«Профессор Матусос и цирманский зверь»

Профессор Матусос и цирманский зверь (fb2) - Профессор Матусос и цирманский зверь 638K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Илья Сирота

Профессор Матусос и цирманский зверь Сказочная повесть Илья Сирота

Иллюстратор Илья Сирота

© Илья Сирота, 2017

© Илья Сирота, иллюстрации, 2017

ISBN 978-5-4483-9496-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Заботы профессора Матусоса

— И в этот самый миг двери неприступного, — произнес профессор Коплус, ученый с мировым именем, гордость Большого университета города Туртсонд, и сделал паузу. Студенты прилежно скрипели перьями. Коплус продолжил: — Неприступного дворца в Нерпридхайме с грохотом, повторяю, с гро-хо-том распахнулись, и в проеме показался… По-ка-за-лся великий герой Прулст. Записали? Хорошо, поехали дальше. Он вскричал…

— Всем сидеть неподвижно!!!

Дверь аудитории с грохотом распахнулась, и в нее ворвался, обгоняя свой собственный зычный рёв, профессор Матусос, ученый с мировым именем, гордость Большого университета города Туртсонд. Студенты кафедры прошлодавней истории замерли с перьями в руках, а один на всякий случай переспросил:

— Так и писать, «вскричал: «Всем сидеть неподвижно»?

— Ничего не писать! Сидеть тихо! Не двигаться! — Матусос как метеор пронесся по проходу между рядами парт до самой стены, развернулся лицом к двери и замер в позе хищника, готового к прыжку. — Тейе, загоняем!

В коридоре кто-то откашлялся и шумно вдохнул воздух. После чего в аудиторию, издавая истошный визг, влетел высокий и страшно худой молодой человек. Он остановился возле ошеломленного профессора Коплуса и принялся топать ногами и размахивать руками, не переставая визжать, как хрюненгаардская крапчатая свинья.

— Тейе, тихо! — вдруг скомандовал профессор Матусос. Молодой человек как топал и махал руками, так и замер на одной ноге в нелепой позе с раскинутыми в стороны руками. Полная тишина царила почти минуту.

— Вы! — профессор Матусос резко выбросил вперед руку с вытянутым указательным пальцем.

Старательный студент, спросивший нужно ли писать «всем сидеть», неуверенно переспросил:

— Я?

— Нет! Вы! Барышня с копной волос! — профессор указал на студентку за партой позади.

— Это не копна! — надулась барышня. — Это прическа самая модная, я ее неделю делала, называется…

— Тихо! — скомандовал Матусос. — Встаньте. Очень медленно.

Напуганная решительным видом и повелительным тоном профессора, студентка осторожно поднялась с места.

— Умница! Теперь возьмите у своей соседки платок и повяжите на голову. Только без разговоров.

Барышня с копной испугалась еще больше и выполнила приказание в точности. Ее соседка, отдавая платок, злобно прошипела: «Ну, Мулли, помнешь — оторву голову с платком вместе». Но протестовать открыто не решилась.

— Отлично! — профессор Матусос явственно повеселел. — Теперь не торопясь спуститесь, милая, вниз, к моему ассистенту и остановитесь там.

Студентка осторожно подошла к Тейе, который позволил себе встать на обе ноги, но руки по-прежнему на всякий случай держал раскинутыми в стороны. Профессор крался за студенткой, не спуская глаз с ее прически под платком. Когда все оказались на местах, он продолжил:

— Теперь, деточка, самое сложное. По моей команде, на счет «три», вы должны резко встряхнуть своей прекрасной, самой модной прической в направлении моего коллеги Тейе. Возможно, нам придется повторить это упражнение раза два-три, так что не переусердствуйте. Если ваша прекрасная голова оторвется, вы лишите вашу соседку удовольствия оторвать ее вам потом.

Вредная соседка покраснела и втянула голову в плечи.

— Итак, вы готовы? — профессор и его ассистент слегка присели, как будто готовясь прыгнуть.

Барышня была уже серьезно напугана и издала только слабый писк, который Матусос истолковал как знак ее готовности.

— Молодчина! Тогда я считаю! — и профессор начал медленно произносить цифры. — Один… Два… Три!

Девушка старательно тряхнула головой, Тейе вздрогнул, но… ничего не произошло. Зато сама обладательница модной прически ойкнула и прошептала:

— Там что-то есть!

— Ага! — торжествующе вскричал профессор. — То-то и оно! А ну-ка встряхнем это «что-то» еще раз! Один… Два… Три!

Вот тут-то уже кое-что произошло! Платок неожиданно соскочил с головы перепуганной студентки и прыгнул прямо на грудь Тейе. Тот пытался схватить оживший платок, но только заключил сам себя в объятия и, потеряв равновесие, с размаху сел на пол. Платок же, воспользовавшись промахом ловца, оттолкнулся от его груди и одним прыжком перелетел на кафедру, перед которой в растерянности замер профессор Коплус.

Видимо, тот, кто сидел внутри платка, видел сквозь ткань не очень хорошо. Приземляясь он здорово ударился и на некоторое время потерял ориентацию в пространстве. Зато от его приземления с кафедры упала папка с заметками для лекций профессора Коплуса.

Заметки эти профессор писал уже более двадцати пяти лет, и папка за прошедшие годы стала весьма пухлой. Судите сами, одних королей в ней помещалось целых двадцать три (последние пять королей по традиции к прошлодавней истории не относились)! Были в папке заметки о четырех великих мудрецах, девяти храбрых рыцарях и шести легендарных героях. А короли соседних государств! А наводнения и засухи! Там был даже один средней руки поэт с прескверным характером, написавший как-то скучнейшую оду родной стране, за что историкам и его с тех пор приходилось терпеть в своей науке. И вся эта компания вместе с папкой упала прямиком на ногу незадачливому профессору.

Ушибленный историей Коплус вскричал от боли, и резко согнулся, чтобы обнять раненую конечность. О наличии кафедры Коплус подумать не успел, поэтому с размаху ударился лбом о деревянную крышку, на которой возился, приходя в себя, обитатель платка. Профессор со стоном сполз на пол, где и остался лежать без сознания. От сотрясения кафедры платок запаниковал и снова прыгнул, сам не зная куда.

На сей раз он врезался в гипсовую копию статуи тирана Крумса Бесстыжего, который правил страной в стародавние времена, и прославился своей удивительной жадностью до чужого добра. В легенды вошел рассказ о том, как Крумс отнял у своих подданных сначала все дорогостоящее, потом все красивое, а затем и просто все полезное. Тут-то тиран и увидел у одного бедного крестьянина в доме грубую, старую и пыльную от долгого бездействия вещь неизвестного назначения. Поначалу Крумс на вещь внимания не обратил, но вернувшись во дворец, понял, что до невозможности хочет ее отнять. Он тотчас же позвал своего писца и начал диктовать указ.

Начало указа далось тирану без труда: жителям страны надлежит в трехдневный срок сдать в пользу короля… А вот что именно, Крумс никак сказать не мог. Он представлял себе кучи всякой дряни, которую натащат его запуганные подданные, если он просто потребует принести все старое и бесполезное, и приходил от этого в ужас. Но никакого более точного определения ни ему, ни срочно созванным для этого придворным мудрецам в голову не приходило. Тиран страшно мучился и злился, от этого заболел и вскоре умер.

За долгие годы правления Крумса многочисленные заговорщики и претенденты на трон не сумели свергнуть самодура. А вот неизвестному существу в платке это удалось в полной мере — оно врезалось в бюст Крумса, гипсовый тиран закачался и пал с пьедестала прямо на пол, разлетевшись на куски.

Массивный гипсовый нос придавил край платка, чем тут же воспользовался профессор Матусос. В один прыжок он оказался возле груды обломков, высвободил платок и прижал беглеца вместе с платком к груди. Пленник рвался наружу и сопротивлялся профессору изо всех сил, но Матусос держал существо крепко.

Тейе подбежал к профессору и принялся озираться по сторонам. Затем он ринулся в угол, где стоял древний кувшин для священного напитка «шнупс» — им жрецы когда-то поили своих соплеменников. Признаться, не меньше они пили и сами, чтобы не так тяжело было слушать фальшивое исполнение религиозных песнопений. Ассистент подставил горло кувшина, а Матусос осторожно вытряхнул туда из платка недовольно пыхтящего зверька с красивой зеленоватой шерсткой и совершенно лысым розовым хвостиком, раздвоенным на конце.

Профессор взял кувшин, кивнул на него головой и, обращаясь к своему бесчувственному коллеге Коплусу, сказал: «С возвратом».

Затем он повернулся к Тейе и произнес:

— Поздравляю, коллега! Будьте любезны, сбегайте на факультет животворения и поздоровительных наук — тут есть пострадавшие. Попросите от моего имени профессора Дунг-и-Кунга поскорее прислать сюда кого-нибудь сведущего в исторических травмах.

Тейе рысью выбежал из аудитории, а профессор, повернувшись к ошеломленным студентам, извлек из кувшина за шкирку виновника переполоха и торжественно показал всем.

— Прошу любить и жаловать: мартышный пушканчик. Обитатель влажных лесов царства Мурджипурджи, питается травяными пыхликами и соцветиями жуть-дерева. Обратите внимание, раздвоенный хвост однозначно указывает нам на то, что это взрослый самец. А вот самок никто до сих пор не встретил: они настолько стеснительны, что обладают свойством невидимости. Самцы находят их только по звуку весенней песенки.

Профессор весело оглядел аудиторию.

— Укус смертелен, — добавил он и подмигнул студентке с платком в руках и живописным беспорядком на голове.

Та тихо ойкнула и повалилась в обморок. Матусос бережно опустил недовольного пушканчика в кувшин и покинул аудиторию, куда на смену ему вбежали ведомые Тейе животворцы и поздоровители. Они умело окружили заботой профессора Коплуса и студентку, лишившуюся и сознания, и модной прически.

А профессор Матусос торопливо понес своего пленника в лабораторию кафедры животных наук, где он вот уже почти полвека трудился, прославляя своими открытиями и Большой туртсондский университет и весь славный Туртсонд.

Глава 2. Немного об истории города Туртсонд

Город Туртсонд чинно расположился на берегу спокойного и мелководного залива Удачной Рыбалки. Говорят, когда-то давно король Эрлик I устал от своих шумных и бестолковых придворных и взял выходной, чтобы спокойно в одиночестве половить рыбки и поразмышлять о действительно важных вещах, а не о той чепухе, которую придворные норовили ему рассказывать.

— Ваше величество, — говорили взволнованно придворные, — соседнее королевство идет на нас войной! Что же нам делать? Во время войны, наверное, придется отменить ежегодные королевские овечьи бега, а это так грустно!

— В лесах, мой король, — говорил мрачно глава королевской стражи, — поселился благородный разбойник Добродушный Петте. Сначала мы думали, что он грабит богатых и раздает награбленное бедным. Мы проверили, но оказалось, что бедных он грабит тоже. Тогда мы решили узнать, раздает ли он награбленное у бедных богатым — и выяснилось, нет, не раздает. Мы в полной растерянности… Неужели он грабит всех подряд и все награбленное оставляет себе? В чем же тогда его благородство?

— Крестьяне недовольны повышением налогов, — дрожащим голосом сообщал королевский повар, забыв даже добавить что-нибудь приятное, например, «ваше величество» или «мой король». — Они настолько сердиты, что даже деревенское молоко, поставляемое ко двору, стало горьким и закипает почти мгновенно. Как нам готовить королевскую кашу, если молоко так скверно себя ведет?

Ну кто может изо дня в день вести разговор только о таких скучных и пустяковых вещах? Король из всех сил старался не расстраивать своих придворных и давать им мудрые королевские советы и распоряжения. Он говорил:

— Пускать к нам соседнее королевство, да еще и с войной мы не должны. У нас же была, кажется, армия. Пошлите, будьте добры, ее к ним навстречу, пусть они повоюют, если им так хочется, но где-нибудь подальше, не у нас.

— Если Петте такой нечестный тип, то, я думаю, можно разрешить всем кого он ограбил, и богатым, и бедным, ограбить его самого, чтобы никому не было обидно. Только проследите, пожалуйста, чтобы все отбирали у Петте ровно столько, сколько он отобрал у них, а то получится еще большая неразбериха.

— Перед тем, как готовить кашу на этом нервном молоке, поиграйте перед ним на флейте, это очень успокаивает, я знаю это по себе.

Придворные переставали волноваться и убегали исполнять приказы и следовать советам, а Эрлик грустно думал о том, что они могли бы и сами догадаться, что делать, а не беспокоить его понапрасну. Но даже и королевскому терпению приходит конец. После одного уж совсем суматошного дня король взял выходной и отправился на рыбалку.

Залив, который Эрлик облюбовал для своего выходного, тогда назывался заливом Обдери Брюхо, так как был он мелкий, а дно в нем ужасно каменистым. Даже маленькие рыбацкие лодки рисковали сесть в нем на мель, да еще и пробить днище о камни. Поэтому на берегах залива никто не жил, и беспокоить короля там было некому. А именно этого-то королю Эрлику и было нужно!

Чем дольше король сидел на берегу, тем больше он наслаждался покоем и тишиной, и тем яснее он понимал, что именно тут хорошо бы было иметь ему столицу его королевства. Тихую, как пустынный берег, неторопливую, как морской прибой, и опрятную, как белый песок пляжа и окрестных дюн. Эта мысль показалась королю настолько удачной, что и залив с той поры стал именоваться заливом Удачной Рыбалки, хотя поймать Эрлику за весь день не удалось ни одной даже самой крошечной рыбки.

Король был человеком решительным, и по возвращении на работу после выходного сразу же перенес столицу на новое место. Прежние придворные долго недоумевали, куда же подевался их король, и почему в прежней столице народу становится все меньше и меньше. Но им-то король ничего о своей затее не сказал, а то какой смысл был бы вообще затевать весь переезд!

Зато город Туртсонд рос не по дням, а по часам. Со времен правления короля Эрлика I прошло без малого четыреста лет, и за это время он стал настоящей столицей королевства, большой и солидной. Но при этом город в полной мере унаследовал тот характер, который старался придать ему король-основатель.

Город был неторопливым и степенным, его жители по улицам шествовали или проезжали, а не спешили или проносились, как это было в других крупных городах. Располагался Туртсонд на плоской местности, был весь на виду, а не скакал с холма на холм или не лепился кое-как к склонам гор. И если в других городах в огромных количествах жили крысы или голуби, то Туртсонд стал домом для грызунов под названием «соня», что говорит само за себя.

Упорядоченного подхода с тех пор решили придерживаться во всем. Например, королей стали звать только Эрлик, и отличие от всех предыдущих правителей заключалось только в порядковом номере. В то время, о котором пойдет речь в нашей истории, правил всеми любимый монарх Эрлик XXVIII, и вопрос о том, кто унаследует его трон, никого не волновал и не будоражил. Все прекрасно знали, что это будет Эрлик XXIX.

А как же быть, если в королевской семье не окажется сына, спрашивали некоторые незнакомые с местными традициями иностранцы. Тогда королевской дочери находили какого-нибудь симпатичного жениха, но ставили ему условие после свадьбы именоваться Эрликом. Отчего-то ни разу за всю историю уступить такую малость ради женитьбы на дочери короля никто не отказался.

Каждому королю, чтобы запомниться гражданам, надлежало сделать какое-нибудь одно полезное для страны дело. Если один король и реформирует войско, и введет моду на кружевные воротнички, и отменит какой-нибудь налог, то следующий король окажется в сложном положении: все полезные дела сделаны. Если он не сделает ничего, то его никто не запомнит, а это обидно. Если же он отменит еще какой-нибудь налог, то его станут путать с предыдущим королем, а это еще обиднее. Поэтому ничего не делать короли себе не позволяли, но и фонтанировать свершениями тоже не спешили. Примерный список королевских дел составил еще Эрлик I, и ему старались следовать вот уже четыреста лет. Ну, без малого четыреста.

Глава 3. Гости из Мурджипурджи

Лишь в двух делах основательный подход, принятый наследниками Эрлика I, дал небольшой сбой.

Во-первых, название королевства, столицей которой был славный город Туртсонд, пришлось поменять, и не просто поменять, а поменять целых два раза. Издревле королевство носило простое и понятное всем жителям имя «Трумпааварданскваа», что примерно означало «Хорошая страна, и рыба есть и природа красивая, но уж больно зимой холодно». Но отчего-то иностранцы никак не могли ни запомнить, ни тем более произнести это название по-человечески. Они уверенно справлялись с частью «Трумп», но потом начиналось такое безобразие, что даже и вспоминать не хочется.

За всю историю лишь один иностранец, посол соседнего королевства, научился сносно произносить это слово, но он потратил на его заучивание больше двадцати лет, и все эти годы ничем другим кроме зубрежки не занимался. Дошло даже до того, что когда между королевствами, как это частенько случалось в те стародавние времена, началась война, посол этого не заметил и вовремя не объявил о войне королю Эрлику XII. Война от этого не состоялась, и на посла его собственный король был очень сердит, ведь он настроился воевать, а на битву никто так и не пришел. Пришлось объявить войну другим соседям, и посла простили.

Пока речь шла только о войнах или торговле с ближайшими соседями, можно было с таким положением дел смириться. В конце концов, если ты решил поехать на торжество по поводу рождения наследника престола в соседнее королевство слева, то было и так ясно, куда ты едешь, как бы там ни называлась эта страна. Но когда короли Трумпааварданскваа стали приглашать к себе в гости заморских владык и купцов, те иногда просто не могли добраться до места.

— Простите, — спрашивали они местных жителей, проплывая мимо них на своем корабле, — как мне проплыть в королевство Трумп… Трумпсврд…

И пока они пытались выговорить неподатливое название, корабль уплывал дальше, а местные жители скрывались вдали. Но даже и бросив якорь напротив местных жителей, заморские гости рисковали произнести название так, что их направляли совсем не в ту сторону.

Видя такое грустное положение дел с названием собственного королевства, король Эрлик XIX, на долю которого по списку Эрлика I досталось какое-то совсем легкое и неинтересное дело, решил это название слегка сократить, чтобы облегчить жизнь гостям из дальних стран. После долгих совещаний с придворными учеными, было решено сократить название до «Трумпаава», что на местом языке читалось примерно как «Хорошая страна, и рыба есть и пр». Но тут уже местные жители возмутились и заявили, что в стране под названием «и пр» они жить не хотят. Жителей долго уговаривали и так и эдак, пока король Эрлик XXIII не ударил кулаком по столу и не сказал, что страна отныне будет называться просто «Тр», что неожиданно устроило всех. На местом языке это уже ничего не значило, а иностранцы такое короткое название запоминали быстро и с удовольствием.

А во-вторых, в столице с разницей в четыре месяца основали два университета. Эрлик IX был человеком добрым, но крайне забывчивым. Список королевских дел он выполнял, как умел, но выполнил ли он занесенные туда дела, вспомнить не мог. Да что там говорить, если правление его и вовсе окончилось, когда он забыл, что он король и уплыл путешествовать, не предупредив даже придворных. Говорят, через много лет на базаре города Друмарканд видели добродушного старичка, торговавшего сладостями, и отзывавшегося на имя Ерлык-ага. Старичок был невероятно похож на постаревшего монарха и нередко забывал брать с покупателей деньги за свой товар.

И вот одним ненастным февральским днем Эрлик IX заложил первый камень в основание Большого университета города Туртсонд. Народ встретил церемонию приветственными кликами, а ученые, которые долгие годы в ожидании открытия университета ютились в королевских конюшнях, вообще радовались как дети.

Каково же было удивление придворных, а затем народа и, в особенности, ученых, когда солнечным майским утром того же года король объявил о том, что настала пора наконец-то выполнить завет почтенного Эрлика I и основать в городе университет. Придворные знали, что король страшно расстраивается, когда кто-то напоминает ему о его забывчивости. А расстроенный король, пусть даже самый добродушный, это большая беда всего государства. Поэтому опытные придворные не стали обижать бедного монарха, и изобразили бурную радость и полнейшее одобрение королевского приказа. Они попросили ученых и народ сделать вид, что основание университета для них тоже полная неожиданность, на что те, жалея забывчивого Эрлика, согласились.

В конце мая того же года в городе Туртсонд был заложен второй университет. Чтобы хоть как-то различать два учебных заведения, придворные убедили короля, что университет великой столицы следует назвать «Великим», что король послушно и огласил на церемонии основания. Так вот и стал первый университет «Большим», а второй, его младший брат, появившийся на свет на четыре месяца позже, «Великим».

Сколько же путаницы было в первое время, когда оба университета открыли свои двери! Студенты поступали в один университет, а ходили учиться в другой. Многие не замечали этого до самого конца учебы. А если учесть, что многие профессора пользовались неразберихой и пытались получать жалование и там и там, то понять, где кто учится и преподает, было положительно невозможно.

С годами все пришло в порядок, но обида Великого университета на то, что судьба назначила его младшим братом, осталась и только усиливалась. Соперничество университетов вошло в поговорки. Слыша горячий спор, туртсондцы, посмеиваясь, говорили: «Ну, повстречал большой великого». Завидев же близнецов, они произносили: «Большой да великий пошли».

Держались при этом университеты по-разному. Большой на правах старшего брата считал себя первым сортом, а Великого способной, но не равной себе мелюзгой. Великий же изо всех сил старался показать, что Большой почивает на лаврах, устарел, и что за свежей научной мыслью нужно идти только сюда, в Великий университет. Всеми силами он старался переманивать к себе лучших светил науки и перехватывать ученых гостей, приезжавших в город Туртсонд поделиться своей премудростью и почерпнуть здешних знаний.

Вот и теперь, когда в город пожаловали гости из далекого царства Мурджипурджи, из Великого университета к ним в гостиницу «Усталый поросенок» сразу же отправили целую толпу ученых, а в Большом университете лишь пожали плечами, мол, если к нам приехали, сами и придут.

Так в конце концов и вышло. Ученых из Великого университета радушно поили чаем и обжигающим напитком «пых», угощали сладостями и окуривали пряными ароматами, но на разговор по существу дела не шли.

— Уважаемые коллеги, — говорили ученые из Великого университета. — Какая область знаний вас интересует больше всего? В нашем университете пятнадцать факультетов (на три больше, чем в Большом, кстати), и любая область науки у нас представлена лучшими умами.

Переводчик старательно переводил главному гостю, тот в ответ произносил короткую фразу:

— Рачтарапанан профессор Матусос!

— Нас интересует профессор Матусос, — вежливо переводил переводчик.

— Ах, вас интересуют животные науки! Вот, пожалуйста, познакомьтесь, профессор Пунтаат, автор знаменитой монографии «О природных и искусственных приспособлениях для предохранения от небесных осадков пресноводных рыб королевства Тр», — оживленно говорили ученые.

— Нати хэ профессор Матусос. Рачтарапанан профессор Матусос!

— Это не профессор Матусос. Нас интересует профессор Матусос, — все так же вежливо переводил переводчик.

В конце концов, отяжелевшие от чая и сладостей и обожженные напитком «пых», ученые из Великого университета были вынуждены уйти ни с чем. А гости из Мурджипурджи через неделю отправили профессору Матусосу приглашение на ужин, написанное золотыми чернилами на пергаменте из нежнейшей телячьей кожи с огромной печатью самого правителя Мурджипурджи Суртинартры IV Неохватного. Для пущей убедительности на пергаменте придворным художником в одном углу был нарисован сам Суртинартра с распростертыми объятиями, а в другом — профессор Матусос, спешащий на встречу с правителем. Лично ни Суртинартра, ни тем более придворный художник профессора не видели, поэтому изображен был профессор так, как его представляли в царстве Мурджипурджи, а именно в виде бородатого воина с острой саблей в одной руке и сачком для бабочек в другой.

Матусос терпеть не мог церемонных званых ужинов, да и в тот вечер хотел спокойно посидеть в лаборатории и подумать над классификацией пушканообразных, но международный скандал вызывать не хотел, поэтому приглашение принял и на ужин явился.

Для Матусоса заморские гости расстарались еще больше. В течение первого часа никто не произнес ни слова, так как все были заняты кормлением профессора. Хозяева стола только подкладывали новые и новые яства ему в тарелку да подливали напитки в гигантских размеров кубок. Сами хозяева тоже все пробовали, ахая и причмокивая, чтобы драгоценный гость не заподозрил, что ему дали не самые лучшие блюда. На втором часу застолья все пили «пых», отдыхали от обжорства и говорили об ужасной жаре летом в Мурджипурджи, которая ничем не лучше ужасной сырости осенью в Туртсонде. Все попытки Матусоса выяснить, с какой целью его позвали и что именно интересует заморских коллег, мягко, но решительно пресекались с просьбой не торопиться, ведь в свое время все выяснится.

На третьем часу застолья, профессора совершенно разморило, и он даже успел на минутку задремать и увидеть во сне родовое древо пушканообразных. Лишь тут глава мурджипруджианцев, господин Туркундур, толстяк с пышными усами, начал осторожно подбираться к основной цели разговора. Неожиданно оказалось, что он довольно-таки сносно говорит на родном языке Матусоса и неплохо знаком с животными науками. Сначала мурджипруджианец превознес таланты профессора и кратко, но точно перечислил самые важные труды Матусоса, затем задал несколько вопросов о его нынешних исследованиях. Профессор, получив возможность рассказать о проблемах классификации пушканчиков и их ближайших родственников копанчиков и пищассов, проснулся и пустился, было, в рассуждения, но толстяк вежливо его остановил. Пушканообразные прекрасны и очень важны науке, сказал он, но они уже давно известны, а кроме того, довольно невелики, поэтому для супа… Тут он вдруг замолчал, обаятельно улыбнулся и повел речь о том, что есть звери, которых еще никто и никогда не видел, и вот они-то и есть единственно стоящий предмет для приложения усилий такого известного и значительного ученого, как уважаемый профессор.

Уважаемый профессор, обиженный отсутствием интереса к своим любимым пушканообразным, запальчиво сказал, что таких зверей в природе нет. Гость опять улыбнулся и призвал уважаемого профессора не торопиться. Выдержав паузу, гость спросил, что профессор думает, например, о цирманском звере.

На этом месте профессор Матусос вскочил из-за стола, швырнул на стул салфетку и подробно сообщил гостям свое мнение о тех людях, которые надеялись, что серьезный ученый будет тратить время на разговоры о сказочных существах. Он предложил с вопросами о единорогах, русалках, крылатом ужасе расщелины Круд и прочем подобном зверье обращаться на факультет рифмоплетения и сказковедения, пообещав назвать имена ведущих специалистов. И наконец профессор посоветовал еще раз позвать в гости коллег из Великого университета, которые ради известности и сиюминутной славы готовы будут заняться чем угодно. Для выполнения же подобной научной работы Матусос порекомендовал забрать этих самых коллег в богатую и славную страну Мурджипурджи и желательно вместе с самим Великим университетом.

Толстый иностранец вежливо выслушал гневную тираду Матусоса и смиренно попросил того не сердиться раньше времени. Пусть уважаемый профессор ознакомится с трудами по этой теме, которые имеются в известнейшей и богатейшей библиотеке Большого университета, и уж после выскажет свое мнение. Затем гость назвал несколько имен ученых, посвятивших свои работы цирманскому зверю, и среди них профессор с удивлением услышал имена великих исследователей прошлого, которых он и сам почитал как отцов современных животных наук. Заинтересованный, Матусос дал мурджипруджианцам слово через неделю прийти опять и продолжить разговор.

Глава 4. Архив Большого университета

Почти всю неделю профессор был ужасно занят. Он отправил восемнадцать писем иностранным ученым, с которыми состоял в переписке по вопросам животных наук, закончил статью о подходе к классификации пушканообразных, написал в самую старую и уважаемую газету страны, «Вечерний тутрсондский сплетник», гневную заметку об из рук вон плохом содержании зверей в городском зоопарке и в четырнадцатый раз вступил в спор и насмерть поссорился с профессором Пунтаатом из-за несогласия по вопросу возможности происхождения особ королевской крови от тех же древних предков, что были у всех остальных людей. Профессор Пунтаат неопровержимо доказывал, что короли относятся к совершенно отдельной и не в пример более совершенной ветви живых существ. Разве выдающиеся умственные способности королей из рода Эрликов, их неотразимая внешность, и особая, ни у кого более не встреченная доселе форма ушей, не есть верные признаки этого?

По поводу красоты или ума Матусос возражать не стал, но «ушной» довод Пунтаата разгромил очень простым и действенным способом. Во время лекции, на которой профессор Пунтаат показывал студентам гипсовые макеты увеличенных в пятьдесят раз левых ушей Эрликов с XXIII по XXVIII и приводил тринадцать удивительных особенностей их строения, дверь в аудиторию распахнулась. В нее, возглавляемые профессором Матусосом, маршем вошли двадцать пять жителей славного города Туртсонд. Среди них было пять матросов, один поэт, два художника, лекарь, пожарный, пекарь с двумя сыновьями, певица, торговка сушками и даже один воришка-карманник. Уши каждого из них имели в точности ту же форму и обладали всеми теми же тринадцатью удивительными особенностями, что и уши почтенных монархов. В особенности точно повторяло все завитки королевских ушей ухо карманника Кыртса. Профессор Пунтаат пытался говорить что-то о недозволенных способах ведения научных споров, но теория его понесла существенный урон, а студенты довольно громко хихикали и ехидничали.

Профессор Матусос не забыл о своем обещании заняться цирманским зверем только благодаря исполнительному Тейе. Когда осталось уже всего два дня, ассистент пристыдил профессора и напомнил, что люди приехали издалека лишь ради встречи с ним, а он даже не удосужится открыть для вида пару книг в библиотеке. Пристыженный Матусос вздохнул и в сопровождении верного Тейе отправился на ночь рыться в пыльных томах и свитках.

Слова об «известнейшей и богатейшей библиотеке Большого университета» произносились, конечно, в качестве грубой лести, но и от действительности были недалеки. Правители королевства Тр неустанно следили за тем, чтобы библиотека постоянно пополнялась и расширялась. Основанная вместе с университетом как предписывал список королевских дел, она оказалась на удивление полезной самим королям. Во-первых, в большой библиотеке можно было легко спрятаться от надоедливых придворных и вздремнуть часок в укромном уголке, но не под каким-то неважным предлогом, а как бы с целью припасть к сокровищнице мудрости прошлого. Во-вторых, в книжках попадались иногда очень интересные картинки, куда интереснее, чем военные карты и парадные портреты королевской семьи, которые монархам полагалось рассматривать по долгу службы. А в-третьих, по старинным книгам ученые неопровержимо доказывали потрясающую древность королевского рода, что самим королям было безразлично, но в спорах с соседями полезно, да и на иностранцев производило впечатление.

Раздел «Животные науки. Звери, птицы, растения. Мелочь пузатая. Жизнь как она есть» был изучен профессором Матусосом за годы работы в университете вдоль и поперек, а благодаря дружбе с библиотекарями он был первым, кто узнавал о новых книгах. Поэтому теперь профессору не потребовалось много времени, чтобы найти в лабиринте залов, шкафов и полок нужное место. Он быстро отобрал необходимые тома, а Тейе перенес книги на стол, выбранный для работы.

Нескольких трудов, упомянутых мурджипурджианцем, в знакомом разделе, впрочем, не оказалось. Подойдя к библиотекарю, Матусос путем непродолжительных расспросов выяснил, что эти книги оказались в глубоко презираемом им разделе «Сказки. Легенды. Россказни. Побасёнки». Сдерживая раздражение, профессор пробежался вдоль шкафов и там, в результате чего стопка книг на рабочем столе выросла еще на добрых пятнадцать томов. Работа закипела.

Когда рассвет окрасил розовым шляпу и лицо стоящей перед заливом Удачной рыбалки статуи Эрлика I, отчего сонный памятник, казалось, недовольно поморщился, профессор Матусос и его ассистент Тейе стали обладателями целой кипы заметок о загадочном цирманском звере. Вот что они выяснили.

Первым слух о необычном звере из царства Цирмани принес в Тр, тогда еще гордо именовавшееся Трумпааварданскваа, великий путешественник Дартсканден. О цирманском звере написано в книге о его третьем путешествии, самом опасном и продолжительном. К сожалению, в той же книге путешественник поведал о говорящей лягушке из страны Тухтан-Мухтан, людях-помидорах с острова Кунс и исполняющем желания кофейнике султана Шехтермека. Книгу читали с удовольствием, Дартсканден стал богат и знаменит после ее издания, но все единодушно сочли рассказы путешественника выдумкой.

Еще с десяток путешественников, полдюжины ученых и даже один генерал, водивший войска Тр на помощь союзникам из дальних стран, как оказалось, с тех пор упоминали цирманского зверя. Что удивительно, все они были совершенно единодушны и довольно-таки точны в описании места, где водится таинственный зверь, но самого зверя описывали совершенно по-разному. Генерал говорил о массивном существе размером со слона, покрытом толстым серым панцирем, обладателе трех рядов бивней на морде и острых шипов на спине. Дартсканден, напротив, писал о небольшом животном, величиной примерно с собаку, с короткой светло-коричневой шерсткой и пушистым бежевым хвостом. И если генерал в первую очередь подчеркивал грозный облик и мощь зверя, то великий путешественник превозносил его невероятную хитрость и способность обмануть охотников.

Заметки профессора и его ассистента выглядели престранно. Например, под заголовком «Цвет» были собраны такие определения:

ярко-красный

иссиня-черный

серый, подобно броне носорога

нежный светло-коричневый

переливчатый

цвета рыбного супа моей матушки

цвета глаз самой прекрасной девушки на земле

не пойми какой

совсем забыл, давно дело было

Столь же разнообразно путешественники и ученые описывали размер, повадки, любимые блюда и голос обитателя далекого Цирмани. И лишь пещера, в которой он живет, во всех рассказах выглядела весьма правдоподобно и на удивление одинаково.

Кроме всего прочего, Матусос и Тейе заметили, что более поздние книги и научные труды с почтением упоминают одну и ту же книгу как самое полное и заслуживающее уважения описание цирманского зверя. Это была работа почтенного магистра Варстхонда «О внушающем трепет цирманском вилорогом звере, его необычных повадках, жизненных взглядах и отвратительном запахе». В самых свежих книгах также говорилось о том, что автор познакомился с трудом Варстхонда в университетской библиотеке Туртсонда. Разгоряченный азартом научного поиска, профессор Матусос бесцеремонно разбудил библиотекаря и потребовал поскорее выдать ему драгоценный том.

Библиотекарь видел сладкий утренний сон о поимке и публичной порке студента, который повадился писать на книгах известных ученых посвящение себе от их имени. Всё еще находясь во власти сна, слыша повизгивание студента и свист розог, библиотекарь некоторое время только блаженно улыбался, но постепенно пришел в себя и со вздохом побрел к своему столику. Там он еще около четверти часа вздыхал и рылся в больших амбарных книгах, после чего снова заулыбался, и выписал профессору на листочке номер шкафа и полки, где стояла вожделенная книга. Не дожидаясь благодарности Матусоса, библиотекарь рысью понесся обратно на свою лежанку, надеясь досмотреть публичное унижение юного вредителя до конца.

А Матусос так же быстро кинулся в другую сторону, за книгой Варстхонда, которая почему-то оказалась в разделе «Мода. Одежда. Парфюмерия. Прически. Неотразимый макияж». Видимо, наличие слова «запах» в названии направило служителей библиотеки, расставлявших книги, по ложному следу.

Шкафы и полки пролетали мимо профессора Матусоса, когда сжимая в руке бумажку с номером шкафа, он почти бежал от нетерпения к полке с заветной книгой. «Макароны»… «Мелодии»… Уже ближе! «Мифология»… Совсем близко! «Муравьи»… Стоп, назад! «Мода»! Вот оно!

Еще подбегая к нужному шкафу, профессор почуял неладное. Все полки ломились от книг, лишь одна была пуста, и только пыльные разводы указывали на то, что еще недавно здесь тоже рядами стояли фолианты и брошюры. Подойдя к шкафу поближе, Матусос увидел, что на полу, сброшенные с полки и варварски разбросанные, валяются книги. Похоже, что кто-то искал нужную ему книгу, но не удосужился аккуратно пройтись по надписям на корешках, а просто, недолго думая, сбросил все с полки, и стал искать уже в куче на полу, яростно отшвыривая в сторону ненужные тома.

Дело тут было серьезное, Матусос бросился обратно и снова разбудил библиотекаря. Тот был раздражен и зол. Вместо упоительного сна о телесных наказаниях, теперь ему приснилось, что своими надписями нахальный студент наложил заклятие на все книги в библиотеке, и стал ее единственным владельцем. Несчастный библиотекарь вынужден был не только не наказывать наглеца, а еще и работать на него, выискивать еще не испорченные юношей издания и приносить ему для нанесения хулиганских надписей. Книги жалобно пищали и прятались, но библиотекарь вытаскивал их из убежищ, и, обливаясь слезами, нес на расправу. Спросонья библиотекарь утирал слезы и хлюпал носом. Но когда до него дошло, зачем его разбудили вторично, книжный страж проявил весьма неожиданную прыть и добежал до раздела «Мода», опередив профессора почти на три шкафа.

Вместе с подоспевшим Тейе профессор и библиотекарь бережно расставили тома, рукописи и свитки на места, а те, что пострадали при падении, сложили аккуратной стопочкой для отправки в ремонт. В куче обнаружили даже книжку «Уроки домоводства мамаши Дустсон», явно из другого раздела, и ее отложили для водворения на место. Но только, вот беда, книги почтенного Варстхонда они так и не нашли. Видимо, именно она и была целью неведомых вандалов.

Взяв с библиотекаря слово пока что не рассказывать никому о пропаже книги, профессор Матусос и его верный ассистент покинули здание библиотеки. От возмущения и неудовлетворенного любопытства профессор, несмотря на бессонную ночь, был возбужден и решительно настроен тут же приступить к поискам и найти пропавший научный труд во что бы то ни стало.

Глава 5. Подозреваемые

Тейе пытался протестовать и уговорить профессора не будить уважаемых гостей из дальних стран, но Матусос был непреклонен. Заявив, что такие новости не могут ждать, он отправил ассистента домой отсыпаться, а сам решительно ворвался в гостиницу «Усталый поросенок», растолкал храпевшего при входе воина с огромной кривой саблей и потребовал вести его к господину Туркундуру.

У двери в номер боролась со сном еще более внушительная охрана. Двое рослых воинов с копьями и щитами отчаянно пытались пусть и с закрытыми глазами, но удержаться на ногах. Шумное появление профессора заставило их немного приободриться и напустить на себя грозный вид. Но как только стражники услышали, что дерзкий нарушитель спокойствия это уважаемый профессор Матусос, они тут же настежь распахнули перед ним двери и лихо отсалютовали копьями.

Слуга господина Туркундура, дремавший в одежде на диванчике в прихожей, быстро скатился со своего неудобного ложа, и не открывая глаз исчез за дверью спальни. Оттуда донесся протяжный и недовольный скрип кровати, затем еще более недовольный голос главного мурджипурджианца, но затем кровать скрипнула уже резко и решительно, после чего так же решительно в прихожую вышел сам господин Туркундур. Его лицо, несмотря на ранний час, светилось радушием.

Профессор порывался начать рассказ, но до тех пор, пока в прихожей как по волшебству не появился столик, на столике чайник, чашечки и несколько блюдец со сладостями, а одна из чашек не наполнилась горячим чаем и не оказалась в руках Матусоса, ему не удалось произнести ни слова. Увидев, что профессор по-честному отпил из чашки, господин Туркундур улыбнулся и жестом пригласил Матусоса к разговору.

Профессор кратко рассказал о пропаже книги. Мурджипурджианец на мгновение помрачнел и дал какую-то отрывистую команду своему слуге. Тот молча стремительно выбежал из номера. В следующую секунду лицо господина Туркундура вновь озарилось добродушием. Он сказал, что пропавшей книги жаль, но, конечно же, прославленной на весь мир полиции города Туртсонд не составит труда ее найти. Господин Туркундур добавил, что сожалеет, но он и его спутники ничем не смогут помочь славной полиции, ведь они в городе недавно и ничего и никого здесь не знают. Но все же есть в этой истории и кое-что радостное, — тут господин Туркундур широко улыбнулся, — а именно то, что уважаемый профессор, похоже, заинтересовался цирманским зверем.

Тут профессор неожиданно и сам понял, что зверь, которого еще неделю назад он искренне считал выдумкой и детской сказкой, не на шутку заинтересовал его. Господин Туркундур посоветовал профессору перво-наперво отдохнуть после бессонной ночи и пообещал всю возможную помощь, которую только может оказать скромный иностранец в огромном незнакомом городе. Сам же он будет лишь с надеждой дожидаться от уважаемого профессора дальнейших известий, ведь господину Туркундуру не сравниться с уважаемым профессором ни в уме, ни в известности.

Они распростились, и профессор Матусос отправился домой. Выходя из гостиницы, он заметил, что никто из мурджипурджианцев уже не спал, спешно отдавались непонятные распоряжения и получавшие приказ со всех ног бросались его исполнять. Но обдумывать увиденное у профессора уже не было сил, и он отправился домой.

Немного поспав, Матусос вернулся в университет и первым делом решил узнать у других профессоров животных наук, не спрашивал ли их кто-то о цирманском звере. Ничего интересного узнать не удалось, ни самим зверем, ни книгой никто давно не интересовался. Вроде бы, пару недель назад какие-то иностранцы задавали вопросы, но были ли это мурджипурджианцы или какие-то другие гости Туртсонда, узнать не удалось. На факультете животных наук было принято интересоваться в первую очередь животными науками, а не теми, кто интересуется животными науками.

Вместе с выспавшимся Тейе профессор вновь направился в библиотеку. Библиотекарь очень переживал из-за пропавшей книги и сам бросился навстречу Матусосу и его спутнику. Но вот только пользы от него оказалось немного. Разговор с ним вышел примерно такой:

— Друг мой, — спрашивал Матусос, — чтобы взять почитать книгу почтенного Варстхонда, нужно спросить у вас, где она стоит, так?

— Так точно, у меня, а у кого ж еще? — подтверждал библиотекарь.

— Тогда, стало быть, и похититель книги должен быть у вас спрашивать об этом, так? — продолжал профессор.

— Должен был, а иначе-то как? — уверенно кивал библиотекарь.

— Тогда, любезный друг, — наседал Матусос, — кто и когда спрашивал у вас о книге магистра?

— Кто ж спрашивал? Да мало ли кто спрашивал! — задумчиво ответствовал библиотекарь. — Вот вы же сами и спрашивали вчера. Я вам тут же все как есть рассказал, и шкаф и полочку, и на бумажке написал, чтобы удобнее было, значит, искать, что по дороге не забыть случайно.

— Это понятно, — уже начинал сердиться профессор. — А кроме меня еще кто-то про книгу спрашивал?

— Спрашивал, конечно! — библиотекарь весь светился от желания помочь. — Вот тот, кто книгу украл, тот и спрашивал.

— Но кто это был?! — профессор перешел на крик.

— Ясно кто был: нехороший был это человек! — голос библиотекаря дрожал от обиды. — К нам библиотеку ведь кто хочешь приходит, то хороший студент, а то дрянь какая-нибудь. Сразу-то и не отличишь. А один тут и вовсе повадился вредить, господин профессор, книжки — книжечки мои! — портить. Пишет, мерзавец, на книжках, вот тут вот, на первом листе, посвящение себе от имени автора. Вчерась взял, например, профессора Конрстроонде, «О разных кристаллах», том 4, и там написал: «От дядюшки Арвиндта дорогому М., который умнее, лучше и способнее меня в сто раз, а уж какой красавец, просто слов нет». Боров хрюненгаардский ему дядюшка!

Профессор насилу прервал горькие жалобы библиотекаря. После получаса вопросов, криков и увещеваний Матусосу все же удалось кое-что выведать.

Раз в неделю библиотекари совершали обход всех книжных шкафов, полок и стопок. Если они находили что-то неправильное, не поставленные на место книги, посторонние предметы или еще что-то подобное, непорядок тут же устранялся. Последний обход состоялся три дня назад, и стало быть в последние три дня похититель книги о цирманском звере и должен был посетить библиотеку. По записям библиотекаря нашлось девять человек, которые за чем-либо обращались к нему за эти дни.

Матусос взял заботливо переписанный для него библиотекарем список имен и отправился в университет поговорить с другими профессорами. Довольно скоро удалось выяснить личности семи из девяти посетителей библиотеки. Это были обычные студенты и студентки, и, поговорив с каждым из них лично, профессор пришел к выводу об их невиновности.

Таким образом, под подозрением оставалось двое. Один был записан под именем Тор-дын-Баартандар Мелкиден (что было для Туртсонда весьма необычно), второй значился как Пек Тренст (что для Туртсонда было весьма заурядным именем). Пек Тренст библиотеку посетил только однажды, и взял какую-то неинтересную книжку о домоводстве, а вот господин Мелкиден являлся в нее ежедневно и сегодня тоже уже сидел где-то в недрах библиотеки. Имя было загадочным, книги Мелкинден брал все больше старинные и редкие. Профессор Матусос решил начать с него и отправился разыскивать Тор-дына-как-бишь-его-там.

Одного взгляда на господина Мелкидена оказалось достаточно, чтобы понять, что и его нужно вычеркивать из списка подозреваемых. Увенчанный огромной копной нечесаных волос, юный Тор-дын-Баартандар сидел в самом дальнем углу читального зала и что-то усердно писал, высунув для верности язык. Вокруг него возвышался крепостной вал из книг великих поэтов прошлого, к которым Тор-дын то и дело обращался по имени, как к давним приятелям:

— Алласандр, послушай, каково а? А ты бы смог так? Ни в жизнь бы не смог!

— Эк я загнул, Веллиам, ну не гений ли я?

Господин Мелкинден был настолько увлечен своим занятием, что не заметил, как профессор подошел к нему и прочитал через плечо:

Сижу один я в библиотеке,

Пишу на удивление великие стихи.

Великих поэтов еще не было в нашем веке,

А вот он и я, всем привет, хи-хи!

Тор-дын прикрыл было свои строчки рукавом потертого сюртука, но Матусосу всё уже было ясно, и он лишь для удовлетворения собственного любопытства спросил:

— Юноша, как вас зовут на самом деле? Не будете же вы утверждать, что вот эти все «Тор» и «дын» — ваше настоящее имя?

Поэт покраснел и смутился. На самом деле его звали Тоом Мелк, что было для города Тортсунд вполне обычно. Для заурядного поэта или, скажем, автора детских стихов это, по мнению юноши, еще могло сгодиться, но в великие поэты с таким именем не стоило и соваться. Пришлось придумывать псевдоним посолиднее.

Тут профессор понял, что если не уйти сейчас, но придется выслушивать еще и стихи будущего светоча транской поэзии. Он пожелал юноше удачи и поскорее сбежал, но прежде посоветовал подумать, стоит ли вообще соваться в поэты, даже под сенью такого без сомнения удачно выбранного имени.

Оставалось последнее имя в списке. Пек Тренст. Из пяти взрослых мужчин города Турсонда один точно был Пеком. А из трех Пеков один носил фамилию Тренст.

Глава 6. Встреча с агентами

Пек Тренст. Читатель книги по домоводству мамаши Дустсон. Профессор представил печального немолодого господина, вынужденного изучать неведомую ему доселе науку домашнего хозяйства после внезапного ухода ветреной супруги. Какая скука! Даже слово «домоводство» навевало на Матусоса тоску. Домоводство… Мамаша Дустсон… Стоп! Ну как же он мог забыть! Именно эта книга лежала, небрежно брошенная, в куче других томов вокруг шкафа, откуда похитили труд о цирманском звере. Так вот ты кто, похититель! Пек Тренст твое имя.

Профессор, без особой надежды, но все-таки попытался расспросить библиотекаря о посетителе по имени Пек Тренст. Библиотекарь кивал, сокрушался о краже, но ровным счетом ничего не мог вспомнить и вновь порывался рассказать о вредном студенте, авторе дарственных надписей. Правда, увидев, что лицо Матусоса начинает наливаться кровью, библиотекарь от продолжения рассказа воздержался. Дальше он только поддакивал и так оживленно кивал головой, что профессор решил прекратить расспросы прежде чем от такой безжалостной тряски библиотекарь позабудет и собственное имя. Все, что удалось выяснить, так это в какой день господин Тренст был в библиотеке, и кто из посетителей был в ней тогда же.

Профессор и его верный ассистент призвали себе на помощь нескольких толковых студентов и развернули поиск возможных свидетелей кражи книги. За пару дней все посетители библиотеки были найдены, и каждый из них рассказал лично Матусосу, что именно он делал в храме книг с точностью до минуты. Никто не видел ничего подозрительного. Лишь один студент сказал, что был крайне изумлен, увидев в библиотеке своего товарища, который тягой к знаниям не отличался, и до этого был замечен лишь в тавернах и на овечьих бегах. В качестве жеста отчаяниях к опросу был привлечен и упомянутый оболтус.

И тут расследование неожиданно сдвинулось с мертвой точки. В тот день студент-бездельник зашел в библиотеку вовсе не по делам науки. Его товарищи, как он узнал незадолго до того, поспорили, что в библиотеку он не зайдет ни разу. Причем сам предмет спора заключался в том, не зайдет ли он туда только в текущем году или вообще за все годы учения. Желая оставить спорщиков с носом, студент решительно отправился в храм знаний.

Войдя под своды старинного здания, он несколько растерялся, ведь совершенно не знал, что там нужно делать. Некоторое время молодой человек бродил вдоль полок, изумляясь, зачем и кому понадобилось писать столько книг. Тут-то он и набрел на весьма странную компанию.

Пять человек, одетых как скромные туртсондские горожане, перемещались по библиотеке строем. Один шел чуть впереди, остальные четверо четко и слаженно следовали за ним по двое в ряд. Внешность их была столь заурядна, что ни запомнить ее, ни сказать о ней что-либо не было никакой возможности. Они шагали вдоль полок, а их вожак то и дело останавливался и с видимым усилием читал названия разделов на шкафах.

Увидев студента, главный резким жестом приказал ему подойти поближе. Студент от растерянности повиновался.

— Мода. Одежда. Раздел. Покажи, — потребовал незнакомец.

Студент в библиотеке ориентировался плохо, но алфавит с грехом пополам помнил, поэтому от буквы «К», возле которой встретил странных посетителей, до буквы «М», где был и раздел «Мода», их в конце концов довел.

Вожак долго читал название раздела, шевеля губами, и сличал его с какими-то бумажками у себя в руках. Затем счел, что искомое название найдено, и произнес, не поворачивая головы:

— Уходи.

Студент от такой формы выражения благодарности несколько оторопел и даже начал составлять в уме обидную остроту. Например, не написано ли, что нужно говорить «спасибо», в книжке по домоводству, которая была зажата подмышкой у странного незнакомца. Но тут четыре его спутника как по команде повернули головы к студенту и внимательно на него посмотрели. Студент счел за благо быстро удалиться.

Иностранцы, что ли, были, закончил свой рассказ неудавшийся читатель. Уж больно читали с трудом, как не на своем языке. Да и вели себя не по-нашему.

Впервые в жизни сердечно поблагодарив столь нерадивого студента, профессор Матусос отпустил его, и вместе с Тейе отправился пообедать и обдумать имеющиеся факты в ближайшую таверну.

Профессора в таверне знали давно и относились с исключительным уважением, смешанным со страхом. Говорят, однажды знание животных наук и, в частности, анатомии, помогло Матусосу вывести на чистую воду хозяина таверны, пытавшегося выдать жаркое из какой-то несчастной крупной псины за блюдо из молочного ягненка. Губить отца троих детей и звать полицию профессор не стал, ограничившись взятием страшной клятвы в том, что такое больше никогда не повторится. Такое и правда больше не повторялось, а заведению даже пошло на пользу, так как его кухня заметно улучшилась, и посетителей даже прибавилось. Правда, хозяин продолжал смотреть на профессора с опаской, что наводило Матусоса на смутные подозрения, но уличить хитрого владельца таверны больше не удавалось.

Вот и теперь профессору и Тейе накрыли большой отдельный стол с уютном дальнем уголке заведения и не спрашивая подали их любимые блюда. Собираясь с мыслями, профессор и ассистент покончили с супом из рыбы-синеножки в полном молчании.

Но стоило официанту убрать опустевшие суповые тарелки и грязные приборы, как за стол без спроса сели пять странных личностей с незапоминающейся внешностью. Один из них был явно главным и сел так, чтобы быть прямо напротив профессора. Двое довольно-таки чувствительно стиснули с боков Тейе, а еще двое заняли оставшиеся за столом места, ясно давая понять, что никому больше за этот стол садиться не следует. Некоторое время все сидели молча.

— Профессор Матусос, я полагаю, — нарушил молчание главный.

— Пек Тренст, я полагаю, — в тон ему ответил профессор. Напугать его удалось лишь одному крупному мукатрианскому хищнику, да и то тем, что он оказался на грани вымирания, и профессор испугался, что не успеет его изучить.

— Умный профессор, — без выражения проговорил Тренст. — Догадался. Больше не гадай, хуже будет. Зверя забудь. Толстяку скажи, что пригорел… ошибка… приболел. Скажи, ехать за зверем не хочешь. Никогда. Зверь — для тех, кто достроен… ошибка… достоин. Не для вас!

— А кто его достоин, позвольте поинтересоваться, — в голосе профессора послышалась ирония.

— Узнаешь. Позже. Все узнаете. Мы вам покажем, — все так же ровно произнес Тренст и не сводя взгляда с Матусоса скомандовал спутникам. — Все, уходим.

Те, как хорошо сыгранная балетная труппа, одновременно с вожаком поднялись со скамей, построились в походный порядок по двое и скорым шагом вышли из таверны.

Профессор бросился за ними, но когда протолкался к выходу через некстати нагрянувшую в таверну толпу студентов, загадочных личностей уже и след простыл.

Хозяин таверны ничего путного добавить не мог, только приговаривал, что «уж больно боязно было» и он бы уж никогда бы до «дорогого профессора» никого лишнего не допустил, но «уж больно было жутко». Никто не мог вспомнить ничего, что помогло бы понять, кто и откуда могли быть эти странные посетители. Хозяин всё вздыхал и повторял свое «боязно» да «жутко», а Тейе строил догадки на основе странных ошибок в речи незнакомцев. Все бы так и закончилось ничем, если бы безучастно сидевший за кассой пухлый сын хозяина не сказал вдруг:

— А тут и думать нечего. Это СВОРА. Вот, они монетой своей страны расплатились. Тоже мне, агенты под прикрытием.

Доедать обед не было уже никакой возможности. Возбужденные и взволнованные, Матусос и Тейе наскоро расплатились и выбежали на улицу.

Некоторое время они молча шагали по направлению к университету, а затем профессор произнес:

— Я думаю, мой друг, подпрофессору Малтурайну пора начитать читать мой курс лекций о введении в животные науки.

— Но готов ли он? — с удивлением и не без ревности воскликнул Тейе. — Еще неделю назад вы сами говорили, что ему еще вызревать и вызревать до этого! Что заставило вас поменять мнение?

— А то, мой милый Тейе, — с озорной улыбкой ответил Матусос, — что мы с вами как можно скорее отправляемся в Цирмани. Если, конечно, вы согласны составить мне компанию в этом опасном и далеком путешествии.

Глава 7. Профессор собирается в путешествие

Профессор Матусос был не из тех, кто откладывает дела в долгий ящик. Ехать в Цирмани, значит ехать — и профессор сразу же приступил к осуществлению своего плана.

В университете он вручил подпрофессору Малтурайну текст лекций о введении в животные науки (четыреста тридцать страниц мелким почерком на двух сторонах) и велел к завтрашнему дню прочитать и выучить. Впрочем, первые двенадцать страниц можно было не учить, так как одну лекцию Матусос уже успел прочитать сам. Так что остается всего четыреста восемнадцать, а это куда меньше.

Следующим пунктом маршрута был «Усталый поросенок». Господин Туркундур уже не светился от радости, а просто-таки озарил собой гостиничный номер, когда узнал, что уважаемый профессор принимает предложение ехать в Цирмани. Уважаемый профессор получит самое лучшее снаряжение, для него снимут каюту на самом быстроходном судне, и денег на дорогу уважаемый профессор получит столько, сколько потребуется, а затем еще раз столько же. Таковы щедрость и стремление помочь науке у великого Суртинартры, да продлится правление его пока дикобраз Солнца не устанет поднимать колючки своих лучей по утрам или сам владыка не устанет нести непосильный груз заботы о своем возлюбленном народе. Туркундур не стал уточнять, что предыдущий владыка устал от груза забот внезапно и не без помощи самого Суртинартры, своего собственного сына. Он так убеждал папашу не держаться за власть в ущерб здоровью, что владыка просто потерял голову. В прямом смысле.

А вот упоминание о том, что в деле замешана еще и СВОРА, заставило лицо господина Туркундура помрачнеть. Уважаемый профессор же не может считать, что страна, чьи подданные действуют при помощи воровства и угроз, имеет благие намерения, быстро поинтересовался мурджипурджианец. А не думает ли уважаемый профессор, что СВОРА может более щедро оплатить его путешествие в Цирмани, чем великий Суртинартра? Но получив в ответ заверения Матусоса о том, что СВОРА со своими вороватыми и наглыми сторонниками совершенно не привлекает его, господин Туркундур опять просиял, и дальше уже обсуждал с уважаемым профессором только детали путешествия. Даже просьба Матусоса не вмешиваться в научную экспедицию и предоставить ему и его ассистенту все сделать самим не встретила возражений, ведь уважаемый профессор в науке подобен могучему слону, а нуждается ли слон в помощи? Скорее, в ней нуждаются те, кто имеет неосторожность встать у него на пути.

Теперь можно было направляться домой и собираться в дальний путь. Профессор вышел из гостиницы, быстро пересек рыночную площадь, уже пустевшую после напряженного торгового дня, по мосту Улиток перебрался на другой берег мелководной речки Плескавки и уверенно направился к глухому забору. Высоченный забор был явно намеренно выкрашен в самый отвратительный оттенок бурого цвета и состоял из крепких досок, заостренных по верхнему краю. Он недвусмысленно предлагал прохожим подумать, стоит ли интересоваться тем, что находится внутри, если уже снаружи враждебность видна невооруженным взглядом.

Но профессора, похоже, интересовало в заборе нечто иное. Он некоторое время внимательно рассматривал бурые доски, затем отсчитал от одной из них еще пять штук вправо и подошел к забору вплотную. Неожиданно оказалось, что две ничем не примечательные доски, внешне неотличимые от остальных, закреплены только сверху. Знающий человек мог бы раздвинуть их и устроить достаточно широкий проход, в который может пролезть даже уважаемый профессор. Именно это Матусос и проделал с ловкостью, выдававшей долгую ежедневную практику.

Иностранных гостей, придворных, ни с того ни с сего заинтересовавшихся наукой, и однажды даже самого короля Эрлика XXVIII профессор водил к себе в дом длинной кружной дорогой. Процессия важных посетителей ехала к широкому и более надежному мосту Добронамеренного Клементессия, пересекала его и двигалась в обход стадиона для овечьих бегов, вокруг парка «Королевские жмурки», в народе за темноту аллей и пышные заросли называвшемся «Держи кошель», и только потом, по прошествии почти часа, оказывалась на улице Блюдечная Слобода, где у Матусоса была квартира. Нужно ли говорить, что соблазн добраться до дома за четверть часа, как-нибудь срезав путь, был для профессора непреодолим.

Тут нужно отметить, что платой за необычайную экономию времени была столь же существенная опасность, так как лежавшее за забором капустное поле было не просто полем, а полем почтенной мамаши Тиндентру. И капуста была не просто капустой, а капустой, поставлявшейся к столу самого Эрлика XXVIII. Да что там Эрлик XXVIII! Это поле питало транских монархов уже почти сто лет, и именно из листочков и кочерыжек с этого поля раз в пятилетие готовили знаменитый турстсондский королевский капустный муртутон. За право отведать его за одним столом с правящим монархом придворные боролись почти так же яростно, как за свои чины и ордена.

Профессор был честным человеком и когда открыл короткий путь домой через поле, начал с попытки договориться. Он вежливо просил мамашу Тиндентру дать ему ключ от калитки и даже подготовил письменную клятву не повредить ни одного листочка на грядках за своей подписью и подписями двух других профессоров из Большого университета, поручавшихся за него. Он приглашал даму на обед в любимую таверну. Он предлагал ей установить плату за проход по ее полю. Но Тиндентру была непреклонна: суп из синеножки ела, с поручительством ознакомилась самым внимательным образом, но в конце неизменно отвечала отказом. Тогда профессор перешел к военным действиям.

За годы противостояния обе стороны испытали множество приемов нападения и защиты, но в серьезные соперники профессору почтенная огородница, конечно, не годилась. Проход через поле был у профессора отрепетирован как придворный танец трипогобль.

Профессор сделал глубокий вдох и решительно раздвинул доски. Про себя он считал, чтобы, как в танце, не сбиться с ритма. Раз! Поставить на место доски. Два-три-четыре! Перепрыгиваем через грядки, оказываемся на тропинке, бежим со всех ног. Пятнадцать! Из конуры наперерез стартует пес Ухорван. Отлично, если сегодня его смена, он гораздо менее опасен, чем его приятель Хряп. О! А Хряп-то сегодня тоже тут. Нехорошо. Придется ускориться. Мамаша, вы сами виноваты, придется пробежать прямо по кочанам. Двадцать четыре! Хрумс (кочан) Двадцать пять! Хрумс (кочан). Двадцать шесть! Чавк (фу, гнилой). И цвет кочана странный. Что это может быть? Похоже, на поле пробрался грызлоносик. Надо будет предупредить мамашу Тиндентру, а то весь урожай погибнет. Даже в минуты опасности профессор оставался истинным ученым и джентльменом.

Не отвлекаться! Тридцать семь! Резкий поворот. Массивный и неловкий Ухорван как обычно поскальзывается и улетает в кучу садового инструмента, теряя драгоценные секунды и выбывая из гонки. Сорок один! На грохот и визг выбегает сторож и включается в гонку. Теперь главное не потерять темп и не сбиться со счета. Остался один последний раунд и его важно выполнить точно и четко.

Шестьдесят три! Сегодня Хряп пытается превзойти самого себя и несется даже быстрее обычного. За ним бежит сторож. В лидерах гонки пока профессор, на его стремительно нагоняют. Шестьдесят девять. И все же еще рано, главное, не поддаться панике. Семьдесят! Хриплое дыхание Хряпа как будто почти у самых ног профессора. Еще два счета… Семьдесят шесть! Семьдесят семь! Пора!

Разворот лицом к Хряпу. Семьдесят восемь! Раскинуть руки в стороны, встать на цыпочки и закричать во все горло. Обескураженный Хряп обнаруживает, что цель вдруг стала больше и выше и уже не убегает, а может быть, даже собирается напасть. Хряп резко тормозит и пытается понять, что произошло… Но тут, разгоряченный азартом погони, сзади подбегает сторож, спотыкается о Хряпа и падает прямо на него, придавливая собаку всей тяжестью. Получив около семи секунд форы, профессор с достоинством покидает капустное поле через центральные ворота. Восемьдесят шесть! Чистая победа! Беспроигрышная серия профессора Матусоса продолжается!

Все еще тяжело дыша, но с победной улыбкой на лице профессор поднялся на второй этаж дома двадцать один по улице Блюдечная Слобода, и открыл ключом дверь в свое скромное жилище. Это была квартира… Хотя, нет. Это была пещера, стены и своды которой были образованы могучими наслоениями книг, огромных фолиантов и тоненьких брошюрок, рукописей и даже свитков. Рискуя вызвать обвал, между сталактитами и сталагмитами из всевозможных изданий можно было пробраться к трем чужеродным включениям в этой толще человеческого знания: к письменному столу, к кровати и кухонному уголку с крохотной печуркой и умывальником.

Король Эрлик XXVIII после даже целого часа езды в тряской карете все равно так и не решился зайти в недра жилища профессора и предложил перенести беседу с ним во дворец. А после состоявшегося там очень увлекательного разговора о судьбах транской науки король… Ну, он должен был бы растрогаться и пожаловать профессору Матусосу роскошный дом с видом на залив Удачной Рыбалки, но… Он растрогался, да, но дом не пожаловал. Жалко стало.

И вот теперь профессору предстояло провести раскопки и извлечь из-под книг вещи, которые он собирался взять в путешествие. Путь предстоял неблизкий, и профессор решил первым делом понять, куда же это он все-таки собрался. Ловко подпрыгнув, Матусос выдернул откуда-то сверху свернутую в трубочку географическую карту и, не обращая внимания на угрожающие колебания потревоженных книг, развернул карту на письменном столе.

Центром мира, по мнению, которое разделял и Большой университет города Туртсонд, являлся большой и до отказа набитый разными государствами, империями и королевствами континент Мировазия. На западе его толпились страны средних размеров, включая королевство Тр, скромно устроившееся немного севернее большинства соседей. На юго-востоке с бóльшим комфортом раскинулось несколько королевств и империй, среди которых можно было найти и крупный ромб царства Мурджипурджи. Середину материка занимало огромное и загадочное Междуцарство, где зимой было холоднее, чем в Тр, летом жарче, чем в Мурджипурджи, поэтому основным занятием его жителей было противостояние неласковой погоде.

Между недружной семейкой вечно враждовавших между собой государств запада и Междуцарством располагалась небольшая страна с на удивление ровными прямоугольными очертаниями. Еще недавно, в начале славного царствования Эрлика XXVIII, страна называлась Маледонской республикой и мало кого интересовала. Но около двадцати лет назад малограмотный сын дворника объявил себя правителем страны и назвался при этом Атец Радной. Как смог написать, так и стал называться. Дворники стали министрами и градоначальниками, чистота была объявлена главным достоинством гражданина, а на гербе государства появилась метла. Страну же переименовали в Союз восторженных обожателей Радного Атца или, сокращенно, СВОРА.

Профессор раздраженно пожал плечами и перевел взгляд в левый нижний угол карты. На юго-западе была прочерчена загогулина, призванная изображать береговую линию другого континента. Толком никто не знал, как она выглядит, насколько далеко простирается этот континент и заканчивается ли он где-то вообще.

Было известно, что на его берегу есть одна безопасная и удобная бухта, которой один романтически настроенный капитан присвоил имя «Берег Довольной Цапли». Что капитан имел в виду, чем была довольна цапля, и как капитану вообще удалось выяснить у птицы, что она довольна, никто так и не узнал, но название, за неимением лучшего, решили оставить.

Высадившись в бухте и погрузив свои пожитки на панцирных ослоухов, местных вьючных животных, отважный путешественник должен был преодолеть перевал в горах с непроизносимым названием и оказывался в местности, подписанной на карте как «Царство Цирмани». За этой надписью карта заканчивалась, а более подробной карты, насколько было известно профессору, на данный момент не существовало.

В голове профессора стал складываться план путешествия. Месяц на корабле, перевал, джунгли Цирмани. Непромокаемое, теплое и нервущееся. Матусос нырнул под кровать, где держал одежду в отсутствие шкафа.

Под кроватью верхняя часть профессора провела довольно долго. Его ноги, оставшиеся снаружи, уже начали было бояться, что голова, плечи и руки их хозяина никогда не вернутся обратно, но опасения оказались напрасны — Матусос выполз из-под кровати, сжимая в руках самое необходимое для путешествия. Таковым оказалось: старая медная сковорода, запас чернил в небьющихся бутылочках, ботинки для путешествий в горах с шипами на подошве, определитель невиданных насекомых с дарственной надписью его автора, учителя Матусоса, большой блокнот для зарисовок, маленький блокнот для записей, свисток-ревун для отпугивания хищников (повернутый обратной стороной, он превращался в манок), еще один блокнот для записей (если не хватит места в первом), видавшее виды одеяло, украденное Матусосом в общежитии университета еще в студенческие годы и, наконец, куртка транского овцевода, призванная выступать сразу в роли непромокаемого, теплого и нервущегося.

Вот я и готов, радостно подумал профессор и, довольный, заснул крепким сном младенца.

Глава 8. Плавание в Цирмани

На палубе клипера «Серьезный Олень» стояли два пассажира, настолько отличавшихся друг от друга, что казалось, их поставили рядом специально, для сравнения.

Один из них, блондин, высокий и очень худой, судорожно вцепился в планширь и имел совершенно несчастный вид человека, который уже давно смирился с неминуемой гибелью, и лишь хотел бы, чтобы она наступила поскорее. Второй, курчавый рыжеволосый обладатель пышной бороды, небольшого роста и крепкого телосложения, напротив, наслаждался видом волнующегося моря, элегантно опираясь о грот-мачту. В лицо ему летели брызги, но он лишь улыбался, подставляя лицо ветру Моратрайского океана. Как наверное уже догадался проницательный читатель, пассажирами «Серьезного Оленя» были профессор Ардо Матусос и его ассистент Тейе Кирчиперваа.

Бедный Тейе страдал от морской болезни с того самого мига, как славный город Туртсонд скрылся за кормой клипера, а произошло это очень скоро, ведь «Олень» был самым быстроходным судном в королевстве Тр. И теперь ветер швырял в лицо Тейе соленые капли целыми горстями, волны усердно раскачивали и подбрасывали судно, а тросы такелажа угрожающе скрипели, будто намереваясь лопнуть и с размаху хорошенько огреть молодого человека. Прошедшая неделя плавания слилась для Тейе в один бесконечный день страданий, а таких недель провести на судне предстояло еще по меньшей мере четыре.

А вот профессор прекрасно себя чувствовал и наслаждался путешествием. Он с удовольствием дышал океанским воздухом, в котором не было резких ароматов Кожевенного квартала, овечьего стадиона и рынка, а главное, не ощущалось самого ненавистного для Матусоса запаха — запаха потеющих от страха перед экзаменом нерадивых студентов. Профессор был по природе человеком незлобным, но обман и невежество приводили его в ярость.

Матусос и его ассистент были одеты в новенькие, с иголочки, дорожные костюмы и непромокаемые плащи, которыми их снабдил господин Туркундур. Увидев скромный багаж, собранный профессором, мурджипурджианец похвалил его за умение выбрать только самое необходимое, но потом с церемонными извинениями предложил взять с собой еще буквально пару вещей. В результате путешественники полностью переоделись и получили возможность взять с собой самое современное научное оборудование и самые надежные приспособления для дальних и опасных путешествий.

В трюме «Серьезного Оленя» лежало пять дорожных сундуков, набитых снаряжением. Одежда, одеяла и две крепких просторных палатки, ружья и широкие ножи-мачете для вырубки просеки в джунглях, блокноты для записей и альбомы для зарисовок, всевозможные письменные и художественные принадлежности — чего только не было в этих сундуках! Отдельно были сложены новейшие приборы: секстанты, компасы, телескопы (для наблюдения с безопасного расстояния за опасными крупными животными) и микроскопы (для наблюдения с безопасного расстояния за опасными крохотными животными). К определителю насекомых прибавились еще два десятка томов с описаниями деревьев, птиц, рыб, зверей, местных жителей и их еды (и советами, как отличить первых от второго).

Для мелких неизвестных науке зверушек профессор взял с собой всевозможные силки, сачки и капканы, чтобы при случае пополнить коллекцию животного музея Большого университета новыми чучелами. Но взять огромный смертельного вида капкан для цирманского зверя, который настойчиво подсовывал господин Туркундур, Матусос наотрез отказался, ведь его целью было описание вида и повадок живого зверя, а не набивка соломой мертвого.

Вынужденное безделье на борту «Серьезного Оленя» дало профессору возможность наконец-то спокойно поразмыслить о классификации пушканообразных. В его голове, освободившейся от мелких забот, тут же забрезжили смелые идеи и неожиданные мысли. Например, сходство рисунка на затылочной кисточке жадноядных пушканчиков и труслительных пищассов навело его на соображение о том, что… Нет, мы, пожалуй, не будем следовать за профессором в эти дебри, а просто попросим поверить на слово, что идеи в его голове появились самые что ни на есть ценные для животных наук.

В качестве передышки между напряженными размышлениями о пушканообразных Матусос изучал все, что касалось Берега Довольной Цапли и Цирмани. Господин Туркундур снабдил профессора всеми книгами и картами, которые только можно было добыть в Туртсонде, поэтому поле для изучения было весьма обширным.

Выяснилось, что «царством» Цирмани называлось условно. Никаких царей там и в помине не было. Не было там ни королей, ни президентов, даже какого-нибудь завалящего губернатора и то не было. Да и само название «Цирмани» непонятно к чему, собственно, относилось.

Примерно во времена царствования Эрлика II один купец решил привезти из своей родной страны в Тр, а тогда еще Трумпааварданскваа, располагавшуюся по соседству, редкий вид сыра, который транцы, а тогда еще трумпааварданскваанцы, просто обожали. Он загрузил два корабля сыром, а между сырными головками засыпал еще фасоли, не пропадать же месту. С этой небольшой флотилией он отплыл из столицы своей родины и рассчитывал быть в порту близ Туртсонда вечером следующего дня, чтобы еще успеть закусить бараньей ножкой в таверне.

Сильный ветер поднялся почти сразу, но такое было не в первый раз, поэтому купец не слишком беспокоился, и вечером улегся спать, мысленно уже подсчитывая выручку от продажи сыра и фасоли. Страшный скрежет корпуса судна, хлопки парусов и удары волн о борт разбудили его среди ночи, давая понять, что баранью ножку придется отложить на неопределенное время. Второго корабля видно не было, буря несла сыр, фасоль, купца, его команду и корабль в неизвестном направлении.

Два месяца корабль то подхватывал ветер, то мучил штиль, то несло неторопливо течение. Трудно описать, как команда возненавидела сыр, который стал единственной ее пищей! Пресная вода закончилась, но преющий в трюме сыр стал давать слезу, поэтому никто не погиб от жажды, зато весь корабль пропитался сырным духом. До конца жизни купец и матросы распространяли вокруг себя устойчивый аромат сыра, и все их потомки унаследовали этот запах. Даже океанское течение, которое около двух недель несло их неизвестно куда, стало пахнуть сыром, чем с удовольствием пользовались мореходы следующих поколений. Если запахло сыром, то твой корабль на верном пути, течение попутное, и уже половина расстояния до Цирмани пройдена.

В конце концов, на горизонте показался берег. Измученная, благоухающая сыром команда кое-как привела корабль в незнакомую гавань и высыпала на прибрежный песок. Ласково светило солнышко, погода стояла преотличная, и теплые волны осторожно гладили босые ноги моряков.

Вскоре показались и местные жители. Они совершенно не удивились, хотя и видели такое судно и таких людей впервые. Они не бросились с оружием на мореплавателей. Они не вышли их приветствовать с богатыми дарами, приняв за богов, приплывших из-за великого моря. Они не попытались выменять оружие иноземцев на свои поделки из золота и драгоценных камней (поделок у них не было). Они стояли, ласково улыбаясь, и смотрели на моряков.

Те жестами попросили их дать им воды. Продолжая улыбаться, местные жители махнули куда-то вправо, где оказался ручей с удивительно вкусной ледяной водой. Напившись и вымывшись, команда опять же жестами попросила местных жителей дать им чего-нибудь поесть. Ответом был взмах рук влево. Там росла роща невысоких деревьев, сгибавшихся под тяжестью мясистых плодов, по форме похожих на баранью ножку. Купец, почти потерявший рассудок от сырной диеты и запаха, опередил команду больше чем на два корпуса и первым впился зубами в сочную мякоть. Вкус плодов напоминал сразу и баранину, и хлеб, и отчасти компот. Уже понимая, что услышат, вернее, увидят в ответ, моряки огляделись кругом, сами выбрали место для ночлега и впервые заснули на твердой земле.

Купец и команда его корабля провели на вновь открытом берегу около трех месяцев, но за это время им не удалось ни выучить хотя бы одного слова на местном наречии, ни узнать хотя бы одного имени местного жителя, ни заинтересовать туземцев хоть чем-нибудь. Туземцы только ласково улыбались, а если и отвечали, то ответом служил жест, вздох или еще более ласковая улыбка. Если путешественники проявляли настойчивость в общении, туземец просто поворачивался и уходил восвояси.

Отчаявшись узнать хоть что-то, моряки однажды окружили одного местного жителя, и, не давая ему уйти, стали задавать вопросы. Выяснилось, что туземец как будто бы понимает их речь, но отвечает с крайней неохотой.

— Как тебя зовут? — спрашивали моряки.

Туземец морщился и махал рукой, мол, зачем вам это нужно?

— Как называется эта местность? — спрашивали моряки.

Туземец разводил руками, мол, ну разве вам самим непонятно?

— Много ли вас тут живет? — не отпускали туземца моряки.

Туземец вздыхал, мол, да кто ж нас тут считал?

Наконец, видя, что моряки продолжают чего-то добиваться и не склонны его отпускать, он искренне удивился такой настойчивости и промолвил одно слово. Это слово и было «цирмани».

— Что находится там, за теми горами? — как раз спросил один из матросов.

— Цирмани, — с некоторым недоумением в голосе промолвил туземец.

Услышать ответ на незнакомом наречии было так неожиданно, что моряки растерялись, чем местный житель не преминул воспользоваться и сбежал, виновато улыбаясь.

Через сто лет выяснилось, что он сказал: «Ну неужели вам действительно хочется это знать? Мне, вот, нет». Но тогда это приняли за ответ и стали называть земли, лежащие в глубине континента, «Цирмани». Ну, и царством, конечно же, для порядка.

В Цирмани стали приплывать купцы, путешественники, дипломаты и даже несколько особенно скучавших королей. Всем доставалась от местных жителей порция ласковых улыбок и виноватых вздохов, но не более того. Побережье назвали, как мы уже знаем, Берегом Довольной Цапли, и основали там небольшое торговое поселение под названием Курцукуни. Это, как тоже выяснилось много позже, означало на местном наречии «да селитесь, где хотите, места мало, что ли». Торговать, правда, оказалось не с кем, плоды в виде бараньей ножки плавание в трюме не переносили и перевезти их через океан не получалось, а золота и драгоценных камней не нашлось. Купцы к Цирмани постепенно потеряли интерес, иногда заезжали путешественники, но все реже.

В деревне остались жить только полсотни бывших моряков, которым нравилось валяться под ласковым солнышком, есть вкусные плоды, пить чистую воду и ничего не делать. Они потихоньку приучились обходиться почти без слов, и от местных жителей их уже стало почти не отличить. Но они поддерживали в целости дома поселка и соглашались сопровождать путешественников, если тем все-таки непременно хотелось перевалить через горы и исследовать лежащие за ними джунгли. Среди них профессор Матусос и рассчитывал набрать команду для своей экспедиции, которой, в чем он не сомневался, предстояло найти, изучить и во всех подробностях описать загадочного зверя из Цирмани.

Глава 9. Экспедиция спешит к неведомому

Плавание завершилось благополучно, путешественники достигли берегов Цирмани без приключений. Пока Тейе приходил в себя на твердой земле, команда «Серьезного Оленя» выгрузила все снаряжение и помогла профессору устроиться в уютной хижине на берегу. Казалось, дело за малым — нанять команду для пешей экспедиции в джунгли Цирмани и выступить в путь.

Тут случилась небольшая заминка. После трех недель, проведенных в поселке Курцукуни на Берегу Довольной Цапли, профессор Матусос пребывал одновременно в крайней степени ярости и последней степени отчаяния. Команду удалось набрать почти сразу, но вот ни упаковать груз, ни собственно отправиться в путь так и не удалось. Нет, никто не отказывался от работы, напротив, все моряки из поселка охотно помогали профессору и Тейе во всех их хлопотах, но лучше бы они этого не делали.

Теперь профессор стоял, держа в руках покореженный секстант, чьи тонкие, любовно подогнанные мастерами дуги и рама были поцарапаны и согнуты, а миниатюрное зеркало разбито. Матусос смотрел на бесполезную металлическую штуковину, еще недавно бывшую драгоценным навигационным прибором, и не находил слов, потрясенный бессмысленным варварством. Перед профессором стоял моряк и на свой лад пытался его утешить:

— Приятель, ну ты чего, расстроился, что ли?

Видя, что профессор ему не отвечает, моряк продолжил:

— Нет, ну ты же сам попросил нас сколотить носилки, сам ведь просил, да?

Матусос машинально кивнул. Моряк просиял и продолжил:

— Ну вот видишь! Я тут сам-то был… — тут моряк замялся, чтобы подобрать более приятное объяснение тому, почему он не сам сколачивал носилки. Правда заключалась в том, что сам-то он заснул, попросив перед этим выполнить эту работу своим друзьям из местных. Но чутье подсказывало моряку, что такая правда может еще больше расстроить профессора, а на что был способен расстроенный профессор Матусос, жители поселка за прошедшие три недели уже успели узнать. Местные жители еще долго показывали своим детям поваленную пальму толщиной в два обхвата, качали головами и горестно вздыхали. Говорят, в их языке с этой поры появилось первое иностранное слово, «профессорматусос», означающее «не буди лихо».

— Сам-то я был занят! Мне там надо было кое-что… Да и вообще, ну чего расстраиваться-то? Носилки сделали? Сделали! Железяку твою вернули? Вернули! Ну, погнулась она немножко, ну ладно, давай ее обратно разогнем. Делов-то! Тут у нас один местный есть, Тутуза его зовут, он здоровенный, как бык. Ему кокосы раскалывать лень, так он их руками себе в рот просто выжимает. Так он тебе голыми руками враз все разогнет. Или согнет, смотря что нужно. Тебе как, согнуть или разогнуть? А?

Матусос поднял на моряка глаза, и взгляд их не сулил ничего хорошего. Моряк быстро понял, что дальше о приборе говорить не стоит, и стал торопливо прощаться:

— Ну, ты не торопись, приятель, решай пока, согнуть, разогнуть. Если что, мы с Тутузой тут рядом, мы живо, если что. Ну все, пока, зови, я мигом, — и он стремительно развернулся и припустил к своей хижине.

Профессор проводил моряка долгим взглядом и с досады с размаху зашвырнул несчастный прибор в океан и, издав сдавленное рычание, отправился смотреть, как идут дела с подготовкой экспедиции.

Рядом с деревней по указанию профессора был разбит лагерь, где снаряжение, заботливо предоставленное господином Туркундуром и несколько менее заботливо выгруженное с борта «Серьезного Оленя» на берег, упаковывали для экспедиции. Как мы уже знаем, прошло три недели, а кучка готовых к походу рюкзаков и тюков была все еще довольно скромной, а груда пока не упакованного снаряжения по-прежнему высилась горой.

Вокруг груды сидели четыре моряка и с десяток местных жителей, все широко улыбались и слушали рассказ одного из моряков. Из всей компании двое для вида держали в руках случайно выбранные из кучи предметы снаряжения, а один моряк использовал пухлый атлас экзотических растений в качестве подушки. Завидев приближающегося профессора, все погрустнели, поднялись с песка и не торопясь двинулись к куче. От расправы их спасло только появление запыхавшегося Тейе, который торжественно нес в руках палатку, отобранную у местных в самый последний момент — небезызвестный Тутуза уже держал ее в своих могучих руках с явным намерением нарвать из нее себе носовых платков.

Профессор для острастки прикрикнул на горе-команду и сел с Тейе под пальму, чтобы обсудить текущее положение дел. Картина вырисовывалась безрадостная.

Нанятые профессором десять моряков за три недели сумели упаковать четыре рюкзака и два тюка, которые будут нести панцирные ослоухи. Десять моряков и двое ученых могли унести двенадцать рюкзаков, поэтому оставалось собрать еще восемь штук. Несложный расчет показывал, что при нынешней скорости сборов, это великое свершение должно занять еще примерно шесть недель. Профессор начал испытывать легкую панику.

Вообще, моряки и местные жители были настроены исключительно доброжелательно, охотно поили и кормили путешественников, помогали найти самые зрелые и вкусные плоды бараньей пальмы, и даже ловко приманили несколько ослоухов. Это, впрочем, было несложно, так как ослоухи в своих крепких панцирях никого не боялись, передвигались не спеша, а ели один вид местной травы, которая и служила для них безотказной приманкой. Достаточно было собрать более-менее заметную кучку этой травы, которую моряки из деревни так и прозвали «отрада ослоуха», и рано или поздно возле этой кучи оказывался ослоух и не уходил, пока не съедал всю траву без остатка. Вовремя подкладывая траву в кучку, можно было удерживать ослоуха в нужном месте сколь угодно долго.

Ослоухов было в распоряжении экспедиции в достатке, чего не сказать обо всем остальном. Тейе мужественно пытался следить за сохранностью снаряжения и припасов, но тут творилось нечто странное. Никто не пытался что-либо украсть или испортить, ни местные жители, ни моряки не показывали ни малейшего интереса к пожиткам экспедиции, но предметы снаряжения, книги и одежда постепенно исчезали неведомо куда. В редких случаях удавалось перехватить ценный предмет до того, как он бесследно исчезал в хижинах местных жителей или домиках моряков. Пойманный с поличным похититель охотно отдавал украденную вещь и при этом показывал крайнее удивление, местные разводили руками, а моряки говорили:

— Приятель, так это твоя вещь, что ли? То-то я смотрю, я таких тут раньше не видел. Бери, конечно, мне она без надобности! Я просто подумал — валяется штуковина без присмотра, дай спрошу наших, может, потерял кто…

Для того, чтобы заполучить «штуковину», необходимо было вскрыть сундук и развернуть ткань, в которую заботливые мурджипуржджианцы упаковали все свои дары. Но удивление на лицах разоблаченных похитителей было неподдельным, а радость от возможности вручить бесхозную вещь владельцу — совершенно искренней.

С другой стороны, в груде снаряжения неудержимо нарастала доля непонятного и бесполезного барахла, которое по доброте душевной ежедневно приносили местные жители и моряки. Профессор просил, умолял, грозил и даже устроил общее собрание, где очень ласково и доходчиво объяснил, что не нужно, не требуется, незачем приносить ему посторонние предметы. Местные жители понимающе кивали, а моряки говорили «ну это конечно, это понятно». И все равно дня не проходило, чтобы поверх оборудования не оказывалось какой-нибудь коряги или обломка судового снаряжения.

Матусос даже растрогался, когда однажды утром увидел, как пять моряков и три местных, надрываясь, волокут в его лагерь огромную носовую фигуру с разбившегося здесь когда-то корабля. Фигура, изображавшая насупленного двуглавого дракона, была страшно тяжелой, моряки и туземцы обливались потом, но тащили ее из последних сил. Вовремя сообразив, что попытка водрузить дракона на кучу оборудования закончится для последнего трагически, Матусос решил не тратить время на крики и ругань, а возглавил процесс. Он принялся бегать вокруг незваных помощников, указывая направление и покрикивая «левее!», «осторожно, правую голову о пальму не тресни!» и «заноси!». После того, как дракон оказался все-таки на песке, а не на астролябиях и определителях, профессор от души поблагодарил всех участников мероприятия и постарался намекнуть, что дракон ему будет крайне полезен, но уж теперь у него есть все, что требуется, поэтому больше ничего приносить не нужно. Все разошлись по домам очень довольные собой, но поток даров и не подумал иссякнуть.

Нужно было срочно предпринимать какие-то действия. Профессор решил немного пройтись и осмотреться вокруг в поисках источника вдохновения. Тейе он оставил присматривать за сбором вещей, и ассистент обреченно побрел в сторону помощников, уже снова уютно расположившихся на песке.

Деревня тем временем жила своей привычной жизнью. Старейшина местных жителей учил детишек выбирать самый теплый и мягкий песочек для того, чтобы валяться на берегу. Силач Тутуза пошел купаться, и там на него напала акула. Ему неохота было вылезать на берег, поэтому он дул на глупую рыбину, отчего её уносило далеко в сторону. Так повторялось из раза в раз, но акуле было лень искать другую еду, а Тутузе — уплывать. Два моряка из соседних хижин валялись в гамаках и негромко переговаривались, вспоминая прежнюю суетливую жизнь на корабле. Они удивлялись, как можно было так глупо провести лучшие годы, когда можно вот так валяться на свежем воздухе и ни о чем не заботиться. Матусосу показалось, что на запястье одного из них поблескивает наручный компас из запасов экспедиции, но профессор решил не отвлекаться от размышлений и прошел мимо.

Дойдя до самого края деревни, на пороге одной из дальних хижин он увидел моряка, который был занят чем-то в высшей степени необычным. Вернее, необычным было то, что моряк был вообще чем-то занят. Обычно жителей деревни можно было застать за едой, разговорами, купанием или сном, и исключение Матусос увидел впервые.

Обнаруженный им удивительный экземпляр сосредоточенно связывал два куска веревки в один, ловко сплетая волокна веревок между собой. Внешность его была самая заурядная, одежда совершенно ничем не отличалась от той, которую носили в Курцукуни все осевшие здесь моряки. Но его сосредоточенный вид и ловкость движений были совершенно из ряда вон выходящими по местным меркам. Сердце профессора радостно забилось: ну неужели он встретил наконец-то хоть одного на что-нибудь годного человека?

Нужно было во что бы то ни стало заполучить этого моряка в свою команду, и профессор решительно двинулся к хижине. И тут он заметил, что за углом на песке сидит еще один моряк и так же сосредоточенно выстругивает что-то из деревяшки. Их было целых двое! Профессор не мог поверить своим глазам! Усердие моряков делало их даже как будто похожими друг на друга. Или не только усердие? Черты их лиц были не слишком запоминающимися, но как будто бы обладали сходством.

Повинуясь неосознанному порыву, Матусос замедлил шаг и осторожно двинулся в обход хижины. И не зря: за следующим углом сидел еще один моряк, очень напоминавший двух других, и сапожной иглой с дратвой чинил грубый походный сапог.

Сомнений уже почти не оставалось, но профессор все же прошел вокруг еще немного, чтобы стала видна последняя, четвертая, стена. Надо ли говорить, что возле нее сидел на песке четвертый моряк, водивший пальцем по карте и, видимо, учивший ее наизусть.

«Здравствуй, СВОРА» — подумал Матусос. Ему не требовалось заглядывать в хижину, чтобы понять, что главарь агентов находится тоже здесь. Профессор стал потихоньку пятиться, стараясь не привлекать к себе внимание фальшивых моряков, но они, к счастью, были заняты своими делами и не заметили его. Отойдя достаточно далеко, профессор перешел на бег, а в его голове пульсировала мысль: «Нужно срочно выступать, во что бы то ни стало, как можно скорее… Но как, как?»

Тем временем Тутуза сумел переупрямить акулу и та уплыла. Силачу от этого сразу стало скучно. Он вылез на берег, думая, чем бы заняться, и выбирал между бросанием ослоухов на дальность и сном на поваленных пальмах. В этот момент на него почти что налетел профессор, стремительно бежавший в лагерь. Вид огромного детины, мающегося от безделья, неожиданно навел Матусоса на смелую мысль. Он сделал умоляющее лицо и поманил Тутузу за собой, при этом жестами постаравшись показать, что работать не придется. Тутуза был в благодушном настроении и скучал, поэтому для разнообразия решил последовать за смешным суетливым пришельцем из-за моря. А работать Тутузу за всю его жизнь еще никто не сумел заставить, и по этому поводу он не переживал вовсе.

Достигнув лагеря, профессор Матусос велел морякам и Тейе (в основном, Тейе, конечно), разложить на земле все имевшиеся в распоряжении экспедиции рюкзаки и расстелить ткань для тюков. От удивления моряки даже оказали ассистенту не очень большую, но невиданную доселе посильную помощь. Одновременно с этим профессор жестами и с помощью моряков как переводчиков объяснил Тутузе, что от него требуется сломать замки на всех сундуках с вещами и оборудованием, после чего вывалить все содержимое на землю поверх ткани и рюкзаков.

Возможность сломать что-то показалась скучающему силачу привлекательной, и он на удивление быстро расправился со всеми сундуками. Тейе в ужасе смотрел на летящие вперемешку на землю приборы, книги, оружие и одежду, и не понимал, что стряслось с профессором, который мог использовать ценнейшие фарфоровые чашки для опытов с пиявками, но в научному оборудованию относился с величайшим почтением. Ассистент попытался что-то сказать, но профессор жестом велел дождаться конца представления.

Тутуза доломал последний сундук, и на его лице появилась довольная улыбка: теперь день явно удался, впечатлений хватало, и теперь вполне можно было идти спать. Но профессор попросил его еще об одном одолжении: сгрести в каждый лежащий на земле рюкзак все, что оказалось навалено поверх. Если что-то не попадет ни в один рюкзак, не стоит беспокоиться, пусть так и лежит.

Это уже было похоже на работу, и Тутуза начал подумывать о том, как бы сбежать. С другой стороны, спать пока не хотелось, и силач решил так и быть нагрести вещей на пару рюкзаков, чтобы нагулять сон. Матусос возликовал и бросился помогать Тутузе.

Беспорядочное наваливание вещей в рюкзаки было похоже на детскую игру в песке, Тутуза увлекся и сам не заметил, как набил последний рюкзак. Одна особенно мощная винтовка никак не хотела влезать, но силач поднажал и согнул стальной ствол пополам. Тутуза немного смутился и оглянулся на Матусоса, но тот сиял от радости и ободряюще кивнул. В сложенном виде оружие прекрасно поместилось в рюкзак, и профессор торжественно затянул на нем горловину. Метод был варварским, но вещи были собраны за полчаса. Часть оборудования не попала в рюкзаки и грустно валялась на песке, как выброшенные на берег прибоем ракушки.

Профессор подобрал валяющуюся на земле изящную кожаную коробочку-ботанизирку, не поместившуюся в рюкзаки, и вручил Тутузе. Детина страшно обрадовался подарку, обнял профессора, чуть было не переломав его в трех местах сразу, и удалился почивать в тени пальм. Ботанизирку он потерял уже по дороге к пальмовой роще и больше ни разу о ней не вспомнил.

— Все, мы готовы и выступаем сегодня же! — громко объявил профессор. — Никаких прощаний и проводов, нагружайте ослоухов и вперед. Тейе, я даю вам полчаса на сборы наших вещей. Быстро, быстро!

После полудня, переждав жару, экспедиция покинула деревню. Все еще не совсем пришедший в себя Тейе догнал профессора, и пошел рядом с ним, но заговаривать сам не решался. Матусос сжалился над молодым человеком и весело пояснил:

— Иногда, друг мой, решительность важнее аккуратности. А оборудование мы как-нибудь по дороге рассортируем, ничего. Иначе, уверяю вас, мы провели бы здесь еще невесть сколько. Вас прельщала перспектива провести тут еще полгода? Вот и меня тоже нет. Особенно бок о бок с агентами СВОРА.

Тейе изумленно посмотрел на профессора, и испуг в его глазах сменился обычным восхищением.

Глава 10. Сквозь джунгли

Помятое и перемешанное снаряжение удалось окончательно разобрать, рассортировать и сложить в рюкзаки, сундуки и тюки на спинах ослоухов только через три дня. Половина пришла в негодность после попадания в могучие руки Тутузы, и ее пришлось выбросить, как ни вздыхал Тейе над сломанными научными приборами и раздавленными баночками чернил. Но к счастью щедрый господин Туркундур снабдил экспедицию имуществом со значительным избытком, и удалось найти хотя бы по одному целому экземпляру самых важных и нужных вещей.

Ослоухи, тяжело топая копытами, несли свой груз, Тейе донимал моряков расспросами о том, как называется все, мимо чего двигалась экспедиция, а профессор смог снова погрузиться в размышления, в которых пушканообразные все больше уступали место загадочному зверю из Цирмани. Примерно через неделю пути экспедиция преодолела перевал в Фурцинских горах и вступила в джунгли.

Транские леса и поля, невысокие горы и мелководные озера все как на подбор дают приют зверушкам, птицам и другой живности, отличающейся миролюбивым характером, скромной окраской и негромкими голосами. Знаменитые тортсундские кармашковые сони или транские бурдючные овцы как нельзя лучше показывают, на что похожи животные в Тр. А один из величайших поэтов Тр, Алласандр Пууск, посвятил своей возлюбленной такие строки:

Голос твой негромок,

Как у птички-шушунки.

Неброская красота твоя

Словно перышки ее серые.

Смотришь, бывало, в упор

И никак не разберешь:

То ли пожухлый листочек на ветке,

То ли шушуночка моя сидит?

Говорят, прочитав это послание, возлюбленная отказалась выходить за поэта замуж и сразу же приняла предложение богатого овцевода. Сравнение с овцой девушке, видимо, польстило больше. Но как бы там ни было, описание скромной птички из транских лесов удалось поэту замечательно.

Профессор Матусос и его ассистент, конечно же, знали о том, что в джунглях животные ярче, громче и оживленнее, чем в их родных краях, но все равно были потрясены и ошеломлены. Везде, под ногами, прямо над головой и где-то невероятно высоко, в кронах гигантских деревьев, кто-то шуршал, копошился, кричал, неистово вопил, молча спешил кого-то съесть или спешил прочь от кого-то, кто хотел съесть его самого, внезапно выпрыгивал из листвы и так же внезапно бесследно исчезал неизвестно где. Птицы щеголяли оперением таких цветов, что казалось, их раскрашивал начинающий художник, стремившийся непременно попробовать на каждой птице всю свою палитру сразу. А насекомые, похоже, вышли из мастерской, где забавы ради собирали живые существа с одной только заботой, чтобы составные части как можно меньше подходили друг к другу.

Моряки, которые не в первый раз уже вступали под сумеречный покров джунглей, посмеивались над судорожными попытками Матусоса и Тейе одновременно вести записи в блокноте, зарисовывать особенно чудных зверушек и птиц, разыскивать заметки о них в определителях и справочниках и не запутаться при этом намертво в лианах. С важным видом знатоков моряки пытались рассказывать ученым о встреченных ими животных, сообщая порой просто душераздирающие подробности.

— Профессор! Слыхал, звук такой только что, как будто тяжеленный боцманский сундук двигают по мокрой палубе? Птица-хрячик! Ну да, она самая. Вон, вон она, полетела! Смотри, вон, слева! Желтая такая, в синюю полосочку… Самец у нее в четыре раза больше самки, поэтому он яйца не высиживает, раздавить может. Вместо этого самец ложится на спину, а самка откладывает яйца ему прямо на пузо, а потом три месяца высиживает их прямо на нем. Я бы не отказался, а, профессор — три месяца просто лежишь и нечего не делаешь, красота!

— Парень! — По мнению моряков Тейе в силу молодости обращения по научному званию не полагалось. — Вон, видишь, побежал такой мелкий? Ну вон там, такой пушистый, с рожками. Видишь? Ну вон же, вон! Ага, он самый, да. Грызун? Не-е-е-ет! Это, братишка, рогатый пухонос, самый страшный местный хищник! Вот идет, скажем, синерыл — ну, есть тут такой один зверь, вроде свиньи, но только синий и хвост не колечком, а бантиком как бы. Ну идет он, значит, думает, что бы съесть такое, и тут замечает, что за ним семенит такой вот мелкий и в глаза ему норовит заглянуть. Синерыл, конечно, поначалу не обращает внимания, идет себе, но зверек-то не отстает, все бежит рядом и в глаза заглядывает. Синерыл начинает нервничать, конечно, озираться, ищет, что не так, еще больше нервничает, несется уже галопом, дороги натурально не разбирая. А пухонос просто бежит рядом, не отстает. И так вот может до недели бежать и в глаза смотреть, пока его жертва или сама себе шею не свернет, зацепившись за что-нибудь, или от усталости не подохнет. И тут пухонос его не поедает или, там, про запас в нору не тащит, нет — только фыркнет презрительно: «что, спекся, слабак?» — и в джунгли уходит. Победил он, вроде как.

Поначалу профессор и Тейе все матросские байки и рассказы тщательно записывали, задавали вопросы и просили обязательно рассказывать еще. Но примерно через неделю у профессора начали появляться некоторые сомнения.

— А что это, друг мой, за птица вон там? — спросил он однажды, не дожидаясь очередного рассказа.

— Вот там-то? А что ж, сам не узнал, что ли, профессор? Это ж хрячик, кто ж еще? — уверенно ответил ему один из моряков.

— Хрячик? А отчего же он зеленый с красным, а в прошлый раз был желтый с синим?

— Так тогда самец был, а это самка, девочка-хрячик, стало быть.

— Так вы же, любезный, говорили, что она в четыре раза меньше самца, а эта прямо точно такого же размера? Отчего ж так?

— Тут такое дело, профессор — на хрячиков один местный хищник всегда охотится, змея одна, называется черный носорот. И ест она только самок, понимаешь? Ну не доживают они до того, чтобы вырасти размером с самца, всех их съедают носороты, во как!

— А эту что же не съели?

— Ну вот эта шустрая, видать, попалась, выжила как-то…

Больше профессор рассказы моряков не записывал, справедливо распознав в них бессовестные выдумки.

Минуло две, потом и три недели пути сквозь джунгли. Экспедиция шла бодро, лианы попадались скромной толщины, ослоухи не упрямились. Тейе почти не отставал от товарищей, и его требовалось вытаскивать из чьей-то норы или отцеплять от колючек ядовитого куста не чаще раза в день. Профессор стал даже незаметно для себя задумываться о том, что их ждет на выходе из джунглей, и в задумчивости не придал особенного значения тому, что один матросов нашел в зарослях сломанный топорик, совсем новый и украшенный причудливой резьбой.

Глава 11. Старые знакомые

На исходе четвертой недели путешествия джунгли расступились, и начался подъем на Цирманское плоскогорье, Цирмани-шани, дом загадочного зверя и цель путешествия. Никто не пострадал и никто не потерялся под сумрачными сводами джунглей, и в честь этого был объявлен однодневный отдых на берегу безымянной мелководной речушки.

Тейе сразу же скрылся в палатке и бросился приводить в порядок записи и зарисовки, разглаживать помятые листы гербария и перекладывать драгоценные образцы, собранные в недружелюбных колючих зарослях. Матросы распрягли и хорошенько выкупали ослоухов, а потом, когда речка унесла грязь, колючки и разную мелюзгу из джунглей, решившую проехаться на ослоухах, вымылись и сами. Профессор убедился в том, что его ассистент в пылу научных трудов не пренебрег гигиеной, смыл четырехнедельный слой грязи и с себя, а затем погрузился в изучение своих заметок о том, где искать зверя.

Матросы обустраивали лагерь, рубили дрова для приготовления ужина, и тут Матусос обратил внимание на то, что один из них рубил ветки каким-то необычным орудием. Оказалось, что это был тот самый топорик, найденный парой дней ранее. Хоть и был он сломан, но уж больно показался нашедшему его матросу красивым: сложные узоры вперемешку с изображениями слонов, змей и воинов покрывали лезвие и рукоятку. Выбрасывать такую красоту стало жалко, матрос с грехом пополам укрепил сломанную рукоять, а теперь использовал топорик по прямому назначению.

Профессору было достаточно одного взгляда, чтобы понять, где сделали эту вещь. Только мастера из Мурджипурджи умели так искусно сплетать змей, цветы лотоса и птичьи перья в один загадочный и пугающий узор. Но вот откуда в джунгли Цирмани попал топорик из Мурджипурджи, было совершенно непонятно!

Конечно же, матросы наперебой стали высказывать свои догадки.

Были тут же придуманы перелетные птицы под названием «редкоперый выхват», страшно охочие до всего блестящего. Гнезда они, якобы, вьют в Мурджипурджи, а во время тамошнего сезона дождей перелетают океан и пережидают непогоду в Цирмани. Один такой пернатый воришка был не в силах расстаться с украденным у крестьянина топориком и нес его на всем труднейшем пути до джунглей. Но там запутался, бедняга, в лианах и драгоценную свою ношу потерял.

В противовес «птичьей» гипотезе была предложена гипотеза «ветряная». В Мурджипурджи, якобы, весь простой люд души не чает в забаве под названием «тречантчатья» или, попросту, метании топоров. Кто выше всех топор метнет, тому почет и слава до конца жизни. Даже к имени его прибавляется слово «чандар», что означает «топорная душа». Но только не следует метать топоры весной, когда дуют над Мурджипурджи страшные ветра. Если топор подбросить очень высоко, то ветер уносит его невесть куда, и ни топора тебе, ни заслуженного почета и уважения. Так вот, значит, куда уносит ветер все топоры из Мурджипурджи. Стоит еще поискать, полные джунгли топоров уже, наверняка, набросал ветер за тысячу лет истории царства.

Матросы, соскучившиеся по сочинению баек и небылиц, уже готовы были поведать профессору еще немало интересного, но он решительно прервал полет их фантазии:

— Похоже, не мы одни вышли на поиски цирманского зверя. Будьте осторожны и внимательны, друзья мои. Кто знает, не встретим ли мы здесь и самих владельцев этого топорика?

Матросы, было, напугались, но вскоре предчувствие праздничного ужина и долгого сна затмило неясную угрозу, и о ней все позабыли.

После отдыха экспедиция с новыми силами двинулась вперед. Подъем занял три дня, а на четвертый перед путешественниками открылся вид плоскогорья Цирмани-Шани. Словно гигантское одеяло из зеленой шерсти, небрежно брошенное на кровать великана, простирались его леса и равнины до самого горизонта. Где-то там, в пещере возле озера в форме подковы ждал их злой цирманский зверь. Или добрый зверь. Или хитрый. А может быть, и вовсе бесхарактерный, ни рыба ни мясо, мямля, а не зверь. Никто и не знал толком. Загадочный зверь, в самом деле!

Из прочитанных книг, из писем путешественников и записей торговцев профессор извлек весьма неопределенные сведения о том, где живет зверь. Везде присутствовали только пещера, озеро в форме подковы и восемь дней пути. Один лишь великий путешественник Дартсканден сообщал о трех сотнях дней, но он был большой любитель набить себе цену и преувеличить трудности, которые ему пришлось преодолеть. Даже описывая свое возвращение домой из третьего путешествия, он не удержался и ввернул, что с дороги выпил не одну, не две, а восемнадцать кружек травяного чая кряду. Его свидетельство профессор решил не учитывать.

Было решено идти вперед восемь дней, а там видно будет. Авось и озеро-подкова найдется, и пещера. Но первым нашлось нечто совершенно другое, вернее даже некто совершенно другой.

На третий день пути по плоскогорью экспедиция вышла на широкую равнину, поросшую густой травой. Если бы ослоухи могли улыбаться, они бы расплылись в улыбке от уха до уха. Трава! Сколько угодно сочной, свежей травы! К сожалению, улыбаться панцирной мордой очень несподручно, и ослоухи лишь озорно подергивали ушами, да фыркали громче обычного. Их радость постепенно передалась всем путешественникам, они ускорили шаг, а матросы помладше даже тихонько запели свою любимую песню. В ней пелось о том, что если ничего не делать, то точно не сделаешь ничего плохого. Ничего-ничего, никому-никому, радость-то какая! Эгей! Все так воодушевились, что не сразу заметили впереди невысокий холм, на котором стоял, напряженно вглядываясь в даль, агент СВОРА.

Профессор даже не рассердился, а как-то скорее расстроился. Стоило столько плыть, а потом еще столько идти, чтобы опять встретить этих агентов, будь они неладны! Научная экспедиция на глазах превращалось в гонку, но правила, количество команд-участниц, да и расположение финиша все еще оставались неизвестными.

Агент стоял спиной к путешественникам. В руках агента была мощная подзорная труба, в которую он разглядывал равнину, рассчитывая, наверное, увидеть цирманского зверя, приветливо машущего ему лапами. Из вершины пригорка торчал высоченный камень, похожий на острый клык в три человеческих роста, и наблюдатель СВОРА, чтобы видеть как можно дальше, забрался на самую верхушку камня. Расстояние по холма было приличным, но агенту, чтобы спуститься, нужно было сначала осторожно слезть с камня. Это давало шанс его поймать, и профессор, вместе с Тейе и тремя матросами помчались к пригорку.

Они успели преодолеть больше половины расстояния до цели, когда агент услышал их и круто обернулся. Он замер на мгновение, оценивая ситуацию, а после резким движением сложил подзорную трубу и ловко полез вниз.

Решив, что перед ним всего лишь двое кабинетных ученых и трое бездельников с пляжей Берега Довольной Цапли, агент недооценил своих противников. Мог ли он знать о забегах профессора Матусоса по капустному полю мамаши Тиндентру? Могло ли ему быть известно о том, что длинноногий Тейе был в годы обучения в университете чемпионом по студенческой забаве — бегу наперегонки с гончими овцами? И, наконец, дал ли он себе труд, прибыв в деревню Курцукуни, понаблюдать за матросами и увидеть, что одним из их любимых развлечений была ловля ящерок-пескогрызок? Нет, не знал, не ведал, и не дал себе труда узнать. А ведь на короткой дистанции взрослая пескогрызка легко перегоняет лошадь! Если, конечно, кто-то додумается устроить между ними соревнование.

Поэтому, когда агент достиг подножия каменного клыка, бежать уже было некуда: профессор с решительным видом загораживал ему спуск с холма, Тейе заходил левее, а матросы отрезали путь, зайдя с обратной стороны пригорка. Изумляться было некогда, агент повертел головой по сторонам, понял, что окружен, зарычал от злости и полез обратно на камень. Добравшись до вершины, он, ухмыляясь, вытащил из ножен на поясе короткую, но весьма острую саблю, и всем видом дал понять, что залезать к нему наверх он никому не советует.

В агента можно было, конечно, выстрелить из ружья. Но люди, даже такие противные как агенты СВОРА, имеют обыкновение сильно портиться, если в них выстрелить. Многие от этого даже умирают! От живого-то агента СВОРА одно беспокойство и неприятности, а от мертвого уж точно не будет никакого толку. Нужно было агента в живом и по возможности невредимом виде снимать с его насеста, причем нужно было это делать побыстрее, пока он не додумался подать сигнал своим неприятным товарищам.

Матросы решили было сбить агента, кидая в него камни, но докинуть до верха удавалось лишь легонькие небольшие камушки, не причинявшие никакого ущерба. Профессор попытался вступить с агентом в переговоры, обещая только задать несколько вопросов и отпустить восвояси, не причинив вреда, но агент лишь что-то злобно выкрикнул в ответ на своем грубом языке и плюнул в сторону Матусоса.

Тем временем к подножию холма подтянулись и остальные путешественники. Тейе бросил взгляд на ослоухов с поклажей, просиял и бросился бегом вниз с пригорка. Он что-то спросил у матросов, порылся в мешке на спине одного из ослоухов и побежал обратно вверх по склону, прижимая к груди объемистый сверток.

Как оказалось, Тейе принес большую бутыль с пальмовым маслом, которая имелась среди запасов провизии. Матрос, исполнявший в экспедиции обязанности повара, провожал бутыль тоскливым взглядом, и ясно было, что задумку Тейе сосуд не переживет.

У подножия камня-клыка состоялось краткое совещание, в начале которого матросы слушали молодого ученого с недоверием, а под конец пришли в бурный восторг. Профессор с уважением посмотрел на Тейе и жестом велел приступать к осуществлению плана. Агент пытался расслышать, что же замыслили его противники, но не смог и явственно занервничал.

Матросы обняли друг друга за плечи, Тейе передал бутыль профессору и влез на получившийся пьедестал, встав ногами на плечи матросов. Последним на самый верх пирамиды взобрался профессор с бутылью в руках и взгромоздился на плечи Тейе. Одновременно к подножию камня подошли еще четыре матроса, держа за углы одеяло.

Профессор оказался немного ниже верхушки камня, но все-таки довольно-таки близко от нее. Агент попытался достать его своей саблей, но не дотянулся, чуть не свалился вниз, и от беспомощности принялся кричать, в надежде на то, что его услышат его товарищи. Матусос, не обращая внимания на саблю, крики и слегка шатающуюся под ним пирамиду, убедился, что все готово и кивнул, давай сигнал к началу операции.

Один из матросов, не занятых в акробатическом упражнении с пирамидой, издал пронзительный вопль, подражая птице пучезобу-невидимке, обладателю самого громкого и противного голоса в джунглях. Пучезобы, конечно, не признали бы в нем, с его слабым человеческим голосом, своего собрата, но громкости оказалось достаточно, чтобы неожиданности агент вздрогнул и обернулся.

В этот же миг Матусос размахнулся и метнул бутыль прямо агенту под ноги. Стекло разбилось вдребезги, масло залило всю верхушку камня. Агент резко повернулся обратно, и тут все поняли, что план Тейе удался.

Поверхность камня стала скользкой как лед, от быстрого движения ноги агента поехали в разные стороны, и как он ни пытался удержаться, как ни подпрыгивал, ни размахивал саблей и ни проклинал все на свете (за исключением, конечно Атца Радного — чего не было, того не было), все же полетел вниз прямо на растянутое матросами одеяло. Там его нежно, но быстро и решительно подхватили и спеленали, как младенца. Саблю же отобрали, младенцам оружие не игрушка.

Допрос состоялся прямо здесь же, возле камня. Профессор, Тейе, матросы и даже наиболее любопытные ослоухи собрались вокруг пленника. Тот сначала вертелся, пытаясь освободиться, и так ругался на всех известных ему языках, что чувствительные ослоухи покраснели до корней ушей. Впрочем, агент быстро понял, что матросы не утратили морского навыка вязать узлы, и что освободиться ему не светит. Тут он приуныл и угомонился.

Матусос не стал попусту пугать пленника, но предложил подумать о том, что лучше: ответить на вопросы и уйти на все четыре стороны или остаться в связанном виде как есть тут у камня одному. Может быть, цирманский зверь живет и далеко отсюда, но точно-то этого никто не знает. И что он ест, никто не знает. И когда выходит погулять тоже. Может, как раз такими вот вечерами — почему нет? Погода хорошая, тепло.

Агент, конечно же, выбрал вопросы. Поведал он вот что:

— Где находится пещера зверя?

— Пять дней пути, возле озера весьма необычной формы…

— Подковы?

— Да! Но вам это знание не поможет, мы все равно будем там первыми! СВОРА всегда первая!

— Конечно-конечно, не волнуйтесь. А каков зверь из себя?

— О! Зверь могуч и страшен! Никто не сможет с ним совладать! Только…

— Только СВОРА, наверное?

— Да! Только мы! Потому что мы близки по духу, мы тоже хищники! Только мы его понимаем, и только с нами он вступит в союз. Это будет наше оружие, мы станем непобедимы, и тут-то все пожалеют, но — а-ха-ха! (агент угрожающе рассмеялся) — будет уже поздно!

Больше ничего, кроме «а-ха-ха!» и «мы всем еще покажем», добиться от агента не удалось. Похоже, даже у настырных приверженцев СВОРА не было более точных сведений о звере, чем у профессора. Быстро утомившись от похвальбы и угроз агента, Матусос велел того опустить, что матросы с удовольствием и сделали. Агент припустил со всех ног, не переставая браниться и выкрикивать свое «а-ха-ха!»

Итак, выходит, что все в сборе, думал профессор: и агенты и слуги Суртинартры Неохватного… Ну что ж! Тем более почетно будет победить в этой гонке! Матусос был азартным человеком.

Глава 12. Наперегонки

После встречи с агентом было решено идти медленно и соблюдая все возможные меры предосторожности. Смех смехом (как было не вспомнить «а-ха-ха» агента СВОРА), а неожиданно встретиться с десятком вооруженных почитателей Атца Радного никому не хотелось. Теперь впереди экспедиции шли разведчики, в роли которых по очереди выступали все, включая профессора и Тейе.

Несмотря на нависшую угрозу, экспедиция день за днем продвигалась вперед. Ослоухи нашли местную траву достойной заменой своей излюбленной растительной пище с побережья и излучали безмятежность, вселявшую в путешественников оптимизм. Да и матросы не могли слишком долго беспокоиться о чем-то, поэтому постепенно вновь пришли в хорошее настроение. Даже повар перестал грустить об утрате бутыли с маслом.

Утром восьмого дня только профессор, казалось, помнил о том, что где-то рядом могут быть вооруженные соперники. Два матроса, которые вместе с ним составляли в тот день отряд разведчиков, брели по траве и, не особенно смотря по сторонам, лениво перекидывались шутками.

— Братишка, а зверь-то, как ты думаешь, нас уже в гости ждет?

— Ой, неудобно-то как получилось: мы ж ему не сказали, во сколько мы придем! Сейчас мы входим, а он начинает только на стол накрывать, пирог вообще еще не готов…

— Ну да, надо было заранее как-то предупредить… Но и он тоже хорош! Прислал бы приглашение, жду вас, мол, там-то во столько-то. Не стесняйтесь, приводите своих ослоухов и профессоров с собой.

— А теперь вот, мечется по дому, думает, что бы такое на стол подать! Я прямо слышу из той вот рощицы впереди звон посуды.

— Да, точно, он там бегает в фартуке от плиты с пирогом к столу, пытается и готовить и накрывать, все подгорает, посуда бьется, зверь весь на нервах… Слышишь, слышишь, прямо явственно что-то звякает и стукает там, впереди.

Матросы развеселились, их громкий смех далеко разносился над просыпающейся утренней равниной. Профессор, шедший по правую руку от них, недовольно поморщился, хороши разведчики. Но он уже давно понял, что с беспечностью его провожатых ничего поделать нельзя, и не стал понапрасну бранить их.

— Ты слышал, братишка, звякнуло? Это он чашку кокнул, не иначе!

— Ого, а вот целое блюдо бабахнуло! Этак он всю посуду перебьет, пока мы до него доберемся…

— Братишка, слушай, а там правда звякает что-то…

— Действительно… Ой! Это там и правда зверь, что ли? Надо профессору сказать!

— Профессор!

Матусос недовольно повернул голову, ожидая очередного розыгрыша или байки, но выражения на лицах разведчиков были на редкость серьезными. Профессор подбежал к матросам и выслушал их. Экспедицию нужно было срочно остановить, а к роще незаметно подкрасться и посмотреть, что там происходит. Одного матроса отправили к остальным путешественникам, а со вторым Матусос двинулся в сторону источника странных звуков.

Местные деревья и кустарники, в основном цеплянция острошипованная и разнолист липколиственный, обладали густой и пышной кроной. Даже подойдя к рощице вплотную, профессор и его спутник ничего не смогли толком разглядеть, но звуки деловитой возни где-то в глубине слышали совершенно явственно. Пришлось лечь на землю и заползать внутрь, чтобы меньше шуршать ветками, и не пораниться об острые колючки цеплянции.

Борода профессора полностью поменяла цвет на ярко-зеленый, облепленная листочками разнолиста, куртка матроса стала больше напоминать кружевной платок из-за дыр, оставленных в ней колючками, но открывшееся им зрелище заставило их забыть о неудобствах. На поляне посреди рощи был развернут большой лагерь мурджипурджианцев. Почти сотня человек в страшной спешке вела последние приготовления к какому-то очень важному делу, и было нетрудно догадаться, что этим делом была поимка зверя.

Но вот что было весьма странно: слуги Суртинартры не вооружались, не готовили сети и силки, а как будто бы собирались на кулинарный праздник. По всей поляне были расставлены гигантские котлы, мешки со специями и приправами, огромные разделочные ножи точили, доводя до остроты бритвы, и затем осторожно складывали на полотно за компанию с вилками, которые под силу было поднять только вдвоем. Несколько человек ожесточенно спорили, обложившись солидными фолиантами, в которых нетрудно было узнать поваренные книги. Время от времени спорщики приходили к общему мнению и тогда двое писцов заносили его в толстую тетрадь. По всей видимости, прямо на глазах Матусоса и его спутника рождался новый рецепт.

Матрос и профессор пребывали в полном недоумении. Ну хорошо, предположим, мурджипурджианцы собираются поймать зверя и хорошенько отпраздновать это событие. Но как они хотят его ловить без оружия и веревок? И где сама еда, которую они хотят приготовить в таком количестве? Матрос растерянно чесал в затылке, а профессор напряженно думал, и вдруг вскочил, пораженный внезапной догадкой.

Вернее, попытался вскочить. И сразу же застрял своей пышной шевелюрой в колючках. Матрос стал помогать ему освободиться, но это было весьма непросто, ведь недаром цеплянция носит у местных жителей еще и название «укундурци-маци», то есть «дружба поневоле». Уйти от нее, раз подойдя к ней слишком близко, не так-то просто. Ругаясь вполголоса, профессор и матрос, пытались высвободиться, и в конце концов их заметили.

Воинственного вида человек с саблей и в тюрбане с двумя пучками птичьих перьев по бокам, явно один из командиров, выкрикнул что-то и указал саблей в сторону Матусоса и его спутника. Пятеро рядовых воинов подхватили внушительных размеров пики и побежали в сторону неудавшихся разведчиков. Пора было уносить ноги.

Профессор зажмурился и что есть мочи дернул головой, освобождаясь от навязчивых объятий колючих веток. У цеплянции на память о встрече с великим ученым осталось несколько прядей его волос, но сам Матусос, рыча от боли, получил свободу. Насколько позволяли ветки и колючки, он и матрос быстро поползли сквозь заросли обратно на равнину. Их преследователи подбежали к зарослям, неуверенно потоптались возле стены из липких листочков и шипов и побежали, было, в обход, но командир остановил их резким выкриком и велел вернуться в лагерь. Мурджипурджианцы были уверены в своей победе в гонке за цирманским зверем, и не хотели отвлекаться по мелочам.

Тем временем, расцарапанные и перепачканные, профессор и матрос со всех ног неслись к своим товарищам. Еще подбегая к стоянке экспедиции, Матусос стал выкрикивать указания. Экспедиция готовилась к рывку на финишной прямой.

Весь этот день путешественники неслись что было сил. Возмущенные ослоухи пытались протестовать, но одного яростного взгляда Матусоса хватало, чтобы животные начинали топать со всей возможной скоростью. От ночного отдыха было решено отказаться, и гонка продолжилась при свете луны.

Утром девятого дня солнце сонно выглянуло из-за горизонта и тут же стало быстро взбираться повыше, до того любопытное зрелище представало перед ним.

По травянистой равнине изо всех сил спешили три экспедиции. Люди были утомлены и покрыты пылью, ослоухи раздражены и требовали привала с кормежкой, но никто и не думал останавливаться. Видно было, что все спешат достигнуть одной и той же цели и во что бы то ни стало опередить остальных.

Впереди всех, гремя посудой и подбадривая себя громким пением, двигалась экспедиция мурджипурджианцев. Она была самой многочисленной и самой радостной из тех. В рядах двух остальных царило напряжение. Отставание было все еще большим, а до цели оставалось совсем немного. Профессор, Тейе и три матроса подхватили по рюкзаку с самым необходимым и перешли на бег, договорившись с остальными встретиться на месте, у пещеры. Агенты СВОРА передвигались налегке, у них не было ослоухов, и они уже давно бежали, не нарушая при этом строй, конечно же. Песен они не пели и бежали молча, но их лица и без слов отлично выражали все, что они хотели бы сказать. Как всегда «мы вам покажем» и, конечно, «а-ха-ха!»

Внезапно мурджипурджианцы остановились, их песни смолкли и сменились озадаченными возгласами. Утренняя дымка сыграла с путешественниками шутку: всем казалось, что их цель ждет их вдали на равнине, но, на самом деле, озеро в форме подковы лежало в глубокой впадине, куда нужно было еще как-то спуститься. А спускаться, как теперь увидели победители гонок, предстояло по совершенно отвесным склонам.

Миг растерянности прошел быстро. Мурджипурджианцы выставили вокруг самого удобного места для спуска вооруженных воинов, а сами принялись готовить к спуску свою многочисленную утварь. Грозный вид охраны ясно давал понять, что никакой дружеской поддержки остальным путешественникам не предполагается. Скорее напротив, предполагается вооруженный отпор всем, кто попытается спуститься к озеру в пределах досягаемости.

Профессор и его спутники остановились на безопасном расстоянии отдышаться и подумать. Спешить было уже некуда, но подумать никогда не помешает.

Агенты к такому занятию как размышление были явно непривычны и не знали, что теперь предпринять. Драться с превосходящими силами противника было опасно, спуститься невозможно, поэтому экспедиция СВОРА занялась любимым делом — браниться и угрожать, но издали, конечно же.

Потихоньку подтянулись остальные матросы и ослоухи. Животные и люди очень устали, а ослоухи еще и смотрели на людей с укоризной, мол, говорили вам, зачем эта гонка, всё равно не успеем. Лучше бы травки поели спокойно. Ослоухов распрягли и отпустили пастись, и они сразу же забыли обиду. Но люди были серьезно расстроены, ещё бы, проиграть такую малость на самом финише, обидно, в самом деле.

Глава 13. Союзники

Профессор прилег прямо на траву, и теперь лежал, восстанавливая дыхание и давая отдых ногам. Его борода вызывающе торчала вверх, и все безошибочно угадали в этом знак того, что приближаться к Матусосу сейчас не следует. Да приближаться и не было сил, ночная гонка вымотала всех, матросы даже на время отложили свои шутки и выдумки.

Вдруг профессор вскочил на ноги. Его ассистент, еще не зная, что придумал Матусос, сразу же тоже оказался на ногах, и побежал к остальным вслед за профессором. Профессор помолчал с минуту, а затем обратился к Тейе:

— Друг мой, вы готовы вновь рискнуть жизнью? Я не хотел бы подвергать вас опасности, но если все пойдет не так, как я задумал, кто-то должен будет сообщить о моей… неудаче.

Ассистент уверил Матусоса, что он, безусловно, готов, хотя предпочел бы все-таки узнать, в чем придется участвовать. Профессор помолчал еще немного и поделился своим планом.

Весь предыдущий и день и всю ночь гонка шла вдоль реки, которая как будто бы тоже спешила на встречу с цирманским зверем. Только теперь Тейе и матросы обратили снимание на то, что не только мурджипурджианцы нашли способ спуститься к заветному озеру, но и река тоже — она веселым водопадом низвергалась в долину неподалеку от них. Раз мурджипурджианцы союзниками быть не желают, Матусос решил призвать на помощь водопад.

Матросы произнесли было слова «самоубийство» и «отбивная», но под бешеным взглядом профессора умолкли и поспешили исполнить его приказания. Они взяли два самых больших сундука и освободили их от содержимого. Затем в сундуки положили все имевшиеся у экспедиции одеяла и теплые вещи. В один сундук уложили профессора, в другой — его верного ассистента. Профессор в силу своего небольшого роста разместился в сундуке, можно сказать, даже с удобством, а вот Тейе пришлось согнуться в три погибели, но по сравнению с тем, что им предстояло пережить, это было не самым неприятным.

Профессор из своего сундука громко спросил Тейе, готов ли тот, на что молодой человек с натугой в голосе от неудобной позы откликнулся, что готов. По команде Матусоса сундуки закрыли и перевязали крепкими веревками, перед этим выдав профессору и Тейе по длинному ножу. Нож можно было просунуть в щель под крышкой сундука, чтобы перерезать веревки. Не теряя времени, матросы подхватили сундуки и понесли к водопаду, а занятые спуском мурджипурджианцы и занятые бранью агенты этого маневра даже не заметили.

Матросам было, конечно, не по себе, когда они несли сундуки, но приказ есть приказ: как договаривались, они постучали по крышке, и профессор изнутри стукнул три раза, подтверждая, что готов. Матросы раскачали свою тяжеленную ношу и бросили её с размаху в реку, а та мигом унесла сундуки и играючи сбросила цвет транских животных наук в пену водопада.

Господин Туркундур, конечно, на поверку оказался обманщиком и врунишкой, отправил профессора в экспедицию, а то, что за ним следом отправляется целая толпа его соотечественников, сказать позабыл. Зато снаряжение профессору мурджипурджианец выдал отменное, сундуки, например, были крепкие и вместительные. Правда, трудно сказать, предполагал ли господин Туркундур, что они должны выдержать падение в водопад, да еще и с самим профессором внутри. Но сундуки выдержали! И профессор тоже выдержал, хотя и синяков получил немало. А Тейе почти не пострадал, зато как-то сумел вывихнуть палец, что можно считать большой удачей для человека, съехавшего в сундуке по водопаду.

Поэтому, когда сундуки выпрыгнули из пены водопада и затем, плавно покачиваясь, с достоинством выплыли на простор озера в форме подковы, некоторое время никто не пытался из них выбраться. И профессор и Тейе приходили в себя, удивляясь, что им все еще есть куда приходить. Но времени на радость и удивление не было, поэтому вскоре оба пустили в ход ножи, перепилили веревки и откинули крышки сундуков.

Озеро было совсем небольшим. Вспоминая свои невероятные цирманские приключения, профессор впоследствии все время удивлялся тому, что совершенно не запомнил, имеет ли озеро форму подковы. Все время надо было куда-то спешить: бежать наперегонки по плоскогорью, лететь по водопаду, скорее подплывать к пещере, да и потом… Нет, обо всем по порядку. Сейчас Матусос не думал ни о «потом», ни о «тогда», а видел впереди невысокие скалы, в которых, наверное, была пещера, в которой, наверное, жил зверь, который, наверное, был… Но так далеко, опять же, мысль профессора не заходила. Сейчас нужно было как-то добраться до пещеры.

Грести руками, сидя в сундуке, оказалось крайне неудобно. Сундуки не столько плыли, сколько крутились на одном месте. Профессор задумался о том, что предпринять, а Тейе все пробовал и пробовал разные способы, то греб руками по очереди, то одновременно, а то и пытался задействовать свои длинные ноги, свесив их через борт. Нельзя сказать, чтобы его сундук совсем не откликался на действия своего пассажира, но откликался как-то не вполне так, как тот ожидал. В результате Тейе, выбиваясь из сил, кружил вокруг сундука профессора, словно собачка на прогулке вокруг хозяина. Примерно на десятом круге Матусос решительным движением схватил проплывающий мимо сундук Тейе за борт и произнес:

— Друг мой. Я хочу вам сказать нечто очень важное. Если вы уже закончили свои физические упражнения на воздухе, совмещенные с водными процедурами, я прошу вашего внимания.

Тейе быстро вытащил свои конечности из воды и всем видом изобразил готовность выслушать.

— Тейе, дорогой мой. Я вас никогда не обманывал. Помните, тот случай с гигантским крюкощеким мадруптором? Я вам честно сказал, что он может вас принять за дерево и начать на вас гнездиться. И что мадрупторы живут до 70 лет и никогда не покидают гнезда. Это было честно? Вы сами захотели идти к нему в клетку. Но я не об этом. Я надеюсь, что я ни разу не давал вам повода усомниться в моей честности. Сейчас я хочу предпринять нечто, что покажется вам странным или даже пугающим. Но я не сошел с ума и не предал науку. Просто мы с вами сейчас находимся в немного неприятной компании, поэтому и действовать мы будем необычным способом. Вы мне верите?

Тейе энергично кивнул.

— Отлично! — просиял профессор Матусос. — Тогда давайте грести к берегу. Нам нужно попросить кое о чем наших друзей. И перестаньте без толку полоскать руки и ноги, а начните грести. Только не суетитесь, держите ритм. Раз! Раз!

Под мудрым руководством Матусоса небольшая флотилия из двух сундуков потихоньку доплыла до ближайшего берега. Скалы, наполовину утонувшие в зелени, возвышались в отдалении, но идти до них было не более получаса. И, тем не менее, профессор решительно направился в сторону водопада. Тейе открыл, было, рот, чтобы спросить «а как же зверь», но вовремя вспомнил об обещании верить профессору и молча поспешил за ним.

Водопад отчаянно брызгался и очень сильно шумел. Профессор и его ассистент мгновенно промокли и оглохли, когда подошли к нему, но это, похоже, совершенно не волновало Матусоса. Он запрокинул голову, как будто пытаясь разглядеть что-то на самом верху, там, откуда низвергался водопад. Как будто высмотрев там нечто очень важное, он стал размахивать руками и велел Тейе присоединяться к своей странной гимнастике. Замерзший под ледяными брызгами ассистент цели упражнений не понял, но с удовольствием присоединился к Матусосу, надеясь согреться.

Они некоторое время молча махали руками, и молодой человек стал уже думать, не хочет ли профессор попытаться просто взлететь обратно наверх. Что ж, в конце концов он сказал, что будет действовать «необычным способом». Сердце Тейе уже начало проникаться жалостью к профессору, который, видимо, сильно ударился головой при путешествии в сундуке. Какой ум померк! И когда! На самом пороге великого открытия, успел горестно подумать Тейе, но тут на самом верху, из-за кустов и камней показалась сначала матросская шапочка с помпончиком, а потом и голова одного из матросов. Печальные мысли разом улетучились из головы ассистента, и он принялся махать руками с удвоенной энергией, да и профессор от него не отставал. Наверху, к счастью, их заметили, и матросы стали махать руками и шапочками, радуясь, что ездоки по водопаду остались живы.

Тут профессор засунул руку в карман и вытащил уже не слишком чистый, но все-таки еще достаточно похожий на белый носовой платок. В те времена настоящий культурный человек не мыслил себя без такой важной и нужной принадлежности, и даже путешествуя в джунглях, хранил в недрах пропыленной и изодранной о колючки одежды платок как символ прогресса и цивилизации. Например, великий путешественник Дартсканден всегда включал в состав своих экспедиций по меньшей мере одного мула (или ослоуха) с двумя тюками накрахмаленных и отглаженных носовых платков. По крайней мере, он так сам об этом писал.

Профессор взял платок в одну руку и властным жестом потребовал от Тейе отдать свой. Ассистент как раз недавно в порыве научного азарта ловил платком цирманского огненного жука-плевунца, и платок в нескольких местах был прожжен, а в остальных покрыт разводами неприятного болотного оттенка, поэтому отдавать его Тейе немного стеснялся. Но профессор не обратил внимания на внешний вид и странный запах поданной ему тряпочки, а торопливо выхватил ее из рук Тейе. Держа по платку в каждой руке, профессор отступил от водопада на пару шагов, чтобы его было лучше видно сверху, и на мгновение замер, а после принялся выделывать руками странные фигуры в воздухе.

Матросы наверху некоторое время удивленно вглядывались в странный танец Матусоса, но потом один из них хлопнул себя по лбу и куда-то стремительно убежал. Вскоре он вернулся, тоже держа в руках по тряпке. Товарищи обхватили его ноги, чтобы он не свалился ненароком вниз, а сам матрос опустил руки, выражая готовность принять участие в странной забаве профессора.

Тут надо сказать, что во время плавания на корабле через океан Матусос порядком намаялся от скуки. Его деятельная натура не была приспособлена к тому, чтобы целый день напролет только размышлять и обдумывать научные идеи. Если у профессора возникала мысль, ему не терпелось сразу же проверить ее и собственными глазами убедиться в своей правоте. Но в тесном пространстве корабля проверять идеи о родстве пушканчиков и пищассов было затруднительно хотя бы потому, что ни те, ни другие на корабле не водились. Записав в тетрадку пару десятков мыслей и заметок, профессор заскучал и стал искать себе еще какое-нибудь занятие.

Свободное время Матусоса сумела занять команда корабля. Моряки стали учить профессора сплетать воедино разорвавшиеся канаты, завязывать крепчайшие морские узлы, а рулевой матрос даже давал ему постоять за штурвалом. Отдельного упоминания заслуживают игры, в которые матросы научили играть профессора, чего стоила одна только «акулка-веселушка», где использовались две колоды карт, свежая куриная косточка и огрызок яблока.

Среди прочего моряки показали Матусосу и семафорную азбуку — способ передавать с корабля на корабль слова или целые фразы при помощи флажков. На море пойди докричись до другого корабля, а особенно в сильный ветер или грозу. А тут помахал флажками особым образом — и тебя на другом корабле поняли и в ответ «спасибо» сказали. Или не сказали. Если ты, предположим, пират, и им флажками сказал, например, «а вот сейчас я по вам из пушек как вдарю». Тут уж какое «спасибо»! Хотя, честно говоря, пират ничего показывать не станет, лучше сразу из пушек. Но в остальных случаях семафорная азбука вещь очень полезная. За время плавания выучил ее профессор, привычный к изучению и запоминанию, что называется назубок.

Вот и сейчас, стоя возле грохочущего водопада, профессор придумал использовать семафорную азбуку. Флажков под рукой не оказалось, но на крайний случай и платки вполне сгодились. Матрос наверху показал знак «готов», и Матусос начал передавать свое сообщение:

— СРОЧНО ДАВАЙТЕ СЮДА ГЛАВАРЯ СВОРА

Матрос помедлил немного, видно приказ профессора его изрядно озадачил. Но тратить время попусту не стал, а лишь переспросил:

— А ЕСЛИ НЕ ПОЙДЕТ?

— СКАЖИТЕ: МУРДЖИПУРДЖИ ПОЧТИ ТАМ. ОНИ НЕДОСТОЙНЫ. ДОСТОЙНА ТОЛЬКО СВОРА. ДОБАВЬТЕ ГРУБОЙ ЛЕСТИ.

— БРОСАТЬ ТОЖЕ В СУНДУКЕ?

— ДА. ТОЛЬКО НОЖ НЕ ДАВАЙТЕ. МЫ САМИ ОТКРОЕМ.

Матрос показал, что все понял и исчез из поля зрения. Матусос сразу же потащил Тейе прочь от водопада, к тому месту, куда им удалось причалить на своих необычных лодках. Они немного постояли и посохли на солнышке, а затем снова столкнули сундуки на воду и выплыли на середину озера.

Ждать пришлось недолго. Что-то темное, вращаясь и подскакивая, пронеслось вниз по водопаду, скрылось ненадолго под водой, но тут же выпрыгнуло на поверхность, а затем неспешно поплыло в сторону сундуков профессора и его продрогшего ассистента. Как только этот предмет — а это был еще один сундук, крепко-накрепко перевязанный верёвками, — подплыл к ожидавшей его флотилии, Матусос и Тейе схватили его с двух сторон за веревки и поплыли к берегу со всей возможной скоростью.

Это было непросто, грести приходилось одной рукой, другой рукой держа веревку, они вымокли и устали, но все-таки доплыли до берега и вытащили закрытый сундук на сушу. К этому времени кто-то, кто находился внутри, пришел в себя и принялся ворочаться, стучать изнутри в стенки, конечно же, приглушенно ругаясь при этом. Профессор перерезал веревки, завязанные матросами вокруг сундука, и отскочил на всякий случай назад.

Крышка сундука тут же с грохотом откинулась и наружу, неловко перевалившись через борт, вылез главарь экспедиции СВОРА собственной персоной. Матросы, видимо, в шутку, слегка пожалели для него мягких одеял, поэтому поездка по водопаду далась агенту нелегко. На лбу его красовались целых две внушительных шишки, одно ухо было красным и раза в два превосходило размером второе. С минуту агент простоял на четвереньках, кряхтя, мотая головой и тихонько проклиная все на свете. Нет, не все, конечно, все, кроме Атца Радного.

Когда главарь агентов, постанывая, поднялся на ноги, профессор неожиданно для Тейте широко улыбнулся, шагнул к агенту и обнял его за плечи.

— Мой друг! — торжественно произнес Матусос. — Как я рад видеть вас здесь, рядом с собой! Стихия неласково обошлась с вами, но я надеюсь, что дух ваш не сломлен. Как говорили древние, что болезненно для уха, не затрагивает духа!

Агент и Тейе в недоумении воззрились на профессора. Первый мучительно пытался понять, где же тут подвох, и почему его противник вдруг рад его видеть. Тейе снова подумал о том, что удариться головой профессор, пожалуй, все-таки мог.

— Я знаю, вам трудно поверить в искренность моих намерений, — не переставая улыбаться, продолжал Матусос. — Но у меня было время подумать. Я видел лагерь мурджипурджианцев. Зачем им нужен зверь? Да они хотят его просто-напросто съесть! Набить и без того необъятное чрево этого своего Суртинартры. Какая ограниченность! Какая тупость, если позволите!

Профессор обнял растерянного агента за плечо и мягко подтолкнул по направлению к пещере. Агент, напрягавший все свои, прямо скажем, небогатые мыслительные способности, покорно двинулся в нужную сторону. Матусос за его спиной на всякий случай сделал Тейе страшные глаза, предупреждая, чтобы тот не мешал разговору, и продолжал:

— А мы? Что мы хотели бы сделать со зверем? Ну выставим мы еще одно чучело в музее нашего родного Туртсонда. Как это изменит наш мир? Еще два или три скучающих бездельника удивятся во время своих бесцельных прогулок по музею? Нет! Эта цель тоже мелкая и недостойная такого чуда природы, такого потрясающего шанса воспользоваться дарами животного царства!

Агент уперся обеими руками в поясницу, с усилием разогнулся, чем-то громко при этом хрустнув. В его глазах появилось что-то вроде интереса к словам профессора.

— Друг мой! Простите, что раньше я столь враждебно к вам относился. У меня просто не было времени поразмыслить хорошенько. Беготня, джунгли, колючки, голодные ослоухи — сами понимаете. Но теперь я знаю: единственно достоин такого удивительного зверя лишь тот, чьи планы велики и ужасны. Из всех народов только один проявил себя по-настоящему правильно.

Профессор сделал паузу, чтобы дать агенту возможность сказать о СВОРА самому. Но тот не поспевал за ходом мыслей Матусоса и только молча уставился на него. Профессор заулыбался еще шире и закончил сам:

— Это СВОРА, друг мой! Только СВОРА. СВОРА великая, СВОРА, исполненная мощи, СВОРА, гроза соседей. Не дадим же нашим соперникам опередить нас! Смотрите, Мурджипурджи уже заходят в пещеру, и скоро зверь превратится в рагу по-цирмански. Но поспешим же, я знаю, как им помешать.

Агент не все понял из страстной речи профессора, но похвалы в адрес родной державы ему понравились. Он энергично кивнул и, ругаясь сквозь зубы от боли в ушибленных частях тела, зашагал в сторону пещеры. Профессор сделал Тейе знак не отставать и поспешил за агентом.

Тем временем, экспедиция Мурджипурджи вошла в пещеру. Спешившие изо всех сил к пещере профессор, Тейе и агент видели, как муждрипурджианцы один за другим подходили к скале с вилками и ножами наперевес и исчезали из виду. К сожалению, и тут бдительные слуги Суртинартры не забыли выставить охрану, поэтому просто подойти к пещере было по-прежнему невозможно. Матусоса это не смутило, и он повел своих спутников в обход, стараясь найти пологий склон, по которому можно было бы забраться на скалу.

Вскоре такое место было найдено и все трое полезли наверх. Скала была невысокой и сплошь увитой ползучими вьюнками и лианами, так что забираться наверх оказалось не так уж и сложно. Всего пять-десять проклятий окружающему миру со стороны агента, и все оказались на вершине скалы.

Тут Матусос огляделся, выискивая что-то среди зелени и камней. Вскоре он высмотрел то, что искал и побежал к расщелине в камнях, неприметной среди листвы. Профессор жестами позвал агента и Тейе скорее присоединяться к нему.

Расщелина, как оказалось, вела напрямик в пещеру. Пробраться сквозь такую узкую щель внутрь могла разве что крыса или местный мелкий хищник сверлозубый туклик, но зато удавалось кое-что разглядеть и почти все услышать.

А звуки изнутри доносились самые странные. Конечно, в первую очередь были слышны крики мурджипурджианцев, возбужденные и слегка испуганные. Звяканье принесенной ими внутрь кухонной утвари отражалось от сводов пещеры, двоилось эхом и порождало что-то вроде причудливой первобытной музыки. И ко всему этому примешивались странные, тоскливые звуки, в которых звучала боль и обида, как будто кто-то большой и неповоротливый мычал могучим басом, жалуясь на зловредных людишек. Рассмотреть что-либо было почти невозможно, сквозь узкую щель были видны то мелькающие пестрые тени, то чья-то широченная белесая спина, покрытая редкими волосками.

— Друг мой! — профессор встал и посмотрел агенту прямо в глаза. — Настала самая важная минута. Сейчас все зависит от вас и только от вас. Или сейчас на ваших глазах из зверя наделают вкуснейших отбивных — в талантах суртинартовых поваров я не сомневаюсь — или вы добудете для СВОРА того зверя, о котором давно мечтали. Вы понимаете меня.

Агент явно не понимал. Профессор перешел на язык попроще:

— Вы хотите, чтобы зверя съели?

— Нет! — отрезал агент.

— Кто больше всего достоин владеть зверем?

— СВОРА!

— Еще раз! Как можно громче!

— СВОРА!!! — агент заревел так, что с соседних деревьев взлетела стая хрячиков.

— А зверь СВОРА, он добрый и тупой?

— Нет!

— Он могучий и злобный?

— Да! Да! Он всех разорвет…

— Вы этого очень хотите!

— Да!!!

Крик агента, казалось, заполнил всю долину. И тут же из пещеры, вторя ему, раздался могучий рык. Рык был немного неуверенным, как будто кому-то на день рождения подарили новый голос, и он его теперь осторожно пробовал, стараясь не сломать. Но уже следующий раскат рычания был такой силы, что скала явственно задрожала. Крики мурджипурджианцев из деловитых стали испуганными, а потом сменились уже откровенными воплями ужаса.

С вершины скалы профессор и его спутники увидели, как мурджипурджианские повара, побросав вилки, ложки и котлы, убегают со всех ног прочь, а воины, теряя на ходу оружие, бегут вслед за ними. Профессор ободряюще улыбнулся агенту:

— Путь свободен, друг мой. Зверь ждет вас.

Агент недоверчиво посмотрел на Матусоса, но все же полез спускаться вниз. Тейе дернулся, было, слезать за ним, но профессор остановил его:

— Нет, пусть зверь встретится в первую очередь с тем, кто достоин его. Мы подождем здесь.

Агент самодовольно улыбнулся, торопливо слез на землю и решительно устремился ко входу в пещеру. Через некоторое время из пещеры донесся его грубый голос, отдающий какой-то приказ на языке СВОРА, неистовый рев зверя, топот, а потом настала тишина. Хрячики снова опустились на ветки любимого дерева и принялись голосить как ни в чем не бывало.

Глава 14. Чай со зверем

С вершины скалы можно было разглядеть, как вдалеке напуганные мурджипурджианцы, мешая друг другу, карабкаются наверх по отвесному склону. Столовая утварь валялась в беспорядке на берегу озера, а один гигантский котел, пустой и брошенный поваром, грустно покачивался на его водах.

Профессор и его верный ассистент молча стояли на макушке скалы. Снизу, из пещеры, сквозь расщелину доносилось чье-то сопение, сначала яростное, потом самодовольное, а затем спокойное и умиротворенное. Матусос вздохнул, и начал спускаться вниз.

Перед самым входом профессор остановился, одернул свою изрядно помятую, перепачканную и порванную во многих местах куртку, и как мог очистил бороду от разнолиста и неизвестных колючек. После чего повернулся к Тейе и произнес, глядя ему в глаза:

— Мой дорогой Тейе! Мы у цели. Там, в темноте нас ждет встреча со зверем из Цирмани. Но каков он, этот зверь? Он большой, мясистый и глупый? Он яростный и неукротимый? А, может, как писал великий Дартсканден, он прекрасен как ночная песня бабочки-лопушинницы? Песня бабочки! Уши за такие сравнения надо обрывать! Вопиющая безграмотность!

Тейе нервно хихикнул.

— О чем я? Да! Так вот, мой дорогой ученый друг, мы не знаем точно, кто ждет нас в пещере. У меня есть кое-какие соображения на этот счет, но это всего лишь догадки. Поэтому я прошу вас, Тейе, остаться тут, снаружи. Если я все-таки ошибся, вы сможете вернуться и увести отсюда экспедицию. И не думайте возражать, нам сейчас не до споров.

Тейе попытался, было, убедить Матусоса в том, что на то и ассистенты, чтобы стоять плечом к плечу с профессорами, и даже снова вспомнил случай с крюкощеким мадруптором, но профессор был непреклонен. Он отдал молодому ученому блокнот с последними записями и ободряюще улыбнулся. Скрепя сердце, Тейе отступил на шаг и с тоской проводил взглядом Матусоса, храбро шагнувшего во мрак пещеры.

Следующие полчаса стали для Тейе настоящим испытанием. Шаги профессора вскоре затихли, и больше из пещеры не донеслось ни звука. Ни рева, ни сопения, ни даже просто дыхания — ничего не удавалось расслышать, как молодой человек ни напрягал слух.

Тейе попытался почитать записи профессора. От волнения буквы прыгали перед глазами, складываясь в угрожающие, леденящие душу слова. «Ловили вчера какое-то прыгучее животное, убили часа два». Убили два часа… Убили… Ах, как страшно! «Ходил в разведку с матросами Друрком и Хонсом. Будет ли, интересно, их прибауткам когда-нибудь конец…» Конец… Неужели, конец?

Все кончено, внезапно понял он. Профессор Ардо Матусос, во цвете лет, в зените научной славы, пал жертвой чудовища. Какая несправедливость, и какой ужасный финал! Тейе заметался по берегу озера, не зная, что предпринять. С одной стороны, он обещал профессору увести экспедицию обратно, но с другой — не мог же он просто так уйти, даже не узнав, что произошло, и не отдав последние почести своему учителю. Тейе попытался успокоиться и закрыл глаза. Но тут же услужливое воображение стало рисовать ему картины одна страшней другой. Молниеносный укол ядовитым хвостом. Смертоносная паутина. Гигантская пасть. Гипнотизирующий взгляд и медленное удушение в объятиях. Непрерывная щекотка мириадами маленьких щупалец. Хотя нет, щекотка невозможна, тогда был бы слышен смех профессора. Нет, с закрытыми глазами оставаться было невозможно.

Открыв глаза, Тейе решил сосредоточиться на своем дыхании, как учил его когда-то собираться перед экзаменом сам Матусос. Итак, смотреть на воду озера, считать вдохи и выдохи. Вдох… Пауза. Выдох. Раз! Вдох… Пауза… Нет! И это не помогало! Мерное дыхание тут же вызвало в воображении Тейе картину зверя, медленно пережевывающего профессора в такт счету. Раз! Тяжелая челюсть с грязной сизой бородой медленно движется влево. Два! Челюсть движется вправо, огромные синеватые губы неприятно причмокивают. Дойдя до восьми, Тейе бросил считать и схватился за голову.

Все! Как бы там ни было, его долг был идти в пещеру. Да! Трусливое бегство, даже под предлогом спасения других участников экспедиции не к лицу человеку науки. Тейе положил блокнот профессора под камень, попытался по примеру Матусоса одернуть куртку, но только с треском надорвал израненную в путешествии ткань, махнул рукой и вошел в пещеру.

Вход представлял собой длинный и узкий коридор, и долговязому Тейе пришлось пригнуться, чтобы идти по нему. Коридор несколько раз круто поворачивал, поэтому дневной свет довольно скоро перестал освещать дорогу и вокруг ученого сгустился мрак. Под ногами то что-то скрипело, то хлюпало, острые выступы низкого свода коридора норовили дать Тейе по лбу, и он уже совсем было приготовился попасть в темноте прямо в душные объятия зверя, как вдруг впереди забрезжил свет.

После очередного поворота стены и потолок отступили и Тейе внезапно оказался в пещере неимоверных размеров, занимавшей, похоже, все внутреннее пространство скалы. Воздух в пещере был на удивление свежий, а где-то на противоположном конце горел яркий огонек, возле, которого можно было различить две фигуры, похожие на человеческие. От входа в глубину пещеры вела аккуратная дорожка, посыпанная белым песочком. Правда, сейчас дорожка пребывала в некотором беспорядке, на ней виднелось множество человеческих следов, какие-то подозрительные темные пятна, а на ней и вокруг нее в беспорядке валялась кухонная утварь мурджипурджианской экспедиции. На зубьях одной из вилок остался изрядного размера лоскут ткани от командирского плаща, видно, воины и повара отступали в панике, и чуть было не проткнули друг друга.

Тейе осторожно перешагнул через вилки, ложки, пики и сабли и двинулся по дорожке дальше. Примерно на середине пути ему пришлось перешагнуть прозрачный ручеек, в котором сновали мелкие белесые рыбешки, всем видом показывая, что им и дела нет до всей этой суеты и неразберихи. Пещерный ухоплав, машинально определил Тейе. Наверное, чистая вода, в другой они жить бы не стали. Молодой человек отогнал посторонние мысли и двинулся дальше.

По мере приближения к источнику света сердце Тейе билось все сильнее и все радостнее. Одной из фигур был все всякого сомнения никто иной как профессор Матусос! Он был жив и совершенно здоров, и не просто сидел возле огня, а восседал в уютном плетеном кресле, придвинутом к столу, и оживленно жестикулировал, доказывая что-то своему собеседнику. А тот точно так же, как профессор, сидел в кресле по другую сторону стола, и его руки тоже то и дело взмывали в воздух, очерчивая воображаемые контуры чего-то или решительно что-то отсекая. Но вот руки ли это были? Пожалуй, нет.

Подойдя еще немного ближе, Тейе разглядел, что это все-таки были лапы, заросшие густой шерстью белого цвета, ну разве что с немного бежевым оттенком. Шерстью были покрыты не только лапы, но и все существо, приятным мягким баритоном (теперь Тейе уже мог слышать и голоса), отвечавшее профессору на его вопросы. Существо сидело в кресле в расслабленной позе, положив одну длинную изящную ногу с темным раздвоенным копытцем на другую. Руки, тоже тонкие и длинные, заканчивались лапами с мягкими подушечками и короткими детскими пальчиками. Было видно, что существо может и опираться на руки при ходьбе, и держать в руках предметы, как сейчас оно держало в одной руке чашку с неизвестным дымящимся напитком.

Ростом странный собеседник Матусоса был, пожалуй, немного повыше профессора, если мерить по макушку с задорным хохолком рыжеватой шерсти. А если мерить до верхушек рогов, венчавших голову существа, то тут оно почти достигало роста Тейе. Рога были просто загляденье, раскидистые, но не тяжелые, наподобие лосиных, а ажурные и ветвистые, будто состоявшие из веточек и молодых побегов. Лицо, — а назвать мордой лицо существа, способного вести беседу с самим профессором Матусосом, просто не поворачивался язык, — было скорее оленьим, но глаза на нем были человеческие, карие и лучистые.

Тейе, потрясенный увиденным, в нерешительности остановился в нескольких шагах от стола, не зная, как дать о себе знать. Тут в ручейке плеснула рыба, профессор повернул голову на звук, увидел своего ассистента и всплеснул руками.

— Тейе, друг мой! Ах, я негодяй! Как же я мог забыть о вас! Простите великодушно! Сами понимаете, у меня тут был повод забыть обо всем на свете. Простите, дорогой мой! И позвольте представить вам моего собеседника — цирманский зверь собственной персоной. А это Тейе Кирчиперваа, ассистент профессора факультета животных наук Большого университета города Туртсонда. Большой умница, между прочим. Настоятельно рекомендую!

Зверь незамедлительно встал с кресла, учтиво улыбнулся и с легким поклоном подал Тейе руку. Пожатие было крепким, но без грубости.

— Очень рад знакомству! — произнес зверь и жестом пригласил Тейе к столу. — Присоединяйтесь к нам! Угощение небогатое, но я, знаете ли, сегодня не ожидал гостей…

Для Тейе нашелся третий плетеный стул, и он, все еще не веря своим глазам и ушам, присел к столу. А профессор и удивительный хозяин пещеры продолжили беседу.

— И все-таки, мой дорогой зверь, я никак не могу понять, почему же все видят вас совершенно по-разному? Вы ведь не станете спорить, что уважаемые мурджипурджианцы искренне считали вас прежде всего горой вкуснейшего мяса, а СВОРА видела в вас злобное непобедимое чудовище.

— В том-то и дело, мой дорогой профессор, что все не просто видят меня по-разному. Я и становлюсь разным для разных людей.

— Как это может быть?

— Такова уж моя натура. Ах! Каким меня хотят видеть, таким я тут же и становлюсь. Чем сильнее желание, тем быстрее происходит перемена. Еще сегодня утром я подмел дорожку бородой… Не удивляйтесь, от прошлого превращения у меня оставалась очень удобная длинная борода, но за сегодняшний день я менялся столько раз, что ее уже и в помине нет! Так вот, дорожка приведена в порядок, и я начал, было, заваривать чай, как чувствую — превращаюсь. Как не вовремя! Без чайку с утра я весь день в дурном расположении духа.

— Понимаю вас, дорогой зверь! Но продолжайте, продолжайте!

— Да-да, конечно. Но делать нечего, раз уж превращение началось, тут уж остается только ждать результата. Сперва я надеялся, конечно, что превращусь во что-то приятное, но не тут-то было. Чувствую, пухну на глазах, превращаюсь в какую-то глыбу мяса и жира, а главное, самое противное, глупею невероятно. И голос, голос, мой приятный неотразимый голос становится гнусным обиженным мычанием.

— Ну конечно! О чем еще мог подумать наш досточтимый необъятный владыка Суртинартра, прослышав про неизвестного доселе зверя? Только о том, чтобы отведать его на обед! Какое варварство! Какое…

Не найдя от возмущения слов, профессор замолчал, а зверь поежился от отвращения и продолжил.

— Ну хорошо, думаю, ладно, поживу большим и медлительным, ничего. Но они же пришли и стали в меня натурально тыкать вилками и ножами! А я и ответить не могу, мозг съежился, рога исчезли, только стою и мычу от боли и обиды. Ну все, смерть моя пришла, видно. Сколько лет уж тут живу, а такое отношение впервые! Раньше все больше приличные люди приходили, с нормальными желаниями. Один, помню, хотел еще разок взглянуть в глаза своей любви… Пожалуйста, отрастил я ее глаза, он очень радовался, всплакнул даже. Он, правда, не знал, что его любовь-то близорукая была, слепая почти что, как крот. Я потом намучился с этими ее глазами, пока следующий путешественник не пришел. Шишек столько набил, страшно сказать! Но зато какая романтическая история! Или вот был еще один — для него я и вовсе стал туманом тайны. Симпатичный такой был туман, молочно-белый с фиолетовыми блестками. В жару, конечно, приходилось прятаться в углу пещеры, чтобы не испариться совсем, но образ весьма привлекательный…

Зверь мечтательно откинулся в кресле, предавшись воспоминаниям. Профессор вежливо кашлянул и вернул зверя к рассказу.

— Ну да, ну да. Я уж совсем впал в отчаяние, как вдруг почувствовал другое пожелание, куда сильнее. Стань немедленно ужасным злобным чудовищем, чтобы все оно могло сожрать, а его никто бы победить не смог. И там еще что-то было, вроде бы, о том, что это кого-то прославит или расплавит, я не разобрал. В тот момент я был очень напуган, и мне это очень подошло, стать злобным и непобедимым. Ну я и стал — как сумел. Что из меня получилось, я не знаю, помню панцирь, когти, шипы отовсюду, клыки такие, что рот аж не закрывается… Глаз почему-то стало целых шесть, наверное, чтобы все сразу видеть… И ног стало не меньше восьми, это вот было неудобно, непрактично как-то. Но зато эти с вилками сразу убежали! Потом забежал еще один какой-то помятый чудак весь в синяках, стал на меня кричать и саблей размахивать… Я на него тогда тоже прикрикнул, мол, не выражайтесь тут, это моя личная пещера, я вас, между прочим не звал, так что нечего врываться и оскорблять меня. Куда он делся, я даже не знаю, испугался, видимо, и тоже убежал…

На этом месте зверь вдруг смутился и, шаркнув под столом ногой, ловко отбросил подальше валявшуюся там фуражку с эмблемой СВОРА. Движение было молниеносным, но профессор и Тейе успели заметить, что изрядный кусок головного убора был откушен, причем зубами огромного размера.

— Ах, дорогой профессор! И дорогой ассистент профессора! Как я рад, что благодаря вам я превратился во что-то приличное! Эти рога, когти — это совершенно не моё! И потом на вкус агенты просто отвратительны… То есть, я хотел сказать, их вкус в выборе моей внешности отвратителен! А вот этот облик мне подходит как нельзя лучше. Я изящен, обаятелен, умен, но при этом по мне сразу видно, что я зверь единственный в своем роде. Давно уже мой внешний облик так хорошо не отражал мое богатое внутреннее содержание!

Скромностью зверь явно не отличался. Но хозяином он был радушным, чай из местных трав оказался превосходным на вкус, а сушеные ягоды дерева трумм стали отличным десертом. Беседа текла легко и непринужденно, и наконец Матусос решился задать свой главный вопрос.

— Дорогой зверь! То, что вы рассказали, поистине поразительно. Но, слушая вас, я думаю о том, какой опасности вы постоянно подвергаетесь. А что если придет еще кто-то и пожелает увидеть своего домашнего хомячка? Да что там хомячка! Пиявку размером с лошадь! Карманного носорога! Гигантский бутерброд с повидлом, наконец! И вам придется послушно выполнить все эти рискованные фокусы. Там, может быть, вам следует раз и навсегда покончить с этой угрозой? Зверь! Не хотите ли вы поехать с нами в цивилизованный мир и жить там в нынешнем образе, помогая науке и оградив себя от дикости и грубости?

Зверь задумался, по его рогам пробежали серебристые блики. После нескольких минут размышлений он просил:

— Как вы думаете, я произведу приятное впечатление на цивилизованный мир?

— О, да! — горячо ответил профессор. — Вы станете настоящим любимцем публики, я просто уверен.

Зверь повеселел, рога блеснули лиловым:

— Я согласен, дорогой профессор! Публика — это то, чего мне страшно недоставало все эти годы!

Глава 15. Вкус успеха

Прибытие «Серьезного Оленя» в гавань Туртсонда не вызвало в городе большого интереса. В порт каждый день прибывали корабли из куда более далеких и загадочных стран. Кое-кто в порту слегка подивился сошедшему на берег странному тощему пассажиру, с головы до ног закутанному в плащ, и с гигантским тюрбаном на голове. Но удивление быстро забылось, когда в тот же день восторженная толпа заполнила пристань, встречая знаменитую цирковую звезду, И-И, женщину-тарелку.

Зверь, а это был именно он, пряча искрящиеся от беспокойства рога под тюрбаном, сошел на транскую землю, желал славы и внимания публики немедленно. Он даже, как оказалось, набросал во время плавания через Моратрайский океан приветственную речь, с которой намеревался обратиться к жителям Туртсонда с борта корабля. Речь начиналась словами «Братья транчане» и была посвящена, в основном, тому, как туртсондцам легче всего будет оценить многочисленные достоинства и добродетели зверя.

К разочарованию зверя профессор идею произнесения речи не поддержал. Зверь начал, было, возражать, но профессор вовремя напомнил ему о гигантских вилках и медных котлах мурджипурджианцев, от которых едва удалось убежать при отплытии из Цирмани. Зверь тут же струсил и согласился сойти на берег переодетым в человека.

Для поднятия настроения Матусос предложил зверю выбрать себе человеческое имя, чтобы на первых порах не вызывать подозрений. В качестве источника вдохновения профессор выдал зверю свежий научный трактат, где в конце располагался большой список литературы с именами авторов. Зверь потратил на выбор почти три дня и составил конструкцию из четырнадцати самых звучных и солидных имен, но для краткости в обиходе согласился называться просто «господин Зверстренд».

Поселить зверя в тесной квартире профессора не представлялось возможным, поэтому его прямиком отвезли в Большой Университет и поселили в домике сторожа ботанического сада. Сторож как раз незадолго до этого вышел на пенсию, а нового еще не нашли, так что домик пустовал. В саду был и ручеек, и небольшой пятачок с песком, так что зверь чувствовал себя почти как в своей родной пещере. А профессор, устроив зверя и обеспечив ему надежную охрану, принялся готовить почву для появления господина Зверстренда перед публикой.

Уважаемая газета «Вечерний тутрсондский сплетник» опубликовала на видном месте подробный рассказ Матусоса об удивительном путешествии в Цирмани. О звере профессор высказывался загадочно, обещая в ближайшее время приподнять завесу тайны.

В студенческом театре Большого университета Туртсонда срочно поставили старинную пьесу «Малипусис и Палитпруния», слегка переделанную на новый лад. В пьесе шла речь о паре влюбленных, которые уединились в запретной роще за пределами города, но попали в лапы злобного местного божества. Божок был, конечно же, возмущен бессовестным вторжением в его жилище, и собирался поначалу попросту съесть обоих нахалов. Но хитроумный Малипусис незаметно натер свою кожу листьями плынки препоганой, местного пахучего сорняка, который к тому же обладает свойством отпугивать комаров и мух. Показав, что даже голодные летние комары не хотят касаться его кожи, юноша убедил божество в том, что есть его будет крайне невкусно. А не менее находчивая Палитпруния уговорила все еще голодного бога съесть вместо них одного своего весьма упитанного соседа, который по ночам любил, не имея ни слуха, ни голоса, громко петь и подыгрывать себе на пастушьем рожке.

В переделанной пьесе место божества занял зверь, а между сценами добавили небольшой монолог, в основу которого была положена не произнесенная зверем приветственная речь. Театральный зверь прогуливался в одиночестве по роще и горестно жаловался на то, что он такой хороший, но этого никто не видит и об этом не подозревает.

Публика приняла пьесу прохладно, актеры из студентов вышли не ахти, но образ загадочного существа, буквально озверевшего от одиночества и тоски, многим запомнился. Профессор решил, что публика готова.

И вот настал великий день. Высшее общество Туртсонда заполнило главный зал Большого университета, расселось и затаило дыхание. С небольшой, но тщательно просчитанной задержкой, заставившей публику начать буквально подпрыгивать от нетерпения, но ещё не разозлиться, на сцене появился профессор Матусос. Он был одет столь строго и торжественно, и, если бы не буйная шевелюра и борода, студенты на задних рядах и в проходах не узнали бы его.

Профессор обратился к собравшимся с краткой и энергичной речью. Она началась с восхищения чудесами природы, но быстро перешла к тому, что только настоящие знатоки (публика довольно заерзала) и высокообразованные граждане (публика слегка порозовела и заулыбалась) могли оценить важность события и прийти сегодня в зал. Матусос выразил надежду, что зрелище не обманет ожидания столь искушенной и взыскательной аудитории и быстро завершил речь, сорвав аплодисменты.

Когда вновь наступила тишина, на сцену поднялся странный худощавый господин в теплом длиннополом пальто и высоком темно-синем тюрбане на голове. Он на мгновение задержался посреди сцены, а затем громко поздоровался с публикой приятным глубоким баритоном и проследовал к трибуне. Там он не спеша сверился с заранее разложенным на пюпитре текстом и начал речь.

Публика сначала напряженно слушала, но затем стала недоумевать. Вот уж чем-чем, а речами туртсондцев удивить было решительно невозможно. Как люди степенные и основательные, они при каждом удобном случае произносили длинные и многословные речи, где все тщательно объяснялось и доказывалось. На всех городских праздниках не менее половины времени занимало обращение властей к гражданам, ответная благодарственная речь граждан, благодарность властей гражданам за теплый прием ее, власти, обращения, заверения граждан в том, что если власть и дальше будет обращаться к ним, гражданам с такой заботой и лаской, то и теплота приема будет только возрастать и так далее. Известен случай, когда адвокат выиграл в суде дело, произнося речь несколько месяцев без перерыва! Этого как раз хватило для того, чтобы истица выносила и родила здоровое дитя. Ответчик, обвиненный в сглазе и наведении порчи, был, таким образом, с триумфом полностью оправдан. А тут вместо чудес природы — оратор. Публика стала выражать нетерпение.

Матусос знал заранее, что добром зверь с трибуны не уйдет, но и не дать ему обратиться к «братьям транчанам» не мог. Поэтому пришлось пуститься на хитрость: пригодилось умение вязать узлы, полученное во время плавания в Цирмани. Тюрбан на голове зверя завязывал лично профессор и использовал при этом такой хитрый узел, который сам постепенно развязался в тот самый момент, когда публика была уже готова выражать недовольство вслух.

Зверь, как ни в чем не бывало, рассуждал о том, как незаслуженно быть таким замечательным и таким одиноким, когда тюрбан в один миг развязался, и его ткань змейкой соскользнула на пол. Перед взором публики предстали переливающиеся фиолетовым и пурпурным рога. Раздраженное бормотание и кряхтение зала разом стихло, раздался всеобщий вздох, и воцарилась мертвая тишина.

Зверь сначала ничего не заметил и произнес еще одну-две витиеватых фразы, но потом почувствовал неладное. Он огляделся по сторонам, быстро коснулся рукой рогов и все понял, но не растерялся. Зверь обвел публику сияющим взором, давая понять, что все так и было задумано, ловко сбросил с себя пальто, и, выйдя во всем своем зверином великолепии из-за трибуны, произнес:

— Тем зверем был я. И вот я перед вами!

Зал ахнул, а затем разом заговорил, закричал и зааплодировал. Несколько дам пытались было упасть в обморок, но передумали, понимая, что на них все равно никто не обратит внимания.

Довольный произведенным эффектом, зверь пару раз прошелся по сцене туда-обратно и сел на стул рядом с профессором Матусосом. Тот дал публике некоторое время, чтобы прийти в себя, а затем жестом призвал всех к тишине. Зрители покорно притихли.

Профессор кратко поведал об удивительной истории поисков зверя, весьма ехидно обрисовал роль СВОРА и Мурджипурджи и закончил рассказ упоминанием об удивительном свойстве зверя меняться. Публика слушала, затаив дыхание. Матусос поднялся с места и объявил, что изменчивость зверя будет продемонстрирована на практике. На этом месте одна опытная дама упала в обморок, верно рассчитав момент, чтобы привлечь внимание. Ее быстро привели в чувство, так что она ничего из зрелища не упустила.

Профессор потратил некоторое время на то, чтобы настроить публику на работу и репетировал с ней всеобщий страх (попросил всех подумать о проигрыше овцы-фаворита на бегах) или просил представить нечто невыносимо прекрасное (дымящийся обед с горячим пирогом). А затем настал черед настоящего эксперимента.

Далеко не все желающие посмотреть на легендарного цирманского зверя поместились в зал, довольно-таки большая толпа стояла под дверью главного зала и напряженно вслушивалась в звуки, доносившиеся оттуда. Громовой хохот аудитории, внезапно обрушившийся как обвал, несказанно озадачил слушателей из коридора. Что же в научном эксперименте могло быть настолько смешным?

Да и те, кто был в тот день в зале, не могли потом точно описать, что же за форму принял зверь, когда профессор попросил зал захотеть, чтобы зверь стал очень смешным. Уважаемая газета «Вечерний тутрсондский сплетник» на следующий день во всех подробностях описала и ставшие тонкими и неустойчивыми ножки, и большие мясистые уши, и нелепый короткий хобот, внезапно свесившийся с морды зверя, и голый розовый хвостик, грустно повисший у зверя с оборотной стороны. Но все это было совершенно не то, читать это было всего лишь забавно. А вот видеть это было невозможно, уморительно смешно. Публика смеялась до рези в животах и утирала слезы.

И вновь профессор попросил у публики тишины. Настал момент испугаться. И зверь не подвел. Тут уж в обморок падали совершенно искренне, среди потерявших сознание был замечен даже бравый начальник туртсондских пожарных. И опять же, приведенное «Сплетником» перечисление когтей, клыков, шипов и чешуй вызывало лишь отвращение, а вовсе не тот глубокий панический ужас, который навел вид зверя на сидевших в зале. Относительно неплохо справился с изображением зверя в его жутком образе транский гений тех времен, художник Вруппл. Но злые языки поговаривали, что он рисовал вовсе не зверя, а свои ощущения от злоупотребления горячительными напитками.

Напоследок профессор приберег образ зверя как воплощение прекрасного. С этим образом вышла небольшая заминка, ведь боятся все примерно одного и того же, вот восхищаются очень даже разным. Зверь долго не мог принять окончательную форму, становился то гончей овцой, то гигантской пивной кружкой, но в конце концов, с помощью Матусоса превратился в грациозное животное с небольшими переливающимися рожками и таинственными черными глазами. Все были в восторге и восхищении.

Профессор привел зверя в его привычную форму, ответил на вопросы самых настойчивых зрителей и увел зверя со сцены, ссылаясь на его хрупкость и усталость. На самом деле, Матусос боялся, что зверь опять дорвется до трибуны и попробует закончить свою прерванную речь.

Зверь встречей с публикой был чрезвычайно доволен, и затем еще полночи не отпускал от себя Матусоса, раз за разом требуя согласиться, что на сцене он бесподобен. Профессор терпеливо соглашался.

Публика была в полном восторге, и даже те, кто побывал в обмороке, еще долгие годы вспоминали это представление как одно из самых удачных в жизни.

Неудивительно, что уже через пару дней зверь удостоился визита самого короля Эрлика XXVIII. Монарх был изумлен и восхищен, и тут же предложил зверю поселиться в королевском дворце. Зверь не раздумывая согласился, и даже порывался влезть к королю в карету и ехать во дворец с ним сразу же. Профессор и начальник королевской охраны насилу убедили его подождать до завтра. Зверь согласился и на следующий день торжественно переехал во дворец.

Глава 16. Испытание славой

Две недели ушло на то, чтобы как подобает устроить дорогого гостя в королевском дворце. Зверя поселили во флигеле с отдельным выходом в сад, чтобы он мог незаметно покидать шумное дворцовое общество и уединяться, если пожелает. В саду расширили и отремонтировали старый грот, построенный еще то ли Эрликом XI, то ли Эрликом IX. Все было устроено для того, чтобы зверь, привыкший жить в пещере, мог чувствовать себя почти как дома.

Зверь, правда, совершенно не стремился назад в пещеру и очень даже радовался шумному успеху и вниманию к своей персоне. Придворная суета его вовсе не утомляла, а даже напротив привлекала и манила. В особенности, если эта суета была вокруг него самого.

Когда все хлопоты были позади, король Эрлик XXVIII устроил в честь зверя бал. На бал «господин Зверстренд» явился в специально сшитом для него придворным портным кремовом сюртуке и изящных бархатных туфлях с серебристыми пряжками. Рога зверя в тот день в тон пряжкам отливали серебром, а голос, как будто под стать туфлям, был особенно бархатист. Дамы были очарованы, а мужчины прониклись к зверю глубоким уважением.

Матусос тоже был приглашен на бал. Он терпеть не мог подобную потерю времени, но ради возможности понаблюдать за зверем ему пришлось снова втиснуться во фрак и сменить удобные разношенные ботинки на туфли с повернутыми внутрь носками, как того требовала мода сезона. Профессор как мог старался участвовать в разговорах и светских беседах, но сам не спускал со зверя глаз, занося самые интересные наблюдения в блокнот. Накопилось их за время бала довольно много.

«Изменчивость». На зверя воздействует только длительное целенаправленное желание видеть его в каком-то образе. Если все хотят разного, он не успевает за всеми и не изменяется. Это хорошо. Не хватало еще, чтобы он следовал капризам этих бессмысленных, ограниченных (дальше профессор вычеркнул не менее двух строчек). Одна дама просила его стать копией ее покойной тетушки, с которой так чудесно было сидеть и перемывать косточки соседям и родственникам! И еще так настойчиво! Хорошо еще, что сбоку втиснулся какой-то офицер и стал требовать, чтобы зверь стал конем, самым быстрым и выносливым в мире, и дал начало новой, настоящей транской породе лошадей. Желания уравновесили друг друга, и зверь не поменялся.

«Рога». Цвет рогов зависит от настроения зверя. Самый нарядный, серебристый с фиолетовыми искрами, был отмечен трижды: во время речи его величества, где публике представляли зверя; когда дамы выслушивали рассказ (вычеркнуто слово «небылицы») о том, как зверь спас профессора от СВОРА и людей Суртинартры; когда королевский секретарь, очень полный человек, сел мимо стула. Рога стали почти бесцветными, когда полковник Свуттер завладел всеобщим вниманием своим рассказом о молодой гончей овце, которую он готовит к следующему сезону гонок. Публика отвлеклась от зверя, тот был ужасно недоволен.

«Предпочтения в еде». Зверь ест все подряд. Похоже даже королевский капустный муртутон, приготовленный ради зверя на год раньше срока, не произвел на него никакого впечатления. Мало кто заметил, но зверь по незнанию съел полотняную салфетку, которой было накрыто одно из блюд. Неравнодушен только к чаю, все остальное поглощает, даже не почувствовав вкус.

«Придворные». Как можно дожить до взрослого возраста и остаться настолько необразованными и пустоголовыми! Пожалуй, я был слишком суров к неуспевающим студентам. Они хотя бы пришли учиться, а эти… Обсуждают кто что и когда ел два часа подряд! Они упражняют только мышцы челюстей — сначала едят часами, а потом столько же времени это обсуждают. Не удивлюсь, если от них пойдет новая порода людей, homo mandens, «человек жующий».

Бал удался на славу, зверь был в полном восторге. Он стал желанным гостем во всех знатных домах Туртсонда, участником всех событий общественной жизни и завсегдатаем балов. Его знаменитый голос стал звучать с трибун, а его пристрастие к чаю с необычными закусками породило настоящую моду.

Профессор старался не злоупотреблять возможностью сопровождать зверя во всех его многочисленных светских выходах, но все же изредка посещал какой-нибудь прием или бал, чтобы наблюдать и записывать. Записная книжка заполнялась заметками, и в голове профессора уже складывался план монографии, посвященной удивительному цирманскому зверю. Но через несколько месяцев пребывания зверя в Туртсонде, что-то неуловимо изменилось.

Зверь был тщеславен и самовлюблен до крайней степени, но при этом сам по себе он был добродушным, слегка ленивым и незлобным существом. Так, по крайней мере, обстояло дело сначала. Первый по-настоящему тревожный сигнал профессор получил, когда сопровождал зверя на ужин к дирижеру Транского лирического симфонического оркестра всенародных инструментов, господину Одро Клемптердеру. Дирижер был образованным и приятным человеком, и вдобавок радушным хозяином. В его дом профессор ходил с удовольствием, в отличие от большинства других мест вне университета.

После ужина гости разделялись на кучки по интересам. Дамы постарше усаживались вокруг кофейного столика и обсуждали важные вопросы мироздания, включая падение нравов молодежи и несуразность современной моды. Дамы помладше обсуждали эту же самую моду, но уже с практической точки зрения, молодые люди пытались вклиниться в это обсуждение под любым предлогом и обратить на себя внимание. А вот зрелые мужчины усаживались за специальный стол и на пару часов погружались в карточную игру друсс, в меру азартную, чтобы не заскучать, и не слишком сложную, чтобы не прерывать разговора. Зверь тоже в этот вечер оказался за карточным столом, положение обитателя королевского дворца обязывало, хотя он предпочел бы легкую болтовню в компании молодежи.

Профессор также, будучи человеком азартным, сел за стол и взял в руки карты. Некоторое время все были заняты расчетом комбинаций и ходов, поэтому за зверем никто не следил. Профессор быстро разобрался с тем, как он будет ходить, и по привычке ученого и наблюдателя на всякий случай нашел глазами зверя. Тот сидел за столом в какой-то странной и неудобной позе, совершенно не обращая внимания на свои карты. Он весь наклонился вправо, но смотрел в противоположную сторону, всем своим видом выражая скуку и безразличие. Матусос заподозрил неладное.

Вставать из-за стола во время игры было не принято, поэтому профессор честно отыграл один кон, а затем, сославшись на усталость и невозможность сосредоточиться, уступил место другому гостю. Сам же из комнаты не ушел, а отошел в сторонку и притих.

Зверь во время игры все время ерзал, наклонялся то в одну, то в другую сторону, вздыхал, закатывал глаза, но играл неплохо, и явно шел к общему выигрышу. Профессор из своего угла наблюдал за ним во все глаза, и первое время ничего подозрительного не видел, но затем зверь как будто бы сделал какое-то неуловимое движение. Матусос перенес внимание с игроков на пространство вокруг стола и почти сразу же увидел весьма неприглядную картину: зверь подглядывал в карты других игроков!

Откуда-то из-за пазухи у зверя высовывался тонкий и гибкий отросток с озорным черным глазком на конце. Зверь очень осторожно заводил отросток за спину поочередно всем играющим и через плечо изучал их карты. Потом отросток прятался обратно, зверь переставал вертеться и уверенно разыгрывал очередной кон. Профессор покраснел от стыда и досады.

Что же было делать? Выдавать зверя означало испортить его репутацию и разрушить образ всеобщего любимца, образ, которым зверь так наслаждался. Публика переменчива, и вчерашний любимец мигом станет предметом насмешек и негодования. Матусос решил мошенника не выдавать, но после игры вызвать зверя на серьезный разговор.

Игра шла к завершению, зверь уверенно выигрывал, но под конец потерял осторожность и случайно задел ухо одного из игроков. Тот, по несчастливому совпадению, был известным охотником и путешественником, и отличался отменной реакцией. Почувствовав прикосновение к уху, он машинально сделал рукой движение, будто ловит муху, и ухватил отросток раньше, чем зверь сумел его убрать.

— Позвольте, что это? — путешественник не мог скрыть изумления. — Это, э-э-э… ваше?

— Ну, в общем, да, мое, — ответил зверь, лихорадочно пытаясь придумать, как выпутаться из этой ситуации.

— Вы что же, подглядывали в мои карты? — изумление гостя начало переходить в гнев.

— Нет! Что вы? Как можно!

— Ну как же? Это же глаз! Смотрите, это глаз — вот он, маленький, черный такой. Это как же понимать?! — гость начал грозно подниматься из-за стола. — Я не знаю, как там у вас в Цирмани, но у нас за такое…

Гость от возмущения выпустил из рук глазок, и тут зверя осенило:

— Ах, вы подумали, что это глаз? Простите великодушно, ну, конечно же — это моя вина, я должен был предупреждать! Все так напряжены, азарт, да-да, я понимаю, разумеется все может быть истолковано превратно… Это не глаз, нет! Я в жизни бы не позволил себе такой низости, подсматривать чужие карты!

— Что же это тогда, по-вашему? — по-прежнему грозно, но уже теряя уверенность произнес путешественник.

— Это? Это нос! — весь вид зверя излучал простодушие и доброжелательность. — Ну, или дополнение к носу, если можно так выразиться.

С этими словами зверь подвел отросток поближе к глазам собеседника — и о, чудо! — теперь на конце отростка был тоже маленький, черный и блестящий, но уже не глаз, а носик, звериный, похожий на собачий. Почувствовав, что нащупал спасительную жилу, зверь продолжил:

— Мне показалось, что откуда-то пахнет горелым. Я решил, не отрываясь от игры понюхать там и сям, чтобы понять, откуда запах. Я, знаете ли, привык жить в пещере, там пожар невозможен, а у вас тут это запросто, много дерева, мебель, занавески. Знаю, это страх на пустом месте, но я пока не ко всему тут привык, нервничаю. Но вина целиком моя — надо было предупредить, а то действительно невесть что можно подумать, увидев возле своего уха чужой нос. Приношу глубочайшие и искренние извинения!

Путешественник тоже извинился за излишнюю подозрительность, и пожал зверю лапу, хотя в его взгляде читалось недоверие. Остаток игры путешественник не сводил со зверя глаз, но тот вел себя тихо и скромно, и больше не подглядывал.

Профессор после попытался вызвать зверя на откровенный разговор, но тот лишь отшучивался и договорился даже до того, что, мол, нечего свое неумение играть списывать на чужое мошенничество. Матусос пришел в ярость, утащил зверя в угол и предупредил, что из тюрьмы он его вытаскивать не будет. Зверь, вроде бы, испугался и обещал больше не шалить.

Но с тех пор зверь стал, как будто бы, профессора избегать. То он был занят подготовкой речи, то ушел в клуб заводчиков гончих овец, куда можно было попасть только по приглашению членов клуба, а то и вовсе устал и видеться не в силах.

Впрочем, и того, что Матусосу удавалось увидеть или узнать, вполне хватало, чтобы понять, что зверь меняется и меняется не в лучшую сторону. В газетах промелькнуло даже сообщение о том, что зверь пытался дополнительной миниатюрной рукой снять с фрейлины драгоценную брошь во время званого обеда, но скандал замяли. А во время торжеств, посвященных юбилею Большого университета, профессор застукал зверя подслушивающим разговоры иностранных гостей при помощи отростка с ухом на конце, пропущенного сквозь замочную скважину гостиничного номера. Обсуждать с Матусосом что-либо зверь довольно грубо отказался, сославшись на некие государственные интересы.

Профессор недоумевал только об одном, каким образом зверь стал меняться самостоятельно? Раньше ему требовалось чье-то чужое желание, чтобы измениться, а теперь он свободно отращивал уши, глаза и руки по собственной воле. Матусос понял, что надо действовать, пока из зверя не сделали что-то подобное мечте агентов СВОРА или пока зверь сам не опустится до простого вора-карманника.

Глава 17. План профессора Матусоса

Время было дорого, но профессор должен был окончательно во всем разобраться, поэтому он вновь стал посещать все балы и приемы, куда только имел возможность попасть. Но только теперь он наблюдал не за зверем, а за людьми. Более неутешительных наблюдений он не делал с тех пор, как в студенческие годы обнаружил, что найденный им новый вид нелетающих птиц малинового цвета оказался стаей голубей, на которых из окна нечаянно вылили таз варенья.

Министр финансов говорил королю Эрлику XXVIII, что казна полна как никогда и прямо-таки ломится от денег, но отчего-то торопливо отводил в сторону глаза, когда произносил слово «полна». Главнокомандующий горячо уверял дам, что ненавидит все эти балы и пиршества, но что поделаешь, если сейчас нет войны и невозможно сложить голову во славу короля и отечества на поле боя. Взгляд его при этом был прикован к столику, куда должны были вот-вот поставить десерт. Дамы в ответ уверяли главнокомандующего, что не перенесут, если такая голова окажется сложена где-то на каком-то грязном поле. А сами незаметно перешептывались, что, обладатель столь пустой головы, пожалуй, может и не заметить ее сложения и запросто явиться на следующий бал без нее. И только когда придет время есть десерт, потеря обнаружится, ведь сладкое нужно вкладывать в рот, расположенный на утраченной голове. И даже десерт всем видом давал понять, что полит вареньем из ценного заморского фрукта «бобрикос», но — увы! — стараниями ловкого повара его покрывал лишь сахарный сироп, подкрашенный морковным соком.

Всего двух недель наблюдений хватило, чтобы понять: при дворе зверь нужен был лишь как новый, удобный инструмент для привычных всем хитростей и обмана. И зверь послушно менялся в этом направлении.

Матусос испытывал одновременно и стыд, и негодование. Это же надо было превратить триумф животных наук в дешевый балаган с карточным мошенничеством и подслушиванием под дверью! Но это ведь именно он, Ардо Матусос, привез в Туртсонд зверя и отдал его в руки придворных. С него теперь и спрос.

Что же было делать? Чем дальше заходило изменение зверя, тем сложнее было бы вернуть его прежний вид и нрав. Действовать нужно было быстро и решительно.

Тщательно обдумав и с сожалением отбросив идею ночного штурма королевского дворца силами студентов первого курса Большого университета, профессор ценой двух бессонных ночей разработал план менее зрелищной, но от этого не менее дерзкой операции. Вместо орды буйных юнцов в ней, кроме Матусоса, участвовал всего один заговорщик, но зато какой! Конечно же, это был не кто иной, как Тейе Кирчиперваа. Его шеф вслед за зверем утонул в пучине балов и приемов, и молодой человек совсем заскучал. Поэтому, как только он заслышал о совместных планах, то тотчас же согласился, даже не дослушав толком, в чем заключается существо дела.

Зверь постепенно приобрел славу мелкого жулика, интерес к нему начал сменяться опасением, как бы не стянул чего нужного. К профессору, который привел зверя во дворец, тоже стали относиться не слишком приветливо, и стоило больших усилий придумать повод, чтобы по старой памяти получить приглашение на бал, да еще в компании с ассистентом. Но Матусоса, задумавшего сделать что-либо, мало что способно было остановить. Он придумал для придворных костюмированную игру по мотивам весенних плясок пушканчиков, а это обещало приятное разнообразие по сравнению со смертельной скукой одинаковых балов. Закуски, угощение, три давно известных танца, сладкое, разговоры ни о чем — и по домам. Или дворцам, если вы граф. Матусоса простили и пригласили, а он настоял на том, что для организации игрищ ему нужен помощник, а именно Тейе. Первая часть плана удалась на славу.

Игра придворным понравилась. Далеко не все были в состоянии выполнять знаменитый пушканский прыжок с переворотом, но Матусос предусмотрел для слабых духом и телом возможность просто громко пискнуть и слегка присесть, как будто вы только что прыгнули, перевернулись в воздухе, помогая себе пушистым хвостом, и ловко приземлились на задние лапки.

Многим это так понравилось, что молодые люди еще долго после этого пищали и приседали, если хотели показать удивление или восторг от услышанной новости. А кто мог, даже и кувыркался в воздухе. Говорят, через много лет после этой истории один из самых богатых людей Тр, знатный торговец кисточками для бритья овец, почтенный господин Кукскусси, услышав, что его главный соперник разорился, изумил всех: пискнул и перекувырнулся в воздухе. А ведь он весил без малого десять пудов и ходил, опираясь на палку.

Но это было много позже, а в тот день придворные охрипли от писка и пощелкивания, устали от приседаний и припадания на четыре лапки, и были очень довольны балом. Профессора атаковали с просьбами придумать игру про других зверушек, птичек, ну и, конечно же, про овечек. «Про коней, про коней», — кричал настойчивый офицер, а одна молоденькая фрейлина, краснея, прошептала «про трысиков». Тейе пытался выяснить, кто же это, но девушка от смущения покраснела до корней волос и спряталась за спины подруг.

Матусос улыбался и изображал готовность сейчас же начать придумывать и организовывать. Он схватил лист бумаги, потребовал перо и чернила, и решительно увлек Тейе в уединенный уголок, как будто бы для того, чтобы там, в тиши, начать поиски идеи для нового бала. На самом же деле, профессор и его сообщник потихоньку проскользнули во дворцовый сад и прокрались к флигелю, в котором одиноко тосковал зверь.

Зверь честно выполнял неприятные поручения короля и придворных подслушать разговор, стащить секретный документ у иностранного посла или подсмотреть содержание любовной записки фрейлины лейтенанту королевского полка. Он весь оброс дополнительными глазками и щупальцами, и, хотя их пока удавалось спрятать под одеждой, камзол на нем непрерывно шевелился и подергивался, производя странное и пугающее впечатление. Поэтому зверь уже не ходил на балы, избегал шумных компаний и больших сборищ. Он стыдился своего нового образа и не хотел видеть косые взгляды придворных.

С другой стороны, в его услугах нуждались. Король и его приближенные привыкли к удивительным способностям зверя и по-своему его ценили. Поговаривали даже о том, чтобы дать зверю пару-тройку помощников, а это уже означало серьезное положение при королевском дворе. Лет через десять, глядишь, и стал бы зверь главой королевской тайной службы шпионажа, а так и входят в историю. Короля Эрлика XXVIII с его мягким характером и любовью исключительно к турстсондскому капустному муртутону да танцам могли и вовсе не запомнить, а вот господина Зверстренда, основателя королевского тайного сыска нового образца, история бы точно не забыла.

По пока помощников не было, глазки и носы шевелились без дела, и зверь тосковал один, предаваясь мечтам о будущей грозной славе. Разговаривать с ним теперь было бы бесполезно. Вот тут-то и должна была начаться вторая, самая сложная часть плана профессора Матусоса по спасению цирманского зверя.

Было уже темно, поэтому Матусос и Тейе без труда выбрались в сад незамеченными. Они некоторое время покружили по саду в поисках укрытия и в конце концов устроились в середине пышного куста королевской бульбацинии. Был соблазн спрятаться в гроте, но Матусос знал, что отремонтированный для зверя грот стал необычайно популярен у влюбленных фрейлин и их кавалеров. По вечерам дворцовая стража первым делом шла прямиком к гроту и почти всегда находила там уединившуюся парочку. Погода была промозглая, куст мокрый и колючий, но зато в качестве временного укрытия он был куда надежнее грота.

Заговорщики мерзли и потихоньку намокали в гуще ветвей. Чтобы развлечь себя, профессор шепотом рассказывал Тейе историю этого сорта садового кустарника, выведенного для королевского дома Тр в Большом Университете Туртсонда. История включала приключения (похищение саженца из сада владыки царства Нгвач-Нчваг), драму (цвет молодых побегов напомнил Эрлику XXVI о его несчастной любви, и он ушел в матросы) и детектив (похищение саженца соперниками из Великого Университета и триумфальное разоблачение обмана).

За этим разговором удалось дотерпеть до того момента, как разошлись гости и слуги потушили свечи в бальном зале. Королевская стража в положенный час рысью пронеслась по саду, торопясь вернуться с осенней сырости в тепло караульного помещения. Стража заглянула в грот и вежливо извлекла оттуда главнокомандующего, который не мог допустить, чтобы десерт остался недоеденным, и уединился с ним в гроте. Расправившись с десертом, главнокомандующий тихонько заснул. Сложил, другими словами, голову во имя короля. Ну, или хотя бы во имя королевского десерта.

Подождав для верности еще с полчаса, профессор и его ассистент, насквозь промокшие в своих легких бальных костюмах, но не утратившие решимости, выбрались из куста и прокрались под окна жилища зверя. Профессор положил Тейе руку на плечо и сказал:

— Теперь, друг мой, многое будет зависеть от вас. Желаете ли вы, чтобы наш удивительный, но слабохарактерный образец могущества природы избавился от этого отвратительно образа, который навязали ему наши милые соотечественники? Да? Тогда желайте этого изо всех сил. Только так он сможет измениться.

Довольно странное это дело — сесть и начать желать. Можно схватить топор и энергично рубить, можно навалиться на десерт и не оставить ни крошки, но взяться желать изо всех сил непросто. Тейе безуспешно пробовал и так, и этак, но потом придумал другой способ — представил себе теперешнего зверя с его щупальцами и стебельками, бегающим взглядом и потухшими рогами. Думать об этом было настолько противно, что Тейе сразу же переполнился желанием вернуть зверю прежний вид. Рядом с ним тихонько пыхтел профессор, нашедший какой-то свой способ желать.

Некоторое время ничего не происходило. Зверь к тому времени уже лег спать, и сквозь приоткрытое окно доносилось его мерное посапывание. Матусос и Тейе уже порядком устали желать, как вдруг сопение прекратилось, раздался скрип кровати и послышалась какая-то возня. Зверь что-то пробормотал спросонья и икнул. Затем послышался цокот копыт, и грохот — зверь в темноте налетел на стул и сшиб его. Следуя приобретенной в последнее время привычке сквернословить, зверь подробно рассказал стулу, что он нем думает и какая того ждет утром незавидная судьба, после чего цокот продолжился. Зверь, похоже, что-то почувствовал и заметался по комнате. Матусос тихо сказал:

— Все, пора. Я иду к нему. На вас, Тейе, вся надежда — желайте. Желайте, как вы, помнится, желали получить у меня зачет по анатомии семейства пальцехватных, и даже еще сильнее. Если все получится, я вас позову. А если нет… Ну, момент моего бегства вы точно не пропустите.

С этими словами профессор ухватился за подоконник, толкнул незакрытое окно и одним движением запрыгнул в комнату зверя.

Глава 18. Возвращение к себе

И вновь, как тогда в Цирмани, Тейе остался один. Но теперь он не испытывал страха, он был полон решимости и даже забыл о мокром сюртуке и потерявших вид бальных туфлях.

В это время зверь привык к темноте и увидел, что шпионские приспособления, торчащие из его тела, одно за другим прячутся. Рога он видеть не мог, но почувствовал в них приятное покалывание, означавшее, что свечение вернулось, причем свечение одного из его любимых цветов — фиолетовое. Зверь хотел позвать охрану, и протянул было руку к колокольчику, но давно забытое ощущение в рогах было настолько приятным, а вид собственного тела настолько — впервые за длительно время — симпатичным, что он решил повременить, просто ненадолго почувствовать себя опять красивым и загадочным.

Шумное появление Матусоса, ввалившего в комнату через окно, напугало зверя. Он снова бросился к колокольчику, но профессор опередил его и выкинул колокольчик в окно. Тот тихо звякнул где-то в мокрой траве и не привлек ничьего внимания. Профессор бесцеремонно зажал зверю рот рукой, и некоторое время они боролись молча. Во время этой борьбы они налетели на уже поверженный ранее зверем стул и рухнули на пол. Грохот вышел изрядный, но последнее время зверь пребывал в дурном настроении и частенько бросал ни в чем не повинные предметы об стены своего жилища. Один увесистый бюст Эрлика XXVIII даже пробил дверь и застрял, торча короной в коридор и вызвав конфуз. Зная такую привычку и недобрый нрав своего подопечного, охрана на топот и шум в комнате старалась внимания не обращать и в покоях зверя не появляться, пока он не звал сам.

Распластанный на полу под изрядной тяжестью профессорского тела, зверь обмяк и прекратил сопротивление. Выждав немного, Матусос просил строго:

— Ну что, господин Зверстренд, поговорим? Или я должен пожелать вашего превращения в жабу?

Зверь затравленно посмотрел на профессора и, поскольку рот его все еще был зажат мощной дланью Матусоса, лишь молча помотал головой. Профессор медленно отпустил руки, поднялся на ноги и помог встать зверю. Зверь тяжело опустился на кровать, а профессор высунулся в окно и втащил в комнату Тейе. Все сели, Тейе, на всякий случай, снова сосредоточился на желании, а Матусос уставился на зверя.

— Рассказывайте, господин Зверстренд! — строго приказал он.

Зверь открыл было рот, но неожиданно разрыдался. Он плакал горько, как ребенок, неуклюже размазывая слезы по морде своими миниатюрными ладошками. Постепенно сквозь всхлипы стала слышаться членораздельная речь.

— Профессор! Они… вы понимаете… поручения… хлюп! Фрейлина Катта… ужасные духѝ… три носа отвалилось, прежде чем я смог прочитать её записку… Обещали помощников… Все ненавидят… Я отвратителен!

— Соберитесь, зверь! — профессор протянул зверю платок.

Тот театральным жестом приложил платок к глазам. Было видно, что прежний, элегантный зверь, занятый самолюбованием и умеющий производить впечатление, возвращается.

Придя в себя, зверь поведал своим ночным гостям грустную историю своего превращения. Один, самый упорный глазок на длинном стебельке, никак не желал исчезать, и зверь предъявил его профессору. Тот внимательно рассмотрел диковинку, насколько позволял свет ночника со свечкой, и сделал несколько заметок, цокая от удивления языком. Тейе же был настолько погружен в процесс желания, что стоило ему только взглянуть на глазок, как тот сразу же испуганно спрятался.

— Понимаете, профессор, — говорил зверь, уже вполне овладевший собой и вновь обретший свой бархатный тембр. — Что, в сущности такое, придворная жизнь? Обман, милейший профессор, один только обман. Вы знали, например, что у королевского гвардейского полка сабли деревянные уже почти полвека? Когда-то полк забыл их на маневрах в какой-то деревне. Было страшно в этом признаться, и тогдашний командир приказал быстро выстругать деревянные из ближайшего забора. Выстругали, покрасили серебряной краской, сошло с рук. А с тех пор так и повелось. У них, видите ли, даже такая традиция теперь — новичок себе должен сам соорудить саблю и сам покрасить. Парни из богатеньких семей щеголяют саблями из красного дерева или даже из каменного. Один умник и вовсе умудрился оторвать планку от оконной рамы в покоях самого короля и пустить ее в дело. Когда это обнаружили, он с гордостью сообщил, что таким образом покой короля всегда в его руках. Шутник!

Тут зверь по привычке грубо выругался, но тут же устыдился, а по его рогам пробежали виноватые серебристые молнии.

— А королевское географическое общество? Вы знали, что они уже давно никуда не выезжают, а просто собираются раз в год и выдумывают названия якобы открытых за год новых земель? Хохот там стоит при этом, вы бы слышали! Курмурландия! Ха-ха-ха! Нет, Курмурдурландия! Хо-хо-хо! Нет-нет, господа, остров Курмурдур-Дурмуркур! Да, да, вот это отлично! Экзотика, как раз то, что нам нужно, а то мы давно не открывали новых островов! Да, открытие, что надо — хе-хе-хе! Потом еще карты рисуют, собирают разный мусор и выдают за украшения туземцев. Вам бы поучиться, профессор, а то все сами за зверушками норовите выехать. К чему эти риск и неудобства?

Чувствуя, куда клонится разговор, Тейе грозно взглянул на зверя, тот извинился и развивать тему не стал.

— Да что там говорить, друзья мои! Сам королевский капустный муртутон и тот сейчас наполовину состоит из листьев лопуха! Повар, конечно, знаменитую капусту забирает себе, а потом посылает поварят нарвать лопухов где-нибудь на задворках. Якобы для запаха свежести на кухне. А наш-то монарх, тонкий ценитель муртутона, выросший, можно сказать, на нем, ничего не замечает. Они уже скоро и варить-то свою бурду будут лениться, просто нарвут подорожника, да и вывалят нашему Эрлику на блюдо.

Они проговорили почти всю ночь до самого рассвета. Зверь со вздохом оглядел свое жилище, небольшое, но все-таки в королевском дворце. Сорок семь сюртуков, двадцать восемь пар бархатных туфель, гроздья галстуков, семьдесят шесть сорочек. Охрана, завтрак, второй завтрак, обед, полдник и ужин. Что еще нужно?

Зверь прошелся вдоль шкафа и нежно провел рукой по сюртукам. Открыл пузырек с туалетной водой и принюхался к аромату. Еще раз вздохнул и взял небольшой дорожный саквояж, с которым он ездил по королевским поручениям.

В него зверь положил перстень, подаренный ему лично Эрликом XXVIII, книгу стихов Алласандра Пууска с дарственной надписью от главнокомандующего, несколько особенно изящных галстуков и какое-то загадочное письмо с вложенным в него цветком бульбацинии. На этом сборы были закончены. Зверь хотел еще написать прощальное письмо о том, что Тр потеряло, неверно используя его способности, но на улице уже рассвело, и зверь поддался на уговоры профессора передать письмо через него позже.

Все трое посидели на дорожку, затем зверь порывисто встал и набросил на себя дорожный плащ. Его рога воинственно сияли, а глаза искрились от радости. Выпустив профессора и Тейе в сад, зверь вышел в коридор, аккуратно запер дверь и направился к выходу из дворца. Он двигался быстро, в руках его был саквояж, и весь вид его говорил о том, что он направляется по важному поручению. Никто не хотел с ним связываться, и зверь покинул дворец без помех.

Глава 19. Эпилог

Через два дня из порта Туртсонда вышел в плавание клипер «Серьезный олень», на борту которого, кроме команды находились еще два пассажира: профессор Ардо Матусос и его ассистент, Тейе Кирчиперваа. Они срочно направлялись в Цирмани, поскольку во время предыдущей экспедиции профессор был на пороге открытия неизвестного доселе вида пищасс, но не смог получить решающих доказательств в силу недостатка времени. Ассистент, высокий и как будто бы еще более худой, чем обычно, все время кутался в плащ с капюшоном, но на дворе стояла глубокая осень, и в теплую одежду кутались все жители Туртсонда. Клипер никто не провожал, и даже газета «Вечерний тутрсондский сплетник» ничего не сообщила о его отплытии.

После положенных дней и недель попеременных качки и штиля «Серьезный олень» достиг Берега Довольной Цапли. Первым на землю по трапу сбежал профессор Матусос, а затем спустился и его спутник. Он уже не кутался в плащ и снял капюшон, поэтому все, кому было интересно, могли увидеть, что голову его венчают ветвистые фиолетовые рога, по которым нет-нет, да и пробегают серебристые или синие молнии. Потому что, конечно же, это был вовсе не Тейе, а цирманский зверь собственной персоной. Тейе остался в Туртсонде, а под видом ассистента в Цирмани удалось вывезти зверя. Таким образом, план профессора удался по всем пунктам.

Профессор отвел зверя в сторону поселка местных жителей и помог устроить хижину. Пещеры тут не оказалось, но зверю и незачем было прятаться: вот уж кто ничего от него никогда бы не захотел, так это туземцы Цирмани. Они не обратили на нового соседа никакого внимания, и зверь с большим облегчением обнаружил, что не ощущает ничьих желаний изменить его внешний облик, да и вообще ничьих желаний. Где еще зверь мог бы чувствовать себя в безопасности, кроме как в этом райском уголке?

Зверь обустроил свое жилье, дописал начатое во время плавания прощальное письмо транскому королевскому двору, и на этом пришла пора прощаться. Это был грустный вечер, но море было таким тихим, ветерок таким ласковым, а закат над морем так прекрасен, что и грусть была какой-то легкой и романтической.

Зверь уже нашел одно местное растение, которое годилось для заваривания в качестве чая, и угощал профессора.

— Дорогой друг Ардо, — произнес зверь, который во время плавания проникся к профессору искренними дружескими чувствами. — Я невероятно, неимоверно благодарен тебе за то, что ты вывез меня из Туртсонда. Нет, город прекрасен, театры, музеи — все это выше всяких похвал. Но люди… Нет, они положительно лишены вкуса. Вот взять, к примеру, меня. Я мог бы столько им дать, я, которому столько дано, и которого они так бездарно, так глупо использовали, в то время, как…

Матусос улыбнулся и дружески похлопал зверя по плечу. Тот улыбнулся в ответ и не стал продолжать, а просто подлил профессору ароматного чаю — такой он еще не скоро теперь отведает, ведь завтра утром ему отплывать обратно. Профессор поблагодарил зверя, но мысли его были уже далеко — он думал о животных науках, и о том, что он сделает в первую очередь, когда, наконец, вернется к занятиям ими. А мысли зверя? Ну, они были недалеко, совсем рядом, ведь он, как и всегда, с большим удовольствием думал о самом себе.

Оглавление

Глава 1. Заботы профессора Матусоса

Глава 2. Немного об истории города Туртсонд

Глава 3. Гости из Мурджипурджи

Глава 4. Архив Большого университета

Глава 5. Подозреваемые

Глава 6. Встреча с агентами

Глава 7. Профессор собирается в путешествие

Глава 8. Плавание в Цирмани

Глава 9. Экспедиция спешит к неведомому

Глава 10. Сквозь джунгли

Глава 11. Старые знакомые

Глава 12. Наперегонки

Глава 13. Союзники

Глава 14. Чай со зверем

Глава 15. Вкус успеха

Глава 16. Испытание славой

Глава 17. План профессора Матусоса

Глава 18. Возвращение к себе

Глава 19. Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg