотливо. Дом имел неказистый, и другого ему не надо. На улицах Узорова появлялся редко, разве что на речке… И ходил всегда почти в одной и той же одежде. Даже почти не пил. Не знаю, где уж он работал, но я никогда не слышал, чтобы он еще и подрабатывал. Залыгину и так хватало. Не нужно ему это было, и все. Ну зачем такому человеку убивать бизнесмена? Мне это было совершенно не понятно.

…Когда я вернулся к удочке, у меня на крючке давно уже сидел окунь. Рыбалка была кстати, это занятие помогло мне немного отвлечься. Начался утренний клев, и через пару часов я натаскал столько подлещиков, окуньков и плотвы, что было уже не стыдно и возвращаться в лагерь. Так я и сделал.

У палаток меня встретил только Сема, он сидел возле самой реки и брился.

— А где остальные? — спросил его я.

— Тсс, дрыхнут. Наловил чего?

— Да.

— Покажь.

Я показал Семе свой улов.

— Нормально, — констатировал он, — на ушицу нам хватит, молодец. Иди поспи, а то небось и не спал вовсе.

Я не отказался, меня действительно клонило в сон после утренней прогулки. Даже сапоги Залыгина не могли теперь помешать мне уснуть. Я влез в палатку, спихнул с моего места развалившегося Женьку и тут же отключился.

Проспал я долго, из палатки вылез уже в полдень, разбудив по дороге и Тамерлана. Народ уже давно позавтракал, а Светка с Наташкой даже почистили мою рыбу. Наверное, ребята сделали и разминку, Сема бы их просто так не оставил. Теперь все занимались самым приятным времяпрепровождением: купались и загорали. Сема, Игорь, Лыков и Женька лежали на травке рядом и что-то лениво обсуждали. Я подошел и присел рядом. Светка принесла мне мой завтрак, рисовую кашу с тушенкой.

— Саня, тут у нас спор вышел, — обернулся ко мне с улыбкой Сема, — Света нам рассказала, как у тебя украли Тамерлана. И как у них стройку чуть не спалили. Это ты, значит, Андрея Николаевича предупредил?

Я с удивлением глянул на Светку, она сидела и улыбалась. Ну чего с нее взять, у девчонок язык длинный. Но о моем шпионстве-то она не знала, или ей все рассказал ее папа? Или Женька? Я с подозрением глянул на друга. Тот сидел как ни в чем не бывало. Однако было ясно, что Семе теперь про меня все известно.

— Ну я, — согласился я. — Козинов просил меня пошпионить. Не буду ж я его слушать. А как узнал, что они замышляют… Сами понимаете…

— Так ты еще и шпионил? — Сема даже сел от удивления, а Светка даже рот открыла.

Тут я понял, что только что сам себя выдал, и настолько я растерялся от собственной глупости, что даже не нашелся, что и сказать.

— Он что, платил тебе? — спросила Светка.

— Я ему все вернул, — поспешил я ее успокоить. — И деньги я брать не собирался, просто так было надо, а то бы он все понял.

— Что понял? — Светка глядела на меня с нескрываемым подозрением.

— Ну, что я не буду участвовать в их деле…

— Так ты же уже участвовал, — не отставала Светка.

— Я мог бы и отказаться, — пожал я плечами, — но тогда они грозились увести Тамерлана, да и стройку бы вашу спалили.

Я начинал уже злиться, тоже мне, устроила допрос с пристрастием. Ври теперь, выкручивайся.

— Тамерлана у тебя и так украли, — заметила Светка и наконец потупила взгляд в землю. А то так и светила на меня своими серыми глазищами. Дыру сверлила, как сказал недавно Залыгин.

Впрочем, не знаю, как Сему, а Светку мое объяснение явно удовлетворило.

— Не мое дело давать советы, — продолжил Сема, — но только не связывались бы вы, ребята, с Козиновым и его бандой. Дерьмо это, а не люди.

— Козинов не глупый парень, — почему-то возразил я.

— Может, и не глупый, но уж больно наглый. Все они наглые. Наглость — это у них главный козырь. Видишь, их в этот раз, с твоей, кстати, помощью, прижали, и сидят они тихо. А так ищут кого послабее и прижимают сами. Хорошо Светкин отец — человек крепкий, другой бы и сдался, а наглости нельзя давать поблажки. Я такие примеры знаю. Потом, знаете, ведь кое-что только с виду страшно, а на самом деле и не страшно вовсе. Вот еще до армии был у меня случай.

Сема начал травить очередную байку, и я понял, что меня уже оставили в покое.

— Жил я тогда в нормальном пролетарском районе, у метро "Коломенское". Народ у нас там самый разный, и еще общежития с лимитой. Я и тогда был уже крепкий, но в драки ни в какие сам не лез. В общем, мирным был человеком.

И вот как-то утром в страшную жару захотелось мне квасу. А очередь длинная была у палатки, да еще на солнцепеке. С полчаса стоял, наверное, если не больше. И квас этот цедится у продавщицы тоненькой такой струйкой. У меня внутри все пересохло, сил нет. Я накануне с ребятами в первый раз перебрал водки. Но стою, жду очереди. И тут подходит мужик, ну, парень лет двадцати, но для меня-то он мужик был. Отодвигает плечом двоих, передо мной стоящих, и говорит продавщице: "Любашь, налей-ка мне кружечку". Очередь молчит. Я хоть и сам никогда без очереди не влезал, но в таких случаях тоже молчал всегда. Как-то даже неудобно было. А тут, видно, мне голову напекло. Я вышел из очереди ухватил его за пиджак и говорю: "Друг, ты тут не стоял, вон очередь-то какая, посмотри". Короче, он на меня полез было, а я вдруг ему так врезал с правой. Сам не знаю, как у меня тогда получилось, только такая вдруг подкатила злоба. Вырубил его вчистую. Обернулся, смотрю — передо мной у лотка никого нету, и Любаша мне уже кружку наливает, хотя я стоял с бидоном.

Дальше было еще лучше. Со мной стали здороваться на улицах незнакомые ребята и мужики. Меня стали пропускать, опять же незнакомые, в очереди за пивом. Я все в толк не мог взять, что ж это такое, откуда полрайона вдруг узнало, что меня мама назвала Семеном. Идешь по улице: "Здорово, Семен!"

Потом ребята рассказали: этот малый, которого я тогда вырубил около квасной палатки, оказался самым крутым бойцом среди местной шпаны. Такой организованной преступности, как сейчас, тогда еще не было, но группировки, конечно, были. Вот он и был среди местных самым крутым, и его, естественно, боялись. А я не знал, кто это. А если бы знал, так и не прославился бы…

Сема закончил и наблюдал, какое впечатление произвел на нас его очередной рассказ.

— Так ты предлагаешь, что ли, нам всем идти метелить Козинова? — спросил Игорь.

— Ни в коем случае! — испугался Сема. — Я лишь к тому, что бояться не надо и наглости потакать нельзя, А очертя голову лезть в драку хуже не придумаешь. Или в гордую позу становиться, вы мне, мол, не страшны, все мне по фигу, тоже опасно. Тут надо быть осторожным, если хотите, даже тактичным. И опять же самим не наглеть. Вот Коломенцев, тот тоже наглел год от году, и вот результат, нет человека.

— Ты думаешь, это их рук дело? — спросил Лыков.

— Не знаю, может, и их, а может, и нет. Наглость до добра не доводит.

— Козинов тут ни при чем, — вмешался я.

— Откуда ты знаешь? — удивился Сема.

— Знаю и все, но точно.

— У него папа частный детектив, — язвительно заметил Женька, который последнее время начинал доставать меня больше и больше, лишь дело касалось затеянного мной расследования.

— А что, Владислав Александрович занимается убийством Коломенцева? — еще больше удивился Сема.

— Не знаю, — ответил я. — Вроде не занимается. Он мне не докладывает.

— Откуда ж ты тогда знаешь, что Козинов не виноват, — опять пристала Светка.

— От верблюда. Просто, когда Коломенцева убили, Козинов в другом месте был, на свадьбе у друга. Я слышал, как они об этом на пляже болтали. И потом, Козинова милиция проверяла, все оказалось чисто.

— Так кто же тогда убил? — спросил Лыков.

— Мало ли кто, — ответил ему Сема. — Говорю же, Коломенцев наглел год от года, богател и наглел одновременно, а наглость до добра не доводит.

— А ты его откуда знаешь? — настал мой черед задавать вопросы.

Сема глянул мне в лицо, помолчал, потом все-таки ответил.

— Я его давно знаю. Знал то есть, — подсевшим голосом поправился Сема. — Даже одно время учились вместе. Еще в школе. Когда я из Афгана пришел, даже когда уже институт окончил и тут обосновался, встретились опять. Он здесь гостил у меня, еще в моей старой сараюхе. В общем-то я потом и посоветовал ему сюда перебираться. Ему понравились эти места, как и мне в свое время. Деньжата у него и тогда уже водились, он ведь в Афгане не пропадал и потом времени зря не терял. Но тогда он еще не такой был, нормальный. Это потом все менялся, год от года. Так что купить здесь участок для него большого труда не составило. Только землю он взял не в Узорове, а в Митяеве. На берегу реки, как стоит его дача, тогда можно было только в Митяеве участок взять, а он поближе к реке все хотел, купаться любил. Вот там и поселился. А теперь… Знал бы я, чем все закончится, не позвал бы… Вон как дело-то обернулось… Но последние годы наши с ним интересы сильно расходились. Уж больно он обнаглел. Я ему говорил… А-а!

Сема безнадежно махнул рукой.

Он отвалился на спину и положил себе на глаза руку, закрываясь от солнца. Все молчали.

— Жень, — я повернулся к другу и разбавил тягостную тишину, — ты знаешь, кого я сегодня утром на рыбалке встретил?

— Кого?

— Залыгина.

— Ну и что?

— Во куда Угрюм забрался!

— Да этот куда хошь заберется, лишь бы людей рядом не было.

— И в такую рань. Автобусы-то еще не ходили. Наверное, он тут где-то рядом всю ночь проторчал с вечера, то-то Тамерлан два раза лаял.

— Да на Залыгина ни одна собака не лает. Боятся, что ли? — возразил Женька.

— И Мухтар? — спросил я, пораженный еще одной догадкой.

— Этот вообще от него в конуре прячется. Больше я ничего спрашивать не стал, а поднялся с травы и пошел за Светкой…

Остаток дня пролетел быстро. Был обед из жидковатой ухи, сваренной на утреннем улове, а на второе печеная картошка с бутербродами. Потом Сема водил нас к местной церкви Ильи Пророка, от которой и получило свое название село. Церковь старая, построена еще в XVI веке и восстановлена в XVII, тоже очень красивая, но мне наша узоровская нравится все же больше.

Когда мы вернулись, уже близился вечер, и кладоискателям надо было собираться исполнить задуманное. А я тоже кое-что задумал, только совсем другое. Мне надо было спешить, лето заканчивалось. И я решил действовать.

Мрачный образ Залыгина полностью занимал в тот день мои мысли. Все складывалось в одну картину. След на глинистой площадке явно оставил Залыгин. У кого еще могут быть сапоги, сохранившиеся с Великой Отечественной войны? Ни у кого! Кто оставил след, тот и украл велосипед. Больше некому. Других следов там не было. Залыгин хорошо знает Женькин двор — за козьим молоком ходит, — значит, и знал, где Женька свой велосипед ставит. Мухтар на вора не залаял, а от Залыгина он в конуру прячется. А кто украл велосипед, тот и убил, это я уже давно понял. Значит, Залыгин. Только зачем? Впрочем, это уже неважно. Все и так сходится.

Я подошел к Семе и ребятам, собиравшимся на раскопки.

— Сема, я в Узорово до утра сгоняю, ладно?

— Зачем? — удивился Сема.

— Позарез надо, — в который уже раз соврал я. — Я вам сразу не сказал, но меня родители очень просили в этот вечер приехать. У нас гости будут, и предки хотели меня там с кем-то познакомить, это школы касается, а точнее я и сам не знаю.

— Ну, надо так надо, — пожал плечами Сема. — Езжай.

— Тамерлана здесь оставишь? — спросила Светка.

— Нет, с собой возьму. Завтра утром мы приедем.

Через полтора часа я был уже в Узорове. Родители страшно удивились, увидев меня дома, да еще без вещей, с которыми я уехал.

— Что случилось? — забеспокоилась мама. — Ты поругался с ребятами? Со Светой? — Маме тоже было уже все известно. — На вас напали? — предположила она наконец, получив мои отрицательные ответы на предыдущие вопросы.

— Да нет, мама, — я поцеловал ее, — просто я по вас соскучился. В палатке тесно, я вчера не выспался, решил приехать домой, вас повидать, отоспаться.

Мама успокоилась, а папа ничего не говорил, он пил чай, но поглядывал на меня с подозрением. Мы поужинали, посмотрели телевизор, а потом я пошел в свою комнату и лег в постель. Я, и правда, уснул, но спал только до трех часов ночи. Перед тем как ложиться, я завел будильник и сунул его себе под подушку, чтобы не проспать.

В три часа будильник прозвенел. Я вылез из-под одеяла, тихо оделся и открыл окно. Сзади меня скрипнула дверь. Тьфу, черт! В тусклом лунном свете, слабо освещавшем комнату через окно, я увидел Тамерлана, наполовину просунувшегося в дверь и тянущего со сна задние лапы.

Пришлось прикрыть окно и тихо отвести пса на место. Там я его уложил, погладил, а уж потом вернулся в свою комнату и вылез в окно. Фонарика я с собой не брал, уже светало, да и ночью он мог только испортить дело, которое я задумал.

По пустым темным улицам Узорова, прижимаясь к заборам, я поспешил к дому Залыгина, который находился совсем на другом конце села. Напротив этого одноэтажного неказистого здания рос запущенный куст сирени, за ним я и лег на землю. Ждать мне пришлось не очень долго. Я не ошибся в своих предположениях, а по правде, мне просто повезло. Спустя минут пятнадцать после того, как я затаился, из дома послышался глухой кашель и шаги, а еще минут через десять-пятнадцать скрипнула входная дверь, и на пороге появился хозяин в своем обычном облачении и с удочками в руке.

Он постоял на пороге, посмотрел на небо, запер дверь и прошествовал мимо, даже не взглянув в мою сторону. Теперь я мог приступить к исполнению своего плана.

Выждав еще несколько минут, пока Залыгин скроется из виду, я выбрался из своего укрытия и вошел в калитку. Дом меня не интересовал, я хотел осмотреть сарай. Должен же где-то быть спрятан Женькин велосипед. Я быстро пересек маленький участок и очутился перед низеньким, покосившимся дощатым строением, приютившимся у заднего забора. Дверь оказалась незапертой. Я вошел и тихонько притворил ее за собой. Тут я все-таки пожалел, что не взял фонарика, темень стояла непроглядная. Долго я шарил в темноте руками, на что-то натыкался, чем-то гремел. И, конечно, наступил на грабли. Сами знаете, что за этим следует, яркие искры перед глазами были единственной вспышкой света, которую я увидел в сарае, а на лбу у меня появилась очередная шишка. И вот я что-то нашел. Отвалив в сторону какой-то лист, не то фанеры, не то оргалита, я нащупал руками холодную стальную раму велосипеда. Поднатужившись, я выволок его из кучи хлама. Все это сопровождал изрядный грохот. Я потащил велосипед к двери и уже приоткрыл ее, как вдруг увиденное заставило меня замереть на месте: в калитку входил Залыгин. Он вернулся. Мало того, он не пошел в дом, а направился прямо к сараю. Что было делать, я бросил велосипед у входа и на карачках пополз в глубь темного помещения. Что-то там лежало у задней стенки, до сих пор не знаю что, холодное, металлическое и ржавое на ощупь. За это "что-то" я и заполз. И замер.

Дверь отворилась, я увидел свет и понял, что в этом "что-то" есть дырка, через которую я могу наблюдать за Залыгиным. Он стоял в проеме двери, и его фигура в брезентовом плаще напоминала каменную статую командора, явившегося за Дон-Жуаном.

Залыгин сделал шаг внутрь сарая.

— Кто здесь?! — коротко и страшно рявкнул его голос, и сразу за этим последовал грохот, сопровождаемый ругательством. Это Залыгин рухнул, споткнувшись о велосипед, брошенный мной возле порога.

Я не стал откликаться на вопрос, но и медлить не стал тоже, меня как взрывной волной подбросило. Я бросился вперед и, наступив Залыгину прямо на спину, выскочил через открытую дверь наружу. Но я не побежал к калитке, а тут же повернул за угол сарая, чтобы Залыгин не увидел мою спину. Меньше чем через секунду я был уже у забора, взял его не хуже какого-нибудь Бубки, правда, без шеста. А дальше я уже мчался по грядкам соседнего участка. Также успешно я преодолел еще один забор и выскочил на улицу. Как же я бежал! Наверное, даже Сема позавидовал бы, увидев мою утреннюю пробежку. Я выскочил по узкой улочке на берег реки, пулей пронесся до церкви, обогнул ее и вновь выскочил на улицу Узорова, но уже в другом конце села. Там я спрятался в канаве, заросшей крапивой и чертополохом. И прошло изрядно времени, прежде чем я отдышался.

Лежа в канаве, я соображал. Вряд ли Залыгин сумел толком рассмотреть, кто по нему прыгал. Во-первых, он рухнул. Во-вторых, у него на голове был этот дурацкий брезентовый капюшон от плаща, небось он ему еще и на глаза наехал. Кстати, и наша вчерашняя встреча в Ильинском мне на руку, он теперь думает, что меня нет в Узорове. Я был уверен, что Залыгин приметил наш лагерь и всю нашу команду. Он многое подмечает, хоть и нелюдим. В общем, скорее всего я отделался испугом, шишкой от рукоятки граблей, ожогами крапивы и царапинами от чертополоха.

Осторожно я выполз из своего жгуче-колючего укрытия. К счастью, никто не попался мне навстречу, пока я добирался до дома.

Я отряхнулся во дворе от грязи и пыли и влез в окно своей комнаты. Едва я успел снять штаны, как в комнату вошла мама. Она сонно щурилась и даже пошатывалась.

— Ты чего встал, Саша, еще и пяти часов нет? И одеваешься. Куда ты в такую рань собрался?

— Мама, я обещал ребятам вернуться с первым же автобусом.

— О Господи! Ну хотя бы покушай и покорми Тамерлана.

От этого мы оба не отказались. Позавтракав, я побежал на автобус. В дорогу мама сунула мне еще с собой какой-то пакет — угостить кладоискателей в Ильинском.

Проезжая митяевскую церковь, я перекрестился, слава Богу, что все так удачно закончилось. Теперь я был почти уверен, что Залыгин — убийца. Жаль только, что я не рассмотрел, какой велосипед он прячет в сарае. Но я это обязательно узнаю!

Когда я пришел в лагерь, все еще спали, даже Сема. А мне уже спать не хотелось. Поэтому я сделал то, что и вчера, то есть взял свои удочки и отправился ловить рыбу.

Пошел я на то же место, где вчера у меня неплохо клевало и где я встретился с Залыгиным. Подходя, я вздрогнул, на месте Залыгина сидел рыбак в той же позе. Но, конечно же, это был не мой подозреваемый. Наверное, просто рыболов из Александровки, деревни, раскинувшейся на верху обрыва, под которым мы остановились. Александровка граничила с Ильинским.

Я подошел к рыбаку, как вчера к Залыгину, к спросил так же:

— Здравствуйте. На что ловите?

— На живца, — ответил рыбак. Мистика какая-то. И этот на живца. Не так уж часто в наших местах используют этот метод ловли. А я так никогда. Мало в нашей реке крупных окуней и щучек. Вот на живца никто и не ловит. А я не ловлю и по другой причине. Уж больно это жестокий способ ловли. Используют его только на хищника. А приманкой служит маленькая рыбка, которой вонзают здоровенный крючок под спинной плавник. И так с этим крюком в спине она и плавает, пока ее не заметит и не проглотит щука или окунь.

Я прошел дальше, сел на вчерашнее место и стал ловить плотву, подлещиков и небольших окуньков на кашу и червяков. Хотя червякам тоже больно.

Вернулся я в лагерь часа через два и опять с уловом. Сема с ребятами только рты пооткрывали.

— Спать будешь? — спросил Сема.

— Да я уж выспался.

— Силен, — только и сказал он, не скрывая своего восхищения.

— А вы нашли чего-нибудь ночью?

— Нашли, — ответил вместо Семы Женька, — остатки пьянки прошлого века.

Все засмеялись.

— Да нет, я серьезно, нашли?

— Ну тебе тоже серьезно отвечают, — смеялся Сема, — Игорь с Наташкой отрыли бутылку от шампанского и монету в две копейки 1892 года.

— Покажите, — заинтересовался я. Честно говоря, я не верил, что здесь вообще хоть что-то можно найти. Так что и это мне показалось интересным. Тем более что старых монет я еще никогда не видел.

Игорь притащил свои находки. Бутылка была как бутылка, из темного стекла и почти такой же формы, как современная. Только у нее на боку был еще рельефный герб — царский двуглавый орел с тремя коронами, и дата тоже рельефными цифрами — 1887. А монетка была другая. Гораздо больше советских двух копеек, примерно с пятак или с пятьдесят современных рублей. От старости медь окислилась, потемнела и сделалась совсем бурой. Все ж здорово, что хоть что-то нашли. Мне даже самому захотелось принять участие в раскопках. Однако было еще утро, а впереди целый день до вечера.

И этот день пролетел как вчерашний. И была уха, и было купание, и Семины рассказы, и гуляли мы со Светкой по Ильинскому. А ночью я копать не пошел, уж больно спать хотелось. И на следующий день повторилось то же самое. Плохой из меня кладоискатель. Зато сыщик хороший — утешал себя я.

А чем хороший-то? Даже ведь если я знаю, кто убийца, то доказать ничего не могу. Следа-то того, что я на месте преступления видел, давно уж нет и в помине. Да и мало этого для обвинения в совершении преступления, да еще такого, как убийство. И все остальные улики лишь косвенные, даже неизвестно, Женькин ли велосипед стоит в сарае Залыгина. А уж о несчастном старом Мухтаре и говорить нечего. Да и новых улик теперь не найти, сколько времени уже прошло. Оставался единственный выход. Надо было как-то спровоцировать Залыгина, чтобы он сам себя выдал. Но как?

Думал я думал, сидя на берегу реки под Ильинским, и придумал. И опять мне рыбалка помогла, а именно ловля на живца. Я все старался понять, что можно Залыгину вместо приманки подбросить, чтобы он наживку заглотил и на крючок попался. И тут я понял! Залыгин-то — убийца. А убийца — хищник. Значит, приманка живая должна быть. Стало быть, на живца ловить надо. А иного живца быть не может, кроме того, кто про убийцу все знает. Стало быть, я тот живец и есть. Жутковато мне стало. Но все-таки я решил дело до конца довести. Срок нашего похода подошел к концу.

Ребята уже копали в усадьбе, и на месте оранжереи, и еще где-то, да так, кроме той бутылки с монеткой, и ничего не нашли, А на пятый день нашего пребывания под Ильинским Сема стал собираться. "Все, — говорит, — хорошенького помаленьку. Родители вас только на пять дней отпустили, а я за вас отвечаю". Короче, в тот же день собрались мы, сели на автобус и в полчаса доехали до Узорова, а Светка и вовсе в Митяеве сошла.

Мне это все было на руку, пора было "закидывать удочку".

Глава VI ПРОВОКАЦИЯ

Удобный случай подвернулся сразу же. На следующий день, как мы приехали. И, соответственно, на рыбалке, где еще удочки закидывают? Я хотел подгадать так, чтобы не один на один с Залыгиным общаться. А то, глядишь, общение коротким окажется. И Тамерлана я теперь везде с собой водил.

Итак, пришел я на речку. А там уже на яме Залыгин и дядя Гена сидят с удочками. Ну, я рядом и пристроился. Свою удочку закинул, половил малость, с дядей Геной покалякал, послушал, как он современные книжные магазины ругает.

— Сто метров туда, — мах рукой вправо, — тыщу метров сюда, — мах рукой влево, — "Му-му" нет!

Дядя Гена сокрушенно покачал головой и еще раз повторил:

— "Му-му" нет!

Будто он всю жизнь мечтал эту книгу прочесть. Мне вдруг весело стало, сам не знаю отчего, решил я закинуть удочку другого рода.

— Дядя Ген, а вы сами-то "Му-му" читали?

— Читал, конечно, еще в школе.

— А "Преступление и наказание"?

— Не помню, а про что там?

— Там один малый старуху, которая деньги в долг под проценты давала, топором прибил.

Дядя Гена помолчал, нахмурясь,

— А-а, читал или смотрел, что ли?

— Я говорю-то к чему? Прямо как у нас. Прямо как Коломенцева. Тот тоже деньги под проценты давал.

— С чего ты взял это? — удивился дядя Гена.

— Сема рассказывал, да и так знаю.

А сам я в это время все краем глаза на Залыгина поглядываю. Сидит Угрюм, слушает, но и бровью не ведет. Я продолжил:

— Я вообще про это убийство много чего знаю, хоть детектив пиши.

— И что ж ты знаешь-то, сыщик? — усмехнулся дядя Гена.

— Да почти все.

— Это как?

— А вот так. Труп-то ведь я нашел, мне поэтому больше всех и известно. Я даже знаю, кто его убил, — неожиданно для себя ляпнул я.

Залыгин резко повернул голову и остановил на мне свой тяжелый взгляд.

— Да ну-у, — насмешливо и недоверчиво протянул дядя Гена. — И кто же?

— Пока не скажу, еще не время. А сейчас могу отметить только то, что живет он в Узорове.

Залыгин медленно отвернулся, но я чувствовал, что уши у него аж оттопырились под капюшоном, так он прислушивался, а дядя Гена, сам того не желая, помогал мне в задуманном.

— Да с чего ты взял, что он местный, да еще узоровский? Говорят же, к нему за день перед убийством гости из города на машинах приезжали.

— Ну и что, а убил местный.

— Да с чего ты взял?

— Ас того, что я знаю то, чего никто не знает.

— Это что же?

— А-а-а, не скажу. Улика у меня есть.

— Не выдумывай, Саня, какая еще улика. — Дядя Гена засмеялся, а Залыгин вновь повернул голову и уставился на меня из-под капюшона.

— Улики бывают разные, — хитрил я, — прямые, косвенные. А у меня улика неопровержимая! По ней точно можно сказать, кто преступник. Убийца ее на месте преступления оставил.

— Темнишь ты, Саня, ничего у тебя нет, — усмехнулся дядя Гена. — Да и не поверит тебе никто.

— Отец поверит, сами знаете, кто он у меня. А улика есть, и верная. Такая примета, которая только у этого человека есть. Вот, к примеру, как ваши фирменные поплавки. Ведь, кроме вас, дядя Ген, никто таких в Узорове, да и вообще во всей округе не делает, верно?

— Верно, это меня в Сибири на Енисее один дружок научил. Знатный был рыбак.

— Ну вот. И моя улика такая же. У всех есть свои приметы. У тебя поплавки, у дяди Коли его плащ и еще кое-что, у меня бультерьер, — засмеялся я.

— Это точно, такого поросенка в окрестностях больше не водится, — усмехнулся и дядя Гена. — Кстати, Сань, ты все еще не купил своему псу нового поводка?

Разговор перетекал в другое русло, но я свое дело уже сделал и теперь ждал, когда хищник заглотит наживку. Ясно было, что прямо сейчас, при свидетеле, этого не произойдет.

— Так купил или нет? — повторил свой вопрос дядя Гена.

— Нет пока.

— Ну и не покупай. Помнишь, я тебе стропу обещал, так я ее нашел. И тебе ее отдам.

— Спасибо.

Вдруг Залыгин встал и молча стал собираться.

— Коль, ты что?

— Не клюет.

— Уходишь, что ли?

— Да. Завтра в Ильинское поеду.

— Опять на живца?

Залыгин только что-то буркнул в ответ и пошел прочь.

— Угрюм, он и есть Угрюм, — подвел итог дядя Гена. — Да, о чем это мы? Ах да. Так ты завтра утром сюда же приходи рыбу ловить, я тебе стропу-то принесу. Придешь?

— Приду.

Я был доволен. Угрюм явно заглотил наживку. Только что он теперь будет делать?

Мы еще половили минут сорок с дядей Геной и тоже собрались, действительно клевало неважно, не то что под Ильинским.

Остаток утра прошел спокойно, я общался с Женькой, катался на велосипеде, но теперь меня все больше охватывали сомнения. Я все больше волновался, чем для меня кончится эта авантюра. Мрачный Залыгин маячил в моем воображении все чаще и чаще. До меня все яснее доходило, что удочку-то я закинул и живца, то есть себя, насадил, как полагается, но должен еще быть рыбак, который вытащит эту удочку вместе с опасной рыбой. А рыбака-то и нету. Мне стало необходимо открыть свой план еще кому-то. И я знал кому. Вечером я решил обо всем переговорить со своим отцом с глазу на глаз.

Но за обедом мама огорошила меня неожиданной вестью:

— Папа звонил. Он сегодня придет поздно, наверное, даже ночью.

Этого еще не хватало! Впрочем, я себя успокоил, сегодня еще не случится, Залыгину тоже надо будет подготовиться, а я буду держаться на людях. Так я и сделал. Вернее, просидел до вечера дома, а вечером, как обычно, мы собрались у Семы на тренировку. Пришла и Светка, хоть она по-прежнему не собиралась заниматься карате, но пообщаться с компанией за самоваром и послушать Семины байки была не против.

От Семы мы вышли часов в восемь. Уже начинало смеркаться, что поделаешь, август. Я повернул в сторону автобусной остановки, озираясь по сторонам, не маячит ли где-нибудь Залыгин. Мне теперь казалось, что он будет преследовать меня неотступно. Но Светка вдруг остановилась.

— Пошли, ты меня по речке проводишь. Я обрадовался, но спохватился.

— Нет, не надо. Сегодня уже поздно, — сказал я.

— Ничего себе поздно, ты меня проводишь и обратно еще на автобус успеешь. Ну, пошли прогуляемся, такой хороший вечер, я весь день сегодня дома сидела. Приехала сюда, а ты какой-то мрачный. Пошли, покажешь мне, где ты ловишь рыбу.

— Да какая сейчас рыба, — машинально ответил я, — рыбу будем ловить завтра. Вот хочешь, приходи сюда завтра утром, мы будем сидеть с дядей Геной на яме.

— Да я даже не знаю, где эта твоя знаменитая яма.

— Здесь недалеко, по берегу пойдешь — найдешь. Кроме нас, там никого не будет.

— Кавалер из тебя никудышный, — обиженно заметила Светка и пошла в сторону автобусной остановки.

Что я мог поделать, не втягивать же и ее в это опасное дело. Побежал ее догонять. Мы дошли до поворота, где узкая улочка изгибается, прячась за забором участка, через который темной волной свешиваются ветви сирени, акации и жасмина.

— Стой, погоди… — Я дернул Светку за рукав и остановился.

— Что такое?

— Нет, ничего… — Мне показалось, что впереди у забора на противоположной стороне улицы, прячась в тени под ветвями кустов сирени и жасмина, стоит Залыгин. — Ладно, пошли.

— Да ты чего, Саша? — Светка повернулась ко мне. — Опять что-то случилось?

— С чего ты взяла?

— Ты какой-то не такой сегодня.

— Да все я такой, пошли — на автобус опоздаем.

Я проводил ее до дома, на прощание мы поцеловались. Она еще раз пристально посмотрела мне в глаза и сказала:

— Все-таки ты не такой сегодня, что-то случилось.

Ну что ты будешь делать!

Теперь мне предстояла обратная дорога, а ведь я даже не взял с собой Тамерлана, это я сглупил. Но делать нечего, надо было спешить на автобус, не по речке же возвращаться.

…Когда я доехал до Узорова, уже окончательно стемнело, народ разошелся по домам, и окна светились теплыми желтыми квадратами, а на улицах от этого казалось еще темнее. Идти мне было недалеко, и я надеялся, что все пройдет удачно.

Я сошел с автобуса. На остановке никого не было. Но нет, сердце у меня екнуло… В самом дальнем ее углу, прижавшись, стояла темная фигура. Она дрогнула и колыхнулась в мою сторону. Человек сделал шаг. Я похолодел от ужаса. Брезентовый плащ! Это был Залыгин. Я обернулся, чтобы броситься в автобус, но двери закрылись, и, пустой, он уехал в сторону Сметанина.

Залыгин медленно приближался, я молча прошагал мимо, от Узорова меня отделял широкий пустырь, и никого вокруг…

— Саша, — глухо окликнул меня Залыгин.

Я сделал вид, что не расслышал и прибавил шагу. Наверное, надо было сорваться и побежать, но ноги не слушались. Я боялся даже обернуться, но чувствовал, что Залыгин следует за мной.

— Саша, стой, — еще раз, уже громче окликнул он меня.

Я побежал. Пустырь был неровный, заросший дикой травой, весь в кочках и ямах. Я спотыкался, но не падал. Сзади бухали немецкие сапоги Залыгина, он гнался за мной.

Оказалось, он здорово бегает. Как только ему это удавалось в сапогах и в таком тяжелом плаще. Мне бы только успеть добежать до улицы, прижаться к забору, позвать на помощь. Я чувствовал, что Залыгин догоняет. Прибавил еще, сколько было сил. Вот и спасительный забор со свешивающимися через него ветвями. Но и Залыгин уже рядом. Я остановился, развернулся к нему лицом и встал в стойку, которой уже научился у Семы.

— Что вам от меня надо?! — почти выкрикнул я.

Залыгин, тяжело дыша, остановился. Прямо напротив меня. Несколько мгновений он молчал, переводя дух. Затем сделал еще шаг вперед и сунул мне под нос руку с вытянутым пальцем. Я инстинктивно отпрянул.

— Ты… это… не болтай, — угрожающе начал он. — Понял, пацан, не болтай! У тебя язык длинный, ты его укороти. Понял?!

— Понял, — ответил я.

— Ну все. — Залыгин отвернулся и пошел в сторону автобусной остановки. Беда на сегодня для меня миновала.

Я еще стоял у забора некоторое время, чтобы отдышаться и привести свои нетшы в порядок, потом тоже побрел к дому.

Отца еще не было. Мама накормила меня ужином, и я почувствовал, что смертельно устал. Пожелав маме спокойной ночи, я удалился в свою комнату и завалился спать. С отцом поговорю завтра.

Глава VII НА ЖИВЦА

Утром меня разбудил Тамерлан, просился выйти. Сидел и свистел носом у моего уха. Я пошел за поводком и вспомнил, что обещал дяде Гене прийти сегодня на рыбалку, а он мне обещал стропу для Тамерлана. Так я и сделал.

Хорошо было на улице, свежо, воздух чистый. После пережитого прошлым вечером ужаса все казалось мне особенно прекрасным, необычным, заслуживающим внимания. Я слушал птиц и вдыхал знакомые запахи утреннего Узорова. Никто мне не попался по дороге на реку и на берегу тоже, до самой ямы, там с удочкой уже сидел дядя Гена. Он откуда-то притащил здоровый булыжник и сидел на нем, как на табуретке.

— А-а, пришел? Это хорошо. Это правильно, — закивал мне дядя Гена. — Ты пса-то своего привяжи, а то опять всю рыбу распугает.

Я привязал Тамерлана к стволу ивы, склонившейся над водной гладью.

— Ну, где стропа?

— Здесь, здесь стропа. Ты не спеши, садись рядом, порыбачим. Будет тебе стропа, — улыбнулся дядя Гена.

Некоторое время мы удили в молчании, но дядя Гена долго так не может.

— Угрюм, значит, не придет. В Ильинское поехал, на живца ловить. Ну и хорошо. У него своя ловля, у нас своя. Без него нам даже веселее будет.

Я молчал, не хотелось даже вспоминать о Залыгине.

— Ты чего сегодня такой молчаливый?

— Да так.

— А вчера-то такой разговорчивый был, про улики рассказывал, хе-хе… — Дядя Гена опять усмехнулся.

— Так есть ведь улики, дядя Гена, — устало сказал я, — есть.

— Отцу еще не рассказывал?

— Нет.

— Ну и хорошо.

— А вам-то что с этого?

— Мне? Да как тебе сказать, ты и сам поймешь скоро. Охо-хо, Саня, как жизнь-то иной раз поворачивается. Вон Коломенцев, был и нету.

— А вы что, с ним тоже были знакомы?

— Был, был. Как же, очень даже был. Сема ваш меня с ним познакомил.

Я с интересом глянул на дядю Гену.

— А вас-то он зачем с ним знакомил?

— Дело у меня к нему было, Саня, дело. Да плохим человеком оказался этот Коломенцев. Хоть о покойниках и не принято говорить дурно, но уж тут наплевать. Денег я у него занял.

— Вам-то зачем деньги, дядя Ген?

— А это не твое дело. Впрочем, все равно. Уехать хотел я отсюда, Саня, уехать. Это вы все сюда рветесь, в деревню. А я наоборот. Надоело мне тут. Я ведь не всегда таким был. Сам-то я из города, из Москвы даже, вернее, из Перова, ну уж это давно Москва.

— А тут-то вы как оказались?

— Жизнь, Саня, все жизнь. Помотала она меня и из Москвы выкинула.

— Сидели, что ль?

— Зачем сидел? Не сидел. Я всю жизнь честно прожил.

Дядя Гена вдруг замолчал, глядя на воду.

— Вот сейчас что-то…

— Что?

— Да так. Понимаешь, хотел я одного, получил другое, обиделся, очутился здесь, стареть начал, а впереди… Ничего- то, Сань, не видать. Вот я и решил отсюда уехать. И Сема меня ваш с Коломенцевым познакомил.

Дядя Гена отложил удочку и поднялся с камня. На камне аккуратными кольцами была уложена стропа, и сам камень был перевязан ею крест-накрест.

— Что это вы его так перебинтовали? — удивился я. — Боитесь, что ль, что развалится.

— Сейчас поймешь, сейчас все поймешь, — приговаривал дядя Гена. — Поплавки мои где?

— Какие поплавки? — окончательно обалдел я.

— Какие, говоришь? Улика твоя! — Дядя Гена с перекошенной рожей прокричал это мне в лицо.

Я все еще не мог сообразить, о чем, собственно, идет речь и при чем тут моя улика.

— Впрочем, — успокоился дядя Гена, — скажем, я их тебе подарил. Мы ведь друзья… были. — На последнем слове дядя Гена сделал ударение. — Главное, что ты не рассказал никому. И не расскажешь. Ну теперь ты все понял? — очень холодно спросил дядя Гена, глядя мне прямо в лицо.

А я действительно понял. Я понял, зачем мы тут, при чем тут стропа, для кого этот камень, почему он этой стропой перевязан и что сейчас будет. Я рванулся назад, но дядя Гена прыгнул на меня, как какой-нибудь тигр на оленя. И все ж он смог только схватить меня за ноги ниже колен. Мы оба повалились в грязь. Я выдернул скользкий сапог из кольца его рук и со всей силы ударил подошвой в лицо.

— Ох ты! Гнида! — охнул дядя Гена, судорожно ловя левой рукой мою свободную ногу и держа другую, словно клещами.

Тогда я резко сел и, как учил меня Сема, дважды ударил кулаком дядю Гену в глаз. Вышло неплохо — он меня выпустил. Я вскочил и бросился прочь от реки, но предательская слякоть сыграла со мной злую шутку: поскользнувшись в самом грязном месте, я растянулся на животе. Еще секунда — и тяжелое тело навалилось на меня и придавило к земле. Одной рукой дядя Гена наглухо закрыл мне рот, так что я и мычал-то еле-еле, а второй вцепился в затылок и стал выкручивать мою бедную голову. Я тоже вцепился в его узловатые, пахнущие грязью, табаком и червями руки и что было сил пытался сдержать их, помешать, сопротивлялся по мере возможности.

Дядя Гена был гораздо сильнее. Очень скоро голова моя налилась свинцовой тяжестью, молотом застучало в ушах и черно-красная мгла поплыла перед глазами. Я уже ничего не видел, кроме этой мглы, но еще слышал, как хрипит сдерживаемый ошейником Тамерлан, тщетно пытаясь сорваться с привязи. И вдруг хрип перешел в рев, в тот самый отвратительный и страшный рык, который издает бультерьер, бросаясь на горло противнику. А потом я услышал крик и тоже отвратительный хруст, это затрещали дяди Генины кости, когда капкан челюстей Тамерлана защелкнулся на плече убийцы…

Я лежал на траве и ловил ртом свежий воздух, дыша всей грудью, и никак не мог отдышаться. Рядом в грязи лежали Тамерлан и дядя Гена. Дядя Гена молчал, потому что был без сознания, а Тамерлан зло и глухо ворчал сквозь сжатые на плече дяди Гены зубы.

После всего, что было, мне как-то не хотелось освобождать своего противника, кто его знает, чего он еще удумает. И я не знал, что теперь, собственно, делать.

— Ну, жив? — неожиданно услышал я и сразу понял, что это Светка. Прямо как в тот раз, когда нас били вместе с Жекой у Митяева и тоже на речке — мистика какая-то…

— Ты Тамерлана отвязала? — спросил я вместо ответа.

— Не успела, поводок лопнул, он сам порвал.

— Молодец, молодец, хорошая собачка, — погладил я по башке Тамерлашку, но он только зарычал еще больше, срываясь на хриплые нотки.

Светка стояла и молчала, глядя на нас троих. Я кивнул на дядю Гену:

— Он убийца…

— Вижу, — ответила Светка.

— А ты откуда?

— Ты же сам вчера приглашал меня сегодня на яму, — укоризненно сказала Светка. — Раньше я не могла.

Мне стало стыдно, но я-то говорил все это только для того, чтобы не ходить с ней вечером вдвоем на реку, боялся Залыгина.

— Извини, не до того сейчас просто. Я поднялся с травы и обнял Светку.

— Мы с Тамерланом подежурим, он теперь навряд ли что сможет. — Я имел в виду дядю Гену. — А ты бери мой велик и езжай в Узорово к Семе, спросишь моего папу, зовут Владислав Николаевич Губин, им все расскажешь. Только побыстрее, пожалуйста, а то кто его знает…

Светка молча подняла горный, уселась по-девчачьи в седло и покатила… Если бы она только знала, что в тот миг со мной творилось, как я ей был благодарен, и вообще, гораздо больше…

Короче, мы остались с Тамерланом возле бессознательного дяди Гены. Он вскоре очнулся, стонал, ругал меня, плакал и просил прощения. Я отвечал редко, что-то вроде "посмотрим" или "да ла-адно"

Почему-то, почему я и сам не знаю, я вовсе не сердился на дядю Гену, хоть он и хотел меня убить и выкинуть в реку, вон даже камень, перевязанный стропой, заготовил. Но почему-то мне даже было его немножечко жалко. Потому что Тамка сломал ему кости и было очень больно или еще по какой причине, я даже и не знаю…

Тамерлана я все-таки оттащил, когда дядя Гена опять стал терять сознание, но связал преступнику его же ремнем ноги. Дядя Гена не сопротивлялся, уж очень он ослабел, только тихо стонал. А потом он вдруг разговорился, видимо, ему от этого было легче. Я молчал, слушал.

Дядя Гена говорил не очень связно, не так, как обычно, мысль его прыгала, он сбивался, перескакивал с одного на другое, но кое-что я все-таки уловил.

— Са-ань, а Сань, ты здесь?

— Здесь.

— И этот черт твой? Убери его подальше.

— Нет уж.

— Все, теперь мне конец. Это я убил Коломенцева. Топором убил. А что мне оставалось делать? Выхода не было. Он что, меня пожалел? Он что, гад, работал?! Он воровал только, а я этими руками всю свою жизнь пахал и сейчас тоже… Где я деньги возьму? Он этого что, не знал? Убью, решил я… Что поделаешь? Я у него денег занял. Говорил ведь, отдам, пусть подождет только. Ни в какую, гад. Продавай дом, говорит. А я на дом-то и брал. О-ох… Я не хотел его убивать. И дом я продать хотел раньше, чтобы уехать. И потом, чтобы отдать, Я ведь немного брал, Саня, то есть для него немного. На дом хороший все равно бы не хватило. А я его и не построил. Сам знаешь, где живу, халупа. Я хотел подновить и продать, чтобы уехать. Надоело мне одному. И даже не подновил, не поправил. Саня, мне всю жизнь не везло! Я копил, копил, тут на тебе — обмен денег. Все мои сбережения к черту. И тут тоже. Попутал меня черт, черт! Все эти рекламы. Я деньги, что у Коломенцева взял, отнес в одну компанию, их все равно на приличный дом не хватало. Чтобы продать-то. И он мне сам об этом говорил, намекал, сволочь. Сема ваш меня с ним познакомил. А компания-то возьми и закройся, и денег нет, и их, учредителей этих. Все. А он: "Продавай дом". Это который у меня есть-то, халупу. И я бы продал, Саня, но дочка приезжала. Сань, есть у меня дочка. Ты не знаешь, и никто не знает. Ей тут понравилось. Она здесь раньше никогда не бывала. Я один, Саня, почти всю жизнь прожил. Ох, плохо одному, особенно теперь-то, когда мне уж… А дочке тут понравилось. Только, говорит, жить у тебя негде. Тогда я и занял денег. Хотел дом поправить, а Коломенцев с меня расписку взял, что я отдам, и проценты заломил. Говорит: "Если что — свой дом продашь". Я согласился, а деньги сдуру в компанию отнес. Все реклама эта, чтоб ей! А компания закрылась. Я говорю: давай отработаю. Я бы отработал, Саня. Отработал бы. А он: "Нет. Продавай дом. Хуже будет". И я понял тогда, мне его убить надо.

Я всю жизнь работал и не воровал, пахал, а он… Мне не везло! И я все продумал. Я поехал утром на велосипеде, чтобы быстрее. Договорился с Угрюмом и Мишкой встретиться на речке у ямы. Чтобы никто не заподозрил, что я был в Митяеве. Я туда еще ночью рванул на велосипеде, я знал, где твой друг его оставляет. И он мне сказал, что этот велосипед везде, где хочешь проедет. Я его взял ночью и поехал, а убил Коломецева утром, когда он уже искупался и по косогору поднимался. Он всегда утром купался в одном месте и в одно время, я его подстерег и ударил. Он вниз упал. А я на велосипед и назад, на яму. И когда пришли Мишка и Залыгин, я уже там, будто только что пришел из Узорова, а до Митяева же далеко, никто и не заподозрит. А я быстро доехал на велосипеде.

— А меня-то вы как решились, дядя Гена? — сказал я с укором.

— Сань, прости, я бы никогда… Но ты сам вчера… Ты же знаешь, Я поплавок там потерял, Саня, да не один, а целых три, они в коробочке были. Когда домой пришел, тогда только и заметил. Здесь ни у кого таких поплавков нету, я их сам делаю. Ну да ты знаешь. Ты ж сам их нашел… Вчера… Ты мне говорил об этом. И что все знаешь…. Я в тюрьме умру. Я решил…

Дядя Гена опять потерял сознание. "Надо же, — грустно думал я, — я и не подозревал ни о каких поплавках. И милиция их не нашла. А потерять он их мог где-нибудь в другом месте, когда на велосипеде через поля ехал, или еще где. Вчера про поплавок я сказал просто для примера. И надо же, попал в точку". А дядю Гену мне стало еще жальче.

Минут через сорок после того, как уехала Светка, прибыла помощь. Сначала прибежал Сема, потом Светка с моим отцом, и в конце концов приехали милиция и "скорая помощь". Дядю Гену забрали…

ЭПИЛОГ С ВЕЛОСИПЕДОМ

Мишка вытянул из воды удочку и осмотрел крючок.

— Сожрали, — кратко констатировал он неудовлетворительный факт и сменил наживку.

— Ты на червя попробуй, — заметил Залыгин. — Осень скоро. Рыба к зиме жирует, ей мясо надо.

— Только на живца не лови, — нашел что сказать и я.

Залыгин вдруг улыбнулся. Такое, по-моему, произошло впервые. А может, бывало и раньше, только никто не подмечал, как и сейчас Мишка, увлеченный рыбной ловлей.

Мы сидели втроем с удочками у куста на яме, вернее, вчетвером с Тамерланом. Тамерлан был привязан за ошейник бельевой веревкой к кусту ивы. Свой старый кожаный поводок он давеча порвал, а стропу вместе с булыжником унесла милиция, как вещественное доказательство. Нового пока не купили, просто не успели.

— Ну ты дал, — повернулся ко мне Залыгин, видимо, имея в виду те события, участниками которых мы были совсем еще недавно, ведь всего-то прошло два дня. — Только Генку все равно жалко. Дурак.

— Дядя Коль, а помнишь, как мы тут втроем с ним сидели и он все меня про покойника расспрашивал, я ведь тогда на него и не думал. Да и вообще я хотел тогда найти Женькин велосипед, а не убийцу. Так и не нашел. Вон как все повернулось. Как вы думаете, он расскажет, куда велик дел?

— Так это ты ко мне в сарай лазил? — вдруг догадался Залыгин.

— Я. А то кто же? Я ведь на вас думал. Хотел у вас в сарае Женькин велосипед найти.

— Дать бы тебе по шее.

— Дайте, я не обижусь.

— Ты-то что. Вон у тебя черт сидит, телохранитель, — дядя Коля кивнул на Тамерлана. — А велосипеда у меня нету, только мопед старый, сломанный, я через него и навернулся.

Тут уж я не смог не рассмеяться, вспомнив, как скакал по спине Залыгина.

— Тебе смешно, а я расшиб коленку.

— Извините.

— Извините… Ну с какого дьявола ты на меня подумал? Потому что я рожей не вышел? — обиженно прогудел Залыгин.

Мне стало стыдно.

— Нет, дядя Коля, ваша внешность тут ни при чем. Помните, мы с вами встретились у Ильинского? На вас тогда сапоги были. Они и сейчас на вас. — Я глянул на ноги Залыгина. — Так вот эти сапоги такой же след оставляют, как тот, что я видел рядом со следами от велосипеда около места убийства. Ну, когда Тамерлан нашел тело.

— Сыщик… — Залыгин все еще сердился. — Это Генкины сапоги были, он себе новые купил, а эти на помойку выкинул. Я их и подобрал. Дырок-то на них еще нету.

— Тогда все понятно.

— Сыщик, — еще раз презрительно прошипел Залыгин.

— А помнишь, Миха, — сменил я неприятную тему, — ты мне брехал, будто на яме у кустов одни зацепы? Я тогда проверил, все о'кей было. Вот ведь и сейчас сидим ловим, и ничего.

— Так ведь я с другой стгороны от кустов ловил! Ничего я не брехал! Пойди попробуй, там и сейчас зацепы! — разозлился теперь и Мишка.

— Тьфу, черт! — выругался я. — Что не скажи, все не так!

— Да уж, как в лужу. Сыщик — не унимался Залыгин.

— Ой! — Меня вдруг опять осенило,

— Ты чего? — удивился Мишка.

— Ничего. Домой надо.

Я смотал удочку, оставил свою наживку рыболовам и, отвязав Тамерлана, рванул в Узорово. Там я направился прямо к Женьке. Слава Богу, он сидел дома.

— Жень, — сказал я, — у тебя есть крепкая веревка?

— На хрена?

— Ты говори, есть или нет?

— Ну есть, наверно. Ты что, вешаться решил? Или вязать кого? Вроде бы все уже закончилось. Поймал же убийцу.

— Тащи веревку, тебе говорят! Женька пошел к матери и отыскал с ее помощью толстую бельевую веревку.

— Теперь пошли.

— Куда?

— Увидишь.

Когда мы пришли на яму, Залыгин и Мишка еще сидели и удили.

— О, вернулся, — заметил Мишка, Залыгин только печально покрутил головой.

Я начал раздеваться.

— Э, ты что, купаться собрался? — забеспокоился Мишка. — Другого места не нашел? Всю рыбу распугаешь. Иди куда подальше.

— Ничего, обратно приплывет твоя рыба, — ответил я, входя в воду. — Жень, держи один конец веревки.

— Ты что, утонуть боишься? — не верил своим глазам Мишка. — Дядя Коль, он совсем спятил.

В это время я набрал побольше воздуха и нырнул, как раз там, где у Мишки были зацепы. В яме не так уж и глубоко на самом деле, метра три, не больше. Я быстро погрузился, не выпуская веревки, течением меня тянуло под берег. Все было, как я и предполагал. На дне ямы лежал велосипед. Я крепко-накрепко, как только мог, привязал к нему веревку и вынырнул на поверхность.

— Ну-ка, — обратился я к Мишке и дяде Коле, — помогите, а? Пожалуйста.

— Ни фига себе! — вскрикнул Мишка, когда благодаря нашим совместным усилиям Женькин горный велосипед очутился у поверхности и из воды выглянул руль. — А я-то думал — коряга!

Это была минута моего наивысшего торжества. Я глянул на Женьку. Для этого стоило пережить такое лето. Он ничего не говорил, но выражение лица у него было такое, что и передать невозможно.

Горный был облеплен тиной и илом, но поржавел мало, хотя и провалялся в реке изрядно. Хорошо был смазан, да и металл, видимо, что надо.

— Почистишь, и будет бегать, — сказал я Женьке, когда велосипед был извлечен на берег.

— Спасибо, — ответил он, опускаясь рядом с машиной. — Спасибо.

Большего мне было и не надо…

Через несколько дней я уезжал из Узорово до следующего лета. Меня провожали ребята и Светка. Лыков пришел и Женька, с Игорем мы обменялись телефонами, он тоже был дачник и зимой жил в Москве. Перед самым отъездом прибежал Сема.

— Приезжай зимой, Саня, на лыжах будем кататься. Зимой здесь еще лучше, дачников нет, тихо.

— Мы ж тогда всю тишину испортим, — заметил папа.

— Вы, Влад, не испортите. И приезжайте, чего вы? Дом-то у вас теплый.

— Посмотрим, может быть. Как дела будут. — Папа пожал Семену руку.

Мы сели в машину. Тамерлан вскочил первым, чтобы не забыли. Кота втащила мама.

Светка поехала с нами, но только до Митяева. Она с родителями уезжала в Москву завтра, мы непременно и там будем встречаться, хоть и живем не так уж близко. Я в Крылатском, а она на Речном вокзале. Предстоит зима и школа. Но следующим летом мы все здесь снова соберемся. Надеюсь, будущий дачный сезон обойдется без таких приключений, хотя совсем без них скучно. Может, опять пойдем с Семой в поход, может, Игорь отыщет настоящий клад, что-нибудь придумаем.

Оглавление