«Посейдон Пушнюс как таковой»

Казис Казисович Сая Посейдон Пушнюс как таковой

СВИДЕТЕЛЬСТВУЮТ ДОКУМЕНТЫ (Письма приводятся без исправлений)

Посейдон – отцу

…Поскольку я уже достиг зрелой стадии развития и вижу тебя насквозь, как облупленного, уважаемый папаша, то категорически прошу не называть меня больше Посейдоном. Прошу также никогда не писать на конвертах этого идиотского, высосанного из грязного пальца имени! Иначе я буду вынужден демаскировать тебя со всей остротой и со всеми вытекающими отсюда последствиями. Меня назначили редактором стенгазеты, посему будем считать этот вопрос исчерпанным.

А теперь, во избежание дальнейших комментариев называй меня Доном и пришли на праздники посылку да немного денег в придачу. (…) Встретишь мать, передай привет, а также это мое принципиальное требование…

Д.Пушнюс

Отец – Дону (Посейдону)

На твое принципиальное письмо, сын мой Дон, могу ответить следующее.

1. И я был молод, горяч и принципиален. Как, например: не пожелал зваться Яцкусом и стал Жаком, а в дальнейшем остановился на Джеке (увлекался Д.Лондоном). В конце концов плюнул на все. Вот почему я тебя, можно сказать, понимаю.

2. Относительно Посейдона как такового. Поскольку я в те времена был закоренелым вольнодумцем, иначе говоря, прогрессивно настроенным, то не желал окрестить тебя религиозным именем, позаимствованным из календаря. Переворошив античную историю, я остановился на имени, упоминавшемся в греческой мифологии. Посейдон же как таковой был богом морской стихии, и оставил он после себя немало бурливых потомков.

3. А насчет Дона предлагаю тебе хорошенько подумать. По твоему желанию я адресую это письмо Дону Пушнюсу, но считаю своим долгом напомнить, что приставка «дон» означает титул у испанцев, что-то вроде нашего «господина»… Вспомни хотя бы Дон-Жуана, Дон-Кихота, дон Базилио и прочих представителей той же породы.

Предлагаю тебе, сын, в порядке дискуссии остановиться на задней части, украсив ее чем-нибудь спереди, – к примеру, зваться Подоном или Сейдоном. Поразмысли над этим.

4. Сегодня же вышлю тебе половину своей пенсии, пол-окорока и полкило топленого масла. При получении взвесь все это еще раз, проверь и держи под замком. Ведь чем крупнее город, тем больше в нем воров…

С уважением.

Я.Пу.

Сын – отцу

…Письмо получил почти нормально, а вот за посылку и деньги пришлось побороться не на жизнь, а на смерть. Ведь надо было предъявить паспорт, а имя по твоей милости не совпадало. Хочешь не хочешь, я вынужден, черт побери, снова вернуться к этому вопросу.

Брось хвастать, отец, не был ты никогда на меня похож! И нечего туману напускать насчет своей прогрессивности! Враки все это, папаша! Сознательное искажение фактов биографии. Тоже мне вольнодумец! На кой черт тогда крестить меня понадобилось? Скажи-ка лучше, положа руку на сердце, чего ради ты сунулся за именем к иноверцам, раскопал его на допотопной мифологической свалке? Поэтому давай лучше называть вещи своими именами и не будем замазывать то, что, по существу, попахивает болотом космополитизма, дорогой папаша. Вот именно! И уж оставь в покое хотя бы Лондон, где ты, надо полагать, никогда не был. А если и был, то напиши подробно, когда и при каких обстоятельствах.

Если я заблуждаюсь, пусть товарищи меня поправят, а только впредь рассчитываю опираться только на твою материальную сторону. С твоим же духовным миром категорически не могу согласиться!

Поскольку это письмо может сыграть в моей жизни историческую роль, на всякий случай оставляю себе его копию.

Вывод. Посылки и деньги можешь слать на имя П-на, только перестань ты, ей-богу, докучать мне этим топленым маслом! (Что ты имеешь, наконец, против, копченого сала?) Отныне прошу называть меня в любом виде – устно, письменно или мысленно – Сименоном. С удовольствием прочитал один из его романов и твердо решил испытать себя когда-нибудь в этой области. А сейчас мне пора на кросс – 1000 метров. Результат сообщу позднее.

P.S. Можешь меня поздравить! Несмотря на вышеизложенные травмы, прибежал первым. Похоже, меня назначат капитаном сборной.

С.П.

Отец – сыну

…Что бы ты ни говорил, что бы ни писал, сынок, а только каждое твое письмо я расцениваю как важный документ, свидетельствующий о том, что был тогда неправ, когда после тех нашумевших, злополучных крестин разошелся со своей женой, т е. с твоей матерью, которую, перегнув палку, обвинил в неверности. Да, Сименон, теперь я больше не сомневаюсь, ты на самом деле мой сын! Ты поистине Пушнюс в квадрате!

Еще один шаг с твоей стороны, еще одно письмо от тебя, и я, возможно, предложу тов. Пушнене вернуться и заняться мирным трудом на наше общее благо. Поэтому не удивляйся, если во время каникул обнаружишь в хлеву рядом со своим велосипедом живое существо, а именно симпатичную чушку (вот тебе и копченое сало!), а дома увидишь со сковородкой у плиты или у лохани нашу реабилитированную мамашу, т е. тов. Пушнене.

Пиши, сынок, ругай меня, критикуй, но будь осторожен! Тот подозрительный тип, которого я довольно долго считал в глубине души твоим отцом, нынче уже дважды прошел мимо меня, демонстративно неся на плече топор… И вообще в последнее время вокруг сшиваются какие-то темные личности. Этот будто совершенно случайно идет навстречу с косой на плече (смерть?), тот шагает с лопатой в руках (могильщик?) и т д. Я же довольно невозмутимо задаю корм своему поросенку (на поминки?), а сам думаю: меня так просто не запугаешь!.. Мы с тобой, сынок, еще повоюем. Только ты, Сименон, не забывай писать.

N.B. Обрати когда-нибудь внимание на то, что твоя фамилия куда лучше любого имени. Ведь как у нас называют тех, кто любит красиво наряжаться? «Пуошнюс» – щеголь! Скорее всего от этого и произошла наша фамилия. Возьмем для сравнения латинское слово «пусус» – мальчик, русское «пушистый», английское «pushing» – деятельный, энергичный. Так что мне остается только пожелать, чтобы ты с лихвой оправдал на практике все международные значения своей фамилии.

С уважением.

Пушнюс-старший

РАСПРАВА

Папашины этимологические исследования приятно пощекотали самолюбие Посейдона, и сын, чего доброго, расщедрился бы на более благосклонное письмо отцу, если бы не порочное преклонение Пушнюса-старшего перед изжившей себя символикой: гражданин с серпом для него смерть с косой, а мужчина с лопатой – непременно могильщик… Да ведь это наверняка были крестьянин или рабочий-землекоп! Или даже представитель интеллигенции, сочетающий умственную работу с физическим трудом. Вот почему в своем письме Посейдон и посоветовал отцу почаще браться за топор, не брезговать лопатой с тем, чтобы реальные трудовые мозоли на ладонях вырвали с корнем псевдонаучные бредни, засевшие в его голове.

Однако, ко всеобщему удивлению, не имеющие под собой научной почвы предчувствия Пушнюса-старшего все же сбылись.

В начале весны пенсионер Яцкус Пушнюс взволнованно вошел в отделение милиции и дрожащей рукой выложил на стол анонимное письмо, написанное ужасно искаженным почерком. В нем кроме всего прочего говорилось:

«Мы тебя, подлюга, помним еще по тем временам, когда ты за цицилизм пропагандировал, с бантом красным разгуливал, за советский блок голосовал! И сынок недалеко от папаши ушел – Посейдон твой заядлый активист, редактор стенгазеты и к тому же спортсмен. Сволочь от яблони недалеко падает… Всех твоих «заслуг» и не перечислить… Но если ты и впредь не перестанешь совать нос не в свои дела (видали, рыбы казенной ему жалко!), будешь выдавать с головой так называемых браконьеров, знай: в один прекрасный день Яцкуса Пушнюса обнаружат в проруби…»

Пушнюс составил длиннющий список всех своих предполагаемых врагов и подчеркнул карандашом тех, кто увлекается наравне с ним подледным ловом.

– Неплохо было бы им от греха подальше перебраться на другое озеро, – скромно изложил свою просьбу Пушнюс и, встретив понимание со стороны должностных лиц, с легким сердцем покинул помещение.

Одну копию этого анонимного письма Яцкус приложил к заявлению, в котором он просил отдел соцобеспечения увеличить ему пенсию, другую сразу же выслал сыну, а третью – в редакцию районной газеты, снабдив ее соответствующими комментариями. У него было полно таких копий – пусть в учреждениях знают и делают соответствующие выводы.

Все могли убедиться, что анонимные негодяи не запугали Пушнюса. Не на такого напали! Яцкус с вызовом смотрел в глаза своим потенциальным недругам, и каждый прожитый им день многим мог показаться подвигом.

Но вот… Прошло две недели, и работники милиции, сличив оригинал анонимного письма с несколькими копиями, без труда установили две вещи.

Во-первых, копии были существенно дополнены, приукрашены и подправлены.

Во-вторых, экспертиза подтвердила: оригинал написан тем же лицом, что и вышеупомянутые копии. Иначе говоря, анонимное письмо товарищу Пушнюсу нацарапал левой рукой гражданин Пушнюс…

Однако автор и адресат не пожелали в этом сознаться. Если же и была пущена в ход его левая рука, благодаря которой он заслужил почетную инвалидность, то это опять-таки не что иное, как происки коварного врага, которому удалось путем гипноза или прочего магнетизма подчинить Пушнюса своей воле.

Могло так случиться или нет?

– Увы, не могло, – ответили ему простаки районного масштаба. Заблуждение, что Пушнюс недостоин столь ловкого врага, невольно привело их в ряды злобных вредителей.

Но самое печальное, что к ним временно примкнул его родной сын Посейдон.

И к чему все это привело? Еще одно подтверждение, что не следует торопиться с выводами и оглашать неподтвердившийся диагноз. Всегда лучше семь раз примерить и к тому же не полениться проверить, хороша ли мерка.

Спустя месяц после получения анонимного письма любителя подледного лова пенсионера Пушнюса и впрямь вытащили из проруби…

Самоубийство? Вряд ли.

Некоторые любители скоропалительных выводов считали, что заядлого рыболова погубили ерши – уж больно хорошо они в тот пасмурный день клевали, а лед был уже не тот, что в разгар зимы.

Но эту версию вы можете предлагать кому угодно, только не его сыну Посейдону. После долгих колебаний, самокритично пересмотрев свое прежнее мнение, сын бесповоротно решил, что с его несчастным отцом расправились те, кто когда-то состряпал мерзкую анонимную угрозу.

Окончив учение и тверже встав на ноги, Посейдон увековечил свое мнение насчет смерти отца в подделке под мрамор, где были начертаны такие скупые строки:

Я. ПУШНЮС.

ОН БЫЛ ПРОСВЕТИТЕЛЬ,

СВОБОДЫ ПЕВЕЦ,

ЗА ПРАВДУ ПОГИБ ОН,

КАК ВОИН-БОРЕЦ.

…Пусть будет ему пухом суглинок данного района и пусть снятся ему ерши и враги, без которых Яцкус Пушнюс не был бы Яцкусом Пушнюсом.

ПОКУШЕНИЕ НА ПОСЕЙДОНА

Промчавшиеся после описанных событий годы, перспективный диплом экономиста, хорошенькая жена Клеопатра словно мягкими, пуховыми подушками обложили переживания Посейдона. Пушнюс-младший был почти счастлив, а о трагедии отца вспоминал лишь в Паланге, зайдя поглубже в море.

Вообще-то Посейдону вполне хватало городской бани или обыкновенного дачного умывальника, но пришлось поддаться на уговоры супруги, ее друзей и родственников. Ему осточертели назойливые приглашения окунуться, и поэтому Посейдон частенько оставлял Клеопатру на женском пляже, а сам все больше поглядывал туда, где молодежь лихо стучала в мяч, поднимая тучи песка, или присматривался к обществу постарше, мирно резавшемуся в карты под кружку пива.

Когда уставшие игроки и тут приставали к нему – пойдем да пойдем в море, Посейдон отнекивался одной и той же подхваченной неизвестно где фразой:

– Да ну, плавать я не умею, помочиться успею, а иначе что толку-то…

Оставшись один, Пушнюс наслаждался солнцем, наблюдал за людьми и разбирал по косточкам свою жену Клеопатру. В родной деревне ее звали Пятруте, а в городе Клео… Это раздвоение Клеопатры указывало на склонность жены к беспринципности и неважно попахивало в идейном отношении.

Ясное дело, она, как и Посейдон, тут ни при чем – ведь имя-то выбирали родители. Им, видно, очень понравилось, как оно звучит, – «Кленопятре». Потом, верно, устыдились и стали звать дочку Пятрей, Пятрутей. Да, но откуда взялось это Клео? Нет такого слова! Корень явно чужой, так стоит ли за него так упорно цепляться?

И вот в один прекрасный день Клеопатра, застав мужа раскаленным докрасна в результате этих размышлений, при всем честном народе стала громко укорять его:

– Ах, Посейдон, Посейдон! И не стыдно тебе? Морской бог, а плавать не умеешь…

– Не умею, – согласился Посейдон. – И учиться не хочу неспроста.

– Вот еще выдумал! Просто воды боишься… Ведь вредно все на солнце да на солнце. Даже перед друзьями стыдно.

– Мы в этом деле спецы, запросто тебя научим! – уговаривали его два подозрительных типа, те самые друзья.

Не вмешайся тогда Клеопатрины дружки, Пушнюс, пожалуй, не поддался бы на провокацию. (Забегая вперед, будем называть вещи своими именами.) За этими кавалерами, которых жена представила ему как однокашников, Посейдон вел наблюдение вот уже вторую неделю. От него не укрылось, что один храбро прыгал в воду с моста, а другой, когда нырял, непременно всплывал рядом с его супругой. А не то, глядишь, оба бултых – и под воду. И чем, по-вашему, они там, в холодной глубине, занимаются?

Не упоминая фамилий, будем условно звать ныряльщика Цезарем, а прыгуна – Антонием. Это по их милости у Посейдона бесповоротно созрела решимость перенять у спецов опыт и докопаться до истины.

Клеопатра, схватив мужа за руку, потащила его в глубину, где было примерно метр пятьдесят-шестьдесят, не меньше, к тому же зыбь… А еще в том месте была уйма ям. И все же, пройдя беглый инструктаж, Посейдон начал довольно сносно барахтаться. Клеопатра восторженными криками подбадривала мужа, убеждая заплыть поглубже. А если он и устанет, то может преспокойненько лечь на спину, в случае же чего пусть сворачивает сюда, к мосту, и цепляется за что попало.

– Отдайся воде, как любимой женщине! – увещевал Цезарь Пушнюса. – Оставь сомнения и бросайся в ее объятия. Сам увидишь, море тебя словно на руках понесет…

Все, казалось, было так просто, логично и без подвоха.

– Ясно, – сдержанно ответил Посейдон и глотнул первый глоток балтийской воды.

А дальше становилось все яснее… Волна колыхнулась, и Посейдон почувствовал, как дно ушло из-под его ног. Жена бабочкой-баттерфляем упорхнула в сторону, а Цезарь канул в воду.

Посейдон попытался лечь на спину, но тут же убедился, что этот вид отдыха не для него. Он только успел заметить, как Антоний вскарабкался на перила моста и застыл, видно, в ожидании всеобщего внимания.

Еще одна неудачная попытка перейти на другой стиль, еще одна живописная волна, и Пушнюс скрылся под водой.

Замечено, что у утопающих резко активизируется мозговая деятельность. Это мог бы подтвердить и Посейдон, который сейчас за несколько мгновений успел сообразить, что и его брак с Клеопатрой, и те подозрительные спецы-демагоги – не что иное, как тщательно продуманный и приводимый сегодня в исполнение заговор. Против Пушнюса как такового, против того, что он совершил или собирался совершить… Знакомый почерк. Только на этот раз обошлось без анонимного письма и предупреждения.

– На помощь! – завопил Посейдон, взывая к десятитысячной толпе курортников.

Но за беззаботным гомоном, музыкой транзисторов и, не исключено, тенденциозными воплями нашего героя никто не услышал.

Утопающий снова скрылся под водой, изо всех сил оттолкнулся ногами и, вынырнув, вновь известил окружающих о своем отчаянном положении. Цезарь уже крутился возле Клеопатры, и оба, дурачась, плыли в его сторону.

– Держись, Посейдон! – задорно крикнул Цезарь. – Я сейчас нырну под тебя!

– Да пошел ты!.. – то ли подумал, то ли сказал вслух Пушнюс, и тут с высоты на голову ему плюхнулся тяжелый, словно жернов, спасательный круг (уже один тот факт, что море до сих пор не выбросило его, доказывает: круг был явно железобетонный).

Естественно, Посейдон Пушнюс лишился чувств и без промедления устремился ко дну. Антоний, так ловко метнувший спасательный круг, мог торжествовать, поскольку он еще не знал как следует Пушнюса… А Посейдон оказался не из тех, кто так дешево продает свою жизнь каким-то «спецам».

…Борьба не утихала и под водой. Помутилось сознание, но ведь оставалось еще подсознание. Когда Цезарь, изображавший спасателя, нащупал утопленника, тот ухватился за его плавки и подсознательно подумал: «Не уйдешь, гад. Пропадать, так вместе…»

И припомнил, как однажды, будучи в Армении, он поразил всех тем, как легко ему удается расплющивать пальцами грецкие орехи…

А дальше было вот что. Этот хорошо натренированный злодей так врезал утопающей жертве по шее, что Пушнюс в конце концов лишился признаков жизни.

На берегу его тесным кольцом окружили отдыхающие. Все, кому не лень, принялись приводить его в чувство, растирать, разминать, но Посейдон все равно пришел в себя. В просветлевшем сознании мелькнула мысль, что не следует так скоро оживать – еще не время…

Приоткрыв один глаз, Пушнюс увидел, как одураченная толпа приветствует спасителя – Цезаря. Цезарь торжествует, хотя по его физиономии видно, что сопротивление Пушнюса не прошло ему даром… Совсем потеряв голову, Клеопатра бросается с поцелуями к Антонию, крепко прижимается к Цезарю и все просит выкачать из тела Посейдона несуществующую воду.

Когда обнаглевшие загоральщики принялись снова кто во что горазд приводить в чувство Пушнюса, он вскочил и остервенело растолкал собравшихся. Потом плюнул в ту сторону, где стояла Клеопатра со своими цезарями, и обратился к околпаченным людям:

– Чего глазеете? За милицией бегите! Не видите разве, что эти негодяи утопить меня хотели!

Но люди, увы, не послушались его. Посейдон от их усердия еле держался на ногах, и многие решили, что он просто пьян. Их симпатии были явно на стороне спасителей.

И тогда Пушнюс сам как был отправился в город на поиски первого попавшегося милиционера. А найдя, изложил в устной и письменной форме о состоявшемся покушении, с указанием фамилий, взволнованно описал во всех подробностях словесный портрет той троицы и лишь тогда согласился сесть в карету «скорой помощи».

Врачи установили у Посейдона сотрясение мозга какой-то степени, что надолго задержало его в психоневрологическом отделении.

Когда же Клеопатра пришла навестить мужа, больной демонстративно отвернулся к стене, и никакие мольбы притворщицы не заставили его хотя бы переменить позу.

Оправившись немного от болезни, Посейдон Пушнюс подал в народный суд пространное заявление, основанное на железной логике и подкрепленное вескими аргументами. Иначе говоря, возбудил против своей супруги Клеопатры Пушнене нешуточное дело о разводе.

А спустя полгода Посейдон снова ходил в холостяках. Его переполняли любовь к жизни и ненависть к врагам, ряды которых продолжали неуклонно расти.

ОН ПРОЛОЖИЛ ГЛУБОКУЮ ВЕТВИСТУЮ БОРОЗДУ…

С того памятного лета прошло двадцать с лишним зим. Не желая понапрасну изводить бумагу и терпение читателя, не будем описывать всех участков деятельности, на которых довелось трудиться Посейдону, – различных ведомств, отделов, учреждений, предприятий, баз и объединений. Скажем только, что повсюду его подстерегали замаскированные или действующие в открытую враги, оставившие неизгладимый след в сердце и трудовой книжке Пушнюса в виде письменных и устных предупреждений, выговоров (это рядом-то с бесчисленными благодарностями!), увольнений и переводов на другой, не обязательно более интересный участок работы (опять-таки наряду с почетными грамотами и премиями!..).

Для пущей лаконичности ограничимся лишь сказуемыми, подлежащим же будет наш герой – Посейдон Пушнюс.

Вот далеко не полный список его деяний в алфавитном порядке.

Итак, П.Пушнюс (в качестве подлежащего) –

агитировал и активизировал,

боролся, бичевал и балансировал,

внедрял и выдавал (товары),

громил и голосовал,

дополнял и догонял,

жизнеутверждал,

заведовал, заседал и заострял (вопрос),

инструктировал, изготовлял и истреблял,

лавировал,

монтировал и механизировал,

направлял и наставлял,

организовывал,

планировал, прививал и прогнозировал,

рапортовал, регистрировал и реферировал,

согласовывал, соревновался и сознавался,

теплофицировал,

учил, учился и улучшал,

фиксировал и формировал,

хлопотал и ход давал,

цементировал,

чествовал и чертыхался,

шефствовал и шествовал,

экспедировал и экспериментировал.

И, наконец, последняя инстанция – Добровольное общество противопожарной охраны. Посейдон Пушнюс успешно тушил пожары, вел борьбу с порождающими их причинами и лицами, однако и здесь враг не дремал – Пушнюса до срока отправили на пенсию.

Но подлинная деятельность товарища Пушнюса, можно сказать, расцвела пышным цветом именно сейчас. Пушнюс – дружинник, Пушнюс – глава домового комитета, Пушнюс – член обществ рыболовов, садоводов, спасения утопающих, секретарь совета пенсионеров и т д. и т п. Список всех его общественных нагрузок под стеклом письменного стола свидетельствует о том, что Посейдон и не думал складывать оружие.

А еще мы хотим выдать – с его согласия, разумеется, – одну тайну: товарищ Пушнюс регулярно вел дневник и тем самым накапливал материал для своих будущих мемуаров.

Он, конечно, достоин всяческих похвал за свою неутомимую деятельность, завидную энергию и бодрый вид, но это еще не значит, что Посейдон добрый и милый человек. Да и сам Пушнюс не любит таких комплиментов. Ему хочется, чтобы окружающие робели перед ним. Как сказал бы он сам: «Будь любезен, если можешь, сделай так, чтобы я тебя опасался. Повысишь свой авторитет до этой степени – заслужишь мое уважение…»

Один из листков дневника Посейдона Пушнюса хранит такое суждение автора:

«Человек, лишенный врагов, нищ духом. Не с кем бороться и некого побеждать, нет смысла в жизни, в движении вперед. Уж лучше тогда пустить пулю в лоб. Но прежде всего обставь дело так, будто бы это – дело рук твоих неприятелей. А они есть! Они должны быть! Нужно только хорошенько прощупать почву и доискаться. Даже если врага нет, деятельный человек его придумает».

Внимательнее вглядываясь, по совету врачей, в себя, товарищ Пушнюс в последнее время стал обнаруживать странные вещи, которым пока нет объяснений ни в элементарной химии, ни в физике.

Вот как он описал не так давно это свое состояние на страницах дневника:

«Сегодня ездил на торговую базу поглядеть, что поступило новенького, проследить, не занимается ли кто махинациями, а заодно и взвеситься. Почти 82 кг ровно, включая сапоги, одежду и одну вещицу в кармане (с которой для безопасности приучил себя не расставаться). Если отбросить все это, остается 76-77 кг. Принимая во внимание мой возраст, состояние здоровья и жизненный опыт, все вроде нормально. Так откуда ж тогда взялось странное чувство, будто я невесом? Это любопытное, чтобы не сказать – подозрительное, впечатление необычайной легкости, словно ты легче кленового листа? А вот вам и доказательство: если ветер дует в спину, то только держись, – стоит мне задуматься и сделать несколько шагов, как я обнаруживаю, что проскочил мимо. А когда возвращаюсь назад и шагаю против ветра, то чувствую, как барахлит сердце и во мне происходит что-то непонятное.

Дома я стал закрывать окна, чтобы меня не вывел из душевного равновесия случайный сквозняк. Только тогда могу спокойно писать и хладнокровно раздумывать над вопросами – чьи это происки? Что за чертовщина?

Вот и теперь я ощущаю, как внутри меня скапливаются газы неясного происхождения. Похоже, кто-то накачивает меня насосом, желая снизить мой удельный вес, чтобы в такой ветреный день я не смог носа высунуть на улицу. Я погасил сигарету. Недаром в пожарке работал, знаю, что такое пропан, бутан и прочие газы…

Словом, если подытожить все данные, вопрос можно сформулировать так: следует ли расценивать это как нормальное самочувствие не запятнанного со всех моральных сторон гражданина, отдаленно напоминающее мифы о святых, которые в определенный срок возносились в небо, – но ведь мне-то и на земле неплохо! А может, меня морально и физически терроризирует невидимый коварный враг? Ведь не секрет, что нынче в мире полным-полно радио – и телеволн, лазерных лучей и наркотиков. Достаточно ничтожной их пылинки, и с человеком можно сделать все что угодно. Выходит, кто-то кровно заинтересован напылить и мне. Скажем, в лекарства, в суп, или мне запросто трясут эту пыль прямо на голову.

Иначе откуда у меня, человека солидного, на лице появились веснушки? Почему ни с того ни с сего буквально за полгода повылезали волосы на затылке? И т д.

Обстоятельно взвесив все вышеизложенное, беру на себя нижеследующие обязательства:

1. Отказаться от употребления любых лекарств.

2. По мере возможности питаться дома и не выходить на улицу с непокрытой головой.

3. Внимательнее приглядываться к медикам и работникам общепита.

4. Тщательно вести наблюдение за собой. Враг не дремлет, но и я не из-за угла мешком прибитый. Под тем сегодня и расписываюсь

П.Пушнюс».

ПОСЕЙДОН СТАНОВИТСЯ РЕАКТИВНЫМ

Решив внимательнее приглядываться к себе, Посейдон Пушнюс словно засунул себя под микроскоп и, прищурив глаз, следил, что с ним как с таковым происходит. При сильном увеличении все выглядело примерно так.

Одетый в бронированные латы и к тому же не робкого десятка жук (тов.Пушнюс), который до сих пор победоносно шествовал по муравейникам, кишащим разного рода вредителями, вдруг почувствовал, что его опутывает по усам и лапкам тончайшая, видимая только под микроскопом паутина. Да, но где он, этот паук, козявка окаянная, расставивший против Пушнюса свои сети? А ведь об этом ни доктору рассказать, ни органам милиции написать!

«Время покажет», – сказал себе Пушнюс, занимая активную выжидательную позицию.

В ожидании ответа подошло лето. Прогрелась земля, крыши и дома. Сны, тревожившие Пушнюса по ночам, стали потяжелее дневных трудов в огороде и на участках общественной деятельности. В распахнутых окнах домов развевались занавески, только окна Пушнюса целые дни напролет были наглухо заперты. Может, поэтому, а может, и нет Пушнюс как-то ночью проснулся от жуткого и странного шороха. Что такое? Откуда стучат? В дверь или стену? Отозваться или не стоит?

Пушнюс прислушался. Стук и непонятный шорох, сопровождаемые в придачу позвякиванием, доносились с потолка Посейдоновой спальни.

– Кто там?! – закричал Пушнюс.

Ни слова в ответ. Бесстрашный хозяин квартиры вскочил, зажег свет. Оказалось, в потолок барабанят его порхающие в воздухе ботинки, а загадочный шорох издают парящие по комнате брюки и рубашка, которые время от времени задевают за люстру. А пиджак, в кармане которого находился тяжелый предмет, лишь взмахивал пустыми рукавами, но взлететь так и не мог.

Пришлось Пушнюсу после этого происшествия перед сном придавливать сложенную одежду тяжелым камнем. Но однажды ночью, ближе к утру, случилась и вовсе страшная вещь: старый, потертый ковер, расшвыряв по комнате стулья, оторвался от пола и с воем взмыл под потолок. Точнее говоря, выл-то не сам ковер, а перепуганный насмерть кот, который вцепился в него всеми своими когтями. А по полу ползали не менее напуганные сороконожки, так внезапно лишившиеся крыши над головой.

Натура необычайно впечатлительная, Посейдон стал подумывать о том, не пора ли ему подыскать себе супругу. Пусть-ка наведет здесь своей женской рукой порядок и в случае чего попридержит в постели Пушнюса, не даст ему перейти в состояние невесомости.

То лето было поистине насыщено происшествиями. И вот однажды, проснувшись поутру, Посейдон Пушнюс первым делом столкнул с календаря булыжник и увидел, что сегодня суббота такого-то числа. Но и этот день отдыха рядовых трудящихся был расписан у Пушнюса до края листка по часам. Ему предстояло:

1. Осуществить дальнейшую прополку огорода.

2. Провести осмотр посевов картофеля и подвергнуть истреблению все обнаруженные личинки колорадского жука.

3. При отсутствии природных осадков организовать поливку овощей.

4. Предупредить кап. мил. Баублиса о том, что вытворяет его жена.

5. Вести наблюдения за людьми и делать выводы.

6. Накопать червей на воскресенье.

– Будут ли дополнения, предложения, изменения? – не сводя строго-официального взгляда с кота, спросил Пушнюс. И ответил: – Нет. Принято единогласно.

И, отложив в сторону еще один камень, он принялся напяливать на себя штаны. Тут до его слуха донеслись звуки духового оркестра. Что за новости? Верно, его соседи, пожарники… Ну да, ведь сегодня же районный праздник песни и танца! Что люди скажут, что власти подумают, если он в такой день будет копаться у себя в огороде?

Не забудем к тому же, что Пушнюс дружинник, спасатель утопающих, барабанщик! Кому-кому, а уж Посейдону работы хватит.

Перестроившись на ходу, он принялся начищать ботинки, отхлебывая одновременно кефир из стакана. Потом стал бриться, жарить себе яичницу. Парочку яиц зажарил, еще двумя запил – до обеда жить можно.

Звучно откашлявшись, глянул на себя в зеркало. Оно довольно объективно сравнило товарища Пушнюса с молодоженом Посейдоном и пожелало ему удачи. На прощанье Пушнюс потер краешком рукава институтский ромбик на отвороте пиджака и, выйдя на улицу, вдохнул наконец полной грудью благоуханный субботний воздух.

Во дворе и за воротами поблескивали лужицы. Надо думать, ночью был сильный дождь, – значит, пункт о поливке огорода отпадает. В приподнятом настроении он разбежался, желая перепрыгнуть большую лужу, и… тут опять произошло нечто невероятное. Но предоставим слово самому Пушнюсу, который, вернувшись домой, во всех деталях описал в дневнике это происшествие:

«В моем историческом прыжке через лужу могли наличествовать факторы как субъективного, так и объективного характера, доподлинно известные науке:

1) атмосфера после дождя была насыщена влагой, и от земли, как таковой, поднимались испарения;

2) я плотно позавтракал, хорошо отдохнул и поэтому действовал с повышенной энергией;

3) во время старта вырвались наружу скопившиеся за ночь газы неизвестного происхождения (разрядка П.Пушнюса), и по принципу реактивного двигателя я взлетел над городом.

Даже глядя опасности в глаза, я успел заметить, как красива сверху панорама города. Мимо меня пролетели два лебедя. То здесь, то там поблескивали на солнце лужицы.

Ни биноклем, ни фотоаппаратом во время полета не пользовался. Перед спуском раскрыл свой зонтик, который так удачно прихватил из дому, и без особых передряг совершил посадку в пустой долине, где проводятся праздники песни и танца.

Слегка трясутся руки и ноги, зато все остальные органы функционируют нормально. Настроение, можно сказать, отличное. Одно беспокоит: как трактовать этот полет? То ли как попытку врага шантажировать, запугать меня, то ли как организованные испытания, проводимые определенным ведомством, цель которых – подготовка новых кадров для дальнейшего завоевания космоса? Если это так, то свой экзамен я выдержал на пятерку с минусом, причину которого не буду пока объяснять».

МАСКИ СЛЕТАЮТ, ОБНАЖАЮТСЯ ЛИЦА

Слишком неожиданным и ошеломительным был прыжок П. Пушнюса в пространство, чтобы наш герой смог заметить во всей полноте красоту этого утра. Вот почему мы и хотим добавить к тем сверкающим на солнце лужицам целую палитру запахов, исходящих от расцветших до срока лип, присоединить богатую полифонию звуков – ведь в поднебесье звонко пели жаворонки, в садах посвистывали скворцы, во дворе пожарной части репетировали трубачи, а по дорогам катились увешанные березовыми ветками грузовики с поющими участниками праздника.

Порастормошим свое воображение и украсим общую панораму богатейшей гаммой красок пышного лета, в которые вкраплены яркие цвета знамен и транспарантов.

Эстрада была оборудована у озера, в окруженной хвойным лесом долине, – не случайно поэтому Пушнюс и встретил лебедей. Эти водоплавающие не раз оживляли голубой купол неба своим появлением.

Уже один только праздничный пейзаж и светящиеся радостью лица дают нам полное право называть эту историю сказкой. К тому же над всеми этими красками, звуками и ароматами взвился в поднебесье выпущенный кем-то огромный воздушный шар неопределенной формы. Это пестро раскрашенное искусственное тело, застывшее над городом, окончательно расшевелило всех от мала до велика. Каждого оно заставило задрать голову и с удивлением следить за чудо-выдумкой.

Только наш герой при виде небесного украшения совершенно обоснованно пал духом и принялся ломать голову над трудноразрешимой загадкой: есть ли какая-нибудь связь между ним, т. е. Пушнюсом, и шаром или нет? А чтобы найти ответ на вопрос, следовало установить, кто запустил упомянутое небесное тело. Итак, нужно не спускать глаз с людей и мотать увиденное на ус.

Посейдон Пушнюс напряг зрение, навострил уши и растворился в радостно бурлящей толпе.

Как уже говорилось, люди трактовали появление этого надутого предмета довольно положительно, и все же в их разговорах можно было уловить противоречивые нотки.

Директор школы, как-никак женщина с высшим образованием, высунулась в окошко и кричит учителю географии:

– Ну как? Все еще поднимается?

А подслеповатый географ в ответ:

– Нет уже, остановился. Но вы бы поглядели, товарищ директор, что он вытворяет! Одним боком повернется – контуры Скандинавии принимает, другим – формы Анастазии в купальнике…

Из соседнего окошка выглядывает математичка Анастазия:

– Ну и педагоги, нечего сказать! Да еще в присутствии учеников…

Директор дипломатично уводит разговор в сторону:

– И верно! А где же дети? Пора строить участников маскарада…

А чуть дальше Пушнюс случайно подслушал диалог колхозников:

– Эй, Ядвига! Подставляй подол. Слышь, из того мешка вот-вот конфеты посыплются.

– Да ну?! Ты, часом, не врешь?.. Мне сказали, пиво оттуда польется. У кого из певцов глотки пошире, тот только успевай подставлять… ха-ха-ха!..

Затем внимание Посейдона привлекло какое-то оживление в конце улицы. Под горку, словно на пожар, мчались люди. Один из них чуть не попал под грузовик, другой сбил зазевавшегося гражданина. Похоже, за поворотом произошло что-то из ряда вон выходящее.

Пушнюс тоже включил максимальную скорость, а на обгоне еще и сиреной взревел:

– Доро-о-о-гу!.. Мили-и-и-ция!.. Дружи-и-и-на!..

Па зеленой лужайке, завалившись на бок, словно корова, лежал скатившийся с откоса автобус. На его собранном в гармошку лбу было написано: «НАРОДНЫЙ ТЕАТР», а на боку (теперь, пожалуй, уместнее сказать – на крыше) плескался на ветру задорный плакат: «МНЕ БЫ ВЫПИТЬ ЛИШЬ УСПЕТЬ, А ТОГДА МОГУ И СПЕТЬ…»

Все ясно: артисты из соседнего района спешили на праздник песни. Причины и последствия аварии стали проясняться, лишь когда на месте происшествия появился товарищ Пушнюс. Шофер в своей застекленной кабине извивался, как уж в банке, покуда с горем пополам не открыл над головой заклинившиеся двери. Затем он, словно танкист, выбрался на борт машины.

– А все этот ваш чертов шар! – заявил он толпе и работникам милиции. – Замельтешил перед глазами, а тут, как назло, крутой поворот. Можете убедиться – ни грамма не принял, – дохнул он на автоинспектора. – Запах – так это от кваса. А он, черным по белому написано, безалкогольный напиток… Только шасть, зараза, перед глазами. Вот уж некстати подвернулся…

Пушнюс сразу смекнул, что к чему, – этот любитель кваса и впредь будет сваливать все на шар. А что же с остальными?

Из выбитых и открытых дверей с визгом, оханьем и смехом, словно из преисподней, вылезали черные черти в масках, растрепанные ведьмы, мужчины, переодетые в красавиц, женщины с привязанными бородами и даже пес, высунувший из-под страшных деревянных клыков всамделишный язык.

Тем временем Пушнюс активно сдерживал напиравших зевак, лично высаживал стекла автобуса и помогал вылупиться оттуда обессиленным «чертям» и пузатым до безобразия «капиталистам». В суматохе из одного такого «пуза» полетели перья – все обирали с себя пух, чихали, отфыркивались и вообще вели себя несерьезно. Кто-то заиграл на аккордеоне, и тут началась полнейшая неразбериха… Каша заварилась некстати, не к месту, и расхлебать ее можно было с огромным трудом.

Пора было строиться участникам карнавала и направляться к эстраде, а люди неудержимо стекались сюда, к перевернутому автобусу. Когда ряженые выбрались наружу и подвели итоги, оказалось, что на их счету нет ни одной поломанной руки, ноги или хотя бы ребра. Развеселившись, они принялись качать своего спасителя Пушнюса.

– Ура! Ура! Выше, еще выше! – кричали люди. – До шара давай, до самого шара!

«Ясно как день, – подумал Пушнюс, подбрасываемый, словно на ладони судьбы, – шар – это всего лишь повод, чтобы опрокинуть машину, а та авария – предлог, чтобы схватить меня… Придумали для отвода глаз, а теперь вот сводят счеты…»

Хорошо еще, что все это происходит на глазах старшины милиции Тетенаса, которого тоже явно тенденциозно подкидывают вверх. Качание – еще куда ни шло, тем более что «черти» быстро устали и отцепились от грузного Пушнюса. Но тут он попал в руки мужиков, раскрашенных и разнаряженных под девок, – они принялись щекотать, тискать Посейдона, затеяли вокруг него пляски. Понавешали на него лент, цветов да еще лягушку живую в карман сунули.

– Зови на помощь! – с трудом переводя дух, пропыхтел он старшине. – Видал, что творится! Маски слетают, лица обнажаются! Они нарочно все это… Чтобы праздник сорвать!..

Но догадки Пушнюса пока не подтверждались. Когда зрители подняли автобус и откатили его в безопасное место, гости-артисты увлекли за собой толпу туда, откуда должно было начать свой путь праздничное шествие.

Во время инцидента были все же задержаны водитель и один из артистов, потерявший чувство меры: в похожей на блин кепке, с ястребиным носом, прицепленным к очкам без стекол, и с лентой через плечо, а на ней надпись: «ВСЕМОГУЩИЙ БЛАТ». Из оттопыренных карманов пиджака торчали бутылки коньяка.

Ему удалось выбраться из автобуса, как он сам говорил, «по блату», одним из первых. Отозвав в сторонку старшину Тетенаса, артист многозначительно подмигнул и сказал:

– Послушайте, товарищ старшина. Твой начальник – мой товарищ по парте. Прокурор – земляк… Да и твое лицо мне знакомо… Отпусти подобру-поздорову шофера, не делай шуму. К тому же не забывайте, что наш водитель – двоюродный брат вашего секретаря. Шепни инспектору, покуда не успел составить протокол…

– У инспектора своя работа, а у меня своя, – отрезал Тетенас, даже не почувствовав, как «Всемогущий блат» сунул ему в карман хрустящую бумажку (точно такую же он немного погодя всучил и Пушнюсу).

Старшина так ничего и не заметил, зато люди увидели и принялись вслух обсуждать происшествие, не удержавшись от реплик, когда шофера все же увели:

– Десятку-то взял, а за человека не заступился…

Тетенас хвать за карман, а там обрывок розовых обоев… Тогда уж он хвать – и задержал шутника. Ведь не будешь же оправдываться перед людьми за его проделку. А чем ему крыть, если дойдут слухи до начальства?

Хотел было потащить артиста в отделение, а тот ни в какую – требует ордер на арест, отказывается предъявить документы. Все упоминает известные фамилии, а свою не называет.

Только с помощью дружинника Посейдона Пушнюса «Всемогущий блат» был доставлен в отделение по обвинению в компрометации работников милиции.

ТРОНЫ ДЛЯ ДЕБОШИРОВ

По случаю праздника песни помещение отделения милиции было реконструировано и модернизировано. Пахло культурой и политурой. Были снесены перегородки из сухой штукатурки и фанеры. В результате уголок нарушителей общественного порядка, тесная приемная и комната дежурного слились в одно довольно приличное помещение.

За голубым барьером в углу сидел дежурный работник милиции. На столе ни единой посторонней вещи – телефон, письменные принадлежности, шахматная доска и графин с водой. По эту сторону барьера вдоль стены расставлены в ряд стулья для посетителей. В ожидании приема люди могли созерцать остальные три стены. От их взгляда не укрылось бы, что каждую из этих стен отличают три элемента. Боковую, капитальную, – три окна, сквозь которые в глаза задержанных правонарушителей укоризненно заглядывает яркое солнце; в противоположной стене было трое обитых дерматином дверей, а под третьей стенкой жались друг к дружке три голубых кресла, в них и заключалось основное новшество: кресла представляли собой как бы трон для дебоширов. В них нарушителей запирали до половины дверками с полочкой наверху, на которую можно было положить натруженные в драке руки, или, по желанию, газету, а то и, облокотившись на нее, написать объяснительную записку… Было у полочки и другое назначение – не дать сидящему возможности встать, отвлекая свое и чужое внимание, а высокие перегородки между креслами-тронами должны были лишать посаженных возможности общаться друг с другом.

Когда старшина Тетенас вместе с товарищем Пушнюсом доставили задержанного, именуемого условно «Всемогущим блатом», в одном из кресел горланил хорошо известный в округе печник Дарадунда. Вошедшие удивились: ведь печник был довольно трезв, разве что не в духе с похмелья. Обычно работники милиции поднимали его с земли, словно трухлявый, перезревший гриб, – мышцы его окончательно утрачивали упругость, а голова ясность. Однако и на эту добычу находились желающие: супруга мертвецки пьяного печника, его детишки, а также все жители городка, нуждающиеся в редком ремесле.

Хочешь поставить печку или соорудить у себя модный нынче камин – зови Дарадунду, поскольку лучшего мастера днем с огнем не сыщешь. Вот и похищали его частенько совсем как в старину восточных красавиц: с наступлением сумерек хмельного печника перетаскивали в простыне из дома в дом, выкрадывали из подворотен и закусочных и несли к себе. Там мастера мыли, скребли и укладывали на белоснежную постель хозяина.

Таково было начало ритуала. Затем следовало его продолжение. Покуда Дарадунда мощным храпом сотрясал окна и стекла буфета, хозяин должен был под стеной, рядом с будущим камином или печкой, соорудить так называемую «замковую башню», использовав на время кирпич и кафель. Из чего выложить ее основание и что водрузить на вершине башни, знал далеко не каждый. Но на это у мастера водились закадычные дружки-консультанты.

Первый этаж «башни» следовало выложить из трех-четырех бутылок пива, бутылки водки и тарелки с доброй, аппетитной закуской. Все это должно было венчать усердие печника и выдаваться лишь по окончании работы. Второй этаж был, так сказать, поощрительным: упрятанные там бутылки пива, стакан белой, сырое яйцо и кусочек солененького с хлебом как бы поторапливали мастера завершить работу поживее, в один прием.

Чем выше этаж, тем меньше спиртного и больше закуски. Чаще всего туда подкладывали селедку или куски соленой рыбы, чтобы строитель камина и разрушитель «башни» был кровно заинтересован поскорее добраться до фундамента, где его ждало свежее пиво.

Нечего и говорить о том, что раствор, чертежи, различные приспособления и инструменты должны быть приготовлены заранее. Только тогда будили Дарадунду и приводили его к месту работы, голодного и жаждущего опохмелиться. Обыкновенно мастер не спрашивал, где он, не интересовался, сколько ему заплатят. Хватал с верхнего этажа полную стопку, закусывал ее чем попало и принимался за работу – это был ожесточенный, творческий и поистине ударный труд.

Люди знающие не советовали присутствовать при этом детям до шестнадцати. Мол, нечего им тут уши развешивать – у Дарадунды, всякий знает, для каждого отверстия, углубления или выступа в печке наготове сравнение из области анатомии.

И вот к вечеру от «башни» остаются лишь осколки кирпича, хлебные корки да обглоданные рыбьи кости, которые захмелевший мастер то и дело подбирает с полу и швыряет в новый камин или печь.

А на ночь глядя, когда пьяного в стельку печника снова не отличить от мокрой тряпки, за ним являются другие жители быстро растущего города и, вцепившись в него, как муравьи, волокут дефицитного Дарадунду под свой кров…

В то праздничное утро печник после долгого отсутствия проснулся наконец у себя дома. В голове сплошной туман, гарь и чад. Нет перед ним ни «замковой башни», не пахнет чем-нибудь кисловато-соленым, а о сочувствии близких и говорить не приходится. Эстафета на время прервалась, все краски жизни поблекли.

Ожесточившись в лице жены и детей на весь белый свет, пошел Дарадунда из дому искать утешения и первого же встречного остановил вопросом:

– Ну как, едрена-зелена? Не нужен дым, а то подсобим?

– Что еще за дым? У нас центральное отопление. Радиаторы…

– А камин есть? Милое дело для шашлыка…

– Пока нет.

– Так чего ж ты, мазь-перемазь, трепешься! Гони пятерку. А как надумаешь, зови меня.

(Кое-какие словечки из лексикона Дарадунды мы склонны опустить или, во всяком случае, их облагородить.)

Но и с пятеркой в кармане не суждено было печнику опохмелиться…

– За что его? – спросил Пушнюс у дежурного лейтенанта, когда «Всемогущий блат» был усажен в кресло и обеспечен бумагой для письменного объяснения.

– Дарадунду-то за что? – сочувственно полюбопытствовал и старшина. – По-моему, человек вполне в пределах нормы.

– Оттого и разбушевался, что не дотянул до нормы. Палатку с прохладительными напитками опрокинул и продавщицу в придачу!

– А она что, трали-вали, вытворять вздумала! – выкрикнул со своего трона Дарадунда. Я ей, мазь-перемазь, пять рублей дал – мне «с корабликом», говорю, а она лимонад сует!.. И пару карамелек в придачу, язви ее в душу, вместо сдачи…

– В таких киосках водку не продают, – попытался вразумить печника Тетенас. – И вообще сегодня торговля алкогольными напитками запрещена.

А Дарадунда знай бубнил свое:

– «На хрена они мне, говорю, конфетки твои! У меня на этот случай заветные припасены! Истрачу, думаю, в честь фестиваля… Забирай свое пойло, а мне изволь вернуть мои трудовые денежки!..»

– А пока заплатишь за причиненный ущерб плюс за порванную блузку, – невозмутимо прервал его лейтенант Кела.

– Черта лысого я ей заплачу! Да я, если не заправлюсь, мазь-перемазь, еле ноги волочу… Давка была, вот и опрокинули! На черта они мне сдались, эти ее капроны-нейлоны!..

Пушнюс поинтересовался, где он сможет увидеть капитана Баублиса. На душе у него тяжким грузом лежали кое-какие вестишки о подруге жизни капитана, к тому же он с растущим беспокойством все думал о том злополучном шаре. У лейтенанта Келы не было каких-либо инструкций или указаний на этот счет, поэтому все оставались в неведении, как следует поступить с чужеродным небесным телом.

– Может, оно и не чужеродное вовсе? – необдуманно заявил лейтенант. – Вдруг это затея спортсменов или организаторов праздника? Не следует ударяться в панику, товарищ Посейдон, ведь указаний пока не поступило.

– Да, зато результаты налицо! – навалившись на стол, вполголоса закипятился Пушнюс. – Авария автобуса – раз, разгромлен немаловажный торговый объект – два… Вы небось ждете, когда измученный жаждой народ кинется рушить трибуну?!

– Не стоить сгущать краски, товарищ Посейдон, не стоит…

– Они и без меня сгустятся, дайте срок! Увидите, то ли еще вечером будет!.. Кое о чем я пока умолчу, но предупреждаю: если назавтра обнаружите мое тело где-нибудь под елкой, знайте, не по своей воле я там очутился! А пока до свиданья! На то и щука в море, чтоб карась не дремал…

ВОЛЧЬЯ ТЕРРИТОРИЯ

Обойдя вдоль и поперек звенящую от песен долину, Посейдон решил поглядеть, что творится вдали от праздничной сутолоки. Так сказать, во лесочке, под кусточком…

Наткнулся на несколько компаний – отшельники, сидя или лежа полукругом, только еще репетировали свои песни:

Мне бы выпить лишь успеть, А тогда могу и спеть. И как только мы напьемся, Замечательно споемся…

С этой группировкой все было более или менее ясно, многих он знал. Некоторые, завидев Пушнюса, поспешно прикрывали бутылку шапкой или пиджаком, другие же, наоборот, приветственно махали ему:

– Товарищ Пушнюс! Просим в нашу компанию!

– Спасибо, товарищи. К сожалению, не могу, служба…

Но вот на одной лужайке он наткнулся на группу поинтереснее первой: несколько парней подозрительной наружности, лежа на траве, уставились в небо и комментировали уже известный нам объект.

Пушнюс пригнулся, затем встал на четвереньки, подполз на карачках поближе и прислушался.

– Каркас из алюминиевой проволоки смастерили, обтянули полиэтиленовой пленкой…

– Да, но какая сила заставила его подняться в воздух? Откуда у них взялся водород? – донеслось до Пушнюса, и тут, как на грех, под ногой у него хрустнула гнилая ветка.

Субъекты подняли головы, прислушались, пошептались немного, не сводя глаз с молодого ельника, в котором хоронился Пушнюс, потом один из них громко расхохотался, а другой взял в руки гитару.

Оказалось, это была девушка. Все в брюках, с длинными волосами, сразу и не разберешь. А когда девушка, аккомпанируя себе на гитаре, запела, Пушнюс под шумок спрятался понадежнее. Он приметил, что неподалеку, среди елочек, стояла когда-то палатка, – на ее месте осталась куча слежавшегося папоротника. Под звуки гитары Пушнюс не торопясь зарылся в эти листья, спрятавшись с головы до ног.

А где-то есть страна Дельфиния И город Кенгуру… —

пела девушка, а Пушнюс из своего зеленого укрытия шептал себе под нос:

– Алюминиевый каркас… полиэтилен… водород… государство Дельфиния, кенгуриный город…

Оставалось узнать лишь улицу и номер дома, но тут, как назло, в ухе закопошился какой-то нахальный жук. Сыщик затряс головой, случайно шевельнулся, и под ним снова предательски треснула ветка. Почитатели Дельфиний переглянулись и, прервав на середине песню, понесли околесицу про каких-то зверей. Немного погодя гитаристка поднялась с земли и сказала:

– Ну, мне пора. Как услышите «Танец с клумпами», держите за меня кукиш…

– А еще лучше приходите поглядеть, – добавил другой.

Эти двое ушли, а остальные двое продолжали плести что-то про волков. Скорее всего под именем серых разбойников скрывались члены их шайки.

– Пойду отмечу границы нашей территории – волки всегда так делают, – громко произнес один.

– Пожалуй, и я с тобой, – поднялся другой, и оба направились прямо к тайнику Пушнюса.

«…отмечу границы нашей территории», – зафиксировал про себя детектив и вытащил из кармана свое оружие, свой талисман – молоток Яцкуса Пушнюса, которым тот снабдил когда-то отправлявшегося на учебу сына.

Посейдон успел еще глотнуть воздуха, выдохнул его и замер. По его шее прошествовал вниз, к спине, целый караван муравьев. Пушнюс и глазом не моргнул – ведь те двое были совсем близко, под их ногами шуршал папоротник.

«Если они меня обнаружат, начнут приставать, придется прикинуться дарадундецки пьяным…» – мелькнуло у Пушнюса, и тут он почувствовал, что «волки» остановились прямо над ним. Бели они и впрямь почуяли, что Пушнюс подслушал их тайны, то лучшего случая для расправы не придумаешь. А потом скажут: «Решили, там кабан раненый, от преследователей в папоротнике спрятался. Хрюкнул, вот мы и врезали…»

Все эти мысли пронеслись в голове Пушнюса в течение трех секунд, не больше. Он явственно ощущал, что те типы стоят рядом и молчат. Да не просто стоят, а что-то делают – слышно было, как шуршат увядшие листья…

И тут Пушнюс почувствовал, как по ноге его полилось… Неужели кровь? А почему же тогда нет боли? Где выстрел или удар ножом? Ах, вон оно что! Эти подонки вздумали мочиться на него. Ну, нет, голубчики, этот номер вам не пройдет!..

С криком: «Ага-а-а!» он вскочил, держа молоток в руке, и схватил за шиворот первого подвернувшегося под руку срамника.

В таких случаях молоток не раз играл роль пистолета, помогая морально обезоружить неприятеля. Вот и сейчас задержанный сразу же сник, а другой «волк» зайцем бросился в кусты.

Пушнюс коротко и ясно изложил длинноволосому пленнику свои права и, предъявив ему обвинения в хулиганских злоумышленных действиях, велел следовать за собой в отделение милиции. Да поживее, покуда не просохло «вещественное доказательство умышленно нанесенного оскорбления».

ТРОЕ ГУЛЯК И НЕЗНАКОМКА

В отделении уже давал распоряжения заместитель начальника, капитан Баублис. Дарадунда плакал, да и как тут было не плакать: ведь капитан сообщил ему, что продавщица киоска безалкогольных напитков кое-кому из клиентов предлагала водку, а для отвода глаз перелила ее в бутылку из-под лимонада. Выходит, зря Дарадунда возвел напраслину на «доброго человека», зря причинил материальный ущерб и, самое главное, лишился заветной бутылки, которую вручила ему эта жалостливая душа.

Слезы раскаяния смывали с лица печника глубоко въевшуюся грязь, разбавленной тушью капали с заросшего подбородка прямо на сигарету, предложенную ему гуманными милиционерами. Капитан Баублис уже дважды просил его подписать протокол и отправляться домой, но мастер лишь отчаянно мотал головой.

– Боюсь за себя!.. Выйду и надерусь, мазь-перемазь, или, к черту, повешусь. Дубина я стоеросовая, мать твою за ногу… Так подвести хорошего человека… Она ко мне с открытой душой, а я ей такое… Клейма на мне негде ставить…

«Всемогущий блат» комкал черновик за черновиком и все никак не мог сочинить объяснение.

– Товарищ капитан, – доложил Пушнюс, – вот этот молодчик, полюбуйтесь-ка на него, наверняка и есть один из тех, что запустили в небо непонятную бестолковщину… (Задержанному.) Выкладывай, о чем вы там в лесу болтали? Что за газ в полиэтилен напустили?

Длинноволосый пожал плечами – и ни звука.

Тогда к парню обратился капитан:

– Выходит, это ваша работа?

– Нет, это наш досуг!..

– Брось комедию ломать, – рассердился Пушнюс, – отвечай, когда тебя спрашивают. Тут тебе не Дельфиния, здесь наша территория!

А длинноволосый ему в ответ:

– Вы там так усердствовали, что, похоже, вляпались… Проверьте, не помешает…

– И верно, товарищ Пушнюс, вы бы того… – поддакнул дежурный, – вы бы о травку пообтерлись…

– Сначала извольте вот на что взглянуть, – показал Пушнюс штанину. – Этот хулиган подкрался и демонстративно меня обмочил!

– Неправда! – воскликнул длинноволосый. – Мы вас и в глаза не видали!

Пушнюс, решив, что спорить бесполезно, в сердцах захлопнул за собой дверь.

– Залег под елками, листьев на себя набросал и уши развесил. А мы как раз про волков говорили.

Капитан:

– О ком? О ком?!

– Про волков. Они ведь таким макаром свою территорию отмечают. Ну, один из нас и предложил… тоже отметить. Вот и пошли за кустики. В лесу вроде не запрещено…

Капитан:

– Значит, волкам подражаем?

Лейтенант:

– Хоть я и охотник, но впервые слышу, чтобы волки вот так, прямо на человека…

– Да не видели мы его, сколько вам повторять!

– Зато я вас видел! – крикнул Пушнюс, снова врываясь в комнату. – Вот он факт, на штанах! Эти типы явно сговорились!

Тут уж не выдержал и «Всемогущий блат»:

– А ты чего ж торчишь, как пень, раз видишь, что тебя орошают?!

– Он нарочно, – перестав плакать, вмешался печник. – «Пусть себе поливают, думает, едрена-зелена… Авось подрасту еще…»

Когда капитан призвал всех к порядку, длинноволосый снова принялся доказывать свою невиновность:

– Да и не мог я попасть на него… Помню, принял эту кучу за муравейник и отошел подальше. Товарищ мой, правда, мог случайно…

– Как его фамилия? – не сдавался Пушнюс. – Что он за птица, откуда?!

– Не знаю. Может, и из Дельфиний…

– Ну ладно, – произнес Пушнюс. – Мы еще выясним, что там за волки да дельфины…

– Картина примерно ясна, – пожалуй, слишком миролюбиво обобщил обвинения Баублис. – А что касается волчьей территории, то она теперь, молодой человек, находится в зоопарке…

– Наука доказала, что и волки в экологической системе приносят пользу, – огрызнулся красавчик.

– Вот и хорошо, – согласился капитан, – хорошо, что ты такой шибко грамотный, начитанный… В чем тебя обвиняют, верно, усек, так что садись и изложи все в письменном виде.

– Да про воздушный шар не забудь подробно написать! – требовательно напомнил Пушнюс.

При этих словах скептическая усмешка сползла с лица волчьего защитника.

– Да не шар это вовсе! – истерически взвизгнул он. – Там душа ваша вонючая старт берет! Тенью над праздником нависла!

Ну не удивительно ли, что и после этого дерзкого выпада юному нахалу всего-навсего снова предложили сесть и приниматься за работу? И даже кресло Баублис велел не запирать.

Не выказывая своего удивления, Пушнюс что-то шепнул капитану. Прихватив бинокль, они вышли во двор.

Покуда Баублис, задрав голову, настраивал бинокль, Посейдон фамильярно бросил:

– Слыхал, что он сказал? Обратил внимание?

Капитан пропустил его слова мимо ушей.

– Никто верить не хочет, что я уже на пенсии: а этот писун кудлатый мне конец предвещает!.. Слыхали? Не шар это, значит, а душа моя перед стартом. Я воспринимаю это заявление как угрозу…

Баублис как ни в чем не бывало протянул Пушнюсу бинокль.

– На вот, взгляни. На нем и цветы нарисованы.

Затем помолчал, подождал, пока Пушнюс вглядится, и спросил ни с того ни с сего:

– Так что у тебя слышно? Жениться не собираешься?

– Подумываю… – ответил Посейдон, следя глазами за шаром, а мыслями за капитаном («Чего это он заладил про Ивана, когда я ему про болвана?»). – Юбок-то немало крутится, как бы в них не запутаться. Оттого и держусь молодцом, что не позволял на себе вешаться…

Баублис предложил собеседнику сигареты. Они закурили.

– Раз уж речь зашла о бабах, хочешь, глаза тебе раскрою? – развивал свою мысль Пушнюс. – Коль скоро до тебя еще не дошло…

– Что именно?

– А то, что наши пожарники спустили вниз из кабинета твоей жены нового заведующего, Кутра его фамилия.

– И вечно ты все знаешь, все-то тебе известно! – сокрушенно произнес Баублис.

– Такое уж у меня правило: много знаю, но язык в ход не пускаю. Разве только тебе, человек ты все же неплохой. Остальным так и говорю: бросьте, ребята, анекдотами заниматься… Яйца выеденного это не стоит, кривотолки, говорю.

– Небось уже всему городу известно?

– Точно не могу сказать, но разговоры идут.

– О чем конкретно?

– Говорят, супруга того заведующего застукала их после работы в кабинете твоей жены. Глядь – ключ в дверях с наружной стороны… Вздорная бабенка триктрак – и заперла их, а сама побежала якобы тебе звонить или за свидетелями… Тот Кутра заметался на третьем этаже, словно пес в колодце, – ни выскочить, ни воду вылакать. Да еще с капитанской женой… Позвонил 01, в пожарную часть, – дескать, приезжайте, дверь захлопнулась. Мои бывшие коллеги живо примчались и сняли.

– Кого сняли-то?

– Да кавалера, заведующего, сняли. А твоя, говорят, в шкафу переждала, потом вылезла и давай настукивать на своей машинке… Чуть не лопнул я со смеху: жена того заведующего с криками, со свидетелями врывается, застигнуть их надеется – и что же?.. Баублене сидит себе преспокойненько – и тук-тук-тук да стук-стук-стук… Укусите ее после этого, извините за выражение…

– Ну и в курсе же ты! – изумился потрясенный капитан. – Только откуда же шкаф взялся? Стол письменный там есть, сейф в углу, ну, а шкаф тот Кутра, видно, специально из дому приволок. Верно я говорю?

– Не-ет, – уловил Пушнюс иронию в голосе собеседника, – ведь и я их предупреждал: «Не брехня ли все это, говорю, ребята?..» Что касается меня, то я уже примерно представляю себе картину. Тот шар, скорее всего, лишь условный знак. Мол, опрокидывайте автобусы, киоски! Деморализуйте, как можете, милицию… Словом, мутите воду и ловите рыбку…

– Да, но о какой рыбе речь, что за рыба-то?! – казалось, вполне искренне поинтересовался капитан.

– Кто его знает, может, ты, не исключено, что и я… – скромно потупился Пушнюс. – Я тебе все рассказать собираюсь, что они со мной вытворяют…

– Будет тебе лямку тянуть, отдохнул бы, что ли, – уже дружелюбнее посоветовал Баублис. – Пощади себя, ведь жениться задумал.

– На том свете отдохнем, – ответил Пушнюс, вложив в эти бесхитростные слова свой особый смысл. – Сам увидишь, что здесь будет… А вон и товарищ Тетенас, снова кого-то ведет…

Старшина появился в сопровождении немолодой уже женщины, одетой в национальный костюм. Издали привлекали внимание огромные бусы из янтаря и деревянные скудучяй[1], которые незнакомка зажала в руке, словно кинжал.

– Происшествие, товарищ капитан, прямо для газеты! – весело доложил Тетенас. – Вот эта певица вдруг начисто все позабыла, не знает, куда ей нужно. Ни кто она, ни откуда, даже фамилии своей не знает.

– А вот про то, что не из этих мест, помню, – улыбнулась женщина. – Улицы совсем незнакомые, дома… Как с того воздушного шара свалилась.

Посейдону показалось, что он где-то видел эту женщину. Вот почему Пушнюс вместе со всеми вернулся в отделение и стал продолжать наблюдение за незнакомкой.

– Водил ее к руководителям, дирижерам, – рассказывал старшина, – те только плечами пожимают…

– Да откуда же им знать меня, если я сама не ведаю, кто я, – снова довольно оживленно подхватила музыкантша.

– Ну, а сумочка, кошелек, хоть какие-нибудь документы при ней есть?

– В том-то и дело, товарищ капитан, нет ничего. Не за что ухватиться.

– Так с какого же нам конца начать? – размышлял вслух Баублис, рассматривая инструмент музыкантши. – Может, припоминаете хоть одну знакомую фамилию? Название соседней деревни, города, озера или речки?

– Неман знаю, есть такая река, а еще Палангу помню. Вильнюс тоже. Про Паневежис слыхала. Ах, правда, Каунас помню, что в самом центре! В зоопарке доводилось бывать. Там еще такой противный зверь, броненосец, кажется…

– Я, конечно, премного извиняюсь, но только мне не ясно одно: почему вас до сих пор не хватились? – вежливо перебил женщину Пушнюс. – Почему не разыскивают по радио? Ведь есть же коллектив, друзья… Вам ясен мой вопрос?

– Понятен, – ответила та, как-то странно поглядев на Пушнюса. – Да только кто и вспомнит о старой бабе…

– Ну-ну, продолжайте, – ободрил ее капитан. – Говорите, что на ум взбредет… Не стесняйтесь. Вдруг найдем зацепку.

– Все словно во сне произошло. Проснулась – и нет ничего. Всю жизнь будто украл кто. Помню только мамины слова: «Если на свадьбе не поплачешь, потом наплачешься…» Смешно…

– Спросите у нее, с кем она водила блат, и я сразу скажу, кто она! – сморозил запертый в кресле артист.

– А вы попробуйте психоанализ, – продемонстрировал свою эрудицию парень.

– Глянь-ка на меня! Дарадунду случайно не знаешь? – вставил и печник, не употребив ни единого ругательства.

Женщина покачала головой и снова, будто вслепую, принялась блуждать в пустыне воспоминаний.

– Блат… Где-то вроде слышала… – произнесла она. – Может, это тот врач? Обещал коронки сделать, да так и не сделал… Когда маленькая была, решила научиться корову доить, как мама. А корова страшная, рогатая, вот я и пристала к жеребенку. «Стой, говорю, неслух!» А он как лягнется!.. Кажется, меня тогда и вылечил доктор Блат… Смешно… Вот разговорилась я тут и припоминать стала, как мы, ребятишки, в считалки играли: «Интер мици, тици тул, ира дира дон…»

– По-шведски или норвежски! – прошептал Пушнюс на ухо капитану.

– Вот что, друг-приятель, – постепенно понижая голос, ответил Баублис, – чеши, да поживее, к себе на огород. Она тут кое о чем проговорилась. Словом, у тебя там «интер меци» сейчас…

– Ясно! К тому же я где-то ее видел, – конфиденциально выдохнул Пушнюс и вихрем вынесся за дверь.

Тогда капитан обратился к женщине:

– А не лучше ли вам будет у меня в кабинете? Там диван есть, приляжете, отдохнете… Мы же тем временем побеседуем с участниками праздника: неужели никто так и не заметил исчезновения симпатичной музыкантши? Да еще в таком замечательном ожерелье!..

И он отвел женщину в один из кабинетов.

МОЛОДО-ЗЕЛЕНО, ИЛИ РОТА ЖЕЛТОРОТЫХ

«Всемогущему блату» удалось все-таки состряпать объяснение. Вот как он аргументировал свое недопустимое поведение:

«…Зовут меня Мотеюс Комендант, в силу чего предпочитаю не рекламировать свою фамилию. Ведь стоило мне не вовремя и не к месту сказать, что я Комендант, как мне даже давали взбучку. А остряки обычно принимались ехидничать (…). Сам-то я в мясном магазине работаю, поэтому немного смыслю в том, что такое торговля и что такое блат. Будучи заядлым театралом, решил я сыграть по системе Станиславского, глубоко вживаясь в образ «Всемогущего блата», отдельные проявления которого еще встречаются в нашей жизни.

Поскольку, войдя в роль, я угодил даже в отделение милиции, то это еще раз доказывает, что мне следовало быть не мясником, а артистом.

Я глубоко признателен товарищу милиционеру за такую оценку моей самодеятельности и прошу выдать мне справку о том, что я, единственный из всей труппы, был задержан за достоверно сыгранный маскарадный костюм под названием «Всемогущий блат». Если же я случайно обидел или оскорбил кого-нибудь, то, выражаясь словами Гоголя, премного извиняюсь: «На зеркало нечего пенять, коли рожа кирпича просит».

Я не имею при этом в виду старшину тов.Тетерю, который и привел меня к этому, ей-богу, неожиданному триумфу. Хочу только выразить ему свою благодарность!

С уважением –

М.Комендант».

А наш герой Посейдон Пушнюс вновь почувствовал вмешательство извне, снова им управляли невидимые силы. Только на этот раз они явно действовали ему на руку – за несколько минут домчали до коллективного сада. Очутившись в чьей-то ботве, он окинул внимательным взором панораму. Издали садовые домики напоминали покинутую пчелами пасеку. Стояли непривычно неуютные жара и тишина. С одной стороны клубника поспевает, а с другой – может, именно здесь замышляются черные дела?.. Как знать, не являются ли редиска, салат и ревень звеньями того таинственного опыления? А вдруг тот воздушный шар умышленно кувыркается в воздухе и из этой чертовой перечницы сыплется разная пакость?.. Ведь неспроста же люди пьют столько, что не уступают самому Дарадунде. И не в этом ли «перчике» заключается разгадка, – видно, с его помощью людей хотят демобилизовать из активной жизни. Или взять, к примеру, те поистине сверхъестественные факты, находящиеся на личном балансе Пушнюса?.. Как их объяснить? На чем заострить свое внимание, над чем занести заветный молоток?

Обойдя личный приусадебный участок, Посейдон выдернул несколько подозрительных редисок и листьев салата, которые, похоже, были опрысканы какой-то дрянью, и решил поискать, во что их завернуть. Под забором он увидел обрывок старой газеты и, упаковав в него образцы овощей, сунул их в карман. И вдруг этот пожелтевший клочок возбудил в нем воспоминания… В одном из недавних номеров районной газеты была статья с фотографией, где говорилось о розысках аферистки, обводившей вокруг пальца простаков, выманивавшей у них деньги, забиравшейся в чужие квартиры. А не та ли шведка или как там ее была на снимке? Нужно со скоростью звука мчаться назад в отделение – спасать репутацию этого раззявы капитана!

Возле одного из домиков он увидел детский самокат. Сколько нервов попортил тот в свое время Пушнюсу визгом несмазанных подшипников – Посейдон даже поклялся разнести его когда-нибудь в щепки. Но сейчас раздумывать было некогда, и Пушнюс схватил самокат за рога. Поставив страдающую от ревматизма правую ногу на дощечку и лихо отталкиваясь здоровой левой, Посейдон с гиканьем понесся в сторону центра. Исключительность цели оправдывала даже такое транспортное средство.

За зеваками дело не стало, пришлось Посейдону пустить в ход свою не раз выручавшую его сирену:

– С доро-о-оги-ги-и!.. Мили-и-и-ци-я-я!.. Дружи-и-и-на-а!..

Перед последним поворотом по дороге в милицию лихач сбавил скорость и тут увидел преспокойненько стоящих на углу Дарадунду, длинноволосого и «Всемогущего блата». Пушнюс резко затормозил и прислонил свой транспорт к стене дома.

«Одно из двух: или капитан Баублис подкуплен, или же в милиции творится черт те что», – коротко подытожил Пушнюс и весь обратился в слух.

– Слушайте, мужики! Бросьте скаредничать, – довольно громко убеждал остальных печник. – Скинемся по рублику, а? Ведь повод – лучше не придумаешь, едрена-зелена… Не зря же я там столько торчал, вас дожидался, мазь-перемазь… Думал, отпразднуем это дело по-людски…

«Как бы не так, – покачал головой Посейдон. – Затеяли злодейство, а концы в алкоголь… Выходит, они меня не заметили».

Не желая угодить им в лапы, Пушнюс взвалил самокат на плечо, так, чтобы подножка загораживала лицо, и быстренько просеменил мимо. Еще немного, и он очутился в отделении милиции.

Вместо лейтенанта Келы там теперь дежурил старший сержант Страздас. Он и Тетенас играли в шашки. Все три кресла, разумеется, пустовали.

– Да-а, дела как сажа бела… – многозначительно протянул Пушнюс. – Выходит, бандиты на свободе разгуливают, а милиция в шашки режется…

– Товарищ Пушнюс, – поднял голову Страздас, уверенно пробиваясь в дамки, – имейте в виду, что швыряться подобными словами по меньшей мере… (Тетенасу.) Учти – это уже вторая дамка! (Пушнюсу.) Это ничуть не лучше самого настоящего хулиганства!

Пушнюсу некогда было вступать в пререкания, он лишь спросил:

– А та квочка в бусах не ушла еще?

Тетенас:

– Нет пока.

Страздас:

– А на что она тебе?

– Эх, вы… рота желторотых… – укоризненно покачал головой Пушнюс и в конспективной форме изложил им содержание газетной статейки, рассказал про фотографию аферистки, о ее сходстве с той, которую Баублис уложил по соседству со служебными документами.

– Я вам сейчас подшивку принесу – рты разинете! – пообещал Пушнюс.

– Только не забудь, что сегодня праздник, все читальни закрыты.

– Я-то все помню, все знаю, товарищ Тетенас. А вот вы частенько лицом в грязь брякаетесь… Что ж, играйте, играйте! Извините за беспокойство…

Мужчины были разбиты наголову и посрамлены, можно было пускаться на поиски заведующей читальней.

– Погляди незаметно, что она там делает, – посоветовал Страздас Тетенасу. – Да на всякий случай отстегни пистолет.

Старшина откашлялся, поправил ремень и на цыпочках прокрался по скрипучим половицам к дверям кабинета, прислонился к ним ухом. Ничего не слышно. Он приоткрыл дверь, заглянул внутрь и испуганно повернулся к Страздасу.

– Что случилось? – спросил тот.

– Там никого нет. Пусто! Сбежала, чертовка…

– Да что ты?! Давай звони! Свистни!

– Толку от твоего звонка… Клюнул Баублис на ожерелье ее, пустил черта на алтарь. «Культурней, ребята, культурней…»

– А вот и он сам, – произнес Страздас. – Культурненько все ему и доложи.

Тетенас успел еще залпом выпить воды, а когда капитан появился в дверях, с плохо скрываемой досадой изложил ему версию Пушнюса насчет идентичности незнакомки и мошенницы. В довершение своего рапорта старшина выразительно распахнул дверь опустевшего кабинета.

Капитан хотел было что-то сказать, но сдержался, затем поглядел на своих подчиненных и как-то странно, не к месту и не ко времени, расхохотался.

Ст. сержант Страздас наливал воду в стакан, чтобы в случае чего предложить ее начальнику, но в это время распахнулась дверь соседнего кабинета и оттуда как ни в чем не бывало выскользнула уже знакомая нам незнакомка… Поэтому-то так и развеселился Баублис: от волнения Тетенас просто-напросто перепутал двери.

– Знаете, не могу я там одна находиться, – словно извиняясь, сказала женщина. – Жутко как-то, неуютно… Даже подумала, грешным делом, может, я умерла уже, а вы меня успокаиваете. Смешно… Я ведь теперь всему верю. Коли нет у человека головы на плечах, ему что ни скажи, все на веру примет.

– Я кое-что узнал, – успокоил ее Баублис. – Сейчас приедет врач… Расставим, как говорится, все точки над «i».

Женщина с такой благодарностью посмотрела на Баублиса, что Тетенас полез под стол – собрать рассыпавшиеся в суматохе шашки.

А Посейдон Пушнюс, теряя последние крупицы терпения, пытался втолковать глухонемой мамаше заведующей читальней, что она обязана дать ему ключ – ключ от читального зала, ключ!.. Что он не рядовой читатель, а уполномоченное милицией лицо. Это крайне важное дело… Ключ!.. О боже милостивый!..

Пушнюс выложил на стол одно за другим несколько удостоверений, показал даже свой значок об окончании института («Да ты не на портки замызганные, а сюда, ведьма окаянная, гляди, вот сюда!..»). Он совал ей под нос ключи от своей квартиры, показывал молоток, которым мог в случае чего отогнуть гвозди и влезть в окно… Под конец Посейдон не выдержал и принялся рыться в ящиках, шарить по полкам, надеясь отыскать этот проклятый ключ.

Перепуганная старушка куда-то скрылась и вскоре вернулась с дочкиной сберкнижкой в руках. Она заливалась слезами, что-то мычала и жестами пыталась объяснить Пушнюсу, что денег в доме не держат, а драгоценностей нет… Потом бедняжка бросилась на колени и принялась целовать Пушнюсу руку, прося пощады.

– Да ключ мне нужен, ключ от читальни! – тоже уже со слезами в голосе завопил Пушнюс. – Хочешь, я и сам тебе руку могу поцеловать… Сколько угодно… Ну как тебе объяснить?! Пошли вместе вниз, я тебе покажу дверь… Она издевается надо мной, что ли? Гляди на мои губы, чертова баба, артикулирую: «МНЕ НУЖЕН К-Л-Ю-Ч ОТ ЧИТАЛЬНИ…»

– Дочка на праздник ушла… Ничего не знаю. Дочка там, на празднике танцует… – невразумительно объясняла старушка, но Пушнюс упрямо мотал головой и все повторял по слогам:

– Дай ключ! – и пальцами «закрывал» в воздухе дверь-невидимку. – Ключ от чи-таль-ни, глухая тетеря! Мой кот и тот давно бы все понял…

– На празднике она… Танцует… Ирод окаянный! – сипела немая, но Посейдон продолжал что-то отмыкать в воздухе, и тогда старуха, подвязав потуже платок на подбородке, пустилась в пляс перед непонятливым гражданином.

«Или старая ведьма сбрендила, – опустив руки, подытожил Пушнюс, – или сознательно выводит меня из себя…» Он сгреб со стола свои бумаги, схватил старуху в охапку и прогрохотал с ней по лестнице вниз, прямо к двери читальни.

И только тогда несчастная поняла, что от нее понадобилось этому помешанному. Она подняла половичок у двери – в пыли блеснул заветный ключик. Пушнюс ворвался в читальню и, словно ястреб, принялся потрошить подшивки газет.

Найдя нужную статью, он снова описал руками в воздухе что-то непонятное и с подшивкой бросился на улицу, как угорелый. А мимо как раз мчалась машина «скорой помощи», вызванная капитаном Баублисом. Отчаянно взвизгнули тормоза…

«Крышка!..» – подумал Пушнюс, почувствовав, что лежит на земле. Небесный купол над ним был совершенно чист. Воздушный шар куда-то исчез. Невольно пришли на ум слова длинноволосого: «Да не шар это вовсе – это душа твоя вонючая старт берет!..» «Черта с два, – мысленно ответил ему Пушнюс. – Прежде чем я протухну, ты у меня по-другому запоешь…»

Увидя над собой испуганные лица доктора и шофера, Посейдон решительно скомандовал:

– В милицию! Живо в милицию! У меня при себе важный документ!

Осмотрев пострадавшего, молодой врач не посмел возражать, тем более что «скорая» направлялась в отделение. Пушнюса, словно роженицу, водрузили с его драгоценным узелком на носилки, и машина тронулась. По дороге врач хотел проверить его пульс, но Посейдон недвусмысленно замахнулся на него молотком: уж больно все смахивало на заранее продуманную акцию, цель которой доконать Посейдона, лишить его разоблачительных материалов…

Неизвестная очень расстроилась, узнав, что стала причиной такого несчастья. Женщина участливо заглянула в глаза Посейдону, и всем стало ясно, что она вспомнила, узнала этого человека.

– Ну, товарищ Посейдон… неужели ты не помнишь? – обратился к Пушнюсу капитан Баублис. – Неужели не знаешь ее?

Сознание Посейдона от падения немного помутилось, поэтому, как всегда, включилось подсознание. Он порылся-порылся в пыли своего прошлого, наподобие бойкой курицы, и вдруг хвать оттуда рациональное зерно. В памяти его воскресли молодые годы, Паланга, мост, спасательный круг-жернов и женщина, которая точно так же, как сейчас, склонилась над ним…

– Клеопатра… – выдохнул Посейдон Пушнюс. – Пятруте…

Когда та же машина увезла их вдвоем в больницу, работники милиции обсудили события дня и с удовольствием отметили, что сегодняшние дела благополучно разрешились прямо на месте. Оставалось лишь найти разгадку – кто все же запустил то небесное украшение?

– Все бы вам сразу знать, – усмехнулся Баублис. – Всезнайкам неинтересно живется.

За обедом сын успел похвастаться, что шар смастерили пионеры из кружков юных химиков и астронавтов, это был их скромный подарок участникам праздника.

Посейдон Пушнюс узнал об этом на следующий день из газет и, придя в крайнюю ярость, принялся молотить здоровой ногой по спинке кровати.

– В милиции засел враг! – кричал он. – В редакции тоже внутренний враг! В больнице, в читальне, в народном театре, в пионерлагере! Доказательства?! А моя поломанная нога! Моя пострадавшая голова! Моя преждевременная седина!

– Да нет у тебя ни волоска седого, – гладила, успокаивала его сидящая рядом Пятруте. – Все твои враги, Посейдончик, у тебя внутри засели. Выпей-ка лучше вот эту зеленую таблетку… как раз от внутреннего врага помогает.

– А тебя кто подослал, скажи! Что тебе от меня нужно? – строго допрашивал больной женщину.

– Сам ведь знаешь, с памятью у меня плохо. Я из женского отделения.

– Цезарь заслал? Антоний приказал?

– Бог с тобой! Какой еще Цезарь? Что за Антоний?.. Я и сама еще не совсем вылечилась. Только и помню, что мамашины слова: «Коли на свадьбе, детка, не поплачешь, потом наплачешься».

– Ну и как? Сбылись они?

– Так ведь не помню. Всякое, видно, бывало, да прошло.

– Зато я помню! – предупредил Пушнюс. – Теперь-то уж всю жизнь глаз с тебя не спущу! Все равно выведаю, что ты за птица, Пятруте!

– Ну ладно-ладно, можешь выведывать. Мне и самой любопытно, что я за птица, с кем всю жизнь летала.

– Доводилось и мне летать… В буквальном смысле, – признался Пушнюс. – Расскажу когда-нибудь…

КРУТЯТСЯ-ВЕРТЯТСЯ ВАЛИКИ-КОЛЕСИКИ…

Иначе говоря, жизнь тарахтит дальше.

После тех событий Пушнюс не только охромел, но и всерьез решил посвятить свои дни скрупулезному наблюдению за Клеопатрой и ее разоблачению.

Едва лишь к женщине вернулись остатки памяти, Посейдон искусно выведал у нее, что Клеопатра уже успела похоронить одного из тех цезарей, своего второго мужа, и что обе дочки ее повыскакивали замуж и живут отдельно от матери.

– Чего ради тот так рано умер?

– Кто?

– Да муж твой второй.

– А-а… Стыдно и сказать. Доктора признали, что утонул.

– Как это – доктора признали? Он где утонул – в Паланге, в море?

– А-а… Все равно не поверишь. В тарелке с супом захлебнулся. Завалился домой пьяный, щей потребовал… Я в сердцах на стол перед ним поставила – и тут же в дверь. А он носом-то в тарелку уткнулся, да и захлебнулся.

«Эге… – подбивал бабки Пушнюс. – Значит, так: отца под лед затолкали, меня совершенно недвусмысленно хотели утопить в Паланге, а моего соперника, словно муху, в борще… А не на Клеопатре ли кончики нитей в узелок завязываются?.. Ну, ничего, – продолжал размышлять Посейдон, – все обязанности побоку, начнем понемногу распутывать…»

Последовательно идя к намеченной цели, Посейдон еще в больнице принялся увиваться вокруг Клеопатры, а на воле первым делом нарвал у себя в огороде букет георгинов и по всем правилам посватался к одинокой женщине.

При этом он поставил единственное условие: обрубить тот корень неясного происхождения – Клео, словно шелудивому коту хвост, а Пятруте пусть зовется его второй законной женой.

Наученная горьким опытом, Пятруте во время свадьбы не скупилась на слезы, зато впоследствии не жалела об этом. Заботливее Посейдона, пожалуй, не было мужа в целом свете. Пятруте на базар – за ней чуть поодаль, прихрамывая, ковыляет и Посейдон. На прохожих и даже знакомых ноль внимания, видит только свою жену, свою единственную отраду и, чего скрывать, злейшего своего врага.

Стоит ей заболтаться у соседки, задержаться в сарае или скромном белом домике, не приведи господь с размаху открыть дверь… Сколько синяков наставила она, сама того не желая, своему Посейдону, прильнувшему к замочной скважине или щелке.

– Что ты ходишь за мной по пятам, Посейдон, а? – кладя мужу на лоб уксусную примочку, укоризненно-ласково спрашивала жена. – Кто ж на меня, старую бабу, позарится? Да и кому я нужна, кроме тебя?

– Я слежу, чтобы ты с пути не сбилась, – отвечал ей Пушнюс. – Боюсь, очень боюсь, как бы снова не забыла, на каком свете находишься… К тому же разве я тебя, Пятруте, не предупреждал, что глаз с тебя не спущу?..

Были у Пушнюса и другие странности: умывался он только при закрытых дверях и никогда не купался в озере или реке, не говоря уже о море. После свадьбы сразу расстался с рыболовами, ушел и из добровольного общества спасения утопающих. Не осталось у него времени и на другие общественные дела. Все свое внимание он сосредоточил на Пятруте. А она уже знала, что Посейдон не ест суп из глубокой тарелки, что при нем нельзя резать хлеб острым ножом, вязать на спицах, а топор выдавался на руки лишь после того, как объяснишь, что ты намерена делать с этим орудием труда. И все-таки Пятруте терпеливо сносила все это. Мало того – она радовалась, что у нее непьющий муж, а люди даже стали уважать Посейдона за его образцовую любовь к немолодой уже женщине.

И вообще личные враги Посейдона ни с того ни с сего куда-то исчезли, поэтому на Пушнюса накатывали порой приступы черной меланхолии.

А вдруг выяснится, что и Пятруте вовсе не ловко замаскировавшийся враг, а просто-напросто добрая, терпеливая женщина, преданная Посейдону как таковому? Что тогда?!..

«Быть этого не может, – возвращал себя на боевые позиции после очередной выкуренной сигареты Посейдон. – Нужно только усилить бдительность и очистить от лишних волос заросшие уши».

И снова годы-колесики катятся, торопятся вперед, а у Пушнюсов все по-прежнему: Пушнене – в огород, Пушнюс – шасть к забору… Пушнене – в магазин за хлебом, Пушнюс – следом за спичками…

Пушнене похворала немного – да под холмик, Пушнюс вскоре туда же…

Так и прожили сколько кому положено – рука об руку, нога в ногу, плечом к плечу – КЛЕОПАТРА И ПОСЕЙДОН ПУШНЮСЫ…

1972

Примечания

1

С к у д у ч я й – литовский народный инструмент, напоминающий соединенные вместе дудочки.

(обратно)

Оглавление

СВИДЕТЕЛЬСТВУЮТ ДОКУМЕНТЫ . (Письма приводятся без исправлений)

РАСПРАВА

ПОКУШЕНИЕ НА ПОСЕЙДОНА

ОН ПРОЛОЖИЛ ГЛУБОКУЮ ВЕТВИСТУЮ БОРОЗДУ…

ПОСЕЙДОН СТАНОВИТСЯ РЕАКТИВНЫМ

МАСКИ СЛЕТАЮТ, ОБНАЖАЮТСЯ ЛИЦА

ТРОНЫ ДЛЯ ДЕБОШИРОВ

ВОЛЧЬЯ ТЕРРИТОРИЯ

ТРОЕ ГУЛЯК И НЕЗНАКОМКА

МОЛОДО-ЗЕЛЕНО, ИЛИ РОТА ЖЕЛТОРОТЫХ

КРУТЯТСЯ-ВЕРТЯТСЯ ВАЛИКИ-КОЛЕСИКИ… . .

Реклама на сайте